КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272774
Пользователей - 124658

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).

Антология зарубежного детектива-21. Компиляция. Книги 1-10. Романы 1-18 [Микки Спиллейн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Микки Спиллейн. Фактор "Дельта" Эд Макбейн. Десять плюс один Микки Спиллейн.Фактор «Дельта»

1

Освещение было нереальным. Розово-желтоватые горизонтальные полосы, беспрестанно сменявшие друг друга, размывались, сопровождаясь странными шорохами, то более отчетливыми, то приглушенными. Своеобразная фантазия света и звуков. Звуки приблизились, стали четче. Похоже на речь. Морган, наконец понял я. Снова Морган! Я приоткрыл глаза чуточку шире. Меня ослепил свет.

Он сиял сквозь жалюзи напротив кровати. Стены были белыми, звуки оказались приглушенно спорившими голосами. Тихо, но твердо.

Я все вспомнил!

Проклятье, они бы никогда меня не схватили! Полиция, органы государственной безопасности в полном составе, частные детективы, падкие на вознаграждение, - никто не имел ни малейшего представления, как до меня добраться. И надо же было этому придурку, когда он удирал от полиции, врезаться на своей таратайке в витрину, перед которой я как раз стоял! А слишком усердный врач, из антипатии к неопознанным жертвам несчастных случаев, взял у меня отпечатки пальцев и послал в полицейский участок! Вот так я очутился у них.

Теперь они дрались за добычу. Спор в комнате вертелся вокруг главного вопроса: кому принадлежит преимущественное право задержать Моргана. Хотя, конечно, тюрьма или больница - разница есть. А Морган - это я.

Я лежал и ухмылялся про себя. Лицо у меня оставалось совершенно неподвижным. К тому же любое, даже незначительное движение причиняло нестерпимую боль. Я наблюдал за ними из-под чуть приоткрытых век, мне доставляло удовольствие видеть, как они кипятятся. Жизнь постепенно вновь вползала в мое тело. Как только руки обрели способность чувствовать, я ощутил на запястье железо. Наручники! Я вновь подавил ухмылку. Ну что ж, на этот раз они решили не рисковать.

В голосе врача слышался с трудом сдерживаемый гнев.

- Совершенно излишне приковывать его к постели, мистер Райс. Мы находимся на пятом этаже, на окнах решетки, внизу стоит полицейский. Пациент нетранспортабелен. Чего опасаться?

Райс явно был опытным полицейским. В его голосе звучали нотки, типичные для состарившегося на службе стража закона, терпеливо пытающегося объяснить простые, очевидные вещи рядовому гражданину.

- Он не обычный пациент, доктор. Он - Морган.

- Я знаю, кто он. В конце концов, это я опознал его, не так ли?

- Да, вы помогли нам. И за это получите не только благодарность, но и, насколько мне известно, довольно приличное вознаграждение.

- Можете оставить его себе, мистер Райс. Но я не могу допустить, чтобы моего пациента беспокоили.

- Мне очень жаль, доктор.

Но доктор оказался настойчивым.

- Если понадобится, я смогу вас и принудить.

- Только не в этом случае, доктор. Этот человек опасен. Это не рядовой мошенник, с которым может справиться полиция. Это птица совсем другого полета. Вы знаете, как его называют?

Пара секунд молчания, затем ответ врача:

- Налетчик Морган.

- Вам известно почему?

- Нет.

- Вам ничего не говорит это прозвище?

- Его знаменитый предшественник, пират с таким же именем…

Райс обрадовался, как отец, получивший от своего отпрыска правильный ответ на каверзный вопрос.

- Правильно, доктор, - дружелюбно сказал он. - И этот парень на свой лад пират. А обычной полицейской машине с пиратами не справиться. Для этого нужен большой флот и огромная армия. Старые пираты - люди примечательные, они прирожденные властители в своем роде. Они требуют от своих подчиненных беспрекословного послушания, живут по собственным законам, немыслимо обогащаются и терроризируют половину мира. - Райс помолчал секунду и добавил: - И этот точно такой же.

Врач подошел к окну и приподнял жалюзи повыше.

- Если вы, мистер Райс, пустились в исторический экскурс, то, должен заметить, вы кое-что забыли.

- Что же?

- Многие из этих пиратов действовали по закону властей и делились добычей с правительством. Они даже снабжались охранными грамотами и пользовались авторитетом.

Со своей постели я не мог видеть Райса, но почувствовал, что он ухмыляется.

- Вот именно, доктор, это как раз то, чего мы опасаемся. Представьте себе, он похитил сорок миллионов. Обычный преступник не способен на это. Он не только не в состоянии спланировать и провести подобную операцию, но и не сможет обеспечить сохранность денег, найти подходящий тайник. И наконец, ни один обычный преступник не сумеет выбраться из одиночной камеры с надежнейшей охраной и три года после побега провести на свободе.

- Я все же не понимаю, куда вы клоните, - заметил доктор.

- Возьмем за основу, что он действительно чертовски напоминает этих старых пиратов. И если одно из враждебно настроенных по отношению к нашей стране правительств использует у нас подобного типа для своих целей, то ущерб трудно даже себе представить.

«Идиот», - подумал я про себя.

Врач подошел к моей постели. Я сомкнул веки.

- Но ведь это, ни на чем не основанное предположение!

- Бездоказательные на сегодняшний день предположения могут иметь далеко идущие последствия. Вам известны, доктор, подробности этого ограбления?

- Только из газет. Речь идет о перевозке крупной партии денег с монетного двора из Вашингтона в Нью-Йорк, не так ли?

- Да, сорок миллионов долларов, и преимущественно в мелких купюрах.

- Однако, должен сказать, полиция не так уж хорошо. охраняла грузовик, если это оказалось возможным.

Голос Райса моментально стал холоден.

- Деньги охранялись прекрасно.

- Да ну? - Доктор не смог скрыть улыбки.

- Не забывайте, доктор, что у нападающего всегда есть преимущество.

- Не оправдывайтесь, Райс, в конце концов, вы же его схватили.

- Разумеется. И нашли в тайнике двенадцать тысяч долларов из украденных денег. Номера банкнот нам были известны. Он не потратил ни единого цента.

- Но это, же была случайность?

Райс хихикнул:

- Вы не поверите, доктор, как часты в нашем деле подобные случайности. Сыскная служба при налоговом управлении посетила именно ту гостиницу, где Морган нашел пристанище. И там они наткнулись на спрятанные деньги.

- Дельная работа. Почему же вы не смогли его схватить?

- Может, сейчас нам удастся допытаться, как он сбежал. А если он смог это сделать в тюрьме, то больничная палата - это детская забава для него.

Поэтому он должен оставаться в наручниках.

- Ладно, пока это не будет мешать лечению, мистер Райс.

Я открыл глаза и в упор посмотрел на доктора. Он с любопытством наблюдал за мной. Было ясно, что он интересуется мной совсем не с медицинской точки зрения. Но ни один полицейский в мире не может запугать врача. Это можно было прочесть на его лице.

В первый раз я раскрыл рот:

- Ну-ка, скажите ему свое мнение, доктор!

Рядом с кроватью скрипнул стул. Кто-то склонился надо мной.

Это был плотный парень в сером костюме. Потом все поплыло у меня перед глазами. Я позволил уколоть себя и погрузился в благостное забытье. В моих владениях не было ни полицейских, ни белых больничных стен, - ничего, кроме красивых женщин с нежной кожей.

Мечты как каникулы - они быстро проходят. Пробуждение - паршивая вещь. Внезапно и резко, без всякого перехода, вернулась вся пакость.

Я уже не ощущал боли. Немного тянуло в руках и ногах, в местах, где наложили швы. Левая рука по-прежнему была прикована к кровати. Я мог чуть-чуть пошевелить ею, но не более того.

Мужчин теперь было трое. Двоих я уже знал - Райс, полицейский чиновник из Вашингтона, и Картер, один из самых удачливых шпиков министерства финансов. Третьим был огромный, плотный парень в мятом костюме. Таких, как он, я узнал бы где угодно - он принадлежал к избранной касте нью-йоркских полицейских. Он и не пытался скрывать, что ему это дело крайне неприятно.

Когда вошел доктор, он кратко представился: инспектор Джек Догерти. Имя было мне знакомо - один из самых способных полицейских Нью-Йорка. Свои задания он получал непосредственно от прокуратуры.

Черт возьми, они все-таки довольно серьезно ко мне относятся.

Доктор первым заметил, что я пришел в сознание. С характерной ухмылкой он попросил:

- Одну минутку, джентльмены.

Подошел ко мне. Привычно пощупал пульс, проверил реакцию зрачков.

- Как самочувствие?

- Примерно такое, как у людей с сорока миллионами в кармане.

- Да? И вы когда-нибудь начнете их тратить?

Я ухмыльнулся:

- В любом случае этим не займутся другие. Вы уже получили свое вознаграждение?

- Вы же слышали, что я сказал об этом Райсу!

- Понятно. А если серьезно?

- Ну, я, например, не могу позволить себе иметь «кадиллак».

- Вот и примите вознаграждение…

- Конечно, лет через десять после выхода на пенсию.

- Почему так раздраженно?

- А почему бы и нет? Боли есть?

- Немного. Кстати, что со мной?

Он пожал плечами:

- Легкое сотрясение мозга, рваные раны, ссадины, сломаны два ребра. Вначале мы опасались внутреннего кровотечения, но, видимо, обошлось. Вы счастливчик, Морган.

- Понятно. - Я зло рассмеялся. - Когда меня отпустят?

- В любое время, если только вы не будете возражать. Но если хотите, можете на пару дней задержаться.

- Для чего?

- С каждым днем надо считаться. Говорят, кормят здесь все же лучше, чем в тюрьме.

- Да, но они там уж наверняка не будут вливать суп через трубочку, да и подкладного судна у них нет.

- Как вам угодно. Для миллионера выбор не так уж велик, не правда ли?

- Здесь я с вами согласен.

Остальные трое стояли вокруг моей кровати и рассматривали меня, как жука на булавке.

Когда доктор выпрямился, надо мной склонился Райс:

- Ну?

- Друзья, только не переутомляйтесь!

Все трое выглядели подавленно и озлобленно. Инспектор Догерти сжал зубы, с трудом сдерживаясь, лицо Картера исказила гримаса, как будто он разбил тухлое яйцо.

И только Райс оставался неподвижным. Тихо, но с нажимом он заговорил:

- История еще не закончилась, Морган. Напротив, она только начинается. А в конце вы будете трупом или… Удача может улыбнуться каждому, но при длительной игре в выигрыше всегда остается банк!

Здание не бросалось в глаза. Внизу были полупустые мелочные лавки, наверху два этажа квартир, к тому же нежилых. Эту местность городские власти определили под так называемую зону оздоровления. Машина, на которой нас привезли, принадлежала городскому таксопарку - поблизости стояла дюжина подобных. Если нас кто-то и заметит, то наверняка примет за уполномоченных по городскому планированию, которые хотят еще раз осмотреть местность. Вот тут-то он очень сильно ошибется. Из всей нашей маленькой группы лишь инспектор Догерти и его помощник - тоже в штатском - находятся на службе города Нью-Йорка. Остальные, кроме меня, прикатили прямехонько из Вашингтона, Они вели себя словно высшие армейские чины, собравшиеся на штабное совещание. В общем-то подобное сравнение не так и абсурдно. Каждый из них был шефом важного отдела и подчинялся непосредственно Белому дому. Если дело сорвется, с них снимут голову.

Я был белой вороной в этой компании. Они, правда, пытались скрыть с вое отвращение, но я затылком ощущал злые взгляды. Я сидел отдельно от них в углу, чтобы, упаси Бог, не подумали, что принадлежу к избранному кругу. Я был для них куском дерьма, но… необходимого. Они напоминали пугливых девственниц, которым надо насадить на крючок мерзкого червяка, чтобы поймать большую аппетитную рыбу.

Никто меня не представлял, да это было и излишне. Шефом почтенного собрания был Кэвин Вулерт, своего рода суперагент Госдепартамента. Ему не нравилось, что я знаю всех этих людей, но, учитывая род моих занятий, он понимал, что многое зависит именно от личных сведений о конкретных лицах. Вулерт был достаточно хитер, чтобы скрывать свою враждебность, хотя это давалось ему нелегко. Поэтому он был подчеркнуто вежлив, над чем я внутренне потешался.

- Мистер Морган, вы, конечно, удивлены и не понимаете, что бы все это значило?

Этого я уже не мог вынести.

- Безусловно, удивлен. Я, заключенный, выдернут из тюрьмы, одет с иголочки, да еще и в обществе яйцеголовых. Если вас интересует мое мнение, то это не что иное, как новая попытка вернуть ваши сорок миллионов.

Кто-то кашлянул. Вулерт осуждающе посмотрел на него.

- Забудем на время эту тему.

- Премного благодарен.

- Итак, к какому сроку вас приговорили?

Я пожал плечами - будто они не знают.

- Тридцать лет. Если я их, конечно, отсижу.

- Оставьте шутки при себе.

- Да? А что я потеряю?

- Возможно, несколько лет из тридцати.

Разговор принял неожиданный оборот.

- Тогда спрошу по-другому: а что выиграю?

Собравшиеся многозначительно переглянулись, Вулерт постучал карандашом по столу. Воцарилась мертвая тишина.

- Дайте мне высказаться, мистер Морган. Мы знаем, кто вы, нам в деталях известен весь ваш жизненный путь: детство, учеба в колледже, пережитое на войне и так далее. На вас есть досье, в котором не упущено ничего.

- Кроме одного, пожалуй, - добавил я, с трудом выдавливая слова.

- Правильно, кроме одного - ваших особых способностей.

Я знал это состояние и ненавидел его. Как будто холодный ветерок обдувал мой затылок, спускался ниже, превращая мускулы в судорожно сжатые бугры. Они никогда не узнают, где находятся сорок миллионов. А это означает лишь одно: речь идет о моей голове, то есть о том, чего они всегда добивались. «Нет!» - уже вертелось у меня на языке, но нужно все же дождаться, чтобы Вулерт открыл карты. Ожидание было ужасно.

- Итак, ваши особые способности. Вы обладаете редким талантом. Вы проворачиваете немыслимые дела и ожидаете еще более невероятных. Очень глупо, что ваш талант не направлен в нужное русло.

- По мне, так это нормальное русло.

- Вы опять перебиваете.

- К черту, когда вы перейдете наконец к делу? Любой адвокат, узнав, что вы тут со мной выделываете…

- Адвокат, - перебил Вулерт совершенно спокойно, - который в курсе, что вы осуждены, бежали, снова схвачены, даст лишь один совет - держать язык за зубами и слушать.

Он был прав.

- У нас есть к вам предложение, - продолжал Вулерт, - причем сразу предупреждаю: все присутствующие здесь были против. Но высшие чины отдали приказ, и мы вынуждены подчиниться. Подчеркиваю: только здесь и сейчас я сделаю это предложение. Если с вашей стороны последует отказ, оно больше не будет повторено. И, если честно, я надеюсь, что вы откажетесь. Тогда все будет гораздо проще, мы сможем действовать обычными способами. Но, как было сказано, решение, к сожалению, принималось не нами.

Я ощущал на себе взгляды собравшихся. Они как коршуны следили за мной. Их лица не оставляли сомнений, что они целиком и полностью разделяют сказанное Вулертом. Они были твердо уверены, что последует отказ, ибо согласиться было бы чистейшим безумием, на что я был, по их мнению, абсолютно не способен.

- Ну, давайте вашу заготовку.

- Все зависит от того, насколько высоко вы цените свою жизнь, мистер Морган, сможете ли ввязаться в игру и поставить на карту все, получив малюсенький шанс, что вам скостят срок. С перспективой получить пару лет свободы, если вы сможете ею наслаждаться. Богатый выбор или нет?

- Хватит играть втемную, мистер Вулерт.

- Ладно. В конце концов, вы все равно никогда не сможете воспользоваться полученной информацией, как привыкли это делать. Я не называю даже имен.

- Как вам угодно. - Мне совсем не нравилось, что дело принимало такой оборот.

- Допустим, существует некое государство, - начал Вулерт осторожно, - соседнее государство. Его правительство кажется вполне лояльным по отношению к нам. Но это только видимость. В действительности по своим политическим взглядам оно гораздо ближе к тем, кого мы рассматриваем как врагов. И там находится в тюрьме лицо, в котором очень заинтересованы наши ученые. Заинтересованы с целью… как бы сказать… с целью наверстать упущенные возможности в прогрессе, которого уже достигла другая сторона.

Мы не можем освободить это лицо обычным способом. Честно говоря, уже была попытка. Но мы живем в век пропаганды, массовых волнений. И Соединенные Штаты не могут позволить себе провести прямую акцию по его освобождению, не нанеся определенного ущерба своей политике, так как подобная акция, без сомнения, станет достоянием широкой общественности. Упомянутое государство пользуется этой персоной как заложником в сложной игре против нас и некоторых других государств. Уже сам факт, что заложник у него в руках, дает ему большое преимущество в некоторых вопросах. Наша ситуация осложняется еще, и тем, что данное лицо довольно преклонного возраста и, скорее всего, ему недолго осталось жить. Чрезвычайно важно получить информацию, которой он обладает, пока не стало поздно. Нельзя забывать и еще одного - если этот человек умрет, местные власти, безусловно, скроют этот факт и будут продолжать свои игры с нашим правительством до бесконечности. Итак, здесь всего два пути: если этот человек мертв, мы должны знать это наверняка, а если он жив, мы должны заполучить его. И вот здесь-то требуются ваши особые способности, мистер Морган.

Я знал, что он сейчас скажет.

- Мы уполномочены предложить следующее. Вы поедете в эту страну, совершите там преступление - по нашему инструктажу, конечно, - и будете приговорены к тюремному заключению. Для определенного рода преступников в этом государстве существует единственная тюрьма. Когда окажетесь там, организуете побег. Итак, или вы приносите весть о смерти данного лица, или привозите его сюда. Как ответную услугу тюремные власти получат от правительства рекомендацию сократить вам срок заключения в каторжной тюрьме. И они, безусловно, последуют нашим рекомендациям.

- Конечно, письменным?

- Необязательно.

- Подобные сделки мне не внове. Что-то вроде этого уже было на войне. Представьте мне хоть одного свидетеля, который потом даст показания в мою пользу.

- Нет.

- Ага, понимаю. Ни письменных рекомендаций, ни свидетелей. Вы работаете, как страховое общество, - в любом случае обезопасить себя.

Послушайте, вы, воображала. Лучше уж я позволю вновь упрятать себя в тюрьму.

Вулерт покраснел как рак, однако взял себя в руки. Улыбка была почти дружелюбной, его выдавали лишь обескровленные губы.

- Условия предложения не меняются, - твердо заявил он.

Того, что произошло потом, я не ожидал. Звучный, глубокий голос разрезал тишину, как острый нож бумагу. Инспектор Догерти!

- Я буду вашим свидетелем, Морган. Решайте, как считаете нужным.

Что тут началось! Двое вскочили, как будто у них под стульями стартовали ракеты, Картер с перекошенным от ярости лицом прошипел:

- Что вы себе позволяете, инспектор!…

Он сидел неподвижно, как старый опытный тигр, твердо знающий, что стоит ему рыкнуть - и сосунки отправятся к черту.

- Сам по себе парень меня мало интересует, - продолжал он невозмутимо, - но то, что здесь делается, происходит на моей территории, не забывайте. И поскольку вы навязываете ему нечестную сделку, он должен быть хоть как-то защищен. Что касается моей персоны, можете на меня положиться. Вам достаточно лишь кивнуть, и он вновь отправится туда, откуда его привезли. В конце концов, он никого не убил, насколько нам известно. В любом случае я буду свидетелем, нравится вам это или нет.

- Спасибо, инспектор, - сказал я.

- Вам нечего меня благодарить, Морган. Как бы вы ни решили, для меня вы все равно в списке проигравших.

Картер и Вулерт вновь сели, медленно и неохотно.

- Вы еще услышите о нас, инспектор, - сказал Картер.

Неуклюжий полицейский сделал пренебрежительный жест рукой:

- Можете подать на меня жалобу! - и закурил сигару.

- Итак? - Вулерт посмотрел на меня.

- Представьте такой вариант: я еду в эту страну и решаю смыться…

Вулерт ответил без промедления:

- Один из наших агентов будет сопровождать вас. В этом случае - немедленная ликвидация.

- Да, это уже совершенно определенный аргумент. Я не забыл, конечно, что буду сидеть за решеткой на пару лет меньше. Смешно, но жизнь, неважно в каких условиях, все-таки жизнь. Это лучше, чем смерть. Поэтому ищите другие аргументы помимо моей пресловутой тяги к приключениям. Так о чем же идет речь?

- Я не ищу никаких аргументов. Просто это приказ сверху. Может быть, там решили сыграть на вашем чувстве патриотизма?

«О Господи! Не могли отыскать ничего получше!» - подумал я.

Опять наступило тяжелое молчание. На этот раз его прервал Картер:

- А о чем думаете вы, мистер Морган?

- Может быть, о сорока миллионах долларов. Очевидно, наверху забыли, что хотели бы получить их обратно?

На этот раз воцарилось ледяное молчание. Лишь Догерти ухмыльнулся. Он все-таки оценил пассаж, и мне показалось, что остальные с удовольствием свернули бы ему шею.

- У нас нет никаких полномочий на этот счет, - наконец произнес Вулерт.

На этот раз я загнал их в угол:

- Неужели? Ведь если вы вернетесь с пустыми руками, этот вопрос снова всплывет. Друзья, вы обречены. Если я это сделаю, имею в виду ваше предложение, то мне должны скостить пятнадцать лет приговора и больше не интересоваться деньгами. Понятно?

- Нет. - Голос Вулерта был стальным.

- Тогда улаживайте дело сами.

Теперь голос подал Картер:

- Оставь его, Кэвин. Мы ведь действительно ничего не можем ему предложить.

Пару секунд Вулерт глядел на меня, взвешивая шансы за и против, затем принял решение:

- Нет.

- Но почему, Кэвин? - спросил Картер.

Остальные безмолвствовали.

- Сейчас поясню, мистер Картер, - вмешался я - Он думает об одной возможности. О возможности найти сорок миллионов. Он не может примириться с мыслью, что деньги исчезнут навсегда. Теперь подумаем о другой возможности. Предположим, что я не крал этих денег.

Да, конечно, это доказано судом. Но на основании всего лишь косвенных улик. И на основании косвенных улик человек, к тому же невиновный, попадает за решетку. Допустим, вы убеждены, что сорок миллионов находятся в моих руках. А если у меня их нет, но мне удастся в дальнейшем к ним подобраться, вы все сядете в лужу. Какую бурю поднимут газеты! О политическом скандале вообще молчу. Об этой возможности он и думает, мистер Картер. Я не прав, Вулерт?

Тот не ответил.

- И Вулерт, - продолжал я, - точно знает, что я могу найти деньги. - Я позволил себе широкую ухмылку и откинулся на стуле. - Интересная игра, не так ли?

Лицо Вулерта можно было сравнить с гипсовой маской. - Нет никаких сомнений, что эти деньги у вас.

- Или я могу получить их, - возразил я.

Он пожал плечами:

- Как бы то ни было - нет.

- Вы уполномочены принимать решение, или дело за другими инстанциями? - Ответ Вулерта меня не интересовал.

- Если вас это беспокоит, я могу обратиться за подтверждением в высокие инстанции. Можете быть уверены, что решение будет таким же. Учтите, временной фактор играет большую роль. Я бы посоветовал не тянуть время. Предложение потеряет силу, и вы вернетесь в тюрьму.

- А пока оно остается в силе?

- Я уже сказал: выбор за вами.

Я кивнул:

- Хорошо, я принимаю его. - И увидел гримасу облегчения. Слишком многое было поставлено на карту. Но я был бы не я, если бы отпустил их так. - А откуда вы знаете, можно ли мне доверять? - спросил я.

Кэвин Вулерт поднялся, его глаза сверкали как алмазы. Они его выдавали. Вулерту ненавистны были любые детали этой сделки. Но выбора не было.

- Как мы можем это знать, Морган? - выдавил он из себя.

2

Сначала они заставили меня попотеть. Это продолжалось неделю. Место, где все происходило, называлось отель «Монтебан», довольно убогое шестиэтажное строение. Чего они хотели добиться своими методами, мне было не совсем ясно.

Может, у них это называлось акклиматизацией, или они хотели присмотреться ко мне.

Охранявшие меня парни выглядели такими невинными, как будто никогда не слышали слово «полиция». Только при пристальном наблюдении замечалось - парни были высшей пробы, и в серьезном деле для них продырявить тебя свинцом было бы так же просто, как пожелать доброго утра. Двое охраняли комнаты напротив, а также справа и слева. Двери всегда были приоткрыты, чтобы видеть любое передвижение в коридоре. Каждый выход находился под наблюдением, как днем, так и ночью. Безусловно, ученые умники предусмотрели каждую мелочь на случай моего побега.

Через полчаса я нашел в комнате два микрофона. Я оставил их в покое. В наш электронный век под рукой были тысячи более совершенных способов наблюдения. Может быть, они их так небрежно вмонтировали как раз для того, чтобы посмотреть, как я отреагирую?

Зеркало над обшарпанным комодом было слишком хорошим для настоящего. Отель «Монтебан» не мог бы предоставить такую роскошную обстановку. Наверняка это зеркало было двойным и с другой стороны можно было наблюдать за мной. Я провел перед ним немало времени, строя такие рожи! Надеюсь, с другой стороны сидел психолог, наблюдавший за моим душевным состоянием. Готов поспорить, что он рвал на себе волосы.

Гораздо меньшее удовольствие доставило мне подобное зеркало в ванной. Это, в конце концов, уже вторжение в мою интимную сферу!

Ну я им покажу! Как сказал тот человек в больнице? «У нападающего всегда преимущество».

В первый же вечер я опустил жалюзи и, для верности, плотные шторы. Потом лег и выждал час. Затем тихонько выдвинул один из ящиков стола и отнес его к кровати, выломал заднюю стенку ящика, а каркас поставил на место. Если они меня прослушивали, то звучало это не громче нормальных движений и шорохов в комнате спящего человека. Тем хуже для них.

Мой план основывался на знании привычек охранников. Зная их методы, я мог влиять по своему усмотрению на их действия.

В виде небольшого послабления я мог заказывать еду из гриль-ресторана отеля. Если бы я каждый вечер стал заказывать антрекот, они рассматривали бы это как нечто естественное.

Ну а антрекоты в этом, с позволения сказать, ресторане были наверняка такой степени жесткости, что к ним непременно полагался бы хорошо отточенный нож, дабы избежать нареканий постояльцев. Как показали дальнейшие события, я все правильно рассчитал.

Через десять минут после ужина я отправился в ванную, завесил зеркало полотенцем - пусть скалят зубы по поводу моей стыдливости - и начал выстругивать деревянный пистолет. Десять минут, не больше, потом для достоверности спустил стружки - пусть порадуются необходимым звукам. Затем сунул заготовку под ванну, вернулся в комнату и спокойно выпил кофе.

Я позвонил официанту, чтобы убрали посуду. Он был из той же камарильи. Прежде чем сложить на тележку грязную посуду, он внимательно все осмотрел: и тарелки, и вилки.

На седьмой день был готов маленький пистолетик из дерева. Затем я кое-что изменил в своих привычках: взял в ванную не нож, а бутылочку с уорчестерским соусом. В умывальнике я выкрасил соусом пистолет в черный цвет, бутылку поставил обратно на поднос. Потом позвонил официанту.

Пожалуй, не должно сорваться. Я уже заметил, что когда приходила убирать девушка, то снаружи дежурили двое, официанта же никто не страховал. На этом и строился мой план.

Он пришел как обычно. За это время он вполне освоился со своей ролью прилежного и не очень осторожного официанта. Я использовал уже заведенный порядок. Все всегда проходило гладко.

Кроме этого прелестного вечера. Когда он покатил столик к двери, я зашел сзади, как будто намеревался закрыть окно, и мы оказались в мертвой зоне, которая не просматривалась из зеркала. В мгновение ока бутылка из-под соуса оказалась у меня в руке, затем опустилась официанту на затылок.

Одним прыжком я оказался за дверью, с деревянным пистолетом в руках. Парень, который бездельничал в коридоре, обернулся, ожидая увидеть официанта. Он потерял дар речи. Прежде чем в нем сработал глупый полицейский инстинкт, я произнес:

- Не валяй дурака. Повернись лучше, парень.

Он повиновался, дальнейшее произошло слишком быстро. Я взял его оружие и втолкнул парня в комнату напротив.

Его напарник уставился на меня. В то время как я доставал его оружие, он выдавил:

- Что происходит?

- Закрой пасть, - приказал я.

Держа обоих на мушке, я связал их, заткнул им рты кляпом и послал воздушный поцелуй неудачникам - таким было мое прощание. Выглядели они действительно неважно. Завтра будут еще печальнее, и не они одни.

У меня же не было причин для уныния.

Оставшаяся часть плана оказалась вообще детской игрой.

Лифтер под пистолетом без звука спустил меня вниз и позволил себя связать. С вахтером у запасного входа тоже не было хлопот. Возле него я оставил весь арсенал, приложив к нему и свой деревянный пистолет.

Затем я перемахнул через стену.

На этот раз я заставил их попотеть, причем целую неделю, - пусть выпустят пары. Думая о том, что с ними творится, я невольно ухмылялся. Много раз люди поворачивались ко мне спиной, считая меня не совсем нормальным. Что ж, я не испытывал угрызений совести по поводу совершенного. Пока не заметил, что тоже оттаиваю. Что представляет собой жизнь без приключений? Ну ладно, я отомстил. Но отомстил лишь небольшому ведомству. А меня все больше и больше тянуло на крупное дело.

Мне хватило шести дней. В субботу я пришел в «Монтебан» и попросил у ошеломленного портье свой старый номер. Я въехал, включил телевизор, завалился на кровать и стал гадать, как скоро он сообщит обо мне.

Ждать пришлось недолго. Тайный агент вошел в мою комнату. Черт побери, если бы они все были такими! Этот агент был самой соблазнительной женщиной, какую я видел. Идиоты. Если бы они прислали ее сразу, я бы и не рыпался.

Длинные черные волосы свободно падали на плечи. А что за кожа! И, слава Богу, она не была тощей. Тренировки не испортили ее фигуры - полная грудь, покачивание бедер, о ногах вообще лучше помолчать. Полные, хорошо очерченные губы, огромные темные глаза с притаившейся в уголках улыбкой.

Она внимательно изучала меня. Представилась:

- Кимберли Стейси, тайная полиция, отдел «Б-четыре». Итак, это вы чудовище?

- Черт побери! Ничего больше произнести я не мог.

Ее улыбка стала еще ослепительнее.

- Вы здорово одурачили моих коллег, Морган. Зачем?

- Затем, что не терплю, когда кто-то хочет провести меня.

- Вы меня неверно поняли. Зачем вернулись?

Наконец я полностью обрел дар речи.

- Стал скучать. Зачем прерывать удовольствие?

Она кивнула, как будто ей все стало понятно.

- А если оно все же прекратится?

Я пожал плечами:

- Начну что-нибудь другое.

- У вас только две возможности, - напомнила она. - Если предпримете подобное еще раз, вас попросту ликвидируют. Больше рисковать не станут.

- Зачем меня заставили сидеть здесь неделю?

- Чтобы все хорошо подготовить.

- Не говорите глупостей, милая. Мы оба хорошо знаем, что еще до этой недели все было продумано до мельчайших подробностей.

Она улыбнулась, показав прекрасные белые зубы.

- Я думаю, вас тестировали. Вы находились под пристальным наблюдением. В принципе никто не верит, что вам удастся это дело, и вы поставили их в еще более затруднительное положение своим возвращением. Ведь любопытство вам не припишешь.

- Ну а теперь?

- Идемте со мной, спокойно и без глупостей.

- А если я не захочу?

Она опять улыбнулась.

- Тогда мне придется взять вас за руку, Морган.

- Хорошо, бэби. С этой угрозой я вынужден считаться. Вот моя рука. Чтобы и вы были при деле.

- Не будьте так самонадеянны, Морган.

Это прозвучало совсем не шутливо.

На их лицах читалось уже что-то другое. Да, прежняя враждебность, но смешанная с уважением. Только Джек Догерти оставался самим собой. Он жевал окурок сигары и смотрел на меня недовольно, но без всякого интереса.

Кимберли села рядом со мной. Только сейчас я отпустил ее руку. «Почетный эскорт» остался внизу. Профессионалы - ни на мгновение не выпускали меня из виду. То, что я не дал им повода себя пристрелить, похоже, было самым большим разочарованием в их жизни.

Во главе стола восседал друг Вулерт.

- Это был блестящий трюк, мистер Морган.

- Рад, что вам понравилось. Может быть, ваши мальчики кое-чему научатся. Для следующего раза.

- Следующего раза не будет.

- В прошлый раз вы уже утверждали подобное, однако…

Его лицо налилось кровью, но он все проглотил молча.

- Вопрос в том, почему вы вернулись. Ким с улыбкой посмотрела на меня.

- От скуки, - объявил я.

- И все?

- А что еще?

- Мы надеялись - из патриотизма.

- Чепуха.

Кто-то кашлянул. Картер прервал молчание:

- Итак, я делаю вывод, что лишь от скуки вы приходите в свою лучшую форму?

- Другого я не пробовал.

- Может быть, в дальнейшем нам удастся избежать ошибок.

- Что вы еще придумали?

Присутствующие переглянулись с загадочным видом.

- Об этом поговорим позже, - сказал Картер. - Итак, Кэвин…

Вулерт кивнул и набрал воздуха в грудь.

- Мне все же кажется, что ваше возвращение что-то означает. Другими словами, вы принимаете наше предложение.

- Да.

- Тогда сразу перейдем к делу. Время играет огромную роль. У нас его почти нет. Каждый потерянный день, час приносят нации огромный вред. У нас еще масса инструкций для вас.

- Я плохой ученик, друзья. Не расточайте свое время на мелочи.

Снова кровь бросилась Вулерту в лицо, и опять, овладев собой, он продолжил:

- Вы слышали что-нибудь о Розовой крепости?

Слышал ли я о Розовой крепости, неприступной крепости из гранита, построенной в 1630 году испанцами, символе медленной мучительной смерти! В те времена испанцы ничего не знали о современной тюремной системе, и сегодняшние власти не могли бы найти лучшей темницы для государственных преступников.

- Итак, он сидит там? Да, я знаю эту крепость.

Вулерт посмотрел на меня и довольно кивнул:

- Вижу, что вам известно об этой крепости. Имя человека, который нам нужен, Виктор Сейбл.

Он выбрал из своих бумаг три фотографии - в профиль и анфас, с которых смотрел человек лет шестидесяти, с еще сохранившимися седыми волосами. В лице смешались интеллигентность и простодушие - редкое сочетание. По каким-то неизвестным мне мотивам этот человек был им чертовски нужен.

- Его жизненный путь? - спросил я.

- Пусть это вас не обременяет, Морган. Лучше посмотрите, что мы имеем: более или менее подробный план Розовой крепости. Вверху - старые постройки, мы достали их из мадридского архива. Остальное - позднейшие постройки, нарисованные по рассказам бывших узников и охранников, вышедших на пенсию и пожелавших улучшить свое материальное положение. Но картина, безусловно, неполная. В последнее время были произведены дополнительные перестройки, о которых мы информацией не располагаем.

Даже короткий взгляд на схемы показал мне, что эта груда камней состряпана знатоками своего дела. Взорвать? Невозможно. Я хотел вернуть планы, но Вулерт остановил:

- Оставьте для детального изучения.

Я ухмыльнулся:

- Без надобности. Я могу сейчас, не сходя с места, нарисовать все по памяти.

В первый раз подал голос Райс:

- Надеюсь, вы не воспринимаете это дело слишком легкомысленно, Морган?

- Я тоже надеюсь. Ведь речь идет о моей жизни. Я нахмурился, и Картер быстро выкинул белый флаг: - Ну хорошо, Морган. Мы вам верим.

- Тогда продолжим.

- Вашу легенду, - сказал Вулерт, - мы постарались разработать как можно проще и убедительнее.

Вы скрываетесь от наших властей и попадаете - как беженец - в эту страну. Они, конечно, знают о деле в сорок миллионов долларов. Богатых беженцев приветствуют везде. Между нами и тем государством нет договоров о выдаче. Кто очутится там - тот в безопасности.

У меня во рту пересохло.

- Ага. За то, что мне предоставят убежище, я должен буду раскошелиться. Я требую… на расходы!

- Морган…

Это опять вмешался Райс. Вид у него был такой, словно он с удовольствием опустил бы мне на голову стул.

- Если ждете, - спокойно продолжил я, - что я прихвачу туда сорок миллионов, то вы рехнулись. Этим я подтвержу свою вину и заодно раскрою место, где лежит добыча. Нет, друзья, ваши конторы обладают достаточным капиталом, чтобы субсидировать подобное мероприятие.

Райс медленно кивнул, его глаза излучали смерть.

- Вы получите нужную сумму, Морган.

- Да, кстати, раз речь зашла о деньгах, не забывайте: вполне вероятно, что у меня никогда, и не было сорока миллионов.

- В данный момент нас это не интересует.

- Итак, - снова зазвучал голос Вулерта, - ваше внедрение в страну - самое простое из всех возможных вариантов. Подготовку к побегу организуете сами - по своим каналам. Что касается нас, то мы просто закроем глаза на то, как это провернут наши люди, и не арестуем ни одного из них. При связях, которыми вы располагаете, побег не составит труда. Считайте, что руки у вас развязаны.

- Еще одно. Там, куда я еду, мне нужно будет совершить преступление…

- Конечно, вы ведь часто вступаете в конфликт с законом, не так ли?

- Да, но за такого рода преступление по их законам полагается пуля в живот.

- Этого не произойдет, пока вы будете считаться миллионером, - усмехнулся Вулерт. - Вас будут доить до конца.

- А потом?

- Пуля в живот.

- Милые люди.

- К таким людям вам не привыкать, - ответил он саркастически. - Для вас открыт счет в банке на двадцать пять тысяч долларов.

На имя М. А. Винтерса. - Он подвинул два бланка, я расписался: «М. А. Винтерс» - и вернул бумаги. - Мы абонируем сейф на это имя в банке и его филиале в Майами. Ключ получите. В сейфе лежит карта, которая якобы показывает, где спрятаны сорок миллионов. На самом деле это путь к нашему человеку. Если вас вынудят отдать ключ от сейфа, мы будем знать, что ваша миссия потерпела неудачу, и примем соответствующие меры.

- Гениально!

Он пропустил иронию мимо ушей.

- Достаточно просто, чтобы сработало. Больше ничего нельзя сделать. Человек в вашем положении должен скрываться, тем более что вы будете не один.

- Как это?

Опять многозначительная пауза.

- Да очень просто. Потому что вы нашли женщину. Постепенно у меня в голове прояснилось. Я смотрел на Кимберли Стейси и не мог поверить тому, что услышал. Однако в этом не приходилось сомневаться. Все же я хотел услышать подтверждение и показал на девушку:

- Это она? Она тот самый агент, под наблюдением которого я буду находиться?

- Да, Морган.

- Вы сошли с ума! Как она сможет держать меня на крючке?

- Мисс Стейси находится на службе. - Глаза Вулерта сузились. - Она профессионал экстра-класса и относится к нашим отборным агентам. Я ее не переоцениваю.

Только теперь я понял, как влип. Мой голос звучал, как ржавая бадья:

- Тогда без меня! Вы что думаете, там идиоты? И сразу же не догадаются, что к чему? Если она будет за мной следить…

- Мисс Стейси, - прервал меня Вулерт, - не собирается следить за вами. Она едет совершенно официально, как ваша жена, причем законная. Вы обвенчаетесь в штате Джорджия.

- Проклятье!

Больше я ничего не смог вымолвить. Но Ким Стейси не потеряла дара речи:

- Это будет безусловно интересный медовый месяц, Морган.

3

Они терпеливо ждали, когда у меня пройдет шок. Когда инструктаж продолжился, я уже почти овладел собой. Нужно было уточнить еще некоторые детали. Мне дали трое суток до отъезда на юг, во Флориду, откуда Ким, Стейси и я должны были выехать из страны. Ким поселится в отеле «Марк Сэнфорд» и будет моим связным.

Когда они наконец закончили напичкивать меня инструкциями, я встал и пошел своей дорогой. Как будто это само собой разумелось.

Сумасшедшая жизнь, думал я. В списке разыскиваемых я занимал первое место. Дай Бог, чтобы какой-нибудь фараон не узнал меня и, ничего не зная, конечно, об этих играх, не пристрелил. Но главное, от чего можно было сойти с ума, это то, что мои братья по ремеслу доверяли мне. Старый пират на стороне закона и порядка!

И все же что-то заставляло меня взяться за это, не позволяло оставить их с носом.

Подобное они проделали в свое время со старым сэром Генри Морганом - сильные мира сего оформили ему соответствующие охранные грамоты, и он покончил с их врагами. Пират на службе короны! Затем он распустил своих старых товарищей и стал высокоуважаемым губернатором. Но, по крайней мере, он хоть хорошо кончил - жил довольно долго и успел насладиться своей добычей.

Самое забавное в этой истории - сорок миллионов долларов. Черт возьми, у них была тысяча поводов навесить на меня всех собак - и не без оснований, - чтобы упрятать за решетку. Так нет же - обвинили в краже сорока миллионов. А я никогда в жизни не видел сорок миллионов! Но у кого-то же они были. Надеюсь, ненадолго, черт побери!

Миссис Таймли, в определенных кругах известная как Гэсси, вот уже тридцать лет за умеренную плату предоставляла убежище скрывающимся от закона беглецам. Ее убежище было чистым и представляло собой небольшой пансион на западе Манхэттена. Гэсси держала рот на замке, не задавала ненужных вопросов и ни разу ни в чем не была замешана, хотя дюжина арестов в ее пансионе была уж точно. Вокруг было полно сомнительных парней, и никто не мог навесить почтенной старой вдове ничего, даже если разыскиваемого обнаруживали под чужим именем.

Гэсси открыла на мой стук. Она была в том же потертом халате, в котором я видел ее в последний раз. Я зашел, не дожидаясь приглашения, и плотно закрыл дверь.

- Добрый день.

- У вас что, голова не в порядке от всех этих игр в прятки?

- Вы что, под наблюдением?

Она, тяжело вздохнув, опустилась на стул.

- Под наблюдением? С тех пор как вас здесь схватили, у меня будто клеймо выжгли на двери. Парни бегут от меня как от чумы, и все, чем перебиваюсь, это вонючие потаскухи и матросы. Можно так прожить?

- Вы не очень-то удивлены моим визитом?

Она зажгла замусоленный окурок, выпустила дым мне в лицо.

- Все приходят, рано или поздно. Но вы не останетесь здесь, Морган. Иначе я действительно попаду в каталажку.

- Не волнуйтесь, Гэсси. Мне нужна информация.

- Нет.

- Она никому не повредит, а если выгорит, получите кое-что с этого.

Гэсси пожала жирными плечами:

- Спрашивайте, но не говорите, что я отвечала.

- Кто передо мной жил в этой комнате? Она стала листать в замусоленной, грязной книге.

Прошла целая вечность, прежде чем она процедила:

- Парень по имени Мелвин Гросс, стюард на корабле, останавливался здесь два раза.

- А перед этим?

Послюнявила палец, стала искать дальше.

- Марио Туллиус. Был болен. Три дня прожил здесь, потом отправили в больницу. Умер от туберкулеза. Работал в доке.

- Попробуйте еще раз.

Вновь шелест страниц.

- Горман Ярд. Жил здесь три недели. Меня тогда еще ДжоДжолли спрашивал, не хочу ли я избавиться от такого постояльца. Разыскивался полицией. Сбил пешехода и… сделал ноги. Если интересует мое мнение: здесь замешаны карты и деньги. И вообще дело дурно пахнет. Я не знаю, где он.

- А перед ним?

- Бернис Кейс, маленькая проститутка. Не доставляла хлопот, жила три года. Если подцепляла жирный кусок, всегда делилась со мной. Хорошая девочка.

- Почему она так долго жила в пансионе?

- Сентиментальность, не больше. Даже у проститутки может быть тоска по дому. Она здесь родилась, на третьем этаже. А так как она не нашла парня, за которого хотела бы выйти замуж, то вернулась сюда. - Она внимательно посмотрела на меня. - Вы до сих пор не объяснили, что все это значит.

- А как вы считаете?

Она задумалась.

- Вы полагаете, что кто-то из них что-либо забыл здесь, вернулся, узнал вас и настучал фараонам. И конечно, думаете на Гормана Ярда?

- Может быть.

- Да, он может быть подобным типом. Чтобы втереться в доверие полиции и отмазаться заодно. Спросить у Джо Джолли?

Я сам займусь этим.

- Ну что ж. - Она ухмыльнулась всеми жирными складками своего лица. - А когда я получу свой кусок от сорока миллионов долларов?

- Скоро, старушка.

- Но деньжат в доме нет. После того как вас забрала полиция, я перевернула все вверх дном.

- А если бы все же нашли деньги?

- Парень, разве б я осталась сидеть в этом дерьме?

У Джо Джолли была лавка в Гринич Виллидже. По совместительству он занимался укрыванием краденых драгоценностей - чтобы не потерять навык. Раньше он был знаменитостью в воровских кругах. Человек, в котором нуждаются многие, - за соответствующую плату, разумеется.

Он принял меня в своем кабинете, у которого, безусловно, был запасной выход на соседнюю улицу. Джо Джолли был высоким тщедушным человеком. На загорелом черепе топорщились редкие волосики.

- А, легендарный Морган, - приветствовал он меня, - я уже стал подумывать, существуете ли вы вообще.

- Легенды бессмертны, Джо.

- Прекрасно. Итак, к делу. Вы хотите часть из сорока миллионов долларов, припрятанных вами, вновь вернуть людям. К сожалению, номера банкнот известны, к счастью, купюры мелкие. Вас устроит так: один доллар к десяти?

- Пустые хлопоты, Джо. У меня есть более выгодные предложения.

Он удивленно уставился на меня, пожал плечами:

- Ну что ж. Тогда… речь ведь идет все-таки о деньгах?

- Нет.

- Что же вы хотите от меня? Смешно, но я никогда не слышал, чтобы вы с кем-то связывались. Я думал, вы человек, действующий в одиночку.

- Где Горман Ярд?

Я физически ощущал, как он копается у себя в мозгу. Наконец удовлетворенно кивнул:

- Вспомнил. Вы оба некоторое время проживали у Гэсси.

- Да.

- Касается дела, которое я могу знать?

- Необязательно. Он может понадобиться при выяснении одного вопроса.

- Он доставил вам неприятности?

- Ничего такого, что было бы связано с вами.

- К сожалению, не могу помочь, Морган. Ярд сидит в «Эльмире». Его изобличили в том, что он сбежал с места преступления после того, как сбил пешехода. Это случилось два года назад. Ему еще пять лет сидеть.

- Довольно суровое наказание за такое дело.

Джо пожал плечами:

- Что еще… Парень, которого Ярд сбил, был замешан с ним в каких-то темных делишках и хотел обмануть его. Это-то и взбесило Ярда. Однако, если вам доставит удовольствие, можете обо всем прочитать в газетах.

- Неплохая идея. Как он вышел на вас?

- Я познакомился с ним еще во время войны, на черном рынке. Он пару раз сидел за мелкие делишки, пока не расширил свой горизонт. В общем и целом не такой уж плохой человек. Могу что-то предложить?

- Валяйте.

- В настоящий момент вы не хотите говорить о деньгах. Может быть, мы вернемся к этому попозже? Я имею в виду, если вы захотите избавиться от этих денег.

- С удовольствием.

- Мы можем договориться о конкретном времени? - Ждать недолго. Я бы и сам хотел пустить их в оборот.

- И я тоже, мой мальчик. Но будьте осторожны. В следующий раз, когда вас схватят, будьте осторожнее. Я был очень удивлен, что суд так великодушно, сквозь пальцы посмотрел на ваши прежние дела. Например, история в Мехико. Это было великолепно.

Я принял комплимент к сведению, фамильярно подмигнул, откланялся и покинул кабинет через запасной выход. На улице взял такси и вновь вернулся во владения Гэсси. Там продолжил охоту.

Нью-Йорк - редчайшее творение. Иногда он напоминает гигантский густой суп с тысячами приправ. Тысячи объединений с невидимыми, но незыблемыми границами, ревностно охраняемыми и соблюдаемыми. Людей со стороны игнорируют, но тот, кто принадлежит к этому миру, должен соблюдать правила, иначе он конченый человек.

Здесь я не был ни тем, ни другим - ни человеком со стороны, ни членом какого-либо клана. Все они знали меня. Мое имя было символом. Они отвечали на мои вопросы, но сами не спрашивали. Налетчик Морган был кем-то таким, кто не имел отношения к их миру, с кем они не хотели иметь дела. Но тем не менее все давали информацию, если что-то знали.

Болди Хайнс, владелец гастрономической лавки, хорошо помнил Ярда. И по совершенно определенному поводу. У Ярда была привычка расплачиваться за сигареты новенькими пятидесятидолларовыми бумажками. Всегда полусотенная и всегда новенькая. Банкноты были настоящими, и Болди не интересовался номерами. Он много раз видел Ярда с двумя хорошо одетыми мужчинами из другого района города. Мужчин Болди не знал. Один раз Ярд попробовал приударить за Бернис Кейс, когда она пришла проведать своих старых друзей, но схлопотал пощечину - мисс Кейс предпочитала приличные знакомства, несмотря на то что это противоречило ее собственному жизненному опыту.

Матушка Топпет могла много чего сообщить: половину своей жизни она проводила лежа на подоконнике и следя за соседями. Она угостила меня кофе, пока ее старик храпел в кресле. Ярда неоднократно забирал черный «кадиллак». Машина просто останавливалась, и Ярд садился.

Ни шофера, ни номера она, конечно, не запомнила. Марио Туллиуса она тоже вспомнила. Она принесла ему как-то раз, еще до того, как он попал в больницу, очень горячий суп, и пока он ел, рассмотрела все: и золотые часы, и книги, и кредитные билеты, торчащие из бумажника. А Бернис Кейс после его смерти заплатила Гэсси задолженное им. Но в этом нет ничего удивительного: малышка всегда делала много хорошего для людей из своего прежнего окружения.

Я узнал еще много интересного. Было без пятнадцати двенадцать. Жизнь на улице постепенно замирала. Звуки ночи становились все громче - сирены патрульных машин, хихиканье в темных подворотнях, голоса ночных комментаторов, предрекавших новое столкновение между Западом и Востоком.

Садясь в такси, я велел отвезти себя в отель «Марк Сэнфорд». Записался в книге как М. А. Винтерс. Затем позвонил в комнату Ким Стейси - на месте она или нет. Ее голос не был заспанным. Холоден, энергичен и чуточку любопытен. Да, я могу подняться.

На мой стук дверь открылась сразу. Она стояла и молча разглядывала меня. Свет, падающий из комнаты, четко обрисовывал ее фигуру в тонком халатике. Пьянящие духи.

Как ласковое прикосновение кончиками пальцев. У меня перехватило горло.

- Поговорим?

Она слегка улыбнулась:

- Подойдите ближе, Морган.

Проходя в комнату, я рукой задел ее грудь. Как электрический удар.

Ким Стейси была сейчас не агентом, не профессиональной охотницей за человеком. Она была просто женщиной. Большие фиолетовые глаза улыбаясь смотрели на меня:

- Морган… раз уж так получилось, что мы вроде как обручены…

Я рассмеялся, и все стало на свои места - я чуть-чуть не совершил огромную ошибку.

- Выпьете? - спросила она.

- Холодное пиво есть? Она принесла банку пива.

- Бокал?

- Приятней так. Выпьете со мной?

Она еще улыбалась.

- Нет. Как у вас дела? Готовы к отъезду?

Я опустился в кресло, сделал пару глотков.

- Нет, не совсем. Вначале ваши люди должны кое-что сделать для меня.

Что-то случилось с ее улыбкой. Передо мной вновь был агент - хитрый, настороженный, реагирующий на любой нюанс.

- Ваше положение не позволяет ставить условия, Морган. Это было ясно сказано.

- Да? Ну а я ставлю условия. И тоже ясно даю понять это.

Ее глаза сузились.

- Хорошо, продолжайте. - Она смотрела выжидающе.

- В «Эльмире» сейчас сидит парень, Горман Ярд. Мне нужна вся, подчеркиваю, вся информация о нем. Я мог бы ее собрать сам, но сейчас важно время.

- Все?

- Нет. Я хочу знать кое-что, о чем вообще не заходила речь на судебном процессе: какая сумма из сорока миллионов сейчас уже выявлена и изъята из обращения. Кроме тех денег, что были спрятаны в моей комнате. Вот что мне нужно.

- Зачем вам это надо?

- Хочу знать, где допустил ошибку. - Я бесстыдно ухмыльнулся.

Она знала, что это ложь, и все же кивнула.

- А если я не получу ответа на ваши вопросы? - спросила Ким.

- Тогда все может произойти. Я знаю парочку весьма любопытных репортеров, которым смогу предложить захватывающую историю.

- Мои люди никогда этого не допустят, Морган.

- Вы не знаете моих друзей. - Я допил пиво. - До завтра.

- Я попробую, - сказала Ким.

Я встал, подошел к двери, повернулся:

- Ким! Вам дали какие-нибудь определенные указания по поводу нашей операции?

Она удивленно взглянула на меня:

- В чем дело?

- Наша предстоящая свадьба… брак будет заключен по-настоящему?

Внезапно она покраснела.

- Если мне будет нужен мужчина, - медленно проговорила она, - я сама его себе найду.

- Прелестно, - похвалил я, - хорошо продумано. Невыполнение супружеских обязанностей - повод для расторжения брака. Вы легко можете выйти из игры, не так ли?

- Именно.

- Но вы кое-что забыли.

- Что же? - Голос ее был тихим и тонким.

- Муж всегда может изнасиловать собственную жену. Здесь закон бессилен.

Я закрыл дверь.

Я сделал им одолжение и снят номер в отеле. Но это еще не означало, что я там останусь. На три дня я был предоставлен самому себе, и, если понадобятся меры предосторожности, я сам с этим разберусь. В последние годы я постоянно подвергался опасностям, и, кстати, полиция в этом плане находилась далеко не на первом месте. Половина преступного мира Соединенных Штатов крутилась вокруг меня, надеясь урвать свой кусок, так как верила в мое богатство. Одиночки и организованные банды охотились за мной, и я вынужден был довольно часто менять убежища, пока не нашел настоящее укрытие. В это время, кстати, я заработал огнестрельную рану в бедро, правда, нападавшие остались лежать с размозженными головами.

Теперь не надо было начинать все сначала. Мое убежище - внешне представительный отель на Шестой авеню. Там никого не интересовало, что делается в соседнем номере. Я заплатил вперед, взял номер и принялся названивать. В половине третьего ночи я нащупал след Бернис Кейс и вновь окунулся в ночь, в тот мир, которому принадлежу.

Бар «Андрэ» располагался довольно далеко от опасных районов. Ночью там готовили суп-гуляш. Нужно было обладать поистине железным желудком, чтобы хлестать это адское блюдо. Так как я всегда заказывал две тарелки, то пользовался заслуженным уважением хозяина.

Он встретил меня приглашающей улыбкой. Бернис Кейс сидела в углу, погрузившись в чтение «Ньюс», и крошила в суп хлеб. Я сел напротив нее. Взглянула отчужденно.

Удивительная девушка. Напоминает маленькую доверчивую кошечку. Судя по ее взгляду, меня отнесли к категории банкротов и потому молча разрешили разделить ночную трапезу.

Я знал проституток всех оттенков. Некоторые занимались этим, потому что не умели ничего другого, других принудили, а иным это доставляло удовольствие. Но у всех было общее - один и тот же взгляд, как бы впитавший всю грязь мира, одно и то же выражение лица - усталое, потерянное или полное отвращения к самой себе. Женщины этого типа быстро стареют. Жизнь, которую они ведут, калечит их тела, искажает черты лица. На Бернис Кейс не было этого клейма. Глаза если что и излучали, то лишь сострадание к окружающему миру. Но на полных, свежих губах играла почти счастливая улыбка. Светлые волосы блестели как шелк. Соблазнительная фигурка и естественные движения передавали всю прелесть тела девушки.

- Голодны? - спросила она.

- Нет. Но спасибо, Бернис.

- Мы знакомы? - удивленно спросила она.

- Не напрямую. Но у нас есть общие знакомые. Бернис наморщила носик:

- Я благодарна друзьям, что они принимают во внимание мое рабочее время. - Внезапно она коснулась моей руки: - Послушайте, незнакомец, я не хочу вас разочаровывать, но был такой длинный, напряженный вечер и…

- У меня то же самое, Бернис. Я совсем не хочу… профессионально использовать вас.

- Очень хорошо сказано, - светло рассмеялась она.

- И мне не нужны деньги.

- Значит, что-то другое. - Она провела длинным ухоженным ноготком по моему запястью. - Итак, эти друзья…

- Старая Гэсси и матушка Топпет.

Ее глаза удивленно расширились. Она откинулась на спинку стула и еще раз внимательно осмотрела меня.

- Я знаю жильцов пансиона и вас не видела.

- Я жил там после вас. Гостил у Гэсси до тех пор, пока меня не арестовали.

- Вы Морган?

- Да.

- Вы сошли с ума, появившись здесь. Я вас не сразу узнала, но у двоих парней из тех, кто находится здесь, хорошая зрительная память на лица, а ваше помещено на первой странице газеты.

А они за пару долларов на выпивку продадут даже родную мать.

- Это уже мои заботы.

- Ну хорошо, великий человек, а что будет со мной? Если появятся полицейские и вас возьмут, как буду выглядеть я? Я должна подумать о своей репутации, - насмешливо произнесла она.

- Тогда пойдемте в другое место.

- Может быть, ко мне домой?

- Согласен.

Она еще раз внимательно вгляделась в меня.

- Дело серьезное, не так ли?

- Очень.

- И я могу вам помочь?

- Может быть.

- Тогда пошли.

Дом был старый, но тщательно отремонтированный и перестроенный. Ее квартира состояла из трех комнат и была просто, но с удивительным вкусом обставлена. У нее была огромная стереоустановка, на стеллаже - больше сотни пластинок с классической музыкой, на стенах - три картины известных современных художников. Смешивая выпивку, она заметила, что я разглядываю картины, и улыбнулась:

- Я их не покупала.

- Они стоят кругленькую сумму.

- Сегодня да. Но тогда это были просто голодные художники, у которых не было денег на еду и оплату комнаты. Мне понравились картины, и я помогла им.

Я показал на самую маленькую:

- Последняя работа этого господина стоила сто тысяч долларов.

- Да.

Она подала мне большой стакан водки с имбирным пивом.

- Почему вы не продали их?

- Потому что они мне нравятся. - Бернис включила тихую музыку, села, скрестив безупречные ноги, и сказала: - Вы хотели о чем-то спросить меня?

Я сел напротив, глотнул из стакана.

- Что вы знаете обо мне?

- То, что было в газетах. Я знаю, что власти так и не получили оставшуюся часть денег, которыми вы… овладели.

- Почему вы не говорите - украл?

- Потому что это деньги правительства. К дьяволу, они прилично имеют с налогов, а затем выбрасывают деньги на ветер. Вы хотите вернуть их?

- Я должен это сделать?

- Нет. - Она хихикнула. - Если обстоятельства сложатся так, что их трудно будет реализовать, можете спокойно переждать пару лет - пусть позлятся как следует. А потом пошлите их обратно, например, в старой картонной коробке из-под обуви. Представьте себе их лица. Вдруг они подумают, что это бомба, и собственными руками уничтожат деньги…

- Вы сумасшедшая девочка. - Я сделал глубокий глоток.

- Я живу в сумасшедшем мире. И удовольствия, наслаждения под стать ему.

- И вам доставляют удовольствие подобные развлечения?

- Нет, я больше люблю детей, чтобы им было хорошо.

Ее глаза стали мечтательными.

- В таком случае вы лучше меня.

У нее на лице мелькнуло сочувствие.

- Вы хотели о чем-то поговорить со мной, Морган.

Я откинулся назад, повертел стакан в руках.

- О Гормане Ярде. Вы знали его?

Она посмотрела прямо и открыто мне в глаза:

- Да. Вы ведь хотите выслушать только мое мнение, а не факты, и вы, очевидно, в курсе его дела?

Я кивнул.

- Если перед человеком есть выбор - поступить порядочно или подло, Ярд всегда выбирал подлость. Он был свиньей, а я не люблю свиней, - сказала она твердо.

- Вы сталкивались с этим непосредственно?

- Меня он никогда не мог купить. Хотя пытался.

- Что понуждало его?

- Этот человек просто мусор, грязный мусор. И его сотоварищи такие же. Люди могут, конечно, выносить их, но никогда не имеют с ними дел. Я удивлена, как старая Гэсси вообще пустила его в пансион. Она стала не такой разборчивой, как прежде. А если бы вы видели парня, который прятался у него, то умерли бы от отвращения.

- Что за парень?

- На вас когда-нибудь смотрела, уставившись неподвижно, ящерица?

Я пожал плечами.

- Ящерица смотрит именно так. Возникает чувство, что эти неприятные глаза начинают пожирать живую плоть. - Ее передернуло.

- Так кто был этот парень?

- Не знаю, он редко показывался. Какое-то время жил там, потом исчез. Пару раз видела его через окно. Из комнаты Лилли Темплз. Лилли тоже боялась его. Он выглядел как наркоман. Героин или что-то наподобие этого. Но это было ложное впечатление. Я достаточно насмотрелась на них, чтобы разбираться, кто действительно наркоман, а кто… А вообще, он напоминал пойманную крысу.

- Может быть, они были сообщниками?

- Нет. Ярд работал в одиночку. Мне кажется, тот парень был в бегах и Ярд использовал его.

- Ярд сам был в розыске.

- В этом плане Ярд отличался от того парня. Подобных Ярду не так-то легко испугать. Я не знаю, как его можно было взять в клещи. Если парень и Ярд действительно работали вместе, то я не знаю зачем. В любом случае, он долго не задержался, этот парень. Да, потом Ярд постоянно доставал на стороне кое-что для двоих людей, две недели подряд. Вскоре после того, как эти люди исчезли, Ярда арестовали и засадили за решетку.

- Других товарищей у него не было?

- Были, все - гадины. Можно было подумать, что Ярда постоянно распирала злоба. Он даже участвовал в нескольких побоищах вместе с бандой Уайти Тэсса, всеми силами стремился быть лично представленным великому Уайти Тэссу. Ему повезло, что полиция арестовала его прежде, чем он стал действовать Тэссу на нервы. У него была слишком мощная организация в городе, чтобы ему еще докучали такие навозные жуки, как Ярд. Один раз Лу Стьюбел попробовал добраться до Тэсса. Тэсс изнасиловал его сестру, и Лу хотел призвать его к ответу. Его нашли в ручье. Для полиции все выглядело так, будто он упал пьяный и захлебнулся. Но мне не надо это рассказывать. Уайти просто убрал его с дороги, это ясно.

- Милые люди.

- Ну ладно, вроде все рассказала. Могу я спросить о причине расспросов?

- Конечно.

- Но вы, безусловно, не скажете?

- Совершенно верно.

- Почему?

- Эта информация может вам повредить.

- Наверное, вы правы. Я ведь спросила просто из любопытства. Могу я поотгадывать?

- Почему бы и нет?

- Горман Ярд и вы жили в одном и том же пансионе. Он был там до вас. Мне кажется, он что-то там забыл, вернулся, чтобы забрать, увидел вас и настучал в полицию.

Я отрицательно покачал головой. Но Бернис это не обескуражило.

- Тогда, может быть, так: в то время как люди из финансового управления обыскивали пансион Гэсси и схватили моряка с наркотиками, они наткнулись и на вашу долларовую норку, Морган. Арестовали вас. Ярд мог знать, что вы там были. И мог настучать на моряка в надежде, что, когда придут полицейские, вы покинете пансион. А он спокойно прикарманит спрятанные деньги.

- Совсем неплохо, если бы это соответствовало действительности…

- Я родилась в этом доме, Морган. Я знаю каждый угол, и ваш тайник тоже. Там, девочкой, я прятала свои «секреты», знаете эту игру? Мой отец смастерил этот тайник, чтобы прятать там от матери спиртное. Как вы его нашли?

Я пожал плечами.

- Ну да, в старых шкафах не так уж много тайников, у вас был небольшой выбор. Интересно, где остальные деньги? Гэсси перевернула все вверх дном, когда вас взяли.

- Может, вы имеете представление?

- Вы же не настолько глупы, чтобы складывать все яйца в одну корзинку. Оставшихся денег никогда и не было в пансионе. Иначе бы я нашла. Я тоже обыскала все мои старые тайники.

- Жаль, что я разочаровал вас.

- Отнюдь. Это было очень забавно. У нас с вами странная беседа, мистер Морган. Я рассказала что-нибудь важное для вас?

- Может статься. Вы нуждаетесь в деньгах?

- Ни в коем разе. Мне достаточно моего заработка.

- Хотите все же заработать немного?

- Как?

- Можете выяснить, почему Горман Ярд так стремился к Уайти Тэссу?

- Может быть. Эти люди неразговорчивы, даже между собой. Но я могу попробовать. В последние полгода я имела дело с одним из них. Но только не за деньги. Я это сделаю для вас, Морган, а не за деньги.

- Я не хочу быть кому-нибудь обязанным.

- Вы не могли бы проявить ко мне расположение? Ко мне никто по-настоящему не расположен.

- Но есть, же мужчина, который любит вас?

- Я имею в виду не любовь, Морган. Мне хотелось бы иметь кого-нибудь, кто бы по-настоящему понимал и воспринимал меня и жил нормальной жизнью.

- Я не такой человек, Бернис.

- Но вы сильный, понимаете, что я хочу сказать? Вас никто никакими способами не может удержать.

Я ничего не мог с собой поделать. Улыбнулся, дружески подмигнул ей:

- Ты мне нравишься, малышка. Правда. Ты мне нравишься.

- Тогда оставайтесь на ночь, Морган. Я не хочу ничего… Как бы это сказать… что происходит у меня с другими мужчинами. Я хочу посидеть, послушать музыку, поговорить. И когда наступит утро, заснуть на твоем плече. Ничего больше. Ты понимаешь, что я имею в виду, Морган?

Я встал, подошел к ней, погладил по голове. Посмотрел в ее недоверчивые глаза, кивнул:

- Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, малыш.

4

Я вышел из такси перед своим отелем. Улицы были еще пустынны. Тяжелые облака нависли над домами, сырой туман сделал мостовую скользкой.

Как только вошел в номер, рухнул на постель. Проспал до двух часов дня. Потом позвонил Арту Киферу в Майами и обговорил с ним в деталях, как нам с Ким покинуть страну. Арт назвал меня сумасшедшим за то, что я решил сбежать в такое государство. Существует много стран, куда можно попасть всего за несколько часов полета и где можно всю жизнь скрываться спокойно, без нервотрепки, если обладаешь определенным количеством денег.

Я оставался непреклонным. В конце концов, он сообщил мне, когда и где мы должны встретиться.

Мой второй звонок был маленькому Джо Малоуну, с которым я договорился, что он положит необходимые мне… скажем, принадлежности в абонементный ящик на автовокзале, а ключ пришлет в отель.

В половине пятого я получил внизу ключ, оплатил то, что стояло в моем счете, и поехал на вокзал. В ящике я нашел заказанное: револьвер сорок пятого калибра с патронами, набор отмычек и два маленьких напильника с очень острыми гранями. Получасом позже я постучал в дверь Ким.

- Добрый вечер, милая невеста!

- Не острите на эту тему, Морган.

- Вся жизнь - шутка.

Она закрыла за мной дверь, подождала, пока я расположусь в кресле, и села за письменный стол.

- Вы не ночевали последнюю ночь в отеле.

- Вас это расстраивает?

- Моих людей это не обрадовало.

- Если бы они захотели, то нашли бы меня.

- Я думала, мы работаем добровольно.

- Ну хорошо, я вновь здесь.

Ким кивнула, но в ее глазах застыл упрек.

- Может быть, вам это все равно, но я подписала бумагу, что отвечаю за вас. И пока я не передам вас другому… сопровождающему, речь идет о моей голове и о моей карьере. Я не стремилась получить это задание. Мне его предложили, и я согласилась. И если вы в итоге дали согласие добровольно сотрудничать с нами, то, думаю, мы должны понимать друг друга.

- Ладно, бэби, успокойтесь. В конце концов, мне тоже надо было сделать тысячу дел в наших интересах. А сейчас оставьте меня в покое. Договорились?

- О’кей. - Ее улыбка была вымученной. - Мы должны оставаться спокойными и рассудительными, Морган.

- Ну понятно. Да, кстати, вы узнали что-нибудь о Ярде?

- Он мертв, Морган.

- Что?

- Несчастный случай в тюремной мастерской. Никого нельзя винить в этом. Если вы настаиваете, можно возобновить расследование.

- То-то вы посмеетесь. А результатов не будет все равно. Как вышло, что его арестовали?

- Анонимный звонок. Все вышло как по-писаному. Ярд сознался и не предпринял ничего, чтобы избежать приговора. Казалось, он сам стремился в тюрьму.

- Это не так уж и неверно.

- Что?

- Ладно, перейдем к оставшейся части моих денег.

- Ничего. Не всплыли больше нигде. Вы проделали хорошую работу, Морган. Жаль только, что дело взято на контроль и его не прекратят. Можете спокойно передать мои слова своим друзьям, которые провернули с вами это дело.

- Я одиночка, Ким. Вы знаете мои дела.

- В этот раз вы не смогли бы сделать все один. В подобном деле один человек не справится. Вы два раза успешно проделывали подобные трюки на войне. Помните, вы захватили немецкие бронемашины с планами передвижения войск, размещения немецких штабов и другой документацией? Перед операцией вы представили в штаб союзников план действий. Вам понадобился наркотический газ для охраны и специальные резательные горелки, которые для вас изготовили. С тех пор вы только совершенствовали свою технику. В деле с деньгами были не горелки. Выглядело так, как будто действовала маленькая атомная пушка. Что вы использовали, Морган?

- Во время войны мы действовали вшестером, куколка.

- Я знаю. Мы навели справки о других, - ведь могло случиться, что кто-то из них тоже захотел стать великим человеком вроде вас. Трое мертвы. Один был тяжело ранен и исчез в австралийских лесах. А немец, с которым вы вместе работали, сейчас солидный и процветающий берлинский бизнесмен. Нет, Морган, вы - единственный из оставшихся, кто мог разработать и осуществить подобное дело.

- Спасибо за комплимент. - Я посмотрел на часы: полседьмого. - Вы упаковались? - спросил я.

- А что?

- А то, что мы сейчас отправимся в… свадебное путешествие.

- Вы же говорили, что вам нужно три дня.

- Подумайте спокойно, я не могу больше ждать. Я должен заниматься делом сам, чтобы оно получилось.

Собирайте чемоданы, внизу ждет машина, я позаботился. И не возражайте. Вы в подчинении. Вы сами не так давно предложили оставаться спокойными и рассудительными. Самое сложное впереди…

Мы поженились в штате Джорджия, в захолустном городишке недалеко от границы. На доме висела табличка: «Свидетельство о браке, церемония - все в течение часа». Вышла, правда, заминка - старый мировой судья заметил, что у меня нет имени, только фамилия. По этой причине он хотел оставить меня холостым. Но когда я показал свои армейские документы - Морган и ничего больше, никакого имени, - он сломался, лишь покачал головой.

Нашу свадьбу с натяжкой можно назвать удачной. Ким слишком нервничала, а я так смертельно устал, что не было сил вести себя, как подобает жениху. Когда нам надо было обменяться перед судьей и свидетелями положенным поцелуем, мы выглядели как два боксера, которые перед боем в виде приветствия слегка касаются друг друга перчатками. А может быть, люди видели и не такое.

Мы расплатились за церемонию и раздали чаевые, это вызвало широкие улыбки и слащавые пожелания типа «Счастья, дорогие молодожены!». Потом один из свидетелей побежал к телефону, чтобы дать сообщение о свадьбе в газету.

Когда мы сели в машину, Ким отодвинулась подальше и, не глядя на меня, спросила:

- Ну, что дальше?

- Дело обстоит так, мое сокровище. Мы переедем во Флориду, остановимся в мотеле и завалимся спать.

Я знал, о чем она подумала, но вслух не произнесла ничего. Кивнула, но я заметил, как она содрогнулась. Мне это было неприятно - всегда беспокоит, когда женщина испытывает перед кем-то страх. Я подмигнул себе в боковое зеркало, завел мотор и поехал назад, к автостраде.

В сумерках мы увидели мотель «Флора Пальменранч». Был мертвый сезон, и перед ним стояло лишь несколько машин. Две были украшены цветочными гирляндами и табличкой на заднем стекле: «Молодожены».

- Мы оказались в хорошем обществе, Ким.

- Пожалуйста, прошу вас!

- Не бойтесь, я позабочусь о раздельных кроватях.

Управляющий без слов придвинул ко мне регистрационный лист и занялся пересчитыванием моих денег, даже не бросив на нас взгляда. Мы получили ключ под номером двадцать. Я поставил машину перед домиком, вынес из нее две дорожные сумки. Затем подхватил Ким на руки и перенес через порог. Тело было будто сковано льдом.

- Старый обычай, мое сокровище. Я никогда еще не был женат.

Она медленно оттаивала. Улыбнулась, коснулась рукой моего лица, привстала на цыпочки и легонько поцеловала меня.

- Мне очень жаль, Морган. Это было очень мило с твоей стороны. Ты знаешь, я тоже никогда не была замужем. Спасибо.

- Ну, теперь мы будем стараться соблюдать правила.

- Я надеюсь, что ты действительно постараешься.

- Только не доверяй мне слепо, куколка. И не рассчитывай на то, что владеешь каратэ.

- А как с этим? - Ким засмеялась.

В руке у нее был крохотный черный пистолетик. Дуло смотрело мне прямо в живот. Но она не заметила моего ответного движения - в лицо ей был направлен ствол моей пушки сорок пятого калибра.

- А с этим? - спросил я невинно.

- Великолепное начало для брака, Морган. Можем мы теперь заняться каждый своим делом?

Давай смелее, мое сокровище.

Целых двадцать минут Ким разговаривала со своими людьми по телефону, в осторожных формулировках излагала подробности церемонии заключения брака, докладывала о нашем местонахождении. Потом пять минут только слушала. Едва положив трубку, нетерпеливо повернулась ко мне:

- Мы должны действовать дальше так, как наметили. Изменения лишь в одном пункте.

- В каком? - Я почувствовал старое покалывание в затылке.

- Надо действовать быстрее. В страну, куда мы едем, должны просочиться сведения о нашем приезде.

- Эти тупые…

Она взмахнула рукой, призывая к молчанию.

- Не только через наших людей, не бойся. Сведения будут исходить из их собственных источников информации, в форме слухов.

В любом случае нас будут ждать, и тебе необязательно всю организацию брать на себя.

- Но это, же залог успеха. Они там так не думают?

- Они знают, что делают.

- Будем надеяться.

- Ты не хочешь мне сказать, когда отъезд?

- Когда придет время.

Теперь стал названивать я. Дал центральной телефонной станции номер в Нью-Йорке. После третьего гудка трубку подняли.

- Джо Джолли слушает.

- Это Морган, Джо.

- А! Вы уже придумали, что сделать с сорока миллионами?

- Не спеши, Джо. Должно пройти время.

- Ну хорошо. Что я могу сделать для вас?

- Горман Ярд мертв.

- Да, я знаю, навел справки. Как я узнал, несчастный случай произошел не сам по себе. Никто прямо не говорит, ну да вы знаете, как это делается. Кто-то там получил приказ убрать Ярда и выполнил его блестяще.

- Я боялся этого.

- Это не все. Не только Ярд отправился в путешествие, откуда не возвращаются.

Я вдруг почувствовал тяжесть в животе.

- Продолжайте, Джо.

- Я услышал в новостях, что час назад нашли труп девушки, она была задушена. Ее опознали - Бернис Кейс. Сказали, что девушка была проституткой и при ее ремесле подобный конец не редкость. Или это заведомая ложь, Морган?

Я думал, что раздавлю трубку, так судорожно сжалась моя рука. Проклятье, они задушили девушку. Милую одинокую девушку, ничего не хотевшую, кроме одного - чтобы к ней хорошо относились. Бедную маленькую девушку, которая больше отдавала, чем брала. Следуя их логике, они должны были ее убрать. Я попытался, чтобы мой голос прозвучал как можно нормальнее.

- Я не вижу связи, Джо.

- Может, конечно, и нет. В ее мире не любят одиночек. Очевидно, она не захотела раскошелиться. При таком раскладе вполне могла произойти ссора, окончившаяся так плачевно. Насколько я знаю, окружающие к ней относились хорошо.

«Только сама она об этом не знала», - подумал я.

- Что-нибудь еще?

- В связи с этим страсти у нас накалились до крайней степени. Особенно негодует старая Гэсси. Если найдут того, кто это сделал, ему не поздоровится.

- Мерзкое дело. Я хотел бы помочь, если смогу.

- Вы уверены, что между этими убийствами нет связи?

- Мне кажется, нет, - солгал я. - Мне нужна информация об Уайти Тэссе.

- Вы мне нравитесь, Морган. Поэтому вот что я скажу. Если в нашем околотке случается какая-нибудь гадость или подлость, все несет на себе его печать. Но у него мощные связи, и он всегда выходит сухим из воды. За его спиной кое-кто стоит. Не вмешивайтесь в его дела, Морган.

- Я тоже не хочу влезать в это. Поэтому и звоню вам. Сможете узнать поподробнее?

- Факты или слухи?

- И то и другое.

- Я удивляюсь самому себе, Морган, - чего только я не делаю для человека с сорока миллионами.

- Не забывайте одного: все может оказаться… домыслом.

- Я доверяю вашей… репутации, Морган. Как с вами связаться?

- Никак. Я сам объявлюсь.

Я положил трубку, обернулся. Кулаки сжаты. Спина и плечи закаменели. Рот превратился в узкую щель. Ким молча наблюдала за мной. Она понимала, что в таком состоянии я могу наброситься на кого угодно.

- Бернис Кейс. Друг. Ее убили ни за что.

Больше мне ничего не надо было говорить. Ким возьмет имя на заметку, и люди, стоящие за ней, займутся этим делом. Как и люди из окружения Гэсси и матушки Топпет. Может быть, им удастся. Если нет, это сделаю я. Сам разделаюсь со скотами.

Клянусь тебе, Бернис. Мое последнее спасибо за чудесную ночь. Все любили тебя, малыш, все.

Я бросился на кровать и закрыл глаза. Через некоторое время рядом со мной скрипнула кровать. Снаружи трещали цикады, а издалека, с автострады, доносился приглушенный рев моторов.

- Это была твоя девушка, Морган? - тихо спросила Ким.

- Я видел ее один раз в жизни.

- Мне очень жаль, Морган.

Она повторила эти слова второй раз за вечер. Наконец рядом со мной лежала просто женщина, а не выдрессированная сторожевая собака.

Солнце только вставало, а мы уже сидели в машине. Проехали шлагбаум на границе Флориды и взяли курс на Майами. Машин почти не было, но каждые тридцать километров налетал сильнейший ветер. Я остановился у банка, где Вулерт открыл мне счет, заполнил бланк и взял двадцать тысяч долларов мелкими купюрами, которые рассовал по карманам. Никто, казалось, не заинтересовался происходящим, хотя я и заметил пару любопытных взглядов. Может быть, Вулерт представил дело так, что они думали, будто я один из его людей. Во всяком случае, они не задавали ненужных вопросов.

Когда я вернулся к машине, Ким вытирала пот со лба. В машине было еще жарче, чем прежде, если такое вообще возможно. Я направил машину на автостраду Пальметто, обогнул Майами и поехал во Флориду. К тому времени, как перед нами оказался мотель «Гроув», пот катил с нас ручьями.

Ким сразу бросилась под душ, а я прогулялся по улице, купил пива и позвонил Артуру Киферу. Договорились через час встретиться у нас. Я вернулся в мотель.

Ким в комнате не было. Платья развешены в шкафу. Во дворе визжали и плескались в бассейне дети. Я увидел голову Ким, загоравшей в шезлонге. Сполоснулся, натянул плавки, взял в руки по банке пива и спустился к бассейну.

На Ким был черно-белый купальник, выгодно подчеркивавший всю прелесть ее золотистой кожи.

Я быстро сел, протянул ей пиво. Ее глаза смеялись.

- Ты неотразима.

- Вот уж не думала, что произведу на тебя впечатление.

- Раз уж я женился… Ты в прекрасной форме, бэби. Извини, это было… просто неожиданно.

- Иногда это просто необходимо - произвести на кого-нибудь впечатление.

- Считай, что это тебе удалось.

С лица Ким исчезла улыбка.

- Не принимай близко к сердцу. Соблазнением я больше не занимаюсь.

Я не мог допустить, чтобы ей это сошло с рук.

- Ну что ж, не забывай… о своем искусстве. Я, во всяком случае, не буду против.

Это попало в точку, но она сделала вид, что пропустила замечание мимо ушей.

- Ты нашел своих связных?

Я кивнул.

- Теперь я могу знать?

Я допил пиво, выбросил банку.

- Завтра мы зафрахтуем маленький рыболовный катер и спокойно отчалим от частного причала. К обеду мы будем уже в двенадцати милях отсюда. Там нас подберет на гидросамолете Арт Кифер и доставит на расстояние мили от намеченной цели. Нас будет ждать катер. Когда мы доберемся до страны, посмотрим, как действовать дальше.

- Это… обычный путь?

- Возможны варианты. В конце концов, люди, подобные нам, пренебрегают опасностью быть задержанными. Таков наш образ жизни.

- Глупо.

- Для тебя, может быть. Будем надеяться, власти не так глупы и попробуют… не арестовывать этих людей. И не потому, что твои хозяева все могут, просто эти люди, как правило, слишком хитры для вас.

- Не бойся, мелкие рыбешки нас не интересуют.

- Девочка, тебе еще многому надо учиться. Мой друг делает нам одолжение. Поездку туда вообще не стоит обсуждать. А вот обратно ему придется поломать голову - хочет не хочет, а в игру ввяжется.

- Нет. Об обратном пути позаботимся мы. Мы не хотим рисковать - вдруг ты неожиданно попадешься.

- Ты сошла с ума! Я могу это сделать в любой момент.

- Сейчас нет - дело доставляет тебе удовольствие.

- Но все может измениться.

- Да. Поэтому я надела бикини. Возможно, это отвлечет тебя от других глупых мыслей.

Моя усмешка была не совсем естественной.

- Почему женщины вбили себе в голову, что в их власти изменить мужчин?

- А разве это не в их силах? - В ее голосе прозвучало высокомерие.

- Только некоторых, бэби. Очень немногих.

В этот момент появился Арт и избавил нас от необходимости продолжать разговор. Арт Кифер был высоким жилистым человеком с выгоревшими на солнце волосами, черным от загара. Ничто не могло удивить его зеленые глаза. На нем лежала печать авантюриста. Вечная циничная складка у рта и шрамы - свидетели многочисленных боев не на жизнь, а на смерть.

Реакция на Ким была вполне в его духе - взглядом он высказал сожаление, что она принадлежит мне. Я не виделся с ним семь лет, но никто бы этого не заметил. Арт кивнул мне и сказал:

- Ну что, каторжанин?

- Я не так долго пробыл там, чтобы заслужить такой комплимент, Арт.

- И как это только тебе удалось?

- Решетка была из резины, - рассмеялся я. - Позволь тебе представить Ким Стейси, Арт. Или, скорее, миссис Морган.

- Весьма рад.

Ким протянула ему руку. Оба разглядывали друг друга, как дикие звери перед схваткой за добычу. Арт бросил на меня косой взгляд. Я понял и быстро сказал:

- Дело чистое, Арт. Никакой опасности для тебя.

- Зачем ты усложняешь? Существует же множество других вариантов.

- Этот мне нравится больше всего.

- Да, это похоже на тебя.

- Все готово?

- В шесть утра будьте у причала Реймондса. Возьмите с собой только самое необходимое. Мне надо запастись горючим. Что она знает?

- Все.

- Тогда вот еще что. Вас ждут. Винса предупредили час назад. Кто провернул это дело?

- Мы, - взяла слово Ким.

- С твоего согласия? - Арт смотрел на меня испытующе.

- Мне нужно провернуть дело как можно быстрей.

- Тогда вы не будете страдать от невнимания. Сегодня режим шатается, и они надеются встать на ноги на миллионы, которые хотят поиметь от тебя. Они тоже захотят ускорить дело.

Я не хотел бы оказаться в твоей шкуре.

- А ты, конечно, этого хочешь, - посмотрел я на Ким и рассмеялся.

Арт пожал плечами:

- Я не возьму в толк одного - почему в любом деле у тебя все получается?

- Чистое везение. Детали - как прежде или вы что-то изменили?

- На рации используй старый код Кислера. Они до сих пор не врубились, что к чему. Мы организуем прием по круглосуточному графику - когда бы ты ни вышел на связь, мы услышим тебя. Если тебе понадобится кто-то внутри страны, используй нашего связника в баре «Орино». Она будет петь нашу старую песню. Это пароль.

- Там, в стране, кого я должен опасаться в первую очередь?

- Небезызвестного Руссо Сабина. Это кровавый пес при Карлосе Ортеге, который намеревается захватить власть. За спиной Ортеги стоят как гражданские лица, так и военные, нам совершенно точно известно: он заигрывает с коммунистами. Они сразу же поддержат его, как только он начнет борьбу за власть. Ортеге нужна лишь пара миллионов, чтобы подмазать нужных людей, и мы будем иметь вторую Кубу.

- Какая обстановка в этой стране?

- В целом на сегодняшний день благоприятная для него. И ты для него - великолепное средство обогащения и наполнения кассы путчистов. - Кифер замолчал и испытующе посмотрел на нас. - Армия тоже участвует в ваших играх?

- Почему ты спрашиваешь?

- Военно-морские патрули и береговая охрана сейчас настороже.

- Не волнуйся. Все должно произойти как можно естественнее. Они не в курсе. Но ты, как всегда, впрочем, должен держать ухо востро.

- Я только хотел знать.

- Если нас и схватят, ты в стороне.

- Я еще никогда не попадался.

Арт пожал мне руку, кивнул Ким и вышел.

- Он производит впечатление дельного человека. - Ким смотрела ему вслед.

- Он такой и есть.

Она остро взглянула на меня:

- Кто этот человек?

- Один из тех, которых вы объявили мертвыми. Мы оба из той группы, что в войну работала на немецкой территории.

- Но… тогда остальные трое тоже…

- Двое мертвы точно, это подтвердилось.

Она не сводила с меня глаз, а я знал, что происходит в ее мозгу.

- Не бойся, мое сокровище. Он не участвовал в деле с сорока миллионами. Можешь мне верить.

Вдруг над головой загрохотало, и солнце скрылось за грозовыми тучами. Дети повыскакивали из воды и побежали к дому.

Я взял из рук Ким пустую банку из-под пива и бросил ее в урну. Потом показал пальцем на нашу дверь:

- Иди оденься. Даю тебе пять минут.

5

Арт Кифер направил самолет вниз. В миле впереди блестела на солнце белая полоска пляжа, за ней высились зеленые холмы. Внизу нас ждал маленький катер. Мотор самолета, летевшего в безоблачном небе, работал почти бесшумно.

Самолет мягко приводнился, и Арт мастерски подрулил к катеру. Удерживая машину носом к ветру, он ждал, когда маленький темноволосый парень за рулем подведет катер к борту. Я передал сумки и стал помогать Ким, наблюдая, как она с кошачьей ловкостью забралась в катер. Я последовал за ней, напоследок уточнив с Артом кое-какие детали.

Во время полета Ким не произнесла ни слова, я-то знал, что она размышляла о наших с Артуром отношениях. Ей было ясно, что мы давно знаем друг друга и без труда можем вернуться к старым привычкам. Таким образом, возникланеприятная для нее ситуация. И если бы я не проявил осторожность - не испортил заранее телефон и не выпускал ее одну из комнаты, она наверняка поставила бы своих хозяев в известность об этом. Это-то и привело ее в бешенство. Полностью одетая, не глядя на меня, она легла в кровать, я же уютно расположился в кресле возле двери. Перед рассветом я услышал, как тихонько щелкнул предохранитель ее пистолета.

В ответ я демонстративно проверил курок своего. Она все поняла и до утра не шелохнулась.

Сейчас она сидела с каменным лицом, в то время как я кивком простился с Артом. Маленький парень за рулем приветливо улыбнулся мне:

- Меня зовут, Хосе, сеньор. Могу быть чем-то вам полезен?

- Когда мы прибудем на место?

- Скорее всего, через час. Мы должны быть очень осторожны. Ваши пограничные катера рыскают повсюду, отлавливая таких людей, как вы… Они стали особенно активными после того, как к нам перебрался от вас сеньор Камино, а по приказу сеньора Ортеги выкрали и переправили к нам профессора Франциско Эрнандеса.

- Но это, же не территориальные воды США?

- Здесь так же, как на Кубе. Ваши люди контролируют территорию, как бы это сказать, в целях обеспечения безопасности. И мы им даже благодарны за это. Дело в том, что ваши поисковые самолеты помогают беженцам от нас или хотя бы мешают преследователям.

- И много таких беженцев?

- К сожалению, очень мало, сеньор. Карлос Ортега обладает неограниченными возможностями и средствами, чтобы сломить у людей мужество. Кстати, вы знаете, сеньор, что Ортеге известно о вашем прибытии?

- Слышал. Что ж, это облегчит нашу задачу.

Хосе энергично покачал головой:

- Нет, сеньор. Он не хочет конфликта с вашей страной, по крайней мере по этому поводу. Поэтому ему гораздо выгоднее, если вы прибудете нелегально. Вы не будете раскаиваться, что выбрали именно нашу страну?

- Для меня осталось не так-то много мест в этом мире, парень.

- Понимаю. Но будьте осторожны. Атмосфера у нас не очень-то хорошая. Особенно для вас.

Во время беседы Хосе мастерски вел катер. Мы уже приближались к берегу. В одном месте, где растительность вплотную подходила к воде, он свернул в почти не видимую снаружи протоку. По извилистому каналу мы прошли еще с километр и подошли к причалу, возле которого стоял огромный, покосившийся от ветра сарай.

- Все будет очень быстро, сеньор. Нас уже ждет машина.

Столица Нуэво Кадис в центре демонстрировала обманчивое великолепие и была со всех сторон окружена нищетой, являя собой современный памятник алчности и продажности. Ее игорные дома и притоны напоминали докастровскую Гавану, но в сравнении с ней выглядели как вульгарная ромашка рядом с обольстительной орхидеей. Повсюду военные в различной форме, офицеры с личным оружием в гладкой кобуре, гражданские формирования, вооруженные карабинами. Ни один гражданин этой страны ни на секунду не должен был забывать, кому принадлежит власть. Таким образом, о безопасности режима здесь заботились все, даже регулировщики на улицах.

Во время поездки по городу мы с Ким узнали пару всемирно известных музыкантов и актеров из Голливуда. Они и здесь гребли деньги. Для многих Нуэво Кадис был как бы промежуточной станцией на пути из Монте-Карло в Лас-Вегас и обратно, это место предоставляло множество возможностей при условии лояльности режиму. К тому же деньги везде делают свое дело.

В отеле «Регис» мы зарегистрировались как мистер и миссис Винтерс. Весь холл уставился на Ким, взгляды были весьма однозначными. Больше всего меня раздражали отдельные замечания, которые отпускались по поводу Ким и смысл которых был мне хорошо понятен. Но я не показал, что знаю язык, - это пригодится на будущее.

Посыльный доставил нас и наши вещи на пятый этаж, получил десятидолларовую банкноту, подобострастно раскланялся. Ким хотела что-то сказать. Я поспешно поднял руку, прижал к уху и предостерегающе обвел взглядом комнату.

- Милое место. Как раз для медового месяца. Тебе нравится?

- Великолепно.

- Я тебе сразу сказал. Подожди, ты еще познакомишься с ночной жизнью.

- Прежде всего - магазины. Мы так поспешно уехали, что я едва успела кое-что собрать.

Я признательно улыбнулся. Во время нашей невинной беседы я нашел в комнате два микрофона. Ким отыскала третий в спальне. Мы оставили все как есть. Их можно будет использовать, если нам нужно будет внедрить определенные идеи в сознание наших охранников. Лишь ванная, казалось, не прослушивалась. Итак, только включив душ, можно будет общаться.

Неплохо в известном смысле.

- Поди сюда, милая.

Мой голос звучал нетерпеливо, как и подобает молодожену. Ким состроила недовольную мину, но я был непреклонен. Она медленно подошла ко мне, преодолевая внутренний протест. Я прижал рот к ее уху:

- Будь осторожна, дорогая. Они ждут, что мы будем ворковать. Не стоит их разочаровывать.

Она кивнула. Ее душистые волосы щекотали мою кожу. Кончиками пальцев я приподнял ее лицо. Глаза Ким излучали ненависть, наши губы встретились. Это получилось внезапно, сам не знаю как, но потенциальный наблюдатель остался бы доволен увиденным.

Она, дрожа, отпрянула.

- Это было… необязательно, - прошептала беззвучно.

- Прекрасно, милая. Мне так трудно сдерживать себя с тобой, родная. Один твой вид…

Она покраснела. Я усмехнулся:

- А как насчет ночной жизни, после постели, разумеется? Давай посмотрим все же, как тут у них обстоят дела с карточными столами. Мы можем пополнить нашу свадебную кассу.

- Или опустошить. Ну ладно, это неплохая идея.

Мы по очереди вымылись, переоделись в чистое и направились к лифту. Я дал Ким достаточно денег, чтобы она купила все необходимое для нас обоих. Мы будем порознь знакомиться с атмосферой этого города. Два часа спустя мы встретимся внизу, в казино отеля. За это время Ким должна собрать как можно больше информации у продавщиц, шоферов такси, торговцев сувенирами. Я в это время попробую изобразить из себя ищущего удачи игрока.

Я медленно шел по улицам причудливой столицы этого государства, которое можно было бы сравнить с вулканом, судя по кипевшим здесь политическим страстям. Место, где можно встретить самых разных людей: и денежные мешки, спускающие доллары в казино, и скрывающиеся преступники, и скандальные личности из высшего общества - все резвятся здесь на радость ждущего денег правительства. И на радость терпеливым коммунистам, играющим в свои политические игры и выжидающим время сбора урожая.

Здесь, на шикарной улице, среди увеселительных заведений и роскошных отелей, казалась нелепой мысль, что всего в шести километрах отсюда находится Розовая крепость - могильник из гранита, служащий одновременно камерой пыток.

И в этой покойницкой сидит Виктор Сейбл, человек, общество которого вскоре должен разделить остолоп по имени Морган.

Я попытал счастья в четырех маленьких казино и выиграл пару сотен долларов. Было еще слишком рано для большой игры. Большинство развлекающихся наслаждались представлениями, подобными тем, что можно увидеть в Лас-Вегасе. Многое здесь напоминало развлекательный рай США, но не атмосфера. За столами сражались не только с судьбой, но и с тщательно скрываемым страхом, который ощущался везде. Настроение было подавленным, несмотря на громкую музыку и лившееся рекой спиртное.

Этот тайный страх, казалось, можно было обонять. Все излучали его: крупье, официанты, бармены и даже толстосумые боровы за рулеткой и карточными столами. И повсюду - шпики, тут и там мужчины в дорогих костюмах, старательно изображавшие бездельников. Их выдавали глаза, даже лакейские улыбки не могли сгладить враждебности их взглядов.

Примечательно и то, что нигде не было видно простых людей. Отсутствовали чистильщики обуви, проститутки в барах, никто не попрошайничал. Если где и появлялся обычный человек, то лишь затем, чтобы сделать свою работу, причем быстро. Дважды я попробовал общаться с людьми, спрашивая, как пройти. Один ответил, что не понимает по-английски, второй без слов показал в нужном направлении, взглянул испуганно и исчез.

Когда подошло время встречаться с Ким, я взял такси. По пути попробовал поговорить с шофером.

- Долго это здесь продолжается, дружище?

- Скоро жара спадет, сэр.

- Посоветуйте мне что-нибудь.

Он пожал плечами.

- Как здесь играют? Не краплеными? Мне не хочется выбрасывать деньги на ветер.

На этот раз наши глаза встретились в зеркале. Его ответ прозвучал как заученный урок:

- Правительство заботится, чтобы все было честно.

- Ничего себе местечко. А как здесь было раньше?

- Совсем по-другому, сэр. Многое изменилось.

- К лучшему?

- Конечно, сэр. Бедных больше нет. Об этом позаботилось правительство.

Снова как зазубренный урок. Интересно, ездил ли он на своем такси по нищенским кварталам, которые со всех сторон обступают роскошный центр?

Большое казино в отеле «Регис» не имело ничего общего со своими современными братьями в Лас-Вегасе. Все здесь напоминало роскошные заведения… начала века. Помещения подавляли тяжелыми темными портьерами, блестящими люстрами. Толстые ковры заглушали шаги гостей, можно было услышать шуршание денег в кошельках. На столах стопки валюты из дюжины стран мира. Знающие языки официанты фланировали тут и там с бутылками шампанского на подносах. Здесь можно было встретить людей в смокингах и в пестрых пляжных рубахах. Единственное, что всех объединяло, - деньги.

Полчаса я провел у покерного стола, сначала проиграл, затем выиграл, пополнив свой кошелек семьюстами долларами. Затем отправился дальше. Пусть меня воспринимают как новичка, который прежде чем броситься в большую игру, решил все перепробовать. Всем служащим давал щедрые чаевые.

Я был у рулетки, когда около девяти появилась Ким. Вновь все взгляды устремились на нее, двусмысленные и восхищенные. Я встал, бормоча себе под нос что-то вроде приветствия, когда она нежно, как подобает любящей супруге, коснулась моей руки. Я понимал, что, если не буду соответствовать образу, она не останется без внимания. Утешителей найдется достаточное количество. Увидев наше воркование, все вернулись к своим денежным проблемам.

Проиграв двенадцать раз подряд, я взял Ким под руку и направился в бар. Заказав выпивку, спросил:

- Как успехи?

- С деньгами здесь можно достать все. Шмотками обзавелась по горло.

- Они проверяли комнату в твое отсутствие?

- Досконально, но очень профессионально. Обычные постояльцы ничего не заметили бы. Да, работали по высшему классу.

- Что ты узнала?

- Все соответствует информации, которую мы получили. Во главе правительства стоят президент и его кабинет, который полностью направляется и контролируется людьми Карлоса Ортеги.

В общем, кабинет президента - марионетка в руках Ортеги. Знакомая история. Народ убаюкивают будущим благосостоянием, но это все, конечно, очковтирательство. Ортега держит в своих руках армию, которая, в свою очередь, заставляет людей молчать. Дело потихоньку идет само собой. Ортеге не нужна революция, все равно ничего не изменится.

- А почему Ортега не встанет во главе правительства открыто?

- Он вынужден считаться с международным общественным мнением. Кроме того, он любит лишь две вещи: деньги и власть, и если дело дойдет до выбора, предпочтет деньги. Страна для него - золотая мина, и, если что-нибудь случится, у него масса возможностей покинуть страну, как это делали другие диктаторы до него.

- Но если у него будет достаточно денег, он сможет взять власть.

- Да. Но в настоящий момент правительство испытывает хроническую нехватку денег, проводя дорогостоящую программу по строительству. Налоги убийственны, и, если бы не армия, в любой момент вспыхнуло бы восстание.

- Это не поможет.

- Не знаю. - Ким задумчиво склонилась над стаканом. - Судя по разговорам с людьми, в стране царит странное настроение. Видимо, народ уважает президента, несмотря на то что он мало сделал. Он из народа и стоит на их стороне. Два раза он вступал в противоречия с Ортегой, и довольно острые. Ортега, я думаю, мог бы спокойно убрать его с дороги, но этого не произошло. Но если у Ортеги будет мощная поддержка извне, он сделает это.

- Это было бы, безусловно, выгодно для коммунистов.

- Не уверена. Мне кажется, они не захотят рисковать своим положением и ввязываться в игру. Многие латиноамериканские страны могут воспринять это не так. Нет, я думаю, они займут выжидательную позицию. Если Ортега осуществит это своими силами, они объединятся с ним. Если у него не получится, проигнорируют ситуацию.

- Итак, мы подошли к фигуре Виктора Сейбла.

- Он козырная карта Ортеги. Обе стороны хотят иметь его у себя, и Ортега выжидает, когда цена станет достаточно высокой.

- А старый Морган должен таскать каштаны из огня.

- Кто-то должен это делать. К тому же у тебя природный талант к таким вещам.

- Большое спасибо, мое сокровище.

- Не стоит благодарности. - Она мило рассмеялась. - Воспринимай это дело как средство уменьшить свой срок, и в придачу - бесплатная лекция о мировой политике.

Ее улыбка становилась все шире и шире, как вдруг лицо перекосилось - я сильно наступил ей на ногу.

- Ой! Ах ты… хитрая бестия!

- Не стоит благодарности, - ответил я любезно. - Воспринимай это как бесплатную лекцию о том, как надо вести себя с мужчинами.

На этот раз ее улыбка была естественной. Мы вернулись в зал. Люди в несколько рядов стояли вокруг игорных столов. С трудом, только благодаря улыбке Ким, мы пробрались к столу.

Наконец я получил игральные кости. Четырежды я опорожнял кассу, прежде чем привлек всеобщее внимание. Большие игроки старались делать так же, как я, буквально наступали мне на пятки. Крупье заменил кости, я их проверил. Выбросил две шестерки, следующий раз - то же. Возбужденное бормотание за спиной превратилось в аплодисменты, когда две шестерки выпали в третий раз. Остальные столы опустели, лишь только распространилась весть, что кто-то вошел в полосу удач.

Крупье вновь остановил игру, выждал паузу и потребовал принести новые игральные кости. Сзади раздался хриплый голос, звучавший так, будто человеку слишком часто приходится напрягать горло:

- Они сделают все, чтобы вновь опустошить ваши карманы, дружище.

Я повернулся и улыбнулся говорившему. Это был темноволосый парень с кривой усмешкой и носом, который сделал бы честь профессиональному боксеру. Его глаза весело поблескивали, один располагался выше другого. Он протянул руку и представился:

- Марти Стил, фирма «Йонкерс», Нью-Йорк. Пожалуйста, продолжайте. Я делаю так, как вы.

Я пожал ему руку:

- Морг Винтерс. Я постараюсь.

- Новые кости не помогут банку. Я чую счастливчиков.

- Это просто случай.

- Великолепный случай. - Он вновь усмехнулся. Усмешка меняла его лицо совершенно.

Я получил новые кости, подержал немного в ладонях, бросил. Снова выиграл. Толпа возликовала. В следующей игре все были на моей стороне, все со мной - против банка. Крупье подозрительно наблюдал за мной, и на этот раз я бросил кости ему прямо в нос. Тот же результат. Все это напоминало уже не простую удачу, а какой-то обвал везения. Крики толпы стали громче. Рядом со мной складывал свои деньги и что-то ободряюще хрипел Марти Стил.

Но я должен был всех их разочаровать. Я передал кости сидящему рядом и стал рассовывать деньги по бумажникам. Ким наполняла свой: в мой не умещалось. Нас не хотели отпускать, умоляя почти на коленях продолжать. Они считали меня чуть ли не сумасшедшим, так как я хотел бросить игру, когда кости были еще «горячими». Но я слишком хорошо знал, что такое везение в игре. Я поменял деньги на двенадцать тысячедолларовых купюр и прошествовал к выходу. У дамской комнаты Ким попросила подождать ее минутку. Я решил ждать в баре.

Только сейчас я почувствовал, что у меня пересохло в горле, и заказал пиво. Когда я опорожнил свой стакан наполовину, над ухом раздался мягкий женский голос:

- Вы большой плут. Но это не имеет значения.

Моя соседка была высокой приятной блондинкой с карими глазами и лукавой улыбкой. Тщательно ухоженные пальцы играли сверкающим бриллиантом в глубоком декольте. Зеленое платье выгодно оттеняло золотистую кожу, правда больше открывая, чем скрывая от посторонних глаз. Я остолбенел. Она знала себе цену, поэтому не нашла мою реакцию из ряда вон выходящей.

- Вы должны продолжить игру, - капризничала она. - Я завишу от вас.

- Много выиграли? - Единственное, что я выдавил из себя.

- Недостаточно, - нервно рассмеялась она. - Вы будете еще играть?

- Может быть, потом. На сегодня все.

- Вы должны предупредить меня заранее. Меня зовут Лиза Гордо, я живу здесь, в отеле. Ваша игра была захватывающей.

Она нежно пожала мне руку.

- Винтерс, - представился я. - Мне просто повезло. Это необязательно должно повториться.

Ее карие глаза призывно блестели, между жемчужными зубками показался розовый язычок.

- Есть люди, мистер Винтерс, которым не изменяет удача. У меня такое чувство, что вы именно из таких. Итак, я буду следовать за вами по пятам. И заверяю вас, что буду безжалостна.

- К деньгам или ко мне?

- Ну, скажем, и к вам, и к деньгам.

Пару секунд она не отрывала от меня глаз, потом еще раз улыбнулась и ушла, соблазнительно покачивая бедрами.

Я даже не заметил, как Ким очутилась рядом со мной. Ее голос прозвучал довольно резко:

- Кто это был?

- Лиза Гордо. Поздравила меня с выигрышем. - Я старался говорить как можно равнодушнее.

Глаза Ким сузились.

- Так это была она, - прошептала девушка.

- Что это значит?

- Твоя белокурая подруга - известная личность. Своими скандальными постельными историями она помогла свергнуть два правительства. Из-за нее дрался на дуэли и был убит миллионер Сакстон. Албанский дипломат покончил жизнь самоубийством, потому что она лишь посмеялась над предложением выйти за него замуж. Ты нашел себе прекрасное общество.

- Чепуха. Я только что с ней познакомился. Что она может хотеть от меня?

Я рассмеялся - Ким ревновала. Чтобы она наконец-то улыбнулась, я взял ее за руку:

- Пойдем, мы исчезаем.

На улице было яркое освещение и много машин. Беспрестанно подъезжали такси, высаживая у казино пассажиров. В нескольких метрах дальше вырисовывались, все в розовом свете, грубые контуры правительственных зданий. Струи воды в фонтанах переливались всеми цветами радуги. Рабочий люд на велосипедах добирался домой. Они и взгляда не бросали на богатых, их угнетали собственные заботы.

Мы оба проголодались. Мальчишка, продавец газет, указал нам ресторан на соседней улице. Мы заказали антрекоты. К тому времени, когда мы поели, остальные посетители, в основном местные, давным-давно разбрелись, и усталый хозяин радовался возможности проводить нас до дверей и закрыть заведение.

Сделав пару шагов, я заметил на противоположном углу ожившую тень, толкнул Ким на мостовую и сам упал рядом. В тот же момент прозвучал выстрел. Сзади нас вдребезги разлетелась витрина ресторана. Я выхватил пистолет, но он не понадобился: напротив не было никакого движения. Я показал Ким на груду старых картонных коробок у сточной канавы. Она осторожно поползла туда и укрылась за ними. Я вскочил и зигзагом пересек улицу. Уперся в стену дома. Из окон доносились взволнованные голоса, где-то закричала женщина.

Через минуту мои глаза полностью освоились в темноте. Я осторожно продвигался вперед. Но было слишком поздно. Переулок, выходящий на главную улицу, был погружен во тьму: если кто и сидел там в засаде, его и след простыл. Я наступил на твердый предмет, наклонился и поднял стреляную гильзу тридцать восьмого калибра. Понюхал и выбросил в сточную канаву.

Завываний полицейских машин не было слышно, но внезапно они блокировали улицу с двух сторон, и оттуда высыпала дюжина полицейских с пистолетами наготове. Прежде чем они меня обнаружили, я бросил свой пистолет в кучу мусора и прикрыл парой старых газет. Мы с Ким даже не пытались уйти и спокойно двинулись навстречу полицейским. Лейтенант приказал мне встать у машины с поднятыми руками. Он лично обыскал меня. Когда понял, что я не вооружен, вернул бумажник. Потом обратился к Ким со словами извинения. В какой-то момент мне показалось, что лейтенант хочет ее тоже обыскать, и я приготовился съездить ему по физиономии. Но когда он увидел беззащитное лицо Ким, хорошие манеры победили. Он кашлянул и посмотрел на меня с упреком. Я не дал ему сказать ни слова и перешел в наступление:

- К черту, что у вас здесь творится?

Хозяин ресторана дал показания. Он был убежден, что опасность позади, и сокрушался лишь о разбитом стекле. Ясно дал понять полицейским, что мы ничего не сделали, только утоляли голод в его ресторане. И сразу после выхода подверглись нападению. Но у лейтенанта есть приказ. Он должен сопроводить нас в полицию, где запротоколируют наши показания. Если захотим, можем сделать заявление, и дело будет расследоваться. Я дал маленькому хозяину сто долларов и сразу завоевал нового друга, затем повернулся к лейтенанту:

- Пошли.

Шефом полиции был Руссо Сабин. Маленький толстощекий человек с лунообразным лицом, тоненькими усиками и деланной улыбкой. Шапка блестящих черных волос. Чрезмерно приветливый, приторно доброжелательный, он восседал как любезный будда со сложенными на животе руками. Его глаза излучали радость быть полезным гостям страны, а голос звучал почти нежно.

Но Арт Кифер говорил о нем как о цепном псе Ортеги, а я ему верил. Эти улыбающиеся глаза видели смерть, и это зрелище доставляло ему наслаждение.

- Мистер и миссис Винтерс, - приветствовал он нас, - очень неприятное происшествие, но это можно было предвидеть. Можно сказать - сами виноваты.

- Виноват в том, что стал мишенью?! - взорвался я.

Он успокаивающе поднял руку:

- У вас при себе была слишком большая сумма денег, и вы находились в довольно удаленном - для туристов - месте. И представляли легкую добычу для грабителей. Такое случается не в первый и не в последний раз.

- Послушайте, - начал я, но он не дал мне сказать и слова.

- В гостиницах есть специальное оборудование для хранения выигрышей гостей. Повсюду вы найдете таблички об этом на всех языках. Но вы этим пренебрегли. Скорее всего, кто-то был свидетелем вашей удачной игры и преследовал вас в надежде поживиться. Само собой разумеется, мы будем это расследовать. Если вы сделаете заявление…

Я отрицательно покачал головой:

- Не стоит. Сейчас, так или иначе, поздно.

- Тогда мы мало что можем предпринять. Само собой, я хочу предостеречь вас: не подвергайте себя в будущем такой опасности.

- Очень мило с вашей стороны.

Его улыбка становилась все ослепительнее.

- Я должен исполнить еще одну формальность. У вас документы при себе?

- В гостинице, - солгал я.

Он все еще разыгрывал гостеприимного хозяина.

- Понимаю. Может быть, послать за ними? Или, если это вам неприятно, мои люди проводят вас в отель и там проверят их?

- Мы ведь зарегистрированы в отеле. Вам достаточно…

- Конечно. Мы уже проверили. Но у нас есть строгие предписания, и мы хотим защитить американских граждан, в то время как…

Я решил идти ва-банк.

- Ну что ж, пусть будет так. Вы хотите непременно испортить нам вечер? - Я полез в бумажник и достал несколько купюр. - Если мы можем эту ситуацию сделать немного приятнее для всех, то, что зависит от меня… - Я положил деньги на стол.

- Очень великодушно, мистер Винтерс. Конечно, мы совсем не хотим докучать ни вам, ни вашей супруге. Я уверен, что об этом деле можно будет забыть, единственное, о чем попрошу вас, - чтобы в будущем документы были при вас.

- С удовольствием.

- В таком случае мои люди в вашем распоряжении, они подбросят вас в отель.

- Не беспокойтесь, мы возьмем такси.

- Как вам угодно.

Когда мы уходили, он продолжал улыбаться, не отрывая глаз от денег.

В такси Ким взволнованно схватила меня за руку:

- Тебе не удалось его одурачить.

- Я к этому и не стремился. Он держит нас на поводке и сейчас отпустил его настолько, насколько ему это выгодно.

- Ты думаешь, он стоит за покушением?

- Нет.

- Почему?

- Насколько я заметил, у всех у них здесь пистолеты чешского производства, калибра семь шестьдесят пять. В нас же стреляли из тридцать восьмого калибра, причем американскими патронами.

- В таком случае это действительно разбойное нападение.

- Дорогая, очевидно, ты давно не занималась живым делом, и слишком долгое сидение за письменным столом повредило твоей головке. Грабеж всегда происходит на расстоянии вытянутой руки, а не с другой стороны улицы. Нет, это была попытка убийства.

- Но… кто?

- Не знаю. Не могу даже сказать, на кого он покушался. А вдруг на тебя?

- Может быть. - Она не потеряла самообладания от моего предположения.

Я попросил шофера остановиться недалеко от места разыгравшихся событий и забрал свою пушку. Если дело и дальше пойдет так, оружие мне не помешает.

Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Я вопросительно посмотрел на Ким. Она отрицательно покачала головой и рукой показала, что, уходя, погасила свет. Я кивнул и открыл дверь.

У нас было двое посетителей. Высокий темноволосый парень южного типа в безукоризненно сидящей форме с орденами и медалями. В кобуре - пистолет. Парень стоял. В большом кресле развалился коренастый мужчина в черном костюме из итальянского шелка. Он улыбался, но его лицо было невыразительно. В черных волосах - седина, гармонирующая с серыми глазами, которые он почти все время прикрывал. Это придавало ему сонный вид.

От обоих исходила опасность - явная от высокого и скрытая - от другого. Я разыграл возмущение, с силой закрыв за собой и Ким дверь:

- Этой мой номер!

- Нет, мистер Морган. Лишь постольку, поскольку мы разрешим вам считать так, - без всякого выражения произнес человек в кресле.

- Кто «мы», мистер Ортега?

- Вы, оказывается, знаете, кто я?

- Не надо играть со мной в прятки. Я, в конце концов, не новичок. (Ким судорожно вцепилась в мою руку.) Что вам здесь нужно?

- Тот же вопрос я хочу задать вам, мистер Морган. Я перебрал все варианты и не могу найти причин для посещения нашей страны. Кроме того, вы зарегистрировались в отеле под чужим именем.

- Тогда выдворите нас. Можно подумать, меня это волнует. - Я скучающе посмотрел на него и пожал плечами.

Высокий за спиной Ортеги принял угрожающий вид. Но человек в кресле лишь усмехнулся:

- Ну, это необязательно. А вот расспросить вас имеет смысл, вы ведь прибыли нелегально.

- Можно подумать, у вас не было никакой информации об этом.

- Да, она у нас была. И мои люди обязаны устанавливать личность определенных… э-э-э… некоторых важных персон. Майор Турес, - он указал на человека за спиной, - узнал вас в казино с первого взгляда.

- Очень мило. Насколько я знаю, завтра утром отплывает пароход в Рио. Мы с удовольствием уедем.

Карлос Ортега с наигранным недоумением развел руками:

- Зачем же, мистер Морган! Это не было целью моего визита. Если бы я захотел, то приказал бы арестовать вас и передать американским властям. Они были бы весьма рады.

- Итак, что вам нужно? - Я переводил глаза с одного на другого. У майора был такой вид, как будто его вот-вот укусит змея.

- Наша страна приняла уже довольно много людей, которые… скажем так, искали политического убежища. Ваше прошлое, мистер Морган, нас не интересует. Мы хотим, чтобы у нас вам было хорошо и чтобы вы соблюдали наши законы. Это не такое уж большое требование, верно?

- Согласен. Но если вам спокойнее будет избавиться от нас, пожалуйста, мы с удовольствием уедем.

- Может быть, для вас все же будет лучше остаться. Вы с… э-э-э… супругой можете провести здесь чудесный медовый месяц.

Мой вид заставил майора взяться за револьвер. Я подумал про себя, что его впечатлительность сыграет с ним в один прекрасный день плохую шутку.

- Спрячьте оружие, - сказал я ему. - А вы, - обратился я к Ортеге, - оставьте свои замечания при себе. Она моя жена, понятно? Мы женаты официально, и если кто-то позволит себе…

В первый раз Ортега позволил себе проявить какие-то чувства. Гримаса, исказившая его лицо, отдаленно напоминала извинение.

- Пожалуйста, мистер Морган, я это знаю. В Джорджии, все подтверждено документально. Я удивляюсь, что вы так рисковали, но не могу не уважать то, что сделано законно.

Мне очень жаль, если я невольно ранил ваши чувства, но в моей профессии…

- Ну ладно.

- Прекрасно. Так как мы сейчас понимаем друг друга, я могу сказать, что в нашей стране у вас есть определенные возможности…

- …превратить краденые деньги в законные за определенный процент, конечно, - докончил я.

- Если быть честным, - он великодушно кивнул, - это стоит сделать.

- Я должен подумать.

Карлос Ортега встал, и я впервые увидел его в полный рост. В кресле он терялся. Сейчас же этот человек излучал грубую, жестокую силу, которая давала представление о том, как этот человек боролся за власть. Он был не из тех, кто доставит своим врагам радость пережить себя. Грубая сила, без оглядки даже на собственную безопасность, человек, действующий по каким-то внутренним законам, которые он сам, по-моему, не понимал до конца, не говоря уже о том, чтобы взять их под контроль.

- Да, мистер Морган, мой сотрудник, сеньор Сабин, доложил, что у вас какие-то неприятности.

- Кто-то хотел меня убить.

- Весьма прискорбно. Я лично прослежу, чтобы дело было расследовано. У вас есть предположения, кто бы это мог быть?

- Ваш сеньор Сабин настаивает на попытке ограбления.

Лицо Ортеги скривилось.

- Но это, же не делается с противоположной стороны улицы!

- Я подумал то же самое.

Он внимательно посмотрел на меня, кивнул майору и пошел к двери. Проходя мимо, поклонился Ким. Я открыл ему дверь и сказал на прощание:

- Вашим людям будет очень неприятно, если я избавлюсь от микрофонов, мистер Ортега? У нас все же медовый месяц.

- Само собой разумеется, мистер Морган. Я приношу свои извинения за топорную работу.

Вроде не рассердился. Тогда я окончательно обнаглел:

- И еще, мистер Ортега. Эти парни, которые перетрясли весь номер, они тоже действовали недостаточно профессионально.

Майор от ярости стал пурпурным. Но Ортега, казалось, забавлялся ситуацией.

- Это трудно, мистер Морган, иметь дело с профессионалом. Спокойной ночи, сеньор, и передайте мои наилучшие пожелания сеньоре.

Я закрыл дверь и посмотрел на Ким:

- События развиваются быстро.

- Ты перегнул палку, Морган. - Ким внимательно изучала меня.

- Я не выношу замечаний, касающихся моей супружеской жизни, бэби, даже если это говорится в шутку.

- Я не это имела в виду. Микрофоны.

Я подошел к буфету, налил себе пива.

- Ему ничего не оставалось делать, бэби, он мог отреагировать только так. Кроме того, у него есть и другие заботы.

- Какие же?

- Этот выстрел. Он хочет меня доить, а для этого я нужен ему живой. Нет, мы должны опасаться здесь не только режима Ортеги.

- Но кто тогда…

- До этого мне еще нужно докопаться.

Я выпил пиво и сказал Ким, что скоро вернусь.

6

Ночная жизнь в Нуэво Кадисе била ключом, атмосфера еще более накалялась с наступлением ночи. В казино ставки поднимались все выше и выше, на танцплощадках - негде яблоку упасть, взмокших барменов разрывали на части.

Я разыскал «Дельмонико» и заказал виски. Дал бармену пятидолларовую банкноту, добавив, что сдачу он может оставить себе. Он благодарно посмотрел на меня:

- Вы бывали здесь раньше?

- Впервые приехал.

- Из Соединенных Штатов?

- Да.

- Что нового дома?

- А вы давно оттуда?

- Слишком давно.

- Тогда вы ничего не пропустили. Никаких глобальных изменений. Пара новых небоскребов в Манхэттене, всеобщие вопли по поводу наркотиков и, как всегда, непременная паника на биржах.

- Все же лучше, чем здесь.

- Поезжайте домой.

- Не могу. Меня разыскивают за разбойное нападение.

- Виновны?

- Черт побери, да. Как вы думаете, почему я вынужден был слинять? В последний раз они засадили бы меня надолго. Я вас не знаю?

- Я много путешествовал.

- Так. Да, здесь много наших. Может, было бы лучше отсидеть свой срок дома. Если, не дай Бог, угодишь здесь в тюрьму, все - пиши пропало. Вы уже играли?

- Выиграл пару тысяч в кости. И встретил блондинку, восхищенную моей игрой. Лиза Гордо.

Бармен тихонько присвистнул сквозь зубы:

- Тогда у вас должно быть больше двух тысяч. Куколка делает стойку на сумму в три раза больше, чем ваша.

- Да, у меня такое же впечатление. Я прекратил играть, когда мне везло, и она попробовала почти всеми доступными способами заставить меня продолжать игру. Что это с ней?

Он вновь наполнил мой стакан, взял вторую пятидолларовую банкноту. Я чувствовал, как он взвешивал, насколько далеко можно зайти со мной. Наконец решился:

- У меня есть предположение, хотя могут быть и другие объяснения. Девушка на мели. Ей нужны деньги, причем срочно. Вообще это динамит. Нужно быть очень осторожным. Уже два раза у нее появлялась возможность подцепить толстосума и выехать с ним, но местный шеф полиции срывал ее планы. Он считает ее своей собственностью и следит, чтобы она не удрала - ни одна, ни с кем-нибудь.

- Руссо Сабин?

- Для человека, который только что прибыл, вы очень быстро освоились и неплохо осведомлены.

- Что поделаешь, дружище, жизнь заставляет.

- Тогда не просчитайтесь. И подумайте о том, что этому жирному псу ничего не стоит схватить вас. Он и его люди не допустят, чтобы кто-то так или иначе вмешивался в их дела.

Если вы что-нибудь натворили дома, то готов поспорить, что у него уже есть о вас донесение. И за нами обоими, я уверен, следят даже сейчас, в этот момент. Если вас кто-нибудь спросит, о чем мы болтали, скажите - о бейсболе. Я дорожу работой здесь. Все лучше, чем в тюремной мастерской красить номера.

- Запомню, - успокоил я его. - Но все, же снедает любопытство о даме Гордо.

- Где вы остановились?

- В «Регисе».

- Тогда переговорите с Анджело, шефом посыльных в отеле. - Его глаза приклеились к моему лицу. - Черт побери, я вас знаю, дружище. У вас есть имя?

- М. А. Винтерс. Здесь, по крайней мере.

- А дома?

- Налетчик Морган.

- Дьявол, крупная рыба! Этого не хватало!

- Только не бойся.

Он рассмеялся и вновь наполнил мой стакан:

- За возвращение.

История становилась все занятнее. Ну хорошо, допустим, они хотели убрать меня с дороги. Но зачем? От Лизы Гордо тянулась ниточка к Руссо Сабину, от него к Ортеге, а двое последних надеялись, что я выведу их на сорок миллионов. Нет, попытка убийства никак не вписывалась в картину. Они точно знали, что с собой у меня денег нет, - тогда они обошлись бы и без моей персоны. Разговор и поведение Ортеги доказали это. Ему было совсем невыгодно, чтобы меня кто-то подстрелил. Как и мне, впрочем.

С другой стороны, была история с Виктором Сейблом. Они, конечно, располагали разветвленной шпионской сетью. Может быть, они узнали, кем на самом деле была Ким, и подумали, что девушка повесилась мне на шею с единственной целью: не вызывая подозрений, проникнуть в страну и похитить Сейбла или, на худой конец, ликвидировать его, чтобы не достался никому. Исходя из этого, могли стрелять в Ким.

Было и еще одно обстоятельство: Бернис Кейс была мертва. И только потому, что я попробовал самостоятельно разыскать сорок миллионов.

Кое-что я мог бы раскопать сам. По меньшей мере, если мне будет сопутствовать везение в игре.

Лиза Гордо играла. Ее глаза пристально следили за каждым движением крупье. Она поставила два раза, оба проиграла, третий раз - двойную ставку. Вновь поражение. Девушка была в черном, по-другому причесана. На этот раз ничего радостного в ее облике не было, она выглядела довольно удрученно.

Я пробрался к ней, осторожно коснулся руки:

- Ну как, вы все еще верите в мою удачу?

Не сразу, но она узнала меня. Вся засветилась улыбкой, но глаза выдавали ее - это были глаза тонущего, хватающегося за соломинку.

- О, преступник возвращается на место преступления. Я уж думала, что теперь это заведение будет процветать.

- Давайте попробуем вместе, хотите?

Кое-кто за столом вспомнил меня, и по залу распространилась весть, что счастливчик играет вновь. Вокруг столпилось много народа, они делали такие же ставки, как я. Я выиграл четырнадцать раз, полоса удачи продолжалась. Рядом восхищенно ахала Лиза. Перед пятнадцатым броском передо мной возник маленький кругленький человечек, кивнул крупье и сказал:

- Мне очень жаль, сэр, но этот стол закрывается. Вокруг меня раздались крики разочарования. Но улыбающийся человечек остался непреклонен, все протесты отскакивали от него. Он склонился передо мной:

- Правила казино, сэр. Вы можете играть за любым другим столом. За этим вы уже сорвали банк.

- А за другим столом от меня отвернется удача, не так ли? - Я рассмеялся и бросил кости на стол. - Ну, ничего не поделаешь. На сегодня все. А как дела у вас, Лиза?

Она прижимала деньги к груди, от возбуждения бисеринка пота выступила у нее на лбу.

- Что вы хотите, великий человек? Все, что вы хотите!

- Все?

- Все!

- Тогда давайте обменяем деньги и подумаем, что будем делать со «всем».

Лиза выиграла чуть больше двенадцати тысяч долларов. Я спрятал свои деньги, Лиза же извинилась и попросила меня подождать. Переговорив с работником казино и заплатив ему, спрятала остальное в конверт, который, в свою очередь, оказался в сейфе. Мне показалось, что она расплатилась и по счетам отеля, так как служащий таял от любезности и радушия. Я наблюдал всю эту сцену, сидя в баре, где отдыхал со стаканом в руке. Наконец, покончив с делами, она вернулась ко мне. Ее жест, когда она коснулась моей руки, выглядел нежным приглашением.

- Мой кавалер, мистер Винтерс, имени которого я до сих пор не знаю…

- Он… хм… Морган.

- Вы сделали меня счастливой, Морган.

- Жаль, что я не пришел раньше, вы скорее стали бы счастливой.

- Ничего страшного, вы появились как раз в нужный момент.

- Хотите выпить?

- А что, обязательно здесь? Я вам говорила, что по натуре я очень упорный человек. Моя свита наверху понимает толк в том, как мило можно провести вечер после напряженного дня. Про свиту шучу, конечно.

- Только не чувствуйте себя обязанной, детка.

- Я не чувствую себя обязанной, Морган. - Ее ладонь гладила мою руку. - Пойдемте.

Я усмехнулся, положил деньги рядом со стаканом и направился рядом с ней к лифту. Посыльный, маленький, как жокей, извинившись, преградил путь:

- Сеньор Винтерс, у администратора вас ожидает сообщение.

Я извинился перед Лизой и пошел с посыльным. Новость ожидала меня не у администратора, а была сообщена на ходу, тихо, почти неподвижными губами посыльного:

- Я Анджело, сеньор Морган Винтерс. Макс, бармен, с которым вы болтали, рассказал мне о вас. Я хочу только посоветовать быть очень осторожным с сеньоритой Гордо. Повсюду люди сеньора Руссо Сабина. И они уже сообщили ему о вас и о сеньорите. Сейчас сеньор Сабин находится на той стороне в баре.

- Спасибо, мой друг.

Анджело был осторожным человеком. Он протянул мне записку, в которой ничего не было, кроме слов: я должен позвонить в свой номер.

Он получил чаевые и исчез, прежде чем я смял записку и выбросил в корзину. Вернулся к Лизе.

- Неприятности?

- Кое-какие дела, о которых я должен позаботиться. Встретимся наверху.

- Номер триста десять, Морган.

Я склонил голову, подождал, пока откроется дверь, и проводил Лизу до лифта. Для наблюдателя со стороны это выглядело прощанием на ночь. Затем вернулся в бар и провел какое-то время в пустой беседе с барменом и двумя туристами - с выпивкой, конечно.

Мне не понадобилось много времени, чтобы опознать двух шпиков, приставленных ко мне. Даже в вечерних костюмах они не смогли избавиться от военной выправки. Их выдавала манера держаться. Когда они удостоверились, что я не наблюдаю за ними, один из них подошел к корзине и вынул записку, выброшенную мной. Он прочел ее и бросил обратно. Едва заметным отрицательным кивком дал понять своему товарищу: ничего заслуживающего внимания. Я насмешливо подмигнул обоим в зеркало, но они, конечно, этого не видели.

Но был еще третий, доставлявший мне больше хлопот, чем оба в вечерних костюмах, вместе взятые. Поведение этого человека, вернее, выбранное им место вызвало у меня подозрение. Он сидел так, что его почти полностью скрывала большая пальма. Но за мной, если бы хотел, он мог спокойно наблюдать. Постороннему могло показаться, что мужчина за пальмой просто внимательно наблюдает за происходящим у рулетки. Может, мне повсюду мерещатся опасности, но этот человек был мне подозрителен. Я наблюдал за ним - насколько это было возможно, - пока болтал с туристами. Через некоторое время он потихоньку слинял, но сделал это так, что я не успел разглядеть ни его лица, ни его фигуры.

Двое в вечерних костюмах продолжали наблюдать за мной, однако минут через десять потеряли всякий интерес. Вновь они обратили на меня внимание, когда я, пожелав туристам спокойной ночи, направился к лифту. Я назвал лифтеру собственный этаж, так как не сомневался: охранники будут наблюдать по табло, где я сойду. Наверху я направился к своей комнате, дождавшись, пока за моей спиной захлопнутся створки лифта.

Затем развернулся, спустился по лестнице на третий этаж и постучался в триста десятый номер.

Она с пользой провела это время. Привела волосы в художественный беспорядок. Светлые, они великолепно контрастировали с черным неглиже. В глубине номера на столике ждали бутылка шампанского в ведерке со льдом и два бокала. По радио передавали чувственные латиноамериканские ритмы.

Меня без слов ввели внутрь номера, закрыли дверь.

- Очень интимно, - высказался я признательно.

- Так и было задумано. Выпьете?

- Налейте. Мне нужно позвонить по телефону.

Я позвонил Ким и объяснил ей, где нахожусь. Если меня кто-нибудь будет спрашивать, она должна сказать, что я стою под душем и перезвоню позже. Сама же сразу пусть сообщит мне об этом. Поскольку Лиза была рядом, я не мог высказаться яснее. Во всяком случае, я не хотел, чтобы Сабин узнал, где я. Лиза подала мне бокал с шампанским, ее глаза были широко раскрыты.

- Разумно ли докладывать вашей юной супруге о… наших делах?

- А вы хорошо осведомлены обо мне.

- Кое-что слышала здесь. А уж о другой женщине всегда найдется, что порассказать.

- Моя жена очень понятливая женщина. Надеюсь, то же можно сказать о вашем поклоннике? - Я посмотрел на нее сквозь стекло бокала.

- О! - Она не донесла шампанское до рта.

- Руссо Сабин. Насколько я слышал, он считает вас своей собственностью.

- Вы тоже наслышаны обо мне.

- Да, если меня кто-то интересует, я стараюсь узнать о нем побольше.

- Тогда выбросите из головы мысли о Сабине. Он свинья, скот. Но от него трудно отделаться. Он принадлежит к тем, кто… - Она не закончила фразы.

- …кто?

- Ах, ничего. - Пожала плечами.

Я протянул ей свой пустой бокал, она его наполнила. Лиза наверняка знала, что я за ней наблюдаю. Она иронично взглянула на меня поверх бутылки:

- Вы, наверное, знаете обо мне все.

- Очень приблизительно. Хотелось бы подробнее.

- Зачем?

- Может статься, Сабин и против меня что-то затевает.

Лиза поставила бутылку, откинулась на спинку кресла. Ее безупречная нога постукивала в такт музыке. Неглиже с каждым тактом все больше распахивалось.

- Вы интересный человек, Морган. Не знаю, на чем это основывается, но у меня такое чувство, что вы не тот, за кого себя выдаете.

- Пусть вас это не беспокоит.

- А я и не волнуюсь. Но, возможно, вы сумеете мне помочь. До сих пор я не встречала никого, кто бы мог мне быть полезен.

- Я и моя удача, - усмехнулся я.

- Да, ваша удача. Возможно, она поможет мне повернуться спиной к этому проклятому месту. - Ее голос звучал жестко и саркастически. - Так как вы без сомнения знаете мое прошлое, может, вас интересует и настоящее?

- Если к нему относится и Сабин.

Лиза встала и устроилась на этот раз на кушетке, совершенно не заботясь о том, что на ней было надето. То, что открывалось глазам, мешало сосредоточиться.

- Официально я прибыла сюда как туристка. Но это не так. В действительности я бежала из некой страны, где меня хотели использовать в публичном скандале с целью дискредитации оппозиционной партии. Здесь я почувствовала себя увереннее и безопаснее. Надеялась встретить… покровителя, с помощью которого смогу уехать в Южную Америку. Но допустила ошибку - сеньор Сабин обратил на меня внимание. И позаботился о том, чтобы покровители не встречались. Для реализации своих планов мне остаются лишь игральные столы.

- И счастье не на вашей стороне.

- Да, против меня и за Сабина. Он умеет ждать. И знает, что дела у меня идут все хуже и хуже. И что рано или поздно я либо капитулирую, либо умру с голода.

- И тут появился я.

- Именно.

Я оседлал стул и подвинулся ближе.

- Но сегодня вы сорвали неплохой куш. Этого должно хватить.

- Едва ли. Там, куда я хочу, нужно вначале сполна рассчитаться с определенными людьми в правительстве.

Чтобы быть уверенной, мне нужно иметь еще пятьдесят тысяч долларов.

- И как долго может продолжаться подобная удача в игре?

Лиза грациозно поставила бокал и уставилась на меня своими огромными глазами:

- Я вам безгранично верю, Морган. Вы моя счастливая звезда.

- Может быть, вы сможете подстегнуть мою удачу?

- Скажите только как?

- Подурачьте немного Сабина, обведите его вокруг пальца и узнайте, чем его заинтересовала моя персона.

- Он может в дальнейшем быть очень… неприятным по отношению к вам.

- Мы потом поломаем над этим голову. В настоящий момент мне нужно как можно больше информации о нем.

- Да, но если он узнает, что я интересуюсь вами или, наоборот, вы мной, он найдет способ отделаться от вас. И удачи не будет, для меня уж точно.

- Не беспокойтесь. Я позабочусь об этом. В конце концов, существуют другие средства и пути кроме игральных костей.

Пару секунд она молчала. Затем приглашающе протянула мне руку.

Я встал, подошел к кушетке, рывком притянул ее к себе.

- Ах ты, дрянь! - раздался голос за моей спиной, и, как ракета, к Лизе устремилась Ким.

В последний момент я успел схватить свою жену и держал ее по возможности крепко. Вырваться она не могла, но была так разъярена, что все время шипела сквозь зубы.

Лиза не пошевелилась. С улыбкой наблюдала она за этой сценой.

- Мне кажется, Морган, вы должны отвести свою жену в номер.

Я решил, что Ким успокоится, сорвав зло на мне. Она разъяренно металась по комнате, потирая руку, за которую я ее схватил в первый момент, одним махом опрокинула стакан спиртного.

- Итак, Ким, что означает твое появление? - наконец спросил я.

- Ты что же, идиот, думаешь, мы здесь для того, чтобы заниматься подобными играми?

- А кто тебе сказал, что для меня это только игра?

- Как это можно еще назвать, Морган? С почти голой шикарной… шлюхой? Не хватало только испортить все дело. Мы слишком доверяем тебе, думали, у тебя хватит ума хотя бы в выборе постельных партнерш. И… такая мразь!

- Кого ты предлагаешь?

Но она была в ярости, руки сжаты в кулаки, дыхание прерывистое, она даже не слышала моего вопроса.

- Ты должна обратиться к доктору, бэби. А то навредишь нашему делу сильнее, чем я.

Она выглядела как молодая пантера перед прыжком. В глазах - ярость.

- Этот случай найдет в моем сообщении широкое освещение. С этой минуты ты будешь на привязи, Морган.

- Ты, по-моему, знаешь, что я буду передвигаться как захочу.

- До тех пор, пока это будет устраивать меня. И хватит глупостей. То, что произошло сегодня вечером, не должно повториться. И в отношении Лизы Гордо, конечно.

- Я уже спросил, кого ты предлагаешь?

Я медленно подошел к ней, приблизился вплотную. Она чуть отклонилась. То, что она прочла на моем лице, заставило ее руку медленно передвинуться к правому бедру, где она прятала оружие. Я покачал головой:

- Ты опять просчитаешься, мое сокровище. Мой пистолет у меня в руке будет быстрее, если ты решишь поупражняться в стрельбе.

- Давай попробуем.

- Ты в любом случае не будешь в меня стрелять. А в принципе - благодарю.

- За что?

- За то, что ты ревнива, мой ягненочек. Там внизу была просто ревность, ничего больше. А сейчас ты пытаешься прикрыть это якобы интересами дела.

Ким в ярости вбежала в спальню и захлопнула за собой дверь.

7

Предрассветные сумерки в Нуэво Кадисе можно сравнить, пожалуй, с вахтой у гроба. Самые стойкие все еще снуют, не зная покоя, между игровыми столами с красными от бессонницы и алкоголя глазами. Но остальное человечество старается зарыться поглубже перед лучами восходящего солнца, подобно кротам, боящимся дневного света. В тишине одиноко прокукарекал петух и тщетно стал ждать ответа.

Пробуждение всегда бывает для меня секундным делом. Я сразу вспомнил, где нахожусь, рука машинально потянулась к пистолету. Это был уже доведенный до автоматизма, выработанный за долгие годы риска и приключений рефлекс. В спальне беспокойно ворочалась Ким. Но не это разбудило меня.

Я понял, что насторожило меня: тихие, приглушенные шаги возле двери. Бесшумно я соскользнул с дивана, на цыпочках подкрался к двери, подождал, прислушался, рывком открыл дверь - никого!

Тихонько, как только сумел, побежал к лифту и нажал кнопку. Когда лифт пришел в движение, медленное гудение началось глубоко внизу. Значит, лифтом он не пользовался. И тут я увидел полуоткрытую дверь на лестницу между этажами. Только сейчас она мягко прикрылась. Может быть, снова призрак, который я видел за пальмой? Я быстро вернулся в свой номер и заперся изнутри до того, как лифт остановился на нашем этаже. Задумавшись, улегся на диван. В Нуэво Кадисе становилось все опаснее.

Перед обедом я услышал шум воды в ванной. Ким встала. С ней надо кое-что проделать, чтобы поскорее забылось вчерашнее. Я тихонько рассмеялся и подошел к двери спальни. Ну что ж, теперь она уже не сможет запереться на ключ.

Когда я подошел к душу, она взвизгнула и если бы я ее не подхватил, то упала бы от испуга на спину.

- Дай мне мыло, любимая. - Мой голос звучал невинно.

- Ты… ты… исчезни!

Я брызнул ей в лицо водой:

- Разве так разговаривают со своим законным мужем?

Я взял у нее из руки мыло и стал тереть спину. Если она и хотела убежать, то куда? Что может предпринять женщина, застигнутая в душе собственным мужем?

Лед треснул, но оттепели нет и в помине.

Когда я ей бросил полотенце, она повернулась ко мне спиной. Ну что ж, глядя на нее, я получил хоть какое-то удовольствие при нашем ненормальном браке.

Я выбирал себе костюм и рубашку, напевая про себя, когда наконец появилась Ким, с полотенцем, обернутым вокруг тела.

- Выглядит сексуально.

- Заткнись и исчезни. Мне нужно одеться.

- Изнасилование или совращение - что выбираешь?

- Ни то, ни другое. - Голос как лед.

Я тщательно оделся, взял пистолет и взглянул в зеркало на Ким.

- Поторопись, мы должны кое-что предпринять.

Я прошел в комнату и включил радио. Застал конец сообщения о погоде. В восьмистах километрах южнее возникло сильное вихревое движение воздушных масс, имеющее все предпосылки для превращения в смерч.

Ким, без сомнения, была сведущим, опытным специалистом. Мы превосходно разыгрывали туристов, которые впервые в стране и всем интересуются. Наших хвостов сразу же обнаружили - один сзади, двое впереди. Насколько могли, облегчали им работу.

В отеле я прилежно изучил местную карту с достопримечательностями. И мы их методично обходили с многочисленными посещениями баров, ждущих иностранцев. Я думаю, что и шпионам выпал неплохой день, если им выдавали суточные.

С четырех часов начались разные ревю со стриптизом, безвкусными шутками и хрипящей музыкой. В таких забегаловках мы задерживались дольше, чем в простых барах. Когда мы наконец добрались до бара «Орино», со стороны это выглядело как очередная остановка в длинном туристском марафоне. Мы с Ким тщательно изучили меню и после небольшой перепалки остановились на местной кухне. Мы целый день ничего существенного не ели и оба изрядно подвыпили, шпики тоже с облегчением вздохнули, увидев нас за изучением меню.

Бар «Орино» качественно отличался от тех пивных, что мы посещали до сих пор. Он расположился в недавно отремонтированном доме с явной стилизацией под старину. Выглядел он как монстр времен испанской колонизации. Официанты в возрасте, мужчина за стойкой бара - плотный, коренастый, с седыми усами, на пиджаке - две медали.

Посмотрел на нас вскользь, затем - на наше сопровождение. Его глаза сузились, снова вернулись к нам, уже с возросшим интересом.

Затем началась работа. Я выпил три стакана, но это по плану было лишь многообещающим началом. Я настоял, чтобы официант выпил с нами, затем поставил бармену. Потом поставил бутылку пожилому незнакомцу, одиноко сидевшему за столиком, заслужив его улыбку и благодарность.

Когда началось ревю, я был в стельку пьян, по крайней мере в глазах окружающих.

Четверо музыкантов наяривали южные ритмы. После третьей вещи я поставил им бутылку шампанского.

Было всего три номера. Тенор, средней руки фокусник с двусмысленными шуточками и, наконец, смуглая блондинка, представленная как Роза Ли. В широкой белой юбке, открывающей первоклассные ноги. Появление ее аппетитной фигурки вызвало крики одобрения.

Девушка танцевала и пела песни одну за другой. Мы с Ким поели, опять заказали выпивку, а она все еще пела. И вдруг - старый шлягер. «Зеленые глаза, красные губы…»

Ким заметила мое состояние и наклонилась ближе:

- Что случилось?

- Наш связной.

- Как ты узнал?

- Эта песня - опознавательный знак между мной и Артом Кифером. Мы используем ее еще с войны, когда наша группа работала за линией фронта.

- Ностальгия?

- Нет. Просто старая привычка. Вещи, которые не забываются.

- Твоей Розе Ли от силы двадцать пять. Она никогда не была на войне.

- Арт устроил ее сюда.

- Для чего? Для кражи сорока миллионов?

- Оставь Арта в покое. То, что он делает, касается лишь его. Я тебе уже сказал, он с этой историей не имеет ничего общего.

- А другие?

- Я думаю, вы их проверили. Но ваша тайная полиция объявила Арта мертвецом, так что, думаю, с ним уже ничего не может произойти.

- Двое других тоже считаются мертвецами.

Прежде чем ответить, я выпил.

- Гери погиб во время взрыва. От него вообще ничего не осталось. Арт и я свидетели, и вы должны верить нам на слово. Малькольм Хеннех погиб вместе с тысячами немецких солдат, когда взрывал поезд на мосту и не сумел вовремя смыться.

- А Сэл Деккер?

- Был взят в плен, попал в концлагерь. Обрабатывался по всем правилам немецкого искусства пыток, но не смог ничего рассказать, потому что ничего не знал. Мы всегда получали боевые приказы, когда дело практически уже шло полным ходом. Деккер бежал из лагеря, подорвался на мине, был тяжело ранен. Его спрятали и выходили двое немецких крестьян. Потом пришли союзники. Провалялся два года по госпиталям. Потом перебрался в Австралию.

- Значит, у тебя действительно могли быть сообщники. - Ким не давала передохнуть.

- Только не Деккер, мое сокровище. Он был единственным из нас, кто ненавидел кровавые дела лютой ненавистью. Другим это доставляло удовольствие. Но у Сэла было одно желание - стать простым мирным фермером. И я думаю, именно это с ним и произошло.

- Таким образом, мы вновь вернулись к тебе.

- Вот так, да?

На сцене Роза Ли наконец-то окончила выступление. Раздался шквал аплодисментов. Я кивнул официанту и вручил ему десятидолларовую бумажку - он должен был пригласить даму к нашему столу выпить.

Он положил деньги в карман, пробурчав что-то вроде того, что вообще-то у них не принято сидеть с гостями, но сеньорита здесь и, если никто не будет возражать… и далее в таком же духе. В глазах окружающих я уже прилично набрался, поэтому вся ситуация выглядела как сумасбродный каприз пьяного американца. И когда Роза, покачивая бедрами, направилась к нашему столику, никто на нас даже не смотрел. Оркестр получил еще пару бутылок шампанского и на радостях наградил нас оглушительной какофонией. Мы могли не опасаться, что нас подслушивают.

Я встретил даму стоя, представил Ким, себя, подвинул стул, усаживая Розу:

- Что-нибудь выпьете?

- «Манхэттен», пожалуйста.

Я заказал, выпил сам.

- Чудесная песня. Я говорю о «Зеленых глазах».

Она внимательно посмотрела на меня:

- Вы находите? Это очень старая песня. У вас своеобразный вкус.

- Один мой друг обожает ее. Его зовут Арт Кифер.

- Ах вот как…

Официант принес ей стакан. Она молча сделала большой глоток. Я не выдержал:

- Арт известил вас?

- Да, что вам нужно?

- Связь с Артом.

- Я живу на бульваре Пальм, дом номер сто семьдесят семь. В гараже за домом есть рация. Еще что-нибудь?

- Информацию из США. Об убитой женщине. Ее имя Бернис Кейс. Арт должен был по этому поводу связаться с Джо Джолли. Возможно, ему удалось что-то раскопать. Скажите ему, что это срочно. Понятно?

- Вполне.

- Теперь о другом. Вы слышали такое имя - Виктор Сейбл?

- Человек в Розовой крепости?

Я кивнул, и ее лицо стало очень серьезным.

- Это не очень… умно - спрашивать об этом человеке. По определенным причинам в отношении его приняты строжайшие меры безопасности. Он сидит в отдельном крыле, которое только что переоборудовали.

- Откуда вы это знаете?

- От одного человека из охраны. Двоюродный брат моего знакомого. Однажды вечером он напился и стал хвастаться, какие важные шишки у них сидят. Этот Сейбл… он важная птица, заслужил особое внимание Карлоса Ортеги. Охрана этого крыла подчиняется только Ортеге.

- Мне нужен кто-нибудь, точно знающий о новых постройках и оснащении крепости.

Роза раздумывала какое-то время, затем кивнула:

- Пожалуй, это выполнимо. Я знаю, кого можно купить. Это брат моего знакомого по имени Хуан Фусилья.

- Ненадежный вариант. Если мы можем его купить, то и он может нас продать.

- Это будет стоить ему жизни, сеньор. Мы позаботимся, чтобы он в этом не сомневался.

- Ну хорошо, надеюсь на ваше слово. Устройте встречу - чем раньше, тем лучше.

- Сегодня вечером, скажем, в десять?

- Прекрасно. Где?

- У меня дома, это надежнее. До этого я переговорю с Артом Кифером. Если вам понадобится дополнительная информация, вы можете воспользоваться рацией. - Она замолкла, изучающе посмотрела на меня. - Розовая крепость, сеньор… Никто не смог проникнуть туда до сих пор.

- Каковы там… меры предосторожности?

- Если будет предпринято прямое нападение армейскими частями, у охраны есть приказ сразу убить Сейбла. Скажите мне, сеньор, вы из-за этого здесь?

- Да.

Рука Ким вцепилась в меня, я сбросил ее.

- Роза на нашей стороне. Мы не сможем осуществить дело одни.

Роза утвердительно кивнула.

- Итак… вы агенты?

- В какой-то степени да.

- Это срочное задание?

- Высшая степень срочности.

- Мы будем оказывать вам всяческую поддержку, потому что это служит нашей конечной цели. А эта цель - свержение режима.

- У вас много людей?

- Группа наших людей готова взять власть в свои руки. У нас есть и боевые отряды, они небольшие, потому что необходимо обеспечить мобильность и избегать ненужного риска. Рассчитывать на народ, конечно, не приходится, так как у нас пока нет зримых успехов. После этого люди, конечно, примкнут к нам. Сегодня они больше всего боятся платных агентов Ортеги.

- Когда вы выступите?

- Когда наступит благоприятная ситуация. Поэтому мы готовы сейчас оказать вам поддержку.

- Может быть, нам удастся своими действиями продвинуть и ваше дело. Мы в любом случае попробуем. Кстати, боевые отряды готовил Арт Кифер?

- Да.

- Великолепно.

- И еще, сеньор. За вами наблюдают. Даже сейчас, в эту минуту. Это люди Ортеги, вернее, по приказу Руссо Сабина, что одно и то же.

- Знаю. Надеюсь, здешняя еда им понравилась.

Роза поднялась, смеясь, пожала нам обоим руки и пошла между столиками к сцене, приветствуя постоянных посетителей бара. Еще полчаса я разыгрывал пьяного американского простофилю, потом расплатился, дав официанту щедрые чаевые. Я встал, слегка покачиваясь, и во весь голос попрощался со всеми окружающими, в том числе и с людьми Ортеги, которым явно было не по себе от всей этой комедии.

Выйдя наружу, мы взяли такси. Я откинулся на спинку сиденья и задумчиво уставился в окно.

- Что случилось? - спросила Ким.

- Там внутри что-то было не так.

- Что?

- Я был так пьян, что, кажется, мог рассчитывать на всеобщее внимание.

- Ты в этом преуспел.

- Не совсем.

Ким смотрела на меня, наморщив лоб.

- Один человек в баре не взглянул на меня ни разу.

На этот раз они поработали гораздо лучше. Оба замка чемодана казались нетронутыми. Но третью ловушку - крохотный металлический обломок, который должен лежать поперек, если откроешь чемодан, они не заметили. Ким напряженно ждала, пока я вскрывал двойное дно. В тайнике лежали документы банка в Майами и ключ от сейфа.

- Как ты думаешь, они нашли это? - спросила Ким.

- Безусловно. Сделают дубликат и подделают мою подпись.

- Если они попадут в эту ловушку, мы наверняка выиграем время.

- Наоборот, девочка. Мы не можем позволить себе ждать. Не переоценивай парней. Ортега сразу же арестует меня, когда узнает, что в банке пусто.

- Что ты хочешь предпринять?

- Утром я буду знать все это точно. Сегодня вечером встречусь с Хуаном Фусильей и посмотрю план новых сооружений в крепости.

Затем узнаю, есть ли что новое о Бернис Кейс. Ты останешься на месте…

- И не подумаю! - взорвалась она.

- Делай, что я сказал. У нас медовый месяц, понимаешь? Будет смешно выглядеть, если мы будем шататься всю ночь напролет. От молодых супругов ожидают немного другого, хотя бы ночью, не так ли?

- Но…

- Я должен уйти, причем один и тайно. Меня никто не должен видеть ни уходящим, ни возвращающимся. Если кто-то будет интересоваться мной, я не совсем здоров, пьян, что угодно, поняла?

- Не вздумай сбежать, Морган, - предупредила она вызывающим тоном.

Я закрыл чемодан, поднялся и, прежде чем она успела уклониться, схватил ее за руку, притянул к себе и чмокнул в носик.

- Сбежать? Где еще меня ожидает такая женщина, как ты? К черту, я не собираюсь отказываться от своих супружеских прав.

Анджело принес заказ: две бутылки шампанского и огромное блюдо с чем-то аппетитно пахнущим. Наблюдающему за нами оставалось сделать лишь один вывод: мы готовимся к длинному уютному вечеру вдвоем.

Без лишних вопросов Анджело описал путь к запасному выходу, с минимальным риском быть замеченным. Надо было пройти многочисленные углы и закоулки, а также отделение кондиционирования воздуха.

Закончив подробнейшее описание, Анджело позволил себе улыбнуться:

- Зачем вы здесь, сеньор? Для хорошего дела, не так ли? Чувствуется.

- Давай не будем говорить об этом. Вдруг я потеряю в твоих глазах свою хорошую репутацию. - Я тоже улыбнулся.

- И все же. Я вижу людей насквозь. Может быть, потому, что сам я незначительный человек. Кто будет стесняться посыльного? И я спокойно наблюдаю за людьми. У меня достаточно оснований, сеньор, ненавидеть их. В Нуэво Кадисе на таких типов можно насмотреться… - Он махнул рукой.

Я кивнул. Ему не надо было больше ничего говорить. Анджело принадлежал к людям, которые всегда готовы к борьбе, к действиям.

Одно было ясно: Ортега недооценивал свою оппозицию. Анджело отказался от чаевых и исчез с вежливым поклоном.

Голос Ким прозвучал восхищенно:

- Как это тебе удается, Морган?

- Что?

- Что все люди доверяют тебе.

- Но ты же нет?

Она посмотрела на меня изучающе, но на ее лице ничего нельзя было прочесть.

- Мне нельзя.

- Почему нельзя?

- А все из-за того же. Ты ведешь себя приблизительно так, как мы ожидали. Но делаешь это не из чувства патриотизма и не из-за того, чтобы скостить себе срок. Для тебя это все игра. Ты вновь налетчик Морган, ребенок, который забавляется тем, что тащит у другого кусок пирога. Ведь это так?

Я взял свой пиджак.

- Нет.

- А что тогда?

- Я уже говорил, ты мне не поверишь.

- Попробуй еще раз.

- Зачем?

- Затем, что я единственная, кто ненавидит тебя до такой степени, чтобы суметь понять твои мотивы.

С улыбкой я попрощался и закрыл дверь снаружи. Анджело указал правильный путь. Пару раз я встретил уборщиц и официантов, но вовремя заметил и успел спрятаться. Прошел спокойно отделение кондиционеров и нашел наконец-таки дверь на улицу. Поставил замок так, чтобы он не защелкнулся и я смог спокойно вернуться. Затем окунулся в темноту.

В воздухе был разлит своеобразный запах. Так было раньше, на войне, во время наших операций. Пахло опасностью, смертью. Я полчаса стоял неподвижно, прислушивался, пока не удостоверился, что один и за мной не наблюдают. Через многочисленные переулки добрался до главной улицы, вновь нырнул в переулок, где наконец увидел такси, высаживающее пассажиров. Перед своей прогулкой я подробно изучил схему города и выбрал место в двух кварталах от дома Розы. Назвал его шоферу, причем на местном языке. Он кивнул, не взглянув на меня. Через десять минут мы добрались до места, я расплатился, он уехал.

Между огромными пальмами и разросшимися кустарниками светящееся окно дома Розы было едва заметно с улицы. Под укрытием дерева я выждал минут десять. Затем быстро преодолел небольшой участок, постучался. Свет в окне тотчас же погас. Приоткрылась дверь.

- Это я, Роза.

- Входите, сеньор Морган.

Она плотно задернула шторы, включила свет, и я смог осмотреться. Обстановка была простой, но в целом чисто и уютно. Роза перехватила мой взгляд.

- Раз уж мы здесь живем, то не можем позволить себе роскошь, сеньор.

- Но при доходах казино…

Она пожала плечами:

- Сеньор Ортега крепко держит народ в руках. Себе дороже позволить что-либо иметь…

- Вы давным-давно могли попытаться что-нибудь изменить.

- А вы не заметили, сколько солдат на улицах? Это бывшие преступники, безграмотные. Сейчас они уважаемые люди. Никакого чуда, что приказы Ортеги выполняются и будут выполняться до последнего.

Я кивнул. Она внимательно посмотрела на меня:

- Скоро пробьет ваш час, сеньор, не так ли?

- Может быть. Вы разговаривали с Артом Кифером?

- Да. Он ждет разговора с вами на вашей волне. Прямо сейчас. Ваши слова я передала буквально. Я предлагаю это сделать немедленно.

Рация была спрятана великолепно, весьма искусно вмонтирована в старые балки. Везде лежал старый хлам - автодетали и тому подобное. При поверхностном осмотре все выглядело как обычный гараж, не более.

Я включил рацию, настроился на волну.

- Самое большое, - раздался голос Розы, - пять минут, мы не можем рисковать.

Я сразу вышел на Арта. Мы использовали старый код. Роза не понимала ни слова.

- Ты связался с Джо Джолли? - спросил я.

- Да. Ты растревожил осиное гнездо. И твой Джолли трясется как осиновый лист.

- Что случилось?

- Он что-то разнюхал о Бернис Кейс, Уайти Тэссе и Гормане Ярде. Поэтому началась охота за ним. На хвосте сидит сам Уайти Тэсс. Джолли вынужден скрываться. Он не все мне рассказал, наверное, хочет получить деньги за свою информацию. Я ему объяснил, как можно выйти на меня. Если появится, буду держать его крепко для тебя.

- Значит, он не сказал, что выяснил?

- В общих чертах. По-видимому, сейчас он знает, за что убрали Ярда.

- Черт!

- Если ему удастся улизнуть от Тэсса, считай, он везунчик. По своим каналам я навел справки - этот парень серьезная птица. Что я должен делать?

- Достань Джолли и держи его крепко.

- Хорошо. У тебя все в порядке?

- Дело продвигается медленно. Я должен заканчивать. Роза нетерпеливо показывала на часы.

- Ладно, конец, - сказал Арт.

Я выключил рацию, спрятал ее в тайник.

На улице, когда мы возвращались в дом, меня снова преследовал запах опасности. Но к кому он относится? К Розе? Ко мне? К Ким? А может быть, он угрожает всем нам, вместе взятым?

Я закрыл входную дверь, повернулся к Розе:

- А Хуан Фусилья?

- Должен подойти с минуты на минуту. Это было не совсем просто, но он придет.

- Точно?

- Совершенно точно. Он чует деньги.

- Что вы ему сказали?

- Я завлекла его деньгами, сеньор. - Роза усмехнулась с видом знатока.

- Какую роль должен играть я?

- Очень просто. Вы один из многих, кто хочет протащить в крепость запрещенные вещи. Такая коммерция весьма процветает.

- Бывает что-то интересное?

- Обычные вещи: сигареты, спиртное, наркотики, письма на волю. Очень выгодно для охраны.

- А если их застукают?

- Об этом никто особо не заботится. Коррупция здесь в порядке вещей. Режим не опасается таких вещей.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь. Роза вновь погасила свет, впустила посетителя.

При вспыхнувшей лампочке я рассмотрел Хуана Фусилью. Маленький темнокожий человечек, прилично за сорок. Глаза беспокойно рыскали по комнате. Ответил на приветствие и, всем видом демонстрируя важность своей персоны, удобно устроился в кресле, раскурил сигару. Все это он проделал, старательно избегая смотреть на меня.

И, только выпустив дым изо рта, удостоил меня взглядом.

- Итак, сеньор. Роза сказала, вы хотели обсудить со мной какие-то деловые вопросы.

Я не спешил с ответом. Помедлив с минуту, стал растолковывать ему, что к чему. Когда я закончил, он алчно облизал губы.

- Если вы не можете мне помочь, - заключил я, - забудьте о разговоре. Я обращусь в… другое место.

Его улыбка была почти лакейской.

- Вам не нужно никуда больше обращаться, сеньор. Я все устрою.

- За сколько?

Он хотел разразиться длинной тирадой, но я прервал его:

- Помолчите. Я здесь не для болтовни. Назовите ваши условия. Если мне это подойдет, я войду в дело. Если нет…

- Обычно пятьдесят на пятьдесят.

- На этот раз шестьдесят на сорок. И шестьдесят - мне.

- Но, сеньор…

- Рискую я, поэтому больший кусок мне. И никто не должен пытаться обвести меня вокруг пальца. Ну что, по рукам?

Фусилья жалобно застонал, но кивнул в знак согласия.

- Вы ставите жесткие условия, сеньор, но мы попробуем провернуть дело так, чтобы все остались довольны. Вы можете достать все, что нам нужно?

- А что вам требуется?

- В данный момент у нас туго с определенным лекарственным сырьем, в общем, с наркотиками. Мы на мели. Если бы вы могли это устроить…

- Где вы возьмете деньги?

- Большинство наших подопечных в крепости политические заключенные. Они происходят из богатейших семейств страны, многие из которых хотели бы эмигрировать. Но все они готовы хорошо платить за то, чтобы их родственникам в Розовой крепости жилось более или менее сносно.

- Понимаю. Хотелось бы знать еще одно: как удалось сделать их наркоманами?

- Обычным путем. Они думают, что получают лекарства. Это необходимо, сеньор, чтобы помешать их политической деятельности.

- Понятно. А теперь обрисуйте мне клиентуру и необходимые товары.

Он даже не дал себе труда задуматься над вопросом, зачем мне это, и перечислил дюжину имен, которые мне ничего не говорили. Пока он не дошел до Виктора Сейбла. Распределение шло через охрану. Часть денег посылалась выше, приличный кусок получал Руссо Сабин. Вопросов никто не задавал. Фусилья хотел пять процентов из моих денег за посредничество.

Я сделал вид, что раздумываю.

Фусилья решил облегчить мои страдания:

- Вам никто не будет задавать ненужных вопросов, сеньор. Никто не спросит, откуда товар. Вас это волнует?

- Возможно.

- Ну что, решено?

- Не исключено.

- Есть еще препятствия?

Я кивнул:

- Мне не хотелось бы стать мишенью. Если за вашими подопечными стоят денежные мешки и по воле случая один из заключенных загнется или, паче чаяния, смоется, тем самым мне будет подписан смертный приговор. У ваших латиноамериканцев горячая кровь, и, если это касается их семейных дел, они проявят лютую злобу, которая будет преследовать меня годами. Богатые родственники смогут напасть на мой след, за большие деньги, конечно, и решат меня убрать. Вид мести, понимаете? А это мне не очень нравится. Я бы хотел перед этим… осмотреть потенциальных клиентов. Здоровым - пожалуйста, а вот тем, кто уже одной ногой в могиле, - без меня.

- Я могу вас заверить…

- Нет. Либо я получаю возможность осмотреть этих людей, либо сделка не состоится. Я вполне могу найти более безопасный способ сбыта. Я хочу спокойно наслаждаться полученными деньгами, не думая о том, что у меня на хвосте убийца, нанятый богатыми родственниками.

Фусилья раздумывал. В конце концов он кивнул:

- В таком случае нам тоже нужны гарантии.

- Какие?

- Что вы действительно можете достать товар. И хорошего качества.

- Хорошо, вы получите образец. А всю партию - после того, как я увижу заключенных. Кстати, у вас можно открыто ввозить сырье или я должен использовать свои каналы?

- Наше правительство против ввоза наркотиков и конфискует все, если найдет. Правда, могу вас заверить, что до сих пор ничего не находили. У нас мудрое правительство, сеньор.

- Значит, я иду на риск?

- Все рискуют, сеньор. Но все мы пока живы, не так ли?

- На данный момент да.

- Ну хорошо. Когда мы, как бы это сказать…

- Мне нужно два дня.

- Место встречи?

- Бар в отеле «Регис».

- В шесть часов, сеньор. Часом позже начинается мое дежурство. А она? - Он показал на Розу.

- Я сам заплачу ей комиссионные. Что касается процентов, в этом она не участвует.

- Прекрасно. Мне было очень приятно, сеньор. Пришлось пожать его потную руку.

Роза притушила свет, проводила Фусилью до дверей и наблюдала за ним в окно, пока он не скрылся.

- Вы впутались в очень серьезное дело, сеньор. Они действительно будут ждать от вас груза наркотиков.

- Они его получат.

- Морган… - Она резко повернулась ко мне. В лунном свете ее лицо было смертельно бледным. Голос звучал совершенно по-другому. И я знал почему.

- Не волнуйся, Роза. Только образец будет настоящим, это мой ключ к крепости. Точно, как ты сказала. За деньги они пойдут на все.

- И таким образом вы хотите выцарапать Виктора Сейбла?

- Надеюсь.

- Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

- Да. Свяжись в Артом Кифером. Скажи, что его другу срочно требуется зубная пломба.

- Но…

- Он поймет. Зубная пломба - это пятьдесят граммов чистого героина. Это наш код с тех времен, когда героин, иногда так случалось, был единственной валютой.

Луна осветила ее улыбку. Она подошла совсем близко ко мне. Я вдохнул ее резкие, экзотические духи.

- Вы своеобразный человек, сеньор Морган. В один прекрасный день, кто знает, может быть, я захочу узнать вас поближе.

- Может быть… - Я не смог договорить. Она поцеловала меня.

- Да, сеньор. У нас, латиноамериканцев, действительно горячая кровь. И я долго была одна. Слишком долго. Но в другой раз, Морган. Сейчас вы должны идти. Нужно многое сделать.

8

Это была странная ночь. Что-то особенное носилось в воздухе. Может быть, в этом виноват смерч, собиравшийся над Карибским морем? Но мой затылок, мои ощущения, не подводившие меня никогда, ясно давали понять - надвигается опасность! Деревья, до сих пор стоявшие неподвижно, раскачивались на ветру, как будто хотели скрыть кого-то в своей тени.

Обратный путь я проделал с еще большей осторожностью. Я избегал фонарей, людей, с километр прошел пешком, удаляясь от дома Розы. Потом взял такси, вылез за два квартала от отеля. Путь к номеру я проделал незаметно и без неожиданностей.

Ким открыла на мой стук. Я приготовился к сумеречному выражению глаз, как бывало уже не раз после моего возвращения. Но я заблуждался. Ее глаза неестественно блестели, беспокойно блуждали. Я увидел пустую бутылку шампанского и тут же понял причину.

- Приятно провела вечер?

Она сделала глубокий вдох - голубой халат колыхнулся, но, к сожалению, не распахнулся до конца.

- Запивала свои печали. Что я должна была делать здесь одна? Думать о том, что со мной будет, если ты скроешься? Или о том, что меня пригласят на опознание твоего трупа?

- Тебе бы дали расписку за мое тело, - рассмеялся я.

- Предпочитаю видеть тебя живым. В отделе не любят незавершенных дел.

- И поэтому мне нельзя доверять ни на грош, - заключил я.

- Совершенно верно. Ты - фактор «Икс». Неизвестное в этом уравнении, а я не переношу нерешенных проблем. - Она поднесла полный стакан ко рту и смешно сморщила носик.

Я шумно открыл вторую бутылку и одним глотком опорожнил свой стакан.

- Ты смешно пахнешь, - снова раздался голос Ким.

- Я? Как?

- Ты был у женщины.

- Не говори чепухи. - Я вновь наполнил стакан.

Ее глаза больше не блестели. Прежний холод, недоверие, враждебность и еще что-то, не поддающееся определению.

- Я ошиблась. Дело идет не только о факторе «Икс».

- Ах так?

- Это просто давно и хорошо знакомый фактор «Дельта».

- Звучит по-гречески.

- Так и есть. - В ее лице было что-то загадочное, чего я не мог объяснить.

- Дельта. Это символ женщины. Вечный треугольник. Маленькая геометрическая фигура, которая отличает женщину от мужчины. - Она долго неподвижно смотрела на меня. - Ты и твои проклятые женщины!

Наконец-то у меня прояснилось в голове.

- Перестань городить чушь. Это относится к работе. И вообще, какое тебе дело?

- Никакого. Я хочу ответа.

Я ввел ее в курс дела. Она слушала молча, и, я думаю, мельчайшая подробность оседала в ее профессиональной памяти.

- Это все? - спросила она наконец.

- Все, что нужно. А фактор «Дельта» тебя не касается.

- Касается, если он вредит нашим замыслам.

- Кто знает, может, им гораздо больше вредит наш платонический брак? - Я допил шампанское. - Чем ты занималась?

Прошло какое-то время, прежде чем она успокоилась. Затем вся сжалась, плотно запахнула халат.

- У меня была связь с отделом.

- С ума сошла? Ты же знаешь, что мы одни…

- Не будь ребенком, Морган, - прервала она меня, - все было продумано заранее. Код надежен. Никто не разгадает.

Я с удовольствием прибил бы ее на месте.

- Не было срочной необходимости.

- Но была настоятельная потребность. Твои военные приключения при определенных обстоятельствах могут вывести на след сорока миллионов долларов. Я решила разобраться с Сэлом Деккером.

- Ты, конечно, не могла жить без этого спокойно. Ну и что же?

- Твой старый товарищ мертв. Катастрофа в Сиднее, в Австралии, больше года назад. Тело переправили в США и при родителях с воинскими почестями похоронили в семейном склепе.

- Ну и что дальше?

- Сорок миллионов опять висят на тебе одном.

- Невезение. Но почему вдруг такой интерес? Меня же осудили, большего они не могут сделать.

- Твой приговор еще долго не даст тебе возможности пользоваться деньгами - собственностью правительства, Морган. Наша миссия в случае удачи скостит тебе срок. Если ты вернешь деньги, может быть, тебе будет поблажка.

- Ерунда, моя восхитительная. Если туз у меня на руках, пусть уж остается. До тех пор, пока им можно будет воспользоваться. Ты меня еще не знаешь, сокровище мое.

- И никакого желания не испытываю.

- Может быть, пришло время для обещанного изнасилования?

- Попробуй! - В руке блеснул пистолет.

- Все-таки однажды я отберу у тебя эту игрушку. И сказать, что я тогда сделаю?

- Будь добр, Морган.

- Нет, лучше не надо, куколка! - Я расхохотался.

О чудо! Вместо ярости в ее глазах опять появился веселый блеск.

- Оденься, милая. Я с удовольствием покажусь внизу в твоем обществе.

Игровые столы были не так осаждены, как прежде. Как будто невидимая пелена окутала все поступки и действия. Ставки делались без ажиотажа. Если кому-нибудь везло, это вызывало какое-то усталое внимание. Зато большое оживление наблюдалось в баре. А также у входа. Там было много постояльцев - оплачивали счета и уезжали. Другие наводили справки о ближайших рейсах самолетов и бронировали места. Я спросил посыльного, в чем дело. Он пожал плечами и высказал предположение, что виновата погода.

Анджело был более исчерпывающ. Он показал на двоих мужчин, которые снаружи укрепляли стену отеля барьером. По сводкам погоды, ураган находился в шестистах километрах от острова и приближался со скоростью, превышающей обычную. Правда, еще была вероятность, что он отклонится к северо-западу, но многие не хотели рисковать. Лучше уехать, как бы ни сложилось.

Опасность. Я учуял ее еще в казино. Она царила и здесь. Затишье перед бурей. Перед смертельным ударом.

Я оставил Ким, которая решила попытать счастья в рулетке, и пошел бесцельно бродить. Остановился у стола, где играли в кости. Поставил пару бумажек. Рядом сидел темноволосый парень с блуждающей улыбкой. Он бросил и скорчил гримасу. Выиграл я. В следующий раз повезло ему.

- Давайте играть вместе, - предложил он.

- Я дрянной игрок.

- Не сказал бы. Я видел, как вы в прошлый раз сорвали банк. Хотите сегодня снова попробовать?

Я отрицательно покачал головой. Встал, уступил место пожилой полной женщине с алчным лицом.

- Погода испортилась. Марти Стил, если вы не забыли.

- Фирма «Йонкерс», Нью-Йорк, - продолжил я.

Он предложил мне сигарету и прикурил сам, когда я вежливо отказался.

- Уезжаете?

- Еще не знаю. У меня медовый месяц. Подлость со стороны погоды.

- Да, я видел вашу жену. Вам повезло, прямо скажем. А у меня всегда одинаковые женщины: оберут до нитки - и к другому. Поэтому я предпочитаю одиночество.

Он говорил легкомысленно, но в его голосе звучали угрожающие нотки, и его улыбка окончательно потеряла остатки юмора. На мгновение я увидел перед собой перекошенное ненавистью лицо, хотя это могло мне и показаться, и все же у меня было чувство, что этого человека что-то гложет. Если он не поостережется, тс в один прекрасный день с ним может произойти непоправимое. Он вынул сигарету, посмотрел на меня. Вновь веселая улыбка.

- Боюсь, этот чертов ураган всех нас скоро сделает нервными.

- Еще летают самолеты.

- Ну, у меня еще не до такой степени расходились нервы. - Он рассмеялся. - Пусть туристы спокойно исчезнут. Толстосумы останутся здесь. А я буду снимать сливки.

- Будем надеяться.

- Можете не сомневаться.

Я пошел туда, где играли в рулетку. Ким проигрывала и с упорством новичка вновь ставила на то же число.

Охранников режима тоже коснулось всеобщее напряжение. Они совершенно открыто сбились в небольшие группки и нервно наблюдали за испаряющейся массой туристов. Доллары поворачивались к ним спиной, сбегая из Нуэво Кадиса, а этого совсем не хотелось Ортеге и его приспешникам.

Я побрел в бар, заказал холодное пиво. Выпил половину и тут заметил Лизу Гордо, сидящую на другом конце стойки. Она сидела, повернувшись лицом к стенке, ее пальцы так вцепились в стакан, что побелели косточки. Плечи судорожно вздрагивали. Когда она на мгновение подняла лицо, я увидел, что у нее красные глаза. Несомненно плакала.

Я взял пиво и подсел к ней:

- Что случилось, малышка? Отчего траур?

Ее голос был совершенно безжизненным.

- Я была бы благодарна, Морган, если бы вы меня оставили в покое.

- Когда мы с вами виделись в последний раз, все шло не так уж плохо. Что случилось?

- Ничего.

- Я думал, вы тоже исчезнете. При таком переполохе вполне можно раствориться с концами.

- Это бессмысленно, Морган. Мой маленький жирный покровитель продумал все возможности.

- Руссо Сабин?

- Да. Он отобрал у меня паспорт.

- С вашими деньгами вы можете купить себе новый. И подыскать где-нибудь убежище.

- Мои деньги, - горько рассмеялась Лиза. - Вы попали прямо в точку. Он знал, конечно, о моем выигрыше. И конфисковал его. Под предлогом, что я по требованию другого государства буду находиться под охраной до тех пор, пока не прояснится мое правовое положение. Я пленница в этой вонючей дыре.

- А если бы у вас был билет на самолет?

Она вновь сделала большой глоток и отрицательно покачала головой:

- Как я смогу его использовать? Вы думаете, на аэродроме нет его людей?

- Должен быть какой-то выход.

- Я боюсь, Морган. Я слышала от других девушек, которых он осчастливил своим… отеческим вниманием, а вот потом… - Она запнулась.

- Ну а если появится шанс, вы используете его?

Искра надежды наконец-то блеснула в ее усталых глазах.

- Вы действительно верите в такую возможность?

- Разрешите только это сделать.

- Но почему, Морган? - Ее ладонь легла на мою руку.

- Потому что я хочу оставить в дураках эту жирную свинью.

- Значит, не только ради меня?

- И ради вас тоже.

- Я оплачу свои долги, Морган.

- Оплаты не жду, Лиза.

- Я настаиваю на этом и могу быть очень настойчивой. Я умею то, о чем имеют представление лишь немногие женщины, совсем немногие, те, которые могут считать себя счастливыми.

- Не вводите меня в искушение, Лиза. - Я улыбнулся ей. - Идите лучше к себе в номер и оставайтесь там до тех пор, пока я не дам о себе знать. Делайте вид, что у вас страшная головная боль. Будем надеяться, что Сабин в состоянии понять это. У него сейчас много забот в связи с этим ураганом и туристами, мечтающими смыться. Для вас вряд ли найдется время.

- Морган. - Она глубоко вздохнула, и ее классическая грудь очень выгодно проявилась для обозрения. - Морган, огромное спасибо. Даже если ничего не получится, я буду всегда благодарна вам. Отныне инавсегда.

Администрация отеля повесила при входе карту погоды. Она показывала место зарождения урагана, а также возможные пути следования - как он может обогнуть остров. Эти линии были намечены пунктирами, причем в светлых тонах. Под картой висела отпечатанная сводка погоды. Нет причин для беспокойства - так это выглядело. Все здания укреплены. Напротив находится бункер, оснащенный всем необходимым. Самолеты летают регулярно; если возникнет необходимость, будут дополнительные рейсы.

Может быть, никто, кроме меня, не обратил внимания на маленькую деталь: исчез висевший на стене барометр. Когда я дочитывал сводку, за спиной раздался ледяной голос.

- Тоже улетаете, сеньор Морган?

Я медленно повернулся.

- Майор Турес? - Со времени визита Ортеги я его не видал. - Нет, я видел и не такие бури.

- Это упрощает дело. У вас найдется пара свободных минут?

- Если для вас, то нет.

На его кивок головой за спиной выросли двое парней.

- Впрочем, пожалуй, да.

- Прекрасно. Следуйте за мной.

Карлос Ортега сидел за письменным столом, рядом с ним - Руссо Сабин. Оба курили сигары. Четверо в форме стояли у обеих дверей, ведущих из кабинета. В воздухе повис резкий, тошнотворный запах.

Посередине комнаты стоял пустой стул. Майор кивнул головой:

- Садитесь, сеньор.

Эти типы меня не испугали. Я не знал, чего они от меня хотят, и это не особенно волновало меня. Я упал на стул, нога на ногу.

- Что еще? Так много внимания к моей персоне!

Ортега наблюдал за мной, забавляюсь, как дикая кошка, которая играет с бедной мышкой. Он не отличался особенным умом. Ему доставляло радость взять меня в оборот. Но я знал также, чего он страстно желает. И поэтому руки у него пока связаны.

- Вам не нужно вести себя так, как будто вы держите оборону, сеньор Морган. Вам еще не предъявили обвинения. Пока.

- А почему мне должно быть предъявлено обвинение?

Ортега повернулся и посмотрел на Сабина:

- Наш шеф полиции хотел бы задать вам пару вопросов.

- Всегда готов.

Сабин счел, что я веду себя слишком вызывающе. С его губ готово было сорваться ругательство, глаза на жирном лице превратились в узкие щелочки.

- Вы можете рассказать, как провели сегодняшний вечер?

- Конечно. Но зачем? Вы ведь напустили на меня целую свору идиотов, наступающих мне на пятки.

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Я был у себя в номере и наслаждался медовым месяцем.

- И вы можете это доказать?

- Конечно. Я специально пригласил шестерых свидетелей. - Я больше не сдерживал своего презрения.

Один из стоящих у дверей хихикнул. Стоило Ортеге посмотреть на него, и он заткнулся. Затем тайный диктатор повернулся ко мне:

- Сейчас не время для шуток, сеньор.

- А кто здесь шутит? Нам принесли ужин. Потом я и моя жена… хм… провели пару часов вдвоем у себя. Потом пошли в казино, спустили немного денег.

- Вам не кажется, что это не совсем обычное поведение для супружеской пары? - встрял Сабин.

- Иногда нужно и передохнуть. Каждый, кто был женат, знает это.

Я с удовлетворением наблюдал, как его лицо наливается кровью. Пальцы он сцепил намертво.

- В конце концов, что все это значит? - наступал я.

Сабин не ответил на вопрос. Вместо этого стал говорить тихо, с нажимом:

- Сегодня днем вы и ваша жена посетили ресторан. Там вы направо и налево швырялись деньгами и пригласили к себе за стол певицу.

- И из-за этого недовольство?

- Да, хотя бы потому, что эту девушку нашли мертвой.

Вновь старое чувство опасности. Но исходило оно не от сидящих за столом.

Сабин заговорил почти нежно:

- Может быть, вы соблаговолите повторить нам беседу с девушкой?

- Черт, я был пьян. Моя жена вообще разъярилась, что я разговаривал с дамой. Я совершенно ничего не могу припомнить из разговора. Разве что сделал пару комплиментов. Ваши люди наблюдали за мной. Вам не доложили, что там происходило?

- Конечно, но они не могли слышать разговора.

- Плохо. А что произошло с дамой?

- Задушена. Отвратительное преступление.

- Вы правы. Но какое отношение это имеет ко мне?

Сабин выглядел очень довольным. Все пристально наблюдали за мной, жадно отыскивая малейший признак того, что я лгу.

- Итак, сеньор Морган, - продолжал Сабин, - допустим, что вы покинули отель в определенное время. Воспользовавшись выходом, которым не пользуются обычные туристы. Предположим, за вами наблюдали. И когда вы взяли такси, записали номер. Шофера допросили, он показал, что высадил вас на улице, расположенной недалеко от дома убитой девушки. Что вы на это скажете?

Я пережил в своей жизни немало допросов. Рассмеялся презрительно и посмотрел прямо в его свинячьи глазки:

- Прекрасно, дружище! Допустим, вы мне все это поведали. Ну и что дальше? Кто это видел? Если бы я даже решил укокошить эту женщину, брал бы я такси, чтобы меня потом опознал шофер? Послушайте, я не так глуп. Вы хотите навесить на меня все это, чтобы наложить лапу на сорок миллионов. Попробуйте. Деньги все еще принадлежат правительству США. Я буду так громко орать, что крейсер военно-морских сил США окажется у ваших берегов.

Голос Ортеги прозвучал мягко:

- Вряд ли вам это принесет пользу, Морган.

Я должен был доиграть до конца.

- Возможно, мне не будет выгоды от этого. Но и вы окажетесь в дерьме. Прекратите рассказывать мне небылицы. Я уже говорил вам - я не новичок.

Это был нокаут. Я заметил, что Ортега раздумывает, наморщив лоб. Сабин в какой-то момент выглядел вообще ошеломленным. Я решил наступать.

- Откуда у вас эта прелестная история, если мне позволено будет спросить?

Вопрос застал Сабина врасплох. Прежде чем осмыслить, он выпалил:

- Нам позвонили.

Я язвительно рассмеялся:

- Анонимно, не правда ли?

Сабин нервно облизал губы. Он был в моих руках.

- Великолепная работа, господин шеф полиции. Действительно. Вы прекрасно знаете, что у меня уйма врагов. Кто-то выследил меня, решил бросить тень на меня, - и пожалуйста, вы получаете анонимный звонок, да в придачу свежий труп. И вы так тупы, что сразу же заглатываете наживку. Вам необходимо пройти краткий курс обучения в школе для полицейских.

Лицо Сабина побагровело, но он сумел подавить ярость.

- Остается еще шофер такси, сеньор Морган…

- Засуньте его знаете куда? Кто разглядывает ночью своих пассажиров? Валяйте, доставьте его сюда. Пусть он меня опознает, если сможет. - Я пренебрежительно посмотрел на него и сплюнул на пол. - Ваши хитрецы будут попусту терять время. - Потом я сделал решающий выстрел: - Или вы все это инсценировали, Сабин, потому что я слишком приблизился к вашей знакомой? Но мне кажется, что Лиза Гордо нуждается сейчас в настоящем друге.

Руссо Сабин был раздавлен. Он искоса взглянул на Ортегу. Тот пристально наблюдал за ним. В его глазах светилась злоба. Еще бы. Рядом с ним сидел человек, потерявший голову из-за женщины и чуть не подставивший режим под удар.

- Я думаю, достаточно, сеньор Сабин. - Голос Ортеги звучал холодно и по-деловому.

Шеф полиции был только рад поскорее исчезнуть. Напоследок он бросил на меня взгляд, сомневаться в котором не приходилось. Злоба и ненависть застыла в нем.

Сеньор Сабин со мной не прощался - это было ясь как божий день. Движением руки Ортега отпустил майора Туреса и четырех охранников. Затем уперся руками в край стола. Он выглядел как хищник перед прыжком.

- Вполне возможно, что вы искусный лжец, сеньор Морган.

- И что?

- Это не очень умно с вашей стороны. Здесь вы в безопасности. В определенной степени, конечно. Почему вы ставите все на карту? Вы попали в больное место Сабина. Я уже давно в курсе его взаимоотношений с сеньорой Гордо. И все же он надежный человек, и у меня не было причин ставить под сомнение его компетентность. Думаю, и сейчас тоже.

- Он не первый, кто спотыкается на женщине. - Я пожал плечами. - Однако, если ему это поможет, передайте, что я совсем не заинтересован в его даме. Пусть он оставит меня в покое.

- Он будет поставлен об этом в известность.

Ортега откинулся назад, закурил сигару. Может быть, он не знал, как она воняет?

- Но у нас еще одно дело к вам, сеньор.

- Вот как?

- Дело о сорока миллионах. Вы сами упомянули о них.

- Понимаю.

- Неужели вы думаете, что сможете сами превратить такое количество банкнот, находящихся в розыске, в безопасные деньги, да еще и потратить их?

- Вряд ли.

- Будет чертовски жаль, если столько денег будет лежать без дела, особенно если они могут послужить хорошей цели.

- Безусловно.

- Существует способ и различные пути пустить эти деньги в оборот таким образом, чтобы все что-то имели с этого и никто не рисковал. Эта страна, по сути, независима, и здесь можно жить в безопасности.

- До тех пор, пока это вас устраивает.

- Верно, сеньор Морган. Именно до тех пор, пока это меня устраивает.

И существует сорок миллионов способов понравиться мне. - Улыбка вдруг исчезла с его лица.

- Я должен подумать, - сказал я.

- Не слишком долго. Чтобы стимулировать ваш мыслительный процесс, я разрешил себе проинформировать ваше правительство, что вы находитесь на нашей территории. Кстати, у нас с США нет соглашения о выдаче преследуемых лиц. Итак, рассмотрим, что мы можем предпринять. Или вы будете высланы, или можете попасть, например, в аварию. А крейсер у наших берегов меня не пугает. Вы можете рискнуть пойти на это, если будете уверены, что останетесь живы. И получите обратно сорок миллионов.

- Все очень хорошо продумано.

- Надеюсь. Кстати, я обдумывал это недолго. И еще.

Я не советовал бы вам пытаться нелегально покинуть страну.

- К черту, мне здесь нравится. Все так дьявольски милы со мной. - Я развернулся и пошел к двери. Остановился. - Сколько вы даете мне времени?

- До тех пор, пока вы сами не примете решения, - ответил он холодно.

Я закрыл двери и спустился в игровые залы. Когда я проходил мимо стола, где играли в кости, кто-то схватил меня за руку.

- У вас милое общество, Винтерс, - сказал Марти Стил.

Он кивнул головой в сторону выхода. Там стояли Сабин и его подручные. Пока я смотрел, они развернулись и ушли.

- Приятно слышать.

- Опасные парни. Если они запали на вас, лучше исчезните, дружище. Они хуже полицейских Лас-Вегаса. Прикалывались даже ко мне - приехал с легкой поклажей, не завел бабу и остаюсь дольше, чем обычный турист.

- От меня они ничего особенного не хотели.

На его лице на мгновение вновь мелькнула неприятная гримаса.

- Я хотел только предупредить. Им не нравится, когда кто-то много выигрывает.

Он вновь повернулся к столу.

Я нашел Ким у рулетки. Стопочка денег была совсем маленькой. Мы обменялись взглядами, она забрала деньги, и мы направились к себе.

Вполне вероятно, что за время нашего отсутствия они подключили новый микрофон. Поэтому из предосторожности мы немного поболтали ни о чем, затем направились в ванную и открыли воду. Наш военный совет выглядел так: Ким восседала на краю ванны, я - на крышке унитаза. Я говорил больше сам для себя, чтобы привести мысли в порядок. Ким заметила это и не перебивала.

- Сабин взбесился оттого, что понятия не имел, что произошло, и если бы не телефонный звонок, не смог бы связать смерть девушки со мной. Никто не знал, что я тайно покинул отель, кроме тебя и Анджело. Анджело не в счет, не вписывается в эти игры. Остается только чистая случайность. Но это дурно пахнет. Я был уверен, что один и что за мной никто не следит, пока шел туда, Если меня все же кто-то заметил, то это мог быть только тот, у кого были подозрения в отношении меня и кто мастерски следил за мной, оставаясь незамеченным. В таком случае речь идет не о случайном прохожем. Остаются две возможности: либо случайность, либо кто-то предвидел мои шаги. Обе не имеют смысла. Я знаю, что никто за мной не следил, когда я проскользнул через запасной выход. И кто же, черт побери, мог поджидать меня в темноте, зная наверняка, что я приду?

- Может быть, кто-то наблюдал за домом Розы? - бросила Ким.

- Как же они тогда вышли на номер такси? Нет, был кто-то кто преследовал меня, причем до Розы. И потом убил ее. Чтобы подставить меня. Отвлекающий маневр.

- Сабин не упоминал о том, что за тобой наблюдали и на обратном пути.

- Правильно. И этот момент нужно прояснить. Пойди позови Анджело, скажи ему, чтобы принес шампанского.

Пять минут спустя появился Анджело с бутылкой шампанского. Я позвал его в ванную. Он вопросительно посмотрел на меня, но воздержался от замечания.

- Вы имеете какое-либо отношение к людям Ортеги, Анджело?

- Почему вы меня не спрашиваете о том, что вам действительно хотелось бы знать, сеньор? Ведь иногда надо идти на риск.

- Девушку по имени Роза Ли недавно убили.

- Да, я знаю. И обвиняют в этом вас. - Его глаза не отрывались от меня.

- Откуда вам это известно?

- Механические уши есть не только у Карлоса Ортеги.

- У вас есть объяснение убийства?

- В данный момент - нет. Если мы поймаем парня, он будет умирать очень медленно.

- Меня вы не считаете убийцей?

- Нет, сеньор. Но другие не так уверены. Меня об этом тоже расспрашивали.

- И что вы сказали?

- То же, что и вам.

- Вы можете кое-что сделать для меня?

- С удовольствием, сеньор.

- Я говорю о человеке по имени Хуан Фусилья, охраннике из Розовой крепости. Я хотел бы знать, где он сейчас.

- Он может быть убийцей?

- Сомневаюсь.

- Я могу спросить, почему вы им интересуетесь?

- Я хочу знать, жив ли он.

- Я могу вас успокоить, сеньор. Идя сюда, я видел сеньора Фусилью в баре с известной проституткой. Здесь, в отеле, сеньор наслаждался баром и дамой.

- Хорошо, Анджело. Спасибо.

Я не стал раскручивать ему дело дальше, а он не задавал вопросов.

Когда он ушел, Ким спросила:

- Что все это значит?

Я вышел, взял бутылку и два стакана. Вернулся, налил шампанское.

- Тот, кто следил за мной, недолго оставался там, так как не видел Фусилью. Он знал, в каком направлении я буду возвращаться, ждал в некотором удалении, пока я не пойду обратно, и тогда убил Розу.

- Но почему?

- Если бы я знал.

- Она боролась с режимом.

- Но это были не люди Ортеги. Они бы так сразу ее не убили, сначала они бы попытались выжать из нее имена других заговорщиков. Тут что-то другое. Пожалуй, схоже с нападением на нас возле ресторана.

- Звучит малоубедительно. Если кто-то хотел убрать тебя, это было удобнее сделать в доме Розы.

- Может быть, ему было много двоих сразу. И он предусмотрительно убрал сначала Розу. Но в этом случае она для него лишь девушка, с которой я был некоторое время.

- Но кто?

- Кто-то наблюдает за мной. Я это чувствую. Кроме того, это логично.

- Ты думаешь, они знают, почему мы здесь?

- Нет, так я не думаю. По крайней мере, надеюсь. Если Розу убрали без видимых причин, то, наверное, рацией можно будет воспользоваться. При таком раскладе Сабин наверняка не станет переворачивать дом вверх дном. Рация - наша единственная связь с материком.

- Но у меня еще есть связной.

- Ты хочешь нас обоих провалить? Дело лежит на мне, таковы условия сделки. Нам еще аукнется, что ты притянула своих людей. Будет великолепный политический скандал, о котором коммунисты могут лишь мечтать.

- И все же мы не можем больше терять время.

- Я тоже так считаю. Где твой паспорт?

Она удивленно посмотрела на меня, но молча полезла в сумку и отдала мне документ. Имя, печать - это можно подделать, фото заменю - это для меня не проблема. Я пошел в угол комнаты, приподнял ковер и достал из тайника под плиткой пола пачку денег. Отсчитал пять тысяч долларов, остаток положил на стол:

- Возьми себе.

Ким наблюдала за мной молча. Она ничего не могла поделать. Когда я надел пиджак, спросила:

- Куда теперь?

- Отнесу паспорт Лизе.

Глаза Ким вспыхнули, руки дрожали от гнева.

- Если ты только думаешь…

- Не волнуйся, бэби. Я хочу лишь вывести Руссо Сабина из себя. Чем больше они озвереют, тем быстрее скинут маску.

Только профессиональная вышколенность остановила ее - еще немного, и мне в голову полетела бы ваза. Я послал ей воздушный поцелуй, улыбнулся и исчез.

Анджело с удовольствием сделал мне одолжение. Он раздобыл аппарат и снял Лизу в ее номере. Через пару часов он обещал принести мне пригодный паспорт. Прежде чем уйти, он предупредил меня: Сабин разместил во многих местах вокруг отеля охранников и приказал схватить Лизу, меня и Ким, если мы попытаемся бежать.

Глаза Лизы уныло, без прежнего блеска, смотрели на мир.

- Это имеет какой-нибудь смысл?

Я отдал ей пять тысяч.

- Не сдавайтесь так легко. Вы сядете в самолет, если не потеряете самообладания. К черту, вы еще живы и здоровы.

Подобие улыбки появилось на ее лице.

- Да, это верно.

- Вы не впервые попадаете в переплет, или я заблуждаюсь?

На этот раз она громко рассмеялась:

- Нет, вы совершенно правы. Но не могли бы вы мне сказать, почему вы все это делаете для меня?

- Потому что вы, Лиза, мой большой отвлекающий маневр. С вашей помощью я раздроблю силы противника. Вообще женщины часто помогают свергать правительства.

Внезапно она оказалась у меня в объятиях. На минуту мир померк. Затем я осторожно отстранил ее от себя. Ее глаза не хотели верить.

- Но почему, Морган?

- Нам нельзя расслабляться, Лиза. Это будет нашим смертным приговором.

- Ты отвратительный человек, Морган. - Ее глаза смеялись. - Все равно ты не уйдешь от меня.

Я кивнул:

- Когда-нибудь, где-нибудь…

- И очень скоро, - добавила она.

Я закрыл за собой дверь и пошел в свой номер. Радио передавало сводку погоды, конечно полную оптимизма. Правительство сообщало, что нет никакой необходимости покидать остров.

Вначале я подумал, что ее нет, так неподвижно она сидела на кушетке. Наблюдала за мной, пока я готовил себе спиртное. Перед ней на столе лежали три пятидесятидолларовые банкноты.

- Ну что ты грызешь себя снова? Для дела, касающегося фактора «Дельта», я слишком недолго отсутствовал.

- Мы снова имеем дело с фактором «Икс», Морган. Посмотри на эти банкноты. - Ее голос был ледяным.

Я изучил бумажки - настоящие, солидные деньги американского правительства.

- Ну и что с ними?

- Они из тех денег, что ты мне оставил. Откуда они у тебя?

- Откуда, черт побери, я могу знать? - Я раздраженно швырнул ей деньги. - Или из банка в Майами, или снизу, из казино.

- У тебя ведь есть собственные деньги, Морган?

- Да, немного. А что?

- Немного или все же много? Может быть, целая пачка, которую ты здесь безопасно можешь пустить в оборот?

- Что за чушь?

- Серии этих банкнот совпадают с теми, которые были похищены тобой. Они из тех, из сорока миллионов.

- Но, Ким… - Я уставился на нее.

Ким холодно покачала головой:

- А я уже начала верить… - и встала. - Ну ладно!

9

Постепенно мозаика начала складываться. Камешки вставали на свои места. Зыбкие варианты превращались в прочные вероятности, и многие странные обстоятельства выстраивались одно за другим в логическую цепочку, как бы нанизываясь на тонкую нить. Еще многое было намечено лишь пунктиром, и все же, когда я осмысливал события вновь и вновь, моя нить крепла, упорядоченная схема становилась все более отчетливой.

Нужно было лишь время, но оно бежало безостановочно, как в песочных часах.

Тем не менее, я тратил его внешне бесцельно, игнорируя насмешливые взгляды Ким. Пару раз спускался в игровые залы. Толпа у столов уменьшилась наполовину, и каждый час - новое массовое бегство. Карта, показывавшая направление ветра, ясно указывала, что ураган после трехчасового обходного маневра вновь устремился прямо на остров. С каждым километром он набирал скорость. Правительство вещало, что есть определенный шанс, что направление ветра изменится, но лишь немногие туристы полагались на оптимистические прогнозы.

Стеклянный фасад отеля был наглухо забит досками. Но сквозь входные двери я мог наблюдать за жизнью улицы.

Бесконечная вереница такси, беспрестанно снующих между отелем и аэропортом, и среди них убогие, доверху нагруженные повозки крестьян. Это были простолюдины, с семьями и со всем скарбом тянувшиеся в город в поисках защиты от надвигавшейся катастрофы. На повозках сидели тощие, голодные дети с' огромными, изумленными сутолокой убегающей цивилизации глазами.

Стоял ясный тропический день. Солнце светило с ясного неба, и лишь на юго-востоке виднелись кучевые облака. И все же в природе чувствовалось напряжение. Над крышами, пронзительно крича, кружилась пара дюжин огромных птиц. Инстинкт подсказывал им, что их ждет.

Но наиболее стойкие продолжали игру. Я с полчаса наблюдал за ними, даже попробовал пару раз сыграть в рулетку. Но это был неудачный день. Можно было заметить старания крупье, прилагающих все силы для того, чтобы подбодрить игроков. Но толстосумы и последние туристы были слишком флегматичны, чтобы прийти в экстаз. И если они и ставили небольшие суммы, то скорее повинуясь инстинкту.

На меня действовала не только напряженная атмосфера. Вновь появилась горячая точка, пятно между лопатками, - старая примета, что тебя взяли на мушку и, может быть, именно в это мгновение спустят курок. Это чувство слишком часто предупреждало меня об опасности, чтобы я мог игнорировать его. Это было не избитое шестое чувство, а инстинкт, выработанный пережитыми за долгие годы опасностями. Мое подсознание сохранило этот симптом и передало сигнал опасности нервной системе.

Медленно и методично я изучал лица людей в казино. Некоторых людей Ортеги я уже знал. Еще двое сразу бросились в глаза - слишком старались вести себя незаметно. Там, где играли в кости, я увидел Марти Стила. Он коротко взглянул на меня, кивнул. Постоянным клиентам было наплевать на маленький ураган, но туристы нервно поглядывали на часы и билеты, опасаясь пропустить рейс.

Среди этих людей не было никого, кто внушал бы опасения, и тем не менее горячее пятно оставалось. Я только хотел направиться в бар, как увидел Анджело. Он сделал мне тайный знак. Итак, я изменил курс и пошел к лифту. Лифты на этот период переключили на автоматику. Анджело нажал кнопку, кабина пришла в движение. Мы были одни. За короткую поездку я узнал новости.

- Паспорт для сеньоры. Гордо готов. Сегодня вечером она получит платье горничной. На завтрашний вечер ей забронирован билет, рейс пятьдесят один. После рабочей смены она вместе с другими горничными незаметно покинет отель. Брат Марии Лопес доставит ее на своей машине в аэропорт.

- Эти люди надежны?

- Как моя собственная мать, сеньор. Они из наших, как и Роза Ли.

- Сабин велел охранять аэропорт, Анджело.

- Сеньора Гордо женщина, а женщины понимают толк в маскараде. Ей легко будет изобразить горничную или испуганную туристку. Таможни бояться не надо. А люди сеньора Сабина… Их можно будет в решающий момент отвлечь.

- Не будет какой-нибудь дополнительной проверки?

- Это маловероятно. Сейчас стараются как можно быстрее, без лишних вопросов пропустить огромную массу людей. На борту самолета она будет уже в безопасности. Самолеты взлетают сразу, как только заполнятся.

- А вы, Анджело? Не навредите ли вы этим себе?

- Я могу позаботиться о себе, сеньор. А вот вы… Вас ожидают большие неприятности со стороны сеньора Сабина.

- Если все пройдет благополучно, мне не надо будет волноваться. Что у вас сегодня вечером?

- С шести до семи свободен. Перед этим принесу ваш ужин.

- Хорошо. Жду вас.

Лифт остановился, и Анджело вышел.

Ким в номере не было. Не было ни ее сумки, ни трех злополучных банкнот, из-за которых поднялся такой шум. Остальные деньги лежали в тайнике. Платья висели в шкафу. Я обыскал комнату в поисках записки - безрезультатно.

Я выругался про себя. Ну неужели не понимает? Если она попробует с помощью этих трех банкнот извлечь выгоду для себя, сыграв против меня, это кончится только одним - петлей на нашей шее.

Солнце ушло за горизонт, и город погрузился во тьму. Не было видно даже луны. Я уже ничего не мог сделать для Ким, что бы с ней ни случилось.

Около шести сунул пистолет за пояс, отмычки в сумку, и тут в дверь постучал Анджело.

Он принес ужин на двоих.

- Вы готовы, сеньор?

- Да. Чем занимается охранник?

- Он утоляет жажду вином в бельевой.

- А если потом будет следствие?

- Не беспокойтесь, сеньор. Он сам решил напиться. Скоро он будет крепко спать.

- Ладно, пошли.

Дело облегчалось тем, что отель был почти пуст. Анджело привел меня кружным путем к лифту для прислуги. Спустились в подвал. Нажатием кнопки отправили лифт наверх. Между коробками и ящиками начали искать путь наружу. Попали в узкую вентиляционную шахту между отелем и соседним домом. Анджело открыл окно, мы пролезли через него, и Анджело повел меня в темноте. Мы вышли на соседнюю улицу.

Анджело не захотел рисковать, и мы не стали брать такси. У сточной канавы стояла старая, помятая машина для доставки товаров. На ней мы поехали окольными путями к дому Розы Ли.

С моими инструментами открыть заднюю дверь не составило труда. Свет карманного фонаря прорезал темноту. По сведениям Анджело, полиция в своих поисках ограничилась попыткой установления причины и времени смерти и вывозом трупа. Главным подозреваемым был я. Следствие по делу продолжалось. Вызывались на допросы многочисленные поклонники девушки, так как следствие выдвинуло версию, что причиной смерти была ревность.

Анджело показал на кухню:

- Ее убили там, сеньор.

Я осветил помещение. Разбитая посуда на столе, перевернутая корзина с хлебом, обломки деревянных стульев.

- Она оборонялась, - твердо сказал я.

- Да, сеньор. На трупе были многочисленные ранения.

Я наклонился, собрал в кучу осколки и стал их сортировать. Через три минуты мне стало ясно: тарелка, чашка, блюдце.

Анджело удивленно наблюдал за мной.

- У нее не было гостей, Анджело. Убийца напал неожиданно и убил ее, когда она только села ужинать.

- Я не понимаю, сеньор.

- Неважно. Пошли.

Он последовал за мной к гаражу. Я открыл замок, осмотрелся. Все стояло на своих местах. Кажется, в гараже не побывал никто.

- Сеньор… - начал Анджело.

Я прервал его:

- Это было не политическое убийство, Анджело. Ее убили из-за меня. Послушайте меня внимательно. Рано или поздно Сабин доберется до гаража. Тут спрятана рация. Сейчас я выйду на связь, а потом спрячьте ее надежно в другом месте. Сможете?

- Конечно, сеньор. Никаких проблем.

- Прекрасно. Но поторопимся.

Я передал ему фонарь, достал рацию, настроил ее. После пятого вызова отозвался сам Арт Кифер. Мы обменялись условными опознавательными сигналами.

- Роза убита. Убийца неизвестен, на подробности нет времени. Она сумела перед этим связаться с тобой?

- Да, Морган. То, что ты заказывал, в пути. Самолет неисправен, поэтому задействовали катер. Тебе повезло. В океане никого из-за урагана. Катер Хосе, ты его знаешь. Вскоре получишь то, что просил…

- Прекрасно, Арт.

- Подожди. Твой друг Джо Джолли здесь. На него страшно смотреть - все время дрожит от страха. Не захотел мне ничего рассказывать, настаивал на встрече лично с тобой. Я отправил его катером. На твоем месте я бы позаботился о нем. Он в опасном состоянии. Кроме того, я думаю, его преследуют. Владелец катера перед отплытием успел сказать мне, что его катер обыскивали - в его отсутствие, конечно. Курс был нанесен на карту. Это не первый взлом здесь, тем более что прихватили бутылку виски, поэтому вначале я не придал этому значения.

- Джо назвал какие-нибудь имена?

- Мне - нет.

- Ты уверен, что другие катера не выйдут?

- Морг, после последнего урагана, который разметал здесь все в щепки, ни один владелец катера, посули ему хоть миллион, не сделает этого. Хосе поступает так из благодарности: я два раза спас ему жизнь. Но он должен успеть вернуться, прежде чем разразится буря.

- А как мы будем выбираться отсюда? Ты не можешь починить самолет?

- Нет запчастей. Пройдет минимум неделя, прежде чем они у нас будут. Если успеешь сделать свои дела, можешь воспользоваться катером. Может, проскочите, если минуете эпицентр урагана. Судно вроде бы надежно.

- Он будет нас ждать?

- До последней минуты перед ураганом. Но если он разразится, катер уйдет, и ты вынужден будешь действовать сам. Сейчас не война, и человеку нельзя приказать. У парня жена и шестеро детей.

- Я понимаю, Арт. Пусть кто-нибудь из твоих дежурит у рации, вдруг мне придется снова ею воспользоваться.

- Будет сделано. Как продвигается дело?

- Изменения в плане. Нет времени для подробностей.

- Ты справишься один?

- Арт, где я здесь наберу армию? - Я услышал, как Арт рассмеялся.

Я подробно объяснил Анджело, как разобрать и собрать вновь рацию. Потом мы вышли на улицу.

Я остановился и вслушался в ночь. Теплый влажный воздух обвевал меня. Но горячее пятно между лопатками отсутствовало. Я был уверен, что в этот момент тайный преследователь не идет по моему следу.

В пять минут восьмого мы сели в машину Анджело. Пробрались в отель тем же путем. Охранник мирно похрапывал на своем месте в бельевой. Анджело кивнул мне вслед - он его разбудит.

Открыв дверь, я сразу понял, что Ким на месте. Дверь в ванную была открыта, вся комната благоухала ее духами. Через некоторое время она появилась из спальни, свежая, в новом голубом шелковом костюме. Я включил радио на полную мощность на случай, если кто-то заинтересуется нашим любовным воркованием.

- Где, черт побери, ты была?

В ее глазах на секунду мелькнула ненависть, затем профессиональная выдержка взяла верх. Она прошла мимо меня, села на кушетку.

- Меня вызывал мой связной.

- Черт! Сколько я должен…

- Это был вынужденный вызов. Человек Ортеги вышел на банк в Майами. Наши люди схватили его, но, к сожалению, не надели наручники. Он бежал. Они уверены, что его все же удастся схватить, но не знают, вдруг он сможет связаться за это время с Ортегой.

Чтобы успокоиться, я пару раз глубоко вздохнул.

- Я знал, что так произойдет! Придурки! Теперь мы пропали!

- Ничего нельзя сделать.

- Не смотри на меня свысока. Речь идет и о твоей шее.

- Я знала, на какой риск иду.

- Я тоже. Поэтому и кажусь себе сейчас таким простофилей. Где ты встречалась со своим связным?

- Здесь, в отеле. У него номер внизу, где проживают коммерсанты из других стран. И не беспокойся, охранник меня не видел.

- Как твой связник поддерживает связь с вашими людьми?

- В диктофон вмонтирован маленький передатчик.

- А если человек Ортеги свяжется со своим шефом?

- Мы об этом узнаем. Морская радиостанция «Ки Уэст» перехватывает сообщения на всех волнах, работает круглосуточно. Так как Ортега вряд ли рассчитывает на подобное развитие событий, скорее всего, сообщение будет передано открытым текстом. Если нет, дешифровальщики под рукой.

- Ну что ж, ничего не поделаешь. Мы вынуждены ждать, изменить что-либо не в наших силах. Кто твой связник, номер его комнаты?

Она помедлила мгновение и неохотно сказала:

- Луис Рондо, комната двести три. Экспорт-импорт. Живет здесь уже восемь лет. У него легальное и вдобавок процветающее дело. Никто не подозревает о его второй жизни. Два года назад женился, год спустя она умерла от рака.

- Все услышанное вроде бы внушает доверие.

- Итак, каковы твои дальнейшие действия?

- Вначале уберу отсюда Лизу. Это разъярит Сабина, и он мобилизует как можно больше своих людей, чтобы ее схватить. Чем меньше эта свора, тем свободнее мы можем передвигаться.

- А если не получится?

- Вначале нужно попробовать. Сейчас мы можем только импровизировать.

- Этим ты обеспечишь безопасность своему фактору «Дельта». Но наш основной объект - Виктор Сейбл. Ты совсем забыл об этом из-за своих любовных афер.

- Твой сарказм вряд ли окажет нам помощь в дальнейшем. Мы можем только ждать.

Я рассказал ей о последних событиях. Она захотела поподробнее узнать о деле с Джо Джолли, но я ответил, что ее это не касается.

- Ты можешь не разыгрывать передо мной театр, Морган. Я вижу, как ты соришь деньгами направо и налево, это доказывает только одно: ты причастен к делу о сорока миллионах и должен быть наказан. Так что не имеет смысла темнить.

- А если все же нет?

Она безнадежно махнула рукой:

- К чему все это?

- Да, ты еще многому должна учиться, девочка. Ну ладно, завтра предстоит напряженный день, так что вернемся к нашей супружеской рутине.

Я приглушил звук радио. Теперь они вновь могли подслушивать.

- Ну что, в постель, моя маленькая?

Голос ее звучал нежно, глаза источали яд.

- Неплохая идея, любимый.

Она пошла в спальню, швырнула мне в голову подушку, одеяло и захлопнула дверь перед моим носом.

На следующее утро уже без карты стало ясно, как обстоят дела с ураганом. Небо было затянуто тяжелыми облаками, влажный ветер не приносил прохлады.

Перед выходом громоздились сумки и чемоданы, взвинченные туристы громко требовали свои машины, уточняли, действительно ли им зарезервированы места. И лишь у игровых столов были еще люди, которые боролись за выигрыш и казались слепыми и глухими к тому, что творится вокруг.

Ким и я молча позавтракали внизу в ресторане. За соседним столом расположился парень, под тесным пиджаком которого вырисовывалось оружие. Он тщетно пытался скрыться за газетой. Когда мы закончили, Ким объявила, что отправляется за покупками. Она может быть спокойна - я вновь попытаю счастья в кости. Человек за соседним столиком долго не раздумывал - последовал за Ким. В конце концов, по залу шаталось немало людей Ортеги, так что я буду под присмотром.

Именно этого я и хотел. До тех пор пока я на виду, они будут спокойны и оставят меня в покое.

Марти Стил был здесь. Его покрасневшие от бессонницы глаза были прикованы к костям. Он проиграл и достал немного денег из бумажника для размена. Я подошел к нему сзади:

- Неудачный день?

Он нервно развернулся и, узнав меня, криво усмехнулся:

- Не то слово. Меня раздевают по всем правилам.

Я показал на деньги:

- Оставьте резерв.

- Ни к чему. Я еще не на мели. Вы хотите здесь переждать ураган?

- Вы думаете, я буду драться в толпе за место в самолете? - Я коснулся его руки: - До скорого.

Он кивнул и вернулся к своему занятию.

Около двух вернулась Ким. Нашла меня в баре. За ней маячил ее сопровождающий, совершенно вымотанный. Руки Ким были заняты многочисленными покупками. Мы разыграли встречу любящей пары под хихиканье окружающих. Но наш тихий разговор не имел ничего общего с болтовней влюбленных.

- Иди в номер и оставайся там, пока я не вернусь. Я на всякий случай потрусь еще здесь, разыграю маленький спектакль. Вскоре должны появиться наши люди. Вероятно, ты понадобишься, чтобы помочь выцарапать Лизу. Поэтому никуда не сбегай.

- Ты подумал о том, что произойдет, если Сейбл будет у нас, а катер уйдет?

- Да. Мы усядемся и будем рыдать.

- Черт тебя подери, Морган, - она любяще улыбнулась, - можешь ты наконец понять, что речь идет о нашей национальной безопасности?

- Как я могу об этом забыть у тебя под присмотром? Я по уши влюблен в свою маленькую сторожевую собачку, но по мере того как идет время, все труднее ходить на привязи.

Ее улыбка не изменилась, но я почувствовал, как острые ногти вонзились в мою руку.

- Может быть, тебе следует подумать еще вот о чем, Морган. У меня есть приказ: если я сочту дело проигранным, то должна ликвидировать тебя и Сейбла.

- И ты на это действительно пойдешь?

Я прочел ответ в ее глазах еще до того, как услышал слова:

- Я это сделаю.

Она встала, мило улыбнулась мне, собрала все пакетики и на прощание нежно похлопала меня по спине. Ее сопровождающий тяжело вздохнул и побрел за ней к лифту.

Как должен вести себя набравшийся человек в переполненном баре? Нет ничего проще. Непрерывно болтать, приставать с разговорами то к одному, то к другому, постоянно передвигаясь, вновь заказывать спиртное и по возможности оставлять рюмки нетронутыми. Сто против одного - хороший собутыльник тоже опрокинет стаканчик, несмотря на предыдущие.

Я действовал строго по этому рецепту. Практически никто не отклонил моих настойчивых предложений, даже официанты, хотя некоторые вежливо отказывались. Я вел себя все более шумно. Пару раз заходили таксисты, выкрикивали заказ. Они, казалось, не удивлялись, видя своих пассажиров с полными стаканами в руках. А один пьяный в стельку американец стал клясться им в вечной дружбе. Наблюдавшие за мной двое людей Ортеги выглядели спокойными. С пьяным хлопот не будет.

Когда появился Хосе, никто не удивился, что я тут же упал ему на грудь и потребовал виски для моего нового друга. Со стаканом в руке, шатаясь, я развернул его так, что он оказался спиной к публике. Поднося стакан к губам, я почувствовал, как он что-то опустил мне в карман, шепнув:

- Со мной прибыл человек, сеньор.

- Я знаю. Где он?

- В машине. Что мне с ним делать? Он хочет обязательно увидеть вас.

- Скажи ему, пусть придет сюда. Но, ради Бога, спокойно и без суеты!

- Он выглядит жутко испуганным, сеньор. Попытаюсь привести его в норму.

- Хорошо. Потом возвращайся к катеру и попроси рулевого ждать нас до последнего.

- Ураган быстро надвигается, сеньор. Я не могу долго оставаться. Другие катера уже все в укрытии, сеньор.

- Понимаю, Хосе. Иди и не забудь поговорить с рулевым.

Он посмотрел на меня:

- Я знаю, сеньор, то, чем вы здесь занимаетесь, - на благо нашей страны. И я сделаю все, что в моих силах.

Я громко произнес пару грязных шуток. Он не понял слов, но уловил, наверное, смысл, смущенно высвободился, и, рассыпаясь в извинениях передо мной, направился к выходу - маленький, невзрачный человек, который вряд ли обратил бы на себя внимание, даже если бы в комнате было всего два человека, а не толпа, как здесь.

Через четверть часа появился Джо Джолли и, нервно озираясь, направился к бару. Он производил впечатление человека, который в одиночку должен пройти огромный зал с тиграми. Страх полностью подчинил его себе, на лбу выступили огромные капли пота.

Я разыграл ту же комедию, что и с Хосе, прошипев сквозь зубы, что он меня не знает, и громко заказал выпивку. Дурачась, я повернул его несколько раз, на нас никто уже не обращал внимания. Выпивку он проглотил одним глотком и попросил еще.

- Осторожно, парень, - прошептал я ему. - Предстоит длинная ночь.

С таким же успехом можно было общаться с глухим. Вторая порция спиртного исчезла так же быстро, как и первая.

- Ты знаешь, Морган, что ты со мной сделал? - Он говорил так, как будто ему не хватало воздуха. - Это Уайти Тэсс. Он прикончил Бернис Кейс и сейчас…

Я со всей силы наступил ему на ногу, и он, к счастью, замолчал. Марти Стил обнаружил меня. Он протиснулся рядом со мной к бару, достал деньги и заказал двойное виски.

- Дрянной день! Они раздели меня на шесть тысяч. Проклятье, со мной такого не случалось еще ни разу! Потрясающая неудача, прямо-таки сказочная!

Он выпил и заказал еще.

- Все, на сегодня я этим сыт по горло! - заявил он.

При этом он скорчил такую гримасу, что все пространство поверх горбинки носа побелело. Это смотрелось жутко, даже при его своеобразном лице. Он выпил виски, махнул рукой бармену, чтобы расплатиться, и побрел к выходу.

- До завтра. - Это были его последние слова.

Джо вздохнул. Лицо все еще было искажено от боли. Когда я к нему повернулся, он спросил с упреком:

- Почему?

- Потому что ты дурак! Прекрати называть имена налево и направо. Выпей еще и пошли со мной. Запомни: ты мой новый большой друг, и я хочу представить тебя жене. Понял?

Он неопределенно кивнул и опрокинул еще один стакан, пока я пространно распространялся о прелестях супружеской жизни. Наконец я перешел к тому, что должен познакомить его со своей кошечкой, но тут прицепились два подвыпивших соседа, категорически потребовавших, чтобы мы не уходили. Однако пьяным позволено проявлять настойчивость - я обнял Джо и силой поволок к лифту.

На глаза нам попался Анджело. Его испуг, когда он увидел меня в таком состоянии, был искренним. Под каким-то предлогом он незаметно скользнул за нами в лифт. Когда закрылись двери, с упреком в голосе спросил:

- Сеньор?

- Все в порядке, Анджело. Я не пьян.

- Я беспокоился. - Он недоверчиво посмотрел на Джо.

- Это друг, - объяснил я, - говори спокойно. Как обстоят дела?

- Повсюду люди Сабина, сеньор. Как я слышал, Сабин и Ортега повздорили по поводу Лизы Гордо. Но Сабин так просто не отступит. Ему кажется, что он влюблен в даму, на самом деле он не выносит, когда ему сопротивляются. Каждые четверть часа он звонит ей в номер удостовериться, что она на месте. Охрана неусыпно наблюдает за ее дверью, Дела обстоят не очень хорошо, сеньор.

- Только не дрейфить, Анджело. Вы спрятали рацию Розы Ли?

- Она в надежном месте, и ее охраняют.

- Прекрасно. Рейс пятьдесят один вылетает около полуночи?

- Да, сеньор. В десять у горничных смена. Мы должны быть готовы к этому времени.

- Будем, - заверил я.

Лифт остановился на нашем этаже, и я вмиг опьянел. Анджело поехал наверх, а Джо вынужден был помочь мне дойти до нашей двери. Я постучал кулаком. Ким открыла, лицо ее презрительно скривилось. Я орал и был беспомощен до тех пор, пока не включили радио.

Тогда, к большому удивлению Ким, я сразу протрезвел. Поняв, в чем дело, она сразу подыграла - крикнула Джо, чтобы помог отволочь меня под душ. Она так вопила, что люди Сабина слышали ее даже сквозь шум радио.

Когда пустили воду, Ким показала на Джо:

- Кто это?

- Джо Джолли, я тебе рассказывал о нем. - Я подтолкнул Джо в бок: - Ну давай, приятель, рассказывай. Почему тебе обязательно нужно было всплыть здесь?

Старый мошенник так и не смог обрести самообладания. Голос звучал невнятно, руки сцеплены, чтобы не дрожали, - человек был испуган на всю жизнь.

- Ты меня подвел, Морган. Если бы я знал, чем это кончится, никогда бы не дал подцепить себя на крючок.

- К делу, Джо.

- Она будет присутствовать? - Он показал на Ким.

- Да.

- Хорошо, Морган. Как хочешь. - Он несколько раз облизал губы. - Я вынюхивал кругом, как ты велел, Морган. И собрал немало, чтобы у меня сложилась определенная картина. Херм Бейли шепнул об этом. Теперь он прячется в какой-то вонючей лавке возле Диксиленда, так как Уайти Тэсс пустил своих людей по его следу. Херм Бейли испортил все дело. Проболтался по пьянке.

- К черту детали.

- Хорошо, Морган, как хочешь. Итак, история начинается с Гормана Ярда. Какое-то время он прятал у себя в комнате парня, о котором даже старой Гэсси ничего не было известно. Не знаю, где Ярд его подобрал, но парень скрывался. В общем, он взял его к себе в комнату, и за это тот должен был хорошо расплатиться.

Откуда-то Ярд узнал, что у парня гораздо больше деньжат, чем тот носит при себе. И Ярд решил сорвать наэтом хороший куш. Но у него не хватило мужества рисковать в одиночку. Его приятель постоянно носил с собой пушку. И тогда Ярду пришло в голову другое. Он влез-таки к Уайти Тэссу и предложил дело. Люди Уайти должны были схватить этого парня и выбить из него, где он прячет деньги.

Дело было обговорено, но мне кажется, Ярд допустил промашку, не заметив где. Короче, птичка заметила опасность и улетела.

Уайти Тэсс выглядел довольно глупо, и это ему не понравилось. Чтобы отомстить Ярду, он навел на него полицию, и Ярд сел за решетку.

Это было бы для него не так плохо, если бы он поджал хвост. Нет, он повсюду вопил, что рассчитается с Уайти Тэссом, как только выйдет на волю. Уайти узнал об этом, и один из его людей, сидящих в тюрьме, убрал Ярда. Чистая работа, несчастный случай в мастерской, никто так и не узнал правды. И нужно же было в это время появиться тебе, Морган, и растревожить всю округу. Ты вышел на Бернис Кейс и стал задавать ей глупые вопросы о Ярде и Тэссе. Тэсс решил не рисковать. Он лично убрал девушку.

- И из-за этого мы в твоем обществе?

- Ты не можешь требовать от меня, Морган…

Я перебил его:

- Что же произошло?

- Когда я разнюхал это дело, Уайти напал на мой след. Теперь он знает, что я могу доказать его причастность к смерти Ярда и Бернис Кейс. Он преследует меня, Морган. Я знаю, что он был в Майами. - От страха глаза Джо чуть не вылезли из орбит.

- Кроме тебя и рулевого на катере кто-нибудь был?

- Нет.

- И никто не сможет появиться здесь, пока хозяйничает ураган. Уайти в любом случае еще в США, если он вообще преследует тебя. Когда мы вернемся, займемся им.

- Морган…

- Прекрати, Джо. Здесь никто не сможет…

На этот раз меня прервала Ким:

- Может быть, ты все-таки объяснишь, в чем смысл этой занимательной сказки о разбойниках?

Я выдержал ее взгляд.

- Смысл в сорока миллионах долларов, которые гуляют где-то в том районе, который контролирует Уайти Тэсс.

- Что? - Ее удивление было неподдельным.

- Я никогда не видел этих денег, котенок.

Она покачала головой:

- Часть из них нашли при твоем аресте в комнате, где ты жил.

- Они принадлежат парню, которого Ярд прятал в этой самой комнате. Бежав от Уайти Тэсса и его банды, он оставил их там. У него их было достаточно, и не стоило рисковать из-за такой малости.

Осматривая комнату, я наткнулся на тайник.

Она саркастически рассмеялась:

- А теперь объясни мне, пожалуйста, еще раз происхождение трех пятидесятидолларовых банкнот из твоего тайника.

- Я тебе уже сказал: они из выигрыша в казино, Каждый может привезти деньги сюда и спокойно реализовать их. Даже Ортега сделал мне такое предложение. А у того, кто взял эти деньги, я имею в виду сорок миллионов, вообще теперь не болит голова, после того как это дело навесили на меня, да еще в судебном порядке. В казино проверяют деньги только на один предмет - настоящие ли они, номера серий никого не волнуют.

- Итак, Ортега знает, что эти деньги у тебя?

- Ортега думает, что он это знает, - поправил я ее.

Ким размышляла:

- Кто-то в тебя стрелял. А потом попытался навесить на тебя смерть Розы Ли. Значит, должны быть еще люди, которые считают, что у тебя есть сорок миллионов.

- Ты так думаешь?

Ким беспомощно посмотрела на меня:

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ничего. Просто возникла одна идея.

Я посмотрел на часы. Без четверти шесть.

- Я не знаю, сколько буду отсутствовать. Поэтому на всякий случай давайте обсудим программу на вечер сейчас. Ты можешь одна кое-что предпринять?

Она кивнула, правда немного нерешительно.

- Хорошо. Анджело устроил дело с Лизой. Она исчезнет отсюда, одетая горничной, и будет надежным транспортом доставлена к самолету. Ты должна сейчас пойти к ней и поупражняться в том, чтобы подделать ее голос и интонацию на случай, если в ее отсутствие будет звонить Сабин. Затем вместе с Джо жди, пока я не вернусь. Все понятно?

- А что будет со мной? - шепотом спросил Джо.

- Ты останешься здесь. Не впускай никого, пока не удостоверишься, что это один из нас.

- Морг, насчет Уайти Тэсса… Ты действительно думаешь…

- Если он знает, что ты здесь, то понимает, что в данный момент ты не можешь ему навредить. И не настолько же он глуп, чтобы преследовать тебя во время урагана!

Я встал и выключил душ.

Когда я вернулся, Ким была в крайнем замешательстве. Она рассматривала меня как под микроскопом.

- Ты все еще не веришь мне или… - спросил я.

Ее лицо отразило внутреннюю борьбу.

- А почему я должна тебе верить?

- Совершенно верно. У тебя для этого нет никаких причин.

Я повернулся и направился к двери. Услышал быстрые шаги за спиной. Остановился.

- Морган…

Я повернулся:

- Что такое?

Она не смогла переломить себя.

- Ничего.

Я улыбнулся ей, открыл дверь и превратился в пьяного, с трудом пытающегося протрезветь.

10

Ровно в шесть в бар вошел Хуан Фусилья. Меня как бы случайно качнуло к нему, и, проходя мимо, я прошептал: «Туалет!» К счастью, он сразу же просек ситуацию, не стал ничего уточнять и продолжил путь к стойке. Я же неуверенно направился к туалету. Мой сопровождающий в вечернем костюме следовал за мной, но, увидев, куда я держу путь, решил обождать снаружи.

Пять минут спустя появился Фусилья, стал мыть руки рядом со мной. Мы дождались, когда останемся одни. Я передал ему пакетик. Его проверка была проста, но основательна - растер немного пальцами, чуть взял на язык, затем под лампой исследовал с помощью маленькой, но сильной лупы. Наконец он спрятал пакетик в свою сумку и довольно кивнул:

- Высшая проба, сеньор.

- Экстра-класс, - согласился я.

Его маленькие алчные глазки сверлили меня.

- Мои непосредственные начальники уведомляют вас, что охотно будут иметь с вами дело. Они хотели бы переговорить с вами лично.

- Сколько их?

- Только двое, сеньор. Оба надежные офицеры. - Его пальцы нервно перебирали пуговицы пиджака, - Мои начальники согласны и одобряют ваши методы работы.

- Какие методы?

- Убрать лишнего свидетеля, который может проболтаться.

Я понял. Маленькая свинья думала, что это я убил Розу. Помимо алчности на его лице читалось определенное уважение. Я оставил его в заблуждении - это делало общение с ним проще, так как он сможет представить себе, что я с ним сделаю, если он попытается обвести меня вокруг пальца. Кроме того, я получил подтверждение еще одному: если он считает меня убийцей Розы, то сам не убивал.

Камешки мозаики сдвинулись  еще немного поближе друг к другу.

- У вас есть машина?

- Да, сеньор. Новая красная спортивная машина.

Стоит на стоянке возле отеля.

- Подождите меня в машине. Будет лучше, если нас не увидят вместе.

Фусилья кивнул, вытер руки и исчез. Я дал ему пару минут форы, дождался, пока заведение вновь опустеет, и вылез через единственное маленькое окно. Очутился на заднем дворе и через переулок прошел на улицу.

Розовая крепость, мрачный бастион из огромных каменных глыб, угрожающе возвышалась на выступающей в море скале острова. Ее пушки раньше охраняли вход в гавань, делая ее неприступной для любого врага. Их стволы в крепостной стене до сих пор имели угрожающий вид. Они были последними свидетелями того времени, когда маленький остров олицетворял почти непобедимую власть.

Стены крепости были трехметровой толщины и почти двадцатиметровой высоты. Казалось, время не властно над ними - они оставались гладкими, прочными. Ядра вражеских кораблей оставили едва заметные углубления в стенах, не больше. Со стороны океана, откуда каждый день мог появиться противник, на гладкой поверхности стены были проделаны две смотровые щели. Никаких окон и бойниц.

Новая широкая автострада вела к главным воротам, описывая, не доходя до них, широкую дугу вокруг смотровой площадки для туристов. Площадка со стороны крепости была огорожена толстой металлической решеткой.

Туристам открывалась чудесная панорама на крепость и океан. К крепости вела дорога через охраняемые железные ворота, потом - узкая ленточка улицы с покрытием из щебенки. Около будки стоял постовой.

Мне ни к чему в принципе было все это рассматривать, настолько точными были фотографии, показанные мне Картером и Райсом. Стены и решетка не представляли проблемы. Сложность заключалась лишь в этой чертовой сигнальной системе.

Хуан Фусилья проскочил мимо постового. Тот пропустил нас без единого слова, даже не взглянув на меня. Подпольным бизнесом тут, похоже, занимались в той или иной мере все, сверху донизу.

От поста до стены было еще сто метров. По пути к главным воротам я услышал, как в темноте кто-то чихнул. Теперь я был уверен, что этот отрезок пути тоже охраняется.

Фусилья подал голос:

- Обычно ночью крепость освещена, грандиозное зрелище для туристов.

- А почему сегодня темно?

- Из-за урагана, мой друг. Проводка снаружи не совсем в порядке, и во время последнего шторма произошло короткое замыкание, которое погрузило во тьму весь Нуэво Кадис. В крепости на такой случай имеется собственный генератор.

- Хорошо, что позаботились заранее.

- Вы совершенно правы, сеньор. Сеньор Ортега модернизировал нашу страну основательно.

Фары машины описали в темноте кривую и наконец уперлись в стену. Вход представлял собой широкие ворота, между двумя большими проемами - маленькие ниши. В них - каменные бюсты древних героев. Каждый проем был защищен толстыми металлическими прутьями, ворота прикрывала толстая стальная решетка. Все выглядело весьма неприступно.

Хуан припарковался между старым «фордом» и новеньким «фольксвагеном». По каменистой дороге мы направились к воротам. За решеткой появились вооруженные с ног до головы постовые. Сильный свет их карманных фонарей был похож на вспыхнувшую в темноте двойную молнию. После короткого приказа Фусильи охранник сделал шаг в сторону и нажал на рычаг. Бесшумно поплыла вверх тяжелая решетка.

Когда мы прошли, ее сразу же опустили. Я услышал, как металл звякнул о гранит.

Я был у цели своего приключения - в Розовой крепости.

Картер и Райс имели поистине великолепный источник информации. Мне понадобились секунды, чтобы сравнить увиденное с картиной, запечатленной в моем мозгу по фотографиям, отметить нововведения, подумать об их назначении. К счастью, Фусилья решил выступить в роли гида и провел меня по всему обширному двору. Граничащие с ним постройки раньше служили казармами для рядового состава.

Наконец мы оказались в приемной, где нас ожидали начальники Фусильи - капитан Рамеро и лейтенант Валенте, с готовностью пожавшие руку человеку, который должен был обеспечить солидный рост их счета в банке. Оба проверили содержимое пакетика. Затем спросили Фусилью, знаю ли я местный язык. Он успокоил их: просто глупый американский гангстер без знания языка. После этого они не стесняясь принялись обсуждать, насколько можно увеличить содержание пакета - смешать или разбавить, но так, чтобы сохранить действие порошка, - и что с этого можно поиметь.

Затем обсудили мои условия, которые изложил Фусилья. Они ничего не имели против того, чтобы я увидел их подопечных. Рамеро посмотрел на часы и сказал Фусилье:

- Пусть идет с вами, если уж так хочет. Но сеньору Сабину, даже если он в доле, ни к чему знать, что мы показывали американцу людей.

- Прогулка не затянется, - пообещал Фусилья.

Когда капитан повернулся ко мне, на лице его была елейная улыбка.

- Скажите, пожалуйста, сеньор, когда вы сможете доставить товар?

Я увидел за дружеской маской плохо скрываемое напряжение и решил подкинуть приманку:

- Ну, может быть, через неделю, две. Знаете, я ведь сейчас в свадебном путешествии.

Они скрытно обменялись взглядами. Их запасы были на исходе.

- Но если вам нужно побыстрее, можно поторопиться. Как только разразится ураган, кто знает, что может произойти…

- Ваш груз, сеньор… Он надежно спрятан?

- При обычных обстоятельствах - да, но при урагане…

- Может, было бы лучше, если бы вы доставили товар сразу?

Я кивнул головой в знак согласия:

- Ладно, и сразу же рассчитаемся.

- Это можно.

- Договорились.

- Сколько вы можете доставить и по какой цене?

- Два килограмма. И вам будет приличная скидка. Двадцать тысяч долларов за все.

Они не смогли скрыть своего удивления.

- Да, действительно, это дешево, - продолжал я. - Ваши подопечные здесь будут обеспечены на всю жизнь, и вы, помимо этого, сможете кое-что еще и продать. При этом у вас будет гарантия от риска. Прежние владельцы товара мертвы - несчастный случай. Никто не знает, откуда героин. Единственное, что меня интересует, - американские доллары. Двадцать тысяч, не облагаемые налогом.

Теперь капитан улыбнулся еще елейнее, если только это было возможно. Он даже поклонился - это нужно было видеть. Смешно было бы думать, будто я не знал, что у него на уме. Как только героин попадет в его руки, я для него - американский гангстер, погибший во время урагана. А двадцать тысяч долларов перекочуют в его карман и там встретятся с прибылью, вырученной за героин.

Мою жирную приманку заглотнули полностью.

- Великолепная сделка, - сказал капитан. - Когда нам ждать товар?

- Я должен вернуться в город и…

- Машина сеньора Фусильи в вашем распоряжении. Я предлагаю осуществить наше дело сразу же.

- А деньги?

- Будут ждать вас, когда вы вернетесь.

- Но охрана снаружи?

- Они получат указание пропустить вас беспрепятственно.

- О’кей! Если все пройдет нормально, может быть, позже мы снова предпримем какое-нибудь дельце?

Его смех прозвучал по-дружески.

- Конечно, сеньор. Нужные товары всегда нами приветствуются!

На самом деле приговор мне был подписан. Для этих людей я был просто преступником, волей случая взявшим груз героина. Короче, человек для акул, которые быстренько разделаются с трупом там, внизу.

Капитан посмотрел на Фусилью:

- А теперь нашему гостю пора познакомиться с нашими… постояльцами.

Фусилья поклонился:

- С удовольствием. Попрошу прямо, синьор.

Фонари Нуэво Кадиса бросали тусклый свет на низко висящие облака. Я свернул с автострады на узкую дорогу к городу и стал обгонять поток нескончаемо тянувшихся повозок. Сельское население по-прежнему искало спасения от стихии в городе.

Где-то над океаном собирал силы ураган.

Я вновь и вновь вызывал в памяти Розовую крепость во всех деталях: расположение коридоров, мрачные лестницы, расположение охраны, новое отделение с немыслимыми мерами предосторожности.

Я сделал важное открытие: гранит был слишком прочным, чтобы при ремонте электропроводку можно было вмонтировать в стену. Кабель, державшийся на маленьких крюках, пролегал в швах кладки.

Фусилья не заметил, что все мое внимание было направлено на эту проводку. Я проследил ее путь до тех пор, пока она не исчезла в трубе, проходящей в полу. Фусилья был рад показать свое знание Розовой крепости, ее истории и ее неуязвимости. Страшно гордясь, он сообщил о знаменитых пленниках и о бесплодных попытках освободить их.

Я был любопытным туристом, и ему не показались странными мои расспросы: что там у нас под ногами? Напротив, он таинственно рассмеялся:

- Ах, сеньор, это предназначено только для посвященных. Кусок старины, который мы успешно восстановили. Наши предшественники были умными людьми, умевшими обращаться со своими врагами.

Я сделал вид, что не понимаю его.

Фусилья наклонился ко мне:

- Наивные посетители называют это темницей или камерой пыток. Я имею в виду отделение для допросов. Обстановка действует так, что порой один вид ее помогает избежать долгих дискуссий.

- Прекрасно, - похвалил я. - А можно взглянуть?

Фусилья захихикал, как будто я отпустил остроумную шутку:

- Конечно, раз уж вы здесь, так сказать, с официальной миссией, то почему нет? Неплохая идея. Может быть даже, знакомство с этим будет гарантией честных сделок.

Скрытая угроза вызвала у меня улыбку, но я притворился, что нахожусь под сильным впечатлением. Вход был хорошо замаскирован. Чтобы доказать это, Фусилья обвел глазами стены, потом отступил на пару шагов, сунул руку в щель между двумя тяжелыми блоками и нажал на спрятанный там рычаг. Узкий четырехугольник стены плавно отошел, открывая вход в подвал.

То, что предстало перед моими глазами, сделало бы честь режиссеру фильма ужасов с самой большой фантазией. Эти жуткие инструменты, изготовленные несколько веков назад, предвосхищали то, что усовершенствовали сегодняшние любители изуверств.

Инструменты, предназначение которых было столь явным, что любая женщина при взгляде на них зашлась бы в судорожном крике. А то, что было изобретено для мужчин, заставило содрогнуться даже меня. И это при том, что я здесь просто гость. Изобретатели этих пыток явно тяготели к чистоте и порядку. Ведра и корыта для крови были тут же, под рукой. Грубо обтесанные столы и лавки ждали привилегированных зрителей.

Фусилья описывал каждый предмет с садистской точностью. Я делал вид, что внимательно слушаю, на самом же деле меня интересовала закрытая дверь в конце многочисленных пыточных отсеков, за которой слышалось гудение дизельного генератора.

Наконец экскурсия по подземелью была закончена, и мы поднялись по деревянной лестнице наверх. Фусилья повторным движением легко вернул гранитный квадрат на место.

- Ну а теперь к нашим постояльцам!

Их было двенадцать. У каждого - одиночка за массивной деревянной дверью с глазком. Для тюрьмы эти одиночки были оборудованы прекрасно, прямо как одноместный «люкс». Но здесь дело касалось политических заключенных, и наличие этого комфорта диктовалось безусловно чисто психологическими причинами. Заключенные в их безнадежном положении не должны иметь перед собой постоянно атрибуты тюремной жизни.

Пусть, в известной степени конечно, чувствуют себя по-домашнему. Кто знает, как сложится политическая игра: возможно, они еще пригодятся так или иначе. К тому же можно неплохо погреть руки за счет их семей, а если они склонны к наркотикам, то находятся под контролем у режима. Ортеге стоило только пригрозить им лишением наркотиков, и они сразу становились воском в его руках.

Виктор Сейбл поразил меня. Заключение почти не отразилось на нем. Он спокойно сидел за столом, делая какие-то заметки, лоб наморщен в раздумье. От фотографий, виденных мной, он отличался лишь одним: поредевшими волосами. Внешний облик не вызывал сомнений - он остался человеком.

Перед каждой одиночкой я основательно задерживался и наблюдал в глазок, чтобы у Фусильи не создалось впечатления, что я выделил одного. Не сомневаясь, что передо мной Виктор Сейбл, основное внимание я уделил замку его камеры Разобравшись, перешел к другой. Думаю, Фусилья так и не понял, для чего я побывал в этом отделении.

Пробираясь по запруженному шоссе, я вновь и вновь перебирал в памяти каждую подробность, касающуюся Розовой крепости.

Только бы погода дала нам передышку! Но стена облаков становилась все более угрожающей. Франциска, как окрестили ураган в Майами, не заставит себя ждать.

Я припарковал машину на стоянке отеля. Было пятнадцать минут двенадцатого. Смешавшись с толпой, я незаметно проник в отель, затем в бар, который по-прежнему был переполнен. Через десять минут меня узрел один из шпиков. Он обменялся со своими коллегами взглядами: я на месте. Какое-то время они изумленно разглядывали меня, потом один стал подбираться ко мне. Сел рядом за стойкой, заказал выпивку. Я не обращал на него внимания. Через некоторое время он обратился ко мне с видом беззаботного кутилы:

- Хорошо развлекаетесь, сеньор?

- Неплохо.

- Вас не было у игральных столов.

- Мне стало плохо. Пришлось выйти на свежий воздух. Теперь лучше.

Он не смог скрыть вздоха облегчения:

- Шли бы вы лучше спать, сеньор!

Я выпил.

Неплохая идея.

Я пожелал ему спокойной ночи и направился к лифту. В зеркало увидел, как шпик подошел к телефону в баре. Наверное, предупреждал о моем появлении на этаже.

Когда я ждал лифт, в вестибюле раздалась сирена. Четверо посыльных поспешили на выход. Через некоторое время открылись двери, и появились пятеро мужчин и небольшая группа женщин с энергичными лицами. Посыльные несли огромные баулы с красными крестами.

- Наконец-то они здесь, - сказал стоящий рядом со мной.

- Кто?

- Врачи из Майами. Все добровольцы. Хотят оборудовать здесь временный госпиталь. Врачей в этой стране все еще не хватает. Люди действительно мужественные. Вдобавок прихватили с собой парочку симпатичных медсестер.

- Зачем они понадобились?

- Вы что, не слышали последние сводки погоды? Даже официальные власти уже ничего не могут поделать. Ураган несет с собой страшные бедствия. Следующий авиарейс будет последним. Самолеты перестают летать.

- Вы уверены?

- Спросите у администратора. Вы не заказали билет?

- Нет.

- Плохо дело.

Когда добровольные помощники проходили мимо нас, я рассмотрел их лица. На всех лежал отпечаток больницы, трое мужчин среднего возраста, один около тридцати, женщинам двадцать - двадцать пять.

Они промаршировали почти в ногу. Но один из них явно не был врачом. Дорогой серый костюм сидел как влитой, шляпа глубоко надвинута. На правой руке - плащ. Выглядело вполне безобидно, но таким образом оружие было под рукой в любую минуту. Хотя торопиться не было никакой нужды. Тот кого он искал, при сложившейся погодной ситуации в любом случае не сможет от него ускользнуть.

Это был Уайти Тэсс. Если бы можно было пристрелить его на месте!

Все сошли раньше пятого этажа. Я пошел по коридору. В конце маячил наблюдающий, старательно изображавший человека из персонала отеля. Я постучал. Через некоторое время раздался тихий голос:

- Кто?

- Морган. Открывай!

Джо Джолли так и не сумел преодолеть свой страх. Лицо было серым, руки дрожали так, что он едва справился со щеколдой. По радио передавали громкую танцевальную музыку.

Я посмотрел на часы. Пять минут после полуночи.

- Где Ким? - спросил я тихо.

- Она… она делает так, как ты сказал. Все еще внизу. Я подошел к телефону, набрал номер Лизы. Ответил усталый голос, который точно соответствовал голосу Лизы.

- Это Морган, милая. Я дома.

Будем надеяться, счастье не оставит нас. Если ей удалось незаметно спуститься, может, повезет и на обратном пути. Что касается телефонного разговора, пусть болит голова у людей Сабина.

Я вновь снял трубку и набрал номер комнаты двести три. Если не ответят, мы обречены. Через некоторое время, показавшееся вечностью, вежливый голос ответил:

- Да?

- Луис Рондо? - Я говорил по-английски.

- Да.

- Меня зовут Винтерс, мистер Рондо. Ваши люди тепло приняли меня не так давно, вместе с… общим другом.

- Ага, - протянул он осторожно.

- У меня хобби, мистер Рондо. Это… полеты.

На другом конце царило молчание.

Я продолжал:

- Так как вы занимаетесь импортом, вы, вероятно, сможете кое-что доставить… самолетом?

- Может быть. Что-то определенное?

- Вы знаете что, ну а самолет - быстрая маленькая машина на пять-шесть человек.

- Понимаю.

- Когда можно его получить?

- Когда нужно?

- Лучше сейчас же. - Я рассмеялся как над удачной шуткой. - Если мне уж что-то придет в голову, я не могу ждать.

Он подыграл:

- Я могу это понять. Такому клиенту, как вы, сеньор, я с удовольствием пойду навстречу. Если все сложится благоприятно, самолет будет еще до восхода солнца. Но все же…

- Вы ведь сделаете все, что в ваших силах, не так ли?

- Само собой, сэр. У меня партнер в Майами, он сможет это организовать. Я сразу же попробую связаться с ним. И благодарю вас за доверие, мистер Винтерс. Вы будете у себя?

- Все время.

- Хорошо, я попробую сделать, что смогу.

Я положил трубку, подошел к окну. Окна почти всех домов были забаррикадированы. На улице полно народу. Никто точно не знал, куда кому надо. Пока еще не угрожала непосредственная опасность, все это выглядело как карнавал. Народ веселился, пока была возможность. Отовсюду неслись музыка, пение, звон гитар.

Джо осторожно подошел к окну:

- Что мы теперь будем делать, Морган?

- Ждать.

Я вновь подошел к телефону и потребовал Анджело. Когда он подошел, попросил принести кофе и пару сандвичей.

Через десять минут появился с подносом Анджело.

- Анджело, мне нужна двухкилограммовая картонная коробка с сахарной пудрой, запечатанной в пластик. Это можно устроить?

- Да, сеньор. На кухне есть.

- На стоянке - новая красная спортивная машина. Справа на крыле - вмятина. Спрячьте коробку впереди, под сиденье.

Он не задал ни единого вопроса.

- Вы разговаривали с Хосе? - спросил я.

- Да, по рации. Катер еще ждет вас, но времени в обрез.

- Поддерживайте с ним связь. Я позвоню вам, если понадобится. Потом мы определим маршрут.

- Пожалуйста, сеньор, будьте осторожны.

Я закрыл за ним дверь и вновь посмотрел на часы: двадцать минут первого. В этот момент над нами раздался шум самолета. Машина пролетела, набирая высоту, почти над отелем и исчезла в северо-восточном направлении.

- Счастья тебе, Лиза, - сказал я вслух и пошел приготовить выпивку.

11

Ким вернулась в полпервого. Никто ее не видел. Она воспользовалась своим ключом и быстро проскользнула в дверь. Двумя пальцами показала знак победы и со вздохом облегчения попросила выпить.

- Ну? - спросил я нетерпеливо.

- Все в порядке. Лиза исчезла. Сабин только что звонил, так что ничего пока не знает. - Она улыбнулась, как заговорщица. - Но скоро узнает.

- Как скоро?

- Он звонит каждые четверть часа.

- Браво. Теперь события будут разворачиваться быстро. Сабин перевернет весь отель вверх дном… Так как самолеты больше не летают, он будет думать, что она где-то здесь. У его людей будет много дел.

- Морган…

- Что еще?

- А если он арестует тебя как подозреваемого?

Прежде чем я успел ответить, зазвонил телефон. Это был Луис Рондо. Он по-деловому сообщил:

- Мистер Винтерс, я смогу выполнить вашу просьбу.

- Точно?

- Абсолютно. Товар доставят, как договаривались. Передача состоится на севере, Однако владелец очень торопится. У вас мало времени для переговоров.

- Понимаю. Большое спасибо за труды.

- Не стоит благодарностей, сеньор.

Когда я положил трубку, Ким спросила:

- Кто это был?

Несмотря на громкую музыку, я почти шептал:

- Рондо. У него была связь с Майами. Твои люди пошлют за нами самолет. На рассвете нас подберут на северной взлетно-посадочной полосе.

Я посмотрел на часы. Через ее плечо взглянул на Джо Джолли. Он вновь смешивал выпивку.

- Ким, с последним самолетом из Майами прибыл Уайти Тэсс. Не рассказывай об этом Джо, иначе он станет неуправляемым и завалит все дело. Ты не должна спускать с него глаз.

Приклейся к нему как банный лист, пока я не приду.

Ее огромные глаза глубоко заглянули в мои.

- А если ты не вернешься?

- Это будет означать одно: я в гостях у ангелов. Тогда добирайтесь до самолета и улетайте.

- Но мои предписания…

- Плевать я на них хотел. На этой стадии делом командую я. Одно могу сказать точно: я проникну в Розовую крепость. А вот выберусь ли - гарантировать не могу. Если нет, я труп. Но в этом случае вам не надо будет беспокоиться о Сейбле. Он будет сопровождать меня… в последнем путешествии.

- Ты убьешь его?

- Этого не понадобится. За меня это сделают другие. Они не позволят, чтобы кто-то из нас остался в живых. Сейчас я знаю твердо: он жив. Наша миссия почти выполнена. Ты сможешь дать обстоятельный отчет.

Ее рука легла на мою. Голос звучал совсем по-другому:

- Морган… каковы шансы?

Я посмотрел на нее:

- Либо выйдет, либо нет. Я всегда был оптимистом, посмотрим.

- Будь осторожен, Морган.

- С каких пор тебя это волнует, куколка?

Она отшатнулась, как будто я ее ударил. Холодная, профессиональная мина, как всегда в таких случаях. И это было правильно. Мы имели дело с опасными врагами. Если хотим выжить, нельзя давать волю чувствам.

Ким быстро взяла себя в руки:

Меня интересует лишь успех дела.

- Тогда побеспокойся, чтобы от тебя получили отчет.

- Я сделаю это.

- Вот и прекрасно. А теперь оденься по-дорожному. Возьмешь только дамскую сумку. Охранник на другом конце коридора, как ты знаешь. Я буду его отвлекать до тех пор, пока вы не уйдете по лестнице. В холле полно людей. Если будете осторожны, никто не обратит на вас внимания. На стоянке возле отеля - новая красная спортивная машина с вмятиной на правом крыле. Залезете в нее, но чтобы никто вас не видел. Лягте на пол. Когда освобожусь, отвезу вас на аэродром. - Я обернулся. Джо не мог слышать наш разговор. - Смотри, чтобы Уайти Тэсс не увидел его.

Я дал Ким подробное описание Уайти. Она кивнула:

- Он знает, что Джо здесь?

- Нет, но и Джо не в курсе, что здесь Тэсс. Недооценивать Тэсса нельзя. Он старый волк, и для него слишком многое поставлено на карту. Он, безусловно, держит под наблюдением все входы и выходы. Ты должна выбрать подходящий момент.

- О’кей.

Я достал деньги из тайника, спрятал в сумку, положил туда же инструменты, патроны, дал последние наставления Джо и пустился в путь.

С охранником хлопот не было. Мне нужно было лишь пройти мимо него, свернуть за угол и в западном крыле долго стучаться в пустой номер. Человек заинтересованно наблюдал за мной издалека. Через пять минут я недоуменно пожал плечами, вернулся назад, нажал на кнопку лифта. Через пару минут лифт пришел. Охранник бросился звонить вниз. Ну пусть за мной спокойно наблюдают, главное, чтобы Ким и Джо проскочили.

В казино царила совсем другая атмосфера. Туристы, которые не достали билетов, заливали свой страх в баре. Повсюду стояли и сидели сельские жители, ища защиты. И лишь старая свора как ни в чем не бывало пытала счастья в игре. Местные наблюдали за ними удивленными глазами. Так много денег, которые за минуту меняли владельца, у них, наверное, не было за всю жизнь.

Со своего места я обозревал весь зал. Нашел пару людей Сабина, увидел тонкую фигуру майора Туреса. Если Уайти Тэсс находился здесь, то здорово маскировался - его нигде не было видно. А может быть, он сидел сейчас в своем номере и материл Джо Джолли? Никто сейчас не мог покинуть остров. И если разразится ураган, то в общей панике Тэсс может упустить Джолли. Я был уверен, что Тэсс путешествовал по фальшивому паспорту, в суматохе никто не смог бы хорошенько вспомнить его и дать описание.

Вдруг рядом оказался Анджело. Он громко выкрикивал имя мистера Робертса, которого требовали к телефону, а в промежутке успевал шептать:

- Катер ушел, сеньор. Он не мог больше ждать.

- Ничего не поделаешь, парень. Спасибо за труды, - ответил я, стараясь не шевелить губами.

Он продолжал вызывать мистера Робертса.

- Что с девушкой? - прошептал я.

- Улетела. Будьте осторожны, сеньор. Сабин в отеле, он знает, что она исчезла.

Он больше ничего не смог сообщить. Пошел по залу, выкрикивая своего мистера Робертса, пока не исчез в толпе.

Я спокойно выпил и направился туда, где играли в кости. Меняя небольшие суммы, переходил от стола к столу. У охраны не возникло подозрений. Заметил, как по кивку майора четверо из людей Сабина спешно направились к выходу. Турес последовал за ними.

Итак, за мной остался наблюдать один человек. Он стоял, прислонившись к двери буфетной. Он и охнуть не успел, как я приемом дзюдо отправил его через дверь на пол буфетной. Никто ничего не заметил. Я стукнул его для верности пистолетом по голове. Ему предстояло долго отдыхать.

Я спрятал его в маленькую кладовую, находящуюся за перегородкой для обслуживающего персонала. Прикрыл дверь. Спокойно прошел через кухню во двор. Повара и их помощники были так заняты, что не обратили на меня внимания.

На улице в лицо ударил порыв прохладного соленого ветра. Теперь можно было почувствовать даже запах урагана. Пока что по двору носились только картонные коробки. Но это было лишь начало. Хаос начнется внезапно и будет подобен ужасному взрыву.

Со двора был проход к противоположному концу стоянки. Вокруг нее полукругом расположились беженцы. Я поспешил к стоянке под прикрытием буйной тропической растительности.

Я опоздал на мгновение.

Вначале увидел две бесформенные тени в полутьме. Потом узнал ноги Ким. Девушка лежала лицом вниз, юбка задралась до бедер.

Я рванулся вперед и остановился перед невидимым препятствием на земле. Пушка сама собой очутилась в руке. Два человека катались по газону. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. В глазах Джолли застыл ужас, он пытался обеими руками удержать правую руку Уайти Тэсса, в которой был пистолет. Но схватка была неравной. Медленно, но неизбежно оружие приближалось к голове Джолли. Путь мне преграждали машины, и я мог лишь беспомощно наблюдать. Пока я пробирался бы между машинами, стало бы уже слишком поздно.

Уайти сжал зубы, его лицо исказилось. Лицо убийцы, Может быть, это были самые приятные мгновения в его жизни, я же мог только наблюдать.

Но кроме меня был еще один зритель. Я услышал сухой щелчок, и в двадцати метрах от меня блеснуло пламя. Я тоже два раза выстрелил в темноту. Тэсс обмяк. Лишь бесформенная масса лежала у ног Джолли.

Когда я добрался до него, он не мог сказать ни слова. Я повернул Ким, осмотрел кровоточащую рану на лбу и успокоился. Пока она медленно приходила в себя, я отнес ее к машине, посадил рядом с местом водителя. Запихнул в машину Джо. Со стороны отеля уже раздавались крики. В любой момент могли появиться люди, и прежде всего полиция.

Об Уайти можно было не беспокоиться. Пуля попала ему в левое ухо, он был мертв. Я взял его револьвер, сел за руль и погнал ревущую машину прочь от стоянки. В зеркало заднего вида я увидел бегущих людей.

Оказавшись на улице, дал полный газ. Еще раз посмотрел в зеркало - мне показалось, что нас преследуют. Но уверенности не было.

К счастью, улицы были пустынны. Пара припозднившихся прохожих своевременно прижалась к стене. Я не знал дороги, но вдали, как маяк, светили опознавательные огни аэродрома. Я мог лишь уповать на то, что не окажусь в каком-нибудь тупике.

Рядом тихо постанывала Ким, вытирая кровь со лба. Сзади тяжело дышал Джо. Когда я спросил, что случилось, он долго не мог ответить.

- Я… я не знаю, - наконец выдавил он. - Это был Уайти Тэсс. - Это я заметил.

- Он?…

- Мертв, - успокоил я его.

Он облегченно всхлипнул. Ким окончательно пришла в себя. Сжала от боли зубы. Но из нее не надо было ничего вытягивать. Краткий деловой отчет прозвучал так, как будто с ней было все в порядке.

- Я не думала, что нас кто-то видел. Вначале обманули охрану. Пришли на площадку. Там как раз высаживались из машины какие-то люди, и мы спрятались в кустах. Это моя вина. Я не посмотрела по сторонам, наблюдала только за теми людьми.

Он подобрался сзади и, когда я схватилась за оружие, ударил меня по голове.

- Он хотел меня убить, Морган, - завопил Джолли как резаный, - убить, как кролика!

- Ты его убил, Морган?

- Нет.

- Но кто?…

- Выстрел прозвучал из укрытия. За нами еще кто-то следил.

- Люди Сабина?

Я покачал головой.

- Кто же?

- Это был мастерский выстрел, да еще в темноте. Двумя последующими он уложил бы и вас, если бы я не выстрелил в его сторону. Дело окончательно проясняется.

- Морган…

- Когда я буду уверен, ты узнаешь все.

Я резко свернул. Взвизгнули шины, на пару секунд, пока колеса не выровнялись, машину занесло. В зеркало я увидел, как промелькнули фары другой машины. Преследователи не заметили развилки, но вскоре поймут свою ошибку и снова сядут мне на хвост.

Я смотрел на летящую навстречу дорогу; стал тормозить, включил фары и крутанул руль. Ким вскрикнула. Я проехал буквально в миллиметре. Кто-то оставил тележку, в которую впрягают волов, прямо поперек дороги.

А почему бы и нет? Я опять резко затормозил, дал задний ход и остановился прямо перед ней. Потянул за дышло и перегородил дорогу совсем. Секундой позже я вновь был за рулем. Аэропорт лежал перед нами.

У Ким и Джо было время, у меня нет. Я высадил их на южной полосе. Как они будут добираться на северную, их дело. Хотел уже уехать, когда передо мной оказалось лицо Ким. Волосы в беспорядке свисали со лба, но глаза сияли.

- Морган, - прошептала она, - береги себя. Все, что было перед этим, неправда. Меня интересует не только успех операции.

Я поцеловал ее в губы, быстро и лишь один раз. Затем громко рассмеялся от радости, включил скорость и помчался.

Теперь я знал, где нахожусь. Через десять минут свернул на широкую улицу, ведущую к крепости. Наступил последний акт.

Охрана у будки пропустила меня без слов. Дальнейшие патрули лишь кивали, когда я проезжал мимо. Я припарковался близ ворот. Вылез из машины, вытащил коробку, оставленную Анджело, и спрятал ее в густом кустарнике под одним из проемов.

Я был готов.

Другие тоже. Решетка была поднята, караульные ожидали меня.

- Следуйте, пожалуйста, за мной, сеньор, - приказал один из них.

Я кивнул и, краем глаза следя за другим, заметил расположение маленького рычага, при помощи которого он опустил решетку.

В приемной меня ожидали все трое - Фусилья и оба его начальника. Перед ними стояли полные стаканы вина. Большой графин был наполовину пуст. Похоже, они хорошенько нализались за это время. Мое долгое отсутствие и возможность появления в любой момент Сабина заставляли их нервничать, В приветственных улыбках сквозила скорее злоба, чем облегчение.

В преддверии церемонии появления Сабина они надели парадную форму и нацепили на себя побрякушки, какими только обладали: ордена, медали. На всех троих - кожаные пояса с кобурой.

Капитан нетерпеливым жестом отпустил моего сопровождающего, откинулся в кресле.

- А, сеньор Винтерс. - Голос был чересчур ровным. Я ответил на вопрос до того, как он мне его задал: - Они успели забрать четвертую часть товара с того места, где я его спрятал. Было чертовски трудно пополнить запасы.

- Но вам это удалось? - Его глаза вцепились в меня. Он видел, что в руках у меня ничего не было.

- Конечно.

- Ну и…

- Сначала деньги. Я хочу их видеть, капитан.

Все трое захихикали. Такой разговор они понимали. Капитан встал, подошел к стене и отодвинул картину. В углублении был сейф. Он набрал комбинацию на дверце сейфа, открыл его и положил на стол пачку денег.

- Пожалуйста, сеньор. Двадцать тысяч долларов США.

Я пересчитал. Правильно. Оставил лежать на столе.

- Товар я спрятал в кустарнике под проемом. Посмотрите.

Капитан рассмеялся:

- Лейтенант, вы не будете так любезны…

-- С удовольствием, господин капитан!

Он поставил свой стакан на стол, любезно улыбнулся мне и исчез за дверью.

Итак, один пока ушел с дороги; шансы были не так уж плохи, но надо действовать быстро.

Я взял деньги, спрятал в карман пиджака и стал медленно разворачиваться. Капитан покачал головой:

- Не подождать ли вам лучше возвращения лейтенанта, сеньор?

- Зачем? - Я ухмыльнулся, зная, что на моем лице можно прочесть правду. - Вам будет неприятно вытаскивать деньги из кармана покойника?

Может, они настолько глупы, что были уверены в своей безопасности или рассчитывали на неравенство сил? Когда они поняли, то схватились за оружие. Но не надо было его прятать в кобуру.

Мой первый выстрел достался капитану, между глаз. Затем я метнулся вправо и выстрелил Фусилье в грудь. Сила выстрела отбросила его на шкаф с посудой. Он упал на осколки. Эхо выстрелов громом прозвучало в комнате. Я мог только надеяться на толщину стен и уповать на то, что шум не слышен снаружи. В любом случае, я встал так, что мог держать под прицелом обе двери.

Да, испанцы строили действительно солидно. Прошло пять минут, в течение которых мое общество разделяли только покойники. Наконец дверь открылась и вошел лейтенант. Двоих на полу он сразу не заметил. Потом запах пороха достиг его носа, и он увидел направленное на него оружие. Сообразил, что произошло.

Он моментально извлек урок из ошибок своих товарищей. Во взгляде, обращенном на меня, была лишь мольба.

- Положи товар, там все равно сахар, - приказал я. Коробка выскользнула из его рук.

- Сюда и лицом к стенке!

От страха его глаза, казалось, вылезут из орбит. Повиновался. Выполняя команду, думал, что пришел его конец. Тело дрожало как осиновый лист.

- Пожалуйста, сеньор, пожалуйста. - Больше он ничего не мог произнести.

- Заткнись! - Я достал его оружие, высыпал патроны в ладонь и засунул пистолет опять в кобуру. Он не догадывался, что требуется мне, пока я не спросил:

- Где ключи от камеры Виктора Сейбла?

От изумления у него открылся рот. Затем он произнес:

- Они у сеньора Ортеги, лично.

Я двинул ему по ребрам пистолетом. Лейтенант прохрипел, умоляюще сложив руки:

- Клянусь вам, сеньор, это действительно так. Больше ключа от одиночки Сейбла нет. Его дверь открывают лишь для допроса, когда приезжает сеньор Ортега.

Он был чересчур перепуган, чтобы лгать.

- Возьми себя в руки, - приказал я. - Повторять не буду. Достаточно одной маленькой ошибки, просто небрежности, и получишь пулю в живот. Понятно?

- Да, сеньор. - Он с готовностью кивнул. - Я понял.

- Хорошо. Сейчас мы пойдем к Виктору Сейблу. Если кто-то спросит, ты выполняешь приказ капитана. Я буду идти впереди. Но не забывай - пушка наготове. Не успеешь даже моргнуть.

Лейтенант кивнул. В его глазах читался ужас. Он лихорадочно думал, что же с ним сделают, когда моя миссия будет закончена. Я не мог рисковать и не хотел, чтобы другие услышали, как стучат его зубы.

- Хорошенько подумай о том, что я сейчас скажу. Я тебя не знаю, и мне совершенно наплевать, останешься ты жив или нет. Это целиком и полностью зависит от тебя. Поэтому не советую отклоняться от намеченного маршрута. Когда я закончу свое дело, если ты будешь вести себя разумно, то останешься лежать здесь с шишкой на лбу. И все будут считать тебя героем. Они же не будут знать, убил я капитана и Фусилью до побега Виктора Сейбла или после. И ты спокойно сможешь сказать, что по приказу капитана пошел показать мне заключенного. Там я пригрозил оружием, а капитана и Фусилью убил потом. Ты же героически пытался меня схватить и получил пистолетом по голове. Черт побери, может быть, они даже сделают тебя комендантом!

Последний аргумент решил дело. У него было воображение, и ему понравилась нарисованная мной перспектива, особенно мысль самому усесться в большое кресло.

Теперь его кивок был очень энергичным. Единственные свидетели позора были мертвы. А он - накануне подвига.

12

Во всех переходах крепости стояли часовые. Они видели меня несколько часов назад с Фусильей,сейчас я шел с лейтенантом. В этих мрачных коридорах золото не потеряло своей силы. Охрана знала: если дело выгорит, им тоже рано или поздно кое-что перепадет. Поэтому они смотрели сквозь пальцы на то, что уже второй раз за ночь меня проводят по коридорам. Только один престарелый охранник с лицом борца посмотрел на нас подозрительно и цинично ухмыльнулся. Он ненавидел начальников, однако ничего не мог поделать. Он единственный придирчиво изучил мой пропуск, прежде чем открыл свою стальную дверь. Лейтенант подделал подпись капитана.

Мне не надо было подстегивать лейтенанта. Он уже видел себя в новом героическом ореоле и превосходно играл роль. Шел на шаг сзади и чуть левее, чтобы я все время мог его видеть, причем болтал не переставая. Со стороны мы выглядели старыми приятелями. Там, в приемной, лежали два трупа, и у него не было желания стать третьим.

Последний часовой был единственным, кто проявил любопытство. На посту в глубине крепости у него было мало развлечений, и все, что нарушало привычную рутину, приветствовалось от всей души. Он смотрел на нас большими глазами и даже развернулся на стуле, чтобы все видеть и слышать.

Лейтенант отреагировал мгновенно. Он пролаял команду, и часовой отправился искать стакан воды. Я достал свои инструменты и стал колдовать над замком.

Работа была не из легких. Мне понадобились обе руки. Сейчас для лейтенанта наступил момент, когда он мог при желании что-нибудь предпринять. Но он только улыбнулся и отошел в сторону на два шага, пока я возился с замками. Изнутри раздался раздраженный голос:

- Что там еще? Что случилось?

Я прервал работу, открыл «глазок» и сказал:

- Пожалуйста, успокойтесь. Мы вызволим вас.

- Кто… кто вы?

Чтобы заставить его замолчать, я был вынужден сразить его наповал:

- Доверенное лицо правительства Соединенных Штатов.

Крик радости, раздавшийся в ответ, сказал мне все. Я вновь целиком посвятил себя замкам. Через две минуты справился с первым. Но здесь вернулся охранник с водой. Я сделал вид, что наблюдаю в «глазок». Лейтенант отослал его с новым поручением.

Два других замка доставили мне больше хлопот. Один из моих маленьких инструментов сломался, и мне пришлось вытащить обломок, прежде чем продолжить работу. Когда я открыл второй замок, охранник вернулся и уселся на свое место.

- Долго еще, сеньор? - тихо спросил лейтенант.

- Пару минут, если повезет.

- Вначале нужно что-либо придумать с часовым. Он вооружен и довольно глуп, может попытаться оказать сопротивление. Он знает, что у меня нет ключей от этой камеры.

Я оставил отмычку в замке и сделал вид, что собираюсь возвращаться. Часовой смотрел на нас не отрывая глаз. Его взгляд выражал сожаление, что приятное разнообразие заканчивается.

Но он заблуждался. Когда мы поравнялись с ним, я сделал вид, что споткнулся, схватил лейтенанта за руку и отшвырнул его прямо на стол охранника. Оба упали. Часовой увидел у меня в руках оружие и схватился за свое. В тот же момент лейтенант попытался встать на ноги. При этом он как бы случайно выбил оружие из рук охранника, и я стукнул того по голове. Когда охранник придет в себя, будет рассказывать повсюду, как героически лейтенант пытался со мной бороться.

- Прекрасный спектакль, сеньор, - сказал лейтенант.

Он смеялся, потому что видел - я по-прежнему настороже, слежу за ним. Он знал, что разыгравшаяся сцена привела нас к одним и тем же мыслям. Он отдавал себе отчет, что сможет выглядеть еще большим героем, если ему удастся помешать выполнению миссии и убить меня. Но он также понимал, что, несмотря на все свои ордена, он дилетант, а я опытный профессионал, уже убивший двух его собратьев, и что я, не задумываясь, проделаю это еще раз. Поэтому он решил довольствоваться своей ролью, и я спокойно открыл последний замок темницы Сейбла.

Человек, которого я увидел, выглядел совершенно обыденно. Я вообще удивлялся, почему он играет такую важную роль в безопасности США. Долгое заточение оставило след на его облике, но он держался с достоинством, выглядел интеллигентно - его не смогли сломать.

Он посопел носом, чтобы не чихнуть. Заметив мой обеспокоенный взгляд, объявил:

- Меня здесь приучили к наркотикам, сэр.

- Я знаю. И сильно?

- Ну, не так, как они считают.

- Хотите дозу?

- Я хочу избавиться от этого раз и навсегда.

- Но сейчас ваше состояние может все испортить. Я знаю, где взять. - Я думал о пакетике, спрятанном капитаном в приемной.

- Нет. - Отказ был категоричен.

- Хорошо. Как хотите, друг.

Лейтенант озабоченно прервал нас:

- Нам нужно поторопиться. Мы уже слишком долго здесь находимся.

Я кивнул и посмотрел на Сейбла:

- Вы пойдете впереди нас, как будто идете на допрос. Если что-то случится, бросайтесь на пол.

Он мягко улыбнулся:

- Один вопрос.

- Да?

- Если миссия провалится, у вас есть приказ убить меня?

Я лишь кивнул в ответ.

- Очень хорошо. Сделайте это без колебаний. Лучше умереть, чем снова оказаться у них в руках.

- Вы такая важная персона?

- К сожалению. Если они все же заставят меня говорить, по моей вине могут умереть миллионы людей. А если меня убьют, появится шанс, что все образуется.

- Ладно, для начала давайте попробуем выбраться отсюда.

- Вы храбрый человек, - ответил он.

Я лишь покачал головой:

- Пошли.

Никто по-прежнему не задавал нам вопросов. Лейтенант олицетворял абсолютную власть. Тяжелые двери открывались и закрывались за нами. Тусклый свет слабых ламп скрывал оружие в моем кармане от глаз караульных. К тому же заключенного часто водили на допрос. Позднее, конечно, в их рассказах все будет выглядеть иначе. Чтобы обелить себя и выгородить лейтенанта, они совершенно точно вспомнят, как я держал пистолет, прижатый к боку лейтенанта, и как тот пытался глазами подать знак опасности.

Но они, в конце концов, простые часовые, и в такой ситуации к ним нельзя предъявлять слишком высокие требования.

Лишь со старым караульным с циничной улыбкой возникли осложнения. Он ненавидел лейтенанта, считая, что тот незаслуженно повышен в звании. В мгновение ока он выхватил пистолет из незастегнутой кобуры и направил его на лейтенанта. Это была его ошибка. Он считал виновником лейтенанта. Я выстрелил прямо в его ухмыляющуюся физиономию. Он согнулся, ключи упали на пол. Лейтенант безмолвно открыл дверь, пропустил нас, вновь закрыл. Виктор Сейбл посмотрел на меня как-то странно, но тоже ничего не сказал. И пошел дальше.

Конечно же, звук выстрела услышали. Охранники подбежали, когда мы были уже в другом конце коридора. Увидев нас, они как будто вросли в землю, с револьверами в руках. Неуверенно смотрели на нас. Я быстро сказал на их родном языке:

- Несчастный случай. У него упали ключи, и он нагнулся, а из незастегнутой кобуры выпал револьвер, и раздался выстрел.

Этого было достаточно. Привычка не застегивать кобуру и так служила поводом для шуточек. Кроме того, у этого вечно всем недовольного человека не было друзей. Раздались смешки.

Мы прошли последнюю дверь. Позади продолжалась обычная тюремная жизнь. Все было спокойно, лишь наши шаги гулко раздавались под сводами.

Но здесь мой ангел-хранитель обнаружил, вероятно, желание перемен. Позади раздался испуганный крик, к нему присоединились другие. Наверное, обнаружили труп охранника.

Я схватил лейтенанта за руку:

- Сколько их еще впереди?

- Тридцать в общей сложности.

- Они могут включить сигнал тревоги?

Лейтенант поднял руку. Я замолчал. Сзади, спорили. Там не были едины в мнениях. Лейтенант все еще оставался для них авторитетом и начальником. Но это не могло долго продолжаться. Если они найдут еще и оглушенного охранника, валяющегося неподалеку от камеры Виктора Сейбла, то ад разверзнется.

Лейтенант понимал это так же хорошо, как и я.

- Если включат сигнал, то нас окружат со всех сторон. На этот счет есть твердые инструкции. - Он беспомощно пожал плечами.

- Система тревоги связана с электросетью?

- Нет. У нее собственная электропроводка.

Теперь я знал, что мне делать. Велел им следовать за мной и бегом бросился вперед. Поворот налево, затем направо. Наконец я добрался до скрытой двери, нажал механизм. Открылся вход. Лейтенант почтительно смотрел на меня, дивясь моим познаниям. На его лице застыло уважение.

Не спрашивая, он протянул мне фонарь. У меня не было выбора, я должен был ему доверять. Если он решит напасть на меня со спины, дело будет проиграно. Если я буду пробираться с Сейблом и с ним по лабиринту, это займет много времени и результат будет тот же.

Я взял фонарь и протянул свою пушку:

- Подождите здесь.

На этот раз у меня не было времени ужасаться древним орудиям пыток. Я спешил, ориентируясь на шум генератора.

Сейчас мне не надо было возиться с замками. На двери была лишь простая задвижка. В свете фонаря я увидел древнюю двухцилиндровую систему, дающую силу такому же «молодому» генератору. Я оборвал соединяющий кабель. Генератор остановился - как будто раздался вздох облегчения. Я проделал обратный путь. Было жутко, тени от орудий пыток колебались в свете фонаря, будто протягивая мне руки.

Я поднялся по лестнице, закрыл дверь при помощи механизма. Рядом прозвучал выстрел. Я растянулся на полу. Возле меня кто-то стонал. В свете фонаря я увидел лейтенанта с пистолетом, к стене прижался Сейбл. На полу, тихо постанывая, лежал охранник. Лейтенант протянул мне пушку.

- Это было необходимо, сеньор. Сейчас прибегут остальные. Нужно бежать.

Наши преследователи не были семи пядей во лбу, но пару основных правил знали. Я сознательно осветил путь, по которому мы собирались бежать, чтобы привлечь их внимание. Повел фонарем налево, затем направо, а потом внезапно назад, туда, откуда мы пришли. Они стояли в ряд, оружие на изготовку. И стали великолепными мишенями.

Прежде чем они поняли, что к чему, заговорила моя пушка. При каждом выстреле кто-то падал. Последнего я подстрелил на бегу. Эхо выстрелов стихло. Я проверил путь, повернулся к лейтенанту.

- Нас слышали снаружи?

- Нет, сеньор. А если даже и слышали, не будут вмешиваться, будут ждать приказов.

Оба трупа в приемной лежали там же, где упали. Даже удивление сохранилось на застывших лицах. Сейбл посмотрел на них без особых эмоций. Он знал: так было нужно для его освобождения. И эти люди заслужили многократную смерть.

Лейтенант разорвал на себе китель. Отлетела пара пуговиц. Сорвал погоны, разворошил тщательно приглаженные волосы. Оба ордена отправились в угол.

Я знал, к чему он готовился, и улыбнулся. В середине маскарада раздался телефонный звонок. В тишине он прозвучал оглушительно громко. Лейтенант автоматически снял трубку. Его голос звучал совершенно нормально, По-деловому. Два раза он сказал: «Да», внимательно все выслушал, поблагодарил и положил трубку.

Повернулся ко мне:

- Это был мой брат. Он работает на телефонной станции у сеньора Ортеги. Ортега и Сабин с тремя грузовиками солдат на пути сюда.

- Ваш брат знает причину?

- Да, сеньор. У сеньора Ортеги был разговор по рации с Майами. Он догадывается, что здесь произошло.

Я показал на телефон:

- Можно связаться с городом?

- Да.

Я обошел стол, набрал номер отеля «Регис», попросил к телефону Анджело. Как только услышал его голос, разразился по-испански длинной тирадой по поводу женщин. Ему не давал сказать ни слова. Я думал так: они сейчас подслушивают все разговоры, которые ведутся по-английски, а на другие реагируют мало. Поболтав о ерунде достаточно, чтобы убедить подслушивающего в никчемности разговора, я сказал:

- Вы помните о катере, который больше не смог ждать сеньора Хосе?

Анджело наконец узнал мой голос.

- Да, сеньор. Это была большая неприятность.

- Вы знаете, куда он направился?

- В Майами. По этому курсу можно с большой уверенностью избежать урагана.

- Прямым путем?

- По сводкам погоды, это единственно возможный путь.

- Попробуйте связаться с рулевым по рации. Он должен поглядывать, вдруг с неба что-то свалится.

- Сеньор…

- Он поймет, что я имею в виду. Надеюсь. Спасибо за все, мой мальчик. - Я положил трубку.

Дело шло к развязке.

Лейтенант щелкнул каблуками, отдал мне честь, вытянул руки по швам.

- Я готов, сеньор. - На губах чарующая улыбка. - Если вас не затруднит, сеньор, пожалуйста, небольшой шрам. Вы же знаете, дамы…

- Еще одно, лейтенант.

- Да, сеньор?

- В этой стране очень скоро все изменится. Если у вас будет высокий пост, о котором вы мечтаете, мой совет: не злоупотребляйте своим положением. Один из нас может вернуться.

- Я учту эту возможность, сеньор. А теперь, прошу, только маленький…

Я ударил его револьвером по голове, прежде чем он договорил. Он получил свой маленький шрам и заплывший глаз. Но зато это был герой, живой герой.

Теперь он лежал на полу, рядом с трупами своих товарищей. У мертвого коменданта в кармане лежали пятьдесят граммов героина. Я высыпал героин в большую чернильницу, стоящую на письменном столе, затем разбил стекло, за которым на стене висело старое оружие. Вытащил штык из старого ружья и взломал им шкаф. Как я и надеялся, там меня ждал целый арсенал. Взял четыре гранаты, повесил их себе на пояс и попросил Виктора Сейбла идти за мной.

Было пять минут пятого. На востоке показался первый просвет.

Я был действительно рад, что Франциска с ее жутким потенциалом энергии висела рядом, над океаном. Из страха перед ней они отрезали подачу электроэнергии к Розовой крепости, оставив ее на автономном питании от устаревшего генератора, который я вывел из строя.

И устранил таким образом угрозу включения системы тревоги. Оба часовых у главных ворот не могли в темноте узнать нас до тех пор, пока мы не оказались вплотную к ним. Капитан сказал им, что я пройду внутрь, но обратно не выйду. Мое появление из темноты было шоком для обоих. Они помедлили, вспомнили об инструкциях. Один развернулся, хотел, наверное, звонить. Я уложил его ударом сзади. Другой попытался воспользоваться оружием. Я выстрелил, но лишь ранил его, и он побежал назад, в руке - нож.

Надо было действовать быстро, пока он не закричал, чтобы привлечь внимание. Я почувствовал, как лезвие ножа вошло под ребра, - будто меня обожгло. В то же мгновение рукоятка моего револьвера усыпила его все же на пару часов.

Без тока нельзя было поднять решетку ворот. Я надеялся, что где-то рядом находится ручная лебедка, как запасной вариант для аварийной ситуации. Я нашел ее за ящиком, который служил постовым столом для покера, и со всей силой налег на колесо рычага. Им не пользовались уже давно. Раздался скрежет. Все же колесо подалось, и решетка медленно поплыла вверх.

Когда острые зубья решетки оторвались от пола на метр, что-то случилось с лебедкой - решетка не поднималась ни на сантиметр. Я кивнул Сейблу на отверстие, удерживая рукоятку обеими руками, и стал искать рычаг, который мог бы заблокировать лебедку в этом положении. Но нашел лишь обрывок цепи. Мне оставалось надеяться, что тяжелая решетка со стальными зубьями будет падать не слишком быстро. Я набрал воздуха, прыгнул, как пловец, головой вперед и покатился в сторону. Острые зубья решетки вошли в свои пазы в сантиметре от меня. Тяжело дыша, мокрый от пота, я лежал на камнях.

Сейбл помог мне подняться, Я ощупал гранаты на поясе, пистолет - все было в порядке. Сейбл посмотрел на свою руку в крови, затем на меня.

- Вы ранены?

- Знаю.

- Нужно сделать перевязку.

- Потом. Сейчас нет времени.

Мы сели в машину, тронулись.

Даже медленная езда причиняла боль. Однако чрезмерная спешка означала бы наш конец. Фары осветили постовых, стоявших по обеим сторонам дороги с оружием на изготовку.

Я выглянул из окна, окликнул их. Передал несколько купюр.

- По приказу капитана. Он благодарит вас за старание.

Сумма была велика для них. Один отставил оружие в сторону и в свете фар стал лихорадочно пересчитывать свалившееся на него богатство. Мне с трудом удалось увернуться от горячих рукопожатий в знак благодарности - они причиняли нестерпимую боль руке. Наконец мы вырвались. Вслед неслись благодарности и пожелания благополучия.

Когда мы отъехали на приличное расстояние, Сейбл заговорил:

- У вас есть санкция на… такую щедрость?

- Нет. Это моя собственная идея. Ничто не производит такого впечатления на бедных, как деньги.

- Вас трудно понять, друг мой. Мне было бы интересно узнать, что вами движет.

- Я и сам хотел бы это понять. Считайте меня дураком.

- Нет, причина не в этом.

- Тогда в чем же, осмелюсь спросить?

- Я мог бы сказать, но вы, скорее всего, отклоните это объяснение.

- Да. Скорее всего.

Я увидел приближающиеся к нам издалека светящиеся фары. Резко затормозил. Перебрался на место Сейбла, его посадил за руль. Велел ехать медленно. Приготовил гранату.

Военные машины приближались, первая обогнала остальные на приличное расстояние. Я подпустил ее довольно близко и, сжимая в руке гранату, выпрыгнул из машины. Граната пробила ветровое стекло и оказалась в кабине водителя. Машину занесло вбок, меня отбросило, шофер от испуга выпустил руль. Машина опрокинулась набок.

Проклятый взрыв медлил. Открылась дверца, оказавшаяся вверху, я узнал Ортегу и Сабина, которые пытались выбраться из кабины. Только у водителя хватило мужества крикнуть: «Граната!» - и попытаться освободиться от смертоносной игрушки.

Наконец - взрыв. Останки Ортеги и Сабина подбросило высоко вверх, взметнувшееся пламя отсалютовало им последний раз в этой жизни…

Я покинул укрытие и, нагнувшись, побежал к Сейблу.

Другие грузовики остановились, из них стали выпрыгивать солдаты, готовясь к стрельбе. Я бросил вторую гранату и едва успел добежать до нашей машины, как раздался взрыв. У меня не было времени осмотреть причиненный ущерб: в любом случае уцелевшие начнут атаку.

Сейбл дал полный газ, выжимая из машины все, на что она была способна.

Лишь теперь я смог заняться им. Он сидел неподвижно, с посеревшим лицом, судорожно вцепившись руками в руль.

- Расслабьтесь, - посоветовал я.

Звук моего голоса помог ему.

- Вы… - начал он.

- Мертв, - шутливо закончил я и посмотрел назад. Мы были одни на дороге. Я ухмыльнулся. Может, из этой затеи что-то и выйдет.

После перекрестка я вновь сел за руль. Мы должны быть осторожны - на случай, если Ортега велел установить дорожные заграждения.

Перед нами в бурном ночном небе блуждали огни прожекторов аэродрома. Я был всецело поглощен тем, чтобы наверстать упущенное время, и чуть не отправил Сейбла и себя туда, где находились теперь Ортега и Сабин. Причем при помощи хорошей ловушки собственного изобретения.

Сейбл увидел препятствие одновременно со мной, закричал и схватился за руль. Я отшвырнул его руку. Посреди дороги лежал старый «шевроле», перевернутый вверх колесами. Вечером эта машина стояла возле отеля рядом со спортивной машиной Фусильи. По всей дороге были разбросаны обломки тележки, которой я собственноручно преградил путь.

Я остановился, направил свет фар на обломки и вышел. С пистолетом в руке, крадучись, приблизился к перевернутой машине. Руль разбит, повсюду - на обивке сидений и на разлетевшихся вокруг осколках стекла - кровь. В машине никого не было. Дверца со стороны водителя открыта. Я был бы прекрасной мишенью для того, кто сидел в засаде. Но водитель и пассажиры давно ушли.

Я вернулся к нашей машине, обогнул место аварии и поехал к аэропорту.

Там дорога сворачивала и вела вдоль ограды. Она приведет нас прямо к северному концу взлетной полосы. Ветер теперь дул сзади, яростно сотрясая кузов. Ураган Франциска готовился к старту.

Впереди фары выхватили посередине дороги еще одно препятствие. Кто-то развернул поперек трактор. Объехать было невозможно: дорога была слишком узкой. Спортивная машина сделала свое дело. Я открыл дверь, пригласил с собой Сейбла и подошел к трактору.

В какой-то степени он оказал нам неплохую услугу. Взобравшись на трактор, мы быстро перелезли через забор, огораживающий территорию аэропорта. Сначала влез я, потом помог Сейблу. Кто знает, а вдруг у ворот часовые?

Мы находились на рулевой дорожке. Самолеты, которым не нашлось места в ангаре, крепились к земле толстыми тросами. Они выглядели страшными великанами и слегка вибрировали под ударами ветра. Четыре старых «ДС-3» и два латаных «Б-25» стояли в ряд - останки войны, все еще нужные как олицетворение власти и ореола славы, позволявшее держать народ этой страны в страхе.

Я попросил Сейбла подождать меня и забрался в «Б-25». Мне не пришлось долго искать, вскоре я наткнулся на парашюты. Я положил один в холщовую сумку, валявшуюся рядом, и спрыгнул на землю.

Сейбл нетерпеливо ждал меня, повернувшись спиной к ветру. Он облегченно вздохнул, когда я вынырнул из темноты. Мне нужно было сохранить свободу рук, поэтому я отдал ему сумку.

- Понесите, пожалуйста. Но не потеряйте.

Он с любопытством посмотрел на нее:

- Это пригодится?

- Никогда не знаешь, что будет.

На востоке первые лучи утреннего света боролись с толстым слоем облаков.

- Быстрее, - сказал я.

Мы бросились бежать. Нам нужно было преодолеть около пятисот метров,

Постройки аэропорта, расположенные вокруг основного здания, казались вымершими. Даже экипажи для экстренных вылетов искали защиты в здании.

Автоцистерна стояла у ворот, в свете прожекторов я заметил возле нее охранников. Они были вооружены карабинами и автоматами.

Каждый раз, когда к нам приближался луч прожектора, мы бросались ничком на землю в надежде, что нас не заметят из освещенных окон построек. И всякий раз, лежа на траве, я пытался разглядеть впереди наш самолет.

Наконец я его увидел. Машина стояла в самом конце взлетной полосы, развернув нос под сорок пять градусов к направлению ветра. Я схватил Виктора Сейбла за руку, и мы припустились что было сил. Мы были уже почти у цели, когда я почувствовал опасность.

Опять это горячее пятно между лопатками! В тот же миг Сейбл споткнулся и упал. Я схватил его за плечи, пытаясь поднять, и сам завалился на то же препятствие.

В траве лежал Джо Джолли со страшной раной на лбу и тихо стонал от боли. Открыв глаза, он узнал меня. Его губы шевельнулись - безмолвное предупреждение. Но было слишком поздно.

Из темноты раздался голос:

- Я ждал тебя, Морган!

Они стояли в тени старого одномоторного самолета. Марти Стил, завернув руку Ким полицейским приемом, держал револьвер у ее головы.

Вновь скользнул свет прожектора, В отблеске я узнал его лицо. Я увидел порезы, кровь, раны от столкновения с повозкой. Но глубокие порезы обнажили не только кровь. Они разорвали пересаженную кожу на лице, и передо мной предстали старые, но так хорошо знакомые черты.

- Приветствую тебя, Деккер, давно не виделись.

Его голос прозвучал почти сердечно:

- И эта встреча не затянется надолго, Морг.

- Почему же ты не сделал этого раньше?

- Я должен был знать наверняка, дружище. Забавно, что ты до сих пор не взял мой след. Ты теряешь форму. Раньше у тебя ведь была самая светлая голова среди нас.

- Постепенно я все же пришел к этому - путем размышлений и сопоставлений.

Вновь свет прожектора. На лице Деккера явно читались признаки безумия. Он с трудом держал себя в руках. Это было то выражение, которое так живо описала мне Бернис Кейс, - дикая ненависть и жажда убийства.

Я должен был выиграть время.

- Когда умер Уайти Тэсс, я понял, что это был ты. Он не думал, что ты здесь. Но видел тебя раньше и мог опознать.

- Конечно, Морган. Если ставки высоки, то нужно играть наверняка.

- А они велики, Деккер?

Он улыбнулся сухой улыбкой без капли юмора:

- Разумеется, старик: сорок миллионов долларов. Сорок миллионов, принадлежащих мне одному. Брат, как же я смеялся, когда они навесили это дело на тебя! Ученик натворил, а отвечает учитель.

- Но почему, старина? Зачем все это?

Его улыбка погасла.

- Почему? Вам, идиотам-патриотам, этого никогда не понять. Ты никогда не подрывался на этой проклятой мине, тебя никогда не засовывали в вонючий лазарет с компенсацией за все в виде мизерной пенсии и пары медалей. Ты знаешь, что происходит с женщинами, когда они видят меня? Одну стошнило прямо у меня на глазах, Морган. Я не мог больше выносить эту проклятую страну. И я сделал так, что исчез. Мне нужно было много денег, чтобы я смог купить себе новое лицо и в придачу новое имя. Лишь после этого я мог вернуться и изъять у дерьмового отечества то, что оно мне задолжало.

- Кого похоронили под твоим именем, Деккер?

Снова это сухое хихиканье.

- Я слишком многих убрал со своего пути, чтобы мучиться угрызениями совести по кому-нибудь. Это был всего-навсего глупый австралийский пастух Марти Стил, если тебя это интересует.

- Жаль, что ты не сможешь потратить деньги, Сэл.

- О, я смогу, дружище. Может быть, не сразу, но я умею ждать. Я хорошо их спрятал. И где? В этом вся соль! Там, где твой тезка, капитан Генри Морган, свое сокровище. И я единственный во всем мире, кто может прийти и взять. - Он помолчал пару секунд, лишь ухмыляясь. - Тебе нужно поторопиться, Морган.

Он все сказал. Я видел, как напрягся его палец на курке. Сначала он убьет Ким, затем меня. Нужно было его остановить, чего бы это ни стоило.

- И все же я тебя не выслеживал, Деккер. Любопытство заставило его отпустить курок.

- Не говори ерунды.

- Ты знал, что я в бегах. И знал, что старая Гэсси укрывает беглецов. Я случайно занял ту комнату, откуда ты убежал. Подумай. Слепой, проклятый случай, но это так, - быстро продолжал я.

- Чепуха. Не бывает случайностей, по крайней мере таких. В конце концов ты же появился здесь.

- Это совсем другая история, Сэл. Я знал, что Ортега и Сабин приставили ко мне своих людей. Но они никогда не стреляли в меня из пистолета тридцать восьмого калибра американского производства. Это был твой первый промах, причем с такого близкого расстояния.

- Ты думаешь…

Я прервал его:

- Ты был тогда ночью возле двери моего номера. Ты все время наблюдал за мной, побывал и в ресторане, где я разговаривал с Розой Ли. И ты был единственным, кто изучил все возможные выходы из отеля и наблюдал за нами. И единственным, Сэл, кто мог следить за мной, оставаясь незамеченным.

Теперь он был польщен - так можно было истолковать его хмыканье.

- Зачем ты убил Розу Ли, Сэл?

По голосу Деккера было заметно, что он до сих пор наслаждается тем, что сделал.

- Я дорого заплатил, чтобы попасть в эту страну. Ортега и Сабин выжали меня как лимон. Любой из этих проклятых местных был в курсе дела и мог меня продать. Только не рассказывай мне, что эта девушка не обратила твое внимание на меня.

- Ничего подобного.

- Прибереги этот вздор для круглых идиотов, Морган, - прошипел он. - Ты ведь и Уайти Тэсса вытащил сюда, чтобы он мог опознать меня. Черт побери, ты не узнал меня. Хирурги потрудились на славу. Но Тэсс видел меня, когда я уже сделал себе новое лицо, и в любое время мог прижать меня.

- Но Тэсс прибыл сюда, чтобы убить парня, которому ты только что проломил голову. И знаешь почему? Этот парень мог прижать Тэсса.

- Чушь, Морган.

- Ты можешь вернуться, Деккер. Ортега и Сабин мертвы. Их преемники совсем по-другому будут относиться к тебе.

- Дружище! Я уже давно решил поменять место. В этой этажерке, что прилетела забрать вас, сидят трое парней. Они ждут вас, а получат меня. - Он указал на Ким: - С ее стороны было очень мило рассказать обо всем твоему уродливому другу, пока они ждали тебя здесь. Допустим, я совершил ошибку, выстрелив в тебя на улице. Но она окупилась, старина. Я здесь, а рядом стоят проездные документы.

- Если убьешь пилота, ты пропал.

- Неужели? В Австралии, старина, самолет - лучшее средство передвижения. Я прекрасно справлюсь с этим ящиком. Это мое новое хобби, Морган.

Теперь он окончательно подбил бабки, и мне больше не о чем было разговаривать с ним. Но я не сдавался.

- Все это бессмысленно, Сэл. Тебе надо было спокойно дождаться, пока я снова исчезну. И деньги остались бы при тебе. Без всяких осложнений. Впрочем, этого никогда не будет.

Его лицо превратилось поистине в дьявольскую маску.

- И почему же?

- Потому что ты вернулся с войны не таким, как мы все. То, что с тобой произошло, доконало тебя. И ты в своей ненависти к стране оказался настолько глуп, что взял правительственные деньги, вместо того чтобы возместить свой ущерб как-то иначе. - Я дал ему время переварить сказанное. Затем добавил: - Ты сумасшедший, Деккер, неизлечимо помешанный!

И тут он с безумным криком совершил именно ту ошибку, которой я ждал. Он отвел револьвер от головы Ким и выстрелил в меня.

Я был готов к этому и прыгнул в сторону. Почти одновременно заговорила моя пушка сорок пятого калибра. С такого близкого расстояния пуля просто размозжила ему голову. Я схватил Ким, поднял на ноги Джо, подтолкнул Сейбла. Мы побежали к самолету. Ветер доносил до нас приглушенные крики. Кто-то наугад выстрелил.

С самолета нас увидели, сразу же заработали оба винта. Я помог втащить всех в машину и бросил оставшиеся гранаты в направлении наших преследователей. Разрядил туда же свою пушку. Затем прыгнул к двери. Чья-то рука втащила меня, вырвала и выбросила оружие. Пилот дал полный газ, и через несколько секунд машина взмыла в небо.

Десять минут спустя солнце прорвалось сквозь облака, и внизу мы увидели безупречно голубой океан. Мы поднялись на высоту тысяча метров. У пилота не было времени заправиться полностью перед вылетом из Майами, а борьба с ураганом во время полета стоила большого количества горючего. Поэтому сейчас он взял курс прямо на Майами и был благодарен, попутному ветру.

Я сидел рядом с Ким. Так захотела она. Напротив примостился Джо с мокрым, платком на лбу. Рядом с ним - Виктор Сейбл. Сзади меня - парень, втащивший меня в самолет. У него на коленях лежал револьвер, потому что Ким не разрешила надеть на меня наручники.

Солнечные блики сверкали на воде. Было прекрасное утро. Через час мы приземлимся в Майами. Ким смотрела в окно. Руки сжимали бумагу, которую передал ей сидевший сзади мужчина. Это была расписка в получении моей персоны. С Ким снимали ответственность за меня. Впредь я принадлежал человеку с револьвером. У него было лицо старого агента тайной полиции, который при необходимости, не моргнув глазом, пристрелит любого.

Ким заметила, что я смотрю на нее, и повернула ко мне лицо. Улыбаясь, взяла мою руку.

- Я хорошо расслышала все, что он говорил, Морган. И все занесут в протокол. Теперь они обязаны освободить тебя.

Я покачал головой:

- Ты не знаешь своих людей, сокровище мое. Ее большие глаза беспомощно смотрели на меня. - Я не понимаю.

- Ты женщина, мое прелестное дитя. Моя законная жена. И к тому же куколка, способная вскружить голову. Ты некоторое время жила со мной вместе. Они никогда в жизни не поверят, что мы спали в разных кроватях все это время. А женщина всегда защищает своего мужчину, так уж устроен мир.

Ким зло прикусила губу.

- Но есть еще Джо Джолли и Сейбл.

- Слово Джолли ничего не значит, и никто больше не произнесет имя Сейбла. Того, что произошло в Розовой крепости, официально не было. Так, слухи, не больше. Новые власти сделают все, чтобы скрыть это дело, - ураган разыгрался как раз вовремя. Да и другой стороне невыгодно предавать это дело огласке. Нет, девочка, на Сейбла рассчитывать нельзя. А тебе никто не поверит.

Нам могло помочь лишь одно - если бы Деккер проговорился, где лежат деньги.

Глаза Ким загорелись.

- Но он же сказал, Морган!

Теперь уже я ничего не понимал. Она процитировала:

- «Там, где твой тезка спрятал добычу!»

- Ах так… Но ведь ее никто не нашел.

- Может быть, просто никто не искал ее достаточно упорно?

Я почувствовал знакомое состояние - азарт овладел мной. Откинувшись в кресле, я на мгновение прикрыл глаза.

- Знаешь, может быть, это не такая уж плохая мысль.

- Что ты имеешь в виду, Морган?

- Предположим, я смогу доказать свою невиновность. Я верну сорок миллионов, и тогда они вынуждены будут поверить Джо и Сейблу. - Я посмотрел ей в глаза. - А что ты будешь тогда делать?

Она рассмеялась, хотя в ее глазах стояли слезы.

- Мне не нужно ничего делать, Морган. Мы уже женаты.

- Другими словами, мне не придется тебя насиловать?

Теперь ее глаза смеялись. Лицо было грязным, волосы в беспорядке. Но я не мог представить себе ничего более прекрасного, чем Ким. И к тому же эта фигура… Не надо долго смотреть на нее.

- Может быть, тебе придется сделать это, - серьезно сказала она. - Но я буду тебе помогать.

Я сжал ее руку:

- Я люблю тебя, Ким.

- А я - тебя, пират.

- Я знаю.

Я посмотрел на часы и перегнулся через Ким, чтобы посмотреть вниз, на воду.

- Знаешь, это может затянуться на некоторое время. Тебе надо будет меня ждать.

Она не знала, что происходит в моей голове. Но что бы там ни было, она все принимала, на все давала согласие.

- Всю жизнь, если так нужно.

- Это будет… ужасное развлечение.

- Определенно.

- Ну хорошо, до скорого, - прошептал я.

Потом осторожно надорвал рубашку и сильно провел ногтем по ножевой ране, нанесенной мне часовым в Розовой крепости. Затем разорвал рубаху совсем, чтобы каждый мог видеть - я не симулирую. Застонал, чтобы услышали. Сейбл повернулся и посмотрел на меня. Я выразительно глянул на него и глазами показал на холщовую сумку у его ног. Про себя я молился, чтобы он понял.

Я встал и повернулся к своему охраннику:

- Чертовски болит, дружище. Не возражаете, если я пройду в туалет и промою рану?

Мужчина вскинул пистолет, но, увидев открытую кровоточащую рану, лишился подозрений. В конце концов, он нес за меня ответственность и должен был доставить меня в Майами в целости и сохранности. Он хотел встать и проводить меня в туалет, но здесь вступил в игру Сейбл:

- Я еще и врач, кроме всего прочего. Может быть, я окажусь полезным ему.

В руке он держал сумку. После короткого раздумья парень кивнул, но повернулся так, чтобы видеть нас.

Через некоторое время мы вышли. Теперь впереди шел Сейбл. Агент увидел парашют у меня на груди в последний момент, и в этот миг Сейбл споткнулся и упал на него и на револьвер. Я же рванул рукоятку двери и открыл люк. Далеко внизу виднелась маленькая точка - катер.

В моем кармане шуршали деньги. Вполне достаточно для моего замысла, и если человек внизу выловит меня из воды, он поймет, что с неба могут падать деньги.

Глаза Ким счастливо улыбались мне. Она расставила два пальца в знак победы. Затем приложила поперек еще один палец, образовав новую букву - дельту. В моей жизни не будет места другому фактору «Дельта», кроме нее.

Ветер бил мне прямо в лицо. Я громко рассмеялся. Так, наверное, смеялся старый капитан Генри, когда оставил в дураках весь мир.

Потом я прыгнул.  

Эд Макбейн Десять плюс один

I

Было чудесное весеннее утро. Мужчина, выходивший из административного здания на Кэлвер-авеню, думал о своем дне рождения. На следующей неделе ему стукнет сорок пять, а он себя чувствует всего лишь на тридцать пять. Ему казалось, что тронутые сединой виски придают его лицу поистине благородный вид. Внешность у него была все еще впечатляющая, и - слава Богу! - регулярные занятия теннисом помогли ему избавиться от наметившегося было животика.

Он решил заняться любовью с женой - прямо в ресторане, где они должны встретиться, - и если потом им запретят и нос показывать к Шрифту, тем хуже для Шрафта.

Пока он обо всем этом размышлял, в чистом весеннем воздухе пролетела пуля. Она буквально ввинтилась в него - злобно, ни на миллиметр не отклонившись от тщательно рассчитанной траектории. Пуля вылетела с крыши дома на другой стороне улицы, пролетела над божьими коровками - автомобилями и муравьями - прохожими, наслаждавшимися весной, долетела до противоположного тротуара, быстрая, смертоносная, и ударила мужчину в лоб.

Он перестал думать, чувствовать - внезапно наступила пустота, - попятился и, пошатнувшись, столкнулся с молодой женщиной в желтом платье. Женщина машинально отстранилась, и он упал навзничь, сложившись, как порванные мехи аккордеона; его тренированные мускулы теннисиста расслабились, и он умер, прежде чем коснулся тротуара. Из отверстия над переносицей, в которое вошла пуля, текла тонкая струйка крови, а из огромного выходного отверстия кровь лилась на тротуар ослепительно ярким красным потоком, еще сохранявшим тепло жизни. Ручеек приближался к молодой женщине. Окаменев от ужаса, она смотрела, как он течет по тротуару, и отодвинулась, лишь когда он почти достиг ее высоких каблуков.

Инспектор Стив Карелла смотрел на лежащее на тротуаре тело. Все-таки странно. Десять минут назад, когда он вышел из комиссариата, мух не было, к тому же в это время года не так жарко. Сейчас, когда он рассматривал мертвеца, весь тротуар был покрыт мухами, тучи мух носились в воздухе, и почти полдюжины их сидело на отверстии во лбу, которое проделала пуля.

- Вы что, не можете его накрыть? - сухо сказал он одному из санитаров.

Тот пожал плечами и вместо ответа пальцем показал на полицейского фотографа, который перезаряжал камеру в тени стоявшей у края тротуара «скорой».

- Мне нужно сделать его портрет, - сказал фотограф, не поднимая головы.

Карелла отвернулся от трупа. Инспектор был высоким, мощным мужчиной - литые мускулы, выступающие скулы, очень коротко постриженные темно-каштановые волосы. Углы карих глаз Кареллы были чуть опущены, что придавало ему несколько восточный, болезненно печальный вид, особенно теперь, когда, обернувшись, он прищурился на солнце.

Карелла подошел к женщине в желтом платье, разговаривавшей с репортерами.

- Попозже, ребята, - сказал он, и странно присмиревшие рядом со смертью журналисты послушно отошли к зевакам, стоявшим за полицейским кордоном.

- Все в порядке? - спросил Карелла.

- Да. О-ля-ля! - сказала она. - О-ля-ля!

- Вы сможете ответить на несколько вопросов?

- Да, конечно. О-ля-ля! Такого я в жизни не видала! Вот мужу-то расскажу!

- Ваша фамилия, миссис?…

- Миссис Ирвинг Грант.

- А имя?

- Лизанна.

- Ваш адрес, миссис Грант?

- Тысяча сто сорок два, Гроувер. - Она замолчала, потом добавила: - Это в конце Первой улицы.

- Хорошо, - сказал Карелла, записывая адрес в блокнот.

- Я это говорю, чтоб вы не подумали, будто я живу в пуэрториканском квартале.

- Нет, - ответил Карелла, - я этого не думаю. Вы можете рассказать, что произошло?

- Ну что… я просто шла… Он буквально в меня врезался. - Она слегка пожала плечами. - Потом он упал, я посмотрела и увидала, что из него так и хлещет кровь. 0! Клянусь вам, я никогда…

- Как это - «врезался»?

- Ну как… по правде говоря, он сильно стукнул меня, когда пятился…

- Вы хотите сказать, что он был ранен, не так ли? И что он упал на вас, так?

- Откуда я знаю… Ранен? Да, похоже.

- Он покачнулся и сразу упал? Или как?

- Не знаю. Мне ведь было ни к чему. Я только отодвинулась и тут увидала кровь - и поняла, что он ранен.

- Вы слышали выстрел, миссис Грант?

- Нет.

- Вы видели кого-нибудь с оружием?

- С оружием? Нет. С чем-чем? Ружьем? О, нет!

- Вы никого не заметили в окнах дома напротив или на крыше, ничего странного?

- Я не глядела, - ответила миссис Грант. - Я… я видела только его голову.

- Он ничего не успел сказать?

- Ни слова.

- Благодарю вас, миссис Грант, - сказал Карелла. Он улыбнулся ей - резко, но очень любезно - и закрыл блокнот.

- Это все?

- Да, спасибо.

- Но… - У миссис Грант был разочарованный вид. Она пожала плечами.

- Да, миссис Грант?

- Простите, а мне не нужно прийти в суд или…

- Нет, не думаю. Спасибо, миссис Грант, огромное спасибо.

- А! Хорошо… - сказала миссис Грант, разочарованно проводив глазами инспектора, который подошел к мертвецу.

Фотограф исполнял вокруг трупа какую-то сложную пантомиму: он делал снимок, менял лампу вспышки, изворачивался, чтобы сделать снимок под другим углом. Санитары беззаботно курили около машины, обсуждая случай трахеотомии, с которым они имели дело накануне.

Карелла подошел к фотографу, собиравшему аппаратуру.

- Все? - спросил он.

- Местечко еще теплое.

- Мне нужно несколько фотографий.

- Сделаем. Кстати, какой это округ?

- Восемьдесят седьмой.

- Хорошо, - сказал фотограф. - На чье имя?

- Карелла. Стив Карелла.

- Завтра они будут у вас. - Фотограф посмотрел на остановившийся у тротуара закрытый автомобиль и улыбнулся: - Глядите-ка, что там такое?

- Ребята из лаборатории. Теперь остается только ждать, пока и они отработают свой номер! Все, что меня сейчас интересует, - имя этого чертова парня!

II

Имя «этого чертова парня» он узнал, пошарив в его бумажнике. Самое трудное было впереди.

Убит был Энтони Форрест. В водительских правах был указан его адрес - дом 301 по Моррисон-драйв, рост - метр семьдесят восемь, глаза - голубые. В бумажнике лежали шесть кредитных карточек: «Дйанерз Клаб», «Америкен Экспресс», «Карт Бланш», «Галф Ойл Корпорейшн», «Мобил Ойл» и карточка крупного магазина готового мужского платья. Была там и визитка, на которой стояло его имя, название компании - «Индиан экспорт» и адрес: 580, Кэлвер-авеню - перед этим домом его и застрелили. На визитной карточке была указана должность - вице-президент и номер телефона компании: Фредерик 7-4100. Кроме того, в бумажнике было множество других карточек и бумажек, пятидолларовая банкнота, сложенная вчетверо и засунутая в водительские права, несомненно на случай штрафа, и еще шестьдесят пять долларов - три банкноты по двадцать и пять долларовых.

В одном из отделений бумажника Карелла обнаружил фотографии. Женщине было около тридцати пяти лет, у нее были живые молодые глаза и белокурые волосы. Улыбка ее сияла сквозь целлофан. Он нашел фотографии троих детей: двоих мальчиков и девочки, таких же светлоглазых и белокурых, как женщина. Мальчишки были в скаутской форме, им было не больше десяти-одиннадцати лет. Девочке было лет пятнадцать-шестнадцать. Их сфотографировали на берегу озера - девочка улыбалась, держа в руке большой надувной мяч в разноцветных полосках. Форрест, стоявший за ее спиной, держал у нее над головой пальцы, сложенные рожками, и смеялся, как мальчишка.

Карелла вздохнул и закрыл бумажник.

У полиции есть странное правило: каждый труп должен быть опознан. Это дает ей возможность утверждать, что разыскивается убийца Джона Смита, а не Джона Доу. Обычно формальное опознание производит один из родственников.

Если верить фотографиям, у Энтони Форреста была жена и трое детей.Значит, кто-то должен пойти к ним домой, подождать, пока ему откроют дверь, посмотреть этой женщине и детям в глаза и сказать, что Энтони Форрест - муж, отец, возлюбленный - умер. И этот кто-то был Стив Карелла.-

Девушка, открывшая дверь дома 301 по Моррисон-драйв, была той самой, которую Карелла видел на фотографии - улыбающуюся и с мячом в руках. Но фотография, видимо, была сделана несколько лет назад, теперь девушке было лет девятнадцать-двадцать. Волосы ее немного потемнели, но глаза смотрели так же живо. Она немного смущенно улыбнулась Карелле и вежливо спросила:

- Что вам угодно?

- Мисс Форрест? - спросил Карелла.

- Да.

- Инспектор Карелла из восемьдесят седьмого комиссариата, - сказал он, показывая свой жетон и удостоверение. Он откашлялся. - Могу я видеть вашу мать?

- Ее нет дома, - ответила девушка.

- Не знаете ли, где я могу ее найти?

- Они с отцом хотели встретиться и пообедать в городе. Что случилось?

- Видите ли… - начал Карелла.

И внезапно девушка поняла. Глаза ее расширились, она сделала шаг назад и спросила:

- В чем дело?

- Я могу войти?

- Да, конечно, - сказала девушка. - Но в чем все-таки дело? С ним что-то случилось?

- Мисс… - сказал Карелла. Он заколебался. Он решал, достаточно ли она взрослая, чтобы правильно воспринять то, что он должен ей сказать. И тем не менее он понимал, что нужно разыскать ее мать и сообщить новость ей. - Вы знаете, где они хотели встретиться?

- Да, в ресторане Шрафта. Я не знаю, собирались ли они там обедать или только встретиться. Прошу вас, вы можете мне сказать, в чем все-таки дело?

Карелла долго смотрел на нее, потом тихо сказал:

- Мисс, ваш отец мертв.

Девушка отшатнулась. Потом как-то странно улыбнулась и покачала головой.

- Нет, - сказала она.

- Мне очень жаль, мисс.

- Это, должно быть, ошибка. Они с мамой хотели встретиться, чтобы…

- Я не думаю, что произошла ошибка, мисс Форрест.

- Но… в конце концов, вы-то что об этом знаете? Что произошло?

- Его застрелили.

- Застрелили? Моего отца? Вы шутите?

- Очень жаль, мисс, но я не шучу. Я хотел бы видеть вашу мать. Могу я позвонить?

- Подождите… Нет… то, что вы говорите… это невозможно, вы понимаете? Моего отца зовут Энтони Форрест. Я уверена, что…

Карелла легонько дотронулся до руки девушки.

- Мисс Форрест, - сказал он, - в бумажнике мы нашли документы, удостоверяющие личность. Мы почти на сто процентов уверены, что это ваш отец.

- Значит, у него украли эти бумаги. Так часто случается. Конечно, человек, которого убили, украл у отца бумажник, а вы сделали вывод, что…

- Кто это, Синди? - раздался мальчишеский голос.

- Ничего особенного, Джефф. Все в порядке.

- Я хотел бы позвонить вашей матери, - сказал Карелла.

- Зачем? Вам так нужно и ее встревожить понапрасну? Хорошо, давайте звоните. Но для вас же будет лучше, если вы не ошиблись. В ваших интересах, чтобы этот человек оказался моим отцом. Потому что… для вас же будет лучше не ошибиться. - Глаза ее наполнились слезами. - Телефон в этой комнате. - Проведя его в гостиную, она добавила: - Но я совершенно уверена, что это не мой отец. Не может же мой отец так глупо… позволить себя убить.

Карелла нашел телефон Шрафта в справочнике и снял трубку. Девушка дотронулась до его руки.

- Послушайте, - сказала она, и слезы неудержимо потекли по ее лицу, - послушайте, мама не очень сильный человек. Прошу вас… когда вы ей скажете… прошу вас, сделайте это поосторожнее. Ну, когда вы скажете, что отец умер. Прошу вас.

- Не беспокойтесь, - сказал Карелла и набрал номер.

Клара Форрест, хрупкая женщина лет под сорок, с мелкими морщинками, сеточкой окружающими ее глаза и губы, ни слова не говоря, поехала с Кареллой в морг. На лице ее появилось то странно замкнутое, почти сердитое выражение, которое бывает у людей, узнавших об ударе, нанесенном смертью.

Она молча ждала, пока смотритель вывезет ящик на хорошо смазанных колесиках, потом долго всматривалась в лицо мужа и только один раз кивнула головой. Она поверила в случившееся сразу, как только Карелла сказал ей об этом по телефону. И сейчас, глядя в лицо человека, за которого она в девятнадцать лет вышла замуж, которого она любила с семнадцати лет, которому она родила троих детей, с которым она делила все самое хорошее и самое плохое, глядя в лицо своего мужа, который теперь был только трупом, лежащим в ящике морга, она всего лишь выполняла формальность.

Сердце ее разорвалось в тот момент, когда Карелла заговорил. Все остальное было формальностью.

- Это ваш муж, миссис Форрест? - спросил Карелла.

- Да.

- Его зовут Энтони Форрест?

- Да. - Клара опустила голову. - Теперь мы можем уйти?

Они вышли из огромной гулкой комнаты и остановились в госпитальном коридоре.

- Будет вскрытие? - спросила она.

- Да, миссис.

- Мне это очень не по душе.

- К сожалению, это необходимо.

- Как вы думаете, ему было больно?

- Он должен был скончаться сразу же.

- Слава Богу! - Последовало долгое молчание. - В доме полно стенных часов, у нас их почти дюжина, - сказала Клара.

- Да?

- Он сам их всегда заводил. У некоторых ведь очень тонкий механизм. И потом, эти иностранные часы… такие сложные. Он их заводил каждую неделю по субботам. Все часы. - Она замолчала, устало улыбнулась, снова заговорила: - Я всегда боялась, что это случится. Понимаете, он… Я никогда не умела их заводить.

- Я не совсем вас понимаю, - сказал Карелла.

- А теперь… теперь, когда Тони больше нет… - сказала она глухо. - Кто будет заводить часы? - И заплакала.

Из акта баллистической экспертизы Карелла узнал, что пуля, застрявшая в двери, перед которой стоял Энтони Форрест, и гильза, которую нашли на крыше противоположного дома, были от патрона типа «Ремингтон-308». В акте говорилось также, что подобные патроны полностью одеты в металл, а у пули наличествует медная оболочка с шестью насечками и закругленным концом. Весит она 12,4 грамма и нарезана справа налево. Высказывалось предположение, что убийца Форреста пользовался оптическим прицелом, поскольку между крышей и тротуаром, на котором находился Форрест, было около пятидесяти метров.

Карелла прочел акт и попытался действовать как новичок. Он хотел прогнать предчувствие, охватившее его, как только он увидел труп; он надеялся, что, забыв об этом, облегчит себе задачу. Поскольку на первый вызов ответил он, расследование числилось за ним официально. Сотрудники восемьдесят седьмого комиссариата редко работали в постоянных командах. Работа распределялась во многом случайно, хотя на результатах это не сказывалось. Дела доставались тем, у кого было время и необходимая энергия. Хотя шел только апрель, Мейер Мейер уже вернулся из отпуска на замену Берта Клинга. В бригаде было шестнадцать инспекторов. Карелле доводилось работать с каждым из них, но к Мейеру он испытывал особую симпатию и потому обрадовался, узнав, что тот будет его заместителем.

Странное дело: Мейер сразу же стал действовать так, как наметил Карелла. Он тоже очень постарался не замечать тогo, что просто бросалось в глаза. Казалось, он был весьма удовлетворен, узнав, что установлены личность убитого, место жительства его семьи, вид пули, убившей его. Им часто приходилось начинать расследование, не имея ни малейшего представления ни об имени, ни об адресе жертвы, ничего не зная о его семье и знакомых. Они согласились* что разыскивают одного, конкретного человека, убившего другого, тоже конкретного человека. Совершенно невозможно распутать все дела об убийствах, но при хорошей дозе терпения, пройдя немало километров пешком и задав нужные вопросы нужным людям, очень часто получаешь желаемые результаты. Они полагали, что человек, которого убили, - это человек, чья смерть кому-то очень нужна.

Им пришлось изменить это мнение. И не позже чем на следующий день.

III

И снова был ослепительный весенний день.

Рэндольф Норден проснулся в половине восьмого утра по сигналу радиобудильника, который он когда-то купил, подумав, что неплохо просыпаться каждое утро под звуки музыки. Именно поэтому теперь каждое утро Рэндольф Норден слушал дурные новости по радио, которое он купил, чтобы слушать музыку. По его мнению, это было еще одно доказательство того, что мир полон несправедливости.

Он встал, тяжело подошел к окну, приподнял пижамную куртку и поскреб грудь. Он был зол на все на свете: на приемник, на свою жену Мэй, которая была еще в постели и спала как убитая, на детей, которые тоже спали как убитые каждый в своей комнате в другом конце квартиры. Он злился на служанку: хозяином был он, но каждое утро она вставала позже его, и ему приходилось самому готовить себе завтрак. Он поднял штору и открыл окно.

Норден быстро и бесшумно оделся - надел белье, брюки, носки и ботинки, потом пошел в ванную и включил электробритву. Когда он побрился, надел рубашку, повязал галстук, надел пиджак, поставил на стол в кухне стакан фруктового сока и сварил кофе, ему вдруг страшно захотелось очутиться в своем кабинете на Хелл-авеню, чтобы проверить на деле гениальные идеи, пришедшие ему в голову во время бритья. Он залпом проглотил сок и кофе и быстро прошел в другой конец квартиры, где еще лежали в кроватях дети. Джоан уже проснулась и она читала, сидя на кровати.

- Привет, па! - сказала она и снова уткнулась в книгу.

Он поцеловал ее.

- До вечера, хорошо? - сказал он.

Не прерывая чтения, она кивнула. Он вошел в другую комнату, где еще спал Майк, не стал его будить и вернулся к себе, чтобы поцеловать Мэй, которая что-то пробормотала и повернулась на другой бок. Он улыбнулся, взял в прихожей портфель и вышел.

Лифтер встретил его словами:

- Здравствуйте, мистер Норден! Хорошая погода сегодня.

- Отличная, Джордж.

Они молча спустились на первый этаж. Норден вышел из лифта, кивнул лифтеру, пожелавшему ему доброго дня, заглянул в почтовый ящик - машинально, потому что почту не приносили так рано, - открыл входную дверь, вышел на тротуар, посмотрел на небо и снова улыбнулся. И когда он глубоко вдохнул весенний воздух, пуля ударила его в лоб и убила на месте.

Инспектор шестьдесят пятого комиссариата, получивший это сообщение, был из тех, кто любит хорошо сделанную работу и старается быть в курсе всего, что происходит в его секторе. Убийства редко случались в этом богатом квартале, и инспектор был удивлен, когда патрульный полицейский доложил ему о происшедшем по телефону. Он надел шляпу, сделал знак коллеге, сел в полицейскую машину с лысыми шинами и отправился туда, где на тротуаре лежал мертвый Рэндольф Норден. Инспектору не понадобилось много времени, чтобы понять, что убийца стрелял с верхнего этажа одного из зданий, расположенных на другой стороне улицы, - из окна, а может быть, и с крыши. Пуля вошла Нордену в лоб между глаз и вышла в нижней части затылка. Это означало, что стреляли с большой высоты. Инспектор был из тех полицейских, которые не любят спихивать свою работу другим. По правде говоря, ему не хотелось упускать расследование настоящего убийства, ведь в этом квартале приходилось заниматься только кражами да уличными драками. Но утром он читал газеты и знал, что накануне на Кэлвер-авеню был убит некий Энтони Форрест. Однако он решил немного обождать, прежде чем звонить в восемьдесят седьмой комиссариат. Ждать ему пришлось недолго.

Из акта баллистической экспертизы он узнал, что пуля, пробившая голову Нордена и расплющившаяся о тротуар, была от «Ремингтона-308». Кроме того, в акте указывалось, что данный тип патронов полностью покрыт металлом, а у пули медная оболочка с шестью насечками и закругленным концом, нарезана справа налево и весит 12,4 грамма. К тому же один из экспертов, особенно смышленый, добавил от руки внизу: «Надо позвонить инспектору второго класса Стивену Карелле, 87-й комиссариат, Фредерик 7-8024. Занимается похожим случаем, вчерашним убийством. Идентичный патрон, идентичный способ убийства. Дж. Л.».

Инспектор шестьдесят пятого комиссариата прочитал акт экспертизы, потом приписку и, ни к кому в особенности не обращаясь, сказал:

- Он что, считает, что я сам до этого не додумался бы?

Он взял телефон и набрал номер.

Карелла и Мейер старательно отгоняли мысль, что Энтони Форрест вполне мог быть убит каким-то ненормальным - «стрелком с крыш», так называемым снайпером. Снайпер принадлежит к мало распространенному типу убийц, у которых со снайпером времен войны - стрелком экстра-класса - лишь одно общее: метод. Это может быть подросток, обнимающий своя новенький карабин, стреляя по прохожим из окна своей комнаты. Это может быть какой-нибудь господин, решивший стрелять во всех, кто носит красное. Это может быть новый Джек Потрошитель, стреляющий в хорошо сложенную блондинку, идущую по улице. Этот тип может быть настроен против священников, вегетарианцев, евреев, пацифистов, восьмидесятилетних старцев - против кого угодно.

У снайпера, действующего в мирное время, достаточно досуга и для того, чтобы убить, и для того, чтобы исчезнуть. Он спокоен, потому что его жертвы обычно безоружны и не подготовлены к акту насилия. За выстрелом почти всегда следует паника, позволяющая ему исчезнуть. Никто не рискует дать отпор. Он оставляет за собой труп и может преспокойно уйти по улице, как самый мирный гражданин.

Карелле и Мейеру совсем не хотелось иметь дело с таким снайпером, но в восемьдесят седьмом комиссариате первыми получили вызов - значит, дело числилось за ними. Это дело было похоже на толстого Орущего младенца, подкинутого им под дверь. Если речь действительно шла о снайпере и если этот снайпер решил уничтожить весь город, дело все равно останется за ними. В городе насчитывалось десять миллионов жителей, любой из них мог быть убийцей. Или следующей жертвой. Как играть в игру, у которой нет правил? Как применять логику к тому, в чем нет логики? Делаешь что можешь. Начинаешь сначала.

- А если это действительно снайпер? - говорил Мейер. - Заметь, все еще может быть по-другому. Пока только двое, Стив. Если хочешь знать мое мнение, этот парень из шестьдесят пятого… Как его зовут?

- Ди Нобиле.

- Вот именно. Мне кажется, он немного поторопился свалить на нас это дело.

- Тот же способ убийства, - сказал Карелла.

- Ну и что?

- Тот же патрон.

- Все люди - двуногие, - сказал Мейер, пробуя себя в софистике. - Значит, все двуногие - люди.

- Ну и что?

- А то, что если двух парней подстрелили с двух разных крыш и сделали это одинаковыми пулями…

- Мейер, я бы много дал за то, чтобы в действительности этих парней угрохала моя тетушка Матильда ради их страховки. Но пока что-то не очень похоже. Скорее можно говорить о заранее выработанном плане.

- Каком плане?

- Ну, сначала самое очевидное: как это сделано и каким оружием.

- Это может быть простым совпадением.

- Хорошо, допустим. Но ведь и все остальное, похоже, тоже совпадает.

- Не рановато ли об этом говорить? - ответил Мейер.

- Ты думаешь? Ну, тогда взгляни. - Карелла взял со своего стола отпечатанный на машинке листок, взглянул на Мейера и начал читать: - «Энтони Форрест, сорок четыре года, трое детей, должность: вице-президент; годовой оклад: сорок семь тысяч долларов; вероисповедание: протестант; голосовал за республиканцев». Ты слушаешь?

- Продолжай.

- «Рэндольф Норден, сорок шесть лет, двое детей, должность: младший компаньон в адвокатской конторе; годовой оклад: пятьдесят восемь тысяч долларов; протестант; голосовал за республиканцев».

- И что из этого следует?

- А то, что поменяй имена - и это почти один и тот же человек.

- Не хочешь же ты сказать, что снайпер убивает всех парней, которым за сорок, женатых, с детьми и с хорошей должностью?

- Почему бы и нет?

- Стив, по самому скромному подсчету, таких парней в этом городе сто тысяч.

- Ну и что? Кто тебе сказал, что наш снайпер торопится? У него вся жизнь впереди. Кто знает, может, он решил их всех без исключения перестрелять одного за другим.

- Тогда он чокнутый, - сказал Мейер.

Карелла посмотрел ему в глаза.

- Мейер, - сказал он, - именно поэтому я и надеялся, что это все-таки не снайпер.

- Это же не точно… только потому, что кто-то поторопился сделать вывод…

- Я так не думаю. Он, мне кажется, умный полицейский, который сделал именно тот вывод, который напрашивался. Я думаю, что мы имеем дело именно со снайпером, и надеюсь только, что он еще и не псих в придачу. Так что в наших интересах как можно скорее начать копаться в жизни Нордена и Форреста, чтобы узнать, есть ли у них еще что-то общее. Это мое мнение.

- Только снайпера нам и не хватало.

IV

Президент компании «Индиан экспорт», в которой работал Энтони Форрест, был мужчина лет шестидесяти, начинающий лысеть, несколько полноватый, несколько напыщенный, несколько слишком немец, ростом около метра семидесяти пяти, с плоскими ступнями и выпирающим животом. Мейер, еврей по национальности, сразу же почувствовал себя неуютно рядом с ним.

Президента звали Людвиг Эттерман. Стоя за своим письменным столом, он олицетворял собою отчаяние.

- Тони был отличным человеком. Не понимаю, как могло произойти подобное, - сказал он. Говорил он с легким немецким акцентом.

- Как долго вы работали вместе, мистер Эттерман? - спросил Карелла.

- Пятнадцать лет. Это большой срок!

- Можете ли вы дать нам некоторые разъяснения?

- Что вы хотите знать?

- Как вы познакомились, чем занимается ваша компания, каковы были функции мистера Форреста.

- Когда мы познакомились, он был представителем одной фирмы, а у меня уже было это дело. Форрест продавал упаковочные материалы одной фабрики в центре города; теперь она уже закрылась. Мы импортировали товары из Индии и рассылали их по всей стране, а значит, нуждались в упаковке. В те времена я почти все мои коробки покупал у Тони.

Мы встречались, пожалуй, раза два в месяц.

- Это было почти сразу после войны, не так ли?

- Да.

- Вы не знаете, мистер Форрест воевал?

- Да, - сказал Эттерман. - Он служил в артиллерии. Был ранен в Италии, в одном из боев с немцами. - Эттерман замолчал, потом повернулся к Мейеру и сказал: - Видите ли, я - американский гражданин. Я приехал сюда в девятьсот двенадцатом году. Родители привезли меня еще ребенком. Почти вся моя семья покинула Германию. Некоторые уехали в Индию. Так вот и начался мой бизнес.

- Каков был чин Форреста в армии?

- Кажется, он был капитаном.

- Спасибо. Продолжайте, прошу вас.

- Честное слово, он мне сразу понравился. Что-то в нем было привлекательное. В конце концов, ведь все коробки одинаковы, какая разница, кто их делает. Я покупал у Тони, потому что он был симпатичным парнем. - Эттерман предложил полицейским сигары и закурил сам. - Единственный мой грех, - сказал он. -Врач утверждает, что они меня убьют, а я ему отвечаю, что хотел бы умереть или в объятиях хорошенькой блондинки, или с сигарой в зубах. - Он захихикал. - Но в моем возрасте приходится довольствоваться сигарой.

- Как мистер Форрест стал вашим сотрудником? - спросил, улыбаясь, Карелла.

- Однажды я спросил, доволен ли он своей работой, а то я бы мог предложить ему кое-что. Мы довольно подробно все обсудили, и он перешел работать ко мне. Тоже в качестве представителя фирмы. Это было пятнадцать лет назад. А умер он вице-президентом.

- Почему вы предложили ему занять эту должность, мистер Эттерман?

- Я же вам сказал: он мне сразу понравился. А еще… - Эттерман покачал головой. - Нет, это неважно.

- Что именно?

- Понимаете… - Эттерман снова покачал головой. - Вы понимаете, я потерял сына. Он был убит на войне.

- Сочувствую вам, - сказал Карелла.

- О, это было уже давно, жизнь продолжается, не так ли? - Он грустно улыбнулся. - Он служил в эскадрилье бомбардировщиков, мой сын. Его самолет сбили над Швейнфуртом тринадцатого апреля сорок четвертого года.

Там есть завод подшипников, в этом городе. - Он мотнул головой. - Иногда я спрашиваю себя… - Он замолчал.

Карелла откашлялся.

- Мистер Эттерман, что за человек был Энтони Форрест? Он ладил с сослуживцами? Он…

- Я никогда не встречал человека лучше, - ответил Эттерман. - Все любили его. Я уверен, что только сумасшедший мог его убить.

- Он всегда уходил со службы в одно и то же время?

- Мы закрываемся в пять, - сказал Эттерман. -Обычно мы с Тони еще четверть часика болтали. Да, я думаю, что он всегда уходил между пятью пятнадцатью и половиной шестого.

- У них с женой были хорошие отношения?

- Клара и он были весьма дружной парой.

- А дети? Его дочери должно быть около девятнадцати лет, не так ли?

- Да, так.

- Никаких неприятностей с этой стороны?

- Что вы хотите сказать?

- У детей никогда не было каких-нибудь неприятных историй?

- Не понимаю, что вы имеете в виду.

- С полицией, с другими ребятами, дурные знакомства и тому подобное.

- Это отличные малыши, - сказал Эттерман. - Синтия - лучшая в своем классе в лицее. Она получила стипендию университета Рэмси. Мальчики тоже хорошо учатся. Один играет в бейсбол, второй - член клуба «Спорщики». Нет, дети никогда не доставляли Тони никаких неприятностей.

- Вы знаете что-нибудь о его службе в армии, мистер Эттерман? Тот, кто его убил, отличный стрелок, значит, он может быть бывшим военным. А так как мистер Форрест служил в армии…

- Этого я не знаю, но уверен, что Тони был отличным офицером.

- Он никогда не рассказывал о каких-нибудь ссорах со своими подчиненными, которые могли бы повлечь за собой…

- Он был в армии во время войны. А война давно кончилась. Кто бы мог столько лет хранить злобу?

- Никогда не знаешь, - сказал Карелла. - Мы отрабатываем любую возможность.

- Это, должно быть, ненормальный, - сказал Эттерман. - Только ненормальный…

- Надеюсь, что нет, - ответил Карелла.

Инспектора попрощались, поблагодарив Эттермана за то, что он согласился принять их.

Мэй Норден была сорокатрехлетней, коротко стриженной шатенкой с круглым лицом и очень темными глазами. Они встретились с ней в зале похоронного бюро, где в обитом шелком гробу находилось тело Нордена. Бальзамировщик отлично загримировал лоб в том месте, где его пробила пуля. Нужно было очень пристально всматриваться, чтобы заметить рану. В зале толпились родственники и друзья, и среди них вдова Нордена и двое детей - Джоан и Майк. Майку было восемь лет, Джоан -пять. Оба сидели рядом с гробом на стульях с высокой спинкой, повзрослевшие, растерянные. Мэй Норден была в черном, по ее глазам, хотя и сухим, было видно, что она много плакала. Она вышла с инспекторами на улицу, и там, стоя на тротуаре, они курили и говорили о ее муже, лежащем на своем шелковом ложе в тихом зале.

- Я не представляю себе, кто мог это сделать, - сказала Мэй. - Я знаю, женам свойственно считать, что всем вокруг нравится их муж, но я долго думала и так и не нашла никого, кто мог бы его ненавидеть. Это правда.

- А его компаньоны, миссис Норден? Он ведь был адвокатом?

- Да.

- Возможно ли, что один из его клиентов…

- Но ведь нужно быть не совсем нормальным, чтобы вот так просто кого-то убить, разве нет?

- Необязательно, - сказал Мейер.

- Даже так? - Она слегка улыбнулась. - Значит, совершенно нормальный человек забрался на крышу и убил моего мужа, когда тот выходил из дома? Так, что ли? Совершенно нормальный?

- Миссис Норден, мы не психиатры. Мы говорим о нормальности с точки зрения закона. Убийца, возможно, и не является душевнобольным в том смысле, как это подразумевает закон.

- Мне наплевать на закон, - резко возразила Мэй. - Тот, кто убивает другого человека, сумасшедший, и мне плевать, что там говорит закон.

- Но ваш муж был адвокатом, не так ли?

- Сегодня я не жена адвоката, а его сорокатрехлетняя вдова.

- Миссис Норден, может быть, вы сможете сообщить некоторые сведения, которые помогли бы найти человека, убившего вашего мужа.

- Какие именно?

- Он каждое утро выходил из дома в одно и то же время?

- Да. В рабочие дни. В субботу и воскресенье он любил поспать.

- Значит, если бы кто-то решил проследить за его передвижениями, то увидел бы, что ваш муж каждое утро уходит на работу в одно и то же время?

- Без сомнения.

- Миссис Норден, ваш муж был ветераном?

- Ветераном? Вы хотите спросить, воевал ли он?

- Да.

- Три года на флоте во время второй мировой войны, - сказала Мэй.

- На флоте? А не в сухопутных войсках?

- На флоте.

- Он был младшим компаньоном в своей фирме?

- Да.

- Что он об этом думал?

- А что он должен был думать? Он был очень доволен.

- Сколько всего было компаньонов, миссис Норден?

- Трое, включая моего мужа.

- Ваш муж был единственным младшим компаньоном?

- Да. Он был моложе остальных.

- Он хорошо с ними ладил?

- Очень хорошо. Он со всеми ладил. Я же вам сказала.

- Значит, никаких недоразумений - ни с тем, ни с другим?

- Никаких.

- Какого рода делами они занимались?

- Их контора бралась за любые дела.

- И уголовные?

- Иногда.

- Вашему мужу случалось защищать преступников?

- Да.

- Сколько раз?

- Три или четыре. Я сейчас не помню. Четыре, мне кажется, с тех пор как он поступил в эту контору.

- Их оправдали или осудили?

- Двоих его клиентов оправдали, а двоих осудили.

- Где сейчас двое осужденных?

- Конечно, в тюрьме.

- Вы помните, как их звали?

- Нет. Но Сэм, конечно, мог бы… Сэм Готлиб, один из компаньонов. Он должен это знать.

- Ваш муж был родом из этого города?

- Да. Он и учился здесь - в школе и на юридическом факультете.

- Какого университета?

- Рэмси.

- Где вы познакомились?

- Мы случайно встретились в зоопарке. Потом стали встречаться и поженились.

- До или после войны?

- Мы поженились в сорок девятом.

- Вы уже были знакомы, когда он служил в армии?

- Нет. Он пошел на флот, прервав учебу в университете. Сдал экзамены по праву уже после демобилизации и почти сразу начал работать. Когда я с ним познакомилась, у него уже была своя контора в Бестауне. У Готлиба и Грэхема он только три года.

- А до этого у него была своя контора?

- Нет. Он работал в нескольких.

- Никаких неприятностей?

- Никаких.

- Там тоже были уголовные дела?

- Да, но я не могу вспомнить…

- Вы можете назвать эти конторы, миссис Норден?

- Не думаете же вы в самом деле, что это один из его осужденных клиентов?

- Мы не знаем, миссис Норден. Сейчас мы почти ничего не знаем. Мы ищем, и ищем очень упорно.

- Я составлю вам список. Вы пойдете со мной? - Она остановилась на пороге похоронного бюро и сказала: - Извините меня. Я была не очень любезна. - Она помолчала и добавила: - Понимаете, я очень любила мужа.

V

В понедельник тринадцатого апреля, через пять дней после первого убийства, Синтия Форрест явилась к Стиву Карелле. Она поднялась по широким низким ступеням комиссариата, прошла мимо зеленого шара с белыми цифрами «87» и вошла в вестибюль, где прочла надпись, предлагавшую изложить цель визита дежурному сержанту. Она объяснила сержанту Мерчисону, что хочет поговорить с инспектором Стивеном Кареллой. Мерчисон спросил ее имя и велел подняться по лестнице. Она пошла в направлении, которое указывали стрелки с надписью «Дежурное помещение инспекторов», поднялась по железной лестнице на третий этаж и очутилась в узком коридоре. Она пошла по этому коридору и наткнулась на мужчину в красной спортивной рубашке, прикованного наручниками к скамье, потом остановилась у деревянной перегородки и, встав на цыпочки, оглядела комнату. Заметив шедшего к ней Кареллу, Синтия не удержалась и помахала рукой.

- Здравствуйте, мисс Форрест, - сказал Карелла, улыбаясь. - Заходите, заходите.

Он открыл дверь и провел девушку в свой рабочий кабинет. На ней был белый джемпер и темно-серая юбка, - длинные волосы цвета конопли были стянуты на затылке в конский хвост. Она положила книги и тетради на стол, села, закинув ногу на ногу, и натянула юбку на колени.

- Хотите кофе? - спросил Карелла.

- А можно?

- Конечно. Мисколо! - крикнул он. - Принесешь два кофе?

Из глубины секретарской с другого конца коридора до них донесся голос Мисколо:

- Сейчас!

Карелла улыбнулся девушке:

- Чем могу служить, мисс Форрест?

- Меня почти все зовут Синди,- ответила она.

- Хорошо, пусть будет Синди. Итак, Синди?

- Дело в том… Папу похоронили в субботу, вы знаете?

- Да, я знаю.

- Я прочитала в газетах, что еще одного человека убили. - Как вы думаете, это тот же самый?

- Мы не знаем.

- У вас еще нет никакой версии?

- Мы ищем.

- Я спросила моего преподавателя психологии. Видите ли, я посещаю педагогические курсы. Я у него спросила, что он думает об этих убийствах, - сказала Синди, на секунду замолчала, потом снова заговорила: - Это ведь убийца-снайпер, не так ли?

- Может быть. Так что же вам сказал ваш преподаватель психологии?

- Что он не так много знает о снайперах и даже не знает, изучали ли их вообще. Но у него есть несколько собственных соображений по этому поводу.

- Да? И каких же?

- Он считает, что снайперы очень похожи на любителей подглядывать.

- Да что вы?

- Да. Он сказал, что их динамические схемы почти идентичны.

- Как это - «динамические схемы»?

- Реакция на увиденный в детстве акт грехопадения.

- Акт грехопадения?

- Да.

- А что это такое? - наивно спросил Карелла.

Не моргнув глазом Синди ответила:

- Сексуальные отношения между родителями.

- А!

- Мой преподаватель говорит, что подглядывают все дети, но стараются притвориться, что не смотрят. Снайпер - носитель видимого символа: обычно он пользуется оптическим прицелом, он смотрит, оставаясь невидимым, действует и не попадается.

- Понятно, - произнес Карелла.

- Мой преподаватель говорит, что такой человек действует в основном под сильным импульсом сексуальной агрессивности. Его поступок дает ему сексуальный стимул и даже сексуальное удовлетворение. - Синди посмотрела на Кареллу огромными голубыми глазами - детскими и наивными. - Что вы об этом думаете?

- Я? Не знаю.

- Разве у вас нет психологов? - спросила Синди.

- Есть один.

- Так почему вы не спросите у него, что он обо всем этом думает?

- Все это хорошо для телевидения.

- Значит, я ошибалась, думая, что современная полиция хочет докопаться до психологических мотивов, побуждающих преступников к действию.

Мои соображения…

- Бросьте, - сказал Карелла. - Вы слишком юны и милы, чтобы обижаться на старого дурня полицейского.

- Я не юная и не милая, а вы не дурень, - возразила Синди.

- Вам девятнадцать лет…

- В июне будет двадцать.

- И почему же вы не милая?

- Потому что я слишком много видела и слышала.

- Что, например?

- Ничего, - сухо ответила она.

- Но мне интересно, Синди.

Синди собрала свои книги и прижала их к груди.

- Мистер Карелла, не забывайте, что мы живем не во времена королевы Виктории.

- Постараюсь. Но, может быть, вы все-таки объясните, что вы хотели всем этим сказать?

- Я хотела сказать, что в наши дни большинство семнадцатилетних уже видели и слышали все, что можно видеть и слышать.

- Ну и скучно же им, должно быть, - сказал Карелла. - А что вы делаете, когда вам исполняется восемнадцать или девятнадцать?

- В девятнадцать, - ледяным тоном ответила Синди, - вы идете к полицейскому, который объявил вам о смерти вашего отца, в надежде рассказать ему кое о чем, чего он, может быть, не знает и что могло бы ему помочь. И вот тогда, как это всегда бывает с так называемыми взрослыми, вы осознаете, что вас даже не слушают. Это разочаровывает.

- Сядьте, Синди. Что вы хотите мне рассказать о снайпере? Если, конечно, это был снайпер.

- Тот, кто стреляет в людей с крыши, может быть только снайпером.

- Необязательно.

- Он убил уже двоих одним способом!

- Если это он их убил…

- В газетах пишут, что патроны были одинаковые.

- Это может означать очень многое, а может и совершенно не иметь смысла.

- Нет, серьезно, не будете же вы меня убеждать, что верите в простое совпадение?

- Я лишь могу вам сказать, что мы рассматриваем все варианты. Сядьте, прошу вас, у меня от вас голова кружится.

Синди резко села и снова бросила книги на стол. Хотя она и была девятнадцатилетней девушкой, которая все видела и слышала, в этот момент она выглядела просто девятнадцатилетней девушкой.

- Хорошо, - сказала Синди. - Допустим, что моего отца и этого человека убил один и тот же тип; допустим, что это действительно снайпер. Тогда, мне кажется, вам следует рассмотреть, не действовал ли он по сексуальным причинам.

- Мы не преминем это сделать.

Синди вскочила и собрала свои книги.

- Вы смеетесь надо мной, инспектор Карелла, - гневно сказала она. - И это мне совсем не нравится!

- Нет же, я вовсе не смеюсь над вами! Я все понял, что вы сказали Неужели вы думаете, Синди, что мы никогда не имели дела с подобными типами?

- Что?

- Я вас спросил: неужели вы думаете, что полиция никогда не имела дела…

- Ох!

Синди снова села и положила книги на стол.

- Мне и в голову не пришло. Простите меня.

- Да ничего.

- Нет, действительно, простите меня. Конечно. Вы, конечно, должны видеть кучу всякого. Мне так стыдно.

- Во всяком случае, Синди, я рад, что вы пришли поговорить со мной.

- Правда? - быстро спросила она.

- Нам не часто приходится видеть здесь симпатичных и умных ребят, а это оказывает хорошее влияние.

- Хорошая девчонка с соседней улицы, да? - спросила Синди со странной улыбкой. Она встала, пожала Карелле руку, поблагодарила его и ушла.

В женщине, которая брела по Кэлвер-авеню, не было ничего от хорошей девчонки с соседней улицы. Ей был сорок один год - выцветшие светлые волосы, слишком ярко накрашенные губы и щеки. На ней была черная юбка в обтяжку, которую она испачкала рисовой пудрой, когда красилась. Грудь ее, высоко задранную лифчиком, чрезмерно облегал довольно грязный белый пуловер.

В руке у нее была черная кожаная сумочка. Она выглядела совсем как проститутка, и не без оснований…

Денек выдался трудный. Она была проституткой и к тому же пьяницей. Она проснулась в шесть утра. Летучие мыши и крысы вытанцовывали сарабанду в ее грязной меблированной комнате с осыпающимся потолком, а увидев, что в бутылке, стоявшей рядом с кроватью, не осталось ни капли, она быстро оделась, тем более что под одеждой редко носила что-то кроме лифчика, и вышла на улицу. К полудню она набрала денег на бутылку дешевого виски; к часу дня бутылка была пуста. В четыре часа она проснулась, летучие мыши и крысы возобновили свой танец по комнате; бутылка у кровати была пуста. Она надела лифчик, пуловер, черную юбку и черные босоножки на высоком каблуке, напудрилась, ярко намазала губы и слишком ярко нарумянилась. Теперь она ходила взад и вперед по знакомому тротуару, на город мало-помалу спускались сумерки.

У нее вошло в привычку ходить по этому тротуару каждый вечер, потому что на углу Кэлвер-авеню и Пятнадцатой Северной улицы был завод, рабочие которого кончали работу в половине шестого. Когда ей улыбалась удача, она подхватывала клиента, платившего ей четыре доллара за быстрое удовольствие, а при большой удаче парня удавалось заполучить на ночь, и он платил сумасшедшую цену - пятнадцать долларов в звонкой американской монете.

В этот вечер она чувствовала себя в ударе. В этот вечер она смотрела на мужчин, группами выходивших из заводских ворот на углу улицы, и чувствовала, что скоро вытащит главный приз. Чуть-чуть удачи, и парню захочется немного выпить перед тем, как лечь в кровать. И кто знает, вдруг он безумно влюбится в нее. Какой-нибудь мастер или даже директор… с ума будет сходить по ее волосам, глазам и увезет ее с собой в огромный особняк в шикарном пригороде; у нее будет горничная, дворецкий, и любовью она будет заниматься только тогда, когда захочет… и… не смеши меня!

Но все-таки… она чувствовала себя в ударе. Она все так же была уверена в удаче, когда пуля пробила ее верхнюю губу, разбила зуб, прорвала трахею и разворотила огромное выходное отверстие в затылке.

Пуля расплющилась о кирпичную стену здания, возле которого она упала, убитая наповал.

Пуля была от «Ремингтона-308».

VI

Гарри Уолач жил или чаще всего бывал в одной компании с проституткой по имени Бланш Леттиджер - той самой женщиной, которая была убита вечером тридцатого апреля. Полиции не составило труда найти его. Все знали дружка Бланш. Его забрали на следующее утро в бильярдной на Сорок первой Северной, привели в комиссариат, усадили и начали задавать вопросы. Он был высокого роста, хорошо Одет, с седеющими висками и проницательными зелеными глазами. Он попросил у инспекторов разрешения закурить, зажег пятидесятицентовую сигару и, когда Карелла заговорил, преспокойно устроился поудобнее на стуле, снисходительно улыбаясь.

- Чем ты зарабатываешь на жизнь, Уолач?

- Биржа.

- И во что помещаешь капитал? - спросил Мейер.

- Акции, недвижимость… Все в таком духе.

- Какая сегодня котировка у Эй-Ти-Ти? - спросил Карелла.

- У меня нет этих акций.

- А какие есть?

- Так сразу и не вспомню.

- А маклер у тебя есть?

- Да.

- Его имя?

Он сейчас в Майами, отдыхает.

- Тебя не спрашивают, где он. Тебя спрашивают, как его зовут.

- Дейв.

- Дейв, а дальше?

- Дейв Миллас.

- Где он остановился в Майами?

- Не имею ни малейшего представления.

- Хорошо, Уолач, - сказал Мейер. - Что ты знаешь об этой женщине - Бланш Леттиджер?

- Бланш… как?

- Хочешь нас поводить за нос? А, Уолач? Так, что ли?

- Нет, уверяю вас, это имя мне незнакомо.

- Неужели! Бланш, Леттиджер. Ты живешь вместе с ней на Кэлвер-авеню, в квартире шесть «б», снятой на имя Фрэнка Уолача, и живешь ты там уже полтора года. Теперь это имя тебе что-нибудь говорит?

- Не знаю, о чем это вы.

- Стив, может, это он ее пришил?

- Начинаю думать, что так.

- О чём вы говорите? - спросил Уолач, которого все эти разговоры, по-видимому, оставляли равнодушным.

- Зачем ты пытаешься нас провести, Уолач? Думаешь, мы интересуемся таким дешевым сутенером, как ты?

- Не понимаю, о чем вы говорите, - с достоинством произнес Уолач.

- Нет? А как ты сам называешь свое ремесло?

- Не так, как вы.

- Как это мило, - сказал Мейер, - он не хочет пачкать свой хорошенький ротик сердечком такими словами, как «поганый сутенёр». Послушай, Уолач, ты нам надоел. Если хочешь, чтобы мы тебе это дело навесили, не беспокойся - нет ничего легче. Подумай лучше о своем здоровье. Все, что нам от тебя нужно, - это сведения об этой бабе.

- Какой?

- Ах ты сволочь! Той, которую вчера убили. Да ты человек или нет, дерьмо поганое?!

- Я не знаю никакой такой женщины, - упорно стоял на своем Уолач. - И убийство вы мне не навесите. Знаем мы вас! Ищете фраера, да я не из таких!

- Мы не ищем фраера, - сказал Карелла, - но раз уж ты об этом заговорил, то в принципе это неплохая идея. Как ты думаешь, Мейер?

- Почему бы и нет? - ответил Мейер. - Почему бы и не он? Мы тебе так навесим, что потащишь как миленький. Где ты был вчера вечером, Уолач?

- Вчера вечером? В котором часу? - спросил Уолач, не теряя спокойствия и попыхивая сигарой.

- Когда была убита эта женщина.

- В котором часу и какая женщина?

- Около половины шестого. Где ты был?

- Я обедал.

- Так поздно?

- Я поздно обедаю.

- Где?

- У «Ремблера».

- Где это?

- В городе.

- Где в городе? Послушай, Уолач, если тебе хочется, чтобы мы с тобой по-другому поговорили, то так оно и будет.

- Валяйте, доставайте дубинки, - сказал Уолач спокойно.

- Мейер, - сказал Карелла, - достань дубинку.

Мейер пересек комнату, открыл ящик стола, вытащил оттуда шестидесятисантиметровую дубинку и, постукивая ею по руке, вернулся к Уолачу, спокойно наблюдавшему за ним. Все сохраняли полную невозмутимость.

- Ты этого хочешь, Уолач? - спросил Мейер.

- Вы, может, думаете, что напугали меня? - спросил Уолач.

- С кем ты обедал?

- Один.

- Дубинка не нужна, Мейер. Он сам себя загнал в ловушку.

- Это только ты так думаешь, приятель. Хозяин узнает меня.

- Может быть, удастся заставить его передумать? - заметил Карелла. - Не забывай, мы ищем фраера. Ты что же, думаешь, что какой-то трактирщик нам помешает?

- Он подтвердит, что я там был, - сказал Уолач, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

- Честное слово, я на это надеюсь, - сказал Карелла. - А пока суд да дело, мы тебя задержим и предъявим обвинение в убийстве, Уолач. Мы не скажем сразу, что ты сутенер. Прибережем до суда. На присяжных это производит чертовски сильное впечатление.

- Послушайте, - сказал Уолач.

- Да?

- Что вы от меня хотите? Я ее не убивал, и вы это знаете.

- Тогда кто ее убил?

- Какого черта! Откуда я знаю?

- Ты ее знаешь?

- Конечно, я ее знаю. Как же иначе?

- А говорил, что нет.

- Уж и пошутить нельзя! Я ведь не знал, что все так серьезно. К чему такой шум?

- Как давно ты ее знаешь?

- Около двух лет.

- Она уже тогда была проституткой?

- Вы все-таки хотите меня впутать? Откуда я знаю, чем она занималась? Я зарабатываю на жизнь, понемногу играя на бирже. Я жил с ней, вот и все. А чем уж она занималась, это ее дело.

- Ты что, не знал, что она девка?

- Нет.

- Уолач, - сказал Карелла, - тебя возьмут под стражу и предъявят обвинение в убийстве, потому что ты врешь, и на это очень противно смотреть. Так что, за неимением лучшего, удовлетворимся тобой. Ты этого хочешь, Уолач? Или ты все выложишь начистоту, и в этом случае будем считать, что ты честный гражданин, а если и занимаешься сутенерством в свободное время, то это так, случайно. Что скажешь?

Уолач долго молчал, потом произнес:

- Она уже была проституткой, когда мы познакомились.

- Два года назад?

- Да, два.

- Когда ты ее видел в последний раз?.

- Позавчера ночью я домой не возвращался. И вчера меня там не было. Днем я ее не видел.

- В котором часу ты ушел из дома накануне?

- Около восьми.

- Куда ты пошел?

- В город. На Риверхед.

- Для чего?

Уолач вздохнул:

- Сыграли партию в картишки. Вас это устраивает?

- Бланш была в квартире, когда ты уходил?

- Да.

- Она тебе ничего не сказала?

- Нет. Она была в комнате с клиентом.

- Это ты ей его привел?

- Вот именно, - сказал Уолач.

- Расскажи нам о Бланш.

- Что вы хотите знать?

- Сколько ей было лет?

- Она говорила, что тридцать пять, но на самом деле ей было сорок один.

- Откуда она? Из каких?

- Откуда-то со Среднего Запада. Оклахома, Айова - почем мне знать. Какая-то дыра.

- Когда она сюдаприехала?

- Давно.

- Когда, Уолач?

- До войны. Я не могу точно сказать. Если вам нужна ее подробная биография, поищите в другом месте. Я ее не так уж хорошо знал.

- Зачем она сюда приехала?

- Учиться.

- Где?

- В университете, конечно.

- В каком?

- Рэмси.

- Она там долго оставалась?

- Не знаю.

- Как она стала проституткой?

- Не знаю.

- Ее родители живы?

- Не знаю.

- Она была замужем, разведена, не знаешь?

- Не знаю.

- А что же ты знаешь, Уолач?

- Я знаю, что она была старая и жалкая девка, и возился я с ней только из человеколюбия, ясно? Я знаю, что она была грязная пьянчужка, зануда и самым лучшим для нее было получить пулю в лоб, что и случилось. Понятно? Вот что я знаю.

- Ты отличный парень, Уолач.

- Спасибо, я вас тоже обожаю. Чего вы от меня хотите? Она бы сдохла на тротуаре еще год назад, если бы я не нашел ей крышу. Я был с ней великодушен.

- Еще бы!

- Да, еще бы. Вы что, думаете, она меня миллионером сделала? Кому она была нужна с такой-то рожей? Я ей приводил парней, вот и все. А денег чаще всего от нее и не видел. Когда я приходил, все денежки уже вылетали на выпивку, да и выпивка тоже была тю-тю! Вы думаете, это было так уж весело, а? Попробуйте, увидите!

- Как получилось, что студентка стала проституткой? - спросил Карелла.

- Вы полицейский или социолог? Студенток, ставших проститутками, тут пруд пруди. Спросите в полиции нравов, они вас просветят.

- Оставь в покое полицию нравов, - сказал Мейер. - Не знаешь, кто мог ее убить?

- Нет.

- Доволен, что избавился от нее?

- Еще как! Только это не значит, что это я ее убил. Ну, ребята, вы же сами знаете, что это не так. Так что не стоит терять время.

- Торопишься, Уолач? Партия в картишки?

- Как я вам и говорил.

- Тогда не торопись. Времени полно.

- Хорошо. Посидим поболтаем. В конце концов, плевать, налогоплательщики заплатят.

- Ты в жизни не платил налогов, Уолач.

- Кто, я? - возмутился Уолач. - Я каждый год плачу государственные налоги и даже федеральные! Так что не вешайте мне лапшу на уши!

- А какую профессию ты указываешь в декларации?

- Снова вы за свое?

- Нет. Вернемся к Бланш. Ты случайно не знаешь - ей угрожали?

- Откуда мне знать? Парни, они все разные. Одни ну просто сосунки - балдеют от своей первой бабы. А есть и такие, кто любит еще и прибить девчонку. В любом случае мужик, который идет к проститутке, уже ненормальный.

- Этот парень, - сказал Мейер, - не сутенер, а просто психолог какой-то!

- О девках я все знаю, - просто сказал Уолач.

- Во всяком случае, о Бланш Леттиджер ты знаешь не так уж много.

- Я вам рассказал все, что знал. Что вы еще хотите?

- Расскажи о ее привычках.

- Каких?

- Во сколько она вставала утром, например.

- Утром? Вы что, смеетесь?

- Хорошо. Тогда днем.

Обычно она просыпалась между часом и двумя и сразу же пускалась на поиски бутылки.

- Во сколько она проснулась в тот день, когда ее убили?

Уолач улыбнулся и погрозил Карелле пальцем:

- Ага! Вот вы и попались!

- Что? - спросил Карелла.

- Я вам уже сказал, что вчера весь день ее не видел, - ответил Уолач, не переставая улыбаться.

- Я не собирался тебя ловить.

- Все шпики всю жизнь стараются нас поймать.

- Послушай, Уолач, - сказал Карелла, - хорошо, я согласен: ты честный и добропорядочный гражданин и с тобой плохо обращаются. Так что кончим с этим и вернемся к фактам. Меня начинает тошнить от тебя.

- Можно подумать, вы на меня действуете успокаивающе, - ответил Уолач.

- Нет, что он себе думает, этот тип? Он что, в цирке? Думай, что говоришь, подонок, или я тебе морду разобью!

Уолач открыл было рот, но передумал и ничего не сказал. Он только бросил на Мейера злобный взгляд.

- Понял? - проорал Мейер.

- Понял, понял, - ответил Уолач обиженно.

- Итак, она всегда уходила из дому между пятью и половиной шестого?

- Ага.

- Куда она шла?

- Там недалеко есть завод. Ей иногда удавалось подцепить парня, шедшего с работы.

- И так каждый день?

- Нет, но часто. Когда станешь такой, как она, берешь что ни попадя.

- Где этот завод?

- На углу Кэлвер-авеню и Пятнадцатой Северной.

- Итак, почти каждый день между пятью и половиной шестого она выходила из квартиры и шла к заводу. Так?

- Да.

- Кто, кроме тебя, знал об этом?

- Патрульный полицейский должен был знать, - ответил Уолач, который не мог не выпендриваться. - Может, это он ее… а?

- Осторожно, Уолач…

- Хорошо, хорошо. Нет, я не знаю, кто еще был в курсе. Парень, который ее убил, конечно. Кто угодно мог знать. Надо было только приглядеться.

- Ты нам здорово помог, - сказал Карелла. - Вали отсюда.

- А вы мне весь день испортили, - ответил Уолач.

Он встал, стряхнул пепел с брюк и направился к двери. Мейер изо всей силы дал ему пинка в зад. Но Уолач даже не обернулся. С достоинством он покинул помещение комиссариата.

VII

Итак, полиции пока не удалось добиться хоть каких-нибудь результатов.

Утром, после того как ушел Уолач, инспектора предприняли попытку исправить положение, позвонив Самуэлю Готлибу - адвокатская контора «Готлиб, Грэхэм и Норден». Они осведомились у старшего компаньона, сколько уголовных процессов провел Норден со времени поступления в контору. «Четыре», - ответил Готлиб и сразу же выдал имена четырех клиентов, уточнив, кто из них был осужден, а кто оправдан. Потом они взялись за составленный миссис Норден список, где фигурировали названия контор, в которых раньше работал Норден. К одиннадцати часам они обзвонили все эти конторы, и черный список пополнился еще двенадцатью именами осужденных клиентов Нордена. Список передали в справочную службу полиции с просьбой выяснить все адреса. Затем они сели в служебную машину и отправились в университет Рэмси в надежде получить хоть какие-нибудь сведения о Бланш Леттиджер, убитой проститутке.

Карелла припарковал машину в запрещенном месте, опустил противосолнечный щиток с надписью «Полиция» и, сопровождаемый Мейером, пошел вверх по аллее.

Они поднялись по ступеням в административное здание. Внутри было прохладно и сумрачно. Службой регистрации заведовала очаровательная шестидесятилетняя дама в хорошо накрахмаленной блузке с оборками и воткнутым в волосы карандашом. Ее звали Мориарти. Узнав, что посетители из полиции, она пошутила:

- Мориарти, позвольте вам представить Шерлока Холмса и Ватсона.

- Карелла и Мейер, - улыбаясь, поправил ее Карелла.

- Чем могу помочь, господа?

- Мы хотели бы получить некоторые сведения о бывшей вашей студентке Бланш Леттиджер.

Изучив регистрационные книги, они узнали, что Бланш Леттиджер в 1940 году, в возрасте восемнадцати лет, действительно поступила в университет Рэмси на факультет театрального искусства и дикции. Был указан адрес ее родителей: Джонсборо, штат Индиана, - городишко недалеко от Кукумо; а также ее временный адрес: 1107, Хорсли Роад. В университете она пробыла только около пяти месяцев, а потом бросила учебу. Этот поступок был довольно странным, потому что оценки у нее были превосходные: три и восемь из четырех.

Мисс Мориарти не имела ни малейшего представления о том, что стало с Бланш Леттиджер. Она никогда больше не приходила в университет, никогда не давала о себе знать.

Карелла спросил мисс Мориарти, мог ли остаться в университете кто-нибудь, кто знал Бланш Леттиджер в те времена, когда она была студенткой. Не колеблясь, мисс Мориарти отвела их к профессору Ричардсону, который вел курс театрального искусства и дикции. Ричардсон был тощий старичок. Походкой и жестами он очень напоминал актера шекспировских времен, говорил очень громко, как бы для того, чтобы ребята с галерки получили сполна за свои денежки. Карелла почти с уверенностью мог бы сказать, что каждое слово, которое он таким образом запускал в пространство, обязательно долетало до комиссариата, расположенного на другом конце города.

- Бланш Леттиджер? - спросил он. - Бланш Леттиджер… - Он поднес тонкую руку к львиному лбу, большим и указательным пальцами потеребил переносицу, как бы в молчаливом раздумье, потом покачал головой, поднял на них глаза и сказал: - Да.

- Вы ее помните? - спросил Карелла.

- Да.

Ричардсон повернулся к мисс Мориарти:

- Помните такую труппу - «Парики и котурны»?

- Да, - сказала она.

- Тогда вы должны помнить и «Долгое возвращение».

- Боюсь, что я этой пьесы, увы, не видела, - тактично сказала мисс Мориарти. - Университетская театральная труппа так плодовита…

- М-м… да. Хорошо, - сказал Ричардсон и повернулся к Карелле: - Я был художественным руководителем этой труппы в течение четырех лет. Бланш играла в этой пьесе.

- «Долгое возвращение»?

- Да. Прелестная девушка. Я ее очень хорошо помню. Это был наш первый спектакль в сезоне. Бланш Леттиджер, да, именно так. Она играла роль… э-э-э… мало добродетельной особы.

- Как это? - спросил Карелла.

- Видите ли… - Ричардсон промолчал, глянул на мисс Мориарти и продолжил: - Одну из проституток.

Карелла и Мейер молча переглянулись.

- Это была очаровательная девушка, - продолжал Ричардсон, - немного скрытная, чуточку меланхоличная, но очаровательная. И очень хорошая актриса. Действие пьесы происходит в притоне в лондонских доках, а значит, героиня Бланш должна была говорить как кокни. Она сразу сумела найти верный тон, нужный акцент. Это просто удивительно. У нее и память была отличная. После двух репетиций она уже помнила все реплики партнеров. У нее была главная женская роль Фреды. У этой девушки в пьесе длинные диалоги с Ольсеном; она берется усыпить его, чтобы силой затащить на корабль, на котором не хватает экипажа. В этой пьесе мы использовали круглую сцену. Это было впервые у нас. Играли мы в университетском театре, конечно, но расположили скамьи для зрителей полукругом прямо на сцене. Актеры играли посередине. Это было потрясающе. В одной из сцен, если вы помните…

- Мистер Ричардсон, - прервал его Карелла, - а она играла еще в каких-нибудь пьесах, кроме этой пьесы О’Нила?

- Нет.

- Она посещала ваши занятия?

- Нет.

- Вы не знаете, были у нее здесь какие-нибудь родственники?

- Мне очень жаль, но я не знаю.

- Большое вам спасибо, - сказал Карелла.

- Не за что, не за что, - ответил Ричардсон.

Они вышли из его маленького кабинета и вместе с мисс Мориарти спустились по лестнице.

- Кошмарно скучный человек! - сказала мисс Мориарти. - Но у него великолепная память. Я убеждена, что он описал вам Бланш Леттиджер именно такой, какой она была тогда. Как вы думаете, вам будет полезно то, что он рассказал?

- Увы, мисс Мориарти, - сказал Карелла, - самое обидное в нашей работе, что мы толком не знаем, что нам будет полезно, пока не склеятся все разрозненные куски.

- Надо будет запомнить, - сказала мисс Мориарти. - Это могло бы помочь в моей смертельной борьбе с Шерлоком Холмсом.

- Пусть победит сильнейший, - сказал Карелла.

Они попрощались с мисс Мориарти и очутились на залитой солнцем улице.

- Ну и что ты думаешь? - спросил Мейер.

- Пока не знаю. Почему она бросила университет вот так, ни с того ни с сего? Хорошая студентка, хорошие оценки, участвовала в разных мероприятиях… - Карелла пожал плечами.

- Странно, да? Особенно если ты приехал из такой дыры, как Кукумо.

- Да не Кукумо.

- Ну, тогда Джонсборо.

- Именно.

- Ты думаешь, стоит туда поехать?

- Зачем?

- Не знаю, может, посмотреть, что за семья, родственники - в таком духе.

- Ну и что нам это даст? Нет, Мейер, почему эта девица вдруг все бросила? До этого была хоть какая-то связь, пусть самая хрупкая. А теперь… - Он пожал плечами. - Мне это не нравится. Правда.

- Я ведь тоже не особенно в восторге.

- Может, все-таки псих? Тогда мы так и будем бегать. Он будет забавляться и стрелять в кого попало, просто так, наудачу.

- Кто эта блондинка, которая машет тебе рукой? - спросил вдруг Мейер.

Думая, что он шутит, Каретта ответил:

- Блондинки всегда мне машут руками, старина.

- Неужто? Даже шестнадцатилетние?

Карелла посмотрел туда, куда показывал Мейер. С противоположного конца парка им навстречу быстро шла белокурая девушка в темно-синей плиссированной юбке и голубом пуловере. Он сразу узнал ее и помахал рукой в ответ.

- Ты ее знаешь? - спросил Мейер.

- Конечно. Одна из моих поклонниц.

- Я все забываю, что ты звезда сыска.

- Вот и не забывай, понятно?

Волосы Синди Форрест рассыпались по плечам. Она чуть-чуть подкрасила губы и надела жемчужное ожерелье. Книги она прижимала к груди. Синди подошла к инспекторам, загадочно улыбаясь.

- Привет! - сказала она. - Вы меня ищете?

- Нет, - ответил Карелла, - но я очень рад вас видеть.

- Вы очень любезны, - сказала Синди. - Какими судьбами вас занесло сюда?

- Хотели пошарить в архивах. А вы, вы что здесь делаете?

- Вы забыли? Я здесь учусь,

- Я не забыл, вы готовитесь стать психологом.

- Вот и нет. Преподавателем.

- И вы хотите преподавать в университете.

- Нет, в колледже, - поправила Синди.

- Вот так суперсыщик! - вздохнул Мейер.

- Мейер, познакомься. Это Синтия Форрест. Мисс Форрест, мой коллега инспектор Мейер.

- Очень приятно, - сказала Синди, протягивая руку.

Мейер, улыбаясь, пожал ее.

- Счастлив познакомиться.

Она тут же опять повернулась к Карелле:

- Вы нашли то, что искали?

- Кое-что нашли, но не уверен, что это будет нам так уж полезно.

- Архивы не полны?

- Да, почти так, - сказал Карелла.- Только…

- Вы видели мистера Фергюсона?

- Кого?

- Фергюсона. Тренера футбольной команды.

- Нет, его мы не видели.

- Он, наверное, мог бы вам помочь. Он здесь уже тысячу лет. Команда никогда не выигрывает, но он все равно остается тренером, потому что, он очаровательный старикашка.

- Понятно, - сказал Карелла.

- Вам следует с ним поговорить.

- А зачем, Синди?

- Но разве вы пришли не за тем, чтобы… - Синди посмотрела на Кареллу. - Извините, кажется, я что-то не так поняла.

- Думаю, мы все здесь в одинаковом положении, - сказал внезапно Мейер, прищурившись. - Почему вы считаете, что мы должны повидаться с этим тренером, мисс Форрест?

- Да потому, что он тоже играл в этой команде.

- Кто играл в команде? - спросил Карелла.

- Папа, конечно! - Она замолчала, а потом, глядя на инспектора широко открытыми глазами, спросила: - Так вы что, не знали, что он учился в Рэмси?

Сальваторе Палумбо, пятидесяти семи лет, маленький, сухонький человек родом из Неаполя, приехал в Соединенные Штаты в 1938 году. Приехал потому, что ему не нравился ни Муссолини, ни то, что он делал со страной. Палумбо высадился в Америке, не зная ни слова по-английски, и всего богатства у него было сорок долларов, жена, двое детей и адрес одного из кузенов. Он разыскал его в Филадельфии. Кузен радушно принял их, а потом дал понять, что Сальваторе лишний. И Палумбо, который еще совсем не говорил по-английски - все произошло через неделю после его приезда, - истратил половину своих долларов на железнодорожные билеты, посадил семью в вагон и отравился в другой город, где постарался выбиться в люди.

Америка - страна, где все возможно. Тот, у кого есть отвага, воля, честолюбие, как у Сальваторе Палумбо, может лет через двадцать пять стать владельцем маленького дома на Риверхед - в итальянском квартале, конечно, но не в трущобах или гетто - и маленького овощного магазинчика неподалеку от дома, а точнее, на Доувер Плейнз-авеню, и звать его будут Сэл вместо Сальваторе.

Первого мая, в полдень, когда совсем в другом районе инспектора Карелла и Мейер сделали целый ряд удивительных открытий, Сэл Палумбо, стоя на тротуаре перед своим магазином, перетирал фрукты. Во-первых, инспектора только что выяснили, что Энтони Форрест учился в университете Рэмси (чего они до сих пор не знали), а во-вторых, под сильным впечатлением от этого открытия они вспомнили, что Мэй Норден, вдова Рэндольфа Нордена, адвоката, говорила им, что муж учился на юридическом факультете этого университета. Они как будто отыскали недостающую деталь скучнейшей головоломки, которую никак не могли найти, а она все это время ждала их, лежа под пепельницей на столе. На радостях они наконец-то могли связать два первых убийства со смертью Бланш Леттиджер, проститутки, тоже учившейся в Рэмси… Исполненные невыразимого блаженства, они сочли, что загадка почти решена, тогда как все еще только начиналось.

Что до Сэла Палумбо, то он вовсе не блаженствовал, перетирая фрукты. Против фруктов он ничего не имел, он их даже очень любил, но не испытывал никакой радости от того, что их надо перетирать. Делал он это, чтобы фрукты нравились покупателям.

Одна из его клиенток как раз приближалась к магазину - ирландка миссис О’Греди. Он не знал, как зовут эту даму. Он знал, что она живет на Риверхед, но не очень близко от его лавки.

- О, синьора! - сказал Палумбо, когда она подошла к нему.

- Ах, Сэл, никаких этих ваших итальянских штучек! - ответила она.

Миссис О’Греди, маленькой очаровательной женщине с лукавыми зелеными глазами, было около пятидесяти лет. Она уже почти пять лет делала покупки на Доувер Плейнз-авеню, потому что цена и качество товара тут выгодно отличалась от тех, что были в ее квартале. Ни миссис О’Греди, ни Сэл Палумбо не потерпели бы ни малейшего намека на то, что уже почти пять лет они легко и невинно флиртуют. Они назвали бы сказавшего такое человека просто сумасшедшим. У Палумбо была жена, двое взрослых сыновей и еще три малыша; миссис О’Греди была замужем, и дочь ее тоже уже была замужем и ждала ребенка. Но у Палумбо была слабость к женщинам - ко всем женщинам, будь они южанки с черными волосами и еще более черными глазами, как его жена, или ирландки - миниатюрные, с упругим задом и зелеными глазами, как миссис О’Греди. Что до миссис О’Греди, то она была женщиной темпераментной и любила пообниматься с хорошо сложенным парнем, а у маленького Сэла Палумбо были очень сильные руки и мощная грудь, покрытая вьющимися волосами, выбивавшимися в открытый ворот рубашки. Они обменивались невинными фразами о фруктах и продолжали флиртовать, в чем никогда бы не признались. Впрочем, этот флирт никогда бы и не зашел дальше легкого касания рук. Но тем не менее раз в неделю, по вторникам, флирт этот расцветал пышным цветом благодаря грушам, яблокам, сливам и персикам.

- Сегодня у вас не очень-то хороший товар, Сэл, - сказала миссис О’Греди. - Это все, что есть?

- Что же вам нужно?! - вскричал Палумбо, в голосе которого слегка ощущался итальянский акцент. - Мои фрукты великолепны. Чего вы хотите? Хотите отличных груш?

У меня даже абрикосы есть. Первые в этом сезоне. - Держу пари, горькие, как хина.

- У меня? Горькие фрукты у Сэла Палумбо? Ах, прекрасная синьора, не оскорбляйте меня!

- Это ведь испанские дыни?

- Конечно. Есть же у вас глаза? Вы их правильно назвали: испанские дыни.

- Они хорошие?

- Великолепные!

- Откуда мне знать?

- Синьора, только для вас… Я вам отрежу ломтик, но это только потому, что это для вас, и потому, что тогда вы увидите, что не бывает дынь более сладких, сочных и зеленых… зеленых, как ваши глаза.

- Оставьте мои глаза в покое, - сказала миссис О’Греди. - Не стоит резать для меня ваши дыни. Я вам верю. А слив еще разве нет?

- Каждому времени года свои плоды, - ответил Палумбо.

- Хорошо, так и быть, дайте мне кило яблок. А сколько стоят абрикосы?

- Тридцать девять центов за фунт.

- Это слишком дорого.

- Я и так на них теряю.

- Ну да? - спросила она, улыбаясь.

- Синьора, - сказал Палумбо, - так вы берете их? Да или нет?

- Возьму, - сказала миссис О’Греди, лукаво глядя на него. - Возьму, но вы просто бандит с большой дороги.

Палумбо взял коричневый бумажный пакет, кинул туда немного абрикосов и положил пакет на весы. Он собирался добавить еще несколько штук, но в этот момент с платформы станции метро, нависавшей над улицей, вылетела пуля, которая попала ему в голову. Он рухнул на прилавок, - потом скатился на тротуар. Фрукты и овощи раскатились вокруг него - отлично отполированные яблоки и груши, зеленый перец, апельсины, лимоны и картофель. Миссис О’Греди посмотрела на него и закричала.

VIII

Только около четырех часов пополудни того же дня, вернувшись в комиссариат, Карелла и Мейер узнали, что убит некий итальянец по имени Сальваторе Палумбо, торговец фруктами и овощами.

Всю первую половину дня они проведи в университете, изучая личные дела Энтони Форреста и Рэндольфа Нордена. Документы эти следствию ничем не помогли.

«Энтони Форрест поступил в университет Рэмси во втором семестре 1937 года, на курс коммерции, чтобы - получить диплом. Тогда ему было восемнадцать лет, и он только что закончил колледж Маджеста. Весной 1940 года, в то время, когда Бланш Леттиджер поступила в университет, он перешел на четвертый курс. Это был весьма посредственный студент, которому едва удавалось переползать с курса на курс. Он попал и в футбольную команду. В январе 1941 года он окончил учебу двести пятидесятым среди сокурсников. Во время учебы он прошел военную подготовку, но мобилизовали его только через год, когда разразился кошмар Перл Харбора.

Рэндольф Норден поступил в Рэмси в октябре 1935 года; ему было восемнадцать лет, и он окончил колледж в Бестауне. Сначала он хотел получить диплом по литературе, а затем перейти на юридический факультет. Весной 1937 года, когда Форрест поступил в университет, Норден уже два года изучал литературу. Весной 1940 года, когда в университете появилась Бланш Леттиджер, Норден отучился три подготовительных года и уже второй год изучал право. Он сдал выпускные экзамены в июне сорок первого и пошел на флот как раз после Перл Харбора.

Норден был блестящим студентом. На втором курсе его избрали в студенческий совет, имя его было занесено в ежегодник высших школ и американских университетов. Он был также главным редактором правоведческого журнала, издававшегося в Рэмси.

Из архивных данных следовало, что Рэндольф Норден никогда не посещал те же лекции, что Форрест. Получалось также, что ни тот ни другой - а в 1940 году они уже довольно давно учились в университете - не слушали курсов вместе с Бланш Леттиджер, поступившей туда совсем недавно.

- Итак, что ты обо всем этом думаешь? - спросил Карелла.

- Это ты у меня спрашиваешь? - ответил Мейер.

Было уже четыре часа дня, и они вернулись в комиссариат. По дороге они задержались около стола Мисколо, чтобы выпросить у него по чашечке кофе. На своем столе Карелла нашел записку, в которой говорилось, что ему звонили из справочной службы полиции.

Ему уже не казалось, что знать имена преступников, которых защищал Норден, так важно, но он все-таки позвонил - из чувства долга. И пока он разговаривал с неким Симмонсом, зазвонил другой телефон. Мейер снял трубку.

- Восемьдесят седьмой комиссариат. Мейер у аппарата.

- Позовите Кареллу, - произнес голос.

- Кто его спрашивает?

- Маннхейм из сто четвертого комиссариата в Риверхеде.

- Не кладите трубку, - сказал Мейер, - он говорит по другому аппарату.

- Хорошо, - ответил Маннхейм.

Карелла поднял голову.

- Сто четвертый, Риверхед, - прошептал Мейер. - Некто Маннхейм.

Карелла покачал головой и продолжил разговор:

- Итак, они все в тюрьме?

- Именно, - ответил Симмонс, - У вас пошли кражи?

- Нет, речь идет об убийстве.

- Ну и. как продвигается?

Пока не очень.

- Не расстраивайтесь. С убийствами все само собой распутывается в конце концов.

- Не всегда, - ответил Карелла. - Большое спасибо, Симмонс.

- Не за что, - ответил Симмонс и повесил трубку. Карелла нажал на кнопку первой линии.

- Алло! - сказал он.

- Карелла?

- Да.

- Это Маннхейм из сто четвертого комиссариата, Риверхед.

- Как дела, Маннхейм?

- Отлично. Скажи-ка, это ты занимаешься снайпером?

- Ага, - сказал Карелла. - Есть что-то новое?

- Да.

- Что?

- Еще один труп.

Роза Палумбо говорила на вполне сносном английском только тогда, когда была в нормальном состоянии; однако, когда Карелла приехал в ее домишко на Риверхед, она уже была вне себя. Несколько минут они ссорились на языке Шекспира. Она упрямо повторяла слово, похожее на «топсия». Карелла ничего не понимал. В конце концов один из сыновей, Ричард Палумбо, объяснил ему, что она очень боится, что мужа разрежут на куски для проведения аутопсии. Карелла попытался по-английски объяснить женщине, что полиции нужно всего лишь установить причину смерти, но она упрямо повторяла слово «топсия», щедро орошая полицейского слезами и прерывая свою речь икотой. Выведенный из себя, Карелла схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.

- Что она там плетет? - спросил Мейер.

- Что не хочет аутопсии.

- Скажи, что ее разрешение необязательно.

- Ни черта это ее не остановит! Она с ума сошла от горя. - И он снова обратился к женщине: - Синьора, в этом нет ничего страшного.

- Да, да…

- Все будет нормально, успокойтесь.

- Да, да, понимаю.

- Прошу вас, синьора… - Он похлопал ее по плечу и повернулся к Ричарду (Ричарду Палумбо было около тридцати - крепко сколоченный мужчина с широкими плечами и талией танцовщика): - Вы позволите, мистер Палумбо? Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

- Прошу вас, простите маму, - сказал Палумбо, - она плохо говорит по-английски.

- Ничего, - ответил Карелла.

- Отец хорошо говорил по-английски, но не тогда, когда приехал сюда. Он учил язык, а мама… - Ричард покачал головой. - Мне кажется, она всегда думала, что Америка -это что-то временное, только этап. Видите ли, я думаю, она все время верила, что вернется в Неаполь. А отец - нет. Он был здесь дома, это была его страна. Он нашел родину, вот и выучил язык. И неплохо - небольшой акцент, но почти незаметный. Он был настоящий мужчина.

Все время, пока говорил, Ричард смотрел в какую-то точку над плечом Кареллы, стараясь не глядеть ему в глаза, даже в лицо. Он произнес эти слова, как молитву над открытой могилой своего отца.

Глаза его были сухи, но он был страшно бледен и не отрываясь, упорно смотрел в эту воображаемую точку за спиной Кареллы.

- Он много работал. Всю жизнь, - продолжал Ричард. - Когда он приехал в эту страну, я был совсем малышом. Это было в тридцать восьмом году, давно. Мне было восемь лет, а брату только три. Тогда нам было нечего есть, представляете? Отец работал как зверь, грузил пароходы. Видели бы вы его тогда - маленький заморыш. Он накачал себе мускулы, таская все эти грузы. Да, отец был настоящим мужчиной! - Он жестом показал на фотографию в рамке, стоящую на камине. - Он все делал сам, понимаете? Все: дом, магазин. Он начал с нуля, экономил каждый грош, учил английский. Из первых денег, которые он накопил, работая докером, купил тележку. Как в Неаполе, он таскал свою тележку по улицам, а домой возвращался вечером, совсем без сил. Помню, он на меня орал, а однажды даже ударил. Но не потому, что сердился, а просто больше не мог, не было сил. Но ведь он пробился! Стал владельцем магазина! Хорошее у него было дело, да и сам он был мужик что надо!

Карелла посмотрел на Мейера, но оба промолчали.

- А потом его кто-то убивает, - продолжил Ричард. - Кто-то усаживается там наверху, на платформе станции, и стреляет в него. Что отец ему сделал? Он никогда никому не причинил зла. Он и меня-то ударил только один раз. Меня, своего сына! И то потому, что был вымотан, а не зол. Он никогда никого не ударил со зла, да и вообще никогда и никого. И его убивают. Я его даже не видел сегодня утром. Он ушел до того, как я проснулся. Мы с женой живем здесь в верхнем этаже. Обычно я его каждое утро вижу. Мы почти одновременно уходим на работу. Я работаю на заводе, на Двадцать третьей улице, делаю детали для самолетов, но сегодня я приболел, и жена сказала: «Лежи в постели!» - и позвонила, что я заболел. И я не смог повидать отца. Даже не смог ему сказать: «Привет, па! Как дела?» И конечно, именно сегодня его. убили. В тот день, когда я его не повидал.

- Вы не знаете, кто мог это сделать? - спросил Карелла.

- Нет.

- Вашему отцу угрожали?

- Нет.

- Никаких недоразумений с другими торговцами?

- Никаких. - Ричард покачал головой. - Все его любили. Это сумасшедший сделал. Все его любили, - Он потер нос указательным пальцем и повторил: - Я его даже не видел сегодня. Даже не смог поздороваться.

IX

На следующее утро, в среду второго мая, Стив Карелла отправился к лейтенанту Бирнсу и объяснил, что дело принимает неожиданный оборот. Они с Мейером, сказал Карелла, подумали было, что напали на след, но теперь уже не так в этом уверены. Вполне возможно, что убийца просто сумасшедший. И поэтому Карелла попросил лейтенанта дать ему в подкрепление свободных сотрудников восемьдесят седьмого комиссариата и потребовать помощи от других комиссариатов, поскольку убийца каждый раз появлялся в другом районе и время, которое можно было бы посвятить размышлениям, они теряли в изнурительных переговорах. Если, конечно, было над чем размышлять, что при настоящем положении дел представлялось крайне сомнительным.

Бирнс внимательно выслушал Кареллу и заверил его, что постарается сделать все, что в его силах. Как только у него появится свободная минута и он разберется с расписанием, тут же позвонит дивизионному комиссару в центральный комиссариат. Однако Карелле пришлось прождать почти до вечера, прежде чем была получена просимая помощь. И помощь эта совершенно непредвиденным образом пришла к нему из кабинета районного прокурора.

Эндрю Маллиген был помощником прокурора. Он хотел стать губернатором штата, а потом - поскольку отныне Кеннеди открыл дорогу католикам - он отлично мог бы вписаться в шкуру президента Соединенных Штатов. Его офис находился на Хай-стрит, как раз напротив Дворца правосудия. Бирнс позвонил дивизионному комиссару точно в одиннадцать часов пятнадцать минут, но Маллиген об этом ничего не знал, потому что был во Дворце и вместе с прокурором участвовал в процессе о налоговых нарушениях. Маллиген не знал, что прокурор сам хотел стать губернатором штата, но если бы и знал, это не лишило бы его сна. В деле, которым они занимались, обвиняемым был крупный гангстер, и все местные газеты писали о нем на первых страницах. Маллиген обожал, когда о нем писали в газетах. Единственным, что его нервировало, было существование джазиста Джерри Маллигена, который даже не был его родственником.

По мнению помощника прокурора, когда произносилось или фигурировало в газетах имя Маллиген, в воображении должен был сразу же возникнуть образ молодого прокурора, горевшего на работе, а не какого-то жалкого барабанщика или Бог его знает какого шута балаганного, как этот Маллиген.

Поскольку Маллиген вскоре должен будет сыграть свою роль в деле об убийстве, надо сказать еще, что с тех пор, как он поступил в прокуратуру, Маллиген участвовал в четырех процессах об убийствах. Такие дела нравились ему, потому что газеты обычно писали о них на первых полосах.

Он спустился по широким ступеням Дворца правосудия, лениво размышляя о том, чем будет заниматься после того, как осудят этого грязного гангстера, который, прикрываясь поставками мяса в магазины, занимался рэкетом, приносившим миллионные прибыли. А еще он думал о том, что будет есть в полдень. Расположенный на тихой улице, в самом центре делового квартала ресторан, в котором он обычно обедал, был местом встреч адвокатов, и Маллигену нравился тот легкий шепоток, который всегда встречал его здесь.

С преувеличенно рассеянным видом он задержался у входа, дожидаясь, пока хозяйка ресторана заметит его, что и не замедлило произойти.

- О, мистер Маллиген, - сказала она огорченно, - я не знала, что вы придете сегодня. Ваш столик занят. Но я посажу вас за другой. Очень хороший столик, мистер Маллиген, в другом зале. Пойдемте, я покажу вам. - Она направилась было в другой зал, но остановилась, и на лице ее появилась широкая улыбка. - Подождите, они уходят. Смотрите, уже расплачиваются, видите, мистер Маллиген, все хорошо, что хорошо кончается. Сейчас вам предоставят ваш столик…

- Я очень доволен, - сказал Маллиген, - честное слово.

Два джентльмена, занимавшие столик Маллигена, расплатились, встали, зажгли сигары и вышли. Официант сменил скатерть и подвинул стул, чтобы Маллиген мог сесть, а тот придвинул стул ближе к столу и, не глядя на официанта, сказал:

- Виски со льдом, пожалуйста!

Потом он расслабился и стал смотреть на улицу сквозь огромное окно. Он любил каждый день сидеть на этом месте: здесь он был на виду. Он особенно любил этот столик у окна: его могли видеть как с улицы, так и из ресторана. Мимо столика прошел его коллега.

- Привет, Энди! Как дела? -спросил он, похлопав Маллигена по плечу.

Маллиген улыбнулся в ответ и подумал: «Где же это чертово виски?» И тут же появился официант и принес виски.

- Будете заказывать, мистер Маллиген?

- Только посмотрю меню.

Официант принес меню. Маллиген взял стакан, отпил и стал читать. Меню менялось не часто, и он знал его наизусть. Он как раз размышлял, взять ли запеченных крабов, как вдруг окно напротив его столика разлетелось вдребезги.

Маллиген не успел понять, что стекло разбила пуля, потому что она разбила и второе препятствие, которым была его височная кость.

Если бы пришлось классифицировать все происшедшие убийства по десятичной шкале, то смерть Бланш Леттиджер равнялась бы нулю, смерть Сэла Палумбо - двум, а Энтони Форрест и Рэндольф Норден тянули уже на три или даже четыре.

Эндрю Маллиген, уткнувшись носом в свой стакан, отправил «смертомер» на отметку семь и восемь десятых.

В городе были две крупные вечерние газеты: одна большого, другая малого формата - за одинаковую цену (пусть читатель выбирает!). Обе были омерзительны. Газета большого формата всегда печатала заголовки красным, а другая - синим, потому что эта газета была либерального направления, но не хотела казаться слишком либеральной и не хотела, чтобы думали, будто она поддерживает отношения с красным цветом. Заголовок большой газеты гласил: «Снайпер убивает прокурора», а красный подзаголовок - «Победы Маллигена, страница 5». В маленькой газете самым жирным синим заголовком было: «Убийство Маллигена», а на самом верху страницы было написано: «Прокурор-забияка, статья Аньес Лавли, страница 33».

Но то, о чем кричали эти заголовки, было совсем неважно, ибо помощник прокурора Эндрю Маллиген потихоньку остывал на мраморном столе морга, в то время как сам прокурор, некто Картер Коул, менялся в цвете от синего до алого при известии, что одного из его помощников, к сожалению, застрелили в самый разгар процесса, в момент, когда он потягивал виски.

Прокурор схватился за телефон и позвонил шефу полиции, чтобы узнать, «куда мы идем, черт побери, если в этом городе весьма уважаемый и драгоценный помощник прокурора даже не может зайти в ресторан выпить виски, не получив пулю в лоб». Шеф полиции заверил его, что пустит в ход все средства, чтобы добиться результатов, повесил трубку, а потом позвонил дивизионному комиссару.

Шеф полиции осведомился у комиссара, «куда, черт побери, мы придем, если в этом городе весьма уважаемый и драгоценный помощник прокурора не может зайти в ресторан, не получив пулю в лоб вместе с виски». Дивизионный комиссар заверил, что пустит в ход все средства, чтобы добиться результатов, повесил трубку и позвонил лейтенанту Питеру Бирнсу в восемьдесят седьмой комиссариат.

Лейтенант Питер Бирнс напомнил комиссару, что как раз утром он звонил и просил помощи, так как это дело принимало опасные масштабы, людей убивали просто как мух, включая драгоценных помощников прокурора, получающих пулю в лоб, и так далее. Дивизионный комиссар заверил лейтенанта Бирнса, что тут же сделает все необходимое, чтобы этот «как его? Капелло?» получил помощь. Он понизил голос и сказал буквально следующее:

- Пусть это останется между нами, Пит, но сам прокурор недоволен ситуацией.

А в это время Эндрю Маллигена тихо и мирно резали на куски - искали потерянную пулю, которая оказалась от «Ремингтона-308»… Надо же, как интересно! Эндрю Маллиген умер, не узнав, что Карелла и Мейер из восемьдесят седьмого комиссариата искали таинственного парня, коллекционировавшего скальпы честных граждан. Он также не узнал, до какой степени его собственная смерть помогла полиции.

Уже в полночь этого дня Карелла получил в помощь несколько команд инспекторов из всех комиссариатов города. Теперь в его распоряжении была целая маленькая армия.

Ей оставалось только выбить противника с занимаемых позиций.

X

Время шло, и это свидетельствовало о том, что следствие топчется на месте. Правда, с того дня, когда Эндрю Маллиген выпил свой последний скотч, убийств больше не было, но время уходило, и возвращение Берта Клинга в родной комиссариат - Берта, беловолосого, пышущего здоровьем, загоревшего под лучами отпускного солнца, - свидетельствовало именно об этом. Лейтенант Бирнс, который терпеть не мог свежих и бодрых людей, поспешил подключить его к расследованию.

Седьмого мая, во второй половине дня, в то время как Мейер и Карелла допрашивали миссис О’Греди - очаровательную маленькую женщину, присутствовавшую при кончине Сальваторе Палумбо, - Берт Клинг, сидя в комиссариате, изучал досье снайпера, чтобы быть в курсе дела. Он едва поднял голову, когда в дежурку вошла молоденькая блондинка.

Мейер и Карелла сидели в гостиной маленького двухэтажного домика в районе Риверхед. Миссис О’Греди поила их кофе, пытаясь в подробностях припомнить все происшедшее в последние минуты жизни Сальваторе Палумбо.

- Мне кажется, он взвешивал фрукты. Молоко? Сахар?

- Мне - черный, - сказал Мейер.

- Инспектор Карелла?

- Немного того и другого.

- Я должна называть вас инспектор Карелла, мистер Карелла или как-то еще?

- Как вам нравится.

- Тогда, с вашего позволения, я буду звать вас мистер Карелла. Когда я называю вас инспектором, мне кажется, что вы назовете меня женщиной О’Греди. Хорошо?

- Отлично, миссис О’Греди. Вы говорите, он взвешивал фрукты. А потом? Я знаю, что мы уже обо всем этом говорили, но…

- Потом он упал на свой лоток и соскользнул на землю. А я, кажется, закричала.

- Вы слышали выстрел, миссис О’Греди? В какой момент?

- Как раз перед тем как поезд въехал на станцию.

- Какой поезд?

- Метро. Наверху, - на платформе,

- Значит, поезд въезжал на станцию, когда выстрелили в мистера Палумбо?

- Видите ли, я ведь не знаю толком, в каком порядке все произошло, - сказала миссис О’Греди. - Я хочу сказать, что слышала выстрел, но в тот момент я не поняла, выстрел это, или треск мотора, или лопнувшая шина. Ведь когда покупаешь фрукты, не ждешь выстрела, не так ли? Поэтому, хотя я и слышала выстрел, я не подумала, что Сэл… мистер Палумбо получил пулю. Я подумала, что у него плохо с сердцем или что-то вроде того, когда увидела, что он падает… А потом все эти скачущие фрукты… и, конечно, я увидела, как у него по затылку течет кровь. Вот тогда-то я, наверное, и связала этот выстрел и то, что Сэл… нет, я не знала, что он мертв… Ну, ранен, по крайней мере.

- А метро?

- Честное слово… Все произошло так быстро… Поезд подходил… по крайней мере, я так думала, а может, он отъезжал… И выстрел, и раненый Сэл на земле. Все случилось так быстро, и я не могу сказать, что было за чем. Бедняга!

- Значит, вы не знаете, подъезжал или отъезжал поезд?

- Именно так. Но он ехал, я уверена. Он не стоял у платформы.

- Вы видели кого-нибудь на платформе, миссис О’Греди?

- Нет. Я даже не посмотрела. Сначала я подумала, что это треск мотора или что-то в этом духе. Мне даже в голову не пришло, что могли стрелять из ружья. Мне незачем было смотреть по сторонам. Я покупала фрукты и вовсе не обратила бы внимания на выстрел. Я поняла это только потом, поразмыслив после смерти Сэла, если вы понимаете, что я хочу сказать. В конце концов, мне кажется, что я слышала выстрел, - заключила миссис О’Греди.

- Это вполне возможно, - ответил, улыбаясь, Карелла. - Мы справимся у контролера этой станции. Во всяком случае, миссис О’Греди, большое вам спасибо, вы были очень любезны.

- Это был очаровательный мужчина, - вздохнула миссис О’Греди, - честное слово, очаровательный мужчина.

Контролер станции, находящейся над магазином Палумбо, уж никак не был очаровательным мужчиной. Это был старый и ворчливый маньяк, который задал им хлопот, как только они подошли к окошечку.

- Сколько? - спросил он сразу.

- Чего сколько? - спросил Мейер.

- Читать не умеете? Уточните количество билетов.

- Нам билеты не нужны.

- Карта метро висит вон там, на стене, - сказал контролер. - Мне не платят за то, что я даю справки.

- А за сотрудничество с полицией вам платят? - спросил Карелла любезно.

С кем?

- С полицией, - сказал Мейер, показывая свой жетон.

- Что там у вас написано? Я немного близорук.

- Там написано: «Инспектор полиции», - ответил Мейер.

- Хорошо. Чего вы хотите?

- Узнать, как лучше добраться до Кэррузерс-стрит, Калмз Пойнт, - сказал Карелла.

- Никогда не слышал о такой!

- Неудивительно, я только что ее придумал, - сказал Карелла.

- Я вижу, вы просто пройдохи.

- Нет, бойскауты, ищем сокровища. Нам велели привести медведя, впавшего в спячку. Вы - первый, которого мы встретили сегодня.

- Смешно, - произнес контролер мрачно. - Очень смешно.

- Как вас зовут? - спросил Карелла.

- Квентин. Хотите мне устроить неприятности? Я ведь тоже служащий, знаете ли. Не очень-то любезно доставлять неприятности коллеге.

- Ваше имя, мистер Квентин?

- Стэн. И что с того? - Старик подозрительно покосился на Мейера. - А вот вас как звать?

Мейер, отец которого в припадке веселости дал ему еще и имя Мейер, поспешил ответить:

- Давайте-ка лучше оставим имена в Покое, мистер Квентин. Мы хотели только задать вам несколько вопросов о том, что произошло на прошлой неделе там, внизу. Хорошо?

- Итальяшка, которого пристрелили, вы это хотите сказать? - спросил Квентин. - Ну и что? Я ведь даже его не знаю.

- А откуда вы взяли, что он итальянец?

- Прочитал в газетах. - Он повернулся к Мейеру: - Вы можете мне сказать, что такого особенного в имени Стэн Квентин?

- Расскажите нам о дне убийства.

- А сказать-то нечего. Ну, выстрелили в него там внизу, вот и все.

- Стреляли с этой платформы, мистер Квентин, - сказал Мейер. - Если это докажут, то обвинить могут вас.

- Смешно, - ответил Квентин.

- А почему бы и нет?

- Почему нет? Я вот вашу бляху не могу толком разглядеть с двух метров, как же вы хотите, чтобы я застрелил этого парня внизу на улице?

-Вы могли использовать оптический прицел, мистер Квентин.

- Конечно. Я мог бы быть и губернатором штата, почему бы и нет?

- Вы не видели кого-нибудь на платформе с ружьем?

- Скажите, - спросил Квентин, - вы меня совсем не поняли? Я плохо вижу, сечете? Другого такого косоглазого еще поискать.

- А что же вы очки-то не носите? - спросил Карелла.

- С ума сошли! Мне это всю рожу искорежит, - совершенно серьезно ответил Квентин.

- А как же вы видите, какие деньги вам дают? - спросил Мейер.

- Я их прямо к глазам подношу.

- Хорошо, давайте уточним: если бы кто-нибудь пришел сюда с ружьем, вы бы не увидели, что он несет. Так?

- Вам еще разжевать нужно? - возмутился Квентин.

- Лучше скажите, мистер Квентин, у вас есть расписание поездов? - спросил Мейер.

- В метро не вывешивают расписания. Должны бы знать.

- Конечно, знаю. Но разве служащим не выдают расписание? Вы знаете, когда приходят и уходят поезда? Может, вы любезно согласитесь рассказать нам?

- Конечно. Про все поезда, которые сюда приходят?

- Нет, только те, которые приходят и уходят около полудня по направлению к пригороду.

- В будние дни? Около полудня?

- Именно.

- Есть поезд, который приходит в одиннадцать пятьдесят семь и уходит через тридцать секунд. Следующий приходит в двенадцать ноль три.

- А уходит?

- Также примерно через тридцать секунд. Они только открывают двери, чтобы люди успели выйти и войти, и сразу же уезжают. А чего вы хотите? Это же метро, а не Восточный экспресс.

- А ваши уши, мистер Квентин?

- Мои… что?

- Ваши уши? Вы не слышали выстрела около полудня, в тот день, когда был убит мистер Палумбо?

- Это какой день был?

- Первое мая.

- Вы мне число говорите, а я вас про день спрашиваю. Я дни по названиям запоминаю.

- Это был вторник.

- Неделю назад?

- Завтра как раз будет неделя.

- Нет, я не слышал выстрела в день, когда завтра как раз будет неделя.

- Спасибо, мистер Квентин, - сказал Мейер, - ваше содействие было просто драгоценным.

Выйдя на улицу, Мейер спросил Кареллу:

- Ну и?…

- Думаю, парень пользуется глушителем.

- Согласен.

- Здорово это нам помогло, а?

- Да, чертовски здорово.

- Ты знаешь, у меня от этого дела уже голова кругом идет.

- Хочешь кофе?

- Нет, у меня даже аппетит пропал. Мне еще надо повидать лифтера из дома Нордена и ту женщину, которая присутствовала при убийстве Форреста, а потом…

- Пусть ребята сходят.

- Нет, я хочу сам с ними поговорить. Не доверяю полицейским.

Молоденькая блондинка, которая вошла в дежурку, где Берт Клинг изучал дело, была не кто иная, как Синди Форрест. В руках у нее была черная сумка, а под мышкой большой голубой конверт; она искала инспектора Стива Кареллу, без сомнения, для того, чтобы передать ему содержимое конверта.

Она вошла в дежурку, ожидая увидеть Кареллу, но наткнулась на Берта Клинга, сидевшего за своим столом. Солнечные лучи пробивались сквозь зарешеченные окна и ореолом сияли над его светловолосой головой. Он был загорелый, мускулистый, носил белую рубашку с открытым воротом и был погружен в досье, разбросанное по столу. Она его сразу возненавидела.

- Извините, - сказала она.

Клинг поднял голову:

- Да, мисс?

- Я хотела бы видеть, инспектора Кареллу.

- Его сейчас нет, - ответил Клинг. - Могу я вам быть чем-то полезен? Я инспектор Клинг.

- Очень приятно. - Она на секунду замолчала. - Вы сказали - инспектор Клинг?

- Да.

- Вы выглядите так… - она помолчала, будто то слово, которое она готова была произнести, казалось ей несколько неприличным, - молодо. Для инспектора, я хочу сказать.

Клинг почувствовал враждебность девушки и среагировал соответственно.

- Понимаете, - сказал он, - я сын начальника. Поэтому меня и сделали инспектором так рано.

- Понимаю, - сказала она и оглядела комнату, явно раздраженная присутствием Клинга, самой комнатой, отсутствием Кареллы и вообще вселенной. - Когда он вернется?

- Он не сказал. Пошел поговорить с людьми.

Синди улыбнулась злой, сладенькой улыбочкой:

- А вас оставили охранять заведение? Как мило!

- Да, - сказал Клинг. - Меня здесь оставили охранять заведение.

Он-то не улыбался. Ему совершенно не нравилась эта маленькая вздорная девчонка с лицом, как будто сошедшим со страниц «Сатердей ивнинг пост», и студенческим жаргоном.

- Ну а поскольку я его охраняю, вам остается только сказать мне, чего вы хотите. И побыстрее, я занят. Чем могу вам помочь?

- Ничем. С вашего позволения, я подожду Кареллу. Она уже собиралась открыть дверь, как Клинг внезапно вскочил со стула.

- Оставайтесь на месте, - сказал он сухо.

- Что-что? - спросила Синди, широко раскрыв глаза.

- Не двигайтесь, мисс! - крикнул Клинг и, к великому ужасу Синди, вытащил из кобуры пистолет и направил на нее. - Идите сюда! - скомандовал он. - И не трогайте свою сумку!

- Что? Вы с ума…

- Сюда! - проорал Клинг.

Она поспешно повиновалась, уверенная, что он убьет ее на месте. Она слышала о полицейских, которые теряют голову и начинают стрелять во все, что движется. Ей даже начало казаться, что Клинг вовсе не полицейский, а хулиган, случайно оказавшийся здесь.

- Выложите на стол все, что у вас в сумке, - сказал Клинг.

- Да за кого вы меня принимаете, черт побери!

- Быстро все на стол, мисс, - сказал он угрожающе.

- Предупреждаю, что подам на вас в суд, - холодно ответила она и перевернула сумку, содержимое которой рассыпалось по столу.

Клинг быстро осмотрел все ее добро.

- Что у вас в конверте? - спросил он.

- Документы для инспектора Кареллы.

- Хорошо, - кивнул Клинг, убирая пистолет в кобуру.

Она протянула ему конверт и произнесла ледяным тоном:

- Будьте любезны, передайте это инспектору Карелле, пожалуйста.

Клинг взял конверт:

- От кого?

- От Синтии Форрест.

- Послушайте, я извиняюсь. Понимаете… около двух лет назад сюда пришла девушка. Спросила Стива Кареллу, а его не было. Стива Кареллу, и никого другого. Сказала, что подождет его, открыла дверь, вот так, как и вы, вынула револьвер и заявила, что пришла убить Кареллу. Вот почему я…

- Инспектор Клинг, - произнесла Синди, четко и твердо выговаривая каждый слог, - я никогда не видела более отвратительного типа, чем вы.

Она повернулась на каблуках и вышла. Клинг посмотрел ей вслед и пожал плечами. Потом подошел к столу Кареллы, чтобы положить конверт. И тут внезапно вспомнил, что имя Синтии Форрест фигурировало в досье по меньшей мере два раза, и осознал, что речь шла о дочери Энтони Форреста, одного из убитых. Он чуть не бросился вслед за ней, но передумал.

- Ну и черт с ней, в конце концов, - сказал он, бросив конверт на стол Кареллы.

Конверт был набит сведениями о человеке, который был ее отцом. Большинство бумаг относилось к тому времени, когда он был студентом университета Рэмси: составленные им доклады, фотографии футбольной команды, бюллетени за триместры, журнал, который он издавал, и все в таком роде. Карелла не увидит это до следующего утра, потому что до вечера пробудет в городе, а потом поедет прямо домой ужинать с женой и двумя детьми.

Во всяком случае, в конверте не было ничего такого, что могло бы ему помочь. Кроме одной вещи, может быть. Этой вещью была старая театральная программка, порванная и пожелтевшая, в которой можно было прочесть: «Труппа «Парики и котурны» представляет «Долгое возвращение». Пьеса в одном действии Юджина О’Нила».

Программка дремала в конверте на столе Кареллы. Ее левая внутренняя страница была разделена на две части - в одной говорилось о заслугах труппы, а в другой содержались пожелания выпускникам 1940 года. На последней странице было рекламное объявление ресторана «У Гарри», специализировавшегося на домашнем мороженом и расположенного в двух шагах от университета.

На правой внутренней странице были помещены следующие сведения:


Участвуют

(в порядке появления на сцене):

Толстый Джо

Ник

Мэг

Олсон

Дрисколл

Коки

Айвен

Томаса)и Паскуале

Эндрю Маллиген

Маргарет Баф

Рэндольф Норден

Энтони Форрест

Дэвид Артур Коэн

Питер Келби

Кейт

Фреда

Первый хулиган

Второй хулиган

Хелен Стразерс

Бланш Рут Леттиджер Сальваторе Палумбо

Руди Ферсгенмахер


Этим вечером, когда инспектор Карелла ужинал со своей женой Тедди и сыновьями - близнецами Марком и Эйприлом, некий Руди Ферстенмахер выходил из метро, направляясь к своему дому в Маджеста, Но домой он не вернулся, потому что пуля от «Ремингтона-308» ударила его в голову и убила на месте.

XI

Следующий день Карелла начал с оглушительных криков. По натуре он не был крикуном, и ему очень нравился Берт Клинг, которому были адресованы его упреки. Но он орал так, что было слышно в вестибюле первого этажа.

- И ты считаешь себя полицейским? Только вот каким полицейским?

- Мне и в голову не пришло посмотреть, вот и все, - терпеливо объяснял Клинг. - Она сказала, что это для тебя, так что…

- Мне казалось, что тебя ввели в курс дела. Тогда почему?

- Черт возьми, откуда мне было знать, что в конверте?

- Она тебе его дала или нет?

- Она сказала, что это для тебя!

- А ты даже и не подумал взглянуть, что…

- Я пощупал конверт, - сказал Клинг, - когда она пришла.

- Ты пощупал? Я не ослышался? Ты сказал - пощупал? Господи, для чего?

- Чтобы узнать, нет ли у нее оружия.

- Как тебе в голову пришло, что Синтия Форрест…

- Она спросила тебя. А когда я сказал, что ты ушел, она толкнула дверь и заявила, что будет тебя дожидаться. И я вспомнил об истории с Вирджинией Додж и подумал, что эта тоже хочет пустить тебе пулю в лоб. Вот почему. Ясно?

- О, дерьмо! - простонал Карелла.

- Тогда я пощупал конверт, посмотрел, что у нее в сумке, и, когда понял, что она безоружна, взял конверт и положил тебе на стол.

- Не заглянув в него? О, дерьмо! - повторил Карелла.

- Послушай, я знаю, что я только жалкий любитель по сравнению с гением…

- Заткнись! - крикнул Карелла.

- …бригады, но я только что появился, еще половины людей по этому делу не знаю, и у меня нет привычки вскрывать письма, которые адресованы…

- Послушай, Мейер, принеси-ка ему полотенце, пусть вытрет глаза, хорошо?

- …кому-то другому. Теперь, если тебе угодно, сделай из этого государственное преступление.

- Человека вчера вечером убили! - заорал Карелла.

- Я знаю, Стив, - сказал Клинг, - но в программке много других имен. И пока мы тут скандалим, что я должен был сделать, а чего не должен, этот тип уже стреляет в другого. - Клинг замолчал на секунду, потом продолжил: - Будем продолжать орать друг на друга или возьмем телефонный справочник и попытаемся отыскать остальных?

- Чуток опоздал, юный Шерлок. Мы с Мейером с семи утра этим занимаемся, а ночь провели в семье Руди Ферстенмахера, который был убит вчера вечером, потому что…

- Перестань ко мне придираться, Стив, - сказал Клинг. - То, что произошло вчера вечером, не моя вина.

- Может быть! - крикнул Карелла.

- Никакого «может быть».

- Хорошо. Я тебе уже сказал, что мы начали искать этих людей, как только я обнаружил на своем столе программку. В пьесе было одиннадцать актеров, шестеро уже убиты. Из пяти оставшихся мы нашли двух мужчин. Третьего в справочнике нет. А женщины, конечно, вышли замуж и сменили фамилии. Мы уже позвонили в университет, и если они что-то найдут, то перезвонят. Мужчинам мы тоже позвонили, и они нас ждут. Если я дам тебе имя и адрес, как ты полагаешь, ты сможешь найти дом и как-нибудь расспросить…

- Стив, ты начинаешь мне надоедать!

- Нужного человека зовут Томас ди Паскуале. Он играл Толстого Джо в пьесе О'Нила. Живет он в доме четыреста девятнадцать по Ред Роад, здесь, в Айзоле. Он тебя ждет.

- Что я должен у него узнать? - спросил Клинг.

- Я хочу, чтобы он рассказал, что произошло в сороковом году.

Томас ди Паскуале жил в весьма респектабельном доме в южном конце города. В ответ на звонок он прокричал:

- Входите! Входите, не заперто!

Клинг повернул дверную ручку и очутился в большой прихожей, устланной толстым ковром. Прихожая вела в салон, расположенный уровнем ниже; там разговаривал по телефону хозяин квартиры.

Тот, что когда-то воплотил в университетской постановке образ Толстого Джо, теперь был высоким, худым человеком лет за сорок. На нем был шелковый халат. Когда Клинг вошел, закрыл за собой дверь и остановился в прихожей, он говорил по телефону. Не глядя на инспектора, даже не прерывая разговора, ди Паскуале сделал ему знак садиться в кресло напротив, зажег сигарету, замолчал, позволив собеседнику наконец вставить слово, и снова заговорил:

- Нет, Гарри, старина, только не это. Так дело не пойдет. Даже и говорить не стоит.

Клинг, сидя напротив, делал вид, что не интересуется разговором.

- Нет, Гарри, ты ведь понимаешь, что когда ты говоришь о двухстах тысячах за парня такого класса и репутации, то дело не пойдет. Извини, Гарри, я перегружен работой, мне надо бежать, так что…

Пока ди Паскуале несколько секунд выслушивал аргументы собеседника, Клинг зажег сигарету.

- Ты думаешь? Когда ты решишь разговаривать всерьез, Гарри… Кто? Ты его называешь сценаристом? Для меня, Гарри, это мелкий французишка-болтун. Он даже не говорит по-английски, а ты хочешь, чтобы он тебе написал вестерн! Черт возьми, Гарри, не говори глупостей! - Он прикрыл трубку рукой, посмотрел на Клинга и сказал: - Если хотите, на кухне есть кофе. - Потом снова в телефон: - Ну получил он премию Французской академии, и что? Знаешь, что ты можешь сделать с этой премией, а? Послушай, Гарри, мне плевать на людей, которых ты можешь нанять за двести тысяч. Если хочешь, найми этого французского болтуна, и пусть он тебе пишет вестерн. Давай не стесняйся. И удачи тебе! - Ди Паскуале помолчал. - Как это сколько я прошу? Сделай мне приличное предложение, черт возьми!

Начни с сотни, и я, может быть, начну тебя слушать. - Он снова закрыл трубку рукой. - На кухне есть кофе, - сказал он опять Клингу.

- Спасибо, я уже позавтракал.

- Если хотите, на кухне есть… Как это он в жизни не получал пятисот тысяч? Последний раз «Метро Голдвин Майер» выложил ему семьсот пятьдесят, а раньше «Твенти Сенчури Фокс»- пятьсот пятьдесят! Так что, Гарри, или говори серьезно, или не заставляй меня терять время. Отлично, отлично, ты перезвонишь. Правильно, пока, милок, хорошо, подумай. Привет. Да, спасибо, что позвонил. До скорого, милок. - Он повесил трубку и повернулся к Клингу: - Чертов мужлан! Еще ни одного хорошего фильма не сделал! Хотите кофе?

- Нет, спасибо. Я только что позавтракал.

- Ну и что? Чашка кофе вас не убьет. - Ди Паскуале повернулся и пошел на кухню. - Как вас зовут?

- Инспектор Клинг, - сказал Клинг очень громко, чтобы его было слышно на кухне.

- Немного молоды для инспектора, как вы считаете?

- Нет, есть люди моего возраста, которые…

- Где это вы так загорели? - крикнул ди Паскуале из кухни.

- Был в отпуске. Вчера вернулся.

- Вам здорово идет загар, малыш. Загорелые блондины отлично смотрятся. А я только краснею, как рак. Вам с молоком и сахаром?

- Да.

- Отлично. Принесу и то и другое. Предлагает триста семьдесят тысяч! Я не шутил. Попробуй я позвони сценаристу с таким предложением, да он рассмеется мне в лицо! - Ди Паскуале вернулся в салон, неся на подносе кофейник, чашки, молоко и сахар. - Может, хотите стаканчик? - спросил он. - Когда я проснулся, было так темно, что я подумал, будто ослеп. - Ди Паскуале расхохотался и разлил кофе по чашкам. - Итак, - произнес он, - в чем дело, малыш?

- Мистер ди Паскуале, вы играли в пьесе «Долгое возвращение» в сороковом году в университете Рэмси?

- Да, да, верно… Господи, где вы все это откопали? Это же было в доисторические времена, когда еще динозавры разгуливали!

- Но вы играли в этой пьесе, мистер ди Паскуале?

- Конечно! Роль Толстого Джо, бармена. Кстати, у меня неплохо получилось. Я тогда хотел стать актером, но был слишком толстым. Когда кончил учебу, потратил кучу времени, обошел всех режиссеров, и они мне как один говорили, что я слишком толстый. Тогда я сел на драконовскую диету, и посмотрите - полпорции в сорок пять кило. Меня можно сбить с ног щелчком. Самое смешное, что, похудев, я потерял всякое желание быть актером. И кем же я стал? Литературным агентом! Теперь я каждый день больше занимаюсь кино, чем за все время моей актерской карьеры. Ну так что с этой пьесой, малыш? Пейте же кофе!

- Вы помните, кто играл с вами, мистер ди Паскуале?

- Только одну девицу, Хелен Стразерс. Это было нечто! Красивая крошка, отличная актриса, просто отличная. Хотел бы я знать, пробилась ли она.

- Вы помните Энтони Форреста?

- Нет.

- А Рэндольфа Нордена?

- Рэндольф Норден… Да-да, погодите… он играл роль шведа. Да, помню!

- Мистер ди Паскуале, вы читаете газеты?

- Конечно. «Варьете», «Голливудский репортер»…

- А ежедневные?

- «Голливудский репортер» и есть ежедневная газета, - ответил ди Паскуале.

- Вы читали, что пишут в газетах о снайпере, который убил шесть человек?

- Конечно.

- Вы знаете, что Рэндольф Норден был…

- Господи! Рэндольф Норден! - воскликнул ди Паскуале, стукнув себя по лбу. - Сладчайший Иисусе! А я и не сообразил! Конечно! Вот черт! Какой-то псих его застрелил, так ведь? И поэтому вы пришли ко мне. Кто это сделал?

- Мы еще не знаем. Я вам сказал про Нордена, потому что вы вспомнили его. Мистер ди Паскуале, можно сказать, что все эти убийства идут по некоему плану…

- Не говорите мне, - прервал его ди Паскуале, подняв глаза к потолку. - Он решил пришить всех, кто играл в этой пьесе.

- Мы тоже начинаем так думать.

- Так я и знал!

- Откуда?

- Малыш, я продавал сценарии, когда вы еще были в колыбели. Другого и быть не может. Есть сумасшедший, который вбил себе в голову, что надо убрать всех, кто играл в этой пьесе. Конечно. Это совершенно очевидно. Он уже убил Хелен Стразерс? Вот это, поверьте, было бы обидно. Великолепная была девушка. Впрочем, трудно сказать, она могла превратиться черт знает во что, постарев… Никогда не знаешь.

- Вы не кажетесь очень обеспокоенным…

- Обеспокоенным? Почему?

- Ну, если он решил убить всех, кто…

- Меня? Вы думаете, что и меня?

- Вы играли в этой пьесе, мистер ди Паскуале.

- Конечно, но… Вот как! - произнес ди Паскуале, серьезно посмотрел на Клинга и спросил: - Вы думаете?

- Это возможно. Вы не знаете, кто бы это мог быть?

- Кто это может быть? Вы говорите, их уже шестеро? Кто? Кого убили?

- Энтони Форрест. Вы сказали, что не помните его.

- Нет, не представляю, кто это…

- Рэндольф Норден…

- Да.

- Бланш Леттиджер…

- Бланш Леттиджер? Нет, не помню.

- Сальваторе Палумбо…

- А, да! Маленький итальянский эмигрант, отличный мужик. Он учил английский на вечерних курсах. Однажды после занятий он случайно зашел на репетицию. Мы искали актера на маленькую роль, не помню какую. И этот парень, который и трех слов не знал по-английски, согласился сыграть. А играл он роль англичанина, понимаете? Было чертовски смешно видеть, как он выходит и начинает говорить, как кокни, с таким итальянским акцентом, что закачаешься. Он был бахвал. И его убили? Жаль. Он был хороший парень. - Ди Паскуале вздохнул. - Кто еще?

- Эндрю Маллиген.

- Да, я читал. Прокурор. Я не представлял, что это тот, из пьесы.

- А вчера вечером Руди Ферстенмахер.

- Это пять, - сказал ди Паскуале.

- Нет, шесть, - сказал Клинг. - Норден, и Форрест, и Леттиджер, и маленький итальянец - это четыре. Еще Маллиген и Ферстенмахер. Итого шесть.

- Именно так, шесть. Вы правы.

- Вы можете немного рассказать о пьесе?

- Мы играли по системе круговой сцены, - объяснил ди Паскуале. - Мы были тогда желторотиками, вы ведь знаете все эти любительские штучки. Все, кроме маленького итальянца… Как его звали?

- Палумбо.

- Ну да. Ему, должно быть, было около тридцати пяти. Все остальные - просто ребятишки. Совсем неудачная была постановка. Но Хелен Стразерс, которая играла одну из проституток… Интересно, что с ней стало?

- Мы еще ищем. Может, она вышла замуж, вы не знаете? Или уехала из города?

- Я ее больше не видел. Может, иногда в коридорах, между лекциями - «привет, пока». Вот и все.

- Вы закончили Рэмси, мистер ди Паскуале?

- Да. А ведь когда заговорю, то и не подумаешь, а?

- Вы говорите очень правильно.

- Да ладно уж, нечего меня умасливать. Я ведь знаю, как я говорю. Что вы хотите, в кино полным-полно продавцов. Если бы я начал разговаривать, как интеллектуал, им было бы не по себе. Они хотят, чтобы и я разговаривал, как продавец кальсон. Вот я и говорю так. - Он пожал плечами. - Вы знаете, я ведь всего Чосера помню наизусть. Но этим киношникам начхать на Чосера. Попробуйте процитировать что-нибудь продюсеру - он вызовет «скорую», и на вас наденут смирительную рубашку. Да, я получил диплом, сдал экзамены в июне сорок второго.

- Вы воевали, мистер ди Паскуале?

- Нет. Прободение барабанной перепонки.

- Что еще вы можете сказать о пьесе?

- А что вы хотите услышать? Это была студенческая постановка. Распределили роли, репетировали, сыграли, подвели итог, и все - конец главы.

- Кто был постановщиком?

- Руководитель курса. Даже не помню, как его… Нет, не он. Это был профессор Ричардсон, точно! Забавно, как все всплывает в памяти, а? Как подумаешь, что прошло больше двадцати лет… - Ди Паскуале замолчал. - Вы полагаете, что кто-то пытается… - Он пожал плечами. - Знаете, двадцать лет - это срок. Я хочу сказать, здорово же надо ненавидеть, чтобы помнить все двадцать лет!

- Вы не помните, были ли какие-нибудь инциденты во время репетиций?

- Да ничего особенного. Вы же знаете, что такое актеры, даже профессионалы - всегда только «я», «я», «я». А любители еще хуже. Но, насколько я припоминаю, ссор или чего-то в этом роде никогда не было. Ничего такого, что могло бы длиться двадцать лет.

- А профессор Ричардсон? Вы с ним ладили?

- Да. Безобидный тип. Ничего в голове, но безобидный.

- Итак, вы не знаете, что могло бы послужить причиной такой жестокой реакции?

- Честное слово, нет. - Ди Паскуале немного подумал. - Вы и вправду думаете, что этот парень хочет убить нас всех?

- Этой вероятностью мы не можем пренебречь.

- Хорошо, а что же мне делать? Вы приставите ко мне охрану?

- Если хотите.

- Пожалуй.

- Тогда так и сделаем. И еще одно… - сказал Клинг.

- Знаю. Не уезжать из города.

Клинг улыбнулся:

- Как раз это я и собирался сказать.

- Естественно. Что еще вы могли сказать… Я давно этим делом занимаюсь, малыш. Я прочел все сценарии, видел все фильмы. Не надо быть волшебником… для того, чтобы понять: если кто-то решил убрать всех действующих лиц какой-то пьесы, то это вполне может быть кто-то из самих актеров. Когда вы пришлете кого-нибудь?

- Через полчаса полицейский будет здесь. Вы должны знать, что до сих пор преступник стрелял неожиданно и всегда издалека. Не знаю, так ли уж поможет охрана…

- Лучше так, чем никак, - прервал его ди Паскуале. - Скажите, милейший, я вам больше не нужен?

- Нет, я думаю…

- Отлично, малыш, - сказал ди Паскуале, провожая его к дверям. - Если вы не возражаете, я чертовски тороплюсь. Парень, с которым я говорил, должен мне перезвонить, а еще у меня на столе лежит куча всяких бумаг и ждет меня. Так что спасибо за визит, спасибо за все. Жду вашего полицейского, хорошо? Рад был познакомиться, не расстраивайтесь и до скорого, хорошо?

И дверь закрылась за Клингом.

XII

Дэвид Артур Коэн был маленьким ёршистым человечком, который зарабатывал на жизнь, строя из себя весельчака. Его контора состояла из единственной комнаты на 15-м этаже, где он принял инспекторов. Коэн усадил их и крайне раздраженно спросил:

- Вы по поводу этих убийств, да?

- Да, мистер Коэн, - ответил Мейер.

Коэн покачал головой. Он был худ, карие глаза глядели страдальчески. Он был почти так же лыс, как Мейер, и оба они, сидевшие по разные стороны от Кареллы и разделенные столом, были похожи на бильярдные шары, ждущие, когда опытный игрок выберет наилучший способ ввести их в игру.

- Я подумал об этом, когда убили Малл и гена, - сказал он. - Я сразу узнал имена, но только смерть Маллигена открыла мне глаза, и я сообразил, что нас всех хотят убить.

- Вы это поняли, когда был убит Маллиген? - переспросил Мейер.

- Именно.

- Маллигана убили второго мая, мистер Коэн, а сегодня восьмое. Прошла почти неделя, мистер Коэн. Почему вы не позвонили в полицию?

- А зачем?

- Чтобы рассказать о своих подозрениях.

- Я очень занят.

- Согласен, - сказал Карелла, - но не настолько же, чтобы не подумать о собственной шкуре?

- Никто меня не убьет, - буркнул Коэн.

- Вы уверены?

- Вы что, спорить со мной пришли? Так я не могу терять время попусту!

- Почему вы нам не позвонили, мистер Коэн?

- Я уже сказал, что занят.

- Что вы делаете, мистер Коэн? Чем это вы так заняты?

- Я придумываю комические сюжеты. Изобретаю шутки для художников-карикатуристов.

- Впервые в жизни встречаю изобретателя шуток, - сказал Мейер, прочувствованно склоняя голову.

- А я в первый раз в жизни встречаю инспектора полиции, - парировал Коэн.

- Можете ли вы рассказать о пьесе, в которой играли в сороковом году? - задал вопрос Мейер.

- Рассказывать особо нечего, - сказал Коэн. - Я в ней участвовал просто для развлечения. Я учился на филологическом факультете и еще не очень хорошо понимал, чем хочу заниматься, так что пробовал все помаленьку. Я около года состоял в этой труппе.

- Вы были актером?

- Да, а потом написал скетчи для ревю, которое мы ставили.

- Когда это было?

- После постановки «Долгого возвращения». Кажется, в сорок первом.

- А другие актеры? Вы их помните?

- Послушайте, прошло столько лет, - ответил Коэн.

- Ничего особенного? Какое-нибудь происшествие? Ссора или просто слишком оживленный спор?

- Насколько я помню, ничего такого. Все шло как по маслу. Мне кажется, мы хорошо ладили.

- В этой пьесе играли три девушки, - сказал Карелла. - С этой стороны никаких недоразумений?

- Как это?

- Ну, двое ребят, которые влюбились в одну девушку, или что-то в этом роде?

- Нет, ничего в этом роде, - ответил Коэн.

- Итак, ничего особенного не произошло?

- Не припоминаю. Это был типичный университетский спектакль. Все хорошо ладили друг с другом. - Коэн заколебался. - Была даже вечеринка после спектакля.

- Ничего ненормального на ней не случилось?

- Нет.

- Кто там был?

- Актеры, технический персонал и еще профессор Ричардсон, художественный руководитель. Он ушел очень рано.

- А вы когда ушли?

- В самом конце.

- В котором часу?

- Сейчас уж и не помню. На следующий день рано утром.

- Кто еще оставался до самого конца?

- Нас было пятеро или шестеро. - Коэн пожал плечами. - Скорее - шестеро.

- Кто были эти шестеро?

- Трое ребят и три девушки, которые играли в спектакле. Хелен Стразерс и другие.

- А ребята?

- Тони Форрест, Рэнди Норден и я.

- И все было нормально?

- Мы были так молоды, знаете ли, флиртовали по разным комнатам. А потом разошлись по домам.

- Хорошо. Что вы делали после окончания университета? Воевали? Какой род войск?

- Наземные, пехота.

- В каком чине?

- Я был капралом.

- А чем конкретно вы занимались?

Коэн заколебался.

- Я… - Он пожал плечами. - Я же вам сказал, я был в пехоте.

- А что вы делали в пехоте?

- Я был снайпером, - произнес Коэн.

Воцарилось молчание.

- Да, я понимаю, какое это может произвести впечатление.

- И какое же, мистер Коэн?

- Ну не считаете же вы меня совсем идиотом! Я знаю, что человек, совершивший все эти преступления, отличный стрелок… Снайпер.

- Да, вот именно.

- Я ни разу после демобилизации не притрагивался к ружью, - сказал Коэн. - И никогда больше не притронусь. Потому что это мне не нравилось: прятаться для того, чтобы убивать.

- Но вы были первоклассным стрелком, не так ли? А сейчас вам случается стрелять?

- Я вам сказал, что…

- На охоте, я имел в виду. Спортивная стрельба, а?

- Нет.

- Мистер Коэн, у вас есть ружье?

- Нет.

- Револьвер?

- Нет.

- Вы когда-нибудь пользовались оптическим прицелом?

- Да, в армии. - Коэн помолчал, потом заговорил снова: - Вы ошиблись адресом. В настоящее время если я и заставляю людей умирать, то только от смеха, показывая им какой-нибудь трюк, и только так.

- Мистер Коэн, - спросил Мейер, - где вы живете? Мы хотели бы взглянуть на вашу квартиру, если вы не возражаете.

- А если я откажусь?

- Тогда нам придется брать ордер на обыск.

Коэн порылся в кармане и оросил на стол связку ключей.

- Мне нечего прятать, - сказал он. - Ключ с круглой головкой открывает дверь дома, а бронзовый ключ - от квартиры.

- Адрес?

- Сто двадцать семь, Северный Гаррод, квартира четыре «С».

- Мы дадим вам квитанцию за ключи, мистер Коэн, - сказал Карелла.

- К шести вы кончите? - спросил Коэн. - У меня свидание.

- Да, конечно. Благодарю за помощь.

- Я хотел кое-что спросить, - сказал Коэн. - Если этот тип и вправду хочет всех нас поубивать, то кто поручится, что не я следующий в списке?

- Вы хотите охрану? - спросил Карелла. - Мы можем предоставить ее вам.

- Какую именно?

- Полицейского.

Коэн задумался.

- Ничего не надо, - сказал он наконец. - Против снайпера не может быть защиты. Уж я-то знаю.

На улице Карелла спросил Мейера:

- Что ты об этом думаешь?

- Мне кажется, он здесь ни при чем, - ответил Мейер.

- Почему?

- Честное слово, послушай. Я смотрю телепередачи, кино, читаю книги и, в конце концов, кое-что понимаю в преступлениях. Если в истории замешан еврей, или итальянец, или негр, или пуэрториканец, или вообще парень с иностранной фамилией, он никогда не бывает преступником.

- Почему?

- Просто потому, что этого делать нельзя. Нужно, чтобы убийца был стопроцентным американцем, белым протестантом. Держу пари на что хочешь, что в квартире Коэна мы не найдем даже рогатки.

XIII

Инспектора сидели в дежурке комиссариата, пили кофе из бумажных стаканчиков и любовались майским солнцем, проникавшим сквозь зарешеченные окна. Они обыскали дом Коэна от подвала до крыши, включая даже маленькую террасу, с которой открывался великолепный вид на реку, и не нашли ничего подозрительного. Это вовсе не означало, что Коэн не был весьма хитрым убийцей. Он мог, к примеру, спрятать ружье в каком-нибудь заброшенном гараже. Просто в настоящий момент инспектора не нашли в его квартире ничего подозрительного.

В половине четвертого, уже после того как вернул Коэну ключи, Карелла снял трубку телефона, стоявшего на его столе.

- Восемьдесят седьмой комиссариат, Карелла слушает.

- Мистер Карелла, это мисс Мориарти.

- Алло, мисс Мориарти, как поживаете?

- Спасибо, хорошо. Немного болят глаза, а в остальном все нормально.

- Что-нибудь нашли?

- Мистер Карелла, после вашего звонка я носа не высовывала из архива. Совершенно вымоталась.

- Очень здорово, что вы нам так помогаете, - сказал Карелла.

- Не обольщайтесь, подождите, пока я вам скажу, что я нашла.

- А что вы нашли, мисс Мориарти?

- Ничего!

- О! - Карелла помолчал секунду. - Действительно ничего?

- Аб-со-лют-но! Я не смогла разыскать ни малейших следов этих девушек. У меня были их городские адреса, но ведь прошло двадцать три года, мистер Карелла, и, когда я позвонила, мне ответили, что ничего не знают ни о Маргарет Баф, ни о Хелен Стразерс.

- Этого и следовало ожидать, - произнес Карелла.

- О да! Тогда я позвонила мисс Финч, которая занимается Ассоциацией бывших студентов, и спросила, знает ли она что-нибудь. Оказалось, что они один раз приходили на встречу выпускников, которая бывает раз в пять лет. Тогда они еще не были замужем, а вскоре и совсем вышли из ассоциации. - Мисс Мориарти помолчала, потом продолжила: - Знаете, эти собрания иногда бывают ужасно мрачными.

- А мисс Финч не знает, вышли ли они замуж?

- После этого собрания она о них ничего не слыхала.

- Досадно, - сказал Карелла.

- Мне очень жаль.

- А юноша? Питер Келби?

- Я опять-таки прочесала все досье. Даже позвонила по телефону, который он когда-то дал, но попала на какого-то разъяренного господина, который сказал, что работает по ночам и ему вовсе не нравится, когда его на заре будят старые девы. Я спросила, не он ли Питер Келби, и он ответил, что это Ирвинг Дрейфус. Это вам говорит о чем-нибудь?

- Нет, абсолютно.

- Если верить ему, он никогда не слышал о Питере Келби, и меня это не так уж удивило.

- И что вы сделали потом?

- Я еще раз позвонила мисс Финч. Она просмотрела досье, а потом перезвонила и сказала, что Келби, возможно, никогда не заканчивал университета, потому что она не нашла ничего о нем в архивах. Я ее поблагодарила, повесила трубку и вернулась к своим собственным досье. Мисс Финч была права. Как только я себя ни обзывала - проглядела, что Питер Келби бросил университет на третьем курсе.

- Итак, и здесь ничего.

- А так как мыслю я достаточно последовательно, для старой девы по крайней мере, то в конце концов я выяснила, что Питер Келби состоял в студенческом клубе «Кап-па-Каппа-Дельта». Я позвонила в местное отделение, чтобы спросить, не знают ли там, где он теперь. Мне посоветовали позвонить в центральное бюро, что я и сделал; мне сообщили последний адрес, который он дал в пятьдесят седьмом году.

- И где это?

- Миннеаполис, штат Миннесота.

- Вы пытались с ним связаться?

- Наша администрация всегда косо смотрит на междугородные звонки, мистер Карелла. Но я записала адрес и дам его вам. При одном условии.

- Каком, мисс Мориарти?

- Если вы пообещаете, что аннулируете все штрафные проколы, которые я получу за превышение скорости.

- Как, мисс Мориарти? - воскликнул Карелла. - Вы превышаете скорость?

- Вы думаете, я признаюсь в этом полицейскому? - сказала мисс Мориарти. - Сначала дайте слово.

- А почему вы думаете, что я смогу это сделать?

- Мне говорили, что у вас все можно уладить, кроме наркотиков и убийств.

- И вы поверили?

- Нападение стоит сто долларов наличными, так мне говорили. Кража - уже около пяти сотен.

- Где вы все это узнали, мисс Мориарти?

- Для старой девы, - произнесла мисс Мориарти, - я неплохо осведомлена.

- А вы знаете, что я могу вас арестовать за попытку подкупа государственного служащего и за сокрытие информации? - сказал Карелла, улыбаясь.

- Какое сокрытие? О чем это вы?

- Сокрытие последнего адреса Питера Келби.

- Питера Келби? А кто это?

Карелла расхохотался:

- Хорошо, хорошо, даю вам слово. Но никаких гарантий, ясно? Просто сделаю все, что смогу.

- У вас есть карандаш? - спросила мисс Мориарти.

Телефонистка сообщила Карелле номер телефона, соответствовавший адресу Питера Келби в Миннеаполисе, штат Миннесота. Он попросил соединить его, услышал какие-то щелчки, жужжание и, наконец, звонок - очень далеко, на другом конце линии. Потом раздался женский голос:

- Кто будет говорить?

- Инспектор Стивен Карелла.

- Минуточку подождите, пожалуйста.

- Алло, резиденция Келби.

- Могу я поговорить с мистером Келби? - спросил Карелла.

Он подождал, потом услышал, как кого-то позвали, потом чей-то голос произнес: «Кто?» - а первый голос ответил: «Какой-то инспектор Карелла», потом послышался звук шагов, приближающихся к телефону, потом шум в трубке, которую взяли со стола, и другой женский голос произнес:

- Алло?

- Это инспектор Карелла из восемьдесят седьмого комиссариата города Айзола. Я звоню…

- Да? Я миссис Келби. Что вы хотите?

- Могу я поговорить с вашим мужем, миссис Келби?

Долгое молчание на другом конце провода.

- Миссис Келби? Могу я…

- Да, я слышала. - Снова молчание. - Мой муж умер, - наконец произнесла миссис Келби.

Что и объяснило одно обстоятельство. Но только одно. Питер Келби был убит четвертого мая, в то время когда он, как обычно, возвращался в автомобиле из клуба в конце долгой рабочей недели в страховой компании, которую возглавлял. Пуля от «Ремингтона-308» разбила ветровое стекло и продырявила шею водителя. Машина пошла зигзагами и врезалась во встречный молоковоз. Питер Келби умер еще до столкновения. Но убийца получил некоторые дополнительные выгоды, поскольку в кабине молоковоза было два человека. Сильный удар отбросил одного из них к ветровому стеклу, и осколки перерезали ему яремную вену; второй вцепился в руль, пытаясь удержать машину на дороге, но обнаружил, что руль продавил ему грудь. Времени продолжить открытия у него не было, потому что через десять секунд он умер.

Итак, эти три смерти прояснили одно обстоятельство, а именно: между вторым мая, днем смерти Эндрю Малл и гена, и седьмым мая, когда был застрелен Руди Ферстенмахер, в городе не было убийств.

Нельзя быть сразу повсюду.

Ровно в 17 часов 37 минут в дежурку вошла женщина, именно в тот момент, когда Карелла и Мейер собирались пойти по домам. Карелла начал было длиннющую фразу, украшенную грязными ругательствами, но «Мне осто…» застряло у него в горле, когда женщина распахнула дверь.

Она была высокая, рыжеволосая, с молочно-белой кожей и миндалевидными зелеными глазами. На ней был темно-зеленый костюм, выгодно подчеркивающий цвет глаз и фигуру - классически округлую, с тонкой талией и крутыми бедрами. Ей было почти сорок лет, этой женщине, остановившейся за перегородкой, но от нее исходил какой-то аромат сладострастия.

У Мейера и Кареллы, хотя оба были женаты, на секунду перехватило дух - это было как бы воплощение мечты. В другом конце коридора, за спиной женщины, Мисколо, заметивший ее, когда она проходила мимо открытой двери его бюро, вытягивал шею, чтобы получше рассмотреть ее. Потом он восторженно поднял глаза к небу.

- Мисс…

- Я Хелен Вейль, - сказала она.

- Да, мисс Вейль? Чем могу быть полезен?

- Миссис Вейль, - поправила она. - Хелен Стразерс Вейль.

Ее голос, низкий от природы, безошибочно указывал на то, что она училась дикции и речи. Руки она положила на барьер, и казалось, что они сжимают его в любовных объятиях. Она спокойно ждала, и создавалось впечатление, что ей неловко здесь заходиться. И от этого только росла неловкость тех, кто смотрел на нее. Она выглядела как жертва гнусного насилия, которая ждет худшего и этим привлекает худшее к себе. Инспекторам понадобилось несколько секунд, чтобы отделить имя Стразерс от других окружавших его имен и вырваться из тяжелого облака чувственности, заполнившего комнату.

- Входите, миссис Вейль, - произнес Карелла.

- Спасибо, - сказала она.

Проходя мимо него, она опустила глаза, почти как послушница, не слишком охотно решившая наконец дать обет целомудрия.

Мейер схватил стул, поставил его у стола и пригласил гостью сесть. Она села, положила ногу на ногу, хотела немного натянуть короткую юбку, открывавшую красивые колени, не смогла этого сделать и, смирившись, одарила всех смущенной улыбкой.

- Мы вас искали, миссис Вейль, - сказал Карелла. - Ведь вы та самая Хелен Стразерс, которая…

- Да, - ответила она.

- Мы так и думали, что вы вышли замуж, но не знали ни за кого, ни где вас искать в таком большом городе. Мы попытались, но… - Он внезапно замолчал, осознав, что говорит слишком много и слишком быстро.

- Но мы очень рады вас видеть, - заключил Мейер.

- Да, я так и думала, что надо прийти, - сказала Хелен, - и рада, что сделала это.

Последние слова она произнесла как хвалу двум самым красивым, самым очаровательным, самым любезным и умным мужчинам на свете. Оба инспектора бессознательно заулыбались, потом каждый заметил улыбку на лице соседа, насупился и придал лицу подобающее выражение.

- Что вас натолкнуло на такую мысль, миссис Вейль? - спросил Карелла.

- Но… все эти убийства, конечно, - широко раскрыв глаза, ответила Хелен.

- А почему?

- Но разве вы не видите, что он убивает всех, кто играл в этой пьесе?

- Кто «он», миссис Вейль?

- Этого я не знаю, - сказала она, снова опустив глаза и пытаясь одернуть упрямую юбку. - Я об этом подумала, когда сопоставила имена Форреста и Нордена, а потом сказала себе: «Нет, Хелен, это только работа твоего воображения». У меня богатое воображение, - пояснила она, поднимая глаза.

- Да, миссис Вейль, продолжайте.

- Потом убили эту девицу, не помню сейчас ее имени, потом пришел черед Сэла Палумбо, очаровательного итальянца, учившего английский на вечерних курсах, потом Эндрю Маллиген и Руди… Так что тени сомнения не оставалось. Я сказала мужу: «Алек, кто-то убивает всех, кто играл в «Долгом возвращении» в сороковом году, в Рэмси». Вот что я ему сказала.

- А что ответил ваш муж?

- «Хелен, ты спятила. Совсем спятила!»- сказала Хелен, нахмурившись. - Тогда я и решила прийти.

- Почему? Вы можете нам что-нибудь сообщить, миссис Вейль?

- Нет. - Хелен облизнула губы. - Понимаете, я актриса. Да, Хелен Вейль. Думаете, Стразерс было бы лучше?

- Простите?

- Стразерс - моя девичья фамилия. Считаете, она лучше звучит?

- Нет, так очень хорошо.

- И вот, потому что я актриса, я и подумала, что мне надо к вам прийти. Мертвая актриса совсем ни на что не годится, не так ли? - сказала Хелен; она пожала плечами и очень естественным жестом протянула к ним руки.

- Да, правда, - произнес Мейер.

- И вот я тут.

Непринужденной походкой вошел Мисколо и спросил:

- Кто-нибудь хочет кофе? Простите, я не знал, что у вас посетители!

Он обольстительно улыбнулся Хелен, которая скромно ответила ему тем же и опять одернула юбку.

- Хотите кофе, мисс? - спросил Мисколо.

- Очень любезно с вашей стороны, но нет, спасибо.

- Не за что, не за что, - ответил Мисколо и, напевая, вышел из комнаты.

- Миссис Вейль, - спросил Карелла, - что вы помните о «Долгом возвращении»?

- Я играла роль Кейт, - произнесла она и улыбнулась. - Кажется, это было отвратительно. Я плохо помню.

- А другие актеры? Их вы помните?

- Все мальчики были просто очаровательны.

- А девушки?

- Их я совсем не помню.

- Вы случайно не знаете, Маргарет Баф вышла замуж?

- Маргарет… как?

- Баф. Она играла в пьесе.

- Нет. Не представляю, кто это.

Как бы случайно в дежурку вошли двое полицейских. Они подошли к картотеке, открыли ящики и уставились на Хелен Вейль, не менявшую позы. Когда они ушли, вошли еще четверо, тоже как бы случайно. Карелла нахмурился, но все они срочно занялись делами, позволявшими как бы ненароком не терять Хелен из виду.

- Вы начали играть в театре, когда заканчивали учебу, миссис Вейль? - спросил Карелла.

- Да.

- Вы играли здесь,в городе?

- Да, я член актерской гильдии.

- Миссис Вейль, вам когда-нибудь угрожали?

- Нет. - Хелен нахмурила брови. - Какой странный вопрос! Если убийца решил убить нас всех, почему он должен интересоваться мной в особенности?

- Миссис Вейль, возможно, он устроил эту массовую резню только для отвода глаз. Убийца может ненавидеть кого-то одного, а других убивать, чтобы заставить поверить в побудительные мотивы, далекие от истинных.

- Правда? Я ни слова не поняла из того, что вы здесь мне наговорили.

- Честное слово, разве вы не понимаете…

- Во всяком случае, меня это не интересует. Эти истории с побудительными мотивами и тому подобное…

В комнате теперь было четырнадцать полицейских. Сведения распространялись по всему комиссариату, а может, и по району со скоростью света. Никогда за все время работы инспектором Карелла не видел в дежурке столько инспекторов сразу. Кроме, пожалуй, того дня, когда генеральный инспектор издал приказ, запрещающий полицейским вести посторонние и бесполезные разговоры в служебное время, и все полицейские района собрались в дежурке, превратившейся в подобие римского форума.

- Тогда что же вас интересует, миссис Вейль? - спросил Карелла.

- Мне кажется, ко мне должны приставить охрану. - Она опустила глаза, будто речь шла о защите не от снайпера, а от полицейских, набившихся в комнату, как сардины в банку.

Карелла внезапно встал:

- Эй, ребята! Здесь уже дышать нечем. Продолжайте собрание в вестибюле.

- Какое собрание? - спросил один из полицейских.

- То, которое будет продолжаться в вестибюле через три секунды, если вы не хотите, чтобы я снял трубку и сказал пару слов капитану Фрику.

Полицейские начали расходиться. Один из них очень громко пробормотал: «Больно испугались!»- но Карелла сделал вид, что не слышит. Он проводил их взглядом, потом повернулся к Хелен и сказал:

- Мы приставим к вам полицейского, миссис Вейль.

- Буду вам бесконечно благодарна, - сказала она. - А кого?

- Честное слово… пока не знаю. Надо посмотреть по расписанию, кто свободен…

- Уверена, что смогу положиться на вашего полицейского.

- Миссис Вейль, - произнес Карелла, - постарайтесь вспомнить о пьесе. Я знаю, что это было очень давно, но…

- О, у меня отличная память! Знаете, актриса обязана иметь хорошую память, иначе она не сможет заучивать роли, - сказала Хелен, улыбаясь.

- Конечно. И что же вы помните о спектакле?

- Ничего.

- Вы все были в дружеских отношениях? - предположил Карелла.

- О да! Это была маленькая, но совершенно очаровательная труппа!

- А во время вечеринки? Никаких неприятностей?

- Нет, прекрасная вечеринка.

- Вы не сразу ушли?

- Нет. - Хелен улыбнулась. - Я всегда остаюсь допоздна.

- А где вы собрались после спектакля, миссис Вейль?

- Ах, это! У Рэнди, кажется. Рэнди Нордена. Он настоящий гуляка. Блестящий студент, но такой, знаете, гуляка… Его родители были тогда в Европе, вот мы и пошли к нему после спектакля.

- Вы и две другие девушки задержались допоздна, не так ли?

- Да. Чудесная вечеринка!

- С тремя молодыми людьми?

- О нет! Ребят было много.

- Я хочу сказать, что вы остались до утра с тремя молодыми людьми.

- О да! Именно так.

- Ничего неприятного не произошло?

- Нет, - сказала Хелен, нежно улыбаясь. - Мы занимались любовью.

- Вы хотите сказать - флиртовали?

- Нет-нет! Мы кувыркались.

Карелла откашлялся и посмотрел на Мейера.

- Это и вправду была отличная вечеринка, - продолжала Хелен.

- Миссис Вейль, - спросил Карелла, - вы имеете в виду…

Хелен опустила глаза:

- Ну, в общем… видите ли…

Карелла снова взглянул на Мейера. Тот безнадежно пожал плечами.

- С молодыми людьми? Тремя молодыми людьми? Вы были в разных комнатах, не так ли?

- Да. Вообще-то… во всяком случае, вначале. Было полно выпивки, да и родители Рэнди были в Европе, так что мы и вправду разошлись.

- Миссис Вейль, - спросил Карелла, наконец решившись взять быка за рога, - что вы хотите сказать? Что вы и две другие девушки вступили в интимные отношения с этими молодыми людьми, так?

- О да! Весьма интимные.

- Эти трое были Энтони Форрест, Рэндольф Норден и Дэвид Артур Коэн, не так ли?

- Да. Очаровательные ребята!

- И вы… вы все ходили из комнаты в комнату?

- Ну да! - воскликнула Хелен с воодушевлением. - Это была настоящая оргия!

Карелла закашлялся, и Мейер постучал его по спине.

- Вы так заболеете, - сказала Хелен нежно, - надо пойти домой и лечь в постель.

- Да-да. Я пойду домой, - сказал Карелла, все еще кашляя. - Тысяча благодарностей, миссис Вейль, вы нам очень помогли.

- Мне было очень приятно поболтать с вами, - сказала Хелен. - Я почти забыла про эту вечеринку, а ведь она была одной из лучших, какие я видела. - Она встала, взяла сумочку, открыла ее и положила на стол маленькую белую карточку. - Вот мой адрес и номер телефона, - сказала она. - Если меня нет дома, служба отсутствующих абонентов вам подскажет, где меня найти. - Она улыбнулась и направилась к выходу.

Карелла и Мейер застыли на стульях, глядя, как она идет по комнате. Подойдя к перегородке, она обернулась:

- Вы ведь устроите так, чтобы меня не убили, правда?

- Обещаю вам, - с жаром сказал Карелла. - Мы сделаем все, что в человеческих силах.

- Спасибо, - тихо произнесла она и вышла в коридор. Они услышали стук ее высоких каблуков по металлической лестнице.

- Поверьте, дорогая, - сказал Мейер тихо, - убить вас будет просто преступлением. Богом клянусь, это будет непростительным преступлением.

По бешеным крикам «ура!» полицейских, ждавших ее на улице, стало ясно, что она покинула здание комиссариата.

XIV

Да, в расследовании произошел перелом к лучшему.

Они знали не только то, что все семь жертв участвовали в представлении «Долгого возвращения» на университетской сцене в 1940 году, но и то, что после спектакля была вечеринка, где собрались все актеры, технический персонал, а также профессор Ричардсон, художественный руководитель. Кроме того, вышеозначенный руководитель перестал руководить достаточно рано, а число участников сократилось до шести, и они широко воспользовались подвернувшейся возможностью.

На следующее утро инспектора решили еще раз побеседовать с принимавшим участие в тех ночных забавах Дэвидом Артуром Коэном, который, по его собственному признанию, во время войны был снайпером. Ему позвонили и попросили прийти в комиссариат. Он было запротестовал, говоря, что потеряет напрасно целый день, что как раз сейчас ему в голову приходят очень хорошие шутки, на что ему ответили, что речь идет об убийстве и, явившись лично, он избавит полицию от необходимости доставлять его силой.

Коэн появился ровно в десять часов.

Ему предложили сесть. Клинг, Карелла и Мейер стояли вокруг. Коэн был одет в полосатый хлопковый костюм, не совсем соответствовавший времени года. Вид у него был свежий и отдохнувший. Нахмурившись, он сидел на стуле и ждал, когда инспектора соберутся задавать вопросы. Мейер начал первым:

- Мистер Коэн, нас очень интересует вечеринка, которая состоялась после спектакля. Мы хотим знать, что там произошло.

- Я вам уже рассказывал.

- Очень хорошо, мистер Коэн, - сказал Карелла. - Перво-наперво, кто там был?

- Все, кто участвовал в спектакле. И актеры, и все остальные: технический персонал и «паразиты».

- Какие паразиты?

- Ребята привели своих девушек, да еще те, кто не участвовал в спектакле, но всегда болтался неподалеку.

- Кто еще?

- Профессор Ричардсон.

- Это была приятная вечеринка?

- Да, неплохая. Но, черт возьми, это было больше двадцати лет назад. Не хотите же вы, чтобы я помнил…

- Вчера к нам приходила Хелен Стразерс, мистер Коэн, - сказал Мейер. - Вот она хорошо запомнила эту вечеринку. Она сказала, что это была самая потрясающая вечеринка в ее жизни. Что вы об этом думаете?

- У каждого свой вкус, в конце концов. - Коэн замолчал. - Хелен, - снова начал он, - как она?

- Очень хорошо. А на ваш взгляд, мистер Коэн, хорошая была вечеринка или нет?

- Неплохая.

- А по мнению Хелен, лучше чем неплохая, - заметил Карелла. - Особенно ей запомнилось то, что произошло, когда большинство народа разошлось.

- Мы немного пофлиртовали, не больше. Мы тогда были детьми.

- Честное слово, мистер Коэн, Хелен считает, что

I для детей вы зашли немного дальше простого флирта.

- Что ей кажется?

- Что вы все кончили постелью. А еще ей кажется, что в определенный момент вы все оказались в одной постели.

- Вот как?

- Да. Она заявила, мистер Коэн, что вся эта вечеринка была настоящей оргией. Просто смешно, мистер Коэн, что вы забыли такое важное событие, вы не находите? Конечно, если у вас не вошло в привычку участвовать в оргиях…

- Хорошо, хватит, - сказал Коэн.

- Все именно так и было? Теперь вы вспомнили?

- Вспомнил ли я? - произнес Коэн. - Вот уже двадцать три года, как я пытаюсь забыть это. Шесть лет назад я даже у психоаналитика был, чтобы попробовать забыть то, что произошло тогда.

- Почему?

- Потому что это было отвратительно. Мы все перепились. Это было отвратительно. Это отравило всю мою жизнь.

- Почему?

- Да потому, что мы из милого собрания сделали… настоящий цирк. Вот. Скажите, вам очень надо обо всем этом говорить?

- Да, нам очень надо. Все были пьяны?

- Да. Рэнди Норден был довольно опытным парнем, да и старше остальных - уже за двадцать. У его родителей была большая квартира с террасой на Гроувер, а сами они уехали в Европу. Так что мы все туда отправились после спектакля. Девушки слишком много выпили. Мне кажется, что Хелен их завела. Вы ее видели, знаете, что это за человек. Она и тогда была такая…

- Минутку, мистер Коэн, - сухо сказал Мейер. - Откуда вы знаете, какая она была, мистер Коэн? Когда вы ее видели в последний раз?

- Я не видел никого из участников спектакля с тех пор, как окончил университет.

- Тогда откуда вы знаете, как она сейчас выглядит?

- Я этого не знаю.

- Тогда почему вы говорите, что она не изменилась?

- Это предположение. Она всегда была немного сумасбродна, такие не меняются.

- А другие девушки?

- Это были… просто славные девушки, не более. Они опьянели, вот и все.

- Что же произошло?

- Понимаете, мы… кажется, это Рэнди придумал. Он был старше нас всех, понимаете, да еще, конечно, Хелен….. тогда мы разделились… в квартире было много комнат… А потом… вот что произошло… Я не хочу об этом говорить! - вдруг крикнул Коэн.

- Почему?

- Потому что мне стыдно. Этого вам достаточно?

- Расскажите нам о том, как вы были снайпером, мистер Коэн, - сказал Карелла.

- Это было давно.

- Вечеринка тоже. Рассказывайте…

- Что вы хотите знать?

- Какой фронт?

Тихий океан. Гуам.

- Тип оружия?

- «Бар» с оптическим прицелом.

- Бездымный порох? Сколько человек вы убили?

- Сорок семь, - не колеблясь ответил Коэн.

- Какие чувства вы испытывали?

- Ужас.

- Почему не бросили?

- Я просил о переводе, но мне отказали. Я был слишком хорошим стрелком.

- Вы убивали японцев?

- Да.

- Вы много выпили на вечеринке? Сколько?

- Не помню. Но пить по-настоящему мы начали после ухода профессора Ричардсона. Было много спиртного. Тони отвечал за билеты… Тони Форрест. Он занимался входными билетами, и, я думаю, он взял из кассы деньги, чтобы закупить все для вечеринки. В этом ведь не было ничего противозаконного, я хочу сказать, что в труппе все знали об этом. Это было сделано для вечеринки.

Но спиртного было огромное количество. - Коэн на секунду умолк. - И потом, была такая атмосфера… В Европе уже началась война, и мне кажется, большинство студентов понимали, что Америка рано или поздно вступит в войну. Так что получилось нечто вроде проводов на войну. Всем было наплевать на последствия.

- Вы стреляли с дерева или как-то еще? - вдруг спросил Клинг.

- Что?

- Когда вы были на Гуаме.

- А! Да, в основном.

- А потом? - спросил Карелла.

- Зависело от задачи. Обычно я должен был…

- Когда Хелен и Рэнди подали сигнал, я хочу сказать.

- Мы все очутились в одной комнате, комнате матери Рэнди. Самой большой, спальне.

- Где вы были в пятницу, четвертого мая? - спросил Мейер.

- Не знаю.

- Постарайтесь вспомнить. Пятница, четвертое мая. А сегодня среда, девятое мая. Где вы были, Коэн?

- Кажется, меня не было в городе.

- Где же вы были?

- За городом. Да, именно. Я уехал в пятницу утром. Несколько затянувшийся уик-энд.

- Уж не в Миннеаполис ли случайно вы ездили?

- Миннеаполис? Нет. Что мне там делать? Никогда там не бывал.

- Помните такого Питера Келби?

- Да, он играл в спектакле.

- Он был на вечеринке?

- Да, был.

- Куда именно за город вы ездили на выходные?

- На рыбалку.

- Я спрашиваю, не что вы делали, а где вы были.

- Был в палатке.

- Где?

- Около Кетеуин, в специально отведенном месте.

- В палатке?

- Да.

- Один?

- Да.

- В лагере были еще люди?

- Нет.

- По дороге вы покупали бензин?

- Да.

- По кредитной карточке?

- Нет.

- И в ресторане, где ели, тоже платили наличными?

- Да.

- Другими словами, мистер Коэн, мы только на слово можем вам поверить, что ездили вы в Кетеуин, не в Миннеаполис, для того чтобы убить некоего Питера Келби.

- Что? Скажите, я…

- Да, мистер Коэн?

- Скажите… почему… откуда, по-вашему, я мог знать, где этот Питер Келби? В конце концов…

- Кто-то узнал, где он, мистер Коэн, потому что кто-то влепил ему пулю в голову. Мы полагаем, что этот кто-то убил еще шесть человек здесь, в Айзоле.

- Я ни разу не видел Питера Келби после окончания университета! - возразил Коэн. - Я ни малейшего представления не имел о том, что он живет в Миннеаполисе.

- Да, мистер Коэн, но кто-то узнал. Кроме того, узнать это было вовсе не трудно. Смогла же очаровательная дама из университета Рэмси, мисс Агнес Мориарти, разузнать адрес Келби, а уж у нее-то не было ни малейшего намерения убить его.

- У меня тоже! - крикнул Коэн.

- Но эта вечеринка все еще терзает вас, Коэн, а?

Вопросы посыпались один за другим как из рога изобилия:

- Слишком здорово повеселились? Вы любите стрелять из ружья? Что вы чувствуете, убив человека? С какой из девушек вы были, Коэн? Что еще вы делали этой ночью?

- Заткнитесь! Черт возьми, заткнитесь! - завопил Коэн.

В дежурке воцарилось тяжкое молчание. Карелла первым нарушил его:

- Кто ваш психоаналитик, Коэн? Мы хотели бы задать ему несколько вопросов.

- Идите к черту!

- Вы не совсем отдаете себе отчет, Коэн, в какое трудное положение вы попали.

- Я прекрасно отдаю себе отчет. Но то, о чем я рассказывал психоаналитику, мое дело, а не ваше. Я не имею никакого отношения к этим гнусным убийствам. Я уже достаточно людей поубивал.

Я убил сорок семь человек, это были японцы, и по ночам я оплакиваю каждого из них.

Инспектора долго смотрели друг на друга, потом Мейер кивнул коллегам, и они встали тесным кружком в углу комнаты.

- Ну, что вы думаете? - спросил Мейер.

- Мне кажется, что это было бы слишком просто, - вздохнул Карелла.

- Да, похоже.

- А я не уверен, - возразил Клинг.

- Посадим?

- Против него нет ничего серьезного, - сказал Карелла.

- Мы же не обязаны обвинять его в убийстве. Можно что-нибудь другое придумать, чтобы подержать его здесь. Я думаю, он расколется, если еще поднажать.

- В чем ты его хочешь обвинить? В бродяжничестве? Он зарабатывает себе на хлеб.

- Нарушение общественного порядка.

- Что он сделал?

- Оскорбление словом, только что. Он послал тебя к черту.

- Слабовато, - возразил Карелла.

- Что же, мы его так и отпустим?

- На сколько его можно задержать, не предъявляя обвинения?

- Если передавать в суд, то только он может определить срок задержания. Но если он невиновен, то он сам подаст на нас в суд за незаконный арест, ты и глазом не успеешь моргнуть, старик.

- Да, но все-таки, если нет обвинения, нет и ареста, разве не так? - настаивал Клинг.

- Если мы не дадим ему выйти отсюда, это уже будет арест. Он будет вправе подать жалобу. Я думаю, надо позвонить окружному прокурору, - сказал Карелла.

- Ты думаешь?

- Уверен. Надо позвонить и объяснить, что мы нашли парня, который, похоже, почти готов, и хотим, чтобы кто-нибудь от них присутствовал на допросе. Надо, чтобы решение приняли они, а не мы.

- Думаю, ты прав, - сказал Мейер. - А ты, Берт?

- Надо бы еще чуток над ним поработать. Скажем, минут десять. Может, сумеем его расколоть.

- Я не согласен.

- Хорошо, как хотите.

- Стив, ты звонишь?

- Да. А что пока с ним делать?

- Отвести вниз.

- Только не в камеру, Мейер.

- Нет-нет. Я ему заговорю зубы, чтобы задержать. Во всяком случае, вряд ли он знает, как предъявляется обвинение.

- Согласен, - произнес Карелла.

Мейер пересек комнату.

- Идите за мной, Коэн.

- Куда вы меня ведете?

- Вниз. Я хочу, чтобы вы взглянули на фотографии.

- Какие фотографии?

- Людей, убитых снайпером. Мы хотим быть уверены, что речь идет именно о тех, кто играл в пьесе.

- Хорошо, - сказал Коэн с явным облегчением. - А потом я смогу уйти?

- Сначала вам надо взглянуть на фотографии.

Коэн, Мейер и Клинг вышли из дежурки. В коридоре они столкнулись с маленьким, толстеньким мужчиной, лет сорока пяти, с очень печальными карими глазами, в помятом коричневом костюме. Подойдя к перегородке, он остановился, да так и остался стоять, со шляпой в руке, ожидая, когда его соизволят заметить.

Карелла уже набрал номер прокуратуры, он сидел совсем рядом с барьером. Подняв голову, он заметил посетителя, но продолжал разговор.

- Нет, обвинение ему еще не предъявлено, - сказал он. - Ничего серьезного еще нет. - Он замолчал, слушая собеседника. - Нет, он все отрицает. Но мне кажется, он расколется, если его допросить с пристрастием. Хорошо. Кто-нибудь от вас может сейчас приехать? Сколько его еще можно держать по закону? Но именно об этом и идет речь! Я считаю, что решение должны принять вы. Значит, когда - самое раннее? Нет, это слишком поздно. Вы не можете прислать кого-нибудь утром? Хорошо. Ждем. - Он повесил трубку и повернулся к посетителю: - Чем могу помочь?

- Меня зовут Льюис Редфилд.

- Да, мистер Редфилд?

- Мне очень неудобно вас беспокоить, но… Боюсь, что моей жене угрожает опасность.

- Входите, мистер Редфилд, - сказал Карелла.

Редфилд кивнул, робко шагнул к барьеру, ощупью нашел дверцу и резко остановился с ошарашенным видом. Карелла встал и распахнул дверцу.

- Спасибо, - вымолвил Редфилд.

Карелла предложил ему сесть.

- Почему вы думаете, что ваша жена в опасности, мистер Редфилд? Ей угрожали?

- Нет, но я… Вам это может показаться глупым…

- Что именно, мистер Редфилд?

- Я думаю, этот парень хочет убить ее… этот снайпер. Карелла облизнул губы и пристально посмотрел на маленького кругленького человечка, сидевшего напротив.

- Почему вы так думаете, мистер Редфилд?

- Я прочел в газетах, - сказал Редфилд. - Убили людей, которые… играли в одном спектакле с Маргарет когда-то…

- Маргарет Баф? Это девичья фамилия вашей жены?

- Да.

- А! - Карелла, улыбаясь, протянул ему руку. - Отлично. Я очень рад видеть вас, мистер Редфилд. Мы из сил выбиваемся, чтобы найти вашу жену.

- Я должен был прийти раньше, но я не был уверен…

- Где сейчас ваша жена? Нам бы очень хотелось с ней поговорить. Мы, кажется, поймали виновного, и любые сведения…

- Вы нашли убийцу?

- Мы не уверены, мистер Редфилд, но похоже, что так.

Редфилд шумно вздохнул:

- Как я рад это слышать! Вы даже не представляете, скольких нервов мне все это стоило. Я был уверен, что с минуты на минуту Маргарет… - Он тряхнул головой. - Большое облегчение!

- Можем мы с ней поговорить?

- Да, конечно. - Редфилд немного помолчал. - Кого вы арестовали? Кто этот человек?

- Его зовут Дэвид Артур Коэн, - сказал Карелла. - Но мы его еще не арестовали.

- Он играл в спектакле?

- Да.

- Почему он это сделал? Почему он убил всех этих людей?

- Мы еще до конца не знаем. Думаем, это связано с вечеринкой, на которой он присутствовал.

- Вечеринкой? - переспросил Редфилд.

- Честное слово, все очень запутано. Поэтому нам не хотелось бы сейчас вдаваться в подробности, до разговора с вашей женой.

- Конечно, - вымолвил Редфилд. - Наш телефон: Гроувер шесть - две тысячи сто. Думаю, сейчас она дома.

- Это ваш личный телефон? Она сможет сразу же приехать?

- Думаю, да.

- У вас есть дети?

- Что?

- Дети. Потому что ей, может быть, нужно их… В этом случае я мог бы сам…

- Нет-нет, детей нет. - И Редфилд поторопился добавить: - Мы только недавно поженились.

- Понимаю, - сказал Карелла и набрал номер.

- Ровно два года назад. Я второй муж Маргарет. Она развелась с первым в пятьдесят шестом году.

Карелла приложил трубку к уху и услышал гудок на другом конце провода.

- Нужно, чтобы она приехала как можно быстрее, потому что нам придется или предъявить Коэну обвинение в предумышленном убийстве, или отпустить его. Сейчас приедет представитель прокуратуры, и мы должны дать ему хоть что-нибудь конкретное, - нам бы это очень помогло. А ваша жена могла бы…

- Алло? - раздался в трубке женский голос.

- Миссис Редфилд? Говорит инспектор Карелла из восемьдесят седьмого комиссариата. Ваш муж рядом со мной, миссис Редфилд. Мы решили вам позвонить. Это по поводу убийцы-снайпера.

- А, да-да! - Голос ее был странно безжизненным.

- Вы не могли бы приехать в комиссариат? Мы задержали подозреваемого, и нам нужно поговорить с вами.

- Хорошо.

- Отлично, миссис Редфилд. Когда приедете, скажите дежурному, что вы ко мне. Инспектор Карелла. Он покажет вам, куда идти.

- Хорошо. Где вы находитесь?

- Гроувер-авеню, как раз напротив входа в парк.

- Хорошо. Льюис у вас?

- Да. Вы хотите поговорить с ним?

- Нет, не стоит.

- Тогда до встречи. - Карелла улыбнулся и повесил трубку; телефон почти сразу же зазвонил снова.

- Восемьдесят седьмой комиссариат, Карелла слушает.

- Карелла, это Фреди Хольт из восемьдесят восьмого, с другой стороны парка.

- Привет, Фреди, - весело сказал Карелла. - Чем могу помочь?

- Ты все еще занимаешься снайпером?

- Да.

- Отлично. Мы его поймали.

- Как?

- Ну, того парня, который подстрелил столько народа, забрали минут десять назад. Шильдс и Дуранте сцапали его на крыше в Рексворс. Он застрелил двух женщин на улице, пока мы сумели его снять оттуда. - Хольт помолчал, потом спросил: - Карелла? Ты меня слушаешь?

- Я тебя слушаю, - сказал Карелла устало.

XV

В «клетке» восемьдесят восьмого комиссариата сидел буйный помешанный. На нем были джинсы и белая рубаха в лохмотьях; у него были длинные, всклокоченные волосы и сумасшедший взгляд. Он пытался взобраться на стены своей маленькой зарешеченной тюрьмы, совсем как обезьяна, рычал, плевался, пучил глаза, выслеживая инспекторов, сидевших в служебном помещении.

Когда вошел Карелла, человек в клетке начал орать:

- Еще один явился! Смерть грешникам!

- Этот? - спросил Карелла у Хольта.

- Да, он. Эй, Денни! - крикнул Хольт; один из сидевших за столом инспекторов встал и подошел к ним. - Стив Карелла, а это Денни Шильдс.

- Привет, - сказал Шильдс. - Мы ведь уже встречались? По-моему, пожар на Четырнадцатой улице.

- Да, кажется, - ответил Карелла.

- Не подходи слишком близко к «клетке», - посоветовал Шильдс. - Он плюется.

- Как вы его взяли, Денни? - спросил Карелла.

Шильдс пожал плечами:

- И рассказать-то нечего. Нам позвонил патрульный полчаса назад. Так, Фреди?

- Да, примерно, - ответил Хольт.

- Он сказал, что на крыше сидит псих и стреляет. Ну, мы с Дуранте туда и рванули. Он там стрелял во все стороны, когда мы пришли. Я вошел в этот дом, а Дуранте в соседний - хотел подняться на крышу и застать его врасплох. Когда мы взобрались наверх, он уже двух баб подстрелил: старуху и одну беременную. Обе в госпитале. - Шильдс покачал головой. - Я только что звонил врачу. Он говорит, что беременная умрет, а у старухи есть шанс выкрутиться. Вот ведь всегда так, а?

- Что произошло на крыше, Денни?

- Дуранте начал стрелять, а я исхитрился и схватил его сзади. Хорош подарочек, посмотри-ка на него! Воображает себя Тарзаном.

- Смерть грешникам! - заорал человек в «клетке». - Смерть всем негодяям грешникам!

- Оружие его забрали?

- Ага. Вон лежит на столе с ярлычком. Готово к отправке.

Карелла посмотрел на стол.

- Вроде двадцать второй калибр, - сказал он.

- Точно.

- А триста восьмым патроном нельзя стрелять из ружья двадцать второго калибра.

- Я этого и не утверждал!

- Так почему ты решил, что это именно тот тип, которого я ищу?

- Кто ж его знает? И потом, понимаешь, нас чертовски достают с этим вашим делом. Вот не далее как вчера звонили лейтенанту и спрашивали, помогаем мы вам или бьем баклуши.

- Мне кажется, он не имеет отношения к нашему делу. Вы обыскали его квартиру?

- Какую квартиру? Он, скорее всего, спит под мостом.

- Где он взял ружье?

- Проверяем список украденного оружия. Позавчера вечером обчистили два магазина, где его дают под залог. Может, это его рук дело.

- Его уже допросили?

- Допросили? Да он совсем чокнутый, орет тут все время про грешников да плюет на всех, кто пытается подойти. Посмотри-ка на этого идиота! - Шильдс расхохотался: - Господи, ну чисто обезьяна! Нет, ты посмотри на него!

- Хорошо, если узнаете его адрес, пошли туда кого-нибудь. Мы ищем оружие, из которого можно было бы стрелять патронами «Ремингтон - триста восемь».

- Таких много, приятель.

- Да, но о двадцать втором и речи быть не может.

- Совершенно верно.

- Ты бы позвонил, Буэнависте, чтобы он приготовил место в отделении для буйных.

- Уже позвонили, - сказал Шильдс. - Значит, это не твой парень?

- Было бы удивительно, если так.

- Жаль. Если хочешь знать, Карелла, скажу тебе, что мы ждем не дождемся, когда его отсюда уберут.

- Почему? Такой приятный старичок!

- Понимаешь, возникает одна проблема: кто будет его извлекать из «клетки»? - спросил Шильдс.

Вернувшись в комиссариат, Карелла увидел в дежурке ждавшую его Маргарет Баф. В тридцать девять лет у нее был крайне усталый вид. Карие глаза, каштановые волосы, слишком яркая помада, жалко висящее платье.

Усталым движением она пожала протянутую Кареллой руку, когда ее муж знакомил их, а потом посмотрела на него так, будто ждала, что он наградит ее парой пощечин. Карелла вдруг почувствовал, что эту женщину били, и не раз. Он посмотрел на робкого мистера Редфилда, потом снова на Маргарет.

- Миссис Редфилд, мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

- Я согласна, - сказала Маргарет.

Кареллу вдруг осенило.

- Мистер Редфилд, - сказал он, - с вашего разрешения, я хотел бы поговорить с вашей женой наедине.

- Почему? - удивился Редфилд. - Мы женаты, нам нечего скрывать друг от друга.

- Я в этом убежден и нахожу это совершенно естественным, но из нашего опыта явствует, что люди часто нервничают в присутствии своего мужа или жены, так что по возможности мы предпочитаем задавать им вопросы с глазу на глаз.

- Понимаю, - сказал Редфилд.

- Если позволите, я попрошу Мисколо проводить вас в соседнюю комнату.

Там вы найдете газеты, можете покурить, если…

- Я не курю, - сказал Редфилд.

- Мисколо! - крикнул Карелла. - Будь любезен, проводи мистера Редфилда в приемную и займись им.

- Пройдите за мной, прошу вас, - сказал Мисколо. Редфилд неохотно встал и вслед за Мисколо вышел из комнаты. Карелла подождал, пока они отойдут подальше, и только тогда повернулся к Маргарет:

- Расскажите мне о той вечеринке в сороковом году.

- Что? - спросила она с ужасом.

- Вечеринка у Рэнди Нордена.

- Как… как вы узнали? Муж тоже знает?

- Мы у него не спрашивали, миссис Редфилд.

- Вы ведь не скажете ему, правда?

- Конечно нет. Мы только хотим получить сведения о Дэвиде Артуре Коэне, миссис Редфилд. Можете вы рассказать, что он делал той ночью?

- Я не знаю, - сказала она, буквально осев на стуле.

Голос ее был похож на стон. Можно было подумать, что Карелла размахивает дубиной и собирается ее бить. Глаза Маргарет расширились, она скрючилась на стуле, вжалась в спинку, как бы отшатнувшись от него.

- Что он делал, миссис Редфилд?

- Я не знаю, - снова простонала она; глаза ее заморгали, забегали.

- Миссис Редфилд, я не спрашиваю, что в тот вечер делали вы. Все, что я хочу узнать…

- Я ничего не сделала, нет! - крикнула она, вцепилась в ручки кресла, как будто ожидала, что ее сейчас ударят, и напряглась, чтобы противостоять удару.

- Но никто ничего такого и не говорит, миссис Редфилд. Я только хочу знать, не произошло ли тогда чего-то такого, что могло бы толкнуть Коэна…

- Ничего не произошло, - сказала она. - Я хочу вернуться домой, к мужу.

- Миссис Редфилд, мы думаем, что поймали убийцу. Он здесь. Он утверждает, что не убивал, но если мы найдем хоть что-то, все равно что, чтобы заставить его говорить…

- Я ничего не знаю. Я хочу домой.

- Миссис Редфилд, у меня совершенно нет намерения…

- Я ничего не знаю!

- …вас смущать или ставить в затруднительное положение, но если мы не найдем ничего конкретного для…

- Говорю вам, я ничего не знаю! Я хочу домой. Я ничего не знаю.

- Миссис Редфилд, - очень спокойно сказал Карелла, - мы знаем все, что произошло той ночью в доме Нордена. Все. Хелен Стразерс рассказала нам. И Коэн.

- Я ничего не делала. Это остальные.

- Кто?

- Хелен и Бланш. Не я! Не я!

- Что они сделали?

- Им не удалось меня заставить, - сказала Маргарет. - Я не хотела, и заставить меня они не могли. Я знала, что это плохо. Мне было только семнадцать лет, но я отлично понимала, что плохо, а что хорошо. Это все другие, понимаете?

- Вы совершенно не участвовали в том, что произошло?

- Совершенно.

- Тогда почему вы не ушли, миссис Редфилд?

- Потому что они… они силой задержали меня. Все. Даже девушки. Они силой держали меня, когда… вы знаете, я даже не хотела играть в той пьесе. У меня была роль Мэг, служанки в баре. Эта служанка не такая, как другие девушки. Сначала моя мать не хотела, чтобы я играла, из-за того, кого надо было играть. Я согласилась, меня Рэнди уговорил. Но я не знала, что Рэнди такой, пока не увидела его на вечеринке с Хелен, а потом все столько выпили…

- Вы были пьяны, миссис Редфилд?

- Нет. Да. Я не знаю. Наверное. Иначе бы я никогда не позволила им… - Маргарет замолчала.

- Миссис Редфилд, может быть, вы предпочитаете поговорить с кем-нибудь из нашего женского персонала? Я позову…

- Мне нечего сказать. То, что произошло, не моя вина. Я никогда… вы думаете, я хотела, чтобы это случилось?

- Мисколо! - заорал Карелла. - Позови кого-нибудь из сотрудниц, да поскорее!

- Другие - да! Но не я. Если бы я не опьянела, они не смогли бы меня задержать. Мне было только семнадцать лет. Я ничего такого не знала, я была из хорошей семьи. Если бы я не опьянела, я бы не дала им испортить мне жизнь.

Я не знала, что Рэнди такой… отвратительный и духом, и телом, как остальные, особенно Хелен. Если бы я знала, что она такое, я бы не осталась, не выпила бы ни капельки, не стала бы играть в их пьесе, если бы я знала, каковы они… Если бы я знала, что они со мной сделают, если бы я только знала! Но мне было только семнадцать лет. Я ни о чем таком и не думала, и когда они мне сказали, что будет вечеринка после спектакля… и профессор Ричардсон тоже придет. А потом они начали пить, даже при нем. А когда он ушел, наверное в полночь, они просто перепились. Они заставляли меня пить, и, прежде чем я поняла, мы вшестером оказались…

Альф Мисколо заметил, что по коридору по направлению к дежурке быстро прошла одна из сотрудниц вспомогательного персонала. Он подумал, что ему недолго осталось делать вид, будто он занимается Льюисом Редфилдом. Редфилда быстро утомило чтение газет, он ерзал, сидя на стуле в комнате, которую в комиссариате несколько расплывчато называли приемной и которая была просто небольшим чуланчиком, примыкавшим к секретарской. Мисколо ужасно хотелось, чтобы Редфилд и его жена ушли, тогда он смог бы вернуться к своей пишущей машинке и картотекам. Но сотрудница исчезла в конце коридора, а Редфилд по-прежнему вертелся на стуле. Можно было подумать, что его жена попала в руки истязателей, жаждущих ее крови. Мисколо был женат, поэтому он сказал:

- Не волнуйтесь за нее, мистер Редфилд. Ей только хотят задать несколько вопросов.

- Моя жена очень нервная, - ответил Редфилд. - Боюсь, она заболеет от этих вопросов.

Редфилд говорил, не глядя на Мисколо. Его взгляд и внимание были полностью сосредоточены на двери в коридор. Со своего стула он не мог видеть дежурку или слышать, о чем там говорили, но он упорно смотрел в коридор и, казалось, пытался уловить обрывки разговора.

- Вы давно женаты? - спросил Мисколо только для того, чтобы поддержать разговор.

- Два года.

- Почти молодожены? - улыбнулся Мисколо. - Вот почему вы так за нее беспокоитесь. А вот я женат уже…

- Не думаю, чтобы нас можно было называть молодоженами, - сказал Редфилд. - Нам же не по двадцать лет.

- Я не имел в виду…

- К тому же моя жена уже была замужем.

- Да? - вымолвил захваченный врасплох Мисколо.

- Да.

- Ба! Многие женятся поздно, - без особой убежденности сказал Мисколо. - К тому же такие браки самые крепкие. С обеих сторон люди готовы нести семейные обязательства…

- У нас нет семьи, - сказал Редфилд.

- Простите?

- У нас нет детей.

- Но это никогда не поздно, - сказал Мисколо, оживляясь. - Вот у меня двое - девочка и мальчик. Дочь учится на секретаршу здесь, в городе, а парень - в Массачусетском технологическом институте. Это в Бостоне. Вы бывали в Бостоне?

- Нет.

- Я туда ездил, когда служил на флоте задолго до войны. А вы воевали?

- Да.

- В каких войсках?

- Пехота.

- Неподалеку от Бостона вроде есть какая-то часть.

- Не знаю.

- Когда я служил, там, помнится, было полно солдат. - Мисколо пожал плечами. - Вы в какой части служили?

- Скажите, они еще долго ее продержат? - внезапно спросил Редфилд.

- Еще несколько минут, не больше. Вы где служили?

- В Техасе.

- А за границей воевали?

- Участвовал в десанте, в Нормандии.

- Серьезно.

Редфилд кивнул:

- На второй день высадки.

- Да, это уж не увеселительная прогулка была, а?

- Я выкрутился, - произнес Редфилд.

- И слава Богу! Многие там так и остались. Должен признаться, я немного жалею, что не попал на войну. Когда служил на флоте, мы и подумать не могли, что будет война. А когда началось, я уже был слишком стар. Я был бы горд сразиться за свою страну.

- Почему?

- Почему? - Мисколо смутился, но через секунду сказал: - Ну, для… для будущего.

- Чтобы защитить демократию? - спросил Редфилд.

- Да, и для этого…

- И чтобы обеспечить свободу грядущим поколениям? - В голосе Редфилда звучал странный сарказм.

Мисколо пристально посмотрел на него.

- Я хочу, чтобы мои дети жили в свободной стране, - произнес он наконец.

- Я тоже, - ответил Редфилд. - Ваши дети и мои дети.

- Вот именно. В конце концов, они у вас будут.

- Да, когда они у меня будут.

В комнате стало очень тихо. Редфилд зажег сигарету, потушил спичку.

- Что они там делают так долго? - спросил он.

Сотрудница, которая с глазу на глаз разговаривала с Маргарет Редфилд, была молода, ее звали Элис Бенион. Сидя за столом в пустой дежурке, она ловила каждое слово сидящей напротив миссис Редфилд. Глаза у нее были величиной с блюдце, сердце сильно стучало в груди. Маргарет понадобилось всего четверть часа, чтобы в деталях рассказать о вечеринке сорокового года, и все это время Элис Бенион то краснела, то бледнела, охваченная совершенно противоположными чувствами: отвращением, странным возбуждением, интересом, жалостью. В час дня Маргарет и Льюис Редфилд ушли из комиссариата, а инспектор третьего класса Элис Бенион села печатать на машинке рапорт. Взялась она за него с максимальным хладнокровием и безразличием, а вытащив из машинки последний отпечатанный листок, вся взмокла. Элис отнесла рапорт в кабинет лейтенанта, где ждал Карелла, и, пока тот читал, стояла у стола.

- Значит, вот в чем дело, - произнес Карелла.

- Да, - ответила она, - но в следующий раз, уж будьте любезны, задавайте ваши вопросы сами.

- Дайте-ка я взгляну, - сказал лейтенант Бирнс.

Карелла протянул ему рапорт. Бирнс начал читать: «Миссис Редфилд очень нервничала, не хотела говорить на эту тему. Утверждала, что никому об этом не рассказывала, за исключением семейного врача, и то по необходимости, так как нуждалась в его помощи. Ее до сих пор лечит тот же врач, Эндрю Фидио, 106, Эйнсли-авеню, Айзола.

Миссис Редфилд утверждает, что в апреле 1940 года на вечеринке у Рэндольфа Нордена ее заставили пить против воли. Уверяет, что, когда между часом и двумя ночи почти все студенты ушли, она была пьяна. Поняла, что оставшиеся начали вести себя плохо, но осталась, потому что у нее кружилась голова. Отказалась участвовать в том, что должно было произойти в других комнатах, и сидела в салоне около рояля. Другие девушки - Бланш Леттиджер и Хелен Стразерс - силой затащили миссис Редфилд в спальню и вместе с молодыми людьми держали ее, пока Рэнди Норден „пользовался» ею. Хотела уйти из комнаты, но они привязали ее за руки, и все молодые люди по очереди „нападали» на нее, пока она не потеряла сознание. Она сказала, что в этом участвовали все юноши, а девушки, по ее воспоминаниям, смеялись. Ей кажется, что был пожар, горели занавеси, но воспоминания эти у нее нечеткие. Около пяти утра кто-то отвел ее домой, она не помнит кто. Она ничего не рассказала о происшествии матери, единственной своей живой родственнице, потому что боялась. В октябре 1940 года она была на приеме у доктора Фидио. Казалось, она страдает от обыкновенного воспаления шейки матки. Анализы крови показали, что речь идет о венерическом заболевании, хронической гонорее с внутренним изъязвлением половых органов. Она рассказала доктору Фидио о том, что произошло в апреле 1940 года, он посоветовал ей подать в суд. Она отказалась, не желая, чтобы об этом узнала ее мать. Доктор Фидио посчитал, что серьезность симптомов предполагает хирургическое вмешательство. В ноябре она легла в госпиталь, и он сам провел операцию по удалению матки. Матери она сказала, что речь идет об аппендиците. Миссис Редфилд всегда считала, что заразил ее Норден, но она не совсем уверена, так как „нападали» на нее все молодые люди. Из ее показаний можно с определенностью заключить, что она имела также противоестественные сексуальные отношения с девушками, но ей слишком тяжело об этом говорить. Она говорит, что рада, что они умерли. Узнав, что Бланш Леттиджер стала проституткой, она сказала: «Это меня не удивляет». Она закончила такими словами: «Я была бы рада, если бы и Хелен умерла. Это она все начала».

Четыре часа подряд они обрабатывали Коэна и применили к нему шоковую терапию, которая повергла бы в ужас его психоаналитика. Они заставляли его снова и снова вспоминать все детали той давней вечеринки, читали и перечитывали ему отрывки из заявления Маргарет Редфилд, требовали рассказать своими словами о том, что произошло, объяснить, почему загорелись занавески, что делали девушки, и так далее до той минуты, как он заплакал, повторяя: «Я не убийца, я не убийца!» Когда они прекратили допрос, помощник прокурора провел с инспекторами маленькое совещание.

- Не думаю, что его можно посадить, - сказал он. - У нас нет никаких конкретных доказательств.

Карелла и Мейер согласились.

- Проследим за ним, - сказал Карелла. - Спасибо, что пришли.

Они отпустили Дэвида Артура Коэна в четыре часа пополудни. Инспектору Берту Клингу было поручено проследить за ним, но он не успел взяться за работу - Коэн был застрелен в ту самую минуту, когда спускался по залитым ярким солнцем ступеням комиссариата.

XVI

На другой стороне улицы, напротив комиссариата, домов не было, только парк. За невысокой стеной ни единого дерева не нависало над Тротуаром. Они нашли гильзу у подножия стены, из чего сделали вывод, что стреляли именно отсюда - стрелок находился гораздо ближе к жертве, чем обычно, и этим объяснялось то, что Коэну разнесло половину черепа. Клинг сразу выбежал из здания и, перепрыгивая через ступени, рванул на ту сторону дороги. Он обыскал все тропинки и кусты, но все напрасно - убийца исчез. Слышен был только отдаленный шум деревянной карусели.

Полицейских эта история начинала забавлять. Убийство прямо на ступенях комиссариата - довольно хороший образчик черного юмора, и полицейские оценили именно комическую сторону происшествия.

А Карелле было совсем не смешно. Он знал, что ни Томас ди Паскуале, ни Хелен Вейль не могли пустить пулю в голову Коэну по той простой причине, что за ними постоянно следовали двое полицейских.

Что касается Льюиса и Маргарет Редфилд, то они ушли из комиссариата в час дня, почти за три часа до фатальной встречи Коэна с пулей от «Ремингтона-308» на ступенях комиссариата. Инспектора Мейера срочно направили в квартиру Редфилдов на углу Гроувер и 41-й улицы. Он узнал, что Маргарет Редфилд из комиссариата сразу направилась в салон красоты, без сомнения почувствовав необходимость привести себя в порядок после мучительного разговора. Льюис Редфилд сказал Мейеру, что из комиссариата вернулся в свою контору и оставался там до пяти часов, а потом пошел домой. Он вспомнил, что до пяти часов диктовал письма секретарше. Они позвонили в контору и убедились, что Редфилд вернулся на работу к половине второго и ушел только в пять. Там не знали, где именно он находился в четыре часа, когда убили Коэна, но, конечно, где-то в конторе. И все-таки, пока оставался хоть намек на сомнение, надо было наблюдать и за Редфилдами. Карелла согласился, что эта идея хороша, и пошел домой обедать. Если уж Карелла не веселился, то Мейер и подавно. Это дело им окончательно осточертело. Однако с помощью капитана Фрика и по вине простого полицейского делу был дан новый толчок.

В одиннадцать часов вечера Фрик позвонил Карелле, когда тот, сидя дома в гостиной, пытался читать газету. Услышав звонок, Карелла разгневанно посмотрел на телефон, встал и снял трубку:

- Алло?

- Стив, это капитан Фрик. Я вас не разбудил, надеюсь?

- Нет-нет. В чем дело?

- Мне очень жаль вас беспокоить, но я еще на работе. Стараюсь уточнить и увязать график работы полицейских.

- Что-то не в порядке?

- Понимаете, в принципе Антонио должен был быть с этой дамой, Хелен Вейль, с восьми утрадо четырех дня, а потом до двенадцати ночи его менял Бордмен. Семелмен должен был быть с ди Паскуале с восьми утра до четырех дня. Но по табелю я вижу, что он ушел в три часа дня, а Кеневен, который должен был его сменить в шесть, позвонил в девять и предупредил, что заступает на пост. Я не понимаю, Стив, это вы дали такое разрешение?

- Как, капитан, вы хотите сказать, что с ди Паскуале никого не было с трех до девяти вечера?

- Похоже, так. Если верить табелю, по крайней мере.

- Понимаю, - сказал Карелла.

- Вы дали им такое разрешение?

- Нет, - сказал Карелла, - я такого разрешения не давал.

Вечером, когда Карелла подъехал к дому ди Паскуале, он увидел у двери полицейского. В квартире находилась какая-то женщина. Полицейский отошел в сторону, чтобы начальник смог позвонить. Карелла поспешно нажал на кнопку звонка и стал ждать, когда ди Паскуале откликнется. Но тот действовал отнюдь не так быстро, а кроме того, находился в спальне на другом конце квартиры и должен был еще надеть халат и тапочки и пройти через шесть комнат быстрым шагом, прежде чем добрался до входной двери. Он открыл ее и очутился нос к носу с незнакомым мужчиной.

- Это еще что за шутки? - гневно спросил он.

- Мистер ди Паскуале? Я инспектор Карелла.

- Отлично. Вы знаете, что уже почти полночь?

- Я очень огорчен, мистер ди Паскуале, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.

- Не могли бы подождать до завтра?

- Нет, к сожалению, это невозможно.

- Я не обязан вас впускать, вы это знаете? Вполне могу послать вас к черту.

- Совершенно верно, но в таком случае мне придется взять ордер на ваш арест.

- Послушай, сынок, ты меня за идиота считаешь? - спросил ди Паскуале. - У вас нет никаких резонов меня арестовывать по той простой причине, что я ничего не сделал.

- А если бы вас обвинили в убийстве?

Ну и что? Это ничего не значит. В убийстве? Смеетесь? Кого это я должен убить?

- Мистер ди Паскуале, может, мы поговорим об этом в квартире?

- Почему? Боитесь разбудить соседей? Вы уже разбудили меня, так что дюжиной больше, дюжиной меньше - уже не играет роли. Хорошо, входите. Совершенно невоспитанные полицейские в этом городе. Врываются в дом среди ночи. Да входите же, черт возьми, не торчите в коридоре!

Они вошли в квартиру. Ди Паскуале зажег лампу в гостиной, и они уселись друг против друга.

- Итак? - произнес хозяин. - Вы пришли, вытащили меня из кровати, и чего вы от меня хотите?

- Мистер ди Паскуале, в четыре часа дня убили еще одного человека. В тот самый момент, когда он выходил из комиссариата.

- И что дальше?

- Мистер ди Паскуале, полицейский, который должен был вас охранять, сказал, что вы отпустили его в три часа дня. Это так?

- Да.

- Вы сказали, что он не понадобится до девяти вечера. Это так?

- Точно. Ну и что? И вы из-за этого пришли ко мне среди ночи? Проверить, сказал ли ваш полицейский правду? Вам что, делать больше нечего? Это вы тот парень, который однажды звонил мне в полвосьмого утра? Вам нравится будить людей?

- Мистер ди Паскуале, почему вы сказали полицейскому, что он вам не будет нужен?

- Да потому, что вторую половину дня я провел в «Коламбия Пикчерз», обсуждая контракт с директором сценарного отдела. Я поехал туда в три часа, прикинув, что пробуду до шести, потом мы выйдем вместе, сядем в машину, которая будет ждать у входа, и поедем в ресторан, где я постараюсь не садиться у окна. До семи мы успеем выпить пару стаканов в баре. К этому времени к нам присоединится сценарист, в общих чертах изложит парню со студии проект фильма, потом мы пообедаем, и я опять постараюсь не садиться у окна. Потом мы снова сядем в «кадиллак», и они отвезут меня домой, где я и попросил этого дурня полицейского меня подождать. Кроме того, меня ожидала молодая дама, которая сейчас спит в соседней комнате. Вот видите, мистер Карелла, который любит будить людей по ночам, я хотел сэкономить несколько долларов муниципалитету и позволить использовать полицейского в другом месте. В этом добром городе юнцы в черных куртках постоянно устраивают драки, и потом, не так уж и нужно, чтобы он постоянно таскался за мной, я ведь знаю, что мне не грозит опасность. Вот почему, мистер Карелла. Я ответил на ваш вопрос?

- Нет.

Вне себя от бешенства, ди Паскуале вскочил на ноги: - Что все это значит, можете вы мне объяснить? У вас что, не хватает подозреваемых?

Он говорил под влиянием гнева, но был не так уж далек от истины. Им действительно стало не хватать подозреваемых. Они с самого начала двигались на ощупь. Карелла громко вздохнул:

- Я полагаю, глава сценарного отдела сможет подтвердить…

- Вы сейчас хотите ему позвонить? Я дам вам его домашний телефон. Давайте звоните. Раз уж вы начали, будите весь город, черт возьми!

- Подожду до завтра, - сказал Карелла. - Извините, что потревожил вас. Спокойной ночи, мистер ди Паскуале.

- Выход сами найдете? - саркастически спросил ди Паскуале.

Приближалась полночь, как утверждают, час преступлений. Мейер Мейер сидел в укрытии на углу улиц, напротив дома, где жили Редфилды. Он уже начал сомневаться, не напрасна ли эта его затея. Мейер ждал с вечера, а теперь было без двадцати двенадцать. Он ждал, когда у Редфилдов погаснет свет и они лягут спать. Однако в семь вечера Маргарет Редфилд вышла на улицу с фокстерьером на поводке. Они обошли квартал и в семь двадцать пять вернулись домой. У Мейера не было собаки, но он считал, что одной гигиенической прогулки в семь часов домашней собаке явно мало. Он посмотрел на часы. Уже без четверти двенадцать, ничто не предвещало, что Маргарет и Льюис Редфилд спустятся прогулять собаку перед тем, как лечь спать. К тому же пошел дождь.

Сначала дождь был несильным - только пелена, пронизывавшая до костей. Не покидая своего укрытия, Мейер посмотрел на освещенные окна четвертого этажа, выругался сквозь зубы, решил уйти, передумал и перешел улицу, чтобы спрятаться под козырьком булочной. Улица была пустынна. С реки подул резкий ветер, он гнал перед собой большие черные тучи. Потоп хлынул на город. В несколько секунд пелена превратилась в потоки воды. Небо над домами испещрили молнии. Стоя под козырьком булочной, Мейер мечтал о тепле кровати и тела Сары. Он снова проклял Редфилдов, снова решил уйти домой, но, вспомнив о чертовом фокстерьере, сказал себе, что собаку непременно нужно будет выгулять, поднял воротник плаща и снова уставился на освещенное окно четвертого этажа. Козырек был дырявый. Он посмотрел сначала на дыру, потом снова на окно. Свет погас.

По его прикидке, света не было около получаса, потом он зажегся в другой комнате, должно быть спальне, потом еще в одном, маленьком, оконце. Мейер предположил, что это ванная. Слава Богу, они решили лечь спать. Под влиянием внезапной мысли он пересек улицу и вошел в дом. Лифт был как раз напротив входной двери. Он пересек вестибюль, остановился на полдороге и посмотрел на табло над дверью лифта. Стрелка указывала на шестой этаж. Он терпеливо ждал. Внезапно стрелка пришла в движение: шесть, пять, четыре… Стрелка остановилась.

- Четыре, - сказал он себе. - Редфилды живут на четвертом.

Стрелка вновь пришла в движение. Он выбежал из дома и занял свой пост под мокрым козырьком. Льюис, а может, и Маргарет - кто-то из них вывел пса на прогулку перед сном. Он подумал, ему-то что за дело, и снова стал мечтать о теплой постели. Вышла Маргарет Редфилд, она держала на поводке собаку. В этот момент на углу появился патрульный.

Было без пяти двенадцать.

Проходя мимо, патрульный покосился на Мейера. Он отметил мужчину без шляпы, с лысым черепом, поднятым воротником, стоявшего перед закрытой булочной. Без пяти двенадцать, дождь, пустые улицы… Патрульный повернул обратно.

Снайпер совсем запыхался. Он перепрыгнул через вентиляционный колодец, разделявший два дома, и занял позицию за парапетом. Он смотрел вниз на улицу. Улица была пуста, необитаема, но он знал, что очень скоро она появится на углу, спокойно обойдет квартал, ведя на поводке собаку. Он знал, что скоро она умрет. Он тяжело дышал, он ждал.

В его руках - длинное смертоносное ружье. Еще более смертоносное потому, что оптический прицел переносил мишень прямо ему под нос. Он нацелил ружье на фонарный столб, стоящий на полпути на улице. Далекий. Но и близкий, благодаря прицелу. Он подумал, что она будет хорошей мишенью.

Он спросил себя, сможет ли он когда-нибудь остановиться, будет ли она последней, не должна ли была она быть первой. Он знал, что собака потащит ее к столбу. Он знал, что там она остановится. Он переместил столб в перекрестье прицела и проклял дождь. Он никогда бы не подумал, что дождь будет так ему мешать.

Видно было как сквозь туман, и он подумал, не лучше ли будет отложить это до следующего раза.

- Нет.

Он подумал: - «Банда негодяев. И ты. Я должен был начать с тебя».

Дождь колотил его по плечам, по голове. На нем был черный непромокаемый плащ. Ночь обнимала его, ночь его прятала. Дрожь нетерпения пробежала по его телу, он ждал. «Где ты? Ну, иди под мое ружье, иди под мой прицел, давай иди, я убью тебя, иди, иди…»

Собака остановилась на углу, около пожарного гидранта, понюхала, заколебалась, снова понюхала. Мейер, пристально следивший за Маргарет и собакой, не заметил, что к нему подошел полицейский.

- Что это вы тут делаете? - спросил полицейский.

Мейер вздрогнул:

- Что?

- Какого черта вы тут торчите?

Мейер улыбнулся. Не хватало только усердного полицейского!

- Послушайте! - начал было он.

Полицейский толкнул его. Он только что заступил на дежурство, у него была сильная изжога и не было никакого желания выслушивать сказки какого-то подозрительного типа, который, казалось, замышлял что-то недоброе.

- Проходите! - сказал он со злобой. - Слышите, проходите!

Мейер перестал улыбаться.

- Эй, вы! Вы что, не видите, что я…

- Неприятностей хотите? - спросил полицейский. Он ухватил Мейера за рукав.

Именно в этот момент Маргарет Редфилд исчезла за углом.

Снайпер увидел, как она вышла из-за угла. Пелена дождя немного скрывала ее, но он их сразу узнал - ее и собаку. Он вытер руки о плащ и только тогда понял, что плащ был еще более мокрым, чем ладони.

«Я убью тебя легче, чем остальных, - подумал он. - Дрянь, я убью тебя гораздо легче, чем остальных».

Он уже отдышался, но сердце стучало как барабан, а руки начали дрожать. Он снова наклонился над парапетом и увидал, что она спокойно идет по улице.

Дул сильный ветер. Нужно было принять это в расчет.

Он вытер воду, заливавшую ему глаза, прижал приклад к плечу, навел прицел на фонарь и стал ждать.

«Давай иди. Ах ты, погань, ты идешь или…»

- Я инспектор полиции, - сказал Мейер, - и постарайтесь отпустить мой рукав.

Вместо того чтобы повиноваться, полицейский заломил ему руку за спину и обшарил в поисках оружия. Ему не составило труда обнаружить револьвер.

- У вас есть разрешение на эту штуку? - спросил он.

Мейер смотрел на другой конец улицы и никого не видел. Он только слышал стук каблуков Маргарет, поворачивающей за угол.

- Идиот! - крикнул Мейер полицейскому. - Ты что, хочешь снова патрулировать Бестаун? Дай сейчас же револьвер!

В голосе Мейера полицейский распознал типично профессиональные интонации и подумал, что вполне может снова оказаться в Бестауне, если не подчинится этому щипаному негодяю,

- Вы понимаете… - начал он сокрушенно.

Но у Мейера не было ни желания, ни времени выслушивать оправдания. Он рванул к перекрестку и вышел на другую улицу. На полдороге он увидел Маргарет Редфилд; собака в нерешительности стояла у фонарного столба на краю тротуара. Он пошел за ними, перебегая от подъезда к подъезду, чтобы не быть замеченным. Он был уже метрах в тридцати, как вдруг она рухнула на тротуар. Выстрела он не слышал.

Она упала очень быстро и бесшумно. Мейер знал, что Маргарет была застрелена, но совершенно не представлял, где мог спрятаться снайпер. Он побежал было к женщине, потом остановился, посмотрел на крыши домов. Фокстерьер принялся лаять, скорее даже скулить - ужасный жалобный вой, похожий на мрачное завывание койота. «Женщина, - подумал Мейер. - Надо позаботиться о женщине».

«Крыша! Надо посмотреть на крыше! Какая крыша? Куда идти?» Он резко остановился посреди улицы.

«Убийца где-то наверху», - подумал он, и рассудок его перестал действовать. Стучал дождь, на тротуаре лежала Маргарет Редфилд, выла собака, любопытный полицейский показался на углу улицы, и в голове у Мейера все смешалось. Он не знал, что делать. Он не знал, в какую сторону броситься.

Как робот, он добежал до ближайшего от фонаря дома, мимо истекавшей кровью Маргарет Редфилд и ее воющего пса, добежал, не думая о том, что делает, инстинктивно, потому что, очевидно, выстрел был сделан оттуда. Потом он остановился на тротуаре, на секунду закрыл глаза и заставил себя думать. Убийца спустился не здесь. Скорее всего, он перепрыгнул через вентиляционный колодец на соседнюю крышу и ушел по ближайшей поперечной улице.

Он помчался на перекресток. Поскользнулся на мокром асфальте, едва не упал. Опять побежал, судорожно сжимая в руке револьвер. Добежал до угла, обогнул его, пробежал перед домом Редфилдов, поднял глаза… Окна были все так же освещены… Мейер посмотрел на улицу и ничего не увидел. Где ты? Ну где же ты?

Полицейский обнаружил тело Маргарет Редфилд. Когда он собрался пощупать пульс на руке, на него бросился фокстерьер. Он ударил собаку и взял Маргарет за руку. Из раны в плече текла кровь.

Она была в тяжелом состоянии, лил дождь, полицейского мучила изжога. Тем не менее он понял, что она не умерла. Он сразу же позвонил в ближайшую больницу и вызвал «скорую».

Снайпер не спустился на улицу там, где его ждал Мейер. Мейер подумал, что он, должно быть, покинул крышу, удрал с другой стороны, его поглотили дождь и тьма. Он будет продолжать убивать.

Мейер убрал револьвер в кобуру, спрашивая себя, на какое количество ошибок имеет право полицейский. Он поднял голову и услышал, как подъезжает «скорая».

XVII

Больница была погребена под медленным бесконечным дождем, серым, как ее стены. Они приехали туда в час ночи. Припарковав машину, прошли в приемный покой. Медсестра объяснила, что миссис Редфилд поместили в палату 407.

- Мистер Редфилд уже здесь? - спросил Мейер.

- Да, он наверху, - ответила медсестра. - Врач миссис Редфилд тоже там. Вам придется спросить у него разрешения, чтобы поговорить с больной.

Она направилась к лифту. Карелла нажал кнопку вызова и сказал:

- Редфилд слишком быстро приехал.

- Он был в душе, когда я поднялся к ним, чтобы предупредить, что его жену ранили, - сказал Мейер. - Он перед сном принимает душ. Потому-то в ванной и был свет.

- Как он отреагировал?

- Он мне открыл в банном халате, с него лилась вода. Сказал, что сам должен был вывести собаку.

- Это все?

- Все. Потом спросил, где его жена, заверил, что сейчас же оденется и поедет.

Они доехали в лифте до четвертого этажа и остановились в коридоре перед дверью в палату Маргарет. Десять минут спустя из палаты вышел седой мужчина лет шестидесяти. Он посмотрел на часы и быстро пошел к лифту. Карелла остановил его.

- Простите, - сказал он.

Мужчина обернулся.

- Вы лечащий врач миссис Редфилд?

- Да, я доктор Фидио.

- Инспектор Карелла из восемьдесят седьмого комиссариата. Мой коллега - инспектор Мейер.

- Очень приятно, - сказал Фидио, пожимая им руки.

- Мы хотели бы задать несколько вопросов миссис Редфилд, - сказал Карелла. - Как по-вашему, выдержит она?

- Не знаю, - ответил Фидио с сомнением, - я только что дал ей снотворное. Оно скоро подействует. Впрочем, если вы ненадолго…

- Мы постараемся закончить как можно быстрее.

- Буду вам признателен, - сказал Фидио, на секунду умолк, потом добавил: - Я прекрасно осознаю, что речь идет о тяжком преступлении, но я бы просил вас не утомлять Маргарет. Она выкарабкается, но ей понадобятся все ее силы.

- Мы понимаем, доктор.

- Льюису тоже. Я знаю, что вы должны его допросить, но он и так подвергся тяжким испытаниям за этот месяц.

- Вы хотите сказать, что он беспокоился за Маргарет?

- Да.

- Конечно, это вполне понятно, - сказал Карелла. - Очень тяжко осознавать, что снайпер разгуливает на свободе, и спрашивать себя, когда…

- Да-да, конечно, и это тоже.

Мейер с любопытством уставился на Фидио. Потом повернулся к Карелле. Тот тоже пристально смотрел на доктора.

Около дверей палаты внезапно воцарилась тишина.

- И это тоже? - переспросил наконец Карелла.

- Что вы хотите этим сказать? - подхватил Мейер.

- Что его еще мучает? - продолжил Карелла.

- Ну, вся эта история с Маргарет. Это не имеет никакого отношения к вашему расследованию, господа. Маргарет Редфилд была ранена и чуть не умерла этой ночью. А то, другое - это ее личное дело. - Он снова посмотрел на часы. - Если вы хотите ее допросить, советую поторопиться. Снотворное…

- Доктор Фидио, это мы должны определять, что относится к этому делу, а что нет. Что беспокоит Льюиса Редфилда?

Доктор Фидио тяжело вздохнул. Он внимательно посмотрел на инспекторов и рассказал им все, что они хотели знать.

Когда они вошли в палату, Маргарет Редфилд спала. Муж сидел рядом с ней, печальные карие глаза на круглом лице придавали ему туповатый вид. Черный плащ лежал на стуле в другом конце палаты.

- Добрый вечер, мистер Редфилд.

- Добрый вечер, инспектор Карелла, - ответил Редфилд.

За его спиной дождь стучал в окно, стекая по стеклу, превращая его в волшебный экран с лучами живого света.

- Доктор Фидио сказал, что ваша жена поправится.

- Я надеюсь, - произнес Редфилд.

- Совсем не весело, когда в тебя стреляют, - сказал Мейер. - В фильмах все кажется так просто, но это вовсе не смешно.

- Да уж, - вздохнул Редфилд.

- Полагаю, в вас никогда не стреляли?

- Нет.

- Вы воевали? В каких войсках?

- В пехоте.

- Вы были на фронте?

- Да, - ответил Редфилд.

- Значит, умеете обращаться с оружием?

- Конечно.

- Нам кажется, вы хорошо умеете обращаться с оружием, мистер Редфилд.

Редфилд с внезапно возникшим подозрением спросил:

- Что вы хотите этим сказать?

- Нам кажется, что во время войны вы были отличным стрелком. Не так ли, мистер Редфилд?

- Сносным.

- Значит, с тех пор вы значительно продвинулись вперед.

- Что вы хотите этим сказать? - повторил Редфилд.

- Мистер Редфилд, где вы были ночью, когда ваша жена вышла из квартиры с собакой?

- В душе.

- В каком душе?

- Что… что вы имеете в виду? В душе, в обыкновенном душе, - сказал Редфилд.

- В ванной комнате или на крыше? Шел дождь, мистер Редфилд. Вы поэтому промахнулись? Поэтому угодили в плечо?

- Я не знаю, о чем… о ком… моя жена, вы хотите сказать? Вы говорите о Маргарет?

- Да, мистер Редфилд. Вы знали, что ваша жена выведет собаку незадолго до полуночи. Как только она покинула квартиру, вы поднялись на крышу здания на углу улицы и стали ждать ее. Вот о чем мы говорим, мистер Редфилд.

- Это… Я никогда не слыхал ничего более бессмысленного. Как? Я… я был в душе, когда… когда это произошло. Я даже дверь открыл в халате. Я…

- Сколько времени нужно, чтобы выстрелить в цель, снова спуститься в квартиру и встать под душ, мистер Редфилд?

- Нет, - сказал Редфилд, качая головой, - нет.

- Мистер Редфилд, - сказал Карелла, - мы только что в коридоре говорили с доктором Фидио. Он рассказал, что в браке с миссис Редфилд вы хотели иметь детей. Вот уже два года. Это точно?

- Точно.

- Он сказал, что в начале апреля вы пришли к нему, вы думали, что детей нет, быть может, по вашей вине.

- Да.

- Но доктор Фидио рассказал вам, что ваша жена Маргарет перенесла операцию по удалению матки в ноябре сорокового года и не может иметь детей. Это так?

- Да, он мне так сказал.

- А до этого вы не знали?

- Нет.

- Но у вашей жены, без сомнения, есть шрам. Вы никогда не спрашивали, откуда он?

- Спрашивал. Она сказала, что ей удалили аппендицит.

- Но когда доктор Фидио рассказал вам о том, что это была за операция, он еще добавил, что ее пришлось сделать в результате некой вечеринки, имевшей место в сороковом году, и что венерическое заболевание, которое…

- Да, да, - произнес Редфилд измученным голосом, - он мне все это рассказал. Я не понимаю, почему…

- Сколько вам лет, мистер Редфилд?

- Сорок семь.

- У вас были дети?

- Нет.

- Вы, должно быть, очень хотите их иметь?

- Я… я хотел ребенка.

- Но из-за «них» это стало невозможно, не так ли?

- Я… я… не понимаю, что вы хотите сказать. Совсем ничего не понимаю.

- Совершенно верно, мистер Редфилд. Вы не знали, кто «они» были. Вы только знали, что после представления «Долгого возвращения» была вечеринка, и решили, что на ней были все, кто играл в спектакле. Что же вы сделали? Вы отыскали старую театральную программку Маргарет и устраняли их одного за другим в порядке выхода на сцену.

Редфилд покачал головой.

- Где ружье, мистер Редфилд? - спросил Карелла. - Кто следующий в вашем списке?

- Я ничего такого не делал, - сказал Редфилд. - Я никого не убивал.

- Это ваш плащ? - спросил Карелла. - Если да, то лучше наденьте его.

- Почему? Куда вы меня ведете?

- В комиссариат.

- Зачем? Я же вам сказал, что я не…

- Вы обвиняетесь в убийстве, мистер Редфилд, - произнес Карелла торжественно.

- Я никого не убивал! Как вы можете… Вы и о Коэне думали, что он виноват.

- Есть только одно отличие, мистер Редфилд: на этот раз мы уверены.

Было два часа ночи, когда они вернулись в комиссариат. Сначала Редфилд пытался хорохориться, но он не знал, что, пока его допрашивали, полицейские обыскивали его квартиру. Он все отрицал. Он упрямо повторял, что был в душе, когда ранили его жену, что ничего не знал, что ему обо всем рассказал Мейер.

Как он мог оказаться на крыше? Когда застрелили Коэна, он был на работе. Да, никто не видел его после совещания в половине четвертого. Конечно, он мог уйти из конторы по служебной лестнице, добраться до комиссариата и дождаться Коэна, но разве это не бредовое предположение? В таком случае в убийстве можно обвинить первого встречного. Нет, он не имеет никакого отношения к этому делу.

- Где вы были в пятницу четвертого мая? - спросил Карелла.

- Дома, - ответил Редфилд.

- Вы ходили на работу?

- Нет, я был простужен. - Он замолчал. - Спросите у жены, она подтвердит. Весь день я провел дома.

- Мы обязательно спросим, - сказал Карелла, - уж поверьте. Как только она будет в состоянии разговаривать.

- Она вам скажет!

- Она скажет, что вы не были в Миннеаполисе, не так ли?

- Я там никогда не был. Я здесь ни при чем. Вы совершаете ужасную ошибку.

В этот момент в дежурку вошел полицейский.

Может быть, Редфилд признался бы и так, все они этим кончают. Полицейский направился прямо к Карелле и положил на стол длинный кожаный чехол.

- Мы нашли это в шкафу, в его спальне.

Карелла открыл чехол. Это был автоматический карабин «Винчестер-70».

- Это ваше, мистер Редфилд? - спросил Карелла. Редфилд замолчал. Он пристально смотрел на карабин.

- И еще вот это лежало на полке за шляпами, - продолжал полицейский.

Рядом с карабином он положил на стол коробку патронов «Ремингтон-308». Карелла посмотрел на патроны, потом повернулся к Редфилду.

- Мистер Редфилд, - сказал он, - через десять минут баллистическая экспертиза даст ответ на все наши вопросы. Вы не хотите избавить нас от лишней работы?

Редфилд вздохнул.

- Ну?

Еще один вздох.

- Позвони баллистам, Мейер, - сказал Карелла. - Пусть пришлют кого-нибудь за карабином. Надо сравнить пули…

- Не надо, - произнес Редфилд.

- Стенограф! - крикнул Карелла.

- Я не хотел их убивать. Я никого не хотел убивать, - сказал Редфилд. - Вначале…

- Минутку, - прервал Мейер. - Мисколо, ты позвал стенографа?

- Понимаете, - продолжал Редфилд, - когда доктор Фидио объяснил мне, что произошло с Маргарет, я… это было шоком для меня, конечно. Я подумал… я не знаю, о чем я подумал…

- Мисколо! Да скоро ты там, черт возьми?

- Бегу! Бегу! - кричал Мисколо.

Он почти вбежал в дежурку, приладил блокнот на колено и сам стал стенографировать признания Редфилда.

- Разочарование, конечно,-- сказал Редфилд. - Я хотел иметь детей, пока еще не совсем поздно. - Он пожал плечами. - И потом… когда… когда я стал обо всем этом размышлять, мне кажется, я… Гнев меня охватил. Понимаете, моя жена не могла иметь детей. И никогда не сможет из-за операции. А это по их вине, понимаете? Тех, кто с ней это сотворил. Тех, кто был на вечеринке, о которой мне рассказал Фидио. Только я… я не знал, кто они.

- Продолжайте, мистер Редфилд.

- Я случайно нашел программку. Искал что-то в шкафу и наткнулся на пыльный чемоданчик… совсем запыленный… Программка была внутри. Вот так я… так вот… узнал их имена. Я знал, что именно эти люди сотворили с ней такое, те, кто был на вечеринке, и я… я стал их искать. Сначала не для того, чтобы убить. Я хотел только их увидеть, посмотреть на людей, из-за которых у моей жены не могло быть детей. А потом… не знаю когда, кажется, в тот день, когда я разыскал Бланш Леттиджер… Я шел за ней до самого ее грязного логова, и она… она остановила меня на улице и стала приставать. Думаю, именно в этот день… Когда я увидел, каким дерьмом она стала, вспомнил, какие гадости они творили с Маргарет, наверное, именно тогда я решил убить их всех. - Редфилд на минуту умолк, Мисколо поднял голову. - Я совсем не специально убил Энтони Форреста первым. Я просто решил убить его сначала, и все. Наверное, подсознательно я знал, что не должен убивать их в том порядке, в каком они указаны в программке. Надо просто наудачу… видите ли… Чтобы не заметили связи между ними… Просто убить их как будто… как будто они не имели друг к другу никакого отношения.

- Когда вы решили убить свою жену, мистер Редфилд?

- Не знаю… Не сразу. Ведь она же была их жертвой, не так ли? Но потом… Я мало-помалу понял, в какой опасной ситуации очутился. А что, если установят связь между убитыми? Что, если заметят, что все они были в одной университетской труппе? Понимаете, если бы, убив всех, я оставил Маргарет в живых, вы подумали бы, что это странно. Подумали бы: почему пощадили только ее? Единственную из всей труппы? Положение мое было крайне опасным.

- Итак, вы решили и ее убить. Чтобы обезопасить себя?

- Да… нет… не только. - Глаза Редфилда загорелись злобой. - Откуда мне знать, что она ни в чем не виновата? Что в тот вечер она действительно была их жертвой? Или она пошла за остальными добровольно… в эту грязь. Я не знал, вы понимаете… Тогда я решил и ее убить. С десятью остальными. Поэтому я и пришел к вам. Чтобы меня не заподозрили. Я подумал, что, если сам первый сообщу вам об опасности, грозящей Маргарет, меня не заподозрят.

- Значит, вы были четвертого мая в Миннеаполисе, мистер Редфилд?

- Да. Это я убил Питера Келби.

- А Коэн?

- Что вы хотите знать?

- Как вы рассчитали свой удар?

- Да, это было опасно. Я не должен был рисковать. Но раз уж получилось…

- Как вы это сделали, мистер Редфилд?

- Вчера я ушел отсюда в час дня и приехал в контору в половине второго. Продиктовал несколько писем секретарше и без четверти три пошел на совещание. Я сказал, что оно началось в три, а закончилось в четверть четвертого. Я ушел по служебной лестнице. В моем офисе есть маленькая дверь в коридор, и я спустился…

- Вы никого не встретили?

- Нет.

- Вы кого-нибудь предупредили, что уходите?

- Нет. Я хотел было сказать секретарше, чтобы меня не беспокоили в течение часа, но передумал. Я подумал, что потом, когда начнут задавать вопросы, пусть лучше думают, что я был где-то в здании.

- Вы готовились всерьез, не так ли, мистер Редфилд?

- Я собирался убить, - просто ответил Редфилд.

- Вы отдавали себе отчет в том, что совершаете убийство?

- Конечно, отдавал.

- Что вы сделали, когда ушли из конторы?

- Поймал такси и поехал домой за карабином.

- Вы все время хранили его дома?

- Да, в шкафу. Где его нашел ваш человек.

- Ваша жена видела его?

- Да, один раз.

- Она не спросила, зачем вам ружье?

- Она не знала, что это карабин. Оружие было в чехле. Я сказал ей, что это спиннинг.

- И она поверила?

- Думаю, она никогда в жизни не видела ни карабина, ни спиннинга. Она не могла знать, что это такое.

- Итак, вы поехали за карабином…

- Да. Я поймал такси. Через двадцать минут приехал к дому, а еще через десять был в парке напротив комиссариата. Коэн вышел в четыре часа, и я его убил. Потом бегом пересек парк я снова сел в такси, но уже на другой стороне парка.

- Вы увезли карабин с собой?

- Нет, оставил в автоматической камере хранения на Центральном вокзале.

- И забрали, когда вчера вечером возвращались домой?

- Да. Видите ли, я решил убить Маргарет вчера вечером. Я промахнулся из-за дождя.

- Где вы взяли карабин, мистер Редфилд?

- Купил. В тот день, когда решил их всех убить.

- А глушитель?

- Сделал из куска медной трубы. Я боялся, что дуло разнесет первым же выстрелом. Но мне повезло. А вообще-то глушители портят оружие, да.

- Мистер Редфилд, вы знаете, что убили восемь человек?

- Знаю.

- А почему вы не усыновили какого-нибудь ребенка? Вы сумели совершить все эти убийства, но не сообразили, что можно прийти в службу социального призрения! Черт возьми, почему?

- Мне как-то в голову не пришло, - сказал Редфилд.

Признание было отпечатано и подписано. Редфилда заперли в камере на первом этаже. Потом, утром, его переведут в центральную тюрьму.

Карелла взял телефон и позвонил ди Паскуале, чтобы сказать ему, что он может спать спокойно.

- Спасибо, - ответил ди Паскуале. - Черт, который теперь час?

- Пять утра, - сказал Карелла.

- Вы что, никогда не спите? - спросил ди Паскуале, вешая трубку.

Карелла улыбнулся и отодвинул телефон. Потом, днем, он позвонил Хелен Вейль, чтобы сообщить ей хорошую новость.

- Просто здорово, - сказала она. - Теперь я могу спокойно уехать.

- Куда вы едете, миссис Вейль?

- В летнее турне. В следующем месяце начинается театральный сезон. Вы не знали?

- Конечно! - воскликнул Карелла. - Где была моя голова?

- Я еще раз хочу вас поблагодарить, - сказала Хелен.

- За что, миссис Вейль?

- За вашего полицейского, - произнесла она. - Совершенно очаровательный мальчик.

Синтия Форрест зашла в комиссариат во второй половине дня, чтобы забрать бумаги, которые приносила: старые вырезки из журналов, записные книжки, театральную программку. Когда она уходила, в коридоре ей встретился Берт Клинг.

- Мисс Форрест, - сказал он, - я хочу извиниться перед вами…

- Идите вы к черту! - сказала Синди. Она спустилась по металлической лестнице и вышла на улицу.

Инспектора остались одни в пустой дежурке. Это был один из последних майских дней, начиналось долгое лето. С улицы доносился задыхающийся шум города: миллионы спешащих людей.

Зазвонил телефон.

- Ну, поехали! - сказал Клинг, снимая трубку. 

 Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Микки Спиллейн. Большая резня Хью Пенткост. Шантаж Микки Спиллейн БОЛЬШАЯ РЕЗНЯ

1

Был один из тех вечеров, когда небо кажется низким и как будто окутывает землю. Дождь бился о стекла бара, как разъяренная кошка, и пытался проникнуть внутрь всякий раз, как какой-нибудь пьянчужка, пошатываясь, вваливался в дверь. Помещение насквозь провоняло несвежим пивом, сыростью и тошнотворными дешевыми духами.

Подвыпившая парочка спорила, какую поставить мелодию, пока красотка в платье, ставшем тесным еще год назад, не нажала клавишу музыкального автомата, включив нечто шумное и страстное. Один из пьянчужек пожелал танцевать с ней, но она оттолкнула его, и он пошел танцевать со своим приятелем.

Я сидел на табурете, прислонившись к сигаретному автомату, перед лежащей на стойке бара мелочью долларов на пять. Она заметила меня, решила, что я в состоянии оплатить вечерок с выпивкой на двоих, и подошла, призывно покачивая бедрами.

- Новичок?

- Да нет. Я здесь с шести часов.

- Возьмешь мне выпить? - Она втиснулась рядом со мной, проверяя, насколько тесно может прижаться к моей ноге.

- Нет.

Это так удивило ее, что она перестала прижиматься ко мне.

- Разве джентльмены не угощают дам? - спросила она и попыталась соблазнительно прикрыть глаза, но один закрылся больше другого, и это придало ей глуповатый вид.

- Детка, я не джентльмен.

- А я не дама, так что угости меня.

Пришлось угостить ее выпивкой. Бармен уже посматривал на парня в поношенной армейской шинели, сидевшего над последней каплей в стакане, чтобы не выходить в дождь. Я угостил и его.

Бармен, нахмурившись, принял у меня мелочь.

- Эти бродяги выпустят из тебя кровь, парень.

- Да у меня и не осталось крови, - ответил я.

Девица ухмыльнулась и потерлась о мои колени.

- Спорим, что для меня у тебя все найдется?

- Того, что у меня есть, ты не получишь, и так наверняка имеешь достаточно.

Она посмотрела мне а лицо и отодвинулась.

- Ты не слишком общителен.

- Знаю. Я не хочу быть общительным. Последние полгода я не стремился к общению и постараюсь избежать этого в следующие полгода.

- Какая муха тебя укусила? У тебя что, проблемы с женщинами?

- У меня не бывает проблем с женщинами. Я мизантроп.

- Да? - Ее глаза округлились. Она готова была терпеть все, что бы я ни говорил.

- Убирайся, - сказал я.

Она слегка нахмурилась:

- Какого черта? Я никогда…

- Я не люблю людей. Вообще. Собираясь в кучу, они становятся противными, грязными и доставляют массу хлопот. Так что я не люблю людей, включая тебя. Это и значит быть мизантропом.

- А я могла бы поклясться, что ты хороший парень, - сказала она.

- Это сказали бы многие. Нет, я не такой. Дуй-ка отсюда, сестренка.

Она одарила меня взглядом, приберегавшимся для особых случаев, и убралась ко всем чертям, оставив меня пить в одиночестве. Отвратительное место, чтобы скоротать вечер, но это все, что имелось в квартале. Я наблюдал за стрелкой часов, дожидаясь, пока окончится дождь, но он был терпелив не меньше меня. Было что-то почти зловещее в том, как он лил, миллионами барабанных палочек отбивая нескончаемую, сводящую с ума дробь по окнам.

Скоро это довело всех - дождь и атмосфера подавленности. Началась драка, распространившаяся по всему бару. Она прекратилась, когда бармен хватил одного парня по голове. Другого парня, бросившего на пол стакан, вышвырнули вон. Красотка, любившая потереться о кого-нибудь, добилась своего и, подобрав парня, у которого оставалось достаточно мелочи, чтобы превратить для нее вечер в выгодное мероприятие, увела его в дождь. Парню не очень этого хотелось, но природа одержала верх над здравым смыслом.

Я немного опьянел. Не слишком, совсем чуть-чуть. Но вполне достаточно, чтобы осознать, что меня скоро стошнит от этого сборища и я начну вышвыривать их ко всем чертям за дверь. Возможно, и бармена тоже, если он вздумает попробовать свою силу на мне. Тогда я смогу спокойно пить, и черт с ним, с дождем. Я чувствовал себя отлично, просто превосходно.

Я продолжал озираться по сторонам в поисках, с кого бы начать, когда дверь отворилась и захлопнулась за мокрым дрожащим парнем, стоявшим на пороге в одной рубашке. В руках он держал что-то завернутое в пиджак. Перестав озираться, как испуганный кролик, он прошаркал к одному из столиков и опустил сверток на стул.

Никто, кроме меня, не обратил на него внимания. Он бросил доллар на стойку бара, выпил и отнес вторую порцию на столик. На него по-прежнему не обращали внимания. Наверное, здесь привыкли к парням, способным плакать.

Он поставил стакан на стол и снял пиджак со свертка. Это действительно был сверток - маленький ребенок, около года, крепко спавший. Я выругался про себя и почувствовал, как мои плечи передернулись от омерзения - дождь, бар, ребенок и плачущий мужчина. От этого просто воротило.

Я не мог отвести взгляда от парня, выглядевшего так, будто он никогда не наедался досыта. Одежда, мокрая и рваная, облепила его, как кожа. Он был не старше меня, но рот и глаза его были окружены морщинами, а плечи безвольно поникли. Если у него и была цель в жизни, он давным-давно отказался от нее.

Черт побери, он продолжал плакать! Слезы бежали по его щекам, когда он поглаживал ребенка, тихонько разговаривая с ним. Он всхлипнул, вздрогнув всем телом, наклонился и поцеловал ребенка в макушку.

Повернувшись, чтобы опустить двадцать пять центов в сигаретный автомат и не смотреть на него больше, я услышал звук отодвигаемого стула и увидел, что он бежит к двери. На этот раз в руках у него ничего не было.

Секунд десять я стоял, сжимая пальцами пачку сигарет. По спине проползли мурашки, заставив меня стиснуть зубы, чтобы не выругаться на весь этот проклятый мир. Обогнув стойку бара, я сшиб с ног пьяного и распахнул дверь, позволив дождю хлестать меня по лицу, сколько ему заблагорассудится.

За спиной заорали, чтобы я закрыл дверь.

У меня не было на это времени, так как парень был уже на середине улицы - смутный унылый силуэт в свете уличных фонарей, удалившийся слишком далеко, чтобы по-прежнему вызывать интерес к себе. Но он явно интересовал кого-то в «бьюике», отъехавшем от тротуара. Машина с ревом выехала на освещенную улицу, и грохот выстрелов перекрыл звук моих шагов по тротуару.

Хватило двух выстрелов. Парень ничком упал на землю. Задняя дверца машины распахнулась, в свет фонарей выскользнула тень, и со своего места я увидел, как этот человек нагнулся и быстрыми движениями обыскал парня.

Черт побери, мне надо было подождать! Не надо было стрелять с того места, где я стоял. Сорок пятый калибр не рассчитан на такое расстояние, пуля только сделала вмятину в тротуаре и отскочила в сторону. Парень вскрикнул от неожиданности и бросился к машине. Напарник кричал, чтобы он поторапливался. И он почти успел, но одна из пуль рикошетом угодила ему в ноги, и он с криком упал.

Второй, в машине, не стал ждать. Он резко повернул руль, и парень, надрывавшийся от крика в грязи, забыл о боли в ногах ровно настолько, чтобы испустить последний, полный ужаса вопль, прежде чем колеса машины превратили его в кровавое месиво. Моя рука продолжала нажимать на спусковой крючок, пока пустой пистолет не оказался совершенно бесполезным.

Паренек с двумя дырками в спине больше не выглядел усталым. Казалось, он улыбался. Зрелище того, что осталось от него, вызывало тошноту.

Я открыл пачку и сунул в рот сигарету. Зажег ее и выдохнул дым, наблюдая, как он струится сквозь пелену дождя. Парень не мог меня слышать, но я всё же сказал:

- Чертов город, правда, приятель?

Ответом мне была вспышка молнии, прорезавшая небо.

Полицейские машины прибыли через две минуты. Они появились с обоих концов улицы, затормозив под светом фонаря, и полицейские выскочили из них прежде, чем стих визг шин.

У одного из них в руке был пистолет, и он сразу перешел к делу. Нацелив пистолет на меня, он спросил!

- Ты кто такой?

Я указал сигаретой на тело, лежащее на мостовой:

- Свидетель.

Другой полицейский подошел сзади и провел рукой по моим карманам. Он нашел пистолет, выдернул его из кобуры и понюхал дуло. Мне показалось, что он меня ударит, но у него было достаточно опыта, чтобы сначала задать вопросы. Он вопросительно посмотрел на меня.

- Посмотри в боковом кармане, - сказал я.

Он сунул руку в мой пиджак и вытащил бумажник« Внутри к обложке были прикреплены удостоверение частного детектива и разрешение на ношение оружия. Он внимательно осмотрел их, тщательно сличил меня с фотографией.

- Частный детектив Майкл Хаммер.

- Все верно.

Он вновь бросил на меня хмурый взгляд и возвратил пистолет и бумажник.

- Что случилось?

- Этот парень несколько минут назад вошел в бар. Он выглядел испуганным до смерти. Выпив две порции, выбежал. Мне было любопытно, и я последовал за ним.

- В такой дождь только и проявлять любопытство, - сказал полицейский с пистолетом.

- Я вообще любопытный.

Второй полицейский выглядел раздраженным.

- Хорошо, продолжайте.

Я пожал плечами:

- Он выбежал на улицу, за ним последовал «бьюик». Из машины раздались два выстрела, парень упал, и один подонок выскочил из машины, чтобы обыскать его. Я не выдержал и угодил парню в ноги, а водитель машины задавил его. Намеренно.

- Так ты не выдержал! - Полицейский с пистолетом злобно двинулся на меня.

Второй полицейский оттолкнул его.

- Убери пушку и вызови шефа. Я знаю этого парня. Молодую кровь не так просто остудить.

- Черт побери, этот парень мертв, не так ли? Этот тип сам признает, что стрелял, не так ли? Так откуда, черт возьми, нам знать, что «бьюик» вообще был?

- Пойди взгляни на тот труп, - терпеливо продолжал второй полицейский.

Ретивый служака спрятал пистолет в кобуру и пересек улицу. Его вывернуло после первого взгляда на тело, и он забрался в патрульную машину.

В час ночи прибыл Пэт - без фанфар, но с мигалкой на крыше патрульной машины. Он вылез из машины и поднял воротник, чтобы спастись от дождя. Полицейские молодцевато подтянулись, когда он проходил мимо, потому что больше делать в общем-то было нечего. Убийство в этом квартале не было настолько интересным событием, чтобы вытащить под ливень местное население, так что рабочие лошадки просто встали по стойке «смирно», дожидаясь, пока руководство не соизволит приветствовать их кивком головы.

Полицейский, обыскивавший меня, сказал:

- Добрый вечер, капитан Чэмберс.

Пэт ответил на приветствие и отправился взглянуть на парочку трупов. Я отошел в тень покурить, пока он, склонившись, рассматривал труп на тротуаре. Закончив осмотр, он выпрямился и с минуту слушал полицейского, недоуменно морща лоб.

Моя сигарета описала дугу в темноте и погасла в грязи. Я сказал:

- Привет, Пэт.

- Что ты здесь делаешь, Майк? - Дваполицейских возникли по обе стороны, когда он направился ко мне. Он движением руки остановил их.

- Я свидетель.

- Да, я слышал. - Ретивый полицейский за спиной Пэта облизал губы, надеясь, что я не расскажу, как он размахивал оружием. - Так в чем же дело, Майк?

- Это, собственно, все. Я знаю обо всем этом не больше тебя.

- Ну да. - Он скривился в усмешке. - Слушай, не пудри мне мозги. Ты что, ведешь это дело?

- Если бы это было так, я бы сказал. Я понятия не имею, что тут произошло, черт возьми! Этого парня убили, я подстрелил второго, а тип в машине прикончил его.

Пэт покачал головой:

- Терпеть не могу совпадений. Особенно когда в это вмешан ты. У тебя особый нюх на убийства.

- Точно, а это убийство довольно мерзкое. Ты никого из них не знаешь?

- Нет. А удостоверений личности они с собой не носят.

Подъехал фургон из морга, за ним футах в пятидесяти следовал медицинский эксперт. После того как выводы были сделаны и фотографии отсняты, выскочили мальчики и принялись убирать месиво с тротуара. Я неторопливо вышел на середину улицы и взглянул на тело.

Оно было похоже на раздавленные песочные часы. Ужас и боль превратили лицо в искаженную мертвую маску, дождь смыл кровь, и оно казалось призрачно белым. Ему было около сорока пяти, рост средний. Костюм выглядел дорогим, но на подошве ботинка виднелась дыра, а сам он явно нуждался в стрижке.

Шефер фургона осветил его фонариком и ухмыльнулся во весь рот:

- Хорош, да?

- Просто красавчик.

- Это что! Вы бы видели, что у нас было на прошлой неделе. Одного типа переехал грузовик с прицепом, и нам пришлось отскребать его от колес. После этого его можно было сложить в обувную коробку.

- Вы хорошо спите? - Я взглянул на него, стараясь как можно лучше выразить омерзение.

- Конечно, а что? - Похоже, он был даже удивлен.

- Да ничего. Посветите-ка еще раз на его лицо.

Парень повиновался, и на этот раз я рассмотрел мертвеца внимательнее. Пэт наблюдал за мной, смутно маяча в тени. Он спросил:

- Знаешь его?

- Встречал раньше. Наверное, проходил по какому-нибудь мелкому делу.

- Медэксперт вспомнил его. Он был свидетелем на коронерском следствии около двенадцати лет назад. Один из старой компании Чарли Фаллона.

Я взглянул на Пэта и опять на труп. Парень кого-то до странности напоминал, но о Фаллоне я не думал. Фаллон умер естественной смертью примерно тогда, когда я начинал свое дело, и знал я о нем исключительно из газет.

- Нет, не могу его вспомнить, - сказал я.

- Мы его опознаем. Конечно, плохо, что они не удосужились иметь при себе какой-нибудь документ. У того, на тротуаре, только сорок центов и ключ от дома в кармане. У этого - пятидолларовая бумажка и еще две по доллару; больше ничего.

Я кивнул.

- Значит, у того парня был только доллар. Он выпил две порции в баре.

- Хорошо, пойдем туда и проверим. Может, кто-то его опознает,

- Никто не опознает, - сказал я.

- Это еще неизвестно.

- Ерунда. Говорю тебе, никто не узнал его, когда он вошел. Он просто выпил и вышел.

- Тогда что ты волнуешься? - Он засунул руки в карманы и наблюдал за мной из-под полуопущенных век.

- Ладно, хватит.

- К черту. Двое убиты, и я хочу знать, в чем дело. У тебя ведь уже что-то есть на уме?

- Да.

То, как я это произнес, вновь заставило его хмуро взглянуть на меня.

- Так пролей свет, Майк.

- Пойдем в бар. Мне так тошно от всего, что происходит в этом городе, что я должен принимать душ всякий раз, когда высовываю нос за дверь.

Дождь внезапно прекратился, как будто что-то застало его врасплох, а затем хлынул с удвоенной силой, колотя меня миллионами капель. Я взглянул на два ряда домов и темные пятна на асфальте, где минуту назад лежали мертвые тела, и задумался о том, как много людей за этими стенами могут умереть на следующий день.

Пэт отошел, сказал что-то медэксперту и одному из полицейских, потом присоединился ко мне. Я вытащил из пачки пару сигарет, вручил одну ему. Лицо его было искажено от омерзения, как всегда, когда он сталкивался с трупом.

Я сказал:

- Тебе это добавит зубной боли, Пэт. Нет ничего, чем бы ты мог предотвратить беду. Как эти двое - живы, а через мгновение мертвы. Здорово, да? Полицейские приезжают разбираться, но, пока это не случится, они не тронутся с места. Боже, что за мир!

Он молчал, пока мы не зашли в бар. К этому времени большинство посетителей были так безнадежно пьяны, что ничего не могли вспомнить. Бармен сказал, что парень заходил несколько минут назад, но больше ничем не мог помочь. Пэт сдался через пять минут и вернулся ко мне.

Я сидел у столика, спиной к свертку в углу, готовый взорваться.

Пэт пристально посмотрел мне в лицо.

- Какая муха тебя укусила, Майк?

Я взял сверток и пристроил его у себя на колене. Пиджак упал, и на моем плече оказалась голова ребенка со спутанной сырой копной волос. Поэт сдвинул шляпу на затылок и закусил губу.

- Я не совсем понимаю…

- Убитый парень… тот, который заходил сюда. Он зашел с ребенком, и он плакал. Боже, как это было трогательно. До тошноты. Парень просто рыдал, потом поцеловал ребенка и выбежал на улицу. Поэтому мне и стало любопытно. Я думал, он сбежал и бросил ребенка. Пэт, парень знал, что умрет, поэтому принес ребенка сюда, простился с ним и вышел навстречу смерти. Хорошенькое дельце, да?

- Ты уже пришел к определенным выводам?

- Черт побери, это сводит меня с ума! Неважно, что сделал этот парень, но платить в конечном счете придется ребенку. Из всей гадости, которая происходит…

- Успокойся, Майк.

- Конечно. Тебе легко так говорить. Слушай, если это его ребенок и он был ему дорог, что же будет с малышом?

- Я думаю, у него есть мать.

- Без сомнения, - заметил я с сарказмом. - Оставим ребенка здесь, пока что-то не подвернется?

- Не глупи. Есть агентства, которые позаботятся о нем.

- Прекрасно. Папашу ухлопали, а ребенка усыновляет агентство.

- Но, дружище, ты даже не уверен в том, что это его отец.

- А кто еще будет плакать над ребенком?

Пэт состроил глубокомысленную физиономию.

- Если верна твоя теория насчет того, что парень знал о скорой смерти, возможно, он рыдал над своей судьбой, а вовсе не над ребенком.

- Ерунда. Как ты думаешь, что это за убийство?

- Судя по месту и по людям, вовлеченным в него, это что-то сугубо местного характера.

- Может быть, убийца как раз и рассчитывает, что ты так решишь?

- Почему? - Он тоже начинал раздражаться.

- Я же сказал, что водитель задавил своего напарника намеренно. Какого черта он это сделал?

Пэт покачал головой:

- Не думаю, что дело было так.

- Ладно, приятель, это ты был здесь, а не я. Ты все это видел.

- Черт побери, Майк, может быть, это тебе показалось намеренным, но по мне это ерунда. В этом нет смысла. Если он действительно повернул, как ты говорил, возможно, он просто собирался подобрать напарника и не рассчитал расстояния.

Я выругался.

- Ну ладно, каково твое мнение?

- Парень был ранен в ногу. Он мог заговорить, и тип в машине задавил его.

Неожиданно Пэт ухмыльнулся и с присвистом захихикал:

- Ты свое дело знаешь. Я думал о том же и хотел убедиться, насколько ты уверен в себе.

- Иди ты к черту, - огрызнулся я.

- Ага, прямо сейчас. Давай возьмем отсюда ребенка. Мне все равно еще полночи не спать из-за этого дела. Пошли.

- Нет.

Пэт остановился и обернулся.

- Что ты имеешь в виду?…

- То, что сказал. Ребенок будет со мной, во всяком случае пока.

Возможно, я разучился уже скрывать свои эмоции, а может быть, Пэт видел это выражение слишком часто. Он сжал зубы, и я почувствовал, как напряглись его плечи под пальто.

- Майк, - сказал он, - если у тебя возникла идея отправиться в погоню за убийцей, выбрось ее из головы сейчас же. Я не собираюсь рисковать своей головой и положением из-за бредовых мыслей, которые приходят тебе в голову.

Я проговорил тихо и медленно, так что ему пришлось напрячь слух, чтобы услышать:

- Убийства не происходят без причины, они обдумываются и тщательно планируются. И причина должна быть веской. Я понятия не имею, кто этот ребенок, но он должен вырасти, зная, что тип, который убил его отца, сам умер от хорошенькой горячей пульки в животе. Если это что-нибудь значит для тебя, можешь считать, что я веду это дело.

У меня есть законное право застрелить этого проклятого убийцу, если удастся спровоцировать его на нападение, чтобы это сошло за самооборону. Так что давай старайся дальше. Скажи, что мне не поздоровится. Скажи, что я вмешиваюсь в работу полиции, а я отвечу, как мне осточертело все в этом городе. Я живу здесь, понял? У меня, черт побери, есть право очистить это место, даже если ради этого придется убить несколько подонков. А на это напрашиваются многие, и, если я решу выполнить эту работу, лучше не вмешивайся. Просто каждый день заглядывай в газеты и увидишь, в какой переплет попадает полиция, когда политика ломает или покупает полицейского. Вспомни нераскрытые дела об убийстве Скотториджо или Биннаджо и его напарника в Канзас-сити, а потом взгляни мне в глаза. И если ты скажешь, что этот город защищен, я назову тебя лжецом. - Я был вынужден остановиться и перевести дыхание. В груди было горячо, я задыхался. - Больно смотреть, как плачут дети, Пэт. Дети, не взрослые мужчины. Кто-то должен поплатиться за это.

Пэт понимал, что спорить бесполезно. С минуту он пристально глядел на меня, затем взглянул на малыша, кивнул, и лицо его окаменело.

- Вряд ли я могу остановить тебя, Майк. Во всяком случае, сейчас.

- Да никогда. Думаешь, будет правильно, если я возьму с собой ребенка?

- Думаю, да. Я позвоню тебе утром. Поскольку ты все равно замешан в этом деле, окружной прокурор, вероятно, захочет услышать твои показания. На этот раз помолчи и сохранишь свою лицензию. У него достаточно забот с заправилами игорного бизнеса, и он будет счастлив выместить досаду на тебе.

Мой смех прозвучал так, как будто потерли друг о друга две деревяшки.

- Пусть идет к черту, мне плевать. Однажды он грубо обошелся со мной, и, могу спорить, ему до сих пор неприятно вспоминать об этом. Что с ним сейчас? Неужели он не в состоянии прикрыть букмекерскую контору?

- Это не смешно, Майк.

- Это крик души. Даже газеты потешаются.

Его лицо медленно залилось краской.

- С них станется. Те, кто смеется, возможно, сами участвуют в деле.

Громче всех смеются шишки вроде Эда Тина, и смеются они не над окружным прокурором или полицейскими. Они смеются над каким-нибудь Джо, над парнями вроде тебя, по которым это бьет. Нисколько не смешно, когда Тин, Лу Гриндл и Фаллон наслаждаются роскошной жизнью, а ты расплачиваешься за это.

Он избавился от обуревавших его чувств и не забыл даже пожелать мне доброй ночи перед уходом. Я смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь, крепко прижимая к себе ребенка, и в моих ушах звучали его слова: одно из них звучало все громче и громче.

Лу Гриндл. Оружие. Лу Гриндл, дешевое наследие прошлых лет, продававший свои услуги тому, кому они требовались. Лу Гриндл, пижон-преступник, который одинаково свободно чувствовал себя в злачных местах на центральных улицах и в погребке в Гарлеме.

Лу Гриндл, что неделю назад играл в кости в задней комнате у Лейка, пока двое его молодцов стояли рядом, держа его пальто и деньги. И держал пальто тот самый парень, лежавший недавно в грязи и похожий на разбитые песочные часы.

Я завернул ребенка в пиджак и вышел. Остановилось такси и подобрало меня. У таксиста, наверное, были дети, судя по его ухмылке при виде мальчика в моих руках.

Я сказал ему, где остановиться, и он подождал, пока я не вернусь. Потом я еще семь раз просил его сделать остановку, прежде чем достиг кое-каких результатов. Наполовину одурманенный бармен принял меня за одного из посвященных и сказал, что я могу найти Лу Гриндла на Пятьдесят седьмой улице, в местечке под названием «Хмельной шотландец», где раз в неделю предоставлялась комната для особо азартных карточных игр. Я бросил ему доллар, вернулся к такси и спросил шофера:

- Ты не знаешь, где на Пятьдесят седьмой «Хмельной шотландец»?

- Знаю. Сейчас туда?

- Похоже, что так.

- Ты не думаешь, приятель, что лучше отвезти ребенка домой? Детишкам не годится не спать в такое время.

- Дружище, я бы сам хотел этого больше всего на свете, но сначала надо позаботиться о деле.

Если бы я был пьян, таксист выбросил бы меня вон. Он даже повернулся ко мне, чтобы убедиться, что это не так, потом поехал на Пятьдесят седьмую улицу.

Я оставил ребенка в такси вместе с пятью долларами, чтобы шофер не очень возражал. Под вывеской «Хмельной шотландец» выступала пивнушка, расположенная в подвальчике, где обслуживали тех, кто любил малопристойные представления и не возражал против оплаты счета. Она была забита пьяными и полупьяными, столпившимися вокруг площадки, убеждая танцовщицу не смущать себя рамками нью-йоркского закона. Когда на сцену стали бросать свернутые банкноты, она послала закон к черту, освободилась от всех застежек и завязок и дала клиентам настоящее представление, обеими руками подобрав зелененькие средства убеждения.

Официант наблюдал за представлением с ухмылкой на жирном лице, и я схватил его, пока он был еще весь во власти впечатления от лицезрения живой плоти.

- Где Лу? - спросил я, как будто мы действительно были друзьями.

- Там, внутри. Играют. - Он ткнул большим пальцем в заднюю стену.

Я протиснулся через толпу к столику, с которого помощник официанта убирал посуду, и выдвинул стул. Парень взглянул на пять долларов в моей руке и замер в ожидании.

- Лу Гриндл здесь. Пойди скажи ему, чтобы вышел.

Он хотел получить пять долларов, но покачал головой:

- Приятель, никто не указывает Лу. Пойди скажи ему сам.

- Скажи, что это важно, и он придет. Ему вряд ли понравится, если он не узнает того, что мне надо ему сказать.

Он оставил поднос на столе, исчез за поворотом, который вел к кухне и служебным помещениям, потом вернулся и сказал, что Лу сейчас выйдет.

На сцене другая танцовщица тоже старалась заработать денег, так что лишних ушей вокруг не было.

Лу появился из-за поворота, взглянул на официанта, который ткнул пальцем в мою сторону, и подошел выяснить, что я за птица. Лу Гриндл был франтоватым типом за сорок, с глазами, как стекляшки, и как будто нарисованными волосами.

Его смокинг тянул на трехзначную цифру, и, если не присматриваться, ни за что нельзя было догадаться, что под мышкой у него спрятан пистолет.

Кожа в углах его глаз собралась в морщинки, когда он попытался оценить мою персону. Увидев так же, как у него, оттопыренный пистолетом пиджак, он ошибочно принял меня за полицейского. Его верхняя губа скривилась в усмешке, которую он и не пытался скрыть.

Я ногой выдвинул второй стул и сказал:

- Садись, Лу.

Лу сел. Его пальцы были скрючены, как будто он хотел разорвать меня.

- Только ясно и коротко, - сказал он.

Я сказал ясно и коротко:

- Одного из твоих корешей убили сегодня вечером.

Морщинки вокруг глаз расправились, а глаза еще больше остекленели. Это было все, чем он позволил себе изобразить удивление.

- Кто именно?

- Я сам хочу выяснить. Неделю назад он держал твое пальто, пока ты играл в кости. Помнишь?

Если и помнил, он ничем этого не показал.

Я перегнулся через стол, на всякий случай сунув кончики пальцев за полу пиджака.

- Это был парень среднего роста в дорогих тряпках, с дырками в ботинках. Когда-то он работал на Чарли Фаллона. Меня интересует, не по твоему ли приказу он действовал сегодня вечером.

Лу наконец-то вспомнил. Лицо его напряглось, на шее выступили жилы и впились в воротник.

- Кто ты такой, черт побери?

- Меня зовут Майк Хаммер, Лу. Поспрашивай вокруг, узнаешь, что это значит.

Выражение его лица можно было сравнить только со змеиным. Тело под пиджаком подобралось.

- Чертов легавый! - Он смотрел на мои пальцы. Я засунул их еще дальше и теперь мог нащупать холодную сталь пистолета.

Змеиное выражение исчезло, что-то другое пришло ему на смену. Что-то говорящее о том, что Лу Гриндл уже не рассчитывает на быстроту реакции, как бывало раньше. Во всяком случае не тогда, когда он один.

- Ну и что? - рявкнул он.

Я улыбнулся, продемонстрировав все свои зубы.

- Этот парень, который погиб… Я ранил его в ногу, а тот, кто был за рулем, решил не рисковать, оставляя его на месте, ну и направил машину на него. Это было после того, как они вдвоем прикончили еще одного парня.

Рука Лу скользнула в карман и выудила сигарету. Все очень медленно, чтобы я мог это видеть.

- Сегодня никто не выполнял моих приказов.

- Возможно, Лу, возможно. Во всяком случае для тебя лучше, если это так.

Он остановился, не успев зажечь сигару, и снова окинул меня змеиным взглядом.

- Кое-чему тебе надо поучиться, сыщик. Я не люблю, когда со мной грубо разговаривают. - Голова его на дюйм откинулась, и я увидел выражение ненависти, появившееся на его лице.

- Если я выясню, что ты в этом замешан, я вернусь сюда и вмажу в грязь твою мерзкую физиономию. Только попробуй обмануть меня, и ты умрешь, увидев свои собственные кишки выпущенными на пол. Помни, что я сказал, Лу. Я скорее смахну с плеч твою мерзкую сальную голову, чем еще раз взгляну на тебя.

Лицо и шея его побелели до самого воротника. Казалось, его губы исчезли, так он оскалился. На сцене закончился номер, зрители возвращались на свои места. Я встал и пошел к выходу. Когда я оглянулся, Лу уже не было, а опрокинутый стул лежал у стены.

Такси стояло на месте, на счетчике набежало еще два доллара. Было почти три часа, а я обещал Велде встретиться с ней в половине третьего. Я назвал шоферу вокзал и прижал к себе ребенка, чтобы смягчить тряску. Через несколько минут я уже расплачивался с таксистом.

Велда из тех женщин, которых нельзя не заметить даже в вокзальной толчее. Надо было только проследить за мужскими взглядами. Она стояла у справочного, высокая, спокойная, в светло-сером костюме, оттенявшем ее черные волосы. Роскошные формы. Одежда не могла скрыть этого. Обворожительная. Одежда и этого не пыталась скрыть. Никто никогда не смотрел на нее, не раздевая глазами, такая это была женщина.

Прекрасная партнерша по работе. А когда-нибудь…

Я подошел сзади и сказал:

- Привет, Велда. Прости за опоздание.

Она резко обернулась, бросила сигарету и объявила мне, что я именно тот, кем в тот момент выглядел, - насквозь промокший небритый бродяга.

- Майк, неужели ты не можешь хотя бы появиться вовремя?

- Черт побери, у тебя достаточно сил, чтобы донести собственные чемоданы. Я зашился в работе.

Она не поняла, что у меня в руках, пока сверток не запищал. У нее перехватило дыхание.

- Майк?…

- Киска, это маленький мальчик. Забавный, правда?

Она притронулась пальцами к его лицу, и он сонно улыбнулся. Велда не улыбалась. Она напряженно смотрела на меня, мне оставалось только придать лицу непроницаемое выражение. Я выудил из пачки сигарету и сунул ее в рот, чтобы иметь повод побольше молчать.

- Это и есть твоя работа, Майк?

- Да, да. Слушай, нам пора идти.

- Что ты собираешься с ним делать?

Я изобразил нечто, похожее на смех:

- Собираюсь заменить ему отца.

Она не знала, верить мне или нет.

- Майк… Это дело во Флориде подождет, если здесь что-то важное.

Громкоговоритель объявил посадку. Мгновение я раздумывал, рассказать ей или нет, и решил воздержаться. Это была женщина-дьявол, но все же женщина, и она слишком беспокоилась о моей шкуре, чтобы позволить мне окунуться в бешеную ненависть.

Она уже прошла через это. О ней можно было бы только мечтать, если бы она перестала так беспокоиться о моем благополучии. И я сказал:

- Пойдем, у тебя осталось пять минут.

Я посадил ее в поезд и послал ей воздушный поцелуй через окно. Когда она улыбнулась своим прелестным ртом и послала мне ответный воздушный поцелуй, мне захотелось велеть ей забыть о слежке за одним типом в Майами, у которого была целая гора краденых бриллиантов. Но поезд дернулся и поехал. Я помахал еще раз, вышел на улицу и поймал такси, чтобы ехать домой.

Дома я раздел ребенка, бросил тряпье в мусорное ведро и устроил ему постель на кушетке. Я приставил пару стульев, чтобы он не упал, и взял его на руки..Весил он не слишком много. Это был один из разбросанных по всему городу малышей, о которых некому было заботиться.

Светлые волосики были мягкими и влажными и завивались на концах.

Мгновение головка малыша лежала на моем плече, затем глаза его открылись. Он что-то пролепетал, и я покачал головой:

- Нет, детка, я не твой папа. Может быть, я сойду за него, пока не найдем другого. Во всяком случае тряпья и закусочных ты пока больше не увидишь.

Я положил его на кушетку и накрыл одеялом.

Кто-то точно за это поплатится.

II

Утро было солнечным; солнце стояло высоко над домами, лучи его били в окна. На часах было начало одиннадцатого, и я поспешно выбрался из постели. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда что-то с грохотом свалилось на пол в гостиной, и я разразился проклятьями, которые можно было услышать на улице.

Если я и пытался кричать, крик застрял у меня в горле, потому что мальчишка стоял босиком посреди осколков фарфоровой настольной лампы и тянулся за моим пистолетом, лежавшим на краю стола.

Должно быть, я здорово напугал его, когда подхватил с пола и вырвал пистолет из его ручонки. Пистолет стоял на предохранителе, и я мысленно благословил человека, который изобрел предохранители к сорок пятому калибру.

Так, с оружием в одной руке и орущим ребенком в другой, я сорвал телефонную трубку.

- Что, попал в переделку, Майк? - сказал Пэт и засмеялся.

Мне было не до смеха. Я сказал, чтобы он убирался к черту или говорил дело; мне надо было привести себя в порядок.

Он опять засмеялся, на этот раз громче:

- Слушай, Майк, приезжай скорее. Мы решаем твою задачку.

- Отец ребенка?

- Да, это был его отец. Приходи, я расскажу.

- Дай мне час времени. Ребенка приносить?

- Ну… Честно говоря, я совсем о нем забыл. Вот что, оставь его где-нибудь, пока мы не найдем подходящее заведение, ладно?

- Это все равно, что выбросить ребенка. Что это с тобой? Ладно, забудь об этом, я что-нибудь придумаю.

Я бросил телефонную трубку и уселся, примостив ребенка на коленях. Он продолжал тянуться к пистолету, пока я не швырнул эту игрушку на стул через всю комнату. Поразмыслив немного, я позвонил вниз швейцару и попросил его прислать ко мне посыльного. Через пять минут мальчишка пришел, и я велел ему лететь по магазинам и подобрать что-нибудь из одежды и еды для годовалого малыша.

Паренек с ухмылкой взял десять долларов.

- Предоставьте это мне, мистер. У меня больше братишек, чем у вас пальцев на руке. Я знаю, что к чему.

Он знал, это точно. За десять долларов много не купишь, и все же он принес смену белья, и вдвоем мы накормили мальчишку. Я оделся. Этажом ниже жила пожилая медсестра, теперь на пенсии, которая согласилась брать к себе ребенка днем, и услуга эта обошлась мне совсем даром.

Когда она забирала ребенка, я похлопал его по попке, а он попытался пальчиком выковырять мне глаз.

- Для клиента, - сказал я, - ты стоишь мне чертовски дорого.

Я взглянул на сестру, но она уже принялась причесывать ему волосы и поправлять одежду.

- Хорошенько заботьтесь о нем, ладно?

- Теперь уж не беспокойтесь. Я даже рада чем-то заполнить время.

Ребенок возопил и сунул руку мне в пиджак, а когда я отступил, заверещал снова, на этот раз со слезами.

- У вас какая-то вещь, которую он хочет? - спросила она,

- Хм… нет… Мы… ну, играли перед этим с пиджаком. Наверное, он это запомнил. - Я попрощался и вышел. Она бы съела меня с потрохами, если бы узнала, что ребенок хотел поиграть с пистолетом.

Пэт отдыхал в своем кабинете, положив ноги на стол и сравнивая фотографии. Когда я вошел, он отложил их в сторону и взмахом руки пригласил меня сесть.

- Нам понадобилось немного времени, чтобы напасть на след.

Я уселся, держа в пальцах сигарету, и стал ждать. Пэт взял из стопы бумаг лист с рапортом и положил его перед собой.

- Парня зовут Уильям Деккер, - сказал он. - Четыре года назад он вышел на свободу, отбыв срок за взлом. До ареста работал в компании, занимающейся сейфами и замками, а лотом, видимо, из-за своей профессии, был втянут в дурную компанию. Бросил работу и, похоже, процветал, в то время как по городу прошла волна краж из сейфов. Ни одно из этих преступлений на него не повесили, однако он был под подозрением. Затем его взяли, когда он проник в квартиру, и осудили.

- Что это была за дурная компания? - вмешался я.

- Местные ребята. Шайка мелких воришек, большинство из которых сейчас в тюрьме. Правда, после освобождения он остепенился и женился. Жена его умерла меньше чем через год после рождения ребенка. Кстати, мальчика тоже зовут Уильям. Мы и сейчас были бы в неведении, если бы кое-что, происшедшее вчера вечером, не пролило свет на все это дело. Незадолго до полуночи мы получили сигнал о жулике, которого видели на пожарной лестнице одного из лучших домов на Риверсайд. Машина, выехавшая по вызову, не обнаружила вора, но, осматривая пожарную лестницу, полицейские набрели на разбитое окно и услышали стон. Войдя, они увидели на полу женщину, довольно сильно избитую. Стенной сейф был вскрыт, содержимое исчезло. На диске был один отпечаток, который удалось снять, и принадлежал он Уильяму Деккеру. Заглянув в досье, мы получили все ответы.

- Прекрасно. - Мой голос прозвучал до смешного тускло.

Пэт поднял голову, лицо его было непроницаемо.

- Майк, ты был настроен на поиски убийцы, и сейчас тебе досадно, потому все оказалось так банально.

- Ладно, продолжай. Я хочу дослушать.

Он вернулся к рапорту.

- Как я уже сказал, жена его умерла, и он, вероятно, опять стал скатываться. С двумя сообщниками он разработал план, согласно которому сам должен был вскрыть сейф, а двое других караулили и вели машину. По нашей версии, Деккер попытался скрыться со всем награбленным, а сообщники перехватили его и убили.

- Милая версия. Как вы ее разработали?

- Деккер должен был идти на взлом сейфа один, Потому что после этого он зашел домой за ребенком, И ты сам видел, как человек, в которого ты стрелял, обыскивал его.

- Теперь прокрути все обратно.

- Что?

- О Боже, ты что, не видишь собственных просчетов?

Он их видел. Выпятив языком щеку, он покосился на бумагу.

- Да, единственная зацепка-это добыча. Ее не было.

- Попал в точку, - согласился я. - И кое-что еще… Если он взламывал сейф ради добычи, то взял бы деньги с собой. Деккер прекрасно знал, что умрет. Он вышел навстречу своей смерти, это точно.

Пэт кивнул:

- Я тоже думал об этом, Майк. Думаю, что смогу это объяснить. Улов Деккера составил лишь триста семнадцать долларов да нитку искусственного жемчуга стоимостью около двадцати долларов. Я думаю, когда он понял, что это все, чем можно поживиться, до него дошло, что те двое не поверят ему, и потому он сбежал. Во всяком случае, попытался.

- Тогда где деньги?

Пэт пощелкал ногтями по зубам.

- Думаю, мы обнаружим их там же, где жемчуг… Если найдется достаточно честный человек, чтобы предъявить их… Где-нибудь на мусорной куче.

- А, ерунда! Даже три сотни деньги в наше время. Он не бросил бы их.

- Ярость и раздражение могут толкнуть человека на многое.

- Тогда почему он позволил убить себя?

Пэт с минуту помолчал и сказал:

- Я думаю, он понимал, что они выместят свою злобу на ребенке.

Я бросил окурок в мусорную корзину.

- Да, ты крепко все связал. Кто был другой?

- Арнольд Бэзил. Раньше работал на Фаллона и тянет за собой хвост из трех сроков и четырнадцати арестов без осуждений. До сих пор мы не смогли узнать о нем больше.

Знаем только, что после смерти Фаллона он поехал в Лос-Анджелес, там напился и был задержан за нарушение порядка. Двое из наших осведомителей сообщали, что видели его в прошлом месяце в городе, но не слыхали, чтобы он был в чем-то замешан.

- Они не говорили, что он крутится около Лу Гриндла?

Пэт мрачно взглянул на меня:

- Откуда ты это узнал?

- Неважно. Так что же?

- Говорили.

- И что ты думаешь по этому поводу?

- Проверяю.

- Чудесно.

Он швырнул карандаш на стол.

- Не надо сарказма, Майк. - Он поймал мой взгляд и снова начал пощелкивать себя по зубам. - Как бы я ни хотел повесить что-нибудь на эту дешевку, сомневаюсь, что это получится. Лу не играет в грошовые игры, ты знаешь. У него свое занятие - рэкет, и он умудряется ускользнуть от неприятностей.

- Ты мог бы это исправить, - сказал я. - Доставь ему неприятность, из которой он не выберется.

- Вот сам и попробуй.

Я встал и надел шляпу.

- Думаю, я сделаю это, просто ради интереса.

Пэт уперся руками в стол.

- Черт побери, Майк, брось это! Ты в ярости, потому что дело ясное, и ты недоволен, что не можешь начать охоту. В один прекрасный день ты угодишь в такие неприятности, с которыми тебе не справиться.

- Пэт, я не люблю тех, кто оставляет детей сиротами. Существует еще шофер той машины, не забудь.

- Я не забыл. До конца недели мы узнаем все о нем.

- Сначала он умрет. Не возражаешь, если я взгляну? - Я взял рапорт, пробежал его глазами и, запомнив пару адресов, положил обратно.

Теперь Пэт внимательно смотрел на меня, в глазах его сквозила напряженность.

- Майк, ты ничего не опустил, рассказывая мне?

- Нет, ничего.

- А то лучше расколись.

Я повернулся и взглянул на него. Я был вынужден сунуть руку в карман, чтобы она не дрожала.

- Это просто мерзко, вот и все. Парень плакал. Надо было видеть его, чтобы понять, как это выглядело, а ты его не видел. Взрослые люди просто так не плачут. Это мерзко.

- Ты сумасшедший, - сказал Пэт.

- Да, мне говорили. Окружной прокурор хочет меня видеть?

- Нет, тебе повезло, что все так быстро разъяснилось.

- Тогда пока, Пэт. Я буду держать с тобой связь.

- Давай, давай, - сказал он.

Я думаю, про себя он смеялся надо мной. Мне же было не до смеха. Не над чем было смеяться, помня, как плачущий парень поцеловал своего ребенка, вышел на улицу и оставил его сиротой.

Дорога до Ист-Сайда заняла у меня какое-то время. Я прошел по кварталу, где было совершено убийство, дошел до угла и направился вниз по улице, на которой жил Деккер. Это был один из ветхих кварталов, которым осталось несколько лет до полного разрушения. Тротуары были заставлены древними детскими колясками, орды детей постарше играли рядом в мусоре, а взрослые сидели на ступеньках, не обращая внимания на то, чем заняты дети, лишь бы не мешали им переругиваться и потягивать пиво. Четырехэтажный дом коричневого кирпича, номер которого - сто шестьдесят четыре - я нашел в рапорте у Пэта, стоял, накренившись к улице. Я припарковал машину и вылез, пробираясь сквозь детский рой, потом поднялся по ступеням к парадному. Двери не было, так что звонить мне не пришлось. На одном из почтовых ящиков было что-то нацарапано. Я прошел по темному туннелю коридора и, отсчитав три двери, постучал.

Из темноты возник верзила, дюйма на два выше меня, с грудью, как пивной бочонок. Может быть, под его волосатой грудью был и жир, но много мускулов было точно.

- Чего надо? - По тому, как он произнес это, можно было сказать, что он привык отпугивать людей с первой минуты.

Я сказал:

- Сведений, дружище. Что, если ты их мне дашь? Я следил за его руками. Похоже, он хотел сгрести меня ими.

Я стоял, слегка балансируя на пальцах, чтобы он видел, что, какой бы шаг он ни замышлял, у меня хватит прыти улизнуть. Он рассмеялся:

- Ты нахальный соплячок.

- Дружище, ты первый, кто когда-либо назвал меня соплячком.

Он опять засмеялся:

- Входи, выпей кофе и используй язык по назначению. У меня сегодня уже побывали разные гости.

Дальше был еще один длинный коридор, в конце которого виднелся свет, горевший, как оказалось, на кухне. Верзила встал на пороге, кивком головы приглашая меня войти, и я увидел священника, который сидел у стола и грыз черствую булку. Верзила сказал:

- Святой отец, это… Эй, как твое имя?

- Майк Хаммер. Здравствуйте, святой отец.

Священник протянул большую руку, и мы обменялись рукопожатием. Тогда верзила постучал себя пальцем в грудь:

- Совсем забыл. Меня зовут Джон Вилек. Садись, закуси и выкладывай, что у тебя. - Он достал с полки еще одну чашку с блюдцем и наполнил ее. - Сахар и молоко на столе.

Размешав сахар, я выложил карты на стол:

- Я частный детектив. В данный момент пытаюсь выяснить все о парне, который жил здесь до вчерашней ночи.

Священник и верзила обменялись быстрыми взглядами.

- Вы имеете в виду Уильяма Деккера? - спросил священник.

- Да.

- Могу я спросить, кто вас нанял?

- Никто, святой отец. Я был там, когда Деккера убили, и это мне не понравилось. Я действую самостоятельно, от своего имени. - Я попробовал кофе. Он был чертовски крепок и горяч.

Вилек смотрел в свою чашку, помешивая кофе.

- Деккер был нормальный парень. И жена у него была приятная. Полиция была здесь вчера вечером и потом опять утром.

- Сегодня?

Он взглянул на меня, стиснув зубы.

- Да, я вызвал ее примерно за час до вашего прихода. Пара полицейских в патрульной машине.

Мы со святым отцом поднялись наверх посмотреть, а кто-то уже побывал там до нас. Все перевернуто вверх дном.

Священник поставил свою чашку и откинулся на стуле.

- Может быть, вы сможете что-нибудь объяснить, мистер Хаммер?

- Может быть, смогу. По версии полиции, тот, кто обыскивал квартиру Деккера, искал деньги, которые, как предполагалось, он утаил во время кражи вчера вечером. В него стреляли, потому что он не достал достаточного количества денег и знал, что сообщники не поверят ему. Он пытался скрыться, но его настигли. Очевидно, они думали, что он припрятал Деньги, когда заходил за ребенком, с расчетом взять их позже.

Вилек воскликнул:

- Сволочи! - и добавил: - Простите, святой отец. Священник мягко улыбнулся:

- Мистер Хаммер… Вы что-нибудь знаете об Уильяме Деккере?

- Я знаю, что он сидел. Вы это знали?

- Да, он рассказывал мне об этом недавно. Видите ли, меня ставит в тупик то, что Уильям был таким правильным парнем. Он изо всех сил старался жить нормально. Ему было нелегко, но, похоже, он неплохо с этим справлялся.

Вилек согласно кивнул:

- Это точно. Мы со святым отцом были единственными здесь, кто знал о его прошлом. Когда он только переехал сюда, он не стеснялся этого, а затем у него стали появляться неприятности с работой, так как никто не любит держать бывших осужденных. Вот что я вам скажу: Деккер был абсолютно честен. Не было в нем ничего дурного, понимаете? Никогда даже в карты не обманывал, вовремя платил за квартиру и оплачивал счета. Никогда никаких неприятностей. - В его глазах было искреннее недоумение. - Честно, я ничего не понимаю. Всегда заботился о ребенке с тех пор, как его жена умерла от рака.

- Так ему приходилось туго?

- Да. Доктора стоят дорого, а он не мог позволить себе многого. Жене нужна была операция, и он наконец поставил ее на очередь, но было уже слишком поздно, и она умерла через несколько дней после того, как ее разрезали. Деккер какое-то время был не в себе.

- Он много пил? - спросил я.

Нет. Ни разу за это время не выпил ни капли. Он не хотел делать ничего, что могло бы повредить ребенку. Он до безумия любил мальчика, поэтому и старался выкарабкаться.

Священник слушал, время от времени кивая головой. Когда Вилек закончил, он сказал:

- Мистер Хаммер, неделю назад Уильям пришел ко мне в церковь и спросил, не могу ли я взять на хранение его страховые бумаги. Они все, конечно, оформлены на ребенка, и он хотел быть уверенным, что, если с ним что-нибудь случится, ребенок не останется без средств.

Это заставило меня на секунду задуматься. Я спросил:

- Скажите, он нервничал? Я имею в виду, похоже было, что его что-то мучает?

- Да, сейчас, когда я вспоминаю это, я сказал бы, что он был расстроен. В то время я полагал, что это из-за смерти жены. Однако его история была вполне правдоподобна. Он хотел, чтобы важные документы были в надежных руках. Я никогда не думал, что он собирается…

Вилек вскинул руки:

- Ерунда. Не думаю, что он сделал это, потому что собирался кого-то обокрасть. Парень был честен.

- Иногда обстоятельства вынуждают человека свернуть с пути истинного, - сказал я. - Он нуждался в деньгах?

- Конечно, нуждался. Два-три дня в неделю он работал в доке, на пятьдесят первом пирсе, но этого едва хватало. Он жил весьма стесненно, но справлялся.

- Друзья у него были?

Верзила пожал плечами:

- Иногда приходил парень из дока. Еще он по понедельникам вечером играл в шахматы со слепым разносчиком газет в соседнем квартале. Оба научились этому в тюрьме. Нет, не могу сказать, чтобы кроме меня у него еще были друзья. Мне нравился этот парень.

- Никаких особых причин, чтобы нуждаться в деньгах? Ничего?

- Нет, не теперь. Перед тем как умерла жена, конечно. Но не теперь.

Я кивнул, допил кофе и повернулся к священнику:

- Святой отец, не строил ли Деккер тайных планов насчет мальчика?

- Строил. Он хотел, чтобы его сын воспитывался в одной из наших церковных организаций. Мы обсуждали это, и он даже составил завещание. Деньги за страховку должны пойти на обучение в школе, а все остальное, что имел Деккер, должно было быть в ведении опекуна мальчика. Все это очень огорчительно. Если бы только он пришел ко мне со своей бедой? Он всегда приходил в церковь за советом, но в этот раз, когда больше всего в этом нуждался, не смог прийти. Правда, я…

- Святой отец, мальчик у меня. О нем в данный момент заботятся, а как только вы будете готовы, я буду рад передать его вам. Малыш - причина моего участия в этом деле, и, когда я найду типа, который сделал его сиротой, пусть готовят новую могилу на кладбище для бродяг. Этот город нуждается в том, чтобы ему утерли нос. Меня тошнит от того, что приходится жить рядом с подонками, которые обретаются здесь, и я собираюсь разделаться с ними..

- Пожалуйста, сын мой? Я…

- Не читайте мне проповеди сейчас, святой отец. Может быть, потом, когда все будет кончено, но не сейчас.

- Но, конечно, вы об этом говорите не всерьез? Вилек мгновение изучал мое лицо, затем сказал:

- Именно всерьез, святой отец. Если я могу помочь, приятель, дайте мне знать, хорошо?

- Хорошо, - сказал я. - Когда вы все устроите для мальчика, святой отец, найдите мое имя в телефонном справочнике. Кстати, как зовут друга Деккера?

- Хм… Кажется, Букер. Нет, Хукер. Точно, Хукер. Мэл Хукер.

Я отодвинул чашку и встал из-за стола.

- Тогда все. Нельзя взглянуть на квартиру?

- Да, конечно, поднимитесь. Последний этаж, первая дверь от площадки. И нет смысла спрашивать о чем-то этих старых куриц. Они все занимались еженедельной стиркой, когда там побывал тип, который разнес квартиру. Горячую воду дают только раз в неделю, и все они стояли, уткнувшись носами в корыта.

- Спасибо, - сказал я. - И за кофе тоже.

- Не стоит благодарности.

- Всего хорошего, святой отец. Вы позвоните мне позже?

Он кивнул с несчастным видом:

- Да. Прошу вас… никакого насилия.

Я улыбнулся, чтобы успокоить его, и пошел к выходу.

Вилек не преувеличил, сказав, что квартиру разнесли. Они оставили за собой хвост обломков, которые можно было бы просеять через сито. Это было одно сплошное месиво. Мешок с мусором, который не успели вынести, был опрокинут, и, когда я увидел разбросанный мусор, мне стало смешно, потому что они не получили того, что искали. В этом погроме не было ничего указывавшего на то, что важное нечто было найдено.

Некоторое время я бродил по разгромленной квартире, подбирая то там, то тут детскую игрушку, женскую безделушку, что-то из рабочей одежды Деккера. Я даже сам попытался поискать, но нигде не было ни одной мало-мальски ценной вещи. Я докурил сигарету, бросил окурок в раковину, закрыл дверь и вышел из дома. Пока было похоже, что Пэт прав. Деккер дал втянуть себя в дело, которое не окупилось. Возможно, они тщательно присматривались к квартире и ни за что не поверили бы, если бы он выдал им рассказ о почти пустом сейфе.

Я сидел в машине и думал.

Бандит, сидевший за рулем машины, все еще разгуливал на свободе, и, если искать кого-то, вполне можно начать с него. Я нажал на стартер, отъехал от тротуара и поехал назад, через город.

Любопытство заставило меня поехать на Риверсайд. Наконец приехав туда, я решил, что неплохо было бы покружить немного и поискать пару острых глаз, заметивших парней, которые наблюдали за квартирой, прежде чем выполнить работу.

Меня ждала не очень большая удача. Эта часть города - район денежный, и люди, которые жили здесь, замечали только доллары. Здесь стояли сплошь многоквартирные дома, облицованные блестящей плиткой, с нарядными швейцарами, отдающими честь; у тротуаров стояли огромные «кадиллаки».

Один из швейцаров вроде бы вспомнил «бьюик» и пару типов, крутившихся вокруг неделю назад, но не мог сказать точно. За два доллара он провел меня по подземному проходу на задний двор и разрешил мне осмотреться.

Деккеру было легко. Во всех домах были одинаковые переходы, и, оказавшись на заднем дворе, можно было элементарно дотянуться до нижнего края пожарной лестницы. Оглядевшись, я поблагодарил швейцара и вернулся на улицу.

Через два дома стоял тот, в котором Деккер занимался делом; я прошел мимо тучного швейцара, поглядел доску с табличками, нашел надпись «Ли, Марша» и нажал кнопку звонка. В нише у стены стоял телефон, который давал жильцам возможность проверить посетителей, прежде чем открыть дверь, и я продержал трубку у уха целую минуту, пока не услышал щелчка.

И раздался ответ с небес. Какой у нее был голос! Это была та музыка, которую композиторы пытаются и не могут создать. Она произнесла только «Да?», а у меня в голове начали возникать такие образы этой Марши Ли, которые по почте не отправишь.

Я старательно пытался выдать себя за джентльмена.

- Мисс Ли?

Она ответила утвердительно.

- Это Майк Хаммер, частный детектив. Могу ли я поговорить с вами несколько минут?

- О… Насчет кражи?

- Точно, - сказал я.

- Что ж… да. Полагаю, что можете. Поднимайтесь.

И я вознесся на небеса в лифте, который довез меня до фойе, где у облачка с надписью «4Д» висел небольшой бронзовый молоточек вместо звонка. Я приподнял его, опустил и был впущен в квартиру солидной усатой сиделкой.

В большом кресле у окна сидел мой ангел. По крайней мере, правая сторона лица имела ангельский вид. Слева под глазом был вполне земной синяк, а скулу пересекал большой шрам,

Лицо мое, вероятно, отразило отчаянные попытки не расхохотаться, потому что она побарабанила пальцами по креслу и сказала:

- Или проявите должное сочувствие, мистер Хаммер,или убирайтесь вон.

Я не мог больше сдерживаться и рассмеялся, но не убрался.

- Одна половина вас - самое прекрасное, что я когда-либо видел, - ухмыльнулся я.

- Я наполовину благодарю вас, - ответила она с усмешкой. - Можете идти, если хотите, миссис Росс. Вы вернетесь в пять?

Сиделка ответила утвердительно и взяла свое пальто. Я понадеялся, что за время своего отсутствия она побреется.

- Садитесь, мистер Хаммер. Могу я предложить вам выпить?

- Спасибо, я налью сам. Просто скажите, где что стоит.

Мой ангелок поднялся и, как в вуаль, завернулся в полупрозрачный пеньюар.

- Черт побери, я сама налью. Вести жизнь инвалида просто невыносимо. А все обращаются со мной, как с калекой. Сиделка выступает в качестве «уважения со стороны администрации», которая надеется, что я не подам в суд за то, что так плохо охраняется их собственность. Она хорошо готовит, иначе я бы попросила, чтобы они оставили ее при себе.

Она прошла к буфету, я не мог отвести от нее глаз. Никакого нарочитого покачивания бедрами; просто дивная ровная походка, которая выражала больше, чем извивающееся тело танцовщицы. Ее ноги, касаясь нейлона пеньюара, заставляли его потрескивать и прилипать к телу, пока каждый изгиб не обозначился под белой дымкой, слегка просвечивая розоватыми полутонами.

У нее были рыжевато-каштановые волосы, свободно ниспадавшие на плечи, глаза того же цвета и рот, к которому страшно хотелось прижаться губами. Вероятно, Марша только что вышла из ванной, потому что от нее исходил запах свежести и мыла без всякой примеси духов.

Когда она повернулась, в руках у нее было два стакана; направляясь ко мне, она выглядела еще более хорошенькой, чем со спины. Хорошо развитая грудь подчеркивала ширину плеч и мягкие очертания живота, беспечно возвышаясь под нейлоном и как бы стараясь вырваться на волю.

Я полагал, что она слишком занята стаканами, чтобы заметить мой взгляд, но ошибался. Она вручила мне стакан и спросила:

- Ну как, я прошла?

- Что?

- Проверку я прошла?

- Если бы я был в состоянии что-либо произнести, я бы только присвистнул, - ответил я. - Я устал смотреть на женщин в одежде, которая делает их похожими на никак не распускающийся тюльпан.

Среди коротких стрижек и кудряшек так приятно для разнообразия увидеть женщину с волосами.

- Довольно сомнительный комплимент, если я в этом что-то понимаю. Каким любовником вы были бы!

Я пристально поглядел на нее:

- Не обольщайтесь.

Она взглянула на меня так же пристально:

- Нисколько.

Мы подняли бокалы в молчаливом тосте и сделали по глотку.

- Что ж, мистер Хаммер…

- Майк.

Ее губы раздвинулись в улыбке:

- Майк. Очень вам подходит. Зачем вы хотели меня видеть?

- Для начала я хочу знать, почему вы кажетесь мне такой чертовски знакомой. Даже с этим фонарем вы мне напоминаете кого-то, кого я видел раньше.

Ее руки пробежались по пеньюару.

- Спасибо, что вспомнили. - Она перевела взгляд на стоявшее в углу пианино с фотографией на нем.

Я взял бокал и подошел к пианино; на этот раз я действительно присвистнул.

Это был большой снимок Марши в платье периода гражданской войны, лиф которого прикрывал тело лишь дюймов на шесть выше талии, далее предоставляя одерживать верх природе. Гримеру не пришлось много трудиться, чтобы превратить ее в самую прекрасную женщину, которую я только видел. Она была моложе в момент съемки, но что касается меня… Я бы предпочел Маршу теперешнюю. Время пошло ей только на пользу. Почти скрытая рамкой, на фотографии стояла надпись, что снимок сделан компанией «Аллертон».

Марша была мне знакома, потому что я много раз видел ее раньше. Да и любой другой тоже. Десять лет назад она была восходящей звездой Голливуда.

- Дни былые, - сказала она.

Я поставил фотографию на место и сел напротив Марши, чтобы лучше ее видеть. На нее стоило посмотреть, и ей не надо было закидывать ногу на ногу, чтобы привлечь внимание. Ноги тоже были хороши.

- Удивительно, что я забыл вас, - сказал я.

- Многие забыли. У зрителей память короткая.

- Как получилось, что вы ушли из кино?

- О, это печальная, но простая история. Возможно, вы читали об этом. Был один тип… На эпизодических ролях, но обаятельный, подлец. Ухаживал за мной в расчете создать себе рекламу и продвинуть собственную карьеру. Я была безумно влюблена в него, пока не обнаружила, что в свободное время он поигрывает с моей секретаршей. По глупости я предала это огласке, и он сказал мне, что использовал меня. Оказавшись объектом насмешек, я пригрозила ему, что, если он еще раз увидит ее, его в Голливуде занесут в черный список. В го время я еще имела достаточный вес, чтобы пережить этот скандал. Как бы то ни было, он сказал моей секретарше, что никогда больше с ней не встретится, и она быстренько удалилась. Вы знаете Голливуд. Это послужило плохой рекламой и совершенно выбило меня из седла. Прежде чем они разорвали контракт со мной, я сама отказалась от него и уехала на восток, где выгодно поместила свои деньги, что позволяет мне жить, как я хочу.

Я оглядел комнату. Она вмещала в себя состояние в виде хорошо подобранной мебели. Картины на стенах тоже не были дешевыми копиями. Каждая из них, наверное, оценивалась четырехзначной цифрой. Если это было скромное существование, я бы тоже хотел так пожить.

Я вытащил сигарету, и она щелкнула зажигалкой, давая мне прикурить.

- Что ж… Вряд ли вы пришли сюда выслушивать историю моей жизни, - сказала она. Глаза ее танцевали.

- Я хотел бы узнать насчет кражи.

- Об этом нечего рассказывать, Майк. Я ушла около семи, подобрала одного актера, который сломал при падении руку, отвезла его домой, потом немного побыла у друзей и вернулась без четверти двенадцать. Собираясь зажечь свет, я вдруг увидела луч фонарика и, как идиотка, бросилась туда. Мгновение я видела силуэт человека на фоне окна, а в следующую секунду лежала навзничь на полу. Я вскочила и хотела закричать, но он опять ударил меня, и весь мир перевернулся. Когда приехала полиция, я все еще лежала на полу.

- От капитана Чэмберса я слышал то же самое. Они сказали вам, что парень мертв?

- Нет, они больше не связывались со мной. А что случилось?

- Его убил один из сообщников. Задавил машиной.

- Они… нашли деньги?

- Нет, и я начинаю думать, что никогда не найдут. - Но…

Я затянулся и стряхнул пепел в пепельницу.

- Могу поспорить, что этот парень зашвырнул деньги и ваш жемчуг на какую-нибудь мусорную кучу. Он приходил сюда не ради трехсот долларов. Ради такой суммы не стоит утруждать себя.

Она закусила губу и посмотрела на меня, нахмурившись.

- Вы знаете, Майк, я думала то же самое.

Я с любопытством взглянул на нее:

- Продолжайте.

- Мне кажется, что этот… этот вор знал, что делает, но просто перепутал этажи. Вы знаете Марвина Холмса?

- Это плейбой, который содержит табун блондинок?

- Он самый. Его квартира прямо надо мной. Комнаты расположены точно так же, и даже стенной сейф находится в том же месте, что и мой. У него всегда на руках приличная сумма, а вчера вечером его тоже не было дома. Я встретила его, когда уходила, и он сказал что-то о ночном клубе.

- Вы бывали у него?

- Несколько раз. Он часто устраивает вечеринки. Я не котируюсь, потому что не блондинка, - добавила она как бы невзначай.

Что ж, это было логично. Чтобы проверить, насколько логично, я нашел в телефонном справочнике номер Марвина Холмса и набрал его. Дворецкий с немецким акцентом ответил, что мистер Холмс дома, и позвал его к телефону. Я сказал, что я из страховой компании и хочу знать, есть ли у него на руках крупная сумма денег. Простофиля сразу проглотил крючок и сообщил мне, что у него в сейфе больше десяти тысяч, а затем высказал мнение, что парень, вскрывший сейф этажом ниже, явно ошибся. Я поблагодарил его и повесил трубку.

Марша сказала:

- Он…

- У парня возникла та же идея, что и у вас, дорогуша, и могу поспорить, вы оба правы.

Движением плеч она изобразила покорность судьбе.

- Что ж, полагаю, теперь мало что можно сделать. Я надеялась вернуть жемчуг из сентиментальности. Он был на мне в моей первой картине.

На мою ухмылку вряд ли приятно было смотреть. Губы растянулись в оскале, и я тряхнул головой:

- Это грязное дело, Марша. Двое убиты, и теперь очередь за третьим. Парень, который ограбил вашу квартиру, оставил ребенка и пошел на смерть. Вопрос не в том, что он взял, а в том, почему он взял это. Длительное время он держался, а ни один парень вроде него не совершит такого, что поставит под удар его собственного ребенка. Я был там и все видел. Я видел, как он плакал, как поцеловал на прощание ребенка, вышел и расквитался с жизнью. Теперь малыш у меня, и я знаю, что чувствовал его отец. Как бы то ни было, по какой-то причине такие вещи происходят, и как раз причину я и хочу знать. Может быть, это маленькая, незначительная причина, а может быть, и важная, но я это выясню.

Она смотрела во все глаза, и взгляд ее становился все глубже.

- Вы странный тип, - сказала она.

Я взял шляпу и поднялся.

- Майк… что касается ребенка… Если я могу помочь, я весьма состоятельна.

Я пожал ей руку.

- Знаете, вы тоже странный тип.

- Спасибо, Майк.

- Но я и сам могу позаботиться о ребенке. - Она одарила меня улыбкой, которая делала ее привлекательной даже с фонарем. - Кстати, у вас нет лишней фотографии… вроде этой? - Я кивнул в сторону пианино.

Она долго удерживала мою руку, рассматривала мое лицо.

- Зачем, разве я лично не подойду?

Я уронил шляпу, и она осталась лежать на полу. Я провел руками по ее рукам, пока пальцы мои не впились в ее плечи. Я притянул ее к себе. Она была настоящей женщиной, до самых кончиков пальцев. Тело ее было упруго, грудь высока и налита живительным соком молодости; прижимая ее к себе, я чувствовал тепло ее ног. Она слегка приподнялась на цыпочках, дразня чуть ощутимым движением, выражавшим, как я понимал, приглашение, которое не так легко получить.

Я хотел поцеловать ее, но знал, что, если сделаю это, мне захочется продлить поцелуй настолько, чтобы он еще долго помнился.

Но сейчас было не время.

- Ты вернешься, Майк? - прошептала она.

Она без слов знала ответ. Я оторвался от нее и поднял шляпу.

В этом городе случались очень мерзкие вещи.

Но в этом городе случались и очень приятные вещи.

III

Днем я заехал в контору. В здании был только лифтер, и он не сразу узнал меня. Это было странное ощущение. Всю жизнь живешь в городе, уезжаешь на полгода, а когда возвращаешься, тебя не узнают. Я открыл дверь и почувствовал облегчение, увидев знакомую мебель на старых местах. Отсутствовала только Велда. Ее стол одиноко стоял в углу приемной, запыленный и готовый к приходу нового хозяина.

Я выругался. В эти дни я все время ругался.

Она оставила папку с корреспонденцией, которая могла меня заинтересовать. Ничего важного. Оплаченные счета, несколько писем. Я захлопнул папку и убрал ее в ящик. Там еще стояла бутылка хорошего виски в оберточной бумаге. Я сорвал бумагу, откупорил бутылку и посмотрел на нее. Снял пробку и понюхал виски. Затем поставил бутылку обратно и закрыл ящик. Мне было тошно, и вкус виски был мне неприятен.

На столе Велды зазвонил телефон. Я бросился к нему, надеясь, что это она, но грубый голос спросил:

- Вы Майк Хаммер?

- Да, кто это?

- Джонни Вилек. Из дома Деккера. Я долго пытался найти вас, к счастью, я запомнил ваше имя.

- Что случилось? - спросил я.

- Я обдумывал то, о чем вы говорили сегодня утром. Помните, вы спросили, не нуждался ли Деккер в деньгах?

- Ну-ну.

- Я переговорил со слепым разносчиком газет на углу. Старик совершенно этим сломлен. Они с Деккером были друзьями. Во всяком случае однажды вечером он играл у Деккера в шахматы, когда пришел тот парень. Он хотел знать, когда Деккер собирается уплатить долг. Деккер что-то заплатил ему, парень ушел, и Деккер сказал, что был вынужден занять большую сумму, чтобы оплатить операцию жены.

Он говорил о трех тысячах.

С минуту я переваривал все это, стараясь уловить суть.

- Где он мог достать такие деньги?

- Это для меня загадка. Он никогда ничего не занимал, и я уверен, что в банк он не ходил.

- Может быть, кто-то из местных?

- Не из наших. Иногда кто-нибудь выигрывает на скачках, но это не дается в долг, точно. Здесь много крутых ребят, которые иногда появляются с пачками денег, но это все ворованное, и они либо исчезают, либо попадают в тюрьму на следующий же день. Нет, он не мог их получить здесь.

- Спасибо за информацию, Джон. Если когда-нибудь что-то понадобится, дай мне знать.

- Конечно, приятель, рад удружить.

- Слушай… Ты говорил об этом полицейским?

- Нет. Я выяснил это после того, как они ушли. К тому же я предпочитаю только отвечать на их вопросы. Полицейские хороши, пока они от меня далеко.

Я попрощался с ним и повесил трубку. Для убийства нужна причина, а это была подходящей. Три тысячи долларов. Теперь все сходилось. Деккер взял у кого-то три тысячи долларов и должен был расплатиться, украв их. Он обчистил не ту квартиру, и сообщники не поверили ему. И они подстрелили его, рассчитывая сорвать куш, а все, что получили, составило жалкие три сотни да нитку жемчуга.

Черт побери, из-за того, что этот тип не мог подождать, когда ему вернут деньги, ребенок остался сиротой. И это мой город!

Я присел на край стола поразмыслить над этим. Вся эта история неожиданно остро всколыхнулась во мне, и я услышал, как в голове зазвучала, нарастая, сумасшедшая музыка, бившаяся в моем мозгу с бешеным неистовством, унося с собой остатки рассудка. Я чертыхался про себя, пока музыка не пропала, тогда я пошел к столу и достал бутылку. На этот раз я выпил.

У меня ушло полдня, чтобы выяснить то, что я хотел. Я отправился в док и разыскал кассира, который заполнял карточку Уильяма Деккера. Это был маленький человечек лет под шестьдесят, с огромным носом на лице, испещренном тонкими красными сосудами.

Он заставил меня подождать, пока не закончит работать над отчетом, затем повесил табель на гвоздь в стене и развернулся на стуле.

- Что тебе надо, сынок?

Я предложил ему закурить, но он отмахнулся, предпочитая жевать жалкую сигару.

- Вы помните парня по имени Деккер?

Он пробормотал нечто утвердительное и застыл в ожидании.

- У него в доке есть друзья?

- Возможно. Зачем вам это знать?

- Я слыхал, что он умер. Я задолжал ему несколько долларов и хотел отдать их родственникам.

Человечек с минуту кряхтел и пощелкивал языком. Потом открыл ящик стола и пролистал картотеку, пока не нашел нужную карточку.

- Вот его адрес. У него есть ребенок. Записано два иждивенца, но его жена, по-моему, недавно умерла.

- Это я уже выяснил. Если я смогу найти его приятеля, может быть, он скажет что-то еще.

- По-моему, он всегда крутился с неким Хукером. Мэл Хукер. Высокий худой парень со шрамом на лице. Сегодня у них получка, и они все в пивнушках через дорогу, пропивают свои деньги. Не пойти ли вам туда попытать счастья?

Я ткнул окурком в пепельницу на столе.

- Именно это я и сделаю. Дайте мне адрес на случай, если я не найду его.

Он нацарапал что-то на листочке бумаги и вручил мне. Я поблагодарил и вышел.

Это оказалось не так просто. Казалось, я обошел все пивнушки на улице, пока один парень не сказал мне еще о двух, которые я не заметил; там-то я и разыскал Хукера. Это была настоящая крысоловка, где приветствовали пьяниц, которых вышибли из других мест, и вытряхивали из них последний доллар. Чтобы войти туда, надо было спуститься на пару ступеней, и, даже не дойдя до двери, по запаху можно было определить, куда ты попал.

Помещение было гораздо больше, чем я ожидал. Люди толпились у бара в два ряда, а когда не могли уже стоять, садились на скамью у стены.

Один парень отключился, и его прислонили к перегородке, с вывернутыми наружу карманами.

Мэл Хукер сидел у задней стены. Он уже был пьян. Желтый свет лампы высвечивал шрам, который, четко выделяясь, сбегал от его лба к подбородку. Я подошел к нему, взял стул и сел рядом.

Он мельком взглянул на меня:

- Пошел вон!

- Ты Мэл Хукер?

- А кому это надо знать? - В его голосе звучало мерзкое пьяное брюзжание. Он выронил стакан и попытался встать со стула.

Я без труда усадил его обратно.

- Сиди, Мэл. Мне надо поговорить с тобой.

- А я не хочу говорить с тобой, - заявил он.

- Важное дело, Мэл. Это касается твоего друга. Он мертв. Его звали Уильям Деккер.

Кожа вокруг шрама побелела. Что-то изменилось в его взгляде, и он слегка повернул голову. Мэл разогнулся и кивнул на пустой столик в углу:

- Пошли туда. И побыстрее.

Я встал, отошел к бару за парой порций и вернулся со стаканами к столу. Когда Мэл взял свой стакан, рука его дрожала. Я дал ему проглотить залпом половину порции и спросил:

- Мэл, кому он был должен?

Он опять чуть не выронил стакан, вовремя подхватил его и очень старательно поставил на стол.

- Ты легавый?

- Я частный детектив.

- Ты будешь дохлым детективом, если не уберешься отсюда к черту.

- Я задал тебе вопрос.

Он высунул язык и провел им по губам.

- Запомни, я не знаю ничего и ни о чем. Билл был моим другом, но его дела касались только его. Теперь отвяжись от меня.

- Ему нужны были три тысячи, У кого-то он их занял. И он достал их где-то здесь.

- Ты спятил.

- Ты чертов друг, - сказал я.

Хукер опустил голову и уставился на свои руки. Когда он поднял голову, рот его был оскален, Голос звучал почти шепотом:

- Слушай, легавый, лучше кончай задавать вопросы. Билл был моим другом, и я помог бы ему, если бы мог. Но он мертв, и все. Ты видишь этот шрам. Я предпочитаю получить еще один такой, чем умереть. Теперь дуй отсюда и оставь меня в покое.

Уходя, он не оглянулся. Шатаясь, прошел к бару, протолкался сквозь толпу к двери и исчез на лестнице. Я допил свою порцию и махнул рукой официанту, заказывая еще одну. Он окинул меня ледяным взором и выхватил доллар из моей руки.

В пивной все затихло. У всех, казалось, проснулся внезапный интерес к телевизору, стоящему на стойке. Я уселся, ожидая сдачу, но выпил, так и не увидев ее.

Это мне понравилось. Этим глупым ублюдкам можно было бы быть и поумнее. Боже, неужели я был похож на какого-нибудь неудачника из захолустья, или у этих умников совсем отшибло память?

Я отодвинул стакан и поднялся. Туалет я нашел по запаху, сделал то, что надо, и стал мыть руки. Это было все, что они мне отпустили.

Парень в двубортном костюме на пороге заговорил, почти не разжимая губ, с кем-то позади себя. По его поросячьим глазкам было видно, как ему хочется поразвлечься.

- Большой мальчик, правда?

- Ага. - Другой парень шагнул на порог и, казалось, загородил весь проем.

Рука коротышки выскользнула из кармана, держа дубинку с фут длиной; он помахивал ею у колена, ожидая моей реакции. Верзила успел приготовить кастет. Телевизор снаружи зазвучал так громко, что было слышно и здесь.

Я бросил бумажное полотенце и стал пятиться, пока не уперся спиной в дверь кабинки. Коротышка крадучись шел ко мне. Он что-то жевал, и слюна текла по его подбородку; плечо подалось назад - он заносил дубинку. Верзила заходил сбоку, в его глазах сквозь абсолютно идиотское выражение лица просвечивало некое подобие интеллекта.

Чертовы ублюдки шли прямо мне в руки. Они думали, что я попался со всеми потрохами, но, как раз когда они вознамерились превратить меня в месиво, я вытащил револьвер и дал им заглянуть в отверстие дула, чтобы они поняли, откуда приходит внезапная смерть.

Это был единственный язык, который они понимали. Коротышка глазел слишком долго. Ему следовало следить за моим лицом. Я ударил его стволом пистолета по челюсти и рассек ее до самой кости. Он уронил дубинку и налетел на верзилу с застрявшим в горле криком, который я оборвал, вогнав ему зубы в рот концом ствола. Верзила попытался отпихнуть его с дороги. Он так рассвирепел, что бросился прямо на меня, пригнув голову, а я не спеша вмазал ему по физиономии. Он врезался в дверь и свалился, издавая булькающие звуки. Я еще раз ударил его, и он перестал булькать. Я стянул у него с руки кастет, подобрал дубинку. Он блевал, лежа на полу и пытаясь выбраться из-под раковины. Я угостил его ударом дубинки по тыльной стороне ладони и почувствовал, как треснули кости. Теперь он долго не воспользуется никаким оружием.

Типы в баре отошли в сторону, пропустив меня к стойке. Они отошли так далеко, как будто я был заразным. Я бросил дубинку и кастет на стойку и поманил бармена пальцем.

- Мне полагается сдача, - сказал я.

Он повернулся и вручил мне пятьдесят пять центов.

Если кто-то и дышал, пока я шел к выходу, я этого не слышал. Я вышел, опять чувствуя себя в своей тарелке, и вернулся к машине. Теперь, перед тем как увидеть Пэта, мне осталось сделать только одно. Я сверился с бумажкой, которую мне дал кассир, и обнаружил, что Мэл Хукер живет не очень далеко от дома Деккера. На полпути я застрял в пробке и разыскал нужный адрес, когда было уже темно.

Это были меблированные комнаты с обычным объявлением о единственном свободном месте и хозяйкой на первом этаже, приспособившей свое окно под караульную будку. Она оказалась у двери прежде, чем я поднялся по ступеням, готовая улыбнуться, если бы я оказался квартирантом, или свирепо глянуть, если я просто посетитель.

Когда я спросил, дома ли Мэл Хукер, она посмотрела волком и ткнула пальцем в сторону лестницы:

- Явился десять минут назад, пьяный. Смотрите, без шума, а то вылетите вон оба.

Будь она поприветливее, я успокоил бы ее банкнотой. Но все, что она получила, было короткое «спасибо», и я поднялся по лестнице. Я слышал, как он, шаркая, ходит по комнате. Когда я постучал, все звуки стихли.

Я постучал еще раз, и он прошаркал через комнату и распахнул дверь. Не знаю, кого он ожидал увидеть. Явно не меня.

Я не стал спрашивать, можно ли войти, толкнул дверь, и он отступил. Лицо его утратило напряженность и было просто хмурым, челюсть отвисла. В центре комнаты стоял стол, и я уселся на него, наблюдая, как он закрывает дверь, потом поворачивается…

- Боже! - воскликнул он.

Я зажег сигарету и смотрел на него сквозь дым.

- А ты сволочь, - сказал я. - Могу спорить, ты знал, что эти ребята пойдут за мной, и не хотел оставаться, чтобы не видеть крови.

- Что случилось?

Я усмехнулся:

- Я имею дело с такими ублюдками уже давно. Могли бы меня и запомнить. Теперь пусть постараются вспомнить, как сами раньше выглядели. Ты то же самое сделал со своим другом Деккером, Мэл? Сбежал, когда они вышли на него?

Он наткнулся на стул и рухнул на него.

- Я не знаю… не знаю, о чем ты говоришь.

Я облокотился на стол и сказал, как будто выплевывая слова:

- Я говорю о ростовщиках-вымогателях. Я говорю о парне по имени Уильям Деккер, который был твоим другом и страшно нуждался в деньгах. Он не мог достать их законным путем, вот и нашел ростовщика. Когда он не смог выплатить долг, на него надавили, шантажируя ребенком, и заставили выгрести деньги из сейфа богача. Он надул их с этим делом, и они убили его. Теперь ты знаешь, о чем я говорю?

Хукер опять произнес:

- Боже! - и ухватился за ручки кресла. - Слушай, дружище, иди отсюда, оставь меня в покое!

- В чем дело, Мэл? Ты был крутой мужик, когда я познакомился с тобой сегодня. С чего ты так размяк?

На мгновение лицо его озарило яростное безумие, затем он выдохнул и закрыл голову руками.

- Черт побери, убирайся отсюда!

- Я уйду. Как только ты скажешь мне, кто ссужает деньгами алкоголиков в доках, я уйду.

- Я… я не могу. О Боже, оставь меня в покое.

- Они крутые ребята? - Он что-то услышал в моих словах и медленно поднял глаза, пока не встретился со мной взглядом. - Круче тех ребят, которых ты натравил на меня?

Мэл с усилием сглотнул.

- Я не натравливал…

- Хватит чушь молоть, приятель. Эти типы были там не случайно. Правда, они были там не только из-за меня. Что, кто-то добрался до тебя?

Он не ответил.

- Они пришли из-за тебя, - сказал я. - Только ты нашел хороший способ спихнуть их мне. И что ты выиграл?

Его палец невольно потянулся к шраму, пересекавшему челюсть.

- Видишь, однажды меня порезали. Я не хочу больше иметь дела с этими типами. Честно. Я ничего не делал! Я не знаю, почему они были там, но они были!

- Ты тоже в ловушке, - сказал я.

- Нет, не в ловушке! - он выкрикнул это. Лицо его было мертвенно-бледным, и он несколько сгорбился. - Я чист, и я не знаю, почему они крутятся вокруг меня. Какого черта ты вмешиваешься?

- Потому что я хочу знать, зачем твоему приятелю Деккеру нужны были деньги.

- О Боже! Его жена была при смерти. Он должен был достать их. Откуда мне знать, что он не смог их вернуть!

- Вернуть кому?

Он провел языком по губам и промолчал.

- У вас ведь есть профсоюз и благотворительный фонд, да?

На этот раз он сплюнул на пол.

- К кому ты направил его, Мэл?

Он не ответил. Я встал со стола и рывком поднял его на ноги.

- Кто это был, Мэл? Хочешь знать, что случилось с теми крутыми ребятами в баре?

Он обмяк у меня в руках. Он даже не пытался вырваться, просто повис на моей руке, с безжизненными глазами. Слова его прозвучали медленно и глухо:

- Ему нужны были деньги. Мы решили, что у нас надежные сведения о лошадках, и поставили вместе наши деньги.

- И что?

- Выиграли. Этого не хватало, и мы поставили еще раз, только Билл взял у ростовщика несколько сотен, чтобы поставить больше.

Мы и на этот раз выиграли, и я вышел из игры со своей долей. Билл решил еще раз сорвать банк и, вернув долг, взял у того еще тысячу, чтобы увеличить свою ставку, но на этот раз проиграл.

- Значит, он был должен тысячу долларов?

Мэл печально покачал головой.

- Больше. За каждую неделю платишь один к пяти. Очень скоро это выросло в кругленькую сумму.

Я отпустил его, и он опять рухнул на стул.

- Теперь имена, Мэл. Кто ростовщик?

Я с трудом расслышал его:

- Дикси Купер. Он торчит в «Стеклянном баре» на Восьмой авеню.

Я вышел, не закрыв за собой дверь, и спустился вниз, пройдя мимо хозяйки, все еще стоявшей на посту в вестибюле. Мэл проковылял к двери и, взглянув вниз, закрыл ее. Тогда старая грымза хмыкнула и выпустила меня на улицу.

Небо опять затянулось тучами, закрыв звезды; в воздухе висела сырая дымка. Я позвонил Пэту домой из кондитерской за углом, но никто не ответил, и я набрал номер конторы. Он был там. Я велел ему ждать и сел в машину.

Когда я приехал, здание управления походило на улей без пчел. Одинокая патрульная машина стояла у тротуара, а лифтер читал газету. У ребят, приступивших к ночному дежурству, уже был скучающий вид, и половина из них занималась пустяками, пытаясь убить время.

Я вошел в лифт и поднялся на этаж Пэта. Пэт рылся в ящиках своей картотеки. Когда я толкнул дверь, он сказал:

- Сейчас, Майк.

Я уселся и минут пять наблюдал за ним. - Когда он закончил, я спросил:

- С чего это ты работаешь ночью?

- Ты что, газет не читаешь?

- Я не слыхал ни о каких убийствах.

- Какие, к черту, убийства! Прокурор запустил меня и всех, кого мог наскрести, в дело об игорном бизнесе.

- С чего он так старается, это же не год выборов? К тому же играть все равно будут.

Пэт отодвинул свой стул и уселся.

- Его мучают угрызения совести. Он охотится за Эдом Тином и его подручными.

- Тина он не поймает, - сказал я.

- Он пытается.

- А при чем здесь ты?

Пэт пожал плечами и достал сигарету.

- Окружной прокурор попытался уничтожить организованный игорный бизнес много лет назад. Его постигла неудача, так же, как все другие расследования… из-за недостатка улик. С тех пор как он занялся этим делом, у него не было ни одной удачной операции.

- Что, в лодке дыра?

- Что?

- Утечка информации?

- Конечно. У Эда Тина есть выход прямо на контору прокурора. Поэтому прокурор и охотится за его шкурой. Для него это личное оскорбление, и он его терпеть не будет. Поскольку ему не на чем поймать Тина, он решил выяснить, что у него есть в прошлом. Мы прекрасно знаем, что Тин и Гриндл брались за грязные дела, и, если сможем повесить на них убийство, их можно будет взять голыми руками.

- Естественно. Почему он не залатает эту брешь?

Пэт смешно пожевал губами:

- Вокруг него люди, которым он доверяет и которым я доверяю, и мы не можем найти ни одного человека, который способен проболтаться. Всех уже проверяли, даже искали диктофоны. Это кажется невероятным, но тем не менее утечка есть. Черт побери, окружной прокурор устраивает неожиданные рейды, которые объявляются за час до проведения, но, когда полиция приезжает на место, там нет ни души. Это сверхъестественно.

- Не болтай мне про сверхъестественное. Прокурор имеет дело с такими же умными ребятами, как и он. Они работают еще дольше, чем он. Слушай, нет возможности уйти сегодня пораньше?

- И бросить все? - Он указал на кипу бумаг на столе. - Их надо разобрать, систематизировать и занести в картотеку. Нет, не сегодня, Майк. Я пробуду здесь еще часа три.

Стрекот пишущей машинки за дверью стих, и в кабинет вошла приземистая брюнетка, неся проволочную корзинку с письмами. За ней шла другая брюнетка, но отнюдь не приземистая. Всего, чего не хватало первой, у этой было в избытке, и она несла все это, как флаг.

Пэт заметил мою глуповатую ухмылку и, когда приземистая вышла, сказал:

- Мисс Скоби, вы знакомы с Майком Хаммером?

Я был награжден беглым взглядом с намеком на улыбку.

- Нет, но я слышала, как окружной прокурор отзывался о нем несколько раз.

- Надеюсь, ничего хорошего, - сказал я.

- Да, ничего хорошего, - она засмеялась и закончила сортировку бумаг на столе у Пэта.

- Мисс Скоби - одна из секретарш окружного прокурора, - сказал Пэт. - Для разнообразия я попросил его помочь мне. Он прислал трех девушек проделать кое-какую черновую работу.

- Я сам с такой работой справляюсь. - Мне кажется, я смотрел с вожделением.

Детка Скоби включила сбои ярко-синие глаза на полную мощность.

- Об этом я тоже слышала.

- Вам надо перестать собирать сведения из вторых рук.

Она сложила последние бумаги в стопку и скрепила их зажимом. Повернувшись, она одарила меня взглядом, которого Пэт не мог видеть, но значение которого было написано на ее лице.

- Пожалуй, надо, - сказала она.

Я почувствовал, как мурашки побежали у меня по спине от ее голоса.

Пэт сказал:

- Ну и мерзавец ты, Майк. Это про тебя с женщинами.

- Они необходимы. - Я смотрел на дверь, которая закрылась за ней.

Его рот скривился в усмешке:

- Только не мисс Скоби. Она обходится без провожатых. Ее имя ничего не говорит тебе?

- А оно должно о чем-то говорить?

- Конечно, если ты следишь за светской жизнью. Ее семья имеет вес в Техасе. Старик держал ранчо, где разводил Лошадей, пока не пошел спрос на нефть. Тогда он оставил дела и стал наслаждаться жизнью. Сейчас он разводит скаковых лошадей.

- Конюшни Скоби?

- Ага. Эллен его дочь. Когда ей было восемнадцать, она разругалась со стариком, уложила чемоданы и ушла.

Эта конторская работа - первая, которую она получила. Работает уже больше пятнадцати лет. Она из тех девушек, с которыми трудно иметь дело. Когда делает ставки, она выигрывает.

- Какого черта она тогда работает?

- Спроси ее.

- Я спрашиваю тебя.

Пэт опять усмехнулся:

- Старик лишил ее наследства, когда она не захотела выйти замуж за сына его друга. Он поклялся, что она не увидит ни цента из его денег, так что теперь она ставит только тогда, когда бежит лошадка Скоби, а при том, что она знает о лошадях, обмануть ее трудно. Каждый раз, когда выигрывает, она посылает отцу телеграмму, указывая выигрыш, и он каждый раз бесится. Тем не менее подсказки у нее не проси. Она не пойдет на это.

- А почему окружной прокурор не использует ее, чтобы иметь своего человека в тех кругах?

- Он пробовал, но теперь она слишком широко известна. Репортер, пишущий для одной из газет, прослышал про ситуацию и несколько лет назад здорово обыграл это в воскресном приложении. Так что теперь ’ в этой роли она бесполезна.

Я откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

- Техасская девочка. Мне нравится, как они сложены.

- Да, высокая девочка. - Пэт хрюкнул. - Высокие тебя каждый раз берут за душу. - Он побарабанил пальцами по столу. - Давай спустимся на землю, Майк. Что нового?

- Деккер.

- Это уже не ново. Мы все еще ищем шофера, который задавил своего напарника. Ты знаешь, машину нашли.

Я выпрямился.

- Ты не совсем промахнулся тогда. Там две дыры от пуль. Одна пробила заднее окно, а вторая прошла сквозь бензобак. Машину бросили в Бруклине.

- Краденая?

- Конечно, а чего ты ожидал? Пули от твоего револьвера, рисунок шин соответствует отпечаткам на теле, а нормального отпечатка пальцев нигде нет.

- Великолепно.

- Скоро мы это дело закроем. Даю слово.

- Прекрасно.

Пэт посмотрел на меня, раздраженно нахмурившись:

- Ты никогда не бываешь доволен.

Я вытряхнул сигарету из пачки и закурил. Пэт пододвинул ко мне пепельницу. Я сказал:

- Пэт, у тебя дырявая голова, если ты думаешь, что это дело такое простое. Деккер был должен ростовщику несколько тысяч, и на него нажимали. Парень обожал своего ребенка, а они, наверное, пригрозили, что расплатится мальчик, если он не пошевелится.

- Ну и что?

- Боже, ты-то не превратишься в такого же циника, как остальные полицейские? Тебе нравится, когда на улицах убивают только потому, что какой-то мерзавец хочет получить назад свои деньги? Черт, кого винить- беднягу вроде Деккера или подонка, который готов отправить его на тот свет в случае неуплаты?

- Есть закон против ростовщиков.

- Против игорного бизнеса тоже есть закон.

Лицо Пэта потемнело от гнева.

- Закон был проведен в жизнь,- отрезал он.

Я подчеркнул прошедшее время:

- Был? Приятно слышать. Кто теперь командует рэкетом?

- Черт побери, Майк, этим занимается не мой отдел.

- А должен бы, на сегодня из-за этого погибли два человека. Я хочу знать, является ли рэкет организованным?

- Я слышал, что является, вернее, являлся, - ответил он хмуро. - Фаллон финансировал его перед тем, как умер. Когда государство пошло в наступление на них, кто-то взял ростовщиков под свое крыло. Я не знаю кто.

- Фаллон, Фаллон… Этот тип умер в сороковом году и все еще заставляет вспоминать о себе.

- Что ж, я ответил тебе.

Я кивнул.

- Пэт, кто такой Дикси Купер?

Он прищурился:

- Откуда ты получил информацию? Черт возьми, ты повсюду суешь нос!

- Так кто он?

- Этот парень осведомитель отдела. Источник дохода его неизвестен, говорит, что он нечто вроде посредника.

Всегда знает, где есть то, что кому-то нужно, и собирает проценты как с покупателя, так и с продавца. Во всяком случае, так он говорит.

- Тогда он по уши сам знаешь в чем. Этот тип ростовщик. Это как раз тот, у кого Деккер просил денег.

- Ты можешь доказать это?

- Угу.

- Докажи, и мы арестуем его.

Я встал и нахлобучил шляпу.

- Я докажу. Я заставлю его кричать, добиваясь разговора с кем-нибудь в полицейской форме просто ради того, чтобы ему не открутили руки.

- Полегче, Майк.

- Да, да, я сделаю именно так. Я скручу его так же, как он скрутил Деккера. Ладно, полегче.

Пэт долго смотрел на меня, хмурясь. Когда я попрощался, он только кивнул, а когда я закрывал дверь, он потянулся к телефонной трубке.

Дальше по коридору захлопнулась другая дверь, и мимо меня, вежливо улыбнувшись, прошла приземистая брюнетка. Когда она вошла в лифт, я бросился назад по коридору, толкнул дверь и сунул голову внутрь. Эллен Скоби стояла, поставив одну ногу на стул, задрав подол платья до невозможных пределов и поправляя чулок.

- Прелестная ножка, - сказал я.

Она быстро оглянулась, не удосужившись одернуть платье, как сделало бы большинство женщин.

- У меня есть еще одна не хуже, - сказала она. Ее глаза опять были включены на полную мощность.

- Разрешите взглянуть.

Она приняла журнальную позу и стала медленно поднимать платье, пока не стало дальше некуда. Она была права. Другая была так же хороша.

- Люблю брюнеток, - сказал я.

- Вы любите всех подряд. - Она опустила платье.

- Брюнеток особенно. Вы сегодня вечером заняты?

- Да… мне назначена встреча с вами, не так ли? Что-нибудь, чему мне надо научиться в черновой работе?

- Детка, - сказал я, - я не думаю, что вам надо чему-нибудь учиться. Абсолютно.

Она засмеялась глубоким гортанным смехом, подошла и взяла меня за руку.

- Обожаю мерзавцев, - сказала она. - Пошли.

Мы прошли мимо кабинета Пэта, и я услышал, что он все еще говорит по телефону. Его голос низко гудел, в нем звучали настойчивые нотки, но я не мог расслышать, о чем он говорит. Когда мы уже были в машине, Эллен сказала:

- Надеюсь, вы понимаете, что, если нас увидят вместе, мой босс подвергнет вас проверке с головы до ног.

- Тогда проверяйте вы. У меня неплохая анатомия. Она усмехнулась:

- Он сам себе сейчас боится доверять.

- Обо мне можно не беспокоиться, детка. Он так часто меня проверял, что знает, сколько у меня родинок. Кто, черт возьми, выдает информацию?

- Если бы я знала, получила бы повышение. Сейчас в конторе военные меры предосторожности, вплоть до того, что в присутствии полицейского сжигается содержимое мусорных корзин. Знаете, думаю, кто-то сидит в соседнем здании с телескопом и читает по губам.

Я засмеялся:

- Вы говорили об этом прокурору?

Она демонически усмехнулась:

- Угу. Я сказала об этом в шутливой форме и не поручусь, что он не пошел и собственноручно не задернул все шторы. Теперь меня все ненавидят. - Она замолчала, выглянула в окно, потом с любопытством взглянула на меня. - Куда мы едем?

- Спросить одного парня о другом парне, - сказал я.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Открыла она их, когда я припарковался на Пятьдесят второй улице. Служитель взял мои ключи и вручил мне билет. Вечер только начинался, и пивные заведения вдоль улицы открывали двери.

Эллен потянула меня за руку.

- Мы не очень напьемся сегодня?

- Вы часто бываете здесь?

- Иногда. Я не очень люблю такие места. Куда мы идем?

- В «Стеклянный бар».

- Притон педерастов, - сказала она с отвращением. - Последний раз, когда я была там, три женщины попытались меня лапать, а парень, который был со мной, нашел это очень забавным.

- Черт побери, хотел бы я быть на месте тех женщин, - засмеялся я.

- Будете, будете. - Она говорила, как о само собой разумеющемся, и отнюдь не безразлично. У меня опять по спине побежали мурашки.

В «Стеклянном баре» кругом был хром и пластик, стекло существовало, только чтобы из него пить. Стойка бара полукругом возвышалась близ двери, задняя часть зала была занята столиками и эстрадой для оркестра. Ударник разогревал свои инструменты, пара красоток извивалась в такт его диким ритмам, а горстка лиц подозрительного вида кидала на них вожделенные взгляды.

Я швырнул шляпу рыжей девице в окошко гардероба. Рыжая сунула мне картонку с номером, и я спросил ее:

- Дикси Купер уже здесь?

Она наполовину высунулась из окошка и обвела взглядом комнату.

- Не вижу. Наверное, он в задней комнате. Пришел полчаса назад.

Я поблагодарил ее и взял Эллен за руку. Мы выпили на скорую руку у стойки и протолкались сквозь толпу к задней комнате; девицы все еще извивались, а ударник не выказывал никаких признаков усталости. Он не спускал глаз с вихляющихся бедер, а странные личности перебрались за столик ближе к эстраде.

Были заняты только четыре столика, но публика, сидящая там, не походила на тех, кого я искал. У стены сгорбился в кресле парень, читающий бульварную газетенку и потягивающий пиво. У него был низкий лоб, а челюсть, когда он читал, шевеля губами, выдвинулась углом вперед. Какой-то крашеный тип, сидевший по другую сторону стола, пытался втянуть его в разговор, но в ответ слышал время от времени только невнятное бормотание.

Крашеный поднял голову и улыбнулся мне, но улыбка застыла в гримасе отвращения, когда он увидел Эллен. Я сказал:

- Дуй отсюда, Жозефина, - и он, выгнув дугой брови, засеменил прочь.

Тип с торчащей вперед челюстью даже не взглянул на меня.

Эллен не стала дожидаться приглашения. Она уселась в кресло и облокотилась на стол в ожидании самого смешного. Тип с торчащей челюстью прервал чтение, чтобы спросить:

- Чего надо?

Я вынул пистолет, сунул между его глазами и газетой и позволил насладиться зрелищем, пока он не побелел до кончиков ушей. Тогда я тоже сел.

- Ты Дикси Купер?

Его голова повернулась, как будто кто-то дернул за веревочку.

- Да, - он почти шептал, не спуская глаз с моего оттопыривающегося пиджака.

- Был такой парень, - сказал я, - Уильям Деккер; недавно он просил у тебя взаймы, а сейчас мертв.

Купер дважды облизал губы и попробовал покачать головой.

- Слушай, я…

- Заткнись.

Его глаза, казалось, подернулись блестящей пленкой.

- Кто его убил? - спросил я.

- Клянусь богом, приятель я… Боже…, Я не убивал его, клянусь…

- Ты сукин сын, когда ты стал давить на него, чтобы получить свои грязные деньги, он был вынужден пойти на кражу, чтобы заплатить.

На этот раз его взгляд оторвался от моего пиджака и встретился с моим. Его верхние зубы оголились, а голова забавно затряслась.

- Я не понимаю… На него никто не давил. Он заплатил. Я дал ему тысячу, а через два дня он мне ее вернул. Клянусь, я…

- Погоди. Он вернул тебе все деньги?

Его голова качнулась.

- Да. Все целиком.

- Ты знаешь, зачем они были ему нужны?

- Я думаю, он играл на бегах.

- Он проиграл. Это значит, что он оплатил и долг, и свои потери. Где он достал деньги?

- Откуда мне знать? Он заплатил мне, я уже говорил.

Дикси охватила дрожь, когда я с усмешкой взглянул на него.

- Ты знаешь, что с тобой будет, если я выясню, что ты лжешь?

Наверное, он знал. Он оскалился так, что оголились десны. Каким-то образом он справился со своими зубами и произнес:

- Я могу доказать! Он отдал мне долг в баре Берни Хермана.

Спроси Берни, он видел, как тот платил, и должен вспомнить, потому что я угостил всех присутствующих.

Я опять усмехнулся, вытянул свою сорокапятку, передал ее под столом Эллен и сказал:

- Спрошу, мой мальчик. А ты веди себя прилично. Эллен, если он попытается сбежать, всади ему пулю в ногу.

Она была превосходной актрисой - даже не сменила улыбки, только придала ей убийственно женственную окраску, и не намеренно, а просто потому, что ее это зрелище страшно развлекало и она наслаждалась каждой его минутой.

Я вышел к телефону, нашел номер Берни Хермана, переговорил с ним и услышал то же самое, что и от Дикси. Вернувшись к столу, я обнаружил их в прежней позе, только у Дикси пересохло во рту.

Эллен вернула мне пистолет, и я сунул его на место.Кивком я велел ей встать как раз в ту минуту, когда официант решил, что наступило время принять наш заказ.

- Твой приятель очистил тебя от подозрений, Дикси. Вот и оставайся вне подозрений, а то получишь пулю прямо в свои торчащие зубы. Ты ведь это понимаешь, правда?

Капля пота скатилась ему в глаза, и он моргнул.

- Пойдем, киска, - сказал я, и мы вышли, оставив его на месте. Проходя мимо официанта, я ткнул пальцем в направлении стола: - Отнеси-ка ему виски. Двойную порцию, и поскорее.

Он сделал пометку и пошел за заказом.

Негр-пианист пытался заглушить музыкой гомон толпы, которая в четыре ряда стояла вокруг стойки бара. Прикрывая Эллен спиной, я начал проталкиваться в толпе. Не споткнись я о ногу, выставленную в проход, я бы не заметил Лу Гриндла, сидящего в одной из кабинок с типом, похожим на банкира с Уолл-стрит. Только был он не банкиром, а величайшим букмекером за всю историю, и звали его Эд Тин.

Лу замолчал и уставился на меня своими змеиными глазами. Я сказал:

- Твой парень еще в морге, Лу. Вы не собираетесь устроить большие похороны на днях?

Эд Тин улыбнулся, и морщинки вокруг губ превратились в глубокие складки.

- Твои друзья, Лу?

- А как же, мы старые друзья, - сказал я. - В один прекрасный день я выбью этому другу зубы.

Лу ни капли не испугался. Ублюдок, казалось, напрашивался на то, чтобы я выполнил свою угрозу. Эллен легонько подтолкнула меня сзади, мы прошли сквозь толпу к гардеробу, где я получил шляпу, и вышли на вечернюю улицу.

Теперь ее лицо было другим. Улыбка исчезла, и она наблюдала за мной, как будто я вот-вот ее укушу.

- Боже мой, Майк, шутки шутками, но не заходи слишком далеко. Ты знаешь, кто это?

- Да, отбросы. Хочешь услышать, как они называются точно?

- Но… Они же опасны.

- Мне говорили. Так еще веселее. Ты их знаешь?

- Конечно. Мой босс отдал бы десять лет жизни, чтобы засадить любого из них. Прошу тебя, Майк, не втягивай меня в это. Я ничего не имею против того, чтобы держать под прицелом кого-нибудь вроде того человечка, но эти двое…

Я обнял ее за плечи и сжал.

- Киска, когда меня сможет запугать парочка подобных мерзавцев, я повешусь. Они производят впечатление, потому что имеют деньги, а также власть и оружие, которые можно купить за деньги. Но сорви с них одежду, чтобы не осталось ни одного кармана для денег или оружия, и они окажутся просто двумя червями, которые ищут, куда бы спрятаться.

- Поступай по-своему, но я должна выпить. Побольше и прямо сейчас. У меня живот свело.

Она, конечно, говорила о том, что внутри. Я пощупал ее живот - с ним все было в порядке. Она пихнула меня локтем, чтобы освободиться, и заставила вести ее в бар.

Бар был почти пуст, а единственной личностью, внушающей страх, был пьянчуга, спорящий с барменом. Мы выпили, я спросил, не хочет ли она еще, но она покачала головой:

- Одной хватит. Я бы предпочла поехать домой, Майк.

Она жила на верхнем этаже единственного нового здания в квартале. Около полудюжины старых домов было снесено, чтобы освободить место для нового дома, и он стоял, подобно красотке в купальном костюме на собрании старых дев.

Большинство новых автомобилей с откидным верхом и элегантных черных седанов стояло, сгрудившись, перед ее домом.

Я поставил свою машину позади других у тротуара и открыл ей дверцу.

- Ты не зайдешь перекусить перед сном?

- Мне казалось, что это я должен напроситься, - засмеялся я.

- Все меняется. Особенно в моем возрасте.

Я поднялся за ней.

Еще не дойдя до квартиры, я оказался в мире автоматического лифта, коридоров, отделанных мрамором и устланных толстыми темно-бордовыми коврами, дорогих безделушек и старинной мебели. В квартире было не хуже. Для тесного Нью-Йорка это было роскошью. Шесть комнат были обставлены великолепно, насколько я мог судить. В гостиной стояла ультрамодная мебель геометрических форм, которая выглядела жутко, пока не усядешься. Вдоль облицовки фальшивого камина висела коллекция подлинного Поля Ревера, которая тянула на кругленькую сумму. Самые большие из вещиц, снабженных медными табличками с историческими данными, использовались вместо цветочных горшков.

Оглядевшись вокруг, я покосился на Эллен:

- Сколько же тебе платят за секретарскую работу? Ее смех зазвенел по комнате:

- Не так уж много, уверяю тебя. Мы снимаем квартиру втроем, это не так накладно. Медь, которая тебе так понравилась, принадлежит Пэтти. Она работала сегодня вместе со мной у капитана Чэмберса.

- А, низенькая и толстая...

- У нее есть определенные достоинства, которые привлекают мужчин.

- Деньги?

Она кивнула.

- Тогда зачем она работает?

- Чтобы быть среди мужчин, конечно.

- Вот те на! Неужели женщины только и знают, что гоняться за мужчинами?

- Похоже, так, А теперь, если ты подождешь чуть-чуть, я смастерю пару сандвичей. Что-нибудь выпьешь?

- Если есть, пиво.

Она кивнула и пошла на кухню. Минут пять она что-то делала там и наконец ухитрилась уложить куски ветчины между ломтями хлеба. Тощая взъерошенная особа в короткой ночной рубашке, должно быть, услышала возню у холодильника, потому что вышла из спальни в тот момент, когда вернулась Эллен, и схватила с тарелки лишний сандвич.

Она как раз собиралась сунуть его в рот, но заметила меня и сказала:

- Привет.

Я тоже сказал:

- Привет.

Она что-то промычала, вонзая зубы в сандвич.

Движение рук вздернуло рубашку еще выше. Эллен, вручая мне сандвич и пиво, загородила это зрелище и окликнула через плечо:

- Или надень что-нибудь, или отправляйся в постель.

Взъерошенная особа откусила еще кусок и поплелась в спальню.

- Видишь, с чем мне приходится мириться?

- Я бы тоже хотел мириться с этим.

- Придется.

Так мы сидели, ели и бездельничали над пивом, пока я не сказал, что пора уходить. Она печально взглянула на меня с выражением, которое давало понять, что я могу остаться, если очень хочу. Я сказал ей про ребенка и про договоренность с медсестрой, добавив, что должен был уже давно уложить его в постель.

На лице ее появилось то же выражение, что и в конторе.

- Уложи меня тоже в постель, Майк. - С гибкой животной грацией она скользнула ко мне из кресла, и в короткое мгновение, когда глаза наши встретились, я почувствовал пламя страсти, бушевавшее за ярко-синей радужной оболочкой.

Прошло не больше минуты.

- Майк, - позвала она хриплым шепотом, и я бросился к ней.

Слабый свет, проникавший из другой комнаты, только слегка выделял постель на черном фоне комнаты. Я слышал ее дыхание, слишком тяжелое и прерывистое, чтобы назвать его нормальным, и руки мои дрожали, когда я сунул в рот сигарету.

- Майк… - опять проговорила она и зажгла спичку.

Ее волосы ровной массой лежали на подушке, губы, полные и чувственные, приоткрывали блестящие белые зубы. Ее укрывала лишь простыня, вздымавшаяся и опускавшаяся между соблазнительными бугорками грудей.

Эллен была прекрасна, как может быть прекрасна только зрелая женщина. Она была обольстительна, как может быть обольстительна только зрелая женщина.

- Уложи меня, Майк.

Спичка догорела почти до самых пальцев. Я нагнулся, взялся за край простыни и откинул ее. Она лежала обнаженная, прекрасная, зовущая.

- Люблю брюнеток, - сказал я.

Тон моего голоса давал ей понять - нет, не сегодня, но улыбка ее не погасла. В ней только добавилось ехидства - она знала, что я не в силах буду смотреть на нее и говорить «Нет».

- Ты мерзавец, Майк.

Спичка погасла.

- Ты уже говорила мне об этом.

- Ты еще больший мерзавец, чем я думала, - она засмеялась.

Когда я пятился из комнаты, она все еще посмеивалась, и по спине у меня вновь пробежали мурашки.

Я думал о ней всю дорогу к дому, думал, когда ставил машину. Она так занимала мои мысли, что я забыл об осторожности. Когда я вставил ключ в замочную скважину и повернул его, он на мгновение застрял, прежде чем повернуться до конца, и я громко выругался, влетев в дверь плечом вперед и свалившись на пол. Что-то просвистело над моей головой, я схватил чью-то руку, и на меня обрушилась извивающаяся в борьбе гора мускулов.

Если бы я мог достать револьвер, я выпустил бы ему кишки. Он дышал мне прямо в лицо. Я попытался нанести удар коленом, но он отклонился в сторону, обрушив на меня удар, и мое плечо онемело после слепящей вспышки боли. Он попробовал дотянуться до моего горла, но мне удалось освободить одну ногу и ударить; я почувствовал, что угодил ему в пах. Приступ боли согнул его пополам, дыхание его напоминало звук выходящего из дырявой шины воздуха.

И тогда я переоценил себя. Я думал, что он у меня в руках. Я стал вставать, и тут он сделал движение. Только одно движение. Эта штука в его руке обрушилась мне на голову, и весь мир стал разваливаться на куски, пока не осталось никаких ощущений. Я осознал лишь, что он выбрался из комнаты и летит вниз по лестнице. Я подумал о дверном замке, который подогнан так, чтобы можно было видеть, открывали ли его отмычкой.

Но из-за одной обнаженной особы, с улыбкой лежавшей в постели, которую мне не дано было с ней разделить, я забыл абсолютно обо всем.

Это было последнее, о чем я подумал.

IV

Мне казалось, что я на тонущем корабле, и я попытался выбраться прежде, чем он пойдет ко дну. Я отчаянно цеплялся за перила, которые не хотели стоять на месте, а воздух с неистовой настойчивостью взрывался звоном колоколов и стуком работающего мотора.

Каким-то образом мне удалось открыть глаза, и я увидел, что я не на корабле, а на полу собственной квартиры и пытаюсь ухватиться за край стола. Голова как будто распухла и пульсировала от страшной ярости, посылая импульсы боли по всему телу.

Телефон не умолкал, а тот, кто барабанил в дверь, не уходил, потому что слышал, как я передвигаюсь внутри.

Сначала я проковылял к двери и выругался. Она была не заперта; не было необходимости так стучать.

Думаю, выглядел я неважно. Пожилая медсестра взглянула на меня и инстинктивно прижала к себе ребенка. Его же не так просто было напугать, может быть, он привык видеть небритую, распухшую физиономию. Он засмеялся.

- Входите, - сказал я.

Такое предложение не слишком понравилось пожилой даме, но она вошла. Правда, разъяренная.

- Мистер Хаммер… - начала она.

- Послушайте, не приставайте ко мне. Я не пил и не скандалил. Мне чуть не проломили череп… - Я посмотрел на свет, льющийся в окна. - Вчера вечером. Прямо здесь. Простите, что я причинил вам беспокойство, но я заплачу за это. Черт побери этот телефон… Алло?

- Майк?

Я узнал голос Пэта.

- Да, я. Вернее, то, что от меня осталось.

- Что случилось? - Он говорил резко и нетерпеливо.

- Ничего. На меня напали в моей собственной квартире и чуть не размозжили голову, вот и все. Ублюдок сбежал.

- Слушай, давай сюда как можно скорее, понял? Бегом.

- В чем дело?

- Неприятность, и по твоей вине, мой друг. Черт побери, Майк, сколько раз я должен напоминать тебе, чтобы ты не совал нос в дела полиции!

- Минутку…

- К черту! Приходи, пока за тобой не послал окружной прокурор. Произошло еще одно убийство, и в деле фигурирует твое имя.

Я повесил трубку и пожелал своей голове взорваться, если ей так хочется.

Вдруг пожилая дама коротко вскрикнула и сломя голову бросилась к ребенку. Он на четвереньках подползал к моему револьверу, лежавшему на полу под столом. Она ногой отшвырнула револьвер и усадила ребенка к себе на колени.

Боже, что же это будет за день!

Кто-то опять стоял за дверью, но на этот раз не успели постучать второй раз, как я распахнул дверь и приготовился нанести удар прямо в зубы. Мальчик в униформе спросил:

- Вы Майкл Хаммер?

Кивать головой было больно, и я утвердительно промычал.

Он вручил мне коробку длиной около двух футов и протянул блокнот:

- Из магазина детских товаров. Распишитесь здесь, пожалуйста.

Я нацарапал свое имя, вручил ему четверть доллара и внес коробку в комнату. В ней лежал комплект детской одежды с запиской: «Дорогой Майк! Мужчины никогда не справляются с такими делами, так что я подобрала кое-что из одежды для малыша. Сообщите, подходит ли она. Марша».

Сестра все еще подозрительно изучала меня. Я опустился в мягкое кресло.

- Разрешите мне кое-что объяснить. Отец ребенка погиб, его убили. Мальчик сирота, и я пытаюсь выяснить, кто сделал его сиротой. Кому-то это не нравится, и мне дают знать об этом. Но меня это не остановит. Может, это случится опять, может, нет, но вы окажете мне и ребенку огромную услугу, если смиритесь с таким положением дел, пока все не уляжется. Сможете?

Секунду лицо ее оставалось бесстрастным, затем расплылось в улыбке.

- Я… мне кажется, я понимаю.

- Вот и хорошо. Сейчас все делается для того, чтобы ребенок получил постоянный приют. Это будет скоро. - Я пощупал затылок и поморщился.

- Дайте-ка взглянуть на вашу голову, - сказала она.

Она передала мне ребенка, пока осматривала опухоль. Я бы ничуть не удивился, если бы она обнаружила дырку, в которую можно засунуть палец. Наконец она встала, удовлетворенная осмотром, и взяла ребенка.

- Похоже, ничего страшного нет, но на вашем месте я бы все-таки показалась врачу.

Я обещал ей, что покажусь.

- Знаете, мистер Хаммер, я видела много страданий. Это для меня не ново. Единственное, о чем я прошу, - не допускайте всего этого до ребенка.

- Ребенка ничто не потревожит. Я позабочусь об этом. Значит, все будет в порядке?

- Я буду заботиться о нем, как о своем. - Она помолчала и нахмурилась. - Город наводнен бешеными собаками.

- Я убиваю бешеных собак, - сказал я.

- Да, я слышала об этом. Всего хорошего, мистер Хаммер.

Я отдал ей коробку с одеждой, поднял револьвер с пола и проводил ее до двери.

Голова все еще раскалывалась, и я попробовал починить ее с помощью горячего душа. Это помогло, еще больше помогла яичница с беконом. Она пробудила меня к жизни до такой степени, что я вспомнил слова Пэта насчет того, что мое имя связано с убийством. А у меня не хватило ума спросить, о ком он говорит…

Я попытался выяснить это по телефону, но Пэта нигде не могли разыскать. Я положил трубку, нашел в справочнике номер Марши и позвонил ей. Усатая сиделка подняла трубку и сказала, что мисс Ли только что ушла на репетицию в Маленький театр и вернется днем.

Черт побери! Теперь мне придется идти в полицейское управление и предстать перед инквизицией. К тому времени, когда я вышел на улицу, ноги мои немного ожили, а подъехав к зданию управления, я был уже почти в норме.

Во всяком случае, мысль о глотке пива и сигарете не вызывала у меня приступа тошноты.

Они были счастливы видеть меня. Похоже, они надеялись, что я не приду и им придется тащить меня силой. Напряженные улыбки и короткие резкие фразы проводили меня в комнату, где я должен был сидеть, обливаясь потом, готовый расколоться после первого же вопроса.

Я вынул сигарету. Мальчик с заостренным личиком, считавшийся помощником прокурора, молча глазел на меня, не осмеливаясь вымолвить ни слова. Он уселся за стол, стараясь напустить на себя важный и грозный вид. Это было противно.

Когда я уже начал ломать голову, долго ли они собираются меня выдерживать, в коридоре раздался шум, и я услышал, как голос Пэта поминает кому-то Каина. Дверь распахнулась, и он вошел с застывшим от ярости лицом.

Я сказал:

- Привет, Пэт.

Ответа не последовало.

Пэт подошел к столу и нагнулся так, что его лицо оказалось на расстоянии дюйма от помощника прокурора. Казалось, он сдерживается, чтобы не вцепиться мальчишке в глотку.

- С каких это пор ты возложил на себя обязанности полицейского управления? Пока еще я возглавляю отдел по расследованию убийств и, если происходит убийство, занимаюсь им лично, понятно? Мне следовало бы отодрать тебе уши за такие фокусы!

Мальчик вспыхнул и стал подниматься.

- Послушайте, окружной прокурор наделил меня полномочиями…

- …вмешиваться в мои дела, потому что мой друг подозревается в убийстве!

- Именно!

Пэт угрожающе понизил голос:

- Держи свою задницу подальше от моего ведомства, пока я не вышиб из тебя дурь. Иди отсюда! И передай прокурору, что через несколько минут я буду у него.

Тот прямо бросился к двери. Мысленно представив, как прокурор выслушивает приукрашенную версию, я поинтересовался:

- Что он тебе сделал?

- Сумасшедший ублюдок. Думает, если я твой друг, то буду выгораживать тебя. Он вызвал меня из здания с помощью ложного звонка сразу после нашего с тобой разговора.

- Прокурор не проникнется любовью к тебе после этого.

- Меня тошнит от того, что этот парень везде сует свой нос. Они устроили облаву в одной букмекерской конторе вчера вечером, но обнаружили только пустое помещение с дырками в стенах, доску со следами записей да какого-то мерзкого типа. За ним ничего не числилось, и прокурор ничего не мог сделать.

- Похоже на настоящее дело. Чья эта была контора?

- Господи, у кого еще в этом городе есть букмекерские точки? Там заправлял один из людей Эда Тина.

- Так следовало из ваших данных?

- Да. Так что сейчас прокурор в ярости и готов разругаться с любым, вплоть до мэра. Впрочем, со мной он уже круто побеседовал. Пусть только попробует повторить, и газетчики получат прекрасный материал, который не пойдет ему на пользу, когда придет время выборов.

- Где он сейчас?

- У себя, ждет, когда ты явишься.

- Тогда пойдем навестим его.

- Минутку. Скажи мне откровенно: ты не убивал субъекта по имени Мэл Хукер? - спросил он.

- О Боже!

Во взгляде Пэта появилась настороженность.

- В чем дело?

- Твой покойник был другом Уильяма Деккера… Прекрасный образец чисто местного убийства, которое полиция так старательно игнорирует.

- Полиция ничего не игнорирует!

- Значит, не слишком старательно ищет. Приятели играли на бегах, и Мэл свел Деккера с ростовщиком, который финансировал его маленькие эскапады. Здесь какой-то подвох. Мэл сказал, что Деккер проигрался, а ростовщик, некий Дикси Купер, сказал, что Деккер полностью заплатил ему, и смог доказать это.

Пэт что-то пробормотал себе под нос, кивком головы велел мне следовать за ним и пошел к двери. На этот раз напряженные улыбки исчезли, никто не проявлял желания попасться у нас на пути. По взглядам, которые бросал Пэт, было ясно, что он готов разорвать на куски любого.

Пэт постучал в дверь, и я услышал, как прокурор велел кому-то взглянуть, кто явился. Дверь открылась, пара очков с толстыми линзами сфокусировалась на нас, и прокурор сказал:

- Впустите их, мистер Мертинг.

Собрание было впечатляющим. Прокурор восседал на своем троне, два помощника сидели по обе стороны, а двое в штатском на заднем фоне и еще двое у окна жались друг к другу, очевидно, ища взаимной поддержки.

- Садитесь, Хаммер, - сказал окружной прокурор.

Все смотрели на меня раздраженно, как смотрят на человека, отказывающегося мгновенно подчиниться королю. Я подошел к его столу, оперся на крышку обеими руками и склонился к самому его лицу. Я не любил этого типа, а он недолюбливал меня, но задирать нос ни сейчас, ни потом ему не годилось. Я сказал:

- Называя меня по имени, добавляйте «мистер». Я не потерплю оскорблений ни от вас, ни от ваших сопляков. Если вы думаете, что можете прижать меня, попробуйте. Я пришел сюда сам, чтобы избавить вашу контору от обвинения в аресте без должных оснований, и вполне могу удалиться, просто чтобы посмотреть, что вы будете делать. Пора бы научиться быть вежливым, когда вы не уверены в фактах.

Прокурор начал багроветь. Собственно, багроветь начали многие. Когда они приобрели приятный лиловый оттенок, я уселся. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержаться.

- Мы уверены в фактах… мистер Хаммер. Некий Мэл Хукер найден мертвым. Он был застрелен из револьвера сорок пятого калибра.

- Полагаю, пуля оказалась от моего оружия? - Я постарался добавить как можно больше сарказма.

Пурпурный цвет стал превращаться в нездоровый красный.

- К сожалению, нет. Пуля прошла насквозь и вылетела в окно. Пока нам не удалось разыскать ее. - Я хотел вмешаться, но он поднял руку: - Однако вы щедро оставили отпечатки пальцев. Они есть по всей квартире. Хозяйка дома опознала вас по фотографии и заявила, что слышала, как вы угрожали, прежде чем уйти.

- Ага, я вернулся и убил его. Я такой полный идиот.

- Да, пожалуй. - Его глаза превратились в щелочки.

- А у вас в голове камни вместо мозгов, - сказал я. Он стал подниматься, но я опередил его. Я стоял, глядя на него сверху вниз. - Да, вы великий умник. Избиратели могут гордиться вами. Вы готовы все вокруг сокрушить, потому что ваше дело с рэкетом провалилось. Вас это так задело, что вы хотите запихнуть меня в тюрьму, даже не удосужившись поинтересоваться, нет ли у меня алиби на время убийства. Убийство произошло вчера вечером, не знаю, в котором часу, но, не затрудняя себя выяснениями, я предъявлю вам свое алиби на блюдечке, и можете им подавиться. - Я указал на селектор на его столе: - Вызовите Эллен Скоби.

Лицо прокурора покрылось потом от ярости. Он нажал кнопку и, когда Эллен ответила, велел ей прийти.

Перед тем как дверь открылась, я успел взглянуть на Пэта; он покачивал головой, предупреждая меня, что не стоит заходить слишком далеко. Эллен вошла, озадаченно улыбнувшись мне, и остановилась, ожидая разъяснений. По взгляду, которым мы обменялись, прокурор все понял, но не позволил мне что-то сказать первым. Он спросил:

- Мисс Скоби, вы были с этим… с мистером Хаммером вчера вечером около половины двенадцатого?

Эллен ни минуты не колебалась.

- Да, была.

- Где вы были?

- Мы сидели в баре. В одном местечке на Пятьдесят второй улице.

- Спасибо, мисс Скоби.

Все взглядами проводили ее до двери. Когда дверь захлопнулась, голос прокурора зазвучал, как ненастроенная струна на банджо:

- Вы тоже можете идти, мистер Хаммер. Мне надоела ваша наглость. - Его лицо смертельно побледнело; он говорил сквозь зубы. - Я не удивлюсь, если вы очень скоро лишитесь своей лицензии.

Мой голос был похож на шипение:

- А я удивлюсь. Однажды вы попробовали сделать это. Помните, чем кончилось?

В течение нескольких секунд в комнате, казалось, никто не дышал, кроме меня. На этот раз никто не потрудился открыть мне дверь. Я вышел и пошел по коридору. Вскоре меня догнал Пэт.

Должно быть, мы думали об одном, потому что оба предпочли хранить молчание до тех пор, пока не оказались за два квартала оттуда, в баре Луи, где пиво несколько остудило наши головы.

Пэт ухмыльнулся моему изображению в зеркале за стойкой бара.

- Ты везучий ублюдок, Майк. Если бы пресса так не охотилась за прокурором, тебя отстранили бы от дел.

- Как он меня раздражает! Хорошо, он решил повесить это на меня, но зачем показывать свою тупость? Почему он первым делом не проверил все факты? Господи, он и его люди превращают полицию в посмешище! Я знаю свое дело не хуже любого из его подчиненных и тоже страдаю от угрызений совести.

- Успокойся, Майк. Я с тобой.

- Я знаю, но ты тоже связан. Сколько еще будет убийств, пока этот олух задумается над делом всерьез. В настоящее время у тебя в наличии три трупа, а что делается?

- Больше, чем ты полагаешь.

Я отхлебнул пива, следя за его глазами в зеркале.

- Что Деккер и Хукер повязаны, не было новостью. Мальчики из лаборатории сняли несколько отпечатков в его квартире. Некоторые принадлежали Хукеру.

- У него была судимость?

Пэт покачал головой:

- Во время войны его работа была связана с вопросами безопасности, и у него брали отпечатки пальцев. Мы также получили отпечатки слепого разносчика газет. У него судимость была.

- Знаю. Они с Деккером вышли из одной альма-матер.

Пэт опять усмехнулся.

- Ты много знаешь.

- Да, но тебе это легче дается. Что еще тебе известно?

- Теперь очередь за тобой, Майк. Я хочу сначала знать твою точку зрения.

Я заказал еще пива и закурил.

- Деккеру нужны были деньги. Его жена готовилась к операции, которая стоила дорого, и где-то он должен был эти деньги достать. Он и Хукер пронюхали кое-что о лошадях и поставили свои деньги, чтобы получить легкий барыш. Узнав, что сведения верные, они ввязались в игру дальше. Хукер, выиграв, остановился, а Деккер хотел сорвать большой куш и занял тысячу долларов у Дикси Купера.

Если верить Хукеру, он проиграл и оказался должен Куперу большую сумму, но, когда я прижал того, он доказал, что Деккер все вернул. Деккер должен был у кого-то достать деньги. Заработать их он точно не мог - в доках в прошлом месяце было мало работы. Ему оставалось или украсть, или занять. Возможно, вернувшись к старому ремеслу, он нашел его столь прибыльным, что не смог или не захотел остановиться. Если это так, он ошибся и проник не в ту квартиру. Он и его сообщники ожидали хорошего улова, и, если Деккер долго высматривал квартиру, отговорка, что он попал не туда, оказалась бы слишком слабым оправданием в глазах остальных, которые предполагали получить часть прибыли. В этом случае он мог попытаться сбежать, но они настигли его.

Пэт посмотрел в свой стакан.

- Тогда как сюда вписывается Хукер?

- Они ведь были друзьями? Сначала Деккера убивают за попытку обмануть, а водитель отправляет на тот свет второго парня, чтобы он не проболтался, если его поймают. А затем он убивает Хукера, боясь, что Деккер мог проговориться другу.

- Согласен, - сказал Пэт. - В точности так я себе все и представлял.

- Можешь согласиться и попадешь в тупик, - сказал я.

Я допил пиво и попросил бармена налить еще. Пэт сидел с перекошенным лицом и ждал продолжения. Он его получил.

- Уильям Деккер жил честно все это время. Должно быть, он знал, что может случиться, и привел в порядок свои дела, чтобы обеспечить будущее ребенка. Если Деккер вернул деньги Куперу, значит, он занял их еще у кого-то, и этот кто-то стал давить на него. На мой взгляд, этот некто знал, где можно достать деньги, и устроил все так, что Деккеру ничего не оставалось делать, как влезть по пожарной лестнице и вскрыть сейф. Он попал не в ту квартиру, а после всех наставлений кто мог поверить его рассказу? Деккер знал, что вскрыл не ту жестянку, но не сделал ничего, чтобы исправить ошибку, потому что Марша Ли могла в любой момент прийти в себя и вызвать полицию. В той игре, в которую он играл, ошибаются только один раз.

Деккер знал, что они решат, будто он припрятал деньги, рассчитывая вернуться позже и взять их, поэтому он сбежал. А дальше… Ему надо было вернуться домой за ребенком. Догадавшись, что он сбежал, они сопоставили все и бросились к нему домой. Его уже не было, но они нагнали его довольно быстро. Поняв, что он в ловушке, Деккер попрощался с ребенком и вышел навстречу пуле. Парень из шайки Гриндла обыскал его и не нашел денег. Больше он ничего не успел сделать. Потом водитель машины бросился к Деккеру домой и перевернул все вверх дном.

Пэт скрипнул зубами, его пальцы царапнули по деревянной стойке.

- Значит, ты за то, чтобы арестовать водителя, так? Моя усмешка вряд ли походила на человеческую. Она свела все лицо в тугой узел.

- Это твое дело, - сказал я. - Можешь оставить его себе. Мне нужен сукин сын, который стоял за ним, тип, который заставил порядочного человека опять встать на преступный путь, и я хочу поймать его собственными руками, чтобы выжать, как лимон.

- Где он, Майк?

- Если бы и знал, тебе не сказал бы, дружище. Он нужен мне. Когда-нибудь я должен сказать этому ребенку, каким было лицо того типа, когда он умирал.

- Черт побери, Майк, иногда понятия о дружбе для тебя слишком растяжимы.

- Ничуть не растяжимы, Пэт. Просто я тоже живу в этом городе. Помимо небольших служебных прав, которыми наделило меня государство, я еще являюсь гражданином и в какой-то мере несу ответственность за то, что происходит в городе. И если я частично несу эту ответственность, то обладаю и правом выполнить долг и убрать грязного подонка, оставляющего детей сиротами.

- Кто это, Майк?

- Я уже сказал, что не знаю.

- Но ты знаешь, где это выяснить.

- Это не так сложно, если воспользоваться случаем подставить свою голову.

- Как вчера вечером?

- Да. И за это мне тоже надо расквитаться. Я не знаю, почему это случилось, но кое-какие намерения у меня есть.

- Например, найти Лу Гриндла, которого ты по-всякому обзывал и пригрозил застрелить на месте, если окажется, что он повинен в смерти Деккера?

У меня отвисла челюсть.

- Откуда ты знаешь?

- Теперь ты меня принимаешь за болвана, Майк. Я проверил все связи Арнольда Бэзила с Гриндлом и по тому, как вел себя Лу, понял, что кто-то опередил меня. Угадать, кто именно, было несложно. Лу кипел, как чайник, и рассказал мне сам, что произошло. Не связывайся с этим типом. Окружной прокурор приставил к нему людей, которые следят за ним с утра до ночи, чтобы поймать на чем-то.

- Тогда где он был вчера вечером?

Лицо Пэта омрачилось.

- Ублюдку удалось улизнуть: ушел из дома и вернулся только в одиннадцать. Если ты полагаешь, что он имеет отношение к убийству Хукера, брось это. Он не мог бы вернуться к тому времени.

- Я ничего не полагаю, просто собирался сказать тебе, что где-то в районе десяти он был в «Стеклянном баре» на Восьмой авеню вместе с Эдом Тином. Прокурору пора обзавестись новым агентом. Прежние выходят из строя. Что заставляет тебя связывать Лу и Хукера?

- Черт побери, я ничего не связывал. Я просто… - Пэт с глухим стуком поставил стакан. - Подожди минутку. Не запутывай это дело немыслимыми идеями. Лу Гриндл не связывается с делами, которые стоят несколько тысяч. А если и связывается, он не пошлет на дело болванов. Ты сбился с курса.

- Ладно, не волнуйся.

- Боже мой, это кто волнуется? Черт побери, Майк… Я постарался, насколько мог, придать лицу невозмутимость. Я просто сидел, держа в руке стакан и глядя в зеркало, потому что подумал о чем-то, витавшем тенью в глубине сознания. Я думал долго, но это нечто так и осталось тенью, принявшей такие любопытные очертания, что мне захотелось подойти ближе, чтобы рассмотреть получше.

Пэта я не слышал, потому что голос его звучал почти шепотом. Но он повторил достаточно громко, чтобы я смог услышать, и заставил меня посмотреть на него, чтобы я лучше запомнил. Его кулаки нервно сжимались и разжимались в такт словам, а рот оскалился, обнажив острые зубы.

- Майк, только попробуй построить схему, которая свяжет Гриндла с этим твоим убийством, и нам обоим конец! Мы слишком долго старались прижать к ногтю этого мерзавца и его босса, чтобы позволить тебе споткнуться на нем и испортить все дело. Не ввязывай меня в это дело, дружище. Я знаю тебя и твои методы работы. Для тебя все годится, лишь бы взять кого-то на мушку. На мой взгляд, Гриндл так же далек от всего этого, как я. И ты не можешь расправиться с ним только за то, что один из его мальчиков решил поживиться. Я признаю твое право на сомнения и сказал бы, что если бы ты постарался и уцелел, то добился бы своего. Но за Лу стоит Тин. Он легко опровергнет все обвинения и только еще раз выставит полицию на посмешище. Если мы возьмем этих двоих, нам нужно их удержать, и никакой блеф не поможет. Остановись, ясно?

Я долго не отвечал, потом сказал:

- Я и не думал блефовать, Пэт.

Руки Пэта, лежавшие на стойке бара, все еще подергивались.

- Да уж, не думал. Запомни то, что я сказал, вот и все.

Он залпом допил пиво и сидел, поигрывая пустым стаканом, пока бармен не наполнил его вновь. Я не говорил ни слова. Просто сидел. Казалось, из пальцев Пэта, как маленькие фейерверки, сыпались искры, а пиджак трещал от раздувающихся мускулов.

Это длилось около пяти минут, затем он осушил стакан и отставил его.

- Расслабься, дружище, - сказал я.

Он повторил мне все, что уже высказал, велел утихомириться и встал с табурета. Я подождал, пока он выйдет за дверь, и только тогда рассмеялся. Полицейским быть нелегко. Во всяком случае, возглавлять городскую полицию. А может быть, на нем сказывались годы. Лет шесть назад его ничто не могло вывести из равновесия, даже убийство или обнаженная красотка с маргаритками в волосах.

Приблизился бармен и спросил, не хочу ли я еще выпить. Я отказался и бросил ему четверть доллара разменять, затем взял десятицентовик и пошел к телефону-автомату. В справочнике значилось, что Маленький театр находится в Гринич-Виллидж, а девица с низким голосом сообщила мне, что мисс Ли репетирует, и если я ее друг, то могу подъехать.

Театр помещался в старом амбаре, фронтон которого украшали афиши, что производило жалкое впечатление. Утро превратилось в жаркий полдень, воздух в амбаре был влажным и пропитанным парфюмерными запахами. Коротконогая особа в римской тоге впустила меня, заперла за мной дверь и вильнула бедрами в направлении шума, чтобы показать мне дорогу. Из расшатанных дверей вышли еще две красотки в тогах, перекурить. Они встали под светом единственной лампы, слишком свежие, чтобы казаться реальными в эту жару, и закурили, не видя меня в тени.

И тут я понял, почему они такие свежие. Одна из них распахнула тогу и встала, положив руки на бедра; под тогой не было абсолютно ничего. Коротконогая объявила:

- Эллен, у нас посетитель.

Эллен наконец заметила меня, улыбнулась и произнесла:

- Как мило!

Поправить тогу она даже не подумала. Я сказал:

- Представление что надо.

Коротконогая ухмыльнулась, как будто пожалела, что сама не додумалась распахнуть тогу. Затем она почти втолкнула меня в дверь.

Внутри пара вентиляторов на полу гоняла воздух, создавая впечатление свежести. Я ослабил галстук, расстегнул рубашку и постоял несколько мгновений, привыкая к сумраку. Вокруг штабелями стояли похоронного вида кресла, задрапированные тканью. На шаткой сцене стояло еще несколько фигур в тогах и несколько центурионов, а недомерок в теннисных шортах, с волосатыми ногами кричал на них фальцетом, стуча сценарием по старому пианино.

Найти Маршу было нетрудно. Позади нее горела лампочка, высвечивая прекрасные изгибы тела под тогой. Она была здесь самой красивой, даже с загримированным синяком, а насколько я мог видеть со своего места, ей было с кем соревноваться.

Субъект с волосатыми ногами объявил десятиминутный перерыв, и коротконожка крикнула Марше что-то, чего я не расслышал. Она спрыгнула со сцены и бегом направилась в мою сторону.

Своими теплыми руками она дружески сжала мои ладони.

- Ты получил мою посылку, Майк?

- Да. Пришел лично поблагодарить тебя.

- Как малыш?

- Прекрасно. Про меня лучше не спрашивай, я нагрублю в ответ. Вчера вечером кто-то пытался проломить мне череп. К счастью, голова у меня крепкая.

Она подошла ко мне вплотную, провела рукой по волосам, нашла шишку и сморщила нос.

- Ты не знаешь, кто это сделал?

- Нет. Если бы знал, ублюдок уже лежал бы в больнице.

Марша взяла меня за руку.

- Давай посидим немножко. Так мне легче тебя жалеть.

- А зачем вообще меня жалеть?

Подбитый глаз прищурился ровно настолько, чтобы придать ей демонический вид.

- Будь я идиоткой, я бы сказала почему, Майк, - проговорила она. - Можно мне притвориться идиоткой?

Если когда-нибудь я страстно хотел поцеловать женщину, то как раз в тот момент. Правда, на ней было слишком много грима, а вокруг слишком много зрителей.

- Попозже. Может быть, сегодня вечером. Вот тогда можешь быть идиоткой. - Я усмехнулся, и ее губы сложились в улыбку, говорившую о многом.

Когда мы выкурили по паре сигарет, я откинулся на стуле и пристально посмотрел на нее.

- У нас еще одно убийство, киска.

Ее сигарета остановилась на полпути к губам, а голова медленно повернулась.

- Парень по имени Мэл Хукер. Он был лучшим другом Деккера. Знаешь, Марша, мне кажется, за всем этим кроется гораздо больше, чем мы думали.

- Цепная реакция, - тихо проговорила она.

- Что-то в этом роде. Не слишком много потребовалось, чтобы она началась. Если быть точным, три сотни долларов и ожерелье.

Марша кивнула, закусив губу.

- Мой сосед-плейбой был вынужден поместить деньги в банк, чтобы не держать их дома в сейфе. Ему пригрозили отказать в найме квартиры, если он не пойдет навстречу. В доме все знают о случившемся и подняли страшный шум. Очевидно, возможность быть избитым мало привлекает, особенно когда взломщик звереет, перепутав сейфы.

- Ты легко отделалась. Он мог убить тебя.

Ее плечи конвульсивно дернулись.

- Что ты собираешься делать, Майк?

- Продолжать поиски. Поднять достаточно шума, чтобы навлечь на себя неприятности. Иногда так легче добиться успеха.

- А тебе… тебе это надо? - Ее взгляд стал нежным, а ладонь мягко сжала мою руку.

- Надо, детка. Так уж я устроен. Ненавижу убийц.

- Но неужели ты обязательно должен быть… таким безрассудным?

- Так мне больше нравится. А потом я расправлюсь с ними.

- О Боже! Майк, прошу тебя…

- Слушай, детка, с волками жить - по волчьи выть. Сначала все казалось понятным, оставалось только поймать подонка, который сидел за рулем. Так это сначала выглядело. Теперь мы получили имена, которые принадлежат отнюдь не мелким сошкам. Здесь замешаны Тин, Гриндл и еще один тип, который уже давно умер, но все еще напоминает о себе… Его звали Чарли Фаллон, и я слышу это имя повсюду.

Кто-то произнес:

- Чарли Фаллон?

Я повернулся, запнувшись на полуслове.

Женщина в тоге, улыбаясь, глядела на нас. Средним в ней был только рост. Всего остального было в изобилии, но в Голливуде как раз это любят. Звали ее Кей Катлер, она была одной из первых кинозвезд, и нетрудно было понять почему.

Марша представила нас друг другу: я стоял, как идиот, с таким выражением лица, которое бывает у людей, вдруг встречающих знаменитость. Она удерживала мою руку несколько дольше, чем нужно, и наконец спросила:

- Удивлены?

- Черт побери, да. Откуда столько талантов в этой дыре?

Обе женщины засмеялись.

- Это хобби, которое создает неплохую рекламу. Вообще-то мы не играем для зрителей. Мы изображаем свою роль, чтобы другие могли взять нашу интерпретацию за образец. Мы учим их играть на сцене. Вы не поверите, но труппа театра выручает немалую сумму.

Во всяком случае, достаточно, чтобы покрыть расходы.

- А вы играете бесплатно?

Она засмеялась и перевела взор на одного из центурионов, который бросал в мою сторону мрачные взгляды.

- Ну, не совсем.

Марша ткнула меня в спину, чтобы я перестал пялить глаза.

Я сказал:

- Вы упомянули Чарли Фаллона. Что вы знаете о нем?

- Если это тот, о ком я думаю, его знают многие. Он был гангстером?

- Точно.

- Он обожал писать письма актрисам. Боже, как он их изводил! Даже статистки получали от этого козла цветы с записками. У меня самой было штук двадцать или больше.

- Это было давно, - напомнил я.

Она улыбнулась, показав ямочки на щеках.

- Зачем так легкомысленно говорить о ходе времени? Я все еще считаю, что мне за двадцать.

- Что же вы такое?

Я опять увидел ямочки.

- Я лгунья, - заявила она. - Марша, неужели ты ничего не получала от этого типа?

- Может быть. В то время я не занималась своей корреспонденцией, ее сортировали для меня. - Она замолчала и покосилась на меня. - Хотя, если вспомнить, получала. Помню, я с кем-то говорила об этом.

Я затянулся и медленно выпустил дым.

- Это на него похоже. Парень делал кучу денег и не знал, куда их тратить, вот и швырял на девочек. Интересно, а сам он появлялся у них?

- Никогда, - решительно заявила Кей. - Когда он еще гремел, некоторые газетчики следили за его новыми увлечениями и вставляли о нем строку-другую. Но на побережье его никто никогда не видел. Кстати, чем он так знаменит сейчас?

- Я сам хотел бы знать. Для покойника его помнят слишком хорошо.

- Майк детектив, Кей, - объявила Марша. - Произошла пара убийств, и Майк проводит расследование.

- Но далеко не продвинулся, - добавил я.

- Правда? - Брови ее поднялись, она зажала мундштук между зубами и оглядела меня взглядом, делавшим ее сексуальной до подошв сандалий. - Детектив! Это звучит.

- Ты сама перестанешь звучать, если не вернешься к своему рыцарю, дорогая, - вмешалась Марша. - Давай сматывайся отсюда.

Кей притворно надула губы и после очередного долгого рукопожатия распрощалась со мной. Когда она была в другом конце комнаты, Марша взяла меня под руку.

- Кей чудесная девчонка, но если видит штаны, под которыми кое-что прячется, в ней сразу просыпается желание.

- Старушка Кей, - сказал я.

- К счастью, я слишком хорошо ее знаю.

- Кто-нибудь еще здесь есть?

- Ну, если тебя интересуют знаменитости, могу познакомить с парой голливудских старлеток, одним телевизионным чудом, известнейшим комиком и…

- Не стоит, - сказал я. - Мне вполне достаточно тебя.

Она еще раз со смешком сжала мне руку, и я снова захотел ее поцеловать. Мальчик со сломанной рукой на перевязи похлопал ее по плечу, пробормотав:

- Осталось две минуты, Марша. - Должно быть, он понял, что у меня на уме, потому что глаза его сразу погрустнели.

Марша кивнула ему, а я указал сигаретой ему вслед:

- Мальчик без ума от тебя.

Она мгновение смотрела ему вслед, потом взглянула на меня:

- Я знаю. Ему всего девятнадцать, и боюсь, он помешан на звездах. Месяц назад он был влюблен в Эллен О'Руарк и, когда узнал, что она замужем, чуть не довел себя до голодной смерти. Это его я отвозила в больницу в тот вечер, когда Деккер вломился ко мне домой.

- Что с ним случилось?

- Он устанавливал декорации и упал с лестницы.

В конце зала тип с волосатыми ногами в шортах опять барабанил по пианино, призывая всех вернуться на сцену. Фигуры в тогах стали подниматься с пола, из кресел; имей я дюжину пар глаз, я получил бы огромное удовольствие. Красотки ничуть не заботились о том, какие части тела они демонстрируют, но казалось, я единственный по достоинству оценивал это зрелище.

Верхний свет погас, включились огни рампы, и я наблюдал за силуэтами, пока Марша не сказала:

- Майк, я начинаю ревновать.

Не столько слова, сколько то, как она произнесла их, заставило меня рывком обернуться. Она стояла, опершись на штабеля кресел, подобно нимфе у водопада, тога распахнулась до самого пояса, а на губах играла озорная улыбка. Она была похожа на статую из теплой, живой плоти, которая шевелилась вместе с ее дыханием. Затем тога медленно запахнулась, и, прежде чем я нашел в себе силы шевельнуться, Марша оказалась вне досягаемости.

- Тебе не к кому ревновать, - сказал я.

Она опять улыбнулась, рука ее в темноте слегка коснулась моей, и сигарета выпала из моих пальцев, оставшись лежать на полу горячим красным огоньком. А потом Марша исчезла, и я мог думать только о том, что ждет меня вечером.

V

После театрального сумрака солнечный сеет ослеплял. Я закурил еще одну сигарету, влез в машину и, только докурив до конца, смог прийти в себя. Передглазами стояла Марша в своей белой тоге, и этот образ запечатлелся в моем мозгу так глубоко, что вытеснил все остальное. Марша, Кей и Елена Прекрасная или кто-то там еще в белых одеяниях, проплывающие в дымке, подобно теням.

Почти как тень убийцы, которого я искал. Я выбросил окурок в окно, нажал на стартер и отключился, позволив рукам и глазам вести машину самостоятельно, в то время как сам я размышлял. Вроде бы все просто - три покойника и оставшийся на свободе убийца, разыскивающий свою долю добычи от кражи, которой не было. Убитый Деккер на тротуаре. Мертвое тело Арнольда Бэзила в грязи. Хукер, убитый в собственной комнате, и я, едва избежавший смерти. Совсем просто, почти как неграмотному сочинить акростих.

В чем же, черт побери, была загвоздка? В том, что Бэзил служил у Лу Гриндла, или в том, что все время всплывает имя Фаллона? Я посигналил парню впереди меня и заорал на него, объезжая.

Он скривил испуганную гримасу и уступил дорогу, а я пронесся мимо, чертыхаясь на всякие мелочи, которые громоздились друг на друга.

И тут я усмехнулся, потому что загвоздка была именно в этом. Во всех мелочах.

Вроде парней, которые попытались напасть на меня, когда я вышел на Хукера.

Вроде денег, которые Деккер где-то достал, чтобы расплатиться с Дикси Купером.

Вроде того, что Деккер привел в порядок дела, прежде чем выйти навстречу смерти.

Теперь я знал, куда ехать и что делать. Я свернул на боковую улицу и направился к западу, пока не почувствовал речных запахов, не увидел грузовиков, въезжающих в гаражи на ночь, и не услышал разноязычного говора портовых грузчиков, выходящих из доков.

До ближайших из них оставалось минут десять ходьбы, когда я затормозил у пивнушки, напоминавшей дыру в стене. Толкнув дверь, я не обнаружил ни одной ранней пташки. Бармен сидел на табурете, уткнувшись в телевизор. Услышав, что я вошел, он автоматически потянулся за стаканом.

Я не дал ему зря лить пиво.

- Помнишь меня, дружище?

Он уже нахмурился, открыв рот, чтобы послать меня к черту, как вдруг память вернулась к нему.

- Да. - Теперь он сидел с перекошенной физиономией.

Я облокотился на стойку, распахнув пиджак, чтобы он мог видеть кобуру револьвера; он сразу понял, что я не шучу.

- Так кто они такие, дружище?

- Послушай, я…

- Может быть, надо спрашивать, сунув дуло тебе в глотку? Могу и так, если хочешь.

Он поперхнулся и стрельнул глазами на дверь в надежде, что кто-нибудь войдет. Потом, облизав губы и обретя дар речи, выдавил:

- Я… не знаю… кто они.

- Ты любишь покруче, что ли? Сейчас я тебе кое-что скажу, и ты мне ответишь. Хукер мертв. Его застрелили вчера вечером, и из-за того, что ты знаешь этих двоих, ты можешь оказаться на пороховой бочке. Если ты в этом не уверен, могу сказать, что ты уже сидишь на ней… для меня.

Я собираюсь разделаться с тобой или оставить этим малышам на съедение.

Парень вспотел. Пот появлялся маленькими холодными каплями на краю лба и скатывался по щекам. Он вытер рот тыльной стороной ладони.

- Это были частные детективы.

- Как же!

- Слушай, я же говорю тебе, я видел и значки.

- Рассказывай, рассказывай.

- Они пришли сюда в поисках Хукера. Сказали, что он действовал против профсоюза и натворил немало грязных дел. Я сам член профсоюза. Если он виноват, его следовало наказать. Они показали мне значки и сказали, что работают для профсоюза. Я и поверил.

- Ты когда-нибудь раньше их видел?

- Нет.

- Кто-нибудь другой их видел?

- Да.

- Говори же! Не заставляй тянуть из себя.

- Один парень сказал, что они из верхней части города. Они крутые, сильные ребята. Коротышка… Я слышал, как второй называл его Ноки.

- Что еще?

- Все. Клянусь Господом, больше я ничего не знаю. Я снял локти со стойки и криво усмехнулся ему.

- Ладно, приятель, поработал ты славно. Позволь дать тебе совет. Если кто-либо из этих ребят появится здесь снова, подними трубку и позвони в ближайший полицейский участок.

- А как же! Я еще попрошу их разнести мою дурацкую башку.

- Они могут сделать это до того, как ты доберешься до телефона. Эти парни охотились за Хукером; возможно, они и убили его. Они не потерпят никого, кто может указать на них пальцем. Помни, что я тебе сказал.

Он опять вспотел. Сквозь слой жира на шее проступили жилы. Пара грузчиков протиснулась в дверь и встала у стойки; ему понадобилось немало усилий, чтобы удержать стаканы под краном пивной бочки. Уходя, я ощущал спиной его взгляд.

Значит, они были частными сыщиками, и одного звали Ноки. При желании любой мог раздобыть значок и щеголять им, но все же оставалась возможность, что они и правда сыщики. У первого же автомата я разменял два доллара на пятицентовики и принялся обзванивать все известные мне сыскные агентства.

По описанию их нигде не признали; в одном из агентств слышали о каком-то Ноки, но были уверены, что это кличка. Другой информации мне дать не могли, и я попытал счастья в двух полицейских участках, где у меня были свои люди. Сержант Белью сообщил мне, что имя ему знакомо, только и всего. Он тоже полагал, что это частный сыщик, но не был абсолютно уверен.

В слабой надежде на Пэта я позвонил ему в кабинет. Он поднял трубку после первого же звонка, в его голосе звучал не очень приятный металл. Я сказал:

- Пэт, это Майк. Что тебя теперь гложет?

- Многое. Послушай, я очень занят…

- Ерунда. Не настолько ты занят.

- Черт возьми, Майк, что еще?

- Ты не слыхал о частном сыщике по имени Ноки? Это вообще-то кличка.

- Нет.

- Не можешь проверить для меня?

- Нет! - Судя по голосу, он готов был взорваться. - Я не могу ничего, только подчиняться приказам. Прокурор затевает новую склоку и по этому поводу заставляет нас шевелить мозгами.

- Что, еще одна облава провалилась?

- А, они все проваливаются. Он прикрыл одну букмекерскую контору и в поисках чего-то крупного задержал пару мелких сошек. Явился Эд Тин с адвокатом и поручителями и меньше чем за час добился их освобождения.

- Не шутишь? Значит, Эд лично интересуется тем, что происходит.

- Да. Он не хочет, чтобы они говорили прежде, чем он их натаскает. Знаешь, мне кажется, мы на что-то напали в этот раз. Мы были вынуждены прибегнуть к гестаповским методам и следить за собственными людьми, но думаю, что утечка выявлена. Первоклассный детектив, по уши в долгах. Он один из трех человек, участвовавших до сих пор во всех делах, и нужны были большие деньги, чтобы заставить его как-то передавать информацию.

- Ты выяснил, как это происходит?

- Нет Похоже, у него чертовски отлаженная система. Помалкивай об этом. Я тебе сказал только потому, что ты можешь мне вскоре понадобиться.

Всех полицейских он знает, и мне придется воткнуть новичка, чтобы выяснить, кто принимает у него информацию.

- Хорошо, я буду поблизости в любой момент. Если узнаешь что-нибудь о Ноки, дай мне знать.

- Конечно, Майк. Я бы с удовольствием тебе помог, но мы заняты по горло.

Я попрощался и повесил трубку. У меня еще оставалась горсть пятицентовиков, и я позвонил наугад в бар в центре города и спросил, не там ли Куки Харкин. Мне пришлось подождать, пока его искали, потом голос в трубке произнес:

- Куки слушает.

- Это Майк Хаммер.

- Привет. Давно не виделись. Как дела?

- Неплохо. У тебя по-прежнему ушки на макушке?

- Конечно. Все вижу, все слышу, а за подходящую плату и говорю. А что?

- Никогда не слыхал о частном сыщике по имени Ноки? Это наглый коротышка, у которого есть напарник-верзила. Предположительно, парочка крутых ребят откуда-то из жилых кварталов.

Последовало минутное молчание, и я спросил:

- Ну так что?

- Погоди минутку, Майк. Ты вообще знаешь, о чем спрашиваешь? - Он говорил почти шепотом. Я услышал, как он закрыл дверь кабины, прежде чем продолжать. - Над чем ты сейчас работаешь?

- Над убийством, приятель.

- Боже!

- Так кто он?

- Мне сначала надо кое-что выяснить. Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду. Я посмотрю, что смогу сделать, но если это тот парень, о котором я думаю, я держусь подальше, ясно?

- Конечно, сделай, что можешь. Я заплачу.

- Забудь про деньги. Все, что мне надо, это что-нибудь сенсационное, что я мог бы продать за кругленькую сумму. Ты знаешь, что меня интересует.

- Сколько времени это займет?

- Дай мне пару часов. Встретимся в «Сладком баре». Это та еще забегаловка, но там можно спокойно поговорить.

Мне это подходило. Я сказал, что буду там, и сунул остальные монеты в карман. Они оттянули его и страшно звенели, так что я отправился в кафе-автомат и истратил их все на ужин, в котором весьма нуждался.

Когда я поужинал, было темно и опять пошел дождь. «Сладкий бар» помещался под неоновой вывеской, которая давала больше света, чем внутреннее освещение. Он был расположен на боковой улочке, в таком месте, куда ни один порядочный человек не пойдет даже с благотворительной целью. Но там можно было найти нужного человека, который, достаточно нагрузившись, мог выболтать кое-что лишнее, если вопросы ставились правильно.

Я увидел Куки, бродившего в задней комнате между столиками со стаканом в руке, останавливаясь то там, то здесь для приветствия. Он был низенький, костлявый, с крупным носом и еще более крупными ушами, а также с просторными карманами, из которых в случае необходимости выгребалась нужная сумма денег. Он выглядел и вел себя как простой хулиган, хотя был основным поставщиком информации у одного из крупнейших журналистов. Я подождал у стойки, потягивая пиво, пока не закончилось представление на эстраде. Парочка танцовщиц проверила, за какое время она может сбросить с себя под музыку всю одежду. Обе уложились в считанные минуты, и за ближайшими столиками поднялся шум. На долю остальной толпы достались тщетные попытки разглядеть, за что они платят.

После этого выступили певица и пианист, и администрация решила, что посетителям опять пора выпить. Я взял свой стакан и протиснулся сквозь толпу, стоящую под аркой, которая вела в заднюю комнату.

Куки сидел с двумя цыпочками - крашеными блондинками с большими грудями и размалеванными лицами. Он показывал им фокус с монетой, чтобы заставить их наклониться посмотреть, что он делает, и самому заглянуть им в вырез платья. Он наслаждался. Блондинки пили шампанское и наслаждались не меньше.

- Привет, обезьяна, - сказал я.

Он поднял голову и ухмыльнулся от уха до уха, став похожим на только что открытый моллюск.

- Кого я вижу! Майк Хаммер, старый дружище! Что ты делаешь здесь, среди людской толпы?

- Ищу людей.

- Что ж, садись, садись. Мною ты вполне можешь располагать. Познакомься с Толли и Джоан.

- Привет, - сказал я и двинул четвертый стул.

- Майк - мой старинный приятель, детки, Хороший парень. - Он кивком указал на блондинку, которая уже строила мне глазки. - Возьми на себя Толли, Майк. Мы с Джоан уже разговорились. Она француженка из Бруклина, работает горничной у Дево. Подожди, услышишь ее акцент. Она, конечно, обдурила их. Боже, какая же это семья идиотов!

Я уловил выражение его лица и легкое подмигивание. Завтра сплетни, которые выкладывала Джоан, появятся в печати, и дом Дево превратится в ад кромешный. Она продемонстрировала свой акцент и пустилась в треп о том, как старик пытался принудить ее и как она отказалась, а мне захотелось спросить ее, каким образом на зарплату горничной она приобрела норковое манто, брошенное сейчас на спинку стула.

Толли оказалась наиболее симпатичной из двоих. Это была пикантная, интересная штучка в очень открытом платье, под которым ничего не было и которое она носила как уступку условностям. Она рассказала мне, что позировала одному художнику в провинции, пока не поймала его на том, что он использует камеру вместо кисти. Обнаружив, что он торгует снимками, она заставила его выплатить половину суммы, пригрозив хорошей взбучкой от бывшего дружка из Бронкса, и теперь проживала полученное.

- Твой друг художник, наверно, сочетает приятное с полезным, дорогуша, - сказал я. - Черт побери, я бы не возражал против того, чтобы увидеть тебя немного раздрапированной.

Она раскрыла сумочку и со смехом сунула мне фотокарточку размером с бумажник.

- Приступай к делу.

Ее тело посрамило бы античную статую, а судя по позам, которые заставлял ее принимать художник, ей не приходилось сидеть без денег. Она позволила мне насмотреться, спросила, не хочу ли я потанцевать, и рассмеялась, когда я ответил, что попозже.

Все таки мы встали и пошли танцевать, пока Куки сидел, болтая с горничной из Бруклина. Толли без труда довела меня почти до оргазма, потому что толпа на площадке сжимала нас, как ветчину в сандвиче.

Она прижималась ко мне всем телом, а рот ее оказался возле самого моего уха. Время от времени, высунув язык, она вызывала мурашки у меня по спине.

- Ты мне нравишься, Майк, - сказала она.

Я немного сжал ее, и глаза ее полуприкрылись; она пробормотала что-то сквозь зубы. Я шлепнул ее по заду. Вернувшись на место, мы за разговором потерлись под столом коленками, пока девушки не решили, что пора отправляться в дамский туалет.

Когда они ушли, Куки сказал:

- Симпатичные девочки, да?

- Очень. Где ты их только находишь?

- Просто бываю в разных местах. Конечно, выгляжу я не слишком, но кручусь рядом. Парочка таких, как они, открывает мне дорогу в любое место, куда я захочу; конечно, приходится платить.

Я достал из пачки сигарету себе и вторую ему.

- Как насчет нашего дела?

Его взгляд пробежался от моей руки к лицу.

- Я их знаю. Сейчас ребята немного побиты. Твоя работа?

- Угу.

- Какая неприятность. Коротышка хочет выпустить тебе кишки.

- Кто они такие?

- Частные сыщики. Во всяком случае, так говорится на клочках бумаги в их бумажниках. Громилы, которые за деньги сделают все что угодно.

- Если они полицейские, то могут зарабатывать, только нанявшись охранять кого-нибудь.

- А они наняты. Знаешь что-нибудь о рэкете?

- Немножко.

- Видишь ли, город разделен на секции. Все так же, как у букмекеров. Они платят местному боссу, который, в свою очередь, платит Эду Тину.

Сигарета в моих руках погасла.

- Какова роль Тина?

- Его роли нет, но один из его наместников использует твоих приятелей в качестве телохранителей. Его зовут Жаба Линк. Слыхал о нем?

- Да.

- Тогда ты не слишком много слыхал. Он в грязные дела не лезет. Телохранители у него не для охраны, а чтобы подгонять мелких сошек. По словам букмекеров, с ним все в порядке. Теперь как насчет того, что я могу продать?

Я погасил окурок и зажег другую сигарету. Куки навострил уши и перегнулся через стол с таким видом, будто мы рассказываем друг другу похабные анекдоты.

Я начал:

- Позавчера вечером произошло убийство. Потом еще одно. Вначале они казались незначительными, но сейчас… Мне нечего сказать тебе… пока. Когда будет, ты узнаешь первым. Ну как?

- Вполне сносно. Кто убит?

- Сначала парень по имени Уильям Деккер, потом Арнольд Бэзил, а на следующий день друг Деккера Мэл Хукер.

- Я читал об этом.

- Прочитаешь еще больше. Где можно найти этого Жабу Линка?

Куки залпом выдал пару адресов, где я мог его застать, и я затвердил их, чтобы не забыть.

- Еще одно, Майк, - добавил он. - Откуда ты это узнал, дело твое. Меня не впутывай. Я с этими мальчиками не связываюсь. Если дело дойдет до кастетов или перестрелки, на меня не рассчитывай. Я не хочу, чтобы за мной увязались эти громилы.

- Не беспокойся, - сказал я, встал и бросил на стол пять долларов, чтобы частично оплатить шампанское Толли.

Куки поднял брови.

- Ты что, уже уходишь? Черт возьми, а как же Толли? Она уже положила на тебя глаз, а я с двумя не справлюсь.

- Да справишься. Ерунда.

- Майк, и это после того, как я скормил тебе такое блюдо!

Я криво усмехнулся.

- Я сам возьму любое блюдо, какое захочу. Передай Толли, что я, может быть, навещу ее когда-нибудь. Она почему-то заинтересовала меня.

Куки промолчал, но, похоже, был разочарован. Он остался сидеть на месте, шевеля своими огромными ушами, а я убрался, пока блондинки не вернулись и не заставили меня остаться.

Ох уж эти девочки!

Вечер бы таким же, как тогда. Мостовые и тротуары были похожи на мокрые зеркала, отражавшие ослепительные огни улицы. Я вытащил свой плащ, надел его и уселся за руль.

На моих часах было несколько минут десятого; вечер наступил. Марша говорила про сегодняшний вечер. Но сначала надо сделать кое-что другое, подождет. После ожидания будет даже лучше.

Я пристроился к веренице других машин и направился в район жилых кварталов. На окраине Бронкса я свернул на боковую улицу в поисках бара, который был одним из двух адресов, что мне подсказал Куки. Нашел я его в центре квартала. Ни бармен, ни хозяин не видели этим вечером знаменитого мистера Линка. Мне любезно сообщили его домашний адрес, и я вежливо поблагодарил, хотя уже знал его.

Жаба Линк был дома.

Правильнее было бы сказать - находился в своей резиденции. Таким был этот дом - каменный, с цветными витражами, на полуакре огороженной земли, которая на аукционе пошла бы за четверть миллиона. На всех трех этажах дома горел свет, но внутри никого не было видно. Если бы не новый «паккард» на подъездной аллее, я бы решил, что свет в окнах просто отпугивает жуликов.

Я поставил у тротуара свою колымагу, подошел по дорожке к дому и позвонил. Внутри раздался далекий перезвон, через минуту дверь приоткрылась на цепочке, и выглянула физиономия, чтобы узнать, что мне нужно.

Ясно, почему его прозвали Жабой. У него была толстая физиономия, с раздутыми щеками, более узкая в верхней части, с парой глаз навыкате, которые, казалось, готовы были выскочить из орбит.

Я сказал:

- Привет, Жаба. Меня пригласят войти?

Даже в его голосе было нечто лягушачье:

- Чего тебе надо?

- Наверное, тебя.

Лягушачья физиономия расплылась в широкой ухмылке, крайне мерзкой, и цепочку откинули. В руке его был револьвер с таким дулом, что туда можно было бы сунуть палец.

- Ты кто такой, малыш?

Я достал бумажник и раскрыл его, чтобы дать ему взглянуть на жестянку. Можно было не трудиться - он не сводил взгляда с моего лица. Я представился:

- Майк Хаммер, частный детектив. Полагаю, тебе следовало бы меня знать.

- Следовало бы?

- Вернее, двум твоим ребятам. Они попытались схватить меня.

- Если ты ищешь их…

- Нет. Мне нужен ты. По поводу убийства.

Ухмылка стала еще шире и противнее, а дуло показалось еще больше, когда он приставил его к моей голове.

- Входи, - сказал он.

Я стоял в прихожей, пока он запирал за мной дверь, и ощущал дуло в дюйме от своей спины. Затем он подтолкнул меня через фойе к огромной гостиной.

Это еще можно было стерпеть. Но когда он опустил в кресло гору жира, именуемую телом, оставив меня стоять на ковре, я почувствовал себя уязвленным.

- Давай-ка не кипятиться, Жаба.

- Давай-ка узнаем сначала об этом убийстве. Я не люблю, когда мне вешают убийство, даже если это делают грязные частные легавые.

Эта жирная рожа бесила меня все больше и больше.

- В тебя никогда не стреляли, толстяк? - спросил я. Он покраснел до корней волос.

- А в меня стреляли, - сказал я. - И не раз. Убери эту штуковину, или я дам тебе возможность ее испробовать. Ты успеешь выпустить единственную пулю, но, если промахнешься, услышишь самый неприятный звук, который когда-либо слышал.

Я поднял руку, запустив кончики пальцев под пиджак. Судя по тому, что он не шевельнулся, чтобы остановить меня, он был у меня в руках и знал это. Толстяку совсем не нравилась перспектива услышать неприятный звук. Он бросил револьвер на кресло позади себя, молча, одними жабьими глазами проклиная меня за то, что я выставил его трусом.

Так было лучше. Теперь мне нравилось стоять посреди комнаты. Я мог смотреть на этого жирного тупицу, пока он не скажет все, что я хотел услышать. Я спросил:

- Помнишь Уильяма Деккера?

Его веки медленно опустились и так же медленно поднялись. Он кивнул, собрав складки жира под подбородком.

- Ты знаешь, что он мертв?

- Ты, сукин сын, не пытайся повесить это на меня! - Теперь он был настоящей жабой и квакал по-настоящему.

- Он играл на бегах, Жаба. А ты принимал его ставки.

- Ну и что? Я принимал множество ставок.

- Я полагал, ты не возишься с мелочевкой.

- Это была не мелочевка. Он поставил большую сумму. Откуда мне знать, как он действовал? Послушай, ты…

- Заткнись и отвечай на вопросы. Твое счастье, что я не из полиции. Где Деккер достал деньги, чтобы поставить?

Он расслабился, угрюмо нахмурясь, его толстые руки сжались в кулаки.

- Занял.

- Если ты помнишь, у Дикси Купера.

Он взглянул на меня; если имя что-то говорило ему, на его лице это не отразилось.

- Сколько Деккер спустил тебе?

- Черт побери, он влез в долги на несколько тысяч, но не пытайся искать доказательств. Я не веду записей.

- И ты его убил.

- Иди к черту! - Он поднялся с кресла и стоял, трясясь с головы до ног. - Я вернул ему эти деньги, чтобы он выплатил долг. Понял? Терпеть не могу этих слюнтяев, которые не могут пережить проигрыша. Парень был готов на самоубийство, и я отдал ему его деньги, чтобы он мог расплатиться!

Он стоял, уставившись на меня своими выпученными глазами, багровый, с присвистом втягивая воздух.

- Ты лжешь, Жаба, - сказал я. - Ты нагло лжешь. - Я схватил его за лацканы пиджака и подтянул к себе так, что при желании мог плюнуть ему в лицо. - Где ты был, когда убили Деккера?

Он руками пытался удержать меня, боясь, что я его задушу.

- Здесь? Я был… здесь! Пусти меня!

- А как насчет твоих ребят… Ноки и другой - горилла?

- Я не знаю, где они были. Я… не имею никакого отношения ко всему этому! Мне надо было дать им поработать над ублюдком. Надо было не давать ему деньги и вышвырнуть его вон!

- Может быть, над кем-то они и поработали. Они уже готовились избить приятеля Деккера, только он спихнул их на меня. Я думал, что научил их не совать нос в чужие дела, но, боюсь, недостаточно.

Парень, с которым они собирались расправиться, умер от пули в тот же вечер. Я слыхал, эти ребята работают на тебя, а они охотились за ним не сами по себе.

- Ты… ты с ума сошел!

- Правда? Кто натравил их на Хукера… ты?

- Хукера? - Он попытался нахмуриться, но у него плохо получалось.

- Не строй из себя невинность. Ты знаешь, о ком я говорю. Мэл Хукер. Парень который вошел в пай с Деккером, чтобы сделать ставку.

Огромный язык быстро прошелся по губам.

- Он… Да, я знаю. Хукер. Он подрался с Ноки. Это было, когда он забрал свои деньги и вышел из игры. Он был пьян, понимаешь? Начал болтать, что все подстроено, и преуспел настолько, что кое-кто забрал деньги. Ноки попытался вышвырнуть его, а он чуть не вышиб ему мозги.

- И твой парень убил его?

- Нет, нет! Он не сделал бы этого. Он был взбешен, поэтому искал его. Он никого не убивал. Я этим не занимаюсь. Спроси любого, я не лезу в мокрые дела.

Я с силой отпихнул его от себя.

- Для букмекера ты чертовски добросердечен, сукин сын. Пожалуй, ты такой один на миллион. И тебе, приятель, лучше выложить правду, потому что, если ты этого не сделаешь, я спущу с тебя порядочно жирку. Г де эти два подонка?

- Откуда мне знать?

На этот раз я не шутил. Я нанес ему удар в зубы и повторил, когда он отшатнулся и попытался схватить с кресла револьвер. Его огромный живот так сотрясался, что он потерял равновесие, и я несколько помог ему. После этого он просто свалился в кресло; револьвер оказался прямо у него под рукой, но ему не хватило смелости воспользоваться им.

Я опять спросил:

- Где они, Жаба?

- Они… снимают комнаты… над рестораном «Риальто».

- Имена, приятель.

- Ноки - это Артур Коул. Второго зовут Гленн Фишер. - Ему приходилось выдавливать слова изо рта, превратившегося в тонкую красную щель. Следы моих пальцев отпечатались на щеках, раздув их еще больше.

Он надеялся, что я повернусь к нему спиной хотя бы на секунду. Безумие заставило его глаза выкатиться так сильно, что веки не могли их прикрыть.

Я повернулся к нему спиной, чтобы взять телефонную трубку, но прямо передо мной было зеркало, и я мог наблюдать, как он с ненавистью смотрит на меня, и листать справочник, разыскивая номер Коула. Я набрал его.

Никто не ответил. Я позвонил в ресторан «Риальто» и поговорил с двумя официантами, пока не подошел хозяин и не сказал, что парочка там больше не живет. Примерно час назад они собрали вещи, сели в такси и смотались. Да, счет они оплатили, и хозяин был рад избавиться от них.

Я повесил трубку и повернулся.

- Они сбежали, Жаба.

Линк сидел неподвижно.

- Куда они могли направиться?

Он пожал плечами.

- Мне кажется, ты скоро умрешь, Жаба, -• сказал я. После этих слов я пристально уставился на него и смотрел, пока смысл сказанного не дошел до него и глаза его не ввалились настолько, что веки опять смогли прикрыть их. Я поднял револьвер, лежавший рядом с ним, и высыпал патроны на ладонь. Это были патроны сорок четвертого калибра с медными наконечниками, которые могли разорвать человека пополам. Я швырнул разряженный револьвер обратно в кресло и вышел из комнаты.

Ночной воздух показался мне чище. Дождь превратился в легкую изморось, смывающую всю болотную вонь. Он частично скрыл чудовищный замок, в котором сидела безобразная жаба, как будто испытывал стыд за него.

Сев в машину, я спустился до перекрестка, развернулся и поехал обратно вверх по улице. Я еще не доехал до дома, когда из подъездной аллеи с ревом выехал «паккард» и понесся вниз по улице. Мне оставалось только рассмеяться, потому что Жаба никуда не собирался ехать. Он был так взбешен, что ему на чем-то надо было выместить злость, и на этот раз под руку подвернулась машина.

Я поехал бы дальше, не оставь он дверь распахнутой так широко, что желтый свет падал из нее на дорожку, приглашая войти.

Я нажал на тормоз, заглушил мотор и принял приглашение.

Дом отражал попытку Жабы придать ему респектабельность, но именно попытку. Огни наверху зажигались выключателями у подножия лестницы, а в пыли на ступенях виднелись следы только одного человека. В доме было три спальни, две ванные комнаты и гостиная на верхнем этаже; на втором этаже помещался полный комплект комнат, но использовались только одна спальня и душевая. Все остальное было аккуратным и тихим, со следами уборки недельной давности. Внизу на кухне был кавардак из грязной посуды и разбросанных газет. Кладовая была забита в расчете на сотню человек, а единственными вещами в гардеробе для гостей были шляпа и пальто Линка, которые он не удосужился надеть, бросившись вон.

Я побродил по библиотеке и кабинету, ничего не трогая, потом спустился вниз и немного выпил из его запасов в баре. Это была большая комната со стенами, отделанными сучковатой сосной. По стенам рядами стояли сотни две пивных кружек, что, по замыслу, должно было создавать атмосферу пивной лавки. С одной стороны была бильярдная с аккуратно сложенными запыленными шарами. Здесь был даже сигаретный автомат. Сигареты он выдавал бесплатно, нажатием рычага, так что я приобрел пачку за счет Линка.

В бильярдной было еще две двери. Одна из них вела в котельную, и я ступил ногой прямо в чертову крысоловку, которая чуть не отсекла мне пальцы. Вторая комната была кладовкой, я чуть не попятился, когда из темноты выступили очертания окутанных белым саваном груд хлама. Я нащупал выключатель. Зажглась красная лампочка над раковиной у дальней стены, сделав все вокруг темно-красным.

Это была темная комната для фотографии. По крайней мере, когда-то была. Вещи не трогали с тех самых пор, как их внесли сюда. Под покрывалом помещались большая профессиональная камера с множеством задников для съемки и пара металлических подставок. Химикаты и фотопластинки гнили на полках рядом с коробкой, в которой лежали останки тюбиков с краской для ретуши. В углу стоял какой-то подозрительного вида агрегат с аккуратно заклеенными лентой швами.

Я опять накрыл все покрывалами и выключил свет. Закрывая дверь, я подумал о том, что Жаба явно пытался завести себе хобби.

В каком-то смысле я его понимал. Этот подонок был до неприличия богат, но ему не на кого было тратить деньги.

Я оставил дверь открытой, как была, и уселся за руль своей колымаги. Маленький молоточек стучал в моем мозгу, стараясь вбить туда что-то, чему уже давно надлежало быть там. Молоточек все еще стучал, когда я доехал до Риверсайд и поехал вниз по улице.

Так много мелочей, и ни одна не вписывалась в картину! Где-то между комнатой, где обитал Деккер, и мерзким замком Жабы убийца, посвистывая, шел по улице, и я сидел, пытаясь понять, что же означает молоточек, стучащий у меня в мозгу.

Боже, как я устал! Дым стал щипать мне глаза, и я вынужден был открыть окно машины. Что мне было нужно - это долгий спокойный сон, без единой мысли, но где-то среди этих построенных человеком скал из стали и камня была Марша; она сказала, что будет ждать меня. Опять начал ныть затылок, и даже мысль о возможности переспать с бывшей кинозвездой не усмиряла боли.

И все же я пошел к ней.

И все же она ждала.

- Ты поздновато, Майк, - сказала Марша.

- Я знаю, извини.

Она взяла у меня из рук шляпу и ждала, пока я стяну с себя пальто. Убрав их в стенной шкаф, она взяла меня под руку и ввела в комнату.

В ведерке, некогда наполненном льдом, поблескивала вода, стояли наготове бутылки. Высокие красные свечи, сгоревшие на несколько дюймов, были потушены.

- Я думала, ты придешь раньше. Хотя бы к ужину.

Она подала мне сигарету из длинной узкой пачки и протянула зажигалку. Вдохнув полные легкие дыма, я откинул голову на спинку кресла и пристально посмотрел на нее. На ней было светло-зеленое облегающее платье, закрывающее одно плечо и ниспадающее к узкому кожаному ремешку на талии. Припухлость вокруг глаза прошла, и в мягком освещении комнаты оставшаяся легкая краснота смотрелась почти привлекательно.

Я секунду смотрел на нее, потом улыбнулся.

- Теперь мне почти жаль, что не пришел. На тебя приятно посмотреть, киска.

- Наполовину.

- Нет. На этот раз целиком. С головы до пят.

Ее глаза мягко мерцали под длинными ресницами.

- Мне нравится, когда ты говоришь так, Майк. Ты ведь привык так говорить?

- Только прекрасным женщинам.

- И ты встречал их великое множество. - Теперь в ее голосе звучал смех.

- Ты не на то намекаешь, детка. Ты имеешь в виду красивых. Красивые и прекрасные - это совершенно разные вещи. Красивых женщин не так много, но даже не очень бросающаяся в глаза женщина может быть прекрасной. Множество мужчин делает ошибку, отвергая прекрасную женщину ради просто красивой.

Она подняла брови, изобразив легкое удивление, и радужная оболочка ее глаз стала видна целиком.

- Я не знала, что ты философ, Майк.

- Ты многого обо мне не знаешь.

Она поднялась с кресла и взяла со стола стаканы.

- А мне надо знать?

- Угу. Там много плохого. - Я снова получил в награду взгляд с полуулыбкой, и она принесла немного свежего льда из кухни и сделала виски с содовой. Моя порция прошла легко, создав на дне желудка приятное ощущение тепла, которое незаметно разошлось по всему телу; теперь чудеснее всего на свете казалось сидеть вот так, полуприкрыв глаза, и слушать, как дождь барабанит по оконным стеклам.

Марша протянула руку к проигрывателю, и комнату затопили мягкие звуки «Голубого Дуная». Она вновь наполнила стаканы, потом скользнула на пол у моих ног и села, положив голову мне на колени.

- Приятно? - спросила она.

- Чудесно. Как раз под настроение.

- Тихо.

- Тихо. - Я на минуту закрыл глаза. - Иногда мне кажется, что время во мне остановилось. Такого раньше не бывало.

Она нащупала мою руку и прижала к своей щеке. Мне показалось, что она провела губами по моим пальцам, но я не был уверен.

- Малыш все еще у тебя?

- Да, он в надежных руках. Завтра или послезавтра за ним придут. С ним все будет в порядке.

- Жаль, что я не могу ничего сделать. А может быть, могу? Может, мне взять его к себе на время?

- Тебе будет трудно с ним. Видишь ли, ему чуть больше года. Я нанял для него няню. Она в годах, но надежна.

- Тогда давай я погуляю с ним или еще что-нибудь сделаю. Я действительно хочу помочь, Майк, честно.

Я провел пальцами по ее блестящим волосам и мягким линиям лица. На этот раз я явственно ощутил, как ее губы раскрылись в поцелуе, коснувшись моей ладони.

- Мне бы тоже этого хотелось, Марша. Мне нужна помощь. Все это дело ускользает от меня.

- Тебе будет легче, если ты расскажешь о нем мне?

- Возможно.

- Тогда расскажи.

И я рассказал. Я сидел, глядя в потолок, а Марша сидела на полу, положив голову мне на колени, и я рассказывал. Я обрисовал все, стараясь склеить детали в нужном порядке. Когда нанизываешь их одну за другой, рассказывать недолго. Они сложились в аккуратную стопку фактов, один поверх другого, но удержать их вместе было нечем. Один маленький толчок - и они разлетались во все стороны. К концу рассказа челюсти у меня болели, так крепко я стискивал зубы.

- Если ты будешь впадать в ярость, это не поможет тебе думать, - сказала Марша.

- Я должен пребывать в ярости. Черт побери, ты не сможешь взяться за дело такого рода, пока не впадешь в ярость. Меня не слишком волновали дети, но, когда я взял на руки сына Деккера, я понял, почему парень может дать себя выпотрошить, чтобы спасти жизнь ребенку. Здесь и таится что-то, что может дать ключ. Деккер знал, что умрет, и не пытался ничего предпринять. За три дня до смерти знал! Он привел в порядок все свои дела и ждал. Один Господь знает, что он передумал за эти три дня. Я ничего не понимаю. - Я с отвращением потер лицо. - Деккер и Хукер связаны с Жабой Линком, а он связан с Гриндлом и Тином, и застрелил Деккера один из ребят Гриндла. Если поискать, здесь должна быть какая-то связь.

- Мне очень жаль, Майк.

- Тебе нет нужды жалеть.

- Но мне действительно жаль. В каком-то смысле это началось с меня. Я все время думаю о малыше.

- Было бы то же самое, если бы Деккер вломился в другую квартиру. Парень знал, что умрет… Но почему? Нашел бы или нет то, что искал, все равно он готовился умереть!

Марша подняла голову и повернулась.

- Не могло ли это быть… предусмотрительностью? Может быть, он правда собирался сбежать с деньгами. В этом случае он бы предвидел, что они расквитаются с ним. Как бы то ни было, так и вышло. Он знал, что они не поверят рассказу о взломе не той квартиры, и сбежал, придя к тому же результату.

Моим глазам стало горячо, веки отяжелели.

- Как на это ни смотри, полная мешанина. Хотя где-то ответ имеется, я не могу постигнуть его умом. Все пытаюсь нащупать его, но тщетно. Каждый раз, когда перестаю думать об этом, я чувствую, что ответ здесь, рядом, и если бы эта проклятая загадка была человеком, как бы она смеялась надо мной! Сейчас я больше не хочу даже думать об этом.

- Устал, милый?

- Да.

Я взглянул на нее, она взглянула на меня, и мы подумали об одном и том же. Потом ее голова медленно опустилась, а в улыбке появился налет грусти.

- Я дурочка, правда? - сказала она.

- Ты не дурочка, Марша.

- Майк, ты когда-нибудь был влюблен?

Я не знал, как ответить, поэтому просто кивнул.

- Это было приятно?

- Мне так казалось. - Я надеялся, что она больше не будет задавать вопросы. Даже пять лет спустя было больно думать об этом.

- А сейчас?… - Голос ее был тихим, почти неслышным. Я уловил на мгновение блеск ее глаз, когда она взглянула мне в лицо.

Я пожал плечами, не зная, что сказать,

Она улыбнулась, и я улыбнулся вместе с ней.

- Это хорошо, - засмеялась она. Ее глаза засветились счастьем, и она тряхнула головой, так что волосы рассыпались по плечам темным блестящим ореолом.

- Я загадала весь сегодняшний вечер. Я все равно собиралась быть дурочкой и вызвать в тебе такое сильное желание, чтобы ты и дальше желал меня так же.

- Так все и вышло.

Она медленно и грациозно встала с пола, взяв меня за руку, чтобы поднять с кресла. Ее губы были теплее, чем я ожидал. Тело ее было податливым и прекрасным, подобно жидкости заполняя все промежутки, которые нас разделяли. Я провел пальцами по ее волосам, отстраняя ее лицо и в то же время сгорая от желания сжать ее в объятьях.

- Почему, Марша? - спросил я. - Почему я? Я не красавец, не знаменитость, и я сам зарабатываю на жизнь. Я совсем не твоего круга.

Она взглянула на меня с выражением, которое невозможно было описать, немножко сонное выражение, но без тени усталости. Ее руки скользнули по моей спине и замерли, когда она прижалась ко мне.

- Позволь мне быть женщиной, Майк. Я хочу тебя таким, каков ты есть. Ты здоровяк и не слишком красив, но есть в тебе дьявол, который делает тебя волнующим. И в то же время есть нечто, делающее тебя нежным в нужные минуты.

Мне хотелось сжать ее талию до предела, но пришлось выпустить ее, чтобы она не почувствовала, как дрожат мои руки. Я отвернулся и потянулся за бутылкой и стаканом к столу; пока я наливал, послышался щелчок выключателя, и накал ламп понизился до слабого свечения.

Она мягко произнесла:

- Майк… ты так и не сказал мне, какая я. Просто красивая или прекрасная?

Я повернулся, чтобы сказать ей, что она - самое чудесное существо, которое я только видел. Но тут она что-то сделала со своим поясом, ткань платья, переброшенная через плечо, откинулась, и она осталась стоять передо мной, держа руку на выключателе, подобно полунагому видению, а у меня слова застряли в горле.

Затем свет погас, и мне оставалось только быстро допить, потому что видение двигалось ко мне в темноте. Где-то на полпути опять зашуршала ткань, и мечта оказалась в моих объятьях без единой нитки, мешавшей ей быть женщиной. Нас окутал ореол желания, слишком сильного, чтобы одолеть его, но его можно было сжечь в пламени страсти, что билось, танцевало и нарастало пылающим крещендо.

И когда ореол желания был сожжен, я оставил мечту в темноте, теплую и податливую, шепчущую, что это была сказка, которая повторится в другие ночи, мечту, волнующую и приносящую удовлетворение.

Марша была прекрасна.

И она была красива.

Всю дорогу домой она одна занимала мои мысли.

VI

В четверть одиннадцатого я встал, оделся и приготовил себе завтрак. В это время зазвонил телефон; я взял трубку, и телефонистка сообщила, что меня вызывает Майами. Было приятно опять услышать хрипловатый голос Велды:

- Майк?

- Привет, дорогая. Как дела?

- Прекрасно. По крайней мере кое в чем. Наш клиент улетел, но оставил все барахло. Следователь страховой компании в данный момент проводит опись.

- Великолепно, Попробуй выбить себе премию, если удастся.

- Это будет нетрудно. - Она засмеялась. - Он уже подал запрос. Скучаешь, Майк?

Я почувствовал себя предателем, но не солгал, сказав:

- Да, чертовски скучаю.

- Я не имею в виду как по деловому партнеру.

- Я тоже.

- Я выезжаю дневным поездом.

Я начал пальцами выстукивать на столе точки и тире. Я хотел, чтобы она вернулась, но не так скоро. Я не хотел, чтобы кто-то еще пытался опекать меня.

- Оставайся там, - сказал я. - Сиди на хвосте у этого типа. Ты пока работаешь на компанию, и, если сейчас сможешь получить информацию о нем, они опять пригласят нас. Они так же заинтересованы в нем, как и в том, чтобы вернуть деньги.

- Но, Майк, полиция Майами делает все возможное.

- Куда он удрал?

- На Кубу. Там они его и потеряли,

- Хорошо, отправляйся на Кубу. Возьми себе недельный срок и, если ничего не получится, брось все и возвращайся домой.

Несколько секунд она молчала.

- Майк… что-нибудь не так?

- Не говори глупостей.

- У тебя такой голос… Ты отсылаешь меня…

- Послушай, детка, - оборвал я ее, - если бы что-то было не так, ты бы узнала об этом. Я только что встал и еще не совсем проснулся. Будь умницей и продолжай дело, ладно?

- Хорошо. Ты меня любишь?

- Этого знать не дано, - сказал я.

Она засмеялась и повесила трубку. Она знала. Женщины всегда знают.

Я вернулся к своему завтраку, покурил и повернул кран в ванной, пустив горячую воду. Пока брился, я включил радио и напал на комментатора, который заканчивал передачу новостей из Вашингтона, чтобы вернуться к Нью-Йорку. По его мнению, самым важным событием дня были последние успехи окружного прокурора в борьбе с игорным бизнесом. Прошедшей ночью была проведена серия облав, и полицейский бредень выловил человек двадцать пять по обвинению в букмекерстве. Деталей он не называл, но намекнул, что полиция намерена скоро прижать к ногтю и главарей.

Закончив бритье, я открыл дверь и вынул из ящика газету, чтобы посмотреть, что на сей счет сообщает пресса. На первой полосе были помещены фотографии задержанных с соответствующими подписями, в то время как внутренний разворот давал полную выкладку, демонстрирующую места действия букмекеров.

И только в редакционной статье упоминался Эд Тин. Там подчеркивалось, что личный штат адвокатов Тина собирается выступить в защиту букмекеров. В то же время полиция обнаружила, что многие свидетели отказываются давать показания, когда дело доходит до опознания ребят, которые собирают ставки. В конце статьи делается вывод, что Лу Гриндл использует свои возможности, удерживая свидетелей от дачи показаний, а также высказывалось требование к полиции пролить свет на эту ситуацию.

Я еще раз пробежал глазами газету, чтобы убедиться, что ничего не пропустил, потом сложил ее и бросил в кресло до тех времен, когда смогу прочитать подробнее. Потом я спустился вниз, постучал в дверь квартиры и стоял, держа в руках шляпу, пока дверь не открылась и медсестра не произнесла:

- Доброе утро, мистер Хаммер. Входите.

- Я на минутку. Хочу посмотреть, как малыш.

- Как все мальчики. В данный момент пытается посмотреть, что находится внутри радиоприемника.

Я вошел за ней в гостиную, где ребенок как раз этим и занимался. В кулачках его был зажат провод, а на краю стола балансировал радиоприемник, почти доломанный. Я успел добежать и схватить в охапку обоих.

Малыш узнал меня, это точно. Его мордашка осветилась широкой улыбкой, и он сунул руку внутрь моего пиджака, возмущенно залопотав, когда я вынул ее.

- Каким будет иск о возмещении убытков?

- Это не в счет, - сказала женщина. - Кстати, он вел себя гораздо лучше, чем я ожидала.

Я отстранил от себя ребенка, чтобы получше разглядеть его.

- В нем есть что-то новое.

- Неудивительно. Я его постригла.

Я опять поставил его на пол, он ухватился за мою ногу и что-то забормотал.

- Вы ему явно нравитесь, - сказала она.

- Полагаю, я все, что у него осталось. Что-нибудь нужно?

- Нет, мы прекрасно управляемся.

- Хорошо, покупайте все, что понадобится. - Я нагнулся и взъерошил малышу волосы, а он попытался вскарабкаться по моей ноге.

Он вопил, требуя взять его с собой, поэтомупришлось передать его из рук в руки и помахать от двери. Он был таким маленьким и трогательным, что я почувствовал себя предателем, оставляя его. Но я пообещал себе позаботиться, чтобы он получил достаточно внимания, прежде чем попадет в какой-нибудь сиротский приют.

Первый поток идущих на ленч как раз выливался на улицы, когда я добрался до конторы Пэта. Пара репортеров выходила из кабинета, на ходу делая записи, а Пэт сидел на краю стола, листая толстую папку.

Я закрыл за собой дверь, и он поздоровался:

- Привет, Майк.

- Производишь сенсацию?

- Сегодня мы герои.

- Значит, прокурор преуспевает. Ты нашел утечку?

- Нет, если передавал данные тот самый полицейский, значит, он все сообразил. На этот раз утечки не было совсем.

- Как он мог все узнать?

- Он полицейский со стажем и сам достаточно часто вел наблюдение, чтобы обнаружить слежку за собой.

- Он говорил об этом?

- Нет, но его поведение изменилось. Он явно обижен подозрениями.

- Это хороший материал для печати. Теперь, я полагаю, газеты будут требовать от прокурора полной проверки всего отдела.

- Прокурор об этом ни черта не знает. Ты тоже об этом помалкивай. Я сам занимаюсь этим делом. Если это тот парень, нечего пачкать весь отдел. И потом, ты же знаешь, мы сами еще не совсем уверены.

Он бросил папку и со вздохом уселся за стол. Вокруг глаз и рта у него выступили усталью морщинки - тонкие линии, которые в последнее время появлялись частенько.

- А что с облавой? - спросил я.

Он взглянул на меня с откровенной неприязнью, но сообразил, что я говорю без издевки.

- Ничего не вышло. Ну, прикрыли мы пару контор. Задержали горстку мелких сошек, которые наверняка беспрепятственно выйдут или получат минимальные сроки. Тин умный организатор, а его адвокаты еще умнее. Эти ребята знают все углы, а если появляются новые, находят, как их обойти. Тин умница. Знаешь, о чем я думаю? Он позволяет нам взять кое-кого из своих ребят, просто чтобы прокурор был счастлив, а сам получает возможность еще больше укрепиться.

- Не понял, - сказал я.

- Тин платит за покровительство, если нужны деньги, чтобы прикрыться. Если нужна сила, он использует Лу Гриндла. Предположим, что нужны именно деньги… В таком случае все мошенники, мелкие политики и, возможно, большие шишки, которые дерут с него деньги, пожелают взять побольше, потому что времена меняются. Он платит, и чем больше эти типы загребают, тем глубже увязают сами. И однажды они осознают, что не могут позволить Тину провалиться, иначе пойдут ко дну вместе с ним, поэтому они и работают сверхурочно, лишь бы эта дрянь была вне подозрения.

- Неплохо.

- Так ли уж неплохо? - Он посидел, барабаня пальцами по столу, затем продолжил: - Майк, принимая в расчет все, что ты слышал об Эде Тине, знаешь, что у нас есть на него на самом деле?

Ничего. Ни единой чертовой мелочи. Множество подозрений, но подозрения не предъявишь суду. Мы не в состоянии ничего доказать. Я целый месяц стоял на ушах, прочесывая его прошлое, в надежде повесить на него что-нибудь давнишнее, но не нашел абсолютно ничего серьезного. - Пэт закрыл руками лицо и потер глаза.

- У тебя было время поискать что-нибудь о Деккере и Хукере?

Хоть это вызвало у него подобие улыбки.

- Я собирался позвонить тебе по этому поводу, - сказал он. - В течение последних четырех месяцев Хукер делал вклады в банк, каждый раз около тысячи долларов, через равные промежутки и примерно одну и ту же сумму, хотя перед вкладом он тратил что-то из этих денег. Это увязывается с твоим рассказом о его выигрышах на бегах.

Я не спеша покрутил в пальцах сигарету, потом сунул ее в рот.

- Как часто делались вклады?

- Каждую неделю. Как часы.

- А Деккер?

- Чист. Четыре человека проверили каждую минуту его жизни за то время, которое возможно было охватить. Насколько мы выяснили, он никогда даже дела не имел с подозрительными личностями. Люди, которые поручились за него, прекрасно знали, о чем говорят. По стечению обстоятельств, я лично переговорил с его приходским священником. Он все устроил для мальчика и уладил все вопросы с властями, так что в конце недели заберет его. - Он замолчал и с минуту изучал мое лицо. Молчание было таким насыщенным, что его можно было резать ножом. - Ладно, что думаешь ты, Майк?

Я лениво выпустил к потолку облачко дыма.

- Это может тебя напугать, - сказал я.

Он крепче сжал губы, и морщинки усталости стали глубже.

- Да? Ну что ж, напугай.

- Возможно, ты был ближе к тому, чтобы заполучить Тина, чем сам предполагал.

Его пальцы прекратили выбивать бесконечную дробь.

- После убийства Деккера начали происходить очень забавные вещи. Сначала казалось, что в них не слишком много смысла. Но если непонятно, что их связывает, это вовсе не значит, что их можно напрочь отрицать.

Вот была бы умора, если бы парень, убивший Деккера, смог привести тебя к Тину…

- Да, я бы сам посмеялся до упаду. - Глаза Пэта были теперь узкими блестящими щелочками.

Я сказал:

- Эти вклады Хукера не были выигрышами. Хукеру платили, чтобы он что-то сделал. Не догадываешься, что именно?

- Нет, - мрачно прозвучало в ответ.

- Я бы сказал, что ему платили, чтобы он поставил одного парня в трудное положение.

- Черт побери, Майк, перестань говорить загадками!

- Не могу, Пэт. Для меня это пока тоже загадка, но кое-что я могу сказать. Ты подошел к этому делу шаблонно. Оно казалось слишком мелким, чтобы начать большое расследование. Но я полагаю, его пора начать прямо сейчас, потому что ты сидишь на бочке, которая может взорвать ко всем чертям и Тина, и весь его бизнес. Я не знаю, как и почему… пока не знаю. Но знаю, что эта бочка существует, и очень скоро я найду к ней бикфордов шнур. Мне наплевать, что будет с Эдом Тином. Но где-то гуляет тип, который оставил славного малыша сиротой; за ним-то я и охочусь. Воспринимай все это, как хочешь, я справлюсь и один. Но не списывай со счетов убийство Деккера как мелочь, в надежде, что все прояснится само собой, только потому, что сгрести Тина ты считаешь более важным.

Он приподнялся с кресла, и на его застывшем лице разгладились все морщины. Он уже приготовился устроить мне взбучку, как вдруг хмурая маска исчезла, будто повернули выключатель, и он откинулся, улыбаясь с тем возбужденным, счастливым видом, которого я давно у него не видел.

- О чем ты, Майк?

- Я полагаю, что убийство Деккера было кем-то задумано. Предполагалось, что все пройдет гладко, но так не получилось.

- Что еще?

- Много непонятных фактов, которые быстро разъяснятся, если ты поможешь. И тогда я тебе все объясню.

- Знаешь, тебе чертовски повезло, что я знаю, что тобой движет, Майк. Будь на твоем месте другой, я выбил бы из него все до последней детали. Жаль только, что ты не стал полицейским, пока еще достаточно молод.

- Мне не нравится режим работы. Да и зарплата тоже.

- Нет, - он усмехнулся. - Ты скорее будешь работать бесплатно, заставляя меня плясать, когда тебе заблагорассудится. И ты, и прокурор. О'кей, давай рассказывай. Что тебе нужно?

- Пара частных сыщиков - Артур Коул и Гленк Фишер.

Он записал имена и секунду молча смотрел на них.

- Ноки?…

- Это Коул.

- Надо было раньше дать мне их имена.

- Раньше я их сам не знал.

Он протянул руку и нажал кнопку селектора.

- Попросите, пожалуйста, срочно зайти сержанта Макмиллана.

Скрипучий голос пообещал сделать это, и Пэт подошел к картотеке и просмотрел ящики, пока не нашел то, что хотел. Он бросил папку мне на колени в тот момент, когда коренастый человек в штатском вошел в кабинет, посасывая потухшую сигару.

Пэт представил меня:

- Сержант, это Майк Хаммер.

Полицейский вынул сигару и протянул руку. Я сказал:

- Рад познакомиться.

- Я тоже. Много слышал о вас, Майк.

- У сержанта Макмиллана есть данные о мальчиках из жилых кварталов, - сказал Пэт. Он повернулся к сержанту с вопросом:

- Что вы знаете о двух якобы частных сыщиках Коуле и Фишере?

- Многое. Фишер лишился лицензии примерно месяц назад. Что именно вы хотите знать?

Пэт вопросительно посмотрел на меня.

- Что они собой представляют? - спросил я.

- Просто-напросто бандиты. Особенно Фишер. Вы встречали их?

Я кивнул, Пэт указал на папку, лежавшую у меня на коленях, и я вынул оттуда пару сделанных скрытой камерой снимков, запечатлевших потасовку во время забастовки в доках. Мои знакомые были на переднем плане - размахивали дубинками.

Полицейский продолжал:

- Смутьяны. Примерно год назад кто-то обладающий достаточной властью обеспечил обоих значками, чтобы их деятельность выглядела хоть немного законно. Ни у того, ни у другого нет судимостей, но несколько раз их задерживали за мелкие нарушения, в основном за участие в уличных драках. Они будут работать на любого, кто заплатит. Хотите, чтобы я послал за ними, капитан?

- Как, Майк? - спросил Пэт.

- Неплохая идея, но в Нью-Йорке вы их не найдете. Разошлите запрос по телетайпу и проверьте, не прячутся ли они в другом городе. Можно предупредить осведомителей на железных дорогах, чтобы поискали их. Они сбежали вчера вечером и, может быть, все еще путешествуют. У Коула сломана рука, а у Фишера разбито лицо. Их будет легко опознать.

- Сделаете это, сержант?

Макмиллан кивнул:

- У меня есть все, что нужно. Их будет несложно найти. - Он попрощался и вышел.

Пэт взял фотографию и стал рассматривать.

- Так что с этими двумя?

- Они работали на Жабу Линка. - Пэт быстро поднял голову. - По какой-то причине охотились за Хукером, пока я не начал крутиться вокруг него; тогда они переключились на меня. Я не сообразил вовремя, в чем дело, а то Хукер был бы жив. Вчера вечером я нанес визит нашему приятелю Линку, и он был счастлив сообщить мне, кто эти ребята.

- Майк, черт побери…

- Если тебя удивляет, как я выяснил то, чего полиция не знала… У меня есть приятель, который шатается по разным местам. С блондинками.

- Это меня совсем не удивляет. Меня удивляет, как я мог быть таким беспечным или тупым, называй это, как хочешь. - Он криво усмехнулся. - Я же был сообразительным мальчиком. Год назад я бы сам заметил связь между фактами или позволил тебе уговорить меня гораздо скорее. Все, что ты делаешь, вполне увязывается с делом Тина. Ты знал, что на этой неделе Линк стоял в нашем списке кандидатов на арест?

- Нет.

- Он и еще четверо. Каждый раз, когда ты что-то предпринимаешь, ты наступаешь мне на пятки.

- Почему ты не понял этого раньше?

- Потому что быть связанным с Тином или Гриндлом - не новость, особенно когда дело касается денег или убийства. Кое-что всплывало не в одном деле. Было нетрудно предположить, что Бэзил просто охотился за лишними деньгами, когда пошел на эту кражу, и затем пристрелил Деккера.

- Ты уверен, что стрелял именно он?

- Абсолютно уверен. Конечно, он мог выпустить пулю перед убийством, но если так, то я не знаю куда. Если дело Деккера хоть как-то связано с субъектами, которых мы ищем, мы доберемся до правды.

- Я не утверждаю, что связано.

- Скоро я это выясню.

Затягиваясь сигаретой, я пытался изобразить безразличие.

- Как насчет того, чтобы я выяснил это для тебя? До сих пор Деккер был моим клиентом.

- Нет, Майк. Я знаю, чего ты хочешь, - изловить убийцу. В другой раз. Если вывести из игры этого типа, все дело так закрутится, что мы останемся вообще ни с чем.

- Ерунда, Пэт. Моя роль в деле так же важна, как и роль этих двух подонков. Это я увидел их, и я за ними гнался. Без моих показаний вам нечем воспользоваться, чтобы их удержать. Ты хочешь сам получить легкую добычу… во всяком случае, пытаешься сделать это.

- Чего ты хочешь, Майк?

- Мне нужно три-четыре дня, чтобы повести свою игру. Детали только начинают проясняться. Еще мне бы хотелось получить досье на Жабу Линка.

- Это невозможно. Прокурор дал ему гриф совершенно секретного документа.

- А ты не можешь его достать?

- Нет. Это потребует объяснений, а я не собираюсь давать ему повод опять сесть мне на шею.

- Ладно… Ты вообще знаешь что-нибудь об этом субъекте?

Он откинулся в кресле и медленно покачал головой.

- Наверное, не больше твоего, Майк. Когда всплыло имя Жабы, на мою долю выпадало не слишком много. Всю работу вели подручные прокурора.

Я выглянул в окно, а Пэт, пока я наблюдал за людьми на крыше через дорогу, изучал мое лицо, причем изучал внимательно. Я ощущал, как его взгляд скользит по мне, превращая все, что я обдумывал, в его собственные мысли и слова.

Наконец Пэт сказал:

- Ты полагаешь, что Жаба Линк - последнее звено в цепи?

Я кивнул.

- Объясни подробней.

Я объяснил. Я сказал:

- Толстосумы любят пускать пыль в глаза. Говорят, что они любят вино, женщин и музыку, но забывают о лошадях. Сходи на бега. Взгляни на лимузины и автомобили с откидным верхом, а потом на денежные мешки, которым они принадлежат.

- И что?

- Так вот, есть такой толстосум по имени Марвин Холмс, который очень любит блондинок. Деньги текут у него, как вода между пальцев, и значительную сумму он держит дома в сейфе. Он играет на бегах через букмекера по имени Жаба Линк; ему не нравится, как бегут лошадки, и он отказывается оплачивать проигранные пари. Это слишком крупная фигура, чтобы давить на него, но Линк не может стерпеть и начинает искать способ вернуть деньги. Кто-то упоминает при нем о бывшем специалисте по сейфам Деккере, но тот ведет честный образ жизни и не собирается его бросать. Жаба дожидается момента, когда парень нуждается в деньгах, выясняет, что с ним дружит некто Хукер, и платит тому, чтобы он подтолкнул Деккера к нему. Они ведут нечестную игру, делая вид будто выигрывают кучу денег. И Деккер бросается головой в омут. Он занимает деньги у ростовщика, чтобы сделать большую ставку, и все проигрывает. Тогда-то и начинается обработка. Деккер мелюзга, у него ребенок, и он становится легкой добычей шантажистов. Он знает, что его ждет у ростовщика, он испуган, и, когда появляется Жаба с предложением вскрыть сейф, такой простенький, Деккер соглашается, берет деньги у Линка, чтобы заплатить ростовщику, и идет на дело.

Все было бы хорошо, если бы Деккер попал в нужную квартиру, но он сделал непозволительную ошибку и был вынужден бежать. Возможно, он даже планировал бегство и уладил все так, чтобы о ребенке позаботились, если дела пойдут плохо. В любом случае что-то он предвидел. К несчастью, он недостаточно все обдумал, или те, кто сопровождал его на дело, оказались слишком умны.

Они его раскусили. Бэзил пристрелил его и обыскал. Должно быть, он успел крикнуть, что у Деккера ничего нет, прежде чем я начал стрелять. Когда он упал, водитель машины не мог допустить, чтобы его взяли живым.

Дальше… Он знал, где живет Деккер, и предположил, что, вернувшись за ребенком, тот припрятал деньги. Парень обыскал квартиру, но ничего не нашел. Он подумал, что Бэзил слишком торопился, обыскивая труп Деккера… Но там был я и имел возможность взять сверток из кармана Деккера. Пока меня не было дома, квартиру обыскали, но я застал непрошеного гостя на месте преступления. Я потерял осторожность, и он здорово обработал меня.

Теперь предположим, что это был Жаба. Налицо два покойника, и он может оказаться кандидатом на арест, если кое-кто испугается и заговорит. Хукер не знал деталей сделки и вполне мог решить, что Жаба хочет убрать его как свидетеля. Это ставит его в крайне опасное положение, и он смертельно напуган. Очевидно, у него была раньше стычка с какими-то крутыми ребятами, и как ее след остался шрам через все лицо.

И вот Хукер замечает двух боевиков Линка. Они крутятся вокруг, дожидаясь удобного момента. Когда Хукер говорил со мной, они, должно быть, решили, что он ищет защиты или пытается что-то сообщить, поэтому попытались взять меня. У них ничего не получилось, и они вернулись к Хукеру. На этот раз они не промахнулись.

До этого момента Жабе не о чем было беспокоиться, но когда я появился у него, он испугался. Как раз перед этим он отослал из города своих ребят. Так что, если мы их заполучим, то легко выйдем на Жабу.

На минуту воцарилось молчание; я слышал дыхание Пэта и тиканье собственных часов. Потом Пэт сказал:

- Сейчас мы выясним, верно ли ты все просчитал. - Он взял телефонную трубку: - Соедините меня с городом, пожалуйста.

Дожидаясь, он листал телефонный справочник. Я услышал сигнал, и Пэт набрал номер. На другом конце провода послышался приглушенный гудок. Затем он прервался.

- Мне бы хотелось поговорить с мистером Холмсом, - сказал Пэт. - Капитан Чэмберс из отдела по расследованию убийств.

Слушая ответ, он хмуро смотрел в стену, потом слишком осторожно положил трубку.

- Его нет, Майк. Отбыл вчера утром в Южную Америку с одной из своих блондинок.

- Великолепно, - сказал я. Мой голос казался совершенно чужим.

Пэт крепко сжал губы.

- Прекрасно. Это подтверждает твою точку зрения. В конце концов он оказался не такой уж крупной фигурой. Кое-кто здорово напугал его, вынудив уехать из города. Ты хорошо все просчитал.

- Надеюсь.

Ему не понравилось, как я это сказал.

- Мне все это кажется ясным.

- Все это кажется слишком ясным. Жаль, что у нас нет орудий убийства в качестве доказательств.

- Металл ржавеет не так быстро. Задержав тех двоих, мы получим оружие, и тогда мы получим и Жабу. Неважно, за что именно мы его задержим.

- Возможно. Хотел бы я знать, кто в тот вечер сидел за рулем машины.

- Вряд ли Жаба сел бы сам.

Я повернулся к Пэту.

- А я думаю, что все-таки сел. Если он предполагал получить такой улов, то не мог допустить, чтобы деньги прошли через столько рук, прежде чем попасть к нему. Да, полагаю, это я на Жабу навешу.

- Не ты, Майк, мы. Полиция. Общество. Правосудие. Ты же понимаешь… - Глаза его внезапно стали бесстрастными, лицо слишком вежливым.

Я сказал:

- Несколько минут назад я спрашивал, не хочешь ли ты взять сразу всю банду.

- А есть еще что-то?

- Возможно. И много. Только если у меня будет пара дней в запасе.

Нечто похожее на улыбку появилось у его губ.

- Ты знаешь, что будет со мной, если ты все испортишь?

- А ты знаешь, что будет со мной?

- Тебя могут убить.

- Да.

- О'кей, Майк, ты получил свои три дня. Да поможет тебе Господь, если ты попадешь в переделку, потому что я не помогу.

Я поднялся из кресла. Когда я закрывал дверь, он сидел с тем же выражением лица, но его рука уже тянулась к телефонной трубке.

Я спустился по коридору туда, где горстка машинисток отбивала сумасшедшую симфонию, и спросил Эллен Скоби. Мне сообщили, что она ушла перекусить. Если поспешу, я еще могу застать ее в закусочной Нельсона.

За десять минут я одолел четыре квартала и нашел Эллен в глубине закусочной, более соблазнительную, чем огромная отбивная, которую она ела. Увидев меня, она помахала рукой, и я подумал, во что мне может обойтись человек, который поможет достать досье на Жабу Линка.

Об этом было приятно думать.

VII

Она была в черном, и само по себе платье, без Эллен, было бы совершенно неприметным. Солнце позолотило ее кожу и нарисовало веснушки возле уголков глаз. Ее волосы были зачесаны назад и ниспадали вниз, лаская обнаженные плечи, когда она делала движение головой.

- Привет, - сказала она.

Я скользнул за стол напротив нее.

- Ты что, ешь так долго, что осталась без компании?

- Ты имеешь счастье лицезреть женщину, наслаждающуюся выгодами сверхурочной работы, когда городской бюджет не может позволить выдачу дополнительной зарплаты. Им пришлось дать мне короткий отпуск. Хочешь что-нибудь съесть?

За моей спиной возникла официантка, занеся карандаш над блокнотом.

- Пожалуйста, пиво и сандвич с ветчиной, еще много горчицы и всего прочего, что можно туда положить.

Эллен попросила кофе и вернулась к своей отбивной. Я молча уничтожал сандвич и пиво, отложив беседу, пока мы не закончим есть и не расслабимся с сигаретой.

На нее было приятно смотреть. Не потому, что она была хороша с головы до ног, а потому, что все, что она делала, было очень естественным.

Сейчас она сидела, забившись в уголок кабинки и усмехаясь, потому что за столиком напротив девушка выбивалась из сил, пытаясь удержать внимание своего приятеля. Парень честно старался, но каждые несколько секунд переводил глаза на Эллен.

Я сказал:

- Дай же девочке отдохнуть.

Она легко рассмеялась, потом облокотилась на стол и положила подбородок на ладони.

- Когда я такое вытворяю, я чувствую себя очень испорченной.

- Должно быть, твои друзья любят тебя.

Ее губки мило округлились:

- Любят. Я имею в виду мужчин. Вроде тебя, Майк. Ты пришел специально, чтобы повидаться со мной. Ты находишь меня столь привлекательной? - Она опять засмеялась.

- Да, - сказал я. - Я даже во сне тебя видел.

- Неужели?

- Правда.

- Могу себе представить, как ты ухаживаешь за женщиной. Впрочем, я бы отдала правую руку, лишь бы услышать, как ты это говоришь другим тоном. Есть в тебе что-то интригующее. Что ж, любовь мы обсудили, а чего ты хочешь от меня?

Мне не стоило позволять своим глазам делать то, что они проделали.

- Кроме этого, - сказала она.

- У твоего босса есть досье на Жабу Линка. Я хочу взглянуть на него.

Сна прикрыла глаза ладонью.

- Мне следовало ждать этого. Я с утра до ночи привожу себя в порядок в надежде, что ты забежишь ко мне, а ты, когда появляешься, просишь достать для тебя луну. Это почти невозможно, Майк.

- Почему?

Она неохотно отвела глаза.

- Майк, я…

- Для меня, Эллен, это не совсем секретная информация. Пэт сказал мне, что прокурор собирается одеть Линка в серую тюремную одежду.

- Тогда он должен был сказать тебе, что это досье под замком. Прокурор никому не доверяет.

- Тебе он доверяет.

- Если меня поймают на этом, я не только потеряю работу и никогда не смогу найти другой, я тоже окажусь в сером. А мне этот цвет не по душе. - Она вынула сигарету из моей пачки и повертела ее в пальцах, перед тем как прикурить от спички, которую я протянул ей.

- Мне надо только взглянуть на него. Я не собираюсь красть его и никому не передам никакой информации.

- Прошу тебя, Майк.

Я сломал спичку и бросил ее в тарелку.

- Ладно, ладно. Может быть, я прошу слишком многого. Истинное положение вещей тебе известно не хуже, чем мне. Прокурор окружил все такой завесой секретности, что сам не знает, чем он располагает. Он пытается уничтожить игорный бизнес в городе, а что получается? Господи, если бы они заглянули за кулисы, на то, что происходит из-за игорного бизнеса, о котором они знать не желают, они изменили бы свое отношение к нему. Им бы взглянуть на простреленное в нескольких местах тело, на вдов, рыдающих на похоронах, или на ребенка-сироту.

Сигарета догорела в ее пальцах, шапочка пепла устало повисла на конце, готовая упасть. Глаза Эллен были одновременно и блестящими, и затуманенными - томные глаза, в которых трудно было прочесть ее мысли.

- Я достану его, Майк.

Я молча ждал, и ее губы тронула улыбка.

- Но это будет стоить тебя, - сказала она.

Сначала я не сообразил.

- Стоить чего?

- Тебя.

И у меня по спине поползли мурашки.

Она дотянулась до моей руки и накрыла ее своей.

- Майк… Я могу получить тебя только таким образом, и это стоит того, даже если мне придется тебя купить. Но сделаю я это исключительно из-за того, что ты мне сейчас сказал.

В ней было что-то новое, чего я не замечал раньше. Я сказал:

- Эллен, тебе не придется покупать меня.

Официантка положила на стол счет, я положил сверху банкноту и сказал, чтобы сдачу она оставила себе. Когда мы выходили из-за стола, парень напротив взглянул на меня с завистью, а на Эллен с вожделением.

Его подружка облегченно вздохнула.

Мы вышли на улицу и дошли до бара на углу. Эллен остановила меня и кивнула на дверь.

- Подожди здесь. Я не могу возвращаться в контору, это могут счесть странным.

- А как ты собираешься вынести досье?

- Пэтти - если ты помнишь, это моя пухлая соседка - работает сегодня после обеда. Я позвоню ей, и она возьмет досье с собой, уходя с работы. Я не очень везучая, если бы я взяла досье раньше, он именно в этот день захотел бы заглянуть в него.

- Ты знаешь ее достаточно, чтобы все прошло хорошо?

Она сделала нетерпеливый жест.

- Пэтти столько раз прибегала к моей помощи, что я сбилась со счета. Я никогда ни о чем ее не просила и вполне могу попросить сейчас. Я вернусь минут через десять. Жди меня в баре, хорошо?

- Конечно. А потом что?

- А потом ты повезешь меня на бега. Крошка Эллен сегодня собирается нажиться.

Я ответил глупейшей улыбкой и позвенел мелочью в кармане.

- Ты же не будешь эгоисткой, правда?

- Думаю, нам обоим этот день принесет изрядный куш, Майк. - Она явно говорила не только о деньгах.

Я проследил, как она переходит улицу, восхищаясь ее ногами, пока она не скрылась из виду, потом пошел в бар и заказал пиво.

По телевизору передавали игру из Бруклина, и вокруг бушевали горячие споры. Я не стал вступать в обсуждение и, взяв пиво, отошел в сторону. Вошел высокий худой парень и сделал то же самое. Вбежал с газетами мальчишка, и я успел купить одну, прежде чем бармен велел ему убираться вон и не беспокоить клиентов.

Слева от меня спорили об общем уровне подготовки игроков, и один из спорщиков пристал ко мне, выспрашивая мое мнение. Я ответил, что он прав, а его оппонент обратился к высокому худому парню. Тот пожал плечами и постучал по уху, потом вынул из нагрудного кармана слуховой аппарат и знаками показал, что он не работает. Ему повезло. Они опять повернулись ко мне, заметили газету, и я отдал ее, чтобы разрешить спор.

Один из них все-таки не сдавался, и мне отводилась роль судьи в готовой разразиться перебранке.

Как раз в этот момент вошла Эллен, и разговор с бейсбола перескочил на перешептывания о сексе. Я вывел ее из бара, чтобы они могли проводить ее взглядами и получить достойную тему для обсуждения.

Всю дорогу к машине она жалась ко мне и уселась рядом со мной, спокойная, красивая и очень довольная собой.

- Получилось? - спросил я.

- Пэтти была рада помочь. Немного разволновалась, но сказала, что дождется, когда все уйдут, и положит досье в свой портфель. Она сегодня берет работу на дом, и это будет нетрудно сделать.

- Умница.

- Разве я не заработала поцелуй? - Она подгадала это под красный сигнал светофора.

Губы ее были теплы особым чудесным живым теплом, к которому примешивалась ароматная сладость, которую кончик ее языка превращал в дурманящее вино.

Машина позади нас просигналила, что впереди опять зеленый свет, и я был вынужден отставить бокал с вином, не распробовав его как следует.

Я поставил на трех лидеров. Мы толкались у перил и кричали во всю глотку, подгоняя лошадей, а когда последняя из них замедлила бег на финишной прямой, мое сердце замерло, потому что ставка на нее составляла четырехзначное число. За пятьдесят ярдов до финиша жокей прибег к помощи кнута, и лошадка закончила дистанцию, на ноздрю обогнав остальных.

Эллен потрясла меня за руку.

- Можешь открывать глаза. Мы выиграли.

Я взглянул на табло - точно. Я расправил билеты, которые комкал в ладони.

- Больше никогда этим не займусь! Черт побери, те, кто всю жизнь играет на бегах, - как они выносят такое? Ты знаешь, сколько я выиграл?

- Около четырех тысяч долларов.

- Да, а я гну спину, зарабатывая на жизнь. Киска, ты должна быть миллионершей.

- Боюсь, это не так.

- Почему? Ты ведь сорвала приличный куш сегодня?

- Да, очень даже приличный.

- Так что же?

- Мне не нравится цвет денег.

- У тебя есть цвет получше?

Ее тело, казалось, окаменело от напряжения, она крепко сжала кулачки.

- Ты же знаешь, почему мне нравится видеть, как лошадки Скоби выигрывают. Это единственный и лучший для меня способ расквитаться с отцом. Из-за меня он старается выпустить их на бега под другим цветом, но я всегда узнаю об этом перед бегами. Хочет или нет, но он оплачивает мое существование, и это ранит его в самсе больное место. И все-таки эти деньги получены от него, даже если попали ко мне кружным путем, и я не хочу ни цента из них.

- Что ж, если ты хочешь их выбросить, я подберу.

- Я их не выбрасываю. Ты сам увидишь, на что они идут.

Мы вернулись к кассе и получили аккуратную стопку новых банкнот. Они скрипели, как свежий салат, а пахли еще лучше. Я положил свою долю в бумажник и, с довольным видом похлопав по нему, убрал в карман, тут же начав думать о множестве вещей, которые очень надо было купить. Эллен бросила свои деньги в кошелек так небрежно, как будто это случалось каждый день. Мысль об этом вызвала у меня противный звон в голове.

- Если бы кто-то использовал твою систему и вложил действительно крупную сумму, шансы остальных были бы равны нулю.

Она слабо улыбнулась и по дороге к воротам взяла меня за руку.

- Не получится, Майк. Отнюдь не все лошадки Скоби выигрывают. Просто я знаю тех, кто выигрывает. Конечно, это не значит, что я такая уж способная. У отца работает тренер, который научил меня всему, что я знаю о лошадях. Когда должен бежать победитель, мне сообщают, и я ставлю на него.

- Это все?

- Это все. Однажды газеты поместили материал обо мне; согласно их версии, я сама выбираю и решаю. Я позволила им выступить с подобной идеей, просто чтобы позлить старика. Это чудесно сработало.

- А ты та еще штучка! - сказал я. Она, казалось, была обижена. - Но ты милая, - добавил я. Она сжала мою руку и потерлась лицом о мое плечо.

По дороге в город четыре тысячи начали прожигать мой карман. Мне хотелось остановиться у самого сказочного места, которое мы смогли бы найти, и отпраздновать выигрыш, но Эллен покачала головой и велела мне ехать в Ист-Сайд, через каждые несколько секунд указывая направление.

Все шло прекрасно, пока мы не застряли за грузовиком и я не получил возможности оглядеться. И тут все оказалось не так уж прекрасно. На тротуар выходили окна жалкой пивной с треснувшим стеклом. Из открывшейся двери вышел парень, и, прежде чем дверь захлопнулась, воспоминания нахлынули на меня, и я ощутил запах дождя и пропитанных пивом опилок и почти наяву увидел промокшего паренька, который целовал на прощание своего ребенка.

Я выругался про себя, вывернув руль и с визгом обогнав грузовик, чтобы поскорее убраться отсюда.

Еще шесть кварталов мы ехали прямо, потом Эллен велела:

- На следующем перекрестке поверни направо и остановись на углу.

Я сделал, как было сказано, и припарковался между грузовиком и ветхим седаном. Эллен открыла дверь и вышла, ожидающе оглянувшись на меня.

Я кивнул и вылез из машины.

Она ввела меня в жилой дом, перестроенный из амбара или чего-то в этом роде. Меня представили паре милых старушек, священнику и полицейскому, который пил чай со старушками. На всех лицах цвели радостные улыбки, а когда Эллен вручила одной из женщин увесистую пачку денег, я думал, они расплачутся.

Похоже было, что Эллен практически содержала это заведение.

Мне удалось взглянуть через дверь на кучку оборванных детишек, играющих в школу, и я избавился от четвертой части денег в своем бумажнике. Я сбежал от потока благодарности, вернувшись к машине, и посмотрел на Эллен совершенно другими глазами.

- Боже, какой я тупица! - сказал я.

Она рассмеялась, наклонилась ко мне и поцеловала. На этот раз я сделал большой глоток вина, прежде чем она отняла у меня бокал.

- Это стоило того, - сказал я.

- Знаешь, Майк, ты не такой уж мерзавец. Я имею в виду, не такой уж большой мерзавец.

Я посоветовал ей не делать поспешных выводов. Было без четверти шесть, мы оба проголодались, и я проехал по Бродвею к стоянке. Мы вышли из машины и вернулись к ресторанчику, где хорошую еду сопровождала хорошая музыка. Эллен взяла у меня пятицентовик и отошла к телефонной будке позвонить Пэтти.

Я еле дождался, когда она сядет на место.

- Все в порядке. Почти все уже ушли. Она оставит нам папку дома.

- Мы можем встретить ее где-нибудь? Это сэкономило бы время.

- Слишком рискованно. Лучше не надо. Говоря по телефону, Пэтти нервничала, и я не думаю, что эта идея ей понравится. Надеюсь, что вернуть досье будет так же легко, как взять.

- Не беспокойся.

Наверное, я не сумел произнести это с достаточной уверенностью, потому что она молча взглянула на меня и склонилась над салатом.

Я сказал;

- Перестань волноваться. Нет ни одной ситуации, из которой я не нашел бы выхода, если постараюсь.

- Хорошо, Майк, просто я раньше никогда подобных вещей не делала.

Она сморщила нос и занялась ужином.

Когда мы вышли, было десять минут девятого. Над Джерси плыла грозовая туча, закрывая звезды и заменяя их тусклым сиянием зарниц. Я попросил Эллен взять две кварты пива, пока выводил машину, потом встретил ее на углу. Она прыгнула в машину одновременно с первой каплей дождя, ударившей о крышу автомобиля.

Тротуары, мгновение назад просто сырые, теперь засияли зеркалами воды. Даже с бешено работающими стеклоочистителями я едва различал дорогу. Машина впереди моей казалась зыбкой тенью с одним слабым красным глазком, а неоновые вывески и витрины по сторонам улицы - красочным парадом привидений.

Еще один вечер, похожий на тот. Вечер, когда хочется бежать куда угодно, лишь бы скрыться. Можно было различить смутные очертания людей, сгрудившихся под навесами и забившихся в подъезды; наиболее отважные совершали короткие перебежки к стоящим у тротуаров такси и тут же жалели об этом.

Когда мы добрались до дома Эллен, дождь перешел в устойчивый ливень, лишенный электрической ярости, которая превращает ночь в шумный, оглушающий день.

Швейцар, держа огромный зонт, ввел Эллен в фойе и вернулся за мной. Теперь, когда мы спрятались от дождя, можно было и посмеяться. У меня только в ботинках хлюпала вода, а Эллен промокла до нитки, и платье прилипло к ее спине, как почтовая марка. В лифте она встала спиной к стене и посторонилась, заставив меня идти впереди нее.

Я уже готов был постучать в дверь, но она сунула ключ в замочную скважину.

- Никого нет дома?

- Не задавай глупых вопросов. Сегодня вечер свиданий…

- Да. - Я сбросил ботинки и отнес их на кухню. Эллен поставила пиво на стол и показала мне, где стоят бокалы.

- Наливай, Майк. Я вернусь, как только сниму эти мокрые тряпки,

- Побыстрее.

Она улыбнулась и вышла танцующей походкой. Я едва успел наполнить бокалы, как она, все так же танцуя, вернулась в комнату в махровом банном халате, вытирая волосы полотенцем.

Я протянул ей бокал, и мы чокнулись в молчаливом тосте. Я выпил, не спуская взгляда с ее глаз и наблюдая, как их темно-голубой цвет превращается в дымчато-серый, исходящий, казалось, из глубин пламени.

- Давай заглянем в досье, Эллен.

- Хорошо.

Она зажала бутылку под мышкой, и я пошел за ней в гостиную. Большая стойка для радиоприемника занимала угол комнаты. Она отодвинула ее от стены и сунула руку в отверстие.

- Твой личный сейф?

- Для интимных писем, драгоценных нейлоновых чулок и всего прочего, что может прихватить любопытная женщина, приходящая убирать квартиру.

Она вытащила папку, перетянутую толстой резинкой, и вручила ее мне. У меня задрожали руки, когда я стягивал резинку.

Она соскочила и пролетела через всю комнату.

Открыв папку, я вытащил стопку официальных отчетов, четыре фотографии и бессчетное количество письменных показаний. Я разложил их на кофейном столике и стал просматривать; ненужное я складывал в пустую папку.

Скоро я стал проклинать себя и эту затею, потому что уперся в глухую каменную стену, на которой не было ничего, кроме издевательского «Ха-ха!» и «Пошел к черту!». Рука моя протянулась сама собой и рассыпала все по комнате, а Эллен вскрикнула и отступила, прижав руку к губам.

- Майк!

- Прости, детка. Черт побери, здесь нет ничего важного!

- О, Майк… не может быть. Прокурор работал над этим целый месяц!

- Конечно, пытаясь привязать Линка к своему вшивому расследованию. Ну, доказывает он, что тот букмекер. Кто угодно может это сказать. Надо лишь пойти и самому сделать у Линка ставку. - Я выхватил пару отчетов и щелкнул по ним пальцем. - Взгляни на это. Два официальных отчета, которые дают хоть какую-то информацию о Линке, и те сделаны в то время, когда окружным прокурором был Робертс. А что происходило все эти годы?

Эллен с любопытством взглянула на отчеты и взяла их из моей руки, постучав пальцем по проштампованному номеру в верхнем правом углу.

- Это кодовый номер, Майк. Эти отчеты - часть серии.

- Где же все остальное?

- Или в архиве, или уничтожено. Не могу сказать наверняка, но, скорее всего, бумаги уничтожены. Я достаточно долго работаю в отделе и не раз видела, как вновь пришедший чиновник вычищает все, включая то, что имеется в досье.

- Черт!

- Я проверю это первым делом завтра утром, Майк. Возможно, они где-нибудь хранятся.

- Какое там завтра утром! У нас не так много времени, чтобы тратить его впустую. Должен быть другой способ.

Она аккуратно сложила бумаги, проводя ногтем по краям.

- Я не могу придумать ничего другого, разве что встретиться с Робертсом. Он может что-нибудь вспомнить.

- Это идея. Где он живет?

- Не знаю, но могу выяснить. - Она задумчиво посмотрела на меня. - Это обязательно сделать сегодня?

- Да.

Я перехватил ее раньше, чем она взялась за телефон, обнял и вдохнул аромат ее волос.

- Прости, киска.

Эллен опустила голову мне на плечо и взглянула снизу вверх.

- Я понимаю, Майк.

Ей пришлось сделать три звонка, чтобы узнать адрес Робертса. Это было где-то во Флашинге; она передала трубку мне. Я позвонил и прислушался к гудку на том конце провода. Ответил женский голос:

- Алло, миссис Робертс слушает.

- Могу я поговорить с мистером Робертсом?

- Сейчас его нет дома. Могу я что-нибудь передать?

Кто-то перехватил мою удачу и спустил ее в водосток.

- Нет. Вы не могли бы сказать, когда он вернется?

- Не раньше завтрашнего дня. Я жду его около полудня.

- Спасибо. Я позвоню. До свидания.

Не будь рядом Эллен, которая посмеивалась про себя, устроившись на кушетке, я бы что-нибудь швырнул через всю комнату. Я резко повернулся, чтобы велеть ей прекратить, но, когда женщина смотрит на тебя так, как смотрела она, невозможно что-либо сказать. Просто стоишь и смотришь, потому что загорелое тело с мягкими изгибами и плавными округлостями представляет собой картину, от которой захватывает дух, особенно в обрамлении белоснежной махровой ткани.

Она опять рассмеялась и сказала:

- Ты в ловушке, Майк.

Я хотел ответить, что вовсе не пойман, но у меня не было слов.

Я пересек комнату и остановился, глядя на нее; она поднялась с кушетки и попала прямо в мои объятия.

На этот раз бокал был полным, вино выдержанным и сладким; она извивалась в моих руках, пытаясь сделать вдох, но не желая, чтобы я ее отпустил.

Я услышал:

- Майк… мне жаль, что ты в ловушке, но я рада… рада.

Я поцелуем закрыл ей рот, а дождь ритмично хлестал в окно, нарастая и нарастая в яростном крещендо, взывая ко мне, потому что нельзя было терять ни минуты.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы оторваться от нее.

- Девочка из Техаса, не ставь меня в трудное положение. Не сейчас.

Она медленно открыла глаза, пальцы ее пробежались по моей спине.

- Я даже купить тебя не могу?

- Ты сама все знаешь, моя радость. Дай мне сначала закончить дело.

- Если я отпущу тебя, ты никогда не вернешься, Майк. Вокруг слишком много людей, которым ты нужен. Каждую неделю, каждый месяц будет кто-то новый.

- Ты слишком много знаешь.

- Я знаю, что я девочка из Техаса, которой нравится мужчина-техасец.

- Я городской парень, детка.

- Это случайность. В тебе все от техасца. Даже женщина для тебя не стоит на первом месте.

Она приподнялась на цыпочках, не слишком, в этом не было нужды, и легонько поцеловала меня.

- Иногда техасцы возвращаются. Поэтому и появляются новые техасцы, - Она улыбнулась.

- Не забудь отнести досье на место, - напомнил я. После этого сказать было уже нечего.

Я опять вышел в дождь и в ночь, оглянувшись лишь раз и увидев на фоне окна ее силуэт. Она меня не видела, но я помахал ей рукой.

По дороге я зашел выпить, съесть сандвич и все обдумать. Я хотел быть уверен в том, что делаю, прежде чем подставлять голову. Около часа я прокручивал все это дело, пытаясь связать его с Жабой Линком, и, как ни вертел, картина была полной. По крайней мере я пытался убедить себя в том, что она полная.

Я проговаривал все сам себе снова и снова, точно так же, как Пэтту, но не мог выбросить из головы мысль, что что-то не складывается.

Это была мелочь, но на мелочах держатся крупные вещи. Я сидел, твердя себе, что именно Жаба сидел за рулем той машины и именно он давал приказы Арнольду Бэзилу, потому что никому другому не мог доверить это дело. Я твердил себе, что именно Жаба организовал убийство Хукера и пытался организовать мое.

И чем больше я твердил себе это, тем больше кто-то внутри меня смеялся, тыкал пальцем в какую-то забытую мелочь и пытался раскрыть мне глаза на какой-то факт, который позволил бы мне увидеть истинное положение вещей.

Отчаявшись, я сдался, оплатил счет и вышел.

И попал из огня в полымя. У двери моей квартиры, прислонившись к стене, ждал Пэт.

Он даже не дал мне поздороваться, протянув руку с резкостью, к которой я не привык.

- Дай мне свой револьвер, Майк.

Я не стал спорить. Он вынул его, проверил патроны и понюхал дуло.

- Ты же знаешь, когда я последний раз стрелял из него, - сказал я.

- Знаю? - Это совсем не походило на вопрос.

Где-то в районе желудка у меня появилось странное ощущение, чувство тошноты, готовой вырваться наружу.

- Перестань дурить. Что это за спектакль?

Он отошел от двери.

- Черт побери, Майк, играй в открытую, раз уж тебе так надо играть! Ты добился своего. - Он произнес это буднично и просто, как будто я знал, что он имеет в виду.

- Скажи, наконец, в чем дело.

- Послушай, Майк, я полицейский. Ты был моим другом и все такое, но я ни перед кем не собираюсь вставать на колени. Я только что не угрожал тебе, чтобы ты прекратил это дело, и что получилось? Ты все-таки поступил по-своему. Так не пойдет, приятель. Конец. Я не хотел этого, но это был просто вопрос времени. Я думал, что ты достаточно умен, чтобы понять. Я ошибался.

- Это не объяснение.

- Майк, Жаба мертв. Застрелен из сорок пятого калибра, - сказал он.

- И я под подозрением.

Пэт кивнул:

- Ты под подозрением.

VIII

Если и была во мне сумасшедшая злость, она вся перегорела тогда, у Эллен. Теперь, подумал я, происходящее имеет смысл. Так и должно было быть.

Пэт опустил мой пистолет к себе в карман.

- Пошли, Майк.

Я дошел до входной двери и выглянул на дождь, ручьямистекающий с порога.

- Ты уверен в этом, Пэт?

Он был уверен, две минуты назад он был уверен в этом так же, как в дне своего рождения.

Я не хотел, чтобы он отвечал, пока не узнает главного:

- Я не убивал его, Пэт. Кто-то подставил меня.

- Медэксперт определил, что смерть наступила около четырех часов ночи. - Его голос просил моих разъяснений.

- Ты должен был сразу сказать мне, Пэт. В это время я был очень занят, просто очень.

- Ты можешь доказать это?

- Вот именно.

- Майк… Если ты лжешь…

- Я не до такой степени идиот. Тебе бы следовало знать.

- Мне следовало бы знать о многом. Мне следовало бы знать поминутно, где ты был прошлой ночью.

Мне нравилось, как он смотрит на меня. Может быть, я разучился врать, а врал я в тот момент совершенно нагло. Прошлой ночью я спал как убитый, и не было никакого способа доказать это. Если я скажу ему правду мне и за месяц не отмыться.

Я бросил:

- Пошли, - и направился к телефону в вестибюле. Бросил монету в щель и набрал номер, надеясь, что мне удастся вставить несколько слов, чтобы дать понять, что мне нужно. Он стоял рядом, готовый перехватить у меня трубку.

Я не мог не узнать ее голоса, как будто видел ее снова в зеленом потоке платья, ниспадающего от талии.

- Это Майк, Марша. Один полицейский хочет о чем-то тебя спросить. Не возражаешь?

Это было все, что я успел. Пэт схватил трубку, пока она пыталась сообразить, что к чему, напряженно улыбнулся мне и отвернулся к автомату.

- Говорит капитан Чэмберс. Я так понимаю, что вы можете подтвердить местонахождение мистера Хаммера прошлой ночью.

Ее голос, льющийся из трубки, был подобен музыке. Пэт взглянул на меня пристально и с любопытством, пробормотал слова благодарности и повесил трубку. Он все еще не знал, как к этому отнестись.

- Значит, ты провел ночь с дамой?

Я про себя высказал Марше огромную благодарность.

- Но это не для обнародования, Пэт.

- Тебе бы прекратить шляться, дружище, ведь Велда скоро вернется.

- Зато это хорошее алиби.

- Да уж, алиби ты себе обеспечил. У меня есть подозрение, что не стоит верить ему, но Линк - это не Деккер. Если ты в этом замешан, придется платить, и я все узнаю.

Я протянул ему сигарету.

- Могу я узнать, как все произошло, или это секретная информация?

- Много здесь не расскажешь. Он лежал в постели, спал. Убит выстрелом в голову, а тот, кто убил, циклоном прошелся по всей квартире. Если хочешь, поедем со мной, я как раз возвращаюсь туда.

- Поборник нравственности там?

- Прокурор пока ничего не знает, - устало сказал Пэт.

- Ты проверил пулю?

Пэт поежился.

- Я не стал ждать доклада. Я был уверен, что это ты, и отправился прямо сюда. И потом, ты ведь мог сменить ствол, если намеревался пойти на это. Я видел у тебя запасные.

- Спасибо. Я, оказывается, великий умник.

- Не растравляй рану.

- Кто обнаружил тело?

- Насколько нам известно, полиция прибыла на место первой. Посыльный заметил открытую дверь и хотел закрыть ее. Внутри все было разбросано, и он подумал об ограблении.

Позвонил и, не дождавшись ответа, вызвал полицию, а они уже нашли тело.

- У тебя нет никаких предположений, что там искали… или нашли?

Пэт бросил окурок на пол.

- Нет. Пошли, взглянешь сам. Может, это поднимет твое настроение.

Вид того, что осталось от Жабы, никому не поднял бы настроения. Смерть лишила тело Линка округлости, превратив его в продолговатый кусок мяса. Он лежал на спине с закрытыми глазами и разинутым ртом - огромная жирная лягушка, столь же неприятная в смерти, как и при жизни. Прямо посередине лба была дырка - пурпурно-черная, с обожженными краями, окруженная крапинками пороховых ожогов. Кто бы это ни был, пистолет он держал очень близко. Может, затылок и остался цел, но он был вдавлен в подушку.

Снаружи с визгом затормозили две патрульные машины, и послышались поспешные шаги к дому. Одинокий репортер разглагольствовал о правах прессы, но ему велели заткнуться. Пэт послал полицейских прочесать все комнаты.

Вдоволь насмотревшись на Жабу, я спустился вниз и отправился вслед за Пэтом, наблюдая, как он обшаривает разгромленную гостиную.

- Кто-то очень шумел, да?

В ответ я получил язвительную усмешку,

- Да, здесь хорошо искали.

Я приподнял кленовое кресло и внимательно рассмотрел его. На нем не было ни царапины. Вообще ни на чем не было ни царапины. При всем кавардаке в комнате все было тщательно и методично разобрано. Можно было даже проследить какой-то порядок в том, как это делалось. Сиденья и подушки были ровно разрезаны в одном и том же месте. Все, что можно было отвинтить и вынуть, было отвинчено и вынуто. По полу были разбросаны книги, некоторые с содранными обложками.

Пэт взял в руку одну из них и помахал ею мне.

- Это не очень большая вещь, если ее искали здесь.

Мне казалось, что я говорю про себя, но, видимо, я сказал это вслух, потому что голова Пэта повернулась ко мне:

- Что?

Я не стал повторять; Пэт вполне мог бы прочитать мои мысли, заглянув мне в глаза. Он бы и прочитал, но подошел полицейский сообщить о рухляди в подвале, и Пэт ушел, оставив меня посреди комнаты.

Вошел другой полицейский, разыскивая Пэта. Я сказал ему, что тот внизу и сейчас придет. Полицейский развернул веером то, что держал в руке, и помахал мне.

- Взгляните на фотографии, которые я нашел. - Он коротко рассмеялся. - Не могу его осуждать. Мне самому больше нравятся довоенные.

- Давайте посмотрим.

Просматривая фотографии, он протягивал их мне.

Половину составляли обычные студийные фотографии, а остальные представляли собой увеличенные снимки, сделанные во время представлений. Каждая фотография была адресована персонально Чарли Фаллону с выражениями любви, а иногда и с поцелуями от некоторых звезд Голливуда.

Полицейский показал мне пару отрывных блокнотов с пометами о запросах новых фотографий; перечень личных телефонных номеров, собранных здесь, заставил бы позеленеть любого бродвейского репортера. Очень часто после имени стояла пометка: «Знакомство с Ф».

Опять Фаллон. Куда бы я ни поворачивался, всплывало это имя. Фаллон, Фаллон, Фаллон… Арнольд Бэзил работал на Фаллона, все женщины знали Фаллона. Жаба был как-то связан с Фаллоном. Черт побери, ведь этот субъект умер!

Я не стал дожидаться возвращения Пэта. Попросил полицейского передать ему, что я ушел и позвоню завтра. В дверях репортер, пытавшийся извлечь наибольшую выгоду из того, что оказался здесь первым, попробовал получить у меня информацию, но я отрицательно покачал головой. Он переметнулся от меня к полицейскому и получил тот же ответ.

Дождь смягчился, утратив свое яростное безумие. Любопытные тесной группой толпились у ворот, ежась под зонтами и плащами, чтобы поглазеть на приют смерти и посудачить. Я протолкался сквозь толпу на улицу и успел как раз вовремя-с другой стороны приблизился окружной прокурор в сопровождении своих мальчиков, расчищавших дорогу. Лицо его было чернее ночи, и я сразу понял, что кто-то опять перешел ему дорогу.

Если дыра в его лодке не будет заделана, он утонет.

Надо было бы заглянуть к Марше и поцеловать ей руку за то, что вытащила меня из трудного положения. Но сегодня мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Мне хотелось вытянуться на постели и подумать. Мне хотелось начать с самого начала и тщательно все пережевывать, пока я не дойду до жесткого нежующегося ломтя и не пропущу его через мясорубку.

Тогда я настигну убийцу.

Через два квартала мне посигналил таксист, и я побежал к дверце, которую он открыл. Я назвал свой адрес и откинулся на спинку сиденья. Парень рта не закрывал и прожужжал мне все уши, пока я не вылез из машины у дома и не вручил ему пару долларов.

Я поднялся по лестнице. Они опять были здесь. На этот раз двое. Один был большой, как шкаф, да и другой ненамного меньше. Тот, что поменьше, приблизился, поблескивая значком, зажатым в ладони, а второй встал рядом, готовый схватить меня. Оба держали одну руку в кармане, показывая мне, что игру ведут они.

Парень поменьше сказал:

- Полиция, - и сунул значок обратно в карман.

- Что вам от меня нужно?

- Сейчас узнаешь. Ступай.

Второй сказал:

- Погоди минутку, - и выхватил мой пистолет из кобуры. Плоская улыбка открывала его зубы, пожелтевшие от курения. - Говорят, у тебя плохой характер. Мальчикам с плохим характером нельзя играть с оружием.

- Так же, как нельзя играть с полицейскими значками,

Я поймал быстрый взгляд, которым они обменялись, и почувствовал, как дуло пистолета уперлось мне в спину. Громила опять улыбнулся:

- Умный мальчик, хочешь покруче.

- Этот пистолет наделает здесь шума. В тихом доме вроде этого люди захотят узнать, в чем дело.

Дуло уперлось в мою спину чуть сильнее.

- Возможно, но ты не услышишь этого, приятель. Иди.

Эти двое были профессионалы, не хулиганы, выбивающие мелочь какими-нибудь игрушечными пистолетиками.

Это были боевики в полном смысле слова. Они четко знали, где встать, чтобы я не смог двинуться, как выглядеть, чтобы никто не понял, в чем дело. У одного из них во внутреннем кармане вырисовывалась бутылка виски - вылить на меня, чтобы я выглядел пьянчугой в случае, если меня придется выносить. И взгляд у них был особенный. Кто-то явно приказал быстренько шлепнуть меня, если я вздумаю сопротивляться.

Мы спустились вниз, и верзила спросил:

- Где твоя машина?

Я показал. Он щелкнул пальцами, требуя ключи, и получил их. Второй сделал жест рукой, и за два квартала от нас от тротуара отъехала машина и проехала мимо; шофер даже не оглянулся.

Нетрудно было понять, что должно случиться. Я должен был совершить поездку в один конец на моей собственной машине. Предполагалось, что я буду пай-мальчиком и не доставлю им хлопот. Предполагалось, что я окажусь круглым идиотом и спокойно дам убить себя.

В голове у меня загремела безумная музыка, в которой литавры и пронзительные флейты сливались в диком диссонансе, пока у меня не затряслись руки. Каким же простаком они меня считали! Они полагают, что в этой игре они единственные профессионалы. Они думали, что со мной этого никогда не случалось, а если случалось, то я окажусь не готов к тому, что случится опять.

Клянусь Господом, если они собирались играть в эту игру так, как играют профессионалы, то их ждало серьезное потрясение - в чехле между сиденьем и дверью лежал автоматический пистолет тридцать второго калибра.

Они играли профессионально. Верзила велел:

- Поведешь сам, легавый. И поосторожнее.

Он открыл дверь, чтобы я мог сесть, и, как только я оказался за рулем, уселся рядом. Он не теснил меня, он был слишком опытен. Он оставил между нами значительное расстояние, забившись в угол и положив руку на спущенное стекло окна. Другая рука лежала у него на коленях, держа мой собственный пистолет, нацеленный на меня. Тот, что поменьше, забрался на заднее сиденье и облокотился на спинку за моей головой, как будто вел со мной конфиденциальную беседу, на самом деле беседу вел пистолет, приставленный к моей шее.

Мы ехали долго. Три счастливчика, предпринявшие поездку на побережье. Чтобы все оставались счастливыми, я включил радио и нашел музыкальную программу, а потом то и дело прикуривал сигарету от зажигалки в бардачке, чтобы они привыкли видеть мои руки в движении.

Тип рядом со мной указывал мне повороты и где-то перед Ислипом сказал:

- Сбавь скорость.

Впереди шоссе пересекала щебеночная дорога.

- Поезжай направо, пока я не скажу, где свернуть. Я свернул направо и поехал по черному асфальту. Он тянулся с полмили, сменившись грязной, маслянистой дорогой. Мы сделали еще несколько поворотов, и я ощутил запах океана, приносимый ветром. Домов встречалось все меньше, пока не остались лишь редкие черные тени, попадавшиеся через четверть мили. Дорога плавно обогнула берег, прокладывая путь среди высокой, по колено, травы, сгибавшейся под ветерком с моря и шелестевшей, задевая за крыло автомобиля.

Я разглядел затененные окна дома, громаду седана у его стены и нажал на тормоза. Верзила выглядел вполне довольным собой, и пистолет уже не так давил мне шею. Парень, сидевший рядом со мной, вылез из машины и встал у двери, второй сунул ключи в карман и двинулся за мной, чуть не наступая мне на пятки.

- Ты все хорошо понял, - сказал он мне. - Давай и дальше так. Входи, да не спеши.

Я только что не полз. Парни оставались немного позади справа и слева, занимая прекрасную позицию на случай моей попытки бежать. Любой из них мог сбить меня раньше, чем я сделаю хоть шаг. Я достал последнюю сигарету и бросил пустую пачку. Коротышка был настолько сообразителен, что подобрал ее. Спичек у меня не было, никто мне их не предложил, и незажженная сигарета осталась висеть у меня в углу рта. Пока беспокоиться было рано. Неподходящим было время, неподходящим было место. Не так легко спрятать тело и, тем более, машину. А исчезнуть мы должны были вместе.

Дверь открылась; вышедший из нее человек, стоя против света, казался узкой темной тенью.

- Привет, дерьмо, - сказал я.

Не стоило открывать рот. Лу Гриндл ударил меня в лицо, разбив губы. В спину мне уперлись два пистолета, швырнув меня прямо на него, и я лишился возможности ответить Лу. Все же я попробовал. Я нанес ему удар сбоку и снизу и почувствовал, что разбил себе кожу на костяшках, угодив ему в зубы.

Громилы не рискнули стрелять, один ударил меня дулом пистолета. Боли я не почувствовал - просто громкий хлопок, переросший в громоподобную звуковую волну, швырнувшую меня на пол.

Боль появилась позже. Почему-то она возникла не в голове, как я ожидал. Она была везде, она расползлась по телу тысячей агонизирующих точек. Что-то капало, равномерно и нудно, как протекающий кран. Каждое движение вызывало боль, начинавшуюся где-то у ног; если бы крик мог принести облегчение, я бы закричал. Я открыл один глаз. Второму мешали открыться распухшие скула и веко.

Кто-то проговорил:

- Очухался.

- Сейчас получит покрепче.

- Я скажу когда. - Голос звучал так безапелляционно, что никто не решился перечить.

Мне удалось сфокусировать здоровый глаз. Он смотрел вниз, на мои ноги. Они стояли по стойке «смирно» и были привязаны к перекладине кресла. Своих рук я не видел, из чего заключил, что они связаны за спиной того же кресла. Капало вовсе не из крана.

Капало с того места на моем лице, где некогда был нос.

Каким-то образом я выпрямился. Так боль чувствовалась меньше. Когда туман в глазах рассеялся, я скосил здоровый глаз к свету и увидел их. Они сидели вокруг, как стервятники. Двое с пистолетами были у двери; Лу Гриндл прижимал ко рту окровавленное полотенце.

А на краешке кожаного кресла сидел, облокотившись подбородком на трость, Эд Тин. Он был похож на банкира, даже фетровая шляпа у него была соответствующая. С минуту он задумчиво смотрел на меня.

- Плохо?

- Угадай. - Единственное слово далось мне с большим трудом.

- Знаешь, это было ни к чему. Мы просто хотели поговорить с тобой. - Он улыбнулся. - А так мы вынуждены были связать тебя, пока не закончим беседу.

Лу бросил в меня полотенце.

- Господи, да перестань церемониться с ним! Я его быстро заставлю говорить.

- Заткнись! - Эд не переставал улыбаться. - Тебе повезло, что я здесь. Лу очень импульсивен.

Я не ответил. Он сказал:

- Очень плохо, что ты убил Жабу, Хаммер. Он был для меня очень полезен.

Слова все-таки вырвались:

- Не говори ерунды.

Он выпрямился и откинулся на спинку кресла.

- Не утруждай себя объяснениями. Я не полиция. Если ты его убил, это твое дело. Я занимаюсь своим делом. Так где она?

Губы у меня слишком распухли, чтобы голос звучал уверенно.

- Понятия не имею, о чем ты говоришь.

- Напомни ему, Лу.

Он сидел в кресле, посасывая сигару, и наблюдал. На этот раз Лу не стал бить ногой. Было достаточно мокрого полотенца, обернутого вокруг его кулака.

Я пробовал держаться и не мог. Голова моя дернулась, и Тин спросил с металлом в голосе:

- Теперь вспомнил?

Я успел только мотнуть головой, и кулак опять обрушился на нее. Он бил и бил, пока боль не перестала ощущаться, и тогда я засмеялся, когда он заговорил со мной.

Эд постучал тростью об пол.

- Хватит. Этого довольно. Он уже ничего не чувствует. Пусть несколько минут посидит и подумает.

Лу обрадовался передышке. Он тяжело дышал ртом; подбородок его был залит кровью. Он отошел к столу, сел и принялся растирать руку. Лу был очень счастлив.

Трость продолжала отбивать ритм.

- Ты же понимаешь, что это только начало. Упираться совершенно бессмысленно.

Мне удалось выдавить из себя:

- Я не убивал… Линка.

- Неважно, убивал или нет. Мне нужно то, что ты взял в его квартире.

Лу закашлялся, сплюнул кровь на пол, поперхнулся, поднес ко рту ладонь и вытолкнул на нее языком пару зубов.

Когда он поднял голову, его глаза впились в мои двумя маленькими пулями.

- Я убью этого сукина сына!

- Сядь и заткнись. Будешь делать то, что я скажу.

Лу вскочил, раскинув руки в стороны и пытаясь совладать с собой, чтобы не вцепиться Тину в горло. Но Эда было не так легко запугать. Об этом свидетельствовал короткоствольный пистолет в его руке.

Лицо Лу побагровело от ярости.

- Будь ты проклят! Будь проклят ты, Фаллон, Линк и вся ваша вонючая компания!

- Ты шепелявишь, Лу. Сядь.

Лу сел и уставился на свои зубы. Он этими зубами гордился. Они были такими ровными и блестящими. Они лежали на столе, куда он их бросил, и, казалось, притягивали его взгляд. Он продолжал ощупывать десны, как будто все еще не мог поверить в отсутствие зубов, и изрыгал яростные проклятия. Лу готов был выместить свою ярость на ком угодно.

Он снова и снова твердил:

- Идите к черту все вы! Идите вы все к черту! - Рот его оскалился, обнажив щель в зубах, и он стукнул кулаком по столу. - Черт побери, этого не случилось бы, если бы ты дал мне поступить по-своему! Я бы сам убил Фаллона, и его паршивую шлюху, и Линка, и все было бы в порядке! - Взгляд его перешел на меня. - Тебя я тоже убью.

- Лу, ты получишь новые зубы, - сказал Эд любезно. Все, что он говорил, было исполнено любезности.

Гриндл поперхнулся и вышел из комнаты. Послышался шум льющейся воды и хлюпающие звуки - он полоскал рот. Эд мягко улыбнулся:

- Ты ударил его в самое больное место… в его тщеславие.

- А где твое больное место, Эд?

- Это многие хотели бы знать.

- Я знаю. - Я попытался усмехнуться. Лицо мое не двигалось. - В двух местах тебе точно будет больно. Особенно когда тебе побреют голову и ногу.

- Когда Лу вернется, я позволю ему воздать тебе по заслугам, - сказал он.

- Как в старые времена, когда за веревочки тянул Фаллон… посредством окурков и клещей?

Ноздри его раздулись.

- Если тебе так хочется поговорить, скажи лучше, где она?

- Что именно?

Вода все еще текла. Не поворачивая головы, Эд позвал:

- Джонни, дай-ка ему.

Подошел верзила. Под рубашкой перекатывались мышцы живота. Техника его была убийственной. Кулак нырнул мне под зубы, и я выключился, как лампа. Меня облили холодной водой, чтобы привести в сознание и повторить все сначала.

Промежутки между раундами становились длиннее. Я частично возвращался из черного небытия и без сил обвисал в кресле. Голос верзилы прохрипел:

- Он готов, Эд. Не думаю, что он понимает, о чем вы говорите.

- Понимает. - Он ударил тростью в пол. - Окуни его еще разок.

Меня опять окатили водой. Вода смыла кровь с глаз и дала мне возможность видеть, а также прочистила мне мозги, чтобы я начал соображать.

Эд понял, что я очнулся. Он зажег сигару и задумчиво посмотрел на ее горящий кончик.

- Ты слышишь меня?

Я утвердительно кивнул.

- Пойми, я прошу тебя в последний раз. И помни, после смерти ты все равно не сможешь этим воспользоваться.

- Скажи мне… что тебе нужно?

Только на секунду его взгляд метнулся к паре, облокотившейся на подоконник. Не будь их здесь, я получил бы ответ. Но то, что мне полагалось знать, было слишком важным для их ушей.

- Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты с самого начала доставлял хлопоты. Я знаю тебя слишком хорошо, Хаммер. Ты всего лишь частный детектив, но ты и раньше убивал людей. В своем роде ты так же жесток, как я, но не так умен. Поэтому-то я и сижу здесь, а ты там. Пусть остается у тебя. Не сомневаюсь, что она спрятана в одному тебе известном месте и после твоей смерти никто не найдет ее. По крайней мере, при моей жизни. Джонни… пойди посмотри, что там с Лу.

Парень пошел и тут же вернулся.

- Он лежит.

- Пусть лежит. Развяжи этого.

С моих рук и ног сняли веревки, но встать я не смог. Они позволили мне посидеть немного, пока не восстановится кровообращение, а с ним - пламя, терзавшее мое тело. Когда я обрел способность двигаться, Джонни рывком поднял меня на ноги.

- Что с ним делать, Эд?

… - Это твое дело. Мартин, отвези меня в город. С меня достаточно.

Коротышка отдал честь двумя пальцами и подождал, пока Эд возьмет свой цилиндр. Он был прекрасным лакеем. Он открыл дверь и, возможно, даже помог Эду спуститься по лестнице. Я услышал, как машина ожила и двинулась по дороге.

Джонни выпустил мой воротник и ткнул пистолетом мне в спину.

- Слышал, что он сказал? - Он толкнул меня к двери.

Долгая прогулка. Последняя поездка. Называют это по-разному. Ты сидишь в машине, а в голове снова и снова прокручиваются различные способы бегства; и каждый раз, когда что-то приходит в голову, в лицо нацеливается пистолет. Обливаешься потом, все в тебе трясется, и, хотя больше всего на свете хочется курить, ты знаешь, что ни за что не удержишь во рту сигарету. Хочешь позвать на помощь, но упершийся в спину пистолет заставляет тебя молчать. На углу в круге света стоит полицейский. Молитва застревает у тебя в горле. Он узнает их… увидит отблеск на их пистолетах… поднимет руку, останавливая машину, и ты будешь спасен. Но когда машина проезжает мимо полицейского, он смотрит в другую сторону. Потом в тебе все пересыхает, и язык грубым рашпилем проходится по губам. Ты думаешь о многом, но больше всего о том, как скоро жизнь покинет тебя.

Помню, как это все было в первый раз. Теперь по-другому - я был избит до полусмерти и слишком слаб, чтобы драться. Сил хватало только вести машину. Джонни сидел в своем углу, наблюдал за мной; мой пистолет все еще был у него.

Я попросил сигарету, и он дал мне ее. Я воспользовался зажигалкой, лежавшей в бардачке, докурил сигарету, и он дал мне вторую, смеясь над тем, как дрожит моя рука, когда я попытался сунуть сигарету в рот. Он смеялся, глядя, как я сначала поднимал стекло, чтобы согреться, потом опускал, чтобы остыть.

Его смешило, что я снижаю скорость на поворотах, чтобы прожить на несколько секунд дольше.

Велев мне остановиться, он продолжал смеяться, потому что руки мои, казалось, ослабли и бессильно повисли по сторонам.

На секунду он выпустил меня из поля зрения, разыскивая дверную ручку. Больше он не смеялся.

Я пять раз выстрелил ему в голову из пистолета тридцать второго калибра, который вытянул из чехла, и, забрав из его рук свой пистолет, вышвырнул тело на дорогу. Когда я разворачивался, свет фар скользнул по нему, поймав последнюю, непроизвольную судорогу, и Джонни сделал первый шаг по дороге в ад.

Серая утренняя дымка появилась в небе позади меня, когда я достиг коттеджа. Света едва хватало, чтобы найти в траве дорогу и разглядеть машину у стены. Я выключил мотор и открыл дверцу.

Это был тот самый двухместный автомобиль, который привез боевиков за мной, а потом по их сигналу уехал прочь. Я знал, кто в нем: Коротышка, которого Эд назвал Мартином, вернулся за Лу.

Я обошел дом и остановился под окном спальни. Лу ругался. Я приподнялся на цыпочках и заглянул внутрь, но света там не было, и за шторами ничего не было видно. Кто-то включил воду, говорили, но я не мог уловить о чем. Разговор стих в глубине дома, и я воспользовался случаем.

Я вжался в стену, поднимаясь на крыльцо и прячась в тени. Дерево слишком прогнило, чтобы скрипеть, но я не рисковал. Я пополз, держа пистолет в одной руке; другой я дотянулся до ручки двери. Она бесшумно повернулась, и я толкнул дверь.

Я не дышал, пока не оказался внутри и дверь не закрылась за моей спиной, потом я тихо выдохнул. Кровь стучала у меня в висках так громко, что, казалось, этот звук разносится по всему дому. Ноги отказывались нести меня дальше, пистолет отяжелел и тянул руку книзу.

Я боролся со слабостью, охватившей все тело. Сейчас этого нельзя было допускать! В окровавленном рту Лу таился ответ, который мне предстояло из него выжать. У меня закружилась голова, и я протянул руку, чтобы опереться о стену. Рука задела дверь шкафа и захлопнула ее.

Тишина.

Холодная, черная тишина.

Вкрадчивый голос спросил:

- Джонни?

Лу выругался, и из дверного проема вырвался язык пламени.

Я упал. Лу слышал, как падали многие. Падение было настоящим, но только потому, что ноги меня больше не держали. В моей руке по-прежнему был зажат пистолет, и, падая, я нажал на спусковой крючок.

Гром выстрела отозвался эхом и потряс стены. Я перекувырнулся, наткнулся на что-то и замер. Эхо крика все еще отдавалось в воздухе, а вспыхивающие внезапно точки света были дырами в стене от выстрелов, которыми меня пытались настичь. Я схватил за ножку стул и швырнул его. Он ударился об пол и разлетелся. Теперь они кричали друг на друга, ругаясь из-за пустой траты патронов. Тратить патроны впустую они перестали. Они думали, что я ранен, и выжидали.

Я слышал, что они меняют позиции, приготавливаясь. Как можно тише я и сам сменил положение.

Это было похоже на детскую игру: бесконечное передвижение ползком, страх, что тебя поймают, обманные движения, которые так тяжело было делать.

Совсем близко послышалось дыхание. Я мог протянуть руку и дотронуться. Оно слышалось по ту сторону кресла. Меня тоже услышали, но характер дыхания не изменился. В другом конце комнаты послышался слабый звук, и тут же шепот в пяти футах от меня:

- Он здесь.

Через комнату метнулось оранжевое пламя, и звук выстрела ударил меня в уши прежде, чем раздался крик и хриплое ругательство. Ответом были два выстрела, ударившие в пол, и глухой удар упавшего тела.

Голос Лу произнес:

- Я уложил сукиного сына. - Он все еще шепелявил.

Лу выполз из-за кресла, и я увидел его на фоне окна.

Я сказал:

- Ты уложил своего, Лу.

Лу попытался одновременно проделать слишком много вещей: упасть, выстрелить и обругать меня. Две вещи он проделал - упал, потому что я попал в него, и выстрелил, потому что рука его в падении нажала на спусковой крючок. Он не успел выругаться, потому что моя пуля прошла через его рот и застряла в черепе.

Мне больше нечего было здесь делать.

На улице серая дымка просветлела, превратившись в раннее утро. Мне потребовалось много времени, чтобы добраться до машины, и еще больше, чтобы выехать на шоссе.

Судьба послала мне маленькую удачу - застрявшего на дороге человека, ждавшего попутную машину. Я подобрал его, объяснил, что попал в переделку и попросил повести машину.

Мой попутчик был рад помочь. Ему было жаль меня.

Мне самому себя было жаль.

IX

Мы стояли в боковой улочке, недалеко от Девятой авеню, и парень рядом со мной тянул меня за руку, пытаясь разбудить. Он тянул и выворачивал руку так, что я испугался, что она отломится. Я открыл здоровый глаз и взглянул на него.

- Да, брат, ты был как мертвый. Я полчаса тебя расталкиваю.

- Сколько времени?

- Восемь тридцать. Плохо?

- Паршиво.

- Хочешь, кого-нибудь позову?

- Нет.

- Ну хорошо, мне надо на автобус. Думаешь, придешь в себя? Если что, я немного побуду рядом.

- Спасибо. Я выкарабкаюсь.

- О'кей, дело твое. Спасибо, что подвез. Жаль, что ничего не могу сделать для тебя.

- Можешь. Купи мне пачку сигарет.

Он отмахнулся от четверти доллара, которые я совал ему, и пошел к киоску на углу улицы. Вернувшись с открытой пачкой, он воткнул сигарету мне в рот и зажег ее.

- Будь осторожен. Лучше поезжай домой и отоспись.

Я ответил, что так и сделаю, и сидел с сигаретой, пока не появился полицейский, прикреплявший квитанции к стеклам машин. Я пересел за руль и нажал на стартер.

Уличное движение не действовало на нервы, как обычно. Я с радостью втиснулся за медлительным грузовиком и потащился за ним. Каждая клеточка тела болела, и даже при желании я не смог бы крутануть руль как следует. Каким-то образом я дотянул до угла, и грузовик свернул в улочку, идущую через Голландский туннель. Когда светофор переключился, я проехал перекресток и попал на улицу, ведущую к полицейскому управлению.

Улицы были заполнены людьми, спешащими на работу. Они шли поодиночке или парами, шаркая и стуча тысячами пар ног. Я завидовал тому, что они выспались. Я завидовал их нормальным, неопухшим лицам. Я завидовал многому, пока хорошенько не задумался. Ведь я жив. А это уже кое-что.

Улица перед красным кирпичным зданием являла собой плац-парад полицейских в мундирах. Одни отправлялись на свои участки, другие садились в патрульные машины. Люди в штатском выходили парами, громко прощаясь друг с другом на углу. Перед главным входом у тротуара стояли три черных седана; шоферы читали газеты, сидя за рулем. Пара патрульных машин отъехала, и желтовато-коричневый двухместный автомобиль впереди меня сунулся на освободившееся место. Я последовал за ним, припарковался куда удачнее, чем он, и прижался к бамперу стоявшей позади машины, чтобы дать пространство для маневра.

Думаю, этот тип свои права просто купил. Он начал маневрировать, не оглядываясь, и мне пришлось просигналить, чтобы предупредить его. Наверное, лучше было вывесить красный флаг или что-нибудь в этом роде. Он проигнорировал гудок и врезался в мою машину так сильно, что я буквально лег на руль.

Это было последней каплей. Я локтем распахнул дверь и вышел, чтобы намылить ему шею. Можно было ожидать, что скопище полицейских вокруг набросится на него; ничуть не бывало. Парень вылез из своей колымаги с выражением удивленного раскаяния. Он взглянул на меня и тут же забыл, что собирался сказать, просто стоял с разинутым ртом и глазел на меня.

- Ты что, оглох? - сказал я, взглянул на него внимательнее и все понял. Это был тот самый парень с испорченным слуховым аппаратом, который накануне стоял рядом со мной в баре. Он показывал на свои уши и стучал по микрофону.

Я был слишком раздосадован, чтобы объясняться с ним. Прежде чем поставить машину на место, он еще пару раз ударился о бампер.

Да, денек начинался прекрасно! В здании я привлек к себе несколько специфическое внимание. Полицейский, которого я хорошо знал, поинтересовался, не хочу ли я подать жалобу, и очень удивился, когда я отрицательно покачал головой. Кругом царила деятельная неразбериха; люди входили и выходили, получали приказы и пробирались к выходу.

В большой утренней суматохе не стоило надеяться, что Пэт окажется в кабинете; я дождался своей очереди у справочной и сказал дежурному, что мне необходимо видеть капитана Чэмберса.

- Имя?

- Хаммер, Майкл Хаммер.

Тут его рука с телефонной вилкой замерла, и он проговорил:

- Черт меня побери!

Он перепробовал десяток номеров, прежде чем нашел Пэта, несколько раз ответил: «Да, сэр» и вытащил вилку из гнезда.

- Он сейчас придет. Подождите его здесь.

Я ждал ровно минуту и десять секунд - засек по часам. Пэт почти бегом появился из лифта, а когда увидел меня, непроизвольно передернулся.

- Что случилось?

- Меня схватили, приятель. Да, схватили.

Больше вопросов он не задавал. Он секунду смотрел на собственные ботинки, а потом выложил мне твердо и не церемонясь:

- Ты арестован, Майк.

- Что?

- Пойдем наверх.

Лифт ждал. Когда мы поднялись наверх, я машинально двинулся к его кабинету, но он остановил меня, протянув руку.

- Сюда, Майк.

- Слушай, что происходит?

Он не смотрел на меня.

- Наши люди с шести утра дежурили у тебя дома, в конторе и во всех известных нам местах, где ты мог оказаться. Окружной прокурор выдал ордер на твой арест.

- Извини. Мне надо было остаться дома. Каково обвинение?

Мы задержались у двери из Мореного дуба.

- Угадай.

- Я сдаюсь.

- Окружному прокурору вчера вечером понадобилось досье на Линка; его не оказалось на месте. В данную минуту у него на ковре две девушки, которые потеряют работу и против которых, вероятно, тоже выдвинут обвинение. На этот раз ты не выкрутишься. Тебе конец, Майк.

Я сунул руки в карманы.

- Ты стареешь, приятель, повторяешься в методах. Последние два года ты только и делал, что предупреждал меня о том и о сем. Мы здорово работали, мы с тобой, а теперь ты начинаешь осторожничать; полицейскому, имеющему дело с убийствами, это не к лицу.

И как раз в этот момент, как нарочно, маленький молоточек, стучавший в моем мозгу, вдруг сшиб два кусочка в картинку, которая обрела совершенно ясный смысл, и я вспомнил одну вещь, которую сказала мне Эллен. Я прокрутил это в голове, немного перекроил, и у меня оказалось нечто, за что окружной прокурор охотно заплатит.

Я сам взялся за ручку двери.

- Пойдем. Нам с прокурором надо кое-что обсудить.

- Погоди минутку. Куда ты гнешь?

- Я никуда не гну, Пэт. Абсолютно никуда. Просто хочу немного поторговаться.

Все было совсем как в прошлый раз. Почти. Прокурор сидел за своим столом, его помощники - по обе стороны. Присутствовали и детективы на заднем плане, и полицейский у двери, и маленький человек, который вел протокол, и я, шагающий через всю комнату.

Исключение составляли Эллен и ее соседка. Они сидели рядышком у большого стола на стульях с прямыми спинками и плакали навзрыд.

Если мое лицо выглядело как-то не так, лучше было бы официально объявить об этом. Все взглянули на меня с ужасом, а Эллен даже развернулась на стуле. Она сразу перестала плакать и прикрыла рукой рот, удерживая крик.

Я сказал:

- Не переживай, детка.

Она закусила губу и закрыла лицо руками. Окружной прокурор был полон сарказма.

- Доброе утро, мистер Хаммер.

- Я рад, что вы помните, - ответил я.

Он любил игры в кошки-мышки. Он долго ждал этого и теперь собирался насладиться каждой минутой, имея перед собой аудиторию, способную оценить игру.

- Полагаю, вам известно, почему вы здесь? - Он откинулся в кресле и сложил руки на груди. Два помощника проделали то же самое.

- Я слышал об этом.

- Зачитать обвинение?

- Не утруждайте себя. - Мои ноги опять начали подкашиваться. Я подтянул к себе стул и сел. - Начинайте отчитывать меня в любой момент, как только пожелаете. Снимите тяжесть со своей груди, чтобы потом для разнообразия выслушать кое-кого помимо своих поддакивающих мальчиков.

Два помощника возмущенно выпрямились в своих креслах.

Это было так забавно, что мне даже удалось усмехнуться.

Прокурор не находил это забавным.

- Я не собираюсь выслушивать ерунду, мистер Хаммер. С меня достаточно.

- О'кей, вы знаете, что можете сделать. Обвините меня в заговоре и воровстве, бросьте в тюрьму, и на суде я получу хороший нагоняй.

- Вы будете не одиноки. - Он со значением взглянул на женщин. В глазах Эллен больше не было слез, но ее подруга горько рыдала.

Я спросил:

- Вы не задумывались, почему мы втроем бились над тем, чтобы вынести отсюда совершенно ерундовое досье?

- Это имеет значение?

Эллен толкнула свою подругу в бок, и плач прекратился. Я вынул из кармана пачку сигарет и стал играть ею, чтобы занять руки. Обтянутая целлофаном пачка отразила солнечный свет и, казалось, приковала к себе всеобщее внимание.

- Имеет, - сказал я. - Как будет сказано в обвинении, это был преднамеренный заговор, предпринятый тремя гражданами в здравом уме с целью достижения того, с чем не сумело справиться официальное лицо.

Газеты из кожи вон вылезут, чтобы похоронить вас.

Он улыбнулся:

- Не утруждайте себя этими песнопениями.

Он был готов приступить к обвинению, когда Пэт заговорил с другого конца комнаты. В его голосе звучала напряженная нотка, и все же в нем было достаточно силы.

- Может быть, вам лучше выслушать его?

- Ну что же, скажите. - Улыбка растаяла в гневной гримасе. - Но лучше что-нибудь хорошее, потому что в следующий раз вы будете говорить перед судом.

- Хорошо. Вам это понравится. Мы, - я подчеркнул это «мы», - обнаружили дыру в лодке.

Я слышал, как у Пэта перехватило дыхание и он сделал шаг вперед.

- Мисс Скоби однажды высказала это вам, но вероятность такого не укладывалась у вас в голове. Мы знаем, каким образом информация выходит из этого кабинета.

Глаза у прокурора были похожи на маленькие яркие бусинки, изучающие мое лицо. Когда он понял, что я говорю правду, вокруг глаз собрались морщинки и он повернулся к Пэту за советом. Поскольку такового не последовало, он спросил:

- Каким?

Я попал в цель и не собирался сдавать позиции.

- Не собираюсь загружать вас деталями, но могу сказать, как это происходило.

- Черт побери, как?

Я вернул ему улыбку. На мне она должна была выглядеть неплохо.

- Что ж, поторгуемся. Мы все трое отказываемся говорить, пока вы не снимете с нас обвинение. И вы не только снимете, но и забудете о нем.

Что еще я мог сделать? Я поймал отражение Пэта в окне за спиной прокурора; он ухмылялся, как идиот. Прокурор побарабанил пальцами по крышке стола, его щеки подергивались. Подняв голову, он обвел комнату быстрым взглядом.

- Мы покончим с этим частным порядком, если джентльмены не возражают. Капитан Чэмберс, можете остаться.

Что касается двух помощников, для них это было высшим оскорблением. Все-таки они справились со своими эмоциями и последовали за другими.

Я засмеялся им вслед, а то, что заставляло подергиваться щеки прокурора, вылилось в короткий смешок.

- Знаете, иногда я ненавижу вас за нахальство. Однако я восхищаюсь быстротой вашей реакции. Вы для меня кость в горле, но даже кость можно использовать с выгодой. Если то, что вы собираетесь сказать, правда, считайте обвинения полностью снятыми.

- Спасибо, - сказал я. Женщины ничего не могли сказать. Они были слишком потрясены. - Я так понимаю, что в управлении есть человек, которого подозревают в передаче информации.

Он нахмурился, взглянув на Пэта.

- Мы совершенно в этом уверены. Но нам неизвестен способ.

- Это несложно. На той стороне улицы стоит глухой парень, Его слуховой аппарат не работает. Он читает по губам. Хорошо натренированный глухой может без труда читать по губам с расстояния в тридцать футов. Ваш человек выходит на улицу, шевелит губами и, как будто пережевывая резинку, бесшумно называет время и место, затем садится в машину и отправляется на операцию. У глухого достаточно времени, чтобы дойти до телефона и передать информацию. Все точки устроены так, чтобы их можно было легко свернуть; когда вы приезжаете, там ничего не остается. Это очень просто.

- Он сейчас там?

- Когда я входил, был там.

Прокурор пробормотал проклятие и схватил телефонную трубку.

Это заняло около трех минут. Он начал все выкладывать в ту же секунду, когда его ввели в здание. Прокурор швырнул трубку на место. Лицо его светилось счастьем, он едва успел сказать женщинам, что их усилия оценены по достоинству, прежде чем исчезнуть за дверью,

Я подошел к Эллен и попытался обнять ее. Она положила руки мне на грудь и отстранилась.

- Прошу тебя, Майк, не сейчас. Я… я слишком расстроена.

- Можно мне позвонить попозже?

- Да… хорошо.

Я выпустил ее, и она поспешила из комнаты, прижимая к губам сырой носовой платок.

- Ну, - сказал Пэт, - ты все-таки порядочный мерзавец. На какое-то время ты испортил обеим жизнь, даже если в конце концов и снял их с крючка.

Он пропустил меня в дверях и вышел вслед за мной. Мы молча прошли по коридору к его кабинету; войдя, он взмахом руки пригласил меня сесть, в чем я нуждался более, чем когда-либо, и уселся сам.

Пэт позволил мне выпустить колечко дыма. Еще он позволил мне сделать одну глубокую затяжку, а потом перешел к делу:

- Я не окружной прокурор, Майк. Со мной торговаться не надо, так что давай напрямую. Этот глухой с улицы - просто случай. Если бы прокурора не донимала навязчивая идея схватить Тина и Гриндла, он бы это понял. Пара подходящих вопросов сразу поставила бы тебя на место.

- И все равно у меня было бы чем торговаться.

- Например?

- Лу Гриндл мертв. Я убил его за несколько часов до того, как появился здесь. И это не все, еще двое из его шайки убиты. Одного прикончил я, а второго сам Гриндл, по ошибке решив, что это я.

- Майк… - Пэт с нетерпением барабанил кулаком по ручкам кресла.

- Молчи и слушай. Тин послал схватить меня. Он думал, что я убил Жабу и взял что-то из его дома. Это было настоящим похищением, и я действовал в рамках закона, так что не беспокойся. На дороге где-то возле Ислипа лежит тело, и к настоящему моменту местная полиция должна была его обнаружить. Другие два тела в доме, местонахождение которого я могу отметить на карте, и тебе лучше поспешить туда, пока их не обнаружили. Эд Тин приказал прикончить меня, но могу поспорить, за это вам его привлечь не удастся. У него наверняка заготовлено алиби.

- Какого черта ты не сказал мне этого раньше? Боже мой, мы сможем разбить любое алиби, если он в этом замешан!

- Ты опять говоришь глупости. Хотел бы я посмотреть, как ты разобьешь его алиби. Тот, кто стоит за ним, рискует жизнью, если он заговорит. Все, что ты можешь предложить, - это тюремная камера. Нет, на Тина ты ничего не повесишь. Он уже прошел такую кухню.

Пэт хлопнул себя ладонью по лбу.

- И ты тратишь целый час на игры с прокурором! Черт побери, не мог ничего сказать!

- Ты бы все сразу услышал, если бы не затеял эту ерунду с арестом.

- Если бы я знал, что происходит, Майк!

- Ладно, мы квиты.

Он вытащил карту Род-Айленда и вручил ее мне. Я отметил карандашом дороги и пометил приблизительно место, где стоял дом. Пэт немедленно разослал указания. Кто-то связался с полицией в Ислипе и получил подтверждение, что тело на дороге найдено.

- Пэт… Прежде чем представить отчет прокурору, проследи сам за тем, как обнаружат тело Лу, ладно?

- Почему, Майк?

- Думаю, я знаю, как достать Тина.

- Это не причина. - Голос его был тихим и угрожающим.

- Ты ему скажешь, и мне опять перекроют кислород, Пэт. Послушай… ты действовал не под тем углом. Ты бы сам дошел до этого, но это заняло бы больше времени. Я напал на след. Когда я нападаю на след, я не могу остановиться. Ты же сказал, что у меня есть три дня.

- Ситуация изменилась.

- Ничего подобного. Со всеми своими полицейскими и со всем своим оборудованием ты по-прежнему гоняешься за тенью.

- А ты все знаешь, да?

- Нет… но теперь тень гоняется за мной. Я знаю нечто, чего мне знать неположено. Хотел бы я понять, где и каким образом я это нечто подцепил. Я просто бродил вокруг да около, цепляясь за что-то то там, то здесь, и все вроде бы должно было завершиться со смертью Жабы. Мне показалось, что он как раз тот, кого я ищу.

- Он и есть тот.

Пэт сказал это так бесстрастно, что я чуть не пропустил его слова мимо ушей.

- Что ты сказал?

- Он сидел за рулем машины, когда убили Деккера.

Это было похоже на волну, омывающую пляж и убегающую в море. Точно так же вдруг что-то окатило меня. Я никак не мог разжать кулаки. Они сжимались у меня на коленях в знак проклятья, которое ни как не давалось моему горлу.

Черт побери, убийца должен был достаться мне! Я же обещал малышу и самому себе. Он не должен был умереть в постели, не зная, отчего умер. Он должен был умирать с почерневшим лицом и вывалившимся языком, а я душил бы его.

- Откуда ты знаешь?

- Коул и Фишер были задержаны в Филадельфии. Они решили прорваться и погибли. Коул перед смертью успел кое-что сказать.

- Что именно?

- Ты был прав насчет Хукера и Деккера. Линк отдал приказ убрать Мэла. Он собирался послать с Деккером Коула и Фишера, потом передумал и отправился сам. Это все, что они знали.

- Ты имеешь в виду, они должны были прикончить Деккера?

- Нет… просто сопровождать его на дело.

Я медленно поднялся, надел шляпу и бросил окурок в пепельницу.

- О’кей, Пэт, доставай Тина сам, по-своему. И все-таки я прошу тебя дать мне время, прежде чем отправляться к прокурору. Я хочу выспаться. Мне это крайне необходимо.

- Если Гриндл мертв, мертвым он и останется. Давай удирай. Когда проснешься, позвони мне. Я придержу информацию, сколько смогу.

- Спасибо.

- И еще, Майк…

- Да?

- Сделай что-нибудь с лицом. Ты выглядишь кошмарно.

- Я сниму с шеи голову и приставлю новую, - сказал я.

Пэт серьезно ответил:

- Было бы неплохо.

X

У меня опять были гости. Целая прихожая гостей. Все шли посмотреть на меня. Я был самым популярным человеком в городе, и все толпились перед моей дверью, умирая от желания взглянуть на меня. У одной из явившихся перехватило дыхание, прежде чем ока смогла сказать:

- О… слава Богу, вот он.

Жена привратника была толстой женщиной, телеса которой не мог удержать ни один корсет. Она, казалось, готова была взорваться. Узнав мою походку, она улыбнулась, но улыбка застыла на ее лице. Привратник, совавший ключ в замок моей двери, тоже застыл.

И еще там была Марша. Она оттолкнула остальных. - Майк!

- Привет, моя радость.

- О, Майк, я знала, что с тобой что-то случилось! - Она бросилась ко мне, глаза ее наполнились слезами. Она нежно дотрагивалась пальцами до моей щеки, и я чувствовал, как они дрожат. - Дорогой, дорогой… что случилось?

- Когда-нибудь расскажу. С чего такой переполох? Она запнулась и еле выдавила из себя:

- Я звонила, звонила тебе весь вечер и все утро. Я боялась, что что-то случилось… О, Майк…

- Теперь все в порядке, солнышко. Скоро я приду в себя.

- Я приехала сюда, никто не отвечал, Я сказала привратнику, что ты можешь быть ранен, и он собирался проверить. Майк, ты так меня напугал!

Привратник кивал головой, облизывая губы. Остальные столпились вокруг, чтобы взглянуть на меня, прежде чем разойтись по своим квартирам. Жена привратника сказала:

- Вы нас всех испугали, мистер Хаммер. Мы были уверены, что вы погибли.

- Чуть не погиб. Все равно, спасибо за заботу. Теперь, если не возражаете, мне бы хотелось побыть одному. Я не очень хорошо себя чувствую.

- Может, что-нибудь?…

- Нет, ничего, спасибо. - Я достал ключ и открыл дверь. Мне пришлось на мгновение прислониться к косяку, прежде чем я смог войти. Марша схватила меня за руку и помогла удержаться на ногах, потом отвела меня к креслу и усадила.

День был слишком долгим. Слишком. Трудно пережить такой день и устоять на ногах. Я уронил голову и закрыл глаза. Марша тихо рыдала, развязывая мне шнурки и стягивая ботинки. Боль вернулась; сначала не очень ощутимая, она медленно разошлась по телу, вгрызаясь все глубже с каждым ударом пульса.

Марша сняла с меня галстук и расстегивала рубашку, когда в дверь постучали.

Я услышал, как она открыла дверь, услышал приглушенный разговор и звонкий детский голосок.

- Майк… это медсестра.

- Привратник просил меня зайти к вам, - произнес другой голос.

- Со мной все в порядке.

- Я сомневаюсь. - Рука ее проскользнула под мою. - Вам лучше лечь.

Я не мог спорить с ней. У нее на все был ответ. Марша все еще плакала, играя с ребенком на кушетке. Я поднялся и пошел в спальню. Не успел я оглянуться, как мне помогли раздеться и уложили в постель.

Жжение йода и ощущение холодных компрессов на лице вырвали меня на мгновение из забытья, и я услышал, как медсестра велела Марше вызвать врача. Мне показалось, что он явился спустя считанные секунды, ощупывая меня руками, забывшими, что такое нежность, а затем исчез так же стремительно, как появился. Я слышал, как женщины тихонько обсуждают мое состояние. Ребенок проверещал что-то, и это было последнее, что я слышал.

После этого были только обрывки сна, смутные и странно знакомые лица, невнятное бормотание. Меня унесло из наполненного болью настоящего и бросило в лишенное временной характеристики пространство, заполненное светом и теплом, где тело мое моментально излечилось. Я как будто находился в огромном прекрасном помещении, где нет ни тревог, ни несчастий, ни смерти. Все это осталось за прозрачными стенами и происходило с другими, не затрагивая меня.

Они были все здесь: Деккер с ребенком, напряженно слушающий то, что говорил Мэл Хукер; Жаба Линк, наблюдающий за ними и кивающий в знак того, что все сказано верно; его мальчики, готовые вмешаться, если что-то пойдет не так. Здесь были и Лу с Тином; они стояли над телом человека, который вроде бы был Фаллоном; их головы были повернуты к Линку. Неподалеку шла какая-то пьеса. Все были в римских тогах. Марша с Пэтом занимали центральную часть сцены вместе с окружным прокурором, а Эллен стояла за кулисами, готовая выйти. Они повернулись и делали знаки, призывая к тишине десятки других позади себя. Это были женщины, прекрасные женщины, лица которых я видел на фотографиях.

Актеры двигались с нарочитой медлительностью, чтобы можно было видеть каждое движение. Я стоял в центре помещения, понимая, что все это делается для меня, но не понимая почему. И над этой сценой, исполненной ощущения неизбежности, парил символ зла - одинокая тень стервятника в сером, мрачном небе.

Я ждал и наблюдал, зная, что все это происходило раньше и произойдет опять, только на этот раз я увижу каждое движение и пойму значение всех действий. Я пытался сосредоточиться на актерах, пока не понял, что я здесь не единственный зритель. В помещении вместе со мной был кто-то еще. Это была женщина. У нее не было лица. Это была женщина в черном, парящая в воздухе позади меня. Я окликнул ее, но ответа не получил. Я хотел подойти к ней, но она оставалась на том же расстоянии, хотя не делала ни одного движения. Я бежал к ней на ногах, налившихся свинцовой тяжестью, но не мог приблизиться.

Пьеса закончилась, и я опять все пропустил.

Я сказал что-то злое женщине, потому что пропустил все из-за нее, и она отпрянула назад, исчезая в тумане.

Но пьеса не закончилась. Сначала мне показалось, что актеры уже откланиваются, потом я сообразил, что вместо лиц у них безобразные маски и что они беззвучно кричат мне, чтобы я остановил пьесу и повернул действие обратно. Тин, Гриндл и Линк потеряли голову, в ярости пытаясь пробить прозрачную стену, но их отбросило на землю. Их лица были искажены, руки скрючились, превратившись в когтистые лапы. Я засмеялся, глядя на них, и они застыли, а потом исчезли.

Помещение залили звуки и желтоватый свет. Меня мягко расталкивали, чей-то голос произнес:

- Майк… проснись, пожалуйста.

Я открыл здоровый глаз, второй тоже немного приоткрылся.

- Марша?

- Ты говорил во сне. Ты проснулся, Майк?

Она выглядела усталой. Медсестра позади нее тоже выглядела усталой. Малыш у нее на руках улыбался мне.

- Я проснулся, детка. - Я знаком попросил ее задернуть штору.

- Ты проспал весь вчерашний день, всю ночь и большую часть сегодняшнего.

Я потер лицо. Припухлость немного сошла.

- Боже! Сколько же времени?

- Почти половина пятого. Майк, капитан Чэмберс у телефона. Ты можешь поговорить с ним?

- Да. Дай мне что-нибудь накинуть.

Я с трудом натянул брюки, ругаясь каждый раз, когда задевал больное место. Я был весь заклеен пластырем и измазан йодом, но мучительная боль несколько утихла. Я вышел из спальни и взял трубку.

- Алло?

- Где ты был, Майк? Я же сказал, чтобы ты позвонил мне.

- Заткнись. Я спал.

- Надеюсь, что ты выспался. Окружной прокурор добрался до Гриндла.

- Хорошо.

- Теперь ему нужен ты.

- Теперь-то что, обвинение в убийстве?

- Никакого обвинения не будет. Я все объяснил. Он хочет заполучить Тина и полагает, что ты опять что-то крутишь.

- Что это с ним?

- Поставь себя на его место и поймешь. Бедняга выбивается из сил, чтобы удержаться на посту.

- Боже мой, я уже достаточно ему дал. Чего он хочет? Он ждал, что я для него убью Тина?

- Не паясничай, Майк. Он не хочет убивать Тина. Ему не нужно некрологов в газетах. Он хочет поставить его перед судом, чтобы предать все гласности. Это единственное, что поможет ему удержаться на посту.

- А что случилось с глухим?

- Парень располагал только номером телефона. Если он не звонил ежечасно, объявлялась тревога. Мы проверили. По этому номеру никого не было. Парень работал через посредника, который передавал информацию нужным людям. Обоим платили одинаково - пачка денег по почте первого числа каждого месяца.

- Полагаю, Эд Тин надрывается от смеха.

- Не совсем, но усмехается, это точно. Мы проверили его алиби на позавчера; оно безупречно. Мы с тобой знаем, что оно дутое, но в суде его никто не опровергнет.

Согласно Тину, обвинение абсурдно. Он всю ночь играл в карты с друзьями.

- Ерунда. Хороший допрос под лампой, и он заговорит.

- Но под лампу его не посадишь.

- Можно сделать по-другому, - предложил я.

- По-другому тоже не выйдет, Майк. У Тина целая шайка адвокатов и банда боевиков с законной лицензией. Попробуй что-нибудь сделать и подставишь собственную шею.

- Прекрасно. Так что же с прокурором?

Он ответил не сразу:

- Майк, ты честен со мной?

- Ты знаешь все, что известно мне, Пэт. А что?

- Прокурор не отстанет от тебя, если ты не продвинешься, - сказал он. - И кстати, позвони Эллен, когда будет время. Она хочет поговорить с тобой.

- Она сейчас там?

- Нет, ушла недавно. У меня еще кое-что есть для тебя. Плейбой нашелся.

- Марвин Холмс?

- Да. Таможенники сообщили нам о нем, но было слишком поздно, чтобы задержать его. Мы следили за ним до Нью-Йорка и здесь потеряли. Он был с блондинкой, по виду - иностранкой.

Я с минуту обдумывал это.

- Он все еще напуган.

- Похоже. Надеюсь найти его сегодня. Он слишком известен, чтобы долго прятаться. Позвони мне, когда будет время. Здесь просто сумасшедший дом. Хотел бы я, чтобы прокурор для разнообразия командовал из своего собственного учреждения.

Я услышал щелчок в трубке. Старина Пэт! Мы по-прежнему играли в одной команде.

Марша устроилась в уголке кушетки и отчаянно зевала.

- Нам надо бежать, детка.

Рот ее закрылся.

- Что случилось?

- Со мной хотят побеседовать, а у меня нет на это времени. Я хочу уйти куда-нибудь, где меня не потревожат с неделю, пока я сам не захочу кого-нибудь видеть.

- Что ж… можно поехать ко мне. Я тебе надоедать не буду. Я хочу просто забраться в постель и заснуть вечным сном.

- О'кей.

Я вернулся в спальню и завершил свой гардероб. Раздался легкий стук в дверь, и я отозвался, разрешая войти. Дверь открыла медсестра и остановилась на пороге, держа мальчика за руку. Увидев ремень кобуры, свисающий со стола, он рванулся к нему.

Она перехватила его на полпути и оттащила назад.

- Лучше бы он так любил игрушки, - сказала она.

- Может быть, он станет полицейским.

Эти слова вызвали неодобрительный взгляд.

- Надеюсь, не станет. - Она помолчала. - Мисс Ли сказала, что вы опять должны уйти.

- Да, должен.

- Не могли бы вы оказать мне услугу?

- Конечно!

- Утром ко мне пришли маляры. Не позволите ли вы мне побыть сегодня у вас?

- Пожалуйста. Вы окажете мне услугу, если останетесь. Если кто-то объявится, скажите, что меня нет и вы не знаете, где я и когда вернусь. Хорошо? Они будут достаточно респектабельны.

Она вздохнула с сомнением и ушла в гостиную. Я справился со шнурками ботинок, нацепил кобуру с пистолетом и снял с вешалки пиджак. Костюм, в котором я был позавчера, висел на спинке стула, и с первого взгляда было ясно, что носить его больше нельзя. Я выложил все из карманов, скатал костюм в тугой шар и отнес на кухню. Бросив этот шар в мусорное ведро поверх старой детской одежды, я плотно закрыл крышку и задвинул ведро в угол.

Марша ждала меня.

По дороге она почти моментально уснула, и, когда мы доехали, мне стоило большого труда разбудить ее.

Я попробовал трясти ее, щипать, а когда это не сработало, наклонился и поцеловал.

Это помогло.

Она сморщила нос и с трудом разлепила глаза. Я сказал:

- Мы приехали. Вылезай.

- Ты все-таки это сделал. - Она улыбнулась.

- Твоя усатая телохранительнице свернет мне за это шею.

Ее губы опять изогнулись в улыбке.

- Так вот почему ты поехал с такой готовностью. Ты думал, что за тобой будет кому присматривать. Очень жаль, Майк, но я одна. Сиделка ушла.

Я игриво потрепал ее по подбородку и вытащил из машины. Она взяла меня за руку, и мы вместе поднялись наверх.

Вечерний свет проникал сквозь шторы; последние косые лучи солнца образовывали на ковре причудливый узор. Марша устроила меня в большом кресле и исчезла на кухне, откуда донеслись приятные звуки, производимые женщиной в своей стихии.

Я почувствовал аромат кофе и услышал, как бекон и яйца шипят на сковородке. Желудок мой вспомнил, как давно его ничем не наполняли, и заурчал в предвкушении,

Я пришел раньше, чем меня позвали.

Она спросила:

- Голодный?

- Умираю.

- Я тоже. Доела у тебя пачку крекеров и с тех пор ничего в рот не брала.

Кофе был горячим и крепким, как раз по моему вкусу, после него я перешел к сигарете.

Марша настроила маленький транзистор на местную станцию и нашла музыку: все было прекрасно, пока оркестр не смолк и не начались новости. Комментатор быстренько закончил обычную процедуру, представившись публике, и сказал:

- Сегодня наступил конец целой эры. Человек, известный полиции, прессе и преступному миру под именем Лу Гриндл, был найден мертвым в летнем коттедже близ Ислипа, Лонг-Айленд. Еще два человека, известные как сообщники Гриндла, обнаружены убитыми, один в том же коттедже, второй - на дороге, в двадцати милях к востоку. Дом стал местом ожесточенной перестрелки: согласно данным полиции, один из людей Гриндла убит пулей из его пистолета. Приехавший на место первым репортер заявляет, что Гриндл и его люди использовали дом в качестве камеры пыток.

Окружной прокурор запретил какие-либо комментарии, но, по слухам, он располагает всеми фактами.

Лу Гриндл был продуктом рэкета начала двадцатых годов. Предполагают, что он являлся ключевой фигурой в…

Я протянул руку и переключил приемник на другую станцию - по всей комнате разнеслись звуки пианино на фоне барабанной дроби. Но Марша не слушала.

- Майк… это был ты?

Я усмехнулся. Рот мой перекосился на одну сторону, и я сказал:

- Они хотели убить меня. Избили и повезли на прогулку.

Она уперлась ладонями в стол, готовая вскочить с кресла.

- Боже мой, Майк! - Она вся дрожала.

- Больше они этого не сделают, детка.

- Но почему, Майк?

- Не знаю. Честное слово, не знаю.

Она обмякла в кресле и откинула волосы с лица.

- Все это началось с той ночи…

- Правильно, с той паршивой кражи. Избили тебя, избили меня. Ребенок остался сиротой. Глава рэкетиров и двое его боевиков убиты. Арнольд Бэзил убит. Убиты Жаба Линк и пара лжесыщиков, пытавшихся уйти от полиции. Мэл Хукер убит. Черт побери, скоро никого не останется в живых!

- А если они вернутся?

- Не вернутся. Я не оставлю им шанса. - Я бросил окурок в блюдце. - Можно воспользоваться телефоном?

Она вместе со мной вошла в комнату. Я уточнил номер по справочнику и позвонил Марвину Холмсу. Как раз в тот момент, когда подняли трубку, в дверь постучали и Марша схватила меня за руку. Я на секунду растерялся, затем выхватил пистолет из кобуры, снял с предохранителя и отдал ей.

Она открыла дверь, держа в руке пистолет, и вдруг затряслась в истерическом смехе.

Я спросил:

- Мистер Холмс дома?

Мне ответил дворецкий:

- Если это опять полиция, позвольте мне сказать, что последние пять минут он не появлялся. Вы очень надоедливы.

Я не жду его, но, если он придет, сообщу о вашем звонке.

Я бросил трубку одновременно с ним и пошел к Марше, которая все еще истерически смеялась. Мальчик с рукой на перевязи пытался успокоить ее и отнять пистолет. Я вынул пистолет из ее пальцев, вернул его на законное место и встряхнул ее, чтобы привести в чувство.

Она перестала смеяться и прислонилась к моему плечу.

- Я… Прости, Майк, я думала… - Входи, Джерри. Это мистер Хаммер… Джерри О'Нил.

- Привет, - произнес Джерри, но руки не подал. Я ему не очень понравился. Легко было понять почему.

Марша легонько пожала мне руку.

- Майк, мне надо выпить. Ты не возражаешь?

- Нисколько, киска. А как насчет вас, Джерри?

- Нет, спасибо. Мне надо идти. Я… - Он взглянул на Маршу, надеясь вызвать хоть признак ревности. - У меня сегодня свидание.

Она его разочаровала. В глазах ее мелькнули искорки, когда она сказала:

- Прекрасна, Джерри. Ты что-нибудь хотел мне сказать?

- Ну… - Он запнулся и кинул на меня взгляд, полный ненависти. - Мы беспокоились, когда ты сегодня не появилась. Мы звонили, и, хотя они и не хотели, я приходил. Убедиться. Но никого не было дома.

- О, Джерри, прости! Я весь день была с мистером Хаммером.

- Я вижу.

- Передай, чтобы не волновались.

- Хорошо. - Он взялся за ручку двери. - Пока, Марша.

- До свидания, Джерри.

Мне он ничего не сказал. Я протянул Марше стакан.

- Не надо было с ним так. Он без ума от тебя. Она сделала глоток и задумчиво посмотрела на янтарную жидкость.

- Именно поэтому я так и поступила, Майк. Когда-нибудь он должен был узнать.

Я поднял свой стакан.

- Что ж, я не очень виню бедного ребенка.

- Если бы ты чувствовал то же самое… - сказала она, улыбнулась, и на ее лице отразилась усталость. Она допила одним махом и направилась к спальне.

Я присел на ручку кресла, потряхивая лед в стакане. Я думал о мальчике с перебитым крылом. Некоторым достается все, другим совсем ничего не достается. Я был одним из счастливчиков.

Я понял, насколько везуч, когда она показалась в дверном проеме, омытая последними лучами солнца, садившегося в реку. Розоватые теплые тона ее тела смягчали металлический блеск нейлонового пеньюара, который облегал округлость ее бедер и живота и заканчивался вверху острым углом выреза, упиравшимся в затененную ложбинку между грудями.

- Спокойной ночи, Майк. - Она улыбнулась, зная, что ею любуются.

Солнце тоже пожелало мне спокойной ночи и утонуло в реке, оставив в комнате неясные тени.

Я ждал, когда щелкнет, запираясь, замок. Но щелчка не было.

XI

Я думал, что будет легко сидеть вот так со стаканом в руке и думать, глядя в темноту. Было удобно, спокойно, но не легко. Я пробовал внушить себе, что в такой же темноте Деккер проник через окно, направился к противоположной от меня стене и открыл сейф. Я пытался представить себе, как это было, но мое сознание не принимало картины и отбрасывало ее, как бессмысленный хлам. Лед в моем стакане четыре раза опускался на дно, но и это не помогло.

Я знал, что где-то в этой картине есть ошибка. Это был ключ, который раскрыл бы всю загадку, но я не мог найти его. Опять в моем мозгу стучал молоточек и надоедливо звучал какой-то голос. Я зажигал одну сигарету за другой и бросал после первой же затяжки. Я не мог ни думать, ни сидеть спокойно. Мне хотелось схватить что-нибудь и разбить на миллион осколков, и я бы сделал это, если бы не Марша, спавшая в соседней комнате; ее ровное дыхание было слышно через дверь.

Я не такой человек, чтобы сидеть и ждать, когда что-нибудь случится. С меня достаточно было и темноты, и одиночества.

Как можно осторожнее я закрыл за собой дверь, сбежал вниз по лестнице и выбежал на улицу к машине. Я опустил стекло и позволил ветерку дуть мне в лицо, чувствуя от этого облегчение. Так я сидел, наблюдая за людьми и машинами, и вдруг вспомнил, что Эллен просила меня позвонить.

Черт побери, я сделаю лучше. Я завел мотор.

Я нажал кнопку звонка. Внутри чуть слышно скрипнул стул, и по полу простучали каблуки. Дверь открылась.

- Привет, девочка из Техаса!

Она была завернута в свой белый махровый халат; ее губы были похожи на спелое красное яблоко, которое хотелось откусить, верхняя губа удивленно вздернулась.

- Я не ждала тебя, Майк.

- Ты не рада?

Это было сказано шутливо, но шутка не удалась, потому что глаза, отливавшие временами всеми цветами радуги, вдруг затуманились слезами; она покачала головой:

- Пожалуйста, входи.

Я ничего не понимал. Она прошла впереди меня в гостиную и кивнула на кресло. Я сел. Она уселась в другое кресло, но не рядом со мной. На меня она не смотрела.

- Что случилось, Эллен? - спросил я.

- Давай не будем об этом, Майк.

- Подожди минутку, ты ведь говорила Пэту, чтобы я позвонил, не так ли?

- Да, но я имела в виду… Неважно. Прошу тебя, не надо больше об этом. - Губы ее задрожали, и она отвернулась.

У меня было такое ощущение, как будто я ударил ее любимую кошку.

Она поднялась с кресла, подошла к радиоприемнику и выключила его. Потом она вручила мне папку.

Она была грязная и изношенная. Лента, которой она была связана, перегнила и висела двумя обрывками. Эллен вернулась к своему креслу и села.

- Это досье на Жабу Линка. Я нашла папку, погребенную в архиве под тоннами другого мусора.

Я тупо смотрел на нее.

- Окружной прокурор знает, что ты нашла ее?

- Нет.

- Эллен…

- Посмотри, может, это то, что тебе нужно, Майк. - В ее голосе не было никаких эмоций.

Я раскрыл папку, и обложка осталась у меня в руке. Откинувшись на спинку кресла, я не спешил. Теперь не надо было спешить. Линк был мертв, и его досье умерло вместе с ним, но я мог заглянуть внутрь и узнать, какова была его жизнь.

Жизнь была что надо.

Жаба Линк был когда-то фотографом. Очевидно, хорошим, потому что большинство профессиональных актрис снимались у него. Робертс не пропускал ничего. Его отчеты сопровождались пометками на полях, рассуждениями; именно здесь и возникла ясная картина.

Из-за своей профессии Линк и вступил в контакт с Чарли Фаллоном. Тот был помешан на хорошеньких актрисах и хорошо платил за их фотографии, особенно когда они сопровождались автографами.

Но в полицейских кругах Жаба стал известен только после смерти Фаллона. Прямо из студии Жаба шагнул в букмекерский бизнес, и, хотя у него было мало личных контактов с Эдом Тином, было известно, что, как и другие, он платит подати своему королю. Еще было известно, что ему всегда везло.

Здесь было много деталей, на которые я не обращал внимания, деталей, за которые Жабу можно было бы взять в любое время, если бы только делу дали ход. Робертс дал бы ход делу, это было очевидно, но, как сказала Эллен, явилась новая метла и вымела все результаты кропотливой работы, измеряемой месяцами и милями беготни за информацией.

Я раздраженно бросил бумаги на кофейный столик.

- Фаллон! Здесь все о нем. Но он мертв, и Жаба тоже. Черт побери все это!

- Жаль. Я думала, это поможет.

- Ты старалась, этого достаточно. Теперь можешь это выбросить. Окружной прокурор не хватится того, что он никогда не видел.

Я взял со стола пачку сигарет и сунул ее в карман. Она молча смотрела на меня.

- Мне пора, - сказал я.

Она не тронулась с места, чтобы проводить меня.

- Девочка из Техаса… что происходит? Совсем недавно ты была смелой и казалась мне женщиной, которая знает, что к чему. Ладно, я поставил тебя в трудное положение, но не настолько трудное, чтобы я не смог тебя вызволить.

- Дело не в этом, Майк. - Она все еще не смотрела на меня.

- Значит, ты девочка из Техаса, которая любит мужчин, похожих на техасцев. Наверное, мне надо научиться ездить верхом.

Она наконец посмотрела на меня. Глаза ее опять стали синими; в их синеве были боль и ярость.

- Ты техасец, Майк. Ты тот, о ком я мечтала, кого я хотела и кого никогда не получу, потому что такие, как ты, не сидят дома. Они должны куда-то бежать, играть с оружием, убивать. Я ошиблась. Я прочитала слишком много книг и слышала слишком много сказок. Наверное, я слишком сильно мечтала. Не очень приятно вдруг проснуться и понять, что тот, кто тебе нужен, каждый день приближается к своей смерти, потому что это ему нравится. Нет, Майк. Ты тот, кто мне нужен. Ты большой, сильный, ты возбуждаешь. Но ты навлекаешь на себя неприятности, и так будет всегда. Я хочу забыть о тебе и больше не искать своей мечты. Подожду, пока не появится кто-нибудь надежный, спокойный, выкину из головы все эти романтические бредни и буду жить нормальной жизнью.

Я стоял, расставив ноги, и смотрел на нее сверху вниз, чувствуя, как смех рвется из груди.

- А ты всегда будешь думать, каким мог бы быть техасец, - сказал я.

Выражение ее лица медленно изменилось, глаза наполовину прикрылись веками, и синева их опять сменилась серым цветом. Улыбка и досада проступили на лице. Она откинулась назад с гибкой животной грацией и с томным видом опустила голову на кушетку. Розовый кончик языка пробежался по губам, раскрывшимся в слабой улыбке, и они заблестели в свете единственной лампы. Затем она медленно выпрямилась и протянула ко мне руки; полы ее халата распахнулись, но она не сделала ни малейшей попытки запахнуть их.

- Нет, - сказала она. - Сначала я это выясню.

Прощались мы при зыбком утреннем свете, и я ушел, не оглядываясь, потому что все, что она говорила, было правдой, и я не хотел опять возвращаться к этому, глядя ей в глаза. Я сел в машину, поехал к Центральному парку и покружил там немного в поисках стоянки. Потом вышел из машины, прошел по тротуарам к траве, сел на пригорке и смотрел, как солнце поднимается над крышами домов.

Земля еще хранила ночную сырость, отдавая ее понемногу в виде полупрозрачной дымки, висящей в воздухе и поднимающейся все выше под лучами солнца. Ранний собачник вышел на прогулку. Была видна только верхняя половина его туловища; поводок в его руке исчезал в тумане, и только подергивание наводило на мысль о невидимом существе, привязанном к концу.

Ветер поднял серый занавес и разорвал его на куски, улетающие вверх и тающие в воздухе. Появились люди, бредущие в мире мечты; актеры, погруженные в собственные мысли по ту сторону прозрачной стены, глушившей звуки.

Я сидел, пока не сообразил, что все вокруг совсем как в моем сне, вплоть до цвета и искусственной тишины. Мне стало так неуютно, что я повернулся назад, ожидая увидеть женщину в черном, не имеющую лица.

Она была там.

Она была не в черном, у нее было лицо, но она остановилась, увидев меня, и поспешно повернула назад, точно так же, как та, другая. Эта казалась несколько раздраженной, потому что я перегородил ее любимую тропинку.

И я понял, кто была та женщина в моем сне. У нее было имя и лицо, которого я еще не видел.

Я дождался, пока солнце не развеяло туман и не вернуло все вокруг в реальный мир. Я начал день с поисков коротышки с большими ушами и парой крашеных блондинок по бокам. Солнце перевалило через зенит и начало опускаться, а я еще не нашел его.

В половине четвертого я позвонил. Я пробился через трех личных секретарей и одного типа с громоподобным голосом. Он был последним человеком перед самим Гарри Бейленом, знаменитым журналистом, и дальше мне было уже не пробиться.

Я сказал:

- Это приятель Куки Харкина. У меня есть для него кое-что, не терпящее отлагательства, а я не могу его найти.

Если у вас есть, я хотел бы узнать его адрес.

Адрес у него был, но давать его он не собирался.

- Очень жаль, что это частная информация.

- У меня тоже частная. Куки может получить ее для босса бесплатно, или я продам ее кому-нибудь другому. Так что выбирайте.

- Если у вас что-то ценное, я буду рад передать это мистеру Бейлену.

- Конечно, будете рады, только, видите ли, Куки мой приятель; или он сам получит информацию, или вашего босса опередят, а ему это вряд ли понравится.

Он прикрыл рукой микрофон. Его голос все-таки прорывался; слышно было, как он разговаривает с кем-то в кабинете; потом он опять обратился ко мне:

- Куки Харкин живет в отеле «Manya», «Ма-пу-а», Знаете, где это?

- Найду, - сказал я. - Спасибо.

Он швырнул трубку.

Я обнаружил отель «Manya» в жалкой местности в районе Восьмой авеню. Он был как раз таким, как я ожидал. Единственным требованием было вовремя вносить плату. В вестибюле стояли пара старых кожаных кресел и разномастная плетеная мебель. Здесь дежурил лысый субъект, склонившийся над журналом.

- Где я могу найти Куки Харкина?

- Триста девятый. - Он не поднял головы и не сделал ни малейшей попытки сообщить о моем приходе.

Единственной данью модернизации был автоматический лифт.

Я закрыл дверь, нажал кнопку и стоял, считая этажи, пока лифт не остановился.

Куки выбрал неплохое местечко. Окна выходили на юго-запад, во внутренний дворик, где было достаточно тихо, и ветерок, залетавший туда, не был загрязнен пылью и выхлопными газами.

Я дважды постучал, услышал скрип пружин и затем голос Куки:

- Да?

- Это Майк, Куки. Вылезай.

- Подожди минутку.

Ключ повернулся в замке, и я увидел Куки в пижамной куртке; он тер глаза, пытаясь прогнать сон.

- Неплохо вставать в такое время, - сказал я.

- Я поздно лег.

Я взглянул на вторую подушку на постели, еще носившую свежий отпечаток головы, потом на закрытую дверь.

- Конечно. Она не услышит?

Он сразу проснулся.

- Нет. Что у тебя, Майк?

- А чего бы тебе хотелось?

- Многого. Ты газеты видел?

Я ответил отрицательно.

- Я не такой идиот, Майк. Окружной прокурор поет и пляшет от радости после тройного убийства в Ислипе. Что до меня, я знаю, что случилось, - мерзавцам заткнули рот, потому что не упоминаются никакие имена.

Я сел и вытащил сигарету.

- Предлагаю обмен, - сказал я. - Сделай для меня кое-что и получишь всю историю.

- Договорились.

Я рассказал ему все, ничего не пропуская, и он бросился к телефону. Долларовые бумажки так и светились у него в глазах, и дело было достаточно крупным, чтобы пробиться к самому Гарри Бейлену.

Я велел ему не преуменьшать роль полиции, и, когда он закончил намеком, что последует продолжение, если все будет сделано правильно, босс согласился, возбужденно хрипя в трубку.

Куки вернулся, потирая руки.

- Теперь проси, Майк. Я постараюсь все узнать.

- Дело старое, Куки. Помнишь, когда умер Чарли Фаллон?

- Конечно. Он сыграл в ящик прямо в кинотеатре на Бродвее, сердечный приступ. - Он практически жил в кинотеатрах. Найти его можно было и в первоклассном зале, и где-нибудь на задворках.

- Он был женат? Не помнишь?

Он потянул себя за ухо и уселся на край кровати.

- Нет, женат он не был. Скорее всего, просто жил с кем-то.

- С кем?

- Откуда мне знать? Это было давно. Этот тип пользовался успехом у женщин.

- Если он жил с ней, она должна была быть особенной.

Он пристально посмотрел на меня.

- Она нужна тебе?

- Да. Как можно скорее.

- Не знаю, Майк. Может быть, она больше здесь не живет.

- Живет. Женщины такого типа не уезжают из города.

Куки напустил на себя хитрый вид и ухмыльнулся.

- Я закину удочку. А если мне придется выложить деньги?

- Я все оплачу. Трать столько, сколько понадобится. - Я встал и нацарапал номер на спичечном коробке. - Я буду ждать твоего звонка. В любое время. Если кто-то начнет приставать к тебе по поводу того, что собирается печатать твой босс, скажи, что ты собирал слухи. Меня ты не видел уже несколько месяцев.

- Понял, Майк. Я с тобой свяжусь.

Я знал, что он найдет ее, если она в городе. Мне оставалось только ждать.

Я вернулся к Марше и приготовил себе выпить. Она все еще спала.

Я позвонил Пэту, но, как оказалось, опоздал на несколько минут. Я не стал разыскивать его. Спиртное согрело мне желудок и прочистило мозги; радиоприемник тихо наигрывал, а я лежал, вытянувшись, и смотрел, как дым кольцами поднимается к потолку.

Без четверти восемь я открыл дверь спальни и зажег свет. Марша лежала, откинув одеяло и положив руку под голову, похожая на мечту в нейлоне медного цвета, и улыбалась во сне.

Она не проснулась, пока я не поцеловал ее; когда она посмотрела на меня, я понял, кого она видела во сне.

- Девочка, ты тоже проспала почти сутки.

- Не может быть, Майк!

- Тем не менее. Сейчас почти восемь вечера.

- Мне надо было быть в театре днем. Что они подумают?

- Полагаю, мы два сапога пара, детка.

- Ты так думаешь? - Руки ее встретились у меня на шее, и она притянула меня к себе, ища мой рот губами, мягкими и требовательными. Я чувствовал, как мои пальцы впиваются в ее плечи, и она слабо застонала, моля меня обнять ее крепче.

Я слегка отстранился и взглянул на нее - испугается ли она, как Эллен? Она сморщила нос, как будто знала, о чем я думаю, и я понял, что она не испугается ничего. Абсолютно ничего.

Я велел ей вставать, и она ногами нащупала пол. Я приготовил поесть, пока она принимала душ, а потом мы спокойно посидели часок, наблюдая, как опускается солнце, завершая свой дневной круг.

Без пяти десять опять начался дождь.

Я сидел в темноте, наблюдая за его косыми струями на фоне огней города. Кто-то у меня внутри отметил, что это тоже завершение круга. В дождь все началось, в дождь все и закончится. Это был смертельный круг.

Крупная ставка - вот что хотел сделать Деккер.

Он сделал это. И сам стал частью этой ставки.

Дождь игриво барабанил в окно, как котенок, который просит, чтобы его впустили. Небо на западе прочертила молния - признак того, что скоро этот игривый котенок превратится в ревущего демона.

В семь минут одиннадцатого позвонил Куки.

Тело мое напряглось, собрав всю энергию, которая копилась во мне в ожидании этого момента. Я чувствовал, как напряжение сковывает меня, стягивая кожу на скулах и превращая мускулы в тугие узлы.

Я снял трубку:

- Алло!

- Это Куки, Майк. - Наверное, он говорил, прижавшись к самому микрофону. В голосе его звучали хриплые нотки. - Я нашел ее. Ее зовут Джорджия Лукас, сейчас она живет под именем Долли Смит. За ней тоже охотятся. Весь день мой путь с кем-то перекрещивался. Она в опасности, Майк.

Возбуждение вновь вернулось - горячая волна радости от того, что погоня продолжалась и я в ней участвовал.

- Кто, Куки? Кто это?

- Не знаю, но кто-то есть. Я уже встречался с такими вещами. Говорю тебе, она в опасности, и, если она тебе нужна, поторопись.

- Где она?

- В двадцати пяти футах от меня. Она в красно-белом платье и с волосами ему в тон. В данный момент пытается изобразить песенку о несчастной любви в ночном клубе Харви.

- Я знаю его.

- О'кей. Представление продлится еще минут десять, потом будет часовой перерыв. В перерыве она разносит сигареты. Мне не нравится здешняя публика, Майк. И слушай, ты не сможешь попасть туда без дамы. Так что я, пожалуй, попрошу Толли встретить.

- К черту Толли. У меня будет своя дама. Держись поближе к ней.

Я думал о том, каким будет лицо Джорджии Лукас. Лу Гриндл проклял ее вместе с Фаллоном, Линком и мной. За ней кто-то охотился, и она могла ответить на вопросы.

Голос Марши произнес из темноты:

- Майк…

- Одевайся, Марша. Нам надо выйти.

Она не задала ни одного вопроса, включила свет и вынула из шкафа пальто.

Мы выехали на Бродвей и поехали к югу, слушая, как стеклоочистители отсчитывают секунды.

Дождь усилился.

Бары заполнялись людьми. Где-то в Ист-Сайде опять будет о кого-нибудь тереться размалеванная красотка в прошлогоднем платье; опять бармен кулаком призовет кого-нибудь к порядку, а сырой пол будет вонять прокисшим пивом и опилками. И может быть, откроется дверь, и еще один парень покажется в проеме со свертком в руках - маленьким свертком с влажными спутанными волосиками. И может быть, опять погибнут люди.

- Ты что-то притих, Майк.

- Я вспомнил другую ночь вроде этой.

- Куда мы едем?

Я не слышал вопроса, я продолжал говорить:

- Все время рядом Фаллон. Что бы ни случилось, всплывает его имя. Так было, когда убили Деккера. Так было, когда умер Жаба. И когда умер Гриндл. Он возник в самом начале, он опять возникает в конце. Здесь замешана женщина. Она исчезла после смерти Фаллона, к ней-то мы и направляемся. Она расскажет, почему исчезла и почему Линк стал такой важной персоной, и я пойму, почему Деккер был готов к смерти. Я узнаю, что хранилось в доме Жабы. Я узнаю все это и смогу опять жить спокойно.

Я гнался за убийцей и упустил его - у кого-то был к нему больший счет. Но по крайней мере я знаю, что он мертв. Теперь я хочу знать почему. Я все думал и думал… Я вижу в деле прокол, не больше булавочной головки, и начинаю сомневаться, что Жаба - тот, за кем я охотился.

Рука Марши сжала мою, лежавшую на руле.

- Скоро мы это выясним, - сказала она.

Порывы ветра раздували залитый дождем навес. Сбоку было написано: «У Харви». Швейцар в темно-бордовой униформе топтался в дверном проеме, чтобы не промокнуть. Я оставил машину за углом и поднял свой плащ над нашими головами, чтобы добежать до двери.

Швейцар отметил, что ночка скверная, и я согласился.

Девица в гардеробе отметила то же самое.

Я увидел Куки за угловым столиком с очередной крашеной блондинкой и стал прокладывать дорогу к нему через толпу.

Мы закончили процедуру взаимных представлений и заказали выпить. Он взглянул на меня, потом на Маршу; я сказал:

- Можешь говорить. Она в курсе.

Блондинка, выглядевшая дешевой проституткой, повернулась ко мне:

- Не обращайте внимания на мой вид. Мне легче, когда я работаю под шлюшку. Я помогаю Куки.

- Арлен - одна из стенографисток Гарри. Она и откопала эту дамочку. - Он мрачно кивнул головой в сторону эстрады.- Представление начнется через несколько минут.

Блондинка развернула листок бумаги, который сжимала в руке.

- Джорджия, или Долли, сорок восемь лет, выглядит на свой возраст. Была любовницей Фаллона. В свое время неплохо пела и была хороша собой, но годы взяли свое. После смерти Фаллона меняла профессии, пока не стала проституткой. Побывала в исправительной тюрьме - сразу после войны ее осудили на полгода за мелкие кражи. Через две недели после освобождения проникла в чужую квартиру и была взята с поличным.

На этот раз ей дали два года. Здесь она месяц.

- Сведения из вторых рук?

Блондинка кивнула.

- Я думал, ты собираешься поговорить о ней, Куки.

- Я передумал. - Он не отрываясь смотрел в конец зала, где Эд Тин беседовал с четырьмя мужчинами. - Ты обещал мне, что крутых ребят не будет.

- Я тоже передумал. Они видели, как я вошел?

- Нет.

Огни погасли, и голубой луч выхватил круг на эстраде. Девица с угольно-черными волосами вышла из-за кулис и застыла в драматической позе, ожидая аплодисментов, прежде чем исполнить номер.

Я сказал:

- Куки, вызывай полицию. Попроси капитана Чэмберса и скажи, чтобы он как можно быстрее ехал сюда. Объясни почему.

Лицо Куки побледнело.

- Слушай, Майк, я не хочу в этом участвовать…

- Ты и не будешь.

Марша сказала:

- Я иду с тобой, Майк.

Ненависть и возбуждение стихли; осталось короткое мгновение, принадлежавшее только нам. Я покачал головой:

- Нельзя, детка. Это мое дело. Ты больше не будешь в этом участвовать. - Я наклонился и поцеловал ее.

В ее глазах стояли слезы.

- Прошу тебя, Майк, подожди полицию. Я не хочу, чтобы ты опять пострадал.

- Я не пострадаю. Отправляйся домой и жди меня.

- Ты… не вернешься ко мне, Майк…

- Обещаю тебе, я вернусь.

Рыдания вырвались из ее груди и застыли в горле, когда она прижала руку тыльной стороной к губам. Я не хотел задерживаться, чтобы не видеть боль на ее лице.

Я проверил свой пистолет, глядя в дальний конец зала. Было слишком темно. Я отошел от стола и услышал, как Марша опять всхлипнула: Куки повел ее к выходу. Блондинка тоже куда-то исчезла.

XII

Занавес скрывал вход в узкий коридорчик с низким потолком. В конце виднелся еще один занавес, нижний край которого тянулся по полу, не давая свету проникнуть на сцену.

Я шагнул внутрь и задернул за собой занавес. Тип, сидевший на стуле, отложил в сторону газету и взглянул на меня сквозь стекла очков.

- Посетители сюда не допускаются.

Я показал ему уголок десятидолларовой бумажки.

- Может быть, я не посетитель.

- Может быть. - Он взял бумажку, и она тут же исчезла. - Ты похож на пожарного инспектора.

- Где комната Долли?

- Этой девки? - Он снял очки и махнул ими. - У нее и комнаты нет, чулан под лестницей, она обычно там переодевается, - Очки вернулись на свое место, и он посмотрел на меня сквозь них, - Она никуда не годится; если только на безрыбье…

Справа от меня были двери двух уборных, и я слышал, как за ними готовятся к выступлению.

С противоположной стороны тянулась деревянная перегородка, окрашенная в зеленый цвет, которая заканчивалась металлической лестницей и упиралась в кирпичную стену.

Я нашел чулан и постучал в стальную дверь с огромным замком и надписью «Кладовая» наверху. Приглушенный голос спросил, кто это. Я опять постучал.

На этот раз дверь приоткрылась; я сунул ногу в щель, мешая закрыть ее, и сказал:

- Я друг, Джорджия.

Ужас мелькнул в ее глазах; она отступила назад и рухнула на какой-то ящик. Я вошел и закрыл за собой дверь.

Теперь женщина обрела лицо. Оно выдавало годы и переживания крошечными морщинками, исчертившими кожу. Когда-то она была красива - нищета и страх стерли все. Она была маленького роста и отчаянно старалась сохранить фигуру, но все ухищрения мало помогали. Крашеные волосы, обилие косметики, чересчур тугой корсет сразу бросались в глаза.

Она с трудом проговорила:

- Кто вы?

- Я же сказал - друг. - Около двери стоял еще один ящик, и я подтянул его к себе. Мне хотелось закончить побыстрее. Я сел лицом к двери, немного в стороне от нее. - Эд Тин здесь.

Если я думал, что это произведет на нее впечатление, то ошибся.Выстраданная покорность судьбе сковала ее лицо.

- Ты ведь боишься его?

- Уже нет, - просто ответила она. Тушь потекла с ее ресниц, оставив темные пятна под глазами, улыбка была жалкой. - Это должно было когда-то произойти, бегство никогда не спасало меня надолго.

- Ты бы хотела больше никуда не бежать?

Она спрятала лицо в ладони.

Я опустился на колени и заставил ее взглянуть на меня.

- Джорджия, ты ведь знаешь, что произошло?

- Я читала об этом.

- Слушай внимательно. Скоро здесь будет полиция. Пойми, тебе не причинят вреда! Никто!

Она молча кивнула; темные пятна у нее под глазами расплывались.

Я сказал:

- Расскажи мне о Фаллоне, Гриндле, Тине и Линке - обо всем, что имеет значение.

Я зажег сигарету и протянул ей. Она взяла ее, не спуская глаз с горящего кончика и разгоняя пальцем тонкую струйку дыма.

- Чарли… Мы с ним жили вместе. Тогда он занимался рэкетом, работал вместе с Лу и Эдом. Но Чарли был главным.

Все началось, когда Чарли заболел. У него было плохое сердце. Лу и Эд стали искать способ избавиться от него, но Чарли был слишком хитер. Он узнал об этом. В то время окружной прокурор пытался уничтожить организацию, и Чарли усмотрел возможность держать обоих в узде. Он собрал все, что могло скомпрометировать Эда и Лу, все, что могло сразу отправить их на электрический стул, и отнес Жабе Линку. Линк переснял все.

Чарли рассказал мне обо всем. Той ночью мы долго сидели на кухне и смеялись. Он сказал, что собирается запечатать пленку в конверт, адресованный окружному прокурору, и оставить у близкого друга, чтобы тот отправил его в случае, если что-то случится с ним.

Я помню, как он сидел над письмом - это было последнее письмо в его жизни. Он хотел немного выждать, а потом сказать все Лу и Эду, но Жаба Линк решил сам войти в дело. Он рассказал Эду, что сделал Чарли.

И тогда дело дошло до меня. Лу явился ко мне. Он угрожал, я испугалась. Я ничего не могла сделать. Лу убил бы меня, не сделай я того, что он велел. Они хотели убить Чарли таким образом, чтобы остаться вне подозрения. Они знали, что с ним часто случаются сердечные приступы, и заставили меня вытащить у него из кармана нитроглицерин. На следующий день у Чарли был приступ, и он умер в кинотеатре. Боже, я не хотела этого, я была вынуждена это сделать, чтобы остаться в живых!

Я прервал ее рыдания:

- Жаба перехитрил всех. Он, вероятно, сделал себе копию этой пленки, дав им знать об этом. Это было для него гарантией. Так вот что, по предположению Тина, я взял в его доме! - Теперь мне было все ясно, - Что случилось после смерти Фаллона? Что сделал окружной прокурор?

- Ничего.

Постоянно я спотыкался об этот самый кирпич, который теперь свалился на меня. Я не замечал его, потому что он был чертовски мал, но теперь он вырос в огромный булыжник, выхваченный лучом света.

Я схватил Джорджию за руку.

- Пошли, мы уходим отсюда.

Она машинально потянулась за шляпой и сумочкой, и я вытолкал ее за дверь. Коридорчик был пуст. Парня на стуле не было. Тамтамы на эстраде заставляли воздух пульсировать в диком ритме джунглей, который эхом отдавался в коридоре,

Мне все это не понравилось. Я потянул дверь и шагнул впереди Джорджии, нащупывая ногой ступеньку.

Голос из темноты произнес:

- Этот, Эд?

- Этот. Стреляй!

Я был готов.

Револьвер ожил в моей руке, изрыгнув в дождливый туман гром и молнию.

Яркие вспышки выстрелов погружали все вокруг в еще более глубокую черноту. На стене на мгновение появилась тень; я успел выстрелить, осветив кирпичную стену, потом чье-то тело обрушилось на меня, и что-то тяжелое ударило меня по голове.

Проклятия перешли в хриплое сопение, когда мои пальцы нащупали и сдавили его горло, но меня ударили ногой в живот, и пальцы мои скользнули. Я лежал на спине; рука под подбородком свернула мне голову набок.

Он не успел меня прикончить - взревела сирена, и колеса заскрипели по мостовой. Мои противники замерли, ослепленные светом прожектора. Джорджия все еще верещала где-то в темноте. Пэт окликнул меня и рывком поднял на ноги.

- Она там, - сказал я.

- Кто?

- Старая подружка Фаллона.

Он пробормотал что-то и побежал назад, оставив меня у стены отдышаться. Я услышал, как он выходит из-за мусорного ящика, - она висела тряпкой на его руках.

- Она… умерла? - Я еле заставил себя выговорить это,

- Все в порядке. Думаю, потеряла сознание.

- Пэт, в данный момент она для тебя самая драгоценная вещь. Окружной прокурор будет счастлив ее увидеть.

- Майк, что, черт побери, здесь происходит?

- Обращайся с ней повежливей, и она все расскажет. Ты сможешь отдать Эда Тина под суд. Он замешан в убийстве Фаллона, она подтвердит.

Я вышел за ним на улицу, еле волоча ноги. Два боевика пытались объясниться с полицейским, не желавшим их слушать. Пэт усадил Джорджию в машину и велел шоферу отвезти ее в управление. Он взглянул на громил, и они мигом вспотели.

Я сказал:

- Это подручные Тина, Пэт. Эд следил за операцией. Он все предусмотрел. Мой человек выслеживал женщину, Эд занимался тем же самым. Он сбежал, но будет несложно разыскать его. За час управишься.

Собралась толпа. Сбоку маячил Куки, и я махнул ему рукой.

Он держал мое пальто, которое я тут же надел.

- Вот парень, о котором я говорил, Пэт. Буду благодарен, если ты позволишь ему выслушать все до того, как это появится в газетах.

- Кто будет рассказывать?… Ты?

- Я не в силах. Пусть рассказывает Джорджия. Она слишком долго держала это в себе и будет рада снять тяжесть с души. Я иду домой. Когда закончишь дела, приходи, поговорим.

Пэт пристально изучал мое лицо.

- Это имеет отношение к Деккеру?

- Еще какое! Просто мы сначала этого не поняли. Теперь все кончено. - Я повернулся и направился сквозь толпу к машине.

Дождь теперь не имел никакого значения. Город стал немного чище, чем раньше, но в глубине еще таилась грязь.

Я нашел аптеку, работавшую всю ночь, и зашел в телефонную будку.

В течение нескольких минут я слушал гудки, потом ответил усталый голос человека, которого только что грубо разбудили.

- Мистер Робертс?

- Слушаю.

- Говорит Майк Хаммер. Я хотел позвонить вам пораньше, но не смог. Если не возражаете, я бы хотел вас кое о чем спросить. Это очень важно.

Он мигом проснулся.

- Ничуть не возражаю. Что вы хотите знать?

- Занимая пост окружного прокурора, вы пытались избавить город от Фаллона и его шайки. Верно?

- Да. Мне мало что удалось.

- Скажите, вы никогда не получали сообщений от Фаллона?

- Сообщений?

- Например, письма.

На мгновение он задумался, потом сказал:

- Нет. - Он подумал еще. - Впрочем, был один любопытный инцидент. В мусорной корзине оказался конверт, адресованный мне, с обратным адресом Фаллона. Конечно, я узнал адрес, но, поскольку он жил в очень известном отеле, как-то не придал этому значения. К тому же Фаллон тогда был мертв.

- Понимаю. Спасибо, мистер Робертс. Жаль, что побеспокоил вас. - Мне совсем не было жаль.

- Все в порядке, - сказал он и повесил трубку.

Я получил ответ - весь; в мозгу прозвучал сигнал опасности, торопя меня.

Я проклинал подонков, которые убивали, потому что их божеством была зелененькая бумажка. Но темноту и ливень я больше не проклинал - они смели с улиц машины, весь город оказался в моем распоряжении, красные огни светофоров и свистки больше не имели значения. Машина превратилась в сумасшедшее существо, визжащее на поворотах в гонке со временем.

Я остановил машину у дома и бросился к двери, держа в руке пистолет. Она была здесь, как я и ожидал; я не опоздал. Медсестра лежала на полу ничком, с разбитой головой; но она дышала, а малыш плакал рядом и тянул ее за платье.

- Марша, - сказал я, - долго ты не проживешь.

Никогда еще я не видел такой ненависти. Она выплеснулась из ее прекрасных глаз, как будто стремилась схватить меня за горло. Марша выпрямилась - красивое и смертельно опасное животное.

Я оглядел разгромленную комнату и внутренности кресел, разбросанные по полу.

- Мне следовало догадаться. Бог свидетель, многие детали просто бросались в глаза. Ни один мужчина не разрежет подушку так аккуратно. Марша, ты не найдешь того, что ищешь.

Ее охватила дрожь - не от страха, это были конвульсии ненависти, охватившие все тело против воли. Я рассмеялся. Теперь я мог смеяться.

Ее губы растянулись в тонкую нитку, обнажив зубы до самых десен.

- Тебе не нравится, что я смеюсь? Черт побери, ты-то не раз смеялась надо мной! Все получилось очень смешно. И все-таки я нашел правильный ответ. Я думал, Деккер ошибся квартирой. Ничего подобного! Деккер знал, что делает. Они слишком долго присматривались к твоей квартире, чтобы ошибиться. У меня нет ничего, кроме логических заключений, и все же готов поспорить, что могу назвать каждый шаг. Однако даже того, чем я располагаю, достаточно, чтобы задержать тебя, пока мы не докопаемся до серьезных фактов. Может, нам придется вернуться назад, но мы докопаемся.

Ты была настолько мила, что даже позволяла себе делать намеки. Вот ты в Голливуде. Многие девушки отдадут правую руку, чтобы попасть туда. Только есть одна неувязка - звездой ты не была. Тебе не дано было ею стать. Ты была одной из толпы посредственностей. Потом появился человек, поставивший тебя в сложное положение, и ты обиделась на весь мир. Ты уже была готова к преступлению. Где-то в Нью-Йорке некто по имени Чарли Фаллон написал пару писем. Одно было адресовано тебе, второе - окружному прокурору. Старику Чарли было нехорошо в тот вечер, он перепутал конверты, и пленки попали к тебе.

Это было как раз перед смертью твоей секретарши, так ведь? Да, это видно по твоему лицу. Она хотела представить пленки властям, ты запретила. Ты решила, что это хороший способ зашибать деньги. Тот актер тоже пришелся кстати. Убив секретаршу, ты представила это как самоубийство, которое легко было объяснить.

Теперь давай порассуждаем, что случилось в Нью-Йорке. Окружной прокурор получил письмо от Фаллона, но оно содержало послание к тебе. Тин и Гриндл выложили кучу денег, чтобы перекрыть этот канал. Заполучив письмо, они, наверное, позеленели от злости. Им оставалось только затаиться и ждать, как ты себя поведешь.

Ты пришла с протянутой рукой, и они положили в нее столько, сколько ты просила. Так продолжалось десять лет. Черт побери, ты знаешь, что такое шантаж! Он растет и растет - как нарыв. Вы вдвоем сидели на шее у Эда и Лу, ведь Жаба Линк присоединился к компании. В один прекрасный день кто-то из вас пережал. Кого-то из вас надо было убрать. Жабе сказали, что, если он достанет у тебя вторые пленки, ему же будет лучше.

Хорошего специалиста по сейфам найти нелегко.

Жаба каким-то образом вышел на Деккера и заставил Хукера заманить его в ловушку. Они все просчитали, но им и в голову не пришло задуматься о том, что творится у парня в душе.

Он понимал, на что идет, и даже знал, что умрет. Я полагаю, что, изъяв у тебя пленки, он собирался сдать их в полицию, но не успел. Тогда он спрятал пленки там, где их наверняка найдут, и вышел навстречу смерти.

Я проговорился тебе насчет Жабы, и ты отправилась к нему. Ты неплохо справилась - чисто и аккуратно. И все моя болтливость! Ты присосалась пиявкой, призвав на помощь секс; я клюнул.

Ты думала, что пленки у меня, не могла выбросить это из головы; Тин думал так же. Ты позаботилась о том, чтобы изготовить копию моих ключей, когда я спал. Сегодня они пригодились - тебе необходимо было взглянуть самой, ты знала, что бывшая подружка Фаллона скажет мне всю правду.

Да, все искали эти пленки. Жаба обыскивал квартиру Деккера, и я думал, что он же или его боевики обыскивали мою. В этом и была неувязка. Жаба вел машину в тот вечер, у него не было времени рассмотреть меня. Откуда же он мог узнать, где я живу? Ты, Марша, была в то время единственным человеком, знавшим, что я оказался рядом с убитым Деккером. Я сам сказал тебе об этом.

Неплохой был спектакль. Хочешь, угадаю, кто это был? Тот дурачок из театра, мальчик со сломанной рукой, который так влюблен в тебя, что готов сделать все. Он здорово отделал меня своим гипсом. Кстати, где он сегодня?

Вся долго сдерживаемая ненависть излилась в коварной усмешке, и она сказала:

- Здесь.

Я уловил отблеск чего-то белого, метнувшегося к моей голове, и сознание на время покинуло мое бренное тело.

Я услышал плач ребенка, разлепил глаза и увидел его - свернувшийся в углу клубочек, дрожащее худенькое тельце. Я улыбнулся ему, и, чисто по-детски переключившись на другие эмоции, он рассмеялся, поднялся на ножки и ухватился за ручку кресла, лопоча какую-то тарабарщину.

Я поднял голову и перехватил презрительный взгляд Марши. Она была похожа на прекрасную богиню зла, готовую принять жертву, а я ничего не мог сделать. Мой пистолет лежал на столе, и у меня не было сил достать его.

Джерри сидел в кресле, прижимая сломанную руку к груди и покачиваясь взад-вперед.

А потом я увидел на полу тряпье- выброшенный мной костюм И детский комбинезончик. Марша улыбнулась.

- Они были в кармане комбинезона. - Она раскрыла ладонь, на которой лежали пленки, четыре штуки.

- Они не принесут тебе пользы, Марша. С Тином покончено, они больше не нужны. - Я остановился, чтобы передохнуть. Что-то липкое текло у меня по шее.

- Они свою роль сыграли, - сказала она. - Теперь никто ничего не узнает. Те, что были у Жабы, я уничтожила; эти последуют за ними. Остался только ты, Майк. Мне очень не хочется убивать тебя, но, сам понимаешь, это необходимо. - В ее голосе не было ничего театрального, в нем звучала только смертельная угроза. Пьеса окончилась, и она могла отбросить улыбки и слезы.

Я повернул голову и посмотрел на Джерри.

- Я полагаю, тебе придется выйти замуж за Джерри. Он загонит тебя в ловушку, как ты загнала Эда и Лу. У него будет нечто, за что тебе придется дорого платить, разве не так?

Она опять рассмеялась. Но смех был холодным.

- Нет, Майк. Видишь ли, в Джерри мое алиби. - Ее рука потянулась к моему пистолету. - Все знают, что он без ума от меня. И он так ревнив… Пришел сюда и застал нас вместе… Конечно, возникла перестрелка. К несчастью, вы застрелили друг друга. Медсестра мешала вам и тоже погибла. Отличная история, Майк?

Джерри медленно поднялся из кресла. Он успел только ошеломленно прошептать:

- Марша!

Пистолет в ее руке изрыгнул пламя и разорвал ночь на куски. Она посмотрела на рухнувшее тело и бросила оружие на стол. Для меня она оставила длинноствольный револьвер. Он не дрожал в ее руке.

Она убивала опять, потому что убийство влечет за собой новое убийство. Потом она вложит оружие в мертвые руки и начнет новую игру. Она будет вся в слезах, в полуобморочном состоянии, а все будут утешать ее и говорить, какая она отважная. И ее рассказу поверят, потому что все факты в ее пользу, совсем как тогда, когда она убила свою секретаршу!

На моем лице была ненависть; она, должно быть, поняла, о чем я думаю, - она позволила мне напоследок насладиться ее улыбкой, даря последние секунды жизни.

Я увидел, как малыш ухватился за край стола и дотянулся до предмета, о котором так долго мечтал. И в ту секунду, которую она мне подарила, пальчики его нажали на спусковой крючок, и язык пламени, вырвавшийся из дула, пронесся по комнате, стерев выражение зла с ее лица.


Хью Пенткост ШАНТАЖ

I

В самом деле, вряд ли кто рискнет назвать Сида Коэна обычным человеком. У него даже внешность не подходит под такое определение. Попробуйте к росту в шесть футов и три дюйма добавить триста с лишним фунтов живого веса, буйную рыжую гриву и такую же интенсивно рыжую бороду, и вы составите образ человека, вслед которому трудно не оглянуться на улице.

Он и в компании ведет себя не как все. Если ему скучно, он уходит в себя, замыкается, как раковина на воздухе, и упрямо молчит. Но если уж что его заинтересует, то глубокий голос Сида перекрывает все остальные шумы и прямо-таки заводит собеседников, заражая их своим воодушевлением.

Сид художник, и его работы, когда их выставляют в галереях или на выставках, обычно вызывают живую полемику. Он умеет яркими красками отразить то, что его окружает, и то, что он ощущает, созерцая мир вокруг себя. В человеческом же плане он всегда на стороне слабых и отчаявшихся, на стороне того, кто проигрывает.

С Сидом я познакомился примерно полтора десятка лет назад во Вьетнаме. Я служил в военной разведке, а он в коммандос. Я сразу классифицировал его как хладнокровного и жесткого специалиста, обладающего гибкостью, точностью и красотой движений профессионального танцовщика. Я занимался подготовкой и составлением разведсводок по данным отрядов коммандос, так что контактировать приходилось со многими. И все ребята были единодушны в оценке Сида - бесстрашный человек.

Я так понимаю, что быть бесстрашным вовсе еще не означает быть по-настоящему храбрым. Человек может быть настолько ограниченным, он может быть в такой степени лишен воображения, что просто не сумеет осознать, что такое страх. А если не осознаешь опасности, то не нужна и храбрость, чтобы вступить с ней в поединок.

Впрочем, я довольно быстро понял, что Сид Коэн обладает богатейшим воображением; я такого человека еще не встречал. Его живые, сияющие голубые глаза в пять минут засекали фактов и деталей куда больше, нежели глаза рядового человека за час старательного наблюдения. Нисколько не сомневаюсь, что именно эта способность сделала его блистательным художником.

Там, во Вьетнаме, наши отношения носили чисто формальный, служебный характер. Настоящая дружба началась позже, когда мы вернулись домой и распрощались с формой.

Я, Леон Дарт, ниже среднего роста, что называется, несколько полноват, люблю сидеть и слушать. Понимаю толк в кухне, обладаю утонченным вкусом - гастрономическим, разумеется, - в еде разборчив. Короче, я что-то вроде гурмана. А Сид?

Питается он потрясающе. Очевидно, он ставит перед собой единственную цель: насытить собственное тело, механизм довольно крупный. Я люблю бридж и наслаждаюсь шахматами. Это мои любимые виды спорта. Сид же обожает лазать по высоченным отвесным скалам и бороться с несправедливостью.

Мой мозг напоминает компьютер, перебирающий, регистрирующий и анализирующий факты, чтобы употребить их в дальнейшем в моей литературной деятельности. Я холодный наблюдатель, я усваиваю то, что вижу и слышу, ради единственной цели: придать своим трудам видимость логики и правдоподобия. Сид же предпочитает жить чувствами.

Он абсолютно все воспринимает эмоционально, переводит явления окружающего мира в чувственную плоскость. Его суждения лишены оттенков: или белое, или черное, и баста? Правда или ложь! К тому же он имеет обыкновение бороться со всем, что кажется ему несправедливым, до окончательной победы.

Эту особенность его характера просто необходимо знать для того, чтобы понять, с чего это вдруг Сид Коэн выступил в одиночку против целого города, ввязался в довольно странную любовную историю с женщиной, которую так одолели несчастья самого серьезного свойства, что она сама себя называла ходячей смертью.

Сид живет в квартале нью-йоркской богемы, но дома практически не бывает. Мастерскую он превратил в склад холстов и эскизов, сделанных во время путешествий. Время от времени он принимает окончательное решение прекратить кочевую жизнь, осесть в каком-нибудь тихом, спокойном местечке и заняться исключительно живописью. И тогда он начинает налево и направо распространяться о видах на новый образ жизни, что быстро надоедает окружающим, и потому, видимо, эти планы никогда не воплощаются в жизнь.

Как-то вечером мы с Сидом зашли в клуб, и он с места в карьер завел свою пластинку об уходе от шумной нью-йоркской жизни в провинциальную глушь, где он сможет всерьез заняться пейзажем. И тут у меня лопнуло терпение. Я молча вытащил из кармана номер «Сатердей ревю» и развернул его на странице с объявлениями. В рубрике «Сдается» я нашел именно то, что нужно: «Сдается прекрасная мастерская на три месяца ввиду отъезда хозяина в Европу».

- Получи. - Я протянул журнал Сиду. - Или сними мастерскую, или заткнись раз и навсегда со своими провинциальными пейзажами.

Утром следующего дня Сид Коэн направился на своем «мерседесе» интенсивно красного, как у пожарников, цвета в Рединг, штат Пенсильвания. По правде говоря, меня это удивило. Черт побери, он в самом деле уехал рисовать свои чертовы пейзажи! Я так рассчитал, что он должен вернуться самое позднее в четверг, примерно в полдень, молчаливый и притихший, как ребенок, который только что на горьком опыте убедился, что красивое деревянное колечко, которое он запихал в рот, вовсе не такое вкусное, как казалось на первый взгляд. Я жестоко ошибся; я, старый дурак, совершенно забыл о том, что там, где появляется Сид, тишина и покой исчезают автоматически.

Мастерская в Рединге была воплощенной мечтой пейзажиста. Дом был выстроен на склоне, с которого открывался чудный вид на зеленый городок, за последним рядом домов которого простиралась голубая гладь озера Рединг. Стоял ноябрь. Исчез солнечный блеск лета, сгинули нежные краски осени, и растительность вокруг города демонстрировала в основном красно-коричневые тона, которые у подножия горы переходили в темную зелень хвойных деревьев. Волшебный глаз Сида, окрыленный воображением, замечал в скудости красок предзимья сотни и сотни нюансов, ярких цветовых пятен, нежно-опаловых переливов и прочая, и прочая, и прочая…

Два дня он лихорадочно работал, а в среду вечером разобрался в своих ощущениях и понял, что с момента приезда в Рединг ни разу не поел как следует. Вся его пища состояла из консервов и кофе.

Загрузив мозг какой-то живописной проблемой, чтобы не простаивал зря, он сел за руль и отправился в единственный городской ресторан, рекламу которого заметил еще при въезде в это благословенное местечко. Назывался он, естественно, «Ричмонд». Интерьер был исполнен исключительно из дерева и выглядел симпатично. Сид заказал здоровенный ростбиф, салат и сыр. Пищу он заливал дешевым итальянским вином. Я вынужден напомнить, что в выборе меню Сид просто ужасен.

Едва он покончил с питанием (разве это можно назвать ужином?) и принялся набивать свою прекрасную пенковую трубку дрянным табаком, как разверзлись хляби небесные и началось нечто напоминающее потоп. Поднялся сильный ветер, вдалеке слышались громовые раскаты. Когда Сид покидал дом, ничто не предвещало такой перемены в погоде. Естественно, стихия несколько выбила его из колеи, и он ощутил потребность немедленно вернуться в мастерскую. Все стало раздражать Сида: посетители громко разговаривали, а занюханный музыкант извлекал из разбитого пианино какие-то совершенно невозможные ритмы.

Он рассчитался и двинулся к выходу. Между ним и автостоянкой простиралось настоящее море, в котором не составляло особого труда утонуть. Вдобавок притащился мужчина в блейзере, с почерневшим от солнца лицом, украшенным старомодными узенькими усиками, и представился как Ги Ричмонд, хозяин заведения:

- Вы ведь Сид Коэн, правда? Тот самый, что снял мастерскую у старого Перрена, да?

Сид кивнул головой. Ричмонд крепко, по-деловому пожал ему руку.

- Я видел ваши картины, мистер Коэн, - произнес он. - В прошлом году на выставке в Нью-Джерси. Да-а, я сказал бы, что каждый ваш сюжет задевает самые чувствительные стороны нашей жизни!

- Спасибо, - отозвался Сид.

Комплименты такого рода обычно действовали ему на нервы, особенно если он не успевал составить полного представления о том, кто их расточал.

- Я смотрю, у вас ни плаща, ни зонтика. Официант проводит вас к машине. Вам понравился обед?

- Изумительный.

- Я думаю, вы еще заглянете к нам?

- Непременно.

Этот диалог не мог настроить Сида на добродушный лад. Любезность, которую демонстрировал Ричмонд, была слишком профессиональной, чтобы понравиться наблюдательному человеку. Впрочем, в тот момент он хотел только одного - как можно скорее вернуться в мастерскую.

Официант проводил его к машине, прикрывая от дождя огромным зонтом, так что на твидовый пиджак Сида упало всего несколько капель.

Дождь продолжал хлестать изо всех сил, вода бурными потоками неслась по городским улицам к озеру. Видимость была практически нулевая. Перед фарами висела серая водяная завеса, открывавшая дорогу всего на пару метров вперед.

Женщина появилась в узком пучке света совершенно неожиданно, и вряд ли другой водитель сумел бы избежать столкновения. Но Сид среагировал молниеносно и точно. Он резко повернул руль влево, врубил третью передачу, чуть прижал педаль тормоза и дал полный газ. «Мерседес» клюнул носом, свернул с дороги и окунул передние колеса в придорожный гравий. Если бы не пристегнутый ремень, Сид впечатался бы в руль. Краешком глаза он заметил, как женщина упала. Он знал, что даже не коснулся ее, скорее всего, она потеряла равновесие, пытаясь избежать столкновения с машиной.

Еще несколько мгновений Сид оставался в кресле, освежая в памяти самые отборные ругательства. Признаться, слушать его в подобные минуты истинное наслаждение, настолько богат и разнообразен его словарь. Потом он поднял воротник пиджака и отстегнул ремень. Из перчаточного ящика вытащил фонарик и покорно выбрался из машины под дождь. Женщина лежала посреди дороги, точно на разделительной полосе. Сид склонился над ней:

- Как вы себя чувствуете?

Она даже не шевельнулась, не подала ни малейшего признака жизни. На ней было мокрое насквозь фланелевое платье и легкие прогулочные туфельки.

Фонарик осветил мертвенно-бледное лицо. Сид осторожно встряхнул ее за плечо. Никакой реакции. Похоже, надо было убрать ее с дороги, пока не налетел какой-нибудь грузовик и не раздавил бедолагу напрочь. Он принял женщину в свои сильные руки, как сонного ребенка, подошел к машине и положил ее на переднее сиденье, после чего обошел «мерседес» сзади и сел за руль.

Сид промок насквозь. Ни одной сухой ниточки не осталось на его одежде. Дождевые капли сверкали в его рыжей бороде и весело скатывались с нее на рубаху. Он вытащил носовой платок и кое-как вытер лицо и руки. Женщина лежала неподвижно, откинув голову к боковому стеклу. Когда Сид нагнулся над ней, чтобы поплотнее захлопнуть дверь, нос его ощутил резкий сивушный дух. Он пощупал руку незнакомки. Она была мокрая и холодная, почти как лед.

- Эта идиотка была пьяна вдребезги, - рассказывал он мне, - Она налилась спиртным под самую завязку. Мне даже захотелось сначала открыть дверцу и вывалить ее в придорожную канаву.

К алкоголикам Сид Коэн относится очень своеобразно. Сам он не прочь выпить и повеселиться в хорошей компании, однако терпеть не может людей, которые пьют только для того, чтобы напиться. Он просто презирает тех, кто забивается в темный угол и накачивается в одиночку. И уж тем более не переносит пьяных женщин - они теряют все свое очарование, привлекательность и перестают нравиться мужчинам, то есть утрачивают смысл собственного существования.

И все-таки он не мог оставить ее на дороге. Конечно же, он и подумать об этом не мог! Сид включил зажигание, колеса повертелись в грязи, но быстро нащупали твердую почву и вынесли «мерседес» на дорогу. Сид развернулся к городу. Крутя руль, он то и дело поглядывал на женщину. Было ей никак не больше тридцати, а то и меньше. Лицо ее в иных обстоятельствах и в каком-нибудь другом месте могло бы выглядеть даже красивым.

На въезде в город красовалась бензоколонка. Сид остановил машину и потряс пассажирку за плечо:

- Конечная остановка! - громогласно объявил он. Женщина не только промолчала в ответ, но даже и не пошевелилась. Если бы не едва вздымающаяся под мокрым платьем грудь, Сид окончательно решил бы, что она в самом деле упилась в усмерть.

Он выскочил из машины и подбежал к колонке. Парень в синем комбинезоне радостно улыбнулся ему:

- Погодка-то не для прогулок вроде, а?

- Да, черт побери, парень, ты прав.

- Если вам нужен бензин, мистер Коэн, загоните машину под навес, - предложил парень.

Все граждане Рединга, похоже, обладали одним общим качеством. Сид обратил внимание, что все, с кем пришлось ему вступать в контакт, от кассирши в супермаркете до владельца ресторана, знали не только, как его зовут, но и чем он занимается. Из клерков агентства по найму недвижимости, оформлявших аренду мастерской, вышли бы отличные армейские разведчики.

- У меня неприятность, сынок, - сказал Сид. - Я чуть не переехал пьяную дамочку, и она потеряла от страха сознание. Может, ты знаешь ее? Хорошо бы кто-нибудь приехал сюда за ней.

- Ладно, я гляну, - согласился парень, напялил дождевик, потопал к машине и уже через минуту вернулся со странной улыбкой на лице. - Фэй Стерлинг, - констатировал он.

- Значит, звонить надо?…

- Мужу, я полагаю. Уильяму Стерлингу.

- Тогда вперед. Где здесь у тебя телефон?

Парень поискал номер в телефонной книге и начал накручивать диск. Оба они слышали, как упорно вызванивает телефон, но трубку так никто и не снял.

- Есть вообще шериф в этом городе? - спросил Сид.

- Конечно, Фрэнк Мак-Клой, - ответил парень.

- Давай-ка звякнем ему. - Сид начинал терять терпение.

- Ей это, похоже, не очень-то сгодится, - нерешительно сказал парень и махнул рукой в сторону машины.

- Да черт с ней! Куда мне ее девать посреди ночи?

- Ее ведь выпустили под залог, сэр, - разъяснил парень. - Если Мак-Клой обнаружит ее в таком состоянии, то отправит за решетку сей момент. Короче, ее приговорили условно, и если Фэй напьется хоть раз, то на год сядет в тюрьму. Так вот, мистер Коэн.

- Что значит - напьется?

- Она алкоголичка. Впрочем, понять-то ее можно.

Этим летом у нее ребенок в озере утонул. Всего восемь лет мальчишке было.

- Ужас какой!

- Конечно, сэр, я тоже так думаю, ужас. Она напилась и заснула на пляже, так что даже не слышала, как мальчишка на помощь звал. Муж с ней знаться не хочет, да и все остальные тоже. Здесь у нас алкашей не любят. А парнишка и в самом деле такой симпатичный был, в бейсбол уже научился играть. Ну а потом, месяца два назад, они с мужем пошли к Ричмонду пообедать, она там прилично поддала, как обычно, ну и…

- Но ведь за выпивку ее муж платил, так ведь? - перебил Сид.

Его голубые глаза сделались еще светлее, взгляд стал нестерпимо острым. Это обычный пьяница для него кретин, а алкоголик - больной человек, который нуждается в помощи. А если кому-то нужна помощь, то Сид Коэн просто не в состоянии устоять (прошу прощения за каламбур!).

- Похоже, так. Вместе ведь были.

- Алкоголиков нельзя водить на обед в рестораны! - торжественно произнес Сид.

- А куда ж денешься? «Ричмонд» - единственное приличное место в городе.

- Я видел еще один ресторан, на главной улице, «Кинг плэйс».

- Ну что вы, мистер Коэн, Стерлинг в такие кабаки не ходит, - заулыбался парень.

- Тем хуже для Стерлинга. Ладно, давай рассказывай, что же в тот день случилось?

- В общем, две женщины за соседним столиком чесали языками насчет нее, да вдобавок достаточно громко. Ну, болтали, словом, знаете, как это женщины обычно делают? Твердили, что она виновата в гибели мальчика. Она это услышала, схватила бутылку и пошла на них. Просто чудом каким-то никого не уложила на месте. Ну, естественно, те подали в суд. Судья еще пожалел ее. Понял, что она не в себе была, вдобавок прямо на процессе заявил, что терпеть не может сплетен. Потому и приговорил ее условно: год тюрьмы, если в течение года хоть раз напьется. Мак-Клой завтра же утром сдаст ее, можете не сомневаться, мистер Коэн.

Конечно, эту руину, что спит сейчас, свернувшись калачиком, на переднем сиденье его «мерседеса», можно и пожалеть.

Восьмилетний сын, подумать только!

- Где она живет? - спросил он парня.

- Да мили с две отсюда будет, на Шестой улице. Первый дом с правой стороны. На почтовом ящике фамилия еще написана - Стерлинг.

- Что ж, окажем миссис эту маленькую услугу, - вздохнул Сид. - Ты сумеешь придержать язык за зубами?

- Конечно. Смело рассчитывайте на меня, мистер Коэн.

«Еще одно обещание, которое, конечно же, не будет выполнено!» - мысленно вздохнул Сид, опять выбираясь под дождь.

II

Фэй Стерлинг основательно промокла, преодолевая пешком неблизкий путь от своего дома до того места на шоссе, где она должна была стать жертвой красного «мерседеса». Шестая улица была на другом конце города. Она прошла не меньше четырех-пяти миль, а не две, как предположил парень с бензоколонки. Сид без труда отыскал ее дом. Все окна белоснежного строения ярко светились. Сид Коэн въехал в ворота, подкатил к самой двери и посигналил. На зов его машины никто не откликнулся. Кругом вообще не было никаких признаков жизни. Тогда он попытался разбудить женщину. Фэй Стерлинг тихонько застонала, но это было единственным, чего удалось добиться Сиду. Он выругался и вновь вылез под дождь, машинально отметив про себя, что добрые дела в последнее время даются ему все трудней и трудней.

Он обогнул машину и распахнул дверцу, приготовившись ухватить женщину, если она свалится с сиденья. Однако вытаскивать ее пришлось самому, а также на руках подтаскивать к входной двери. Кнопку звонка удалось нажать лбом. В ответ - опять молчание. Сид громко выругался и локтем нажал на ручку двери. Дверь распахнулась, и он вошел.

Первым помещением оказалась гостиная. Сид осмотрелся, использовав остатки здорового любопытства, которое практически никогда не покидало его, даже в самые трудные минуты жизни. Ему здесь понравилось. Наверняка в дом не ступала нога специалиста по интерьеру. Разномастная шикарная мебель, гигантское кресло, обитое мягкой красной кожей, много книг и китайская ширма в углу.

Стерлинг обставил дом по собственному вкусу, не считаясь с модой и, тем более, не придерживаясь какого-то одного стиля. Словом, обстановка была по-настоящему симпатичная.

Порожняя бутылка из-под виски, пустой судок для льда и удручающе пустой стакан со следами помады ясно указывали, что совсем недавно здесь кто-то развлекался. Похоже, Фэй Стерлинг, выхлебав бутылку, отправилась на поиски новой и слегка заблудилась.

«Так, - недовольно подумал Сид Коэн, - вот и я стал рассуждать, как уважаемые граждане Рединга, так охотно предающие красивую молодую женщину остракизму!»

В глубине огромной гостиной виднелась дверь, ведущая в коридор. Не спуская женщину с рук, Сид наугад направился по нему. Вот и настоящий будуар. У изголовья кровати горел ночничок. На столике перед большим зеркалом толпились бутылочки, флакончики, баночки с кремом и прочие вспомогательные средства.

Сид приблизился к кровати и без лишнего миндальничанья вывалил даму на покрывало. В этот день он совершил достаточно добрых дел. Пожалуй, на целую неделю хватит. Пора возвращаться домой, где ждет теплый грог и сухое белье. Он уже повернулся, чтобы уйти, но взгляд его зацепил множество фотографий, приколотых к стене над кроватью. И на всех был восьмилетний белоголовый мальчишка…

«Как, должно быть, страшно ей жить, - подумал Сид, - если он в самом деле утонул, когда она пьяная спала на берегу! Ничего странного нет в том, что муж ночами старается не бывать дома».

Тут он услышал странный звук, который заставил его повернуться к женщине, скорчившейся на кровати. Не приходя в себя, она громко и часто стучала зубами. Сид ухватил ее за плечи и крепко тряхнул. Если она так и останется лежать в мокром платье, дело наверняка закончится воспалением легких.

Тихонько ругаясь, Сид взялся раздевать ее. Снял туфли и чулки. Приподняв одной рукой, другой кое-как стащил платье. Потом пришла очередь нижнего белья. Он выпрямился и посмотрел на нее.

- У нее была красивая крепкая грудь, широкие бедра, словом, фигура здоровой женщины, призванной рожать и рожать детей, - рассказывал он мне потом. - Такими примерно изображали женщин мастера позднего Возрождения.

Диана Рембрандта, например. - Он подметил ироническое выражение моего лица. - Не валяй дурака, Леон. Я смотрел на нее совсем не так, как тебе кажется. Это было безжизненное тело, а если у меня и возникает желание, то оно требует, по меньшей мере, ответной положительной реакции.

Женщину трясло как в лихорадке. Сид отыскал ванную, в ней - большое жесткое полотенце и принялся растирать ее ледяное тело, пока кожа не зарумянилась.

Но лихорадка не прекращалась. Он укрыл ее всем, что только нашел в комнате, обнаружил электрогрелку, включил ее и пристроил на животе своей пациентки. После этого он отправился на поиски кухни.

Для любого другого человека глоток спиртного стал бы лучшим лекарством. Но, поскольку речь шла о Фэй Стерлинг, Сид поставил на плиту кофейник. И только тогда с удивлением обнаружил, насколько продрог сам.

Он вернулся в гостиную и подбросил дров в камин. Пиджак повесил на спинку стула и придвинул его поближе к огню. Рубаха тоже была насквозь мокрая, пришлось повесить ее на китайскую ширму. Голый по пояс, он вернулся в будуар. Лихорадка уже не так колотила Фэй.

- После всего, что я сделал для тебя, детка, ты просто обязана оказать мне гостеприимство, - вполголоса произнес Сид.

Рядом с ванной комнатой он обнаружил душевую, разделся, задернул пластиковую занавеску и врубил горячую воду. Дивное тепло охватило его насквозь промерзшее тело. Вдруг занавеска отъехала в сторону, и Сид, абсолютно голый, оказался глаза в глаза с незнакомым мужчиной, лицо которого посерело от гнева. На нем был мокрый дождевик, в руках он судорожно мял мокрую шляпу. Его побелевшие губы сжались в тонкую линию.

- Так, - выдавил мужчина. - Шлюха! - Он резко повернулся на каблуках и вылетел из душевой.

Сид выключил душ и обмотал вокруг бедер первое попавшееся под руку полотенце. В этот момент раздался стук входной двери. Похоже, это был муженек Фэй Стерлинг, собственной персоной. Проклятье! Что же он даже не выслушал Сида?

Он вытерся и напялил на себя мокрое белье, после чего пристроил поближе к камину мокрые ботинки и носки. Рубаха уже высохла и даже успела нагреться. Сид надел ее и босиком вернулся на кухню. Налил в чашку кофе и отнес Фэй. Присел на кровать, приподнял ей голову и попытался влить кофе в рот. Попытка оказалась неудачной, потому что зубы были крепко сжаты. Он опустил ее голову на подушку и заботливо, под самый подбородок, укрыл одеялом. Прекрасные бронзовые волосы рассыпались по белому полотну. Это было нежное, хрупкое, беспомощное создание. Да, сна действительно была прекрасна! И мальчишка на фотографиях был очень похож на нее.

Сид вернулся в гостиную, в гордом одиночестве сделал глоток кофе и тут же выплюнул его на ковер. Единственное, что он мог хоть как-то приготовить, был кофе, но сегодня и это ему не удалось.

Еще несколько минут, и можно будет надеть подсыхающий пиджак и навсегда испариться из этого дома. Хорошо, если нервный мистер Стерлинг обладает не одним, а, скажем, двумя дождевиками: по крайней мере, одолжиться чужим плащом в такую погоду вовсе не грех. Однако шкаф в холле был пуст, и Сид вернулся к камину. Не спеша набивая трубку, Сид живо вообразил, как обманутый муж пьет сейчас горькую в каком-нибудь низкопробном заведении, выжидая, когда он, Сид, покинет этот дом. И тогда он вернется в семейное гнездышко и устроит здесь городской филиал ада.

- Этой несчастной женщине и так не везет в жизни по-крупному, не хватает только дурацких подозрений, - подумал он вслух.

Сид подтащил красное кресло поближе к камину, подбросил в него еще несколько поленьев, устроился поудобнее и зажег трубку. Ничего другого не оставалось, как только терпеливо ожидать возвращения оскорбленного в лучших чувствах мужа, чтобы расставить все по местам и погасить семейный скандал в зародыше…

Сид захлопал глазами и повернул голову. Солнце вливалось в гостиную сквозь широкие окна. Огонь в камине, похоже, погас давно; в нем лежала лишь горсточка холодного пепла. Он посмотрел на часы - проспать удалось целых семь часов.

Сид надел носки, обул ботинки и встал с кресла. Тело ныло. Он направился в комнату Фэй. Она все еще спала.

Он решил вернуться домой и как следует перекусить, но передумал и решил дождаться пробуждения женщины, чтобы объяснить ей, что произошло ночью. Укрепившись в этом намерении, Сид прошел на кухню и опять поставил на плиту кофейник. Потом обследовал содержимое холодильника, в котором оказались только яйца и ветчина. Вообще-то это было замечательно, и он принялся за изготовление завтрака. Только заскворчало на сковороде первое яйцо, как за спиной у него раздался женский голос:

- Кто вы такой?

Сид аккуратно вытряхнул на сковородку еще одно яйцо и только тогда повернулся. На пороге стояла Фэй Стерлинг, стискивая ладонью на груди белый халат. Ее темно-голубые, почти фиолетовые глаза были полны страха, даже ужаса.

- Меня зовут Сид Коэн, миссис Стерлинг. Нынче ночью я отвез вас домой и остался тут, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.

- Почему я оказалась в кровати, без одежды?…

- Вы насквозь промокли, вас трясло от холода, и я… в самом деле, я только…

- И вы провели здесь всю ночь?

- Да.

- О Боже… - пробормотала она и прислонилась к косяку.

- Я провел ночь в вашем кожаном кресле, у огня, - спокойно разъяснил Сид. - И давно бы уже ушел отсюда, если бы вдруг не появился ваш муж, который тут же сбежал, не выслушав даже моих объяснений. Я не сумел удержать его, потому что в этот момент принимал душ. Вот я и решил подождать, когда он вернется, и все ему рассказать, как было.

- Что же все-таки со мной случилось? - тихо спросила Фэй, избегая смотреть Сиду в глаза.

- Вы шли посреди проезжей части, и я чуть не раздавил вас. Дождь лил как из ведра. Вы потеряли сознание - не знаю, похоже, от страха. Пришлось засунуть вас в машину и отвезти в город. Парень на бензоколонке объяснил мне, кто вы, так что я доставил вас прямо на дом.

- Но почему вы все это сделали?

- Парнишка рассказал, что вас ожидают крупные неприятности, если я сдам вас шерифу. Я позвонил к вам домой, но тут никто не отвечал. Как только я внес вас в дом, у вас началась лихорадка. Вот и пришлось раздеть вас, растереть полотенцем и включить грелку.

- И это… это в самом деле… все?… - спросила она шепотом.

Сид выпрямился во весь свой огромный рост. Черт бы побрал всех женщин с этим их идиотским целомудрием, которое они берегут пуще всего на свете только для того, чтобы поступиться им в самый неподходящий момент!

- Миссис Стерлинг, если вы хотите знать, переспал ли я с вами, то ответ будет простой: нет! Вы были сильно под балдой, а я пьяных баб на дух не переношу!

- Боже мой!

- Именно так. А теперь хлебните кофе. Он неочень, я сам варил, но, по крайней мере, горячий, а это главное.

Женщина промолчала, потом решилась поднять на Сида глаза:

- Вам рассказали про… про Робина?

- Сынишка?

Женщина внезапно пришла в состояние крайнего возбуждения:

- Их много сразу появилось, целый отряд, в масках, в резиновых костюмах… Ныряли и искали, искали, искали… Ведь никогда и никто еще не исчезал в озере бесследно. Тела утопленников всегда находили, всегда! «Крепитесь, миссис Стерлинг, - говорили они, - крепитесь. Рано или поздно тело всплывет!» Во всем винили течение, водовороты, холодные ключи… Оно должно было всплыть, должно было… Они говорили: «Рано или поздно разразится гроза, тогда тело обязательно всплывет на поверхность». Сегодня ночью гроза разразилась, вот я и пошла на озеро искать своего Робина… - Голос ее стал почти не слышен, такой жалостливый, тоненький.

Сид даже вздрогнул от наполнившего его сочувствия.

Это случилось в июне, как сказал парень на бензоколонке. Значит, не меньше пяти месяцев прошло, как ребенок утонул…

- Не знаю даже, как вас благодарить, мистер Коэн, - произнесла женщина, стараясь взять себя в руки. - Здесь у нас много людей, в том числе и мой муж, которые были бы только рады засадить меня в тюрьму.

Уж очень они хотят видеть меня в руках у шерифа Мак-Клоя.

- А теперь все-таки выпейте чашку кофе, - произнес Сид голосом, который должен был прозвучать весело. - Это приказ!

III

Сид Коэн внимательно рассматривал женщину, скорчившуюся в уголке большого дивана в гостиной. Волосы цвета бронзы прекрасно обрамляли лицо, все еще хранившее вчерашнюю смертельную бледность. Красота ее воистину была трагической. Она отпила всего один глоток кофе и поставила чашку на журнальный столик. От яичницы с ветчиной она отказалась, и Сид отметил, что взгляд ее то и дело останавливается на пустой бутылке. Такое желание в ранние утренние часы не предвещало ничего хорошего.

Сид уселся напротив женщины и принялся за яичницу.

- Может, стоит поискать вашего мужа? - спросил он, проглотив очередной кусок.

Она вытянулась на диване и тихо произнесла:

- Не обязательно…

- Мне все-таки следует объясниться с ним, - сказал Сид с улыбкой, в которой уже стало отражаться нетерпение. - Он возвращается домой и находит вас в постели, а в собственном душе - совершенно голого незнакомого мужчину. Наверное, он в самом деле идеальный муж, если даже в такой ситуации делает абсолютно безошибочные выводы.

- Что касается меня, - пробормотала Фэй, - то пусть он делает любые выводы, пусть думает, что заблагорассудится. Мне все равно.

- Вы что, в самом деле не помните, что произошло прошлой ночью?

Она резко поднялась и широко распахнула глаза:

- Так вы сказали мне правду?

- Конечно. Но неужели вы совсем ничего не припоминаете? Не помните, как я уложил вас в постель, как раздевал? Совсем-совсем ничего?

Она опустила глаза и отрицательно покачала головой.

- И часто с вами такое случается? Я имею в виду провалы в памяти, потерю сознания и все такое прочее.

- Да.

- И что вы намерены предпринять по этому случаю?

- Предпринять?…

- Если алкоголь действует на вас как сильнейший яд, почему бы не предпринять что-нибудь, чтобы освободиться от этой страшной зависимости?

Она просто глаз не могла оторвать от проклятой пустой бутылки. Украдкой облизав кончиком языка пересохшие губы, Фэй спросила враждебным тоном:

- Мистер Коэн, вы, случайно, не из Армии спасения? А может, вы хотите стать моим исповедником?

- Я просто один из тех, кто любит совать нос в чужие дела, - совершенно серьезно ответил он. - Этой ночью я оказал вам услугу. Чтобы не оставаться в долгу, вы могли бы удовлетворить мое любопытство, ответив всего на несколько вопросов.

Она энергично замотала головой:

- Простите, мне очень жаль, правда, но нервы у меня просто на пределе. Вы… может, у вас есть что-нибудь в машине, хоть что-нибудь?…

- Что вы имеете в виду?

- Глоток спиртного, черт побери!

- Нет, что вы!

Она подняла глаза на Сида. Во взгляде ее было столько отчаяния, что он ранил мягкое сердце страшнее ножа.

- Прошу вас, мистер Коэн, съездите в город и купите бутылку. Любую. Это ведь недалеко!

- Нет, - сухо ответил Сид и поставил тарелку на столик. Аппетит у него пропал.

- Мне в городе никто ничего не продаст, все меня знают, - продолжала она настойчиво. - И придется мне ехать как минимум миль за пятнадцать отсюда, чтобы раздобыть бутылку.

- Я не настолько близко знаком с вами, чтобы помогать вам в организации самоубийства.

- Сволочь! - взвизгнула Фэй, вздрогнув всем телом. - Подонок! Убирайся отсюда, дрянь, оставь меня в покое!

- Как вам будет угодно. - Сид поднялся, взял пиджак и направился к дверям.

- Мистер Коэн!

Он обернулся. Она подалась вперед, крепко ухватившись пальцами за краешек журнального столика.

- Вы ничуть не лучше остальных. - Она говорила с отчаянной искренностью. - Вы, как и все, думаете: вот она какая, эта спившаяся бабенка, на глазах которой утонул ее маленький сынишка! Ведь именно так вы думаете, да? Пусть она и расхлебывает кашу, которую сама заварила! Но ведь я вовсе не была пьяна в тот день, когда Робин… Нет, мистер Коэн, вовсе не была пьяна!

Сид остановился и принялся набивать свою трубку дрянным табаком. «Несчастное, отчаявшееся создание, - думал он. - Как мало ей все-таки надо! Полная бутылка, кто-нибудь, с кем можно поговорить, капелька участия и - воскресение мертвого сына!» Самое умное, что мог сделать Сид в этот момент, - немедленно повернуться и уйти из этого дома, бежать подальше от этой жестокой драмы, которая его не касалась. Фэй уже находилась в ином измерении, и никакие силы внешнего мира не могли помочь ей. Это патология, она - готовый пациент психиатрической лечебницы.

- Расскажите, как это случилось, - сказал Сид и сам удивился, услышав свой голос. Что заставило его произнести эти слова?

Она опять рухнула на диван, продолжая судорожно сжимать на груди беленький халатик.

- Я немного маялась с похмелья, потому что выпила накануне вечером, - начала рассказ Фэй. - Робину исполнилось уже восемь лет, и мы с ним очень дружили. Мы прекрасно понимали друг друга. Я думаю, он догадывался, что с мамой у него не все в порядке. Нет, не в тот страшный день конкретно, а вообще… Понимаете? Он знал, что я и Уильям - это мой муж - постоянно ссоримся, днем и ночью, как кошка с собакой. Но с Робином мы жили душа в душу. Мы с ним жили в одном мире, в том мире, который сами построили для себя. В нем было здорово, в нем жили только веселые люди… - Она выпалила все это на едином дыхании; ей пришлось остановиться и передохнуть минутку. - В тот день после обеда Робину захотелось искупаться. Он плавал отлично, как рыбка, а день был теплый. Я могла отвести его на клубный пляж, там все время дежурят спасатели и постоянно бывают друзья Робина, ему было бы с кем поиграть. Но… я не хотела в этот день ни с кем общаться.

Все утро я умирала от потребности выпить. Я ведь старалась пить только поздно вечером и ночью, после ужина, когда Робин засыпал. Я знала: стоит нам заявиться на клубный пляж, и через пять минут я окажусь в баре. Я просто не удержалась бы. Можете вы это понять, мистер Коэн?

- Н-ну, в такой степени меня способны пленить иные вещи, - ответил Сид. - Однако я полагаю, что смогу понять вас.

- Я предложила Робину отправиться на ту сторону озера, где мы с ним бывали не раз, - продолжила Фэй. - Там есть небольшой волнолом, с которого он любил прыгать. Та часть пляжа принадлежит нашим друзьям, и они позволяли приходить туда, когда нам заблагорассудится. Я села в траву в тени деревьев и смотрела, как Робин скачет с волнолома в воду, как он плавает. Он кричал мне: «Смотри, мамочка?», вытворял невероятные номера, чтобы развеселить меня. Потом он заметил рыбок у самого берега, по колено в воде, и все пытался поймать их ладонями. В этот момент меня и сморил сон. Проспала я примерно час. А когда проснулась, Робин исчез? - Она затрясла головой: - Робина не стало? Кораблик, который он пускал по воде, прибило к берегу, но Робина нигде не было. Я звала его, кричала до изнеможения. Но если Робин звал меня, если он кричал, я бы услышала, мистер Коэн, я ведь не была пьяна? Я просто задремала. Это и с его отцом могло случиться, и… с вами, в конце концов, с кем угодно. К тому же день был такой теплый, сырой, так и тянуло в сон… - Она замолчала. Две крупные слезы тихо скатились по ее бледным щекам.

Сид ждал.

- Я услышала бы, если бы он звал на помощь, - повторила она, пытаясь совладать с дрожью в голосе. - Ведь стоило ему ночью только кашлянуть, как я вскакивала. Мать чувствует, если с ее ребенком что-то неладно…

- Что вы сделали в первую очередь, когда обнаружили его исчезновение? - спросил Сид, прерывая грозившую затянуться паузу.

- Мне даже в голову не пришло, что Робин мог утонуть, - ответила Фэй. - Я подумала, что он бродит по рощице вдоль берега, и пошла искать его. Рощица там небольшая, он просто не мог заблудиться. В конце концов меня охватил страх, панический страх.

Я побежала в дом к нашим приятелям и принялась взывать о помощи. Все были уверены, что он утонул. Все. Когда появился Уильям, я прочла в его глазах страшное обвинение. Потом появились аквалангисты. Они ничего не обнаружили, но сказали, что тело должно всплыть через несколько дней. Но они солгали. - Взгляд женщины снова остановился на пустой бутылке. - Прошу вас, мистер Коэн, привезите мне выпить?

- Нет, я уже сказал.

Она сжала губы:

- Слишком много вокруг таких вот добропорядочных, вроде вас. Неужели вы совсем ничего не можете понять? Не хотите понять нас, людей, которые утратили смысл существования, нас, ходячих покойников? Тогда кончайте выражать участие и проваливайте!

- До свидания, Фэй, - произнес Сид и направился к дверям.

И в это мгновение появились трое мужчин. Один, со звездой шерифа на груди, был крепкий, рослый, вроде Сида. Лицо у него было грубое, изборожденное морщинами, взгляд холодный. Ладонь правой руки лежала на рукоятке револьвера. Второй был кудрявый, элегантный человек, несколько пресыщенного вида, напоминающий актера средней руки. На нем был дорогой костюм и распахнутое отменное пальто, на губах блуждала злорадная улыбка. Лицо третьего, стройного блондина, исказила гримаса бешенства.

- Сид Коэн? - спросил кудрявый, не прекращая нехорошо улыбаться.

- Я.

- Позвольте представиться: Хью Нельсон, окружной прокурор. Это, - он указал на блондина, - Уильям Стерлинг, а это шериф Мак-Клой.

Сид уставился своими голубыми глазами на Уильяма Стерлинга, стараясь ничем не выдать изумления. Прошедшей ночью в чужом душе его застал совсем другой человек, а вовсе, оказывается, не муж Фэй.

- Мне следовало бы просто пристрелить вас, - произнес Уильям Стерлинг дрожащим голосом.

Окаменев, словно статуя, Фэй сидела в уголке дивана. Глаза ее остановились на прокуроре, на мужа она не обращала ни малейшего внимания.

- Мне стало известно, что прошлой ночью во время грозы вы обнаружили миссис Стерлинг на шоссе, - сказал Нельсон.

- …И привезли ее в дом, где оставались с нею всю ночь, - дополнил Стерлинг.

Настал миг объяснения, но Сид вдруг понял, что у него нет на то ни малейшего желания. Вся эта сцена ничуть не взволновала его. Напротив, он почувствовал, как в нем нарастает злость. Уильям Стерлинг даже не повернулся к жене, даже не глянул в ее сторону. Никто из этой троицы не удостоил ее вниманием.

- Отвечай на вопрос, приятель, - процедил шериф, оглаживая рукоятку револьвера.

Сид посмотрел ему прямо в глаза. Такой тип людей был ему хорошо знаком. Он встречал их во всех странах и на всех континентах, где удалось побывать.

- Уж не арестован ли я? - спросил он. - Уж не нарушил ли я какой-нибудь закон?

- Закон пристойного поведения, вот какой! - выкрикнул Стерлинг.

- Успокойся, Уильям, - оборвал его Нельсон. - Похоже, мистер Коэн, вы не хотите понять одну очень простую вещь. Миссис Стерлинг, - он и тут не удосужился взглянуть на нее, - скажем так… очень больна. Она не хочет, а может быть, и не в состоянии помочь себе сама. Поэтому настал момент, когда мистер Стерлинг получает право решать все ее проблемы и принимать все необходимые решения вместо нее.

- Больна?… - переспросил Сид неопределенным тоном.

- Это ни для кого в городе не секрет, - продолжил Нельсон. - Мне очень жаль, но миссис Стерлинг алкоголичка. Я имею основания думать, что вам, мистер Коэн, этот печальный факт также известен.

- Что вы, прокурор, откуда?

- Ну уж, ну уж, - еще пуще заулыбался Нельсон. - Вам ведь об этом рассказал парень с бензоколонки. Поэтому вы и отвезли миссис Стерлинг домой, вместо того чтобы вызвать шерифа Мак-Клоя. Миссис Стерлинг отбывает условное наказание, ей запрещено употреблять спиртное. Когда вы подобрали ее, она находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения. Так что теперь ей самое место в исправительном заведении, где она пройдет курс принудительного лечения.

- С этой целью вам надо всего лишь получить от меня формальное свидетельство, и дело будет закрыто, так? - спросил Сид.

- Совершенно верно.

- Что еще рассказал вам паренек с бензоколонки?

Смешок Нельсона резко похолодел:

- Он видел в вашей машине женщину. Правда, показать под присягой, что она была пьяна, он не решается. Он знает об этом только с ваших слов.

- Каких именно?

- Вы ведь сказали ему, что чуть не задавили несчастную? «Чуть не переехал пьяную дамочку», - сказали вы.

Сид Коэн глубоко вздохнул:

- Мне очень жаль, прокурор, но паренек что-то напутал.

Трое мужчин удивленно уставились на него.

- Послушайте, мистер Коэн… - начал прокурор.

- Нет, это вы послушайте, - оборвал его Сид. - Вчера вечером во время грозы, после ужина в «Ричмонде», я возвращался домой. Видимость была почти нулевая. Неожиданно я заметил миссис Стерлинг, которая шла по обочине шоссе. Я притормозил рядом с ней и предложил подвезти домой. Она согласилась. Вот и все.

Фэй Стерлинг чуть шевельнулась на диване, но никто из троицы по-прежнему не смотрел в ее сторону.

- Все-таки вы были с ней на бензоколонке? - спросил Нельсон.

- О чем вы говорите! Я тормознул там всего на минуточку, только чтобы дозаправиться. - После такого неожиданного поворота продолжал улыбаться только Сид.

- Она была пьяна? - спросил Нельсон.

- Что вы, вовсе нет!

- Но вы ведь просили парня опознать ее?

- Я просил его долить бензина в бак, - с чистой совестью врал Сид. - Наверное, тут он и рассмотрел, что это миссис Стерлинг.

- Почему вы тогда не позвонили Уильяму Стерлингу? Разве вы не разговаривали с парнем о том, что с ней произошло?

- Нет, - решительно отрезал Сид.

- А парень утверждает обратное!

- Этот парень - лжец, - весело заявил Сид.

- Кончай треп, приятель! - дал знать о себе шериф Мак-Клой.

- Погоди, Фрэнк, - остановил его Нельсон. - Следовательно, мистер Коэн, вы сопровождали миссис Стерлинг домой и остались здесь на всю ночь…

- Что, начинаем по новой?

- И она была пьяна…

- Скажите мне, мистер от юстиции, какова, в вашем понимании, юридическая дефиниция утверждения «была пьяна»? Ведь вы, как мне уже сообщено, требуете от меня формального свидетельства, которое может быть использовано судом в качестве доказательства вины?

- Послушайте, давайте не будем цепляться к словам, - недовольно ответил Нельсон. - Неужели вы еще не поняли, что попали в щекотливое положение? Склонение несчастной пьяной женщины к… Короче, вполне можно применить законные санкции.

- Ну, я бы не решился присягнуть, что она была пьяна.

- Послушай, черт тебя побери! - опять сорвался шериф.

- А что вы скажете насчет этой бутылки? - спросил Стерлинг, демонстративно указав на журнальный столик.

- Я заплачу, клянусь, - торопливо, но опять-таки с улыбкой ответил Сид.

- Заплатите?…

- Конечно, потому что я выпил ее, - объяснил Сид. - Мы оба промокли до костей. Я уже рассказывал вам, что ужинал в «Ричмонде», так что промок насквозь, пока добирался до машины на стоянке. Миссис Стерлинг, в свою очередь, направилась к озеру, потому что кто-то сказал ей, что во время сильной грозы может всплыть тело утонувшего сына. Когда мы приехали сюда, миссис Стерлинг пригласила меня войти, выпить стаканчик и просушить одежду. Так я сюда и попал. Удобно расположился вот в этом кресле и принялся за ваше виски, мистер Стерлинг. Тепло, выпивка и вкусный ужин в заведении мистера Ричмонда взяли свое, и я задремал. И проснулся всего с четверть часа назад.

- Миссис Стерлинг тоже приложилась к бутылочке, составила вам компанию, не так ли? - приятным голосом спросил Нельсон.

- На этот вопрос я затрудняюсь ответить, - задумался вслух Сид. - Я уже сказал вам, что довольно быстро задремал.

Только я собрался извиниться перед миссис Стерлинг за неудобства, причиненные моим визитом, как заявились вы. - Он обернулся и посмотрел на Фэй, которая давно уже не спускала с него широко распахнутых глаз.

- Вы будете настаивать на этой версии? - резко спросил Нельсон.

- Я никогда не лгу, - заявил Сид. - Да, я открыл бутылку и, к сожалению, переоценил свои возможности… - Он повернулся к Стерлингу: - Жаль, что мистер Стерлинг так и не появился этой ночью дома, а то бы он смог подтвердить мои слова. Кстати, где вы провели ночку, Уильям?

- Вон из моего дома! - возопил оскорбленный Стерлинг.

Сид опять повернулся к Фэй:

- Спасибо за хлопоты. Мне искренне жаль, что у вас из-за меня возникли неприятности. Буду счастлив при случае отблагодарить вас за заботу обо мне, миссис Стерлинг. Я остановился…

Вся эта сцена была бесконечно глупой, и разыграл ее Сид по-донкихотски, в пользу бедных. Немного позже он самостоятельно пришел к такому самокритичному выводу.

- Если бы муж пришел домой, - рассказывал он мне некоторое время спустя, - чтобы отвести Фэй к доктору, если бы он хоть как-то выказал участие, позаботился о ней, я бы с удовольствием помог ему. Но этот красавчик Нельсон и стоеросовая дубина шериф взялись за дело не с того конца. Черт побери, втроем против несчастной женщины, да еще так напролом! Короче, они задели мое самое чувствительное место, так что я просто не мог не встать на ее сторону.

Сид вышел из дома в свежее, ясное, холодное утро. По пятам за ним следовали шериф с прокурором. Фэй осталась одна в своем привычном семейном аду, который с любовью создал ей муженек. Шериф парковал свою машину у въезда, всего в нескольких сантиметрах от красного «мерседеса», чтобы тот не смог вывернуть на дорогу. Мак-Клой топал почти вплотную к Коэну, едва не задевая его плечом. Сид остановился и обернулся к шерифу:

- Я не люблю, когда меня подталкивают.

Мак-Клой ощерился ему прямо в лицо:

- Любишь или нет, меня не колышет.

Сид спокойно положил ладони на плечи шерифа и легонько оттолкнул его. Мак-Клою пришлось отступить на несколько шагов. Правая рука его скользнула к револьверу.

- Успокойся, Фрэнк, - приказал Нельсон.

- Попробуйте еще разок наступить мне на пятку и увидите, как я боюсь вашего револьвера, - усмехнулся Сид.

- Вы не подбросите меня в город, мистер Коэн? - решительно вмешался Нельсон. Похоже, он решил сделать еще один заход.

- Если хочешь еще немного пожить в Рединге, парень, - никак не мог остыть Мак-Клой, - задумайся над своим поведением. Нам здесь не нравятся типы вроде тебя.

- Я догадываюсь, чего мне следует ожидать от вас, шериф, - сухо обронил Сид. - Прошу вас, прокурор, садитесь.

Нельсон уселся рядом с водительским местом. Сид захлопнул за ним дверцу, обошел «мерседес» и сел за руль. Было похоже, что Мак-Клой все еще размышляет над тем, какую бы гадость устроить этому приезжему поганцу. Челюсти шерифа плотно сжались. Однако в голову ему так и не пришло ничего путного. Он развернулся, влез в свою машину, вырулил на улицу и рванул на полной скорости к центру.

- Похоже, вам нравится завязывать неожиданные знакомства, - произнес Нельсон, закуривая сигарету. - Вы недооцениваете храбрость Мак-Клоя и его грубость. Он может превратиться в оч-чень опасного противника.

- Я должен рассматривать ваши слова как угрозу? Тогда я буду вынужден просить вас продолжить путь пешком.

Нельсон рассмеялся:

- Нет уж, я лучше продам душу дьяволу, чем соглашусь топать до центра на своих двоих. Попробуем еще разок, сначала. Согласен, может, мы и неправы. Не с того конца мы к вам сунулись, так?

- Прощаю вас во второй раз, вам не придется идти в город пешком.

- Послушайте, попытаемся понять друг друга, в конце-то концов! - продолжил Нельсон; «мерседес» стремительно несся к центру. - Я прекрасно знаю, что произошло этой ночью. Вы подобрали мертвецки пьяную Фэй где-то на дороге и отправились прямо на бензоколонку, чтобы разузнать, что это за птичка и как быть с ней дальше.

Парень выложил вам о ней все, что знал, а знал он все. Тогда вы решили совершить добрый поступок, как нам завещано свыше, и отвезли ее домой. Я думаю, вы в самом деле вздремнули, ожидая, когда появится ее муженек.

- Если это утверждает парень с бензоколонки, - сказал Сид, - то я заявляю решительный…

- Да погодите вы! Может, мне все-таки удастся убедить вас поступить так, как требует элементарный здравый смысл.

- Что же, попробуйте.

- Если вам случалось жить в городке вроде Рединга, то вам должно быть известно: у здешних жителей не может быть тайн друг от друга. По меньшей мере дюжина свидетелей готовы немедленно присягнуть в том, что видели этой ночью ваш чудный яркий «мерседес» перед домом Стерлингов. И сейчас все эти свидетели ломают голову над тем, что за новый дружок появился у Фэй Стерлинг. Еще до того как пробило полночь, Уильяму Стерлингу позвонил с пяток доброжелателей с сообщением о том, что в его доме появился мужчина.

- А что же он сам? Где был он?

- В клубе. Там он держит комнату, иногда ночует в ней, когда дома становится совсем невыносимо.

- И несмотря на старания почтенных граждан, он даже зад не оторвал от кровати, чтобы хоть что-то предпринять?

- Милый, вы когда-нибудь имели дело с алкоголиками?

- Жить с ними не доводилось, - ответил Сид; он не отрывал взгляда от дороги. - Но с парой-тройкой знаком был неплохо.

- В нормальной обстановке Фэй изумительная женщина, - продолжал Нельсон. - Она все еще очень красива, правда? Хотя следы пьянства все заметнее… Но вы даже представить себе не можете, насколько прелестной она была в молодости! Лет десять назад ее родители сняли на лето дом в Рединге. Фэй было тогда лет девятнадцать-двадцать. Она познакомилась с Уильямом, они провели вместе все лето. Они были хорошими ребятами, эта пара обещала стать отличной семьей. Они поженились в последние дни того лета… Х-ха! Пройдитесь по главной улице Рединга, Коэн?

Вы наверняка решите, что оказались в самом спокойном и самом почтенном городе штата. Но за этими благопристойными фасадами скрывается нечто совсем иное. Как там говорят - оборотная сторона медали, да? Тот, потаенный, Рединг пьет, распутничает, шантажирует, торгует наркотиками и вообще вытворяет черт знает что!

Так ведь не только у вас такое творится…

- Естественно! Вся разница в том. что у нас все это происходит интимно, так сказать, по-семейному. Для стороннего наблюдателя мы не город, а просто образец для подражания, достойный всяческой похвалы.

- Послушать вас, так вам без дела не сидится.

- Все, что здесь случается, происходит тихонько, под одеялом, выражаясь фигурально, - засмеялся Нельсон. - Во всяком случае, официальных бумаг у маня на столе почти нет.

- Тем более, - начал Сид, - по сравнению со всеми этими тихими ужасами одна-единственная алкоголичка, к тому же глубоко несчастная, - сущий пустяк. Но все вы тем не менее просто ополчились на нее, просто сгораете от желания засадить ее в тюрьму. Почему, за что?

- Уильям Стерлинг - мой добрый друг. Сегодня я завалился к нему домой, так сказать, неофициально. И все-таки я не могу понять, чего добиваетесь вы, - резко переменил тон Нельсон. - Фэй для вас совершенно посторонний человек. Хорошо, одно доброе дело вы уже сделали. Но зачем, я никак не могу понять, зачем вы с таким старанием выстраиваете насквозь лживую систему юридической защиты?

- Люблю работать с противником в одинаковом весе, - расхохотался Сид.

- Вы идеалист! Уильям наконец-то решился сдать ее в надежное место. Вы оттянете окончательное решение вопроса на день, на два, но никак не дольше. Все равно Фэй напьется рано или поздно. Она ведь не сумеет удержаться.

- И чтобы помочь ей избавиться от порока, вы решили посадить ее в тюрьму, так?

Нельсон задумчиво раздавил сигарету в пепельнице:

- Уильям уже пробовал по-хорошему. Потом, он чувствует свою долю ответственности за все случившееся…

- Да что вы говорите! - воскликнул Сид.

Нельсон сделал вид, что не заметил злой иронии в его голосе.

- Когда Фэй приехала с родителями в Рединг, - как ни в чем не бывало продолжил он, - она пила очень мало, а может, и вообще не употребляла спиртного. Уильям давно уже состоял членом клуба, а там пьют весьма солидно. И Фэй поневоле пришлось принять и поддержать образ жизни мужа и его компании. Для них-то выпивка была делом привычным. Когда Фэй в первый раз упилась до беспамятства, он очень смеялся. Наверняка Уильям счел, что женщина привыкнет и станет легче переносить алкоголь. Кто же знал, что спиртное для нее чистый яд? Так и случилось, что мало-помалу она совсем сошла с круга и уже дня прожить не могла без бутылки. И тут она решила завести ребенка и приложить все силы, чтобы стать идеальной матерью.

- Приложить силы?…

- Собственно, она и была идеальной матерью… когда не пила. Робин был прекрасный мальчик, по развитию на голову выше этих, знаете ли, средних ребят, и это была заслуга Фэй. У него было живое воображение, прекрасное чувство юмора, совершенно необычное для его возраста. Это был бесстрашный мальчишка, безгранично преданный матери. Она же кое-как сдерживалась днем, до того момента, когда Робин засыпал… Час спустя она была уже пьяна до безобразия.

- А Уильям? Чем он занимался в это время? - спросил Сид.

- Он отправил ее к нашему городскому доктору, мистеру Мортону. Весьма серьезный, интеллигентный мужчина…

- И, как я догадываюсь, тоже член клуба любителей стаканчика?

- Только после работы! Мортон прекрасно во всем разобрался. И к тому же вы зря так настроились против Уильяма. Чего только он ни делал, чтобы покончить с пьянством Фэй! Он ужасно переживал, ведь ее выходки совершались на глазах у всего города. Вдобавок она отказывала ему в исполнении супружеских обязанностей…

- Фэй не хотела спать с ним?

- В основном так. И вот произошла трагедия с Робином. Неужели вы думаете, что после всего Уильям мог простить ей это? Ребенок тонул в нескольких метрах от нее, а мать пьяная валялась на травке…

- Она утверждает, что была трезва. Просто имел место легкий похмельный синдром, и она задремала.

- Значит, она успела рассказать вам эту сказочку. - Нельсон покрутил головой. - Кто знает, может, она и сама уже верит в нее. Похоже, что так. Вряд ли она смогла бы выжить, если бы не убедила себя в этом.

Они неслись по главной улице Рединга - чистенькому, вылизанному бульварчику. Сид краем глаза поглядывал на красивые богатые дома, идеальные газоны, стриженые деревья. Разврат, пьянство, наркотики - так говорил прокурор. Люди под гордым выражением лица прятали свои несчастья.

- Как случилось, что тело ребенка до сих пор не обнаружено?

Нельсон пожал плечами и опять закурил сигарету.

- Загадка природы, иначе не объяснить.

- В озере вроде вашего вряд ли могут быть сильные подводные течения, да и к морю ваше озеро выхода не имеет.

- Загадка природы, - повторил Нельсон. - Аквалангисты обшарили все дно. Насколько я знаю, это первый в здешних местах случай, когда тело утопленника не удалось обнаружить.

- Где вас высадить?

- Моя канцелярия в здании мэрии, в конце вот этой улицы.

Сид не отказался бы задать прокурору еще парочку вопросов, но это было бы слишком. Никогда не стоит без нужды будить в человеке тигра. Однако ему очень хотелось узнать, что за человек застал его ночью под душем.

- Вы вроде как сказали, что все, кто видел ночью мой «мерседес» перед домом Стерлингов, ломают голову над тем, что за дружок завелся у Фэй. У нее что, это уже в привычку вошло? Так сказать, еще одна грань незаурядного дела об алкоголичке?

- Болтают, - неопределенно пожал плечами Нельсон. - Но я бы не стал утверждать безоговорочно. Хотя, пьяная женщина - добыча не из тяжелых. Она не в состоянии защищаться, к тому же может и вовсе забыть о том, что с ней вытворяли.

- И что, есть претенденты на роль дружка?

- Сегодня утром вы открыли список, - расхохотался Нельсон. - Выбросьте меня здесь, Коэн.

И позвольте напомнить вам: эпоха рыцарей некоторым образом закончилась.

IV

Следствием ночной грозы был дивный солнечный день, необычайно теплый для ноября. Идеальный для пейзажиста день! Однако Сид, возвратившись в мастерскую, понял, что не может работать. Он не мог выкинуть из головы трагический рассказ Фэй Стерлинг, не мог забыть ее бледное лицо и испуганные глаза. Ну ладно, черт с ним, вся эта история его не касалась. Но ведь Фэй так нуждается в помощи, и ни муж, ни родители - если только они еще живы - не хотят помочь ей. А нужно-то ей всего ничего: немножко любви и хороший врач.

Он не мог выкинуть из головы эту мысль. Он все еще никак не мог усмирить свой гнев, вспыхнувший в момент, когда эта троица нагло ворвалась в дом. Хотя, по правде говоря, поведение Стерлинга можно было оправдать; ему сообщили, что в его доме находится неизвестный мужчина, вот он и пригласил в свидетели шерифа и прокурора.

Но почему он выжидал до утра? Эта мысль не давала Сиду покоя.

Нет сомнения, что парень с бензоколонки разболтал обо всем еще до наступления полуночи. Но почему тогда Стерлинг тянул? Может, ему наплевать на то, что происходит с Фэй? Слабак с жидкой кровью, решительно классифицировал его Сид. А этот хам Мак-Клой? Или Нельсон с его злорадной улыбочкой? Он расписывал грехи своих сограждан, как гурман, смакующий заранее каждое блюдо.

Что-то было не так в поведении этих мужчин, которые, похоже, взялись за окончательное решение судьбы Фэй Стерлинг. Сид подумал, есть ли у Фэй свой адвокат, или, как это чаще всего бывает, ее интересы представляет адвокат мужа? А этот врач, доктор Мортон, пьющий в нерабочее время? Да есть ли вообще здесь человек, который на самом деле готов позаботиться о Фэй, помочь ей?

Потом он припомнил мужчину в дождевике. Он ввалился в душевую и покинул дом так, будто это его собственное жилище. Он налетел на Сида, как разъяренная, истеричная баба, и вообще держал себя так, будто имеет какое-то право на Фэй Стерлинг.

Кто знает, может, грязные намеки Нельсона и имеют под собой какое-то основание. Несчастная алкоголичка, напившись, наутро не в состоянии вспомнить, что с ней происходило. Ведь не зря же законопослушные граждане Рединга задавались вопросом, что это за новый дружок появился у Фэй Стерлинг.

Да пошли они все к черту! Он схватил палитру, кисти и вытащил мольберт на террасу, с которой открывался вид на озеро и долину. Сид старательно всматривался в пейзаж, но вдохновение не приходило.

Где-то рядом послышался скрип тормозов; прямо перед домом остановилась машина. Щелкнула дверца, из автомобиля выскочила Фэй Стерлинг и направилась к Сиду. Ее сотрясали рыдания, слезы срывались со щек и падали на дорожку. Поднявшись на верхнюю ступеньку террасы, она споткнулась, рухнула на колени, схватила Сида за ноги и полностью отдалась во власть истерического припадка.

Сид нагнулся и поднял женщину. Слезы заливали ее лицо.

- Успокойтесь, - произнес он как можно ласковее. Пальцы Фэй судорожно вцепились в его пиджак.

- Боже мой, - всхлипывала она, - Боже мой!

- Успокойтесь, Фэй, - повторил Сид и погладил ее по голове. - Что случилось? Они опять приходили за вами?

Она отрицательно замотала головой.

- Вам лучше войти в дом и немного успокоиться, - сказал Сид, провел ее в гостиную и усадил на диван.

Фэй сжалась в комочек, не прекращая отчаянно рыдать. Сид прошел на кухню, налил в стакан воды и бросил несколько кубиков льда.

- Выпейте, - сказал он,

Фэй попыталась сделать глоток, но безрезультатно. Однако всхлипывания стали реже. Она отвернулась и посмотрела через плечо на Сида.

- Простите меня, - с трудом вымолвила она. - Простите, я не должна была приходить. - Она пыталась совладать с собственным голосом. - Я собралась в Принстаун… Там торгуют спиртным. Но по дороге увидела ваш дом и как-то автоматически затормозила…

- Значит, наше знакомство было все-таки не напрасным, - улыбнулся Сид.

- Мне так нужна помощь! - вновь разрыдавшись, крикнула она.

- Если вы хотите победить свою болезнь, считайте, что полпути уже пройдено, - утешил ее Сид.

- Я говорю не о выпивке. - Она резко выпрямилась. - Сегодня утром вы солгали им, чтобы помочь мне.

- Ну этот неожиданный порыв я до сих пор не могу себе объяснить. Ваши приятели очень не понравились мне. Может быть, из-за этого?

- Ох, когда вы ушли… - забормотала Фэй.

- Вы поссорились с мужем?

- Боже, это такая ерунда, такая мелочь-ссора с мужем! Уильям сказал мне, что я… проститутка, и сразу ушел. Но вслед за ним появился Питер…

- Питер? А это кто такой?

- Питер Лоу, член Лиги борьбы с алкоголизмом. Есть у нас такая организация… Прежде он пробовал мне помочь несколько раз. И сама я иногда вызывала его по телефону, когда становилось совсем невмоготу. Знаете, как это бывает: придут, посидят с вами, пока кризис не минует. Питер всегда очень хорошо относился ко мне, ласково. У него в городе книжная лавка.

- Сегодня утром вы его вызывали?

- Нет! Я уже давно не обращалась к нему, с тех пор как не стало Робина. - Ее опять начала колотить дрожь. - Я отказалась от попыток вылечиться.

- Значит, Питер сегодня утром заявился по собственной инициативе? Может, он как-то узнал о том, что произошло?

- Он пришел… - Фэй резко подалась вперед, будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение, и спрятала лицо в ладонях.

- Ну же, Фэй! Вы как-то странно реагируете на проявление заботы о себе, вам не кажется?

- Проявление заботы! - с болью в голосе рассмеялась она. - Он был в невероятном гневе. Похоже, Питер побывал в доме прошлой ночью. Кто-то сказал ему, что вы подобрали меня на дороге. Он утверждает, что обнаружил меня в кровати, а вас под душем.

Вот это дела! Оказывается, человек в дождевике был представителем Лиги борьбы с алкоголизмом!

- Он оскорблял меня, обвинил в том, что между нами - вами и мной-было… кое-что.

Сид постарался ответить самым серьезным тоном:

- В самом деле, он ввалился в душевую и уставился на меня глазами убийцы, а я стоял под душем совершенно голый. Я подумал, что это ваш муж, и решил дождаться утра, чтобы объясниться.

- Потом он навалился на меня и начал целовать. Наверное, подумал, что я теперь каждому доступна. Я отбивалась, кричала, обещала позвать на помощь полицию, но он, похоже, окончательно обезумел и в конце концов сказал это!

- Что? - спросил Сид напряженным голосом.

- Он сказал, - едва слышно шептала она, - что, если я уступлю ему, он скажет, что случилось с Робином на самом деле!

- Ну и?… - голос Сида внезапно стал холодным и бесцветным. - Что же случилось с Робином на самом деле?

- Не знаю! Он уже начал говорить… Он все время повторял, что Робин не утонул, что он скажет мне всю правду, если…

- И вы поверили, будто он в самом деле что-то знает?

- Ну… в общем, да. Ох, я не знаю! Но я обещал, что он сможет сделать со мной все, что ему будет угодно, пусть только сначала расскажет все, что знает. Он ответил, что прежде я должна… и только тогда он заговорит. Поэтому я не поверила ему. Слишком дешевый фокус. Я вырвалась, убежала, села в машину. Я не могла ни о чем думать, кроме как о том, что мне немедленно, сию же минуту нужна бутылка, чтобы забыться. Вот я и поехала… Но голос его до сих пор звучит у меня в ушах: «Я скажу, что случилось с Робином на самом деле!» Знаете, может, он и правду говорил. Ведь тело так и не нашли, а в этих краях подобного никогда не случалось. Кто знает, может, ему в самом деле что-то известно? И вот по дороге я увидела ваш дом и вошла… Ох… как мне стыдно!

Дыхание Сида участилось. Многое ему пришлось повидать в жизни, но ни разу он не слышал, чтобы прибегали к такому приему, чтобы сломить женщину.

- Разве никто никогда не рассматривал иную версию исчезновения Робина?

- Нет. Я было подумала сначала, что он заблудился в лесу, потому что просто не могла поверить, что он утонул, а я не услышала его криков о помощи. Но разве можно заблудиться и исчезнуть в лесочке, со всех сторон окруженном домами?

Да и Питер утверждал сегодня, что он не утонул.

- Проклятый филантроп! - Сид дрожал от ярости. - Раньше, до сегодняшнего утра, он делал вам подобные предложения?

- Нет! Питер все это выдумал, правда? Скажите, что он это выдумал!

- Вы можете посидеть здесь без выпивки, пока я не разузнаю все как следует?

- Питер…

- Правду мы узнаем только в том случае, если я сам поговорю с ним, - произнес Сид. - Вы имеете право знать, что на самом деле случилось с Робином, и я вытрясу из него правду!

- Как?

- Это уж мое дело. Только обещайте мне не пить до тех пор, пока я не вернусь с ответом.

- Обещаю, - отозвалась Фэй.

- Скорее всего, вы не сдержите слова, - мягко вымолвил Сид, - но все-таки, прошу вас, постарайтесь!

- Хорошо.

- Как найти книжную лавку Лоу?

- Третье или четвертое здание от мэрии.

- Держитесь, - сказал Сид. - Там, на плитке, кофе. - Он улыбнулся. - Этот напиток действительно поможет вам.

Потом Сид рассказывал мне, как он отправился в город, готовый прикончить этого типа, если тот не пожелает дать исчерпывающий ответ на его вопрос. Никогда в жизни моему другу не приходилось сталкиваться с такой подлостью. Лоу, наверное, решил, что только так ему удастся добиться физической близости с Фэй. Однако он переиграл, и женщина не поверила ему. Но Лоу, скорее всего, убежден, что она не выдержит моральной пытки и, рано или поздно, явится к нему, ведомая мучительным желанием узнать страшную правду о судьбе исчезнувшего сына. И уж никак в его планы не укладывался новый дружок Фэй Стерлинг, тем более он не мог подумать, что она обратится за помощью к Сиду.

Сид Коэн попробовал поставить себя на место Питера Лоу и проникнуть в логику его действий. Похоже, этот тип давно испытывает влечение, страсть, а может, чем черт не шутит, и любовь к Фэй. Однако, вместо то го чтобы дать волю сбоим чувствам, ему все время приходится подавлять их, помогая ей избавиться от порока.

И вот прошлой ночью он приходит в ее дом и видит картину, яснее ясного доказывающую, что всякие сплетни о безотказности Фэй вовсе не пустые слухи…, И он теряет голову.

Сейчас важнее всего установить, как ему пришла в голову мысль о таком подлом шантаже. Судя по тому, что поведала Фэй, никто не сомневался, что маленький Робин утонул. Неужели на самом деле?…

Коэн затормозил у книжной лавки. Магазин был большой, даже слишком большой для такого маленького городка. Все полки были забиты книгами. В дверях, ведущих в подсобное помещение, появилась элегантная, привлекательная блондинка. Ее предупредительная улыбка выглядела искренней, хотя носила профессиональный характер.

- Могу ли вам помочь чем-нибудь? - вежливо осведомилась она.

- Я разыскиваю мистера Лоу, - сказал Сид.

- Очень жаль, но его сейчас нет.

- Когда он появится?

- Затрудняюсь сказать вам. С утра он еще не заглядывал сюда, вообще сегодня не давал о себе знать. Вы ведь мистер Сид Коэн, не так ли?

- Вы меня знаете?

- Еще бы, вас ни с кем не спутаешь, - улыбнулась она. - На днях мы получили альбом репродукций с вашей выставки в Нью-Йорке. Ваш портрет был прямо на обложке.

- Ну и как, нравятся вам мои картины?

- Они вызывают очень сильные чувства, - уклончиво ответила она.

- Благодарю за комплимент. А теперь помогите мне, пожалуйста, отыскать Лоу. Поверьте, это очень важно.

- Не знаю, я сама удивлена. Он даже не зашел сегодня в магазин. Может, оставите для него записку?

- Я загляну еще разочек немного позже, мисс?…

- Маргарет Хартманн.

Будь обстоятельства немного иными, Сид с удовольствием поболтал бы с симпатичной девушкой, но сейчас надо было спешно отыскать Питера Лоу.

Он опять попытался влезть в шкуру книготорговца и пришел к выводу, что разумнее всего было бы вернуться или вообще остаться в доме Стерлингов и дождаться возвращения Фэй.

Он ведь догадался, что она отправилась за выпивкой и непременно вернется, сгорая от желания узнать, что случилось с мальчиком. И, выпив как следует, будет готова на любые жертвы…

«Если это на самом деле так, - подумал Сид, - то Питера Лоу ждет крайне неприятный сюрприз».

Усаживаясь поудобнее за рулем, он немного поколебался. В обычных, нормальных условиях логичнее всего было бы обратиться к Уильяму Стерлингу. Если Лоу и в самом деле что-то известно о судьбе ребенка, это имеет право знать и отец. Следовательно, надо вместе со Стерлингом отправиться на розыски Лоу, но у Сида душа не лежала к этому. Каким-то шестым чувством он ощущал антипатию, исходящую от мужа Фэй. Конечно, такая жена не подарок, она тяжким грузом повиснет на шее у любого мужчины, но этот бросил жену именно в ту минуту, когда помощь ей была нужна, как никогда! Пошел он к черту, этот Стерлинг…

И Сид погнал машину к дому, в котором провел минувшую ночь. Перед домом стояла машина. Он позвонил у входа - никто не откликнулся, никто не отворил дверь. Как и в прошлую ночь, она не была заперта, и Сид вошел.

На первый взгляд, в комнате ничего не изменилось. На столике все еще стояли пустая бутылка и кофейные чашки. И тут на пороге двери, ведущей в кухню, он увидел чьи-то ноги.

Питер Лоу лежал ничком на белом полу. В потемневшей луже крови лежало то, что осталось от его головы. Кто-то выстрелил ему в затылок с очень близкого расстояния, и ему снесло изрядную часть черепа. Умер он, надо полагать, мгновенно.

Сид вернулся в гостиную и только тогда заметил на прекрасном восточном ковре револьвер. Это был маленький «бульдог» с перламутровой рукояткой, настоящий дамский револьвер. Светлые глаза Сида принялись тщательно изучать обстановку. Узенький ящичек был наполовину выдвинут из большого шкафа красного дерева. В нем был черный кожаный футляр, выложенный внутри белым шелком, - вместилище револьвера. Кроме того, в ящике валялось с дюжину патронов. Сид вытащил из кармана платок и взял один из них. Головка была грубо надрезана крест-накрест, чтобы добиться эффекта разрывной пули. Этообъясняло, почему револьвер малого калибра нанес такую ужасающую рану.

В доме было тихо, только негромко тикали позолоченные настенные часы над камином.

Если бы в этот час сюда попал любой человек, слышавший рассказ Фэй о домогательствах Питера Лоу, картина привела бы его к однозначному заключению. Но Сид не был из разряда «любых».

Или Фэй на самом деле убила Лоу, или все было подстроено так, чтобы свалить вину на нее. Сид не стал спешить с выводами. Он не упускал из вида ни одной детали, какой бы незначительной она ни казалась. Например, Нельсон в ответ на его недоумение по поводу того, что до сих пор не обнаружено тело мальчика, сваливал всю вину на природу, а за всю историю города такого не случалось: утопленников всегда находили. Конечно, в принципе случиться может что угодно. Но если связать эту «загадку природы» с тем, что Лоу обещал рассказать Фэй, можно задаться закономерным вопросом: действительно ли природа выкинула странный фортель, или мальчику была уготована иная погибель? Не было ни одного доказательства, однако Стерлинг и все жители городка согласились с тем, что в смерти ребенка виновна пьяная мать. Может быть, загадочный заговор против Фэй начал действовать тогда, пять месяцев назад?

Если предположить, что мальчик вовсе не утонул, то вполне вероятно, что некто, подслушав разговор Питера и Фэй, решил навсегда заткнуть глотку болтуну. Этот некто должен был знать, что в ящичке большого шкафа лежит черный кожаный футляр со смертоносной начинкой. Конечно, Стерлингу это было известно.

Сид решил, что в состоянии предвидеть развитие событий. Фэй арестуют, как только станет известно об убийстве. Присутствие Питера Лоу в доме было более чем оправданным. Он, как всем известно, представляет Лигу борьбы с алкоголизмом и неоднократно пытался помочь этой женщине, А Фэй, пребывая в очередном кризисе, так и не сумев раздобыть спиртного, выстрелила ему в голову, чтобы не надоедал… Все ясно. Даже если Фэй поведает о домогательствах Питера, никто ей не поверит. А если и поверят, все равно это недостаточный повод для того, чтобы прикончить уважаемого человека. Так что конец Фэй уготован один, с какой стороны ни подойди.

И Сид решил всыпать в этот безукоризненно действующий механизм обвинения горсточку песка. Он нагнулся, платком подобрал револьвер, взял кожаный футляр и патроны, завернул их, спрятал в перчаточный ящик своего «мерседеса» и запер его.

Сид ничуть не удивился, обнаружив минуту спустя, что ладони у него вспотели…

V

Он постоянно поглядывал в зеркало заднего вида и не увеличивал скорость, пока не убедился, что слежки за ним нет. Тогда он прибавил газ и рванулся к дому, где ждала Фэй.

- Раз уж я повел себя как форменный идиот, - рассказывал потом Сид, - по дороге домой я решил посмотреть фактам в глаза. Я ввязался в войну с неизвестным противником, намеревавшимся уничтожить женщину, которую я взял под защиту. Следовало поразмыслить.

Тогда же Сид подумал, что следовало бы получше узнать Фэй и не верить безоговорочно ее россказням. Ведь алкоголики, если говорить честно, не совсем нормальные люди. Они способны придумать самые невероятные вещи, только бы избавиться от гнетущего состояния тяжелого похмелья и добраться до бутылки. Не только Уильям Стерлинг, все жители города были убеждены, что в день смерти мальчика его мать была пьяна. Она же отрицала это. Но разве захочет она добровольно, ввергнутая в ужас и отчаяние, признать свою ответственность за смерть ребенка?

Все может быть. Может быть, она придумала эту историю с Лоу. Он знал, что женщина была пьяна, нашел ее в кровати, а меня под душем. Утром он вернулся помочь ей, а она, обезумев от желания выпить, послала его к чертовой матери. Он пытался помешать ей выйти из дома, потому что знал - не мог не знать! - о цели ее путешествия. И тогда Фэй вытащила револьвер и выстрелила ему в голову, когда он, скажем, отправился на кухню сварить кофе. Потом она поспешила отыскать кого-нибудь, кто поверит ее выдумке и спрячет ее, прежде чем Мак-Клой и Нельсон явятся по ее душу.

Сид вернулся домой, взвинченный до предела. Машина Фэй стояла на прежнем месте.

Он поставил свой «мерседес» и направился к дому. Фэй выбежала ему навстречу.

- Что сказал Питер? - нетерпеливо спросила она. Лицо у нее было измученное. От нее разило спиртным. Похоже, она нашла его запасы «бурбона».

- Я вижу, вы все-таки раздобыли выпивку, - раздраженно произнес Сид.

- Сид, прошу вас! Что он сказал вам?

- Ничего.

- Я так и знала, что вы не сумеете заставить его говорить! - Если Фэй притворялась, она была великой актрисой. Ничто в ее поведении не говорило - даже не намекало! - на то, что она знает о его страшном открытии.

Сид в упор посмотрел на нее:

- Мне следовало забрать бутылку с собой.

- Я выпила один стаканчик, Сид, всего один. Мне просто надо было выпить!

Он вошел в дом. Фэй даже не потрудилась скрыть следы нелегальной выпивки. Бутылка и стакан были на столе. Похоже она сказала правду. Всего один стаканчик… Впрочем, довольно большой.

Фэй следила за ним. Она почти прижалась к Сиду, дрожа от нетерпения, так ей хотелось узнать, что произошло.

- Он что, все отрицал, наверное? - спросила она.

- Нет, он не смог этого сделать, - ответил Сид.

- Как это?

- Он был мертв, Фэй. Может, вы знали об этом? - голос его звучал сухо и холодно.

- Мертв?

- С пулей в башке, а пуля - из вашего револьвера. Впрочем, если это успокоит вашу совесть, могу определенно сказать: он так и не узнал, кто его прикончил.

Фэй оперлась на стол. Рука ее потянулась за бутылкой.

- Оставьте ее в покое! - прикрикнул Сид, взял бутылку. отнес на кухню.

Фэй так и осталась у стола. Скорее всего, она просто не соображала, где находится.

- Вам лучше бы сесть и рассказать, как все случилось, - начал Сид. Он почти насильно посадил ее в кресло

- Где он был? - прошептала она.

В вашем доме, на пороге кухни, У нас очень мало времени. Первый же человек, который нарвется на него, вызовет вашего приятеля Мак-Клоя.

- А разве вы не сделали этого?

- Нет. Я от рождения слабоумный.

- Но почему вы не позвонили Мак-Клою?

- Потому что хотел предоставить вам еще одну возможность рассказать эту историю человеку, который в нее поверит. Но если больше никто в нее не поверит, вам конец, дорогая.

- Я не понимаю вас.

- Ну, знаете ли, с вашей репутацией… К тому же револьвер тоже ваш…

- Откуда вы знаете, что это был мой револьвер?

- А чья же это может быть игрушка с перламутровой рукояткой, которая хранится в черной коробочке?

- Его убили… из него?

- Кто научил вас надрезать пули?

Фэй закрыла глаза. Губы ее вздрагивали:

- Прошу вас, не сбивайте меня с толку! Я не понимаю, о чем вы говорите!

Сид вытащил из кармана патрон и опустил его в ладонь Фэй. Она внимательно рассмотрела его и вопросительно взглянула на Сида.

- Вот этот маленький крестообразный надрез наверху, - пояснил он.

- Ох! Это было давно, - начала Фэй. - Уильям что-то рассказывал Робину про оружие. Я помню, он тогда вырезал какие-то знаки на пулях. Так, по крайней мере, мне кажется, я не очень обращала на это внимание. А что означает этот крест?

- В момент выстрела пуля с надрезами как бы разворачивает лепестки и при попадании в цель делает здоровенную дыру, вроде той, что сейчас в голове у Лоу. Что случилось, Фэй? Может быть, он не давал вам ключи от машины, когда вы собрались за бутылкой?

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.

- Я хочу помочь вам, - тихо произнес Сид. - Существует три варианта: или вы стали жертвой заговора, или это роковое стечение обстоятельств, или вы все-таки убили его.

- Нет!

- Что бы ни случилось, я на вашей стороне, Фэй. Но я хочу знать правду, только правду, и хватит врать!

Я уже скомпрометировал себя в достаточной степени.

- Каким образом?

- Обнаружил труп и не заявил в полицию. Посмотрим теперь, насколько вы искренни. Где вы держали револьвер?

- Я… я не знаю.

- Фэй, прошу вас!…

- Я хранила его в одном из выдвижных ящиков большого шкафа из красного дерева. Но это было давно. Сразу после исчезновения Робина Уильям убрал его тайком от меня в другое место. Он боялся, что я застрелюсь.

- Сегодня утром коробка была в том самом ящике.

Фэй широко распахнула глаза:

- Сид, хоть несколько капелек…

- Нет!

Она сгорбилась и спрятала лицо в ладони.

- Коробка была именно в этом шкафу, - сказал Сид. - И патроны тоже.

- Я же сказала, она хранилась там до исчезновения Робина. Чего ради я стану лгать вам, Сид? Мне уже все равно. Револьвер мой, как вы сказали. Они наверняка решат, будто я знала, где он спрятан, но это неправда. Уильям спрятал коробку несколько месяцев назад!

- С чего это вдруг у вас оказался револьвер?

- Муж купил мне его давно, несколько лет назад. Часто я оставалась одна дома с маленьким Робином, когда он уезжал по делам.

- Вы так и не сказали мне, чем он занимается.

- Ничем. Может потому и жизнь наша не задалась, И у него, и у меня достаточно денег, чтобы не работать. Иногда он за что-нибудь берется, за какое-нибудь небольшое дельце Пробовал себя в политике, но без успеха. Безделье выводит его из себя…

- Фэй, у нас совсем мало времени. Кто-нибудь наверняка засек мой «мерседес» перед вашим домом. А как только они пронюхают про убийство, Мак-Клой и этот улыбчивый прокурор объявятся здесь и примутся меня допрашивать. Расскажите-ка мне еще раз, что произошло сегодня утром между вами и Лоу.

- Мне показалось, он сошел с ума. Обвинил меня… будто я переспала с вами. Потом набросился на меня. Я отбивалась, как могла, и тогда он объявил, что расскажет мне правду про моего мальчика, что с ним произошло на самом деле, но только если я уступлю.

Я выбежала из дома и закрылась в машине. Он не пошел за мной, наверное, побоялся, что соседи увидят. Только кричал мне вслед: «Ты вернешься! Я тебя дождусь, Фэй! Вот увидишь, ты вернешься!»

- Если ваш муж в этот момент вернулся бы домой, он мог бы застрелить Лоу? Помнится, он угрожал мне чем-то подобным.

Губы ее сложились в горькую усмешку:

- Уильяма не волнует, что происходит со мной. Его бы очень устроило, если бы я умерла или села в тюрьму. Иногда я просто поражаюсь: можно ли вообще так ненавидеть женщину, как он ненавидит меня?

- Из-за Робина?

- Это стало последней каплей… Как ни горько сознавать, это стало для него прекрасным поводом.

- А теперь к фактам. Я забрал футляр, револьвер и патроны. Черт знает почему, но я сделал это. Мне показалось, что вся эта история подстроена с целью обвинить вас. А я, если вы еще не догадались, решил поверить вам.

- Ох, Сид…

- И только потому, что я сентиментальный идиот с мягким сердцем, И еще потому, что не идет у меня из головы история с Робином. Что-то здесь не так.

- Сид!

- Я понимаю, что это лишь чувства, которые могут подвести меня. И никаких следов логики. - Он нервно взмахнул руками. - А сейчас я должен сделать выбор: или упаковаться и срочно дать деру отсюда, или очертя голову броситься в это дело, как в омут. Вы должны помочь мне. Если вы солгали мне насчет Лоу, я буду исходить из того, что убили его все-таки вы. Револьвер я взял осторожно, не стерев отпечатков, если они были.

- Что я должна сделать?

- Я хочу, чтобы вы перестали непрерывно думать о том предмете, который я отнес на кухню. Вы должны хотя бы на время отказаться от выпивки, Фэй.

Она промолчала.

- Кроме того, я не хочу, чтобы именно вам выпала честь обнаружения трупа Лоу, - продолжил Сид. - Поэтому я не отпущу вас домой, пока не явится ваш муж или кто-нибудь другой и не поднимет шум по этому поводу. Вашу машину я поставлю в сарай позади дома.

Если кто-то припрется сюда в мое отсутствие, вы должны спрятаться. Понятно?

- Куда вы уходите?

Сид взял альбом для эскизов и карандаш:

- Нарисуйте дорогу к месту, где, как предполагают, утонул Робин.

- Я отведу вас туда…

- Рисуйте. Если все-таки это заговор против вас, то они очень скоро найдут тело Лоу. А вас запрут в клетку.

- Но кто, же так стремится посадить меня?

- И я бы хотел знать. Надеюсь, это нам вскоре удастся. Спрячьтесь как следует. Может, они выдадут себя неправильными действиями. И прошу вас, рисуйте скорее.

Пока Фэй чертила схему, Сид прошел на кухню за бутылкой, которую она откупорила, и прихватил заодно вторую, которую ей не удалось обнаружить. «На всякий случай», - подумал Сид и отнес бутылки в машину. Когда он вернулся, Фэй закончила черчение.

- Сид, дайте мне хоть чуть-чуть. Бога ради, одну капельку! - застонала она.

- С той минуты, как только вы начнете пить, мне каюк, - ответил он. - Здесь полно книг, проигрыватель и куча пластинок. Можете разглядывать мои эскизы. Но, прошу вас, внимательно следите за дорогой. Если кто-нибудь появится, запритесь в ванной и не высовывайтесь, пока я не вернусь.

- Сид…

- Да?

- А может быть, мне один черт, что со мной случится…

- Вполне может быть. Только помните: ближайший бар, где вам отпустят в кредит, далеко, вашу машину я загнал в сарай, а ключ положил себе в карман.

VI

Схема, которую набросала Фэй была проста. На том месте, где Сид едва не переехал ее прошлой ночью, висел на столбе почтовый ящик с замечательной фамилией - Джонсон. От него к озеру сворачивала очень плохая дорога. На холме, к северу от дороги, возвышался огромный дом, который вместе с окрестностями составлял владения судьи Дермотта.

Фэй нарисовала небольшой волнолом, с которого Робин прыгал в воду, а также обозначила место, где она заснула. Небольшие треугольники на плане обозначали рощицу.

Природа здесь была великолепная. Сид дошел до самого края волнолома. Тут было не глубже двух метров, и вода настолько прозрачная, что виднелись маленькие камешки на дне. Не было смысла обыскивать берег и озеро. Полиция и аквалангисты проделали это куда как старательно. Не могли ведь они сговориться и спрятать труп!

Сид направился к лесочку, в котором преобладали сосны и березы. Он шел по гладкой тропинке, трава по краям которой была аккуратно подстрижена. Порой казалось, что он прогуливается по парку, а не идет по лесу. Здесь не сумел бы заблудиться даже беспомощный столетний дед. Меньше чем через пять минут Сид оказался на противоположной опушке. Отсюда до самой вершины холма, где возвышалось огромное здание из серого камня, окруженное могучими старыми деревьями, простирался ухоженный английский газон. На большой террасе Сид заметил человека, внимательно следившего за ним в бинокль, и решил подойти к дому.

Приблизившись, Сид разглядел, что человек сидит в инвалидной коляске, а колени его заботливо укрыты клетчатым пледом. На нем были очки и шляпа. Мужчина был молод. Хотя его загорелое лицо было изборождено морщинами, бросалось в глаза, что ему не больше тридцати.

- Извините, что так вот ввалился, - сказал Сид.

- Шагайте, шагайте сюда! - лениво, с улыбкой произнес незнакомец.

- Меня зовут Сид Коэн.

- Я знаю. Это вы сняли мастерскую на склоне. Вы ведь художник?

- По крайней мере, некоторые так полагают, - уклончиво ответил Сид и повернулся в сторону озера.

С террасы открывался прекрасный вид на озеро и его окрестности.

- Я Пол Дермотт, - представился мужчина.

- Это ваш дом, мистер Дермотт?

- Можно сказать, да. Я здесь живу. Если это можно назвать жизнью.

Сид невольно взглянул на плед:

- Полиомиелит в детстве?

- Нет. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. - Он вытащил сигарету и закурил. - Вы меня интересуете, Коэн. Мой отец - тот самый почтенный судья, который вынес приговор по делу Фэй Стерлинг, когда она, вооружившись бутылкой, налетела на двух старых сплетниц. Моего отца считают исключительно справедливым судьей, - добавил он с неописуемой горечью в голосе. - Сегодня с раннего утра птички нащебетали ему на ушко про вас черт знает что.

- В самом деле?

- Похоже, вы никак не хотели признать, что прошлой ночью бедняжка Фэй была пьяна в доску. Ее изумительный муженек и несравненный Хью Нельсон попытались воздействовать на отца с целью вынесений приговора вопреки вашему свидетельству.

- И?…

- Фэй недавно был вынесен условный приговор. Все сходятся в том, что она ни за что не позволила бы вам остаться в доме на ночь, если бы была трезва. В нормальном состоянии она держит себя соответственно-с достоинством. Но в пьяном виде готова отдаться первому встречному, будь то почтальон или мусорщик. Если вы и откажетесь свидетельствовать против нее, они так или иначе воспользуются вашей забавной встречей поздним дождливым вечером и выжмут из нее все, что послужит их интересам.

- Спасибо за предупреждение.

- Нет, скажите, что все-таки произошло? Обещаю, это останется между нами.

- Она была трезва. На самом-то деле это я упился в стельку, - доверительно произнес Сид.

- Врете, но по-джентльменски, - расхохотался Дермотт, махнув рукой в сторону озера. - Скажите лучше, вы когда-нибудь видели такую красотищу?

Сид сделал вид, что не расслышал его риторический вопрос:

- Вам доводилось слышать, что маленький Робин Стерлинг вовсе не утонул?

Крепкие пальцы Пола Дермотта так впились в подлокотники коляски, что костяшки на них побелели. Он явно избегал взгляда Сида.

- Никогда ничего подобного не слыхал, - заявил он. - У вас что, есть новая версия происшествия?

- Несчастный случай, похищение, а может, иного рода насилие.

- Какое похищение! - возразил Пол. - Никто так и не потребовал выкупа. Нет, несчастный мальчишка утонул, а Фэй так упилась, что не слышала его криков… Да и неизвестно, хватило ли у него сил и времени закричать как следует. Может, сразу…

- Вы утверждаете, что она была пьяна? Вы ее видали? Она ведь, кажется, поднималась сюда, чтобы просить помощи.

- Кажется, - подтвердил Дермотт, крепче стискивая подлокотники коляски. - Но в тот день я не видел Фэй.

- Вас здесь не было?

Наконец-то Пол встретился взглядом с Сидом:

- Кто вы такой, Коэн? Новый следователь?

- Да, что-то вроде этого. Я тут кое в чем сомневаюсь, вот и хотел бы разобраться.

- Мне кажется, вы не связаны с Фэй давней дружбой…

- Конечно, нет. С чего вы взяли?

- Кроме того, вы очень плохо знаете ее.

- Возможно. Но я очень хорошо знаю, что она крепко пострадала и продолжает мучиться до сих пор.

- Вы чего-нибудь боитесь, Коэн?

- Чего это вдруг такие вопросы?

Пол снял очки и положил их на плед:

- Когда-то и я был храбрым, вроде вас. Ничего не боялся. Может, вас это удивит, но я был капитаном футбольной команды, а в чертовом Вьетнаме налетал не один десяток часов на штурмовике.

- Мне тоже довелось немножко повоевать.

- Вот и прекрасно, коллега! Следовательно, мы с вами сражались, чтобы сохранить мир и свободу для грядущих поколений! Да, тогда я тоже ничего не боялся. Только потом все пошло по-другому. В тот день я, между прочим, мог убежать, но не сделал этого, и вот результат - всегда на колесах!

- Да, это трагедия, я понимаю вас, - сочувственно произнес Сид. - Но давайте все-таки вернемся к Робину.

- Мне нечего добавить. Мальчик утонул.

- У Фэй нет близких друзей, не так ли?

- У нее не может их быть.

- Почему?

- Когда вы заглянете ко мне в следующий раз, я прочитаю вам лекцию на эту тему. А если совсем коротко, то дело обстоит так: тип А дружит с типом Б потому, что тот ему нужен. И наоборот. Сейчас дела обстоят так, что Фэй не нужна никому, потому у нее и нет друзей. Если бы у нее появился друг, он бы немедленно увез ее отсюда.

- Так почему она сама не уедет из города? У нее есть собственные деньги.

- Только потому, что ничем не отличается от остальных. Все мы живем надеждой. Надеждой на рай, надеждой на выздоровление, на покой, на легкую смерть. Короче, надеждой на успешный конец. Фэй девять лет не бросала ничтожную личность по имени Уильям Стерлинг только потому, что рядом был сын. А у сына должен быть отец, и она надеялась, что он в конце концов превратит своего отца в человека. И вот, когда Робин исчез, Фэй не может бросить все и уехать, потому что живет в ней маленькая, слабенькая надежда на то, что озеро вернет ей тело сына. Она не хочет понять, что его давно съели рыбы и раки!

- Если тело в озере.

- Конечно, в озере, где же еще! Похоже, вы тоже заразились нелепой надеждой. Жизнь печальна и грустна, и никакие герои не изменят ее нелепого течения. Когда-то я тоже ходил в героях, а теперь не могу встать на собственные ноги. Проваливайте, приятель, пока тоска обыденной жизни не поглотит вас, как поглотила Робина.

- Вы пытаетесь предупредить меня об опасности путем изречений метафорического характера, так следует понимать вас? - спокойно спросил Сид.

- Я пытаюсь убедить вас отказаться от добровольного сумасшествия, - рассмеялся Пол. - Мне пора обедать! - Он развернул свое кресло к входной двери. - Если я не ошибся в вас, вскоре нам предстоит новая встреча!

Сид проводил его взглядом, потом не спеша направился к лесочку. Он был взволнован. В словах и интонации Пола Дермотта чувствовалась симпатия к Фэй и презрение к отцу. «Почтенный судья» - так, кажется, назвал его Пол. И, кроме того, он явно советовал Сиду держаться подальше от этого дела.

А между тем в доме Стерлингов лежал труп человека, который намекнул, что мальчик не утонул.

Сид сел в свой алый «мерседес» и потихоньку покатил к городку. Интересно, разнюхали его обитатели про смерть Питера Лоу или еще нет? Улицы были сонные, никаких признаков тревоги не наблюдалось. Может, еще никто ничего не знает?

Сразу за мэрией он увидел небольшое строение красного кирпича с огромной надписью на крыше: «Рединг джорнэл». Повинуясь какому-то инстинкту, Сид остановил машину и вошел в здание. За огромным письменным столом у самого окна сидел мужчина. Он был уже в летах, волосы с сильной проседью, пышные усы выдавали в нем бывшего брюнета. Он встретил Сида сердечной улыбкой.

- Добрый день, мистер Коэн! - произнес он, вставая из-за стола и протягивая большую костлявую ладонь. - Я Альберт Купер, хозяин, редактор и издатель самой старой газеты в штате.

- Очень приятно.

- Ваш приход радует меня. Вы сэкономили мое время. Я собирался навестить вас. Каждый раз, когда очередная знаменитость посещает наши места, я беру у нее интервью. Я собирался зайти к вам завтра, когда закончу текущие дела. Могу ли чем-нибудь быть вам полезен? Прошу вас, садитесь.

Сид сел и вставил в зубы трубку:

- Меня очень интересует жизнь граждан маленького города, мистер Купер.

- Зовите меня просто Альберт, - произнес старик. - Так ко мне обращается весь городок. Вы задали очень сложный вопрос. Ведь маленький город очень напоминает избалованную женщину, которую трудно узнать как следует.

- Однако я уже успел убедиться, что новости здесь распространяются со скоростью звука, - сказал Сид. - Похоже, вам крайне редко удается поместить в газете известие, о котором еще не прознали жители.

- Ну, та же ситуация и в крупных нью-йорских газетах. Ведь радио и телевидение куда быстрее нас. Но зато мы отменно комментируем события, а это интересует почти всех.

- И как бы вы комментировали события прошлой ночи? - спросил Сид, глядя журналисту прямо в глаза.

Старик не стал уклоняться от ответа:

- Речь идет о том, что вы провели ночь в доме Стерлингов? Действительно, новость стала достоянием всех и каждого.

Я собирался поговорить с вами и на эту тему тоже. Давно уже никто не заступался за Фэй. Поэтому меня лично эта новость обрадовала.

- Меня интересует одна совершенно определенная вещь.

Старик отвел глаза в сторону:

- Хотите, чтобы я угадал?

- Попробуйте.

- Вы хотите узнать, почему не удалось найти тело мальчика.

- Точно, - подтвердил Сид.

- Вот еще один вопрос, на который человечество, вопреки развитию науки и прогрессу техники, не в состоянии ответить, - велеречиво начал Купер. - Загадки природы…

- Значит, никакого сомнения в том, что мальчик утонул? - оборвал его Сид.

- Никто в этом не сомневался. Вы первый.

- Вот об этом я и хотел поговорить с вами, совершенно частным образом, разумеется.

Редактор закурил сигарету.

- У вас есть соображения на эту тему?

- Да, но нет ни одного подтверждающего их факта. Купер молча рассматривал струйку дыма, поднимающуюся вверх от его сигареты. Наконец он вымолвил:

- Может, вас заинтересует подшивка нашей газеты того времени?

- Конечно.

Старые номера были сложены в небольшой пыльной комнатке этажом выше. Купер вытащил из шкафа три номера и положил их на стол перед Сидом.

- Статья напечатана через три дня после происшествия. В остальных двух номерах вы найдете описание событий последующих двух недель,

Сид уставился в еженедельник, Смерть Робина Стерлинга заняла на первой полосе два столбца, увенчанных жирным заголовком. Начало статьи совпадало с рассказом Фэй. Она задремала, а когда проснулась, мальчика уже не было. Ни слова о том, что мать была пьяна. Далее описывались попытки полиции и аквалангистов отыскать тело. Продолжение было на второй полосе, и Сид уже перевернул было страницу, как в глаза ему бросился другой крупный заголовок: «Пол Дермотт - жертва нападения хулиганов».

Сид прочитал заметку:

«В прошлый вторник Пол Дермотт, сын судьи Дермотта, был найден сильно избитым в роще на территории имения судьи. Он был немедленно перевезен в городскую больницу, где его тщательно обследовали. Помимо многочисленных повреждений внутренних органов обнаружена серьезная травма позвоночника, в результате которой у молодого человека оказались парализованы ноги. Не застав сына дома, судья отправился на поиски и нашел его в бессознательном состоянии недалеко от дома. Через сутки, придя в сознание, Пол заявил полиции, что, когда он возвращался домой через рощу, на него напала сзади группа хулиганов. Нападение было таким внезапным и жестоким, что он не успел никого рассмотреть. Причины нападения установить не удалось. Версия об ограблении не выдерживает критики, поскольку бумажник с шестьюдесятью долларами остался при жертве. Полиции не удалось выйти на след преступников».

Сид посмотрел на редактора:

- Перед тем как зайти к вам, я познакомился с Полом Дермоттом. Получается, на него напали в тот день, когда исчез Робин?

- Да. - Лицо старика было бесстрастным.

- И в том же лесочке, где Фэй искала сына?

- М-м-да… - Старик прочел вопрос во взгляде Сида. - Его нашли примерно в половине восьмого. В это время поиски Робина уже прекратились, по крайней мере, на суше. Все полицейские и аквалангисты были на озере. Они пробыли там до заката солнца. Пол Дермотт показал на допросе, что шел к озеру посмотреть, как идут поиски. Тут на него и напали. Полиция была убеждена, что это дело рук малолетних хулиганов, которые увидели на дороге патрульные машины и решили проскочить лесом. Там они нарвались на Пола, избили его и пытались ограбить, но что-то спугнуло их, и они ретировались.

- Неужели никто не видал их?

- Никто.

- Два таинственных происшествия в один день на одном месте, - задумался Сид. - Вам не приходило в голову, что между ними должна быть какая-то связь?

- В первое время, конечно, нет, - ответил Купер. - Как и все остальные, я был убежден, что мальчик утонул. Все были уверены, что тело найдут, рано или поздно. Но оно до сих пор не обнаружено. Пол в первый день был без сознания.

Его перевезли в загородную частную клинику, только через неделю он появился в городе.

- Вы были уверены, что я наткнусь на заметку о нападении, правда?

- Ничуть не сомневался, что вы умеете читать газеты.

- Почему вы пришли к заключению, что между этими событиями существует логическая связь?

- Я не говорил ничего похожего. Давайте рассмотрим факты. Фэй проснулась и, не обнаружив ребенка, побежала в лес. Там она никого не заметила. Запомните это. Тогда она поспешила к дому судьи Дермотта, откуда и позвонила. Потом опять вернулась к озеру - заметьте, через лес! В нем все еще не было ни души! Приехали полицейские, пожарные и так далее. К половине седьмого или к семи никто уже не верил, что мальчика удастся найти. Оставалось только искать тело на дне озера. Там и продолжились поиски, Примерно в семь Пол, как он утверждает, направился к озеру; тут и случилось несчастье. Судья обнаружил его спустя три четверти часа.

- Значит, никакой связи между этими событиями нет… - задумчиво произнес Сид.

- Так говорят… Впрочем, полиция и не пыталась выявить связь между ними. И никто из Дермоттов не задумывался над этим. Робин утонул, так записано в свидетельстве о смерти. Но…

Сид пристально посмотрел на журналиста:

- …но если попытаться увязать эти события, то следует признать, что Пол Дермотт лжет. Мне все время не дает покоя мысль: когда спустя два-три дня после трагедии тело мальчика все еще не нашли, все должны были задаться тем же вопросом, что и мы с вами. Но нет! Почему? Да потому, что им внушили - все ясно, никакой проблемы нет. Полиция, а точнее, Фрэнк Мак-Клой и Хью Нельсон, успокоили совесть общественности! А сплетня о пьяной Фэй, которую запустил ее муж, помогла быстренько закрыть дело.

Журналист развел руками:

- Я всю жизнь живу в этом городе. Сотни людей утонули в нашем столетии в озере, но все тела были найдены. Причем сразу. На Робине были только плавки, вряд ли он мог зацепиться за что-нибудь под водой - подводные течения давно бы вынесли его на поверхность.

Вот почему я не могу успокоиться, несмотря на заверения полиции.

- И?…

- Я много думал. Может быть, ребенок пошел в рощицу и увидал то, чего не должен был видеть…

- К примеру, нападение неизвестных на Пола Дермотта?

- Нет. Нападение произошло через три часа после исчезновения мальчика… По крайней мере, так показал Пол.

- Похоже, не очень-то вы ему верите.

- Я старик упрямый. Рассмотрев дело с такой точки зрения, я постарался каждую деталь поставить на свое место, как в детской мозаике. Я сунул нос в каждую щелку, какую только отыскал. В тот день после полудня судья был занят на процессе. Домой он пришел ужинать. Прислуга уже ушла, оставив ужин в холодильнике. Заметьте: в тот день после обеда дома никого не было. По крайней мере, не было ни судьи, ни прислуги. Что касается Пола, был он там или не был - неизвестно. Может быть, он солгал, что был дома?

- Но зачем? Разве не его избили до полусмерти? Что же ему скрывать?

- Так не в этом же дело! Представьте себе: мальчик прогуливается по лесочку и видит, что происходит с Полом. Кричит, может быть, пытается убежать к матери, но его останавливают, чтобы никто не узнал правду о происшествии с Полом. Ну что, правдоподобно?

- Еще как!

- Но есть одно «но». В четыре пополудни Пол просто еще не мог быть избит до полусмерти. Фэй, разыскивая Робина, прочесала рощицу насквозь. Она невелика - кустарника, оврагов нет, вы сами видели. Фэй просто не смогла бы не наткнуться на Пола. Значит, вряд ли он лгал в своих показаниях. На него напали в семь вечера, и Робин Стерлинг не мог стать свидетелем этого, потому что к этому часу уже исчез.

Сид яростно сжал трубку в зубах:

- Как вам вообще могла прийти в голову мысль, что Пол Дермотт лжец?

Старик сплюнул окурок на пол и раздавил его подошвой:

- Вы когда-нибудь были женаты, Коэн? У вас есть дети?

- Нет.

- У меня тоже. То есть у меня только детей нет. - Лицо его помрачнело. - Женился-то я давно. Жена моя скончалась во время родов, Я знаю наверняка: каждый отец чувствует, когда ребенок что-то скрывает от него. Этот город давно стал для меня большой семьей, всех его жителей я считаю своими детьми. И сейчас я на сто процентов убежден: город что-то скрывает от меня. Может, я уже совсем старый… или слишком напуган, чтобы попытаться узнать правду.

- Напуган?…

- Не хочется кончать жизнь в нищете, сынок. Этот еженедельник кормит меня. Если я восстану против сильных града сего, лавочку придется закрыть на следующий же день. Лет сорок назад меня бы это не взволновало. Но теперь я слишком стар, чтобы пережить нечто подобное тому, что случилось с Полом Дермоттом.

- Вы полагаете, что…

- Ничего я не полагаю! - с неожиданным нетерпением, почти со злостью, воскликнул Альберт Купер. - Судья Дермотт в наших краях достаточно крупная шишка. Так что его сыну вроде бы нечего было опасаться, разве не так?

- Подобные нападения случались в городке?

- Нет, насколько я знаю.

- О чем же вы тогда, черт побери, говорите?

- Похоже, я и в самом деле старею. Если вы закончили с газетами, давайте спустимся вниз. Я вам кое-что покажу.

Они спустились в кабинет, и редактор принялся рыться в книгах, сваленных на широких полках позади письменного стола.

- Судья Дермотт в бытность свою юным адвокатом стажировался в нашем городе. Нельзя сказать, что это был выдающийся юрист, - так, по крайней мере, болтали в обществе. Зато он из прекрасной семьи. И вот в один замечательный день его, совершенно непонятно как, выбирают судьей. Естественно, авторитет его моментально вырос, причем автоматически. А дальше… Дальше вы знаете, как бывает: все пошло само собой, и вот он уже член Верховного суда штата. Он стал очень крупной фигурой. - Альберт раскрыл одну из толстенных книг. - Вот сборник законодательных актов нашего штата. Время от времени я перелистываю его, особенно когда какие-нибудь финты нашего славного судьи встают у меня поперек горла.

Том первый, страница четвертая. Здесь речь идет об условиях, выполнение которых обязательно для кандидата в судьи. Слушайте: «Кандидат может не иметь практического опыта и не обязан обладать определенным интеллектуальным уровнем…» Как вам это нравится? Дермотт вовсе не обязан быть умным и совсем не должен иметь юридического образования! Кроме того, опыт и знание жизни подсказывают мне, что в последние годы ему удавалось с большим успехом скрывать некоторые прегрешения против моральных норм и правил. И, несмотря ни на что, в наших краях закон - это судья Дермотт!

- Я думаю, мы слишком далеко ушли от Робина Стерлинга, - произнес Сид.

- Похоже. Прошу вас, не обращайте внимания на старческую болтовню.

Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату влетел человечек в белом халате. Из кармана у него высовывалась бритва.

- Пришел судный день, Альберт! - возбужденно крикнул человечек. - Фэй Стерлинг прикончила Питера Лоу! Она прострелила ему голову!

- Нет, нет, не может быть! - воскликнул Купер; новость потрясла его. - Она призналась?

- Ее еще не изловили, - задыхаясь от восторга, выкладывал брадобрей. - Она сбежала на машине, прихватив свой револьвер. Полиция считает, что она рехнулась и наверняка угробит еще кого-нибудь, если ее не остановить.

Старый репортер впился обезумевшим взглядом в Сида.

- Нельзя безнаказанно мучить человека так долго, - через силу вымолвил он спустя несколько секунд. - Проклятье, они сами довели ее до этого!

VII

Рединг внезапно восстал ото сна. Напряжение чувствовалось даже в осеннем воздухе. Оно ощущалось и в лицах людей, заполнивших чистенькие улицы. Оно было заметно и на пепельно-бледном лице Маргарет Хартманн, которая неподвижно стояла у входа в книжную лавку. Напряжение звенело в возбужденных голосах законопослушных граждан. Сид проследил, как Альберт Купер трусцой подбежал к старому, заслуженному «форду» и рванул к дому Стерлингов.

Похоже, все машина городка устремились в этом направлении, будто там заполыхал грандиозный пожар.

- А я как раз вас разыскивал! - раздался за его спиной резкий голос; это был шериф Мак-Клой. - Мистер Нельсон хочет видеть вас в своей канцелярии, причем немедленно. Топай! - И он опустил руку Коэну на плечо.

Сид сбросил ее резким движением:

- Руки прочь, Мак-Клой! Я вас уже однажды предупреждал!

Шериф смерил взглядом рыжебородого художника:

- Рано или поздно нам придется переговорить с глазу на глаз, - угрожающе произнес он и направился к мэрии, держась все-таки на почтительном расстоянии от Сида.

Когда они вошли в канцелярию прокурора, Нельсон разговаривал по телефону. Он давал указания по организации ареста Фэй Стерлинг. Сид сунул руку в карман и сжал в ладони маленькое колечко. На нем были ключи зажигания той самой машины, которую сейчас бросилась разыскивать городская полиция.

Наконец Нельсон опустил трубку и поднял взгляд на посетителей, Даже теперь на его лице блуждала усмешка.

- Ну что, слышали? - спросил он,

- Да, от парикмахера, - ответил Сид. - Похоже, это самый надежный источник информации в городе,

- Вы знаете, где она?

- Кто?

- Фэй. Послушайте, мистер Коэн, утром я не без удовольствия поболтал с вами. Но теперь мне не до трепа. Теперь речь идет об убийстве!

- А почему я должен знать, где Фэй? - спросил Сид.

- Я вам объясню почему, мистер чертово трепло, - вмешался Мак-Клой. - Уильям Стерлинг нашел на своей кухне Питера Лоу с пулей в башке. Жена его исчезла, а с ней и револьвер. Стерлинг звонил нам. Потом он поехал к вам домой, потому что был уверен - Фэй спряталась там. Вы ведь сегодня утром разыграли такого героя, так врали, лишь бы выручить её.

- Хватит, Фрэнк! Говорить буду я, - оборвал его Нельсон. - Шериф с Уильямом не застали вас дома и порасспросили соседей.

Кое-кто из них сегодня утром видел ваш красненький лимузинчик опять перед домом Стерлингов! - Он бросил взгляд в свой блокнот и продолжил: - Ровно в десять сорок пять.

Сид вздохнул с облегчением: Мак-Клой не обнаружил в сарае за домом машину Фэй! Похоже, они не решились на обыск, или Фэй точно выполнила его инструкции и накрепко заперлась в ванной.

- Совершенно точно, я заезжал к ним, - произнес Сид.

- И Фэй не было дома?

- Нет.

- Вы видели тело?

Войдя в дом Стерлингов, Сид вел себя крайне осторожно. Но если они и найдут отпечатки, можно будет свалить на прошедшую ночь.

- Никакого тела я не видел, да и было ли оно там? - ответил Сид. - Я окликнул миссис Стерлинг, она не отозвалась, я и ушел.

- Куда? - спросил Нельсон.

- На то место, где утонул мальчик.

Прокурор с шерифом обменялись быстрым взглядом.

- Как вы нашли это место?

- Его описала мне Фэй еще прошлой ночью. Это на северном берегу, недалеко от владений судьи Дермотта.

- И что вы там обнаружили?

- Ровным счетом ничего. Просто прошелся по пляжу, прогулялся по рощице, потом встретился с Полом Дермоттом и немного поболтал с ним.

Нельсон прищурился:

- А что вы, собственно, там искали?

- Сказка про утопленника меня не совсем удовлетворяет. Я подумал, что с мальчиком могло произойти что-нибудь другое.

- Что именно, например? - Голос Хью Нельсона стал неприятно резким.

- Откуда я знаю? Я совсем недавно приехал в этот город, дружище, - ядовито усмехнулся Сид.

- Что вы делали после разговора с Дермоттом?

- Вернулся в город и пошел знакомиться с Альбертом Купером.

- Зачем?

- А вот это вас совершенно не касается, - отрезал Сид. - Впрочем, я готов ответить и на этот вопрос. Меня заинтересовала драма маленького Робина, и я решил полистать старые газеты.

- И к какому выводу вы пришли? - Нельсон вытянул шею по направлению к Коэну.

- Ни черта! Я не нашел ничего такого, что подкрепило бы мои предположения! - воскликнул Сид, глядя прямо в глаза прокурору. Он услышал, как за спиной у него облегченно вздохнул Мак-Клой.

Нельсон неожиданно принялся деловито перебирать бумаги, разбросанные по столу. Странно, но, казалось, никого в канцелярии прокурора не интересовало убийство Питера Лоу…

- С чего вы взяли, что Фэй стреляла в этого Лоу? Кто он такой? - спросил наконец Сид.

- Что значит - кто он такой? - удивился Нельсон, подняв глаза от бумаг.

- Ну, кто он вообще?

Улыбочка Нельсона стала ядовитой:

- Странно, что вы об этом спрашиваете у нас. Ведь утром вы навестили книжную лавку, разыскивая его. Мисс Хартманн сообщила нам об этом.

- «Кто он такой» - просто фигуральное выражение, - спокойно произнес Сид. - Я знаю, что он владелец книжной лавки и член Лиги борьбы с алкоголизмом, которая пытается оказывать помощь несчастной Фэй. Задавая этот вопрос, я только хотел узнать, давно ли он живет в городе, хорошо ли его знают здесь,

- Зачем вы разыскивали его сегодня утром? - спросил Нельсон, сделав вид, что не расслышал глупого объяснения Сида.

- По правде говоря, миссис Стерлинг весьма заинтересовала меня. Интерес этот возник в ту минуту, когда вы втроем сегодня утром так безобразно ввалились в дом. Фэй говорила мне, что этот Лоу хотел помочь ей. Вот я и намеревался расспросить его, насколько серьезно больна Фэй.

- Надеюсь, теперь вы поняли насколько, раз она пошла на убийство!

- Откуда вы знаете, что это сделала она?

- Фэй сбежала, - опять встрял Мак-Клой, - и прихватила с собой револьвер.

- Откуда вы это знаете?

- Когда Уильям обнаружил труп Питера, он тут же вспомнил о револьвере Фэй, - терпеливо пояснил Нельсон. - У нее был револьвер небольшого калибра, она держала его в шкафу, в специальном футляре.

Ящик был выдвинут, револьвер исчез вместе с футляром и патронами.

- Может, его украли?

- Да хватит уже, черт побери!… - взорвался Мак-Клой.

- Кстати, что вам от меня нужно? - спохватился Сид. - Да, я заходил в дом Стерлингов, но до кухни не добрался и никакого трупа не видал. Я вам выложил все, что делал после этого визита, минута за минутой. Молодой Дермотт может подтвердить мои слова, да и Альберт Купер тоже. Конечно, теоретически я тоже мог прихватить револьвер. Ради Бога, обыщите меня, если вам так хочется.

- Хорошая идея, - угрожающе произнес Мак-Клой и шагнул к Сиду.

- Только не вы, Мак-Клой! - мягко возразил Сид. - Попробуйте прикоснуться ко мне и увидите, что я с вами сделаю.

Мак-Клой выхватил из кобуры револьвер, примерно так, как это делают в кино герои Дикого Запада.

- Ваши шуточки меня вовсе не смешат, - огрызнулся Сид. - Если мистер Нельсон захочет обыскать меня, ему я позволю сделать это.

- Забудем об этом! - сказал Нельсон. - Убери этот дурацкий револьвер, Фрэнк. И перестань строить из себя идиота!

- Прекрати провоцировать меня, - процедил сквозь зубы Мак-Клой, отворачиваясь от Сида и опуская револьвер в кобуру.

- Ничего не поделаешь, приятель, такое уж у меня хобби, - отрезал Сид.

- Прекратите сейчас же оба! - прикрикнул Нельсон. - А сейчас выслушайте меня, Коэн. Вполне вероятно, что Фэй заявится к вам. Сегодня утром вы продемонстрировали ей свое расположение. Убедите ее добровольно сдаться властям. Я сделаю для нее все, что в моих силах.

- Именно в этом я как раз сильно сомневаюсь, - ответил Сид. - Ранним утром вы втроем весьма грубо обращались с ней. А несколько часов спустя ее муж обнаруживает труп и извещает вас о том, что жена исчезла вместе с револьвером. И этого для вас вполнедостаточно, чтобы обвинить несчастную женщину в убийстве!

Нет, я никогда не поверю в то, что вы хоть пальцем шевельнете в ее защиту, даже если она добровольно явится к вам.

- Если вы спрячете ее или поможете бежать от правосудия, то станете соучастником преступления, - произнес Нельсон, скривив тонкие губы в усмешке. - Только попробуйте, и я мигом предъявлю вам официальное обвинение!

- Я никогда не принимаю поспешных решений, - отозвался Сид, - и если отваживаюсь на риск, то всегда тщательно взвешиваю шансы на успех.

- Отлично, - вымолвил Нельсон и похлопал ладонями по карманам пиджака в поисках сигарет. - Во всяком случае, симпатии, понимание, жалость и прочие эфемерные ощущения, которые любой из нас может испытывать к Фэй Стерлинг, следует забыть. Она совершила тяжкое преступление, и потому чувство долга обязано возобладать над личными чувствами.

- Очень приятно слышать это от вас, - съязвил Сид. - Это ведь не что иное, как косвенное признание в том, что вы, Мак-Клой и ее муж, несмотря ни на что, еще не окончательно утратили человеческий облик и способны еще хоть что-то ощущать. Только не обижайтесь, Нельсон, но я с вами не согласен. В этом городе смердит, Нельсон, и мне кажется, вы имеете право знать: я решил найти источник зловония.

Направляясь к двери, Сид спиной чувствовал их враждебные взгляды. Он был уверен, что угодил в самое больное их место, особенно когда заговорил о смерти Робина Стерлинга. Он понял также, что Фэй попала в смертельную ловушку. Ей позарез необходим крепкий адвокат, ни в коем случае не из Рединга. Что-то подсказывало Сиду Коэну, что никто в городе не соберется с духом, чтобы защитить ее.

- В то утро я был убежден, что не Фэй убила Питера Лоу, - рассказывал он мне потом. - Я не знал, кто это сделал, но мне была известна причина. Некто услышал, как Питер обещал Фэй рассказать правду о смерти мальчика, и потому ему навсегда заткнули рот. Эта тайна, похоже, задевала интересы слишком большого числа жителей города.

Сид вернулся к себе. Дома все было спокойно. Никаких следов пребывания Фэй не было видно. Похоже, услышав звук приближающейся машины, она, как и требовалось, спряталась в ванной комнате.

Сид окликнул женщину, но никто не отозвался.

Фэй в доме не было.

Сид бегом рванул в сарай за домом. Ее машина по-прежнему стояла там. Впрочем, без ключей она и не могла ею воспользоваться. Так что оставалось только две возможности: ее обнаружили полицейские или те люди, которые вершили в городе свои темные дела, или же она ушла из дома, чтобы где-нибудь отыскать спиртное. А Сид надеялся, что страх перед тюрьмой заставит ее тихонько, как мышка, сидеть дома!

Ни Мак-Клой, ни Нельсон не знали, что Фэй скрывалась у него дома, он был уверен в этом. Но кто тогда мог похитить ее? Тот, кто убил Лоу? Не исключено! И первым в список подозреваемых следует занести Уильяма Стерлинга.

VIII

Вот в этот момент я и ввязался в игру. Сид позвонил мне и без лишних разъяснений велел садиться в машину и гнать в Рединг. Я ответил, что как раз заканчиваю книгу и смогу приехать дня через два, не раньше. На другом конце телефонного провода прозвучал не допускающий возражений приказ выезжать через пять минут, захватив с собой все необходимое для снятия отпечатков пальцев с предметов.

Это несколько смутило меня. Я ответил, что понятия не имею, где продаются подобные штучки, но он посоветовал обратиться к нашему общему другу лейтенанту Соммерсу из отдела по расследованию убийств.

- К чему такая поспешность? - спросил я.

- Убийство! - крикнул Сид и повесил трубку,

Сид впервые обратился ко мне за помощью, так что, хочешь не хочешь, я стал собираться в дорогу.

Мысль об убийстве накрепко засела в голове у Сида Коэна. Робин вовсе не утонул в озере. Мальчика убили, правда, пока неизвестно как, но наверняка из-за того, что он что-то видел или слышал. И это что-то было настолько серьезно, что уже два человека расстались с жизнью, и число это, несомненно, возрастет, если над страшной тайной нависнет угроза раскрытия. Нельсон, Мак-Клой, Уильям Стерлинг, да и этот несчастный инвалид Дермотт наверняка знают, в чем дело, догадывается о подоплеке происшествий и старый Альберт Купер.

Сиду казалось, что он очутился на перепутье, вокруг него были тысячи тропинок, но если он с первой же попытки не найдет ту, единственную, настоящую, то это закончится трагически для него, для Фэй и еще черт знает для кого.

Он вспомнил о женщине. Полиция разыскивала ее, и она об этом знала. Он велел ей не высовываться, но кто-нибудь мог спуститься по лесистому склону за домом, незаметно проникнуть в заднюю дверь и застать Фэй врасплох. Если она не в полиции, значит…

А если она сама решила покинуть убежище, то с единственной целью: добраться до какой-нибудь лавки вне города, где ее плохо знали и еще отпускали спиртное. В таком случае полиция наверняка перехватила бы ее по дороге, кроме того, все окрестные владельцы магазинов наверняка предупреждены, что будут лишены лицензии на продажу спиртного, если обслужат женщину, подозреваемую в убийстве. Если это так, то она уже в руках у шерифа Мак-Клоя.

«Если сомневаешься - бей в лоб», - вспомнил Сид армейское присловье. Если кто и знает, вокруг чего идет эта смертельная возня, то наверняка Уильям Стерлинг, как пить дать, замешанный в убийстве собственного сына. Сид решил отыскать его.

Атмосфера в городе накалилась до предела. Небольшая толпа клубилась перед мэрией в ожидании новостей. Придав лицу соответствующее выражение, Сид приблизился к группе граждан и услышал, что Фэй все еще не отыскали. И тут он столкнулся лицом к лицу с мисс Хартманн. Она смотрела на него, не узнавая, пока Сид не коснулся ее руки. Девушка вскрикнула:

- Ах, как вы меня испугали!

- Прошу прощения, - вымолвил Сид. - Примите мои искренние соболезнования. Для вас это наверняка тяжелый удар…

- Бедный Питер, - шевельнула она дрожащими губами. - Всю жизнь он помогал несчастным людям, попавшим в беду… А эта проклятая колдунья… - Она отвернулась, чтобы спрятать заплаканное лицо.

- Похоже, у вас нет и тени сомнения, что его убила миссис Стерлинг, - сказал Сид.

- А кто же еще? - гневно воскликнула Маргарет. -

Он мчался к ней сломя голову всякий раз, стоило только ей поманить его, в любое время дня и ночи. Он ведь тоже был прежде алкоголиком, вы знали об этом? Он бросал любые дела, отказывал себе в отдыхе, лишь бы помочь ей.

- Наверное, время от времени он навещал ее и без приглашения?

- Он хорошо понимал состояние своих подопечных и иногда даже предугадывал наступление у них черной полосы.

- Вы не подскажете, где я могу отыскать Стерлинга?

- Я видела его в патрульной машине, с шерифом Мак-Клоем.

- Стерлинг дружил с Лоу?

- Конечно. Стерлинг был страшно благодарен Лоу за то, что тот пытался помочь Фэй.

- А были случаи, когда Уильям сам приглашал Лоу, чтобы вывести жену из запоя?

- Довольно часто. - Глаза девушки, покрасневшие от слез, остановились на лице Сида. - Но почему вы расспрашиваете меня об этом?

Сид пожал плечами:

- Похоже, я единственный в городе хочу пощупать товар руками, прежде чем купить по той цене, по которой продавец старается всучить его.

- Я вас не понимаю.

- Если ли еще хоть один человек в Рединге, которого бы мучил тот же вопрос, что и меня? Кто не был бы, как и я, уверен в том, что именно Фэй убила вашего хозяина?

- Но почему же тогда она сбежала?

- Лучше скажите, зачем ей было убивать его?

- У алкоголиков почти все поступки лишены мотивации, мистер Коэн. Чаще всего они вообще не в состоянии логично рассуждать.

- А вам не кажется, что между Лоу и Фэй Стерлинг могло возникнуть… чувство?

- Нет! - воскликнула мисс Хартманн, щеки ее залились румянцем. Сид воспринял это как невольное признание в любовной связи с Питером Лоу. Интересный городишко!

Сид направился к редакции газеты. Старый репортер стучал на пишущей машинке. Он приветствовал Сида кивком головы:

- Еженедельники хороши тем, что живут вне времени. Когда я выпущу этот номер с комментарием, дело будет окончательно закрыто.

- Оно ведь уже закрыто в головах граждан, не так ли?

- Может быть, может быть, - произнес журналист, не прекращая печатать.

- Расскажите мне о Питере Лоу, - неожиданно сказал Сид, присев на краешек письменного стола и вытаскивая трубку.

- Родился он здесь, - ответил Альберт. - Вырастила его мать, которая скончалась лет шесть назад. Денег практически ни цента. Тогда он запил, но Лига спасла его. Сам он, похоже, после этого помог очень многим. В конце концов открыл книжный магазин и сумел с его помощью доказать, что обладает приличным вкусом. - Старик поднял глаза на Сида. - Вчера в его витрине я видел ваш альбом репродукций.

- Женат?

- Никогда не был.

- Похоже, Альберт, в этом городе все прекрасно осведомлены о чужих делах. У него была… скажем так, интимная жизнь?

Редактор заметно колебался:

- Я никогда не интересовался такими вещами, - произнес он бесцветным голосом.

- Знаете, что мне страшно понравилось в вас? - спросил Сид. - Сплетни и слухи вы придерживаете про себя, не даете им хода. Но в данном случае эта благородная черта характера может повредить делу.

Купер пристально посмотрел на него:

- Чего вы добиваетесь, Коэн?

Сид энергично дернул себя за бороду:

- Этот город беспокоит меня. Все здесь вертится вокруг Фэй Стерлинг. Я уверен, что ребенок не утонул, но весь город считает, что погиб он именно так и в этом виновата мать. Сейчас ее обвиняют в очередном преступлении, и только потому, что она исчезла. А ведь против нее нет ни единой улики. - Он слегка поколебался, но все-таки продолжил: - Никто не верит моим словам о том, что прошлой ночью она не была пьяна. Все убеждены в обратном. По правде говоря, - между нами, конечно, - пьяна-то она была. Если вы расскажете об этом хоть одной живой душе, я громогласно объявлю вас отъявленным лжецом. Я отвез ее домой и уложил в постель.

А поскольку сам при этом изрядно промок и замерз, разделся и влез под горячий душ. Пока я там плескался, ввалился Лоу, раздвинул в душевой занавеску и грязно выругался. Никто его не звал, никто не приглашал, понимаете? Он пришел сам. Как будто где-то рядышком, притаившись, выжидал, когда я уйду, чтобы остаться наедине с Фэй. Утром он вернулся, уже после моего ухода, и его кто-то ухлопал. И я спрашиваю себя: оправданы ли эти его визиты деятельностью чертовой Лиги, или же он питал какую-то сентиментальную привязанность к Фэй? А может, он был как раз из тех типов, что любят пользоваться беспомощным состоянием женщин?

- Сынок, за два дня ты узнал гораздо больше, чем узнают за всю свою жизнь многие жители этого городка!

- Я могу считать эти слова ответом на свои вопросы?

- Нет. - Купер вновь принялся стучать на машинке, но через минуту остановился. - Я все еще делаю хорошую газету только потому, что никогда не помещаю в ней сведений, не имеющих достаточного подтверждения. И подписчики знают об этом. Мои новости всегда строго документированы. Поэтому я не люблю говорить о вещах, которые не могу подкрепить доказательствами. И я не хочу отступать от этого правила. У Питера был хороший приятель, друг еще со школьной скамьи, который никак не связан с Лигой. Вы знакомы с ним.

- Дермотт? - прищурившись, спросил Сид.

- Похоже, они очень дружили. После несчастья, которое произошло с Полом, Питер все время был рядом с ним: вывозил его на прогулку, играл по вечерам в шахматы. Пол может вам рассказать о Питере много интересного. Но, может, он не захочет говорить с вами на эту тему.

- А что вы можете рассказать о мисс Хартманн?

- Вы в самом деле не теряли зря времени! Только от нее вы ничего не добьетесь. Она была влюблена в Питера Лоу. - Он посмотрел на Сида. - Могу ли я, в свою очередь, задать вопрос вам?

- К вашим услугам.

- Вы знаете, где сейчас Фэй?

- Нет, - ответил Сид без колебания, довольный, что ему не приходится лгать.

- Жаль, - вздохнув, произнес старик. - Я очень надеялся, что вам это известно. Она нуждается в друге, именно теперь.

- Если бы я знал, где она, вам бы сказал непременно, - вздохнул Сид. - А может, и нет. Похоже, в заговоре против этой женщины участвует весь город. Я хотел бы переговорить со Стерлингом с глазу на глаз. Что-то он не похож на идеального мужа.

- Вам лучше поговорить с Полом Дермоттом, - заметил Купер. - У Стерлинга сейчас полно своих забот, поверьте.

И Сид опять направился к имению судьи. Большой дом из серого камня оброс с северной стороны седым мхом. Газон был в идеальном состоянии, кусты красиво подстрижены. Выложенные камнем дорожки вели от калитки к дому и к стоящему чуть в стороне гаражу на две машины. Он был пуст, двери распахнуты настежь, а у самого дома стояла машина. С первого взгляда было ясно, что отец с сыном живут не на одно только судейское жалованье.

Сид пристроил свой «мерседес» за машиной судьи, направился к входу и позвонил. Потом позвонил еще раз, но никто так и не отозвался. Он положил ладонь на дверную ручку. Дверь не была заперта.

Сид подумал, что Пол Дермотт, скорее всего, один дома и не может открыть дверь, и потому смело шагнул вперед.

Холл был обставлен шикарно и с большим вкусом. В центре стоял большой стол. Четыре стула с высокими резными спинками стояли у стены. Напротив входа висел большой портрет улыбающейся женщины. Наверное, это была мать Пола.

Первое, что он увидел, открыв глаза, опять была улыбающаяся с портрета женщина. Сиду показалось, что кто-то ковыряет у него в черепе раскаленной кочергой.

- Приходит в себя, - произнес мужской голос.

Сид попробовал повернуть голову, но тут же застонал от боли и закашлялся от резкого запаха какого-то дезинфицирующего средства.

- Однако он сильно напугал меня, - произнес другой незнакомый голос.

Сид попробовал сесть. Боль была настолько сильной, что все вертелось перед глазами.

- Не шевелитесь, мистер Коэн, - опять послышался незнакомый голос.

Перед глазами Сида возникла седая голова, очки в черной оправе и чье-то озабоченное лицо. Все эти три составные части существовали как бы отдельно друг от друга.

- Я доктор Мортон, - произнесло лицо. - Вы очень неудачно упали.

- Упал? Упал! - несмотря на дикую боль, расхохотался Сид.

- И ударились головой о перила, - продолжил доктор.

- Хватит шутить, - простонал Сид.

- Похоже, вы оступились, поднимаясь по лестнице, - произнес второй голос. - Я судья Дермотт, мистер Коэн. Поверьте, я искренне сожалею о происшедшем. Вероятно, вы разыскивали Пола?

Несмотря на сопротивление доктора, Сиду удалось сесть.

- Вы хотите сделать из меня дурака? - спросил он. - Утверждаете, что я упал и ударился головой о перила…

- На них ваша кровь, мистер Коэн, - сказал врач. - Неужели вы в самом деле не помните, как это произошло?

- Конечно, я этого не помню, потому что все случилось иначе, - сердито, начиная злиться по-настоящему, произнес Сид. - Кто-то ударил меня сзади по голове.

- Ну ладно, ладно, мистер Коэн, - попытался успокоить его судья.

- Во всяком случае, - подхватил врач, - было бы куда лучше, если бы вы согласились сейчас вместе с нами заехать в больницу. У вас сильное сотрясение, не мешало бы госпитализировать вас дней на десять.

Сид посмотрел на судью. Лицо его было спокойно, но морщин на нем было куда больше, чем следовало бы по годам. Выражение озабоченности на нем было состроено специально для Сида. Художник встал и оперся на перила.

- Вот, посмотрите, - опять заговорил доктор, - кровь на перилах, как раз в том месте, где вы ударились затылком. У вас рассечена кожа, не мешало бы наложить пару швов.

Вам все-таки придется поехать со мной в больницу.

- Давайте объяснимся, - вымолвил Сид. - Я приехал сюда, позвонил несколько раз, дверь никто не открыл, но снаружи стояла машина. Я подумал, судья, что ваш сын не может самостоятельно открыть дверь, вошел- дверь не была заперта - и позвал его. Я подошел как раз к тому месту, где стою сейчас, тут оно и случилось!

- Вы упали?

- Нет, черт возьми! Я твердо стоял на собственных ногах! Я даже не занес ногу на первую ступеньку. Кто-то ударил меня сзади по затылку.

Судья с доктором обменялись красноречивыми взглядами, ясно давая понять, что Сид Коэн несколько не в себе. Художник пригладил волосы и поднес к глазам окровавленную руку. В висках у него стучало, но, похоже, скорее от беспомощного гнева, чем от боли.

- А как вы здесь оказались, доктор? - спросил он.

- Меня вызвал судья Дермотт, - ответил тот. - Я моментально явился. Судья ведь поначалу подумал, что вы мертвы.

Сид посмотрел на часы. С момента удара прошло не меньше часа. Он глянул на судью.

- Я вернулся домой, - заговорил тот, прочитав вопрос в глазах Коэна, - примерно в начале четвертого. Вы лежали на лестнице. Увидев кровь, я тут же вызвал доктора. Вы ошибаетесь, мистер Коэн. Никто не ударял вас по голове. В это время в доме никого не бывает. А сегодня я отпустил и прислугу.

- А ваш сын?

- Пол уехал из города.

- Когда? Ведь еще утром я разговаривал с ним!

- Возможно. Он уехал примерно в полдень.

- Уехал?

- На несколько дней, на машине.

- Но ведь он не может водить ее!

- К сожалению, это так. Его возит Бад Спенсер, шофер, я нанял его несколько дней назад.

- Когда он уехал?

- Но, мистер Коэн, не кажется ли вам…

- В котором часу, я спрашиваю?

- Я уже сказал вам, в полдень.

«Значит, сразу после разговора со мной, - подумал Сид, - если только судья не врет».

- Как мне найти его?

- Очень жаль, но я не могу вам ничего сказать, - произнес судья. - В последние дни он очень скучал. Выехал он, не имея никакой определенной цели. Если он даст мне знать…

- Полу успели рассказать про смерть Питера Лоу? Судья колебался лишь какую-то долю секунды, но это не ускользнуло от внимания Сида.

- Конечно.

- Странно. Человек отправляется в путешествие, чтобы поразвлечься, в тот самый момент, когда погибает его лучший друг…

- А чем он смог бы помочь ему здесь? - возразил судья. - Питер мертв, и с этим ничего не поделаешь. Пол достаточно настрадался в жизни. Может, он как раз и хотел избежать новых переживаний, - судья глубокомысленно вздохнул. - В его поступке нет ничего загадочного, напротив, все ясно. Рано или поздно мы отыщем миссис Стерлинг…

Сид крепче ухватился за перила, пытаясь справиться с головокружением:

- В последние несколько часов я выслушал больше пустых фраз, чем за всю свою жизнь.

- Похоже, вы все еще не пришли в себя, мистер Коэн, - произнес судья голосом, в котором внезапно прозвучал металл.

- Я в здравом уме, судья, - горько сказал Сид. - И вам давно следовало понять то, что ни для кого уже не секрет.

- Что именно?

- Я объявил войну городу Редингу, судья! - В голосе Сида звенела чуть приглушенная ненависть. - Хватит использовать невинных людей для покрытия настоящих преступников. Кто дал вам право обвинять Фэй Стерлинг в каждом преступлении, совершаемом в этом городе?

- Вы не отдаете отчета в своих словах, Коэн! А может, вы угрожаете мне? Тогда у вас могут возникнуть серьезные неприятности, - сухо констатировал судья.

- Мне хватит неприятностей с тем, кто бьет людей сзади по голове, - отрезал Сид. - Почему меня оглушили, судья? Чтобы удержать подальше от вашего сына! Чтобы не дать мне поговорить с ним еще раз! Может, по этой же причине так быстро вывезли его из Рединга.

А может, он сам пригрозил рассказать правду, когда услышал о смерти своего лучшего друга?

Лицо судьи оставалось холодным и неподвижным, будто вытесанным из куска гранита.

- Наверное, будет лучше, доктор, если вы свезете этого человека в больницу.

- Нет, благодарю вас, - вмешался Сид. - Придется поискать врача, которому я смогу довериться, который не играет с вами в ваши грязные игры.

Он оторвался от перил и шагнул к дверям. Холл вращался вокруг него с бешеной скоростью. Сид надеялся, что ему удастся добраться до «мерседеса». Надо было убираться отсюда, пока эти типы не пришли окончательно в себя и не решили раз и навсегда устранить его из игры.

Он чувствовал, как холодный пот струйкой стекает по позвоночнику. Миновав с большим трудом двери, Сид оказался на газоне, залитом ярким осенним солнцем. Он постоял минутку и зашагал к машине. Этот мужественный и добросердечный человек вдруг ослаб и почувствовал себя страшно беспомощным. Впервые в жизни он ощутил страх.

IX

Я приехал в Рединг примерно в три пополудни. Настроение у меня было не то чтобы очень. Сид крикнул в трубку только одно слово: «Убийство!» и прервал разговор. К счастью, я не успел выкинуть журнал, в котором обнаружил объявление о сдаче внаем мастерской, иначе просто не представляю, как бы я ее отыскал.

Итак, я прибыл, нагрузившись всем необходимым для снятия отпечатков пальцев с вещественных доказательств, а также инструкциями по употреблению всех этих хитроумных приспособлений. Мне никак не могло прийти в голову, зачем тащить все это из Нью-Йорка, когда прекрасно можно было получить в местной полиции.

Городок приятно удивил меня богатством и красотой зданий. Перед мэрией я заметил шерифа, который делал какие-то пометки в своем блокноте. Это был крупный, сильный мужчина с холодным взглядом. Конечно же, это был Мак-Клой, но в ту минуту я еще не знал, что встреч с этим типом следует избегать.

Поэтому я тормознул рядом с его машиной и попросил указать мне дорогу к мастерской.

- Хозяева в Европе, - мрачно откликнулся он.

- Я знаю. Но дом снял один мой приятель…

- Коэн?

Конечно, стоит Сиду появиться где угодно, как все обращают на него внимание!

- Совершенно верно.

Шериф показал мне дорогу, сопроводив пояснения следующими словами:

- И будьте любезны, передайте ему, чтобы он поскорее отыскал нас!

- Обязательно. А что произошло? - спросил я. - У Сида неприятности?

- Он сам расскажет вам обо всем, - сказал Мак-Клой. - Нам необходимо переговорить с ним.

Когда я добрался до мастерской, алого «мерседеса» перед домом не было. Я вытащил багаж и занес в дом. Здесь царил беспорядок, столь типичный для моего друга. Холсты и листы бумаги валялись на каждом шагу. Я прошел на кухню поискать чего-нибудь выпить. Там оказалась бутылка виски, и я глотнул из нее как следует. Я устал с дороги и решил принять душ, чтобы немного прийти в себя, Однако в этом доме, похоже, ванной не было, или она скрывалась за единственной запертой на ключ дверью.

Я не знал, за что и с какого конца взяться. Конечно, раз уж Сид так срочно вызвал меня, то мог бы, ради соблюдения элементарной вежливости, дождаться моего приезда дома. Я отхлебнул еще глоточек. Интересно, с каких это пор Сид стал налегать на шотландское питье? До сих пор он предпочитал, насколько мне известно, «бурбон». Я слонялся по комнатам, пока не услышал шум мотора. Я бросился к входной двери, намереваясь без околичностей выложить все, что думаю о нем.

Сида шатало из стороны в сторону. Лицо его было смертельно бледным. Чтобы не упасть, он оперся на капот машины. Подбежав к другу, я заметил на рубахе кровь.

- Сид! - воскликнул я испуганно. - Черт возьми, что…

Он оборвал меня с вымученной улыбкой на губах:

- Какой-то шутник снес мне полчерепа, - сказав это, он сложился пополам и рухнул на землю.

Я из тех мужчин, которые с трудом перетаскивают с места на место портфель с рукописью; до сих пор не могу понять, как мне удалось затащить в дом эту неподвижную груду мышц, костей и рыжих волос. Совершив этот подвиг, я бросился на поиски алкоголя. На кухне была только пустая бутылка, Я опять попытался открыть единственную запертую дверь в доме. Не зря ведь ее, черт побери, замкнули?

Я притащил из спальни подушки и подложил их Сиду под голову, потом попытался нащупать пульс, но ничего утешительного он мне не отстучал.

Тогда я снял телефонную трубку и вызвал центральную. Только я начал, спотыкаясь, объяснять телефонистке, что я, мол, чужой человек в городе, но у меня случилась небольшая неприятность, как меня оборвал голос Сида:

- Брось трубку! - Приказ прозвучал тихо, но отчетливо.

- Так ведь тебе нужен доктор, Сид…

- Брось! Прежде нам надо потолковать.

Он попытался встать на ноги, Я повесил трубку и помог ему доковылять до большого кожаного кресла.

- Возьми у меня в машине «бурбон», - вымолвил он.

В «мерседесе» я обнаружил две бутылки - одну непочатую, вторую полупустую. Когда я вернулся, Сид был уже не один.

Красивая незнакомая женщина, опершись на спинку кресла, рассматривала Сида с преувеличенной озабоченностью. Лицо ее купалось в роскошных волосах цвета бронзы. Когда я ввалился, она подняла на меня чудные темно-синие глаза.

- Поспешите! - крикнула красотка и, шатаясь, заковыляла мне навстречу, протянув руки за бутылками.

- Руки прочь от спиртного! - прохрипел Сид ей вслед.

Только тут я понял, насколько она пьяна, но это меня, по правде говоря, ничуть не взволновало. Я ведь еще ничего не знал о Фэй Стерлинг. Я протянул ей одну бутылку и пошел на кухню за стаканами. Сиду я налил полный.

- Ты не сказал мне, что она здесь, - произнес он.

- А я и не знал, - ответил я, - она, похоже, пряталась в ванной.

Сид выпил виски.

- Это очень длинная история, - вымолвил он и посмотрел в сторону кухни, где женщина наливала себе уже по второму заходу. - Я взял ключи от «мерседеса»?

- Не знаю.

Он с трудом пошарил по карманам, потом утвердительно кивнул головой.

- А сейчас вызываем врача, - решительно заявил я.

- Ты будешь делать только то, что скажу я? Прежде всего тебе надо узнать об всем, что здесь произошло.

- Я думаю, ты потерял рассудок и влюбился в алкоголичку, - процедил я сквозь зубы.

- Приведи ее сюда, - велел Сид.

Я подошел к дверям:

- Шеф хочет вас видеть.

Женщина повернулась ко мне с глупой улыбкой на лице:

- Передайте ему, что я занята. - Она опять налила себе. - Я сидела под замком в этой душной ванной, а вы в это время вылакали до капельки мое виски! - Она подняла руку и ткнула меня указательным пальцем в лоб: - А кто вы такой вообще?

- Друг Сида… Леон Дарт.

- Вы подлый вор, вы выжрали мое виски! Но, если вам так уж хочется, могу капнуть немножко из этой бутылочки…

- Леон, тащи ее сюда!

- Давайте, - произнес я, нежно ухватив даму за локоток, - шеф ждет нас.

Она отшатнулась:

- Только без рук! Не лапать!

Испугавшись, я отступил на пару шагов и чуть не сбил Сида, который уже поднялся на ноги и самостоятельно притопал ко мне на помощь.

- Чертова пьяница! - пробормотал он; голос его дрожал от злости.

Он подошел к женщине, вырвал у нее из рук бутылку и вылил остатки виски в раковину. Она бросилась на него, стараясь ногтями выцарапать моему другу глаза. Сид повернулся и так сильно оттолкнул даму, что она треснулась головой о противоположную стену и тихонечко соскользнула вдоль нее на пол.

Я было подумал, что Сид потеряет сознание, но он успел ухватиться за умывальник:

- Ей хватило трех стаканов, чтобы свалиться с копыт.

- Да, три таких стаканчика, да еще ее разлива… Этого бы и мне хватило, - поддакнул я. - Но могу я все-таки узнать, что это за девочка?

- Фэй Стерлинг, алкоголичка, жена некоего Уильяма Стерлинга. О ней надо позаботиться. Пошли в комнату, я все расскажу тебе.

- А ее мы так и оставим на полу? Может, все-таки перенесем в кровать?

- Да ей сейчас, собственно, все равно, где спать, - сказал он без капли сожаления, возвращаясь в свое кресло. - Ее разыскивают по обвинению в убийстве, которого она, клянусь тебе, не совершала. Так что мы теперь с тобой тоже преступники, соучастники, так сказать, поскольку скрываем человека, находящегося в розыске. Если тебя не прельщает перспектива влезть по уши в уголовку, то садись в свою жестянку и поворачивай колеса в сторону дома.

- Не болтай ерунды, Сид.

- А ты не изображай героя, пока не решишь окончательно присоединиться к нам. Наши противники любят жесткую игру, за гранью фола, - сказал он и, сморщившись, дотронулся пальцами до головы.

- Сейчас тебе в первую очередь нужен врач! - сказал я, наверное, уже в третий раз.

- Да брось ты это! - сказал Сид. - К счастью, комната перестала вертеться. Позволь мне рассказать обо всем, тогда уж вернемся к рассмотрению вопроса о медицинской помощи.

И Сид не спеша выложил мне все подробности. Было похоже, что Фэй так и спит себе тихонько на кухонном полу. Уже опускался вечерний сумрак, и я включил в гостиной свет. Сид вновь обрел форму.

- Что все-таки произошло в этом городишке пять месяцев назад? Мальчик видел, что случилось, потому ему и заткнули навсегда рот. Может, он стал свидетелем нападения на Пола Дермотта? Правда, я лично в этом сомневаюсь. А может, Дермотта избили за то, что он пытался защитить Робина? Не знаю. Во всяком случае, Уильям Стерлинг знает, в чем тут дело. Знает об этом и инквизитор Нельсон, и дубина Мак-Клой, и калека Пол Дермотт, наверняка знал и бедолага Питер Лоу.

Судья тоже из этой компании. А Купер прочувствовал это дело нутром и подозревает, точно подозревает! Только никогда не скажет об этом, пока не получит доказательств.

- А эта несчастная на кухне?

- Нет. Она точно знает только одно: ее сын мертв… И как только вспоминает об этом, тут же напивается. Дело об исчезновении Робина Стерлинга закрыто, весь город уверен, что в его гибели виновата мать. Ее посадят за решетку, мы с тобой уберемся из города, и все пойдет своим чередом.

- Наверное, так и следует поступить, - сказал я. - Тогда катись домой, Леон! - подозрительно мягко посоветовал Сид.

- Как же я уеду, мне ведь еще долго придется изображать медбрата, - постарался улыбнуться я. - Правда, дома меня ждет недописанный роман, так что неплохо было бы… Впрочем, у тебя есть хоть какой- нибудь план?

- Уверен я только в одном, - сказал Сид. - Они понимают, что я для них представляю серьезную опасность. Я задаю вопросы, которые очень им не нравятся. Самое уязвимое место у них - Пол Дермотт, в противном случае они бы не стали изолировать его. Я думаю, они врезали мне по черепу только для того, чтобы успеть удалить его из дома. Он никак не мог приложить свою руку к моему темени из инвалидной коляски. Черт возьми, просто чудо, что они не уложили меня насмерть. Кто-то подкрался ко мне сзади, тихо, как кошка. Но только не судья, у него бы так не получилось. Может, это был их шофер, Бад Спенсер, - кажется, так его зовут.

- Да, твой рассказ выглядит довольно логично. Но почему бы женщину вместе с револьвером не передать в руки закона? В этом случае ты предстал бы перед городом в выгодном свете, это дало бы тебе возможность спокойно, без помех расследовать дело. А сейчас ты просто оттягиваешь неприятный момент, когда полицейские наденут на тебя наручники.

Он с презрением посмотрел на меня:

- Я понимаю, до тебя это никак не доходит, Леон. Но если бы ты видел, как сегодня утром эта троица ворвалась в дом Стерлинга, если бы ты видел их наглость, то понял бы.

Понял, если бы увидел ее страх и отчаяние… Ведь этим утром она была еще трезвая. Может, тебе это тоже напомнило бы издевательство трех садистов-охотников над беззащитным зверьком, запутавшимся в силках. Отдать в их руки женщину, находящуюся на грани отчаяния, означает бросить ее в кошмар полного безумия или просто позволить ей умереть в страшных мучениях. Все мы ломаемся, достигнув определенного градуса, и она сейчас очень, очень близка к этой точке.

- Она тебе нравится?

- Откуда я знаю, - ответил он нетерпеливо. - В трезвом состоянии тяжесть трагедии не дает ей вздохнуть по-человечески, она просто раздавлена горем. Я даже приблизительно не представляю, что она за человек. Но эти подлецы ведут против нее смертельную интригу, а я таких вещей не перевариваю! - Он глянул на меня и украдкой улыбнулся.-- Впрочем, дело не в Фэй. Надо еще рассчитаться за удар по моей бедной голове. Платить надо по всем счетам.

Беседуя таким образом, мы распили бутылочку, потом перенесли Фэй на кровать Сида, сварили кофе и продолжили разговор. Сид раскурил свою вонючую трубку и, впав в приятное расположение духа, признался, что все его сомнения и подозрения базируются только на предчувствиях и ощущениях. Робин мог утонуть, на Пола Дермотта действительно могли напасть хулиганы. В конце концов, не исключено, что Фэй в припадке отчаяния, или защищаясь, могла застрелить Питера Лоу, а теперь выворачивается, уверенная в том, что все равно никто в городе ей не поверит. Может быть, Стерлинг, Мак-Клой и Нельсон искренне хотят спасти ее, и им очень неприятно сажать женщину в тюрьму, но иного пути они просто не видят.

- И только в одном я твердо убежден, на все сто процентов! - воскликнул Сид. - Не мог я упасть с лестницы, на которую даже не ступил ногой, не мог я удариться затылком о перила! В этом я ничуть не сомневаюсь, что бы ни утверждали судья и врач. И ударили меня потому, что я задаю неприятные вопросы. Короче, именно это свидетельствует о том, что заговор, о котором мы ничего не должны знать, существует. Вывод: нет оснований не доверять моим ощущениям!

- И что из этого? Что ты будешь делать с этой женщиной?

Стоило тебе выйти на минуточку, как она сбежала из дома и раздобыла где-то виски.

- Может, украла бутылку где-то здесь, поблизости? И тем не менее мы должны прятать ее, иначе ее ждет верная смерть. Как ты смотришь на то, чтобы увезти ее в Нью-Йорк, к тебе на квартиру?

Я удивленно уставился на Коэна:

- Погоди, Сид. Я доверяю твоей интуиции. Ты редко ошибаешься. Но объясни мне, что это за заговор, в котором замешаны судья с сыном, шериф, прокурор, врач, муж этой женщины и бедолага-покойник, который всему городу был известен своей добродетелью?

- Я еще ничего не знаю, - ответил Сид. - Но я докопаюсь, дороюсь до истины.

Я вспомнил про привезенные мною вещи и пошел за ними. Сид дал мне ключи от «мерседеса», и я вынул из перчаточного ящика револьвер в черном кожаном футляре и патроны. Все эти предметы были аккуратно завернуты в его носовой платок. Я перенес все в дом.

Оказалось, что Сид прекрасно знает, как следует снимать отпечатки пальцев, так что инструкции нашего приятеля из Нью-Йорка не понадобились.

- На коробке никаких следов… Ни одного отпечатка, - пробормотал себе под нос Сид и приступил к револьверу. - Скорее всего, на нем мы тоже ничего не обнаружим, однако попробуем… - Он промучился еще минут пять и поднял на меня сияющие от восторга глаза: - Ничего, Леон! Убийца тщательно стер все отпечатки!

- Фэй прекрасно могла это сделать, - возразил я.

- Если это сделала она, то поступила умно. Револьвер без отпечатков не может служить уликой против нее. Как ты думаешь, может, вернем все на место?

Я опять завернул футляр в платок и снес его в «мерседес». Не успев войти в дом, я услышал невдалеке гул мотора.

- К нам, кажется, гости, - сообщил я Сиду.

- Запри дверь, - велел он, уже твердо стоя на ногах. - Прибери со стола все эти нью-йоркские штуки. Если это полиция, скажи им, что уложил меня в постель и заставил принять снотворное. Напомни им про травму головы и заяви, что меня ни в коем случае нельзя беспокоить.

- Может, будет лучше, если ты встретишь их сам?

- Тогда они найдут Фэй, а это конец. Действуй!

Он прошел в спальню и попробовал запереться, но замок, похоже, был сломан, и от этой затеи пришлось отказаться. Я поспешно убрал все со стола, снес на кухню и бросил в помойное ведро. Кто-то постучал в дверь, сильно и нетерпеливо, выкрикивая при этом какие-то слова. Я распахнул дверь.

- Что тут происходит, черт побери? - спросил я изумленным тоном, обозначив в нем нотку гнева. - Тише, прошу вас!

Передо мной стоял здоровенный Мак-Клой, за его плечом хихикал Нельсон и маячил муж Фэй Стерлинг. Мак-Клой оттер меня плечом и шагнул в дом.

- Это тот самый парень, о котором я вам докладывал, - сказал он, обернувшись к Нельсону.

- Я Хью Нельсон, окружной прокурор, - представился тот. - А это мистер Стерлинг.

- Мне наплевать, кто вы и что вы, - сказал я нетерпеливо. - Главное, чтобы вы не шумели. Я два часа промучился, прежде чем он заснул. Не хватало только, чтобы вы разбудили его. К тому же я вас не звал, и если вы знакомы с законом, то должны знать, что не имеете права врываться в жилище без разрешения.

- Спокойней, приятель, - весело произнес Нельсон. - Как, говорите, вас зовут?

- Дарт.

- Прекрасно. Мистер Дарт, мы здесь неофициально. Мистер Стерлинг весьма озабочен исчезновением своей супруги. Она пропала еще утром. Вы наверняка слышали, что мы разыскиваем ее. Она замешана в убийстве…

- Кроме того, нам рассказали, - тихо вымолвил Стерлинг, - что кто-то проник в соседний дом и украл бутылку виски. Мы полагаем, что Фэй пришла сюда в поисках Коэна.

- Ха, вот и она! - торжествующе завопил на кухне Мак-Клой и вошел в гостиную с бутылкой в вытянутой руке.

Я даже не посмотрел в его сторону.

- Сегодня днем с моим другом случилось несчастье, - сказал я. - Вы, наверное, уже знаете об этом. Он поскользнулся и ударился затылком о перила лестницы в доме судьи Дермотта. - Троица настороженно переглянулась при этих словах. - Он отказался от госпитализации, но чувствует себя очень плохо. Я заставил его принять снотворное, и сейчас он в постели.

Поэтому, если у вас нет официального ордера, прошу незамедлительно покинуть помещение.

- Вы видели мою жену? - спросил Стерлинг; лицо у него было пепельно-серое.

- Понятия не имею о вашей жене! - грубо ответил я.

- Как вы объясните наличие бутылки на кухне? - спросил Мак-Клой. - На этикетке штамп здешнего магазина!

- Я ничего не собираюсь объяснять. Когда я приехал, в доме никого не было. Два часа спустя появился Сид с проломленной головой. Он смог только сказать, что оступился в доме судьи, а дальше я только и делал, что обихаживал его и старался уложить в кровать. Поэтому, если вы не оставите его в покое, ответственность за возможные последствия для его здоровья вы понесете в соответствии с установленным законом порядком. Вы имеете дело с тяжело раненным человеком.

- Вы утверждаете, что миссис Стерлинг не было и нет в этом доме? - спросил Нельсон.

- Ничего я не утверждаю, - ответил я. - Впрочем, если желаете, можете осмотреть дом. Условие одно: абсолютная тишина. И держитесь подальше от спальни.

Я был уверен, что у меня все получилось. Откровенно говоря, у меня не было полного убеждения, что Фэй ничего не оставила в комнатах - сумочку, перчатки или тому подобную ерунду. Может, в ванной?… Но вот Мак-Клой вышел оттуда и не произнес ни слова. Я вздохнул с облегчением. Но тут же кровь застыла у меня в жилах: Нельсон тихо открыл дверь в спальню.

Внутри было темно. Сид лежал под одеялом, уткнувшись лицом в подушку. Он постанывал и неразборчиво бормотал в тяжелом забытье. Нельсон так же тихо прикрыл дверь, прикусив нижнюю губу. Я закрыл глаза. Троица опять обменялась многозначительными взглядами, после чего прокурор неопределенно пожал плечами.

- Ладно, завтра мы вернемся и побеседуем с Коэном, - сказал Нельсон. - Может, миссис Стерлинг побывала здесь до вашего появления. Надеюсь, что это именно так. Не хотелось бы официально обвинять вас в попытках ввести следствие в заблуждение.

- Это я забираю с собой, - заявил Мак-Клой, не выпуская бутылки из рук. - Может, на ней есть пальчики Фэй, это поможет нам выйти на след.

- Вы ничего не вынесете отсюда без ордера на обыск! - решительно заявил я. - Кроме того, разве вас не учили в полицейской школе, что такие вещи нельзя брать голыми руками? Чьих только отпечатков теперь на ней нет - и ваши, и мои. Я, кстати, не один глоток сделал из этой бутылки. Понятно?

- Оставьте ее, Фрэнк, - произнес, холодно улыбнувшись, Нельсон. - Простите, что мы побеспокоили вас, мистер Дарт. Спокойной ночи.

Они ушли. Я запер дверь и дождался, когда заработают моторы машин. Только тогда я поспешил в спальню. Сид ничком лежал на кровати. Фэй нигде не было.

- Они уехали! - воскликнул я.

Сид отодвинулся на край постели. И тут я увидел, что он спрятал Фэй под своим огромным телом. Так он пролежал все это время, зажимая ей рот, чтобы она, не дай Бог, не вскрикнула в пьяном, полубессознательном состоянии. Глаза ее были закрыты. Сид отодвинулся от нее чуть дальше, и женщина что-то пробормотала во сне.

Он сел на краешек кровати. Выглядел он довольно взволнованным.

- Они вернутся, - сказал Сид. - Причем гораздо раньше, чем обещали. Если бы я был на месте Нельсона, то вернулся бы минут через пять. Просто чтобы лишний раз убедиться.

Он посмотрел на Фэй и нежным жестом убрал с ее лба прилипшую прядь волос.

- Ты рассуждаешь логично, - заметил я. - Пойду покараулю немного…

В дверях я опять обернулся. На лице моего друга блуждала странная улыбка.

X

Ровно семь минут спустя перед домом опять остановилась машина. Легко хлопнула дверца. На этот раз Нельсон был один. Его холодный взгляд быстро обежал комнату.

- Не могу найти зажигалку, - пожаловался он. - Похоже, оставил ее у вас.

- Может быть, - произнес я. - Но вы не выходили за пределы гостиной.

- Точно, вы совершенно правы, - гаденько улыбнулся он. - Значит, я обронил ее в другом месте.

- Нет, - улыбнулся я не менее приятно. - Вы вертели ее в руках перед уходом, пару минут назад. Советую вам в следующий раз лучше шарить по собственным карманам, а не беспокоить людей.

Нельсон побледнел и сжал свои тонкие губы. Потом похлопал себя по карману и попытался разыграть изумление.

- Невероятно! Вы абсолютно правы. Никогда не прощу себе, что беспричинно побеспокоил вас.

- Я вас прощаю, - с достоинством продекламировал я. - В следующий раз вместо надуманного повода приносите ордер на обыск, пожалуйста.

На пару секунд он потерял дар речи, потом все же собрался:

- Хотел бы я знать, на самом ли деле вы такой храбрый, как стараетесь показать?

Я опять дождался, пока отъедет автомобиль. Похоже, сегодня он больше не вернется. Странно, но муж Фэй Стерлинг не произвел на меня совсем никакого впечатления. Он дважды открывал рот, но говорил без страсти и убежденности. Нельсон и Мак-Клой выглядели куда более решительными. Они горели желанием любой ценой отыскать Фэй Стерлинг, в то время как ее муж больше напоминал марионетку, впавшего в транс и послушно выполняющего приказы гипнотизера типа. А я ожидал от него проявлений бешеного гнева, свирепой ненависти и тому подобного!

Он неподвижно стоял посреди комнаты, вышел из дома, не попрощавшись, не произнеся ни слова. Ничто в его поведении не говорило о серьезной обеспокоенности судьбой жены. У меня сложилось впечатление, что мысли его блуждали где-то в другом месте, или же он сосредоточился на чем-то совершенно ином, не имеющем никакого отношения к Фэй, невероятно далеком от реальности. К тому же я никак не мог припомнить, говорилмне что-нибудь Сид о реакции Уильяма Стерлинга на смерть сына или нет.

Жители городка, конечно же, были уверены, что это страшный удар для него. Но, насколько я знал, Стерлинг всего раз позволил себе продемонстрировать супружеские чувства. Это была краткая вспышка гнева во время утреннего визита славной троицы, когда они застали в доме Стерлингов Сида.

Я плеснул себе в стаканчик виски: выпивка была мне просто необходима. Потом я зажег сигарету, и в этот момент, прикрыв дверь в спальню, в гостиной появился Сид.

- Три-четыре стакана, и она в полном отрубе, - сказал он, раскуривая трубку и не глядя в мою сторону.

- Послушай-ка, Сид, - заговорил я. - Они вернутся, и у них на руках будет ордер на обыск. Судья Дермотт выдаст им его. Похоже, он держит их сторону. И тогда нам не удастся спрятать ее.

- Я должен поговорить с ней, когда она очухается. Придется ждать до утра, - заметил Сид и продолжил: - Леон, она сломается на первом же допросе. Они продержат ее в камере, пока ее нервная система не рухнет к чертовой матери, и тогда ей нужно будет лишь одно - глоток виски. Нельсон любезно нальет ей стаканчик, но при условии, что она сознается в убийстве Питера Лоу. И она сознается, черт побери, независимо от того, кто уговорил этого святошу. Дело закроют, и получится, что все это время мы с тобой бились лбом об стенку. Нам должно хоть чуточку повезти, чтобы она не попала на съедение шакалам, - Сид подошел к окну. - Кто знает, что случится, если мы попробуем увезти ее отсюда? Будь добр, сядь в машину и прокатись по городу. Посмотрим, что из этого получится.

- Недурная идея.

- Я думаю, тебя обязательно остановят. После того как отпустят, загляни в аптеку, если она открыта, и купи что-нибудь для моей головы.

- Что именно?

- Откуда я знаю? Спроси у провизора. Главное, чтобы у тебя был формальный повод для поездки в город.

Так что я отправился в город. Не успел я вывернуть на главную улицу, как увидел синюю мигалку. Полицейский стоял у своей машины с повелительно поднятой рукой. Это был не Мак-Клой. Молодой, подтянутый, чистенький, но очень нелюбезный парень.

- Встаньте у тротуара! - приказал он. - Выйдите из машины.

Я повиновался. Он осмотрел салон.

- Ключи от багажника! - Полицейский протянул руку.

Я отдал ключи. Он открыл и тут же захлопнул багажник и вернул мне ключи.

- Можете ехать.

- Случилось что-нибудь, шеф? - невинным голосом спросил я.

- Ищем кое-кого, - неохотно произнес он и уселся в свою машину.

Трогая с места, я заметил в зеркальце заднего вида, как полицейский взял трубку и принялся докладывать, очевидно начальству, о моей поездке.

Когда я остановился рядом с аптекой, на меня сразу уставилось несколько пар внимательных глаз. Провизор завернул мне пенициллин и еще что-то.

- Как самочувствие мистера Коэна? - участливо спросил он, пока я платил по счету. Жителям Рединга, похоже, с момента приезда я был прекрасно известен как друг рыжебородого художника.

- Очень неудачное падение, - разъяснил я.

- Ему бы к врачу…

- Попробуйте его переубедить!

Выйдя из аптеки, я обнаружил привольно опершегося на мой автомобиль пожилого мужчину. Пока я шагал с лекарствами в руке, он внимательно изучал меня своими серыми глазами.

- Вы ведь Дарт, правда? - спросил он.

- Да. А вы, похоже, Альберт Купер? - охотно отозвался я.

- Как у него дела?

- Чертовски болит башка.

- Неловкое падение, как я слышал.

- По крайней мере, так все говорят… если вы хотите верить им, а не мне и Сиду.

- Но ведь вас-то при этом не было?

- В этом и не было никакой необходимости. Вполне достаточно того, что я знаю, почему это произошло.

Купер отклеил от губы окурок и внимательно осмотрел его:

- Я, собственно, тоже знаю…

- Отлично, - заключил я. - Значит, мы единомышленники.

Я оглянулся. Ярко освещенная улица была пуста. Мне показалось, что старик хочет чем-то поделиться со мной. Поэтому я стоял и ждал.

- Судья Дермотт… - начал он нерешительно. - У него есть что-то вроде загородного дома, там, в горах.

Раньше он часто бывал там, когда был помоложе и баловался еще охотой и рыбалкой.

- Очень интересно. А к чему вы мне это рассказываете?

- Может, это заинтересует вашего друга, - тихо ответил он. - Есть тут дорога, которая ведет наверх, в горы. От нее отходит проселок, прямо к дому. Идеальное место для любителя одиночества или… для того, кто хочет спрятать кого-нибудь. - Он пронзительно глянул на меня.

- Вы думаете, Пол Дермотт там, в горах? - обрушил я вопрос прямо в лоб старику.

- Мне только известно, это этот дом существует. А я, как уже знает ваш приятель, говорю только о том, что знаю наверняка.

- Что же, спасибо за информацию.

- Есть еще кое-что интересующее вашего друга, - продолжил редактор. - Вы что-нибудь слышали про Бада Спенсера?

- Шофера Дермотта?

- Назовем его так, - криво усмехнулся старик. - Передайте Коэну, что у этого типа небезынтересное прошлое. Он работает на судью уже года два. Бывший каторжник, которому судья хотел помочь. Когда-то был телохранителем известного гангстера в Нью-Йорке. Его посадили за незаконное ношение оружия, больше ничего не удалось доказать… Вы меня понимаете? Так что я хотел бы с вашей помощью внушить Коэну одну заповедь: если, прогуливаясь по лесу, он случайно наткнется на Бада Спенсера, а тот, к примеру, будет в этот момент упражняться в стрельбе, то пусть лучше заходит к нему со спины.

- И это все, что вы хотите передать Сиду?

- Черт побери! Неужели вы считаете, что я еще не набил вашу дырявую корзинку с верхом?

- Нет, просто я стараюсь точно запомнить нужные сведения.

- Вы правы. И вот еще что, - добавил Купер, - когда вы найдете этот грязный проселок, то увидите крупную надпись: «Частное владение». Известно, что закон всегда на стороне владельца собственности. Так что, если схлопочете пулю в зад, вина в этом будет исключительно ваша. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу этим сказать. - Он сделал шаг в сторону и продолжил: - Я лично советовал бы вам взять ноги в руки и позволить городу Редингу самому решать собственные проблемы.

Было бы нечестно, если бы я не дал вам такой совет. Но я от всей души надеюсь, что Сид Коэн не прислушается к нему.

- Похоже, вы неплохо узнали моего друга.

- Приятно вспомнить, что и я когда-то был примерно таким же, - произнес Купер, и губы его сложились в горькую улыбку. - Ладно, я думаю, не стоит напоминать ему о том, что преступник, имеющий на счету два трупа, не остановится и перед третьим убийством. Ведь повесят его все равно только один раз.

- Я непременно напомню ему об этом.

- Вы тоже неплохой парень. - Он посмотрел на свои запыленные ботинки. - Как себя чувствует Фэй? - вдруг спросил он.

- А как бы себя чувствовали вы, если бы с вами обходились так, как с ней?

Он глянул на меня и открыл рот. Похоже, он собирался спросить меня, в надежном ли месте мы спрятали женщину, но вместо этого только глубоко вздохнул:

- Приятно было с вами познакомиться. Люблю немногословных людей. - Произнеся это, он задумался, потом спросил так же неожиданно: - А не выпить ли нам стаканчик-другой в соседнем баре?

- Рад бы, но спешу домой.

- Все-таки послушайтесь меня. Поставьте машину перед моей редакцией. Видите вон тот дом из красного кирпича? Двери не запирайте. В этом городе живут; честные люди. И выпейте не спеша стаканчик.

Я так и не понял, что за идея зародилась у него в голове, но старику хотелось доверять. Его спокойные проницательные глаза ясно давали понять: он знает, что делает.

Я поставил автомобиль перед зданием редакции и прошелся, разминаясь на ходу, к бару. В нем не было никого, за исключением парочки, забившейся в дальний темный угол. Хозяин, наверное, с нетерпением ожидал, когда они отвалят из заведения, и не был настроен на разговор по душам. Я выцедил свой скотч, расплатился и не спеша направился к машине. Купера нигде не было видно. Окна редакции не светились.

Я пожал плечами и плюхнулся на сиденье. Сзади лежал какой-то длинный предмет, и я протянул руку, чтобы ощупать его. Глаза постепенно привыкли к полумраку салона, и я увидел карабин, двустволку и несколько коробок патронов.

В горле у меня пересохло, сердце подпрыгнуло куда-то вверх и заколотилось, словно обезумев. Мне было приятно сознавать, что Купер - наш союзник, но гораздо меньше радовал меня тот факт, что он считал нашу миссию настолько опасной. К сожалению, старый репортер слишком хорошо знал свой город, и ему не составляло особого труда предвидеть самые нехорошие последствия.

Оружие привнесло новый элемент в развитие событий. Мы уже знали, что наши противники - люди решительные, не новички в своем деле, они не остановились перед убийством, чтобы заставить навсегда замолчать болтуна. Сейчас, благодаря Куперу, мы узнали, что на их стороне будет драться с нами профессиональный убийца, который за определенное количество долларов пойдет на все. А денег, похоже, в этом симпатичном, ухоженном, богатом городе предостаточно. Не зря же у его жителей такой достойный, почти аристократический вид. Купер, кажется, нисколько не сомневался, что мы просто вынуждены будем принять бой, и потому с радостью предоставил в наше распоряжение свой охотничий арсенал. Жест симпатичный, но ничуть не прибавляющий храбрости писателю, трусу от рождения, каким, собственно, я и был всегда.

В нескольких милях от мастерской я чуть не вылетел на обочину, так резко пришлось ударить по тормозам: вдалеке я заметил синюю полицейскую мигалку. Молодой постовой скучал, ожидая моего возвращения из города. Конечно, он опять осмотрит машину - а вдруг я подобрал Фэй по дороге? И хотя ничего преступного в том, что я вдруг завел пару охотничьих ружей, нет, он моментально известит об этом нашего приятеля Мак-Клоя.

Я выключил движок. За мной никого не было видно. Я замотал карабин и двустволку в плед, валявшийся на заднем сиденье, и вышел.

Здесь было что-то похожее на парк. Передо мной оказался бюст какой-то шишки, скорее всего, местного значения, потому что ни лицо, ни имя ни о чем мне не говорили. Я спрятал сверток за низеньким постаментом и опять уселся в машину. Патронь! я рассовал по карманам, понадеявшись, что личному досмотру меня не подвергнут.

Как я и предполагал, полицейский опять остановил меня и сунул голову в салон.

- Я ездил за лекарствами для друга, - пришлось пояснить мне.

- Ключи, - выдавил он из себя и протянул руку. Открыл багажник и тут же со страшной силой захлопнул его.

- Ну как, про Фэй Стерлинг ничего новенького не слыхать? - дерзко спросил я, когда он возвращал ключи.

Он с отвращением глянул на меня и еле-еле процедил сквозь зубы:

- Не слыхать.

XI

Сид внимательно выслушал отчет о моей поездке в город. Моим поведением он остался доволен.

- Мы еще очень многого не знаем, так что любые сведения нам на пользу, - сказал он и бросил взгляд на дверь, ведущую в спальню. - От нее мы не добьемся толку, пока не протрезвеет окончательно. Надо выждать еще несколько часов. Отсюда нам ее не забрать, несмотря на то, что это было бы не только умно, но и просто необходимо: наверняка они на всех дорогах поставили полицейских. И что бы мы ни предприняли, утром они заявятся с ордером на обыск.

- Так что будем делать, Сид? Похоже, мы здорово влипли.

- Выход всегда найдется… Только где искать его? Правда, я почти не сомневаюсь в том, что Пол Дермотт выложит нам все, что знает. Этот парень еще не совсем потерял совесть, он пойдет на сотрудничество с нами. Но если мы рванем на его поиски, то поставим на карту собственные шкуры, это уж точно.

- Может, обратиться куда за помощью?

- Как и к кому?

- Ну, скажем, поставить в известность полицию штата. Она-то наверняка не повязана с этими типами!

- Конечно, нет. Ты у меня умница. Но представь себе, что сюда заявятся честные специалисты и мы потребуем от них решительных действий. Вот они приехали. И мы выкладываем им все наши подозрения и сдаем Фэй. Кто же будет в итоге радоваться? Правильно, Нельсон и компания! Мы можем доказать хоть одно свое слово?

На нашей стороне только подозрения с сомнениями.

- А твоя разбитая голова тоже только подозрение?

- Им все прекрасно разъяснят. Судья и доктор заверят их, что это было неловкое падение с лестницы, вот увидишь, - почти радостно заявил Сид. - У нас нет доказательств, бедный мой Леон, одни только эфемерные логические построения. Надо решать, что делать с Фэй, а потом - за оружие, что нам дал Купер, и с боями пробиваться к Полу Дермотту. - Он внимательно посмотрел на меня: - Альберт более чем ясно дал нам знать, что они не шутят. Если ты хочешь отправиться домой дописывать книгу, я не обижусь на тебя и буду по-прежнему считать Леона Дарта своим другом.

По правде говоря, я с радостью рванул бы домой. Об этом мне твердили все мои чувства, инстинкты, мозг, включая спинной и костный, центральная и периферийная нервные системы - весь организм. Я по натуре абсолютно мирный человек. Даже во вьетнамской мясорубке я прослужил, ни разу не выстрелив из винтовки. Там, в Индокитае, я много слышал о подвигах Сида Поэта, составлял разведсводки на базе добытых им сведений, но ни разу мне не захотелось побывать с ним в деле. Но теперь со мной произошло нечто совершенно необъяснимое. Я смотрел на этого сильного, отважного человека и вдруг почувствовал прилив гордости: он хочет, чтобы я остался с ним, я ему нужен!

- Ума не приложу, чем смогу быть тебе полезен, - развел я руками. - И тем не менее, я остаюсь.

Сид опять посмотрел в сторону спальни.

- Если со мной что-нибудь случится, - произнес он, - ты единственный человек, который сможет позаботиться о ней. - Он встал и посмотрел на часы: - Часа через три будет уже совсем светло. Пусть она еще немного поспит. Нам тоже не мешает малость вздремнуть. - Он посмотрел на меня с невыразимой нежностью: - Всякий раз, когда я попадал в переделки, по-настоящему, до самого конца со мной оставались только трусливые и неповоротливые интеллигенты. Спасибо тебе, Леон. Спасибо, что остался.

Сид чуть не вытряс из меня душу, и только тогда я с усилием разлепил глаза. В окна вливался серый утренний свет. Сид, похоже, поднялся уже давно, принял душ, побрился и оделся.

Пара часов отдыха вернула его жилистое тело в идеальную форму. Ну а я - я бы запросто проспал еще часов десять, причем без всякого напряга.

- Кофе готов, - объявил он.

Аромат горячего кофе распространился по всему дому. Я дотащился до ванной, принял душ, и это наконец разбудило меня. Я уставился в окно, желая понаблюдать за рождением дня, который, похоже, я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Конечно, если к вечеру останусь в живых. Газон побелел от инея, первые солнечные лучи сверкнули из-за горных вершин.

Возвращаясь в гостиную, я заглянул в спальню и застал своего друга сидящим на краешке постели, в которой спала Фэй. Он уже разбудил ее, и женщина смотрела на него широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами. Потом она заметила меня.

- Я в вашем доме? - удивленно спросила она Сида.

- Да.

- Я сама вернулась?

- Да. И встретили здесь моего друга Леона Дарта.

- Ради Бога, простите меня. Так стыдно…

- Фэй, на извинения и угрызения совести времени у нас нет. Я должен задать вам несколько вопросов и получить на них исчерпывающие ответы. Ваш муж и все прочие могут вернуться сюда за вами с минуты на минуту.

- Вернуться?…

- Они уже были здесь вчера вечером, но мы успели спрятать вас.

- Вы были здесь, со мной, в одной кровати? Мне кажется, я припоминаю ваш голос.

- Да, я был здесь, с вами. - Сид поднялся. - Вставайте, Фэй, пора завтракать. Мы не имеем права терять время.

Губы ее дрогнули:

- Послушайте, нет ли у вас…

- Нет! - крикнул Сид грубо. - Ни капли!

Он вышел. Я отправился на кухню и принялся готовить единственное блюдо, которое мне удавалось. Да и с провиантом у Сида было небогато. Яйца и бекон. Краешком глаза я следил за передвижениями Сида. Он нашел бутылку с остатками «бурбона» и отнес ее в машину. Только он вернулся в дом, как на кухне появилась Фэй.

И тут я понял, чем она взяла Сида. В ее огромных глазах плескался коктейль из безграничного ужаса и отчаянного стыда. Она была настолько беспомощна, что сердце начинало щемить при одном только взгляде на нее.

- Мистер Дарт, Сид, вероятно, рассказал вам обо мне, - пролепетала она. - Я хочу извиниться перед вами за то, что, возможно, вчера вечером наболтала здесь. Простите меня, прошу вас.

- Вы не сказали ничего такого, что могло бы вогнать меня в краску, - постарался я сострить. - Друзья зовут меня просто Леон.

Сид разлил кофе по чашкам и разложил по тарелкам яичницу. Я смотрел, как он ставит завтрак перед молодой женщиной.

- Вам надо поесть, Фэй, - настойчиво требовал он. - А пока я расскажу вам, что произошло за это время. И прошу вас, прекратите ломать голову над тем, где раздобыть бутылку. Вам нельзя теперь пить, мне нужен ваш трезвый, здравомыслящий мозг.

- Хорошо, Сид.

- Теперь слушайте, - сказал он, и в голосе его все набирала силу нотка нежности. - На некоторое время, повторяю, вы просто обязаны забыть про выпивку. Я помогу вам, непременно, но сейчас дорога каждая минута. Если Хью Нельсон найдет вас здесь и упрячет в тюрьму, мне останется только одно: нанять вам хорошего адвоката, чтобы хоть немного уменьшить срок, который грозит вам. Чтобы уберечь вас от этого, я должен знать некоторые вещи, понравится вам это или нет. Кроме вас, о них просто некому рассказать. Вы помните, на чем мы вчера остановились? Что у вас осталось в памяти от вчерашнего вечера?

- Питер, - прошептала женщина. - Питер Лоу. Вы сказали, что он мертв.

- Мертв, как же! Его убили.

- Убили? Но кто мог это сделать?

- Говорят, вы.

- Нет, это ложь!

- Я вам верю, - произнес Сид. - Верю, потому что совершенно случайно знаю, что вы были трезвы как раз в то время, когда произошло преступление. Но, кроме меня, этого не знает никто, и никто не поверит вам. Мои слова тоже ничего не стоят в этом городишке, так как все знают, что я ваш друг. Но давайте отложим ваши проблемы и ваши заботы.

Есть дела поважнее.

Его ледяной тон просто потряс Фэй. Она посмотрела на меня, ища подмоги. Я быстренько закурил и глубокомысленно уставился в кофейную чашку. Я всегда плохо переносил грубость, особенно по отношению к женщинам. Сид удивил меня, тем более я не предполагал, что у него есть причины так переменить свое отношение к даме.

- Прежде всего поговорим о вашем муже, - продолжил он. - Я хочу знать, как он держал себя после исчезновения Робина.

Фэй заплакала, и Сид своим здоровенным кулачищем треснул по столу.

- Хватит с меня! - грубо рявкнул он. - Если вы толком не ответите мне, мы все трое окажемся за решеткой! Начало истории мне известно: вы отвели ребенка на озеро, заснули, проснулись, искали малыша и в конце концов пошли к дому судьи Дермотта. Вы заметили кого-нибудь в рощице?

Фэй судорожно затрясла головой. Пальцы ее впились в столешницу. К еде она даже не прикоснулась.

- Кто был в доме судьи? - быстро спросил Сид.

- Никого. Я звала, звала их… Никто мне не ответил.

- Судья? Пол? Куда вы звонили?

- В полицию.

- А мужу?

- Нет!

- Почему?

- Я не знала, где он.

- У него нет своей конторы или бюро? Где он занимается делами? Разве его в это время не было дома?

- Да… Нет… Он в это время жил в клубе…

- Почему вы не позвонили в клуб?

- Он приказал прислуге отвечать мне, что его там нет. Поэтому я никогда не звонила туда.

- И все-таки, - настаивал Сид, - разве вы никак не могли дать ему знать о том, что Робин пропал?

- Но мне не нужен был Уильям! - в отчаянии крикнула Фэй. - Мне нужна была помощь!

- Он переехал в клуб, чтобы не видеть, как вы пьянствуете. Это так, Фэй?

- Да, верно.

- Между тем, Уильям не считал вас недееспособной, раз оставил ребенка с вами.

- Я не знаю, что он считал, думал или на что рассчитывал. Я никогда этого не знала! - всхлипнула она.

- Я дважды видел его, - продолжал настойчиво Сид. - У меня сложилось впечатление, что он постоянно пребывает в каком-то трансе. Что с ним? Он не наркоман?

- Нет, - несколько успокоившись, произнесла Фэй.

- С кем он дружит?

Женщина, видимо, заколебалась:

- Я бы не сказала, что у него есть близкие друзья. Знакомых много, практически весь клуб. Но я не отважилась бы сказать, с кем он особенно близок.

- С Дермоттами он дружит?

- Дружит? Просто они вращаются в одном обществе.

- Вернемся к исчезновению Робина. Вы позвонили в полицию, и она прибыла. Кто появился на месте происшествия с ними и после них?

- Я уже говорила вам… Аквалангисты, пожарные, скорая помощь с кислородными подушками на случай, если найдут Робина…

- А Уильям? Когда он появился?

- Позже.

- Один?

- Нет, он пришел… с Хью Нельсоном.

- И что он сказал? - Сид задавал вопросы в хорошем темпе, не давая Фэй времени на раздумье, и она отвечала почти автоматически.

- Ничего.

- Но ведь должен же он был хоть что-нибудь произнести! Он не спросил вас, как это случилось?

- Он ни о чем не спрашивал меня, он не сказал мне ни единого слова, - твердо ответила Фэй.

- Как же так? Отец пропавшего ребенка не поговорил с вами, даже не попытался узнать, как это произошло?

- Нет, нет! - выкрикнула она.

- Но… - Сид глубоко вздохнул, голос его вдруг опять стал мягким. - Фэй, а когда поиски закончились, неужели он даже не отвез вас домой?

- Нет.

- Кто проводил вас?

- Судья Дермотт ехал следом за мной на своей машине.

Я ехала на своей. Он допросил меня. Когда я сказала, что не выпила в тот день ни капли, он не поверил мне. И после этого ушел.

- Он оставил вас в одиночестве?

- Да.

- И что вы сделали?

- Напилась до бесчувствия! - крикнула женщина и обеими ладонями ударила по столу. - Сид, ну зачем, зачем надо опять и опять повторять эту страшную историю?

- Потому что все вертится вокруг нее, Фэй, - спокойно ответил Сид.

Дыхание ее участилось, стало трудным, хриплым.

- Тогда скажите мне, чего вы добились? Вы узнали, что случилось с Робином?

Сид покачал головой.

- Нет, Фэй, пока ничего не удалось узнать. - Теперь голос его был нежен и полон жалости. - Но я уверен, что Лоу не выдумывал, когда обещал рассказать вам правду об исчезновении Робина. Я думаю, он действительно знал, что случилось с вашим мальчиком.

- Тогда… значит… Если бы я поверила, если бы я уступила ему, я бы узнала правду?

- Сомневаюсь. Не думаю, что он сдержал бы слово, Фэй. Похоже, он знал, что эту истину раскрывать опасно. Но кто-то слышал его обещание, и потому он умер. Уверен, Лоу знал, что умрет, если проболтается вам, но он не подозревал, что вас подслушивают. Если бы он не сходил с ума от ревности, он ни за что даже не намекнул бы вам про Робина. Вы говорили мне, что прежде он об этом даже не заикался…

- Значит… О, я давно поняла, что он ко мне неравнодушен. Он сутками просиживал рядом со мной, пытаясь помочь. Иногда он брал меня за руку… Но это было все. Да, я знала, что нравлюсь ему.

- И вот, увидев меня в душе, он решил, что больше нет смысла подавлять свои вожделения, что он и так потерял слишком много времени впустую, - подхватил Сид. - Послушайте, Фэй. Что касается Робина, я просто уверен: очень много людей знает, что произошло с ним на самом деле, и среди них ваш муж. И если я не ошибаюсь, этот факт вполне объясняет его бессмысленный взгляд и странное поведение. Его мозг непрерывно занят тем, как скрыть эту страшную тайну от остальных, в том числе и от вас.

Фэй вскочила на ноги и направилась к окну.

- Неужели он мог так поступить? Неужели он мог это сделать?

- Я не могу позволить себе удовольствие выразить вам соболезнование, - произнес Сид. - Постараюсь вам объяснить ход своих рассуждений. Вожделение Лоу отворило ворота, которые были наглухо закрыты целых пять месяцев. Лоу потерял контроль над собой, может, угрожал кому-то даже раскрытием тайны. И тогда они были вынуждены приоткрыть створку ворот и заставить его умолкнуть навсегда. И если мы не вставим сейчас же в открывшуюся щелку ногу, они опять закроются, а за вами захлопнутся ворота тюремной психиатрической лечебницы, и никто во всем мире не снизойдет до того, чтобы выслушать хоть словечко вашего оправдательного лепета. - Он положил ладони на плечи Фэй и заставил ее повернуться. - И если вам кажется, что иногда я бываю слишком груб и бессердечен, вспоминайте в таких случаях, что мы с Леоном поставили на карту свои жизни ради вашего спасения.

Она обхватила его руками за шею и спрятала лицо на его широкой груди.

- Сид, прошу вас, - прорывалось сквозь рыдания, - дайте мне выпить, самую чуточку! Я сдержусь. Я все сделаю как надо, клянусь вам! Я…

- Ни грамма! - строго отрезал Сид, Он отстранил ее от себя, взял за руки и встряхнул.

- Сид, - услышал я вдруг свой собственный голос, - не забывай о том, что это не избалованный ребенок, требующий новую игрушку. Для нее это просто органическая потребность. Ты не можешь заставить ее бросить пить непременно сегодня.

- Могу, пока не узнаю все, что мне нужно, - отрезал он, оттолкнув Фэй к столу. - Сядьте и выпейте кофе! - приказал он.

Она опустилась на стул и опять принялась плакать. Я прикурил сигарету и протянул ей.

- Сид прав, Фэй. У нас очень мало времени. Помогите нам, только поскорее, пока в этом есть еще хоть какой-то смысл.

- Спасибо, Леон, - сказала Фэй и взяла сигарету. Она курила, глубоко и нервно затягиваясь, как будто никотин мог возместить нехватку алкоголя в организме.

- У меня составилась прекрасная компания на одном листочке, - заметил Сид. - Судья и его сынок,

Нельсон, Мак-Клой, Лоу и ваш муж. Что общего у этих людей? Что их объединяет, Фэй? Клуб на озере?

- Мак-Клой не состоит в клубе, - ответила она. Ей приходилось тратить столько сил, чтобы сосредоточиться на ответах, что на нее просто жалко было смотреть.

- Существует еще кто-нибудь?

- Я не понимаю.

- Вы говорили, что ваш муж время от времени совершает какие-то сделки. Кто участвует в этих делах?

- Я не знаю, Сид…

- Эти люди из клуба… Нельсон вчера кое-что рассказал мне о жителях Рединга. Разврат, наркотики, шантаж и так далее. Но наша группа отличается от рядовых граждан. Судья, Нельсон и Мак-Клой официально представляют закон. Но Пол Дермотт, Лоу и ваш муж - что объединяет их, что у них общего, и чем они отличаются от остальных?

- Пол и Уильям вместе учились в школе. Все трое родились и выросли в Рединге.

- Черт возьми, похоже, этот городишко - одна мафиозная семейка, - не удержался я.

- Преступление прекрасно вписывается в круг интересов таких социальных групп, - сказал Сид. - Объединившись на криминальной основе, они считают своей обязанностью любой ценой оберегать репутацию своего города. Вот тебе и заговор! - Он повернулся к Фэй, но не произнес ни слова. Взор его сеял молнии. - Вот так, Леон! Похоже, мы прищемили им хвост. Ревнивые стражи тайн города Рединга! Воровство, наркотики, разврат, шантаж! Здесь столько всего скрыто под покровом тайны, что весь городишко взлетел бы к чертовой матери на воздух, размотай мы этот дьявольский клубочек.

- И они готовы убивать, лишь бы сохранить все в тайне? - спросил я. - Твоя теория выглядит как-то искусственно.

- Вовсе нет, если они хотят сохранить размеренный ток своей преступной жизни, если они хотят вернуть все в исходное положение, - ответил Сид и обратился к Фэй: - В этом городе много богатых людей, не так ли?

Женщина подтвердила его догадку кивком головы.

- Не город, а просто клад для шантажистов! - сказал Сид довольным тоном. - Адвокат в маленьком городе, прежде чем стать судьей, знакомится с огромным количеством здешних секретов.

Окружной прокурор, который решает, отдавать или не отдавать преступника правосудию. Шериф, который может, но не хочет арестовать этого преступника. И плюс трое молодых людей, три плейбоя, которые, охмуряя местных женщин, вытрясли из них не один десяток семейных историй. Какое чудное сочетание!

- Но зачем им все-таки убивать одного из своих? - не переставал сомневаться я.

- Потому что он перестал соблюдать правила игры, он не молчал. Им платят за то, что они молчат о тайнах. Других принуждают к молчанию насилием, оружием, угрозой суда, а эти молчат за деньги. Ставлю десять против одного, мы попали в яблочко, Леон!

- И что теперь?

- Теперь мы знаем, почему они хотят любой ценой избавиться от нас. Когда мы пробьем стену, за которой скрывается тайна, нас поддержат сотни людей. Слушай, Леон, как мне хочется наконец взять в руки ружья, что ты спрятал в парке!

XII

В Сиде меня больше всего раздражает постоянная готовность не только выстраивать, но и полностью доверяться самым фантастическим теориям. Причем в своей безоглядной вере он зачастую даже не замечает, на каких хилых ножках держатся выстроенные им гигантские теоремы.

Например, последняя его идея о шантаже, поставленном на конвейер в Рединге представителями власти. Конечно, выстроенная им схема многое объясняла. Но в ней не находилось места для исчезновения маленького Робина, для пули в голове Питера Лоу, для нападения на Пола Дермотта - если только на него действительно не напали обыкновенные хулиганы, такое ведь тоже нельзя исключить. И, наконец, с помощью этой теории никак нельзя было объяснить умолчание Стерлингом истинной причины смерти собственного сына.

- В своей теории дырок не меньше, чем в швейцарском сыре, - заявил я Сиду.

- А это, собственно, не играет никакой роли, - ответил он. - Верна она или ошибочна - наше с тобой положение от этого не меняется.

Если мы не решим сдать им Фэй, собрать манатки и смыться отсюда, то станем очередными кандидатами на пулю в затылок.

Фэй смотрела на него так, будто он говорит на иностранном языке.

- Вы думаете, Уильям что-то знал о Робине и не сказал мне ни слова? - выговорила она надломленным голосом.

- Не исключено, - ответил Сид. - Это, кстати, объясняет и тот трогательный факт, что мы ни разу не видели его одного, он постоянно в компании Мак-Клоя или Нельсона.

- Похоже, плейбои - самое слабое место твоей организации, если, конечно, она существует в природе, - заметил я. - Лоу мертв, Пол прикован к инвалидной коляске, Стерлинг все время на коротком поводке и в ошейнике.

- Если он что-то знал и ничего не сказал мне… - начала Фэй, вздрагивая от нездорового возбуждения. Глаза ее сверкали как в лихорадке, щеки неестественно раскраснелись.

- Фэй, вы сейчас для нас самая большая проблема, - заявил Сид. - Если им удастся выставить вас на суд присяжных и повесить на вас убийство Лоу, городок опять успокоится и замрет. И если кто-нибудь после этого решится поднять голову и узнать хоть что-нибудь, он увидит, что бразды правления опять в тех же руках, и все опять попрячутся в свои раковины. В этом городе есть люди, которые знают, что случилось с Робином, почему напали на Пола Дермотта, убили Питера Лоу. Вот яркий пример того, что происходит с людьми, когда они хотят выйти из-под контроля организации!

- По-вашему, Робин тоже решил порвать с организацией? - выкрикнула Фэй.

- Нет, конечно же, нет.

Просто он стал случайным свидетелем того, что случилось с кем-то, кто нарушил обет послушания, - возразил Сид. - Готов биться о заклад! Если им все сойдет с рук и в этот раз и шум уляжется, жертвы, которых они шантажируют, лишний раз убедятся в том, кто здесь настоящий хозяин. Но если мы взорвем их хитроумные замыслы, жители города поймут, что у банды подлецов земля горит под ногами. И тогда к нам со всех сторон потянутся на помощь люди!

- Альберт Купер? - спросил я.

- Так что, Фэй, моя дорогая, вы для нас серьезная помеха. Вот-вот они заявятся с ордером на обыск и, пожалуй, на арест тоже. Теперь уже в ванной не отсидишься, они запросто высадят дверь. Вас следует укрыть так, чтобы они не смогли найти. В машине мы вас не можем вывезти; полиция досматривает все автомобили поголовно. Силой через заставы не прорваться, для них это будет хороший предлог, чтобы избавиться от нас. Фэй, вы ведь хорошо знаете этот город! Где и как мы могли бы спрятать вас?

Она смотрела на Сида в упор, но не проронила ни слова.

- Ведь должен найтись еще хоть один человек, который не откажет вам в помощи! - настаивал на своем Сид.

- Нет, таких людей здесь нет, - мертвым голосом отозвалась наконец Фэй. - Неужели вы еще не поняли этого? Я - проклятье этого города.

- Где вы нашли вчера виски? - спросил Сид.

Она опустила взгляд и покраснела:

- Я… я уже побывала в этом доме. Прежде мы дружили семьями. Там, выше по склону, живут Малькольмы. Я поднялась туда и выждала в кустах, когда все уйдут, вошла в дом и взяла бутылку.

- Вы знаете здешние леса, по крайней мере, здесь, на горке? - Сид начинал терять терпение.

- Есть тропинка, которая ведет отсюда на вершину и потом спускается вниз, - произнесла Фэй. - Она ведет прямо на юг, все время по лесу, и выходит на шоссе номер тридцать два.

- Вы сможете найти ее?

- Конечно.

- Если бы я мог доверять вам!

- Сид, прошу вас! Что я должна сделать?

- Я хочу, чтобы вы ушли отсюда. Лесом вы выйдете на шоссе. Там вас встретит Леон. Он подвезет вас к автовокзалу, или на железнодорожную станцию, и вы доберетесь до Нью-Йорка. Там вы сумеете скрыться - дома у Леона, или у меня, или, если хотите, в гостинице.

- Но я могу и сама добраться до автобуса.

- Нет! Вас будет мучить жажда! - воскликнул Сид с отчаянием в голосе. - Ни Леон, ни я не сможем сопровождать вас до Нью-Йорка. Мы должны оставаться в городе и разыгрывать простаков, которые понятия не имеют, где спряталась Фэй Стерлинг.

Фэй, скажите мне честно: можете ли вы уйти отсюда, скрыться и даже не прикоснуться к спиртному?

- Да, - с излишней поспешностью заявила Фэй.

- Черт возьми, как заставить вас выдержать? - хлопнул себя по бокам Сид; он склонился над ней и четко, прямо в лицо, выговорил: - Вы хотите узнать правду о Робине?

- Да, да!

- Вы хотите избежать тюремной психушки?

- Сид! Прошу вас!

- Они способны на все. Вряд ли кто усомнится, если они объявят, что Фэй Стерлинг в приступе белой горячки покончила жизнь самоубийством. Они просто-напросто обнаружат ваше тело висящим на суку в этом лесу. - И он указал пальцем в окно.

Фэй была охвачена ужасом. Она молчала. Сид был прав. Они пойдут на все. Разве могут они допустить, чтобы Фэй выложила присяжным, как Питер Лоу домогался ее в обмен на правду о смерти сына? Конечно, инсценировка самоубийства затравленной алкоголички - легкий, а потому заманчивый выход для них. Если это не выйдет в лесу, что помешает спокойно вздернуть ее на чулочках в тюремной камере?

Вас ожидает еще одна мучительная пытка, - продолжил жестким голосом Сид. - Если вас поймают и, паче чаяния, позволят остаться в живых, пройдет очень много лет, может, не один десяток, прежде чем вам удастся опять опрокинуть стаканчик спиртного. В тюрьмах виски не подают.

Фэй стиснула ладони. Руки ее дрожали.

- Посмотрите, что со мной происходит, Сид, - начала она. - Каждая клетка моего тела кричит, требует, жаждет алкоголя, но я обещаю вам… обещаю!

- Не обещайте! - оборвал ее Сид. - Одну клятву вы уже не сдержали. Скажите мне только одно: вы поняли, вы осознаете опасность, которой подвергнете себя и нас, если не выдержите?

- Я все поняла и сделаю так, как вы хотите. Только потому, что вы обещали мне взамен правду о Робине.

- Верно, и у нас осталась последняя, единственная возможность, если мы ее не используем, это будет конец для нас всех.

Фэй поднялась:

- Скажите, что я должна сделать.

Сид человек совсем не романтического склада, и потому его жест очень удивил меня. Он нагнулся к ней и нежно поцеловал.

- Вы отважная женщина, - сказал он и тряхнул головой, чтобы вновь сосредоточиться на деле. - Подготовьтесь к походу через лес. Мы с Леоном сейчас проведем рекогносцировку.

Мы вышли из дома. Сразу за ним была небольшая поляна. Сид, нахмурившись, обозрел окрестности.

- Если они оставили в лесу своего человека, чтобы следить за домом, мы уже проиграли, - сказал он. - Но рисковать придется, другого выхода нет. Она пройдет по опушке. Если Нельсон и компания заявятся со стороны улицы, они ее не заметят. Она подаст нам знак, прежде чем углубится в лес. Тогда только мы позволим полиции сделать у нас обыск. Потом я пошатаюсь по городу, а ты выедешь на тридцать второе шоссе с той стороны горы и дождешься Фэй.

- А дальше?

- Решишь на месте. Ясно, что из Рединга ей в Нью-Йорк не выехать. Поэтому, когда убедишься, что за тобой не следят, посади ее где-нибудь на автобус.

- А что, за мной будет слежка?

- Скорее всего. Постарайся оторваться от них, любой ценой.

- Рискованное дельце.

- А ты думал? Но оставаться здесь ей куда опаснее. Рано или поздно они заявятся.

Сид продумал все. Если Фэй доберется до леса благополучно, мы с ним, каждый на своей машине, отправимся в город. Пусть они обыщут меня первым, а потом Сид займется полицейскими, чтобы дать мне время взять спрятанное оружие. И только потом я поеду подбирать Фэй.

Она уже приготовилась. Поверх голубого шерстяного платья набросила кожаную куртку, собрала волосы в пучок и перевязала ленточкой. Я понял, почему она так понравилась Сиду. Было в ее взгляде что-то благородное. Такое достоинство не смогла бы сыграть никакая актриса. Она была так испугана, в таком отчаянии, что я предложил проводить ее до самого выхода на шоссе, а там сдать на руки Сиду. Но он категорически отверг мой план.

- Смотрите, - стал он объяснять женщине, - бегите прямо до опушки леса. Когда доберетесь, махните нам платочком. Если вам покажется, что за вами следят, знака не подавайте, и мы придем к вам на помощь. Ясно?

Она кивнула.

- Если все пойдет как надо, - продолжил Сид, - идите к вершине и дальше к тридцать второму шоссе. Но ни в коем случае не выходите на него, пока не появится Леон на своей машине. Если впереди него или сзади будет следовать ещё хоть один автомобиль, на шоссе не выходите ни в коем случае. Впрочем, в такую рань вряд ли кто будет разъезжать. Ясно?

- Да, Сид.

- А теперь идите. Времени у нас и так почти не осталось. - Он легонько погладил ее по щеке. - Соберите все свое мужество, Фэй…

Мы вышли из дома. В лесу царили тишина и покой.

- Идите, - вымолвил напряженным голосом Сид. - Не забудьте махнуть платком, если доберетесь до леса благополучно. Мы будем ждать. Это десять минут, не больше. Если мы не увидим вашего платочка, то придется вас выручать.

- До свидания, Сид, - нежно вымолвила она и, не раздумывая, побежала по краешку поляны.

- Вещи оставим дома, - говорил он отсутствующим голосом, не спуская глаз с опушки. - Возьмем только патроны для ружей старины Купера. Иди в дом, Леон, посмотри, не осталось ли там следов пребывания Фэй.

Мне тоже хотелось остаться во дворе и подождать сигнала, но временем следовало дорожить. Я вымыл посуду, оставшуюся после завтрака, нашел в пепельнице окурок со следами помады и сунул его в карман. Перерыл и помойное ведро. Вернувшись в гостиную, я вспомнил про все эти причиндалы, с помощью которых мы пытались обнаружить отпечатки пальцев на револьвере. Я собрал их и уже собирался снести в машину, как вошел Сид.

- Все хорошо, - радостно объявил он. - Она подала сигнал. Пошли. Здесь порядок?

- Все, кроме легкого аромата духов, витающего в воздухе!

Сид с улыбкой посмотрел на меня, прошел на кухню и появился с флаконом освежителя в руках.

- Эта штука убьет все запахи, - довольно произнес он и принялся распылять аэрозоль.

- Трогаем, - объявил он минуту спустя. - Ты отправляешься вперед и, как только тебя отпустят, сразу поезжай.

Полицейские штучки для отпечатков я спрятал в перчаточный ящик и двинул в город. Полицейская машина стояла на том же месте, что и вчера. Молодой парень в форме остановил меня, но тут же заметил красный «мерседес» и сделал ему знак тоже остановиться. Этого полицейского вчера я не видел. Он, не потрудившись даже хоть как-то объяснить свои действия, осмотрел багажник и отпустил меня.

Я глянул в зеркальце и увидел, как Сид живо дискутирует с полицейским. Он вышел из машины и размахивал руками. Я добавил газу.

Подъехав к парку, я оглянулся. Никого не было. Никто не следил за мной, никто не приближался к парку. Я выскочил из машины и подбежал к памятнику. Ружья были там, где я их оставил ночью. Я перенес их в машину. Похоже, никто меня не заметил.

Мили через полторы я подъехал к повороту на шоссе номер тридцать два. Здесь стояла бензоколонка, и служащие готовили ее к началу рабочего дня. Я повернул вправо и поехал по дороге, идущей вдоль леса, на опушке которого должна была ждать меня Фэй. Все шло по плану. Было еще рано, движения по шоссе не было. Прошло всего двенадцать минут с момента, как Фэй подала с опушки леса условленный сигнал. Я прошел последний поворот перед местом встречи. Прямо передо мной на обочине шоссе номер тридцать два стояла полицейская машина. Мне не оставалось ничего иного, как проехать мимо. Я глянул влево, на опушку леса. Там никого не было. Похоже, она заметила полицейского и решила не выходить.

XIII

Я проехал еще с милю и только тогда остановился, чтобы поразмыслить над создавшимся положением и что-нибудь предпринять. Какие мы все-таки идиоты! Можно ведь было догадаться, что под контроль возьмут все дороги, и прежде всего ведущие из города.

А мы решили, что они оцепят только мастерскую… Мы сами послали Фэй прямо к ним в руки!

Я развернулся и поехал назад, в город. Между деревьями мелькнула мастерская. Утреннее солнце сверкнуло на лобовом стекле машины. Или Сид вернулся домой, или полиция навалилась, как только пронюхала, что мы выехали в город. Но вполне могло случиться, что Фэй вернулась домой, поняв, что не сможет сесть ко мне в машину.

Я опять проехал мимо полицейского. Он посмотрел на меня совершенно равнодушно, не сделав даже попытки остановить автомобиль. Пока я добрался до бензоколонки, с меня сошло несколько потов. Я не знал, что делать: вернуться в город и отыскать Сида или отправиться прямо домой.

Если и был хоть какой-то шанс помочь Фэй, то следовало браться за дело немедленно. Я остановился у колонки и попросил залить бак. Пока парень возился с машиной, я пошел за сигаретами: надо было как-то оправдать мою короткую вылазку за пределы города.

Я опять сел за руль и, проехав мимо памятника, вспомнил про ружья. Если их у меня найдут, нам придется туго, и я решил избавиться от опасного груза.

Мой друг полицейский поджидал меня. Я остановился и протянул ключи, не ожидая требования. Попутно сообщил ему, что ездил заправиться и купить сигарет, но он опять не сказал ни слова. Все так же осмотрел багажник и вернул ключи. Наконец я добрался домой.

Перед домомстояли две машины - черный «шевроле» и полицейская патрульная. «Мерседесом» даже и не пахло.

Я вошел в дом. В гостиной расположился Нельсон в компании высокого седовласого мужчины. Кто-то шуровал в спальне.

- Что вам здесь надо? - гневно спросил я.

Нельсон улыбнулся:

- О, на этот раз у нас есть ордер на обыск. Вы, кажется, незнакомы с судьей Дермоттом? Это Леон Дарт, тот самый его приятель, я вам рассказывал, судья.

Судья степенно кивнул головой. Что-то в нем мне не понравилось с первого взгляда.

- Задали вы нам заботы, мистер Дарт, - помолчав немного, произнес он.

- Может, я могу вам помочь чем-нибудь?

- Расскажите, что вы сделали с Фэй Стерлинг?

- Понятия не имею, где она может быть, - ответил я, и, к сожалению, это была истинная правда.

В этот момент в гостиную вошел полицейский:

- Никаких следов пребывания женщины, сэр!

- Совсем никаких?

- Я ничего не обнаружил, сэр.

- Кстати, вы так и не предъявили мне ордер на обыск, - обратился я к Нельсону. - Тем более что у меня нет никаких оснований доверять полиции Рединга после знакомства с вашим шерифом.

- Мистер Дарт! - жестко произнес судья. - Разве…

- Что касается вас, то я не знаю, в самом ли деле вы судья Дермотт, - оборвал я его. - Будьте любезны, прокурор, продемонстрируйте мне ордер или очистите помещение.

Нельсон даже побелел от злобы. Он так крепко сжал губы, что они превратились в едва заметную линию. Он залез в карман и вытащил бумажку.

- О'кей, - сказал я, заглянув в листок. - Прошу вас, продолжайте.

Судья извлек из кармана блейзера сигару.

- Я подписал ордер на арест Фэй Стерлинг, - заговорил он, раскурив ее как следует. - Она нарушила правила поведения, установленные для условно осужденных лиц. Ее следует взять под стражу. Я сделаю это, что бы ни утверждал ваш приятель, потому что располагаю определенным числом свидетелей, утверждающих, что в тот вечер она была пьяна. Она утратила право пребывать на свободе.

- А обвинение в убийстве? - спросил я.

Нельсон лениво усмехнулся мне в ответ:

- У нас будет достаточно времени, чтобы как следует обосновать его. Ведь Фэй Стерлинг будет у нас под рукой, в тюремной камере.

- Я должен сказать вам кое-что, мистер Дарт, - вмешался судья. - Мне непонятно ваше поведение, еще меньше - поведение вашего друга Коэна. Миссис Стерлинг чужой для вас человек. Еще есть какая-то логика в первом поступке, когда он подобрал ее на дороге дождливой ночью, это естественно. Это я еще понимаю. Но прятать женщину, подозреваемую в совершении тяжкого преступления, - это, знаете ли, уже чересчур.

- Я здесь всего-навсего гость, - парировал я. - Если вы полагаете, что мы нарушили закон, чиним препятствия следствию, почему бы вам не арестовать нас?  - Всему свое время, - хихикнул Нельсон и обратился к судье: - Я думаю, сэр, нам здесь больше нечего делать.

Судья еще раз глянул на меня и вышел. Нельсон продолжал хихикать:

- Это полицейский Фостер. Он погостит у вас до особого распоряжения. Службу он будет нести снаружи, в своей машине, если вы не пожелаете пригласить его в помещение.

Фостер вышел вслед за прокурором. Я хотел, как только они покинут дом, отправиться на поиски Фэй. Но раз полицейский оставался у нас, этого делать не следовало. Может быть, Фэй уже пыталась вернуться в мастерскую, но заметила полицейскую машину и скрывается в лесу. Но сколько она продержится там в одиночку?

Я воспользовался тем, что остался на минутку один, снял телефонную трубку и набрал номер редакции газеты, в надежде найти там Сида. Я не ошибся, но, к сожалению, нормально поговорить не удалось: машина прокурора отъехала, и Фостер направился в дом.

- Что у тебя происходит? - озабоченно спросил Сид.

- У меня тут полиция.

- Ты уже вернулся? Что случилось? Где Фэй?

- Ее ищут повсюду, - сказал я, и в этот момент Фостер переступил порог дома.

- Ты не нашел Фэй? Почему? Что случилось?

- Конечно…

- Ты что, не можешь говорить?

- Естественно. У нас в доме ангел-хранитель в образе полицейского.

- Тридцать второе шоссе перекрыла полиция?

- Да. Судья Дермотт и Нельсон побывали здесь с ордером на обыск, раскланялись и оставили нам на память полицейского Фостера.

- Значит, Фэй все еще в лесу?

- О, да…

- И ты, похоже, не можешь пойти и отыскать ее?

- Точно.

- Если ты будешь торчать дома, то все равно не сможешь помочь ей. Давай сюда, ко мне.

- Прямо сейчас?

- Да. Придется ей самой выкарабкиваться.

- Знаешь, мне это совсем не нравится.

- Мне тоже, - отрезал Сид и повесил трубку.

Особенно меня раздражало то, что нельзя было подойти к окну и посмотреть в сторону леса. Я принялся изучать полицейского Фостера. Это был молодой, симпатичный парень с загорелым лицом.

- Скажите, я имею право выходить, передвигаться по городу или обязан сидеть дома? - спросил я.

- Нет, сэр. Вы свободны в своих действиях. Я здесь только на тот случай, если вдруг появится миссис Стерлинг.

- Что ж, - глубокомысленно заметил я, - может, вам повезет, вы задержите ее и заработаете поощрение за арест опасного преступника.

- Давайте попробуем обойтись без подначек, мистер Дарт, - добродушно отреагировал он. - Я ведь обязан выполнять приказания начальства.

- Не задумываясь, справедливы ли они?

- Мистер Дарт, я знаю миссис немножко лучше, чем вы. Мне очень жаль, правда. Я принимал участие в поисках ее сына и думаю, что знаю, как она это переживала. У меня тоже есть дети, двое. Что касается меня, то пусть она себе пьет, если ей так уж хочется, это ее личное дело. Но ведь она напала на двух женщин, а теперь, похоже, застрелила Питера Лоу. Речь идет уже не о ней, а о жизнях других жителей города. Ее в самом деле надо изолировать на некоторое время.

- Ну что ж, разрешите пожелать вам приятной засады, - сказал я, попытавшись вложить в свои слова побольше сарказма, и вышел, пытаясь хотя бы на ходу глянуть на опушку леса.

Я сел в машину и вскоре оказался у памятника. За мной двигался автомобиль, и я специально закурил сигарету, чтобы пропустить его вперед. Он проскочил, и я направился к бюсту. Ружей за ним не было.

Когда я примчался в редакцию, Купер и Сид изучали карту. Я поспешил передать им содержание разговора с судьей и прокурором и сообщил об исчезновении ружей.

- Значит, за тобой следили!

- Нет, - упрямо твердил я, - я в этом уверен.

- Тогда кому-то просто очень повезло с находкой, - сказал Сид. - Мы с Альбертом пытаемся прикинуть площадь леса.

Они окружили дом и перекрыли дороги, но ведь лес занимает не менее двухсот пятидесяти акров, и в нем не так уж трудно затеряться. Если мы  будем искать Фэй, то придется потратить пару дней, не меньше.

- Знать хотя бы, в каком направлении она двинулась, - сказал я. - Может, пошла к дому, в котором вчера украла бутылку виски?

- За ним наверняка присматривают, - ответил Сид.

- Может ли пожилой человек присоветовать вам немножко? - вступил в разговор Купер. - Когда я загружал в вашу машину ружья, мне в голову пришла

интересная мыслишка. Наблюдая за вами, Сид, я вспомнил себя в молодости. Я принимал любой вызов, ничуть не пугаясь опасности. Они вызвали на подмогу полицию из соседнего округа. Как вам известно, они также наняли профессионального убийцу, который увез Пола Дермотта подальше от вас. Но, несмотря ни на что, мы должны верить, что живем в цивилизованной, демократической стране.

- Неужели вы хотите отпустить комплимент Нельсону, судье и шерифу? - с холодной иронией спросил Сид.

- Это жестокие и алчные люди, - спокойно ответил старик, - но тем не менее они люди и потому подвержены многим слабостям. Что делаете вы, Сид, готовясь писать портрет? Наверняка не собираетесь срисовывать его с первой попавшейся фотографии. Вы изучаете человека, пытаетесь обнаружить в его лице отражение внутреннего мира. Ведь так?

Сид утвердительно кивнул головой.

- В это дело замешаны и другие люди. Там, в клубе, например, спит сейчас Уильям Стерлинг. Вы все время видите его в компании Нельсона, судьи и шерифа и потому записали в число подозреваемых. А между тем, Робин его сын, а Фэй его жена. Может, он знает правду о смерти ребенка. А может, как остальные жители города, верит официальной версии. Может, он ненавидит Фэй, как она вам рассказала. А может, презирает самого себя и мучается…

- И что из этого? - спросил Сид.

- В маленькой квартирке над книжной лавкой, - продолжил Купер, не обращая внимания на ядовитый вопрос, - живет Маргарет Хартманн. Вы полагаете, что ее связывали с Лоу какие-то отношения. Что она думает обо всем этом?

Она потеряла своего мужчину. Может, Питер доверился ей когда-то. Может, она знает имя убийцы или подозревает кого-то. Если вы поставите на верную карту, на чувства, может, вам удастся убедить ее помочь вам. Или, наплевав на них на всех, попытайтесь раскрутить Пола Дермотта, которого прячут от вас высоко в горах, в лесу. Парень, похоже, сгорает от ненависти к тем, кто сделал его инвалидом, и от желания выложить все, что ему известно. Это самые уязвимые места преступной шайки, если она вообще существует. Может, эти два человека и помогут вам.

- А что будет с Фэй, которая сейчас мечется по лесу? - спросил я. Хоть я и не боец по складу характера, но был готов на все ради женщины с волосами цвета бронзы.

- Единственное, что вы можете сделать - временно забыть о ней, - ответил Купер. - Они спрятали Пола, но преступление скрыть невозможно. Действуйте быстро, счет пошел уже на часы и минуты.

Сид медленно кивнул.

- Еще я хотел сказать, что мы всего в двух шагах от истины, - продолжил старик. - Самая незначительная на первый взгляд мелочь, ничтожная наводка может привести к раскрытию тайны исчезновения Робина. Это непросто, но результаты будут ошеломляющими, я не сомневаюсь. Вы уже почти доказали, что Стерлинг, Пол Дермотт и Питер Лоу - члены банды шантажистов. Но, может быть, все обстоит как раз наоборот? Может, они сами стали жертвами шантажа и действуют против собственной воли? Вот вопрос, на который не мешало бы ответить. Фэй рассказала вам, что муж спрятал от нее револьвер. Куда он спрятал его, и кто знал об этом? Если никто, то Уильям, скорее всего, и убил Питера Лоу. Спросите его об этом в лоб, может, он заговорит. Может, эти люди, которых вы подозреваете, на самом деле вопиют о помощи? И если они поймут, что вы можете вытащить их из преступного болота, они заговорят, вот увидите.

Сид вздохнул:

- Постарайтесь что-нибудь узнать о Фэй. Если они поймают ее, дайте мне знать.

- Куда?

- Я буду в клубе, у Стерлинга. Если его там нет, разыщу его, хоть из-под земли достану.

XIV

Была еще только половина восьмого. Рединг начинал просыпаться. Мы сели в «мерседес» и поехали к озеру. Примерно через милю мы добрались до указателя, который направил нас к клубу. Это было большое кирпичное здание на самом берегу. Пестрые зонтики; на просторной террасе еще были сложены. Длинные мостки уходили от берега, с обеих сторон к ним были привязаны лодки.

Сид остановил машину, и мы вышли. Кругом было тихо, жизнь замерла в этом уголке. В холле мы обнаружили только старика, старательно моющего пол. Администратор клуба отсутствовал.

- В какой комнате мистер Стерлинг? - спросил Сид.

- Не знаю, я только по утрам тут убираю.

Сид встал за стойку администратора и перелистал регистрационную книгу.

- Два «А». Вперед!

- Наверх без приглашения нельзя! - попытался расставить руки старик уборщик.

- Можно, - отрезал Сид. - Мистер Стерлинг ждет нас.

У меня в голове мелькнула мысль, что это, может, самая что ни на есть правда.

Мы отыскали номер «2А». Сид громко постучал, дверь распахнулась почти моментально. Похоже, эта история доконала Стерлинга. Он наверняка провел бессонную ночь. На подбородке отросла неряшливая щетина, глаза бегали. Он попробовал захлопнуть дверь, но Сид успел вставить в щель ногу.

- Я хочу поговорить с вами, мистер Стерлинг.

- Нам не о чем говорить! - крикнул он срывающимся голосом.

- Не скажите, - возразил Сид, втолкнул его в комнату и вошел вслед за ним.

Стерлинг пребывал в трансе. Он опустился на стул у окна и уставился на озеро.

- Я хочу поговорить с вами о Фэй.

- Не желаю даже слышать этого имени!

- Прежде всего давайте объяснимся, - начал опять Сид. - Той ночью я солгал, чтобы помочь ей. Она была пьяна. Я отвез ее домой и уложил в постель, потому что, как мне сказали, в противном случае шериф отправит ее за решетку.

Я действовал инстинктивно. Такая уж у меня натура, что не могу не помочь попавшему в беду человеку. И вам ничего другого не остается, как поверить мне: между нами ничего не было. Я остался на ночь только потому, что промок насквозь и вынужден был просушить одежду и принять душ. И в этот момент явился Питер Лоу.

Стерлинг медленно повернул голову в его сторону: - Питер был там?

- Он обнаружил меня в душе и начал ругаться. Я принял его за вас, то есть за мужа Фэй, и решил подождать, пока он не вернется, чтобы объясниться с ним, а в результате заснул в кресле у камина. Вот и все.

- Хорошо. Спасибо, что вы рассказали обо всем, - вымолвил Стерлинг после долгой паузы.

- В следующий раз я увидел Фэй вчера утром, - продолжил Сид. - Фэй рассказала, что Лоу опять заявился к ней и, после того как она решительно отвергла его домогательства, обещал раскрыть ей тайну смерти Робина.

- Нет! - выдохнул Стерлинг. Силы совсем оставили его.

- Что произошло с Робином? - спросил Сид.

- Уважаемый мистер Коэн, - произнес Стерлинг, - мой сын утонул в озере в то время, когда моя жена Фэй, мертвецки пьяная, спала на пляже.

- Фэй утверждает, что была трезва.

- А ей не остается ничего другого!

- На что же тогда намекал Лоу?

- Ерунда какая-то. - Он посмотрел Сиду в глаза. - Вы только из-за этого вмешались в наши дела? Неужели вы в самом деле думаете, что с Робином могло случиться что-нибудь другое?

- Так думаю не только я.

Стерлинг промолчал.

- Мне рассказали обо всем, что произошло в тот день, час за часом. И эта версия ничуть не убедила меня. Мальчик исчез. Фэй побежала за помощью в дом судьи Дермотта. Она позвонила в полицию, но не вам! И только потому, что на все ее звонки по вашему приказанию отвечали: «Мистера Стерлинга нет в клубе!» Разве это не так?

- Да, так.

- Вы явились на озеро в сопровождении прокурора Нельсона…

- Потому что только он догадался известить меня о трагедии.

- Вы даже не поговорили с Фэй, не подумали утешить ее. Вы позволили, чтобы в такую минуту она отправилась домой одна!

- Совершенно верно, - подтвердил Стерлинг, сжимая пальцами спинку стула.

- Просто не верится, - патетически произнес Сид. - Робин был вашим сыном, вашим и Фэй. Как вы смогли отвернуться от нее в такую минуту? Может быть, зная страшную правду, вы не решались смотреть ей в глаза? Ведь вы знали о том, что случилось? И Нельсон держал вас в лапах, да?

- Черт побери, что за чушь вы несете? - вдруг взорвался Стерлинг. - Хью - мой товарищ!

- Тем хуже для вас.

- Послушайте, Коэн. Это вас не касается, но если я выложу все начистоту, вы отстанете от меня?

- Ведь я и пришел за правдой!

Стерлинг дрожащими пальцами вытащил сигарету и с трудом закурил.

- Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с алкоголиками?

- Я уже в курсе, что это любимый вопрос жителей города. Мне задавал его ваш приятель Нельсон.

- Я был влюблен не в ту и женился не на той женщине, - дрожащим голосом проговорил Стерлинг, - которая спала на пляже в то время, как тонул ее сын; которая, напившись до чертиков, валялась на шоссе под дождем; которая, как говорят, застрелила Питера Лоу.

В его голосе было столько горечи, что я почти поверил ему. Он-то своим словам верил на все сто, это точно. Я перевел взгляд на Сида. Лицо моего друга не выражало абсолютно ничего.

- Фэй приехала в Рединг девять лет назад, - продолжил Уильям Стерлинг. - Это была чудесная девушка, чистая и умная. Я без памяти влюбился в нее, но никаких шансов на успех у меня не было. Пол Дермотт - спортивный парень, красавец, способный молодой адвокат, перед ним открывалась блистательная карьера. Он водил ее на вечеринки и на танцы. Казалось, он вскружил ей голову. Все остальные ребята, включая меня, довольствовались крохами. В один прекрасный день я собрался с духом и пригласил ее прокатиться на лодке. Это был незабываемый день. - Он погасил сигарету в пепельнице. - Несколько часов мы катались по озеру, потом причалили к противоположному берегу.

Мы долго плавали, потом, обессилев, улеглись на песок. Мы провели там весь день, разговаривая без конца обо всем на свете. Казалось, мы знаем друг друга целую вечность. Это был один из дней, которые случаются только раз в жизни. Мы поняли, что любим друг друга, любим безумно, страстно… Так я полагал. Я предложил ей руку и сердце, и она согласилась. Иначе и быть не могло. Вскоре мы обвенчались, и все было прекрасно. Медовый месяц мы провели в Канаде, но не так уж много мы там увидели. Мы так любили друг друга… так любили… - Нервы у Стерлинга сдали, и он молчал примерно минуту, собираясь с силами. - Вернувшись в Рединг, мы никого не хотели видеть, никуда не ходили. Нам никогда не было скучно вдвоем. Однако нельзя наглухо отгораживаться от общества. Надо было ходить за покупками, отвечать на телефонные звонки, отказываться от приглашений, объясняться с соседями. Нас долго забавляла эта упорная борьба, но однажды мы решили покончить с добровольной изоляцией. Впервые мы появились на приеме у судьи Дермотта. Наши друзья были рады наконец-то увидеть нас. Пол подхватил Фэй и увел ее к бару. Я видел, как они пьют и хохочут; тогда я ощутил первый приступ ревности: впервые после свадьбы я увидел Фэй в обществе другого мужчины. Когда она вернулась ко мне, глаза ее затуманились. «Похоже, я напилась», - с улыбкой заявила она. Тогда мне это показалось просто забавным. Я ни разу не видел ее такой. Я позволил ей выпить еще пару коктейлей.

- До этого она не пила? - вмешался в монолог Сид.

- Я пью очень мало. Хоть вам это и покажется странным, но весь медовый месяц, да и потом, дома, мы вообще не пили спиртного. Потом я вспомнил, как она каждый раз отказывалась даже от аперитива. Только у Дермотта, впервые… Я едва дотащил ее в тот вечер домой, она была в бессознательном состоянии. Примерно в таком, в каком вы нашли ее на дороге позапрошлой ночью.

Сид молча кивнул головой.

- Наутро ей было очень худо, - продолжил Стерлинг. - Я подумал, что это обычное похмелье. Но все наши беды начались именно в тот день. Она умудрилась напиться еще до обеда.

Когда я начал упрекать ее, она разразилась такими ругательствами, каких я в жизни не слыхивал. Она гнала и оскорбляла меня. А через несколько дней она выложила мне правду. У нее всегда были проблемы с алкоголем. Ее замучила совесть, и она умоляла помочь ей. - Стерлинг горько усмехнулся. - Вы когда-нибудь пробовали помочь алкоголику? Протрезвев, они готовы обещать все что угодно, умоляют помочь им. Но стоит им понюхать пробку, как тут же набрасываются на вас и оскорбляют последними словами. Это все равно, что жить с двумя разными женщинами. Одну я любил, вторую презирал.

- Вы обращались за помощью к врачу? - спросил Сид.

- Конечно… некоторое время спустя. Она не хотела консультироваться у городских докторов, боялась огласки. Потом случилось то, что вселило в меня надежду: Фэй забеременела. Должен сказать, что все девять месяцев она отважно сражалась со своим недугом. Потом родился Робин, и мы устроили вечеринку по этому случаю. Я вынужден был купить спиртное, чтобы угостить друзей. Фэй обещала мне, что все будет в порядке. Но она безобразно напилась. С этого момента наша жизнь стала напоминать затянувшуюся агонию. Она была прекрасной матерью. Днем сдерживалась страшным усилием воли, а как только мальчик засыпал, отпускала тормоза. Да, я несу свою долю ответственности за это. Я продолжал скандалить и укорять ее, не понимая, что имею дело с больным человеком. Так окончились наши супружеские отношения. Остальное вы знаете. Сейчас она отрицает, что была пьяна в день исчезновения Робина. Это неправда, я прекрасно знаю.

- Но ведь вы даже не поговорили с ней в тот день, - напомнил Сид.

- Я не нуждался в личной беседе, чтобы определить ее состояние.

- Скажите, почему же тогда вы отвели ее в ресторан после гибели Робина? Вы знали, что может произойти, и тем не менее позволили ей пить.

- Это нетрудно объяснить, - сказал Стерлинг. - Я хотел развестись. Робин был последней тонкой ниточкой, которая еще связывала нас, и вот она оборвалась. Я не хотел говорить с ней о разводе дома, а «Ричмонд» - единственное приличное место в городе. Она обещала, что пить не будет. О, только не спрашивайте меня, почему я в очередной раз поверил ей.

Так что мы отправились в ресторан оговорить все относительно развода. Она сказала, что ей надо зайти в туалет, а когда вернулась, я заметил, что она пьяна. Наверное, проскользнула в бар. Когда она шла к столику, ее качало. Я думал, что она сядет, но Фэй схватила бутылку и бросилась на этих несчастных женщин, да так неожиданно, что никто даже не успел остановить ее. Мы растащили их, она так грязно ругалась, что у меня волосы встали дыбом. Ну и, конечно же, эти женщины подали в суд.

- Судья Дермотт, кажется, ваш друг, был не слишком строг при вынесении приговора?

- Да.

- И только потому, что поддерживает с вами хорошие отношения?

- Я думаю, это никак не связано…

- Может, у вас столько компрометирующего материала друг на друга, что он вынужден был либеральничать? - опять спросил Сид.

- Я не понимаю вас.

- Вы у него в руках, а он - у вас, а? Разве дело не в этом?

Стерлинг удивленно посмотрел на него. Провокационный вопрос ничуть не смутил его. Да и выглядел он не напуганным, а скорее смертельно усталым.

- Нет, я что-то не разберусь, о чем это вы?

- Я говорю о банде шантажистов и вымогателей, - почти торжественно произнес Сид.

Стерлинг выкатил на него глаза.

- Неужели вы ни разу не усомнились в том, что Робин утонул? - настойчиво продолжал Сид.

- О каком сомнении вы говорите? Он утонул, утонул! Фэй напилась и не уследила за ним.

Я заметил, что Сид смущен отсутствием какой-либо реакции на вопрос о шантажистах. Будь этот Стерлинг даже актером громадного таланта, он не смог бы не отреагировать на такой удар.

- Вчера утром вы пришли домой в сопровождении Нельсона и Мак-Клоя, чтобы посадить Фэй, которая нарушила нормы поведения условно осужденных, - продолжал долбить его Сид. - От кого вы получили приказ явиться домой?

- Приказ?… Нет, я вас не понимаю. Они убедили меня вопреки всем вашим басням, что она действительно напилась.

Хью и я знали, что она дошла до крайней точки и запросто могла отдаться первому встречному, так что мы решили отправить ее на принудительное лечение. Ради ее же блага, поверьте мне. К тому же вчера утром я был уверен, что вы воспользовались ее состоянием, и был вне себя.

- Почему вы не пришли в мастерскую вчера вечером?

- Но, Коэн!… Вы забыли про убийство!

- И вы дали им убедить себя в том, что Фэй ухлопала Лоу?

- Кто же другой? Разве стреляли не из ее револьвера?

- Фэй сказала, что вы спрятали его.

- Совершенно верно. В гараже, за балкой. Но она, похоже, отыскала его.

- Когда я вчера утром покинул дом, она была трезвой, вы сами видели. Она не успела бы напиться до прихода Лоу.

- О, ей так мало надо! - горько вздохнул Стерлинг.

- Вы знали, что Лоу предложил ей… отдаться ему? Он удивленно посмотрел на Сида:

- Нет, такая идея могла прийти в голову только Фэй. Кстати, это означает, что вы видели ее уже после того, как она убила Питера. Значит, вы прятали ее, как мы и предполагали.

- Она убежала от Лоу и пришла ко мне, Стерлинг. Я повторяю, она была абсолютно трезва, но нервы у нее были на пределе.

- Конечно, она ведь только что убила человека!

- Не верю я в это, - заявил Сид. - После разговора с ней я пошел к вам домой и обнаружил тело Питера Лоу.

- Нельсону вы говорили совсем не то.

- Да плевать на то, что я говорил Нельсону! Сейчас я с вами разговариваю.

- Мне кажется, вы сами себе наделали неприятностей. Вам известно, где скрывается Фэй?

- Нет!

- Только что вы знали, а теперь отказываетесь. Неужели вы не понимаете, насколько это серьезно? Фэй больна, она слишком долго находится на свободе. Я все еще несу за нее ответственность. Когда вы наконец наберетесь храбрости посмотреть правде в глаза?

- Значит, вы не хотите рассказать о смерти Робина? - мрачно спросил Сид.

- Вы сошли с ума! Вы знаете правду! Он утонул, утонул! - отчаянно закричал Стерлинг.

- Вернемся к револьверу. Вы спрятали его от Фэй?

- Я уже говорил вам.

- И вы полагаете, что Фэй отыскала его?

- А как же иначе?

- Кто кроме вас знал, где он спрятан?

- Никто.

- Еще один вопрос, Стерлинг. Что произошло с Полом Дермоттом?

- Наверняка Фэй придумала байку и на эту тему!

- Нет, это я придумал, потому что не верю, будто его могли избить хулиганы. А вам истина известна, ведь Пол знал что-то и собирался мне рассказать. И когда я отправился на встречу с ним, меня ударили по голове, а его увезли из города.

- Мне сказали, что вы сами упали…

- Это самая идиотская выдумка, которую я слышал в жизни. Мне так двинули по затылку, что до сих пор… - Он поморщился.

- Мистер Коэн, мне начинает казаться, что в этом деле вы преследуете свои темные интересы, - начал Стерлинг. - Я знаю, что Фэй умеет быть очень убедительной, но не в такой степени. Конечно, она очень привлекательна, но нельзя же не верить очевидным фактам. Она убила Питера в приступе дикого гнева, скорее всего потому, что он не позволил ей напиться. Насчет его домогательств - выдумка чистой воды. Я и в вас начинаю всерьез сомневаться, особенно когда слышу про какую-то организацию. Очень мило, что вы пытаетесь помочь мне, но вы, извините, круглый дурак, если намереваетесь и дальше верить ей. Послушайте меня, я девять лет наслаждался ее историями!

Несмотря ни на что, мне было отчаянно жаль бедолагу Стерлинга. Угасающим взором он уставился на озеро, которое поглотило - по официальной версии, разумеется, - его сына. У меня было неприятное ощущение, что он говорит правду, или, по крайней мере, считает свой рассказ истиной.

- Давно Лоу посещает вашу жену в качестве члена Лиги борьбы с алкоголизмом? -- спросил Сид.

- Уже несколько лет. Я говорил вам, мы прибегали к медицинской помощи. Но врач в таких случаях бессилен, если пациент не идет ему навстречу.

Правда, Фэй обращалась к Лоу, только в пьяном виде.

- Он никогда не приходил без приглашения?

- Нет, думаю, приходил. После того как я ушел из дома.

- Он так кричал на меня ночью, - сказал Сид, - что я без колебаний принял его за ревнивого мужа. А впрочем, так мог выглядеть и любовник…

Стерлинг равнодушно пожал плечами:

- Может быть, все может быть. Я верил Питеру, но все могло статься. Фэй уже давно была другим человеком. Может, ваше предположение и поможет пролить свет на этот акт насилия… на убийство. Ссора любовников…

Сид не спеша набивал трубку, не спуская глаз с лица Стерлинга.

- Сейчас, Стерлинг, я выложу вам все, что думаю по этому поводу, - произнес он. - Вокруг смерти Робина создана завеса лжи, но у лжи, как известно, хилые ножки. Он вовсе не утонул. Я думаю, Пол Дермотт знает, как все было на самом деле. Это и стало причиной нападения на него. Робин что-то увидал в роще, потому и умолк навсегда.

Стерлинг, окаменев, уставился на Сида.

- Пила в тот день Фэй или не пила, - продолжил мой друг, - это не меняет обстоятельств гибели Робина. Фэй великолепная ширма для подлинных преступников, великолепный козел отпущения.

- И кто же, по-вашему, эти люди? - надломленным голосом спросил Стерлинг.

- До сих пор я думал, что вы тоже входите в их число. Я говорю о судье Дермотте, Мак-Клое и Нельсоне. Может, Фэй действительно иногда хватает через край, но поверьте и вы мне: сегодня утром, заявившись ко мне и рассказав про домогательства Лоу, она была трезва как стеклышко. Я уверен, она говорила правду. И я также уверен, что кто-то подслушал их разговор и убил Лоу, когда Фэй вырвалась и убежала от него. Его убили, потому что он обещал рассказать правду. А Фэй просто грех было не подставить, так все удачно складывалось для убийцы.

- Но это чистейший бред! - воскликнул Стерлинг. Похоже, только теперь его проняло по-настоящему.

- К великому сожалению, удар по моему затылку в доме судьи вовсе не бред. Меня ударили, Стерлинг.

И я почти уверен, что это сделал тот самый Бад Спенсер. Уж очень профессионально исполнено…

- Да-да, он гангстер, но…

- Это его профессия, Стерлинг. Кое-кто в городе предполагает, что Пола отвезли в охотничий домик судьи, чтобы мы не смогли переговорить с ним.

- Кто это предполагает?

- Альберт Купер. И, если вас интересует, он разделяет мои подозрения. Именно он направил меня к вам. Если все подтвердится, Стерлинг, это будет означать, что ваш сын убит, а вашу жену использовали, чтобы покрыть двойное убийство.

Стерлинг поднялся:

- Доказательства?

- Именно их мне и не хватает.

- Где сейчас Фэй?

- Бог знает, где она сейчас блуждает. Она в бегах. И если мы не поспешим, нам сообщат, что она повесилась где-нибудь в лесу. Таким образом, дело Лоу будет закрыто, заодно нам отрежут все пути к истине.

Стерлинг глубоко вздохнул.

- Чем я могу помочь вам? - спросил он.

- Мы не можем терять время. Попробуйте узнать, где Пол Дермотт. Но они не должны догадаться, что вы на нашей стороне.

- Я попробую, - ответил Стерлинг. - А если они убили Робина…

- Мы узнаем правду об этом, - решительно заявил Сид. - Вы свяжетесь со мной через Альберта Купера. - И он направился к дверям,

- Подождите!

Мы остановились.

- Всего одну минуту, - сказал Стерлинг. - Я совсем забыл. Еще один человек знал, где я спрятал револьвер. Я сказал ему об этом на случай, если Фэй станет искать его.

- Лоу?

- Да. Я сказал об этом Питеру, - подтвердил Стерлинг.

XV

Была у Сида большая слабость: он старался все собранные факты подогнать под собственноручно сконструированную теорию. Когда мы опять уселись в машину, я был просто сбит с толку и не знал, чему верить.

Стерлинг подтвердил многие мои печальные догадки в отношении Фэй. Мне показалось, что он был предельно искренним; следовательно, смерть мальчика вполне могла быть несчастным случаем, спровоцированным пьяной матерью. Похоже, мы так никогда и не узнаем правды. Фэй заявила нам, что муж перестал бывать дома с тех пор, как она, говоря торжественным языком, отказалась делить с ним супружеское ложе. А не сбежал ли Стерлинг от нее сам, потому что жизнь под одной крышей с этой женщиной стала невыносимой?

Исчезла ясность из очевидных для нас ранее отношений между Фэй и Лоу. Может, и вправду их связывали отношения, дававшие повод вспышкам ревности со стороны покойника, особенно той ночью? На следующее утро он вполне мог пригрозить ей револьвером, и в схватке она могла вырвать его и пристрелить сердитого любовника…

- Я знаю, о чем ты думаешь, - заявил Сид, не отрывая взгляда от дороги.

- Так все неотчетливо в этом деле, - отозвался я.

- Рана на моей башке куда как отчетлива! Что, не знаешь теперь, кому верить?

Я кивнул.

- Хорошо, выбирай: тебе придется поверить словам Лоу о том, что он знает правду, или Фэй все выдумала.

- Стерлинг сказал, что она любила присочинить…

- Точно. Получается, что она придумала даже то, в чем мы усомнились и без ее помощи. Таких совпадений не бывает, парень! А если бы Фэй и раньше задумывалась над обстоятельствами смерти мальчика, тем более если она заподозрила убийство, неужели она молчала бы пять месяцев кряду? Да она после первого же стаканчика вышла бы на площадь перед мэрией и во все горло закричала о подлом убийстве сына! Не важно, кто убил Лоу, она или кто-то из организации. Факт, что покойник знал правду о гибели Робина. И обещал рассказать ей. И Пол Дермотт знает правду. А Купер рекомендовал нам поговорить еще с одним человеком.

- Мисс Хартманн?

Вместо ответа он прибавил газу и повернул к центру.

Когда мы остановились перед книжной лавкой, к нам подкатила патрульная машина. За рулем был Мак-Клой.

- Подождите минутку! - крикнул он.

Выключив двигатель, шериф вышел. Лицо его раскраснелось от злости, но он старался сдерживаться.

- Мы давно ждем вас, - заявил шериф. - Нельсон хочет снова видеть вас обоих.

- Вы арестовываете нас, шериф? - спросил Сид.

- Я бы с радостью, - отрезал Мак-Клой. - Прокурор у себя в канцелярии. Пошли.

Нельсон встретил нас, как обычно, гаденькой усмешечкой.

- Спасибо, что заглянули, - сказал он, указывая на стоящие против стола кресла.

- Не за что, у нас не было выбора, - заявил Сид.

Нельсон выглядел как самый ласковый человек в мире. По его поведению ни за что было не догадаться, что его мучает.

- Наш разговор будет иметь сугубо частный характер.

- Любое слово, произнесенное нами перед этим типом, - Сид указал в сторону шерифа, - отольется нам в полной мере, причем совершенно официально.

- Оставьте нас, Фрэнк, - радостно улыбнулся Нельсон; похоже, реакция Сида здорово развлекала его.

Шериф пробормотал что-то невнятное и вышел. Я уселся в кресло, Сид принялся расхаживать по кабинету.

- Сегодня я знаю о вас гораздо больше, чем вчера, - обратился Нельсон к моему другу. - Вчера я был уверен в том, что вы просто болезненно любопытная личность, обожающая совать нос в чужие дела. Однако мнение мое о вас существенно изменилось в лучшую сторону после получения дополнительной информации.

- Прекрасно!

- Мы узнали, что вы самоотверженно и беззаветно сражались за идеалы демократии. Но даже такой интеллигентный, честный и мужественный человек, как вы, не застрахован от ошибки. Как в случае с Фэй, например. Да, это настоящая трагедия! Я понимаю всю глубину вашего чувства жалости и участия, понимаю, что побудило вас помочь этой несчастной женщине.

- Черт возьми, не ожидал от вас такого благородства! - насмешливо воскликнул Сид.

Прокурор, не обращая внимания на реплику, продолжил:

- Я только не могу понять, как такой уважаемый человек, как вы, может препятствовать торжеству закона. Вы всю ночь прятали миссис Стерлинг, а меня уверяли, будто понятия не имеете, где она скрывается. Что касается мистера Дарта, то он вообще ошибся в выборе профессии: ему следовало бы стать актером. Вы оказали преступнику содействие в побеге и скрыли от следствия важные улики.

Нельсон выдвинул ящик письменного стола и вытащил футляр с револьвером, который должен был покоиться в «мерседесе».

- Я думаю, вы недооценили нас, Коэн. Пока утром вы разговаривали с Купером, мы обыскали вашу машину. И вот результат. Кроме того, мы нашли два ружья, принадлежащих нашему неистовому репортеру. Мой человек в парке проследил, как мистер Дарт играл в скаута, перепрятывая оружие. В настоящий момент достаточное число полицейских прочесывает лес, так что поимка Фэй Стерлинг - вопрос времени. Хорошо, если бы уясните это и больше не станете предпринимать идиотских акций.

Сид стоял неподвижно, как истукан.

- Меня не интересует, сами вы подобрали револьвер или Фэй отдала его вам, - продолжил Нельсон. - Я имею право сию же минуту отправить вас за решетку.

- И почему же вы отказываете себе в таком удовольствии? - дружелюбно спросил Сид.

- Потому что вы в своих заблуждениях руководствовались добрыми намерениями.

- Нет, не думаю, что по этой благородной причине, - возразил Сид, - Если вы предъявите нам официальное обвинение, то мы получим возможность выступить на открытом судебном разбирательстве. И тогда мы сможем поделиться с общественностью и прессой своими соображениями о том, кто защищает Закон и Порядок в Рединге. Может, вам это покажется нескромным, но мой арест заинтересует очень многих в Соединенных Штатах. Толпа журналистов, адвокатов, любопытных нагрянет в Рединг, и через день-другой все ваше грязное белье будет вывернуто наизнанку. Вы разыгрываете перед нами великодушие, Нельсон, в то время как вы, хозяева Рединга, просто-напросто грязная банда, грабящая беззащитных горожан!

- Однако, Коэн! Вам не кажется, что это уже слишком? В чем вы обвиняете меня?

- В систематическом шантаже и поборах с граждан.

Нельсон даже замотал головой:

- Это просто какая-то фантастика, Коэн. Теперь я понимаю, в чем секрет вашего живописного мастерства. Ваша фантазия беспредельна, а сами вы пребываете в перманентной горячке. Похоже, обычная человеческая логика вам недоступна. В таком случае хочу предупредить вас: если вы еще раз вмешаетесь в ход следствия, я посажу вас, несмотря на скандал национального масштаба, которым вы мне угрожаете. А если вы продолжите оскорблять честь и достоинство граждан этого города, придется напомнить, что подобное преступление также карается законом. И послушайтесь моего совета: вернитесь в Нью-Йорк, Коэн! Оставьте Рединг в покое!

Мы вышли из канцелярии Нельсона на главную улицу. Вокруг царили противоестественная тишина и покой, хотя совсем рядом полицейские прочесывали лес и стягивали петлю вокруг несчастной женщины. Но здесь царил абсолютный мир. Люди прогуливались, беседовали, спешили по своим делам.

Сид поднял голову, словно почуяв в воздухе опасность. На противоположной стороне улицы за рулем патрульной машины, не спуская с нас глаз, сидел Мак-Клой.

- Похоже, они решили играть в открытую.

- Что будем делать мы? - спросил я.

- Нашему приятелю Нельсону, кажется, сильно жмут ботинки, - усмехнулся Сид и посмотрел на меня. - У тебя еще есть шанс вернуться в Нью-Йорк, Леон. Игра становится слишком рискованной. На руках у нас остался всего один козырь - Пол Дермотт, и драки тут не избежать.

- Никуда я не поеду! - решительно заявил я.

Сид с благодарностью посмотрел на меня и перевел взгляд на Мак-Клоя.

- Может, они уже заготовили ордера на наш арест. И если мы не проявим достаточной осторожности, завтра в газетах появятся заголовки: «Убиты в перестрелке, оказав сопротивление при аресте!»

С юридической точки зрения Нельсон имел право арестовать нас. Он запросто мог доказать, что мы укрыли от следствия не только Фэй, но и важнейшую улику… Я глянул вдоль улицы и заметил Альберта Купера, который размахивал руками, стараясь привлечь наше внимание. Мы направились к нему; Мак-Клой врубил движок и медленно покатил вслед за нами.

- Стерлинг дозвонился до меня и просил передать, что Бад Спенсер вчера приезжал в город за продуктами, - сообщил старый журналист. - Они наверху, это точно, в охотничьем домике.

Сид кивнул головой, не спуская глаз с Мак-Клоя:

- К сожалению, мы теперь шага не можем ступить без присмотра.

- Даже и не пытайтесь попасть туда! - воскликнул Купер. - Спенсер вооружен, а дом хорошо укреплен.

- А на пятки нам наступает Мак-Клой…

- Чем вы переманили на свою сторону Стерлинга?

- Узнаете позже, - произнес Сид. - А теперь нам остается одно - раскрутить мисс Хартманн.

Мы направились к книжной лавке. Мак-Клой демонстративно следовал за нами, но Сид уже не обращал на него внимания.

Дверь, ведущая в квартиру над лавкой, была рядом с входом в магазин. Я позвонил, и почти в то же мгновение Маргарет Хартманн распахнула ее. Высокая, стройная, привлекательная. Однако внешний вид ее несколько портили черные круги под глазами. Не знаю, что за чувство трепыхалось в ее зрачках - печаль или страх?

- Ах это вы, мистер Коэн, - вымолвила девушка.

- Знакомьтесь - мой друг Леон Дарт. Мы можем поговорить с вами? Всего несколько минут…

- Конечно.

Мы прошли по коридору мимо чемодана и огромной сумки.

- Я тороплюсь, уезжаю в Чикаго.

- А похороны?

- Похороны?… - Взгляд ее погас.

- Да, похороны Питера Лоу. Они, кажется, состоятся завтра. Или послезавтра?

- Нет… Я не хочу больше оставаться здесь.

- И даже не хотите узнать, кто убил Питера Лоу?

- Вы дурно воспитаны, мистер Коэн…

- Возможно. Но вчера мне показалось, что вы для него были не просто служащей.

- Я вас не понимаю!

- Стыдливый румянец очень вам к лицу, - заметил Сид. - А ведь я только еще приступил к делу.

- Нет тут никакого дела, мистер Коэн, - быстро заговорила девушка. - Все предельно ясно. Миссис Стерлинг убила Питера. Между ними была любовная связь, лотом она наскучила мистеру Лоу. Она убила его из ревности.

- А вчера вы категорически утверждали, что между ними ничего не было.

- Кажется, вы неправильно поняли меня…

- Нет. Я совершенно правильно понял, что вас тоже крепко припугнули и продиктовали, что именно следует сказать мне.

- Нет, нет…

- Но есть и другой вариант: это вы наскучили Питеру Лоу. Вы знали, что он влюбился в Фэй, и счастливы, что теперь оба они понесли заслуженную кару за то, что предали вас, так?

- Нет… Я…

- Маргарет! Питер Лоу знал одну тайну. Он знал, как погиб Робин Стерлинг! Наверное, он поделился с вами этим секретом, и теперь вы бежите, чтобы не разделить участь вашего любовника. Убийца на свободе и может в любой момент явиться к вам, правда?

- Нет! Нет!

- Расскажите мне все, Маргарет, и я сумею защитить вас.

- Нет! Не могу! - крикнула она, но тут же взяла себя в руки. - Я ничего не знаю о Робине Стерлинге.

Кто-то позвонил, и девушка бросилась к дверям. В квартиру вошел шериф Мак-Клой:

- Эта парочка пристает к вам мисс Хартманн?

- Нет, - дрожа всем телом, вымолвила она. - Прошу вас… Вы должны проводить меня. Я уезжаю в Бостон.

- Отлично, мисс. Я готов.

- Я не мог не попытаться, - вздохнул Сид. - Весьма сожалею, Маргарет. Но если бы вы рассказали мне обо всем, вам не пришлось бы бежать.

Он повернулся к дверям, но вдруг сделал резкий выпад, и его тяжеленный кулак обрушился на челюсть Мак-Клоя.

Никто из нас не ожидал такого поворота событий, и меньше всех, шериф. Он отлетел к стене, но удержался на ногах и попытался выхватить револьвер. Сид рванулся к нему и ударил еще раз или два, теперь уже в солнечное сплетение. Потом снял с его пояса наручники, оттащил бесчувственное тело к умывальнику и приковал к водопроводной трубе. Револьвер засунул к себе за ремень.

Девушка со страхом и изумлением следила за Сидом. Придя в себя, она схватила чемодан, сумку и направилась к двери.

- Вы сошли с ума, - успела сказать она, - но все-таки желаю вам удачи, мистер Коэн!

Когда она вышла, я сказал Сиду, что теперь мы повесили себе на шею всех полицейских штата Пенсильвания.

- Зато получили фору минут в десять-пятнадцать, - возразил он. - Так что теперь можем рискнуть добраться до Пола Дермотта.

Дальнейшее напомнило мне свои собственные романы. Мы прыгнули в машину. Сид хорошо знал дорогу, наверное, не один раз прошелся по карте Купера. На хвостеу нас никого не было.

Милях в двух от города мы свернули с асфальтированного шоссе на грязную грунтовую дорогу, ведущую сквозь густой лес. Вскоре мы уперлись в два каменных столба, между которыми была натянута толстая цепь; на цепи висел здоровенный замок. Большой плакат предупреждал, что за цепью частное владение, вход в которое категорически запрещался. Сид потрогал замок:

- Конечно, его можно сбить, но потребуется время. Пойдем дальше пешком.

Дорога была очень крутой, я пыхтел, совсем как старый паровоз. Сид обогнал меня не меньше чем на пятнадцать ярдов. Вдруг он остановился и жестом заставил меня замереть. Совершенно неожиданно мы очутились перед большой поляной. Лес здесь был явно выкорчеван. На противоположном конце лужайки, там, где опять начинался крутой подъем, стоял дом, сложенный из дикого камня. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма.

Пол Дермотт сидел перед домом в своем кресле на колесах, подставив лицо солнцу. Ярдах в двадцати от него, в тени деревьев, сидел на камне тощий мужчина в форменной шоферской тужурке.

На коленях у него лежал автомат.

- Похоже, это и есть Спенсер, - едва слышно прошептал Сид. - Нам предстоит теплая встреча. Мне надо пять минут, чтобы обойти лужайку. Я должен максимально приблизиться к нему, чтобы достать из этого пугача. - Он вытащил револьвер Мак-Клоя и проверил, заряжен ли он. - Ровно через пять минут шагай прямо к Спенсеру.

- Спасибо тебе большое, - удивился я, - не ожидал такой чести.

- Не бойся, он не станет стрелять, Леон. Он только прикажет тебе проваливать отсюда. Втяни его в пререкания, скажи, что ты просто обязан переговорить с Дермоттом. Попытайся затянуть время, сколько сможешь, пока я не подойду с той стороны. Ясно?

- Ему даже не придется целиться из этой штуки. - Я чуть не заплакал. - Достаточно нажать на спусковой крючок, и я превращусь в кусок швейцарского сыра!

- Я не позволю ему сделать этого, Леон, вот увидишь.

Он испарился прежде, чем я успел возразить. Я глянул на часы. В горле у меня пересохло. Проклятая стрелка вращалась с бешеной скоростью. Пять минут прошло, и я не спеша, вразвалочку пошел по дорожке. Конечности мои налились свинцом. Руки я выставил вперед, стараясь продемонстрировать, что оружия у меня нет. Я страстно желал, чтобы Спенсер как можно скорее убедился в моей безвредности.

Наконец он заметил меня, вскочил и поднял автомат.

- Мне пришлось пешком добираться по этой чертовой дороге, потому что она перекрыта дурацкой цепью, - принялся я разводить бодягу, стараясь придать голосу естественное звучание. - Знаете, мне позарез надо поговорить с мистером Дермоттом.

- Стоять! - приказал Спенсер.

Я был ярдах в двадцати от него и понимал, что он мог раз двадцать угробить меня с помощью своего дурацкого огнестрельного прибора.

- Что, читать не умеешь? - спросил он. - Частное владение. Проваливай!

- Послушайте, - забормотал я, стараясь не дать ему возможности вклиниться в мой монолог, - мне только надо переговорить с Дермоттом, и все, ничего больше, уверяю вас. - Я посмотрел в сторону молодого человека; он вытянулся в кресле, стараясь разглядеть меня.

- Он не будет разговаривать с вами! - заорал Спенсер. - Даю вам три секунды, чтоб вы свалили отсюда. Кроме шуток!

Я надеялся, что Дермотт вымолвит хоть слово, но этого не произошло. Моя роль закончилась. Пора было уходить со сцены, но тут я заметил, как Пол повернул голову в другую сторону.

- Бросай оружие! - раздался грозный голос Сида. Спенсер обернулся. Реакция его была мгновенной.

Это был конец. Но тут Пол Дермотт рванул на своей коляске и врезался прямо в Спенсера. Тот рухнул в одну сторону, а его автомат, выпустив несколько пуль по вершинам деревьев, описал плавную дугу в воздухе и шлепнулся в другую сторону. Каталка перевернулась, и Пол свалился на траву. Бад Спенсер мгновенно вскочил на ноги, но автомат был уже в руках у Сида.

- Обыщи его, Леон! - велел он.

За пазухой у Спенсера был револьвер.

- Возьми автомат и держи его на мушке, - отдал следующую команду Сид. Спенсер смотрел на меня, прищурив глаза. Потом он, видимо, понял, что шансов у него нет, и опустил взгляд. Сид присел над Дермоттом, который тихо стонал. Он поднял калеку и усадил в кресло. Правая рука Дермотта, сломанная в предплечье, безвольно свесилась вниз.

- Вас надо отправить в больницу, - сказал Сид.

- Нет! - воскликнул молодой человек. - Сначала мы поговорим. Слава Богу, наконец-то вы появились!

- Вы спасли мне жизнь, - произнес Сид. - Поэтому мы, сначала позаботимся о вас.

- Нет, нет! - воскликнул Пол. - Вы слышите, они приближаются.

На поляну выехала машина. Сид выхватил револьвер:

- Присмотри за ними, Леон, я возьму на себя Спенсера!

Из машины выскочили трое - судья, Нельсон и незнакомый офицер полиции. На этот раз прокурор не улыбался.

- Слишком поздно, отец! - выкрикнул Пол Дермотт; по щекам его катились слезы. - Слишком поздно!

- Надо отправить его в больницу, - сказал Сид, не опуская револьвера. - У него сломана рука.

- Нет, - крикнул Пол, - я должен все рассказать, сейчас же, здесь!

Неизвестный офицер полиции оказался капитаном Нортоном из соседнего округа, его вызвал судья, чтобы предотвратить кровопролитие. Нортон надел на Спенсера наручники и посадил его в свою машину. Сид поднял калеку на руки и отнес к дому - коляска была безнадежно испорчена.

- Все, откладывать больше нельзя, отец, - произнес Пол.

Бледное лицо судьи, будто вытесанное из мрамора, не выражало никаких эмоций. Самоуверенность и чувство превосходства слетели с него, не оставив и следа.

- Все началось очень давно, - начал Пол, - лет шесть назад. Питер Лоу был моим лучшим другом. Мы вместе учились, вместе воевали во Вьетнаме. Он был из бедной семьи, я - из богатой. Но мне нравилось бывать в его доме, у него была замечательная мать. Она рано овдовела, но приложила все силы, чтобы поставить Питера на ноги.

Лет шесть назад она заболела. Питер сказал, что у нее рак. Я думал, он умрет от жалости к ней. Именно тогда он начал пить. Я часто навещал его мать; страдала она невыносимо. Доктор Мортон сказал мне, что надежды нет ни малейшей, тем не менее он, черт побери, вынужден был прилагать все силы, чтобы поддерживать в ней жизнь. Пусть она провалится ко всем чертям, эта медицинская этика! Навещая ее, я издалека слышал крики и стоны. Она умоляла меня помочь ей умереть скорее… Я рассказал об этом Питеру, но у него не хватало храбрости. Я совсем не помню свою маму и потому мать Питера любил, почти как свою. Я не мог позволить ей так страдать. Однажды, побывав на приеме у врача, я украл из аптечки стрихнин. И тогда… Это называется эвтаназией, но закон определяет такие действия как убийство.

Когда мать Питера внезапно скончалась, доктор Мортон был крайне удивлен. Он потребовал вскрытия. Естественно, все обнаружилось, и шериф Мак-Клой арестовал и меня, и Питера. Нельсон должен был допросить нас. Тогда я во всем признался, чтобы не отправить на скамью подсудимых Питера. Мой отец довольно большой человек в Рединге. Он мог бы дать ход карьере Нельсона, продвинуть по службе Мак-Клоя, помочь доктору Мортону.

Так что в тот же день, когда нас арестовали и я признался во всем, дело было закрыто в кабинете прокурора. Словно ничего и не случилось.

Пять месяцев назад Питер заявился к отцу и потребовал денег, это был шантаж чистой воды. С того дня все мы потеряли покой. Он шантажировал нас, потому что мы скрыли действительную причину смерти его матери, скрыли гуманный по своей сути поступок. Вот каким оказался Питер Лоу. Сейчас я очень жалею, что не убил его сразу. Все это должно было случиться, рано или поздно.

В один прекрасный день отец решил покончить с шантажом. Он вызвал Питера, и они встретились в роще, недалеко от дома. Произошла жестокая ссора, во время которой аргументы и обвинения сторон произносились слишком громко. В разгар ссоры Питер оглянулся и заметил испуганное личико маленького Робина Стерлинга. Мальчик все слышал и, когда понял, что его заметили, бросился бежать. Питер крикнул ему вслед, велев остановиться. К несчастью, мальчик споткнулся, и этот зверь схватил его. Мальчик вскрикнул, и тогда Питер ударил его камнем по голове - раз, другой, третий… пока не убил. - Пол тяжело вздохнул: - Тогда и надо было положить конец, тогда и следовало сознаться во всем. Но у отца не хватило смелости. Питер спрятал тело, бросил его в какую-то заброшенную шахту, милях в десяти от Рединга. Отец созвал всех нас, и мы почти решили признаться. Но с пути раскаяния нас сбила чертова логика. Жизнь мальчику мы не могли вернуть, а каждый из нас лишался всего, в том числе и свободы. Тогда и было решено во всем обвинить алкоголичку Фэй.

Но я не согласился с их решением. В тот вечер, когда так старательно разыгрывалась инсценировка поисков утопленника, я направился к озеру, чтобы рассказать правду руководившему поисками офицеру полиции. Мак-Клой шел за мной по пятам, убеждая отказаться от глупой, по его мнению, затеи. Поняв, что словами ничего не добиться, он бросился на меня. Если бы отец не прибежал вовремя, он прикончил бы меня. Остальное вам известно… - Со слезами на глазах он посмотрел на свои неподвижные ноги: - С утратой свободы передвижения я утратил и храбрость. Только когда вы, Коэн, появились у нашего дома, я понял, что мы не имеем права хладнокровно добивать Фэй Стерлинг, отняв перед этим у нее сына.

Вы пробудили тени прошлого. Отец, несмотря на ваши показания, немедленно подписал ордер на ее арест, и Мак-Клой вчера утром отправился за ней. И что же он услышал? Лоу обещал несчастной рассказать правду о смерти сына! Шериф потерял голову. Он позволил ей убежать, после чего решил поговорить с Питером. Произошла ссора, Питер выхватил револьвер Стерлинг. Но Мак-Клой куда сильнее его. Он отобрал оружие и пристрелил Лоу. Еще одно преступление, которое можно списать на Фэй Стерлинг! Но опять вмешались вы, Коэн, и все пошло прахом. Я пригрозил им, что заговорю, и меня отправили сюда под охраной Спенсера. Я должен был торчать здесь, пока не изловят и не посадят несчастную Фэй…

- А Маргарет Хартманн? - спросил Сид.

- Да, - произнес Пол, - подошла и ее очередь. Мы предполагали, что Питер рассказал ей обо всем…

Вдалеке послышался гул мотора.

- Скорая помощь, - сказал капитан. - Я вызвал ее по рации еще по дороге сюда.

- Что с Фэй Стерлинг?

- Она в тюрьме. Мы нашли ее минут за двадцать до того, как отправиться сюда.

- А Мак-Клой?

- В госпитале, - рассмеялся капитан. - Челюсть треснула в трех местах!

- Пойдем, Леон, - сказал Сид. - Я думаю, вы позаботитесь об остальных, капитан?

Капитан Кортон развернул свой штаб в канцелярии Нельсона. Почти все, включая Уильяма Стерлинга, были там, когда ввели Фэй Стерлинг. Она была бледна, как стенка, платье превратилось в лохмотья. Заметив Сида, она направилась прямо к нему и положила руки на широкую грудь моего друга.

- Все закончилось, Фэй, - тихо произнес он. - Будь мужественной, милая…

- Робин? - едва слышно вымолвила она.

Сид кивнул, и она прижалась лицом к лацкану его твидового пиджака. Тело ее сотрясалось в беззвучных рыданиях.

Я посмотрел на Стерлинга. Похоже, он окончательно сошел с ума. Он мучительно колебался, потом сделал шаг вперед.

- Фа…- робко окликнул он ее семейным именем. Она затрясла головой, слезы брызнули из глаз.

- Может, когда-нибудь, - робко продолжил он, - когда-нибудь…

Она даже не шевельнулась. Стерлинг, понурив голову, вышел из кабинета. Один.

Мы любовались закатом солнца, сидя у огромного окна мастерской.

- Хочешь выпить? Может, тебе станет лучше, - предложил Сид.

Фэй посмотрела на него, но ничего не сказала.

- Если хочешь, - через силу продолжал он, - мы присмотрим за тобой, пока это пройдет… совсем.

- Ох, если бы я сумела преодолеть себя… и не пить! Как мне хочется навсегда бросить пить!

- Мы попробуем, - нежно проворковал Сид.

- Ты поможешь мне?

- Конечно, Фэй… если ты не против.

- Но я ведь могу передумать, я буду ругаться, кричать, драться, царапаться…

Сид блаженно улыбнулся.



Содержание:

Мики Спиллейн БОЛЬШАЯ РЕЗНЯ

Хью Пенткост ШАНТАЖ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Рекс Стаут. Окошко для смерти Реймонд Чандлер. Свидетель обвинения Микки Спиллейн. Аз воздам Рекс Стаут ОКОШКО ДЛЯ СМЕРТИ

I

Ниро Вулф мрачно смотрел из-за письменного стола на посетителя, рассевшегося в красном кожаном кресле. Я расположился на стуле, повернувшись спиной к столу и положив на колени блокнот.

Вулф был мрачен отчасти из принципа, отчасти по той причине, что Дэвид Р. Файф заранее не испросил позволения нанести визит. Можно, конечно, считать это вовсе не обязательной процедурой: для того и существовала приемная в первом этаже старого каменного дома на Тридцать пятой улице. Вулф сидел в своем любимом кресле и точил на обшарпанном бруске нож для бумаг. Я, Арчи Гудвин, сгорал от желания отработать свое жалование и исполнить любое, даже самое странное повеление хозяина. На кухне Фриц Бреннер готовил обед, держа ушки на макушке, чтобы не пропустить один короткий и один длинный звонок; сигнал этот означал - «пиво!» Наверху, в оранжерее, шуровал Теодор Хорсмен, перепеленывая знаменитые десять тысяч орхидей Вулфа. И наконец, в красном кожаном кресле сидел мужчина, который нуждался в услугах детектива, - в противном случае его бы здесь не было. Если бы не существовал он и ему подобные, мы, то есть Фриц, Теодор и я, искали бы сейчас какую-нибудь паршивенькую работенку, а что делал бы Вулф, я даже представить не могу. Но Вулф был мрачен. Файф должен был заранее договориться о встрече, просто обязан!

Посетитель сидел в своем кресле, подавшись вперед, не касаясь позвоночником спинки. Плечи у него были узкие и вислые, бледное лицо выглядело так, будто им крайне редко пользовались. Я бы дал ему лет пятьдесят, однако если обстоятельства вынуждают человека обратиться к частному детективу, то выглядит он, как правило, старше своих лет. Он назвал свое имя, адрес и род занятий - профессор кафедры английского языка Одабонского университета в Бронксе - после чего несколько усталым голосом сообщил, что желал бы привлечь Вулфа к расследованию семейного дела интимного свойства.

- Супружеская измена? - Вулф издал звук, идеально соответствовавший его настроению.

- Нет, что вы! - посетитель помотал головой. - Я вдовец, у меня двое детей студентов… Это касается моего брата Бертрама, точнее, его смерти. Он умер от воспаления легких в ночь на воскресенье. Я полагаю, следовало бы разъяснить некоторые подробности…

Вулф бросил на меня взгляд, который я стоически выдержал. Если он позволит Файфу разъяснить подробности, не исключено, что придется поработать. А работу он ненавидел, особенно когда счет в банке выглядел примерно так, как сегодня. Я крепко сжал губы, и Вулф разочарованно обратился к визитеру:

- Прошу, - пробормотал он и глубоко вздохнул.

Файф разъяснял некоторые подробности, а я делал заметки в блокноте. Его брат Бертрам после двадцати лет молчания неожиданно и без всякого предупреждения объявился в Нью-Йорке, снял шикарный номер в «Черчилль тауэрс» и установил связь с семейством - со старшим братом Дэвидом, который сидел у нас в приемной собственной персоной и разъяснял некоторые подробности, с младшим братом Полом и с сестрой Луизой, именующейся ныне миссис Винсент Таттл, - и все они с удовлетворением узнали, что он сорвал банк; естественно, Дэвид выразился несколько иначе: «брата постигла удача» в образе урановой жилы длиной в четыре мили неподалеку от местечка под названием Блэк Элбоу, где-то в Канаде, Все-таки иногда приятно услышать, что кто-то из родственников стал миллионером!

Ну так вот, значит, они радостно встретили Бертрама, братишечку Берта, и молодого человека по имени Джонни Эрроу, прибывшего с ним из Канады и тоже поселившегося в «Черчилль тауэрс». Берт держался братски, проявлял живой интерес к прежним связям и старым воспоминаниям. Он даже попросил Пола, который держал агентство по продаже недвижимости, выяснить, существует ли хоть какая-то возможность приобрести старый дом в Маунт Киско, где все они родились и провели детские годы. Все шло к тому, что он собирается вновь записаться в члены семьи. Десять дней назад Берт пригласил всех в субботу на ужин и в театр, но в четверг подхватил воспаление легких. Ложиться в больницу он отказался и остался хворать дома; он решительно не хотел, чтобы из-за его недомогания сорвался субботний семейный ужин и посещение театра. Так что в субботу около полудня все собрались в его номере, выполнили намеченную программу, а после представления вернулись распить бутылочку-другую шампанского и чего-нибудь на скорую руку перекусить.

Точнее, вернулись вчетвером: сестра Луиза с мужем, Джонни Эрроу и брат Дэвид. Младший брат Пол еще до спектакля заявил, что не надо оставлять Берта одного с сиделкой и он побудет рядом с больным. Вернувшись, эти четверо оказались в несколько деликатной ситуации: Пол исчез, сиделка, с царапинами на шее, щеках и запястьях, пребывала в гневе и порванном халатике. Она намеревалась уйти сразу, как только явится новая сиделка, только что затребованная через доктора. Сестра Луиза сочла себя оскорбленной некоторыми замечаниями сиделки и приказала ей немедленно убираться. Сиделка удалилась. Луиза позвонила доктору и сообщила ему, что сама будет сидеть с больным, пока не придет обещанная замена. Джонни Эрроу исчез, на сцене остались только Дэвид и Луиза с мужем. Дэвид еще разок заглянул в спальню Берта, пребывающего в глубоком сне после инъекции морфия, которую, по указанию доктора, сделала ему сиделка, и отправился домой.

Луиза и Таттл улеглись в комнате, которую, кажется, занимал Джонни Эрроу, но не успели они заснуть, как у входной двери раздался звонок. Таттл открыл и обнаружил Пола. Тот заявил, что был внизу, в баре, когда там объявился Джонни Эрроу и внезапно напал на него. В качестве доказательства Пол продемонстрировал великолепную подборку синяков. Эрроу вроде как увели двое полицейских. Пол предположил, что у него сломана челюсть и пара ребер, и потому не продемонстрировал охоты и готовности отправиться домой, в Маунт Киско. Его уложили на диван в гостиной, где через тридцать секунд он заснул с оглушительным храпом. Луиза и Таттл еще раз заглянули в комнату к Берту и отправились наконец спать. Где-то около шести проснулся Пол. Он свалился с дивана, пришел в себя, отправился взглянуть на Берта и обнаружил его мертвым. Они позвонили портье, чтобы тот вызвал врача. При обычных обстоятельствах Берта пользовал их старый семейный врач из Маунт Киско, но теперь, кажется, ждать его не имело смысла. Конечно, потом его тоже вызвали, но это было сделано позже.

Вулф кончиком указательного пальца чертил мелкие кружочки на подлокотнике своего кресла.

- Надеюсь, - проворчал он, - медицинское заключение разъяснит цель вашего визита ко мне, а также ваш затянувшийся монолог. По крайней мере, что-нибудь одно.

- Весьма сожалею. - Дэвид Файф затряс головой. - Доктор не установил ничего подозрительного. Мой брат умер от воспаления легких. Доктор Буль - это наш врач из Маунт Киско - выдал свидетельство о смерти, и вчера тело брата было захоронено в семейном склепе. Конечно, факт ухода сиделки выглядел несколько необычно, но это не вызвало у него никаких вопросов.

- Так что же, черт возьми, вам от меня нужно?

- Именно это я и стараюсь разъяснить вам. - Файф откашлялся. - Вчера после похорон этот человек, Джонни Эрроу, заявил нам, что завещание Берта будет зачитано сегодня утром в его номере, в одиннадцать. Естественно, мы явились все. Луиза привела своего мужа, Присутствовал также некий адвокат из Монреаля, прилетевший с завещанием покойного, - Мак-Нейл. Если отрешиться от юридических формулировок, то суть можно свести к тому, что Берт завещал все свое состояние Полу, Луизе и мне, а Эрроу назначил своим душеприказчиком. Размеры имущества в завещании не упоминались, но по некоторым высказываниям Берта я бы оценил его миллионов в пять и выше; может, раза в два.

Вулф прекратил чертить на подлокотнике кресла.

- Потом, - продолжал Файф, - адвокат вытащил из портфеля еще один документ. По его словам, это была копия договора, год назад заключенного под его патронатом между Бертрамом Файфом и Джонни Эрроу. Он зачитал нам этот договор. В преамбуле говорилось об их пятилетнем сотрудничестве и совместном открытии залежей урановой руды в Блэк Элбоу. Все прочее укладывалось в простенькую формулу: если один из партнеров скончается, то рудник вместе со всеми активами, приобретенными покойным в результате эксплуатации месторождения, переходит в единоличное владение оставшегося в живых партнера. Естественно, я не могу буквально процитировать все формулировки этого документа, он составлен на великолепном, но сложном юридическом языке; однако я довольно точно передал суть договора. Сразу за адвокатом слово взял Джонни Эрроу. Он заявил, что, насколько ему известно, у Берта не было иного имущества, кроме половины рудника и активов, приобретенных в результате эксплуатации оного, следовательно, все, включая счета в канадских банках, переходит в его собственность.

Ему, Джонни Эрроу, известно, что Берт, отправляясь в Нью-Йорк, снял со счета примерно тридцать - сорок тысяч наличными, но он, Эрроу, не намерен взыскивать остаток суммы с родственников, и они могут распорядиться этими деньгами по собственному усмотрению. - Дэвид сделал рукой неопределенный жест:

- Мне кажется, это было благородно с его стороны, ведь он мог предъявить права и на эти деньги. Мы уточнили у адвоката некоторые детали и спустились в ресторан пообедать. Пол серьезно расстроился; он, я бы сказал, человек импульсивный. Брат намеревался отправиться в полицию и заявить, что Берт скончался при подозрительных обстоятельствах. По его мнению, Эрроу, став свидетелем примирения Берта с семьей, опасался, что ему придется расстаться с частью имущества или принять нас а долю; и тогда он решил, что Берт должен умереть. Винсент Таттл, муж моей сестры, возразил, что если даже догадка Пола верна, то Эрроу тем не менее никаких преступных действий не предпринимал, поскольку два врача пришли к единодушному заключению, что Берт скончался от воспаления легких. Мы с Луизой согласились с ним, однако Пол не желал отказываться от своей затеи. В конце концов он дал нам понять, что ему известно несколько больше, чем нам, просто он решил до поры до времени хранить это в тайне. Ему очень не хотелось бы выкладывать свой секрет полиции. Спорили мы довольно долго. Наконец я предложил в качестве компромисса передать наш спор на разрешение Ниро Вулфу. Если вы, сэр, решите, что существуют достаточно веские причины для привлечения к решению этого дела полиции, мы так и поступим; если вы сочтете, что оснований для мрачных подозрений нет, Пол отступится от своей затеи. Брат заявил, что согласен и готов считать ваше решение окончательным и бесповоротным. Вот чего, собственно, мы хотим. Я знаю, что ваша работа ценится достаточно дорого, но это дело не очень обременит вас. Это, в принципе, не такая уж и большая проблема, не правда ли?

Вулф только засопел:

- Может быть. Что вскрытие?

- Вскрытие? Вскрытия не было…

- Первым делом надо было сделать вскрытие.

Теперь уже, конечно, поздно, особенно если вы хотите избежать любопытства полиции. Перед похоронами вы имели право потребовать вскрытия просто, так сказать, для успокоения лекарской совести, это чисто формальный акт. А эксгумацию может разрешить только вышестоящая судебная инстанция. Я правильно понял, что вы не хотите привлекать внимание полиции к расследованию и его итогам?

Файф с готовностью кивнул:

- Совершенно верно, конечно, не хотелось бы. Очень не хотелось бы скандала… Всякие слухи и сплетни, которые могли бы распространиться…

- Редко приходится встречать клиентов, заинтересованных в скандале, - сухо произнес Вулф. - Однако не исключено, что он все-таки разразится. Я думаю, вам ясно, что если расследование выявит подозрительные обстоятельства, то меры, которые могут последовать, уже не будут зависеть от вашей воли. Вы не сможете заставить меня сохранять в тайне доказательства убийства, если таковые будут обнаружены. Если даже я приду к заключению, что преступником являетесь вы собственной персоной, то буду действовать, как сочту нужным и справедливым сам, сообразуясь, конечно, с законом.

- Естественно! - подхватил Файф, пытаясь изобразить на лице улыбку. - Со своей стороны могу лишь подчеркнуть, что я лично не мог совершить этого преступления, да и вряд ли вообще здесь имело место умышленное убийство. Мой брат Пол бывает излишне горяч временами. Вы, конечно же, пожелаете говорить с ним, и, смею вас заверить, он тоже горит желанием встретиться с вами.

- Мне придется говорить со всеми вами. - В голосе Вулфа звучало неприкрытое отвращение. Работа! Он попытался ухватиться за последний козырь: - Принимая во внимание обстоятельства дела, я вынужден потребовать денежный залог в качестве доказательства серьезности ваших намерений. Что вы скажете насчет чека на тысячу долларов?

Для последней отчаянной попытки спастись это было совсем неплохо: можно было рассчитывать на то, что университетский преподаватель не нашпигован тысячными банкнотами. Вулф придумал элегантный финт, но Файф не позволил себе ни малейшего колебания. Он только дважды вздохнул: когда услышал сумму и когда ему пришлось вытащить чековую книжку и подписать драгоценную бумажку.

Я встал, принял у него чек и расстелил его перед Вулфом.

- Дороговато, конечно, - сказал Файф, однако это прозвучало не как жалоба, а как простая констатация факта, - но ничего не поделаешь. Иначе нам просто не утихомирить Пола. Когда вы хотите переговорить с ним?

Вулф бросил взгляд на чек и поставил на него пресс-папье из куска окаменелого дерева, которым некогда мужчина по имени Дугган раскроил голову собственной жене. Часы на стене показывали без двадцати четыре; наверху, в оранжерее, через двадцать минут должно было начаться традиционное рандеву с орхидеями.

- Прежде всего мне надо переговорить с доктором Булем. Пригласите его на шесть часов вечера.

Файф изобразил на лице сомнение:

- Я попробую. Но ему придется добираться сюда из Маунт Киско, а у него много работы. Нельзя ли обойтись без него? Свидетельство о смерти выдано, ведь оно само по себе означает, что он не обнаружил ничего странного.

- Исключено. Напротив, я должен повидать его до того, как начну беседовать с членами вашей семьи. Если доктор Буль сможет прийти сюда в шесть, то, прошу вас, устройте так, чтобы ваши родственники явились в половине седьмого. Я имею в виду - ваши брат и сестра, мистер Таттл, а также Эрроу.

Файф испугался:

- Умоляю, только не Эрроу, - запротестовал он. - Впрочем, он и сам вряд ли пожелает. - Дэвид решительно замотал головой. - Нет, Эрроу я ни о чем просить не буду.

Вулф пожал плечами:

- Тогда я сам приглашу его. Может, будет даже лучше… Заседание может затянуться, а в половине восьмого я ужинаю. Лучше пригласите доктора Буля на девять, к этому времени он закончит работу, а остальные пускай являются в половине десятого. По крайней мере, в нашем распоряжении будет немного больше времени; если понадобится - вся ночь наша. Конечно, некоторые детали мы можем оговорить с вами прямо сейчас- например, как обстояли дела в момент вашего возвращения из театра и как вообще протекало примирение вашего брата Бертрама с семьей. Правда, на четыре у меня уже назначено; кроме того, наверняка мы извлечем из этой беседы больше пользы, если она будет проходить в присутствии всех членов семьи.

Ну а пока, я думаю, вы будете настолько любезны и оставите мистеру Гудвину адреса и телефоны всех заинтересованных лиц.

Не вставая с кресел, он перенес свою огромную тушу чуть вперед, взял со стола нож для разрезания бумаг и принялся мягкими движениями шаркать им по бруску. Эта ситуация была мне хорошо знакома: ему навязали работу, и теперь он полон решимости любой ценой довести ее до конца.

- Собственно, я уже рассказал вам обо всех обстоятельствах дела, - сказал Файф; на этот раз голос его звучал на полтона выше. - Мало того, я намекнул вам, что Пол остался в номере с целью навязать себя сиделке. Я принципиальный противник методов, которые он использует с целью установления интимных отношений с женщинами. Я уже сообщал вам, что он слишком импульсивный человек.

Вулф осторожно провел пальцем по лезвию ножа.

- А что касается следующего вашего вопроса, я не понимаю, что вы имеете в виду под примирением с семьей.

- Только то, что имели в виду вы сами, используя это выражение. - Вулф вновь отдался своему серьезному занятию. - Что, собственно, произошло такого, что вынудило вас мириться? Может, вы сочтете, что в этом нет ничего примечательного, но в расследовании любой факт значит очень много. Собственно говоря, я могу подождать и до вечера.

Файф нахмурился:

- Это очень старая история. - Голос его обмяк, теперь в нем ощущалась только усталость. - Наверное, она имеет какое-то значение, потому что может в некоторой степени разъяснить поведение Пола. Кроме того, она позволяет понять, почему мы так стараемся избежать огласки. Воспаление легких для нашей семьи в некотором роде деликатная тема. Двадцать лет назад от воспаления легких умер наш отец, причем полиция полагала, что это было умышленное убийство. И не только полиция. Он лежал в своей спальне, на первом этаже нашего дома в Маунт Киско; дело было в январе. И вот однажды ночью, в крепкий мороз и снегопад, кто-то открыл настежь оба окна. Я заглянул к нему в пять часов утра; отец уже был мертв.

На полу лежали десяти дюймовые сугробы, снегом замело даже постельное белье. Луиза, моя сестра, которая тогда ухаживала за отцом, спала глубоким сном на диване в соседней комнате. Поговаривали, будто ей подмешали в кофе снотворное, но доказать это не удалось. Окна не были заперты на задвижки, и открыть их снаружи мог любой человек - собственно, только снаружи их и можно было открыть. Отец торговал недвижимостью, и дела у него, особенно некоторые сделки, были даже чересчур удачными. В нашем городке было слишком много людей, которые… ну, скажем, не очень любили его. - Файф повторил свой неопределенный жест: - Вы понимаете, что обстоятельства несколько схожи? Незадолго до смерти отца Берт - ему тогда было двадцать два - серьезно повздорил с ним и уехал из дома. Он снял комнату примерно в миле от нас и устроился на работу в гараж. Полиция сочла, что располагает достаточными уликами против него, так что он был арестован и предстал перед судом присяжных. Однако собранные улики были ниже всякой критики, кроме того, у него было алиби: той ночью он до двух часов играл в карты с приятелем - Винсентом Таттлом, который позже женился на нашей сестре Луизе. Окна же в комнате отца были открыты задолго до того, как они кончили игру, потому что снегопад прекратился до двух часов ночи. И все-таки Берт очень обиделся на нас за наши показания, то есть мои, Пола и Луизы, несмотря на то, что мы рассказали высокому суду только то, что было известно всем: например, о его ссоре с отцом. Через день после освобождения из-под стражи Берт уехал, и в течение двадцати лет мы ничего не слышали о нем. Поэтому я и использовал выражение «примирение».

Вулф отложил нож и заботливо упрятал брусок в ящик письменного стола.

- В действительности же, - продолжал Дэвид Файф, - Эрроу ошибался, когда говорил, что у Берта не было никакого имущества, не связанного с урановым рудником. После смерти отца он унаследовал четверть состояния, просто мы не знали, где он находится. Мы, кстати, так ни разу и не потребовали передела наследства. Первоначально оно составляло примерно шестьдесят тысяч долларов, сегодня его стоимость возросла, наверное, раза в два. Теперь, конечно, мы разделим его долю с Полом и Луизой. Правда, нас это не особенно радует. Честно говоря, мистер Вулф, мне не нравится, что Берт вернулся.

Его приезд только разбередил старые раны. К тому же его не совсем понятная смерть и поведение Пола…

Часы показывали без одной минуты четыре, и Вулф начал подниматься с кресла.

- Конечно, мистер Файф, - согласился он. - От живых только одни хлопоты, а мертвые приносят печаль в наш дом. Будьте так добры, передайте мистеру Гудвину всю необходимую информацию. Позвоните нам, как только обеспечите явку всех остальных на сегодняшний вечер.

II

Никогда не мешает немного обнюхать местность вокруг происшествия, даже если это окажется излишним. Когда Файф ушел, я немножко позабавился с телефоном. Игра моя принесла скудный урожай в виде кое-какой информации. Дэвид читал курс английского языка в Одабонском университете уже двенадцать лет, последние четыре года занимал должность руководителя кафедры. Агентство Пола по торговле недвижимостью особой славой в Маунт Киско не пользовалось, но во всяком случае было платежеспособным. Винсент Таттл держал все в том же Маунт Киско аптеку, и дела его шли в целом неплохо. Дэвид не знал ни адреса, ни телефона сиделки Энн Гоэн, но я обнаружил их в манхэттенской телефонной книге. Первые две попытки связаться с ней закончились короткими гудками, а на следующие три звонка никто не ответил. Не сумел я отыскать и Джонни Эрроу. В «Черчилль тауэрс» можно дозвониться только через коммутатор отеля; я передал ему через дежурную телефонистку просьбу дозвониться до нас. Перед самым ужином мне удалось залучить на телефонный разговорчик Тима Эверта, он там служит шпиком; правда, публике более привычно благородное звание «сотрудник службы безопасности отеля». Так вот, я задал ему парочку деликатных вопросов и даже получил на них как благоприятные, так и неблагоприятные ответы. Благоприятные: номер был оплачен наличными и вперед; Джонни Эрроу пользуется симпатиями у обслуги в баре и ресторане - в основном они обожествляют его представления о размерах чаевых. Неблагоприятные: в ночь с субботы на воскресенье Джонни Эрроу со страстью и вдохновением набросился в баре на какого-то парня.

Нейтрализовывать его пришлось двум полицейским. По словам Тима, с технической стороны нападение было осуществлено просто идеально, упрекнуть Джонни можно было только в том, что бар в «Черчилле» - не совсем подходящее местечко для боевых действий.

Потом дал о себе знать Файф, доложивший, что к сегодняшнему вечеру все готово. В девять часов, то есть к приходу доктора Фредерика Буля, мы уже закончили дела в столовой, умяв с Вулфом примерно фунта четыре паштета из лососины, приготовленного по его собственному рецепту, и раза в три больше свежего летнего салата, после чего, удовлетворенные заканчивающимся днем, перебрались в кабинет. Тут же у дверей зазвонил звонок, и я отправился изображать швейцара. Взгляд сквозь зеркальное стекло входной двери, прозрачное изнутри, заставил меня удивиться. Доктор Буль вовсе не был замученным, трясущимся от старости деревенским лекарем; это был шикарно одетый, невероятно ухоженный седовласый плейбой. Рядом с ним стояла юная девушка, прелесть которой любой мужчина мог оценить с расстояния в сто шагов, причем для этого не пришлось бы дважды поднимать на нее глаза.

Я отворил двери. Доктор пропустил пташку вперед и только, потом переступил порог с заявлением, что он - доктор Буль и что ему назначена встреча с Вулфом. Он не покрывал свои благородные седые волосы шляпой, так что рогатая вешалка в холле на этот раз осталась без украшения. Когда я ввел его в кабинет, доктор на мгновение остановился, осмотрелся и только потом подошел к столу Вулфа и агрессивным тоном заявил:

- Я - Фредерик Буль. Дэвид Файф просил, чтобы я пришел сюда. Что должен означать этот вздор?

- Не знаю, - промямлил Вулф. Если его никто не раздражает, после принятия пищи он в состоянии только мямлить. - Боюсь, что именно это мне и предстоит выяснить. Присаживайтесь, прошу вас. Эта юная леди?…

- Сиделка. Мисс Энн Гоэн. Садитесь, Энн.

Поздно! Она уже была усажена на стул, который я ловко подставил ей. Мысленно я изменил свое мнение о Поле Файфе в лучшую сторону. Может, он действительно импульсивный человек, но противостоять искушению, оказавшись с глазу на глаз с такой… Царапины на ее шее, руках и лице были, по-видимому, очень поверхностны, так как от них не осталось и следа.

Следует также принять во внимание, что костюм сестры милосердия куда соблазнительнее, нежели платьице из синего жатого хлопка и жакетик, которые были на ней в данную минуту. Впрочем, даже в этой одежде она была вполне… Впрочем, оставим это. Все-таки она здесь, так сказать, официально. Девица одарила меня со своего стула взглядом, полным ледяной благодарности, лишенным даже тени улыбки.

Доктор Буль уселся в красное кожаное кресло:

- Так что произошло?

Вулф промямлил:

- А что, мистер Файф разве ничего не сказал вам?

- Только то, что Пол усмотрел в смерти Берта что-то подозрительное и решил пойти в полицию; он не позволил Дэвиду и Луизе уговорить себя, и они решили передать этот вопрос на разрешение вам и принять любое ваше решение. Дэвид говорил с вами, а вы настояли на разговоре со мной. Я считаю это совершенно излишним. Полагаю, что ни у кого нет оснований не доверять мне, и если я выдал свидетельство о смерти, то тем самым обнародовал собственную точку зрения на эту смерть.

- Я уже догадался об этом, - продолжал мямлить Вулф, - но если уж принимать окончательное решение, то надо как следует обосновать его. Я вовсе не собираюсь подвергать сомнению ваш профессионализм или, скажем, ваше право выдавать свидетельства о смерти. Просто я хотел бы задать вам несколько вопросов. Когда вы последний раз видели живого Бертрама Файфа?

- В субботу вечером. Я провел у него около получаса и ушел примерно в двадцать минут восьмого. Все прочие оставались у него, в момент моего ухода они сидели в столовой. Бертрам отказался от госпитализации. Я попробовал кислородную маску, но он сбросил ее, не хотел надевать на себя намордник. Ни мне, ни мисс Гоэн не удалось переубедить его. Он испытывал сильные боли, по крайней мере, так он утверждал, но температура у него упала до тридцати восьми и восьми. Берт был тяжелым пациентом. Жаловался, что не может уснуть; я велел сиделке впрыснуть ему после ухода гостей четверть грана морфия, а если в течение часа не подействует, то добавить еще столько же, В предыдущую ночь ему также ввели полграна.

- И потом вы вернулись в Маунт Киско?

- Да.

- Могли вы предположить, что этой ночью мистер Файф скончается?

- Конечно, нет.

- Значит, известие о его смерти должно было удивить вас?

- Конечно, это меня удивило. - Буль оперся ладонями о подлокотники кресла. - Послушайте, мистер Вулф, я пришел к вам исключительно по просьбе Дэвида Файфа. Вы задаете глупые вопросы. Мне исполнилось шестьдесят, и больше половины своей жизни я практикую. Не менее половины моих пациентов приводили меня в изумление: они теряли либо слишком много, либо слишком мало крови; после аспирина у них появлялась сыпь на лице; при ярко выраженной лихорадке их пульс нисколько не учащался; они оставались в живых, когда им следовало умереть, и умирали, когда их жизни ничто не угрожало. О таких случаях вам может рассказать любой опытный врач. Конечно, кончина Бертрама Файфа удивила меня, но не более, чем достаточное число других странных явлений в моей практике. Через несколько часов после смерти я тщательно осмотрел тело и не нашел ничего, что могло заставить меня хоть на долю секунды усомниться в правильности диагноза. И тогда я выдал свидетельство о смерти.

- Скажите, а почему вы так тщательно обследовали труп? - Вулф все еще мямлил.

- Потому что сиделка преждевременно оставила пациента, то есть вынуждена была оставить, а я не сумел вовремя предоставить замену. Новая сиделка должна была появиться только в семь утра. Учитывая эти обстоятельства, я счел необходимым провести тщательное обследование и зафиксировать его результаты.

- Вы абсолютно уверены, что причиной смерти было воспаление легких, без воздействия каких-либо дополнительных факторов?

- Вовсе нет. Абсолютная уверенность в нашей профессии, извините, мистер Вулф, вещь редчайшая. Я убежден, что причина, указанная в свидетельстве о смерти, совершенно обоснованна и корректна, скажем так. Мы имеем классический случай смерти от, говоря непрофессиональным языком, воспаления легких, и никаких иных признаков на теле покойного не было. Это не означает, что я хочу выкрутиться из щекотливой ситуации. Некогда один мой пациент также скончался от воспаления легких.

Дело было зимой, и кто-то открыл морозной ночью окно, впустив в комнату ледяной воздух. Вот это, естественно, можно считать, выражаясь вашим языком, дополнительным фактором. Но здесь все произошло теплой летней ночью, а окна были закрыты. Кроме того, в номере поддерживалась постоянная температура; сиделка установила кондиционер на двадцать семь градусов, поскольку больным с воспалением легких требуется тепло. Следовательно, никаких дополнительных факторов не было.

Вулф одобрительно кивнул головой:

- Ваши разъяснения просто идеальны, доктор, но они наводят на новые мысли. Кондиционер. А что если кто-то после ухода сиделки поставил регулятор на минимальную температуру? Ведь в таком случае температура в комнате могла так понизиться, что оказала непосредственное воздействие на здоровье пациента, и он скончался. Вы ведь не сомневались в том, что ему не угрожает смерть?

- Да, я задумывался над такой возможностью. Таттлы заверили меня, что не касались регулятора кондиционера, температура в комнате оставалась неизменной. Кроме того, я лично убедился, что в такую теплую ночь кондиционер этой модели не в состоянии понизить температуру в помещении настолько, чтобы она вызвала преждевременную смерть больного. Я уже говорил, что сиделка была вынуждена покинуть пациентараньше времени, именно поэтому я решил выяснить все детали и попросил администрацию отеля опробовать кондиционер в комнате Берта. После шести часов работы на полную мощность температура в помещении упала до двадцати с половиной градусов. Для человека с воспалением легких, как бы тщательно он ни был укрыт, это довольно низкая температура, но она ни в коем случае не может стать причиной смерти, как бы тяжело ни протекала болезнь.

- Понимаю, - кивнул Вулф. - То есть вы не решились положиться на заявление супругов Таттл?

Буль улыбнулся:

- Вопрос сформулирован некорректно. Я положился на их слова в той же степени, что и вы на мои показания. Я все тщательно проверил. Скажем, просто я действовал основательно.

- Отличная привычка, я страдаю точно такой же. Не возникло ли у вас - беспричинного либо на основании каких-то, скажем, незначительных деталей - подозрения, что кто-нибудь мог воспользоваться болезнью вашего пациента с целью его физического устранения?

- Нет, я все как следует проверил.

Вулф опять кивнул головой.

- Хорошо.

Он глубоко вздохнул, чтобы приготовиться к физической нагрузке, и повернул голову к мисс Гоэн.

Все это время она сидела, гордо выпрямившись, подняв голову и положив руки на колени, и все это время я любовался ее профилем. Вряд ли на этом свете много подбородочков, которыми можно любоваться и в фас, и в профиль.

Наконец Вулф выговорил:

- Всего один вопрос, мисс Гоэн, от силы два. Вы согласны со всем, что рассказал доктор Буль? Это не противоречит тому, что известно вам?

- Да, я согласна. - Голос у нее был с хрипотцой.

- Я так понял, что, когда все ушли в театр, Пол Файф стал приставать к вам со своими знаками внимания, но вы их отвергли. Так?

- Да.

- Это повлияло как-то на выполнение ваших обязанностей? Помешало вам надлежащим образом заботиться о пациенте?

- Нет. Пациент получил снотворное и находился в состоянии глубокого покоя.

- Можете ли вы предоставить какую-нибудь дополнительную информацию или прокомментировать то, что было здесь сказано? Дэвид Файф просил меня установить, требует ли смерть его брата и обстоятельства, связанные с нею, специального полицейского расследования. Можете ли вы сообщить мне что-нибудь способствующее решению этой задачи?

Она стрельнула глазками в сторону Буля, потом ее взгляд опять вернулся к Вулфу.

- Нет, - промолвила она и встала. Естественно, сиделка должна уметь встать со стула и не разбудить при этом полдома, но Энн Гоэн не встала, а прямо-таки вознеслась. - Это все?

Вулф промолчал, и она направилась к выходу. Буль поднялся с кресла. Когда она уже была в дверях, Вулф дал о себе знать, голос его утратил послеобеденную вялость:

- Мисс Гоэн, минуточку! - Она обернулась. - Прошу вас, присядьте.

Секунду она колебалась, нерешительно посмотрела на Буля, потом все-таки вернулась:

- Еще что-то?

Вулф искоса глянул на нее и повернулся к Булю:

- Мне еще раньше следовало спросить вас, почему вы, собственно, привели сюда мисс Гоэн. На первый взгляд, это совершенно излишне: вы прекрасно знаете все обстоятельства дела, вы располагаете всеми полномочиями и готовы к беседе со мной. Кроме того, вы тем самым втягиваете девушку в весьма щекотливое дело, что с вашей стороны не совсем красиво. Так что логично предположить, что вы ожидали от меня такого вопроса, на который сможет ответить только она. Совершенно очевидно, что я такого вопроса не задал, но тем не менее немножко выбил мисс Гоэн из колеи. Когда я спросил, не может ли она сообщить мне что-нибудь новенькое, она первым делом посмотрела на вас; из этого следует, что она что-то скрывает, причем вам известно, что именно. Мне нечего предложить вам, нечем пригрозить, но вы пробудили мое любопытство, и я просто обязан удовлетворить его. Может, для всех нас будет лучше, если вы сами сделаете это, а?

Буль сел, оперся на подлокотники и ухватил себя за нос большим и указательным пальцами правой руки. Потом он оставил нос в покое.

- Что же, признаю, вы не просто ткнули пальцем в небо, - сказал он. - В принципе, вы совершенно правы. Я ждал, что вы станете говорить о чем-то таком, что потребует присутствия мисс Гоэн, и просто не понимаю, почему вы не спросили ее об этом. Сначала я сам хотел обдумать как следует это дело, но теперь с чистой совестью могу поделиться с вами. Впрочем, вам, кажется, так и не сказали об этих грелках?

- Нет, сэр. Впервые слышу о них.

- Это значит, что Пол… Нет, не хочу гадать. Расскажите ему, Энн.

- Ему и так все известно, - презрительно заявила она. - Он ведь у кого-то из них на жалованье.

Манера Вулфа общаться с нежным полом существенно отличается от моей.

- Расскажите мне об этом, - предложил он равнодушно. - Просто чтобы я мог сравнить.

- Ради Бога! - Изумительный подбородочек решительно вздернулся вверх. - Я обкладывала пациента грелками с теплой водой, две грелки на грудную клетку.

Воду меняла каждые два часа. Последний раз перед самым уходом, перед тем как миссис Таттл велела мне убираться. В воскресенье вечером ко мне домой приехал Пол Файф - я живу с подружкой в небольшой квартире на Сорок восьмой улице - и рассказал, что, обнаружив утром своего брата мертвым, стащил с него одеяло и увидел две пустые грелки. Он отнес их в ванную. Позже в комнату вошла его сестра, миссис Таттл, и позвала его, чтобы он убедился в том, что сиделка пренебрегла своими обязанностями, о чем она вынуждена будет сообщить доктору. Сама миссис Таттл, по его словам, не меняла воду в грелках, поскольку сочла, что я проделала это перед уходом. - Хрипотца исчезла из голоса мисс Гоэн. Он звучал ясно, твердо, без тени сомнения: - Мистер Файф заявил миссис Таттл, что он сам вылил воду, когда унес грелки в ванную. Он солгал сестре под воздействием порыва, желая уберечь меня от неприятностей, но потом понял, что не должен был делать этого, поскольку пустые грелки могли быть как-то связаны со смертью его брата. Он сказал, что я должна поужинать с ним и в ресторане мы обстоятельно поговорим на эту тему. Мы стояли в дверях квартиры, я не хотела пускать его внутрь. Когда он закончил, я захлопнула дверь у него перед носом. На следующий день, то есть вчера, он трижды звонил мне, а вечером вновь явился, но я не открыла ему. Похоже, он рассказал про грелки брату Дэвиду, и тот немедленно явился к вам.

Вулф хмуро посмотрел на нее. Потом беспомощно вздохнул и обратился к доктору Булю:

- Она говорит правду?

Буль кивнул:

- Мисс Гоэн позвонила мне еще в воскресенье вечером, вчера она также проинформировала меня о визите Пола. Естественно, речь идет о ее профессиональной репутации. Неужели вас удивляет, что я предполагал услышать от вас вопросы именно в этом направлении?

- Не удивляет. К сожалению, я впервые слышу про грелки именно от вас. Можно ли всерьез обвинить мисс Гоэн в том, что она забыла сменить воду в грелках?

- Даже принимая во внимание обстоятельства дела, нельзя. Кроме того, я достаточно хорошо знаю ее по медицинской практике в городском госпитале Маунт Киско.

Если у меня появляется пациент в Нью-Йорке, я всегда стараюсь рекомендовать ее, если, конечно, мисс Гоэн не слишком занята. Так что такую оплошность следует просто исключить.

- Тогда либо Пол Файф лжет, либо кто-то вылил воду из грелок и опять положил их на грудь спящему больному. Нет, это просто нелепо. Не могли же они так сильно подействовать! Или все-таки могли?

- Нет, пустые грелки ни в коем случае не могли оказать влияния на его состояние. - Доктор Буль обеими ладонями пригладил свои представительные седины. - Но это могло в значительной мере испортить репутацию мисс Гоэн как замечательной сиделки, а я несу за это свою долю ответственности. Вы не спросили моего мнения, но я все-таки выскажу его: полагаю, что Бертрам Файф скончался от воспаления легких, без воздействия каких-либо отягчающих обстоятельств, за исключением тех, в которых он виновен сам - отказ от госпитализации, нежелание пользоваться кислородной маской и перенести семейный ужин на более поздний срок. Еще мальчишкой он был невероятно упрям, и вряд ли его характер изменился с возрастом. Что же касается грелок, то Пол Файф, я полагаю, просто врет. Я не хотел бы касаться этого вопроса, но его выходки в отношении женщин широко известны. Если он встречает женщину и она нравится ему, им овладевает бес. Меня не удивит, если окажется, что он сам вылил воду из грелок, полагая, что получит какое-то оружие в борьбе за мисс Гоэн.

- Тогда он не стал бы заявлять сестре, что сделал это сам, или он просто бездарный осел, - заметил Вулф.

Буль покачал головой:

- Он хотел успокоить её. Он собирался с глазу на глаз сказать мисс Гоэн, что оказал ей неоценимую услугу, а может, и пригрозить, намекнув, что разоблачит ее халатность. Кроме того, я вовсе не уверен, что он не бездарный осел. Просто я утверждаю, что, по моему мнению, своей сестре он сказал правду, а мисс Гоэн солгал. Скорее всего, он сам вылил воду из грелок. Сегодня вечером он придет сюда со всеми остальными. Будьте так любезны, передайте ему, что я отвергаю любые попытки обвинить мисс Гоэн в халатности, а если он будет настаивать на этом, то я предприму самые решительные шаги с целью оградить девушку от нелепых обвинений.

Я буду рекомендовать ей подать на него в суд за оскорбление достоинства и клевету и выступлю на процессе свидетелем. Я заявлю им…

В холле раздался звонок. Я глянул сквозь зеркальное стекло и вернулся в кабинет.

- Они уже здесь, - сообщил я Вулфу. - Дэвид, двое мужчин и женщина.

Он посмотрел на часы:

- Опоздали на десять минут. Введите их.

Энн Гоэн вскочила со стула:

- Я не желаю находиться с ними в одном помещении! Доктор, прошу вас…

III

Луизе удалось вымахать повыше обоих братцев; кроме того, она недурно выглядела. Для дамы средних лет она смотрелась совсем неплохо, хотя ей не помешало бы кое-где прикрыть кости чуточкой мяса и отпустить волосы капельку подлиннее. У её муженька таких проблем не было. Его сверкающая лысина завершалась на макушке не менее блестящим пиком, доминирующим над всем черепом. Такие детали, как глаза, нос, подбородок, терялись на фоне лысины. Следовало крепко сосредоточиться, чтобы обнаружить их на том, что у людей называется лицом.

Когда я вернулся в кабинет, Вулф уже вещал:

- …и доктор Буль показал, что ваш брат Бертрам, по его мнению, умер от воспаления легких и смерти его не сопутствовали никакие подозрительные обстоятельства. Принимая во внимание, что тот же вывод содержится в выданном им свидетельстве о смерти, его показания не помогли нам продвинуться в расследовании ни на дюйм. - Он сфокусировал взгляд на Поле: - Насколько мне известно, именно вы настаивали на передаче дела полиции, не так ли?

- Спорю на что угодно, это так! - Он обладал глубоким баритоном и не жалел воздуха для его эксплуатации.

- Все прочие, насколько мне известно, не согласны с вами. - Вулф слегка повернул голову. - Вы не согласны, мистер Файф?

- Я уже говорил вам об этом. - В голосе Дэвида прибавилось усталости. - Я не согласен.

- А вы, миссис Таттл?

- Решительно не согласна. - У нее был высокий, слабый голос и привычка глотать звуки целыми слогами. - Не думаю, что имеет смысл раскручивать большой скандал. Точно так же считает и мой муж. - Она посмотрела на него: - Винс?

- Конечно, дорогая! - пробасил Таттл. - Ты ведь знаешь, я всегда соглашаюсь с тобой, ты совершенно права.

Вулф повернулся к Полу:

- Итак, теперь все зависит только от вас. Что вы намеревались сообщить полиции?

- Много интересного. - Его очки эффектно сверкнули в свете люстры. - Когда док Буль отваливал в субботу вечером, он объявил нам, что состояние Берта в целом удовлетворительное и мы можем спокойно чесать в театр, а через пару часов Берт помер. Я мог настучать им на этого парня Эрроу, который клеил сиделку, а та выкатывала на него глаза, как на витрину в парфюмерной лавке. Он спокойно мог спереть морфий, который следовало вкатить Берту на ночь, и подсунуть вместо него другую бодягу. Док Буль всем нам про этот морфий раззвонил. Эрроу заграбастал пару миллионов только потому, что братишка Берт приказал долго жить. Да еще этому дебилу Эрроу оч-чень не нравилось, как бедняга Берт опять с нами со всеми сдружился, это у него на морде было написано. - Пол умолк на минутку и кончиками пальцев нежно потрогал челюсть. - Болит, зараза, когда много болтаю, - пожаловался он. - Бродяга хренов. Я, конечно, тоже не цветочек, это точно. Ну что вы на меня уставились? Да, я не сторож брату своему, это уж точно. Мы еще мальчишками с Бертом не очень-то ладили, а потом, учтите, я двадцать лет в глаза его не видал, так что же вы хотите? Собственно, я вам скажу, чего я хочу. По закону, убийца не имеет права греть руки на преступлении. И если Эрроу убил Берта, то может засунуть себе их договор в задницу: все деньги должны остаться наследникам Берта, а наследники мы. Яснее ясного, так чего же тянуть? Это даже полицейским объяснять не надо, сами догадаются.

- Ты не имеешь права так говорить, Пол! - резко заявил Дэвид.

- Конечно, - добавил Таттл, - это никуда не годится.

- А ты молчи, - оборвал своего зятя Пол. - Ты-то что сюда лезешь?

- Он мой муж! - набросилась на брата Луиза. - Ты мог бы многому у него научиться, если бы не страдал иммунитетом к учебе!

Маленькие семейные радости прекратил Вулф.

- Я допускаю, что вы могли бы вызвать у полиции некоторое любопытство, - обратился он к Полу. - Но ведь предположений и домыслов для возбуждения уголовного дела явно недостаточно. Может быть, вы рассказали бы им еще кое-что?

- Нет. Впрочем, и нужды нет влезать в подробности,

- Однако меня интересуют именно подробности. - Вулф откинулся на спинку кресла, вдохнул примерно с гектолитр воздуха и принялся потихоньку выпускать его. - Попробуем отыскать подробности сами. В котором часу вы пришли в номер своего брата в субботу вечером?

- После обеда, около пяти. - Нижняя половинка лица Пола приняла неестественное положение, и я было подумал, что его свела судорога. Трудно было сразу догадаться, что он просто попытался улыбнуться, а сделать это с разбитой челюстью не так-то просто. - Все ясно, понял. «Где вы были шестого августа без девяти минут шесть?» Ну ладно. Я выехал из Маунт Киско без четверти четыре, на машине, один, в Нью-Йорк. Первая остановка - у «Шрамма», на Мэдисон-авеню, покупка двух литров их знаменитого мангового мороженого, потому как в воскресенье ко мне в Маунт Киско должна была завалиться компашка. А оттуда прямо на Пятьдесят вторую, где в субботу после обеда еще можно припарковаться без особых проблем, оттуда пешком в «Черчилль». К Берту явился где-то сразу после пяти. Я специально пришел раньше остальных, потому что перед этим разговаривал по телефону с сиделкой и мне понравился ее голосок, так что я решил подробнее рассмотреть ее. Но куда там! Этот парень Эрроу утащил ее в гостиную и кормил с руки историями о поисках урановой руды. Каждые десять минут она вскакивала и мчалась в комнату к Берту, а потом тут же возвращалась к этому Эрроу. Сразу за мной явился Дэйв, за ним - Луиза с Винсом, а когда без четверти семь завалился док Буль, мы уселись ужинать. Ну что, продолжать солировать?

- Да, прошу вас.

- Как изволите. Буль пробыл у Берта примерно полчаса, а когда отваливал…

Об этом вы уже знаете, я сказал вам, что он нам объявил. За ужином мы маленечко вздрогнули, может, я принял чуть больше нормы, не исключаю. Я сказал, что вроде как не дело оставлять тут Берта одного с сиделкой, и потому в театр не пошел. По правде, мне пришло в голову, раз она с таким удовольствием слушает байки про горнодобывающую промышленность, то, может, ее и другие вещи заинтересуют. Но она и слушать меня не захотела. Ну, потом мы обменялись парочкой комплиментов, она отвалила в комнату Берта и заперлась. Потом она рассказала сестре, что я ломился в дверь и орал, что если не отопрет, то я высажу ее, но она несколько преувеличивает. Тем более что Берту вкатили его морфий, если это вообще был морфий, так что ему было в высшей степени наплевать на крики, ее и мои. Ну, потом она все-таки вышла, и мы малость поговорили. Не исключаю, может, я и дал рукам некоторую волю, но это она сама себя расцарапала. Я все-таки не до такой степени надрался. Ну, словом, она сцапала телефон и заявила, что если я не сделаю сейчас же ноги, то она попросит портье, чтоб меня выкинули. Так что я предпочел смыться сам. Желаете дальше?

- Прошу, продолжайте.

- Тогда поехали. Я спустился вниз, в бар, и пропустил стаканчик. Ну, может, два или три. Потом вспомнил про это хреново мороженое, которое оставил в холодильнике у Берта, и задумался - возвращаться за ним или нет. И тут вдруг передо мной нарисовался этот хам Эрроу и заорал, чтобы я встал. Уцепился за мое плечо, поднял меня на ноги и давай требовать, чтобы я защищался. Ну а потом принялся лупцевать меня. Я даже не знаю, сколько раз он въехал мне по морде. Наконец его оттащили, когда показался полицейский. Я смылся из бара, Винсент впустил меня в номер. Должен сознаться, я не очень четко все припоминаю. Похоже, меня уложили на диван, потому что я проснулся, свалившись с него. Пришел в себя, примерно так, наполовинку, смутно припомнил, что я вроде как ранен и что сиделка обязана вроде как оказать мне первую помощь. В общем, я пошел разыскивать ее в комнату Берта. Шторы были задернуты, и, когда я зажег свет, там никого не было. Берт выглядел прекрасно, лежал себе с открытым ртом, а, когда я стащил с него одеяло, пульс вообще не прощупывался. Рядом с ним лежали две грелки, похоже, пустые; я пощупал одну из них, она и в самом деле оказалась пустой.

Наверное, сиделка забыла совсем про это дело, подумал я про себя, наверное, я ее до такой степени довел. Все это, откровенно говоря, выглядело глупо. Вторая грелка тоже была пустая. Так что я решил отнести их на всякий случай в ванную.

- Пол, - ввинтилась в него взглядом Луиза, - мне ты сказал, что сам вылил из них воду!

- Ну конечно, скривился он в ее сторону. - Мне вовсе не хотелось, чтобы ты настучала доктору. Черт возьми, неужели я не могу проявить хоть некоторую долю галантности? - Он опять повернулся к Вулфу: - Вы сказали, что я должен знать еще кое-что. Пожалуйста, вот вам кое-что. Достаточно?

- Следовательно, ты солгал Луизе? - дал знать о себе Таттл.

- Или лжешь теперь всем нам, - подхватил Дэвид. - Почему ты не сказал мне об этом раньше?

- Черт побери, я же объясняю вам: я хотел продемонстрировать галантность по отношению к даме!

Но тут семейка взялась за него всерьез, перебивая друг друга. Сопрано Луизы, баритон Пола, фальцет Дэвида и бас Таттла образовали вполне пристойный квартет. Вулф закрыл глаза, сжал губы и демонстрировал терпение до тех пор, пока оно не лопнуло. Потом он просто-напросто перекричал их.

- Не орать! Прекратить крик! - Он еще не закончил с Полом: - Вы говорите о галантности. Я забыл сказать, что у меня были доктор Буль и мисс Гоэн, которая рассказала о ваших визитах к ней на квартиру и телефонных звонках, так что давайте не будем говорить о галантности. Гораздо важнее теперь следующие два пункта: нашли вы грелки действительно пустыми или опорожнили их сами?

- Они были пусты. Я сказал сестре…

Я уже слышал, что вы сказали сестре, и знаю, чем вы мотивировали свои действия. Но, даже если мы предположим, что грелки были пусты, смешно предъявлять полиции этот факт в качестве доказательства покушения на убийство. Доктор Буль сообщил мне, что если бы даже мисс Гоэн и отнеслась халатно к своим обязанностям, а он это считает абсолютно невозможным, то пустые грелки никак не могли оказать решительного воздействия на пациента. Тем более не воздействуют такие вещи на меня. На мой взгляд, куда серьезнее выглядит ваше предположение о подмене морфия.

Можете вы хоть как-то обосновать его?

- Это не моя забота, пусть полиция крутится.

- Опасаюсь, что необоснованные подозрения, хотя они и могут стать отправной точкой для частного расследования, нельзя использовать как исходную позицию для официального следствия по делу об умышленном убийстве. Например, я могу с равным основанием утверждать, что вы, не зная ничего о договоре между вашим братом и мистером Эрроу, сами совершили преступление. Но на основании одного только подозрения я не мог…

- Конечно же, не мог, черт побери! - перебил Пол и вновь попытался скорчить улыбку. - Я ведь знал о договоре!

- Кто вам сказал?

- Я, - произнес Дэвид. - Берт как-то раз обмолвился при мне о договоре, и я рассказал о нем Полу и Луизе.

- Вот видите! - Вулф махнул рукой. - И где теперь мои подозрения? Если бы я был упрямым человеком, то стал бы настаивать на том, что вы, хотя и ведали о договоре, решили опротестовать его в суде, опираясь на то, что ваш покойный брат уже не в состоянии подтвердить правомочия партнера, который, не исключено, стал его убийцей. Правда, подобные действия выглядели бы просто глупо, потому что я не смог бы привести ни одного факта, ни одного реального доказательства. - Вулф помотал головой. - Боюсь, вы отважились открыть стрельбу, не запасшись патронами. Но я, к сожалению, уже дал слово провести расследование и не стану уклоняться. - Теперь он решил сосредоточить внимание на Дэвиде: - Могу себе представить ваши чувства, мистер Файф, и потому не хочу излишне затруднять вас. Но несколько вопросов наверняка не повредят вам. Что вы знаете о морфии?

- Собственно говоря, ничего. Только то, что доктор Буль передал его сиделке для Берта.

- После ухода доктора вы заходили в комнату к брату?

- Да, мы все заглянули к нему - Пол, Луиза, Винсент и я. Мы только хотели сказать ему, что ужин был великолепный.

- Где был мистер Эрроу?

- Не знаю. У меня сложилось такое впечатление, что он отправился сменить рубашку.

- Он заходил к вашему брату после ухода доктора?

- Не могу вам сказать. - Дэвид покачал головой. - Не имею понятия.

Вулф запыхтел:

- Впрочем, это тоже еще ни о чем не говорит. А что потом, после возвращения из театра? Он заходил к вашему брату?

- Думаю, что нет. По крайней мере, я не видел. - Дэвид ощутимо помрачнел. - Я уже говорил вам, как все это выглядело. Сиделка была очень возбуждена, она заявила, что позвонила доктору Булю по поводу немедленной подмены. Когда Эрроу услышал, что случилось, то сразу куда-то исчез. Потом сиделка и моя сестра немножко… поссорились, и сестра велела ей немедленно удалиться. Потом она сама позвонила доктору Булю и сказала, что она и ее муж остаются с больным до прихода новой сиделки. Вскоре после этого я ушел домой, а живу я в Ривердэйле.

- Но перед уходом вы еще раз заглянули к брату?

- Да.

- Как он себя чувствовал?

- Спал глубоким сном и при этом достаточно громко дышал, но в остальном выглядел нормально. Доктор Буль сообщил Луизе по телефону, что Берту ввели полграна морфия и он не проснется до утра.

Вулф с напряжением повернул голову:

- Миссис Таттл, вы слышали, что сказали ваши братья. Желаете поправить их в чем-то, а может, дополнить их показания?

Было похоже, что ее ни с того ни с сего хватил удар. Она задыхалась, нервно сжимая кулаки, лежавшие на коленях. Какое-то время она молча таращилась на Вулфа, потом вдруг выкрикнула:

- Я ни в чем не виновата! Никто не докажет, что в этом есть моя вина!

На лице Вулфа ясно читалось отвращение.

- А кто это утверждает?

- Потому что мой отец умер точно так же, и в тот раз тоже все хотели свалить на меня! Вы знаете, как он умер?

- Да, ваш брат рассказал мне.

- Вот-вот, и все они обвиняли именно меня. Что я проспала, вместо того чтобы вовремя помочь ему.

Что я даже не потрудилась заглянуть к нему в комнату. Они даже спросили меня, не подсыпала ли я себе в кофе снотворное! Девушке двадцати четырех лет не нужно снотворное, чтобы крепко уснуть!

- Успокойся, дорогая, - похлопал ее по плечу Таттл. - Все это давно позади, все забыто. Тем более что в комнате Берта окно было закрыто.

- Но это ведь я прогнала сиделку, - продолжала она взывать к Вулфу. - Это я сказала доктору Булю, что беру на себя ответственность за Берта. И после этого спокойно отправилась спать, даже не глянув на грелки! - Она резко повернулась к младшему брату: - Скажи мне правду, Пол, они действительно были пусты?

Он тоже похлопал ее по плечу:

- Спокойно, Лу, спокойно. Конечно, они были пусты, клянусь. Но не это же убило его, и я никогда не говорил, что он умер из-за этих грелок.

- Никто тебя ни в чем не упрекает, - заверил ее Таттл. - Тебя ведь никто не обязывал оставаться там. Ведь был уже второй час ночи, а доктор Буль сказал, что Берт до утра не проснется. Так что не делай из мухи слона, дорогая.

Она уронила голову на грудь и закрыла лицо руками. Плечи ее безвольно повисли. Для Вулфа дама в несчастье- это просто женщина, которая готовится к припадку истерики, а если она еще и старается заплакать, то он снимается с места гораздо быстрее, чем можно предположить, учитывая его комплекцию.

Луиза не заплакала. Он осторожно понаблюдал за ней, решил не срываться с места и обратился к ее мужу:

- Вы сказали, мистер Таттл, что был уже второй час, когда вы отправились спать. Пол явился до того или после?

- До. - Таттл продолжал успокаивать жену, не снимая руки с ее плеча. - Выслушать Пола и уложить его на диван было не так сложно и не отняло много времени. Потом мы еще раз заглянули в комнату к Берту, | убедились, что он спит себе спокойно, и тоже отправились спать.

- Вы спали до тех пор, пока вас не разбудил Пол? Это значит, примерно до шести утра?

- Мне кажется, жена спала крепко. Она сильно устала. Может, она и поворочалась немного, но ни разу не проснулась. Я дважды вставал - уж такая у меня привычка. А в остальном я спокойно спал, пока нас не разбудил Пол, да.

Когда я вставал во второй раз, по дороге остановился у комнаты Берта, но ничего такого слышно не было, и я не стал заглядывать. А почему вы спрашиваете? Это что, очень важно?

- Да нет, ничего особенного. - Вулф глянул на Луизу, изготовившуюся к истерике, и опять обратился к Таттлу: - Просто я пытаюсь выяснить все обстоятельства и одновременно думаю про мистера Эрроу. У него, я полагаю, был свой ключ, так что он мог в любую минуту войти ночью и опять покинуть комнату. Или я ошибаюсь?

Таттл задумался. Мне пришлось сосредоточиться, чтобы хоть немного отвлечься от сверкающей лысины и перевести взгляд на его задумчивое лицо. Это было не так просто сделать, как кажется; вот если бы глаза, нос и губы у него были на макушке - тогда другое дело.

- Возможно, - допустил он, - но не думаю. Я сплю довольно чутко, так что услышал бы обязательно. Кроме того, ему пришлось бы пройти через гостиную, где спал Пол. Правда, он был не в таком состоянии, чтобы обратить внимание…

- Заблуждаетесь, - встрял Пол. - Если бы он прошел через гостиную, я бы непременно заметил - он бы нипочем не забыл еще разочек врезать мне по морде. - Он гордо посмотрел на Вулфа: - А что, это идея! Только какие дела у него могли быть в комнате Берта?

- Я не имею в виду ничего определенного, просто попытался сформулировать вопрос. Итак, мистер Таттл, когда вы вновь увидели мистера Эрроу?

- Тем же утром. Он явился примерно в девять, сразу же после доктора Буля.

- Откуда он явился?

- Не знаю, я не спрашивал, а он не говорил. Было… В доме был траур, понимаете? Он задал нам кучу вопросов, некоторые, по моему мнению, были просто хамскими, и я сдержался только потому, что принял во внимание все обстоятельства…

Вулф оперся могучей спиной на спинку кресла, закрыл глаза и опустил подбородок на грудь. Таттл повернулся к жене и опять принялся гладить ее по плечу и ворковать. Через минуту она успокоилась до такой степени, что отняла руки от лица и подняла голову. Он вытащил из нагрудного кармана симпатичный свеженький платочек, Луиза овладела им и стала аккуратно промокать физиономию.

Правда, особой влаги на ее лице не наблюдалось.

Вулф открыл глаза и прошелся взглядом по всей честной компании.

- Нет смысла более задерживать вас. Я думал, что еще сегодня вечером можно будет прийти к определенному заключению, - он задержал взгляд на Поле, - но придется основательно проверить ваше предположение по поводу морфия, причем очень тактично. Не хотелось бы подставлять вас под обвинение в оскорблении чести и достоинства… - Он вновь обвел взглядом семейку. - Кстати, чуть не забыл: доктор Буль просил передать, что, если вы попытаетесь обвинить мисс Гоэн в халатности, он будет рекомендовать ей ответить именно иском о защите чести и достоинства. Мисс Гоэн утверждает, что сменила воду в грелках, а он полностью доверяет ей. Я дам вам знать о ходе дела самое позднее…

В холле раздался звонок. Обычно, если в кабинете визитеры, на звонки выходит Фриц, но меня томило какое-то предчувствие, и я сам двинулся к двери. И вовремя, потому что Фриц уже направлялся в холл с твердым намерением отшить нежданного гостя. Я посмотрел сквозь наше славное зеркальное стекло и увидел на ступенях незнакомого человека - мужчину образцового сложения, примерно моих лет и моего роста. Я приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и вежливо осведомился:

- Могу ли чем-нибудь помочь вам, мистер?

В щель проник мягкий тягучий говор:

- Пожалуй, да. Меня зовут Эрроу, Джонни Эрроу. Мне бы повидать мистера Ниро Вулфа. Если б вы чуть пошире отворили дверь, это здорово помогло бы мне.

- Да, но сначала мне придется доложить о вас. Секунду. - Я закрыл дверь, написал на клочке бумаги одно слово - «Эрроу» и отнес бумажку Вулфу.

Посетители уже поднялись со стульев, готовясь покинуть нас. Вулф глянул в записку.

- Черт его знает, - пробормотал он, - я думал, мы на сегодня закончили… Ну ладно.

Конечно, меня можно обвинить в потере бдительности, тем более что я знал о происшествии субботним вечером в баре «Черчилля», но в моих действиях не было злого умысла. Если на то пошло, к мебели в кабинете я отношусь ничуть не менее уважительно, нежели Вулф или Фриц.

Потом до меня дошло, что следовало бы остановиться на минутку и взвесить все как следует, прежде чем впускать в дом этого уранового короля. Хорошо еще, что я успел отстраниться, - Джонни Эрроу взял в сторону Пола такой резкий старт, что из-под его подошв, честное слово, искры полетели; первой его жертвой пал прекрасный новый стул. Утешило меня только то, что я, словно на следственном эксперименте, собственными глазами увидел, каким именно образом была в тот субботний вечер обработана челюсть несчастного Пола. Эрроу аккуратно, почти нежно врезал ему левой, только для того чтобы установить его в нужную позицию, после чего превосходным ударом правой послал его тело на шесть ярдов в направлении этого несчастного стула. Я успел подскочить, только когда он решительным шагом направился к Полу, видимо, для того чтобы симметрично обработать ему правый глаз. Пришлось взять Эрроу сзади за горло и упереться ему коленом в почки. Таттл пытался ухватить Джонни за рукав, а Дэвид суетился вокруг, ведомый, похоже, желанием занять позицию между Эрроу и Полом - абсолютно нелепая тактика. Луиза верещала.

- Спокойно, он у меня в руках, - сообщил я.

Эрроу немного потрепыхался, но понял, что все сводится к простой дилемме: что у него раньше сломается - шея или позвоночник, и утихомирился. Вулф с видимым неудовольствием намекнул Файфу, что им лучше было бы покинуть помещение и отправиться по домам. Пол кое-как поднялся на ноги, и некоторое время казалось, что он собирается двинуть по морде трепыхавшегося в моих объятиях Эрроу, но Дэвид ухватил его за рукав и увел. У двери старший брат успел заявить решительный протест:

- Вам не следовало впускать его, мистер Вулф. Вы должны были догадаться, чем это может кончиться.

Когда все они наконец убрались восвояси, я выпустил Эрроу и пошел запереть входную дверь. Я успел сказать им в холле про спокойную ночь, но аналогичное пожелание в мой адрес выразил только Дэвид.

Джонни Эрроу уселся в красное кожаное кресло и повращал из стороны в сторону головой, желая убедиться, функционирует ли у него шея. Похоже, я придержал его чуточку крепче, чем следовало, но в такой свалке нелегко правильно рассчитать усилия.

IV

Я вновь уселся спиной к столу и занялся обозрением нового экземпляра. Он вызывал у меня интерес по нескольким причинам. Во-первых, это был свежеиспеченный миллионер. Кроме того, он обладал неистребимой привычкой немедленно бить в челюсть, не обращая внимания на окружающую среду. Понимает толк в симпатичных сиделках и сразу берется за дело. И в конце концов, именно он - один из самых серьезных кандидатов на электрический стул. Не так уж мало для его возраста. Если не принимать во внимание образцовых мужиков с рекламы «Мальборо», выглядел он куда как прилично. Правда, меня разочаровало, что на ладонях у него не было мозолей, да и физиономия не очень-то продубилась за те пять лет, что он долбил горную породу в далеких краях, но я списал эти недостатки на благосостояние, которым он пользовался с момента открытия месторождения Блэк Элбоу.

- Однако порядком вы меня прижали, приятель, - протянул он без тени упрека в голосе. - Я думал, мне конец?

- Вы получили по заслугам, - строго промолвил Вулф. - Посмотрите, что вы сделали со стулом!

- Ну, это не проблема. - Он вытащил из брючного кармана толстую пачку зеленых. - Сколько?

- Мистер Гудвин пришлет вам счет. - Вулф нахмурился. - Мой кабинет не цирковая арена. Я так понимаю, что вы откликнулись на мой вызов?

- Вызов? Никакого вызова я не получал, меня в отеле с утра не было. - Он поднял руку и помассировал пальцами шею. - Я пришел только потому, что мне надо поговорить с вами. - Он выразительно подчеркнул это мне. - Пола Файфа я тоже хотел повидать, но мне и в башку не пришло бы, что он торчит здесь. Уверяю вас, это чистая случайность. Я хотел потолковать с ним по поводу одного не совсем честного приемчика, который он применил к моей подружке. Он уже растрепал вам про эти чертовы грелки?

Вулф кивнул:

- А зачем вы хотели видеть меня?

- Я слышал, они вас наняли, чтобы повесить на меня Берта Файфа. - Его карие глаза сузились. - Вот я и пришел узнать, не нужно ли вам чем помочь.

Вулф только запыхтел в ответ:

- Вы получили неадекватную информацию, мистер Эрроу. Просто я должен изучить это дело и установить, было ли в обстоятельствах смерти мистера Файфа нечто такое, о чем следовало бы поставить в известность полицию. И в этом мне действительно необходимо содействие. Речи быть не может о том, чтобы повесить кому-то, как вы утверждаете, труп на шею. Не сомневаюсь, что вы вложили в свое предложение изрядную долю иронии, но вы в самом деле могли бы оказать мне существенную помощь. Ну как, будем продолжать?

Эрроу смеялся. Это был не громогласный хохот, а тихий, спокойный смех, который прекрасно соответствовал его мягкому певучему выговору.

- Смотря как… - выговорил он сквозь смех.

- Путем обмена информацией, исключительно. Я нуждаюсь в ней, вам тоже могут пригодиться кое-какие сведения. Во-первых, я предполагаю, что все известно вам со слов мисс Гоэн. Если я ошибаюсь, смело поправляйте меня. Вы, должно быть, беседовали с ней сегодня вечером. Ничуть не сомневаюсь, что она точно проинформировала вас - на свой лад, но если вы с ее слов сочли, что я отношусь к вам с предубеждением, то это глубокое заблуждение. Ну, что скажете, я пока ни в чем не ошибся?

- Пока нет. Я ужинал с ней. Потом за ней явился доктор Буль, и они пошли сюда.

Я не думаю, что он горел желанием сотрудничать с Вулфом. Просто он выпендривался, его распирало от желания объявить хоть кому-нибудь, кому угодно, что мисс Гоэн позволила ему купить ей ужин.

- Далее, вам следует отдавать себе отчет в том,- продолжил Вулф, - что полученные вами сведения исходят от одной из заинтересованных сторон. Я вовсе не утверждаю, что мисс Гоэн намеренно искажает картину. Со всей ответственностью должен заявить, что до настоящего момента я не получил ни малейшего доказательства, что вы хоть как-то замешаны в смерти Бертрама Файфа; мистер Гудвин может зафиксировать мое заявление, а я готов собственноручно подписать его, если вы того пожелаете. Но давайте поговорим о фактах. Что вам известно о грелках? На основании ваших собственных наблюдений, а не того, что вам кто-то сказал, пусть и сама мисс Гоэн.

- Ничего. Я их вообще не видел.

- И не прикасались к ним?

- С чего это вдруг мне пришло бы в голову хвататься за грелки? - Он произносил слова все так же протяжно. - Если вы спрашиваете потому, что Пол Файф натрепал, будто они были пустые, то что общего это имеет с фактами?

- Может, и ничего. Не беспокойтесь, я вовсе не так глуп. Когда вы в последний раз видели Бертрама Файфа живым?

- В субботу вечером, перед тем как пойти в театр. Я к нему на минутку забежал.

- Мисс Гоэн была у него?

- А то!…

- Вернувшись из театра, вы к нему не заглядывали?

- Нет. Хотите знать почему?

- Мне это известно. Как разъяснил мистер Дэвид Файф, атмосфера в номере несколько накалилась, и потому вы немедленно покинули его. Мне кажется, вы отправились на поиски Пола Файфа. Верно?

- Точно, и нашел. После того, что рассказала мисс Гоэн, я готов был искать его ночь напролет, но удалось прихватить тут же, в баре.

- И вы избили его?

- Естественно! Не для того же я его искал, чтобы вычистить парню ботинки! - Он вновь залился своим спокойным, миролюбивым хохотком. - Ему повезло, что полицейский так быстро притопал, потому что я уже не шибко соображал, что творю. - Он опять заинтересованно, но с явным расположением посмотрел в мою сторону: - Я его все-таки крепко прижал!

- Что произошло потом? - спросил Вулф. - Насколько мне известно, в номер вы не вернулись.

- Это уж будьте спокойны, конечно, нет. Появился еще один полицейский, но я так разъярился, что не давал себя повязать; в конце концов они тоже разъярились. Короче, я оказался в наручниках, они отвезли меня в участок и заперли. Я отказался говорить, кого и зачем отметелил, и они занялись поисками несчастной жертвы, чтобы было кого выставить в суде. В конце концов они допустили меня к телефону, и я вызвал адвоката. Он приехал и вытащил меня из участка. Я вернулся в отель и нашел там этого самого Пола Файфа и Таттла с женой. Берт уже помер. Доктор еще был там…

- Для вас это, видимо, было серьезным потрясением?

- Точно. Вы потому спрашиваете, что если бы это я его уделал, то никакого потрясения не было бы?

- Джонни Эрроу вновь засмеялся. - Послушайте, если хотите начистоту, если вы в самом деле не катите на меня бочку, то я вам скажу. Мы достаточно пошлялись с Бертом пять лет назад, это был не уик-энд на природе. От голода, правда, не издыхали, но пару раз были где-то на грани. И когда мы в конце концов наткнулись на чертов Блэк Элбоу, нам пришлось изрядно покрутиться. Любой из нас в одиночку ни за что бы не справился. Поэтому мы тогда и заявились к адвокату, чтобы составить такой договор: если одному из нас крупно не повезет, то второй, по крайней мере, избавится от хлопот с наследничками, да и чужие люди не встрянут в дело. Потом, надо ведь учитывать, что мы все-таки не только здорово на пару работали, но и, так сказать, приятно коротали досуг. Я только потому сюда и завалился, что он просил поехать с ним. Мне в Нью-Йорке ни хрена не надо, все дела насчет рудника можно решить и в Блэк Элбоу, и в Монреале. Так что можете спокойно записать: не за тем я приехал, чтобы пришить здесь Берта.

Вулф пристально посмотрел на него.

- Это должно означать, что поездка мистера Файфа не носила делового характера?

- Нет, частное какое-то дельце. Когда мы приехали, он собрал в кучу сестру и братьев, и мне показалось, будто его что-то гложет изнутри, будто Берт в чем-то когда-то провинился. Пару раз он катал в Маунт Киско, и я с ним. Ездили мы по этому семейному очагу в «кадиллаке», были в доме, где он родился. Сейчас там какие-то итальяшки живут. Берт искал старую леди, у которой снимал комнату, только та давно съехала. Как раз на прошлой неделе он узнал, что она живет в Покипси; мы и туда съездили.

Этот необычно длинный монолог отнял у него кучу времени, потому что Джонни ничуть не увеличил скорость произношения. Зато ему не приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

- Сдается мне, - продолжал он, - что слишком много приходится говорить, как возьмусь о Берте рассказывать. Ведь сколько лет мы с ним, можно сказать, с глазу на глаз провели, а теперь, как его не стало, меня так и тянет хотя бы поговорить о нем. - Он наклонил голову набок, прикинул что-то в уме и продолжил: - Не люблю, когда на меня всех собак вешают, норовят подставить или еще как заложить.

Но, должен признаться кое-что мне все-таки известно о том, что Берта изнутри жрало. Раз как-то там, в Канаде, сидели мы с ним на горке под деревом и трепались. Вот он и сказал мне тогда, что если повезет и отыщем что-нибудь толковое, то он должен будет съездить домой одно дельце закончить. Знаете, отчего папаша его помер и как ему это дело хотели пришить?

Вулф выдал положительный ответ.

- Так вот, как раз это он мне и рассказал. Как прав на свою долю наследства не заявлял, потому что от этого именно дерьма и дал деру; меня это не удивило, д вы, если бы знали Берта, как я, ему бы тоже поверили. Он-то мне сказал, что вроде как забыл обо всем этом, но теперь, когда мы, похоже, нашли что-то стоящее и скоро у нас денежки появятся, можно вернуться домой да поразнюхать как следует; может, что и удастся узнать. Так он и сделал. Не знаю, имел ли он кого конкретного в виду, но кое-что я приметил: созвал всю семью и объявил, что собирается делать, и при этом на всех внимательно смотрел. Они узнали, что он хочет раздобыть стенограмму суда, и им это не очень чтобы понравилось; не понравилось, что он свою квартирную хозяйку разыскал… В общем, мне показалось, он их специально пощекотал, чтоб они зашебуршились. - Он прищурил глаза, и в уголках их собрались морщинки: - Только не подумайте, будто я на них бочку качу. Док сказал, что Берт помер от воспаления легких, а он вроде как стоящий врач. Я все это выдал, чтоб ясно стало, зачем Берт в Нью-Йорк приперся. Ну что, еще что-то узнать хотите?

Вулф замотал головой:

- Пока нет. Может, немного позже. Я предложил вам обменяться информацией; хотите узнать что-нибудь от меня?

- Как это с вашей стороны симпатично. - Эрроу выглядел так, будто действительно оценил предложение Вулфа. - Только, собственно, мне это ни к чему. - Он поднялся и нерешительно потоптался на месте. - Вот только скажите, у вас правда нет никаких доказательств для… для этого самого, как его?…

- Для предъявления обвинения?

- Вот-вот. Так чего же вам в другом месте не пошарить, а? Мы с Бертом всегда так делали: пошарим-пошарим, и, если видно, что дохлый номер, - ноги в руки и на другое место.

- Да я бы не сказал, что номер дохлый. - Физиономия Вулфа выглядела невыносимо скучной. - Все дело как раз в том, что номер-то вовсе не дохлый. Я тут наткнулся на одно обстоятельство и, покаего для себя не выясню, не могу взять ноги в руки…

- Что еще?

- Я уже спрашивал вас, но вы ничего не знаете. Пока не разузнаю хоть немного больше, не стоит и говорить. Мистер Гудвин переправит вам счет за ремонт стула. До свидания.

Ему, конечно, страшно хотелось узнать, что это еще за таинственное обстоятельство, но Вулфа на кривой не объедешь. Когда Эрроу окончательно убедился, что это дохлый номер, он взял ноги в руки и рванул на другое место. Я поспешил распахнуть дверь; на пороге он обернулся, чтобы сказать мне:

- Может, вы мне не поверите, но я до сих пор чувствую, как вы меня здорово прижали!

Вулф мрачно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я убрал останки погибшего стула, привел в порядок бумаги на столе и только потом обернулся к нему:

- Что это была за идея? Вы хотели выбить его из колеи? Если здесь действительно есть какая-то загадка, то я ее проспал. Что вы хотели сказать?

Вулф, не открывая глаз, промямлил:

- Грелки.

Я потянулся и зевнул:

- Ага. Вас вынудили пошевелить мозгами; вы пришли к выводу, что проблем нет и быть не может, а потому решили для развлечения выдумать загадку. Бросьте и думать об этом. В конце концов, тысяча зелененьких за восемь часов работы - не так уж и плохо. Голосуйте «против». Дело закрыто.

- Нет, не могу, тут в самом деле проблема. - Он открыл глаза. - Кто же все-таки, черт возьми, вылил воду из грелок, и зачем он это сделал?

- Пол. А почему бы и нет?

- Потому что я не верю этому. Отвлекитесь от его показаний, хотя они сами по себе достаточно убедительны, и попробуйте окунуться в реальную обстановку. Он входит в комнату брата и обнаруживает, что тот мертв. Он откидывает одеяло и находит пустые грелки.

Хочет вызвать сестру и зятя, но понимает, что пустые грелки скомпрометируют мисс Гоэн. Он не желает навлекать на сиделку излишние неприятности и, прежде чем позвать сестру, выносит грелки в ванную. Правдоподобно?

- Абсолютно, но…

- Момент! Прошу прощения, это я должен сказать «но». Попробуем так: он входит в комнату брата и обнаруживает, что тот мертв. Пытаясь нащупать пульс, откидывает одеяло и видит грелки с теплой водой. Заметив это, он быстренько вырабатывает стратегический план - учтите, что одновременно он испытывает потрясение, увидев вместо живого брата хладный труп. Прежде чем позвать сестру, он относит грелки в ванную, чтобы потом объявить мисс Гоэн, что обнаружил их пустыми. Это правдоподобно?

- Звучит правдоподобно, - допустил я, - хотя в целом диковато.

- Я просто рассказываю, как это произошло, если произошло. Похоже, все было несколько иначе. Он обратил внимание на грелки только потому, что они были пусты. Если бы рядом с телом лежали полные грелки, он вообще не заметил бы их. Правда, встречаются люди, которые в аналогичных обстоятельствах способны думать о других вещах и просчитывать свои ходы далеко вперед, но Пол Файф не из таких, это совершенно очевидно. Так что я вынужден предположить, что грелки на самом деле были пусты. И к чему это меня приводит?

- Мне надо обдумать. - Я присел.

- Не думаю, что вам это понравится. - Горечь явственно звучала в его голосе. - Лично мне не понравилось. Если я хочу сохранить уверенность в себе, а это, естественно, первоочередная цель, я должен разгадать эту загадку. А не лживы ли показания мисс Гоэн? Что, если она и в самом деле положила в постель пустые грелки?

- Нет, сэр. Я готов хоть сейчас жениться на ней. Кроме того, она опытная сиделка и ни за что не сделала бы такую глупость. Я не верю.

- Согласен. Но тогда получается следующая картина: около полуночи, незадолго до ухода, мисс Гоэн наполнила грелки горячей водой и положила на грудь больному. Примерно в шесть утра Пол Файф обнаружил их пустыми.

Кто-то вылил воду и вернул их на место. Объясните мне это!

- Что вы на меня так уставились, меня там не было! Почему именно я должен объяснять!

- Да вы бы и не смогли объяснить, даже если бы были там. Предполагать, что вода была вылита из грелок с умыслом убить Берта, - нелепость. Это просто необъяснимое происшествие, а любые необъяснимые явления вокруг смертного ложа всегда вызывают подозрение, тем более, когда речь идет о смертном ложе миллионера. Прежде чем установить, кто это сделал, надо выяснить почему.

- Вовсе нет, - попытался я спорить с Вулфом. - Ладно, предлагаю другое: оставьте тысячу зелененьких у себя, но не голосуйте «против» - голосуйте «за», и пусть себе Пол отправляется в полицию; ведь заказ Файфа будет выполнен, не так ли?

Неужели вы говорите мне это серьезно?!

Я сдался:

- Да нет, конечно. Я смотрю, вы увязли в этом деле по уши. Конечно, полиция решит, что сиделка забыла наполнить грелки и боится признаться. Сразу после этого Джонни Эрроу примется нокаутировать сотрудников следственного отдела, начиная с инспектора Крамера и ниже. Тут меня внезапно охватило подозрение, и я пристально всмотрелся в Вулфа: - А может, это просто маленькая разминка? Может, вы уже знаете, кто это сделал, и не хотите, чтобы я догадался, как гениально просто вы пришли к такому выводу?

- Нет, я даже не догадываюсь. Это дело более чем загадочно - оно бессмысленно. - Он посмотрел на часы, - Пора спать. Придется этот нонсенс тащить с собой в постель. Но прежде - задание на утренние часы: прошу вас, возьмите блокнот.

V

В среду утром я, как обычно, позавтракал с Фрицем на кухне, в то время как Вулф, тоже как обычно, завтракал в постели. После завтрака я стал действовать в соответствии с разработанной инструкцией. Она выглядела простенько, но осуществить ее на практике оказалось гораздо сложнее. Самым важным ее пунктом был телефонный разговор с доктором Булем, в ходе котоpoгo следовало пригласить его на одиннадцать часов, когда Вулф спустится из оранжереи в кабинет.

Он должен был привести с собой мисс Гоэн, Но с девяти до десяти автоответчик терпеливо сообщал, что доктор на обходе. Я обращался к автомату с просьбой перезвонить мне, но, естественно, призыв мой остался без последствий. После десяти мне везло больше - трубку снимала медсестра. В первый, второй и третий раз она разговаривала очень вежливо и даже выражала мне сочувствие; в дальнейшем ответы ее стали значительно короче. Доктор все еще обходит пациентов. Да, она передала, что он должен позвонить мистеру Гудвину; наверное, он очень занят и просто не в состоянии сделать это. Когда он наконец объявился, я не мог пригласить его к одиннадцати, потому что было без четверти двенадцать. Я предложил три пополудни, но получил решительный отказ: ни в три, ни в какое другое время - он сообщил Вулфу все, что вообще можно сказать о смерти Бертрама Файфа; если мистер Вулф хочет поговорить с ним по телефону, то в настоящий момент он располагает двумя свободными минутами. Естественно, Вулфа это не устроило. Мы опять оказались в мертвой зоне.

В конце концов после обеда я вывел из гаража машину и отправился почти за тридцать миль, в Маунт Киско. Приемная Буля расположилась в большом белом доме, стоящем на огромном зеленом газоне. Медсестра сообщила мне, что я смогу поговорить с ним только после окончания послеобеденного приема, то есть в четыре; в приемной сидели пять пациентов. Когда я наконец попал к нему, то знал наизусть содержание всех журналов, лежавших на столе.

Буль выглядел усталым. Он прямо-таки обрушился на меня:

- Мне еще надо объехать больных, я и без того опаздываю. Что вам еще от меня нужно?

Если со мной разговаривают так, я тоже становлюсь предельно резким:

- Родственник покойного поставил вопрос: мог ли кто-нибудь подменить морфий другим препаратом? Мистер Вулф не хотел передавать эго дело в полицию, но если вы предпочитаете…

- Морфий? Вы имеете в виду таблетки, которые я оставил для Файфа?

- Да, сэр. Потому что, как нам стало известно…

- Ну конечно, этот идиот Пол! Но это абсурд! Кто мог подменить их и какими?

- К сожалению, пока не удалось установить. - Я уселся без приглашения. - Естественно, мистер Вулф не имеет права оставить без внимания возможность подмены медикаментов и был бы рад получить от вас дополнительную информацию. Морфий сиделке передали вы лично?

Он удостоил меня взгляда, приглашавшего убраться к чертовой матери, но передумал - с целью избавиться от меня как можно скорее.

- Я взял из своей аптечки две таблетки по четверть грана и передал сиделке, велев сделать пациенту одну инъекцию сразу после ухода гостей, а вторую, если возникнет необходимость, часом позже. Предположение, что таблетки кто-то мог подменить, - фантастика чистой воды.

- В самом деле, сэр… Куда положила их мисс Гоэн, прежде чем дать пациенту?

- Не знаю. Но мне досконально известно, что это опытная и абсолютно надежная сиделка. Я должен спросить ее об этом?

- Нет, спасибо. Я сам расспрошу ее. Что касается вашей личной аптечки, надеюсь, она в полном порядке. Никто посторонний не мог воспользоваться ею?

- Исключено!

- Вы пополняли ее в последнее время?

- Нет. По крайней мере, в последние две недели.

- Существует ли какая-нибудь возможность - ну, скажем, хоть один шанс на миллион, - что вы по ошибке взяли другой препарат?

- Даже один на миллиард исключен. - Он приподнял брови. - Вам не кажется, что это уже слишком? Если я правильно понял вчера Дэвида, Пол подозревает в совершении преступления того человека, который приехал с Бертом в Нью-Йорк, - мистера Эрроу.

- Вполне возможно, но мистер Вулф привык к обстоятельности во всем. Он очень основательный специалист. Пусть вас не удивляет, что я явился к вам с такими глупыми вопросами: мистер Вулф очень осторожный человек. Он не привык выяснять обстоятельства подозрительных смертей по телефону. - С этими словами я оставил его и направился к машине.

По главной улице я добрался до красного кирпичного дома с огромной вывеской: «Аптека Таттла». Все равно надо дозваниваться до Вулфа, а у Таттла телефон ничуть не хуже, чем в любом другом месте.

Я оставил машину в квартале от аптеки.

У Таттла все было прекрасно - современные витрины, богатый выбор и полный зал клиентов. Одного из них он как раз обслуживал у прилавка. Я спрятался в телефонной будке и набрал номер, который помню лучше любого другого. Через секунду голос Вулфа раздался у самого моего уха.

- Я звоню из будки в аптеке Таттла, в Маунт Киско, - сообщил я боссу. - Предположение, что таблетки кто-то мог подменить - цитирую доктора Буля - фантастика чистой воды, абсурд. Морфий - из его самой что ни на есть личной аптеки, до которой не добраться даже Аль Капоне. Мне продолжать?

- Нет! - Вулф совершенно отчетливо рычал, поскольку был зол, как всегда, когда нарушали его покой в оранжерее. - То есть да, но предварительно проведите еще одно маленькое расследование в Маунт Киско. После вашего отъезда я не прекращал думать про эти грелки, и мне кое-что пришло в голову. Может, это нелепо, но попробовать стоит. Загляните к Полу Файфу и спросите, чем закончилось дело с мороженым. Вы помните?…

- Да, он купил его, чтобы угостить своих воскресных гостей. Последний раз он виделся со своим мороженым в холодильнике Берта. Узнать, чем занималось с того момента это мороженое?

- Точно. Заскочите к Полу и спросите. Ответ проверьте. Если он не помнит, спросите мистера и миссис Таттл; постарайтесь проверить их ответы. Если Таттлы тоже ничего не знают о мороженом, задайте этот вопрос мисс Гоэн - вам так или иначе придется встретиться с ней по поводу морфия. Если ответ будет отрицательный, отыщите мистера Эрроу. Я должен знать, что случилось с мороженым.

- Я понял. Только скажите мне, для чего все это, чтобы я знал, ради чего вкалываю.

- Нет. Умение хранить тайны имеет свои пределы, и мне не хотелось бы подвергать вас искушению.

- Вы совершенно правы, сэр, я тронут вашей заботой. Я совсем рядом с Полом. Разрешите начать с него?

Он объявил мне, что начать следует именно с Пола, и повесил трубку. По дороге я старательно обшарил все извилины своего мозга, пытаясь отыскать связь между знаменитым шраммовым мороженым и грелками Файфа, но не обнаружил таковой; скорее всего, она не существовала в природе.

Впрочем, это не так уж плохо - во всяком случае не надо подвергать лишнему испытанию мое умение хранить тайну.

Пола я обнаружил на первом этаже старого деревянного дома, исполненного в колониальном стиле. Его агентство по торговле недвижимостью представляло собой маленькую комнатку с двумя письменными столами и парой стульев, которые, похоже, достались ему в наследство от прабабушки. За столом поменьше сидела дама с длинной шеей и большими ушами, по крайней мере в два раза старше самого хозяина. С такой внешностью можно без опаски оставаться наедине с Полом. Мистер Файф не потрудился даже приподняться, когда я ступил в агентство.

- Вы? - спросил он. - Уже до чего-нибудь докопались?

Я посмотрел в направлении дамы, раскладывавшей какие-то бумажонки. Пол сообщил ей, что она может отправляться восвояси; она молча придавила бумажонки пресс-папье и гордо удалилась. Никакой излишней вежливости.

Я ответил на его вопрос только после того, как за дамочкой закрылись двери:

- Пока ничего определенного, но расследование продвигается. Мистер Вулф послал меня в Маунт Киско расспросить доктора Буля о морфии, а вас - о мороженом. Последнее, что нам известно о нем, это ваш рассказ о том, как оно оказалось в холодильнике вашего брата. Будьте добры, сообщите нам все, что известно о его дальнейшей судьбе.

- Да вы что?! - Он выкатил на меня глаза, точнее говоря, - один глаз, потому что характер движений второго невозможно было установить из-за огромного синяка, полностью скрывавшего его. - Какое отношение это чертово мороженое может иметь к смерти Берта?

- Увы, не могу вам сказать. Мистер Вулф довольно часто ставит передо мной странные задачи, но машина, техобслуживание и бензин - его, кроме того, он платит мне кое-какие деньги; почему бы мне не пойти ему навстречу? Да и вам совсем необременительно ответить. Разве что вы знаете о судьбе мороженого и хотите скрыть это от нас…

- Почему я должен скрывать про это идиотское мороженое?

- Отлично, тогда перед нами нет никаких препятствий для установления истины. Вы увезли его в Маунт Киско, чтобы угостить своих воскресных гостей, не так ли?

- Нет, я вернулся сюда только поздним вечером в воскресенье.

- На следующий день, в понедельник, вы уже были в Нью-Йорке - на похоронах, а также у мисс Гоэн. Вы отнесли мороженое ей?

- Слушайте, давайте не будем про мисс Гоэн, ладно?

- Нет ничего приятнее по-настоящему галантного мужчины. Так что же все-таки случилось с мороженым?

- Понятия не имею, мне на него наплевать!

- Значит, вы его в глаза не видели с тех пор, как поставили в холодильник?

- Точно. Вам не кажется, что вы того?… Не знаю, как заработал свой авторитет этот толстяк Вулф, но если все дела он решал такими методами… Слушайте, куда вы так торопитесь?

Уже стоя в дверях, я обернулся и вежливо произнес:

- Встреча с вами доставила мне истинное наслаждение! - И выскочил вон.

В «Аптеке Таттла» произошла полная смена клиентов; торговля шла оживленно. Сияющий череп Таттла возвышался над прилавком с косметикой. Подмигнув, я сообщил ему, что с удовольствием бы перебросился парой словечек, если у него найдется свободная минутка, и отошел заказать стаканчик молока. Когда он освободился, я, сделав последний глоток, проследовал за ним в небольшое помещение за барьером. Он оперся руками на спинку стула и заявил, что был приятно удивлен, увидев меня в торговом зале.

- Парочка мелких поручений, - доверительно сообщил я ему. - Надо спросить доктора Буля про морфий и вас про мороженое. Я уже навестил Пола Файфа. Как вы, очевидно, помните, он купил у Шрамма мороженое, принес его в отель и поставил в холодильник, потому что собирался отвезти домой…

Таттл поправил меня:

- Да, я помню, он рассказывал, что сделал это. А в чем, собственно, дело?

- Мистера Вулфа интересует, что случилось с мороженым.

Пол не знает. Он говорит, что с тех пор не встречался с ним. А вы?

- А я вообще его не видел - ни до, ни после.

- Я просто подумал, что вы могли видеть. Вы ведь остались там с женой на ночь. В воскресенье утром ваш зять умер, но вам ведь, так или иначе, надо было питаться. Вот я и подумал: может, вы брали что-нибудь из холодильника и обратили внимание на мороженое…

Таттл задумчиво воздел брови и закатил глаза.

- Завтрак мы заказали наверх… В номере нет плиты, чтобы разогреть. Но теперь я припоминаю, что Пол в самом деле что-то говорил в субботу про мороженое. Что-то в том смысле, что мое мороженое - здесь, в аптеке, - не идет ни в какое сравнение с мороженым Шрамма. Я еще ему возразил, что Шрамм торгует им только в своих фирменных магазинах и очень дорого. Если не ошибаюсь, жена упоминала о мороженом, когда в воскресенье заглянула в холодильник за льдом для виски.

- Вы не трогали его в воскресенье?

- Нет. Я ведь сказал, что вообще не видел его. Мы пробыли там до понедельника и сразу после похорон отправились домой.

- Так что вы даже не представляете, что с ним могло случиться?

- Нет. Наверное, оно все еще в холодильнике. По крайней мере, должно быть там. А почему бы вам не спросить об этола Эрроу?

- Дойдет и до него очередь. Но, раз уж я здесь, почему бы не спросить об этом вашу жену?

- Она дома, на Айрон-Хилл-роуд. Я могу позвонить ей и предупредить, что вы заедете, или, если хотите, можете спросить по телефону. Не могу понять, какая связь между мороженым и смертью моего зятя…

Мне пришло в голову, что он поздновато отреагировал на эту нелепость; хотя, кто его знает, может, просто не хотел навязываться, ведь он всего-навсего зять.

- Понятия не имею, я просто выполняю поручение, - ответил я. - Наверное, лучше мы позвоним вашей супруге. Ни к чему мне туда ехать.

Он снял трубку, набрал номер, сообщил миссис Таттл, что я хочу спросить ее кое о чем, и передал трубку мне. Луиза, будучи сестрой, а не какой-то там золовкой, моментально довела до моего сведения, что смешно приставать с такими идиотскими вопросами, но потом несколько оттаяла и рассказала обо всем, что ей было известно по поводу мороженого, а именно - ничего.

Никогда не видела никакого мороженого, ну, в крайнем случае, может, какой-то сверток. Когда в воскресенье после обеда брала из холодильника лед, обратила внимание на какой-то бумажный пакет на нижней полке. Вернулась в комнату и довела это до сведения мужа и брата Дэвида, который находился там же, предположив, что это и есть мороженое Пола; спросила их, не хотят ли они взять его с собой. Оба отказались, так что она даже и не заглянула в пакет. Она не имеет ни малейшего понятия, что с ним произошло. Я поблагодарил ее, повесил трубку, поблагодарил ее мужа и испарился.

Что ж, следующая остановка - Манхэттен, Сорок восьмая улица…

VI

Памятуя о возможности парковки, точнее, о ее невозможности в центре, я сначала заехал в гараж. Собственно, я мог и оттуда позвонить Вулфу, но гараж у нас сразу за углом, так что я решил лично доложить о ходе расследования. У дверей меня ждал сюрприз. Вместо Фрица мне открыл Сол Панцер. Сол, со своим носом, занимающим примерно половину общей площади физиономии, выглядел как человек, которому срочно требуется помощь в решении задачи - сколько будет дважды два? В действительности он никогда ни в чьей помощи не нуждается. Он не только лучший сыщик из тех четырех или пяти, что привлекает время от времени к сотрудничеству Вулф, он вообще лучший в мире сыщик.

- Ну что, сбылась мечта идиота - отбил у меня службу? - радостно приветствовал я его. - Извольте провести меня в кабинет к шефу.

- Прошу, сэр. Вы договорились о встрече заранее? - спросил он, запирая дверь и направляясь вслед за мной. Вулф рассерженно засопел из-за стола:

- Что, уже закончили?

- Еще нет, сэр, - ответил я. - Просто зашел по пути из гаража. Не желаете ли выслушать сообщение о Поле и супругах Таттл?

- Хорошо. Но только слово в слово.

«Слово в слово» на его лексиконе означало не только буквальную передачу текста, но и изображение всех действий и телодвижений.

Вулф лучший слушатель из всех, которых я знаю: обычно он сидит, опершись на подлокотники кресла, подперев кулаком подбородок и прищурив глаза. Когда я закончил, он посидел еще с минутку молча, потом кивнул:

- Нормально. Продолжайте выполнение программы. Если вам не нужна машина, то не позволите ли Солу воспользоваться ею на некоторое время?

В действительности это было вовсе не так демократично, как выглядело. Мы уже давно договорились, что машина - единственный принадлежащий ему предмет, решение об использовании которого я принимаю единолично.

- На какой срок?

- Сегодня, включая ночь, может, часть завтрашнего Дня.

Я посмотрел на часы - было восемнадцать пятьдесят пять.

- Ну, сегодня - это слишком сильно сказано, осталось всего ничего. Хорошо. Смею ли спросить зачем?

- Пока нет. Может, это будет гонка за призраком, бой с тенью. Как вы намереваетесь ужинать?

- Не знаю. - Я поднялся. - Наверное, съем это чертово мороженое, если отыщу его.

Сидя в такси, ползущем по Сорок восьмой, будто часть огромного дождевого червя, состоящего из автомашин, я думал, что он, похоже, кого-то заподозрил, потому что Сол брал пятьдесят долларов в сутки, а это солидный кусочек из той жалкой тысячи, с которой расстался Дэвид. Но я все еще никак не мог уяснить связь между мороженым и грелками. Может, Сол займется чем-нибудь другим; а что касается секретности, которую так любил разводить Вулф, то я давно отвык нервничать по пустякам.

Нужный мне номер по Сорок восьмой красовался на старом пятиэтажном кирпичном доме, который какой-то дурак выкрасил в желтый цвет. В подъезде я увидел кнопки звонков с табличками, вторая сверху содержала искомую информацию: «Гоэн и Полетти». Я надавил кнопочку и, когда в ответ что-то прожужжало, открыл входную дверь. За ней была узкая лестница с ковром, и трудно поверить, но факт! - ковер этот был чистым. На последней лестничной площадке меня ожидал еще один сюрприз: в дверях стояла не мисс Гоэн, не мисс Полетти, а мистер Джонни Эрроу собственной персоной и щурил на меня глаза.

- О, - сказал я, - а мне сначала показалось, будто это Пол Файф! - Я преодолел последнюю пару ступенек: - Если вы не против, я поговорил бы с мисс Гоэн,

- О чем?

Требовалось немедленно сбить с него спесь:

- Не может быть! Вчера вечером вы хвастались, что сна позволила пригласить себя на ужин. Только не говорите, что она уже повысила вас в должности до сторожевого пса! Я должен спросить ее кое о чем.

Секунду мне казалось, что Эрроу полюбопытствует, о чем именно, но он передумал и улыбнулся. Джонни пригласил меня войти в квартиру, приведенную в беспорядок заботливой женской рукой, куда-то исчез и тут же появился вновь.

- Она переодевается, - сообщил он и тоже присел. - Вы меня здорово поддели. - Его пение звучало очень по-приятельски. - Мы только что вернулись со стадиона, собираемся пойти куда-нибудь перекусить. Я думал позвонить вам завтра утром.

- Вы хотите сказать - мистеру Вулфу?

- Нет, вам. Я хотел спросить, где вы раздобыли то тряпье, что на вас вчера было. Раз уж вы пришли, то сказали бы заодно - где вы этот прикид отхватили? Или это уж очень интимно?

Я размяк и пожалел этого парня. Мужик пять лет таскается по диким краям и вдруг ни с того ни с сего оказывается в Нью-Йорке, да еще в роли влюбленного паяца, вынужденного повсюду сопровождать даму сердца! Конечно, голова кругом пойдет, особенно если бедняга только десять миллионов и имеет. Я снабдил его информацией от носков до сорочек, и, когда мы живо дискутировали о преимуществах жилетов с вышитыми вензелями, в комнате появилась Энн Гоэн. Я глянул на нее и тут же пожалел о тола, что надавал ему столько полезных советов. Если бы не работа, я бы сам позволил ей поклевать с моей ладони в шикарном кабаке.

- Простите, я заставила вас ждать, - вежливо произнесла она. Однако после этих слов не села, и разговаривать пришлось стоя. - Я к вашим услугам.

- Пара пустяков. Сегодня после обеда я разговаривал с доктором Булем, и мне показалось, что он собирался дозвониться до вас, но, похоже, не сумел этого сделать, поскольку вы отсутствовали.

Прежде всего я хочу спросить насчет морфия, который в субботу после ужина дал вам доктор Буль для Бертрама Файфа. Он сказал, что взял из своей личной аптечки две таблетки по четверть грана и передал их вместе с инструкциями по употреблению вам. Это так?

- Минутку, Энн! - Эрроу прищурился в мою сторону: - Зачем вам это знать?

Я посмотрел ему прямо в глаза:

- Так, ничего определенного. Мистер Вулф нуждается в информации, чтобы довести дело до конца, вот и все. Вы можете сообщить что-нибудь дополнительное по этому поводу, мисс Гоэн? Я спросил доктора Буля, что вы сделали с таблетками, а он в ответ отослал меня к вам.

- Я положила их на поднос, а поднос поставила на полочку в комнате пациента. Я всегда так делаю.

- Не могли бы вы рассказать поподробнее-с того момента, как доктор Буль протянул вам таблетки?

- Он дал мне их перед тем, как уйти; я сразу же поставила поднос на полочку. В соответствии с его указаниями я должна была сделать первую инъекцию после ухода гостей, а вторую - в случае необходимости - примерно через час. Так я и сделала. - Она применила в разговоре со мной холодный профессиональный тон. - В десять минут девятого я растворила одну таблетку в одном кубическом сантиметре дистиллированной воды, затем с помощью шприца ввела раствор в предплечье пациента. Час спустя он спал, но несколько беспокойно, так что я решила повторить процедуру. Это помогло.

- Можно ли допустить, что кто-то подменил таблетки на подносе? Что вы ввели пациенту не тот препарат, который получили от доктора Буля?

- Конечно, нет.

- Послушайте, - протянул Джонни Эрроу, - что-то больно странные вопросы вы задаете. Я бы сказал, что уже хватит.

Я только улыбнулся:

- Не будьте столь чувствительны. Если дело дойдет до полиции, она часами будет задавать одни и те же вопросы. Уже пять человек признались, что были в комнате Берта после ухода доктора Буля, в том числе и вы. Так что полицейские проговорили бы это вдоль и поперек, да еще разобрали бы все ее действия по косточкам.

Я не хочу портить даме аппетит перед ужином и потому спрашиваю только, не видела ли она чего подозрительного. А может, видели или слышали, мисс Гоэн?

- Ничего.

- Что ж, и на том спасибо. Перейдем ко второму пункту нашей программы. Может, вам известно, что Пол Файф принес в номер какое-то мороженое и поставил его в холодильник? Об этом говорили за ужином, но вас за столом не было. Вы не знаете, что стряслось с этим мороженым?

- Нет. Голос ее стал резче. - Вопрос какой-то дурацкий…

- Да, я часто веду себя бестолково, не обращайте, пожалуйста, внимания. Мистер Вулф интересуется судьбой этого мороженого. Вы что-нибудь о нем знаете?

- Нет. Даже не слышала никогда.

- Хорошо. - Я повернулся к Эрроу: - Этот вопрос относится и к вам. Вы знаете что-нибудь о мороженом?

- Ничего. - Он снова мягко улыбнулся. - После того как вы меня вчера прижали, вы, наверное, полагаете, что можете издеваться надо мной как угодно. Но я теперь буду хорошенько смотреть, чтобы вы не зашли мне за спину. Глаз с вас не спущу.

- Ну, спереди я применяю совсем другие приемы. Вы не припоминаете, Пол вечером говорил о нем?

- Похоже, да. Просто у меня из головы вылетело,

- Но вы его не видели и не брали?

- Нет.

- И не слышали, что с ним случилось?

- Нет.

- Может, тогда вы не откажетесь помочь мне? А также и себе, потому что я в этом случае тут же смоюсь. Куда вы идете на ужин?

- Я заказал столик у «Рустермана».

Он уже, оказывается, вполне прилично освоил Нью-Йорк; правда, не исключено, что ему немножко помогла Энн.

- Отличное местечко, - сказал я, - там вам не дадут переесть. Вы бы меня не закинули в «Черчилль тауэрс», мне надо заглянуть в холодильник.

Мои рекомендации по поводу портных и шляп сделали свое дело. Если бы он отказался везти меня к себе, пришлось бы уговаривать Тима Эверта, гостиничного шпика в «Черчилле», пустить меня в номер, а это отняло бы много времени и не меньше денег.

Эрроу не прикидывался, будто его очень обрадовала моя просьба, но в дело вмешалась Энн и разъяснила, что проще выполнить просьбу, чем начинать бесконечные препирательства. Ее вмешательство определило успех дела. Мне показалось, что в будущем, вероятно, большинство решений будет принимать именно Энн; эта мысль прямиком привела меня к заключению, что лучше оставить всякие помыслы на ее счет. Энн позволила Джонни накинуть ей на плечи желтую расшитую шаль. Потом он взял со стола черный цилиндр, и мы вышли. Я еще на лестнице мог прочитать ему целую лекцию на тему черного цилиндра - где, когда и по какому случаю, - но подумал, что в присутствии Энн Гоэн он на сумел бы в полной мере оценить мои познания. Так что я предпочел промолчать.

Апартаменты на тридцать втором этаже «Черчилль тауэрс» торжественно открывались прихожей величиной с мою спальню, а в гостиной спокойно разместились бы три бильярдных стола. Гостиную и спальни разделяли зал и сервировочный закуток с отдельным входом. Тут кроме стойки из нержавеющей стали и огромной духовки для разогрева пищи стоял гигантский холодильник, но плиты, чтобы самому состряпать на скорую руку завтрак, не было. Энн и Эрроу встали рядышком в дверях, а я направился прямиком к холодильнику.

В морозилке было шесть коробок с кубиками льда. На полочках под морозилкой - несколько бутылок: пиво, содовая, минералка, пять бутылок шампанского, блюда с апельсинами и грейпфрутами. Никаких признаков мороженого не наблюдалось. Я закрыл дверцу и сунул нос в духовку и даже в мусоропровод. Я развернулся к славной парочке и бодро отрапортовал:

- Порядок. *Я закончил. Благодарю за сотрудничество. Как я уже подчеркивал, это был самый лучший способ избавиться от меня как можно скорее. Приятных развлечений.

Они посторонились, и я смотался.

Когда Вулф спрашивал меня, где я собираюсь ужинать, я ответил, что не знаю. Теперь я знал. Домой я попаду примерно в половине девятого; после обеда Фриц посвятил себя исключительно приготовлению столь любимого Вулфом в жаркую погоду блюда: у него на кухне было восемь раков, восемь плодов авокадо и тазик нежного салата.

Если к этому добавить определенное количество порея, сладкого перца, петрушки, кетчупа, майонеза, соли, черного молотого перца, пару маленьких горьких перчиков и каплю белого вина, то в результате появится здоровенное блюдо бразильского салата с раками, и даже сам Вулф не осилит его до половины девятого.

Он и не осилил. Я застал его в столовой за черничным пирогом со сливками. На столе даже и не пахло салатом из раков, но уже через секунду вошел Фриц с полным блюдом. В столовой Вулфа действует строжайший запрет на разговоры о работе; тем самым он сберегает как себя, так и других питающихся. Так что я молча занялся решением куда более полезных проблем- например, сколько салата из раков надо зацепить на вилку в один прием, чтобы лучше всего прочувствовать его вкус. Только разделавшись с этим и оказав должное внимание черничному пирогу, мы переместились в кабинет, и за кофе Вулф поинтересовался, какие новости я принес. Я выложил все, что узнал. После подробного описания финала, то есть пустого холодильника, я встал, чтобы налить себе еще немножко кофе.

- Если вам все еще интересно знать, что случилось с мороженым, то у вас появилась слабая надежда добиться своего. В моем списке не было Дэвида. Я хотел спросить вас по телефону из «Черчилля», стоит ли встретиться с ним, но тогда я лишился бы салата из раков. Он провел там все воскресенье. Может, мне заехать к нему?

Вулф раздраженно запыхтел:

- Я звонил ему сегодня после обеда. Говорит, что ему ничего неизвестно.

- Значит, мы всех отработали, - сказал я и сел, чтобы спокойно выпить кофе. Фриц готовил его лучше всех в мире. Сколько раз я пытался сварить в точности по его рецепту, но результат никогда не совпадал с оригиналом. Я налил себе третью чашку. - Значит, финт у вас не вышел?

- Это не был финт.

- Так что же тогда?

- Смерть воспользовалась окном. По крайней мере, я так думаю. И хватит на сегодня. Увидимся завтра. Арчи!

- Да?

- Мне не нравится угол излома вашей левой брови. Если вы думаете язвить по моему адресу, то лучше этого не делать. Ступайте.

- С огромным удовольствием. Пойду-ка съем еще кусочек черничного пирога. - Я взял свою чашку и исчез на кухне.

Остаток вечера я провел в этом уютном помещении, обмениваясь с Фрицем сплетнями аж до одиннадцати часов, когда он обычно уходит спать. Потом я вернулся в кабинет, чтобы запереть сейф и пожелать Вулфу спокойной ночи. Перед отходом ко сну у меня частенько бывает хорошее настроение, особенно если накануне что-нибудь неплохо удается. Но сегодня я ничего подобного не испытывал. А чему радоваться? Похождения и место кончины мороженого выяснить не удалось. Я никак не мог понять, что имел в виду Вулф, заявив, что смерть воспользовалась окном, хотя я знал, что именно такое событие случилось двадцать лет назад. Как известно, одной из основных обязанностей благородного мужчины является спасение симпатичных девушек от лап миллионеров, но я даже пальцем не пошевелил, без боя сдав Энн Эрроу. Впрочем, дело яйца выеденного не стоит, да и больше тысячи из этих клиентов не выколотишь. Обычно я засыпаю в течение десяти секунд, но сегодня проворочался в постели не меньше минуты.

Самое большое коварство утра состоит в том, что оно наступает прежде, чем вы просыпаетесь. Я ничего не вижу и не слышу вокруг себя до тех пор, пока, умытый, одетый и прибранный, не окажусь на кухне со стаканом сока в руках, но окончательно просыпаюсь только после второй чашки кофе. Однако в этот четверг все произошло гораздо быстрее. Не успел я взять в руки стакан с соком, как окружающая меня неопределенность превратилась во Фрица с подносом в руках. Я посмотрел на часы:

- Ну ты даешь, смотри, как опоздал: уже четверть девятого!

- За меня не беспокойтесь, мистер Вулф уже получил завтрак в спальне. Это для Сола, он у хозяина. Он, правда, уже завтракал, но кто устоит перед моими сосисками летнего копчения!

- Когда он пришел?

- Примерно в восемь. Вам велено после завтрака подняться наверх. - Он подхватил поднос и исчез.

Это меня доконало. Я окончательно проснулся, но удовольствие от завтрака было испорчено. Сосиски, я, конечно, съел, но без аппетита и без удовольствия. Я даже забыл полить бисквит медом. Взяв в руки «Таймс», я героически выдержал до восьми тридцати двух, после чего терпение мое лопнуло и любопытство взяло верх. Я одним духом заглотил кофе и бегом помчался наверх к Вулфу.

Он сидел за столиком у окна, в желтой пижаме, босиком; напротив него Сол дожевывал последний кусок сосиски. Я вошел, заявив ледяным тоном:

- Доброе утро! Не желаете ли вычистить обувь?

- Арчи… - произнес Вулф.

- Да, сэр? Выгладить костюм?

- Я знаю, что по утрам вы не в форме, но над делом все равно надо работать. Пригласите всех фигурантов на одиннадцать, а если не получится, то на двенадцать, Сообщите им, что я пришел к окончательному заключению и желаю объявить его. Доктор Буль несколько упрям - скажите, что мое решение и его медицинские доводы очень любопытно пересекаются, в связи с чем я полагаю, что его присутствие будет не лишним. Если вы позвоните ему немедленно, то еще застанете дома. Начните с него.

- Это все?

- Пока да. А теперь мне надо поговорить с Солом.

VII

Без четверти двенадцать все голубчики были уже у меня, так что я со спокойной совестью доложил об этом по внутреннему телефону Вулфу. Он появился в кабинете без десяти двенадцать, угнездился за столом и приветствовал всех поклонами влево и вправо.

Дэвид как старейшина семьи отхватил красное кожаное кресло, прочие расселись в рядок напротив стола Вулфа. Пола я усадил рядом с собой - на случай, если Эрроу придет в голову мысль немного размяться. Джонни с Энн Гоэн сели во второй ряд, за спину Буля. Сол Панцер приземлился в сторонке, рядом с большим глобусом, засунув ноги под сиденье стула и обмотав их, насколько возможно, вокруг его ножек.

Вулф сфокусировал взгляд на Дэвиде:

- Вы поручили мне расследовать обстоятельства смерти вашего брата и установить, есть ли причины для передачи дела в полицию.

Я пришел к выводу, что причины существуют; действительно совершено преступление.

Разноголосый гул и обмен взглядами. Пол повернулся и уставился на Джонни Эрроу. Луиза Таттл ухватила мужа за руку. Доктор Буль авторитетным голосом объявил:

- Сомневаюсь в справедливости вашего решения. Как домашний доктор покойного, я хочу знать, на основании чего вы пришли к такому заключению.

Вулф кивнул:

- Конечно, доктор. Ваше требование совершенно справедливо. И, конечно же, все присутствующие захотят познакомиться с моими мыслями. Чтобы удовлетворить всех сразу, я принял решение продиктовать в вашем присутствии меморандум инспектору Крамеру. - Он обвел взглядом благородное собрание. - Если возникнут какие-нибудь вопросы, я отвечу на них в конце. Арчи, приготовьте блокнот. Прежде всего - документ для мистера Крамера.

Я взял блокнот и карандаш, закинул ногу на ногу и пристроил блокнот на колене, после чего доложил:

- Я готов.

- «Уважаемый мистер Крамер, я располагаю в настоящий момент сведениями, достаточными для того, чтобы обратить ваше внимание на смерть человека по имени Бертрам Файф, который неожиданно скончался в прошлую субботу вечером в отеле «Черчилль тауэрс». Чтобы мое утверждение не показалось вам бездоказательным, прилагаю запись бесед с семью лицами и все необходимые сведения о них, а также меморандум о результатах предпринятого мною расследования. С уважением…»- Он указал пальцем в мою сторону: - Подготовьте справку о беседах и установочные данные на всех семерых. Из меморандума вы поймете, что включать в справку, а что не стоит упоминания. Меморандум отпечатаете на бланке, по всей форме. Понятно?

- Так точно, сэр.

Он откинулся в кресле и глубоко вздохнул:

- «Меморандум». Абзац.

«Принимая во внимание, что трое из фигурантов носят фамилию Файф, в дальнейшем я буду называть их по именам. По моему мнению, предположение Пола о подмене морфия не стоит принимать во внимание.

Не выдерживает критики гипотеза о том, что один из гостей принес с собой таблетки иного препарата, настолько похожие на морфий, что их не смогла отличить опытная сиделка. Один из гостей, фармацевт Таттл, имел возможность раздобыть такие таблетки, но в таком случае мы должны предположить, что он заранее предвидел возможность их подмены в определенной ситуации, что совершенно невероятно».

- Совершенно смешно, я бы сказал! - подхватил доктор Буль. - Любой известный медицине яд неизбежно оставляет следы, которые невозможно скрыть.

- Сомневаюсь, доктор. Вы преувеличиваете, и мне не хотелось бы, чтобы вы повторили свое ошибочное мнение на суде. Я ведь просил не прерывать меня... Арчи?

Это означало, что мне надо повторить последние три слова документа, который он диктовал:

- «…что совершенно невероятно».

- Благодарю вас. «Поэтому, опираясь на результаты предварительного расследования, проведенного мистером Гудвином, я отверг возможность манипуляций с морфием как добросовестное заблуждение, вызванное ненавистью Пола; дело можно было бы считать закрытым, а смерть - наступившей естественным путем, если бы не одно так и оставшееся невыясненным обстоятельство, а именно грелки». Абзац. - Задумавшись на секунду, Вулф продолжил: - «Я нисколько не сомневаюсь, что вы согласитесь со следующим моим выводом: Пол действительно обнаружил в постели пустые грелки. Это явление удивило меня. После ухода сиделки кто-то вынул их из постели, вылил теплую воду и положил обратно. Какими причинами могли быть вызваны эти странные действия? Проблему нельзя было оставить без детального изучения. Я послал мистера Гудвина в Маунт Киско, чтобы окончательно разрешить вопрос с морфием, - исключительно для очистки совести. Прежде всего необходимо было разобраться с пустыми грелками. Я рассмотрел эту загадку во всех возможных аспектах, соотнося ее со всем, что услышал от заинтересованных лиц. С одной стороны - зачем были нужны именно пустые грелки? С другой стороны, отец покойного также умер от воспаления легких, когда кто-то морозной ночью открыл в его комнате окно. Смерть воспользовалась окном.

Это вопрос и этот факт привели меня к очевидной мысли». Абзац.

Последовала маленькая передышка для Вулфа и, главное, для меня.

Потом диктовка продолжилась:

- «Я позвонил директору магазина Шрамма на Мэдисон-авеню, чтобы узнать, как они упаковывают большие порции мороженого в жаркие летние дни, когда клиент собирается перевозить покупку на большое расстояние, скажем, в автомобиле. Он сообщил мне, что мороженое укладывается в целлофан, затем в картонную коробку, на дне которой находится слой сухого льда. Куски искусственного льда укладываются также по стенкам и на крышку коробки с мороженым.

Второй телефонный разговор состоялся у меня с доктором Вольмером, который проживает неподалеку отсюда, а третий, по его рекомендации, - с одним из директоров фабрики по производству сухого льда. От них я узнал, что: а) большое количество искусственного льда, расположенное в упаковке на груди больного, страдающего воспалением легких, существенно, а возможно и решающим образом, понизит температуру его тела; б) только тщательно проведенный эксперимент может дать ответ, на сколько градусов понизится температура тела, но снижение это, во всяком случае, может стать причиной смерти; в) сухой лед оставляет на теле заметные следы, даже если под него подложить постельное белье; г) резина является идеальным изолятором, препятствующим возникновению следов на теле после охлаждения его сухим льдом. Четвертый разговор…»

- Фантазия! - прервал его доктор Буль, - Это просто ваши фантазии!

- Согласен, - кивнул Вулф. - Ведь мне пришлось решать совершенно фантастическую проблему. «Четвертый разговор состоялся с Дэвидом Файфом. Следовало выяснить, что случилось с мороженым. Если хоть кто-нибудь видел пакет с ним в первозданном виде в воскресенье, то моя теория полностью опровергалась, поэтому я и попросил мистера Гудвина провести опрос в этом направлении. Он посетил Пола, супругов Таттл, мисс Гоэн и мистера Эрроу, и все они заявили, что им ничего неизвестно о мороженом. Далее…»

Тут его вновь прервали, на этот раз тонкий голосок Луизы Таттл:

- Это неправда! Я сказала ему, что в воскресенье, видела мороженое в холодильнике!

Вулф покачал головой:

- Вы сказали ему, что видели в холодильнике большой бумажный пакет ирешили, что в нем находится мороженое. Вы даже не заглянули в него. Вы не видели, там ни кусочка сухого льда. - Он немного посверлил ее глазами: - Или я ошибаюсь?

- Чтоб больше ни слова! - решительно заявил супруге мистер Таттл.

- Вот видите, - возвел вверх брови Вулф. - Похоже, мы уже в той стадии, когда потихоньку пропадает желание отвечать на вопросы. Так вы заглянули в пакет, миссис Таттл?

- Нет.

- Следовательно, я могу продолжать. Арчи?

- «…неизвестно о мороженом. Далее…»

- Так. «Далее мистер Гудвин посетил апартаменты Бертрама Файфа и осмотрел холодильник. В нем не было никаких следов мороженого. Одновременно я опросил Дэвида, который также ничего не знал о нем. Таким образом, мое предположение выдержало проверку. Кто-то убрал мороженое и дал ложные показания. Если сухой лед был использован с целью умерщвления, то преступника практически нельзя уличить, так как он не оставил никаких следов, и мое подозрение, таким образом, навсегда останется недоказуемой гипотезой. Поэтому мне предстояло решить вопрос в ином аспекте, к чему я подготовился, задав несколько вопросов Дэвиду и обратившись к хорошо известному вам Солу Панцеру». Абзац.

«Определенные намеки вы найдете в выдержках из проведенных мною бесед. Бертрам Файф подозревался в убийстве собственного отца, однако суд оправдал его. Он был оскорблен показаниями своих родственников на процессе и защиту свою построил на алиби, подтвержденном его приятелем Винсентом Таттлом, который засвидетельствовал, что Берт Файф играл с ним ночью в карты. По словам мистера Эрроу, Берт приехал в Нью-Йорк не по делам, но с целью выяснить нечто, что давно не давало ему покоя. Сам Эрроу, скорее всего, вне подозрений, потому что провел роковую ночь в полицейском участке. Не сомневаюсь, что вы обратите внимание на следующие далее важные моменты, из которых серьезнейшим, по моему мнению, является тот факт, что Берт Файф разыскивал свою бывшую квартирную хозяйку, а узнав, что она переехала в Покипси, немедля отправился туда.

Из содержания моего разговора с Дэвидом вы поймете - я потом передам вам, Арчи, его запись, - что Берт тогда прожил у нее всего два месяца; это все-таки слишком малый срок для того, чтобы без серьезных причин иного порядка разыскивать двадцать лет спустя постороннего человека. Отсюда следует вывод, что Берт преследовал какую-то специфическую цель». Абзац.

«Следующие небезынтересные факты всплыли также из беседы с Дэвидом в виде ответов на мои вопросы. Отношение их отца к своим детям, особенно после смерти матери, было не особенно хорошим. Он выгнал Берта из дома. Ругался с Дэвидом и Полом. Не позволял дочери выйти замуж за молодого человека по имени Винсент Таттл, служившего фармацевтом в местной аптеке, запретил ей встречаться с ним. После смерти отца Луиза обвенчалась с Таттлом, и на ее долю наследства они купили аптеку. Еще ранее из предварительных бесед мне стало известно, что наследство было поделено на четыре равные части».- Вулф слегка повернул голову: - Прежде чем я продолжу диктовать, не ответите ли на пару вопросов, мистер Таттл? Это правда, что Берт в вашем присутствии упомянул о том, что разговаривал с вашей бывшей квартирной хозяйкой, миссис Доббс?

Таттл облизал губы:

- Кажется, нет, - пробормотал он и откашлялся: - Насколько я помню, нет.

- Он говорил об этом, Винс! - заявил Дэвид и посмотрел на Вулфа: - Он говорил, я рассказал вам вчера!

- Да, я знаю. Просто я проверил его память. - Вулф обернулся к Полу: - А вы припоминаете это?

- Да. - Пол внимательно следил за Таттлом. - Спорьте на что угодно, помню. Он сказал, что еще разок съездит к ней, как только ему станет лучше.

Вулф запыхтел:

- Вас я не буду спрашивать, миссис Таттл. - Он опять обратил свое внимание на Таттла: - Второй вопрос: где вы были вчера вечером с шести до десяти?

Это был удар под ложечку. Лысый не ожидал его, он совершенно не был готов к такому коварному трюку.

- Вчера вечером? - переспросил он неуверенно.

- Да. С шести до десяти. Чтобы освежить вашу память, могу подсказать, что, когда мистер Гудвин навестил вас с расспросами о мороженом, была половина шестого.

- Я не нуждаюсь в освежении памяти, - запротестовал мистер Таттл, - и не собираюсь подчиняться вашим требованиям и играть здесь в допрос. Я не собираюсь объяснять вам, чем я занимаюсь в свободное время,

- Значит, вы отказываетесь отвечать?

- Вы не имеете права допрашивать меня. Это не ваше дело!

- Конечно, я просто хотел предоставить вам возможность дать ответ самому. Арчи?

Пауза была довольно долгой, и поэтому я продиктовал немножко больше трех слов:

- «…наследство было поделено на четыре равные части».

Вулф кивнул:

- Абзац. «Из содержания моего разговора с мистером Эрроу вам станет ясно, что Берт сообщил родственникам о намерении посетить свою бывшую квартирную хозяйку; Дэвид вчера подтвердил эти сведения и назвал мне ее имя - миссис Роберт Доббс. В момент, когда я диктовал меморандум секретарю, Пол также подтвердил эти сведения. Я хотел знать, с какой целью Берт разыскивал миссис Доббс, и, поскольку мистер Гудвин был занят другими делами, послал в Покипси Сола Панцера. Дэвид не знал ее адреса, и Солу Панцеру понадобилось почти десять часов, чтобы отыскать дом, в котором проживает миссис Доббс со своей замужней дочерью. Когда он подошел к дверям, они распахнулись и из них вышел мужчина. Заметив Сола Панцера, он остановился и спросил, кого тот разыскивает. Как вам известно, мистер Панцер необыкновенно скрытный человек. Он ответил, что ему нужен Джим Хейтон, который, как я установил в ходе расследования, является зятем миссис Доббс. После этих слов мужчина удалился. Вернувшись с задания, мистер Панцер подробно описал приметы встреченного им незнакомца, Все они до мелочей совпадают с приметами Винсента Таттла». - Вулф слегка развернулся в кресле: - Сол?…

- Да, сэр, совершенно верно.

- Вы хотите что-нибудь добавить, мистер Таттл?

- Нет.

- Я бы сказал, что вы поступаете мудро. - Он одарил взглядом меня: - Абзац. «Перед тем как продиктовать следующий абзац, я спросил мистера Таттла, где он провел прошлый вечер, и получил отказ. Прикладываю также копию донесения Сола Панцера о разговоре с миссис Доббс. Должен признать, что он не носит доказательного характера. Она отказалась назвать мужчину, который только что покинул ее дом. Она отказалась говорить о подробностях происшествия двадцатилетней давности. Она отказалась говорить, в связи с чем, ее посетил Бертрам Файф. Однако это не помешает нам сформулировать вполне определенные вопросы. Было ли алиби, которое тогда подтвердил Таттл, ложным, и опасался ли Берт воспользоваться им? Может быть, той ночью дом покидал Таттл, а Берт оставался в комнате, и миссис Доббс знает об этом? Приходил ли Таттл в дом Файфа, подмешивал ли снотворное в кофе Луизы? Он ли открыл окно в комнате больного? Я вовсе не обвиняю его в совершении этих действий, однако вопросы сами подсказывают ответ. Я не ставил перед собой задачу отыскать доказательства вины подозреваемого. Я должен был принять решение, носит ли смерть Берта Файфа криминальный характер и надо ли в связи с этим передавать дело в полицию. Исходя из сказанного выше, я прихожу к положительному заключению. Сегодня утром я звонил вам с просьбой взять под наблюдение дом в Покипси, где проживает миссис Доббс, по тем именно причинам, о которых сообщаю». Абзац.

«В связи со смертью Бертрама Файфа возникает большое количество вопросов. Вот, для примера, один из них: если Винсент Таттл вновь решил использовать воспаление легких для убийства, чтобы воспрепятствовать разоблачению предыдущего преступления, и в этот раз использовал вместо распахнутого окна сухой лед, то почему он оставил в ту ночь бумажный пакет, в котором, скорее всего, все еще находилось мороженое, в холодильнике? Если он откажется давать показания, вам придется самому отвечать на этот вопрос. Я предполагаю, в тот момент он просто не знал, что в сервировочном помещении имеется мусоропровод; обнаружив его в воскресенье после обеда, он решил немедленно, при первой же возможности, избавиться от упаковки. Что касается сухого льда, то он не оставляет абсолютно никаких следов, специалисты могут предоставить вам все необходимые сведения по этому вопросу.

Естественно, он не запихивал куски льда в грелки - просто они послужили прокладкой между телом больного и льдом. Эксперты дадут ответ на вопрос, как долго испаряется твердая углекислота, то это не суть важно, поскольку мистер Таттл провел в номере всю ночь и в любой момент мог удалить неиспарившиеся куски. Этот вопрос, как и все прочее, я передаю на разрешение вам. Моя миссия заканчивается, и я надеюсь, что вы не станете привлекать меня к официальному расследованию. Вся информация, которой я располагаю, содержится в меморандуме и прочих прилагаемых к нему документах», - Вулф оперся ладонями о подлокотники кресла и вновь обратил свое драгоценное внимание на посетителей: - Я закончил. Думаю, нет смысла сейчас входить в подробности и мелкие детали. Мистера Крамера я тоже не стал информировать о всяких пустяках. Есть ко мне вопросы?

Дэвид согнулся в кресле и внимательно изучал пол, На вопрос Вулфа он среагировал, слегка приподняв голову; затем прошелся взглядом по симпатичным родственникам и медленно, через силу выдавил из себя:

- У меня такое чувство, что следовало бы пожалеть Берта, но я не могу. Я всегда считал, что именно Берт убил отца и что Винс солгал, чтобы спасти его. Теперь мне все ясно. Без этого алиби Берта бы приговорили, так что оно спасло его, но, оказывается, оно спасло и Винса. Конечно, Берт знал, что алиби ложное, но: стоило ему заявить о том, что Винс покидал комнату, и спасительное алиби рухнуло бы - он на это не отважился. Конечно же, он не знал, что Винс убил нашего отца. Может, и подозревал, но не мог знать наверняка. Теперь я отчетливо вижу роль миссис Доббс. - Дэвид помрачнел. - Я пытаюсь вспомнить, что именно она показала на суде. Похоже, говорила, что не заметила, чтобы кто-нибудь выходил. Но если бы она показала на суде, что один из них выходил, неважно, кто именно, Берт был бы неминуемо приговорен к электрическому стулу. А она любила Берта и терпеть не могла нашего отца. Впрочем, вряд ли кто в городе испытывал к нему иные чувства. - Он хотел было продолжить, но передумал, встал и повернулся к Полу: - Ты это имел в виду, Пол? Поэтому ты добивался полицейского расследования?

- Нет! - грубо отрезал братец. - Ты чертовски хорошо знаешь, кого именно я подозревал. Если толстяк говорит правду про искусственный лед… - Он вскочил со стула и повернулся к Джонни Эрроу. - Почему это не мог сделать он? У него был ключ от номера! А если… Пусти меня!

Дэвид держал его за рукав; я провел пару секунд в ожидании, когда же Пол врежет своему старшему братцу, но, похоже, Дэвид знал его куда лучше, чем я. Он ничего не сказал, а только, повиснув на руке брата и используя ее как лодочный руль, провел Пола между стульями и выкинул в холл. Сол поднялся, чтобы выпустить их из дома.

Доктор Буль тоже встал:

- У меня-то уж точно нет никаких вопросов. - Он посмотрел на Таттлов, потом на Вулфа: - Боже, через двадцать лет! Вы использовали выражение «смерть воспользовалась окном» - теперь-то вы его распахнули настежь! - Он вновь посмотрел на супругов: - Луиза, я всю жизнь был вашим врачом. Сейчас я вам не нужен? С вами все в порядке?

- Да, со мной ничего не случилось! - Ее высокий голос выделывал невероятные чудеса. - Я не верю этому. Я не верю ни единому слову!

Буль открыл было рот, потом передумал, повернулся и вышел.

Вулф обратился к аптекарю и его жене:

- Если у вас нет вопросов, то, видимо, будет лучше, если вы тоже уйдете.

Луиза впилась зубами в нижнюю губу и потянула мужа за рукав. Он глубоко вздохнул, встал и помог подняться ей. Бок о бок они направились к дверям, и я позволил Солу проводить их к выходу. Когда они скрылись, Вулф обратился к парочке во втором ряду и резко спросил:

- Ну что, довольны тем, как я все это устроил?

Провалиться мне на этом месте, если они не держались за ручки; мало того, встав и направившись к столу Вулфа, они продолжали держаться друг за друга. Придет время, и они возьмутся таким же манером за ручки перед священником. Энн, похоже, готова была расплакаться в любую минуту или брякнуться в обморок. К счастью, она держалась за левую руку Джонни, потому что относительно правой у него были совсем другие планы. Подойдя вплотную к столу, он протянул ее вперед и заявил:

- Я хочу пожать вам руку!

VIII

Тут еще одно маленькое дельце надо разъяснить. Джонни и Энн в последнем действии вообще не участвовали. Зачем же тогда Вулф пригласил их? Мне даже не пришло в голову спрашивать его об этом, так хорошо я знаю своего патрона. Какая-то тысячная бумажка - вовсе не гонорар за такое торжественное разоблачение убийцы. Но поскольку Джонни Эрроу сам посидел в зрительном зале и полюбовался образцовой работой, в результате которой был разоблачен преступник, убивший его компаньона, он просто не мог не испытать потребности отблагодарить нас посылкой хотя бы маленького кусочка урана. Ничего иного Вулф не держал в голове, смею вас заверить. Еще пару недель он внимательно просматривал утреннюю почту, но конверта с обратным адресом Джонни Эрроу так и не обнаружил. А потом он и вовсе перестал ждать его.

Только совсем недавно, через четыре дня после вынесения приговора Винсенту Таттлу по делу об убийстве отца братьев Файф-полиция решила предъявить ему обвинение только по этому эпизоду, поскольку его легко было доказать, особенно когда миссис Доббс решилась свидетельствовать перед судом присяжных, - только тогда почтальон принес фирменный конверт с клеймом «Горнодобывающая компания Файф - Эрроу» в уголке. Вскрыв его и разглядев сумму на чеке, я недоуменно поднял брови - это был действительно изрядный кусок урана.

Письма в конверте не было, и это понятно. У Джонни Эрроу нет, конечно, времени на письма. Он занят тем, что ежедневно посвящает жену в тонкости геологии и проблемы добычи урановой руды. 

Реймонд Чандлер СВИДЕТЕЛЬ ОБВИНЕНИЯ

I

Был уже пятый час, когда я закончил давать показания перед судом и по боковой лестнице пробрался в кабинет Фенвезера. У окружного прокурора Фенвезера были резкие, суровые черты лица и седые виски, которые так нравятся женщинам.

- Думаю, они поверили, - сказал он, поигрывая лежащей на столе авторучкой. - Вероятно, сегодня к вечеру Мэнни Тиннену будет предъявлено формальное обвинение в убийстве Шеннона. С этой минуты советую вам быть осторожней.

Я вставил в рот сигарету:

- Мне не нужна охрана. Я знаю городские закоулки, а ваши люди все равно не смогли бы держаться от меня настолько близко, чтобы помочь в случае чего.

Фенвезер бросил взгляд в сторону одного из окон.

- Вы хорошо знаете типа по имени Фрэнк Дорр? - спросил он, не глядя на меня.

- Мне известно, что это политикан, комбинатор, с которым вынужден договариваться каждый, кто хочет открыть игорный зал, бордель или подписать с городскими властями контракт на поставки товаров.

- Вы правы, - резко бросил Фенвезер, поворачиваясь ко мне, и добавил слегка приглушенным голосом: - То, что Тиннен попался, было неожиданностью для многих. Если Дорр хотел избавиться от Шеннона, председателя совета, человека, от которого зависела судьба контрактов, заключенных Дорром, он мог рискнуть. Как я слышал, у него были какие-то дела с Тинненом. На вашем месте я был бы осторожен. - Фенвезер встал и протянул мне руку. - Меня не будет в городе два дня. Если Тиннену будет предъявлено обвинение, я уеду сегодня вечером. Если что-нибудь случится, обратитесь к Бэрни Олсу, начальнику следственной службы.

- Обязательно.

Мы обменялись рукопожатием, и я вышел, миновав секретаршу, которая взглянула на меня с сонной улыбкой и поправила спадавшие на шею локоны. Около пяти я добрался до своей конторы.

Приемную я никогда не запирал, чтобы клиенты могли войти, сесть и подождать, - если бы у меня были клиенты, желающие подождать. Миновав приемную, я открыл ключом дверь кабинета, на котором была табличка: «Филип Марло, частный детектив».

На стуле, стоящем у придвинутого к окну стола, сидел Лю Харгер. Его руки в ярко-желтых перчатках покоились на набалдашнике трости, зеленая шляпа с опущенными полями была сдвинута на затылок. Из-под нее виднелись гладкие черные волосы, мягко спадавшие на шею.

- Привет. Я тебя жду, - сказал он с ленивой усмешкой.

- Привет, Лю. Как ты сюда попал?

- Кажется, дверь не была заперта. А может, у меня был подходящий ключ. Ты имеешь что-нибудь против?

Я обошел стол, уселся на вращающееся кресло, положил шляпу на стол, взял трубку и стал набивать ее.

- Что касается меня, я ничего против не имею. Просто думал, у меня хороший замок.

Его пухлые красные губы растянулись в улыбке. Он был очень красивым парнем.

- Ты продолжаешь работать по специальности или собираешься провести ближайший месяц в номере какой-нибудь гостиницы, попивая кофе в компании пары полицейских?

- Я продолжаю работать по специальности, если у тебя есть для меня что-нибудь. - Закурив трубку, я поудобнее устроился в кресле, глядя в его светло-оливковое лицо с прямыми черными бровями.

Он положил трость на стол и слегка выпятил губы.

- Есть кое-что. Ничего особенного, но на мелкие расходы заработать можно. Сегодня вечером я хочу поиграть в «Лас-Олинас», - сказал он. - У Каналеса.

- У этого мулата?

- Ага. Чувствую, что мне повезет, и хочу, чтобы рядом был парень с пушкой.

Я вытащил из верхнего ящика стола пачку сигарет и подтолкнул ее по столу в его сторону. Лю взял ее и стал распечатывать.

Он вытащил сигарету до половины и стал внимательно ее разглядывать. В его поведении было что-то, что меня раздражало.

- Мое заведение вот уже месяц как закрыто. Моих заработков не хватает, чтобы содержать его в этом городе. После отмены сухого закона полицейские стали страшно жадными. Как только вспомнят, что придется жить на одно жалование…

- Содержание заведения обходится у нас не дороже, чем где-либо, - сказал я. - Вдобавок здесь ты выплачиваешь все одному человеку. Это уже неплохо.

Харгер резким движением бросил сигарету в рот.

- Да, Фрэнку Дорру. Проклятый жирный кровопийца!

Я уже вышел из того возраста, когда бранят тех, против кого не попрешь. Я внимательно смотрел, как Лю прикуривает от стоящей на столе зажигалки.

- Интересная история, - продолжал он, скрываясь за облаком дыма. - Каналес купил у каких-то жуков из конторы шерифа новую рулетку. Я знаю Пино, главного крупье Каналеса. Это та самая рулетка, что конфисковали у меня. У нее свой характер…

- А Каналес этого не знает… Это совершенно в его стиле, - обронил я.

- Там собирается неплохая компания, - продолжал Лю, не глядя на меня. - Есть место для танцулек и мексиканский квинтет, чтобы клиенты могли развеяться.

- Ну и каков же твой план? - спросил я.

- Это можно назвать системой, - отвечал он тихо, полуприкрыв глаза длинными ресницами.

Я отвел взгляд и осмотрел комнату: красно-рыжий ковер, пять зеленых ящиков для бумаг, выстроенных в ряд под настенным календарем, старая вешалка в углу, несколько ореховых стульев, сетчатые занавески на окнах. Нижний край занавесок был слегка запачкан. В лучах послеполуденного солнца на моем столе были видны пылинки.

- Итак, дело обстоит следующим образом: по-твоему, ты знаешь, как обойтись с этой рулеткой, и ждешь выигрыша, от которого Каналес придет в бешенство. Тебе нужен ангел-хранитель. И им должен быть я. Все это подозрительно.

- Ничего подозрительного в этом нет, - сказал Лю. - У каждой рулетки свой ритм вращения. А если кто-то хорошо знаком с этой рулеткой… - Он с улыбкой пожал плечами.

- Ладно, я в этом не разбираюсь. Я не такой большой специалист по рулеткам. Кажется, ты, как фраер, хочешь влипнуть в свой же номер, хотя я могу ошибаться.

Но дело не в этом.

- А в чем? - неуверенно спросил Лю.

- Мне не очень нравится выступать в роли охранника, но это не самое главное. Я должен знать, что игра чистая. Положим, я прихожу к другому мнению и отваливаю, а ты попадаешь в переделку. Или мне покажется, что все нормально, а Каналес посчитает, что нет, и начнется заваруха.

- Вот поэтому мне и нужен парень с пушкой, - сказал Лю, почти не разжимая губ.

- Даже если меня хватит на это, - продолжал я, в чем нет уверенности, меня беспокоит еще кое-что.

- Ладно, забудем. Я и так расстроился, когда увидел, что ты озабочен.

Улыбаясь все шире, я наблюдал за его руками в желтых перчатках, которые слишком оживленно передвигались по крышке стола.

- Ты последний, кто мог бы заработать на жизнь подобным образом. А я последний, кто подошел бы для твоего прикрытия. Это все.

- Ну ладно, - отозвался Лю, стряхнул пепел на стекло, покрывающее стол, и нагнулся, чтобы сдуть его. Через секунду он продолжил: - Со мной будет мисс Гленн, высокая, красивая, рыжеволосая, в прошлом манекенщица. Она производит хорошее впечатление в любом обществе. Благодаря ей Каналес не будет заглядывать мне через плечо. Мы справимся. Я подумал, что будет лучше, если я расскажу тебе о ней.

- Ты же чертовски хорошо знаешь, - ответил я, чуть помолчав, - я только, что закончил рассказывать присяжным, что именно Мэнни Тиннен высунулся из машины, чтобы разрезать веревку на руках Арта Шеннона, когда его, нашпигованного свинцом, выбрасывали на дорогу.

Лю слегка улыбнулся:

- Это облегчит дело крупным аферистам - тем, кто получает контракты, а не выступает с речами. Говорят, этот Шеннон был честным человеком. Отвратительное убийство.

Я покачал головой. Мне не хотелось говорить об этом.

- У Каналеса всегда полно проходимцев. И, возможно, он не любит рыжих.

Лю медленно поднялся и взял со стола трость. Выражение лица у него было почти сонное.

Помахивая тростью, он двинулся к выходу.

- Ну что ж… До свидания, - медленно процедил он.

Когда его рука легла на ручку двери, я прервал молчание:

- Не обижайся на меня, Лю. Я загляну в «Лас-Олинас», если тебе так нужно, но денег за это не возьму, и, Бога ради, не обращай на меня больше внимания, чем будет необходимо.

Не глядя на меня, он облизнул губы:

- Спасибо, приятель. Я буду чертовски осторожен. Он вышел.

Минут пять я сидел без движения, потом взглянул на часы и встал, чтобы включить небольшой радиоприемник, стоявший в углу, возле стола. Сначала раздались шумы, затем послышался голос: «Как обычно в это время, городская радиостанция передает последние известия. Важнейшим событием второй половины дня было решение суда по делу Мэйнарда Тиннена. Тиннен - известный своими закулисными делишками член городского совета. Принимая ошеломившее друзей Тиннена решение о вынесении обвинительного заключения, суд опирался почти исключительно на показания…»

Телефон на столе внезапно зазвонил.

- Одну минуту, - проговорил равнодушный женский голос. - С вами будет говорить мистер Фенвезер.

Тут же в трубке раздался его голос:

- Обвинительное заключение вынесено. Будьте осторожны.

Мы немного поговорили, затем он попрощался, сказав, что должен успеть на самолет.

Усевшись поудобнее в кресле, я слушал радио, но смысл не доходил до меня. Я думал о том, каким жутким глупцом оказался Лю Харгер, и о том, что я ничего не могу с этим поделать.

II

Для вторника в заведении было уже достаточно народу, однако никто не танцевал. К десяти часам небольшому оркестру из пяти музыкантов надоело беспрерывно повторять румбы, на которые никто не обращал внимания. Ксилофонист, отложив свои молоточки, достал из-под стула стакан. Остальные музыканты курили.

Я стоял, опершись о стойку бара, расположенного рядом со сценой. Пальцы мои тихонько вращали стаканчик с текилой. Игра шла в основном за одним из столов с рулеткой.

Бармен наклонился через стойку в мою сторону.

- Эта рыжая вроде бы неплохо их обчистила, - сказал он.

Не глядя в его сторону, я утвердительно кивнул.

- Да, ставит фишки горстями. Даже не пересчитывая.

Она была высокая, ее отливающие медью волосы выделялись в толпе. Рядом поблескивали темные кудри Лю Харгера. Я заметил, что все играют стоя.

- А вы играете? - спросил бармен.

- Не по вторникам. Как-то раз во вторник мне крупно не повезло.

- Вот как? Вы пьете текилу чистой или желаете ее чуть-чуть пригладить?

- Чем же это? Разве что рубанком? - спросил я. Он улыбнулся. Я отпил еще глоток и поморщился.

- Кто-то долго думал, прежде чем изобрел это свинство, а?

- Не знаю, мистер.

- Какова максимальная ставка за этим столом?

- Этого я тоже не знаю. Наверное, это зависит от шефа.

Столы для игры в рулетку стояли в ряд у противоположной стены. Низкий металлический барьер соединял их борта.

У центрального стола вспыхнул какой-то спор. Несколько человек, игравших у соседних рулеток, подошли к центральному столу, забрав с собой фишки.

Внезапно оттуда донесся громкий с легким иностранным акцентом:

- Прошу вас подождать минутку, Каналес сейчас придет.

Я подошел поближе далеко от меня стояли смотрели на девушку.

На ней было черное жавшее белые, гладкие против рулетки, опираясь на край стола, и была чуточку более, чем красива, и чуточку менее, чем прекрасна. Ее длинные ресницы трепетали. На столе перед ней лежала гора денег и фишек.

- Вместо того чтобы стоять без дела, вы бы лучше запустили рулетку! Вы всегда торопитесь заграбастать чужие деньги, но не можете выплачивать.

Крупье, обслуживающий стол, холодно улыбался. Он был высок, смугл и равнодушен.

- Стол не может покрыть ваших ставок, - сказал он ясным, безмятежным тоном. - Если только мистер Каналес… - Он слегка пожал плечами.

Стоящий рядом Лю Харгер провел кончиком языка по губам, положил ладонь на плечо девушки и посмотрел на деньги, кучкой лежащие на столе.

- Подожди, пока не придет Каналес… - начал он.

- Пусть идет к черту! У меня пошла игра, я не хочу ее прерывать!

Дверь отворилась, и вошел невысокий, очень бледный человек. У него были прямые, матовые волосы, высокий, костистый лоб и непроницаемые глаза, лишенные всякого выражения. Тонкие усики, подстриженные треугольником, окаймляли уголки рта, что придавало лицу экзотический вид. Кожа у него была такая бледная, что, казалось, светилась изнутри.

Пройдя за спиной крупье, он встал во главе центрального стола, взглянул на рыжеволосую девицу и коснулся своих усов пальцами, ногти которых отливали голубизной.

Губы его растянулись в усмешке, а через секунду он выглядел как человек, который не улыбался никогда в жизни.

Его бесцветный голос прозвучал иронично:

- Добрый вечер, мисс Гленн. Вы не против, если кто-нибудь из моих людей проводит вас домой? Мне будет неприятно, если эти деньги попадут не по адресу.

Девушка бросила на него не слишком ласковый взгляд:

- Я еще не ухожу… если только вы не хотите выбросить меня отсюда!

- Вот как? - спросил Каналес. - Что же вы собираетесь делать?

- Сыграть на все… черномазый!

Шум мгновенно смолк; наступила гробовая тишина - ни шепота, ни звука. Лицо Лю Харгера стало белее слоновой кости.

Каналес был совершенно спокоен. Легким движением руки он вынул из кармана смокинга большой бумажник и швырнул его на стол перед крупье.

- Десять кусков, - сказал он скрипучим голосом. - Это моя высшая ставка. Всегда.

Крупье взял бумажник, открыл его, вынул две пачки новеньких банкнот, соединил их в одну, закрыл бумажник и подвинул по краю стола в сторону Каналеса, Каналес не взял его. Все, кроме крупье, застыли.

- Ставлю на красное, - прозвучал голос девицы.

Крупье, нагнувшись над столом, очень аккуратно сложил вместе ее деньги и фишки. Потом поместил ее ставку на красный квадрат и прикоснулся к колесу рулетки.

- Если господа не против, мы сыграем вдвоем,- произнес Каналес, не глядя на присутствующих.

Головы закивали, никто не проронил ни слова. Крупье привел колесо в движение и легким жестом левой руки бросил шарик в желобок; он побежал по его поверхности.

Глаза рыжеволосой заблестели, рот медленно приоткрылся. Шарик помчался по желобу, перепрыгнул через один из металлических ромбов, скатился по наклонной плоскости круга рулетки и застучал по рубчикам отверстий, расположенных рядом с номерами. Внезапно он с сухим треском остановился и лег рядом с двойным зеро, на красном поле с номером 27.

Крупье поднял лопатку, медленно подвинул две стопки банкнот в направлении ставки и отправил все это туда, где стояла девушка.

Каналес вложил бумажник во внутренний карман смокинга, повернулся, медленно приблизился к двери и покинул зал.

Я разжал пальцы, судорожно стискивающие барьер. Присутствующие толпой направились к бару.

Лю отыскал меня, когда я уже сидел в углу за небольшим столиком и не спеша потягивал вторую порцию текилы. Оркестр играл какое-то вялое танго, пара танцующих несмело двигалась по паркету. Лю был в кремовом пальто с поднятым воротником, из-под него виднелось белое шелковое кашне, Лицо его сияло от тщательно скрываемого удовольствия. На его руках были белые, свиной кожи перчатки; положив одну из них на стол, он наклонился ко мне.

- Почти двадцать две тысячи, - сказал он тихо. - Вот это выигрыш!

- Да, неплохая сумма, Лю. На какой машине ты сюда приехал?

- Тебе что-то не понравилось?

- Ты имеешь в виду игру? Я не смыслю в рулетке, Лю. Мне не понравились манеры твоей девки.

- Это не девка, - запротестовал Лю. В его голосе звучало беспокойство.

- О'кей. Каналес рядом с ней выглядел лордом. Так какая у тебя машина?

- Большой зеленый «бьюик». У него большие фары и два подфарника укреплены на бампере. - Он казался обеспокоенным.

- По городу поедешь - не гони. Так, чтобы у меня был шанс присоединиться к кавалькаде.

Лю взял со стола перчатку. Рыжей нигде не было видно. Посмотрев на часы, я поднял голову, у столика стоял Каналес. Его лишенные выражения глаза смотрели на меня поверх экзотических усиков.

- Вам не нравится мое заведение, - сказал он.

- Совсем наоборот.

- Вы пришли сюда не ради игры. - Он скорее утверждал, чем спрашивал.

- Разве это обязательно? - попробовал пошутить я.

На его лице промелькнула едва заметная усмешка. Он слегка наклонился ко мне:

- Вы, наверное, детектив.

- Да нет, просто частный сыщик. И не слишком проницательный. Пусть вас не вводит в заблуждение мой высокий лоб.

Пальцы Каналеса сплелись на спинке стула, сильно сжав ее.

- Тебе не стоит больше сюда приходить, даже по делу, - проговорил он тихо, почти ласково. - Я не люблю ищеек.

Я внимательно посмотрел на вынутую изо рта сигарету, затем поднял глаза:

- Я слышал, как вас только что оскорбили; вы не ответили. Ну что ж… Я тоже пропущу мимо ушей сказанное вами.

Он повернулся и отошел, слегка переваливаясь. Ноги он ставил носками врозь, плотно прижимая подошвы к полу. В его походке и лице было что-то негритянское.

Я летал и через большие двойные белые двери вышел в полутемный холл; взял в гардеробе пальто и шляпу, оделся. Следующие двойные двери привели меня на веранду. В воздухе висел морской туман, каплями оседавший на согнутые ветром кипарисы.

Отсюда был виден большой кусок газона, полого уходящего в темноту. Море было скрыто пеленой тумана.

Моя машина стояла на улице, по другую сторону дома. Надвинув шляпу на глаза, я бесшумно прошел по замшелой, влажной дорожке, свернул за угол веранды и застыл.

Стоящий передо мной мужчина держал в руке револьвер; меня он не видел. Оружие, прижатое к плащу на уровне бедра, казалось очень маленьким в его большой руке. Это был здоровенный детина; он стоял совершенно неподвижно, слегка привстав на носки.

Медленным движением я поднял правую руку, расстегнул две верхние пуговицы пальто, вытащил длинноствольный револьвер тридцать восьмого калибра и переложил его в боковой карман.

Стоящий впереди меня тип поднес левую руку к лицу и затянулся скрытой в ладони сигаретой; ее огонек на секунду осветил массивную челюсть, широкие ноздри и резкие, агрессивные линии носа - лицо человека, для которого драка была привычным делом.

Он отбросил сигарету, затоптал ее, и в этот момент я услышал сзади тихие, легкие шаги. Повернуться я уже не успел. Что-то просвистело в воздухе, и я погрузился во тьму…

III

В себя я пришел от холода. Голова страшно болела, я насквозь промок. Ощупав голову, обнаружил за левым ухом шишку; крови не было - меня оглушили дубинкой.

Поднявшись, я увидел, что лежал в нескольких шагах от дорожки, между двумя деревьями, покрытыми каплями росы. Задники моих штиблет были в грязи - меня оттащили с дорожки, но не слишком далеко. Проверив содержимое карманов, я обнаружил, что револьвер, конечно же, исчез, но остальное было на месте. Исчезло только мое оружие - вместе с заблуждением, что все это мероприятие было сплошным удовольствием. Я огляделся вокруг, но никого и ничего интересного в тумане не заметил. Вдоль глухой стены здания я дошел до растущих кружком пальм у входа в узкую аллею, именно там была оставлена моя машина - старый кабриолет марки «мармон», модель 1925 года.

Он все еще служил мне средством передвижения. Я вытер тряпкой сиденье, сел в машину, заставил мотор заработать и с тарахтением доехал до прямой и пустой улицы, посреди которой были проложены совершенно бесполезные трамвайные рельсы.

Я доехал до бульвара Каденс, главной улицы Лас-Олинас, получившей свое название от имени человека, когда-то построившего дом, который теперь принадлежал Каналесу. Очень скоро я был уже в центре города. Миновав жилые дома, вымершие магазины, ночную бензоколонку, я наконец добрался до аптеки, которая в это время суток работала. Пристроив свою машину за стоящим у входа роскошным лимузином, я вышел, заметив, что у стойки стоит какой-то тип без шляпы. Он разговаривал с одетым в голубую куртку продавцом. Казалось, они были очень увлечены разговором. Я двинулся к дверям, однако задержался и еще раз бросил взгляд на элегантный лимузин.

Это был большой «бьюик», при дневном освещении, наверное, зеленый. У него были две большие фары и два желтых подфарника на никелированных кронштейнах, укрепленных на бампере. Стекло со стороны места водителя было опущено. Я вернулся к своей машине, взял фонарик и, заглянув внутрь «бьюика», повернул к себе рамку с регистрационной карточкой. Машина была зарегистрирована на имя Лю Н. Харгера.

Я вошел в аптеку. У стены была стойка с напитками. Я купил у субъекта в голубом бутылку водки, поставил ее на стойку и начал открывать. У прилавка было десять свободных столиков, однако я уселся рядом с человеком без шляпы. Он очень внимательно рассматривал меня в висящем напротив зеркале.

Я заказал маленький черный кофе, добавил в него порядочную порцию водки и через минуту почувствовал согревающий эффект. Затем внимательнее присмотрелся к своему соседу.

Ему было лет двадцать восемь; довольно редкие волосы, здоровое, румяное лицо, вызывающие доверие глаза и не очень чистые руки. Он не производил впечатления человека, который много зарабатывает. Одет он был в серую куртку из шерстяной ткани в рубчик и не подходящие к ней спортивные брюки.

- Это ваш дредноут стоит у магазина? - спросил я тихо и почти равнодушно.

Он сидел неподвижно, крепко сжав губы.

- Нет, моего брата, - ответил он помедлив.

- Выпьем? Я старый приятель твоего брата.

Он медленно кивнул, проглотил слюну, протянул руку за бутылкой и разбавил ее содержимым кофе.

Выпил залпом. Потом вынул смятую пачку сигарет, вставил одну в рот, дважды безуспешно чиркнул спичкой, наконец зажег ее о столешницу и затянулся с показной легкостью, которая, как он понимал, не произвела на меня никакого впечатления. Я наклонился к нему.

- Это не обязательно преступление, - сказал я почти ласково.

- Да? - буркнул он. - Тогда в чем дело?

Продавец боком подвинулся поближе к нам. Я заказал еще кофе, долил его водкой и отпил немного.

- У хозяина этой машины нет брата, - сказал я, глядя в спину продавца.

Он старался держать себя в руках.

- Думаешь, машина ворованная?

- Нет.

- Считаешь, это я ее украл?

- Нет. Я только хочу, чтобы ты рассказал мне все.

- Ты сыщик?

- Да, но ты не волнуйся, это не допрос.

Он сильно затянулся, помешивая ложечкой в своей пустой чашке.

- Из-за этого я могу вылететь с работы. Но мне была нужна эта сотня. Я таксист.

- Можно было догадаться, - ответил я. Повернувшись, он внимательно взглянул на меня.

- Выпей еще немного и покончим с этим. Угонщики не ставят ворованые машины на центральных улицах и не рассиживают потом в заведениях.

Продавец отошел от витрины и начал крутиться около нас, вытирая тряпкой кофеварку. Наступило неловкое молчание. Продавец отложил тряпку, вышел за перегородку и стал демонстративно насвистывать какую-то мелодию.

Сосед налил себе еще немного и выпил, понимающе кивая мне головой.

- Слушай. Я привез пассажира и должен был подождать его. Тут подъезжает «бьюик», в котором сидит какой-то тип с девицей. Он предложил мне сотню за то, чтобы я дал ему свою фуражку и позволил доехать на моем такси до центра. Я должен был обождать около часа, а потом подъехать на его машине к отелю «Карильон» на Таун-бульвар.

Он сказал, что моя машина уже будет там, и дал мне сто долларов.

- Он объяснил, зачем все это?

- Да, говорил, что они были в игорном доме и ему внезапно повезло. Боялся, что по дороге на них кто-нибудь нападет. Уверял, что за игрой всегда следят специальные люди.

Я взял сигарету из его пачки и размял ее в пальцах.

- Что ж, это похоже на правду. Я могу взглянуть на твои документы?

Он подал их мне. Звали его Том Скайд, он был водителем таксопарка «Грин топ». Я закрыл свою бутылку, сунул ее в карман пальто и бросил на прилавок полдоллара. Продавец подошел и отсчитал сдачу. Он почти дрожал от любопытства.

- Пошли, Том, - обратился я к таксисту. - Поехали, заберем твое такси. Кажется, ждать больше нечего.

Мы вышли, и я поехал вслед за «бьюиком» мимо редких огней Лас-Олинас, а потом через прибрежные поселки, где небольшие домики стояли на песчаном берегу у самого моря, а дома побольше - в отдалении, на склонах холмов. Тут и там в окнах светились огоньки. Шины певуче скользили по мокрому бетону, маленькие желтые огонечки на бампере «бьюика» подмигивали мне на поворотах.

В Вест-Кимаррон мы оставили море в стороне, рыча моторами, пролетели через Кэнел-сити и доехали до поворота на Сан-Анджело. Дорога до отеля «Карильон» отняла у нас почти час. Это было большое, асимметричное, крытое черепицей здание с подземным гаражом и фонтаном у входа, который по вечерам подсвечивался зеленым прожектором. Напротив отеля на неосвещенной стороне улицы стояло такси номер 469, принадлежащее таксопарку «Грин топ». Пулевых отверстий на машине заметно не было. Том Скайд нашел свою фуражку и быстренько сел за руль.

- Видишь теперь, что я не соврал? Я поеду? - спросил он с явным облегчением.

Я не имел ничего против и вручил ему свою карточку. Когда его машина исчезла за углом, было двенадцать минут второго. Я сел в «бьюик», въехал в подземный гараж и отдал ключи молодому негру, который не спеша протирал стоящие там машины. Затем вернулся на улицу и вошел в холл отеля.

Портье, аскетического вида молодой человек, сидел у светящегося глазка телефонного коммутатора, углубившись в «Решения апелляционного суда штата Калифорния». Он сообщил мне, что Лю в номере нет и с одиннадцати часов, когда он принял дежурство, в отеле не было. После короткой дискуссии на тему позднего времени и важности моей миссии он согласился позвонить в номер, но там никто не поднимал трубку.

Выйдя из отеля, я несколько минут сидел в машине, курил. Потом вернулся в отель и закрылся в телефонной кабинке. Набрал номер журнала «Телеграм» и попросил соединить меня с Ван Баллином.

- Ты все еще шляешься по городу? - заорал он, узнав мой голос. - Это готовая тема для статьи. Я думал, что дружки Тиннена уже успели тебя убрать.

- Перестань болтать и послушай. - буркнул я. - Ты знаешь парня по имени Лю Харгер? Профессиональный игрок. Месяц назад полиция закрыла его заведение.

Ван Баллин ответил, что лично его не знает, но слышал.

- Кто в твоем бульварном журнальчике может его знать?

Он на мгновение задумался.

- Есть у меня один такой. Джерри Кросс, считается экспертом по ночной жизни. Что ты хочешь узнать?

- В каком из кабаков Лю мог бы обмывать свой успех? - поинтересовался я. Потом рассказал ему всю историю, но без подробностей. Умолчал о том, что меня оглушили дубинкой, и о такси. - Его до сих пор нет в отеле. А мне хотелось бы с ним повидаться.

- Ну что ж… Если ты дружишь с этим Харгером…

- С ним - да, но не с его дружками, - подчеркнул я.

Ван Баллин на миг прервал разговор, крикнул кому-то, чтобы наконец ответили на звонок, потом, приблизив трубку к губам, тихо прошептал:

- А теперь давай всю правду, старик.

- Ладно. Но только для тебя, не для твоих проходимцев. У выхода из машины Каналес трахнул меня по башке; потом забрали револьвер. Лю с девицей поменялись машинами со встречным таксистом, а потом исчезли. Все это мне не нравится. Лю не был настолько пьян, чтобы болтаться по городу с кучей денег в кармане. А если и был, то девица не позволила бы ему это делать. Она показалась мне очень решительной.

- Я посмотрю, что можно сделать, - сказал Ван Баллин.

- Я позвоню тебе.

Я снова сел в машину. Приехав домой, минут пятнадцать держал горячий компресс на голове, а потом потягивал подогретое виски с лимонным соком, время от времени позванивая в отель «Карильон». В половине третьего мне позвонил Ван Баллин. Ничего не удалось узнать. Лю не арестован, его нет в больнице, он не заходил ни в один из клубов.

В три часа ночи я последний раз позвонил в «Карильон», потом погасил свет и улегся спать.

С утра я попытался разыскать рыжую. В телефонной книге было двадцать восемь человек по фамилии Гленн, в том числе три женщины. Первая не поднимала трубку, две остальные уверили меня, что они не рыжие. Одна из них была готова убедить меня в этом лично.

Я побрился, принял душ, съел завтрак и, выйдя из дому и миновав два квартала, добрался до своей конторы.

В приемной сидела мисс Гленн.

IV

Я открыл двери кабинета; мисс Гленн вошла и уселась в то самое кресло, где вчера сидел Лю. Я приоткрыл окно, закрыл на ключ наружную дверь и дал ей прикурить. Папиросу она держалалевой рукой, на которой не было ни перчатки, ни колец.

На ней было свободное пальто, накинутое на блузку и клетчатую юбку. Маленькая немодная шляпка - в последнее время ей, видимо, не везло - почти полностью прикрывала волосы. На усталом лице не было косметики. Выглядела она лет на тридцать.

Мисс Гленн молча смотрела в стену над моей головой. Я набил трубку и долго ее раскуривал. Потом встал, подошел к двери, ведущей в коридор, и поднял несколько писем, всунутых в щель под дверью.

Затем, усевшись за стол, начал их просматривать, одно прочитал даже дважды, как будто в комнате, кроме меня, никого не было. Я не обращал внимания на посетительницу и не заговаривал с ней, хотя искоса наблюдал за ее поведением. Она нервничала все больше.

Наконец она шевельнулась, открыла черную сумочку из лакированной кожи, вынула толстый конверт и, держа его двумя руками, застыла, слегка откинув голову назад.

- Лю сказал, что я могу обратиться к вам, если влипну в историю, - медленно начала она. - Ну вот я и влипла.

- Лю мой близкий друг, - сказал я, приглядываясь к серому конверту. - Я сделал бы для него все - в границах здравого смысла. Иногда даже больше, как вчера вечером, например. Это не значит, однако, что мы играем в одной команде.

Она бросила дымящийся окурок в большую стеклянную пепельницу. Глаза ее на мгновение странно блеснули.

- Лю нет в живых. - Голос прозвучал как-то бесцветно.

Я погасил окурок кончиком карандаша.

- Двое парней Каналеса прикончили его в моей квартире. Он получил пулю из небольшого револьвера - такого же, как мой. Я потом искала свой, но он исчез. Всю ночь я просидела с трупом, не могла выйти из дому. - Внезапно она потеряла сознание - глаза закатились, голова упала и тяжело ударилась о поверхность стола; серый конверт выпал из обессилевших рук,

Быстро открыв дверцу стола, я вынул стакан и бутылку. Налив порядочную порцию, подошел к девушке и сильно, чтобы она почувствовала боль, прижал край стакана к ее губам. Давясь, она проглотила немного жидкости. Часть пролилась на подбородок, но в глазах появилось осмысленное выражение. Стакан я поставил перед ней, а сам вернулся на свое место. Конверт слегка приоткрылся, и я увидел в нем банкноты,

Сонным голосом она начала рассказывать:

- Мы получили в кассе всю сумму крупными, но и так получился порядочный пакет. В конверте ровно двадцать две тысячи. Я оставила себе несколько сотенных. Лю нервничал, он считал, что Каналесу нетрудно будет нас перехватить. Даже если бы вы ехали за нами, это не помогло бы.

- Каналес проиграл эти деньги на глазах у всех, - ответил я. - Неплохая реклама, даже если это его немного расстроило.

Девушка не обратила на мои слова никакого внимания:

- На дороге мы встретили свободное такси, и Лю пришла в голову отличная идея. Он предложил парню сотню, чтобы он позволил нам доехать на его машине до Сан-Анджело. Таксист согласился, мы поехали на соседнюю улицу и поменялись машинами. Нам было немного не по себе. Лю не пошел в отель. Мы взяли другое такси и поехали ко мне. Я живу в «Хабарт-армс», на Саут-интер. Портье впускает туда каждого, проблем нет. Когда мы вошли, из-за перегородки между комнатой и кухней появились два типа в масках. Один маленький, худой, другой высокий, здоровенный, челюсть у него торчала из-под маски, как ящик. Лю сделал неосторожное движение, и высокий выстрелил - всего один раз. Лю упал на пол и больше не двигался.

- Это могли быть те, что стукнули меня. Я вам еще об этом не рассказывал.

Казалось, она не слышит. Ее лицо было бледно и неподвижно, как лишенная выражения гипсовая маска.

- Думаю, еще немного виски мне бы не повредило, - прошептала она.

Я плеснул в два стакана, мы выпили, и она продолжала:

- Перед этим мы опустили конверт в почтовый ящик. Они обыскали всю квартиру, они видели, что мы только что вошли и ничего не успели спрятать. Высокий ударил меня кулаком. Когда я пришла в себя, в квартире никого не было, а на полу лежало тело Лю. - Она коснулась пальцами подбородка - на нем был какой-то след, не очень заметный.

- Они опередили вас, - сказал я. - Сообразительные ребята, наверное, остановили бы такси по дороге. Откуда у них был адрес?

- Каналес знает, где я живу. Как-то он поехал со мной и хотел, чтобы я пригласила его к себе.

- Ладно, - ответил я. - Как они попали в квартиру?

- Это нетрудно. Под окнами идет карниз, по которому можно дойти до пожарной лестницы.

- Что было дальше?

- Деньги мы выслали на мое имя, - продолжала мисс Гленн. - Лю был славным парнем, но девушка тоже должна о себе позаботиться. Поэтому мне и пришлось просидеть там, рядом с телом Лю. Я ждала почтальона. А потом пришла сюда.

- Револьвер они оставили? - спросил я.

- Нет… если только он не лежит под ним. Я не проверяла.

- Вам слишком легко удалось от них избавиться. Может, это были вовсе не люди Каналеса? Лю рассказывал вам о своих делах?

Девушка спокойно покачала головой. Ее темно-синие глаза ожили.

- Ладно. Как вы себе представляете мое участие в этом деле?

Она слегка прищурилась и пододвинула ко мне туго набитый конверт.

- Я понимаю, что влипла. Но не дам себя обобрать. Половина этих денег моя, я хочу ее получить. Пятьдесят процентов. Если бы я вчера позвонила в полицию, у них нашелся бы предлог, чтобы забрать у меня деньги. Думаю, Лю был бы не против, чтобы вы взяли его половину… если захотите мне помочь.

- Это большая сумма для частного детектива, мисс Гленн, - устало усмехнулся я. - Ваше положение осложняется тем, что не была сразу же вызвана полиция. Лучше всего будет, если я поеду и сориентируюсь в ситуации на месте.

Она внезапно наклонилась ко мне:

- Вы займетесь деньгами?

- Займусь. Спущусь вниз и положу их в сейф. Пусть один из ключей останется у вас, о дележе поговорим потом. По-моему, будет лучше, если Каналес узнает, что ему придется иметь дело со мной, а вам надо укрыться в маленькой гостинице, где у меня есть приятель. По крайней мере, пока я немного осмотрюсь.

Она кивнула. Я надел шляпу и сунул конверт за ремень брюк. Выходя, сказал, что в левом верхнем ящике стола лежит револьвер, - на всякий случай, чтобы ей было спокойнее.

Когда я вернулся, девушка сидела в той же позе. Она сказала, что звонила Каналесу.

Объездной дорогой мы поехали в отель «Лоррен».

Кажется, никто не следил за нами.

Держа в ладони сложенную двадцатку, я пожал руку портье гостиницы, Джимми Доланду. Он сунул руку в карман и пообещал, что охотно проследит, чтобы никто не беспокоил «мисс Томпсон».

Я вышел из гостиницы. В утренних газетах не было ничего о Лю Харгере.

«Хобарт-армс» занимал целый квартал. Это было желтое семиэтажное здание.

По обеим сторонам проезжей части вдоль дома стояли машины. Я медленно проехал мимо, глядя по сторонам. На залитой солнцем улице было тихо; припаркованные машины выглядели солидно, как будто стояли на своих постоянных местах.

Я свернул в узкий переулок между двумя высокими деревянными заборами, припарковал автомобиль перед воротами с надписью «Сдается внаем» и, миновав мусорные бачки, вышел в бетонированный двор «Хобарт-армс». Какой-то тип укладывал клюшки для гольфа в багажник лимузина. В холле молодой филиппинец водил по ковру пылесосом, а сидящая у коммутатора служащая была занята какой-то писаниной.

Я поднялся на лифте и осторожно прошел коридором до последней двери по левой стороне. Постучал, подождал немного, постучал еще раз и вошел в квартиру, воспользовавшись ключом мисс Гленн.

Тела не было.

Я посмотрел на свое отражение в зеркале, пересек комнату и выглянул в окно. Под ним был карниз, доходящий до пожарной лестницы. Даже слепой смог бы по нему залезть в квартиру. На покрывающей карниз пыли не было заметно следов.

В столовой и на кухне не было ничего, кроме обычных предметов. В спальне лежал ковер, выдержанный в спокойных тонах, стены были выкрашены в серый цвет. В углу, рядом с мусорным ведром, лежал мусор, а на сломанном гребне, который лежал на туалетном столике, были рыжие волосы. В шкафах было только несколько бутылок из-под джина.

Я вернулся в комнату, постоял немного и вышел из квартиры.

Филиппинец в холле продвинулся со своим пылесосом на каких-нибудь три метра. Я облокотился на ограждение у конторки и спросил мисс Гленн.

- Пятьсот двадцать четыре, - ответила темноволосая служительница, ставя очередную точку в списке сданного в прачечную белья.

- Ее нет дома. Она давно вышла?

- Не заметила. В чем дело, какой-нибудь неоплаченный счет?

Объяснив, что я просто знакомый, и поблагодарив, я вышел. Все говорило о том, что в квартире мисс Гленн ничего не произошло. Я вернулся в переулок, где оставил машину.

Рассказ мисс Гленн не напрасно вызывал у меня сомнения…

Я миновал Кордову, проехал еще один дом и остановился у аптеки с запыленной витриной, которая была почти незаметна в тени густых деревьев. В углу была телефонная кабинка. Старый продавец без всякого энтузиазма подошел ко мне, шаркая ногами. Поняв, что мне нужно, он отошел, сдвинул очки в проволочной оправе на кончик носа и снова уселся, держа в руках газету.

Я бросил в автомат пятицентовик, набрал номер и услышал протяжный женский голос: «Телеграм». Я попросил Ван Баллина.

Когда он подошел к телефону и понял, кто с ним говорит, я услышал неуверенное покашливание. Потом он плотно прижал трубку к губам и тихо сказал:

- У меня есть кое-что. Но новости плохие. Мне очень жаль. Твой друг Харгер в морге. Мы получили сообщение минут десять назад.

Я оперся о стенку кабины, чувствуя, что вид у меня довольно глупый.

- Тебе удалось узнать еще что-нибудь?

- Двое патрульных полицейских обнаружили его в Вест - Кимаррон, на газоне перед каким-то домом. С пулей в сердце. Это было ночью, но только сейчас удалось установить личность убитого.

- В Вест-Кимаррон, говоришь? - повторил я. - Ну что ж, пока все. До свидания.

Я повесил трубку и постоял немного, присматриваясь через стекло кабины к седому мужчине средних лет, который вошел в аптеку и просматривал лежащие на полках журналы. Потом опять опустил в автомат пятицентовик, набрал номер гостиницы «Лоррен» и попросил соединить меня с бюро обслуживания.

В трубке затрещало, и раздался голос телефонистки:

- Очень жаль, но абонент не отвечает.

Я попросил соединить меня с Джимом и, когда он взял трубку, уговорил его зайти в номер. Почему сна не отвечает? Может, она так представляет себе меры предосторожности?

- Ладно. Я сбегаю наверх.

Я положил трубку на полочку рядом с телефоном и резко открыл дверцу кабины. Седой медленно оторвал взгляд от журналов, нахмурился и посмотрел на часы. Я захлопнул дверцу и снова взялся за трубку.

Голос Джима звучал как будто издалека.

- Ее нет. Наверное, вышла пройтись.

- Может, и так. Но скорее - прокатиться.

Повесив трубку, я толчком распахнул дверь и вышел из кабины. Седой торопливо отложил журнал, выпрямился, встал за моей спиной и сказал тихо, но решительно:

- Рук не поднимай; спокойно иди в свою машину. У нас есть к тебе дело.

Краем глаза я заметил, что продавец, близоруко щурясь, смотрит в нашу сторону. Но даже если он что-нибудь видел на таком расстоянии, то подробностей не разглядел. Что-то уперлось мне в спину. Спокойно и торжественно мы вышли из аптеки.

Вплотную к моему «мармону» был припаркован длинный серый автомобиль. Задняя дверца была открыта, около нее, опершись ногой о порог, стоял мужчина с прямоугольным лицом и искривленными губами. Правую руку он держал за спиной.

- Садись в свою машину и двигай в западном направлении, - сказал мой сопровождающий. - Свернешь на первом перекрестке.

Пожав плечами, я открыл дверцу своего автомобиля и сел за руль. Седой быстро опустился рядом, внимательно наблюдая за моими руками. Он направил на меня короткоствольный револьвер с широким дулом.

- Доставая ключ, будь осторожен, приятель!

Кто-то уселся у нас за спиной. Нажимая на педаль газа, я услышал, как захлопнулись дверцы стоявшей за нами машины. Я переключил скорость и свернул у первого светофора. Серый автомобиль повторил за нами поворот, а затем несколько отстал.

Я вел машину в западном направлении. Сидящий сзади тип быстро перегнулся через мое плечо и вынул у меня из-под пиджака револьвер. Седой, уперев руку с револьвером в бедро, другой рукой старательно обыскал меня. Удовлетворив свое любопытство, он поудобнее устроился на сиденье.

- О'кей. Давай на центральную, и побыстрее, - произнес он.

Я прибавил скорость до шестидесяти.

Мы миновали район элегантных вилл, застройка стала реже. Когда мы были уже почти за городом, державшийся за нами серый автомобиль отстал, повернул к центру и вскоре исчез.

- В чем дело? - спросил я.

Седой засмеялся и потер свою широкую красную челюсть.

- Шеф хочет с тобой поболтать.

- Каналес?

- Какой еще Каналес? Я сказал - шеф.

Несколько минут я молча смотрел на шоссе.

- Почему вы не взяли меня на квартире или в переулке? - поинтересовался я наконец.

- Хотели убедиться, что за тобой никто не следит.

- Кто такой шеф?

- Не беспокойся, увидишь на месте. Еще вопросы есть?

- Есть. Закурить можно?

Он придержал руль, чтобы я мог воспользоваться спичками. Сидящий сзади так и не сказал ни слова. Через некоторое время седой приказал мне остановиться и пересесть на его место. Он сел за руль сам.

- Такая машина была у меня шесть лет назад, когда за душой не было ни гроша, - сказал он добродушно.

Я не знал, что на это ответить, молча глубоко затянулся.

Почему убийцы не взяли у Лю деньги, если он был убит в Вест-Кимаррон? А если это произошло в квартире мисс Гленн, зачем было рисковать, перевозя тело в Вест-Кимаррон?

V

Поднявшись на холм, мы съехали вниз по светлому бетонному шоссе, миновали мост и на середине следующего склона свернули на мощенную щебнем дорогу, вьющуюся среди карликовых дубов. Метелки степной травы, покачивавшиеся на склоне холма, были похожи на водяные фонтанчики. Колеса шуршали по щебню и скользили на поворотах.

Наконец мы добрались до деревянного дома с широкой наружной галереей, стоящего на высоком цоколе из валунов, скрепленных раствором. В тридцати шагах от него, на вершине холма, вращался ветряной двигатель, приводивший в движение электрическую турбину.

Седой медленно подъехал к дому, остановился рядом с коричневым «линкольном», выключил двигатель и поставил мой «мармон» на ручной тормоз.

Затем вынул ключ зажигания, старательно уложил в кожаный чехольчик и спрятал в карман.

Его товарищ отворил дверь дома. В руке у него был револьвер. Я вышел из машины, седой тоже; все вместе мы зашли в дом.

Стены большой комнаты были отделаны искусно отполированными сосновыми досками. Ступая по индийскому ковру, мы приблизились к противоположным дверям. Седой осторожно постучал.

- Кто там? - раздался чей-то голос.

- Это я, Бэсли. Со мной тот тип, с которым вы хотели поговорить, - сказал седой, поклонившись дверям.

Тот же голос из-за дверей приказал нам войти. Бэсли приоткрыл двери, впихнул меня внутрь и закрыл их за моей спиной.

Эта комната тоже была отделана сосной и украшена индийским ковром. В камине с шипеньем и треском пылали сухие поленья.

За большим полированным столом сидел Фрэнк Дорр.

Он принадлежал к людям, любящим сидеть за письменным столом, чтобы опираться на него брюхом, перебирать лежащие на нем предметы и интеллигентно выглядеть. У него было жирное, обрюзгшее лицо, седые волосы ежиком, быстрые глазки и небольшие изящные руки. На нем был слишком широкий серый пиджак. На столе перед Дорром лежал черный персидский кот; он терся о небольшую руку, почесывающую его за ухом, и помахивал хвостом, свисающим с края стола.

- Садитесь, - сказал Дорр, не отрывая глаз от кота.

Я сел в широкое кожаное кресло.

- Как вам тут нравится? - спросил он. - Довольно симпатично, а? Это Тоби, мой дружок.

- Мне не нравится, каким образом я сюда попал, - ответил я.

Дорр поднял голову и посмотрел на меня, слегка приоткрыв рот. У него были красивые зубы - плод стараний дантиста.

- Я человек занятой, - бросил он. - Так было проще всего, чтобы не вдаваться в лишние дискуссии. Не хотите ли выпить?

- Конечно хочу, - ответил я.

Дорр ласково обнял кота, потом оттолкнул его, положил руки на подлокотники кресла и слегка покраснел, прежде чем ему удалось встать. Он подошел к стенному шкафу и вынул оттуда пузатый графин с виски и два стаканчика с золотым ободком.

- Льда сегодня нет, - сказал он, возвращаясь валкой походкой к столу. - Придется пить чистое виски.

Он наполнил оба стаканчика, жестом указал мне на один, сел, закурил длинную коричневую сигару, подвинул сигарницу ко мне, раскинулся в кресле поудобнее и бросил на меня взгляд совершенно расслабившегося человека.

- Значит, это вы засадили Мэнни Тиннена? - обратился он ко мне. - Мне это не нравится.

Я потихоньку цедил виски. Оно было слишком хорошо для питья глотками.

- Жизнь иногда становится сложной, - протянул он так же спокойно и ровно. - Политика, даже когда доставляет развлечение, гробит здоровье. Вы меня знаете. Я человек безжалостный и всегда добиваюсь своего. Теперь мне уже не нужно так много, но если я чего захочу- сделаю для этого все. Я не слишком щепетилен.

- Да, так о вас говорят, - вежливо отозвался я.

Дорр заморгал, посмотрел на кота, притянул его за хвост к себе, перевернул на бок и начал почесывать ему брюхо. Казалось, коту это нравится.

Дорр внимательно взглянул на меня.

- Вы убрали Лю Харгера, - почти прошептал он.

- Почему вы так думаете? - спросил я без особого энтузиазма.

- Вы убрали Лю Харгера. Возможно, он заслуживал этого. Он получил прямо в сердце пулю тридцать восьмого калибра. У вас револьвер этого калибра, и все знают, что пользоваться им вы умеете. Прошлой ночью вы были в «Лас-Олинас». Харгер выиграл кучу денег, а вы должны были его охранять. Однако вам в голову пришла лучшая мысль. Вы догнали его и эту девицу в Вест-Кимаррон, влепили в него пулю и хапнули деньги.

Я допил виски, поднялся с кресла и налил себе следующую порцию.

- Вы договорились с этой девушкой, - продолжал Дорр, - однако из этого ничего не вышло. Ей пришла в голову другая знатная мысль. Хотя это уже не имеет значения; полиция нашла рядом с телом Харгера ваш револьвер. Ну и деньги при вас…

- Приказ о моем задержании уже отдан? - спросил я,

- Еще нет… Они ждут моих указаний. Револьвер также еще не представлен… Вы понимаете, у меня много друзей…

- Меня здорово приложили у выхода из заведения Каналеса, - не спеша начал я. - Ну что ж, я это заслужил. У меня пропал револьвер. Я не смог догнать Харгера и с этого момента больше его не видел. Сегодня утром ко мне пришла эта девица. Она принесла деньги и сказала, что Харгер был убит у нее дома. Поэтому деньги находятся у меня, я должен их сохранить. Я не был уверен, что она говорит правду, но главное, она принесла деньги. Кроме того, Лю был моим другом. Я начал расследование.

- Нужно было оставить это полиции, - криво улыбнувшись, сказал Дорр.

- Не исключено было, что кто-нибудь постарается впутать в это дело девушку. А кроме того, у меня появилась возможность честно заработать несколько долларов.

Пальцы Дорра приблизились к мордочке кота, который лениво куснул, а затем вырвался из его рук и, сидя на краю стола, стал облизывать лапку.

- Двадцать два куска, и эта девица отдала их вам на сохранение! - размышлял Дорр. - Это совершенно на нее не похоже. Деньги у вас, - продолжал он, - Харгер убит из вашего револьвера, девушка пропала, но я сумею ее вернуть. Думаю, в случае чего она может быть ценным свидетелем.

- С этой рулеткой в «Лас-Олинас» провернули какую-нибудь штучку? - спросил я.

Он допил виски и снова воткнул в рот сигару.

- Ясное дело. - Голос его звучал беззаботно. - В дело вошел Пино, крупье. Колесо было отработано так, чтобы шарик останавливался у двойного зеро. Старая штука. Медная кнопка на полу, вторая кнопочка в подошве туфли Пино, провод вдоль его ноги, во внутреннем кармане - батарейка.

- Каналес вел себя так, как будто ничего об этом не знает.

Дорр захихикал:

- Он знал, что колесо обработано. Не знал только, что его главный крупье играет за другую команду.

- Не хотел бы я быть на месте Пино, - заметил я.

Дорр пренебрежительно махнул рукой, в которой была зажата сигара.

- Им уже занялись…

Сидя в кресле, я пожал плечами и слегка изменил позу.

- Вы чертовски хорошо информированы. Это все для того, чтобы поставить меня в ситуацию, в которой я должен буду уступить?

Он мягко улыбнулся:

- Черт побери, конечно, нет! Просто так уж получилось… Как по хорошо составленному плану. - Он снова взмахнул сигарой, и серый клуб дыма на секунду прикрыл его хитрые глазки. Из соседней комнаты доносился приглушенный разговор. - У меня много своих людей, иногда я вынужден идти им навстречу, хотя их делишки не всегда мне нравятся, - пояснил он.

- Например, Мэнни Тиннен? - спросил я. - Он давно крутился около городского совета, многое знал… О'кей, мистер Дорр. Но что я могу для вас сделать? Совершить самоубийство, что ли?

Он рассмеялся. Его плечи добродушно подрагивали.

- Это никогда не пришло бы мне в голову, - ответил он. - У меня есть лучшее предложение. Общественность приняла убийство Шеннона близко к сердцу, и нет никакой уверенности, что окружной прокурор не доведет дело Тиннена до приговора, несмотря на ваше отсутствие, если ему удастся вдолбить людям, что вас убрали, чтобы избавиться от свидетеля.

Встав с кресла, я подошел к столу и, опершись на него, наклонился к Дорру.

- Без глупостей! - слегка испугавшись, резко произнес он, дернулся в сторону ящика стола и сунул в него руку.

Смеясь, я смотрел на его руку. Он вынул ее из ящика, в котором лежал револьвер.

- Показания в суде уже даны, - заметил я.

Дорр уселся поудобнее и послал мне улыбку.

- Людям свойственно ошибаться. Даже пронырливым частным детективам… Вы можете письменно отказаться от своих показаний.

- Нет. - Голос мой был очень тих. - В таком случае мне грозит обвинение в ложных показаниях, и приговора не миновать. Уж лучше быть обвиненным в убийстве - из этого еще можно выпутаться. Кроме того, Фенвезер, возможно, сможет мне помочь. Он не захочет потерять свидетеля.

Дело Тиннела слишком для него важно.

- Итак, приятель, ты попробуешь выпутаться из этой истории. - Голос Дорра звучал спокойно. - Но твоя репутация будет подмечена так, что никакой суд присяжных не вынесет Тиннену приговор на основании твоих показаний.

Я медленным движением руки почесал кота за ухом и спросил:

- А что с этими двадцатью двумя кусками?

- Можешь их оставить себе, если пойдешь нам навстречу. В конце концов, это не мои деньги… Если Мэнни выпустят, могу подбросить еще немного из своего кармана.

Я пощекотал коту горлышко. Он тихо замурлыкал. Мягким движением я взял его на руки и, не глядя на Дорра, тихо спросил:

- Кто убил Лю Харгера?

Он покачал головой.

- Хороший у тебя кот, - продолжал я.

Дорр облизнул губы:

- Мне кажется, этот маленький стервец тебя полюбил. - Он улыбнулся. Казалось, это доставляло ему удовольствие.

Я кивнул головой и швырнул кота прямо ему в лицо. Он тихо заскулил и вскинул руки, чтобы защититься. Кот ловко перевернулся в воздухе и когтями обеих лап вцепился ему в лицо, разодрав щеку, как шкурку банана. Раздался громкий крик.

Когда Бэсли и его приятель ворвались в комнату, я уже успел выхватить из ящика револьвер и приставить ствол к шее Дорра.

Немая сцена длилась около минуты. Потом кот вырвался из объятий Дорра, спрыгнул на пол и исчез под столом. Бэсли поднял револьвер с видом человека, который не знает, что делать дальше.

Я сильно вдавил ствол в шею Дорра и прервал молчание:

- Фрэнки получит пулю первым, ребята. И не думайте, что я шучу.

Дорр застонал.

- Оставьте его. - Он вынул из кармана пиджака носовой платок и приложил его к окровавленной щеке.

Криворотый начал продвигаться вдоль стены.

- Мне не смешно, - проговорил я. - И я не шучу, Вы двое - стоять!

Тип с кривым ртом смотрел на меня с ненавистью, Руки его были опущены.

Дорр повернул голову и попробовал говорить со мной через плечо. Мне не видно было выражение его лица, но страха в голосе не было.

- Это ничего тебе не даст. Я мог бы приказать убрать тебя, если бы это было мне нужно. Ну и что ты теперь будешь делать? Если кого-нибудь застрелишь, тебе будет хуже, чем если бы ты принял мое предложение. По-моему, у тебя нет выхода.

Я секунду размышлял над этим; Бэсли смотрел на меня с участием, как будто все происходящее было для него обычным делом. А вот во втором не было и тени участия. Я внимательно прислушался - в доме господствовала полная тишина.

Дорр наклонился вперед, отодвигаясь подальше от дула револьвера.

- Ну что? - спросил он.

- Я ухожу, - решил я. - Если ты прикажешь Бэсли бросить мне ключи от машины и отдать мой револьвер, я готов забыть об этой истории.

Дорр вздрогнул, как будто хотел пожать плечами.

- И что дальше?

- Взвесь получше свое предложение, - ответил я. - Если ты обеспечишь мне соответствующую защиту, я могу пойти тебе навстречу… Ну а если ты настолько крут, как тебе кажется, несколько часов разницы не будут иметь значения.

- В этом что-то есть, - захохотал Дорр, а затем обратился к Бэсли: - Спрячь пушку и отдай ему ключи… И револьвер.

Бэсли вздохнул, осторожно сунул руку в карман брюк и бросил чехольчик с ключами рядом со столом. Криворотый поднял руку и положил ее во внутренний карман, а я укрылся за спиной Дорра. Криворотый вынул мой револьвер, положил его на пол и движением ноги послал в мою сторону.

Выйдя из-за спины Дорра, я поднял ключи и револьвер и боком двинулся к двери. Дорр равнодушно наблюдал за мной, его взгляд был полностью лишен выражения. Бэсли повернулся, чтобы стать ко мне лицом, и отошел от двери, когда я к ней приблизился. Второй едва сдерживал себя.

Я вынул ключ из замка и вставил его с обратной стороны.

- Ты напоминаешь мне раскидай, - сонным голосом произнес Дорр. - Чем дальше отскочишь, тем быстрее вернешься на место.

- Ну, может быть, резинка немного ослабла, - бросил я.

Выйдя и повернув ключ в замке, я ожидал выстрелов. Их не было.

Покинув дом, я завел мотор, круто развернулся и, взвизгнув шинами, взлетел на вершину холма. За мной никого не было. Когда я добрался до бетонного моста, был уже третий час. Некоторое время я вел машину одной рукой, а другой вытирал вспотевшую шею.

Морг размещался в конце светлого, тихого коридора позади центрального холла здания окружного совета. В гладкой, облицованной мрамором стене было две двери. На матовом стекле одной из них была надпись: «Вскрытие трупов». Я открыл другую дверь и оказался в небольшой, уютной приемной.

Голубоглазый, рыжеволосый мужчина с прямым пробором разбирал формуляры, грудой лежавшие на столе. Он поднял голову, внимательно посмотрел на меня и внезапно улыбнулся.

- Привет, Лондон, - сказал я. - Вы помните дело Шелби?

Он прикрыл глаза. Потом встал и подошел ко мне, протягивая руку.

- Конечно. Чем могу… - Он внезапно оборвал предложение и щелкнул пальцами. - Черт побери! Это ведь вам удалось заделать этого бандита!

Я выбросил окурок в приоткрытую дверь, ведущую в коридор.

- Я по другому делу. Во всяком случае сегодня. Здесь у вас лежит парень по имени Лю Харгер… Насколько я знаю, его нашли убитым в Вест-Кимаррон прошлой ночью или сегодня утром… Я мог бы его осмотреть?

- Не имею ничего против, - ответил Лондон.

Он ввел меня в залитый ярким светом зал, в котором все было выкрашено в белый цвет. У одной из стен стоял ряд больших контейнеров с застекленными окошечками. За стеклами были видны укутанные в белые простыни мумии на фоне покрытых инеем труб.

На столе, установленном так, что голова лежала выше, чем ноги, лежал труп, прикрытый простыней.

Лондон профессиональным движением приоткрыл неподвижное желтоватое лицо. Длинные, темные, слегка влажные волосы были разбросаны по небольшой подушке. Полуоткрытые глаза равнодушно смотрели в потолок.

Я подошел ближе, чтобы посмотреть в лицо; Лондон слегка отодвинул простыню и постучал пальцем по груди, отозвавшейся пустым звуком, словно деревянный ящик. Над сердцем виднелось пулевое отверстие.

- Хороший, чистый выстрел, - сказал он.

Я быстро отвернулся, достал сигарету и мял ее в пальцах, глядя в пол.

- Как установили личность?

- По содержимому карманов, - ответил Лондон. - Разумеется, мы проверяем сейчас отпечатки пальцев. Это ваш знакомый?

- Да.

Лондон потер большим пальцем челюсть. Мы вернулись в приемную, и он опять сел за стол. Покопавшись в бумагах, достал одну из них.

- Полицейские обнаружили его в половине первого ночи на обочине старого шоссе, ведущего в сторону от Вест-Кимаррон, в четверти мили от перекрестка. Ночью там почти нет движения.

- Вы могли бы поточнее определить время смерти? - поинтересовался я.

- Незадолго до этого. Он был еще теплый, а ночью там довольно холодно.

Я вставил в рот незажженную сигарету и поигрывал ею, перекатывая губами.

- Могу спорить, что пуля, которую вы из него извлекли, была тридцать восьмого калибра, - сказал я.

- Откуда вы знаете? - быстро спросил Лондон.

- Просто угадал. Мне приходилось видеть следы от таких пуль.

Лондон внимательно посмотрел на меня, в его глазах блеснул интерес. Я поблагодарил, попрощался и, выйдя в коридор, закурил; потом, поднявшись на лифте на шестой этаж, пошел по длинному коридору, точь-в-точь похожему на нижний. Здесь в нескольких небольших, скромно обставленных комнатах работали чиновники следственной службы, подчинявшейся окружному прокурору. Пройдя примерно половину коридора, я открыл дверь и вошел в комнату.

За столом, стоящим у стены, развалившись, сидел Бэрни Олс, шеф следственной службы, с которым в случае необходимости мне посоветовал связаться Фенвезер.

Это был среднего роста, белобровый блондин с выступающей челюстью и глубокой ямкой на подбородке.

У другой стены стоял еще один стол; кроме него тут были только два жестких стула и медная плевательница, стоящая на резиновом коврике.

Олс кивнул мне, поднялся со стула и закрыл дверь на замок. Затем вынул из стола плоскую металлическую коробку с сигарами, закурил одну, а остальные пододвинул мне.

Я сел на стул, слегка качнув его назад.

- Ну что? - спросил Олс.

- Это Лю Харгер. Я думал, может, кто-нибудь другой.

- Нонсенс. Надо было меня спросить, я бы сказал. Кто-то нажал на дверную ручку, затем постучал и, не дождавшись реакции, отошел от двери.

- Он умер между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью тридцатью пятью. В течение этого часа его могли убить там, где было найдено тело. Но для того чтобы все случилось так, как представила девица, времени недостаточно. Я тоже не успел бы его застрелить.

- Так, - протянул Олс, - может быть, вы смогли бы доказать это. И то, что его не убил ваш друг из вашего револьвера.

- Маловероятно, чтобы друг воспользовался моим револьвером… если это действительно мой друг.

Олс проворчал что-то и кисло улыбнулся.

Я перестал раскачиваться на стуле и внимательно посмотрел на него.

- Разве в таком случае я пришел бы сюда, чтобы рассказать о деньгах, револьвере и обо всем, что связывает меня с этим делом?

- Конечно, - равнодушно произнес Олс. - Если бы знали, что это уже сделал кто-то другой…

- Вижу, Дорр не любит попусту тратить время, - заметил я, вынул изо рта сигарету и швырнул ее в направлении медной плевательницы. Потом встал. - О'кей. Пока еще нет распоряжения о моем аресте, схожу наверх и расскажу свою версию.

- Присядьте еще на минутку.

Я сел. Он вынул изо рта сигару и резким движением отшвырнул ее. Окурок портился по коричневому линолеуму дотлевать в углу комнаты. Олс, положив руки на стол, постукивал пальцами. Он стиснул челюсти, верхняя губа слегка приподнялась.

- Дорр уже, наверное, знает, что вы сейчас у меня, - сказал он. - Вы до сих пор на свободе, так как у них нет полной уверенности, но они обязательно рискнут и прикажут вас засадить. Если Фенвезер проиграет на выборах, со мной все будет кончено. В случае, если я сейчас пойду вам навстречу.

- Если он добьется приговора для Мэнни Тиннена, то не проиграет.

Олс вынул из коробки очередную сигару и прикурил ее. Взял со стола свою шляпу, поиграл ею и надел на голову.

- Зачем девица рассказывала историю об убийстве в ее квартире, трупе на полу… всю эту ерунду?

Они хотели затянуть меня в ее квартиру, сообразили, что я поеду проверить. Так они заманили меня в безлюдную часть города. Там им было легче убедиться, что за мной не следуют люди Фенвезера.

- Это только предположение, - кисло произнес Олс.

- Конечно, - ответил я.

Олс убрал со стола свои массивные ноги, с шумом переместил их на пол и упер руки в колени. Сигара в! уголке его рта нервно подрагивала.

- Интересно познакомиться с парнем, который отдал бы двадцать два куска только затем, чтобы подкрепить свою сказочку… - нехотя протянул он.

Я опять встал и двинулся к двери.

- Куда это вы заспешили? - поинтересовался он.

Я повернулся и, пожав плечами, равнодушно глянул на него.

- Мне кажется, все это вас не очень интересует. Олс тяжело поднялся с кресла.

- Этот таксист наверняка отвратительный мелкий жулик, - устало проговорил он. - Возможно, люди Дорра не знают, что его показания имеют для всего этого дела известную ценность. Поехали к нему - сразу, пока он еще хоть что-нибудь помнит.

VI

Гараж фирмы «Грин топ» помещался на Дериверас, в двух кварталах к востоку от главной городской артерии, Я поставил машину и вышел. Олс устроился поудобнее.

- Я останусь в машине. Посмотрю, не следил ли кто за нами, - пробурчал он.

Я вошел в большой гараж, где эхом отдавались мои шаги. В углу помещалась небольшая грязноватая конторка; сидящий в ней небритый человек в красном галстуке и сдвинутом на затылок котелке резал на ладони брусок прессованного табака.

- Вы диспетчер? - поинтересовался я.

- Да.

- Я ищу одного таксиста. Его зовут Том Снайд.

Он отложил нож и начал растирать табак в ладонях.

- В чем дело? - осторожно осведомился он.

- Ничего плохого. Я его друг.

- Еще один друг? Он сегодня в ночную… Наверное, уже поставил машину. Рейнфроу-стрит, тысяча семьсот двадцать три. Это на холме, рядом с Серым озером.

- Спасибо, - поблагодарил я. - У него есть телефон?

- Нет.

Я вытащил из внутреннего кармана план города и развернул его на столе, у него под носом.

- У нас на стене висит большой план города, - проворчал он и стал набивать табаком короткую трубку.

- А я привык к этому, - бросил я, склонившись над планом. Потом быстро вскинул голову и всмотрелся в лицо под котелком. - Вы чертовски быстро вспомнили адрес.

Он вставил в рот трубку, сильно сжал ее в зубах и вложил два пальца в кармашек своей расстегнутой жилетки.

- Только что им интересовались два каких-то типа.

Я быстро свернул план и уже в дверях сунул его в карман. Перебежал тротуар и сел за руль.

- Нас опередили, - бросил я. - Какие-то двое только что интересовались адресом этого парня.

Олс, громко выругавшись, вцепился в дверцу машины, когда мы со скрежетом делали поворот. Пригнувшись к рулю, я гнал, как сумасшедший. На углу Сентрал-авеню путь преградил красный свет.

Я свернул к бензоколонке на углу и, выехав на Сентрал-авеню, протиснулся через скопление машин, чтобы свернуть вправо.

Чернокожий полицейский засвистел нам вслед. Я не остановился.

Мы миновали какие-то склады, рынок, потом опять какие-то грузовые склады, железнодорожные пути и два моста. Три раза я пересекал перекрестки при смене сигнала светофора, четвертый раз проскочил на красный. Проехав кварталов пять, я услышал позади сирену полицейского мотоцикла.

Олс передал мне свою шерифскую звездочку; я высунул ее в окно и стал вертеть в пальцах, чтобы она заблестела в лучах солнца. Мотоциклист держался за нами еще кварталов двенадцать, потом отстал.

Серое озеро - искусственный водоем в долине между двумя грядами холмов, на восточной окраине Сан-Анджело. Узкие, тщательно вымощенные улочки прихотливо вьются среди пригорков, ведя к удаленным друг от друга недорогим одноэтажным домикам.

Мы мчались вперед, читая на ходу названия улиц. Блестящая серая гладь озера вскоре осталась позади, грохот выхлопной трубы старого «мармона» отражался от выветренных каменных склонов.

В этот миг мы услышали за ближайшим поворотом звук выстрела.

Олс быстро выпрямился на заднем сиденье.

- Ого! - заметил он. - Солидный калибр.

Доставая револьвер, он приоткрыл со своей стороны дверцу машины.

Наш автомобиль выскочил из-за поворота, и мы увидели внизу два дома, разделенные садом. Между домами поперек дороги стоял длинный серый автомобиль. Левое переднее колесо было спущено; распахнутые с двух сторон дверцы напоминали широко расставленные уши слона. У правой дверцы стоял на коленях невысокий темнолицый мужчина. Его правая рука бессильно свисала вниз, ладонь была залита кровью. Другой рукой он пытался подобрать револьвер, валявшийся перед ним на асфальте.

Я быстро затормозил, машину занесло. Олс выскочил на дорогу.

- Бросай оружие, дерьмо! - заорал он.

Раненый пробормотал что-то непонятное и бессильно опустился на подножку автомобиля. Из-за машины прогремел выстрел, пуля просвистела у моего уха.

Серый лимузин стоял под таким углом, что я почти не видел его левой стороны, - только приоткрытую дверцу. Мне показалось, что выстрел был сделан оттуда. Олс влепил в дверь серой машины две пули. Бросившись на землю, я увидел под серым автомобилем чьи-то ноги, выстрелил, но промахнулся.

В ту же секунду из-за угла ближайшего дома раздался выстрел, посыпалось разбитое стекло серого автомобиля.

И тут я разглядел в зарослях кустарника человека. Он расположился на склоне, прижав к плечу легкую винтовку.

Это был Том Снайд, таксист.

Олс охнул и бросился к серой машине. Из-за машины раздалось еще несколько выстрелов. Я отбросил ногой револьвер раненого так, чтобы он не смог до него дотянуться, обошел его и осторожно выглянул из-за багажника машины. Стоявший за ней человек не мог отбиваться от наступающих с разных сторон противников.

Это был здоровенный молодчик, одетый в коричневый костюм. Громко топая, он побежал к ложбине между двумя домиками. Раздался выстрел Олса. Бегущий обернулся и выстрелил на ходу. Олс стоял теперь вне укрытия. Его шляпа слетела с головы, он стоял, выпрямившись, расставив ноги, и целился старательно, как в тире.

Ноги плечистого подгибались на бегу. Моя пуля пробила ему шею. Олс, тщательно прицелившись, выстрелил еще раз. Шестая, последняя пуля полицейского револьвера попала в здоровяка, когда он уже падал, и заставила его повернуться вокруг своей оси. Падая, он сильно ударился виском о поребрик - звук был неприятный.

Мы приблизились к нему. Олс нагнулся, приподнял и перевернул его на спину. На лице убитого было выражение мягкости и спокойствия, хотя вся шея была в крови. Олс обыскал его карманы.

Я оглянулся, чтобы посмотреть, что делает тот, второй. Он неподвижно сидел на подножке, лицо было искривлено болью, правую руку он прижимал к телу.

Том Снайд выбрался на обочину шоссе и подошел к нам.

- Это Пак Эндрюс, - сказал Олс. - Я не раз видел, как он крутился рядом с игорными домами. - Он выпрямился и отряхнул колени. - Да, это Пак Эндрюс.

Наемный бандит, нанимался на несколько часов, дней или недель. Думаю, занимаясь этим, можно жить некоторое время.

- По башке меня треснул не он, - ответил я. - Но я видел его, когда меня оглушили сзади; если в том, что сегодня утром рассказала рыжая, есть хоть немного правды, то это он застрелил Лю Харгера.

Олс кивнул, подошел к своей шляпе и поднял ее с земли. Тулья была пробита пулей.

- Это меня совсем не удивило бы, - спокойно произнес он, надевая шляпу.

Том Снайд стоял перед нами, судорожно прижимая к себе винтовку. Он был без шляпы и пиджака. На ногах легкие домашние туфли. Глаза его лихорадочно блестели.

- Я знал, что доберусь до них, - победоносно провозгласил он. - Знал, что расправлюсь с этой чертовой сволочью!

Внезапно лицо его позеленело. Он выпустил винтовку и уперся руками в согнутые колени.

- Я советую тебе прилечь, парень, - сказал Олс.

VII

Том Снайд, вытянувшись, лежал на кровати, на голове у него было мокрое полотенце. Рядом с ним, держа его за руку, сидела маленькая девочка с золотистыми волосами. Женщина, волосы которой были чуть потемнее, чем у малышки, сидела в кресле в углу комнаты и смотрела на Тома со смешанным выражением усталости и восхищения.

В комнате было очень жарко. Все окна были закрыты, а шторы задернуты. Олс открыл два окна, выходящих на дорогу, и занял позицию у одного из них, поглядывая на серый автомобиль. В нем сидел смуглый мексиканец; его здоровая рука была пристегнута наручниками к баранке.

- Это все потому, что они сказали мне про машину, - говорил из-под полотенца Том Снайд. - Тогда я и завелся. Они угрожали, что вернутся сюда и выкрадут ее, если я их не послушаюсь.

- О'кей, Том, - сказал Олс. - Расскажи все сначала.

Он сунул в рот сигару, с сомнением посмотрел на Тома и решил не закуривать.

Я сидел на очень твердом стуле, опустив голову и рассматривая новенький дешевый ковер.

- Я читал газету. Хотел наскоро перекусить и поехать на работу, - говорил Том, старательно подбирая слова. - Дочка открыла им. Они вошли, в руках револьверы, завели нас в эту комнату и закрыли окна. Задернули все шторы, кроме одной. Мексиканец сел у этого окна и все время следил за дорогой. Он так и не сказал ни слова. Этот здоровый сел на кровать и приказал рассказать обо всем, что случилось вчера ночью. А потом велел забыть о том, что я вообще кого-то встретил ночью и подвез в город.

Олс кивнул головой.

- В котором часу ты заметил типа, который сидит здесь? - спросил он.

- Я не посмотрел на часы, - отвечал Том. - Может, в половине двенадцатого, может, без четверти. Я заехал в гараж в пятнадцать минут второго, сразу после того как взял свою тачку у отеля «Карильон». До города мы ехали почти час. В аптеке проболтали минут пятнадцать, может, немного больше.

- Следовательно, ты встретил его около двенадцати, - сказал Олс.

Том потряс головой, полотенце сползло ему на лицо. Он вернул его на место.

- Ну нет, - сказал он. - Продавец сказал, что работает додвенадцати. Когда мы выходили, он еще не закрывался.

Олс повернулся и послал мне взгляд, лишенный всякого выражения, потом снова взглянул на Снайда.

- Расскажи, что было потом с этими двумя бандитами, - потребовал он.

- Верзила сказал, что скорее всего никто ни о чем меня расспрашивать не будет. А если спросят и я отвечу, как они велели, потом приедут и дадут мне немного денег. А если я не послушаюсь, то приедут за моей девочкой.

- Сволочи, - сказал Олс. - Продолжай.

- Потом они уехали. Когда я увидел, что они поехали вверх по улице, меня и разобрало. Рейнфроу улица тупиковая - еще каких-нибудь полмили, и конец, никакая другая ее не пересекает. Они должны были вернуться по этой же дороге. Я взял винтовку двадцать второго калибра, другой у меня нет, и спрятался в кустах.

Со второго выстрела попал в покрышку. Они подумали, что прокололи ее. А потом до них дошло. Начали стрелять из револьверов. Потом я ранил мексиканца, и тогда здоровый спрятался за машину… Ну и все. А потом и вы подъехали.

Олс сжал свои короткие, сильные пальцы и невесело улыбнулся сидящей в углу женщине.

- Том, кто живет в соседнем доме?

- Парень по фамилии Грэнди, машинист. Он сейчас на работе.

- Я и не думал, что он дома, - усмехнулся Олс. - Встав, он подошел к девочке и погладил ее по голове.- Ты должен зайти в полицию и дать показания, Том,

- Понятно, - ответил тот усталым, бесцветным голосом. - Меня наверняка выгонят с работы за то, что я кому-то давал свою машину.

- Не обязательно, - мягко сказал Олс. - Если твой шеф хочет, чтобы за рулем сидели смелые ребята, он тебя не уволит.

Он еще раз погладил девочку по голове и подошел к двери.

Я кивнул Снайду и вместе с Олсом вышел на улицу.

- Он еще не знает, что второй мертв, - спокойно произнес Олс. - Смысла не было говорить об этом при девочке.

Мы подошли к серому автомобилю, предварительно взяв из подвала несколько мешков, и прикрыли ими тело Пака Эндрюса, положив сверху несколько камней. Еще раз посмотрев в ту сторону, Олс озабоченно сказал:

- Мне нужно как можно скорее позвонить.

Он оперся о дверцу машины и заглянул внутрь, Мексиканец сидел, откинув голову назад, глаза его были приоткрыты; смуглое лицо было усталым.

- Как тебя зовут? - резко спросил Олс.

- Луис Кадена, - тихо, не открывая глаз, ответил мексиканец.

- Кто из вас, сволочи, прикончил вчера ночью парня на Вест-Кимаррон?

- Моя не понимай, сеньор, - буркнул мексиканец.

- Не притворяйся дураком, а то я рассержусь,- нехотя произнес Олс. - Сомнительно, чтобы тебе удалось доказать, что ты не принимал в этом участия.

В полузакрытых глазах мексиканца зажегся и тотчас погас огонек. Белые зубы блеснули в улыбке.

- Моя не понимай, сеньор.

- Крутой парень, - пробормотал Олс. - Такие меня всегда пугают.

Отойдя от машины, он разрыл ногой кучку пыли на тротуаре рядом с мешками, закрывавшими тело. Носок туфли постепенно приоткрыл выдавленную в цементе надпись - название фирмы, - выполнявшей работы. Он прочитал надпись вслух:

- «Строительно-дорожное предприятие Ф. Дорра, Сан-Анджело». Удивительно - эта толстая свинья мухлюет всюду.

Я стоял рядом с ним и смотрел вниз. Далеко под нами мелькали отсветы от стекол машин, ехавших вдоль Серого озера.

- Ну так что? - спросил Олс.

- Убийцы, наверное, знали об этой штучке с такси, и, несмотря на это, девице удалось довезти деньги до города. Значит, это не Каналес. Он никому не позволил бы таскаться с двадцатью двумя кусками, которые были его собственностью. Отсюда следует, что рыжая причастна к этому и убийство совершено с какой-то целью.

- Понятно. - Олс криво усмехнулся. - Его совершили для того, чтобы вы влипли в эту историю.

- Страшно подумать, как мало для некоторых значит человеческая жизнь, да и такая большая сумма, - ответил я. - Харгера прикончили, чтобы бросить подозрение на меня, а деньги передали, чтобы я еще больше влип.

- Наверное, думали, что вы смоетесь с этим, - проворчал Олс. - Вот тогда вам был бы конец.

Я покрутил в пальцах сигарету.

- Это был бы слишком глупый ход, даже для меня. Что будем делать? Подождем, пока взойдет луна, или спустимся вниз и расскажем кому следует новую порцию сказочек?

Олс сплюнул на мешки, прикрывавшие тело Эндрюса.

- Мы находимся на территории округа, - буркнул он. - Я могу пока держать это в тайне. Я достаточно здорово влип в это дело и хотел бы поболтать с мексиканцем с глазу на глаз.

- Меня это устраивает, - ответил я. - Не думаю, что вам удастся долго скрывать все это, но, может, я пока успею поболтать с одним толстяком о его коте.

VIII

Я вернулся в отель далеко за полночь. Портье вручил мне карточку, на которой было выведено: «Прошу срочно позвонить. Ф. Д.».

Поднявшись наверх, я допил виски, еще остававшееся на донышке бутылки. Потом по телефону заказал следующую бутылку, побрился, переоделся и отыскал в телефонной книге телефон Фрэнка Дорра.

Я приготовил себе в высоком стакане виски с водой и льдом и уселся в удобном кресле у телефона. Сначала переговорил со служанкой. Потом с каким-то мужчиной, который выговаривал фамилию мистера Дорра так, как будто боялся, что она взорвется у него во рту, Затем прозвучал чей-то шелковистый голос, наконец заговорил сам Дорр. Казалось, мой звонок его обрадовал.

- Я обдумал наш утренний разговор, - сказал он. - И мне пришла в голову неплохая мысль. Заезжайте ко мне, переговорим… Можете захватить с собой деньги, еще есть время взять их в банке.

- Да-а, - протянул я. - Банк закрывается в шесть. Но это не ваши деньги.

В трубке раздался приглушенный смешок.

- Будьте благоразумны. Купюры помечены. Мне не хотелось бы обвинять вас в воровстве.

Я секунду подумал, решил, что помеченные купюры - вранье, и отхлебнул из стакана.

- Возможно, я соглашусь отдать деньги лицу, от которого их получил, в вашем присутствии.

- Ну что ж. Я говорил вам, что ее уже нет в городе. Я подумаю, что можно сделать. Только прошу без штучек.

Я заверил его, что никаких штучек не будет, и положил трубку. Затем допил виски и позвонил Ван Баллину в редакцию «Телеграм». Он сказал, что люди шерифа понятия не имеют, кто убил Лю Харгера, и не очень обеспокоены.

По его тону я понял, что он ничего не слышал о событиях на берегу Серого озера.

Я позвонил Олсу, но никто не ответил.

Налив себе еще стаканчик, я отхлебнул половину, и голова у меня слегка закружилась. Я надел шляпу и спустился к машине. Движение в это время уже большое - жители предместий возвращаются к ужину по домам.

Я не мог с уверенностью утверждать, едут ли за мной. Во всяком случае никто не пробовал поравняться со мной и бросить в окошко гранату.

Дорр проживал в солидном трехэтажном доме из старого красного кирпича; красивый сад был окружен красной же кирпичной стеной, украшенной карнизом из белого камня. У ворот стоял блестящий черный лимузин. Я прошел по старательно проложенной дорожке, идущей над двумя террасами; бледный, незаметный человечек в коротком сюртуке провел меня в обширный темный холл, уставленный антикварной мебелью из темного дерева; через расположенные напротив застекленные двери был виден кусок сада. Шедший впереди лакей услужливо распахнул двери, ведущие в украшенный резными панелями кабинет, в котором матовый свет лампы рассеивал сгущавшиеся сумерки. Затем он вышел, оставив меня одного.

Почти всю противоположную стену комнаты занимал ряд застекленных дверей, через которые были видны неподвижные деревья на фоне красноватого неба. Еще ближе, на уже потемневшем в это время года участке бархатистой травы, медленно вращался автоматический распрыскиватель. В комнате я заметил большие темные картины, написанные маслом, большой черный стол, одна сторона которого была занята книгами, несколько глубоких удобных кресел и толстый мягкий ковер, целиком покрывающий пол. В воздухе чувствовался аромат дорогих сигар и доносящийся откуда-то запах свежих цветов и влажной земли.

Двери распахнулись, и вошел молодой человек в пенсне. Чопорно склонившись в мою сторону, он обвел комнату взглядом и сообщил, что мистер Дорр вот-вот появится.

Он вышел; я закурил сигарету.

Через некоторое время двери опять распахнулись. Криво усмехаясь, мимо меня прошел Бэсли и уселся у стеклянных дверей. Затем в комнату вошел Дорр, а за ним мисс Гленн.

Дорр нес на руках своего черного кота; на правой щеке у него виднелись две прелестные красные, блестящие от йода царапины. Мисс Гленн была одета так же, как утром. Она казалась побледневшей, усталой и угасшей; она равнодушно миновала меня, как будто мы никогда в жизни не виделись.

Дорр втиснулся в стоящее у стола кресло с высокой спинкой и посадил перед собой своего любимца. Кот прошагал на угол стола и стал вылизывать мех на брюшке.

- Итак, мы встретились, - произнес Дорр с добродушной улыбкой.

Лакей принес коктейли и поставил поднос на низком столике, рядом с мисс Гленн. Выходя, он прикрыл за собой дверь так, как будто боялся ее повредить.

- Отсутствуют только двое, - сказал я. - Итак, кворум имеется.

- Что это значит? - резко спросил Дорр, склонив голову набок.

- Лю Харгер лежит в морге, - ответил я, - а Каналес в бегах. Остальные на месте. Все заинтересованные стороны.

Мисс Гленн сделала резкое движение, потом окаменела, царапая ногтями подлокотник своего кресла.

Дорр сделал два глотка, отставил стакан и сплел пальцы своих небольших, ухоженных рук, положив их на стол. В его лице была угроза.

- Деньги! - холодно произнес он. - Будет лучше, если вы сразу отдадите их мне.

- Никогда, - ответил я. - Я не принес их.

Дорр пристально смотрел на меня, лицо его покраснело. Я бросил взгляд на Бэсли. Он сидел, держа руки в карманах, опираясь затылком о спинку кресла, в зубах - сигарета; казалось, он дремал.

- Ты хочешь оставить их себе? - ласково, задумчиво проговорил Дорр.

- Да, - мрачно ответил я. - Пока они у меня, я почти в безопасности. Ты сглупил, отдавая их мне. Я был бы круглым дураком, если бы отказался от преимущества, которое мне дают.

- Думаешь, ты в безопасности, да? - с ласковой угрозой в голосе спросил Дорр.

Я расхохотался.

- Конечно, кто-нибудь может попробовать впутать меня в историю, - сказал я. - Но в последний раз это не очень-то получилось… Меня опять можно задержать, угрожая револьвером. Хотя теперь и это будет не так легко… Но не думаю, что получу пулю в спину, а ты будешь судиться, чтобы получить эти деньги из моего наследства…

Дорр погладил своего кота, хмуро глядя на меня.

- Давайте договоримся сразу по не слишком важным вопросам, - сказал я. - Кто отвечает за смерть Лю Харгера?

- Почему ты думаешь, что не ты? - со злобой спросил Дорр.

- У меня сильное алиби. Время смерти Лю можно определить очень точно. Я чист… независимо от того, кто и какой револьвер передаст в полицию и какую сказочку расскажет… А те, что должны были провалить мое алиби, сами влипли.

- Неужели? - спросил Дорр без большого интереса.

- Эндрюс и Луис Кадена. Думаю, ты слышал о них.

- Я их не знаю, - резко ответил Дорр.

- Следовательно, тебя не волнует, что Эндрюс убит, а Кадена в полиции?

- Конечно, нет, - сказал Дорр. - Это люди Каналеса. Он приказал убить Харгера.

- Значит, так выглядит твоя новая версия, - сказал я, нагнулся и поставил свой пустой стакан под кресло.

Мисс Гленн повернулась ко мне и сказала очень серьезно, как будто от того, поверю ли я ей, зависит мое будущее:

- Конечно, конечно, Каналес приказал убить Лю… Во всяком случае его убили люди, которых послал он.

Я вежливо поклонился ей:

- Зачем? Из-за денег, которые у него не отбирали? Они не стали бы его убивать. Они могли и вас прихватить вместе с ним. Это вы организовали убийство, а приемчик с такси применили для того, чтобы отделаться от меня, а не от людей Каналеса.

Она резко подняла руку, ее глаза сверкнули.

Я продолжал:

- Конечно, это говорит о моей недогадливости, но ничего настолько тонкого я не предвидел. Черт побери, кто мог ожидать такого? Каналесу совершенно не нужно было убивать Лю…

Дорр, тряся подбородками и облизывая губы, хитро посматривал попеременно на меня и мисс Гленн.

- Лю знал все, - мрачно произнесла девушка. - Он обо всем договорился с Пино, крупье. Пино со своей частью денег должен был смыться в Гавану. Конечно, Каналес разобрался бы во всем, но не так быстро, если бы я не начала выступать и не наделала шуму. Это я виновата в смерти Лю… но не так, как вы думаете.

Я стряхнул пепел с сигареты, о которой совсем забыл.

- Ладно, - угрюмо произнес я. - Значит, за убийство отвечает Каналес… А вы, жулье, наверное, думаете, что только это меня и интересует… Где должен был быть Лю, когда Каналес узнал, что его надули?

- Далеко отсюда, - бесцветным тоном произнесла мисс Гленн. - И я должна была быть с ним.

- Ерунда! - сказал я. - Вы забываете, что мне известно, почему был убит Лю.

Вэсли выпрямился в кресле и деликатно передвинул правую руку к левому плечу.

- Этот ловкач не действует вам на нервы, шеф?

- Еще нет, - отвечал Дорр. - Пусть говорит.

Слегка передвинув свое кресло, я повернулся в сторону Вэсли. За окном стемнело.

Дорр открыл ящичек из кедра, вставил в рот длинную сигару и стал громко отгрызать ее кончик своими искусственными зубами. Я услышал шуршание зажигаемой спички и медленное сопение.

- Забудем обо всем этом и попробуем договориться о деньгах, - медленно проговорил Дорр сквозь облако дыма. - Мэнни Тиннен сегодня пополудни повесился в своей камере.

Мисс Гленн резко приподнялась, секунду постояла, опустив руки, затем медленно опустилась в кресло и застыла.

- Ему кто-то помог? - спросил я, резко повернулся и застыл.

Вэсли бросил на меня быстрый взгляд, но я не смотрел в его сторону. За стеклянными дверями я заметил силуэт, пятно, более светлое, чем темный газон и еще более темный ряд деревьев. Раздался глухой, резкий, короткий хлопок - в открытых дверях появилось облачко белого дыма.

Вэсли внезапно вздрогнул, приподнялся с кресла и упал лицом вниз, подвернув под себя руку.

В дверях появился Каналес. Он миновал тело Бэсли, сделал еще шага три и молча остановился, держа в руке длинноствольный черный револьвер небольшого калибра с глушителем на стволе.

- Не двигаться, - произнес он. - Я неплохо стреляю, даже из такой пушки.

Его лицо было таким бледным, что, казалось, светилось.

Глаза казались лишенными зрачков, видна была только серая радужная оболочка.

- Вечером голоса слышны далеко, особенно через открытые окна, - сказал он бесцветным голосом.

Дорр положил руки на стол и стал постукивать пальцами по его поверхности. Черный кот распластался всем телом по столу, сполз по его краю на пол и залез под кресло. Мисс Гленн медленно, как заведенная, повернула голову в сторону Каналеса.

- Возможно, у тебя в столе звонок, - сказал Каналес. - Если кто-нибудь откроет двери - стреляю. Мне будет приятно посмотреть, как брызнет кровь из твоей толстой шеи.

Пальцы моей правой руки на каких-нибудь пять сантиметров продвинулись по подлокотнику кресла. Револьвер с глушителем обратился в мою сторону; я прекратил движение. Под треугольником усов Каналеса промелькнула легкая усмешка.

- А ты ловкий, - сказал он. - Я с самого начала был прав. Но в тебе есть что-то, что мне нравится.

Я не ответил.

Каналес снова взглянул на Дорра.

- Ты и твои люди достаточно долго меня обдирали. - Он говорил, отчетливо выговаривая каждое слово. - Но сейчас не об этом. Прошлой ночью жулики увели у меня известную сумму денег. Это тоже мелочь. Полиция ищет меня как убийцу Харгера. Некий Кадена должен сознаться, что это я его нанял. Это уж слишком!

Дорр склонился над столом, с шумом оперся о него локтями, прикрыл лицо ладонями и затрясся, как студень. Его сигара догорала на полу.

- Я хотел бы получить свои деньги, - продолжал Каналес, - мне нужно также, чтобы меня освободили от подозрений, но больше всего я хочу, чтобы ты сказал хоть слово, - тогда я смогу влепить пулю в твою разинутую пасть и увидеть, как из нее брызнет кровь.

Лежащий на ковре Бэсли слегка пошевелился и наощупь вытянул перед собой руку. Глаза Дорра выдавали отчаяние, он старался не смотреть в ту сторону. Каналес был полностью занят своей речью и ни на что не обращал внимания. Я немного продвинул ладонь по подлокотнику кресла, но оставался еще порядочный кусок.

- Пино во всем признался, - продолжал Каналес. -

Я помог ему в этом. - Это ты убил Харгера. Он был дополнительным свидетелем против Мэнни Тиннена. Прокурор держал это в тайне, этот легавый тоже помалкивал. Но Харгер сам себя выдал. Он сказал своей шлюхе, а она - тебе… Его специально убили так, чтобы направить подозрение на меня. Сначала на этого легавого, а если бы не вышло - на меня.

Наступила тишина. Я хотел вставить слово, но не смог ничего из себя выдавить.

- Это ты договорился с Пино, чтобы он позволил Харгеру и девчонке выиграть у меня деньги, - продолжал он.

Дорр перестал трястись, поднял белое, как мел, лицо и повернулся к Каналесу с видом человека, у которого вот-вот начнется припадок эпилепсии. Бэсли уже оперся на локоть. Глаза его были почти закрыты, но рука с револьвером медленно приподнималась.

Каналес слегка наклонился и улыбнулся. Палец, лежащий на спусковом крючке, побелел в тот самый момент, когда, сотрясаемый выстрелами, загремел револьвер Бэсли.

Каналес согнулся пополам; его фигура выгнулась неподвижной дугой. Он упал вперед, ударился о край стола и свалился на пол.

Бэсли выпустил револьвер и опять упал лицом вниз. Его пальцы судорожно задвигались и вскоре замерли.

Почувствовав в ногах силу, я встал и сделал несколько шагов, чтобы совершенно бессмысленно отпихнуть ногой под стол револьвер Каналеса. Тут я заметил, что Каналес все-таки успел выстрелить, - у Фрэнка Дорра не было глаза.

Он сидел спокойно и неподвижно, опустив подбородок на грудь. На уцелевшей части его лица было меланхолическое выражение.

Двери кабинета отворились, в комнату проскользнул секретарь в пенсне. В его широко открытых глазах был ужас. Он отступил на шаг и покачнулся; двери закрылись под тяжестью его тела. Хотя он стоял на другом конце комнаты, было слышно его тяжелое дыхание.

- Что… Что-нибудь случилось? - выдавил он.

Даже сейчас этот вопрос показался мне очень забавным. Потом я понял, что он близорук и с места, где стоит, не видит ничего необычного во внешности Дорра. А все остальное, видимо, было для людей Дорра обычным делом.

- Да, - подтвердил я. - Но мы сами этим займемся. Попрошу сюда не входить.

- Да, сэр, - ответил он и вышел.

Это было настолько неожиданно, что я приоткрыл рот от удивления. Я пересек комнату и склонился над седовласым Бэсли. Он был без сознания, но пульс прощупывался. Из его бока сочилась кровь.

Мисс Гленн встала. Она была почти в трансе.

Она обратилась ко мне; голос звучал слабо, но отчетливо:

- Я не знала, что они хотели убить Лю, но все равно ничего не смогла бы сделать. Они прижгли меня тавром для клеймения скота, чтобы я знала, что меня ждет. - Она разорвала спереди платье, и я увидел на коже жуткий след ожога.

- О'кей, - сказал я. - Это неприятный метод внушения. А сейчас я должен вызвать полицию и скорую для Бэсли.

Я подошел к телефону. Тонким, полным отчаяния голосом она продолжала у меня за спиной:

- Я думала, они просто подержат Лю где-нибудь, пока не закончится процесс. А они вытащили его из такси и, не говоря ни слова, пристрелили. Потом низенький повел такси в город, а здоровый привез меня в домик в горах. Там был Дорр. Он сказал мне, как они хотят втянуть тебя. Обещал деньги, если помогу, или мучительную смерть, если не послушаюсь.

Мне пришло в голову, что я слишком часто стою спиной к людям. Стоя лицом к девушке, я взял телефон в руки, все еще не поднимая трубку, и положил свой револьвер на стол.

- Послушай, ну дай же мне шанс! - продолжала она истерически. - Дорр спланировал все это вместе с Пино. Пино был в шайке, которая вывезла в укромное место Шеннона, чтобы там с ним разделаться… Я не…

- Понятно, - ответил я. - Все в порядке. Не беспокойся.

В кабинете и во всем доме царило полное спокойствие - как будто все собрались под дверью и слушали.

- Это было неплохо придумано, - я говорил так, как будто в моем распоряжении была куча времени. - Лю был для Дорра только пешкой, и Дорр придумал, как избавиться от нас обоих. Но это было слишком сложно, требовало участия слишком многих.

Такие мера всегда плохо кончаются.

- Лю собирался уехать из этого штата,- говорила девушка, - нервно теребя рукой платье. - Он боялся. Думал, что номер с рулеткой выдумали, чтобы его подкупить.

Я поднял трубку и попросил соединить меня с полицией.

Двери снова распахнулись, и ворвался секретарь с револьвером в руке. За ним стоял шофер, он также был вооружен.

Я начал громко говорить в трубку:

- Звонят из дома Фрэнка Дорра. Здесь произошло убийство…

Секретарь с шофером выскочили из комнаты. Из холла донесся поспешный стук их каблуков. Я отложил трубку, позвонил в редакцию «Телеграм» и попросил Ван Баллина. Когда я закончил передавать ему информацию для последних известий, мисс Гленн вышла через застекленные двери в темный сад.

Я не пошел за ней - мне не нужно было ее задерживать. Попробовал дозвониться до Олса, но мне сказали, что он еще не вернулся из Солано.

Ночную тишину разорвали сирены полицейских машин.

У меня были кое-какие сложности, но небольшие. Фенвезер был человеком, с которым приходилось считаться. Не все факты стали достоянием гласности, но ребята в элегантных дорогих костюмах, члены городского совета, некоторое время были вынуждены заслонять лицо руками.

Пино задержали. Он сломался и засыпал еще четырех гангстеров Мэнни Тиннена. Двое оказали сопротивление при аресте и были застрелены, двое получили пожизненное.

Мисс Гленн исчезла, ее следы затерялись. На этом все закончилось, если не считать того, что я внес двадцать два куска в кассу городского совета. Мне позволили оставить двести долларов в счет гонорара и девять долларов двадцать центов за бензин. Интересно, что они сделали с остальными деньгами? 

Мики Спиллейн «… И АЗ ВОЗДАМ»

I

Парень был мертв. Он раскинулся на полу, его мозги ковре; в руке у него был мой пистолет. Я тер лицо, стараясь отделаться от овладевшего мной дурмана; полицейские тормошили меня. Один тянул за руку выкрикивая вопросы, другой энергично охаживал меня мокрой тряпкой, пока я не пробормотал:

- Прекратите, черт бы вас побрал!

Тогда один из них рассмеялся и пихнул меня обратно на кровать.

Я не мог шевелить мозгами, не мог ничего вспомнить. Я был как сжатая до отказа пружина. Я видел только мертвеца посреди комнаты и свой пистолет. Мой пистолет! Кто-то сгреб меня, придал мне вертикальное положение, и вопросы посыпались один за другим. Это было уж слишком. Я кого-то лягнул - толстая физиономия в шляпе выпала из поля зрения, взвыла, и все перевернулось вверх тормашками. Раздался гогот, и кто-то сказал:

- Ну я его успокою!

Но, прежде чем он приступил к делу, отворилась дверь и стихло все, кроме тихих стонов; я понял, что пришел Пэт.

Мой рот открылся, и мой голос произнес:

- Старина Пэт, ты всегда приходишь на выручку.

Его голос не был дружелюбен:

- Самое подходящее время надираться! Кто-нибудь его трогал?

Никто не ответил. Толстяк в шляпе плюхнулся в кресло и застонал.

- Он ударил меня, этот сукин сын ударил меня… Вот сюда.

Другой голос сказал:

- Правда, капитан. Начальник полицейского участка допрашивал его, а он его лягнул.

Пэт наклонился ко мне:

- Ладно, Майк, вставай. Давай поднимайся.

Он ухватил меня за руку и придал моему телу сидячее положение.

- Черт возьми, как мне плохо, - сказал я.

- Боюсь, что сейчас будет еще хуже. - Он взял мокрую тряпку и передал ее мне. - Вытрись, ты черт знает как выглядишь.

Я приложил тряпку к лицу. Пелена в голове начала рассеиваться. Когда головокружение прекратилось, меня подняли и втолкнули в ванную. Холодные струйки душа иголками впивались в кожу, и я наконец осознал, что я живой человек, а не воспаряющая душа. Я собрал все силы в кулак и выключил душ. Пэт влил в меня стаканчик дымящегося кофе. Я попытался ему улыбнуться поверх стаканчика, но в моей улыбке не было веселости, а уж в тоне Пэта и подавно:

- Прекрати веселиться, Майк. На этот раз ты попал в переделку. Какой бес в тебя вселился? Бог мой, неужели надо вляпываться в историю каждый раз, как связываешься с дамочкой?

- Она не дамочка, Пэт.

- Ну хорошо, она славная девочка, я знаю. Это тебя нисколько не оправдывает.

Я выругался. Язык у меня по-прежнему был очень толстым и едва шевелился. Мне пришлось повторить, чтобы он убедился, что понял правильно.

- Заткнись, - сказал он. - Ты не первый, с кем это случилось. Ты знаешь, что там, в комнате?

- Конечно, знаю. Труп,

- Правильно, труп. Именно труп. Вас двое в комнате, и один из вас мертв. У него твой пистолет, а ты пьян. Что ты на это скажешь?

- Я застрелил его. Ходил во сне и во сне застрелил его.

- Не вешай мне лапшу на уши, Майк. Они такие же полицейские, как и я, и хотят знать то же, что и я, В три часа ночи парочка в соседнем номере услышала звук, похожий на выстрел, и приняла его за один из уличных шумов, но утром сюда вошла горничная и увидела на полу труп. Кто-то вызвал полицию. Так что же случилось?

- Будь я проклят, если знаю, - сказал я.

- Ты будешь проклят, если не знаешь.

Я взглянул на Пэта, моего друга и товарища, - капитан Пэтрик Чэмберс, лучший следователь отдела по расследованию убийств городской полиции Нью-Йорка, не выглядел счастливым.

Меня затошнило, и я еле успел поднять крышку унитаза. Дождавшись, пока я закончу и сполосну рот водой, Пэт протянул мне одежду:

- Одевайся.

Рот его брезгливо скривился.

Руки так дрожали, что я проклял пуговицы на рубашке. Я продел галстук под воротник, но завязать не смог - он так и остался висеть. Пэт подал мне пальто; я влез в него, радуясь, что друг может остаться другом, даже нанеся удар.

Когда я вышел из ванной, толстяк в шляпе по-прежнему сидел в кресле, только, теперь он был в фокусе и не так сильно стонал. Не будь Пэта, он наверняка обработал бы меня как следует дубинкой, смеясь при этом.

В комнате было трое патрульных полицейских в форме и двое в гражданской одежде - из местного полицейского участка. Я не знал их, они не знали меня, так что мы были квиты. В глазах читалось: «Так это его рук дело?»

Пэт быстренько придал их мыслям правильное направление. Он подсунул под меня стул; сел сам.

- Начнем сначала, - сказал он. - Я хочу знать все, Майк, и в деталях.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел на лежащее на полу тело. У кого-то хватило такта прикрыть его простыней.

- Это Честер Уилер, владелец универсального магазина в Колумбусе, штат Огайо. Его семья длительное время владеет магазином. Женат, имеет двоих детей. В Нью-Йорк приехал по делам. - Я остановился и посмотрел на Пэта.

- Продолжай, Майк.

- Мы познакомились в сорок пятом, когда я вернулся в страну. В Цинциннати тогда трудно было найти номер в гостинице. У меня была комната с двумя кроватями, а он спал в холле. Я предложил ему место на свободной кровати. Тогда он в чине капитана ВВС был кем-то вроде торгового агента. Потом мы рассорились, и я его больше не видел до вчерашнего вечера. Мы столкнулись в баре, где он предавался скорби над кружкой пива, и состоялось грандиозное примирение. Помню, что мы сменили полдюжины баров, а потом он предложил осесть на ночь в этом номере, что мы и сделали. Я купил бутылку, и мы. ее прикончили. Помню, что его одолела слезливость, прежде чем мы угомонились, но всех деталей не помню. А потом кто-то принялся бить меня по голове, пытаясь разбудить.

Он встал и оглядел комнату. Один из гражданских опередил его вопрос и сказал:

- Здесь ничего не тронуто, сэр.

Пэт кивнул и склонился над трупом. Я и сам хотел взглянуть на труп, но мой желудок этого не выдержал бы. Пэт сказал, ни к кому не обращаясь:

- Стрелял сам, никаких сомнений. - Он резко повернул голову в мою сторону: - А знаешь, ты поплатишься за это лицензией, Майк.

- Не понимаю почему. Я не стрелял в него, - ответил я мрачно.

Толстяк захихикал:

- Послушай, умник! А почему ты думаешь, что не делал этого?

- Я не стреляю в людей, когда пьян, - разозлился я, - если только меня не вынуждают.

- Умница.

- Да, умница.

- Замолчите оба! - оборвал Пэт.

Толстяк замолчал. Шатаясь, я пересек комнату и опустился в кресло в углу. Пэт стоял у двери, которая беспрестанно хлопала. Вошел судебный следователь с санитарами.

В моей голове принялись стучать маленькие молоточки, и я закрыл глаза. Медэксперт с полицейскими пришли к выводу, что Честер Уилер застрелен именно из моего пистолета-пистолета сорок пятого калибра- с очень близкого расстояния. Полицейский снял отпечатки пальцев с пистолета, а потом мои и моего мертвого приятеля. Его отпечатки оказались поверх моих.

Зазвонил телефон, и, пока Пэт разговаривал, я услышал, что толстяк высказал эксперту предположение, заставившее меня выпрямиться.

Толстяк говорил:

- Довольно обычное убийство. Напились, поссорились, и умник ухлопал приятеля и вложил ему в руку свой пистолет, чтобы это походило на самоубийство. А потом нализался, чтобы все было правдоподобно.

Медэксперт кивнул:

- Разумно.

- Ах жирная скотина! - Я катапультировался из кресла.

Полицейский он или нет, я превратил бы его нос в лепешку, если бы Пэт не встал между нами. На этот раз он крепко взял меня за руку и не отпускал, пока не закончил разговор по телефону.

После того как тело унесли, Пэт расстегнул пальто и жестом предложил мне сесть.

Потом он засунул руки в карманы и начал говорить, обращаясь ко мне и к полицейским. Он говорил с трудом:

- Я ожидал этого, Майк. Ты и твой проклятый пистолет непременно должны были попасть в историю.

- Перестань, Пэт. Ты же знаешь, что я не стрелял в этого парня.

- Откуда мне знать?

- Черт возьми, ты же…

- А ты сам уверен, что не стрелял?

- Дверь в комнату была закрыта, а я отключился, даже не слышал звука выстрела. Вы получите результаты тестов с парафином, которые это подтвердят. Я сам пройду этот тест, чтобы отмести все подозрения. О чем тут можно так долго толковать?

- О тебе и твоей душе, вот о чем! Если парень совершил самоубийство, тебя вышибут без лицензии. Никому не нравятся пьяницы с пистолетами.

Меня это не тронуло. Он оглядел комнату, увидел разбросанную по стульям одежду, пустую бутылку из-под виски, окурки, усеявшие пол. На столе вместе с пустой гильзой лежал пистолет, обсыпанный белым порошком, на котором виднелись отпечатки пальцев.

Пэт закрыл глаза, его лицо исказилось.

- Пойдем, Майк, - сказал он.

Я надел пальто и, стиснутый двумя полицейскими, отправился в полицейский участок. В кармане у меня была квитанция на стоянку, поэтому я мог не беспокоиться о своей колымаге.

Впервые я по-настоящему порадовался, что у меня есть друг в полиции. Пэт сам сделал все тесты и разрешил мне дождаться результатов. Пепельница передо мной наполовину заполнилась окурками, прежде чем он вышел ко мне.

- Ну и как? - спросил я.

- Ты достаточно чист. На трупе есть пороховые ожоги.

- Уже легче.

Его брови поползли вверх.

- Легче? Прокурор округа хочет побеседовать с тобой. Похоже, ты выбрал не самое лучшее место для своих развлечений.

Управляющий гостиницей устроил ужасный скандал. Ты готов?

Я поднялся и последовал за ним к лифтам, проклиная судьбу за то, что она меня свела с моим старым приятелем. И какой дьявол в него вселился? Лифт остановился; мы вышли.

Прокурор безусловно мог быть обворожительным, но сейчас здесь не было фотографов, чтобы запечатлеть все это. На его лице застыло саркастическое выражение, а в голосе - лед. Он предложил мне сесть, а сам устроился на краешке стола. Пока Пэт рассказывал, он не сводил с меня глаз и выражение его лица оставалось прежним. Если он надеялся своим профессиональным взглядом проникнуть мне в душу, то скоро ему пришлось изменить свою точку зрения. Я как раз собирался сказать ему, что он похож на лягушку, но он меня опередил:

- Надеюсь, вы понимаете, мистер Хаммер, что в этом городе вы конченый человек?

Что я мог возразить? Все карты были у него в руках.

Он соскользнул со стола и встал, чтобы я мог оценить его физические данные.

- Были времена, когда вы были очень полезны и… очень надоедливы. Вы слишком часто позволяли себе действовать бесконтрольно. Очень жаль, что так получилось, но думаю, городу будет лучше без вас и ваших услуг. - Прокурор явно собирался поднять шум вокруг случившегося.

Пэт злобно посмотрел на него, но ничего не сказал. Но я не был бессловесной скотиной:

- Значит, я теперь рядовой гражданин?

- Совершенно верно, гражданин без лицензии и без оружия. И никогда больше иметь их не будете.

- Вы меня не задержите?

- Пока не могу, но очень хотелось бы.

Он, видимо, догадался, что крутится у меня на языке, потому что вдруг покраснел от воротничка до корней волос.

- Для прокурора округа вы ужасный зануда, - сказал я. - Если бы не я, вы давно стали бы главным героем газетных карикатур.

- Довольно, мистер Хаммер!

- Заткнитесь или арестуйте меня, иначе я постараюсь реализовать свои гражданские права и опротестую действия государственных чиновников.

С тех пор как появились в этом кабинете, вы добиваетесь, чтобы я исчез, потому что я достаточно умен, чтобы знать, где надо было искать нескольких убийц. В газетах это было подробно изложено, но о вас даже не упомянули. Полиция-это государственная служба. Необходимо иметь хоть каплю здравого смысла, чтобы успешно вести дела. Может быть, вы и были хорошим юристом… Надо было им и оставаться и перестать пыжиться.

- Вон отсюда! - Его голос звенел.

Я встал и нахлобучил шляпу. Пэт держал дверь открытой. Прокурор сказал:

- Если вы когда-нибудь превысите скорость на Бродвее, я лично проконтролирую, чтобы вас оштрафовали.

Я остановился и, держась за ручку двери, улыбнулся ему, потом Пэт дернул меня за рукав, и я закрыл дверь. В холле он хранил молчание, пока мы не дошли до лестницы; больше сдерживаться он не мог.

- Дурак ты, Майк.

- К черту, Пэт. Он победил в этом гейме.

- Ты мог не открывать свое агентство, не так ли?

- Нет! - Я облизал пересохшие губы и сунул в рот сигарету. - Он давно точил на меня зуб. И сейчас ему ужасно приятно сделать мне пакость.

- Ну вот ты и лишился своего дела…

- Я открою бакалейный магазинчик.

- Это не смешно, Майк. Ты частный детектив и был бы хорошим полицейским. Я был рад, что ты рядом. Теперь это закончилось. Пойдем ко мне в контору и выпьем по этому поводу.

Он ввел меня в святая святых и усадил в кресло. В нижнем ящике его стола была специальная ниша для бутылки и нескольких стаканов, тщательно замаскированная грудой пустых бланков. Пэт достал два стакана, один протянул мне. В тишине мы подняли стаканы и опрокинули их.

- Это было интересное зрелище, - сказал Пэт.

- Конечно, - согласился я. - Что дальше?

Он убрал бутылку и стаканы и сел в вертящееся кресло у своего стола.

- Если будет расследование, тебя вызовут. Прокурор склонен сделать тебе гадость. Тем не менее, ты чист. Я за тебя поручился. Кроме того, ребята тебя слишком хорошо знают, так что и не пытайся скрыться.

- Будешь покупать у меня хлеб и масло?

Пэт позволил себе улыбнуться:

- Не будь таким легкомысленным. Ты занесен в специальный список.

Я вытащил из бумажника свою лицензию и бросил на стол Пэту.

- Я больше в ней не нуждаюсь.

Пэт принялся с мрачным видом разглядывать ее. В шкафу с документами лежал большой конверт с моим пистолетом и отчетом. Пэт прикрепил карточку к конверту и стал устанавливать его на место. Подумав, он вынул магазин из пистолета и присвистнул:

- Они положили пистолет с полной обоймой.

Он вытащил патроны из магазина и рассыпал их по столу.

- Хочешь попрощаться со своей старушкой, Майк? Я не ответил.

- О чем ты думаешь, Майк?

Глаза мои были прищурены, почти закрыты; я улыбнулся.

- Да так, ни о чем.

Он нахмурился и убрал пистолет обратно в пакет. Моя улыбка стала еще шире, и это вывело его из себя.

- Что здесь смешного? Я понимаю, это все так выглядит…

- Просто думаю, Пэт. Не будь так строг к бедному безработному. - Я выбрал сигарету из ящика на его столе, но, прочитав название, положил обратно. - Обдумываю, как заполучить обратно лицензию.

Он выслушал это, как мне показалось, с облегчением; сел и поправил галстук.

- Будет интересно, если тебе это удастся. Только не понимаю, как ты это провернешь.

Я достал спичку и закурил.

- Это будет нетрудно.

- Думаешь, прокурор пришлет лицензию обратно с извинениями?

- Нисколько не удивлюсь.

Пэт ударил по креслу - оно описало полный круг - и уставился на меня.

- У тебя больше нет оружия, и ты не можешь угрожать прокурору.

- Нет. - Я засмеялся. - Я могу с ним договориться: или он присылает мне лицензию с извинениями, или я выжму из него сок.

Он хлопнул ладонями по столу.

- Майк, тебе что-нибудь известно?

- Не больше, чем тебе. Все, что я тебе рассказал, правда. Это легко проверить, результаты тестов поддерживают мои утверждения. Парень совершил самоубийство, и единственное, что я знаю, - где это произошло. Но от этого не легче. Теперь тебе достаточно информации?

- Нет. - Он ухмылялся.

Я взял шляпу. Закрывая дверь, я услышал, как он ударил кулаком по столу и выругался.

Я вышел в сияющую ясность полудня, насвистывая сквозь зубы, хотя у меня были все основания удариться в панику. На углу я взял такси и дал адрес своей конторы. Всю дорогу я думал о Честере Уилере, вернее, о том, что от него осталось. Они говорят - самоубийство. И мой пистолет в его руке… Сейчас я частное лицо - без лицензии, без оружия и без дела. От этих мыслей я окончательно протрезвел.

Таксист остановил машину напротив моей конторы, я расплатился, вошел в дом и нажал кнопку лифта.

Велда читала газету, свернувшись калачиком в моем большом кожаном кресле. Когда я вошел, она уронила газету и взглянула на меня. На ее лице виднелись дорожки от слез, глаза покраснели. Она попыталась что-то сказать, но зарыдала и прикусила губу.

- Ну не надо так, дорогая!

Я бросил пальто на стул и поставил Велду на ноги.

- Майк, что случилось?

Давненько я не видел такой женственной Велды. И такой она мне больше нравилась.

Я погрузил пальцы в ее черные, как ночь, волосы, обнял и нежно сжал ее. Она прижалась головой к моей щеке.

- Не плачь, детка, не все так плохо. Они отобрали у меня лицензию и сделали меня рядовым гражданином. Прокурор наконец-то избавился от меня.

Она откинула назад волосы:

- Несносный мальчишка! Я надеюсь, ты ему врезал?

Я улыбнулся ее солдатскому жаргону.

- Я только сказал ему, кто он такой на самом деле.

- Ты должен был с разить его наповал! - Она положила голову мне на плечо и шмыгнула носом. - Прости, Майк. Мне стыдно, что я так разревелась.

Она высморкалась в мой носовой платок, и я отвел ее к столу.

- Выпей хереса, Велда. Мы с Пэтом уже выпили по случаю упразднения конторы Майка Хаммера. А сейчас давай выпьем за новое предприятие - Общество по предотвращению плохого обращения с детективами, Велда разлила херес по маленьким рюмкам.

- Майк, это вовсе не смешно.

- Я слышу это все утро. Это очень смешно.

Мы выпили херес и налили еще. Я раскурил две сигареты и одну вставил ей в рот.

- Расскажи мне все, - сказала она.

Слезы высохли. Любопытство и ярость светились в ее глазах. Я повторил все, что знаю об этом деле, добавив события в кабинете прокурора.

Когда я закончил, она выругалась неподобающим женщине образом и выбросила сигарету в мусорную корзину.

- К черту государственных чиновников и их мелочные придирки. Чтобы сделать карьеру, они пойдут по трупам. Мне хотелось бы делать дело, а не сидеть здесь и разбирать твою корреспонденцию. Мне очень хочется вывернуть наизнанку этого хорошего мальчика! - Она плюхнулась в кожаное кресло и подобрала под себя ноги.

Я дотронулся до ее ноги и поправил задравшуюся юбку. Ноги некоторых людей служат только для ходьбы - ноги Велды вызывали помрачение разума.

- Разборка корреспонденции закончена, детка.

Она улыбнулась сквозь слезы:

- Я устроюсь в универсальный магазин. А ты?

- Где же твоя природная изобретательность? У тебя всегда было полно идей.

Я налил еще хереса и выпил, поглядывая на нее. Какое-то время она грызла ногти, потом озадаченно взглянула на меня:

- Что ты имеешь в виду, Майк?

Ее зеленая кожаная сумка на длинном ремне лежала на столе. Я приподнял ее, потом разжал пальцы, и она с глухим стоном упала на полированную крышку стола.

- У тебя есть оружие, разрешение на него и удостоверение частного детектива. С этого момента дело принадлежит тебе. А я буду заниматься черновой работой.

На ее губах возникла странная улыбка.

- А тебе это нравится?

- Что именно?

- Черновая работа.

Я слез с края стола и остановился напротив нее. С Велдой я не решался попытать счастья. Я дотянулся до нее и приподнял ее юбку. Она могла быть изумительной фотомоделью.

- Если мне понадобится оружие, я попрошу у тебя, хотя и побаиваюсь пистолета, который ты носишь в сумке как балласт.

Улыбка Велды переместилась в глаза. Я мог только смотреть на нее, врожденная сдержанность моей секретарши действовала на меня лучше всяких слов.

- Босс теперь ты, - сказал я. - Забудем о почте и сосредоточимся на возвращении моей лицензии и пистолета. Я не буду тебе говорить, что делать. Действуй самостоятельно. Я только иногда буду совать нос в практические мероприятия. Главное - Честер Уилер. Он был хорошим парнем, примерным семьянином, ведущим размеренный образ жизни. Все неприятные подробности содержатся в отчете; можешь начать с него.

Я буду неподалеку, ты будешь все время натыкаться на мои следы. В ящике стола лежат несколько незаполненных чеков.

Я снова наполнил стакан, одним махом осушил его и даже ощутил некоторое удовольствие. День был просто чудный! Я с трудом улыбнулся, и Велда опять сказала:

- Майк, это не смешно.

Я закурил сигарету и сдвинул шляпу на затылок.

- Честер Уилер был убит одним выстрелом. У меня всегда в магазине шесть патронов, а когда Пэт вынул патроны из магазина, их оказалось всего четыре.

Велда внимательнослушала, зажав кончик языка между зубами. В ней не осталось никакой мягкости. Это была восхитительная женщина с такими линиями, что хотелось обернуться, чтобы еще раз ее увидеть. Сочные губы ее сжались, глаза походили на глаза плотоядного обитателя джунглей.

Я медленно спросил:

- Сможешь ли ты нажать на спусковой крючок - и не раз, если понадобится?

Она стиснула зубы:

- Мне не придется стрелять дважды.

Я прощально махнул рукой, оглянулся на нее через плечо и захлопнул за собой дверь. Она не удосужилась одернуть платье, но я не пытал счастья.

Может быть, настанет день, когда она не будет так неприступна для меня.

Может быть.

II

Вечерние газеты были заполнены материалами о самоубийстве, Бульварные листки поместили мои фотографии на первой полосе. Репортеры, висевшие у меня на хвосте, когда им нужны были сведения, разделали меня под орех в своих колонках. Только один был сентиментален. Он написал мне эпитафию. В стихах. Прокурор, наверное, смеялся до колик.

Скоро он будет ронять слезы в пиво - ничтожество. Я закончил ранний ужин и сложил тарелки в мойку. Я стоял под горячим душем, пока моя кожа не покраснела, потом облился холодной водой. Побрившись, надел свежеотглаженный костюм и переложил несколько сотен из ящика стола в бумажник.

Посмотревшись в зеркало, я довольно хмыкнул. Я вполне мог сойти за состоятельного господина, если бы не моя физиономия и не пиджак, слишком просторный в том месте, где положено носить оружие. Я пристегнул пустую кобуру, чтобы заполнить свободное пространство под мышкой, и почувствовал себя уверенней. Я опять посмотрел в зеркало и скорчил рожу. Как жаль, что я не очень-то привлекателен!

События прошлой ночи окутаны сплошным туманом; перед тем как прокрутить события назад, я вспомнил, что мне надо кое-что сделать. Ровно в семь я припарковал машину у гостиницы, в которой произошло несчастье. Это была гостиница, приспособленная к вкусам старомодной публики. Одинокие девушки не могли здесь даже зарегистрироваться, разве что им было за восемьдесят. Прежде чем войти, я оторвал заднюю крышку корпуса своих часов, вытащил механизм и положил в карман рубашки.

Не могу сказать, что портье за стойкой обрадовался моему появлению.

Его рука потянулась к телефону, замерла, потом трижды нажала на сигнальную кнопку. На звонок в вестибюле появился крепко сбитый тип, ограждающий гостиницу от праздношатающейся публики; портье почувствовал себя лучше. По крайней мере, он перестал трястись.

Не было необходимости представляться.

- Вчера вечером я потерял здесь механизм от часов и хочу получить его обратно.

- Но комната еще не убиралась, - выпалил он.

Я протянул вперед свое волосатое запястье и постучал по пустому корпусу часов. Вышибала заинтересованно пялился через мое плечо.

- Но… - испуганно суетился портье.

Охранник сказал:

- Я поднимусь вместе с ним, Джордж.

Портье явно обрадовался, что кто-то взял это на себя, он передал охраннику ключ от номера и, кажется, успокоился.

- Сюда. - Охранник слегка подтолкнул меня локтем, и я последовал за ним.

В лифте он стоял, заложив руки за спину и разглядывая потолок. На четвертом этаже мы вышли из лифта, он проводил меня через холл и вставил ключ в замок четыреста второго номера.

В комнате ничего не изменилось. На полу по-прежнему была кровь, по полу рассыпан белый порошок. Охранник стоял у двери, скрестив руки на груди, и наблюдал, как я лазаю под мебелью.

Я прошелся по всем закоулкам, стараясь тянуть время. Охраннику надоело ждать, он принялся постукивать пальцами по стене. Когда я все обыскал, он сказал:

- Его здесь нет.

- А кто здесь был после того, как ушли полицейские?

- Никто. Не было даже горничных. Пойдем, пойдем. Часы ты, наверное, потерял в другом месте.

Я не ответил. Я отвернул покрывало кровати, на которой спал, и увидел дырку в матрасе. Пуля вошла в набивку в верхней части матраса - несколько сантиметров выше, и я бы запел тенором и прекратил бриться.

Матрас мог остановить пулю, подобно стальной плите, пуля не могла уйти далеко, но, запустив в дырку палец, я нащупал только конский волос и пружины.

Пуля исчезла. Кто-то меня опередил. Пустая гильза тоже исчезла.

Я мастерски изобразил, будто нашел механизм от часов под покрывалом; я показал его охраннику и вставил в корпус. Он пробормотал:

- Хорошо, хорошо. Теперь пойдем.

Я одарил его улыбкой благодарности и вышел. Он все время плотно держался рядом со мной, даже проследил, стоя в дверях, как я сажусь в машину.

Скоро у него будут неприятности.

И у портье тоже - когда до полицейских дойдет, что Честер Уилер такой же самоубийца, как я. Мой сосед по номеру был очень аккуратно убит.

И у меня тоже будут неприятности.

Я нашел забегаловку со свободной стоянкой и бросил доллар на стойку бара. Получив свое пиво и сдачу, я прошел в телефонную кабину в дальнем углу зала. Было поздно, но Пэт не из тех, кто оставит контору, не прояснив важных деталей; мне и на этот раз повезло.

Я сказал:

- Говорит гражданин Майк Хаммер.

Он рассмеялся в трубку:

- Как идет бакалейный бизнес?

- Процветает, Пэт, просто процветает. У меня большой заказ на свежатину.

- Это еще что такое?

- Просто фигура речи.

- А…

- Между прочим, насколько я чист в связи со смертью Уилера? - Я отчетливо представлял себе озадаченное выражение его лица.

- Насколько я понимаю, тебя не за что задерживать. Почему тебя это интересует?

- Просто любопытно. Слушай, ребята в синем долго шуровали в комнатах до того, как я вернулся с небес на землю?

- Не думаю, ведь было совершенно очевидно, что произошло.

- Они что-нибудь оттуда забрали?

- Труп, твой пистолет, гильзу и личные вещи Уилера.

- И все?

- Вроде.

Помолчав, я спросил:

- Пэт, ведь самоубийцы обычно оставляют записку?

- Как правило, да. Обычно тогда, когда у них тяжелое настроение и нет свидетелей. Если они обдумали это заранее, то стараются объяснить свой поступок, в порыве чувств не тратят время на пустяки.

- Не думаю, что Уилер был страстным человеком, - сказал я. - Он был настоящим бизнесменом.

- Я думал об этом. Необычное дело, тебе не кажется! Как на твой взгляд - он похож на самоубийцу?

- Нет.

- И не говорил ничего такого накануне… Ясно.

После небольшой паузы я сказал:

- Пэт, сколько патронов осталось в магазине моего пистолета?

- Четыре.

- Правильно. И я из него не стрелял после нашей тренировки на прошлой неделе.

- Ну и?… - Голос его изменился.

Очень мягко я сказал:

- В магазине никогда не бывало меньше шести патронов.

Он заорал в трубку; я молчал, слушая, как он ревет:

- Майк, к чертям собачьим, отвечай!

Я засмеялся и повесил трубку.

Ему потребовалось всего пять минут, чтобы загнать прокурора в угол, как зайца. Конечно, прокурора мелким не назовешь, но и Пэт не мал ростом. Он наверняка высказал этому сопляку все, что думает, так что у того волосы встали дыбом; теперь светловолосый судейский мальчик не осмелится ничего предпринять.

Дело становилось все забавнее. Я вернулся в бар и допил свое пиво.

Бар начал заполняться. В восемь тридцать я позвонил Велде, но ее не было дома. Через час я позвонил еще раз; она еще не пришла. Не было ее и в конторе. Может быть, она пустилась на поиски специалиста, чтобы сменить вывеску на двери моей конторы.

Переместившись в угол напротив сигаретного автомата, я начал размышлять. Получалось это плохо, потому что прошлой ночью у меня не было причин все запоминать, - попойка шла по своим законам.

Прошлая ночь.

Прошлой ночью мы отбросили назад пять лет и погрузились в военные дни. Мы снова были друзьями, настоящими друзьями, а не просто солдатами, вынужденными есть и спать рядом. Мы были сильны своей дружбой.

Нас было двое, боровшихся за правое дело, отдающих ему все, что у нас было. А потом мы пили за победу. Неужели так должно было случиться? Неужели судьба бросила нас тогда навстречу друг другу, чтобы позднее свести вновь?

Прошлой ночью мы встретились и пили вместе, говорили и пили. Был ли он счастлив? Он очень обрадовался, когда мы случайно столкнулись, а до этого сидел, согнувшись над своим стаканом в баре. Может быть, с грустью вспоминал прошлое, может быть, просто размышлял. Но он страшно обрадовался мне, Все, о чем он думал, было отброшено в сторону вместе с пятью послевоенными годами; мы много пили. Конечно, в разговорах снова возникала война, как бывает всегда, когда встречаются бывшие фронтовики. Мы говорили, мы опять были вместе, одетые в одинаковую форму, готовые все отдать за другого нашего парня, независимо от того, знаком он нам или нет. Но эта тема должна была исчерпаться. И в конце нашего разговора в его глазах опять появилась тоска. Он не хотел говорить ни о чем другом. Сказал, что он уже неделю в городе и собирается ехать домой. Приезжал сделать закупки для своего магазина.

Да, мы были друзьями. Это было недолго, но мы были хорошими друзьями. Если бы какой-нибудь гнусный япошка убил моего друга в джунглях, я прошил бы желтолицего из автомата. Мой друг тоже отомстил бы за меня. Но мы были не в джунглях. Мы были в Нью-Йорке. Парень, который был мне дорог, приезжает в мой родной город и через неделю умирает…

Всего одна неделя. Что он в это время делал? С кем был? Где причина убийства - здесь или в Колумбусе? Проклятая неделя! Я бросил шляпу на стул, чтобы занять место, и, взяв еще несколько монет, снова вполз в телефонную будку. Моя физиономия опять приобрела жесткость, я знал, что делать.

Я набрал два номера. По второму я поймал человека, работающего на меня. Он был частным детективом, как и я, но исключительно честным и трудолюбивым. Его звали Джо Гилл; он был мне кое-чем обязан и мог начать отрабатывать свой долг.

Я сказал:

- Это Майк, Джо. Помнишь меня?

- Черт возьми, - засмеялся он, - как я могу тебя забыть? Надеюсь, ты насчет работы?

- Не совсем. Слушай, ты сейчас занят?

- Нет. Ты что-нибудь задумал?

- Очень много чего. Ты по-прежнему занимаешься страхованием?

Джо утвердительно пробормотал:

- Только этим я и занимаюсь, ищу исчезнувшие доходы. Можешь придержать свое оружие и крутых мальчиков.

- Не окажешь ли мне услугу, Джо?

Он колебался только мгновение:

- С удовольствием, Майк. Ты столько раз выручал меня! Что надо сделать?

- В одном гостиничном номере со мной умер Честер Уилер. Мне нужна информация о нем. Но не о прошлом, а за последнюю неделю. Он был в городе, делал закупки для своего магазина в Колумбусе, Огайо; я хочу иметь отчет обо всех его действиях со времени приезда в Нью-Йорк. Это можно сделать?

Я слышал, как его карандаш рвет бумагу.

- Дай мне несколько часов. Я сам начну поиски, а ребята будут разрабатывать детали. Где тебя найти?

Я немного подумал и сказал:

- В гостинице «Гринвуд». Это тихая заводь на боковой улочке в районе Восьмидесятых улиц. Там не задают лишних вопросов.

- До свидания.

Я положил трубку и стал пробиваться сквозь толпу к бару. Моя шляпа висела на стенном светильнике, мое место было занято, и парень, сидящий на моем стуле, тратил мои деньги на пиво.

Однако я не стал поднимать шум. Это был Пэт.

Бармен поставил еще одну кружку пива и взял немного из моих денег. Я сказал:

- Что это за шуточки?

Пэт медленно обернулся и посмотрел на меня. Его глаза были затуманены, губы скривились в мрачной гримасе. Он выглядел уставшим и озабоченным.

- Здесь есть задняя комната, Майк. Пойдем посидим там. Я хочу поговорить с тобой.

Я залпом осушил кружку и понес другую, полную, в заднюю комнату. Когда я подтолкнул через стол свою пачку сигарет Пэту, он покачал головой и подождал, пока я закурю. Я спросил:

- Как ты меня нашел!

Вместо ответа он очень мягко, но твердо задал свой вопрос:

- В чем дело, Майк?

- Ты о чем?

- Ты знаешь о чем. - Он подался вперед, не отрывая взгляда от моего лица. - Майк, я буду говорить спокойно, я не позволю тебе заболтать меня на полночи. Я офицер полиции, по крайней мере, так считается. И я отношусь к этому делу как к очень серьезному и хочу, чтобы ты узнал о нем больше, чем знаю я. Что происходит?

Дым попал мне в глаза, и мне пришлось зажмуриться.

- Предположим, Пэт, я скажу, что Честер Уилер убит.

- Тогда я спрошу, как и кем.

- Я не знаю, как и не знаю кем.

- Почему ты считаешь, что это убийство?

- Из моего пистолета было произведено два выстрела, вот почему.

Он ударил кулаком по столу:

- Иди к черту, Майк, со своими штучками! Мы с тобой друзья, но я устал от того, что ты мне все портишь. Тебе везде мерещатся убийства! Давай по-честному.

- Разве я когда-либо поступаю нечестно?

- С оговорками!

Я кисло усмехнулся:

- Два выстрела. Разве этого мало?

- Для меня достаточно. Это все, что у тебя есть? Я кивнул и размял окурок. Лицо Пэта смягчилось, и он медленно выдохнул воздух из легких. Он даже слабо улыбнулся.

- Надеюсь, что дела обстоят именно так. Я рад, что мне не пришлось над этим потеть.

Я раскрошил сигарету над столом.

- Тебе удалось заставить работать меня. А чем занят ты?

- Прецедентами, Майк. Я говорю о последних самоубийствах.

- А что там интересного?

- Мы часто находим самоубийц с пулей в голове. Вся комната бывает засыпана гильзами. Самоубийцы расстреливают патроны, пока не наберутся мужества. Большинство не умеет обращаться с автоматическим оружием, обычно они делают несколько выстрелов, чтобы узнать, как оно действует.

- И это делает Честера Уилера самоубийцей?

Он улыбнулся в ответ на мою усмешку.

- Ну, не совсем. Когда ты поднял шум о пулях в твоем пистолете, мы раскопали распорядок дня Уилера и вышли на его делового партнера, с которым он провел весь день накануне смерти. Он сказал, что Уилер был в глубокой депрессии и несколько раз заговаривал о самоубийстве. Определенно, его дела покатились под гору.

- Кто этот партнер, Пэт?

- Эмиль Перри, его фабрика изготавливает сумки. Если у тебя есть новости, приходи, но больше никакой паники, Майк, хорошо?

- Ага, - прошипел я. - Но ты не сказал, как отыскал меня.

- Засек твой звонок, гражданин. Он был сделан из бара. Я потратил время на гостиницу, проверяя твою историю. И я.» да, я нашел дырку от пули в матрасе.

- Я полагаю, ты нашел и пулю?

- Конечно. И гильзу тоже.

Я напряженно ждал продолжения.

- Она лежала в холле, где ты ее обронил, Майк. Надеюсь, ты оставишь попытки придать этому элемент таинственности просто для того, чтобы вовлечь меня в дело.

- Болван!

- Прекрати, Майк. Охранник гостиницы направил меня по нужному следу.

Я разглядывал его лицо и чувствовал, что безумная ярость охватывает меня с головы до ног.

- Я думал, ты умнее, Пэт. Ты дубина.

- Давай прекратим игры, Майк. - Он заморгал, улыбнулся и продемонстрировал мне свою спину. Оказывается, это я затеваю игры, черт побери!

Я думал, что ругаюсь про себя, пока пара каких-то типов не начала меня поносить, потому что их кошечки, мол, жалуются. Но, увидев мою физиономию, они приказали своим кискам не соваться в чужие дела.

Что ж, я сам лез на рожон. Я сыграл умно, но Пэт переиграл меня. Может быть, дубина-то я. А может быть, Уилер действительно застрелился. А потом вернулся из морга за пулей и гильзой.

Я был уверен, что он этого не делал, - как уверен в том, что известное непечатное слово состоит из трех букв.

Я вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Несколько раз глубоко вздохнув, я почувствовал себя лучше.

Из аптеки на углу выпроваживали посетителей; я прошел к ряду телефонных будок в глубине, достал телефонную книгу по Манхэттену и начал листать. Покончив с ней, принялся за бруклинскую книгу. Потом перелистал список абонентов Бронкса и нашел Эмиля Перри, проживающего в одном из лучших домов округа.

В одиннадцать десять я остановил машину у небольшого особнячка из красного кирпича и выключил мотор. Впереди стоял шикарный новый «кадиллак»; на его боковой дверце сияли золотым готическим шрифтом инициалы «Э. П.».

На медном дверном молотке виднелись те же инициалы, но я им не воспользовался. Взявшись за него, я случайно бросил взгляд в сторону окна. Я увидел здорового толстяка, в галстуке и на пальцах которого сверкали бриллианты, стоившие целое состояние. Он разговаривал с кем-то невидимым, постоянно облизывая губы.

Надо было видеть его лицо - у него был жалкий, испуганный вид.

Я осторожно опустил дверной молоток и отступил в тень. Из кустов я мог видеть окно и макушку толстяка. Он по-прежнему не двигался. Я подождал еще немного; через несколько минут дверь отворилась ровно настолько, чтобы мог пройти человек. Когда он поравнялся со мной, я увидел его лицо и мысленно заржал Пэту в глаза.

Это был Рейни, бандит с большим хвостом преступлений; он не гнушался никакой работой, требовавшей безжалостной руки.

Я смотрел, как Рейни перешел улицу и сел в машину. Когда машина, приглушенно урча, отъехала, я забрался в свою старушку и включил мотор.

Собственно, мне и не обязательно встречаться с мистером Перри. В конце улицы я развернулся и выбрался на главную дорогу, ведущую в Манхэттен. Когда я уже за полночь добрался до «Гринвуда», ночной портье пододвинул мне регистрационную книгу, взял деньги вперед и протянул ключ от номера.

Судьба с каким-то извращенным юмором опять наступила мне на хвост - это был номер четыреста два.

Если завтра утром там будет труп, то он будет мой.

Мне снилось, что я в окопе, под дождем. Парень из соседнего окопа окликал меня, пока мои глаза не открылись и руки не стали автоматически искать оружие. Оружия не было, а голос был - он раздавался из холла. Я откинул одеяло, выпрыгнул из постели и потрусил к двери.

Джо проскользнул в дверь и захлопнул ее за собой.

- Вот те на! - выпалил он. - Я думал, ты умер.

- Не произноси этого слова. Сегодня я один. Сообразил?

Он швырнул шляпу на стул и уселся на нее.

- Ага, понял. По крайней мере, большую часть. В этой гостинице не очень любезны после визита полицейских. Что ты с ними сделал?

- Накидал клопов на спину. И теперь уважаемый капитан отдела по расследованию убийств, мой приятель, который должен был лучше меня все знать, считает, что я его обманываю. Он подозревает меня в подделке улик.

- А ты, их подделал?

- Может быть. Как я могу знать, что является уликой, а что нет. Да и какое это имеет значение, если произошло самоубийство?

Джо вежливо рыгнул:

- Ну да.

Я наблюдал, как он достает из кармана какие-то бумажки. Он постучал по ним указательным пальцем:

- Если бы я нанял тебя ради этого, на этом материале наверняка можно было бы построить парочку судебных дел. Шестеро мужчин не сомкнули глаз, трое из них не смогли отправиться на свидание, и один получил нагоняй от жены. Она требует, чтобы он ушел от меня. Ради чего?

- И ради чего? - встрял я.

- Этот Уилер, оказывается, уважаемый бизнесмен. Мы выяснили его примерный маршрут. У нас было очень мало времени, поэтому я не могу дать тебе поминутный отчет. Он зарегистрировался в гостинице сразу по приезде в город, восемь дней назад. По утрам посещал торговые дома, где разместил заказы на товары для своего магазина.

Ни один из визитов не имеет особого значения. Но кое-что может представить интерес. Он телеграфировал в Колумбус некоему Теду Ли с просьбой переслать телеграфом пять тысяч долларов. Через час он их получил. Я думаю, деньги требовались для какой-то особой покупки. Несколько раз он возвращался в гостиницу под газом, однажды посетил демонстрацию моделей одежды будущего сезона. После показа подавали коктейли, и он, кажется, проводил одну вылившую манекенщицу до такси.

Я не смог сдержать улыбки:

- Манекенщицу?

Он покачал головой:

- Брось, это был не заплеванный стриптиз-бар.

- Ладно, давай дальше.

- С этого времени он появлялся в гостинице с каждым разом все более набравшимся. Он переночевал в одном номере с тобой и к утру был мертв. Администрация гостиницы страшно огорчена случившимся. Это все, что мы узнали. - Он секунду помолчал и повторил: - Это все, я сказал.

- Я слышал,

- И что?

- Джо, ты паршивый детектив.

Он бросил на меня изумленный взгляд:

- Я? Ты не имеешь лицензии, а паршивый детектив я? Такова твоя благодарность! Я нашел больше пропавших людей, чем у тебя волос на низком лбу…

- Ты кого-нибудь застрелил, Джо?

Его лицо побелело, у него задрожали руки, он не смог сразу вынуть изо рта сигарету.

- Однажды…

- Понравилось?

- Что ты! - Он облизнул губы. - Слушай, Майк, этот парень, Уилер… Ты же был там… Он правда застрелился?

- Кто-то ему помог.

- Я тебе больше не нужен, Майк?

- Нет, большое спасибо, Джо. Оставь заметки на кровати.

Груда листков упала на кровать, и я услышал, как тихо закрылась дверь. Я присел на подлокотник кресла и принялся обдумывать варианты. Один из вариантов включал убийство.

У убийства должен быть мотив, достаточно серьезный, чтобы убийца счел необходимым замаскировать его под самоубийство. Я единственный определил это как убийство. Убийца думал, что он очень умен. Чертовски умен. Может быть, он считал, что отсутствие одной паршивой пули в магазине останется незамеченным.

Чем больше я думал об этом, тем тяжелее становилось у меня на душе. Во-первых, убийца, видимо, принял меня за простофилю, таскающего с собой пушку, чтобы произвести впечатление, решил, что я дерьмо с пустой головой и что меня можно взять голыми руками.

Во-вторых, был убит мой друг. Друг, который обрадовался мне даже через пять лет. Друг, который сражался вместе со мной, чтобы спасти жизнь какому-нибудь бандюге, который убил его пять лет спустя.

Надо было напомнить Пэту об армии. Надо было напомнить ему, что армия - это оружие, и рано или поздно оно может выстрелить. Может быть, Честер Уилер действительно пытался застрелиться. Но скорей всего, он пытался застрелить кого-то, а тот выстрелил в него. Одно я знал точно: Честер был прекрасно знаком с устройством пистолета, ему не надо было целиться в себя, чтобы выяснить, работает ли пистолет.

Я завалился на кровать и натянул на себя одеяло.

III

Я стоял на углу Тридцать третьей улицы, сверяя адрес с указанным в заметках Джо. Нужный дом находился примерно посередине квартала, старое здание, недавно перестроенное и снабженное всеми возможными удобствами, чтобы произвести впечатление на невзыскательных посетителей.

Пока я таращился на номерной знак, мимо меня к лифту пропорхнула стайка хорошеньких молоденьких созданий со шляпными коробками в руках; я последовал за ними. Они были манекенщицами, но мысли их были не о работе. Все они щебетали о еде. И я нисколько не осуждал: в нижней части у них было все в порядке от продолжительной ходьбы, но выше талии было трудно определить их пол, если они не носили накладной бюст. На них было приятно смотреть, но ни с одной из них я не согласился бы разделить спальню.

Лифт остановился на восьмом этаже, и девушки вышли. Они прошли по коридору к стеклянной двери с вывеской «Агентство Энтона Липсека» и вошли внутрь. Девушка, шедшая последней, заметила меня и придержала дверь.

Это было просторное помещение со стенами, окрашенными в пастельные тона; на голубом потолке мерцали звезды. На стенах висели в два ряда фотографии манекенщиц. Из приемной вели три двери, на которых красовалась надпись «Вход посторонним воспрещается»; секретарша, окруженная внушительным количеством строчащих машинисток, охраняла вход в главную приемную. Я затушил сигарету в пепельнице и улыбнулся секретарше. Ее голос звучал вежливо, но глаза были злыми.

- Слушаю вас.

- Торговая компания «Кэлвей» вчера вечером давала обед. Некоторые манекенщицы этого агентства участвовали в демонстрации моделей, которая состоялась позже. Я хотел бы увидеть этих девушек… одну, по крайней мере. Как я могу найти ее?

Она постучала карандашом по столу. Три раздраженных стука. Очевидно, эта история была ей знакома.

- Это связано с вашей работой, сэр, или это личный интерес?

Я с гадкой улыбкой наклонился над столом.

- Это может быть и тем и другим, но ответить мне - ваша работа.

- О… Энтон, то есть мистер Липсек, сам договаривается. Я вызову его.

Ее руки заметались над селектором, неуверенно нажимая на кнопки. Она не отводила от меня глаз. Когда раздался сигнал селектора, секретарша нажала кнопку и сказала, что я могу войти. На этот раз я одарил ее лучшим образцом своей улыбки - когда я не показываю зубы.

На двери кабинета Энтона Липсека золотом было написано его имя, а внизу стояло: «Управляющий». Он явно всерьез относился к своему положению. В углу его кабинета на шведском бюро лежали кипы фотографий и эскизов. Остальная часть комнаты была отдана мольбертам, стендам и незаконно купленным эскизам. Он был очень занят.

Ему удалось превратить не вполне одетую женщину в маленький пустячок среди леса стоек, чтобы камера вмещала то немногое, что надето на ней, не захватывая то, что она показывала.

По крайней мере, так это выглядело для меня.

Я присвистнул:

- Оч-чень хорошо.

- Слишком много кожи, - сказал он, даже не обернувшись.

Манекенщица ускользнула от сияния ламп, которые он направлял на нее.

- Кто это?

Энтон заставил ее замолчать, профессионально повернув ее прекрасный полуобнаженный торс. Когда она приняла нужную позу, он отступил к камере, и девушка выстрелила бюстом в сторону объектива. Послышался щелчок затвора камеры, манекенщица опять превратилась в живое существо и подняла руки вверх так высоко, что ее бюстгальтер заполнился еще плотнее.

Я бы не возражал когда-нибудь стать управляющим.

Энтон выключил лампы и повернулся ко мне.

- Чем могу быть полезен?

Он был высоким, тощим парнем, брови его срослись на переносице, а подбородок заканчивался козлиной бородкой, развевавшейся, когда он говорил.

- Я ищу определенную фотомодель. Она работает здесь.

Его брови поползли вверх.

- Такие просьбы, сэр, мы слышим часто, очень часто.

Я сухо сказал:

- Я не люблю фотомодели, они слишком плоские.

На лице Энтона появилось удивленное выражение. Уже знакомая мне девица вышла из-за штативов.

- О чем вы говорите, ребята? - Изо рта у нее свисала незажженная сигарета. - Есть огонек?

Я протянул зажженную спичку ей под нос, наблюдая, как двигался ее рот с сигаретой, когда она ловила пламя.

- Вы просто восхитительны, - сказал я.

Она улыбнулась и выдохнула дым мне в лицо.

Энтон вежливо покашлял:

- Это та самая модель, о которой вы упоминали? Вы ее знаете?

- Нет. Я знаю только, что она была на показе, устроенном компанией «Кэлвей Мершандайзинг».

- Я полагаю, несколько наших девушек принимали участие в показе. Мисс Ривс занималась этим сама. Не могли бы вы встретиться с ней?

- Хорошо, я непременно это сделаю.

Девица еще раз пустила дым мне в лицо, и ее ресницы призывно дрогнули.

- Вы когда-нибудь носите одежду? - спросил я.

- Нет, если могу без нее обойтись. Правда, иногда меня заставляют.

Энтон крякнул и забормотал, подталкивая девицу:

- Все, хватит. Если вы не возражаете, сэр, вам сюда. - Он сделал приглашающий жест в сторону боковой двери. - Эти молодые леди совершенно отбились от рук. Иногда я даже…

- Ага, я тоже.

Он опять крякнул и открыл дверь.

Я слышал, как он объявил мою фамилию, но не понял, что он сказал, потому что не мог оторвать взгляд от женщины, сидящей за столом. У некоторых женщин красивое лицо, у некоторых такое тело, что забываешь о лице; это была женщина, имеющая и то и другое. Ее лицо было сверхъестественно красиво, как будто над ним потрудился художник, которому удалось превзойти природу. Ее легкие рыжеватые волосы, подстриженные по последней моде, излучали сияние. Матовая кожа лица перетекала в чистую линию шеи и завершалась крепкими широкими плечами. У нее была грудь молодой девушки, высокая, волнующая, стремящаяся освободиться из облегающей белой кофточки. Она встала и протянула мне руку. Ее рука легла на мою ладонь и нежно пожала. Я не мог оценить красоту ее глубокого голоса, когда она представилась, потому что в это время мысленно проклинал длинные юбки. Когда она села, скрестив ноги, я прервал свой внутренний протест против длинных юбок, увидев, как соблазнительно они обнимают манящие округлые бедра. Только тогда я разглядел табличку с ее именем и фамилией, на которой было написано - «Юнона Ривс».

Юнона - королева богов и богинь. Ей дали хорошее имя.

Она предложила мне выпить, достав графин из бара, и я налил в фужер что-то сладкое и ароматное.

Мы разговаривали. Когда я старался быть вежливым, мой голос приобретал мерзкие интонации.

Мне казалось, что он вообще принадлежит не мне. Мы проговорили не менее часа, а может быть, всего несколько минут. Мы разговаривали, и она все время что-то проделывала со своим телом, будто проверяя на мне свое женское обаяние, и смеялась, отлично зная, что я плохо понимаю, что говорю и как реагирую.

Она осушила свой фужер и поставила его на стол; темный лак на ее ногтях контрастировал со сверкающим хрусталем. Ее голос вернул меня к действительности:

- Эта девушка, мистер Хаммер… вы говорите, она ушла с вашим другом?

- Могла уйти. Именно это я и хотел выяснить.

- Хорошо, я покажу вам фотографии, и вы ее узнаете.

- Нет, это не годится. Я ее никогда не видел.

- Тогда почему…

- Я хочу выяснить, что произошло прошлой ночью, мисс Ривс.

- Прошу вас, называйте меня Юнона.

Я улыбнулся ей.

- Вы полагаете, что они… занимались чем-то нехорошим? - она двусмысленно улыбнулась.

- Меня не касается, что они делали. Я просто хочу знать… Дело в том, что мой приятель… мертв.

Ее взгляд смягчился.

- О, весьма сожалею. Что случилось?

- Самоубийство, так говорят полицейские.

Юнона озадаченно закусила губу.

- В таком случае, мистер Хаммер…

- Майк, - поправил я.

- В таком случае, Майк, зачем впутывать сюда девушку? В конце концов…

- Мой друг был женат, - оборвал я. - Если какой-нибудь любопытный репортер учует скандальчик, пострадает семья. Если здесь присутствует что-то такое, я должен это устранить.

Она медленно кивнула, на ее лице было полное понимание.

- Вы правы, Майк. Я постараюсь выяснить, кто она. Вы сможете заглянуть завтра?

Я встал, держа в руке шляпу.

- Это было бы замечательно, Юнона. Тогда до завтра.

- Буду ждать. - Ее голос перешел в нижний регистр, когда она встала и подала мне руку.

Все ее движения были плавны, в глазах горел потаенный огонь. Я взял ее руку и держал в своей, пока не ощутил ответное приглашающее пожатие.

У двери я оглянулся, чтобы еще раз попрощаться, Юнона смотрела на меня снизу вверх и улыбалась. Я не смог найти подходящих слов. Что-то в ней меня возбуждало. Она была сложена, как богиня, а глаза говорили, что она намного лучше, чем кажется.

И еще они говорили о чем-то, что я должен был знать, но никак не мог вспомнить…

У лифта я обнаружил, что у меня есть сопровождающий. Этот сопровождающий ждал меня в конце холла, удобно устроившись у радиатора отопления и покуривая сигарету.

На этот раз на ней было больше одежды. Увидев меня, она раздавила каблуком сигарету и подошла ко мне с вполне определенной целью; мои глаза снова принялись раздевать ее.

- Возьми меня, - сказала она.

- Сначала нужно познакомиться…

- На черта тебе это нужно? - Огонек на табло стал красным, и я услышал, что в шахте загрохотал лифт.

- Считай, что я тебя уже соблазнил.

Она вернула мне улыбку, услышав, что лифт замедляет ход за стальными дверями.

- Прямо здесь?

- Ага.

- Послушай, я ведь не из робких - могу устроиться и в лифте.

Я коротко засмеялся, двери открылись, и она вошла в кабину. Может, она и не шутила, но я терпеть не могу такие сцены. Когда мы спустились на первый этаж, она просунула свою руку в мою и позволила мне вывести ее на улицу. Мы дошли до Бродвея, прежде чем она спросила:

- Если тебе действительно нужна официальная церемония знакомства, то меня зовут Конни Уэлс. А ты кто?

- Майк Хаммер, птенчик. Я был частным детективом. Недавно обо мне писали газеты.

Ее рот дрогнул в усмешке:

- В какую компанию я попала!

Мы повернули на север. Конни не спрашивала, куда мы направляемся, но когда мы прошли мимо трех баров подряд, я получил тычок под ребро и понял намек.

Бар, в который мы завернули, имел узкий, длинный зал со столиками для дам в глубине. Мы сели за столик в самом дальнем углу под бормотание официанта, плетущегося за нами.

Мы заказали пива, и я сказал:

- Содержать тебя необременительно, а?

- Ты небогат? - засмеялась она.

- Сейчас деньги у меня есть, - сказал я, - но тебе, детка, не удастся выудить их.

Она очень музыкально и искренне рассмеялась:

- Обычно мужчины хотят купить для меня все, что мне нравится. А ты не будешь?

Она потягивала пиво, поглядывая на меня поверх стакана глазами, блестевшими, как десятицентовики.

- Ну, может, пива и куплю. Моя подружка однажды мне сказала, что я ни за кого не должен платить. Ни за что.

Она серьезно посмотрела на меня:

- Она была права.

Подошел официант с подносом, на котором стояло еще четыре пива. Он поставил пиво, забрал деньги и, шаркая ногами, ушел.

Когда он отошел, Конни уставилась на меня и разглядывала целую минуту.

- А что ты делал в студии?

Я повторил ей все, что сказал Юноне.

Она потрясла головой:

- Я тебе не верю.

- Почему?

- Не знаю. Это звучит неправдоподобно. Почему какой-то репортер может заняться расследованием самоубийства?

Аргумент весомый, но у меня был готов ответ.

- Потому что он не оставил записки. Потому что дома у него было все в порядке. Потому что у него было много денег и никаких видимых неприятностей.

- Сейчас это звучит убедительнее, - сказала она.

Я рассказал ей о вечеринке, о том, что могло произойти, и спросил:

- Ты не знаешь, кто из девушек там был?

На этот раз смех ее был более глубоким.

- Ей-Богу, нет, по крайней мере, не знаю, что и сказать. Дело в том, что в агентстве две группы манекенщиц: те, кто демонстрирует одежду, и те, кто демонстрирует белье. Я одна из сдобных булочек, наполняющих собой трусики и ночные рубашки для торговцев нейлоновым бельем. Манекенщицы, демонстрирующие одежду, не могут наполнить собой даже бумажный пакет, поэтому они страшно завидуют нам, оплачиваемым значительно ниже, и относятся к нам, как к праху под ногами.

- Черт побери, - воскликнул я, - я видел нескольких - они не могут даже вздохнуть, иначе потеряют накладные бюсты.

Она поперхнулась пивом:

- Очень остроумно, Майк. Надо запоминать твои остроты.

Я допил и сдвинул пустые стаканы на край стола.

- Пойдем, детка, я доставлю тебя, куда ты хочешь; потом мне надо еще кое-что сделать.

- Я хочу домой, ты можешь кое-что сделать и там.

- Если ты не замолчишь, получишь по уху. Пойдем. Конни засмеялась, откинув голову назад:

- Ну ты даешь! Добрый десяток парней был бы счастлив услышать от меня такое предложение.

- А ты говорила это десятку парней?

- Нет, Майк. - В ее голосе слышалось приглашение. Свободного такси в поле зрения не оказалось, и мы шли по Бродвею, пока не наткнулись на стоянку, где стояла машина; водитель дремал за баранкой. Конни влезла в машину, дала адрес на Шестьдесят второй улице, потом зажала меня в угол и взяла за руку.

- Майк, это серьезно - поиски девушки и все такое?

Я похлопал ее по руке.

- Для меня это очень много значит, детка. Больше, чем ты думаешь.

- Могу я как-то тебе помочь? Майк, мне бы очень хотелось! Честно.

У нее была очень смышленая мордашка. Я повернул голову, всмотрелся в нее и утвердительно кивнул:

- Мне очень нужна помощь, Конни. Я не уверен, что мой друг ушел с этой девушкой; я не уверен, что она признается, что была с ним, и я не могу ее в этом винить; я не уверен ни в чем.

- А что тебе сказала Юнона?

- Прийти завтра. Она постарается найти эту девушку.

- Юнона несомненно… она несомненно… Она производит на всех такое впечатление! Работающая девушка не может с ней соперничать. - Конни сделала вид, что обиделась, и стиснула мою руку. - Майк, ну скажи, что это не так.

- Это не так.

- Ты врешь, - засмеялась она. - В любом случае… Предположим, эта девушка действительно ушла с твоим приятелем. Он похож на тех, кто быстро заводится?

Я сдвинул шляпу назад и попытался представить себе Честера Уилера в качестве ловеласа. На мой взгляд, он был для этого слишком преданным семьянином. Я ответил ей, что вряд ли. Трудно сказать, на что способен мужчина, оказавшись в другом городе без хвоста и угрызений совести.

- В таком случае, - продолжала Конни, - если эта девица играет в такие игры, как большинство из них, она таскала его по самым злачным местам, чтобы вытрясти из него побольше денег. Они мне рассказывали, что это очень весело. - Она потрясла головой; ее волосы рассыпались по плечам. - Манекенщицы проложили путь к отдаленным местечкам…, Я там никогда не была, но это может быть ключом.

Я провел пальцем по ее подбородку.

- Мне нравится, как ты мыслишь, девочка.

Ее губы были полными и яркими. Она облизнула их, и они влажно заблестели, слегка приоткрытые, чтобы заставить меня придвинуться поближе. И я бы поддался, но такси остановилось у края тротуара. Конни показала водителю язык, состроила гримасу и оперлась на мою руку, чтобы убедиться, что я выйду с ней. Я протянул водителю банкноту, сказав, чтобы он оставил сдачу себе.

- Майк, ты поднимешься?

- Ненадолго.

- Черт тебя дери, - сказала она, - я никогда не прилагала таких усилий, чтобы соблазнить мужчину! Как тебе мои хитрости?

- Просто прелесть,

- Это только начало. Пошли.

Она жила в небольшом многоквартирном доме без претензий на роскошь. Лифт не работал, и мы побрели по лестнице на третий этаж, где Конни стала ощупывать карманы в поисках ключа.

Я зажег свет, как будто давно здесь жил, бросил шляпу на стул в гостиной и наконец сел.

Конни спросила:

- Кофе или коктейль?

- Сначала кофе, - сказал я. - Я не обедал. Может, у тебя найдутся яйца?

Через подлокотник кресла я дотянулся до журнального столика и вытащил несколько женских журналов, это все-таки лучше, чем открытки, которыми вас угощают в Мехико. Я увидел Конни в половине этих журналов и решил, что она девочка что надо.

Запах кофе позвал меня на кухню, как раз когда она перекладывала глазунью на тарелку, и мы не стали отвлекаться на беседу, пока тарелки не опустели. Когда я наконец отвалился от стола и достал пачку сигарет, она спросила:

- Вкусно?

- Ага.

- Правда, из меня выйдет хорошая жена?

- Для кого-нибудь.

Она засмеялась.

Я улыбнулся ей и притворился, что хочу шлепнуть ее по попке.

Мы пили коктейль в гостиной. Минутная стрелка моих часов сделала круг, потом другой. Несколько раз шейкер наполнялся льдом, и его кубики колюче скребли по металлической поверхности. Я сидел со стаканом в руке, откинув голову, мысленно просчитывая дальнейшие действия.

Прекрасный парень умер.

Две пули исчезли.

Одна пуля и гильза, найденная в холле.

Самоубийство.

Черт!

Я открыл глаза и посмотрел на Конни. Она свернулась клубочком на кушетке и наблюдала за мной.

- Что у нас дальше в программе, детка?

- Уже почти семь часов. Сейчас я оденусь, и мы можем куда-нибудь пойти. Если повезет, узнаем, куда ходил твой приятель.

Я слишком устал, чтобы быть любезным. Глаза ел дым, висящий в воздухе, в животе было тепло от выпивки.

- Человек мертв, - медленно произнес я. - Газеты пишут, что это было самоубийство. Но я знаю, как было дело. Его убили.

Сигарета согнулась в ее пальцах.

- Я хотел выяснить почему, пошел по следу и узнал, что он мог провести ночь с девушкой. Я нашел, где она работает, и стал задавать вопросы. Очень хорошенькая манекенщица с прелестным телом собирается мне помочь. Я задался вопросом, почему столько внимания со стороны женщины, которая могла бы найти десяток других мужчин, ведь я даже не имею работы и не могу ей ничего купить, кроме пива, ем ее яйца, пью ее кофе и коктейли. - Я не пошевелился, когда она вскочила. Мои руки были сложены под головой и так там и оставались; она стояла напротив меня, широко расставив ноги.

Крепкий маленький кулачок вонзился в мою скулу.

- У меня пять братьев, - сказала она. В ее голосе послышалась угроза. - Они крепкие и скверные, но они мужчины. Я знаю еще десяток мужчин, которые все вместе не могут составить одного настоящего. И тут появляешься ты. Я хотела бы разбить твою глупую голову. У тебя есть глаза, а ты не видишь. Майк, у меня есть что тебе показать, чтобы ты понял, о чем разговор.

Она рванула свою блузку за воротник. Пуговицы покатились к моим ногам. Другая вещичка на ней тоже была сорвана, и вот она гордо стоит - руки на бедрах, груди вызывающе направлены мне в лицо. Судорога прошла по мышцам ее живота…

Мне пришлось усесться поудобней и схватиться за подлокотники кресла. Воротничок стал мне тесен, по спине поползли мурашки.

Губы ее были плотно сжаты. Глаза порочно блестели.

- Возьми меня, - сказала она.

Я протянул руку и ударил ее по губам. Ее голова откинулась назад, но она продолжала стоять в прежней позе, только взгляд ее стал еще более развратным:

- По-прежнему хочешь, чтобы я тебя совратил?

- Давай, - сказала она.

IV

Мы ужинали в китайском ресторанчике на Таймс-сквер. Посетителей было полно, но никто не смотрел в тарелку, все взгляды были устремлены на Конни.

Я сидел за столом напротив нее, удивляясь, что кожа может быть такой нежной и гладкой, и соображая, что еще женщина должна снять, чтобы считаться голой. На Конни почти ничего не было.

Поэтому ужин протекал без слов. Мы смотрели друг на друга, улыбались, ели. Впервые я посмотрел на нее со стороны. И увидел женщину, которая недавно была моей, - она была не той, которую я желал.

Она была прекрасна. Она была честна и откровенна. Если ей чего-то хотелось, она об этом говорила. Она прожила жизнь рядом с пятью братьями, которые относились к ней, как к брату, и считали, что ей это должно нравиться. И ей нравилось. Для Конни работа манекенщицы была только работой. Она не придавала значения тому, что ее работа окружена орелом очарования.

Около девяти часов мы пробрались к выходу с полными желудками и приятным ощущением, что все окружающее прекрасно.

Я спросил:

- Так ты расскажешь мне о ваших маршрутах?

Она взяла меня под руку.

- Майк, ты когда-нибудь забирался в трущобы?

- Некоторые думают, что я оттудане вылезаю.

- Сейчас все с ума сходят по бару в старом районе города. Он называется «Бауэри», Ты его знаешь?

Я с любопытством посмотрел на нее:

- «Бауэри»?

- Я вижу, ты там давно не был. Бауэри изменилась. Не вся, конечно, местами. Один обористый малый нажил состояние, превратив захудалый кабак в достопримечательность. Представляешь, эти оборванцы создают атмосферу дна для богачей, которые иногда любят посмотреть, как живет другая часть общества.

- Ну и как они ее находят?

Таксист увидел мой жест и затормозил. Мы забрались внутрь, и я сказал, куда ехать. Конни сказала:

- Некоторые всем пресытились и ищут новых развлечений. И одно из них-«Бауэри».

- Кто его хозяин?

Конни пожала плечами:

- Не знаю, Майк. Кроме того, теперь там несколько местечек. Я думаю, не меньше дюжины. Это места постоянных встреч манекенщиц с клиентами, и там очень недешево.

Наше такси вырвалось из потока машин, свернуло в боковые улочки и, попав под «зеленую волну», мигом доставило нас на другой конец Манхэттена. Я передал водителю пару купюр и помог Конни выбраться из машины.

Бауэри - улица безликих людей. Просительные голоса из темноты и шарканье ног за спиной. Вас дергают за рукав и умоляют с профессиональным отчаянием в голосе. Женщина в слишком облегающем платье дарит вам долгий взгляд, в котором можно прочесть, что дорого она не запросит. Двери кабаков распахивались так часто, что походили на проблесковые маячки. Кабаки были полны. У стоек баров теснились огрызки человечества, греясь над стаканчиком или обнимая дымящуюся миску супа.

Давненько я здесь не бывал… У тротуара притормозило такси, и из него вышел, смеясь, парень в смокинге, под руку с рыженькой девушкой. К ним колыхнулась толпа, а рыженькая достала горсть монет и швырнула на тротуар, громко смеясь; их бросились поднимать.

Парень решил, что это смешно, и проделал то же. Конни проговорила:

- Вот что я имела в виду.

Мне захотелось ударить этого парня.

- Ага, понял.

Мы пошли за этой парой, отстав футов на пять. Парень растягивал слова, как принято на Среднем Западе, а девушка пыталась скрыть бруклинский акцент. Она стискивала его руку и бросала на него косые взгляды, которые ему нравились. Сегодня вечером он был королем.

Они завернули в бар, самый паршивый на всей улице. Зловоние, шедшее из бара, чувствовалось на улице, а пронзительные грубые голоса были слышны за квартал. Над дверью красовалась вывеска «Кабачок Нельсона».

Посетителей было предостаточно. У них были подбитые глаза, недоставало зубов. Их одолевали судороги и вши, их речь выдавала обитателей трущоб.

Две ведьмы таскали друг друга за волосы через голову какого-то парня, который с трудом стоял у стойки.

Меня поразили люди, которые за ними наблюдали. Они считали, что все происходящее, - развлечение. Это были туристы. Отягощенные большими деньгами сволочи, они считали, что это очень весело. Я так рассвирепел, что еле мог говорить. Официант провел нас к столику в задней комнате, которая была полна народу.

Публика развлекалась тем, что читала непристойные надписи на стенах и обменивалась анекдотами. Те, кто жил здесь, пили дешевое виски за счет заведения, в то время как туристы раскошеливались на это дешевое виски, полагая, что платят настоящую цену.

Так что действительно было весело, черт бы их побрал.

Конни улыбнулась двум знакомым девушкам, и одна из них подошла к нам. Я не удосужился приподняться, когда она представила нас друг другу. Девушку звали Кейт, она приехала сюда с приятелями. Она спросила:

- Ты ведь здесь первый раз, Конни?

- Первый и последний, - ответила Конни. – Уж очень воняет.

Смех Кейт прозвучал фальшиво, как коровий колокольчик:

- Ну, мы не собираемся здесь задерживаться. Ребята хотят потратить деньги, поэтому мы сейчас отправимся в «Бауэри». Хотите с нами?

Конни посмотрела на меня. Я кивнул.

- Да, Кейт, мы тоже пойдем.

- Отлично, пойдемте, я познакомлю вас с остальной компанией. Они хотят посмотреть все достопримечательности, в том числе эти дома. - Она захихикала. - Ну, ты понимаешь. - Она снова захихикала.

Конни состроила гримасу, я крякнул.

Итак, мы встали и пошли знакомиться. Если бы со мной не было Конни, они отнеслись бы ко мне так же, как к здешнему обитателю. Длилось это, вероятно, одну минуту. Животы заколыхались и повернулись к нам; это были Джозеф, Эндрю, Хоумер, Мартин и Реймонд - никаких прозвищ или уменьшительных имен. У всех были ухоженные руки, крупные бриллианты, громкий смех, толстые кошельки и прелестные женщины. За исключением Хоумера. С ним была его секретарша, которая не была такой хорошенькой, как ей бы хотелось. Она была его любовницей и нисколько этого не стеснялась.

Мне она понравилась больше всех. И Конни тоже. Обменявшись рукопожатиями, мы сели, выпили, выслушали несколько непристойных шуток, а потом Эндрю начал распинаться о том, что можно более приятно провести время в другом месте. Остальные его поддержали, и мы пошли. Мартин дал официанту на чай десять монет, которые тот не заслужил.

Конни не знала дороги, поэтому мы следовали за остальными. Командовали девицы. Дважды мы натыкались на пьяные потасовки и один раз въехали в кювет, чтобы избежать драки на улице. Эти отбросы общества должны находиться в сточной канаве, откуда они родом.

«Бауэри» находился в боковой улочке. Это было убогое заведение с наполовину заколоченными окнами, уже давно пришедшее в упадок.

Так это выглядело снаружи. Первое, на что вы обращали внимание, входя внутрь, был запах. Вернее, его отсутствие. Внутри пахло так, как должно пахнуть в баре. Столы и стойка бара были искусно состарены червоточиной и прожжены сигаретами. Все это, как и типы внутри, было подделкой. Может быть, другие этого не видели, но не я.

Конни состроила гримасу:

- Так вот этот трактир, о котором я так много слышала.

Я с трудом слышал ее сквозь гам. Все приветствовали вновь прибывших, а дамы визжали, как свиньи у кормушки. Обладатели больших животов держались сзади и оттуда сияли. Когда шум приветствий немного стих, мы сдали пальто и шляпы одноглазой бабенке в гардероб, на прилавке которого стояла плевательница для чаевых.

Пока Конни здоровалась с парой тощих девиц из своего агентства, я пробрался к бару за выпивкой. Я очень в этом нуждался. Кроме того, это давало возможность оглядеться. В глубине комнаты была одностворчатая дверь, висящая на одной петле, к ней был прикреплен календарь, взлетающий при каждом движении двери.

Календарь трепыхался практически все время. Все посетители были в вечерних туалетах и смокингах со всевозможными украшениями.

Конни поискала меня глазами и, увидев, как я распиваю, подошла ко мне.

- Майк, это только прихожая. Пойдем туда, где самое интересное.

- Я понял, дорогая. Мне тоже очень хочется повеселиться.

Я взял ее под руку и пристроился в хвост процессии, направлявшейся к двери с хлопающим календарем.

Вот это был сюрприз! Сюрприз так сюрприз. Дверь с календарем была первой, она вела в комнату с искривленными стенами, и ее надо было закрыть, прежде чем открыть следующую. Одна петля - тоже подделка. Две другие петли на внутренней стороне дверной коробки были тщательно замаскированы. Комната была звуконепроницаемым переходом между задней комнатой и тайным баром.

Многие тысячи пошли на отделку этого местечка, и многие тысячи лежали в кошельках сидящих за хромированной стойкой бара и в плюшевых креслах вдоль стены. Луч света выхватывал из полумрака тело совершенно обнаженной женщины, демонстрировавшей стриптиз наоборот. Наблюдать, как она одевается, - это было нечто. Одевшись, она вышла из луча и села рядом с тощим лысым джентльменом, впавшим в крайнее возбуждение рядом с молодой женщиной, которую он только что видел обнаженной. Он заказал шампанского.

Все приветствовали это шумными выкриками.

Я понял, почему этот бар был популярным местом. Стены были увешаны фотографиями сотен манекенщиц, запечатленных в разных стадиях раздевания. Некоторые из них были оригинальными, часть - вырезки из журналов. Все были подписаны с выражением любви к некоему Клайду.

Мы с Конни чокнулись бокалами.

- А ты здесь есть?

- Может быть, Хочешь посмотреть?

- Нет. Мне больше нравится, когда ты сидишь рядом и я могу разглядывать тебя.

Знакомая нам компания заняла места за стойкой. Хоумер, извинившись, подошел к нашему столику и предложил Конни потанцевать. Мне пришлось стукаться коленками с его любовницей, пока она не взмолилась увести ее на место.

Я не люблю танцевать, но мою партнершу это не смущало. Она прижималась ко мне и касалась языком мочки моего уха, Хоумера это, видимо, устраивало.

Через час вечеринка достигла апогея.

К половине двенадцатого бар был забит до стропил. Эндрю опять изъявил желание потратить деньги, и одна из девиц заверещала, что есть возможность пустить их на ветер за игральным столом. Один из компании пошел посовещаться с официантом, который через минуту вернулся и пробормотал несколько слов, кивнув головой в сторону закрытой портьерами ниши.

Я сказал:

- Туда-то мы, детка, и пойдем.

Конни удивилась:

- Я не поняла, Майк.

- Ну, это старый трюк. В задней комнате у них идет игра.

- Неужели?

- Вот увидишь.

Все поднялись и отправились к портьерам. Я подумал о Честере Уилере, соображая, проделал ли он этот же путь. Ему нужно было пять тысяч долларов. Зачем? Заплатить или вернуть долг? Можно, конечно, влезть в долги. Но расстаться с жизнью? Убить себя из-за пяти тысяч? Зачем отдавать долги, в конце концов? Достаточно шепнуть слово верному полицейскому, и полиция разнесет это злачное местечко вместе со всеми долгами.

Одна из девушек случайно обернулась и вскрикнула:

- О, Клайд здесь. Привет, Клайд!

Тощий мужчина в смокинге повернулся к ней с холодной улыбкой, помахал ей в ответ и опять повернулся к игорному столу. Я почувствовал, что мои губы растягиваются в гаденькую ухмылку, и предложил Конни пройти вперед.

Я подошел к Клайду и проговорил:

- Черт меня подери, если это не мой старый приятель Динки!

Склоненная над столом спина Клайда напряглась, но он не повернулся, пока не подготовился к встрече со мной. Я сунул в рот сигарету и закурил; в этот момент выключили свет и луч выхватил из темноты на сцене еще одну бесстыдно обнаженную женщину.

Клейд вскинул на меня свои рыбьи глаза:

- Каким ветром тебя сюда занесло, ищейка?

- Я хотел об этом же спросить тебя.

- Ты пробыл здесь уже достаточно. Убирайся.

Он пробрался между столиками, коротко улыбаясь то там, то сям.

Когда он подошел к стойке, перед ним появилась бутылка, и он налил себе.

Я выдохнул дым ему в лицо.

- Замечательно здесь все устроено.

Глаза его остекленели от ненависти.

- Может быть, ты не расслышал, что я сказал.

- Почему, расслышал. Только я не из твоих мальчиков, которые вытягиваются по струнке, когда ты с ними разговариваешь.

- Чего ты хочешь?

Я опять выпустил в него дым, и он отстранился.

- Удовлетворить свое любопытство, Динк. В последний раз я тебя видел, когда ты присягал, сидя в инвалидной коляске. У тебя в ноге сидела пуля. И всадил ее туда я, помнишь? Ты клялся, что не ты вел машину, в которой удрал убийца, но пуля в ноге выявила, что ты лжешь. И ты отбыл за это срок. Вспоминаешь?

Он не ответил.

- Ты прошел большой путь, парень. Теперь тебе не требуется коляска.

Его верхняя губа приподнялась:

- В газетах пишут, что у тебя больше нет оружия, Хаммер. Не становись у меня на дороге.

Он начал поднимать ко рту свой стакан, но я подтолкнул его под локоть, и жидкость плеснула ему в лицо. Его лицо посерело.

- Спокойно, Динк. Не позволяй полицейским накрыть тебя. Когда я выйду, я хорошенько осмотрюсь.

Когда я выходил, мой старый знакомец Динки Уильямс, который называл себя Клайдом, тянулся рукой к внутреннему телефону в баре.

Чтобы пересечь комнату, надо было обогнуть эстраду, и мне пришлось в полумраке около минуты искать портьеры. За портьерами была еще одна дверь. Она была заперта. Я негромко постучал; открылась незаметная смотровая щель, в которой показались пара глаз и нос, на котором виднелся шрам.

Сначала я подумал, что не пойду внутрь, но замок щелкнул, и дверь приоткрылась.

Мои руки рефлекторно смягчили удар, нанесенный по голове, что-то с ужасной силой ударило по костяшкам пальцев, и я не смог сдержать крика.

Я бросился на пол, перевернулся на спину и задрал ноги, глядя в уродливое лицо огромного гориллы с поднятой дубинкой.

Он слишком медленно соображал, чтобы ударить меня на полу.

Я, конечно, не кот, но на ноги вскочил быстро. Дубинка ударила меня по голове, когда я еще вставал. Он поспешил. И промазал. А я - нет. Я достаточно крупный, но он был больше меня. Одна рука у меня уже была в плачевном состоянии, и мне не хотелось разбивать другую. Я отпрянул к стене и резко ударил его носком ботинка в низ живота, так что он согнулся пополам. Он попытался закричать, но получились только булькающие звуки. Дубинка упала на пол, а он склонился над ней, держась за живот. На этот раз я рассчитал правильно. Я сделал небольшой шаг вперед и ботинком выбил этому сукиному сыну зуб.

Потом поднял дубинку и прикинул ее вес. Эта вещь была сделана для убийства. Я пристроил ее под мышкой и проворчал пару слов в адрес парня, корчившегося на полу в луже собственной крови.

Это помещение было еще одним переходом. Около звуконепроницаемой двери стоял стул. Пинками я затащил этого дурака на стул, аккуратно усадил и прислонил к стене. Голова его была опущена, и крови не было видно. Пройдет много времени, прежде чем он придет в себя.

Довольный проделанной работой, я сорвал замок с двери-для удобства посетителей - и толкнул дверь, ведущую в заднюю комнату. Она была открыта.

Свет ударил мне в глаза, и я не видел, как ко мне подошла Конни.

- Майк, где ты пропадал? - Она взяла меня за руку.

- У меня здесь тоже есть друзья.

- Кто?

- Ты их не знаешь.

Она увидела кровь на моей ладони, содранную кожу на костяшках и побледнела.

- Майк, что ты сделал?

Я улыбнулся ей:

- Обо что-то ударился.

Она еще что-то спросила, но я не расслышал. Я изучал план помещения. Это была золотая жила. Слышались щелчки и жужжание рулетки, возбужденные возгласы. Здесь были столы для игры в кости, в фараон и другие карточные игры - словом, всевозможные ухищрения, чтобы заставить посетителей попытать счастья.

Комната была отделана под старомодный игорный зал Дикого Запада; люстры сделаны в виде тележных колес, свисающие с них медные фонари были почти невидимы в исходящем от них ярком свете. Вдоль стены тянулся футов на пятнадцать бар из красного дерева, украшенный медными накладками и зеркалами с настоящими дырками от пуль.

Если бы у меня было желание окружить себя красотой, я нашел бы ее здесь. Красота была в манекенщицах. Это было подобно заглядыванию в гардеробную варьете. Представление так захватывало, что хотелось смотреть снова и снова.

Это было невероятно.

Я потряс головой. Конни улыбнулась:

- Трудно поверить, да?

- А почему такая популярность?

- Я говорила тебе, Майк. Это просто временное увлечение. Распространяется, как сифилис. Через некоторое время здесь все будет переполнено, а потом это надоест.

- И они переберутся куда-нибудь еще?

- Конечно. Сейчас это почти клуб. Владельцам льстили и помогали. Они произвели впечатление. Но скоро их догонят остальные.

И это в центре Бауэри! Пэт отдал бы правую руку, чтобы хоть одним глазком на это взглянуть.

Я остановился и еще раз оглянулся кругом. Красота! Сейчас она казалась плоской. Слишком много было кругом больших животов и лысин, они портили весь вид. Я заметил Хоумера и Эндрю в толпе у столика с деньгами. Очевидно, Хоумер выигрывал, потому что его подружка запихивала фишки, которые он ей передавал, в сумочку. То, что не поместилось в сумочку, она завернула в носовой платок.

Мы обошли весь зал и уселись на кожаные стулья в углу, чтобы выпить, наблюдая за весельем. Официант в ковбойском костюме принес нам виски с содовой и крекеры и сказал, что это за счет заведения. Как только он отошел, Конни спросила:

- Майк, что ты об этом думаешь?

- Не знаю, дорогая. Я думаю, не попался ли мой приятель на эти соблазны.

- Разве он не похож на других?

- Ты имеешь в виду, был ли он мужчиной?

- Ну да.

- Да, конечно, все это соблазнительно. Кто же но увлечется девочкой в таком уютном месте! Один в городе… Днем он работал, а вечером мог расслабиться. Оставим это.

Я зажег сигарету и взял в руки стакан. Вдруг толпа на секунду расступилась, чтобы пропустить официанта, и я увидел стойку бара.

Там, смеясь над тем, что сказал Энтон Лиспек, сидела Юнона.

Лед загремел в моем стакане.

Я сказал Конни:

- Исчезни ненадолго, хорошо?

- Майк, правда, она по-настоящему красива?

Я покраснел - впервые с тех пор, как стал носить длинные брюки.

- Она совершенно другая. Все женщины в ее присутствии бледнеют.

- И я тоже?

- Я не видел ее обнаженной. До тех пор ты - самая красивая.

- Майк, не ври…

Ее глаза смеялись.

Я встал и улыбнулся ей в ответ.

- Если ты действительно хочешь это знать, она самая привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал. Я покрываюсь потом, наблюдая за ней с расстояния в пятнадцать футов. Все, что полагается иметь даме, она имеет. Мой язык становится в два раза толще, когда я с ней разговариваю, и, если она попросит меня подпрыгнуть, я спрошу, на какую высоту. Но она мне не нравится, не знаю почему.

Конни протянула руку, взяла из моей пачки сигарету и, прикурив, сказала:

- Это много значит для меня. Я потеряюсь, Майк. Но ненадолго.

Я похлопал ее по руке и пошел туда, где вершила свой суд королева богов и богинь. Когда она увидела меня, ее улыбка осветила все кругом, а в моем желудке появилось какое-то странное ощущение.

Она протянула мне руку:

- Майк, что вы здесь делаете?

Юнона усадила меня на Олимп, почти с неохотой отпустив мою руку. Глаза не одного Энтона Липсека смотрели на меня с завистью.

- Покинув вашу контору, я сбился с пути истинного.

Энтон потряс головой. Он быстро схватывал.

- Я полагаю, это объясняется вполне естественными причинами, - улыбнулась Юнона. Она обвела глазами толпу. - Здесь не так много мужчин, которые еще на что-то способны. Вы здесь достопримечательность.

Она-то наверняка ею была. На ней было закрытое платье, но не чрезмерно. Платье доходило до шеи, а рукава переходили в перчатки. Блестящий шелк подчеркивал царственность ее стана. Бюст округло и полно выступал под платьем, двигаясь в такт с дыханием.

- Хотите выпить?

Я кивнул. Музыка ее голоса вернула к жизни бармена, и он поставил передо мной стакан. Энтон присоединился к нашему тосту, потом извинился и отошел к столу с рулеткой. Я умышленно крутился на стуле, надеясь, что она останется со мной.

Она осталась со мной, улыбаясь мне в зеркало, на котором виднелись дырки от пуль.

- У меня для вас новость, Майк. Может быть, мне ее придержать, чтобы завтра был повод вас увидеть?

Я сжал стакан. Разглядеть ее мне мешало пулевое отверстие в зеркале, поэтому я повернул к ней голову:

- Девушка…

- Да, я нашла ее.

Внутри у меня все сжалось.

- Ее зовут Мэрион Лестер. Я понимаю, вы захотите поговорить с ней. Она живет в гостинице «Чедвик». Она была третьей, с кем я сегодня разговаривала, и охотно подтвердила, что все так и случилось, правда, она испугалась, когда я рассказала ей всю историю.

- Отлично, и что же она рассказала? - Я быстро проглотил виски и толкнул стакан через стойку.

- Да почти ничего. Ваш друг действительно посадил ее в такси и проводил домой. Он принес ее на руках по лестнице и сбросил на постель в одежде и туфлях. Похоже, он настоящий джентльмен.

- Черт подери! - сказал я.

Пальцы Юноны нашли мои на стойке, и ее улыбка уступила место озабоченности.

- Майк, пожалуйста! Это не могло плохо кончиться. Разве вы не рады, что все так обошлось?

Я выругался про себя - мне нужно было знать и плохое, и хорошее.

- Да, конечно. Но я вновь в затруднительном положении. Благодарю вас за помощь, Юнона.

Она наклонилась ко мне, и в моей голове все помутилось от запаха ее духов. У нее были серые глаза. Темно-серые. Глубокие и страстные. Глаза, которые могли говорить сами.

- Так вы придете завтра?

Я не мог отказаться. И не хотел. Я кивнул, и мои губы непроизвольно сложились в гримасу, а руки сжались в кулаки до боли в ободранных костяшках пальцев.

- Приду, - сказал я. У меня опять появилось какое-то странное ощущение в желудке.

Чей-то пальчик постучал по моему плечу, и голос Конни произнес:

- Я нашлась, Майк. Привет, Юнона.

Богиня одарила нас улыбкой.

Конни сказала:

- Пойдем домой.

Я соскользнул со стула и посмотрел на богиню. На этот раз мы не обменялись рукопожатием. Достаточно было встретиться с ней глазами.

- Спокойной ночи, Юнона.

- Спокойной ночи, Майк.

Энтон Липсек подошел сзади и кивнул нам обоим. Я взял Конни под руку и повел к двери. Джозеф, Эндрю, Мартин, Хоумер и Реймонд закричали нам, чтобы мы к ним присоединялись, но замолчали, увидев выражение моего лица. Один из них пробормотал.

- Что это он такой сердитый?

Парня с разбитым лицом не было на стуле, где я его оставил. Двое других стояли у выхода, и я знал, что они там делают. Они ждали меня. Высокого тощего бандита я знал, а он знал меня. Другой был мощным новичком лет, наверное, двадцати двух.

Они смотрели на Конни, соображая, как вывести ее из игры, чтобы она не стала свидетельницей того, что сейчас произойдет. Мой знакомый облизнул губы и потер руки.

- Мы тебя ждали, Хаммер.

Молодой скривил пухлое лицо, изобразив презрительную усмешку, и оторвался от стены, пытаясь сделать плечи более впечатляющими под смокингом.

- Ты и есть Майк Хаммер? Не очень-то крепкий орешек!

Я положил руку на пуговицы своего пиджака. Дубинка четко обозначилась под тканью и выглядела, как настоящий ствол.

- Всегда есть только один способ выяснить это, сынок, - ответил я.

Мой знакомый облизал губы; тоненькая струйка слюны побежала по его подбородку. Конни прошла вперед и открыла дверь. Я прошел мимо них; они даже не шелохнулись. Очень скоро они потеряют свою работу.

В этой комнате не было ни одного свободного столика. Шоу кончилось, и крошечный пятачок для танцев был забит до отказа. Припозднившаяся группа туристов устроила веселье, нимало не стесняясь. Я охватил взглядом море голов, разыскивая Клайда. Но его нигде не было. Мы забрали свои вещи в гардеробе, и я опустил в плевательницу десять центов. Гардеробщица выругалась в благодарность, я ей ответил тем же.

Использованные нами слова были не в диковинку для передней комнаты «Бауэри», и в нашу сторону повернулись всего две головы. Одна из них принадлежала Клайду. Я показал большим пальцем в сторону задней части заведения:

- Динк, ты нанимаешь плохих помощников.

Его лицо посерело.

Я даже не взглянул на его подружку. Это была Велда.

V

Я сидел в большом кожаном кресле в своей конторе, когда Велда вставила ключ в замок. На ней был прекрасно сшитый костюм, в котором она выглядела великолепно. Ее длинные черные волосы отражали свет утреннего солнца, струящегося из окон, и меня поразило, что самый совершенный образец красоты находится передо мной.

Увидев меня, она сказала:

- Я так и думала, что ты здесь.

В ее голосе слышался холодок. Она бросила сумочку на стол и села в мое старое кресло. В конце концов, это теперь ее место.

- Ты довольно быстро продвигаешься вперед, Велда.

- Ты тоже.

- Если ты о моей вчерашней компании, то принимаю комплимент.

- Именно о ней. Надо думать, это результаты твоей сыскной деятельности. Они милы, как раз такие тебе нравятся.

Я улыбнулся ей:

- Надеюсь, что смогу сказать что-нибудь пристойное о твоем сопровождающем.

Ледок в ее голосе растаял:

- Я ревную, Майк.

Мне не пришлось слишком далеко тянуться - кресло было на колесиках и легко двигалось. Я запустил пальцы ей в волосы, начав что-то говорить, но остановился и поцеловал ее в кончик носа. Ее пальцы крепко схватили меня за запястье. Глаза ее были полуприкрыты, и она не видела, как я отодвигаю ее сумочку за пределы досягаемости. Под тяжестью пистолета сумочка благополучно соскользнула на пол.

Я поцеловал ее в губы. Губы были теплыми и мягкими. Поцелуй был легкий, но я его никогда не забуду.! Мне захотелось обнять ее и стиснуть так, чтобы она не могла пошевелиться. Но я этого не сделал. Я сполз опять в свое кресло, и Велда проговорила:

- Мне никогда не было так хорошо, Майк. Не относись ко мне, как к другим.

Моя рука дрожала, когда я пытался зажечь сигарету.

- Я не ожидал встретить тебя вчера в «Бауэри», детка.

- Майк, ты же велел мне приступить к работе. - Велда откинулась в кресле и устремила на меня взгляд. - Ты велел сконцентрироваться на Уилере. Я так и сделала. В газетах было много деталей, но ничего нового из них не узнаешь. Я села в первый же самолет до Колумбуса, встретилась с его семьей и деловыми партнерами и следующим же самолетом вернулась обратно.

Она подняла с пола сумочку, достала из нее черный блокнот и перелистала его.

- Честер Уилер был энергичным бизнесменом, добросовестным супругом и отцом. В семье никогда не было неурядиц. Когда он уезжал, всегда часто писал или звонил домой. На этот раз от него были только две открытки, одно письмо и один телефонный звонок. По прибытии в Нью-Йорк он сразу же позвонил. Одну открытку он послал сыну - совсем простая открытка за пенни.

Другая открытка, судя по штемпелю, была отправлена из Бауэри, и в ней он упоминал, что собирается в заведение, называемое тоже «Бауэри», Потом он написал жене письмо, в котором не было ничего необычного. В приписке для своей двадцатидвухлетней дочери он упомянул, что встретил ее школьную подружку, которая сейчас работает в Нью-Йорке. Больше они ничего о нем не слышали, пока их не известили о его смерти. Разговоры с его партнерами ничего не дали. Дела у него шли прекрасно, он делал немалые деньги, и у него не было никаких поводов для волнений.

Я сжал зубы.

- Черта с два, это тебе дало очень много, - сказал я мягко. В памяти у меня всплыл разговор с Пэтом: парень по имени Эмиль Перри сказал, что Уилер был расстроен из-за того, что дела его шли из рук вон плохо. - Ты уверена относительно его дел?

- Конечно. Я проверяла его платежеспособность.

- Очень хорошо. Продолжай.

- Ну… единственной ниточкой, как я поняла, был «Бауэри», Приехав домой, я быстренько навела справки и узнала об этом все, что смогла. Владельца ты, кажется, знаешь. Мне пришлось разыграть спектакль, и он клюнул. Даже очень. Похоже, Майк, он тебя не любит.

- Не могу его винить. Однажды я его ранил.

- После того как ты ушел, он минут пять не мог говорить. Извинился и ушел в заднюю комнату. Когда он вернулся, мне показалось, что он успокоился. На его руках была кровь.

Это похоже на Динки. Он любил пускать в ход кулаки, когда его охраняли двое бездельников.

- Это все?

- Практически да. Он хотел еще раз со мной встретиться.

Я почувствовал, что жилы на моей шее напряглись.

- Сукин сын! Я выбью его из штанов! Велда покачала головой и засмеялась:

- Не надо быть таким ревнивым, Майк. Тебе это не идет. Мне встретиться с ним?

Я неохотно согласился:

- Да, это важно.

- Это все-таки убийство?

- Да, дорогая. Это серьезное убийство. Серьезное убийство с соответствующей подготовкой.

- Что мне делать дальше?

Я подумал и взглянул на нее.

- Поиграй с Клайдом. Раскрой глаза и смотри, что происходит. На твоем месте я бы оставил дома удостоверение и пистолет. Ведь мы не хотим, чтобы он смекнул, в чем дело.

- Если ты проследишь за ходом моих рассуждений, то увидишь здесь связь. У нас есть Уилер. Мы знаем, что он мог пойти куда-нибудь вечером с манекенщицей и попасть в «Бауэри». Там он мог столкнуться с чем-то, в результате чего был убит. Если Клайд не имеет к этому отношения, я могу снять свои предположения, но это слишком интересно, чтобы можно было пройти мимо.

- Здесь есть одна закавыка. Юнона нашла девушку, с которой он ушел с вечеринки. Но она с ним никуда не ходила.

- Но, Майк, тогда…

- Я думаю, он мог провести вечер с кем-то еще. Слишком много вечеров. Слишком много. Над этим надо поработать, и, если ты немного покрутишься вокруг Клайда, что-нибудь выяснится.

Велда встала, ноги на ширине плеч, и потянулась так, что ее жакет и юбка задрались и чуть не треснули. Мне пришлось наклонить голову и почти уткнуться в спички, чтобы не встретиться с ней глазами. Клайд чертовски много получит! Я нахлобучил шляпу и открыл перед ней дверь.

Мы вышли на улицу, я посадил ее в такси и смотрел ей вслед, пока машина не повернула за угол. Было ровно половина десятого. Я направился к ближайшей телефонной будке, опустил монетку в щель и набрал номер полицейского управления. Пэт забегал, но где он сейчас, никто не знал. Я попросил дежурного передать Пэту, что я жду его через полчаса в итальянской закусочной за углом, и дежурный обещал, что передаст. Я нашел свою машину и сел в нее. Впереди был горячий денек.

Пэт ждал меня над полупустой чашкой кофе. Увидев, как я вхожу, он заказал еще кофе и печенье. Я перекинул ногу через сиденье стула и уселся.

- Доброе утро, офицер. Как в отделе?

- Все нормально, Майк.

- Плохо!

Он поставил чашку. Его лицо ничего не выражало.

- Не начинай сначала, Майк.

Я разыграл негодование.

- Я? Что я могу начать такого, что еще не началось?

Официант принес мой кофе и немного датского печенья, я съел парочку печений, прежде чем один из нас заговорил снова. Любопытство одолело Пэта.

- Я хочу услышать, Майк.

- Ты опять будешь валять дурака, Пэт?

- Я хочу услышать, Майк.

Мой голос неприятно загромыхал, и я почувствовал, что мое лицо приобретает свирепое выражение.

- Ты, Пэт, замечательный полицейский. Это все знают, но лучше всех - я и ты сам. Кроме того, ты еще кое-что знаешь. И я тоже. Я сказал, что Уилера убили, а ты погладил меня по головке и велел вести себя прилично. А я снова говорю: Уилера убили. Ты можешь заняться этим делом, или я займусь им самостоятельно. Я уже говорил тебе, что хочу возвратить свою лицензию, и я ее добуду. Если я ее получу, многие авторитеты рухнут от удара сбоку, включая тебя, а мне бы этого не хотелось. Ты меня знаешь, Пэт, и знаешь, что я не шучу. У меня стали появляться кое-какие мысли, Пэт. И они здравые. Я увидел много интересного. Очень скоро я найду убийцу, и окружной прокурор получит по носу.

Не знаю, чего я ожидал от Пэта. Может быть, я ждал, что он разозлится или отмахнется от меня, как от сумасшедшего. Но не думал, что его лицо вдруг так посуровеет и он скажет:

- Я высказывал тебе свои сомнения давно, Майк. Теперь я тоже считаю, что Уилера убили. - Он усмехнулся, видя выражение моего лица, и продолжал: - За этим кое-что кроется. Мое мнение дошло до окружного прокурора, он рассмотрел его и высказал свое профессиональное мнение, совпадающее с мнением медэксперта: Уилер покончил жизнь самоубийством. Мне велено сконцентрировать свои усилия на более свежих происшествиях.

- Значит, парнишка тебя тоже не любит?

- Ага.

- Ну и что дальше?

- Майк, что ты все-таки знаешь?

- Да совсем немного, дружище. Скоро информации будет достаточно, и ты сможешь в нее вгрызться, я тебе ее предоставлю.

Полагаю, твой престиж не пострадал от высказываний окружного прокурора.

- Наоборот, значительно вырос.

- Отлично. Вечером я посвящу тебя в детали. А пока ты можешь заняться поисками бывшего телохранителя по имени Рейни.

- Я его знаю.

- Да?

- Мы задержали его недавно по обвинению в разбойном нападении и нанесении побоев. Однако заявитель не подтвердил жалобы, и он был выпущен. Он теперь называется импрессарио по боксу.

- По уличным дракам, - мрачно сказал я.

- Возможно. У него была дубинка, но ведь он живет в Бауэри.

- Где? - Мои глаза загорелись.

Пэт помрачнел:

- В Бауэри. А что?

- Очень интересное слово. В последние дни я часто его слышу.

Пэт загасил сигарету.

- Ты мне все сказал?

- Конечно. Я бы не стал скрывать. Однако мне страшно интересно узнать одну вещь. Почему ты изменил свое мнение?

Пэт усмехнулся сквозь зубы:

- Из-за тебя. Не думаю, чтобы ты гонялся за призраками. Я сказал себе, что на этот раз не буду ничего воображать, но не смог сдержаться. К тому времени как подошел к офису, я дрожал, как бандит на первом ограблении. И я пошел еще раз взглянуть на тело. Я пригласил парочку экспертов, и, хотя на теле было лишь несколько царапин, единодушное мнение было таково: Уилер участвовал в какой-то драке, прежде чем пустил себе пулю в лоб.

- Серьезной драки быть не могло. Он был слишком пьян.

- Она не была серьезной, но достаточной, чтобы оставить следы. Кстати, Майк… хотел спросить тебя о пуле и гильзе, которые мы нашли в холле. Это твоя работа?

Я коротко засмеялся:

- Я говорил тебе, что нет. Просто у кого-то дыра в кармане.

Он глубокомысленно кивнул.

- Я еще раз обследую гостиницу. Это мог быть жилец или посетитель. Жаль, что ты не запер дверь.

- Замок не остановил бы убийцу, - сказал я. - У него была уйма времени, и он мог шуметь сколько угодно. Это старое здание с толстыми стенами, которые прекрасно гасят звук.

Пэт положил на столик доллар.

- Позвонишь мне сегодня вечером?

- Конечно. Передай прокурору привет от меня,

Чтобы добраться до гостиницы «Чедвик», мне понадобилось пятнадцать минут. Это было здание на боковой улице, утрачивающее всякую представительность, как только войдешь в вестибюль. Служащая за стойкой походила на мать семейства, но, когда она заговорила, у меня возникли иные ассоциации. Я сказал, что хочу увидеть Мэрион Лестер, и она не стала расспрашивать меня или докладывать обо мне.

- Номер триста двенадцать, и поднимайтесь осторожно. Ступеньки скрипят.

Я поднялся по лестнице осторожно, и тем не менее ступеньки все-таки скрипели. Я постучался в номер триста двенадцать, подождал и постучался снова. На третий раз я услышал шлепанье босых ног к двери, и она приоткрылась ровно настолько, чтобы показались широко открытые голубые глаза, бигуди и сатиновый халатик, туго стянутый у горла. Прежде чем она что-то успела спросить, я выпалил:

- Привет, Мэрион. Юнона велела мне повидать вас. Большие глаза распахнулись шире, дверь тоже. Я закрыл за собой дверь и, чтобы выглядеть джентльменом, снял шляпу. Мэрион облизала губы и прочистила горло.

- Я… только встала.

- Да, я вижу. Поздно легли?

- Нет…

Она провела меня через крошечную прихожую в еще более миниатюрную гостиную и жестом предложила сесть. Я сел. Она сказала:

- Еще так рано… Если не возражаете, я пойду оденусь.

Я сказал, что не возражаю, и она зашлепала в спальню, где принялась открывать шкафы и выдвигать полки. Она была непохожа на других девушек, которых я знал: она вернулась через пять минут.

На этот раз она была в костюме, и бигуди с волос исчезли.

Она грациозно присела на стул с жесткой спинкой и достала из серебряной шкатулки сигарету.

- Итак, по какому поводу вы хотели меня видеть, мистер…

- Майк Хаммер. Просто Майк. - Я зажег спичку и протянул ей. - Юнона рассказывала вам обо мне?

Мэрион кивнула, выпустив две тоненькие струйки дыма из ноздрей. Ее голос слегка дрожал, она снова облизала губы.

- Да. Вы… были с мистером Уилером, когда он… умер.

- Именно так. Это произошло в моем присутствии, а я был слишком пьян, чтобы это осознать.

- Боюсь, что я немного могу сообщить вам, Майк.

- Расскажите мне о том вечере. Этого будет достаточно.

- Разве Юнона вам не рассказала?

- Рассказала, но мне хочется услышать, как расскажете вы.

Она глубоко затянулась и размяла сигарету в пепельнице.

- Он привез меня домой. Я много выпила и неважно себя чувствовала. Он вез меня в такси. Но я всего в точности не помню.

- Продолжайте.

- Я, наверное, отключилась, потому что помню только, что проснулась в своей постели, одетая и с ужасной головной болью. Потом я узнала, что он покончил с собой, и, честно говоря, очень расстроилась.

- Это все?

- Да.

Плохо, подумал я. Она относится к женщинам, которые могут надолго задержать мужчину, если захотят. Это все очень плохо. Она ждала, что я скажу, и я сказал:

- Расскажите мне все с самого начала. Шоу и прочее…

Мэрион пригладила рукой волосы и посмотрела на потолок.

- Компания «Кэлвей Мершандайзинг» сделала заказ через мисс Ривс… Юнону. Она…

- Юнона всегда занимается такими мелочами?

- Нет, не всегда. Иногда ими занимается Энтон. Понимаете, роль Юноны очень важна. Через нее осуществляются все контакты, и ей удается быть достаточно убедительной…

- Я, кажется, понимаю почему, - добавил я с улыбкой.

Она улыбнулась в ответ:

- Наше агентство, пожалуй, самое заметное в городе. Моделям больше платят, их чаще приглашают, и все благодаря мисс Ривс. Звонок от нее равносилен звонку с самой большой киностудии. И ей действительно удалось несколько манекенщиц впихнуть на киносъемки.

- Вернемся к шоу, - предложил я.

- Да… пришло предложение, и Юнона сразу же известила нас. Мы сообщили «Кэлвей Мершандайзинг», чтобы они подобрали платья, которые мы должны показывать. Это заняло не более двух часов. Один из управляющих пригласил нас на обед, во время которого мы прослушали речи и все такое, а примерно за час до конца мы пошли одеваться. Демонстрация длилась не более пятнадцати минут, мы переоделись в свою одежду и присоединились к толпе. К этому времени подали напитки, и я, видимо, выпила лишнего.

- Как вы встретились с Уилером?

- Я думаю, это случилось, когда я вышла оттуда. Я не смогла управиться с лифтом. Мы вошли в лифт вместе, и он проводил меня к такси. Остальное я рассказала.

Ну вот, опять ничего. Совершенно. Я вытолкнул себя из кресла и принялся вертеть в руках шляпу.

- Спасибо, детка. Это мне все портит, но все равно спасибо. Вы можете еще поспать.

- Жаль, что я не могу вам помочь.

- Ну, вы мне все-таки помогли. По крайней мере, я знаю, чего мне не надо искать. Может быть, мы еще увидимся.

Она проводила меня до двери.

- Возможно, - сказала она. - Надеюсь, что наша следующая встреча произойдет при более приятных обстоятельствах.

Мы пожали друг другу руки, и на ее лбу появилась морщинка.

- Юнона случайно упомянула журналистов. Надеюсь…

- Они ничего не смогут выжать из этого. Можете об этом забыть.

- До свидания, мистер Хаммер.

- До свидания, детка, пока.

Я припал к рулю своей машины, строя рожи встречному транспорту. С неприятностей все началось и еще большими неприятностями оборачивалось. Убийство просто так не случается. Во всяком случае, убийство, обделанное так чисто, что концов не осталось.

Черт возьми, где же ниточка, за которую можно потянуть? Должна же она быть? Деньги? Месть? Страсть? Почему вообще такой славный парень, как Уилер, должен был умереть? Грязные мелкие крысы, как Клайд, бегают себе кругом и делают, что им хочется, а славный парень умер.

Я крутил эту мысль так и эдак, пока не поставил свою машину на стоянку в Бронксе. В проезде стоял большой автомобиль, и я мог разобрать на дверце буквы «Э. П.». Я вытащил ключ зажигания и пошел по выложенной плитками дорожке, которая вилась среди кустов.

На этот раз я поднял резной дверной молоток и опустил его.

Прислуга в черно-белой форме открыла на стук и стояла, держась за ручку двери.

- Доброе утро. Что вам угодно?

- Я хотел бы видеть мистера Перри, - сказал я.

- Мистер Перри велел передать, чтобы его не беспокоили. Извините, сэр.

- Пойдите и скажите мистеру Перри, что его сейчас побеспокоят. Передайте ему, что здесь Майк Хаммер и я могу справиться со всеми делами лучше, чем парень по прозвищу Рейни. - Я толкнул дверь, и она, увидев мое лицо, не пыталась остановить меня.

Мне не пришлось долго ждать. Она вернулась и сказала:

- Мистер Перри примет вас в своем кабинете, сэр. - Она указала мне в дальний конец холла и осталась недоумевать, о чем весь этот шум.

Мистер Перри был перепуганным толстым человеком. Сейчас он действительно был напуган. Он не сидел - он заполнял огромное кожаное кресло у стола и дрожал с головы до ног. Должно быть, еще минуту назад он предавался мирным занятиям, о чем свидетельствовали открытая книга и сигара, дымящаяся в пепельнице.

Я бросил свою шляпу на стол, отодвинул заполнявшие его изящные безделушки и уселся на край.

- Перри, вы лжец, - проговорил я.

Рот толстяка открылся, и первый подбородок под ним мелко затрясся. Его пухлые пальцы вцепились в подлокотники кресла, как будто он хотел выжать из них сок. Почти шепотом он сказал:

- Как вы смеете!… В моем собственном доме! Как вы смеете…

Я вытащил из пачки сигарету и воткнул в уголок рта. У меня не было спичек, и я прикурил от его сигары.

- Что Рейни обещал вам, Перри? - Я посмотрел на него сквозь дым. - Пулю в спину?

Его глаза перебегали от окна к двери.

- О чем вы…

Я закончил за него:

- О бандите по прозвищу Рейни. Чем он вам угрожал? Я уже спросил один раз и хочу получить ответ. Я могу вытрясти из вас намного больше, чем Рейни. Я могу всадить пулю туда, где больнее, и ее ударная сила будет намного больше. И еще я говорю о парне, которого зовут Уилер, Честер Уилер. Он был найден мертвым в номере гостиницы; было решено, что это самоубийство. Вы информировали полицию, что он был расстроен из-за плачевного состояния своих дел.

Эмиль Перри энергично кивнул и облизнул губы.

Я наклонился, чтобы бросить слова прямо ему в лицо:

- Вы, Перри, лгун. Дела Уилера здесь ни причем. Это был отвлекающий маневр, не так ли?

Страх заполз в его глаза, и он затряс головой.

- А вы знаете, что произошло с Уилером? Уилера убили. И вы знаете, что будете следующим, если убийца узнает, что я у вас на хвосте. Он не поверит, что вы ничего мне не сказали. Ты, толстяк, получишь замечательную пулю в живот.

Глаза Эмиля Перри сверкали, как угли. Он задержал дыхание, его подбородок задрожал, щеки посинели, и он потерял сознание. Я сел на стол и докурил сигару, дожидаясь, пока он придет в себя.

Он напоминал огромный комок клея, который кто-то положил в кресло.

Комок клея в темном костюме. Когда его глаза открылись, он сделал движение в сторону запотевшего графина на столе. Я налил стакан ледяной воды и передал ему. Он жадно осушил его.

Я постарался, чтобы мой голос звучал ровно:

-Ты ведь даже не знаешь Уилера, правда? По его лицу я понял, что так оно и есть.

- Хочешь сказать что-нибудь?

Перри быстро помотал головой. Я встал, нахлобучил шляпу и пошел к двери. Прежде чем открыть дверь, я оглянулся через плечо:

- Ты считаешься уважаемым гражданином, толстый мальчуган. Полицейские принимают твои слова за истину. Знаешь, что я собираюсь делать? Я собираюсь узнать, что же все-таки Рейни тебе посулил, и займусь этим вплотную.

Он посинел и отключился, прежде чем я закрыл дверь. Черт с ним, сам нальет себе воды.

VI

Небо затянулось облаками, похолодало. Въезжающие в город машины несли на крышах пласты снега. Я приткнул машину у углового ресторанчика и выпил две чашки кофе, чтобы выгнать холод из костей; потом опять сел в машину и пересек весь город, чтобы дома надеть пальто и перчатки. Когда я снова вышел на улицу, серые перья снега скользили вниз, на мостовую, по отвесным стенам домов.

В первом часу я нашел мотель, где можно было получить комнату. Получив ключ от комнаты, я сел в такси и дал водителю адрес агентства Энтона Липсека на Тридцать третьей улице. Может быть, удастся выжать что-нибудь полезное из этого дня.

На этот раз хорошенькая секретарша не задавала вопросов. Я сказал:

- Мисс Ривс, пожалуйста.

Она включила переговорное устройство. Ответил низкий, волнующий голос, в котором явно слышались нотки удовольствия. Она ждала меня.

Боги Олимпа могли гордиться своей королевой. Она была само совершенство; в платье с длинными рукавами, она шла из глубины комнаты поздороваться со мной. Какого черта она носит такие платья! Они закрывали все, что только могло дорисовать воображение.

Образцом того, что скрывало платье, были ее руки и лицо, и этого было достаточно, чтобы хотелось раздеть ее глазами. В ее походке была какая-то особая упругость, в глазах прыгали чертики; мы пожали друг другу руки, и от ее короткого прикосновения по моей спине побежали мурашки.

- Я так рада, что вы пришли, Майк.

- Я же сказал, что приду. - Ее платье было застегнуто у горла, на ней было только одно украшение-кулон. Я повернул его к свету, и он отбросил сноп зеленых искр. Я присвистнул - это был изумруд, стоивший целое состояние.

- Нравится?

- Хороший камень.

- Я люблю красивые вещи, - сказала она.

- Я тоже.

Юнона повернулась ко мне: на ее губах мелькнула довольная улыбка. Чертики в глазах тоже были удовлетворены. Она отошла к столу. Серый цвет из окна пронизывал ее золотистые волосы, и сердце мое заколотилось; я подумал, что оно сорвется с цепи.

Во рту появился неприятный привкус.

Внутренности мои скрутила судорога, а в голове началась свистопляска. Теперь я понял, почему в моем позвоночнике появлялся холодок: потому что мне хотелось протянуть к Юноне руки и обнять ее.

Она напоминала мне другую девушку.

Девушку, с которой я повстречался много лет назад. Я думал, что мне удалось ее забыть. У нее были золотистые волосы. Она умерла - я убил ее, потому что мне хотелось это сделать, но она жила в моей памяти.

Я посмотрел на свои руки - они дрожали, пальцы сжались в кулаки, на них проступили каждая жилка и сухожилие.

- Майк? - Голос совершенно изменился. Это была Юнона, и я не мог сдержать дрожи. Золото ушло из ее волос.

Она попросила подать ей манто. На ее шляпке была маленькая полоска норки того же оттенка, что и манто.

- Пойдем перекусим.

- Я здесь с деловым визитом.

Она засмеялась и придвинулась ко мне, натягивая перчатки.

- Майк, а о чем вы думали минуту назад?

Я старался не смотреть ей в глаза.

- Ни о чем.

- Вы говорите неправду.

- Я знаю.

Юнона взглянула на меня через плечо. В ее взгляде была мольба.

- Но это не из-за меня?

Я выжал из себя кривую улыбку:

- Нет, Юнона, все в порядке. Просто я подумал о том, о чем не должен был думать.

- Я рада, Майк. В тот момент вы кого-то страшно ненавидели, и мне бы не хотелось, чтобы вы ненавидели меня. - Она по-девчоночьи взяла меня за руку и потянула к боковой двери. - Я не хочу делить вас совсем личным составом агентства.

Мы вышли в коридор, и я нажал на кнопку лифта. Пока мы ждали лифт, Юнона прижала мою руку своей, зная, что я не могу отвести от нее глаз. Юнона, богиня в норковом манто! Она была лучше оригинала.

Я увидел, что свет снова зажег золото в ее волосах. В голове моей опять начался всепоглощающий пожар, появилась боль в груди, и я почувствовал, что имя Шарлотты рвется с моих губ. Боже милостивый! Неужели можно вспоминать только так! Вспоминать женщину, которую любил, а потом послал в небытие! Я отвел глаза.

Лифт остановился; лифтер одарил Юнону царственным кивком и пробормотал слова приветствия. Двое мужчин в кабине лифта посмотрели на Юнону, а потом ревниво - на меня. Похоже, она производила одинаковое впечатление на всех.

На улице появился скользкий белый ковер, струившийся от ветра. Я поднял воротник пальто и устремился вперед в поисках такси. Юнона сказала:

- Не надо такси, Майк. Моя машина стоит за углом. - Она сунула руку в карман и вынула два ключа на золотой цепочке. - Держите ключи.

Мы наклонили головы, защищаясь от ветра, и завернули за угол. Она показала на новый «кадиллак» с откидывающимся верхом и всякими штучками, которые, как я думал, существуют только на витринах. Я придержал дверцу, пока она забиралась внутрь, захлопнул ее и обошел машину с другой стороны. Надо же, такие вещи существуют в действительности!

Мотор заурчал, как сытый кот, всей своей мощью стремясь оторваться от тротуара.

- Куда ехать, Юнона?

- В центре есть уютное местечко, которое я обнаружила несколько месяцев назад. Там готовят лучшие в мире бифштексы, если вы понимаете в них толк. Там бывают самые интересные в мире люди… восхитительные люди.

- Восхитительные?

- Это не совсем верное слово. Они… необычные. Я в самом деле никогда таких не видела. Но еда там отличная. Увидите. Поезжайте вперед по Бродвею, я покажу дорогу.

Я кивнул и направился к центру. Дворники двигались, как метрономы. Снег мешал, но транспорта на улице стало меньше, и через несколько минут мы были в центре. Юнона наклонилась к стеклу, всматриваясь в перекрестки. Я сбросил скорость, чтобы она могла осмотреться, и она постучала пальцем по стеклу.

- Следующий дом, Майк. Сразу за углом.

Я улыбнулся ей.

- Мы посещаем трущобы? Или публика из Гринич-Виллидж переместилась в эти кварталы?

- Ничего подобного. Еда здесь превосходная.

Я улыбнулся ей в ответ, и она спросила:

- Вы уже бывали здесь, Майк?

- Однажды. Раньше здесь был притон, где покуривали травку, но еда и тогда была качественная. Неудивительно, что вы здесь видели столько «интересных» людей.

- Майк!

- Спуститесь на землю, Юнона. Вы слишком долго витали в облаках. Если меня увидят входящим сюда, меня освистают. Если вообще впустят.

Она озадаченно посмотрела на меня.

- Однажды меня отсюда выкинули, - пояснил я. - По крайней мере, пытались. Но это вызвало ответные меры, и я ушел на своих двоих. Волос мне, правда, повыдергивали. Славные люди.

Юнона закусила губу, сдерживая смех.

- А я говорю своим друзьям, что здесь замечательные бифштексы! Двое моих приятелей просто вышли из себя, когда я упомянула эту забегаловку еще раз.

- Да уж, они, наверное, хорошо провели здесь время.

Пойдем посмотрим, как живут низшие классы.

Она стряхнула снег с волос и подождала, пока я открою перед ней дверь. Чтобы попасть в гардероб, надо было пройти через бар, и я бросил быстрый взгляд на публику, расположившуюся у стойки. Десяток глаз, повстречавшись с моими глазами, продолжали пристально смотреть на меня. Какой-то гомик пытался подцепить парня, слишком пьяного, чтобы что-нибудь понимать, но видя, что все напрасно, оставил эту затею. Я получил от него сладкую улыбку, когда он подошел достаточно близко, чтобы получить по шее. Бармен тоже был голубой и, похоже, разозлился, что я с дамой.

У девушки в гардеробе был такой вид, будто она пыталась отрастить усы, но потерпела фиаско. Она одарила меня ледяным взглядом и мило улыбнулась Юноне. Когда она отошла повесить наши пальто, Юнона обернулась ко мне со следами смущенного румянца, и я рассмеялся:

- Теперь вы поняли?

Она зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться:

- Майк, какая я глупая! Я думала, они просто очень дружелюбны.

- О да, очень. К вам, по крайней мере. Думаю, вы обратили внимание, как холодно приняли меня.

Здесь был длинный, узкий зал с кабинами по сторонам и несколькими столиками в центре. За столиками никого не было, но более половины кабин было занято. Подошел шепелявый официант с рассыпанными по плечам кудрями, поклонился и провел нас в последнюю кабину в дальнем конце помещения.

Я заказал коктейль перед бифштексом, и официант так низко склонился передо мной в поклоне, что я испугался, как бы он меня не поцеловал. Юнона открыла портсигар, украшенный драгоценными камнями, и выбрала длинную сигарету.

- А вы понравились, Майк, - проговорила она. - Курите!

Я покачал головой и достал сигарету из своей мятой пачки. В баре кто-то опустил монетку в музыкальный автомат, и раздалась проникновенная музыка; мелодию вел хрипловатый саксофон. Под эту музыку не хотелось разговаривать, ее хотелось слушать. Когда подали коктейли, мы одновременно взялись за бокалы.

- Скажите тост, Майк. - Ее глаза светились.

- За красоту, - сказал я. - За Олимп. За богиню, которая ходит рядом со смертными.

- С замечательными смертными, - добавила Юнона. Мы осушили бокалы.

Потом был еще коктейль и другие тосты. Наконец принесли бифштексы, самые лучшие в мире, как она сказала. Бывает такое состояние, когда чувствуешь себя наполненным и удовлетворенным, когда можно сидеть, пуская колечками сигаретный дым и ощущать себя частицей окружающего мира.

- О чем думаете, Майк?

- О том, как хорошо быть живым. Вам не следовало приводить меня сюда. Это отвлекает от работы.

Она нахмурилась.

- Вы по-прежнему ищете причину смерти своего друга?

- Ага. Я встретился с крошкой Мэрион, кстати. Она - одна из причин. Черт возьми, все так честно и открыто, что выбивает почву у меня из-под ног. Я боялся, что так все и обернется. Но я все еще пытаюсь.

- Пытаетесь?

- Да, черт побери! Я не хочу превращаться в бакалейщика.

Она не поняла, что я имел в виду. Моя ухмылка перешла в улыбку, а потом в смех. Я не имел права чувствовать себя таким счастливым, но в глубине души знал, что настанет день, когда солнце встанет и подскажет мне ответ.

- Что такое? Вы смеетесь надо мной?

- Ну что вы, Юнона! Я не могу над вами смеяться. Она показала мне язык.

- Я смеюсь над превратностями судьбы. То она слишком сложна, то вдруг улыбнется тебе и станет простой и ясной. Как, например, в кабачке в Бауэри, где пузатые толстосумы развлекаются с голозадыми девочками. Я не думал, что встречу вас там.

Она грациозно пожала плечами:

- Почему же нет? Многие из этих толстосумов представляют деловой интерес.

- Я понимаю, что вы пользуетесь популярностью в высших кругах общества.

Я видел, что сказал ей приятное. Она задумчиво кивнула:

- И не без оснований, Майк. Потребовалось много работы и в конторе, и за ее пределами. Мы выполняем заказы для лучших домов моделей и используем лучших манекенщиц.

Энтон мало известен как фотохудожник только потому, что отказывается брать кредиты под свою работу, но качество его фотографий превосходно. Вы видели, как увлеченно он работает.

- Я тоже буду увлеченно работать, - сказал я.

Она опять показала мне язык.

- Вы будете… Держу пари, вам ничего не удастся сфотографировать.

- А я уверен, что мне многое удастся сделать.

- В таком случае вы опрометчиво вторгаетесь в моральный кодекс.

- Наплевать. Жаль бедного фотографа. Он делает всю работу, а толстосумы получают все удовольствие. - Я вытащил сигарету и прищурился. - Вы знаете, что у Клайда очень выгодное дельце?

Брошенное вскользь замечание о Клайде удивило ее.

- Вы его знаете?

- Конечно, и довольно давно. Как-нибудь попросите его рассказать обо мне.

- Я не настолько хорошо его знаю, но если представится возможность, спрошу. Он очень колоритный, неправда ли?

- Прямо из кинофильма. Когда он стал управляющим в этом кабаке?

Юнона похлопала нежным пальчиком по щеке.

- Месяцев шесть назад. Я помню, что он зашел в офис купить комплекты фотографий. Он упросил девушек подписать ему фотографии и пригласил их на открытие «Бауэри». Все, конечно, делалось в тайне. Я и сама не пошла бы, если бы не услышала, что девушки просто помешались на этом кабаке. Таким же образом он посетил и другие рекламные агентства в городе.

- Этот парень соображает, - заметил я. - Конечно, приятно увидеть свою фотографию на стене. Он воспользовался доверчивостью девушек. Он прекрасно знал, что многие из них носят с собой деньги и оставят их в его кабаке. Когда прошел слух, что там еще и играют, дела пошли лучше. А сейчас у него бывают и туристы. Они думают, что все это интересно, а потом можно будет вырезать свои фотографии из газет и послать домой, чтобы посмеяться.

Она, нахмурившись, смотрела на меня.

- Интересно, кому он платит? - пробормотал я.

- Кто?

- Клайд. Кто-то дает этому кабаку возможность работать. Клайд щедро платит какому-то влиятельному лицу, иначе полицейские закрыли бы его заведение в день открытия.

Юнона нетерпеливо сказала:

- Но, Майк, так действовали только во времена сухого закона. - В ее голосе звучало любопытство. - Или нет?

Я посмотрел через стол на эту женщину, горделиво и смело несущую свою красоту.

- Вы видели только лучшую сторону, дорогая. Есть множество вещей, о которых вам лучше не знать.

Она покачала головой:

- Невероятно, что такие вещи еще происходят, Майк.

Я потер кулак о ладонь.

- Невероятно, но происходят. Интересно, что случится, если я заложу своего старого приятеля Динки Уильямса? - Мой рот скривился в усмешке. - Может быть, это всего лишь укромное местечко, может… - Конец фразы повис в воздухе, и я воззрился в стену.

Юнона подала знак официанту, и он принес нам еще по коктейлю. Я посмотрел на часы и обнаружил, что день уже перевалил за середину.

- Эти будут последними, ладно?

Она опустила подбородок на руки и улыбнулась:

- Жаль, что вы меня покидаете.

- Для меня это тоже не игрушки. - Она еще улыбалась, и я сказал: - Я спросил другую красивую девушку, которая могла иметь десять других парней, почему она выбрала меня. Чтобы держаться за руки, ответила она. Она ответила хорошо. Каков ваш ответ, Юнона?

Она пыталась затащить меня в бездонную глубину своих глаз. Губы ее еще улыбались, улыбка становилась все мягче, пока не исчезла, оставив нежный след. Ее полным, восхитительным губам почти не нужно было двигаться, чтобы произносить слова.

- Ненавижу людей, которые настойчиво пытаются втащить меня на пьедестал. Мне больше нравится, когда со мной обращаются грубовато, а вы один из тех, кто попытался быть резким.

- Я ничего не пытался.

- Но вы думали об этом, иногда даже были невежливы.

Она читала мысли, как и должна богиня, и она была права. Совершенно права. Не знаю, что со мной происходило, но иногда мне хотелось дотянуться до нее через стол и хорошенько вмазать ей по зубам. Даже при мысли об этом я чувствовал, как у меня напрягались сухожилия на запястьях. Может быть, богини не по мне. Может, я слишком привык к таким же подзаборникам, как я сам. Я выбросил эти мысли из головы и наконец отвел от нее глаза.

- Пойдемте домой, - сказал я.

У меня впереди был еще остаток дня и длинная ночь.

Юнона отодвинула стул и встала.

- Мне надо подпудрить нос, Майк.

Я смотрел, как она удаляется от меня, покачивая бедрами и изящно ступая. Я был не единственным наблюдателем. Размалеванная с ног до головы девица прислонилась к стене за моей спиной и тяжелым взглядом следила за каждым шагом Юноны. Она была плодом, выросшим в сумерках так называемого эстетического мира. Я поймал на себе ее взгляд и понял, что со мной вступили в соперничество, - Юнона понравилась ей. Юнона вернулась через минуту, лицо ее было сурово; я не удержался и рассмеялся ей в лицо.

Растаявший было снег опять пошел всерьез. Поток транспорта развозил по домам служащих. Путешествие обратно заняло у нас вдвое больше времени.

Юнона решила не возвращаться в офис и попросила меня отвезти ее на Риверсайд-драйв. Я свернул на одну из самых респектабельных улиц и проехал до середины квартала. Она указала на новое здание из серого камня, стоявшее в ряду таких же, с горделивым швейцаром в бордовой униформе, откинулась назад и вздохнула:

- Вот мы и дома.

- Оставить машину здесь?

- А вам она не понадобится, чтобы добраться туда, куда вы собираетесь?

- Я не смогу заполнить бензином такую тележку, лучше уж возьму такси.

Я вышел и открыл перед ней дверцу. Швейцар в бордовой форме подошел и дотронулся кончиками пальцев до своей фуражки. Юнона сказала:

- Поставьте, пожалуйста, машину в гараж.

Он взял ключи.

- Разумеется, мисс Ривс.

Она с улыбкой повернулась ко мне. Снег, кружащий вокруг нас, прилип к меху манто, обрамляя ее сверкающей белизной.

- Зайдете выпить?

Я колебался.

- Майк, всего рюмочку, и я вас отпущу.

- Ладно, только одну.

У Юноны были вместительные апартаменты, отличный Олимп. В доме, несмотря на его размеры, не было показной роскоши. Обстановка была подобрана с безупречным вкусом, все было устроено для удобной жизни.

Я остался в пальто и шляпе, пока она готовила коктейли, и с удовольствием наблюдал за гибкой грацией ее движений. В ее теле была какая-то необыкновенная симметрия. Наши глаза встретились в зеркале - в ее глазах читалось то, что она читала в моих.

Она повернулась ко мне и протянула коктейль. Голос ее звучал низко и хрипловато.

- Мне уже за тридцать, Майк. Я знала многих мужчин, но никого не желала по-настоящему. Я собираюсь возжелать вас.

Внезапно у меня опять застыла спина, а в голове раздалась странная музыка, потому что ее волосы снова зажглись золотым огнем. Ножка бокала хрустнула в моих руках, и осколки вонзились в ладонь. Мне стало жарко, на лбу у меня выступил пот.

Я подвинулся так, чтобы свет перестал падать на ее волосы, и золото ушло из них. Пытаясь заслониться от безумной ненависти, жившей в моей памяти, я выпил.

Это испортило всю картину, которая должна была быть прекрасной; она была разломана прошлым, возвращавшимся снова и снова.

Она сказала:

- Вы опять так ужасно посмотрели на меня, Майк…

Я взял ее за руку и пробежал пальцами по ее волосам, ощущая их нежную шелковистость.

- Когда-нибудь я расскажу, Юнона. Я не могу от этого отделаться, но к вам это не имеет никакого отношения.

- Расскажите сейчас.

Я слегка потянул ее за ухо.

- Нет.

- Почему?

- Потому что.

Она надула губы, ее глаза пытались уговорить меня.

Я не мог ей сказать, что всему свое время и место, - время и место располагали, но она не была главным действующим лицом. Я всего лишь обычный смертный. Смертный не касается богини.

А может быть, причина вовсе не в этом. Может быть, она напомнила мне о том, чего у меня никогда не было.

Никогда.

Она медленно проговорила:

- Кто она была, Майк? Она была красива?

Я пытался сдержаться, но слова вырвались сами:

- Она была прекрасна. Она была самая прекрасная из всех живущих на земле, и я полюбил ее. Но она кое-что сделала, и я вообразил, что я Бог, и был ей судьей и судом присяжных, и приговор был - смерть. Я выстрелил ей в живот и, когда она умерла, умер вместе с ней.

Юнона ничего не ответила. Жили только ее глаза. Они пытались убедить меня, что я не мертв…, для нее.

Я закурил и стал собираться, пока ее взгляд не убедил меня. Я ушел, чувствуя, что ее взгляд жжет мне спину; мы оба знали, что я вернусь.

Юнона. Богиня брака и материнства, королева богов. Юнона была красива, но она хотела быть обыкновенной женщиной.

Стемнело довольно рано, но отраженный снегом свет уличных фонарей хорошо освещал город. Отработавшие трудовой день люди спешили домой, придерживая поднятые воротники. Я влился в общий поток, пытаясь укрыться от порывов ветра.

Поймав такси, я доехал до Таймс-сквер и там нырнул в бар выпить пива. Когда я вышел оттуда, свободных такси уже не было, и я пошел по Бродвею в сторону Тридцать третьей улицы. Каждый шаг был борьбой со снегом и толпой. Мои ботинки промокли, складки на брюках разошлись. На переходе внезапно переключился светофор, и выехавшие из-за поворота машины вынудили пешеходов отступить на тротуар.

Кто-то поскользнулся, и послышался звон разбиваемого витринного стекла, а потом его треск под ногами. Собралась толпа - посмотреть, что случилось. В толпу ввинтился полицейский и встал напротив витрины, а я выбрался из толпы по проложенному им пути.

Добравшись до Тридцать третьей улицы, я повернул на восток, надеясь поймать такси, но отказался от этой затеи и побрел дальше.

Внезапно стекло в витрине за моей спиной треснуло и разлетелось на куски. На этот раз его никто не касался. Рядом взревел мотор, и я увидел верхнюю часть лица, смотрящего прямо на меня из заднего окна синего седана: он смотрел на меня, пока машина не скрылась из вида.

У меня заболели глаза и сжались зубы. Я услышал свой голос, и прохожие обернулись на меня.

- Дважды за один и тот же день, - сказал я. - Ненормальный, ненормальный сукин сын!

Не помню, как я залез в свою машину и как ехал, Я, наверное, ругался в голос, потому что водители машин, останавливавшихся у светофора рядом со мной, посматривали на меня и неодобрительно качали головами. Я был не в себе. Страшно стать мишенью на самой оживленной улице мира.

Первая разбившаяся витрина… Я думал, это случайность. Но вторую витрину пробила пуля, прежде чем она разлетелась вдребезги по тротуару.

В цокольном этаже здания, в котором я держал контору, был гараж. Он был пуст. Я поставил машину в угол и закрыл гараж. Ночной сторож взял у меня ключи от машины и велел расписаться в регистрационном журнале.

Выйдя из лифта, я пошел по коридору, посматривая в темные стекла дверей опустевших контор. Единственной дверью, через которую проникал свет, была дверь моей конторы. Я подергал ручку, щелкнул замок, и дверь открылась.

Велда сказала:

- Майк! Что ты здесь делаешь?

Я прошел мимо нее и, присев, стал копаться в нижнем ящике шкафа с документами. Пришлось перерыть весь ящик с аккуратно сложенными конвертами, чтобы раздобыть то, что я искал.

- Что случилось, Майк? - Она стояла за моей спиной и смотрела на маленький пистолет двадцать пятого калибра, который я запихивал в карман.

- Никакому бандюге не удастся меня пристрелить, - сказал я ей. В горле у меня пересохло, и голос охрип.

- Когда?

- Только что. Не больше десяти минут назад. И мерзавец стрелял в открытую. Понимаешь, что это значит?

- Да. Ты стал очень важным свидетелем.

- Вот именно, настолько важным, что меня хотят убить.

Велда медленно произнесла:

- А ты видел, кто это был?

- Я видел только часть лица. Недостаточно, чтобы узнать. Могу сказать лишь, что это был мужчина. В следующий раз я разнесу ему башку.

- Будь осторожен, Майк, у тебя ведь больше нет лицензии. Тебя упекут в тюрьму.

Я коротко засмеялся:

- Предполагается, что закон защищает людей. Если прокурор захочет упечь меня в тюрьму, я устрою из этого представление. Я брошу ему в лицо конституцию. Там написано, что человек может носить оружие. Может, он вспомнит и закон Салливана, и уж тогда мы посмотрим.

- Это будет совершенно замечательно…

Только сейчас я внимательно посмотрел на нее. На Велде было облегающее вечернее платье, оставлявшее все сверху неприкрытым, как смертный грех. Волосы агатовой волной падали ей на плечи, и я уловил тонкий, чувственный аромат духов.

Платье обтягивало тело, как вторая кожа.

- На улице холодно, детка. - Я нахмурился. - Куда это ты собралась?

- Повидать нашего друга Клайда. Он пригласил меня на ужин.

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак. Клайд! Этот бандит! Я вымученно улыбнулся:

- Если бы я знал, что ты так снарядишься, пригласил бы тебя сам.

В другое время она отменила бы все свидания, чтобы удовольствоваться гамбургером в моем обществе. Те времена миновали.

Она натянула длинные, до локтя, перчатки и позволила мне наблюдать за ней, роняя слюни.

- Дело превыше удовольствия, Майк. - Ее лицо ничего не выражало.

- А чем ты здесь занималась до того, как я вошел? - резко спросил я.

- На твоем столе лежит отчет. Я побывала в «Кэлвей Мершандайзинг» и взяла у них фотографии девушек, которых они снимали тем вечером. Они могут тебе понадобиться. Тебе ведь нравятся хорошенькие девушки?

- Замолчи.

Она быстро взглянула на меня, чтобы я не увидел, что ее глаза заблестели от слез. Я про себя проклинал Клайда - этому бандиту перепадало все самое лучшее.

Я снова сказал:

- Жаль, что я не видел тебя такой раньше.

Она долго возилась со своим пальто; в комнате было так тихо, что слышно было ее дыхание. Потом она повернулась ко мне. Слезы еще стояли у нее в глазах.

- Майк, мне не надо говорить тебе, что ты можешь располагать мною в любое время.

Я крепко обнял ее, чувствуя каждый изгиб теплого, волнующего тела. Ее губы нашли мои, и я вкусил мягкую сладость, почувствовал трепет ее тела в моих руках. Мои пальцы впились в ее плечи, оставив на них красные пятна. Она, плача, оторвалась от меня, отвернулась, чтобы я не видел ее лица, и, схватив мои руки, быстрым движением провела ими по своему восхитительному телу, потом отшатнулась и выбежала.

Я сунул в рот сигарету и забыл ее зажечь. Было слышно постукивание каблуков в холле. Я рассеянно снял телефонную трубку и по привычке набрал номер Пэта. Он трижды прокричал «Алло», прежде чем я ответил ему и предложил встретиться у меня в конторе.

Мои ладони были влажными. Я зажег сигарету и долго сидел неподвижно, думая о Велде.

VII

Через тридцать минут Пэт был у меня. Он вошел, стряхивая с ботинок снег и отфыркиваясь, как лось. Сняв пальто и шляпу, он бросил кейс на стол и придвинул стул.

- Как дела? - спросил я.

- Прекрасно, - ответил Пэт, - просто замечательно. Прокурор счел необходимым подчеркнуть, чтобы я ни во что не ввязывался. Если он когда-нибудь вылетит с работы, я помогу ему попасть в тюрьму. - Видимо, он увидел изумление на моем лице. - Ладно, ладно… Давай рассказывай.

Я просто зверею от канцелярской работы. Тебе проще - бросил свое удостоверение, и все.

- Я получу его обратно.

- Возможно. Но сначала нам нужно доказать, что не было никакого самоубийства, а было убийство.

- У тебя в руках сегодня могло быть второе дело об убийстве.

- Кто на этот раз?

- Я.

- Ты?

- Я чудом уцелел. Стреляли на оживленной улице.

Кто-то хотел пристрелить меня из оружия с глушителем. Но им удалось лишь разбить две витрины.

- Черт возьми! У нас был сигнал о витрине с Тридцать третьей улицы. Если пуля, пробив витрину, не застряла где-нибудь, где ее можно найти, это может сойти за случайность. Где стреляли второй раз?

Я рассказал, и он снял телефонную трубку и позволил в полицейское управ пение с поручением обследовать витрину. Когда он повесил трубку, я сказал:

- Что сделает прокурор, узнав об этом?

- Оставь свои штучки. Он пока ничего не услышит.

Ты ведь знаешь, какая у тебя репутация… Умный мальчик может сказать, что это один из твоих дружков посылает тебе поздравительную открытку к Рождеству.

- Для Рождества еще рановато.

- Тогда он упечет тебя по какому-нибудь выдуманному обвинению, а потом поднимет шум в газетах. Ну его к черту!

- Ты говоришь не то, что должен говорить хороший полицейский.

Лицо Пэта потемнело, и он наклонился ко мне, яростно блестя зубами:

- Быть хорошим полицейским недостаточно, чтобы поймать убийцу. Я просто взбешен, Майк. Мы оба сидим на горячей сковородке, и мне это не нравится. Может быть, я совершенствуюсь. Немного рекламы никому не повредит, и если прокурор начнет вправлять мне мозги, у меня найдется более интересная тема для разговора.

Я засмеялся. Господи, как я смеялся! Десять лет я пел ему эту песню, и только теперь он начал запоминать слова.

Я спросил:

- А что с Рейни? Ты нашел его?

- Да, ну и что? Он занимается разрешенной законом деятельностью - организует боксерские матчи. На каком-то ринге на острове. Нам не за что зацепиться. А он здесь при чем?

В ящике стола была бутылка, и я налил нам по стаканчику.

- Он тоже замешан в этом, Пэт. Не знаю как, но замешан.

Я предложил выпить молча, и мы осушили стаканы. Алкоголь проложил огненную дорожку к моему желудку и лег там, как горячий уголек. Я опустил стакан и сел на подоконник.

- Я ездил к Эмилю Перри. Рейни уже был там и запугал его до смерти. Даже мне не удалось напугать его сильнее. Перри сказал, что Уилер говорил о самоубийстве, потому что у него неважно шли дела, но проверка показала, что торговля шла весьма успешно. Разгадай эту загадку.

Пэт присвистнул.

Я подождал, пока он соберется с мыслями.

- Пэт, ты помнишь Динки Уильямса?

Пэт утвердительно кивнул головой:

- Давай дальше.

Я постарался придать своему голосу беззаботность:

- А знаешь, чем он сейчас занимается?

- Нет.

- А что бы ты сделал, если бы я сказал, что он владелец популярного игорного притона здесь, в городе?

- Сказал бы, что ты сошел с ума, что это совершенно невозможно, а потом отправил бы туда группу захвата.

- В таком случае я ничего тебе не скажу.

Он с такой силой стукнул кулаком по столу, что моя пачка сигарет подскочила.

- Попробуй только! Ты немедленно мне все расскажешь! За кого ты меня принимаешь - за новобранца, с которым ты можешь играть, как кошка с мышкой?

Мне очень приятно было видеть его таким. Я слез с подоконника и переместился в свое кресло. Его лицо было свекольного цвета.

- Послушай, Пэт. Ты ведь полицейский. Ты веришь в чистоту и справедливость силы. Может быть, ты и не хочешь, но обязан будешь сделать то, что сказал.

Если ты это сделаешь, убийца скроется.

Он хотел что-то сказать, но я жестом остановил его:

- Я думаю, это дело намного сложнее, чем мы себе представляем. В это втянуты Динк, Рейни, господа вроде Эмиля Перри. Может быть, и многие другие, которых мы не знаем… пока. Динки Уильямс отмывает деньги при помощи рулетки и баров, при этом без всяких там лицензий. Мне неприятно напоминать тебе об этом, но если Динки Уильямс содержит притон, значит, он кому-то хорошо платит - кому-то очень влиятельному. И очень важному. Или одному, или нескольким, но могущественным, если их собрать вместе. Ну и как, будешь бороться с этим?

- Ты прекрасно знаешь, что буду!

- Но ты же хочешь действовать законными методами? Думаешь, ты сможешь их нарушить?

Хриплым шепотом он ответил:

- Я это сделаю.

- Мне пришла в голову еще одна мысль, ты знаешь какая: тебе понравится нарушать закон. Теперь слушай. У меня есть к этому делу обходная тропка.

Мы можем работать над этим вместе, или сам копайся в дерьме и самостоятельно добывай факты. И это будет нелегко. Если Динки действительно кому-то платит, нам надо разом накрыть всю сеть.

Пэт посмотрел на меня и сказал:

- Прокурор дал бы руку на отсечение, чтобы записать наш разговор. Ладно, какие будут указания?

- Во-первых, нужно найти убийцу. Чтобы выйти на него, надо знать, почему был убит Уилер. Если пустить слух, что у некоего Клайда могут быть неприятности, можно получить кое-какие результаты. Может быть, они нас не очень устроят, но укажут, в каком направлении действовать.

- А кто такой Клайд? - В его голосе прозвучали зловещие нотки.

- Клайд - это новая кличка Динки.

Пэт улыбался.

- Дело в имени, Майк. Я его уже слышал. - Он встал и вытащил сигарету из моей пачки.

Я сидел и ждал.

- Ну и?

- Ты просто шельмец. Тебе надо было все-таки стать полицейским.

Ты был бы уже комиссаром или покойником. Одно из двух. Скорее всего, покойником.

- Я чуть не стал им сегодня днем.

- Конечно, и теперь я понимаю почему. Этот Клайд держит за горло всех местных воротил. Он может устроить все - от билета на автостоянку до приговора за убийство. Надо только упомянуть его имя, и все начнут заискивать и кланяться. Наш старый друг Динки действительно завоевал мир.

- Властвовать он будет недолго.

- Если он из тех, о ком мы говорим, то способен держать в руках много нитей.

Пэт казался слишком спокойным, и мне это не нравилось. Мне хотелось его кое о чем расспросить, но я боялся услышать ответ. Я спросил:

- А что в гостинице? Ты был там?

- Да, был. В день убийства никто не зарегистрировался, но вечером было несколько гостей, поднимавшихся в номера. У всех весомое алиби.

Я замысловато выругался. Пэт внимательно выслушал меня и улыбнулся:

- Майк, я увижу тебя завтра?

- Да.

- Держись подальше от витринных стекол.

Он надел шляпу и распахнул дверь. Я пошел посмотреть, какие фотографии оставила на моем столе Велда. Мэрион Лестер смеялась в объектив из складок огромного мехового воротника. Она выглядела счастливой. Было не похоже, что она через пару часов напьется до бесчувствия… и мой друг, который вскоре после этого умрет, вынужден будет донести ее до постели.

Я сложил фотографии в папку и убрал в ящик стола. В бутылке еще оставалось больше половины, а стакан был пуст. Очень скоро положение изменилось: пусто стало и в бутылке, и в стакане, а я почувствовал себя намного лучше. Я потянул к себе за провод телефон и набрал номер, который записал на спичечном коробке.

Мне ответили, и я сказал:

- Привет, Конни, это Майк.

- А я уж думала, что ты забыл меня.

- Никогда, детка. Чем занимаешься?

- Жду тебя.

- Можешь подождать еще полчаса?

- Я специально разденусь для тебя.

- Ты специально оденься для меня, мы кое-куда пойдем.

- Но ведь идет снег. - Голос ее звучал обиженно. - И у меня нет галош.

- Я принесу их тебе. - Она все еще протестовала, но я уже положил трубку.

В ящике было полно патронов двадцать пятого калибра. Я сунул в карман горсть маленьких надежных кусочков металла, которые могут оказаться очень кстати. Перед самым выходом я выдвинул ящик стола и достал конверт с фотографиями. Потом я написал Велде записку, в которой просил дать мне знать, что ей удалось выяснить.

Парень в гараже очень предусмотрительно снабдил колеса моей машины цепями и заработал пару долларов. Я выбрался из гаража и пристроился в ряд машин, прокладывавших себе путь сквозь пургу.

Конни встретила меня у двери со стаканом, который вручила мне, прежде чем я успел снять шляпу.

- Мой герой пробивается сквозь пургу, чтобы спасти меня, бедную, - сказала она.

Коктейль был замечательный. Я отдал ей пустой стакан и поцеловал ее в щеку. Ее смех звучал мелодичными колокольчиками. Конни закрыла дверь и взяла мое пальто. Я прошел в комнату и уселся. Присоединившись ко мне, она села на диван и достала сигарету.

- Куда пойдем? - Искать убийцу.

Пламя спички, которую она держала, заколебалось.

- Ты… знаешь?

Я покачал головой:

- Подозреваю.

На ее лице появился интерес. Она мягко спросила:

- И кто это?

- Я подозреваю полдюжины людей. Но убийца один, остальные в той или иной степени к этому причастны.

Я играл шнуром от торшера и наблюдал за сменяющими друг друга чувствами, отражавшимися на ее лице.

Наконец она сказала:

- Майк… я как-нибудь могу помочь тебе? Может быть, я знаю что-то, что имеет значение?

- Возможно.

- Только из-за этого ты и пришел?

Я несколько раз включил и выключил торшер. Конни устремила на меня тяжелый взгляд.

- Ты себя недооцениваешь, детка, - усмехнулся я, - Почему ты не посматриваешь иногда в зеркало? С твоим личиком надо сниматься в кино, а такое тело, как у тебя, грех прикрывать одеждой. Кроме того, ты смышленая девочка. А я всего лишь мужчина. И я хотел бы владеть всем этим. Именно поэтому я пришел.

Она спустила ноги с дивана, подошла и поцеловала меня в нос.

- Я понимаю, Майк. Скажи, что ты хочешь.

- Я не знаю, о чем тебя спросить, Конни. Я в тупике.

- Спроси, что хочешь.

Я пожал плечами.

- Ну хорошо… Тебе нравится твоя работа?

- Она замечательная.

- Хорошо платят?

- Очень.

- Как и твоему боссу?

- Которому из них?

- Юноне.

Конни протестующе вытянула руку.

- Юнона никогда не вмешивается в мои дела. Моя работа произвела на нее впечатление. Когда она мне позвонила, я очень обрадовалась, потому что достигла самых высот. Она только отбирает предложения, которые мне подходят, а Энтон беспокоится обо всем остальном.

- У нее, наверное, куча денег, - заметил я.

- Я думаю, да. Кроме большой зарплаты она постоянно получает подарки от клиентов. Мне почти жаль Энтона, но ему это все безразлично.

- А что он за человек?

- Артистическая натура. Ему наплевать на деньги, была бы работа. Он даже не разрешает никому печатать фотографии. Может быть, именно поэтому дела агентства идут так хорошо.

- Он женат?

- Энтон? Да это просто смешно! После всех тех женщин, которых он держит в руках, разве найдется одна, способная захватить его целиком? Он абсолютно холоден. Для француза это просто постыдно.

- Для француза?

Конни кивнула, продолжая курить.

- Юнона встретила его во Франции и привезла сюда, чтобы он мог укрыться от суда за какое-то грязное дельце. Во время войны он, кажется, сотрудничал с немцами, фотографировал видных нацистов и членов их семей. Энтону наплевать на деньги и политику, пока у него есть любимая работа.

- Это очень интересно, но вряд ли поможет мне. Расскажи что-нибудь о Клайде.

- Я ничего о нем не знаю, кроме того, что он похож на киношного гангстера и очень притягателен для подонков обоего пола.

- А девушки из агентства не пытаются заигрывать с ним?

Она пожала плечами.

- Ну, ты знаешь, как это делается. На Рождество он дарит всем дорогие подарки и приглашает на роскошные обеды по случаю своего дня рождения, но за этим ничего нет, кроме деловых контактов. Публика увлечена его «Бауэри» значительно дольше, чем любым другим заведением такого рода. Интересно, что произойдет, если у Клайда появятся простые люди.

- Мне тоже интересно, - сказал я. - Сделай для меня кое-что. Наведи справки и посмотри, кто составляет его клиентуру. Меня интересуют важные люди, люди, имеющие вес в городе. Тебе надо получить приглашение в «Бауэри».

- Почему бы тебе не пригласить меня?

- Боюсь, что Клайду это не понравится. Надо сделать так, чтобы твой сопровождающий не вызвал никаких вопросов. Как насчет одного из тех, о которых ты говорила?

- Это можно устроить. Но с тобой было бы веселее.

- Как-нибудь в следующий раз. У этих мальчиков есть деньги?

- Да, у них у всех водятся деньжата.

- Выбери самого денежного. И пусть он спустит побольше денег. Постарайся задавать вопросы как можно раскованнее, они не должны быть слишком целенаправленными. Я не хочу, чтобы ты огорчала Клайда.

У меня было несколько фотографий, и я вытащил их. Конни подошла взглянуть.

- Ты всех этих девочек знаешь?

Посмотрев на фотографии, она кивнула.

- Все они демонстрационные лошадки. И что?

Я вытащил из пачки фотографию Мэрион Лестер. Она презрительно скривила губы:

- Она из любимчиков Юноны. Пришла из студии «Стэнтон» в прошлом году, потому что Юнона предложила ей больше денег. Она одна из лучших, но меня она раздражает.

- Почему?

- Считает себя очень хорошенькой. Однажды она загуляла, Юнона ее уволила.

Конни перебрала фотографии и выбрала две. На одной была запечатлена девушка, похожая на дебютантку, в почти прозрачном вечернем платье.

- Это Рита Лоринг. Ты не поверишь, но тридцать пять ей было много лет назад. В тот вечер ее наняли за сумасшедшие деньги демонстрировать одежду только для одной фирмы.

На другой фотографии была девушка в свободных брюках, жилете и блузке со всякими безделушками, как это любят женщины. Она была снята на фоне девичьей спальни.

- Это малышка Джин Троттер, демонстрирует одежду для подростков. Она уволилась позавчера. Послала Юноне письмо, и мы скинулись, чтобы купить ей телевизор. Энтон был возмущен, что она исчезла, не закончив работу. Юноне пришлось похлопать его по руке, чтобы успокоить. Я никогда не видела его таким взбешенным.

Она передала мне фотографии, я убрал их и велел ей сесть на телефон, чтобы найти себе сопровождающего. Она нехотя принялась звонить. Я сидел и ухмылялся, пока она не взбеленилась и не отыгралась на своем собеседнике на другом конце телефонного провода. Она сказала, что встретится с ним в холле гостиницы в центре, чтобы сэкономить время, и повесила трубку.

- Майк, ты вонючка, - сказала она.

Я согласился. Она бросила мне мое пальто и влезла в собственное. На улице я на руках донес ее к машине. Ног она не замочила. Мы поужинали в рыбном ресторанчике, немного выпили, немного поговорили, потом я доставил ее к входу в гостиницу, в холле которой она должна была встретиться со своим приятелем. Я поцеловал ее на прощание, и она перестала злиться.

Я черепашьей скоростью проехал несколько кварталов по Бродвею за снегоочистителем.

Чтобы дать снегоочистителю немного оторваться, остановился у тротуара на боковой улочке и пошел к бару. Я прошел прямо к телефону и бросил монетку.

Мне пришлось подождать, пока автомат не проглотил одну монету, потом другую… Джо Гилл подошел к телефону и рявкнул:

- Алло!

- Джо, это Майк.

- Майк, - начал он, - если ты не возражаешь, я бы лучше…

- Слушай, что ты за человек? Я прошу лишь об одной небольшой услуге,

Я услышал, как он вздохнул.

- Ну хорошо. Что на этот раз?

- Меня интересует Эмиль Перри, фабрикант. У него дом в Бронксе. Я хочу знать все о нем, его положении в обществе и состоянии его финансов.

- Ты просишь о невозможном. Я могу поручить своим людям узнать кое-что о его связях, но не могу слишком глубоко влезать в его финансовые дела. Есть закон, ты же знаешь.

- Конечно, но можно же его обойти. Я хочу знать о его банковских счетах, даже если понадобится забраться в его дом, чтобы их раздобыть.

- Послушай, Майк, я сделаю, что смогу, но будем считать, что мы в расчете. И не заставляй меня снова одалживаться.

Я засмеялся:

- Не волнуйся. Если ты попадешь в беду, я попрошу своего приятеля окружного прокурора, и все будет о'кей.

- Этого-то я и боюсь. Поддерживай со мной связь, я что-нибудь придумаю.

- Спокойной ночи, Джо.

Он что-то пробормотал в ответ, и в трубке раздались гудки. Я засмеялся и открыл дверьбудки. Мне надо было знать, как Рейни смог так напугать такую большую шишку, как Перри.

Газетный концерн «Глоб» вымучивал вечерний выпуск газеты с грохотом, от которого содрогалось все здание. Я прошел через служебный вход и поднялся на лифте в редакционную комнату, где треск машинок напоминал пулеметные очереди.

Я спросил, где можно найти Эда Купера, и мне показали отделенный стеклом закуток, который производил свой собственный шум.

Эд был редактором отдела спорта в «Глобе», все, что не имело отношения к его интересам, было недостойно его внимания. Я открыл дверь и вошел в оглушительный треск, который производила старая машинка, его ровесница.

Он оглянулся на меня, не останавливаясь, и сказал:

- Сейчас, Майк, я закончу.

Я сел, дожидаясь, пока он закончит свою статью, и играя пистолетом двадцать пятого калибра в кармане пиджака.

- Выкладывай, Майк. Билеты или информацию?

- Информацию. Бывший бандит по имени Рейни организует боксерские бои. Хотелось бы знать где.

Эд сразу взял быка за рога:

- Знаешь, где комплекс «Гленвуд хаузинг»?

Я сказал, что знаю. Это был город в городе, предоставленный бывшим солдатам, в часе езды от Нью-Йорка.

- Рейни с несколькими парнями построили там спортивную арену, рассчитывая на клиентуру Гленвуда. Они проводят там встречи по боксу и борьбе, и все это под винными парами. Среди боксеров был разговор, что в этом деле должно разобраться местное бюро по заключению пари. Если будут какие-нибудь новости для тебя, я запишу.

- Отлично, Эд. Вероятно, от этого Рейни очень скоро будут известия. И если в это время я там буду, я тебе позвоню.

- Ты собираешься туда сегодня вечером?

- Именно.

Эд посмотрел на часы.

- У них сейчас начинается представление. Если поторопишься, успеешь на первый бой.

- Да, - сказал я, - и он должен быть интересным. Я тебе о нем расскажу, когда вернусь в город.

Я надел шляпу и открыл дверь, Эд остановил меня.

- Эти ребята, о которых я тебе говорил, партнеры Рейни, очень крутые. Будь осторожен.

- Я буду очень осторожен, Эд. Спасибо за предупреждение.

Я снова прошел через лязг и грохот и нашел свою машину.

Снег засыпал крышу, налип на стекла. Я очистил машину от снега и залез в нее.

Снег шел уже несколько часов, но по улицам можно было проехать, мостовые очищались постоянно.

Добравшись до спортивного комплекса за пределами Гленвуда, я услышал рев и визг толпы. Стоянка была забита, машины запрудили улицу. Я смог поставить машину на открытом месте рядом с большим дубом, в нескольких сотнях метров от ринга.

Я пропустил первый бой, но, судя по присутствующим там бродягам, я пропустил немного. За доллар я получил место у стены, так далеко, что с трудом мог разглядеть ринг сквозь табачный дым. Со стен капала вода, сиденьями служили лавки, покрытые каким-то тряпьем. Ну и развернули ребята бизнес!

Это была толпа простых людей, жаждущих развлечений и желающих заплатить за них. Я сел рядом с дверью, мои глаза привыкли к полутьме. Последние несколько рядов были относительно свободны, это давало возможность наблюдать за происходящим в проходах.

Из толпы раздался крик - один из парней на ринге был в нокауте. Через несколько минут его провели по проходу в раздевалку. Ринг заняли другие гладиаторы.

К концу четвертого боя все, кто должен был прийти, пришли. Два боксера, провальсировавшие шесть раундов, прошли мимо меня в холл за стеной в сопровождении своих импрессарио и секундантов. Я встал и присоединился к процессии, которая прошла в большую сырую комнату, по стенам которой стояли металлические ящики и деревянные скамейки. Все пропахло мазями и потом. Два тяжеловеса с забинтованными руками играли в карты на скамейке, отмечая счет плевками на полу.

Я подошел к одному из курящих сигары джентльменов в коричневом костюме в полоску и постучал по нему пальцем.

- Где Рейни?

Он передвинул сигару в другой угол рта и сказал:

- В конторе, наверное. Ты привел мальчика?

- Нет, - ответил я. - Мой парень валяется в постели с простудой.

- Плохо. Так деньгу не откуешь.

- Да уж…

Он вернул сигару на прежнее место, положив конец нашему разговору. Я пошел искать контору, в которой был Рейни. Я нашел ее в конце холла. Внутри был слышен приемник, настроенный на какой-то спортивный матч. В помещении была еще одна дверь; она распахнулась, и стали слышны голоса. Кто-то громко ругался, пока другой не велел ему заткнуться. Ругань прекратилась. Послышалось бормотанье, дверь хлопнула, потом я слышал только надрывающийся приемник.

Я простоял так минут пять, пока не услышал, что бой окончился. Приемник выключили. Я открыл дверь и вошел.

Рейни сидел за столом, подсчитывая доходы за вечер, укладывая банкноты в расползающиеся кучки и отмечая что-то в маленькой красной книжечке. Я взялся за ручку двери и почти бесшумно закрыл ее. Под ручкой был засов, и я закрыл дверь на засов.

Если бы Рейни не считал вслух, он бы услышал, как я вошел. Я подождал, когда он подсчитает до пяти тысяч, и сказал:

- Неплохой навар, а?

- Заткнись, - ответил Рейни, продолжая считать.

Я сказал:

- Рейни!

Его пальцы замерли над кучей пятерок, голова медленно повернулась, и он посмотрел на меня через плечо. Воротник пальто скрывал нижнюю часть лица Рейни, и я попытался представить его в заднем стекле уносящейся по Тридцать третьей улице машине. Он был не очень похож.

Рейни был из тех, кто вызывает неприязнь с первого взгляда. На его лице смешались ненависть, страх и грубость, сдобренные презрительной усмешкой. Его холодные, безжалостные глаза едва виднелись под тяжелыми веками.

Рейни был крутым парнем.

Я прислонился к двери, сигарета свисала у меня с губы, рука в кармане сжимала пистолет. Наверное, он не думал, что у меня там пистолет, - он оскалился и потянулся под стол.

Я постучал пистолетом о дверной косяк - даже через ткань было слышно, что стучат пистолетом. Взгляд Рейни несколько смягчился.

- Помнишь меня, Рейни?

Он не ответил.

Я решил рискнуть:

- Конечно, помнишь. Ты видел меня сегодня на Бродвее. Я стоял напротив витрины. Ты промазал.

Нижняя губа его оттопырилась и обнажила зубы. По-прежнему держа руку в кармане, я пошарил под столом и вытащил короткоствольный карабин тридцать второго калибра.

К Рейни наконец вернулся голос.

- Майк Хаммер, - сказал он. - Какой бес в тебя вселился?

Я присел на краешек стола и сбросил банкноты на пол.

- Догадайся.

Рейни посмотрел на деньги, потом на меня. И опять разъярился.

- Убирайся отсюда, пока тебя не вышвырнули, полицейская ищейка! - Он привстал.

Я взял карабин и с силой ударил его по щеке, так что кожа разъехалась. Он плюхнулся обратно в кресло (открытым ртом, пуская кровавые слюни. Я улыбнулся, хотя ничего смешного в этом не было.

- Рейни, ты забыл, что я не из тех, кто берет деньги. Ни от кого. Ты забыл, что я продолжаю заниматься своим делом только потому, что пережил парней, которые не хотели, чтобы я им занимался. Ты забыл, что у меня на мушке были ребята посерьезнее тебя и я нажимал на спусковой крючок.

Он испугался, но попытался скрыть это и сказал:

- Почему бы тебе не попробовать сейчас, Хаммер? Может быть, это будет несколько по-другому теперь, когда у тебя нет разрешения на ношение оружия. Давай же! - Он засмеялся.

Я нажал на спусковой крючок карабина и попал ему в бедро. Он схватился за ногу. Я поднял дуло так, чтобы он смотрел прямо в маленькую круглую дырочку, которая была для него пропуском в ад.

Он издал какой-то хлюпающий звук и наклонился, чтобы собрать деньги, рассыпанные у его ног. Я бросил оружие на стол.

- Есть такой Эмиль Перри. Если ты еще раз к нему приблизишься, я влеплю следующую пулю туда, где твоя рубашка встречается с брюками.

Мне не надо было так упиваться звуком собственного голоса. И надо было запереть другую дверь.

Мне не следовало делать массу вещей - тогда за моей спиной не стоял бы тот, кто произнес:

- Оставь его там, приятель.

Высокий тощий парень обошел стол и внимательно посмотрел на Рейни, слишком слабого, чтобы говорить. Другой ткнул меня в спину пистолетом. Тощий сказал:

- Он ранен! Ты, ублюдок, за это поплатишься! - Он выпрямился и ударил меня в подбородок. - Ты что, грабитель? Отвечай, черт подери! - Он снова двинул мне по подбородку, и я слетел со стола.

Парень с пистолетом ударил меня сзади по шее, и резкая боль пронзила мою голову и плечи. Он стоял передо мной, коротышка с одутловатым лицом, и в каждом его жесте ощущалось желание убить меня.

- Я сам займусь этим, Арти. Я люблю именно таких больших парней.

Рейни рыгнул и снова застонал. Я медленно поднялся, и Рейни сказал, шепелявя:

- Дай мне пушку. Дай я сам это сделаю.

Тощий обхватил его за талию и поставил на ноги.

Коротышка с пистолетом ухмыльнулся и шагнул вперед. Теперь он был достаточно близко. Я ударил рукой по стволу и оттолкнул его назад, в то время как его палец судорожно пытался нажать на спусковой крючок. Мне не составило труда выбить пистолет из его рук, после того как я ударил его в пах. Он упал на пол, как мешок с мокрым песком, и лежал, хватая ртом воздух.

Тощий, который в это время поддерживал Рейни, отпустил его и сделал бросок в сторону стола, где лежал карабин.

Я прострелил ему ногу.

Рейни этого хватило. Вся его храбрость испарилась. Он дотащился до кресла и, защищаясь, прикрыл лицо руками. Я бросил пистолет на стол рядом с карабином.

- А мне сказали, что у тебя крутые ребята. Я разочарован. Не забудь, что я сказал тебе об Эмиле Перри.

Тощий с пулей в ноге, рыдая, попросил меня прислать доктора. Я предложил ему самому вызвать доктора.

Я наступил на пачку десятидолларовых купюр, открыл дверь, обернулся на трех крутых парней и засмеялся.

- Доктору придется сообщить куда следует об огнестрельных ранениях, - напомнил я. - Скажите, что чистили военный трофей, а он выстрелил.

Рейни застонал и схватился за телефон на столе. Я, насвистывая, закрыл дверь и пошел к своей машине. Все впустую, думал я. Я играл слишком мягко, надо вести жесткую игру.

Довольно слов. Пора приниматься за дело.

VIII

Я был в постели, когда позвонил Джо. Я завел будильник на одиннадцать тридцать, и через пять минут он должен был зазвонить. Я сонно поздоровался, и Джо велел мне проснуться и слушать.

- Я проснулся и слушаю, - сказал я.

- Не спрашивай, как я это узнал. У Эмиля Перри несколько счетов предприятий, текущий счет жены и большой личный счет. На кругленькие суммы, за исключением его личного счета. Шесть месяцев назад он снял со счета пять тысяч, потом каждые два месяца снимал такие же суммы, но вчера снял все, оставив всего несколько сотен. В общей сложности он взял наличными двадцать тысяч долларов.

- Ого! - сказал я. - И куда же они пошли?

- Во-первых, у него жена и дети, которыми он дорожит так же, как и своим положением в обществе. Во-вторых, он любит женщин. В-третьих, сложим «во-первых» и «во-вторых». Что мы получим?

- Шантаж, - сказал я. - Все условия для шантажа. Это все?

- Да, у меня хватило времени только на это. Если у тебя больше нет задумок, а я надеюсь, что нет, я хочу с тобой распрощаться навсегда.

- Ты настоящий друг, Джо. Огромное спасибо.

- И не делай мне больше никаких одолжений, Майк.

- Да, спасибо еще раз.

Я залез под душ, и он как следует меня отхлестал.

Толстый маленький Эмиль до смерти испугался Рейни. Толстый маленький Эмиль регулярно берет в банке крупные суммы. Хорошее сочетание. Рейни нужно было много денег, чтобы войти в компанию по строительству спортивной арены.

Я выглянул в окно и увидел серые тучи, в которых было еще достаточно снега. Я подумал, что это только начало. Если сработает то, что я придумал…

Я вышел из дома.

Маленький пистолет двадцать пятого калибра по-прежнему лежал в кармане пиджака, ударяя меня в бок при ходьбе. Улицы были убраны, и я нашел малого, который снял с колес цепи и положил их в багажник. Он заработал еще пару долларов. Я направился к Бронксу.

На этот раз большого седана с золотыми инициалами не было на месте. Я дважды объехал квартал, чтобы убедиться в этом. Жалюзи на окнах второго этажа были подняты; дом казался покинутым. Я остановился на углу и пошел к дому.

Трижды я опускал тяжелый дверной молоток и, когда это не помогло, пнул дверь ногой. Мальчишка, катавшийся на велосипеде, увидел меня и прокричал:

- Их нет дома, мистер. Я видел, они уехали вчера вечером.

Я спустился по ступенькам и подошел к пареньку.

- Кто уехал?

- Вся семья, я думаю. В машину сносили всякую всячину. Утром ушла девушка, которая приходит убирать. Она дала мне двадцать пять центов, чтобы я отнес пустые бутылки в магазин. Выручку я оставил себе.

Я порылся в карманах в поисках двадцати центов и передал ему монету.

- Спасибо, сынок. Полезно замечать все, что происходит вокруг, это окупается.

Мальчишка положил монету в карман и покатил по улице, нажимая на звонок. Я вернулся к дорожке, ведущей к дому. Дом был обсажен кустарником, и я прошел за кустами, проваливаясь в снег. Дважды я останавливался, чтобы убедиться, что какие-нибудь скандальные соседи не вызвали полицию. Я проверил все окна - они были заперты.

Я чертыхнулся, выковырнул из грязи камень и швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла, но никто не пришел поинтересоваться, в чем дело. Тогда я вынул из рамы осколки, взялся за подоконник и влез в комнату.

Зачехленные кресла и закрытые двери означали, что Эмиль Перри удрал. Я попробовал включить лампу, она не работала. Молчал и телефон. Комната, в которой я находился, служила, очевидно, рабочей комнатой для женщины - в углу стояли швейная машинка и маленький ткацкий станок с наполовину сотканным ковром.

Комната выходила в коридор с множеством дверей, и все они были закрыты. Я вошел в одну, всматриваясь в желтый свет, проникавший сквозь шторы. Все было на своих местах, здесь недавно убирали. После осмотра каждой новой комнаты я злился все сильнее.

Коридор вел в вестибюль, от которого начиналась крытая галерея. С одной ее стороны через маленькое окошко в стене была видна кухня, с другой стороны покрытые толстым ковром ступеньки вели на второй этаж.

Везде была идеальная чистота. Две спальни, ванная, еще одна спальня и рабочий кабинет. Последняя комната выходила окнами на фасад и была заперта на два замка - выше и ниже ручки.

Мне понадобился целый час, чтобы открыть эти замки.

В комнату не проникал ни один луч света. Я зажег спичку и увидел почему: на окнах были двойные шторы.

Я находился в личном кабинете Эмиля Перри. На стенах висели блеклые картины, несколько пикантных картинок из календаря валялись на столах и стульях. У стены стояла старая продавленная кушетка. У окна стоял стол с пишущей машинкой, рядом с ним - низкое бюро с двумя ящиками. Я выдвинул их и прошелся по содержимому. В основном это была деловая переписка. Остальное - документы, страховые полисы, немного личных бумаг. Я задвинул ящики и стал разбирать бюро.

Я ничего не нашел.

Но в камине был пепел. Бумажный пепел рассыпался в прах, как только я до него дотронулся. Что бы эти бумаги собой ни представляли, их сожгли добросовестно. Не осталось ни одного уцелевшего клочка.

Я выругался про себя и вернулся к бюро, из которого достал страховой полис жены Перри. Этим полисом я смел пепел в конверт, запечатал его и положил полис обратно в ящик.

Прежде чем выйти, я постарался, чтобы в кабинете все выглядело так, как оставил Перри. Подвинув несколько предметов, я закрыл дверь и услышал, как щелкнул замок.

Я ушел так же, как пришел, пытаясь замести следы, которые оставил на снегу и в грязи за кустами. Когда я сел за руль, настроение у меня несколько улучшилось.

Дело начинало приобретать смысл. Я повернул ключ зажигания и дал мотору прогреться.

У Пятьдесят девятой улицы я остановился, зашел в аптеку и позвонил в контору «Кэлвей Мершандайзинг». Там мне дали служебный телефон Перри. Когда я спросил мистера Перри, телефонистка попросила меня секунду обождать, а потом соединила.

- Офис мистера Перри, - произнес незнакомый голос.

- Я хотел бы поговорить с мистером Перри.

- Мне очень жаль, - ответил голос, - но мистер Перри уехал из города. Мы не знаем, когда он вернется. Чем могу быть вам полезна?

- Видите ли… Мистер Перри заказал несколько бит для гольфа и просил, чтобы они были доставлены сегодня. Его не было дома…

- Он уехал внезапно и не оставил своего адреса. Вы можете доставить пакет сюда?

- Я так и сделаю, - солгал я.

Эмиль Перри определенно отбыл в неизвестные края. Интересно, как долго он будет в бегах.

Забравшись в машину, я нигде не останавливался, пока не добрался до своей конторы. Там меня ждал сюрприз. Увидев, как я вылезаю из машины, лифтер нервно вздрогнул и взглянул на меня.

Я спросил:

- Что с вами?

Он поцокал языком:

- Может, не следует это вам говорить, мистер Хаммер, но несколько полицейских дожидаются вас в вашем офисе. Здоровые такие. А двое наблюдают за вестибюлем.

- А кто сейчас у меня в конторе?

- Хорошенькая девушка, которая на вас работает. Какие-нибудь неприятности, мистер Хаммер?

- Предостаточно, думаю. Забудьте, что видели меня. Позже я вам возмещу издержки.

- О, все в порядке, мистер Хаммер. Рад помочь.

Он открыл дверь и поехал на лифте наверх. Я подошел к телефону на стене, бросил в него монетку и набрал свой номер. Трубки телефона на моем столе и параллельного аппарата были подняты одновременно.

Голос Велды звучал нервно. Я держал у микрофона платок и через него спросил мистера Хаммера.

Сожалею, но он еще не пришел. Что-нибудь ему передать?

Я пробормотал, как бы раздумывая:

- Да, будьте добры. Мы должны встретиться в баре «Кэшмор» в Бруклине через час. Я опоздаю на несколько минут. Если он позвонит, напомните ему.

- Хорошо, - ответила Велда. Она еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. - Я передам ему.

Я постоял у телефона и минут через десять повторил всю процедуру. Велда сказала:

- Можешь войти, Майк. Они ушли. Бруклин достаточно далеко.

Когда я вошел, она сидела и обрабатывала пилкой ногти, ноги ее лежали на столе. Она сказала:

- Ты тоже так любишь сидеть, Майк.

- Но я не ношу платья…

Она с шумом опустила ноги и покраснела.

- А как ты узнал, что они тут? - Она кивнула головой в сторону двери.

- Лифтер мне сказал. Надо включить его в наш премиальный лист. Что они хотели?

- Тебя.

- Почему?

- Они, похоже, думают, что ты в кого-то стрелял.

У этого сопливого ублюдка хватило-таки сил! Я бросил шляпу на стул и разразился проклятиями. Я вышагивал по кабинету, злой, как черт.

- Кто это был?

- Они мне сказали, что они от окружного прокурора. - Морщинка пролегла через ее лоб. - Майк, это плохо?

- Соедини меня с Пэтом.

Пока она набирала номер, я подошел к шкафу и достал бутылку хереса. Велда передала мне трубку, как раз когда я наполнил два бокала.

Я старался, чтобы мой голос звучал бодро, но я был слишком зол. Я сказал:

- Пэт, несколько ребят из конторы окружного прокурора недавно нанесли мне визит.

Он удивился:

- А что ты тогда там делаешь?

- А я не смог их здесь принять. Какая-то собака послала их по ложному следу в Бруклин. А что случилось?

- Майк, ты увяз по самые уши. Утром прокурор отдал приказ задержать тебя. На острове вечером была перестрелка. Два парня получили по пуле, один из них Рейни.

- Меня там видели?

- Нет, но тебя видели поблизости и слышали, что ты угрожал Рейни незадолго до этого.

- Рейни сам это сказал?

- Он не смог этого сделать. Рейни мертв.

- Что?! - Я, кажется, закричал.

- Майк, его убил ты?

- Нет. Я буду в баре на нашей улице. Заходи, ладно? Надо поговорить.

- Через час. Кстати, где ты был вчера вечером?

Я помедлил с ответом.

- Дома. Крепко спал в своей постели.

- Ты можешь это доказать?

- Нет.

- Ладно, скоро увидимся.

Велда осушила оба бокала, пока я разговаривал, и наполнила их снова.

- Рейни мертв, - сказал я. - Я не убивал его, но лучше бы я это сделал.

Она закусила губу.

- Я уже сообразила. Прокурор хочет приписать это тебе?

- Наверняка. А что произошло вчера вечером?

Она протянула мне бокал.

- Я выиграла немного денег. Клайд напоил меня и делал мне всякие предложения. Я сказала, что дам ответ позже. Но он очень увлечен. Я там со многими познакомилась. Это все.

- Только время потеряли.

- Ну, не совсем. Душой компании был Энтон Липсек, и он был совершенно пьян. Он предложил отправиться к нему на квартиру в Виллидж, и некоторые пошли. Я тоже хотела пойти, но Клайд сказал, что он не может оставить свое дело. Другая пара тоже отказалась, потому что парень увлекся рулеткой, а девушка, та, которая была с тобой накануне…

- Конни?

- Так ее зовут Конни? - спросила она холодно.

Я улыбнулся.

Велда сидела, откинувшись, в кресле и потягивала херес.

- Две девушки из тех, что пошли с Энтоном, работают вместе с Конни. Я слышала, как они несколько минут говорили на профессиональные темы, потом твоя подружка сказала какую-то колкость, и разговор прервался.

Она подождала, пока я допью свой бокал.

- А где ты был вчера вечером?

- Ездил повидаться с Рейни.

Ее лицо побелело.

- Но ты же сказал Пэту…

- Я сказал, что не убивал его. Я только слегка ранил его в ногу.

- Боже милостивый! Тогда ты…

Я несколько раз покачал головой, пока до нее не дошла моя мысль.

- Он не был тяжело ранен. Его прикончили, когда я ушел. Я узнаю детали позже. - Я воткнул в рот сигарету и встретился с Велдой глазами. - В котором часу ты встречалась с Клайдом?

Она опустила глаза и надула губы.

- Мне пришлось ждать его до двенадцати. Он сказал, что был занят на работе. Я ждала его так долго, Майк! И это после того, как ты сказал, что я прекрасно выгляжу.

Спичка обожгла мне пальцы.

- У него была возможность выбраться к Рейни, убить его и вернуться. И это все расставляет по своим местам.

Глаза Велды расширились.

- О, нет, Майк… нет… Я встретилась с ним сразу после…

- По Динки никогда не скажешь, что он только что кого-то убил. На его счету слишком много трупов. - Я взял шляпу. - Если полицейские снова появятся, постарайся от них отвязаться. Пэта не упоминай. Если появится окружной прокурор, можешь его обозвать от моего имени нехорошими словами. Я буду позже.

Когда я вышел, большой и сильный детина встал с верхней ступеньки, где он сидел, и сказал:

- Ребята оставили нас здесь на всякий случай. Они ужасно обозлились, когда вернулись из Бруклина.

Другой, такой же большой, подошел из дальнего конца вестибюля и присоединился к нам.

Я сказал:

- Давайте глянем на ваш ордер.

Они показали мне его. Первый сказал:

- Пошли, Хаммер, и без шуточек.

Я пожал плечами и пошел с ними к лифту.

Лифтер все понял и печально покачал головой. Я придвинулся к нему сзади и, когда мы спустились вниз, чувствовал себя намного лучше. Лифтер, снимая свою форму, очень удивится, откуда у него в кармане взялся пистолет двадцать пятого калибра. Может быть, как примерный гражданин, он отнесет его в полицейский участок.

На улице стояла дежурная полицейская машина, я забрался внутрь, полицейские сели по бокам. Никто не произнес ни слова. Я вытащил пачку сигарет, и один из полицейских выбил ее из моих рук. У него в нагрудном кармане торчали три сигары, и я, изобразив потягивание, локтем превратил их в труху, за что удостоился злобного взгляда. От меня он получил взгляд, еще более выразительный.

У дверей кабинета окружного прокурора стоял полицейский в форме; детективы подвели меня к стулу с прямой спинкой и заняли позицию позади него. Прокурор светился от счастья.

- Я арестован?

- Похоже на то.

- Да или нет? - Я вложил в эти слова как можно больше сарказма.

- Да, арестованы, - сказал он. - За убийство.

- Мне надо позвонить.

Он заулыбался.

- Конечно. Приступайте. Буду счастлив разговаривать с вами через адвоката, хочу услышать, как он скажет, что вы были дома вчера вечером. Тогда я вызову сюда управляющего домом, швейцара и ваших соседей, которые уже присягнули, что не слышали вчера никакого движения в вашей квартире.

Я взял телефон и попросил город. Я дал телефонистке номер бара, где мы должны были увидеться с Пэтом; прокурор записал номер. Флинн, бармен-ирландец, взял трубку, и я сказал:

- Флинн, это Майк Хаммер. Там у вас меня ждет парень. Скажите ему, чтобы он пришел в офис окружного прокурора, хорошо?

Вешая трубку, я слышал, как он выкрикнул мою просьбу. Прокурор сидел, скрестив ноги.

- Я жду возврата своей лицензии на этой неделе и хочу получить вместе с ней записку с извинениями, или вы не пройдете на следующих выборах.

Один из полицейских хряснул меня по затылку.

- Так в чем все-таки дело? - спросил я.

Прокурор больше не мог сдерживаться, он явно наслаждался своими словами.

- Я скажу вам, мистер Хаммер. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вчера вечером вы были в спортивном комплексе Гленвуда и поссорились с этим Рейни. Двое свидетелей узнали вас на фотографии. Они были в офисе, когда вы открыли дверь и начали стрелять. Один из свидетелей был ранен в ногу, а Рейни - в ногу и голову. Верно?

- Где оружие?

- Я думаю, вы от него избавились.

- Вы выставите этих свидетелей в суде?

Он нахмурился и скрипнул зубами.

- Сдается мне, - сказал я, - что они могут оказаться паршивыми свидетелями. Свидетели должны быть безупречно честными людьми.

- Они такими и будут, - ответил он. - Я жду, что вы назовете имя человека, который может подтвердить ваше алиби.

Мне не пришлось отвечать на этот вопрос. Вошел Пэт, лицо его было серым, но при виде прокурора глаза его загорелись. Прокурор враждебно посмотрел на него, Пэт попытался изобразить некоторое уважение, но ему это не удалось.

- Я был с ним вчера вечером. Если бы вы поручили специальному отделу заняться этим, ответ был бы известен вам значительно раньше. Я пришел к нему около девяти и пробыл до четырех утра.

Лицо прокурора приобрело лиловый оттенок. Я видел каждую жилку на его руке, которой он уцепился за край стола.

- Как вы вошли?

Пэт беззаботно ответил:

- Через черный ход, оставили машину на улице и прошли двором.

- А что вы там делали?

Пэт сказал:

- Хотя это не ваше дело, я отвечу: мы играли в карты. И говорили о вас. Майк рассказал кое-что. Мне повторить для протокола?

Мне казалось, что прокурора сейчас хватит удар.

- Не нужно, - судорожно произнес он, - не нужно.

- Именно это я имел в виду, говоря о неподкупных свидетелях, - вмешался в разговор я. - Я так понимаю, обвинение с меня снято?

- Убирайтесь. И вы, капитан Чэмберс, тоже. - Его взгляд задержался на Пэте. - С вами я поговорю позже.

Я встал и достал еще одну пачку сигарет. Полицейский со смятыми сигарами, еще торчавшими из его кармана, с усмешкой наблюдал за мной.

- Огонек есть?

Он мне дал прикурить, и только тогда до него дошло, что он делает. Я послал прокурору восхитительную улыбку, при которой видны все зубы.

- Помните о моей лицензии. Даю вам срок до конца недели.

Прокурор хлопнулся в кресло.

Я последовал за Пэтом на улицу. Мы сели в его машину и минут десять бесцельно ехали по городу. Наконец Пэт пробормотал:

- Не знаю, как это тебе удалось.

- Что?

- Попасть в такой переплет.

Это напомнило мне кое о чем. Я сказал, что нам надо остановиться и выпить, и он стал проталкиваться в потоке машин к ближайшему бару.

В баре я оставил его и пошел звонить в «Глоб». Когда Эд взял трубку, я сказал:

- Эд, это Майк. Хочу попросить тебя об одолжении. Рейни вчера был застрелен.

- Да, я так и думал, что ты позвонишь мне, если что-нибудь случится, целый день ждал.

- Перестань, Эд, дело обстоит совершенно иначе, чем ты думаешь. Я не убивал его. Я и не думал, что его могут пристрелить.

- Нет? - Он мне не верил.

- Нет, - повторил я. - Слушай, что случилось с Рейни- это ерунда. Ты можешь позвонить прокурору и сказать ему, что я практически предсказал все, что случилось вчера вечером, или ты будешь сидеть тихо и выдашь сенсационный материал, когда шум уляжется. Что ты выбираешь?

Он издал ехидный репортерский смешок.

- Я подожду, Майк. Я ведь всегда могу позвонить прокурору. Кстати, ты знаешь тех партнеров Рейни?

- Скажи.

- Питер Кассандре и Джордж Гамильтон. В Детройте у них очень плохая репутация. Они отсидели срок и вышли из тюрьмы такими же бандитами.

- Ну, не такие уж они крутые…

- Ладно, Майк, я посмотрю, что из этого выйдет. Давненько я не делал сенсаций на материалах полиции.

Пэт хотел знать, что я делал, и я сказал, что звонил в свою контору. Я оседлал стул и принялся за коктейль. Пэт свой уже почти прикончил. Он думал. Он был обеспокоен. Я хлопнул его по спине.

- Смотри веселей! Ты всего-навсего заставил прокурора взять свои слова обратно. И ты должен этим гордиться.

Но Пэт рассуждал иначе.

- Наверно, полицейский дух проник мне в плоть и кровь, Майк. Я не люблю врать. Если бы я не чувствовал, что все это подстроено, то предоставил бы тебе возможность выкарабкиваться самостоятельно. Прокурор хочет прибить твою шкуру к своей двери и всячески пытается это сделать.

- Он подобрался ближе, чем мне хотелось бы. Я рад, что ты понял, как это обыграть, чтобы прозвучало убедительно.

- Черт возьми, это должно было звучать убедительно! А иначе как ты докажешь, что был дома в постели всю ночь? Такое алиби всегда выглядит глупо.

- А мне это и не доказать, - ответил я.

Он чуть не выронил стакан, когда до него дошло, схватил меня за воротник пальто и повернул на стуле.

- Ты был дома или нет?

- Нет. Я навещал приятеля по имени Рейни. И стрелял в него.

Пальцы Пэта ослабли, лицо побелело.

- Господи!

Я взял свой стакан.

- Я стрелял, но не в голову. Мне не хочется ставить тебя в затруднительное положение, но, если мы собираемся найти убийцу, нам лучше быть вместе.

Лицо Пэта еще не приобрело нормального цвета; его руки тряслись, он с трудом управлялся со стаканом.

- Не следовало этого делать, Майк, - сказал он. - Теперь мне придется поверить тебе на слово. Не следовало этого делать…

- Ладно, не верь, и пусть прокурор поносит тебя последними словами, выгонит, чтобы какой-нибудь некомпетентный сопляк занял твое место. А тем временем убийца будет ходить вокруг и посмеиваться над нами. Разве ты не понимаешь - это дело воняет со всех сторон…

Пэт уставился в стакан, от негодования голова его затряслась.

Я выложил факты:

- Перри связан с Уилером, потому что он объяснил причину его самоубийства, хотя даже не знал его толком, только здоровался на деловых встречах. Перри связан с Уилером, а Рейни связан с Перри. Каждый месяц Перри снимал со своего счета пять тысяч. Попахивает шантажом, не так ли? Допустим, что это так. Вчера Перри снял двадцать тысяч и исчез из города. Деньги понадобились, чтобы купить компрометирующие документы. Я побывал у него дома и нашел то, что от них осталось, в камине.

Я достал из кармана пальто конверт и бросил перед ним.

Он рассеянно взял его.

- Я сказал Перри, что собираюсь выяснить, чем Рейни его пугает. Он так испугался, что упал в обморок. И сразу же вызвал Рейни. Он хотел выкупить материалы, и Рейни согласился. Но Рейни нужно было предпринять еще кое-что. Он стрелял в меня на Бродвее, и, если бы убил, не нашлось бы ни одного свидетеля, - таковы люди. Я пошел к нему и прямо об этом сказал, а для убедительности всадил ему в ногу пулю. И то же проделал с его приятелем.

Пэт повернул ко мне голову и вперил в меня испепеляющий взгляд.

- А как же Рейни схлопотал другую пулю?

- Дай мне закончить. Рейни попытался работать самостоятельно, выйти из игры. Какой-то серьезный мальчик прознал об этом и пришел лично о нем позаботиться. Там он увидел меня и решил, что я помогу ему. А когда я не помог, приступил к делу сам.

Пэт прокрутил эту картину в голове.

- Майк, у тебя уже кто-нибудь прорисовывается? Кто?

- Кто же еще, как не Клайд! Мы пока не привязали его к Рейни, но мы это сделаем. Рейни не околачивался в «Бауэри», потому что ему там не понравилось.

Но ставлю десять против одного, что Рейни был всегда под рукой Клайда, как и десяток других крутых парней.

Пэт кивнул:

- Может быть. Пули в ноге и в голове Рейни были выпущены из одного оружия.

- Второй парень был ранен из другого оружия. Я использовал его пистолет.

- Пуля прошла навылет, и ее не нашли.

- Да, я знаю. Я стрелял в них обоих и оставил оба пистолета там на столе.

Подошел бармен и наполнил наши стаканы. Он подвинул к нам блюдо с арахисом, и я занялся орешками. Пэт забрасывал орешки в рот один за другим.

- Я тебе расскажу, Майк, что там потом произошло. Парень, который не был ранен, вытащил своего приятеля наружу и позвал на помощь. Он сказал, что никто не пришел, поэтому он оставил Рейни, которого посчитал мертвым, втащил своего приятеля в машину и отвез к врачу. Оттуда он позвонил в полицию, описал тебя и опознал по фотографии.

- Убийца пришел после моего ухода и или пригрозил, или заплатил этой парочке, чтобы они навели полицию на мой след. У полиции Детройта имеются претензии к обоим, кроме того, у одного из них было оружие. Им придется несладко, если их задержат.

- У прокурора есть их письменные показания.

- Что толку в показаниях двух бандитов? Ты - мой свидетель.

- Но под присягой всякое может быть, Майк.

- К черту! Прокурор знает, где его слабое место. Я почти рад, что так случилось.

Пэт опять погрузился в размышления. Я дал ему время думать, а потом спросил, что он собирается делать. Он сказал:

- Я собираюсь задержать тех двоих - хочу узнать, что случилось на самом деле.

Я удивленно посмотрел на него и рассмеялся:

- Ты шутишь, Пэт? Ты думаешь, они будут тебя дожидаться?

- Но у одного из них дырка в ноге, - возразил он.

- Ну и что? Это же не пуля в голове.

- Тем не менее я хочу их найти.

- Отлично. Будет очень хорошо, если ты их найдешь. Но сомневаюсь. Кстати, ты занимался пулями, которые предназначались мне?

Пэт мгновенно ожил:

- Это особые пули тридцать восьмого калибра, но стреляли из разного оружия. Не один человек хочет убрать тебя с дороги.

Вероятно, он думал, что мне приятно будет это слышать.

- Я тоже так думаю, Пэт. И нити тянутся к Рейни и Клайду. Наверно, Перри, когда я ушел от него, вызвал Рейни. Рейни стал следить за мной. Я не думал о хвосте, поэтому не обратил на это внимания. Он таскался за мной целый день, пока я не превратился в удобную мишень.

- Но это никак не связано с Клайдом…

- Если Рейни получал указания от Клайда, то Клайд мог следить за Рейни, чтобы убедиться, что тот не промазал.

- Поэтому ты считаешь, что второй раз в тебя стрелял Клайд?

- Я не видел его лица так хорошо, чтобы быть уверенным, но если он однажды стрелял в меня, то выстрелит снова. Это будет последний выстрел в его жизни.

Я допил коктейль и подвинул стакан через стойку за новой порцией. Мы заказали сандвичи и закурили, пуская дым в зеркало за баром. Я посмотрел на Пэта сквозь стакан.

- А кто нажимает на прокурора, Пэт?

- Давят откуда-то сверху. Люди жалуются, что убийцы разгуливают на свободе, и требуют, чтобы были приняты меры. Некоторые весьма влиятельные люди из Гленвуда. Кое-кто из них присутствовал на допросе.

- Кто?

- Один из Министерства транспорта, другой возглавляет политический клуб во Флэтбуше. Еще один не так давно баллотировался в сенаторы и недобрал совсем немного голосов. Еще двое - крупные бизнесмены, действительно крупные. Оба очень интересуются делами города.

- У Клайда есть друзья с положением.

- Он может добраться еще выше, если захочет, а может и спуститься ниже и найти лихих ребят, если потребуется. Я тут по-расспрашивал о нашем друге Динки Уильямсе. У него есть выход наверх и есть выход вниз. Не знаю, как это ему удалось, но он уже не мелкая сошка.

Минуту я рассматривал льдинки в стакане.

- Думаю, я смогу заставить его пасть так низко, что он пожмет руку дьяволу. Да, думаю, пришло время поговорить с Клайдом.

IX

Вечером мне не удалось приступить к намеченному, потому что, зайдя в контору, я не застал Велду. На моем столе лежала записка - Велда писала, чтобы я позвонил Конни.

Я поднял трубку и набрал номер Конни. В ее голосе не было обычного оживления.

- О, Майк, - сказала она. - Я так волновалась. Что случилось вчера вечером? Я была в клубе и слышала разговор… о Рейни… и о тебе.

- Подожди, киска, а кто участвовал в разговоре?

- Какие-то люди были на матче на острове. Они сидели прямо за моей спиной.

- В какое время это было?

- Должно быть, достаточно поздно. Я не знаю точно, Майк. Я очень испугалась и попросила Ральфа отвезти меня домой. О, Майк… - Она зарыдала в трубку.

Я сказал:

- Оставайся дома. Я скоро приеду.

- Хорошо, приезжай скорей.

Я торопился, проехал перекресток на красный свет, но через пятнадцать минут был у нее.

Глаза Конни были красны от слез; она бросилась в мои объятия. Я крепко прижал ее к себе. Легкий запах ее волос выгнал холод из моих легких и наполнил их волнующим ароматом.

- Прелесть, просто прелесть. - Я отстранил ее от себя, чтобы как следует рассмотреть.

Она рассмеялась, откинув голову назад.

- Мне надо было увидеть тебя, Майк. Не знаю, почему я так встревожилась, но я ничего не могла с собой поделать.

- Может быть, оттого, что я напоминаю тебе твоих братьев?

- Нет.

Ее губы были мягкими и яркими. Я нежно поцеловал Конни, ее губы попросили еще.

- Ну не на пороге же, детка. Люди услышат.

Она захлопнула дверь за моей спиной. Я поцеловал ее еще раз, и мы пошли в гостиную.

Конни села у моих ног. Она была счастлива и потерлась щекой о мои колени. Она больше походила на ребенка, чем на женщину.

- Вчера я отвратительно провела время, Майк. Как бы мне хотелось быть с тобой!

- Расскажи.

- Мы пили, танцевали, потом играли в рулетку. Ральф выиграл больше тысячи долларов, а потом все проиграл. Энтон тоже был там и тоже проиграл.

- Энтон опять был один?

- Да, пока был трезв. А когда набрался, стал щипать всех девиц, и одна дала ему по морде. И я ее за это не осуждаю. Потом он выбрал Лилиан Корбет - она работает в агентстве - и стал ей делать всякие предложения по-французски.

- Она тоже дала ему по морде?

- Дала бы, если бы понимала по-французски. Во всяком случае она дала ему отпор. Тогда Энтон перешел на английский и начал подъезжать к Мэрион Лестер. У нее возражений не было.

Я протянул руку и погладил ее по волосам.

- Значит, Мэрион тоже там была?

- Ты бы видел, как она крутила бедрами на танцевальной площадке, загоняя Энтона, а это нелегко. Потом какой-то мужичок, на полголовы ниже нее, подхватил Мэрион, и Энтон пригласил всех к себе домой. Наверное, они весело провели время.

- Я думаю. А ты?

- Я немного поиграла, но мне не везло. Ральф больше любит играть, чем танцевать. Я разговаривала с барменом, пока Ральф не спустил все и не вернулся к столу. Мы выпили по паре коктейлей. - Она вскинула голову. - Тут-то и вошли те люди. Они говорили о Рейне и тебе. Один сказал, что недавно читал о тебе в газетах и что от тебя такого можно было ожидать, а потом они поспорили, что полицейские возьмут тебя еще ночью.

- И кто проспорил?

- Не знаю. Я не оборачивалась. Я так расстроилась… Ральф решил, что это из-за него, и начал меня утешать. Я попросила его отвезти меня домой. Майк, почему ты не позвонил мне?

- Я был очень занят, детка. Мне надо было объяснить это все полицейским.

- Но ты ведь не стрелял в него?

- Ну… Недостаточно, чтобы убить. Кто-то довершил дело.

- Майк!

Я потрепал ее по плечу и рассмеялся:

- Ты видела Клайда? Когда он пришел?

- Дай подумать… Он появился только после полуночи.

- Как он выглядел?

Конни нахмурилась и стала кусать палец. Она посмотрела мне в глаза.

- Он мне показался… странным. Нервным…

Да уж, нервным. Иногда убийство вызывает такую реакцию.

- Кто-нибудь еще заинтересовался разговором? Клайд, например?

- Я не думаю, что он слышал.

- Кто еще там был, Конни? Кто-нибудь влиятельный?

- Брось свои шуточки. Там все очень влиятельные. Так просто в «Бауэри» не пустят. Или ты принадлежишь к сильным мира сего, или приходишь с кем-то из них.

Я сказал:

- Я был там, а не отношусь к их числу.

- Красивая манекенщица лучше любого пароля, - улыбнулась она.

- А что существует пароль?

- Клайд использует его для задних комнат. Существует пароль для каждой комнаты. Думаю, что это тебе не понадобится. Именно для этого отгорожены маленькие комнаты. Они звукоизолированы и обшиты листовой сталью.

Я заглянул ей в лицо:

- Ты узнала массу полезного. А ведь ты была там всего два раза…

- Ты сам говорил, что у меня кое-что есть в голове. Пока Ральф играл в рулетку, я имела очень приятную беседу с барменом. Он рассказал мне об оборудовании помещений, включая систему сигнализации и эвакуации. В стенах есть двери, которые открываются при звуке сирены, и в случае облавы посетители могут уйти. Умно Клайд придумал?

- Очень.

Я дотронулся ногой до подушечки, на которой сидела Конни.

- Мне надо идти, киска.

- О, Майк, не сейчас, пожалуйста!

- Послушай, мне нужно очень многое сделать. Где-то в городе ходит парень с оружием, которое он собирается пустить в дело. И я хочу быть рядом с ним в это время.

Она взъерошила волосы и стала похожа на рассерженную кошку.

- Ты низкий человек. Придется тебе кое-что показать.

- Да?

- Ты сможешь немножко задержаться?

- Думаю, что смогу.

Конни встала, поцеловала меня в щеку и усадила на стул.

- Мы делаем серию фотографий для одной фирмы. Их последняя модель прибыла сегодня, и я буду ее рекламировать для разворота в журнале.

Она прошла в спальню особой походкой манекенщицы. Пока она переодевалась, я успел выкурить сигарету. Потом она позвала:

- Майк, пойди сюда.

Я открыл дверь в спальню и остановился как вкопанный. На ней была длинная, до пят, рубашка из тончайшей, почти прозрачной белой материи. Источник света находился позади нее; под рубашкой ничего не было.

Конни повернулась, ткань облаком поплыла вокруг ее тела.

- Я тебе нравлюсь, Майк?

Я поманил ее пальцем. Она проплыла через комнату и встала передо мной.

Я сказал:

- Сними это.

Она слегка повела плечами, и рубашка упала к ее ногам.

Я смотрел на нее, стараясь сохранить в памяти эту картину. Она была как статуя из белой плоти, которая взволнованно дышала. Статуя стемными горящими глазами и восхитительными грудями, которые говорили о таящейся страсти. Хотелось дотянуться до нее и прижать к себе так сильно, чтобы пламя поглотило нас обоих.

У нее был низкий и страстный голос.

- Майк, я с такой радостью буду любить тебя!

- Не надо, - сказал я.

Ее губы приоткрылись.

- Почему?

Мой голос прозвучал грубо.

- У меня нет времени.

Угли в ее глазах превратились в пламя, которое уничтожило меня. Я схватил ее за плечи и притянул к себе, прижавшись губами к ее губам.

Потом я ушел, оставив ее стоящей в дверях; на плечах ее горели следы от моих пальцев.

- Ты поймаешь того, кого ищешь, Майк. Ничто тебя не остановит. Ничто. - Голос ее был еще хриплым, но в нем уже слышались смех и гордость.

Закрывая дверь, я услышал, как она прошептала:

- Я люблю тебя, Майк.

Снова пошел снег. Ветра не было, и снег, плавно кружась, засыпал город. Несколько прохожих, держась у обочины, посматривали по сторонам в поисках такси.

Я сел в машину, включил дворники и наблюдал, как они сердито продираются сквозь снег, засыпавший лобовое стекло. Снег делает все машины одинаковыми. Если кто и ищет меня с пушкой в руках, то ему придется попотеть, выискивая мою голову среди прочих.

Мысль об этом привела меня в бешенство.

В нижнем ящике моего шкафа лежал люгер тридцатого калибра с полной обоймой. Он был примерно такого же размера, как пистолет сорок пятого калибра, и как раз уместится в кобуре. Я поехал к дому.

Открыв дверь, я нажал на выключатель, но света не было. Я проклял пробки и нащупал лампу.

Когда человек понимает, что он не один? Какое таинственное излучение дает внезапное предупреждение об опасности, которое заставляет действовать, как велят звериные инстинкты? Я держал руку на патроне лампы, когда понял, что опасность рядом.

Я со всей силой бросил лампу в стену, шнур отлетел от патрона, и она разбилась на мелкие кусочки. Послышался приглушенный хрип, и вспыхнул луч фонарика, захватывая меня в свой круг.

Я не позволил, чтобы это повторилось, - нырнул в сторону хрипа и врубился в пару ног, которые с ругательствами подогнулись. В следующий момент чей-то кулак ударил меня в челюсть, и я стукнулся головой об пол.

Каким-то образом мне удалось оттолкнуть от себя нападавшего.

Мои ноги запутались в ножках стола, и я опрокинул его. Две вазы с ужасным звоном разлетелись по комнате, и кто-то в соседней квартире закричал. Я подобрался и схватил противника в охапку. Парень был силен, как бык; я не мог ему противостоять. Кулак опять ударил меня, с еще большим остервенением, в комнате появился свет, но не от лампы…

Я знал, что надо подняться. Надо было встать, чтобы использовать руки для удара. И я бессознательно это сделал и услышал, как он упал на стул и опрокинулся вместе с ним.

Зубы мои оскалились, я с криком бросился добивать его, уже лишившегося сознания, но мои ноги опять запутались в шнуре, и я упал плашмя. Боли я уже не чувствовал… Я понимал, что убийца сейчас выбирает, пришить меня сразу или через некоторое время. Было слышно, как открылась дверь, - он решил уйти. Я закрыл глаза. Я видел странные сны, где было много золотистых мягких волос и воздушных ночных рубашек, была Велда в вечернем платье, какой я видел ее в последний раз.

У склонившегося надо мной человека было серьезное круглое лицо с овальным ртом, который очень смешно двигался. Я засмеялся, и лицо стало еще серьезнее, а рот задвигался быстрее. Я продолжал смеяться над этим ртом, пока не понял, что он говорит.

Он настойчиво спрашивал, как меня зовут и какой сегодня день. У меня хватило ума ответить, и лицо утратило озабоченное выражение

- Все будет в порядке. Вы меня немного напугали. - Потом голова повернулась к кому-то. - Легкое сотрясение.

Другой голос пожалел, что не перелом. Я узнал этот голос. Это был окружной прокурор. Он стоял, засунув руки в карманы пальто и изображая значительность, как и подобает прокурору, потому что кругом были люди.

Я с трудом сел, и боль острым ножом пронзила голову. Толпа стала расходиться. Ушел и маленький человек со смешным ртом, унося свой черный чемоданчик.

Остались трое полицейских в синей форме с блестящими пуговицами, прокурор и Пэт» Я его почти не видел, он сидел вдалеке в единственном кресле, которое стояло на ножках.

Прокурор протянул руку, на его ладони лежали две расплющенные пули.

- Они были в стене, мистер Хаммер. Я жду объяснений. Сейчас.

Один из полицейских помог мне встать, и мне стало лучше видно. Теперь я ясно видел их лица. Я непроизвольно ухмылялся, пока прокурор не сказал:

- Что тут смешного? Я ничего смешного не вижу.

- И не увидишь.

Это было слишком. Он схватил меня за лацканы пиджака и вплотную придвинул ко мне свое лицо. В другое время я вытряс бы его из брюк за это. Но сейчас я не мог поднять руку.

- Что тут смешного, Хаммер?

Я отвернулся и сплюнул.

- От тебя скверно пахнет. Пошел вон.

Он почти отбросил меня к стене. Нос у него побелел, а губы от ненависти превратились в красную ниточку.

- Говори!

- Где ордер? - очень спокойно спросил я. - Покажи мне ордер, с которым ты пришел ко мне домой и распоряжаешься здесь, а потом я буду тебе отвечать. Я собираюсь в скором времени встретить тебя на улице и разорвать на ленточки твою холеную физиономию. Убирайся отсюда и целуй толстые задницы, как ты привык. Через несколько минут я приду в себя, и тебе лучше убраться к тому времени. И твоим подчиненным тоже. Они не полицейские, а политические лизалы чужих задниц, как и ты. Давай выметайся, дерьмо паршивое.

Двое детективов вынуждены были удерживать его. Все его тело тряслось. Я никогда не видел человека в таком безумии. Хотелось бы, чтобы оно стало постоянным. Полицейские вывели его из комнаты. Пэт остался, уютно устроившись в кресле.

- Я должен был это сказать, - заметил я. - Мой дом - моя крепость.

- Ты никогда не поумнеешь, - печально отозвался Пэт.

Я нащупал сигарету и воткнул ее в рот. Дым вгрызся в мои легкие и не собирался выходить. Я поставил на ножки кресло и опустился на него, чтобы моя голова не колыхалась. Пэт подождал, пока я докурю. Он сидел, откинувшись, сложив руки на коленях и ждал, когда я приду в себя.

- А со мной ты поговоришь, Майк?

Я посмотрел на свои руки. Костяшки были ободраны до крови, один ноготь сломан. В нем застрял малюсенький кусочек ткани.

- Я застал его здесь. Он выстрелил и промахнулся. Мы устроили такой шум, что он сбежал. Если бы я не свалился, то убил бы этого сукина сына. Кто вызвал сюда прокурора?

- Соседи позвонили в полицейский участок, - сказал Пэт. - Было названо твое имя, и дежурный позвонил окружному прокурору. И он примчался.

Я застонал и погладил ладонью свои израненные пальцы.

- А ты видел пули, которые у него были?

- Ага, я сам выковырял их из стены. - Пэт встал и потянулся. - Такие же, как в витринах на Бродвее. Так что по тебе во второй раз промазали. Говорят, в третий раз счастье может не улыбнуться.

- Они подойдут к одному из тех стволов…

- Думаю, подойдут. Если они подходят к пуле из бродвейской витрины, то стрелял Рейни, а если похожи на пулю с Тридцать третьей улицы, то Клайд. Так?

Я потер челюсть и вздрогнул, коснувшись шишки и ссадины.

- Это не может быть Рейни.

- Посмотрим.

- Черта с два ты посмотришь. Чего ты ждешь? Пошли брать эту сволочь сейчас же!

Пэт печально улыбнулся:

- Будь благоразумен, Майк. Знаешь слово «доказательство»? Где оно? Ты думаешь, что прокурор поддержит эту твою теорию… сейчас? Я же сказал тебе, что Клайд может дергать за нужные ниточки. Даже если это и был Клайд, он не оставил следов, как и тот, кто убил Рейни.

- Думаю, ты прав, дружище. Он может выложить несколько алиби, если понадобится.

- Это не ответ, - сказал Пэт. - Если бы мы расследовали убийство беспрепятственно… По отчетам Уилер все еще проходит как самоубийца, и мы встретим большое сопротивление, пытаясь изменить ситуацию.

Я посмотрел на руку, мои пальцы все еще сжимали крошечный кусочек материи. Я передал его Пэту.

- Он оставил кусок своего пиджака в моей руке. Ты же специалист. Пусть в твоей лаборатории поработают над этим.

Пэт взял кусочек из моих пальцев и внимательно его осмотрел. Закончив осмотр, он достал из кармана конверт и опустил клочок туда. Я сказал:

- Это был самый сильный парень из всех, кого я встречал. На нем было пальто, и я не могу сказать, жилистый он или хорошо накачан, но мужик мощный. Помнишь, Пэт, ты сказал, что Уилер был избит? Я думал об этом. Предположим, этот парень, преследуя Уилера, заходит в номер. Он думает, что Уилер в постели, но тот, скажем, в ванной. Он решает убить Уилера руками, чтобы было похоже, что это произошло в пьяной драке. Но Уилер был на ногах и понял, что сейчас произойдет; он схватил мой пистолет, который лежал на стуле. Представь себе, Пэт: Уилер с пистолетом, парень отталкивает его в сторону, и пуля попадает в кровать. Потом парень убивает Уилера выстрелом в голову. Такая борьба может оставить следы на теле?

Пэт ничего не ответил. Он расхаживал по комнате, расставляя все по местам. Когда все было расставлено, он кивнул:

- Да, так могло быть. - Глаза его сузились. - Потом убийца подобрал гильзу и вытащил из матраса пулю. Дырочка в матрасе была такая маленькая, что ее можно было и не заметить. Все было бы шито-крыто, если бы ты не знал, сколько патронов оставалось в магазине. Все было так обдуманно проделано, что даже ты был почти уверен в самоубийстве.

- Да, - сказал я.

- Спокойнее, Майк, спокойнее. Ты в опасности, потому что ты единственный, кто разыскивает убийцу. Остальные считают, что это самоубийство. - Он сделал паузу и нахмурился, глядя в окно. - Если бы в этой гостинице был хоть какой-то порядок… Там никто ничего не видит дальше своего носа. Убийца обронил в холле пулю и гильзу, которые мы нашли несколько часов спустя…

- На нем был старый костюм.

- Что?

- Костюм был старый, если в карманах дырки.

Пэт посмотрел на меня и нахмурился еще больше. Он достал из кармана блокнот и вытащил из него несколько сложенных листков; просмотрел их, взглянул на меня, еще раз перечитал последний листок и очень медленно положил блокнот опять в карман.

- Накануне того дня, когда убили Уилера, в гостинице зарегистрировались двое, - сказал он. - Глубокий старик и относительно молодой человек в поношенном костюме, уплативший по счету вперед. Он уехал на следующий день после убийства Уилера - до того, как мы начали расследование в гостинице, и значительно позднее происшествия, чтобы не вызвать подозрений у администрации.

Голова у меня внезапно перестала болеть. Я почувствовал, как плечи мои приподнялись.

- У тебя есть его описание?

- Нет. Никаких описаний. Среднего телосложения, приезжал в Нью-Йорк, чтобы побывать у стоматолога. Большая часть лица была закрыта повязкой.

Я произнес слово из трех букв.

- Это отлично объясняет отсутствие у него багажа. Кроме того, у него были деньги, чтобы заплатить вперед.

- Это мог быть Клайд, - выдохнул я.

- Это мог быть кто угодно. Если ты думаешь, что за этим стоит Клайд, позволь задать тебе один вопрос. Ты действительно думаешь, что он убил Уилера сам?

- Нет, - ответил я с отвращением. - Скорее, он заплатил за убийство.

- И то же самое с убийством на спортивной арене…

Я ударил кулаком по подлокотнику кресла.

- Черт возьми, Пэт, мы только предполагаем. Не забывай, что Клайд уже проходил по делу об убийстве. Может, ему понравилось убивать. Может, он достаточно осторожен и никому не верит. Давай посмотрим, как он себя поведет. Пусть побудет немного в подвешенном состоянии.

Мне не понравилось выражение лица Пэта.

- Прокурор не поверил, что я был с тобой. Его мальчики продолжают опрашивать людей. Им не понадобится много времени, чтобы докопаться до истины, - сказал он.

- О Господи!

- На него давят, давление это такого рода, что он не может его игнорировать. Что-то должно с шумом треснуть: или твоя шея, или моя работа.

- Ладно, Пэт, ладно. Тогда надо торопиться. Что же мы в конце концов будем делать? Я мог бы заняться Клайдом, но он же посадит мне на хвост полицейских, прежде чем я смогу что-нибудь сделать. Мне нужно немного времени, несколько дней!

- Знаю, но что же делать?

- А ничего. Пока ничего. - Я закурил еще одну сигарету и уставился на него сквозь дым, - Знаешь, Пэт, можно просидеть месяц в одной комнате с осой, и она тебя не укусит. Но если разворотить ее гнездо, то не пройдет и секунды, как она ужалит. Говорят, если тебя слишком часто кусают, когда-нибудь могут укусить насмерть. - Я встал и надел пальто. - Ты, конечно, можешь поступать, как тебе угодно. Какие у тебя планы на остаток вечера?

Пэт ждал у двери, пока я искал свою шляпу.

- Мне придется наверстывать служебные дела в конторе. И еще я хочу выяснить, задержаны ли приятели Рейни. Оба исчезли с молниеносной быстротой.

- А что они делали на арене?

- Продавали свою долю в деле человеку, который подписывает документы как Роберт Говард Уильямс.

- Динки… Клайд! Черт возьми!

- Да уж… Он купил это за бесценок. Эд Купер в вечернем выпуске «Глоба» написал об этом в своей спортивной колонке.

- Черт подери, - сказал я, - ведь это связывает Рейни с Клайдом!

Пэт пожал плечами:

- Кто это может доказать? Рейни мертв, его партнеры в бегах. Клайд владеет не одной ареной. Похоже, он очень интересуется спортивными сооружениями.

Мы уже открыли дверь, когда я вспомнил, зачем приходил. Пэт подождал в холле, а я вернулся в спальню и выдвинул ящик шкафа. Люгер был там, бережно завернутый в промасленную ветошь. Я повернул обойму, дослал пулю в ствол и снял пистолет с предохранителя.

Положив люгер в несколько просторную для него кобуру, я почувствовал себя значительно лучше.

Опять снег, проклятый снег! Он заставил меня ползти, но не смог остановить. Он по-прежнему лениво сыпал сверху - так густо, что через пятьдесят футов впереди ничего не было видно. Движение транспорта было плотным, но вялым. Люди оставляли на обочине свои автомобили и пересаживались на подземку. Мне наконец удалось вырваться из пробки, и я еще застал в своей конторе Велду.

Она была в пальто и шляпе и запирала дверь, когда я вышел из лифта. Мне не пришлось уговаривать ее вернуться.

Когда она бросила свое пальто поверх моего, я посмотрел на нее - она была прелестна. Я спросил:

- Куда собираешься?

Она достала из ящика бутылку и налила мне чего-то крепкого. Вкус был замечательный.

- Позвонил Клайд, хотел знать, не случится ли обещанное «позже» сегодня.

- Что ты ответила?

- Сказала, что может быть.

- И где?

- У него дома.

- Он действительно так увлечен, что ради тебя оставляет на вечер свой бизнес?

Велда быстро взглянула на меня и отвела глаза. Я потянулся за бутылкой.

- Ты же сам просил меня это сделать, - ответила она.

Я почувствовал себя последним подлецом. Ей достаточно было просто посмотреть на меня, чтобы я почувствовал, что выползаю на свет божий из какой-то клоаки,

- Прости, это ревность говорит во мне. Я всегда смотрел на тебя, как на своего рода личную собственность, а теперь, когда тебя уводит денежный мешок, распустил сопли.

Ее улыбка осветила комнату. Она подошла ко мне.

- Будь таким почаще, Майк.

- Я всегда такой. Расскажи, чем вы с Клайдом занимались.

- Я играла роль легкой в общении, но недоступной особы. Иногда утонченность в сочетании с добродетелью вознаграждаются. Он намекает, что он может меня содержать, в перспективе возможен брак, если я не буду этого добиваться.

Я поставил стакан.

- Ты должна отказаться от своей затеи, Велда. Я могу выйти на Клайда самостоятельно.

- Я думала, что босс здесь я, - усмехнулась она.

Я схватил ее за руку и повернул лицом к себе. Она была так близко, ее близость начинала возбуждать во мне чувства, на которые у меня не было времени.

- Мне понадобилось много времени, чтобы поумнеть, Велда.

- Слишком много, Майк.

- Велда, я не делаю захода сейчас и не закладываю основы для будущего. Я говорю о другом. - Мои пальцы причиняли ей боль, но я не мог сдержаться.

- Майк, ты заигрывал с таким количеством женщин, что я ни в чем не могу быть уверена, пока ты сам не скажешь. Говори. - В ее глазах была мольба. Она упрашивала.

Я слышал, что дыхание ее участилось, она задрожала, и не потому, что мое лицо изменилось помимо моей воли. Чувство зародилось в груди и отразилось на лице, когда в моей голове заиграла эта удивительная музыка - с барабанным боем и пением скрипок. Слова застревали у меня в горле.

Я потряс головой, чтобы прекратить безумную симфонию, и пробормотал:

- Нет, нет, Велда, я не могу!

Я понял, что это за чувство, и испугался. Испугался до смерти. Я пересек комнату и опустился в кресло. Велда опустилась передо мной на колени, ее лицо, которое я сейчас воспринимал как неясное пятно, склонилось ко мне. Я чувствовал ее руки в своих волосах, приятный запах чистоты и прелести, которые были частью ее, но какофония в моей голове не прекращалась.

Она спросила, что случилось, и я сказал ей. Но ее интересовало не это. Она меня спрашивала сквозь слезы о другом. Голос вернулся ко мне, и я сказал:

- Только не ты. Две женщины уже мертвы. Я думал, что люблю их. И они обе умерли. Только не ты…

Ее руки ласково и нежно прикоснулись ко мне.

- Майк, ничего со мной не случится.

Мысленно я вернулся в прошлое к Шарлотте и Лоле.

- Не надо, Велда. Я не смогу забыть тех женщин. Господи, если я еще когда-нибудь вынужден буду направить оружие на женщину, сделай так, чтобы я умер.

Сколько лет прошло, а ее прекрасное лицо все еще стоит передо мной, я знаю, что она умерла, но продолжаю слышать ее голос. Я думал и о темных волосах… как о черном саване… Золотой саван, черный саван…

- Майк… не надо. Пожалуйста, прошу тебя. Не надо больше.

Она сунула мне в руку стакан, я влил его в себя, и музыка стихла, я снова стал самим собой.

Я сказал:

- Это все ушло, спасибо.

Она улыбнулась, но лицо ее было мокрым от слез. Я поцеловал ее в глаза и в лоб.

- Когда это все кончится, мы возьмем отпуск, вот что мы сделаем.

Она ушла умыть лицо, а я остался в кресле, покуривая сигарету. Я сидел и ни о чем не думал, пытаясь привести в порядок свои оголенные нервы.

Велда вернулась - прекрасное видение в сером костюме, который подчеркивал соблазнительные линии ее тела. Она была такая красивая! У нее были самые красивые в мире ноги, все в ней было прекрасно и желанно. Я понимал, почему Клайд хотел ее. Кто не хотел бы? Я просто идиот, что так долго ее не замечал.

Она вынула у меня изо рта сигарету.

- Вечером я увижу Клайда, Майк. Мне хочется уточнить некоторые детали.

- Какие детали? - В моем голосе не было особой заинтересованности.

Она затянулась моей сигаретой и вернула ее мне.

- Те, которые помогают ему держать людей в своей власти. Например, шантаж. Хочу знать, как Клайду удается влиять на таких могущественных людей, которые назначают и смещают судей, мэров и даже губернаторов.

- Говори, Велда.

- Он встречается с этими шишками. Они звонят ему время от времени. Он никогда не просит. Они всегда дают. Он берет, как будто это положено ему по праву. Я хочу выяснить почему.

- А эти секреты можно найти в квартире Клайда?

- Нет, к сожалению, Клайд хранит их здесь. - Она постучала пальчиком по лбу. - У него хватает ума.

- Будь осторожна, Велда, будь чертовски аккуратна с этим парнем. Он не слабак. У него есть связи, и он держит нос по ветру, его нельзя считать легким препятствием.

Будь настороже.

Она улыбнулась мне и натянула перчатки.

- Я буду настороже. Если он зайдет слишком далеко, я обзову его по-французски, воспользовавшись лексиконом Энтона Липсека.

- Ты же не говоришь по-французски.

- Клайд тоже. И это выводит его из себя. Энтон обзывает его по-французски и смеется, а Клайд краснеет, но и только.

Я ничего не понял, и Велда добавила:

- Клайд не из тех, кто будет терпеть издевательства. Я удивляюсь, почему он не напустит на этого Энтона Липсека своих мальчиков. Но он не делает этого, только слушает и бесится. Может, у Энтона есть что-нибудь на него.

- Ну что ж, такие вещи бывают, - сказал я.

Она надела пальто и посмотрелась в зеркало. В этом не было необходимости - совершенно не нуждается в улучшении. Я хорошо знал, что такое приступ ревности, и с трудом отвел от нее глаза. Она осталась довольна своим видом, наклонилась и поцеловала меня.

- Почему бы тебе не остаться сегодня здесь на ночь, Майк?

- Теперь ты меня спрашиваешь?

Она засмеялась и еще раз поцеловала меня.

- Я прогоню тебя, когда вернусь. Я могу прийти поздно, но останусь непорочной.

- Хорошо бы.

- Спокойной ночи, Майк.

- Спокойной ночи, Велда.

Она улыбнулась мне и закрыла за собой дверь. Я услышал, как открылись, потом закрылись двери лифта, и, если бы Клайд был здесь, я выдавил бы из него все внутренности. Даже у моих любимых сигарет был отвратительный вкус. Я снял трубку и позвонил Конни. Ее не было дома. Я попытался дозвониться до Юноны, и, когда уже собрался повесить трубку, она ответила.

Я сказал:

- Юнона, это Майк. Конечно, уже поздно, но я хотел спросить: вы заняты?

- Нет, Майк. Вы придете?

- Мне бы хотелось.

- И мне. Поторопитесь, Майк.

Поторопиться? Да когда она так говорит, я готов полететь к ней через весь город.

Дом Юноны вызвал у меня какое-то особенно нежное и теплое чувство близости. Сначала это меня озадачило, потом я понял, что мысленно побывал здесь десятки раз. Но любовный пыл не угас, когда я нажимал на кнопку звонка. Возбуждение охватило меня при мысли о ней, и я предвкушал еще большие удовольствия.

Замок щелкнул, и я вошел в холл. Она встретила меня в дверях Олимпа, улыбающаяся, прекрасная богиня в длинном платье из переливающейся материи, которое меняло цвет при каждом ее движении.

- Я всегда возвращаюсь, Юнона.

Ее глаза приобрели радужный цвет платья.

- Я вас ждала.

Музыку, звучавшую по радио, можно было воспринимать как хор ангелов. Юнона подготовила для меня Олимп, все было устроено так, чтобы смертный захотел покинуть землю. Длинные восковые свечи отбрасывали на стены пляшущий желтый свет. Стол был накрыт в гостиной и сервирован тончайшим фарфором.

Мы говорили о пустяках, забыв все неприятности последних дней. Мы говорили о мелочах, а думали о другом - о том, что от нас не уйдет. Мы ели, но пища теряла вкус, когда я смотрел на нее в этом струящемся платье, сверкающем в мерцании свечей. Манжеты рукавов были огромными, они доходили почти до локтей и оставляли оголенными только кисти рук - больших рук, выразительных в каждом своем движении.

Вместо кофе был подан коктейль в честь предстоящей ночи, потом она поднялась и, держа мою руку в своей, касаясь моей щеки прядями своих волос, провела меня в библиотеку. Там стоял сервировочный столик с бокалами и сверкающим льдом в хрустальной вазочке. Я положил мятую пачку своих дешевых сигарет рядом с серебряной сигаретницей, чтобы она напоминала, что я всего лишь обычный смертный, взял благоухающую дорогую сигарету и прикурил от зажигалки, которую мне протянула Юнона.

- Нравится, Майк?

- Восхитительно.

- Я готовилась к этому. Я все время после вашего ухода ждала, что вы вернетесь.

Она сидела рядом со мной на диване, откинувшись назад, голова ее покоилась на подушке, в глазах появился соблазнительный блеск.

- Я был занят, богиня. Кое-какие события…

- События?

- Кое-что по работе.

Она коснулась пальчиком ссадины на моей скуле.

- Как вы это приобрели, Майк?

- Работа…

Она засмеялась, но, увидев выражение моего лица, серьезно спросила:

- Но каким образом?…

- Юнона, это неинтересно. Когда-нибудь я вам расскажу.

- Хорошо. - Она положила сигарету на стол и взяла мою руку. - Потанцуем, Майк? - Она произнесла мое имя так, будто вкладывала в него особый смысл.

Ее тело было теплым и податливым, музыка - ритмичной, и мы довольно неплохо танцевали. Она стояла напротив меня, достаточно далеко, чтобы мы могли смотреть друг на друга. Я попытался привлечь ее к себе, но она мелодично засмеялась и повернулась в изящном пируэте; платье обвилось вокруг ее ног.

Музыка стихла на низкой ноте, которой начался медленный вальс. Юнона вплыла в мои объятия, но я покачал головой - это было уже слишком. Смысл, который она вкладывала в свой танец, заставлял меня дрожать с ног до головы, я никогда ничего подобного не испытывал. Это был не примитивный животный инстинкт, как обычно со мной бывало, это была не страсть, которая заставляет требовать того, чего хочется, и получить это, даже если для этого нужно драться. Я терял голову, потому что это чувство было мне неведомо и этот обычай богов мне не нравился.

Я потряс головой, схватил ее за руку, и она засмеялась, потому что знала, что со мной происходит, и ей это нравилось.

- Перестаньте, Юнона. Перестаньте дурачиться. Вы заставляете меня думать, что я хочу вас, и я ничего не соображаю. Прекратите.

- Нет. - Она растягивала слова, ее глаза были полуприкрыты. - Это я хочу вас, Майк. И я сделаю все, чтобы добраться до вас.

У меня никогда не было такого, как вы.

- Потом.

- Сейчас.

Сейчас бы это и случилось, но ее волосы попали в полосу света. Желтоватый свет свечей изменил оттенок ее волос на золотистый, который я так ненавижу. Я довел ее до дивана, подошел к столику и наполнил свой бокал. Она спокойно сидела, ожидая, что я подойду к ней, но я поборол искушение, снова стал самим собой и смог немного посмеяться над собой.

Она слегка улыбнулась.

- Вы даже лучше, чем я думала, - сказала она. - Так всегда бывает, когда вы испытываете желание?

- Никогда раньше, - ответил я.

- Мне очень нравится в вас это, Майк.

- Мне тоже. Это помогает мне избежать неприятностей. - С наполненным бокалом в руке я сел на подлокотник дивана лицом к ней. - Теперь вы знаете обо мне больше, Юнона?

- Немного больше. - Она выбрала одну из своих длинных сигарет и прикурила. Дым лениво выходил у нее изо рта.

- Я расскажу, почему я такой. Я детектив. Сейчас - только по сути, но я привык иметь лицензию и оружие. Их у меня забрали, потому что Честер Уилер использовал мой пистолет для самоубийства. Некто Рейни также убит. Два убийства и много до смерти напуганных людей. Человек, известный вам как Клайд, - бывший бандит Динки Уильямс, сейчас он так возвысился, что его никто не смеет и пальцем тронуть, потому что он может диктовать диктаторам. Но это еще не все. Кто-то хочет, чтобы я убрался с дороги, - так сильно, что на меня было два покушения: на улице и в моей квартире. А между этими событиями на меня попытались возложить ответственность за убийство Рейни, меня даже задержали. И все потому, что Честер Уилер был найден мертвым в номере гостиницы. Прелестно, не так ли?

Ей было трудно все понять сразу. Она покусала ноготь, на лбу ее залегла морщинка.

- Майк…

- Я знаю, что это дело очень запутано, - сказал я. - Убийство обычно таким и бывает. Это настолько запутано, что я единственный ищу убийцу. Другим удобнее считать, что это самоубийство… Работа сделана - просто чудо!

- Майк, это ужасно. Я никогда не думала…

- Я слишком давно занимаюсь такими делами и столько пережил, что не могу рассуждать прямолинейно. Я думал, что смогу расслабиться, навестив вас. - Я улыбнулся ей. - Но от вас никакой помощи. Вы только испортили мои мечты.

- Думаю, что да, - ответила она проказливо.

- Я, пожалуй, пойду отосплюсь, - сказал я. - А потом я сложу вместе все эти детали и найду убийцу. Он очень силен, настолько, что смог повернуть пистолет в руках Уилера, чтобы попасть ему в голову. Он чуть не пришил меня в моей собственной квартире. В следующий раз все будет по-другому. Я буду готов и вытрясу душу из сукина сына.

- А когда разделаетесь с ним, вы вернетесь, Майк?

Я надел шляпу и посмотрел на нее. Она была так желанна и податлива, что я захотел остаться. Я сказал:

- Вернусь, Юнона. Потанцуйте… одна. Я буду сидеть и смотреть, как вы танцуете, вы мне покажете, как вы тут на Олимпе веселитесь. Мне надоело быть простым смертным.

- Я станцую для вас, Майк. Олимп вам понравится. Здесь все не так, как на Земле. Олимп будет только наш, и я сделаю все, чтобы вам захотелось остаться здесь навсегда.

- Женщине обычно приходится изрядно потрудиться, чтобы я остался где-нибудь надолго.

Она высунула язык, и губы ее влажно заблестели. Ее тело двигалось, жило в облегающем платье.

- Я смогу, - сказала она.

Мне захотелось расстегнуть ее платье, чтобы узнать, из чего сделано тело богини.

На какую-то секунду мое лицо изменилось, и ее глаза расширились. Я увидел, как передернулись ее плечи и за желанием проглянул страх. На секунду она стала смертной женщиной, убегающей от мужчины. Но не это меня остановило. В ней было что-то такое, чего я не мог понять; страх заструился по моей спине.

Я взял свои сигареты и пожелал ей доброй ночи. От взгляда, который она послала мне на прощание, по спине опять прошел холодок. Я вышел, нашел свою машину, полузасыпанную снегом в боковом проезде, и отправился в гостиницу на зимнюю спячку.

X

Я спал мертвым сном, но мертвых сны не беспокоят. Я разговаривал во сне и слышал в тишине свой собственный голос. Голос задавал вопросы, требовал ответов, и все это оборачивалось припадками гнева. Лица приближались ко мне и уплывали, как процессия привидений, смеясь с яростью, которую могут позволить себе только мертвые; безумный ритм оглушительной музыки уносил мои чувства в отдаленный участок мозга, откуда нет возврата. Мой голос требовал, чтобы музыка прекратилась, и мой крик потонул в море смеха. Все время эти лица! Опять лицо, обрамленное золотыми волосами, такими блестящими, что их можно принять за металл. Мой голос превратился в грубый, низкий шепот: «Шарлотта, Шарлотта… Я убью тебя снова, Шарлотта! Я убью тебя!» Темп музыки нарастал, вибрация была такой сильной, что я изнемог. Знакомое лицо снова засмеялось. Потом появилось другое лицо, с волосами чернее воронова крыла, - лицо редкой силы и красоты. Она потребовала выключить музыку, и все стихло. Я услышал свой голос: «Спасибо, Велда!»

Я проснулся. В комнате было тихо. Мои часы остановились, свет не проникал через шторы. Я выглянул в окно - черное небо было утыкано булавочными головками звезд.

Я поднял трубку телефона, и коммутатор ответил. Я сказал:

- Это Хаммер из пятьсот сорок первого номера. Который сейчас час?

- Без пяти девять, сэр.

Я поблагодарил и повесил трубку. Я проспал почти сутки. Мне потребовалось не более десяти минут, чтобы одеться и выйти. В ресторане гостиницы я с жадностью набросился на еду, потом покурил и позвонил Велде. Трубка в моей руке дрожала, пока я ждал ее ответа. Я сказал:

- Привет, это Майк.

- Где ты был? Я просто с ума сходила.

- Можешь расслабиться. Я спал в гостинице и просил меня не беспокоить, пока я сам не проснусь. А как у тебя с Клайдом? Что-нибудь узнала?

Она с трудом подавила рыдания, и моя рука с силой сжала трубку. За это Клайд должен быть уже мертвым.

- Майк…

Я не хотел слушать, но мне надо было знать.

- Он почти…

Я вздохнул свободнее. Клайд может еще немного пожить.

- Майк, я играла с ним и сейчас жалею об этом. Если бы я его не напоила… Он напился и сказал мне… Хвастался своим положением, сказал, что может управлять городом, и это действительно так. Он говорил такие вещи, которые должны были произвести впечатление, и я разыграла изумление. Майк, он шантажирует некоторых виднейших людей города. И это связано с «Бауэри».

- Ты знаешь, каким образом?

- Пока нет. Он думает, что я могу быть для него прекрасным партнером. Обещал все мне рассказать, если я… Майк, что же делать? Я его ненавижу…

- Паршивый ублюдок!

- Он дал мне ключ от своей квартиры. Я собираюсь туда сегодня вечером. Он расскажет об этом… и возьмет меня с собой. Он очень хочет меня, Майк.

Крыса глодала мои внутренности.

- Ты никуда не пойдешь!

Она снова заплакала, и мне захотелось оторвать телефон от стены. Кровь так громко стучала у меня в ушах, что я ее едва слышал.

- Придется идти, Майк.

- Нет!

- Майк… не пытайся меня остановить. Это очень серьезно. Меня не застрелят. Я так просто не расстанусь с жизнью. Я собираюсь пойти туда в полночь, и мы узнаем, Майк. А потом покончим с этим делом.

Она не стала слушать, как я кричу в трубку. Велду невозможно остановить.

В полночь… У меня было всего три часа.

Все это было уже не смешно.

Я пошарил в кармане, нашел еще одну монетку и набрал номер Пэта. Его не было дома, я застал его в полицейском управлении и не успел назваться, как он оборвал меня своим «привет» и сказал, что будет в нашем обычном месте через десять минут. Телефон щелкнул. Я стоял и глупо глазел на аппарат.

Обычное место - это маленький бар в центре, где мы с ним встречались несколько раз. Я остановился напротив бара и вышел, заглядывая в окна.

- Майк!

Я повернулся и увидел, что Пэт машет мне рукой и показывает на мою машину, я побежал обратно и сел за руль.

- Какого черта, Пэт?

- Поскорей уезжай отсюда. Я думаю, нас подслушали, а может, за мной следят.

- Мальчики прокурора?

- Да, и они действуют в рамках закона. Я перестал быть полицейским в тот момент, когда солгал ради тебя. Он собирается провести расследование.

- Но почему такая секретность?

Пэт быстро взглянул на меня и отвел глаза.

- Тебя разыскивают за убийство. Есть ордер на твой арест. Прокурор раздобыл другого свидетеля взамен парочки исчезнувших.

- Кто это?

- Местный житель из Гленвуда. Он опознал тебя по фотографии и утверждает, что ты был там той ночью. Он продает билеты в спортивном комплексе.

Мы объехали квартал и свернули на Бродвей.

- Куда теперь? - спросил я.

- Через Бруклинский мост. Самоубийство. Девушка. Мне нужно лично все проверить. Приказ окружного прокурора, полученный через городское управление. Он все время подбрасывает мне дела с биркой морга. Прокурор проверял все мои передвижения в ту ночь, когда я якобы находился у тебя, и уже подбирается к цели.

- Может, мы уже сокамерники, - сказал я.

- Лучше помалкивай.

- Или ты устроишься работать в моем бакалейном магазинчике, пока я буду отбывать срок.

- Я сказал - заткнись. Что это ты так развеселился?

- Много поводов, дружище. У меня много поводов для веселья. Скоро убийца будет в моих руках. Я чувствую.

Пэт сидел, уставившись прямо перед собой, пока мы наконец не подъехали под мост и не встали у бровки. Там уже стояли полицейская машина и скорая помощь. Еще одна полицейская машина подъехала, когда Пэт вышел. Пэт велел мне ждать в машине, пока он не освободится. Я обещал быть послушным мальчиком.

Его долго не было. Я уже начал ерзать за рулем и курил одну сигарету за другой. Потом я вылез из машины и направился в пивную на углу. Это была типичная портовая забегаловка, в которой немыслимо воняло.

Я опустил монету в сигаретный автомат, схватил пачку и заказал пиво в баре. Вошли два парня, разговаривая о самоубийстве.

Один обсуждал ноги погибшей девушки, другой взял повыше. Потом они перешли к другим анатомическим подробностям, и бармен не выдержал:

- Эй, вы, заткнитесь. Разговариваете, как два монстра.

Парень, которому понравились ноги, попытался отстоять свои права, другой поддержал его, и бармен выкинул обоих за дверь. Потом он повернулся ко мне и сказал:

- Вы когда-нибудь таких видели? Женщина мертва, а они еще чего-то от нее хотят. Настоящие вампиры!

Я согласно кивнул и допил пиво. Каждые две минуты я смотрел на часы, отмечал, что прошло еще две минуты, и принимался ругать хитрую бестию по имени Клайд.

Наконец я вышел из забегаловки и пересек улицу, чтобы посмотреть, что задержало Пэта так надолго. Рядом с телом стояла кучка людей. Скорая уже уехала, ее место заняла машина из морга. Пэт склонился над телом, безуспешно пытаясь найти какой-нибудь документ, удостоверяющий личность.

Он передал одному из полицейских записку, которую нашел в ее кармане. Полицейский нахмурился, прочитал: «Он оставил меня» и рассердился еще больше. Пэт взглянул на него.

- Все капитан. Ни подписи, ни имени.

Пэт тоже разозлился, а я посмотрел на лицо девушки.

Подошли санитары из морга и положили тело на носилки. Пэт велел им отметить, что тело не опознано.

Я в последний раз посмотрел на ее лицо.

Машина отъехала, толпа рассосалась, и я бесцельно бродил в тени по обочине. Лицо. Белое до прозрачности, закрытые глаза и приоткрытые губы. Я стоял, вглядываясь в ночь, слушая шум машин и троллейбусов, идущих по мосту, - всю эту какофонию звуков, из которой складывается голос города.

Я думал об этом лице.

На углу скрипнуло тормозами и остановилось такси. Толстяк, говоривший на странном гортанном английском, сунул таксисту деньги и побежал к полицейским машинам.

Он поговорил с полицейским, яростно жестикулируя, и полицейский подвел его к Пэту; толстяк повторил свой рассказ Пэту.

Разошедшаяся было толпа собралась вновь, я тоже подошел, держась в стороне, но достаточно близко, чтобы все слышать. Пэт попросил толстяка успокоиться и начать с самого начала.

Толстяк кивнул, взял предложенную ему сигарету, но не донес ее до рта.

- Я капитан баржи. Два часа назад мы проходили под этим мостом; было так тихо и спокойно, что я сидел на палубе и смотрел на небо. Проходя под мостом, я всегда на него смотрю. Через прибор ночного видения я посмотрел на автомобили и всю эту красоту, которая есть в нашей стране. А потом я ее увидел. Она пыталась бороться, я даже слышал, как она кричала. Она боролась с мужчиной, который зажимал ей рот рукой. Я все это видел, понимаете, и ничего не мог сделать. Это так быстро произошло… Он ее поднял, и она упала в реку. Мне показалось, что она упала на корму, я побежал и закричал, но ее там не было. Я не мог сразу сообщить в полицию - на барже ничего нет, кроме мегафона. Мне сказали приехать сюда. Вы понимаете?

Пэт сказал:

- Я все хорошо понимаю. Вы видели мужчину, с которым она боролась?

Толстяк энергично закивал головой.

- Сможете его опознать?

Глаза всех присутствующих устремились на него. Он воздел руки к небу и пожал плечами.

- Отличить от кого-нибудь другого? Нет… На нем была шляпа, пальто. Он поднял девушку и бросил. Я не видел его лица. Хотя у меня и был этот прибор, я не мог его разглядеть.

Пэт повернулся к ближайшему полицейскому:

- Запишите его имя и адрес. Нам понадобятся его показания.

Полицейский достал блокнот и начал записывать, Пэт задавал вопросы, пока не выяснил все, потом отпустил свидетеля и стал спрашивать толпу, есть ли еще свидетели. Пестрая толпа не захотела иметь дела с полицией и поторопилась разойтись. Пэт разозлился, пробормотал какое-то ругательство и направился через улицу к машине.

Я двинулся ему навстречу.

- Замечательный труп, - сказал я.

- Помнится, я велел тебе оставаться в машине. Тебя же ищет полиция.

- Ну и что? Меня сейчас многие ищут. А что с девушкой?

- Личность не установлена. Возможно, ссора любовников. У нее сломаны два ребра и шея. Она умерла еще до того, как упала в воду.

- А записка?… Неужели любовник успел сунуть ей в карман эту записку?

- У тебя длинные уши. Похоже, так все и случилось. Они, наверное, перед этим поссорились, потом он пригласил ее прогуляться и подложил ей записку.

- Сильный парень, если так изломал ее, как ты думаешь?

Пэт кивнул. Я открыл дверь машины, и мы сели в нее.

- Да, он должен быть сильным.

- Очень сильным, - пробормотал я. - Я сам не слабак, но знаю, каково столкнуться с таким парнем.

Я сидел и наблюдал за Пэтом. На его лице появилось скептическое выражение.

- Минутку, Майк. У нас два разных дела. И не пытайся мне говорить, что он - тот самый…

- Знаешь, Пэт, кто она?

- Я же сказал, что личность пока не установлена. У нее не было сумочки, но мы определим по одежде.

- Потребуется время.

- Знаешь путь короче?

- Ага, знаю. - Я залез под сиденье и вытащил оттуда конверт. Там было много всяких картинок, и я высыпал их на колени. Пэт включил свет в машине. Среди фотографий я обнаружил ту, которую искал.

Пэт посмотрел на меня, потом опять на фотографию.

- Ее зовут Джин Троттер, Пэт. Она манекенщица из агентства Энтона Липсека. Несколько дней назад она исчезла.

Он разложил фотографии веером и рассматривал их горящими глазами.

- Черт возьми, Майк, так вот против чего мы сражаемся! Знаешь, что за пепел ты сунул в конверт в доме Эмиля Перри?

Я отрицательно помотал головой.

- Фотографии! - взорвался он. - Целая куча сожженных фотографий!

Рулевое колесо стало сжиматься под моими пальцами. Я нажал на стартер и отъехал от моста. Пэт смотрел на фотографии в свете фонарика.

- Теперь мы можем дать этому официальный ход. Я поставлю на ноги весь отдел, если понадобится. Дай мне неделю, и мы его найдем.

Я пристально посмотрел на него.

- Какая неделя? В нашем распоряжении всего пара часов. Ты занимался тем клочком ткани, который я тебе дал?

- Да, занимался. Мы нашли магазин, где костюм был куплен… около года назад. Хозяин магазина помнит эти дорогие костюмы, но у него плохая память на лица. Костюм был куплен за наличные, поэтому не записаны ни размер, ни имя, ни адрес покупателя. Так что убийца - солидный парень.

Я пристроился в ряд, потом быстро перестроился, нажимая на газ. На главной дороге мы попали в «зеленую волну» и до здания муниципалитета ехали без остановок.

Я сказал:

- Пэт, воспользуйся своим удостоверением и проверь в бюро регистрации браков брачное свидетельство Джин Троттер. Узнай, за кого она вышла замуж и где.

Он вышел из машины, и я передал ему фотографию.

- Возьми с собой, вдруг придется кому-нибудь показать для освежения памяти.

- А ты где будешь?

Я посмотрел на часы.

- Сначала попробую выяснить что-нибудь насчет девушки. А потом мне придется прервать одну любовную сцену.

Пэт еще переваривал эту информацию, когда я отъехал. В зеркальце заднего вида я увидел, что он положил фотографию в карман и пошел вверх по улице.

Я зашел в первую попавшуюся аптеку, разменял доллар и оттеснил от телефонной будки парня, который намеревался в нее войти. Он собрался было поспорить, но, увидев мое лицо, передумал и пошел искать другую будку. Я опустил монету и набрал номер Юноны. Но поговорить с Юноной мне не удалось. Ее телефон был присоединен к коммутатору, и телефонистка ответила, что мисс Ривс нет дома.

Я не стал ничего передавать и повесил трубку. Потом бросил в автомат еще одну монету и стал крутить диск. Конни была дома. Она хотелавидеть меня в любое время. Она спросила:

- Что-нибудь не так, Майк?

- Да, и очень многое. Расскажу, когда приеду.

Я поставил рекорд скорости, оставляя позади поток ругающихся таксистов.

Мне не пришлось звонить - дверь была открыта, и, услышав мои шаги в холле, Конни прокричала, чтобы я входил.

Я бросил шляпу на стул и с минуту постоял при тусклом свете в прихожей. Был включен только ночник, длинный луч света падал из спальни в гостиную. Я позвал:

- Конни?

- Я здесь, Майк.

Она лежала в постели на двух подушках, подсунутых под спину, и читала.

- Рановато для занятий такого рода, а?

- Может быть, но я не собираюсь вылезать из постели. - Она улыбнулась и подтянула повыше простыню. - Подойди и сядь. - Она похлопала ладошкой по краю кровати.

Я сел, и она положила руку на мою ладонь. Она могла читать в моих глазах. Ее улыбка растаяла, и она нахмурилась.

- Что случилось, Майк?

- Джин Троттер убита. Убита и сброшена с моста. Это должно было выглядеть самоубийством, но есть свидетели.

- Господи, Майк, когда же это кончится? Бедная Джин…

- Это кончится, когда мы найдем убийцу, и не раньше. Что ты о ней знаешь, Конни?

Конни покачала головой, и ее волосы рассыпались по плечам.

- Джин была очень славная девочка, когда я впервые встретилась с ней. Я мало о ней знаю. Она демонстрировала одежду для подростков. Подробностей я не знаю.

- А чем занимались мужчины, с которыми ее видели? Ты когда-нибудь их видела?

- Нет, я не видела. Когда она пришла на работу, был слух, что она помолвлена с каким-то слушателем

Уэст-Пойнта, потом что-то случилось, и это на время выбило ее из колеи. Юноне удалось отправить ее на отдых, и, когда она вернулась, у нее все было хорошо, хотя мужчинами она почти не интересовалась. Однажды на вечеринке в агентстве мы с ней разговаривали о том, какие мужчины скоты, и она сказала, что хорошо бы их всех повесить, чтобы остались только женщины.

- Замечательная мысль.

- Я не часто ее видела. Знаю, что у нее приличная сумма была вложена в драгоценности, которые она носила. Говорили, что она встречается с каким-то студентом, но я никогда ее об этом не спрашивала. Я очень удивилась, узнав, что она сбежала. Настоящая любовь смешна, правда?

- Нет, не смешна. - Я потер лоб. - Это все, что ты о ней знаешь? А откуда она, из какой семьи?

Конни сощурилась и глубокомысленно подняла палец.

- Джин - это не настоящее ее имя. У нее длинное польское имя, она его изменила, став манекенщицей, и даже сделала об этом официальное уведомление; я вырезала его из газеты. Майк, вот там в шкафу стоит маленькая кожаная папка. Принеси ее мне.

Я поднялся и начал с большого ящика. Конни сказала:

- Нет, Майк, другой.

Я порылся в другом ящике, но не мог найти эту папку.

- Черт побери, Конни, подойди и найди сама, прошу тебя!

- Я не могу. - Она засмеялась.

Я начал безжалостно выбрасывать все из ящиков на пол, и она откинула простыни и побежала, чтобы остановить меня. Теперь я понял, почему она не хотела вылезать из постели, - на ней абсолютно ничего не было.

Она нашла папку в глубине ящика и передала мне с презрительной усмешкой.

- Мог бы, по крайней мере, закрыть глаза.

- Но такая ты мне очень нравишься. - Я попытался просмотреть эту папку. - Ради всего святого, надень что-нибудь!

Она уперлась руками в бедра и наклонилась ко мне, высунув язык. Потом медленно повернулась, соблазнительной походкой направилась к шкафчику, вытащила свое меховое манто и скользнула в него.

Потом она села на низкую банкетку, положив ногу на ногу и откровенно давая мне понять, что я могу смотреть, но и только.

Когда я вернулся к просмотру папки, она распахнула манто, и мне пришлось повернуться к ней спиной. Конни засмеялась, но я продолжал искать и нашел эту вырезку.

Ее звали Джулия Травески. Был указан ее адрес - небольшой пансион на окраине города. Я сунул вырезку в бумажник и положил папку на место.

- По крайней мере, это уже кое-что, - сказал я. - А остальное мы узнаем.

- А что ты ищешь, Майк?

- Что-нибудь, что подсказало бы мне, почему ее убили.

- Я думаю…

- Да?

- Когда девушка обращается в агентство, она должна оставить свою анкету, фотографии и вырезки из прессы. Может, ее документы еще там.

Я присвистнул и кивнул головой.

- Молодец, Конни. Я звонил Юноне, но ее не было дома. А как Энтон?

Конни фыркнула и натянула манто на ноги.

- Этот пьяница еще отсыпается после вчерашнего. Он и Мэрион Лестер наклюкались и отправились еще с несколькими гостями домой к Энтону где-то около трех утра. Никто из них сегодня на работе не появлялся. Юнона ничего не сказала, но ужасно разозлилась.

- С ума сойти! А у кого еще есть ключи от агентства?

- Ну, я могу попасть внутрь и так. Однажды я оставила сумочку в офисе. Пришлось поцеловать сторожа в плешивую голову, чтобы он дал мне ключ.

- Конни, сделай доброе дело. Сходи посмотри, есть ли там ее личное дело. Возьми его и возвращайся. Ты мне очень поможешь, если тебе удастся раздобыть папку.

- Не хочу, - надулась она.

- Конни, я же тебе объяснил…

- Пойдем со мной!

- Я не могу.

Надутые губки сменились улыбкой, она состроила мне глазки из-под ресниц. Потом встала, взяла сигарету, естественным движением, как будто была в вечернем туалете, сбросила манто, положила руки на бедра и заглянула мне в глаза.

- Пойдем со мной, а потом вернемся вместе.

- Иди сюда. - Я схватил ее и так крепко прижал к себе, что рот у нее приоткрылся. Потом я крепко ее поцеловал - так крепко, что у нее перехватило дыхание и затуманились глаза. - А теперь делай то, что я сказал, или я тебя отшлепаю.

Она опустила глаза и надела манто.

Я приподнял за подбородок ее лицо.

- В этом мире должно быть больше таких людей, как ты, малышка.

- А ты противный, Майк. Ты большой и грубый, как мои братья, и я люблю тебя в десять раз сильнее.

Я хотел еще раз ее поцеловать, она это поняла, выскользнула из манто и бросилась в мои объятия. Я вынужден был отстранить ее, потому что вспомнил о Велде.

Страх охватил меня с головы до ног, и я проклял землю, по которой ходил Клайд. Я почти выбежал из квартиры и бросился вниз по лестнице. Хозяин магазинчика на углу уже выключал свет. Я был в телефонной кабине, прежде чем он успел мне сказать, что магазин закрыт; мои пальцы с трудом держали монету.

Минуты и секунды - маленькие осколки вечности, которые могут придать жизни смысл! Может быть, у меня еще есть время. Я набрал номер Велды и долго слушал гудки. Никто не отвечал, а я все не вешал трубку. Телефон звонил, наверное, целый год. Наконец она подошла. Услышав мой голос, она хотела повесить трубку. Я закричал, и она осторожно спросила, где я.

Я сказал:

- Я далеко от твоего дома, Велда, не беспокойся. Не ходи туда сегодня… В этом уже нет необходимости. Я думаю, мы поймаем птичку за хвост.

Голос Велды был так тверд, что я застонал.

- Нет, Майк. Не пытайся остановить меня. Ты и раньше не позволял мне ничего делать, а я знаю, как это важно. Пожалуйста, Майк…

- Велда, послушай. - Я старался говорить спокойно. - События развиваются. Убита манекенщица агентства Джин Троттер, ее настоящее имя Джулия Травески.

- Кто?…

- Джин… Джулия Травески.

- Майк, так звали девушку, о которой Честер Уилер писал жене.

Он встретил ее в Нью-Йорке, она была школьной подружкой его дочери.

- Что?

- Ну, помнишь, я говорила об этом, когда вернулась из Колумбуса?

У меня пересохло в горле.

- Велда, ради Бога, не ходи туда сегодня. Подожди, подожди совсем немного, - взмолился я.

- Нет.

- Велда…

- Нет, Майк. Полиция уже была здесь. Они искали тебя. Тебя обвиняют в убийстве.

Слова не шли из моего горла.

- Если они тебя найдут, ты окажешься за решеткой, Майк.

- Я знаю, Велда. Я сегодня виделся с Пэтом. Он мне сказал.

- Майк…

Я не мог сломить решимость, звучавшую в ее голосе. Боже, она думала, что помогает мне! Господь должен был остановить ее - я не мог! Она сказала:

- Майк, не беспокойся и не приходи сюда. Я уже ухожу, а кроме того, полицейские следят за домом. Не осложняй все ради меня, пожалуйста.

Она положила трубку. Просто взяла и положила. Я повесил трубку на крючок и выбежал мимо хозяина, державшего руку на выключателе. Свет погас. Для меня тоже.

Я добежал до машины и завел мотор. Время! Черт побери, сколько у меня еще времени? Пэт просил дать ему неделю. Совсем недавно мне нужны были часы. Сейчас счет шел на минуты. Джин Троттер… Это ее Уилер встретил на том обеде. Это с ней он пошел куда-то потом. Но Джин исчезла из поля зрения, и ее место заняла Мэрион Лестер, утверждавшая, что Уилер был с ней. А Мэрион Лестер и Энтон Липсек достаточно близки…

Надо поговорить с Мэрион Лестер, узнать, почему она лгала и кто ее принудил это делать. Я заставлю ее говорить, и она заговорит, закричит и укажет пальцем на того, кого я ищу.

XI

Я не смог найти Пэта именно тогда, когда больше всего в нем нуждался. Я попросил передать ему, чтобы он оставался в управлении или шел домой, куда я ему буду звонить.

Небо опять затянуло, снова пошел снег. Замечательно. Просто великолепно. Я посмотрел на часы, многоэтажно выругался и сел в машину. Джин Троттер и Уилер. В конце концов все вернулось к Уилеру. Двое убиты по одной причине. Почему?… Потому что он увидел и узнал ее? Может быть, он знал о ней что-то, что послужило причиной его убийства? Может быть, она что-то о нем знала?

Определенно имел место шантаж, но какой-то особенно жестокий, который мог напугать до смерти Эмиля Перри и дюжину других влиятельных лиц. Фотографии. Сожженные фотографии. Манекенщицы. Фотограф Энтон Липсек. Крутой Рейни. Оборотистый Клайд.

Я засмеялся и пообещал себе шкуру убийцы. Я возьму его шкуру, а прокурор, полицейские и все прочие могут катиться ко всем чертям. Я буду чист, как стеклышко, и заставлю их поцеловать меня в задницу.

Мне пришлось оставить машину в квартале от гостиницы «Чедвик» и вернуться обратно. Воротник моего пальто был поднят, как и у всех, я не опасался, что меня опознают. Патрульная машина проехала мимо и не остановила меня. Небольшой вестибюль гостиницы был переполнен пережидающими непогоду людьми.

Мать семейства за стойкой улыбнулась и поприветствовала меня гнусавым голосом.

- Я хотел бы видеть мисс Лестер, - сказал я.

- Сынок, ты же был накануне. Иди.

- Вы позволите мне сначала воспользоваться вашим телефоном?

- Соединить тебя с ней?

Она переключила штекеры на коммутаторе и несколько раз нажала на кнопку звонка. Ответа не было. Женщина пожала плечами и с кислой миной сказала:

- Она пришла, и я не видела, чтобы она выходила. Может быть, она в ванне. Эти девчонки все время принимают ванну. Поднимись и постучи в дверь.

Я поднялся по лестнице. Ступени скрипели, но в вестибюле было так шумно, что этот скрип никого не беспокоил. Я нашел комнату Мэрион и дважды постучал.

Тусклый свет струился из-под двери. Я прислушался, но не услышал плеска воды.

Я постучал громче.

Ответа не было.

Я толкнул дверь, и она открылась.

Мэрион Лестер была мертва. Я тихо закрыл дверь и вошел в комнату.

- Черт побери, - сказал я.

Она лежала лицом вниз, можно было подумать, что она спит, если бы не бросался в глаза неестественный угол поворота шеи. Сломанный позвонок выпирал под кожей. На другой стороне шеи синел отпечаток орудия убийства. Я приложил ладонь к синяку - они почти совпали: тело было холодным, как лед.

Похоже, единственным оружием убийцы были сильные руки.

Я поднял трубку и спросил дежурную:

- Когда мисс Лестер пришла домой?

- Утром, пьяная, как сапожник. Она с трудом передвигалась. А разве ее там нет?

- Она здесь. Она мертва. Поднимайтесь сюда.

Женщина испустила вопль и побежала, не положив трубки. Я слышал, как ее каблуки простучали по ступенькам; она пулей влетела в комнату. Ее лицо побледнело, потом посерело, потом покраснело так, что на лбу вздулись вены.

- Боже! Это сделали вы? - Она упала в кресло и смахнула рукой слезы.

Я сказал:

- Она мертва уже несколько часов. Придите в себя и подумайте. Понимаете - подумайте! Я хочу знать, кто у нее был сегодня. Кто ей звонил или спрашивал ее. Вы должны знать, вы были здесь целый день.

Ее рот задвигался, толстые губы скривились.

- Господи, - произнесла она.

Я схватил ее за плечи и тряс, пока у нее не застучали зубы. Ее глаза ожили.

- Ответьте же! Кто был здесь сегодня?

Ее голова перекатывалась из стороны в сторону.

- Все пропало! Гостиница закроется. Господи, я потеряю работу! - Она уткнулась лицом в ладони и жалобно стонала.

Я отнял ее руки от лица и заставил посмотреть на меня.

- Послушайте, она не первая. Человек, который убил ее, убил еще двоих и, если его не остановить, будет продолжать убивать. Вы можете это понять?

Она тупо кивнула, ужас вполз в ее глаза.

- Кто ее сегодня навещал?

- Никто.

- Но кто-то был здесь, кто-то убил ее.

- Как я могу знать, кто ее убил? - Она подобрала свои толстые губы и облизала их. - Я не слежу, кто входит и выходит. Сюда легко войти. Подозрительные парни сюда тоже приходили.

- А вы их не замечаете?

- Нет.

- Почему?

- Я не должна.

- Так это публичный дом!

Она с негодованием посмотрела на меня:

- Это просто место, где девочкам никто не задаст лишних вопросов.

- А вы знаете, что здесь произойдет? - спросил я. - Через десять минут все заполнится полицейскими. Нет смысла бежать, они все равно вас поймают. Они узнают, что здесь происходит, и у вас будут неприятности. Теперь вы начнете думать?

Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала истинную правду:

- Сынок, если бы даже моя жизнь от этого зависела, я не могла бы тебе сказать ничего другого. Я не знаю, кто был здесь сегодня. С полудня люди постоянно меняются, а я большую часть дня читаю.

- Ладно, может быть, здесь найдется кто-нибудь, кто знает.

- Больше никто не может знать. Девушки, убирающие вестибюль и лестницу, работают только по утрам. Проживающие сами заботятся о своим комнатах. Все здесь постоянные жильцы. Никаких ночных посетителей.

- А у вас нет коридорных?

- Они нам не нужны.

Я посмотрел на тело Мэрион Лестер. Никто ничего не знает. У убийцы нет лица. Никто его не видел, никто не удосужился заявить о нем. Я это сделаю. Я счастливый, я избежал смерти. Убийца пытался пристрелить меня - не получилось. Он попытался свалить на меня убийство - и это не сработало. Тогда он устроил засаду - опять осечка.

Я был самой важной фигурой в этом деле.

И у меня не было времени играть в приманку.

Я смотрел на Мэрион и опять заговорил с женщиной, которая сидела в кресле и тряслась с головы до ног.

- Спускайтесь вниз и соедините меня с полицейским участком. Я поговорю с ними из комнаты, но, когда они придут, меня здесь не будет. Можете сказать им то же, что рассказали мне. Идите сражайтесь.

Она пошла к двери, согнувшись под тяжестью несчастья. Я держал трубку у уха и слышал, как она соединилась с полицией. Когда полиция была на проводе, я попросил отдел по расследованию убийств и попал на ночного дежурного.

- Говорит Майк Хаммер. Я нахожусь в гостинице «Чедвик» рядом с мертвой женщиной. Она мертва уже несколько часов. Окружной прокурор заинтересуется этим делом, позвоните ему и упомяните мое имя. Скажите ему, что я загляну позже. Нет, меня здесь не будет. Если прокурору это не понравится, он может включить мою фамилию в список разыскиваемых лиц. До свидания.

Я спустился вниз, вышел из парадной двери и уже заводил мотор, когда подъехали полицейские с сиренами. Ехавший впереди лимузин резко затормозил, прокурор выскочил на ходу и стал отдавать приказания. Он не видел меня, он был слишком занят командованием. Подъехала еще одна патрульная машина, и я оглянулся на нее, надеясь увидеть Пэта. Но его не было.

Мои часы показывали без двадцати двенадцать, наверное, Велда уже выходит из дома. Я достал сигарету - спичка так и прыгала в моих руках. Бойцовский дух во мне убывал с каждой минутой, через двадцать минут его не останется вовсе.

Я остановился у пивной, воспользовался их телефонной книгой и прошелся по букве Л. Вот - Липсек Энтон; Гринич-Виллидж, дом, который я хорошо знал. Я вернулся в машину и пополз по Бродвею.

Двадцать минут. Пятнадцать. Время летит. Снег повалил еще гуще, ветер подхватил его и понес по улице, мимо разноцветных огней. Красный свет. Я не затормозил. Пистолет жег мне бок.

На Четырнадцатой улице передо мной столкнулись посередине дороги два такси.

Засвистел постовой полицейский, но я послал его к черту и поехал дальше.

Пять минут. Мои зубы отстукивали чечетку. Я подъехал к дому и поставил машину на стоянку. Еще минута ушла на то, чтобы сориентироваться. Через две минуты я нашел этот дом.

Возле звонка была табличка «Энтон Липсек, эсквайр», кто-то приписал еще словцо. Я проникся к этому человеку симпатией. Я сам так думал. Звонок раздался где-то наверху.

Никто не вышел. Я нажал снова и долго держал палец на кнопке. Звонок опять затрезвонил, и опять никого. Я нажал на другой звонок. Кто-то из жильцов первого этажа спросил:

- Кто там?

- Я, - ответил я. - Я забыл свои ключи.

- О'кей. - И дверь открылась.

Мне пришлось зажигать спичку у каждой двери, чтобы определить, где я нахожусь. Квартира Энтона была на верхнем этаже, рядом с квартирой еще одного эсквайра. Не было ни звука, ни света, и, подергав за ручку, я понял, что дверь заперта.

Я опоздал. Я всегда опаздываю. Было пять минут первого.

Я с силой ударил по двери, и она распахнулась. Я закрыл ее таким же образом и стоял неподвижно, ожидая, что убийца подойдет из темноты, и надеясь, что он напорется на мой пистолет. Я молил Бога, чтобы убийца вышел ко мне, я вслушивался в темноту, но слышал только собственное дыхание.

Моя рука потянулась к выключателю на стене, и помещение озарилось ослепительным белым светом. Это была какая-то особая квартира, какой-то притон. Обстановки практически никакой не было, если не считать деревянную садовую мебель, которая обычно стоит на веранде; сверху свисали фонари, переделанные из прожекторов. Ковер, похоже, был извлечен из мусорного ящика.

Но стены стоили миллион долларов. Они были увешаны полотнами великих мастеров, наверняка подлинниками, иначе их роскошные рамы и медные таблички под ними не имели бы смысла. Да, у Энтона были деньги, и на женщин он их не тратил. Деньги пошли на картины, стоимость которых постоянно росла, что выгодно отличает их от денег. Подписи на французском языке для меня ничего не значили.

И хотя в комнате было полно грязных стаканов и окурков, на рамах и полотнах не было ни пылинки, а медные таблички были недавно отполированы.

Была ли это награда за сотрудничество с фашистами в годы войны? Или это личное приобретение?

Я отбросил с дороги всякий хлам и пошел знакомиться с квартирой. Там была небольшая студия, полная всякой всячины, которую человек приносит, чтобы поработать дома. Рядом была крошечная темная комната. Раковина была заполнена водой, над столом горела маленькая красная лампочка. Я повернулся, чтобы уйти, но красная лампочка подмигнула мне, отразившись в металлической пластинке на стене, и я провел рукой по тому месту.

Это была не стена, а дверь. Ручки не было-только полоса потайных петель показывала, где находится дверь. Где-то рядом наверняка есть потайная задвижка, но я решил не тратить времени на поиски. Я оттолкнулся от раковины и со всей силой ударил в дверь.

Стена задрожала.

Я ударил снова, и моя нога попала в пролом. На третий раз я увеличил пролом настолько, что в него можно было заползти. Это была пустая комната, которая выходила в другую квартиру.

Именно здесь со вкусом жил Энтон Липсек. Стена разделяла два мира. Беспорядок свидетельствовал о недавней шумной вечеринке. Комната была обставлена роскошно. Такие кушетки и столики нельзя купить ни в одном универсальном магазине, обивка мебели прекрасно гармонировала со шторами. У декоратора, оформлявшего комнату, был великолепный вкус. Совсем как у фотографа Энтона Липсека.

Там было много комнат. Очевидно, он объединил две квартиры, и темная комната была тайным переходом. Из холла двери вели в три прекрасные спальни, каждая с душем и туалетом. Пепельницы в спальнях были забиты окурками, на некоторых остались следы помады.

Что-то здесь было не так. Все это было неестественно.

Энтон был холостяком, с женщинами не связывался, зачем же тогда столько спален? Он не пользовался такой популярностью, чтобы страдать от наплыва гостей. Я присел на краешек кровати и сдвинул шляпу на затылок.

Кровать была хорошая - мягкая, упругая. Мне захотелось лечь и навеки заснуть. Я лежал и рассматривал потолок.

В побелке были едва заметные диагональные линии. Глаза мои прошлись по этим линиям, исчезающим в углах. Они походили на следы убийц - шли в никуда и исчезали так же внезапно, как возникали.

Я перевел глаза на картинки, висевшие над кроватью. Это были нарисованные на стекле морские пейзажи, вместо воды было блестящее серебро. Я медленно поднялся с кровати, рассматривая пересекающиеся в стекле линии, - они повторяли тончайшие трещинки в побелке потолка. Мои глаза превратились в узкие щелки - сверкающая серебром вода была зеркалом. Картинка была очень мила.

Очень мила и очень практична. Я попытался оторвать рамку, но она была привинчена к стене. Я выругался и бросился обратно в гостиную.

Картины. Замечательные картины работы старых мастеров. Они стоили миллионы и прикрывали дополнительные миллионы. Я схватил картину с играющими в лесу нимфами, снял ее с крюка и нашел то, что искал.

Под картиной была проделана дыра, и я увидел морской пейзаж с обратной стороны. Береговая линия и небо непрозрачны под краской, но сквозь посеребренное зеркальное стекло было видно все происходящее в комнате.

Замечательная ловушка! Прозрачное стекло над кроватью. Вот это да!

Через несколько секунд я нашел фотокамеру. Это было хитрое устройство, которое делало сразу серию кадров. Камера была установлена в кабинете на треноге, фокус был наведен на спальню.

Я разбросал по полу все, что было в кабинете. Я искал фотографии, которые были прямым свидетельством обвинения, убийственным свидетельством.

Теперь все было ясно, как день. Энтон Липсек использовал девушек как приманку, чтобы заманивать солидных мужей в спальню. Фотографии привязывали их к Энтони на всю жизнь. Это был худший вид шантажа, который можно придумать. Общество может простить многое, но только не такую непристойную неверность. Им подошел даже Честер Уилер. У него были деньги, большие деньги. Он был в городе один и был немного пьян. Уилер забрел в расставленную ловушку, но он узнал девушку, школьную подружку своей дочери.

Девушка испугалась, сказала Энтону, а он позаботился о том, чтобы Уилер умер. Но девушка удрала, подхватив первого попавшегося парня. Убийца напал на ее след и сделал так, чтобы она не смогла заговорить.

Теперь ясно, как просто все это было. Энтон боялся меня. В газетах 'было написано, что я лишен лицензии. Если бы не возник я, Джин и Мэрион были бы живы, но теперь поздно об этом думать. Энтон заставил Мэрион сказать, что это она ужинала с Уилером. На этом дело и застопорилось.

Что же случилось? Неужели Мэрион захотела получить хороший пай? Почему бы и нет? Она тоже есть на фотографиях. Если бы они когда-нибудь обнаружились, она могла потерять работу, но, имея компрометирующий материал на кого-то еще, она не захотела бы ничего терять. Поэтому она умерла. Хорошенькое дело!

Дыхание мое участилось. Все началось не в ночь убийства Уилера, все началось за несколько дней до этого; у убийцы должно было хватить времени, чтобы зарегистрироваться в гостинице и застать Уилера в удобный момент. Я оказался там совершенно случайно. На меня можно было наплевать, потому что я вырубился; это делало ситуацию еще более удобной. Надравшегося до бесчувствия, ничего не помнящего, меня легко было подставить.

Но убийца не знал о моей привычке всегда иметь в обойме все шесть патронов. Он забрал лишнюю пулю и гильзу, не подумав о такой маленькой детали. У него не хватило ума пошарить в моих карманах, он нашел бы кучу пустых гильз и заменил пулю, застрявшую в матрасе.

Даже одна ошибка может стоить жизни. Всего одна. И он ее сделал.

Убийца, видимо, испугался до смерти, обнаружив, что я детектив. Он понял, что я буду хлопотать о возврате лицензии, и пошел дальше… Ему захотелось узнать обо мне побольше. Он просмотрел старые газеты и нашел отчеты о судебных процессах. Он должен был понять, что я ни во что не ставлю человеческую жизнь, - так же, как и он. Но я немного другой: я стрелял только в убийц. Я не знаю большего наслаждения, чем убийство убийцы. Эти ублюдки пытались бежать, иногда это им удавалось.

Я вытащил люгер и проверил его, хотя в этом не было необходимости. Я снял пистолет с предохранителя и оставил его в заднем кармане, готовым в любой момент выплюнуть пулю в лицо убийце.

Я заставил себя ни о чем не думать, я не мог одновременно искать и думать.

Я бил и раздирал на части все, разыскивая эти проклятые фотографии, и ничего не мог найти, кроме нескольких непроявленных пластинок. Я перевернул комнату вверх дном и приступил к темному закутку, когда услышал шаги.

Кто-то направился из холла в ту часть квартиры, где были спальни. Ключ повернулся в замке, и дверь отворилась. Передо мной возникло лицо Энтона, лицо, внезапно ставшее смертельно бледным; дверь захлопнулась, и ботинки быстро застучали на лестнице.

Я вспомнил, что, войдя в квартиру, оставил включенным свет.

Мое пальто зацепилось за раковину, потом еще за что-то, когда я проползал через дыру в стене. Я рванулся, услышал треск рвущейся ткани и вскрикнул от ярости.

Чертов сукин сын удирал? Я двинулся в холл, не потрудившись закрыть дверь. Его ботинки простучали по ступенькам вниз: хлопнула входная дверь.

Я выбежал на улицу с пистолетом в руке, но он мне не понадобился - машина Энтона уже устремилась к перекрестку.

Он включил правый сигнал поворота, и я увидел, как путь ему подрезал ползущий следом таксист, услышал скрежет металла, крики водителей. Энтон остановился, пытаясь подать назад.

Я повернулся и бросился в проход между домами. Забравшись в машину, я повернул ключ зажигания; мотор покашлял и завелся.

Богиня судьбы подтолкнула мою машину. Я выбрался из проезда и помчался вниз по улице. Когда я повернул за угол, Энтон уже проехал боковой проезд и выехал на главную дорогу; таксист бежал за ним, размахивая руками и крича во всю силу легких. Мне пришлось посигналить, чтобы он отошел с дороги.

Энтон, наверное, услышал сигнал и поддал газа. Его большой автомобиль ракетой рванул вперед, Из такого же автомобиля в меня стреляли на Тридцать третьей улице. Рейни. Я решил, что он должен сгореть в аду, откуда он родом.

Наверняка стрелял он, а за рулем был Энтон.

Теперь я радовался снегу. Он убирал машины в гаражи и прижимал такси к обочинам. Улицы превратились в длинные белые туннели, освещенные яркими фонарями. Я приближался к нему, и он все сильнее жал на газ. Красный свет мигнул и был проигнорирован. Его машину стало заносить, но он справился с этим и оторвался от меня.

Он наверняка испугался. Очень. Наверное, сидя за рулем, ничего не мог понять. Наверное, он проклинал свой шикарный автомобиль, соображая, почему он не может оторваться от моего драндулета. Откуда ему было знать, что под капотом моей старушки стоял форсированный двигатель. Я был в пятидесяти ярдах от него, и расстояние между нами все сокращалось.

Его машину занесло на повороте, она ударилась о поребрик, в одно мгновение преодолела его, и у меня похолодело в желудке, потому что богиня судьбы отдала мне Энтона. Она отдала мне Энтона, машина которого врезалась в стену дома, перевернулась и осталась на тротуаре, как большой раздавленный жук.

Я притормозил, остановился на середине улицы и побежал к его машине с пистолетом в руке.

Заглянув в лобовое стекло, я засунул пистолет в карман и произнес несколько нехороших слов. Энтон был мертв. Его голова превратилась в кровавое месиво, уцелели только глаза, но они были совсем не в том месте, где им полагалось быть. Дверь была распахнута, и, быстро оглядевшись кругом, я стал искать то, за чем охотился. Единственной вещью в машине был Энтон. Один мертвый глаз смотрел, как я шарю по его карманам. В его бумажнике я обнаружил пачку пятисотдолларовых купюр и квитанцию на заказное письмо. На ней была пометка «Послано специальной доставкой» и сегодняшнее число.

Письмо было адресовано Клайду Уильямсу.

Значит, именно эта крысоподобная мразь была мозговым центром. Клайд был убийцей, и Велда сейчас с ним. Велда пыталась что-то выведать у него, у него, который знал все в деталях.

Я опоздал на полтора часа.

Время неумолимо шло вперед. Но я смог подняться и следовать за ним. Я должен был наверстать эти полтора часа и вернуть то, что время отняло у меня.

Господи, помоги!

Из окон кричали люди, приближался рев сирены, красный маячок мигал на крыше патрульной машины. Я свернул в боковую улицу, чтобы не попасться на пути полицейским. Наверняка кто-то записал номер моей машины и сообщит его полиции. Когда прокурор узнает, что я был тут, он съест свою шляпу. Самоубийство, сказал он. С его точки зрения Честер Уилер - самоубийца.

Умный человек наш прокурор, умный, как изюм в булке.

Небо выпустило еще порцию хрупких снежинок, которые засыпали весь город и попросили подкрепления. Богиня судьбы смеялась надо мной.

XII

Я сверил номер дома с адресом, указанным на почтовой квитанции. Дом, облицованный желтой плиткой, уходил высоко в небо; сквозь пелену снега светились окна верхних этажей.

Над входом в вестибюль был натянут тяжелый парусиновый навес синего цвета. Я сидел в машине и наблюдал, как швейцар в адмиральской форме прохаживается у входа, похлопывая руками, чтобы согреться. Он снял адмиральскую фуражку и стал греть руками свои изуродованные уши; я решил, что не пойду через парадный вход, - ребята такого сорта стараются свирепостью заработать лишний доллар.

Я отошел к соседнему зданию, подождал, пока меня не скроет снег, и пошел по дорожке, ведущей к черному ходу; цепочка следов вела к полуоткрытой двери. На стук отозвался голос со шведским акцентом, и пожилой человек с усами, закрученными возле самых ушей, открыл дверь.

- Да?

Я улыбнулся. Он ждал. Я поискал в кармане десятидолларовую бумажку. Он посмотрел на нее и ничего не сказал. Мне пришлось отстранить его, чтобы войти. Это была бойлерная. Под одинокой лампочкой стоял стол, к нему был приткнут ящик. Я подошел к столу и повернулся.

Усатый закрыл дверь и взялся за кочергу.

- Подойди сюда, приятель. - Я положил десятку на стол.

Он поднял кочергу и подошел. Он не смотрел на купюру.

- В какой квартире живет Клайд Уильямс?

С каждым моим словом он крепче сжимал кочергу. Он не отвечал. У меня не было времени на убеждение. Я достал люгер и положил рядом с деньгами.

- Так в какой же?

Его пальцы еще сильнее сжали кочергу, и он стал выказывать понимание.

- А зачем он тебе нужен?

- Собираюсь развеять его в прах. И со всяким, кто попытается меня остановить, будет то же самое.

- Убери пушку, - сказал он.

Я убрал пистолет в кобуру.

- Теперь убери деньги.

Я убрал деньги в карман.

Он бросил кочергу на пол.

- Он живет в высотной части. Здесь сзади лифт. Ты найдешь. Собираешься пришить его, да?

Я опять бросил деньги на стол.

- А что такое?

- У меня есть дочь. Она была хорошей девочкой. Раньше. Этот человек…

- Ладно, ясно. Он больше не будет тебя беспокоить. У тебя есть запасные ключи?

- Нет. - Концы его усов поднялись, глаза стали ярко-голубыми.

Я прекрасно понимал его состояние.

Лифт был маленький, служебный - для посыльных, доставляющих коробки с покупками. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Тросы натянулись, и лифт пошел вверх так медленно, что мне захотелось закричать, чтобы он пошевеливался. Я принялся считать этажи. Лифт едва тащился, механическое приспособление, которому незачем спешить. Мне хотелось его подогнать, помочь ему, сделать что-нибудь, чтобы он поторопился, но я был зажат в маленькой кабине, а часы тикали, и драгоценные секунды уходили.

Наконец лифт замедлил ход, остановился, и двери открылись. Я вышел в холл.

Тишина была такая, какая бывает, наверное, только в могиле, - мертвая тишина. За стеклянной от пола до потолка стеной холла лежал спящий город.

Только дежурный свет у лифта помогал разглядеть помещение. Я мягко закрыл дверь. Мой пистолет был в кармане, готовый выстрелить и проводить убийцу в его личный ад. Холл был пуст. За поворотом была комната, которая могла затмить лучшие апартаменты в президентском особняке и использовалась для ожидания лифта.

На стенах висели огромные картины в роскошных рамах, великолепные гравюры - свидетельства богатства. Стулья были обтянуты настоящей кожей, и на них могло разместиться десятка два человек. На журнальных столиках стояли огромные вазы со свежими розами, аромат которых наполнял всю комнату. Серебряные пепельницы сияли чистотой. Около каждой пепельницы лежала серебряная зажигалка. Единственным предметом, нарушавшим эту гармонию, был окурок сигары, лежавший посередине пушистого восточного ковра.

Я постоял немного, осматривая двери лифта напротив приемной, изысканно отделанную дверь квартиры и серебряный колокольчик, украшавший противоположную стену. Я ступил на ковер, и мои шаги затихли, остался только легкий шорох. У двери я остановился, раздумывая, выстрелить в замок или позвонить в колокольчик.

Ни то, ни другое не понадобилось. Прямо на полу у порога лежал маленький позолоченный ключ, и я поднял его, поблагодарив судьбу.

Я никогда не думал, что Велда такая сообразительная: она открыла дверь и оставила ключ в расчете на то, что я приду.

Я здесь, Велда. Я опоздал, но сейчас я здесь, и я помогу тебе. Так не должно было случиться, но я тебе этого никогда не скажу. Я позволю тебе считать, что ты сделала все, как надо, что ты должна была это сделать. Ты всегда будешь думать, что пожертвовала чем-то таким, чего я хотел больше всего на свете, и я не сойду с ума. Я заставлю себя улыбаться и попытаюсь об этом забыть. Но существует только один способ это забыть - ощутить горло Клайда в своей руке или увидеть его на мушке и посылать в него пулю за пулей, пока не кончится обойма. Только так я смогу забыть и улыбнуться.

Я повернул ключ в замке и вошел. Дверь за мной мягко защелкнулась.

В прихожую доносилась музыка. Это была мягкая, глубокая музыка.

Везде царил полумрак. Я не рассмотрел эту комнату и не старался двигаться бесшумно. Я следовал за звуками музыки через комнаты, не обращая внимания на их великолепие, пока не увидел огромный проигрыватель, из которого лилась музыка, и Клайда, склонившегося над кушеткой, на которой сидела Велда. Он был черной тенью в атласном халате. От их теней там, в углу, шли приглушенные голоса - один требующий, другой протестующий. Я видел ноги Велды и ее руки, которыми она прикрыла лицо, и слышал ее плачущий голос. Клайд стал сбрасывать с себя халат, и я сказал:

- Грязный ублюдок!

Лицо Клайда походило на маску гнева, который сменился испугом, когда он увидел меня.

Все-таки я не опоздал!

Велда вскрикнула:

- Майк!

Движения Клайда замедлились, от него исходила ненависть, безграничная ненависть. Кожа на его лице натянулась, как тетива, когда он посмотрел на нее.

- Так ты его знаешь! Это все подстроено! - Слова будто выдавливались из него.

Велда подбежала ко мне, она дрожала и рыдала у меня на груди.

- Она меня знает, Динки. И ты меня знаешь. Знаешь, что сейчас произойдет?

Красная дыра, которая была его ртом, захлопнулась. Я посмотрел на Велду и спросил:

- Он не обидел тебя, дорогая?

Она не могла говорить - покачала головой и заплакала. Справившись с собой, она пробормотала:

- О, Майк… это ужасно.

- И тебе ничего не удалось узнать?

- Нет.- Она стала теребить пуговицы своего пиджака.

Я увидел на столе ее сумочку и указал на нее.

- Ты взяла это с собой, дорогая?

Она поняла, что я имею в виду, и кивнула.

- Достань, - сказал я.

Велда слегка отодвинулась от меня, боясь лишиться моей защиты, схватила сумочку и открыла ее. Когда пистолет оказался в ее руках, я засмеялся над выражением лица Клайда.

- Я позволю ей убить тебя, Динки. Я разрешу Велде выпустить в тебя пулю за то, что ты пытался сделать.

Он что-то пробормотал; его нижняя губа отвисла.

- Я знаю, Динки, почему ты это сделал и как. Я знаю все о твоем дельце. Вы с Энтоном использовали девочек, чтобы заманить влиятельных мальчиков. Пока девочки резвились с ними в постели, Энтон снимал, а потом уже ты правил бал. Ты кое-что понимаешь, Динки… Ты оказался умнее, чем я ожидал. Вот что значит недооценивать людей. Ты ловко убрал Уилера, и только из-за того, что он узнал одну из девочек. Может быть, он и не прочь был приволокнуться, но появился ты с фотографиями и потребовал отступного. Он дал тебе пять тысяч. А потом ему стало так противно, что он встретился с Джин и рассказал ей, что он отец ее школьной подруги. Джин испугалась и рассказала тебе, и это было приговором Уилеру.

Клайд безмолвно смотрел на меня, руки его бессильно висели вдоль тела.

- Ты решил убить Уилера, но он схватил мой пистолет. Только две вещи ставят меня в тупик: как ты предполагал убить Уилера, прежде чем он схватил мой пистолет, невольно подав тебе блестящую мысль о самоубийстве, и почему ты убил Рейни? Неужели из-за того, что перестал считать его верным псом? Может быть, когда Рейни промахнулся при попытке меня убить, ты ему дал такой нагоняй, что он огорчился и разделался с деньгами, полученными от Эмиля Перри? Ты пошел на арену, чтобы убить его и запачкать меня. Ты увидел прекрасную возможность свалить убийство на меня и припугнул свидетелей. Все шло, как ты задумал. Я уверен, что у тебя есть алиби на ту ночь. Велда говорила мне, что до полуночи тебя не было, ты якобы был на какой-то конференции. Времени было достаточно, правда?

Клайд таращился на пистолет в моей руке. Я целился ему в голову, а Велда в живот.

- А что ты сделал с Джин, Клайд? Ей надо было исчезнуть. Она, наверное, прочитала в газетах о Рейни и убежала; ты ее догнал и сбросил с моста. А Мэрион Лестер? Она угрожала тебе из-за денег?

- Майк… - перебил он.

- Заткнись, говорить буду я. Я хочу знать, где фотографии. Энтон не может мне сказать, он мертв. Жаль, что ты не видел его голову, - глаза у него теперь на том месте, где положено быть рту.

У него фотографий не было, значит, они у тебя.

Клайд раскинул руки и закричал. Каждый мускул его лица напрягся, халат упал на пол.

- Ты не сможешь повесить на меня убийство, полицейская ищейка! Я не собираюсь дрыгать ногами на виселице. Нет, не я!

Велда схватила меня за руку, но я стряхнул ее.

- Ты этого хотел, Клайд. Тебя не повесят. Ты умрешь сейчас здесь. Ты умрешь, а когда приедет полиция, я расскажу, что случилось. Я расскажу, что у тебя был пистолет, а я его забрал и использовал сам. Или я позволю Велде сделать это и вложу пистолет тебе в руку. Пистолет из-за океана, никто не сможет связать его со мной. Как тебе нравятся такие пироги, Клайд?

Голос позади меня сказал:

- Они ему не нравятся. Брось оружие, или я пристрелю тебя и девку.

Сколько можно ошибаться! Господи! Твердый ствол уперся мне в спину. Я бросил люгер на пол. Велда бросила свой пистолет рядом с моим. Клайд издал радостный вопль, поднял пистолет за ствол и ударил меня рукояткой по челюсти, потом ствол ударил меня в висок, и я упал на колени. Парень с пистолетом внес свою лепту, и мне показалось, что мой затылок разлетелся на куски.

Не знаю, сколько времени я так провалялся. Время уже ничего не значило. Я слышал сквозь туман, что Клайд велел отвести Велду в другую комнату. Я слышал, как он сказал парню:

- Оттащи его туда же. Там звуконепроницаемые стены, нас никто не услышит. Я с ним разделаюсь после того, как покончу с ней. Брось его в кресло, и пусть наблюдает.

Меня взяли под мышки и потащили по полу. Дверь хлопнула, и я почувствовал, что подлокотник кресла вонзился мне пониже спины. Велда проговорила:

- Нет, о Господи… нет!

Я открыл глаза. Клайд стоял, потирая руки, на лице его отражалось предвкушение. Другой парень стоял сбоку от меня, в руках у него по-прежнему был пистолет. Велда медленно пятилась к стене.

Они одновременно заметили, что я пришел в себя. Сердце громко стучало в моей груди, я хотел убить их обоих.

Клайд отрывисто сказал:

- Пристрели его, если он попытается что-нибудь сделать.

Он знал, что я все равно попытаюсь, и парень поднял пистолет.

Все произошло мгновенно. Они слишком долго не смотрели на Велду. Ее рука скользнула под пиджак и достала маленький автоматический бескурковый пистолет; она выстрелила, и приятель Клайда с проклятиями схватился за живот.

Боль в голове не позволила мне встать, я хотел дотянуться до Велды, но упал. Клайд схватил Велду за руку и пытался вырвать у нее пистолет. Я подползал к курносому револьверу, зажатому в руке парня.

Велда закричала. Клайд сильно рванул пистолет из руки Велды, и она упала на пол, ее пиджак разорвался. Она снова закричала, и пистолет отлетел в сторону. У Клайда не было времени добраться до него, прежде чем я дотянусь до другого, и он знал это. Он непристойно выругался и выбежал, захлопнув за собой дверь. Ключ повернулся в замке, и было слышно, как он подтаскивает к двери с другой стороны мебель. Хлопнула еще одна дверь - Клайд удрал.

Велда положила мою голову себе на колени и нежно меня покачала.

- Майк, дурачок, с тобой все в порядке? Майк, поговори со мной!

- Я в порядке, дорогая. Через минуту я совсем приду в себя.

Она потрогала ссадины на моем лице, и боль стихала под ее поцелуями. Слезы текли по ее щекам. Я попытался улыбнуться, и она крепче прижала меня к себе.

- Умненький мой мальчик.

Я нащупал ремешок миниатюрной кобуры у ее плеча под остатками пиджака.

- Как партнер ты мне подходишь. Кому придет в голову, что девушка носит такое приспособление?

Она улыбнулась и помогла мне встать. Я покачнулся и схватился за кресло, чтобы не упасть. Велда подергала дверь, налегая на нее всем телом.

- Майк, нас заперли.

- Черт возьми!

Парень на полу кашлянул и дернулся. Кровь потекла у него изо рта, и он дернулся в последний раз.

- Велда, можешь поставить зарубку на своем пистолете, - сказал я.

Я думал, ей станет плохо,но на ее лице появилась жестокость.

- Жаль, что я не пристрелила обоих. Майк, что мы будем делать? Нам не выбраться.

- Придется, Велда. Клайд…

- А это именно он?

У меня болела голова. Мозг отказывался работать.

- Да, он. Подергай дверь еще раз.

Я наконец поднял пистолет; держать его было очень тяжело.

- Майк, в ту ночь, когда убили Рейни, Клайд был на конференции. Я слышала - об этом говорили в «Бауэри». Он был там.

Меня тошнило; кровь пульсировала в ушах. Я приставил пистолет к замку. Отдачей пистолет выбило из моей руки, но замок не поддавался. Велда повторила:

- Майк…

- Я слышу, черт бы побрал этот замок! Неважно, что ты видела и кто что сказал. Это был Клайд, разве ты не видишь? Это были Клайд и Энтон. Они делали фотографии и…

Я замолчал, уставившись на дверь. Фотографии. Клайд отправился за ними. Если он их получит, то обеспечит себе защиту и ускользнет от ответственности. Это так же верно, как то, что весной появляется травка.

Я стрелял и стрелял в замок, пока комната не наполнилась дымом. Будь он проклят! Эти фотографии… Их не было в квартире Энтона, их не было здесь, потому что входная дверь хлопнула почти сразу. Клайд не успел ничего собрать. Осталось только одно место - агентство.

Мысль об этом придала мне силы, я навалился на дверь, и она подалась. Велда помогла мне, и мебель с другой стороны двери подвинулась. Мы навалились еще раз, что-то упало, и дверь приоткрылась настолько, что мы смогли пролезть в щель.

Стояла мертвая тишина.

Я подобрал с пола люгер, сунул его в кобуру и показал пальцем на телефон.

- Позвони Пэту. Звони, пока не дозвонишься; если не удастся, звони прокурору. Скажи, чтобы объявили розыск Клайда. Может быть, мы сумеем его остановить.

Я, шатаясь, подошел к двери и открыл ее. Велда что-то кричала мне вслед, но я не слушал и поплелся в приемную. Табло показывало, что лифт внизу. Но служебный лифт был здесь. Я добрался до главного вестибюля. Адмирал бросил на меня страшный взгляд, попытался задержать и получил в зубы. Снежная пелена скрыла меня от него, прежде чем он смог подняться; садясь в машину, я услышал его крик. Я проехал уже два квартала, когда мимо пронеслась полицейская машина. Проехав еще пять кварталов, я вспомнил, что Конни ушла в агентство.

Внутри у меня все похолодело; не обращая внимания на светофоры, я пересек Тридцать третью улицу и понесся через город.

В вестибюле за закрытой дверью горел свет - старик швейцар читал газету. Он как раз посмотрел на свои карманные часы, когда я потянул дверь. Старик покачал головой и помахал рукой, чтобы я уходил.

Я ударил в дверь с такой силой, что она затряслась. Старик отбросил газету и повернул замок.

- Уже поздно. Не положено впускать поздних посетителей. Уходите.

Но ему не удалось закрыть дверь. Я придержал ее ладонью и вошел.

- Кто-нибудь входил сюда несколько минут назад? Его голова нервно дернулась.

- Здесь никого не было больше часа. Я же сказал- вы не можете войти…

Клайд здесь не показывался. Но он же должен прийти сюда! Он должен быть здесь!

- Здесь есть еще один вход?

- Да. Только он заперт. Никто не может войти, если я не открою. Слушайте, мистер…

- Успокойтесь. Можете вызвать полицию, если хотите.

- Я не понимаю… Кого вы ищете?

- Убийцу.

- Здесь никого не было, вы ведь шутите?

- Да, шучу, да так, что самому тошно. Меня зовут Майк Хаммер. Меня ищет полиция. Меня ищет убийца. Всем хочется завладеть моей шкурой, а я до сих пор на свободе. Теперь ответьте, кто сегодня сюда приходил?

- Несколько человек… Парень с первого этажа, несколько человек из страховой компании. Они немного выпили в офисе и ушли.

Позже я видел еще кого-то в баре. Может быть, вы заглянете в регистрационную книгу?

- Конечно, он запишет свое имя… Проводите меня наверх. Мне нужно попасть в агентство Энтона Липсека.

- Так бы сразу и сказали. Некоторое время назад пришла девушка, хорошенькая такая. Конечно, я ее впустил. Но я не видел, чтобы она выходила. Наверно, я в это время делал обход.

- Проводите меня наверх. - Я повел его к одному из лифтов.

Мы вышли и двинулись по коридору к офису, пистолет я держал в руке. На этот раз никто не подкрадется ко мне сзади.

Свет был включен, двери широко распахнуты. Я вбежал и оглядел комнату. Сторож тяжело дышал, стоя в дверях, глаза его были широко открыты от страха. Я заметался по комнате, включая свет. Гардеробные и небольшие служебные комнаты, кладовые для продовольствия и кладовые для одежды. Я нашел нужную мне комнату, смежную со студией,

Я нашел ее, открыл дверь и стоял, открыв рот.

Конни лежала посередине комнаты, глаза ее были широко раскрыты, спина сломана. Она была мертва.

Комната была до самого потолка заставлена ящиками с картотекой, покрытыми пылью, что говорило о том, что ею нечасто пользуются. Один ящик был выдвинут, и целая секция с папками исчезла.

Я опять опоздал.

Сторож держался за меня, чтобы не упасть в обморок. Он жевал губами и старался не смотреть на тело. Он совсем раскис. Я опустился на колени у тела Конни.

Никаких следов. Только выражение невыносимой боли на ее лице. Она была убита одним ударом. Я нежно разжал ее пальцы и вынул клочок наклейки, которую она так крепко держала. На клочке можно было прочитать: «Присоединить линзу к экрану…», остальное было оторвано. По пыли на полу было видно, где стоял ящик. В другом месте ящик поставили вертикально и вытащили в холл. В холле не было никаких следов.

Я оставил дверь открытой и вернулся в вестибюль, сторож плакал за моей спиной. Я связался по телефону с городом.

- Дайте полицию. - Я рассказал дежурному, где найти тело, повесил трубку и пошел вместе со стариком к лифту.

Все было именно так, как я и ожидал: дверь, которая должна быть наглухо закрыта, была распахнута.

Сторож боялся оставаться в одиночестве и просил меня не уходить. Я вместе с ним пошел вверх по ступенькам и обошел здание.

Я знал, где прячется убийца.

ХIII

Снег наконец прекратился. Я откинулся на сиденье, полностью расслабившись, и впервые за долгое время с удовольствием выкурил сигарету. Я глубоко затягивался и небрежно выпускал дым. Даже дым выглядел прекрасно, уплывая в ночь.

Все было таким белым, а сколько грязи скрывалось за этой белизной! Природа изо всех сил старалась скрыть грязь. Включив приемник, я медленно поехал по проложенному другими машинами следу. Услышав свое имя на волне полиции, я настроился на другую волну, где звучала музыка.

У цели своей поездки я поставил машину между двумя другими и даже запер дверцу, как примерный гражданин. В доме горело несколько окон.

Я сделал последнюю затяжку и бросил окурок в канаву. Он зашипел и погас.

Зачем спешить? Время утратило свою ценность. Я аккуратно ступал по лестнице, ступенька за ступенькой. В холле я сразу пошел к двери, которая была открыта, и сказал:

- Привет, Юнона.

Я не ждал ответа, я прошел мимо нее через комнату и выдвинул из углов кресла. Я вошел в спальню и открыл дверцы шкафов. Я вошел в ванную и отодвинул занавеску душа. Я заглянул на кухню и в кладовую.

Мои руки готовы были схватить, ноги - ударить, пистолет- выстрелить. Но никого не было. У меня заболели ноги, боль огненными языками лизала тело, а потом дотянулась и до головы. Боль, которую я подавлял весь день, нарастала, раздирая мою плоть на части. Держась за дверь, я повернулся к Юноне с лицом, искаженным болью и ненавистью, и спросил свистящим шепотом:

- Где он?

Ее болезненный взгляд был красноречив. Она стиснула руками горло, когда мое сумасшествие настигло ее.

- Майк… Ее грудь приподнялась под халатом, у нее перехватило дыхание.

- Где он? - У меня в руке был люгер, палец нащупал и отвел назад предохранитель.

Ее прекрасные губы задрожали, она на шаг отступила. Шаг, потом другой - она остановилась в гостиной.

- Вы прячете его, Юнона. Он пришел сюда. Это единственное место, куда этот сумасшедший мог прийти. Где он?

Очень медленно она закрыла глаза и покачала головой.

- Что они с вами сделали, Майк!…

- Я нашел Конни, Юнона. Она была в архиве. Она мертва. Часть папок исчезла. У Клайда было достаточно времени, чтобы уничтожить все папки, после того как он убил Конни. Я нашел кое-что еще: багажную квитанцию на телевизор, тот самый, который вы должны были доставить Джин Троттер. Но вы знали, что он ей не понадобится, и оставили его на складе. Клайд забрал его, чтобы вам не пришлось с этим связываться?

Ее глаза широко раскрылись, они говорили, что все это неправда. Но я им не верил.

- Где он, Юнона? - Я направил пистолет в центр ее груди, вздымавшейся под тканью халата.

- Здесь никого нет, Майк. Вы же видите. Пожалуйста…

- Семь человек убито, Юнона. Семь человек. И в этом сумасшедшем клубке событий вы играете определенную роль. Этот замечательный план очень тщательно продуман. Не играйте со мной, Юнона. Я знаю, почему этих людей убили. Маленький кружок шантажистов остался бы нетронутым и умер бы только один из семерых, если бы я не оказался в одной комнате с Уилером той ночью. Кто мог знать, что я разобьюсь в лепешку, но взорву этот чертов кружок!

Руки ее по-прежнему стискивали горло. Она покачала головой и сказала:

- О нет, Майк, нет! - Она оперлась на спинку стула и медленно, грациозно - даже в такой момент - села.

Пистолет в моей руке не дрожал. Долго сдерживаемая ненависть вырвалась наружу:

- Сначала я думал, что это Энтон. Потом обнаружил почтовую квитанцию с адресом Клайда. Энтон послал ему несколько фотографий. «Бауэри» - замечательное место, где можно подцепить девочку. Это место специально для этого и было придумано. А кто туда приводил девочек, Юнона? Кто сделал модой проводить там время, пока Клайд играет в рулетку и обеспечивает свое будущее фотографиями? Ведь это вы, Юнона? Интересно, Клайд придумал использовать фотографии для шантажа или вы? Во всяком случае не Энтон. У этого негодяя на уме были только деньги. Но он работал с вами, потому что это давало ему возможность покупать дорогие картины.

Ее глаза были пусты и безжизненны. Она сидела, опустив вниз голову, и плакала.

Я презрительно цедил сквозь зубы:

- Вот так все и шло. У Клайда было отличное прикрытие, и он его использовал на всю катушку. Но вы хотели продолжать, потому что к деньгам быстро привыкаешь. Вы были мозгом шайки, Клайд - крепким парнем со своей маленькой армией, готовой обеспечить успех. - Я остановился, чтобы информация лучше впиталась, и молчал целую минуту. - Юнона…

Она медленно подняла голову. Ее глаза были красны, тушь текла по щекам.

- Майк, зачем вы…

- Кто убил их всех, Юнона? Где он?

Она уронила руки и в отчаянии скрестила их под грудью. Я поднял пистолет.

- Юнона, я убью вас, а потом доберусь до него. Я убью вас не сразу, вам придется помучиться, если вы не скажете мне все, что я прошу. Скажите, где я могу его найти, и я дам ему еще один шанс. Где он, Юнона?

Она молчала.

Помоги мне, Господи! Если я не убью ее, она убьет меня, потому что я единственный знаю, что произошло. Против нее нет ни одного свидетельства, которое могло бы фигурировать в суде. Но она в этом участвовала. Она все это придумала и виновна так же, как и убийца!

Ненависть проступала на моем лице, мои глаза горели; меня качнуло к ней.

Я направил пистолет ей в голову и посмотрел на конец ствола.

Она слегка повернула голову, и свет заиграл в ее волосах, образовав сияние. Я вновь увидел лицо Шарлотты.

На секунду я помешался. Бред какой-то, галлюцинации! Моя голова раскалывалась и заставляла меня молоть чепуху. Когда сумасшествие прошло, я был как загнанная лошадь.

- Я думал, что могу убить вас, Юнона, но я не могу. У меня была женщина… Вы напомнили мне ее. Я ненавидел ее, я любил ее… и я ее убил. Я выстрелил ей в живот. Сегодня вы не умрете. - Я сунул пистолет под мышку и дотронулся до ее руки. - Пойдемте. У меня есть в полиции друг, который будет счастлив завести на вас дело на основании моих показаний.

Она встала.

И дьявол вырвался на свободу.

Она схватила меня за руку, ударила кулаком в лицо, и я отлетел назад и врубился в стену. Дьявол схватил меня за горло и ударил коленом в пах. Я вскрикнул и согнулся пополам, пытаясь ослабить ее хватку. Что-то подсказало мне лягнуть ее, и через секунду она уже сидела на мне и пыталась выцарапать мне глаза.

Я резко откинул голову назад и ударил ее кулаком- удар пришелся в нос. Кровь потекла ей в рот, и она завопила. Она пыталась вырваться - боролась, брыкалась, извивалась, но я держал ее крепко и дубасил, пока она с меня не скатилась.

Но она не остановилась. Со звериным рычанием она заломила мне руку назад, и я едва удержался на ногах. Коленом она ударила меня в позвоночник, пытаясь сломать его. Безумие спасло меня; оно струилось в моих жилах, придавая мне силы для чудовищного последнего усилия, и я вырвался из ее рук. Она подскочила снова, чтобы сделать еще одну попытку, и я схватил ее за одежду.

Юнона рванулась, послышался треск ткани, и ее халат остался в моих руках. Юнона, шатаясь, прошла по комнате, на чей не было ничего, кроме туфель на высоких каблуках и тонких чулок. Она оперлась на стол в дальнем конце комнаты, руки ее потянулись к ящику, она выдвинула его, и я увидел пистолет.

Я успел первым достать свой.

- Не двигаться!

Она замерла, ни один мускул ее прекрасного тепа не двинулся. Я смотрел на белую кожу, ослепительную по сравнению с туфлями и чулками.

Ее руки по-прежнему лежали в нескольких дюймах от пистолета.

Я оставил ее в такой позе, смешной и неприличной, снял телефонную трубку и позвонил в полицейский участок дежурному. Потом я поговорил с Велдой. Она сказала, что Клайд найден мертвым в подвале. Дворник ударил его кочергой. Клайд не мог быть в агентстве! Она еще что-то говорила, когда я повесил трубку.

Все кончилось. Я узнал почему, я узнал как, теперь я знаю кто.

- Юнона!

Ни одна балерина не могла бы повернуться грациознее. Юнона, покачиваясь на носках, смотрела на меня. Запах убийства витал в комнате. Юнона стояла передо мной, сверкая ослепительно белой кожей.

Завтра я получу от окружного прокурора свою лицензию, завтра Эд Купер получит сенсацию. Это будет завтра.

Я уставился на Юнону.

- Я должен был это знать! Я чувствовал это каждый раз, глядя в твои прекрасные глаза. Я чувствовал, что ты никогда не осмелишься довести свою маленькую любовную игру до конца. К черту, я всегда это знал, но это было слишком неправдоподобно! Я, любящий женщин и знающий в них толк, так лопался! Да, у вас с Клайдом было замечательное дело, и не только дело. Кто кого содержал, Юнона? Не ты ли причина того, что Клайд так увлекся Велдой? Господи, какой же я осел! Об этом знали только те, кто не осмеливался говорить. Теперь я тоже знаю. И я об этом расскажу. Расскажу, что Честера Уилера убили, потому что он узнал девушку, с которой его сфотографировали, Рейни убили, потому что он пытался поймать тебя на каких-то грязных деньгах, Джин Троттер и Мэрион Лестер умерли, потому что они знали правду. А потом умерла Конни, потому что обнаружила на складе телевизор и узнала, что его никогда не отправляли Джин Троттер. Я все расскажу, сволочь, но сначала я кое-что сделаю.

Юноне не удалось воспользоваться своим шансом. Я схватил свой люгер, прежде чем из ящика стола показался пистолет Юноны. Смеясь окровавленными губами, я навел люгер на Юнону; мне еще не доводилось видеть такой ненависти в глазах. Никогда. Пистолет прыгал в моих руках, припечатывая убийцу к стене, пулевые отверстия превращались в запятые, когда из них выступала кровь.

Жизнь сопротивлялась в Юноне, пока последняя пуля, пройдя сквозь тело, не отбила штукатурку со стены. Смерть гримасой боли и пугающего знания проступила на красных губах. Только у Юноны была возможность все это сделать, потому что были причины, как и у Клайда, но Клайд никого не убивал. И завтра докажет это, потому что люди наконец увидят, что такое Юнона.

Жизнь покидала Юнону, и я потащился к бездыханному телу, лишенному подкладных выпуклостей, упавших вместе с халатом, накладок, которые ловко маскировали под глухими платьями с длинными рукавами крупные мускулы. Это было очень смешно. Смешнее, чем я мог подумать. Я разбил статую и понял, почему всегда испытывал к ней неприязнь, которая в действительности была отвращением.

Юнона… Божество, настоящее божество, живое божество.

Определенного рода.

Мужского.



СОДЕРЖАНИЕ:

Рекс Стаут ОКОШКО ДЛЯ СМЕРТИ

Реймонд Чандлер СВИДЕТЕЛЬ ОБВИНЕНИЯ

Мики Спиллейн «… И АЗ ВОЗДАМ»




Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.




Корнелл Уолрич. Дама-призрак Эрл Стенли Гарднер. Дело об изящном силуэте Корнелл Уолрич ДАМА-ПРИЗРАК

1. За сто пятьдесят дней до казни. Шесть часов вечера.

Был майский вечер, час, когда назначаются свидания. Час, когда половина города, которой еще нет тридцати, причесавшись, пополнив наличность в кошельках, весело спешила на свидание, а другая половина, тоже до тридцати, напудрив нос и надев нечто сногсшибательное, с радостным сердцем отправлялась на то же самое свидание. Куда ни глянь, на каждом углу, в каждом ресторане или баре, перед аптеками, в холлах гостиниц и Бог знает, где еще встречались две половины города. И везде разыгрывалась старая история - старая, как мир, и вечно новая.

Небесная сфера тоже как будто собралась на свидание: алмазные заколки из двух звезд поддерживали лиф ее вечернего платья, яркая полоска горизонта на западе была покрашена красной губной помадой. В прорезях улиц блестели неоновые огни, игриво подмигивая прохожим; клаксоны такси издавали птичьи трели, и все куда-то спешили. Воздух напоминал игристое шампанское, слегка надушенное капелькой «Коти», - неосторожному человеку такой воздух мог ударить в голову. Или в сердце.

Такой был вечер. И в такой вечер он шагал по улице с выражением Непримиримости на лице и нарушал всеобщую гармонию. Встречные задавали себе вопрос: почему он так мрачен? У человека с такой энергичной походкой со здоровьем все в порядке. Причиной не могло быть и отсутствие денег - он был одет дорого и некричаще, что трудно имитировать. Не могли его угнетать и годы. Если ему и перевалило за тридцать, то самое большее несколько месяцев назад. Он выглядел бы гораздо привлекательнее, если бы позволил своему лицу не хмуриться.

Уголки его губ были опущены, и рот напоминал подкову, прибитую под носом. Пальто, висящее на руке, раскачивалось в ритме шагов. Шляпа была сдвинута назад и заломлена так, будто, надев ее, он больше о ней не вспомнил. Казалось, искры из-под его ног не разлетаются только потому, что на нем ботинки на каучуковой подошве.

Он не собирался туда, куда попал. Подойдя к этому заведению, он резко затормозил - как будто в ноге натянулся тросик, остановив его на месте. Возможно, он обратил внимание на это заведение только потому, что, когда он проходил мимо, там зажглась неоновая вывеска. Неоновые буквы, напоминающие красные цветы, сообщили название заведения - «Ансельмо» - и окрасили тротуар у входа.

Вероятно, поддавшись какому-то импульсу, он резко свернул в сторону и вошел в бар. Несколько ступенек спускалось в длинное помещение с низким потолком. Заведение было небольшое и в это время непереполненное. Глаза отдыхали в приглушенном освещении, направленном вверх. Вдоль стен тянулись два ряда маленьких кабинок со столиками. Он направился прямо к стойке, которая имела форму подковы, развернутой к выходу, даже не взглянув, есть ли посетители в кабинках. Пальто он положил на высокий табурет, бросил сверху шляпу и сел рядом. По его виду можно было предположить, что он останется здесь недолго. В поле его зрения появилось белое пятно куртки бармена.

- Добрый вечер, сэр.

- Шотландское, - ответил он на приветствие. - И немного воды - чем меньше, тем лучше.

Садясь, он бессознательно отметил, что справа стоит широкая ваза с печеньем или пряниками. Не поворачивая головы, он протянул к ней руку. Рука наткнулась на что-то гладкое, что слегка дернулось. Он посмотрел в том направлении и снял свою руку с другой, раньше него протянувшейся к вазе.

- Извините, только после вас, - пробормотал он, отвернулся и снова погрузился в свои мысли, но тут же опять обернулся.

Потом он время от времени смотрел на нее, как будто что-то взвешивая. Его внимание привлекала ее удивительная шляпа. Она напоминала дыню - не только формой и размером, но и цветом.

Шляпа горела таким оранжевым пламенем, что было больно глазам. Казалось, она освещает весь бар, как фонарь, низко подвешенный в праздничном саду. Прямо из центра шляпы росло длинное петушиное перо, торчащее вверх, как ус редкостного жука. Такой цвет могла себе позволить одна женщина из тысячи. Она себе это позволила, и это ей шло. Она выглядела необычно, но совсем не смешно. Остальная одежда была в приглушенном, сдержанном стиле, черная, рядом с маяком шляпы почти невидимая. Возможно, шляпа стала для нее символом внутреннего освобождения. Возможно, надев ее, она пыталась заявить: «Будьте со мной осторожны. На меньшее, чем звезда с неба, я не согласна».

Она отламывала кусочки печенья, делая вид, что не обращает на него внимания. Когда он встал и подошел к табурету, на котором она сидела, она перестала крошить печенье и легким наклоном головы как будто дала знак: можете говорить; буду ли я слушать, зависит от того, что вы скажете.

Он обратился к ней с обезоруживающей прямотой:

- У вас есть планы на вечер?

- И да, и нет, - вежливо ответила она, нисколько не поощряя его. Она не улыбнулась, никак не дала понять, что принимает его общество. Держалась она прекрасно, в ее поведении не было и намека на доступность.

И в его поведении не было заискивающей слащавости. Он продолжал резким, безличным тоном:

- Если у вас свидание, я не хочу казаться навязчивым.

- Вы не кажетесь мне навязчивым. - Она сказала это очень хорошо, она еще не решила окончательно.

Его взгляд остановился на часах, висящих прямо перед ними над стойкой бара:

- Уже шесть часов десять минут.

Она тоже подняла глаза на часы и согласилась нейтральным тоном:

- Да.

Он достал из кармана бумажник, взял из одного отделения небольшой конверт и открыл его; там были две полоски плотной розовой бумаги.

- У меня два билета на ревю в «Казино». Первый ряд, у центрального прохода. Вы не хотели бы пойти со мной?

- Вы не теряете времени зря. - Она перевела взгляд на его лицо.

- Я вынужден не терять времени зря. - Он сердито посмотрел на билеты. - Если у вас свидание, скажите. Я попробую пригласить кого-нибудь другого.

В ее глазах промелькнул интерес.

- Вы обязательно должны использовать эти билеты?

- Это дело принципа, - пробормотал он недовольно.

- А если я сочту это неудачной попыткой познакомиться? - спросила она. - Я так не считаю лишь потому, что вы предложили это прямо, не пытаясь ничего приукрасить. Значит, за этим ничего не кроется.

- Действительно. - Лицо его по-прежнему было каменным.

Слегка повернувшись к нему, она приняла приглашение:

- Мне всегда хотелось сделать что-нибудь подобное. Так почему бы не сегодня? Такой случай, по крайней мере в той форме, как вы преподнесли, представляется не часто.

Он положил руку ей на плечо:

- Сначала нам надо договориться. Так будет проще после спектакля. Как вы считаете?

- Это зависит от того, о чем мы договоримся.

- Мы останемся случайными знакомыми. Один вечер, и все. Вместе поужинаем и сходим в театр. Не будем друг другу представляться: никаких имен, адресов, никаких лишних подробностей. Просто…

Она закончила фразу:

- …двое, которые вместе отправились в театр. Знакомство на один вечер. Такое условие кажется мне разумным, даже необходимым, будем его соблюдать. Мы избавимся от проявлений самолюбия, а может быть, от необходимости лгать.

Она протянула ему руку, и короткое рукопожатие подтвердило их взаимное согласие. Она в первый раз улыбнулась ему. Улыбка была приятная, сдержанная, без слащавости.

Он дал знак бармену и хотел расплатиться за двоих. - Я уже заплатила, еще до вашего прихода. Бармен вынул из кармана книжечку, написал сверху карандашом: «1 шотл. виски - 0,60», оторвал счет и подал ему. Он обратил внимание на то, что счета пронумерованы и ему достался тринадцатый номер, жирно напечатанный в правом верхнем углу.

Кисло улыбнувшись, он протянул его обратно вместе с требуемой суммой, повернулся и пошел вслед за ней к выходу. Девушка, сидевшая со своим кавалером в одной из кабинок у стены, выглянула и проводила взглядом огненную шляпу, проплывавшую мимо. Он немного отстал и успел перехватить этот взгляд. У двери она повернулась к нему:

- Итак, я в вашем распоряжении.

Он подал знак стоящему неподалеку такси. Другое такси, проезжавшее в это время мимо, попыталось его обойти, но первое не позволило отбить пассажиров и продвинулось вперед, что не обошлось без легкой царапины на крыле и ругани побежденного чужака. Прежде чем конкурент отъехал, а водитель успокоился настолько, что мог обратить внимание на пассажиров, она уже разместилась на заднем сиденье. Ее спутник задержался у дверцы рядом с водителем, объясняя, куда ехать:

- «Мейсон Бланш». - Потом он сел рядом с ней.

В машине горел свет, и они его оставили. Вероятно, оба посчитали, что погасить свет означало бы установить более интимную атмосферу, а это казалось неуместным.

Через минуту он услышал ее тихий смех, проследил за ее взглядом и сдержанно улыбнулся. Фотографии на визитках таксистов редко бывают произведениями искусства, но эта выглядела просто карикатурой: оттопыренные уши, выпученные глаза и к тому же чрезвычайно лаконичные имя и фамилия, которые почти рифмовались: Аль Альп. Он прочитал фамилию и тут же ее забыл.

Уютный ресторан «Мейсон Бланш» был известен своей кухней. Здесь царила атмосфера довольства.

Когда они вошли, она сказала:

- Извините, я приведу себя в порядок, заглажу следы, которые на мне оставило время. Не ждите меня здесь, идите садитесь, я вас найду.

Он заметил, что уже в дверях дамской комнаты она сделала движение рукой, как будто хотела снять шляпу. Ему пришло в голову, что истинной причиной этого маневра была потеря решимости, что она ускользнула от него на момент, чтобы войти в зал без него, привлекая как можно меньше внимания.

Метрдотель встретил его у входа в зал вопросом:

- Вы один, сэр?

- Нет, у меня заказан столик на двоих. - Он назвал свое имя: - Я Скотт Хендерсон.

Метрдотель проверил заказ; испытующе посмотрел на него и спросил:

- Вы будете один, мистер Хендерсон?

- Нет, - ответил Хендерсон безразличным тоном.

Его ждал единственный свободный столик, стоящий отдельно в нише; с трех сторон он был закрыт, и сидящих за ним было видно только спереди.

Вскоре она появилась в дверях без шляпы, и он удивился, насколько шляпа меняла ее внешность. Она выглядела теперь довольно бесцветно. Огонь погас. Она производила впечатление смазанное и неясное, превратившись в заурядную женщину в черном платье, с темно-каштановыми волосами, в нечто сливающееся с фоном. Не красавица и не уродина, не высокая и не маленькая, не элегантная и не замарашка - никакая, бесцветная, ничем не отличающаяся от множества женщин, которых можно встретить на каждом шагу. Никто не задержал на ней взгляда, не зафиксировал ее в памяти. Метрдотель, занятый раскладыванием салата, не удосужился оставить свое занятие, чтобы проводить ее к столу. Хендерсон встал, чтобы она увидела их столик. Она прошла вдоль стенки, самым незаметным путем.

Шляпу она несла в руке, а потом положила на сиденье свободного стула, наполовину прикрыв скатертью, вероятно, чтобы на нее ничего не накапало.

- Вы часто здесь бываете? - спросила она.

Он промолчал.

Она быстро отступила:

- Извините, это из области личных вопросов.

У обслуживавшего их официанта на подбородке была бородавка. Ее нельзя было не заметить.

Заказ он сделал, не советуясь с ней. Она внимательно слушала и, когда он закончил, одобрила его взглядом.

Ее ждал нелегкий труд: выбор тем для беседы был очень ограничен, к тому же приходилось бороться с его дурным настроением. Как истинный мужчина, он предоставил ей самой преодолевать трудности и был по-прежнему молчалив. Иногда он делал вид, будто слушает, но было ясно, что мысленно он далеко. Когда он возвращался к реальности, было заметно, что это стоит ему больших усилий, иногда почти судорожных.

- Вы не хотите снять перчатки? - спросил он. Перчатки были черные, как и все на ней, кроме шляпы. В перчатках она справилась и с коктейлем, и с пюре, но на кусочке лосося лежал кружок лимона, который она безуспешно пыталась выжать вилкой. Она тут же стянула перчатку с правой руки и как будто колебалась, снимать ли левую, но в конце концов, преодолев внутреннее сопротивление, сняла.

Он смотрел словно сквозь нее куда-то вдаль, стараясь не останавливать взгляд на обручальном кольце, но она знала, что он обратил на него внимание.

Она умела прекрасно вести светскую беседу. Кроме того, она умела избегать банальных тем о погоде, газетных новостях и меню.

- Эта ненормальная Мендес из Южной Америки, которая выступает в ревю, год назад, когда я ее видела впервые, говорила почти без акцента. Чем больше контрактов, тем хуже становится ее английский. Если и дальше так пойдет, в следующем сезоне она вернется к чистому испанскому.

Он наградил ее слабой улыбкой. Она умела держаться. Только женщина, которая умеет держаться, могла делать то, что делает она в этот вечер, не явив себя в дурном свете. Она обладала чувством такта и безответственностью. Но достаточно было бы одной капли, чтобы выглядеть гораздо интереснее. Будь она чуть хуже воспитана, в ней была бы пикантность парвеню; будь немного утонченнее, она была бы великолепна. А так - ни рыба, ни мясо - она напоминала плоскую картинку: ей не хватало третьего измерения.

В конце ужина он обратил внимание на то, как она рассматривает его галстук. Он тоже опустил глаза на галстук и неуверенно спросил:

- Не тот цвет? - Галстук был однотонный, без узора.

- Нет, он отличный, - поспешно заверила она, - но не совсем подходит к вашему костюму. Это единственная деталь, которая не сочетается с остальным… Не сердитесь, я не хочу вас поучать, - извинилась она и замолчала.

Он снова посмотрел на галстук - с интересом, будто раньше не знал, что на нем надето, будто сам удивился, увидев его. Чтобы немного уменьшить дисгармонию, на которую она обратила внимание, он засунул глубже в карман пиджака платок.

Потом они выкурили по сигарете, немного посидели за рюмкой коньяка и поднялись. Только у выхода перед большим зеркалом она надела шляпу и снова как будто ожила, стала выразительной. Он отметил про себя, насколько шляпа меняет ее, - как будто зажегся яркий, праздничный свет.

Такси остановилось перед театром, и огромный швейцар, ростом не меньше ста девяноста сантиметров, открыл перед ними двери. В его глазах промелькнуло удовольствие, когда шляпа проплыла перед ним. У швейцара были большие усы, как у моржа, он напоминал карикатуру на театрального швейцара из журнала «Нью-йоркер». Он широко открытыми глазами следил за шляпой. Хендерсон заметил это, но тут же забыл - насколько человек вообще может что-то забыть.

В фойе было пусто - они опоздали. Даже контролера уже не было у входа. Анонимный силуэт, вырисовывавшийся на фоне стены, встал у них на пути у входа в зал, билетерша фонариком осветила билеты и повела их по коридору, светя им под ноги.

Они сидели в первом ряду, даже слишком близко. Сцена сначала казалась размазанной оранжевой краской, но скоро глаза привыкли, Они терпеливо следили за ревю, составленным из отдельных номеров, смонтированных, как эпизоды фильма. Время от времени женщина с удовольствием смеялась. Его хватило только на вымученную улыбку. Шум, краски, яркий свет достигли апогея, и занавес закрылся - закончилось первое отделение.

Загорелись люстры, поднялся шум - зрители вставали и покидали зал.

- Хотите покурить? - спросил он.

- Останемся здесь. - Она подняла воротник. В зрительном зале было душно, и он понял, что она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал ее.

- Вы уже видели этих артистов? - спросила она приглушенным голосом и улыбнулась.

Он наблюдал, как она машинально теребит в руках программку, загибая правый верхний уголок. Все листки теперь были загнуты один на другой.

- Это у меня дурная привычка, иногда я даже не замечаю, что делаю.

Открылись дверцы, ведущие в оркестровую яму, и появились музыканты, чтобы приготовиться ко второй части представления. Ближе всего к ним, отделенный от них только перилами, сидел ударник. Он напоминал грызуна, который за последние десять лет ни разу не выбрался на солнце. Кожа на его лице была сильно натянута, прилизанные волосы блестели, как мокрая купальная шапка с белым швом посередине. Верхнюю губу украшали усы, напоминающие скорее черный дым, выходящий из носа.

Он передвинул стул, укрепил что-то на своих инструментах и, покончив с этим, уселся поудобнее. И тут ему в глаза бросилась ее шляпа. Вероятно, она его потрясла. Тупое, неинтеллигентное лицо застыло. Он открыл рот, как рыба, и забыл его закрыть. Он пытался отвести от нее взгляд, но не мог с собой ничего поделать, глаза его все время возвращались к шляпе.

Хендерсон с любопытством наблюдал за ним со стороны, но, заметив, что упорный взгляд музыканта становится уже неприличным, одарил его таким взглядом, что тот повернулся к своему пюпитру и уставился в ноты. Несмотря на то что голова его была повернута в другую сторону, по напряженной позе было видно, что он продолжает думать о спутнице Хендерсона.

- Наверное, я произвела на него впечатление, - улыбнулась она.

- Великолепный барабанщик сражен, - подтвердил он.

Ряды за ними вновь заполнились. Свет в зале погас, опаздывающие пробрались на свои места; началось второе отделение. Она снова рассеянно загибала ослиные уши на своей программке.

В середине второго отделения американский оркестр ушел, его заменили экзотические тамтамы и гремящие тыквы. Под их аккомпанемент появилась звезда вечера, сенсация из Южной Америки Эстелла Мендес.

Спутница подтолкнула его локтем. Он непонимающе посмотрел на нее и снова перевел взгляд на сцену. Обе женщины уже уловили роковое обстоятельство, пока недоступное мужскому интеллекту. Он услышал таинственный шепот:

- Какое у нее лицо! Она готова меня убить.

Черные глаза женщины на сцене сверкали ненавистью сквозь ослепительную улыбку каждый раз, когда ее взгляд падал на точную копию ее собственной шляпы, украшавшую голову спутницы Хендерсона, сидящей в первом ряду. Трудно было не обратить на нее внимание.

- Теперь я знаю, откуда появилась идея этого сооружения, - вздохнула она грустно.

- Но почему она так сердится? Наоборот, она должна себя чувствовать польщенной.

- Вам, мужчинам, этого не понять. Пусть лучше украдет все мои драгоценности, но не трогает мою шляпу. А здесь шляпа к тому же важная деталь. Как часть ее образа. Вероятно, ее тайно скопировали; сомневаюсь, что она бы на это согласилась…

Он начал с интересом следить за выступлением.

Пение было безыскусно, как и бывает с настоящим искусством. Или как некоторые себе позволяют, и им это сходит с рук. Она пела по-испански, но и на этом языке текст не отличался излишней глубиной.

Чика-чика, бум-бум,
Чика-чика, бум-бум…
Припев без конца повторялся. При этом она делала большие глаза, танцевала и бросала цветы из висящей на руке корзины женщинам, сидящим в зале.

Она спела два куплета, и практически все женщины в трех первых рядах были одарены цветами. Кроме спутницы Хендерсона.

- Она специально меня не замечает, чтобы отомстить за шляпу, - прошептала она понимающе.

И действительно, каждый раз, когда актриса проплывала мимо них, ее глаза зловеще сверкали и из них только что не сыпались искры.

- Смотрите, сейчас я попрошу у нее цветок, - предупредила она, чтобы он не пропустил развлечение.

Она молитвенно сложила руки под подбородком. Намек был демонстративно проигнорирован. Тогда она умоляюще протянула руки.

Глаза на сцене сузились, как щелки, потом взгляд был отведен и вновь стал нормальным.

Неожиданно спутница Хендерсона щелкнула пальцами, резкий звук был слышен, несмотря на музыку. Взгляд вновь обратился к виновнице, прожигая ее бешеной злостью. В воздух полетел следующий цветок, но опять не для нее.

- Нет, я не сдамся, - услышал он упрямый шепот.

Она поднялась и встала у своего кресла, с улыбкой прося то, что ей хотелось получить.

Актриса оказалась во власти этой индивидуалистки, ей надо было любой ценой поддерживать в глазах публики образ любезного и очаровательного существа. Поведение спутницы Хендерсона имело еще одно непредвиденное последствие: когда актриса танцевальным шагом возвращалась на другой конец сцены, прожектор, послушно следовавший за ней, осветил голову одиноко стоящей в первом ряду партера фигуры. Теперь уже от общего внимания не могло укрыться, что шляпы одинаковые. Комментарий разбегался кругами, как вода вокруг брошенного камня.

Актриса капитулировала моментально. Цветок, вырванный при помощи шантажа, взлетел в воздух, описав элегантную дугу над прожекторами. Она сделала еще слабое движение рукой, будто извиняясь, но под маской любезности скрывалось тропическое бешенство, способное убить на расстоянии. Спутница Хендерсона ловко поймала цветок, пошевелила губами, как бы благодаря, но он сумел прочесть по ее губам:

- Спасибо, девка испанская!

Поверженная актриса медленно отступила за кулисы, кружась в ритме музыки, которая постепенно стихала, как стук колес исчезающего вдали поезда.

Зал сотрясался от аплодисментов. Две руки - вероятно, ассистента режиссера - с трудом удерживали за кулисами актрису, которая пыталась вырваться на сцену совсем не для того, чтобы поблагодарить зрителей. Было видно, как ее руки сжимаются в кулаки и трясутся в жажде мести. Потом прожекторы погасли, и начался следующий номер.

Когда занавес опустился в последний раз и они встали, Хендерсон бросил программку на сиденье своего кресла. Его удивило, что она подняла ее и сложила вместе со своей.

- Я их оставлю на память, - сказала она.

- Не думал, что вы сентиментальны, - заметил он, ведя ее по проходу, заполненному зрителями.

- Это даже не сентиментальность. Знаете, я люблю иногда снова пережить то, что когда-то сделала не раздумывая. И такие мелочи этому помогают.

Почему она говорит об этом? Что она имеет в виду? То, что пошла с ним, хотя и встретила его впервые? Вероятно, решил он. Когда они пробирались к такси сквозь толпу у входа, произошел неприятный эпизод. Они уже остановили такси, но еще не успели сесть, как появился слепой нищий, который с немым укором стоял рядом, чуть не упираясь ей в бок миской, в которую собирал подаяние. Кто-то в толпе случайно задел сигарету, которую она держала в руке, и горящий окурок упал в его миску. Хендерсон увидел это, но, прежде чем успел что-то сделать, доверчивый бедняга сунул руку в миску и, обжегшись, резко отдернул ее. Хендерсон тут же сам выбросил из миски окурок и подал нищему доллар.

- Простите, дружище, она нечаянно.

Пострадавший продолжал с несчастным видом дуть на обожженный палец, и Хендерсон добавил еще доллар, чтобы тот не подумал, что над ним хотели подшутить. Потом он открыл дверцу такси и сел рядом с ней. Она прокомментировала этот эпизод словами:

- Как это было трогательно!

Он еще не сказал водителю, куда ехать.

- Сколько времени? - спросила она.

- Без пятнадцати двенадцать.

- Может быть, возвратимся туда, где мы встретились? Выпьем по бокалу на прощанье и расстанемся. Вы пойдете своим путем, я - своим. Я люблю замкнутый круг.

Ему пришло в голову, что в центре круга пустота но вслух он этого не сказал - это прозвучало бы недостаточно галантно.

В баре было гораздо больше народу, чем в шесть часов. Они пробились к свободному месту в конце стойки; она села, он встал рядом.

- За ваше здоровье и до свидания. Я рада, что встретила вас, - задумчиво сказала она, склонившись над бокалом.

- Рад слышать это.

Они выпили - он до дна, она лишь немного.

- Я ненадолго задержусь здесь, - сказала она тоном, не допускающим возражений, и подала ему руку.

- Спокойной ночи и счастья вам.

Они пожали друг другу руки.

Когда он уже уходил, она с упреком посмотрела на него и сказала:

- Теперь, когда вы настояли на своем, вам следует вернуться и помириться с ней.

Он удивленно посмотрел на нее.

- Мне с самого начала было ясно, что вас мучает, - сказала она спокойно.

На этом они расстались. Он направился к выходу, она вернулась к своему бокалу.

Конец приключения.

В дверях он обернулся. Она все еще сидела за стойкой бара, задумчиво опустив голову, и машинально вертела в руке бокал. Ярко-оранжевая шляпа виднелась в просвете в форме буквы «У» между двумя склоненными спинами, ярко-оранжевая шляпа в сигаретном дыму - нереальная, как сон, как несыгранный спектакль. 

2. За сто пятьдесят дней до казни. Полночь

Через десять минут, преодолев расстояние в десять кварталов, он вышел из такси перед угловым домом. Сунув в карман сдачу, которую ему дал таксист, он открыл своим ключом дверь и вошел в вестибюль. Какой-то маленький человечек, видимо, ожидал кого-то, бесцельно прохаживаясь взад и вперед; он был не из этого дома, по крайней мере Хендерсон его никогда раньше не видел. Лифт он не вызывал - кнопка не горела.

Хендерсон обошел человека, не обращая на него внимания, и нажал кнопку лифта.

Незнакомец тем временем рассматривал картинку на стене вестибюля со вниманием, которого не заслуживали ее художественные достоинства. Он демонстративноповернулся спиной к Хендерсону и старался не замечать его. Вероятно, у него совесть не чиста, если он отворачивается, подумал Хендерсон, наверное, ждет кого-то, рядом с кем ему не следовало бы показываться.

Потом Хендерсон решил: «А мне что до этого? Зачем я ломаю над этим голову?» Спустился лифт, и Хендерсон вошел в кабину. Тяжелые металлические двери закрылись сами. Он нажал кнопку «6» - верхний этаж. Лифт двинулся, и через стеклянный ромб дверей Хендерсон увидел, что человечек, видимо, рассердившись, что его знакомый или знакомая не появляются, прекратил изучать картинку и направился к телефону. Впрочем, это его не касалось.

Он вышел из лифта на шестом этаже. В коридоре было тихо, слышался только звон монет в его кармане, когда он искал ключ. Он открыл дверь своей квартиры, первой справа от лифта. Свет в прихожей не горел, за дверью было темно, как в могиле. Он глубоко вздохнул со смешанным чувством презрения и недоверия, щелкнул выключателем, и маленькая прихожая осветилась. Но освещен был только ее маленький куб, за дверью в противоположной стене по-прежнему была непроницаемая тьма.

Закрыв дверь, он бросил пальто и шляпу на стул. Тишина и темнота действовали ему на нервы. На его лице снова появилось упрямое недовольство.

Повернувшись к двери, он позвал:

- Марселла! - Его голос звучал властно и несколько враждебно.

Он вошел в комнату, продолжая говорить резким тоном:

- Ну и что дальше? Не пора ли прекратить? Я знаю, что ты не спишь, не считай меня дураком. Я видел с улицы, что у тебя в спальне горел свет. Веди себя разумно, так мы никогда не договоримся!

Ответа не было. Он двинулся в темноте к выключателю, ворча уже не так решительно:

- Ты же не спишь, а, как только услышишь, что я иду, притворяешься. Опять не желаешь серьезно поговорить?

Он протянул руку, но, прежде чем прикоснулся к выключателю, раздался щелчок и свет неожиданно залил комнату. Он увидел, как другая рука удаляется от выключателя. Это была рука незнакомого мужчины.

Он испуганно дернулся и увидел, что с другой стороны на него смотрит второй человек. Повернувшись назад, он увидел третьего. Эти трое стояли неподвижно, как статуи, окружив его.

Его настолько вывело из равновесия неожиданное появление этих неподвижных, молчаливых фигур, напоминающих покойников, что в отчаянии он стал искать глазами знакомые предметы, желая убедиться, что находится в своей квартире. Наконец его взгляд остановился на кобальтовой лампе, стоящей на столике у стены. Это была его лампа. Потом он увидел кресло в углу комнаты. Это было его кресло. Потом - рамку, стоящую на комоде: фотография девушки с копной кудрявых волос и его собственная фотография. Лица на снимках были направлены в противоположные стороны, как будто отвернулись друг от друга. Он был в своей квартире.

Он заговорил первым. Они, кажется, не начали бы говорить до второго пришествия.

- Что вам нужно в моей квартире? - резко спросил он.

Никто не ответил.

- Кто вы такие?

Опять нет ответа.

- Что вы здесь ищете? Как вы сюда попали?

Он снова позвал ее, теперь с вопросительной интонацией, как будто хотел, чтобы она объяснила их присутствие в квартире. Двери, к которым он повернул голову, не отворились, таинственные и непроницаемые.

Наконец один из них заговорил:

Вы Скотт Хендерсон?

Круг, в центре которого он находился, немного сузился.

- Да, это мое имя. - Он не мог оторвать глаз от двери, которая не открывалась. - Что происходит? Что случилось?

С упорством, которое его бесило, они задавали свои вопросы, не отвечая ему.

- Вы живете в этой квартире?

- Конечно, я у себя дома.

- Вы муж Марселлы Хендерсон?

- Да! Объясните наконец, что означает эта комедия?

Один из них что-то показал ему, но Хендерсон не разглядел что. Только позже он понял, что это было.

Он попытался пройти к двери, но один из мужчин преградил ему путь.

- Где она? Она ушла?

- Она не ушла, мистер Хендерсон, - тихо ответил мужчина.

- Так почему же она не выходит? - От волнения он заговорил очень громко. - Объясните, что происходит?

- Она не может выйти, мистер Хендерсон.

- Минутку! Что это вы мне показывали? Полицейский значок?

- Спокойно, мистер Хендерсон.

Теперь все четверо как будто исполняли общий танец. Он сделал шаг в сторону, и они преградили ему путь, он попытался обойти их с другой стороны, и они снова преградили путь.

- Как я могу быть спокоен, не зная, что случилось? В квартиру кто-нибудь забрался? Случилось несчастье? Она попала под машину? Не трогайте меня. Я хочу сам посмотреть.

Но сила была на их стороне. Он вырывался из одних рук, и его хватали другие. Он уже терял самообладание, и все это грозило перерасти в кулачный бой.

- Это моя квартира! Я здесь живу! Вы не имеете права так со мной обращаться! Почему вы не пускаете меня в спальню моей жены…

Неожиданно они его отпустили. Один из них кивнул тому, что стоял у двери, и сказал:

- Хорошо. Джо, пусти его.

Они сразу же отпустили его, и он чуть не потерял равновесия. Он вошел в комнату, обставленную изящной мебелью, в комнату, предназначенную для наслаждения. Все было в серебристо-голубых тонах, в воздухе витал хорошо знакомый ему запах. Кукла в широкой юбке из голубого шелка, сидевшая на туалетном столике, смотрела на него широко раскрытыми глазами; одна хрустальная подвеска с голубого шелкового абажура упала ей на колени. Обе постели были застелены голубыми покрывалами.

Одна постель была абсолютно гладкой, на другой под одеялом вырисовывалось тело, прикрытое с головы до ног; только сверху виднелось несколько волнистых прядей, напоминающих пену бронзового цвета.

Он остановился как вкопанный. Лицо его побледнело от ужаса.

- Она… что она с собой сделала? Сумасшедшая!… - Он испуганно взглянул на туалетный столик между кроватями, но там не было никаких флакончиков или коробочек из-под таблеток.

Неуверенными шагами он подошел к постели, наклонился, коснулся одеяла, потом через одеяло взял ее за плечо и стал трясти:

- Марселла, что с тобой?

Они вошли в спальню вслед за ним. У него было ощущение, что они внимательно следят за его действиями и оценивают их. Но сейчас все его внимание было поглощено ею.

Три пары глаз следили за ним от дверей. Следили, как он берет за угол покрывало из голубого шелка и отгибает его.

То, что он увидел, было ужасно, невероятно - она смеялась. Окоченевший труп смеялся над своей шуткой. Ее волосы рассыпались по подушке вокруг головы, как раскрытый веер.

Чужие руки снова прикоснулись к нему и медленно, шаг за шагом тянули его от постели. Из поля его зрения исчезли блеск голубого шелка и женщина. Полностью, навсегда.

- Этого я не хотел, - сказал он надломленным голосом. - Я не этого добивался…

Три пары глаз понимающе переглянулись; его слова были зафиксированы.

Его отвели в другую комнату, к дивану. Когда он сел, один из мужчин закрыл дверь.

Он сидел спокойно, прикрыв рукой глаза, как будто ему мешал яркий свет. Они, казалось, не обращали на него внимания. Один стоял у окна и смотрел в пустоту. Второй, стоя у столика, листал какой-то журнал. Третий сидел напротив, но не смотрел на него, он пытался вытащить что-то из-под ногтя, и это занятие, казалось, было для него сейчас самым важным.

Через минуту Хендерсон отвел руку от глаз.

Его взгляд остановился на ее фотографии рядом с его собственной. Он протянул руку и перевернул их, чтобы не видеть.

Три пары глаз понимающе переглянулись.

Молчание начинало невыносимо давить, как свинцовая крышка. Наконец тот, что сидел напротив, заговорил:

- Нам придется с вами побеседовать.

- Вы бы не могли немного подождать? - Слабо оборонялся он. - Мне как-то не по себе…

Мужчина, сидящий на стуле, понимающе кивнул. Тот, что стоял у окна, по-прежнему смотрел в пустоту. Третий продолжал листать дамский журнал. Наконец Хендерсон, протерев ладонями глаза, сказал серьезно:

- Все в порядке, можете начинать.

Все началось незаметно - так, пустой разговор; казалось, они просто тактично ведут беседу, во время которой выясняются общие сведения.

- Сколько вам лет, мистер Хендерсон?

- Тридцать два.

- А ей?

- Двадцать девять.

- Сколько лет вы женаты?

- Пять.

- Ваша профессия?

- Я биржевой маклер.

- Во сколько вы ушли вчера вечером, мистер Хендерсон?

- В полшестого - шесть.

- Точнее не можете вспомнить?

- Конечно, я могу уточнить. Но когда точно, минута в минуту, закрыл дверь, сказать не могу. От без пятнадцати до без пяти шесть. Помню, что пробило шесть, когда я был на углу, там слышен бой с часовни на соседней улице.

- Хорошо. Вы уже поужинали?

- Нет. - Он секунду помолчал и повторил: - Нет, тогда я еще не ужинал.

- Значит, вы где-то поужинали позже?

- Да.

- Вы ужинали один?

- Я поужинал в городе, без жены.

Мужчина у столика закрыл журнал. Тот, что стоял у окна, перестал рассматривать пустоту.

Сидящий на стуле мужчина тактично, будто боясь обидеть его, спросил:

- Это было, вероятно, необычно, что вы ужинали в городе без жены?

- Да.

- Почему так случилось в этот вечер? - Детектив не смотрел на него, сосредоточившись на сигарете, с которой стряхивал пепел в стоящую рядом пепельницу.

- Мы договорились пойти ужинать вместе, но в последний момент она стала жаловаться, что плохо себя чувствует, что у нее болит голова… Короче, я пошел один.

- Не было ли между вами ссоры? - Вопрос был задан очень тихо.

Хендерсон ответил так же тихо:

- Конечно, мы наговорили друг другу много неприятного. Знаете, как это бывает…

- Ясно. - Детектив производил впечатление человека, отлично разбирающегося в мелких домашних ссорах. - Но ничего серьезного между вами не произошло?

- Ничего, что заставило бы ее это сделать, если я правильно понял намек. - Он помолчал, потом, как будто что-то поняв, спросил: - Что с ней, собственно, случилось? Вы мне так и не сказали.

Двери открылись, и Хендерсон умолк. Как загипнотизированный, смотрел он на двери спальни, пока они вновь не закрылись; потом попытался встать. Что они от него хотят? Кто они такие? Что они делают в его квартире?

Мужчина встал со стула, подошел к Хендерсону и положил ему руку на плечо. Это выглядело, как сочувственный жест.

Другой мужчина, стоящий у окна, взглянул на него и сказал:

- Вы очень нервничаете, мистер Хендерсон.

Врожденное чувство собственного достоинства пришло Хендерсону на помощь:

- Как я могу быть спокойным? - сказал он с горечью. - Ведь я только что обнаружил, что моя жена мертва.

Человеку у окна нечего было на это возразить.

Двери спальни вновь открылись. Оттуда донеслись звуки, как будто тащили что-то тяжелое. Глаза Хендерсона расширились, он резко встал. Что они с ней делают? Тянут, как мешок картошки… И ее прекрасные волосы волочат по полу… Она так за ними ухаживала…

Его опять держали так, что он не мог двинуться. Двери в коридор закрылись. Из пустой спальни донесся запах, как бы говорящий: «Помнишь? Помнишь, как ты меня любил?»

Он упал на диван и закрыл лицо руками. Было слышно его прерывистое дыхание. Наконец, опустив руки на колени, он сказал с выражением удивления и бессилия:

- Я не думал, что мужчина способен плакать, а сейчас плакал сам…

Детектив, который до этого сидел на стуле, подал ему сигарету и даже зажег спичку. Говорить было уже как будто не о чем, допрос не возобновился. Шла беседа ни о чем, просто чтобы убить время.

- Вы очень элегантно одеваетесь, мистер Хендерсон, - казалось бы, без всякой связи сказал один из них.

Хендерсон недовольно посмотрел на него и ничего не ответил.

- Все, что на вас надето, очень хорошо сочетается.

- Да, это настоящее искусство, - прокомментировал тот, что просматривал журнал.

- Носки, рубашка, даже платок в кармане… - заметил тот, что стоял у окна. - Все, кроме галстука.

- Это вас так занимает? - утомленно упрекнул их Хендерсон.

- Сюда подошел бы синий галстук. Все остальное на вас синего цвета. Я не очень придерживаюсь моды, но, глядя на вас, не могу удержаться… - И детектив добавил с невинным видом: - Как это вы не обратили внимания на такую важную деталь, как галстук? У вас нет синего галстука?

Голос Хендерсона звучал почти умоляюще:

- О чем вы меня спрашиваете? Неужели вы не понимаете, что я не могу сейчас говорить о таких пустяках…

Детектив повторил вопрос тем же бесцветным голосом:

- У вас нет синего галстука, мистер Хендерсон? Хендерсон схватился за голову.

- Вы хотите свести меня с ума? - спросил он тихо, не в силах больше выносить эти пустые разговоры. - Разумеется, у меня есть синий галстук. Он, наверное, в шкафу на вешалке.

- Как же вы его там оставили, если так тщательно одевались? Он просто необходим к вашему костюму. - Детектив сделал обезоруживающий жест рукой. - Может быть, вы его надели, а потом, в последнюю минуту, передумали и переменили?

Хендерсон спросил:

- Неужели это так важно? Почему вы все время об этом говорите? - Он повысил голос: - Моя жена мертва, я сам не свой, а вы интересуетесь галстуком!

Но вопросы сыпались один за другим - монотонно, как капли воды, падающие на голову.

- Вы точно знаете, что не надели сначала тот галстук?

Он ответил сдавленным голосом:

- Конечно, точно. Он должен быть в шкафу.

Детектив бесхитростно заявил:

- На вешалке его нет. Поэтому я вас о нем спрашиваю. Мы нашли вешалку для галстуков. Один крючок там свободен, самый нижний. Остальные галстуки его полностью закрывают. Понимаете, если галстук вытащили из-под других, значит, первоначально выбрали именно его. Если бы вы взяли галстук случайно, то надели бы тот, что висит сверху. Не могу понять, почему вы, подняв все остальные и выбрав самый нижний галстук, вдруг передумали и решили пойти в том, в котором были целый день на работе и который не подходит к вечернему костюму?

Хендерсон сжал руками голову, вскочил и прохрипел:

- Я больше этого не выдержу. Или вы мне скажете, в чем дело, или прекратите! Если его нет на вешалке, то где он? Скажите, если знаете! И вообще, какое имеет значение, где он?

- Это имеет очень большое значение, мистер Хендерсон.

После этих слов воцарилось длительное молчание.

Хендерсон побледнел.

- Дело в том, что галстук затянут вокруг шеи вашей жены. Она задушена. 

3. За сто сорок девять дней до казни. Раннее утро

Были заданы еще тысячи вопросов до того, как первые лучи солнца изменили атмосферу в комнате. Комната выглядела, как после затянувшейся до утра вечеринки: окурки торчали изо всех посудин, многие из которых не были предназначены для этого. Лампа кобальтового стекла до сих пор светила, поблекший электрический свет производил странное впечатление. Стояли на прежнем месте и обе фотографии.

Все выглядели и вели себя, как после вечеринки: сняли пиджаки, расстегнули воротнички. Один из них пошел в ванну - освежиться холодной водой. Через открытые двери было слышно, как он отфыркивается. Двое других продолжали курить, их глаза беспокойно бегали с предмета на предмет. Только Хендерсон неподвижно сидел всю ночь на диване. У него было ощущение, что он сидит так всю жизнь; он не мог представить себя где-нибудь в другом месте, кроме этой комнаты.

Мужчина, вышедший из ванной, его звали Бёджес, появился в дверях. Он стряхнул воду с волос.

- Где у вас полотенца? - спросил он Хендерсона, как о чем-то само собой разумеющемся.

- Не знаю, - печально сказал Хендерсон. - Она мне приносила, когда мне было нужно. Где они лежат, я до сих пор не знаю.

Детектив беспомощно огляделся, капли воды все стекали с его волос.

- Можно, я вытрусь занавеской душа? - спросил он.

- Конечно, - позволил Хендерсон.

Все началось снова. Всегда все начиналось снова, когда казалось, что уже пришел конец.

- Дело ведь не в билетах в театр. Почему вы пытаетесь нас убедить, что дело было только в них?

Он поднял глаза на говорящего - тот не смотрел на него. Он привык, чтобы люди смотрели в глаза тому, к кому обращаются.

Вопрос задал человек, который на него не смотрел.

- Потому что дело было именно в них. Что вы хотите услышать? Вы не знаете, что люди ссорятся из-за билетов в театр? Такое иногда случается.

Другой сказал:

- Кончайте, Хендерсон. Как ее зовут?

- Кого?

- Я бы на вашем месте не начинал все снова, - недовольно заметил тот, кто задал вопрос. - А то мы опять вернемся к тому, о чем говорили два с половиной часа назад. Как ее зовут?

Хендерсон с измученным видом запустил пальцы в волосы и опустил голову.

Бёджес вышел из ванной, заправляя сорочку за пояс брюк. Он вынул из кармана часы, надел на руку, посмотрел на циферблат и исчез в прихожей, вероятно, пошел к телефонному аппарату. В комнату донесся его голос:

- Можно, Тильней.

Никто не обратил на это внимания, тем более Хендерсон, тупо уставившийся на ковер, стараясь держать глаза открытыми. Бёджес вошел в комнату и прохаживался из угла в угол, будто не знал, чем себя занять. Наконец он подошел к окну и поднял шторы, чтобы внутрь проникло больше света. На подоконнике сидела птица и заговорщически кивала головой. Бёджес сказал:

- Подойдите сюда на минутку, Хендерсон. Вы не знаете, что это за птица?

Хендерсон не встал в ответ на его просьбу, и Бёджес настойчиво сказал:

- Идите скорее, пока она не улетела.

Хендерсон встал, сделал несколько шагов к окну и остановился рядом с Бёджесом, повернувшись спиной к дверям.

- Воробей, - коротко сказал он, смерив детектива взглядом: тебе не это нужно.

- Я тоже так подумал, - заявил Бёджес и добавил: - У вас отсюда прекрасный вид.

- Дарю его вам вместе с птицами, - горько бросил Хендерсон.

Он повернулся и встал как вкопанный. На диване сидела девушка. Она вошла совершенно бесшумно, не скрипнув дверью и не зашуршав платьем.

Трое мужчин внимательно следили за его лицом. Он взял себя в руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице, которое казалось окаменевшим.

Они смотрели друг на друга. Она была красива - выразительный англосаксонский тип с голубыми глазами и волосами шоколадного цвета, уложенными в гладкую прическу. Пробор был четкий, как у мужчины. На плечи было наброшено пальто из верблюжьей шерсти, пустые рукава бессильно висели вдоль тела. Шляпы на ней не было, в руках она держала сумочку. Она была молода, в том возрасте, когда девушки еще верят в любовь и мужчин. Возможно, у нее эта вера сохранится до конца дней; кажется, она была идеалисткой. Это было видно по тому, как она смотрела на него: в глазах ее горел огонь.

Он облизал пересохшие губы и слегка кивнул, как бы приветствуя кого-то, с кем едва знаком, чье имя не может вспомнить, но кого не хочет обидеть невниманием.

Бёджес дал своим людям знак, и они вдруг остались одни, никого, кроме них, в комнате не было. Хендерсон попытался остановить ее жестом, но было поздно. Пальто осталось лежать на диване, а девушка бросилась к Хендерсону.

Он попытался отстраниться от нее:

- Перестань. Ты должна быть осторожна. Они только этого и ждут. Наверняка они слышат каждое слово…

- Мне нечего бояться. - Она взяла его за руки. - А тебе? Ты должен мне все рассказать.

- В течение шести часов я делал все, чтобы не впутывать тебя в это дело. Как они тебя нашли? Я дал бы отрубить себе руку, только бы тебя не вмешивали в это дело.

- Но я не хочу избегать ничего, в чем замешан ты. Ты меня плохо знаешь.

Он не мог ответить, потому что она его поцеловала. Потом он сказал:

- Ты меня целуешь, а сама еще не убедилась, что я…

- Нет, я не могла так ошибиться. Если бы это было так, значит, мое сердце сошло с ума. А мое сердце не ошибается.

- Скажи ему, что я очень рад, - печально поблагодарил он, - Я не испытывал ненависти к Марселле. Просто я ее недостаточно любил, чтобы оставаться с ней. Но убить ее я бы не смог. Думаю, я никого не мог бы убить, даже мужчину…

Она положила голову ему на грудь. Это был жест благодарности, которую нельзя выразить словами.

- Мне этого можешь не говорить. Я же видела, какое у тебя было лицо, когда мы встретили на улице бродячую собаку. Или когда мы увидели ту ломовую лошадь у тротуара… Сейчас не время это вспоминать… Как ты думаешь - почему я тебя люблю? Конечно, не потому, что ты такой красивый.

Он улыбнулся и погладил ее волосы.

- Я люблю тебя за то, что скрыто глубоко внутри, и никто, кроме меня, этого не видит. В тебе столько доброты! Только я знаю тебя. - Она подняла голову. В глазах ее были слезы.

- Не плачь! - утешил он ее. - Я не стою твоих слез.

- Я лучше знаю, не учи меня, - упрекнула она его. Она посмотрела на закрытые двери, свет в ее глазах погас. - А что они? Они думают, что?…

- Думаю, они еще не решили. Иначе они не держали бы меня здесь всю ночь. Как они впутали в это тебя?

- Когда я вчера вернулась домой, то узнала, что ты мне звонил в шесть вечера. Я не могла лечь, не узнав, как у тебя дела, и около одиннадцати позвонила тебе. Они уже были здесь и сразу послали своего человека поговорить со мной. С тех пор один из них все время находится около меня.

- И это их методы - всю ночь продержать тебя здесь! - возмутился он.

- Разве я могла бы уснуть, зная, что ты попал в беду? - Она погладила его по щеке. - Для меня важно только одно, все остальное глупости. Все выяснится, должно все выясниться. Они же должны найти того, кто это сделал, Что ты им сказал?

- О нас с тобой? Ни слова. Я старался не вмешивать в это тебя.

- Может быть, в этом и была проблема. Они поняли, что ты что-то скрываешь. Раз уж они все равно обо мне знают, не лучше ли им все рассказать, как ты думаешь?

Нам нечего стыдиться и нечего бояться. Чем раньше скажем, тем лучше. По крайней мере оставят тебя в покое. Все равно по нашему поведению они должны были понять, что мы… - Она не договорила.

В комнату вернулся Бёджес. Вид у него был довольный, как у человека, достигшего своей цели. Двое других вошли за ним, и Хендерсон обратил внимание, что с одним из них он заговорщически переглянулся.

- Внизу ждет машина, мисс Ричман, вас отвезут домой.

Хендерсон бросился к нему:

- Не вмешивайте в это мисс Ричман! Это непорядочно! Она не имеет ничего общего…

- Все зависит только от вас, - остановил его Бёджес. - Мы ее сюда привезли, только чтобы напомнить вам…

- Я вам все расскажу, все, что знаю, - обещал Хендерсон. - Только вы должны поручиться, что ей не будут надоедать репортеры, что ее имя не будут трепать в газетах.

- Но вы должны говорить правду, - предупредил его Бёджес.

- Можете быть уверены. - Он повернулся к ней и мягко сказал: - Поезжай домой, Кэрол. И не беспокойся, скоро все выяснится.

Она поцеловала его при всех, гордая чувством, которое он в ней пробудил.

- Сообщи мне сразу же, как только сможешь, хорошо бы уже сегодня!

Бёджес проводил ее до дверей и сказал стоявшему там полицейскому:

- Скажите Тильнею, чтобы мисс Ричман не надоедали. Пусть не дает никакой информации о ней.

- Спасибо, - благодарно сказал Хендерсон, когда Бёджес вернулся в комнату. - Вы настоящий мужчина.

У детектива был непроницаемый взгляд. Он сел, вынул блокнот, перечеркнул несколько исписанных страниц, открыл чистую и спросил:

- Начнем?

- Можно, - согласился Хендерсон.

- Вы сказали, что поссорились с женой. От этого вы не отказываетесь?

- Нет.

- Из-за билетов в театр. На этом вы тоже настаиваете?

- Из-за билетов в театр и развода. На этом настаиваю.

- Это уже ближе к истине. Какие у вас были отношения? Плохие?

- Никаких - ни хороших, ни плохих. Я бы сказал, что мы надоели друг другу. Я уже раньше просил ее дать мне развод. Она знала о мисс Ричман. Я ей рассказал все, ничего не скрывая. Я думал, что мы договоримся по-хорошему, но она не соглашалась на развод. Просто уйти не имело смысла, и я этого не хотел. Мы с мисс Ричман хотели пожениться. Мы избегали друг друга, насколько это было возможно. Я больше не мог так. Обязательно об этом рассказывать?

- Это очень существенно.

- Позавчера вечером я серьезно поговорил с мисс Ричман. Она знала, как мне трудно, и хотела сама поговорить с моей женой. Я был против, и она убедила меня, чтобы я поговорил сам. Вот ее точные слова: «Попытайся сделать это по-другому. Поговори с ней спокойно, убеди ее». Я знал, что это не поможет, но согласился. По телефону с работы я заказал столик на двоих в ресторане, куда мы раньше часто ходили. Купил два билета в театр, в первый ряд в центре. Из-за этого я, даже не принял приглашение лучшего друга, который устраивал прощальную вечеринку. Его зовут Джон Ломбард, он уехал на несколько лет в Южную Америку; это была последняя возможность попрощаться с ним перед отъездом. Но ничего нельзя было поделать, я хотел осуществить свой план и должен был быть с ней любезным.

Но когда я пришел домой, ничего не получилось. Она не шла на соглашение. Ее устраивала такая жизнь, и она ничего не хотела менять. Признаюсь, меня это рассердило. Я взорвался. Она молчала до последней минуты. Ждала, когда я приму душ и оденусь. Потом села и начала смеяться: «Почему бы тебе лучше не пригласить ее?» Она издевалась надо мной: «Зачем выбрасывать деньги на ветер?»

В конце концов я позвонил прямо отсюда мисс Ричман. Но ее не было дома. Марселла смеялась надо мной и даже не пыталась это скрывать. Вы знаете, каково это, когда женщина смеется вам в лицо? Кажешься себе клоуном. Я был взбешен и перестал владеть собой. Я крикнул: «Я приглашу вместо тебя первую встречную! Первую юбку, которую встречу, кто бы она ни была!» Потом я схватил шляпу и хлопнул дверью. - Он помолчал. - Это все. Больше я ничего не могу сказать, даже если бы хотел. Потому что это правда, а правду не приукрасишь.

- А потом… все было так, как вы сказали раньше? - спросил Бёджес.

- Все. Но я был не один. Я сделал так, как сказал жене. Встретил какую-то женщину и пригласил ее. Она приняла приглашение, и мы провели вместе весь вечер. Расстались мы за десять минут до того, как я вернулся домой.

- В котором часу вы с ней встретились?

- Сразу же после того, как ушел из дома. Зайдя в бар на Пятидесятой улице, я увидел ее. - Он сделал неопределенное движение рукой. - Минутку, я могу сказать точно, когда встретился с ней. Мы оба посмотрели на часы, когда я показал ей билеты. Было шесть часов десять минут.

Бёджес сжал пальцами нижнюю губу:

- В каком баре это было?

- Я помню только, что там над входом была неоновая вывеска, она все время вспыхивала и гасла.

- Вы можете доказать, что были там сразу после шести?

- Я же вам сказал. Почему это так важно?

Бёджес медленно проговорил:

- Я мог бы от вас это скрыть, но я, наверное, ненормальный. Скажу вам прямо: ваша жена была убита в шесть часов восемь минут. Часы, которые были у нее на руке, разбились о край туалетного столика, когда она упала. Они показывали точно шесть часов восемь минут пятнадцать секунд. А ни одно существо на двух ногах или даже на двух крыльях не могло бы так быстро добраться до Пятидесятой улицы - всего лишь за одну минуту и сорок пять секунд. Достаточно доказать, что вы были в баре в шесть десять, и с вас будет снято подозрение.

- Но я же вам это говорю, я смотрел на часы.

- Это не доказательство, а неподтвержденное заявление.

- А что вы считаете доказательством?

- Когда кто-нибудь подтвердит ваши слова.

- А почему я должен это доказывать? Почему не наоборот?

- Потому что пока дело выглядит так, что никто, кроме вас, ее убить не мог. Иначе зачем мы сидели бы здесь всю ночь…

Хендерсон бессильно опустил руки.

- Теперь понятно, - вздохнул он. - Понятно.

Воцарилось молчание. Наконец раздался голос Бёджеса:

- Женщина, которая, как вы утверждаете, была с вами в баре, сможет подтвердить, во сколько это было?

- Конечно. Она посмотрела на часы одновременно со мной. Она наверняка это вспомнит и подтвердит.

- Ну, хорошо. Этого достаточно. Конечно, если она будет говорить правду. Где она живет?

- Не знаю. Мы расстались там же, где встретились, в том же баре.

- А как ее зовут?

- Не знаю. Я не спросил, а она не представилась.

- Не назвала даже имени? Вы провели вместе шесть часов, вы должны были как-то обращаться к ней.

- Мы никак не обращались друг к другу, - ответил он подавленно.

Бёджес снова вынул блокнот.

- Ну, неважно. Опишите её по крайней мере. Нам придется самим разыскивать.

Последовало долгое молчание.

- Так как? - спросил наконец Бёджес.

Хендерсон заметно побледнел.

- Господи, я не помню, как она выглядела, - проговорил он. - Я не могу вспомнить, она полностью вылетела у меня из головы. Вчера, сразу как вернулся, я, может быть, еще смог бы ее описать, а сейчас не могу. Это было слишком сильное потрясение- смерть Марселлы… А потом вы меня всю ночь допрашивали. Это как испорченный снимок.

Я не очень ее рассматривал, голова у меня была забита своими проблемами. - Он переводил взгляд с одного детектива на другого, в поисках поддержки. - Она совсем вылетела у меня из головы.

Бёджес пытался помочь ему:

- Не спешите. Времени достаточно. Подумайте хорошенько. Вспомните, какие у нее были глаза?

Хендерсон отчаянно сжал кулаки.

- Не можете вспомнить? Ну, а волосы, какие были волосы? Какого цвета?

Он закрыл глаза руками:

- Не знаю. Иногда мне кажется, что светлые, иногда - темные. Наверное, что-то среднее. Тем более что волосы были закрыты шляпой. - В его глазах мелькнул луч надежды. - Шляпу я очень хорошо помню. Оранжевого цвета, если вам это поможет. Да, оранжевая, я точно знаю.

- Но шляпу она сняла и, возможно, полгода не наденет. Что нам проку от этой шляпы? Не могли бы вы вспомнить что-то, что касается ее самой?

Хендерсон в отчаянии тер виски, и было видно, что он усиленно пытается вспомнить.

- Она была полная? Худощавая? Высокая? Маленькая? - спрашивал Бёджес.

- Я не могу вспомнить. Что мне делать?

- Вы нас водите за нос! - вмешался в допрос другой детектив. - Ведь это же было вчера, а не неделю назад!

- У меня всегда была плохая память на лица, даже при нормальных обстоятельствах. У нее было лицо, как будто…

- Надеюсь, вы нас не разыгрываете.

Хендерсон все больше и больше запутывался. Его ошибкой было то, что он размышлял вслух, вместо того чтобы обдумать слова.

- Она выглядела, как все женщины. Больше я ничего не могу сказать…

На этом допрос закончился. Лицо Бёджеса стало как каменное, видно было, что он еле сдерживается. Он надел плащ, поправил галстук и сказал рассерженно:

- Идемте, уже пора, мы здесь потеряли достаточно времени.

У выхода он смерил Хендерсона жестким взглядом и сказал:

- За кого вы нас принимаете? Думаете, с нами можно играть в кошки-мышки? Целый вечер, шесть часов вы провели в обществе женщины и утром не можете описать ее. Вы сидели напротив нее в баре, в ресторане, в такси и вместо лица помните какое-то пустое место под оранжевой шляпой? Думаете, мы это проглотим? Вы описываете какой-то призрак, фантом без имени, фигуры, роста, глаз, волос, словом, без всего, что есть у каждой женщины, и полагаете, что мы поверим, что вы были с ней, а не дома с женой, которая была убита в это время! Десятилетний ребенок поймет, что вы говорите неправду. По-моему, есть две возможности: вы выдумали эту женщину, или, как мне кажется, вы ее увидели вечером и теперь пытаетесь убедить нас, что она была с вами, хотя отлично знаете, что это неправда. И специально описываете ее так, чтобы не за что было ухватиться.

- Вставайте, пойдем, - приказал один из детективов резким голосом. - Бёджес не часто выходит из себя, но если вы его выведете - берегитесь.

- Я арестован? - спросил Хендерсон Бёджеса, вставая и направляясь к дверям, в то время как другой детектив крепко держал его за локоть.

Бёджес не ответил прямо. Ответ был понятен из распоряжения, которое он дал третьему детективу, выходя из комнаты:

- Погаси лампу, запри двери. Здесь долго никого не будет. 

4. За сто сорок девять дней до казни. Шесть часов вечера

Машина стояла за углом. Начали бить куранты невидимой отсюда башни.

- Наконец-то, - с облегчением сказал Бёджес.

Им пришлось ждать этого около десяти минут, мотор они оставили включенным.

Хендерсон - не свободный и не арестованный - сидел сзади между Бёджесом и детективом из полицейского управления, которые допрашивали его ночью.

Третий, которого звали Додж, стоял с самовлюбленным видом рядом с машиной.

Был такой же вечер, как вчера: время свиданий, подкрашенное на западе небо, куда-то спешащие люди. Хендерсон, сидящий между двумя полицейскими, не двигался. Он понял, как круто может измениться человеческая судьба за каких-то несколько часов.

Дом, в котором он жил, находился рядом, достаточно было пройти вдоль фасада, чтобы увидеть вход. Но теперь это был не его дом. Теперь он жил в камере предварительного заключения, в здании рядом с полицейским управлением.

Его голос звучал глухо.

- Это было недалеко от магазина, - сказал он Бёджесу. - Когда начали бить часы, я шел мимо этой витрины. Я вспоминаю, когда снова вижу все и слышу бой часов.

Бёджес дал знак детективу, стоящему рядом с машиной.

- Вернись к этой витрине и проверь, Додж. Да, отсюда. Начинай.

Бёджес нажал на кнопку секундомера.

Додж, долговязый, рыжий детина, пошел по тротуару, а машина поехала за ним, держась рядом.

У Доджа был очень важный вид; он шел неестественной походкой.

- Он идет в таком же темпе, как вы? - спросил Бёджес.

- Думаю, я шел немного быстрее, - ответил Хендерсон. - Я заметил, что всегда хожу быстро, когда разозлюсь, а вчера я был очень рассержен.

- Добавь темп, Додж! - велел Бёджес помощнику.

Долговязый слегка увеличил темп.

Прозвучал последний удар часов,

Они приблизились к перекрестку. Красный свет остановил машину, но не пешеходов. Вчера Хендерсон не обратил внимания на светофор. Машина догнала Доджа в середине следующего квартала. Они оказались на Пятидесятой улице, Проехали квартал, еще один.

- Вы увидели его?

- Нет. Или не узнал. Вчера тротуар перед баром выглядел так, будто залит красной краской.

Третий квартал, четвертый.

- Нет, это не то.

Бёджес предупредил его:

- Будьте внимательны. Если вы будете водить нас за нос, ваше теоретическое алиби не поможет. Наверняка мы уже проехали мимо этого бара, прошло восемь с половиной минут.

- Раз вы мне не верите, то все это не поможет, - констатировал Хендерсон.

- Мы можем замерить время, которое потребовалось вам для того, чтобы преодолеть расстояние между двумя этими точками, - вмешался в разговор сидящий с другой стороны детектив. - Может быть, таким образом, мы определим, когда вы туда пришли.

- Девять минут! - проворчал Бёджес.

Хендерсон следил за медленно проплывающими мимо фасадами домов.

Какая-то вывеска проплыла назад за окошком машины, бесцветные неоновые трубки не горели. Он резко повернулся:

- Это здесь! Только реклама не горит. «Ансельмо» - так назывался бар. Точно. Иностранное имя…

- Стой, Додж! - крикнул Бёджес и нажал на кнопку секундомера. - Девять минут десять с половиной секунд, - объявил он. - Допустим, десять с половиной - на случай, если на улицах было больше народу и вам приходилось пробираться сквозь толпу. А чистых девять минут пешком от дома до бара. Добавим минуту на дорогу от дома до первого перекрестка, где вас застал бой часов. Итак, это возможно. - Бёджес повернулся к Хендерсону и посмотрел ему в глаза: - Теперь вам достаточно доказать, что вы пришли в бар самое позднее в восемнадцать часов семнадцать минут, и с вас будет снято обвинение.

Хендерсон ответил:

- Я могу доказать, что был там уже в восемнадцать шестнадцать, только нужно найти эту женщину.

Бёджес открыл дверцу машины и приказал:

- Идемте.

- Вы когда-нибудь видели этого человека? - спросил Бёджес бармена.

Бармен очень неохотно ответил:

- Его лицо мне кажется знакомым, но я вижу множество людей. - Он посмотрел на Хендерсона и неуверенно сказал: - Не знаю.

Бёджес заметил:

- Иногда рама важнее самой картины. Попробуем по-другому. Встаньте за стойку бара. Где вы сидели, Хендерсон?

- Где-то здесь. Часы были прямо надо мной, а ваза с печеньем стояла справа.

- Хорошо, садитесь сюда.

Хендерсон с несчастным видом опустил голову и тупо уставился в стойку бара, как и в тот раз. Это помогло. Бармен прищелкнул пальцами: - Вспомнил! Он был здесь вчера. Он, наверное, привык пить только по одной, пробыл здесь недолго.

- Во сколько это было, точно?

- В начале моей смены, в течение первого часа. Бар еще был наполовину пуст.

- Когда начинается ваша смена?

- В шесть.

- Но нам нужно точно знать, когда он пришел. Бармен покачал головой:

- Не могу вам помочь. Я смотрю на часы, только когда кончается смена. Может быть, в шесть, может быть, в половине седьмого. Точно сказать не могу.

Бёджес вопросительно посмотрел на Хендерсона и снова обратился к бармену:

- Что вам известно о женщине, которая была здесь в то же время?

Ответ бармена означал катастрофу:

- Какая женщина?

Лицо Хендерсона смертельно побледнело. Бёджес жестом не дал ему открыть рот:

- Значит, вы не видели, как он встал, подошел к какой-то женщине и заговорил с ней?

Бармен ответил:

- Не видел.

- Вы не видели женщину, сидевшую у стойки бара.

Хендерсон в отчаянии показал на второе сиденье справа:

- Оранжевая шляпа! - проговорил он, прежде чем Бёджес остановил его.

- Прекратите! - предупредил Хендерсона детектив.

Бармен вдруг рассердился:

- Я работаю в баре уже семнадцать лет. Каждый вечер одно и то же - пьют. Не спрашивайте меня, кто какую шляпу носит и кто кому назначает свидания. Я только выполняю заказы, и все! Скажите, что она пила, и я вам скажу, была она здесь или нет! У нас хранятся все счета! Я принесу их из конторы хозяина.

Все повернулись к Хендерсону.

- Я пил шотландское виски с содовой. Я другого не пью. Минутку, я попытаюсь вспомнить, что пила она…

Вернулся бармен с большой жестяной коробкой счетов.

Хендерсон, потерев лоб, сказал:

- На дне бокала у нее осталась черешня…

- Черешню кладут в шесть коктейлей. У нее был широкий бокал или высокий на ножке? Какого цвета был напиток?

Хендерсон вспомнил:

- Бокал был на ножке, она все время его вертела в руке, содержимое было розового цвета.

- «Джек розе», - без колебаний выпалил бармен. - Теперь будет нетрудно найти. - Он начал рыться в счетах. Первые лежали в самом низу. - Видите, счета пронумерованы.

Хендерсон вздрогнул и наклонился.

- Подождите! Я помню номер своего счета. Тринадцать. Несчастливое число.

Бармен положил перед ними два счета:

- Вот они. Номер тринадцать - виски с водой. А вот счета на «Джека розе», всего три. Номер семьдесят четыре - мой, а это счета Томми, его смена передо мной. Я знаю его почерк. Наверно, с ней был какой-то мужчина: на счетах три «Джека розе» и один ром. Нормальный человек не станет смешивать эти напитки.

- Значит? - спросил Бёджес.

- Я не помню женщины, которая пришла в бар до начала моей смены. А если бы она там и была, семнадцатилетний опыт работы подсказывает мне, что этот человек не мог подойти к ней, потому что она была с другим мужчиной. И еще мой опыт подсказывает, что этот мужчина был с ней там до конца, потому что никому не придет в голову заказать три «Джека розе», а потом уйти и освободить место для другого. - С этими словами бармен решительно провел тряпкой по стойке, желая прекратить дискуссию.

Голос Хендерсона дрожал.

- Но вы же говорили, что помните меня! Если вы помните меня, почему же не можете вспомнить ее? Смотреть на нее было приятнее.

Бармен ответил с циничной логикой:

- Почему бы мне вас не вспомнить? Вы стоите передо мной. Если вы приведете ее, может быть, я ее и вспомню. Иначе ничем не могу вам помочь.

Хендерсон, как пьяный, держался за стойку бара, как будто не мог устоять на ногах. Бёджес взял его за плечо и сказал:

- Идемте.

Тот судорожно вцепился рукой в стойку.

- Вы знаете, в чем меня обвиняют? В убийстве! - проговорил он хриплым голосом.

Бёджес закрыл ему рот рукой.

- Тихо, Хендерсон! - строго приказал он. Он упирался, когда они вели его к выходу.

- Да, тринадцатый номер несчастливый, - сказал один из детективов, в его голосе слышались циничные нотки.

- Если мы обнаружим, что она была здесь позднее, это вам не поможет, - предупредил его Бёджес. - Но мне все равно интересно, появится ли она позже и когда. Поэтому мы произведем реконструкцию всех ваших действий в тот вечер - шаг за шагом.

- Вы наверняка ее обнаружите! - настаивал Хендерсон. - Кто-то должен был ее запомнить, не в баре, так в другом месте, где мы были.

Детектив, которого Бёджес послал в диспетчерскую такси на поиски вчерашнего водителя, вернулся и доложил:

- У этой фирмы перед баром «Ансельмо» стоят обычно две машины. Я привел обоих водителей. Одного зовут Боб Хиккей, а другого Аль Альп.

- Альп! - воскликнул Хендерсон. - Это смешное имя, которое я не мог вспомнить.

- Пришлите Альпа, а перед вторым извинитесь.

Таксист действительно выглядел комично - как на фотографии, которая была на его визитной карточке, а может быть, еще комичнее в цвете и объеме.

Бёджес спросил:

- Вы везли вчера кого-нибудь от стоянки до ресторана «Мейсон Бланш»?

- «Мейсон Бланш»… - Он не был уверен. - Когда всю ночь кого-то возишь… - Он оживил память собственным методом: - Так, до «Мейсон Бланш» шестьдесят пять центов. В тот вечер ездки были невыгодные. За одну я получил шестьдесят пять центов, а перед этим и после - по тридцать.

- Посмотрите, нет ли среди нас никого из пассажиров, плативших шестьдесят пять центов.

Взгляд таксиста скользнул по лицу Хендерсона:

- Он?

- Это мы вас спрашиваем.

Он повторил, уже без вопросительной интонации:

- Он.

- Один или с кем-нибудь?

Таксист подумал минуту и покачал головой:

- Не помню. Наверное, один.

Хендерсон дернулся, словно его ударили:

- Но вы должны были ее видеть! Она садилась передо мной, я ей открыл дверцу…

- Дама? - обиженно сказал таксист. - Вас я помню очень хорошо, потому что мне поцарапали крыло, когда я к вам подъезжал…

- Да, да, - как утопающий за соломинку, схватился Хендерсон за эту деталь. - Может быть, вы не обратили на нее внимания, потому что смотрели на другую сторону. Но, когда мы выходили…

- Когда вы выходили, - твердо заявил таксист, - я не смотрел в другую сторону. В жизни не слышал, чтобы таксист смотрел в другую сторону, когда ему платят. И я не видел, чтобы она выходила!

- У нас всю дорогу горел свет, - пытался напомнить ему Хендерсон. - Вы должны были видеть ее в зеркало.

Или ее отражение в переднем стекле…

- Теперь я точно знаю, - заявил таксист. - Сначала сомневался, а теперь нет. Я уже восемь лет работаю на такси. Раз горел свет, значит, вы были один. В жизни не видел, чтобы кто-то оставил свет, когдаедет с женщиной. Если горит свет, я могу поклясться, что пассажир один.

Хендерсон потер себе горло, как будто оно болело.

- Как же так, меня вы помните, а ее нет?

Бёджес ответил за таксиста:

- Вы и сами не запомнили ее лица, а были с ней шесть часов, так вы утверждаете. А у него за спиной она сидела всего двадцать минут. - Бёджес закончил разговор с таксистом: - Итак, Альп, вы настаиваете на том, что сказали?

- Настаиваю. Вчера вечером этот пассажир был один.

В «Мейсон Бланш» они пришли, когда было уже закрыто. Последние посетители ушли, и со столиков убирали скатерти. Из кухни, где ужинал персонал, доносился звон посуды.

Они сели за один из пустых столиков.

Метрдотель, привыкший кланяться гостям, поклонился и на этот раз, хотя рабочий день уже закончился. Вид у него был не очень презентабельный: он уже успел снять воротничок, на губе у него висели крошки.

Бёджес спросил его:

- Вы когда-нибудь видели этого человека?

Метрдотель посмотрел на Хендерсона:

- Конечно.

- Когда вы видели его в последний раз?

- Вчера вечером.

- Где он сидел?

Метрдотель без раздумий показал на столик в нише:

- Там.

- Хорошо, - похвалил его Бёджес. - Кто с ним был?

- Никто.

У Хендерсона лоб покрылся потом.

- Вы же видели: она пришла сразу после меня! Она весь ужин сидела рядом со мной. Вы должны были ее видеть.

Вы даже прошли один раз мимо нашего стола, поклонились и спросили: «Все в порядке, сэр?»

- Конечно, это моя обязанность. Я по крайней мере один раз подхожу к каждому столику. Я помню, что обратился к вам, потому что у вас был недовольный вид. И помню, что около вашего стола было два пустых кресла, смутно помню, что одно я поправил. Вы сами повторили мои слова. Раз я сказал «сэр», а я именно так сказал, значит, вы были один. Если посетитель с дамой, к нему обращаются «сэр и леди». - Его глаза неподвижно уставились на Хендерсона. Потом он обратился к Бёджесу: - Если этого не достаточно, я могу показать книгу заказов за вчерашний день. Вы убедитесь собственными глазами.

Бёджес согласился с этим предложением:

- Это никогда не повредит.

Метрдотель прошел в другой конец зала и достал из ящика книгу заказов. Он все время был у них на глазах. Он подал Бёджесу книгу и сказал:

- Ищите дату по оглавлению.

Все, кроме него, склонились над книгой. Он стоял в стороне. Записи в книге были сделаны карандашом, в оглавлении стояло: «Стр. 5-20, вторник». Вся страница была перечеркнута крестом, обозначающим, что этот день навсегда закончился. Но это не мешало прочитать написанное.

На странице было десять имен, записанных столбиком:

- стол 18-Роджер Эшли, для четверых (зачеркнуто);

- стол 5 - миссис Рейбулн, для шестерых (зачеркнуто);

- стол 24 - Скотт Хендерсон (не зачеркнуто).

За третьей фамилией в скобках стояла единица. Метрдотель объяснил:

- Если фамилия зачеркнута, значит, пришли все. Если не зачеркнута - вообще не пришли. А если не зачеркнута, но за ней написана цифра, значит, пришли не все и остальных еще ожидают. Цифры в скобках пишутся, чтобы я видел, сколько человек пришло. Мне не приходится спрашивать, я сразу вижу, куда их посадить. Даже если они явятся только к десерту, все равно я перечеркиваю фамилию.

Отсюда видно, что сэр заказал столик на двоих, но пришел один, его гость или гостья не явилась.

Бёджес провел пальцами по этой строчке, чтобы определить, не было ли что-то стерто.

- Структура бумаги не нарушена, - сказал он.

Хендерсон уронил голову на стол.

Метрдотель сказал:

- Для меня важна книга, и она говорит, что » мистер Хендерсон ужинал у нас вчера вечером один.

- Этого достаточно. Запишите его имя и адрес, на случай, если он нам еще потребуется. Теперь официант, который обслуживал этот стол. Митри Малофф.

Для Хендерсона ничего не изменилось. Страшный сон продолжался.

Новая фигура подходила скорее для комедии. Официант заметил, что один из детективов что-то записывает и сделал рукой жест, напомнивший всем старую рекламу:

- Не так писать! Извините, господа. Писать букву «Д», но не читать.

- Так зачем тогда ее писать? - ухмыльнулся один из детективов.

- Мне наплевать на эту букву, - заявил Бёджес. - Я хочу знать, обслуживаете ли вы двадцать четвертый стол.

- Да, столы от десять до двадцать семь; там обслуживаю я.

- Вы вчера обслуживали этого человека за двадцать четвертым столом?

Официант воспользовался случаем проявить свою профессиональную вежливость:

- Да, конечно! - Он весь сиял. - Добрый вечер! Как поживаете? Надеюсь, вы скоро снова нас посетите.

Он, вероятно, не признал в них полицейских.

- Он придет к вам не скоро, - заверил его Бёджес и жестом остановил поток восхвалений в адрес ресторана, который собирался вылить на них официант. - Сколько человек было за столом?

У официанта был недоумевающий вид, как у человека, который изо всех сил старается помочь, но не знает, чего от него хотят.

- Только он, он один.

- Без дамы?

- Нет, дамы нет. Какая дама? - И официант добавил с невинным видом: - Почему? Он потерял даму?

Все покатились со смеху. Хендерсон открыл рот и осторожно набрал воздуха, как будто у него что-то болело.

Официант видел, что развеселил их, скромно мигал глазками, но, вероятно, так и не понял, чем вызван его успех.

Хендерсон отозвался голосом, в котором слышалось отчаяние побежденного:

- Вы подвинули ей стул, открыли меню и подали ей. - Он ударил себя кулаком по голове: - Я видел, как вы это делали.

Официант начал божиться с искренностью, типичной для славянина, сильно жестикулируя.

- Конечно, я подвину стул, если придет дама. Но когда не вижу даму, почему подвину стул? Я подвину стул для воздуха? Если я не вижу человека, я открою меню и подам ему?

Бёджес предупредил его:

- Обращайтесь к нам, а не к нему. Он арестован. Официант повернул голову, поток его красноречия лился дальше:

- Он дал мне чаевые, как за полтора гостя. Разве с ним быть дама? Думаете, я сегодня ему кланяться, если он мне вчера дал чаевые за полтора человека? - Его возмутила даже мысль об этом. В его глазах горел славянский огонь. - Думаете, я забуду? Я все помню четырнадцать дней! Думаете, я его снова звать, чтобы он пришел? - Он воинственно рассмеялся.

- Сколько составляют чаевые за полтора человека? - расспрашивал развеселившийся Бёджес.

- За одного пятьдесят центов, за два доллар. Он мне дал семьдесят пять, это за полтора.

- А не могли вы получить за двоих семьдесят пять?

- Ну, нет! - воскликнул он, протестуя. - А если бы, то я сделаю так. - Он брезгливо, двумя пальцами поднял воображаемую тарелку со счетом и с ненавистью посмотрел на воображаемого гостя, в данном случае Хендерсона, не отводя глаз, пока не привел его в смущение.

Его толстая нижняя губа оттопырилась в насмешливой и презрительной гримасе. - А потом я скажу: «Спасибо, мистер. Большое спасибо. Большое, большое. Вы это серьезно?» И когда с ним дама, он себя будет чувствовать, как побитый собак.

- Я бы тоже так поступил, - предположил Бёджес и обратился к Хендерсону: - Сколько вы оставили на чай?

Ответ Хендерсона прозвучал очень тихо:

- Столько, сколько он говорит: семьдесят пять центов.

- Я хотел бы посмотреть его счет. Надеюсь, он сохранился? - спросил Бёджес.

- Он у шефа, вам придется обратиться к нему. - На лице официанта читалось удовлетворенное самолюбие, он был уверен, что его правдивость будет подтверждена окончательно и бесповоротно.

Хендерсон же с надеждой наклонился вперед, равнодушие поверженного спало с него.

Шеф принес счета. Они были разложены по дням. Он легко нашел нужный: «Стол 24. Официант 3. 1 ужин». На счете стоял красный штамп: «Оплачено «20 мая».

В папке было еще два счета на стол 24: завтрак за 75 центов и ужин для четверых человек - вероятно, компания, которая появилась позже, перед закрытием.

К машине его пришлось вести - он как будто оцепенел, ноги у него подкашивались. И снова мимо него, как тени, проносились здания.

Вдруг он словно встрепенулся:

- Они все лгут, они хотят меня убить. Все до одного! Что я им сделал?

- Знаете, что это напоминает? - сказал один из полицейских. - Кино, где люди исчезают прямо на глазах.

Хендерсон опустил голову.

За дверьми слышались музыка, смех, аплодисменты, они проникали в кабинет, где царил беспорядок.

Директор ждал их. Дела шли хорошо, и он одарил всех любезной улыбкой, развалясь в вертящемся кресле и наслаждаясь сигарой.

- Нет сомнений, что эти два билета были куплены обычным путем,- заявил он покровительственным тоном. - Могу добавить только одно: никто не видел, что с ним была женщина… - Он остановился и испуганно сказал: - Смотрите, ему плохо. Уведите его, я не хочу лишнего шума во время спектакля.

Они открыли двери, и им пришлось почти вынести Хендерсона - его ноги волочились по полу. Со сцены донеслось: «Чика-чика, бум-бум, чика-чика, бум-бум!»

- Прошу вас, только не это, - всхлипывал он. - Я не могу этого слышать.

Он упал на заднее сиденье полицейской машины и смотрел на них так, будто надеялся, что они спасут его от сумасшествия.

- Почему вы не скажете правду и не признаетесь, что не были там с дамой? - пытался убедить его Бёджес. - Разве вы не понимаете, что так все было бы гораздо проще?

Хендерсон пытался говорить спокойно, но голос его слегка дрожал.

- Знаете, что случится, если я это сделаю? Я перестану считать себя нормальным, я уже не буду ни в чем уверен. Нельзя взять какой-нибудь очевидный факт, например, что я Скотт Хендерсон, и ни с того ни с сего начать отрицать этот факт, оставаясь в своем уме. Она провела со мной шесть часов. Я касался ее руки. Я слышал, как она говорит, чувствовал запах ее духов. Слышал, как стучит ее прибор во время ужина, как стукнул стул, когда она встала. Чувствовал, как опустились рессоры, когда она села в такси. - Он ударил кулаком по колену. - Она была со мной! Была! - Казалось, что он чуть не плачет. - А они пытаются доказать, что ее не существует!

Машина проезжала по улицам, где кружила весь вечер.

Хендерсон сказал:

- Я боюсь, отвезите меня обратно в камеру, прошу вас. Я хочу, чтобы вокруг меня были стены, которые можно потрогать, стены, которые не растают под руками, - Видно было, что он всей душой желает этого.

- Он весь дрожит, - сказал один из полицейских таким тоном, будто его это не касалось.

- Ему нужно выпить, - решил Бёджес. - Остановите на минутку. Сбегайте кто-нибудь за виски, я не могу на него смотреть.

Хендерсон одним глотком выпил виски. Потом снова откинулся на сиденье.

- Отвезите меня назад, отвезите, - просил он.

- С ним не все в порядке, - заметил один из полицейских.

- Такое случается, когда вызывают духов.

Больше ни слова не было сказано, пока они не подъехали к полицейскому управлению. Когда они поднимались по лестнице, Хендерсон споткнулся и Бёджес поддержал его под локоть.

- Вам нужно хорошенько выспаться, - посоветовал он. - И найдите хорошего адвоката. Вам это необходимо. 

5. За девяносто один день до казни

…защита пытается убедить нас, что обвиняемый встретил в баре «Ансельмо» неизвестную женщину в шесть часов десять минут вечера в день, когда было совершено убийство. Другими словами, через минуту и сорок пять секунд после того, как, по данным полиции, наступила смерть жертвы. Это очень ловкий ход. Уважаемому суду сразу должно стать ясно, что, если обвиняемый был в это время в баре «Ансельмо» на Пятидесятой улице, он не мог находиться за минуту и сорок пять секунд до этого в своей квартире. Повторяю, это очень ловкий ход. Но не настолько, чтобы он здесь прошел. Защиту устроило бы, чтобы обвиняемый встретился с этой дамой именно в тот вечер. Как будто у обвиняемого было предчувствие, что она понадобится именно в тот вечер. А предчувствия - это очень странная вещь, не правда ли? Вы слышали, как обвиняемый в ответ на мой вопрос сказал, что никогда раньше не пытался таким образом знакомиться с женщинами - ни разу за все время супружества. Обратите внимание - ни разу. Это слова обвиняемого, а не мои. Вы это сами слышали, дамы и господа. Ничего подобного раньше ему не приходило в голову.

У него не было такой привычки. Это не соответствовало его характеру. И именно в тот, а не в другой вечер он это сделал. По крайней мере защита пытается нас в этом убедить. Такое стечение обстоятельств было бы очень кстати, не так ли? Но… - Пожатие плечами и долгая пауза. - Где же эта женщина? Мы все очень хотели бы ее видеть. Почему нам ее не представят? - Прокурор выбрал одного из присяжных и указал на него пальцем: - Вы ее видели?

Ответом был красноречивый жест.

- Кто-нибудь из нас ее видел? Может быть, она во время процесса сидела на скамье свидетелей? Конечно, нет, дамы и господа, потому что… - Новая продолжительная пауза. - Потому что этой женщины не существует. И никогда не существовало. Нельзя оживить создание собственной фантазии. Только Господь Бог мог создать женщину.

По залу суда прокатился смех. Прокурор с довольной улыбкой поблагодарил публику за внимание.

- Речь идет о жизни обвиняемого. Думаете, защита не воспользовалась бы случаем и не привела ее в подходящий момент, чтобы произвести впечатление? Наверняка. Могу поклясться. Если только… - Драматическая пауза. - …эта женщина существует. Мы не будем вмешиваться в расследование. Здесь, в зале суда, мы далеки от тех мест, которые посетил в тот вечер обвиняемый. Взвесим лучше свидетельства людей, которые были там же в то же время, что и он. Вы все слышали сами. Его там видели, да. Все вспомнили, хотя и не вполне определенно, что видели в тот вечер Скотта Хендерсона. На этом следы кончаются. Как будто все таинственным образом ослепли на один глаз. Не кажется ли вам это немного странным, дамы и господа? Мне кажется. Если где-то была пара, то ее или совсем не вспомнят, или, вспомнив одного, сразу же вспомнят и другого. Разве можно увидеть одного человека и не обратить внимания на его спутника? Такое утверждение противоречило бы физическим законам. Я ни в коем случае не могу с ним согласиться. Это выше моего понимания. - Он с притворной скромностью пожал плечами. - Может быть, я не прав, объясните мне, в чем моя ошибка. Может быть, у нее такая прозрачная кожа, что свет проникает сквозь нее, а также и человеческий взор…

Снова шум в зале.

- А может быть, ее просто не было? Тогда ее, конечно, никто не мог видеть. - Тон и поведение прокурора изменились, стали серьезнее. - Но зачем рассуждать об этом? Отнесемся к этому делу серьезно. Речь идет о жизни обвиняемого. Я не хочу делать комедию из судебного процесса. Защита сама поставила себя в смешное положение. Оставим гипотезы и теории и вернемся к фактам. Не будем говорить о видениях и призраках, поговорим лучше о женщине, в существовании которой не было никаких сомнений. Марселлу Хендерсон видели живой и видели мертвой. Она не была миражом. Ее убили. Полиция представила доказательства этого. Это факт номер один.

Мы видим человека на скамье подсудимых, в течение всего процесса он сидел с низко опущенной головой. Сейчас он ее поднял и протестующе смотрит на меня. Ему вынесут приговор, ему угрожает смерть. Это факт номер два. - Драматическим голосом, как актер на сцене, прокурор сказал: - Я больше верю фактам, чем фантазиям, дамы и господа. Факты легче понять.

Вы спрашиваете, каков факт номер три? Обвиняемый убил ее. Да, это факт ясный и неоспоримый. Каждая деталь была подробно доказана, шаг за шагом, как вы сами слышали во время судебного разбирательства. Мы не требуем, чтобы вы верили в вымыслы или галлюцинации, как это делает защита! - Прокурор возвысил голос: - Мы представили документы, протоколы допросов, свидетельские показания, доказывающие вину убийцы! - После этих слов он сделал красноречивую паузу и продолжал уже тише: - Вы ознакомились с обстоятельствами дела и отношениями между супругами в период, предшествующий убийству. Как вы слышали, обвиняемый не опровергает эти факты. Собственными ушами мы слышали, что он подтвердил все показания. Иногда он делал это неохотно, против своего желания, но всё же подтвердил. Вы можете не верить мне, прислушайтесь к собственным словам обвиняемого. Я задавал ему вопросы вчера на судебном заседании, и вы слышали его ответы.

Еще раз коротко резюмирую то, что он сказал.

Скотт Хендерсон влюбился, несмотря на то что женат. Но судят его не за это. Девушка, с которой у него связь, не участвует в процессе. Ее имя даже не было названо в зале суда. Она не была вызвана в качестве свидетельницы, чтобы ее имя не было связано с этим жестоким и непростительным убийством. Вы спрашиваете почему? Потому что она не имеет с этим ничего общего. Мы здесь не для того, чтобы наказывать невиновную и подвергать ее публичному позору, что было бы неизбежно в таком случае. Преступление совершил человек, который сидит перед вами. Не она. Она ни в чем не виновата. Ее допрашивали как полиция, так и прокуратура и полностью освободили от подозрений в том, что она была связана с преступлением, побуждала к нему или знала о нем заранее. Она и без того страдает, хотя и не совершила ничего предосудительного. Мы все пришли к одному выводу - как защита, так и прокуратура. Ее имя нам известно, но во время судебного разбирательства мы называли ее «девушка» и намерены и далее поступать так же.

Но вернемся к делу. Он опасно влюбился. Да, вы хорошо слышали - опасно, по крайней мере, с точки зрения супруги. Это была порядочная, чуткая женщина. Все, кто ее знал, относились к ней с большой симпатией. Я также, дамы и господа, был с ней знаком. Это нежное и несчастное существо встретилось с недостойным мужчиной. Повторяю, при этих обстоятельствах она не хотела иметь с ним ничего общего. Она не хотела никому причинить зла. И он понял, что не может оставить все по-старому. Он явился к жене и потребовал развода. Она отказалась. Почему? Потому что для нее брак являлся священным. Не чем-то преходящим, что можно из каприза отбросить. Вам кажется это необычным?

Когда он сказал об этом девушке, та предложила расстаться и забыть друг о друге. Но он был не согласен. Он оказался между двух огней. Жена не хотела отказаться от него, а он - от девушки.

Какое-то время он выжидал, а потом сделал новую попытку. Если в первый раз он действовал хладнокровно, то как назвать его поведение при второй попытке?

Он собирался развлечь ее, как какой-нибудь заезжий торгаш, который обрабатывает покупателя, чтобы заключить выгодную сделку. Этот факт о многом говорит. Вы можете сами сделать вывод, на что способен этот человек. Разрушить брак, домашний очаг, бросить жену для него то же самое, что развлечься вечером.

Он купил билеты в театр, заказал столик в ресторане и, придя домой, сказал, что приглашает ее провести с ним вечер. Она не могла понять, откуда такое внимание, даже предположила, что может произойти примирение. Села к зеркалу и стала приводить себя в порядок.

Через несколько минут он вернулся в комнату и увидел, что она сидит за туалетным столиком. Из разговора с ним она поняла, каковы его намерения, и сказала, что не откажется от него. Дала ему понять, что для нее дороже домашний очаг, чем театр и ужин в ресторане. Короче говоря, она опять отказалась предоставить ему развод. И это стало для нее роковым. В руках у него был галстук, который он собирался надеть. Взбешенный тем, что она поняла его намерения, он обмотал галстук вокруг ее шеи. Это было очень легко сделать, когда она сидела у туалетного столика. Он с невероятной силой и жестокостью стянул концы. Полицейские рассказали, с каким трудом они разрезали и сняли петлю, врезавшуюся в шею. Вы когда-нибудь пытались разорвать галстук из шелкового репса? Это невозможно. Вы пораните тканью руки, но не разорвете ее.

Сначала она, вероятно, пыталась сопротивляться, но упала, убитая руками собственного мужа, мужа, который торжественно клялся чтить ее и оберегать. Не забудьте об этом.

Он держал ее перед зеркалом, в котором она могла видеть свою борьбу со смертью. Это продолжалось, вероятно, несколько минут. Как вы думаете, что он сделал, убедившись, что она мертва и больше не стоит у него на пути?

Думаете, он почувствовал угрызения совести или жалость? Совсем нет. Я скажу вам, что он сделал. Он спокойно продолжал одеваться, в той же комнате, рядом с трупом своей жены. Он взял другой галстук и повязал его вместо того, которым задушил жену, взял шляпу, плащ и позвонил девушке.

К счастью, ее не было дома. Но через несколько часов она обо всем узнала. Почему он позвонил ей, когда у него еще дрожали руки, которыми он избавился от жены? Не потому, что его мучила совесть, и не потому, что он хотел ей все рассказать и посоветоваться или попросить о помощи. Совсем нет! Он хотел использовать ее в своих интересах, чтобы она, сама о том не подозревая, обеспечила ему алиби. Он хотел пригласить ее в тот самый ресторан и в тот самый театр, куда пригласил раньше свою жену. Вероятно, у него было намерение перед встречей перевести часы и специально обратить ее внимание на время, чтобы она позже подтвердила его алиби.

Дамы и господа, решайте сами, является ли этот человек убийцей, или нет. Его план не осуществился, потому что девушки не было дома. Поэтому он один вышел из дома и хладнокровно осуществил весь план, который придумал, не пропустив ни одного пункта. Это заняло у него время с шести часов до полуночи. Тогда ему не пришло в голову сделать то, о чем он нам рассказывает теперь: подцепить первую попавшуюся женщину и использовать ее для алиби. Он был слишком возбужден и не мог сосредоточиться. Может быть, у него не хватило самообладания, он боялся довериться незнакомой женщине, боялся выдать себя своим поведением. Возможно, он подумал, что все равно уже поздно, после того как он ушел из дома, прошло слишком много времени. Алиби могло ему помочь, но могло и обернуться против него, когда после преступления прошло уже довольно длительное время. При допросе могло выясниться, когда в действительности он встретился с этой женщиной. Такие мысли были у него в голове.

Не было ли у него лучшей возможности? Конечно, выдуманная спутница! Призрак, специально описанный неясно и в общих чертах, так что никто не мог ее найти и опровергнуть его вымысел о времени, когда они встретились. Другими словами, что лучше: недосказанное алиби или алиби, которое может быть опровергнуто? Дамы и господа, ответьте на этот вопрос сами. Недоказанное алиби нельзя подтвердить, но при этом всегда остается место для сомнений, в то время как опровергнутое алиби не оставляет возможности правдоподобно защищаться. Ничего лучше нельзя было придумать, и он сделал все так, как задумал. Иными словами, он сознательно мистифицировал следствие, рассказывая, о вымышленном лице. И это было ему выгодно, потому что ненайденная женщина не могла поставить под угрозу его алиби.

И в заключение позвольте, дамы и господа, задать вам простой вопрос.

Возможно ли, чтобы человек, жизнь которого поставлена на карту и который может спастись, только вспомнив внешность женщины, не способен был восстановить в памяти ни одной подробности? Ни единой детали. Не мог вспомнить, какого цвета у нее глаза, волосы, какого она роста, стройная или полная - ничего. Вам бы удалось полностью потерять память, если бы речь шла о вашей жизни? Подумайте об этом, я не хочу вам подсказывать. Уважаемые судьи, мне нечего добавить. Перед вами ясное дело, я не вижу ничего, что бы вызывало сомнения. - Прокурор медленно, театральным жестом показал на Хендерсона. - Штат обвиняет Скотта Хендерсона в убийстве жены. Штат требует его казни. Штат считает дело законченным. 

6. За девяносто дней до казни.

- Обвиняемый, встаньте и повернитесь лицом к присяжным. Суд присяжных вынес приговор?

- Да, ваша честь.

- Считаете ли вы обвиняемого виновным?

- Виновен, ваша честь.

Со скамьи подсудимых послышался сдавленный голос:

- Господи, это невозможно… 

7. За восемьдесят семь дней до казни

- Обвиняемый, вы хотите сказать что-нибудь, перед тем как будет вынесен окончательный приговор?

- Что может сказать человек, которому все твердят, что он совершил преступление, а он знает, что это неправда? Кто его будет слушать? Кто ему поверит?

Сейчас вы сообщите, что я должен умереть. Ничего не поделаешь, я, как и все, боюсь умирать. Умирать страшно, еще страшнее умереть из-за недоразумения. Когда этот час придет, я постараюсь держаться. Но повторяю всем, кто меня слышит и не верит мне: я этого не делал. Я не убивал. И никакой приговор суда, никакая казнь ничего в этом не изменят. Можете зачитать приговор, ваша честь.

От судейского стола донеслись негромко произнесенные слова, выражающие симпатию:

- Мистер Хендерсон, я никогда не слышал от человека, ожидающего приговора, таких убедительных, достойных и мужественных слов. Но решение присяжных не оставляет мне выбора. - И этот же голос продолжал громко, на весь зал: - Скотт Хендерсон, вы предстали перед судом и были признаны виновным в убийстве первой степени. Суд приговаривает вас к смерти. Казнь будет совершена в тюрьме после двадцатого ноября. Пусть Господь будет к вам милостив. 

8. За двадцать один день до казни

Перед камерой, где находился приговоренный к смерти, раздался приглушенный голос:

- Он здесь.

Зазвенели ключи, и голос произнес громче:

- К вам гость, мистер Хендерсон.

Хендерсон не шевельнулся и не сказал ни слова. Двери открылись и снова закрылись.

Они молча смотрели друг на друга.

- Вы, наверное, меня не помните…

- Люди помнят тех, кто осуждает их на смерть.

- Я никого не осуждаю, я только передаю совершивших преступление в руки правосудия.

- И вы пришли убедиться, что ваша добыча не сбежала, что она там, куда вы ее посадили, пришли напомнить, что время бежит, минута за минутой? Вам это доставляет удовольствие? Посмотрите на меня, это очень интересно. Я все еще здесь и никуда не сбежал. Если это все, можете идти.

- Почему столько горечи, Хендерсон?

- Умереть в тридцать два года не сладко.

Бёджес не ответил. Не существует подходящего ответа на такое замечание. Всем своим видом он пытался показать Хендерсону, что понимает его. Он подошел к узкому окошку и заглянул в него.

- Здесь вы не много увидите, - констатировал Хендерсон, не глядя на детектива.

Бёджес повернулся к нему.

- Хотите сигарету? - предложил он.

Хендерсон иронически ухмыльнулся:

- Что вы в них намешали?

- Зачем вы так говорите? - обиделся детектив.

В конце концов Хендерсон взял сигарету - не потому, что ему хотелось курить, а чтобы отделаться от полицейского. Бёджес зажег ему спичку. Хендерсон поблагодарил его презрительным взглядом.

- Что означает ваш визит? Настал день казни?

- Я понимаю, как вы себя чувствуете… - защищался Бёджес.

Хендерсон резко вскочил с нар.

- Вы понимаете, как я себя чувствую? - набросился он на детектива и показал на его ноги, стряхнув на них пепел с сигареты: - Вы можете идти, куда хотите! А я - нет! Он криво усмехнулся: - Убирайтесь! Ищите следующую жертву, что-нибудь свеженькое. Меня уже достаточно обработали.

Он снова лег, пуская дым в потолок.

Они старались не смотреть друг другу в глаза. Бёджес не двигался. Наконец он произнес:

- На обжалование вы получили отказ, если не ошибаюсь?

- Конечно. Теперь нет никаких формальных препятствий, я могу спокойно отправляться в ад, дорога свободна. Те, кому мешает моя жизнь, могут сделать свою работу чисто и аккуратно, все пойдет, как по маслу. - Хендерсон повернулся и посмотрел в глаза Бёджесу: - А почему у вас вид мученика? Жалеете, что не можете продлить мои страдания, что меня нельзя казнить дважды?

На лице Бёджеса появилась гримаса, как будто у сигареты был отвратительный вкус. Он бросил ее на пол и раздавил.

- Это удар не по правилам, Хендерсон. Я еще не начал защищаться.

Хендерсон внимательно посмотрел на него - в поведении Бёджеса было что-то необычное.

- Чего вы хотите? - спросил он. - Почему вы пришли?

Бёджес почесал в затылке.

- Не знаю, как это объяснить… Я знаю, что это ненормальное поведение для полицейского. Для меня ваше дело было закрыто, как только вы предстали перед судом. Мне трудно это выразить, - сказал он неуверенно.

- Почему, скажите на милость? Ведь я же в камере смертников.

- Именно поэтому. Я пришел к выводу… хочу вам сказать… - Он замолчал, потом с трудом выговорил: - Короче, вы, по моему мнению, не совершали преступления. Не думаю, что мои слова имеют для вас значение…

Воцарилось долгое молчание.

- Не молчите и не смотрите на меня так. Скажите что-нибудь, - сказал Бёджес.

- Что можно сказать в ситуации, когда выкапывают из могилы мертвеца, которого сами туда уложили, и просят прощения?

- Я знаю, говорить здесь не о чем. Но я утверждаю, что действовал правильно и придерживался доказательств, которые мне были доступны. Скажу больше: если бы мне снова пришлось вести ваше дело, я сделал бы все точно так же. Мои чувства не имеют значения, я должен придерживаться фактов.

- И почему же резкая перемена взглядов? - с иронией спросил Хендерсон.

- Об этом трудно говорить, как и обо всем вашем деле. Это уже недели и месяцы разъедает мое сознание. Я думаю, все началось на суде. Все перевернулось с ног на голову. Факты, приводившиеся как неопровержимое доказательство вашей вины, стали означать совсем другое, по крайней мере для меня, когда я посмотрел на это с другой точки зрения. Не знаю, понимаете ли вы меня. Фальшивое алиби обычно продумано так хорошо, что все детали прекрасно согласуются. А ваше алиби хромало на обе ноги. В вашей памяти не осталось никаких деталей, касающихся этой женщины. Десятилетний ребенок описал бы ее лучше. Сидя в зале суда, я понял, что вы говорите искренне.

Любая ложь выглядела бы правдоподобнее. Только невинный человек мог подрубить под собой сук так, как это сделали вы. Преступники обычно ведут себя намного изощреннее. Речь шла о вашей жизни, а вы вспомнили только женщину и шляпу. Я сказал себе: именно так и бывает в жизни. Человек, поссорившись с женой, вылетел из дома, как ошпаренный, и подцепил первую попавшуюся женщину. Потом на его голову свалилось несчастье: его жена найдена мертвой, и, конечно, ему хотят пришить убийство… - Бёджес сделал красноречивый жест. - Вспомнит он все подробности о незнакомой женщине, или они вылетят у него из головы? Я давно ломаю себе голову над этим, один раз уже собирался пойти к вам, но в последний момент остановился. Потом я несколько раз говорил с мисс Ричман…

Хендерсон поднял голову:

- Я начинаю понимать.

Детектив перебил его:

- Нет! Вы думаете, она меня уговорила… Совсем наоборот. Я пошел к ней, и мы вместе начали снова все разбирать. Все детали мы перебрали несколько раз, но это не имеет значения. Я меняю мнение из собственных внутренних побуждений, внешние влияния на меня не действуют. И к вам я пришел сам, а не потому, что она меня уговорила. Она даже не знает об этом, впрочем, и я до последней минуты не знал… - Бёджес ходил по камере от стены к стене. - Ну вот и все. Продолжаю настаивать, что я вел следствие, как требовали факты.

Хендерсон молчал. Он сидел и грустно смотрел в пол. Он выглядел несчастным и смирившимся, в нем уже не было столько горечи. Он не поднимал глаз на полицейского.

Бёджес остановился, и Хендерсон услышал звон монет у него в кармане - он машинально перебирал их.

Бёджес посоветовал:

- Найдите друга, который вам поможет. Я не могу заниматься вашим делом. - Монеты снова зазвенели. - В самом деле не могу. У меня масса других дел. Я знаю, бывают детективы, которым удается все сделать походя. Но у меня жена и дети.

Я не могу потерять работу. Тем более что мы с вами чужие люди.

Хендерсон все еще смотрел в пол.

- Я же вас ни о чем не просил, - заметил он без тени упрека.

Бёджес наконец перестал звенеть монетами и остановился посреди камеры.

- Найдите человека, которому вы дороги, который готов для вас сделать все. - Он поднял руку, как будто принося клятву. - Обещаю, что буду ему помогать, как могу.

Хендерсон впервые поднял голову и тут же снова опустил. В его голосе звучала безнадежность:

- Кого?

- Кого-нибудь, кто возьмется за это с верой и энергией. Кого-нибудь, кто способен действовать не ради славы или денег. Кого-нибудь, кому вы дороги, кто готов умереть, чтобы спасти вашу жизнь, кто не сдастся даже тогда, когда будет потеряна последняя надежда. - Он положил руку на плечо Хендерсону, подчеркивая вес и значение сказанного. - Есть девушка, которая так относится к вам. Она очень молода, и у нее нет жизненного опыта. Она делает все, что может, но этого недостаточно.

В равнодушных глазах Хендерсона мелькнул свет. Он посмотрел на полицейского с благодарностью, которая относилась, конечно, к девушке,

- Здесь нужен мужчина, который знает жизнь. Наверняка у вас есть такой друг. У каждого есть хоть один друг.

- Конечно, особенно в начале жизни. И у меня были друзья, но с возрастом они исчезают, особенно когда человек женится.

- Если это такие друзья, о которых я говорил, они не могут исчезнуть, - решительно заявил Бёджес. - Дело не в том, как часто вы встречаетесь. Просто он друг или нет.

- Когда-то у меня был друг, мы были как братья, - вспомнил Хендерсон. - Но прошло уже столько времени…

- Истинная дружба не измеряется временем.

- Но его все равно здесь нет. Когда мы виделись в последний раз, он сказал, что на следующий день уезжает в Южную Америку. Он заключил контракт на пять лет с какой-то нефтяной компанией.

- Он посмотрел на детектива: - Для человека вашей профессии вы сохранили много иллюзий. Вы считаете, что это пустяк - махнуть рукой на свое будущее и ехать за тысячи миль спасать друга? И по первому зову? К тому же он с этим другом долгое время не виделся. С годами у человека грубеет кожа, иллюзии утрачиваются. В тридцать два года дружба значит не так много, как в двадцать пять.

Бёджес остановил поток возражений:

- Скажите, он сделал бы это для вас, когда был моложе?

- Наверняка.

- Ну, видите! Если он сделал бы это тогда, сделает и теперь. Повторяю, дружбу нельзя измерять временем. Если он был другом тогда, то останется им навсегда, а если нет, то он никогда не был другом.

- Но этого от него никто не может требовать.

- Если он будет сомневаться, что выбрать - пятилетний контракт или вашу жизнь, то ему грош цена. А если нет, он сможет вам помочь, - возразил Бёджес.

Потом он вынул из кармана блокнот, вырвал чистый лист и положил его на колено.

«Приговорен за убийство Марселлы после твоего отъезда. Спасти меня может главный свидетель. Прошу, приезжай, мне не к кому обратиться. Казнь назначена на третью неделю ноября, В помиловании отказано. Помоги. Скотт Хендерсон. 20 октября». 

9. За восемнадцать дней до казни

Было сразу видно, что загар он привез из южных краев. Появился он очень быстро. На вид он был такого же возраста, как Хендерсон, - пять месяцев назад, а не сейчас, когда он считал в камере оставшиеся ему часы и его лицо превратилось в маску.

Он не успел переодеться. На нем была белая шляпа, не подходящая для этого времени года; серый фланелевый костюм ни цветом, ни материалом не сочетался с американской осенью. Только под горячим венесуэльским солнцем он не привлекал бы к себе внимания.

Он был высок и двигался очень легко и свободно. Хотя на нем был новый костюм, он не выглядел прилизанно. Можно было бы немного подровнять усы, поправить слегка сбившийся галстук. Было видно, что ему привычнее отдавать приказы рабочим или склоняться над чертежной доской, чем проводить время с дамами.

- Как он это переносит? - вполголоса спросил он у надзирателя, когда они шли по тюремному коридору.

- Да так… - Ответ означал: чего можно ожидать от человека в такой ситуации?

- Ну конечно. Бедняга! - Он покачал головой. Надзиратель остановился и вставил ключ в замок. Посетитель на секунду замешкался, потом вошел в камеру, пытаясь изобразить на лице улыбку, как будто встреча происходит в холле отеля «Савой».

- Быть не может, Хенди! Что ты здесь делаешь, что за шутки?

Печальное лицо Хендерсона озарила улыбка. Он ответил таким же легким тоном:

- Теперь я здесь живу. Как тебе у меня нравится?

Они долго трясли друг другу руки. Хендерсон, пожимая руку друга, выражал свою безмерную благодарность: все-таки ты приехал, не оставил меня в беде, значит, разговоры о настоящей дружбе не болтовня.

Рукопожатие Ломбарда вселяло надежду: я с тобой, и тебя казнят только через мой труп.

Несколько минут они старались не говорить о самом важном, говорили обо всем, но не о главном. Эта тема была слишком кровоточащей, они боялись ее затронуть.

Ломбард сказал:

- Ты не можешь себе представить, сколько пыли было в поезде.

Хендерсон ответил так же легко:

- Ты прекрасно выглядишь, Джон! Юг пошел тебе на пользу.

- На пользу! Не говори мне об этой Богом забытой дыре! Чего стоят одни москиты!

Я был наивным дураком, когда подписал контракт на пять лет.

- Но платят-то хорошо?

- Хорошо, но зачем деньги в такой дыре? Их не на что тратить. Там все пропахло керосином, даже пиво.

Хендерсон сказал:

- Мне жаль, что я тебя оттуда вытащил.

- Наоборот, ты сделал мне приятное, - великодушно возразил Ломбард. - Контракт действителен, не бойся. По крайней мере я получил несколько дней отпуска.

Они минуту помолчали и наконец заговорили о том, что занимало их мысли.

- Как твои дела, Хенди? - спросил Ломбард, отведя глаза в сторону.

Хендерсон попытался улыбнуться:

- Парень из нашего класса через три недели ставит на себе опыт с электричеством. Как тогда написали в классной стенной газете? «Вполне вероятно, что его имя появится в прессе…» Очень точный прогноз. На этот раз появится. В тот день обо мне напишут во всех газетах.

Ломбард свирепо посмотрел на него:

- Ну, нет! Мы с тобой знакомы с детства, давай говорить открыто.

- Давай, - согласился Хендерсон безразличным тоном. - Жизнь коротка. - Поняв двусмысленность своих слов, он неуверенно улыбнулся.

Ломбард прислонился к умывальнику в углу камеры.

- Я ее всего один раз видел, - сказал он задумчиво.

- Два раза, - напомнил Хендерсон. - Помнишь, мы однажды случайно встретились на улице?

- Да, вспомнил. Она все время тянула тебя за руку.

- Она шла купить себе что-то. Знаешь, как это важно для женщин! Они ничего не видят и не слышат. - Потом, словно извиняясь за ту, которая уже мертва, и не осознавая, насколько это излишне, он произнес: - Мы собирались пригласить тебя на ужин, но, знаешь, все никак было не собраться.

- Знаю, дипломатично согласился Ломбард.

Жены не терпят тех, с кем их мужья дружили до свадьбы. - Он вынул пачку сигарет и бросил ее Хендерсону. - Не удивляйся, если у тебя после этих сигарет распухнет рот и появятся пузыри на языке. Это я с собой привез - наполовину порох, наполовину средство от насекомых. - Он закурил. - Ты мне все расскажешь?

Хендерсон вздохнул:

- Конечно. Я столько об этом думал, что могу рассказывать даже во сне.

- Ну а я ничего не знаю. Расскажи все, не опуская никаких подробностей.

- Наш брак с Марселлой оказался только предварительным опытом. Мужчина не будет этим хвастаться перед первым встречным, даже перед другом, но, когда приговорен к смерти, нечего скрывать. Потом я встретил ту, настоящую. Это было уже больше года назад. Все началось неожиданно и для меня слишком поздно. Ты ее не знаешь, так что имя не имеет значения. Даже на суде проявили благородство и не назвали ее имени, называли ее просто девушкой. И тебе придется удовлетвориться тем, что я буду называть ее моей девушкой.

- Хорошо, твоя девушка, - согласился Ломбард. Глядя в пол, он внимательно слушал.

- Бедная девушка! Все несчастье в том, что именно она была мне нужна. Будь я свободен, все было бы хорошо. В неудачном браке человек живет как бы вполсилы, даже не подозревая об этом. Только когда придет настоящее чувство, начинаешь искать выход.

- Искать выход, - повторил Ломбард с отсутствующим видом.

- Все было ясно с самого начала. Я уже на втором свидании сказал ей о Марселле. Эта встреча должна была быть последней. Мы говорили себе, что расстанемся, но продолжали встречаться, нас тянуло друг к другу, как магнитом.

Марселла узнала о девушке через месяц. Я сам ей рассказал. Обрати внимание, это не было для нее неожиданностью. Она только улыбнулась и стала ждать, что будет дальше, - как будто наблюдала через стекло за двумя пойманными мухами.

Я предложил ей развестись. Она снова только улыбнулась.

Мне было ясно, что она не принимает это всерьез. Она заявила, что ей нужно подумать. Шли недели, месяцы - она все думала. А я был в подвешенном состоянии. Она все время смотрела на меня с иронической усмешкой. Она получала от всего этого удовольствие.

Я говорил себе: ты взрослый человек и хочешь жениться на девушке, которую любишь. Это не было поверхностное знакомство, я хотел на ней жениться, потому что женщина, с которой я жил, просто не могла быть мне женой.

Моя девушка сказала: «Ей придется на что-нибудь решиться. Она держит нас в кулаке. Ты делаешь ошибку, ничего ей не говоря. Это только укрепляет ее позиции. Поговори с ней дружески. Пригласи ее куда-нибудь и искренне все расскажи. Ведь вы когда-то любили друг друга, что-то должно было остаться от этого чувства, хотя бы общие воспоминания. Наверняка она еще питает к тебе какую-то симпатию, ты должен этим воспользоваться. Объясни ей, что это будет лучшее решение для вас обоих».

Я купил два билета на ревю и заказал столик в ресторане, куда мы вместе ходили до свадьбы. Придя домой, я сказал ей: «Не провести ли нам вечер вместе, как в старые времена?» Она странно улыбнулась и ответила: «Конечно, почему бы и нет». Я пошел в ванную, а она села перед зеркалом и начала приводить себя в порядок. Под душем я от радости запел. Я подумал, что она мне очень симпатична и в этом вся беда. Она всегда была мне симпатична, и я принял это чувство за любовь. - Он бросил сигарету на пол и раздавил ее. Потом, не поднимая глаз, продолжал: - Почему она мне сразу не сказала, что никуда не пойдет? Зачем было пробуждать во мне надежды? Зачем она злорадствовала, видя меня счастливым впервые за последние полгода? Зачем она сказала, что пойдет, хотя с самого начала решила не ходить? В этом была вся ее натура. Ей доставляло наслаждение видеть меня беспомощным как в мелочах, так и в серьезных делах.

Постепенно до меня это дошло. В зеркале мне было видно, что она смеется. Я держал в руках галстук и хотел его завязать. Она уже перестала делать вид, что собирается, и сидела неподвижно, положив руки на стол.

И все время смеялась, смеялась над человеком, который находится в ее власти. О том, чтопроизошло потом, существует две версии - их и моя. До сих пор они полностью совпадают. Но с момента, как я остановился с галстуком в руке у нее за спиной, версии диаметрально расходятся.

Сначала выслушай мою, правдивую.

Она ждала, когда я спрошу, почему она не собирается. Минуту я смотрел на нее и наконец сделал то, чего она от меня ждала. Я спросил: «Ты не пойдешь со мной?»

Она начала смеяться. Надо было видеть, как она смеялась! До тех пор я не знал, каким оружием может стать смех. Через ее плечо я посмотрел на свое отражение в зеркале и увидел, как побледнел.

Она сказала: «Жаль, если пропадут билеты. Не надо сорить деньгами. Почему бы тебе не пригласить ее? Она заслуживает того, чтобы провести вечер с тобой, но не так, как она себе это представляет».

И в ту минуту я понял, что она будет себя вести так до конца, до самой смерти. А это очень долго! Сжав зубы, я сунул руки в карманы. Не знаю, куда делся галстук, который я держал в руке. Наверное, упал на пол. Знаю только, что я не обмотал его вокруг ее шеи.

Я никогда не поднимал руку на женщину, это не в моем характере. И тогда я не мог этого сделать, хоть она меня всячески провоцировала, не знаю почему. Возможно потому, что знала - меня можно не бояться. Она видела мое лицо в зеркале, ей не нужно было поворачиваться ко мне. «Ударь меня! Посмотри, какой ты герой! Но это тебе не поможет. Можешь любезничать, можешь злиться, но на ней ты не женишься. Этому не бывать!»"-сказала она.

Потом мы наговорили друг другу того, чего не следовало бы говорить. Знаешь, как бывает при ссорах. Но дальше слов не пошло. Я до нее пальцем не дотронулся. Я говорил: «Зачем ты за меня цепляешься? Ведь ты даже видеть меня не хочешь». Она издевалась надо мной: «Чтобы ты меня защитил, если к нам заберутся грабители». Я ей ответил: «Теперь ты уже не дождешься от меня большего». А она заявила: «Ты считаешь, что давал мне больше?»

Я был вне себя от бешенства, вытащил из кармана два доллара и бросил ей под ноги: «Хорошо, что ты мне это напомнила. Я у тебя в долгу. Вот тебе за то, что ты вышла за меня замуж. Оркестру заплачу отдельно».

Знаю, с моей стороны это было грубо и подло. Я схватил шляпу, плащ и выбежал. Когда я уходил, она все еще сидела у зеркала и смеялась. Как она смеялась, Джон! Но я ее пальцем не тронул, она была жива. Ее смех я слышал даже за закрытыми дверьми. Я не мог этого вынести, не стал дожидаться лифта и бегом побежал с лестницы.

Хендерсон долго молчал. Он ждал, пока сцена, которую он воскресил в памяти, исчезнет. На лбу у него выступил пот. Потом он продолжил спокойным голосом:

- Когда я вернулся, она была мертва; полицейские утверждали, что ее убил я. Они установили, что это случилось в шесть часов восемь минут пятнадцать секунд: через десять минут после того, как я хлопнул дверью. До сих пор у меня мурашки по коже бегают, когда я об этом вспоминаю. Убийца, кто бы он ни был, прятался где-то в доме…

- Но ты же сказал, что спустился пешком по лестнице?

- Он мог прятаться на лестнице выше или на чердаке. Может быть, я хлопнул дверью так резко, что она не закрылась, и он вошел. Она, наверное, ничего не успела понять. Может он слышал, как мы ссоримся, видел, как я выбежал. Может быть, она не услышала его потому, что смеялась, а потом уже было поздно.

- Это мог быть человек, который там что-то вынюхивал…

- Но что? Полицейским это не пришло в голову, поэтому они этой проблемой не занимались. Это был не вор - ничего не исчезло. В открытом ящике стола лежало шестьдесят долларов. Это не был сексуальный маньяк.

Ломбард предположил:

- Может, у него были такие намерения, но его что-то спугнуло?

- Нет, - устало возразил Хендерсон. - Перед ней на туалетном столике лежало кольцо с бриллиантом.

Чтобы схватить его, достаточно одного мгновения. Но кольцо осталось там. - Хендерсон покачал головой: - Меня подвел галстук. Он был снят с самого нижнего крючка в глубине шкафа и сочетался со всем, что было на мне надето. Я сам его выбрал. Во время ссоры я его, вероятно, уронил на пол, а потом схватил тот, который был на мне днем. Галстук, вероятно, попался на глаза убийце, он его поднял и… Не знаю, кто и почему это сделал!

Ломбард предложил свою версию:

- Может быть, он это сделал без причины, просто поддавшись мгновенному импульсу - убийство ради убийства. Может быть, это был сумасшедший, может быть, его спровоцировала произошедшая между вами сцена. Увидев, что дверь осталась открытой, он понял, что может сделать все совершенно безнаказанно. Ты наверняка слышал о подобных случаях.

- Если так, его никогда не найдут. Такого преступника труднее всего разыскать. Если его и поймают, то случайно. Может быть, его арестуют совсем по другому делу, а он признается и в этом преступлении. Но мне это уже не поможет.

- О каком главном свидетеле ты писал в телеграмме?

- Сейчас расскажу. Это единственный проблеск надежды. Меня могли бы оправдать. Найти преступника или эту свидетельницу для меня означает одно и то же, хотя между ними нет ничего общего. - Он продолжал с отчаянием: - Существует женщина, которая может подтвердить мое алиби. Достаточно будет, если она скажет, что мы встретились в баре в восьми кварталах от моего дома в шесть часов десять минут. Эта женщина, где бы она ни жила и кто бы она ни была, знает это так же точно, как я. Доказано, что я не мог совершить преступление и прийти к этому времени в бар. Если ты, Джон, хочешь помочь мне выпутаться, ты должен найти эту женщину. Только она может мне помочь.

Ломбард долго раздумывал, прежде чем заговорил:

- Что было сделано, чтобы ее разыскать?

- Все. Все, что в человеческих силах.

Ломбард подошел к Хендерсону и сел на нары рядом с ним.

- Думаешь, теперь, когда прошло столько месяцев и все следы стерты, есть шанс найти за восемнадцать дней женщину, которую не смогли найти ни полиция, ни твой адвокат, ни прокуратура - никто?

Пришел надзиратель. Ломбард встал и, уходя, дотронулся до опущенного плеча Хендерсона.

Хендерсон неуверенно спросил:

- Мы не пожмем друг другу руки на прощанье?

- Зачем? Я же завтра снова приду.

- Значит, ты все-таки попытаешься ее найти? Ломбард повернулся к нему и смерил его уничтожающим взглядом, словно его привело в бешенство такое недоверие:

- А с чего ты взял, что не попытаюсь? - рассерженно сказал он. 

10. За семнадцать и шестнадцать дней до казни

Ломбард ходил взад-вперед по камере, засунув руки в карманы и опустив глаза. Потом он остановился и сказал:

- Хенди, ты должен еще что-нибудь вспомнить. Я ведь не фокусник и не могу просто вытащить ее из шляпы.

- Знаешь, - утомленно сказал Хендерсон, - я думал об этом миллион раз, мне это по ночам снится, но больше я ничего не могу вспомнить.

- Неужели ты совсем не смотрел на ее лицо?

- Она ничем не привлекла моего внимания.

- Начнем все снова. Не смотри на меня так, это единственное, что мы можем сделать. Когда ты пришел в бар, она там сидела. Попытайся восстановить первое впечатление. Иногда первое впечатление дает более точную картину. Какое у тебя было первое впечатление?

- Я увидел руку, протянувшуюся за печеньем.

Ломбард посмотрел на него враждебно:

- Послушай, как могло случиться, что ты встал, подошел к незнакомой женщине, заговорил с ней и при этом ее не видел? Ты видел, что это женщина? Объясни, как ты понял, что это женщина.

- Она была в юбке, значит, женщина, костылей рядом не было, значит, физически нормальная.

Больше меня ничего не интересовало. Я смотрел сквозь нее и видел свою девушку. Что еще я могу сказать? - рассердился в свою очередь Хендерсон.

Ломбард немного помолчал, чтобы успокоиться. Потом снова начал спрашивать:

- Какой у нее был голос? Манера говорить? К какому кругу она принадлежала?

- Наверняка она была образованная. Горожанка. Голос без цвета, вкуса и запаха - как дистиллированная вода.

- Раз ты не обратил внимания на акцент, вероятно, она была местная. А что было в такси?

- Ничего, колеса вертелись.

- А в ресторане?

Хендерсон протестующе выпрямился:

- Ничего. Это не имеет смысла, Джон. У меня было плохое настроение, она ела и говорила. Это все.

- Хорошо. О чем она говорила?

- Я не могу вспомнить ни слова. Это было не то, что запоминается, просто разговор, чтобы не молчать. «Рыба была отличная». «Война - это очень страшно, не правда ли?» «Нет, спасибо, я не хочу курить».

- Я с тобой с ума сойду. Точно, у тебя на уме была только твоя девушка.

- Да. И больше не говори о ней.

- А что в театре?

- Единственный необычный эпизод был там. Она встала во время представления; я об этом уже сто раз рассказывал.

Ломбард продолжал настаивать:

- Но почему она встала? Ты утверждаешь, что занавес еще не опустился. Ведь в театре никто не встает просто так, без причины.

- Я не знаю, почему она встала. Я не мог заглянуть ей в душу.

- Кажется, ты не видел и того, что в тебе самом творится. Ничего не поделаешь, вернемся к этому позже. Когда найдем следствие, возможно, выплывет и причина. - Надеюсь, ты посмотрел на нее, когда она встала?

- Смотреть означает перевести взгляд на предмет, а видеть - это умственная деятельность.

Я смотрел на нее весь вечер, но не видел ее.

- Это ужасно, - нахмурился Ломбард. - Наверное, я из тебя ничего не вытяну. Придется найти кого-то, кто видел ее в тот вечер и сможет что-нибудь о ней сказать. Не может быть, чтобы два человека в течение шести часов ходили по городу и их никто не видел.

Хендерсон попытался улыбнуться:

- Я тоже сначала так думал, но, наверное, в этот вечер разразилась эпидемия астигматизма. Иногда я сам начинаю сомневаться в том, что эта женщина существовала.

- Ну, такие разговоры ты оставь, - резко остановил его Ломбард.

Хендерсон встал, поднял обгоревшую спичку и отнес ее к стене, где на полу лежало несколько рядов спичек. В верхних рядах на каждой спичке, как будто перечеркивая ее, лежала другая. Несколько последних еще не было зачеркнуто.

- Это ты тоже оставь! - рассердился Ломбард, в бешенстве пнул ногой ряды спичек и смешал их - перечеркнутые и неперечеркнутые. - Иди сюда, - сказал он.

- Я лучше постою, здесь мало места, - возразил Хендерсон.

- Ты понимаешь, чего я от тебя хочу? Пласты, которые никто не разрабатывал. Второстепенные свидетели, люди, которых не вызывали в суд, все, на кого полиция не обратила внимания.

- Ты слишком много хочешь: вызвать второстепенных духов, которые вызовут дух первой степени. Не лучше ли сразу обратиться к медиуму?

- Пусть это были духи, призраки, главное, что они столкнулись с тобой, прошли мимо тебя по тротуару. Важно, чтобы я успел первым с ними поговорить. Меня не интересуют те, кого уже допрашивали. Где-то должна быть трещинка, в которую мы вобьем клин. Давай еще раз пройдемся по всему пути. Во-первых, бар.

- Опять этот бар, - вздохнул Хендерсон.

- Из бармена уже вытянули все, что можно. Там еще кто-нибудь был?

- Нет.

- Не спеши, подумай. Если будешь торопиться, ничего не вспомнишь.

Прошло пять минут.

- Какая-то девушка оглянулась нам вслед, когда мы уходили. Она сидела в боковой кабинке. Я обратил на нее внимание, когда мы шли мимо. Это тебя интересует?

Карандаш Ломбарда застрочил по бумаге.

- Это именно то, чего я ждал. Никаких подробностей об этой девушке ты не можешь вспомнить?

- Нет, ее я помню еще хуже, чем женщину, с которой провел вечер. Помню только, что она оглянулась.

- Давай дальше.

- Дальше таксист. Он очень развлек всех в зале суда…

- Дальше ресторан. В этом «Мейсон Бланш» есть гардеробщик?

- Он не может помнить мою спутницу. Я был один, когда сдавал пальто. Призрак на минуту оставил меня одного и удалился в туалет.

Карандаш Ломбарда снова пришел в движение.

- Может быть, в туалете была какая-нибудь уборщица. Но вряд ли на нее кто-нибудь обратил внимание, когда она была одна, если даже с тобой ее никто не заметил. А в зале никто в вашу сторону не оглядывался?

- Она одна подошла к столу.

- Ну, пойдем дальше. Театр.

- Я помню, что у входа стоял швейцар с усами, как у моржа. Когда он увидел ее шляпу, у него перехватило дыхание.

- Хорошо. Я записал. А что капельдинер?

- Мы опоздали, ему пришлось в темноте проводить нас на места.

- Значит, это отпадает. А сцена?

- Ты имеешь в виду артистов? По-моему, им некогда было смотреть по сторонам.

- Когда она встала во время представления, на это должны были обратить внимание. Полиция допрашивала кого-нибудь?

- Нет.

- Не мешает проверить. Нельзя ничего упускать, понимаешь- ничего.

Даже если бы мимо вас прошел слепой… Что с тобой?

- Вот именно. Я вспомнил. Там был слепой. Нищий. Когда мы выходили из театра, произошел неприятный инцидент… - Увидев, что Ломбард что-то записывает, он с недоверием спросил: - Ты меня разыгрываешь?

- Ты так думаешь? - сухо заметил Ломбард. - Посмотрим, может быть, из этого что-нибудь выйдет.

Он снова приготовил карандаш.

- Больше мне нечего вспомнить.

Ломбард спрятал записки в карман и встал.

- Где-нибудь в этой стене я найду трещину! - обещал он торжественно, потом подошел к двери и постучал кулаком, чтобы его выпустили. - И оставь эти мысли, - строго сказал он, увидев, что Хендерсон невольно направил свой взгляд туда, где до вчерашнего дня находился его мрачный календарь.

Во всех газетах появилось объявление:

«Прошу отозваться молодую даму, которая сидела вместе со своим спутником 20 мая с. г. около 18.15 в боковой кабинке бара «Ансельмо». Возможно, она вспомнит проходившую мимо женщину в необычной шляпе оранжевого цвета. Речь идет о жизни человека. Гарантируется неразглашение сведений. Ответ просим послать по адресу: «Дж. Л. Почтовый ящик 654».

Объявление осталось без ответа. 

11. За пятнадцать дней до казни. Ломбард

Ему открыла неухоженная женщина с падающими на глаза седыми волосами. Из двери пахнуло тушеной капустой.

- Здесь живет мистер О'Беннон? Майкл О'Беннон?

Дальше она его не пустила.

- Послушайте, я была сегодня в конторе, и мне сказали, что вы подождете до среды. Не бойтесь, мы не собираемся обмануть вашу фирму.

- Я не из конторы. Мне нужно поговорить с Майклом О'Бенноном, который работал летом швейцаром в «Казино».

- А, была у него такая работа, - согласилась она с саркастическим видом и, повернув голову, громко сказала: - Некоторые позволяют выбросить себя с места и не поднимут зада, чтобы поискать другое.

Ждут, что работа сама к ним придет.

Из квартиры донеслись протестующие звуки, напоминающие собачий лай.

- К тебе пришли, Майкл! - прокричала она и сказала Ломбарду: - Проходите, а то он босиком.

Ломбард прошел по коридору, напоминающему вокзальный зал, и попал в комнату, посреди которой стоял накрытый клеенкой стол.

У стола полулежал на двух деревянных стульях человек, ради которого он сюда пришел. На нем была серая футболка с рукавами до локтей, брюки поддерживали подтяжки. Выношенные носки висели на спинке одного из стульев. Человек отложил в сторону программу скачек и вонючую трубку и гостеприимно приветствовал Ломбарда:

- Чем могу служить, шеф?

Ломбард снял шляпу и сел.

- Моему другу нужно встретиться с одной особой, - начал он доверительным тоном. Он решил, что не стоит пугать людей упоминанием о смертном приговоре и полиции. Они могли бы утаить то, что им известно. - Это очень важно. Жизненно важно. Поэтому я пришел к вам. Вы бы не могли вспомнить одного джентльмена с дамой, вышедших из такси перед театром? Это было однажды вечером в мае, когда вы там работали. Вы открывали им двери.

- Конечно, я открывал всем, кто подъезжал, мне за это платили.

- Они приехали поздно. Наверное, были последними. У женщины на голове была оранжевая шляпа. Эта шляпа с петушиным пером очень бросалась в глаза. Она должна была пройти очень близко от вас. Вы наверняка проводили ее взглядом.

- Можете быть спокойны, он вспомнит, - воинственно заявила от дверей миссис О'Беннон. - Если шляпа была на какой-нибудь красотке, он, могу поклясться, пялил на нее глаза.

Мужчины не обращали на нее внимания.

- Мой друг заметил вас, - продолжал Ломбард и наклонился к бывшему швейцару: - Вы не могли бы его вспомнить? Эта сцена не сохранилась в вашей памяти?

О'Беннон задумчиво покачал головой и с упреком посмотрел на гостя:

- Знаете, сколько лиц проходит мимо каждый вечер? И как правило, парами - джентльмен и дама.

Ломбард склонился над ним, пытаясь взглядом заставить его вспомнить:

- Подумайте хорошенько, О'Беннон! Это вопрос жизни или смерти.

Миссис О'Беннон осторожно приблизилась к ним.

О’Беннон снова покачал головой, на этот раз решительно:

- Нет. Из всех, кому я открывал в том сезоне двери, помню только одного парня. Он пришел один и совершенно пьяный. Я запомнил его только потому, что он выпал из машины прямо на асфальт и мне пришлось его поднимать…

Ломбард остановил поток его воспоминаний:

- Значит, вы не можете вспомнить?

- Не могу. - О’Беннон снова взялся за программу скачек и трубку.

Миссис О'Беннон испытующе посмотрела на Ломбарда:

- А если он вспомнит, что мы будем с этого иметь?

- Разумеется, я заплачу, если вы мне поможете.

- Слышишь, Мики? - Она набросилась на мужа, тряся его за плечи. - Попробуй вспомнить!

- Как я могу что-нибудь вспомнить, когда ты меня трясешь, как грушу?

Ломбард разочарованно повернулся и направился к выходу.

Женщина снова набросилась на мужа:

- Мики, он же уходит! Что с тобой, Мики? Этому человеку нужно, чтобы ты вспомнил какую-то ерунду. Неужели ты и на это не способен?

Потом она, наверное, излила свою злость на его вещи. Раздался крик, он защищал свое имущество:

- Оставь мою трубку! Не трогай программу!

Ломбард слышал, как они ругаются, пока не закрыл двери квартиры. Потом крик перешел в заговорщический шепот. Ломбард понимающе улыбнулся и начал спускаться по лестнице.

Разумеется, дверь открылась, и жена О'Беннона крикнула, свесившись вниз:

- Подождите, сэр! Он вспомнил!

- Ах, вспомнил! - сухо сказал Ломбард и остановился, повернув к ней голову, но не сделал ни шагу обратно. Кошелек он держал в руке, как будто колебался - открыть или не открывать.

- Спросите у него, какая ручка была у её сумки: белая или черная?

Женщина прокричала вопрос в комнату и, выслушав ответ, передала его Ломбарду. В ее голосе звучали неуверенные нотки

- Белая, все-таки вечерняя сумка…

Ломбард положил кошелек в карман.

- Не угадали. 

12. За четырнадцать, тринадцать и двенадцать дней до казни. Девушка

Когда он обратил на нее внимание, она уже несколько минут сидела на табурете, Его смена только начиналась; она пришла сразу после того, как он занял свое место. Когда он вышел в зал в свеже-накрахмаленной куртке, ее еще не было, он знал точно. Обслужив посетителя на другом конце бара, он обратил внимание на то, как тихо она сидит, и подошел к ней.

- Что вы желаете, мисс?

Она необычно пристально посмотрела ему в глаза; он отметил это про себя. Потом ему показалось, что он все выдумывает. Посетители всегда на него смотрят, делая заказ.

Но она смотрела по-другому. Во взгляде отражалась личная заинтересованность. Важен был сам взгляд, заказ только сопровождал его. Этот взгляд предназначался ему лично, человеку, которому она делала заказ. Взгляд говорил: запомни меня хорошенько!

Она заказала виски с содовой. Когда он наливал, она следила за ним глазами. У него появилось было ощущение, что это выводит его из равновесия, но быстро исчезло.

Так все началось.

Он подал ей виски и тут же отошел обслуживать другого посетителя.

Прошло несколько минут. Он о ней не думал, забыл о ее существовании. В течение этих нескольких минут должна была хоть немного измениться ее поза, хотя бы шевельнуться рука, поднимающая рюмку, переместиться на другой предмет взгляд. Ничего такого не произошло. Она сидела неподвижно, напоминая фотографию. К виски она не притронулась; все стояло там, где он поставил. Двигались только ее глаза. Они повсюду следовали за ним.

У него снова появилось немного свободного времени, и он опять встретился с ней глазами - впервые с того момента, как осознал, что она наблюдает за ним. Он понял, что она все время не сводила с него глаз. Теперь это выводило его из равновесия.

Он не мог понять, почему она за ним наблюдает. Он украдкой посмотрелся в зеркало - ничего особенного, все, как обычно.

Без сомнения, она наблюдает за ним - куда бы он ни шел, взгляд следовал за ним. Это не был мечтательный, обращенный в себя, задумчивый взгляд; это был осмысленный взгляд, сосредоточенный на нем. Она преследовала его и выводила из равновесия.

Он в жизни не видел, чтобы кто-нибудь сидел так неподвижно. Она не сделала ни одного движения. Виски стояло перед ней нетронутым. Она сидела, как воплощение Будды, пристально уставившись на него.

Наконец он подошел к ней:

- Убрать вашу рюмку, мисс?

Он хотел вывести ее из неподвижности. Но ничто не помогло. Она ответила бесцветным голосом:

- Оставьте ее.

Обстоятельства были в ее пользу: никто не ждет, чтобы женщина заказывала рюмку за рюмкой. К тому же она не флиртовала с ним, не пыталась выманить рюмку за его счет; ее не в чем было упрекнуть. Он постоял перед ней, несчастный и беспомощный, и отошел, как побитая собака. Она по-прежнему упорно следила за ним глазами.

Беспокойство преследовало его. Он то пожимал плечами, то нервно поправлял воротничок. Даже не оглядываясь, он чувствовал, что она наблюдает за ним. Ему становилось все хуже и хуже.

Другие посетители, которых становилось все больше, не были ему сегодня в тягость, наоборот, они давали ему возможность заняться бутылками, бокалами, отвлечься и не думать об этом взгляде.

Но когда выпадала свободная минута, он не знал, куда девать руки.

Он уронил бутылку пива, нажал не ту кнопку в кассе.

Он больше не мог этого выносить и подошел к ней.

- Чем могу быть полезен, мисс? - спросил он хриплым голосом, в котором прорывались нотки бешенства. - Чего вы, собственно, от меня хотите?

- Разве я сказала, что хочу чего-нибудь?

- Извините, может быть, я напоминаю какого-нибудь вашего знакомого?

- Нет.

Он был окончательно сбит с толку.

- Я подумал, что кого-нибудь вам напоминаю… Вы так на меня смотрите все время… - Он неуверенно защищался, но в этом был и упрек.

Она не ответила, по-прежнему не спуская с него глаз. Он был вынужден отвести глаза и уступить поле боя.

Она не проявляла враждебности, просто сидела и с серьезным, непроницаемым видом наблюдала за ним.

Оружие, которое она выбрала, было страшным. Обычно человек не осознает, насколько мучительно находиться под наблюдением в течение долгих часов, обычно человеческое терпение не подвергается такому испытанию.

С барменом такое сейчас происходило. И он был бессилен. Это был всего лишь взгляд, и он не мог с ним ничего сделать. Только она сама была над ним властна.

Он все сильнее чувствовал, что у него проявляются симптомы, которых раньше он не замечал и ученого названия которых не знал; у него появилось желание спрятаться, закрыться в гардеробной, залезть под стойку бара, только бы не быть постоянно под ее взглядом. Его глаза все чаще останавливались на часах.

Всей душой он желал, чтобы она ушла, даже начал молиться об этом про себя. Но уже было ясно, что она не уйдет до закрытия. Она здесь была не по тем причинам, по которым люди ходят в бар.

Она никого не ждала. Она не хотела выпить - её рюмка стояла нетронутая там, где он поставил ее несколько часов назад. Ее единственной целью было наблюдать за ним.

Ему было не избавиться от нее, и он начал мечтать о том, чтобы скорее пришел час закрытия. Когда посетители начали расходиться, ее безжалостный упорный взгляд, напоминающий взгляд Медузы, стал еще сильнее притягивать его. Он уронил бокал. Это случилось с ним впервые за много месяцев. Нагибаясь за осколками, он смерил ее враждебным взглядом и прошептал проклятие.

Наконец, когда он уже потерял надежду, минутная стрелка подошла к двенадцати. Было четыре часа, бар закрывался. Последние посетители - двое мужчин, погруженных в серьезный разговор, - поднялись и направились к выходу. Она не шелохнулась, не повела бровью. Нетронутая рюмка все еще стояла перед ней, а она все так же следила за ним, не спуская глаз.

- Спокойной ночи, господа, - сказал он вслед удаляющимся мужчинам, давая ей понять, что пора подняться.

Она не реагировала.

Он нажал на выключатель, Лампы вдоль стен погасли, только над стойкой бара, где он стоял, остался свет, напоминающий заход солнца, отражающийся в зеркалах и рядах бутылок. Сам он превратился в черный силуэт на фоне стены, а она - в бестелесное существо.

Бармен подошел к ней, схватил рюмку и резким движением вылил виски.

- Бар закрывается, - процедил он сквозь зубы. Наконец она поднялась. Встав, она была вынуждена опереться о сиденье, пока не восстановилось кровообращение в онемевших ногах,

Расстегивая пуговицы на своей куртке, он сердито спросил:

- Что все это должно означать?

Она медленно пошла по неосвещенному помещению к выходу. Словно не слышала его. Ему никогда не приходило в голову, что вид уходящей из бара девушки может вызвать чувство такого облегчения. Он обессиленно прислонился к стене.

У входа горел фонарь, и, когда она проходила под ним, он снова увидел ее. Она остановилась и посмотрела на него долгим серьезным взглядом, словно пытаясь ему что-то напомнить. Взгляд говорил, что все это ему не привиделось и дело далеко не окончено.

Закрыв главный вход, он повернулся. Она неподвижно стояла на тротуаре в нескольких шагах от него, словно ждала, когда он выйдет.

Он был вынужден пройти в полуметре от нее, поскольку тротуар был довольно узкий, а девушка стояла посредине. Она повернула к нему голову, но было ясно, что она не скажет ни слова. Выведенный из себя этим молчаливым упрямством, он заговорил сам, хотя собирался игнорировать ее.

- Чего вы от меня хотите? - в бешенстве крикнул он.

- Разве я сказала, что чего-то от вас хочу?

Он с упреком посмотрел ей в глаза:

- Вы весь вечер не спускали с меня глаз! Ни на минуту, всю ночь, понимаете? - От возмущения он даже сжал кулаки. - А теперь еще стоите у входа…

- Разве здесь нельзя стоять?

Он неловко погрозил ей пальцем:

- Предупреждаю вас, мисс! По-хорошему…

Она даже не открыла рот, а в споре молчащий всегда одерживает верх. Он отвернулся и неуверенными шагами пошел дальше.

Он ни разу не оглянулся, но уже через двадцать шагов понял, что она идет за ним. Она не скрывалась. Стук ее каблуков приглушенно разносился по пустынной ночной улице.

Он прошел перекресток, потом второй, третий. И все это время за ним раздавалось неотвратимо преследующее «цок-цок», «цок-цок».

Он повернул голову, надеясь отогнать ее. Но она шла так уверенно и непринужденно, что доводила его до бешенства.

Он прошел еще несколько шагов и остановился. Им овладело отчаяние.

Она тоже остановилась, но не сделала ни шага назад.

Он подошел и крикнул ей прямо в лицо:

- Прошу вас, оставьте меня? На сегодня уже достаточно… Оставьте меня, или я…

- Но мне тоже нужно в эту сторону, - коротко ответила она.

Обстоятельства снова были на ее стороне. Если бы он был на ее месте… Но разве мужчина может, не рискуя выставить себя в смешном свете, жаловаться полицейскому, что его преследует одинокая девушка? Она не приставала к нему, просто шла тем же путем, что и он. Как и в баре, он был в ее власти. Он понимал, что бессилен и ему придется отступить. Наконец он повернулся и, бессильно сопя, направился дальше.

Десять шагов, пятнадцать, двадцать. Как по сигналу, тут же за ним раздалось цоканье каблуков. Она опять преследовала его.

Он в последний раз завернул за угол и взбежал по лестнице, ведущей на перрон. На верхней ступеньке он остановился и оглянулся.

Приближающиеся шаги громко звучали на металлических ступеньках. Скоро появилась и она.

Он остановился, загнанный в угол. За ним был турникет.

Она уверенно поднималась по лестнице. В руке у нее уже была приготовлена монетка. Она остановилась, когда их разделял только турникет.

Он поднял руку. Казалось, он ударит ее. Оскалив, как собака, зубы, он прорычал:

- Убирайся отсюда! Катись туда, откуда пришла! - Рукой он закрыл прорезь, куда она хотела опустить монету.

Она отступила на шаг и повернулась к другому турникету. Но и там он ее опередил. Она бросилась к первому, но он опять опередил ее. Перрон начал дрожать - подъезжал один из редких ночных поездов.

Он размахнулся, кулак чуть не задел ее лицо. Она отпрянула в сторону, как будто на нее дунуло чем-то страшным.

Где-то рядом раздался решительный стук по стеклу, и дежурный по станции высунул голову из дверей своей будки.

- Сейчас же прекратите! Почему вы ее не пускаете?

Бармен повернулся к нему, желая оправдаться:

- Эта девчонка, наверное, сумасшедшая, ей место в психиатрической лечебнице. Она все время за мной ходит, я не могу от нее избавиться.

Девушка ответила так же спокойно, как раньше:

- Вы единственный, кому нужно ехать до Третьей авеню?

Бармен снова обратился к дежурному, выглядывавшему из дверей будки:

- Спросите, куда она едет. Она и сама не знает!

Ее ответ был адресован дежурному, но звучал так значительно, как будто скрывал в себе более глубокий смысл:

- Я еду на Двадцать седьмую улицу, между Второй и Третьей авеню, и имею право сесть в поезд, как любой другой.

Человек, не пускавший ее на перрон, побледнел. Иначе и быть не могло - на этой улице жил он. Ей был известен его адрес. Не имело смысла пытаться избавиться от нее.

Дежурный сделал величественный жест:

- Проходите, мисс.

Монета блеснула в свете фонаря, и девушка прошла через второй турникет, не ожидая, когда бармен освободит ей проход в первом, Тем более что он не мог двинуться с места.

Подошел поезд, но он ехал в противоположном направлении. Когда он исчез, станция вновь погрузилась во мрак.

Девушка медленно прошла в конец перрона. Бармен направился за ней. Оба смотрели в одном направлении - он ее видел, а она его нет.

Она шла в самый конец платформы, пытаясь бесцельной прогулкой сократить ожидание.

Она уже исчезла из поля зрения дежурного; перрон здесь сужался. Она остановилась, собираясь повернуть обратно. Пока она стояла спиной к нему, напряженно вглядываясь туда, откуда должен был появиться поезд, ее охватил необъяснимый страх. Вероятно, она услышала за спиной его шаги. Теперь он подкрадывался к ней. В его медленных движениях, в крадущихся шагах было что-то угрожающее. Настораживало не старание ступать тихо, а необычный ритм шагов - будто он шел с завязанными ногами, стремясь приблизиться и в то же время создать впечатление, что не двигается. Она почувствовала это еще до того, как повернулась, и теперь знала, что, пока стояла спиной к нему, у него возникло какое-то намерение, которого раньше не было.

Он не приближался, их по-прежнему разделяли два пролета. Она увидела, что он смотрит вниз, на рельсы.

Она сразу все поняла. Достаточно подождать, когда она будет проходить мимо, и слегка подтолкнуть ее локтем. На этом конце перрона она была как бы в тупике. Дежурный по станции, который мог ее защитить, не видел ее. Его будка была расположена так, чтобы он видел турникеты у входа, конец перрона был вне поля его зрения.

Здесь не было никого, кроме них двоих. Девушка еще раз оглянулась - перрон был пуст. Поезда все не было, и только его появление могло ее спасти.

Отступать дальше означало бы самоубийство: платформа кончалась через несколько шагов, и она была бы полностью в его власти. Возвращаясь к началу перрона, под защиту дежурного, она должна была пройти совсем рядом с барменом - этого он и ждал.

Начав кричать в надежде привлечь внимание дежурного, она только ускорила бы то, чего пыталась избежать. По лицу бармена было видно, что он очень возбужден, и ее крик мог дать обратный эффект. Все его действия были вызваны страхом, и, если она закричит, страх только усилится.

Она слишком напугала его, это удалось ей великолепно. Девушка осторожно отошла от края перрона и уперлась спиной в рекламный щит, прикрепленный над перилами. Прижавшись к щиту, она медленно продвигалась вдоль него, не спуская глаз с бармена.

Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от него, он сделал шаг в сторону, преграждая ей путь. Их движения пугали своей замедленностью. На пустом перроне на высоте третьего этажа, в неверном свете редких фонарей, висящих над головой, они напоминали ленивых рыб в аквариуме.

Раздался щелчок открывающегося турникета, и на перроне появилась неуверенно держащаяся на ногах цветная девица; она чуть не упала, споткнувшись, потом наклонилась и начала чесать ногу.

Постепенно напряжение отпустило их. Девушка по-прежнему стояла, прислонившись к рекламному щиту, колени у нее слегка дрожали. Бармен обессиленно оперся на автомат, продающий жевательную резинку. Было видно, что он отказывается от своих кровожадных намерений. Наконец он медленно отвернулся от нее. Не было сказано ни единого слова, как в пантомиме.

Девушка снова полностью владела ситуацией.

Подъехал поезд, и они вошли в один вагон, но с разных концов. Сидя как можно дальше друг от друга, они постепенно приходили в себя после пережитого шока; он низко наклонил голову и уронил руки на колени; она откинулась на спинку, устремив взгляд на потолок. Между ними была только цветная девица, которая следила в окно за названиями станций, словно выбирая, где выйти.

Они вышли из поезда на Двадцать седьмой улице, каждый в свою дверь, Спускаясь по лестнице, бармен чувствовал за спиной ее присутствие. Он, вероятно, смирился и решил не мешать ей следовать за собой, раз она взяла это в голову.

Они шли каждый по своей стороне улицы. Бармен немного обогнал ее, она не сокращала расстояние между ними. Ей было известно, в какую дверь он войдет, и он это понял. Оба шли уверенно; единственной неизвестной величиной была причина, по которой девушка это делала.

Он вошел в темный подъезд и исчез из виду. Определенно, он до последнего момента слышал, как с противоположного тротуара доносится безжалостное «цок-цок-цок», но ни разу не оглянулся. Наконец их пути разошлись.

Она остановилась напротив дома, в котором он исчез, так, чтобы ее было хорошо видно с противоположной стороны, и стала наблюдать за двумя окнами на фасаде.

Через минуту в них загорелся свет, но сразу погас, словно по приказу. Серая занавеска шевельнулась и приподнялась, как тень на стекле. Девушка знала, что из окна за ней наблюдает по крайней мере один человек, а возможно, и несколько.

Она упорно стояла на своем месте.

В просвете улиц промелькнул поезд. Проехало такси. Таксист с любопытством взглянул на нее, но его машина была занята. Запоздалый пешеход попытался заглянуть ей в глаза, ища в них поощрения. Она отвернулась и снова повернула голову к фасаду, только когда прохожий ушел.

Неожиданно рядом с ней появился полицейский. Вероятно, он какое-то время наблюдал за ней.

- Простите, мисс. Какая-то женщина из дома напротив жалуется, что вы преследовали ее мужа по дороге с работы, а теперь уже полчаса заглядываете к ним в окна.

- Она сказала правду.

- Тогда вам лучше уйти.

- Прошу вас, схватите меня за руку и отведите за угол, как будто хотите арестовать.

Полицейский выполнил ее просьбу. Когда они зашли за угол, он остановился.

- А что теперь?

Девушка достала какую-то бумагу и дала полицейскому. Прочитав, он внимательно посмотрел на девушку в неверном свете лампы.

- Кто вас послал?

- Отдел по расследованию убийств. Можете туда позвонить, чтобы убедиться. Я делаю это с их согласия.

- Значит, какое-то секретное расследование, - с растущим уважением прокомментировал ее слова полицейский.

- Прошу на будущее: не обращайте внимания на жалобы этих людей, если они будут касаться меня. Несколько следующих дней и, главное, ночей они будут сыпаться на вас в большом количестве.

Когда полицейский ушел, она позвонила по телефону.

- Ну, как дела? - спросил голос в трубке.

- Он начинает нервничать. Разбил стакан в баре. Чуть не столкнул меня с платформы под поезд.

- Значит, дело двинулось. Будьте осторожны, не приближайтесь к нему, когда поблизости никого нет. Помните: главное, чтобы он не знал, что за всем этим кроется. Это очень важно. Если он узнает, что вам нужно, весь эффект будет утрачен. А если он будет нервничать, мы в конце концов узнаем от него то, что нам требуется.

- Когда он обычно уходит на работу?

- Из дома выходит около пяти, - сообщил ей информатор.

Вечером третьего дня рядом с ней неожиданно появился хозяин и подозвал бармена:

- Почему ты не обслуживаешь мисс? Она сидит уже двадцать минут, а ты к ней не подошел.

Лицо бармена стало пепельным, лоб покрылся потом.

- Я не могу… я… Мистер Ансельмо, это выше человеческих сил… Эта женщина меня преследует… Вам этого не понять… - Он чуть не плакал.

Девушка, сидя неподалеку, смотрела на них спокойно и невинно, как ребенок.

- Она сидит так уже третий вечер и все время на меня смотрит…

- Что ей остается делать? Она ждет, что ты ее обслужишь, - упрекнул его хозяин. Он внимательнее посмотрел на бармена и заметил, что тот не в своей тарелке. - Что с тобой? Если ты плохо себя чувствуешь, можешь идти домой, вызовем тебе на замену Петера.

- Нет, прошу вас, не надо! - начал упрашивать хозяина бармен, в его голосе был страх. - Я не пойду домой. Все равно она пойдет следом за мной и будет стоять под нашими окнами всю ночь! Лучше я останусь здесь, по крайней мере вокруг люди.

- Перестань нести вздор и обслужи ее, - прервал его хозяин и, повернувшись к девушке, убедился собственными глазами, какое это спокойное, безобидное и воспитанное создание.

Бармен трясущейся рукой поставил перед ней рюмку. Не было произнесено ни слова.

Дежурный по станции дружески улыбнулся ей, когда она поднялась на перрон и остановилась недалеко от его будки.

- Ну не смешно ли, что вы всегда приходите почти одновременно с тем парнем?

И сейчас он только что прошел. Вы заметили?

- Конечно, - заверила его она. - Мы ходим в один и тот же бар.

Она держалась недалеко от дежурного, опираясь о выступ под окошечком будки и болтая, чтобы скоротать время в ожидании поезда.

- Хорошая сегодня ночь… Думаю, следующий матч наши проиграют…

Время от времени она поглядывала на платформу, где одиноко прохаживалась высокая фигура, но не отваживалась туда пройти.

Только когда остановился поезд и открылись двери, она сдвинулась со своего места и вскочила в вагон. Теперь она была в безопасности.

Притормозило такси, водитель с любопытством посмотрел на нее и поехал дальше. Прошли мимо два пешехода, один пошутил:

- Что с тобой, киска, тебя выгнали из дома?

И снова воцарилась тишина.

Вдруг из подъезда выбежала растрепанная женщина. Пальто на ней было наброшено поверх ночной рубашки, на ногах - большие шлепанцы, спадавшие на каждом шагу. Размахивая длинной обтрепанной метлой, она бросилась к одинокой фигурке, стоящей на противоположной стороне улицы. Ее намерения были ясны - как следует поддать этой нахалке.

Девушка повернулась и ретировалась к ближайшему перекрестку; она шла спокойно, не было видно, что она боится. Это выглядело продуманным отступлением перед кем-то, кто ее не интересовал.

Выкрики женщины разносились по всей улице:

- Уже третий день ходишь за моим мужем! Только появись еще, я тебе покажу! - Женщина остановилась и с ненавистью погрозила девушке метлой.

Девушка замедлила шаг.

Через минуту после того, как женщина скрылась в подъезде, девушка снова стояла на своем месте - как кошка, подстерегающая мышку у её норки.

Снова промелькнул поезд. Проехало такси. Запоздалый пешеход прошел мимо и скрылся вдали.

Пустые окна смотрели на девушку, в бессильном отчаянии стоявшую внизу.

- Уже скоро, - сказал голос в телефонной трубке. - Еще один день - и он наш. Может быть, завтра вечером…

В этот день у него был выходной, и он уже в течение часа пытался избавиться от нее.

Он решил дать ей отпор, но она поняла это раньше, чем он успел что-либо сделать, и остановилась. Конфронтации опять не произошло. Он пошел дальше, она - за ним. Она заметила, что он ведет себя не так, как обычно. Он снова остановился, как будто ослабла двигавшая его пружина, как будто в нем кончился завод. Он уронил пакет, который держал под мышкой, и не нагнулся поднять его, а оставил на асфальте.

Она остановилась неподалеку и смотрела на него своим обычным серьезным взглядом.

Солнце светило ему в глаза. Он зажмурился.

Вдруг из его глаз потекли слезы, и он расплакался.

Двое прохожих остановились, не веря своим глазам. К ним присоединились еще двое, потом еще - образовалась целая толпа, в центре которой были он и она. Толпа все прибывала. Мужчина перестал владеть собой.

- Спросите, что ей от меня нужно! Почему она меня преследует? Я больше не могу это выносить… - Он обращался к людям в толпе, словно прося их о помощи.

- Что с ним, он пьян? - спросила какая-то женщина.

Девушка стояла неподвижно, не пытаясь избежать всеобщего внимания, центром которого стала из-за его выкриков. Она производила настолько достойное впечатление, насколько смешно выглядел он. Иначе не могло быть - симпатии толпы были на ее стороне. Толпа чаще всего имеет садистские наклонности. На лицах замелькали усмешки, потом последовали иронические замечания, за ними - громкий смех и враждебные выкрики. Только одно лицо оставалось спокойным и непроницаемым. Ее лицо.

Своим поведением он только навредил себе, вместо одной преследовательницы на него готовы были наброситься тридцать.

Неожиданно он сделал движение, как будто хотел ее ударить. На него тут же набросились мужчины из толпы, схватили за руки и стали их выкручивать, осыпая его ругательствами. Они оказались в центре борющихся тел. Все это грозило превратиться в групповое убийство, объектом которого стал бы он. Она спокойно и громко, так, чтобы все слышали, сказала:

- Предоставьте это мне. Я сама с ним все выясню.

Ее ясный голос остановил всех. Его отпустили, кулаки разжались, и плотное ядро в центре толпы распалось. Посреди круга остался только он. Он и она.

Несчастный и отчаявшийся, до сих пор безуспешно пытавшийся вырваться из тисков, он наконец увидел щель в толпе, бросился туда и вырвался из круга. Он несся по улице, убегая от слабой девушки, которая смотрела ему вслед. Пасть ниже он уже не мог.

Но она недолго бездеятельно наблюдала за его бегством. Симпатии толпы ее не интересовали, она не собиралась публичноупиваться детским чувством торжества.

Растолкав локтями стоявших у нее на пути людей, она двинулась за запыхавшимся беглецом. Ее темп был чем-то средним между энергичной походкой и бегом трусцой, довольно скоро она уже почти настигла его.

Это было удивительное, невероятное преследование: стройная девушка, бегущая за полным мужчиной по запруженным толпой нью-йоркским улицам.

Скоро он понял, что она продолжает его преследовать. Он оглянулся, в его глазах промелькнуло отчаянное предчувствие. Она подождала, когда он снова повернется, подняла руку над головой и императорским жестом приказала ему остановиться.

Она была уверена, что Бёджес сочтет этот момент наиболее подходящим. Наверняка после длительной пробежки по улице он будет достаточно податлив. В толпе он, наверное, потерял последнюю волю к сопротивлению. Он понял, что никто не станет на его сторону, и не чувствовал себя в безопасности даже на шумной улице.

Настало время прижать его к стене, позвонить Бёджесу, чтобы он взял все в свои руки, когда жертва будет извиваться в мучительных судорогах под градом вопросов: вы видели в ту ночь в баре с Хендерсоном женщину, почему вы не хотели признать, что видели ее, вам кто-нибудь заплатил, чтобы вы дали такие показания?

Бармен остановился на перекрестке, оглядываясь в поисках укрытия, как загнанный в угол зверь. Он был на грани отчаяния, словно его преследовала не слабая девушка, а сама богиня Немезида.

Она снова подняла руку. Расстояние между ними быстро сокращалось. Ее жест подействовал на него, как удар кнутом; он потерял ориентацию. На перекрестке перед ним стеной стояли люди, ждущие, когда зажжется зеленый свет. Но на светофоре горел красный.

Он еще раз оглянулся и прорвал стену стоящих перед ним людей, как клоун прорывает обруч с натянутой на него бумагой.

Она резко остановилась - так резко, словно ее каблуки застряли в невидимой щели на тротуаре. Скрип тормозов прозвучал как смертельный крик.

Девушка закрыла лицо руками, но успела увидеть, как его шляпу подбросило над толпой. Закричала какая-то женщина, и все в ужасе замерли. 

13. За одиннадцать дней до казни. Ломбард

Ломбард следил за ним уже полтора часа. Слепой нищий двигался, как черепаха. Чтобы пройти квартал от угла до угла, ему требовалось в среднем сорок минут. Ломбард уже несколько раз проверил это по часам.

У нищего не было собаки-поводыря, ему приходилось надеяться на прохожих; на перекрестках он ждал, когда его кто-нибудь переведет на другую сторону. Ему всегда кто-нибудь помогал. Полицейские останавливали движение.

Ломбарда страшно раздражала такая слежка; он был здоровым, активным человеком, знавшим цену времени, а ему приходилось пассивно следовать за медленно передвигающимся нищим. Это было для него китайской пыткой.

Но он старался сдерживаться и, нахмурившись, курил сигарету за сигаретой - они служили ему клапаном, выпускающим лишний пар. Иногда он подолгу неподвижно стоял у витрин, пока нищий продвигался вперед на микроскопическое расстояние, чтобы потом настигнуть его несколькими энергичными шагами. Разделенное на серию остановок и быстрых переходов преследование не казалось ему таким невыносимым.

Он говорил себе, что это не может длиться бесконечно. Например, целую ночь. Ведь нищий все-таки человек, ему необходим сон. Он должен когда-то вернуться в свои четыре стены и лечь.

Ломбард уже начал терять терпение, когда нищий свернул с центральной улицы в лабиринт стен. Они по-прежнему шли друг за другом, но вокруг становилось все пустыннее. Здесь нищий уже не мог собирать милостыню - здесь все сами в ней нуждались.

Нора нищего была в разваливающемся доме у самой железной дороги. Ломбарду приходилось быть осторожным, он держался на большем расстоянии - улицы были пустынны, и шаги, которые могли заглушить его собственные, раздавались редко, а Ломбард знал, что у слепых очень тонкий слух. Он решился немного сократить расстояние, только когда нищий вошел в подъезд. Остановившись внизу, он прислушался. Трость слепого медленно стучала по ступенькам. Этот звук напоминал стук капель, падающих из испорченного крана в пустой таз. Он насчитал четыре паузы, четыре измерения темпа на лестничных площадках. Потом звуки стихли.

Ломбард подождал, пока сверху не донесся стук двери, и начал подниматься. Теперь ему уже не приходилось укрощать свою энергию. Он легко взлетел по крутой стертой лестнице, которая вызвала бы одышку у любого другого.

В конце коридора было две двери, он сразу понял, какая нужна ему, потому что от другой на расстоянии несло туалетом.

Он снова вспомнил о тонком слухе слепых. Ему удалось подойти, не скрипнув половицей.

Он приложил ухо к двери.

Свет не сочился из комнаты через щель в дверях, потому что для человека, который там находился, свет не существовал, не было причины зажигать его.

Зато было слышно, как человек передвигается по комнате. Так топчется, вернувшись в нору, зверь в поисках удобного положения.

Голосов не было слышно. Значит, он был один. Можно было начинать. Ломбард постучал в дверь. Шаги стихли, и больше не раздалось ни звука.

Комната притворялась пустой. Ломбард знал, что так будет, пока он стоит перед дверью, если, конечно, он не положит этому конец.

Он постучал в дверь и строго сказал:

- Откройте!

Он снова требовательно постучал, потом начал барабанить по двери кулаком.

Заскрипела половица, и голос у двери спросил:

- Кто там?

- Друг.

Это не успокоило голос.

- У меня нет друзей. Я вас не знаю.

- Впустите меня. Я вам ничего не сделаю.

- Я здесь один и не способен защищаться. Я никого не могу впустить.

Он боялся за свою дневную выручку; Ломбард видел его насквозь.

- Мне вы можете открыть. Мне нужно с вами поговорить.

- Уходите. Или я начну кричать и позову на помощь. - Голос за дверью дрожал.

Это звучало, как просьба, а не как угроза.

Оба не двигались. Каждый чувствовал близость другого - страх за дверью, решительность перед дверью.

Ломбард достал из кармана кошелек и заглянул в него. Самой крупной купюрой была пятидесятидолларовая. Он решил пожертвовать ею. Присев на корточки, он сунул купюру в щель под дверью и, выпрямившись, сказал:

- Пошарьте под дверью, там вы найдете доказательство того, что я не собираюсь вас ограбить.

После минуты сомнения цепочка упала. Потом был отодвинут засов; повернулся ключ в замке.

Дверь приоткрылась - на Ломбарда смотрели темные очки слепого.

- Вы один?

- Да, не бойтесь, я вас не обижу.

- Вы не из полиции?

- Нет. Мне просто нужно с вами поговорить. - Он распахнул дверь и вошел в комнату.

На секунду комнату слабо осветил проникший из коридора луч, но и он исчез, когда дверь закрылась.

- Вы можете зажечь свет?

- Нет, - ответил слепой. - Так мы будем на равных. Если вы хотите только поговорить, зачем вам свет?

Ломбард услышал скрип пружинного матраса. Нищий наверняка сел на свой дневной улов, спрятанный под матрас.

- Бросьте, так говорить нельзя… - Ломбард пошарил рукой в темноте, натолкнулся на спинку кресла-качалки и сел.

- Вы сказали, что хотите поговорить со мной, - раздался голос в темноте. - Говорите. Для этого свет не нужен.

Ломбард спросил:

- Я могу закурить, это вам не помешает? Вы курите?

- Если меня кто-нибудь угостит, - устало произнес слепой.

- Вот, пожалуйста. - Щелкнула зажигалка, и в руках Ломбарда загорелся язычок пламени, осветивший часть комнаты.

Слепой сидел на кровати, трость лежала у него на коленях на случай, если ему придется защищаться.

Ломбард вынул руку из кармана - вместо сигареты в ней оказался револьвер.

- Пожалуйста, - непринужденно повторил он. Слепой замер. Трость скатилась с его колен и упала на пол. Он поднял руки к лицу, пытаясь защититься.

- Я знал, что вы хотите меня ограбить, - прохрипел он. - Не надо было вас впускать…

Ломбард спокойно спрятал пистолет.

- Вы не слепой, - сказал он. - Мне это давно ясно, даже не требовалось ловить вас на этом трюке. Когда я сунул деньги под дверь, вы зажгли спичку и посмотрели, не долларовая ли это бумажка.

По размеру и на ощупь они одинаковы. За доллар вы бы не открыли, вам за день подают больше. Но за пятьдесят долларов можно было рискнуть. - Ломбард увидел маленький огарок свечи и зажег его.

- Значит, вы из полиции, - проговорил нищий, стирая пот со лба. - Мне следовало догадаться…

- Мне нет дела до того, что вы обманом выманиваете у людей деньги. - Ломбард вернулся к креслу и сел.

- Так что же вам нужно?

- Я хочу, чтобы вы кое-что вспомнили. Слушайте меня внимательно. Однажды в мае вы крутились возле «Казино», прося милостыню у выходивших из театра зрителей…

- Я там был много раз.

- Я говорю об определенном вечере. Другие меня не интересуют. В тот вечер из театра вышли мужчина с женщиной. На голове у нее была ярко-оранжевая шляпа с петушиным пером. Вы бросились к ним, когда они садились в такси, это было у самого входа. А теперь слушайте внимательно. Она случайно уронила вам в миску горящую сигарету. Вы обожгли палец. Ее спутник тотчас выбросил сигарету и дал вам два доллара. Потом он сказал что-то вроде: «Извините, приятель, она не нарочно». Вы должны это помнить. Не каждый день вы обжигаете палец сигаретой и не каждый день получаете сразу два доллара.

- А если я не вспомню?

- Тогда я отведу вас в ближайшее отделение полиции и сдам, как мошенника. Вас направят на пару недель на принудительные работы, вы окажетесь на заметке у полиции, и вас заберут снова, как только вы высунете нос.

Нищий приподнял очки.

- Но вы хотите заставить меня сказать, что я их видел, независимо от того, помню ли я их.

- Я хочу, чтобы вы признались в том, что, я уверен, прекрасно помните.

- Что будет, если я скажу, что помню?

- Вы расскажете о том, что помните, мне, а потом повторите одному полицейскому, которого я знаю.

Я приведу его сюда или отведу к нему вас.

- Но ведь при этом я себя выдам! К тому же еще полицейскому! Как я могу признаться, что видел, когда я изображаю слепого? Тот же результат, как и в случае, если я не вспомню.

- Вы скажете это ему неофициально. Я договорюсь. Ну, так как? Видели вы его или нет?

- Видел, - тихо признался человек, притворяющийся слепым. - Я видел их вместе. Обычно в таких освещенных местах я хожу с закрытыми глазами под очками. Но из-за этой сигареты я открыл глаза. Стекла в очках прозрачные, и я их хорошо видел.

Ломбард вынул что-то из бумажника.

- Это он?

Нищий поднял очки и внимательно изучил снимок.

- Думаю, что он, - решил он, наконец. - Мне кажется, это он. Но я видел его всего несколько мгновений.

- А она? Вы узнали бы ее?

- Да, ее я узнал бы. Его я видел только в тот вечер, а ее еще раз.

- Как? - Ломбард вскочил и склонился над нищим. Пустое кресло раскачивалось из стороны в сторону. Он схватил нищего за плечо и сжал, как будто пытаясь выжать из него сведения. - Рассказывайте все, что вам известно! Быстро!

- Это было через несколько дней, прошло немного времени, поэтому я ее узнал. Я встретил ее перед одной шикарной гостиницей, вход был ярко освещен. Я услышал шаги. Они спускались по лестнице - мужчина и женщина. Женщина сказала: «Подожди, может быть, он принесет мне счастье». Я сразу догадался, что она говорит обо мне. Она подошла ко мне и бросила в миску двадцать пять центов. Я могу отличить по звуку, как они звенят. Потом я догадался, что это она. Она стояла рядом со мной почти минуту, а этого такие люди никогда не делают. Монету она уже бросила и просто смотрела на меня. Миска у меня была в правой руке, обожженной. На месте ожога образовался волдырь. Она смотрела на него, как зачарованная, а потом тихо проговорила, ей не хотелось, чтобы я слышал: «Как странно…»

Потом она повернулась и пошла к своему спутнику. Это все.

- Но…

- Минутку, дайте мне договорить. Я посмотрел в миску и увидел, что кроме двадцати пяти центов она положила еще и бумажный доллар. Его именно она положила, раньше там доллара не было. Если это была не та женщина, почему она добавила доллар? Точно, это была она, увидела волдырь и вспомнила, что случилось несколько дней назад…

- Да, вы правы. Вы могли бы описать ее?

- Я не могу точно сказать, как она выглядела спереди, я не решился открыть глаза полностью. Там было слишком светло, как днем. Когда она повернулась и я увидел в миске доллар, я посмотрел на нее из-под опущенных век. Она как раз садилась в такси.

- Так вы видели ее только сзади? Скажите, как она выглядела сзади.

- Я не решился поднять глаза. Я обратил внимание на швы на шелковых чулках и высокие каблуки. Больше я ничего не видел.

- В один вечер оранжевая шляпа, в другой - швы на чулках и каблуки! - Ломбард толкнул нищего на кровать. - Если и дальше так пойдет, лет через двадцать мы получим ее описание с головы до ног! - Он подошел к двери и раскрыл ее настежь, потом оглянулся и посмотрел на нищего взглядом, не предвещающим ничего хорошего. - Думаю, вы бы смогли вспомнить получше. Нужно только, чтобы за вас взялся профессионал, он из вас все вытрясет. Наверняка вы ее хорошо рассмотрели уже в первый раз. А во второй раз слышали адрес, который она назвала таксисту.

- Это неправда.

- Оставайтесь здесь, ясно? Никуда не выходите! Я спущусь и позвоню знакомому, о котором говорил. Лучше будет, если он сюда придет и мы снова обо всем поговорим.

- И вы за меня вместе возьметесь?

- Я сказал, что вам нечего бояться. Вы нам не нужны. Но если попытаетесь сбежать, вам плохо придется. - Он закрыл за собой дверь.

Голос в телефоне звучал удивленно:

- Вам действительно удалось что-то обнаружить?

- Да, и я бы хотел, чтобы вы сами пришли и послушали. Сами решите, чего стоят его слова. Я нахожусь между Сто двадцать третьей и Парк-авеню, последний дом перед виадуком. Приходите как можно быстрее, сами увидите. Здешний полицейский сторожит у входа. А я звоню из телефонной будки за углом, ближе не нашел. Я буду ждать вас перед домом.

Через несколько минут Бёджес выскочил из патрульной машины и подошел к Ломбарду, который вместе с полицейским ждал у входа.

- Сюда, - показал Ломбард без долгих объяснений.

- Ну, теперь я могу продолжать обход, - сказал полицейский.

- Спасибо! - крикнул ему вслед Ломбард, который уже поднимался по лестнице вместе с детективом. - На самом верху, - объяснил он, обогнав Бёджеса. - Он два раза ее видел: в тот вечер и через неделю. Он только делает вид, что слепой.

- Да, это большой успех, - похвалил его Бёджес. Держась за перила, они поднимались по лестнице.

- Он боится полиции. Просит, чтобы вы простили ему мошенничество.

- Если он скажет что-нибудь интересное, это можно будет устроить. Почему здесь не горит свет? - Бёджес запыхался.

Голос Ломбарда произнес:

- Да, странно. Когда я спускался, лампочка горела. Или она перегорела, или ее кто-нибудь выкрутил.

- Вы точно помните, что свет горел?

- Могу поклясться. В квартире было темно, но через открытую дверь проникал свет с лестничной площадки.

- Пустите меня вперед, у меня есть фонарик. - Бёджес обогнал Ломбарда и пошел впереди. Не успел он вынуть фонарик, как споткнулся обо что-то и чуть не упал.

- Осторожно, - сказал Ломбард.

Загорелся фонарик, залив слабым светом площадку. Там неподвижно лежало человеческое тело. Голова неестественно свешивалась вниз, шея была свернута. Чудом уцелевшие очки висели, зацепившись дужкой за ухо.

- Это он? - спросил детектив.

- Да. - Ответ Ломбарда прозвучал хрипло.

Бёджес наклонился над телом, осмотрел его и, выпрямившись, констатировал:

- Свернута шея. Мгновенная смерть. - Он осветил фонариком крутую лестницу. - Несчастный случай. Наверное, он поскользнулся наверху и упал вниз головой, а там ударился о стену. Здесь, на верхней ступеньке, виден след.

Ломбард медленно поднялся к нему.

- Другого времени он не мог выбрать… Только я его нашел… - Не закончив, он вопросительно посмотрел на детектива: - Это не могло быть ничем другим?

- Кто-нибудь выходил из дома, когда вы с полицейским стояли у входа?

- Нет, никто не выходил и не входил.

- Вы слышали какие-нибудь звуки, напоминающие падение?

- Нет, мы пошли бы посмотреть, что случилось. Но, пока мы здесь стояли, по виадуку несколько раз проезжал поезд. В это время не слышен даже собственный голос.

Бёджес кивнул:

- Да, поэтому и в доме никто ничего не слышал. Это несчастный случай, ничего другого быть не может. Он мог десять раз удариться головой об стену и остаться жив. Мог потерять сознание, но не сломать себе шею. То, что он погиб, случайность.

- А как же лампочка? Не слишком ли много случайностей? Когда я спускался, чтобы позвонить, она горела, я могу поклясться. Если бы на лестнице было темно, мне пришлось бы идти медленно, на ощупь, а я почти бежал.

Бёджес осматривал при свете фонаря стену, пока не нашел то, что искал, Это было на скобе, вбитой в стену.

- Не понимаю, что вы хотите этим сказать, - сказал он, подняв голову. - Если он ходил в основном с закрытыми глазами, какое значение имеет лампочка?

Почему бы ему помешала темнота? Он чувствовал себя в темноте так же уверенно, может быть, даже в большей степени, чем при свете. Он уже отвык ориентироваться при помощи зрения.

- Да, возможно, - согласился Ломбард. - Он, вероятно, спешил скрыться до того, как я вернусь, и забыл закрыть глаза.

- Что-то вы запутались. Чтобы его ослепило, должен был гореть свет. А лампочка не горела. Это не имеет смысла ни так, ни этак. Каким образом можно было рассчитать, что он поскользнется и сломает шею?

- Значит, это случайное стечение обстоятельств. - Ломбард недовольно махнул рукой и повернулся к выходу. - Только мне не нравятся такие совпадения. Не успел я его найти…

- Такое случается, человек не может выбрать подходящий для нас момент.

Ломбард с недовольным видом спускался по лестнице.

- Все, что он знал, для нас потеряно.

- Не сдавайтесь, может быть, вам удастся найти кого-нибудь еще.

- Да, но того, что знал он, мы уже не услышим. Всего нескольких минут не хватило… - Он был снова на площадке, где лежало тело.- Что случилось? Что происходит? - Он вздрогнул и оглянулся.

Бёджес показал на стену:

- Снова загорелась лампочка. Может быть, от колебаний, когда мы шли по лестнице, контакт соединился. Теперь понятно, что с ней произошло: когда он падал, от сотрясения какой-то проводочек отошел и электричество отключилось. Здесь плохая электропроводка. Можете идти. Я сам сообщу в полицию, вам незачем вмешиваться в это, у вас есть другие дела.

Ломбард вышел из дома.

Бёджес остался наверху, рядом с неподвижным телом, лежащим в неестественном положении. 

14. За девять дней до казни.  Девушка

Записку ей передал Бёджес.

«Клайв Мельбурн, музыкант из оркестра, в прошлом сезоне выступал в театре «Казино», сейчас - в театре «Регент».

Кроме того, там было два телефонных номера. По одному номеру предлагалось звонить до определенного часа, это был номер полицейского отделения. Вторым был номер домашнего телефона, на случай, если ей понадобится связаться с ним в служебные часы.

Он сказал:

- Я не могу вам посоветовать, как действовать. Интуиция вам подскажет. Не сдавайтесь и соберитесь с силами. Все будет хорошо.

Она начала действовать. Простая, выразительная прическа исчезла. Вместо нее появилась масса жестких от лака медных кудряшек, образующих что-то вроде металлического шлема. Свободную элегантную одежду сменило платье, так тесно облегающее фигуру, что девушка почувствовала себя неловко даже в одиночестве. Вызывающе короткая юбка. Когда она сядет… Но ничего не поделаешь, это самое верное средство привлечь внимание. На щеки легли красные румяна, как сердечки на картах. Бусы на шее потрескивали, как погремушка при движении. Кружевной платочек был надушен так, что ей самой хотелось отвернуться, пока она не спрятала его в сумку. Веки она покрыла голубыми тенями, которые никогда раньше не использовала.

Скотт Хендерсон смотрел с фотографии на все ее приготовления, и ей стало даже немного стыдно.

- Ты бы меня не узнал, правда, милый? - смущенно произнесла она. - Лучше не смотри на меня.

Для обозначения доступности не хватало еще одной детали. Она натянула розовые подвязки, украшенные пошлым цветком, так, чтобы их было видно, когда садишься.

Его девушка не могла выглядеть как та, которую она видела в зеркале. Она погасила свет, внешне спокойная, но охваченная волнением. Но это мог увидеть только тот, кто ее хорошо знал. Он увидел бы это с первого взгляда. Но его здесь не было.

Гася лампу у выхода, она произнесла про себя молитву, которую повторяла всегда, выходя из дома. Повернувшись к фотографии, она сказала со вздохом:

- Может быть, сегодня что-то получится, милый, может быть, уже сегодня вечером.

Потом она погасила свет и закрыла за собой дверь. Он остался в ее комнате - в темноте, под стеклом.

Когда она выходила из такси, подъезд был уже освещен, но народу у входа было еще мало. Она хотела прийти как можно раньше, чтобы произвести на него впечатление, пока в зале не погасили свет. Она даже не знала, что идет в этот вечер. Спектакль назывался «Танцуйте дальше!».

В кассе она сказала:

- У меня забронирован билет на сегодня. Первый ряд у прохода, на имя Мими Гордон.

Ей пришлось ждать несколько дней - не для того, чтобы увидеть ревю, а для того, чтобы увидели ее.

- Вы уверены, что место с той стороны, где сидит ударник, как вы сказали по телефону?

- Все точно, я проверил. Это именно то место, которое вы просили. Я даже завидую, что он вам так понравился.

- Вы не понимаете. Дело не в нем лично. Я бы его даже не узнала. Это трудно объяснить… У каждого свое хобби. Я обожаю ударные инструменты и всегда стараюсь сесть туда, откуда видно, как играют на ударных. Это производит на меня Огромное впечатление. Знаю, вам кажется, что я ненормальная. - Она развела руками.

- Я не хотел вмешиваться в ваши личные дела, - извинился кассир.

Девушка вошла в зал. Билетер только что занял свое место. Из дверей гардероба появился капельдинер. Она пришла рано, в партере не было никого, кроме нее.

Она сидела одна - маленькая фигурка с золотистой головой, затерявшаяся в море пустых кресел. Ее дешевый наряд был частично скрыт наброшенной на плечи накидкой. У нее за спиной все чаще хлопали кресла и слышался шум - театр постепенно заполнялся зрителями. Девушка не сводила глаз с закрытой двери под сценой. Она была прямо перед нею. В щель было видно мелькание теней, слышались голоса. Музыканты готовились к выступлению.

Наконец дверь открылась, и музыканты направились в оркестровую яму. Чтобы пройти через низкую дверь, приходилось наклонять голову. Она никогда не видела человека, которого ждала, и могла его узнать, только когда он займет свое место. Музыканты рассаживались один за другим, были видны только их головы.

Она делала вид, что внимательно изучает программу, лежащую на коленях, но из-под опущенных ресниц бросала взгляды на оркестр. Может быть, этот, что входит сейчас? Нет, он сел на другое место. А следующий? Выглядит настоящим мошенником. Она с облегчением вздохнула, когда он занял место в стороне от нее. Наверное, кларнетист. Значит, этот… Но нет, он свернул в другую сторону. Виолончель.

Больше никто не появлялся. Она начала беспокоиться. Последний из вошедших даже закрыл за собой дверь. Музыканты, рассевшись, начали настройку инструментов. Даже дирижер стоял на своем месте. Стул прямо перед ней, на котором должен был сидеть ударник, был пуст.

Что, если его уволили? Нет, не может быть, им пришлось бы найти замену. Может быть, он заболел? Если он будет болеть несколько недель, она не сможет ждать, время уходит, как вода, осталось всего несколько дней.

Она слышала шепот в оркестровой яме, в котором звучало презрение. Говорили о нем. Она сидела так близко, что слышала почти все сказанное под аккомпанемент настраиваемых инструментов.

- Где это видано? За весь сезон он только раз пришел вовремя. Даже штрафы не помогают.

Саксофонист предположил:

- Может быть, он подцепил какую-нибудь блондинку и забыл, что сегодня спектакль?

Музыкант, сидящий за ним, возразил:

- Но хороших ударников мало.

Она смотрела в программу, но буквы расплывались у нее перед глазами. Ее мучили опасения. По иронии судьбы единственный, кто ей мог помочь, не явился. Она подумала: «Точно так же не повезло в тот вечер Скотту».

Перед увертюрой установилась тишина. Все музыканты уселись, над пюпитрами зажглись лампочки.

Когда она совсем потеряла надежду, дверь открылась и какая-то фигура ловко пробралась между рядами музыкантов к пустому месту перед ней. Опоздавший шел, пригнув голову, чтобы по возможности избежать внимания дирижера. Ей с первого взгляда показалось, что он напоминает грызуна, и это впечатление уже не оставляло ее.

Дирижер уничтожающе посмотрел на него. Но на ударника это не произвело впечатления. Девушка слышала, как он, еле переводя дыхание, говорит соседу:

- Послушай, я такую девочку подцепил! Завтра свидание.

- Знаю я твои свидания, не придет она. - Ответ прозвучал иронически.

Он еще не обратил внимания на девушку, занятый установкой пюпитра и подготовкой инструментов. Она слегка приподняла юбку.

Он закончил приготовления.

- Ну, что сегодня в зале? - спросил он и впервые после прихода оглянулся, чтобы посмотреть за перила, отделяющие оркестр от зрительного зала.

Она была в полной готовности и смотрела на него во все глаза. Он ее заметил. Она услышала, как сосед ударника тихо сказал:

- Я тоже обратил на нее внимание.

Она чувствовала, как он на нее смотрит, чувствовала на себе его взгляды, но пока выжидала - не следует торопиться. Ей пришло в голову: «Удивительно, что у меня это получилось, хотя я делаю это впервые…» Она сосредоточенно читала программу, словно искала в ней скрытый смысл: «Викторина …….. ………… Диксон Лео».

Она сосчитала точки в ряду. Их было двадцать девять между именем действующего лица и актрисы. Ну, теперь можно. Он уже зацепился за крючок. Она медленно подняла ресницы.

Ее глаза встретились с его взглядом. Она не отвела глаз. Он ждал, но она продолжала смотреть ему в глаза, как бы говоря: «Я тебе нравлюсь? Можешь сделать первый шаг. Я не против».

Видно было, что он колеблется, - он не привык к таким быстрым победам. Он смотрел на нее во все глаза, даже неуверенно улыбнулся, как будто сомневаясь, что на улыбку ответят.

Но девушка тоже слабо улыбнулась ему, поощряя, и его улыбка стала смелее, как и ее ответная.

Итак, начальную фазу она преодолела. И именно в этот момент раздался звонок, дирижер постучал палочкой, поднял руку и на секунду замер. Потом взмахнул палочкой, и увертюра началась. Их немой диалог был прерван.

Она утешала себя тем, что все прошло очень легко. Пока все в порядке. У оркестра бывают перерывы, чтобы музыканты могли отдохнуть.

Занавес поднялся. Девушка видела движущиеся фигуры, мельканье света, но не следила за тем, что происходит на сцене. Она пришла сюда не ради спектакля. Она шла к своей цели, а целью было познакомиться с музыкантом.

Повернувшись к ней, он сказал несколько слов, когда во время передышки музыканты стали выходить. Он сидел в конце ряда и поэтому выходил последним, он мог обратиться к ней за спинами коллег. Зрители, сидящие рядом с девушкой, уже вышли, и он видел, что она осталась одна.

- Как вам нравится представление?

- Прекрасно! - проворковала она.

- А что вы делаете после спектакля?

Кокетливо сложив губки, она вздохнула:

- Пока не знаю. Если меня пригласят…

- Считайте, что мы договорились.

Когда он ушел, девушка одернула юбку. У нее было чувство, что ей необходим горячий душ, чтобы прийти в себя. Ее лицо снова приняло нормальное выражение, и даже толстый слой косметики не мог скрыть перемены. Она сидела одна в конце пустого ряда кресел, погрузившись в свои мысли: «Может быть, уже сегодня, милый, может быть, сегодня вечером…»

Когда занавес опустился в последний раз и в зале зажегся свет, она немного задержалась, сделав вид, что что-то уронила, в то время как поток людей постепенно таял.

Оркестр доиграл марш, сопровождавший уход публики. Ударник в последний раз ударил в большой барабан и выключил лампу над нотами. На сегодня работа окончена, он снова мог распоряжаться своим временем.

Он с хозяйским видом повернулся к девушке:

- Подождите меня у служебного входа, дорогуша. Я через пять минут буду.

Даже ожидание перед театром почему-то казалось ей отвратительным. Прохаживаясь у входа, она чувствовала себя грязной. И ей было немного страшно. Музыканты, выходившие перед ним, - он мог бы избавить ее хоть от этой неловкости и выйти пораньше - осматривали ее, еще больше усиливая ее тревогу.

Потом он неожиданно появился и по-хозяйски взял ее под руку.

- Как себя чувствует моя новая приятельница?

- Прекрасно. А мой приятель?

- Мы пойдем к моим приятелям, - заявил он. Она поняла его намерения. Он хотел показать ее приятелям - как новый цветок в лацкане пиджака.

Была полночь.

В два часа ночи она сказала себе, что ударник уже достаточно накачался и пора начать его обрабатывать. Они перешли уже во второе заведение, такое же низкопробное, как первое. Его приятели были там же, но они к ним не присоединились. В таких делах, вероятно, существовал особый этикет. Как только компания поднималась, поднимался и он, но в новом заведении они снова садились отдельно. Ударник время от времени подходил к остальным, потом возвращался к девушке, но никто из компании не подсаживался к ним. Вероятно, она была его собственностью и остальные должны были держаться в стороне.

Она ждала удобного момента, чтобы начать. Ей было ясно, что нельзя терять времени: ночь не будет длиться вечно, а при одной мысли, что придется провести еще одну такую же, ей делалось плохо.

Случай, которого она ждала, наконец представился, когда он сделал ей очередной банальный комплимент. Он засыпал ее ими с начала знакомства - как кочегар, который должен вовремя подбросить уголь в топку.

- Ты говоришь, что я самая красивая девушка, которая когда-либо сидела на этом месте. Ты, наверное, всегда рассматриваешь женщин, сидящих прямо перед тобой.

Расскажи о них.

- После того как я увидел тебя, их и вспоминать не хочется.

- Я не буду ревновать. Скажи, кого бы ты выбрал из всех женщин, которые сидели на этом месте, кого бы ты пригласил?

- Тебя, без всяких сомнений.

- Я знала, что ты это скажешь. А кто был бы на втором месте? После меня? Я хочу проверить, хорошая ли у тебя память. Могу поспорить, что ты на следующий день не помнишь лица вчерашней зрительницы.

- Ошибаешься. Например, один раз я повернулся и увидел даму…

Девушка вся превратилась в слух.

- Это было еще в «Казино». Что-то меня в ней привлекло, даже не знаю что…

Мимо них промелькнуло несколько теней. Последняя остановилась у их столика.

- Собираемся в подвале. Идешь?

Все направились к лестнице, ведущей в подвальное помещение.

- Не ходи, останься со мной, - просила она, взяв его за руку и не отпуская.

Ударник уже встал.

- Идем, это нельзя пропустить, детка.

- Тебе недостаточно было весь вечер играть в театре?

- Но там я играю ради денег, а здесь для себя. Ты такое услышишь!

Ей стало ясно, что он оставит ее одну, если она не пойдет. Музыка влекла его сейчас больше, чем она. Ей пришлось встать и без всякого желания спуститься по лестнице в подвал под рестораном. В центре большого зала свешивалась с потолка голая лампочка, в пустых бутылках стояли свечи. Ободранный деревянный стол был уставлен бутылками джина, на каждого приходилось почти по целой бутылке. Один парень расстелил на столе кусок серой оберточной бумаги и высыпал на него кучу сигарет; каждый мог брать, сколько хотел. Это был не тот сорт, который курили наверху; они были набиты чем-то черным, и она услышала слово «марихуана».

Как только Мельбурн и девушка вошли, кто-то запер дверь на засов, чтобы им никто не мешал. Она оказалась там единственной женщиной.

Они сидели на пустых ящиках, коробках и бочках. Сначала жалобно заплакал кларнет, потом началось что-то невероятное.

Два следующих часа напоминали чистилище Данте. Она говорила себе, что никто не поверит, что она пережила такое. Дело было не в музыке - она была прекрасна. Дело было в их фантасмагорических тенях, раскачивающихся на темных стенах и потолке. Дело было в их демонических лицах, неожиданно выплывавших из темноты и снова исчезавших. Дело было в джине и марихуане.

Музыкантов охватило неистовство, от которого она пыталась скрыться в самом дальнем уголке. Время от времени кто-нибудь из них начинал ее преследовать, тесня так, что она прижималась к стене. Они выбирали ее потому, что она была женщиной, трубили ей прямо в лицо, оглушали и пугали до смерти.

- Эй! Лезь на бочку и танцуй!

- Я не могу, я не умею!

- Лезь! Здесь все свои!

«Скотт!» - звала она про себя, убегая от неистового саксофониста. Наконец, избавившись от него, она, запрокинув голову, облегчила душу криком:

- Скотти, я больше не могу!

Ей удалось пробиться к ударным инструментам. Она схватила барабанщика за руку, похожую на кувалду, и тянула, пока он не обратил на нее внимания.

- Клайв, уведи меня отсюда. Я больше не могу! Я тебе говорю, с меня достаточно. Если я еще хоть минуту здесь останусь, то упаду в обморок.

Он был одурманен марихуаной. Она увидела это по его глазам, когда он спросил:

- А куда мы пойдем? Ко мне?

Она не могла отказаться, иначе его было не вытащить отсюда.

Он встал и повел ее к дверям. Походка его была нетвердой. Он открыл дверь, и девушка выскочила из подвала; за ней вышел музыкант. Никто не обратил внимания на их уход. Дверь закрылась, и неожиданно воцарилась тишина.

Ресторан был уже пуст и темен. Только где-то у выхода светила одна лампа.

Когда она оказалась на улице, свежий воздух показался ей прекрасным после разгоряченного неистовством подвала. Ей пришло в голову, что она никогда не вдыхала такого чистого и свежего воздуха. Она прислонилась к стене дома и дышала полной грудью. Ударник несколько отстал, видимо, закрывая дверь.

Было не меньше четырех часов утра, темный город вокруг спал. Она чуть не поддалась искушению броситься вперед по улице, спастись бегством и покончить со всем этим. Она знала, что смогла бы от него убежать. Он был в таком состоянии, что не мог ее преследовать.

Но она вспомнила лицо на фотографии в своей комнате и осталась на месте, поняв, что это будет первое, что попадется ей на глаза, когда она вернется. В это время подошел ударник, и возможности сбежать уже не было.

Они взяли такси. Он жил в старом доме, таких домов в этом районе было несколько, их перестроили в доходные. На каждом этаже было по квартире. Они поднялись на третий этаж, он открыл дверь и зажег свет. Квартира производила мрачное впечатление: темный от времени пол, высокие потолки, оконные проемы, напоминающие стоящие гробы. Было не очень приятно оказаться в таком месте в четыре часа утра. Тем более в таком обществе.

Девушку передернуло от отвращения; остановившись у двери, она старалась не смотреть на его сложные манипуляции с дверью. Она старалась сохранить ясную голову, мысли о том, куда она попала, могли только вывести ее из равновесия.

Он закончил возиться с замком, теперь они были заперты в квартире.

- Свет нам не понадобится, - заявил он.

- Пусть горит, - возразила она.

- Надеюсь, ты не намерена стоять так целую вечность.

- Нет, - рассеянно ответила она, - я не намерена так стоять…

Она смотрела вокруг в поисках чего-нибудь, что могло стать отправной точкой. Например, что-нибудь оранжевое.

- Что ты ищешь, скажи, пожалуйста? - рассерженно спросил он. - Комната как комната.

Что, ты не видела ничего подобного?

Наконец ей удалось обнаружить то, что требовалось: абажур из дешевого искусственного шелка в дальнем конце комнаты. Лампа бросала на стену слабый отсвет, подобный ореолу. Подойдя, она положила руку на абажур и сказала:

- Мне нравится этот свет.

Он не обратил на это внимания.

Держа руку на абажуре, она продолжала:

- Ты меня совсем не слушаешь. Я сказала, что это мой любимый цвет.

Он тупо посмотрел на нее:

- Ну и что?

- Я хочу шляпу такого цвета.

- Куплю тебе завтра или послезавтра.

- Посмотри, какая она должна быть. - Подняв лампу, она повернулась к нему так, что абажур казался шляпой, надетой на ее голову. - Посмотри хорошенько. Ты когда-нибудь видел женщину в такой шляпе? Я тебе никого не напоминаю?

Он серьезно смотрел на нее, мигая, как сова.

- Посмотри еще раз, - просила она. - Вот с этой стороны. Если ты постараешься, то вспомнишь. Ты не видел женщину в шляпе такого цвета? Она сидела на том же месте, что и я.

Он ответил непонятной фразой:

- Ага, так это и есть те пять кусков, которые я получил. - Потом, прикрыв глаза, пробормотал: - Но я должен был молчать. Я рассказал тебе об этом? - доверчиво спросил он.

- Конечно, рассказал, - ответила она.

Поскольку он уже раз рассказывал, можно было повторить. Его память была нарушена действием наркотика. Нужно было действовать, она не могла упустить случая. Она бросилась к нему:

- Расскажи еще раз. Мне так нравится тебя слушать! Ты можешь мне доверять. Я ведь твоя подружка. Ничего не случится.

Он снова заморгал.

- О чем ты говоришь? У меня все вылетело из головы.

Его память напоминала ленту транспортера, которая каждую минуту соскакивает с валов и выходит из строя.

- Оранжевая шляпа. Послушай, пять кусков - это пять сотен? Она сидела там же, где я?

- Да, помню, - послушно согласился он. - Я только посмотрел на нее. - Он безумно захохотал. - Пять сотен за то, что я посмотрел на нее, посмотрел и забыл.

Она почти повисла у него на шее и смотрела ему прямо в глаза, словно пыталась приблизиться к его мыслям.

- Расскажи мне, Клайв. Расскажи подробнее, мне так нравится тебя слушать.

Его взгляд снова заволокло туманом.

- Я опять забыл…

Ей пришлось начать снова:

- Тебе дали пятьсот долларов, чтобы ты сказал, что не видел даму в оранжевой шляпе. Это она дала тебе пятьсот долларов? Кто их тебе дал?

- Их дала рука, к тому же в темноте. Какая-то рука, голос и платок. Да, чуть не забыл, еще был пистолет.

Она гладила пальцами его затылок:

- Хорошо, чья это была рука?

- Я не знаю. Тогда не знал и до сих пор не знаю. Иногда мне кажется, что этого вообще не было, просто привиделось после сигарет. А иногда я уверен, что это было.

- Все равно расскажи.

- Я вернулся домой ночью после спектакля, свет в вестибюле не горел. Может быть, перегорела лампочка. Я в темноте пробирался по лестнице, и меня схватила чья-то рука, сильная и холодная. Она меня крепко держала. Я прижался к стене и спросил: «Кто здесь? Что вам надо?» Когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел какое-то белое пятно. Кажется, платок. Из-за этого голос был неясный, но я его хорошо понял. Сначала он назвал мое имя, сказал, где я работаю, и мне стало ясно, что он обо мне все знает. Потом он спросил, помню ли я даму в оранжевой шляпе.

Я сказал, что уже забыл о ней, но теперь вспомнил. И здесь он меня спросил таким спокойным голосом: «А что, если я вас застрелю?» Я ничего не мог ответить, у меня пропал голос. Он взял мою руку и положил на что-то холодное. Это был пистолет. Я хотел вырваться, но он не пускал, а потом сказал: «Я вас застрелю из этого пистолета, если вы хоть словом проболтаетесь о ней». А потом он спросил: «Что вы предпочитаете: пулю или пять сотен?» Я услышал, как шуршат деньги, потом он вложил их мне в руку: «Вот вам пять сотен. У вас есть спички? Можете зажечь и убедиться, что я вас не обманываю». Я зажег спичку, и действительно - у меня в руке было пятьсот долларов. Я хотел рассмотреть, как он выглядит, но увидел только платок, которым он закрывал лицо, а потом он задул спичку.

«Значит, никакой дамы вы не видели, - напомнил он мне. - Не было никакой дамы. Кто бы вас ни спрашивал, ответ должен быть один: вы никого не видели, иначе вам придется распрощаться с жизнью. Так что вы скажете, если вас о ней спросят?» Я ответил: «Я не видел дамы, никакой дамы не было». Я дрожал как осиновый лист. Он приказал: «Идите к себе». Через платок голос звучал глухо, как из могилы.

Я бросился наверх, чуть не упал. Потом я закрылся в квартире и боялся даже подойти к окну. Перед этим я курил марихуану, сама знаешь, что творится после этого в голове. - У него начался приступ смеха, от которого мурашки бегали по спине. Смех прекратился так же внезапно, как и начался. - На другой день я поставил эти пятьсот долларов на лошадок и проиграл все до цента, - добавил он с горечью и рванулся, как будто его кто-то преследовал. - Опять начинается, все из-за тебя - ты заставила меня говорить об этом. Я снова весь дрожу. Со мной это было уже несколько раз с тех пор. Дай мне сигарету, мне нужно встряхнуться.

- У меня нет с собой марихуаны.

- Посмотри в сумке. Ведь гам столько лежало, неужели ты ничего не взяла? - Он был уверен, что она курила вместе со всеми.

Сумка лежала на столе, и, прежде чем она успела ему помешать, он высыпал на стол все содержимое.

- Оставь это, не трогай! - в ужасе прокричала она.

Она не смогла вырвать у него из рук бумагу, и он все прочитал. Это была записка Бёджеса. Какое-то время он удивленно смотрел на нее, не понимая значения слов.

- Но ведь это мое имя, и где я работаю…

- Нет, нет!

Он оттолкнул ее.

- Звонить в полицию, а потом…

Она видела, как его лицо покрывает тень. Недоверие уже ясно отражалось во взгляде. В нем проснулся иррациональный страх, страх, вызванный наркотическими видениями, который может убить того, кто этот страх вызвал. Зрачки его расширились.

- Тебя подослали, это была не случайная встреча. Кто-то охотится за мной, не знаю кто. Он меня застрелит, он говорил, что застрелит! Если бы я хоть знал… Ты меня заставила!

Она не знала, как вести себя с наркоманом, одурманенным марихуаной. Она не могла знать, насколько этот наркотик может усилить такие эмоции, как подозрительность и страх, и привести к их взрыву. Она поняла, что перед ней человек, который не способен действовать сознательно, это было ясно. Непостижимый ход его мыслей принял опасное направление, и она не знала, как его остановить или, по крайней мере, повернуть в другое русло. Она не могла понять его, потому что была психически здорова, в то время как он был нездоров, по крайней мере временно.

Какое-то время он стоял, опустив голову, и исподлобья наблюдал за ней.

- Я сказал тебе что-то, что не должен был говорить никому. Но я не помню что. - Он в задумчивости положил руку на лоб.

- Ну что ты, ты мне ничего не говорил, -пыталась успокоить его она.

Она поняла, что нужно спасаться бегством, но внутренний голос подсказывал ей, что это намерение нельзя проявлять, потому что он преградит ей путь. Она стала медленно, шаг за шагом отступать. Руки у нее были за спиной, чтобы нащупать замок и открыть раньше, чем он сообразит, в чем дело. Она пыталась отвлечь его внимание, пристально глядя ему в глаза, так, чтобы он не мог отвести взгляд. Она чувствовала, что все ее тело цепенеет, словно под взглядом змеи, и боялась сделать резкое движение, поскольку змея всегда проворнее…

- Точно, я проговорился. А теперь ты уйдешь и все выболтаешь. Кому-то, кто хочет меня убить. Он придет и застрелит меня. Он сам так сказал.

- Честное слово, ты ничего мне не сказал, это тебе только показалось.

Но его поведение становилось все опаснее. Вероятно, он понял, что она исчезает из его поля зрения. Она прислонилась к стене и стала искать руками замок, но пальцы нащупали только гладкую поверхность. Краем глаза она увидела дверь - в нескольких шагах влево. Незаметно двигаться в сторону было намного сложнее, чем отступать назад. Она медленно переставляла ноги.

- Разве ты не помнишь? Я просто гладила тебя по голове. Ничего не произошло. Нет, не надо! Не делай этого! - Она пыталась остановить его.

Если бы у нее была хоть одна сигарета для него… Отступая, она наткнулась на какой-то столик и опрокинула его. Этот звук, выдавший ее движение, стал последней каплей, разбившей гладкую поверхность, сигналом, которого ждал его больной мозг. Тормоза отказали. Он бросился на нее, как ожившая восковая фигура.

Слабо вскрикнув, она неловко шагнула к двери. Ключ был в замке. Но он не дал ей открыть дверь. Она бросилась к окну. Жалюзи было опущено, это лишило ее возможности высунуться и позвать на помощь. По обеим сторонам окна висели пыльные шторы. Она схватила одну из них и бросила ему в лицо; он остановился, чтобы выпутаться из складок. В углу стоял диван. Она забежала за диван; он подскочил с другой стороны. Она оказалась в ловушке. Несколько раз они пробежали из конца в конец, каждый со своей стороны, как в любительском спектакле, - игра девушки и зверя в кошки-мышки. Сцена, над которой она смеялась бы совсем недавно и над которой уже не будет смеяться до самой смерти, а она придет через две-три минуты.

- Не трогай меня! Не трогай! - Она с трудом переводила дыхание. - Ты знаешь, что тебе будет, если ты меня тронешь!

Но она говорила не с человеком, а с наркотиком. Он встал коленом на диван и схватил ее. В тесном пространстве между стеной и диваном ей было некуда деться.

Он схватил ее за воротник, но она быстро повернулась, вырвалась и выбежала из-за дивана, а ударник, потеряв равновесие, упал поперек него. Она снова побежала вдоль стены к двери. В этой стене была еще одна дверь, которая вела в туалет или ванную, но она пролетела мимо нее, боясь снова оказаться в ловушке. К тому же входная дверь, единственный путь к спасению, находилась совсем рядом. Она схватила стул и бросила его на пол в надежде, что преследователь споткнется. Но он увидел препятствие и обогнул его. Она выиграла не больше секунды.

Силы ее были на исходе. Неожиданно он, срезав угол, обогнал ее и загородил дорогу. Она не сумела вовремя остановиться и чуть не влетела прямо в его объятия. Она снова оказалась в ловушке, прижатая к стене. Размахивая руками, он пытался схватить ее. Она не могла двинуться ни влево, ни вправо, оставался только один путь - вниз. Наклонившись, она пролетела у него под рукой, задев его боком.

Она прокричала что-то. Это было имя человека, который меньше всего мог ей сейчас помочь.

- Скотти! Скотти!

Дверь была рядом, но она знала, что не успеет ее открыть. Силы ее иссякали…

Лампа с оранжевым абажуром, при помощи которой она пыталась оживить его память, стояла там, где она ее оставила. Лампа была легкая и не могла его остановить, но все же… Лампа упала далеко от цели, даже лампочка не разбилась на ковре. Он бросился к ней - обоим было ясно, что это последний бросок.

И тут случилось что-то непонятное. Вероятно, он споткнулся. В тот момент она ничего не поняла, но потом восстановила в памяти детали. Лампа с оранжевым абажуром вдруг взлетела вверх, рядом у стены блеснула ярко-голубая молния, и музыкант растянулся во весь рост между стеной и лампой.

Путь к бегству был открыт. Только вытянутые руки, бессильные в этот момент, лежали у нее на пути. Она пробежала рядом с растопыренными пальцами и оказалась вне досягаемости.

Мгновение может казаться целой вечностью или, напротив, пролетает слишком быстро. Он недолго лежал, бессильно растянувшись.

Это длилось только мгновение. Она пыталась повернуть ключ в замке, но пальцы ее не слушались. Музыкант полз к ней на животе, сокращая расстояние, которое их разделяло. Он не пытался встать, а собирался схватить ее за лодыжку и опрокинуть на пол.

Ключ наконец повернулся, и она дернула дверь. Рядом с ее каблуком что-то царапнуло по полу - звук был похож на стук ногтей. Она выбежала в открытую дверь.

Ее переполняли ужас и облегчение. Шатаясь, она почти на ощупь спускалась по плохо освещенной лестнице. Открыв входную дверь, она обнаружила, что на улице холодная ночь. Она была спасена: шатаясь, она пошла дальше от этого страшного места. Ее качало из стороны в сторону, как пьяную, и она была пьяна - от ужаса.

Она не знала, где находится. Впереди мелькнул свет, она побежала туда - быстрее, пока он ее не настиг. Вбежав в открытые двери, она оказалась среди витрин, заполненных колбасами и вазами с сала том. Это был работавший всю ночь магазин.

Внутри был только один человек, дремавший за прилавком. Он открыл глаза, увидел девушку и вскочил; наклонился к ней и испуганно спросил:

- Что случилось, мисс? Чем я могу помочь?

- Дайте мне десять центов, - сказала она, всхлипывая. - Дайте, пожалуйста, десять центов, мне нужно позвонить.

Она подошла к телефону и опустила монету. Из груди ее вырывались рыдания.

Старый добряк крикнул в дверь, расположенную за прилавком:

- Мама, иди сюда! Здесь одной девушке нужно помочь!

Она застала Бёджеса дома. Было уже около пяти часов утра. Потом она вспомнила, что не назвала своего имени, но он сразу понял, кто звонит.

- Мистер Бёджес, прошу вас, приезжайте! Случилось что-то ужаснее, мне одной не справиться…

Хозяин магазина тем временем советовался с женой, которая прибежала в халате, с бумажными бигудями на голове:

- Ты думаешь, кофе поможет?

- Я не знаю ничего лучше, аспирина у меня все равно нет.

Хозяйка усадила ее за стол, села напротив и успокаивающе гладила ей руки.

- Что случилось, бедняжка? Где твои родители? Девушка невольно улыбнулась. Помочь ей мог только детектив Бёджес.

Он пришел, когда она склонилась над большой чашкой кофе. Он пришел один, потому что не вел официального расследования по этому делу, это было его личное, частное дело.

Она с облегчением приветствовала его.

Он осмотрел ее сверху донизу и сказал:

- Бедняжка, ну и вид у вас. Было очень страшно?

- Теперь уже ничего, но видели бы вы меня десять минут назад. - Она махнула рукой на воспоминания и, наклонившись, посмотрела ему прямо в глаза:

- Мистер Бёджес, все подтвердилось. Он ее видел! Потом кто-то нашел его и дал ему денег, чтобы он молчал. Думаю, этого человека послала она. Но вы сумеете получить от него признание, правда?

- Идемте, - резко сказал он. - Если мне это не удастся, то не потому, что я не старался. Приступим к делу. Но сначала я вызову для вас такси…

- Нет, прошу вас, я хочу вернуться туда с вами. Мне уже лучше, все прошло.

Хозяин магазина с женой проводили их до дверей и смотрели, как они исчезают в редеющей темноте. По их лицам было видно, что Бёджес не вызывает у них доверия.

- Бедняжка, ну и братец у нее! - покачал головой хозяин. - Сначала отпустил ее одну ночью, а теперь отправился к тому парню, чтобы закатить скандал!

Бёджес бесшумно поднимался по лестнице впереди девушки, дав ей знак идти осторожно. У дверей он прислушался и прошептал:

- Кажется, он сбежал. Ничего не слышно.

Бёджес что-то вставил в замочную скважину и осторожно повернул. Дверь открылась, и он вошел. Она следовала за ним на расстоянии, сдерживая дыхание. На пороге она вздрогнула - не от шума, а от того, что неожиданно вспыхнул свет.

От дверей она увидела, как детектив исчез за дверью в противоположной стене. Она решилась войти, потому что комната была пуста. За дверью, в которую вошел Бёджес, тоже зажегся свет. Там была ванная. Старомодная ванна стояла на четырех ножках. Она увидела, что сбоку свешиваются чьи-то ноги, видны были и подошвы ботинок, потому что ноги были согнуты и приподняты. В такой квартире не могло быть мраморной ванны, но казалось, что эта ванна сделана из мрамора с красными прожилками. Красные прожилки…

Она думала, что сейчас ей станет плохо и она потеряет сознание. Когда она пыталась войти следом за Бёджесом, он остановил ее словами:

- Не ходите сюда, Кэрол! - Он прикрыл дверь. Он оставался внутри довольно долго. Она ждала. У нее слегка дрожали руки, но не от страха, а от эмоционального напряжения. Она поняла, что видела в ванне. Поняла, почему это произошло, - приступ страха, усиленный действием наркотика. Невидимая карающая рука стояла у него перед глазами; это было тем страшнее, что он не знал, откуда она появится.

Ей попался на глаза лежащий на столе лист бумаги, который все подтвердил, - три неразборчивых слова, законченных волнистой чертой по всему листу: «Пришли за мной…»

Наконец открылась дверь ванной, и Бёджес вышел. Ей показалось, что он побледнел. Детектив легонько подтолкнул ее к выходу.

- Вы видели это? - показала она на записку,

- Да, сразу, как пришел.

- Он мертв?

Вместо ответа он кивнул и провел рукой по горлу, от уха к уху.

- Идемте, - грубовато проворчал он, - это место не для вас.

Закрыв дверь, Бёджес повел ее вниз по лестнице. За углом он посадил ее в такси и сказал:

- Вас отвезут домой, а мне придется сообщить об этом и вернуться.

- Значит, он уже не сможет помочь? - спросила она, чуть не плача.

- Да, теперь уже не сможет, Кэрол.

- Недостаточно того, что я повторю его слова?

- Нет, это не прямое свидетельство. Вы слышали, что кто-то утверждал, что видел ее, и что ему заплатили за то, чтобы он дал ложные показания. Косвенные показания. Суд не примет их во внимание. - Он вынул из кармана что-то завернутое в платок и, развернув, стал рассматривать.

- Что это? - спросила она.

- Угадайте.

- Бритва?

- Правильно. Но если человек перерезал себе горло бритвой, я ее нашел на дне ванны, откуда тогда взялась вторая, на полке с туалетными принадлежностями? Нормальный человек пользуется только одной. - Он убрал бритву. - В полиции будут утверждать, что это самоубийство. Я не буду их разубеждать, по крайней мере пока. Поезжайте домой, Кэрол. Что бы это ни было, не вмешивайтесь в это. Сегодня ночью вас здесь не было. Предоставьте все мне.

Проезжая в такси по утренним улицам, она бессильно опустила голову. «Сегодня, милый, еще нет. К сожалению, нет. Но, может быть, завтра или послезавтра…» 

15. За девять дней до казни. Ломбард

Это был роскошный отель, башня его презрительно возвышалась над толпой обычных зданий. Это была украшенная драгоценными камнями бархатная клетка для райских птиц, прилетающих с востока, из кинематографической колонии. Здесь искали пристанища и слегка потрепанные птички с пестрым оперением, которые могли пользоваться былой славой.

Он знал, что здесь прядется действовать дипломатично и тонко. Он не совершил тактической ошибки, заранее попросив принять его. Здесь не принимают с первой попытки, только по просьбе. Нужно было начать целую кампанию и использовать все знакомства.

Поэтому он нашел цветочный магазин, и вошел туда, открыв дверь из синего стекла, и начал выпытывать у продавца:

- Как вы думаете, какие цветы мисс Мендес любит больше всего? Я знаю, что через ваш магазин ее просто засыпают цветами.

- Трудно сказать, - уклончиво ответил продавец.

Ломбард отделил от пачки одну банкноту и повторил вопрос, словно в первый раз он был задан недостаточно громко. Вероятно, так и было.

- Обычно ей посылают орхидеи, гардении. Но известно, что в Южной Америке, откуда родом мисс Мендес, эти цветы не ценятся - они там растут, как трава. Если хотите моего совета… - Продавец говорил почти шепотом, будто сообщал Бог знает какую важную информацию. - Для своих апартаментов она всегда заказывает душистый горошек розового цвета.

- Дайте мне все, что у вас есть, - не раздумывая, сказал Ломбард. - И еще две визитные карточки.

Одну он использовал как черновик и написал текст по-английски, потом достал карманный словарик, перевел и написал вторую.

- Положите эту записку к цветам и сразу же отошлите ей в номер. Когда она их получит?

- Через пять минут. Ее номер в высотной части здания, там скоростной лифт.

Ломбард вернулся в холл и, опершись о стойку портье, стал следить за часами.

- Чем могу служить, сэр? - спросил портье.

- Минуточку. - Ломбард хотел появиться на сцене, когда певица придет в восторг от его знака внимания. - Теперь позвоните мисс Мендес и спросите, может ли ее посетить тот, кто только что послал ей цветы. Меня зовут Ломбард, но главное, упомяните цветы, - сказал он портье.

Позвонив, портье очень удивился.

- Вы можете подняться, - сказал он. Вероятно, был нарушен один из неписаных законов отеля: посетителя приняли с первой попытки. Такого здесь еще не случалось.

Ломбард поднялся. Когда он выходил из лифта, у открытых дверей его ждала молодая женщина. Судя по форменному платью из черной тафты, это была горничная.

- Вы мистер Ломбард?

- Да, собственной персоной.

Ему пришлось пройти настоящий пограничный контроль, прежде чем он получил разрешение войти.

- Вы пришли не за интервью?

- Нет.

- И не за автографом?

- Нет.

- Не за рекомендательным письмом?

- Нет.

- Не из-за счетов… - Она деликатно помолчала. - Неоплаченных счетов?

- Нет.

Этот пункт, вероятно, был решающим, поскольку допрос окончился.

- Подождите немного.

Двери закрылись и через некоторое время открылись вновь.

- Проходите, мистер Ломбард. Сеньорита попытается найти для вас время между просмотром корреспонденции и парикмахером. Присядьте.

Он оказался в комнате, во всех отношениях необычной, - не из-за размеров, не из-за космического вида из окон, не из-за дорогой обстановки. Комната была полна невообразимых шумов, он сразу понял, что это самая шумная пустая комната из всех, что он видел в своей жизни. До него доносились шипение и потрескивание, как будто за дверью что-то жарилось. Вероятно, так и было, потому что вместе со звуками в комнату проникали и ароматы специй. К этому примешивалось пение - громкий, но не очень приятный баритон. Из других дверей, которые были в два раза шире и постоянно открывались и закрывались, доносились звуки самбы, прерывающиеся треском радио, женский голос, со скоростью пулемета говорящий по-испански, телефонные звонки; телефон не молчал больше минуты. И наконец, над всей этой смесью разнородных звуков раздавался раздирающий нервы и слух крик животного, напоминающий царапанье ножом по стеклу. Этот звук, к счастью, раздавался с относительно большими интервалами.

Ломбард терпеливо ждал. Он попал в номер, половина пути к победе была пройдена. И неважно, сколько времени займет вторая половина.

Вбежала горничная, он подумал было, что она пришла за ним, и стал подниматься. Но по тому, как она спешила, понял, что у нее гораздо более важная цель. Она бросилась в помещение, из которого доносились ароматы и пение, и пронзительным голосом предупредила:

- Только масла немного, Энрико! Мадам говорит, что не хочет много масла!

Она повернулась и понеслась туда, откуда пришла; ей вслед неслись возмущенные крики, от которых сотрясались стены:

- Кто лучше знает, как надо готовить: я или она? Горничная, то и дело проносившаяся по комнате, держала в вытянутых руках какое-то одеяние из перьев марабу, из которого сыпался пух, так что воздух наполнился летающими пушинками, которые долго кружились, перед тем как упасть на пол.

В кухне, наконец, прекратилось шипенье и послышался глубокий удовлетворенный вздох. Маленький кругленький человечек с шоколадной кожей, в белой куртке и поварском колпаке с довольным видом появился в дверях, прошел через комнату, где ждал Ломбард, и направился к своей госпоже. Он нес на подносе что-то прикрытое прозрачной крышкой.

На минуту все звуки стихли. Но только на минуту. Потом они возобновились с такой силой, что то, что было раньше, показалось райской тишиной. К старым звукам добавились новые: визг сопрано, баритональное мычание, напоминающий гонг звук, вызванный ударом крышки о стену.

Маленький человечек вылетел из дверей, его лицо было уже не шоколадного цвета, по нему стекала смесь из яичных желтков и красного перца. Он разъяренно махал руками, как ветряная мельница.

- Все! Я уезжаю! Сажусь на первый же пароход! Я не останусь, пусть хоть на коленях просит!

Ломбард зажал уши, чтобы не оглохнуть. Барабанные перепонки все-таки очень нежный орган, и их сопротивляемость имеет свои границы.

Постепенно крики замолкли, воцарилась относительная тишина, тишина, которая здесь считалась нормальным состоянием. Зазвонил звонок, на этот раз не телефонный. Горничная ввела какого-то черноволосого субъекта с тонкими усиками и усадила рядом с Ломбардом.

Теперь они ждали вдвоем, но новый посетитель не был так терпелив, как Ломбард. Он тут же вскочил и забегал взад и вперед. Потом в поле его зрения попал один из букетов горошка, он остановился перед ним, вытащил цветок и стал нюхать. Здесь Ломбард оставил всякие намерения заключить с ним дипломатический союз, о котором уже начал помышлять.

- Скоро она меня примет? - спросил черноволосый у горничной, когда она снова пролетала через комнату. - У меня появилась блестящая идея, и я хочу ее осуществить раньше, чем она вылетит из головы. - Нюхая душистый горошек, он сел, но потом снова вскочил, и было видно, как он дрожит от нетерпения. - Моя идея уже ускользает, - предупредил он. - А если я забуду эту мысль, то придется вернуться к старому стилю!

С этой ужасной новостью горничная полетела к своей госпоже.

Посетитель достиг своего. Горничная вышла и дала ему знак войти. Ломбард со злостью поддел носком ботинка цветок, который бросил этот человек.

Горничная вернулась и, наклонившись к нему, попыталась успокоить:

- Она наверняка найдет для вас время между парикмахером и примеркой. Вы сами видите, как ей трудно все успеть.

- Да, вижу, - проворчал Ломбард, рассматривая носки своих ботинок.

Потом установилась относительная тишина. Горничная выбежала только два раза, телефон звонил реже. Пулеметные очереди на испанском долетали теперь до Ломбарда в малых порциях. Личный повар, который должен был отбыть первым же пароходом, вышел в пальто и теплом шарфе, еще более круглый, чем был, и с оскорбленным видом сказал горничной:

- Выясните, что она хочет на ужин. Я не могу ее спросить, я с ней не разговариваю.

Человек, обогнавший Ломбарда, вышел наконец и удалился, прихватив с собой цветок из букета, присланного Ломбардом. Тот протянул было руку к вазе, в которой они стояли, чтобы отдать сразу все, но вовремя подавил этот подсознательный импульс.

Из святая святых вышла горничная и объявила:

- Сеньорита ждет вас.

Ломбард с трудом поднялся на одеревеневшие ноги, поправил галстук, манжеты и прошел в соседнюю комнату.

Не успел он как следует рассмотреть особу, возлежащую в позе Клеопатры на диване, как к нему на плечо приземлилось что-то пушистое, издающее страшный скрежет. Это и был тот таинственный звук, который он слышал в соседней комнате. Он нервно дернулся. На плече у него с довольным видом расположилось существо, напоминающее змею в бархате.

Женщина на диване восторженно улыбалась, как мать, радующаяся тому, что вытворяет ее отпрыск.

- Не пугайтесь, сеньор. Это мой милый Биби. Хотя существо носило такое ласковое имя, это не могло полностью успокоить Ломбарда, пытавшегося, повернув голову, рассмотреть, что за зверь прижался к его шее. При этом он с трудом изобразил на лице улыбку, чтобы угодить хозяйке.

- Я верю Биби, - доверительно сказала она. - Он у меня выбирает, кого принимать. Когда Биби не нравится, он прыгать и я избавиться от гость. Когда Биби нравится, он садится на плечо и я оставить гостя. Вы нравиться. Биби, не садись на шею гостю. - Она сделала вид, что недовольна поведением любимца.

- Пусть сидит, мне это совсем не мешает, - попытался проявить терпимость Ломбард. Он понял, что было бы ошибкой принять слова хозяйки за чистую монету. Он ощущал запах маленькой обезьянки, хотя ее шерсть была пропитана одеколоном. Размахивая, как бичом, своим длинным хвостом, обезьянка переменила позу на плече у Ломбарда. Видимо, она была довольна. Ломбард чувствовал, как она старательно перебирает его волосы, как будто что-то ищет.

Певица млела от удовольствия. Если кто-то мог создать ей хорошее настроение, так это примат. Ломбард понял, что ему придется вытерпеть все попытки обезьяны к сближению.

- Садитесь, пожалуйста, - сердечно пригласила его певица.

Он, стараясь не двигать шеей, подошел к креслу и осторожно сел. Теперь у него появилась возможность рассмотреть ее. На плечах у нее была оранжевая накидка из перьев марабу, а под ней - бархатный костюм с брюками, широкими, как юбка в складку. На голове у нее было странное сооружение, напоминающее текущую лаву, - плод труда похитителя душистого горошка, который проник сюда перед Ломбардом. Горничная стояла за ней и овевала прическу пальмовым листом, вероятно, чтобы она скорее просохла.

- Я могу уделить вам несколько минут, пока сохнет лак, - любезно произнесла певица, украдкой взглянув на визитную карточку, которую он послал вместе с цветами. - Мне было очень приятно получать цветы с запиской на испанском языке, сеньор Ломбард. Вы пишете, что только вернулся из моей страны. Вы видели меня у нас дома? - К счастью, она не ждала ответа. В ее черных глазах появилось мечтательное выражение; закатив глаза, она вздохнула:

- Ах, Буэнос-Айрес, мой Буэнос-Айрес! Как я здесь скучаю! Набережные, залитые по вечерам светом…

Он правильно сделал, что перед визитом просмотрел несколько туристских проспектов.

- Пляж в Ла-Плате, море, - подсказал он, - скачки в Палермском парке…

- Ах, перестаньте, перестаньте, или я расплачусь. Это была не игра, во всяком случае не только игра, он это видел. Она, как все люди с театральным темпераментом, лишь драматизировала в сущности искренние чувства.

- Вы спрашиваете, почему я оттуда уехала, почему так далеко?

Семь тысяч долларов в неделю плюс десять процентов от каждого представления это, наверное, истинная причина, но свою догадку Ломбард оставил при себе.

Биби, выяснив, что ничего не найдет в его голове, сбежал вниз по его руке и спрыгнул на пол. Теперь ему было легче разговаривать, хотя голова его выглядела, как копна сена. Не желая вызывать недовольство хозяйки, он не стал приглаживать волосы.

Хозяйка пребывала в размягченном состоянии, на что он даже не рассчитывал. Он решил броситься вперед.

- Я пришел к вам, потому что вы известны не только талантом и красотой, но и умом.

- Вы правы, мне в жизни никто не посмел сказать, что я дура, - призналась славная личность без лишней скромности, рассматривая ногти.

Он подвинул кресло немного ближе к ней.

- Вы помните номер из прошлогоднего ревю, когда вы бросали зрительницам в зале цветы?

Ее глаза заблестели:

- Ах! «Чика-чика-бум»! Да, да! Вам понравилось? Это было прекрасно, правда?

- Отлично, - согласился он. - На одном спектакле был мой друг…

Он не смог продолжить. Горничная, перестав обмахивать ее прическу, вмешалась в разговор:

- Уильям ждет ваших распоряжений на сегодняшний вечер, сеньорита.

- Простите меня на минуту. - Она повернулась к двери.

Вошел высокий парень в форме шофера и встал по стойке смирно, ожидая распоряжений.

- До двенадцать вы свободны. На обед еду в ресторан, ждите в двенадцать у подъезда. - Она снова повернулась к Ломбарду.

- Я уже сказал, что мой друг был на вашем спектакле со знакомой. Именно из-за этого я и пришел к вам.

- Правда?

- Я пытаюсь найти для него эту девушку.

Она поняла его неправильно, ее глаза загорелись:

- Ах, любовь! Как это прекрасно!

- К сожалению, речь идет не о любви, а о смерти. - Как и в разговорах с другими, он боялся сообщить ей подробности, чтобы не испугать ее.

Но такой поворот событий понравился ей еще больше.

- Ах, тайна? Я обожаю тайны!

Вдруг она посмотрела наг часы в оправе, усыпанной бриллиантами, села и стала нетерпеливо щелкать пальцами.

Прибежала горничная. Ломбард подумал, что сейчас его выгонят.

- Вы понимаете, сколько уже времени? - с упреком сказала артистка. - Разве я не велела вам следить за временем? Вы очень плохо выполняете свои обязанности. Мы чуть не пропустили время. Врач сказал, что нужно принимать точно по часам. Принесите слабительное…

Ломбард не успел и глазом моргнуть, как оказался в центре тайфуна, который, вероятно, регулярно проносился по этим апартаментам: испанский пулеметными очередями, скрипучие вопли и горничная, преследующая обезьяну. Ломбард не успевал поворачивать голову, чтобы следить за происходящим.

Наконец Биби оказался в руках горничной, а таблетка - во рту у Биби.

Пациент в отчаянии повис на шее у своей хозяйки, так что казалось, будто у нее выросла борода. Наступила тишина, и Ломбард мог продолжить.

- Понимаю, что практически исключено, чтобы вы помнили какое-то лицо из тех, что видите каждый вечер. Понимаю, что у вас по шесть вечерних представлений в неделю плюс дневное и всегда много народу.

- Я в жизни не выступала перед пустым залом, - заметила она без ложной скромности. - Моих зрителей не может остановить даже пожар. Однажды в Буэнос-Айресе загорелся театр. Думаете, кто-нибудь поднялся?

Он подождал, пока она выскажется.

- Мой приятель сидел в первом ряду, сразу у прохода. - Он посмотрел в бумагу, которую достал из кармана.- Значит, он был слева от вас, когда вы стояли лицом к публике. Я могу освежить вашу память одной деталью, которая, может быть, поможет. Эта женщина во время вашего номера встала.

Ее глаза сверкнули:

- Говорите, встала? Когда выступала Мендес? Очень интересно, я не помню ничего подобного. - Она впилась ногтями в бархат своего костюма, как будто точила ногти. - Может быть, она спешила на поезд? Или ей не нравилось мое пение?

- Ну что вы! Вовсе нет, вы меня не поняли, - стал торопливо успокаивать ее он. - Неужели кому-то может не нравиться ваше пение? Я расскажу, как все было. Это случилось, когда вы пели песню «Чика-чика-бум». Вы забыли бросить ей сувенир на память, как остальным, и она встала, чтобы привлечь ваше внимание. Она стояла прямо перед вами…

Актриса закрыла глаза, как будто пытаясь восстановить в памяти этот случай.

- Ради вас я попытаюсь вспомнить. - Было видно, что она действительно старается. - Нет, не получается. Не сердитесь, я не могу вспомнить. Прошлогодний сезон мне кажется таким далеким, будто прошло двадцать лет. - Она сочувственно покачала головой.

Ломбард еще раз заглянул в листок со своими заметками.

- У меня записана еще одна деталь, но, боюсь, это мало поможет. У нее на голове была такая же шляпа, как у вас, так по крайней мере утверждает мой друг.

Она резко встала. Если до сих пор ему не удавалось полностью завладеть ее вниманием, то сейчас она смотрела на него во все глаза. Одним резким движением она погасила сигарету, которую держала в руке, и из ее горла вырвался крик, который был бы более уместен в джунглях:

- А-а-а! Помню! Знаю! - Миллион испанских слов, вырвавшихся из ее горла, не позволил ему понять, в чем дело. Вскоре она вернулась к английскому: - Эта особа, которая встала! Встала передо мной в моей шляпе и еще всем ее показывала! Даже все стали смотреть на нее. И вы спрашиваете, помню ли я ее? Думаете, я могу это забыть? Вы плохо знаете Мендес! - Она так фыркнула, что Биби отлетел от нее, как высохший лист.

Здесь не кстати вмешалась горничная:

- Вас уже давно ждет портниха, сеньорита.

- Пусть ждет дальше. Сейчас я слушаю то, что мне очень не нравится! - Она подвинулась ближе к Ломбарду. - Посмотрите, что со мной происходит, когда я это вспоминаю! Посмотрите, в каком я бешенстве, хотя прошло уже столько времени! Посмотрите, до чего это меня довело!

Казалось, она считает свое душевное состояние успехом, которым следует гордиться. Она встала и начала бегать по комнате, ее широкие брюки развевались, как паруса. Биби сжался в комочек в самом дальнем углу комнаты и сидел там, сжав лапками опущенную голову.

- А зачем она вам нужна, вам и вашему другу? - неожиданно спросила актриса. - Этого вы еще не сказали.

По вызывающему тону Мендес он понял, что не может ждать от нее помощи, если это будет как-то способствовать счастью пиратки, укравшей шляпу. Даже если она могла бы помочь. Он предусмотрительно заготовил версию, которая не противоречила бы ее настроению.

- Поверьте, сеньорита, мой друг попал в большую беду. Не буду вас утомлять подробностями, но только эта женщина может его спасти. Он должен доказать, что в тот вечер был с ней. Он встретился с ней в тот вечер; неизвестно, как ее зовут и где она живет, мы ничего о ней не знаем. Поэтому я пытаюсь перевернуть город вверх ногами…

Видно было, что она усиленно раздумывает. Через минуту она заявила:

- Я с удовольствием вам помогу. Скажу все, чтобы вы выяснили, кто она такая. Но я ее никогда не видела - ни раньше, ни после того случая, только в тот момент, когда она встала передо мной. Больше я о ней ничего не могу сказать. - Вид у нее был еще более разочарованный, чем у Ломбарда.

- А вы обратили внимание на ее спутника?

- Нет, я на него даже не взглянула. Он сидел в тени.

- Да, как всегда, не хватает одного звена в цепи, но на этот раз другого. Все остальные помнят его, но не могут вспомнить ее. Вы, наоборот, видели ее и не видели его. Значит, это снова ничего не доказывает. Только то, что однажды вечером какая-то женщина встала во время представления в «Казино». Это могла быть любая женщина, она могла быть одна или с кем-то другим. Этим ничего не доказать. Нужен свидетель, видевший их обоих, - Ломбард огорченно встал. - Опять мы там, где были в начале.

Но все равно спасибо, что вы пожертвовали своим драгоценным временем.

- Я попытаюсь вам помочь, не знаю как, но я буду думать, - заверила она, подавая руку.

Пожав ей руку, разочарованный Ломбард направился к выходу. Он снова проиграл; ему впервые удалось нащупать что-то вещественное, оставалось только протянуть руку, но в последний момент добыча ускользнула. Он опять был на том же месте, с которого начал.

Не осознавая, что делает, Ломбард спустился вниз, прошел через холл и вышел на улицу. Остановившись перед входом, он раздумывал, в каком направлении двинуться. Все пути казались ему бесперспективными, его покинула способность принимать даже такие простые решения.

Мимо проезжало такси, и Ломбард помахал рукой, чтобы оно остановилось. Но такси было занято и не остановилось. Ему пришлось ждать следующего, и это задержало его на три минуты, а иногда важна даже одна минута. Он не оставил Мендес адреса, по которому его можно было бы разыскать.

Он уже садился в такси, когда двери гостиницы распахнулись и выбежал посыльный.

- Сэр, это вы были сейчас у мисс Мендес? Она хочет, чтобы вы снова к ней поднялись.

Ломбард вбежал в холл и быстро поднялся на лифте. В номере на него опять набросился комок шерсти, но на этот раз он ничего не имел против. Мендес примеряла что-то напоминающее абажур.

Певица не очень стеснялась его:

- Надеюсь, вы женаты. А если нет, то когда-нибудь женитесь, так что это не имеет значения.

Ему были непонятны тонкости этикета, о котором она говорила. Взяв большой кусок ткани, она попыталась прикрыться.

- После того как вы ушли, я кое-что вспомнила об этой шляпе. Может быть, это вам поможет. После того, что она сделала, я была так разгневана, что разорвала бы ее собственными руками, если бы она мне попалась.

Ломбард уже наблюдал проявления ее южного темперамента и верил, что она на это способна.

- И на другой день это чувство меня не оставило.

Я пошла к модистке, которая предложила мне эту модель, и устроила ей хороший скандал. Я бросила шляпу ей в лицо и сказала: «Это единственный экземпляр, специально для моего выступления? Один? Второго такого не будет?» Я бросила ей прямо в лицо ее шляпу, и, когда уходила, она не могла сказать ни слова. Это может вам помочь? Ведь эта обманщица модистка должна знать, кому продала копию. Сходите к ней, и она вам скажет, кто эта женщина.

- Замечательно! Чудесно! Наконец что-то реальное! - с восторгом воскликнул Ломбард так громко, что Биби скрылся под диваном, спрятав даже хвост. - Как ее зовут? Мне нужно имя.

- Подождите, сейчас я вспомню. - Она приложила палец к виску. - У меня столько портних и модисток, что я всех не помню. - Она позвала горничную и приказала: - Найдите счет за шляпу, в которой я выступала в ревю в прошлом сезоне.

- Но мы не храним счета так долго, сеньорита.

- Не нужно мне повторять одно и то же несколько раз, - сделала замечание звезда. - Посмотрите счета за прошлый месяц, наверняка они его снова прислали.

Горничная вернулась после довольно продолжительного отсутствия, мучительного для Ломбарда.

- Я нашла, в этом месяце снова пришел. Здесь написано: «1 шляпа - 100 долларов», на счете название фирмы - «Кетти».

- Отлично! Вот он. - Певица подала счет Ломбарду. - Здесь есть все, что вам надо.

Ломбард переписал адрес и вернул ей счет. Она сделала несколько резких движений руками, и на пол посыпался снег из обрывков бумаги. Топнув ногой, она закричала:

- Какая наглость! Через год осмеливается посылать мне счет!

Подняв глаза, она увидела его спину. Она уже сказала все, что могла, он должен был искать следующее звено в цепи.

Она бросилась к двери, чтобы пожелать ему успеха, - не из альтруизма, а потому что хотела доставить неприятность не угодившей ей модистке. Недошитый кринолин помешал ей проводить гостя к выходу, она застряла в дверях, но вслед Ломбарду неслось мстительное:

- Надеюсь, она будет иметь с этого большие неприятности!

Женщина может простить другой женщине все, кроме такой же шляпы, как у нее!

Ломбард чувствовал себя не в своей тарелке, входя в этот дом. Но он был готов на все ради своей цели. Мастерская находилась в бывшем частном особняке, перестроенном в торговое заведение, дорогое и неприступное. Первый этаж занимал большой демонстрационный зал. Объявив о цели своего прихода, он забился там в самый дальний угол.

Он пришел во время демонстрации моделей, но откуда он мог знать, что они ежедневно бывают в это время. Ему было не по себе. Он был здесь единственным мужчиной активного возраста. Среди стаек клиенток восседал, как на троне, высохший семидесятилетний старик. Рядом с ним сидело прелестное молодое создание - вероятно, внучка привела дедушку, чтобы он помог ей выбрать туалеты. Ломбард неприязненно посмотрел на старика. Но он был единственным исключением, все остальные были женщины, включая посыльных. Медленно, одна за другой, выходили манекенщицы, поворачивались в центре зала и уходили грациозным танцевальным шагом. Поворот с пируэтом они делали прямо перед ним, у него даже возникло желание закричать: «Я пришел сюда не шляпу покупать!» Он чувствовал себя очень неуверенно.

Девушка, встретившая его у входа, наконец вернулась и спасла его.

- Мадам Кетти ждет вас у себя в кабинете на втором этаже, - прошептала она ему на ухо, повела его вверх по лестнице, постучала в дверь и вернулась вниз.

Его приветствовала могучая рыжая ирландка, сидевшая лицом к нему за большим письменным столом. Ничто в ее внешности не напоминало шикарный дамский салон, она выглядела скорее замызганной. Вероятно, когда-то она была Кетти Шоу из захолустья, но он не мог не признать, что ей многого удалось добиться.

Наверное, у нее была счастливая рука, когда речь шла о деньгах; вероятно, ее положение в настоящий момент было прочным, раз она могла позволить себе небрежность во внешности. Его первое впечатление было положительным, у него немного отлегло от сердца.

Она рассматривала эскизы шляп, откладывая одни направо, другие налево.

- Чем могу служить, дорогой? - без церемоний спросила она Ломбарда, не прерывая своего занятия.

Ломбард утратил все свои дипломатические способности. Он еще не успел опомниться от встречи с Мендес.

- Я от одной вашей бывшей клиентки, певицы Мендес.

Она подняла на него глаза и язвительно сказала:

- Надеюсь, вы умылись после этого визита.

- Вы делали ей шляпу для ревю, помните? За сто долларов. Мне нужно знать, кто сделал копию.

Сначала она убрала эскизы в безопасное место - часть в ящик, часть в корзину для мусора. Вероятно, ее темперамент мог включаться и выключаться, когда она хотела. Такой тип был для него предпочтительней, чем Мендес. Она была более прямолинейная. Ее кулак стукнул по столу, как ручная граната.

- Лучше не напоминайте мне об этом! Я уже достаточно пережила с этой шляпой. Я говорила ей, что существует только один экземпляр, и повторяю это вам. Если я говорю, что делаю единственный экземпляр, значит, так оно и есть! А если кто-то его повторил, то не в моей мастерской, я об этом ничего не знаю и не несу за это ответственности!

- Кто-то сделал второй экземпляр, - настаивал он. - Его видели на голове у женщины, которая стояла перед певицей в свете прожекторов в зрительном зале.

Она наклонилась над столом:

- Чего она от меня добивается? Хочет, чтобы я подала на нее в суд за клевету? Если она не прекратит, я это сделаю! Она лгунья! Можете убираться и передать ей это!

Вместо этого Ломбард бросил свою шляпу в кресло, чтобы дать ей понять, что не уйдет, пока не вытянет из нее все, ради чего пришел.

- Дело не в ней, не будем говорить о ней. Я пришел лично к вам. У меня есть на то причины. Вторая шляпа существовала, она была на голове женщины, с которой был в театре мой друг. Так что не пытайтесь меня разубедить. Мне нужно знать, кто эта женщина. Посмотрите в книгу заказов и скажите, как ее зовут.

- Ее нет ни в какой книге и быть не может, потому что в наших книгах нет такого заказа. Чего вы хотите добиться, повторяя эту бессмыслицу?

- Я прошу вас, как о милости! Жизнь моего друга висит на волоске! Мне нет дела до вашей морали в торговых делах. Как вы не можете понять! Мой друг будет казнен через девять дней! Его может спасти только эта женщина, у которой была ваша шляпа. Вы должны сказать ее имя. Меня не интересует шляпа, мне нужна женщина?

Она, видимо, успокоилась, ее голос понизился до нормального тона.

- А кто этот ваш друг? - спросила она.

- Скотт Хендерсон, которого приговорили к смертной казни за убийство жены.

Кивнув, она сказала:

- Помню, я читала об этом в газете.

- Он не виновен, вы должны его спасти. Мендес купила у вас шляпу, которая должна была быть исполнена в одном экземпляре. Тем не менее, точная копия была на голове у одной дамы. Ее сопровождал мой друг, они провели вместе весь вечер, но он не спросил ни ее имени, ни адреса. Я должен ее найти любой ценой. Она может подтвердить, что мой друг не был дома в то время, когда была убита его жена. Понимаете?

Она редко проявляла слабость, но сейчас был именно такой момент. На всякий случай она спросила:

- Вы уверены, что эта негодяйка не устроит мне ловушку? Я не подала на нее в суд за неоплаченный счет и дебош, который она здесь учинила, чтобы она сама на меня не жаловалась. Это повредило бы репутации моего предприятия.

- Я не адвокат, не бойтесь, - заверил он. - Я инженер. Можете сами убедиться. - Он достал из кармана документы, удостоверяющие его личность, и подал хозяйке мастерской.

- Хорошо, я вам кое-что скажу, - сказала она с облегчением.

- Можете говорить совершенно открыто. Меня интересует только дело Хендерсона. Я делаю все, чтобы вытянуть его из беды. Ваш конфликт с певицей меня ничуть не интересует. Я заговорил об этом только потому, что случайно столкнулся при расследовании с этим фактом.

Она проверила, закрыта ли дверь, и сказала:

- Ну ладно. Я выяснила одно обстоятельство, в котором ни в коем случае не призналась бы Мендес. Кто-то украл у нас эту модель. Следы вели к нам. Это сделал кто-то из работающих здесь. Я говорю об этом вам, но не желаю, чтобы это стало известно еще кому-нибудь. Если начнется расследование, я от всего откажусь. Модельер, который сделал эскиз, вне подозрений. Он работает здесь с самого начала и имеет долю в предприятии. Ему нет смысла продавать на сторону свои модели, это была бы конкуренция с самим собой. В тот день, когда Мендес устроила скандал, мы вместе все проверили и обнаружили, что из альбома исчез именно этот эскиз. Я подумала на шляпницу, которая шила ее. Она все отрицала, и нам не удалось ничего доказать. Наверное, она сшила копию дома после работы, а вернуть эскиз не успела. На всякий случай, чтобы такое больше не повторилось, мы ее уволили. Теперь вам должно быть ясно, что в наших книгах нет имени второй клиентки, которая заказала эту модель. Я ничего не могу для вас сделать, но могу дать вам совет. Найдите швею, которая у нас работала. Не могу гарантировать, что она что-нибудь знает, но мы были так уверены в этом, что уволили ее. Остальное ваша забота.

Добыча опять ускользнула от него, когда казалось, что он уже у цели.

- Мне больше ничего не остается, - нахмурился он.

Она включила селектор на столе и сказала:

- Выясните, пожалуйста, имя швеи, уволенной после скандала с Мендес, и ее адрес.

Пока они ждали, она сказала почти нежно:

- Кажется, вы принимаете очень близко к сердцу беду друга.

Он не ответил. На подобные замечания не отвечают.

Она открыла ящик стола и достала оттуда квадратную бутылку ирландского виски.

- Черт побери эту водичку, которую подают внизу! Вам нужно сделать глоток чего-нибудь приличного, вас ждет нелегкая работа. Я научилась от своего старика, царство ему небесное…

Зажглась лампочка, и женский голос сообщил:

- Это Медж Пейтон. Четырнадцатая улица, четыреста девяносто восемь.

- Прекрасно, но какая Четырнадцатая?

- Точнее, к сожалению, сказать не могу.

- Ну неважно. Все равно их только две: восточная и западная.

Он записал адрес, встал, взял шляпу с кресла - все это с чувством, что его ждет новая сложная работа.

Хозяйка салона задумчиво сказала:

- Может быть, вам пригодится мой совет. Просто так она вам ничего нескажет. Она такая маленькая, тихонькая, как мышка. Скромница, одета всегда в юбку с блузкой. Такие чаще жульничают ради денег, чем красавицы, тем легче раздобыть то, что им требуется. А эти боятся мужчин. Если познакомятся, то всегда с неподходящей кандидатурой. У них нет опыта.

Надо было признать, она разбирается в жизни. Поэтому она и не осталась Кетти Шоу из захолустья.

- С Мендес мы хотели за шляпу сотню. За копию эта девочка не могла получить больше пятидесяти долларов. На вашем месте я исходила бы из этого. Дайте ей пятьдесят долларов, и все будет в порядке. Конечно, если найдете ее.

Хозяйка пансиона открыла дверь, покрашенную под черное дерево.

- Что вам нужно?

- Я ищу Медж Пейтон.

- Она здесь больше не живет, уже давно переехала.

- А вы не знаете ее нового адреса?

- Меня бывшие жильцы не интересуют.

- Но хоть что-то о ней вы знаете? Кто отвез ее вещи?

- Она сама все унесла. Туда.

Он посмотрел туда, куда она махнула рукой. В этом направлении были еще три улицы, дальше река, а за рекой еще пятнадцать или двадцать штатов. А за ними - океан.

Прежде чем закрыть дверь, старуха спросила:

- Что с вами? Что-то вы побледнели. 

16. За восемь дней до казни


17. За семь дней до казни


18. За шесть дней до казни

Он вышел из поезда после трех часов езды, и когда последний вагон исчез вдали, осмотрелся. Это была одна из типичных деревушек, которые окружают большие города и по неизвестной причине производят впечатление более заспанных и захолустных, чем самые удаленные сельские места, - может быть, потому, что перемена очень быстрая и глаза не успевают к ней привыкнуть. Город был близко, и здесь присутствовали некоторые городские элементы: универмаг, известная фирма «А+Р», продающая апельсиновый сок в каждой дыре. Но это только подчеркивало удаленность от центра.

Он посмотрел на листок, где были записаны имена и адреса. Все адреса, кроме двух последних, были зачеркнуты. Список выглядел так: «Медж Пейтон, модистка (адрес); Мардж Пейтон, модистка (адрес); Маргарет Пейтон, шляпная мастерская (адрес); мадам Медж, шляпы (адрес); мадам Марго, шляпы (адрес)».

Перейдя железнодорожную линию, он подошел к бензоколонке и спросил чумазого механика, копавшегося в моторе автомобиля:

- Вы не знаете женщину по имени Медж, она шьет шляпы?

- У старухи Геском снимает комнату какая-то женщина, у нее за окном вывеска. Не помню, что там, то ли шляпы, то ли платья, я не интересовался. Последний дом справа по этой улице. Никуда не сворачивайте.

Ломбард нашел убогий деревянный дом с вывеской, написанной от руки, в одном из окон первого этажа: «Марго. Шляпы». Он подумал: «Самое убогое заведение такого рода обязательно носит французское название. Наверное, у модисток так принято».

Пройдя через открытую веранду, он постучал в дверь. Девушка, которая ему открыла, определенно была той, которую он искал, если положиться на описание, которое дала Кетти. Заурядная и испуганная. Тонкая хлопчатобумажная блузка и темная юбка. На пальце наперсток.

Подумав, что ему нужна хозяйка, она сообщила:

- Миссис Геском ушла в магазин, Она вернется… Он прервал ее:

- Мисс Пейтон, я рад, что нашел вас.

Она испугалась, попыталась закрыть дверь, но он, поставив ногу, помешал ей это сделать.

- Вам наверняка нужна не я.

- Нет, вы. - Доказательством был ее страх, хотя он не знал, чего она боится. - Я вам кое-что напомню. Вы работали когда-то швеей у мадам Кетти.

Она побледнела. Он схватил ее за руку, чтобы она не закрыла двери у него перед носом, она все время пыталась это сделать.

- Одна женщина заказала у вас такую же шляпу, как у певицы Мендес.

Она только вертела головой, говорить у нее не было сил. Испуганная, она пыталась вырваться, но он крепко держал ее за запястье.

- Мне нужно только имя этой женщины, ничего больше.

Но с ней нельзя было говорить разумно. Он никогда в жизни не видел, чтобы кто-то так боялся. Лицо ее посерело, щеки дергались. Нельзя так бояться только из-за похищенной модели. Это не соответствовало степени вины, ужас был несоизмерим с небольшим проступком.

Он почувствовал, что здесь скрыто что-то другое, по ее поведению он не мог понять, в чем дело.

- Мне нужно только ее имя…

Она не видела его расширенными от ужаса глазами.

- Не бойтесь, вас не будут таскать по судам. Вы же знаете ее имя…

Наконец к ней вернулся голос. Она хрипло сказала:

- Я скажу. У меня записано. Пустите, я пойду посмотрю.

Ломбард держал дверь, чтобы она не могла ее захлопнуть. Он отпустил руку девушки, и она исчезла.

Он ждал несколько минут, потом напряжение, вызванное ее необычным поведением, заставило его войти в мрачную комнату и распахнуть боковую дверь, которую она, к счастью, не закрыла за собой.

Над его головой блеснули ножницы. Он вовремя среагировал и рукой отвел удар. Результатом были разорванный рукав и кровавая царапина на руке. Он вырвал у нее ножницы и отбросил в угол.

- Почему вы это сделали? - Он зажал рану носовым платком.

У нее начался истерический приступ. Плача, она выкрикивала:

- Я не видела его с тех пор. Я не знаю, что мне делать. Я боюсь. Как я могла отказаться? Он говорил, чтобы я подождала несколько дней, а прошло уже две недели… Я боюсь кому-нибудь рассказать. Он грозил, что убьет меня…

Он зажал ей рот рукой. Это была другая проблема, она его не интересовала.

- Помолчите наконец! Чего вы боитесь? Мне нужно только имя той, для кого вы сделали копию шляпы Кетти. Вы что, не можете этого понять?

- Вы только так говорите…

- В какую церковь вы ходите?

- Раньше ходила в католическую.

По ее поведению было видно, что за всем этим скрывается какая-то трагедия.

- У вас есть четки? Принесите. - Он понял, что придется воздействовать на ее чувства, доводы разума были ей недоступны.

Она протянула ему четки. Он взял ее за руку и сказал:

- Клянусь, что мне не нужно от вас ничего, кроме этого имени. Я пришел только за этим. Клянусь, что не принесу вам никакого зла.

Она немного успокоилась, как будто прикосновение к четкам благотворно подействовало на нее.

- Пьеретта Дуглас, Риверсайд-драйв, шесть.

Где-то рядом раздался плач. Она посмотрела на него недоверчивым взглядом, полным недобрых предчувствий, потом пошла в спальню, отделенную от комнаты занавеской. Плач прекратился. Она появилась из-за занавески, держа в руках белый пакет, из которого выглядывало розовое личико. Склонив голову над этим личиком, она вся сияла от любви, это не вызывало сомнения. Вина, тайна, упрямство. Любовь брошенной женщины, которая направлена теперь на ребенка и усиливается день ото дня.

- Пьеретта Дуглас, Риверсайд-драйв, шесть. - Он вынул из бумажника банкноту. - Сколько она вам заплатила?

- Пятьдесят долларов, - сказала она рассеянно, как о чем-то давно забытом.

Он бросил банкноту на ее рабочий стол.

- Вам следует лучше владеть собой, так вы можете заработать неприятности, - посоветовал он.

Она его не слушала, улыбаясь в ответ на беззубую улыбку ребенка, принадлежавшего только ей.

- Желаю вам счастья, - не удержался он, выходя из комнаты.

Путь назад показался ему гораздо короче. Колеса выстукивали: нашел, нашел, нашел… 

19. За пять дней до казни

Он услышал, как отъехала машина, поднял голову и увидел стоящую у входа женщину. Он сразу почувствовал, что это она. Она держалась как человек, который может за себя постоять; именно такой он ее представлял. Она была очень красива. Так красива, что теряла из-за этого очарование, как все слишком совершенное. Так профиль на камее или античная голова не пробуждают никаких чувств, только эстетическое наслаждение.

Высокая брюнетка с безупречной фигурой. Она была совершенством, и в ее жизни не было забот, которые мучили других женщин. О том, что ее жизнь лишена интереса, как пустыня, говорило и выражение лица.

Ее вечернее платье напоминало струящийся серебристый поток. Войдя в холл, она небрежно поздоровалась со швейцаром и игнорировала Ломбарда.

- Этот господин… - начал швейцар.

Ломбард подошел к ней раньше, чем швейцар успел закончить фразу, и спросил:

- Пьеретта Дуглас?

- Да, это я.

- Я жду вас. Мне нужно с вами поговорить. Очень срочно и по важному делу.

Она остановилась перед открытой дверью лифта, и Ломбард понял, что она не намерена разрешить ему подняться с ней.

- Вам не кажется, что уже несколько поздно?

- Не для моего дела. Его нельзя откладывать. Меня зовут Джон Ломбард, я пришел по делу Скотта Хендерсона.

- Если не ошибаюсь, я ни с ним, ни с вами не знакома.

Это «если я не ошибаюсь» было каплей вежливости, которой она подсластила отказ.

- Он в камере смертников, и его ждет казнь. - Ломбард оглянулся на лифтера. - Мне не хотелось бы говорить об этом здесь.

- Ничего не поделаешь, я здесь живу. Сейчас уже второй час ночи, и существуют определенные правила приличия… Ну ладно. Идемте туда. - Она направилась к нише с креслами и пепельницей на высокой подставке.

Разговаривали они стоя.

- Вы купили шляпу у одной девушки, работавшей в фирме «Кетти». Вы заплатили ей пятьдесят долларов.

- Возможно. - Она заметила, что швейцар стоит поблизости и с любопытством прислушивается. - Ну что вы, Джордж! - сделала замечание она.

Тот нехотя отошел в другой конец холла.

- В этой шляпе вы были в театре с одним мужчиной.

Она допустила, что это вполне возможно:

- Я иногда хожу в театр. При этом меня сопровождают мужчины. Не могли бы вы сказать, в чем дело?

- Именно в этом. Этого мужчину вы видели только в тот вечер. Вы были вместе в театре, но он не знал вашего имени, а вы - его.

- Нет, это невозможно. - Ответ звучал категорично. - Поверьте, вы ошибаетесь. Я не очень придерживаюсь формальностей, но никогда не пошла бы с мужчиной, имени которого не знаю. Вы обратились не по адресу, вам нужен кто-то другой. - Она уже собралась уйти.

- Прошу вас, сейчас нет времени на разговоры о правилах хорошего тона. Человека, о котором я говорю, ждет смерть. Через неделю его казнят! Вы должны помочь…

- Давайте выясним: ему помогло бы мое ложное свидетельство, что я провела с ним вечер?

- Ах нет! Ему поможет, только если вы действительно провели с ним тот вечер и подтвердите это.

- В таком случае ничего подтвердить не могу, потому что не была с ним. - Она смотрела ему прямо в глаза.

- Вернемся к шляпе, - сказал он. - Ведь вы купили эту шляпу?

- Почему вы от одной темы бросаетесь к другой? Если и купила, как это связано с тем человеком?

В душе ему пришлось признать, что она права.

- Расскажите какие-нибудь подробности, - продолжала она. - У вас есть доказательства, что с вашим другом была именно я?

- Прежде всего эта шляпа. Такая же шляпа была на голове у певицы Мендес, которая выступала в ревю. Шляпу шили для нее на заказ. Вы допускаете, что для вас сделали второй экземпляр. Он был на голове у женщины, которая сопровождала Скотта Хендерсона.

- Отсюда еще не следует, что это была я. В вашей логике больше дыр, чем вы думаете.

Ломбард заметил, что она задумалась. В ней произошла перемена, она заинтересовалась, даже взволновалась, глаза ее загорелись.

- Назовите еще какие-нибудь детали. Как я поняла, это было ревю с участием Мендес? Когда это было, хотя бы приблизительно?

- Я могу вам точно сказать. Это было двадцатого мая.

- В мае. Не знаю почему, но это начинает меня интересовать, - сообщила она. - Вы правы, лучше подняться ко мне.

В лифте она произнесла:

- Я рада, что вы обратились с этим делом ко мне.

Они вышли на двенадцатом этаже. Она открыла дверь, включила свет, и он вошел вслед за ней. Небрежно положив на стул боа из рыжей лисы, она прошла в глубь комнаты по натертому до зеркального блеска паркету.

- Двадцатого мая? - переспросила она. - Я скоро вернусь. Присядьте пока.

За дверью зажегся свет. Он ждал. Она пришла, держа в руке пачку счетов и просматривая их. Найдя нужный, она отложила остальные и подошла к нему.

- Прежде всего нам следует договориться об одной вещи: я не была в тот вечер с вашим другом в театре. Посмотрите. - Она показала ему счет из больницы. - Мне оперировали аппендицит, и я была в больнице с тридцатого апреля по двадцать седьмое мая. Если вам этого не достаточно, можете проверить.

- Этого достаточно. - Он со вздохом признал свое поражение.

Вместо того чтобы закончить разговор, она села рядом с ним.

- Но ведь вы купили эту шляпу? - спросил он после минутного молчания.

- Да.

- И где она?

Она, казалось, глубоко задумалась, как будто что-то тщательно взвешивала. Тем временем он осматривал ее квартиру.

Комната, в которой они находились, многое ему рассказала. Роскошь здесь поддерживалась с большими усилиями. Это был один из самых модных и престижных кварталов города. Но в комнате почти не было ковров. Хорошей мебели было тоже немного. Видно было, что кое-какие вещи уже проданы. Но она не стала заменять их более дешевыми. При ближайшем рассмотрении на ней самой были заметны такие же выразительные следы времени.

На ногах у нее были туфли за сорок долларов, ручной работы, но уже довольно поношенные. Каблуки были стоптаны, и туфли уже не блестели. Платье тоже было поношенное, хоть и дорогое. В ее глазах было какое-то нездоровое беспокойство, как у людей, которые живут за счет собственных способностей пробиться. Они не знают, когда представится счастливый случай, и всегда боятся упустить его. Насколько он разбирался в людях, ее положение было не блестяще.

Он мог догадаться, о чем она думает. Она посмотрела на свою руку. Он перевел это так: кольцо с бриллиантом, которое когда-то у нее было. Где оно? В ломбарде. Ее взгляд на ноги он перевел, как мысль о новых чулках - о десятках и сотнях пар, которые она не успела бы разорвать до самой смерти. А все это означало, что она думает о деньгах.

По выражению ее лица он понял, что она решилась.

Она ответила наконец на его вопрос:

- С этой шляпой дело было так. Мне она очень понравилась, когда я ее увидела, я упросила швею сделать для меня такую же. Мне кажется, что я надела ее только раз, не больше, а потом поняла, что она мне не идет. Я не носила ее. Однажды, незадолго до того, как я легла в больницу, ко мне пришла подруга. Она увидела шляпу и примерила ее. Она влюбилась в нее с первого взгляда, и я уступила ее ей. - Она пожала плечами, как будто не собиралась больше ничего говорить.

- Как зовут вашу подругу? - тихо спросил он. Сейчас между ними шел торг, хотя казалось, что они просто разговаривают. Он понял, что даром ответа не получит.

Она возразила:

- Думаете, с моей стороны было бы красиво выдать ее?

- Но ведь речь идет о жизни человека! В пятницу его казнят, - тихо напомнил он.

- Но не из-за нее, она в этом не виновата. Разве это ее вина?

- Нет, - со вздохом сказал он.

- Так почему я должна ее втягивать в это дело?

Вы знаете, что для женщины страшнее смерти? Потеря репутации.

Ему стоило большого труда сдерживаться.

- Думаю, у вас найдется хоть капля жалости. Неужели вам совершенно безразлична смерть человека? Скрыв то, что вам известно…

- Да, но эта женщина - моя подруга, а с мужчиной я не имею ничего общего. Вы хотите, чтобы ради его спасения я поставила ее под удар?

- Под какой удар?

Она не ответила.

- Я от вас так просто не отстану. След ведет сюда, и вы должны мне все сказать.

Они встали.

- Думаете, раз вы женщина, то с вами ничего не может случиться…

- Вот как? - Она посмотрела на него оскорбленно и презрительно. - Мне пригласить швейцара, чтобы он вас вывел?

- Пожалуйста, если хотите видеть драку в своей квартире.

- Но вы не заставите меня сказать. От меня зависит, захочу ли я это сделать.

Ломбард знал, что она права.

- В этом деле я действую как частный детектив.

- И что вы намерены делать?

При виде пистолета у нее на секунду изменилось выражение лица. Потом она посмотрела на него так, будто ничего не происходит; она даже снова села, полностью уверенная в себе.

Он в жизни не встречал подобной женщины. Она полностью владела собой, пистолет не действовал на нее.

- Значит, вы не боитесь смерти?

Она посмотрела ему в глаза:

- Очень боюсь. Но сейчас мне не грозит опасность. Убийство совершают для того, чтобы кто-то не сказал то, что ему известно, а не для того, чтобы заставить сказать. Я могла бы позвонить в полицию, но не буду этого делать. Лучше я спокойно подожду, пока вы не спрячете пистолет.

Она добилась своего. Он убрал оружие и рассерженно проворчал:

- Ну, хорошо, пусть будет по-вашему.

Она улыбнулась:

- Ну, чья взяла? Я не плачу и не бледнею, как вы.

Ему пришлось согласиться:

- Да, один ноль в вашу пользу.

- Не имеет смысла угрожать мне. - Она сделала паузу, чтобы он смог понять смысл сказанного. - Но мы могли бы договориться.

Вытащив чековую книжку, он стал заполнять ее.

- Вам не скучно?

- Совсем нет, вы очень интересный собеседник. Тихий, но симпатичный.

Теперь улыбнулся он.

- А как пишется ваше настоящее имя?

- Предъявитель.

Взглянув на нее, он снова наклонился над чеком и написал цифру «100». Подойдя к нему и заглянув в чек через его плечо, она сказала:

- Что-то мне захотелось спать, - и, зевая, прикрыла ладонью рот.

- Это от того, что здесь мало воздуха. Откройте окно.

- Нет, не из-за того.

Но она всё же подошла к окну и открыла его, потом вернулась к Ломбарду. Он добавил еще одну цифру.

- Теперь вам лучше? - спросил он с деланным участием.

- Намного. Я как будто заново родилась.

- Не много же вам для этого требовалось, - язвительно заметил он.

- О да, совсем не много. Практически ноль. - Ей доставила удовольствие игра слов.

Он отложил ручку:

- Не кажется ли вам, что это уж слишком?

- Не я к вам пришла, вы хотите получить от меня информацию. - Гордо подняв голову, она сказала: - Спокойной ночи.

У порога он повернулся, чтобы попрощаться с ней, но здесь подошел лифт. Сложив вдвое вырванный из блокнота листок, он извинился:

- Надеюсь, вы простите мою дерзость. По крайней мере, вы со мной не соскучились. Простите за поздний визит, но дело не терпит отлагательства.

- Вам вниз, сэр? - спросил лифтер.

Он снова оглянулся и, приподняв шляпу, попрощался. Двери он оставил открытыми.

В лифте он поднес к глазам листок и сказал:

- Минутку. Она написала только имя…

- Вы хотите вернуться, сэр?

Он поколебался, потом, взглянув на часы, решил:

- Нет. Будь что будет.

В холле он спросил у швейцара:

- Вы не знаете, где это?

На листке было написано: «Флора», потом цифра и «Амстердам».

- Наконец-то что-то реальное, - сказал он Бёджесу по телефону. Он звонил из аптеки на Бродвее, которая открыта всю ночь. - Я у цели. Не буду вам ничего рассказывать, чтобы не терять времени. Я еду туда! Когда вы приедете?

Бёджес подъехал на патрульной машине. Увидев машину Ломбарда, одиноко прижавшуюся к одному из зданий, он вышел и обнаружил Ломбарда стоящим, опершись на машину.

Сначала он подумал, что Ломбарду плохо, потому что он стоял, наклонившись и уронив голову.

Рядом стоял какой-то мужчина с трубкой и сочувственно смотрел на него. Возле его ног вертелась собака.

Когда Бёджес подошел, Ломбард с трудом поднял голову. И снова опустил, словно у него не было сил говорить.

- Что случилось? Вы уже были там?

- Нет, вот этот дом. - Он показал на широкие ворота, занимавшие почти всю стену. По фасаду тянулась надпись: «Пожарная служба города Нью-Йорка». - Она дала мне этот номер, - бессильно вздохнул Ломбард, показав листочек из блокнота. - Местные жители говорят, что это «Флора».

Бёджес открыл дверцу машины Ломбарда.

- Быстро! Едем туда, - сказал он.

Дверь не открывалась. Бёджес достал отмычку. Внутри не было слышно ни звука-.

- Она ответила на звонок снизу?

- Они все еще звонят.

- Наверное, она сбежала.

- Едва ли, ее бы видели. Подождите, я попробую иначе.

Дверь открылась, и они чуть не влетели внутрь. Остановившись, они осмотрелись. Комната была пуста, но оба сразу поняли, что произошло.

Горели все лампы. Дымилась недокуренная сигарета, над которой вилась серебристая спираль дыма. Французское окно было открыто навстречу ночи, и из черного пространства в комнату заглядывали две звезды. Небо было как черное полотно, висевшее на двух серебряных кнопках.

У самого окна лежала серебристая туфелька. Длинная, узкая ковровая дорожка, расстеленная от двери к окну, была сбита, и на ней образовались волны - словно кто-то сделал неверный шаг и от испуга по дорожке пробежала дрожь.

Бёджес направился к окну, стараясь не ступать на дорожку. Он наклонился над низкими декоративными перилами, прикрепленными снаружи, и посмотрел вниз. Наконец он повернулся и кивнул Ломбарду, который стоял, словно окаменев.

- Она лежит внизу, у служебного подъезда. Вероятно, никто ничего не слышал. На этой стороне в окнах нет света.

Было странно, что он ничего не предпринимает, даже не спешит сообщить в полицию.

Единственным признаком жизни в комнате была сигарета. Бёджес подошел и взял ее. Окурок был еще довольно длинный, почти два сантиметра. Он пробормотал себе под нос:

- Это должно было случиться, когда мы ворвались.

Бёджес достал из кармана сигареты и на одной из них сделал отметку по длине окурка. Потом, раскурив, положил сигарету на край пепельницы и посмотрел на часы.

- Что вы делаете? - без интереса спросил Ломбард.

- Хочу приблизительно выяснить, когда это случилось. Наверное, это будет неточно. Не знаю, с одинаковой ли скоростью они горят. Надо будет спросить в лаборатории.

Когда сигарета сгорела, он загасил ее и посмотрел на часы. Он узнал то, что ему было нужно.

- Она упала за три минуты до нашего прихода. Нужно вычесть еще минуту, пока я смотрел в окно. Значит, она сделала только одну затяжку, как и я.

- Может быть, она курила длинные сигареты?

- Нет, у этого сорта обычная длина.

Ломбард ничего не сказал, он выглядел очень подавленным.

- Видимо, толчком был наш звонок снизу, - продолжал Бёджес. - Она испугалась и сделала неверный шаг к окну. Я это могу себе представить. Стоя у окна, она вдыхала ночной воздух, строила, возможно, планы на будущее, и здесь раздался звонок. Она или слишком резко повернулась, или потеряла равновесие. Может быть, все произошло из-за туфель - каблуки стоптаны. Дорожка, наверное, сбилась на натертом полу, и она поскользнулась. Одна туфля при этом слетела с ноги. Если бы она не стояла так близко, ничего бы не случилось, она бы просто приземлилась на пол. - Помолчав, он добавил: - Это ясно. Но как же с адресом? Она пошутила? Вы за ней наблюдали, как она выглядела?

- Мне не показалось, что она шутит, - ответил Ломбард. - У нее на лице было написано, что она хочет получить эти деньги.

- Это было бы понятно, если бы она дала адрес, который пришлось бы долго разыскивать, а она бы тем временем получила по чеку деньги. Но эта улица близко, она знала, что через десять минут вы можете вернуться.

- Может быть, она считала, что может вытянуть из своей приятельницы больше, чем предложил я, и хотела избавиться от меня на время, чтобы договориться с ней.

Бёджес покачал головой, такое объяснение его не удовлетворило, но вслух он сказал только:

- Мне это непонятно.

Ломбард его не слушал, он двигался по комнате, как пьяный. Казалось, он полностью потерял душевное равновесие и утратил всякий интерес к происходящему, как человек, признавший свое поражение. Он ударил кулаком по стене и в бессильном бешенстве проговорил:

- Они знают! Только они остались - и мне ничего из них не вытянуть! 

20. За три дня до казни

Виски, которое он вылил в себя по пути к тюрьме, не помогло. И как оно могло помочь? Факты остаются фактами. Дурные вести не превратятся в добрые.

Поднимаясь к мрачному зданию на холме, он непрерывно спрашивал себя: как сообщить человеку, что ему придется умереть? Как сказать ему, что больше ничего нельзя сделать, последняя искра надежды угасла? Он не знал. Он даже подумал, не лучше ли вообще отказаться от последнего свидания, которое ничего не изменит.

Он не сомневался, что это будет ужасно. Но все равно он должен был прийти. Нельзя оставлять Хендерсона в неуверенности, чтобы еще в пятницу вечером, когда его выведут из камеры, он оглядывался, до последней минуты ожидая спасения.

Он уже поднимался на второй этаж вслед за охранником,

Я напьюсь сразу, как только выйду отсюда, говорил он себе.

Надзиратель отошел в сторону, и Ломбарду не оставалось ничего другого, как войти в камеру.

Его нынешнее посещение - это не что иное, как казнь - чистая и без крови. За три дня до настоящей. Казнь всех надежд.

Шаги надзирателя затихли вдали. Тишина была невыносимой.

- Итак, конец, - тихо проговорил Хендерсон. Он все понял.

Эти слова преодолели мертвое оцепенение. Ломбард отвернулся от окна, подошел к Хендерсону и похлопал его по плечу.

- Послушай… - Он не знал, как начать.

- Не ломай себе голову, - перебил его Хендерсон. - Я все понял. У тебя это на лице написано. Не будем об этом.

- Она ускользнула, теперь окончательно.

- Не будем об этом, - терпеливо убеждал его Хендерсон. - Я вижу, как ты переживаешь. Выбрось это из головы, пожалуйста.

Казалось, не Ломбард утешает осужденного, а осужденный Ломбарда.

Ломбард тяжело опустился на нары. Хендерсон, который был здесь «дома», уступил ему место и стоял, опершись о стену.

Было тихо. Единственным звуком в камере было шуршание целлофана - Хендерсон непрестанно крутил в руках обертку от сигарет, делая из нее тонкую трубочку.

Ломбард вскочил:

- Прекрати, пожалуйста, или я с ума сойду!

Хендерсон с удивлением посмотрел на собственные руки, как будто не осознавал, что делает.

- Прости, это дурная привычка. Мне так и не удалось от нее' избавиться. В поезде я скручивал расписание, в приемной у врача свертывал в трубочку журналы, а в театре - программки… - Он задумался. - Кажется, когда я был с той женщиной на ревю, я делал то же самое… А она загибала уголки на своей. Удивительно, что это вспомнилось только теперь. Что с тобой, что ты так смотришь? Я не буду шуршать. - Он отбросил обертку.

- Ты выбросил программки? Оставил на своем кресле, когда уходил?

- Нет, она взяла обе программы, я хорошо помню. Она сказала, что любит оставлять такие вещи на память. Не помню точно, как она выразилась, но обе программы она положила к себе в сумочку.

Ломбард вскочил:

- Это могло бы помочь, но как к ним подобраться!

- Я тебя не понял.

- Эти программки - единственный реальный след, раз она их взяла.

- Но это не означает, что они до сих пор у нее, - сказал Хендерсон.

- Раз она их взяла, есть шанс, что и до сих пор хранит. Театральные программки или выбрасывают сразу, или хранят. Эти программы нужно использовать как крючок. Это единственная деталь, которая вас связывает. Что придумать, чтобы она принесла нам эти программы и при этом не узнала, зачем они нужны? Тогда она была бы у нас в руках.

- Может, объявление в газете?

- Да, что-то в этом роде. Люди коллекционируют все, что только можно: марки, ракушки, старую мебель; часто платят большие деньги за то, что для остальных не имеет никакой ценности.

- Что ты предлагаешь?

- Предположим, я коллекционирую театральные программы. Я ненормальный миллионер, выбрасывающий деньги на ветер. Это не просто хобби, а мания. Мне нужны все программки за все сезоны. Я открою лавку и дам объявление в газете.

- Но почему ты думаешь, что она придет? Мне показалось, что для нее не так уж важны деньги.

- А если ситуация изменилась? Для нас эти программы имеют большую ценность, для нее - никакой. Она, может быть, не обратила внимания на загнутые углы. Ведь и ты вспомнил об этом только сейчас. Как она догадается, что это ловушка?

- Мне кажется, это безумный план.

- Конечно, безумный, - согласился Ломбард. - Один шанс из тысячи, но нужно рискнуть. У нищих нет выбора. У меня такое чувство, что на этот раз нас ждет удача.

Он подошел к двери и постучал, чтобы надзиратель его выпустил.

- На всякий случай попрощаемся, - сказал Хендерсон.

- Я еще приду, не бойся! - крикнул, уходя, Ломбард.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, Хендерсон подумал:

«Он в это не верит. Да и я тоже…»

Во всех утренних и вечерних газетах появилось объявление:

«Старые театральные программы на вес золота!

Состоятельный коллекционер, на время приехавший в наш город, хорошо заплатит за программки, которых не хватает в его коллекции, независимо от их состояния. Особенно интересуют программы ревю последних сезонов: «Альгамбра», «Казино», «Бельведер», «Колизей». Дж. Л. Площадь Франклина, 15. Открыто до пятницы включительно». 

21. День казни

В 21.30 наконец-то ушли последние посетители, толпившиеся здесь с самого утра. Ломбард с помощником могли теперь свободно вздохнуть.

Ломбард устало опустился на стул. Он был без пиджака, в одной жилетке, ворот рубашки расстегнут. Вынув из кармана платок, он вытер лоб. Платок стал серым. Никому не пришло в голову стряхнуть пыль со старых бумаг, горой возвышавшихся перед ним. Вероятно, многие считали, что чем больше пыли, тем дороже заплатит этот сумасшедший. Он вытер руки платком и выбросил его.

Повернувшись к человеку, почти полностью скрытому за горой программ, он сказал:

- Можешь идти, Джерри. Я скоро закрываю, самое большое через полчаса.

Худой молодой человек лет девятнадцати вышел на свободное пространство и надел пальто.

Ломбард протянул ему деньги:

- Вот тебе плата за три дня, Джерри.

- Завтра уже не приходить, шеф? - с несчастным видом спросил тот.

- Нет, завтра меня уже здесь не будет. Но еще одно дело для тебя у меня есть. Можешь продать все это в макулатуру. Получишь еще пару долларов.

Молодой человек вытаращил глаза:

- Вы хотите сказать, что покупали все это, чтобы выбросить?

- Да, у меня есть кое-какие странности, - согласился Лобард. - Но пока никому об этом не говори.

Молодой человек, удивленно оглядываясь, вышел. Ломбард видел, что он считает его сумасшедшим, но не удивлялся. Он уже и сам начинал так думать. Как он мог подумать, что незнакомка попадется на эту удочку?

Когда помощник выходил, мимо лавки проходила девушка. Только поэтому Ломбард обратил на нее внимание. Он смотрел вслед уходящему помощнику, и она попала в поле его зрения. Самая обыкновенная, заурядная девушка, случайно проходившая мимо. Она заглянула внутрь и пошла дальше, но ему показалось, что она хотела зайти.

Но тут в лавке появилось допотопное пальто с бобровым воротником. Человек в старомодной рубашке со стоячим воротничком опирался на трость. Ломбард пришел в отчаяние, увидев, как таксист внес за ним огромный чемодан. Пришелец остановился перед столом, за которым сидел Ломбард.

Подобные типы толпились здесь в течение всех трех дней. Но ни один не приносил такого огромного чемодана.

- Итак, сэр, - начал декламировать ровесник газового освещения хорошо поставленным голосом, - вам действительно повезло, что я увидел ваше объявление. Я могу значительно обогатить вашу коллекцию. Как никто другой в этом городе. Я принес несколько таких редких вещей, что ваше сердце определенно порадуется. Еще из старого Театра Джефферсона…

Ломбард остановил его взмахом руки:

- Меня не интересует Театр Джефферсона. У меня все есть.

- Тогда «Олимпия». Там…

- Не требуется. Меня интересует только одна-единственная программа: программа «Казино» за прошлый сезон.

- Фу, «Казино»! - презрительно фыркнул старик. - Вы мне говорите о каком-то «Казино»! С такой безвкусицей, как современное ревю, я не имею ничего общего! Нога моя туда не ступит! Я был самым славным трагиком американской сцены!

- Это сразу видно, - заметил Ломбард. - Боюсь, нам с вами не о чем говорить.

Таксист с чемоданом направился к выходу. Владелец чемодана, обернувшись в дверях, выразил свое презрение к «Казино».

- Вот вам на ваше «Казино»! - Он плюнул на пол. Через несколько минут прибежала пожилая женщина, по ее виду можно было предположить, что она уборщица. Для этого выхода в свет она надела помятую шляпу, украшенную розой, по форме напоминающей кочан капусты. Казалось, что шляпу вытащили из кладовки, где она пролежала лет двадцать. Морщинистые щеки женщины были нарумянены неопытной рукой.

Когда Ломбард сочувственно посмотрел на нее утомленными глазами, за ее спиной сквозь стеклянную дверь он опять увидел девушку - она проходила теперь в обратном направлении.

Но теперь она остановилась на несколько секунд и заглянула, что делается в лавке. Ломбард вспомнил, какую рекламу сделал своему предприятию: в первый день здесь были даже репортеры. Но, возможно, девушка просто случайно проходила мимо и теперь возвращалась тем же путем.

Уборщица заикалась от волнения:

- Это правда? Вы платите за старые программы? Он посмотрел на нее.

- Да, за некоторые.

Она начала рыться в сумке.

- У меня их всего несколько, еще с тех времен, когда я пела в хоре. Я их все сохранила, они мне очень дороги. «Суматоха в полночь» и «Шуточки» тысяча девятьсот одиннадцатого года… - выкладывая на стол программы, она дрожала от страха, что он ее выгонит. - Посмотрите, сэр. Это я, Долли Гольден, это было мое сценическое имя. Я играла духа молодости в последнем акте.

Он подумал, что время убивает не хуже любого убийцы. Время - убийца, который не подлежит наказанию. Он смотрел не на программы, а на ее потрескавшиеся от работы руки.

- Я дам вам по доллару за штуку, - сказал он хриплым голосом и достал из кармана бумажник.

Она чуть не подпрыгнула от радости:

- Господь вас храни, сэр! Вы мне так поможете! - Из глаз у нее закапали слезы. - В жизни не думала, что они столько стоят!

Они не стоили ничего. Гроша ломаного не стоили.

- Вот ваши деньги, матушка, - сочувственно сказал он.

- Пойду куплю что-нибудь на ужин! - От неожиданного счастья ее слегка качало.

Его уже ждала молодая женщина. Он не заметил, как она вошла. Вероятно, сразу же за старухой. Это была та самая женщина, которая дважды прошла мимо. Он был в этом уверен, хотя тогда она показалась ему гораздо младше, чем вблизи. Фигура была стройная, а в остальном вид у нее был очень потрепанный, почти как у уборщицы, но несколько в другом роде.

Он старался не рассматривать ее слишком пристально, взглянул и отвел глаза.

Было видно, что она была красива, но сейчас ее красота быстро увядала. Под грубой, дешевой косметикой сохранялась еще некоторая утонченность, но было ясно, что и последние ее следы скоро исчезнут. Ей уже ничто не могло помочь. Казалось, что падение вызвано или постоянным злоупотреблением алкоголем, или развратным образом жизни, к которому она раньше не имела привычки. Были заметны следы и третьего фактора, который, вероятно, предшествовал ее падению, но не играл решающей роли: душевные страдания, какой-то страх, смешанный с чувством вины. Душевная болезнь оставила на ней свои следы, но сейчас заметнее были следы физического характера. Кожа у нее огрубела, приобрела желтоватый оттенок, как у завсегдатаев баров, которые знают, что уже не могут пасть ниже и что им не выбраться из ямы.

Она казалась очень худой, над провалившимися щеками выступали скулы. Она была во всем черном, но это был не траур, а типичная одежда человека, который перестал заботиться о своей внешности, - цвет, на котором не так заметны следы времени и грязи. Чулки тоже были черные, и на пятках выглядывали полумесяцы дыр.

Она заговорила. Голос был хриплый, как у пьяниц, с утра до вечера льющих в себя виски. Но произношение еще сохраняло следы образованности. Видно было, что она могла говорить другим языком, если бы захотела.

- Остались у вас еще деньжата, или я уже все проворонила? - Она открыла большую потрепанную сумку и выложила на стол две программы. Одинаковые, мюзикл в «Регине», предпоследний сезон.

С кем она тогда могла быть? Тогда она еще не опустилась, была хороша собой и ей в голову не приходило… Он сделал вид, что проверяет по своему списку, нужны ли они ему.

- Как раз этого не хватает. Семь пятьдесят, - сказал он.

Он видел, что у нее загорелись глаза.

- Может быть, у вас есть еще? Это последний шанс. Я сегодня закрываю.

Она колебалась. Он заметил, что ее взгляд скользнул к сумке.

- А по одной тоже можно?

- Количество не имеет значения.

- Ну раз уж я пришла… - Она снова открыла сумку, так, чтобы он не мог заглянуть внутрь, вытащила еще одну программу и закрыла сумку.

Он обратил внимание на ее осторожность. Она протянула ему программу вверх ногами. Он перевернул ее и прочитал: «Казино».

Это была первая программа из «Казино», которая появилась за эти три дня. Он стал ее рассматривать. Как обычно, она была действительна в течение недели. Начиная с семнадцатого мая. У него перехватило дыхание. Это именно та неделя, которая нужна. Преступление было совершено двадцатого. Но уголки не были загнуты. Не то чтобы они были разглажены, следы сгиба остались бы; эту программу не перегибали.

Он постарался, чтобы его голос звучал естественно:

- А у вас нет к ней парочки? Обычно приносят по две штуки, и это стоит дороже.

Она испытующе посмотрела на него, ее рука потянулась к сумке, но в последнюю минуту остановилась.

- Вы думаете, я их сама печатаю?

- Я предпочитаю парные программы, если возможно. Может быть, вы были на этом ревю не одна? Где вторая программа?

Что-то в нем не понравилось ей. Она подозрительно осмотрела лавку и, отойдя от стола, сказала:

- У меня только одна. Берете или нет?

- Но вы не получите столько, сколько получили бы за две.

Видно было, что она хочет как можно быстрее уйти.

- Хорошо, давайте, сколько хотите…

Она уже подошла к двери, когда он позвал ее:

- Минутку, вы не могли бы вернуться? Я кое-что забыл.

Она остановилась и недоверчиво смерила его взглядом. Что-то ее испугало. Он встал и хотел шагнуть к ней. Она приглушенно вскрикнула и побежала.

Сметая все на своем пути, он бросился за ней.

Кипы бумаг, собранные за три дня, рассыпались и покрыли весь пол, как снег.

Когда он выбежал на улицу, она была уже на перекрестке, но ее подвели высокие каблуки. Оглянувшись и увидев, что он бежит за ней, она, вскрикнув, завернула за угол. Ломбард догнал ее в нескольких метрах от того места, где стояла его машина. Он преградил ей путь, схватил ее за плечо и прижал к стене.

- Стойте спокойно, все равно вам не убежать, - сказал он, с трудом переводя дыхание.

Она запыхалась еще больше.

- Оставьте… меня. Что я… сделала?

- Почему вы убегаете?

- Мне не нравится, как вы на меня смотрите, - ответила она.

- Покажите вашу сумку. Откройте, или я сам открою!

- Не троньте меня! Оставьте меня в покое!

Не теряя времени на разговоры, Ломбард вырвал у нее из рук сумку, оторвав ручку, и открыл ее. Он вынул из сумки вторую программку и, бросив сумку на землю, пытался открыть ее. Это не получилось, потому что страницы были загнуты. При слабом освещении он увидел, что на программке стоит та же дата, что и на первой.

Он держал в руках программу Хендерсона, бедняги Хендерсона, которая вернулась к нему, как хлеб, пущенный по воде, - в последний час… 

22. Час казни

22.55. Конец. Господи, конец - это всегда страшно. Он дрожал, хотя не было холодно, и все время повторял; «Я не боюсь». Он сосредоточился на этой мысли, а не на том, что ему говорил священник. Но он боялся и знал это, но кто мог его упрекнуть? И в его сердце природа вложила инстинктивное стремление жить.

Он лежал лицом вниз, свесив голову с выстриженным на темени квадратиком. Священник сочувственно положил руку ему на плечо, словно хотел не дать страху пробиться наружу.

Плечо вздрагивало у него под рукой. Знать час своей смерти нелегко.

Священник глубоким голосом прочитал двадцать третий псалом: «На зеленых пастбищах… освежит мою душу…» Но псалом не утешил Хендерсона, стало еще хуже. Он не хотел на тот свет, он хотел остаться на этом.

Жареный цыпленок и абрикосовый пирог, которые он получил недавно на ужин, застряли у него в горле. Но это было неважно, проблем с желудком у него уже не будет.

Он прикинул, успеет ли выкурить еще одну сигарету. Вместе с ужином ему принесли две пачки. Одна, пустая, уже валялась на полу. Он подумал, насколько бессмысленно беспокоиться об этом - какое это имеет значение?

Он задал этот вопрос священнику, прервав чтение псалма. Священник вместо прямого ответа сказал:

- Курите, раз хочется, - чиркнул спичкой. Это значило, что времени осталось немного.

Голова его снова опустилась, и он побелевшими губами выдохнул дым. Священник снова опустил руку на его плечо, утешая и умеряя страх. Послышались тихие шаги, приближающиеся по каменному полу коридора. В камере воцарилась тишина. Хендерсон не поднял головы, но сигарета выпала у него из рук. Священник сильнее прижал руку к его плечу, как будто вдавливая его в нары.

Шаги затихли. Он почувствовал, что из-за’ двери за ним наблюдают, поднял голову и спросил:

- Уже пора?

Дверь камеры медленно открылась, и надзиратель сказал:

- Да, надо идти.

Программа Скотта Хендерсона, бедняги Скотта Хендерсона, которая вернулась, как хлеб, пущенный по воде. Он смотрел на нее. Сумка, которую он вырвал из рук женщины, лежала у его ног.

Женщина все пыталась вырваться, но он мертвой хваткой держал ее за плечо.

Сначала он свернул программу и положил в карман. Потом, схватив ее за плечи обеими руками, оттащил к своей машине.

- Садитесь, поедете со мной! Вы понимаете, что вы могли натворить?

Она вырывалась, но ему удалось втолкнуть ее в машину.

- Оставьте меня! - Ее крик был слышен по всей улице. - Как вы смеете так со мной обращаться? Где полиция? Неужели в этом городе некому за меня заступиться?

- Ах, вам нужна полиция? Вы ее получите. Они вам покажут!

Он сел в машину и захлопнул дверцу.

Сначала он замахнулся на нее, чтобы она прекратила кричать, потом ударил. Наклонившись над щитком управления, он проговорил сквозь зубы:

- Я в жизни еще не бил женщину. Но вы не женщина, а дрянь в юбке. Поедете со мной, нравится вам это или нет. И для вас же будет лучше, если вы помолчите. Если будете кричать или попробуете выскочить на перекрестке, я вас ударю.

Он обгонял машины одну за другой. Она обессиленно спросила:

- Куда вы меня везете?

- Как будто вы не знаете? - язвительно спросил он. - Вы что, с луны свалились?

- К нему? - с отчаянием в голосе спросила она.

- Да, к нему! Значит, в вас еще осталось что-то человеческое? - Он поддал газу. - Вы позволили осудить на смерть невинного человека, хотя достаточно было прийти ирассказать то, что вам известно.

- Откуда я знала, что это важно? - тупо проговорила она, потом спросила: - Когда это должно произойти? Сегодня ночью?

- Да, сегодня ночью!

В слабом свете он увидел, как ее глаза расширились, будто она только сейчас осознала, что опасность так близка.

- Я не знала, что так скоро, - всхлипывала она.

- Ну, теперь уже ничего не случится, - успокоил ее он. - Раз я вас поймал, мы этого не допустим.

Зажегся красный свет. Он чертыхнулся и вытер лицо.

Она сидела, глядя прямо перед собой. В зеркало он видел, что она полностью погружена в себя.

- Вы бесчувственная. Наверное, у вас внутри опилки, - неожиданно сказал он.

Он не ожидал ответа, тем более такого длинного.

- Думаете, я мало пережила? Что мне до того, что будет с ним или с кем-то другим? Между нами нет ничего общего. Сегодня вечером казнят его, а не меня. Я уже давно как мертвая! - Ее голос звучал трагически. Это были не просто женские слезы, а настоящая человеческая боль. - Иногда мне снится женщина, у которой были дом, любящий муж, деньги, красивые вещи, уважение друзей, положение в обществе и уверенность, что так будет всегда. Я не верю, что это было со мной. Это, наверное, был кто-то другой.

Он смотрел в темноту, расступавшуюся в свете фар. Ее глаза были неподвижны, как камешки - серые, ничего не говорящие.

- Меня выбросили на улицу, в полном смысле слова выбросили - в два часа ночи. Слуги получили приказ не впускать меня под страхом увольнения. Первую ночь я провела на скамейке в парке. На следующую взяла в долг у бывшей горничной пять долларов, чтобы снять комнату на ночь.

- Почему же вы не обратились в полицию? Вам нечего было терять.

- Он предупредил, что упрячет меня в лечебницу для алкоголиков, если я сделаю что-нибудь, что повредит ему в глазах общества. Он мог это сделать, у него достаточно денег и связей. Меня ждали смирительная рубашка и ледяной душ.

- Это не оправдание. Вы должны были знать, что вас ищут. Но вы струсили. Вам придется признаться и спасти Скотта Хендерсона!

Она долго молчала. Потом повернула к нему голову:

- Я это сделаю. Просто я до сих пор не думала о нем, я думала только о том, что будет со мной. - Она подняла глаза: -• Я хотела бы сделать что-то доброе, по крайней мере попытаться.

- И вы это сделаете, я уж позабочусь, - мрачно заверил он. - Во сколько вы встретились тогда в баре?

- Часы над нами показывали шесть десять.

- Вы это скажете? Вы сможете поклясться?

- Конечно, - устало заверила его она. - Я могу это подтвердить под присягой.

- Прости вас, Боже, за все, что вы сделали! - воскликнул он.

Они молча неслись в окружающей темноте. Встречные машины попадались все реже. Они выехали из города и неслись по шоссе.

- Почему мы едем так далеко? - спросила она. - Разве нам нужно не в здание суда?

- Я везу вас прямо в тюрьму, - ответил он, сдерживая напряжение. - Так будет быстрее. Без всякой бюрократии…

- Это действительно должно случиться сегодня?

- В течение ближайших полутора часов. Мы успеем.

Дорогу обступил лес.

- А если мы опоздаем? Например, лопнет колесо? Не лучше ли позвонить туда?

- Я знаю, что делаю. Что-то вы вдруг стали очень беспокоиться об этом.

- Я многое поняла. Тогда я была как слепая. А теперь я понимаю, что действительно важно, а что - только сон.

Он процедил сквозь зубы:

- Вот что значит исправившаяся грешница. Пять месяцев не хотела пальцем пошевелить, и вдруг такая забота!

- Да, вы правы. Благодаря вам, я все вижу в новом свете. - Проведя ладонью по лицу, она устало сказала: - Мне теперь стыдно за собственную трусость.

Он не ответил, сосредоточившись на управлении машиной. Она с тревогой спросила:

- Вы думаете, моего заявления под присягой будет достаточно? Думаете, это его спасет?

- Этого будет достаточно, чтобы отсрочить казнь. Как только казнь будет отложена, мы поручим дело адвокатам, они устроят все остальное.

Она увидела, что машина сворачивает на боковую дорогу, всю покрытую выбоинами. Вокруг не было никаких признаков жизни.

- Почему мы здесь едем? К тюрьме ведет шоссе…

- Мы сократим дорогу, - коротко ответил он.

Гул ветра среди деревьев стал тоном выше и напоминал стенания.

Неподвижно глядя прямо перед собой, он сказал:

- Я привезу вас туда, где не нужно будет спешить.

Казалось, что они уже не одни в машине. Словно некое третье существо расположилось между ними. Холодный призрак страха невидимыми руками охватил женщину, ледяными пальцами подобрался к ее горлу.

Они молчали. Деревья все ближе подступали к дороге. Порывы ветра напоминали тревожные крики, предупреждающие об опасности.

Он снизил скорость и свернул на какую-то дорогу, напоминавшую скорее просеку. Машину бросало на неровной поверхности, колеса с трудом преодолевали выступающие корни и выбоины. Фары освещали лишь ближайшие кусты, дальние деревья поглощала темнота. Это напоминало детскую сказку о зачарованном лесе - сказочном, зачарованном лесе, в котором вершится злое колдовство.

- Что вы делаете? - ее охватил страх, она чувствовала рядом с собой его ледяное дыхание. - Зачем мы сюда приехали?

Он остановился, и все кончилось: скрип тормозов, шум мотора. Наступила полная тишина. Только его пальцы, лежащие на руле, нервно дергались, подобно пальцам пианиста, повторяющего один и тот же пассаж.

Она в бессильном ужасе начала колотить кулаком по его плечу:

- Что происходит? Говорите! Зачем мы остановились? Что вы собираетесь делать?

- Выходите! - приказал он.

- Нет! Я не выйду! - Ее глаза расширились от страха.

Перегнувшись через нее, он открыл дверцу с ее стороны.

- Я сказал - выходите!

- Ни за что! Вы хотите что-то со мной сделать. Я вижу по глазам.

Он вытолкнул ее из машины. Они стояли рядом возле машины, их ноги глубоко погрузились в опавшие листья. Он захлопнул дверцу. Воздух под деревьями был сырой, вокруг было темно, как в мешке.

Освещен был только страшный тоннель, образованный светом фар.

- Сюда, - приказал он, ведя ее за локоть, чтобы она не вырвалась.

В тишине было слышно, как у них под ногами шелестят листья и трещат ветки. Она пыталась заглянуть в его непроницаемое лицо.

Они подошли к границе между светом и тенью. Он остановился и отпустил ее руку. Потеряв опору, она чуть не упала, но он подхватил ее и поставил на ноги.

Он достал сигареты и предложил ей закурить. Она пыталась отказаться.

- Лучше закурите, - настаивал он.

Все это напоминало какой-то загадочный ритуал и только усилило ее страх. Сигарета выпала из ее онемевших губ. Он раздавил упавшую сигарету каблуком.

- Неважно, - сказал он. - А теперь возвращайтесь в машину, сядьте и подождите меня. Идите прямо по свету и не оглядывайтесь!

Она не поняла, что от нее требуется, или была настолько обессилена ужасом, что не могла сдвинуться с места. Ему пришлось подтолкнуть ее. Она сделала несколько неуверенных шагов.

- Идите прямо против света! И не оглядывайтесь!

Предупреждение вызвало обратное действие: она не выдержала и оглянулась.

У него в руке был пистолет.

Ее крик напоминал крик птицы, погибающей в когтях хищника. Она сделала движение ему навстречу, как будто близость гарантировала безопасность.

- Стойте! - сказал он. - Я хотел облегчить вам конец, я предупредил, чтобы вы не оглядывались.

- Не делайте этого! Почему вы хотите это сделать? - кричала она. - Я ведь обещала сказать все, что вы хотите! Я скажу, как обещала! Все…

- Нет, - сказал он так спокойно, что у нее мороз пробежал по спине, - не скажете, я об этом позабочусь. Лучше расскажите все прямо ему, сейчас вы встретитесь на том свете. - Он поднял руку и начал целиться.

В свете фар она была хорошей мишенью.

Под кронами деревьев раздался выстрел. Она вскрикнула.

Вероятно, он в нее не попал, хотя стоял очень близко, - она ничего не чувствовала. Он же, напротив, закачался и прислонился к ближайшему дереву. Прижавшись лицом к коре ствола, он словно раскаивался в том, что намеревался сделать. Она заметила, что одной рукой он держится за плечо. Пистолет поблескивал в листьях у его ног, как кусок антрацита.

Из-за деревьев выскочил мужчина и бросился к нему. Этот человек тоже держал в руке пистолет, направленный на прислонившуюся к дереву фигуру. Мужчина подбежал к Ломбарду, что-то блеснуло, и раздался металлический звук, напоминающий щелчок. Ломбард оторвался от дерева, всей своей тяжестью оперся на мужчину и наконец выпрямился.

В тишине она явно услышала:

- Именем закона вы арестованы за убийство Марселлы Хендерсон.

Бёджес озабоченно наклонился и помог ей подняться с покрытой листьями земли. Она судорожно рыдала.

- Знаю, знаю, - успокаивал ее он. - Вам было очень трудно, но теперь все позади. Конец. Вы все сделали. Вы его спасли. Обопритесь на меня. Вам нужно выплакаться, не стесняйтесь слез.

Как истинная женщина, она тут же перестала плакать.

- Уже все прошло. Просто я боялась, что вы не успеете.

- Это могло случиться. По крайней мере ребята, которые ехали за вами, могли не успеть. Я не мог рисковать. Вы не знали, что всю дорогу я ехал с вами? Я спрятался под вторым сиденьем, когда вы вошли в лавку. Мне было слышно каждое слово. - Он прокричал в сторону приближавшихся фонарей: - Это группа Грегори? Возвращайтесь к шоссе, найдите ближайший телефон и позвоните прокурору. Побыстрее, времени остается мало! Я еду за вами. Скажите, что я арестовал Джона Ломбарда. Он признался, что убил миссис Хендерсон…

- У вас нет никаких улик против меня, - сказал Ломбард с перекошенным от боли лицом.

- Как же нет? Того, что вы сейчас пытались сделать, вполне достаточно. Вы пойманы на месте преступления, когда пытались хладнокровно убить девушку, которую впервые встретили час назад. Что вы можете против нее иметь? Вы боитесь ее свидетельства, которое может спасти Хендерсона. Почему вы решили не допустить этого? Потому что это привело бы к новому расследованию. И именно это доказывает вашу вину.

К ним подошел полицейский и спросил:

- Чем я могу вам помочь?

- Помогите девушке дойти до машины. Она многое пережила, и ей необходима помощь. А я займусь этим человеком.

Полицейский поднял ее на руки и понес к машине.

- Кто она такая? - спросил он, когда они вышли на освещенное фарами место.

- Очень важное лицо, - ответил Бёджес, ведущий впереди себя арестованного. - Обращайтесь с ней осторожно. Это Кэрол Ричман, девушка Хендерсона. Она в этом деле проявила больше смелости, чем все мы, вместе взятые. 

23. На следующий день

Они собрались в гостиной маленькой квартиры Бёджеса. Там произошла их первая встреча после того, как осужденный был выпущен на свободу. Все организовал Бёджес. Он привел ей следующий довод:

- Кому приятна встреча у ворот тюрьмы? Подождите его в моей квартире. Правда, мебель у меня куплена в кредит, но все равно это не будет напоминать тюрьму.

Сидя рядом на диване, они наслаждались чувством глубокого покоя и мира, которое еще казалось нереальным. Хендерсон обнял ее за плечи, она положила голову ему на плечо.

Когда Бёджес вошел и увидел их сидящими рядом, у него сжалось горло. Чтобы не выдать своих чувств, он грубовато спросил:

- Ну, как вы себя чувствуете?

- Господи, все кажется таким прекрасным, - ответил Хендерсон. - Я уже почти забыл, как все может быть прекрасно. Ковер на полу. Полуприглушенный свет. Мягкий диван с подушками. И посмотрите, самое прекрасное на свете… - Он коснулся подбородком ее головы. - Все это мое. Все мне возвращено, и я могу пользоваться всем этим еще лет сорок.

- Я как раз от прокурора, - сообщил Бёджес. - Наконец получили полное признание. Подписанное и заверенное.

- Я до сих пор не могу этого понять, - покачал головой Хендерсон. - Не могу этому поверить. Он влюбился в Марселлу? Они виделись не больше двух раз, насколько я знаю.

- Вот именно - насколько вы знаете, - возразил Бёджес.

- Вы думаете, что она мне изменяла?

- А вы не обратили внимания, что она почти все время проводит без вас в городе?

- Конечно, но я не думал ничего плохого. Нам нечем было заняться вместе.

- Именно в этом все дело. Одно вам, Хендерсон, следует уяснить, хотя теперь уже поздно: здесь чувство было только с одной стороны. Ваша жена не любила Ломбарда. Если бы любила, то жила бы до сих пор. Она никого не любила, кроме себя. Любила, когда ею восхищаются и поклоняются ей, любила флиртовать, водить поклонников за нос, но ничего не принимала всерьез. Девять мужчин из десяти это спокойно переживет, но в десятом случае может произойти трагедия. Для нее Ломбард был человеком, с которым она могла развлечься. С ним она легко могла отомстить вам, доказать, что не нуждается в вас. Но, к сожалению, Ломбард был исключением, единственным из десяти. Он не годился на эту роль. Он плохо разбирался в женщинах и к этим делам относился очень серьезно. Ей это даже нравилось, поскольку игра становилась похожей на правду.

Не нужно говорить, что она заставила его страдать, привела на край пропасти. Она позволила ему строить планы на будущее, зная, что никуда с ним не убежит. Позволила ему подписать контракт на пять лет. Он уже нанял и оборудовал дом, где они должны были жить.

Они договорились, что она разведется с вами и выйдет замуж за него. Конечно, когда после всего этого она отказалась от него, он не мог воспринять это спокойно.

Вместо того чтобы действовать дипломатично и постепенно подготовить его, она избрала самый худший путь. Ей не хотелось до самого последнего момента отказываться от развлечений, свиданий, поцелуев в такси. Все усложнил ее эгоизм. Она привыкла к нему, ей не хватало бы его. Поэтому она все время откладывала решение. Ждала того вечера, когда он должен был отплыть в Южную Америку. Ждала, пока он не пришел за ней; они должны были вместе отправиться на пароход. Это было сразу после того, как вы ушли из дому.

Я не удивляюсь, что это стоило ей жизни. Как говорит Ломбард, он вошел в дом раньше, чем вы успели уйти. Он подождал на лестнице этажом выше и, увидев, как вы вылетели из квартиры, вошел. В этот день не явился на работу швейцар. Поэтому никто не видел Ломбарда.

Когда он пришел, она снова села к зеркалу. Когда он спросил, готова ли она к отъезду, она рассмеялась ему в лицо. В тот день она все время смеялась над мужчинами. Она спросила: неужели он в самом деле думает, что она поедет с ним в какую-то дыру? А главное, разве она может предоставить свободу вам, чтобы вы женились на той, которую любите? Ее устраивало сложившееся положение. Она не собиралась ничего менять.

На него больше всего подействовал ее смех. Если бы она плакала или по крайней мере была серьезна, он бы овладел собой и оставил все, как есть, по его утверждению. Я в этом тоже убежден.

- Значит, он ее убил? - вздохнул Хендерсон.

- Да. Оброненный вами галстук лежал на полу за ее спиной. Во время разговора он бессознательно поднял его и держал в руках, а потом это случилось.

- Я его понимаю и не виню, - сказала Кэрол, не поднимая глаз.

- Я тоже, - признался Бёджес - Но не могу ему простить того, что он предал друга и сделал все, чтобы свалить на него вину.

- Почему он так поступил? - спросил Хендерсон без тени ненависти в голосе.

- Он не понимал тогда и не понимает до сих пор, почему она себя так вела, почему она от него отказалась. Он не понял, что просто такая уж у нее натура. Он подумал, что в ней снова проснулась любовь к вам, и поэтому в душе обвинял вас. Из-за вас она его бросила. Поэтому он хотел вам отомстить. Это была уродливая форма ревности, усиленная смертью любимой женщины.

Он вышел из дома, никто его не заметил. Он попытался догнать вас. Ссора, которую он слышал на лестнице, предоставила ему возможность свалить преступление на вас. Он собирался присоединиться к вам, как будто случайно встретив, и навести вас на разговор, который бы вас скомпрометировал. Например, сказать: «Привет, я думал, что ты будешь с женой». Вы бы ему ответили, что поссорились с ней. О ссоре вы должны были заговорить первым, чтобы ему не пришлось признаться, что он прятался на лестнице и все слышал. Вы сами должны были ему об этом рассказать. Как следует напоив, он довел бы вас до дома и присутствовал бы при вашем страшном открытии. Полиции он - конечно, неохотно, против своего желания - рассказал бы с ваших слов о ссоре. Это была неплохая идея - проводить мужа в квартиру, где была убита жена. Сам он становился таким образом случайным свидетелем преступления, которое совершил другой. Это сняло бы с него всякие подозрения. Он написал об этом плане в своем признании.

Он рассчитывал, что вы будете один. Он знал два места, где вас можно найти. Днем вы сказали ему, что будете ужинать в «Мейсон Бланш», а потом пойдете в «Казино». О баре он ничего не знал, как и вы, пока случайно не остановились там.

Он направился прямо в «Мейсон Бланш» и осмотрел зал от входа, так, чтобы вы его не видели. Он увидел, что вы не один. Это разрушило все его планы. Теперь он уже не мог подойти к вам и завести разговор. К тому же третье лицо могло предоставить вам алиби, все зависело от того, когда вы встретились. Другими словами, он сразу понял, какую роль может сыграть эта женщина, как для вас, так и для него. И все дальнейшие его действия были связаны с ней.

Он держался на таком расстоянии от вас, чтобы следить за вами, оставаясь незамеченным.

Он знал, что вы должны ехать в «Казино», но не был уверен на сто процентов. Когда вы вышли и сели в такси, он поехал за вами. К самому театру. Купил входной билет. Встал в партере за колонной и наблюдал, следил, как вы выходите из театра, чуть не потерял вас в толпе. Случая со слепым он не видел, потому что боялся подойти слишком близко. Потом вы привели его к бару «Ансельмо». Издали он видел, как вы прощаетесь, и догадался, что вы поступили так, как грозили во время ссоры: пошли в театр с первой встречной.

Ему надо было быстро решить - следить за вами или сосредоточить внимание на ней и выяснить, чем она может быть полезна или опасна для него.

Он недолго колебался. Было уже поздно пытаться присоединиться к вам. Так он скорее впутал бы себя, чем вас. В это время его пароход отплывал, и он уже давно должен был быть на палубе.

Он сосредоточил свое внимание на ней. Через какое-то время она вышла, и он отступил в сторону, чтобы пропустить ее. Сразу обратиться к ней он не мог. Этим он выдал бы себя. Если бы оказалось, что эта женщина не может подтвердить ваше алиби, он все равно скомпрометировал бы себя, начав расспрашивать ее. Поэтому он решил выяснить, кто она такая и где живет. Он собирался исследовать шаг за шагом все ваши передвижения в течение этого вечера и узнать, где вы встретились с ней. Если бы ее свидетельство имело вес, ему пришлось бы заставить ее молчать. Он хотел избежать наказания за одно преступление, совершив другое.

Он пошел следом за ней. Хотя было уже поздно, она по непонятным причинам шла пешком; но это было ему на руку - следить за ней было легче. Сначала он подумал, что она живет где-то поблизости, но она шла все дальше и дальше, и он понял, что это не так. Потом он подумал, что она заметила слежку и старается сбить его со следа. Но понял, что и это не так. Она не проявляла ни капли страха или интереса к окружающему, просто шла без цели, куда ноги несли, словно не знала, куда девать время; останавливалась и рассматривала витрины, гладила бродячих кошек, одним словом, в ее действиях не было никакой цели.

Если бы она хотела от него избавиться, не было ничего легче, чем сесть в такси или обратиться к полицейскому и попросить защиты. Несколько полицейских попалось им навстречу, но она не обратила на них внимания. Наконец он понял, что она просто бесцельно бродит по городу. Но она была слишком элегантно одета и не походила на женщин, которым некуда идти. Он не знал, что думать.

Она присела на скамейку у памятника генералу Шерману, как будто было три часа дня. Но ее вынудили уйти без конца останавливавшиеся возле нее машины. Тормозила почти каждая машина. Потом она медленно пошла по Девяносто пятой улице, рассматривая витрины художественных салонов. Ломбард уже начинал сходить с ума.

И вдруг она зашла в какую-то дешевую гостиницу на Девяносто пятой улице; осторожно заглянув в холл, он увидел, что она расписывается в регистрационной книге. Он понял, что приход в гостиницу такая же импровизация, как и блуждание по городу. Как только она ушла в номер, он вошел в холл. Расписываясь в регистрационной книге, он прочитал предыдущую строчку: «Франческа Миллер, N2 214». Ему удалось получить соседний номер 216. Гостиница была очень старая и неухоженная.

Он поднялся в свой номер, прежде всего для того, чтобы убедиться, что она здесь остановилась до утра. В двери ее номера была вставка из матового стекла, и все звуки легко проникали в коридор. Он слышал каждый ее шаг и мог догадаться, что она делает. Послышался стук вешалки в шкафу. Она напевала какую-то мелодию, расхаживая по комнате. Это была «Чика-чика-бум» из ревю, на котором она была с вами. Потом он услышал, как течет вода в умывальнике. Наконец свет за матовым стеклом погас, и Ломбард услышал скрип пружин на постели. В своем признании он приводит массу подробностей.

Он прошел через свой номер к окну, не включая света, и попытался заглянуть в соседнюю комнату. Жалюзи в ее номере было опущено не полностью, и, наклонившись, он увидел огонек сигареты в свешивающейся с постели руке. По стене между их номерами проходила водосточная труба, прикрепленная крюком, достаточно широким, чтобы на него можно было опереться ногой.

Он отметил, что этим путем можно в случае необходимости проникнуть в ее номер.

Выяснив все это, он ушел из гостиницы. Было около двух часов ночи.

Остановив такси, он поехал прямо к «Ансельмо». Там оставалось уже мало посетителей, и он мог поговорить с барменом, пытаясь выяснить, что тому известно. Он спросил, как бы между прочим, что за женщина сидела одна на этом месте. Так зашел разговор о ней. Все бармены болтливы, достаточно было намека, чтобы он разговорился и рассказал Ломбарду, что она здесь уже была около шести, а потом ушла с каким-то человеком, потом он привел ее обратно, а сам ушел.

При помощи ловких вопросов он выяснил все, что ему было нужно. Что вы обратились к ней сразу же, как пришли, и что это было шесть часов с минутами. Ломбард понял, что она может спасти вас. С этим надо было что-то делать, причем срочно. - Бёджес прервал свой рассказ и спросил: - Ничего, что я так подробно об этом рассказываю?

- Конечно, ведь речь шла о моей жизни, - ответил Хендерсон.

- Он решил все уладить, не откладывая в долгий ящик. Первый шаг он сделал прямо в баре. Купить бармена оказалось легко, достаточно было нескольких намеков: «Сколько стоило бы, чтобы вы забыли, что эти двое встретились?» Бармен намекнул, что довольствовался бы незначительной суммой. «Даже если бы этим заинтересовалась полиция?» После этих слов бармен задумался, но дело решила сумма, в пятьдесят раз превышавшая ту, на которую он рассчитывал. Ломбард предложил ему тысячу долларов. К тому же Ломбард хорошенько припугнул его. Его угрозы всегда действовали, вероятно потому, что он был способен их выполнить и люди это чувствовали.

Бармен молчал и после того, как узнал все обстоятельства этого дела. Никто, даже полиция, не мог вытянуть из него ни слова. И дело было не только в тысяче долларов. Он был страшно напуган, как и все остальные. Вы видели, что случилось с Клайвом Мельбурном.

Ломбард вызывал страх. У него полностью отсутствовало чувство юмора. Он провел жизнь слишком далеко от цивилизации.

Решив проблему с барменом, он пошел дальше по вашему пути. Не имеет смысла утомлять вас всеми подробностями. Ресторан и театр были уже закрыты, но Ломбарду удалось выяснить имена и адреса нужных ему людей. До четырех часов утра он сделал все, что требовалось: встретился с тремя людьми и договорился с ними. С таксистом Альпом, метрдотелем из «Мейсон Бланш» и кассиром из «Казино». Заплатил каждому сумму, которую считал достаточной. Таксист просто должен был сказать, что не видел ее. Метрдотелю пришлось поделиться с официантом, но тот от него полностью зависел и выполнил все его инструкции. Кассиру он заплатил так щедро, что тот практически стал его сообщником. От него Ломбард узнал, что ударник везде болтает об этой женщине.

Ломбард попал к нему только на следующий день после убийства, но ему повезло, потому что полиция не обратила внимания на этого свидетеля. Промедление не принесло вреда Ломбарду.

Но вернемся назад. Остается час до рассвета. Все, что возможно, сделано. Свидетельства о существовании этой женщины устранены. Теперь нужно было устранить ее саму. Он вернулся туда, где оставил ее. Он признался, что уже принял решение. Он не хотел покупать ее молчание, а собирался обеспечить его более надежным способом. Если бы он ее убрал, была бы надежда, что построенная им конструкция выдержит. Даже если бы кто-то из свидетелей заговорил, доказательств не нашлось бы.

Он вернулся в свой номер и какое-то время сидел в темноте, обдумывая все. Полиция будет разыскивать человека, записавшегося под вымышленным именем, а не Джона Ломбарда. Он решил, что догонит свой пароход и никогда больше здесь не появится. Полиция никогда не найдет ее убийцу.

Он вышел в коридор и стал прислушиваться у дверей. В комнате было тихо, она, вероятно, уснула. Он осторожно попытался открыть дверь, но это не удалось. Оставался единственный путь - по трубе и через окно.

Жалюзи по-прежнему было опущено не полностью. Он ловко залез на подоконник, потом поставил ногу на крюк, которым крепилась труба; остальное было уже легко. Он перелез через подоконник соседней комнаты. Оружия у него не было, он был намерен действовать голыми руками.

В темноте он осторожно подошел к постели и протянул руки. Там никого не было. Она исчезла. Ее уход был так же необъясним, как и приход. После нее остались два окурка, рассыпанная на туалетном столике пудра и смятая постель - больше ничего.

Опомнившись, он спустился вниз и спросил о ней. Ему сказали, что она ушла незадолго до его возвращения.

Это было как бумеранг. Все свалилось ему на голову. Женщина, из-за которой он бегал всю ночь и потратил сотни долларов, исчезла. Он хотел превратить ее в призрак, и она исчезла, как призрак. Это его не устраивало, все повисло в воздухе. Дело не было завершено, она в любой момент могла появиться снова.

Несколько часов до отлета самолета, на котором он мог догнать свой пароход, были для него настоящим мучением. Он понял, что попал в безвыходное положение. Быстро разыскать ее в Нью-Йорке было все равно, что пытаться найти иголку в стоге сена. Он искал ее с упорством маньяка, но напрасно. Прошел день, еще одна ночь, он уже не мог дольше оставаться. Ему пришлось бросить дело незавершенным. С тех пор он чувствовал, что над ним нависла угроза.

Через два дня после убийства он вылетел из Нью-Йорка, переправился в Гавану и там настиг свой пароход. На пароходе он сказал, что в день отплытия напился, и не выходил из каюты.

Вот почему он сразу откликнулся на телеграмму, которую я послал от вашего имени, бросил все дела и вернулся. Говорят, что убийцы возвращаются на место преступления. Его сюда тянуло, как магнитом. Ваша просьба была только предлогом, которого он ожидал. Он, не скрываясь, мог вернуться и закончить охоту, которую ему пришлось прервать.

- Значит, вы подозревали его уже тогда, когда пришли ко мне в тюрьму и предложили послать телеграмму от моего имени? Когда вы начали его подозревать?

- Не могу точно назвать день и час. Но с самого начала и до конца против него не было серьезных улик. В квартире не осталось ни одного отпечатка пальцев, он тщательно вытер все, к чему прикасался, даже на дверных ручках не было ни одного отпечатка.

Первый раз я услышал о нем от вас, при допросе вы упомянули его имя. Старый друг, от приглашения которого на прощальную вечеринку вы отказались, и потом об этом жалели. Я решил им поинтересоваться, скорее для того, чтобы узнать что-нибудь о вас и вашем прошлом. Мне сказали, что он отплыл. Но я узнал, что он опоздал на пароход в Нью-Йорке и догнал его только через три дня в Гаване. И еще кое-что: он заказал каюту на двоих - для себя и для жены, но был один. Я выяснил, что он не женат.

Во всем этом не было ничего особенного. Человек может опоздать на пароход после вечеринки. Случается, что невеста в последнюю минуту передумает или обе стороны решат отложить свадьбу.

Я выбросил это из головы, но в подсознании застрял факт, что Ломбард опоздал на пароход и догнал его без жены. Когда позже я отказался от мысли, что вы убили свою жену, место убийцы осталось пустым. А пустота должна быть заполнена. Я начал размышлять, и постепенно Ломбард занял это место.

- Но мне вы не сказали ни слова, - констатировал Хендерсон.

- Я не мог. Долгое время у меня в руках не было ничего определенного. Можно сказать, вплоть до того вечера, когда он повез мисс Ричман в лес. Я не мог вам довериться, вы бы мне не поверили и из соображений чести предупредили бы его. А если бы поверили, то не смогли бы достаточно убедительно сыграть свою роль. Он мог заметить что-нибудь подозрительное в вашем поведении, и игра была бы проиграна. Это было слишком опасно. Я предпочел действовать через вас, не сообщая вам цели того, что вы делаете.

Это было очень сложно. Возьмите, к примеру, трюк с программами…

- Я подумала, что вы сошли с ума… И сама чуть не сошла с ума, когда мы в сотый раз повторяли каждое движение, каждое слово, которое я должна была произнести. Мне пришло в голову, что вы все это делаете для моего успокоения, потому что день казни близится. Я повторяла все, что вы мне говорили, но у меня отнимался язык.

- А у меня сердце было не на месте, - сказал Бёджес.

- Эти странные несчастные случаи, которые преследовали нас постоянно, были делом его рук?

- Он был замешан во всех. Но самое удивительное, что смерть Клайва Мельбурна, которая больше всего походила на убийство, при расследовании оказалась самоубийством. И бармен, конечно, случайно попал под машину. Но две смерти - дело его рук. Я имею в виду убийство нищего и Пьеретты Дуглас. В обоих случаях не было орудия убийства в обычном понимании. Нищего, который изображал слепого, он убил особенно отвратительным способом.

Он оставил его в комнате и сделал вид, что идет звонить мне. Он знал, что этот человек, как и все ему подобные, боится полиции и попытается сбежать. На этом и строился его план. Закрыв дверь квартиры, он натянул поперек лестницы шпагат, приблизительно на уровне колен. С одной стороны он его привязал к перилам, а с другой - к скобе, вбитой в стену. Потом он включил свет и, громко топая, спустился вниз, но тут же вернулся и притаился в темноте.

«Слепой» решил убраться из квартиры до того, как Ломбард вернется с полицейским, и все случилось так, как рассчитывал Ломбард. Нищий зацепился за шпагат, упал, ударился головой о стену и потерял сознание.

Ломбард поднялся по лестнице и убрал разорванный шпагат, который мог его выдать. Потом он осмотрел нищего и увидел, что тот еще жив. Голова его была неестественно повернута. Ломбард поднял ногу, так, чтобы тяжелый ботинок попал прямо в шею, и…

Кэрол отвернулась.

- Простите, - сказал Бёджес,

Она повернулась к нему:

- Мы должны все знать. Ничего не поделаешь, если так было.

- После этого Ломбард позвонил мне. Вернувшись, он встал у входа и, пока ждал меня, разговаривал с местным полицейским; тот подтвердил, что Ломбард ни на шаг не отходил.

- Вы сразу поняли, что произошло? - спросил Хендерсон.

- Мы тщательно осмотрели труп, и на голенях я обнаружил следы от веревки. Кроме того, на затылке остались следы пыли. Я понял, что произошло. Но как доказать вину на основании догадок? Нужно было поймать его на чем-то существенном. Поэтому я молчал и водил его на поводке.

- А что с этим наркоманом?

- Клайв Мельбурн сам перерезал себе горло в припадке депрессии, вызванном наркотиком. Бритву на полке оставил, вероятно, предыдущий жилец.

- Но в смерти миссис Дуглас виноват Ломбард? - расспрашивал Хендерсон.

- Он устроил все очень ловко. Длинная ковровая дорожка была расстелена на натертом паркете от прихожей до окна на другом конце комнаты. Он сам чуть не поскользнулся на этом ковре. Во время разговора он все рассчитал. Достаточно будет взяться за конец ковра и дернуть.

Это легче рассчитать, чем сделать, но у меня есть его признание, написанное черным по белому. Они начали танец смерти, Ломбард старался подвести ее к нужному месту. Написав чек, он подошел к окну, как будто хотел высушить чернила на ветерке. Он сделал вид, что подает ей чек, поднял руку, но не сделал ни шагу; ей пришлось идти к нему. Когда она остановилась на нужном месте, он выпустил чек из руки. Она стала его рассматривать, а он ринулся к двери и из прихожей попрощался с ней. Как и следовало ожидать, она повернулась спиной к окну и подняла голову. Ему именно это и было нужно. При падении спиной она не могла бы ухватиться за оконную раму. Он дернул ковер. Этого было достаточно. Она вылетела из окна. Как утверждает Ломбард, она даже не успела закричать.

Кэрол подняла брови:

- Это хуже убийства ножом или пистолетом, здесь столько коварства!

- Но уличить убийцу в таком случае намного сложнее. Он ее пальцем не тронул, убил, находясь на расстоянии шести метров от нее. Единственным следом был ковер. Я сразу обратил на него внимание. Ковер был сбит с той стороны, где стоял он. У окна ковер лежал гладко. Если бы она действительно поскользнулась и сделала неверный шаг, все было бы наоборот.

Я нашел горящую сигарету, которую она якобы оставила. Все должно было выглядеть так, словно несчастье произошло перед самым нашим приходом. Я не попался на удочку, но мне понадобилось три часа, чтобы понять, как он это подстроил. В центре пепельницы было отверстие, через которое пепел падал вниз, в резервуар, находящийся в подставке. Он взял три обычные сигареты и, вытащив из двух немного табака с одной стороны, сложил их в одну длинную. Потом он положил ее на пепельницу, горящим концом в отверстие, чтобы она тлела. Две первые части провалились в отверстие, а третья создала нужную картину; когда мы вошли, она выглядела, как окурок обычной сигареты.

Но лучше бы он этого не делал. Связав себя временем горения сигареты, он вызвал подозрения. Зачем она стала бы посылать его по такому близкому адресу? Если она хотела вытянуть из него чек, то дала бы адрес, который он разыскивал бы целый день. А она бы выиграла время и получила деньги по чеку.

Все остальное он выполнил безупречно. Например, сделал вид, что разговаривает с ней, повернувшись к двери в пустую квартиру, когда приехал лифт и вышел лифтер.

Я уже тогда мог арестовать его, но это еще не доказывало, что он убил вашу жену. Поэтому я делал вид, что ничего не понимаю. Ему нужно было расставить ловушку, подставить кого-то.

- И вы решили, что эту роль может сыграть Кэрол? - спросил Хендерсон. - Ваше счастье, что я этого не знал. Меня бы ничто не удержало…

- Она сама это придумала. Я нашел другую женщину на эту роль. Но Кэрол настояла на своем. Она сходила посмотреть эту лавку, где скупали программы, и заявила, что сама туда пойдет и выведет его на чистую воду.

Не слушала никаких возражений, даже сказала, что отправится туда и без моего согласия. Делать было нечего, мне было ее не остановить. Я пригласил гримера из одного театра, он ее загримировал, и она отправилась туда.

- А по вашему мнению, - сказала она упрямо, - я должна была, сложив руки на коленях, ждать, когда какая-то статисточка, которая хочет заработать два доллара, испортит все! Времени на ошибки уже не оставалось.

- А она действительно ни разу больше не появилась, та, с которой я провел вечер? Мне это кажется очень странным. Кто бы она ни была, свою игру она довела до конца, - размышлял вслух Хендерсон.

- Ей и в голову не приходило играть, - возразил Бёджес

Хендерсон и Кэрол с любопытством повернулись к детективу.

- Откуда вы знаете? Вы все-таки напали на ее след?

- Да, - ответил Бёджес. - Уже довольно давно. Несколько месяцев назад я выяснил, кто она была.

- Была? - спросил Хендерсон. - Она умерла?

- Не совсем так. Но практически она мертва. Ее поместили в лечебницу для психически больных. Это безнадежный случай. - Он достал из кармана несколько конвертов и стал искать среди них нужный. - Я был там несколько раз. Говорил с ней. Она выглядит почти нормально. Но она не может вспомнить то, что произошло вчера, прошлое покрыто для нее туманом. Она не могла бы нам помочь. Ее нельзя было бы вызвать в качестве свидетельницы. Поэтому я промолчал о ней. У нас был единственный шанс поймать его, когда он попытается совершить другое преступление.

- Сколько времени она…

- Ее поместили в лечебницу через три недели после вашей встречи. Она и раньше лечилась, но ее время от времени отпускали.

- А как вам удалось?…

- Совершенно случайно. В одном магазине старых вещей появилась ее шляпа - в лавке, где все продается за бесценок. Один наш человек увидел там шляпу.

Какая-то старуха вытащила ее из мусорного ящика и отнесла старьевщику. Она сказала нам, где находился этот ящик, и мы обошли все окрестные дома. Нам удалось найти горничную, которая выбросила шляпу. Раньше она служила у женщины, которую поместили в лечебницу. Я допросил ее мужа и родственников. О том, что она провела вечер с вами, никто не знал, но на основании того, что они рассказали, я понял, что это она. Она уже давно вела себя странно: не приходила ночью домой, ночевала в гостиницах, а однажды ее нашли в парке на лавочке.

Он подал Хендерсону фотографию какой-то женщины.

Хендерсон долго сосредоточенно рассматривал ее и наконец неуверенно кивнул:

- Вероятно, это она. Наверное, она.

Кэрол вырвала у него из рук фотографию:

- Не смотри на нее! Ты все равно не мог вспомнить, как она выглядела, пусть все так и останется. Возьмите фотографию, мистер Бёджес.

- Фотография помогла нам, когда мы готовили Кэрол. Ее загримировали так, что она отдаленно напоминала эту женщину. Этого было достаточно, чтобы Ломбард попался. Он видел ее только издали и при слабом освещении.

- А ее настоящее имя?

Кэрол остановила Бёджеса жестом:

- Не говорите, прошу вас. Я не хочу, чтобы ее призрак преследовал нас.

- Вы правы, - согласился Бёджес. - Все уже позади. Нужно забыть об этом.

Все трое долго молчали, думая о незнакомке. От таких воспоминаний нельзя избавиться.

Потом они встали. Кэрол держала Хендерсона за руку. В дверях Хендерсон повернулся к Бёджесу:

- Вы думаете, что все наши переживания были напрасны? Это должно быть каким-то уроком…

Бёджес хлопнул его по плечу, стараясь подбодрить в начале новой жизни:

- Вы хотите извлечь из этого урок? Я вам скажу… Если у человека нет памяти на лица, ему не следует ходить в театр с чужой женой.

Эрл Стенли Гарднер ДЕЛО ОБ ИЗЯЩНОМ СИЛУЭТЕ

I

Делла Стрит, доверенный секретарь Перри Мейсона, вошла в его кабинет и остановилась, глядя на адвоката.

Мейсон вопросительно посмотрел на нее:

- Ну, что вы еще придумали?

-  Еще? - невинно осведомилась она.

- Да, - подтвердил Мейсон. - Я уже знаю: если вы смотрите на меня с таким видом, значит, у вас какая-то особенная информация. Ну, Делла, выкладывайте. Что, Герти у себя на коммутаторе изучает очередную диету, которая гарантирует похудение на десять фунтов за две недели?

Делла покачала головой:

- Это клиент.

Мейсон улыбнулся:

- Зная вас, могу сразу сказать, что это красивая молодая женщина, окутанная тайной, и вы просто умираете от желания узнать эту тайну, но побаиваетесь, что я не соглашусь принять ее потому, что через пятнадцать минут у нас назначена встреча с серьезным клиентом. Вот вы и стараетесь возбудить мое любопытство.

Делла Стрит медленно отошла от двери и подошла к столу адвоката.

- Я прав?

Она кивнула:

- За исключением одного: она некрасива, хотя могла бы быть красивой.

- Что вы хотите этим сказать?

- Совершенно очевидно, - ответила Делла, - что она старается выглядеть некрасивой.

- Это тоже часть тайны?

- Это интригует, напоминает старый, добрый голливудский сюжет - маленькая дурнушка неожиданно расцветает и превращается в принцессу.

- Вы думаете, эта расцветет?

- Под вашим влиянием - непременно. Вы видели хоть один фильм, в котором этого не случилось бы? В наши дни, когда женщины тратят столько денег, чтобы стать красивыми, увидеть такую, которая изо всех сил старается выглядеть некрасивой… Это интригует.

- Кто она такая, Делла? - спросил Мейсон.

- Ее зовут Дженис Вайнрайт. Хорошо сложена, каштановые волосы, карие глаза. Производит приятное впечатление.

- Вы описываете ее, как товар, который пытаетесь продать, - заметил Мейсон. - Ну ладно, Делла, выкладывайте, в чем дело.

- Мне кажется, она скрывается от кого-то, - сказала Делла. - И у меня сложилось впечатление, что она располагает какими-то важными уликами. При ней новенький чемодан, явно очень тяжелый, и она очень о нем беспокоится. Похоже, боится, что его могут украсть даже здесь. Она держит руку в четверти дюйма от ручки чемодана и время от времени касается его, чтобы удостовериться, что он никуда не делся.

- Она сказала, что ей нужно? - спросил Мейсон.

- Говорит, что дело весьма конфиденциальное, уверяет, что не займет много времени, но ей просто необходимо видеть вас. Она хочет знать, сколько вы берете за консультацию.

- И что вы ей сказали?

- Что это зависит от обстоятельств: характера проблемы, суммы, о которой идет речь, - словом, что ей придется решать это лично с вами.

- Вы же знаете, что через пятнадцать минут я встречаюсь с Джоном Сирсом и что он не желает ждать ни минуты. Ведь мы еще месяц назад твердо решили никого не принимать без предварительной договоренности… Какого черта! Впустите ее, Делла.

Делла одарила его улыбкой, вышла и вернулась с на редкость хорошо сложенной молодой женщиной, несущей тяжелый чемодан.

В глазах женщины застыла тревога.

Мейсон отметил то, о чем говорила Делла: губная помада, делавшая рот слишком узким и слишком прямым, большие очки в роговой оправе, строгая одежда, туфли без каблуков.

- Здравствуйте, мисс Вайнрайт, - сказал Мейсон. - Я Перри Мейсон. У меня сегодня много деловых встреч и следующая - меньше, чем через четверть часа. Вам придется быть краткой. Делла Стрит, мой секретарь, будет записывать. Извините, что тороплю вас, но приступайте сразу к сути.

Она понимающе улыбнулась:

- Спасибо, что согласились принять меня, мистер Мейсон. Это… это касается этики. - Она показала на чемодан. - Имею ли я право открытьего?

- Он принадлежит вам?

- Строго говоря, нет.

- А кому?

- Морли Тейлману.

- Кто это?

- Мой шеф.

- Вы знаете, что в чемодане?

Секунды три она смотрела на Мейсона, словно взвешивая, стоит ли продолжать, потом приняла решение:

- Я думаю, там деньги.

- Что это за деньги?

- Я подозреваю, что это связано с шантажом.

- Каким образом?

- Я должна доставить чемодан шантажисту, точнее, оставить в условленном месте.

Глаза Мейсона изучали лицо девушки.

- Вы хотите обратиться в полицию или…

- О Боже, нет! Я хочу знать, имею ли я право открыть чемодан.

- Зачем?

- Посмотреть, что там.

- Может быть, вы присядете и расскажете подробности? - предложил Мейсон.

Она села и поправила юбку.

- Я шесть лет проработала секретарем мистера Тейлмана. Я хорошо знаю его, знаю каждое его настроение. Я… я могу читать его мысли.

- Я думаю, - Мейсон взглянул на Деллу, - каждый хороший секретарь это умеет.

- Я открываю его почту, - продолжала девушка, - сортирую и раскладываю по степени важности. Он полностью доверяет мне. Мы… мы были… очень близки.

- Он женат? - Мейсон чуть прищурился.

- Да.

- Это счастливый брак?

- Я думаю, да.

- Между вами что-нибудь было?

- Нет.

- Может быть, его жена ревновала?

- Не знаю.

- Как давно он женат?

- Четыре года.

- И чтобы она не ревновала и не пыталась заставить его заменить вас кем-нибудь менее привлекательным, - сказал Мейсон, - вы сознательно стараетесь изуродовать себя?

Она мгновение поколебалась и посмотрела ему в глаза:

- Да.

- Вы так любите его?

- Да.

- Вы хотите сказать, что влюблены в него?

- Нет. Я уважаю его. Это трудно объяснить. Я люблю не своего шефа, а свою работу. Она стала моей жизнью. Я понимаю его. Он нуждается во мне, зависит от меня. Мне кажется, женщина любит чувствовать, что она нужна.

- Уходя после работы домой, вы снимаете маскировку? - спросил Мейсон.

- Иногда.

- Его жена видела вас без нее?

- Может быть, вскоре после свадьбы. Но не думаю, что она заметила меня. Тогда.

- Вы часто видите ее?

- Нет.

- Ну, хорошо. - Мейсон взглянул на часы. - Теперь расскажите, почему вы думаете, что это шантаж?

- Дело в том, - начала она,- что я вскрываю почту мистера Тейлмана. Несколько дней назад он предупредил меня, что, если придет письмо от А. Б. Видала, я должна отдать его ему нераспечатанным.

- Это вызвало ваше любопытство?

- Да.

- Такое письмо пришло?

- Да.

- И вы его вскрыли?

- Нет, мистер Мейсон, не вскрыла. Одну минутку, я покажу вам это письмо. - Она открыла сумочку.

Мейсон и Делла Стрит переглянулись.

Дженис Вайнрайт достала из сумочки сложенный листок бумаги и развернула его.

- Как оно попало к вам? - спросил Мейсон.

- Я увидела в корзине для мусора обрывок бумаги с наклеенными словами и догадалась, что это то самое письмо. Прошу простить, мистер Мейсон, но любопытство взяло верх, хотя я просто старалась защитить мистера Тейлмана.

- Вы собрали все кусочки и сложили их? - спросил Мейсон.

Она кивнула.

Мейсон взял письмо и прочитал его, держа так, чтобы Делла могла рассмотреть большие печатные буквы. Письмо гласило: «Приготовьте деньги. Инструкции по телефону. Невыполнение условий опасно».

- А конверт от письма? - спросил Мейсон. Дженис снова открыла сумочку и достала конверт. Он был адресован Морли Тейлману, Бернард-билдинг, 628. Обратный адрес - А. Б. Видал, до востребования. Адрес был отпечатан на машинке.

- Когда вы это получили? - спросил Мейсон.

- Сегодня, утренней почтой. Я нашла его в корзине около часа назад.

- Теперь расскажите о чемодане, - сказал Мейсон.

- Сегодня утром мистер Тейлман ужасно нервничал. Он велел мне пойти в магазин и купить чемодан. Он сказал, что это должен быть самый обычный чемодан, но крепкий, особенно ручка.

- И что дальше?

- Я купила чемодан. У чемодана есть замок, к нему прилагались два ключа. Я взяла один ключ, прежде чем отдать чемодан мистеру Тейлману.

- Почему?

- Не знаю. Наверно, я подумала… о том, о чем думаю сейчас.

- Ну, хорошо. И что же случилось?

- Он взял чемодан и ушел к себе в кабинет. Чемодан был пуст. Когда мистер Тейлман вернулся, чемодан был заперт.

- Что он вам сказал?

- Что я должна выполнить очень деликатное поручение, взять чемодан и глаз с него не спускать. Я должна была пойти на вокзал, в автоматические камеры хранения, положить чемодан в камеру «Ф» ноль восемьдесят два, взять ключ, положить в конверт, адресованный мистеру А. Б. Видалу, и отправить по почте до востребования. Потом я должна была вернуться в контору.

- Как давно вы получили эти инструкции? - спросил Мейсон.

- Минут двадцать назад.

- А если эта камера занята? Предположим, что кто-то положил туда вещи и забрал ключ. Тогда что?

- Тогда я должна воспользоваться любой из четырех ближайших камер в том же ряду, налево от «Ф» ноль восемьдесят два.

- Почему вы пришли ко мне? - спросил Мейсон.

- Я хочу открыть чемодан: если я правильно думаю, он полон денег. Я хочу переписать номера купюр - всех, если мы успеем. Внизу меня ждет такси.

- Почему вы не открыли чемодан сами?

- Я хотела проконсультироваться с адвокатом, узнать, законно ли это.

- Вы действительно не открывали чемодан?

Она отрицательно покачала головой.

- Вы не знаете, что в нем?

- Знаю только, что он тяжелый, как-будто в нем много денег. Я хочу, чтобы вы сказали, будет ли это считаться законным?

- А как мы можем быть уверены в том, что вы не открывали чемодан? - прищурился Мейсон. - Или в том, что уйдя отсюда, не откроете его еще раз и не возьмете часть денег?

- Но, мистер Мейсон… я никогда не сделаю ничего подобного. - Ее большие карие глаза с наивной невинностью смотрели на адвоката.

- Мистер Тейлман не уполномочивал вас заглядывать в чемодан?

- Нет. Я уже сказала, какие инструкции он мне дал.

- Так почему же вы хотите вмешаться в его личные дела?

- Потому что его шантажируют и я хочу ему помочь. Жертва шантажа всегда беспомощна, у нее не хватает решимости обратиться в полицию и…

- Но вы же не знаете наверняка, что это шантаж. Может быть, это какая-то сделка.

- Может быть, и сделка. В таком случае об этом никто не узнает. Я просто пытаюсь помочь человеку и очень надеюсь, что вы поймете меня, мистер Мейсон.

- Сколько денег у вас в кошельке? - спросил Мейсон.

- Долларов тридцать.

- Дайте мне доллар, - сказал Мейсон.

Она протянула ему доллар.

- Выпишите квитанцию, - повернулся он к Делле Стрит. - За консультацию, на имя Дженис Вайнрайт.

Делла прошла к своему столу, открыла квитанционную книжку, выписала квитанцию и вручила ее Дженис Вайнрайт.

- Ну хорошо, - сказал Мейсон, - теперь давайте ключ.

Дженис Вайнрайт достала из сумочки ключ. Мейсон рывком поднял чемодан на стол, вставил ключ в замок, повернул его и открыл чемодан. Он был набит пачками двадцатидолларовых банкнот, перетянутыми резинками.

- Дайте мне диктофон, - сказал Мейсон Делле Стрит, - а сами возьмите магнитофон. Постарайтесь за десять минут прочитать как можно больше номеров. Я буду делать то же самое.

Мейсон сдернул резинку с пачки, взял микрофон и начал диктовать.

Делла приготовила магнитофон и тоже принялась читать номера двадцатидолларовых бумажек. Десять минут они без остановки читали цифры.

Потом Мейсон сказал:

- Мы не успеем прочитать номера всех купюр, мисс Вайнрайт. Мистер Тейлман ждет вас.

- Я подумала об этом, - нетерпеливо перебила она. - Вы достаточно сделали, чтобы идентифицировать многие купюры, и я хотела бы закрыть чемодан и уйти, если вы не возражаете.

Мейсон кивнул, натянул резинку на пачку денег, которую держал в руках, закрыл чемодан и запер его.

- Вы сказали, мисс Вайнрайт, что внизу вас ждет такси?

- Да.

Когда Дженис Вайнрайт встала, Мейсон добавил:

- Я хочу принять кое-какие меры предосторожности. Это в наших общих интересах.

- Какие же?

- Делла Стрит поедет с вами. Она проследит, чтобы вы точно выполнили все инструкции. Тогда она сможет дать официальные показания, что с момента, когда чемодан был закрыт у меня в кабинете, у вас не было возможности взять деньги. А чтобы быть до конца уверенным, я оставляю ключ у себя.

Секунду Дженис колебалась, будто эта идея ей не слишком понравилась, потом послушно произнесла:

- Хорошо, мистер Мейсон. Если вы считаете, что надо сделать так, я так и сделаю.

- Я считаю, что надо сделать именно так, - сказал Мейсон, кивнув Делле Стрит.

II

Делла вернулась в контору в четверть первого.

- Все в порядке? - спросил Мейсон.

Она сложила колечком большой и указательный пальцы, показывая, что все в полном порядке.

- Чемодан в камере хранения?

- И ключ отправлен. Я даже на всякий случай попросила ее показать мне конверт, чтобы я могла доложить вам, что все действительно в порядке.

Она предложила мне самой отправить письмо, и я не преминула воспользоваться ее предложением.

- Конверт был запечатан?

- Запечатан, обклеен марками и адресован А. Б. Видалу, до востребования. В чем дело, шеф? Вы ее в чем-то подозреваете?

- Не то чтобы подозреваю, - ответил Мейсон, - просто вся эта история выглядит как-то подозрительно.

- Почему?

- Прежде всего, - начал Мейсон, - почему таинственный шантажист пошел на такие хлопоты? Вырезать все эти слова из газет… Ему, должно быть, пришлось потратить немало времени и прочитать много газет.

- Но таким образом его нельзя найти по почерку или шрифту машинки.

- Совершенно верно. Именно поэтому он печатает на конверте адрес Морли Тейлмана и свой обратный адрес. Шрифт машинки имеет не меньше индивидуальных особенностей, чем человеческий почерк. Если шантажист рискнул напечатать адрес на конверте, почему он не напечатал само послание?

- Готова поспорить, он пошел в магазин пишущих машинок, - сказала Делла Стрит, - попросил посмотреть старую машинку и, делая вид, что проверяет ее, напечатал адрес на конверте.

- Да, но почему он не напечатал на той же машинке и само письмо?

- Не знаю, - призналась она.

- Я тоже, - сказал Мейсон.

Делла Стрит задумалась:

- Разве не аксиома, что преступник всегда оставляет следы?

- Статистика это подтверждает, - сухо согласился Мейсон. - Но специально усилий для этого он обычно не прикладывает. Он же мог вырезать имя и адрес Тейлмана из телефонного справочника и приклеить на конверт. Делла, узнайте-ка, у себя ли Пол Дрейк. Я бы хотел кое-что проверить.

Делла с любопытством посмотрела на адвоката и набрала номер сыскного агентства Дрейка, находившегося на том же этаже, что и контора Мейсона.

- Он как раз уходит обедать, - сказала Делла.

- Попросите его зайти к нам.

Делла Стрит передала просьбу и через минуту пошла открывать дверь на условный стук Дрейка.

Пол Дрейк, высокий, неторопливый в движениях, с длинными руками и ногами, широко улыбнулся Мейсону и сказал Делле:

- Привет, красавица! Что бы там ни было, - повернулся он к Перри, - надеюсь, это не помешает мне спокойно пообедать.

- Возможно, - ответил Мейсон. - Как насчет того, чтобы послать детектива на почту?

- Куда именно?

- К окошку «До востребования». Я хочу проследить за человеком, который получит письмо, адресованное А. Б. Видалу.

- А это не может подождать? - спросил Дрейк.

- Может, но лучше не надо, - ответил Мейсон. - Вот телефон. Направь туда кого-нибудь из своих ребят.

- Ну что же… А я хотел сэкономить тебе немного деньжат.

- Каким образом?

- У меня пару раз были дела с почтовыми инспекторами, - объяснил Дрейк,- и я думаю, они не откажутся оказать мне услугу. Можно было бы сэкономить расходы на агента. Понимаешь, одним человеком тут не обойдешься - стоять или слоняться вокруг можно только какое-то время, и агент тоже человек, ему нужно попудрить нос или пойти доложить по телефону. Если же мы доверим дело почтовому инспектору, достаточно будет поставить одного человека снаружи, где он не будет привлекать внимания. Как только кто-нибудь спросит письмо, адресованное А. Б. Видалу, его задержат настолько, чтобы успеть дать сигнал нашему человеку.

Мейсон кивнул:

- Сколько времени понадобится, чтобы письмо, отправленное с вокзала, дошло до почтового отделения?

- Точно не скажу, но думаю, немного.

- Ну ладно, иди обедай, - сказал Мейсон, - потом поезжай на почту к своему знакомому и скажи, что я работаю над делом, которое сам не вполне понимаю. Оно может быть связано с преступлением, а может и не быть.

Я не знаю. Мы хотим узнать об А. Б. Видале.

- Понял, - сказал Дрейк. - Знаешь, Перри, я, пожалуй, позвоню этому человеку и попрошу присмотреть за письмом. Как только оно поступит на почту, он мне позвонит и я отправлю своего человека проследить за этим Видалом.

- Я хочу, чтобы вы выяснили, кто он такой, куда направляется, чем занимается, вообще все, что можно: имеет ли он машину, или берет напрокат, или пользуется такси. А самое главное, где я смогу найти его в случае необходимости.

- Это можно, - согласился Дрейк. - Но для этого нужны двое.

- Ну, бери двоих, - сказал Мейсон. - И позвони своему приятелю инспектору.

Дрейк взглянул на часы:

- Позвоню-ка я прямо сейчас, приглашу его на обед и обо всем договорюсь.

- И не забудь, - сказал Мейсон, - я хочу, чтобы письмо было обнаружено, как только оно появится на почте.

- Предоставь это мне. Инспектор позвонит на почту и даст команду задержать письмо. Когда бы оно ни пришло, его задержат до тех пор, пока не появится мой человек. Только вот что, Перри. Он захочет узнать, нет ли в этом нарушения почтовых правил. *

- Можешь сказать ему, что если ты узнаешь о каких-либо нарушениях почтовых правил, связанных с этим делом, то немедленно сообщишь ему.

Дрейк потянулся и зевнул.

- Ну ладно, я пошел, Перри. Не бери в голову, все будет в порядке. Завтра утром мы тебе обо всем доложим.

III

Мейсон вошел в контору с утренней газетой под мышкой, улыбнулся Делле Стрит и забросил шляпу на бюст Блэкстона, сурово взиравший на него со шкафа.

- Какие новости, Делла?

- Наша приятельница Дженис Вайнрайт хотела бы переговорить с вами, как только вы появитесь. Она, похоже, чем-то очень расстроена.

- Ах да, - сказал Мейсон, - письмо! Что с ним? Есть уже что-то об этом Видале?

- Пока нет. Дрейк держал своих людей на почте до самого закрытия и утром снова послал их туда. Ему сообщили, что письмо, адресованное А. Б. Видалу, ждет в отделе «До востребования» - конверт, в котором находится что-то тяжелое, скорее всего ключ.

- Дженис оставила свой телефон?

- Да, но не служебный. Позвонить ей?

- Звоните. Узнаем, чего она хочет.

Через несколько минут Делла кивнула Мейсону, он взял телефонную трубку и сказал:

- Мисс Вайнрайт? Это Мейсон. Что случилось?

- Ох, мистер Мейсон, - сказала девушка, - я так рада, что вы позвонили. Мистер Тейлман пропал. Меня расспрашивали полицейские, и я им ничем не могла помочь. Я просто не знаю, что делать.

- Успокойтесь, - сказал Мейсон. - Давайте разберемся. Вы говорите, он исчез?

- Да.

- Откуда вы знаете?

- Ну… я, конечно… Знает его жена. Она сообщила в полицию.

- Что заставило ее это сделать?

- Вчера вечером он позвонил из Бейкерсфилда, он ездил туда по делам. Позвонил часов в восемь и сообщил, что вернется в одиннадцать - в полдвенадцатого, сказал, чтобы она не ждала его, а ложилась спать. Когда он не появился до трех, она позвонила в полицию и попросила выяснить у патрульной службы, не было ли аварий на дорогах. Полиция сообщила, что ее муж не значится ни в одной из сводок дорожных происшествий. Она успокоилась и легла спать. Однако он не появился и в семь. Тогда она позвонила его партнеру, с которым он встречался в Бейкерсфилде.

- Кто это? - спросил Мейсон.

- Некто Коль Б. Трой. У них с мистером Тейлманом были общие деловые интересы недалеко от Бейкерсфилда, какие-то дела с недвижимостью.

- И что сказал мистер Трой?

- Они с мистером Тейлманом уехали из Бейкерсфилда часов в девять. Тот звонил миссис Тейлман во время обеда.

- А потом? - спросил Мейсон.

- Миссис Тейлман снова позвонила в полицию, и, когда я в восемь утра открыла контору, там уже дожидался детектив. Он расспрашивал, были ли у мистера Тейлмана назначены на утро какие-нибудь деловые встречи и не знаю ли я, что могло его задержать.

- Минутку, - прервал ее Мейсон. - Это как-то странно. Обычно полиция старается успокоить жену и ждет некоторое время, прежде чем что-то предпринять. Послать детектива к человеку на работу - необычная процедура. Он объяснил, почему пришел?

- Потому что мистер Тейлман накануне пропал где-то между Бейкерсфилдом и своим домом.

- Он был в штатском? - прищурился Мейсон.

- Да.

- Детектив?

- Он так сказал.

- А вы ничего не слышали о Тейлмане? - спросил Мейсон.

- Нет.

- Когда вы общались с ним в последний раз?

- Вчера, в половине третьего. Он позвонил, что не вернется в контору, ему надо ехать в Бейкерсфилд, обсудить кое-что с мистером Троем. Сказал, что я могу позвонить ему туда, если случится что-нибудь из ряда вон выходящее, но он не думает, что это произойдет.

- Он спросил о чемодане?

- Да, как только я вернулась в контору.

- И испытал видимое облегчение, узнав, что вы все сделали?

- Да.

- Вы не рассказали, что по дороге заезжали сюда?

- Господи, нет, конечно! Я могу пытаться защитить его, мистер Мейсон, но не имею права вмешиваться в его дела.

- Ну хорошо, - сказал Мейсон. - Будьте очень осторожны с полицейскими, которые будут вас расспрашивать. Это, разумеется, вовсе не значит, что вы должны рассказать им абсолютно все.

Скажите, что вы не можете обсуждать дела мистера Тейлмана, что вчера он рано покинул контору и больше вы его не видели. Если спросят, не случилось ли вчера чего-нибудь необычного, скажите, что у мистера Тейлмана часто бывают необычные дела и вчера случилось многое, но вы не вправе обсуждать дела своего шефа без его согласия. Не выходите из роли доверенного секретаря, защищающего интересы хозяина.

- Я поняла, мистер Мейсон.

- Очень хорошо. Если будет что-то новое, позвоните мне. Если моя контора будет уже закрыта, позвоните в сыскное агентство Дрейка. Они находятся на одном этаже с нами, и Дрейк работает на меня. Можете все, что надо, передать ему.

- Сыскное агентство Дрейка?

- Совершенно верно. Они работают круглосуточно.

- Боже, мистер Мейсон, неужели они знают, что я приезжала к вам?

- Нет. Они просто кое-что выясняют для меня. Да, еще… Когда-нибудь раньше вам приходилось слышать имя Видал?

- Нет.

- Знаете ли вы о каких-либо делах, которые имел с ним мистер Тейлман?

- Нет.

- Ну, хорошо, - сказал Мейсон. - Держитесь. Да смотрите, не говорите полиции неправды. Где вы сейчас находитесь?

- После ухода детектива я очень испугалась. Я боялась оставаться в конторе, пока не поговорю с вами, и поехала домой.

- Вернитесь в контору, - сказал Мейсон. - И ведите себя как можно естественнее. Ни в коем случае не лгите полиции. Но ничего не рассказывайте о чемодане и письме. Скажите, что вам необходимо разрешение хозяина, прежде чем вы сможете что-то рассказать.

- Этот детектив сказал, что миссис Тейлман разрешила рассказать им все. Все, что касается работы.

- Вы работаете у миссис Тейлман?

- Нет.

- Ну и прекрасно. Делайте, как я сказал.

- Хорошо, мистер Мейсон.

Мейсон положил телефонную трубку, посмотрел на Деллу Стрит и сказал:

- Вызовите Пола Дрейка.

Через минуту Пол постучал условным стуком в дверь кабинета.

- Как ваши дела, Пол? - спросил Мейсон.

- Так себе, - ответил Дрейк. - Караулим на почте. Делла, наверное, сказала, я ей сообщил.

- Что ты знаешь об автоматических камерах хранения? - спросил Мейсон.

- А что?

- Мне хотелось бы заглянуть в одну из них.

- Только заглянуть несложно. Вот если ты хочешь осмотреть то, что находится внутри, тогда совсем другое дело.

- Ты знаешь людей, которые отвечают за эти камеры?

- Ага. У них были неприятности, и я в свое время помог им.

- Давай-ка поедем и посмотрим. И вам, Делла, я думаю, лучше поехать с нами.

- В какую секцию ты хочешь заглянуть?

- Скажу, когда приедем. Знаешь, Пол, я не удивлюсь, если… Нет, не буду говорить заранее. Поехали.

- На моей машине или на твоей?

- На твоей. Я хочу подумать, пока ты ведешь машину. У них есть ключ, который подходит ко всем секциям? спросил Мейсон.

- Есть, - ответил Дрейк. - Подробностями я никогда не интересовался, думаю, ты сможешь заглянуть внутрь.

- Звони, мы подождем тебя внизу, - сказал Мейсон.

Они спустились на лифте, и минуты через три появился Дрейк с известием, что все в порядке - человек по имени Смит ждет их.

Они прошли на стоянку и сели в машину Дрейка. Всю дорогу до вокзала Мейсон был погружен в свои мысли.

У главного входа к ним подошел человек неприметной внешности, в сером костюме. Из-под густых бровей смотрели умные глаза. Человек пожал руку Дрейку.

- Познакомься, Перри, это Смит, - сказал Дрейк. - А это мисс Стрит.

Смит пожал им руки.

- В какую секцию вы хотите заглянуть?

- «Ф» ноль восемьдесят два, - ответил Мейсон.

- Вы можете сказать почему?

Мейсон посмотрел ему в глаза:

- Нет.

- По крайней мере коротко и ясно, - усмехнулся Смит. - Ладно, я открою эту секцию, вы заглянете в нее, но трогать ничего нельзя. Ясно?

- Конечно, - согласился Мейсон. - Я хочу только взглянуть.

- Подождите минутку, - попросил Смит. - Я принесу ключ.

- Пойдем поищем эту секцию, - сказал Дрейк, когда Смит ушел.

- Я могу… - начала Делла Стрит.

Мейсон толкнул ее в бок, приказывая замолчать.

Они ходили между рядами секций. Делла, взяв Мейсона под руку, незаметно направляла его к нужному ряду.

- Вот она, - сказал Мейсон.

- Ключа нет… - начал Дрейк.

- Вон идет мистер Смит, - показала глазами Делла.

- Я вижу, вы нашли ее, - сказал Смит. - Теперь отойдите. Я должен быть уверен, что вы ничего не тронете.

- Мистер Смит, - сказал Мейсон, - не могли бы вы объяснить, как работает эта система? Я смотрю, у вас здесь объявление: груз хранится только двадцать четыре часа, а затем извлекается из ячейки. Как вы определяете, что срок истек?

- А мы не определяем, - улыбнулся Смит. - Мы устанавливаем его приблизительно. Смотрите. Мало кто замечает счетчик. Он очень маленький и хорошо замаскирован. На нем цифры: два, восемь, четыре. Это означает, что с момента установки этой ячейки в нее бросили двести восемьдесят четыре монеты. Каждый вечер часов в одиннадцать наш работник проверяет счетчики и записывает цифры.

Если завтра вечером он увидит, что цифра на счетчике не изменилась, то поймет, что кто-то больше суток назад запер ячейку и ушел с ключом. Естественно, мы не хотим, чтобы эти секции использовались как склад. У нас быстрый оборот. Некоторые секции используются по многу раз в день. Аренда помещения и содержание камер в порядке обходятся недешево. Если на счетчике те же цифры, что и сутки назад, наш работник открывает секцию.

- Каким образом?

- Вынимает замок.

- Из запертой ячейки?

- Совершенно верно.

- Но как?

- У думал, вы хотите просто взглянуть, - повернулся Смит к Полу Дрейку.

- Так и есть.

- Вот так мы меняем замок. - Смит достал из кармана ключ, повернул металлический кружок в верхней части замка, вставил туда ключ и пояснил: - Если кто-то пользуется секцией больше двадцати четырех часов, ключ, разумеется, у него. А мы хотим снова пустить секцию в дело, поэтому вынимаем замок и вставляем новый, вместе с ключом. Содержимое вынимаем, и владелец может получить его, подробно описав.

- Интересно, - сказал Мейсон. - Вы собираетесь вынуть замок?

- Да. - Смит повернул ключ, раздался громкий щелчок, и дверца распахнулась. - Смотрите, - сказал он. - Это необычная ситуация: ключа нет, а секция пуста.

- Пуста?! - воскликнул Мейсон.

- Именно так, - подтвердил Смит, пошире распахивая дверцу.

Мейсон, Пол Дрейк и Делла Стрит заглянули внутрь.

- Но как это могло случиться? - спросил Мейсон.

- У человека был ключ. Он открыл секцию, вынул содержимое и бросил еще одну монету, потом запер секцию и ушел с ключом, - объяснил Смит.

- Но зачем? - спросил Мейсон.

- Почему вы заинтересовались именно этой секцией? - вопросом на вопрос ответил Смит.

- Я понял, мистер Смит, - улыбнулся Мейсон.

- Ну и отлично. Я вставлю новый замок. А когда этот человек явится, то обнаружит, что ключ не подходит к замку. Минут пять он помучается с замком, будет проверять номер ключа и номер секции, чесать в затылке, а потом подойдет к дежурному выяснить, в чем дело.

- Только не этот человек, - заверил Мейсон. - Я думаю, этот ключ потерян для вас навсегда.

- У нас есть дубликаты, - сказал Смит. - Я просто переставлю этот замок на другую секцию.

- Вы очень помогли нам. Могу ли я предложить вам в качестве благодарности небольшую компенсацию? - спросил Мейсон.

- Это ни к чему, - ответил Смит. - Я рад был помочь Полу. В свое время он мне тоже помог. Приятно было познакомиться с вами, мистер Мейсон, - сказал Смит, пожимая ему руку. - Если еще что-то будет нужно, дайте мне знать. Пока, Пол.

- Теперь этот Видал становится важным действующим лицом, - сказал Дрейк по дороге в контору. - Ты хочешь, чтобы я занялся им?

- Совсем наоборот, - отозвался Мейсон. - Этот человек нас больше не интересует.

- Что ты хочешь сказать?

- Его просто никогда не существовало.

- Но ведь его ждет письмо, - напомнил Мейсону Дрейк.

- Я знаю, - сказал Мейсон. - Но смотри, что получается. Человек, назовем его Видал, пришел к ряду секций, бросил в каждую по монете, забрал ключи и сделал дубликаты. Потом вернул ключи на место. Он ждал где-то здесь, на вокзале, пока кто-то не положил нужный ему пакет в эту секцию. Человек, положивший пакет, получил инструкцию взять ключ и отправить до востребования Видалу. Это был просто трюк. Как только этот человек ушел, Видал подошел к секции, открыл ее, достал сверток, бросил в щель еще одну монету и запер дверцу. Таким образом он смог взять с собой ключ.

Он получил то, что хотел, и не оставил никаких следов.

- А если бы эту ячейку случайно занял какой-нибудь ничего не подозревающий человек? - спросил Дрейк.

- Видал это предусмотрел. У него имелись ключи от четырех соседних секций. Если бы эта ячейка была закрыта, передачу положили бы в одну из соседних.

- Хорошенькая история, - сказал Дрейк. - Похоже, ты имеешь дело с человеком, у которого голова работает. Я могу убрать своих ребят с почты?

- Можешь,

- Не забудь: почтовый инспектор знает, что мы интересовались письмом, адресованным А. Б. Видалу.

Мейсон переварил информацию и задумчиво сказал:

- Ничего не поделаешь. Скажи ему, что больше не интересуешься этим письмом.

- Мистер Смит был так любезен с нами, - сказала Делла Стрит. - Очень жаль, что нельзя сказать ему, что, спросив на почте письмо на имя А. Б. Видала, он мог бы получить обратно свой ключ…

IV

Через пятнадцать минут после возвращения с вокзала Пол постучался условным стуком в дверь кабинета адвоката.

- Что-нибудь новенькое? - спросил Мейсон, когда Делла Стрит открыла дверь.

- Твой приятель Видал, - сказал Дрейк. - Им интересуется полиция.

Мейсон поджал губы:

- С чего бы это?

- Понятия не имею. Они мне не сообщили. Наоборот, требуют информации от меня, просто горят желанием что-нибудь разузнать. Они предполагают, что это связано с шантажированием какого-то Морли Тейлмана. Ты знаешь такого?

- Как ты только что заметил, полиция ничего не сообщает тебе, а хочет информации от тебя.

Когда я нанимаю частного детектива, я тоже не всегда все ему сообщаю.

- Когда я вернулся к себе, полицейский уже дожидался меня. Мне удалось ускользнуть на минутку, но он сидит у меня в кабинете.

- Как они связали Видала с тобой? - спросил Мейсон.

- Кто-то подсказал им, что Видал шантажировал Тейлмана с помощью писем. Тейлман, похоже, пропал, и полиция, выйдя на почтовое начальство, обнаружила, что я интересовался мистером Видалом. Им непременно нужно знать, почему я интересовался этим человеком. Знаешь, Перри, я подозреваю, что это связано с камерой хранения на вокзале, но не могу им ничего сказать без твоего разрешения. С другой стороны, я не могу скрывать информацию, связанную с преступлением.

- Ты говоришь, этот полицейский сейчас сидит у тебя?

- Да, ждет.

- Ну, хорошо. - Мейсон отодвинул кресло. - Пойдем, я поговорю с ним.

- Вот и отлично, - с облегчением вздохнул Дрейк.

- Он знает, что я имею отношение к этому делу?

- Может быть. Полиция знает, что я работаю на тебя. Я сказал ему, что, прежде чем отвечать на вопросы, должен позвонить из другого кабинета. Он вполне мог сообразить, что я хочу переговорить с тобой.

- Пойдем, побеседуем с ним. Охраняйте дом, - кивнул он Делле. - Я скоро вернусь.

Мейсон прошел вместе с Полом в его крошечный кабинет. Там стояли письменный стол со множеством телефонов, вращающееся кресло и два стула.

- Познакомьтесь, мистер Орланд, - сказал

Дрейк, - это Перри Мейсон.

Со стула поднялся скромно одетый, среднего роста человек с мягким голосом.

- Здравствуйте, мистер Мейсон. Я видел вас в управлении и в суде.

- Дрейк занимается этим делом по моему поручению, - сказал Мейсон. - Что вы хотите узнать?

- Все, что вам известно об А. Б. Видале.

- Боюсь, это совсем немного, - ответил Мейсон.

- Но ведь вы интересовались им?

- Совершенно верно.

- Могу я узнать почему?

- На почте лежит конверт, в котором находится ключ от автоматической камеры на вокзале. Насколько мне известно, кроме ключа, там ничего нет. Конверт адресован А. Б. Видалу, до востребования. Я хотел - проследить за Видалом, когда он получит письмо.

- Откуда вы знаете, что находится в конверте?

- Мой секретарь мисс Стрит лично положила ключ в конверт и бросила в почтовый ящик.

- И что же находится в этой камере?

- Ничего.

- Ничего? - удивился Орланд.

- Ничего, - подтвердил Мейсон.

- Откуда вы знаете?

- Я постарался выяснить это.

- Могу я узнать, каким образом?

- Мне помог Пол Дрейк.

- Боюсь, я не понимаю вас. Вы хотите сказать, что отправили на имя Видала ключ от пустой ячейки?

- Мы отправили ключ от некой ячейки.

- И что в ней было, когда вы отправляли ключ?

- Насколько мне известно, там находился чемодан.

- А в нем?

- Этого я не могу вам сообщить.

- Потому что не знаете?

- Повторяю: этого я не могу сообщить.

- Потому что в таком случае повредите интересам клиента?

- Повторяю еще раз: этого я не могу сообщить.

- У вас, мистер Дрейк, нет таких профессиональных привилегий, как у адвоката, - повернулся Орланд к Полу Дрейку.

- Дрейк ничего не знает ни о чемодане, ни о том, что мисс Стрит отправляла ключ, - вмешался Мейсон. - Ему было поручено только проследить за Видалом и проверить содержимое ячейки.

- Как вы это сделали?

- Обратились в компанию, обслуживающую камеры хранения. Кстати, они сменили замок, поэтому ключ из конверта уже не откроет эту ячейку.

- Мы пытались получить разрешение вскрыть конверт, - сказал Орланд. - Было очевидно, что там какой-то ключ. Ваша информация очень помогла, но ее, увы, маловато.

- Это все, что я могу сообщить, - сказал Мейсон.

- Опять вы говорите эти слова…

- Они отражают ситуацию.

- Что вы знаете о Морли Тейлмане?

- Никогда в жизни не видел этого человека.

- Его жена подозревает, что его шантажировали. Она думает, что он передал шантажисту, который использовал имя Видал, большую сумму денег. Вы, очевидно, думали так же.

- Где Тейлман сейчас? - поинтересовался Мейсон.

- Именно это мы и пытаемся выяснить, - сказал Орланд. - Если исчезает человек, которого шантажируют, мы всегда пытаемся собрать как можно больше сведений о нем.

- У вас есть что-нибудь по этому Видалу? - спросил Мейсон. - Какие-нибудь данные в картотеке?

- Этого я не могу сообщить, мистер Мейсон, - улыбнулся Орланд.

- Я вас понимаю, - улыбнулся в ответ Мейсон.

Орланд повернулся к Полу Дрейку:

- Пока в основном говорил мистер Мейсон. Теперь я хотел бы послушать вас. Не забудьте, что вы - связаны профессиональной этикой и не можете скрывать информацию, связанную с преступлением. Так что, мистер Дрейк, расскажите нам, пожалуйста, все, что вам известно.

- Перри снял камень у меня с души, - с облегчением произнес Дрейк. - Он хотел, чтобы я проследил за Видалом с момента, когда тот придет на почту за письмом. Я созвонился с одним своим приятелем, почтовым инспектором. Сказал, что у меня есть основание подозревать Видала в преступлении, и договорился, что мне сообщат, когда поступит письмо на его имя. Когда Видал явился бы за письмом, мой человек проследил бы за ним.

- А камера хранения? - спросил Орланд.

- Мейсон хотел кое-что узнать об этих камерах хранения. Он спросил, смогу ли я помочь, и я ответил, что смогу. В свое время я помог одному парню, который…

- Как его зовут? - перебил Дрейка Орланд.

- Смит.

- Смит? Я знаю его. И что же?

- Я позвонил Смиту и попросил его встретиться со мной. Мы приехали туда, и мистер Мейсон…

- Минуточку, кто - мы?

- Перри Мейсон, его секретарь Делла Стрит и я. Смит нас встретил. Мейсон сказал, что мы хотели бы заглянуть в секцию «Ф» ноль восемьдесят два, и Смит согласился проверить ее, предупредив, что мы не должны дотрагиваться до содержимого. Но там ничего не оказалось.

- Ваши люди все еще дежурят на почте? - спросил Орланд.

- Нет, я отозвал их и сказал почтовому инспектору, что Видал меня больше не интересует.

- Вы сделали это самостоятельно или в соответствии с инструкциями Мейсона?

Дрейк беспомощно взглянул на Мейсона.

- Он действовал по моему указанию, - сказал Мейсон.

- Что же… это я и хотел узнать. Если, конечно, это все, что вам известно, мистер Дрейк.

- Это все, что мне известно.

Орланд повернулся к Мейсону.

- И все, что я могу вам сообщить, - сказал Мейсон.

Орланд вышел из кабинета.

- Все в порядке, Пол, - повернулся Мейсон к детективу.

- Спасибо. Ты мне очень помог, - сказал Дрейк.

- Отлично. Ты рассказал ему все, что знал в тот момент. Ты должен рассказать полиции все, что знаешь в тот момент, когда тебе задают вопросы, но вовсе не обязан бежать за полицейским, чтобы сообщить что-то, что узнал позднее.

- Минутку, Перри, - возразил Дрейк, - я не хочу ничего знать.

- Тебе нужна работа или нет?

- Я ни от какой работы не отказываюсь.

- Вот и прекрасно. У тебя есть работа.

- Какая?

- Морли Тейлман. Я хочу знать, где он находится в настоящее время. Вчера вечером он встречался в Бейкерсфилде с Колем Троем, своим партнером. Уехал оттуда в девять часов, до дома не доехал. Жена сообщила в полицию. Я хочу найти Тейлмана. Подключи к этому делу несколько человек и посмотри, что можно выяснить.

- Если уж этим занималась полиция, они отработают все версии.

- Вот именно, - ответил Мейсон, - но полиция нам ничего не сообщает, а я хочу получить всю информацию, которой они располагают, даже больше, если возможно.

- Ладно, - согласился Дрейк. - У меня есть человек в Бейкерсфилде. Я позвоню и скажу, чтобы он занялся этим делом.

- Вот телефон, - сказал Мейсон. - Звони.

Дрейк взялся за телефон.

V

Сверившись с адресом, выписанным из телефонной книги, Перри Мейсон свернул на Диллингтон-драйв, извилистую дорогу, повторяющую очертания холма и выходящую в ленивую, затянутую дымкой долину.

Адвокат остановился у дома под номером 631 - это было современное здание с плоской крышей и почти сплошь стеклянными стенами. Часы показывали десять минут двенадцатого.

Мейсон поднялся по широким цементным ступенькам и нажал кнопку звонка.

Через несколько секунд дверь открыла очень красивая женщина лет двадцати восьми с ясными голубыми глазами.

- Миссис Тейлман? - спросил Мейсон.

- Да, - настороженно ответила она.

- Я Перри Мейсон, адвокат. Я хотел бы поговорить с вами о вашем муже.

- Входите, - пригласила она.

Мейсон вошел в комнату, залитую приглушенным солнечным светом, проникавшим сквозь жемчужно-серые занавески. На полу, от стены до стены, лежал ковер. Кресла были глубокие и удобные. Комната была обставлена с большим вкусом.

- Пожалуйста, садитесь, мистер Мейсон.

Мейсон поблагодарил, сел и заговорил:

- Миссис Тейлман, мне очень жаль, что в данный момент я не могу выложить на стол все карты. Насколько я понимаю, вы хотите получить информацию о своем муже. Я хочу этого не меньше вас. Я представляю интересы клиента, желающего остаться неизвестным, и уверен, что его интересы не противоречат вашим. Иначе я бы к вам не пришел. Насколько я знаю, у вас нет причин не быть со мной откровенной; я уверен, что это в ваших интересах.

- Мой муж советовался с вами?

- Нет, миссис Тейлман, хотя в данном случае я действую в его интересах. Я объясню, почему я здесь. Вы сообщили полиции, что ваш муж исчез. Вы сообщили также, что его шантажировал некто А. Б. Видал. Полицейские расспрашивали меня, поскольку я проявил интерес к мистер Видалу раньше их. Я сообщил им все, что мог.

- Вы представляете мистера Видала?

- Нет, мы никогда в жизни не встречались, и согласно имеющейся у меня информации его интересы противоречат интересам вашего мужа. У меня есть основания предполагать, что мистер Видал пытался шантажировать вашего мужа. Моя секретарша положила в конверт ключ от камеры хранения на вокзале и отправила до востребования А. Б. Видалу. Это было вчера около полудня. Я попросил частного детектива проследить за этим Видалом, когда он явится за письмом. Я хотел выяснить, кто он, как выглядит и куда направляется.

У нее на лице неожиданно появился интерес.

- И вам это удалось?

- Нет. Вся эта затея с отправкой письма до восстребования была просто уловкой. Он заранее приготовил дубликат ключа и забрал содержимое ячейки, не заходя на почту. Потом он бросил в щель монету, вынул ключ и запер пустую ячейку.

- Вы рассказали все это полиции?

- Да.

- Если ваша секретарша отправила ключ, то она могла открыть ячейку и положить туда сверток. Или что там было…

- Это не обязательно следует одно из другого, - сказал Мейсон. - Я не хотел бы вас обманывать. Могу только сказать, что моя секретарша действительно положила ключ в конверт и отправила его Видалу до востребования.

- Вы не являетесь адвокатом моего мужа?

- Мы даже никогда не встречались.

- Если вы не связаны ни с Видалом, ни с моим мужем…

- Я не сказал, что не связан с вашим мужем, миссис Тейлман. Лично он меня не нанимал, но мой клиент действует исключительно в интересах вашего мужа.

- Вы можете объяснить подробнее?

- Очень сожалею… - Мейсон покачал головой.

- По-моему, - начала миссис Тейлман, -

А. Б. Видал - вымышленное имя.

- Вы думаете, он шантажист?

- Я это знаю.

- Вы можете сказать мне, откуда вы это знаете? Миссис Тейлман на мгновение заколебалась.

- Уверяю вас, - продолжал Мейсон, - если бы мои интересы или интересы моего клиента противоречили вашим, я никогда не приехал бы к вам. В настоящий момент я здесь исключительно в качестве человека, который хочет получить сведения от свидетеля.

- Ну хорошо, - сказала она. - Я сообщу вам некоторые факты, мистер Мейсон. Я скажу вам то, что сказала полиции. Все свои карты я не выложу на стол, пока вы не выложите свой.

- Договорились, - согласился Мейсон.

- Вчера муж вернулся с работы часа в два. Он был очень озабочен, сказал, что должен ехать в Бейкерсфилд. Он хотел переодеться и попросил меня принести другой костюм. Как обычно, я прошлась по карманам костюма, который он снял; его нужно было отправить в чистку, и я хотела убедиться, что в карманах ничего не осталось.

- Он сам переложил все из одного костюма в другой?

- Да, он всегда делает это сам. Я пришла позже, взяла брошенный на стул костюм и прошлась по карманам. Очень часто он забывает в кармане перочинный нож, ключи, монеты. Мне кажется, все мужчины такие, у них так много карманов, и они так спешат…

- Я понимаю, - улыбнулся Мейсон. - Со мной тоже такое случается.

- Так вот, - продолжала она, - во внутреннем кармане пиджака было письмо. Оно было составлено из слов, вырезанных из газеты и приклеенных на лист бумаги.

- Вы помните, что там было написано? - спросил Мейсон.

- Могу повторить слово в слово: «Приготовьте деньги. Инструкции по телефону». Там же, в кармане, был и конверт - обычный конверт с маркой, адресованный моему мужу. В верхнем левом углу стоял обратный адрес: «А. Б. Видал, до востребования». Адрес был напечатан на машинке.

- И что же вы сделали? - спросил Мейсон.

- Муж в это время брился в ванной. Пиджак, который он собирался надеть, висел на вешалке. Я сунула письмо и конверт в нагрудный карман. Раз он мне ничего не сказал… Знаете ли, мистер Мейсон, я не люблю задавать лишние вопросы и ставить мужа в неловкое положение. Я считаю, что, если мой муж хочет мне что-то сказать, он скажет. А если не говорит, то не хочет меня беспокоить или не хочет, чтобы я это знала.

- Однако письмо вас обеспокоило?

- Да. К тому же я чувствовала, что мужа что-то беспокоит.

- Вы в курсе финансовых дел вашего мужа?

- Мы вместе подписываем счета на оплату подоходного налога, но я просто ставлю свое имя на нужной линейке, даже не глядя на цифры.

- Вы не обсуждаете с мужем финансовые дела?

- Мой муж очень щедро дает мне деньги на расходы. Большего я не требую. Этих денег вполне хватает, чтобы вести дом, а время от времени муж делает мне подарки - новую машину или что-нибудь в этом роде.

Одежду я покупаю на те деньги, что дает муж.

- Это большая сумма? - спросил Мейсон.

- Вполне достаточная, - улыбнулась она.

- Да, похоже. - Мейсон окинул взглядом комнату. - И потрачена с большим вкусом. Итак, ваш муж уехал в Бейкерсфилд?

- Во всяком случае я так полагаю. Он сел в машину и уехал. Он очень спешил.

- Сколько времени ваш муж добирается от дома до работы?

- Примерно полчаса. Он привык рано вставать и уезжает до того, как начнется час пик. И возвращается рано. А когда задерживается, звонит.

- Понятно, - сказал Мейсон. - Итак, вы видели письмо, составленное из вырезанных слов. Миссис Тейлман, были ли эти слова как-нибудь порваны? Это может оказаться важным. Разорваны пополам и снова склеены?

- Нет, они были аккуратно вырезаны ножницами.

- На конверте был адрес конторы вашего мужа?

- По правде говоря, я не обратила внимания. Ему приходят письма и на домашний адрес.

- Я думаю, что вы не заметили, когда пришло это письмо.

- О Господи! Нет, конечно. Япросто просматриваю почту и адресованное мужу кладу на столик справа от двери. Он забирает письма, когда возвращается домой.

- Он получает дома много писем?

- Не слишком, но достаточно. Большинство из них не слишком важные.

- Но это пришло домой?

- Может быть. Я помню только имя мужа на конверте и обратный адрес в левом верхнем углу. Я смотрела на него всего секунду.

- Ваш муж приезжает домой обедать?

- Нет, он обедает в городе.

- В этот день он вернулся в два часа?

- Чуть раньше. Точно не скажу.

- Вы уже положили почту на столик?

- Там было, кажется, три письма.

- Это были деловые письма? Конверты были надписаны от руки?

- Там не было надушенных конвертов, надписанных женским почерком, - улыбнулась она. - Это были обычные деловые письма.

- Могло письмо Видала быть среди них?

- Я думаю, могло, но точно сказать не могу.

- Вы обратили внимание на марку на конверте?

- Нет. Я не собиралась соваться в его дела. Конечно, я удивилась, увидев это письмо. Я взглянула на конверт, но… Понимаете, мистер Мейсон, это трудно объяснить. Я не хотела соваться в дела мужа. Я просто взяла письмо, взглянула на него, нашла конверт и переложила в другой костюм. Конечно, я была обеспокоена, но вмешиваться не хотела. Я не отношусь к числу ревнивых или слишком любопытных жен. Я считаю, они просто мучают себя и разрушают собственные семьи.

- У вас счастливый брак?

- Очень.

- Я хотел бы задать вам деликатный вопрос, - начал Мейсон. - Я полагаю, ваш муж много старше вас, поскольку он достаточно давно занимается бизнесом, а вы…

- Продолжайте, - улыбнулась она, - женщинам всегда нравится слушать такое.

- Вы совсем молоды, - сказал Мейсон.

- Благодарю вас, - ответила она. И, помолчав, добавила: - Я не так молода, как кажется, но моложе своего мужа. Я знаю, о чем вы хотите спросить. Я его вторая жена. Мой муж был женат на сварливой ревнивой женщине, полной противоположности того, чем стараюсь быть я. Она была на редкость подозрительна, постоянно требовала объяснений всего, что он делал. Она разрушила собственное семейное счастье, сделав дом местом, которого мистер Тейлман старался избегать.

- Этот дом?

- Разумеется, нет. Я не хотела, чтобы вокруг меня хоть что-то напоминало об этой женщине. Я заставила мужа продать тот дом вместе с мебелью, мы поселились в этом, и я обставила его по своему вкусу.

- Прекрасная работа. - Мейсон еще раз огляделся вокруг.

- Спасибо.

- Итак, - продолжал Мейсон, - вы сообщили в полицию, что ваш муж исчез. Повлияло ли на ваше решение письмо Видала?

- Да, очень. Если бы не оно, я бы не забеспокоилась.

- Ваш муж звонил вчера?

- Да, часов в восемь. Сказал, что вернется в одиннадцать или в половине двенадцатого. В три часа ночи я забеспокоилась, позвонила в полицию и попросила проверить автомобильные аварии и больницы. Они сказали, что мой муж ни в каких сводках происшествий не значится, я успокоилась и легла спать. Уверяю вас, мистер Мейсон, я понимаю, что мужчина может не вернуться вечером домой. Я не жду, что мой муж превратится в святого. Он не был им, когда мы поженились, и я не настолько глупа, чтобы считать, что могу его изменить. И тем не менее, когда я проснулась в семь утра, а его по-прежнему не было дома, я забеспокоилась не на шутку.

- Чем занимается ваш муж?

- Недвижимостью. Он играет на бирже.

- Вы хотите сказать, что он агент по продаже недвижимости?

- Боже, нет, конечно! Это не дает таких доходов, к которым привык мой муж. Он биржевой маклер.

- У него, я полагаю, весьма представительная контора?

- Да, она хорошо обставлена, но он многие дела ведет не там. Он не ждет, когда придут к нему, а сам идет навстречу.

- Сколько у него секретарей? - небрежно поинтересовался Мейсон.

- Одна.

- Как ее зовут?

- Дженис Вайнрайт… У меня просто терпения не хватает на эту девицу. Иногда хочется вцепиться ей в волосы.

- Почему? - спросил Мейсон. - Она что?…

- Строит ему глазки? Только не это. В том-то все и дело. С тех пор как появилась я, она превратилась в совершенно серое, незаметное существо, зализывает волосы и носит огромные очки, которые ей ужасно не идут.

- Вы говорите, это началось после вашего появления?

- Вот именно.

- Вы знали ее и раньше?

- Да, - осторожно ответила миссис Тейлман, - я видела ее.

- И до вашей свадьбы она такой не была?

- О нет. Она была привлекательной девушкой.

- Как вы думаете, ваш муж считает ее привлекательной?

- Конечно. Он же взял ее на работу. Его первый брак длился лет десять и был неудачным. Если за это время он не пытался за ней приударить, значит, он просто глуп. Кроме того, я думаю, она была влюблена в него тогда, и знаю, что влюблена сейчас.

- Откуда вы это знаете?

- Она старается как можно сильнее изуродовать себя, чтобы я не добивалась ее увольнения. Если девушка идет на такое, значит, мужчина ей очень дорог.

- Другими словами, эффект оказался прямо противоположным.

- Вот именно. Это ясно показывает, что она влюблена в Морли. По крайней мере убеждает в этом меня.

- И у вас это не вызывает чувства неприязни?

- Если девушка влюблена в него, это ее дело.

- Несмотря на то, что у них были, скажем, романтические отношения, вы все же не делаете попыток избавиться от нее…

Миссис Тейлман рассмеялась:

- Послушайте, мистер Мейсон, наш разговор приобретает уже очень личный характер.

- Прошу прощения, - улыбнулся Мейсон, - я зашел слишком далеко.

- Нет, просто вы открыли двери, и я вошла в них. Я очень откровенна и принимаю жизнь такой, какая она есть. Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания, чтобы какая-то секретарша заграбастала моего мужа. Мне совершенно безразлично, что Дженис чувствует к Морли. Главное - как Морли относится к Дженис. Если она хочет сделать себя уродом, чтобы быть рядом с ним, я не возражаю.

Захочет стать привлекательной - ради Бога. Если он не может забыть то, что вы называете романтическими отношениями, - пожалуйста. Но пусть какая-нибудь женщина попробует нарушить мое благополучие - ей придется очень туго. И я не стану устраивать сцены, чтобы мужу не хотелось возвращаться домой.

Одним словом, мистер Мейсон, я знаю, что делать, и прекрасно понимаю, что если Морли не будет чувствовать себя дома лучше, чем в любом другом месте, он не захочет сюда приходить. Больше того, я не настолько глупа, чтобы пытаться удержать мужчину насильно. Я уверена, мистер Мейсон, вы заметили, что у меня недурная внешность, и я вовсе не намерена тратить свою красоту на человека, который ее не ценит.

На мой взгляд, вот в чем основная причина неудачных браков: женщина обнаруживает, что теряет мужа, у нее не хватает духа признать этот факт и разорвать отношения, пока она еще привлекательна для других мужчин; она тянет время, брюзжит, теряет красоту и неизбежно оказывается ни с чем, а потом поет старую песню, что отдала мужу лучшие годы жизни. Я отдаю Морли Тейлману лучшие годы своей жизни и хочу, чтобы он это знал и ценил.

Мистер Мейсон, вы вызвали меня на откровенность и узнали обо мне больше, чем я обычно позволяю. Возможно, я не сказала бы этого, если бы не была так обеспокоена исчезновением Морли и не хотела выплакаться. Ну вот, я выплакалась.

- Вы сказали, что волнуетесь за мужа?

- Конечно, волнуюсь.

- Вы думаете, что с ним могло что-то случиться?

- Мистер Мейсон, я не ясновидящая. Я жена. И жена обеспокоенная. Вы на моем месте тоже были бы обеспокоены. Насколько я понимаю, вы занимаетесь поисками моего мужа. Мне почему-то кажется, что ваши методы очень индивидуальны и более эффективны, чем методы полиции. Я не буду вас больше задерживать. Я хочу, чтобы вы занялись этим делом. Вы можете принять от меня деньги и действовать в качестве моего адвоката?

- Вы считаете, что вам нужен адвокат?

- Я задала вам вопрос. Ответьте, и я отвечу вам.

- Нет, - задумчиво произнес Мейсон, - боюсь, я не смогу принять от вас деньги. Ваши интересы могут прийти в противоречие… Я, правда, не думаю, что это случится, но вдруг…

- Вот вы и ответили на мой вопрос. Теперь мне нет смысла отвечать на Ваш. Я скажу вам вот что: я думаю, у Морли неприятности, большие неприятности. Мне кажется, он имеет дело с опасными людьми. - Она поднялась и пошла к двери. - Благодарю вас, мистер Мейсон. Было очень приятно познакомиться с вами.

Мейсон пошел следом за ней к двери, глядя на великолепную фигуру в плотно облегающем платье. Он чувствовал, что она знает, что он смотрит на нее, и это ей не неприятно.

У двери она неожиданно повернулась и протянула ему руку. Ее синие глаза смеялись.

- Большое спасибо, мистер Мейсон, за все, что вы мне рассказали.

- Жаль, что я не мог рассказать больше.

- Почему же, смогли.

Мейсон удивленно поднял брови.

- Вы рассказали мне больше, чем предполагаете. - С этими словами она закрыла дверь.

Вернувшись в контору, Мейсон спросил у Деллы:

- Есть что-нибудь новенькое от Пола?

- Пока нет.

- Ну, хорошо. У меня есть для вас работа.

- Какая?

- Узнайте, слушалось ли в суде дело Тейлман против Тейлмана, и было ли достигнуто соглашение. Узнайте точные даты. Просмотрите газетные подшивки - все, что найдете.

Делла Стрит положила в сумочку блокнот и несколько карандашей, улыбнулась и сказала:

- Уже иду. А какая она из себя, эта миссис Тейлман?

- Трудно сказать. Ее сложно описать…

- О-о, - протянула Делла.

- В чем дело?

- Когда мужчина говорит, что женщину сложно описать, значит, она молода, красива и была соответчицей по делу о разводе…

- Почему вы думаете, что она была соответчицей?

- Потому же, почему и вы, - ответила Делла. - Именно поэтому вы посылаете меня смотреть дело. Правда?

- Да, - признался Мейсон.

- Я в этом просто уверена. - С этими словами Делла вышла из кабинета.

VI

Через полтора часа она вернулась.

- Ну как? - спросил Мейсон.

- У нас разные точки зрения, - ответила Делла.

- Что вы имеете в виду?

- Вы сказали, что миссис Тейлман трудно описать. Для мужчины, может, и трудно, а для женщины просто.

- И как бы вы ее описали?

- Вам это не понравится. Женщина, которая сейчас является миссис Тейлман, раньше жила в Лас-Вегасе и была известна под совершенно невозможным именем Дей Даунс. Она там старалась не упустить свой шанс.

- Вы хотите сказать, что она была выставлена на продажу?

- Скажем так - для сдачи в аренду. Сейчас она в долгосрочной аренде.

- Вы хотите сказать, что это просто дешевая…

- Не говорите глупостей, - прервала его Делла. - Это высший класс. В ней нет ничего вульгарного. Но она точно знает, где у бутерброда масло. Больше того, она постаралась изучить все касающееся этого масла. Конечно, мы не должны забывать, что часть того, что я узнала, содержится в заявлении Карлотты Тейлман на развод с Морли Тейлманом, где Дей Даунс названа соответчицей.

- Есть фотография?

- Горы!

- Я хочу сказать - Карлотты.

- Карлотта нефотогенична, к тому же она перестала следить за фигурой - полная противоположность своей сопернице. Карлотте, конечно, трудно тягаться с Дей Даунс.

Может, чувство беспомощности и заставило ее выказать так много горечи.

- Что же с этим делом? - спросил Мейсон.

- Стороны пришли к соглашению. Карлотта Тейлман получила около полумиллиона долларов. Морли Тейлман купил свою свободу.

- У него, похоже, еще немало осталось, - сказал Мейсон.

- Вы видели фотографии? - спросила Делла.

Мейсон отрицательно покачал головой.

- Даже на газетных фотографиях он выглядит сердцеедом - агрессивный, динамичный, мужественный. Создается впечатление, что он отнюдь не был однолюбом.

- Был или есть? - спросил Мейсон.

Делла нахмурилась.

- Я как-то об этом не задумывалась.

- Задумайтесь прямо сейчас.

Делла покачала головой:

- Не могу судить по фотографиям. Вот если бы я его увидела… Знаете, шеф, Дженис Вайнрайт, может быть, не такая уж дурочка. Есть шанс, что она ведет игру с дальним прицелом.

- Но миссис Тейлман она не одурачила.

- Почему вы так думаете?

- Миссис Тейлман заметила, что она делает все возможное, чтобы скрыть свою красоту.

- Как раз это и может быть самым большим обманом, - сказала Делла Стрит. - Вторая миссис Тейлман - игрушка, дорогая, блестящая игрушка. Она рвется наверх и все время строит планы. Прожив с Морли Тейлманом достаточно долго, чтобы получить при разводе приличную сумму, она вовсе не собирается оставаться с человеком, который на пятнадцать лет старше ее. Она будет крепко держать Тейлмана в руках, пока не выжмет из него все, что можно. А потом он вполне может обратить внимание на некрасивую, искреннюю, милую, простую и честную Дженис Вайнрайт. Не исключено, что она готовит себя на роль третьей миссис Тейлман. Вторая миссис Тейлман трудится для достижения определенной цели. Она использует свои физические данные для обеспечения своего будущего. Дженис Вайнрайт влюблена.

- В человека на пятнадцать лет старше себя? - спросил Мейсон.

- На десять, - поправила его Делла. Она открыла сумочку, достала блокнот, полистала и сказала: - Во время развода Морли Тейлману было тридцать четыре. Это было четыре года назад. Значит, сейчас ему тридцать восемь. Дженис примерно двадцать восемь.

- Пожалуй, нам лучше поговорить с нашей клиенткой и выяснить ситуацию. Позвоните ей, Делла.

Делла набрала номер и покачала головой:

- В конторе Тейлмана никто не отвечает.

- Какой номер Дженис дала сегодня утром?

- Домашний.

- Позвоните туда.

Делла еще раз набрала номер.

- Там тоже не отвечают.

- Она должна была бы позвонить, - нахмурился Мейсон.

- Это уж точно, - сухо отозвалась Делла. - Что-то мне подсказывает, что доллар, который она вам заплатила, уже истрачен на детектива.

- Не сомневайтесь, - хмыкнул Мейсон. - Знаете, Делла, это дело как-то неожиданно подкралось ко мне. Я вовсе не хотел брать ее деньги, просто мне стало любопытно. Хотелось разобраться, в чем тут дело, и этот доллар был просто мерой предосторожности, чтобы я мог при необходимости воспользоваться своими профессиональными привилегиями.

- Я знаю, - сочувственно сказала Делла. - Я просто пошутила, шеф. Я думаю так же. В ней есть что-то трогательное, и все же я не могу отделаться от мысли, что она ведет хитрую игру.

- Может быть, - согласился Мейсон. - Она…

В этот момент раздался условный стук в дверь - пришел Пол Дрейк.

- Впусти его, - сказал Мейсон. - Может, появились какие-то новые сведения.

Делла открыла дверь. Пол Дрейк с обычным: «Привет, красотка!» прошел к большому кожаному креслу, предназначенному для клиентов, положил свой чемоданчик, достал оттуда блокнот, закинул ногу на подлокотник кресла и повернулся к Мейсону:

- У меня собралась целая коллекция сведений, но общая картинка никак не складывается.

- Расскажи, - попросил Мейсон.

- Коль Б. Трой, - начал Дрейк, - один из деловых партнеров Морли Тейлмана. Не равноправный партнер, просто у них какие-то общие дела с недвижимостью около Бейкерсфилда. Вчера вечером Тейлман был с Троем. Он приехал около половины пятого. Они совещались до шести, потом отправились ужинать, а после ужина ненадолго зашли в контору Троя. Тейлман позвонил жене, сказал, что будет дома после одиннадцати. После того они еще с час посидели в конторе, но к девяти обсудили все проблемы, и совещание закончилось.

- А потом?

- Теперь мы подходим к тому, что может оказаться важным. После того как Тейлман покинул контору, Трой, по его словам, подошел к окну и выглянул на улицу, просто так, без причины. Он не собирался следить за Тейлманом, просто хотел кое-что обдумать, автоматически подошел к окну и стоял, глядя на улицу. Он видел, как Тейлман вышел на улицу, пересек ее и пошел к стоянке, где оставил свою машину. Так вот, Трой говорит, что за Тейлманом следила какая-то женщина. Он говорит, что не видел ее лица и не смог бы ее узнать, но женщина была стройная. Он видел ее только со спины. У нее была легкая, грациозная походка.

- Может, она просто шла по улице? - предположил Мейсон.

- Он тоже так подумал и не обратил на это особого внимания. Но когда Тейлман пропал, Трой вспомнил этот эпизод и считает, что женщина следила за Тейлманом. Она держалась на определенном расстоянии и точно повторяла его путь.

- Тейлман не оборачивался?

- Нет.

Мейсон нахмурился:

- В таком случае эта женщина не слишком старалась быть незаметной. Мы с тобой прекрасно знаем, что в такое время следящий не может просто идти за человеком.

- Профессионал, конечно, так не сделает. Но ведь она явно не была профессионалом.

- Что было дальше?

- Трой не знает. Он видел, как Тейлман завернул за угол, направляясь к стоянке, видел, как эта женщина сделала то же самое.

После этого их закрыло от него стоящее на углу здание.

- Он не узнал женщину?

Дрейк покачал головой:

- Он видел ее только со спины.

- Но обратил на нее внимание.

- Он заметил только фигуру, И может сказать лишь, что она была молодой и стройной.

- Что он считает молодостью?

- Лет двадцать с лишним.

- Трудно определить возраст женщины со спины, - заметил Мейсон.

- А то я не знаю? - хмыкнул Дрейк. - Теперь, я полагаю, ты хочешь узнать последние новости о Тейлмане?

- И какие же последние новости о Тейлмане?

- Его не нашли.

- Это самая первая новость.

- И тем не менее в деле появились новые аспекты. Его секретарша тоже исчезла.

- Что?! - воскликнул Мейсон.

- И это, должен тебе сказать, значительно уменьшило активность полиции. В то утро, когда миссис Тейлман сообщила в полицию об исчезновении мужа и рассказала, что его, возможно, шантажировали, полиция проявила к делу большой интерес. Теперь, когда выяснилось, что его секретарша тоже исчезла, полиция продолжает расследование, но уже не так рьяно. Они узнали, что в течение последних трех недель он превратил в наличные большое количество ценных бумаг.

- Трех недель? - изумился Мейсон.

- Вот именно, трех недель.

- А вчера утром?

- Вчера утром Тейлман получил еще пять тысяч наличными.

- Всего пять тысяч?

- Не стоит говорить таким тоном, когда речь идет о пяти тысячах долларов, - сказал Дрейк, - особенно если они в двадцатидолларовых купюрах.

- Это были двадцатидолларовые купюры?

- Да, он так захотел.

- Посчитаем, - сказал Мейсон. - Пять тысяч по двадцать долларов…

- Двести пятьдесят двадцатидолларовых бумажек, - подсказал Дрейк.

Мейсон открыл бумажник, достал несколько банкнот и положил стопкой на стол.

- Сколько у тебя при себе бумажных денег, Пол?

- С ума сошел? - фыркнул Дрейк. - Откуда? Я же детектив.

Делла Стрит открыла сумочку.

- У меня есть несколько - по пять и по одному. Годится?

- Они весят примерно одинаково. Делла, взвесьте на почтовых весах.

Делла Стрит взяла банкноты, вышла в приемную и, вернувшись, протянула деньги Мейсону.

- Примерно двадцать на унцию, - сказала она.

- Ну, хорошо, - сказал Мейсон, придвигая к себе блокнот, - пусть двадцать на унцию. Это значит, десять фунтов будет шестьдесят четыре тысячи, двадцать фунтов - сто двадцать восемь тысяч долларов, двадцать пять - сто шестьдесят тысяч долларов…

- Эй! - вмешался Пол Дрейк. - Минуточку! Какого черта? Вы что, пытаетесь сосчитать, сколько весит миллион долларов в двадцатидолларовых бумажках?

- Вот именно. - Мейсон, нахмурившись, смотрел на Деллу Стрит.

- Но Тейлман снял вчера только пять тысяч. Я же сказал, он время от времени снимал деньги со счета.

- Все в двадцатидолларовых купюрах?

- Думаю, да. Банкир был не слишком словоохотлив. Он отвечал на конкретные вопросы полиции, но старался защищать интересы вкладчика и свои собственные. Ну теперь, - продолжал Дрейк, - мы подошли к самой пикантной главе в жизни Тейлмана.

- Ты имеешь в виду развод?

- Развод и последующий брак. Тейлман такой парень, который видит зеленый лужок и по ту сторону забора.

- Может, обман зрения?

- Нет, не в этом случае. Видели бы вы этот лужок!

- Я видел, - сообщил Мейсон.

- Серьезно?

Мейсон кивнул.

- А в купальном костюме ты ее видел?

Мейсон покачал головой.

- На вот взгляни. - Дрейк вынул из чемоданчика фотографию и передал Мейсону.

Делла Стрит подошла и взглянула через плечо адвоката.

- Это купальный костюм? - поинтересовалась она.

- Предполагается, что да. По крайней мере так считает фотограф. Эта фотография появилась в газетах как раз в период развода.

- Да, - согласилась Делла, - это действительно зеленый лужок. Никакого обмана зрения.

- Это точно, - подтвердил Дрейк. - Но интересно другое: Дей Даунс вдруг отправляется в путешествие на восток, и оно как-то странно совпадает с деловой поездкой Тейлмана в Гонконг. Этот факт, разумеется, был замечен агентами Карлотты Тейлман и включен в заявление о разводе.

- Надеюсь, путешествие было приятным, - сказал Мейсон.

- Думаю, да, - ответил Дрейк. - А вот то, что заинтересует вас и, вероятно, полицию. Дей Даунс получала паспорт, разумеется, на свое настоящее имя, а не на псевдоним.

- И ее настоящее имя? - спросил Мейсон.

- Ее настоящее имя, - сухо произнес Дрейк, - Агнес Бернис Видал.

- Что?! - подскочил Мейсон.

- Знаешь, Перри, - ухмыльнулся Дрейк, - всегда приятно откопать информацию, которая может вывести тебя из равновесия.

Мейсон перевел взгляд с Деллы Стрит на Пола Дрейка и обратно.

- Черт побери! - сказал он.

- Я так и подумал, что тебе будет интересно, - сказал Дрейк. - Полиция, похоже, пока не обнаружила этот любопытный факт. А когда обнаружит, возможно, интерес к делу немного оживится.

Мейсон задумался.

- Помнится, - начал он, - вторая миссис Тейлман заметила, что, если кто-нибудь попытается нарушить ее благополучие, ему придется очень туго.

- Не знаю, можно ли так определить мою информацию, - сказал Дрейк. - Я просто излагаю факты, а уж вы сами сопоставляйте их. А в связи с вашими подсчетами, что пять тысяч долларов весят около фунта, я начинаю думать, что вам известно нечто, чего мне знать совсем не хочется.

- Возможно, ты и прав, - признал Мейсон.

- В таком случае, - продолжал Дрейк, - я уже взорвал бомбу и удаляюсь к себе в логово, а вы тут собирайте куски.

- Пол, для тебя есть еще работа, - остановил его Мейсон. - И надо сделать ее быстро. Найди эту секретаршу.

Делла подошла к пишущей машинке.

- У вас есть ее описание? - спросил Пол.

Мейсон кивнул в сторону Деллы Стрит:

- Она его уже печатает. Имя, возраст, одежда - все, что одна женщина замечает в другой.

VII

Когда Пол Дрейк ушел, Мейсон повернулся к Делле Стрит:

- И какое же описание вы дали Полу? Изобразили ее скромной молодой женщиной?

- Нет, просто дала основные параметры: цвет волос, глаз и так далее.

- Вы упомянули, что она старается выглядеть некрасивой?

- Вот уж нет. У меня есть подозрение, что когда мы разыщем мисс Дженис Вайнрайт, то обнаружим удивительное превращение. Проведя не один час в салоне красоты, она наверняка выбралась из кокона и превратилась в прекрасную бабочку.

- Ну что ж, - заметил Мейсон, - мне кажется, пришло время сравнить наши соображения.

- Я тоже так думаю, - улыбнулась Делла Стрит.

- Итак, начнем.

- Может быть, получится лучше, если вы сообщите мне самое существенное из вашего разговора со второй миссис Тейлман.

- Самое существенное?

- Совершенно верно, детали сейчас не важны.

- Морли Тейлман очень старался довести до всеобщего сведения, что его шантажирует некто А. Б. Видал.

- Совпадает, - сказала Делла Стрит.

- Прежде всего это таинственное письмо. Распоряжение не вскрывать письмо, естественно, должно было возбудить любопытство Дженис Вайнрайт. Потом разорванное письмо оказалось в корзине, где было так заметно, что непременно должно было привлечь внимание.

Делла кивнула.

- Дальше. Такое же письмо было, очевидно, получено Тейлманом на домашний адрес. Он сказал жене, что отправляется в Бейкерсфилд на встречу с Колем Троем и попросил ее приготовить другой костюм, а сам отправился в ванную бриться. Перед этим он надел брюки от другого костюма, оставив пиджак и старый костюм в спальне.

- Свежий костюм, чтобы встретиться с деловым партнером в Бейкерсфилде? - удивилась Делла Стрит. - Чтобы проехать сто миль в автомобиле?

- Вы не поняли. Свежий костюм, чтобы жена, как обычно, прошлась по карманам, проверяя, не забыл ли он что-нибудь.

- Ага, - сказала Делла Стрит, - и в кармане старого пиджака она обнаружила письмо от А. Б. Видала?

- Вот именно.

- Значит, таинственный мистер Видал послал два одинаковых письма - в контору и домой? - спросила Делла Стрит.

- Совершенно верно, - подтвердил Мейсон. - Но меня смущает одна вещь…

- Какая именно?

- Предположим, Морли Тейлман хотел, чтобы все узнали о шантаже. Он хотел исчезнуть при загадочных обстоятельствах, незаметно забрать деньги из банка. Изобрел фиктивного шантажиста. Сам себе послал письма, о которых после его исчезновения всем будет известно. Предположим, он раздобыл ключи от нескольких секций камеры хранения и сделал дубликаты. Велел своей секретарше купить чемодан, возбудив сначала ее любопытство и подозрения…

Но какой смысл выбирать для выдуманного шантажиста фамилию своей жены?

- Подождите, - заметила Делла, - я потерялась на повороте.

- На каком?

- Когда вы говорили о том, что Тейлман возбудил любопытство секретарши. Боюсь, мистер Мейсон, что эта секретарша играет свою игру, и очень ловко. Я думаю, что та изящная тень, о которой говорил Коль Трой, была нашей скромницей Дженис Вайнрайт. К этому времени она, видимо, уже посетила салон красоты и вышла оттуда во всем блеске. Я думаю, она присоединилась к беспокойному искателю сексуальных приключений Морли Тейлману.

Я думаю, Тейлман и его секретарша провели ночь вместе. Я полагаю, что Дженис Вайнрайт позвонила сюда сегодня утром не из своей квартиры. Скорее всего, рядом с ней в этот момент стоял ухмыляющийся Морли Тейлман. Он обнимал ее за талию и был очень доволен собой. Рядом с ним на полу стоял чемодан, в котором лежало сто семьдесят пять или двести тысяч в двадцатидолларовых купюрах, и теперь мистер Тейлман со своей скромницей-секретаршей начинают где-то новую жизнь под новыми именами.

Я думаю, что когда вторая миссис Тейлман начнет разбираться в делах и сопоставлять данные, то обнаружит, что осталась на бобах, что долги значительно превышают стоимость оставшегося имущества.

- Вы думаете, что я в этой истории сыграл роль простофили?

- Я бы не сказала, - ответила Делла. - Просто вы оказались в ситуации, когда можно было действовать одним-единственным образом. Я женщина и должна была увидеть ее насквозь. Но она одурачила меня на сто процентов. Я ужасно хотела, чтобы вы взялись за это дело. Я испытывала сочувствие, любопытство и была крайне заинтригована. В женщине, которая сознательно старается скрыть свою красоту, есть что-то возбуждающее любопытство.

Мейсон встал с кресла и принялся мерить шагами кабинет.

- Вы не согласны со мной? - спросила Делла

Стрит.

- Да, с вашей частью пути.

- Господи, я думала, что дошла до конца.

- Предположим, - продолжал Мейсон, - что вторая миссис Тейлман не так глупа, как вы себе представляете. Предположим, она задумалась над тем, почему ее муж хочет надеть свежий костюм, отправляясь на деловую встречу в Бейкерсфилд, и удивилась, почему вдруг он решил побриться среди дня. Предположим, что, сопоставив это, она взяла машину, отправилась в Бейкерсфилд и проследила за мужем. Предположим, что она следила за конторой мистера Троя до тех пор, пока ее муж не ушел оттуда. В таком случае именно она была той изящной тенью, которую видел Трой.

Глаза Деллы широко раскрылись.

- Вполне может быть, - ответила она, - но не забудьте, что Тейлман звонил жене в восемь часов…

- Откуда вы знаете? - спросил Мейсон. - Возможно, Тейлман сказал жене, что позвонит в восемь и сообщит, вернется или нет. Поэтому вторая миссис Тейлман сказала, что звонок был. Трой тоже не знает, кому звонил Тейлман. Тейлман сказал ему, что звонил жене.

- Да, - согласилась Делла Стрит,- и это осложняет ситуацию. Если миссис Тейлман следила за мужем и его секретаршей, она знает, куда они уехали и под какими именами скрываются. Возможно, она даже знает, где спрятан чемодан с деньгами. Если она опасный противник, то ситуация действительно становится очень сложной.

- Она очень опасный противник, - подтвердил Мейсон, - и если Морли Тейлмана найдут мертвым, то Дженис Вайнрайт окажется идеальной подозреваемой, Соблазнительная миссис Тейлман станет безутешной вдовой и унаследует все, включая чемодан наличных.

- Не надо, шеф! - Глаза Деллы широко раскрылись. - Вы меня пугаете.

- Стоит только предположить, что изящную тень отбрасывала миссис Тейлман, - продолжая вышагивать по кабинету, сказал Мейсон, - и перед нами развертывается целая цепь захватывающих возможностей.

- Пугающих возможностей, - поправила его Делла Стрит.

- Ну что ж, - продолжал Мейсон, - полиция ослабила усилия по поискам Тейлмана. Пол Дрейк занят делом. Мы подождем известий от него, и, поскольку вы, мисс Стрит, должны быть у меня под рукой на случай, если что-то произойдет, предлагаю вам сопровождать меня. Мы выпьем по коктейлю, поужинаем, немного потанцуем, а время от времени будем звонить Дрейку и интересоваться, нет ли чего новенького.

- Насколько я понимаю, это приглашение сделано исключительно в интересах дела, с целью более эффективной работы, - сказала Делла.

- В отчете о расходах вы напишете именно так. Что же касается скрытых мотивов, то по совету адвоката я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Делла Стрит внимательно посмотрела на него:

- На том основании, что это может вас в чем-то изобличить?

- Обсудим это лучше после второго коктейля, - предложил Мейсон.

- Вы хотите, чтобы я, глядя в глаза налоговому инспектору, объяснила, что эти расходы были необходимы, чтобы оправдать аванс в один доллар?

- С другой стороны, - хмыкнул Мейсон, - пока мы не получим более существенного аванса, наверно, лучше считать этот вечер светским развлечением.

VIII

Мейсон и Делла вернулись к своему столику после второго танца. Усадив Деллу, Мейсон принялся за свой кофе.

- Ну что ж, ужин прошел удачно. Теперь, я думаю, нам следует позвонить Полу Дрейку и вернуться к земным делам.

Делла Стрит взглянула на часы:

- Боже, два часа прошло!

- Допивайте кофе. Мы позвоним ему по дороге. Через пятнадцать минут Мейсон подписал чек.

Делла задержалась у телефонной кабинки и проворными пальцами набрала номер агентства Дрейка.

Мейсон, прислонившись к открытой двери кабинки, внимательно смотрел на нее.

- Я вам когда-нибудь говорил, что вы на редкость красивая женщина?

- Тише! - ответила она. - Не мешайте. Я… Привет, Пол, это Делла… Что? Да, он здесь… Хорошо, даю его.

- Вернемся к делам, сэр рыцарь, - повернулась она к Мейсону. - Пол кое-что раскопал.

Делла выскользнула из телефонной будки и протянула трубку Мейсону.

- Да, Пол. Что случилось?

- Мы обнаружили пропавшую секретаршу.

- Где?

- В Лас-Вегасе.

- Что она там делает?

- Живет.

- Одна?

- Очевидно, да. Во всяком случае в настоящий момент.

- Под своим именем?

- Пока не знаем, - ответил Дрейк, - потому что еще не выяснили, где она остановилась. Мы обнаружили ее возле игорных столов, и теперь за ней следит наш человек. Где ты был, Перри? Я уже полтора часа сижу на этой информации и не знаю, что делать. Может, приставить к девице двоих?

- Главное, ни в коем случае не потерять ее, - ответил Мейсон. - Я хочу сам встретиться с ней… Как вы ее обнаружили?

- Очень просто, - ответил Дрейк. - Когда кто-то исчезает с женатым мужчиной, первое место, где мы ищем, - Лас-Вегас, второе - Тихуана.

- Ну-ну, - сказал Мейсон, - не так уж все и просто.

- Честно говоря, это оказалось еще проще, - признался Дрейк. - Ваша девица полдня провела в салоне красоты. Она сказала косметичке, что летит в Лас-Вегас шестичасовым рейсом. Поэтому я просто позвонил своему человеку в Лас-Вегас, и ее взяли под наблюдение прямо возле самолета.

- Она прилетела одна?

- Да. И оставила вещи в камере хранения. Похоже, ждет кого-то. Поезд из Лос-Анджелеса прибывает в Лас-Вегас в одиннадцать двадцать вечера.

А пока объект наблюдения тратит деньги в казино.

Мейсон взглянул на часы.

- Хорошо, Пол, позвони своему человеку в Лас-Вегас. Пусть берут сколько угодно людей, но чтобы девчонка не ускользнула. Попробую добраться туда к одиннадцати двадцати.

- Вы не успеете, - сказала Делла.

- Как бы не так, - ответил он. - Возьму скоростной двухмоторный самолет и…

- Все равно не успеете. Уже не успеете.

- Успею, - сказал Мейсон. - Вы займитесь своей стороной дела, а я позабочусь о транспорте.

Делла Стрит скользнула в соседнюю кабинку, бросила в щель монету и стала набирать номер.

- Хорошо, - сказал Дрейк,- людей мы найдем. А ты узнаешь ее?

- Думаю, да. Я видел ее еще до того, как она сняла маскировку.

- Что ты хочешь сказать? Какую маскировку? - спросил Дрейк.

- Когда она была гадким утенком, - ответил Мейсон. - Да ладно, ты все равно не поймешь, Пол. Значит, она будет на вокзале в одиннадцать двадцать. Мы с Деллой постараемся тоже быть там. Брось на это дело столько народу, чтобы все время быть в курсе, где она. Если мы упустим ее на вокзале, то позвоним тебе.

Мейсон повесил трубку, открыл дверь телефонной будки и вопросительно посмотрел на Деллу.

Делла кивнула.

Мейсон повернулся к официанту.

- Поймайте мне такси, - сказал он. - И пусть ждет у двери с включенным мотором. Мы спешим.

IX

В десять минут двенадцатого такси высадило Перри Мейсона и Деллу Стрит перед железнодорожным вокзалом Лас-Вегаса.

В зале ожидания было человек двадцать. Одни сидели и читали, другие стояли, третьи разговаривали.

Мейсон обвел взглядом зал, и лицо его выразило разочарование.

Делла энергично толкнула его локтем в бок.

- Что? - спросил он.

- Вон там, - ответила Делла.

- Я не вижу…

И тут потрясающая красавица, стоявшая около дверей, выдала себя испуганным возгласом, увидев Перри Мейсона и Деллу Стрит.

Делла взяла инициативу на себя и двинулась вперед. Через мгновение Мейсон догнал ее, и они оказались перед Дженис Вайнрайт.

- Ну? - спросил Мейсон.

- Я… вы…

- Продолжайте, - предложил Мейсон, - выкладывайте все! Вы поставили меня в дурацкое положение, так что рассказывайте всю историю.

- Я… я не хотела причинить вам неприятности.

- Ладно, оставим это, - сказал Мейсон. - Что вы здесь делаете?

- Жду поезда из Лос-Анджелеса.

- Я так и понял. Вы встречаете мистера Тейлмана?

- Нет, миссис Тейлман.

- Миссис Тейлман?! - воскликнул Мейсон.

- Да, мы должны здесь встретиться и…

Ее прервали громкий свисток и шум приближающегося поезда.

- Ну что ж, это будет совсем недурно, - заявил Мейсон. - Идите встречайте миссис Тейлман. Мы будем держаться сзади. Не говорите ей, что мы здесь. Я думаю, - улыбнулся он Делле Стрит, - что следующие несколько минут будут весьма приятными и интересными.

Дженис Вайнрайт хотела что-то сказать, но передумала и выскочила на перрон, к длинной веренице пульмановских вагонов.

- Как вам удалось ее узнать? - спросил Мейсон Деллу,

- У меня было представление о том, как она будет выглядеть, если сделает пышную прическу, приведет в порядок рот и подкрасит ресницы.

- Она выглядит потрясающе, - признал Мейсон.

- Как-нибудь напомните мне, чтобы я занялась своей внешностью, - сказала Делла.

- Вам это не нужно, - парировал Мейсон.

- Это нужно каждой женщине, - с грустью призналась Делла. И добавила: - Учитывая, что такое мужчины.

Поезд остановился.

Дженис Вайнрайт стояла, глядя по сторонам.

Мейсон заметил:

- Если она притворяется, то это лучшая в мире актриса…

С поезда сошла женщина, немного постояла, словно высматривая кого-то, потом повернулась и направилась к вокзалу, снова остановилась, повернула назад и подошла к Дженис Вайнрайт. Дженис посмотрела на нее и отвернулась, потом неожиданно круто развернулась и посмотрела еще раз.

- Дженис! - сказала женщина.

- Боже, миссис Тейлман! - воскликнула Дженис. - Я вас не узнала. Что вы с собой сделали?

Мейсон и Делла Стрит переглянулись.

- Так это первая миссис Тейлман, - произнес Мейсон.

Дженис Вайнрайт взяла миссис Тейлман под руку и подвела к Делле и Мейсону.

- Миссис Тейлман, - сказала Дженис, - я хочу познакомить вас со своими друзьями, мисс Деллой Стрит и мистером Перри Мейсоном, адвокатом.

- Тот самый Перри Мейсон! - воскликнула миссис Тейлман.

Адвокат поклонился.

- А это миссис Тейлман, - волнуясь, продолжала Дженис. - Она… она была…

- Я бывшая жена ее хозяина, - объяснила миссис Тейлман.

- Я вас с трудом узнала, - сказала Дженис, - вы так похудели…

- На тридцать пять фунтов, - подтвердила миссис Тейлман. - Во мне теперь сто двадцать один фунт, и такой я намерена оставаться и впредь. Я получила суровый урок и узнала, что случается с женщиной, если она перестает следить за фигурой.

- Мне бы не хотелось вам мешать, - сказал Мейсон, - но я должен побеседовать с мисс Вайнрайт о важном деле. Я только что прибыл в Лас-Вегас. Если вам нужно что-нибудь обсудить, я не стану вам мешать, но, поскольку уже поздно, а нам еще надо вернуться в Лос-Анджелес, я бы очень хотел несколько минут побеседовать наедине с мисс Вайнрайт.

- Я не возражаю, - ответила миссис Тейлман. - Я не спешу и могу побыть здесь пару дней. Мне всегда нравился Лас-Вегас… Я полагаю, вы знаете об этом скандале, мистер Мейсон. А если еще не знаете, то узнаете… Одна из местных красоток решила, что мой муж - подходящая добыча для нее, и принялась вилять перед ним задом. Он и рухнул к ее ногам, как мешок с картошкой.

- Миссис Тейлман, - поспешно сказала Дженис, - если вы не против, если вы можете немного подождать…

- Совсем не против, - ответила та, - но мне не хочется ждать здесь, на этом душном вокзале. Я поеду в казино, мне там всегда везло.

- Хорошо, мы будем там через несколько минут, - сказала Дженис, - если вы не возражаете.

- Нет, нет, не возражаю… Знаете, мистер Мейсон, я так много о вас слышала. Никак не ожидала увидеть вас, тем более в Лас-Вегасе. Вы можете сказать мне почему…

- Я думаю, это придется объяснять мне, - снова поспешно вмешалась Дженис.

- Нет-нет, позже. Ты найдешь меня в казино. Дженис Вайнрайт была, похоже, в нерешительности.

- Не беспокойся, все в порядке, - повторила миссис Тейлман, поклонилась Делле Стрит, улыбнулась Мейсону и ушла.

Дженис Вайнрайт смотрела ей вслед.

- Подумать только, - сказала она, - никогда бы не узнала эту женщину. Вы только взгляните на ее фигуру!

- Фигурка что надо, - согласился Мейсон. - Насколько я понимаю, она не всегда была такой.

- Она говорит, что сбросила тридцать пять фунтов, но могу поспорить, что не меньше сорока пяти. Она выглядела почтенной дамой, а теперь… Вы только посмотрите!

- Я смотрю, - отозвался Мейсон и получил локтем в бок от Деллы Стрит. - Ну ладно, ладно. А теперь расскажите мне все. Вы поставили меня в чрезвычайно неловкое положение.

Вы же знали, что мистер Тейлман исчез.

Дженис засмеялась:

- Он вынужден был исчезнуть, но завтра появится, и все будет в порядке. Простите, что я морочила вам голову, мистер Мейсон. Я сама попалась на удочку. Мне следовало больше доверять человеку, на которого я работаю.

- Вы пришли ко мне в контору с полным чемоданом денег. Вы…

- Мистер Мейсон, мне жаль, что я это сделала. Могу сказать одно: вам компенсируют все расходы. На этом я настояла.

- Спасибо, - сказал Мейсон. - А теперь вы, может быть, все-таки расскажете, что произошло?

- Мистер Мейсон, даже сегодня утром, когда звонила вам, я еще понятия не имела о том, что произошло.

- Продолжайте, - отозвался Мейсон, - в последнее время я настроен весьма скептически. Излагайте вашу версию.

- Это не версия, - ответила она. - Это правда.

- И какова же эта правда?

- Объяснение совсем простое. Не было никакого шантажиста и никакого шантажа.

- Так! А что же было!

- Дело в том, что при разводе миссис Тейлман получила значительную долю состояния, частично наличными, частично в акциях корпорации, которую контролирует мистер Тейлман. Недавно мистер Тейлман обнаружил, что кто-то пытается добиться контроля над корпорацией. Ему никак не удавалось установить, кто стоит за всем этим, потому что все делалось через подставных лиц. Карлотта, первая миссис Тейлман, владела значительной частью акций. Можно сказать, что будущее мистера Тейлмана зависело от того, что она сделает со своими акциями. Естественно, мистер Тейлман не мог обратиться к ней лично. Он советовался об этом с мистером Троем и вернулся из Бейкерсфилда очень озабоченным. Он пытался договориться с Карлоттой через подставных лиц, но она заявила, что будет иметь дело только лично с мистером Тейлманом. Теперь я понимаю почему.

- Почему? - спросил Мейсон.

- Да потому, что она изменилась, стала настоящей красавицей, такой, как до их свадьбы! Одному Богу известно, какие жертвы она принесла и сколько потратила на косметичек и массажистов, но она выглядит на пятнадцать лет моложе, а ее фигура… Да вы сами видели. Вы бы никогда не поверили - она весила не меньше ста шестидесяти фунтов. Конечно, волосы и…

- Сейчас это неважно, - прервал ее Мейсон. - Я хочу знать, что случилось после того, как вы позвонили мне сегодня утром.

- Мне позвонил мистер Тейлман.

- Позвонил вам?

- Да.

- Когда?

- Сразу после моего разговора с вами.

- Что он сказал?

- Чтобы я сходила в салон красоты, взяла из сейфа денег, отправилась в Лас-Вегас, встретила Карлотту и ждала его.

- Откуда он звонил?

- Из Палмдейла, это в двадцати семи милях от Бейкерсфилда.

- Что такое Палмдейл?

- Земельные участки под строительство. Они с мистером Троем купили их по дешевке. Мистер Тейлман считает, что через несколько лет эта земля будет стоить очень дорого.

- Ладно. А теперь объясните, зачем вы приехали сюда.

- Мистер Тейлман сказал, что хочет держаться подальше. Он велел мне встретить Карлотту. Конечно, я не должна называть ее так…

- Не имеет значения, - прервал ее Мейсон. - Называйте, как хотите, только рассказывайте скорее.

- Так вот, он велел мне встретить Карлотту. Сказал, что ему придется встретиться с ней лично, но его жене это не понравится. Я должна помочь ему, держать все в секрете и, если будет необходимо, поклясться, что все время неотлучно находилась при Карлотте.

- Что вы емусказали?

- Спросила, где он был, сказала, что его жена в отчаянии.

Это его, похоже, огорчило. Он сказал, что она не должна была волноваться. Он договорился, что ей сообщат, что он на несколько дней уезжает по делам. Пообещал, что позже позвонит ей, а пока никто не должен знать о его звонке.

Он велел мне взять в сейфе денег на расходы. Сказал, чтобы я привела себя в порядок, отправилась в Лас-Вегас и встретила Карлотту. Я должна была сказать ей, что он скоро приедет, и все время оставаться рядом с ней.

Он не сказал прямо, но я знала, что, если об этом узнает вторая миссис Тейлман, ему надо будет доказать, что это была чисто деловая встреча.

Я чувствую, что у меня будут неприятности. Теперь я вижу, что пытается сделать эта женщина. Она готова вступить в борьбу с теперешней миссис Тейлман… Здесь все так запутано. Я очень надеюсь, что все-таки сумею справиться.

- Вы сумели очень похорошеть для такого случая, - сказал Мейсон.

- Да, так велел мистер Тейлман. И знаете, мистер Мейсон, я устала от роли деловой женщины.

- Я вас понимаю, - ответил Мейсон. - Как часто вы устраивали праздник и позволяли себе быть красивой?

- До такой степени - первый раз за два года.

- Мистер Тейлман когда-нибудь видел вас такой?

- Да, конечно. Поэтому он и велел мне привести себя в порядок.

Мейсон сердито взглянул на нее:

- Почему вам надо обязательно уродовать себя?

- Я думала… Мне кажется, в данных обстоятельствах это необходимо.

- Хорошо, - сказал Мейсон, - остальное расскажете потом. У меня достаточно неприятностей от ваших интриг. Почему вы не позвонили мне и не сказали, что мистер Тейлман звонил и все в порядке?

- Мне было велено не говорить ни одной живой душе. Я рассказала Тейлману, что была у вас, что вы были так добры ко мне… Мистер Тейлман велел мне взять двести пятьдесят долларов и отдать вам и сказал, чтобы вы отправили ему счет. -

Дженис Вайнрайт открыла сумочку, достала пачку банкнот, перетянутую резинкой, и сунула в руку Мейсону. - Надеюсь, вы простите меня, мистер Мейсон.

Мейсон улыбнулся и ответил:

- Боюсь, что прощать я должен самого себя. Мое вечное любопытство… Ну ладно, идите к миссис Тейлман в казино и развлекайтесь… Вы сказали мистеру Тейлману, что его жена беспокоится?

- Да.

- И что он ответил?

- Сказал, что не понимает почему, ей должны были сообщить, что он на несколько дней уезжает по делам. Его это, похоже, обеспокоило. Он обещал связаться с ней, думаю, он так и сделал.

- В Палмсдейле есть телефон?

- Нет, только на ближайшей станции обслуживания, милях в двух.

- Ну ладно, идите и…

Сухой, хрипловатый голос произнес из-за плеча Мейсона:

- Мне не хотелось бы вмешиваться, но если вы, мистер Мейсон, закончили…

Мейсон резко обернулся.

- Лейтенант Трэгг! - воскликнул он.

- Здравствуйте, Делла, - улыбнулся Трэгг Делле Стрит.

Дженис Вайнрайт переводила глаза с одного на другого.

- Лейтенант Трэгг, отдел по расследованию убийств, - представил его Мейсон. - Что вы здесь делаете?

- Позвольте представить вам лейтенанта Софию из Лос-Анджелесской полиции. А теперь, отвечая на ваш вопрос, мистер Мейсон, сообщаю, что приехал сюда, чтобы допросить Дженис Вайнрайт в связи с убийством ее хозяина, Морли Тейлмана.

X

Дженис Вайнрайт слегка пошатнулась; лицо ее побелело.

- Мистер Тейлман… мертв?

- Убит, - поправил ее Трэгг.

- Не может быть! Он был жив и здоров, когда я…

- Минуточку, Дженис, - вмешался Мейсон. - Пока мы не узнаем больше об обстоятельствах дела, ввиду всего случившегося, я не хочу, чтобы вы делали какие-либо заявления. Ничего, вам ясно?

- Не знаю, понимает ли она, но мы поняли, - сказала лейтенант София. - Вы не у себя дома, мистер Мейсон. Это штат Невада. Здесь вы не адвокат и не имеете права выступать перед судом. Так что держитесь подальше. - И она просунула плечо между Мейсоном и Дженис Вайнрайт.

- Не отвечайте ни на какие вопросы, - сказал Мейсон, - ни на какие.

Лейтенант София толкнула Мейсона плечом в грудь и схватила Дженис Вайнрайт за руку.

- Идемте, - сказала она.

- Прости, Перри, - сказал лейтенант Трэгг, - так уж получилось.

Дженис повели к полицейской машине.

Делла Стрит растерянно смотрела на Мейсона.

- Ну что ж, - сказал он. - Отправимся в казино и сообщим новости миссис Карлотте Тейлман.

- Черт побери, шеф, что это значит?

- Это значит, что Дженис Вайнрайт попала в скверную историю. Я отправляюсь в казино, а вы позвоните Полу Дрейку, пусть он разузнает все что можно об убийстве Тейлмана: когда найдено тело, где и так далее. Я постараюсь как можно больше выжать из Карлотты Тейлман, прежде чем полиция узнает, что она здесь.

Мейсон направился в казино. Он открыл дверь и вошел. Его сразу оглушил шум сотен грохочущих игровых автоматов. Изредка доносилось:

- Номер семь. Выигрыш. Номер семнадцать. Выигрыш. - Перерыв в несколько секунд и снова: - Выигрыш сто двадцать пять долларов. Семьдесят четыре доллара, семьдесят пять долларов…

Мейсон огляделся. Осмотрев игровые автоматы, он перебрался к столам с рулеткой, стараясь обращать на себя как можно меньше внимания.

Минут через пять к нему присоединилась Делла Стрит.

- Дозвонились до Пола? - спросил Мейсон.

- Да. Он уже отправляет своих людей. Полиция, видимо, не стремится это афишировать. Где Карлотта?

- Не вижу. Похоже, ее здесь нет.

Мейсон подошел к служителю:

- Я ищу женщину, которая пришла минут двадцать назад. Ей лет тридцать пять, но выглядит она на тридцать.

- Здесь все тридцатипятилетние выглядят на тридцать, - ответил тот.

- Она была во всем красном, - пояснила Делла Стрит. - У нее очень хорошая фигура. Вот такая. - Она показала руками.

- Ах, эта! - догадался служитель. - Она выиграла двадцать долларов с третьего захода и получила выигрыш, а потом пришел полицейский и попросил ее пройти с ним.

Мейсон поблагодарил служителя и вместе с Деллой вышел на улицу.

- Что теперь? - поинтересовалась Делла.

- Как совершенно справедливо указала лейтенант София, я не являюсь адвокатом в штате Невада. Мне не разрешена практика здесь - сказал Мейсон.

- Что же нам делать?

- Вытащим из постели местного адвоката, и пусть приступает к работе. У меня тут есть одна знакомая. Она адвокат и умнее любого мужчины. У нее пропасть энергии и обаяния, она сумеет обойти полицию там, где мужчина не справится. Сейчас я ей позвоню.

- У вас весьма обширный круг знакомых дам, - заметила Делла Стрит. - Эту женщину тоже трудно описать?

- Эту женщину описать нетрудно. Она прекрасна и энергична.

Мейсон исчез в телефонной будке и появился минуты через три.

- Велено позвонить через десять минут. Она постарается выяснить, что к чему.

- В таком случае не обратиться ли нам пока к богине удачи? - предложила Делла. - Вы же не хотите, чтобы про нас сказали, что мы были в Лас-Вегасе и не испытали колесо фортуны.

- Испытаем, - немедленно согласился Мейсон. - Вот этот автомат выглядит очень гостеприимно. - Адвокат бросил в автомат доллар, дернул за рукоять, и машина тут же выбросила шестнадцать серебряных долларов. - Видите, как просто? - сказал Мейсон.

- А я-то сижу в конторе! - воскликнула Делла.

Мейсон еще раза два сыграл с одноруким бандитом и перебрался к рулетке.

Он проиграл все доллары, кроме последнего, и наконец выиграл на номер двадцать семь. Забирая выигрыш, он обернулся к стоящей за его спиной Делле.

- Сегодня ваш счастливый день? - спросила она. Мейсон, улыбаясь, ссыпал доллары в карман.

- Это мы узнаем через несколько секунд.

Он снова исчез в телефонной будке, а когда вышел, покачал головой:

- Нет, сегодня не самый удачный день.

- Она заговорила?

- Не знаю, - ответил Мейсон, - но они неплохо разыграли свою карту. Они заставили ее подписать отказ о выдаче другому штату и с сиреной отправились в аэропорт. Возможно, именно сейчас их самолет отрывается от земли, а лейтенант София, лейтенант Трэгг и наша клиентка наслаждаются приятной беседой.

- А Карлотта Тейлман?

- Карлотта несомненно уже поведала полиции все, что ей известно, - ответил Мейсон.

- Это, вероятно, означает, что нам тоже пора в аэропорт.

- Да, мы сделали здесь все, что могли, - согласился Мейсон. И добавил: - И напортили тоже.

Он подозвал такси.

- В аэропорт! - Потом порылся в карманах и спросил водителя: - Не возражаете, если я расплачусь серебряными долларами?

- Чем угодно, кроме долговых расписок, - ответил водитель. - Хотя от вас я возьму и ее. Вы меня не запомнили - я вез вас из аэропорта на вокзал. Вы еще дали мне двадцать долларов. Это позволяет открыть вам кредит.

- Не забудьте, у вас в кармане гонорар, - напомнила Делла.

- Совершенно верно. - Мейсон достал из кармана деньги. - Я думаю, их надо занести в одну графу с тем долларом, который мы получили в качестве аванса.

Двести пятьдесят, - сосчитал он. - Двенадцать купюр по двадцать и десятка. - Мейсон сунул деньги обратно в карман и спросил водителя: - Вы знаете, где здесь полицейское управление?

- Конечно, - ответил тот.

- Тогда давайте не в аэропорт, а в управление. Найдите местечко, где можно поставить машину так, чтобы видеть вход.

Водитель с интересом посмотрел на пассажиров:

- Можно спросить, какие у вас дела в полицейском управлении?

- Я адвокат и хочу побеседовать со свидетелем. Через несколько минут автомобиль остановился.

- Так годится? - спросил шофер.

- Отлично, - ответил Мейсон. - Выключи мотор, подождем.

- Минут через двадцать вышла Карлотта Тейлман.

- Подъезжайте ко входу, как будто вы свободны, - сказал Мейсон водителю.

Миссис Тейлман, увидев такси, повернулась и попрощалась с провожавшим ее до дверей полицейским.

Такси остановилось. Миссис Тейлман шагнула к машине.

Мейсон открыл дверцу и приподнял шляпу:

- Садитесь, пожалуйста, миссис Тейлман.

Она засмеялась и сказала:

- Ох, мистер Мейсон, как вы меня напугали! Вы здесь ожидали?

- Просто проезжали мимо, - небрежно ответил Мейсон. - Садитесь.

Полицейский, уже входивший в управление, когда Мейсон усаживал в такси миссис Тейлман, повернулся и двинулся к машине.

Мейсон захлопнул дверцу и сказал водителю:

- Давай, приятель, жми на газ.

Через несколько кварталов Мейсон снова заговорил:

- Остановитесь у ближайшего мотеля, где есть свободные места. - Он повернулся к миссис Тейлман: - Я не хотел бы оскорбить ваши чувства в такой момент, но мне просто необходимо кое-что узнать.

- Последние четыре года мои чувства оскорбляют так часто, что иногда мне кажется, будто их совсем не осталось.

- Вот мотель, - сказал водитель.

- Отлично, - ответил Мейсон, - сворачивайте.

- Делла, договоритесь с администратором, - сказал он. - Заплатите, сколько нужно. - Адвокат вручил шоферу пятнадцать серебряных долларов. - Этого достаточно?

Шофер широко ухмыльнулся и коснулся рукой кепки:

- Отлично. Мы в расчете.

Чуть позже они устроились в уютном холле, и Мейсон обратился к миссис Тейлман:

- Не могли бы вы рассказать, что случилось?

- С чего начать?

- Издалека, - ответил Мейсон.

- Мне не хотелось бы говорить о своем разводе, - начала Карлотта. - Я была такой дурочкой. Не знаю, почему женщина упускает мужа при таких обстоятельствах. Может, из-за оскорбленной гордости? Я не могла соревноваться с этой женщиной. А когда пришла в себя, решила, что буду бороться. Ничто не может остановить женщину, полную решимости добиться своего. Я не хочу сказать, что можно повернуть время вспять, но можно воспользоваться тем оружием, которое вам дала природа, очень остро отточив его.

- И вы стали оттачивать оружие? - спросил Мейсон.

- Слишком поздно. Я начала оттачивать оружие и, когда Морли захотел встретиться со мной по делу, решила показать ему арсенал.

- Он сам к вам обратился? - спросил Мейсон.

- Ко мне обратился адвокат.

- От его имени?

- Я поняла, что он представляет Морли, хотя он и сказал, что его клиент другой человек.

- Когда это было?

- В конце прошлой недели. Он сказал, что хотел бы купить мои акции или право распоряжаться ими по доверенности. Второй раз он пришел сегодня.

- Что вы ему сказали?

- Что акции не продаются, а что касается доверенности, это во многом зависит от того, кто хочет ее получить.

- Он сказал, что это ваш бывший муж?

- Нет, прямо не сказал. Сказал, что время дорого и клиент предпочитает держаться в стороне. Я предложила ему дать мне сто долларов, чтобы доказать серьезность намерений и покрыть расходы, и сказала, что вечером отправлюсь в Лас-Вегас и его клиент может встретиться там со мной и все обсудить. Он дал мне денег на расходы, и я приехала сюда. Я надеялась, что Морли приедет один.

- Кто-нибудь другой пытался получить ваши акции?

- Многие. За последние три недели звонили несколько человек, назвавшиеся брокерами.

- Они хотели купить акции?

- Не так акции, как доверенности, чтобы получить возможность голосовать.

- Какая сумма интересовала вас в сделке с вашим бывшим мужем?

- Единственное, что меня интересовало, - он сам.

В дверь постучали.

Мейсон встал и открыл дверь.

- Знаете, мистер Мейсон, вы можете быстро надоесть здесь, в штате Невада.

- Эта женщина свидетель, - ответил Мейсон. - Она уже была в полицейском управлении и дала показания. Вы с ней закончили.

- Это вы так считаете, - возразил полицейский. - На самом деле это вы с ней закончили. У меня есть приказ проводить вас в аэропорт.

- А если я не поеду? - поинтересовался Мейсон.

- Как хотите, - сказал полицейский. - Но в таком случае советую вам быть очень осторожным и не нарушить ни одного из правил нашего штата. Мы не хотим, чтобы с вами что-то случилось, и будем внимательно наблюдать за вами. Если вы нарушите хоть одно из правил, а их у нас великое множество, у вас будут серьезные неприятности.

- Не беспокойтесь, - заверил его Мейсон. - Мы уезжаем.

- Вот и отлично, - сказал полицейский. - Мы вас отвезем в аэропорт.

XI

Пол Дрейк, бледный от усталости, со щетиной на подбородке, все еще работал у себя в кабинете, когда в половине четвертого утра к нему вошли Мейсон и Делла Стрит.

- Что ты узнал, Пол? - спросил Мейсон.

- Не слишком много, - сказал Дрейк. - Тело нашли в горах, в Палмдейле. Это местечко, которое купил Тейлман. Там есть контора - домик с высокой крышей. Тело найдено там.

- Как он был убит?

- Застрелен. Тридцать восьмой калибр, прямо в сердце.

- Оружие найдено?

- Нет.

- Какие-то следы?

- Вполне достаточно. Ночью лил дождь. Еще до дождя туда приехали две машины - «кадиллак» Тейлмана и «форд» Дженис Вайнрайт. Дождь намочил землю. По мокрой земле шел только один след от автомобиля Дженис Вайнрайт, когда она уезжала. Можете догадаться, что произошло. Тейлман собирался ехать домой. Когда он ушел от мистера Троя, Дженис Вайнрайт, выглядящая на миллион долларов, последовала за ним на автостоянку. После того как он позвонил жене…

- Одну минутку, - перебил Мейсон. - Я очень подозрительный человек. Откуда мы знаем, что он звонил жене?

- Он вошел в телефонную будку и воспользовался своей кредитной карточкой. Этот разговор зарегистрирован.

- Он позвонил жене и разговаривал с ней?

- Да. По крайней мере ему ответили.

- Одной тенью меньше, - заметил Мейсон.

- Что ты хочешь сказать?

- Трой видел тень стройной женщины. Каждый, кто видел вторую миссис Тейлман, не мог не заметить ее фигуры. Я думаю, что она последовала за мужем в Бейкерсфилд.

- В таком случае кто-то ответил по телефону вместо нее.

- Ладно, рассказывай дальше.

- Больше ничего, Перри. Ты же сам все понимаешь. Ливень загнал в ловушку твою клиентку. В этом домике есть кровать. Очевидно, Тейлман не раз оставался там, а возможно, и твоя клиентка тоже. Тейлман сказал жене, что едет на деловую встречу, а сам побрился днем и надел свежий костюм. Скажи, человек, которому нужно ехать сто миль на деловую встречу, будет делать все это? Да никогда в жизни! У него было свидание с Дженис Вайнрайт. Они поссорились. Она убила его и смылась с деньгами.

- Ну ладно, - вздохнул Мейсон. - А что в прокуратуре? Будет предварительное слушание?

- Никто не знает, - ответил Дрейк. - Но не думаю, потому что они рассылают судебные повестки.

Телефон на столе резко зазвонил. Дрейк поднял трубку и сказал:

- Алло!

Прежде чем он успел что-то добавить, на пороге возник улыбающийся лейтенант Трэгг.

- Ну что ж, джентльмены, - сказал он, - похоже, мы все работаем допоздна.

- Сейчас не поздно, а рано, - улыбнулся Мейсон. - Мы начинаем новый день.

- Отлично, - сказал Трэгг. - Вот и начнем. Перри, у меня подарок для вас и мисс Стрит.

- Что же это? - спросил Мейсон.

- Вызов в суд по делу об убийстве Морли Тейлмана.

- Адвокат не может быть свидетелем против своего клиента, - возразил Мейсон, - то же относится и к его секретарю.

- Знаю, знаю, - сказал Трэгг.- Нам не нужны ваши показания. Мы хотим только узнать номера двадцатидолларовых купюр, лежавших в чемодане, который ваша клиентка принесла к вам в контору.

Мейсон бесстрастно посмотрел на него:

- Вы уверены, что эти номера записаны?

- Я это знаю, - ответил Трэгг.

- Я с удовольствием помогу вам во всем, что касается вещественных доказательств, лейтенант.

- Я был уверен в этом,™ с иронией сказал Трэгг. - Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы ни одно из вещественных доказательств не оказалось уничтоженным.

Я знаю, что вы очень устали. У вас был тяжелый день и нелегкая ночь. Не хочу больше задерживать вас. - Трэгг улыбнулся, поклонился и вышел.

- Вот так, - произнес Дрейк.

- Значит, - сказал Мейсон, - Дженис Вайнрайт рассказала полиции все. Никак иначе они этого узнать не могли.

Дрейк задумчиво посмотрел на Мейсона.

- Тебе, похоже, очень хочется вручить Трэггу это вещественное доказательство.

- А почему бы и нет? - ответил Мейсон. - Мы предстанем перед большим жюри и сообщим все, что знаем.

- Послушай, Перри, - неожиданно спросил Дрейк, - твоя клиентка случайно не заплатила тебе двадцатидолларовыми бумажками?

Мейсон удивленно взглянул на него:

- Почему ты так решил?

- Просто так, - ответил Дрейк.

- Если ты внимательно читал повестку, - любезно начал Мейсон, - то не мог не обратить внимания, что там нет ни слова о том, что мы должны представить деньги, которыми расплачивался клиент.

- Послушай, Перри, - сказал Дрейк, - будь осторожен. Эти ребята шутить не будут. Они даже не стали устраивать предварительное слушание. Они намерены получить показания прямо перед большим жюри, добиться обвинительного заключения и отправить твою клиентку в суд.

- Вот и прекрасно, - ответил Мейсон. - Я всегда с удовольствием выступаю перед присяжными.

Мейсон и Делла вышли от Дрейка. По дороге он дал ей несколько банкнот.

- Прежде чем уйдете домой, положите их, пожалуйста, в сейф.

- Что это? - поинтересовалась Делла.

- Мы же получили от клиента двести пятьдесят долларов.

- Это те самые?

- Не знаю, - ответил Мейсон, - я перемешал их со своими. К тому же что-то потратил. В конце концов, мне никто не запрещал тратить деньги и не требовал предъявить те, которые мы получили от клиента.

XII

Судья Ллойд Л. Сеймур кивнул помощнику окружного прокурора:

- Желает ли обвинение сделать заявление?

Мэнлов П. Раскин, один из лучших сотрудников прокурора Гамильтона Бергера, встал, поклонился суду и шагнул к присяжным.

- Уважаемый суд, господа присяжные! - начал он. Обвинение намерено доказать, что Дженис Вайнрайт знала, что ее хозяин, Морли Тейлман, собирал большие суммы наличных двадцатидолларовыми купюрами.

Мы можем только догадываться, как мистер Тейлман намеревался использовать эти деньги, но собираемся неопровержимо доказать, что они у него были.

Мы докажем, что у обвиняемой был чемодан, содержащий двадцать пять или тридцать пять фунтов двадцатидолларовых банкнот, то есть примерно двести тысяч долларов. Она обманула адвоката Перри Мейсона, заставив его думать, что он помогает защитить интересы ее хозяина, в то время как в действительности она намеревалась убить его и похитить деньги.

Мы докажем, что она заманила своего хозяина в заброшенное местечко в горах и там убила; потом отправилась в Лас-Вегас, штат Невада, заявив, что делает это по приказу хозяина.

Мы докажем, что в ее хорошо продуманном плане было несколько уязвимых мест, ставших очевидными в ходе следствия.

Мы докажем, что мистер Коль Трой, деловой партнер Молли Тейлмана, видел молодую женщину, похожую на обвиняемую, которая в ночь накануне убийства следила за Тейлманом, когда он покинул Бейкерсфилд.

Мы предполагаем доказать, что, покинув контору мистера Троя, Тейлман намеревался ехать домой. Обвиняемая вынудила его отправиться в горы и провести ночь с ней.

Мы намерены при помощи косвенных улик бесспорно доказать, что обвиняемая присвоила деньги.

Мы намерены доказать, что мотивом убийства была кража большой суммы, до двухсот тысяч долларов.

С помощью неопровержимых косвенных улик мы докажем, что обвиняемая и жертва прибыли в Палмдейл вдвоем. Рано утром там прошел ливень, земля перед домом, где было найдено тело, намокла, и автомобиль оставил следы на влажной, мягкой почве; единственные следы на месте убийства оставлены автомашиной обвиняемой.

На основании всех этих доказательств мы будем требовать вердикта о предумышленном убийстве. - Раскин поклонился суду и сел на свое место.

- Хочет ли защита сделать заявление? - спросил судья Сеймур.

- Хочет, - отозвался Мейсон. Он встал и повернулся к присяжным: - Леди и джентльмены, прошу вас иметь в виду, что все доказательства, о которых говорил прокурор, являются косвенными. Мы собираемся показать, что все они могут иметь иное объяснение.

- Уважаемый суд, - заявил Раскин, - здесь не время и не место спорить. Если адвокат хочет сообщить, что именно он намерен доказать, мы не возражаем. Если же он желает устроить разбирательство по делу, ему следует дождаться соответствующего момента.

- Хорошо, ваша честь, - ответил Мейсон и повернулся к присяжным: - Мы намерены доказать, что обвиняемая невиновна. - С этими словами он вернулся к столу защиты и уселся на свое место.

По залу пронесся веселый шумок, некоторые присяжные заулыбались.

Судья Сеймур объявил:

- Обвинение начинает дело.

Раскин вызвал на свидетельское место топографа, который предъявил карту местности с автомобильными дорогами и план помещения, где было найдено тело. Он вызвал фотографа, который предъявил фотографии тела, окружающей территории, интерьера и наружного вида здания.

- Вызовите мистера Маркуса, - сказал Раскин.

Маркус оказался метеорологом и заявил, что ранним утром в среду, четвертого числа, в горах прошла гроза; ливень, хотя и короткий, был очень силен и смог достаточно увлажнить землю перед домом.

Были представлены фотографии, изображающие грязную землю с отпечатками автомобильных шин.

- Можете провести перекрестный допрос, - обратился Раскин к Мейсону.

Мейсон поднялся со своего места и дружелюбно поклонился свидетелю:

- Вы знаете, в какое время шел дождь?

- Примерно в пять утра.

- Что значит - примерно?

- Ну, между четырьмя тридцатью и пятью тридцатью утра. Ввиду того что гроза носила локальный характер, точнее сказать невозможно.

- Это было в среду, четвертого, утром?

- Совершенно верно.

- Как много осадков выпало именно в этом месте?

- Двадцать пять сотых дюйма или что-то около того. Но перед домом склон, на нем собралось больше воды. Почва там оказалась достаточно мягкой, чтобы на ней отпечатались следы, тем более следы автомобиля.

- Вы заметили там следы автомобиля?

- Заметил. На краю этого участка мягкой почвы перед домом стоял «кадиллак», Он следов не оставил. А вот от дома к шоссе вели следы автомобиля.

- Как далеко от дома до шоссе?

- Сто пятьдесят футов. Это дорога с покрытием, во время дождя на ней не остается следов - таких, которые можно идентифицировать. Однако там можно разглядеть следы автомобиля, проехавшего по грязи. Эти следы спускаются с холма, они оставили грязные отпечатки на расстоянии примерно двадцать пять футов. Отпечатки были видны совершенно четко там, где машина выехала на дорогу с покрытием, и постепенно сошли на нет.

- Спасибо, - поблагодарил Мейсон, - у меня все.

Раскин вызвал эксперта, который делал снимки автомобильных следов.

- Были ли отпечатки колес достаточно четкими? - спросил Раскин.

- Да, сэр. Три шины были одинаковые. Одна отличалась, в ней имелся небольшой дефект.

- В какой именно?

- На переднем правом колесе.

- Можно ли было идентифицировать этот дефект по отпечатку на влажной почве?

- Да.

- Обследовали ли вы машину обвиняемой Дженис Вайнрайт, регистрационный номер ГВБ триста девяносто три?

- Да, сэр.

- Сделали ли вы отпечатки с колес машины обвиняемой?

- Да.

- Они при вас?

- Да. - Эксперт представил отпечатки с соответствующими пояснениями.

- Вы можете взять отпечатки шин и отпечатки следов с места преступления и посмотреть, совпадают ли они?

- У меня есть отпечатки следов автомобиля, сделанные из прозрачного пластика, - ответил свидетель. - Мы можем взять отпечатки шин и посмотреть.

- Сделайте это, пожалуйста, для суда.

Свидетель продемонстрировал каждый отпечаток по очереди.

- Мы хотели бы приобщить эти доказательства к делу, - объявил прокурор.

- Возражений нет, - отозвался Мейсон.

- Можете начинать перекрестный допрос, - сказал Раскин.

- Насколько я понимаю, - начал Мейсон, - вы приняли все предосторожности, чтобы при изготовлении этих отпечатков не было никаких ошибок в измерениях?

- Совершенно верно, - подтвердил эксперт.

- Когда колеса стоят на земле, они испытывают давление?

- Совершенно верно.

- Когда вы делали слепки с шин, это давление было устранено?

- Ну… да.

- В таком случае, если следы были оставлены автомобилем обвиняемой, их отпечатки не совпадут со слепками шин из-за отсутствия этого давления.

- Я старался это учитывать.

- Каким образом?

- Я частично выкачал воздух из шин и постарался создать на них достаточное давление, чтобы имитировать состояние, когда на шины давит вес автомобиля.

- Как вы определяли величину необходимого давления? Какими нормативами вы пользовались?

- Своим личным опытом.

- Другими словами, - сказал Мейсон, - вы создали давление, достаточное для того, чтобы отпечатки шин совпали с отпечатками следов?

- Ваше замечание несправедливо и не отражает того, что я сделал.

- Но вы принимали во внимание этот фактор?

- Да.

- И думали о том, насколько этот фактор может повлиять на результат?

- В какой-то степени да.

- Благодарю вас, - сказал Мейсон. - У меня все.

- Одну минуту, - сказал Раскин. - У меня еще вопрос к свидетелю. - Метод, которым вы пользовались, может в какой-то степени изменить рисунок протекторов?

- Нисколько.

- У меня все, - сказал Раскин.

- У меня еще один вопрос, - сказал Мейсон. - Я хотел бы узнать у свидетеля, не изменил ли его метод размеры шин.

- В какой-то степени мог изменить размеры, но не рисунок.

- Так вы изменили размеры шин?

- Ну, если хотите, изменил, - раздраженно ответил свидетель.

- Благодарю вас, - сказал Мейсон. - Я так и думал.

Присяжные недоуменно переглянулись.

Раскин вызвал кассира из банка, в котором Тейлман держал деньги. Тот довольно неохотно сообщил, что в течение последних трех недель мистер Тейлман снимал со счета наличные неизменно в двадцатидолларовых купюрах; общая сумма выплат за три недели превысила сто восемьдесят семь тысяч; во вторник, третьего, покойный получил пять тысяч двадцатидолларовыми бумажками.

- Проводите допрос, - обратился Раскин к Мейсону.

- Вопросов нет, - объявил тот.

- Вызываю в качестве свидетеля мистера Троя, - объявил Раскин.

Трой сообщил, что имел с Тейлманом деловую встречу во вторник, третьего; встреча произошла в Бейкерсфилде; Тейлман часов в восемь позвонил жене и сообщил, что будет дома в одиннадцать - в половине двенадцатого, а потом, в девять часов, покинул его контору, сказав, что едет домой в Лос-Анджелес.

- Что вы делали после того, как мистер Тейлман ушел от вас? - спросил Раскин.

- Я прошел по кабинету и подошел к окну.

- Сейчас я покажу вам план улицы, где расположена ваша контора. Здесь все правильно обозначено?

- Да.

- А теперь скажите, что вы видели, стоя у окна?

- Я видел, как Морли Тейлман вышел на тротуар, минуту постоял и по диагонали пересек улицу.

- Сейчас я приколю эту схему к доске, - сказал Раскин, - а вы обозначите крестиком место, на котором увидели мистера Тейлмана.

- Где-то здесь, - сказал свидетель, ставя значок.

- Теперь отметьте то место, где он задержался на тротуаре.

Свидетель поставил еще один крестик.

- А теперь проведите линию, показывающую его путь через улицу.

Свидетель провел линию.

- Что было потом? Что сделал мистер Тейлман? Обозначьте на плане его путь после того, как он перешел улицу.

- Он перешел улицу по диагонали и повернул за угол. Мне было уже не видно его из-за угла здания на противоположной стороне.

- Вы продолжали стоять у окна?

- Да.

- Видели ли вы что-нибудь после этого?

- Через несколько секунд, - сказал Трой, - я увидел тень женщины.

- Раньше, чем увидели саму женщину?

- Да.

- Вы заметили что-нибудь особенное в этой тени?

- Это была очень изящная тень, я хочу сказать, что ее отбрасывала, как мне показалось, молодая и стройная женщина.

- Но в этот момент вы видели только ее тень?

- Совершенно верно.

- И где находилась эта тень?

- Она двигалась от уличного фонаря на углу. Саму женщину я не видел, сверху мне была видна только тень.

- Вы можете показать на схеме, где находилась эта тень?

Свидетель показал.

- А саму женщину вы видели?

- Да, видел.

- Когда?

- Когда мистер Тейлман был примерно посередине улицы.

- Что было дальше?

- Женщина встала почти под самым моим окном.

- Вы могли ее рассмотреть?

- Нет, только голову и плечи. Потом мистер Тейлман перешел через улицу, и она двинулась следом за ним.

- На каком расстоянии?

- Ну… футов двадцать.

- И теперь вы могли лучше ее рассмотреть?

- Конечно. Когда она сошла с тротуара, я очень хорошо видел ее сзади.

- Вы можете ее описать?

- Она была, как я уже сказал, молода, до тридцати. Хорошо сложена и одета… Какая-то узкая юбка или платье, я не заметил точно - просто она соответствовала моим ожиданиям.

- Вы продолжали наблюдать за ней?

- Да.

- Как долго?

- Пока она не скрылась из виду.

- Куда она направилась?

- Она последовала за мистером Тейлманом.

- Теперь приступайте вы, - повернулся Раскин к Мейсону.

- Тейлман звонил жене около восьми? - спросил Мейсон.

- Да.

- Он звонил из вашей конторы?

- Нет. Мы как раз выходили из ресторана, он позвонил из телефонной будки.

- Вы слышали разговор?

- Нет.

- Откуда вы знаете, что он звонил жене?

- Он сказал, что собирается ей позвонить, и вошел в кабину.

- Вернемся к тени, - продолжал Мейсон. - Вы стояли у окна в кабинете?

- Да.

- Вы наблюдали за Тейлманом?

- Да.

- Потом вы увидели тень молодой женщины?

- Да.

- После того как она вошла в поле вашего зрения, вы продолжали наблюдать за ней, пока она не скрылась за углом?

- Да.

- Как далеко она была от мистера Тейлмана?

- Футах в двадцати.

- Давайте уточним это на схеме. Вы знаете, какова ширина улицы?

- Я думаю, футов шестьдесят.

- А тротуар?

- Футов десять.

- Следовательно, футов восемьдесят.

- Да.

- Это по прямой. По диагонали расстояние больше.

- Да.

- Насколько?

- Ну, возможно… возможно, сто двадцать футов.

- Вы утверждаете, - продолжал Мейсон, - что видели, как мистер Тейлман пересек улицу и скрылся за углом.

- Совершенно верно.

- Вы также утверждаете, что наблюдали за этой женщиной с того момента, как увидели ее. Очевидно, вы увидели ее в тот момент, когда Тейлман прошел всего двадцать футов. Так за кем же вы наблюдали - за ней или за Тейлманом?

На ком был сфокусирован ваш взгляд - на Тейлмане или на женщине?

- Ну… где-то между ними.

- Значит, вы не наблюдали за женщиной?

- Наблюдал, но мой взгляд не был сфокусирован на ней.

- И вы не наблюдали за Тейлманом?

- Наблюдал, но мой взгляд не был сфокусирован на нем.

- Другими словами, пока женщина с изящной фигурой переходила улицу, вы смотрели не на нее, а в точку где-то футах в десяти перед ней?

- Пожалуй, нет. Я… я переводил взгляд с одного на другого.

- Вы можете описать походку этой женщины?

- Она была очень грациозная, очень… скажем, соблазнительная.

- И вы оторвали взгляд от этой соблазнительной походки, от этого грациозного скольжения, от покачивающихся бедер, чтобы посмотреть на мистера Тейлмана, который шел футов на двадцать впереди?

- Пожалуй, нет, - признал Трой. - Если вы так ставите вопрос, мистер Мейсон, думаю, что нет. Я все время смотрел на девушку.

- Значит, вы ошибались, говоря, что наблюдали за Тейлманом?

- Да. Я его видел, но наблюдал за девушкой. Мои глаза смотрели на нее.

- Значит, вы ошибались, говоря, что ваш взгляд был сфокусирован где-то между ней и мистером Тейлманом?

- Я не подумал, отвечая на этот вопрос, мистер Мейсон.

- Другими словами, находясь под присягой, вы отвечали, не подумав?

- Да, пожалуй, так.

- И потому дали неверный ответ?

- Да. Должно быть, так.

- Благодарю вас, - с преувеличенной вежливостью сказал Мейсон. - Я так и думал. Были ли еще вопросы, на которые вы ответили, не подумав?

- Нет.

- Теперь вы думаете?

- Да.

- У меня все, - сказал Мейсон.

- Вызываю в качестве свидетеля миссис Морли Тейлман, - объявил Раскин.

Вторая миссис Тейлман, одетая в черное, со скромно опущенными глазами, медленно прошла вперед, подняла правую руку, произнесла слова клятвы и приготовилась давать показания.

В голосе Раскина звучало профессиональное сочувствие, с которым многие прокуроры обращаются к вдовам.

- Миссис Тейлман, - начал он, - нам придется выполнить печальный долг. Вы вдова мистера Морли Тейлмана и были, насколько мне известно, вызваны для опознания тела после того, как оно было найдено.

- Да, это так, - сказала она.

- Вы его опознали?

- Да, это был мой муж, Морли Тейлман.

- Теперь сосредоточимся на вторнике, накануне обнаружения тела. Вы можете рассказать, когда видели мужа в последний раз, где это было, что он делал?

Медленно, тихим голосом свидетельница рассказала, как Тейлман вернулся из конторы, сказав, что собирается в Бейкерсфилд; он попросил свежий костюм; пока он брился в ванной, она просмотрела карманы старого костюма, обнаружила письмо и конверт, прочитала письмо и положила вместе с конвертом в карман пиджака, который собирался надеть муж.

- Именно этот костюм был на нем в момент смерти? - спросил Раскин.

- Да.

Можете допрашивать, - повернулся Раскин к Мейсону.

Мейсон встал напротив стройной женщины с опущенными глазами.

- Миссис Тейлман, - начал он, - где вы познакомились со своим мужем?

- В Лас-Вегасе, штат Невада, - тихо ответила она.

- Чем вы занимались в это время?

- Возражаю, - вмешался Раскин, - вопрос не относится к делу.

- Возражение отклоняется, - объявил судья Сеймур. - Я намерен дать возможность адвокату обвиняемой строить защиту так, как он считает нужным. Свидетельница, ответьте на вопрос.

- У меня были различные занятия.

- Расскажите о них подробнее, - предложил Мейсон.

Ее голос слегка окреп, а ресницы приподнялись достаточно, чтобы бросить на Мейсона неприязненный взгляд.

- Пожалуй, лучше всего это можно описать, сказав, что я была статисткой в шоу.

- Вам приходилось демонстрировать купальники?

- Да, иногда.

- Вы работали в ночном клубе?

- Да.

- Зазывалой?

- Я не понимаю, что вы имеете в виду.

- Вы надевали узкие, облегающие платья с очень большим вырезом и прохаживались между игорными столами?

- Все вечерние платья облегающие.

- И ваши тоже были такими?

- Да.

- Вы ходили вокруг игорных столов?

- Да.

- С вами было легко познакомиться?

- Это была моя работа.

- И поэтому с вами было легко познакомиться?

- Я просто выполняла свои обязанности.

- С вами было легко познакомиться?

- Пожалуй, да.

- И легче всего с вами знакомились богатые мужчины, которые могли себе позволить тратить деньги за игорными столами. Не правда ли?

- Да! - резко ответила она.

- Вы старались поощрять их интерес к игре, крутились возле игорных столов, поддерживали разговор, делали иногда ставки сами?

- Я старалась быть привлекательной.

- Вы пользовались жетонами?

- Всегда.

- С Морли Тейлманом вы познакомились за игорным столом, не так ли?

- Кажется, да.

- Вы не знаете точно?

- Да, думаю, там.

- Вы играли жетонами?

- Я же сказала, что всегда пользовалась жетонами.

- Это были специальные жетоны, правда? Необменные, вам их выдавали. Их нельзя было обменять на деньги, вы просто делали вид, что играете.

- Да.

- И вы хотите убедить присяжных, что не знаете значения слова «зазывала»?

- Я слышала это слово.

- Вы когда-нибудь пользовались им?

- Может быть…

- Вы пользовались словом, не понимая его значения?

- Я знала, что оно означает в том смысле, в котором я его использовала.

- Вот именно, - сказал Мейсон. - Значит, когда вы сказали, что не знаете значения слова «зазывала», вы были не вполне искренни?

- Ваша честь, - вмешался Раскин, - это попытка опорочить свидетеля.

- Возражение отклоняется, - оборвал его судья Сеймур.

- Ответьте на вопрос, миссис Тейлман, - настаивал Мейсон.

- Я не знала того смысла этого слова, в котором вы его употребляете. У вас оно кажется…

- Недостойным, - подсказал Мейсон.

- Что-то в этом роде.

- Вы считаете свое занятие достойным?

- Я старалась вести себя достойно.

- Как леди?

- Да.

- И, тем не менее, используя ваше собственное выражение, вы были приманкой.

Она прикусила губу:

- Ну, хорошо, я была приманкой.

- Когда вы впервые увидели Морли Тейлмана, он играл, не так ли?

- Да.

- Кто-нибудь направил вас к этому столу? Кто-то представляющий интересы хозяина показал вам Морли Тейлмана? Велел вам подойти и поработать над ним?

- Выражение «поработать над ним» не было употреблено.

- Но мысль вы поняли?

- Я подошла к столу и, когда мистер Тейлман выиграл, улыбнулась ему. Это сломало лед.

- Какой лед? - поинтересовался Мейсон.

- Ну, скажем, дало ему шанс познакомиться со мной.

- Вы считаете, что между вами был лед?

- Я просто употребила это выражение.

- Я тоже просто употребил это выражение, - сказал Мейсон. - Я вовсе не имел в виду, что вы имеете в виду лед в переносном смысле, и использовал это слово в том же смысле. Итак, вам пришлось разбить какой-то лед?

- Это зависит от того, как посмотреть на ситуацию.

- Вы подошли, чтобы познакомиться с ним?

- Ну…

- Да или нет?

- Да! - вскипела она. И неожиданно подняв голос и глаза, сказала: - Я там работала. Не надо притворяться наивным, мистер Мейсон! Вы бывали в Лас-Вегасе.

Мейсон поклонился и сказал:

- Абсолютно верно. Большое спасибо, миссис Тейлман. Я просто хотел, чтобы присяжные представили себя ситуацию.

- Уважаемый суд, - сказал Раскин, - я утверждаю, что защитник несправедлив к свидетельнице, что он пытается ее опорочить и представить перед присяжными в ложном свете. Эта женщина вдова. Она овдовела в результате преступления, совершенного…

- Одну минуту, - прервал его Мейсон, - в настоящий момент дело не рассматривается в суде и не должно обсуждаться сторонами.

- Но я возражаю против того, чтобы эту женщину представляли перед присяжными как легкомысленную особу! - закричал Раскин.

- А я возражаю против того, чтобы ее представляли как тихую, убитую горем вдову, против того, чтобы обвинение могло играть на симпатиях присяжных, - парировал Мейсон.

Судья Сеймур нахмурился:

- В данный момент дело не разбирается в суде, поэтому нет смысла представлять возражения. Присяжные вызваны лишь для того, чтобы увидеть свидетелей, услышать их показания, сформировать свое мнение относительно фактов. У обвинения один взгляд на дело, у защиты - другой. Пожалуйста, джентльмены, не переходите на личности. Продолжайте, мистер Мейсон.

К этому времени свидетельница уже не напоминала хрупкую, беспомощную, убитую горем вдову. Она сидела, слегка наклонясь вперед и свирепо глядя на Мейсона.

- Продолжим, - сказал он, - вы нашли письмо в кармане вашего мужа.

- Если это можно назвать письмом, - огрызнулась она, - угрозы шантажиста.

- И конверт.

- И конверт, - передразнила она.

- В левом верхнем углу конверта был обратный адрес и имя А. Б. Видал.

- В левом верхнем углу, - снова повторила за ним она, - был обратный адрес и имя - А. Б. Видал. - Она была слишком разозлена, чтобы скрывать свои эмоции.

- Вы говорите, это были угрозы шантажиста. Откуда вы это знаете?

- А что это, по-вашему, было - приглашение на танцы? - взорвалась она.

Нахмуренные брови судьи Сеймура остановили начавшееся веселье.

- И отправителем был А. Б. Видал?

- И отправителем был А. Б. Видал.

- Теперь, миссис Тейлман, - обратился к ней Мейсон, - сообщите, пожалуйста, присяжным ваше девичье имя.

- Дей Даунс.

- Это имя дали вам при крещении?

- Не знаю, - ответила она, - я там была, но ничего не помню.

- Вы пошли в школу под этим именем?

- Я не помню, когда пошла в школу.

- Это ли имя вы носили, когда вам было двенадцать лет?

Она немного поколебалась и сказала:

- Вы же понимаете, мистер Мейсон, что это был профессиональный псевдоним.

- Понятно, - отозвался Мейсон. - А ваше настоящее имя?

- Я…

- Ну-ну, продолжайте!

- Агнес.

- Агнес, а дальше?

- Агнес Видал! - выкрикнула она.

- Благодарю вас, - произнес Мейсон. - Это все.

- Одну минуточку, - тихо, успокаивающе начал Раскин, - миссис Тейлман, я понимаю ваш гнев. Прошу вас объяснить присяжным, что вы почувствовали, увидев имя на конверте.

- Я почувствовала, - начала она, стараясь вернуться к роли безутешной вдовы, - что какой-то шантажист использовал имя Видал, чтобы показать моему мужу, что он знает… все обо мне.

- Вы посылали это письмо?

- Нет, конечно.

- Вы имеете к нему какое-то отношение?

- Нет.

-Что вы о нем знаете?

- Только то, что уже рассказала.

- Какое впечатление произвело на вас имя А. Б. Видал?

Судья Сеймур взглянул на Мейсона:

- Защита не возражает, чтобы свидетель рассказал о своих впечатлениях?

- Ни в коем случае, - ответил Мейсон. - Я и сам хотел бы задать несколько вопросов по этому поводу.

Свидетельница снова свирепо взглянула на Мейсона и повысила голос:

- Я была просто уверена, что это шантаж и имя использовано, чтобы задеть моего мужа.

- У меня все, - объявил Раскин.

- Теперь вы, - обратился к Мейсону судья Сеймур.

- Благодарю, ваша честь. Я хотел бы узнать у свидетельницы, что именно в ее прошлом могло натолкнуть ее мужа на мысль о шантаже?

- Минуту, минуту! - закричал, вскакивая, Раскин. - Свидетельница не говорила ничего подобного. Вопрос не относится к делу!

- Напротив, - возразил Мейсон, - свидетельница поведала о своих впечатлениях, и я настаиваю на том, что мой вопрос вытекает из ее ответа.

- Вполне возможно, - сказал судья Сеймур, - но это совсем не значит, что мы можем тратить время на обсуждение несущественных вопросов. Однако в связи с характером перекрестного допроса я намерен разрешить этот вопрос.

- Вы поняли вопрос? - спросил Мейсон свидетельницу.

- Я не совсем в этом уверена.

- Что в вашем прошлом заставило вас подумать, что использование вашего имени имеет отношение к шантажу?

- Ничего! - взорвалась она. - Абсолютно ничего!

- Благодарю вас, - вежливо улыбнулся Мейсон. - У меня все.

- У нас все, - объявил Раскин.

Все еще взбешенная свидетельница прошла мимо стола защиты, бросая на Мейсона свирепые взгляды.

Мейсон повернулся к сидящей позади него Дженис Вайнрайт и ободряюще шепнул:

- Образ застенчивой, скромной вдовы, согнувшейся под тяжестью горя, мы разрушили.

Раскин вызвал лейтенанта Трэгга.

Лейтенант Трэгг очень кратко и профессионально описал место убийства. Его, объяснил он, попросили работать с людьми шерифа, поскольку он занимался этим делом, когда обнаружилось, что Морли Тейлман пропал.

Спокойно, невозмутимо и объективно он описал помещение: диван-кровать, душ, туалет, письменный стол, стулья и стенной шкаф, в котором хранились бумаги.

Тело лежало лицом вниз на полу, правая рука слегка вытянута над головой, левая - на уровне левого бедра.

Тело, указал лейтенант Трэгг, было полностью окоченевшим.

- В какое время вы увидели тело? - спросил Раскин.

- В семь двадцать семь вечера.

- В среду, четвертого?

- Совершенно верно.

- Вам известно, когда было обнаружено тело?

- Нет.

- Но вы знаете, когда вам об этом сообщили?

- Да.

- В какое время это было?

- Около шести часов.

- Вы можете допрашивать свидетеля, - сказал Раскин Мейсону.

- Диван-кровать был разложен? - спросил Мейсон.

- Нет, уже сложен.

- Может быть, его вообще не разбирали?

- Этого я не знаю, - подумав, ответил Трэгг.

- Благодарю вас, у меня все, - объявил Мейсон.

- Доктор Ломбард Джаспер, - объявил Раскин.

- Доктор Джаспер вышел вперед, принес присягу и сообщил, что является помощником судебно-медицинского эксперта и обследовал тело Морли Тейлмана, прежде чем его забрали с места происшествия; обследование проводилось примерно в половине восьмого вечера, в среду, четвертого; по мнению доктора Джаспера, смерть наступила между полуночью и пятью часами утра.

- Как вы установили время смерти? - спросил Мейсон.

- На основании различных факторов, известных судебно-медицинским экспертам.

- И что же это за факторы, известные судебно-медицинским экспертам?

- Например, трупные пятна.

- Что еще?

- Окоченение - начало, продолжительность, окончание.

- А теперь, доктор, давайте забудем профессиональный жаргон и изложим все так, чтобы поняли присяжные. Что такое трупные пятна?

- Характерный цвет трупа, появляющийся в результате коагуляции крови в капиллярах.

- Что-то у вас не очень хорошо получается, - заметил Мейсон. - Может, я вам помогу, доктор?

При жизни у нас существует кровяное давление, так?

- Да.

- После смерти давление становится равным нулю?

- Да.

- Поэтому кровь стекает в нижние части тела, так?

- Да.

- И поскольку кровь перестает циркулировать, она начинает сгущаться, верно?

- Да.

- Поэтому нижние части тела приобретают специфический оттенок, так называемые трупные пятна?

- Да.

- Как скоро после смерти появляются трупные пятна? Точнее, когда они становятся заметными?

- Спустя один-два часа после смерти.

- И как долго они сохраняются?

- Довольно долго.

- Двенадцать часов?

- Да.

- Двадцать четыре часа?

- Да.

- Следовательно, трупные пятна показывают только, что смерть произошла больше, чем час назад?

- Нет. Они продолжают развиваться. Цвет тоже указывает на время смерти.

- Есть какая-то разница между трупными пятнами спустя пять или десять часов?

- Я бы сказал, что через пять часов образование трупных пятен завершается.

- На теле, которое вы осматривали, оно было завершено?

- Да.

- Следовательно, по трупным пятнам на теле, которое вы осматривали, можно было сказать, только, что смерть наступила не менее пяти часов назад?

- Ну, есть и другие факторы…

- Пока оставим их в покое, - сказал Мейсон. - Я говорю сейчас только о трупных пятнах. Верно ли, что только по трупным пятнам на теле, которое вы осматривали, можно было утверждать, что смерть наступила более пяти часов назад?

Доктор заметно колебался.

- Да или нет? - настаивал Мейсон.

- Да, - произнес наконец доктор Джаспер.

- Теперь перейдем к другому фактору, который вы упомянули. Трупное окоченение. Вы можете описать его так, чтобы поняли присяжные?

- Это отвердение тела в результате химических процессов в мышечных тканях. Сразу после смерти тело очень мягкое. Потом начинается окоченение - лицо, шея, грудь, руки, живот и, наконец все тело. Потом, через некоторое время, окоченение начинает проходить, в том же порядке, как начиналось: лицо, шея и так далее.

- В данном случае окоченение охватило все тело?

- Совершенно верно.

- И поэтому вы решили, что смерть наступила между полуночью и пятью часами утра. Скорость развития трупного окоченения всегда одинакова?

- Не обязательно.

- В какой период оно обычно происходит?

- От восьми до двенадцати часов.

- Следовательно, если полностью окоченевшее тело найдено в семь тридцать утра, то возможно, что смерть наступила и в десять тридцать утра?

- Да, возможно.

- Правда ли, что наступление трупного окоченения может быть ускорено другими факторами? Что, если человек был убит во время борьбы, окоченение развивается гораздо быстрее?

- Да, это правда.

- И на него влияет температура?

- Да.

- Встречаются случаи, не так ли, когда трупное окоченение наступает почти мгновенно?

- Во всяком случае, в течение очень короткого периода.

- Почти мгновенно?

- Это зависит от того, что вы считаете мгновением.

- Минут за десять - пятнадцать.

- Да, это возможно.

- Доктор, вы заявили, что установили время наступления смерти с помощью определенных факторов, известных опытным судебно-медицинским экспертам, и назвали два: трупные пятна и трупное окоченение. Я хочу спросить вас: какие другие факторы вы имели в виду, устанавливая время наступления смерти?

- Никаких.

- Никаких? - Голос Мейсона выразил недоверчивое удивление.

- Никаких, - подтвердил доктор Джаспер.

- Вам известно, что установление момента смерти по трупному окоченению может вести к неправильным выводам?

- Я бы сказал, что это довольно точный показатель.

- А я бы сказал, что это не точный показатель, если оно может возникать уже через несколько минут после смерти или задерживаться чуть ли не на двенадцать часов.

- Ну, это уже крайности.

- А откуда вам известно, что этот случай не является крайностью?

Доктор Джаспер беспокойно заерзал.

- Отвечайте же, - сказал Мейсон. - Откуда вам известно, что этот случай не является крайностью?

- Я этого не знаю, - признал доктор.

- А как насчет температуры тела? - поинтересовался Мейсон. - Разве это не считается самым надежным способом определения времени смерти?

- Да, температура тела - это тоже фактор.

- Возможно, один из наиболее надежных факторов.

- Это один из факторов.

- Он надежен?

- Довольно надежен. Но бывают различные отклонения.

- Но не такие большие, как с трупным окоченением?

- Ну, смотря по обстоятельствам.

- Доктор, не вам ли принадлежит статья «Определение времени смерти», опубликованная в судебно-медицинском журнале в декабре прошлого года? В ней вы утверждаете, что из всех факторов, помогающих установить время наступления смерти, трупное окоченение, возможно, наименее надежный, а самый надежный, пожалуй, температура тела.

Доктор беспокойно зашевелился на свидетельском месте.

- Не уверен, что я высказался именно так.

Мейсон открыл свой портфель, достал из него журнал и сказал:

- Может быть, вы хотите, доктор, чтобы я освежил вашу память?

- Нет, не надо. Я вспомнил, что действительно говорил нечто подобное.

- Почему же сейчас вы стараетесь преувеличить значение трупного окоченения для установления времени наступления смерти и свести до минимума значение температурного фактора?

- Я не делаю ничего подобного! - возмущенно запротестовал доктор.

- Вы установили время смерти по двум факторам, которые, как вы утверждаете, являются надежными для судебно-медицинского эксперта: трупные пятна и трупное окоченение. А как насчет температуры, доктор? Вы измеряли температуру?

- Не измерял.

- Вот как?

- Когда я увидел тело, он было полностью одето, а единственный способ измерить температуру тела… Ну, одним словом, тело в этот момент должно быть полностью раздето.

- Когда тело увозили, оно было полностью одето?

- Да.

- А после того как оно было раздето, температура измерялась?

- Очевидно, нет, - признал доктор. - Произошла какая-то путаница. Кто-то решил, что измерил я, а я решил, что это сделал кто-то другой. Во всяком случае, температуру не измерили.

- Итак, - продолжал Мейсон, - вы пытаетесь установить время наступления смерти только с помощью двух факторов: трупных пятен и трупного окоченения. В своей статье вы утверждаете, однако, что окоченение наименее надежный фактор, поскольку на него оказывают большое влияние внешние условия, а трупные пятна вы там даже не упомянули.

- Да, действительно, не упомянул…

- Итак, кто-то ошибся, не измерил температуру тела, а вы, чтобы ваши показания выглядели убедительно, упомянули трупные пятна как надежный фактор определения момента смерти? Разве в данных обстоятельствах трупные пятна являются надежным показателем?

- Возражаю, - вмешался Раскин. - Вопрос некорректен.

- Что же в нем некорректного? - спросил судья Сеймур.

- Он выставляет свидетеля в невыгодном свете.

- Вы, очевидно, полагаете, что ответ свидетеля будет утвердительным, - заметил судья Сеймур.

- Это же совершенно ясно из хода допроса, - сказал Раскин,- Я думаю, что доктор Джаспер старался быть беспристрастным…

- В данный момент, - вмешался Мейсон, - у помощника прокурора нет никакой необходимости защищать свидетеля. Пусть он займется этим на судебном процессе.

- Я думаю, возражение обвинения следует отклонить, - решил судья Сеймур. - Отвечайте на вопрос, доктор Джаспер.

Доктор переступил с ноги на ногу и произнес:

- Я старался давать показания как можно более добросовестно. Мое мнение таково: смерть наступила между полуночью и пятью утра. Я сообщил, какие факторы принимал во внимание.

- Отрицаете ли вы, что употребляли термин «трупные пятна» только с целью произвести впечатление на присяжных?

- Я употребил этот термин потому, что он был уместен в данном случае.

- Но согласно вашим же собственным показаниям, они только показывали, что смерть наступила более пяти часов назад. Это тоже кое-что, но как могло случиться, что вы даже не упомянули о трупных пятнах в своей статье?

- Возможно, просто не подумал об этом.

- Вы хотите сказать, что писали свою статью не думая?

- Я же не должен был включать в нее все.

- Вы упустили это из виду?

- Я бы этого не сказал.

- Может быть, вы чувствовали, что, если упомянете о трупных пятнах в статье в таком авторитетном журнале, ваши коллеги, хорошо знакомые с предметом, высмеют вас?

- Об этом не пишется в статьях подобного рода.

- Об этом не пишется в статье, - подхватил Мейсон, - которая являлась попыткой охватить все научные факторы, способствующие определению момента смерти.

- Да.

- Так почему же вы говорите об этом здесь?

- Потому что это тоже фактор. Признаю, не очень существенный. Но были и другие факторы.

- Ах, вот как, были и другие! Я попросил вас перечислить их, и вы назвали только трупное окоченение и трупные пятна.

- Это медицинские факторы, но были и другие, повлиявшие на мое заключение.

- Например?

- Физические.

- Что вы имеете в виду?

- Фактор времени.

- Что вы имеете в виду под фактором времени?

- Например, грозу.

- Теперь я начинаю понимать суть ваших показаний. Вы видели следы автомашины на мокрой земле, вам сообщили, в какое время прошла гроза, и вы установили время наступления смерти в основном по этим факторам. А теперь, когда вас вызвали для дачи показаний, вы пытаетесь как-то обосновать свое заключение, основанное на посторонней информации, подкрепляя его профессиональным жаргоном.

- Это неправда!

- Но основными факторами для установления времени смерти для вас оказались не медицинские.

- Они помогли мне прийти к определенному заключению.

- Вы не специалист в этом деле?

- У меня есть глаза.

- Поэтому вы установили время смерти, принимая во внимание то, что назвали немедицинскими факторами?

- Я бы сказал так: косвенные доказательства ясно показывали, что смерть наступила до начала грозы.

Поскольку с медицинской стороны этого ничто не опровергало, я и пришел к такому заключению.

- Ну, теперь мы подходим к сути. Доктор, я хочу быть честным с вами, но и вы будьте честны со мной. Вы действительно установили время смерти на основании косвенных доказательств, потому что с медицинской точки зрения этому ничто не противоречило; вы заявили под присягой, что смерть наступила между полуночью и пятью часами утра. Так?

- В целом так, - ответил доктор Джаспер. - Несмотря на вашу попытку исказить мои показания, факт остается фактом: смерть наступила между полуночью и пятью часами утра.

- Скорее в силу вещественных косвенных доказательств, чем медицинских факторов?

- В силу всех вместе взятых.

- Отдельно взятые медицинские факторы не дают возможности точно установить время смерти?

- Нет.

- Другими словами, на ваше мнение в первую очередь повлияли не медицинские факторы, медицинские лишь подтвердили его?

- Если вы так ставите вопрос, да.

- Да, я ставлю вопрос именно так. У меня больше нет вопросов.

- У обвинения вопросов тоже нет, - сказал Раскин.

Доктор Джаспер вернулся на свое место.

Карлотта подошла к свидетельскому месту и принесла присягу.

- Вы бывшая жена покойного? - спросил Раскин.

- Да.

- Четвертого числа вы приехали в Лас-Вегас, штат Невада?

- Да.

- Почему вы отправились в Лас-Вегас?

- Я предполагала встретиться там со своим бывшим мужем. У меня были основания полагать, что он хочет купить некоторые акции, которые я получила при разводе.

- Вы обсуждали этот вопрос с вашим бывшим мужем?

- Не с ним лично. Я сказала человеку, который, как я считала, представлял его интересы, что приеду в Лас-Вегас, но не желаю иметь никаких дел с посредниками.

Я хотела иметь дело с покупателем, кто бы он ни был.

- В Лас-Вегасе вас встретила обвиняемая?

- Совершенно верно.

- Защита может приступить к допросу, - объявил Раскин.

- Почему вы выбрали Лас-Вегас, миссис Тейлман? - спросил Мейсон.

- Потому что была уверена, что имею дело с агентом моего бывшего мужа. Именно в Лас-Вегасе был разрушен наш брак, и я решила… Я хотела получить удовлетворение, встретившись с ним здесь.

- Сейчас вы весите значительно меньше, чем в то время, не так ли? Вы занялись собой, чтобы… скажем, вернуться в строй. Это так, миссис Тейлман?

- Абсолютно верно, - ответила она. - Я знала своего бывшего мужа, о, я знала его очень хорошо! Если бы он встретил меня в Лас-Вегасе, я дала бы этой потаскушке попробовать ее собственного снадобья…

- Минуточку, - прервал ее судья Сеймур. - Давайте не будем прибегать к оскорблениям, миссис Тейлман.

- Я просто отвечаю на вопрос, - сказала она. - Простите, ваша честь.

- Я прекрасно понимаю ваши чувства, - поклонился Мейсон. - Это все, миссис Тейлман. Благодарю вас.

- Джентльмены, наступило время перерыва, - объявил судья Сеймур. - Мне не хотелось прерывать допрос свидетеля. Следующее заседание суда завтра утром в девять тридцать. Присяжным не разрешается высказывать какие-либо мнения по делу, обсуждать его между собой или позволять обсуждать его в их присутствии. Подсудимая остается под стражей. Суд удаляется до девяти тридцати завтрашнего утра.

Мейсон повернулся к офицеру охраны:

- Я хотел бы поговорить со своей подзащитной, прежде чем ее уведут.

Офицер кивнул.

Мейсон дождался, когда зал заседаний опустеет, и повернулся к Дженис Вайнрайт:

- Вы сказали, что разговаривали с Морли Тейлманом четвертого утром, после разговора со мной. Согласно показаниям свидетелей обвинения, к этому моменту он был уже часа четыре как мертв. Мне необходимо было расшатать их теорию, хотя, возможно, с точки зрения некоторых присяжных я был излишне суров с доктором.

- Я понимаю, - сказала она.

- Это, однако, не значит, что вы говорили правду.

- Мистер Мейсон, я говорю правду.

- Я вам верю, потому что это мой долг. Как ваш адвокат я обязан принять вашу версию и помочь вам. Но показания свидетельствуют против вас, особенно косвенные улики.

- И тем не менее я повторяю: я не была там. Я не видела мистера Тейлмана с того момента, как он уехал из конторы третьего днем.

- Знаете, Дженис, меня не покидает чувство, что вы лжете, и если это так, то вы попадете прямым ходом в газовую камеру.

- Я ничего не могу поделать. Я сказала правду.

- В таком случае запомните: мне приказано представить суду записи, сделанные у меня в кабинете. У них теперь есть номера двадцатидолларовых купюр, которые были в чемодане. Если им удастся связать вас хоть с одной из этих бумажек, ваша песенка спета.

- Я прекрасно понимаю это, но они никак не могут связать меня с этими деньгами. Я до них даже не дотрагивалась. Я сделала все точно, как вы велели. Положила деньги в камеру хранения и отправила ключ. Больше я к этой секции и близко не подходила. Вы же знаете, что я не могла взять деньги, потому что ключ от чемодана был у вас.

- У меня был один ключ. Но ничто не мешало вам заказать еще дюжину ключей от этого чемодана.

- Я этого не делала.

- Вы так сказали.

- Я сказала правду.

- Но ваша машина несомненно была на месте убийства. Совпадение слепков не может быть случайным.

- Я туда не ездила.

- Ну хорошо, - согласился Мейсон. - Значит, кто-то хотел бросить на вас подозрение, кто-то воспользовался вашей машиной. Но это очень маловероятно. Давайте вернемся к четвертому числу. Было объявлено об исчезновении мистера Тейлмана. У вас в конторе сидел полицейский детектив. Где в это время была ваша машина?

- На стоянке возле конторы.

- Потом вы поехали домой, во всяком случае, вы сказали, что звонили мне из дома.

- Да.

- А потом?

- Потом позвонил мистер Тейлман.

- Что он сказал?

- Он велел мне взять денег из сейфа и первым же вечерним рейсом отправиться в Лас-Вегас, чтобы встретить его первую жену, которая приедет поездом. Карлотта не любит летать.

- И что вы сделали?

- Взяла деньги из сейфа.

- Сколько?

- Он велел взять двести пятьдесят долларов.

- А сколько там было?

- Он старался, чтобы там всегда было долларов пятьсот.

- И вы взяли двести пятьдесят на поездку?

- Да. Я следовала инструкции.

- Но вы же дали мне двести пятьдесят долларов как гонорар в Лас-Вегасе.

Она секунду колебалась, потом произнесла:

- Это тоже было в соответствии с инструкцией. Он велел дать вам двести пятьдесят долларов.

- Вы взяли двести пятьдесят на поездку и двести пятьдесят для меня. Это пятьсот. Оставались ли еще деньги в ящике?

- Нет.

- Вы взяли все?

- Да.

- Обвинение непременно обратит внимание на этот факт. Сразу после смерти мистера Тейлмана вы выгребаете из его сейфа все до копейки.

Она чуть не плакала:

- Я сделала только то, что он велел.

- Куда вы отправились после этого?

- В салон красоты.

- Как долго вы там пробыли?

- Часов пять.

- Вы поехали туда на машине?

- Салон рядом с моим домом.

- Где находилась ваша машина?

- В переулке около дома.

- Когда вы увидели свою машину после посещения салона красоты?

- Четвертого?

- Да.

- В половине шестого, когда поехала в аэропорт.

- Вам придется рассказать это, и тогда вы попались… Послушайте, Дженис, если у вас был роман с мистером Тейлманом, скажите мне об этом, и скажите прямо сейчас. Если вы поехали в Палмдейл на свидание с ним…

- Мистер Мейсон, я же говорю вам, что этого не было. И я знаю, что мистер Тейлман звонил мне не оттуда. Там нет телефона. Ближайший телефон находится в двух милях.

- А может ли быть, что вас обманули, что кто-то изображал мистера Тейлмана?

- Ни в коем случае, - твердо ответила она, - я знаю голос мистера Тейлмана.

Мейсон покачал головой:

-'Дженис, это просто невозможное стечение обстоятельств. Как только вы начнете давать показания, вас просто разорвут на куски.

- Но это правда!

- Ну что ж, пусть будет так. Но мне все-таки кажется, что вы от меня что-то скрываете. У меня такое чувство, что вы пытаетесь меня обмануть. Ну что ж, вам же от этого будет хуже.

Она заплакала:

- Вы мне не доверяете.

Мейсон задумчиво посмотрел на нее и сказал:

- Вы приводите меня в недоумение, Дженис, но я все равно буду представлять ваши интересы перед присяжными.

- Я бы хотела, чтобы вы мне больше доверяли.

- Я бы тоже этого хотел, но факты против вас. Вы должны были там быть. Вы должны были приехать туда до дождя и уехать после дождя.

- Я не была там! Не была! Не была! - крикнула она.

Мейсон пожал плечами.

- Ну, хорошо, Дженис, как хотите. Но я не могу позволить вам давать такие показания. Для вас лучше сидеть молча. Обвинение само должно доказывать вашу вину.

- Мне можно так сделать? - спросила она. - Можно не давать показаний?

- Вы боитесь?

- Да. Я не хочу, чтобы они спрашивали, как я отношусь к мистеру Тейлману.

Мейсон подтвердил:

- Закон дает вам право промолчать, не доказывать свою невиновность, заставить обвинение доказывать вашу вину. Но могу поделиться с вами кое-какими соображениями. Если они найдут доказательства, а вы откажетесь от дачи показаний, вас наверняка обвинят в предумышленном убийстве. Вы молоды и красивы, много лет преданно служили своему хозяину, поэтому вам, возможно, заменят газовую камеру на пожизненное заключение, но вас несомненно обвинят в предумышленном убийстве.

- Я ничего не могу поделать, - всхлипнула она.

- Черт побери! Боюсь, что я тоже.

XIII

Мейсон мрачно вышагивал по кабинету. Делла Стрит, привыкшая к его настроениям, сидела за своим столом и обеспокоенно наблюдала за ним.

- Что случится, если вы не позволите ей давать показания?

- Девять из десяти, что ее осудят. А если позволю, то осудят обязательно. Она явно была влюблена в Тейлмана, и до его второй женитьбы они, очевидно, провели вместе несколько выходных. Дженис пытается скрыть свои чувства и несомненно хотела бы сохранить эти встречи в тайне. Если ее начнут допрашивать об этом, то ее репутация будет погублена в глазах присяжных. А если у нее найдут хоть одну банкноту из тех, что были в чемодане, с ней все кончено.

- Естественно, - согласилась Делла.

- В этом деле слишком многое говорит о шантаже, - продолжал Мейсон. - Не было никакой необходимости посылать Тейлману два письма: одно домой, другое в контору. Если Тейлман велел секретарше не вскрывать писем от А. Б. Видала, зачем бросать письмо в корзину для бумаг, где она его наверняка увидит? Письмо… В нем просто предлагалось приготовить деньги. Там не говорилось ни о чемодане, ни о камере хранения. Дженис сейчас считает, что весь этот шантаж - выдумка Тейлмана, чтобы получить большую сумму наличными для какой-то сделки. Но Тейлман мертв, он ничего не может рассказать. Когда за него начнет говорить Дженис, ее будут слушать с откровенным подозрением. Когда она попытается защитить себя словами Тейлмана, присяжные ей не поверят… И кому-то удастся улизнуть с двумястами тысячами долларов в двадцатидолларовых купюрах.

Делла Стрит покачала головой:

- Во всем этом нет логики.

- Тем не менее, нам придется ее отыскать. Нужно изложить присяжным логичную версию случившегося. Более того, она должна быть стройной и убедительной, чтобы прокуратура не смогла ее разрушить. На сегодняшний день складывается впечатление, что никакого шантажиста вообще не было. Тейлман придумал какую-то головоломку, чтобы сделать вид, что его шантажируют, но я не могу этого доказать. Как только Дженис Вайнрайт начнет давать показания, она погибла… Если они найдут хоть одну двадцатидолларовую бумажку из тех денег, что были в чемодане, ее отправят в газовую камеру.

- Вы все время это повторяете, шеф. Вы думаете, они могут у нее оказаться?

- Боюсь, что да. Понимаете, она взяла из сейфа пятьсот долларов. Представьте, что вся история с шантажистом - выдумка Тейлмана, чтобы получить наличные из банка. Вполне возможно, что деньги, положенные в сейф, он достал из того чемодана. Черт возьми, Делла, в этом деле кое-какие детали просто не имеют логического объяснения!

- Вы уверены, что Дженис нельзя давать показания?

- Да, если она что-то скрывает. По-моему, она даже не представляет, что ее ждет при перекрестном допросе. Еще и по этой причине я так обошелся со второй миссис Тейлман. Я хотел показать Дженис, что может сделать со свидетелем представитель противной стороны.

- Ну знаете, - негодующе возразила Делла Стрит, - миссис Тейлман это заслужила. Она достаточно повидала в жизни и знает, что к чему. Она вышла замуж за Тейлмана, потому что это было ей выгодно. Она украла его, сознательно украла у жены! И имела нахальство явиться в суд безутешной вдовой. Ну, прямо скромница! Такая тихая, такая робкая, глазки опущены! Вы не хуже меня знаете, что она уже прикидывает, что будет делать с унаследованными деньгами. Она была приманкой в игорном доме, подошла к Тейлману, чтобы подбить его продолжать игру. Приглянулась ему, прикинула и решила, что он ей подойдет. И получила свое.

Мейсон кивнул.

- Как выглядел перекрестный допрос?

- Можете мне поверить, вы сорвали маску с этой женщины. Она производила замечательное впечатление на присяжных, пока сидела такая скромная, милая, храбрая. Вы начали ее бесить, и наружу вылез ее истинный характер. Она смотрела на вас так, словно готова задушить собственными руками. Могу поспорить, что сейчас она втыкает булавки в ваше изображение.

Мейсон усмехнулся:

- Возможно, она не испытывает ко мне нежных чувств… Черт возьми, Делла, я чувствую, что присяжные заинтересовались. Я думаю, они не стали бы возражать против моей теории, только у меня ее нет. Я не рискую ее выдвигать, пока обвинение не представило все свои доказательства.

Раздался условный стук в дверь. Мейсон открыл и впустил Пола Дрейка.

- Привет, Перри, - сказал Дрейк. - Как дела, красотка? - обратился он к Делле.

- Все еще в седле, - ответил Мейсон. - Но несколько раз нас изрядно тряхнуло. Даже думать не хочется о том, что нас ожидает.

- Ужасно неприятно приносить плохие новости, но должен вам кое-что сказать.

- Что еще?

- Они приготовили бомбу, настоящую бомбу, которую намерены подкинуть вам в самый последний момент. Они чувствуют, что вы намерены обойтись без показаний Дженис, что ты рассчитываешь на свои ораторские способности. Так вот, они намерены вынудить тебя поставить Дженис на свидетельское место и расколоть ее.

- Каким образом?

- Не знаю. Какие-то улики, которые они намерены представить в последний момент. Гамильтон Бергер, окружной прокурор, намерен присутствовать в зале суда. Они намерены выждать момент, когда загонят тебя в ловушку. Они не позволят тебе отложить дело или устроить перерыв. Это случится или в середине утреннего, или в середине вечернего заседания. После этого они намерены закончить выступления своей стороны, и тебе придется выступать, еще не оправившись от удара.

- У тебя есть возможность узнать, что они затеяли? - спросил Мейсон.

Дрейк покачал головой:

- Они охраняют это, как самый важный секрет в мире.

- Но откуда ты это узнал?

- Из надежного источника. Один из газетчиков очень близок с Гамильтоном Бергером. Бергера хватил бы удар, если бы он узнал, что этот человек сообщил мне. Бергер велел ему быть в суде и приготовиться к сенсационному развитию событий. Предупредил, что это произойдет за несколько минут до окончания выступления обвинения, что ты будешь висеть на веточке, а Гамильтон Бергер с удовольствием ее перепилит. Больше ему ничего не удалось выяснить, поэтому он обозлился и пришел ко мне, разнюхать, не знаю ли я чего-нибудь. Я притворился, что имею кое-какие сведения, и он пытался их из меня выкачать, а я выкачал все из него. Я сказал, что ты оставишь обвинение с носом.

Мейсон нахмурился и заходил по кабинету.

Дрейк посмотрел на Деллу Стрит, потом повернулся к адвокату:

- Перри, у меня есть догадка. Правда, только догадка.

- Выкладывай, - сказал Мейсон.

- Ты абсолютно уверен, что не сама Дженис Вайнрайт писала эти письма?

Мейсон повернулся к Дрейку:

- Нет, не абсолютно, а очень хотел бы. Я в этом деле ни в чем не уверен. У меня такое ощущение, что я иду по канату над пропастью, а кто-то уже приготовил нож и может в любую минуту перерезать канат.

- Это совпадает с тем, что сообщил репортер, - сказал Дрейк. - Перри, может, забудем пока об этом и пойдем перекусим?

Мейсон покачал головой.

- Знаешь, Пол, - сказала Делла Стрит, - у него сегодня такой вечер… Он собирается протаптывать дыру в ковре и пить кофе.

- А ты, красавица? - спросил Пол. - Может, пойдем подкрепимся?

Делла Стрит покачала головой:

- Спасибо, Пол. Мое место здесь, рядом с Перри.

- Ты же не можешь помочь ему переживать.

- Нет, - улыбнулась она, - но я могу наливать ему кофе.

Мейсон, похоже, не слышал их разговора. Задумчиво полуприкрыв глаза, он методично шагал по кабинету.

XIV

За тридцать секунд до девяти тридцати, когда зал был уже заполнен беспокойными, перешептывающимися зрителями, когда представители сторон заняли свои места, когда уселись присяжные и все напряженно ожидали появления судьи Сеймура, Гамильтон Бергер, окружной прокурор, вошел через боковую дверь и сел за стол обвинения.

Появление окружного прокурора вызвало бурное обсуждение, и в этот момент бейлиф объявил:

- Прошу всех встать!

Судья Сеймур вошел в зал, кивнул присяжным и публике и сказал:

- Садитесь, пожалуйста. Приступаем к слушанию дела по обвинению Дженис Вайнрайт. Обвиняемая в суде, присяжные присутствуют. Начинайте, господин прокурор.

- Вызываю лейтенанта Софию, полицейское управление Лас-Вегаса, - объявил Раскин.

Лейтенант София принесла присягу, и Раскин спросил ее, делала ли обвиняемая какие-либо заявления после того, как была арестована в Лас-Вегасе, штат Невада.

- Да.

- Добровольно?

- Да.

- Ей не угрожали?

- Нет.

- На нее оказывали давление?

- Нет, никакого давления, никаких обещаний, а также угроз. Ей сообщили о её правах. Более того, ее адвокат рекомендовал ей не делать никаких заявлений.

- И все-таки она сделала заявление?

- Она сделала его лейтенанту Трэггу и мне.

- Очень хорошо. Вы можете сообщить суду и присяжным, что она сказала? - спросил прокурор Раскин.

- Вы хотите задать какие-то вопросы? - обратился судья Сеймур к Мейсону.

- Нет, ваша честь. Послушаем, что сказала обвиняемая.

- Продолжайте, - повернулся Раскин к свидетелю.

- Она сообщила, что ее хозяин, мистер Тейлман, велел ей не вскрывать писем от А. Б. Видала; письмо от Видала пришло, она не вскрыла его, но позже заметила, что мистер Тейлман разорвал письмо и бросил в корзину для бумаг; она увидела это письмо, достала и сложила куски вместе; в письме содержалось требование под угрозой смерти отдать деньги. Она сказала, что Тейлман послал ее купить чемодан. Чемодан она отдала Тейлману с одним ключом, а второй оставила у себя; Тейлман, очевидно, даже не подумал о втором ключе и не спросил о нем; он отнес чемодан к себе в кабинет на несколько минут и снова вынес его; теперь чемодан весил уже около двадцати пяти - тридцати фунтов и был заперт.

Тейлман велел ей отвезти чемодан в камеру хранения на вокзал и положить в ячейку «Ф» ноль восемьдесят два. Она должна была отправить ключ от нее на имя А. Б. Видала, до востребования. В случае, если эта ячейка будет занята, она должна была воспользоваться любой из ближайших четырех слева от нее.

- Она рассказала, что сделала?

- Она сказала, что взяла чемодан, поймала такси и направилась к Перри Мейсону. Она сказала ему, что подозревает, что ее хозяина шантажируют, достала второй ключ от чемодана. Мистер Мейсон открыл чемодан в ее присутствии и в присутствии мисс Стрит, чемодан был набит двадцатидолларовыми купюрами; несколько минут они записывали номера на диктофон и магнитофон; затем закрыли и заперли чемодан, и ключ мистер Мейсон оставил у себя. Обвиняемая вместе с Деллой Стрит отправилась в камеры хранения, положила чемодан в ячейку, и Делла Стрит сама отправила письмо с ключом А. Б. Видалу. После этого обвиняемая вернулась в контору, и сразу после обеденного перерыва мистер Тейлман сказал, что идет домой. Немного позднее он позвонил и сообщил, что в контору не вернется.

Далее обвиняемая сообщила, что это был последний раз, когда она видела мистера Тейлмана живым; утром четвертого, в восемь сорок, она позвонила мистеру Мейсону и рассказала, что в конторе была полиция и расспрашивала о мистере Тейлмане; его жена сообщила об исчезновении мужа. Мистер Мейсон велел ей не лгать полиции, но и не рассказывать слишком много, только отвечать на вопросы. Она сказала, что сразу после разговора с мистером Мейсоном ей позвонил мистер Тейлман.

- Одну минуту, - перебил свидетеля Раскин. - Давайте уточним. Она сказала, что мистер Тейлман позвонил ей по телефону?

- Да.

- В какое время?

- Сразу после ее разговора с мистером Мейсоном - примерно без двадцати девять.

- Что же сказал ей мистер Тейлман?

- Мистер Тейлман велел ей взять в сейфе двести пятьдесят долларов, купить билет на вечерний самолет в Лас-Вегас и встретить там в двадцать три двадцать поезд из Лос-Анджелеса, которым должна приехать его первая жена, Карлотта Тейлман.

Она должна была отправить мистеру Тейлману телеграмму и сообщить, где остановились, а затем находиться в обществе Карлотты Тейлман до тех пор, пока не получит новые инструкции.

Она сообщила, что мистер Тейлман, по его словам, хотел заключить сделку со своей бывшей женой - либо купить ее акции, либо получить право распоряжаться ими от ее имени.

- Это все?

- Да. Можно сказать, да.

- Защита может приступать к допросу свидетеля, - объявил Раскин.

Мейсон со скучающим видом посмотрел на часы.

- У меня нет вопросов, - сообщил он.

- Ну что ж, хорошо, - согласился Раскин. - А теперь, поскольку я не могу просить адвоката давать показания по делу, в котором он является защитником обвиняемой, я сообщу, что мистер Мейсон и его секретарь мисс Стрит записали номера некоторых банкнот, которые обвиняемая принесла в контору мистера Мейсона в чемодане. Им были вручены повестки, предписывающие представить большому жюри эти записи; диктофонная и магнитофонная записи представлены.

Далее я сообщаю, что у нас имеется список номеров двадцатидолларовых купюр. Заверяю адвоката, что это точный список, и прошу его согласия приобщить список к вещественным доказательствам.

- Мы понимаем ситуацию и благодарим за любезность, - ответил Мейсон. - Если обвинение гарантирует, что список точно соответствует нашим записям, представленным большому жюри, мы согласны.

- Я это свидетельствую, - заявил Раскин.

- Список может быть приобщен к вещественным доказательствам, - согласился Мейсон.

- Пригласите вашего следующего свидетеля, господин прокурор, - сказал судья Сеймур.

С видом явного триумфа Раскин провозгласил:

- Вызываю Дадли Робертса! Робертса привели к присяге.

- Где вы проживаете? - спросил Раскин.

- Лас-Вегас, Невада.

- Вы знакомы с Перри Мейсоном?

- Знаком.

- А с его секретарем, Деллой Стрит? Я попрошу мисс Стрит встать.

Делла Стрит встала.

- Да, я знаю обоих, - подтвердил Робертс.

- Когда вы впервые увидели их?

- В среду четвертого.

- Где?

- В Лас-Вегасе. Они сели ко мне в машину.

- А теперь, - с триумфом провозгласил Раскин, - я покажу вам двадцатидолларовую купюру и спрошу, видели ли вы ее раньше?

- Видел. На ней в уголке мои инициалы.

- Где вы взяли эту купюру?

- Мне дал ее мистер Мейсон в уплату за проезд, - ответил Робертс.

- Приступайте к допросу, - повернулся Раскин к Мейсону.

Мейсон встал, подошел к свидетелю и долго его рассматривал.

- Мистер Робертс, - начал он, - сколько раз я ездил с вами четвертого вечером, после того как мы с мисс Стрит отправились в аэропорт?

- Вы с мисс Стрит доехали со мной от казино до полицейского участка. Сначала вы хотели ехать в аэропорт, потом передумали и решили поехать к полицейскому участку.

- Вот именно. Когда я был вашим пассажиром в следующий раз?

- Мы подождали возле участка, взяли там женщину, и, когда полицейские попытались нас остановить, вы велели мне ехать быстрей.

- Куда мы направились?

- Вы велели остановиться у первого же мотеля, где будут свободные места.

- И просил подождать?

- Да.

- И вы стали ждать?

- Я позвонил.

- Кому?

- Я позвонил в полицию и сообщил, что человек, которого они пытались остановить, велел мне ехать в этот мотель и теперь находится там.

Я живу в Лас-Вегасе и не собираюсь ссориться с полицией.

- Поэтому вы решили сообщить, где я нахожусь?

- Я решил, что так будет лучше.

- И что же было дальше?

- Приехала полицейская машина и отвезла вас. обоих в аэропорт.

- А что сделали вы?

- Я отвез женщину, которая была с вами, обратно в казино.

- Я оплатил вам поездку, не так ли?

- Так.

- Разве вы не помните, что я платил серебряными долларами? Я еще спросил, не возражаете ли вы против серебряных долларов, а вы ответили, что возражаете только против долговых расписок.

- Точно. Но это было, когда вы ехали к полицейскому участку. А когда я вез вас из аэропорта на вокзал, вы дали мне двадцатидолларовую купюру.

- Когда же вы узнали, что я дал вам именно эту купюру?

- На следующий день полиция попросила меня проверить выручку за предыдущий день, и точно - в ней оказалась эта двадцатидолларовая бумажка, та самая, которую они искали.

- Ее определили по номеру?

- Да.

- Но вы не посмотрели на номер купюры, которую я вам дал?

- Это должна быть она.

- Что вы имеете в виду?

- Это была двадцатидолларовая бумажка.

- Что в ней было особенного, почему вы могли ее запомнить?

- Я помню, что получил ее от вас.

- Но как вы отличаете ее от всех прочих двадцатидолларовых купюр?

- На следующее утро у меня была она одна.

- Вы хотите сказать, что я был единственным, кто в тот вечер дал вам двадцатидолларовую купюру?

- Вот именно.

- Подумайте хорошенько, может, еще кто-нибудь дал вам такую же бумажку?

- Нет. Она была одна.

- Теперь давайте уточним. Когда я расплатился с вами двадцатидолларовой купюрой, вы не обратили на нее особого внимания.

- Как бы не так! Это были двадцать долларов, и вы не взяли сдачу. Когда пассажир не берет сдачу с двадцати долларов, я такое не забываю.

- Нет-нет, - сказал Мейсон, - меня интересует другое: вы не посмотрели на номер купюры, когда я вам ее дал?

- Нет, на номер я не глядел, просто сунул в карман.

- Так откуда же вы знаете, что я дал вам именно эту купюру?

- Потому что на следующее утро, когда полиция попросила меня проверить, это была единственная двадцатидолларовая бумажка у меня в кармане.

- Второй раз, - сказал Мейсон, - я платил серебряными долларами.

- Ну да. Об этом никто не спорит. Вы поехали к полицейскому участку. Сначала в аэропорт, а потом передумали и сказали, чтобы я вез вас к участку. Дали мне серебряные доллары и велели подождать. Потом из участка вышла женщина, вот эта. - Он указал на Карлотту. - Вы втащили ее в такси. Она сначала подумала, что машина свободна. Вы посадили ее в машину и велели мне ехать быстрее. Полицейский подбежал и попытался остановить машину, но вы велели ехать.

- И что же вы сделали?

- Ехал, пока вы не велели остановиться у мотеля, где были свободные места. Вы все туда вошли, а я пошел звонить в полицию.

- И в результате этого звонка к мотелю подъехала полицейская машина?

- Наверно. Они забрали вас и сказали, что сами отвезут вас в аэропорт.

- Значит, двадцать долларов вы получили за первую нашу поездку?

- Я вам все время об этом твержу.

- И это были единственные двадцать долларов в вашем кармане на следующее утро?

- Ну да!

- А теперь хорошенько подумайте. Не тратили ли вы деньги вечером четвертого?

Свидетель покачал головой.

- Подумайте, - настаивал Мейсон.

- Я… я хорошо поужинал. Вечер оказался удачным, и я решил, что могу позволить себе хороший бифштекс. Заплатил, по-моему, десятидолларовой бумажкой.

- Что вы сделали, когда я уехал в аэропорт?

- Я стоял у мотеля, там была эта дама, которую вы привезли от полицейского участка. Она хотела, чтобы я отвез ее в казино, и я отвез.

- Она заплатила?

- Конечно, у меня же такси.

- Как она вам заплатила?

- Деньгами, - сердито ответил шофер.

- Она дала вам нужную сумму, или вам пришлось давать ей сдачи?

- Она дала… Я не помню. Может, и всю сумму. Кажется, она дала долларовые бумажки. Не помню.

- Немогла ли она дать вам двадцатидолларовую бумажку?

- Я же сказал: у меня в кармане была только одна двадцатидолларовая бумажка. Я помню, что вы дали мне двадцать долларов. На следующее утро полиция попросила меня посмотреть по карманам, нет ли там двадцатидолларовых бумажек, и дать их номера. У меня оказалось двадцать долларов, я дал им номер, они попросили меня написать на банкноте мои инициалы, забрали ее и дали вместо нее две по десять.

- Если женщина из мотеля - кстати, ее зовут миссис Тейлман - дала вам двадцатидолларовую купюру, когда вы везли ее в казино, и вы дали ей сдачи, то вы могли заплатить этой купюрой за свой бифштекс, не так ли?

- Конечно, так. А если бы Рокфеллер подарил мне миллион долларов, я был бы миллионером.

В зале раздался смех.

Судья Сеймур постучал по столу карандашом:

- Это не повод для веселья.

- Прошу суд проявить снисхождение, - сказал Мейсон. - Я полагаю, с точки зрения этики адвокат не должен давать показания в качестве свидетеля по делу, а если будет вынужден, то не должен выступать перед присяжными.

Я хотел бы избежать этого и пытаюсь прояснить ситуацию с помощью детального допроса.

Судья Сеймур кивнул и сказал:

- Продолжайте, мистер Мейсон. Суд понимает ваше положение.

- Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, - сказал Мейсон. - Если ваша пассажирка дала вам двадцатидолларовую бумажку, могли ли вы заплатить ею за бифштекс?

- Нет, не думаю.

- Вы считаете, что это невозможно?

- Я считаю, что невозможно. Она не давала мне двадцатидолларовой бумажки. На следующее утро это были единственные двадцать долларов.

- Может, на следующее утро это и были единственные двадцать долларов, но вы ведь не можете поклясться, что не потратили двадцатидолларовую купюру, когда платили за бифштекс?

- Не думаю, что я это сделал.

- Вы можете поклясться?

- Поклясться не могу. Но думаю, что не тратил. Я в этом уверен.

- Это все, - объявил Мейсон.

- Если вы уверены, то можете поклясться, - вкрадчиво сказал Раскин, не так ли, мистер Робертс?

- Возражаю, - вмешался Мейсон. - Это наводящий вопрос.

- Вопрос действительно наводящий, - признал судья Сеймур.

- Но это же свидетель с нашей стороны, - возразил Раскин.

- Не имеет значения. Вы не должны вкладывать свои слова в его уста.

- Ну, хорошо. Она дала вам двадцатидолларовую купюру, а вы ей - сдачу?

- Нет, не думаю.

- Вы уверены?

- Да, уверен.

- У меня все, - сказал Раскин.

- Вы можете поклясться, что не давала? - улыбнулся Мейсон.

- Ну, хорошо! - крикнул свидетель. - Клянусь, что не давала!

- Только что вы сказали, что не можете поклясться. Вы передумали? Почему? Не потому ли, что так хочет прокурор?

- Возражаю! - закричал Раскин. - Так нельзя вести допрос!

- Возражение отклоняется. Отвечайте, мистер Робертс, - сказал судья Сеймур.

- Я хочу поклясться, потому что она не давала мне двадцать долларов. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен.

Раскин ухмыльнулся, глядя на Мейсона.

- Вы думаете об этом с четвертого числа? - спросил Мейсон.

- Ну да, время от времени.

- И несколько минут назад вы не захотели поклясться…

- А теперь хочу!

- Потому что я вас рассердил?

- Просто клянусь.

- У меня все, - объявил Мейсон.

- Вызываю Луизу Пикенс, - объявил Раскин.

Луиза Пикенс оказалась молодой, привлекательной женщиной, излучающей приветливость и добродушие. Как только она принесла присягу и улыбнулась присяжным, те тут же расслабились и заулыбались в ответ.

- Чем вы занимаетесь? - начал Раскин.

- Я работаю в полиции.

- Знакомы ли вы с текстом письма, которое миссис Тейлман нашла в кармане своего мужа?

- Да.

- Вы пытались составить такое же?

- Да.

- И что же?

- Я купила «Лос-Анджелес таймс» и «Лос-Анджелес экзаминер» за вторник, третьего, и обнаружила, что письмо можно составить из заголовков этих газет.

- Вы составили такое письмо?

- Да.

- Оно при вас?

- Да.

- Могу я взглянуть на него?

- Одну минуту, - вмешался Мейсон. - Это не относится к делу. То, что письмо могло быть составлено таким образом, ни в коем случае не является уликой против обвиняемой.

- Я намерен доказать обратное, - ответил Раскин.

- Я думаю, что должен это разрешить, - сказал судья Сеймур. - Это входит в сферу деятельности обвинения. Конечно, присяжные понимают, что оно не обязательно было составлено именно таким образом. Возражение отклоняется.

Луиза Пикенс достала письмо.

- Прошу приобщить его к делу в качестве вещественного доказательства, - сказал Раскин.

- Прошу отметить, что защита возражает, - отозвался Мейсон.

- Возражение защиты отклоняется, - сказал судья Сеймур. - Письмо будет приобщено к делу.

- Спрашивайте, - повернулся Раскин к Мейсону.

- Вопросов нет, - отозвался тот.

Раскин взглянул на часы и пошептался с Гамильтоном Бергером, окружным прокурором. Потом он обратился к судье:

- Вы позволите нам посовещаться?

Судья Сеймур кивнул.

Раскин и Гамильтон Бергер долго совещались шепотом, время от времени поглядывая на часы.

Наконец Бергер встал.

- Обвинение уже почти закончило свое выступление, но мы хотели бы еще кое-что обсудить. Не могли бы мы попросить суд объявить перерыв до двух часов?

Судья Сеймур покачал головой:

- Еще нет одиннадцати, джентльмены. У нас множество нерассмотренных дел. Суды и так стали начинать работу на полчаса раньше, чтобы побольше успеть, и я считаю, что мы не можем откладывать это дело. Предлагаю вызвать еще одного свидетеля.

Бергер и Раскин снова поспешно зашептались. Потом Бергер объявил:

- Вызывается Уилбер Кеннеди.

Когда Уилбер Кеннеди вышел вперед и поднял руку, чтобы принести присягу, Дженис Вайнрайт прошептала Перри Мейсону:

- Это тот человек, который продает газеты на углу возле конторы.

- Чем вы занимаетесь? - спросил Бергер.

- Продавец новостей, если угодно. Я торгую газетами и журналами. У меня киоск на углу.

- Вы знакомы с обвиняемой?

- Да, я знаю ее много лет.

- В то утро, во вторник, третьего, вы ее видели?

- Видел.

- Что она делала?

- Купила «Таймс» и «Экзаминер».

- А потом?

- Зашла в лавочку на другой стороне улицы.

- А потом?

- Отправилась к себе на работу.

- Вы видели ее ещё раз в то утро?

- Да.

- Когда?

- Примерно через полчаса.

- Что она делала?

- Пришла и купила еще одну «Таймс» и одну «Экзаминер».

Сидящие в зале ахнули, когда до них дошла важность сказанного.

- В котором часу?

- Утром, без пятнадцати девять. Она шла на работу в восемь тридцать и заговорила со мной. Потом спустилась и купила газеты, зашла в магазинчик напротив и поднялась к себе в контору. А примерно через полчаса снова спустилась и купила еще две газеты.

- Она как-то объяснила вторую покупку?

- Сказала, что ей надо оттуда что-то вырезать.

- Благодарю вас, - сказал Гамильтон Бергер и с победным видом повернулся в Перри Мейсону: - Теперь спрашивайте вы.

- Вопросов нет, - ответил Мейсон.

- Вызывается Люсиль Рэнкин, - объявил Гамильтон Бергер.

Люсиль Рэнкин привели к присяге.

- Видели ли вы когда-нибудь обвиняемую? - спросил Бергер.

- Да.

- Где?

- В магазинчике, где я работаю.

- Когда?

- Во вторник, третьего.

- В какое время?

- Примерно без пятнадцати девять.

- У вас были какие-то контакты?

- Да.

- Какие именно?

- Я продала ей ножницы.

- Вы о чем-нибудь говорили?

- Да, она сказала, что ей нужны маленькие ножницы, которыми удобно делать вырезки из газеты. Левой рукой она прижимала к себе свернутые газеты.

- Защита может задавать вопросы, - сказал Бергер.

- Вопросов нет, - вежливо отозвался Мейсон.

- Обвинение закончило выступление, - с триумфом в голосе объявил Гамильтон Бергер.

Мейсон встал и посмотрел на часы.

- Уважаемый суд, - начал он, - довольно необычно, что дело об убийстве рассматривается столь поспешно. Защита несколько растеряна. Я бы попросил отложить дело до двух часов, чтобы я мог посовещаться со своей подзащитной.

Судья Сеймур покачал головой:

- Мы стараемся уложиться в расписание, мистер Мейсон. Признаю, что для столь серьезного дела такая поспешность необычна, но у нас есть еще целый час. Сейчас наступает время утреннего перерыва, и вместо обычных десяти он будет длиться двадцать минут, чтобы вы успели посовещаться с подзащитной. - Судья повернулся к присяжным: - Суд объявляет перерыв на двадцать минут. В это время вы не должны ни обсуждать данное дело, ни позволять другим делать это в вашем присутствии, ни выражать какие-либо мнения. - Судья Сеймур встал и вышел из зала.

Когда публика покинула зал судебного заседания, Мейсон повернулся к Дженис Вайнрайт и спросил шепотом:

- Ну, Дженис, что скажете?

- Мистер Мейсон, - сказала она, - они говорят об этом, как о чем-то ужасном, а это было просто обычное поручение мистера Тейлмана. Мистер Тейлман попросил купить утренние газеты. Он сказал, что хочет вырезать оттуда кое-что о земельных участках, и попросил принести ему ножницы. Мне пришлось пойти купить их, потому что те, что были в конторе, я сломала за несколько дней до этого.

- Что было потом?

- Когда я вернулась, он попросил спуститься и купить еще две газеты.

- Что стало с этими газетами?

- Не знаю. В корзину для бумаг он их не бросил, это точно. Но обычно он и не бросал газеты в корзину, а складывал в шкаф. Когда набиралась большая стопка, уборщица их выносила. Иногда мистер Тейлман искал в старой газете какое-нибудь объявление о продаже недвижимости. Но, сделав вырезки, обычно выбрасывал газету в корзину, а в этот раз не выбросил.

- Дженис, - сказал Мейсон, - вам придется давать показания. Вы должны понять, что все косвенные улики против вас. Конечно, у вас есть объяснения всему: Тейлман сказал это, Тейлман велел сделать то, я следовала инструкциям мистера Тейлмана. Тейлман мертв. Вы понимаете, что сделает с вами обвинение, когда вы начнете давать показания. Они станут утверждать, что вы сфабриковали эту версию, потому что Тейлман мертв и не может вам возразить. Все зависит от впечатления, которое вы произведете на присяжных. Вы не можете позволить себе потерять выдержку, впасть в истерику. Вы должны мужественно принимать все удары. Вы понимаете?

- Да.

- Вы можете это сделать?

- Мистер Мейсон, я боюсь… боюсь, что не смогу.

- Я тоже этого боюсь, - мрачно произнес Мейсон. - Ну, хорошо, Дженис, у вас еще есть пятнадцать минут, чтобы подумать, успокоиться. До сих пор парадом командовал я. Теперь ваша очередь. Соберитесь с мыслями.

Мейсон отошел к Полу Дрейку и Делле Стрит.

- Да, Перри, дела не ахти, - сказал Дрейк. - Конец был настоящей бомбой.

- Она же сказала, что покупала газеты для мистера Тейлмана, - отозвался Мейсон.

- Это очень удобно, он же не может ей возразить, - сухо ответил Дрейк. - Я думаю, что твоя клиентка лжет.

- Знаешь, Пол, за время своей адвокатской практики я усвоил одну вещь: защитник может скептически относиться к словам подзащитного только до тех пор, пока не начался суд. После этого - никаких сомнений. Он должен встать перед присяжными и показать, что верит каждому слову своего подзащитного.

- Я знаю, - сочувственно согласился Дрейк, - но это была настоящая бомба.

- Давай проанализируем, - перебил его Перри. - Что это значит?

- Это значит, - ответил Дрейк, - что твоя клиентка спустилась вниз, купила газеты, вернулась и наклеила это послание на бумагу. Потом еще раз вышла на улицу, купила еще две газеты и смастерила второе послание, которое отправила Тейлману домой.

- Пусть так, но почему она это сделала?

- Чтобы быть уверенной, что он его. получит.

- Тейлман был в конторе. Ей надо было всего-навсего положить письмо со всей остальной почтой.

- Может, она хотела, чтобы об этом узнала его жена?

- С другой стороны, - продолжал Мейсон, - предположим, что Тейлман намеревался исчезнуть и хотел прихватить с собой как можно больше наличных. Он хотел оставить письмо с угрозами, чтобы о нем обязательно узнали. Он надеялся, что Дженис Вайнрайт заглянет в корзину для мусора и найдет письмо, но не был в этом уверен. Поэтому он кладет еще одно письмо во внутренний карман пиджака, приходит домой и переодевается, зная, что жена имеет привычку рыться у него в карманах.

- Знаешь, Перри, - сказал Дрейк, - твоя клиентка - прелестная крошка. Если она сумеет хорошо подать свою версию, а ты убедишь присяжных, голоса могут разделиться.

Мейсон неожиданно весь напрягся.

Делла Стрит, хорошо знавшая каждое его настроение, внимательно посмотрела на него:

- Что случилось?

Он щелкнул пальцами.

- Все очень просто, а я чуть не проглядел! Если письмо было выклеено из газет, его смастерил либо Тейлман, либо Дженис Вайнрайт.

В любом случае оно не могло прийти по почте, а значит, письмо от А. Б. Видала - я имею в виду конверт с адресом - просто уловка.

- Но Дженис сказала, что конверт пришел по почте… Оно должно было быть в конверте, - возразила Делла.

- Оно не могло там быть, - сказал Мейсон.

- Боюсь, это как раз один из моментов, к которым прицепится обвинение, - сказал Дрейк. - Ты же видишь, что они делают. Гамильтон Бергер явился специально, чтобы иметь честь допросить твою клиентку, свести на нет ее версию.

Мейсон пересек зал заседаний и остановился у окна, глядя на проходящий внизу транспорт невидящим взглядом.

В зале снова появилась публика. Вошел бейлиф. Звонок возвестил о появлении присяжных.

В зале царила атмосфера напряженного ожидания, как перед решающим сражением.

- Прошу всех встать, - объявил бейлиф.

Судья Сеймур вошел и уселся в свое кресло. Бейлиф ударил молоточком. Все сели.

- Присяжные собрались, обвиняемая находится здесь, - сказал судья Сеймур. - Мистер Мейсон, можете продолжать.

- Уважаемый суд, - начал Мейсон, - во время перерыва мне пришла в голову очень важная мысль. Я хотел бы вызвать одного из свидетелей обвинения для повторного допроса.

- Кого именно? - спросил судья Сеймур.

- Миссис Карлотту Тейлман.

Тут поднялся Гамильтон Бергер.

- Уважаемый суд, - с достоинством начал он, - я полагаю, вы впервые ведете дело, в котором мистер Мейсон представляет интересы обвиняемого. Я же участвовал во многих. Это типичная процедура. Защитник всегда ждет удобного момента, потом ходатайствует о повторном вызове свидетеля, подчеркивая таким образом важность вопросов, которые намерен задать, и нередко получая желанную отсрочку. В данном случае совершенно ясно, что защите необходима отсрочка, чтобы решить, будет ли обвиняемая давать показания. Я сочувствую мистеру Мейсону, но у нас тоже есть работа, как и у суда, а кроме того, мы должны принимать во внимание интересы налогоплательщиков.

Я заявляю, что цель ходатайства о повторном вызове свидетеля - протянуть время до обеденного перерыва.

- Считаю, что защита должна проводить допрос свидетелей обвинения сразу, а не по частям, - сказал судья Сеймур. - Конечно, суд вправе разрешить повторный допрос даже после того, как обвинение закончило свое выступление, но для этого должны иметься очень веские основания, которых в данном случае я не вижу, и, следовательно, не намерен давать подобное разрешение.

- Могу я сказать, ваша честь? - спросил Мейсон.

- Конечно, мистер Мейсон. Я готов предоставить вам все возможности для защиты.

- Уважаемый суд, - начал Мейсон голосом, полным искренности, - все это дело построено на косвенных уликах. И одной из них, на которую очень полагается обвинение, является двадцатидолларовая купюра, номер… дайте мне взглянуть на нее.

- Нечего тянуть время, читая номера купюр, - вмешался Гамильтон Бергер. Суду представлена одна-единственная купюра, и нам не нужны все эти разговоры с единственной целью протянуть время.

- Суд склонен согласиться с обвинением, - сказал судья Сеймур. - Что там с этой двадцатидолларовой купюрой?

- Я хотел бы допросить миссис Тейлман и узнать у нее, не платила ли она водителю такси, когда он вез ее в казино, двадцатидолларовой купюрой.

- Ну и что? - сказал Гамильтон Бергер. - Это ничего не значит.

- Это очень много значит, - возразил Мейсон. - Эти двадцать долларов, как уже установлено, были в том самом чемодане, который хранился в ячейке «Ф» ноль восемьдесят два вокзальной камеры хранения. Если эта двадцатидолларовая купюра принадлежала обвиняемой, то, по мнению прокурора, именно она занималась шантажом и сфабриковала письма, именно она получила чемодан, а когда обо всем узнал мистер Тейлман, ей не оставалось ничего другого, как убить его.

Таким образом, эта купюра становится очень важным моментом обвинения.

Самой важной уликой. Если же я смогу доказать, что свидетель Дадли Робертс, водитель такси, получил или мог получить эту купюру от миссис Карлотты Тейлман, позиция обвинения значительно ослабнет; более того, обвинение может просто рухнуть.

Судья Сеймур задумчиво нахмурился, аргументы Мейсона явно произвели на него впечатление.

- Ваша честь, - вскочил Гамильтон Бергер, - это все те же штучки! Даже если у нелепой теории защиты есть какие-то основания, это ничего не значит. Миссис Карлотта Тейлман не имела никакого доступа к чемодану. У нее не было возможности получить одну из этих купюр. Она даже не видела убитого, не говорила с ним. Она общалась только с секретаршей покойного, обвиняемой по данному делу. Если даже она и расплатилась такой купюрой, как желает уверить нас защитник, доказательство этого должно быть частью его собственного выступления. Обвинение не возражает, чтобы защитник допросил миссис Карлотту Тейлман как собственного свидетеля. Он может сделать это прямо сейчас.

- Я думаю, мистер Мейсон, так будет лучше всего, - сказал судья Сеймур.

- Можно мне сказать, ваша честь? - спросил Мейсон.

- Конечно.

- Окружной прокурор прекрасно понимает, - начал Мейсон, - что в данном деле у обвиняемой имеются некоторые технические преимущества, которых он хочет ее лишить. Если будет установлено, что миссис Карлотта Тейлман расплатилась с водителем такси двадцатидолларовой купюрой, то будет считаться недоказанным, что обвиняемая имела в своем распоряженнии купюру из чемодана. А поскольку обвинение в значительной степени базируется именно на этом утверждении, у меня будут все основания обратиться к суду, чтобы он просил присяжных вынести оправдательный вердикт. Суду известно, что по закону, если косвенное доказательство может быть объяснено чем-то иным, кроме вины подсудимого, должно приниматься именно такое толкование.

Судья Сеймур подумал и решил:

- Хорошо. Суд - это храм справедливости. Он не связан по рукам и ногам процедурными формальностями. Они в первую очередь направлены на соблюдение правосудия. Я намерен позволить защите провести повторный допрос миссис Карлотты Тейлман. Пройдите к свидетельскому месту, миссис Тейлман. Судья повернулся к Мейсону: - Но я прошу, чтобы все ваши вопросы касались только данного эпизода.

- Хорошо, ваша честь, - ответил Мейсон. Гамильтон Бергер в отчаянии взглянул на часы. Служитель разыскал Карлотту Тейлман, и она вернулась на свидетельское место.

- Вы по-прежнему находитесь под присягой, - предупредил ее судья Сеймур. - Мистер Мейсон, можете приступать.

- Миссис Тейлман, - обратился к ней Мейсон, - вы помните вечер четвертого в Лас-Вегасе, когда мы беседовали в мотеле? Нас прервала полиция. После этого, насколько мне известно, вы отправились на такси в казино.

- Совершенно верно. Я села в такси, которое ожидало там.

- Вы помните, как расплатились с шофером? Какие деньги вы ему дали?

- Ну да. Я дала ему пятьдесят центов на чай и…

- Я хочу выяснить, - прервал ее Мейсон, как именно вы расплатились - точно по счетчику или более крупной банкнотой?

- Я дала пять долларов. Я помню, у меня было… Нет, подождите минутку. У меня были пятидолларовые бумажки, когда я вошла в казино. Я играла на двадцатипятицентовых машинах и разменяла две бумажки по пять долларов. Я получила от таксиста сдачу - три бумажки по пять долларов и серебро.

- В таком случае, - заключил Мейсон, - вы должны были дать ему двадцатидолларовую купюру.

- Совершенно верно. Я вспомнила: я дала ему именно двадцать долларов.

- Это были единственные двадцать долларов в вашем кошельке?

- Нет, их было несколько, десять - двенадцать бумажек. Я дала ему одну из них,

- Благодарю вас, ваша честь, - повернулся Мейсон к судье. - У меня все.

Гамильтон Бергер и его помощник зашептались.

- У вас есть вопросы к свидетелю, господин прокурор? - спросил судья Сеймур.

Явно выведенный из себя Гамильтон Бергер поднялся со своего места:

- Где вы взяли двадцати долларовую купюру, которую дали водителю такси, миссис Тейлман?

- Разумеется, у себя в кошельке.

- А до того, как положили в кошелек?

- В банке, в Лос-Анджелесе.

- Вот именно, - сказал Бергер, - вы никоим образом не могли получить эти деньги от своего бывшего мужа, не так ли?

Мейсон вскочил раньше, чем прозвучал ответ.

- Одну минуту, ваша честь! Вопрос наводящий, он подсказывает свидетельнице ответ. Если обвинение намерено строить свое выступление на косвенных уликах, обстоятельства должны говорить сами за себя.

- Но это же наш свидетель, - возразил Гамильтон Бергер,

- Не имеет значения, - объявил судья Сеймур. - Вы можете обратить внимание свидетеля на какой-то факт или обстоятельство, но не можете подсказывать ему ответ, тем более отвечать за него. Возражение защиты поддерживается.

Гамильтон Бергер даже не пытался скрыть гнев.

- Когда вы видели своего бывшего мужа в последний раз?

- Два года назад.

- Когда вы в последний раз, до вашей поездки в Лас-Вегас, видели его секретаршу?

- Тогда же.

- Пусть факты говорят сами за себя, - сердито заявил Бергер и сел на свое место.

- Одну минуту, мисс Тейлман, - обратился к ней Мейсон. - У меня есть еще вопрос.

- Уважаемый суд, - сказал Гамильтон Бергер, - это именно то, о чем я предупреждал. Мистер Мейсон вызвал свидетеля, заверив суд, что хочет задать только один вопрос. Теперь он тянет время до обеденного перерыва.

- Я думаю, прокурор прав, - сказал судья Сеймур, - Этого свидетеля вызвали с целью задать только один вопрос.

- Совершенно верно, ваша честь. Но вмешалось обвинение и внесло в дело много нового. Я хочу задать вопрос относительно той информации, которая появилась во время допроса свидетеля окружным прокурором.

- Это право у вас, разумеется, есть, - согласился судья Сеймур. - Если ваши вопросы касаются только этой части допроса, вы можете их задать.

Мейсон подошел к свидетельнице:

- Вы говорите, что не видели своего бывшего мужа два года?

- Возражаю, вопрос уже был задан, и на него ответили, - сказал Гамильтон Бергер. - Если так пойдет, мы просидим здесь целый день.

Судья Сеймур, нахмурившись, взглянул на прокурора и сказал:

- Свидетельнице потребовалось бы гораздо меньше времени, чтобы ответить, чем ушло на ваши возражения. Я полагаю, мистер Мейсон, это предварительный вопрос?

- Да, ваша честь.

- Возражение обвинения отклоняется. Свидетельница, отвечайте на вопрос.

- Совершенно верно, - ответила свидетельница.

- А были ли у вас в течение, скажем, двадцати четырех часов до вашей поездки в Лас-Вегас какие-либо контакты с человеком по имени А. Б. Видал?

- Возражаю! - крикнул Гамильтон Бергер.

- Возражение отклоняется, - отозвался судья Сеймур.

Свидетельница секунду поколебалась и сказала:

- Я принесла присягу и должна признаться, что беседовала по телефону с человеком, который назвался А. Б. Видал.

- Когда состоялась эта беседа?

- Вечером третьего, в восемь тридцать. Во вторник.

- Чего хотел этот человек?

- Того же, что и другие. Поговорить об акциях.

- Он сказал, что его зовут Видал?

- Совершенно верно, А. Б. Видал.

- Он сообщил, откуда звонит?

- Это был междугородний звонок из Бейкерсфилда.

- Вы узнали голос?

- Нет, но было слышно, как кто-то тихо дает инструкции, и я уверена, что это был голос моего бывшего мужа. Связь была хорошая, а у меня очень тонкий слух.

- О чем шел разговор?

- Я сказала, что, если заинтересованное лицо хочет говорить со мной, я встречусь с ним в Лас-Вегасе в среду, четвертого, и приеду туда вечерним поездом из Лос-Анджелеса. Я также сказала, что не намерена обсуждать дела с посредниками, только с самим патроном. Я сказала, что знаю, кто это, и, если он желает вести со мной переговоры, может прислать мне сто долларов наличными на возмещение расходов, и я встречусь с ним в Лас-Вегасе.

- А потом?

- Я повесила трубку, не дожидаясь ответа.

- Вы получили деньги?

- Да, на следующий день мне домой принесли конверт с пометкой «Расходы на Лас-Вегас». В нем было пять купюр по двадцать долларов.

- Благодарю вас, - сказал Мейсон. - У меня все.

Гамильтон Бергер подскочил к свидетельнице.

- Вы положили эти деньги в кошелек?

- Часть из них. Сколько-то я потратила на билет до Лас-Вегаса.

- Вы не сказали, что тот человек назвался Видалом, - упрекнул ее Бергер.

- Вы же не спрашивали, - ответила свидетельница. - Я сказала, что многие пытались заполучить мои акции, и у меня есть основания полагать, что некоторые представляли интересы моего бывшего мужа. Я не входила в детали, потому что вы не спрашивали.

Мейсон улыбнулся присяжным.

Гамильтон Бергер и Раскин опять зашептались.

- У нас все, - неожиданно объявил Бергер.

- У нас тоже, - сказал Мейсон. Судья Сеймур взглянул на часы.

- Ну что ж, джентльмены, у нас всего пятнадцать минут до перерыва. Защита может начинать выступление?

- Мы готовы, - отозвался Мейсон.

- Минуту, - вмешался Гамильтон Бергер и опять зашептался с Раскином. - Хорошо, начинайте. Остальные доказательства мы представим в процессе предъявления контрдоказательств,

- Приступайте, мистер Мейсон, - сказал судья Сеймур.

Мейсон улыбнулся судье и объявил:

- У защиты нет никаких доказательств, ваша честь. Предлагаю перейти к прениям.

- Что?! - вскричал Гамильтон Бергер.

- Защита отказывается от выступления, - повторил Мейсон. - Предлагаю перейти к прениям.

- Хорошо, - сказал судья Сеймур, - господин окружной прокурор, можете начинать.

- Но мы не хотим сейчас начинать прения, - ответил Бергер. Он взглянул на часы. - До перерыва осталось всего несколько минут, я бы предложил, чтобы заседание было отложено До двух часов. Возможно, мы захотим начать дело заново.

Мейсон хмыкнул:

- И это тот самый окружной прокурор, который так стремился не затягивать дело и заботился о деньгах налогоплательщиков! Я готов. Почему бы нам не начать прения?

Судья Сеймур улыбнулся и сказал:

- Ну, учитывая скорость, с которой движется дело, десять минут не повлияют ни на расписание суда, ни на налоги. Суд объявляет перерыв до двух часов. Обвиняемая остается под стражей, присяжным напоминаю о предписании суда не обсуждать дело между собой, не позволять обсуждать его в вашем присутствии, не выражать каких-либо мнений по делу. Заседание возобновится в два часа.

Гамильтон Бергер возмущенно взглянул на Мейсона, встал и, протиснувшись сквозь толпу, вышел из зала.

Раскин задержался, с кривой улыбкой взглянул на Мейсона и отправился следом.

- Что случилось? - спросила Дженис Вайнрайт.

- Я играю в азартную игру, - объяснил Мейсон, - ставка - ваша жизнь и свобода, но ничего другого нам не остается. У меня не было времени посоветоваться с вами, да я и не хотел. Если бы мы начали перешептываться, присяжные сразу поняли бы, что мы в чем-то не уверены.

Оставался один выход - вести себя так, словно я ничуть не сомневаюсь в вашей невиновности и оставляю все в руках присяжных.

- Я думаю, вы поступили правильно, - согласилась она. - Это значит, что мне не нужно давать показания, да?

- Это значит, что вам не нужно давать показания.

- Слава Богу!

- Выше нос, Дженис! - улыбнулся Мейсон. Полицейский, который подошел, чтобы увести Дженис, ободряюще улыбнулся.

Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк отошли в уголок, ожидая, пока публика покинет зал заседаний.

- Это была рискованная игра, - сказал Дрейк.

- Иногда приходится, - ответил Мейсон.

- Но отпечатки шин - они по-прежнему обвиняют, - сказал Пол.

Мейсон только улыбнулся в ответ:

- Бомба Гамильтона Бергера обернулась хлопушкой.

- Если вы будете так продолжать, его хватит удар, - сказала Делла Стрит.

- Еще ничего и не было. Подождите начала следующего заседания, - пообещал Мейсон. - У меня есть план. Если он сработает, Бергер сгрызет себе все ногти.

XV

Когда в два часа началось вечернее заседание, Гамильтон Бергер объявил:

- Уважаемый суд, обвинение хотело бы возобновить слушание дела.

Судья Сеймур покачал головой:

- Господин прокурор, у обвинения была возможность, но оно ею не воспользовалось. Вы заявили, что представите оставшиеся доказательства в процессе предъявления контрдоказательств. Защита отказалась от выступления, контраргументов не будет. Представление доказательств закончено. Вы готовы начать прения?

- В таком случае, - заявил Гамильтон Бергер, - мы просим суд отложить дело до завтрашнего утра, чтобы у нас была возможность подготовиться к прениям.

Судья Сеймур взглянул на Перри Мейсона:

- Защита не возражает?

- Защита хочет продолжить слушание дела, - ответил Мейсон. - Окружной прокурор является представителем народа и получает зарплату от налогоплательщиков. Он был очень обеспокоен, что излишние задержки им слишком дорого обходятся. Мы хотим облегчить их бремя и приступить к делу немедленно.

- Хорошо, - согласился судья Сеймур. - Ходатайство обвинения отклоняется. Начинайте прения, господин окружной прокурор.

- Мы отказываемся от вступительного слова, - объявил Гамильтон Бергер.

- Тогда вы, мистер Мейсон.

Мейсон подошел, встал перед присяжными, улыбнулся им и заговорил:

- Леди и джентльмены, это будут очень короткие прения. Суд предупредит вас, что в деле, основанном на косвенных уликах, которые могут быть объяснены как-то иначе, кроме вины подсудимого, ваш долг оправдать обвиняемого. Это часть доктрины о разумном сомнении, которая является частью нашего закона и системы правосудия.

Вы сами видите, что произошло в данном деле: оно полностью зависит от косвенных доказательств. Вы знаете версию подсудимой из уст полицейского, который рассказал вам о чемодане, а также о письме.

Теперь становится совершенно очевидным, что письмо не пришло по почте, а было составлено самим мистером Тейлманом. Он отправил свою секретаршу за газетами и ножницами и смастерил письма.

Почему он это сделал?

Да потому, что боролся за контроль над одной из своих компаний. Контрольный пакет акций был у его бывшей жены, Карлотты Тейлман. Тейлман хотел получить эти акции, но другие хотели того же.

Карлотта Тейлман по-прежнему любила своего бывшего мужа. Она чувствовала, что привязанность мужа была украдена у нее женщиной, сделавшей привлекательность своей профессией.

Что же делает Карлотта Тейлман? Она берет себя в руки. Садится на диету. Сбрасывает сорок или пятьдесят фунтов, возвращает большую часть прежней красоты. Ей хочется, чтобы муж увидел ее. Ее нельзя за это осуждать. Она хотела отомстить женщине, укравшей у нее мужа. Такова человеческая натура, и Карлотте Тейлман можно только посочувствовать.

Тейлман же хотел получить акции. Он чувствовал, что бывшая жена откажется их продать, если он обратится к ней сам, и предпочел действовать через посредника. И велел этому посреднику назвать фиктивное имя.

Какое же фиктивное имя должен был назвать посредник? То, которое мистер Тейлман хотел бы иметь в документах. А какое имя он хотел там иметь? Он хотел приобрести акции на имя своей второй жены. Ее девичье имя - Агнес Бернис Видал. Итак, посредник позвонил бывшей жене мистера Тейлмана. Он назвался А. Б. Видалом и предложил Карлотте расплатиться за ее акции наличными.

Почему он хотел заплатить наличными?

Да потому, что не хотел, чтобы об этом узнал таинственный соперник. Он хотел, чтобы этот человек оставался в неведении относительно того, кто такой А. Б. Видал.

Сообразив, что изъятие из банка такой большой суммы может вызвать подозрение, Тейлман послал секретаршу за газетами и составил из них послание - явную угрозу шантажиста. Потом он разорвал письмо и выбросил в корзину для бумаг, где секретарша обязательно заметит его. И если возникнет вопрос, зачем из банка была взята такая сумма наличными, человек, следящий за ним, решит, что этими деньгами расплатились с шантажистом. Никому не пришло бы в голову, что А. Б. Видал - это миссис Тейлман.

Однако Тейлман опасался, что его секретарша не станет шарить по мусорным корзинам, поэтому он еще раз отправил ее за газетами, приготовил еще одно послание и сунул в карман.

После этого он велел секретарше положить полный денег чемодан в камеру хранения и послать ключ А. Б. Видалу. У Тейлмана, однако, имелся дубликат ключа от камеры хранения, и, как только секретарша положила чемодан, он достал его.

Теперь он мог расплатиться с Карлоттой Тейлман за акции наличными. Он хотел, чтобы это сделал посредник, но у миссис Карлотты Тейлман были на этот счет свои планы. Она хотела продать акции лично Морли Тейлману, чтобы он мог увидеть ее сияющую красоту и стройную фигуру. Так поступила бы любая из присутствующих здесь женщин-присяжных. Вы ни за что не упустили бы шанс отомстить вампиру, который разрушил вашу семью.

Двадцатидолларовую купюру водитель такси получил от Карлотты Тейлман, а она получила ее от человека, назвавшегося А. Б. Видалом, посредника ее бывшего мужа Морли Тейлмана.

Теперь мы дошли до убийства.

Если вы обратили внимание, все улики против подсудимой основываются на единственном факте: подсудимая заявила полицейским, что Морли Тейлман позвонил ей около девяти утра четвертого и велел ехать в Лас-Вегас. Обвинение считает, что в это время Тейлман был уже мертв.

Как же установили время смерти?

По трупному окоченению, которое мало что значит, и по трупным пятнам, которые значат еще меньше.

Единственный фактор, который помогает определить время смерти, - ливень. Предположительно он намочил почву, и на ней остались отпечатки колес автомобиля подсудимой.

В деле имеются фотографии места, где было найдено тело. Прошу вас взглянуть на эти фотографии. Вы видите, что это весьма запущенное место. Очевидно, в свое время перед зданием был газон.

Обвинение полагает, что обвиняемая и погибший имели свидание, потом она убила его и уехала. Единственное доказательство того, что она была там, - отпечатки шин ее автомобиля, ведущие только в одном направлении.

Имеются доказательства, что сразу после звонка мистера Тейлмана четвертого утром обвиняемая отправилась в салон красоты и провела там почти пять часов. Ее машина стояла около дома, который находится недалеко от салона. Нужно было только взять машину, доехать до Палмдейла, где этот человек договорился встретиться с мистером Тейлманом, застрелить его, а затем вернуть машину на стоянку.

Чтобы запутать следствие, преступнику надо было только смочить землю перед зданием конторы. Обратите внимание на эту фотографию, леди и джентльмены. - Мейсон подошел к столу секретаря суда, взял одну из фотографий, представленных в качестве доказательств, и вернулся к присяжным. - Здесь лежит аккуратно свернутый шланг, присоединенный к крану, находящемуся перед домом. Нужно было только подогнать машину обвиняемой к дому, обильно полить землю водой, свернуть шланг и проехать на машине по грязи. Улики готовы. И все они, по мнению убийцы, покажут на подсудимую.

Леди и джентльмены, думаю, вы согласитесь, что это вполне серьезная гипотеза. Благодарю вас, господа присяжные. Мы будем ждать вашего вердикта.

Мейсон прошел к своему месту и сел.

- Теперь ваша очередь, господин окружной прокурор, - обратился судья Сеймур к Бергеру.

Тот встал.

- Ваша честь, мы не готовы. Мы предполагали, что выступление защиты займет все время заседания.

- Но не заняло, - сказал судья Сеймур. - Выступайте.

Гамильтон Бергер пошептался со своим помощником и начал:

- Леди и джентльмены, это все чушь. Полнейший вздор. Обвиняемая - хитрая интриганка, это она сделала фальшивые письма от имени А. Б. Видала. Одному Богу известно, что она знала о Морли Тейлмане, но это что-то заставило его отдать деньги.

Я хочу, чтобы вы видели ее, как вижу я: хитрая интриганка, лицемерка, прячущая свою красоту, а потом появляющаяся в образе красавицы, чтобы соблазнить своего хозяина.

А эта теория защиты о шланге? Да это же нелепость! Контора давным-давно заброшена! Воду не включали уже много месяцев. Это…

- Одну минуту, ваша честь, - перебил Бергера Мейсон. - Я считаю, что господин прокурор ущемляет интересы подсудимой, сообщая факты, которые не являются доказательствами, и трактуя их в ущерб подсудимой.

Прошу суд объявить, что в ходе данного судебного процесса нарушен закон.

- Господин окружной прокурор, - спросил судья Сеймур, - имеются ли в деле какие-нибудь доказательства того, что вода была отключена?

- Нет, ваша честь, мы намеревались сделать это частью контрдоказательств.

- И поскольку, ваша честь, - продолжал Мейсон, - окружной прокурор не мог упомянуть об этом на законных основаниях, то сознательно нарушил закон; это вопиющий пример нарушения закона.

- Думаю, это именно так, - признал судья Сеймур. - Прошу присяжных не принимать во внимание замечания господина прокурора. Правда, я сомневаюсь, чтобы такое нарушение могло быть исправлено предупреждением судьи. Господин окружной прокурор, это очень серьезное нарушение закона.

- Ваша честь, - сердито сказал Гамильтон Бергер, - я не намерен сидеть и слушать, как господин адвокат морочит голову присяжным, создавая впечатление, что все дело в том, что кто-то побрызгал водой перед зданием, когда там и воды-то не было. Это же нелепо! Из-за какого-то шланга…

- Если вы хотели убедить присяжных в том, что нет доказательств, что в трубах была вода, - прервал его судья Сеймур, - вы могли сделать это, не нарушая норм. Но вы пошли дальше и категорически заявили, что вода была отключена.

- Но она была отключена! - резко возразил Гамильтон Бергер.

- Достаточно, - сказал судья Сеймур. - Суд намерен признать, что в ходе данного судебного процесса был нарушен закон. Господа присяжные, суд весьма сожалеет, что сложилась такая ситуация. Тем не менее, это так. Господин окружной прокурор допустил серьезное нарушение закона, и я согласен с защитой. Другими словами, если будет вынесен обвинительный вердикт и подана апелляция в Верховный суд, у меня нет ни малейшего сомнения, что Верховный суд отменит приговор на основании нарушения закона окружным прокурором. Да это и не понадобится, потому что уже наш суд без колебаний назначит новое слушание дела на основании этого нарушения. Можете садиться, господин окружной прокурор.

Гамильтон Бергер с побелевшим лицом и дрожащими от ярости губами подошел к столу. Он хотел что-то сказать, но промолчал и медленно сел на свое место.

- Разрешите мне сделать заявление суду? - спросил Мейсон.

- Это зависит от того, какое вы намерены сделать заявление, - ответил судья Сеймур, не скрывая своего гнева.

- Я согласен с судом, что нарушение не может быть исправлено предупреждением, но предлагаю вновь открыть слушание дела с тем, чтобы выслушать компетентного свидетеля. Я не желаю извлекать для себя пользу из этой ситуации. Если вода действительно была отключена, мы продолжим слушание дела. Я заново начну прения, и обвинение сможет мне возразить.

- Не собираюсь делать ничего подобного, - заявил Гамильтон Бергер.

- Вы отказываетесь от предложения защиты? - спросил судья Сеймур.

- Отказываюсь.

- В таком случае, - сказал судья Сеймур, - суду не остается ничего другого, как объявить нарушение закона в ходе судебного процесса.

- Нет-нет, подождите минутку, - заторопился Бергер, - пожалуй, мне лучше посоветоваться со своим помощником. Если суд позволит…

Гамильтон Бергер с белым от злости лицом и дрожащими губами наклонился к Раскину, и они принялись шепотом совещаться.

Раскин возбужденно спорил.

Гамильтон Бергер был настолько зол, что даже не мог внимательно слушать. Он свирепым взором обводил зал и наконец неохотно кивнул:

- Ваша честь, мы принимаем предложение защиты. Конечно, нам потребуется некоторое время, чтобы получить данные из водопроводной компании. Заверю суд, что к половине четвертого мы представим сведения о том, что вода отключена уже больше года.

- Если защита не возражает, слушание возобновится в пятнадцать тридцать, для того чтобы получить сведения относительно работы водопровода.

Вы удовлетворены, мистер Мейсон?

- Удовлетворен, - ответил Мейсон.

- А обвинение? - спросил судья Сеймур.

- Да, ваша честь.

- Суд объявляет перерыв до пятнадцати тридцати.

Когда зал опустел, Пол Дрейк нахмурился.

- За каким чертом ты сделал это, Перри?

- Что именно? - удивленно осведомился Мейсон.

- Дал Бергеру соскочить с крючка. Судья же давал нарушение закона.

- Ну и что? Дженис осталась бы в тюрьме, назначили бы повторный суд и, возможно, вынесли обвинительный вердикт. А теперь я добьюсь оправдания.

- Добьешься? Как?

- С момента, как я увидел на фотографии свернутый шланг, я надеялся, что мне удастся заманить обвинение в эту ловушку. Теперь они попытаются доказать, что вода отключена уже много месяцев.

- И тогда твоя теория лопнет, как мыльный пузырь, - буркнул Дрейк.

Мейсон ухмыльнулся:

- А тогда пусть Бергер попробует убедить присяжных, что человек с богатством Морли Тейлмана мог выбрать для любовного свидания место, где нет воды ни в ванне, ни в канализации! Мы еще посмотрим, кто кого.

Пол Дрейк пожевал губами и медленно произнес:

- Черт меня побери!

XVI

В пятнадцать тридцать суд возобновил заседание. Встал Гамильтон Бергер.

- Уважаемый суд, с сожалением должен признать, что не могу доказать, что вода была отключена. Это, очевидно, не так. Мне остается принести извинения суду и предложить, чтобы было признано нарушение закона в ходе судебного процесса. Сожалею, что нарушил нормы. Меня подвело служебное рвение. Хочу, однако, сказать в свою защиту, что я был выведен из себя совершенно фантастической, ничем не подкрепленной теорией защиты.

- Ваша честь, - сказал Мейсон. - Можно мне слово?

- О чем вы собираетесь говорить? - удивился судья Сеймур. - Вашеходатайство о признании нарушения закона удовлетворено.

- Но это ходатайство отозвано, - возразил Мейсон. - Отозвано ради заключения сторонами соглашения, что суд откладывается до пятнадцати тридцати и к этому времени обвинение доставит свидетеля, который докажет, что в трубах не было воды.

- Обвинение не может этого доказать, - сказал судья Сеймур. - Вы же слышали.

- Конечно, слышал, - кивнул Мейсон. - Заявление обвинения показывает, что свидетель подтвердил бы, что вода в трубах была. Я предложил, чтобы вызвали свидетеля и он изложил положение с водопроводом на месте убийства. Я хочу, чтобы этот свидетель занял свое место. Пусть окружной прокурор вызовет его.

- Но вы же просили решения о нарушении закона, - сказал судья Сеймур.

- Тогда - да. Но ходатайство было отозвано, и оно отозвано до сих пор. Я хочу, чтобы дело рассматривалось дальше в соответствии с решением. Я хочу, чтобы свидетель занял свое место. Я хочу, чтобы присяжные выслушали его показания и вынесли свой вердикт. Мы имеем на это право и хотим этого.

Судья Сеймур улыбнулся и сказал:

- Я понимаю стратегию защиты. Господин окружной прокурор, вызывайте вашего свидетеля.

Гамильтон Бергер недовольно произнес:

- Ваша честь, меня вынуждают это сделать. Я не собирался сейчас заслушивать этого свидетеля.

- Вы заключили соглашение с защитой, - сказал судья Сеймур. - Признаю, что в тот момент я не разгадал стратегию, скрывающуюся за этим соглашением. Но теперь суду это ясно. Защита предложила отозвать ходатайство о нарушении закона в ходе судебного расследования, чтобы у обвинения была возможность вызвать свидетеля, который даст показания о состоянии водопровода на месте преступления. Обвинение согласилось с предложением. Теперь вам придется вызвать свидетеля, который даст показания, или отказаться от обвинения. Одно из двух.

Бергер наклонился, что-то шепнул Раскину и вышел из зала. Раскин встал и объявил:

- Вызывается Отто Нельсон.

Нельсон вышел вперед, принес присягу и сообщил, что отвечает за документацию водопроводной компании «Палмдейл маунтен» и что вода была отключена около двух лет, но ее вновь подключили четвертого числа в девять утра.

- Можете приступать к перекрестному допросу, - сказал Раскин.

Мейсон улыбнулся:

- Кто обратился к вам с просьбой подключить воду?

- Коль Трой, один из совладельцев этого участка.

- Когда подключили воду?

- Немедленно. Он просил сделать это как можно быстрее.

- Благодарю вас, - снова улыбнулся Мейсон. - У меня все.

- К прениям приступает обвинение, - сказал судья Сеймур…

- Мы отказываемся от вступительного слова, - сказал Раскин.

- Я отказываюсь от прений, - отозвался Мейсон.

- Что?! - закричал Раскин. - Но вы не можете! Было соглашение, что…

- Было соглашение, что слушание дела будет возобновлено, - сухо прервал его судья Сеймур. - Вы отказались от вступительного слова. Защита отказалась от прений. Следовательно, последнего слова у вас не будет.

- Но все это сделано для того, чтобы мистер Мейсон мог изложить свою версию присяжным, а потом заткнуть нам рот?

- Вы заключили соглашение, - сказал судья Сеймур. - Очень простое соглашение: слушание дела возобновляется для предъявление новых доказательств, а потом передается на усмотрение присяжных. Господа присяжные, суд должен дать вам напутствие по данному делу. После этого вы удалитесь на совещание. Но прежде вы должны выбрать старшину присяжных. Напутствие суда будет очень коротким.

Минут пятнадцать судья напутствовал присяжных, после чего передал их заботам бейлифа, и присяжные удалились.

Раскин покинул зал суда, не сказав Мейсону ни слова.

- Ну, Перри, - сказал Пол Дрейк, - ты выиграл. И выиграл с помощью чертовски умной стратегии… Откуда ты узнал, что вода была?

- Я знал, что бывшей конторой не пользовались уже несколько лет, а на фотографии был виден свернутый шланг, присоединенный к крану. Мне было нечего терять, а выигрыш был велик.

- И вы выиграли! - с восхищением произнесла Делла Стрит. - А все потому, что умеете думать с быстротой молнии.

- Ты и сейчас на два параграфа впереди меня, Перри, - признал Пол.

XVII

Мейсон, Пол Дрейк, Делла Стрит и Дженис Вайнрайт сидели в кабинете Мейсона и пили кофе. Дженис была счастлива до слез. Дрейк время от времени ошеломленно поглядывал на Мейсона. Делла Стрит вся светилась от гордости.

На столе перед Мейсоном лежала свежая газета. «Самое короткое совещание присяжных. Клиент Мейсона оправдан за несколько минут».

- Может, все-таки объяснишь, что случилось? - спросил Пол Дрейк.

- Никто точно не знает, пока не пойман Трой. Насколько я понимаю, объявлен его розыск, - ответил Мейсон. - Я думаю, случилось вот что. Трой и Тейлман были партнерами в некоторых делах. Тейлман доверял Трою.

Трой, действуя через посредников, пытался добиться контроля над корпорацией Тейлмана. Шла борьба за голоса акционеров, а Карлотта Тейлман имела решающий голос и была достаточно умна, чтобы это понимать. Тейлман начал брать из банка большие суммы наличными, чтобы расплатиться с бывшей женой.

Потом он испугался, что его теперешняя жена узнает об этом и решит, что он намерен вернуться к Карлотте. Поэтому он придумал историю с шантажом.

В конце концов от Видала письма не было. И быть не могло. Это был просто отчет одного из посредников, который покупал акции на имя А. Б. Видала. Тейлман выбрал это имя, потому что оно ничего не значило для его деловых противников, а это было все равно, что приобретать акции на свое имя. Конверт от Видала в кармане Тейлмана - просто совпадение. В нем был отчет брокера, использовавшего имя А. Б. Видал.

Одно из писем Тейлман бросил в корзину для бумаг, где его должна была обнаружить Дженис, а другое сунул в карман пиджака, зная, что его найдет жена.

В это время Тейлман понятия не имел, что противник, пытающийся вырвать у него контроль над корпорацией, - Коль Трой. Он отправился в Бейкерсфилд, чтобы обсудить все с Троем. Оттуда позвонил домой и сообщил жене, что будет в одиннадцать часов или в половине двенадцатого. Потом он побеседовал с Троем о том, что необходимо получить акции Карлотты, и попросил его позвонить Карлотте, назвавшись А. Б. Видалом. Карлотта сказала, что согласна встретиться с самим патроном в Лас-Вегасе, и Тейлман понял, что она догадалась, с кем имеет дело, и ему придется тоже отправиться в Лас-Вегас.

Тейлман сказал, что Карлотта наверняка догадалась, о ком идет речь, и что он решил ехать в Лас-Вегас. В этот момент он подписал свой смертный приговор - Трой знал, что Карлотта все еще любит бывшего мужа и ни за что не расстанется с акциями.

Трой предложил Тейлману поехать в Палмдейл. Он намеревался убить Тейлмана, но не знал, как отвести от себя подозрения.

Он встретился с Тейлманом в Палмдейле. По дороге к конторе Тейлман остановился, чтобы позвонить Дженис и дать ей инструкции. Трою это дало долгожданный шанс. Он знал, что Дженис много времени проведет в салоне красоты. Он знал, что в Палмдейле шел дождь, и понял, что может убить Тейлмана, подставив Дженис. Как только они добрались до места, Трой застрелил Тейлмана. Потом он вспомнил, что вода отключена, и поспешил сделать все, чтобы ее подключили.

Потом он поехал в Лос-Анджелес, украл машину Дженис, подъехал к конторе, хорошенько намочил почву, чтобы следы шин четко отпечатались, и проехал по грязи на машине Дженис. План Троя почти удался. Но он так торопился вернуть машину Дженис, что совершил ошибку - не убрал шланг, а оставил его присоединенным к крану.

- Но как тебе пришло в голову заподозрить Троя? - спросил Дрейк.

- Тейлман сказал Дженис, что не понимает, почему его жену не предупредили, что он будет отсутствовать несколько дней. Значит, после того, как он позвонил жене в восемь вечера третьего, случилось что-то, заставившее его изменить свои планы. Поэтому он попросил кого-то предупредить жену. Я был почти уверен, что этот кто-то - Коль Трой. Трой знал, что Тейлман будет мертв, и не стал звонить.

- А что это за изящная тень, которую видел Трой? - спросил Дрейк.

- Это часть его плана, - ответил Мейсон. - Весь вечер Трой обсуждал с Тейлманом план компании. Он солгал, сказав, что Тейлман поехал домой, и придумал эту историю про тень, чтобы убедить всех, что Тейлман ушел от него и отправился домой.

- Но почему Тейлман сам не позвонил жене? - спросил Дрейк.

На этот вопрос ответила Делла Стрит:

- Вот глупый, да он не хотел, чтобы она расспрашивала его о поездке. Вот женишься, Пол, тогда узнаешь элементарные уловки женатых мужчин.

- Ты-то откуда их знаешь? - ухмыльнулся Дрейк. - Из заявлений о разводах, - ответила Делла.

- Но мне непонятна еще одна вещь. От кого таксист получил эту двадцатидолларовую бумажку?

- От Дженис, - ответил Мейсон.

- Что?! - воскликнула Дженис Вайнрайт.

- Совершенно верно, он получил ее от вас.

- Но этого не может быть!

- Это очень просто, - сказал Мейсон. - И должен признаться, я ужасно боялся, что Бергеру придет в голову правильное решение. Мне оставалось только злить его, чтобы ему это и в голову не пришло.

- Да какое решение-то? - спросил Дрейк.

Мейсон улыбнулся:

- Дженис взяла деньги из сейфа. К этому времени Тейлман уже получил чемодан с деньгами. Часть переложил к себе в портфель, часть положил в сейф, на непредвиденные расходы.

- Но я не давала шоферу денег, - сказала Дженис.

- Вы пошли в казино. Что вы там делали?

- Купила фишки.

- Вот именно. И чем заплатили?

- Достала из кошелька двадцать долларов.

- А вскоре Карлотта Тейлман выиграла двадцать долларов. Кассир взял двадцать долларов, которые дали ему вы, и отдал Карлотте Тейлман. Это одно из совпадений, которые встречаются в жизни.

- Черт побери! - воскликнул Дрейк. - И на основании этого ты добился оправдательного вердикта!

- Я добился оправдательного вердикта на основании невиновности моего клиента. - возразил Мейсон.

- И с помощью того, что газеты называют самым ловким надувательством, когда-либо случавшимся в местном суде, - гордо объявила Делла Стрит.


СОДЕРЖАНИЕ

Корнелл Уолрич ДАМА-ПРИЗРАК

Эрл Стенли Гарднер ДЕЛО ОБ ИЗЯЩНОМ СИЛУЭТЕ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам


Патриция Дрю. Возвращение из мрака. Ник Кварри. Смерть крестного отца  Патриция Дрю Возвращение из мрака

I

От гула моторов у Лины Дэвис болела голова. Она пристально смотрела в маленький иллюминатор, но ничего, кроме облаков, не видела.

Лина нервничала. Она впервые летела над Атлантикой. «Почему я так нервничаю? - спрашивала она себя. - Почему не могу расслабиться и подремать, как Гарольд?» Лина посмотрела на сидящего рядом мужчину. Уже год, как Гарольд Питерсон был ее шефом.

Он сидел в кресле, развалившись, закрыв глаза, но Лина видела, что шеф не спит. Скорее, он просто не хотел, чтобы ему мешали думать. Лина знала, что он не любил говорить попусту.

Девушка задумчиво смотрела на Гарольда Питерсона. Почему он выглядит значительно старше своих лет? Может, потому, что слишком рано сделал карьеру, заслуживающую уважения? В свои тридцать пять лет Питерсон был хозяином большого стекольного дела, у него было с десяток компаньонов. И все-таки он был одинок. Семьи у него не было, ее заменяли лишь несколько приятелей. Работа стала смыслом его жизни.

В этот момент Гарольд Питерсон открыл глаза. Лина со смущенным видом схватила сумочку и принялась искать пудреницу.

- Извините. Мне не хотелось вам мешать, - пробормотала девушка. Глядясь в зеркальце пудреницы, она ловко поправила прическу и слегка припудрила зарумянившиеся щеки.

Стюардесса остановилась рядом с ними, держа в руках поднос с прохладительными напитками. Гарольд взял два стакана апельсинового сока и протянул один Лине.

- Нравится? - спросил он, улыбаясь.

Лина кивнула головой.

- Когда прилетим, будет много работы, и вряд ли вам удастся побродить по городу. Времени для осмотра достопримечательностей не будет.

- Ничего страшного. Может быть, я смогу…

- Вы очень обязательная девушка, Лина. Это хорошо, потому что… - Не закончив фразы, он закурил сигарету и, нахмурившись, рассеянно смотрел на табачный дым. Похоже было, что он внезапно забыл о сидящей рядом Лине.

Лина Дэвис не смогла бы объяснить, почему в этот момент будто холодная рука сдавила ей горло. Человек, сидящий рядом, стал вдруг чужим.

- У нас… у нас много дел в Лондоне? - нерешительно спросила Лина.

- В Лондоне? - Гарольд Питерсон посмотрел на нее отсутствующим взглядом, потом, словно опомнившись, продолжил: - Нет, нет, мы не станем задерживаться там. Может быть, день или два. Больше всего дел у нас в Стокгольме. Едва ли сможем передохнуть и там. В Хельсинки…

Лондон. Стокгольм. Хельсинки. Для Лины эти названия звучали как сказка. Ей даже не верилось, что она побывает там, увидит эти города. Она почти не слушала, что говорил Гарольд, уловила только последние слова:

- …надеюсь не слишком вас утомить. Ведь это первая ваша поездка в Европу?

- По пути в отель я смогу хоть немного увидеть Лондон, правда? - взволнованно спросила она.

- Из аэропорта мы поедем автобусом в город и там возьмем такси до гостиницы. Правда, будет уже совсем темно…

Лину удивило, что шеф упомянул об автобусе. Он терпеть не мог общественный транспорт.

- Разве нельзя взять такси до отеля прямо в аэропорту? - удивленно спросила она.

Прежде чем ответить, Гарольд Питерсон закурил новую сигарету.

- Автобусом лучше и… надежнее. - Он внимательно смотрел на Лину, не выпуская изо рта сигарету.

«Надежнее? Что он хотел этим сказать?» - пыталась понять Лина. Но спрашивать шефа не стала, - было ясно, что ему не хочется ничего объяснять.

Вздохнув, Лина опять удобно устроилась в кресле и закрыла глаза. Она вспомнила маленькую квартирку в Манхеттене, которую снимала на паях с подружкой. Вскоре после смерти матери отец Лины вновь женился.

Мачеха совсем не стремилась завоевать расположение падчерицы. Поэтому-то Лина и ушла из родительского дома и стала жить самостоятельно…

Девушка вернулась в действительность, когда сидящий рядом мужчина вдруг выпрямился, взял папку с документами и вытащил из нее визитную карточку. Он нервно нацарапал что-то на обратной стороне и протянул кусочек картона Лине Дэвис. Она вопросительно поглядела на шефа.

- Это телефон в Лондоне, - объяснил Гарольд Питерсон; лицо его приобрело серьезное выражение. - Номер, по которому вы должны будете позвонить… в случае, если… что-нибудь произойдет.

Лина молча кивнула головой и убрала визитную карточку в свою сумку. Мысли ее пришли в полное смятение. Слова Гарольда испугали девушку, но внезапно вспыхнувшее табло с надписью: «Пожалуйста, застегните ремни! Не курите!» отвлекло ее. Самолет пошел на посадку.

Лина видела в темноте мерцающие огни Лондона. От волнения она забыла и о том, что говорил Питерсон, и о визитке. Земля стремительно неслась навстречу, самолет коснулся колесами бетонной полосы аэродрома.

II

В холле аэропорта Лина стояла рядом с Гарольдом Питерсоном в ожидании багажа. Лина отправилась в путешествие с чемоданом и дорожной сумкой, у Гарольда было два больших чемодана из мягкой свиной кожи. Потом девушка задержалась на таможне из-за пассажира, вещи которого таможенники почему-то решили осмотреть самым дотошным образом. Пройдя наконец таможенный контроль, она направилась к Гарольду, ожидавшему ее у выхода. Лина чисто автоматически отметила время, которое показывали часы, висевшие над выходом: двадцать часов десять минут.

Гарольд повернулся в ее сторону, и тут она заметила двух мужчин в пальто и надвинутых на глаза шляпах. Они плотно зажали Гарольда с двух сторон. Лина хотела закричать, предупредить шефа, потому что в действиях мужчин сквозила явная опасность, но крик застрял у нее в горле; Гарольд в сопровождении мужчин двинулся к выходу.

Он смотрел сквозь свою секретаршу, будто никогда не был знаком с ней. Прежде чем Лина пришла в себя, мужчины покинули таможенный зал. В открытую дверь девушка увидела, как Гарольда втолкнули на заднее сиденье черной машины и один из конвоиров велел носильщику погрузить чемоданы в багажник. Машина резко рванула с места, пронзительно взвыв клаксоном.

Лина даже не сумела разглядеть в темноте номер лимузина. Съежившись от страха, она стояла у выхода. А жизнь в аэропорту шла своим чередом, словно ничего и не случилось, словно несколько минут назад не был похищен человек.

- Ваш багаж, мисс, - услышала она голос за спиной.

Лина вздрогнула и оглянулась. Это был всего лишь носильщик. На его тележке лежали чемодан и сумка.

- К автобусу, мисс? - спросил он несколько удивленно, потому что Лина продолжала в оцепенении смотреть на вещи.

Наконец она пришла в себя и молча кивнула ему. Девушка с беспокойством думала о том, что у нее практически нет наличных денег.

- Да, к автобусу, - механически ответила она, вытащила из сумочки кошелек и стала искать мелочь.

Наблюдая, как носильщик ставит рядом с ней дорожную сумку и чемодан из свиной кожи, Лина ахнула. Это был багаж Гарольда! Ее чемодан увезли вместе с Питерсоном.

- Вы что-то сказали, мисс? - удивленно спросил носильщик.

- Нет… нет, ничего. Большое спасибо. - Она протянула носильщику деньги и поспешила сесть в автобус. Пока она искала свободное место, ноги ее дрожали.

На конечной остановке автобуса Лина пересела в такси, чтобы добраться до гостиницы. К счастью, название отеля она запомнила еще в Нью-Йорке. Она объявила портье, что мистер Гарольд Питерсон прилетит на следующий день, и удивилась, как легко далась ей эта ложь. Девушка действовала, словно робот, настолько она была подавлена абсолютной невероятностью происшествия в аэропорту.

Заперев дверь номера, Лина в изнеможении упала на кровать и долго лежала, глядя в потолок. Гарольд Питерсон явно что-то предчувствовал. Не зря он так странно держался в самолете. Где он? Что все это значит? Нужно ли сообщать полиции, куда-то заявлять о случившемся?

Лина резко поднялась. Взгляд ее упал на телефон, стоявший у изголовья кровати, и она вспомнила слова Гарольда: «Это номер, по которому вы должны будете позвонить в случае, если что-нибудь произойдет». Лина схватила сумочку и вынула визитную карточку. «Если что-нибудь произойдет…» - сказал шеф. Лина нервно усмехнулась и уже подняла было трубку, но в этот момент телефон зазвонил. Она так перепугалась, что уронила визитку на пол. Сердце готово было выскочить из грудной клетки.

«Только бы это был Гарольд!» - молила она мысленно. Но это оказалась девушка с гостиничного коммутатора:

- Не кладите трубку, пожалуйста. Вас вызывают, мисс Дэвис.

На линии что-то потрескивало. Лина закричала в трубку:

- Алло, алло, кто это?

Ей ответил мужской голос, но это был не Гарольд.

- Да, - прошептала девушка, судорожно прижимая трубку к уху. - Я Лина Дэвис, - произнесла она громче, не услышав в ответ ни слова.

Однако вскоре мужчина заговорил:

- Слушайте внимательно. Ведите себя так, словно ничего не случилось. Забудьте все, что произошло сегодня вечером в аэропорту. Если вы обратитесь в полицию, хуже станет только Гарольду Питерсону. - Какое-то время незнакомец опять молчал, потом спросил угрожающе: - Вы все поняли?

- Где мистер Питерсон? Что с ним? - взволнованно заговорила Лина.

- Вопросы задаем мы! - грубо заорал в ответ незнакомец. - Не скулите и ведите себя так, как вам велят! В противном случае… ему не поздоровится, понятно?

Лина задыхалась от ужаса.

- Да, я все поняла, - прошептала она.

- Будем надеяться, что это так, - последовал ответ. - Жизнь мистера Питерсона зависит теперь от вашего поведения.

Прежде чем она успела хоть что-то ответить, незнакомец повесил трубку.

III

Окаменев от страха, Лина продолжала сидеть на кровати, не выпуская из рук телефонную трубку, издающую короткие гудки. Чего ждет от нее Гарольд? Что делать дальше, что предпринять?

Она размышляла примерно с минуту. Прежде всего следует сохранить спокойствие и действовать логично. Она набрала номер коммутатора гостиницы и попросила узнать, кто ей звонил. Через некоторое время телефонистка сообщила, что с уверенностью можно только сказать, что звонили из Лондона.

- Мне нужна помощь, - прошептала Лина. - Я должна поговорить о случившемся хоть с кем-нибудь…

Все казалось ей бессмысленным и непонятным. Почему был похищен именно Гарольд Питерсон? Почему именно он стал жертвой загадочного преступления?

Лина нагнулась и подняла визитную карточку, которую дал ей в самолете шеф, затем набрала номер. Затаив дыхание, она вслушивалась в гудки. Наконец на другом конце провода кто-то снял трубку.

- Слушаю вас, - произнес мужской голос с явным американским акцентом.

- С вами говорит секретарь мистера Гарольда Питерсона. Мне срочно нужна ваша помощь. - Голос Лины дрожал. Рука судорожно стискивала трубку.

- Рассказывайте. Что случилось? - спросил человек на другом конце провода.

- Мой шеф… он исчез. Сегодня вечером мы прилетели из Нью-Йорка, и прямо в аэропорту его похитили. - Она приложила ладонь к пылающему лбу - внезапно разболелась голова.

- Похитили? Вы уверены в этом? - Голос на другом конце провода звучал по-прежнему спокойно.

- Я все видела собственными глазами. Двое мужчин вывели его под руки из здания аэропорта, затолкали в черный лимузин и увезли. Все произошло так быстро, что я ничего не сумела предпринять. Я крайне обеспокоена. Ума не приложу, что делать.

- Вы сообщили в полицию?

- Нет, я…

- Очень хорошо. Послушайте, теперь этим происшествием займусь я. Вы доверяете мне?

- Да… Я… - Лина умолкла. Что еще она могла предпринять? Она просто вынуждена верить этому незнакомому человеку, ведь Гарольд Питерсон сам дал ей номер его телефона.

- Я немедленно займусь этим делом. Я сделаю все, что только в моих силах. А вы попытайтесь заснуть. Завтра утром я сообщу вам, что удалось сделать. Девять часов - это не слишком рано для вас? Нет? Хорошо. В каком вы отеле?

Лина была измотана до предела. Она сообщила незнакомцу адрес и повесила трубку. Уверенности в том, что она поступила правильно, не было. Похоже, незнакомец не очень удивился, услышав о похищении ее шефа. Может быть, она напрасно так переживает и уже завтра утром он вернется, как ни в чем не бывало?

Шатаясь, словно пьяная, она встала и раскрыла дорожную сумку, чтобы достать ночную рубашку. И тут взгляд ее упал на чемодан из свиной кожи. Лина медлила, не решаясь открыть его. Может быть, именно в нем таится ответ на вопросы, так мучающие ее?

Усталость как рукой сняло. Девушка заказала в номер кофе и несколько сандвичей, после чего опять заперла дверь на ключ, чтобы никто не помешал ей.

Но как открыть чемодан? Ключей у нее не было, они остались у Питерсона. Лина попробовала, не подойдут ли ее ключи, но замки не поддавались. Тогда она достала пилку для ногтей и принялась шуровать ею. Замок щелкнул, и чемодан открылся.

В нем оказалось несколько рубашек, совсем новых, упакованных в целлофановые пакеты. Под ними лежал темный купальный халат. Лина аккуратно вынимала вещи и складывала их на кровати. Она достала комнатные тапочки в кожаном чехле, пушистый свитер, дорожный будильник и полдюжины тончайших льняных носовых платков. Все вещи были очень дорогие, свидетельствующие о хорошем вкусе хозяина.

Мысль о Гарольде Питерсоне заставила сердце Лины мучительно заколотиться. Ей казалось, что и в этом ставшем внезапно отвратительном номере витает предчувствие беды. В самолете шеф вел себя так странно, он не был похож на самого себя. Почему она не обратила тогда на это внимания? Почему вспомнила об этом только теперь?

Лина смахнула набежавшие на глаза слезы и принялась рассматривать вещи, выложенные на кровать. Она боролась с охватившим ее страхом; нельзя был позволить себе поддаться панике, нужно было сохранять спокойствие.

Дрожащими руками она вынула голубой свитер. Под ним, на самом дне чемодана, лежал большой сверток, упакованный в тонкую бумагу. Он был аккуратно перевязан тесемкой. Удивившись, Лина взвесила сверток на ладони. Он оказался достаточно тяжелым. Девушка развязала узел и развернула бумагу. Ее удивила аккуратность, с какой листы были запакованы в сверток. В нем оказалось три пачки исписанной бумаги. Наметанный глаз секретарши сразу определил, что в каждой пачке около пятисот листов. Их скрепляла прозрачная клейкая лента. На одной пачке была надпись: «Стокгольм», на другой - тоже «Стокгольм», на третьей - «Хельсинки».

Две в Стокгольм и одна в Хельсинки. Она внимательно рассмотрела первые страницы, но ничего не поняла. Какие-то буквы и непонятные значки. «Похоже на шифр», - подумала она. Это было единственное разумное объяснение. Лина внимательно просмотрела все листы, следя за тем, чтобы лента не отклеилась. Насколько она могла понять, в расположении знаков и букв имелась определенная система. Кроме того, девушка была уверена: эти бумаги не имеют никакого отношения к делам фирмы Гарольда Питерсона и к стекольной промышленности вообще. Она работала уже достаточно долго и знала, что фирма никогда не шифровала свои бумаги.

Девушка пыталась припомнить, что говорил ей Гарольд Питерсон в самолете. «В Лондоне мы долго не задержимся. Больше всего дел будет в Стокгольме и Хельсинки». Кажется, так…

Больше всего дел? Самые важные дела?

Лина многое отдала бы, лишь бы узнать, какие дела предполагались в северных столицах.

IV

Резкий телефонный звонок разбудил Лину Дэвис. Она с трудом раскрыла глаза и огляделась. Несколько секунд она приходила в себя, рассматривая номер. Ее опять охватил страх. Девушка сняла трубку.

- Да?… - произнесла она измученным голосом. Взгляд ее все еще скользил по комнате. Лина посмотрела на пакет с бумагами, открытый чемодан из свиной кожи и окончательно пришла в себя.

- Мисс Дэвис? - голос телефонистки звучал приглушенно. - В отель доставили чемодан. На бирке ваше имя. Прикажете поднять его наверх?

- Мой чемодан? - Лина потянулась в кровати и окончательно проснулась. - Когда его принесли? И кто?

- Я приступила к дежурству всего несколько минут назад, но мне кажется, я слышала, будто чемодан принял у носильщика ночной портье.

- Не могли бы вы узнать у него поподробнее? Это очень важно для меня. Я хотела бы знать, кто и когда доставил чемодан.

- Попробую разыскать ночного портье, но он, скорее всего, уже покинул гостиницу. - Волнение Лины передалось телефонистке.

Вскоре телефон опять ожил; на этот раз звонил портье.

- Я принял чемодан сегодня утром, примерно в семь, - объяснил он.

- Кто его принес? Вы не знаете этого человека? - спросила Лина.

- О, это мой приятель, - прозвучал совершенно неожиданный ответ.

- Кто, простите?

- Мой приятель. Он был неподалеку отсюда, на вокзале, мисс Дэвис. Ему вечно перепадают странные поручения. Понимаете? Ну, так вот, к нему неожиданно подошел какой-то тип и предложил заработать. Целый фунт! И только за то, чтобы отнести чемодан к нам в гостиницу.

- А что это был за человек? - Трубка в руке Лины мелко дрожала.

- К сожалению, это мне неизвестно, мисс Дэвис. Приятель ничего не рассказал об этом. Я знаю только, что тот человек спросил его, хочет ли он заработать. А у моего приятеля вечно пусто в кармане. Так ваш чемодан и оказался здесь.

Лина поняла, что расспрашивать портье дальше не имеет смысла. Похитители выяснили, что унесли не тот чемодан, и пожелали от него избавиться. И еще стало ясно, что эти люди находятся где-то рядом, раз они так быстро вернули багаж. Возможно, они и не покидали Лондона. Страх несколько ослабел при мысли о том, что Гарольд, возможно, не так далеко, как она полагала вначале.

Закрыв дверь за посыльным, доставившим чемодан в номер, Лина принялась осматривать замки. Как она и предполагала, чемодан открывали. Девушка проверила вещи - все было на месте. Похитители не были новичками в таких делах. Все было продумано как следует, и преступники… И тут Лина заметила, что кое-чего все-таки не хватает.

Как прилежная секретарша, она всегда брала с собой в поездки планы городов, в которых предстояло работать, и письменные принадлежности. Перед первым в своей жизни вылетом в Европу она дополнительно приготовила для шефа памятку, в которую занесла маршрут поездки, встречи, номера рейсов, время отлета и прибытия самолетов, адреса отелей и тому подобное. И именно эта памятка заинтересовала похитителей! Мурашки поползли по ее телу. Вовсе не желая того, Лина предоставила этим людям ценные сведения.

Девушка прижала руку к груди, из которой так и норовило выскочить сердце. Несколько раз глубоко вздохнув, она взяла себя в руки. Бояться было просто-напросто нельзя. Надежды на благоприятный исход дела были связаны теперь с человеком, номер телефона которого дал ей Гарольд Питерсон.

V

- Лина Дэвис - это, конечно, вы? - Молодой человек подошел к Лине и протянул руку.

- Я… Да… Но откуда?… - Лина удивленно уставилась на него. - Откуда вы меня знаете?

- Все очень просто. Стоял и высматривал хорошенькую девушку, а тут вы идете, и вот…

Лина нахмурила брови. Голубые глаза холодно смотрели на молодого человека, но он, похоже, не замечал осуждающего взгляда.

- Меня зовут Гренджер, Дик Гренджер. Вы мне звонили вчера вечером… по поводу Гарольда Питерсона.

Простота его обращения несколько отпугивала Лину.

- Вы уже завтракали? - спросил он.

Лина отрицательно покачала головой.

- Тогда позавтракаем вместе. Я знаю неподалеку один ресторанчик. Отличная кухня и пристойные цены. Кроме того, там никто не помешает нам поговорить.

Лина не успела сказать ни «да» ни «нет» - молодой человек взял ее под руку и вывел из гостиничного холла.

Пока они шли по улице, Дик Гренджер без умолку говорил. Лина не переставала удивляться, как и где ее шеф мог познакомиться с этим шустрым человеком; более несхожих людей, чем Дик Гренджер и Гарольд Питерсон, трудно было отыскать. Лина вновь подумала, что знает своего шефа вовсе не так хорошо, как ей казалось.

Едва они заняли столик в нише небольшого обеденного зала, как Дик Гренджер опять заговорил:

- Итак, вы секретарша Гарольда, Лина Дэвис. - Он развалился на стуле, откровенно рассматривая ее. - Счастливчик Гарольд, - добавил молодой человек.

- А вы кто, собственно, такой, позвольте узнать? - Лина упрямо откинула голову и вызывающе посмотрела на него.

- Мне следовало бы догадаться, что Гарольд ничего не говорил вам обо мне.

Лина кивнула головой, и Дик продолжил:

- Это создает определенные затруднения в наших с вами отношениях, но, к сожалению, я не могу подробно рассказать вам о себе. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я имею право сказать только, что я и Гарольд - деловые партнеры.

- Никогда не слышала, чтобы шеф говорил о вас в связи с делами фирмы, мистер Гренджер, - нервно возразила Лина.

Молодой человек улыбнулся:

- Меня это нисколько не удивляет. Между прочим, можете называть меня просто Дик. Это ваше «мистер Гренджер» звучит слишком официально, а потому не нравится мне. Вас я буду называть тоже по имени - Лина. Хорошо?

Молодой человек говорил и вообще держал себя так, словно ему абсолютно все ясно и известно, и Лина несколько терялась от этой ярко выраженной самоуверенности. Она сгорала от нетерпения услышать, что он успел узнать за минувшую ночь. Наконец девушка не выдержала и спросила:

- Есть хоть какие-нибудь новости? Вы что-нибудь узнали о моем шефе?

Она смотрела на своего собеседника с надеждой, но вскоре заметила, что улыбка погасла на его лице.

- К сожалению, пока ничего, - отрицательно покачал он головой. - Я сделал все, что мог, проверил все связи. Перед нами серьезная загадка. Но не стоит терять надежду. Я отыщу его. Не беспокойтесь. Правда, на это уйдет немного больше времени, чем я предполагал сначала.

Официант подошел к ним и поставил на стол большие подносы с яйцами, сваренными в мешочек, ветчиной, сосисками и свежими помидорами. Лина подождала, пока он удалится, и спросила:

- Что могло случиться с мистером Питерсоном? Прошу вас, скажите мне правду. Пожалуйста! Все это меня так… так неприятно поразило…

- Сначала позавтракайте. Потом я расскажу вам все, что знаю… что можно, - поправился молодой человек и приступил к еде.

Лина, нервничая, ковыряла вилкой в тарелке. Наконец Дик отодвинул свой поднос с остатками завтрака, заказал еще одну чашку кофе и с видимым удовольствием закурил. Внимательно наблюдая за струйкой табачного дыма, он начал говорить:

- Вот теперь я чувствую себя гораздо лучше. Всю ночь пришлось провести на ногах. Лина, доверьтесь мне! Я понимаю, как это вам нелегко. Меня вы совсем не знаете, к тому же произошли совершенно невероятные события. Но между мной и Гарольдом существуют давние деловые отношения, правда, не совсем обычного характера.

Больше я ничего не имею права сказать вам. Я обязан хранить молчание, но тем не менее умоляю вас поверить мне.

Но все-таки Лина не могла полностью довериться ему. Однако что она могла сделать в одиночку? К кому еще можно обратиться за помощью в этом чужом городе? Гренджер прервал ее раздумья:

- Не могли бы вы еще раз рассказать мне все с самого начала? Мне необходимо знать даже самые незначительные детали. По телефону, как вы понимаете, это сделать невозможно.

Лина согласно кивнула головой и начала рассказывать. Когда она добралась до похищения, Гренджер прервал ее:

- Позвольте, я все повторю сначала. Значит, поездка в Европу носила чисто деловой характер. Так?

- Да. Мы не собирались надолго задерживаться в Лондоне. Отсюда нам надо было вылететь в Стокгольм и далее в Хельсинки. Гарольд… Мистер Питерсон сказал, что там нас ожидает большая и серьезная работа. Он нервничал и… - Лина вздохнула и рассказала о вечернем телефонном звонке незнакомца. - Жаль, что вчера вечером я забыла рассказать вам об этом. Я совсем потеряла голову от страха, с трудом могла вообще соображать что-либо.

- Понимаю вас, - сочувственно произнес Дик Гренджер и погладил девушку по руке.

- И еще одну вещь я забыла рассказать, - продолжала Лина. - Произошла путаница с чемоданами. Уже в отеле, когда хотела открыть свой чемодан, я обнаружила, что у меня в номере оказался один из чемоданов, принадлежавших Гарольду, из свиной кожи. А похитители увезли, видимо по ошибке, мой чемодан.

Дик Гренджер тихонько свистнул.

Лина продолжала рассказ:

- Мой чемодан принесли в гостиницу рано утром. Я уверена, что его содержимое просматривали. Но взяли из него только памятку со всеми данными о нашей поездке.

- План поездки? - Дик Гренджер задумчиво смотрел прямо перед собой. - Хотели узнать… - Он замолк.

Через некоторое время он вновь заговорил:

- Значит, Гарольд ничего не сказал, - пробормотал он едва слышно, почти про себя.

- Не понимаю, - произнесла, заикаясь, Лина, - что вы хотите этим сказать?

Гренджер закурил новую сигарету. Затем улыбнулся и продолжил, словно не расслышав вопрос:

- Если бандиты так быстро вернули ваш чемодан, значит, они недалеко от Лондона. А еще это значит, что до Гарольда все-таки можно добраться.

- Но почему они вернули мне чемодан? Это весьма странно, не правда ли?

Гренджер рассмеялся:

- Они получили то, что хотели - данные о поездке Гарольда. Зачем им ваш чемодан? Если бы полиция обнаружила у них чужой багаж, пришлось бы отвечать за банальную кражу.

Дик Гренджер опять глубоко задумался. Когда спустя некоторое время он вновь поднял глаза и посмотрел на Лину, лицо его утратило любезное выражение:

- Лина, вы мне все рассказали? Я имею в виду то, что касается чемодана. Может быть, случилось еще что-нибудь в этом же роде? Как вы сказали, чемодан Гарольда был в отеле с самого начала?

Лина почувствовала, как краска заливает ей лицо. Она и сама не могла понять, почему решила не рассказывать Гренджеру о свертках, которые обнаружила на дне чемодана. Казалось, промолчать об этом сейчас было невозможно. Молодой человек наверняка очень умен, и Лине все равно не удастся обмануть его.

- В чемодане в основном была одежда, - произнесла она тихо. - Были еще кое-какие бумаги… Она не смела поднять глаза на собеседника и испуганно уставилась в кофейную чашку.

Вдруг девушка почувствовала, как рука Гренджера легла на ее ладонь.

- Бумаги? - спросил он. - Странные бумаги, так? Лина передернула плечами. И опять она не могла понять, почему ей не хочется говорить правду.

- Ничего особенного, - пробормотала она. - Во всяком случае, так мне показалось, Не думаю, чтобы они имели отношение к делам Гарольда.

К удивлению Лины, Дик Гренджер сохранял совершенно невозмутимый вид.

- Если вы считаете, что бумаги не имеют отношения к случившемуся, давайте забудем о них, - произнес он и улыбнулся, затем подозвал официанта и попросил счет. - Благодарю за помощь, - сказал Дик. - Я должен идти. У меня есть идея, которая, возможно, наведет нас на след Гарольда. Чем вы думаете заняться до обеда?

- Осмотрю город.

- Разрешаю, но при условии, что не станете далеко уходить от гостиницы, - произнес он и улыбнулся.

- Этого не случится, потому что я горю желанием узнать, наконец хоть что-нибудь о шефе.

По дороге в отель Дик Гренджер попытался успокоить Лину:

- Не стоит так сильно переживать. Мы найдем Гарольда, я обещаю. Мне бы хотелось многое рассказать вам, но, к сожалению, я не имею права. Надеюсь, вы простите меня.

Лина молча кивнула головой. Множество самых разных мыслей обуревало ее. Теперь она и вовсе не знала, как все это понимать и что делать. Прощаясь, Дик Гренджер протянул ей свою визитную карточку:

- Здесь мой адрес. Домашний. Вдруг он вам потребуется. Может быть, захотите сообщить что-нибудь, что не стоит доверять телефону, а? И держитесь. Все уладится!

В гостинице Лина почувствовала себя очень одинокой. Она смотрела на карточку с адресом Дика и пыталась собраться с мыслями. И тут взгляд ее упал на свертки. Два в Стокгольм и один в Хельсинки. В глазах запрыгали таинственные значки и буквы.

Она механически взяла свертки и увязала их так, как они были упакованы первоначально. У нее появился план, исполнение которого нельзя было откладывать ни на минуту.

VI

Лина поймала такси рядом с гостиницей и попросила шофера отвезти ее на ближайший вокзал.

Она с трудом пробиралась сквозь толпу пассажиров за носильщиком, тащившим кожаный чемодан Гарольда Питерсона, боясь потерять его в вокзальной суматохе.

У камеры хранения суетилось несколько человек. Лина отстояла маленькую очередь, потом внимательно проследила, как железнодорожный служащий водрузил чемодан ее шефа на одну из задних полок. Взамен девушка получила маленький зеленый квиток, который она бережно спрятала в кошелек. Вздохнув с облегчением, Лина подождала, пока из зала ожидания не схлынула толпа.

Погода стояла отличная, и Лина принялась не спеша разглядывать витрины, пытаясь заставить себя думать о чем-нибудь нейтральном. Но в зеркальных витринах ей мерещилось лицо Гарольда Питерсона, застывшее, неподвижное, словно посмертная маска. Девушке стало страшно, и она поспешила вернуться в гостиницу.

Переступив порог комнаты, она сразу почувствовала, что кто-то побывал здесь в ее отсутствие. Беспорядка, разумеется, не было, но Лина хорошо помнила, что поставила свой чемодан у окна. Теперь он покоился на журнальном столике, где раньше лежал чемодан Гарольда. Сначала она разозлилась, представив, как неизвестный мужчина перебирает ее белье, но потом ее охватила радость при мысли о том, как мудро она поступила с чемоданом шефа. Те люди не нашли то, что им, похоже, было так необходимо.

Лина еще раз осмотрела комнату, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь более материальные следы вторжения, после чего спустилась в холл гостиницы. Она поинтересовалась у портье, не спрашивал ли ее кто-нибудь.

- Я жду знакомого. Он должен был зайти ко мне, - сообщила она служащему за стойкой и сама удивилась, как легко далась ей ложь и в этот раз.

Портье вежливо ответил, что, к сожалению, никто не проявлял интереса к особе мисс Дэвис, и она попросила:

- У меня к вам просьба. Нельзя ли оставить вот это в вашем сейфе? - И она протянула конверт.

Портье склонил голову и принял его.

- Конечно, - ответил он, записал что-то в тетрадь в кожаном переплете и попросил Лину поставить подпись.

- Спасибо, - пробормотала она и проследила, как портье унес в служебное помещение конверт, в который она положила квитанцию из камеры хранения. Теперь все было в порядке. Похитители не смогут отыскать чемодан Гарольда Питерсона, начиненный таинственными бумагами.

Лина решила позвонить Дику Гренджеру и рассказать об обыске в ее номере. Звонить лучше всего было из кабинки в дальнем конце холла, и девушка, достав из сумочки визитку и пригоршню мелочи, направилась к ней.

Она долго слушала равнодушные гудки. Никто не поднимал трубку. Похоже, Дика Гренджера не было дома. Выйдя из кабинки, Лина заглянула в бар. Там было темновато, но она всё же разглядела лица нескольких посетителей. В углу, под торшером с красным абажуром, сидел Дик Гренджер. Он был не один. Рядом с ним расположилась весьма симпатичная рыжеволосая женщина. Они оживленно болтали.

Лина почувствовала разочарование. Гренджер сидит в баре! Гренджер, заявивший ей, что неустанно ищет следы Гарольда! Гренджер сидит в баре отеля, а в это время неизвестные преступники обшаривают ее комнату!

Она задумчиво закусила нижнюю губу, но после минутного колебания гордо выпрямилась и решительным шагом вошла в бар. Прежде она не отваживалась ходить по подобным заведениям одна и потому теперь все делала автоматически, словно заведенный механизм.

Бармен удивленно посмотрел на нее. Лина ответила на его взглядледяной улыбкой и заказала кока-колу. Взяв стакан, она украдкой посмотрела в сторону Дика Гренджера и поняла, что тот заметил ее; и вот он уже поднялся с места, чтобы подойти. Лина пила холодную колу и делала вид, что не замечает молодого человека. Она только тогда медленно обернулась, когда он окликнул ее:

- Лина! Я жду вас здесь. Мне надо поговорить с вами.

- Да? Узнали что-нибудь? - спросила она, и ее сердце учащенно забилось.

- К сожалению, нет. Пока нет, - уточнил он и весело посмотрел на девушку.

Лину разозлило его спокойствие и легкомысленный тон:

- Тогда почему вы рассиживаете в баре?

- Жду, потому что мне нужно поговорить с вами. Присядьте, пожалуйста, к нам!

- Нет! - Лина резко отодвинула стакан. - Не думаю, что у нас троих отыщется общая тема для разговора. Кроме того, ваша приятельница помешала бы нам… - Лина умолкла и посмотрела в сторону рыжеволосой красавицы.

- Я встретил ее случайно, ну и предложил выпить. Она ничего не знает о нашем деле. Она немедленно уйдет отсюда, если вы захотите.

- Мне совершенно ни к чему ваши извинения, - ответила Лина и встала.

- А почему бы нам не пообедать вместе? Я только попрощаюсь с Джейн. Во время обеда мы смогли бы поговорить о том, что следует предпринять…

- Дик, я действительно не понимаю, о чем еще мы с вами можем толковать. Я только хочу сказать вам, что сегодня утром кто-то проник в мой номер и копался в моих вещах.

Дик Гренджер опять тихонько свистнул. Улыбка исчезла с его лица.

- Вы должны рассказать мне все самым подробным образом, - взволнованно проговорил он. Было похоже, что молодой человек напрочь забыл о рыжеволосой красавице, с которой только что любезничал за столиком в укромном уголке бара.

- Рассказывать, собственно, нечего. Насколько я сумела разобраться, они ничего не взяли. Однако я убеждена, что в моих вещах копались. Не могу понять, что они искали.

Гренджер внимательно посмотрел на девушку, прищурив глаза:

- Лина, что с бумагами, о которых вы рассказали мне сегодня утром? С бумагами из чемодана Гарольда? Не кажется ли вам, что искали именно их?

«Если этот человек каким-то образом связан с обыском в номере, то у него железные нервы», - подумала Лина и едва слышно произнесла вслух:

- Если искали именно их, то напрасно. Бумаг Гарольда Питерсона в номере нет.

- Как?!

Лина уже поняла, что в присутствии Дика Гренджера нельзя произносить ни одного лишнего слова.

Этот молодой человек был слишком умен и опытен. Она улыбнулась и спокойно заявила:

- Прошу простить меня. Я спешу. У меня назначена встреча.

Гренджер удивленно посмотрел на нее, но промолчал. Лина продолжила:

- Во второй половине дня я вернусь в отель. Если узнаете что-нибудь новенькое, скажите мне, хорошо?

- Разумеется.

Лина кивнула и быстро вышла из темного бара. Колени у нее дрожали, она не знала, что делать. Ее доверие к Дику Гренджеру сильно пошатнулось в тот момент, когда она увидела его с этой рыжеволосой дамой. Случайно ли он оказался в гостинице? Или его появление каким-то образом связано с обыском в номере? Теперь ей, похоже, не на кого положиться в этом городе.

На стоянке перед гостиницей Лина села в такси. Шофер спросил:

- Куда едем, мисс?

Лина, еще не совсем вернувшаяся в реальный мир, испуганно посмотрела на него, потом вынула из сумочки визитку, которую дал ей утром Дик Гренджер, и протянула ее таксисту.

Теперь она вынуждена действовать в одиночку. И для начала следовало проверить, что за птица этот Дик Гренджер.

Такси остановилось перед солидным доходным домом, мало чем отличающимся от большинства подобных. Рядом с массивной дубовой дверью была приколочена бронзовая табличка с фамилиями шести жильцов. Под номером четыре значилось: «Д. Гренджер».

Лина в нерешительности остановилась перед дверью. Что же теперь предпринять? Ей вдруг показалось, будто она очутилась на ничейной земле между двумя линиями окопов. Девушка автоматически подняла руку и нажала кнопку звонка по соседству с табличкой.

Какое-то время она послушно ждала, хотя прекрасно понимала: дверь отворить некому - ведь Дик Гренджер остался в гостинице, вернуться домой он просто не успел бы.

Предчувствие чего-то ужасного сдавило Лине горло. Всюду ей мерещились подкарауливающие ее тени, хотя на небе ярко сияло солнце.

Она уже повернулась, чтобы сбежать со ступенек на тротуар, но как-то случайно ее ладонь легла на ручку двери и нажала на нее. Дверь подалась, тихо скрипнула и отворилась. Лина очутилась в просторном холле. Закрыв за собой створку двери, она сразу обратила внимание на неприятную тишину. Ни один звук не проникал сквозь толстые дубовые доски, не было слышно даже слабых отголосков уличного шума. Казалось, дом вымер.

Лина пыталась побороть всепроникающий страх. Она разглядела широкую лестницу, застланную красным ковром. Его мягкий ворс приглушал шаги. Было так тихо, что Лина боялась дышать. Она на цыпочках поднималась по лестнице. Квартира номер четыре оказалась на третьем этаже. Дверь, выкрашенная белой краской, бросалась в глаза в мягком полумраке лестничной площадки. Лина абсолютно не отдавала себе отчета в собственных действиях. Она обернулась и посмотрела вниз. Ей хотелось увериться, что никто не крадется по пятам. Потом девушка сильно толкнула белоснежную дверь в квартиру Гренджера. Естественно, она была заперта.

Лина повернулась. Она почувствовала, что больше не в состоянии выносить эту гробовую тишину, она вся съежилась от неведомо откуда грозящего ужаса; в душе оставалось одно-единственное желание - скорее на улицу, где шумят машины, идут прохожие, светит солнце, дует свежий ветерок. Девушка бросилась вниз по ступенькам.

Удар настиг ее неожиданно, Лина не успела даже крикнуть. На долю секунды она ощутила дикую, оглушительную боль в темени и успела заметить, как тают, исчезают и красный ковер, и лестница. Сознание покинуло ее. Девушка рухнула как подкошенная, но длинный ворс ковра заглушил звук падающего тела.

VII

Когда Лина пришла в сознание, она не чувствовала ничего, кроме ужасной боли. Казалось, будто голова вот-вот расколется пополам. Даже простая попытка разлепить веки вызвала ужасную боль, а когда она попробовала повернуть голову, то едва опять не потеряла сознание.

Через некоторое время девушка снова попробовала открыть глаза; голова сильно болела, но сознание больше не покидало ее. Лина стала вспоминать, как она оказалась в этой комнате, стараясь восстановить в памяти все.

Однако очередная попытка подняться с постели опять лишила девушку сознания. Она приходила в себя слишком медленно. Но зато следующая попытка открыть глаза оказалась удачной, даже удалось немного повернуть голову.

Лина лежала на узком диване. Кто-то укрыл ее одеялом. Девушка ощупала себя. Одежду с нее не сняли, не было только обуви на ногах. Стиснув зубы, Лина нагнулась и поискала туфли. Она тяжело дышала, череп раскалывался от боли. Девушка увидела тщательно натертый паркет, но туфель нигде не было. «Где я? Как оказалась в этой комнате?»- задавалась вопросами Лина. Она отчаянно пыталась припомнить, что же произошло. Чтобы унять страшную боль, Лина принялась массировать пальцами виски. В голове царила удивительная пустота. Память не желала возвращаться.

Она сидела на диване в полутемной комнате. В изголовье на ночном столике горела лампа. Комната была узкая, почти без мебели: диван, ночной столик, стул, у противоположной стены - умывальник, шкаф. Больше ничего. Лина со стоном повернула голову и увидела окно, задернутое плотной шторой.

«Я заболела? Откуда эта страшная боль в голове?… Я в какой-то клинике?» Только теперь она обратила внимание на жуткую тишину. Ни один звук не проникал в комнату. Почему здесь так тихо? Где она находится?

На долю секунды Лина вспомнила было, что с ней произошло, но тут же боль опять пронзила мозг, и робкое озарение исчезло. Но теперь девушка точно знала, что это каким-то образом связано с тишиной.

Ее охватило отчаяние. Лина чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Она навзничь упала на диван, уставилась в потолок и тихо заплакала. Слезы катились по щекам. Ей не удалось справиться с чувством одиночества и бессилия, она не могла противостоять охватившему ее страху.

Наконец она вспомнила о своем шефе, Гарольде Питерсоне, попавшем в руки таинственных бандитов. «Значит, я не окончательно потеряла память! - с облегчением подумала девушка. - Я знаю, что я - Лина Дэвис, живу в Нью-Йорке, работаю секретарем у Гарольда Питерсона и вчера прилетела с ним в Лондон.

Я могу вспомнить название гостиницы, в которой остановилась, помню тех страшных людей, что похитили Гарольда, помню молодого человека по имени Дик Гренджер, который утверждает, что дружит с моим шефом, но я больше не верю ему».

Мало-помалу Лина собралась с мыслями, хотя голова по-прежнему ужасно болела.

Дик Гренджер! Что-то было связано с ним… Она опять увидела его лицо в мутном освещении гостиничного бара, а рядом с ним - красивую рыжеволосую женщину… Затем припомнила поездку в такси, старый дом, в котором было тихо, словно в гробу. Ступеньки, красный ковер, квартира номер четыре, белая сверкающая дверь, а потом… Потом ничего. Дом, неприятная тишина, белые двери. Затем провал в памяти, черная бездонная дыра.

Лина потеряла всякое представление о времени. Она не знала, долго ли находилась без сознания, сколько часов - или дней? - пролежала в этой маленькой комнате. Твердо было известно только то, что сейчас на улице темно, а из гостиницы она вышла около полудня. Означает ли это, что прошло всего лишь полдня?…

Лина подняла руку, чтобы посмотреть на часы, однако их не оказалось на запястье. Часы исчезли!

Справившись с новым приступом страха, она вновь внимательно осмотрела комнату и поняла, что исчезла и ее сумочка. Кто-то унес туфли, часы и сумочку.

Может быть, вещи лежат в шкафу? Лина собралась с силами и повернулась на бок. Голова, казалось, сейчас расколется от боли. Дыхание стало глубоким и прерывистым. Через некоторое время ей все-таки удалось спустить ноги с диванчика. Встав, она ухватилась за ночной столик у изголовья; комната вращалась вокруг нее, в глазах мелькали искры, мутило. Но через минуту Лина почувствовала себя лучше и смогла подойти к шкафу, двигаясь медленно, словно лунатик.

В шкафу было свалено огромное количество детских игрушек. Лина с удивлением смотрела на полки, забитые куклами, плюшевыми зверятами, автомобилями, кубиками, картинками, играми, пластмассовыми корабликами и самолетиками, игрушечными трубами и ярко-красными резиновыми мячами. И никаких следов ни сумочки, ни туфель, ни часов…

Лина разочарованно закрыла створки шкафа и легла на диван. Где она? Что это за дом? Детская комната? Может быть, она в каком-нибудь доме, одиноко стоящем на окраине Лондона?

Но что бы это ни было, для Лины эта комната стала камерой, а дом - тюрьмой; в этом она убедилась, совершив несколько бесплодных попыток открыть дверь - она была накрепко заперта. Отодвинув штору, скрывающую небольшое окно, девушка обнаружила решетки, прикрытые снаружи тяжелыми ставнями, не пропускающими света. Теперь она не могла знать, день на дворе или ночь.

Мертвая тишина доводила ее до отчаяния. Лине казалось, что она задохнется в этой маленькой комнате. Не помня себя, она бросилась к двери и принялась колотить в нее руками, но никто не отозвался на ее отчаянный порыв. В доме по-прежнему царила мертвая тишина. Эхо от ударов в дверь звонко разносилось в тишине, но в ответ не раздалось даже осторожных шагов надзирателя.

Скорчившись, Лина направилась к дивану и снова упала на него. Сердце рвалось из груди. Она закрыла глаза. Давно ли она в этой комнате? Сколько ее продержат здесь? Что с Гарольдом Питерсоном? Зачем этим людям понадобились зашифрованные бумаги?

Эти неотвязные мысли замучили Лину, но все-таки ей удалось погрузиться в беспокойный, чуткий сон. Поэтому, когда дверь неожиданно распахнулась, ей не сразу удалось вскочить на ноги.

Широко распахнув глаза, она смотрела на женщину, вошедшую в комнату. Это была дама средних лет, небольшого роста, в белом фартуке, внешним видом напоминающая сиделку. Лине опять пришла в голову мысль - не попала ли она в какую-нибудь клинику или санаторий? Женщина внесла поднос и поставила его на ночной столик, ни разу не глянув на девушку и не проронив ни единого слова.

На подносе стояли стакан молока и тарелка с бутербродами. И еще - большое красное яблоко. Лина почувствовала, как ужасно она проголодалась.

Поставив поднос, женщина повернулась, чтобы выйти.

- Подождите! - Девушке показалось, что голос ее застревает в горле, звучит непривычно, пискляво. - Кто, кто вы?

Женщина в белом переднике сделала вид, что не замечает ее. Лина подбежала к ней и загородила выход; она должна была заставить эту женщину посмотреть в глаза и ответить на вопрос.

- Я имею право знать, где нахожусь! Что это за дом? Вы слышите меня? Я хочу знать, почему меня содержат здесь, как арестованную!

Лина всячески старалась скрыть волнение. Незнакомка по-прежнему хранила молчание, и девушка закричала:

- Кто вы? Немедленно отвечайте! Вы сиделка или…

Посмотрев в неподвижное лицо женщины, напоминающее маску, Лина замолчала.

Она стояла перед девушкой, скрестив руки на груди. И вдруг, зашевелив губами, проговорила монотонным голосом:

- Я не сиделка. Это единственное, что я могу вам сказать. Теперь отойдите в сторону, мисс! Не создавайте лишних неприятностей, нам это ни к чему.

С этими словами она грубо отстранила Лину сильной рукой и решительным шагом направилась к двери. Прежде чем Лина успела прийти в себя, дверь за незнакомкой закрылась. Послышался звук задвигающегося засова. Шаги удалились, и опять настала жуткая, словно в морге, тишина.

Задыхаясь, Лина опустила руки и вернулась к дивану. Взгляд ее упал на поднос. Девушка была так голодна, будто не ела уже несколько дней.

Голова все еще сильно болела. Под маленькой тарелкой Лина обнаружила коробочку с таблетками от головной боли, и эта находка очень обрадовала ее. Девушка радостно схватила лекарство, но тут же вздрогнула от нехорошего предчувствия: может, эти таблетки вовсе не от головной боли? Рисковать нельзя ни в коем случае. «Возможно, они хотят, чтобы я потеряла сознание или крепко уснула», - подумала Лина. Нет, не стоило так легко сдаваться врагу. Она стиснула зубы и положила коробочку с пилюлями на прежнее место.

Выпив молока, съев вкусные бутерброды и яблоко, она начала думать, какие шаги предпринять дальше. Судорога свела руки, и она стала автоматически растирать их. «Если бы только знать, из-за чего все это произошло, - думала она. - Единственное, что можно с уверенностью сказать, - все это каким-то образом связано с шефом, с Гарольдом.

Почему его украли? Что за секретные дела были у него?

Лина беспокойно прошлась по комнате, потом взялась обследовать стены, пытаясь найти хоть какое-нибудь отверстие, вентиляционный канал - что угодно, лишь бы попробовать установить связь с внешним миром. Но поиски не дали результата. Эта комната была превращена в камеру, в стальную клетку для дикого зверя.

Неужели Гарольда Питерсона содержат в таких же условиях? Кто ударил ее по голове в старом доме? Дик Гренджер не мог этого сделать, поскольку в тот момент находился в гостинице.

Узнает ли он о том, что Лина Дэвис исчезла? Станет ли искать ее? Неприятна была даже сама мысль о том, что Дик Гренджер, которому Лина не доверяла, стал единственным человеком, который мог обратить внимание на ее исчезновение. В Лондоне никто не знал ни о ее существовании, ни о том, что с ней приключилось. Девушка всем сердцем желала, чтобы ее недоверие к Дику Гренджеру оказалось беспочвенным.

Лина уже не испугалась, когда дверь отворилась во второй раз. На пороге опять появилась женщина в белом переднике. Остановившись у двери, она обратилась к Лине бесцветным голосом:

- Следуйте за мной…

- Куда? - Лина вдруг испугалась распахнутой двери. Она медлила. Комната, всего несколько минут назад казавшаяся ей тюрьмой, теперь стала единственным надежным убежищем.

- Там увидите, - нехотя ответила женщина и нетерпеливо взмахнула рукой.

- Но… но у меня нет обуви. Я не могу босиком… - промямлила Лина.

Женщина угрюмо оборвала ее:

- Она вам не пригодится. Ну, идите наконец…

VIII

Лина сразу обратила внимание, что находится совсем не в том старом доме на севере Лондона, где она искала квартиру Дика Гренджера и получила жестокий удар по голове.

Дом, ставший для нее тюрьмой, был гораздо больше. Она следовала за женщиной бесконечным коридором с рядами запертых дверей. Стены были обшиты темным полированным деревом, тускло отсвечивавшим в свете слабых лампочек, висевших над каждой дверью. Толстый ковер приглушал звук шагов. На окнах висели тяжелые бархатные портьеры, сквозь которые не проникал уличный свет. «Неужели все еще ночь?»- подумала Лина. Это показалось ей совершенно невероятным.

В какой-то момент мелькнула мысль о побеге, но тут же стало абсолютно ясно, что нет ни единого шанса на успех. Кроме того, девушка все еще плохо чувствовала себя, была слаба, а женщина, уверенно шагающая впереди, выглядела физически очень сильной. И… у нее не было обуви! Кем бы ни были эти бандиты, это были явно не новички в таких делах. Все было продумано до мелочей.

Женщина остановилась у двустворчатой двери, подняла руку и трижды стукнула в темное полированное дерево. Изнутри отозвался мужской голос:

- Входите!

Женщина открыла одну створку и сделала шаг в сторону, пропуская Лину вперед. Поскольку девушка вошла не сразу, конвоирша сделала нетерпеливое движение. Лина все еще медлила. У нее пересохло в горле, колени дрожали. Губы женщины сложились в язвительную улыбку. «Ей явно доставляет удовольствие видеть мой страх», - пронеслось в голове у Лины. Она решительно выпрямилась и перешагнула порог. Было слышно, как за ней захлопнулась дверь. Подняв голову, она взглянула в лицо своему противнику. С большим трудом ей удалось преодолеть ужас, охвативший каждую клеточку измученного тела. Прямо в глаза бил яркий свет настольной лампы, за слепящим пятном которого едва выступали чья-то тень и лицо, едва ли напоминающее человеческое.

Лина закрыла глаза, потому что от сильной лампы опять разболелась голова, но тут же раздался голос этого человека, высокий, с сильным иностранным акцентом:

- Садитесь!

Свет лампы был направлен на стул. Лина села и через некоторое время смогла рассмотреть большой письменный стол, за которым сидел мужчина.

Она обвела взглядом комнату.

В ней почти не было мебели, не было и ковра на полу. Взгляд девушки остановился на человеке за письменным столом. Краем глаза она видела, как тот пристально следит за каждым ее движением. Глаза его скрывались за темными очками, слишком большими для такого мелкого лица. Когда на губах заиграла саркастическая улыбка, его физиономия вдруг превратилась в лицо злого ребенка. Оно было каким-то неестественно розовым. Лина удивленно уставилась на этого человечка. Как изменила его лицо гнусная улыбка! В ней угрожающе светилось что-то садистское…

- Буду краток, мисс Дэвис, - заговорил человечек. - Мы можем быстро закончить ваше дело, если вам будет угодно сотрудничать с нами. Мы…

- Сотрудничать с вами?! - воскликнула Лина.

Щеки ее вспыхнули от гнева. Она порывалась вскочить, но мужчина остановил ее:

- Не спешите возмущаться, мисс Дэвис! Вы не можете позволить себе такую роскошь. Если не захотите сотрудничать с нами и делать то, что вам велят, мы вынуждены будем просто-напросто ликвидировать вас.

Будто сдавила горло ледяная рука, мурашки побежали по спине. Лина набрала полную грудь воздуха, чтобы не потерять сознание.

- У нас нет времени на пустые разговоры, - продолжил человечек. - У нас к вам только один вопрос. Если вы пожелаете ответить на него, дело будет закрыто и вы получите свободу.

- Нет! - воскликнула Лина. - Нет!

- Уверен, что вы все-таки согласитесь с нами, мисс Дэвис. Ваша первая реакция спонтанна, она просто неразумна. Никогда не следует давать категорический ответ, не выслушав предложение до конца. Это более чем глупо.

Карлик протянул мясистую руку и опять включил стоящую на письменном столе лампу, вновь направив ее свет прямо в лицо Лине. Девушка уставилась в пол, пытаясь уберечь глаза от слишком яркого света. Она смотрела на свои ступни, босые, одеревеневшие от холода.

- Вы хотите выйти на волю живой?

Угрожающий голос коротышки вызывал в Лине только упрямство и решимость. Она выпрямилась и попробовала смотреть прямо в глаза незнакомцу. Это давалось ей с трудом, - от яркого света и неутихающей боли в голове она едва не теряла сознание.

- Где Гарольд Питерсон? - спросила она как можно спокойнее. - Зачем вы привезли меня сюда? Что за игру вы ведете?

Губы мужчины снова растянулись в садистской улыбке, и опять его лицо стало лицом совершенно иного человека. Этот монстр способен был постоянно менять внешность.

- Если вы хоть немного подумаете, то поймете, что речь идет не об игре. Все слишком серьезно, смею вас заверить. И вы первой испытаете на себе страшные последствия, если не согласитесь работать на нас.

- Вы не имеете права так со мной разговаривать! - закричала Лина. - Вы обыкновенный уголовник! Ударили меня по голове, содержите как арестованную, крадете мои вещи…

- Что за болтовня! Это не имеет никакого отношения к делу, - прорычал злобный карлик. Его притворную любезность как рукой сняло. Чувствовалось, что он теряет терпение. - Ваши протесты бесполезны. Мы понапрасну теряем драгоценное время. Вы здесь для того, чтобы отвечать на мои вопросы, а не грубить!

«Все это напоминает сумасшедший дом», - подумала Лина. Она опять опустила взгляд в пол, поскольку по глазам все еще больно бил яркий электрический свет.

- Мисс Дэвис! У меня к вам всего один вопрос… Коротышка замолчал, Лина ждала. Она не спрашивала, что он хочет услышать. Молчание длилось несколько минут, и только потом она вновь услышала его голос:

- Я хочу знать, где бумаги? Что вы сделали с бумагами, которые Гарольд Питерсон привез из Америки и каким-то образом исхитрился передать вам?

Мысли бурей неслись в Лининой голове. Раз мужчина упомянул Гарольда Питерсона, значит, он еще жив! Может, они прячут его в этом же доме? Надежда вспыхнула с новой силой. Может быть, она смогла бы…

Голос карлика вернул ее в жестокую действительность:

- Вы поняли, что обязаны ответить мне? Надеюсь, вы меня правильно поняли? Итак, где бумаги? Где вы их спрятали?

«Эти люди думают, что Гарольд передал мне бумаги, - лихорадочно размышляла Лина. - Следовательно, им неизвестно, что они сами допустили ошибку, перепутав чемоданы в аэропорту. Конечно же, они уверены, что я сообщница своего шефа и мне все известно о его планах!»

- Мисс Дэвис! - раздался звук отодвигаемого стула.

Подняв голову, Лина увидела, что коротышка выбрался из-за громадного по сравнению с ним письменного стола.

- Кто вы такой?- вскрикнула она. - Как вас зовут?

- Отвечайте же, где бумаги? - ледяным тоном повторял злобный карлик, не обращая внимания на ее крики. - Вам все равно придется рассказать нам всю правду, рано или поздно. Для вас это единственная возможность спасти жизнь.

Лина стиснула ладони. Руки были холодны как лед. Она с трудом сдерживала дрожь в теле, отчаянно стараясь отыскать ответ, который хоть частично удовлетворил бы коротышку и дал ей какое-то время на размышления.

- Прежде чем я что-либо скажу вам, мне надо разобраться в том, что здесь происходит, - ответила она смело, высоко подняв голову. - Я хочу знать, где Гарольд Питерсон. Что вы сделали с ним?

Карлик ударил ладонью по столу:

- Вы здесь вовсе не для того, чтобы выдвигать свои требования! Здесь нужно делать только то, что вам приказывают! Похоже, вы не совсем отчетливо представляете свое положение, мисс Дэвис!

Лина вдруг почувствовала себя усталой и несчастной. Сил у нее хватало только на то, чтобы прямо держаться на стуле. К тому же головная боль возобновилась с новой силой.

- Бумаги! - заорал низкорослый мужчина хриплым голосом. - Отвечайте немедленно - где они?

«Я с ним наедине, - отчаянно подумала Лина. -

Может, бросить в него чем-нибудь? Если как-нибудь исхитриться, схватить лампу и…»

Но она чувствовала, что сил для решительных действий и тем более для побега у нее просто нет. К тому же она была уверена, что ее собеседник в черных очках предусмотрел возможность попытки к бегству. Он производил впечатление человека хитрого и холодного, словно лед.

- Мисс Дэвис, если вы не ответите на мой вопрос, то, скорее всего, окажетесь в весьма неприятной для себя ситуации… - От звука его голоса по спине Лины пробежали мурашки. - Это ваш последний шанс… Я предупреждаю вас, мисс Дэвис! Подумайте хорошенько!

Бумаги! Лине нужно было хоть какое-то время, чтобы обдумать ответ. Хоть бы не так сильно болела голова! Она закашлялась и прошептала:

- У меня больше нет этих бумаг…

- Лжете! - Голос низкорослого клокотал, как лава в жерле вулкана. - Это ложь! Вы знаете, где спрятаны эти бумаги! Вы сами спрятали их!

Его крик гремел у Лины в ушах. Сил больше не оставалось.

- Они… Эти бумаги… - Она замолчала и закрыла лицо ладонями.

- Ну, продолжайте! - опять закричал коротышка.

Лина должна была придумать что-то такое, во что он с ходу поверил бы. Главное, чтобы он поверил!

- Бумаги, - продолжила она, - украли из моей комнаты. И я не знаю, кто это сделал.

- Нет! Нет! - Карлик стучал кулаком по столу. - Вы лжете! Эти бумаги все еще у вас? Вы должны сказать мне, вы спрятали их, отвечайте, где вы их спрятали? Вы надеетесь слишком дешево купить меня! Не выйдет, не выйдет никогда!

- Но… Их в самом деле кто-то украл. - Лина глубоко вздохнула. - Умыкнул из номера. И я понятия не имею, кто это сделал.

Низкорослый выбежал из-за стола. Лина никак не могла унять дрожь в теле. Зубы лязгали, словно в лихорадке, в глазах потемнело. И тут она увидела прямо перед собой злобное лицо карлика в черных очках.

Глухо вскрикнув, Лина Дэвис потеряла сознание…

IX

Придя в себя, Лина обнаружила, что она вновь в той самой ужасной маленькой комнатке, в своей камере.

Она лежала на диване. Вспоминая коротышку в черных очках, девушка обливалась холодным потом, натягивала почти до самого подбородка ватное одеяло, но все равно ее била холодная дрожь.

«Я должна выбраться отсюда! Я должна убежать из этого дома! Я не могу больше выносить постоянный мрак и тишину. Это верная дорога к нервному срыву, а если он случится, я не выдержу и скажу им, где бумаги». Лина понимала, что не следует недооценивать противника. Каменная женщина, низкорослый мужчина с лицом злобного ребенка, способного на все…

Она поднялась с дивана и вновь осмотрела комнату. Лина знала, что дверь закрыта на ключ, вдобавок с внешней стороны заперта на засов, что на окне - прочная решетка и непроницаемые ставни. А вот день сейчас или ночь - этого она так и не сумела узнать. Девушка неоднократно теряла сознание и совсем потеряла представление о времени. Как долго она находится в этом доме?

Она еще раз открыла шкаф, забитый детскими игрушками. Теперь его содержимое показалось Лине очень странным. Детские игрушки в этом ужасном доме! Лина не смела даже вообразить, что в этих стенах когда-то мог звучать детский смех!

Девушка взяла в руки дорогую китайскую куклу, одетую в красивое, но пожелтевшее от времени и испачканное шелковое платье; бросалось в глаза, что все игрушки дорогие. Скорее всего, они остались здесь от прежних владельцев дома, видимо, богатой семьи, в которой было много детей.

Лина задумчиво снимала игрушки с полки, одну за другой. Она не могла бы ответить на вопрос, что ищет в шкафу, но тем не менее методично просматривала все полки. На последней, нижней, в самом углу, валялся игрушечный револьвер. Он был очень похож на настоящий, настолько, что его с трудом можно было отличить от боевого оружия. Эта находка прибавила Лине сил. Девушка вывернула из шкафа все вещи, смутно надеясь обнаружить в нем что-нибудь, что могло бы пригодиться для побега.

Вскоре на полу выросла большая куча игрушек. Полки опустели. Лина принялась простукивать заднюю стенку шкафа - ей показалось, что за ней скрыта дверь. Одной рукой она упиралась в стенку, пальцами другой простукивала доски. За ними, совершенно очевидно, была пустота, об этом четко свидетельствовало звонкое эхо.

Сделав это открытие, Лина заволновалась. Но еще больше поразил ее ответный стук. Сначала ей показалось, что это колотится ее собственное сердце. Но вскоре стук с той стороны повторился, и на этот раз он был громче, чем прежде. С той стороны кто-то был!

Лина замерла в испуге. Она глядела в стенку шкафа, как зачарованная. Уж не кажется ли ей все это? Может ли она довериться собственным ушам? Опять послышался стук, а потом и голос, тихий и неясный:

- Кто там?

- Гарольд! - вскрикнула Лина.

Она сразу узнала его, хотя голос доносился едва слышно, звучал неотчетливо, приглушенно. Это был голос Гарольда Питерсона!

- Гарольд, это я, Лина! - Она как можно теснее прижалась лицом к стенке шкафа: - Гарольд… С вами все в порядке, Гарольд? - спросила она как можно громче.

Ответа не последовало. Нервы у девушки были напряжены до крайнего предела.

- С вами все в порядке? - переспросила она.

- Да, - едва слышно донесся мужской голос. - Со мной все нормально. Но, Бог мой, как вы сюда попали, Лина? Вас тоже… - Он умолк, словно испугавшись возможного ответа.

- Чувствую себя хорошо, - кричала Лина, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно веселей, - но меня держат под стражей. Меня заперли в этой комнате. Я никак не могу отсюда выбраться!

- Значит, они нас обоих…

Лина едва могла разобрать, что он говорит.

- Я плохо слышу вас! - прокричала она. - С вами действительно ничего не случилось? Вы хорошо себя чувствуете?

- Наверное, между нами толстая деревянная перегородка. Я плохо слышу ваш голос.

Лина понимала, что нельзя терять ни секунды. В любой момент могла войти охранница.

- Бумаги… Пакет в вашем чемодане… - Прежде чем продолжить фразу, Лина в страхе оглянулась на дверь. - Я спрятала эти бумаги в надежном месте.

- Вы умница! - Несмотря на разделявшую их толстую стену, она почувствовала, что Гарольду сразу стало намного легче.

Некоторое время они молчали. Потом опять заговорил Гарольд, возбужденно и нервно:

- Лина, кто-то идет! Больше не могу говорить. Будьте очень осторожны. Как только уйдут, я опять постучу в стену, и мы снова поговорим. Вы поняли меня?

- Да, конечно!

Лина прислушалась, но из комнаты, где содержали Гарольда Питерсона, больше не доносилось ни звука. Сердце девушки сжалось от боли. Его голос звучал глухо и неуверенно. Это был не тот Гарольд Питерсон, которого она хорошо знала. Ей было даже страшно подумать, что сотворили с ним в этой гнусной тюрьме за прошедшие дни.

Лина всячески старалась успокоиться. Она быстро убрала игрушки в шкаф, опасаясь, что кто-нибудь неожиданно войдет в комнату и обнаружит ее находку. Свободной от игрушек осталась только часть стенки, через которую можно будет поговорить с Гарольдом. Потом она легла на диван, напряженно вслушиваясь, не раздастся ли стук из соседней комнаты.

Сознание того, что Гарольд Питерсон жив и, вероятно, здоров, придало ей храбрости. Комната, в которой ее содержали, уже не казалась девушке такой узкой и ужасной, а отвратительный карлик в черных очках перестал нагонять на нее безотчетный ужас.

Однако Лину терзал голод. Она давно ничего не ела. Собрав в кулак всю свою волю, она ждала условного стука в стену. Ей казалось, что минула целая вечность, прежде чем раздался условный сигнал.

Лина открыла дверцу шкафа.

- Да? - подала она голос.

- Лина? - едва донеслось до нее.

- Это я. Пожалуйста, скажите мне правду. С вами действительно все в порядке?

- Не беспокойтесь обо мне. Совершенно не стоит волноваться на эту тему.

- Они… они сейчас были у вас?

Прошло несколько секунд, прежде чем последовал ответ:

- Нет. Никто не приходил. Просто мне надо было успокоиться. А как вы? Они достойно ведут себя с вами, Лина? Клянусь, я убью каждого, кто посмеет оскорбить вас!

- Со мной все в порядке! - прокричала Лина. Она совсем забыла об опасности. - Все в порядке! - повторила она.

В этот момент дела обстояли именно так. Она стала сильной и храброй. Ей даже показалось, что головная боль прошла.

- Послушайте, Гарольд! Я кое-что нашла… Нашла в своей комнате игрушечный револьвер. Его почти невозможно отличить от настоящего.

- Лина, говорите тише. Нельзя, чтобы они пронюхали о том, что мы нашли друг друга. Это было бы…

- Но, Гарольд, послушайте! Револьвер! Он может нам пригодиться, когда мы организуем побег…

- Лина, вы мужественная девушка. Хорошенько спрячьте его. Спрячьте так, чтобы его можно было быстро достать. Не берусь предсказать, что могут сотворить с нами эти люди. Возможно, у нас действительно есть кое-какие шансы.

- Шансы… - Лина только на это и надеялась - на самый невероятный шанс.

- А что касается тех бумаг, Лина… - Голос из соседней комнаты зазвучал яснее. Похоже было, что Гарольд собрал все силы, чтобы произнести последние слова. - Попробую вам объяснить… Сейчас не время рассказывать обо всем, но… Все произошло именно из-за этих листочков бумаги. Из-за этих бумаг теперь ваша жизнь подвергается смертельной опасности. В опасности обе наши жизни. Теперь вы знаете, из-за чего это случилось, Лина. Я обыкновенный курьер секретной службы. Это значит, что я передаю тайные сообщения агентам…

- Агентам? - Лина с трудом понимала, о чем он говорит.

- Секретным агентам. Я нейтральный человек, независимый американский гражданин. Думаю, в этом вас не имеет смысла уверять.

Лина улыбнулась. Нет, Гарольду Питерсону не надо было убеждать ее в этом. Заявление о секретных агентах, однако, поубавило у нее решительности. Только теперь девушка поняла всю серьезность слов Гарольда Питерсона. Секретная служба… А Гарольд у них - курьер. Теперь стало ясно, почему его похитили.

- Это особо секретные бумаги. В них - сведения огромной важности. Я должен был передать их агентам в Стокгольме и Хельсинки. Они ни в коем случае не должны попасть в чужие руки! Лина, наверное, у вас больше шансов вырваться отсюда, чем у меня. Если вам это удастся, не тратьте из-за меня ни секунды. Воспользуйтесь любой возможностью, какая только вам подвернется. И обещайте мне, что, если будете на свободе, доставите эти бумаги в Стокгольм и Хельсинки. Поезжайте по запланированному маршруту. Вы обещаете?

- Но, Гарольд… мистер Питерсон… Я ведь не знаю, кто… - От волнения Лина опять перешла на официальный тон.

- Все, что от вас потребуется, - это останавливаться в тех отелях, где мы забронировали номера. Агенты войдут в контакт с вами самостоятельно. Нужно только терпеливо дождаться.

- Но я не понимаю! Я…

- Вполне естественно, что вам многого пока не понять. Но сейчас я не могу вам все объяснить. Я уже сказал, что эти бумаги исключительно важны. Они касаются совершенно секретных вещей. Речь идет о безопасности… - Голос Гарольда Питерсона оборвался. Лина терпеливо ждала, стараясь почти не дышать. Наконец он раздался вновь: - Если вам удастся выбраться отсюда, обещайте мне, Лина, что вы все сделаете так, как я просил вас! Это очень важно!

- Обещаю, - ответила внезапно охрипшим голосом Лина и прижала ладонь к бешено колотящемуся сердцу.

- Другого я и не ожидал от вас, Лина. - По тону чувствовалось, что Гарольду Питерсону стало намного легче. - Лина! Вы связались с Диком Гренджером? Встретились с ним?

Дик Гренджер? Лина опять ощутила почти беспричинное недоверие к этому человеку. Она была уверена, что он слишком мало сделал для того, чтобы отыскать след Гарольда.

Однако девушка спокойно ответила:

- Да. Я встречалась с ним.

- Это хорошо. Он будет вас охранять. Он вам поможет и в случае необходимости защитит вас.

- Гарольд, я в этом не совсем уверена. Не думаю, что Гренджеру можно так безоглядно доверять.

- Вы должны доверять Гренджеру! Он один из наших. Можете довериться ему во всем. Он уже три года как наш связной в Лондоне.

Лина слушала молча.

- А что касается бумаг - они очень, очень важные. Возможно, в одиночку у вас ничего и не получится. Обещайте, что будете сотрудничать с Гренджером, Лина! Вы просто должны это сделать!

Лине пришлось обещать сделать именно так, как он говорил, но уверенности в том, что она сдержит слово, у нее не было. Девушка, как и сам Гарольд, пока сидела в тюрьме, и только потому, не колеблясь, дала слово своему шефу. Она стремилась в первую очередь успокоить его и потому охотно дала слово выполнить все его требования.

Потом их разговор опять прервался - Гарольд сказал, что к нему, кажется, кто-то направляется. Вскоре Лина услышала в коридоре неясные голоса. Она не могла разобрать, что происходит в соседней комнате. Может быть, Гарольда Питерсона увели на допрос? Может быть, сейчас он стоит перед отвратительным низкорослым человечком в черных очках?

Лина медленно вернулась к дивану. Совершенно измученная, она упала на подушку. Все было так непонятно, так страшно! Гарольд Питерсон говорил о секретной службе, об агентах, о курьерах и связных, о конфиденциальных делах, о поручениях особой важности… Она была абсолютно уверена, что ее шеф не станет совершать дурных поступков, это был безупречный человек. И ей хотелось как можно лучше выполнить обещание, данное ему.

Лина лежала и гадала, когда Гарольд Питерсон вновь подаст знак и они опять смогут поговорить. Однако ожидание оказалось напрасным. В соседней комнате воцарилась мертвая тишина.

Наконец веки ее отяжелели, глаза закрылись, и Лина погрузилась в беспокойный сон. Ее мучили страшные видения. Перед ней возникли фигуры Гарольда Питерсона и Дика Гренджера.

Они дрались - дрались из-за какого-то компьютера…

Даже во сне ее изумила нелепость происходящего, и она мысленно покачала головой.

X

В комнату опять вошла женщина в белом фартуке и опять внесла поднос со стаканом молока и бутербродами. Лина хотела было отказаться от пищи в знак протеста, но чувство голода пересилило гордость, и, как только дверь за тюремщицей захлопнулась, она перекусила и выпила молоко.

Потом девушка опять легла на диван. Дальнейшее ожидание хоть чего-то было просто непереносимо. Лина была уверена: если бы не разговор с Гарольдом Питерсоном, она давно бы уже отчаялась и во всем призналась своим мучителям. Однако в соседней комнате все смолкло, и, казалось, навсегда. Лина дважды пыталась сама стучать Гарольду, но ответа так и не получила. Было очень похоже, что его увели на допрос.

Опять вошла женщина в фартуке, с подносом в руках. На нем аппетитно дымилась пища. Тюремщица спросила, готова ли Лина наконец сказать, где спрятаны бумаги, и, когда девушка отрицательно покачала головой, направилась к двери вместе с подносом, унося из комнаты вкусную еду.

Лина вздохнула. Ее мучил этот запах. Она была уверена, что потеряет сознание от голода. Чтобы отвлечься от этого неприятного чувства, Лина занялась поисками подходящего местечка, чтобы укрыть игрушечный револьвер. В итоге она засунула его за пояс юбки и прикрыла пуловером, после чего села на краешек дивана и стала ждать. Услышав, как открывают ключом дверь, она пристально уставилась на нее. В проеме опять показалась женщина в белом фартуке. В руках она держала Линины туфли.

- Обуйтесь! - приказала она.

Лина встала, охваченная волнением. Неужели им стало известно, что ей удалось переговорить с Гарольдом? Куда сейчас поведут ее - на следующий допрос?

- Поторапливайтесь! Ну, пошли же наконец, - подгоняла женщина. - Ступайте впереди меня! Туда!

Они опять зашагали бесконечными коридорами, освещенными тусклыми лампочками. Лина отметила, что в этот раз они идут не туда, где происходил первый допрос. Женщина повела девушку по лестнице. Вдруг она распахнула какую-то дверь и вытолкнула Лину за порог. Лина оказалась в довольно обширном дворе. Она с жадностью глубоко вдыхала свежий воздух.

Был ранний вечер. Слабый свет уходящего солнца тщетно боролся с длинными темными тенями. Из другого крыла здания вышли двое, приблизились к Лине и, кивнув конвоирше в белом фартуке, стали один слева, другой справа от пленницы. Оба незнакомца были крупные, сильные, в одинаковых плащах.

«Возможно, это те самые люди, которые похитили Гарольда в аэропорту», - подумала Лина»

Мрачные охранники не произнесли ни единого слова. Лина попыталась пойти в ногу с ними. У нее было такое чувство, словно ей снится страшный сон, и, чтобы забыться, она вновь и вновь старалась попасть в ногу с ними.

Двор с трех сторон был окружен стенами огромного дома. Четвертая сторона выходила на улицу, точнее, на обыкновенную сельскую дорогу. За ней рос лес. К удивлению Лины, мужчины повели ее именно туда. Через некоторое время узкая лесная тропа привела их на поляну. За деревьями Лина видела, как опускается за горизонт темно-красное солнце.

Быстро темнело. Лина подумала было о побеге, но последние надежды рассеялись, когда вспыхнули два сильных прожектора и залили поляну ярким светом.

Она закрыла руками глаза, чтобы защититься от их слепящего сияния, однако успела заметить, что прожектора были установлены под деревьями на краю поляны. Они смотрели на нее из наступающего мрака, будто два огненных глаза. Потом на поляну пришли еще какие-то люди. Сердце Лины бешено заколотилось, когда среди них она заметила низкорослого мужчину в черных очках. Он направился прямо к ней,

- Мисс Дэвис, добрый вечер! - крикнул он и остановился в нескольких шагах от девушки. - Конечно, вам хотелось бы узнать, что с вами сейчас произойдет, не так ли?

Лина ответила на его насмешливый взгляд молчаливым презрением, не вымолвив ни, слова.

- Это последний шанс для вас и для мистера Питерсона. Последний раз спрашиваю, где спрятаны бумаги!

- Я не знаю, где они, - спокойно солгала Лина. - Я не могу вам сказать этого, потому что сама не знаю!

- Лжете! - Лицо карлика перекосилось от гнева, потом на губах его заиграла дьявольская улыбка. - Мистер Питерсон давно уже все рассказал. Однако наше терпение кончилось. Сейчас вы поймете, что мы не шутим и ситуация более чем серьезная… - Он повернулся на пятках и крикнул:- Ведите его сюда!

На залитую электрическим светом поляну вышло еще несколько человек. Все они были одеты в одинаковые плащи. Среди них Лина заметила знакомую фигуру. С ее губ сорвался тихий стон - это был ГарольдПитерсон.

Его лицо побелело, приобретя мраморный оттенок. На лбу и щеках обозначились глубокие морщины, но голубые глаза остались прежними. Они с дерзким вызовом смотрели на происходящее вокруг. Лина бросилась было к нему, но, застонав от боли, остановилась - конвоиры грубо схватили ее за руки.

Низкорослый человечек в черных очках с явным удовольствием поглядывал то на Лину, то на Гарольда.

- С удовольствием обошелся бы без этого, - ласково произнес он, - но вы оба грубы и упрямы. Я вынужден прибегнуть к крайним мерам.

Лина почти не слушала его. Она думала только о том, как достать игрушечный револьвер. Поможет ли он обмануть людей, охраняющих поляну? Девушка обменялась взглядами с Гарольдом.

- Если вы окончательно отказываетесь отвечать, мисс Дэвис, я незамедлительно расстреляю вас. Вы слышите, мистер Питерсон? Что вы на это скажете?

Гарольд медленно перевел взгляд с Лины на человечка в черных очках, но ничего не ответил. Все напряженно уставились на них. Охранники Лины слегка ослабили хватку. Наконец Гарольд заговорил:

- Если кого и следует расстрелять, так это вас - в первую очередь и незамедлительно! - Голос его звучал сухо и непреклонно.

Когда Гарольд умолк, все уставились на коротышку в черных очках, напряженно ожидая его реакции на нахальный выпад пленника.

- Сейчас посмотрим… - пробормотал тот. - Я…

В этот момент Лина предприняла попытку освободиться. Она резко согнулась, выскользнула из рук конвоиров и, петляя, побежала к лесу, который был совсем рядом.

- Револьвер! - Голос Гарольда перекрыл тревожные возгласы охраны. - Возьми револьвер?

Лина выхватила из-под пуловера револьвер и направила его на ближайшего из преследователей. Тот замер, боясь пошевелиться. Остальные последовали его примеру. Шаг за шагом девушка отступала к лесу. Она понимала, что в ее распоряжении считанные секунды.

- Она прикончит вас не задумываясь! Она прекрасно владеет револьвером! - гремел, не умолкая, голос Гарольда Питерсона.

Лина была благодарна ему за поддержку. Она надеялась, что никто не успеет заметить, как предательски дрожит ее рука, сжимающая игрушечное оружие.

Вот наконец и деревья. Прожектора моментально погасли. Призрачная поляна погрузилась в глубокую тьму. Все стихло. Затем раздались какие-то возгласы, послышались возбужденные голоса и треск сухих веток под ногами преследователей.

Лина со всех ног понеслась в глубину леса. Она натыкалась на кусты и сучки, спотыкалась о корни деревьев и мелкие камни, но не обращала на это ни малейшего внимания. Она слышала за собой крики и мчалась вперед, прижимая левую руку к груди. Дыхания не хватало. Лина заставляла себя бежать из последних сил. Ноги подкашивались от усталости, но и голоса за спиной звучали все тише.

Лина, вскрикнув от нестерпимой боли, упала на землю. На какое-то время она потеряла сознание, а когда пришла в себя, вокруг стояла полная тишина. Она все еще сжимала в руке револьвер. Игрушечное оружие помогло ей бежать. Но что с Гарольдом? Не он ли погасил прожектора, когда охрана рванулась за ней в погоню? Что они сделали с ним?

Глаза Лины наполнились слезами. Потом она словно услышала приглушенный голос Гарольда из-за стены: «Если вы выберетесь отсюда, обещайте, что передадите бумаги по назначению.

Не пытайтесь мне помочь. Продолжите поездку, как было запланировано. Обещаете?»

Она очень хотела сдержать слово, данное Гарольду Питерсону.

XI

Лес был страшен, и ему не было конца. Лина то и дело натыкалась на колючий кустарник и шершавые стволы деревьев. Она потеряла представление о том, как долго блуждает по чащобе, отчаянно пытаясь отыскать хоть какую-нибудь дорогу. Двигаться вперед заставляло ее обещание, данное Гарольду, а также воспоминание о низкорослом человечке с ужасным лицом.

Неожиданно подул холодный ветер. Деревья шумели и раскачивали кронами. Лина пыталась поднять повыше воротник пуловера. Ей так не хватало платка, чтобы прикрыть голову.

Девушке показалось, что в лесу стало светлее. Неужели рассвет? Она подняла голову и посмотрела на небо. Из-за облаков показалась луна и пролила свой бледный свет на лес. На дереве рядом с Линой заухала сова, но ее жутковатый крик не мог внушить такого страха, как мрачные голоса ее недавних стражей.

Лина автоматически брела вперед, едва переставляя ноги. Она двигалась, словно робот. Мышцы ныли от усталости. Когда на небе вспыхнули утренние краски, она уже не могла идти. Девушка присела на пень, чтобы отдохнуть. Голова ее склонилась на плечо, потом и сама она медленно соскользнула на мягкий мох и заснула мертвым сном.

Пробудившись, она с трудом смогла пошевелиться. Тело закоченело от холода. Лина принялась разминать руки и ноги, чтобы ускорить циркуляцию крови. Должно быть, она спала совсем недолго. Солнце, похоже, еще не выглядывало из-за горизонта. Лина заметила, что справа лес значительно поредел. Ей показалось, что за деревьями бежит какая-то дорога. Она направилась туда, словно влекомая какой-то таинственной силой.

Добравшись до опушки, она наткнулась на канаву, отделявшую лес от асфальта. Это было достаточно широкое шоссе.

Поскольку было еще совсем рано, движения не было. Лина остановилась в нерешительности. В какую сторону идти? Ей надо было вернуться в Лондон. Ей необходимо было связаться с Диком Гренджером. Она посмотрела налево, потом направо. Справа, вдали, она заметила дорожный указатель и медленно направилась к нему.

Было холодно. Лина с огромным удовольствием выпила бы сейчас чашечку горячего крепкого кофе. Мысль об этом чудесном напитке вызвала судороги в желудке.

Дойдя до указателя, она прочитала: «Лондон, 52 мили». Стрелка указывала в ту сторону, откуда она пришла. Название города на противоположной стороне таблички ничего ей не говорило. Она хотела и должна была попасть в Лондон.

Лина Дэвис повернулась на сто восемьдесят градусов и зашагала по обочине шоссе. Мысль о том, что ее легко могут обнаружить на открытом пространстве, уже не волновала ее. Девушка настолько устала, что забыла о страхе. Ей не хотелось опять тащиться по лесу параллельно дороге, спотыкаясь о корни, цепляясь за колючие ветки, натыкаясь на острые сучки. Идти по шоссе было куда легче, это помогало сберечь силы.

Дойдя до поворота, Лина поняла, что лес тянется только вдоль одной стороны шоссе. С другой стороны шла проволочная ограда, а за ней - обработанные поля.

Сердце девушки бешено заколотилось, когда она заметила вдалеке красную точку. В сиянии лучей восходящего солнца впереди красовалась телефонная будка! Лина ускорила шаги. Добравшись до кабинки, она едва дышала, но дверь распахнула стремительно, рывком. Какое счастье! Она не хотела верить своим глазам, но перед ней висел телефонный аппарат!

Лина взялась за трубку. Аппарат был исправен. Девушка с облегчением вздохнула. На стенке будки, под аппаратом, висела толстая телефонная книга. «В случае неисправности таксофона сообщите об этом из соседнего автомата, набрав без монеты номер 100», - прочитала она. У нее не было ни единой монетки. Может, на телефонной станции посочувствуют ей…

Лине повезло еще раз: она сумела вспомнить номер Дика Гренджера, и продиктовала его любезному служащему телефонной компании, согласившемуся помочь ей. Он попросил ее подождать, не вешая трубки. Лина ждала. Телефонная трубка в ее руке дрожала от волнения. Она страстно желала, чтобы Дик оказался дома. Конечно, еще очень рано, но по поводу этого молодого человека нельзя было с уверенностью сказать, что…

- Алло? - неожиданно раздался в трубке голос Гренджера.

Лина вздохнула с облегчением.

- Алло! Лина Дэвис? Где вы, Лина? Я чуть с ума не сошел, когда вы исчезли! Я всюду ищу вас. Ведь уже четыре дня, как вы…

Четыре дня! Лина не хотела верить своим ушам.

- Я сейчас ничего не стану объяснять вам, Дик, - ответила она. - Это длинная история. Но мне срочно нужна ваша помощь. И Гарольду тоже…

- Гарольду? - взволнованно перебил ее Гренджер. - Где он? Вам это известно?

- Знаю, где он был прошлой ночью, - ответила Лина усталым голосом. - Дик, я не могу вам прямо сейчас, по телефону, объяснить все подробности. Это длинная история, повторяю вам. Все очень сложно. Большего я не могу сказать… - Лина опять ощутила дикую головную боль и тошноту.

- Хорошо, хорошо, понимаю. Главное, что вы живы, что с вами ничего ужасного не произошло.

- Я нахожусь приблизительно на краю света, на каком-то пустынном шоссе. У меня нет денег, и я никого не могу попросить подвезти меня, потому что в данный момент очень похожа на потрепанную бродяжку. Я вся исцарапана, потому что ночь провела в лесу. Дик, вы можете приехать за мной?

- Конечно. Сейчас же выезжаю. Только скажите, где вы, и я уже лечу.

Лина потерла лоб, чтобы унять вновь поднимающуюся в голове волну боли. «Как же объяснить, где я нахожусь?»- растерянно подумала она.

- Алло, Лина! Почему вы замолчали? - продолжал теребить ее Гренджер.

- Дик, я не могу сказать, где нахожусь. Я не знаю, как объяснить вам… - Она почти рыдала.

- Лина, успокойтесь, пожалуйста. Я отыщу вас. Это вовсе не сложно. Вы, кажется, говорите из телефонной будки?

- Да.

- Прекрасно. На стенке, чуть выше телефонного аппарата, должна быть табличка с номером и адресом. Они есть во всех телефонных будках Англии. Нашли?

Лина вытаращила глаза. Прямо перед ее лицом висела жестянка с адресом! Наконец ей удалось сосредоточиться и разобрать буквы, начертанные под многозначным номером: «Данный таксофон установлен на Бистерском шоссе, у поворота на Грейс-Лен».

- Лина, я еду! - крикнул Дик Гренджер. В трубке раздались короткие гудки.

Девушка прислонилась к стенке будки и закрыла глаза.

XII

Зеленый спортивный автомобиль Дика Гренджера приближался к телефонной будке по все еще пустынному шоссе. Лина поднялась с пола будки, на котором просидела все это время. В глазах молодого человека промелькнул неподдельный ужас.

- Господи Боже! Что они с вами сделали? - спросил он. - Бедная девочка!

Слова сочувствия вызвали у Лины новый поток слез.

Всю дорогу до Лондона Дик Гренджер успокаивал Лину, и, когда машина подкатила к старому дому, она уже почти пришла в нормальное состояние. Однако вид жилища Дика вызвал у нее новый прилив неприятных воспоминаний. Девушка вновь почти физически ощутила неприятную тишину, увидела ступени, покрытые красным ковром, белые сияющие двери… И потом этот удар! «Знает ли Дик Гренджер, что я уже была однажды в этом доме? - думала она. - Если и знает, то отлично скрывает это!» Молодой человек заботливо помог Лине выйти из машины, затем открыл массивную дверь и повел девушку вверх по лестнице. Лина слышала музыку, доносившуюся из радиоприемника, человеческие голоса. Сейчас дом вовсе не походил на безмолвное угрюмое строение, а утреннее солнце, льющееся сквозь высокое окно на лестнице, приятно освещало холл.

Лина просто не могла поверить, что беда с ней случилась именно здесь. Она решила ничего не говорить о происшествии Дику Гренджеру.

Дик усадил Лину в кресло, а сам отправился на кухню, откуда быстро вернулся с кофе и сандвичами на подносе. Симпатичная комната, еда и тепло усыпляли Лину. У нее закрывались глаза. Сказывалось все пережитое в прошедшие дни. Она попыталась рассказать Дику, что с ней произошло, но язык не слушался. Она не могла восстановить в памяти подробности последних головокружительных событий, отчаянно пыталась описать дом-тюрьму… но мысли путались.

- Прежде всего вам следует выспаться, - сказал Гренджер. - Вы явно перевозбудились. Пойдемте, я провожу вас. Поговорить можно и позже.

Лина кивнула головой и послушно направилась вслед за ним в спальню. Дверь едва закрылась за Диком, как она рухнула в мягкую постель и моментально провалилась в глухой, без сновидений, сон.

Когда Лина вышла из спальни, Дика Гренджера в квартире не было. Приняв ванну, девушка расположилась в гостиной. Вскоре хлопнула входная дверь, и в гостиной появился Дик Гренджер.

- Хорошо спалось? - весело спросил он.

- Да, замечательно.

- Ну, теперь самое время позавтракать. Что вам подать? Должен сознаться, что я умею готовить только яичницу. Подходит?

Лина засмеялась и утвердительно кивнула. Она была благодарна ему за эту легкую, веселую болтовню. Потом она сидела в кухне и наблюдала, как Дик готовит завтрак. Настенные часы показывали четверть седьмого.

Значит, она проспала весь день…

Дик Гренджер выпустил яйца на раскаленную сковороду, и тут Лина вскрикнула.

- Что случилось? - Дик удивленно повернулся к ней.

- Гарольд! - произнесла Лина. Она зажала рот ладонью и, немного успокоившись, объяснила: - Я не имею права рассиживаться здесь, в покое и безопасности, в то время как Гарольд… - Голос ее задрожал, непрошеные слезы хлынули из глаз.

- Почему вы не хотите рассказать мне обо всем? Тогда я смог бы вплотную заняться этим делом.

Дик подал яичницу, но Лина, несмотря на голод, не смогла проглотить ни кусочка. Она решилась рассказать ему, но кое-какие детали все-таки опустить. Девушка умолчала о том, что именно в доме Дика Гренджера она получила удар по голове. Она скрыла, что Гарольд сам рассказал ей о тех бумагах, об их особой секретности. Казалось, ее сокращенный рассказ вполне удовлетворил Дика.

- Как вы думаете, была у Гарольда возможность бежать? - спросила она, сложив руки на коленях. - Может, он уже на свободе?

Гренджер пожал плечами:

- Боюсь, что нет. Если бы ему удалось бежать, он давно бы связался со мной. Ведь я его единственный связной в Лондоне. Да и с вами бы он нашел способ установить контакт. - Заметив разочарование на лице девушки, молодой человек поспешно добавил: - Не бойтесь! Поверьте, Гарольд сумеет за себя постоять, Он опытный агент.

- Но вы представить себе не можете, насколько опасен тот человек! - Лина съежилась при одном только воспоминании о человечке в черных очках.

- Держите! - Гренджер протянул ей стакан с какой-то теплой жидкостью. - Это бренди с горячей водой и сахаром. Именно то, в чем вы нуждаетесь. Вылейте, будьте умницей?

Лина повиновалась. Она с трудом заставила себя проглотить питье, однако ей сразу стало легче, и она сумела подробно рассказать Дику об уединенном доме-тюрьме.

- Похоже, я знаю этого человека, - сказал Гренджер, когда Лина умолкла. - У него скверный характер. Мы за ним уже давно наблюдаем. Его зовут Хант. Он - самый большой недруг Гарольда. Этот человек не останавливается ни перед чем, если ему необходимо что-то узнать.

Перед глазами Лины возникло бледное лицо Гарольда Питерсона. Он помог ей бежать. Побег удался только благодаря ему. А она сидит в безопасности, в теплой комнате, в то время как он… Лина не посмела даже додумать эту мысль до конца. Она знала, что Гарольду грозит смертельная опасность.

- Гарольд объяснил вам, насколько важны те бумаги? - спросил Гренджер. - Может, он объяснил вам, в чем их суть?

- Нет. Он только сказал, что я должна передать их дальше, - спокойно ответила Лина Дэвис.

Она опять ощутила усталость во всем теле. Может, это из-за теплого напитка? Собрав все силы, Лина заставила себя сидеть в кресле выпрямившись. Она боялась произнести что-нибудь, о чем позже пришлось бы пожалеть.

- Как вы намереваетесь поступить с бумагами?

- Он сказал… - Лина с трудом сдерживала зевоту. - Он сказал, что я должна поехать вместо него.

- Поехать, вы?! - недоуменно переспросил Гренджер. - В Скандинавию?

Лина кивнула:

- Гарольд сказал, что эти бумаги необходимо доставить по назначению, в Стокгольм и Хельсинки, как планировалось еще в Нью-Йорке. Я обещала доставить их.

- В одиночку вам не справиться, - моментально отреагировал Гренджер. - Это слишком опасно. Я не допущу такого безрассудства.

- Сделаем это вдвоем, раз вы настаиваете.

- Конечно! - Было заметно, что Дик Гренджер доволен ее ответом. - Это совсем другое дело.

В душе ее вдруг поднялись старые подозрения, но Лина вспомнила слова Гарольда: «Вы должны доверять Гренджеру. Он один из наших…»

Она взглянула на своего собеседника - тот задумчиво курил. Лицо Дика утонуло в клубах дыма. Неожиданно Гренджер швырнул сигарету в камин и повернулся к Лине:

- Поскольку нам предстоит работать вместе, следует объясниться до конца. Так мне, по крайней мере, кажется, - произнес он негромко.

- В чем мы должны объясниться? - Лина смотрела на него, наморщив лоб.

- Вы мне не доверяете, Лина. Ведь так? - серые глаза Дика поймали ее взгляд. - Я не знаю почему, но вы мне не доверяете с первой минуты нашего знакомства. Почему, Лина? Неужели Гарольд сказал обо мне что-то плохое?

- Нет! - Лина отрицательно качнула головой. - Напротив, Гарольд сказал, что вы не один год работаете вместе и он вам полностью доверяет.

Дик Гренджер подпер голову кулаком:

- Тогда почему же?…

Лина почувствовала, как лицо ее заливается краской:

- Не знаю, чем это объяснить. Я и сама не могу этого понять. Это все… так страшно. Я не знаю, что думать обо всем этом…

Гренджер кивнул:

- Ничего удивительного, что вы нервничаете и сомневаетесь во всем после такой встряски. Вы оказались втянутой в необычное дело. Даже мы, профессионалы, бывает, излишне переживаем.

Лина очень старалась перебороть сон.

- Когда мы в первый раз встретились с вами, - продолжал Гренджер, - я играл предложенную мне роль. Я не мог сказать вам правду, я не имел права говорить, что работаю на нашу секретную службу. Я должен был играть роль, поймите…

«Это так, - размышляла про себя Лина. - Кажется, сейчас он говорит правду».

- Нет смысла убеждать вас, говорить, что в своем деле я так же хорош, как и Гарольд, - Гренджер хрипло рассмеялся. - Он сыграл свою роль так хорошо, что даже вы ни о чем не догадались. Правда?

Лина была утомлена до такой степени, что с трудом вникала в смысл слов Дика. Ей показалось, что вовсе не важно, доверяет она Гренджеру или нет.

- Утром я похлопочу насчет отъезда. Вы сможете лететь?

Лина даже подскочила в кресле.

- Завтра? - переспросила она взволнованно. - А Гарольд?…

- Все идет своим чередом, - объяснил Гренджер. - Гарольдом займутся мои люди. Больше я для него ничего не могу сделать.

- Хорошо. Значит, завтра утром, - пробормотала Лина.

- Я займусь билетами, а вы - бумагами, о которых говорил Гарольд. - Лина удивленно посмотрела на него. - Я оставляю это за вами и даже не хочу знать, где вы их спрятали. Я доверяю вам полностью. А теперь ступайте спать, я вижу, вы все еще умираете от усталости. Сам я переночую у приятеля, он живет в этом же доме, этажом выше. И пусть вас не мучает совесть. Я вижу, вы слишком устали, и потому не стоит идти сейчас в отель. Я прав, не так ли?

Лина молча кивнула головой. Она была так измучена, что хотела только одного: больше ничего не слышать, забыть ужас происшедшего и заснуть…

XIII

На следующее утро за завтраком они заговорили о поездке в Стокгольм.

Лине показалось, что Дик Гренджер изменился за ночь. Ответственность, которая легла на его плечи, похоже, сделала его более серьезным. «Я была несправедлива к нему, - думала она, мысленно сравнивая его с Гарольдом. - Да и сам он разыгрывал передо мной какую-то дурацкую роль, не то что вчера».

Голос Дика прервал раздумья девушки:

- Я отвезу вас в гостиницу. Вы соберете вещи, а я в это время займусь билетами. - Дик Гренджер стоял у окна и нервно курил.

- Да-да, хорошо Мы в самом деле уже сегодня?…

- Вылетаем первым рейсом на Стокгольм.

- Мы действительно никак не можем помочь Гарольду? Может, следует заявить в полицию? Они бы арестовали мистера Ханта…

Гренджер погасил сигарету, подошел к столу и оперся ладонями о столешницу. Выражение лица у него было крайне серьезное.

- Понимаю, какие чувства вы испытываете. Но об этом я позабочусь сам. Если мы обратимся в полицию, Гарольду станет еще хуже. Этот Хант и его банда отыграются на Питерсоне. К тому же среди людей нашей профессии не принято обращаться в полицию, когда…- Он замолчал, но Лина отлично поняла его. Она кивнула в ответ и грустно улыбнулась. - Люди нашей профессии всегда сами выбираются из самых сложных ситуаций. Нас учат тому, как следует поступать в подобных обстоятельствах. При счастливом стечении самых различных факторов товарищи могут прийти на помощь, но подобное редко случается.

Дик Гренджер отвез Лину в отель на своей зеленой спортивной машине.

- Сейчас девять тридцать, - говорил он, помогая девушке выйти из автомобиля. - Я приеду за вами в полдень. Договорились?

- Прекрасно!

Лина была рада, что у нее оказалось в запасе несколько часов. Ей ведь еще предстояло взять из камеры хранения чемодан Гарольда Питерсона с секретными бумагами. И все-таки она не могла довериться Дику Гренджеру безгранично. Лина Дэвис не взялась бы объяснить самой себе, в чем тут загвоздка. Но ей не хотелось никому, даже этому ловкому молодому человеку говорить, где она прячет бумаги.

На лице дежурного портье не отразилось и тени удивления или любопытства, когда Лина как ни в чем не бывало обратилась к нему после многодневного отсутствия с вопросом, не интересовался ли ею кто-нибудь.

- Нет, мисс, - ровным голосом ответил он девушке. - Сожалею, но никто.

Лина поблагодарила его. По правде говоря, она надеялась получить весточку от Гарольда Питерсона, хотя понимала, что это почти невозможно.

- Несколько дней назад я передала конверт на хранение в ваш сейф, - сказала она. - Я хотела бы забрать его.

Портье удалился в соседнее помещение, вернулся с конвертом в руках и протянул его Лине.

- Прошу вас, мисс, - произнес он и занялся другим постояльцем.

В номере Лина приняла душ и переоделась. Ей потребовалось всего полчаса, чтобы доставить из камеры хранения в отель чемодан из свиной кожи. Она открыла его и с облегчением увидала, что все три пакета с шифрованными бумагами на месте. Задумчиво рассматривала она таинственные знаки и символы. В них по-прежнему ничего нельзя было понять. Но теперь девушка знала, насколько они важны. Секретные сведения!

Сердце заколотилось неровно, опять возникло безотчетное ощущение смертельной опасности.

Лина вытащила пакеты и переложила их на дно своего чемодана. Теперь она чувствовала себя увереннее. Она знала, что должна быть крайне осторожна.

Во внутреннем кармане чемодана Гарольда Лина обнаружила чеки и наличные деньги. Ей опять повезло - собственные скромные средства были практически исчерпаны, их вряд ли хватило бы даже для оплаты гостиничного номера.

Дик Гренджер был точен. По его лицу было заметно, что он доволен развитием событий.

- Билеты в кармане? - приветствовал он Лину. - Летим сегодня в четырнадцать тридцать. Предлагаю прямо сейчас отправиться в аэропорт и там пообедать. По крайней мере, избежим ненужной спешки.

В здании аэропорта была толкучка. Небо посерело, с него сыпался мелкий дождь. Пассажиры, отягощенные многочисленными вещами, выглядели угрюмо и безостановочно сновали по переполненному залу.

Дик Гренджер отвел Лину в ресторан на первом этаже здания аэровокзала. И здесь было много народа, но им все-таки удалось отыскать свободный столик. Лина смотрела в окно на залитую дождем бетонную полосу. Она опять думала о Гарольде. Где он теперь? Грозит ли ему по-прежнему смертельная опасность?

- О чем вы опять грустите?

Лина вздрогнула. Она совсем забыла о Дике Гренджере. Он сидел напротив и внимательно смотрел на девушку.

- Я как раз думала… - начала она смущенно.

- …о Гарольде Питерсоне, - закончил он начатую ею фразу и закурил.

Девушка кивнула. В глазах ее вскипели слезы.

- Уж не влюбились ли вы в него?

Эти слова словно током ударили Лину. Она густо покраснела, ей захотелось нагрубить в ответ, но в этот момент подошел официант и положил перед ней меню. Лина с благодарностью взяла его и закрыла карточкой пылающее лицо. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями и ответить.

Дик Гренджер тайком поглядывал на нее. На его губах все еще блуждала странная улыбка.

XIV

В Стокгольме было холодно. Лина подняла воротник пальто. Мороз пробирал до костей, и еще больше усугубляло его чувство страха и неизвестности.

- В какую гостиницу? - спросил Гренджер, когда они уселись в такси.

Лина назвала отель на главной улице Стокгольма.

- Какое счастье, что у вас великолепная память! - прокомментировал Дик, отдав распоряжения таксисту. - Вы помните все, что было записано в той памятке, которую украли из чемодана?

Лина кивнула:

- Да, хорошая секретарша должна запоминать все. Хорошая память очень нужна в нашем деле.

- Вы правы, слишком многое зависит от секретаря. Но не все секретарши такие, как вы.

Он опять принялся ухмыляться и гримасничать и сразу превратился в того Дика, которого Лина впервые увидела в Лондоне перед гостиницей. Потом лицо Гренджера приняло серьезное выражение. Он посмотрел на девушку и произнес:

- Когда приедем в гостиницу, не удивляйтесь: я намерен зарегистрироваться под именем Гарольда Питерсона.

Лина удивленно посмотрела на него.

- Вы забыли - здешний связной ждет, когда в списке проживающих появится имя Гарольда Питерсона. Он должен установить контакт именно с ним.

- Гарольд сказал, что агент сам найдет способ связаться. - Ей стало как-то не по себе.

- Вот поэтому-то я и должен выдавать себя за Гарольда Питерсона, бизнесмена из Нью-Йорка, - спокойно пояснил Гренджер. - Это одна из причин, почему Гарольд так настаивал на том, чтобы я сопровождал вас в Стокгольм. Здешний связной ждет приезда мужчины. Он знает, что такими опасными и важными делами должен заниматься мужчина. Он не стал бы вести переговоры с девушкой, даже если бы она и убедила его в том, что является секретаршей Гарольда Питерсона.

Лина не отвечала. Она стиснула зубы, чтобы скрыть внезапно охватившую ее дрожь.

Был ранний вечер, но на город уже опускался мрак ночи. Такси промчалось по ярко освещенным улицам и остановилось перед отелем в самом центре города. Войдя в холл, они отправились к стойке портье. Лина на ходу чуть придержала Дика.

- Что случилось? - спросил Гренджер.

- Мы должны предъявить паспорта, не так ли? - спросила она вполголоса.

- Да, а что? - произнес Гренджер и растерянно посмотрел на нее.

- Но вы сказали, что зарегистрируетесь под именем Гарольда Питерсона, - Лина говорила тихо и очень быстро, чтобы суетящийся вокруг гостиничный персонал не мог понять ее, - а в паспорте будет стоять другое имя?

В этот момент к ним подошел носильщик с багажом. Гренджер пошарил в кармане в поисках мелочи, расплатился с ним, затем медленно вытащил пачку сигарет и закурил. Выпустив струйку дыма, не глядя на Лину, он произнес:

- Вас это не должно беспокоить. Я все улажу.

- Но как? - озабоченно спросила Лина.

Ей показалось, что Гренджер вот-вот взорвется, однако он сдержался:

- Если вы думаете, что я здесь, у стойки, в присутствии портье, стану объяснять вам, как именно я буду регистрироваться под чужим именем, то вы сильно заблуждаетесь. Я агент секретной службы и должен заниматься вещами, по сравнению с которыми паспорт на чужое имя - сущий пустяк, смею вас заверить!

Таким тоном он еще не говорил с ней, и Лина была вынуждена замолчать. Она следила, как Дик подходит к стойке, чтобы зарегистрироваться у портье. Она чувствовала, что с приездом в Стокгольм что-то изменилось. Она чувствовала, что ее положение стало куда более сложным; здесь, в Стокгольме, она осталась один на один с Диком Гренджером.

Лина получила ключ от номера и вписала свое имя в регистрационную книгу строкой ниже, под размашистыми буквами, выведенными Диком Гренджером: «Гарольд Питерсон». Она вздрогнула, когда ее спутник приказал лифтеру:

- Чемодан из свиной кожи - в мой номер!

Лина попыталась было возразить, но Гренджер взял ее под руку и прошептал на ухо:

- Не глупите! На чемодане бирка с именем Питерсона. А поскольку я играю его роль, вполне логично, что чемодан будет доставлен именно ко мне, а не к вам. Что они иначе подумают?

Служащий поднес чемодан к лифту. Лина не спускала с него глаз. По лицу девушки было видно, что она сильно нервничает. Затем она медленно направилась к лифту, делая вид, что не замечает протянутой Гренджером руки.

Лине показалось, будто ледяные пальцы сдавили ей сердце. Колени дрожали, но она не должна была допустить, чтобы он заметил это.

Она обязана была провести Дика Гренджера, так вероломно обманувшего ее.

Остро ощущая свою беспомощность, Лина Дэвис одновременно торжествовала: значит, она правильно поступила, вынув все три пакета из чемодана Гарольда и переложив к себе. Она живо представила удивленную физиономию Гренджера, когда он обнаружит, что в чемодане из свиной кожи аккуратно упакована только мужская одежда.

XV

В номере, обставленном светлой мебелью, с пестрыми льняными шторами на окнах, было тепло и уютно. Лина почувствовала себя в безопасности.

Но стоило вспомнить сцену у стойки портье, как ей показалось, будто черная тень легла на светлую комнату. Ее обеспокоила не только уловка, с помощью которой Гренджер заполучил чемодан Гарольда. Он заявил, что обмануть служащего гостиницы - сущий пустяк. Но Лина кое-что заметила; она едва не вскрикнула, когда увидела зеленый паспорт, который Дик Гренджер протянул портье. Она стояла за спиной молодого человека, и он не знал, что Лина видела фотографию в паспорте. Секретный агент Дик Гренджер, выдававший себя за американского бизнесмена Гарольда Питерсона, был уверен, что провел не только служащих отеля, но и незадачливую секретаршу Лину Дэвис. Паспорт Гарольда неотвратимо доказывал, что Дик Гренджер лжец. Нет, больше, хуже, чем лжец, - предатель!

Лина задумчиво вышагивала по номеру. В голову приходили самые мрачные мысли, одна хуже другой. Недоверие, которое она сразу же почувствовала к этому человеку, впервые подтвердилось неоспоримым фактом. Когда Гарольда Питерсона увезли с аэродрома, паспорт был при нем. С того времени человек по имени Хант содержал его под арестом. Следовательно, Дик Гренджер мог получить паспорт Гарольда Питерсона только от Ханта.

Чем больше думала, тем сильнее Лина чувствовала одиночество и беспомощность. Она сама прибежала к этому человеку, обо всем рассказала ему, передала даже свой разговор с Гарольдом в тюрьме.

Рассказала и о задании, полученном от шефа. Конечно, после этого Дик Гренджер считает ее дурочкой, собирается вертеть ею, словно марионеткой. Этого она ему никогда не простит.

Ну почему она послушалась своего шефа, а не доверилась внутреннему голосу, предупреждавшему об опасности? Она полностью исключала возможность подделки американского паспорта на имя Гарольда, но почему - пока объяснить не могла.

- Что же мне делать? - отчаянно произнесла вслух Лина, и собственный голос испугал ее. Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой несчастной и одинокой.

Что за люди те, на кого работает Гренджер? Карлик в черных очках? Вклеили ли в паспорт Гарольда фотографию Гренджера, или он просто обманул служащего гостиницы, продемонстрировав издалека подлинную фотографию?

И тут Лина вспомнила, как Гарольд Питерсон пожаловался ей однажды: «Если бы мою фотографию в паспорте рассматривали повнимательнее, меня бы тут же арестовали. На ней я выгляжу, как сбежавший из тюрьмы рецидивист». Тогда Лина мельком глянула на фотографию и согласилась с шефом. Снимок, сделанный в автомате за полдоллара, основательно исказил физиономию Гарольда Питерсона, он не был похож на самого себя.

«Как из картотеки уголовной полиции», - пошутил он тогда. Теперь же, когда речь шла о Дике Гренджере, слова эти обратились в горькую истину. Предателю даже не пришлось менять фотографию в паспорте, - подлинная была такого качества, что могла принадлежать кому угодно.

«Что делать?» - повторила про себя Лина. В этот момент зазвонил телефон. Это был Дик Гренджер, который предложил вместе поужинать. Лина согласилась.

Собиралась она медленно, размышляя о сложившемся положении. Она достала из шкафа теплое шерстяное пальто, выбрала пару теплых перчаток и просмотрела содержимое сумочки. Девушка пришла к выводу, что помочь ей могут только отвага и уверенность в собственных силах. Теперь она должна сыграть свою роль. Вести себя с Диком Гренджером следует так, будто ничего не произошло, - пусть ведет свою двойную игру. Рано или поздно он выдаст себя.

Нужно только, чтобы изменник не заподозрил подвоха с ее стороны.

Дик Гренджер привел Лину в небольшой ресторан неподалеку от гостиницы. Она впервые получила возможность отведать блюда шведской кухни.

Молодой человек прекрасно умел развлечь даму, тем более что он пребывал в отличном настроении. Лина вынуждена была постоянно напоминать себе, что перед ней гнусный предатель, смертельный враг Гарольда, чтобы не попасть под обаяние этого опасного человека.

После ужина Дик предложил развлечься в ночном клубе, но Лина отказалась, сославшись на усталость и желание выспаться.

- Большое спасибо за дивный вечер, - сказала она, прощаясь.

- Рад, что вам понравилось, - отозвался Дик Гренджер.

Всматриваясь в его лицо, Лина подумала о кошке, которая с радостным удивлением обнаружила, что клетка с канарейками открыта настежь.

«Его ждет жестокое разочарование, - думала Лина, лежа в постели, - особенно когда он выяснит, что бумаг особой важности в чемодане Гарольда нет». Мысль о пакетах, лежащих на дне ее чемодана, заставила Лину вздрогнуть. Не опасно ли держать их в номере? Она вскочила и босиком подбежала к чемодану. Три пакета под одеждой были на месте. Она с облегчением вздохнула.

Лина Дэвис надеялась, что стокгольмский агент быстро выйдет на связь и она сможет передать ему бумаги. Трудно будет длительное время скрывать эти три пакета. А так остался бы только один, для передачи в Хельсинки.

Стокгольмский связной сам найдет ее, сказал ей через стенку Гарольд. Дик Гренджер подтвердил это. Конечно, Лине хотелось бы знать, когда это произойдет и как долго еще ей надо разыгрывать перед Диком роль наивной дурочки.

Дик Гренджер, как только он убедится, что бумаги при ней, тут же превратится в расчетливого противника, в хладнокровного наемника, работающего на другую сторону и потому смертельно опасного.

В эту ночь Лина так и не смогла заснуть, Едва небо окрасилось утренним румянцем, она, измученная бессонницей, была уже на ногах; быстро приняла душ и села на подоконник.

Она смотрела вниз на по-утреннему тихую улицу.

В комнате было тепло, но Лина дрожала. Она с благодарностью вспоминала Гарольда - ведь это он напомнил ей, что нужно взять с собой теплые вещи. «Для нас сентябрь еще осень, - объяснил он ей, - а в Швеции и Финляндии это начало зимы. Первый снег там часто выпадает уже в сентябре». И Лина купила себе теплые сапоги и меховую шапку.

«Вы похожи на русскую принцессу, Лина», - сказал шеф, когда Лина перед отъездом продемонстрировала ему покупки.

Лина вздохнула, припомнив тот разговор. Тогда она даже не могла предположить, что поездка, которая так радовала ее, примет такой оборот.

Лина посмотрела на часы. Семь утра. Сидеть в номере больше не было сил. Она надела теплое шерстяное пальто, сапоги и меховую шапку, заперла чемодан в стенной шкаф, а ключи от него положила в сумочку. Она понимала, что подобные меры предосторожности вряд ли спасут в случае чего бумаги, но не хотелось, чтобы предполагаемым визитерам они достались слишком легко.

Холл гостиницы был пуст. За стойкой администрации никого не было. Лина подошла к ней и посмотрела на висящий на стене ячеистый шкафчик для ключей. Если ключ в ячейке - значит, в номере никого нет, или он вообще не заселен.

Гренджер поселился в сто тридцать пятом номере, Лина хорошо запомнила это. Заглянув в ячейку, она убедилась, что та пуста. Значит, Дик в номере и, скорее всего, еще спит.

Вдруг Лина вздрогнула. Внимательнее посмотрев, она заметила в ячейке небольшой конверт. Девушка быстро оглянулась. В холле по-прежнему никого не было. Она на цыпочках зашла за стойку и вынула из ячейки белый конверт. На нем было написано печатными буквами: «Мистеру Гарольду Питерсону». Конверт был заклеен. Лина опустила его в карман пальто и поднялась на лифте в свой номер. Она была уверена, что никто не заметил, как она похитила конверт, но сердце все равно колотилось, как сумасшедшее.

Лина заперла дверь на ключ и внимательно рассмотрела конверт. На нем не было ни штемпеля, ни почтовой марки. Дрожащими пальцами она вскрыла конверт, оттуда выпал на пол листок бумаги.

Девушка подняла его.

Текст был отпечатан на машинке и состоял всего из нескольких слов: «Встреча в четверг в пятнадцать - стуга на Бьерно». В конце текста было отпечатано на машинке имя: «Селин».

Итак, контакт установлен. Лина поискала в сумочке записную книжку. В последние дни она совсем утратила представление о времени. Оказалось, что четверг уже завтра. Сидя на краешке кровати, она и представить не могла, как быть дальше. Что значит «стуга»? А что такое «Бьерно»? Шифр это или название какого-то места?

Девушка посмотрела на часы - половина восьмого. Нужно вернуть конверт на место до того, как Дик Гренджер покинет номер. Она взяла из своей рабочей папки похожий конверт и старательно запечатала в него записку.

Рука ее предательски дрожала, когда она выводила на конверте печатными буквами имя Гарольда Питерсона.

XVI

Счастье вновь улыбнулось Лине. За стойкой по-прежнему никого не было, холл был пуст. Она без опаски положила конверт в ячейку номера Дика.

Около десяти Дик Гренджер спустился на завтрак. Лина допивала вторую чашку кофе, когда он уселся за ее стол.

- Простите, что опоздал, - извинился молодой человек.- Спал, как медведь зимой. Отсыпался за все бессонные ночи.

- И я встала поздно, - рассеянно ответила Лина. Ей не хотелось вызывать лишние подозрения. Она выжидала, скажет ли он хоть слово о полученном сообщении.

Дик уже заглянул к портье: Лина видела, как он взял конверт, отошел в сторонку, вскрыл его и внимательно прочитал записку. Но Гренджер ничего не сказал о полученной записке. Он был серьезен. Размешал сахар в кофе, намазал хлеб маслом. Лина решила заговорить первой.

- Что нового? - спросила она. - Вы так серьезны сегодня!

Темные глаза испытующе посмотрели на девушку. Проглотив кусок хлеба, Дик ответил:

- А я думал, мы доверяем друг другу. Разве мы не договорились?

- Что вы хотите этим сказать? - спросила Лина, сделав вид, будто не понимает, о чем идет речь.

- Вы мне по-прежнему не доверяете. Вы изъяли бумаги из чемодана Гарольда и спрятали их. - По выражению его лица было видно, что он обижен: Дик Гренджер смотрел на Лину Дэвис с упреком.

«Теперь играй роль, которую ты выбрала для себя», - произнесла про себя Лина, а вслух вымолвила:

- А, бумаги!… - Она старалась, чтобы голос ее звучал равнодушно. - Да, вы правы. Это я вытащила их из чемодана, но сделала это вовсе не потому, что не доверяю вам, Дик.

- Не вижу иной причины, - ответил он почти злобно.

- Я сделала это не из-за вас. Я… - Лина судорожно искала какое-нибудь более или менее убедительное объяснение. - Когда я разговаривала с Гарольдом в тюрьме, я обещала, что все сделаю сама. Я обещала ему, что никогда не передам их ни в чьи посторонние руки, пока не установлю контакт со связным здесь, в Швеции.

Дик Гренджер налил себе еще чашку кофе.

- Вы отлично знаете, что Гарольд доверяет мне, как самому себе. Не думаю, чтобы ему пришла в голову мысль спрятать бумаги от меня.

- Возможно, вы и правы, - согласилась Лина и нежно улыбнулась молодому человеку. - Но вы же видели, что со мной творилось? Я хотела непременно сама выполнить поручение шефа. Я…

Дик Гренджер прервал ее, пробормотав:

- Теперь это уже не имеет значения. Но вы должны знать, что за операцию, в том числе и бумаги, отвечаю я лично. А я даже не знаю, где они находятся.

«Ну и хитрец, - подумала Лина, - любой ценой пытается узнать, где же бумаги Гарольда».

- Уверяю вас, бумаги в надежном месте, - произнесла она, весело улыбаясь ему. - А что слышно о стокгольмском связном?

Дик Гренджер даже не постарался скрыть удивление. Нахмурившись, он посмотрел на Лину:

- Ничего. Пока ничего…

- Правда? Это меня удивляет. - Лина опять принялась за кофе, чтобы Гренджер не поймал ее на дурной игре. - А Гарольд говорил, что он даст о себе знать, как только мы поселимся в гостинице. Мы здесь уже второй день…

Дик Гренджер отложил салфетку и быстро встал.

- Прошу меня извинить, - произнес он. - Мне нужно кое-что сделать. А вы пока вольны распоряжаться своим временем. Может, хотите что-нибудь купить?

Дик Гренджер явно нервничал, и Лина решила, что одержала над ним первую маленькую победу. Продолжая улыбаться, она кивнула в знак согласия и еще долго следила за ним взглядом; молодой человек опять направился к стойке портье.

Он обманул ее, сказав, что пока нет никаких известий. Что он предпримет теперь, чтобы заполучить бумаги? И Лина решила внимательно проследить за каждым шагом Дика Гренджера.

XVII

Ледяной ветер выдувал слезы из глаз. Лина стояла у витрины магазина неподалеку от гостиницы. Чтобы согреться, она переступала с ноги на ногу, надеясь, что Гренджер не заставит себя долго ждать.

Она твердо решила проследить за ним. Лине нужно было знать, что он собирается предпринять втайне от нее.

Наконец она заметила Дика, он выходил из отеля. На нем было теплое толстое пальто, но головной убор он не надел. Прежде чем перейти улицу, молодой человек быстро осмотрелся. Лина обрадовалась, что вышла из отеля раньше его, иначе Гренджер легко обнаружил бы ее непрофессиональную слежку.

Девушка была счастлива, что наконец-то может сдвинуться с места. Дик Гренджер длинными шагами мерил главную улицу Стокгольма. Лина с трудом поспевала за ним. Он больше не оборачивался. Было похоже, что Дик абсолютно уверился в полном отсутствии хвоста.

Неожиданно Гренджер свернул в боковую улицу, и Лина потеряла его из вида: между ними очутился большой голубой автобус, а когда он проехал, Лина вновь увидела молодого человека. Она с трудом дождалась зеленого сигнала светофора и сломя голову бросилась вдогонку.

Девушка запыхалась от бега, щеки ее зарумянились, ей стало жарко. Расстояние между ними сокращалось. Гренджер остановился у высокого здания, облицованного диким камнем, и вошел в него через огромную вращающуюся дверь. Лина остановилась и прочитала надпись над входом: «Телеграф». Подождав немного, она тоже вошла в здание.

Замешавшись в толпу, чтобы Гренджер не заметил ее, она присмотрелась иувидела, что он стоит у окошка и разговаривает со служащим. Лина спряталась в углу зала у стола, за которым клиенты заполняли бланки. Она села на стул, взяла телеграфный бланк, обмакнула перо в чернильницу и сделала вид, что пишет. Она видела, как Дик сел на скамейку у телефонных кабин. Было похоже, что Гренджер чувствует себя уверенно, он спокойно рассматривал зал, не ожидая подвоха ни с какой стороны. Когда служащий подал ему из окошка знак, Дик поднялся и прошел в кабину.

Лина увидела сквозь стекло двери, как он берет трубку.

Лина никак не могла сосредоточиться: то ее взгляд останавливался на Дике, то она принималась не без любопытства рассматривать людей, двигавшихся по залу. Женщины были одеты в основном в мохнатые шубы и теплые сапоги, мужчины - в тяжелые теплые пальто и меховые шапки. Вообще люди здесь были высокого роста, белокурые и голубоглазые. Лина вдруг догадалась, что ее шеф, Гарольд Питерсон, или, скорее всего, его предки, происходят из этих краев.

Дик Гренджер все еще прижимал к уху трубку. Он говорил уже больше десяти минут. Лина многое готова была отдать, лишь бы узнать, с кем и о чем он так долго беседует.

Она опять глянула на дверь, и сердце ее зашлось от неожиданности. Из зала выходил Гарольд! Не раздумывая ни секунды, она рванулась к выходу, решительно расталкивая локтями толпу. Задыхаясь, Лина выбежала из здания и успела увидеть, как Гарольд быстро уходит вверх по улице.

- Гарольд! Мистер Питерсон! - как можно громче крикнула Лина, сбегая со ступенек, но увидела только удаляющуюся широкую мужскую спину и, споткнувшись на последней ступеньке, упала на тротуар.

Она вовсе не была уверена, что мужчина услышал ее, он ведь даже не оглянулся. А когда девушка снова громко окликнула его по имени, бросился бежать. Добежав до перекрестка, он вскочил в отходящий от остановки трамвай. Двери закрылись; он так и не оглянулся.

Тяжело дыша, Лина остановилась, пристально всматриваясь в набирающий скорость трамвай. Встреча настолько потрясла ее, что она даже не успела удивиться. Девушка медленно брела по улице, пытаясь разобраться, действительно ли это был Гарольд, или просто очень похожий на него житель Стокгольма. Мужчина не остановился, когда она окликнула его по имени. Гарольд, конечно, так бы не поступил.

Нет, скорее всего, она ошиблась. Ее обмануло стремление как можно скорее увидеть любимого человека, к тому же в последнее время шалят нервы, и это совсем неудивительно.

Она мысленно представила фигуру того мужчины, манеру держаться, двигаться… Нет, она не могла ошибиться!

Гонясь за Гарольдом, она потеряла из вида Дика Гренджера, и теперь не было смысла разыскивать его в огромном чужом холодном городе.

Лина, окончательно замерзнув, ускорила шаг. Следовало признать, что Дик Гренджер - весьма опасный противник. Она допустила серьезную ошибку, недооценив его.

Около полудня Лина вернулась в отель. Диком Гренджером тут и не пахло. Она подошла к молодому человеку у стойки, отлично владевшему английским. Надо было выяснить, что значит слово «Бьерно» в той записке.

- Будьте добры, помогите мне, - произнесла она, любезно улыбаясь.

Молодой человек за стойкой тут же повернулся в ее сторону:

- К вашим услугам, мисс, с удовольствием помогу.

Лина на ходу выдумала историю о молодом американце, ее приятеле, отдыхавшем в Швеции, о том, что ему особенно понравилось в «Бьерно», и ей хотелось бы узнать, где находится это очаровательное местечко.

Молодой служащий удивленно посмотрел на нее:

- Бьерно - это маленький остров, мисс, - объяснил он, - в переводе значит «Медвежий остров». Но там нечего смотреть, особенно теперь. Зимой туда вообще не ездят. Там отдыхают только летом.

- Остров? - ошеломленно спросила Лина.

Молодой человек продолжал:

- Да, это маленький остров недалеко от Стокгольма. В тех краях много маленьких островов. Летом туда ходят пароходы - шведы любят проводить уикэнд на островах.

- Ах вот как! Мой друг был здесь как раз летом, в прошлом году. А это далеко отсюда?

Молодой человек пожал плечами и смущенно посмотрел на Лину:

- Не могу точно сказать. Я там никогда не был. Думаю, что на катере туда можно добраться за полчаса, а может, и меньше. Но зимой… Сейчас вряд ли кто согласится везти вас туда. Это типично летнее место отдыха, застроенное стугами.

- Стугами? - удивленно спросила Лина. Это было второе непонятное ей слово в записке. - Что это такое? - засмеялась она. - Звучит довольно забавно.

- Так в Швеции называют деревянный домик, что-то вроде летней дачи.

Лина кивнула; теперь она начинала кое-что понимать.

- Большое спасибо. - Она взяла ключ от номера. - Вы очень помогли мне, - пробормотала девушка.

- Это моя обязанность, и я с удовольствием выполнил ее, - заверил девушку молодой служащий.

«Он никогда не узнает, какую большую услугу оказал мне», - думала Лина, медленно направляясь в сторону кафетерия.

Теперь ей стало ясно содержание записки. Встреча должна произойти на Медвежьем острове, в каком-то деревянном домике, и добраться туда можно только на катере, не меньше чем за полчаса. Встреча намечена на завтра. Что делать?

XVIII

Лина пила кофе, когда Дик Гренджер вошел в зал. Он весело направился к ее столику.

- Ну, хорошо провели утро? - спросил он.

- Да, - ответила Лина. - А вы все дела сделали? Гренджер заказал кофе, после чего опять заговорил:

- Да, конечно. Вы успели приобрести сувениры?

«Он говорит со мной, как с неразумным ребенком, - сердито подумала Лина. - Уверен, что меня можно легко обмануть. И напрасно…»

- Я просто глазела на витрины, - ответила она. - А вы уже бывали в Стокгольме?

- Да, но в основном проездом.

- Мне показалось, вы здесь себя чувствуете как рыба в воде, - пустила в него стрелу Лина.

И Дик занервничал - погасил сигарету и тут же закурил новую.

- Я неплохо знаю Стокгольм. Я чувствую себя здесь в своей тарелке, если так можно сказать. Не то что… Гарольд.

Лина заметила, что он хочет направить разговор в иное русло, но имя Гарольда вновь разбудило в ней жестокую тоску.

- Расскажите мне о нем, - попросила девушка. - Как случилось, что он стал заниматься… такими делами?

Дик Гренджер расслабился и с удовольствием развалился в кресле.

- Это длинная история. Даже я не знаю всей правды. Мне только известно, что он стал несколько лет назад работать курьером в странах вечного мрака.

- Страны вечного мрака? - удивилась Лина. - Что это значит?

- Поскольку вы оказались втянутой в это дело, нет смысла что-либо утаивать, - самодовольно ответил Дик и погасил сигарету. - В наших кругах словами «страны вечного мрака» обозначают Скандинавию, где зима длится шесть месяцев. Еще севернее есть и вовсе необжитые земли. Там почти круглый год тяпнется полярная ночь.

Его слова показались Лине загадочными.

- Секретные службы обожают, когда кругом снег и лед, мрак и одиночество. Лыжники-одиночки переправляют через границы тайные сообщения. Кстати, Гарольд Питерсон - отличный лыжник. Вы знали это?

Лина ничего не понимала и даже не старалась вникнуть в его слова.

Дик Гренджер прервал ее раздумья.

- Он честный человек, во всем абсолютно, - продолжал он. - Настоящий супермен. - Лина обратила внимание, что тон его дышит злостью и завистью. - Его родители родом из Скандинавии. Он честный человек!

- В этот раз, однако, обстоятельства сложились для него крайне неблагоприятно, - произнесла девушка.

Было заметно, что Гренджер ищет ответ на ее реплику. Наконец он вымолвил:

- Не беспокойтесь о нем. В нашем деле такое случается время от времени. Но Гарольд выкрутится, вот увидите.

Лина не ответила. Она задумчиво смотрела в окно. Гренджер следил за ее взглядом.

- Похоже, пойдет снег, - сказал он. - Какие у вас на сегодня планы?

- Я устала. Плохо спала прошлую ночь. Хочу немного отдохнуть.

- Хорошая мысль. Вас все еще мучают лондонские приключения? Не смотрите на это так трагично. Лучше бы я сам занялся всем этим делом. Если будут новости, я сообщу.

«Опять ложь», - думала Лина, направляясь в номер. Спать она не могла, - нужно следить за Гренджером. И в то же время было просто необходимо обдумать все это в тишине.

XIX

Был еще день, но на улице уже стемнело. Лина зажгла лампу у изголовья кровати, подложила под голову подушку, сбросила туфли и прилегла.

Память моментально нарисовала перед ее мысленным взором образ белокурого мужчины с темно-голубыми глазами. Лина была абсолютно уверена, что видела именно Гарольда Питерсона. На некоторое время она погрузилась в сладкие грезы, забыв о суровой действительности.

Вдруг она вздрогнула и выпрямилась. Разве не может быть, что события последних дней помутили ей рассудок? Уж не выдумывает ли она то, чего не было?

Лина спустила ноги с кровати и в одних чулках подбежала к окну. Она посмотрела вниз, на главную улицу. Несмотря на непогоду, здесь было весьма оживленно, у витрин толклись люди. Девушка протерла глаза - ей всюду мерещился Гарольд Питерсон.

Если тогда, на переговорном пункте, действительно был он, то почему бросил ее одну в такой трудной ситуации? Почему не пришел на помощь? Она со вздохом отвернулась от окна. «Наверное, я обманулась. Гарольд не мог оставить меня одну. - Лина горько усмехнулась своим мыслям, - Впрочем, я ведь не одна. Со мной Дик Гренджер. И утром…»

Мысли запрыгали, словно сумасшедшие. Одно Лина знала наверняка: надо во что бы то ни стало попасть на Медвежий остров и выполнить обещание. И сделать это можно только вместе с Диком Гренджером. Пора нарушить его молчание.

Лина прошла в ванную, освежила лицо, причесалась, внимательно рассмотрела себя в зеркале. Дик Гренджер не скупился на комплименты, но она нуждалась в комплиментах одного-единственного мужчины - Гарольда Питерсона.

Лина погасила лампу, взяла сумочку и вышла из номера. Она пока не знала, каким образом вынудить Дика Гренджера признаться в получении письма от связного.

Выйдя из лифта, Лина увидела Дика: он все еще сидел в холле, в кресле за маленьким столиком, где она оставила его, выйдя из кафетерия. Он что-то заносил в записную книжку, лежавшую у него на колене. Лина не знала, с чего начать разговор, и потому нервничала. Уверенности, которую она ощущала еще совсем недавно, как не бывало. Ее лихорадило, горло сдавила судорога.

- Мисс Дэвис?

Лина вздрогнула, но, догадавшись, что ее окликает молодой человек от стойки администрации, облегченно вздохнула.

- Вы меня? - Лина заметила, что он размахивает конвертом.

Она нерешительно подошла к портье.

- Это для вас, - пояснил молодой человек. - Поручено передать вам лично, в собственные руки.

Лина удивилась, но взяла конверт. На нем четким почерком было выведено: «Мисс Дэвис, лично». Сердце бешено заколотилось. Этот почерк был слишком хорошо знаком ей. Весточка от Гарольда Питерсона!

«Дорогая Лина,

Вы ведете себя абсолютно правильно. Продолжайте в том же духе. Будьте все время рядом с Гренджером, не давайте ему усомниться в вас. Положитесь на меня. Лина, вы удивительная девушка!

Гарольд».

Глаза наполнились слезами. Письмо задрожало в пальцах. Значит, все-таки она видела в городе именно Гарольда Питерсона! Она не ошиблась!

- Что-нибудь случилось, Лина? - раздался голос Дика Гренджера. Лина моментально скомкала записку и почувствовала, как краснеет. Широко раскрытыми глазами она следила, как молодой человек медленно приближается к ней.

- Что-нибудь случилось? - повторил он и вопросительно глянул на ладонь девушки, сжимающую записку. - Вы получили письмо?

Спасительная мысль пришла Лине в голову. Она подняла глаза и спокойно взглянула на него. Не оставалось ничего иного, как немедленно воспользоваться случаем.

- Это действительно письмо, и очень странное, - ответила она и закусила нижнюю губу. - Записку написал человек по имени Селин. Он назначает мне на завтра встречу в каком-то «Бьерно». - Лина внимательно следила за Диком. - Вы знаете, где это?

По лицу молодого человека пробежал и тут же исчез страх. Потом он покраснел, отвел взгляд в сторону и стал нашаривать в кармане сигарету. Когда он прикуривал, пальцы его дрожали. Лина воспользовалась замешательством молодого человека и спрятала смятую записку в сумочку.

- Бьерно? - повторил он, выпуская струйкой дым; на лбу у него обозначилась глубокая морщина. Он смотрел на Лину слегка прищурив глаза. Было видно, что он напряженно размышляет. - Да, знаю… Это остров недалеко от Стокгольма. Я слышал о нем.

- А человека по имени Селин вы тоже знаете? - спросила Лина.

Гренджер выдавил из себя улыбку.

- Недавно я получил аналогичное послание, - не отвечая впрямую на вопрос, вымолвил он.

«Изворотливый лжец, - подумала Лина. - Он вынуждает меня воспользоваться его оружием. Только так и можно вести себя с ним».

- Похоже, это стокгольмский связной. Его, наверное, имел в виду Гарольд. Однако очень странно, что он известил о встрече и вас. Так в нашей среде не принято, и потом…

- Наверное, его просил об этом Гарольд, - оборвала его Лина. - Своего рода двойная подстраховка. Так ведь делается иногда, не правда ли?

- Да, - ответил Гренджер, но в его голосе все еще звучало недоверие.

- Вопрос сейчас в том, как попасть на этот остров, - перешла к не менее щекотливой теме Лина. - Вы знаете как?

Гренджер утвердительно кивнул головой:

- Да. Туда можно добраться только на моторной лодке, я слышал об этом. Но лучше еще разок расспросить верных людей.

- Встреча назначена на завтра, на три часа дня, - напомнила Лина. Ей нужно было заставить Дика Гренджера пойти на эту встречу.

- Поедем сразу же после завтрака, - неохотно отозвался Дик. - Я разузнаю насчет лодки.

Молодой человек направился к стойке портье, а Лина бросилась в номер, чтобы перечитать записку Гарольда и уничтожить ее. Сердце опять бешено заколотилось, когда она прочла слова: «Лина, вы удивительная девушка!» Они придали ей храбрости. Но по-прежнему оставалось загадкой, почему он убежал, когда она окликнула его?

Однако Гарольд просил верить ему, и она верила, руководствуясь не разумом, но сердцем.

Лина разорвала письмо на мелкие кусочки и спустила обрывки в унитаз. Никто и никогда не узнает о письме. Из его содержания следовало, что Гарольд больше не доверяет Дику Гренджеру: «Будьте все время рядом с Гренджером, не давайте ему усомниться в вас…» Но Гренджер в это время был внизу, в холле. Лина вновь спустилась вниз, чтобы убедиться, действительно ли он занят уточнением маршрута предстоящей поездки на Бьерно - Медвежий остров.

XX

Людей в холле было мало, они в основном сидели в удобных мягких креслах и болтали. Дика Гренджера нигде не было. Лина подошла к портье:

- Вы не видели мужчину, который только что спрашивал, как попасть на Медвежий остров?

- Он покинул гостиницу примерно минуту назад, - с любезной улыбкой ответил служащий.

- Не может быть! - Лина резко развернулась и побежала к выходу.

- Мисс Дэвис!

Лина обернулась - молодой портье покачал головой:

- Вы не догоните его, он уехал на такси.

Лина в отчаянии ломала пальцы, в глазах стояли слезы. Она опять допустила ошибку, на несколько минут выпустив из поля зрения Дика Гренджера. Девушка закусила губу, пытаясь сдержать рыдания. Не оставалось ничего иного, как ждать, когда вернется Гренджер.

Но Дик не вернулся… Лина поужинала, заказала кофе и уселась в зимнем саду, откуда хорошо просматривался холл. Ждать пришлось долго. Стрелки часов приближались к полуночи.

Примерно в двенадцать Лина обратила внимание на молодую женщину, пересекающую холл. На ней была шуба и высокие сапоги. Большая меховая шапка скрывала волосы, но лицо показалось Лине знакомым. Лина поднялась и прошла в холл. Направляясь к лифту, девушка ни на минуту не упускала из виду женщину, остановившуюся у стойки портье. Женщина была молодая, высокая и стройная, с бледным лицом. Маленький завиток волос выбился из-под шапки. Лина укрылась за огромным экзотическим растением, стоящим в горшке около лифта.

Рыжие волосы! Теперь понятно, почему лицо показалось знакомым. Рыжеволосая красавица из лондонской гостиницы, с которой Дик сидел тогда в баре и с которой он, по его же словам, давно знаком!

Женщина подошла к лифту, и Лина окончательно убедилась, что это именно та красотка из бара. Двери лифта захлопнулись, и рыжеволосая исчезла. Лина подумала с минуту и вернулась в зимний сад. Если бы она направилась за женщиной, то проморгала бы Дика.

Прождав напрасно два часа, Лина взяла ключ и поднялась к себе в номер.

Нервы были напряжены до предела. Когда же наконец закончится эта ужасная игра в кошки-мышки? Когда она опять увидит Гарольда Питерсона? Когда она перестанет со страхом встречать каждый новый день?

XXI

Лина увидела Дика Гренджера только утром следующего дня. Было заметно, что он всю ночь не смыкал глаз.

- Кофе! - простонал он, подойдя к ней. - Срочно чашку кофе!

Он хотел улыбнуться, но усталое лицо выдало лишь натянутую гримасу. Под глазами молодого человека были темные круги.

- Вы не заболели? Выглядите ужасно, - произнесла Лина холодно. Она тоже устала и не хотела притворяться, изображая жалость.

- Нет, я здоров. Просто устал, как собака, и все. Я всю ночь не смыкал глаз. - Он зевнул, прикрыв рот ладонью.

- И где же вы провели эту ночь? - спросила Лина, сделав вид, что не замечает его удивленного взгляда.

- Я был… - Он закурил новую сигарету и, затянувшись несколько раз, продолжил: - Если вас это интересует, то я познакомился с девушкой. Мы поужинали вместе, потом отправились в бар. Танцевали, ну и…

- Пожалуйста, без подробностей! - резко ответила Лина.

Ей так хотелось уйти от него! Она больше не могла переносить его вранье, но сегодня должна состояться встреча, и она не имела права позволить себе такую вольность. Нельзя было упускать Дика Гренджера из виду. В этот раз она не допустит ошибки. Лина постаралась скрыть свою неприязнь, взяв его под руку и как можно мягче произнеся:

- Пошли! Закажем кофе покрепче, вам это поможет. Не забывайте, что на сегодня у нас назначена важная встреча.

Дик Гренджер удивленно посмотрел на нее, поднял воротник пальто и позволил увести себя из гостиницы.

Шагая рядом по улице, они не проронили ни слова. Было очень холодно, даже перехватывало дыхание, и Лине пришлось рукой придерживать у рта воротник пальто.

Они вошли в маленькое кафе. Лина заказала кофе. Гренджер жадно, не останавливаясь, выпил большую чашку.

- Потихоньку начинаю чувствовать себя человеком, - произнес он после третьей чашки.

- Нужно что-нибудь съесть, - напомнила Лина. Она хотела только одного - чтобы встреча на Медвежьем острове состоялась.

Гренджер сначала отказывался, потом все-таки съел три бутерброда, заказанных Линой.

- Как мы доберемся до острова? - спросила она. - Вы договорились?

Гренджер утвердительно кивнул и потер ладонью лоб:

- Пока рано об этом говорить, - пробурчал он. Лина, едва сдерживая гнев, выпрямилась.

- Как раз об этом мы сейчас и поговорим, хотите вы того или нет, - резко сказала она. - Это очень важно, вы сами прекрасно понимаете.

Гренджер опять как-то странно посмотрел на нее и покачал головой:

- Дело в том, что… Эта встреча на Медвежьем острове не так важна, как вам кажется. И ничего не произойдет, если мы туда не поедем. Мы даже не знаем, явится ли на встречу этот Селин.

- Обязательно явится! Он сам назначил встречу. Или нет?…

Гренджер состроил гримасу:

- Вы понятия не имеете о том, как это делается. Зачем мы попремся туда - только чтобы убедиться, что напрасно потратили время?

- Пусть! Потратим время или не потратим, все равно мы туда поедем.

Гренджер опять закурил. Выражение смертельной усталости исчезло с его лица.

- Хорошо. Но почему бы вам в таком случае не остаться в гостинице? Лучше я один поеду на этот чертов Медвежий остров. Нет никакого смысла тащиться туда вдвоем. Слишком холодно, мы рискуем заработать на море воспаление легких.

- Не говорите глупостей, - упрямо твердила Лина. - Я поеду на эту встречу. Если вы не хотите ехать со мной, то я отправлюсь одна.

Дик Гренджер опять покачал головой:

- Вы совершаете серьезную ошибку, - сказал он с таким мрачным видом, что у Лины мурашки пробежали по телу, и она тут же вспомнила женщину, которую видела вчера ночью в холле, женщину, скрывающую свои приметные рыжие волосы под большой меховой шапкой.

Поколебавшись с минуту, не сообщить ли о своем открытии Гренджеру, Лина решила, что не стоит этого делать. Поездка на Медвежий остров была сейчас намного важнее всего остального.

Голос Дика прервал ее мысли:

- Надеюсь, вас все еще беспокоит судьба Гарольда? - спросил он.

- Да, - быстро ответила Лина. - Но теперь все-таки ответьте мне, как мы доберемся до острова?

Дик Гренджер опять принялся тереть лоб. Казалось, уж теперь-то он взорвется, но он сумел сдержать себя. На лице его даже появилось подобие улыбки.

- Поедем на такси до пристани, - начал он. - В гостинице мне сказали, что там можно нанять катер, он и отвезет нас на Медвежий остров.

XXII

Выйдя из маленького кафе, они еще сильнее ощутили крепость скандинавского мороза. Лине казалось, что тысячи маленьких иголок вонзаются ей в лицо.

Несколько минут Гренджер ловил такси. Лина переступала с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреться. Ступни в сапогах закоченели. Когда они приехали на пристань, стало еще холоднее. С моря дул резкий ветер.

- Подождите здесь! - приказал Гренджер. - Пойду поищу какую-нибудь лодку.

Чтобы спрятаться от ветра, Лина зашла за небольшой деревянный сарайчик. Перед ней простиралось холодное свинцовое море под серым оловянным небом. Зубы стучали от холода. Она быстро шагала взад-вперед, чтобы хоть немного согреться.

Лина смотрела на темные тени, скользящие по серой поверхности моря, острова, наполовину скрытые низкими серыми облаками.

Послышались быстрые шаги. Это был Дик Гренджер. Он взмахнул рукой, приглашая следовать за ним. Ему удалось найти моторную лодку, хозяин которой перевезет их на остров.

- Цена слишком высока, - Пояснил Гренджер, - но, надеюсь, ее удастся отнести на счет транспортных расходов.

Они быстро зашагали по направлению к небольшому пирсу, чуть в стороне от главной пристани. Лине казалось, что ветер пробирает ее до костей.

Моторка была очень маленькая, но с обогреваемой закрытой каютой. Лина уселась на узкую деревянную банку и стала сквозь небольшой иллюминатор разглядывать приближающиеся острова, с трудом справляясь с охватившим ее волнением.

Им потребовалось менее получаса, чтобы добраться до Бьерно. Катер вошел в небольшой залив причалил к пирсу.

- Куда теперь? - спросила Лина, когда Гренджер подал ей руку, чтобы помочь сойти на берег. - Как мы узнаем, какой именно домик нам нужен?

Они осмотрелись. Островок был совсем маленький.

- Нетрудно будет обшарить его, - усмехнулся Дик и откровенно расхохотался, глядя, как неуверенно оглядывается по сторонам Лина. Он впервые раскрыл рот с того момента, как они вышли в море. Пока стучал мотор катера, молодой человек сидел в каюте, целиком уйдя в свои мысли и нахмурив лоб. Это было так не похоже на него, что Лина занервничала.

Узкая тропинка вела в небольшой еловый лесок, где было уже почти темно. Потом они вышли на луг, на котором выстроилось множество деревянных домиков, окруженных небольшими садиками и цветниками, огороженными выкрашенными белой краской заборами. Ограды были разные - от простых деревянных до узорчатых кованых.

- Небось соперничали друг с другом - у кого ворота красивее, - злобно пробормотал Гренджер.

Лина остановилась перед входом в первый домик. На воротах висела табличка, и она вслух прочитала имя владельца: «Йохансон».

- Думаю, нужно поискать, где написано «Селин», - предложила девушка.

Гренджер рассеянно кивнул. Лина не была уверена, что он расслышал ее слова. Его поведение становилось все загадочнее. Девушка направилась к следующему домику. Казалось, что в нем никто не живет, ставни были закрыты.

Лине померещилось, что она явилась на ярмарку рано поутру, когда все торговые павильоны еще на замке. Кроме завывания ветра, не было слышно ни единого звука.

Домик, который они искали, оказался последним в ряду. К забору была привинчена табличка с именем «Селин».

- Давайте войдем, - поколебавшись с минуту и вопросительно глядя на закрытые ставни, предложила Лина.

Дик Гренджер не ответил, но Лина смело сделала несколько шагов по направлению к дому, взошла на крохотное крылечко и смело дернула ручку двери.

- Не войти, заперто! - крикнула она ожидавшему ее за забором Гренджеру.

- Попробуем с черного хода, - отозвался Дик.

Они не спеша обошли домик. «Он такой маленький, что нормальной семье в нем будет тесно, - подумала Лина. - Этот Селин, наверное, холостяк вроде Гарольда и Дика Гренджера». Дик однажды объяснил ей, что разведчик не должен связывать свою судьбу с женщиной, его работа слишком опасна для этого.

Задняя дверь оказалась не заперта.

- Войдите сначала вы, - прошептала Лина.

Гренджер молча кивнул головой и открыл дверь. В домике было темно. Сквозь маленькое окошко с трудом проникал свет. Пахнуло плесенью, словно в домике уже давно никто не жил.

Дик Гренджер зажег спичку. Они стояли в кухне. Прежде чем спичка погасла, Лина успела заметить на столе чашку и тарелку. Значит, здесь все-таки кто-то был. Но когда?

- Почему нельзя зажечь свет? - спросила она и испугалась звука собственного голоса, настолько глухо прозвучал он в тесной комнатенке.

- На этом острове нет электричества, - объяснил Гренджер и зажег еще одну спичку. - Видите? Здесь готовят на сжиженном газе. Сейчас я поищу свечку.

В одном из ящиков буфета нашлись огарки свечей. Лина прошла в комнату, прикрывая ладонью пламя свечи.

- Подождите! - Голос Гренджера прозвучал так громко, что Лина от испуга чуть не уронила свечку. - Я пойду первым, - объяснил он и обогнал девушку.

Они оказались в спальне. Здесь стояли кровать, комод и кресло-качалка. Толстые ковры из овечьей шерсти закрывали пол и стены. Чувствовалось, что в этой комнате недавно были.

- Есть тут кто-нибудь? - громко спросил Дик.

Никто не откликнулся.

- Проходите, - пригласил он Лину и направился к следующей двери. Она вела в гостиную.

На стене висела большая полка с книгами, у камина стояли два кресла. В одном из них, вытянув ноги, сидел белокурый мужчина. Казалось, он спал. Голова покоилась на подушке. Лицо было обращено к вошедшим.

- Это и есть Селин? - шепотом спросила Лина.

Гренджер кивнул, но в комнату не вошел, остановился на пороге.

- Странно, что он нас не слышит, - произнесла Лина и подошла ближе. - Здравствуйте! Мистер Селин, проснитесь, мы приехали!

Человек не двигался. Лина подняла свечу и всмотрелась в лицо. В колеблющемся пламени она увидела глаза мужчины. Они были открыты и безучастно смотрели в погасший камин.

Линин вопль эхом прокатился по дому. Гренджер подбежал к ней и схватил за руку.

- Он… он… мертв, - заикалась от страха девушка, губы ее дрожали.

Дик Гренджер подошел к креслу, потрогал восковое лицо и затылок. Когда он отнял руку, пальцы его были в крови.

Лина выскочила из дома, будто кто-то гнался за ней по пятам. Задыхаясь, девушка стояла перед домом и старалась набрать в легкие побольше воздуха. Погасшая свеча все еще была в ее руке. Девушка отшвырнула ее в кусты и закрыла лицо ладонями.

- Успокойтесь, - произнес Дик, подойдя к ней.

Лина не могла произнести ни слова. Широко открытыми глазами она смотрела на Гренджера и вздрагивала всем телом.

- В него стреляли, - сказал он тихо. - Выстрел сделан издалека, поэтому рана маленькая. Это работа профессионала.

- Прекратите! - закричала Лина вне себя. - Я этого не вынесу!

- Нужно скорее уходить отсюда. Идемте на катер, там подумаем, что делать. - Гренджер потащил Лину за руку. - Когда доберемся до моторки, постарайтесь вести себя так, будто ничего не случилось. Мы не должны вызывать подозрения. Будет очень плохо, если хозяин катера, когда полиция обнаружит труп, припомнит, что он возил сюда странную парочку!

Лина покорно последовала за ним к пирсу. Она даже не заметила, как отчалила лодка. Перед ее глазами стояло обескровленное лицо покойника, обрамленное светлыми волосами. Незнакомец чем-то напомнил ей Гарольда Питерсона. Весь путь до города Лина просидела без движения, закрыв глаза и прислонившись к стенке каюты.

XXIII

Гренджер настаивал на том, чтобы тотчас же уехать из Стокгольма:

- Обнаружение трупа полицией - вопрос одного-двух дней. А потом хозяин лодки припомнит, как перевозил нас на остров. Сначала допросят его, потом начнут искать нас.

- Но мы можем доказать свою непричастность… - начала было Лина.

Гренджер оборвал ее:

- Что мы можем доказать? Что? Говорите! И как мы это сделаем? - Он нервно закуривал сигарету за сигаретой.

Лина неуверенно пожала плечами. Она хотела сказать, что ведь не они же убили Селина, но потом вспомнила, что Гренджер в тот день вернулся в гостиницу лишь утром. Поэтому, наверное, ему трудно было бы обеспечить себе алиби. А что, если Дик Гренджер ездил ночью на Медвежий остров, чтобы убить Селина?

Она вздрогнула, когда молодой человек вышел из телефонной будки. Он разговаривал с кем-то по поводу билетов в Хельсинки. Лоб у него был наморщен.

- Из-за погодных условий на сегодня все рейсы отменяются. Отправимся пароходом. Собирайтесь! Нам надо спешить.

В гостинице они быстро упаковали вещи и на такси поехали в порт, где в последний момент успели подняться на борт теплохода. Лина была довольна, что все совершилось так быстро и не осталось времени на раздумье. У нее не было желания ни вспоминать, ни размышлять о том, что произошло. Все это было слишком страшно.

- Не очень удобный рейс, к сожалению, - заметил Гренджер. - Но все-таки пароход доставит нас, куда следует.

Как только они покинули Стокгольм, Дик вновь обрел спокойствие и уравновешенность.

Обедали в кают-компании. Гренджер положил себе полную тарелку и ел с большим аппетитом. Лина с трудом заставляла себя проглотить хоть пару кусочков.

- Что это вы так притихли? Все еще нервничаете? - спросил он и внимательно посмотрел на девушку.

Лина молча кивнула, не отрывая глаз от своей тарелки.

- Должно быть, вы пережили сильный шок в том домике, - разглагольствовал Дик. - Я вас понимаю. Может, выпьете виски?

Он хотел налить ей, но Лина прикрыла рюмку ладонью. Гренджер ухмыльнулся и щедро плеснул себе в стакан.

Лина непрестанно думала о Гарольде Питерсоне. Может, он тоже уехал из Стокгольма? Известно ли ему о смерти Селина? Эти мысли замучили ее. Девушка выглядела измотанной и крайне усталой.

Алкоголь сделал свое дело - Гренджер был в ударе. Видя, что Лина в подавленном состоянии, он принялся успокаивать ее, не забывая, однако, расспрашивать.

- Бумаги еще у вас? - бросил он между прочим, с деланным равнодушием. - Надеюсь, вы не оставили их в Стокгольме?

От его слов Лина вздрогнула, словно от удара кнутом. Следовало вести себя осмотрительнее, собрать все силы, чтобы не попасть в лапы коварному противнику.

- Все бумаги пока у меня, - отозвалась она спокойно.

- Лучше бы вы их отдали мне. У меня до них никто не доберется. Вы же видите, из-за них уже убили человека. Не забывайте о том, что случилось с Селином. Я не могу позволить, чтобы вы и дальше подвергали опасности свою жизнь. Весь риск я обязан принять на себя.

- Это совсем ни к чему. Я знаю, что делаю, к тому же обещала Гарольду, что сама позабочусь о бумагах. Свое слово я сдержу любой ценой. - Голос девушки звучал решительно, а взгляд, брошенный на Гренджера, подтвердил это.

- Знаю, знаю. Но Гарольд в тот момент еще не ведал, что я уже подключился к делу. А теперь ситуация изменилась…

- Я буду держать бумаги у себя столько, сколько будет необходимо.

Гренджер налил себе еще с полстакана виски. На лбу у него обозначилась глубокая морщина.

Лина встала:

- Пойду прилягу. Я очень устала. Увидимся за завтраком. - Она не слушала, что говорил ей вдогонку Гренджер. Спешно покинув его, она отправилась в свою каюту.

XXIV

Когда в Хельсинки они сошли с борта теплохода, валил снег. Гренджер почти не разговаривал с Линой. Его молчание мучило девушку.

- Что теперь? - поинтересовалась Лина в гостинице, оформив документы.

Дик Гренджер опять поселился под именем Гарольда Питерсона и опять воспользовался его паспортом.

- Подождем, - пробурчал Гренджер - Подождем, пока они сами не свяжутся с нами.

«Человек, связавшийся с нами в Стокгольме, убит», - горестно подумала Лина, но старалась не подавать виду. Помолчав, она спокойно произнесла:

- Надеюсь, финский связной окажется удачливее мистера Селина. - Она любезно улыбнулась Гренджеру.

Тот только пожал плечами и закурил. Все время обеда он молча просидел рядом с равнодушным видом, но Лина ощущала его пристальные взгляды украдкой.

«Мы словно боксеры на ринге, все время в ожидании удара противника», - подумала она.

Прежде чем лечь спать, Лина вынула из чемодана бумаги и переложила их в дорожную сумку, которую, в свою очередь, заперла в стенной шкаф, а ключ положила в маленькую сумочку. Но в эту ночь она не сомкнула глаз. Время тянулось бесконечно. Утром она поднялась с постели сонная и очень рано явилась на завтрак. Оказалось, что Дик Гренджер уже покинул гостиницу. Ее беспокойство все нарастало. Какие дела могли быть у Дика в столь ранний час?

Выпив две чашки крепкого кофе, Лина почувствовала себя значительно лучше. Она решила пройтись по городу, втайне надеясь опять встретить Гарольда Питерсона.

На улице уже не мело. Воздух был чист и прохладен. Лина опять порадовалась, что захватила с собой теплую одежду. Она рассматривала витрины магазинов, потом заглянула в большой универмаг, просто так, от нечего делать. И тут она словно споткнулась: в толпе покупателей околачивалась рыжеволосая красавица! На незнакомке в этот раз был платок, но непокорные рыжие завитки выбивались и из-под него.

Зачем она приехала в Хельсинки? Слишком часто повторяются случайные встречи с ней - в Лондоне, с Гренджером, в Стокгольме, в холле гостиницы, и вот теперь в Хельсинки… Это и удивляло, и беспокоило Лину. Она испугалась, что может потерять из виду рыжеволосую красотку, и, расталкивая толпу, устремилась за ней. Если та и заметила, что за ней наблюдают, то виду во всяком случае не подала. Но когда Лина оказалась почти рядом с ней - между ними стоял всего один мужчина, - рыжая неожиданно вскочила в лифт, дверца которого тут же захлопнулась. Лина побежала вверх по лестнице, но этажом выше уже никого не было.

Расстроенная, Лина вернулась в гостиницу. Дика Гренджера все еще не было. Лина задумчиво прошла к себе в номер, бросила пальто на стул, а сама уселась на кровать, чтобы снять сапоги. И остолбенела: стеной шкаф был распахнут. Лина подбежала к нему - сумка лежала на месте, но секретные бумаги из нее исчезли. Кто-то сломал замок стенного шкафа, без особого труда открыл дорожную сумку и похитил бумаги.

Входная дверь не пострадала, значит, у вора был свой ключ.

Лина сидела на полу перед взломанным шкафом и рыдала. С таким трудом сохранила бумаги до Хельсинки, и вот… Не сдержала слова, данного Гарольду Питерсону, потеряла секретные бумаги…

Лина задыхалась от ощущения беспомощности: что делать? Неужели бумаги украл Дик Гренджер? Или у него был помощник? Или?… От этой мысли Лина даже вздрогнула: рыжеволосая! Она вполне могла украсть, времени у нее было более чем достаточно; пока Лина бегала по универмагу, та могла с помощью заранее подобранного ключа открыть номер и войти… А впрочем, не так уж важно, кто украл, главное, что секретных документов нет, и неизвестно, как их вернуть.

XXV

Терпения дожидаться лифта не хватило, и Лина устремилась вниз по лестнице. Она потребовала у портье, чтобы ее немедленно принял директор гостиницы. Дежурный портье с удивлением смотрел на запыхавшуюся взволнованную девушку, однако направился в соседнее служебное помещение.

Лина нетерпеливо ждала. Было уже три часа пополудни, а ключ Дика Гренджера висел на доске за стойкой - он все еще не приходил!

- Прошу вас, мисс Дэвис, пройдите! - Портье пригласил ее в кабинет директора гостиницы.

Лина вся дрожала от гнева - ее обокрали! Она не сложит покорно руки, она приложит все силы, чтобы вернуть украденные бумаги! Директор гостиницы оказался мужчиной средних лет, в очках с толстыми стеклами, через которые глаза его вопросительно смотрели на Лину.

Когда девушка села, он предложил ей сигарету. Лина отказалась, а он закурил и поудобнее устроился в кресле, готовясь выслушать ее рассказ.

- Вор?! - не мог поверить собственным ушам директор. - Вы утверждаете, что вас обокрали?

- Кто-то забрался в мой номер, взломал замки шкафа и дорожной сумки. Если вы сомневаетесь в моих словах, можете убедиться сами!

- Но как он сумел проникнуть к вам в номер… - Директор явно нервничал, лоб его собрался в морщины.

- Мне тоже хотелось бы знать это! - гневно воскликнула Лина. - Не похоже, что входная дверь взломана. Значит, у вора были ключи.

- Но ключи есть только у служащих гостиницы! И я…

Лина пожала плечами и резко встала.

- А что украдено?

- Очень важные бумаги, - ответила девушка дрожащим голосом. - Дело очень серьезное. Эти бумаги…

- Бумаги? - переспросил директор. - Вы сказали - бумаги?

- Документы, - поправилась Лина. Она заметила, что человек, сидевший напротив ее, услышав слово «бумаги», облегченно вздохнул. - Речь идет о важных документах. Они украдены из моей дорожной сумки.

- А деньги, драгоценности?

Лина, с удивлением глянув на директора, ответила:

- Я не смотрела, что еще пропало. Мне было не до того. Меня сейчас волнуют только документы!

Директор затушил сигарету и нажал кнопку звонка на письменном столе.

- Сейчас выясним, пропало ли что-нибудь еще. Пойдемте наверх, в ваш номер.

Директор и двое служащих гостиницы внимательно осмотрели номер. «Они делают это чисто формально, только потому, что обязаны предпринять меры», - думала Лина, и слова директора только укрепили ее в этом мнении.

- Украдены только бумаги, - пробормотал он, уставившись на взломанный замок стенного шкафа.

- Это не обычные бумаги! - воскликнула Лина. Ей с трудом удавалось сохранять присутствие духа, - Это очень важные документы. Уж не думаете ли вы, что мне просто захотелось попортить вам нервы? Отнеситесь к краже серьезно. Вы понимаете, о чем я говорю?

- Вы хотите, чтобы я позвонил в полицию?

Лина задумалась. Она не очень рассчитывала на их помощь, но больше не к кому было обратиться за помощью.

- В полицию? - прошептала она, пытаясь собраться с мыслями.

- Полиция? О чем, черт возьми, идет речь? Что происходит? Почему здесь столько народу? - Гневный голос Дика Гренджера перепугал сотрудников гостиницы. Молодой человек стоял в дверях; на его пальто еще лежали нерастаявшие снежинки. - Кому потребовалась полиция и почему? - переспросил он, потому что никто не решался произнести хоть слово.

- Дик! Бумаги… украли!… - В этот момент Лина была просто счастлива, что Дик наконец-то появился, хотя она и не могла доверять ему.

- Что такое? - Он вплотную приблизился к ней.

Директор гостиницы и служащие удивленно уставились на них. Гренджер схватил девушку за руку и заорал:

- Что вы сделали с документами?

- Я ничего с ними не делала. Их у меня просто украли. Я вернулась с прогулки и увидела, что кто-то залез в номер. - Лина внимательно вглядывалась в лицо Гренджера, ведь вором мог быть и он.

- Господи Боже! Сколько раз я говорил вам, что бумаги следует отдать мне! - прерывающимся от гнева голосом кричал Гренджер. - Эти проклятые бумаги должны были храниться у меня! Неужели нельзя было спрятать их в более надежном месте? Что теперь?…

Лина не ожидала такого взрыва бешенства.

- Сначала хотя бы выслушайте… - начала она, но Дик тут же оборвал ее:

- Нет, теперь вы меня послушайте! Я все время просил вас не вмешиваться в мои дела. У меня бумаги были бы в сохранности. И вот что получилось в итоге! Я виноват еще больше вашего. Не следовало позволять женщине… И вы дали жуликам возможность добраться до них!

- Ничего я не давала! Ничего! - возражала Лина; только тут она заметила, что директор и служащие покинули номер и закрыли за собой дверь.

Лицо Дика Гренджера исказила гримаса. Он нервно шарил в шкафу, но через какое-то время взял себя в руки и, не перебивая, выслушал Лину. При этом он молча ходил по комнате из угла в угол и жадно курил.

- Но входная дверь не взломана. У вора, наверное, был ключ, - закончила рассказ Лина.

- Нет ничего проще. Всегда можно уломать горничную. Это не составляет особого труда, - пояснил Гренджер.

Лина была уверена, что документы украл не Гренджер. Она опять вспомнила о рыжеволосой красавице и поразмыслила, не рассказать ли о ней Дику.

- Все это мне очень не нравится, - бормотал тот, морща лоб. - Концы с концами не сходятся. Бумаги действительно украдены, или же…

Лина гневно топнула ногой:

- Я не желаю выслушивать всякий вздор, мистер Гренджер! - С этими словами она развернулась на каблуках и направилась к выходу. - Какая невероятная чушь!

- Извиняюсь! - Гренджер небрежно бросил окурок на пол и раздавил его подошвой. - Но все это чертовски неприятно.

Лина не ответила. Она и сама понимала, что положение дел обострилось до крайности.

- Мистер Питерсон!

Лина и Гренджер уставились на дверь. Там стоял молодой служащий из администрации гостиницы.

--Да, слушаю вас, - уверенно отозвался Гренджер, а Лина едва не вскрикнула в порыве возмущения.

- Это для вас. - И служащий передал Гренджеру конверт.

Двери закрылись. Лина читала записку одновременно с Гренджером, и он не пытался помешать ей.

«Встреча в четыре пополудни на железнодорожном вокзале у киоска с сувенирами. Опознавательный знак - американские газеты в руках. Пароль - „компьютер».

Подписи не было. Гренджер посмотрел на часы:

- Значит, через полчаса. Хорошо еще, что успеваем.

Лина не знала, что и думать, настолько необычно он вел себя. Она опять уселась на кровать и принялась натягивать сапоги. Чуть позже они вместе вышли из гостиницы.

XXVI

Опять валил снег. Крупные снежинки, медленно кружась, опускались с серого неба.

- Возьмем такси, - предложил Дик. - Ужасная погода!

Когда они приехали на вокзал, было уже совсем темно. Они тут женаправились к газетному киоску, чтобы купить американские газеты. Гренджер свернул их в трубочку и сунул под мышку. Потом они отыскали киоск с сувенирами и стали ждать. До назначенного часа оставалось еще десять минут.

- Почему бы вам не купить какой-нибудь сувенир, Лина? - спросил Гренджер и любезно улыбнулся девушке. От гнева, охватившего его в гостинице, не осталось и следа.

Лина удивленно посмотрела на него, но, поскольку Дик продолжал улыбаться, задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

- Где вы были сегодня утром? Почему вы исчезли, ничего не сказав мне?

Гренджер спокойно посмотрел на Лину. Но когда он заговорил, в голосе ощутимо звучало раздражение:

- Я ходил за покупками, красавица. Хотел купить подарок маме, вот и прогулялся по городу.

Гренджер понял, что Лина не поверила наспех придуманному оправданию, но его это мало волновало. Лина, обидевшись, отвернулась и сделала вид, что разглядывает сувениры. В стекле витрины мелькнуло отражение; Лина медленно повернулась и увидела высокого молодого мужчину в темном пальто и большой меховой шапке.

- Я вижу, у вас американские газеты? - спросил он тихо.

- Как договорились, - спокойно ответил Гренджер.

- Пароль?

- «Компьютер».

Мужчины пожали друг другу руки.

- Питерсон, - представился Гренджер.

Незнакомец назвал себя:

- Лейнонен.

- Разрешите представить вам мисс Лину Дэвис, моего секретаря.

Лина отметила, что Лейнонен удивился, но тем не менее спокойно произнес:

- У меня здесь машина. Не прокатиться ли нам?

Они ехали уже с полчаса. Город остался далеко позади.

- Нам еще далеко? - нетерпеливо спросил Гренджер. Он сидел рядом с Линой на заднем сиденье.

- Часа два, - отозвался Лейнонен, не отрывая глаз от дороги.

- Так далеко?

Молодой финн только улыбнулся в ответ, и Лина заметила, что его улыбка адресовалась именно ей.

- За городом надежнее, - пояснил он.

Дорога была плохая. Машина подпрыгивала на рытвинах, но водитель не сбавлял скорости. Дик Гренджер похлопал Лину по руке и громко произнес:

- Не волнуйтесь, Лина. Машина не должна развалиться.

Финский связной опять улыбнулся и сбросил скорость. Гренджер курил сигарету за сигаретой, глаза у Лины слезились от табачного дыма. Она тайком взглянула на Дика; он был серьезен и задумчив, глаза его безучастно уставились в боковое стекло.

«О чем он думает?» - забеспокоилась Лина. Ее обуял страх, увеличивающийся с каждым километром. Она нервно кусала нижнюю губу. Мужчина, сидящий рядом, был предателем и, может быть, даже убийцей. Он ни перед чем не остановится.

Лина не замечала, что молодой финн за рулем внимательно посматривает на нее; когда она подняла голову и встретилась с ним взглядом, он спокойно улыбнулся. Лина ответила ему улыбкой и откинулась на спинку сиденья. Присутствие этого незнакомого иностранца почему-то успокаивало.

Лейнонен остановил машину и включил фары. Лина наклонилась вперед, чтобы рассмотреть, где они находятся, но ветровое стекло было настолько залеплено грязью и мокрым снегом, что разглядеть что-либо было невозможно.

Водитель вышел из машины и направился к задней дверце, чтобы помочь Лине выйти. Было темно и холодно. Землю укрывал толстый слой только что выпавшего снега. Машина стояла на узкой дороге, зажатой с двух сторон густым еловым лесом. Перед ними в свете фар виднелся небольшой деревянный домик, казавшийся сказочным строением на фоне снежной панорамы.

- Приехали! - произнес Лейнонен и повел их к домику.

Лина шагала рядом с ним, следом тащился Гренджер и ворчал, потому что его тонкие ботинки моментально промокли.

Дверь отворила какая-то старая женщина. Она была маленького роста, в темной одежде, лицо у нее было все в морщинах. Несмотря на страх, Лине показалось, что она попала в сказку. Старуха, почти пряничный домик в лесу…

Лейнонен что-то сказал старой женщине по-фински, после чего обратился к Гренджеру:

- Я ухожу. Ваш связной скоро придет.

Дик Гренджер огляделся и сердито спросил:

- Что это за лачуга?

Лейнонен словно не расслышал вопроса.

- Как мы вернемся в Хельсинки, если вы уедете? Почему бы вам тоже не остаться здесь? - Лина заметила, что Дик сильно нервничает.

- Я получил указание вернуться в город. Об отъезде не беспокойтесь. - И прежде чем Гренджер успел что-либо ответить, Лейнонен поклонился Лине и сказал: - Рад был с вами познакомиться.

Потом он резко повернулся на каблуках и покинул крошечную комнатку.

XXVII

В маленьком камине горел огонь. Лина остановилась около него и загляделась на игру пламени. Вытянув ноги, Гренджер тоже уселся у огня и задумчиво рассматривал свои мокрые ботинки.

- Мог бы и сказать, что здесь полно мокрого снега, - бубнил он. - Ноги напрочь промокли.

В комнату вошла старуха с подносом. Она поставила на стол кофейник, две чашки, тарелку с черным хлебом и миску с нарезанным сыром. Знаками пригласила Лину и Гренджера перекусить и опять исчезла.

- Вам налить кофе? - спросила Лина.

Гренджер посмотрел на часы:

- Уже четверть седьмого. Сколько еще ждать? Лина разлила кофе по чашкам. Гренджер осушил свою одним глотком и закурил сигарету.

- Не нравится мне все это, - опять заныл он. - Парень исчез, бумаги украдены…

- Боитесь сказать связному, что документы исчезли? - спросила она.

Гренджер изумленно посмотрел на девушку:

- Нет, нет. Это никак не связано… Это… - Он вдруг замолчал, так и не объяснив, что имел в виду. Предатель весь ушел в свои мысли, глядя на дымящуюся сигарету, зажатую между пальцами.

Лина медленно пила кофе и думала о положении, в котором очутилась. Сидит с преступником в незнакомой бревенчатой лачуге посреди глухого леса где-то в Финляндии, со всех сторон окруженная тьмой и снегом. В доме кроме них одна лишь старуха, похожая на ведьму из страшной сказки.

Лина вздрогнула всем телом. Что же будет дальше? Где Гарольд Питерсон? У нее было такое чувство, будто она попала на другую планету.

И Лина, и Гренджер были настолько заняты своими мыслями, что не заметили, как в комнате оказался еще один человек. Гренджер, слабо охнув, вскочил со стула, а Лина замерла от изумления. Она узнала вошедшую женщину - это была та самая рыжеволосая красавица, которая сегодня утром так ловко ушла от нее в универмаге! Та самая красавица, которую она видела в лондонском баре в компании Гренджера и в холле стокгольмского отеля!

- Джейн! Как ты здесь очутилась? Что ты, черт возьми, делаешь здесь?

Женщина не спеша снимала пальто:

- Те же вопросы я намеревалась задать тебе, - парировала она.

- Джейн, мне не до шуток! - крикнул Дик. - Я здесь по делу, и это тебя вовсе не касается!

Лина заметила, как женщина покраснела.

- Это ты так думаешь. - Она замерла у стола, не спуская с Дика глаз. Лине показалось, что ее рыжеволосая даже не заметила. - И я здесь по делу, как ты это называешь.

- Что ты хочешь этим сказать?

- По делу, которым ты занимался сегодня утром и из-за которого сидишь теперь здесь.

Гренджер прислонился к стене. Прищурив глаза, он молча Смотрел на женщину.

- Что ты имеешь в виду?

- Я знаю, с кем ты встречался утром, Дик. Все знаю о твоих приятелях здесь, в Хельсинки, - кто они и чем занимаются. Ты сам во многом помог нам, сам навел на след.

- Врешь! На испуг берешь?!

- Ты так считаешь? - Джейн скрестила руки на груди. Лина поразилась спокойствию этой красивой женщины. - Тогда почему ты так нервничаешь? Ведь я всего-навсего лгу.

- Ты ничего не знаешь! - твердил Гренджер.

- Совсем ничего? Тогда я расскажу чуточку больше. Сегодня утром ты встречался с человеком по имени Йенсо. Потом ты имел беседу с небезызвестным Ларсоном. А еще я знаю, что ты уже два года служишь и нашим, и вашим. Ты предатель, Дик! Самый обыкновенный перебежчик! Получаешь задания от тех и от других и спешишь выполнить их!

- Заткнись! - Дик мгновенно выхватил из-под пиджака револьвер.

Лина вскрикнула.

Гренджер повернулся к ней:

- Сидеть тихо! Без глупостей!

Рыжеволосая по-прежнему спокойно стояла, скрестив руки на груди. Было похоже, что она нисколько не боится Дика.

- Не сомневаюсь, что твои сообщники сегодня вечером будут здесь. Как только явится связной, они ворвутся в дом и попытаются расправиться с нами… как ты расправился в Стокгольме с Селином. Я не ошибаюсь?

- Ты… ты была в Стокгольме? - Гренджер не мог скрыть удивления.

Джейн, не спуская глаз с дула револьвера, утвердительно кивнула.

- Как прикажешь тебя понимать? Мы встретились в Лондоне, и ты плела какую-то чепуху про отпуск. Теперь ты утверждаешь, что была в Стокгольме, и вдруг оказываешься в Финляндии! Что все это значит?

- Ты думаешь, что я тебе прямо так все и выложу? - усмехнулась Джейн.

В несколько прыжков Дик подскочил к ней, грубо схватил за руку и в ярости стал трясти ее:

- Ты сейчас же все мне выложишь, поняла? орал он, не помня себя от ярости.

- Сейчас же отпустите ее! - закричала Лина и подскочила к Дику.

Гренджер выпустил руку Джейн и обернулся к Лине:

- Назад! - приказал он. - Если вы будете продолжать совать свой нос в чужие дела - пристрелю не задумываясь!

Лина замерла - дуло револьвера было направлено на нее.

- Сделайте, как он требует. - Голос Джейн звучал тихо, но убедительно. - У него оружие. В последние дни и без того хватало неприятностей.

Лина беспомощно пожала плечами и медленно вернулась на место.

- Неприятности… Вы имеете в виду Селина? - спросила она.

- Что вы обе можете знать! - опять принялся орать Гренджер.- Это все ваши домыслы! Хотите взять на пушку?

Лина закусила губу. Тогда Джейн пояснила:

- Это не домыслы, Дик. Я уже давно слежу за тобой. - Лицо рыжей женщины побелело, как мел, она изобличала его: - Мы знаем, что ты предатель. Ты работаешь и на нас, и на них. И я знаю, из-за чего ты пошел на измену. Ты завистник. Ты завидуешь каждому, кто лучше тебя. Тебе всегда хотелось быть первым. Но ты переоценил свои силы и свой ум. Ты вел себя как последний дурак.

Лине казалось, что Гренджер вот-вот бросится на Джейн. Он поднял руку с револьвером и шагнул к ней. Но женщина стояла, не шелохнувшись, и это подействовало: Гренджер опустил оружие.

- Ты обыкновенное трепло, Джейн, - произнес он тихо.

Джейн усмехнулась, продолжая внимательно следить за стволом револьвера. Лина тоже старалась не пропустить ни единого жеста Гренджера.

- Все, что мне от тебя нужно, - имя связного, который придет сюда. Кто он, говори!

Джейн стиснула зубы и не проронила ни слова.

- Имя! Говори! Кто он! Лейнонен? Или это опять какой-нибудь фокус?

Джейн по-прежнему молчала.

- Кто он, говори! - настаивал Дик.

В камине потрескивали поленья. Несколько искорок упало на деревянный пол. Лина рванулась было затушить их.

- Не двигаться! Никому не двигаться! - Гренджер истерически хрипел.

Лина отскочила назад, к стенке.

- Ну? Значит, будешь молчать? Не хочешь отвечать?

Джейн продолжала улыбаться.

- Это ты украла бумаги из гостиницы?

- Бумаги? - искренне удивилась Джейн. - Какие бумаги?

- Не валяй дурака! Я тебе все равно не поверю. Я говорю о бумагах из чемодана Питерсона. Из-за них и была организована эта акция.

- Я и понятия не имею… - начала Джейн, но Гренджер оборвал ее:

- Даю тебе три минуты на раздумье, потом ты ответишь на мой вопрос. - Он глянул на часы. - Три минуты! Время пошло!

- А если не скажу?

- Тогда… - Гренджер взмахнул револьвером. Было видно, что он наслаждается ролью вершителя судеб.

Джейн тихо и печально засмеялась:

- Ты это сделаешь в любом случае, я вовсе не обольщаюсь на твой счет.

- Осталось две минуты, - напомнил Гренджер. Он явно торжествовал.

Джейн обратилась к Лине, словно Гренджера не было в комнате:

- Это правда, что у Гарольда Питерсона были секретные бумаги и что их украли?

Лина кивнула. Горло свела судорога; говорить она не могла.

- Пятьдесят секунд, сорок пять секунд… - Голос Гренджера звонко раздавался в полупустой комнате. - Две… три… одна… ноль! - Дик поднял револьвер. Он был всего в нескольких шагах от Джейн.

- Ну, моя милая, твое время истекло!

Комната поплыла перед глазами у Лины. Она тяжело дышала. Словно в тумане девушка видела, что Джейн продолжает улыбаться. Но ее улыбка казалась теперь какой-то застывшей. Гренджер уверенно сжимал в руке револьвер и только чуть вздрогнул, когда в камине затрещало полено.

- Ты сама не захотела иначе, - прошептал Дик и шагнул к ней.

- Брось револьвер, Гренджер! - раздался у двери голос.

Дик Гренджер обернулся и грязно выругался. Прежде чем он успел прицелиться, Джейн выбила оружие у него из рук. Лина вскинула голову и, не веря своим глазам, уставилась на человека, внезапно возникшего в дверях. Ей показалось, что она спит и видит сон: там с пистолетом в руке стоял Гарольд Питерсон.

Гарольд стоял какое-то время, не двигаясь, и смотрел на Лину. Потом рванулся к Джейн и Дику, отчаянно боровшимся за обладание упавшим на пол револьвером. Гренджер первым схватил его и направил на Гарольда. Мужчины стояли друг против друга с оружием в руках. Гренджер нажал на спусковой крючок, но Гарольд в невероятном прыжке успел зацепить его крюком в челюсть. Выстрел все же грянул, и пуля зацепила руку Питерсона, но Дик замертво рухнул на пол.

- Гарольд! - испуганно вскрикнула Лина и бросилась к нему. - Вы…, вы ранены?

Она пыталась помочь ему снять кожаную куртку, но руки у нее дрожали.

- Давайте я попробую, у меня получится куда лучше, - проговорила Джейн, отбрасывая со лба прядь огненно-рыжих волос.

Рубашка Гарольда пропиталась кровью. Лина рыдала.

- Всего лишь царапина, - успокоила ее Джейн, осмотрев рану. - Пойду принесу теплой воды и промою руку.

Гарольд улыбнулся:

- Отлично сработано, Джейн, - похвалил он.

Рыжеволосая едва заметно пожала плечами и вышла на кухню за водой.

- Очень жаль, что из-за меня вам пришлось столько пережить, Лина, - начал Гарольд, как только Джейн закрыла за собой дверь. - Но другого выхода не было. Мы вынуждены были организовать эту встречу, чтобы заманить в ловушку Гренджера и его сообщников. Мы пошли на значительный риск, но их следовало обезвредить.

- Все в порядке, что вы! Я страшно рада, что вы здесь, - отвечала, улыбаясь, Лина.

Гарольд посмотрел ей в глаза и смущенно отвернулся:

- Я должен многое сказать вам, - пробормотал он.

- Вы ничего не должны мне. Вы…

Он оборвал ее, покачав головой:

- Многое должен. - Голос Гарольда звучал устало и грустно. - Вы догадались, что Джейн - одна из наших? Да? Она следила за Гренджером.

- Я понимаю, - прошептала Лина. Ей никак не удавалось подавить вдруг возникшее чувство ревности. А она-то думала, что Джейн - подружка Дика…

- Она следила за вами еще со Стокгольма. Как только смог, я тут же присоединился к ней.

- Как вам удалось бежать? - взволнованно спросила Лина. - Я очень боялась за вас. Тот человек был просто ужасен… Я говорю о Ханте, который…

- Он и его люди арестованы, - ответил Гарольд. - А как я сбежал… Об этом я расскажу вам потом. Это долгая история, а я ужасно устал.

Вернулась Джейн с ковшом теплой воды. Вслед за ней объявилась старуха, в руках у нее были бинты и большой платок. Она выглядела совершенно невозмутимой, словно в ее доме каждый день гремела пальба.

- Сначала нужно промыть, - пробормотала Джейн и принялась обрабатывать рану.

«Она все делает так ловко, как настоящая сестра милосердия», - подумала Лина.

- А что с ним? - спросил Гарольд, указывая на Дика Гренджера, который все еще неподвижно лежал на полу.

Прежде чем Джейн успела ответить, дверь в комнату распахнулась. Лина поежилась от волны холода, ворвавшейся в помещение вслед за Лейноненом. Он посмотрел на Гарольда и улыбнулся.

- Все в порядке? - спросил финн.

- В порядке, - улыбаясь в ответ, произнес Гарольд.

- Они все уже в машине, - сообщил Лейнонен.- Никто не успел уйти. Уложим туда и этого страдальца!

Питерсон согласно кивнул, и Лейнонен, взвалив на спину бесчувственное тело Гренджера, вышел из комнаты.

- На улице зверский холод, - сообщил Гарольд, закрыв за ним дверь.

Лине все происходящее по-прежнему казалось фантастическим страшным сном. Она посмотрела на Джейн, присевшую у камина. Женщина была все еще смертельно бледна.

- Всех арестовали? И Гренджера, и остальных? Всех? - Она потерла ладонью лоб, словно хотела отогнать от себя только что пережитой ужас.

- Да, с вашей помощью, Джейн, - откликнулся Гарольд.

Джейн опять отвернулась и уставилась в огонь. Было заметно, что теперь ей действительно тяжело.

- Я еще не все рассказал Лине, - заговорил Гарольд, - вы мне позволите?

Лина удивилась, что Гарольд спрашивает разрешения у рыжеволосой, и вздрогнула, когда та вдруг рассмеялась.

- Если это доставит вам удовольствие, пожалуйста! - разрешила она.

Гарольд Питерсон некоторое время сидел молча, прислонясь к столу, потом заговорил:

- Как только мне удалось бежать, я приехал в Стокгольм. В это время вы, Лина, были там с Гренджером. К счастью, Джейн тоже успела приехать туда. Она и рассказала мне, что Дик ведет двойную игру, что он предатель и уже давно работает против меня. Это… - Гарольд потер лоб, - это был для меня сильный удар, потому что я безгранично доверял Дику Гренджеру.

- Я тоже, - едва слышно произнесла Джейн.

- Я оказался в сложном положении, Лина. Я беспокоился за вас, но у меня был строгий приказ следить за вами, не вступая в контакт. Если бы Гренджер догадался, что я рядом, то спутались бы все наши планы. Нужно было, чтобы он вывел нас на своих подручных. И он сделал это! Но все это время я ужасно переживал за вас, Лина. Джейн обещала оберегать вас, и она в самом деле все это время была рядом с вами! Но я все же не выдержал и написал вам записку…

- За которую я вам очень благодарна, - прошептала Лина. - Вы даже представить себе не можете, как она мне помогла. Я…

- Записка? - удивилась Джейн и внимательно посмотрела на Гарольда и Лину. - Вы хотите сказать, что нарушили приказ и вошли в контакт с Линой?

Гарольд кивнул, смущенно улыбаясь.

- Понимаю, - пробурчала Джейн и опять уставилась в огонь.

- Потом мы перебрались в Хельсинки, - продолжил рассказ Гарольд. - Вы с Гренджером пароходом, а мы с Джейн - на следующий день самолетом. Джейн опекала вас, а я - Гренджера.

- Я заметила Джейн в универмаге, - сообщила Лина, а Джейн сделала вид, что не слышит ее.

Улыбка исчезла с лица Гарольда Питерсона. Он так смотрел на Джейн, что, казалось, вовсе забыл о Лине. И девушка поняла, что их связывают отношения, в которых ей не разобраться. На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Первой заговорила Лина:

- А связной из Стокгольма? Селин? Это Гренджер его?…

- Гренджер или кто-то из его компании, - пояснил Гарольд. - Они должны были вывести его из игры до встречи с вами, так как опасались, что вы передадите ему бумаги и они навсегда потеряют их. А ведь все дело заварилось из-за этих | документов…

- О! - вырвалось у Лины. - Бумаги! Я должна признаться, Гарольд. Бумаги украдены. Кто-то влез в мой номер…

- Знаю! - весело улыбнувшись, ответил Гарольд. - Их украл я.

- Вы?! - в один голос вскричали Лина и Джейн.

- Да. Держать их у вас становилось все опаснее. Гренджер все больше терял доверие к вам. Я опасался, что он заполучит их и скроется. Поэтому я и залез к вам в номер, заставив тем самым Гренджера пойти на встречу именно сегодня. На это мы и рассчитывали.

Джейн согласно кивнула и поворошила кочергой угли в камине. И опять все замолкли. Лина снова подумала о том, что между Джейн и Гарольдом существует какая-то непонятная ей связь. В письме он написал: «Вы удивительная девушка, Лина!», а теперь, похоже, его больше интересует Джейн. «Он заботился обо мне из обычной учтивости, ведь благодаря ему я влипла в эту историю и столько пережила, - думала Лина. - А я, глупая, вообразила, что…»

Джейн неожиданно поднялась, не дав Лине додумать до конца эту мысль, и обратилась к Гарольду:

- Делом займется Лейнонен, а мы можем заночевать здесь. Старуха приготовила нам комнаты. Я буду спать в одной комнате с Линой. Вы не возражаете, Лина? Лейнонен приедет за нами завтра утром.

- Отлично! Это вы хорошо придумали, Джейн. - Голос Гарольда звучал нежно. - Думаю, что всем нам обязательно надо выспаться. И прежде всего вам, Джейн. Вы просто молодец! - Он нагнулся и поцеловал молодую женщину в лоб.

Джейн печально усмехнулась.

- Приходите поскорее, Лина, - произнесла она слегка дрожащим голосом. - Спокойной ночи! - Она быстро вышла из комнаты.

Лина вопросительно взглянула на Гарольда. Ей едва удавалось скрыть разочарование. Она доблестно прошла через все испытания только потому, что мысль о любимом человеке придавала ей сил и храбрости. А оказалось, что сердце Гарольда Питерсона принадлежит красивой рыжеволосой женщине. «Ничего не поделаешь, придется принять и этот удар судьбы, - размышляла Лина. - Надо переболеть…» Она почти задохнулась от волнения, когда Гарольд Питерсон придвинул свой стул поближе к ней. Лицо у него было усталое, измученное.

- Это было очень сложное время для всех нас, - прошептал он.

- Расскажите мне о Джейн, - робко попросила Лина. - Мне хотелось бы… Я бы хотела… Пожалуйста, расскажите, какую роль играла она во всем этом деле?

Огонь по-прежнему тихонько потрескивал в камине. Гарольд подбросил еще одно полено. Лина, опустив голову, со страхом ждала, что ответит ей Гарольд Питерсон, которого она так любила и ради которого была готова на любые жертвы.

XXVIII

- Рассказать вам о Джейн? - переспросил Гарольд. - Вам это нужно? Вам лично?

- Да, - тихо ответила Лина, закрыв глаза, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом.

- Зачем?

- Я потом объясню вам… позже.

Брови у Гарольда Питерсона от удивления поползли вверх:

- Как хотите! Но я многого о Джейн не имею права рассказывать. Я уже говорил, она работает на нас. Она прекрасный человек. Ее прислали в Лондон, когда я исчез. Джейн давно подозревала, что Дик Гренджер ведет двойную игру. Чтобы проверить это, она начала за ним наблюдение в Стокгольме, а потом и в Хельсинки. Она сама хотела во всем убедиться.

- А что было дальше? - спросила Лина, когда Гарольд замолчал.

- В Стокгольме я встретился с Джейн, - продолжал он.

- Я видела вас. Видела на улице. Нет, еще раньше, когда вы выходили из переговорного пункта. Ведь это были вы?

- Да. - Он смущенно смотрел на нее. - Вы даже представить себе не можете, Лина, чего мне стоило таить это от вас. Мне так хотелось поговорить с вами, объяснить кое-что, но я тоже должен был вести наблюдение за Гренджером. Я не имел права оставлять его без опеки. Нельзя было ставить под удар весь план. Потом я все-таки послал вам письмо. Мне хотелось, чтобы вы знали: вас не бросили на произвол судьбы, вы не одна. Я-то знал, что вас охраняют. Кто-нибудь все время был рядом с вами.

«Женщина-охранник! Женщина, укравшая у меня его сердце», - в отчаянии думала Лина.

- Вы и Джейн… - едва прошептала она.

- Да, Джейн и я. Мы…

Лине захотелось поскорее закончить этот тяжелый, ненужный разговор. Она больше не могла слышать слова, которые разрывали ей сердце, и потому поспешила переменить тему:

- А что с теми бумагами? - спросила она Питерсона. - Из-за которых стряслось столько неприятностей? До сих пор не могу понять, что это за бумаги.

Гарольд встал, с удовольствием потянулся, подошел к камину и подбросил в огонь полено:

- Это не просто объяснить, Лина. Вы уже поняли, что я работаю на секретную службу. О ней обычно плохо думают.

Надо признать, иногда она вступает в противоречие с сухой буквой закона, но многое из того, что она делает, необходимо стране. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем, Лина. Скажу только, что это задание для меня и Джейн было одним из самых ответственных.

Джейн и я! Джейн и Гарольд Питерсон! Чтобы не расплакаться, Лина закусила губу.

- А теперь скажите мне, Лина, почему вы спросили о Джейн? Вы обещали…

Лина попробовала улыбнуться, но улыбка у нее вышла жалкая.

- У вас есть какая-то личная причина? - настаивал Гарольд Питерсон.

- Нет… Я… я думала… Я считала, что вы… что у вас особый интерес к Джейн, - смущенно бормотала Лина. Она чувствовала, как кровь приливает к лицу. Девушка отвела взгляд от Гарольда и не заметила, что он весело улыбается.

- Меня действительно очень интересует Джейн, - ответил Питерсон. - Она очень добросовестная женщина, ей многое пришлось пережить.

- Понимаю, - прошептала Лина.

В комнате вновь воцарилась тишина. В камине догорали дрова.

- Нет, Лина, вы так ничего и не поняли, - тихо произнес Гарольд.

Лина подняла глаза и взглянула на его улыбающееся лицо.

- Я вовсе не влюблен в Джейн. А вы решили, что это именно так, да, Лина?

Девушка смущенно опустила голову.

- Джейн любила Дика Гренджера. Они давно знали друг друга: познакомились при выполнении одного очень важного и трудного задания. И вот однажды Джейн поняла, что Дик предатель. Она пришла в отчаяние, но все-таки добилась, что именно ей поручили следить за Диком. И теперь мне очень хочется помочь ей забыть обо всем, что произошло. Понимаете, Лина? Я очень жалею Джейн.

Гарольд встал и протянул ей руку. Лина поднялась и ответила ему тем же жестом. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу.

- Я люблю тебя, Лина, - тихо прошептал Гарольд и, прежде чем она смогла ответить, крепко обнял ее.

Лина Дэвис спрятала лицо на его широкой груди. Рядом с любимым человеком она чувствовала себя в полной безопасности.

Они еще долго стояли так, обнявшись, слушая тишину дома и завывание ветра в каминной трубе.

- А я… я думала, - начала Лина, - я…

Гарольд еще крепче стиснул ее в объятиях:

- Зачем говорить о том, что ты думала когда-то, моя дорогая! У нас еще будет время поговорить об этом. Главное, что я люблю тебя, люблю давно.

Лина глубоко вздохнула:

- Я тоже люблю тебя, Гарольд…

Их губы встретились, но Лина внезапно вздрогнула и отшатнулась.

- Что случилось, Лина, милая? Гарольд взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.

- Твоя работа… та служба… курьером…

Улыбка делала Гарольда намного моложе.

- Эта работа закончена. Навсегда. Я буду нормально жить рядом с любимой женщиной. Я больше не хочу участвовать в опасных авантюрах. Теперь мы станем жить только для себя.

- Да, Гарольд. Но не заскучаешь ли ты в один прекрасный день?

- Когда же ты перестанешь наконец подвергать все сомнению, Лина? Когда наконец поверишь, что я хочу жить, как все люди?

- Я тебе верю, дорогой. - Лина ощутила прилив необыкновенного счастья. - Я верю, что буду счастлива с тобой. Мы…

Его губы не дали девушке закончить фразу. Лина ответила ему долгим и нежным поцелуем. Она больше ни о чем не спрашивала. Она знала, что всегда будет счастлива с этим человеком.

На дворе мело, и крупные снежинки белым покровом устилали землю. А в доме, около камина, держась за руки, сидели двое и дожидались утра. Они встречали свой первый день счастья.


Ник Кварри Смерть крестного отца

Часть первая СМЕРТЬ

I

Сидя во мраке маленькой комнаты, Тони Фарго наблюдал за темной улицей и расположенной на ней автостоянкой. Его пальцы ласкали полированное дерево и сверкающую сталь лежащего на коленях карабина.

Удобно расположившись в старом кресле, которое он придвинул к открытому окну, Тони казался спокойным. Он снял ботинки и расстегнул рубашку, из-под которой были видны крепкие мускулы и широкая волосатая грудь. На полу рядом с ним стоял большой закрытый чемодан. Обводя взглядом улицу, Тони терпеливо ждал. В его стоическим ожидании чувствовались естественность и простота. Хотя Тони родился в Америке, в его жилах текла кровь многих поколений сицилийских пастухов, проявлявшаяся в волевом выражении лица, мощной фигуре и сильных коротких руках.

Добрую часть из тридцати лет своей жизни он провел, выполняя подобные задания, - ждать, просто ждать.

Когда-то Тони был знаком с одним снайпером, который во время корейской войны служил на флоте. Этот снайпер говорил Тони, что считался одним из лучших, благодаря своему бесконечному терпению, потому что при поединке снайперов погибает тот, кто шевельнется первым. Он сказал Тони, что может провести в полной неподвижности целую неделю.

Тони Фарго убедился, что если бы он научился молчать, то без проблем мог бы стать прекрасным снайпером. Собственно, страха у него не было, он чувствовал лишь какое-то особое напряжение, смешанное с некоторым опасением. Возможно, ему не хватало воображения, но терпения у него было в избытке, потому что он воспитывал его в себе в часы досуга на рыбалке, где длительное ожидание компенсируется хорошим уловом. Самым большим удовольствием для Тони было ожидание победы.

Фарго расположился в маленькой комнате скромной квартиры на третьем этаже серого здания в одном из тихих районов города, застроенного другими такими же невыразительными домами.

Тони погасил свет и негромко включил радио; музыку он не слушал, но ее звуки успокаивали его нервы. Через ведущую в соседнюю комнату дверь до него доносились совсем другие звуки, - должно быть, вернулся Фрэнк с какой-то девочкой. Тони тихо позавидовал товарищу. Пока он работает, Фрэнк предается чувственному наслаждению. Мгновенно мысли Тони переключились на секс, воплощением которого для него стала одна модная кинозвезда.

Девчонка в соседней комнате вполне могла играть свою игру и служить приманкой, подброшенной врагами. Необходима осторожность, хватит с него предстоящих сложностей. В конце концов, это проблема Фрэнка Регальбуто. Сильный, умный, веселый парень. Хороший человек, но непредсказуемый. Теряет всякое чувство ответственности, связавшись с девчонкой. В двадцать семь лет можно уже набраться опыта и не развлекаться так.

Поспешно снятая Фрэнком квартира была не слишком удобна, чтобы водить девок, не возбуждая ничьих подозрений, но выгнать ее сейчас было бы непростительной глупостью. Она уже слишком много видела и слышала и может что-нибудь сболтнуть, а этого допускать не следует.

Присутствие девчонки стало раздражать Тони. Эта парочка в соседней комнате мешала ему следить за улицей. Если что-то сорвется, он прибьет эту шлюху.

Тони посмотрел на часы. После полуночи прошло несколько минут. Долгожданный час приближался.

Именно в это время в город въехал грузовик, за рулем которого сидел Араб, рядом с ним был Корсиканец.

Им нужно было направо, но они повернули налево. Уставшие руки Араба крутили баранку, в животе у него урчало от голода, а стук сердца отдавался в ушах. Груз означал для обоих целое состояние - даже после дележа и уплаты всех расходов. Однако путь из Ливана был долгим и страшно утомительным.

Араб чувствовал себя выжатым, как лимон. Он готов был поклясться, что, если они без осложнений довезут груз и получат деньги, никогда больше не возьмется за такое дело. Он вновь займется посредничеством между турецкими контрабандистами и бейрутскими покупателями.

Доход от этого, конечно, небольшой, зато нервы будут в порядке. Сидя рядом с ним и высунув голову в окно, Корсиканец следил за остающимся позади шоссе. Когда они ехали по незнакомым улицам, он щурил свои маленькие глазки. Если позади и появлялся свет фар, он исчезал при каждом повороте грузовика.

- Можешь не беспокоиться, - сказал Корсиканец, - за нами никто не едет.

Араб искоса взглянул в зеркало.

- Они могут ехать с погашенными фарами.

- Давай не заниматься предположениями. А если они нас засекли, сообщили по радио и ждут впереди? А если…

Араб прервал его:

- Мне не мерещатся полицейские на каждом шагу.

- Я предпочитаю полицию, потому что мафиози…

- Хватит, - раздраженно сказал Араб. - Ты меня для этого сюда затащил?

Корсиканец засунул руку в складки лежащего между ними плаща и нащупал спрятанный там люгер. Он порылся еще, вытащил план города и принялся его изучать при слабом свете щитка, называя улицы, по которым они ехали.

- На ближайшем перекрестке сверни налево. Араб повернул.

- Снова налево, - скомандовал Корсиканец.

Машин на улицах почти не было, но Араб сбросил скорость до тридцати километров в час. Они приближались к цели.

Глазки Корсиканца внимательно смотрели по сторонам - вперед и назад, в одну сторону и в другую.

Автостоянка возникла перед ними неожиданно. Араб снизил скорость почти до полной остановки.

- Мне кажется, все чисто, - сказал Корсиканец.

Араб слизал языком стекавший на губы пот и остановился у шлагбаума. Из будки вышел заспанный сторож и подошел к ним.

- На сколько времени вы оставляете грузовик?

- На всю ночь, - ответил Корсиканец на ломаном английском. - Возможно, мы простоим и завтра, а может, и еще какое-то время.

- Пять долларов в сутки. Если простоите меньше, получите сдачу.

Корсиканец вытащил из кармана несколько мятых купюр и мелочь и сосчитал. Не хватило. Тогда он вытащил несколько бумажек из другого кармана, нашел пятидолларовую купюру и дал ее сторожу.

- Правильно? - спросил он.

Вместо ответа сторож указал на пустое место между грузовиком и красной спортивной машиной.

- Можете поставить здесь.

- Спасибо.

Араб поставил свой грузовик на указанное место и выключил мотор. Корсиканец нашел свой люгер, положил палец на спусковой крючок и прикрыл пистолет плащом. Осторожно оглядываясь вокруг, он вышел из кабины, в то время как Араб ставил машину на ручной тормоз, выключал фары и блокировал рулевую колонку вытащенным из кармана ключом. Это, конечно, не помешает угнать машину, но потребует от угонщика больше сил и времени.

Наконец вышел и Араб. Он проверил, закрыты ли дверцы, обратив особое внимание на заднюю. Все в порядке. Корсиканец пристально разглядывал близлежащие здания.

Он мог поклясться, что никто их не ждет, но…

В любом случае Корсиканец хотел, чтобы их встречали свои. Он посмотрел на Араба, который, несмотря на свою недавнюю нервозность, не хотел отходить от грузовика с контрабандным грузом.

- Пошли, - позвал Корсиканец.

Араб потащился за ним со стоянки. Палец Корсиканца по-прежнему лежал на спусковом крючке скрытого под плащом пистолета.

Они прошли метров двести. Корсиканец остановился, чтобы, оглядываясь по сторонам, надеть плащ. Руку с пистолетом он засунул в карман.

Затем они обогнули квартал и вошли в небольшую гостиницу «Амитейдж», которую нашли очень легко, следуя полученным ранее указаниям. Швейцар проводил их в забронированную с утра комнату, и, как только они остались вдвоем, Корсиканец, не сводя глаз с двери, снял плащ, а Араб прошел к окну между двух кроватей.

Из окна они могли следить за грузовиком на автостоянке.

Из своего окна Тони Фарго видел, как грузовик въехал на стоянку, и наблюдал за ним некоторое время даже после того, как Араб и Корсиканец ушли. Затем он внимательно посмотрел вокруг. Лишь изредка проезжала какая-нибудь машина или спешил домой одинокий прохожий.

Стояла душная, не располагающая к прогулке ночь.

Без десяти два на углу показался какой-то пьяный. Шатаясь и держась за стены, он доплелся до гостиницы «Амитейдж» и остановился, прислонившись затылком к стене и глядя в сторону автостоянки.

Тони Фарго быстро схватил бинокль, лежавший на столике рядом с кольтом тридцать восьмого калибра, и навел его на незнакомца. По виду это был пьяница в грязной, засаленной одежде, с опухшим лицом. Но был ли он просто пьяницей?

Словно почувствовав, что за ним следят, человек отделился от стены и, спотыкаясь, удалился из поля зрения Тони.

Тони навел бинокль на окно комнаты, в которой остановились Араб и Корсиканец. Из-за спущенных штор он ничего не увидел. Света в комнате не было. Араб и Корсиканец, должно быть, спали.

Фарго методично осмотрел другие окна гостиницы и крышу. Затем он оглядел улицу и, один за другим, все подъезды домов. Если бы кто-то сидел в засаде, он не скрылся бы от столь тщательной проверки.

Фарго положил бинокль на стол рядом с кольтом и поудобнее устроился в кресле, чтобы продолжать наблюдение.

Нельзя перевезти такой ценный груз, не вызвав никаких подозрений и слухов. Однако до сих пор все шло хорошо. Араб и Корсиканец, должно быть, спят глубоким сном после трудной поездки. Фарго вспомнил, что около года назад агентам ФБР и полиции удалось перехватить такой же груз, но, если бы они сейчас находились где-то поблизости, Тони обнаружил бы их. Рано или поздно они выдали бы свое присутствие. Они следили бы за грузом и ждали удобного момента, чтобы его арестовать.

Если за грузом и следили, то это наверняка была не полиция…

Дверь соседней комнаты открылась, и из нее, потягиваясь, с заспанным видом, в трусах вышел Фрэнк Регальбуто. В нем, как и в Фарго, текла сицилийская кровь, однако по его виду это было не так заметно. Фрэнк был стройным и мускулистым молодым человеком с темно-голубыми маловыразительными глазами, веснушками на лице и русыми волосами.

Иногда его сицилийский темперамент давал о себе знать, но обычно он сохранял спокойствие и казался даже несколько флегматичным.

Не поздоровавшись, он закрыл дверь комнаты, направился в тесную кухню и открыл кран.

Тони предупредил его:

- Лучше запереть дверь. Я не хочу, чтобы эта шлюха здесь появилась.

- Она сейчас на седьмом небе от счастья, - с робостью и одновременно с бахвальством ответил Фрэнк. - Я проделал с ней такое, что она лежит ни жива ни мертва. Я же немного развлекся.

- Не надоедай. Ты все-таки сын босса и не должен делать такие глупости.

Тони знал, почему он так говорит, а Фрэнк не понял и расплылся в насмешливой улыбке. Такие пустяки не могли вывести его из себя.

- Ты же не считаешь меня простым слепком со старика, - смеясь, ответил Фрэнк и смочил хлеб, перед тем как положить его в тостер. Затем, переменив тон, спросил: - Есть что-нибудь новенькое?

- Они приехали и разместились в «Амитейдже».

Фрэнк подошел к окну и бросил взгляд на автостоянку.

- Какой грузовик их?

- Рядом с красной спортивной машиной.

Фрэнк посмотрел на грузовик, затем на улицу.

- Есть сложности?

Тони хотел рассказать о пьянице, но решил воздержаться.

- Особых нет. По крайней мере, пока нет.

II

Фрэнк вновь прошел на кухню и положил в чашку две ложки растворимого кофе.

- Хочешь?

- Нет, пойду вздремну. - Тони оперся о карабин и встал. - Сейчас твоя очередь, - сказал он и поставил карабин у окна. - Разбуди меня, если увидишь что-то подозрительное. В противном случае дай мне поспать до десяти часов.

Фрэнк Регальбуто согласно кивнул головой. Вода закипела, он налил ее в чашку, добавил две ложки сахара и поставил на стол рядом с биноклем и кольтом Тони.

Плащ Фрэнка лежал в углу на стуле, и когда Фарго уходил, Фрэнк нагнулся и вытащил из внутреннего кармана собственный кольт.

Тони взялся за ручку двери, остановился и сказал:

- Не спать. Понятно?

Фрэнк взглянул на него и утвердительно кивнул головой, презрительно улыбаясь.

- Дорогой Тони, прекрати разговаривать со мной, как с дураком. У меня столько же мозгов, сколько у тебя.

- Надеюсь, что да. Точнее, хочу, чтобы они у тебя вообще были.

Тони вышел и захлопнул за собой дверь. Комнату загромождала скромная потрепанная мебель. Кровать была широкой, но раскинувшаяся на ней девица заняла ее почти всю. Она лежала с полуоткрытыми сонными глазами, повернувшись лицом в сторону Тони. Это была очень юная плотная блондинка. Тони закрыл дверь на ключ, положил его в карман и разделся, сложив свою одежду на стуле. Затем он сел на кровать и откинул руку девицы, освобождая место для себя. Она перевернулась на спину, вновь раскинулась и тяжело захрапела.

Тони вновь позавидовал Фрэнку, устроился животом вниз на маленьком боковом диване, заставил себя ни о чем не думать и заснул.

Он проснулся неожиданно - от яркого солнечного света, заливавшего комнату. Тони инстинктивно повернул голову, потому что чувствовал, что была еще какая-то причина его пробуждения. Действительно, девица уже встала и, голая, пыталась открыть дверь.

- Открой! - садясь на край кровати, сказала она. Затем, глядя на дверь, недоуменно пробормотала: - Почему ты ее закрыл?

С дивана до нее донесся голос Тони.

- Ты должна была понять, что здесь не место для развлечений. Сиди спокойно, и с тобой ничего плохого не случится.

- Да, но я хочу кофе. Меня не интересует, кто ты и чем занимаешься. И тем более - что там происходит.

- Ты уверена, что это тебе неинтересно? - резко спросил Тони.

Она посмотрела ему в глаза и подавила чуть не вырвавшийся крик.

- Уверена… Я… я только хочу кофе. У меня ужасный вкус во рту…

Тони посмотрел на часы. Было без пятнадцати десять, и спать больше не стоило.

- Я принесу кофе. Не выходи отсюда.

Она села на банкетку перед трюмо и стала рассматривать Тони в зеркало.

- Боже мой… Ты кажешься таким сильным!

- Я сильный и есть. - Тони стал надевать носки. Девица бросила на него иронический взгляд.

- Но мне больше нравится Фрэнк.

Тони почувствовал, как его лицо вспыхнуло. В обычных обстоятельствах он ей крепко врезал бы, но сейчас затевать скандал не стоило.

- Ты меня не знаешь. Ты не заметила, что я даже не пытался с тобой что-либо сделать? Послушай, я очень сильный…

- Какая жалость… - начала она.

Тони сразу стало легче от ее глупости. Он встал, надел брюки и спортивную рубашку, вытащил ключ из кармана, открыл дверь и, выйдя в другую комнату, вновь закрыл ее на ключ.

Фрэнк лежал в кресле, вытянув и положив на подоконник ноги. Он повернулся к Тони, и тот увидел, что, несмотря на бессонную ночь, Фрэнк не казался усталым.

- Как спалось?

- Прекрасно, - подходя к окну, ответил Тони. - Ничего нового?

- Абсолютно ничего.

Натренированным взглядом Тони осмотрел улицу и автостоянку. Машин и пешеходов было не больше, чем обычно. Он внимательно оглядел дома вокруг и крыши. Все хорошо. В бинокль Тони посмотрел на окно комнаты, которую занимали Араб и Корсиканец. Шторы были подняты, но из-за плотной занавески людей он не видел. Тони показалось, что кто-то выглянул из-за занавески. Он бросил бинокль на мягкий стул и сказал:

- Пойду прогуляюсь и заодно посмотрю, как закончить дело.

- О'кей. - Фрэнк встал, потянулся и проворчал: - Вся спина затекла. - Он несколько раз нагнулся, доставая пальцами пола.

Тони взял свой пистолет, засунул его за пояс брюк, надел плащ и застегнул нижнюю пуговицу,чтобы спрятать оружие.

- Да, вспомнил: эта телка хочет кофе.

- Я тоже, - Фрэнк пошел на кухню и поставил воду греться.

- Пейте кофе в той комнате, - предупредил Тони. - Я не хочу, чтобы она здесь разгуливала.

Фрэнк торжественно согнулся в поклоне.

- Будет исполнено, начальник.

- Отлично, - рассерженно ответил Тони, выходя из квартиры.

Узкая лестница была покрыта истрепанной ковровой дорожкой. Весь дом пропах запахом кухни и мусора, и Тони вспомнил свое нищее детство. Все квартиры были закрыты. Внизу Тони отыскал черную лестницу и, перешагивая через кучи мусора, вышел в переулок позади гостиницы.

Там он встретил только двух играющих ребятишек. Больше никого не было. Тони обогнул квартал, делая вид, что прогуливается. Однако глаза его за всем следили и все замечали. Прохожие куда-то торопились, и только он один не спеша продолжал свой путь. Улица была забита медленно идущими машинами, и он не увидел ни одного стоящего у тротуара автомобиля. Пока что все шло хорошо.

Тони перешел на другую сторону, вошел в табачную лавку и попросил пачку сигарет. В лавке был лишь один покупатель - пожилая дама, которая листала порнографические журналы. Тони заплатил за сигареты и направился к автостоянке. Грузовик стоял на месте. В других машинах никого не было, и их стекла были подняты. Удовлетворенный прогулкой, Тони повернул назад.

На углу он увидел передвижной ресторанчик. Тони вошел и заказал апельсиновый сок, кофе и кукурузное пирожное. Потягивая сок, он осмотрел в зеркало позади кассирши немногочисленных посетителей. Никто из них не походил на полицейского, это были водители грузовиков. Ясно, что кто-то из них мог быть переодетым полицейским, но у Тони был натренированный глаз - только водители имеют привычку есть так быстро из-за того, что они смертельно голодны, и из-за вечной спешки в рейсе.

Тони принялся за пирожное с кофе и пересел к окну. Его внимание привлек медленно двигавшийся по улице автомобиль, в котором сидел только водитель.

Машина въехала на стоянку, и водитель поспешно вышел, глядя на часы. Когда Тони оплатил счет и подошел к двери ресторана, водителя уже след простыл.

Тони направился в гостиницу «Амитейдж», толкнул дверь и вошел. Портье читал газету и не обратил на вошедшего никакого внимания. Пожилая супружеская пара изучала на диване план города, а уборщица приступала к уборке. Больше никого не было. Развернувшись, Тони вышел на улицу. Он пошел вперед и неожиданно свернул в боковую улочку, где по пожарной лестнице поднялся на крышу одного из домов. Отсюда открывался вид на все близлежащие улицы, и Тони, внимательно оглядевшись, совсем успокоился.

Затем он вернулся в передвижной ресторанчик и облокотился на стойку.

- Два гамбургера с собой.

Расплатившись и забрав завернутую в целлофановый пакет покупку, Тони вернулся через главный вход в квартиру.

Стоявший у окна Фрэнк при его появлении сразу повернулся.

- Еще тепленькие. - Тони положил гамбургеры на стол. - Там все чисто.

- Ты уверен? - спросил Фрэнк.

Тони удостоил Фрэнка лишь взглядом. Приближалось время действовать, и он чувствовал странное напряжение. Возможно, из-за важности операции.

Тони взял телефон, набрал номер гостиницы «Амитейдж» и передал трубку Фрэнку.

- Комната сорок два, - попросил Фрэнк, когда телефонистка ответила.

Тони тем временем ел свой гамбургер и запивал его молоком из холодильника.

Фрэнк услышал, как его соединяют по внутреннему телефону. Кто-то в номере сорок два взял трубку, но ничего не сказал. Слышалось только тяжелое дыхание.

- Хороший денек для детей, - по-итальянски произнес Фрэнк, чувствуя себя идиотом.

- Да, - ответил по-итальянски Корсиканец, - птички поют.

Услышав пароль, Фрэнк сказал:

- Никаких проблем. Абсолютно никаких. Мы можем встретиться через десять минут.

Фрэнк повесил трубку и съел свой гамбургер. Покончив с едой, Тони уселся в кресло, вмиг разобрал карабин и сложил все его детали вместе с биноклем в брезентовую сумку, в которой уже лежали разобранные весы, закрыл замок сумки и поставил ее на пол.

Затем он прошел в спальню. Девицы там не было. Из ванной доносился шум душа. Тони вошел. Полиэтиленовая занавеска была задернута. Тони подошел к унитазу и долго испражнялся в него. Девица отдернула занавеску и посмотрела на Тони, который, прежде чем повернуться, застегнул ширинку.

- Мы уходим, но ты должна пробыть в этой комнате еще час. Один час, ты хорошо поняла? И ни минутой меньше.

Она взглянула на него и быстро согласилась.

- Да.

По выражению ее лица Тони понял, что она не ослушается. Выходя из комнаты, он закрыл дверь. Фрэнк уже надел плащ и положил кольт в карман, не застегиваясь, чтобы оружие не бросалось в глаза. Тони взял брезентовую сумку и вышел. За ним последовал Фрэнк с кожаным чемоданом в руке.

Когда они пришли на автостоянку, Араб и Корсиканец уже ждали. Просунувшись в кабину, Араб разблокировал ключом рулевую колонку и спустил ручной тормоз. Корсиканец стоял рядом и держал в руке свернутый плащ, пряча под ним оружие. Тони незаметно ощупал свой пояс, чтобы убедиться, что кольт на месте.

Араб выпрямился, когда Тони и Фрэнк подошли к машине, и, явно нервничая, посмотрел на них.

Фрэнк изобразил улыбку.

- Все хорошо? Птички поют!

Араб немного расслабился, а на Корсиканца слова Фрэнка не подействовали. Он и Тони Фарго пристально смотрели друг на друга. Раньше они никогда не встречались, но между ними, двумя прощупывающими почву убийцами, сразу пробежала искра недоверия.

Араб с жадностью посмотрел на чемодан и открыл заднюю дверь. Фрэнк поставил чемодан, а Араб протянул руку, чтобы взять сумку Тони, но тот даже не заметил этого. Его пальцы, готовые в мгновение ока вытащить кольт, лежали на поясе.

Фрэнк сел за руль, а Тони и Корсиканец устроились на заднем сиденье. Араб хотел сесть рядом с Корсиканцем, но Тони жестом остановил его, добавив:

- Лучше сесть впереди.

Араб пожал плечами, но подчинился. Тони нагнулся и захлопнул дверцу грузовика. Затем он уселся, расстегнул плащ и положил руку на ремень брюк рядом с кольтом. Корсиканец нащупал люгер под складками своего плаща. Он попытался улыбнуться Тони, но тот, пристально глядя Корсиканцу прямо в глаза, никак не ответил.

Фрэнк вел грузовик за город. Они оставили позади пригороды и несколько ферм, всячески стараясь срезать дорогу. Время от времени Тони или Корсиканец оглядывались назад, чтобы убедиться, что за ними нет погони.

Наконец грузовик въехал на извилистую боковую дорогу, на которой не было видно свежих следов машин. Они остановились на лужайке недалеко от заброшенной фермы, рядом с которой стоял полуразвалившийся амбар.

Первыми, внимательно осмотревшись вокруг, вышли Тони и Корсиканец. Все указывало на то, что за последние годы здесь не ступала нога человека. Тони поправил кольт на поясе и вместе с Корсиканцем направился к открытой двери амбара. Внутри было светло, благодаря вентиляционным окошкам. Тони и Корсиканец заглянули в каждый уголок амбара, затем Тони подошел к лестнице и взобрался по ней наверх, но осматривать помещение не стал. Он подошел к одному из окон и принялся рассеянно разглядывать ведущую к ферме дорогу.

- Там никого нет, - заявил Тони, спускаясь по лестнице.

Он прошел мимо Корсиканца, подошел к двери и рукой подозвал Фрэнка и Араба. Фрэнк въехал на грузовике и стал посреди амбара. Корсиканец и Тони ждали у задней двери, когда Араб ее откроет. Фрэнк возник откуда-то сбоку и, не произнеся ни слова, поставил на пол брезентовую сумку.

Тем временем Араб открыл ключом с правой стороны грузовика потайную дверцу, за которой скрывался ящик под третьим сиденьем. Это был настоящий склад прозрачных пакетиков, наполненных белым порошком.

Фрэнк посмотрел на Тони Фарго и загадочно улыбнулся. Не спуская глаз с Корсиканца, Тони сжал пистолет за поясом, а Фрэнк взял наугад один из пакетиков, зубами разорвал его и попробовал на язык содержимое. Оно ему понравилось, и он одобрительно кивнул.

Затем он осторожно положил пакетик на место, выбрал другой, повторил операцию и опять остался доволен. После этого Фрэнк открыл брезентовую сумку и, вытащив детали весов, собрал их. Из кармана он достал блокнот и ручку.

- Самое время показать нам деньги, - напомнил Корсиканец.

Араб поднял заднюю дверцу, и Тони вытащил кожаный чемодан. Чудесным образом в его руке появился маленький ключик, которым он открыл чемодан, жестом приглашая Корсиканца ознакомиться с его содержимым. Откинув крышку, Корсиканец почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Он никогда не видел столько денег сразу. В чемодане лежали пачки перевязанных бечевкой долларов. Корсиканец взял одну из них и пересчитал. Всего дон Паоло Регальбуто и члены мафиозного клана выделили четыреста тысяч долларов.

В пластиковых пакетах содержалось тридцать килограммов чистого героина. Прибыль Корсиканца и Араба была огромной. Они довели до конца дело с инвесторами из клана Регальбуто.

Шайка ливанских и сирийских контрабандистов заплатила владельцам маковых плантаций в Турции около десяти тысяч долларов и еще две тысячи за триста фунтов проданного из их запасов опиума, из которого было получено тридцать фунтов морфия.

Араб и Корсиканец вложили в дело двадцать две тысячи долларов. С учетом транспортных и других расходов их затраты не превысили тридцати пяти тысяч долларов. Таким образом, их прибыль составила более трехсот тысяч долларов.

После того как клан Регальбуто расфасует героин маленькими порциями и продаст его через свою сеть сбыта, прибыль составит около двенадцати миллионов долларов.

Когда Корсиканец закончил затянувшийся подсчет денег и утвердительно поднял большой палец, Фрэнк положил на весы первый пакет с порошком.

Весы поколебались, и стрелка остановилась. Фрэнк сделал в своем блокноте пометку. Затем он положил на весы следующий пакет, желая взвесить их один за другим.

Неожиданно позади них раздался резкий голос:

- Не двигаться! Бросить оружие! Не сопротивляться! Если кто попытается сопротивляться, то не успеет осознать свою глупость!

III

Держа руки подальше от тела, Тони Фарго осторожно повернул голову и бросил взгляд через плечо.

Стоящий в дверном проеме человек сжимал в руках ручной пулемет и, судя по всему, хорошо умел с ним обращаться. Рядом с ним, нацелив на четверку оружие, стояли еще трое негодяев.

Они были разного телосложения, и у каждого на голову был натянут нейлоновый чулок, что делало их неузнаваемыми.

Корсиканец первым бросил свое оружие на землю. Фрэнк прекратил работу у весов, повернулся на каблуках лицом к грабителям, затем также отбросил свой кольт. Араб, стоявший у чемодана с деньгами, забросил оружие в дальний угол.

- Для начала неплохо, - сказал человек с пулеметом. - Ты что, не слышишь?

Корсиканец не понял.

Фрэнк посоветовал ему закинуть подальше плащ, и Корсиканец бросил его на лежавший у ног люгер.

- А сейчас поднимите руки! И повыше! Как можно выше!

Брат Тони Фарго Винсент, прятавшийся с самого утра наверху амбара и «необнаруженный» при осмотре, подполз к краю деревянного перекрытия и осторожно взвел свой карабин.

- Какая прелесть! - сказал один из грабителей, стоявший справа от главаря. - В наших руках порошок и бабки!

Винс Фарго нажал на спусковой крючок, и из карабина вырвалось пламя. У Винса было достаточно времени, чтобы взять главаря на прицел, и ему даже не пришлось проверять свою меткость - пуля вошла прямо в лоб с такой силой, что отшвырнула главаря к стенке.

Второй выстрел пришелся по одному из сообщников; сначала его ноги, словно пружиной, подбросило вверх, потом он с душераздирающим стоном повалился на спину.

Тони Фарго, который предпочел бы скорее умереть, чем расстаться с оружием, выхватил из-за пояса свой кольт и выстрелил два раза подряд. Первая пуля задела грудь третьего грабителя, а вторая поразила его в рот и, выбив зубы и раздробив череп, вышла через затылок.

Корсиканец быстро оправился от оцепенения. Он бросился на землю и, едва коснувшись ее плечом, покатился к лежащему под плащом пистолету. Он выстрелил, лежа, с локтя и увидел, как пуля вошла в глаз последнего грабителя и загнала его глубоко в череп.

Раненный в ногу грабитель попытался поднять свой пистолет, но Тони и Корсиканец выстрелили одновременно, и две пули вошли в его голову. Он ударился лицом о землю и больше не шевелился, а из головы потекла смесь крови, мозга и раздробленных костей.

В амбаре воцарилась тишина. Едкий дым от сгоревшего пороха разъедал нос.

Фрэнк Регальбуто поднял с земли свой неиспользованный кольт.

Стоя на коленях, Араб тупо смотрел на чемодан с деньгами, потом лицо его перекосилось, и его вырвало.

Винс Фарго стоял у ведущей наверх лестницы и перезаряжал карабин. Винс был всего на пять лет старше своего брата, но казалось, что разница в годах у них около пятнадцати лет. У Винса были редкие, пепельного цвета волосы, у него было трое законных сыновей и добрых десять килограммов лишнего веса.

Корсиканец хмуро переводил взгляд с Винса на Тони, на всякий случай, сжимая в руке свой люгер.

Тони улыбнулся ему краешком рта и опустил кольт, держа, однако, палец на спусковом крючке.

- Не глупи, - сказал Корсиканец по-итальянски. - Нам нужны только деньги.

Корсиканец немного расслабил мускулы, но глаза его по-прежнему внимательно следили за каждым движением собеседника.

Винс Фарго поставил ногу на первую ступеньку лестницы и, глядя на четыре валяющихся в луже крови трупа, с отвращением произнес:

- Ублюдки, скоты, - и, обращаясь к Фрэнку, добавил: - Передай своему отцу, пусть изредка проверяет своих людей. Эта ловушка очень странная.

Фрэнк серьезно ответил:

- Я обязательно это сделаю.

Затем он содрал чулки, или то, что от них оставалось, с голов грабителей и спросил:

- Вы знаете кого-нибудь из них?

Тони и Винс внимательно осмотрели изуродованные лица и покачали головой.

- Это, наверное, какие-то гастролеры, - предположил Винс.

Фрэнк порылся в карманах убитых, достал бумажники, внимательно изучил их содержимое и - особенно тщательно - удостоверения личности.

- Действительно гастролеры из Нью-Йорка, выступающие на чужой сцене.

- Гастролеры… ублюдки… - не мог успокоиться Винс. Переписав в свой блокнот имена убитых, Фрэнк вложил бумажники обратно в карманы.

- Мы можем потихоньку уезжать. Дело сделано. Тони посмотрел на Фрэнка с вежливым удивлением.

- Я схожу за их машиной, - сказал Винс. Он пришел к амбару пешком, пробираясь сквозь заросли кустарника около километра, чтобы не оставить следов на дороге.

Араб обтер губы рукавом плаща и вновь принялся пересчитывать деньги, а Фрэнк стал поспешно взвешивать пакеты с героином.

Когда Винс на сверкающем зеленом «мустанге» подъехал к амбару, работа была закончена. Араб уже закрыл чемодан, а Фрэнк сложил наркотики в потайной ящик грузовика.

Сделка состоялась. Тридцать килограммов чистого героина за четыреста тысяч долларов.

- Машина ваша, - сказал Фрэнк Арабу и Корсиканцу. - Это личный подарок дона Паоло.

Фрэнк и братья Фарго распрощались с контрабандистами довольные друг другом, и чемодан с деньгами перекочевал в «мустанг».

Еще не затих шум удаляющегося автомобиля, когда Фрэнк закрыл ящик с наркотиками и запер заднюю дверь грузовика.

- Все готово? - спросил Винс. - Тогда по местам!

Фрэнк указал пальцем на трупы.

- А это?

- Не волнуйся по пустякам, - посоветовал Винс. - Они больше не существуют.

- Спите спокойно, вы выполнили свой долг, - насмешливо сказал Тони и посмотрел на брата.

Им не нужно было много слов, чтобы понять друг друга. С наступлением ночи они вернутся к амбару на бетономешалке строительной компании братьев Фарго, и на следующий день трупы грабителей лягут в фундамент гостиницы «Бристоль».

Фрэнк взялся за руль, Винс сел рядом, а Тони устроился на заднем сиденье вместе с сумкой.

Час спустя они подъехали к автомастерской Билла Ранена. Два охранника из клана Регальбуто ждали их. Позади грузовика встали еще три охранника.

Фрэнк выходил из грузовика, когда увидел, как к нему направляется его дядя Вито Риккобоно, и начал было расплываться в улыбке, но внезапно заметил слезы на его глазах.

- Фрэнк… твой отец… - Слова застряли у Вито Риккобоно в горле.

- Ты что, язык проглотил? - вскричал Фрэнк.

Он уже догадался, что хотел сказать дядя.

Дон Паоло Регальбуто умер.

IV

Стоя у могилы своего умершего друга, дон Анджело Ди Морра слушал заупокойную молитву, и слезы текли по его лицу.

Он предупреждал своего ближайшего друга, почти брата Паоло, что нельзя так толстеть, врачи также предупреждали его много раз, но Пабло любил поесть и не хотел отказываться от своего маленького порока. Он обожал специи, сосиски в жирном соусе, выпивал в день две-три бутылки красного вина и не представлял себя без неизменной сигары.

Иногда, и нередко, он забавлялся с девочками и умер в шестьдесят четыре года, поднимаясь по лестнице своего роскошного дома.

Анджело сознавал, что сам уже немолод, - ему было пятьдесят девять, но выглядел он лучше, чем его друг Паоло. Недаром он всегда заботился о своем здоровье. В сорок лет он исключил из меню мясо, сладкое и соусы. Это было нелегко, но ему помогли его всем известная сила воли и самоконтроль. Пил он умеренно - порция виски с содовой до обеда. И не курил. Жена Анджело уже не интересовалась сексуальной жизнью, и Ди Морра иногда прибегал к услугам шлюх, чтобы убедиться в своей потенции. Он совершал длительные прогулки два раза в день - рано утром и вечером.

Благодаря этому он сохранил стройность, силу, хорошую физическую форму и прекрасное расположение духа. Он всегда был элегантным мужчиной, и с годами его вкус стал еще утонченнее. Густая седая шевелюра украшала голову Анджело. Его легко можно было принять за киноартиста средних лет.

Однако смерть старого друга напомнила Анджело, что и ему отведено не так уж много лет. Это его волновало, и он спрашивал себя, будет ли он в конце концов счастлив в личной жизни или же ему придется довольствоваться только успехом в делах. Пробудит ли какие-либо чувства его смерть?

Похороны дона Паоло стали самыми дорогими в истории города. Десятки машин везли на кладбище цветы и венки, последнюю дань усопшему главе мафии. В шикарнейших автомобилях его соратники съезжались на кладбище, в собор и к семейному склепу, перекрыв движение на улицах города.

В большинстве своем это были друзья и родственники трех семей, которые вместе контролировали жизнь города. Приехали и посланцы из других городов, чтобы выразить свое соболезнование всему клану, понесшему столь тяжелую утрату. Были, конечно, и простые люди, которым что-то перепадало от дона Паоло и которые поэтому испытывали к нему чувство благодарности.

На похоронах не присутствовал ни один сколько-нибудь заметный политик или бизнесмен, однако было много представителей закона и репортеров, которые беспрестанно шныряли вокруг процессии.

Городская полиция контролировала уличное движение и в случае необходимости должна была навести порядок, а агенты ФБР отмечали для себя собравшихся и незаметно фотографировали наиболее известных главарей мафии. Особо шумно и активно вели себя репортеры, но их держали на почтительном расстоянии охранники клана Регальбуто.

Паоло хоронили между его умершей при рождении дочерью и двумя старшими братьями, погибшими в борьбе за контроль над городом. Анджело Ди Морра присоединился к группе родственников своего скончавшегося друга: его вдове, сыну и шурину. Он переживал смерть друга так же сильно, как они, тем более что знал его дольше, чем кто-нибудь из них.

Более сорока лет назад Анджело и Паоло совсем молодыми приехали в город вместе с третьим сицилийцем, который стал называть себя на американский манер Джимми Бруно. Трое друзей начали и довели до конца борьбу за контроль над городом, сплотив вокруг себя родственников и единомышленников.

В этой борьбе они потеряли многих близких, особенно в стычках с группировками ирландцев и евреев. У Паоло погибли оба брата, у Ди Морра три племянника и кузен, а у Джимми Бруно, который так никогда и не женился, единственный приехавший с ним в Америку дядя. В конце концов прочный союз трех сицилийцев и традиционная дисциплина мафии позволили им сломать всякое сопротивление. Последним шагом на этом пути стало подчинение ими десять лет назад одной крупной группировки неаполитанцев.

К Регальбуто перешел контроль над наркобизнесом. Ди Морра и Бруно стали влиятельными лицами в мафии. В данный момент Бруно отсиживал шестимесячное заключение за неуплату налогов, и поэтому Ди Морра автоматически должен был на несколько месяцев возглавить клан.

Ди Морра обернулся и посмотрел на Фрэнка Регальбуто, который стоял, поддерживая свою мать. Анджело обрадовался, увидев в глазах Фрэнка бесконечную любовь к умершему отцу. Хороший парень. Ди Морра хотел бы, чтобы его вот так же оплакивал после смерти сын, но судьба подарила ему, к сожалению, только трех дочерей.

Однако, несмотря на любовь к отцу, Фрэнк не унаследовал его характер, и ему было не по плечу стать преемником дона Паоло.

Ему не хватало для этого воли и зрелости. Чтобы унаследовать власть, связи и весь легальный и нелегальный бизнес дона Паоло, нужно быть более цепким.

Анджело Ди Морра представлял собой традиционного мафиози, умеющего держать себя в руках и обладающего бесконечным терпением, чтобы перейти в наступление в нужный момент.

Такой момент наступал, и Ди Морра мог быстро завладеть контролем над всей организацией. Однако Джимми Бруно был его другом детства, и Анджело был бы рад видеть его вышедшим из тюрьмы.

Ди Морра отчетливо представлял себе, что он сможет сделать для организации, а сейчас ему следовало трезво оценить, может ли он от имени Бруно и своего временно взять на себя руководство семьей Регальбуто.

Впредь он, Ди Морра, должен быть постоянно начеку и сплотить вокруг себя верных людей.

Священник завершал молитву по-латыни. Ди Морра перевел взгляд на похожего на студента высокого, стройного человека - Луи Орландо по прозвищу Казначей. В сорок лет он стал советником Джимми Бруно, а сейчас, когда тот сидел в тюрьме, возглавлял верных Бруно людей. Казначей, конечно, может быть полезен, но Ди Морра не рассчитывал на него, считая его очень сухим и холодным человеком со странностями.

Казначей с гордостью смотрел на свою жену Марию, одетую в безукоризненно сшитое черное платье и казавшуюся самой элегантной из присутствовавших на похоронах женщин. Ди Морра ненавидел ее так же сильно, как любил собственную жену, и эта ненависть не прибавляла ему любви к Орландо. Марии явно не подходит роль жены главаря мафии. Она хорошо сохранилась в свои тридцать пять лет: крепко сложена, зрелые формы, крашеные волосы, выражение жестокости на лице. Она начинала незаметной проституткой, а сейчас в одном из пригородов Лас-Вегаса содержит самый дорогой бордель, работающий под вывеской мотеля. То, что Орландо все это нравится, доказывает его ограниченность. Слухи о том, что Казначей часто развлекается с девочками, также раздражали Ди Морра.

Среди скорбевшей публики Ди Морра разглядел Тони и Винса Фарго, которых считал реальной угрозой на пути захвата власти. Братья контролировали занимавшиеся мокрыми делами группировки и приносили организации неоценимую пользу. Оба брата были умными людьми и, естественно, могли рассчитывать на лучшее для себя место в организации. Верные им люди последуют за ними по малейшему сигналу и выполнят любой приказ.

Однако Ди Морра считал их слишком неуравновешенными, чтобы встать во главе клана. В конечном итоге насилие всегда оборачивается против того, кто его первым применил. Кроме того, из-за вечного стремления доказать свою жесткость братья приобрели нежелательную известность. Однако они во всем и всегда доказывали свою преданность установленному мафией в городе режиму.

Винс выступал в роли стратега и тактика, а Тони - в роли жесткого командира, который вместе со своей командой рано или поздно плохо кончит.

Священник замолчал.

Жена Ди Морра опиралась на мужа, который одной рукой заботливо обнимал за плечи ее, а другой безутешную вдову, чувствуя всем телом, как Фрэнк крепко поддерживает ослабевшую от горя мать за талию.

Они медленно подошли к гробу дона Паоло Регальбуто и исполнили свой последний долг.

Луи Орландо, Казначей, уезжал с кладбища на своем новом сверкающем «мерседесе» вместе с женой. Сидя за рулем, он глядел на разъезжающиеся машины. После долгого молчания он заговорил:

- Шеф умер… Место пусто!

- Неужели нам нужно ждать шесть месяцев, чтобы что-то предпринять? - спросила Мария. - Если ждать, пока Бруно освободят, лучше прямо сейчас отказаться от гонки.

- Я думаю не об этом, - сухо обрезал Орландо. - Вопрос в том, что делать и как. И когда.

Орландо понимал, что для него первый неверный шаг в борьбе за власть станет последним. Если он просчитается, его раздавят, как букашку.

- Подождем совещания комиссии в Лас-Вегасе через два дня. Будет решено, что делать с семьей Регальбуто. Наверняка назначат нового главу.

- Но решение комиссии не всегда совпадает с тем, которого от нее ожидают?

Казначей посчитал вопрос столь неуместным, что просто отмолчался.

В комиссию входили высшие руководители мафии, и она собиралась для того, чтобы не допустить внутренней борьбы, которая всегда могла разгореться после смерти крестного отца клана. Когда в высшем эшелоне власти появлялось свободное место, комиссия путем переговоров и компромиссов должна была мирно решить вопрос наследства, но часто случалось, что решение комиссии не удовлетворяло стороны, и тогда вопрос решался силой. К власти приходил сильнейший.

Крестный отец умер… Да здравствует крестный отец! Такова была позиция комиссии, всегда выступавшей против междоусобиц. Да, иногда пистолет мог неожиданно оборвать жизнь главы клана или помочь сильнейшим достичь высших ступеней в организации, но это не было правилом. Среди же новичков отбор производился только с помощью оружия.

Казначей уже многие годы ждал возможности контролировать бизнес, который перешел к нему после ареста Бруно, и он, как и его жена, знал, что такая возможность представилась в первый и последний раз. Сосредоточив в своих руках власть в отсутствие шефа, действуя быстро и точно, он сможет достичь контроля над городом. Для этого нужно устранить Ди Морра или уничтожить его влияние до возвращения Бруно из тюрьмы. Обстоятельства складывались благоприятно - с каждой минутой семья Регальбуто все больше ощущала отсутствие руководства и ждала, кто бы мог указать ей новые горизонты.

Словно читая мысли мужа, Мария сказала:

- Если ты хочешь добиться всего, то сейчас самый подходящий момент, прежде чем режим Регальбуто оправится от понесенной потери. Не бойся, дорогой, вступай в борьбу.

- Заткни свой рот, сучка ты моя, - мягко приказал ей Казначей.

Мария была темпераментной и властной женщиной с развитым чувством инициативы. Она знала, что ситуация им благоприятствует, и радовалась этому. Со своей стороны она поставила бы на карту все.

Следовало хорошо взвесить все варианты, потому что, если Ди Морра что-либо заподозрит, добра ждать не придется и смерть станет наименьшим из наказаний.

Уезжая с кладбища, Анджело Ди Морра был убежден, что Орландо представляет для него опасность, и постоянно думал о нем, пока ехал домой в своем черном пуленепробиваемом «кадиллаке».

Жена Анджело ехала на заднем сиденье, а перед ней, глядя в окно, сидел Джо Луччи, верный телохранитель Ди Морра. Они направлялись к Джонни Треска, зятю Анджело, банковскому служащему, заслужившему хорошую репутацию, благодаря кроткому виду и спрятанному под плащом пистолету. Джонни сидел на переднем сиденье «кадиллака», между Ди Морра и Ральфом Негри, правой рукой Анджело во всех его делах.

Впервые за последние двенадцать лет Анджело Ди Морра ехал в сопровождении такой усиленной охраны. Он был уверен, что Казначей попытается захватить власть, и считал себя в состоянии принять вызов и уничтожить соперника. Если он ошибается и Казначея нельзя считать потенциальным предателем, Ди Морра должен тотчас же предпринять шаги для освобождения Бруно, и они вдвоем поделят власть над кланом. Если же Орландо перейдет в наступление и вынудит Ди Морра вступить в схватку и уничтожить его, то Ди Морра посчитает себя вправе в одиночку контролировать город.

Сам Ди Морра не сделает ни шага к расколу, но, если на него нападут, он сумеет защититься, и будет логично, что вся власть перейдет к нему, а Бруно после освобождения придется довольствоваться второстепенной ролью за неправильно сделанный выбор человека, которому он передал свою власть.

Вспомнив о братьях Фарго, Ди Морра подумал, что ему удастся найти приемлемое для обеих сторон решение, которое утолит жажду власти у этих головорезов, удерживая их от вмешательств в установленный режим, и позволит Ди Морра держать их обоих под контролем. Что касается Фрэнка Регальбуто, Ди Морра предпочитал пока не думать о нем, и в этом состояла его первая ошибка.

V

Дом, в котором намеревалась заседать комиссия, чтобы решить судьбу семьи Регальбуто, находился менее чем в полумиле от игорного рая Лас-Вегаса, бесчисленных отелей и казино, поражающих воображение своим блеском и великолепием. Построенный в классическом стиле дом резко выделялся среди стандартных построек города. Он был окружен небольшими ранчо, столь типичными для пригородов старых городов Соединенных Штатов, и принадлежал управляющему одного из самых известных в Лас-Вегасе казино. Хозяин согласился предоставить свой дом в распоряжение комиссии при условии, что он ничего не хочет знать о намеченном совещании.

Жена и теща хозяина приготовили изысканный ужин. На десерт был приготовлен восхитительный яблочный пирог, как и положено среди уважающих традиции людей. Когда гости перешли к кофе, хозяин извинился и поспешно отправился в казино, чтобы зорко следить за теми, кто попытается неправедным путем повернуть колесо фортуны.

Была глубокая ночь, когда гости по узкой асфальтированной дорожке направились к двум большим совмещенным гаражам, которые хозяин превратил в бильярдный зал, где можно было провести совещание. Столы были расставлены вдоль стен, середина зала оставалась свободной. Слуги принесли раскладные стулья, и гости расселись. Специалисты тщательно обследовали звукоизолированное помещение в поисках подслушивающих устройств, которые могла установить полиция или кто-нибудь, кому был интересен предстоящий разговор. Расставленные вокруг охранники бдительно наблюдали за подступами к гаражу, развалившись на раскладных стульях под чистым ночным небом и наслаждаясь прохладным ветерком.

Двери гаража наглухо закрылись, но внутри жары не ощущалось, благодаря мощному кондиционеру. Стулья были расставлены двумя полукружьями друг против друга. С одной стороны сидели Ди Морра, Казначей, Винс Фарго, Фрэнк Регальбуто и его дядя Вито Риккобоно. Напротив расселись члены комиссии, крестные отцы крупнейших кланов страны. Двое из них приехали из Нью-Йорка, остальные из других городов.

Председательствовал дон Франческо Джунта из Нью-Йорка.

За стенами гаража собравшиеся оживленно говорили о житейских проблемах, здесь же речь шла исключительно о деле.

Вито Риккобоно, который был советником скончавшегося зятя, заговорил первым, защищая права своего племянника на руководство семьей.

- Бесспорным и основным является то, что существует голос крови. Фрэнк Регальбуто - единственный сын дона Паоло. Имеются, кроме того, и другие важные моменты. В настоящее время Фрэнк богатый человек, он на верном пути. От отца ему достались деньги и весь вложенный в дело капитал. Отсюда вытекает, что по наследству к Фрэнку переходят все права его отца. Я предлагаю, чтобы вы согласились с моим предложением оставить во главе клана Регальбуто одного из Регальбуто.

- А он справится? - спросил дон Джунта.

Фрэнк взглянул на тучного председателя.

- Конечно, да, У меня есть на это право. Я активно участвую во всех делах с семнадцати лет, и отец подготовил меня к роли своего наследника.

- Давайте рассуждать спокойно, - мягко прервал Фрэнка Казначей. - Мы все согласны, что ты, Фрэнк, целиком живешь жизнью семьи, но ты не лидер. Мы знаем, что раньше ты об этом и не задумывался.

- Сейчас подошло время, и я думаю.

- Мне кажется, что тебе не хватает опыта, - задумчиво сказал дон Джунта. - Для того чтобы руководить столь крупной организацией, нужно иметь огромную подготовку. Может, она у тебя и есть, но на деле ты этого еще не доказал. Со временем докажешь, но мы должны решать сейчас.

Фрэнк замолчал. Ди Морра выжидал.

- Это правда, - продолжал Вито Риккобоно, - что у моего племянника мало опыта, но опыт есть у меня. Я был советником дона Паоло и могу быть советником Фрэнка. Вот наше предложение.

Ди Морра хранил молчание, ожидая, что скажет Казначей.

- Вито, - начал Орландо, - мы все вас уважаем и признаем, что вы были прекрасным советником дона Паоло, но вы не лидер и по характеру никогда им не станете, а всем членам семьи Регальбуто нужен именно лидер.

Самое главное сейчас - это опыт и неоспоримый престиж. Я думаю, что у нас есть один-единственный выход: разделить семью Регальбуто на две, каждую со своим лидером. Одну из них может возглавить дон Ди Морра, и таким образом мы избежим проблем.

- Я полагаю, что это лучший способ создать проблемы, - возразил Вито Риккобоно и посмотрел на Винса Фарго. - А что думаете вы? Вы с братом согласились бы работать на дона Ди Морра или дона Бруно?

Винс Фарго отрицательно мотнул головой.

- Ни один из нас на это не согласен, но мы не желаем также быть с вами и Фрэнком. Мы никого не хотим обидеть, но если я здесь, то только для того, чтобы сказать это от имени брата и моего собственного. Отныне мы будем действовать самостоятельно. Перед смертью дон Регальбуто обещал нам предоставить свободу действий.

- Нелегко поверить такому заявлению, - пробормотал Казначей и уже громко добавил: - Вы, конечно, кое-что сделали, но в целом это мелочи.

- Заткнись! - сжав кулаки, Винс Фарго резко встал. - Мы готовы на все, мы твердо стоим на ногах, у нас есть деньги, связи и люди. Наша строительная компания преуспевает, а продажа подержанных, или, если хотите, угнанных, автомобилей тоже приносит немалый доход. Мы с Тони не хотим зависеть от других или делиться тем, что имеем. Все это наше!

Охватившая поначалу Фрэнка ненависть к Винсу сменилась грустью, и он сказал, почти не разжимая губ:

- Я никогда не мог представить, что не смогу рассчитывать на вас с Тони.

Винс подошел к Фрэнку, похлопал его легонько по плечу и твердо сказал:

- Мне очень жаль, мой мальчик.

- Мы с Тони всегда были как братья.

- Это ваш вопрос, а сейчас я говорю о деле.

С перекошенным от ненависти лицом Вито Риккобоно обратился к старшему из братьев Фарго:

- А кто вас подключил к делу, если не отец Фрэнка? Ты и Тони были жалкими бродягами, пока он вас не подобрал!

Нисколько не обидевшись, Винс согласился.

- Это так, но напоминать нам об этом не нужно. Мы до конца служили дону Паоло верой и правдой, благодарны ему за доверие и оплатили службой наш долг, но мы не желаем служить Фрэнку. Вот так мы расцениваем ситуацию.

Анджело Ди Морра терпеливо ждал, пока все выложат карты на стол. Никто не отступит, и нужно выждать подходящий момент, чтобы с выгодой для себя предложить компромиссный вариант. Ди Морра положил руки на колени и повернулся к сыну своего умершего друга.

Все взгляды обратились к Анджело.

- Ты видишь, Фрэнк, каково положение? Большинство из присутствующих согласны в отношении тебя: у тебя мало опыта, ты не дорос до лидера, и наши люди за тобой не пойдут, а заставить их подчиняться тебе вслепую, как это делал твой отец, ты не можешь. Если ты будешь настаивать, то я скажу тебе, как сказал бы твой отец: не желай многого, пока у тебя не хватает силенок. Поверь мне, я говорю это для твоего блага, и сознайся себе, что ты еще не дорос.

Фрэнк не нашелся, что возразить, но его дядя отказывался признать себя побежденным и, указывая пальцем на Ди Морра, спросил его с угрозой в голосе:

- А как ты собираешься руководить? Ты не видишь, что дело идет к расколу?

Анджело Ди Морра притворно задумался, словно вопрос застал его врасплох, и посмотрел на Винса.

- А как вы смотрите на мое предложение? Вы по-прежнему будете заниматься своим делом, а это значит, что вы оба полностью независимы, но вы и ваши люди обязуются помогать семье Бруно или моей, если возникнет какая-то проблема. Если нам будет нужна ваша помощь, вы ее сразу же окажете, не задавая вопросов и не споря. Взамен мы будем передавать вам все контракты на строительство в городе, которые будут к нам поступать.

Винс также притворился, что слышит предложение впервые, хотя до совещания у него и Ди Морра состоялся разговор об этом. Наконец Винс согласился.

- Для нас это прекрасный вариант.

С недовольным видом Казначей сказал::

- Для меня нет.

Для Ди Морра начинался самый трудный разговор, и он повернулся к Казначею.

- И для Джимми Бруно это также было бы прекрасно, а ты лишь временно замещаешь его.

- Вот именно. Я представляю Джимми Бруно и намерен отстаивать его интересы.

- Без хорошей драки ты не сможешь этого сделать. Ты справишься с братьями Фарго? Нет. У меня есть люди и оружие, но я не желаю использовать его и делаю все, чтобы найти мирное решение. Конечно, мы все, за исключением братьев Фарго, немного теряем, но таким образом мы решим проблему наследства.

Дон Франческо Джунта заметил:

- Вы хорошо сказали. Не надо драк и стрельбы. Я согласен с предложением Анджело.

Вскоре согласились и другие члены комиссии. Глядя на них, Риккобоно понял, что проиграл, и с горечью молча опустил голову. Фэни чувствовал, как в нем закипает бешеная злоба. У него было мало верных людей и не хватало опыта, чтобы занять место отца, но в нем единственном текла кровь дона Паоло, и он не собирался так легко, без борьбы отказываться от своих прав.

- И это вы называете «руководить»? - резко сказал он членам комиссии. - Так легко отдавать все по первому требованию и соглашаться с расколом? А если каждый захочет руководить или отделиться? Мне что, смотреть на это сложа руки?

Щадя самолюбие членов комиссии, Ди Морра ответил:

- Никто ничего не требует, кроме Тони и Винса, а они несомненно заслуживают то, что получили. Другие же, которые еще нетвердо стоят на ногах, должны перейти ко мне и Орландо. - Ди Морра жестом указал на Казначея.

Фрэнк не сдавался:

- А будут ли согласны те, кого сегодня здесь нет? Они не будут возражать?

- Никто не скажет ничего против, потому что выход найден. Никому не интересно, что у братьев Фарго будет собственное дело, раз они согласны помочь нам по первому зову. - Ди Морра расплылся в очаровательной улыбке. - Все просто, Фрэнк.

- Для вас, конечно, просто, - с иронией ответил Фрэнк. - Вы уходите отсюда и забираете с собой половину моего наследства.

- Я хочу большего, - к удивлению присутствующих, сказал Ди Морра и сделал паузу. - Я хочу, чтобы ты был со мной.

Фрэнк потерял дар речи. Может, он ослышался?

Подойдя к нему и положив руки ему на плечи, Ди Морра взволнованно продолжал:

- Фрэнк, я вместе с твоим отцом был в роддоме, когда ты появился на свет. У меня нет сыновей, а жить мне осталось недолго. Я сказал, что ты еще не дорос, чтобы занять место отца, но если ты будешь со мной, то обретешь все необходимые качества. Я буду твоим учителем и наставником и буду поручать тебе сложные дела, чтобы ты стал лидером. - Для большего эффекта Ди Морра сделал паузу. - Если ты этого добьешься, то обещаю тебе перед всеми, что вскоре передам тебе все мои права. - Он убрал руки с плеч Фрэнка и обратился к комиссии: - Вы слышали, что я сказал? Вы будете свидетелями, а если я забуду, то напомните мне или накажете.

Ди Морра стоял перед Фрэнком и ждал ответа. К Фрэнку вернулось хладнокровие, и он резко ответил:

- Если я буду с вами, то весь бизнес с наркотиками остается за мной. Я в нем разбираюсь больше, чем кто-либо в этом городе.

Ди Морра спокойно посмотрел на него:

- И ты готов обойтись своими деньгами?

Фрэнк быстро ответил:

- Готов. И вся прибыль будет моей.

- Мне не причитаются проценты?

- Нет, если, конечно, вы не вложите свой капитал. В этом случае мы скрупулезно все подсчитаем и вы получите причитающуюся вам долю прибыли.

Удовлетворенный способностью своего ученика вести деловой разговор, Ди Морра слегка улыбнулся.

- Отлично, Фрэнк, ты учишься на ходу, и, кажется, ты прав.

- Сделка заключена, - Фрэнк улыбнулся, и на его лице появилось детское выражение.

На глазах у Ди Морра выступили слезы. Он обнял ладонями лицо Фрэнка и поцеловал его.

Фрэнк почувствовал себя смущенным: раньше никто его не ставил в такое положение. Все казались счастливыми, за исключением Казначея, который потребовал:

- Анджело, если вы забираете Фрэнка, то со мной останется Риккобоно.

Вито попытался протестовать:

- Подождите, я хочу быть с моим племянником. Ди Морра отрицательно замотал головой.

- Нет. Орландо хороший парень, но пока Джимми Бруно в тюрьме, ему нужен опытный помощник.

Довольный своей победой Казначей решил закрепить успех:

- Раз к вам полностью переходит бизнес с наркотиками, самое выгодное из всех наших дел, то для начала мы требуем для Бруно сеть публичных домов, операции с оружием и фрахтом судов.

Скрывая радость, Ди Морра молча выслушал его.

- Отлично. Надеюсь, что все будет хорошо.

Сделка была заключена. Это, конечно, отняло много времени, но переговоры благополучно завершились. Все высказались, подумали, привели свои доводы и с общего согласия разделили наследство дона Паоло. Власть перешла к двум лидерам, но ни один из них не получил больше и не стал сильнее другого.

Было три часа ночи, когда члены комиссии закончили совещание. Фрэнк встал посреди зала и жестом потребовал внимания.

- Минуту! Я хотел бы кое-что сообщить комиссии. - И, обращаясь к Ди Морра,сказал: - Четверо неизвестных пытались отбить последний груз с героином, купленный моим отцом. Они были в курсе, где состоится передача груза, а об этом знал очень узкий круг людей. Отсюда я делаю вывод, что кто-то злоупотребил доверием моего отца,

Ди Морра сразу посерьезнел, а Фрэнк вытащил из кармана блокнот и протянул его новому главе клана:

- Я записал их имена и имя того, кому они служили.

Ди Морра взял блокнот и прочел то, что записал Фрэнк.

Председательствующий раздраженно спросил:

- А какое отношение к этому делу имеем мы? Ди Морра не отрывался от записи, лицо его побелело, как мел.

- Это люди из другого города. - И, указывая на одного из членов комиссии, Ди Морра закончил: - Это ваши люди, дон Мариано Вассальо.

С этими словами он передал блокнот главе нью-йоркской мафии. Вассальо побледнел. Ди Морра понял, что удивление Вассальо было искренним, ведь он ничуть не насторожился, когда Фрэнк начал излагать суть дела.

Вассальо взял себя в руки, надел очки и с невозмутимым выражением лица прочел записанные в блокноте имена. Чтение заняло у него значительно больше времени, чем требовалось, и стало ясно, что Вассальо пытается собраться с мыслями. Наконец он с расстроенным видом поднял взгляд.

- Я даже не знал, что они здесь. Клянусь светлой памятью моей матери!

Заранее зная ответ, Ди Морра спросил:

- Эти люди из вашей семьи?

С нескрываемым сожалением Вассальо подтвердил:

- Они из группы Джузеппе Спада.

- Они были из группы Спада, - цинично заметил Фрэнк. - Они мертвы.

Вассальо не заметил слов Фрэнка, он пристально смотрел на Ди Морра, и тот отвечал ему таким же внимательным и опечаленным взглядом.

- В последние годы Спада был моей правой рукой, - с сожалением сказал Вассальо.

Ди Морра тоже, казалось, глубоко переживал случившееся.

- Самое главное сейчас - это узнать, кто предатель. Этот человек должен умереть.

Вассальо обвел взглядом присутствующих, рассчитывая прочесть в их глазах поддержку, но натолкнулся на стену отчуждения.

Встретившись взглядом с Ди Морра, он вновь собрался:

- Мне нужно позвонить в Нью-Йорк. Спада завтра будет здесь и ответит за то, что сделал.

Ди Морра ответил коротко:

- Спасибо, - и, повернувшись, вышел.

Фрэнк Регальбуто последовал за ним.

VI

Девушка вышла из-за деревянной перегородки почти полностью раздетой. Винс Фарго с удовольствием смотрел на нее.

Из открытого светло-зеленого купальника выглядывало стройное тело с гладкой бархатистой кожей. Ее лицо также заслуживало пристального внимания. Обрамленное светлыми вьющимися волосами, оно привлекало чувственным ртом и огромными светло-зелеными глазами, с которыми прекрасно гармонировал ее купальник. Она, казалось, источала южный темперамент.

Винс разглядывал ее без всякого волнения, словно видел перед собой последнюю модель спортивной машины. Винс женился в девятнадцать лет, не имея сексуального опыта. Его жена, жгучая брюнетка из Катании, все эти годы была рядом с ним. С появлением детей Винс окончательно привязался к домашнему очагу и отлучался из дома лишь по делам. Он гордился своим профессиональным опытом и успехами, но они не заменяли ему семейного счастья.

Изредка Винс признавал определенные достоинства в той или иной девушке, но эта блондинка не поддавалась никаким сравнениям. Девушку в купальнике звали Раби Дан, и она была новым увлечением Фрэнка.

По ее поведению и манере держать себя было видно, что Раби из тех девушек, которые знают, чего хотят, и изо всех сил борются за достижение своей цели. У нее был прекрасный вкус, и любая, даже самая необычная одежда была ей к лицу и подчеркивала ее достоинства.

Мягко подрагивая бедрами и упругой грудью, она направилась к бассейну, где ее нетерпеливо ждал Фрэнк. Раби остановилась на краю бассейна, положив руки на талию и глядя на резвящегося в воде Фрэнка.

- Иди сюда, не упрямься! - крикнул ей Фрэнк. - Вода теплая.

- Лгунишка! - ответила Раби и, вытянув вперед руки, профессионально нырнула.

Винс вытер пот со своего пухлого лица, встал со стула и перешел в тень деревьев. Он ненавидел климат Невады и Спада, из-за которого им приходилось здесь торчать. Из-за своей полноты Винс не терпел жару. Ему было трудно дышать, он вспотел, пот пропитал спортивную рубашку. Несмотря на солнечные очки и спортивную кепку с длинным козырьком, глаза Винса затуманивались от ослепляющего солнечного света.

Раби красивым брассом подплыла к Фрэнку. Ее мокрые волосы блестели на солнце. Раби открыла рот, словно желая вдохнуть побольше воздуха, и Фрэнк, воспользовавшись моментом, схватил ее лицо руками и покрыл рот поцелуями. Раби обвила шею Фрэнка руками и утащила его под воду.

«Они похожи на двух детей», - подумал Винс и снисходительно улыбнулся.

Отплевываясь и смеясь, Раби и Фрэнк появились из-под воды и медленно отплыли друг от друга. Раби выскочила из бассейна и побежала за деревянную перегородку переодеться. Винс вышел из-под деревьев, чтобы Фрэнк мог его видеть. Выбравшись из бассейна, Фрэнк спросил:

- Который час?

- Ровно два. Через два часа мы решим наш вопрос. Лучше оставаться здесь и ждать его.

- О'кей. Дон Анджело уже встал?

Винс утвердительно кивнул.

- Пьет кофе в номере. Из окна он увидел девчушку и одобрительно посмотрел на нее.

- Я тоже думаю, что она лучшая из всех, кого я знал.

Раби хотела подойти к ним, но остановилась, услышав, что Фрэнк и Винс о чем-то тихо разговаривают.

- Ужасная жара, - сказал Винс и вытер пот с лица краем рубашки. - Где я найду тебя через полтора часа?

- В баре гостиницы. Если меня не будет за стойкой, поищи за столиками.

- Хорошо, я тебя сразу же найду, когда ты потребуешься. - Винс поспешно удалился в свой номер с кондиционером.

- Почему ты хочешь, чтобы я познакомился с этой девицей? - Ди Морра пристально посмотрел на Фрэнка. - Ты пытаешься произвести на нее впечатление?

Они находились в двойном номере Ди Морра, лучшем в гостинице, как это и подобало нынешнему положению хозяина номера. Ди Морра без труда мог забронировать себе номер в любой гостинице Лас-Вегаса: он был крупным инвестором в гостиничном бизнесе. Ди Морра чувствовал себя прекрасно.

В элегантных спортивных брюках и белой рубашке с высоким воротником он сидел на диване, пил кофе и ждал ответа Фрэнка, который искоса посмотрел на вездесущего телохранителя Ди Морра. Джо Луччи сидел у окна и листал спортивный журнал. Он умел прекрасно притворяться, что не видит и не слышит того, что происходит вокруг.

Фрэнк пожал плечами.

- Да, частично это правда, - согласился он. - Послушайте, вам надо с ней познакомиться, вы с ней не соскучитесь.

В глазах Ди Морра появился интерес.

- Что она сотворила с тобой?

Фрэнк улыбнулся с досадой на самого себя.

- Она меня интригует. Я готов сознаться, что попал в ее сети.

- А, вот в чем дело! Я очень удивился, когда узнал, что ты с ней не расстаешься ни на минуту. Кругом столько свободных девок, готовых лечь в постель…

Фрэнк смутился.

- Знаете, что я вам скажу? Я хотел бы уложить ее в постель и даже пытался, но… Это просто смешно…

- Не вижу ничего смешного, наоборот, это слишком серьезно.

- Вы правы. Иногда я задумываюсь, не жениться ли мне на ней.

Ди Морра снисходительно улыбнулся.

- Этого не следует стыдиться, мой дорогой. Пора когда-то браться за голову, - сказал он и добавил с любопытством: - Раби Дан - это ее артистический псевдоним?

- Нет, это ее настоящее имя.

Ди Морра посерьезнел.

- Имя американское. Мне не нравятся твои мысли. Если ты действительно задумал жениться, то должен выбрать итальянку. В нашем окружении их великое множество.

- Но ни одна из них меня так не поразила, как Раби.

- Я не раз слышал подобное. Может, я устарел и не прав, но и при смерти я буду думать так, как сказал.

Фрэнк дипломатично заметил:

- Вы из старшего поколения, и естественно, что вы мыслите таким образом, но я принадлежу к нынешнему поколению и, хотите вы этого или нет, я чувствую себя американцем.

Ди Морра примирительно сказал:

- Замечательно, но ты всё же итальянец, а в ней есть ирландская кровь. Поверь мне, что для долгой и счастливой жизни лучше искать пару среди своих. Свои всегда помогут в нужный момент.

Фрэнк продолжал упорствовать:

- Мое чувство к ней не изменится.

Ди Морра поставил чашку на стол, встал, внимательно посмотрел на Фрэнка, затем пошел в другую комнату и надел пиджак, который хорошо подчеркивал его горделивую осанку. С высокомерным видом он направился к двери и кивком головы пригласил Фрэнка с собой.

- Пошли. Она меня заинтересовала.

В глубине зала за столиком бара сидели три человека: Раби Дан, Ди Морра и Фрэнк. Готовый в любой момент остановить любого, кто захотел бы подойти к его хозяину, Джо Луччи сидел за соседним столиком и внимательно наблюдал за входом. Он отдавал себе отчет в том, что ему хорошо платят за опасную работу.

Лас-Вегас был «схваченным» городом. Любой, кто попытался бы создать проблемы или решить их силой, сразу оказался бы в поле зрения нескольких группировок.

Раби казалась удивленной и польщенной присутствием Ди Морра не только потому, что он, вопреки ее ожиданиям, оказался привлекательным, но и потому, что от него исходили сила и уверенность в себе. Она впервые видела столь влиятельного и властного человека, голос и взгляд которого излучали тепло, хотя, как она знала, он умел быть жестким.

- Знаете, - начала Раби, - я прошу вас не сердиться на Фрэнка за беспокойство. Виновата я. Я так хотела познакомиться с вами, что уговорила его вас потревожить.

- К чему такая настойчивость?

Раби решилась на откровенность, она кое-что знала о своем собеседнике.

- Мне хочется выйти в люди, и, если меня увидят с вами, это мне поможет, я смогу стать уважаемым человеком.

- Логично. - Ди Морра любезно улыбнулся, увидев, что девушка энергична и не обделена умом.

- Я пытаюсь ей помочь, - вмешался Фрэнк, - но до сих пор мне удалось лишь рекомендовать ее в двух-трех клубах без всякого результата.

- Я очень тебе благодарна. Ты сделал все, что мог. - Она положила руку на плечо Фрэнка и ласково ему улыбнулась. Затем вновь посмотрела на Ди Морра и продолжала: - Но для певицы этого мало, ей нужны влиятельные знакомые, и тогда все клубы и казино откроют перед ней свои двери. Когда я узнала, что вы едете сюда, я попросила Фрэнка взять меня с собой. Так мне будет легче познакомиться с теми, кто может мне помочь.

- А ты честолюбива, - заметил Ди Морра.

- Мне нужно выбиться в люди.

- Твоя семья одобряет твой профессиональный выбор?

- У меня практически никого нет, мать умерла три года назад.

- Прими мои искренние соболезнования. А твой отец?

Раби немного замешкалась, потом твердо посмотрела на Ди Морра и с вызовом сказала:

- У меня отца никогда не было. По крайней мере, я никогда не знала, где он.

Ди Морра поразился той решительности и твердости, с какой были произнесены эти слова. Он и раньше встречал честолюбивых красоток, но в этой было что-то особенное. Ей, конечно, не хватало зрелости, которая приходит с годами, и Ди Морра остро почувствовал в ней хрупкость и ранимость ребенка, нуждающегося в защите.

- Ты хорошо поешь? - меняя тему разговора, спросил он.

Фрэнк вновь вмешался:

- Исключительно хорошо. У нее прекрасный голос и великолепные данные для певицы.

Ди Морра взглядом остановил его и повернулся к Раби, показывая своим видом, что ему не нравится разговор через собеседника.

- Надеюсь, что я хорошая певица, - просто ответила Раби.

Ди Морра собирался еще что-то сказать, но промолчал и устремил взгляд к стойке бара. Фрэнк посмотрел туда же и увидел Винса Фарго, который нетерпеливо его дожидался.

- Извини, дорогая, но у меня дело часа на два. - Фрэнк нерешительно взялся за руки девушки, словно боясь даже ненадолго с ней расстаться.

- Ты можешь идти, Фрэнк, - сказал Ди Морра. - Я займусь девушкой, не беспокойся.

- Спасибо. - Ответ предназначался как Ди Морра, так и Джо Луччи.

Когда Винс и Фрэнк вышли, Раби возобновила разговор:

- В холле гостиницы стоит пианино. Оно не в лучшем состоянии, но вы сможете оценить мой голос.

- Нет, у меня другое предложение. В моем номере прекрасная аппаратура. - И, не дожидаясь ответа Раби, Ди Морра встал и мягко повлек ее за собой.

«Кадиллак» с кондиционером, казалось, скользил по песчаному ковру пустыни. Лас-Вегас остался позади километрах в десяти. Вслед за «кадиллаком» мчалась другая машина. Кругом не было видно ни домов, ни других признаков жизни.

Дон Мариано Вассальо ехал на переднем сиденье рядом с сыном, который сидел за рулем. Позади, между Винсом Фарго и Фрэнком Регальбуто сидел Джузеппе Спада. Это был коренастый мужчина лет пятидесяти, и только темнота внутри машины скрывала его покрасневшее от испуга лицо и дрожащие руки, лежащие на трясущихся от страха коленях.

С тех пор как четверо его людей не появились в условленном месте, жизнь Спада превратилась в сплошной кошмар. От бесконечного ожидания он потерял сон, но по мере того как время шло, а новостей не поступало, стал успокаиваться. Беспокойство, а затем и страх, с удвоенной силой охватили его, когда из Лас-Вегаса позвонил Вассальо и сказал, что возникли кое-какие осложнения и только Спада может их разрешить. Спада догадывался, что звонок связан с исчезновением четырех его людей, и, когда в аэропорту его без лишних слов запихнули в машину, он понял, что не жилец на этом свете.

- Дон Мариано, - захныкал Спада, - клянусь, что я к этому не имею никакого отношения. Да, это мои люди. Они пропали. Я думаю, что они решили работать самостоятельно. Я ничего не знаю. Клянусь!

Вассальо не удостоил его ответом и даже не обернулся.

С дрожью в голосе Спада продолжал:

- Я всегда был верен нашему делу, а вы последние двадцать лет значите для меня все. Вы не забыли?

- Нет, - по-прежнему не оборачиваясь, сухо ответил Вассальо.

Машина свернула на узкое шоссе, вьющееся вдоль крутого обрыва. Солнце нещадно раскалило машину, оставлявшую за собой облака пыли и песка.

«Кадиллак» остановился между двумя обрывами. Фрэнк открыл дверцу, выпрыгнул из машины и достал пистолет.

Винс приказал Спада:

- Вон!

Полностью потеряв контроль над собой, Спада схватил Вассальо за плечи и запричитал:

- Пожалуйста, спасите меня!

Вассальо освободился от его рук и наконец повернулся к нему с перекошенным от ненависти и злобы лицом:

- Ты сдохнешь, сволочь. Выкладывай все, что знаешь. Кто заложил? Скажи, и тебя убьют быстро. Только так подохнешь без мучений и достойно, как и подобает мужчине.

- Я ничего не знаю, - продолжал кричать Спада.

Ударом кулака по уху Винс сбил Спада с ног, а Фрэнк схватил его за рубашку и потащил по земле, осыпая жестокими пинками. Винс подскочил сбоку и нанес Спада несколько страшнейших пинков в живот. Из машины вышел младший Вассальо и присоединился к ним.

- Закрой дверцу машины, я ненавижу жару, - приказал Вассальо сыну.

Сын выполнил приказание, и Вассальо, наслаждаясь сигарой и прохладой, откинулся на сиденье.

Безумная жара превратила людей в разъяренных хищников, охваченных жаждой мести.

Молодой Вассальо открыл багажник, и Винс достал оттуда тяжелую деревянную дубинку.

Когда Спада увидел новое орудие пытки, он попытался удержаться на ногах и убежать, но тут же натолкнулся на пистолет Фрэнка. Сильнейший удар в живот отбросил его назад, а Фрэнк успел ударить Спада в лицо рукояткой пистолета. Заплетающимися ногами Спада попытался бежать в другую сторону, но Винс отвесил ему тяжелую пощечину.

Спада взревел, как раненое животное.

- Кто рассказал о месте сделки?

Спада не отвечал. Тогда Винс занес дубинку и ударил его под колени. От звука сломанных костей Фрэнка передернуло. Наполовину потеряв сознание от боли, Спада валялся на земле и стонал.

В Лас-Вегасе дела всегда решались таким образом, и вовсе не нужно было ехать дальше, чтобы свести счеты.

Крики Спада разносились по всей округе.

- Скажи нам, - хрипел молодой Вассальо, - скажи нам, кто предатель, и мы тебя прикончим сразу.

В агонии Спада уже не понимал, о чем его спрашивают. Кроме того, кодекс чести не позволял ему выдать доносчика. Винс размахнулся, как в бейсболе, и дубинка обрушилась на плечо Спада.

В прохладе «кадиллака» Вассальо докуривал свою сигару и немигающим взглядом смотрел сквозь пулезащитное стекло в какую-то затерявшуюся в бесконечности точку.

Сидя на диване в гостиной своего номера, Анджело Ди Морра прослушивал запись. Раби стояла рядом с ним и с надеждой ожидала приговора.

Запись закончилась. Ди Морра молчал, уперев локти в колени и опустив голову. Наконец он с улыбкой взглянул на Раби.

- Если хочешь знать мое мнение, то мне понравилось.

- Спасибо, - ответила Раби и после некоторого колебания добавила: - Но боюсь, что вы не очень разбираетесь в пении.

Ди Морра удивленно нахмурился:

- Почему же? Я ведь итальянец, а мы все с пеленок поем. Мне понравилась твоя манера пения. Я, конечно, не профессионал, но оценить способности могу и всегда стараюсь помочь талантливым людям.

- Очень любезно с вашей стороны. - Она подошла к бару. - Какая жарища? У меня все пересохло в горле.

Ди Морра встал, подошел к бару и поставил два стакана.

- Что будешь пить?

Раби ненадолго задумалась.

- Мне здесь нравится, но пить сейчас рано. А, впрочем, почему бы и нет? Виски с содовой. - Раби села у бара и стала наблюдать за Ди Морра. - Вы знаете, я очень ценю вашу заинтересованность в моих делах, тем более, что я знаю, как вы заняты.

Ди Морра выразительно посмотрел на нее.

- Не называй меня на «вы». Я уже в возрасте, но не люблю, когда мне об этом напоминают. Зови меня просто Анджело.

Раби нежно произнесла:

- Анджело…

- Вот так лучше. А теперь расскажи о себе.

- Мне больше нечего рассказывать.

- Я хочу знать больше о твоем прошлом и планах на будущее.

- О моем прошлом слушать неинтересно.

- Почему?

Раби немного смутилась.

- Потому что… одно время я была счастлива, и мне грустно об этом вспоминать, я просто могу расплакаться на твоем плече.

Ди Морра шутливо ответил:

- Ты просто ужаснулась бы, узнав, сколько людей за последние годы плакали у меня на плече.

Было уже темно, когда Джо Луччи повез Анджело Ди Морра в аэропорт. Ди Морра не любил говорить о делах в гостиницах, - ФБР часто использует самые современные подслушивающие устройства.

«Кадиллак» ждал Ди Морра в аэропорту, и Луччи поставил свою машину позади. Винс и Фрэнк вышли из «кадиллака» и подошли к шефу, который опустил стекло своей машины.

- Вы хорошо его закопали?

Винс ответил утвердительно:

- Да, это было легко. Там столько песка…

- Предателем оказался Лонгобардо, - поспешно заговорил Фрэнк, которому не терпелось выложить все новости. - Лонгобардо рассказал Спада, где мы будем с порошком и капустой.

Я отказываюсь верить, ведь я всегда считал его одним из самых верных людей.

Ди Морра согласился:

- Бывает. Не только ты, все мы считали его хорошим парнем. - И, опустив голову, он вздохнул. - Ладно, сделайте все как следует и побыстрей. Он наверняка постарается сбежать. После того как закончите, постарайтесь, чтобы об этом узнали все наши. Пусть смерть предателя послужит хорошим примером для других.

- Фрэнк поедет со мной? - спросил Винс.

- Нет, вдвоем вы переборщите. Фрэнк отправится к твоему брату, а ты вернешься сюда через несколько дней.

- О'кей.

Ди Морра посмотрел на часы и взглянул на Фрэнка.

- Через двадцать минут самолет, возвращайся домой и пока ничего не говори никому из наших. А сейчас мы разбегаемся.

- Я забыл предупредить Раби, и…

- Нет времени, - отрезал Ди Морра. - Я объясню ей, что тебе пришлось срочно уехать. Я ее привезу попозже с собой, когда буду возвращаться.

- Лучше отвезти ее завтра в аэропорт и посадить в самолет.

- Нет, Фрэнк. Я пригласил менеджера одной звукозаписывающей фирмы, и он приезжает завтра прослушать девушку.

Фрэнк с интересом посмотрел на Ди Морра:

- Превосходно. Я ваш должник.

- Перестань, все хорошо.

VII

Отношения между ними достигли той стадии, когда оба догадывались о том, что произойдет раньше или позже.

Они ужинали в ресторанчике гостиницы при мягком освещении и приятной музыке. Раби была восхищена чуткостью своего кавалера, который, как никто другой, мог проявлять столько любезности к своему собеседнику. Стол был придвинут к стене и отгорожен от других тремя пустыми столами, чтобы никто не мог помешать Ди Морра.

Джо Луччи, умевший всегда оставаться незаметным, сидел с ними за одним столом. Он выработал в себе качество присутствовать и одновременно как бы отсутствовать в одном и том же месте. Он сосредоточенно жевал, запивая пиццу красным вином, и казался полностью погруженным в свои мысли. Он был тенью, которая ничуть не стесняла сидящую за столом пару.

Говорила практически одна Раби. Никогда еще она не чувствовала себя столь свободно и непринужденно. Стоило ей замолчать, как Ди Морра предлагал другую тему разговора и слушал ее с искренним интересом. Раби пришла в совершенный восторг, и ее было не остановить.

- Из тебя получился бы прекрасный репортер, - сказала она. - Ты умеешь задать нужный вопрос в нужное время.

Польщенный Ди Морра улыбнулся.

Во время ужина к их столику подошли два человека, и по приветствию, с которым Ди Морра к ним обратился, Раби поняла, что это важные люди. Один из них был знаменитым комиком и вел популярную передачу на телевидении, а внушительная внешность другого выдавала в нем известного дельца, чья фотография часто мелькала в журналах в разделе «Деловая жизнь».

Оба засвидетельствовали свое почтение Ди Морра и его спутнице и постепенно стали уделять ей большее внимание. Они пристально смотрели на нее, а потом одобрительно улыбались Ди Морра. Объяснений такому поведению не требовалось, и Раби почувствовала, что Ди Морра доволен. Раньше ей уже приходилось выходить в свет, но то был другой уровень, несравнимый с тем, на котором она оказалась сейчас.

Когда после ужина они пили кофе, в ресторан вошел Казначей и направился прямо к их столику. Раби не была с ним знакома, но тотчас почувствовала, как Ди Морра напрягся. Орландо также одобрительно посмотрел на нее, хотя в его взгляде не читалось того уважения, которое оказали два предыдущих собеседника.

Казначей бесцеременно обратился к Ди Морра:

- Хорошенькая девочка! - В его голосе чувствовалась злость.

- Это подружка Фрэнка, - сухо ответил Ди Морра.

- Гм… гм… - Луи улыбнулся ей странной улыбкой. Раби поняла, что с этим типом ей будет нелегко.

- Что ты хочешь? - перебил Ди Морра, раздраженный присутствием Казначея.

Улыбка исчезла с лица Орландо.

- Я пришел предложить новый план. Нужно, чтобы сделка была совершена быстро и без проблем.

Раздумывая над предложением, Ди Морра нахмурил брови, но понял, что ему не уйти от разговора.

- Ладно. Прогуляемся и поговорим. - И, обращаясь к Раби, добавил: - Извини, дела…

- Я понимаю, - успокоила его Раби, стараясь казаться веселой, хотя ей плохо удавалось скрыть свое недовольство. - Вы можете устроиться здесь, а я прогуляюсь в казино.

- Ты любишь играть?

- Да, это забавно. Я играю до двадцати двух долларов. Это та сумма, от которой я не обеднею, а они не разбогатеют.

- На каком столе ты обычно играешь?

- На двадцать первом.

Ди Морра одобрительно покивал головой.

- Я люблю игру, и мне нравится, когда девушки пытают счастья за столом.

Ди Морра вытащил из кармана бумажку и вложил ее в руку девушки.

- Не задерживайся надолго. Не забывай, что утром ты должна хорошо выглядеть, чтобы встретиться с менеджером.

Раби посмотрела на купюру. Сто долларов! Она протянула их обратно.

- У меня есть немного денег.

Не обращая внимания на ее жест, Ди Морра встал.

- Спасибо за компанию. Ненавижу отдыхать один.

- Мне было очень приятно с тобой, исключительно приятно.

Их взгляды на какое-то мгновение встретились.

С первых же своих ставок Раби поняла, что выбранный стол стал настоящим другом. Она выиграла три игры подряд и подумывала сделать крупную ставку, но сдержалась и увеличила ставку лишь немного.

Проверив фишки, она убедилась, что удвоила первоначальный капитал, очень обрадовалась и получила в кассе две стодолларовые бумажки.

Когда Раби вошла в свою комнату, было больше одиннадцати, и, приняв душ, она улеглась спать. Сон, однако, не приходил, то ли из-за перевозбуждения при игре, то ли из-за ожидания завтрашнего прослушивания. В сущности, это было неважно.

Раби постоянно думала об Анджело и вспоминала свои ощущения при разговоре с ним: человеческое тепло, уверенность, желание оказать помощь и поддержку. Ее охватило неизвестное ей доселе чувство, дыхание ее участилось, по телу разлилась приятная истома.

Раби посмотрела на часы - почти полночь. Она соскочила с постели и дрожащими от нетерпения руками быстро оделась. Осторожность покинула ее. В ванной Раби причесалась и слегка покрасилась. Она взяла ключ от номера, двести долларов, вышла и поднялась в лифте на последний этаж.

У двери Раби немного задержалась. Сердце билось так, словно хотело выскочить. Она нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Джо Луччи. На нем были брюки, спортивная рубашка и вьетнамки. Он невыразительно посмотрел на нее, как будто столь поздний визит был вполне естественным.

- Анджело уже спит? - спросила Раби твердым голосом.

- Нет. - Джо пропустил ее в гостиную и почесал голову. Так было всегда: когда шеф был один, к нему в постель приводили иногда красивых девчонок. Сегодня был особый случай: шеф сам выбрал ее, и Луччи посчитал, что лучше оставить обоих наедине.

- Он смотрит телевизор, вы можете пройти. - Он отвернулся и зашагал к себе в комнату. Его охрана сегодня не требовалась.

Ди Морра сидел в голубом халате на диване, положив босые ноги на столик, и смотрел ковбойский фильм. Он с искренним удивлением посмотрел на Раби.

- Это ты? Ты хочешь, чтобы я навсегда запомнил эту ночь? - Он говорил тоном отца, который бранит дочь за необдуманный поступок.

- Я не могла заснуть, - заговорила Раби слабым голосом и села на пол, положив на стол двести долларов. - Мне повезло, и я удвоила деньги, которые ты мне дал.

- Голова не закружилась от такой удачи? Умница! - Затем он нерешительно предложил: - Тебе дать снотворное? У меня есть прекрасные таблетки, после которых на следующий день не чувствуешь себя разбитым, а нервы успокаиваются. Тебе нужно быть в хорошей форме на прослушивании.

Раби была слишком возбуждена, чтобы поддерживать разговор в таком тоне. Ее глаза лихорадочно блестели.

- Я тебе нравлюсь?

Вопрос застал Ди Морра врасплох.

- Да… нравишься, - пробормотал он.

Раби смущенно улыбнулась.

- И ты не хочешь сделать мне шаг навстречу? Ты же знаешь, что я соглашусь! Мне стыдно так говорить, но это правда.

- Да, но ты ведь девушка Фрэнка.

- Нет. По крайней мере, пока. Мы просто друзья. Он мне нравится, но совсем не так, как ты.

- Очень интересно, - медленно сказал Ди Морра. - Я вовсе не из тех, кто таскается за юбками.

- Я знаю, - Раби прерывисто дышала, - но ты производишь сильнейшее впечатление. Если это поможет, то инициативу беру на себя я. - Она резко встала и кинула на стол свой ключ. - Я могу воспользоваться твоей ванной?

Ди Морра пальцем указал на дверь ванной. Когда она вышла, он пожал плечами и вновь обратился к фильму. Ему нравились фильмы из жизни Дикого Запада, хотя почти всегда победа доставалась герою тяжелой ценой. На этот раз Ди Морра не мог сосредоточиться: его воображение лихорадочно работало. Он внезапно увидел Раби перед собой, словно она сошла с экрана телевизора, - прекрасная, стройная, сгорающая от страсти и готовая ему отдаться без лишних вопросов. Она нисколько не была похожа на тех девиц, которых иногда ему приводили развлечься. Раби была желанной, и его тело захлестнула волна возбуждения. Ди Морра чувствовал, что Раби желает его из-за его власти и влияния, но это было не все. Для других он становился сказочным принцем после бесчисленных подарков: роскошная одежда, драгоценности, лучшие духи, - а с Раби он сам ощущал себя таким же сильным и неукротимым, как в дни молодости.

Его пугала власть, которую она приобрела над ним, и охватывала робость, мешающая полностью расслабиться и сполна воспользоваться тем, что предлагала Раби. Неужели это был страх не удовлетворить ее? А может, давал себя знать возраст? О Фрэнке Ди Морра и не вспоминал, Раби с ним не жила. Они были друзьями, и только. Если мужчина не может удержать женщину рядом с собой, она свободна для остальных мужчин.

Ди Морра боялся причинить ей боль или повредить каким-либо образом, ведь Раби казалась такой хрупкой и уязвимой…

После фильма по телевизору показывали рекламу, и Ди Морра очнулся. Раби еще не вернулась из ванной, и он подошел к двери и постучал. На стук никто не ответил, и Ди Морра открыл дверь. Пусто! Он подошел к двери своей спальни и толкнул ее.

Раби лежала в кровати, закрывшись до плеч тонкой простыней. Ее туфли стояли под кроватью, а одежда лежала на стуле. Раби вызывающе смотрела на него.

Ди Морра покорно подошел к кровати. Взглядом Раби по-прежнему приглашала его, в то время как ее рука отодвинула простыню до стройной талии.

Ее грудь была пышнее, чем представлял себе Ди Морра, а соски поднимались от желания. Неудержимая, все разрушающая на своем пути страсть охватила Ди Морра.

- Иди ко мне, - прошептала она, - иди же…

Он сел на край кровати, положил ей руки на грудь и, сжимая, стал ласкать ее, чувствуя упругость и мягкость молодого тела. Нежность охватила Ди Морра, он чувствовал себя в сладком забытьи.

Раби обвила руками его шею и притянула к себе. Ее губы и язык жадно искали ласки. Она задыхалась и стонала все громче и громче, а тело ее билось в настоящих конвульсиях, пока она не дошла до оргазма, но и после этого она долго сжимала его в своих объятиях, как нашедший защиту ребенок. Всем своим существом она впала в забытье и тихонько плакала от счастья.

- Не плачь, - сказал Ди Морра и вытер ей слезы.

- Со мной никогда такого не было, - ответила Раби. - Никогда… никогда… Я даже считала себя фригидной.

Гордый и довольный собой, Ди Морра нежно гладил ее по спине, и Раби вскоре заснула в его объятиях.

В полной тишине Ди Морра с любовью смотрел на нее. Раньше он заснул бы вместе с ней, но сейчас он даже не устал, столь стремительно все произошло.

Лицо Раби было наивным, как у ребенка, и за приоткрытыми губами Ди Морра видел ряд жемчужно-белых зубов. Конечно, он поступает, как старый развратник, и ищет себе на голову еще одну неприятность, помимо тех, о которых он думал на похоронах дона Паоло. Однако жить ему остается немного, и хорошо, если оставшиеся годы будут прожиты не зря, а рядом с женой этого уже не произойдет. Дочери его только раздражают, а сына, который мог бы унаследовать его власть и славу, у него нет.

Рядом с Раби Ди Морра оживал и самоутверждался. В нем по-прежнему кипит кровь, и, дай Бог, эта девочка даст ему сына. Это было бы вовремя и от близкого ему человека.

Ди Морра пошел в ванную и принял душ. Вытираясь, он внимательно посмотрел в зеркало на свое лицо и приятно удивился: он помолодел лет на пятнадцать.

Когда он вернулся в спальню, Раби спокойно спала. Все еще чувствуя возбуждение, Ди Морра стал разглядывать ее молодое тело, и в нем опять закипела долгие годы подавляемая страсть. Он сел на кровать и принялся ласкать ее теплые груди. Страшное желание вновь охватило всю его плоть.

Раби проснулась, посмотрела на его руки, ласкающие ее грудь, и перевела взгляд на его лицо.

- Сильнее… - нежно попросила она, - сильнее…

Ди Морра до покраснения ласкал ее грудь, и тогда она вскочила и стала жадно целовать его рот, шею, грудь…

- Ты хочешь еще? - в счастливом опьянении спросил Ди Морра.

- Да, хочу…- почти в бессознании ответила Раби. - Я хочу тебя всего… сейчас… и навсегда…

Он откинул ее на спину и слился с ней, как дикий зверь. Нет, он ведет себя не как старый развратник, а как полный сил и энергии юноша.

Арнальдо Лонгобардо уходил с работы разбитым и раздраженным полученной информацией. Он не представлял себе, как выкрутиться, но ему срочно требовались деньги. Никогда он еще не был в столь отчаянном положении. Легальный бизнес почти не приносил дохода.

Деньги нужно было достать любым способом, а тут, как назло, исчез Спада. Неужели он воспользовался полученными сведениями только для себя? Что ему бояться Лонгобардо?

Лонгобардо вышел с работы поздно вечером. Улица была пустынна, только какой-то старый «бьюик» стоял неподалеку. Уже приближаясь к нему, Лонгобардо разглядел лица пассажиров и остановился. За рулем сидел Фрэнк Регальбуто, а рядом с ним Тони Фарго. Инстинктивно Лонгобардо приготовился бежать, но сдержался: он прекрасно знал, что произойдет, если он побежит. А если бы он этого не знал, то Тони и Фрэнк ни на секунду не усомнились бы в своих действиях.

Лонгобардо заставил себя подойти к машине и улыбнуться.

- Привет, Тони! Как дела, Фрэнк?

- У нас все в порядке, - ответил Фрэнк.

Тони добавил:

- Мне очень жаль, Арнальдо, но твои дела плохи, - и навел на него пистолет.

Лонгобардо увидел, как перед его глазами вырастает смертоносное отверстие, и понял, что ему пришел конец. Он пожалел о своем предательстве, но было поздно.

С широко открытыми от ужаса глазами Лонгобардо отступил на несколько шагов, пытаясь ладонями защититься от неизбежной смерти.

Тони спокойно открыл дверцу машины и вышел. Подойдя к окаменевшему от страха Лонгобардо, он приставил ему к уху пистолет, глубоко вздохнул и выстрелил. Голова Лонгобардо повисла, и он упал на асфальт.

Тони спрятал пистолет и сел в машину. Фрэнк резко рванул с места.

Дела Лонгобардо обстояли отвратительно, и кровь на асфальте подтверждала этот факт.

Часть вторая ВОЙНА

VIII

Самолет из Рима, казалось, парил в воздухе над океаном, готовясь к посадке в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке. Фрэнк Регальбуто решил подчиниться требованиям светового табло. Он пристегнулся, сделал последнюю затяжку и загасил свою турецкую сигарету в пепельнице. В роскошном первом классе вместе с Фрэнком летели всего три человека, какие-то неинтересные и нежелательные для такого длительного перелета попутчики. Фрэнк старался не думать о проблемах, которые его поджидают по прилете, времени на это будет более чем достаточно.

Фрэнк полностью сознавал, что за прошедшие после смерти отца недели стал по-настоящему зрелым человеком: если другим на это требовались годы, то он сформировался окончательно за пять недель и собирался идти вперед. За двадцать дней, проведенных в других странах, Фрэнк познакомился с многими новыми людьми, завоевал их доверие и утвердился в себе.

Он не забыл той горечи, которую причинила ему комиссия отказом признать его право на руководство, но сейчас он мог сознаться себе, что в то время был действительно не готов к роли лидера. Возвращаясь в Америку на «Боинге-747», Фрэнк думал о том, что самое большее через год его час наступит.

Ди Морра сам предложил Фрэнку эту поездку после возвращения из Лас-Вегаса, и в этом был смысл: если Фрэнк берет на себя весь контроль за наркобизнесом, то именно он должен наладить контакты за рубежом и найти надежных людей на всем маршруте.

План Фрэнка состоял в том, чтобы избавиться от ненужных посредников, не ждать, когда они предложат сделку, а напрямую устанавливать связи с производителями, обеспечивая себе таким образом максимальную прибыль. В действиях Фрэнка имелось слабое звено: как объяснить Ди Морра, что он, Фрэнк, пошел дальше полученных инструкций?

Фрэнк помнил о состоявшемся накануне поездки разговоре.

- Если мне следует искать контакты так далеко, то почему не воспользоваться этим случаем и не избавиться от ненужных посредников?

Ди Морра подумал над этим предложением и отрицательно покачал головой:

- Нет, будем действовать постепенно. Сначала прощупай людей, а когда вернешься, все обсудим. Ты выскажешь свои предложения, и мы вместе их рассмотрим. Как уже было решено, тебе все равно придется поехать еще раз на два-три месяца и самому все проконтролировать на месте.

Разговор был коротким. Если Ди Морра чего-то хотел, он становился непреклонным. Фрэнк подумал, что Ди Морра хочет испытать его деловые качества, - он сам заявил, что в будущем намерен передать бразды правления Фрэнку. Однако, если Ди Морра мог становиться непреклонным, то Фрэнк был человеком упрямым, и простой разговор не мог убедить его отказаться от намеченного плана.

При отъезде из Америки у Фрэнка были деньги только на пятнадцать килограммов героина. Он решил, что будет работать только на себя, и его люди уже тогда почувствовали, что заблуждаются насчет способностей сына дона Паоло. И только Ди Морра не заметил во Фрэнке никакой перемены.

Фрэнк не умел долго хранить секреты. Коли первый шаг к независимости он уже сделал, то при встрече с Ди Морра он все ему выложит, а Ди Морра не найдет ни контраргументов, ни ошибок в действиях Фрэнка и сможет лишь упрекнуть его в превышении полномочий. Зато он не посмеет считать Фрэнка пустым местом, и ему придется оценить деловые качества Фрэнка и его ловкость.

Первым этапом поездки Фрэнка стал Париж, откуда он поездом отправился в Канн. Он развлекался два дня на пляже и не только там. Он производил впечатление отпускника. На третий день Фрэнк взял напрокат машину и направился в Марсель, внимательно изучая дороги, чтобы найти лучший путь отступления в случае столкновения с полицией. Если, например, ему придется везти наркотики, то он должен быть уверен, что успешно справится с этой задачей.

В Марселе Фрэнк провел переговоры с двумя соперничавшими лабораториями по очистке героина. Он поладил с каждой и достиг выгодного для себя соглашения, обязуясь стать их поставщиком.

Из Марселя Фрэнк вылетел в Стамбул, где, пользуясь имевшимися контактами в правительственных сферах, установил связь с крупным землевладельцем, выращивающим мак, и до отлета в Дамаск скупил на корню почти всю его продукцию.

Затем Фрэнк встретился с опытным водителем-сирийцем, который за крупную сумму согласился переправить опиум из Килиса в Турции в Ливан. В Бейруте Фрэнк встретился с Арабом, но тот согласился лишь спрятать у себя груз на некоторое время.

Завершив первый этап своей поездки, Фрэнк вылетел в Рим и первые два дня с видом беззаботного туриста знакомился с достопримечательностями «вечного города». В гостинице он познакомился с одной итальянкой и, хотя у Фрэнка был роскошный двойной номер, после развлечений предпочел провести ночь у нее в номере. Во второй вечер история повторилась, а в третий, убедившись, что за ним не следят, Фрэнк вышел от итальянки и отправился в Неаполь. Там он познакомился с капитаном, ходившим по всему Средиземноморью, вошел к нему в доверие, и тот согласился перевезти груз из Бейрута в Марсель.

После этого Фрэнк побывал в Генуе, где встретился с другом своего отца. Устав от Нового Света и постоянных стычек между соперничающими группировками, этот человек закрыл свой нелегальный бизнес и вернулся в Италию, где женился на шестнадцатилетней итальянке, весь капитал вложил в легальный бизнес и стал производить детей - каждый год по одному.

С заплаканными глазами он ласкал Фрэнка:

- Вылитый отец, такой же умный, деловой…

То ли по старой дружбе, то ли из-за того, что в нем проснулись прежние привычки, новоявленный итальянский бизнесмен, получив кругленькую сумму, согласился выполнить две последние части задуманного Фрэнком плана. Во-первых, доставить порошок из Марселя в Геную, что было легко.

Вторая часть плана была сложнее: среди множества туристов выбирать тех, кто может стать ничего не подозревающим помощником в контрабанде. Лучше всего для этой цели подойдет какая-нибудь пожилая супружеская пара. Им для отдыха дешево снимается жилье и предоставляется автомобиль на все время отпуска. Им предоставляются документы, подтверждающие, что они являются владельцами машины, которую грузят на отправляющийся за океан пароход. Никто не заподозрит, что все колеса, в том числе и запасное, забиты героином. Когда судно приходит в Балтимор, выгрузка автомобиля и дальнейшая работа с опиумом ложатся на Фрэнка.

Фрэнк вернулся в Рим и в тот же день сел на нью-йоркский самолет. Он чувствовал бы себя совершенно счастливым, если бы не беспокойство, которое не покидало его вот уже двадцать дней.

Раби Дан.

Ее присутствие он ощущал везде и всегда. Во время вынужденной разлуки Фрэнк понял, как он к ней привязан. Возможно, что на это повлияла произошедшая в нем перемена. С пятнадцати лет Фрэнк спал с женщинами, но никогда не принимал их всерьез. Его отношение к Раби было совсем иным. Хотя Фрэнк ее любил и страстно желал, он никогда бы не осмелился тащить ее в постель. Он считал, что в таких случаях следует жениться, и был к этому готов.

Фрэнк вспоминал свои прогулки с Раби в Лас-Вегасе, когда она робко шла рядом с ним и нервничала, если Фрэнк пытался опередить события.

Раби бесконечно устала от того, что импрессарио и композиторы думали в первую очередь о том, как с ней переспать. Именно поэтому Фрэнк обратился к Ди Морра, чтобы при его покровительстве Раби встретилась с каким-нибудь менеджером фирмы звукозаписи. Если прослушивание будет удачным, она запишет свою первую пластинку и перед ней откроется широкая дорога. Если на прослушивании она провалится, то навсегда откажется от мысли быть певицей. Об этом и договорились Фрэнк и Раби.

Лично Фрэнку было неинтересно, станет она звездой или нет, но он понимал, насколько важным для Раби было попробовать себя.

А еще Фрэнк очень удивлялся отсутствию писем. Она обещала ему писать часто и подробно обо всем в гостиницу «Эксельсиор» в Риме, но он не получил ни одного письма. Фрэнк пытался дозвониться до ее квартиры, но телефон не отвечал.

Самолет приближался к посадочной полосе, и Фрэнк с закрытыми глазами ждал приземления. Он пытался успокоить себя: все его сомнения беспочвенны. Наверное, прослушивание прошло удачно, иРаби очень занята записью пластинки.

Фрэнк улыбался, предвкушая встречу с девушкой. Он не задержится ни в Нью-Йорке, ни в аэропорту и сразу полетит домой, точнее, к Раби.

Фрэнк хотел приятно удивить ее, обнять и тут же сделать предложение. Как она, наверное, удивится!

Пройдя таможню, Фрэнк услышал объявление по громкоговорителю: «Фрэнк Регальбуто, подойдите, пожалуйста, к справочному бюро».

Заинтересованный, Фрэнк направился к справочному окошку, пристально глядя вокруг и пытаясь увидеть какое-нибудь знакомое лицо. Хотя Фрэнк никого не видел, он был уверен, что за ним следят.

Рассекая переполнившую зал ожидания толпу, Фрэнк подошел к справочному бюро.

Сияя стандартной улыбкой, девушка протянула ему два конверта.

- Вам только что оставили.

Фрэнк нашел тихое освещенное место и вскрыл конверт. Внутри он нашел сложенный листок. Фрэнк развернул бумагу и прочел напечатанную на машинке анонимную записку: «Если вас еще интересует Раби Дан, ищите ее в Нью-Йорке. Она живет с мужчиной по адресу: 415, Ист, 86-я улица, квартира 7Д».

Дрожащими пальцами Фрэнк вскрыл второй конверт и вытащил из него ключ.

Это было хорошо отделанное новое здание с декоративным фонтаном перед фасадом. Фрэнк выскочил из такси и несколько секунд размышлял о том, какие жильцы обитают в таком доме.

Фрэнк чувствовал себя ужасно и плохо отдавал себе отчет в своих действиях. Как в беспамятстве, прошел он мимо швейцара, вошел в лифт и поднялся на седьмой этаж.

В конце устланного ковровой дорожкой коридора Фрэнк натолкнулся на дверь седьмой квартиры. Под звонком была прикреплена табличка с именем Раби Дан. Фрэнк нажал на кнопку и стал ждать, но никто не ответил. Он вставил в дверь полученный ключ, который легко провернулся в замке, открыл дверь и очутился в прихожей. Каблуком он постучал в следующую дверь и осторожно вошел в просторную гостиную зеленого цвета с бледно-желтыми коврами. Мебель по большей части была скандинавского производства. На ручке кресла был брошен шерстяной жакет Раби, купленный Фрэнком в первые дни знакомства. На стене висела абстрактная картина в ярких тонах, которую Фрэнк видел в прежней квартире Раби и которую написала она сама, чему Фрэнк очень удивлялся, считая Раби сдержанной и рассудительной девушкой.

У ножки дивана стояли тапки. Мужские тапки коричневого цвета!

Фрэнк чувствовал, как у него растут рога. Все еще не веря до конца, он прошел в соседнюю комнату - типичную спальню женщины. Целую стену занимал встроенный шкаф. Фрэнк открыл одну из створок - большая часть одежды принадлежала Раби, но глаза Фрэнка различали только мужской спортивный плащ, брюки, халат, пижаму и носки. Затем он прошел в ванную. На стеклянных полочках кроме женской парфюмерии он увидел мужской одеколон и электробритву.

Вне себя от ярости, Фрэнк бросился на кухню и проверил все ящики. Он дошел до спиртного, схватил бутылку виски и выпил прямо из горлышка.

Раби вернулась домой поздно вечером. Она вошла и в изумлении остановилась, глядя на царивший в комнате разгром и зажав рот рукой, чтобы не закричать.

Ее новое кресло было исполосовано ножом, а картина изодрана на клочки, валяющиеся по всей комнате. Стол был перевернут, его украшения отбиты.

Пристально глядя на Раби, Фрэнк покачивался в кресле-качалке.

С невероятным трудом Раби приходила в себя, в то время как Фрэнк ждал ее реакции.

- Боже мой, Фрэнк! - Ее голос дрожал.

Прошло много времени, прежде чем Фрэнк решился нарушить тягостное молчание.

- Ты переехала в Нью-Йорк, мой ангел? А я и не знал. - Несмотря на спокойный тон Фрэнка, чувствовалось, что он весь натянут, как струна.

- Я подписала контракт с фирмой звукозаписи и решила, что лучше быть поближе, пока… Но я держу за собой прежнюю квартиру… - Она остановилась, потому что голос ей не подчинялся.

Фрэнк встал, взял коричневую тапочку и запустил в Раби.

- Чье это?

Раби сделала глотательное движение и принялась умолять:

- Фрэнк, послушай…

Она никогда не думала, что может его бояться, но выражение его лица было ужасно…

Фрэнк подошел к ней. Злоба застилала ему глаза, и даже давние друзья не узнали бы в нем спокойного Фрэнка Регальбуто.

Анджело Ди Морра жил в тихом домике за городом. Ему нравилось одиночество. Он платил местным полицейским, чтобы они охраняли его покой, не подпускали к дому нежданных посетителей и предупреждали о появлении агентов ФБР. Таким образом, окруженный деревьями дом Ди Морра снаружи охранялся полицейскими, а изнутри верными ему людьми. Дом стоял неподалеку от большого озера, на которое могли садиться небольшие гидропланы с грузом контрабандного алкоголя.

Ди Морра чувствовал себя превосходно в своем уединении и всегда, когда представлялась возможность, забрасывал дела и приезжал наслаждаться деревенской жизнью. Дело было поставлено так хорошо, что Ди Морра мог руководить отсюда всем своим бизнесом, включая важнейший - сеть игорных домов. Если Ди Морра не работал, он наслаждался купанием в озере, а вечерами, сидя на веранде, восхищался небом и прекрасным яблоневым садом.

Однако в последнее время Ди Морра потерял прежнюю радость от жизни за городом и постоянно искал предлог, чтобы уехать в Нью-Йорк.

После покупки квартиры для Раби Ди Морра проводил с ней сначала один день в неделю, но вскоре понял, насколько невыносимо ждать встречи целую неделю.

Рядом с Раби он чувствовал себя молодым, а разлука с ней превращала его в ворчливого старика. Чем больше Раби проявляла любви и заботы о нем, тем в большую зависимость от нее попадал Ди Морра. Если бы они могли пожениться… Ди Морра никогда не думал о разводе, и делать это в его возрасте было бы смешно.

Раби стала его самым ценным достоянием и доводила его до умопомрачения, от которого он не захотел бы избавиться ни за что на свете.

Сегодня Ди Морра нервничал. Фрэнк где-то задерживался, хотя сообщил из Рима, что вернется пополудни. Однако и в восемь вечера о нем не было ни слуху ни духу.

Его не заботил отчет о проделанной работе, который должен сделать Фрэнк. После разговора о поездке и делах нужно будет обсудить кое-какие личные вопросы. Именно в этом и состояла сложность.

Для себя Ди Морра решил, что у Фрэнка нет никаких прав на Раби. Она никогда ему не принадлежала и ни разу не испытывала к нему таких чувств, как к Ди Морра. Фрэнк сам сознался, что ему не удалось с ней переспать, поэтому она свободна в своем выборе и он, Ди Морра, вправе получать то, чего не добился Фрэнк.

Возможно, что Фрэнк не согласится с таким ходом рассуждений, но у него не будет иного выхода. Некоторое время, конечно, придется наблюдать за ним, чтобы избавить Раби от возможных преследований.

Фрэнк не появлялся и не объявлялся, поэтому в четыре часа Луччи связался с аэропортом Кеннеди и выяснил, что самолет прилетел по расписанию. Ди Морра сам звонил Раби в пять и в шесть, но никто не снимал трубку.

После этого пришел его зять Джонни Треска и утащил с собой в кабинет, где изложил ему очередную историю, в которую он, по своему обыкновению, влип. У Ди Морра уже голова трещала от родственника. Джонни был его единственным зятем, принятым в семью. Он показал себя хладнокровным убийцей и поэтому был направлен к братьям Фарго.

После женитьбы на младшей дочери Ди Морра Джонни поручили другой, более ответственный участок работы.

Ди Морра быстро раскаялся в столь поспешном продвижении зятя. Треска плохо распоряжался деньгами, он транжирил их налево и направо, нисколько не задумываясь о будущем. Контролируя игры, он растратил обязательный резервный фонд. Как охотник должен уметь терпеливо поджидать дичь, так и игрок должен ждать своего часа. Джонни не умел ждать и поэтому пришел просить у тестя в долг. Ди Морра знал, что уступит, но считал себя вправе дать Джонни небольшой урок и напомнить, что деньгами не швыряются. С отсутствующим видом и в полном молчании Треска слушал тестя. Он перестал чувствовать себя настоящим мужчиной, с тех пор как молчаливо согласился с тем, чтобы его жена принимала любовников прямо в их доме.

Выслушав проповедь Ди Морра, Треска раздраженно сказал:

- Все так, и вы правы, но мне нужны сейчас деньги, и если я не получу их здесь, то мне придется как-то выкручиваться.

- Вот и крутись, - сказал Ди Морра. - Поговори с Бадом Райли и скажи ему, что тебя послал я.

Треска был знаком с Райли и ненавидел его.

- Если этот ублюдок запросит большие проценты, то я влипну надолго.

Ди Морра встал.

- Только так ты научишься ценить деньги.

Ди Морра вышел из кабинета, не желая продолжать разговор, но Треска последовал за ним, пытаясь убедить. Навстречу им вышла синьора Ди Морра.

- Ужин почти готов, - сказала она, глядя на Треска, и добавила:

- Джонни, я настаиваю, чтобы ты поужинал с нами.

Джонни слащаво улыбнулся:

- Вам даже не нужно меня приглашать, я не могу отказаться, мама, от вашего вкусного ужина. Ваша дочь никогда так не приготовит.

Синьора Ди Морра улыбнулась и ласково потрепала Треска по щеке.

- Со временем она научится готовить. Сейчас девушки не придают значения тем мелочам, которые позволяют привязать мужчину к себе навсегда.

Джонни Треска прекрасно умел обращаться с тещей, но к тестю он подхода не находил.

- Я не могу остаться, - внезапно сказал Ди Морра, - у меня дела в Нью-Йорке.

Джо Луччи отвез Ди Морра в аэропорт. На такси из аэропорта они отправились в Манхеттен, куда приехали после полуночи. Они вышли у дома Раби, и ночной швейцар с испугом выбежал навстречу.

- У меня плохие новости для вас, мистер Дан. С вашей женой что-то случилось.

Мнимый мистер Дан взревел:

- Что с ней? Говори!

- Ее жестоко избили, кто-то напал на нее.

Ди Морра почувствовал, как мурашки побежали по его спине.

- Кто? - Но в глубине души он знал ответ. Швейцар ответил:

- Она сказала полиции, что не знает его. Он был, кажется, в маске. Какой-то бандит. Он прятался у нее в квартире, когда она вернулась домой.

Ди Морра оттолкнул швейцара и бросился к лифту.

- Ее там нет, - сообщил швейцар. - Её на скорой увезли в больницу.

- Какую?

Швейцар назвал ему больницу, и Ди Морра с Луччи вскочили в первое же такси.

Схватив шофера за плечо, Ди Морра пообещал:

- Десять долларов сверху, если доедешь быстро, - и назвал шоферу больницу.

Раби положили на шестом этаже. Дежурная медсестра заглянула в книгу:

- Раби Дан… Да, она здесь. Посещать ее сейчас могут только родственники. Она под наркозом.

- Я ее дядя, - солгал Ди Морра. - Где я могу ее увидеть?

- Она в общей палате.

- В общей палате? Какого черта вы ее туда поместили? Ей нужна отдельная палата, и немедленно. Я…

Медсестра перебила его:

- Она поступила в таком состоянии, что выбирать не могла. Ее сразу туда и положили. Кроме того, мы не знали, есть ли у нее страховка или деньги. Естественно, что…

- Ладно, ладно. Сейчас вы это знаете и переведете ее в отдельную палату.

Медсестра не спорила.

- Я постараюсь.

Ди Морра быстро пошел по коридору, нашел палату и толкнул дверь, приказав Луччи ждать его.

Раби лежала на кровати около двери. Она металась в постели. Все ее бледное лицо было в синяках, она с трудом открывала заплывшие глаза, а наложенные под носом швы подтягивали верхнюю губу и обнажали ее прекрасные зубы. Раби тяжело дышала ртом.

Противоречивые чувства раздирали душу Ди Морра, но он сдерживал себя. Как же он не побеспокоился о ее безопасности?

Он нагнулся и дотронулся до ее плеча.

- Раби…

Она повернула голову, и зрачки блеснули сквозь щелки ее распухших век. Раби не отвечала.

- Раби, дорогая, кто это сделал?

Язык ей не подчинялся, и голос был так слаб, что Ди Морра не расслышал и наклонился к ее губам.

Раби повторяла лишь одно слово:

- Фрэнк.

Ди Морра вздрогнул, встал и стал утешать девушку.

- Ты поправишься, я клянусь. У тебя будут лучшие врачи, а теперь отдыхай. Я вернусь через десять минут. Мы хотим перевести тебя в отдельную палату.

Ди Морра вышел в коридор, и усердие Джо Луччи почему-то вызвало его раздражение.

- Возвращайся домой, - приказал Ди Морра. - Позови Ральфа Негри, переверните вверх дном весь мир, но найдите Фрэнка.

Луччи любил четкие приказы.

- Нам его прикончить или притащить живым?

- Живой он мне не нужен, - холодно сказал Ди Морра. - Я больше не хочу его видеть. Убейте его. Это приказ.

IX

Ральф Негри сильно отличался от Джо Луччи. У него было столько же терпения и силы, как у Джо, но все считали его человеком более опасным. Свое первое убийство он совершил в шестнадцать лет, а затем, встав на путь преступления, стал профессиональным убийцей. На свои кулаки он не полагался, доверяясь только пистолету и ножу. Как у каждого убийцы, у него был свой пунктик - болезни, и его дом представлял собой склад с лекарствами, которые он постоянно принимал, следуя советам друзей. Его карманы были всегда забиты таблетками на всякий случай. В тридцать шесть лет после тяжелой болезни у него стали выпадать волосы, и сейчас он был совершенно лыс. Ральф не любил яркого света и постоянно носил темные очки.

Негри чувствовал ужасную усталость, сидя рядом с Луччи на переднем сиденье автомобиля. С семи утра и до наступления темноты они следили за квартирой Фрэнка. Огни ночного города раздражали Негри, однако его глаза отдыхали. Он изо всех сил боролся с усталостью, чтобы встретить Фрэнка в любой момент.

Ральф нащупал в кармане таблетки, вытащил их, прочел название, вновь положил в карман и достал другие. Он отвинтил крышку, положил одну таблетку на ладонь и быстрым, натренированным движением отправил лекарство в рот. Луччи искоса следил за товарищем.

- Бензедрин, - объяснил Ральф. - Я чертовски устал. Советую и тебе принять его. У меня предчувствие, что нам предстоит трудная ночь.

Луччи недоверчиво посмотрел на таблетки, но всё же решился принять их.

- Я не могу проглотить, не запивая.

- Сходи, в бар, попроси воды, а заодно позвони Фрэнку.

Негри проследил взглядом за массивной фигурой Луччи, который направился в бар.

Усталость проходила, и его мозг заработал четко. Негри знал, что это скорее психологический эффект, в действительности лекарство подействует минут через тридцать. Негри припомнил, где они разыскивали Фрэнка, и представил себя на его месте. Где он искал бы ночлег?

Луччи вернулся и сел рядом.

- Ответили? - спросил Негри.

- Дождешься!

Луччи стал нервно бить рукой по коленке.

- Может, вернемся к Ди Морра?

- Нет.

Негри внимательно посмотрел на приятеля:

- Он со своей сучкой?

- Кажется, мы делаем глупость и ищем его там, где его нет. Ди Морра звонил дяде Фрэнка, чтобы тот ему позвонил, когда Фрэнк появится, а ведь Вито прекрасно знает, что означают подобные звонки.

Негри удовлетворенно присвистнул.

- Все сходится! Куда бежит Фрэнк, когда у него проблемы?

Луччи по-прежнему раздумывал. Негри нащупал хорошо спрятанный пистолет сорок пятого калибра.

- Что ты ждешь, Джо? Поехали!

Луччи завел машину, и они поехали по перегруженным транспортом улицам к дому Вито Риккобоно.

В это время Казначей сидел в огромной комнате в мотеле «Старлайт», пытаясь снять нервное напряжение по новому методу, изобретенному его женой. В качестве помощницы они привлекли начинающую проститутку, которая занималась своим ремеслом всего неделю.

Стоянка перед мотелем была забита машинами последних марок. Владельцами роскошных автомобилей были влиятельные и известные в городе лица, которые отпускали своих водителей и платили бешеные чаевые обслуге, чтобы развлечься вдали от по-; сторонних глаз.

Мотель охранялся полицейским, который своей формой и видом придавал респектабельность заведению, являвшемуся не чем иным, как дорогим публичным домом.

Мотель находится в пригороде, где зарплата полицейских ниже, чем в городе, поэтому полицию легко склонить к сотрудничеству и, благодаря регулярно выплачиваемому по понедельникам вознаграждению, она закрывает глаза на многие вещи.

Мотель «Старлайт» представлял собой три здания, соединенных узкими дорожками.

В маленьком здании размещалась администрация, а в самом большом имелось двадцать роскошных номеров, в которых жили и занимались своей профессией двадцать симпатичных девушек.

К работе их привлекала Мария Орландо, у которой был природный дар находить хорошеньких девушек для элитарных публичных домов. На Марии лежала также обязанность обучать их всем тонкостям древнейшего ремесла.

Между этими двумя зданиями находился дом Марии и ее мужа, где они и развлекались с новой ученицей Марии.

Казначей сидел голым в кожаном кресле и с растущим вожделением смотрел на девицу, которую звали Энид и которой на вид было не больше восемнадцати. У нее были естественные светлые волосы, а ее совсем юное лицо и тело были покрыты веснушками. Опираясь руками о пол и вытянув перед собой ноги, она, казалось, готовилась оторваться от пола, тем более что ее упругая голая попка не касалась ковра. У нее на шее болталось длинное кожаное украшение, которое Мария использовала как ошейник.

Мария также была голой, в высоких черных сапогах, ее талию облегал широкий кожаный пояс, украшенный камнями. Ее чувственное тело и жесткий взгляд предвещали сцену дикого садизма. Мария пристегнула к ошейнику поводок, взмахнула плеткой и нанесла Энид резкий удар по заднице. Девушка вздрогнула и застонала, но с места не сдвинулась.

- Шевелись, корова! - резким голосом приказала Мария.

Девушка поползла к креслу, в котором сидел возбужденный Орландо.

В этот момент зазвонил телефон, прервав эротические фантазии Казначея. Мария грубо дернула за поводок, и девушка остановилась.

Раздраженный Орландо подошел к телефону.

- В чем дело? - спросил он.

- Я очень сожалею, - заговорил директор мотеля, - но с вами хочет говорить мистер Риккобоно. Я спросил его, что вам передать, но он говорит, что не может ждать, речь идет о жизни и смерти.

- Соедините! - Орландо прикрыл трубку и приказал девушке: - Вон?

Она ничего не ответила. Мария садистски дернула за поводок, чтобы девушка подползла к ней, и отстегнула поводок от ошейника.

Затем она открыла дверь, ударила Энид по спине и вышвырнула ее во двор.

Тем временем Орландо разговаривал с Риккобоно.

- Слушаю? Это Вито? Что за срочность? - Несколько секунд он молча слушал, а затем расплылся в злорадной улыбке.

Он нанес верный удар! Все произошло так, как он планировал! Фрэнку, значит, передали письмо и ключ. Орландо сдерживался, чтобы скрыть радость в голосе.

- Правильно, Вито. Я с вами. Вы можете привезти парня сюда. Кроме того, я сам хотел с ним поговорить. Нависшая над ним угроза лишь ускорит нашу встречу.

Казначей повесил трубку и посмотрел на жену.

- Мы выиграли! - Он говорил тихо, едва скрывая возбуждение.

Мария серьезно посмотрела на мужа.

- Фрэнк убил Ди Морра?

Орландо отрицательно покачал головой.

- Нет. Здесь нам не повезло, но он так избил девку, что ее увезли на скорой. Вито, как и я, считает, что Ди Морра начнет охоту за парнем.

- Да, но мы думали, что он убьет Ди Морра.

- Или сделает что-то с девкой. Так оно и случилось. Если ничего не можешь поделать с сильнейшим врагом, то расправляешься со слабейшим и ждешь подходящего момента, чтобы отомстить главному врагу.

- Ты не думаешь, что если Фрэнк будет в мотеле, то это лишь осложнит дело?

- Ты боишься? - с иронией спросил Орландо.

- Возможно. Надеюсь, ты хорошо подумал, что делать.

- Подумал. Сложностей я не боюсь.

Вито Риккобоно повесил трубку и посмотрел на племянника, который пил виски.

- Осторожно с виски, мой дорогой. Казначей пригласил нас на ужин. Я думаю, что мы найдем способ выпутаться из этой заварухи.

Лицо Фрэнка побагровело от выпитого, но он продолжал глотать виски.

- Ты думаешь, что он нам поможет? Я ему не верю.

Риккобоно возразил:

- Я его советник и знаю, насколько он тщеславен и недоволен дележом наследства. Он считал и считает, что если между тобой и Ди Морра возникнет конфликт и он тебе поможет, то выиграешь ты, и он также не останется внакладе.

- Да, но если он займет мою сторону, то восстановит Ди Морра против себя, и я не думаю, что Орландо будет рисковать.

- Мы не будем просить о помощи. Мы попросим, чтобы он спрятал тебя у себя, пока я веду переговоры с Ди Морра. Именно потому, что Орландо не из тех, кто открыто выступит против Ди Морра, тебя никто в мотеле искать не будет. Я объясню Ди Морра, что ты не знал, кто живет с Раби, и она призналась в этом лишь после того, как ты ее избил. Если бы ты знал, кто ее покровитель, то никогда этого не сделал бы.

- Сделал бы, - пробормотал Фрэнк. - Я все равно избил бы ее, с кем бы она ни жила. Эта сука наставила мне рога, она была моей и предала меня.

Вито Риккобоно серьезно посмотрел на племянника:

- Нет, Фрэнк, она не была твоей… Ты хотел ее, а это разные вещи. Она не спала с тобой.

Фрэнк уронил стакан на стол.

- Если бы я был сильнее, я убил бы этого ублюдка, вместо того чтобы сидеть здесь и надираться.

- Учись владеть собой, иначе ты ничего не добьешься. Ди Морра умеет себя сдерживать, и его за это любят. Многие будут против тебя, если ты выступишь против Ди Морра из-за личных вопросов и нанесешь вред всей нашей организации. Когда все уладится, ты поймешь, что я прав. Поехали, мой мальчик.

В коридоре было темно, и Вито зажег свет, чтобы спуститься по лестнице. Вито жил в этом доме двадцать пять лет, из них последние десять без жены, которая здесь и умерла. Младшая дочь съехала четыре года назад, и Вито жил один, о чем он и думал с грустью, спускаясь по лестнице.

- Я живу в полном одиночестве. После того как все успокоится, ты мог бы жить у меня. У меня много комнат, и ты сможешь без стеснения водить сюда своих девок. Я ничем тебе не помешаю.

Несмотря на сложное положение, Фрэнк рассмеялся.

- Предложение привлекательное. По крайней мере, оно меня утешает. Остается только обсудить вопрос квартплаты…

Вито дружески потрепал племянника по плечу.

Машина Вито стояла на противоположной стороне улицы. Спускаясь по лестнице, Вито отдал ключи от нее племяннику.

- Поведешь ты. Вечером я плохо вижу.

Фрэнк стал переходить улицу, а Вито, следуя за ним, первым заметил тихо приближающуюся машину с погашенными фарами. Для любого гангстера, даже старого и потерявшего сноровку, это был сигнал опасности, и Вито инстинктивно толкнул племянника вперед.

- Беги в переулок.

Пытаясь выяснить причину, Фрэнк обернулся и закачался. Вито вновь толкнул его:

- Быстро! Не теряй ни секунды!

Когда Фрэнк побежал к переулку, Ральф Негри уже вытащил свой пистолет и приготовился стрелять. Вито тяжело бежал, прикрывая Фрэнка своим телом, и, когда он был уже в переулке, Ральф нажал на спусковой крючок. Пуля раздробила позвоночник и швырнула старика вперед. Он ударился о Фрэнка, и оба упали. Фрэнк выбрался из-под тела дяди и вскочил на ноги. Вито лежал на асфальте лицом вверх, на его лице, искаженном страданием и болью, была печать смерти. Он хотел закричать, но смог лишь еле слышно прошептать:

- Беги… беги…

Прежде чем Ральф выстрелил во второй раз, Фрэнк увидел, что Вито лежит в луже крови. Пуля ударила в стену, от которой отлетел кусок штукатурки. Фрэнк опомнился и побежал в темноте переулка, слыша за собой тяжелый бег преследователей. Перед ним выросла кирпичная стенка. Фрэнк подтянулся, перепрыгнул на другую сторону и свалился на кучу чего-то мягкого. Он оказался в мусоросборнике, с четырех сторон окруженном кирпичной кладкой. Взобравшись на одну из стенок, Фрэнк подтянулся и зацепился за нижнюю ступеньку ржавой пожарной лестницы. Преследователи остановились рядом, за кирпичной стенкой.

Фрэнк отчаянно пытался найти точку опоры, нашел наконец жестяную банку, подтянулся и стал взбираться по пожарной лестнице на крутую крышу.

Там он подполз к краю и взглянул вниз.

Обе машины стояли на улице. Если бы он мог добраться до машины Вито!

Фрэнк осторожно перебрался к другому краю крыши и обнаружил лестницу, ведущую в общий для трех зданий двор. Он находился, должно быть, на крыше дома своего дяди. В каком-то оцепенении, с дрожью в коленях Фрэнк стал спускаться, когда его затошнило. Он крепко вцепился в лестницу, и его вырвало. В голове стучало, но Фрэнк сделал несколько глубоких вдохов и почувствовал себя лучше.

Примерно в метре рядом с собой Фрэнк увидел узкий балкон. Держась левой рукой за лестницу, он правой дотянулся до перил балкона, крепко в них вцепился и отпустил левую руку. С ловкостью, которую подстегивал страх, он перебрался на балкон, выбил стекло, рукой нащупал задвижку и открыл раздвигающееся окно.

Внизу он разглядел мечущиеся фигуры Ральфа и Луччи. Фрэнк закрыл окно и прошел внутрь дома. На ощупь вдоль стенки он направился к двери, уронив по дороге стул. Фрэнк открыл дверь и попал в коридор с лестницей. Да, он не ошибся. Это был дом его дяди, Вито Риккобоно, который спасал его даже после своей смерти.

Спускаясь по лестнице, Фрэнк засунул руку в карман и вытащил ключи от машины. Входная дверь изнутри не была закрыта. В мгновенье ока Фрэнк пересек улицу и вскочил в машину Вито, безжизненное тело которого лежало неподалеку на асфальте.

Машина убийц стояла впереди. Фрэнк включил мотор, вырулил резко влево, и, пронзительно скрипя шинами, машина рванула вперед.

На первом же перекрестке Фрэнк на полной скорости свернул в боковую улицу.

X

В гостиной Винсента Фарго было темно. Три человека смотрели по телевизору гангстерский фильм. Сидя в старом, принадлежавшем еще его отцу кресле, Винс почесывал свои огромные ступни о ворсистый ковер. Его очаровательная жена Нелла сидела на краешке дивана рядом с Тони, который, положив голову на ручку и удобно растянувшись, потягивал белое вино.

Он весь ушел в свои мысли. Винс и Нелла внимательно смотрели фильм, а Тони телевидение не привлекало. Он смотрел иногда выпуски новостей, да и то лишь потому, что там часто говорили о людях его профессии. Однако он любил быть рядом с Винсом и Неллой, ведь это была его семья.

Тони чувствовал себя таким удовлетворенным, что не имел ни малейшего желания встречаться с красоткой, с которой провел несколько приятных часов накануне. А кроме того, он любил менять этих девиц, и все равно ему никуда не хотелось идти, - на него навалилась лень, и он предпочел остаться дома и пить вино, пока его не одолеет сон.

С самого рождения это был его мир, и некоторые знакомые ему с детства игрушки украшали его комнату. На стенке Тони повесил свой аттестат об окончании средней школы. У него есть кое-какое образование! Тони не возражал, чтобы в его отсутствие комнату занимали, но просил, чтобы все оставалось на своих местах.

Дом был приобретен его умершими родителями сорок лет назад после долгих лет изнурительной работы. Для жителей других районов города улица Келси, на которой жили братья Фарго, была бедной. Сами же Фарго по сравнению с соседями были людьми богатыми. Район назывался Конесбург. Этот фабричный район протянулся вдоль реки, но близость городской свалки и серной фабрики делали его в жаркие и душные дни невыносимым, однако братья привыкли к зловонию. Почти все дома района были переоборудованы под общежития, в которых проживали рабочие. В этом смысле улица Келси была лучшей в районе: здесь не было общежитий, а дом братьев Фарго был единственным, в котором квартиры не сдавались.

Вся семья Тони и Винса выросла в Конесбурге среди беспрестанных стычек между бандами. Квартал стал настоящей маленькой Италией.

Жили в нем, конечно, и пуэрториканцы, и негры, и евреи, и ирландцы, и даже одна польская семья. Однако, по мере того как братья Фарго обретали силу, все переходили на их сторону, чтобы не быть изгнанными из района. Постепенно все привыкли к власти братьев и объединились вокруг них, превратившись в настоящий бастион вокруг своих влиятельных соседей.

Только один раз, еще до того как братья вошли в мафию, их потревожила одна банда, но после этого никто не осмеливался вторгнуться в их владения.

Если Конесбург можно назвать царством братьев Фарго, а Келси его крепостью, то их дом был крепостным замком.

Дом принадлежал пополам Тони и Винсу, но Тони так никогда не думал. Как старший брат, Винс был главой семьи, а кроме того, он был женат и имел детей. Тони остался холостяком и не собирался жениться.

Винс был главой, шефом. Тони во всем следовал за ним и чтил его. Он был доволен таким положением, потому что оба брата знали, что Винс не стал бы тем, кем он сейчас был, если бы не поддержка Тони. Но наиболее важные решения принимал всегда Винс.

Тони испытывал двойную радость: от того, что можно наслаждаться жизнью в кругу семьи, и от того, что можно вот так лежать и предаваться приятным мыслям. У него есть близкие люди, которые о нем заботятся. Нелла была для него всем: и сестрой, и матерью, и даже любящей женой.

Тони не следил за фильмом, поэтому он первый заметил в дверях гостиной младшую дочь Винса Розу, которая сосала палец, устремив взгляд в телевизор.

- Роза, привет, - ласково сказал Тони. - Что ты здесь делаешь?

Девочка вынула палец изо рта, когда на нее взглянули родители, но глаз от телевизора не отрывала.

- Я хочу пить, я хочу воды, - сказала она.

- Только ее здесь и не хватало! - пробурчал Винс.

Роза, казалось, ничуть не испугалась раздраженного тона отца и продолжала смотреть телевизор.

- Роза, - властно сказала мать, - ты знаешь, где вода. Не притворяйся незнайкой. Иди попей и сразу же в постель!

- Я боюсь темноты.

В разговор вступил Винс:

- А спускаться в темноте ты не боялась!

Тони примирительно сказал:

- Ладно, не будем спорить. Я дам попить нашей маленькой принцессе и отведу ее наверх.

Нелла с мольбой посмотрела на него.

- Тони… сколько можно тебя просить, чтобы ты не потакал прихотям?

- Послушай, Нелла… - с лаской в голосе ответил Тони.

- Хорошо, - смиряясь, согласилась Нелла. - Хорошо, что ты не всегда дома, потому что при тебе детей воспитывать невозможно.

Тони пожал плечами. Он не верил, что она так думает, а поэтому взял Розу за ручонку, и оба, как дети, направились на кухню.

Тони зажег свет, открыл кран и усадил легкую, как пушинка, Розу на край раковины. Роза нагнулась и стала пить прямо из-под крана. Тони знал, что это одна из любимейших забав девочки.

Роза напилась, и Тони закрыл кран, выключил свет и, усадив девочку на плечи, поднялся по лестнице. В спальне он подбросил Розу к потолку, подхватил ее на лету и мягко опустил на пол, но Роза ждала продолжения игры.

- А сейчас в постель! Иначе придет мама и мне попадет!

Тони наклонился и поцеловал племянницу. Роза, обвив его шею ручонками, ответила ему нежным поцелуем.

- Я очень люблю моего дядю.

Тони спускался по лестнице, и в его ушах звучало это детское признание.

Винс и Нелла не заметили, как он вернулся в гостиную.

Не успел Тони сесть на диван, как фильм неожиданно прервали и во весь экран появилась надпись: «Последние известия».

- Мы прервали показ фильма, - начал комментатор, - чтобы сообщить нашим телезрителям очень важную новость. Полиция опасается новой вспышки войны между мафиозными группировками. Эту войну могут начать бандиты Вито Риккобоно, шурина недавно скончавшегося Паоло Регальбуто. Риккобоно только что был застрелен у своего дома. Соседи утверждают, что убийцы стреляли в другого человека, которому удалось уехать на машине убитого.

Очевидно, что этим другим был Фрэнк Регальбуто, и полиция разыскивает его, чтобы взять у него показания и поймать убийц. После фильма вы можете посмотреть наш подробный репортаж об этих событиях. До скорой встречи.

На экране вновь появился фильм. Винс положил свои босые ноги на кресло.

- Ты знал, что Фрэнк вернулся?

Тони отрицательно мотнул головой и весь напрягся.

- Нет. Что ты хочешь этим сказать?

Нелла резко встала.

- Эта новость касается нас. Я приготовлю кофе. - В ее голосе слышалась напряженность.

Зазвонил телефон, но Нелла, на которой лежала обязанность отвечать на звонки, не могла двинуться с места. Винс тяжело встал, подошел к телефону и скривил рот на свой обычный манер.

- Слушаю…

Нелла и Тони безуспешно пытались угадать суть разговора по выражению лица Винса, который время от времени ронял в трубку безразличное «да». Завершая разговор, Винс сказал только «о'кей» и обратился к жене:

- Ты, кажется, обещала кофе?

Это означало, что братьев нужно оставить наедине. Нелла ушла на кухню, благодаря Господа Бога за то, что ей не надо присутствовать при разговоре.

Винс пристально посмотрел на брата, тщательно подбирая слова:

- Это Казначей. Он просит, чтобы мы срочно приехали в «Старлайт».

- Зачем?

- У него Фрэнк.

Уже через полчаса они были у Орландо. Разговор шел в кабинете, вдали от посторонних глаз. Нервы у всех были натянуты, как струна. Беседовали впятером: Орландо, Мария, Тони, Винс и Фрэнк. Разговором завладел Орландо, излагая свои мысли с той железной логикой, которая принесла ему славу жесткого и твердого человека.

Тони не узнавал своего старого друга Фрэнка. Перед ним молчаливо сидел уверенный в себе человек, а не тот легкомысленный Фрэнк, которого он видел несколько недель назад.

Вечно шутливый взгляд этого человека сменился холодным и жестоким выражением.

Тони отвел взгляд, когда Фрэнк, заметив, что за ним наблюдают, повернулся к нему. Тони принялся лихорадочно вспоминать, где он раньше видел такое выражение. Да, конечно! Это был взгляд дона Паоло Регальбуто, когда тому приходилось принимать быстрое и жесткое решение.

Винс перебил Казначея и обратился к Фрэнку:

- Ты уверен, что это были Джо Луччи и Ральф

Негри?

- Абсолютно! - отрезал Фрэнк.

Винс растерянно покачал головой.

- Да-а-а… Ди Морра не в себе. Начинать войну из-за личных дел…

Орландо нагнулся к Винсу, чтобы перейти в наступление против него. Младший брат был не в счет.

- Этот старик ставит под удар всю нашу безопасность. Когда старикашка втюривается, добра не жди. Несомненно одно: Ди Морра должен уйти сам, или мы должны заставить его сделать это. Что вы думаете?

Винс не хотел связывать себя обязательствами.

- Продолжай.

- Я думаю, что нужно влить свежую кровь, что пришло время молодых, таких, как вы, хладнокровных, сильных духом и телом. Вы должны взять контроль над городом на себя и немедленно исправить то, что испорчено. Час пробил. Ди Морра назначила комиссия, а не мы. Он переступил грань: убил Вито и охотится за Фрэнком из-за личных разногласий. Он вредит всему нашему делу.

Следующим говорил Фрэнк, обращаясь как к Винсу, так и к Тони.

- Я вправе защищаться. Если он спускает на меня собак, то лучший способ защититься - это напасть на него. Он вступил на скользкую дорожку, внес раздор, и это дает мне право защищать себя и свои интересы.

Тони выпрямился на стуле и показал пальцем на Марию.

- Почему бы тебе не прогуляться, пока мы здесь беседуем?

С наигранно простодушным видом Мария ответила:

- Тони, что за глупости! У нас нет секретов, и все это знают.

- Это неправильно, - настаивал на своем Тони. - Женщины не должны вмешиваться в мужские дела.

- Тони, - Орландо взглядом искал поддержки у Винса, - я всегда делился с Марией своими планами и выслушивал ее мнение. Мы предоставили Фрэнку кров.

Винс медленно произнес:

- Спокойно, Тони. Все в порядке. Мария не просто жена, она член нашей организации.

Тони опустил плечи и голову и замолк, показывая своим видом, что его ни в чем не убедили.

Казначей завершил свою мысль:

- Я ставлю вопрос так: мне нужно защитить Фрэнка, а вы должны мне помочь.

- А какое отношение к этому имеем мы? - спросил Винс, но по его голосу не было слышно, чтобы он не соглашался с предложением Орландо.

- Винс, - прервал его Фрэнк. - Ты доволен тем, что вам досталось при дележе?

Винс ответил:

- Если посмотреть, что получил я, то да, доволен. Если же посмотреть, что досталось Орландо и Ди Морра, то нет.

- В сущности, в городе три семьи, - объяснил Фрэнк. - Если мы поменяем власть, то я буду контролировать то, чем занимался отец, Орландо займется тем, что принадлежит Бруно, а к вам перейдут дела Ди Морра.

По лицу Винса Фрэнк понял, что предложение его заинтересовало, но Винс всегда был очень осторожен.

- Говорить легко!

- Легко говорить и делать. Все просто, Винс. Мой отец умер, Бруно в тюрьме, а Ди Морра начал войну.

Казначей уточнил:

- Открытую войну. И без особых сил.

Винс удивленно посмотрел на него.

- Без особых сил? А знаете, сколько у него людей?

- Не все они верны ему.

- Сейчас, может быть, и нет, но если начнется война, то он найдет столько людей, сколько ему нужно. Денег у него куры не клюют, и если он начнет войну, к нему сбежится столько народа, сколько ему потребуется, и он нас побьет.

Казначей кашлянул.

- У меня тоже есть деньги на это.

- Намного меньше, чем у него.

Фрэнк не мог молчать и громко сказал:

- У меня тоже есть.

Винс и Тони вопросительно посмотрели на него, и Фрэнк рассказал им о своих делах в Европе и на Ближнем Востоке.

- Ди Морра ничего не знает. Мне удалось заключить ряд выгодных сделок. Если даже Ди Морра узнает, он не сможет у меня ничего требовать. Это все мое. Через месяц я должен буду заплатить оставшиеся деньги. Орландо согласен войти со мной в долю, и он получит третью часть прибыли. - Для большего эффекта Фрэнк сделал паузу. - Если вы поможете мне в борьбе с Ди Морра, то получите свою третью часть. Послушайте внимательно: третью часть от товара, оцениваемого в двадцать миллионов долларов.

Винс и Тони переглянулись: они обходились без лишних слов, если впереди светила перспектива крупно заработать. С этого момента они снимали с себя всякие обязательства перед Ди Морра. В своей жизни, сталкиваясь с подобной ситуацией, братья всегда принимали правильное решение.

Винс повернулся к Казначею.

- Чем ты можешь помочь кроме денег?

- Больше я помочь не могу ничем, но сделаю все, что в моих силах. Я притворюсь, что ничего не знаю о Фрэнке с тех пор, как он работает с Ди Морра. Когда мы уберем старика, я смогу защитить Фрэнка, потому что представляю соперничающую семью, семью Бруно. Я поклянусь перед членами комиссии, что Ди Морра убил моего советника и стал охотиться за Фрэнком. Я думаю, что смогу быть полезным Фрэнку.

- А если этого мало, - поспешно добавила Мария, - Орландо может их убедить в том, что не стоит поддерживать Ди Морра.

Казначей одобрительно кивнул головой:

- В результате я, вы и Фрэнк станем контролировать весь бизнес. Со временем мы отстраним и Бруно. Пока он во всем разберется, будет поздно.

На лице Винса читалось твердо принятое решение.

- Мы победим, если будем действовать быстро. В затяжной войне перевес будет на стороне Ди Морра.

Фрэнк ничем не выдал свою радость и сказал твердым голосом:

- В первую очередь нам нужно заняться Ди Морра и для этого найти людей, которые каждую минуту извещали бы нас о всех его передвижениях.

Для Казначея эта мысль была лучшей из всего, что сказал Фрэнк.

- Мы привлечем человека, который к нему близок. Я думаю о Джонни Треска. Я слышал, у него нелады в семье.

Винс возразил:

- Треска не подойдет. Он может проболтаться жене, и та все расскажет папеньке. Кроме того, Треска полностью зависит от старика, который спасает его из всех передряг, и он не будет рубить сук, на котором сидит.

Тони посмотрел на Фрэнка:

- Ты хочешь наказать Ральфа Негри?

- Нет. Зачем? Он выполнял приказ своего крестного отца.

Тони продолжал:

- Одно время я и Ральф ходили в один и тот же бар и много болтали. Ральф был страшно недоволен тем свадебным подарком, который Ди Морра преподнес Треска. Место по праву принадлежало Ральфу, но Треска обскакал его, став зятем Ди Морра.

В конце разговора все сошлись в одном: не объединив силы, им не победить. Придя к согласию в этом вопросе, они составили план первой схватки.

XI

Сержант Марри Гроссман из уголовной полиции выскользнул из приемной районного следователя, в которой толпились репортеры радио и телевидения. Никто не заметил его ухода, благодаря тому, что все внимание было обращено на Фрэнка Регальбуто.

Нервным взглядом сержант обвел коридор и посмотрел на стенные часы. Было ровно одиннадцать.

Притворяясь, что идет в свой кабинет, сержант дошел до конца коридора. Пусто. Тогда Гроссман быстро вышел на пожарную лестницу и поднялся этажом выше. Через замочную скважину он осмотрел коридор. Он также был пуст. Сержант подошел к телефону и набрал номер.

- Алло, - ответил незнакомый мужской голос.

- Мне нужно срочно поговорить с Д… - тихо, почти шепотом сказал Гроссман. - Скажите ему, что это Марри и у меня есть интересное сообщение.

- Подождите.

Сержант истекал холодным потом. Его взгляд беспрестанно бегал по пустынному коридору.

- Слушаю! - раздался голос Ди Морра.

- Фрэнк Регальбуто только что дал показания. Я все слышал. Он еще там.

- Что он сказал? - нетерпеливо спросил Ди Морра.

- Ничего. Ничего лишнего. Он заявил, что не знает, кто стрелял в дядю и в него. Было очень темно. Он считает, что ни у кого не было причины их убивать. У них не было врагов. - Сержант рассмеялся. - Он думает, что какие-то юнцы хотели их обчистить.

- Вы проглотили эту ерунду?

- Мы, конечно, удивились, но не можем доказать, что он лжет. Следователь пытался уличить его в противоречиях, но не смог. Сейчас допрос заканчивается, и следователю придется отпустить его.

- Когда?

- Примерно через час.

Ди Морра замолчал, вопросов у него больше не было.

- Спасибо. Завтра в почтовом ящике найдете подарок. - И прежде чем сержант поблагодарил, Ди Морра повесил трубку.

Фрэнк прокладывал себе дорогу среди толпы репортеров и фотографов, чтобы выйти из здания. На улице его ждал автомобиль, окруженный любопытными и журналистами, и Фрэнк с трудом пробивался к нему.

- Мне нечего сказать, - твердил Фрэнк.

- Фрэнк, - умолял репортер, - скажите что-нибудь.

Кто-то пытался вас убить. Пресса поможет раскрыть убийцу.

Фрэнк взялся за ручку дверцы. Вспышки фотоаппаратов ослепляли его, а один из журналистов чуть не выбил ему глазсвоей камерой. Фрэнк оказался в центре внимания прессы.

- Я уже сказал, что не знаю, кто это был. - Фрэнк выходил из себя. - Если мне что-то станет известно, я сообщу следователю. Кроме того, меня просили, чтобы в интересах следствия я ничего не говорил прессе. Это и в моих интересах. Я хочу, чтобы убийцы были пойманы.

Фрэнк отпихнул толпу и открыл дверцу. За рулем сидел Винс Фарго, а Тони с заднего сиденья следил из окна за окружающими Фрэнка людьми.

Один из репортеров узнал Тони,

- Тони, привет! А что тут делаешь ты?

- Ничего. Я друг Фрэнка, старый друг еще с детских лет.

- Как ты думаешь, кто пытался убрать его?

- Понятия не имею. - Тони втащил Фрэнка в машину.

Винс только и ждал этого момента, чтобы медленно тронуться среди толпы репортеров и любопытствующей публики. На другой стороне улицы развернулась какая-то машина и пристроилась за автомобилем братьев Фарго, прикрывая его сзади. В машине сидели трое верных братьям людей. Правил машиной настоящий ас по имени Хорхе Гарсия, а на заднем сиденье ехали двое прекрасно владеющих оружием молодых людей. Одному из них, Гарольду Эрли, было девятнадцать лет. Этот брюнет выражался только односложными словами, чтобы скрыть заикание. Один пистолет тридцать восьмого калибра был у него на поясе в кобуре, другой он прятал в кармане пальто.

Оджи Мондетто, по прозвищу Конь, которого пресса окрестила профессиональным убийцей, держал автомат под плащом. Гарсия следил за дорогой впереди и позади машины, а Эрли и Оджи внимательно смотрели по сторонам.

Проезжая через забитый машинами центр города, Фрэнк обернулся назад.

- Если ваши парни нас и прикрывают, то я их не вижу.

- Сейчас появятся, - не оборачиваясь, ответил Тони.

Когда машина достигла конца главной улицы, Винс повернул по кратчайшей дороге к Конесбургу, своей крепости. В сопровождении машины прикрытия они въехали на улицу Келси, проехали мимо дома Фарго и остановились через два квартала у здания на берегу реки.

Это был гараж Билла Райена.

Дверь была закрыта. В соседней с гаражом постройке размещалась «Интерсити ауто рипэа компании, как извещала вывеска под широким окном. Какой-то человек высунулся из окна, чтобы опознать машину братьев Фарго и пассажиров остановившегося рядом другого автомобиля. Все свои. Диего Сабатини снял трубку внутреннего телефона и отдал приказ людям из гаража.

Тяжелая дверь тихо открылась, и Винс въехал. После того как въехала также машина с охраной, дверь гаража закрыли вооруженные люди Винса - Вик Капуто и толстый человек по имени Смитти. Гараж хорошо освещался лампами дневного света и был прекрасно оборудован для ремонта или переделки любой марки автомобиля. Вверху на небольшой деревянной площадке стоял стол, за которым сидел какой-то человек. По его телосложению было видно, что ему нелегко подниматься на площадку по столь узкой деревянной лестнице. Этого человека, ирландца по национальности, звали Фагин, и он дежурил, небрежно держа в руках пулемет.

Винс поставил машину между поднятым на домкратах грузовиком и готовым к покраске «фордом». Тони выпрыгнул из машины первым, пощупав свое оружие.

- Пошли, я хочу показать тебе, как мы здесь устроились.

Через скрытую в глубине гаража дверь он повел Фрэнка по тесному проходу с покрытой линолеумом лестницей.

У братьев Фарго было две ставки. Одна из них, строительная компания братьев Фарго, располагалась в пригороде и действовала строго в рамках закона, а другая находилась на улице Келси. Билл Райен купил прогоревший кинотеатр и переоборудовал его под гараж-мастерскую.

Билда Райена приняли на работу три года назад. Он приехал из Флориды, где оставил о себе хорошую память и обширное полицейское досье. Верхний этаж здания он приспособил под клуб и столовую для охранников семьи Фарго. «Интерсити ауто рипэа компании была еще одним доходным предприятием братьев Фарго, которое занималось в основном угнанными машинами.

При минимальных материальных затратах, используя свою силу и напористость, братья смогли установить контроль над девятнадцатью мастерскими в городе и пригородах и получать от них свою долю прибыли, не слишком мучаясь совестью за насилие и преступления, ценой которых этот контроль обеспечивался. Глубокой ночью в «Интерсити» пригоняли угнанные машины, переделывали их до неузнаваемости и продавали как подержанные.

Доходы братьев постоянно росли, но были еще значительно ниже, чем у Бруно, который с помощью Казначея установил контроль за проституцией, мотелями, продажей алкоголя и игровыми автоматами. В свою очередь доходы семьи Бруно не могли сравниться с доходами семьи Ди Морра.

Если убрать с дороги Ди Морра, как это было решено в «Старлайте», братья Фарго и Бруно резко пойдут в гору. К Казначею и его жене от Ди Морра отойдут игорный бизнес, шантаж и ростовщичество. Братья Фарго смогут контролировать транспортные операции, а также скупку краденого в аэропортах и на железной дороге. Фрэнк станет абсолютным хозяином в наркобизнесе и ряде мелких дел.

Все это случится, когда Ди Морра будет убран с дороги.

Комната, в которую Тони привел Фрэнка, находилась на втором этаже ставки на улице Келси. Это было очень тесное помещение со скромной мебелью: стол со стулом, две раскладушки с голыми матрацами и шкаф. На одной из кроватей спал в носках и трусах высокий худой человек. Его огромные ноги свешивались с раскладушки.

Тони тронул его за плечо.

- Это Фейген, по прозвищу Жид. Он у нас дежурит ночью.

Фейген приоткрыл глаза, щурясь от света, махнул рукой в знак приветствия, перевернулся на живот и заснул.

- Генри Шански и Джордж Поляк рядом в комнате, - продолжал Тони. - Наша с Винсом комната напротив, рядом с ванной. Дежурство, как ты понимаешь, все несут группами по очереди.

Фрэнк понимал. Из того, что он увидел, стало ясно, что братья Фарго намеревались взлететь высоко.

Расположенный в двух кварталах от ставки дом братьев в охране не нуждался. Между гангстерами существовал негласный уговор: не нападать на жилище врага. Трусостью и подлостью считалось мстить женщинам, детям и старикам. Тони и Винс переехали в ставку до окончания войны между семьями.

Фрэнк подошел к окну и поднял шторы, чтобы взглянуть на улицу.

- Лучше не открывать, - предупредил Тони. - Где-нибудь на крыше может сидеть снайпер.

Фрэнк согласился и закрыл шторы.

- Что ты скажешь о близлежащих домах?

- Опасности нет. Наш дом самый высокий, и наверху сидит охрана. Там сейчас Поляк. - Тони тряхнул Жида и направился к двери. - Когда стемнеет, пусть Поляк спустится. - И, не дожидаясь ответа, вышел.

Когда они спускались по лестнице, Фрэнк сказал:

- Мне нужно забрать кое-какие вещи у матери: зубную щетку, белье, бритву.

- Я пошлю кого-нибудь за ними. Ты не должен выходить отсюда, Фрэнк. Позвони матери и предупреди ее.

- Правильно. Где телефон?

На первом этаже Тони провел Фрэнка в кабинет. На стене висел телефон, и Фрэнк подошел к нему.

В голосе матери нежность смешивалась с тревогой.

- У тебя все в порядке, сынок?

- Да, мама. Все хорошо. Я хочу, чтобы ты не беспокоилась. Я у Тони с Винсом, под их охраной. Думаю, что мне не стоит идти на похороны дяди Вито, ты понимаешь?

- Я тоже думаю, что так будет лучше для твоей безопасности. - В ее голосе слышался страх, но паники не было.

За свою жизнь она поняла, что трагедия и насилие составляют неотъемлемую часть жизни мужчин в ее семье. Затем она добавила:

- Винс и Тони - хорошие ребята. Передай им, что я поставлю за них свечку.

- Передам. Послушай, мама, к тебе зайдут за моими вещами.

Фрэнк вопросительно взглянул на Тони.

- Я пошлю Генри Шански, - сказал Тони.

- Мама, придет Генри Шански. Ты его знаешь?

- Маленький Генри? Конечно же, я помню его.

- Отложи для меня две рубашки, пару носков и…

- Послушай, Фрэнк, ты думаешь, я не знаю, что тебе нужно?

Фрэнк рассмеялся.

- Отлично. Сложи все в сумку.

- Я сейчас этим займусь. Будь осторожен.

- Не беспокойся, буду. Я тебе как-нибудь позвоню.

Когда Фрэнк повесил трубку, Тони сказал:

- Я пойду за Генри.

- У меня будет когда-нибудь пистолет?

Тони взглянул на него.

- Это проще простого. Чего у нас в избытке, так это оружия.

Через два часа на углу квартала появился новенький, сверкающий краской автомобиль. Сидевшего за рулем человека с ястребиным лицом звали Пит Лацатти, в бригаде Ди Морра он был известен как убийца номер один. Пит остановил машину и, положив руки на руль, замер в неподвижности. Из машины вышли два пожилых, грузных, хорошо одетых человека. Один из них, Мич, был братом и советником Ди Морра, а кроме того, сам возглавлял небольшую банду. Другого звали Бад Райли, он контролировал все ростовщические операции. Ди Морра был его патроном и оказывал ему всяческую поддержку. Мич и Бад перешли улицу и направились к «Интерсити ауто рипэа компани».

- Мы хотим увидеть Винса, - сказал Мич Сабатини, который успел предупредить хозяев по телефону о неожиданных посетителях и сейчас стоял у входной двери.

Вик Капуто открыл ворота.

Винс сидел за столом, положив руки на колени.

Фрэнк стоял у стены, заложив большие пальцы в карманы распахнутого спортивного пиджака, из-под которого торчала рукоятка кольта тридцать восьмого калибра. Райли подозрительно смотрел на всех.

- Я надеялся, Фрэнк, найти тебя здесь.

- Я здесь и есть, - медленно ответил Фрэнк.

- Их обыскать? - спросил Капуто.

Мич раздраженно обратился к Винсу:

- Ты знаешь, что мы ездим невооруженными, но даже если бы у нас было оружие, мы никогда бы в это логово с ним не сунулись.

Кивком головы Винс согласился с ним, но продолжал стоять на своем:

- Вы же понимаете, что это обычные меры предосторожности.

Мичу Ди Морра не оставалось ничего другого, как расставить руки. Капуто тщательно обыскал его с ног до головы, затем проделал то же с Райли.

- Ничего нет, - доложил Капуто Винсу.

- Можешь идти, Вик.

Капуто послушно закрыл за собой дверь. Винс показал на скамейку, которую предусмотрительно поставили в углу.

- Садитесь и чувствуйте себя как дома. Усевшись, Райли начал:

- Мы выступаем посредниками, поэтому оставляем свое мнение при себе. Мы выполняем поручение и лично против вас ничего не имеем.

- Мы понимаем это, - отрезал Фрэнк. Его глаза лихорадочно блестели на беспристрастном лице.

Мич повернулся к Винсу:

- Анджело интересуется, почему ты выступаешь против него и перешел на сторону Фрэнка.

- Я не переходил ни на чью сторону. Фрэнк мой друг и он со мной, чтобы еще раз не стать жертвой покушения.

- Анджело тебе уже не друг?

- Конечно, друг, то есть я надеюсь на это. Именно поэтому не хочу, чтобы он делал глупости и потом раскаивался, как, например, в случае с Вито Риккобоно.

- Это был несчастный случай. Анджело повздорил с Фрэнком.

Винс рассудительно сказал:

- Такого рода несчастные случаи происходят, когда к убийству прибегают из личной мести.

Допустим, что он рассержен на Фрэнка. Так что же, нужно убийство? Какого черта, это причина личного характера и не имеет отношения к делам семьи! Так поступать нельзя, и все мы это знаем.

- Я уже сказал, что мы приехали не для того, чтобы обсуждать проблемы, - сказал брат Ди Морра. - Я приехал по поручению.

- Какому?

- Выгоните Фрэнка. Это все.

- Я не могу этого сделать, это было бы несправедливо.

В глазах Мича светилась угроза.

- Ты решил выступить против Анджело. Ты хочешь, чтобы он уничтожил тебя со всем твоим бизнесом?

- Я не выступал и не собираюсь выступать против него, - спокойно ответил Винс. - Я надеюсь, что он поведет себя правильно. В противном случае мне придется принять кое-какие меры.

- Какие, например?

- Например, созвать комиссию и рассказать ей, что Ди Морра проливает кровь, чтобы уложить к себе в постель какую-то девку.

Мич собирался ответить, но сдержался и посмотрел на Райли. Райли понял приказ и заговорил.

- Винс, мы всегда были друзьями. Я помог тебе взять под контроль мастерские. Разве не так?

- Так. Ну и что из этого? Я плачу в срок и с хорошими процентами. Ты знаешь, что я хорошо зарабатываю на строительстве, и сам предложил мне большой кредит.

- Все, кредит кончился. Раз ты выступаешь против Ди Морра, я говорю тебе, что не могу ждать еще год. Верни мне деньги через четыре дня, можешь не беспокоиться о процентах.

Винс побагровел от бешенства. Он вынул руки из-под стола, сжал кулаки и встал. Подумав хорошенько, Винс вновь уселся, вспомнив, что не может порвать со своим кредитором.

- Я не смогу заплатить долг так быстро, и тебе придется подождать еще год.

Райли продолжал бесстрастным тоном:

- Тебе, Винс, лучше подыскать другое место. Или не выступать против Ди Морра.

Фрэнк вмешался в разговор:

- А ты на Ди Морра давишь так же?

Райли посмотрел на него и облизал губы.

- Нет. - Возможно, Райли говорил правду, а возможно, и нет.

- Переговорите с Анджело, - попросил Винс, - и скажите ему, чтобы он успокоился. Если он так любит эту девку, пусть с ней живет, никто его за это не осуждает. Девочка она красивая.

- Сейчас речь не о ней, - сказал Мич.

- Как не о ней? Разве не из-за нее началась вся заваруха? Вы знаете, что именно из-за нее. Посоветуйте Ди Морра умерить свой пыл. Пусть он наорет на Фрэнка или даже даст ему пощечину, но чтобы убивать из-за девки! Нет! Передайте ему, что лично я ничего против него не имею и не желаю зла. Я обращусь в комиссию только в том случае, если он не проявит благоразумия в отношении нас. Скажите ему, что я отсюда не двинусь, что я не слушал и не буду слушать, что о нем будут говорить. О'кей?

Мич пристально посмотрел на Винса, затем заявил:

- У тебя неплохие ребята, Винс, но их мало. - Мич поднял руку и стал загибать пальцы, называя имена: - Вик Капуто, Диего Сабатини, Оджи Конь, Фейген Жид, Фагин Ирландец, Джордж Поляк, Шански, Хорхе Гарсия, Эрли, Смитти, ты, Тони и Фрэнк. Всего тринадцать, несчастливое число и очень маленькое.

- Маленькое для чего? Мне война не нужна. Попроси своего братца, чтобы он хорошенько раскинул мозгами и действовал совместно с нами, как и раньше.

Фрэнк резко перебил Винса:

- Я навсегда порвал с Анджело.

Винс рассудительно сказал:

- Ну что же, это разумно. Если двое мужчин борются за одну и ту же девку, возникает масса сложностей.

Мич и его спутники переглянулись: больше здесь делать было нечего.

Когда дверь за ними закрылась, Фрэнк покачал головой:

- Ди Морра не дурак. Таким примирительным тоном ты, Винс, его не убедишь.

Чтобы снять напряжение, Винс сжал кулаки.

- Стоит попробовать. - Винс отодвинул стул и громко рыгнул. - У тебя нет с собой соды? У меня внутри все горит.

Тони вернулся в ставку поздно вечером. Он принес газету и направился прямо к Фрэнку.

- Я встретил Ральфа Негри в баре. Он запросил огромную цену: пять процентов от следующей партии героина. Кроме того, он хочет, чтобы после того, как Ди Морра выйдет из игры, ты привлек его к продаже наркотиков.

Фрэнк задумался над предложением.

- Мне все равно для этого кто-нибудь потребуется. Я думаю, что Негри мне подойдет.

- Подойдет. Я дал ему номер нашего телефона, и он обещал позвонить, как только наступит удобный момент, чтобы застать Ди Морра врасплох. Нам остается только ждать.

В это время двое неизвестных, крадучись вдоль задней стены дома на другой стороне улицы, тихо вошли в парадную дверь.

XII

Один из них был щупленький коротышка, другой тоже не отличался высоким ростом, но был плотного телосложения. От правого уха до подбородка его лицо рассекал широкий шрам. Сидя на полу заброшенного чердака, они наблюдали за гаражом Фарго через щель приоткрытого окошка.

Изредка они курили, пряча сигареты в ладонях, чтобы не выдать себя. Оба были уверены, что никто их не заметит в темноте чердака.

Человек со шрамом рассматривал в бинокль окна гаража-мастерской.

- Они осторожны, все шторы опущены.

- Надо ждать, - сказал коротышка, - когда кто-нибудь из них выйдет…

Он ласково провел рукой по прикладу приставленной к стенке винтовки с оптическим прицелом. Оба были известны как отличные исполнители, умеющие превосходно обращаться с оружием и никогда с ними не расстающиеся.

Их не страшила возможность длительного ожидания, - за устранение Фрэнка Регальбуто им полагалась крупная премия.

На полу лежала сумка, в которой они принесли разобранную винтовку, два термоса с кофе и несколько бутербродов.

Они оставили машину за несколько кварталов отсюда и добирались по улицам Конесбурга до цели пешком, словно обычные уличные торговцы. Им дали ключ от задней двери, и они смогли незамеченными войти в здание, в котором размещался бордель.

На другой стороне улицы в конторе «Интерсити» горел свет. Человек со шрамом схватил бинокль и навел его на освещенное окно. В контору вошел человек и направился к полкам с архивом. Коротышка положил винтовку на подоконник и стал целиться.

Человек со шрамом опустил бинокль и отодвинул в сторону ствол винтовки.

- Нет. Это Диего Сабатини.

Коротышка убрал винтовку и, взяв бинокль, удостоверился, что его приятель не ошибся.

- Ладно, - сказал человек со шрамом, подтаскивая к себе сумку. - А как насчет кофе?

- Хорошо бы, но нам нужно экономить. Ведь мы не знаем, сколько времени придется здесь проторчать!

Когда человек со шрамом открывал термос, дверь чердака резко распахнулась и две тени метнулись внутрь. Отбросив термос, человек со шрамом попытался вытащить пистолет, но получил страшный удар в колено и взревел от боли. Коротышка схватил винтовку, но так никогда и не узнал, что произошло: крупнокалиберная пуля размозжила ему череп и отколола от подоконника несколько щепок.

Не в состоянии встать на ноги, человек со шрамом поднял руки вверх. Из тени вышли Гарольд Эрли и Оджи Конь. В руках у первого был автомат, которым он не успел воспользоваться, второй в одной руке держал пистолет сорок пятого калибра, а другой сжимал свинцовую трубу.

- Вы идиоты, - сказал Эрли. - Думать, что можно пройти незамеченными по нашему району…

Оджи замахнулся трубой. Пытаясь защититься, человек со шрамом поднял руку, и удар пришелся ему по локтю. Рука с треском согнулась и повисла. Второй удар обрушился на лицо и отбросил стонущего человека со шрамом в сторону.

Других ударов он уже не чувствовал.

Прикончив врага, Оджи с удовлетворением посмотрел на результат своей работы: никто не нашел бы на лице никакого шрама, а точнее, никто не сказал бы, что эта изуродованная масса была когда-то лицом человека.

Час спустя Хорхе Гарсия на грузовике подъехал к огромному зданию «Мажестик фрайт хендлинг корпорейшен», где располагался штаб Ди Морра.

Гарсия, не выключая мотора, остановился напротив здания, выбросил на асфальт два полиэтиленовых мешка и дал газ.

Грузовик уже исчез из виду, когда из дома вышел человек, направляясь к двум валяющимся на асфальте мешкам. Ему не потребовалось их открывать, - содержимое было прекрасно видно сквозь прозрачный полиэтилен, и он едва сдержал рвоту.

Анджело Ди Морра сидел за рабочим столом и слушал чей-то отчет по телефону. Мич, Луччи и Райли терпеливо ждали. Ди Морра повесил трубку и серьезно посмотрел на своих друзей. Лицо Ди Морра стало восковым, на лбу вздулась артерия. Он казался очень старым и усталым, но голос его был по-прежнему тверд:

- Оба типа, которым мы поручили позаботиться о тех подлецах, уже вернулись и лежат во дворе.

Мич, Луччи и Райли переглянулись. Все было понятно без слов.

Кто-то робко постучал в дверь.

- Войдите! - сказал Ди Морра.

Вошла его жена и неуверенно посмотрела на него.

- Еда стынет. Вы еще долго?

Ди Морра обратился ко всем троим:

- Можете идти и начинать. Я подойду.

Он проводил их до дверей и, оставшись один, расслабленно прислонился к стене. Он слушал стук собственного сердца и чувствовал себя отвратительно.

Ди Морра подошел к бару, налил себе виски с содовой и, упав в кресло, в раздумье принялся его потягивать.

Он признавал, что совершил ошибку. Большую ошибку. И никто не имеет мужества сказать ему об этом.

Он действовал поспешно и необдуманно и нарушил мир в семье.

Когда между братьями разгорается война, нужно идти до конца. Назад пути нет. Положение осложнилось еще больше после неудачной попытки убить Фрэнка.

Ди Морра не винил Луччи и Негри в том, что они не убили Фрэнка. Когда нужно действовать быстро, возможна осечка. Ди Морра вспоминал, как во времена сухого закона он, Бруно и отец Фрэнка напали на подпольный склад алкоголя. Они были тогда почти детьми. Если бы Джимми Бруно не застрелил случайно человека, они успешно завершили бы свою первую крупную операцию. Ди Морра вспомнил, как они бежали по улице и вскочили в ожидавшую их на углу машину, чтобы скрыться раньше, чем их окружат. И все из-за случайного выстрела ныне многоопытного Бруно.

С гибелью двух своих людей Ди Морра проиграл еще одну схватку. В разгоревшейся борьбе можно победить, если терпеливо и мудро обдумывать каждый свой шаг.

Его проблема с Фрэнком перестала носить личный характер. Сейчас речь идет о делах.

Ди Морра давно отдалился от Раби, больше она для него не значила ничего. Он чувствовал себя обязанным помогать ей, но страсть угасла из-за последствий, к которым привела. За эту страсть приходится платить дорогой ценой.

Ди Морра понимал, что извинения или уступки с его стороны станут началом его конца, поэтому на удар он должен отвечать ударом, независимо от того, был он прав или нет.

В организации сейчас много честолюбивой молодежи, жаждущей освободиться от старых традиций и рвущейся к власти. Если оставить Фрэнка и братьев Фарго в покое, это приведет к анархии.

Ди Морра допил виски и принялся обдумывать тактику борьбы. Его сердце учащенно билось, нога затекла, и он поставил ее на скамеечку.

Должен ли он искать контакты с братьями? Или лучше заставить их идти на сближение с ним? Очень важно привлечь их на свою сторону и изолировать Фрэнка, оставив его без поддержки.

Тогда останется только ждать, когда Фрэнк сам приползет к нему, ничего не требуя.

Затем, где-нибудь через год, с Фрэнком может произойти несчастный случай. Кто посмеет обвинить его, Ди Морра? Парня жалеть не стоит, не заслуживает доверия.

Как бы ни сложились обстоятельства, виноват сам Фрэнк, и если кто-то должен уйти, то пусть это будет Фрэнк, а не он, Ди Морра.

Анджело встал и подошел к телефону. У него была превосходная память на телефонные номера, и он позвонил Холу Джонсону.

Хол контролировал игру в негритянских кварталах и платил Ди Морра за поддержку и защиту. После первых же слов он узнал голос Ди Морра, но разговаривал сдержанно. Очевидно, он был в курсе проблем крестного отца.

- Как дела?

Ди Морра не удостоил его ответом, сразу перейдя к сути:

- Я хочу, чтобы ты сегодня был у меня. Сейчас же.

Хол не отважился отказаться:

- О'кей, я буду через час, - и повесил трубку.

Ди Морра был уверен, что Хол возьмется за дело, если снизить налог на него. Хол подбирал себе людей среди профессиональных убийц и телохранителей.

Ди Морра разбил свой план на две части. На первом этапе он притворится, что предпочитает избежать борьбы с Фрэнком. Все проглотят эту наживку: старик, мол, всего достиг, силы у него уже не те, и он хочет спокойно наслаждаться достигнутым и не рисковать.

Если разговор состоится в присутствии братьев Фарго, он сможет притупить их бдительность сам. На втором этапе в дело вступает Хол со своими людьми, наносит неожиданный удар, и победа обеспечена.

Когда Ди Морра вошел в столовую, все уже перешли к десерту.

- Завтра мы едем отдыхать во Флориду, - Голос Ди Морра звучал решительно. - Собирай чемоданы, мы поедем сразу после обеда.

Жена удивилась.

- Анджело, но сейчас там так жарко! Ты знаешь, что я не переношу жару.

- Тогда сиди дома с кондиционером.

Ди Морра вопросительно посмотрел на пустое блюдо, и жена отправилась на кухню.

Ди Морра обратился к брату:

- Я хочу, чтобы ты поехал с нами.

Мич привык к неожиданным решениям брата.

- Хорошо.

- А братья Фарго? Мы им полностью развязываем руки?

Ди Морра не хотел никого посвящать в свои планы, пока они не уехали, и вопрос повис в воздухе.

Мич посмотрел на дверь кухни, чтобы убедиться, что хозяйка дома его не слышит.

- А девушка? Ты ее навестишь?

- Нет. - Ди Морра посмотрел на Луччи. - Пошли Негри в Нью-Йорк, чтобы посмотрел, как ее лечат, и оплатил счета за больницу, пластическую операцию, сиделок и все прочее. Пусть он ей скажет, что мне нужно выехать по делам и я позвоню ей, как смогу.

- Ей сказать, куда ты едешь?

Ди Морра поколебался.

- Нет… нет…

Брат не улыбнулся, но во взгляде, который он бросил, светилось одобрение и уважение.

Винс Фарго заканчивал разговор по телефону, когда вошел Тони.

- Звонил Ральф Негри, - сказал, улыбаясь, Винс. - Ди Морра вместе со своим штабом отправляется сегодня в Майами.

Тони наморщил лоб.

- Это на него не похоже… уезжать, когда у него столько проблем…

- Видишь ли, братец, он стареет. Конечно, я не отвергаю мысли, что он просто собирается с силами и ждет, пока мы поостынем. Тогда он вновь возьмется за Фрэнка, но пока что мы используем предоставленную нам возможность и будем действовать так, как нам хочется.

- Что ты хочешь сказать?

- Ты не догадываешься? Нам не придется возиться с охраной. Мы сейчас же пошлем туда наших людей и застанем их врасплох.

На лице Тони появилось сомнение.

- Ты считаешь, что так будет лучше? На чужой территории? Мы не рискуем поссориться с ребятами из Флориды?

Винс улыбнулся:

- Мы попросим извинения и сделаем подарки. Я смогу пойти на любые уступки после того, как мы уберем Ди Морра. Он не должен вернуться сюда.

Сомнения Тони не рассеялись.

- Предположим, что шаг Ди Морра - это ловушка. Мы считаем, что Негри с нами, но поклясться в этом не можем.

- Я думал об этом. Один из нас останется здесь и будет следить за развитием событий. Ты останешься?

Тони отказался.

- Нет. Я отказался от всякого руководства два года назад. Ты помнишь? Я силен в драке, и мне это нравится. Кого мне взять с собой?

- Ты сам можешь выбрать. С Ди Морра поедет Мич, этот тихоня Луччи, Пит Лацатти и Джонни Треска.

Тони оценил силы врага и составил свою команду.

- Я поеду с Капуто, Сабатини, Джорджем Поляком, Смитти и… Фрэнком. А тебе людей хватает?

- Хватает. Запомни, что если ты уберешь Ди Морра, то остальным займусь я и смогу заткнуть всем глотку. Но если ты завалишь дело, то нам придется туго.

- Не завалю, - уверенно пообещал Тони.

XIII

Небо Флориды в ту ночь было чистым. Огромная полная луна отражалась в воде, а тишина прерывалась лишь пением ночных птиц и кваканием лягушек.

Дача Ди Морра была бело-розового цвета, и ее отражение в воде напоминало огромный качающийся на волнах корабль. Задний фасад дома выходил на дорогу, терявшуюся в густом лесу.

Тони, сидя на корточках у гаража за густым кустом, посмотрел на часы.

Было одиннадцать. Анджело опаздывал, они ждали его в десять. Тони запустил руку в карман, вытащил пистолет и в сотый раз осмотрел его, после чего опять положил в карман и принялся ходить взад-вперед, стараясь успокоиться.

Сидевший невдалеке Фрэнк от нечего делать перебрасывал пистолет из одной руки в другую. Сегодня он сильно нервничал, хотя ему не впервые приходилось так долго ждать.

Капуто и Сабатини прятались по другую сторону гаража. У Капуто была винтовка, а у Сабатини два пистолета. Поляк, вооруженный автоматом, прятался невдалеке за деревом у дороги, чтобы лучше видеть подъезды к дому. Смитти проник на дачу и присел с винтовкой у приоткрытого окна, чтобы застрелить любого, кто попытается спастись бегством.

Тони считал, что засада прекрасно организована и Анджело не уйти от расплаты. Если кто-то попытается защитить Ди Морра, его убьют раньше, чем он сможет что-либо сделать.

Время шло. Фрэнк встал и пошел к Тони. Он скорее догадался, где тот находится, чем увидел его. В голосе Фрэнка звучало отчаяние:

- Тони, у меня предчувствие, что он не приедет.

- Даже если он не приедет, мы не совершили никакой ошибки. Да, мы зря потеряли время, но он от нас все равно не уйдет.

Тони знал, что Ральф мог их предать, но предпочел промолчать об этом. Если Ральф предал, то Ди Морра может организовать засаду около их машины.

Однако не стоит предаваться пессимизму. Ди Морра вполне мог заехать навестить какого-нибудь друга или ужинать в городе. А может, он гуляет перед сном.

Его мысли прервал звук приближающейся машины. Тони встал за кустом, положил палец на спусковой крючок пистолета и напрягся, как тигр, готовый к прыжку. Тони услышал, как открываются ворота, и при лунном свете увидел, как старый большой «кадиллак» медленно движется к дому. Впереди он насчитал троих, но не смог разглядеть, сколько человек ехало на заднем сиденье.

«Кадиллак» остановился, освещая фарами двери гаража.

Кто-то вышел из передней дверцы. Это был Мич. Следом за ним появился Лацатти, а с водительского места вышел Треска. Задние дверцы не открылись.

Мич пошел к дому, вытащив из кармана, по всей видимости, ключ. Тони не сводил глаз с машины, - среди приехавших явно не хватало одного человека. Нервы Капуто не выдержали, и он возник перед Мичем, ткнув ему в живот пистолет.

- Стой!

Мич послушно остановился. Пит Лацатти запустил руку в карман плаща, чтобы вытащить пистолет, но перед ним вырос из темноты Сабатини с оружием в руках, и Пит сдался.

Револьвер Фрэнка упирался в ребра Треска.

- Спокойно, красавчик!

Треска инстинктивно отвел руки в стороны.

Тони подбежал к «кадиллаку» и резко открыл заднюю дверцу. Внутри никого не было, и он почувствовал, как у него стеснило грудь. Тони посмотрел на дорогу, но Поляк, ничем себя не выдавая, по-прежнему сидел в засаде, ожидая, видимо, при-? езда Ди Морра в другой машине.

Тони обратился к Мичу:

- Где Анджело?

Но ответа он не получил. Несколько секунд Тони пристально смотрел на Мича и принял решение. Обойдя Мича, он подошел к Треска и приставил пистолет к его лбу.

- Раскалывайся!

- Он в больнице, - завопил Треска. - Он свалился сразу же, как мы приехали в Майами. У него сердечный приступ.

- Сердечный приступ… - пытаясь осознать происшедшее, медленно повторил Тони. Он подумал, что в таком положении Треска не может врать. - В каком он состоянии?

- Не знаю. Когда мы уезжали, он был без сознания.

Как Тони хотел, чтобы Ди Морра умер!

- А Луччи? А жена?

- Они там. Мы с Питом сменим их завтра.

Мич насмешливо посмотрел на Треска.

- Да ты у нас герой!

Треска пожал плечами.

- Я сделал что-то плохое? Полиция и местная «безопасность», должно быть, уже там.

Лацатти пришел на помощь Треска:

- Он прав. Ни полиция, ни «безопасность» не хотят стычек с людьми из других штатов.

Мич решил нажать на Тони:

- То, что вы с братом делаете, неверно. Вы наживете неприятности с местными властями. Вам лучше собрать чемоданы и убраться восвояси.

- Заткнись!

Мич сказал то, что думал. Ди Морра действительно повезло с сердечным приступом. Все планы Тони полетели к черту, и не было смысла убивать трех захваченных врагов. Тони махнул пистолетом, приказывая пленным подойти к машине.

- Поживее! Руки на капот, ноги расставить!

Мичу показалось унизительным такое требование, но он был вынужден последовать примеру своих приятелей.

Тони спрятал оружие.

- Не делайте глупостей! В доме сидят наши люди и прикрывают нас.

Он быстро обыскал пленных и отобрал оружие у Треска и Лацатти. Мич, как всегда, был невооружен.

Тони спрятал один отобранный пистолет и, держа другой в руке, обратился к Мичу:

- Мич, отдай ключи от дома.

После некоторого колебания Мич передал ему ключи. Тони вошел в дом и зажег свет. Все вошли в дом, кроме Поляка и Смитти, которые остались на своих постах.

Пройдя через прихожую, вся группа оказалась в просторной, современно обставленной гостиной. Мич, Треска и Пит сели на диван, а Тони обежал взглядом комнату, отыскивая телефон. Он нашел его, взял в руки и спросил:

- В доме есть другой телефон?

Мич ответил:

- Да, один наверху, другой на кухне.

Тони поставил телефон на место, вошел в кухню и закрыл за собой дверь. По его виду казалось, что он полностью владеет собой, однако на самом деле Тони с большим трудом сдерживал себя, каждая минута была драгоценной.

Вначале Тони позвонил в больницу и спросил об Анджело Ди Морра. Его соединили с дежурной по этажу, которая, выслушав Тони, сухо ответила:

- Я сожалею, но мистер Ди Морра не может ни с кем говорить. Позвоните позже.

- Ему лучше?

- Нам не разрешается давать такую информацию по телефону.

Тони повесил трубку и стал звонить брату. Больше он не сделает ни шагу, не переговорив с братом.

Винс молчаливо выслушал рассказ. Тони решил закончить обнадеживающим тоном:

- Судя по всему, он может умереть и без нашего участия. Как ты думаешь?

- Да… - больше Винс не сказал ничего.

Он не знал, насколько Тони был раздражен его тоном и лаконичностью, однако Тони сдержался, чтобы не поссориться с братом:

- Винс, я знаю только одно: нужно действовать быстро. Разговоры ничего не дадут.

- Да… Действовать быстро… У нас уже есть пример. Кто-то взорвал нашу строительную компанию, почти ничего не осталось.

Тони похолодел.

- Убытки большие?

- Около семидесяти тысяч долларов. Не меньше. Повреждены бетономешалки, грузовики и система очистки песка.

- Сукины дети…

- Да… У нас сейчас нет столько денег. Страховая компания не принимает заявление. Они хотят убедиться, что это не мы сами устроили взрыв.

- Ты не выяснил, кто подорвал?

- Не знаю. Не имею ни малейшего представления, да и какое это имеет значение? Ди Морра приказал, его приказ выполнили. Сейчас меня беспокоит, когда и где они нанесут следующий удар.

Тони задумался. В его голове зародилась интересная мысль. Он подумал еще немного.

- Винс, может, нам… - Он изложил свой план.

На этот раз задумался Винс. Наконец он ответил без всякого воодушевления:

- Не знаю… Может, и стоит… Ты попробуешь?

- Да. А у тебя другое предложение?

- Нет. О'кей. Давай. Даже если не получится, нам от этого хуже не станет.

Тони повесил трубку и позвал Фрэнка на кухню. Плотно закрыв дверь, Тони рассказал, что произошло со строительной компанией, и обрисовал свой план. Фрэнк внимательно выслушал.

- Это, конечно, не лучшее, но я присоединяюсь.

- Тогда вперед!

Тони вошел в гостиную, где, устав от ожидания, уже появился Смитти. Тони отозвал его в угол.

Фрэнк вышел из дома и направился к спрятанной неподалеку машине, на которой они приехали. По дороге он захватил с собой Поляка. Когда Фрэнк вернулся в гостиную, все уже стояли, готовые к выходу. Тони распорядился:

- Треска и Сабатини едут со мной.

- А мы? - спросил Лацатти.

- Ты и Мич поедете с Фрэнком. Вы погостите у нас и, если будете неблагодарными гостями, встретитесь с вашим дорогим Анджело на том свете.

- Это называется похищением, - спокойно напомнил Мич. - У вас будут проблемы с федеральной полицией.

- Она ничего не узнает. Мы все заинтересованы хранить это дело в секрете. Если твой брат выкарабкается, то он не будет дураком и станет держать язык за зубами. Иначе он лишится дорогого братца и ничего не получит.

- Пошли, - подталкивая «гостей» к выходу, сказал Фрэнк и вышел первым. За ним под охраной Капуто, Смитти и Поляка следовали Мич и Лацатти.

Мичу и Лацатти связали руки, завязали глаза и затолкали на заднее сиденье «кадиллака» между Смитти и Капуто. Фрэнк сел за руль рядом с Поляком.

Если бы кто-нибудь увидел забитую людьми машину, то подумал бы, что загулявшая компания возвращается с веселой вечеринки. С порога дачи Тони помахал рукой, словно прощаясь со своими гостями.

Тони уже хорошо познакомился с кухней и приготовил себе кофе, чтобы успокоить нервы и убить время. Треска сидел с одного края стола, а напротив с пистолетом в правой руке пил кофе Сабатини.

Взбодрившись, Тони начал разговор с Треска и закончил его обещанием:

- Тебе повезло больше, чем им. Если будешь нам помогать, мы тебя отпустим и обеспечим твое будущее.

- Спасибо, Тони, огромное спасибо. - В голосе Треска не было никакой иронии.

- Ты найдешь Ди Морра и расскажешь ему, что ты здесь услышал. Мич и Лацатти останутся заложниками, чтобы ему не взбрело в голову выкинуть еще что-нибудь вроде взрыва моей компании.

- Я об этом ничего не знаю, - поспешно сказал Треска.

- Забудем о том, что уже произошло. Никакие обсуждения здесь не помогут. Но если впредь случится что-то подобное, Мичу и Лацатти конец. Ясно?

- Понятно. Я поговорю с ним.

Тони наморщил лоб:

- Как тебе наш план? Как отреагирует Ди Морра?

- Откуда мне знать! - ответил Треска. - Анджело обожает брата, это я могу гарантировать. Он не будет сидеть сложа руки и наверняка что-то предпримет.

- Предпримет… Нам от этого хуже не станет.

Джонни осторожно подбирал слова:

- Время покажет. Ди Морра наплевать на Лацатти, но Мич для него значит много, и он не возьмет на себя ответственность за смерть брата.

Тони сидел с пустой чашкой в руке. Затем он медленно поставил ее на стол: в его голове зародилась новая идея.

- Треска, а если мы все переиграем?

- Не понимаю, - с опаской сказал Треска.

- Если ты останешься у нас, а Мича мы освободим?

Треска вытаращил глаза:

- Он и пальцем не пошевелит, даже рад будет, если вы меня убьете. К чему вам это? Мною пожертвуют, а пользы вам это не принесет.

Тони слабо улыбнулся:

- Я только высказываю предположение. Он так много сделал для твоего счастья! Даже дал тебе в жены потаскуху. Не так ли?

Лицо Джонни вспыхнуло, а глаза наполнились ненавистью. Тони притворился, что не замечает реакции Треска.

- Забудь это. У нас есть для тебя хорошее предложение.

- Быть вместе с вами? Работать на вас?

Тони приблизился к Треска.

- А что будет с тобой, когда тесть умрет? С инфарктом долго не живут. Что будет с тобой, когда Райли потребует вернуть долг? Ты надеешься получить что-то в наследство? Понятно, что нет!

Эти слова окончательно выбили Треска из колеи, и Тони поторопился закрепить успех:

- Ты понимаешь, о чем я говорю? Тебе лучше быть с нами. Он тебя терпит только потому, что обрезал тебе, как бодливой корове, рога.

Погруженный в свои мысли, Треска не обратил внимания на последние слова. Тони взял его за руку:

- Пора ехать.

Сабатини сопровождал их с кольтом сорок пятого калибра в руке.

- Ты думаешь, что они осмелятся пойти на все? - спросил Ди Морра, лежа на больничной койке.

- Думаю, что да, - Треска говорил убежденно. - Они сразу убьют его, если вы не согласитесь на их условия. Тони дал понять, что после взрыва компании они оказались в трудном положении и готовы на все.

Ди Морра и сидевший на стуле около кровати Треска разговаривали наедине. Луччи с женой Ди Морра вышли и закрыли за собой дверь, чтобы никто не мешал разговору.

Ди Морра лежал на подушках и казался бледным и похудевшим, но в целом выглядел неплохо. Глядя на белую стену мимо зятя, Ди Морра принял решение:

- Хорошо. Я согласен оставить их в покое, а они пусть освободят Мича.

- Если вы хотите…

- После того как ты поговоришь с ними, отправляйся домой и переговори с Райли. Скажи ему, чтобы до моего возвращения всеми делами занимался он и чтобы он связался с комиссией. Я хочу, чтобы на братьев нажали и они отпустили Мича.

- Понятно. - Треска внимательно изучал тестя и наконец решился поставить на карту свое будущее. - Вот что еще: они меня вербовали, чтобы я был их шпионом.

Ди Морра удивленно посмотрел на Треска - неужели это его зять?

- Если ты мне об этом рассказываешь, значит, ты решил остаться со мной? Или я ошибаюсь?

Треска напустил на себя торжественный вид:

- Вы поправитесь, бы крепкий орешек, и Фарго с вами не справятся, а я, честно говоря, хочу быть с победителем.

Ди Морра новыми глазами смотрел на зятя:

- А ты разбираешься в жизни!

Треска с облегчением улыбнулся: решение передать Ди Морра разговор с Тони далось ему нелегко.

- Надеюсь, что это похвала.

Ди Морра взял телефон с прикроватной тумбочки, набрал номер Хола Джонсона и распорядился:

- Оставь пока братьев Фарго в покое. С ними не должно ничего случиться. Не спрашивай, я сам тебе скажу, что поправляюсь. - Ди Морра повесил трубку.

- А сейчас, Джонни, возвращайся к Фарго и скажи им, что будешь работать на них. Скажи им… - Ди Морра задумался. - Скажи им, что мне плохо и я едва говорю. Пусть думают, что я не выкарабкаюсь. Правильно?

- Правильно. А мне заниматься контршпионажем?

- Именно так.

Треска показал на телефон.

- Если вы хотите показать, что вам плохо, будьте осторожны с телефоном. Они могут подслушивать. Не должно быть никаких лишних разговоров.

Ди Морра изумленно посмотрел на зятя:

- Ты опытнее, чем я думал. Если у тебя есть еще и силы, мы сможем обсудить твое будущее.

Треска весь напрягся от ожидания.

- Что-то новое?

- Возможно, но прежде мы должны поговорить об одном деле. Патриция. Ты должен принять меры, чтобы она вела себя правильно.

Треска вызывающе посмотрел на тестя:

- Это ваша вина, вы ее баловали и никогда даже пальцем не тронули. Вот она и привыкла.

- Послушай, Джонни, сейчас ты рассуждаешь, как ребенок. Отношения между отцом и дочерью нельзя сравнивать с отношениями между мужем и женой, и ты сам увидишь, что я прав, когда у тебя будут дети.

Треска откровенно признался:

- Вы знаете, что я всегда вас боялся и думал, что мне придется плохо, если я буду с ней ссориться.

- Я хоть раз дал понять, что вмешиваюсь в вашу жизнь?

Джонни опустил голову.

- Никогда!

Он резко поднялся, почувствовав себя другим человеком. Отныне никто не сможет унизить его безнаказанно!

Винс Фарго сидел у себя в «Интерсити», когда зазвонил телефон. Винс снял трубку.

- Это Джонни Треска, Винс. Тони сказал, чтобы я после разговора с Анджело сразу позвонил тебе.

- Да, ну и что?

- Ди Морра согласен. Вы отпускаете Мича и Лацатти, а он не трогает вас.

Послетомительного ожидания Винс облегченно вздохнул.

- В таком случае - мир. Никто не умрет, если Ди Морра будет вести себя правильно.

- Я скажу ему это. И еще: Тони сказал тебе, что он предложил мне работать на вас?

Винс насторожился.

- Еще нет.

- Тогда скажет. Я согласен.

- Да, - безразлично заявил Винс.

Треска хотел растянуть разговор.

- Я думаю, что Ди Морра жить осталось недолго, а если он поправится, то будет лишь тенью того Ди Морра, которого мы знаем.

- Это плохо… - по-прежнему безразличным тоном ответил Винс.

- Винс, ты не понял. Я говорю, что вы легко победите, а я хочу быть с победителем.

- Естественно. - Винс никак не проявлял своего отношения к словам Треска.

- У меня есть еще информация. Ди Морра попросил, чтобы я передал Райли, что он должен временно вести все дела. Кроме того, Ди Морра поручил мне связаться с комиссией, и та должна надавить на тебя и заставить отпустить Мича.

- Вот как? Он хочет содрать с меня шкуру?

- Кажется, да. Используй информацию так, чтобы Ди Морра не заподозрил, что я с вами. - Треска сделал паузу. - Я ведь с вами?

- Гм… Ты остаешься с Ди Морра или возвращаешься домой?

- Возвращаюсь.

- Тогда позвони мне завтра утром, и я дам тебе ответ, а до этого переговорю с Тони. До завтра! - прервал разговор Винс.

Вскоре раздался еще один звонок. Это был Сабатини.

- Тони возвращается домой. Он сказал, чтобы кто-нибудь из наших прослушивал телефонные разговоры в госпитале.

- Прекрасная мысль!

- Со мной рядом наш человек, он прослушал несколько разговоров по внутреннему телефону: врач приказал установить у постели Ди Морра кислород, организовать постоянное дежурство и отменить все посещения. Судя по всему, дела Ди Морра плохи.

- Да, кажется, он долго не протянет. - Винс нарушил свою привычку отвечать уклончиво.

- Я могу вернуться? Человек остается здесь и будет постоянно сообщать о телефонных разговорах.

- Правильно. Кажется, наши дела поправляются. Сабатини рассмеялся и повесил трубку.

Винс вытер пот с лица. В желудке ныло, и ему страшно захотелось что-нибудь съесть. Лицо Винса расплылось в широкой улыбке - все говорило о том, что Треска не лжет.

XIV

Патриция вся извивалась в супружеской постели, чтобы возбудить лежащего рядом мужчину, который чувствовал себя пристыженным из-за последних двух неудачных попыток. Он всячески старался ей подыграть, несмотря на усталость, но не мог. Эта женщина-дьявол делала с ним все, что умела, а умела она многое.

Говорили, что дочь Ди Морра нимфоманка; во всяком случае она несомненно была сексуально агрессивна.

В тридцать четыре года она сохранила стройную девическую фигуру, а на ее лице не было ни морщинки. Несмотря на все усилия, ее партнер оказался не на высоте.

Его звали Рей Ноленд, он работал на Марию Орландо, подыскивая смазливых девиц для работы в ее заведении. Он хотел бы влюбиться, испытать новые чувства, но ему это не удавалось. Девочки готовились для сексуальных развлечений и давали мужчинам все, что те искали, кроме истинной любви.

Рею надоели ласки Патриции, которая беспрестанно ползала по нему.

- Отдохни немного… может, через час… А сейчас мне нужно выпить.

В бешенстве Патриция соскочила с постели.

- Какая выпивка! Ты весь пропитался виски. Я знаю, что тебе сейчас нужно: порция героина.

Она легла на него и потянулась к коробке из-под драгоценностей, но замерла, услышав звук открывающейся двери.

Рей скинул ее с себя и испуганно соскочил с постели.

- Кто это?

Лежа на боку, опершись на локоть, Патриция насмешливо взглянула на него:

- Трус… - и крикнула: - Это ты, Джонни? Не входи, я занята.

Ноленд стал поспешно искать свою одежду.

Вышибив дверь, в комнату вломился Джонни Треска. Лицо его побагровело, когда он увидел свою жену.

Прислонившись к стене, Рей Ноленд тщетно пытался прикрыться одеждой.

- Джонни, пойми меня правильно…

Треска бросил на него взгляд, который показал Ноленду всю нелепость его положения.

- Это она захотела… Я не хотел…

- Заткнись, Рей, - приказала Патриция. - Не вмешивайся. Я сама разберусь с моим любезным мужем. - Она нагло улыбнулась. - Не так ли, дорогой?

- Иди в ванную и оденься, - приказал Треска Рею. - И сиди там, пока я тебя не позову.

Ноленд подобрал с пола ботинки, бросился в ванную и закрыл за собой дверь.

Наглая улыбка еще играла на лице Патриции, когда она поднималась с постели. Она взяла коробку из-под драгоценностей и собиралась что-то сказать, когда муж, обогнув постель, дал ей такую пощечину, что на ее лице остались следы его пальцев.

Патриция покачнулась и, выронив коробку, прикрыла лицо руками.

- Сукин сын, я тебе запретила подымать на меня руку. Вот приедет отец и…

- Отец ничего не скажет! - завопил Треска и схватил жену за волосы.

Патриция вцепилась в него ногтями, пытаясь освободиться. Тогда Треска отпустил волосы, размахнулся и ударил ее в живот. Она медленно согнулась и упала на ковер, но тут ее настиг сильнейший пинок, она со стоном перевернулась и, плача, поползла к мужу, умоляя его остановиться. Треска нагнулся, поднял ее голову и ударил кулаком в глаз.

- Нет, Джонни, пожалуйста, нет…

Патриция вскочила и попыталась выскочить из комнаты, но получила такой удар ногой в зад, что вновь упала на пол. Треска ногой перевернул ее, уселся ей на живот и стал попеременно правой и левой руками хлестать ее по лицу. От криков Патриция перешла к рыданиям и неразборчивым увещеваниям, пока не потеряла сознание.

Треска сел отдохнуть на край кровати. Взяв себя в руки, он подошел к ванной и постучал в дверь.

- Сейчас твоя очередь, Рей. Выходи!

Он подождал несколько секунд. Ответа не последовало. Тогда Треска открыл дверь - одетый Рей сидел на унитазе и испуганно смотрел на него.

- Убирайся! - прорычал Треска. - Я тебя пока не трону, но если вновь увижу твою рожу, то ты не представляешь, что я с тобой сделаю!

Ноленд проскочил мимо Треска в комнату и пришел в ужас от вида Патриции. Она лежала на боку, и тело ее сотрясалось от рыданий. Она не могла открыть глаза, а лицо ее представляло собой кровавое месиво. Выйдя на улицу, Ноленд облегченно вздохнул.

Треска подошел к жене и перевернул ее ботинком на спину. Патриция не могла шевельнуться, чтобы защитить себя.

Треска с удовлетворением смотрел на результаты своей работы.

- Это пустяки, мой ангел. В следующий раз, когда попытаешься наставить мне рога, подавишься своими красивенькими зубками!

Через четыре часа Казначей позвонил Винсу Фарго и пересказал ему то, что услышал от Рея Ноленда.

- Я просто не верил своим ушам. Ноленд говорит, что он испугался Треска, тот прямо озверел. Раньше, когда папочка был поблизости, Треска закрывал глаза на все проделки этой шлюхи. Видно, Ди Морра и впрямь не боец.

- Ты прав, - сказал Винс, - этот идиот…

- Я думаю, у Джонни только один выход; сказать, что он принял хорошую порцию наркотиков, и умолять жену о прощении, но он вопит на каждом углу, что никогда этого не сделает.

- Я пошлю Ральфа Негри прощупать его, дать ему совет и сказать, чтобы он действовал осторожно и не обжегся.

- Отлично! - Казначей переменил тему: - А как наши гости?

- Все в порядке. Они в надежном месте, не буянят, и с ними хорошо обращаются.

- Есть новости от нашего парня из Майами?

- Ди Морра в том же состоянии. Подождем.

- Отличная новость! - радостно воскликнул Орландо.

- Да, отличная для нас и плохая для него. Вот еще что: когда собирается комиссия?

- Назначено на завтрашнее утро. Какие страсти разгорятся!

- Представляю. Поступим так, как договорились, а потом уж отработаем детали.

- Я сделаю все, что смогу. И не принимай всерьез мою критику в твой адрес. Я постараюсь быть беспристрастным. Ты же знаешь, как это делается.

- Надеюсь на твою ловкость. Им не удастся взять нас за горло.

Совещание с Кардьелло, посланцем высших руководителей мафии, состоялось на нейтральной территории - в секретном офисе Казначея в «Старлайте».

Кардьелло, импозантный семидесятилетний старик, был общепризнанным арбитром мафии. Он всегда симпатизировал Казначею и поручил ему вести совещание, на котором присутствовали также Винс, Тони, Фрэнк и Райли.

- Основное, что нам нужно обсудить, - обращаясь к Кардьелло, подчеркнул Орландо, - это задержание Мича и Лацатти. Их сначала хотели убить, а теперь скрывают неизвестно где. Если все оставить, как есть, то повсюду властолюбивая и необузданная молодежь начнет своевольничать и угрожать жизни наших почтенных стариков.

- Первым начал Анджело, - вмешался Фрэнк. - Он убил Вито и хотел прикончить меня без всякой причины. Я требую, чтобы мы обсудили этот вопрос.

- Сейчас мы обсуждаем другое, - оборвал Райли. - В данный момент нас беспокоит судьба Мича и Лацатти. В Майами вы нарушили наше соглашение и выступили против наших традиций.

Казначей согласился:

- Это без всякого сомнения, дурной пример.

- Будет еще хуже, - продолжал Райли, - если мы узнаем, что Мич и Лацатти убиты.

- Они живы, - заверил Винс. - Пока…

Кардьелло, который позволял всем говорить, чтобы вникнуть в проблему, заметил:

- Будет лучше, если они останутся в живых, Винс.

- Их никто не тронет, если Анджело Ди Морра оставит нас в покое, а если он будет продолжать, Мич и Лацатти умрут. Мы ничего не побоимся.

Кардьелло неодобрительно посмотрел на Винса.

- Ты прекрасно знаешь, на что мы можем пойти, чтобы убрать нежелательных для нас людей. Мы объявили об открытом контракте.

В офисе воцарилась гнетущая тишина, когда все поняли, насколько серьезны слова Кардьелло. Открытый контракт с лидерами мафии означал, что любой человек в любой момент мог убить Тони, Винса и Фрэнка и помимо десяти тысяч долларов получить защиту и благодарность самых влиятельных руководителей мафии.

Казначей откашлялся, чтобы нарушить тишину.

- Это самая последняя мера. Хотя их вина велика, мы не должны забывать, что их спровоцировали. Всем известно, что борьбу начал Анджело.

Словно почувствовав себя лично задетым, Райли ответил:

- Ты хочешь сказать, что их поступок может быть оправдан?

- Я этого не говорил, - возразил Орландо. - Я хочу лишь, чтобы в городе, ко всеобщей выгоде, воцарился мир. Мы все заинтересованы в прекращении бессмысленного насилия. Нельзя отрицать, что первоначальная вина лежит на Анджело. Он послал убийц к Вито и Фрэнку, и Вито, этот прекрасный, беззащитный человек, дорого заплатил за свою верность.

- Это был несчастный случай, - заученно сказал Райли.

- Нет, подосланные убийцы - это не несчастный случай, - возразил Фрэнк. - Ди Морра уже два раза пытался убить меня из личной мести и без всякой причины.

Казначей согласился и взглянул на Кардьелло:

- Это правда. Я не знаю, какое у вас мнение о помощи, которую Винс и Тони оказывают своему другу Фрэнку, но я думаю, что у них есть для этого причины.

Все ждали ответа Кардьелло, но тот предпочел промолчать.

Слово взял Винс:

- Мы стараемся прекратить кровопролитие, а что получаем? Взрывают нашу строительную компанию! Можно ли это оправдать?

- Мы здесь для того, чтобы обсудить похищение Мича и Лацатти, - теряя терпение, сказал Райли. - Все остальное меня не интересует.

- Я их не освобожу, - заявил Винс, - пока не получу некоторые гарантии.

Кардьелло вопросительно взглянул на него:

- Какие гарантии?

- Минуту! - закричал Райли. - Вы что, на их стороне?

- Я не становлюсь ни на чью сторону, - ответил Кардьелло. - Как уже сказал Орландо, мы здесь собрались для того, чтобы прийти к соглашению и установить в городе мир, поэтому мы должны идти друг другу навстречу. - Он повернулся к Винсу. - Какие вам нужны гарантии?

- Во-первых, Ди Морра откажется от попыток убить Фрэнка и преследовать нас. Во-вторых, наркобизнес Ди Морра полностью отдаст Фрэнку и его людям. В-третьих, Ди Морра возместит нам нанесенный взрывом ущерб.

Кардьелло обратился к Райли:

- Ты можешь дать эти гарантии от имени Ди Морра?

Райли растерялся:

- Не могу. Он под кислородом и не в состоянии обсуждать дела. Вы должны принять это во внимание.

Кардьелло не собирался вступать в разговор о полномочиях Райли.

- Он поручил тебе временно руководить семьей, и ты единственный, кто может выступать от его имени. Говори!

- Вы, кажется, правы.

- Никаких «кажется»! - вышел из себя Винс. - Ты имеешь право говорить от его имени или нет?

- Частично могу, но я не согласен с возмещением ущерба за взорванную компанию. Я не знаю, кто подложил динамит.

- К черту! Не притворяйся ангелочком! - воскликнул Тони. - Это его рук дело, и ты это знаешь.

Казначей поднял руку, призывая всех к тишине, и посмотрел на Винса.

- Вы согласны отложить вопрос о возмещении ущерба до возвращения Ди Морра к делам?

Винс задумался, прикидывая, что участие в наркобизнесе легко покроет понесенный ущерб.

- Хорошо. Если будут даны другие гарантии, мы согласны.

Кардьелло спросил Райли:

Ты даешь две первые гарантии от имени Ди Морра? Если это поможет, то я выскажу свою точку зрения: ты можешь принять решение.

Райли понял, что торговаться дальше не имеет смысла:

- Хорошо. Я говорю от имени Ди Морра, что мы согласны.

Винс решил еще раз уточнить:

 В таком случае к Фрэнку полностью переходит наркобизнес, а кроме того, ему, Тони и мне гарантируется безопасность. Так?

Без видимого воодушевления Райли согласился:

- Договорились, но самое главное для меня сейчас - это освобождение Мича и Лацатти.

Винс и Тони обменялись взглядами, читая мысли друг друга. Они больше приобрели, чем теряли. Если Ди Морра не вернется, к ним может перейти часть его бизнеса, а если вернется, то с помощью Ральфа и Джонни можно будет вновь заманить его в ловушку, и на этот раз он не уйдет.

Тони взглянул на Фрэнка, чтобы тот высказал свое мнение.

- Если вы хотите этого, то я согласен.

Черту подвел Винс:

- Все согласны. Заключен почетный мир.

Мича и Лацатти вытолкнули из машины с развязанными руками, но с повязками на глазах. Их увезли из Майами в неизвестном направлении и держали под охраной, но они не могли пожаловаться на плохое обращение во время заключения.

Мич и Лацатти подождали, пока за поворотом не стих шум отъехавшей машины, и сняли повязки. Их глаза долго привыкали к яркому свету, и наконец они увидели, что стоят на углу пустынной улицы, которую они не узнали. Такая улица могла быть в любом городе. Мич и Лацатти пошли вперед, читая таблички и надеясь выйти на какой-нибудь оживленный перекресток. Скоро они поняли, что находятся недалеко от дома, остановили такси и поехали на дачу Ди Морра.

Через полчаса они были у цели. У ворот дачи полицейский беседовал с управляющим Ди Морра. Собеседники узнали вновь прибывших и впустили их в дом, предупредив по внутреннему телефону гостей на даче о прибытии Мича и Лацатти.

У дверей их ждал Райли. Он сложил руки в знак благодарности и воскликнул:

- Слава Богу! Вы спасены!

- Да, по Божьей милости и благодаря вам, - поправил его Лацатти.

Мич спросил:

- Где мой брат?

Радость исчезла с лица Райли.

- Еще в больнице.

- Как его здоровье?

- Мне жаль, но ему не очень хорошо. Я только что говорил по телефону с сиделкой, и она сказала, что он по-прежнему без сознания.

Мич страшно расстроился, и Райли попытался взбодрить его:

- Пойдемте выпьем. Есть и неплохие новости.

В этот момент все трое замерли - где-то наверху раздался необычный шум. Лацатти посмотрел вверх и первым заметил идущий на посадку самолет, который мягко приводнился на озере. Гидросамолет медленно подошел к причалу, двигатель заглох, и из самолета выскочил человек, который привязал гидросамолет к причалу.

Из самолета вышел Джо Луччи, а следом за ним сам Ди Морра.

Мич, Лацатти и Райли побежали им навстречу. Со слезами на глазах Мич обнял брата, а Райли взволнованно сказал:

- Анджело, вы не должны были так с нами поступать. Я думал, что…

- Так было нужно. Я чувствую себя прекрасно.

Однако по внешнему виду Ди Морра сказать этого было нельзя. Он очень похудел и осунулся, хотя голос его был как никогда тверд и решителен.

- Давайте войдем в дом. Нам нужно многое обсудить.

Мич вытирал слезы.

- Что ты думаешь делать?

- Я? Найти этих ублюдков и разобраться с ними, прежде чем они шевельнут пальцем.

Пит Лацатти рассмеялся:

- Они думают, что вы загибаетесь в больнице. Вы настоящий гений! Представляю, как они удивятся…

Анджело Ди Морра жестоко ухмыльнулся:

- Они не успеют опомниться от удивления.

XV

Винс обедал на своей просторной кухне вместе с Ирландцем и Фрэнком, когда его позвал к телефону Джонни Треска.

Нелла передала Винсу трубку. Недолго длилась ее радость видеть мужа за обедом дома!

Винс распорядился ослабить охрану, дела шли нормально. Он оставил Фрэнку телохранителя - Ирландца, до тех пор пока люди Ди Морра не узнают о достигнутом соглашении. Сабатини и Капуто он отправил оплачивать векселя и собирать деньги с владельцев грузовиков.

Винс взял трубку и грустно посмотрел на жену, которая выходила из кухни, чтобы не слышать разговор.

Джонни Треска говорил сбивчиво, но Винс его не переспрашивал, потому что дело представлялось ему очень интересным.

- Я в клубе Зутти пью пиво. Мне здесь нравится. Я поболтал с Сэмом Зутти. Он беспокоится о себе, особенно сейчас, когда его опекает Райли. Он ему не доверяет. Я поддержал разговор, чтобы…

- Переходи к делу.

- Так вот. Зутти, в принципе, хочет переметнуться. Что ты об этом думаешь? Я не дал ему ответа, чтобы не выдать себя.

Помимо доходов от своего прибыльного ночного клуба Сэм Зутти имел большие деньги, контролируя еще ряд банков.

- Джонни, если он рядом, я хочу с ним поговорить.

- Да, он здесь, я позову его.

Винс не скрывал своей радости, улыбаясь Фрэнку и Ирландцу, которые перестали есть и внимательно прислушивались к разговору.

В голосе Сэма Зутти чувствовалось напряжение:

- Винс, Джонни уже опередил меня. Я хочу быть с вами и ни с кем больше. Вы беретесь меня защищать, как это делал Ди Морра? Если я прибегну к вашей помощи, то, надеюсь, вы не потребуете с меня столько, сколько дерет Ди Морра. В противном случае не стоит и разговаривать.

- Мы договоримся. Почему бы тебе не прийти ко мне сюда?

- Это трудновато, - ответил Зутти. - Меня могут узнать люди Ди Морра, которые наверняка еще не сняли наблюдение, а я не хочу рисковать, пока мы обо всем не договоримся. Тогда вы сможете меня защитить. Почему бы нам не поступить наоборот? Приезжайте ко мне в клуб. Это вполне естественно и…

- Нет, нельзя, - прервал его Винс. - Это тоже было бы ошибкой. Мы можем встретиться на нейтральной почве? Например, на Марион-стрит в ресторане «Бенинс динер». Ты знаешь, где он находится?

- Неплохая идея. Кажется, знаю.

Винс назвал адрес и назначил встречу через час. У Зутти возник еще один вопрос:

- А твои друзья? Я хотел бы знать, что скажут они.

- Отлично. Мы приедем втроем.

Винс повесил трубку и почесал затылок.

- Кто знает, где Тони?

- Снимает, наверное, какую-нибудь девицу, чтобы расслабиться, - ответил Фрэнк. - Ему нужно снять напряжение…

Винс согласно улыбнулся.

- Мой братишка, как ребенок…

В его голосе не звучало ни малейшего намека на осуждение. Многие клеят девок исключительно для того, чтобы расслабиться, но у Тони была целая система. Вначале он приходил в себя и отдыхал и лишь потом брался за дело. Сэм Зутти не будет против, если Винс ответит вместо Тони.

Винс быстро пересказал Фрэнку и Ирландцу телефонный разговор.

Ирландец улыбнулся:

- За Зутти к нам побегут другие, вот увидишь.

За несколько недель к нам переметнутся все.

Однако Фрэнк выглядел озабоченным.

- А не хотят ли они заманить нас в ловушку?

- Когда ди Морра в состоянии комы? - усомнился Винс, - Сейчас семьей руководит Мич, и я не думаю, что он подошлет к нам убийц после решения комиссии, но мы, конечно, примем все меры предосторожности. - Винс посмотрел на Ирландца: - Отправляйся в ресторан. Если заметишь что-то подозрительное, звони сюда. Мы вскоре тоже поедем туда, но прежде чем войти, позвоним по телефону-автомату, и позовем тебя.

Ирландец встал, помыл руки, выпил глоток вина и вышел,

Обед Винс и Фрэнк заканчивали вдвоем.

- Пошли в гараж, - сказал Винс.

- Время еще есть. Зачем спешить? - не согласился Фрэнк.

- Я хочу приехать пораньше.

Синий «бьюик» Винса выехал из гаража. Машину вел Фрэнк, рядом с ним сидел Винс. Шански устроился на заднем сиденье с автоматом на коленях.

Кроме того, у каждого был пистолет.

Сидя за столиком в углу ресторана, Ирландец ел мороженое. Обстановка казалась исключительно мирной. За соседними столиками никого не было, а единственный посетитель, шофер в темных очках, вошел совсем недавно, чтобы выпить кофе и съесть кусок яблочного пирога. Хозяин ресторана Бенни, высокий и толстый мужчина, почти полностью лысый, сидел за кассой. Зазвонил телефон, Бенни взял трубку и хмуро выслушал то, что ему сказали.

- Минуту. - Бенни опустил трубку и спросил: - Кто из вас Фагин Ирландец?

Шофер отрицательно мотнул головой, а Фагин встал из-за стола и подошел к телефону.

- Все чисто. Можете приезжать, - тихо сказал он и повесил трубку.

Шофер закончил свою скромную трапезу и обратился к Бенни:

- Где у вас туалет?

Бенни указал на дверцу и сказал:

- Соблюдайте, пожалуйста, чистоту.

- Вы говорите о чистоте в этой занюханной забегаловке? Забавно. - Он повернулся спиной к хозяину и направился в туалет.

Входная дверь открылась и все внимание Фатина сосредоточилось на человеке, который вошел. Это был Джо Луччи.

Фагин быстро опустил руку под стол, чтобы достать из кармана пистолет, но вышедший из туалета шофер всадил ему в спину пулю из кольта сорок пятого калибра. Широко раскинув руки, Ирландец шумно свалился на пол. К нему подошел Джо Луччи, приставил пистолет к переносице и нажал на спусковой крючок, чтобы довести дело до конца.

Бенни судорожно цеплялся руками за стойку, чтобы не упасть от страха.

Луччи навел на него пистолет.

- У тебя три секунды, чтобы запереться в туалете и чтобы мы больше не видели твою мерзкую рожу.

Через несколько минут на углу Марион-стрит показался голубой «бьюик». Улица была с односторонним движением, и Винс сказал:

- Чтобы не сомневаться, проедемся разок вокруг квартала.

Фрэнк проехал вперед по Марион-стрит. На ближайшем перекрестке он повернул налево. С заднего сиденья Шански с автоматом в руках озирался вокруг. Машина объехала весь квартал, но ничего подозрительного Винс не заметил.

- О'кей. Выходим.

Когда Фрэнк остановился напротив «Беннис динер», Винс обернулся к Шански.

- Ты выходишь первым и идешь в ресторан. Если все в порядке, ты с Ирландцем выходишь, и вы нас охраняете, пока Фрэнк и я сидим в ресторане.

Шански собирался ответить, когда Фрэнк воскликнул:

- Винс!

Винс повернулся и увидел летящий на них против движения грузовик, который встал перед «бьюиком», перегородив ему дорогу.

- Бежим! - вытаскивая пистолет, приказал Винс Фрэнку.

Фрэнк выжал сцепление и включил задний ход, но тут же в зеркале увидел, что позади них возник и остановился в нескольких метрах какой-то автомобиль, из которого на «бьюик» обрушился шквал огня. Шански успел вовремя пригнуть голову. Заднее стекло разлетелось на мелкие осколки, которые засыпали пассажиров «бьюика». В то время как Фрэнк лихорадочно включил вторую скорость, пуля оцарапала Винсу ухо.

Реакция Фрэнка была исключительно четкой - каждая секунда растянулась во времени, давая ему возможность обдумать свои действия. На другой стороне улицы рядом с рестораном стояли на металлических лотках ящики с фруктами, и Фрэнк резко повернул руль. «Бьюик» дернулся вперед, передние колеса ударились о поребрик и перевалили через него.

Из задней двери грузовика выскочил с пулеметом в руках какой-то человек и стал беспорядочно палить по «бьюику». Вновь полетели стекла, и что-то поранило лоб Фрэнка. Он сжал зубы и резко нажал на газ в то время, как Винс отстреливался через боковое окно.

Задние колеса «бьюика» взобрались на поребрик, и машина дернулась вперед, сметая лотки с овощами и фруктами, пока не проломила дверь магазина. Мотор заглох, и «бьюик» остановился.

Град пуль обрушился на машину со всех сторон - из подъехавшего сзади автомобиля, из грузовика и из дверей ресторана, откуда палили Луччи и мнимый шофер.

Шански распахнул дверцу «бьюика» и бросился на мостовую, стреляя по автомобилю. Голова одного из бандитов повисла в окошке, но в этот момент к Шански подбежал сзади человек в распахнутом плаще и пуленепробиваемом жилете и размозжил ему голову прикладом автомата.

Истекая кровью, Винс выскочил из «бьюика» и разрядил свой пистолет в человека с автоматом, который упал на мостовую с перебитыми ногами. Следующая пуля Винса разнесла ему череп, однако сам Винс вдруг вскрикнул от нестерпимой боли, выронил пистолет и упал на землю: Джо Луччи ранил его в правое плечо. Корчась от боли, Винс пытался левой рукой достать из кобуры другой пистолет.

Последним из «бьюика» выскочил Фрэнк. Спрятавшись за машиной, он навел свой кольт на Джо Луччи, но тот успел броситься на землю. Две пули Фрэнка попали в мнимого шофера, отбросили его назад, и он повалился, разбив спиной стеклянную дверь ресторана.

Отскочившая от «бьюика» пуля прошла в мизинце от живота Фрэнка, и он поспешил сменить укрытие. Согнувшись, Фрэнк перебежал к овощному лотку рядом с магазином, хозяин которого бежал от стрельбы через заднюю дверь, выходящую в переулок.

Фрэнк, стоя на коленях, внимательно оглядел улицу. Из автомобиля вышли двое и направились к нему. Фрэнк знал, что из ехавших в автомобиле четырех бандитов двое убиты, - одного прикончил Шански, другого Винс.

Из разбитого правого плеча Винса струилась кровь, но ему удалось вытащить пистолет левой рукой. Он попытался добежать до Фрэнка, однако шофер грузовика всадил ему в бедро две пули. Падая, Винс опрокинул ящик с яблоками, которые россыпью покатились по земле, и, неподвижный, замер на асфальте.

Стиснув зубы, Фрэнк выстрелил в Луччи, который нагнулся и также открыл огонь; пуля прошла сквозь рукав плаща Фрэнка. Считая дело проигранным, Фрэнк влетел в магазин, устремился к черному ходу и, выпрямившись, выбежал в переулок.

Мысли путались в голове у Винса, но он не хотел сдаваться. Он забился под лоток, и только ноги его торчали снаружи. Винс пополз к соседнему лотку, скрывшись из глаз своих врагов. Он оперся на левый локоть, подтянул правую ногу, уселся спиной к стене с пистолетом в левой руке и стал выжидать. Глаза у него слипались от крови, губы пересохли, в носу спеклась кровь, и он тяжело дышал ртом.

Среди лотков появились двое преследователей и принялись стрелять сквозь ящики и мешки с овощами. Не дожидаясь, пока они доберутся до него, Винс открыл огонь. С первого выстрела один из нападавших упал, но другой успел отпрыгнуть назад и скрыться.

Джо Луччи решил, что пора кончать; он перебежал между лотками и спрятался за бочкой. Винс выстрелил, но его пуля пролетела слишком далеко от Луччи; руке Винса дрожала, глаза застилал туман. В ответ Луччи выстрелил два раза. Первая пуля попала Винсу в шею, вторая пробила дыру во лбу.

Луччи вскочил, как тигр, но Винс неподвижно лежал у стены с опущенной на колени головой. Твердым шагом Луччи подошел к врагу и, прицелясь в лысую голову Винса, еще раз нажал на спусковой крючок.

Через пять минут после кровавой схватки молодой угонщик автомобилей по имени Шелдон Гринберг пригнал в гараж Райена новенький желтый «плимут». На улице Келси еще ничего не знали о случившемся, поэтому Смитти обрадовался подвернувшемуся дельцу.

- Прекрасно! - сказал Смитти, не замечая нервного состояния Гринберга. - Отличная машина. Для новичка это большая удача. Заведи машину и отгони ее на освещенную площадку. Надо посмотреть мотор.

- Сделай это, пожалуйста, сам. Я себя плохо чувствую. - Гринберг показал на живот. - Скажи, где здесь туалет.

Смитти рассмеялся:

- Войди в ту дверь и в глубине увидишь туалет.

Смитти все еще смеялся, когда парень скрылся за дверью, но ему наверняка было бы не до смеха, если бы он увидел, что Гринберг, не заходя в туалет, опрометью выскочил из гаража.

Смитти сел за руль, пригнал машину на площадку и вышел из «плимута». Встав перед машиной, Смитти открыл капот.

Взрыв семи шашек динамита был слышен далеко вокруг. Земля содрогнулась, в десятках окон вылетели стекла. Гараж со всем оборудованием взлетел на воздух, словно его никогда и не существовало. От Смитти остались лишь серебряный медальон и обуглившийся кусок ребра.

Вик Капуто вышел из магазина запчастей с набитым деньгами чемоданчиком в руках. Выл собран обильный урожай. Рядом с Капуто шел Диего Сабатини с пальцем на спусковом крючке спрятанного в кармане пистолета. Что-то кольнуло его, когда на углу квартала показалась машина. Диего дернул Капуто за рукав, но тот его не понял. Машина приближалась, и Диего вбежал в первую попавшуюся лавку. Капуто хотел последовать его примеру, но было поздно: на полдороге его подбросило вверх, руки взметнулись и выронили чемоданчик, который раскрылся. Тысячи подхваченных ветром банкнот закружились в воздухе и усыпали мостовую.

От удара об стену тело Капуто отлетело назад, и машина переехала ему руку и ногу. Сабатини выскочил из лавки и открыл огонь по удалявшейся машине. Пуля попала в багажник, но, прежде чем Сабатини успел выстрелить еще раз, машина скрылась за углом.

Ральф Негри потягивался в кровати, когда что-то окончательно разбудило его. Кто-то звонил в дверь. Ральф накануне крепко накачался в компании с девицей, которую он домогался уже несколько месяцев. Когда девка была ко всему готова, Ральф ничего не смог. Расстроенный, он вернулся домой, допил полбутылки виски и голым свалился в постель, не в силах надеть пижаму. Инстинктивным движением руки Ральф вытащил из-под матраца пистолет и встал с кровати, пытаясь привести в порядок мысли. Вновь настойчиво прозвенел звонок.

Негри дотащился до двери.

- Кто там?

- Пит Лацатти. Открой. Я звоню уже два часа, но никто не открывает. Нужно поговорить. Открывай!

Негри старался успокоиться. Когда шел открывать дверь, он подумал, что будет нехорошо, если его увидят в таком состоянии. Лацатти может поднять его на смех.

Негри вернулся в комнату, положил пистолет на ночной столик, взял в ванной халат, надел его и направился к двери. Он старел и не хотел, чтобы его видели голым.

Лацатти беспрестанно звонил.

- Ральф, какого черта ты не открываешь?

- Сейчас, не шуми! - Негри отодвинул задвижку, и тут же его отбросило дверью. Он свалился посреди комнаты.

Лацатти ввалился в квартиру с направленным на Ральфа пистолетом.

Негри взглянул на него.

- В чем…

Голос застрял у него где-то в горле, когда за спиной Лацатти он увидел двух головорезов, которые работали на Райли. Это были здоровенные костоломы, которые не останавливались ни перед чем, взимая просроченные долги. Один из них пинком закрыл дверь.

Ральф вскочил на ноги и бросился в другую комнату за оружием, но Лацатти ловко схватил его сзади и свалил ударом в затылок. Без лишних слов оба головореза уселись на Ральфа, легко связали ему руки за спиной и перевернули лицом вверх.

Негри целиком оказался во власти непрошеных гостей. Ему заткнули рот, и его стоны были еле слышны. Один из парней уселся ему на живот и крепко схватился за бедра, а другой устроился в ногах и раздвинул их так, что у Негри затрещали кости. Лацатти спрятал пистолет, нагнулся и откинул халат Негри. Вся троица сделала паузу, словно любуясь делом своих рук и готовясь к торжественному моменту.

Ну, ты, сукин сын, - прошептал Лацатти, - хитрец ты вонючий… ты хотел ударить Анджело ножом в спину…

Лацатти вытащил из кармана складной нож, нажал на кнопку, и в воздухе блеснуло остро заточенное лезвие. Глядя на Лацатти через плечо сидящего на нем парня, Негри понял, что его ожидает. Он стал бешено дергаться, но мог двигать только торсом: один из парней придавил его таз к полу, а другой крепко держал широко раздвинутые ноги. Негри пытался кричать, но из-под кляпа раздавался лишь приглушенный стон.

С перекошенным от бешеной злобы лицом Лацатти нагнулся, и Негри почувствовал, что к нему прикоснулись теплые потные пальцы. Дерганье… Прикосновение лезвия… Глаза Негри выкатились из орбит от боли и закрылись, тело безжизненно обмякло.

Парень встал с его живота и посмотрел на Ральфа.

- Без сознания. - Он нагнулся, вытащил кляп и широко раскрыл рот Негри. Лацатти взял отрезанные гениталии и с садистской улыбкой засунул их Ральфу в рот, а парень ударом в подбородок закрыл его.

Лацатти продолжал свою работу; он отодвинулся подальше, чтобы не запачкать кровью одежду, и перерезал Ральфу сонную артерию. Затем он воткнул нож в печень Негри и несколько раз повернул его. Полой халата Лацатти обтер нож, стирая отпечатки пальцев, бросил его на труп и пошел в ванную мыть руки.

Когда он вернулся, все трое самодовольно переглянулись и направились к выходу, но в этот момент возникла фигура Ди Морра, и они посторонились, чтобы пропустить шефа, который хотел убедиться, что предателю отомстили. К поверженному врагу можно относиться с уважением, но предатель должен умереть позорной смертью.

XVI

Тони Фарго лежал на двуспальной кровати в лучшем номере мотеля «Старлайт» и курил сигарету. В его ногах стояла на коленях девятнадцатилетняя пышногрудая блондинка и целовала ему пальцы.

Затягиваясь сигаретой, Тони безразлично смотрел на нее, и блондинка подумала, что не смогла его удовлетворить.

Она широко расставила ноги и, поигрывая плечами, откинулась назад.

Тони выпустил затяжку дыма.

- Спокойно, куколка. Мне хватит.

Она профессиональным взглядом посмотрела на него.

- А не покувыркаться ли нам еще?

Тони задумался:

- Нет, мы уже кувыркались.

- Позвать какую-нибудь подружку? Сандру? Она жгучая испанка с белоснежной кожей.

Тони отрицательно покачал головой.

- Как-нибудь в следующий раз.

Он находился здесь около двенадцати часов, чередуя развлечения со сном. Блондинка была третьей девицей, которая прошла за это время через его постель. Тони остался доволен обслуживанием. Ему удалось полностью снять напряжение и расслабиться, а сейчас в нем росло неудержимое желание вернуться к своему очагу и быть рядом с Винсом, Неллой и детьми. Оставалось только принять горячую ванну и ополоснуться холодной водой.

Затянувшись в последний раз, Тони загасил сигарету в пепельнице и вскочил с кровати.

- Мне нужно перекусить, - сказал он блондинке. - Яичницу с беконом и крепкий кофе.

- Я схожу.

Девушка встала, надела халат и пошла за едой, а Тони отправился в ванную.

Когда блондинка вернулась, дверь номера была открыта и посреди комнаты стоял со сжатыми кулаками разъяренный Фрэнк Регальбуто. Вся его рубашка была испачкана запекшейся кровью, и девушка испугалась.

- Вон! - сухо приказал ей Фрэнк.

Она выскочила в коридор, и Фрэнк захлопнул за ней дверь в тот момент, когда обвязанный полотенцем Тони выходил из ванной. Тони застыл как вкопанный.

- Фрэнк! Что случилось?

Фрэнк ответил не сразу. Он избегал взгляда Тони и, схватив со стола бутылку виски, отпил прямо из горла, затем завинтил пробку и бросился в кресло, не выпуская из рук бутылку.

С низко опущенной головой Фрэнк медленно рассказал Тони, что произошло.

Тони попятился назад, у него подогнулись колени, тело обмякло, и он сел на диван. Удар был страшным, и лицо Тони стало белее мела. Он не мог поверить, что Винса уже нет на свете.

Дверь резко распахнулась, и в комнату с изменившимся лицом вошел Орландо со своей женой. Казначей заговорил первым:

- Ди Морра вернулся! Он и не думал болеть. Нас провели! Ди Морра только что звонил и спрашивал, Тони, о тебе. Он тебя повсюду разыскивает. И Фрэнка тоже.

Тони сидел неподвижно и, казалось, ничего не слышал.

Фрэнк обратился к Орландо:

- Что ты ответил?

- Я сказал, что вас здесь нет, но пообещал уточнить и перезвонить ему.

Мария в бешенстве посмотрела на мужа.

- Кончится тем, что он их здесь найдет. Девочки все знают и могут выдать, и тогда Ди Морра прикончит их прямо здесь, в «Старлайте». Что тогда будет с нами?

Последние слова напугали Казначея.

- Я могу сказать, что они держали меня под дулом пистолета и мне пришлось соврать. Так и скажу. Как только вы отсюда исчезнете, я позвоню Ди Морра. Я не могу сейчас вам ничем помочь.

Мария насмешливо улыбнулась:

- Ты думаешь, он поверит? - и, обращаясь к Тони и Фрэнку, добавила: - Вам нужно поскорее убраться отсюда. Как можно быстрее!

- Нравится вам или нет, но мы все в одной лодке, - заметил Фрэнк.

Казначей быстро согласился:

- Конечно, но что я смогу сделать для вас, если Ди Морра узнает, что мы в одной лодке? Если он ничего не разнюхает, я по мере возможности вам помогу, с помощью комиссии, конечно.

Фрэнк поставил виски на стол и, стоя, обдумывал предложение.

- Правильно, но вначале мне нужно смазать раны на лице и поменять рубашку и плащ.

Казначей принял условия и, открывая дверь, сказал:

- У меня есть все, что тебе надо. Я сейчас пришлю.

Мария Орландо поразилась состоянию Тони. Он неподвижно сидел на кровати, безучастно глядя в стену.

- Тони! Тебе плохо? Снимай полотенце и одевайся. Вы Должны уехать из мотеля.

Тони покачал головой, словно автомат, и сказал, почти не разжимая губ:

- Мы уедем.

- Пошли, Мария, - позвал Орландо от двери.

Мария довернулась и вышла. За ней последовал Орландо.

Фрэнк обратился к другу:

- В чем дело? Приди в себя!

- Все хорошо. - Но слова Тони не соответствовали его виду.

- Одевайся, они правы: Ди Морра нас здесь найдет.

- Я хочу есть и не уеду, пока не съем яичницу с беконом и не выпью кофе.

- Я принесу, - сказал Фрэнк и закрыл за собой дверь.

Тони по-прежнему сидел на кровати в полном оцепенении, но мозг его не переставал работать.

Он встал, подошел к телефону и набрал номер. Трубку сняла какая-то плачущая женщина. Не Нелла.

- Кто говорит? - спросил Тони.

- Анна, сестра Неллы. Это Тони?

- Да. Нелла уже знает… о Винсе?

- Знает. Я прибежала сюда… - И она вновь разрыдалась.

- Прекрати! - приказал Тони, - Если ты будешь плакать, никому легче не станет. Где Нелла?

- Она приняла снотворное и спит.

Тони собирался разбудить Неллу и поговорить с ней, но подумал, что лучше это сделать позже.

- А дети?

- Они ничего не знают, то есть кое-что они слышали, но об отце ничего.

Тони весь сжался, чтобы не расплакаться.

- Скажи Нелле, что со мной все в порядке. Сейчас я не могу с ней говорить. Я прошу, чтобы вы не беспокоились, я сделаю все для нее и для детей.

Скажи ей… - Тони остановился, тщательно подбирая слова, - что я люблю моих племянников и ее и что я всегда буду с ними, когда все нормализуется.

- Я передам. Будь осторожен, сейчас тебе сюда приходить опасно.

- Когда что-нибудь придумаю, я приду, и Ди Морра мне будет неопасен.

Тони повесил трубку. Он не мог представить себе Неллу и детей без Винса. Нужен четкий план. Он вспомнил о Ральфе Негри.

Подошедший к телефону человек стал расспрашивать:

- Кто говорит?

- А кто говорит со мной?

- А… это друг Ральфа.

- Я хочу с ним переговорить.

- Он в ванной. Говорите, я ему передам.

- Не надо. - Тони прервал разговор.

Из разговора Тони понял, что с Негри что-то случилось. Наверняка он в руках Ди Морра.

Тони позвонил на улицу Келси.

Оджи Конь сразу узнал Тони по голосу.

- Какая радость слышать тебя! Ты уже в курсе?

- Да. Что еще нового?

- Все разрушено. - И Оджи рассказал о Смитти и Капуто. - Я не понимаю, ведь Ди Морра в больнице…

- Все это ложь. Они нас крепко надули и застали врасплох. Первую битву мы проиграли.

- Тони, это было ужасно. За два часа мы потеряли Винса и еще четырех наших.

- Ты боишься?

- По правде говоря, да. Если дела пойдут так и дальше, они уничтожат всех нас дня за два.

- Нет, если мы будем держаться вместе, - успокоил его Тони. - Если хочешь свалить, так прямо и говори.

Оджи ответил, не раздумывая:

- Ты меня знаешь, я буду с тобой до конца.

- Это я и хотел от тебя услышать. Тот, кто меня бросит, умрет, я найду его везде, где бы он ни скрывался.

- Мы все тебе верны.

Тони сам считал, что это правда; но лучше было перестраховаться на случай, если кто-то захочет изменить после первого поражения.

- Оджи, ты помнишь, где мы два года назад скрывались от федеральной полиции?

- Кажется, в…

- Молчи! - обрезал Тони, - Телефон могут прослушивать. Поговори с ребятами, я должен немедленно с ними встретиться. Они ничего не должны предпринимать до разговора со мной. Проследи, чтобы у нас было как можно больше оружия.

- Для чего? Ты хочешь очистить весь город?

Вечером у Хола Джонсона зазвонил телефон, Джонсон занимал последний этаж лучшей гостиницы в районе. Почти в каждой комнате был телефон, а кабинет Джонсона располагался в двух огромных смежных комнатах с двумя телефонами. Оба телефона зазвонили одновременно. Джонсон подошел к ближайшему, а его племянник снял трубку другого.

По мере того как Джонсон слушал, в его глазах росло бешенство. Его самый посещаемый игорный зал был ограблен двумя вооруженными бандитами, которые убили администратора и унесли двадцать тысяч долларов в чеках и пятнадцать тысяч наличными.

Джонсон с яростью стукнул по телефону и открыл рот, чтобы заорать, но в этот момент его подозвал племянник.

- Хотят говорить с тобой. Это Тони Фарго. Ты будешь разговаривать?

Хол задумался. Сейчас нужно успокоиться, эмоциям можно отдаться потом. Джонсон откашлялся и, чтобы не выдать свою растерянность, наигранно твердым голосом сказал:

- Привет, Тони. Как дела?

- Лучше. Но для тебя хуже, В конце концов, пятнадцать тысяч долларов…

- Сукин сын! Ты за это дорого заплатишь!

- Если ты меня найдешь... А пока ты меня ищешь, знаешь, сколько твоих людей исчезнут? Мой тебе совет: перестань играть на Ди Морра и будь нейтральным.

Джонсон испугался, ноничем себя не выдал.

- Я всегда был нейтральным и понятия не имею, о чем ты говоришь.

- О Сэме Зутти.

Джонсон похолодел.

- Зутти?

- Он самый. Это он заманил моего брата в ловушку. У нас с ним несколько часов назад состоялся частный разговор.

Джонсон немного помолчал.

- Тони, верни мне пятнадцать тысяч.

- Нет. Это будет частью компенсации за нашу уничтоженную компанию. Об остальном твоем долге я забуду, если ты отойдешь от Ди Морра, Если ты не согласишься… Знаешь, Джонсон, у тебя неплохо идут дела, а ты суешься не в свое дело. Зутти мне сказал, что…

- Он врет! - перебил Джонсон - Мне нет никакого дела до вашей вражды.

- Отлично. Но если ты поведешь себя иначе, то потеряешь не только деньги и бизнес. Я тебе покажу это на наглядном примере. Спустись и загляни в грузовик, который стоит рядом с гостиницей, а потом… осторожно!

Грузовик стоял рядом с дорожным знаком, и полицейский уже прикрепил к лобовому стеклу квитанцию на штраф. Джонсон открыл заднюю дверь и увидел на полу огромный сверток, прикрытый резиновым ковриком. Джонсон поднялся, отбросил коврик и почувствовал приступ тошноты. В этом свертке был торс человека со сложенными на нем частями рук и ног. Хол выпрыгнул и обо что-то споткнулся. У его ног катилась человеческая голова, пока не ударилась о поребрик. Так состоялась последняя встреча Джонсона с Сэмом Зутти.

Джо Грин сидел в своем кабинете на последнем этаже магазина одежды и считал деньги под пристальным взглядом Дейва Левиса. Восемьсот долларов и еще пятьсот за охрану, которую ему еженедельно предоставлял Вад Райли. Триста долларов сборы и проценты.

Дейв Левис был самым неприятным сборщиком дани, и его посылали к тем, кто затягивал оплату или задавал лишние вопросы.

- Мне пришлось занять деньги у шурина. Спрос на одежду упал, - жаловался Грин.

Левис пересчитывал деньги.

- Хорошо, что ты сказал об этом. Я предупрежу, чтобы банк не давал тебе кредит.

- А как я тогда выпутаюсь? Если я обанкрочусь, вы лишитесь клиента, - возразил Грин. - Спроси у Райли, не может ли он дать мне отсрочку. К концу года дела поправятся, и я с ним расплачусь.

- Я не собираюсь беспокоить его твоими проблемами.

- Я понимаю, но ты просто спроси…

- Хорошо. Я переговорю с ним и дам ответ на следующей неделе.

Дейв знал, какой ответ даст Райли: нужно дать Грину хороший урок, чтобы не плакался.

Дейв вышел, закрыл за собой дверь и пошел по опустевшему помещению. Все продавцы ушли до его прихода. В темном углу была видна открытая дверь лифта. Дейв вошел и повернулся, чтобы нажать на кнопку, но в этот момент вышедший из темноты лифта Хорхе Гарсия обхватил Дейва рукой за шею, заткнул ему рот правой рукой, а левой приставил нож к ребрам. У Дейва задрожали колени. Резким движением Гарсия всадил нож под ребра Дейва на уровне живота. Сборщик дани согнулся пополам и вывалился из лифта. Гарсия нагнулся и нанес ему удар прямо в сердце. Затем он вытер нож о плащ убитого, спрятал его в карман и принялся обыскивать Дейва. Из кармана брюк он вытащил восемьсот долларов Джо Грина, в другом кармане нашел еще четыреста и двести пятьдесят долларов обнаружил в кошельке. Забрав деньги, он тихо подошел к двери кабинета и открыл ее. Грин задумчиво сидел за столом и смотрел в книгу приходов и расходов.

- Позвони Райли, - приказал Гарсия. - Скажи, что я оставил для него подарок в твоем лифте. В память о Винсе Фарго.

Гарсия повернулся и направился к лестнице.

Джонни Треска пришел в себя и медленно приоткрыл глаза. Последнее, что он помнил, был удар в голову. Руки и ноги у него были связаны и лежал он на чем-то мягком и холодном. Джонни напряг память и вспомнил о телефонном разговоре с Мичем, который посоветовал ему немедленно прибыть в ставку, потому что семья Фарго охотится за одиночными людьми из клана Ди Морра. Не теряя времени, Треска спустился в гараж, открыл дверцу машины и, когда стал садиться…

Кто-то дал ему пощечину.

- Просыпайся, Джонни.

Треска открыл глаза. Он лежал на поляне в лесу. Сквозь кроны деревьев он видел небо. С одной стороны рядом с Треска стоял Тони Фарго, с другой - Фрэнк Регальбуто. Свет лежащего на земле фонарика слабо освещал их лица.

- Что происходит? - хрипло спросил Треска.

- Неприятности у тебя, дорогой, - ответил Тони.

- Ты заманил нас в ловушку, - добавил Фрэнк, - и из-за тебя погибли Винс, Шански и Ирландец.

- Ложь! - отозвался Треска, пытаясь освободиться от веревок. - Вы ошибаетесь.

Фрэнк отвесил ему сильнейшую оплеуху.

- Я был рядом с Винсом, когда ты позвонил и предложил сделку.

- Ты знаешь, о какой сделке идет речь? - спросил Тони.

- Я ничего не знаю. Я хотел вам помочь, Если Ди Морра узнает - я погиб. Вы забыли, что я с вами?

- Да, сейчас ты с нами.

Треска почувствовал в этих словах угрозу.

- Послушайте, я могу быть вам полезен. Ди Морра думает, что я с ним. Я знаю, где его люди, какие приказы он отдает. Вам одним с ним не справиться, а вместе мы сможем его победить.

- Мы тебе не верим, - оборвал его Фрэнк. - Для нас ты предатель.

Тони поднял с земли бутылку и осторожно вытащил пробку. Он плеснул несколько капель на грудь Треска, и тот застонал от боли - в бутылке была серная кислота. Еще несколько капель Тони вылил на лицо Треска, которое сразу покрылось глубокими язвами.

- Нет, не убивайте меня! Я сделаю все, что вы захотите!

Постепенно его крики смолкли, он потерял сознание.

Тони осторожно поставил бутылку на землю и, вытащив из кармана флакон нашатырного, спирта, открыл его и поднес к носу Треска, который вздрогнул и открыл глаза. Треска шевелил губами, тщетно пытаясь что-то сказать, Фрэнк вставил ему в рот воронку, и Тони влил в него остаток серной кислоты.

Это случилось в начале ночи, а до утра сгорели три магазина и два принадлежащих Ди Морра ресторана. В воздух взлетел тяжелый грузовик Ди Морра, при выходе из бара были расстреляны двое верных ему людей, а третий был найден задушенным стальной проволокой.

XVII

В семь утра Анджело Ди Морра вошел в ванную, принял таблетку от давления и, сидя на краю ванной, стал ждать, когда успокоится сердце. В желудке у него все горело: врач советовал ему есть часто и помалу, но Ди Морра мог только пить кофе.

Ди Морра встал и посмотрел на себя в зеркало аптечки. Под глазами образовались темные круги, и это напугало Ди Морра, однако из ванной он вышел с уверенным видом.

В гостиной Джо Луччи разговаривал по телефону. Он прикрыл трубку ладонью и обратился к Ди Морра:

- Это Раби. Она вся в слезах.

- Меня нет дома, - ответил Ди Морра.

У него не было ни малейшего желания разговаривать с девушкой, которая, по правде говоря, никогда его всерьез не интересовала и которая стала причиной разгоревшейся войны. А может, причина не в ней. Ди Морра знал, что рано или поздно молодые волки под каким-нибудь предлогом восстанут против него и попытаются захватить власть.

Лучше, если все это закончится поскорей.

В комнате Ди Морра ждали Мич, Райли и Лацатти. Кроме того, был еще один гость - Орландо. Мич только что повесил трубку.

- Джонни нашли в мусорном ящике на Самнер-стрит. Его облили кислотой и залили ее в рот.

Ди Морра сел. Если он и понял, что сказал Мич, то ничем этого не показал.

- Меня интересуют две вещи или, если хотите, одна, но связанная с двумя именами: Тони Фарго и Фрэнк Регальбуто. Они где-то в городе, и мне они нужны мертвыми.

- Вчера я наметил план. Сейчас наши люди заняты сбором информации. Я знаю, что мы должны их найти как можно быстрее.

Они оба прекрасно знакомы с нашей организацией, и их тактика партизанщины может нанести нам огромный ущерб. - Пит Лацатти от непривычки говорить столь долго тяжело дышал.

Ди Морра спросил у брата:

- Телефоны?

- Мы прослушиваем разговоры с домами Регальбуто, Фарго и всех их родственников и друзей.

Казначей с живостью подхватил:

- Я тоже помогаю, как могу. Мои люди идут по их следам.

Ди Морра взглянул на него:

- Если ты их найдешь, то окажешь мне добрую услугу и восстановишь утраченное доверие к себе.

Орландо поспешно объяснил:

- Я уже говорил, что, когда вы звонили, они держали меня под дулом пистолета…

- Да, ты сказал, - с сарказмом прервал его Ди Морра, - но мнение о тебе изменится только тогда, когда ты мне их найдешь.

Казначей открыл рот, чтобы возразить, но подумал и согласился.

- Пусть будет так. Я сделаю все, чтобы их найти.

Ди Морра пристально смотрел на Казначея, пока не заговорил Райли:

- Шеф, у меня есть идея. Пока они прячутся, мы можем уничтожить их мастерские.

Ди Морра уже думал об этом, но отклонил эту мысль, однако для приличия сделал вид, что обдумывает предложение.

- Нет, Райли. Наши люди сейчас заняты охраной наших домов и нас самих. Если мы что-то у них уничтожим, у них есть возможность ответить нам сильнее. Нам нужно сосредоточить усилия для того, чтобы избежать большего ущерба. Мы должны вывести их из игры.

Луччи также высказал предложение:

- Будет полезно, если мы пообещаем награду за их поимку. Надо сообщить об этом всем, кто не входит в нашу организацию. Деньги будут хорошим стимулом.

Ди Морра слабо улыбнулся:

- Ты прочел мои мысли?

Луччи покраснел:

- Я с вами столько времени…

Ди Морра объявил о награде:

- Пять тысяч долларов тому, кто поймает Тони Фарго и столько же за Фрэнка. Тысячу долларов каждому, кто окажет помощь в поимке. Десять тысяч долларов за уничтожение каждого из них и две тысячи тому, кто поможет в этом.

Пит Лацатти откашлялся.

- Вам не кажется, что это очень много?

Ди Морра возразил:

- Это лучший способ привлечь к их поимке как можно больше ребят.

С ним согласился Орландо:

- Великолепная идея. Ваших врагов уничтожат.

- Если только они не сбегут, - напомнил Мич.

- Я их достану везде, - твердо сказал Ди Морра. - Тебе я поручу искать их в других штатах, а сам займусь ими в нашем штате.

- Не стоит стягивать кольцо слишком туго, чтобы не отпугнуть тех, кто захочет перейти к нам, - сказал Райли.

- Если кто захочет перейти к нам, мы встретим его хорошо, - ответил Ди Морра, - и примем, как блудного сына. Кроме Фрэнка. Ему прощения нет. - После некоторого молчания Ди Морра, откинувшись на стуле, произнес с сицилийским акцентом слова, которыми главари мафии осуждают своих врагов: - Уберите эти камни с моей дороги.

Два дня прошли без перемен. Мич неутомимо бегал по «Мажестик», координируя поиски. В здание входили и выходили люди. Повсюду звонили телефоны и передавались приказы, но результатов не было.

Многих интересовала обещанная награда, но никто не был связан с беглецами. Среди преследователей была и полиция, - очень дорогим был приз, и Тони и Фрэнк попали в разряд врагов закона. Все совершаемые в городе преступления приписывались им, но они странным образом исчезли, словно сквозь землю провалились.

На третий день пополудни Фрэнк Регальбуто, стоя на заброшенном шоссе в семидесяти милях от города, ждал машину. Когда она появилась вдали, Фрэнк не шевельнулся, хотя закончилось сорокаминутное ожидание.

Машина остановилась, и из нее выскочили двое толстых низкорослых мужчин среднего возраста. Один из них был Доминик Руссо, двоюродный брат матери Фрэнка, другой - Джо Салтис, дядя Неллы Фарго. Руссо распоряжался борделем на территории Бруно, а Салтис работал раньше с Ди Морра, пока его не вывел из строя артрит. После выздоровления он решил действовать самостоятельно, занимаясь различными неопасными делами.

Пожав друг другу руки, все трое сели на траву и начали разговор, кого-то поджидая. Через пять минут из зарослей кустарника с винтовкой в руках вышел Тони и присоединился к ним.

Разговор продолжался почти час, и в конце все пришли к согласию. На прощание они обнялись.

- Мы будем готовы, как только вы сообщите, - пообещал Руссо.

Салтис добавил:

- У меня предчувствие, что другие присоединятся к нам. Очень многие недовольны Ди Морра. Ему всегда достается больше, чем полагается.

- Посмотрим. Самое главное - найти тех двух человек, которые нам нужны, - напомнил Тони.

- План канализационной сети не проблема. В отделе коммунального хозяйства у меня работает родственник, которому я оказал множество услуг, так что сейчас он мне вернет долг, - сообщил Салтис.

- Взрывник тоже не проблема, - сказал Руссо. - Я найду надежного человека. Если заупрямится, то приставим пистолет к затылку, и он согласится. Это единовременная работенка, и в будущем у нас с ним проблем не возникнет.

Салтис и Руссо сели в машину и поехали обратно в город. Тони и Фрэнк подождали, пока машина исчезнет вдали, сели в свой автомобиль и поехали в противоположную сторону.

Было уже темно, когда они остановились у придорожного ресторана. Однако из машины они не вышли, нервно ожидая кого-то и сжимая в руках оружие. Наконец из-за кустов показался Джордж Поляк. Он подошел к машине и сел на заднее сиденье.

- Он приехал один пятнадцать минут назад. Тони спрятал оружие и посмотрел на часы.

- До назначенного времени еще пять минут.

Точно в назначенный час Казначей вышел из ресторана.

Он с опаской огляделся вокруг, подбежал к автомобилю и сел рядом с Джорджем.

С раскрасневшегося лица Казначея стекал пот.

- Мне не следовало приезжать. Если Анджело узнает…

Тони не дал ему договорить:

- Нам нужны обещанные тобой деньги. Прямо сейчас!

И Фрэнк объяснил:

- Я позвонил в Геную. У папиного друга готов груз, но он хочет получить деньги в момент продажи. Я сейчас не могу снять со своего счета. Там постоянно дежурит человек Ди Морра.

Казначей задрожал, услышав имя Ди Морра.

- Может, ты попросишь своего друга подождать, когда все утрясется…

- Не можем, - прервал его Тони. - Нам нужны деньги на оружие и на людей. Когда груз поступит к нам, мы сразу разбогатеем, и у тебя будут такие деньги, о которых ты никогда не мечтал.

Орландо колебался.

- Я не знаю…

- Ты обещал, - с угрозой в голосе напомнил Фрэнк.

Казначей отвел взгляд. Он оказался между двух огней и мог теперь надеяться скорее на удачу, чем на изворотливость.

- Хорошо, - тихо сказал он.

- Завтра утром! - потребовал Фрэнк.

- Хорошо, - по-прежнему тихо ответил Орландо.

Руссо и Салтис проголодались и, возвращаясь, остановились у ресторана. Когда они вошли, Руссо встал как вкопанный, взяв друга за руку.

- Это не Билли Рик?

Салтис согласно кивнул головой. Да, это был Билли Рик, один из новичков в команде Ди Морра. Хорошая дичь!

Друзья вернулись в машину. Возникло осложнение, и его следовало устранить.

- Что ты думаешь? - спросил Руссо.

Салтис задумался:

- Не знаю.

Он вновь вышел из машины и заглянул в дверь.

- Он сидит один за первым столом. Будет нетрудно.

Руссо улыбнулся:

- Конечно!

Он вытащил из-под сиденья пистолет, а Салтис достал свой кольт тридцать второго калибра с глушителем.

Билли Рик курил и спокойно ждал свой заказ. Салтис и Руссо вошли в ресторан и в два прыжка оказались у стола Рика, сжимая в руках оружие. Прозвучали два выстрела, и Билли Рик упал, повалив стол. Какая-то женщина закричала, но никто не шевельнулся, пока Руссо и Салтис не уехали.

Свидетельские показания ничего не дали. Убийцы были слишком старыми и не могли принадлежать к клану Тони Фарго.

Еще несколько дней прошло без перемен. Приказ Ди Морра: «Найти их!» оставался в силе. Клан Фарго вел войну нервов, и тактика Ди Морра не приносила плодов. Все говорило о том, что он сильно постарел.

Фрэнк Регальбуто под другим именем приехал в международный аэропорт и сел на вылетавший в Италию самолет.

На следующий день мелкий воришка Сидней Франклин обнаружил Диего Сабатини и Жида.

Франклину давно не везло. Он в пух и прах проигрался на скачках и стал бояться работать в одиночку, А так как Франклин был мало известен и никто не хотел работать с ним, ему пришлось подрядиться в ресторанчик своей сестры, где за мытье посуды ему давали еду и предоставили каморку.

День был ужасный. Франклин такую жизнь больше не выдерживал. Из кухни он увидел, как сестра повесила на дверях табличку «Закрыто». Он вспомнил, что десять минут назад подали два последних ужина, и подумал, что, когда посуду вернут, он забросит ее в мойку до следующего дня.

Франклин прошел за стойку, чтобы взглянуть на двух запоздалых посетителей и поспешно отступил назад. Сердце его учащенно забилось. Он узнал этих людей. За информацию о каждом из них была обещана тысяча долларов. Две тысячи долларов спасут его от этой мерзкой жизни.

Его первым желанием было бежать к телефону и позвонить Райли, чтобы сказать, что Сабатини и Жид сидят в ресторане, но, поразмыслив, он понял, что можно заработать больше. Если он за ними последить то сможет обнаружить, где скрывается вся банда. И тогда он разбогатеет. Только за Тони и Фрэнка ему заплатят десять тысяч долларов.

Франклин прошел в комнату сестры и затаился у приоткрытого окна. На стоянке перед рестораном была только одна машина. Через пятнадцать томительно долгих минут посетители вышли из ресторана, сели в машину и поехали на юг.

Франклин выскочил, сел в свой старенький автомобиль, стоявший рядом с машиной сестры за рестораном, и помчался в погоню.

Догнав их через два километра, Франклин сбросил скорость и поехал за машиной на некотором расстоянии. Вскоре Сабатини и Жид свернули на боковое шоссе, и Франклин продолжал преследование, выключив фары и ориентируясь по задним огням идущей впереди машины. Неожиданно та повернула налево, и Франклин метров двадцать проехал за ней по наезженной колее в лес.

Впереди Франклин разглядел свет. Он лег на землю и пополз вперед. Вскоре он подполз к поляне, посреди которой стоял домик.

Дверь дома оказалась прямо напротив Франклина. В тишине ночи он различал голоса и, несмотря на возбуждение, прикинул, сколько людей в доме. Десять тысяч долларов, еще две тысячи, еще четыре или пять… Шестнадцать или семнадцать тысяч!

Дверь открылась, и на пороге показался человек, который направился к одному из трех стоявших рядом автомобилей. Он нагнулся, через открытое окошко вытащил пачку сигарет и прикурил. При свете спички Франклину показалось, что этим человеком был Тони Фарго. У Франклина застучали зубы, и он придержал подбородок, чтобы не выдать себя.

Человек подошел к двери, вытащил из дома стул и сел покурить на свежем воздухе в узкой полоске идущего из дома света. Франклин ребром ладони вытер со лба пот, который застилал ему глаза, и хорошенько присмотрелся.

Действительно, это был Тони Фарго. Франклин решил, что пора смываться. Ползком он добрался до колеи, не смея подняться и постоянно прислушиваясь.

В машине он отряхнулся, вытер платком грязь с лица и немного успокоился. Все тело чесалось, а к одежде прилипли листья, грязь и раздавленные муравьи. Франклин завел машину, дал задний ход, выехал на шоссе и помчался обратно.

XVIII

Три машины приехали ночью. В них сидели пятнадцать человек. Пит Лацатти сидел за рулем первой машины, а Джо Луччи за рулем второй. Все были вооружены пистолетами и ручными пулеметами. Машины встали там, где до этого оставлял свою машину Франклин.

Луччи продвигался вперед по одной стороне дорожки, а Лацатти по другой. Оба шли по растущей по обочине траве, чтобы не ступать на песок. За ними на равном расстоянии друг от друга следовали остальные члены группы. Две зловещие цепочки выдвигались к поляне, на исходные позиции.

Когда в темноте исчез силуэт последнего человека, из раздвинувшихся кустов вышел Тони и пошел по дорожке. Из темноты появились верные ему люди и окружили его. У всех были ручные пулеметы - идеальное оружие для ночного боя. Только Тони и Сабатини были вооружены винтовками.

Тони указал каждому его место в зарослях кустов и за стволами деревьев. Все сосредоточились по правую сторону дорожки, чтобы в темноте не перестрелять друг друга. Как самые опытные, Сабатини и Гарсия выбрали позиции, которые позволили бы им командовать в случае гибели Тони.

На дорожке остались только четыре человека: Тони, Салтис, Руссо и старик с лицом ребенка по прозвищу Шорти, которого привел Салтис. Это был пенсионер, посвятивший всю свою жизнь изготовлению взрывных устройств по заказам мафии и сам взорвавший немалое количество сейфов. Сейчас он вновь взялся за прежнюю работу из любви к жизни и деньгам.

Получив последние указания Тони, Салтис, Руссо и Шорти повернули к шоссе. Руссо шел впереди с пулеметом в руках, Шорти с чемоданчиком следовал за ним; замыкал шествие Салтис, прикрывая их и напоминая Шорти, что за его спиной пулемет.

Тони спрятался за кустами, оказавшись в центре полукруга, - справа от него стояли Хорхе Гарсия, Джордж Поляк и Оджи Конь, а слева - Сабатини, Жид и Гарольд Эрли.

Первыми до освещенной луной поляны добрались Луччи и Лацатти.

Все тихо. Темный и, судя по всему, необитаемый дом, никаких машин, о которых рассказывал Франклин. Луччи жестом приказал окружить дом и, пока приказ выполнялся, отступил в лес.

Прошло пятнадцать минут. В окошко кинули камешек. Никакого ответа. Они прождали еще пятнадцать минут.

Луччи вернулся на поляну, а Лацатти стал обходить дом сзади. Они были убеждены, что в доме никого нет, но Ди Морра нужна была абсолютно точная информация.

Разбежавшись, Луччи вышиб шаткую дверь, упал посреди комнаты, откатился к стене и вскочил на ноги с пистолетом в руке. Он обвел взглядом помещение. Пусто. Через дверь и окна ввалились и другие, все перевертывая и обыскивая каждый угол. Луччи обменялся с Лацатти разочарованным взглядом, и оба вышли на поляну, пока их люди бесполезно перерывали весь дом.

- Я этого ждал сразу после предупреждения этого болвана, - пожаловался Лацатти.

Луччи печально заметил:

 Это Мич решил, что мы должны приехать сюда ночью.

- Он не прав, ублюдки успели смыться.

- Я считаю… - Луччи посчитал, что продолжать не следует.

Вся группа вновь собралась на поляне: сражаться было не с кем, оставалось только вернуться проторенной дорожкой, но, скорее в силу привычки, чем из боязни нападения, они сохраняли между собой расстояние.

Тони Фарго взял винтовку и приготовился. Он услышал приглушенные шаги. С того самого момента, как Сабатини и Жид рассказали ему, что кто-то ехал за ними от самого ресторана, он был уверен, что Ди Морра нанесет удар ночью. Знакомая тактика. Приближался долгожданный момент расплаты.

В темноте Тони увидел первую приближающуюся фигуру и пожалел, что не может узнать этого человека. Он хотел, чтобы это был Луччи, тот человек, который его особенно интересовал, но уверенности быть не могло, а рисковать из-за личных счетов было нельзя.

Люди Ди Морра шли по дорожке растянувшейся метров на сорок цепочкой. Конечно, было бы лучше, если бы они шли более компактно. Тони приказал, чтобы все стреляли только после его выстрела. Он прицелился в самую крупную фигуру, напоминавшую Джо Луччи, и выстрелил. Прежде чем стихло эхо выстрела, семья Ди Морра кинулась на землю. Пулеметные очереди прочесывали дорогу во всех направлениях, и пули терялись где-то в лесу.

Началась беспорядочная перестрелка, и никто не знал, в кого стреляет. Важно было просто стрелять и укрываться от пуль, перебегая с места на место. Словно по договоренности, стрельба вдруг стихла, но тишина угнетала еще больше, чем перестрелка: каждый чувствовал, что рядом враг, готовый пристрелить его в любую секунду.

Тони надеялся уничтожить всю группу, но на всякий случай подготовился к тому, что не сможет этого сделать, если враг найдет систему обороны, которая сорвет его замысел. Он не собирался играть в детские игры, врага нужно было уничтожить. Затяжная война не нужна тому, у кого мало людей и средств, чтобы заменить павших.

Своим людям Тони приказал, чтобы они сохраняли хладнокровие, и если ситуация сложится, например, так, как представлялось сейчас, то лучшей тактикой будет отступление. Совсем недалеко в лесу стояли три машины, на которых можно было уехать, и Салтис, Руссо и Хорти должны были уже ждать там. Ударить и отбежать - вот тактика борьбы с Ди Морра.

Луччи лежал ничком в яме и чувствовал себя в безопасности. Его люди также должны были окопаться, и в этой ситуации представлялось бессмысленным переходить в атаку. Во-первых, не стоило себя выдавать, а во-вторых, в темноте можно было пристрелить своего товарища, поэтому все ждали, у кого не хватит нервов и кто первым начнет перестрелку.

Прошло пятнадцать минут, и Луччи сделал вывод, что Тони столкнулся с той же проблемой. Надо попытаться прийти к какому-то соглашению. Луччи припал к земле так, что его мог бы поразить только взобравшийся на дерево стрелок, набрал воздуха в легкие и приготовился к переговорам.

Тишину леса взорвал шум моторов, и, освещая дорожку, неподалеку от поля битвы промчались три машины.

- Ублюдки! - закричал из своего укрытия Лацатти. - Постреляли и сбежали!

- Я предупреждал шефа, что в лесу именно так все и может закончиться, - пожаловался Луччи. - Сейчас их не догнать.

Люди Ди Морра зажгли фонарики и собрались вместе. В перестрелке они потеряли четырех человек. Выпотрошив карманы убитых, бандиты отнесли их на дорожку и оставили там. Завтра во всех газетах появятся фотографии четырех трупов.

К машинам возвращались молча, только Лацатти что-то мычал и махал руками. Он сел за руль первой машины. Приехать впятером и уезжать втроем! Один из бандитов сел рядом с Лацатти, другой остановился у задней дверцы и прикурил сигарету. Лацатти нетерпеливо включил стартер.

Страшный взрыв прогремел в лесу, повалив на землю стоявших рядом с машиной людей. Другие бросились на землю сами, чтобы укрыться от летящего стекла и кусков металла.

Луччи оторвал лицо от земли и встал. От передней части автомобиля осталась глубокая воронка, а под оторванной дверцей лежало и горело, как факел, тело Лацатти. В воздухе носился запах горелого мяса.

- Бежим отсюда! - приказал Луччи.

Никто не думал садиться в машину, все понимали, что нужно дойти до шоссе и ловить попутку.

Пожилой человек, который был другом Паоло Регальбуто, вез в «мерседесе» по улицам Генуи сына своего друга. Звали этого спокойного итальянца Манзини. Жизнь его щадила, и сейчас он рассказывал Фрэнку забавные истории из своего прошлого, хотя понимал, что Фрэнк хочет говорить о вещах более серьезных. Наконец Манзини сообщил:

- Автомобиль туристов уже стоит в гараже борделя. Осталось загрузить в колеса героин.

- Сначала я хочу проверить и взвесить товар.

- Нет проблем. Машину будут грузить на судно завтра, незадолго до его отхода.

«Мерседес» въехал в портовую зону. Манзини посмотрел на часы.

- Не пообедать ли нам в каком-нибудь ресторанчике?

- Нет. Сначала закончим дело, а потом пообедаем.

 Ты весь в папу, - сказал Манзини. - Делу - время, потехе час.

Манзини остановился напротив борделя, и они вышли из машины. Манзини, не обращая внимания на звонок, постучал условным сигналом в деревянную дверь: три удара - пауза - один удар - пауза - два удара. Кто-то открыл задвижку, и дверь отворилась. Манзини вошел первым, за ним следовал Фрэнк. Дверь закрылась. В темноте они ничего не видели. Манзини вынул из кармана фонарик и зажег его. Луч света упал на стоящего с пистолетом в руке человека.

Фрэнк потянулся к своему карману, но в этот момент свет зажегся, и рядом с Фрэнком оказались еще два вооруженных незнакомца.

Фрэнк повернулся к Манзини.

- Мерзкий ублюдок!

- Нет, не говори так, - стал оправдываться Манзини. - Я люблю тебя так же, как и твоего отца. Я ничего не мог поделать и невиновен в том, что случилось. Они узнали, что ты должен приехать, и появились здесь. Я не могу им помешать и не могу помочь тебе. У каждого свои обязательства и своя судьба.

- Что ты можешь сказать о своих обязательствах перед моим отцом? - взорвался Фрэнк.

- Если бы он был жив, я выполнил бы их. Я обязан живым. Например, Анджело Ди Морра, и я не могу поступить иначе.

Манзини открыл стоящую на столе бутылку вина, налил в два стакана, один из них взял сам, а другой протянул Фрэнку, взглядом умоляя его не отказываться.

- Нет, - сказал Фрэнк, стараясь не смотреть на окружавших его людей.

- Пожалуйста, - настаивал Манзини. - Выпьем вместе. Мне нужно, чтобы ты согласился.

Фрэнк взял стакан, поражаясь удовлетворению, которое он прочел во взгляде Манзини,

- Хорошо, выльем вместе. - Он стал медленно пить.

Выстрелы прозвучали одновременно.

XIX

- Один уже мертв, - сказал Джо Луччи. - Остался другой.

- Лучше бы Фрэнка прикончил Анджело, - заметил Мич. - Отбросы гниют и дурно пахнут.

- Ничего, им недолго осталось вонять, - пообещал Луччи.

- Хорошо, если так и случится, он не должен нам больше мешать.

Луччи ограничился кивком головы.

Мич обошел рабочий стол и подошел к окну. В этот яркий солнечный день город лежал как на ладони. Где-то там скрывался Тони, и Мич злился на себя из-за безуспешных попыток обнаружить его. Он страшно переживал, что кто-то может безнаказанно бросить вызов его брату.

Мич напрочь забыл, что на карту поставлена и его собственная жизнь, и чувствовал себя в полной безопасности за стенами «Мажестика». Круглосуточная охрана стояла даже на террасе. С тех пор как они стали подвергаться нападениям, Мич распорядился два раза в день обыскивать здание. Он мог быть спокоен за свою безопасность в этой неприступной крепости, но если бы он мог видеть сквозь бетонный пол уличный асфальт, его спокойствию пришел бы конец.

Тони работал в канализационной трубе метрового диаметра, скользкой от скопившихся на стенках нечистот. На нем был горняцкий шлем с лампочкой, свет которой тускло освещал трубу. Он был вооружен автоматом, в руках у Салтиса блестел пистолет. Впереди них шел Шорти, опытный подрывник.

Они шли довольно долго, вдыхая омерзительные пары испражнений, пока не оказались у пересечения с главным коллектором.

Здесь они остановились. Салтис и Тони стали разглядывать план канализационной сети, где синим кружком был отмечен участок, на котором они находились. До искомого места под прачечной «Мажестика» оставалось метров двадцать.

Шорти вспотел так, что его одежду можно было выжимать. Он сделал две дырки в стене коллектора и в одну из них заложил динамит. Это была тонкая и опасная работа, и, закончив ее, задыхающийся Шорти решил передохнуть. Тони, опасаясь, что старик не успеет закончить работу, якобы случайно, словно поскользнувшись, ткнул Шорти автоматом в ребра, тот испуганно посмотрел на него и вновь принялся за дело.

В другую дырку Шорти заложил пакет, с двух сторон которого торчали провода. Старик подсоединил провода к динамиту и отошел, чтобы Тони и Салтис проверили работу.

- Вот так. Есть замечания?

Ответа не последовало. Тони махнул автоматом, и Шорти, разматывая катушку со шнуром, тронулся в обратный путь.

Наконец они вернулись к исходному месту. Сквозь окошко канализационного люка просачивался слабый свет. Тони снял шлем, повесил его на пояс, подставил ящик и головой приподнял крышку люка. Перед ним была улица, в глубине которой стоял «Мажестик».

Если кто-то спасется при взрыве и попытается бежать, его легко можно будет пристрелить на улице. Впереди прятался Диего Сабатини, который получил указание не упустить Ди Мора. Все участники операции были ознакомлены с планом, часы были сверены. Оставалось две минуты.

Тони откинул крышку люка, выбрался из него и помог Салтису и Шорти сделать то же самое. Пригнувшись, они пробежали по улице и спрятались за последним автомобилем банды Ди Морра. Незамеченными, они прошмыгнули дальше мимо машины, в которой о чем-то оживленно беседовали трое врагов. У дверей «Мажестика» стоял охранник, но он мог их заметить, только если бы вышел на середину улицы. Охранники с террасы тоже не могли их видеть.

Шорти вставил концы катушки в металлический ящик, который он держал коленями, и перевел взгляд на Тони. Подняв руку и легким покачиванием головы отсчитывая последние секунды, Тони смотрел на часы. Дрожащие пальцы Шорти лежали рядом с кнопкой.

Тони опустил руку, и Шорти нажал на кнопку.

Сабатини был готов к взрыву, но не мог представить себе всю его силу. Земля содрогнулась, взвились языки пламени, и в воздухе повис гул, словно извергался вулкан.

Стены раскололись сверху донизу, оконные рамы вылетели, входная дверь разлетелась в мелкие щепки, и асфальт обагрился кровью охранников. Проезжавший по улице грузовик перевернулся, и все пространство затянуло облаками дыма и пыли.

Вскоре показался первый уцелевший при взрыве человек; охваченный ужасом, он выбежал из здания, упал в образовавшуюся щель и попытался встать, но не смог. Он, наверное, сломал ногу. Высунувшись по пояс из люка, Сабатини внимательно следил за происходящим. Второй человек выскочил с винтовкой, сделал несколько шагов, но тут же остановился в неудержимом приступе кашля.

Наконец показался третий. Одной рукой он протирал глаза, другой вел беспорядочную пальбу из пистолета. Опомнившись, он опустил руки, чтобы отдышаться.

Это был Джо Луччи.

Сабатини положил пулемет на плечо, тщательно прицелился и мягко нажал на спуск, посылая врагу свой смертоносный привет.

Три пули попали в лицо Луччи и отбросили его назад к стене. Когда Сабатини убрал палец со спуска, Луччи неподвижно лежал на мостовой.

Закашлявшийся человек поднял винтовку, но в этот момент Сабатини снова нажал на спусковой крючок. Пули поразили бандита в бедро, и он, как кукла, покатился по земле.

Откуда-то начали стрелять, и от удара в ствол Сабатини чуть не выронил из рук пулемет. Тогда он вновь скрылся в люке. Тактика была прежней: ударить и отбежать. Настало время убегать.

Внизу его поджидал Хорхе Гарсия, который дал ему горняцкий шлем, и, довольные своим успехом, друзья затерялись в канализационной сети.

Спрятавшись за домом Ди Морра, Тони Фарго терпеливо ждал с автоматом в руках. Он не узнал никого из тех, кто валялся на мостовой. Двое из них упали при взрыве с террасы, другие охраняли черный ход «Мажестика», а троих или четверых пристрелили при попытке спастись бегством. Экономя боеприпасы, Тони не стрелял. Он хотел увидеть главного врага. Возможно, тот погиб при взрыве, или его пристрелил Сабатини.

Тони уже собирался уйти, когда среди пыли и дыма показался Мич. Он прикрывал лицо руками. Тони разрядил в него автомат очередями слева направо и наоборот. У Мича подкосились ноги, и он упал на асфальт. Тони вышел, подошел к врагу и выпустил в него еще одну очередь, затем еще одну. Он перестал стрелять только после того, как автомат захлебнулся.

Тони облегченно вздохнул: он отомстил брату врага за своего брата. Мичу за Винса.

Со всех сторон на помощь Ди Морра к ставке сбегались его люди. Один из них показался на углу и выстрелил в Тони. Пуля прошла далеко, и Тони опять нырнул в канализационный люк. Салтис и Шорти уже ушли. Смеясь сквозь слезы, Тони наслаждался местью.

Полиция и пожарные приехали одновременно. Работы для полиции было мало: несколько убитых и двое-трое зевак, желающих рассказать о том, чего они не видели. Пожарным пришлось оцепить весь квартал.

- Это Луиджи… Я убежал из ада… Луччи мертв… Ваш брат… Я очень сожалею… Его трудно узнать… Он весь изрешечен пулями…

Анджело Ди Морра уронил внезапно потяжелевшую трубку на стол и, распрямив пальцы, взглянул на них. Дрожь было не остановить.

Анджело поднял руки, обхватил ладонями лицо и застыл. У него не было сил плакать, он не спал несколько ночей. Из-за своего каприза он уничтожил две семьи, и война кончится только с его смертью.

Ему нужно отоспаться. Заснуть надолго, но не навечно. Он оправится от удара, и у него хватит сил продолжать борьбу. Тони никогда его не одолеет.

Опершись локтями о стол, он не чувствовал своих ног, и страшная вялость разливалась по всему телу. Держась за перила, он стал тяжело подниматься по лестнице, останавливаясь для отдыха через каждые четыре-пять ступенек.

Ди Морра заглянул в ванную. Во время последнего осмотра врач запретил ему принимать сильное снотворное, но обстоятельства вынуждали его пренебрегать требованиями врача. Ему нужно отключиться, иначе в голову полезут разные мысли и он не заснет. Ди Морра вошел в ванную и принял три таблетки. Затем он разделся, бросил одежду на пол и вышел из ванной, впервые в жизни не взглянув в зеркало.

Держась за стены и еле волоча ноги, Ди Морра вернулся в комнату, сел на кровать и с трудом надел пижаму. Затем он растянулся на кровати, устроился поудобнее и закрыл глаза. Снотворное еще не действовало, но Ди Морра куда-то проваливался.

Он пришел в себя много времени спустя. Странные ощущения сковывали его, но мозг работал. Ди Морра попытался потянуться. Пальцы его были холодны. Он попытался заговорить, но не смог произнести ни слова. Ди Морра заплакал и снова куда-то провалился.

Нашли его на следующий день. Он был жив, но полностью парализован. Он не мог ни двигаться, ни говорить.

Анджело Ди Морра покинул капитанский мостик.

Часть третья ДА ЗДРАВСТВУЕТ КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ!

XX

Джимми Бруно вышел из тюрьмы в добром здравии и готовый к работе.

Его страшно побледневшее лицо контрастировало с по-прежнему сильным телом. Он сохранил тот холодный, загадочный взгляд, который помогал ему скрывать свои мысли и выяснять самое сокровенное у собеседника.

Бруно внимательно смотрел на тех, кто встречал его у ворот тюрьмы. Одним из них был Казначей, а другим Марти Рекхаймер, экс-чемпион университета по вольной борьбе и личный телохранитель Бруно до того, как тот попал в тюрьму. Оба ненавидели друг друга, и, чтобы не служить Казначею, Рекхаймер уединился в принадлежащем шефу домике в горах, где проводил время за охотой и рыбалкой. Сейчас, когда шеф выходил на свободу, Марти вернулся, чтобы занять свое место рядом с ним.

Не говоря ни слова, Марти с удовольствием пожал руку своему шефу. Рекхаймер был немногословен.

Следующим к Бруно подошел Казначей.

- Рад видеть вас вместе с нами.

- Я пока еще не с вами, - сухо ответил Бруно. - Поехали.

Садясь в машину, Казначей спросил:

- Не остановитесь ли вы у меня? Мария приготовила для вас отличный ужин.

- Подходит. Для разнообразия иногда нужно прилично поесть.

Рекхаймер сел за руль, а Бруно и Казначей устроились сзади. Орландо подробно рассказал обо всем, что произошло в отсутствие шефа. Бруно по большей части знал о случившемся. Ди Морра вышел из игры, и его люди разбежались. Оставшись без соперников, Тони стал прибирать к рукам их наследство, переманивать людей к себе, и сейчас он был самым могущественным человеком в городе.

- А ты? - зло спросил Бруно. - Ты ухватил что-нибудь для меня? Или испугался Тони?

- По правде говоря, Джимми… Я думал, что окажу вам добрую услугу, если сохраню то, что вы мне доверили. Все боятся Тони. Вы думаете, что кто-то осмелится его остановить?

Бруно не ответил. Глубоко вздохнув, Орландо продолжал:

- Я считал, что мне нужно дождаться вас, и только потом мы начнем действовать. Сейчас вы вернулись, и с Тони мы разберемся.

Джимми Бруно разглядывал стремительно мелькавший пейзаж.

- Ты слишком быстро едешь, - сказал он водителю.

- Нет, не быстро. Вы просто отвыкли от автомобиля.

Бруно улыбнулся:

- Это правда, но всё же поезжай медленнее.

Рекхаймер снизил скорость, и Бруно обратился к Орландо:

- Из того, что я слышал, следует, что Тони уже не убрать. Сейчас он в силе, и мы должны договориться с ним. Другого выхода нет.

Казначей выдержал холодный взгляд Бруно.

- Я сделал все, что мог, особенно чтобы отстоять ваши интересы. Какое-то время мне пришлось притворяться, что я на стороне Тони. Если бы я выступил против него, то потерял бы все, что вы мне доверили. Разве это не был ловкий ход?

Бруно молча изучал Казначея и наконец ответил:

- Думаю, что нет. - И он вновь заинтересовался пейзажем. - Рек, ты едешь слишком быстро.

Рекхаймер без возражений снизил скорость.

Ужин у Казначея в мотеле «Старлайт» был великолепным, как он и обещал.

Мария надела черное вечернее платье с глубоким декольте. Ее прекрасная грудь явно возбуждала Бруно. Прислуга за столом внимательно следила, чтобы тарелка именитого гостя не оставалась пустой. Бруно поглощал все с большим аппетитом, показывая тем самым, что не утратил интереса к вкусной и обильной пище.

После кофе Мария предложила выпить.

- Сначала мне нужно позвонить, - ответил Бруно. - Где телефон?

- В моей комнате, - показал рукой Казначей. Бруно встал из-за стола.

- Я сейчас вернусь.

Он прошел в комнату, закрыл дверь и набрал номер Тони Фарго.

В столовую Бруно вернулся через полчаса. Со стола уже убрали, и в комнате находилась только Мария. Перед ней стояла бутылка и две рюмки.

Бруно сел рядом с ней.

- А сейчас перейдем к выпивке.

Мария наполнила рюмки.

- Это коньяк, ваш любимый напиток.

Бруно пригубил рюмку и прищелкнул языком от удовольствие

- Красавица моя, что у тебя новенького для меня?

Мария язвительно ответила:

- Если вы говорите о девочках, то я для вас кое-что приберегла, а если о делах, то я сейчас принесу документы.

Бруно рассмеялся:

- Позже я приму оба предложения. - Он огляделся вокруг, - Где Орландо?

- Проверяет счета в кабинете.

Бруно искоса посмотрел на Марию:

- А как он? Он вел себя хорошо? Он не наделал глупостей?

Она собиралась отвергнуть подозрения, но прикусила язык. Во взгляде Бруно было что-то, что она не совсем понимала. Мария почувствовала, что настал ее час и от ответа зависит ее судьба.

Когда Казначей вернулся в столовую, Джимми Бруно сидел один, смакуя вторую рюмку коньяка.

- Орландо, я думаю, что сейчас самое время навестить моего друга Анджело.

Когда все трое приехали к Ди Морра, он сидел в коляске на балконе своей дачи и смотрел на закат солнца над озером. При нем находились новый телохранитель и постоянный санитар. Бруно вместе с Орландо и Рекхаймером прошли на балкон, и Бруно остановился как вкопанный, увидев, что осталось от его старого друга. Встречу он всегда представлял себе совершенно иной…

Санитар с ложечки кормил Анджело. Бруно обвел взглядом усохшие ноги, неподвижные руки и морщинистое лицо друга и понял, насколько тотбеззащитен. Санитар отставил тарелку и развернул коляску к двери балкона. Анджело сидел окаменевший, как статуя, и только в глазах теплилась жизнь. Было неясно, узнает ли он гостей.

Обливаясь слезами, Бруно подошел к другу и поцеловал его. Никакой реакции не последовало, ни единого звука, ни малейшего движения. Бруно выпрямился, вытер слезы и собрался.

- Анджело, - с нежностью в голосе сказал он. - Я так хотел тебя видеть и сделать тебе подарок! Подарок, которого ты так хотел!

Бруно взглянул на Рекхаймера и указал пальцем на Казначея:

- Взять его!

Реакция Река была столь стремительной, что Казначей, не успев осознать слова Бруно, оказался в железных объятиях. В полной растерянности он пробормотал:

- Джимми, что случилось?

- Я верил тебе, Орландо, - резко сказал Бруно, - а ты связался с Фарго, чтобы убрать меня и Анджело. Это ты спровоцировал войну, сообщив Фрэнку об отношениях между Анджело и девушкой.

Казначей отреагировал мгновенно:

- Ложь. Кто вам это сказал?

- Твоя жена.

- Она врет. Ей нравится сталкивать людей, - завизжал Казначей. - Джимми, я клянусь, что это неправда. Опомнись и прикажи этой обезьяне отпустить меня. Я все расскажу.

- Рек, мне надоел этот шум.

Рекхаймер заткнул рот Казначея левой рукой, а правой вывернул за спину его тонкие запястья. Сопротивление Орландо выглядело столь же безнадежно, как попытки мыши вырваться из кошачьих когтей.

Бруно приказал телохранителю Ди Морра:

- Принеси пластиковый мешок и веревку. Телохранитель не понял:

- Пластиковый мешок?

- Да, именно. Или сумку. Такую, в каких хранят одежду, обувь или овощи. Только прозрачную и затягивающуюся веревкой!

Телохранитель побежал в комнату.

- А ты, мальчик, - обратился Бруно к санитару, - погуляй по лесу.

Санитар опрометью выбежал.

Бруно сел в кресло напротив Ди Морра.

- Анджело, я совершил непростительную ошибку, доверившись этой сволочи. Он нас предал. Это он сплел интригу, которая довела тебя до этого состояния. Я виноват, Анджело, и мне очень жаль.

Вернулся телохранитель с веревкой в руках. Рекхаймер толстыми пальцами схватил Казначея за глотку и сжал ее так, что Казначей чуть не испустил дух и прекратил дергаться. Ему залепили рот лейкопластырем, а руки связали веревкой за спиной. Затем связали ноги и бросили его к коляске Ди Морра.

- Мешок! - скомандовал Бруно, и телохранитель достал мешок из кармана.

Это было то, что требовалось. Бруно надул мешок и поднял его перед Анджело.

- Отомстим за тебя, мой друг!

Казначей извивался на полу, но Рекхаймер прижал его коленом к полу. Бруно нагнулся и натянул мешок на голову Казначея.

- Затягивай! - приказал Бруно.

Рекхаймер затянул мешок с такой силой, что у Казначея затрещали позвонки. Он тяжело дышал остатками воздуха, глаза у него вылезали из орбит. Лицо Казначея потемнело, на губах выступила пена. Он дергался все тише и тише, пока не затих.

Ди Морра и Бруно внимательно следили за тем, как Казначей задыхается.

- Рек, отнеси его в лес и захорони. И побыстрее! Рекхаймер взвалил безжизненное тело на плечо и пошел выполнять приказ.

Бруно обратился к телохранителю Ди Морра:

- Помоги ему!

Когда оба телохранителя вышли, Бруно наклонился над Ди Морра и медленно и тихо сказал:

- Сейчас, Анджело, обсудим один серьезный вопрос: Тони Фарго.

Глаза Ди Морра заблестели.

- Я слышал, что ваша война затянулась. Мы с тобой знаем, что от этого страдает дело, Нам нужно навести в доме порядок, встать на ноги и вновь обрести былое могущество, а для этого нужен мир. Несомненно одно: Тони Фарго сейчас в силе, и бороться с ним значит затягивать войну.

Я прав?

Ди Морра мигнул.

- Если ты мне веришь, я беру решение на себя. Вы квиты после того, как здорово потрепали друг друга. Не будем ворошить прошлое. Мы хотим только мира и выиграем от этого.

На этот раз Ди Морра не мигнул.

- Я уже переговорил с Тони. Он чувствует себя очень уверенно. Я удивился, что он с такой легкостью согласился поделить город между нами, не ставя никаких условий. Он, наверное, раскаивается в содеянном. Я всегда буду с тобой советоваться и буду действовать от твоего и моего имени. Договорились?

Ди Морра взглядом показал на озеро. Бруно понял эту немую просьбу и повернул Ди Морра лицом к закату.

Встав позади друга и ласково положив ему руку на плечо, Бруно тихо сказал ему на ухо:

- Верь мне, мы друзья.

Застыв, как две статуи, они следили за исчезающим солнцем. Плечи Ди Морра дрожали, словно он сдерживал рыдания, и в темноте балкона Джимми не видел, что глаза его друга наполнились слезами.

Уложив детей спать, Тони Фарго спустился вниз. Нелла сидела на диване, скрестив ноги, и смотрела телевизор. В ожидании Тони на столе стояла бутылка вина и две рюмки. Тони ласково провел рукой по волосам Неллы и сел рядом с ней.

- Не надо, - попросила Нелла, - я хочу посмотреть фильм. Мне он нравится.

Тони откинулся на диване и попытался сосредоточиться на фильме, но мысли его скакали, хотя он и делал вид, что смотрит телевизор. Он действительно чувствовал себя счастливым с Неллой и детьми. Или только с Неллой?

Зазвонил телефон, и Тони поднял трубку.

- Тони?

- Он самый. Бруно? Минуту. - Тони взглянул на Неллу, и она привычно вышла на кухню, закрыв за собой дверь. - Говори, Бруно.

- Я был у него, и мы обсудили вопрос о разделе города. Все в порядке, дон Антонио.


 Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Роберт Фиш Убить незнакомца

Аннотация

Действие романа Р. Фиша «Убить незнакомца» разворачивается в Рио-де-Жанейро. Высокопоставленные чиновники, решительные полицейские, красивые женщины, наемные убийцы — все есть в Рио…






I

Море, выглядевшее обманчиво тихим и спокойным, когда «Санта Эужения» частично выгрузилась в Салвадор-де-Байя и направилась к югу вдоль побережья Бразилии, заметно потемнело. Белые шапочки пены появились на гребешках все увеличивающихся волн; утреннее небо быстро затягивалось мрачными, черными тучами; усиливающийся ветер неожиданно стал холоднее. Ржавая обшивка корабля протестующе скрипела, он все глубже зарывался носом в темную зеленую воду, словно пытаясь отыскать там причину такого недружелюбного отношения. Внизу, в маленьком камбузе, двигались тарелки, стучали кастрюли, раскачивались, отбрасывая уродливо искривленные тени, тусклые лампочки.

На мостике капитан «Санта Эужении» Энрике Жувеналь изучал последние радиосообщения о шторме, в район которого как раз и направлялось судно, и качал головой. Капитан Жувеналь беспокоился. Осторожный по натуре, он знал, что его любимая «Санта Эужения» не самый новый и не самый крепкий из кораблей, к тому же после частичной разгрузки в Салвадор-де-Байя у судна возник крен. Капитан прекрасно знал, насколько опасны в этих местах неожиданные, хотя и редкие тропические бури.

Облокотившись на поручни капитанского мостика, он наблюдал за молодым первым помощником, ловко удерживающим равновесие на ходящей ходуном палубе. Тот распоряжался перемещением палубного груза, пытаясь хоть как-то уравновесить судно. Капитан Жувеналь почесал бороду и запыхтел сигарой. Усиливающийся ветер тут же разметал клубы дыма. Неожиданно кто-то осторожно коснулся плеча капитана — радист подал ему еще один клочок бумаги. Капитан рассеянно кивнул, пробежал радиограмму глазами и нахмурился. Потом перегнулся через поручни и, блестя зубами, крикнул:

— Мигель!

Первый помощник поднял голову, отдал какие-то приказания матросам и начал быстро подниматься по трапу. Наверху он на мгновение остановился, оглядывая потемневший силуэт, и коснулся пальцами фуражки:

— Сэр?

— Как идет работа?

Помощник пожал плечами.

— Медленно. — Его тон показывал, что он считает эту работу совершенно бесполезной. Он стойко выдержал взгляд капитана. — Дело не в палубном грузе, сэр; это все те большие генераторы в трюме, которые мы везем в Буэнос-Айрес. С нашим оборудованием мы не можем передвинуть их в море.

— Я знаю. — Капитан снова запыхтел сигарой, обдумывая ситуацию. Он взглянул на листок бумаги, который все еще держал в руке. — Сколько груза следует в Рио и сколько в Сантус?

Помощник недоумевающе посмотрел на него, потом, поняв, улыбнулся. Он вытащил из заднего кармана толстую Стопку бланков, послюнявил палец и принялся их листать. Что ж, неплохо. Он с удовлетворением посмотрел на капитана:

— Понемногу, сэр. Все спокойно может быть отправлено из Монтевидео. Может быть, даже завезем на обратном пути.

— А пассажиры?

— Нет проблем. Трое сходят в Монтевидео, четвертый в Буэнос-Айресе.

— Понятно. — Капитан Жувеналь скосил глаза на кончик сигары, потом осмотрел горизонт, нахмурился, принял решение и сунул листок бумаги в карман кителя. — Хорошо, — кивнул он, — мы не будем заходить ни в Рио, ни в Сантос. А заодно и в эпицентр бури. Сейчас пошлю радиограмму в компанию и нашим агентам в Рио. А вы повесьте объявление внизу.

— Есть, сэр! — довольным тоном ответил помощник.

— А потом снова займитесь палубным грузом, — сухо добавил капитан. — Мы не пойдем до самой Африки, чтобы обогнуть шторм. Нам тоже достанется.

— Есть, сэр! — ответил помощник и весело затопал вниз по трапу.

Для четверых пассажиров «Санта Эужении» такое изменение планов не имело значения. Отправляясь в путь на грузовом судне, нельзя рассчитывать на скорое окончание путешествия, и ни у кого не было каких-то планов, которые могла нарушить перемена маршрута. Да и на команду вывешенное объявление не произвело особого впечатления. Из Салвадор-де-Байя корабль вышел всего два дня назад, карманы матросов были пусты, а все желания временно удовлетворены. К тому же ни один нормальный моряк не будет возражать против того, чтобы обойти стороной шторм, тем более на корабле с плохо сбалансированным грузом.

И все же одного члена команды это сообщение потрясло. Стюард, обслуживающий четверых пассажиров и нескольких офицеров судна, Насио Мадейра Мендес был один в небольшом салоне, когда туда, насвистывая, вошел первый помощник, приколол на доску объявлений листок бумаги, удовлетворенно полюбовался своей работой и снова вышел на палубу. Движимый естественным любопытством, Насио подошел поближе и прочитал роковые слова. Потребовалось несколько секунд, чтобы до него дошел смысл прочитанного, потом кровь отхлынула у него от лица и он замер в ужасе.

Насио Мадейра Мендес нанялся в Лиссабоне на «Санта Эужению» с единственной целью — с минимальными сложностями добраться до Рио-де-Жанейро. На океанском лайнере или самолете его фальшивый паспорт непременно привлек бы к себе нежелательное внимание — работа была откровенно грубая. Но это было единственное, что он мог позволить себе купить. Этого было вполне достаточно для скромного корабельного стюарда, и, поскольку прислуги всегда не хватало, корабельные агенты не слишком придирались к бумагам. В Рио же Насио не предвидел никаких трудностей. Команда получит увольнение на берег, и он окажется в своем родном городе, где его вряд ли кто-нибудь сумеет найти. Фальшивый паспорт можно будет уничтожить, а возможно, и выгодно продать, поскольку значащееся в нем имя было вовсе не Мендес, а фотография могла изображать любого мужчину в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Он судорожно сжал челюсти. До этого момента все было так просто!

Насио Мадейра Мендес был среднего роста, с небольшим крючковатым носом и волосами, углом спускающимися на лоб. Его лицо с гладкой, не на сорок два года, кожей, выглядело довольно привлекательным. Только холодный взгляд показывал немногим, кто заглядывал ему в глаза, что он не так молод, как кажется, и жизнь его не была легкой и беззаботной.

Он стоял, покачиваясь в такт судну, с лицом, вспыхнувшим от гнева, — гнева на капитана, на шторм, повлиявший на капитана, но прежде всего на себя за то, что оказался таким идиотом. Надо было сойти с корабля в Байе и, оказавшись на бразильской земле, добраться до Рио-де-Жанейро поездом или автобусом, которые обычно не проверяются полицией. Но он был так уверен, что доберется туда на «Санта Эужении», что проболтался в Байе в дурацком баре с двумя еще более дурацкими девицами и послушно вернулся на этот корабль, который превратился в тюрьму, везущую его мимо цели. О Боже!

Побелевшие узкие губы крепко сжались, пока он смотрел на доску объявлений. Когда они встретились в Лиссабоне, Себастьян сказал, что такая возможность бывает раз в жизни — за несколько минут заработать фантастическую сумму. А теперь он беспомощно проплывал мимо! Он попытался подавить гнев и трезво оценить ситуацию, но не смог. С изменением маршрута корабль доберется в Монтевидео не раньше чем через четыре дня, а Себастьян ясно сказал — в Рио-де-Жанейро надо быть не позже шестого, в противном случае о предложении можно забыть. Шестое завтра! Черт возьми, ну почему он не сошел с корабля в Салвадор-де-Байя?

Он с горечью уставился на объявление, но видел лишь черный водоворот собственных мыслей. Только после того как чья-то рука несколько раз сильно встряхнула его, он понял, что к нему обращаются.

— Скверные новости, стюард?

Даже в потрясении он сообразил, что это один из четверых пассажиров, — маленький, кругленький человечек с пухлым лицом и тонкой линией усов под носом. Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде. Большие серьезные черные глаза казались непроницаемыми, редкие седеющие волосы были словно нарисованы прямо на черепе. Насио непонимающе уставился на него:

— Сеньор?

Человечек был само терпение.

— Я сказал — объявление, похоже, расстроило вас?

— Объявление? — Насио с трудом оторвался от этих наспех нацарапанных зловещих слов, механически возвращаясь к роли скромного стюарда. — Нет, сеньор. Я просто немного удивился. Для меня это не имеет значения.

Человечек задумчиво посмотрел на Насио и сменил тактику.

— Вы бразилец, не так ли? — небрежно спросил он.

Отрицать было невозможно: акцент Насио выдавал его каждым словом, это было ясно даже человечку, который сам говорил с акцентом уроженца Рио-Платы.

— Бразилец? Да, сеньор.

— Разве вы не разочарованы, что мы не зайдем в Рио?

— Разочарован? — На мгновение неуместность слова едва не лишила Насио самоконтроля. Он подавил волну горечи и даже умудрился пожать плечами и выдавить из себя протестующую улыбку. — Конечно, сеньор, для бразильца наш прекрасный Рио-де-Жанейро должен быть единственным городом в мире. Быть так близко и не увидеть его…

— Да, жаль. — Непроницаемые глазки оценивающе посмотрели на него. — Я восхищаюсь вами, стюард. Восхищаюсь спокойствием, с которым вы приняли этот… это разочарование. — Он пожал плечами. — На вашем месте я проявил бы меньше выдержки.

Насио не оставалось ничего другого, как спрятаться за словами.

— Сеньор, мы вынуждены принимать то, что не можем изменить. — Произнося эти слова, он подумал, что хотел бы поверить им.

— Не всегда. — Человечек на мгновение опустил глаза к поношенному ковру на полу салона и снова поднял их. — Изобретательный человек всегда найдет обходной путь к своей цели. Например, на вашем месте, — невозмутимо продолжал он, — я все-таки ухитрился бы попасть в Рио. Или по крайней мере попытался это сделать. — Он на мгновение умолк и многозначительно добавил: — И сделал бы это сегодня…

— Сегодня? — Насио внимательно взглянул на собеседника.

Влажные черные глаза словно пытались что-то сообщить ему, но безуспешно. Может, человечек смеется над ним? Мысль вызвала горечь.

— Как, сеньор? Доплыть до берега?

— Нет, — тихо ответил тот. — Заболеть.

Слабая надежда, что у этого пассажира есть какой-то реальный план, исчезла; было ясно, что у него просто не все дома. В теперешнем настроении у Насио не было желания беседовать с сумасшедшим.

— Прошу прощения, сеньор…

Маленькая ручка, схватившая его за локоть, оказалась гораздо сильнее, чем он мог предположить.

— Заболеть! — твердо повторил человечек. — И серьезно. Капитан этого судна не такой человек, чтобы позволить члену команды страдать и, возможно, даже умереть только потому, что нужно избежать плохой погоды.

Насио прищурился, обдумывая эти слова. Идея действительно неплохая. Возможно, даже хорошая.

— А чем именно заболеть?

— Я бы предложил аппендицит. — Пухлое лицо человечка было лишено всякого выражения. — А теперь скажите правду: вы ведь плохо себя чувствуете?

Насио внимательно посмотрел на него:

— Да, сеньор.

— Хорошо! То есть мне жаль слышать это. И, конечно, вы испытываете острую боль внизу живота.

Рука Насио автоматически легла на живот.

— Чуть правее и немного ниже, — поправил его пассажир и положил руку Насио на нужное место. — Вот так лучше, — удовлетворенно заметил он.

— Но…

— И, разумеется, тошнота. — Доркас, или Дантас, или Дюмас, или что-то в этом роде внимательно посмотрел на застывшее лицо стюарда и кивнул: — Я видел и более больных людей, но думаю, так сойдет. Вам лучше пойти лечь. Аппендицит — вещь серьезная.

— Только вот…

— Капитану я сообщу. — Маленькая ручка опять ухватила Насио и потащила к дверям.

Насио упирался. Было совершенно ясно, что этот Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде по каким-то причинам хотел, чтобы корабль зашел в Рио, а его использовал как козла отпущения. Конечно, этот план вполне подходил Насио, и все же…

— Почему вы это делаете, сеньор?

— Почему? — Человечек улыбнулся: — Скажем так: я тоже испытывал тоску по родине и могу посочувствовать другому. Или, если хотите, у меня извращенное чувство юмора и склонность к подобным шуткам. Или, — добавил он холодно, без малейшей улыбки, — я умею распознавать болезнь и считаю, что вы должны немедленно лечь в постель. Немедленно!

Его рука снова подтолкнула Насио к двери. Стюард не сопротивлялся. Какими бы мотивами ни руководствовался этот человек, такое решение проблемы вполне устраивало Насио. Он изобразил на лице страдание, прижал руку к животу и кивнул:

— Прошу простить меня, сеньор…

— Ну, разумеется, — любезно ответил пассажир.

Он задумчиво посмотрел вслед удаляющемуся стюарду, вздохнул и отправился на палубу.

Небо заметно потемнело и приобрело странный желтоватый оттенок, необычный для этого времени суток; усиливавшийся ветер свистел в тросах, уже набухавших влагой надвигающегося дождя. Осторожно переступая через ползающие по ходящей под ногами палубе канаты, он наконец разыскал первого помощника и властно похлопал молодого человека по плечу.

— Ваш стюард серьезно болен. — Он повысил голос, чтобы перекрыть шум ветра, но это прозвучало так, словно он в чем-то обвинял помощника.

— Болен? Стюард?

Мигель был удивлен, что именно этот пассажир вдруг проявил интерес к чему-то, тем более к здоровью члена команды: он ни с кем не общался, почти не разговаривал за столом, избегал даже тех немногих развлечений, которые могли предоставить ему на корабле, а по вечерам стоял на носу, облокотившись на поручни, и смотрел в темноту.

— Болен, — терпеливо повторил пассажир. — У него сильные боли. Типичная картина аппендицита.

Помощник посмотрел на него, пожал плечами и снова занялся своим делом, отдавая приказы матросам. Маленький пассажир нахмурился. На его лице появилось ледяное выражение.

— Помощник! Вы слышали, что я сказал? Я сказал…

Мигель страдальчески поднял глаза к небу — нарастающая ярость стихии явно не подсказывала никакого решения.

— Ну хорошо, хорошо, — раздраженно согласился он. — Я пойду посмотрю, что с ним.

Он отдал еще несколько приказов и отправился на нос судна, недовольно качая головой. С палубы он спустился в коридор, ведущий в носовой кубрик. Стюард! Пассажиры! Этот стюард скорее всего напробовался вина, или его просто-напросто укачало. Именно сейчас, когда на палубе столько работы, он должен заниматься чьими-то недомоганиями.

Входя в кубрик, он пригнулся и прищурил глаза, привыкая к полумраку. Он услышал тихий стон, заглушаемый храпом членов команды, — свободных от вахты, и скрипом переборок, здесь, внизу, гораздо более громким и зловещим. Нахмурясь, помощник смотрел в мертвенно-бледное лицо лежащего на койке человека. Насио смотрел на него. Помощник зацепил ногой металлический таз, ноздрей коснулся резкий запах рвоты.

— Мне сказали, что вы больны…

Насио облизнул губы и хрипло прошептал:

— Не знаю, что случилось. Все было в порядке, я убирал со стола — и вдруг… — Его лицо снова перекосила гримаса боли.

Раздражение Мигеля мгновенно прошло. Этот человек был действительно болен, это не вино и не качка. Как всякий хороший первый помощник, который мечтает когда-нибудь стать хорошим капитаном, Мигель очень серьезно относился к здоровью команды. Он с сочувствием нагнулся:

— Вам больно?

Человек на койке попытался приподняться на локтях и быстро отвернулся в сторону, чтобы рвота не попала на первого помощника. Минуту-другую, пока его рвало, он лежал свесившись с койки, потом снова откинулся на подушку.

— Вот тут, в боку… — Одна рука прижалась к животу поверх тонкого одеяла, вторая, под одеялом, крепко сжимала пузырек с рвотным корнем, украденным из судовой аптечки. — Очень больно…

Старший помощник выпрямился и с беспокойством посмотрел на мертвенно-бледное лицо лежащего на койке человека.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы о вас позаботимся. Я сейчас вернусь.

Он поднялся по трапу и, с трудом сохраняя равновесие на все круче вздымающейся палубе, пошел искать капитана. Скверно, очень скверно. Судовая амбулатория едва годилась для вправления сломанных костей или лечения расстройства желудка после бурно проведенного увольнения на берег; среди пассажиров врачей не было. А с аппендицитом шутки плохи.

Капитан Жувеналь смотрел, как Мигель поднимается на мостик, и по выражению его лица понял, что что-то расстроило его первого помощника.

— Что случилось?

— Стюард. — Помощник прислонился к поручням. — Он заболел, и, похоже, серьезно. Аппендицит.

Капитан Жувеналь нахмурился:

— Вы уверены?

— Да, — кивнул Мигель, — все симптомы налицо: боль в боку, рвота… — Он мысленно ругнул себя за то, что не проверил температуру, но отогнал эту мысль. У любого в таком состоянии должна быть температура. Он вздохнул: — Ему очень плохо.

Капитан Жувеналь взглянул на почерневшее небо: тучи сгущались, вдалеке уже вспыхивали молнии. Он схватился за поручень, чтобы удержать равновесие, и понял невозможность первого пришедшего ему в голову решения.

— Нет, это невозможно. Мы не можем идти в Рио. Штормовая обстановка все хуже. — Он задумчиво потер лицо. — Если у него такой тяжелый аппендицит… — Он умолк.

— Так что же делать?

Капитан Жувеналь вздохнул:

— Я думаю, то единственное, что нам остается. Надо сообщить береговой охране, здесь это называется бригадой морских спасателей. Может, они смогут помочь.

Он еще немного подумал, сплюнул в океан, подошел к двери радиорубки и громко постучал. Из-за двери тут же выглянул человек.

— Отправьте радиограмму на ближайшую станцию бригады морских спасателей, в вашей книжке есть адрес. Сообщите, что у нас на борту тяжелобольной и мы не можем зайти в Рио. Дайте им наши координаты и скажите…

— В такую погоду его трудно будет доставить на борт другого судна, — вмешался помощник.

— Это их проблема. Они знают, как это делается. — Капитан Жувеналь повернулся к радисту: — Скажите, что мы двигаемся со скоростью восьми узлов, высота волны — пять-восемь метров. И пусть поторопятся — шторм усиливается. Впрочем, они и сами это знают…

— Может, они пришлют врача? — предположил радист.

Капитан покачал головой:

— Когда «Санта Эужению» так швыряет? Да его зарежут, как свинью. Нет. Скажите, что его надо снять с судна. И как можно скорее. — Он свирепо глянул на ни в чем не повинного радиста, давая волю своим чувствам: — Ну? Чего вы еще ждете?

Радист, дожидавшийся только, когда капитан закончит говорить, словно черепаха в панцирь, втянул голову в рубку и закрыл за собой дверь. Капитан повернулся к помощнику:

— Идите и скажите этому человеку, что все будет в порядке. Помощь уже вызвана. А потом опять отправляйтесь на палубу и займитесь грузом. Ясно?

— Есть, сэр! — ответил помощник и затопал вниз по трапу.


Команда и пассажиры «Санта Эужении» стояли на палубе, держась за поручни. Клеенчатые плащи плохо защищали от проливного дождя, но зрелище разворачивающейся драмы не давало уйти в укрытие. Над головами людей на фоне черных туч висел напоминающий какое-то доисторическое чудовище вертолет, из брюха которого свисал трос. Тонкая стальная веревка раскачивалась из стороны в сторону, ударяясь о палубные надстройки и грозя обмотаться вокруг подъемного крана.

Три раза вертолет сносило в сторону и он снова возвращался, пытаясь зависнуть точно над взлетающей вверх и снова проваливающейся палубой и при этом ничего не зацепить тросом. Насио, крепко привязанный к носилкам, лежал на палубе под пролетающим мимо тросом и думал, что с самого начала не надо было соглашаться на такое. Он никогда не отличался трусостью, но мысль, что сейчас носилки вздернут с относительно безопасной палубы в небо, приводила его в ужас. Он судорожно сглотнул, стараясь преодолеть дурноту, не имевшую ничего общего с рвотным корнем, и закрыл глаза, отчаянно взывая к Богу.

Раздались крики, и трос со скрежетом пополз по палубе. Его мгновенно прикрепили к носилкам. Матросы проворно отскочили в сторону. Капитан Жувеналь нагнулся к закутанной в брезент фигуре. Он говорил быстро, понимая, что ветер может отнести его слова в сторону:

— Все будет в порядке. На обратном пути мы вас заберем. Свяжитесь с нашими агентами… Насио открыл глаза и невидящим взглядом уставился в бородатое лицо. Все будет в порядке? В этой коробочке наверху? В порядке? Ох и дурак же я! Как я только мог подумать, что вы пойдете в Рио из-за больного матроса? Я сошел с ума! Или, скорее, тот человечек. Он почувствовал удовлетворение, подумав, что планы маленького пассажира, какими бы они ни были, не осуществились, но мысли тут же вернулись к подстерегавшим его опасностям.

Он закрыл глаза, чувствуя, что лишь спасительная темнота поможет ему не потерять рассудок. В ушах эхом отдались крики команды и шум неожиданно взревевших моторов вертолета. Он почувствовал резкий рывок и взлетел над палубой, медленно покачиваясь в воздухе. Глаза его помимо воли раскрылись от ужаса, тело отчаянно напряглось под опутывающими его ремнями. Носилки висели уже не над палубой, океан пытался дотянуться до него снизу вздымающимися серыми валами. Холодный дождь сек его по лицу; он зажмурился, потом снова открыл глаза.

И в этот момент, прежде чем носилки начали подниматься, он поймал взгляд маленького пассажира по имени Дортас, или Дюмас, или Дантас, или что-то в этом роде.

Человечек, подняв голову, смотрел сквозь струи дождя прямо на него. Это длилось всего мгновение, и Насио не мог быть вполне уверен, но на лице человечка не было и признаков разочарования. Наоборот, влажные глаза наблюдали за отчаянным подъемом Насио с выражением тайного удовлетворения…

II

Капитан Хозе Мария Карвальо Сантос Да Сильва, офицер, осуществляющий связь между бразильской полицией и Интерполом, резко остановил свой красный «ягуар» и с неприязнью посмотрел на залитое дождем ветровое стекло. Под навесом главного входа в аэропорт Сантос Дюмон все было забито машинами. Струи дождя били по верхушкам пальм и по крыше машины, словно требуя, чтобы капитан вышел и промок, как все вокруг; стеклоочистители метались из стороны в сторону, типично бразильским жестом отметая это идиотское предложение. Капитан Да Сильва разозлился, но не потому, что машины в нарушение всех правил были поставлены под длинным узким навесом, прямо перед зданием аэропорта, а потому, что позавидовал более удачливым и потому более умным, чем он сам, ухитрившимся остаться сухими.

Он посмотрел по сторонам. Поставить машину на стоянку в такой день — сущее безумие, потому что если в Рио-де-Жанейро дождь, то идет он с чисто тропической яростью. А оставить машину на неохраняемой стоянке значит напрашиваться на неприятности. В лучшем случае можно остаться без карбюратора, а то и без машины. Он прекрасно знал, что автомобильные воры в Рио — народ крепкий и промокнуть не побоятся. А полицейский значок на ветровом стекле делает кражу еще больше заманчивой — по крайней мере есть гарантия, что у добычи окажется приличный мотор.

Сзади негодующе взревел автомобильный гудок. Да Сильва неожиданно заметил, что ворота, ведущие на летное поле, открыты. Разбрызгивая лужи, он въехал прямо под навес погрузочной зоны. Местный полицейский, потрясенный таким пренебрежением к правилам, в изобилии вывешенным вокруг, с протестующим видом появился в дверях, но, увидев смуглое рябое лицо водителя, перечеркнутое пышными усами и увенчанное шапкой непокорных черных кудрей, поспешно отдал честь. Капитан Да Сильва и в лучшем настроении был непредсказуем, а уж в такую погоду его и вовсе лучше не трогать. Но серьезность нарушения, не говоря уже о грозящих ему неприятностях, заставила полицейского выразить протест, хотя и как можно дипломатичнее.

— Прошу прощения, капитан, но ставить здесь машину… — Он кивнул в направлении взлетных дорожек.

Там, поблескивая круглыми металлическими боками, стояли самолеты. Их очертания были слегка размытыми за стеной дождя. Позади них темнела вода залива.

Полицейский посмотрел на капитана умоляющим взглядом:

— Здесь стоят грузовые машины, те, что подвозят к самолетам еду для пассажиров. Если ваша машина загородит дорогу, им придется останавливаться под дождем…

— Вот и хорошо, — заявил Да Сильва, выключая зажигание. — Чем больше воды, тем больше супа.

Неужели этот кретин думает, что он будет терпеть неудобства ради самолетов или людей, достаточно глупых, чтобы летать на этих чудовищах? Он выпрямил свое мускулистое тело — все шесть футов, наклонился к машине за плащом, повесил его на руку и захлопнул дверцу. Потом остановился и похлопал себя по карману. Письмо, полчаса назад попавшее к нему на стол, было здесь, такое же загадочное и непонятное, как и в тот момент, когда полицейское управление переправило его к нему, решив, что оно скорее по его части. Он еще раз провел рукой по карману с письмом и легко вспрыгнул на невысокую платформу.

Полицейский все-таки не смог удержаться от последней попытки:

— Но капитан… — Один взгляд на свирепо вспыхнувшие глаза Да Сильвы — и он поспешно проглотил остаток фразы. — Есть!

— Приглядите за моей машиной. И хорошенько, — сурово приказал Да Сильва.

Полицейский беспомощно вздохнул:

— Конечно, капитан.

— Большое спасибо, — сказал Да Сильва, сердечно улыбаясь.

Полицейский, как и многие другие, поразился, каким милым и безобидным мог выглядеть улыбающийся капитан Хозе Да Сильва по сравнению с тем, каким он казался — и был, — когда ему приходилось хмуриться, и постарался выдавить из себя ответную улыбку. Было совершенно ясно: заставив водителей грузиться под дождем, трудно рассчитывать на их хорошее настроение и на то, что ему перепадет кое-что из продуктов, предназначавшихся для пассажиров, а это была единственная приличная еда, которую видело его семейство. Но, с другой стороны, мог ли человек в его чине — да, впрочем, и в любом другом — всерьез возражать капитану Да Сильве? Нет, печально признал полицейский, если у этого человека есть хоть капля здравого смысла.

Он задумчиво посмотрел на затянутое тучами небо, с которого обильно текли струи дождя, и горячо помолился, чтобы капитан Да Сильва закончил свои дела и убрался отсюда со своей чертовой машиной до того, как появится первый грузовик. Но даже во время молитвы он приглядывал за красным автомобилем, потому что был совсем неглупым человеком.

Да Сильва прекрасно понимал, что каким-то образом нарушил планы полицейского, но не испытывал ни малейших угрызений совести. Он быстро прошел через пустое багажное отделение, мимо билетных касс, атакуемых застрявшими в аэропорту пассажирами, раздвигая бестолково мечущуюся толпу, дошел до лестницы, ведущей в ресторан на крыше здания, и стал подниматься. Чем выше он поднимался, тем громче почему-то становилось беспокойное жужжание толпы внизу.

Наверху он бросил свой плащ на руки гардеробщику и еще раз погладил письмо в кармане. Потом через переполненный зал направился в сторону знакомой фигуры своего старого друга Вильсона, который одиноко сидел за столиком возле залитого дождем окна, задумчиво разглядывая блестящие мокрые взлетные дорожки и затянутый туманом залив позади них.

Внешне Вильсон был полной противоположностью крупному и яркому Да Сильве. В облике этого маленького человечка не было не только чего-то бросающегося в глаза, но даже чего-нибудь просто заметного, и эта неприметность отнюдь не была случайной. Она была результатом многолетних усилий и служила Вильсону неплохую службу. В отчетах о зарплате, которые американский посол вынужден был ежемесячно отправлять в Вашингтон, Вильсон числился офицером службы безопасности — мелкая должность, связанная в основном с решением проблем американских туристов и заботой о своевременной очистке мусорных корзин в посольстве и уничтожении их содержимого. В действительности его должность была куда более значительной, но знал об этом лишь посол. Он был сотрудником нескольких государственных служб Соединенных Штатов, занимающихся вопросами безопасности, и представителем Интерпола в Бразилии.

Да Сильва был одним из очень немногих, кто знал о действительном статусе Вильсона и имел основания с уважением относиться к деловым способностям этого мягкого с виду человека. Эти двое пережили вместе не одно приключение, и в момент опасности из всех, кого он знал, Да Сильва хотел бы иметь рядом именно этого тихого американца.

Наконец высокий бразилец пробрался мимо столиков с минимальным ущербом для себя и обедающих и улыбнулся другу:

— Привет, Вильсон.

— Здравствуй, Зе.

— Извини, что опоздал.

Начало носило явно стандартный характер — Да Сильва всегда опаздывал. Будучи бразильцем, он счел бы непатриотичным прийти вовремя. Он отодвинул стул, сел и улыбнулся извиняющейся улыбкой.

— Впрочем, на этот раз у меня есть уважительная причина. Я выехал заранее, но этот дождь, уличные пробки и проблемы с парковкой… — Он драматически поднял брови, подчеркивая всю сложность проблем с парковкой.

Вильсон насмешливо смотрел на него. Да Сильва слегка прищурился, вспомнив о лежащем в кармане письме, потом отогнал эту мысль, потянулся за заказанной Вильсоном бутылкой пятизвездочной масьеры и налил себе двойную порцию — ту, что стояла перед его другом, и ту, которую он, как предполагал Да Сильва, уже выпил. Капитан поднял бокал и постарался придать голосу небрежность.

— Почему ты так странно смотришь? Не потому же, что я опоздал… — Он отпил из бокала, испытывая удовольствие, которое дает первый глоток вина за день. — Вот теперь гораздо лучше! Ну так почему такой странный взгляд? Что расстроило тебя сегодня утром? Не мое же опоздание, правда?

— И да и нет, — ответил Вильсон.

— Типичный ответ посольского работника, — улыбнулся Да Сильва. — Ты с каждым днем становишься все больше похож на бразильца. Единственное, о чем ты забыл, — добавить «может быть». Так что же все-таки случилось?

Выражение лица Вильсона не изменилось.

— Это правда. Сегодня утром случилось нечто странное. Но это так, мелочи. И, разумеется, не это причина того, что ты называешь странным взглядом.

Да Сильва зажег сигарету, бросил обгоревшую спичку куда-то в направлении пепельницы и поудобнее откинулся на спинку стула.

— Тогда что же?

— Твой странный вид.

— Мой странный вид? — удивленно переспросил Да Сильва. — У меня опять криво завязан галстук? Или я забыл надеть его сегодня утром? — Он посмотрел вниз и, убедившись, что все в порядке, снова поднял глаза на собеседника.

Вильсон улыбнулся одними губами.

— Я имею в виду не твой галстук, а твой пиджак. — Он кивнул в сторону больших закрытых окон. — Даже в сравнительно прохладные дни ты обычно снимаешь пиджак, когда приезжаешь сюда пообедать; именно из-за этой свободы в одежде ты заставляешь меня терпеть здешнюю кухню. И вдруг сегодня, когда все окна закрыты и просто нечем дышать, ты сидишь в пиджаке. Да еще пьешь бренди, напиток, как известно, отнюдь не прохладительный.

— И тебе хочется знать почему?

— Вот именно. Хочется знать почему.

Да Сильва печально покачал головой.

— Трудно обедать с опытным сыщиком. Ничего не скроешь. На любой твой поступок смотрят с подозрением, все подвергают сомнениям. — Он пожал плечами. — А на самом деле все очень просто. Правда, я должен просить тебя сохранить это в тайне. — Он заговорщически наклонился вперед.

Официант, подходивший к ним с меню, немедленно отступил назад. Никто не сможет обвинить его в подслушивании, тем более капитан полиции. Да Сильва оглянулся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает, и понизил голос:

— Дело в том, что у нас скверная прачка. У меня на рубашке дырка. Если об этом станет известно, я буду опозорен. Изгнан из полиции. Мне придется стоять по стойке смирно, пока с меня срезают пуговицы, а мои рубашки, можешь мне поверить, и без того не ахти какие.

— Очень остроумно, — сказал Вильсон и тоже понизил голос: — А может, попробуем другую версию? Например, такую: ты сидишь в пиджаке, потому что большинство присутствующих до смерти перепугались бы, увидев, как одетый в плечевую кобуру человек попивает бренди и уплетает суп, а пистолет раскачивается при каждом движении ложки. Ну что, неплохо?

— Уплетаю суп? Я? — обиделся Да Сильва.

— Ну хорошо, уплетаешь бренди и пьешь суп.

— Это уже немножко лучше.

— И не надо менять тему. — В голосе Вильсона не чувствовалось никакого веселья. — Так зачем же оружие?

Голос Да Сильвы тоже утратил легкость и игривость. Он допил бренди и снова потянулся за бутылкой.

— Не такие уж пустяки, как ты можешь подумать. Просто следующую неделю — полторы всему нашему департаменту приказано постоянно носить оружие. Конечно, смешно и к тому же неудобно, но ничего не поделаешь.

Вильсон внимательно посмотрел на друга:

— Это из-за встречи ОАГ?

— Неужели ты читаешь газеты? — удивился Да Сильва.

— Нас, разумеется, предупредили. — Вильсон вытащил сигарету из пачки, зажег, глубоко затянулся и, нахмурившись, посмотрел на Да Сильву сквозь клубы дыма. — Но я посчитал излишним нагружаться килограммом железа. По крайней мере пока. В конце концов, встреча состоится только на следующей неделе. Участники начнут прибывать в воскресенье или понедельник.

— Участники-то да, — лениво возразил Да Сильва, — но у нас такое чувство, что в город уже потянулось немало других людей и кое-кто не прочь воспользоваться этим парадом, чтобы попрактиковаться в стрельбе. — В его голосе зазвучала обманчивая невинность. — Может, даже кто-то из твоих соотечественников…

Вильсон ошеломленно посмотрел на него:

— Что все это значит?

Да Сильва пожал плечами:

— Аргентину должен представлять Хуан Доркас, а он, насколько мне помнится, с удовольствием становится в оппозицию к Штатам по любому вопросу.

— И ты думаешь?..

Да Сильва посмотрел ему прямо в глаза:

— Я ничего не думаю. Но кое-что, однако, подозреваю. Я, например, подозреваю, что у вас в ЦРУ очень обрадовались бы, если бы сеньор Доркас свалился с приступом мигрени или, скажем, сломал ногу и был, к сожалению, вынужден не присутствовать на встрече. А возможно и нечто похуже сломанной ноги…

У Вильсона выступили желваки на скулах.

— Ты обвиняешь нас?..

— Мой дорогой Вильсон, я решительно ни в чем вас не обвиняю. Я просто констатирую факт. И если вас беспокоит совесть из-за подобных случаев в прошлом — их список, несомненно, знаком вам лучше, чем мне, — мне очень жаль.

Несколько мгновений Вильсон возмущенно смотрел на Да Сильву, потом рывком потушил сигарету и потянулся к бутылке.

— Если это поможет, — спокойно сказал он, — то могу дать тебе слово, как другу, что ничего подобного не планируется.

— Насколько тебе известно.

— Насколько мне известно. А мне это было бы известно.

Да Сильва широко улыбнулся:

— Вильсон, я тебя просто обожаю. И даже до некоторой степени доверяю тебе. Но на твоем месте, да еще имея инструкции из Вашингтона, я тоже был бы осторожен. — Да Сильва предостерегающе поднял руку. — И если бы я был директором ЦРУ, сидел в Вашингтоне и что-то замышлял, я бы не стал сообщать об этом всем и каждому, даже каждому сотруднику ЦРУ.

— Другими словами, — медленно произнес Вильсон, — ты не поверишь мне, что бы я ни сказал.

— Нет, так далеко я не захожу, — сказал Да Сильва, — но в данном случае, должен признать, к этому подошло довольно близко. — Он потушил сигарету и улыбнулся. — Во всяком случае в мои обязанности входит проверка всех версий. Если бы встреча происходила в Вашингтоне, ты сделал бы то же самое. В конце концов, это наша обязанность — следить, чтобы ничего не случилось. Если бы встреча состоялась в Вашингтоне, ты бы, возможно, ходил с пистолетом в каждом кармане и с кинжалом в зубах.

Вильсон постарался успокоиться. Он глубоко вздохнул и заставил себя ответить в тон Да Сильве.

— Только не я, — запротестовал он. — Мой дантист этого никогда не позволит. К тому же я по натуре очень мирныйчеловек.

— А вот я совсем другой, — вздохнул Да Сильва. — Я ужасно любопытный. Мне, например, очень хочется узнать, почему людям не сидится дома. Нет, я не имею в виду туристов — эти нам просто необходимы, — но вот, например, дипломаты. По-моему, гораздо дипломатичнее сидеть у себя дома, чем подвергать опасности международные отношения из-за того, что в дипломата могут бросить камнем, — плюнуть или даже выстрелить. И, конечно, это даст возможность полицейским заняться своими непосредственными обязанностями.

Вильсон попробовал развить идею:

— Ты хочешь сказать — никаких международных встреч? Возвратиться к шестнадцатому веку?

Да Сильва покачал головой:

— Наоборот, я предлагаю перебраться в цивилизованный двадцатый век. В конце концов, специалисты из кожи вон лезут, изобретая спутники и телевидение. Почему бы не использовать все эти средства? Почему бы не использовать для этих встреч, скажем, кабельное телевидение? Тогда каждый мог бы оставаться у себя дома. По-моему, это гораздо более рационально, чем показывать по телевидению туземцам Занзибара пасхальный парад на Пятой авеню или крутить старые ковбойские фильмы.

— Неплохая идея, — согласился Вильсон, — хотя я вижу в ней и некоторые недостатки.

— Назови хоть один! — возмущенно потребовал Да Сильва.

— Ну, предположим, — Вильсон медленно крутил в пальцах бокал, — одному из участников не понравится то, что говорит другой. Он может просто протянуть руку и выключить телевизор.

Да Сильва изумленно уставился на него:

— И ты называешь это недостатком?

Вильсон улыбнулся, позабыв свое недавнее раздражение:

— Может, и нет. Но представляешь, какой шум поднимется в Конгрессе, если нельзя будет тратить деньги налогоплательщиков на увеселительные поездки за казенный счет? Это же может подорвать бюджет! А авиалинии останутся без работы уже через неделю. Не говоря уже о двух тысячах клерков в главном финансовом управлении.

— Да, это правда, — признал, улыбаясь, Да Сильва. — Должен сказать, что закрытие авиалиний меня мало беспокоит, но я с ужасом думаю о том, какой удар получит экономика США, если на улицах Вашингтона одновременно окажутся две тысячи безработных бухгалтеров.

— Ты хочешь сказать — еще две тысячи, — уточнил Вильсон.

— Плюс восемьдесят агентов ЦРУ, — невинным видом добавил Да Сильва.

Улыбка исчезла с лица Вильсона.

— Ты никак не можешь выбросить из головы эту мысль? Пожалуйста, постарайся понять, что ЦРУ…

— …это замечательная организация, полная преданных своему делу людей с высокими идеалами и красивыми профилями, — продолжил Да Сильва. — К сожалению, их мало интересуют бразильские проблемы, которыми озабочен я. — Он перестал улыбаться. — Во всяком случае мы постарались посадить под замок всех подозрительных ребят, которых смогли отыскать, и внимательно наблюдаем за вокзалами и аэропортами. Нам удалось убрать одного-двух типов, которые могли бы устроить неприятности, но мы не уверены, что поймали всех.

Вильсон саркастически посмотрел на него:

— И среди них ни одного американца?

— Нет, — сознался Да Сильва, — но это меня не слишком удивило. Теперь, когда вы продаете жевательную резинку, солнечные очки и яркие рубашки по всему миру, очень трудно отличить американца от местного жителя. И к тому же, разумеется, известны случаи, когда некоторые люди — я не называю имен — нанимали для своих дел местные таланты. — Он слегка улыбнулся.

Вильсон безнадежно покачал головой:

— Знаешь, Зе, когда тебе в голову приходит какая-то идея, ты уже не слушаешь никаких резонов. Что касается Хуана Доркаса, на него уже были покушения. И ты будешь уверять, что все они — дело рук ЦРУ?

— Нет, — серьезно посмотрел на него Да Сильва. — Не все. А может, и ни одно. Здесь, в Латинской Америке, эмоции частенько бьют через край; дипломаты иногда говорят от имени своих правительств, иногда нет, но они редко говорят от имени народа. А если и говорят, то часто совсем не то. Люди же остаются людьми, они пытаются найти скорейший способ решения проблем. Но кто бы ни хотел решить проблему Хуана Доркаса, наше дело — не допустить этого. Во всяком случае здесь, в Бразилии. — Он вздохнул. — Как будет хорошо, когда эта встреча наконец закончится.

— Могу себе представить, — произнес Вильсон с преувеличенной симпатией. — Тебе больше не придется выдумывать жуткие истории из серии плаща и кинжала, можно будет снова черпать их из телевизионных передач. — Он фыркнул. — Доркас! Он, похоже, просто сумасшедший!

Да Сильва с интересом посмотрел на него:

— Почему ты так считаешь? Ты когда-нибудь видел его? Говорил с ним?

— Нет, — признал Вильсон. — Я даже никогда не видел его хорошей фотографии. Насколько я понял, он не любит газетчиков и фотографов.

— И это, по-твоему, делает его сумасшедшим?

— Нет, не это. Он, говорят, фантастически богат, имеет капиталы почти во всех латиноамериканских странах.

— Да, это так, — кивнул Да Сильва.

— И все же, — продолжал Вильсон, — он возражает против любых мер, которые пытается принять наше правительство, чтобы удержать эти страны от революций. Хотя он первый потерпит убытки, если к власти придет правительство, которое решит провести экспроприацию. Вот поэтому-то я и считаю его сумасшедшим.

Да Сильва медленно покачал головой.

— Знаешь, — произнес он наконец, — может, тебе и трудно принять эту мысль, но не всем нравятся способы, которыми ваше правительство борется с революциями. Некоторые считают, что такие меры только провоцируют революции. — Он пожал плечами. — И Доркас один из таких людей.

— Провоцируют? Ты сошел с ума!

— Да? Может быть. С другой стороны, возьмем один маленький пример: когда вы отправились в Доминиканскую Республику, то сделали это на том основании, что, по сведениям ваших дипломатов, там было восемнадцать, а может быть, двадцать восемь или даже тридцать восемь активных коммунистов, которые являлись угрозой демократическому правительству…

Вильсон нахмурился:

— А ты не веришь, что они там были?

— Конечно, были, — мягко согласился Да Сильва. — Более того, зная точность дипломатических сообщений, уверен, что их было больше. Но дело-то в том, что после вашего появления их стало в сто раз больше. Вот это и значит «провоцировать». Если бы я был сеньором Доркасом и хотел защитить свои инвестиции, я бы внимательно изучил методы, которые приводят к такому бурному взлету революционной активности.

— Ты считаешь, что мы не должны ничего делать? — удивленно спросил Вильсон.

Да Сильва неожиданно улыбнулся:

— Я считаю, что не должен высказывать тебе свое мнение. Это ничего не даст мне и ничуть не изменит твои взгляды. — Его улыбка потухла. — Ты, вероятно, делаешь то, что считаешь нужным. Хуан Доркас делает то же самое. И то же делаю я, чтобы избежать неприятностей для своей страны. — Он откинулся назад, не сводя черных глаз с друга и продолжая крутить в сильных пальцах бокал. — Ну ладно, хватит политики. Мы умели раньше избегать этой темы, давай так и дальше.

Вильсон несколько мгновений смотрел в его черные глаза, потом кивнул:

— Что ж, договорились. Если только ты не будешь забивать себе голову жуткими идеями о коварстве ЦРУ.

Да Сильва улыбнулся в ответ:

— А как насчет КГБ? О нем ты разрешишь мне думать?

Вильсон попытался было нахмуриться, но не выдержал и рассмеялся:

— Нет, ты просто невозможен! Ладно, думай, о чем хочешь.

— Вот так-то лучше, — сказал Да Сильва. Он потянулся за сигаретой и закурил. — Да, а что случилось с тобой сегодня утром? Ну, тот странный пустяк?

— Надо же, ты помнишь! — с преувеличенным восхищением отозвался Вильсон. — Боюсь, после твоих полетов фантазии эта история покажется довольно скучной.

— Я люблю скучные истории, — заявил Да Сильва. — Так что же все-таки случилось?

— Ну, если уж тебе так интересно, — начал Вильсон, откинувшись на спинку стула, — это случилось в гостинице, как раз перед тем, как я туда пришел. Ты ведь знаешь, я один из попечителей госпиталя для иностранцев. И сегодня у нас как раз состоялось одно из бесконечных собраний… — Он умолк, словно стараясь подобрать слова.

— И обнаружили, что обанкротились?

Вильсон улыбнулся:

— Это, конечно, тоже. Но это дело обычное. Впрочем, на эту тему мы побеседуем, когда будем в очередной раз собирать пожертвования.

— Ну разумеется. Так что же все-таки случилось?

— Так вот, — продолжал Вильсон, — когда собрание закончилось и мы собирались пообедать, кто-то пришел и сообщил, что мы потеряли пациента…

Улыбка на лице Да Сильвы сменилась выражением сочувствия.

— Потеряли пациента? Кто он был? От чего умер?

Вильсон покачал головой:

— Да нет, совсем не то. Похоже, мы действительно потеряли пациента. Понимаешь, потеряли — как противопоставление слову «нашли».

— Как это можно потерять пациента? — С любопытством посмотрел на него Да Сильва. — Я даже представить себе это не могу — с легендарной американской организованностью администрации госпиталя…

— Именно легендарной, — отозвался Вильсон. — Был экстренный вызов «скорой помощи» — насколько я понял, тяжелый аппендицит; они забрали больного и аккуратно положили в машину, а когда приехали в госпиталь — что бы ты подумал? — Он пожал плечами. — Никакого пациента в машине не оказалось.

— Не оказалось пациента?

— Вот именно. Наверно, он так перепугался при мысли, что сейчас его начнут резать, что…

Да Сильва нахмурился:

— Больной с тяжелым приступом аппендицита вызывает «скорую» и вдруг передумывает на полпути к госпиталю? Тебе не кажется, что это довольно необычно?

— Я же сказал — странный случай, — терпеливо объяснил Вильсон. — Во всяком случае все произошло именно так. Должно быть, он выбрался из машины, когда они стояли у светофора.

Да Сильва покачал головой:

— В такой-то ливень? Не говоря уже о том, что скорая, стоящая перед светофором, — нелепость где угодно, тем более в Рио-де-Жанейро. Ее может остановить только каменная стена, и то только потому, что неясно, как ее преодолеть. — Он кивнул головой. — Но ничего, они это выяснят. Я уверен, что это просто вопрос времени.

— Во всяком случае, — заметил Вильсон, — я уверен, что он не выпрыгнул на ходу: они неслись, взвизгивая на поворотах, со скоростью девяносто миль в час. — Он пожал плечами и улыбнулся: — А может, они остановились выпить чашечку кофе. Меня бы это не удивило. В конце концов, это только считалось экстренным случаем.

Да Сильва взглянул на него:

— Но ведь обычно кто-то из бригады едет сзади вместе с больным?

— Только не в такую погоду, — возразил Вильсон. — Тогда впереди нужны двое — один рулит, а другой передвигает дворники.

— Я серьезно.

— Я тоже. Если подошлешь к нам хорошего механика из полицейского гаража, будем благодарны.

Да Сильва покачал головой:

— Полиция знает об этом? Я не имею в виду ваши дворники…

— Знает, — кивнул Вильсон. — Когда «скорая» вернулась, в приемном покое был дежурный сержант полиции. Но не думаю, что они стали тратить время на поиски человека, который не хочет ехать в госпиталь. У них и так хватает работы. — Он пожал плечами. — Во всяком случае, если мы найдем беднягу, его легко будет опознать.

— Каким образом?

— В такую погоду? Острый аппендицит плюс двустороннее воспаление легких.

— Да, и еще плоскостопие, если он выпрыгнул, — сухо добавил Да Сильва и посмотрел на часы. — Боже мой, сколько времени! — Он потушил сигарету и встал. — Платим — и пошли. У меня еще сегодня уйма дел.

— Платим? — удивился Вильсон. — Но мы же еще не ели!

— Что, не ели? — Да Сильва медленно опустился на стул и махнул рукой официанту. — Действительно, не ели. — Он покачал головой. — Скорей бы уж закончилась эта встреча. Если я не помню, ел или нет, дела совсем плохи.

— Да не расстраивайся, — успокаивающе произнес Вильсон, пододвигая к Да Сильве бутылку бренди, — выпей и расслабься. Это же легко объяснить. Просто ты сидишь в пиджаке. Обычно ты надеваешь его, когда уже поел и собираешься уходить. Естественно, обнаружив, что одет, ты автоматически решил…

— Искусство дедукции? — ухмыльнулся Да Сильва.

Вильсон скромно пожал плечами.

— На твоем месте, — сказал Да Сильва, наливая свой бокал до половины, — я направил бы свой дедуктивный дар на то, чтобы понять, почему вызвавший «скорую» человек с острым приступом аппендицита вдруг выскочил из машины по дороге в госпиталь… — Он говорил это легкомысленным тоном, но черные глаза смотрели серьезно.

— Я уже это сделал, — в тон ему ответил Вильсон.

— В самом деле?

— Разумеется. — Глаза Вильсона озорно блеснули; он с заговорщическим видом наклонился вперед. — Я сделал это, пока ты наливал себе бренди. Этот человек вовсе не выпрыгивал из машины. Во всяком случае не по своей воле.

— Понятно, — кивнул Да Сильва. — Ты хочешь сказать, что его похитили.

— Вовсе нет, — возразил Вильсон. — Я предполагаю, что бригада скорой, хотя они и не хотят в этом сознаваться, сильно превысила скорость, и на повороте пациент просто вылетел из машины…

— Он не мог вылететь в такую погоду, — покачал головой Да Сильва. — Аэропорт закрыт.

— Он обошелся без аэропорта. Вылетел просто благодаря силе тяжести. Другого объяснения нет. — Он гордо посмотрел на Да Сильву. — Когда исключено все невозможное, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, и есть истина. — Он скромно пожал плечами. — К такому выводу мы пришли с одним моим приятелем по имени Конан Дойл.

Он ожидал, что друг улыбнется в ответ, но Да Сильва лишь как-то странно посмотрел на него.

— Весь вопрос в том, — медленно произнес бразилец, — что считать невозможным.

— Ну, это совсем просто. — Вильсон откинулся на спинку стула. — Например, твои подозрения насчет ЦРУ и твоего друга Доркаса явно из области невозможного.

Да Сильва ничего не ответил. Его руки скользнули в карманы пиджака; одна погладила лежащий в кармане конверт. Вильсон посмотрел на серьезное лицо друга и сам посерьезнел.

— У меня такое ощущение, Зе, что ты чего-то недоговариваешь…

Пальцы Да Сильвы сжали гладкий конверт. Письмо пришло сегодня утром из Салвадор-де-Байя и было адресовано в отдел безопасности министерства иностранных дел. На его стол оно легло за несколько минут до того, как он отправился обедать. Написанное мелким, угловатым почерком письмо было без подписи и даты. Оно было крайне лаконично:

«Хуан Доркас будет убит на предстоящей встрече ОАГ. Решите сами, какая страна больше всего выиграет от этой смерти».

Да Сильва внимательно посмотрел на друга.

— У меня такое ощущение, — медленно произнес он, — что мы оба, возможно, многое недоговариваем…

И он резко повернулся, чтобы сделать заказ терпеливо стоящему рядом официанту.

III

В конце девятнадцатого века центр социальной активности небольшого тогда городка Рио-де-Жанейро находился в живописном районе под названием Лапа, на перекрестке Руа Риачуэлло, Мем-де-Са и паутины близлежащих улочек и переулков. В те дни многие предпочитавшие жить поближе к центру, были вынуждены строить свои двухэтажные дома на каменистых выступах соседней горы, и нередко добраться до них от извивающейся далеко внизу Руа Риачуэлло можно было только по напоминающим лестницы с гранитными ступенями улочкам, где не проехать было кебам и фиакрам, а также завоевывавшим тогда популярность среди состоятельных людей велосипедам.

Сегодня люди, считающие автомобиль или автобусную остановку возле самого дома неотъемлемой частью своего бытия, оставили эти узкие, карабкающиеся вверх улочки беднякам, которые не могут себе позволить пользоваться автомобильным транспортом, и немногим эстетам, которые считают, что низкая плата за квартиру и великолепный вид, открывающийся из окон, стоят некоторых неудобств. И, конечно, встречаются люди, не относящиеся ни к той, ни к другой категории и живущие здесь потому, что эти высоты редко посещают чужие, — например, полицейские, — поскольку подъем долог и крут.

Насио Мадейра Мендес медленно поднимался по широким скользким ступеням Ладейра Портофино, давно смирившись с потоками дождя, промочившего его насквозь через несколько секунд после того, как он покинул машину «скорой помощи». Он очень надеялся, что Себастьян окажется дома и даст ему сухую одежду и чего-нибудь согревающего. Потоки воды, сбегающие по гранитным ступеням, несколько раз едва не сбили его с ног. Он остановился перевести дыхание и осмотреться. Внизу мокро поблескивали крыши домов; вдали Рио был окутан серой пеленой дождя.

Насио покачал головой. Странно, но он не испытывал той радости, которую надеялся ощутить, вернувшись в любимый Рио-де-Жанейро после трехлетнего отсутствия; в мечтах он всегда представлял, что в этот день будет ярко светить солнце, густо синеть море и приветственно качать верхушками гигантских пальм теплый ветер. Он не то чтобы забыл, какие в Рио бывают дожди, — Боже правый, ну и дожди! — просто почему-то был уверен, что вернется непременно в хорошую погоду, и теперь чувствовал себя обманутым. Даже удовлетворение от того, что нашел выход из, казалось бы, безвыходной ситуации и сумел сбежать с «Санта Эужении», которое он испытал, когда вертолет опустился в аэропорту, оставило Насио. После всех событий осталась, пожалуй, лишь радость от того, что удалось сбежать из скорой помощи, да и то в основном из-за опасений, что машина вот-вот врежется в какой-нибудь фонарь, а он и эти двое сумасшедших в кабине разлетятся на куски.

Побег из скорой оказался гораздо проще, чем он ожидал. Он сидел сзади — сел, как только его отвязали от носилок, — и размышлял, когда лучше постучать в кабину, чтобы остановились, но тут скорая свернула на Фрай Канека и натолкнулась на длинную вереницу грузовиков, застрявших позади автобуса. К счастью, водитель скорой ухитрился вовремя затормозить. Мало того, он вылез из кабины, чтобы ответить на высказывания водителя грузовика в адрес его предков, — водителю грузовика надоела воющая у него над ухом сирена, ведь было совершенно ясно, что он ничего не может сделать. К нему тут же присоединился напарник, который терпеть не мог грузовики и их водителей по принципиальным соображениям, — он считал, что именно они мешают машинам скорой помощи развивать необходимую скорость. Во время спора Насио просто вышел из машины, закрыл дверцу и завернул за ближайший угол. Никто его не заметил. Немногие прохожие, оказавшиеся в это время на улице, спешили, склонив головы под дождем, и не видели ничего, кроме собственных ботинок да выбоин на тротуаре.

Насио вздохнул, взглянул на уходящие вверх ступени и снова двинулся вперед. Было совершенно ясно одно: работа, которую приготовил ему Себастьян, должна стоить того беспокойства и тех неудобств, которые ему пришлось перенести. Речь, разумеется, шла только об оплате, а не о характере работы — это было оговорено еще в Лиссабоне. Во всяком случае Насио Мадейру Мендеса наняли только с одной целью — использовать его единственный талант. Во всей Бразилии не было никого, кто бы умел лучше пользоваться снайперской винтовкой, и почти никого, кому было бы так же безразлично, в кого стрелять.

Широкие ступени становились все уже, приближаясь к вершине, словно строители устали таскать наверх тяжелые каменные плиты и поняли, что здесь никогда не будет оживленного транспортного движения. Наконец Насио добрался до верхней площадки и подошел к последнему дому слева.

Он несколько раз подергал рычажок звонка, пока не сообразил, что в доме темно. Он подумал было, что Себастьяна может не оказаться дома и тогда долгий подъем окажется напрасным, но в этот момент заметил огонек свечи в окне стоящего внизу дома и облегченно вздохнул. Обычные перебои с электричеством, — может быть, из-за грозы, а может, какой-то инженер нажал не на ту кнопку. Почему-то подтверждение, что родной город не изменился за время его отсутствия, ничуть не успокоило Насио. Он снял руку со звонка и принялся стучать кулаком в дверь, давая разрядку своим чувствам.

На втором этаже чуть шевельнулась занавеска, и через минуту-другую дверь приоткрылась на длину цепочки. За дверью стояла красивая девушка лет двадцати семи двадцати восьми. Одну руку она прятала за спину, как бы предупреждая, что там может быть оружие. Ее большие темные глаза окинули промокшую фигуру, скользнули по пустынным ступенькам Ладейры и снова вернулись к лицу незнакомца. Она отбросила с лица густые волосы и, убедившись, что посетитель не представляет опасности, бессознательно приняла кокетливую позу. Голос у нее был низкий, мелодичный, хотя и настороженный. Здесь, наверху, посетители бывают редко.

— Что вам нужно?

— Сеньор Пинейро. Он дома?

Несколько мгновений девушка внимательно изучала его.

— Он спит.

— Так разбудите же его, черт побери! — взорвался Насио.

О шестнадцать святых покровителей Рио, неужели он проехал полсвета, чтобы стоять здесь под проливным дождем, дожидаясь, пока выспится Себастьян?!

Ни резкость тона, ни мрачное выражение лица не произвели на девушку ни малейшего впечатления. На лице ее появилось замкнутое выражение, глаза продолжали по-прежнему бесстрастно изучать Насио.

— Для кого его нужно разбудить?

— Скажите, что я — Насио. — Он прищурился, глядя за спину девушки, словно оценивая потенциальную опасность. — Скажите, что приехал его друг. Из Лиссабона. — Порыв ветра обрушил на него новые потоки воды, и, несмотря на желание выглядеть перед девушкой крепким парнем, он поморщился. — И скажите, чтобы поторопился.

— Одну минуту.

Дверь медленно, но уверенно закрыли у него перед носом.

Он сунул руки в карманы брюк и съежился, пытаясь как-то защититься от дождя. Далеко внизу, окутанная пеленой дождя, проехала машина, разбрызгивая колесами воду. Он сердито покачал головой. Ну и денек для возвращения домой! Было совершенно непонятно, как можно так замерзнуть под теплым дождем Рио, который он хорошо помнил. И самое главное — где этот проклятый Себастьян?

На сей раз ждать пришлось дольше. Наконец дверь медленно приоткрылась и поспешно закрылась снова, чтобы можно было снять цепочку. В дверях стоял красивый крупный мужчина лет сорока с растрепанными каштановыми волосами. Заспанное лицо его выразило удивление.

— Насио! Черт возьми, как ты?.. — Тут Себастьян сообразил, что идет дождь и не только гость, но и он сам может промокнуть. — Входи скорей!

Промокший гость проворно перешагнул порог, не обращая внимания на протянутую руку. Себастьян задержался, окинув взглядом пустынные гранитные ступени, — похоже, прочно укоренившаяся привычка, захлопнул дверь и снова закрыл ее на цепочку. Потом повернулся к стоящей рядом девушке.

— Ирасема! Зажги свечи на кухне! И приготовь выпить чего-нибудь горячего. — Он отвернулся от девушки и взял за руку вновь прибывшего. — Насио! Ты все-таки приехал! Я не ожидал…

Насио стряхнул его руку и изучающе оглядел полутемную комнату, словно выбирая, на какое кресло сбросить свою мокрую одежду.

— Да снимай ты с себя все мокрое. Ирасема! Халат… — Тут ему пришло в голову, что от такой влаги один из его халатов может сесть или полинять. — А еще лучше — одеяло. — Он повернулся к ожидающему Насио, который насмешливо скривил губы, словно прочитав мысли хозяина дома. — Ну, снимай, снимай! Не хватает еще, чтобы ты простудился.

Насио мрачно ухмыльнулся:

— Можешь обо мне не беспокоиться. Если я не заболел за эти несколько минут, слушая тебя, то меня уже ничто не возьмет.

Себастьян предпочел пропустить это замечание мимо ушей.

— Все равно раздевайся. — Тут он сообразил: — И не обращай внимания на Ирасему. Она видела мужчин.

— Не сомневаюсь.

Насио стянул с себя рубашку, за ней последовали плотно облепившие тело брюки. В комнату, покачивая бедрами, вошла девушка. Она положила на стул свернутое одеяло и ушла за свечами. Скинув остатки одежды, Насио завернулся в одеяло, с удовольствием ощутив его мягкое прикосновение, и повернулся к Себастьяну.

— Как насчет выпивки?

— Выпивки? Ах да! Ирасема…

Девушка уже возвращалась обратно. Ее пышная грудь отчетливо обрисовывалась под свободным свитером. В одной руке она держала бутылку пинги — бразильской водки, в другой — несколько свечей. Себастьян достал из буфета бокалы; девушка подошла, налила в бокалы пингу и снова отступила в сторону. Насио наблюдал за ее спокойной красотой, поражаясь, что такому человеку, как Себастьян, досталась такая девушка; потом отбросил эту мысль и опустился на стул. Всему свое время и место, и сейчас ему не до девушек. Сейчас надо выполнить работу и получить деньги. Если заплатят прилично, у него будет сколько угодно девушек. Он пил маленькими глотками и чувствовал, как понемногу уходит усталость.

— Да… так гораздо лучше!

Себастьян нахмурился:

— Я чертовски рад, что ты появился, но будь я проклят, если понимаю, как тебе это удалось?

Насио посмотрел на него с любопытством и неожиданно вспыхнувшим подозрением.

— Почему вдруг такое удивление? Ты же сём приехал в Лиссабон и… — Он внезапно замолчал и, прищурившись, бросил выразительный взгляд на стоящую молча девушку.

Себастьян слегка улыбнулся:

— Все в порядке. Можешь говорить при Ирасеме.

— Конечно, могу. — Глаза Насио холодно блеснули. — Но не буду.

Улыбка сошла с лица Себастьяна.

— Я же сказал — ты можешь говорить при Ирасеме. Она знает, кто ты и зачем здесь.

Лицо Насио превратилось в застывшую маску. На мгновение показалось, что он сейчас взорвется, но он только посмотрел на девушку оценивающим взглядом. Она глядела на него спокойно, как на неодушевленный предмет, с легким любопытством, но без особого интереса. Насио повертел в руках бокал и наконец кивнул.

— Ну ладно, — медленно произнес он. — Надо же когда-нибудь все обсудить, и это время ничуть не хуже любого другого. Значит, Ирасема знает, зачем я здесь? Отлично. Теперь, может, и мне расскажете?

Себастьян покачал головой.

— Сначала я хочу узнать, как ты попал сюда. Насколько я понял, ты плыл на «Санта Эужении». Я справлялся о ней каждый день. — Он допил свою пингу, скривился и, вытирая рот тыльной стороной ладони, протянул бокал девушке, чтобы налила еще. — Сегодня утром я узнал, что она не зайдет в Рио.

Себастьян взял свой бокал и уселся напротив Насио. Ирасема подошла и села на подлокотник его кресла, положив руку ему на плечо. Насио внимательно посмотрел на нее. Во взгляде, которым она смотрела на Себастьяна, было что-то материнское; Насио скривил губы. Его собеседник допил пингу и отставил в сторону бокал.

— И хорошо, что она не пошла в порт…

Несмотря на успокаивающее воздействие алкоголя, в Насио начала медленно закипать злость. Хорошо, что она не пришла в порт? Может быть, для этого разжиревшего посредника, слишком трусливого, чтобы убивать самому, удобно устроившегося здесь со своей пышнотелой подружкой, в то время как ему, Насио, пришлось столько пережить и вытерпеть, чтобы добраться до берега? В его голосе прозвучала злость:

— Что ты хочешь этим сказать — хорошо, что не пришла?

— Только то, что сказал. — Себастьян нахмурился, не понимая, почему Насио вдруг разозлился. — Любое судно, зашедшее в Рио за последние несколько дней — будь то грузовое или пассажирское, — полиция обыскивала сверху донизу. Если бы ты прибыл на «Санта Эужении», то почти наверняка был бы уже в руках полиции.

Насио удивленно посмотрел на него, его гнев угас.

Себастьян кивнул:

— Вот так-то. Ну, и как же ты все-таки попал сюда?

Тонкие губы Насио тронула волчья улыбка.

— На «Санта Эужении». — Он пожал плечами. — Узнав, что они не собираются заходить сюда, я ухитрился притвориться больным — настолько, что капитан потребовал, чтобы меня срочно сняли с судна. Вертолетом. — Он ухмыльнулся. — Все очень просто.

Себастьян медленно покачал головой:

— Ты родился в рубашке. Будем надеяться, что удача тебе не изменит.

— Пусть моя удача тебя не заботит. — Насио протянул руку к бутылке, налил себе и залпом проглотил. Посмотрел на бутылку и отодвинул ее подальше, словно показывая, что отдых закончился. — Во всяком случае я здесь. Так что же это за работа? И, независимо от того, знает о деле Ирасема или нет, я предпочел бы беседовать с тобой один на один.

Себастьян наклонился вперед:

— Я уже сказал, что Ирасема знает о тебе и о деле. Она настояла на том, чтобы знать о тебе все, прежде чем согласилась работать с тобой.

— Со мной? — Глаза Насио блеснули еще холоднее. — Я работаю один. И ты это знаешь.

— Только не в этом случае, — невозмутимо возразил Себастьян. — В этот раз ты работаешь с Ирасемой, потому что это необходимо для нашего плана.

— Так измени план! Я работаю один, — категорически потребовал Насио. — Если я и буду работать с кем-то, то уж не с женщиной.

Себастьян оценивающе изучал его худое, напряженное лицо. Он прекрасно знал, сколько взрывной силы таится в его маленьком компаньоне. Но знал он и другое: для работы, которую он взялся выполнить, никто не подойдет лучше Насио Мендеса.

— Послушай, Насио, это самое крупное из всех моих дел. Оно продумано до малейшей детали…

— Мне наплевать, как оно продумано. — Насио поджал губы. — Я работаю один.

Себастьян глубоко вздохнул.

— В таком случае очень жаль, но мое предложение снимается. — Он поднял руку, предупреждая поспешный ответ. — Мне очень жаль, но на кон поставлено слишком многое и речь идет о слишком больших деньгах, чтобы что-то менять.

Насио прищурился. Возражения со стороны Себастьяна — этого он никак не ожидал. Тот был трусом, и Насио это знал. И знал, что Себастьян это знает. Каким-то шестым чувством он вдруг понял, что и девушка это знает, но по какой-то непонятной причине считает достоинством. Ну что ж, каковы бы ни были причины, Насио не намерен менять свои методы. Он небрежно пожал плечами.

— И с чем же остаюсь я?

Себастьян был явно обрадован, что взрыва возмущения не последовало.

— Ты, как и хотел, вернулся в Рио. И не забудь, за мой счет. У тебя нет никаких обязательств. — Он повернулся к девушке: — Нам все-таки придется поговорить с Педросо…

Насио презрительно усмехнулся над этой явной попыткой заинтриговать его.

— Педросо? Да он и в слона не попадет!

— Ничего, в того, в кого мне надо, попадет. А это главное. И кроме того, он будет работать с Ирасемой и выполнять приказы. А это тоже немаловажно.

— Желаю удачи, — фыркнул Насио. — Давайте нанимайте этого Педросо. Я еще увижу вас в тюрьме. — Он снова налил себе и поднял бокал. — Да, кстати, для сведения — сколько денег я не получу? В Лиссабоне ты все твердил, что дело крупное, но до цифр так и не дошел.

На секунду в глазах Себастьяна мелькнуло злобное удовлетворение. У сидевшей рядом с ним Ирасемы участилось дыхание.

— Так вот, для сведения, — тихо произнес Себастьян, — чтобы ты мог оценить ситуацию. Ты не получишь двадцать миллионов крузейро…

Несколько мгновений царила мертвая тишина.

— Да-да, — спокойно подтвердил Себастьян, — двадцать миллионов.

Насио поставил полный бокал на пол и снова сел, не сводя глаз с лица собеседника. Себастьян никогда не шутил.

— Ну хорошо. Кто он? Что надо сделать?

— Ничего. — Себастьян преувеличенно равнодушно пожал плечами. — Если, конечно, ты не согласишься работать с Ирасемой.

Насио просто отмахнулся от его слов.

— Ты прекрасно знаешь, что за двадцать миллионов я готов работать хоть с самим чертом. Так что надо делать? — Он нахмурился, размышляя. — Чья же смерть так дорого стоит? Или по крайней мере в два раза дороже ты никогда не берешь меньше половины. — Он прищурился еще больше. — А кто платит? Кто платит столько за убийство?

Себастьян покачал головой.

— Что касается жертвы, тебе скажут в свое время. А заказчика ты никогда не узнаешь.

Против этого Насио не возражал; он редко знал имя заказчика, это знание не прибавляло денег у него в кармане. Но жертва?

— А почему ты не хочешь назвать его сейчас?

— Если что-то не получится или полиция узнает и схватит тебя, то чем меньше ты знаешь, тем лучше. Потому что операция не будет отменена. Это может оказаться Педросо или кто-то еще, но план должен быть выполнен.

Насио кивнул. Это был разумный ответ, и он согласился его принять. Двадцать миллионов! Целое состояние. Если перевести в доллары, даже по нынешнему курсу, получится больше двадцати тысяч — о таком гонораре он и не мечтал. Ему приходилось убивать и за пять.

— Хорошо, — спокойно сказал он. — Выкладывай свой план.

Себастьян глубоко вздохнул. До сих пор все шло, как намечено, и ему хотелось, чтобы так было и дальше.

— Слушай, и слушай внимательно, — медленно начал он. — Прежде всего, на следующей неделе в Рио должно состояться совещание ОАГ — Организации Американских Государств. Сюда прибудут делегации из всех американских стран — послы, министры иностранных дел, госсекретари… — Он поднял руки, как бы показывая высокое положение делегатов, потом уронил их на колени. Его глаза, устремленные на Насио, блеснули, но голос оставался бесстрастным. — Один из этих людей и будет твоей целью…

Если он ожидал какой-то реакции, ему пришлось испытать разочарование — на лице Насио не дрогнул ни один мускул. Дело явно выходило за рамки семейных ссор или разборок с компаньонами. За такую цену работа и должна быть такого рода.

— Продолжай.

— Хорошо. — Себастьян наклонился ближе к Насио; рука Ирасемы нежно скользнула по его руке. — В первый день встречи, до начала работы, будет торжественная церемония. Заседания планируется проводить в отеле «Глория», где останавливается большинство делегатов, но перед началом они собираются поехать к Мемориалу погибшим во второй мировой войне, возложить венок, а оттуда направятся в муниципалитет, где тоже состоится какая-то церемония. Теперь…

Насио нахмурился:

— Откуда ты все это знаешь?

— Прочитал в газетах, — ухмыльнулся Себастьян. — Дай мне договорить. Человек, который будет твоей целью, тоже поедет к Мемориалу. Лучше всего сделать дело во время возложения венка или чуть раньше. Они поедут в открытых машинах.

— Если не будет дождя, — заметил Насио. — Такого, например, как сегодня.

— В дождь они, может быть, и не поедут в открытых машинах, но для возложения венка им все равно придется выйти. Тут-то ты его и прикончишь.

Насио задумался:

— Когда, ты говоришь, это будет?

— Через неделю, в следующий вторник.

Насио сердито выпрямился, его смуглое лицо начала заливать краска гнева.

— Так за каким чертом ты требовал, чтобы я приехал не позже завтрашнего дня? Я мог спокойно добраться на «Санта Эужении» до Монтевидео и вполне успел бы!

Себастьян покачал головой.

— Это не вписывается в план, а именно он определяет все наши действия. — Он наклонился еще ближе к Насио, — Слушай внимательно. Нет никакого сомнения, что полиция проверит все здания по ходу движения кортежа, — обычная проверка, но она может оказаться очень тщательной. Они проверят и жилые помещения, и служебные — во всяком случае те, которые смогут. На крышах будут их люди, как и в самом кортеже и в толпе вокруг…

Насио внимательно посмотрел на сидящего напротив человека:

— Почему такие предосторожности? Они чего-то ожидают?

— Нет. Во всяком случае я об этом не знаю. Но со времен Далласа… — Себастьян пожал плечами. — Тем не менее мы должны быть готовы к такой проверке. Сам видишь, это не такое простое дело, как те, что ты делал для меня раньше. С другой стороны, иначе и не стали бы платить такие деньги. И все же, несмотря на все их предосторожности, дело не должно оказаться таким уж сложным, потому что, — он улыбнулся, — ты будешь в отеле «Серрадор», на восьмом этаже, в номере с окнами на Приморский бульвар и Мемориал. И у тебя будет отличное ружье с оптическим прицелом…

Мендес сжал челюсти:

— Ты полагаешь, они не проверят отели?

— Конечно, проверят. — Себастьян пренебрежительно улыбнулся. — Но основное внимание обратят на тех, кто остановился там за день-два до совещания ОАГ, а номер для тебя заказан на завтра, за целую неделю вперед. Вот поэтому-то и нужно было приехать заранее. — Он улыбнулся, довольный столь тщательно продуманным планом. — Да и полиция будет внимательнее проверять одиноких постояльцев, особенно мужчин. А твой номер заказан, — он сделал паузу, чтобы его гениальность могли оценить по достоинству, — на доктора и сеньору Карабелло из Трес Риос.

— Сеньору?

— Ирасема, — невозмутимо взглянул на него Себастьян. — Как муж и жена — но только по плану. И постарайся это хорошенько запомнить. Имей в виду: мы с Ирасемой… — Он прокашлялся. — Во всяком случае для вас заказан номер на завтра и соответствующий багаж уже приготовлен — необходимая одежда и все остальное. Так что эта часть дела полностью подготовлена.

— И поэтому в нем участвует Ирасема?

— Отчасти. Остальное расскажу позже. А теперь…

— И кто же платит за все это?

— Тот, кто может это себе позволить, поверь мне. Самое главное, конечно, насколько точно ты можешь попасть с такого расстояния.

Насио поплотнее запахнул одеяло и закрыл глаза, мысленно представив отель «Серрадор», Мемориал и расстояние между ними. Медленно открыв глаза, он кивнул:

— Если ружье хорошее и оптический прицел тоже, это не проблема. И конечно, это зависит еще и от того, насколько открыта цель.

— Он будет открыт, — уверенно заявил Себастьян. — Или в машине, или у Мемориала. Не имеет значения, пристрелишь ты его в машине или во время церемонии. Только бы попал. Вопросы есть?

Насио подумал. Теперь, когда ему рассказали все детали, он, пожалуй, даже расслабился и ощутил себя в своей стихии.

— Да, имеются. Например, что я должен делать всю неделю до следующего вторника? Сидеть в номере?

Себастьян покачал головой.

— Нет, этого не требуется. Вы будете пользоваться номером, ты и Ирасема, вместе или порознь, как любая другая семейная пара. Будете оставлять следы нормального пребывания: пачкать раковину зубной пастой и оставлять на полочке бритвенные лезвия, бросать пижамы на кровать и носки на пол, чтобы их поднимала горничная. — Он перечислял эти детали почти механически, было ясно, что все это тщательно продумано. — Ирасема будет оставлять косметические салфетки со следами губной помады и все такое прочее. — Он наклонился вперед: — И каждое утро ты должен уходить из номера в восемь, до того, как коридорные начинают уборку, а возвращаться вечером, когда уже ушел дневной персонал. Другими словами, ты не должен привлекать к себе ни малейшего внимания, и в то же время не должно казаться, что ты его избегаешь. Ясно?

Насио кивнул, запоминая детали. Себастьян продолжил инструктаж:

— И не оставляй отпечатков пальцев.

Насио нахмурился:

— Как можно прожить неделю в отеле и не оставить отпечатков?

— Будешь носить перчатки. Резиновые хирургические перчатки. У меня приготовлено две пары. Как только вечером вошел в номер, тут же надел, а выходя снял. И не забудь каждый раз протирать ручку двери, когда берешься за нее. — Он довольно улыбнулся. — Я же сказал, что все хорошо продумано.

— Да уж… Хорошо, я буду носить перчатки. Не знаю как, но буду. И что же мне делать по вечерам, сидя в номере?

— Что хочешь, только не напивайся. Вообще-то, пока дело не закончено, лучше бы тебе совсем не пить. — Он пожал плечами. — Смотри телевизор, как другие, читай, слушай радио. Или играй в карты с Ирасемой…

Насио не смог удержаться от язвительного замечания:

— Это в перчатках-то?

— По крайней мере не сможешь жульничать, — сухо ответил Себастьян.

Теперь, когда Насио был вставлен в схему, он чувствовал себя свободнее и увереннее. И, конечно, меньше боялся своего напарника.

— Еще есть вопросы?

— А что мне делать днем? Приходить сюда?

— Ни в коем случае. Бери такси и поезжай на пляж, в ботанический сад или зоопарк, мы это обдумаем.

— Отлично, — холодно глянул на него Мендес. — Только когда будешь обдумывать, не забудь, что мое лицо помнит каждый полицейский в Рио.

— Да, но ты не будешь похож на себя, — невозмутимо ответил Себастьян. — Ты будешь похож на доктора Карабелло из Трес Риос, мужчину с пышными усами — я их уже приготовил, — постарше и повыше тебя, — так что держись прямее, — с полным лицом, которое легко сделать при помощи подушечек за щеками.

Насио с преувеличенным восхищением покачал головой:

— Да ты, похоже, обо всем подумал. Пожалуй, единственное, чего не хватает, так это пары очков от солнца…

Себастьян пропустил его сарказм мимо ушей:

— Вот уж что ты не будешь надевать, так это темные очки. Ты считаешься провинциальным врачом, а не американским туристом. Ты будешь носить очки в тонкой золотой оправе с простыми стеклами. И будешь выглядеть вполне респектабельно — на такого никакой полицейский не взглянет дважды. Ясно?

— Как скажешь. А Ирасема, моя любящая супруга, она тоже будет каждый день отправляться со мной на пляж или в зоопарк?

— Нет, — усмехнувшись, покачал головой Себастьян. — Кто это здесь, в Рио, берет с собой жену на пляж или куда-то еще? — Тут ему в голову пришла мысль. — И никого другого, никаких старых друзей и подружек. На это вполне хватит времени, когда будет сделано дело. И денег тоже.

— Это да, — почти лениво кивнул Насио. — Кстати о деньгах. Я полагаю, мне дадут аванс? И, учитывая конечную сумму, приличный.

Он произнес это небрежным, почти скучающим тоном, но Себастьян услышал сталь в его голосе.

— Тысячу конто.

— Пять тысяч, — поправил Насио и не спеша перешел к следующей проблеме: — Ну а ружье?

Мгновение казалось, что Себастьян начнет спорить по поводу денег, но он все же передумал: денег хватало, и деньги были не его.

— Ружье месяц назад украдено из дома сотрудника британского посольства. Это хорошее ружье — англичанин, похоже, думал, что у нас в Бразилии водятся слоны, — и его никак нельзя связать с нами. Ирасема принесет его в отель накануне. Не стоит оставлять его на неделю там, где оно может попасться на глаза любопытной горничной или кому-нибудь еще.

— Мне нужно проверить его и пристреляться.

— Когда мы закончим, ты его увидишь. Оно наверху. — Себастьян кивнул на залитые дождем окна. — Когда кончится дождь, можешь проверить его на открытом месте. Выше нас только лес, а те, кто здесь живет, предпочитают не соваться в чужие дела.

— Это хорошо. А какнасчет пистолета?

Себастьян покачал головой:

— Никаких пистолетов.

— Ты хочешь сказать, что я целую неделю буду болтаться по городу без всякого оружия?

— Никакого пистолета. Не хватает только, чтобы ты впутался в какую-нибудь историю. Забудь об этом.

Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Насио отвел глаза первым.

— И последнее. Ирасема будет со мной в номере, когда я?..

— Нет. — Себастьян слегка расслабился. — И это еще одна из причин, по которой она участвует в деле. Она может пойти куда угодно, не вызывая никаких подозрений. В то утро Ирасема будет в отеле «Глория» и увидит, как будет отъезжать процессия, а потом позвонит тебе. Она сообщит, в какой машине едет нужный тебе человек, а если он будет там не один, то кто именно. После этого все будет зависеть от тебя.

— Ну что ж, неплохо. А потом? Как я выберусь из отеля?

— Как можно быстрее. Когда будешь работать, включи погромче телевизор, любую программу, где разговаривают, только не музыку. Желательно спектакль или старый фильм, но подойдет и любой разговор. Если кто-то услышит выстрел, подумает, что это по телевизору. Я знаю, ты не любишь глушители.

— Не с такого расстояния.

— Потом просто выключишь телевизор и уйдешь из номера. Все вещи оставишь — их нельзя опознать. Ружье тоже оставь — оно приведет только к этому идиоту из британского посольства. Полиция быстро выяснит, из какого окна был сделан выстрел. Поэтому просто сунь его куда-нибудь и сразу уходи.

— И куда я пойду?

— Сюда. У тебя будет достаточно времени, чтобы отойти подальше от отеля, пока не началась суматоха. И все-таки хорошенько проверь, нет ли за тобой хвоста. Я буду здесь, даже если Ирасема еще не вернется. А после этого, — он пожал плечами, — возьмешь свою долю и уйдешь.

Насио поджал тонкие губы, обдумывая услышанное. План, как и все, что предлагал Себастьян, выглядел вполне реальным, но показался ему излишне сложным. В предыдущие разы он просто подходил к своей жертве в баре или на улице, стрелял и уходил. Он понимал, что сейчас совсем другой случай и что в этом покушении явно замешаны высокопоставленные личности, и все же…

— Ну? — нетерпеливо прервал его размышления Себастьян.

Насио холодно посмотрел на него:

— Если хочешь знать мое мнение, все это излишне усложнено. Если бы ты просто сказал, кого нужно убрать, и предоставил дело мне…

— Нет. Не в этот раз. Сейчас мы сделаем все, как я сказал. Потому что на этот раз важно, чтобы ты не попался и не начал говорить. — Он, похоже, сообразил, что его слова намекают на несерьезность предыдущих дел, и извиняющимся жестом развел руками. — Ты меня понимаешь. Эти люди платят такую фантастическую сумму, чтобы быть абсолютно уверенными, что их никак не свяжут с этой историей. А лучшая гарантия этого — чтобы тебя не поймали. А чтобы тебя не поймали, надо точно следовать плану. Если у тебя есть какие-то предложения, я готов их выслушать. Но основная схема сохраняется. Так что?

— Ну, я думаю, эта штука сработает…

— Вот и хорошо, — кивнул Себастьян и встал. — Иди вымойся и оденься. Ванная и твоя одежда наверху. Я помогу тебе с усами, подушечками и остальным. Потом можешь поиграть с ружьем. Вечером обговорим все еще раз. Или несколько раз, если нужно, — пока все не станет совершенно ясно.

— Годится, — согласился Насио, вставая и заворачивая в одеяло свое худощавое тело. Он взглянул на девушку, медленно, почти оскорбительно скользя глазами по ее формам. — А ты не очень-то разговорчива.

Лишь очень легкий румянец показал, что она недовольна его исследованием. Она надменно улыбнулась:

— Я говорю, только когда есть что сказать.

— Там, в отеле, это будет очень кстати, — резко сказал Насио и повернулся к лестнице. Неожиданно он остановился и обернулся к Себастьяну: — Еще один вопрос. Ты сказал, что каждый из нас должен делать, чтобы заработать такие большие деньги. Ирасема будет в «Глории» наблюдать за этим человеком. Я буду делать свое дело в «Серрадоре». А что будешь делать ты?

Себастьян улыбнулся. Впервые его улыбка казалась искренней. Он потер пальцы в типично бразильском жесте.

— Я? — переспросил он. — Я сделаю самую важную часть работы — обеспечу получение денег…

IV

Шторм с короткими перерывами бушевал еще три дня, а потом, видимо, решив, что умыл Рио достаточно чисто и теперь этот живописный город выглядит достаточно презентабельно и может предстать пред очами благосклонных посетителей со всех концов Америки, неожиданно перебрался к северу, пытаясь проделать такую же штуку с Белу-Оризонте. Его место тут же заняли уборщики улиц, принявшиеся сражаться с кучами мусора, ломаными ящиками из-под апельсинов и обломками дерева, смытыми из верхних кварталов, которые пестрой мозаикой покрыли большинство нижних улиц. Правда, уборщики сосредоточили свои усилия в основном в той части города, где скорее всего могли появиться члены совещания ОАГ, но только потому, что это было разумнее. В самом деле, зачем приучать горожан к чистым бульварам и свободным от мусора улицам, если они моментально снова вся завалят грязью? К тому же под жарким тропическим солнцем мусор очень скоро превратится в пыль, и ее со временем сдует ветер; ящики из-под апельсинов и куски дерева обитатели трущоб растащат задолго до того, как водители мусоровозов приедут забрать себе эти ценные вещи.

В пятницу вечером мистер Вильсон ехал домой после на редкость утомительного и однообразного дня в посольстве. Он свернул с проспекта Принцессы Изабель на проспект Атлантика и поспешно нажал на тормоз, чтобы избежать столкновения с машинами, застрявшими в огромной автомобильной пробке, тянувшейся, насколько хватало глаз. Поставив рычаг переключения скоростей в нейтральное положение, чтобы поберечь изношенную коробку передач своей старенькой — пять лет! — машины, Вильсон сидел, расслабившись на сиденье; легкий вечерний ветерок и мягко пульсирующее под полной тропической луной море смывали усталость и огорчения дня.

Началось с того, что стенографистка, заранее присланная из Вашингтона, чтобы точно и аккуратно записать все сказанное на предстоящем совещании ОАГ, отняла у него целых два часа, жалобно повествуя, как на улице ее — вы только подумайте, какой ужас! — ущипнул какой-то туземец! Вильсон пытался понять, кому пришло в голову оказать такое внимание этой женщине, с серьезным выражением лица уверяя ее, что это, несомненно, часть зловещего заговора с целью вывести из равновесия стенографисток и что в интересах государства она должна сделать вид, будто ничего не случилось. Вслед за ней явился пухлый бизнесмен из Зении, штат Огайо, заявивший, что когда в таком отеле, как «Миракопа», не могут обеспечить водой постояльца его ранга, то это, несомненно, не что иное, как преднамеренное оскорбление Соединенных Штатов, и вопрошавший, что Вильсон как офицер безопасности намерен предпринять по этому поводу.

Застрявшие на проспекте Атлантика машины чуть продвинулись вперед, но, словно испуганные собственной смелостью, немедленно встали снова. Вильсон автоматически нажал на тормоз, вздохнул и по привычке поднял глаза к окну стоявшего невдалеке дома. К его удивлению, в знакомом окне на верхнем этаже горел свет, говоривший о том, что либо его вспыльчивый друг капитан Да Сильва почему-то оказался дома, либо квартиру грабят какие-то на редкость легкомысленные воры. Со слабой надеждой на первое он двинул машину к краю тротуара. У него не было планов на сегодняшний вечер, и он был не прочь поужинать с другом. Даже если Да Сильва занят, легкая выпивка сняла бы напряжение и помогла скоротать время, пока не рассосется пробка.

Ему удалось втиснуться между знаком «Стоянка запрещена» и пожарным краном. Вильсон запер машину, пересек тротуар и поднялся по лестнице из пяти ступенек, ведущей к подъезду. Судорожно дергающийся лифт доставил его на нужный этаж; пройдя по выложенному плиткой полу, он подошел к дверям и прикоснулся к звонку. Ждать пришлось довольно долго; у него уже мелькнула мысль, что второе предположение может оказаться верным, но тут дверь распахнулась. Завернутый в полотенце мокрый Да Сильва несколько мгновений молча смотрел на него, потом отступил в сторону, кивком головы приглашая войти.

— Привет. Входи. — Он отступил назад, придерживая полотенце. — Я был в душе. Сделай себе что-нибудь выпить, пока я одеваюсь. — Он направился к дверям ванной. — Я заскочил домой только перевести дух и должен снова вернуться на службу.

Вильсон кивнул, подошел к бару, достал бутылку и два стакана и щедрой рукой наполнил их. Он заговорил громче, чтобы Да Сильва слышал его.

— Жаль. Я надеялся, что мы вместе поужинаем. Скажи, Зе, сколько часов в сутки ты сейчас работаешь? — поинтересовался он.

Да Сильва отозвался из спальни.

— Сейчас? Двадцать шесть. А может, двадцать восемь, но они бегут так быстро, что кажется, будто всего двадцать шесть. А может, и тридцать — я никогда не был силен в арифметике.

Он вернулся в комнату в трусах, держа в руках рубашку и брюки, и начал их натягивать. Глядя в зеркало, он привел свои вьющиеся волосы в некое подобие порядка, потом босиком прошлепал к бару и взял стакан, приготовленный для него Вильсоном. Опустошив стакан, он благодарно улыбнулся:

— Уже лучше. Последние дни я так занят, что некогда даже выпить, как обычно. Или необычно. Хорошо, что ты зашел и занялся баром.

— Всегда готов помочь, — великодушно заявил Вильсон.

Он поставил свой стакан на кофейный столик и устроился в стоящем рядом низком кресле, а Да Сильва отправился в ванную за туфлями и носками. Он вернулся босиком и, устроившись напротив Вильсона, стал обуваться. Вильсон отхлебнул из стакана и с улыбкой посмотрел на друга.

— Почему же так долго, Зе? Ты ведь сам понимаешь, что это совсем не по-бразильски. Подавая такой пример, ты можешь стать самым непопулярным человеком в стране, если, конечно, дознаются, что все началось с тебя. — Тут его словно осенило: — А может, ты решил узнать, как живется нам, работающим людям?

Да Сильва с обидой и возмущением посмотрел на него. Густые черные брови театрально взметнулись вверх.

— И это я слышу от сотрудника американского посольства, чье рабочее время начинается и кончается в час пополудни, да и его позволено провести за обедом? Нет, как вам это нравится?

— Я серьезно. — Улыбка сошла с лица Вильсона. — Почему тебе обязательно нужно возвращаться на службу сегодня вечером? Ты выглядишь очень усталым.

— Не давай внешности обмануть себя, — ухмыльнулся Да Сильва. — Это только видимость. За фасадом усталости скрывается полное изнеможение. — Его улыбка неожиданно перешла в широкий зевок. Он покачал головой. — Я, кажется, так устал, что не могу даже нести приличную чепуху.

Вильсон внимательно посмотрел на него:

— Так зачем же возвращаться? Что-то случилось?

Да Сильва с любопытством посмотрел на него и покачал головой:

— Ничего особенного. Просто до этой встречи ОАГ осталось всего ничего, а у нас еще прорва работы.

— А без тебя ее некому сделать?

— Мне бы этого не хотелось. Я слишком стар, чтобы искать другую работу. — Да Сильва наклонился вперед, разглядывая свои большие туфли и размышляя, что же в них не в порядке. Неожиданно он понял, завязал шнурки и снова откинулся в кресле. — Работы хватает. Сегодня нам сообщили, что наш общий друг Хуан Доркас через несколько дней прибудет со своей свитой; последние месяц-два его не было в Аргентине, — кажется, отдыхал где-то, но должен вернуться и приедет сюда, поэтому…

— Путешествует? Где?

Да Сильва саркастически посмотрел на него:

— Почему бы тебе не задать этот вопрос у себя в управлении? Я уверен, что ваши люди все время следят за ним.

— А я уверен, что ничего подобного нет, — покачал головой Вильсон. — Ну и упрямый же ты! И все время ищешь под ковриком огромных злых агентов ЦРУ…

Да Сильва фыркнул.

— Если судить по тебе, они не очень велики. А что касается «злых», то я уверен, что все они очень любят своих мам. — Его улыбка вдруг исчезла. — Во всяком случае Доркас будет здесь через несколько дней, и я хочу быть уверен, что никакой введенный в заблуждение патриот — любой страны, включая ты знаешь какую, — не нарушит нашего гостеприимства, совершив какую-нибудь глупость.

Вильсон вздохнул. Было очевидно, что он не может доказать Да Сильве его неправоту.

— И как идут дела?

Да Сильва пожал плечами, сунул/руку в стоящую на столе инкрустированную деревянную шкатулку, достал сигарету, зажег ее и рассеянно помахал спичкой.

— Мы взяли кое-кого из тех, кому во время совещания лучше посидеть за решеткой. По крайней мере хоть о них голова болеть не будет. Ну и, конечно, карманников нагребли изрядно. — Он секунду-другую обдумывал последние слова, потом широко улыбнулся:

— Вообще-то, если хорошенько подумать, это глупо с нашей стороны.

— Глупо?

— Конечно. — К Да Сильве возвращалось его обычное чувство юмора. — При огромном стечении иностранцев, ожидающемся в Рио на следующей неделе, эти шустрые парни, которых мы посадили под замок, добыли бы немало иностранной валюты, так нужной стране. — Он поднял вверх палец: — Если эти встречи будут проводиться каждый раз в разных странах и местным карманникам будет дана свобода действий, то проблема с иностранной валютой в Латинской Америке скоро будет решена.

— Да, но это означает новые встречи, — возразил Вильсон. — Мы ведь, кажется, договорились, что со встречами надо кончать и заменить их телевизорами.

— Только после того как наши бюджеты будут сбалансированы, — ответил Да Сильва. — После этого мы сразу сможем покончить с этими встречами ОАГ.

— Знаешь, по-моему, это совсем не плохая идея, — одобрительно сказал Вильсон. Он сделал вид, что обдумывает ее: — Мы сможем полностью расформировать дипломатический корпус и целиком заменить его опытными карманниками…

Да Сильва возмущенно поднял лохматые брови.

— Что ты имеешь в виду? «Мы»— американцы? Чьи карманы вы намерены чистить, если моя идея претворится в жизнь? — Он попытался улыбнуться, но улыбка превратилась в чудовищный зевок.

Легкомысленный тон Вильсона улетучился.

— Правда, Зе, неужели эта сегодняшняя проверка так важна? Ты же совсем вымотался. Тебе нужно отдохнуть.

— Так важна? — Да Сильва затушил свою сигарету в пепельнице и смотрел на нее, словно ища там ответ на этот вопрос. Он поднял глаза на Вильсона: — Пока не сделаешь, не узнаешь. Но одну могу сказать — к сведению всех заинтересованных сторон — мы сделаем все, что в наших силах, и любой, кто попытается отколоть какой-нибудь номер, пусть сначала хорошенько подумает. Мы проверяем каждое здание между отелем «Глория» и муниципалитетом, а кроме того, намерены прочесать все остальные отели и прочие места, где может притаиться опасность. — Он покачал головой. — Просто удивительно, как много в этом городе переулков, окон, дверей и крыш. Об этом как-то не думаешь, пока не нужно гарантировать их безопасность.

Вильсон смотрел на него с каменным лицом.

— Ты, видимо, считаешь, что сделал мне предупреждение?

Да Сильва с удивлением воззрился на него:

— Тебе? Если хочешь знать, мне давно кажется, что эта квартира прослушивается; это предупреждение тем, кто может его услышать.

Он встал и снял со спинки стула пиджак. Надел его, подождал, когда будет готов Вильсон, и прошел с ним к двери квартиры.

— Ну хорошо, — тихо сказал Вильсон. — Нет смысла спорить с тобой. И все-таки, если ты сумеешь сегодня поспать, пользы от этого будет больше.

— Спать? — удивленно посмотрел на него Да Сильва. — Боюсь, что, когда я устаю, мой английский заметно хромает. Что такое «спать»?

— Это именно то, что я собираюсь сделать, — ответил Вильсон. — Это даст мне повод помолиться, чтобы тебе в голову не приходили бредовые мысли о ЦРУ. И еще, — добавил он, — чтобы у меня не было такого дня, как сегодня. — Он критически оглядел собеседника. — Тебе это тоже нужно.

Да Сильва взялся за ручку двери.

— Что мне нужно, — серьезно заметил он, — так это чтобы закончилась эта встреча и все делегаты разъехались по домам. И лучше живыми…


Трудно сказать, кому и о чем молился Вильсон, но уже на следующий день, в понедельник утром, стало ясно, что по крайней мере некоторые из его молитв остались без ответа. Маленький бизнесмен из Зении, штат Огайо, явился в посольство ровно в девять, и терпеливый офицер безопасности изо всех сил старался выказать интерес к очередным жалобам посетителя.

Оказалось, что отель «Миракопа» не только оскорбляет своих постояльцев-американцев, лишая их воды, нет, он пошел гораздо дальше. Телефонистки либо не говорят по-английски, что, без сомнения, является преднамеренным оскорблением всех останавливающихся там многочисленных американцев, либо, как подозревал толстенький житель Зении, штат Огайо, говорят, но делают вид, что не говорят, каковое обстоятельство выглядело еще более подозрительным. Окончательно запутавшись в хитросплетениях этой лаокооновой логики, мистер Вильсон мог только время от времени кивать с заинтересованным видом, размышляя, пройдет ли так же бессмысленно весь день. Хорошо еще, что этого человечка никто не ущипнул.

Неожиданно зазвонил телефон, на какое-то время избавляя его от необходимости отвечать на неизбежный вопрос о том, что он намерен предпринять. Вильсон взял трубку, изо всех сил стараясь не выглядеть утопающим, хватающимся за спасательный круг. Он извинился перед собеседником и переключил внимание на телефон.

— Да? Слушаю!

Это оказалась секретарша.

— Босс, вас уже пора спасать?

— Несомненно, — ответил Вильсон и поблагодарил Бога за то, что выбрал в секретарши именно Мери, отдав ей предпочтение перед другими, более стройными и даже более опытными кандидатками.

— Пожалуйста. Вам звонит донья Илесия из госпиталя для иностранцев. Там что-то произошло. Она спрашивает, свободны ли вы и можете ли поговорить с ней.

— Могу, — горячо заверил ее Вильсон, — и глубоко благодарен. Соединяй. — Он прикрыл трубку рукой и с извиняющейся улыбкой глянул на посетителя. — Извините. Это не надолго.

Бизнесмен недовольно умолк, с трудом сдерживаясь, чтобы не высказать все, что думает. Похоже, бесцеремонное обращение практиковалось не только в местных отелях. Если американским гражданином пренебрегают в собственном посольстве, то совершенно необходимо принимать какие-то меры!

С громким щелчком вызов переключили с коммутатора на телефон Вильсона. Раздался слегка взволнованный голос директрисы госпиталя для иностранцев:

— Сеньор Вильсон?

— Слушаю. Чем могу быть полезен сеньоре?

Брови посетителя поползли вверх в явном беспокойстве; он, похоже, счел весьма странным, если не сказать больше — подрывающим устои, что американский чиновник говорит на иностранном языке, тем более под священными сводами посольства. И кому-то — ясно говорил его взгляд — придется за это ответить! Вильсон легко прочел его мысли и, почувствовав жалость к послу, сдержал улыбку.

На другом конце провода в нерешительности молчала донья Илесия. Когда она наконец заговорила, голос ее дрожал.

— Мне очень неловко беспокоить вас, сеньор Вильсон, но я просто не знаю, что делать. Мне сегодня уже два раза звонили летчики — утром, когда я пришла в госпиталь, и несколько минут назад. Насчет того моряка…

Вильсон нахмурился, его хорошее настроение мигом улетучилось. Неужели его прервали в середине одного идиотского разговора, чтобы втянуть в другой? Вообще-то на донью Илесию это не похоже, она женщина умная и выдержанная, но в такой день, как сегодня, возможно решительно все.

— Летчики? Насчет моряка? — Он в недоумении посмотрел на зажатую в руке трубку. — Какое отношение летчики имеют к морякам? — Своим тоном он дал понять, что хотел бы знать, какое отношение все это имеет к нему.

— Вы не поняли, сеньор Вильсон. — Донья Илесия вздохнула и попыталась объяснить еще раз: — Капитан того корабля, «Санта Эужения», телеграфировал им из Монтевидео, чтобы узнать, как чувствует себя его стюард. А они, естественно, позвонили мне. Два раза. А я не знаю, что им ответить.

Вильсон помотал головой, словно пытаясь разогнать туман или тяжелое похмелье:

— Вы совершенно правы, донья Илесия…

— Права? О чем вы, сеньор Вильсон?

— Насчет того, что я ничего не понимаю. — Он покрепче ухватил трубку, пытаясь отыскать какой-то смысл в словах собеседницы. — Поскольку это как-то связано с госпиталем, видимо, моряк, о котором вы говорите, ваш пациент. И все-таки я не понимаю, при чем здесь летчики и почему капитан не телеграфировал прямо вам, чтобы узнать об этом человеке…

— Он не знал, в какой госпиталь его отправят, куда его отвезет бригада морских спасателей. В Рио больше двадцати больниц. Его могли поместить в…

— А! — Вильсон перевел дух и улыбнулся. Тайна начала проясняться. Разобравшись в разрозненных частях этой головоломки, он почувствовал законную гордость. — Теперь я, кажется, понял. Морские спасатели сняли с корабля больного матроса и отправили к нам, вернее, к вам. А теперь капитан прибыл в следующий порт и, как гуманный человек, интересуется самочувствием больного. Должен сказать, — добавил он подумав, — его желание не кажется мне необычным. Так в чем же проблема?

— Но…

— А! — Вильсон продвинулся дальше в своих умозаключениях. — Вас беспокоят вопросы безопасности? Какой стране принадлежит корабль?

— Португалии, но…

— Португальский? Не русский? В таком случае можете сообщить все, что они хотят знать.

— Но я не могу им ничего сказать! — Донья Илесия чуть не плакала. — Вы все еще не поняли, сеньор Вильсон. Он так и не попал в госпиталь. Это тот самый человек, который исчез из машины скорой помощи. — В ее голосе зазвучали обвиняющие нотки, словно она пыталась разделить вину с ним. — Вы должны помнить, сеньор Вильсон, вы же присутствовали на собрании попечителей, когда я рассказывала об этом.

— Что? А! Так это тот самый? Понятно… — Наконец все стало ясно. Почему эта женщина не объяснила все с самого начала? Он подумал и кивнул: — Да, я понимаю вашу проблему. Ситуация, конечно, неловкая, но не можем же мы держать все в секрете, во всяком случае больше не можем. Мы просто обязаны сообщить, что этот человек не прибыл в ваш госпиталь. Не понимаю, в чем нас можно обвинить. Совершенно очевидно, что он покинул машину скорой помощи по своей воле. Так что скажите им… — Он замолчал и нахмурился, пытаясь сформулировать как можно более дипломатичный ответ.

— Что сказать, сеньор Вильсон?

— Я думаю. Подождите… Скажите им, что этот моряк…

Неожиданно лицо Вильсона застыло — до него дошел смысл слов доньи Илесии. Он невидящими глазами уставился в противоположную стену, не замечая ни скверной окраски, ни уродливых модернистских картин, выбранных женой посла. Моряк, снятый с корабля бригадой морских спасателей, доставленный на землю без ведома полиции и иммиграционных властей, благополучно скрылся из машины скорой помощи…

— Сеньор Вильсон? Вы меня слышите? Что вы сказали?

Вильсон очнулся. Мысли его мчались вскачь. Одна рука судорожно сжимала телефонную трубку, другая схватила карандаш и подтянула поближе блокнот.

— Не говорите никому ни слова! — Он почувствовал, что почти кричит, и заставил себя говорить тише: — Ничего им не говорите. Я сам этим займусь. — Он приготовил карандаш и заговорил еще тише, стараясь придать голосу невозмутимость: — Итак, кто зам звонил?

— Некто… Одну минутку, я тут записала, — Последовала короткая пауза. — Вот. Майор Барбоса, из бригады морских спасателей. Они находятся на военной базе, напротив аэропорта Галеон. Дать вам номер их телефона?

— Да, пожалуйста. — Вильсон записал телефон и подчеркнул его. Потом подумал, покачал головой, кивнул и наконец снова сосредоточил внимание на телефонной трубке: — А как зовут моряка?

— Не знаю. Майор Барбоса не…

— Ну хорошо. Не беспокойтесь об этом, это неважно. А имя капитана корабля, того, который звонил, то есть телеграфировал? И название корабля?

Голос доньи Илесии зазвучал еще более виновато, тем более что мистер Вильсон выразил полную готовность помочь.

— К сожалению, имени капитана я тоже не знаю. Но, — ее голос окреп, — помню, что корабль назывался «Санта Эужения». Они не могли зайти в Рио из-за шторма, а теперь добрались до Монтевидео, и капитан — жаль, что я не знаю его имени, — конечно, захотел узнать…

— Ну конечно, — мягко прервал поток ее слов Вильсон. Он внимательно посмотрел на блокнот, размышляя, какую еще информацию может получить из этого источника, потом решил, что вряд ли узнает что-то еще. — Пожалуй, это все, что мне надо. Я займусь этим. Благодарю вас.

— Это я благодарю вас, сеньор Вильсон. Я вам очень благодарна. — В голосе доньи Илесии явно слышалось облегчение. — Я просто не знала, что говорить этому майору. Вы же знаете, это первый такой случай в истории нашего госпиталя…

— Ну разумеется, — поспешно вставил Вильсон. — Еще раз благодарю вас.

Но донья Илесия еще не закончила.

— Никогда ничего подобного не было. Мне очень неловко вас беспокоить, я знаю, как вы заняты, особенно в посольстве. Я пыталась сначала дозвониться до сеньора Уэлдона, но мне сказали, что он уехал играть в гольф.

— Это его обычное занятие, — необдуманно отозвался Вильсон, но сразу понял, что не удастся быстро закончить разговор, и деловито прокашлялся: — Ни о чем не беспокойтесь, донья Илесия. Попечители для того и существуют.

Наконец-то выяснилось, для чего мы нужны, сказал он себе и решительно положил трубку.

Он развернулся в вертящемся кресле и в глубокой задумчивости уставился в стену, размышляя над тем, что сказала ему донья Илесия. Моряка сняли с корабля вертолетом посреди океана, доставили на берег и положили в машину скорой помощи… Возможно, все так и было — иностранный матрос с приступом аппендицита испугался операции, сделанной чужими врачами в чужой стране. С другой стороны, нельзя исключить и другого варианта. Во всяком случае в подобных обстоятельствах нужно связаться с капитаном Да Сильвой.

Снова протянув руку к телефону, он вдруг сообразил, что не один в комнате. Джентльмен из Зении, штат Огайо, сурово кашлянул, явно выражая недовольство подобным пренебрежением. Вильсон послал ему мимолетную извиняющуюся улыбку, чтобы немного успокоить, и тут же снова схватился за трубку.

— Мери, пожалуйста, соедини меня с капитаном Да Сильвой.

— Вы имеете в виду этого огромного красавца? Я бы с удовольствием, босс, но он…

— За телефон, Мери! Твои проблемы мы обсудим в другой раз.

— Хорошо…

Он сидел, нетерпеливо и беспокойно барабаня пальцами по столу. Человек напротив возмущенно смотрел на эту продолжающуюся грубость, но Вильсон не обращал на него внимания. Одной улыбки вполне достаточно, тем более для такого зануды. Наконец секретарша соединила его с Да Сильвой.

— Зе? Это я, Вильсон. Я…

— Вильсон?

На другом конце провода Да Сильва откинулся на спинку кресла, приветливо улыбнулся и махнул рукой стоявшему рядом со стопкой отчетов помощнику, чтобы тот подождал. Разговор с американским другом всегда приводил его в хорошее настроение, а после всех отчетов, которые он просмотрел за утро, это будет совсем не лишним. Кроме того, в такой момент беседа с сотрудником американского посольства может оказаться полезной.

— Ну что? Как дела? Какие заботы?

— Это… — Вильсон глянул через стол и перешел на португальский: — Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону. Но дело может оказаться очень важным. Ты не мог бы оторваться от работы и встретиться со мной где-нибудь?

Да Сильва взглянул на висящие на стене часы, сделал поправку на их обычную десятиминутную неточность и нахмурился. Он всегда подозревал, что департамент полиции приобрел эти часы на распродаже имущества старой английской пивной.

— Это может подождать до обеда? Думаю, я смогу вырваться где-то около полудня. Давай встретимся в Сантос Дюмон — на том же месте в тот же час.

— И, к сожалению, то же меню. — Вильсон перевел взгляд на телефонную трубку. — Мне бы хотелось пораньше. Или… подожди! Так, может, даже лучше. У меня будет время кое-что проверить.

— Проверить? Что именно?

— Попробую опровергнуть одну из твоих диких теории по поводу одной из организаций, к которым я принадлежу.

Да Сильва ухмыльнулся, глядя на телефон:

— Я иногда бываю диковат, но мои теории — никогда. Ладно, можешь не торопиться, желаю удачи. Встретимся в полдень.

— Договорились, — сказал Вильсон. — Но в этот раз тебе придется нарушить свои правила и быть точным. Я, похоже, набрел на что-то интересное. И, может статься, очень горячее.

— Я ее знаю?

— Я серьезно. Будь точен.

— Я всегда точен. — Да Сильва подумал и добавил: — Но сегодня буду точнее обычного. Тебя это устроит?

— Отлично. Надеюсь, так и будет. Ну ладно, встречаемся в полдень. Чао.

Он нажал на кнопку телефона, собираясь звонить снова, и тут заметил, что посетитель смотрит на него с откровенной злостью и возмущением, теряя последнее терпение. Вильсон вздохнул и снял руку с телефона.

— Прошу прощения, мистер… э… м-м… прошу прощения, сэр, но случилось нечто важное. Боюсь, что некоторое время я буду занят. — Тут ему в голову пришло более удачное решение проблемы. — Сколько вы еще собираетесь пробыть в Рио?

— Только два дня, — почти пролаял посетитель.

— Да? Прекрасно! Я хочу сказать — мы еще можем найти время обсудить этот вопрос. Сообщите все подробно моему секретарю. Я распоряжусь. — Он несколько раз нажал на кнопку звонка.

Мери немедленно возникла в дверях, с сочувствием глядя на босса. Вильсон встал.

— Мери, это мистер… м-м… это джентльмен из Огайо, который хотел бы сообщить вам кое-что относительно отеля «Миракопа». Не могли бы вы…

— Конечно, мистер Вильсон.

— Благодарю вас. — Вильсон протянул руку гостю; бизнесмен из Зении едва коснулся ее. Вильсон улыбнулся: — Рад был с вами познакомиться, сэр. Всегда готов помочь соотечественнику. Именно для этого мы здесь. Очень жаль, что не удалось побеседовать подольше.

Посетитель только глухо зарычал.

— Приятного возвращения домой, сэр. До свидания.

Мери вежливо, но твердо взяла человечка под, руку и вывела из кабинета. Как только за недовольным джентльменом из Огайо закрылась дверь, улыбка исчезла с лица Вильсона, он опустился в кресло и снова схватился за телефон. Боже милосердный! На что жаловался этот человек? Телефонистки отеля «Миракопа» не говорят по-английски? Вильсон попытался представить себе бразильца, явившегося в свое консульство в Нью-Йорке с жалобой на то, что прислуга в «Статлере» не говорит по-португальски, потом решительно выбросил все это из головы и нажал на кнопку селектора.

— Мери? Переключи меня на внешнюю линию и предупреди телефонистку, что будет несколько срочных международных звонков. Очень срочных. — Он улыбнулся. — У меня назначена встреча с мужчиной твоей мечты, капитаном Да Сильвой, и мне не хотелось бы опаздывать…

V

Даже в 12.30 по бразильским стандартам очень рано, в ресторане на крыше аэропорта Сантос Дюмон было довольно много народу. Вильсон пробрался между тесно стоящими столиками, не обращая внимания на звон посуды, гул голосов и рев самолетов, доносившийся из открытых окон, и наконец обнаружил одиноко сидящего Да Сильву. Он отодвинул стул и сел, улыбнувшись другу. В ответ Да Сильва бросил на него возмущенный взгляд:

— Это называется ровно в полдень?

Вильсон посмотрел на него с видом полнейшей невинности.

— Ты хочешь сказать, что я опоздал? — Он удивленно покачал головой: — Я так и знал, что если проживу здесь достаточно долго, то растеряю свои национальные привычки. — Кстати, какие у тебя ощущения от того, что вдруг пришел вовремя? — с любопытством поинтересовался он у Да Сильвы.

— Ужасные, — признался тот, невольно улыбаясь. — Каждый день так — я бы этого не вынес. — Он повернулся и громко щелкнул пальцами, подзывая официанта. Улыбка исчезла с его лица. — Сегодня нам придется поторопиться. У меня на столе бумаг до потолка. А до вечера надо успеть еще кое-что сделать. И если получится, немножко поспать.

— Кстати, как дела? — В голосе Вильсона звучал только вежливый интерес, но глаза внимательно смотрели в лицо друга. — Случилось что-то новое за выходные?

— Нет, — ответил Да Сильва, — но мы и не ожидали. Самое сложное время настанет завтра — начиная с этого бессмысленного кортежа и до самого конца встречи. К тому же человек, который меня беспокоит больше всего, наш друг Доркас, прибудет только сегодня вечером, после чего будет прикрыт со всех сторон — как орех в мороженом.

Неожиданно он сообразил, что на его щелчок никто не отозвался, и немедленно схватил за руку проходящего мимо официанта. Заказав, как обычно, коньяк, он снова повернулся к Вильсону:

— Что же такое важное заставило тебя опоздать на полчаса?

Вильсон наклонился вперед:

— Помнишь, на прошлой неделе я рассказывал тебе про одного типа, пропавшего из машины скорой помощи по дороге в госпиталь для иностранцев?

— Кого? — ошарашенно посмотрел на него Да Сильва.

Вильсон сохранял невозмутимость:

— Ты должен помнить. Это было неделю назад, когда мы последний раз здесь обедали. Во время того ужасного ливня, помнишь? Его забрала скорая, а когда приехали в госпиталь, выяснилось, что он исчез.

— А! — Да Сильва кивнул, вспоминая происшествие. Легкая усмешка скривила его губы. — Теперь вспомнил. Острый приступ аппендицита. Мы еще решили, что, когда его найдут, у него будет двусторонняя пневмония или плоскостопие. По этим приметам вы должны были его найти и, судя по блеску в твоих глазах, нашли.

— Нет, — тихо ответил Вильсон, — мы его не нашли. Мы его даже не искали. Но у меня такое ощущение, что этим займетесь вы. И привлечете к этому делу всех, кого удастся.

— Ты имеешь в виду меня?

— Я имею в виду всю бразильскую полицию во всей ее первозданной красе.

Да Сильва смотрел на него, прищурив глаза.

— Опустим тот факт, что ты явно не знаешь значения слова «первозданный», не говоря уже о «красе», но почему бразильская полиция должна тратить время на этого чокнутого? Даже если мы его поймаем, в чем его можно обвинить? Сбежал из скорой помощи? — Эта мысль, похоже, рассмешила его; он щелкнул пальцами: — Нет, лучше не так. Мы арестуем его за бесплатный проезд в общественном транспорте.

— Если ты кончил острить, — холодно прервал его Вильсон, — я объясню тебе. Он, между прочим, моряк, и в нашу скорую его доставили летчики. Из аэропорта Галеон, — многозначительно добавил он.

Да Сильва нахмурился и взглянул на официанта, ставящего на стол бутылку и два бокала. Потом кивнул, наполнил бокалы и подвинул один из них через стол к Вильсону. Когда он заговорил, в голосе его звучало сомнение.

— Вильсон, ты уверен, что опоздал не потому, что задержался где-то в баре? У меня такое впечатление, что ты малость перебрал.

Вильсон невозмутимо кивнул:

— Я и сам так подумал, когда донья Илесия мне все это сообщила.

Он протянул руку и взял коньяк. Лицо его было серьезно. Да Сильва, давно зная своего собеседника, слушал его внимательно. Когда Вильсон говорил таким тоном, к его словам стоило прислушаться.

— Этот человек, — спокойно начал Вильсон, держа бокал в тонких пальцах и внимательно наблюдая за лицом Да Сильвы, — моряк, был стюардом на судне под названием «Санта Эужения». Корабль должен был зайти сюда, в Рио, но из-за шторма капитан решил не заходить ни в Рио, ни в Сантус и пошел прямо в Монтевидео. — Он поднес бокал ко рту. — Так вот, как только капитан объявил о своем решении — для команды и пассажиров было вывешено объявление, — этот стюард тут же смертельно заболел. Совершенно неожиданно…

Теперь Да Сильва был само внимание.

— Ну и?..

— И капитан, боясь, что вина за смерть этого парня ляжет на него, и не имея возможности зайти в порт, связался по радио с бригадой морских спасателей. Они прислали вертолет, доставили больного на берег и вызвали скорую помощь…

Да Сильва поднял брови:

— Они доставили его на берег вертолетом в разгар такого шторма?

— Именно так.

Да Сильву передернуло; это не было игрой.

— Лучше он, чем я! При одной только мысли о самолете, тем более о вертолете в такую погоду!.. — Он скорчил гримасу. — Извини. Продолжай.

— Это, в общем, все. Его забрали, доставили на берег и в аэропорту Галеон положили в машину скорой помощи госпиталя для иностранцев.

Да Сильва пристально посмотрел на Вильсона, допил свой коньяк и снова протянул руку за бутылкой.

— И из этой скорой помощи он исчез по дороге в госпиталь?

— Совершенно верно, — кивнул Вильсон. — Я так и думал, что тебе это будет интересно.

— Чертовски интересно, — подтвердил Да Сильва, наполняя свой бокал. Он разглядывал янтарную жидкость, словно пытаясь найти решение загадки в ее глубине. — Остроумный способ попасть в страну, минуя все таможенные и иммиграционные формальности…

— И полицейские тоже, если уж на то пошло, — добавил Вильсон.

— Особенно, когда мы так тщательно проверяем каждый самолет и пароход. Да, парень не промах. Если, конечно, — Да Сильва нахмурился, — этот человек не был действительно болен и нуждался в медицинской помощи.

— Этот аргумент ты отверг еще в прошлый раз, — возразил Вильсон. — Ты же сам сказал, что ни один действительно больной человек не сбежит из скорой помощи, тем более в такой ливень.

— Это правда, — согласился Да Сильва. — Но тогда я еще не знал, что он прилетел на вертолете. Только самая серьезная причина могла толкнуть его на такое.

— Вот именно, — подтвердил Вильсон. — Но этой серьезной причиной не обязательно должен быть приступ аппендицита…

— Пожалуй, что так. — Смуглое лицо бразильца нахмурилось. — Кстати, как ты получил всю эту информацию?

Вильсон пожал плечами:

— Капитан корабля телеграфировал летчикам, чтобы узнать, как чувствует себя этот человек, а те позвонили в госпиталь. Все очень просто. Ну а из госпиталя позвонили мне, поскольку не знали, как объяснить исчезновение пациента, и, очевидно, считали, что это должны знать попечители. Когда я все это узнал, у меня в голове что-то щелкнуло…

— Ты решил проверить?

— Вот именно. — Вильсон поднял бокал, улыбнулся, выпил и снова взял в руки бутылку. — И обнаружил, что корабль еще стоит в Монтевидео под разгрузкой и команду можно допросить.

— Кто же проводил допрос?

Вильсон строго посмотрел на него:

— Если хочешь знать — Интерпол. Не ЦРУ.

— Понятно. — Лицо Да Сильвы решительно ничего не выражало. — И как же звали этого загадочного стюарда?

Вильсон порылся в кармане, вытащил какие-то бумажки и, полистав их, вытащил наконец одну.

— Ага, вот она. Он был записан как Какарико. 3. Какарико.

— Что?!

Вильсон изумленно посмотрел на друга:

— Ты знаешь его?

Серьезное выражение на лице бразильца сменила широкая улыбка.

— У этого человека определенно есть чувство юмора. Какарико — это носорог из зоопарка в Сан-Паулу. — Улыбка сошла с его лица. — Да, это, похоже, покончило со всеми моими аргументами. Любой, кто попал в страну таким образом, под явно вымышленным именем, да еще в такой момент, явно заслуживает внимания полиции. — Он посмотрел на часы и встал. — И не говори, что мы еще не ели, я это знаю. И не одобряю. Но зная также бразильскую полицию, думаю, что нужно как можно скорее дать им задание.

— Хорошо же ты отзываешься о своих коллегах, — укорил его Вильсон. — Садись и расслабься. Самолет из Монтевидео прибудет только часа через четыре. Вполне хватит времени съесть хороший обед, если, конечно, он у них есть. И ты еще успеешь посидеть за столом.

— Чей самолет?

— Ну, это трудно сказать, — начал Вильсон. — Официально, конечно, он закреплен за делегатами начинающейся завтра встречи. Неофициально он, я полагаю, принадлежит американскому народу. Во всяком случае, поскольку им никто не пользуется, я устроил так, что он полетел в Монтевидео. Удар для команды — они рассчитывали на недельный отпуск, чтобы изучить здешние пляжи и злачные места, но тут уж ничего не поделаешь.

— Я хотел спросить — зачем он полетел?

— За пленками, разумеется, — весело отрапортовал Вильсон.

— За пленками? — Улыбка Да Сильвы выглядела натянутой, в мягком голосе слышалась сталь. — Знаешь, Вильсон, у меня такое впечатление, что ты пытаешься мне что-то сообщить.

— А, так ты заметил? Ты, как всегда, прав. Я пытаюсь сообщить, что у нас есть шанс получить портрет человека, о котором мы говорим.

— Портрет?

Вильсон пожал плечами:

— Во всяком случае фотографию. Если ты рассчитываешь на написанную маслом картину — извини. Но даже фотография уже кое-что, потому что от описания, которое сотрудник Интерпола получил у членов команды, пользы, как от карманов на саване.

— Как насчет отпечатков пальцев?

— Почти через неделю? Только не на этом корабле. Но, как я сказал, с портретом нам повезло. Может быть… Капитан охотно взялся помочь, однако он не только не помнит, как выглядел этот стюард, но почти забыл, что он вообще когда-то был. Для него это просто тело, одетое в белую куртку, и, конечно, единица отчетности, которую надо проверить… Однако…

— Ну, давай выкладывай! — Да Сильва готов был взорваться. — Не растягивай это в сериал!

— Спокойно! — невозмутимо произнес Вильсон и улыбнулся. — В конце концов, я сделал всю работу, так что не лишай меня удовольствия рассказывать как хочу. — Он, не торопясь, отхлебнул и поставил бокал. — Так вот, первый помощник капитана, многообещающий юноша по имени Мигель, купил новомодный японский фотоаппарат и принялся щелкать им по всему кораблю — целых две пленки. Он думает — не уверен, имей в виду, — что наш неуловимый стюард может там оказаться.

— Думает? Он что, не может посмотреть?

— Сразу видно, что ты расстроен, — заметил Вильсон. — Даже думать как следует не можешь. Да их еще не проявили. Корабль нигде не стоял достаточно долго, чтобы сдать их в мастерскую. Он рассчитывал сделать это в Буэнос-Айресе.

— Понятно, — протянул Да Сильва. — А вместо этого пленки проявим мы — и бесплатно — в полицейской лаборатории.

— Совершенно верно! — улыбнулся Вильсон. — Правда, — добавил он, — я не знал, что это будет бесплатно, но так еще и лучше.

Да Сильва серьезно посмотрел на него:

— Еще один вопрос. Бесспорно, сегодня утром тынеплохо поработал головой и удачно провел расследование, но все же, как ты намерен отвести от ЦРУ мои ложные обвинения?

— Ну-у, — протянул Вильсон, — если этот подозрительный стюард будет найден с моей помощью — надеюсь, ты это сделаешь, — и не окажется одним из этих плохих парней, и благодаря моим скромным усилиям мы рука об руку пойдем вслед заходящему солнцу, — он пожал плечами, — то совершенно очевидно, что это снимает все подозрения с ЦРУ, по крайней мере в моей связи с ним. Иначе зачем я все это делаю? — Он стал совершенно серьезным. — Послушай, Зе, я не отрицаю, что на Доркаса может быть совершено покушение. Такое уже случалось. Но если и так, мы не имеем к этому ни малейшего отношения. Я хочу, чтобы ты это понял. Именно поэтому я сделал все возможное, чтобы найти потенциального убийцу.

Да Сильва с изумлением смотрел на него.

— Ты просто великолепен! — с восхищением произнес он. — Совершенно бесподобен! Фантастичен! Я просто обожаю наблюдать за тем, как работает твой ум. Ты, что же, решил, что я никогда не слышал слова «ловушка» или его многочисленных синонимов? — Он наклонился вперед. — Я не говорю, что не хочу увидеть эти твои фотографии, очень даже хочу. Я только хочу сказать вот что: если Соединенные Штаты хотят оказать экономическую помощь нам, простым, невежественным дикарям, зачем посылать нам такую низменную вещь, как деньги? Или строить хоккейные стадионы в джунглях Амазонки? Не проще ли послать нам еще Вильсонов?

У Вильсона выступили желваки на скулах. Несколько мгновений над столом висело напряженное молчание. Потом американец глубоко вздохнул и заставил себя улыбнуться.

— Еще Вильсонов? — Он покачал головой. — Зачем? Вы и с теми, что есть, не знаете, что делать…

Он резко обернулся и махнул рукой, подзывая официанта.


Послеполуденное солнце заливало кабинет Да Сильвы на пятом этаже старого здания Института академических исследований, коварно пробивалось сквозь жалюзи и бросало полосы света и тени на карту города, занимавшую целую стену. В ярком солнечном свете разноцветные булавки на карте казались одинаковыми — цвета сверкающего золота. Да Сильва подошел к окну, задернул шторы и снова вернулся на свое место возле карты. Два детектива ждали его, не сводя с начальства внимательных глаз.

Рядом тихо сидел Вильсон, наблюдавший за этой сценой с тех пор, как полчаса назад отложил в сторону негативы. За несколько часов размышлений гнев, охвативший его за обедом, заметно угас; он понимал, что на месте Да Сильвы вел бы себя примерно так же. И сейчас, наблюдая за его работой, за тем, как он старается все предусмотреть, Вильсон не был уверен, что смог бы действовать так же умело и энергично.

Палец Да Сильвы двинулся было опять по направлению к карте, но с полпути вернулся. Капитан устало улыбнулся.

— Вы и без карты знаете, где находится отель «Серрадор». Сегодня вы работаете там — каждое помещение, но в первую очередь те, что выходят окнами на залив. И верхние этажи — выше четвертого. Если будет время, то и все остальные, но прежде всего эти. Я хочу знать… — Он с извиняющимся видом помотал головой: — Прошу прощения. Я об этом уже не раз говорил. Вы оба знаете, что надо искать.

Сержант Рамос медленно кивнул. Он был такой же высокий, как Да Сильва, и еще шире в плечах; почти индейские черты его лица не выражали никаких чувств; челюсти без остановки пережевывали резинку; большие руки он засунул в карманы. Его напарник, такой же крупный и крепкий парень, ждал, отступив в сторону.

— Ну хорошо, — сказал Да Сильва, — пойдите поешьте и отправляйтесь.

Сержант Рамос перестал жевать и прокашлялся: — На это потребуется немало времени, капитан. Как долго мы должны работать?

Брови Да Сильвы опасно поползли вверх. Сержант Рамос поспешил объяснить:

— Я не это имел в виду. Я хотел спросить, до какого часа мы можем беспокоить постояльцев?

— А! — Несколько секунд Да Сильва сосредоточенно изучал паркет. — Пожалуй, до полуночи. Конечно, кое-кого и в это время еще не будет в номере, а других придется разбудить, но тут уж ничего не поделаешь. Постарайтесь проверить как можно больше номеров и быть как можно более дипломатичными. Но проверяйте обязательно всех. Ясно?

— Да, капитан.

Рамос вышел из комнаты, за ним последовал его напарник. Да Сильва плюхнулся во вращающееся кресло у своего письменного стола. Он потер затылок, наклонился и нажал кнопку на столе. Дверь немедленно открылась — на пороге стоял Рей, его юный адъютант.

— Слушаю, капитан!

— Эти две пленки, которые тебе дал сеньор Вильсон, — спокойным голосом произнес Да Сильва, — находятся в лаборатории уже больше получаса. Какого черта с ними там делают? раскрашивают под рождественские открытки?

— Они обещали, что сообщат…

— К черту их обещания! Иди туда и не слезай с них, пока все не будет готово.

— Есть, капитан!

Дверь захлопнулась за молодым человеком. Вильсон встал и подошел к столу со словами:

— Успокойся, Зе. Расслабься.

— Расслабиться? Я расслаблюсь, когда все это кончится. — Высокий смуглый бразилец откинулся на спинку кресла и задумался. — Знаешь, когда закончится следующая неделя, я действительно расслаблюсь. Пожалуй, возьму недельку отпуска и отправлюсь в горы. Буду охотиться, ловить рыбу. Хорошенько отдохну. — Он улыбнулся сидящему напротив американцу: — Может, поедем вместе?

— Я? — ухмыльнулся в ответ Вильсон. — Ты что, забыл, что к тому времени собирался посадить меня за решетку?

— Да, правда. — Да Сильва сделал вид, что обдумывает проблему. — Ну хорошо, я договорюсь, чтобы тебя на неделю отпустили.

— В таком случае с удовольствием поеду.

— Вот и хорошо. Мы…

Дверь открылась, и появился Рей; молодой человек протянул Да Сильве конверт. Тот включил настольную лампу, раскрыл конверт, вытряхнул оттуда две пачки фотографий и начал просматривать. Вильсон наклонился к нему, Рей смотрел через плечо своего шефа.

Да Сильва посмотрел первую фотографию, отложил ее и взялся за вторую.

— Фотоаппарат у него, может, и хороший, но по снимкам этого не скажешь, — буркнул он.

— Поэтому в лаборатории и провозились так долго, — объяснил Рей. — На этой пленке все кадры передержаны. Они сказали, что в море, на судне, с любителями так часто бывает.

Да Сильва иронически взглянул на Вильсона:

— В следующий раз, когда раскопаешь что-нибудь подобное, сделай милость, постарайся, чтобы фотограф был получше.

— Считай, что договорились, — ответил тот, и оба снова взялись за фотографии.

Да Сильва отложил в сторону те, на которых был виден только корабль, а также те, на которых не было видно даже этого, и заинтересовался одной, на которой можно было разобрать кое-какие детали. Он наморщил лоб, сунул руку в ящик стола, вытащил лупу и поднес ее к фотографии. Вильсон подался вперед. Насколько он видел, на снимке была лишь спина человека, облокотившегося на поручни; небольшая часть профиля вряд ли могла дать достаточно материала для идентификации. Весь задний план занимало подернутое дымкой море.

— Что такое, Зе?

Несколько минут Да Сильва, прищурившись, рассматривал фотографию, потом медленно покачал головой:

— Ничего. Мне показалось… — Он пожал плечами, отложил снимок и стал рассматривать другие. Потом отложил первую стопку и взялся за вторую. — Ага. Это уже лучше. Похоже, добравшись до второй пленки, он наконец решил прочитать инструкцию к фотоаппарату.

Фотографии со второй пленки были гораздо лучше по качеству, но не по содержанию. На неудачно сделанных снимках палубы и груза все еще было слишком много неба и моря; композиция была чисто любительская, но по крайней мере само изображение было четким и ясным. Да Сильва медленно перебирал их, внимательно рассматривая каждый, прежде чем отправить его в конец пачки. Сидящий рядом Вильсон начал уже беспокоиться, что его усилия оказались напрасными.

Вдруг пальцы Да Сильвы крепко сжали очередную фотографию; с горячими глазами он наклонился вперед. Смотревший из-за его плеча Рей тихо ахнул.

— Кто это, Зе?

Да Сильва поднес фотографию поближе к глазам, но сомнений у него не было. На фотографии был виден маленький человек в белой куртке, выбрасывающий за борт мусор из ведра. Позади корабля в воздухе застыли чайки. Был ясно виден пенящийся след за кормой. Лицо человека было повернуто к камере в три четверти, но он явно не подозревал, что его фотографируют. Ясно различались острый нос, мысом спускающиеся на лоб волосы, тонкие губы.

Да Сильва бросил быстрый взгляд на Рея.

— Его досье! — В голосе капитана слышалось нетерпение.

— Есть! — Рей немедленно исчез.

Вильсон непонимающе посмотрел на снимок, потом на напряженное лицо Да Сильвы.

— Да кто это, Зе?

Да Сильва пристально посмотрел на фотографию, потом поднял глаза.

— Это человек по имени Насио Мадейра Мендес. Профессиональный убийца. Три года назад сбежал по дороге в тюрьму. — Он снова перевел взгляд на фотографию. Голос его звучал ровно, но жестко. — Значит, дорогой Насио опять с нами…

Рей поспешно вернулся и положил на стол Да Сильвы папку. С мрачным выражением лица тот открыл ее. С обратной стороны к обложке были подколоты две большие полицейские фотографии — в фас и в профиль и дактилоскопическая карта. Он отколол ее и положил на стол, полистал бумаги в папке, потом взял два верхних листа и протянул их Вильсону.

— Почитай. Здесь вся его история.

Вильсон взял листки. Брови его поползли вверх:

— Двенадцать известных убийств…

Он дочитал до конца. Когда Вильсон вернул странички Да Сильве, лицо его было таким же мрачным.

— Нехороший парнишка, да?

— Да уж хуже некуда.

— И все-таки, — задумчиво произнес Вильсон, — он здесь уже целую неделю, а ничего не случилось. — Он нахмурился. — Может, он решил просто наведаться домой? Это не обязательно связано со встречей ОАГ.

— Нет, не думаю, — мрачно ответил Да Сильва. — Его где-то прятали, — видимо, в Европе, поскольку он приехал на португальском судне, и мы понятия не имеем, где именно. А теперь он возвращается именно в Рио, где его знает каждый полицейский, и именно тогда, когда мы так энергично действуем, чтобы обеспечить безопасность. — Он обеспокоенно покачал головой. — Нет. Он приехал сделать дело, и дело это должно быть нешуточным — достаточно серьезным, чтобы оправдать такой риск.

— Он когда-нибудь раньше занимался политическими убийствами?

Да Сильва кивнул в сторону папки на столе.

— Ты же читал досье. Насио так же аполитичен, как и аморален. Ему на все наплевать. Просто наемный убийца. За подходящую цену он убьет лучшего друга.

— Ты думаешь, он здесь в связи с Доркасом?

Да Сильва невидящим взглядом уставился в карту на стене. Потом развернулся в кресле и взглянул на Вильсона.

— Я думаю, он приехал совершить убийство. Это может быть Доркас или кто-то другой. То, что он пока никого не убил, — насколько нам известно, — заставляет меня думать, что это связано с совещанием ОАГ, потому что большинство делегатов еще не прибыли. — Он огорченно покачал головой. — Нам обязательно придется усилить безопасность, а как ее усилить — один Бог знает. И где взять людей? Да и какой от этого прок, особенно когда имеешь дело с таким профессионалом, как Насио Мендес.

— И все-таки это может оказаться частным делом, — сказал Вильсон. — В конце концов, его же кто-то нанял, и на месте посредника, организующего убийство, я выбрал бы кого-нибудь не столь известного, как, по твоим словам, этот Насио.

— А я бы на месте посредника заставил его изменить внешность, — задумчиво кивнул Да Сильва. — И это идея… Рей, позови-ка Хайме. — Он посмотрел на Вильсона: — Это наш художник, и очень хороший. Посмотрим, что он сможет для нас сделать. — Он откинулся на спинку кресла, глядя в потемневшее окно. — Где-то в этом городе бродит на свободе Насио Мадейра Мендес. Меня и раньше одолевало беспокойство, но теперь…

— Ты знаешь, где он обычно проводит время? В досье говорится, что ему принадлежит часть «Малока де Тижука». — Вильсон слегка покраснел. — Я случайно знаю это местечко…

Да Сильва улыбнулся.

— Фу, какой стыд! Это далеко не самый респектабельный бар на пляже. Да и девочки там — не лучшее, что может предложить Рио. — Его улыбка померкла. — Во всяком случае он продал свою часть за год до того, как мы об этом узнали. И кроме того, сомневаюсь, чтобы он решился появиться там, где его знают. Нет, не сейчас, если дело такое крупное, как я думаю. И конечно, — с горечью добавил он, — у нас просто нет свободных людей, чтобы заняться такой проверкой.

— И все-таки я думаю, что стоит попробовать, — сказал Вильсон. — Ему же надо где-то раздобыть оружие. Уверен, что он не собирается душить свою жертву. Он всегда пользуется оружием. И наверняка не привез его из Лиссабона.

— Это означает только, что все заранее спланировано. Что делает эту историю еще более пугающей.

— А как насчет его семьи? Друзей? Старых связей?

Да Сильва покачал головой:

— Ничего. Я знаю, что профессиональные убийцы работают через посредников, которые их нанимают, а потом расплачиваются, но нам ни разу не удалось выяснить, кто его нанимал. А мы пытались, можешь мне поверить. Но это крепкий орешек. Мы…

В этот момент дверь открылась и Рей ввел высокого худого мужчину с копной седых волос и умными голубыми глазами. Под мышкой он нес большую папку с бумагой. Человек вежливо кивнул и удобно устроился в кресле возле стола. Протянув тонкую руку, он взял со стола маленькую фотографию стюарда и внимательно изучил, потом сравнил ее с полицейской фотографией и кивнул:

— Он похудел…

Похоже, он говорил сам с собой. Он скрестил ноги, устроил блокнот на этом импровизированном мольберте и, полуприкрыв глаза, пристально смотрел на фотографию.

Да Сильва внимательно наблюдал за ним.

— Вы знаете, что нам надо?

Хайме рассеянно кивнул и начал быстро рисовать. Первый рисунок повторял профиль Насио в три четверти, как на фотографии. Закончив, художник вырвал лист из блокнота и поставил так, чтобы было видно. Второй рисунок почти повторял первый, Хайме только добавил усы, посмотрел и сделал их немного гуще. Потом вырвал из блокнота и этот лист и начал снова. Присутствующие с восхищением наблюдали за его работой.

На этот раз Хайме добавил очки в толстой оправе, с широкими дужками, под носом изобразил тоненькую ниточку усов, потом чуть расширил ее. Присоединив этот рисунок к остальным, он начал сначала. Тонкие пальцы с невероятной скоростью и мастерством изобразили уже знакомое лицо и замерли. Голубые глаза вопросительно взглянули на капитана:

— Что еще он может сделать?

— Понятия не имею. Наденьте на него шляпу. Эти спускающиеся мысом волосы очень заметны.

Хайме кивнул и быстро нарисовал шляпу. Это была соломенная шляпа — самый распространенный в жарком климате тип, с широкой лентой на тулье. На рисунке Насио с ученым и добродушным видом смотрел куда-то вдаль.

— Что еще, капитан?

Да Сильва вздохнул:

— Да Бог его знает! Один из этих рисунков должен быть похож, если только он не ходит в женском платье и парике. Видимо, придется работать с этими рисунками. Спасибо, Хайме.

— Всегда к вашим услугам, капитан. — Худой человек поднялся с кресла, кивнул и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Да Сильва разложил рисунки на столе, внимательно рассмотрел и сложил их стопкой.

— Рей, копии рисунков — во все отделения. И поживей!

— Есть, капитан! — Рей забрал рисунки и исчез.

Вильсон нахмурился.

— Знаешь, Зе, иногда ты меня просто удивляешь. Конечно, эти рисунки — неплохая идея, но неужели ты надеешься, что какой-нибудь полицейский случайно столкнется с ним на улице и сумеет опознать по этим фотографиям?

— Это одна из возможностей. А что? У тебя есть идея получше?

— Нет, — признался Вильсон. — Но думаю, что мы, точнее, вы должны использовать и другие возможности. Мне все-таки кажется, что стоит послать людей в эту «Малока де Тижука». Он проводил там немало времени, и проверить это местечко проще, чем весь Рио. Какой от этого вред?

— Никакого, — спокойно согласился Да Сильва, — предложение просто замечательное. Остается только одно — решить, где мы, точнее, я возьму для этого людей. У нас уже и так никого не осталось.

— В таком случае, — предложил Вильсон, — если ты не возражаешь, я сам посижу сегодня вечером в этом баре. В конце концов, эта церемония, которой ты так опасаешься, состоится уже завтра утром…

— В баре или в комнатах за баром? — с невинным видом поинтересовался Да Сильва.

— В баре, — твердо сказал Вильсон.

Да Сильва несколько минут насмешливо изучал лицо друга, потом вздохнул:

— А если я скажу, что возражаю, что-нибудь изменится?

Вильсон ухмыльнулся:

— Пожалуй, нет…

— Так зачем спрашивать? — Да Сильва улыбнулся странной оценивающей улыбкой. — Вообще-то, зная тебя… Тебе может и повезти.

— Повезти? Ты хочешь сказать, что я его встречу?

— Возможно, — сказал Да Сильва, не сводя глаз с Вильсона. — С другой стороны, тебе может повезти еще больше, и ты его не встретишь. Этот человек убийца. Я уверен, что он приехал, чтобы совершить очень важное убийство, но я ничуть не меньше уверен, что он не откажется бесплатно прикончить слишком любопытного полицейского.

— Не беспокойся, — улыбнулся в ответ Вильсон. — Я буду сама осторожность. Ну ладно, я пошел. Надо еще зайти домой переодеться. — Он подмигнул капитану: — И не испорти глаза, читая все эти отчеты.

Да Сильва улыбнулся в ответ:

— Не испорчу. А ты не испорти глаза, глядя на девочек. И не пей слишком много дешевой пинги.

Дверь за Вильсоном закрылась, и улыбка мгновенно исчезла со смуглого лица Да Сильвы. Он прислушивался к удаляющимся шагам, пока они не затихли, потом подтянул к себе телефон и набрал номер. Трубку подняли немедленно.

— Лейтенант Перейра слушает.

— Перейра? Это Да Сильва. Только что из моего кабинета вышел сеньор Вильсон. Сейчас он спускается в лифте. Я хочу, чтобы за ним послали нашего человека, очень хорошего. И пусть он как можно чаще дает о себе знать. Я буду у себя, а если нет, ему сообщат, где меня найти.

Лейтенант Перейра удивился:

— Сеньор Вильсон? Из американского посольства? Ваш друг? Я думал…

— Не теряйте время! — рявкнул Да Сильва и бросил трубку.

Несколько минут он задумчиво смотрел на телефон, приводя в порядок мысли и проверяя планы. Потом снова взялся за стопку фотографий и вытащил из нее снимок человека, облокотившегося на поручни, — тот, на который обратил внимание еще в первый раз. Он внимательно посмотрел на снимок и достал из ящика анонимное письмо из Салвадор-де-Байя. К письму был подколот отчет лаборатории с подробным описанием бумаги, чернил и прочими деталями, которые ему ничуть не помогли. Свернув письмо и отчет, он вложил туда фотографию и сунул все это в конверт. Потом снова поднял телефонную трубку и нажал кнопку дежурного по центральному полицейскому управлению.

— Алло? Это капитан Да Сильва. Срочно соедините меня с капитаном Эчаваррия из полиции Монтевидео. Побыстрее! Я не кладу трубку.

Толстые пальцы нетерпеливо барабанили по крышке стола; он закрыл глаза, давая им отдых, и мысленно перебирал возможные варианты удачи и поражения. В трубке раздавались какие-то щелчки и свистки, иногда врывались отдельные фразы на разных языках, произнесенные гнусавыми голосами, характерными для телефонисток всего мира. Наконец все стихло. На проводе был капитан Эчаваррия, Да Сильва с явным усилием открыл глаза.

— Алло? Алло?

— Эчаваррия? Че, это Зе Да Сильва из Рио…

— Зе! Как жизнь?

— Да не очень, — честно признался Да Сильва. — У нас тут неприятности, и я думаю, ты мог бы помочь.

— Все что хочешь! — Да Сильва мысленно представил себе, как его друг там, в Монтевидео, с энтузиазмом размахивает рукой. — Все что хочешь! Ты же знаешь!

— Спасибо, — быстро заговорил Да Сильва. — Дело вот в чем. Я отправляю тебе конверт. Он будет у тебя часа через два, самое позднее — через три. В нем фотографии и написанное от руки письмо. И еще заключение экспертизы. Я хочу, чтобы ты сделал вот что…

Он говорил несколько минут, На другом конце провода капитан Эчаваррия быстро записывал что-то в блокнот, иногда кивая головой.

— Я понял. Конечно, если корабль уже отплыл…

— Если он отплыл, то сейчас идет по Ла-Плата в Буэнос-Айрес или уже там. Тебе придется туда отправиться, и как можно скорее. Ответы мне нужны к завтрашнему утру.

Эчаваррия ошеломленно посмотрел на телефон:

— К завтрашнему утру?

— Вот именно, — мрачно подтвердил Да Сильва. — И очень рано утром.

Эчаваррия вздохнул:

— Мы постараемся.

— Знаю, и мне этого вполне достаточно. Ну ладно, я вешаю трубку, а ты принимайся за дело.

— Ты в любом случае услышишь обо мне завтра утром.

— Хорошо. Еще раз спасибо, Че.

— Всегда рад помочь, Зе. Чао.

Да Сильва положил трубку и нажал кнопку на столе. Тут же возник Рей. Да Сильва подал ему конверт.

— Через два часа это должно быть у капитана Эчаваррия, в Монтевидео. Возьмешь самолет и лично доставишь письмо. Если возникнут проблемы с полицейским самолетом, позвонишь мне из Галеона. Ясно?

— Так точно, капитан!

Рей взял конверт и исчез. Да Сильва довольно улыбнулся ему вслед: одна из лучших особенностей созданной им системы — его приказы никогда не обсуждались. Улыбка исчезла: конечно, они и выполнялись не всегда. Но он знал, что Рей выполнит приказ.

Выбросив из головы Рея с его заданием, Да Сильва снова схватился за телефон. Этот звонок самый важный, и действовать здесь надо очень осторожно; он будет и самым трудным. Капитан глубоко вздохнул и набрал номер отеля «Глория». Телефонистка соединила его с нужным абонентом. По ее скучающему тону было ясно, что громкие имена уже давно не производят на нее впечатления.

— Алло? — ответил усталый голос.

Да Сильва заговорил медленно и четко:

— Я хотел бы поговорить лично с сеньором Хуаном Доркасом.

— Кто его спрашивает? — Говорили по-испански.

— Капитан Да Сильва из бразильской полиции.

В голосе послышалось колебание.

— Мне очень жаль, капитан, но сеньор Доркас только что прибыл и отдыхает. Он предупредил, что ни с кем не хочет разговаривать. — Говорящий даже не пытался придать голосу извиняющиеся нотки.

— Мне тоже очень жаль, сеньор, — с преувеличенной вежливостью ответил Да Сильва, — но дело очень срочное. Я вынужден настаивать на разговоре с сеньором Доркасом.

Собеседник сохранял вежливость.

— Мне еще больше жаль, сеньор, но боюсь, что, если вы будете настаивать, вам придется делать это через аргентинское посольство. — Трубку положили.

Да Сильва тоже положил трубку, встал и взял пиджак. Похоже, свита сеньора Хуана не совсем поняла, что имелось в виду под словом «настаивать», и Да Сильва решил лично устранить всякие недомолвки. Он направился было к двери, но вернулся и в последний раз взялся за телефон.

— Коммутатор? Это капитан Да Сильва. Я буду в отеле «Глория». Да. В апартаментах сеньора Хуана Доркаса из Аргентины…

VI

Неделя, проведенная в его любимой Бразилии, показалась Насио Мадейре Мендесу бесконечной. В избранной им профессии он научился необходимому терпению, но дальше этого дело не пошло. Для Насио ожидание непременно должно было иметь какой-то смысл, а в данном случае он сильно в этом сомневался.

С каждым днем он все больше убеждался в том, что весь этот сложный план ни к чему, а с жертвой — кто бы это ни был — давно было бы покончено, если бы ему разрешили действовать самостоятельно.

Дни тянулись в невыносимой скуке; Насио не одобрял полученные инструкции, но вовсе не намеревался нарушать их, рискуя такими деньгами. Кроме того, его совсем не удивило бы, что Себастьян установил за ним слежку, чтобы убедиться, что все его указания выполняются. По ночам, конечно, он был под холодным, равнодушным присмотром девушки Себастьяна. В результате жизнь текла на редкость скучно и однообразно. В зоопарке, который он посетил несколько раз, наверняка не было более беспокойного обитателя, едва ли кто-то из тамошних постояльцев метался по клетке в большей тоске, чем он по гостиничному номеру.

Часы, проводимые в «Серрадоре», тоже не улучшали ситуацию. Обычно Насио умел контролировать свои эмоции, включая страсть, если это отвечало его интересам, но он уже долгое время обходился без женщин, поэтому жить в одной комнате с Ирасемой оказалось нелегким испытанием. Однако мысли об этом Ирасема немедленно пресекала. Хотя по утрам горничная обнаруживала на крючке в ванной полупрозрачную ночную рубашку, спала Ирасема в брюках и кофте с длинными рукавами, поверх которых надевала длинный халат. Все это плюс суровый, с легким оттенком презрения взгляд черных глаз исключало даже мысль о насилии.

Часто в эти дни, а еще чаще в долгие бессонные ночи Насио хотел нарушить инструкции и посетить свое старое логово на пляже, в «Малока де Тижука». В старые добрые времена он провел там немало приятных часов и только сейчас начал понимать, какое это было хорошее времечко. Выпить там — какой от этого может быть вред? И уж конечно, никакой опасности нет в девочках, обитающих в комнатках позади бара, — они часто меняются, и вряд ли еще остался кто-то из тех, кто помнит его. Но мало ли что… И каждый раз он отгонял эту мысль. Для этого еще будет время, когда он получит деньги. И все-таки жалко…

В понедельник вечером, накануне решающего дня, Насио сидел в мягком кресле перед телевизором и пытался сосредоточиться на каком-то старом фильме, но безуспешно. Он протянул руку и стал переключать программы. На экране появлялись какая-то женщина, не то объясняющая кулинарный рецепт, не то извиняющаяся за него, бодрая певица с пышным бюстом и мужчина, торопливо листающий стопку бумаг в поисках последних новостей.

Это уж слишком! Он выключил телевизор и беспокойно заходил по комнате. Слава Богу, завтра вся эта ерунда закончится.

Очки в стальной оправе лежали на туалетном столике вместе с подушечками для щек; усы и перчатки он носил постоянно и теперь почесал густую щетку под носом, раздраженный постоянным зудом от клея и еще больше — невозможностью как следует почесаться в резиновых перчатках.

Он взглянул на часы. Где Ирасема? Обычно она приходила гораздо раньше. Как правило, возвращаясь после ужина, он уже находил ее в номере. Неужели с ней что-то случилось? И со всем планом тоже? Тогда, выходит, все жертвы этой недели были напрасны? Он раздраженно помотал головой, отбрасывая эту мысль. Уж если бы что-нибудь случилось, так раньше. И он бы не сидел тут так спокойно. Нет, все в порядке. В отеле все уже привыкли к ним и к их распорядку дня. Несколько раз, когда они возвращались вместе, дежурный, не спрашивая, подавал им ключ от номера, а лифтер, даже не взглянув, вез на нужный этаж — во всяком случае, не взглянув на Насио. Из-за взглядов на Ирасему они порой проскакивали нужный этаж.

В дверь тихонько постучали, и через несколько секунд раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Он поспешно надел очки и повернулся к двери, спрятав руки в карманы халата. Дверь открыла сияющая Ирасема. Но он знал, что улыбка предназначается не ему, а мальчику-посыльному, который с обожающим лицом вошел за ней, нагруженный яркими коробками и пакетами с этикетками лучшего универмага города. Мальчик сгрузил свою ношу на кровать, получил чаевые и благодарную улыбку Ирасемы, от которой так покраснел, что стало ясно, что из двух он ценит больше, и тихо закрыл за собой дверь. Насио снял очки и сердито посмотрел на девушку. Его раздражение еще усилилось от того, что улыбка исчезла, как только закрылась дверь.

— Ну? — резким тоном заговорил он. — Где ты была? Ходила по магазинам? Больше нечем заняться? Ты должна была…

Она махнула рукой, прерывая его упреки, включила телевизор и, подождав, когда звук станет достаточно громким, чтобы заглушить разговор, холодно посмотрела на него:

— Да?

Насио усилием воли подавил раздражение и заставил себя разговаривать спокойно:

— Ты должна была сегодня принести ружье.

Она кивнула головой в сторону кровати, насмешливо глядя на него.

— Оно в этих пакетах. — Сарказм, прозвучавший в ее голосе, заставил вспыхнуть румянцем его смуглое лицо. — Или я должна была промаршировать по всему отелю с ружьем на плече?

Стараясь не обращать внимания на насмешку, он направился к кровати. Голос Ирасемы остановил его.

— Не разворачивай ничего сейчас. Это может подождать до утра. Убери все в шкаф.

— Я сделаю, как…

Он мог бы и не раскрывать рта. Она продолжала, не обратив внимания на его слова:

— Я устала и ложусь спать.

Насио сцепил зубы, удержав готовые сорваться с языка слова. Хорошо, что завтра все будет кончено; еще один день или ночь с этим айсбергом — и он не отвечает за последствия! Он или придушит, или изнасилует ее! Или и то и другое! Боже милосердный, ну и женщина!

Покачивая бедрами, она подошла к чемодану, открыла его и, как всегда, достала брюки и халат. Потом равнодушно, как на мебель, посмотрела на него:

— И не включай слишком громко телевизор. Я хочу спать.

— Подожди! — Слово само вырвалось у Насио. — Почему ты со мной так разговариваешь? И так смотришь? Как будто я какое-нибудь животное! Ты замешана в этом деле ничуть не меньше меня! — Гнев, уже давно копившийся в нем, грозил вырваться на волю. — Кто ты такая, что считаешь себя лучше меня? Или что Себастьян лучше меня?

В ее лице ничто не дрогнуло.

— Себастьян и ты? Здесь не может быть никакого сравнения. — Она оперлась спиной о шкаф, прижимая к груди перекинутый через руку халат. — Себастьян мужчина…

— Мужчина? — оторопел Насио. — Да он трус! Большой, жирный, смазливый трус, который зарабатывает на жизнь, устраивая убийства, потому что боится убивать сам. И это ты называешь мужчина?

— Да, — невозмутимо ответила Ирасема. — Я знаю, что он трус. Именно это и делает его настоящим мужчиной. — В ее глазах промелькнуло что-то похожее на жалость. — Тебе этого не понять.

— Это точно.

— Видишь ли, — медленно продолжала она, — я нужна Себастьяну. Он не может обойтись без меня.

Насио ухмыльнулся:

— Для решения его проблем я нужен гораздо больше.

Она покачала головой:

— Я так и знала, что ты не поймешь. А кроме того, два с лишним года назад Себастьян забрал меня из задних комнат в «Малока де Тижука». Он был добр ко мне. Я была с ним счастлива…

— «Малока»! — Ухмылка на смуглом лице приобрела оттенок злобы. — И ты спишь одна и в этом обмундировании?

Ирасема резко выпрямилась, ее лицо застыло. Она явно жалела, что начала этот разговор.

— Вот именно. И дальше так будет. — Она исчезла в ванной, заперев за собой дверь.

Насио ошеломленно смотрел ей вслед. Звук включенного душа заставил его очнуться. Девушка из «Малока де Тижука», а он всю неделю спал один! Шум душа усилился. Он мысленно представил, как она сбросила одежду, задернула занавеску и стоит под струями горячей воды. Он рисовал себе эту картину все прошедшие шесть вечеров, и это было достаточно тяжело, даже когда он не знал о ее прошлом. Но сейчас выносить это было гораздо тяжелее.

Шум душа прекратился. Он представил, как капельки воды блестят на ее стройном теле, как она медленно вытирает полотенцем свои роскошные формы… Потом берется за пуховку… Он тихо зарычал при этой мысли. Он так сосредоточился на этой картине, что не услышал громкого стука в дверь.

Стук повторился, громче и настойчивей. Насио потряс головой, чтобы отогнать видение. Кто-то за дверью? Но кто? Он нахмурился. Должно быть, это рассыльный нашел какой-нибудь идиотский предлог, чтобы еще раз увидеть Ирасему. И все же… Он подошел к двери.

— Кто там?

— Откройте!

Рассыльные таким тоном не разговаривают, во всяком случае не с постояльцами. Он быстро оглядел комнату, словно в поисках выхода, рука сама потянулась к тому месту, где обычно был пистолет. В дверь снова нетерпеливо застучали. Несмотря на лихорадочно мчащиеся мысли, он заставил себя успокоиться.

— Одну минуту…

Схватив со столика очки, он водрузил их на нос; для подушечек времени уже не было, и он сунул их в карман. Уже взявшись за ручку двери, он сообразил, что не снял перчатки. Чертыхнувшись, Насио поспешно содрал их и сунул в карман вместе с подушечками. Об отпечатках пальцев он побеспокоится позже. Глубоко вздохнув, Насио открыл дверь.

Там стояли двое крупных мужчин, в которых легко можно было узнать одетых в штатское полицейских. Он достаточно часто встречался с такими типами. На мгновение его охватила паника, но потом он понял, что, если бы его опознали, эта парочка не стояла бы сейчас там, а старалась схватить его. От этой мысли чуть полегчало, но многолетний опыт призывал к осторожности. Глаза того, что был повыше, с любопытством посмотрели на него, потом на лист бумаги, который он держал в руке.

— Доктор Карабелло?

— Да. — Он старался, чтобы его голос звучал как можно будничнее, но все же в нем отчетливо слышалось подозрение. — В чем дело?

Стоящий впереди мужчина вошел в комнату. Он открыл бумажник и показал удостоверение личности, захлопнув его и сунув в карман, прежде чем Насио успел что-нибудь разобрать.

— Сержант Рамос. Полиция. Не возражаете, если мы тут у вас посмотрим?

Насио сжал челюсти:

— Что посмотрите? Зачем?

Детектив, прищурясь, посмотрел на него; реакция этого постояльца явно отличалась от тех, кого они уже навестили сегодня вечером. Он махнул рукой своему спутнику, который тоже вошел и загородил собою дверь. Насио понял, что его тон был ошибкой, и постарался, чтобы его слова прозвучали оскорбленно:

— Что все это значит?

Началось все, как обычная проверка. Черные глаза Насио смотрели спокойно и невозмутимо, но напрягшиеся плечи и руки выдавали волнение. Чем все кончится?

Рамос подошел к кровати и посмотрел на разбросанные по ней свертки.

— Мы бы хотели осмотреть их, а также остальные ваши вещи.

Насио весь подобрался. Этот идиот Себастьян запретил иметь при себе револьвер! И он хорош — тратить время на эту девчонку вместо того, чтобы собрать ружье! С оружием был бы хоть какой-то шанс вырваться отсюда, а теперь сиди в ловушке. Сержант Рамос подозрительно смотрел на смуглое лицо «доктора».

— И разумеется, мы хотели бы взглянуть на ваше удостоверение личности.

Позади них с шумом распахнулась дверь ванной. Все трое обернулись на звук. В проеме стояла Ирасема и терла глаза пальцами.

— Дорогой, мне попало мыло в глаза. Пожалуйста…

Свет падал сзади, и сквозь прозрачную ночную рубашку были отчетливо видны роскошные формы; глубокий вырез даже не пытался прикрыть грудь. Насио вытаращил глаза.

— Милый… — Ирасема приоткрыла один глаз и, похоже, только сейчас обнаружила двоих незнакомцев. Взвизгнув, она попыталась прикрыться руками, бросилась обратно в ванную и захлопнула за собой дверь.

Насио ошеломленно повернулся и увидел понимающие улыбки мужчин. Старший направился к двери, позвав за собой напарника.

— Нам очень жаль, доктор. Надеюсь, вы нас извините. Вряд ли есть смысл дальше отнимать ваше время. И вашей… сеньоры.

Второй с завистью подмигнул и закрыл за собой дверь. Насио без сил опустился на ближайшую кровать и провел рукой по лицу.

Дверь ванной снова открылась, и появилась Ирасема, в обычном ночном обмундировании, закутанная в длинный халат. Она подошла к кровати, откинула одеяло, легла и закуталась до самого подбородка. Когда она заговорила, можно было подумать, что ничего не произошло всего несколько минут назад. Тон также ясно показывал, что ни к каким конфиденциальным беседам она не расположена.

— Выключи верхний свет. Телевизор вполне можно смотреть с настольной лампой. И убавь звук. Я устала и хочу спать. — Мгновение она оценивающе смотрела на него. — Тебе тоже неплохо бы выспаться. Завтра у нас тяжелый день, и все должно быть в полном порядке. — Она отвернулась и закрыла глаза.

Насио изумленно смотрел на нее. Спать! После того, что случилось! Не говоря уже о прелестном видении в дверях ванной, казавшемся еще обворожительнее от того, что оно не было совсем обнаженным. Спать! В этой женщине просто нет ничего человеческого! Но в нем-то есть! Он сдернул с девушки одеяло и протянул руку к вороту видневшейся из-под халата блузки. Ирасема резко повернулась к нему. Глаза ее были как лед. В руке она сжимала длинную иглу.

Секунду все было тихо. Потом Насио зарычал и, как слепой, двинулся к двери. Он уже взялся за ручку двери, когда Ирасема заговорила.

— Куда ты?

Он молча посмотрел на нее, открыл дверь и тихо прикрыл ее за собой…


С неровной песчаной дороги, ведущей по пустынному пляжу к «Малока де Тижука», были видны разноцветные фонарики, придававшие пальмовой роще праздничный вид. Из самого большого строения доносился пульсирующий ритм популярной карнавальной мелодии, Вильсон, проезжая под увитыми виноградом воротами, как всегда в таких местах на окраинах Рио-де-Жанейро, испытал чувство удивления. У него возникло ощущение, что он находился где-то глубоко в центре страны, далеко от всякой цивилизации, хотя невдалеке горели огни Копакабаны, которые, соревнуясь с лунным светом, серебрили верхушки тихо набегающих на песок волн.

«Славное местечко», — подумал Вильсон, разворачивая свой допотопный автомобиль на пустой стоянке так, чтобы он смотрел в сторону ворот — на случай непредвиденного поспешного отъезда. «Не самое высоконравственное местечко на свете эта «Малока де Тижука», но одно из самых очаровательных среди безнравственных. Именно поэтому, а может, и не только поэтому оно так популярно среди женатых обитателей этого города», — с усмешкой добавил он про себя. Может, они все эстеты, все ищут красоту? А здесь, если ты не нашел ее в одном месте, можешь попробовать в другом.

Он выключил зажигание, вышел и уже хотел запереть машину, но передумал. Более того, вопреки всем приобретенным в Рио навыкам и привычкам, он наклонился и снова вставил ключ в зажигание. Он понимал, что это может стоить ему автомобиля. Или спасти жизнь. Он закрыл дверь и с легким сердцем направился туда, откуда доносились звуки музыки.


На тускло освещенной дороге перед воротами «Малока де Тижука» детектив Педро Армандо Фрайре притормозил, удовлетворенно кивнул и проехал еще несколько сот метров. Неровная дорога заканчивалась круглой площадкой, на которой он развернулся так, чтобы машина смотрела в сторону города, съехал с дороги в густую тень и выключил зажигание.

Детективу Фрайре было трудно понять, зачем следить за человеком, направившимся в такое место, как «Малока», — приехать сюда можно было с одной-единственной целью, но задание, надо признать, было не из сложных. Уехать отсюда можно было только по одной песчаной дороге, через ворота, которые были отлично видны, все это делало слежку совсем не трудной. Доносившаяся сюда музыка звучала призывно, с океана долетал ветерок, приятно освежавший после дневной жары.

Он устроился было поудобнее, приготовившись к приятному ожиданию, но вдруг, нахмурившись, снова выпрямился, услышав шаркающие шаги. Кто-то шел по песчаным дюнам, отделявшим пляж от шоссе. Странно. Посетители «Малоки» всегда приезжали на машинах. Он было напрягся, но снова откинулся на сиденье, мысленно ругнув себя. У прислуги, разумеется, не всегда есть машины; им приходится ехать автобусом, а потом идти кратчайшим путем через дюны. Через несколько секунд его теория подтвердилась — человек, скользнувший через дорогу, даже не посмотрел на главные ворота, а прошел вдоль стены и свернул в сторону пляжа. Детектив Фрайре знал, что там есть маленькая дверца, которой пользуется прислуга. Он снова расслабился, довольный своим верным заключением и его быстрым подтверждением. Барабаня по рулевому колесу в такт быстрой музыке, он терпеливо ожидал, когда появится его подопечный.

Подопечный тем временем вошел в самое большое здание. Он не удивился, застав в полуосвещенном помещении всего одну танцующую пару; уже на стоянке было ясно, что толпы здесь сегодня нет. Он уселся за столом как можно дальше от большого, экзотического вида игрового автомата и, наблюдая за крепко обнявшейся парочкой, ждал, когда бармен обратит на него внимание. Легкость и изящество, с которыми они танцевали, вызвали его восхищение и даже зависть. Вильсон много лет прожил в этой стране и сумел постичь многие ее тайны, но мастерство, с которым бразилец танцует самбу, никак не давалось ему. Сзади почтительно кашлянули, и он увидел, что рядом терпеливо ожидает бармен. Вильсон приветливо улыбнулся одетому в белую куртку человеку.

— Скучновато сегодня, а?

Бармен кивнул и наклонился, чтобы стряхнуть крошку с безупречно чистой скатерти.

— И так каждый понедельник. Просто не понимаю, почему здесь открыто по понедельникам… — В его голосе звучала горечь. Он словно хотел сказать, что он-то прекрасно знает, почему они работают в понедельник, — просто бессердечный хозяин хочет, чтобы у него было не два, а всего один выходной. Он выпрямился, отбросив мысли о своей злой судьбе. — Сеньор кого-то ждет?

— Нет, — ответил Вильсон, — я один.

Бармен вздохнул:

— Кухня закрыта.

— Я приехал не обедать, — сказал Вильсон.

Бармен кивнул — обычные формальности завершены.

— Каких девочек предпочитает сеньор?

— И девочки мне сегодня тоже не нужны, — улыбнулся Вильсон. — Вот чего я действительно хочу, так это выпить. И лучше всего — мастера «Файв стар», если у вас есть.

Бармен внимательно посмотрел на него и пожал плечами. Бывают, конечно, странные типы, которые получают удовольствие просто от посещения подобных мест, но этот явно не выглядит одним из них. Хотя по внешности судить трудно.

— Масьера «Файв стар»? Понимаю. Если нет у меня здесь, может, найдется в другом баре.

— Благодарю вас, — ответил Вильсон, откидываясь на спинку стула.

Бармен вернулся за стойку и убедился, что, как он и предполагал, масьеры «Файв стар» здесь нет. Прежде чем выйти из зала, он привычно окинул его взглядом. Прильнувшим друг к другу танцорам он, похоже, еще долго не понадобится. Он вытер руки передником и вышел через дверь, ведущую к пустой кухне и второму бару, который обычно работал по пятницам и субботам, когда было много народа. Открыв дверь в тускло освещенную комнату, он застыл от возмущения. Какой-то человек снимал с полки бутылку.

— Эй, вы! Что вы здесь делаете?

Когда человек повернулся, бармен умерил тон. Владельцы заведения требовали вежливогообращения с посетителями, даже с теми, кто нарушал правила. Этот человек был одет, как посетитель, а не как мелкий воришка.

— Прошу прощения, сеньор. Этот бар закрыт. Если вам что-то нужно…

Посетитель нахмурился. Он был среднего роста, с пышными усами, в очках с тонкой металлической оправой. Одной рукой он снял очки, двумя пальцами другой на мгновение прикрыл усы. Изумленно раскрыв глаза, бармен охнул:

— Насио! Каким…

Насио злобно посмотрел на него.

— Громче! — прорычал он. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-то не услышал.

Бармен послушно понизил голос:

— Извини, это от удивления… Что ты делаешь в Рио? Я думал, то есть я слышал, что ты в Португалии?

— Так оно и есть, — ответил Насио, взял бутылку и налил себе.

— Как ты сюда попал? Я не слышал твоей машины.

— Меня принесла фея-крестная. — Насио выпил и мотнул головой. — С шоссе. Автобусом.

От выпитого по телу разлилось приятное тепло. Ну и дурак же Себастьян — запрещать ему выпивку! Это навело его на мысль. Он поставил стакан и посмотрел на бармена.

— Мне нужен пистолет.

— Пистолет? — Тот снова вытер руки передником; они стали влажными от пота. — Послушай, Насио, я не хочу неприятностей. И к тому же у меня нет…

— Ты держишь револьвер под стойкой бара, — холодно прервал его Насио. — Он всегда там был и, я уверен, никуда не делся. Если не хочешь неприятностей, не начинай спор. Пойди и принеси. — Он улыбнулся одними губами. — Не беспокойся, я позабочусь, чтобы твой босс получил за него деньги.

— Но я держу пистолет просто так, на всякий случай.

— Вот и считай это случаем. — В голосе Насио послышался гнев. Он налил себе еще, выпил и мотнул головой куда-то в сторону стены. — Кто там сегодня?

Бармен беспомощно пожал плечами:

— Да так, парочка танцует — одна из девочек и парень, который часто к ней приезжает. И еще какой-то странный тип. Ты же знаешь, как здесь пусто по понедельникам.

— Странный тип? — прищурился Насио. Он медленно опустил стакан на стойку. — Что ты хочешь сказать?

— Только то, что сказал. Какой-то человек. Он один, никого не ждет, не хочет девочку… — Он вдруг вспомнил, зачем пришел. — Этот человек хочет масьеры «Файв стар». А, вот она!

Насио схватил его за руку:

— Как он выглядит?

— Откуда я знаю, как он выглядит? Пойди на кухню и посмотри…

Но Насио уже отпустил его руки и проскользнул в дверь, ведущую на кухню. Он слегка приоткрыл дверь, ведущую в зал, и посмотрел в щелочку, внимательно изучая сидящего напротив Вильсона. Потом нахмурился и снова схватил за руку подошедшего с бутылкой бармена.

— Давно он здесь?

— Минут десять. Может, пять.

— Понятно. — Насио задумался и наконец принял решение: — Иди отнеси ему выпивку. Потом принеси мне пистолет. А после этого…

— Да?

— После этого выйди во двор и посмотри, на чем он приехал.

— Но зачем? — Бармен чуть не плакал. Три года Насио не было в Рио, и теперь он вернулся — как раз в его смену! Ну почему он не мог приехать, когда работал кто-то другой? — Послушай, Насио, я не хочу никаких неприятностей.

Насио сжал зубы. Глаза его опасно блеснули.

— Тогда делай что сказано! — Он подтолкнул бармена. — Ну, иди же!

Сквозь щелку он наблюдал, как бармен остановился возле стойки, дрожащими руками налил выпивку и отнес к столику Вильсона. Вернувшись, он еще раз вытер руки, с подчеркнуто невинным видом достал из-под стойки пистолет и спрятал его под передник. Насио, глядя на это, кипел от злости. Если бы за этим идиотом следили, его тут же накрыли бы. Он дождался, когда бармен войдет в кухню, и рывком выхватил пистолет из неохотно протянувшей его руки. Проверил оружие, сунул его за пояс и застегнул пиджак.

— А теперь я хочу знать, на чем он приехал.

— Но…

— И не спорь со мной!

Бармен покорно кивнул и медленно вернулся к бару. Оглянулся и направился к открытой двери, ведущей в патио, стараясь выглядеть как можно более беззаботно. Зевнув, он исчез в темноте. Сквозь щелку Насио оглядел танцующую пару и перевел взгляд на человека, потягивающего коньяк за соседним столиком.

Насио нахмурился. Одинокий мужчина в таком месте, приехавший без женщины и не пытавшийся найти ее здесь, — это было явно необычно. К тому же этот человек приехал сюда на редкость удачно — всего за несколько минут до него. Насио еще раз внимательно посмотрел на незнакомца — выглядит вполне безобидно, пожалуй, даже слишком безобидно, и все же было в этом человеке что-то, заставлявшее Насио сомневаться. Он кивнул — именно такому типу этот придурок Себастьян мог поручить следить за ним. У этого жирного сукина сына достаточно мозгов, чтобы выбрать того, кого, по его мнению, Насио никогда не заподозрит. Ирасема, без сомнения, сообщила, как только он вышел из отеля, а где его станут искать в первую очередь? В «Малоке», разумеется!

Только одна маленькая деталь, подумал Насио. Жестокая улыбка раздвинула тонкие губы. Они все еще ищут. Они меня еще не нашли!

Бармен вошел с таким же равнодушно-независимым видом, как и вышел, и сумел добраться до кухни, не переходя на бег. Насио поднял глаза к потолку и снова опустил их на бледное лицо перед собой.

— Ну что?

Бармен глубоко вздохнул.

— У него «шевроле», лет пяти или шести. Почти новый. Поставлен носом к воротам. И не заперт, — добавил он потрясенно.

Он не знал, что так расстроило Насио, но надо было признать: оставить машину в Рио-де-Жанейро незапертой — в высшей степени подозрительно. Особенно такую, почти новую. Он взглянул на Насио и добавил:

— Он оставил ключи в зажигании!

Насио кивнул. Он не удивился. У этого было единственное объяснение. Ну что ж! Так Себастьян решил поиграть?

— Слушай внимательно. Этот человек скоро закажет еще. Он собирается сидеть здесь долго. Когда он потребует, налей ему масьеры, но добавь туда снотворного.

Бармен открыл было рот, чтобы сказать, что в таком респектабельном заведении, как «Малока де Тижука», подобных вещей не держат, но тут же закрыл его. В другой раз и другому человеку, но не Насио Мендесу! Он нервно прокашлялся:

— Ты украдешь его машину?

— Я не буду красть его машину, — спокойно ответил Насио. — Я оставлю тебя в покое. И даже не навещу твоих птичек. — В его голосе явственно прозвучало недовольство таким поворотом дела.

— А мне что делать? Он же упадет на пол! Я не могу…

Насио быстро прикинул.

— Засунешь его в машину; ты же сказал, что она не заперта. Ну а потом? — Он пожал плечами. — Забудь о нем. Ты закрываешься в четыре? Отправляйся домой, пусть о нем беспокоится тот, кто придет утром.

— Но…

Веселье, мелькнувшее на лице Насио, мгновенно исчезло.

— Я сказал… — Он помолчал, прислушиваясь, потом глянул в щелку двери.

Вильсон нетерпеливо постукивал по столу донышком стакана.

Насио обернулся:

— Он хочет еще выпить. Ты знаешь, что делать.

Он подтолкнул испуганного бармена к двери, а сам стал наблюдать за ним. Выпивка была наконец доставлена к столу Вильсона, и бармен нервничал гораздо меньше, чем опасался Насио. Он вспомнил, что подсыпать клиенту снотворного не было в «Малоке» чем-то необыкновенным. Частенько это был единственный способ восстановить мир и покой, так необходимые в респектабельном заведении подобного рода, и бармен давно научился пользоваться им.

Насио с удовлетворением наблюдал, как средство начало действовать. Посетитель неожиданно зевнул, начал тереть глаза и удивленно моргать.

Насио улыбнулся стоящему рядом бармену:

— И последнее — записка, которую ты сунешь ему в карман.

Он вытащил из кармана карандаш и огляделся в поисках клочка бумаги. На глаза ему попался блокнот для записи заказов; он вырвал листок и написал на обратной стороне несколько слов печатными буквами. Ухмыльнувшись, Насио сложил листок пополам и передал его бармену:

— Когда он уснет, сунешь ему в карман. И смотри, чтобы не выпала, когда будешь заталкивать его в машину.

Бармен с упреком посмотрел на Насио, создающего такие проблемы в тихий понедельник:

— Один я с ним не справлюсь. Не дотащу до машины.

Улыбку Насио как ветром сдуло.

— Я же сказал…

— Я не могу! — Упрямство в голосе бармена показывало, что он дошел до предела и никакими угрозами его теперь не сдвинуть.

Насио внимательно посмотрел на него и сдался.

— Ну ладно! Я тебе помогу. Дотащишь его до дверей, а я встречу тебя снаружи. — Он снова посмотрел в щелку. — Иди-ка скорей, пока наш друг и вправду не свалился на пол.


Сидя в машине под тенью пальм, детектив Фрайре начал испытывать беспокойство. Он глубоко затянулся спрятанной в ладонях сигаретой, поднес ее тлеющий кончик к циферблату наручных часов и глубоко вздохнул. Он надеялся, что американец, за которым он следит, не собирается развлекаться здесь всю ночь. Поблизости не только не было телефона, но даже чашечку кофе негде было раздобыть. Он огляделся. Неплохо было бы размять ноги. Если на стоянке заведется машина, он успеет вернуться за руль.

Он открыл машину и вышел, тихо прикрыв дверцу. Чудесная ночь, подумал он, направляясь ко входу в «Малоку». Возле ворот можно посмотреть из темноты на яркие фонарики и послушать музыку; к тому же он может даже увидеть своего подопечного и выяснить его намерения.

Он подошел к воротам, бросил взгляд на ведущую в город пустынную дорогу и заглянул во двор. Секунду он в недоумении смотрел в темноту, пока не разобрал, что двое ведут, точнее, тащат третьего к стоявшей возле стены машине. Он подозрительно оглядел эту сцену, перевел взгляд на машину и сразу весь подобрался — бесчувственный человек между теми двумя был его американец! Фрайре вытащил револьвер и осторожно двинулся к стоящей у машины троице.

— Эй, вы!

Насио испуганно обернулся, а бармен, охнув, отпустил Вильсона, который опустился на землю и замер, прислонившись головой к колесу. Детектив подошел ближе и взмахнул пистолетом:

— Отойдите в сторону. Дальше! Лицом к машине!

С тихими истерическими всхлипываниями бармен поспешно повернулся и наклонился над теплым металлом, проклиная тот день, когда встретил Насио Мендеса. Насио продолжал стоять, вопросительно глядя на детектива.

— Не знаю, кто вы и какое право имеете вмешиваться, но вы не понимаете… Этот человек…

Фрайре приподнял ствол пистолета.

— Это дело полиции. А с тобой мы поговорим, когда ты повернешься. Живо!

Насио охватила бешеная ненависть, хотя на его лице ничего не отразилось. Значит, Себастьян оказался не только настолько глуп, чтобы приставить к нему ищейку; но еще и выбрал такую, за которой следила полиция! Которая привела полицию к нему! Идиот! Кретин! Придурок, будь он проклят! Он заставил себя успокоиться, даже улыбнуться:

— Да нет же, сеньор полицейский, вы не поняли. Этому человеку стало плохо…

Фрайре нетерпеливо мотнул головой и шагнул вперед, упершись пистолетом в живот Насио. Это была ошибка, и такая, которая сильно разочаровала бы его инструктора из полицейской академии. Неожиданное движение — и рука Фрайре оказалась крепко зажатой, ствол пистолета беспомощно торчал за спиной противника, а перед глазами белело лицо Насио. Через мгновение он почувствовал, что ему в живот уперся второй револьвер. Голос возле самого лица произнес:

— Брось оружие!

Пальцы Фрайре разжались, и пистолет беззвучно упал на землю. Насио быстро отступил назад, продолжая держать его под прицелом.

— Ты, идиот! — резко бросил он через плечо. — Отцепись от машины и сунь в нее нашего друга ищейку. — Он с жестоким удовольствием посмотрел в глаза детективу. — А ты… ты прогуляешься со мной. По пляжу…

Пытавшийся поднять бесчувственное тело Вильсона бармен замер и с ужасом посмотрел на Насио:

— Нет!

— Заткнись!

Детектив Фрайре невольно охнул; расширенными от ужаса глазами он смотрел на усатое, в очках, лицо перед собой. Насио злобно ухмыльнулся:

— Так ты узнал меня? Не беспокойся, приятель. Если бы и не узнал…


Насио вставил ключ в замок и как можно осторожнее открыл дверь. Ирасема, по-прежнему в халате, сидела в кресле лицом к двери; голова ее упала на грудь, ровное дыхание говорило о том, что сон прервал ее ожидание. С легкой усмешкой Насио на цыпочках вошел в комнату и тихонько закрыл за собой дверь. Маленькая лампа, которую девушка оставила включенной, давала достаточно света. Он вытащил револьвер из-за пояса и осторожно положил в верхний ящик туалетного столика; когда он закрыл ящик, легкий запах пороха исчез. Он начал раздеваться. Потом тихонько лег в кровать и натянул на себя одеяло.

Дыхание Ирасемы слегка изменилось, словно что-то беспокоило ее во сне, но вскоре снова стало ровным. Несколько секунд Насио смотрел на ее неподвижную фигуру. Его сегодняшнее приключение было как тоник, оно взбодрило его нервы для завтрашнего дня.

Он улыбнулся и закрыл глаза. Значит, Себастьян решил поиграть? К счастью, в этой игре он был специалистом, иначе все могло бы кончиться не так хорошо. Эта приятная мысль оставалась с ним несколько минут, пока он не уснул.

VII

Утро вторника выдалось ясным и теплым; из окна восьмого этажа отеля «Серрадор» открывался чудесный вид. Бейра Map, изогнутая линия залива, горы на горизонте — все сверкало, благодаря совместным усилиям щедрой природы и департамента по уборке города. Насио стоял в халате у окна и смотрел, как по дороге медленно ползет грузовик, время от времени останавливаясь и сгружая деревянные барьеры, которые бригада рабочих проворно устанавливала вдоль тротуара. К югу от отеля «Глория» уличное движение явно было перекрыто; дорога, по которой должен был проехать торжественный кортеж, пустая лежала под горячими лучами солнца. Насио мрачно ухмыльнулся и удовлетворенно кивнул. Сцена была обставлена так, словно он сам руководил подготовкой.

Он отвернулся от окна и снова взялся за ружье, которое только что собрал. Поднял и погладил его. Да, это было прекрасное оружие. Оно показалось ему даже лучше, чем тогда, в первый раз, в доме Себастьяна. Балансировка была идеальной. Дерево прежний владелец любовно отполировал до такой степени, что оно напоминало стекло или нежную кожу. Он установил оптический прицел, закрепил его и, отступив вглубь комнаты, взглянул на Мемориал.

Угловатые, в модернистском духе, скульптуры перед высокой башней Мемориала были теперь совсем близко; подметавшая двор женщина в синем халате, казалось, стояла в нескольких дюймах от него. Рукой в перчатке Насио повернул винт, чтобы перекрестье прицела оказалось в фокусе. Потом чуть опустил дуло, перевел его на нагрудный карман синего халата и замер на нем, безотчетно следуя за размеренными движениями метлы. Палец, лежавший на курке, напрягся и снова расслабился. Улыбнувшись, он опустил ружье и удовлетворенно кивнул. Он знал, что при таком освещении и с таким превосходным инструментом легко выполнит свою работу.

Позади него Ирасема наблюдала за происходящим в зеркало туалетного столика. Ее лицо все еще горело от гнева при воспоминании о том, как она проснулась с затекшей спиной и обнаружила пропавшего Насио мирно храпящим в постели с ангельской улыбкой на лице. Она отогнала эту мысль и закончила свой туалет, слегка промокнув уголки губ бумажной салфеткой. Для объяснений еще будет время, когда они втроем соберутся у Себастьяна. Ее рука на мгновение замерла. Когда все кончится, вчерашняя выходка Насио не будет иметь большого значения. Каждый получит свою долю, и они расстанутся; напряжение последней недели быстро забудется под впечатлением возможностей, которые открываются при таких деньгах.

Она повернулась на стуле, разглядывая стоящего перед ней мужчину. Насио, улыбаясь, смотрел на нее. Он прекрасно понимал, что его жизнерадостность она приписывает вчерашнему — к сожалению, не состоявшемуся — приключению; понимал он и то, что, по какой-то неизвестной причине, сегодня в ее глазах было больше чувства. Он был, однако, достаточно умен, чтобы понять, что это чувство не относится к нему, а только отражает ее растущее волнение по мере приближения решающего момента.

Она пристально посмотрела на него:

— Как ты себя чувствуешь?

Его улыбка стала еще шире. С ружьем в руках он казался другим человеком — более уверенным, меньше смущающимся в ее присутствии.

— Если тебя интересует, волнуюсь ли я, то нет. Ты же знаешь, это не первое мое дело.

— Знаю. — Ее глаза невозмутимо смотрели на него. — Но это дело самое важное.

Он иронически посмотрел на нее:

— Для тех, кого я убил, все мои дела были одинаково важны.

— А для тебя?

— Для меня? — Он пожал плечами. — Для меня они все были одинаковы. Работа есть работа.

— Но за эту ты получишь такие деньги, о которых и не мечтал.

— Я знаю. Уверен, что и вы с Себастьяном получите столько, сколько и не мечтали.

— Верно. — Ирасема неожиданно встала, словно показывая, что беседа закончена. Она внимательно обвела глазами комнату: — Я ухожу. Все, что надо, у меня в сумочке; остальные вещи — останутся здесь. А ты начинай готовиться.

— Я буду готов.

— Я позвоню тебе из «Глории», как только они выедут, сообщу, в какой он машине и где сидит. Не занимай телефон.

Насио с усмешкой посмотрел на нее — так кто же из них нервничает? За все время, пока они были здесь, он ни разу не пользовался телефоном и явно не собирался звонить в такой ответственный момент. Ирасема слегка покраснела, прочитав его мысли, но решила не обращать на это внимания:

— И не забудь про телевизор. Любая программа, кроме…

— Я знаю. Любая программа, кроме музыки. — Он положил ружье на кровать и выпрямился. — Ты лучше иди.

— Да. — Она направилась к двери и остановилась там. — Да, еще дверная ручка — вытри, когда будешь уходить. И не забудь повесить табличку для горничной, чтобы не беспокоила. — Она секунду постояла, словно желая повторить все еще раз, но сдержалась. — Желаю удачи.

Дверь за ней закрылась.

Насио с усмешкой смотрел ей вслед. Удачи! Все-таки это не совсем подходящее пожелание. Профессиональный убийца, он мало думал о своей жертве, и все же пожелание удачи в убийстве показалось ему не совсем уместным. И кроме того, удача не имеет к этому никакого отношения. Все дело исключительно в умении.

Он задумчиво вздохнул. Может, оно и к лучшему, что из их совместного проживания ничего не вышло. Даже с ее согласия это было бы все равно что лечь в постель с пираньей. В какой-то степени ему было жаль Себастьяна, — это ее материнское чувство в один прекрасный день поглотит его. Впрочем, это проблема Себастьяна. Его проблема — хорошо выполнить работу и сохранить свою шкуру, подождать, когда все успокоится, и решить, как потратить эту фантастическую сумму. А это будет потруднее, чем само дело, с усмешкой подумал он. Дело-то будет не труднее, чем вчера вечером, а это было совсем несложно. Вот у Себастьяна проблемы будут, — на свою долю добычи он купит эту девушку.

Покачав головой при мысли о том, с какими странными людьми приходится сталкиваться во время работы, он снял халат и начал медленно одеваться.


Вдоль деревянных заграждений начал собираться народ; военная полиция в светло-коричневых мундирах и огромных шлемах была поставлена внутри заграждений через каждые двадцать — тридцать метров; полицейские стояли, сцепив руки за спиной, но так, чтобы легко можно было выхватить пистолет из кобуры. Насио изучал всю эту картину из окна сверху, тщательно рассчитывая расстояние и прикидывая, какие могут возникнуть сложности. Между отелем и Бейра Map расстилалась Парижская площадь — лента густой зелени и геометрически четко спланированных садов; несколько деревьев на южной оконечности площади закрывали от него часть дороги, но самое главное лежало перед ним как на ладони — площадка перед памятником. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, расслабил пальцы и задумчиво посмотрел вниз. По улице медленно проползла машина с телевизионщиками, на крыше покачивалась камера, словно щупальце какого-то странного чудовища, вытянутое в поисках добычи.

Насио посмотрел на часы. Десять часов — вот-вот позвонит Ирасема. Рука потянулась к карману пиджака; очки были на месте, подушечки тоже — немножко неудобно, но сэкономит время, когда надо будет уходить. Оглядев комнату, он убедился, что все в порядке, удовлетворенно кивнул и подошел к окну. Толпа у заграждений стала гораздо больше; неподалеку, рискуя вызвать неудовольствие полиции, вдоль тротуара начали останавливаться машины, чтобы поближе увидеть высокопоставленных гостей.

Неожиданно зазвонил телефон. Насио подошел к ночному столику и взял трубку. Нервы его были напряжены, как всегда перед работой, но он мгновенно собрался и даже сам удивился, с каким спокойствием поднес трубку к уху.

— Алло? Ирасе…

Густой, низкий голос, явно взволнованный;

— Алло? Это доктор Карабелло?

Неожиданность полностью уничтожила самодовольство Насио; его пальцы судорожно сжали холодную пластмассу трубки.

— Кто это? — охрипшим голосом спросил он. Кто это может быть? Что случилось с Ирасемой, почему вместо нее звонит кто-то другой? На такой поздней стадии любая мелочь могла погубить все дело.

Голос поспешно продолжал:

— Это портье. У нас серьезно заболел человек, постоялец, на вашем этаже; мы вызвали скорую, но вы же знаете, как долго они добираются, а поскольку этот несчастный лежит всего в нескольких комнатах от вас, мы подумали, не будете ли вы так любезны…

— Больной? — Он с искренним недоумением посмотрел на телефон. Больной человек? Какое он имеет отношение к больным? Тем более в такой ответственный момент, когда Ирасема должна звонить из «Глории»…

— Боюсь, он болен очень серьезно. — В этом голос был уверен. — И поскольку в настоящее время вы единственный доктор в нашем отеле, мы подумали…

Насио кивнул. Ну конечно, они же считают его доктором! Идея идиотская с самого начала, но теперь с этим уже ничего не поделаешь. Надо постараться стряхнуть этого типа с телефона, и как можно быстрее.

— Мне очень жаль, — резко ответил он, — но я не тот доктор, который вам нужен. Я… — Он замолк, быстро соображая, какой врач может быть бесполезен для тяжелобольного. Первая мысль была — ветеринар, но сказать это почему-то не позволила гордость. К счастью, другой вариант пришел ему в голову, прежде чем пауза показалась бы собеседнику подозрительной. — Я дантист, сеньор.

В голосе портье явственно прозвучали разочарование и извинение:

— Дантист? В таком случае прошу извинить за беспокойство, доктор. Если, конечно, вы не знаете кого-нибудь из врачей…

— К сожалению, я никого не знаю в Рио. — Насио положил трубку.

Все-таки хоть немного повезло, подумал он. Если бы у того человека болел зуб, пришлось бы ему минут десять висеть на этом чертовом телефоне. Он улыбнулся своим мыслям и тут же схватил трубку вновь зазвонившего телефона.

Он услышал тихий, осуждающий голос Ирасемы.

— Идиот! Ты… ты… ты безответственный тип! Тебе же было сказано не разговаривать по телефону! Я звоню, звоню…

— Кончай, — устало сказал Насио. — Это звонил портье. Они думали…

— Мне все равно, кто кому звонил! Мы и так потеряли много времени. Кортеж уже, наверное, проехал половину пути.

Насио неожиданно пришло в голову, что этот гнев вызван волнением; девушка была близка к истерике. Ох уж эти дилетанты! И он стал внимательно слушать.

— Человек, который тебе нужен, сидит во второй машине. Впереди едут мотоциклисты, потом фургон телевидения, а за ним вереница машин. Он во второй — открытом «кадиллаке», черном. Сидит на заднем сиденье, со стороны залива. Ты понял?

Насио кивнул.

— Как он выглядит?

— Нет времени описывать. Вторая машина, заднее сиденье, со стороны залива, дальнее от тебя. Все ясно?

— Вторая машина после телевизионного фургона, черный «кадиллак», открытый, заднее сиденье…

В трубке раздались гудки. Он положил трубку и подошел к окну. Уже была хорошо видна процессия, медленно приближавшаяся к Мемориалу из-за стены зелени, закрывавшей подступы к Бейра Map с юга. Ветер доносил до него вой полицейских сирен. Он подтащил одно из больших кресел с обычного места перед телевизором поближе к кровати. При стрельбе широкая спинка будет прекрасной опорой для руки. Насио опустился на кровать и протянул руку за ружьем, но тут вспомнил о телевизоре. Он встал, подошел и повернул ручку, с возрастающим нетерпением ожидая, когда телевизор наконец нагреется. Насио переводил взгляд с темного экрана на открытое окно, через которое была видна приближающаяся вереница машин.

Неожиданно раздался звук пистолетного выстрела. Насио вздрогнул. Экран ожил, на нем возникла драка в салуне. Насио удовлетворенно кивнул и прибавил звук, — как раз то, что надо, хороший знак. Это всегда приятно, подумал он, возвращаясь к ружью на кровати.

Кресло, как он и предполагал, подошло идеально; ружье находилось под нужным углом и не создавало никаких неудобств. Он положил локоть на спинку кресла и навел заряженное ружье на толпу людей за ограждениями. Они хотели зрелища — ну что ж, для тех, кто стоит у самого Мемориала, он устроит зрелище, которое они никогда не забудут. Оптический прицел был наведен; перед глазами Насио возник эскорт полицейских на мотоциклах; при такой непривычно малой скорости рули неловко ходили из стороны в сторону. В объективе были ясно видны напряженные лица мотоциклистов.

Ехавший впереди полицейский поднял руку в перчатке и свернул к краю тротуара; остальные последовали его примеру. Колонна автомобилей приближалась к Мемориалу.

Насио прижался щекой к ружью, с удовольствием ощущая его гладкую поверхность. Лучшим, конечно, будет момент, когда процессия остановится и делегаты приготовятся выходить. Когда они встанут, нужный человек будет идеальной мишенью.

Он заметил первую машину за телевизионным фургоном — восьмиместный «крайслер», темно-синий, — возможно, по такому случаю арендованный министерством иностранных дел в каком-нибудь похоронном бюро. Сквозь оптический прицел он бегло оглядел пассажиров. Неожиданно его охватило ощущение всемогущества. Если бы мне за вас заплатили, мысленно обратился он к пассажирам «крайслера», вы бы уже лежали, привалившись к дверцам машины, слепые и безучастные к крикам толпы. Но вам повезло — человек, который мне нужен, едет не в вашей машине. И все же, вдруг подумалось ему, голова каждого человека лежит в перекрестье прицела невидимого оружия, и никто не может избежать рокового выстрела…

Кружок видоискателя медленно передвинулся ко второй машине. Это действительно был черный «кадиллак», и губы Насио дрогнули в мрачной усмешке. Теперь наступило его время, и он был весь во власти холодной, безжалостной силы, направлявшей его движения, контролировавшей даже его мысли. Перекрестье черных линий скользнуло по капоту «кадиллака», потом в прицеле появился шофер, сжимающий одной рукой переключатель скоростей, а другой рулевое колесо. Пальцы Насио, лежащие на спусковом крючке, чуть напряглись, когда он перевел ружье на сидящих сзади. У дверцы с его стороны оживленно жестикулировал какой-то сутулый человек. Насио легко коснулся винта и двинул ружье вслед за медленно движущейся машиной. Пора! Он перевел взгляд на левый нагрудный карман своей жертвы. Пальцы его чуть крепче надавили на спусковой крючок, он застыл, с изумлением глядя на знакомые черты.

Это было невозможно! Он зажмурился и снова открыл глаза. Сомнений не было — в глазке прицела был тот самый человек, который невольно помог ему выбраться с «Санта Эужении»: толстый человечек с круглым лицом и словно нарисованными на черепе волосами, пассажир по имени Дантас, или Дюмас, или Дортас, или что-то в этом роде!

Он сжал зубы и прищурился. Пусть, когда этот человек попадет на небо, Бог объяснит ему все хитросплетения ситуации, — он помог собственному убийце. Потому что, несмотря ни на что, этот человек должен умереть! Человек на заднем сиденье встал, приготовившись выходить. Насио скривил губы, снова поднял ружье и начал медленно давить на спусковой крючок.

В дверь громко, требовательно постучали, заглушив даже шум телевизора. Он вздрогнул и непонимающе посмотрел на дверь — переход от яркого солнца на Бейра Map к полутьме комнаты был слишком резким. Он немного подождал, не выпуская ружья. Действительно ли стучали в дверь? Стук повторился, и раздался звук вставляемого в замочную скважину ключа.

Застывшие было мускулы ожили. Быстрым движением Насио засунул ружье под скомканное одеяло; одновременно кресло было отброшено в другое, менее подозрительное место. Дверь открылась, и к выключателю люстры потянулась рука. Насио встал, с бешенством глядя на пожилую горничную в очках с толстыми стеклами. На руке у нее висела корзина с бутылками и щетками.

Насио шагнул ей навстречу, теперь, когда стало ясно, что вошедший неопасен, его гнев усилился.

— Почему вы сюда врываетесь? Вы что, не видели таблички на двери?

— Таблички?

Слишком поздно он понял, что не повесил ее.

— Я очень сожалею, сеньор… — В голосе звучало скорее обвинение, чем сожаление.

Она поставила свою корзину, подошла к телевизору, убавила звук почти до шепота и повернулась к нему:

— Через две комнаты отсюда лежит больной человек. Совсем не обязательно включать телевизор так громко.

Насио сцепил зубы, с трудом подавив приступ ярости. Сейчас не время спорить с горничными.

— Хорошо, вы его убавили. А теперь уходите, пожалуйста.

Женщина с видом победителя зашагала к дверям, забрала свою корзину и остановилась, близоруко глядя на беспорядок в комнате. Ей в голову пришла мысль, как успокоить сердитого постояльца.

— Может, сеньор хочет, чтобы я прибрала в комнате, раз уж я здесь?

Насио мысленно проклял все отели мира, их служанок и особенно горничных, во всю сующих нос.

— Я не хочу, чтобы здесь убирали! Я хочу, чтобы вы ушли и оставили меня в покое!

Женщина с любопытством посмотрела на него и сочувственно спросила:

— Сеньор тоже плохо себя чувствует?

О Боже! Что надо этому созданью? Неужели она не понимает простого португальского языка?

— Я чувствую… — Его осенило. — Да, сеньора, — кивнул он. — Я действительно плохо себя чувствую. И если вы уйдете, я смогу лечь.

Она улыбнулась, довольная своей проницательностью. Голова моталась у нее на шее, как какая-то нелепая игрушка.

— Тогда, если я хотя бы перестелю кровать, сеньору будет удобнее.

Она шагнула к кровати. Насио преградил ей путь.

Горничная попыталась объяснить:

— Но, сеньор, это же очень быстро.

Насио заскрипел зубами. Этой упрямой психопатке слов было явно недостаточно! Он схватил ее за руку и повернул к двери.

— Мне будет гораздо удобнее, если вы сделаете, как вам сказано, и уйдете!

Женщина выдернула руку и фыркнула.

— В таком случае я смогу убрать у вас в комнате только после обеда, — сказала она с угрозой.

Насио сжал кулаки. Холодная ярость полыхала у него в глазах. Горничная, похоже, решила, что сделала все, что в ее силах, чтобы помочь, но сеньор, очевидно, не желает, чтобы ему помогли. Пожав плечами при мысли о неблагодарности некоторых людей, она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Насио рывком распахнул дверь, повесил табличку на ручку снаружи, потом снова захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Он должен был повесить эту табличку сразу, как только ушла Ирасема, но это показалось ему одной из смешных и излишних мелочей, усложнявших план. Он снова подтащил кресло на прежнее место и достал из-под одеяла ружье. Телевизор придется оставить приглушенным, но маленького человечка это не спасет. Он снова поднял ружье и принялся изучать ситуацию у Мемориала.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза снова привыкли к яркому солнечному свету; и тут он обнаружил, что церемония у Мемориала была очень короткой. Полицейские уже снова выводили свои мотоциклы на середину дороги. Фургон с телекамерой остановился сбоку, собираясь продолжить съемку с другой точки. В глазок прицела Насио увидел «крайслер». Пассажиры, улыбаясь и переговариваясь, рассаживались по местам. Он холодно улыбнулся. Несмотря на все помехи, времени оставалось вполне достаточно. Он переместил прицел на стоящий сзади «кадиллак».

Водитель уже сидел на месте, постукивая пальцами по рулевому колесу. Человек, сидевший сзади ближе к Насио, сел в машину, приподнялся, расправляя полу пиджака, и вновь опустился на сиденье. Следом за ним, слегка наклонясь, в машину садился толстый человечек. Палец Насио был на спусковом крючке, глаз замер в прицеле. Человечек с заметным усилием повернулся, опустился на сиденье и что-то сказал спутнику. При этом стал ясно виден левый нагрудный карман его пиджака.

Насио не сводил глаз с цели; прижатое к щеке ружье стало частью его самого. Палец медленно, неумолимо нажал на спусковой крючок.

VIII

Несколькими часами раньше, в то же ясное утро вторника, капитан Хозе Да Сильва перекатился на другой бок в своей удобной кровати и сердито уставился на телефон; тот, ничуть не устрашившись, продолжал резко звонить. Прокляв идиотов, которые изобрели эту штуку, он снял трубку и сердито прорычал в нее:

— Да?

Вильсон болезненно вздрогнул на другом конце провода.

— Зе, сделай милость, не кричи. Разговаривай шепотом, лучше тихим шепотом…

Да Сильва сбросил одеяло и встал, медленно просыпаясь. Он потер лицо рукой, чтобы ускорить процесс, и зевнул.

— Вильсон? Ну и время же ты выбрал для звонка! Я лег в два часа. Что еще случилось?

— Случилось? Решительно ничего. Просто у меня голова трещит по всем швам.

По смуглому лицу Да Сильвы расплылась широкая улыбка:

— Перебрал пинги? Я же тебя предупреждал!

— Спасибо за предупреждение. Ты только забыл предупредить, что мне могут чего-нибудь подмешать в выпивку, а именно это и случилось.

— Подмешать? Кто? И почему?

Вильсон хотел было кивнуть, но передумал, — голову пронзила такая боль, что он чуть не уронил пузырь со льдом.

— Замечательный вопрос. Когда — и если — я приду в себя, непременно вернусь туда, возьму за шкирку официанта и задам ему этот вопрос.

Улыбка исчезла с лица Да Сильвы.

— Что случилось?

Вильсон поплотнее прижал к голове пузырь со льдом и отвернулся от сияющего за окном солнца.

— Я отправился в эту «Малока де Тижука», поставил машину на стоянку и пошел в бар. Там была всего одна пара, — похоже, по понедельникам в Рио все вспоминают о морали. Я заказал выпить и приготовился ждать. И…

— И что?

— Потом я заказал еще один коньяк. Вот это-то, как оказалось, и было ошибкой. Комната начала прыгать и крутиться, лампы вспыхнули ярче, а потом совсем погасли. Проснулся я полчаса назад в своей машине. Все было закрыто. А моя голова… — Он вздрогнул, стараясь не думать о голове.

— Что дальше?

— Как я ухитрился добраться до дома, навеки останется тайной. Загадка «Марии Селесты» бледнеет рядом с этим. Я говорю об этом на случай, если тебе сообщат о каком-то опасном пьянице, выписывавшем кренделя на старом «шевроле».

Да Сильва любезно кивнул в телефон, но мысли его были далеко не любезны. Где, черт побери, болтается этот Фрайре? Почему он так и не позвонил?

— Я запомню. Чего же ты хочешь от нас? Чтобы мы послали в «Малоку» полицейскую машину и разнесли это заведение на части?

На другом конце провода Вильсон с удивлением уставился на телефон.

— Ты хочешь сказать, что тебе неинтересно, почему они подсыпали снотворное совершенно незнакомому человеку? Это не вызывает у тебя никакого удивления? Я знаю, последние ночи тебе очень не хватало сна, но не до такой же степени! — Он наклонился вперед. — Послушай, Зе, мы знаем, что Насио обычно болтался в этом местечке, и, отправившись туда искать его, я вдруг оказываюсь выведенным из строя. — Он хотел покачать головой, но только поморщился. — Тут должна быть какая-то связь.

— Почему? — с любопытством поинтересовался Да Сильва. — Откуда Насио Мендес может знать, кто ты такой и как выглядишь? Когда он сбежал, тебя, кажется, еще не было в Рио. А если и был, вы, я уверен, вращались в разных кругах. Зачем ему эти хлопоты — подсыпать тебе чего-то?

— Будь любезен, не задавай мои же собственные вопросы! Я только что спросил об этом тебя.

— Разве что, — задумчиво продолжал Да Сильва, — он действительно знает тебя или по крайней мере знает, кто ты. Возможно, он видел тебя в Вашингтоне…

Только мысль о том, что любое резкое движение причинит боль, удержала Вильсона от взрыва.

— Ну ей-Богу, Зе! Ты еще не избавился от этого пунктика о ЦРУ? — В его голосе послышалась язвительная насмешка. — Ты полагаешь, что он на коленях умолял нас дать ему какую-нибудь работу и мы наняли его, а теперь он в знак своей огромной благодарности кормит нас всех подряд снотворным!

— Не знаю, не знаю, — все так же задумчиво отозвался Да Сильва. — Я не могу полностью исключить такую возможность. Вот, например, чего ты хочешь от нас? Чтобы из-за твоего неудачного выбора напитков мы сняли часть полицейских с охраны кортежа и бросились в «Малоку», перерывая все вверх дном и загоняя раскаленные иголки под ногти несчастному официанту?

— Я вовсе не предлагал…

— Чтобы он посмотрел на нас невинным взглядом младенца и сказал, что бедняга американец просто перебрал и отключился и что из чувства сострадания — и чтобы не подвергать опасности международные отношения — он засунул тебя в машину проспаться?

— А кроме того, — добавил Вильсон, скрипя зубами, — чтобы я не замерз, он сунул мне в карман записку.

Да Сильва растерянно посмотрел на телефон. Если начальство Вильсона в Вашингтоне поручило ему внести как можно больше путаницы в это дело, то он справляется с заданием весьма успешно.

— Какую еще записку?

— Поэтому я тебе и звоню, — сказал Вильсон. Он, похоже, был очень доволен, что наконец-то заинтересовал Да Сильву. — Когда я очнулся от снотворного, то обнаружил в кармане записку. В нее были завернуты ключи от машины — чтобы я обязательно заметил. Там написано: «Себастьян, вот твоя ищейка». — Он глубоко вздохнул: — Ну, и что ты по этому поводу думаешь?

Да Сильва протянул руку, вытащил сигарету из пачки, всегда лежащей на тумбочке возле кровати, и закурил. Глубоко затянувшись, он выпустил клуб дыма.

— Честно говоря, не знаю, что и думать. Если, например, кто-то решил, что ты частный детектив, который приехал в «Малоку» проследить за ним, то в этой записке есть смысл. В конце концов, в «Малоке» бывают и женатые мужчины…

— Да, только единственные, кого я видел, — это парочка, которая, не останавливаясь, танцевала все время, пока я там был. Сомневаюсь, что они меня вообще заметили. Предположим, что Насио был там и решил, что я за ним слежу?

— В таком случае, — возразил Да Сильва, — почему он адресовал записку какому-то Себастьяну? Кто он, этот Себастьян? В полицейском департаменте я таких не знаю. — Он докурил сигарету и загасил ее. — Для американцев это имя необычно, но мне иногда встречалось, В вашем департаменте или в Вашингтоне есть кто-нибудь по имени…

— Да перестань ты! — Вильсон беспомощно замотал головой и тут же покрепче прижал ко лбу пузырь со льдом. Спор с капитаном Хозе Да Сильва явно не помогал унять головную боль. — Послушай, Зе, я знаю, что ты устал и у тебя в голове застряла эта бредовая идея, хотя черт меня побери, если я знаю почему. Но факт остается фактом — я сказал тебе правду. И уверен, это связано с Насио Мендесом.

— На каком основании?

Вильсон вздохнул.

— Ну ты и упрямый! Ладно, забудем об этом. Я просто хотел помочь. Как только начнут действовать четыре таблетки аспирина, которые я принял, приеду к тебе. — В его голосе снова зазвучала ирония. — Надеюсь, ты не очень против того, чтобы сравнить почерк на записке с образцом, который, наверно, есть в досье Насио?

— Ну что ты, нисколько, — великодушно разрешил Да Сильва. — Будь моим гостем.

— До чего же ты любезен по утрам, — сказал Вильсон и повесил трубку.

Нахмурясь, Да Сильва стал набирать номер. Оператор в центральном полицейском управлении соединил его с нужным абонентом. Трубку подняли немедленно; ответил деловой, совсем не сонный голос:

— Лейтенант Перейра.

— Перейра, это Да Сильва. Как дела?

— Все в порядке, капитан. Все заняты делом, и на сей раз никто не заболел. Торжественная церемония начнется через полчаса, все наши на месте.

— Это хорошо, — сказал Да Сильва. — А как насчет отчетов по вчерашней проверке?

— Большинство уже у вас на столе. Сержант Рамос дописывает свой. — Его голос звучал жизнерадостно. Накануне лейтенанту удалось проспать целых восемь часов. — Я их все просмотрел. Ничего особенного.

— Хорошо. Я приеду, как только оденусь. Да, вот еще, почему не звонил Фрайре?

— Разве он не звонил? Я подумал, что он должен отчитываться непосредственно вам. Я… Прошу прощения, капитан… — Несколько минут Перейра разговаривал с кем-то; когда он снова взял трубку, в голосе его не было и следа жизнерадостности; теперь в нем звучали гнев и горечь, — Капитан, только что сообщили: ребятишки, игравшие на пляже недалеко от «Тижуки», нашли труп. Они сообщили полицейскому, и тот его опознал. Это Фрайре.

— Что?!

— Тело лежало на пляже, метрах в ста от «Малока де Тижука». Он был застрелен. Один выстрел. — Гнев сменился холодным официальным тоном — лейтенант докладывал стершему по званию о преступлении. — Вы хотите, чтобы мы продолжали наблюдение за этим американцем, Вильсоном?

— Нет, — ответил Да Сильва. — Я только что с ним разговаривал. Он не знал, что за ним следят, да это и не нужно. Я уверен, он не имеет к этому никакого отношения. В любом случае он скоро приедет в управление. — Он глубоко вздохнул, глядя на телефон. Все-таки Вильсону, пусть случайно, удалось разворошить это осиное гнездо. И в результате погиб хороший человек. Он наклонился вперед: — Перейра, сколько у нас на заметке крутых парней по имени Себастьян?

Перейра не удивился внезапной перемене темы; он знал капитана Да Сильву и знал, что тот никогда не задает вопросов зря.

— Себастьян, а дальше?

Да Сильва нахмурился. Очевидно, избыток сна так же затуманивает мозги, как и его недостаток.

— Если бы я знал, то не стал бы спрашивать тебя. Я не знаю его фамилии. Просто Себастьян.

Перейра покачал головой:

— Просто Себастьян? Это же очень распространенное имя. Я думаю, таких найдется немало. Вы можете сообщить что-нибудь еще? Какими делами он занимается?

— Очень плохими. — Да Сильва невидящим взглядом уставился в стену. — У него могут быть какие-то дела с НасиоМендесом. Может, когда-то в прошлом, хотя я не помню такого имени в досье.

— Я видел ориентировку на Мендеса, — сказал Перейра и резко выпрямился. — Вы думаете, это его рук дело?

— Я ничего не думаю, — оборвал его Да Сильва. — Просто пытаюсь выяснить, кто такой Себастьян. Он может быть как-то связан с убийствами вообще, то есть убийствами по заказу. А может… — Он умолк. Может что? Плюнуть на улице или в нарушение правил поставить машину в погрузо-разгрузочной зоне аэропорта Сантос Дюмон? Он устало потер лицо. — Я не знаю. Знаю только имя — Себастьян.

— Я проверю. — Голос Перейры звучал не слишком оптимистично.

— Да, пожалуйста. Одну минутку! Как насчет Себастьяна Пинейро? Что с ним случилось? Он был замешан в нескольких убийствах.

— Пинейро? Я уже несколько лет не слышал о нем. И мы не нашли ничего подтверждающего его связь с Мендесом. Честно говоря, — с горечью добавил Перейра, — у нас нет ничего о его связях с кем бы то ни было. Чертовски осторожный тип. У нас не было доказательств, но я уверен, что это он организовал по крайней мере четыре убийства из тех, о которых я знаю, и Бог знает сколько из тех, о которых мне неизвестно.

— Это правда.

— Кажется, — продолжал Перейра, — какая-то информация о нем должна быть у иммиграционных властей. Он покинул страну несколько месяцев назад; уехал в Аргентину, насколько я помню. Не было никаких оснований не выпускать его, но они все-таки сообщили нам.

— Он вернулся?

— Не знаю. Придется проверить.

— Давай проверяй, — согласился Да Сильва. — А заодно и любого другого Себастьяна, который может подойти…

— Есть, капитан. — Перейра помолчал. — А как насчет дела Фрайре?

Да Сильва скривился.

— Я думаю, как обычно. Черт, если бы мы не были так связаны этой проклятой встречей ОАГ! Хотя, — добавил он, — у меня такое чувство, что убийство Фрайре с этим связано.

— И вы думаете, что Себастьян тоже как-то причастен к этому?

— Да, — сказал Да Сильва и сам удивился своему ответу, — да, я так думаю.

— В таком случае, — холодно, почти жестоко сказал Перейра, — мы его из-под земли достанем. Я немедленно займусь этим делом. Что-нибудь еще, капитан?

— Это все, — ответил Да Сильва и повесил трубку.

Он встал и начал снимать пижаму. Перейра специалист в своем деле, и, если есть хоть какие-то сведения об этом Себастьяне, он их непременно откопает. Если, конечно, он имеет какое-то отношение к этому делу, если Вильсон не водит меня за нос, добавил про себя Да Сильва и устало покачал головой. И конечно, если еще не поздно…


Капитан Да Сильва просунул голову в дверь крошечного кабинета лейтенанта Перейры. За столом никого не было. Сержант Рамос, застрявший в узком пространстве между письменным столом и подоконником, потел над отчетом. Он с благодарностью взглянул на начальника, обрадовавшись возможности прерваться, — излагать свои мысли на бумаге было для него нелегким трудом. Тоненькая авторучка почти утонула в его огромном кулаке, он отложил ее в сторону и улыбнулся Да Сильве.

— Лейтенанта здесь нет, капитан. По-моему, он добывает для вас какую-то информацию.

— Хорошо. Скажи ему — я буду у себя.

— Конечно. Капитан, а как там с делом Фрайре? — Сержант покачал головой. — Скверная штука, правда?

— Да уж, — согласился Да Сильва.

— Знаете, капитан, — проблема убийства товарища отступила перед собственными проблемами, — я бы гораздо лучше рассказал вам все, чем написал.

Толстый палец Да Сильвы решительно ткнул в блокнот перед носом Рамоса. Он закрыл дверь и направился к своему кабинету. Секретарша улыбнулась было при виде босса, но тут же стерла с лица улыбку, вспомнив, что сегодня был убит на своем посту сотрудник полиции. Да Сильва кивнул, прошел к себе в кабинет, повесил пиджак на стул и, сняв плечевую кобуру, положил ее на край стола. В такую жару рубашка под широкими ремнями уже намокла полосами пота.

Посреди стола лежали портреты Насио Мендеса, сделанные художником. Их вернули после того, как размножили. Он резко отодвинул рисунки в сторону и подвинул поближе к себе селектор.

— Это капитан Да Сильва. Подключите меня к системе.

— Ко всей, капитан?

— Нет, только к патрульным машинам, сопровождающим делегатов ОАГ. И подсоедините меня к микрофону.

— Есть, капитан.

Раздались скрип и пощелкивание. Да Сильва покрутил ручку и склонился над селектором:

— Алло? Алло? Да что такое с этой проклятой штукой?

— Слушаю! Кто говорит? — раздался тихий, искаженный техникой голос.

— Это капитан Да Сильва. Как у вас дела?

— Все в порядке. Только что отъехали от «Глории». — При всех недостатках связи следующие слова прозвучали с горечью. — Это ужасно — то, что случилось с Фрайре, правда, капитан?

— Да, — ответил Да Сильва, удивляясь, почему плохие новости всегда распространяются быстрее хороших. — Где находится ваша патрульная машина?

— В центре колонны. Впереди нас четыре машины, не считая телевизионного фургона, и пять сзади. По пути следования в толпе расставлены наши люди, плюс военная полиция вдоль заграждений.

Да, большего, пожалуй, и не сделаешь, подумал Да Сильва.

— Толпа большая?

— Да немаленькая. — Бесплотный голос произнес это почти с восхищением. — Конечно, ничего похожего на то, как наша сборная вернулась, выиграв чемпионат мира по футболу, но народу хватает.

— Ну хорошо, — сказал Да Сильва. — Работайте как обычно. Я уже подключился к вам.

— Есть, капитан!

Капитан убавлял звук, когда в кабинет вошел Перейра. Да Сильва вопросительно посмотрел на него; лейтенант покачал головой:

— Просто удивительно, как мало Себастьянов имели в последнее время неприятности.

— Жаль, — сухо отозвался Да Сильва и взглянул на подчиненного: — А как насчет Пинейро?

Перейра глянул на бумагу, которую держал в руках, и пожал плечами:

— Вернулся в страну, но никаких связей — ни с кем. И ни с чем. Он приехал из Португалии месяц назад.

— Из Португалии? — Да Сильва нахмурился. — Ты же сказал — он уехал в Аргентину.

— Он туда и уехал. Потом из Аргентины в Португалию. И из Португалии обратно домой. А в чем дело?

— Да в том, что Мендес тоже приехал из Португалии. — Да Сильва наморщил лоб. — Адрес Пинейро у вас есть?

— Только старый, — ответил Перейра. — Он раньше жил на самом верху Ладейра Портофино, недалеко от Руа Риачуэлло. У меня тут есть номер дома — шестьдесят девять, но он мог и переехать. У него нет судимости, и он не обязан докладывать нам о своих передвижениях.

В дверь постучали, и показалась голова сержанта Рамоса. Ему не предложили исчезнуть, и он правильно расценил это как разрешение войти. Мятые листки бумаги в его руке ясно показывали, что он подвергся нелегкому испытанию.

— Вот этот отчет, капитан. В нем нет ничего особенного, потому что ничего и не было. — Он наклонился, положил бумагу на стол и замер. — Э! А что здесь делает портрет этого красавчика? За что его сцапали? Незаконное сожительство? — Он расплылся в улыбке. — Кто же его станет обвинять — с такой-то красоткой!

Да Сильва нахмурился:

— Что?

— Да вот он! — Рамос ткнул пальцем в изображение Насио; худое усатое лицо с обидой смотрело на сержанта, словно обвиняя его в предательстве.

Да Сильва резко выпрямился:

— Что? Ты его видел?

— Конечно. — Рамос удивился резкости начальника; он повернулся к Перейре — лейтенант смотрел на него так же напряженно. — Комната восемьсот двадцать пять, отель «Серрадор». Доктор Карабелло и его подружка. Это есть в отчете…

Да Сильва уже вскочил на ноги, схватил кобуру и пиджак.

— Перейра, машину! — Он остановился. — Или лучше… — Он наклонился и повернул ручку селектора: — Патрульная связь?

Послышался металлический голос:

— Слушаю?

— Как быстро вы можете добраться до отеля «Серрадор»? Номер восемьсот двадцать пять. Надо задержать всех, кто там находится!

— Не знаю, капитан. — В голосе послышалось сомнение. — Мы сейчас стоим у Мемориала. Чтобы развернуться, придется доехать до конца Бейра Map. С обеих сторон большая толпа. Если только… — Голос сменился потрескиванием, потом зазвучал снова, резкий, возбужденный, потрясенный важностью случившегося. Даже при таком несовершенстве связи в нем отчетливо слышалось волнение. — Капитан! Впереди что-то случилось! Кажется, у самого Мемориала!

— Что? — Да Сильва наклонился к микрофону: — Что случилось?

— Не знаю. Эскорт мотоциклистов тронулся с места, за ним первая машина. А вторая вдруг резко затормозила. Я думаю, там какой-то несчастный случай. Толпа хлынула туда!

Да Сильва взорвался:

— Черт возьми! Да не сидите же на месте! Я хочу знать, что случилось! И с кем!

— Я проберусь туда…

— Огромное вам спасибо! — прорычал Да Сильва, яростно глядя на коробочку селектора.

Перейра уже стоял у дверей.

— Я поеду в «Серрадор», капитан. Мы перекроем улицы вокруг него.

Да Сильва устало поднял руку.

— Подожди. Мы даже не знаем, что случилось. Если это то, что мы думаем, все равно уже поздно. Мы не сможем перекрыть все эти улочки раньше, чем он выберется оттуда. — Он снова повернулся к селектору; — Ну? Что там?

Теперь извиняющимся тоном ответил другой голос:

— Сержант пошел туда пешком. На машине не пробиться. Там толпа. Мотоциклисты пытаются расчистить место для скорой помощи.

— Какой скорой помощи? Черт возьми, что случилось?

— Не знаю, капитан…

Да Сильва открыл рот и медленно закрыл его. Не стоило срывать злость на патрульном полицейском. Он взглянул на Перейру:

— Если мы не намерены весь день дожидаться здесь каких-нибудь известий, нам придется решить, что случившееся как-то связано с Насио Мендесом, а он имеет какое-то отношение к Себастьяну Пинейро.

— Какие основания, капитан?

— Такие, что у нас больше ничего нет, — с горечью ответил Да Сильва. — Где, ты говоришь, живет этот Пинейро?

— На самом верху Ладейра Портофино, номер шестьдесят девять. — Перейра с сомнением покачал головой: — Но это было три года назад.

— Будем надеяться, что нехватка свободного жилья заставила его сохранить прежний адрес, — бросил Да Сильва. Его толстые пальцы барабанили по столу. — Ведь там наверху очень открытое место, да?

Перейра понял его.

— До верхней площадки — да. А дальше лес. — Он посмотрел на начальника. — Из дома виден каждый, кто поднимается по Ладейре.

— А дальше? Она же ведет в гору?

— Верно. — Перейра немного подумал. — Можно доехать до Санта-Терезы, оставить там машину и спуститься вниз. Но времени уйдет гораздо больше.

Нахмурясь, Да Сильва посмотрел на висящую на стене карту и принял решение. Его черные глаза встретились с глазами молодого лейтенанта.

— Хорошо. Бери двоих, отправляйтесь на Санта-Терезу и спускайтесь оттуда вниз. Мы с Рамосом пойдем вверх по лестнице. — Неожиданно ему в голову пришла мысль. — Подожди, а как там за домами?

Перейра решительно покачал головой:

— Все эти дома построены вплотную к скале. Подняться там почти невозможно.

— И спуститься, — удовлетворенно кивнул Да Сильва. — Ну ладно, вы поднимаетесь и прикрываете дом сверху, из леса, а мы пойдем снизу.

Перейра был явно обеспокоен.

— Вы же будете на этих ступеньках как на ладони. Если что-нибудь случится… — Он взглянул на лицо Да Сильвы и проглотил остаток фразы: — Есть, капитан!

— Сколько времени вам понадобится, чтобы добраться туда?

— Отсюда минут сорок пять — час.

— Пусть будет час пятнадцать. — Он проверил часы. — Сейчас десять тридцать пять. Значит, в одиннадцать тридцать.

— Есть, капитан, — ответил Перейра и закрыл за собой дверь.

Да Сильва склонился над селектором и нажал кнопку; в ответ раздалось только потрескивание.

— Алло! Алло! Черт возьми, да что с этой штукой?

— Слушаю!

— Проклятье! Да что у вас там? Языки отсохли или что? Что у вас там происходит?

Голос на другом конце попытался воззвать к разуму капитана:

— Сержант еще не вернулся…

— Отлично! — рявкнул Да Сильва. — Я обо всем узнаю из завтрашних газет!

Он встал и надел кобуру. Телефон зазвонил, когда он протянул руку к пиджаку. Да Сильва взял трубку:

— Да?

Это оказался секретарь из приемной.

— Вас к городскому телефону, капитан.

— Я перезвоню позже, — прервал его Да Сильва, намереваясь повесить трубку.

— Но это из Буэнос-Айреса…

— А! — Он отбросил пиджак в сторону и опустился в кресло, пододвинув к себе телефон. — Алло? Хорошо, я подожду.

Он положил поближе блокнот и нашарил в ящике стола карандаш, пока в трубке раздавалось какое-то шуршание.

Наконец ответили.

— Алло? Эчаваррия? Что? — Да Сильва принялся быстро писать, кивая в трубку. — Что? Хорошо! Очень хорошо!.. А записка? Да? Ты уверен? Отлично! Что? Да, мы получили. — Он перестал писать и кивнул, прислушиваясь к далекому голосу и крутя в пальцах карандаш. — Да, записал. Ты уверен насчет записки?

Звук далекого голоса зазвучал громче; Да Сильва снова кивнул.

— Отлично. Даже больше, чем отлично. Если ты уверен, то я тоже. Что? — На его усталом лице появилась улыбка. — Конечно, мне везет. Удача всегда лучше, чем ум. Правильно. Тысячу раз спасибо. Я дам тебе знать.

Он положил трубку и несколько секунд сидел молча, пока все части головоломки не улеглись на свои места. Теперь, если только Себастьян не переехал, и если, конечно, это тот самый Себастьян, и если… Многовато «если», подумал он. С другой стороны, все это было вполне логично. Он сунул свои записи в карман рубашки, встал и снова взялся за пиджак, кивнув в сторону двери. Рамос, тихо стоявший рядом и не вполне понимавший, что происходит, мгновенно понял этот жест и открыл дверь. С другой стороны с поднятой, чтобы постучаться, рукой стоял Вильсон.

Он с почти виноватым лицом опустил руку и перевел взгляд с Рамоса на Да Сильву.

— Привет, сержант. Привет, Зе. Почему такое волнение? Мне навстречу попался Перейра, у него такой вид, словно он спешит на пожар. А вы, похоже, собираетесь держать ему лестницу. — Он сунул руку в карман и достал клочок бумаги. — Вот записка, о которой я говорил.

Да Сильва натянул пиджак, взял записку, взглянул на нее и небрежно бросил на стол.

— Боюсь, с этим придется подождать. Мы направляемся…

— Подождать? — нахмурился Вильсон. — Ты хочешь сказать, что не будешь даже проверять почерк?

— Нет, — улыбнулся Да Сильва. — У меня есть одна теория, и, если твоя записка написана не Мендесом, придется ее отбросить. Но сейчас на это нет времени. — Он посмотрел на вытянувшееся лицо Вильсона: — Знаешь, ты был в курсе этого дела с самого начала, собственно, ты и начал это дело своей историей об исчезнувшем из скорой человеке. Хочешь посмотреть конец? — Он глубоко вздохнул. — Я надеюсь…

Вильсон подозрительно посмотрел на него:

— В чем дело?

— Пойдем, увидишь. — Да Сильва взял его за руку и потянул к двери. — Думаю, тебе это будет интересно.

Секунду Вильсон колебался, потом позволил себя увести.

— Ну ладно, — с сомнением произнес он. — Только одна просьба…

— Ну что еще? — посмотрел на него Да Сильва.

Вильсон поднял руку к голове и слегка поморщился.

— Если ты поедешь в полицейской машине и вздумаешь включить сирену, включай, пожалуйста, потише…

IX

Медленно поднимаясь по Ладейра Портофино, Насио Мадейра Мендес в четвертый или пятый раз перебирал в уме все свои действия начиная с того момента, как маленькую фигурку в «кадиллаке» отбросило к дверце автомобиля и он увидел появившееся на круглом личике выражение недоумения. Наблюдать дальше не было времени, да и ни к чему. Насио холодно выбросил из памяти застывшую в глазке прицела картину и занялся неотложными делами. Теперь, вспоминая, он не находил в своих действиях никаких просчетов.

Ружье он засунул поглубже под одеяло, а сверху бросил подушку, кресло поставил на место, надел очки, достал из ящика и сунул за пояс револьвер и застегнул пиджак; ручка двери была тщательно протерта. Все в строгом соответствии с инструкциями. Насио с усмешкой вспомнил, что, когда он вышел в коридор, из соседнего номера высунулась чья-то голова и поинтересовалась, откуда этот странный шум; Насио, не останавливаясь, махнул рукой в сторону тускло освещенного холла и затрусил вниз по лестнице. Коридор нижнего этажа вел к служебному входу, и он приостановился, чтобы снять перчатки и засунуть их поглубже в карман. Потом толкнул плечом дверь и вышел на улицу.

Вдалеке эхом отдавался приближающийся по Бейра Map вой сирены — дело для Рио не такое уж редкое, — предупреждая о появлении уже ненужной скорой помощи. Он представлял себе возрастающее волнение толпы перед Мемориалом, но здесь, в узкой улочке Сенадор Дантас, еще ничего не было известно. Он спокойно дошел до Руа Риачуэлло, а по ней до Ладейра Портофино.

Насио постоял немного, расслабившись, прислонившись спиной к невысоким каменным перилам по краю крутых ступенек, глядя на красные крыши внизу. Восемь дней назад он поднимался по этим ступенькам впервые за три года — мокрый, замерзший, не уверенный в будущем и в том, что стоило возвращаться в Рио на таких условиях. Теперь, при ярком солнце и теплом ветерке, он снова поднимался по этой лестнице, но уже без всяких сомнений. Работа успешно выполнена, осталось только забрать вознаграждение, такое, о котором он и не мечтал. Потом надо будет обдумать, как исчезнуть из города — побыстрее, но с соблюдением всех мер безопасности; пока эти планы могут подождать. Пока надо насладиться успехом и сосчитать деньги. Если денег им с Себастьяном хватит на двоих, то и триумфа тоже; теперь вполне можно признать, что план Себастьяна, который ему не слишком нравился, был очень даже неплох. По крайней мере, сказал себе Насио, он сработал, а это самое главное.

Он снова начал, не торопясь, подниматься, представляя себе приветливую улыбку Себастьяна — весьма самодовольную, поскольку именно он сочинил этот сложный план, но все-таки приветливую. Даже Ирасеме придется выразить восхищение. Он подошел к дому; на одном из окон первого этажа опустилась занавеска. На этот раз его, похоже, не заставят ждать.

Ждать действительно не пришлось. Дверь распахнулась, едва он протянул руку к звонку, но приветливой улыбки, которую он ожидал увидеть, на лице Себастьяна почему-то не было. Вместо нее была такая свирепая гримаса, такой злобный взгляд, которые никак не вязались с этим большим, полным человеком. Насио пробрала дрожь. Что могло случиться с Себастьяном? Чем вызван такой прием? И тут его осенило. Ну конечно! Убийство полицейского возле «Малока де Тижука» уже попало в газеты и на радио, и Себастьян знает, что он был там вчера вечером. Ну и что! Он прошел мимо Себастьяна в полутемную комнату. На ручке кресла, опустив голову, сидела Ирасема; волосы закрывали ее лицо, глаза изучали узоры на ковре. Насио покачал головой. Любители, подумал он с усмешкой, начинающие! Неужели они действительно думают, что убийство полицейского важнее, чем убийство, которое он только что так успешно совершил? Или что он был небрежен и оставил в том или другом случае какие-нибудь следы, которые могут привести к нему, а от него к ним?

Он пожал плечами; девушка встала и подошла к окну, словно не желая стоять с ним рядом. Насио усмехнулся:

— Как насчет выпить?

Себастьян посмотрел на него, словно не веря своим ушам. Когда он заговорил, почти шепотом, в его голосе не было почти никаких эмоций.

— Дурак… Безмозглый идиот…

Насио посмотрел на него, прищурясь и сжав тонкие губы. Слышать такое от кого угодно, тем более от этого жирного труса Себастьяна было непривычно для него. Он сдержался, заставив себя расслабиться. С важным убийством полный порядок, а если Себастьян злится из-за второго — ну что ж, они могут больше не встречаться.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что ты бестолковый идиот! Придурок! И ради этого мне пришлось тащиться в Лиссабон! — Повторение оскорблений, похоже, прибавило ему храбрости, голос его окреп, кулаки гневно сжимались и разжимались.

Насио посмотрел на него и равнодушно пожал плечами:

— Крепкие выражения, друг мой.

— Крепкие? — Глаза Себастьяна расширились; он почти кипел. — Сильные выражения? — Голос его охрип, словно слова причиняли ему боль. — Я три месяца планировал это дело, целых три месяца! Даже больше! До мельчайшей детали! А сколько денег потратил! — с горечью добавил он. — Идиотизм вроде покупки фальшивого паспорта и модных тряпок, которые ты носишь, а ты называешь это сильными выражениями. Я должен поздравить тебя с тем, что ты с треском завалил все дело? — Он наклонился вперед, казалось, с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться.

— Какое дело я завалил? — Неожиданно Насио рассмеялся. Все это выглядело слишком нелепо. Значит, Себастьяна беспокоит не убийство полицейского; этот тупица почему-то решил, что он промахнулся! Какая глупость! — О чем ты говоришь?

Себастьян зашипел сквозь стиснутые зубы:

— Я говорю о том, что объявили пять минут назад по радио: несмотря на совершенное покушение, Хуан Доркас из Аргентины выступит на открытии сессии ОАГ завтра утром! Вот о чем я говорю!

Смех Насио оборвался, сменившись ледяным спокойствием. Он весь подобрался — инстинкт животного, защищающегося от еще непонятной опасности.

— Ты с ума сошел!

— Да? Ты так думаешь? — Себастьян ткнул пальцем в угол комнаты. — Хочешь услышать сам? Радио вон там. Можешь включить и послушать. Только об этом и говорят, по всем станциям.

— Это невозможно. Я сам видел, как пуля ударила его! — Насио прищурился и сжал зубы. Так Себастьян пытается поиграть с ним! — Что ты мне байки рассказываешь?

— Что я рассказываю? — Себастьян потерял дар речи. — Что?!

— Вот именно. Я сделал дело и хочу получить свои деньги. И немедленно! — Рука Насио потянулась к поясу. Глаза казались колючими льдинками. — Так что давай, и побыстрее!

— Давай? Что давай? — уставился на него Себастьян. — Ты хочешь получить деньги за то, что обошелся мне в целое состояние? За то, что завалил все, что я так долго и тщательно планировал?

Неожиданно в руке Насио блеснул револьвер. Пора было положить конец этим загадкам; его удивление, что Себастьян решился на такое, несколько умерялось пониманием, что никому нельзя доверять полностью, тем более, когда речь идет о таких суммах… Его голос стал жестче.

— Ты меня слышал. Я хочу получить эти деньги.

Себастьян замер с расширенными глазами, глядя на револьвер.

— Где ты его взял?

— В пакете с попкорном! Ладно, давай! Я сделал свое дело и намерен получить деньги.

— Убери оружие.

— Уберу, когда заплатишь. Пошевеливайся! Я уверен, что деньги где-то здесь, в доме.

Неожиданно заговорила стоявшая у окна Ирасема. Ее голос звучал монотонно, почти равнодушно, словно разочарование отняло последние силы, поддерживающие ее всю эту неделю.

— Кто-то поднимается по улице… Незнакомые…

Насио только презрительно фыркнул на эту жалкую попытку отвлечь его внимание. Незнакомцы никогда не поднимались на самый верх. Себастьян сделал осторожное движение к столику в углу.

Револьвер быстро и неумолимо двинулся вслед за ним.

— Стой на месте! Отойди от стола!

— Они поднимаются, — сказала Ирасема.

Равнодушие, почти скука, звучавшие в ее голосе, заставили Насио на мгновение заколебаться. Он быстро отступил назад, к окну, отодвинул девушку в сторону. Револьвер продолжал удерживать Себастьяна на месте, пока Насио не взглянул в окно из-за занавески. По улице действительно поднимались какие-то люди! Впрочем, почему они обязательно должны иметь отношение к нему или к Себастьяну? На Портофино есть и другие дома. Но все-таки это, без сомнения, было необычно.

Насио нахмурился, внимательнее взглянул на идущих внизу мужчин и застыл в гневе. Одного из них он узнал — ищейка, которую приставил к нему Себастьян накануне в «Малоке»! Он повернулся к Себастьяну с побелевшим от ярости лицом:

— Так вот что ты задумал! Я делаю дело, а потом мною займутся твои ребята, да? И все достанется тебе одному. Ну, если они меня и поймают, ты этого не увидишь.

Себастьян шагнул вперед, глядя на Насио, как на сумасшедшего:

— О чем ты говоришь?

— Вот об этом, — процедил Насио сквозь зубы. Он поднял револьвер и хладнокровно нажал на спусковой крючок.

Звук выстрела потряс комнату, смешавшись с испуганным криком девушки. Себастьяна отбросило назад; судорожно сжимая кулаки, он шагнул к своему убийце. Вторая пуля попала ему в шею; руки его потянулись к ране, из которой хлестала кровь, словно пытаясь силой удержать жизнь, и Себастьян рухнул на пол.

На Насио налетел вихрь рук и ног, и, не успев опомниться, он оказался на коленях. Он пытался освободиться, поднять револьвер, но разъяренная Ирасема, придавив его тяжестью своего роскошного тела, бешено царапалась острыми ногтями. Он чувствовал на лице ее жаркое дыхание. Ее руки с силой выхватили у него револьвер. Из горла у нее вырывались безумные воркующие звуки, страшнее которых Насио ничего не слышал. С отчаянным усилием, близким к панике, он сумел освободиться, вскочил и бросился к дверям.

Трое мужчин осторожно поднимались по длинной гранитной лестнице, они остановились, услышав звуки выстрелов, эхом отразившиеся от стен домов и склона горы. Первым очнулся Да Сильва. Он бегом преодолел оставшиеся ступеньки, крепко сжимая в руке свой револьвер. Следом за ним, не сводя глаз с дома на самом верху, бежали Вильсон и Рамос.

Дверь, за которой они наблюдали, неожиданно распахнулась, оттуда выскочил взъерошенный человек и стал нервно оглядываться по сторонам. Человек в очках преодолел две ступеньки, достиг верхней площадки лестницы и повернулся, чтобы броситься а заросли на склоне горы. Вскрикнув, Да Сильва поднял револьвер, но в этот момент из дома донеслось несколько выстрелов. Человек дернулся, медленно повернулся к дому и сделал несколько неуверенных шагов. Потом замер на краю верхней ступеньки, словно разглядывая раскинувшийся внизу город, споткнулся, упал и покатился вниз по лестнице прямо под ноги троим замершим в ужасе мужчинам. Несколько раз перевернувшись, Насио наконец замер, раскинув руки и привалившись к каменным перилам. Лицо его было разбито, и струйка крови, оставляя заметный след на светлом камне, стекала по ступеньке.

Да Сильва подошел к неподвижно лежащему телу и склонился над ним. Вильсон стоял рядом, тяжело дыша и сжимая рукой лоб, чтобы хоть немного унять пульсирующую боль. Сержант Рамос, не дожидаясь команды начальства, наклонился пониже и под прикрытием невысокого каменного парапета двинулся вверх. В лесу над домом раздался крик, и из зарослей выскочил лейтенант Перейра, следом за ним бежал еще один полицейский. Короткими перебежками, бросаясь из стороны в сторону, они преодолели открытое пространство и остановились у стены дома, осторожно продвигаясь к входу.

Да Сильва перевернул тело; мгновение оно словно сопротивлялось, потом тяжело перекатилось на спину, глухо ударившись о каменную ступеньку. Очки разбились, и на окровавленном лице были видны мелкие осколки стекла. Да Сильва наклонился. Невидящие глаза уставились на него; с тонких губ, обнаживших разбитые зубы, капала кровь. Да Сильва с отвращением скривился:

— Да, это Насио Мендес собственной персоной…

Из дома наверху донесся крик; Рамос стоял в дверях, засовывая пистолет в кобуру, и махал им рукой. Перейра и его спутник исчезли в доме. Да Сильва медленно выпрямился, сунул свой револьвер в кобуру и, покачав головой, посмотрел на дом:

— Идем.

Попав с яркого солнечного света в полутемную комнату, они остановились, привыкая к скудному освещению. Комната была наполнена резким запахом пороха; клубы дыма еще не рассеялись в неподвижном воздухе. Трое детективов в нерешительности стояли в стороне, профессиональный интерес к лежащему на полу человеку смешивался на их лицах с сочувственным уважением к девушке, которая сидела рядом и держала на коленях его окровавленную голову. Она не издавала ни звука, только все время нежно гладила рукой волнистые волосы, покачиваясь в молчаливом горе. Да Сильва осмотрел полутемную комнату, подошел к креслу и поднял лежащий на нем маленький чемоданчик. Чемоданчик оказался пустым, и Да Сильва внимательно изучил имя производителя, оттиснутое на внутренней стороне крышки. Отложив чемоданчик в сторону, он взглянул на Перейру; лейтенант кивнул в сторону тела.

— Это точно Пинейро, — негромко произнес он из уважения к молчаливому горю девушки.

Да Сильва кивнул. Он постарался придать своему голосу деловое выражение, чтобы разрушить впечатление, которое производила на зрителей эта сцена.

— Хорошо. Заберем ее отсюда. Потом я сам поговорю с ней в управлении. — Он нахмурился, глядя на лежащего человека. — Накройте его чем-нибудь. И того, на лестнице, тоже, пока не прибудет машина. Соседские ребятишки и без того достаточно насмотрелись.

— Есть, капитан. — Перейра что-то пробормотал своему помощнику, нагнулся и взял девушку за руку.

Она спокойно, почти величественно встала, посмотрела на лежащее тело и послушно пошла за Перейрой к дверям, машинально вытирая окровавленные руки о платье. Второй детектив взял с дивана серапе, прикрыл им убитого и последовал за лейтенантом. Рамос поднял с пола небольшой коврик и тоже вышел из дома, направляясь к лежащему на каменных ступенях телу.

Несколько мгновений Вильсон молча наблюдал за происходящим, потом поднял ошеломленный взгляд на неподвижное лицо Да Сильвы:

— Боже мой! Что все это значит?

— Разногласия, — сдержанно ответил Да Сильва и покачал головой. — Явные расхождения во мнении. И оба проиграли. Похоже, девушка пристрелила Мендеса, вероятно, за то, что он убил Пинейро. Почему? — Он пожал плечами. — Может быть, мы узнаем об этом у нее. А может, и нет. В сущности, это не так уж важно. Они оба не большая потеря для общества.

— Кто такой этот Пинейро?

Да Сильва посмотрел на него.

— Я все забываю, что ты не знаешь… Это тот самый Себастьян, ты ведь так хотел, чтобы я его нашел. Вот мы его и нашли. — Он задумчиво посмотрел на лежащее на полу тело. — Бери, если он тебе еще нужен.

Вильсон на мгновение прикрыл глаза, отгоняя возвращающуюся головную боль, потом открыл их.

— Насколько я понимаю, это тот самый, из записки. Но кто он такой?

— Пинейро? — Да Сильва пожал плечами. — Он был посредником, организовывал убийства по заказу. Агентство в лице одного человека, имеющего достаточно контактов по обе стороны закона, чтобы свести убийцу и жертву. Своего рода сваха. И вот немного перестарался. Именно он устроил так, чтобы Насио Мендес вернулся в Бразилию.

— Но зачем?

Да Сильва с удивлением посмотрел на него:

— Зачем? Разумеется, чтобы убить Хуана Доркаса.

Вильсон нетерпеливо покачал головой и тут же пожалел об этом. Подождав, когда утихнет боль, он объяснил:

— Я не это имел в виду. Я хотел спросить — для кого? Кто за это платил?

В уголках губ Да Сильвы промелькнула улыбка, не достигшая глаз. Он посмотрел на бледное лицо Вильсона и снова поднял заинтересовавший его чемоданчик.

— Да, действительно, ты ведь не знаешь. Ну что ж, сейчас не время для секретов. В этом, похоже, принесли гонорар, но денег здесь нет. На крышке имя изготовителя в Буэнос-Айресе…

Он подошел к подножию лестницы, ведущей на второй этаж, и тихо позвал кого-то. В тишине дома его спокойный, ровный голос отчетливо раздался наверху.

— Сеньор?

В доме стояла полная тишина; издалека доносился тихий звук удаляющейся сирены, что придавало всей этой сцене легкий налет театральности. Да Сильва глубоко вздохнул:

— Сеньор, я уверен, что вы меня слышите. Вам лучше сейчас спуститься. Я знаю, что вы там, наверху, и мне кажется, что на сегодня уже достаточно убийств…

Вильсон удивленно смотрел на него, подозревая, что события последних минут свели его бразильского друга с ума.

— Зе! В чем…

Да Сильва резко вскинул руку, призывая к молчанию и не отрывая глаз от лестницы. Он шагнул на ступеньку вверх и снова позвал. Его голос был все таким же тихим и спокойным, но в нем отчетливо прозвучала сталь:

— Сеньор, я знаю, что вы там. Если я буду вынужден подняться за вами…

Мгновение было по-прежнему тихо, потом на верхней площадке раздался осторожный звук шагов. На лестнице появился человек и начал спускаться вниз, медленно, осторожно переставляя изящно обутые ноги. Да Сильва отступил в сторону и, не опуская револьвера, повернул выключатель. В свете лампы к ним медленно приближался маленький человечек — сначала крошечные, до блеска начищенные туфли, потом коротенькие ножки, толстый живот, крепко сжатые в кулаки руки и, наконец, круглое пухлое лицо с ниточкой усов и волосами, которые казались нарисованными прямо на черепе. Он спустился вниз и стоял, настороженно глядя на них большими влажными глазами.

Вильсон в недоумении повернулся к Да Сильве:

— Да кто это, черт побери?

— Это? — Да Сильва отчужденно смотрел на человечка. — Это голодное, злобное, неблагодарное маленькое чудовище с большими амбициями. И он бы мог добиться своего, но немного перестарался. Из-за него погибли три человека, один из них работал у меня, и его есть кому оплакивать…

Человечек открыл рот, словно намереваясь что-то сказать, и снова закрыл его. Стоявший перед ним высокий смуглый мужчина пугал уже одним отсутствием всяких эмоций. Пухлое личико побледнело, на лбу выступили капельки пота. Вильсон переводил взгляд со вспотевшего человечка на Да Сильву, стоящего с каменным выражением лица.

— Но кто?..

— Вы хотите, чтобы я вас представил? Конечно. — Да Сильва повернулся к бледному человечку и с насмешливой вежливостью наклонил голову. — Это сеньор Вильсон из американского посольства, мой очень близкий друг. — Он посмотрел на Вильсона. — А это животное, — в его голосе ничто не изменилось, — сеньор Алвинор Доркас, брат Хуана Доркаса, но, к сожалению для него, в настоящий момент не его наследник…

X

Вильсон наблюдал, как его друг капитан Хозе Да Сильва протискивается между столиками в переполненном зале ресторана аэропорта Сантос Дюмон. Он наклонился, до краев налил коньяка в рюмку и аккуратно поставил ее на противоположный край стола, чтобы можно было сразу выпить. Да Сильва подошел, с облегчением снял пиджак и повесил его на спинку стула. Заметив перед собой рюмку, он с благодарностью поднял ее. Вильсон нахмурился:

— Ты мог бы сначала поздороваться.

Да Сильва задержал рюмку на полпути.

— Привет! — Он выпил, обтер губы и с упреком покачал головой. — Никогда не прерывай человека во время ответственного дела. Я же мог пролить!

— Извини. — Вильсон огорченно покачал головой. — Ты хоть ощущаешь всю несправедливость ситуации? Я все приготовил и ожидал благодарности, а пришлось мне же и извиняться. И так каждый раз.

— Да что ты, я очень даже благодарен, — заверил его Да Сильва. — Мне было просто необходимо выпить.

Вильсон посмотрел на друга и снова потянулся за бутылкой.

— Ну что, они все уехали?

Да Сильва счастливо кивнул.

— Все до одного! Да и пора уже. Последняя компания отправилась из Галеона всего полчаса назад — после того как глава делегации произнес трогательную речь о гостеприимстве нашей прекрасной страны и красоте нашего чудесного города. — Он с завистью покачал головой. — А хорошо, наверно, быть полицейским в таком местечке, куда не рвутся дипломаты. Например, на Камчатке.

— Или в Питсбурге, — хмыкнул Вильсон. — Теперь ты снова можешь снимать пиджак за обедом.

— Это точно, — подмигнул ему Да Сильва. — И пора, меня уже начало перекашивать на один бок, и прислуга стала жаловаться, что мои пиджаки все время сваливаются с вешалок. А портной просто пригрозил самоубийством, он заявил, что я отпугиваю клиентов. — Глядя в окно, он откинулся на спинку стула. — Какой чудесный денек!

— Ты, похоже, расслабился, — заметил Вильсон.

— Полностью!

— В таком случае, — сказал Вильсон, — ты мог бы посвятить меня в дело Доркаса. Ты ведь этого так и не сделал. Взяв братца Алвинора, ты захлопнулся, как устрица. Это наш первый разговор с тех пор.

— Да, точно, — согласился Да Сильва. — Я все забываю, что вы не нанимали этого Себастьяна. Ну так с чего же начать?

— Может, лучше всего с начала?

— Ну что же, это разумно, — признал Да Сильва и на секунду умолк, чтобы привести в порядок мысли. — Итак, жили-были два брата, Хуан Доркас и Алвинор Доркас, очень похожие внешне и очень непохожие во всем остальном. Алвинор любил играть и веселиться, тогда как Хуан…

Вильсон поднял руку:

— Младенческие годы, пожалуй, можно опустить. Давай возьмем последние десять дней. Например, как ты вышел на братца Алвинора?

— Через тебя, конечно. За что тебе огромное спасибо. — Да Сильва преувеличенно низко склонил голову в знак благодарности. — Когда ты оказался настолько удачливым, — он глянул на выражение лица Вильсона и поспешно поправился: — Когда ты оказался настолько умным и проницательным, что сумел найти корабль вместе с первым помощником и его фотокамерой, я заметил в первой пачке среди этих ужасных фотографий одну, которая почему-то напомнила мне о Хуане Доркасе. Признаю, это была всего-навсего какая-то фигура, наклонившаяся над перилами, но в тот момент у меня из головы не шел этот Хуан Доркас.

— Не только Хуан Доркас, но и все ЦРУ в придачу, — кисло заметил Вильсон.

Да Сильва радостно кивнул:

— Это правда. Так ты хочешь услышать, как талантливо я раскрыл это дело, или намерен терять время, да еще обеденное, напрашиваясь на извинения?

— И то и другое, — твердо заявил Вильсон.

— Ну, в таком случае, начнем с моего таланта. Как я уже говорил, мне показалось странным, что Доркас путешествует на одном судне с известным убийцей, да еще на грузовом судне. Но еще более странным было анонимное письмо из Салвадор-де-Байя, где этот корабль останавливался как раз в то время, когда было отправлено письмо. Письмо сообщало, что Доркаса намереваются убить.

— Письмо? Какое письмо? Ты мне о нем ничего не говорил.

Да Сильва пожал плечами.

— Не хотел ранить твои чувства. В нем были намеки, что именно твое правительство больше всего заинтересовано в… хм… устранении Хуана Доркаса, и, зная, как болезненно ты относишься к этому вопросу… — Он улыбнулся и снова пожал плечами. — Во всяком случае мне вдруг пришло в голову, что, может быть, ты говоришь правду.

— Может быть?

— Ну хорошо, вполне вероятно, — согласился Да Сильва. — Когда я занимался английским языком, меня учили никогда не спорить о наречиях. Во всяком случае я послал письмо и фотографию своему старому другу в Монтевидео и попросил его провести кое-какую графологическую экспертизу в Буэнос-Айресе. Он подтвердил то, что было лишь смелым предположением…

— Предположением, за которое ты ухватился только потому, что не было ничего другого.

— Вот именно! — В устах Да Сильвы это прозвучало так, словно он полностью оценил сделанный ему комплимент. — И оказался прав. Почерк принадлежал Алвинору Доркасу. Фотография, конечно, тоже была его, хотя, признаю, это мог оказаться любой человечек небольшого роста. Вот хоть ты. — Он протянул руку за бутылкой с коньяком.

Вильсон успел взять ее первым и налил сначала себе, потом своему собеседнику.

— А Себастьян?

— Этого тоже нашел для нас ты, — сказал Да Сильва. — Кроме всего прочего, тот факт, что он ездил в Аргентину и Португалию, а потом вернулся в Рио, подтверждал, что он именно тот человек, который нам нужен. К тому же, — честно добавил он, — у нас просто не было времени проверять других подозреваемых. Да и подозреваемых тоже не было…

Вильсон задумчиво смотрел на свой коньяк.

— Этот Алвинор принял все меры предосторожности. Нанял Себастьяна за много месяцев вперед, отправился на том же судне, чтобы убедиться, что Мендес благополучно сойдет в Рио… Он предпочитал не мозолить глаза, а корабль для этого не хуже других мест. Кроме того, у него появлялась возможность отправить письмо из Салвадора. А что касается предосторожностей, так оно того стоило. В конце концов, встреча ОАГ — прекрасная ширма для частного убийства, особенно когда дело касается такой противоречивой личности, как Хуан Доркас. Поэтому Алвинор, естественно, был вынужден дожидаться этой встречи. Не забудь, что ставки в этой игре были очень высоки. В случае удачи Алвинор стал бы очень богатым человеком.

Вильсон кивнул:

— Если бы он не написал это письмо…

— Он написал его, чтобы подстраховаться. Не хотел, чтобы я, точнее, мы заподозрили что-нибудь такое же нелепое, как правда. Мне кажется, мы и без этого письма нашли бы ответ. Тем более что ты меня постоянно пилил.

— Может быть, — согласился Вильсон. — А может быть, и нет. Если бы не мое везение. — Он неожиданно ухмыльнулся: — Точнее, моя проницательность. Если бы я не был попечителем госпиталя для иностранцев, а Лес Вендон не играл в то утро в гольф и донья Илесия не рассказала бы ему о пропавшем пациенте, братцу Алвинору это могло бы сойти с рук, потому что мы не вышли бы на Мендеса.

— Ну, проблемы у него все равно были бы, — возразил Да Сильва. — Потому что я бы обязательно заставил Хуана Доркаса надеть бронежилет. Хотя, признаю, сообщение, что за ним охотится известный убийца, помогло убедить его. — Он покачал головой. — По идее, три предыдущих покушения могли бы научить его осторожности, тем не менее мне пришлось практически прибегнуть к угрозам. — Он озорно подмигнул. — У меня такое ощущение, что он относится к одежде так же, как я. Бронежилет выпирает и морщит пиджак. И в жару в нем очень неудобно.

— Да, но он спас ему жизнь.

— Ценой испорченной рубашки. — Улыбка исчезла с лица Да Сильвы. — Знаешь, когда ему сказали, что убийцу подослал его брат, он настоял, чтобы его правительство потребовало выдачи преступника, хочет забрать у нас братца Алвинора.

Вильсон изумленно посмотрел на него:

— И вы собираетесь это сделать? Чтобы он улизнул?

Да Сильва кивнул:

— Думаю, да. Конечно, не мне решать, но я полностью за.

— Но почему?

— Видишь ли, — объяснил Да Сильва, — наказание, которое предусматривается за подобное преступление и в Аргентине, и в Бразилии нельзя назвать не только чрезмерным, но даже достаточным. Максимум тридцать три года, и я не знаю никого, кто отсидел бы больше половины. Но, — он поднял глаза, — у меня такое предчувствие, что, как только Алвинор окажется в руках старшего брата…

Вильсон понимающе кивнул:

— Ты думаешь,что наказание будет более суровым?

— Во всяком случае более неотвратимым, — сказал Да Сильва и оглянулся в поисках официанта. — Куда сегодня все подевались? — сердито нахмурился он. — Сделай милость, — повернулся он к Вильсону, — подойди к метрдотелю, раздобудь официанта.

Вильсон уставился на него.

— Ты просто неподражаем! Ты умудрился не принести мне никаких извинений, полностью пренебрег тем фактом, что все сведения по этому делу вы получили от меня и благодаря мне, забыл, что когда-то я был твоим коллегой, а потом превратился в подозреваемого, и, наконец, пытаешься сделать из меня слугу. — Он покачал головой. — Как это понимать?

Да Сильва улыбнулся:

— Помнишь, недавно я спросил тебя, почему Соединенные Штаты не присылают нам побольше Вильсонов, а ты заявил, что я и с одним-то не знаю что делать?

— Помню.

— Ну вот, — развел руками Да Сильва, — я и стараюсь использовать то, что есть…

Маленький американец несколько секунд смотрел на своего спутника, потом расплылся в широкой улыбке:

— Я знал, что когда-нибудь все-таки дождусь извинений. — И он отправился за официантом.


Реймонд Чандлер Золотые рыбки

Аннотация

В «Золотых рыбках» Р. Чандлера продолжает борьбу с преступным миром частный детектив Филипп Марло, любимый персонаж писателя.






I

В тот день я не работал, а сидел, удобно устроившись в кресле. Через окно моей конторы проникал теплый ветер — частицы сажи из масляных горелок отеля «Мэнсон хаус», стоящего напротив, носились по настольному стеклу, как цветочная пыльца над лугом.

Я как раз собирался пойти позавтракать, когда вошла Кэтрин Хорн. Кэтрин, высокая неухоженная блондинка с грустными глазами, работала в полиции, но была уволена, когда вышла замуж за промышлявшего дутыми векселями мелкого жулика, которого пробовала обратить на путь истины. Это не удалось, и теперь она ждала, когда он выйдет из тюрьмы, чтобы попробовать еще раз. Она держала табачный киоск в «Мэнсон хаус» и присматривалась к комбинаторам, прогуливающимся в облаках дыма от дешевых сигар; время от времени одалживала кому-нибудь из них десять долларов, чтобы дать возможность смыться из города. Такое уж у нее было доброе сердце. Она села, вынула из большой блестящей сумки пачку сигарет и, прикурив от лежащей на моем столе зажигалки, выпустила из ноздрей струю дыма, недовольно морща при этом нос.

— Ты слышал когда-нибудь о жемчужинах Леандра? — спросила Кэтрин. — Черт побери, какой у тебя заношенный костюм! Чтобы так одеваться, надо иметь в банке кучу денег.

— Оба предположения ошибочны, — бросил я. — Никогда ничего не слышал о жемчуге Леандра, и счета в банке у меня нет.

— В таком случае, может, у тебя есть желание получить часть от двадцати пяти кусков?

Я закурил из ее пачки. Встав, она прикрыла окно.

— С меня достаточно этой гостиничной вони. — Она опять уселась в кресло и продолжила: — Вся эта история началась девятнадцать лет назад. Один тип отсидел в Ливенпортской тюрьме пятнадцать лет и четыре года назад освободился. Богатый лесоторговец с Севера, некий Сол Леандр, купил их, эти жемчужины, значит, для своей жены. Две штуки стоили двести кусков.

— Их, наверное, перевозили на тачках, — заметил я.

— Вижу, ты не знаток жемчуга, — продолжала Кэт. — Дело не только в величине. Так или иначе, сегодня они стоят еще больше, а награда в двадцать пять кусков, назначенная страховой компанией, все еще ждет.

— Понимаю. Кто-то их увел.

— Ну наконец-то ты начинаешь думать. — Она бросила окурок в пепельницу и, как всякая женщина, позволила ему дотлевать там.

Я затушил ее окурок.

— Именно за это тот тип сидел в Ливенпорте, но доказать, что жемчуг у него, так и не удалось. Он устроил налет на почтовый вагон. Сначала спрятался внутри, где-то в Вайоминге застрелил охранника, выкрал содержимое почтовых посылок и скрылся. Его накрыли уже в Британской Колумбии. Добычи так и не нашли, а он получил пожизненное.

— Если это долгая история, предлагаю выпить.

— Я никогда не пью до захода солнца. Это помогает мне не опуститься окончательно.

— Это сложно. Особенно для эскимосов, — ответил я, — тем более летом.

Она проследила взглядом, как я вытаскиваю небольшую плоскую бутылку, и продолжила:

— Его звали Уолли Сип. Работал он в одиночку. И никто не смог ни словечка из него вытянуть по поводу добычи. Только через пятнадцать лет ему пообещали помилование, если признается, где спрятано награбленное. Он отдал все, кроме жемчужин.

— Где он это прятал? — недоверчиво спросил я. — В шляпе?

— Слушай, это серьезно. Я кое-что разузнала об этих жемчужинах.

Прикрыв рот рукой, я сделал серьезный вид.

— Он заявил, что ничего не знает об этом жемчуге, и его должны были выпустить. А жемчужины все-таки были в этом вагоне, в заказной бандероли, и никто их больше не видел.

В горле у меня стало сухо. Я ничего не ответил.

— Однажды во время отсидки в Ливенпорте, — продолжала Кэт, — только один раз за эти пятнадцать лет, Уолли Сип дорвался до банки спиртового лака и нажрался, как свинья. Его соседом по камере был тогда маленький человечек, которого звали Пилер Мурдо. Ему дали двадцать семь месяцев за подделку двадцатидолларовых банкнот. Сип сказал ему, что закопал жемчужины где-то в Айдахо.

Я слегка наклонился вперед.

— Ну что, интересно? — спросила она. — Слушай дальше. Пилер Мурдо снимает у меня комнату. Он наркоман и болтает во сне.

Я снова откинулся на спинку кресла.

— О Господи! А я уже мечтал, как буду тратить свою долю вознаграждения!

Кэт холодно посмотрела на меня, потом взгляд ее потеплел.

— Ладно, — сказала она беспомощно. — Я понимаю, все это выглядит совершенной ерундой. Столько лет все ловкачи пробуют разгадать эту загадку — типы с почты, частные агентства и так далее... А потом это удается какому-то наркоману. Но это неплохой человек. И у меня такое впечатление, что он не врет. Он знает, где сейчас Сип.

— Он что, все это выболтал во сне? — спросил я ее.

— Ну откуда! Но ты меня знаешь. У бывшего полицейского хороший слух. Может, я была слишком любопытна, но поняла, что он в прошлом уголовник, и меня беспокоит, что он нюхает это свинство. Пилер сейчас мой единственный съемщик, и, проходя мимо его двери, я слышала, как он разговаривал сам с собой. Так я узнала достаточно, чтобы однажды слегка его прижать. Он рассказал остальное. Чтобы получить эти деньги, ему нужен кто-нибудь в помощники.

— Где Сип? — спросил я, снова наклоняясь вперед.

Кэт Хорн с усмешкой покачала головой.

— Именно этого, да еще теперешнюю фамилию Сипа он мне и не захотел сказать. Но это где-то на севере, в штате Вашингтон, в городке Олимпия или где-то поблизости. Пилер видел его там и все о нем разузнал. Утверждает, что Сип его не заметил.

— Откуда этот Пилер тут взялся? — спросил я.

— Именно здесь его арестовали и отсюда выслали в Ливенпорт. Ты сам знаешь, преступник всегда возвращается туда, где впервые поскользнулся. Но сейчас у него нет здесь друзей.

Я закурил следующую сигарету и налил себе еще капельку виски.

— Так ты говоришь, что Сип уже давно освободился. Пилер сидел только двадцать семь месяцев. Чем он занимался после отсидки?

В широко открытых голубых глазах Кэт появилось выражение сочувствия.

— Ты, наверное, думаешь, что на свете есть только одна тюрьма, в которой он мог сидеть?

— О'кей, — ответил я. — Он согласится поговорить со мной? Может быть, ему нужна помощь, чтобы договориться со страховой компанией на случай, если окажется, что эти жемчужины вообще существуют, что Сип, не колеблясь, отдаст их Пилеру и так далее... Это ему нужно.

Кэт вздохнула:

— Да, он поговорит с тобой. Ему это нужно. Он чего-то боится. Ты можешь пойти туда сразу, прежде чем он примет вечернюю порцию?

— Конечно, если ты считаешь, что так будет лучше.

Она вынула из сумочки плоский ключ, написала на листке из моей записной книжки адрес и медленно встала со стула.

— Это двухквартирный дом, два отдельных входа. Внутри тоже есть двери, закрытые с моей стороны. Я это говорю на случай, если он не будет отвечать на звонки.

— О'кей, — проворчал я, выпустил струю дыма в потолок и внимательно посмотрел на нее.

Подойдя к двери, Кэт остановилась и вернулась назад. Глаза ее были опущены.

— Мое участие в деле стоит немного, — прошептала она. — Может, вообще ничего. Но если бы я смогла отложить тысячу-другую ко времени, когда Джонни выйдет, может быть...

— Может быть, тебе удалось бы сделать из него порядочного человека, — докончил я. — Вся эта история, Кэт, нереальна. Но, если я не ошибаюсь, ты получишь ровно треть.

Она судорожно вздохнула и посмотрела мне в глаза, сдерживая слезы.

— И еще одно, — тихо добавила она. — Я имею в виду этого старика, Сипа. Он отсидел пятнадцать лет. Он получил свое, получил полностью. Ты не считаешь, что мы поступаем подло?

Я покачал головой:

— Он ведь украл их, правда? Убил человека. На что он сейчас живет?

— У его жены есть деньги, — ответила Кэт Хорн. — Для развлечения он разводит золотых рыбок.

— Золотых рыбок? — повторил я. — Чтоб его черти взяли!

Кэт вышла из комнаты.

II

Последний раз я был в районе Серого озера, когда помогал сотруднику окружного прокурора Бэрни Ольсу подстрелить бандита по имени Пок Эндрюс. Случилось это ближе к вершине холма, вдали от озера. Дом Кэт Хорн стоял ниже, у петли, которую делало шоссе, огибающее склон холма. Он стоял на плоском участке, отделенном от улицы потрескавшейся каменной кладкой, сзади виднелось несколько незастроенных участков.

Так как когда-то это был двухквартирный дом, у него было два входа; к каждому вела отдельная лестница. На зарешеченном окошке одной из дверей виднелась табличка с надписью: «Звонить в номер 1432».

Я припарковал машину, поднялся по ступенькам, прошел между двумя рядами гвоздик и, преодолев еще одну лестницу, остановился у двери, на которой висела эта табличка. Это был вход для квартирантов. Я нажал кнопку звонка. Никто не открывал, я подошел ко второй двери. И опять на звонок никто не отреагировал.

Пока я ждал, из-за поворота выехал серый «додж», сидевшая в нем элегантно одетая в голубое девушка какое-то мгновение приглядывалась ко мне. Я не заметил, был ли в машине еще кто-нибудь кроме нее, не обратил на это внимания, не предполагая, что это может иметь какое-то значение.

Я вынул ключ, который дала мне Кэт, и через секунду уже был в салоне, где стоял запах кедрового масла. Самая необходимая мебель, сетчатые занавески и луч света на полу — там, где кончались занавески. Здесь была небольшая столовая, кухня, в глубине — спальня, наверное, принадлежащая Кэт, ванная и вторая спальня, приспособленная, вероятно, под гардероб. В этой комнате я нашел дверь, соединяющую обе половины дома.

Открыв ее, я очутился как бы в зеркальном отражении первой половины дома. Все, за исключением мебели, было расположено в обратном порядке. Салон в этой части дома был превращен в двухместную спальню, у которой был вид нежилого помещения.

Я направился вглубь дома, миновал вторую ванную и постучал в дверь комнатки, расположенной так же, как спальня Кэт.

Никто не отвечал. Нажав на ручку, я вошел. Маленький человечек, лежащий на кровати, был, наверное, Пилером Мурдо. Сначала я заметил его ноги, потому что они были босы, хотя он был одет, и свисали с кровати. Щиколотки ног были связаны веревкой. Подошвы были сожжены до живого мяса. Несмотря на открытое окно, в комнате стоял смрад горелого мяса и запах горящего дерева. Шнур стоящего на столе утюга был все еще включен в розетку. Я подошел и выдернул его.

Вернувшись в кухоньку Кэт, я достал из холодильника бутылку виски и, проглотив порядочную порцию, некоторое время глубоко дышал, глядя в окно на пустующий соседний участок. За домом я заметил бетонную дорожку и деревянную зеленую лестницу, ведущую на улицу.

Я возвратился в комнату Мурдо. Коричневый в красную полоску пиджак висел на спинке стула. Карманы были вывернуты, их содержимое лежало на полу. Вывернуты были и карманы брюк из той же материи. Рядом с покойником на кровати лежали ключи, немного мелочи и носовой платок; здесь же была металлическая коробочка, похожая на женскую пудреницу, из которой высыпалось немного блестящего белого порошка. Кокаин.

Мурдо был худой и низенький, у него были редкие темные волосы, большие уши и бесцветные глаза — просто широко открытые глаза покойника. Раскинутые руки были в запястьях связаны веревкой, пропущенной под кроватью.

Я внимательно осмотрел тело и не нашел следов пули или ножа. Подошвы ног были сожжены, но других повреждений не было. Причиной смерти мог быть шок, сердечный приступ, а может быть, и то и другое вместе. Тело не успело остыть. Кляп во рту был теплый и влажный.

Аккуратно протерев все, до чего дотронулся, я секунду постоял, глядя в окно на улицу, и вернулся в машину.

В половине четвертого я вошел в холл «Мэнсон хаус» и подошел к расположенному в углу табачному киоску. Облокотившись о стеклянный прилавок, попросил «Кэмел».

Кэт Хорн быстрым движением положила передо мной сигареты, засунула сдачу в верхний карман моего пиджака и послала мне дежурную улыбку.

— Ну что? Тебе не потребовалось на это много времени? — заметила она, искоса поглядывая на какого-то пьяного, стоящего сбоку, который силился прикурить сигару от старомодной фитильной зажигалки.

— Приготовься услышать плохие новости, — сказал я.

Она быстро повернулась и толкнула по стеклянному прилавку коробок со спичками прямо в сторону пьяного. Он неловко потянулся за ними, уронил на пол и спички, и сигару, поднял их и отошел со злобной миной, оглядываясь, словно ждал, что кто-нибудь даст ему пинка.

Кэт смотрела в пространство над моей головой. Глаза ее были лишены всякого выражения.

— Я готова, — прошептала она.

— Ты получишь ровно половину, — негромко сказал я. — Пилер выбыл из игры. Его убили в собственной кровати.

Она прикрыла глаза, сжала кулачок на прилавке у моего локтя. Ее губы внезапно побелели.

— Послушай, — тянул я, — ничего не говори, пока я не закончу. Он умер от шока. Кто-то прижег ему пятки электрическим утюгом. Не твоим, я проверил. Наверное, он умер сразу и не успел рассказать много. Во рту у него был кляп. Честно, по дороге я еще думал, что это какая-то ерунда. Теперь же совсем в этом не уверен. Если он проговорился, то проиграли и мы, и Сип, если только мне не удастся оказаться там раньше. Эти люди не шутят. Если он ничего не сказал, у нас есть еще немного времени.

Она повернула голову и уставилась на вращающиеся двери. На ее щеках появились белые пятна.

— Что же мне делать? — прошептала Кэт.

Я заглянул в коробку с сигарами и сунул внутрь ключ. Кэт ловко схватила его и сжала в руке.

— Ты вернешься домой, как обычно, и найдешь труп. Ты ничего не знаешь. О жемчужинах и обо мне — ни слова. Когда проверят отпечатки пальцев и узнают о его прошлом, предположат, что это какие-то давние счеты.

Я открыл пачку, закурил сигарету и посмотрел на нее. Она даже не вздрогнула.

— Ты сможешь это сыграть? Если нет, то лучше сразу скажи.

— Конечно, смогу! — Она удивленно подняла брови. — Я что, похожа на кого-то, кто истязает людей?

— Ты вышла за жулика, — сказал я неприязненно.

Она мгновенно покраснела. Именно это мне и было нужно.

— Он не жулик! Просто жуткий болван! Никто ни в чем меня не обвиняет, даже ребята из полиции.

— Ну ладно, очень рад. В конце концов, это убийство — не наше дело. Но если сейчас мы проговоримся, то можем распрощаться с любым вознаграждением, даже если оно когда-нибудь будет выплачено.

— Понятно, — решительно произнесла Кэт. — Ах, несчастный бедняга! — добавила она, почти рыдая.

Я похлопал ее по плечу, улыбнулся сердечно, как только мог, и вышел из «Мэнсон хаус».

III

Страховая компания занимала три скромные комнатки в большом административном здании. Она была настолько влиятельной фирмой, что могла себе позволить размещаться в таком скромном помещении.

Начальником отдела был некий Латен, лысый мужчина средних лет со спокойным взглядом и аристократическими пальцами, в которых он держал сигару. Он сидел за большим полированным столом и доброжелательно смотрел на мой подбородок.

— Мистер Марло, не так ли? Я слышал о вас. — Блестящим ногтем он коснулся моей визитки. — Что вас привело сюда?

Я взял в руки сигарету и, слегка понизив голос, спросил:

— Вы помните дело о жемчужинах Леандра?

Он медленно, скучающе улыбнулся.

— Да, наверное, я не скоро о нем забуду. Они обошлись нашей фирме в сто пятьдесят тысяч долларов. Я был тогда заносчивым сопляком, работал в отделе выплат по страховке.

— У меня есть идея, — сказал я ему. — Возможно, бессмысленная. Да, наверное, это ерунда. Но я хотел бы попробовать. Вы все еще готовы выплатить те двадцать пять кусков награды?

Он негромко рассмеялся:

— Двадцать кусков, Марло. Мы сами истратили уже пять. Вы теряете время.

— Мое время принадлежит мне. Итак, двадцать. Я могу рассчитывать на какую-нибудь помощь с вашей стороны?

— Помощь? Какого рода?

— Мог бы я получить рекомендательное письмо в другие ваши отделения? На случай, если мне будет нужно выехать в другой штат и понадобится помощь тамошних властей?

— В какой другой штат?

Я улыбнулся. Постукивая сигарой о край пепельницы, он ответил мне улыбкой. Ни один из нас не улыбался искренне.

— Я не могу дать вам такого письма, — сказал он. — Нью-Йорк не даст на это согласия. Таковы наши внутренние отношения. Но неофициально вы можете рассчитывать на сотрудничество с нами. А также на двадцать тысяч, если вам повезет. Но из этого ничего не выйдет...

Усевшись поудобнее, я закурил, выпустив струю дыма в потолок.

— Не выйдет? Почему вы так считаете? Вы не нашли этих жемчужин. Но ведь они были, правда?

— Конечно, были. И если они еще существуют, то являются нашей собственностью. Но еще не было случая, чтобы вещь стоимостью в двести тысяч исчезла на двадцать лет, а потом внезапно была найдена.

— Хорошо. Я уже сказал, что мое время принадлежит мне.

Он стряхнул пепел с сигары и внимательно посмотрел на меня.

— Вы мне симпатичны, — проговорил он. — Даже если у вас заскок. Но мы — фирма серьезная. Предположим, что с этой минуты я отдам приказ следить за вами. Что тогда?

— Тогда я проиграл. Я пойму, что за мной следят. Слишком долго я работаю сыщиком, чтобы не заметить этого. Я откажусь от всего этого, расскажу все, что знаю, полиции и вернусь домой.

— Почему вы хотите так поступить?

— Потому, — ответил я медленно, — что человека, который напал на след жемчуга, сегодня утром пришили.

— Ах так? — Латен почесал нос.

— Не я его пришил, — добавил я.

Некоторое время мы оба молчали. Потом Латен сказал:

— Вам не нужно никакого письма. Все равно вы не носили бы его при себе. Кроме того, вы понимаете — после того, что я от вас услышал, я просто не решился бы дать вам письмо.

Я встал, улыбнулся и направился к двери. Латен быстро поднялся с кресла, обогнул стол и положил мне на плечо небольшую, изящную руку.

— Послушайте, я понимаю, что это сумасшествие, но если вам удастся что-нибудь отыскать, прошу сразу же появиться у нас. Нам нужна реклама.

— А я, черт побери, что буду с этого иметь? — проворчал я.

— Двадцать пять кусков.

— Я думал, только двадцать.

— Двадцать пять. Я все еще уверен, что у вас заскок. Сип вообще не нашел этих жемчужин. Если бы они у него были, мы давно бы с ним договорились.

— О'кей, — ответил я. — У вас была куча времени, чтобы принять решение.

Мы пожали друг другу руки и улыбнулись, как два ловкача, каждый из которых знает, что не в состоянии провести другого, но все еще пробует сделать это.

Я вернулся к себе без четверти пять. Выпил пару стаканчиков, потом набил трубку и сел, чтобы собраться с мыслями. И тут зазвонил телефон.

— Марло? — спросил женский голос — тихий, сосредоточенный, решительный. Голос был незнакомый.

— Да.

— Советую повидаться с Рашем Маддером. Вы его знаете?

— Нет, — солгал я. — Зачем мне с ним видеться?

В трубке раздался холодный смешок.

— По делу парня, у которого болели пятки, — произнес тот же голос.

Нас прервали. Я положил трубку, зажег спичку и глядел в стену, пока спичка не обожгла мне пальцы.

Раш Маддер был адвокатом с сомнительной репутацией, контора его помещалась в доме Корна. Специалист по уличным происшествиям, заключению мелких сделок, доказательству алиби, короче, по делам, от которых попахивало, а доход был невелик. Мне не доводилось слышать, чтобы он ввязался в какое-нибудь серьезное дело, например, прижигание чьих-то пяток.

IV

На Спринг-стрит было заметно, что приближается конец рабочего дня в учреждениях. У тротуаров кружили пустые такси, машинистки, чуть раньше окончив работу, уже пошли по домам, один за другим шли трамваи, а постовые полицейские пытались ликвидировать пробки, возникающие на перекрестках.

У дома Корна был узкий фасад горчичного цвета. Рядом с входом — витрина с выставкой искусственных челюстей. В списке жильцов я обнаружил стоматологов, применяющих безболезненную технику, людей, помогающих другим получить профессию, несколько фамилий, против которых не было никакой добавочной информации, и некоторое количество номеров, рядом с которыми не было фамилий. Раш Маддер, адвокат, снимал 619-й номер.

Я вышел из кабины расхлябанного лифта, бросил взгляд на грязную плевательницу на грязном резиновом коврике, прошел по коридору, пропитанному вонью окурков, и нажал на ручку стеклянной двери номера 619. Дверь была закрыта. Я постучал.

На матовом стекле появилась тень, затем дверь с громким скрипом отворилась внутрь. Передо мной стоял полный мужчина; у него был округлый мягкий подбородок, толстые черные брови, жирная кожа и усики, которые делали его лицо значительно шире.

Он протянул мне два прокуренных пальца.

— Прошу, прошу... Старый следопыт собственной персоной. Соколиный глаз... Мистер Марло, если не ошибаюсь?

Я вошел и подождал, пока дверь закроется. Голые стены, линолеум на полу вместо ковра плоский стол, второй стол, приставленный к нему под прямым углом, большой зеленый сейф, настолько же несгораемый, насколько несгораем магазинный мешок для покупок. Два ящика для папок, три стула, стенной шкаф и рядом с дверью, в углу, умывальник.

— Прошу, прошу, садитесь, — сказал Маддер. — Рад вас видеть. — Он шумно обошел стол, поправил подушку в кресле и сел. — Хорошо, что вы надумали зайти. Чем могу служить?

Я тоже сел, вставил в рот сигарету и молча смотрел на него. Было заметно, как он стал потеть, начиная со лба и линии волос. Он схватил карандаш и стал что-то чертить в записной книжке, потом бросил на меня быстрый взгляд и снова опустил глаза в записную книжку. Наконец, глядя на меня, он тихо сказал:

— Вы что-нибудь придумали?

— В связи с чем?

— В связи с неплохим дельцем, которое мы могли бы обделать. Ну, скажем, ювелирного свойства, — добавил он, не глядя на меня.

— Что это за девица? — спросил я.

— Что? Какая девица? — Он все еще избегал моего взгляда.

— Та, которая мне звонила.

— А что, вам кто-нибудь звонил?

Я потянулся к его старомодному телефону с висячей трубкой, снял ее и стал очень медленно набирать номер полицейского участка. Наверное, он знал этот номер так же хорошо, как собственную шляпу.

Он протянул руку и остановил меня.

— Послушайте, — сказал он плаксиво. — Зачем спешить? Зачем вызывать полицию?

— Они хотели бы с вами переговорить, — объяснил я. — Вы знаете девицу, которой кое-что известно о парне, у которого болели пятки?

— Это что, обязательно? — Воротник стал ему тесен, он схватился за него рукой.

— Для меня — нет. Но если вы считаете, что я намерен сидеть здесь и терпеть ваши психологические тесты, этим, видимо, кончится.

Маддер открыл пачку сигарет и вставил одну в рот, руки его дрожали.

— Ладно, — сказал он глухо, — ладно. Не горячитесь, пожалуйста.

— Хватит пудрить мне мозги! — прикрикнул я. — К делу! Если вы хотите предложить мне работу, она, скорее всего, такова, что мне не захочется пачкать руки. Но предложение я в любом случае могу выслушать.

Маддер кивнул. Он уже успокоился. Понял, что я блефую. Он выпустил струю дыма и смотрел, как она поднимается к потолку.

— Ладно, — сказал он спокойно. — Я тоже иногда разыгрываю дурачка. Дело в том, что мы знаем все. Кэрол видела, как вы вошли в дом, а потом из него вышли. Никто не звонил в полицию.

— Кэрол?

— Кэрол Донован. Моя знакомая. Это она вам звонила.

Я кивнул:

— И что дальше?

Ответа не последовало. Он сидел в кресле и посматривал на меня с превосходством.

Улыбнувшись, я наклонился к нему:

— Значит, это вас не беспокоит? Вы не знаете, зачем я туда поехал и почему потом не вызвал полицию. Ответ прост. Я думал, что это секрет.

— Давайте перестанем играть в кошки-мышки, — сказал он кисло.

— Согласен, — бросил я. — Поговорим о жемчужинах. Это для вас интереснее?

Глаза Маддера заблестели. Он старался выглядеть возбужденным, но это ему не особенно удавалось. Голос у него был холодный и спокойный.

— Кэрол познакомилась с этим коротышкой как то вечером. Трахнутый сморчок нанюхался порошка, все время твердил одно и то же, нес что-то о жемчуге, о старике с северо-запада или из Канады, который когда-то увел эти жемчужины и до сих пор прячет их у себя. Не хотел только сказать имени и назвать место, где живет этот тип. Обходил эту тему, так и не проболтался. Не знаю почему.

— Может, хотел, чтобы ему припекли пятки? — заметил я.

Губы Маддера задрожали, на лбу снова выступил пот.

— Это не я, — прошептал он сдавленно.

— Вы, девица — какая разница? Этот парень мертв, могут начать дело об убийстве. Вы так и не узнали того, что вам было нужно. Поэтому и позвали меня сюда. Думаете, я знаю то, чего вы не сумели узнать. Глупости. Если бы я знал то, что нужно, меня бы здесь не было, а если бы вы это знали, то не пригласили бы меня. Так?

Он медленно улыбнулся, как будто улыбка вызывала у него боль, с усилием выпрямился в кресле, открыл нижний ящик стола и выставил коричневую бутылку и два граненых стаканчика.

— Пополам, — прошептал он тихо. — Вы и я. Кэрол исключается из компании. Черт с ней, Марло. Она слишком крута. Я видел много крутых женщин, но у этой каменное сердце. А выглядит так, что никто бы и не подумал.

— Я ее видел?

— Наверное. Она говорит, что вы ее заметили.

— А, это та, из «доджа».

Он утвердительно кивнул, наполнил стаканы, поставил бутылку и встал из-за стола.

— Я пью с водой, а вы?

— Нет, спасибо. Но зачем вам я? Я не знаю ничего, кроме того, что услышал здесь. Вернее сказать, совсем немного сверх этого. Наверняка вы знаете намного больше, если уж решились зайти так далеко.

Он оторвал взгляд от стаканов и хитро посмотрел на меня.

— Я знаю, где можно получить за жемчужины Леандра пятьдесят кусков — в два раза больше, чем вам обещали. Даже поделившись, я получаю свое. Мне нужен кто-нибудь, кто сможет выступить официально, такой человек, как вы. Ну так что, с водой или без?

— Без.

Он подошел к умывальнику, открыл кран и вернулся с наполненным стаканом. Снова сел за стол и с улыбкой поднял стакан. Мы выпили.

V

До этой минуты я сделал всего четыре ошибки. Первая заключалась в том, что я вообще влез во всю эту историю, даже делая это для Кэт. Вторая — что не бросил все это, когда наткнулся на труп Пилера Мурдо. Третья — что позволил Маддеру понять, что я знаю, чего он хочет. Четвертая — самая страшная ошибка — то, что я выпил это виски.

Уже делая глоток, я почувствовал странный привкус. Потом внезапно меня осенило — так отчетливо, как будто я это видел, — что он заменил свой стакан на другой, стоявший за шкафом и наполненный чем-то безвредным.

С секунду я сидел неподвижно, держа в руках стакан и собираясь с силами. Лицо Маддера, казалось, стало увеличиваться, приобретая форму полной луны, подернутой туманом. Сидя, он наблюдал за мной, под усиками появилась и исчезла усмешка.

Я достал из заднего кармана брюк сложенный носовой платок. Скрытая в нем небольшая гирька была почти незаметна. Маддер быстро сунул руку под пиджак, однако застыл без движения.

Встав со стула, я бессильно качнулся вперед и ударил его прямо по макушке.

Открыв рот, он начал подниматься. Я ударил его в челюсть. Колени Маддера подогнулись, рука бессильно высунулась из-под пиджака и перевернула стоящий на столе стакан. Я поставил его на место и прислушался, борясь со все усиливающимся сонным отупением. Подойдя к двери в соседнюю комнату, я попробовал ее открыть. Она была заперта. Уже с трудом держась на ногах, я подтащил к входным дверям один из стульев и спинкой заложил ручку двери. Секунду постоял у дверей, стиснув зубы, тяжело дыша и проклиная себя. Затем вытащил наручники и направился к Маддеру.

Из-за висящей в шкафу одежды вышла очень красивая темноволосая сероглазая девица с направленным в мою сторону револьвером тридцать второго калибра.

На ней был элегантный голубой костюм. Из-под надвинутой на глаза шляпки с круглыми полями спадали блестящие черные волосы. Взгляд темно-серых глаз был одновременно холоден и спокоен. Молодое, свежее лицо было безжалостно.

— Порядок, Марло. Ляг и выспись. Ты все равно проиграл.

Я неуверенно шагнул к ней, взмахнув платком с гирькой. Она покачала головой. При этом движении лицо ее внезапно увеличилось, его контуры размазывались и колебались. Дуло револьвера становилось то широким, как вход в туннель, то узким, словно кончик зубочистки.

— Не будь дураком, Марло. Отдохнешь несколько часов, да и у нас будет немного времени. Не заставляй меня стрелять. Я готова это сделать.

— Черт побери, — промямлил я. — Совершенно в этом не сомневаюсь.

— И правильно делаешь, котик. Я — дама, любящая делать по-своему. Ну ладно. Садись.

Пол приподнялся и с силой ударил меня. Я сидел на нем, как на плоту, плывущем по бурному морю. Попробовал приподняться на руках, но ощущения, что я дотронулся до паркета, не было. Ладони одеревенели, тело было как бы парализовано.

Я попробовал смерить ее взглядом.

— Ха-ха! Убийца в юбке, — захохотал я.

Ее смех был холоден, голос почти не доходил до меня. В голове у меня били боевые барабаны, тамтамы из далеких джунглей. Я видел движущиеся волны света и тени и слышал шелест — так шелестят верхушки деревьев, качающихся от ветра. Я не хотел ложиться. И лег.

Откуда-то издалека до меня донесся девичий голос:

— Пополам, а? Ему не нравится мой образ действий! Что за мягкость чувств! Надо будет им заняться.

Погружаясь в глубину, я неясно почувствовал какой-то приглушенный толчок — может, грохот выстрела? Я надеялся, что она застрелила Маддера, но ошибся. Просто помогла мне заснуть при помощи моей собственной гирьки.

Когда я пришел в себя, было уже темно. Над моей головой раздался какой-то громкий треск. В открытом окне рядом со столом появился сноп желтого света, падающий на боковую стену дома. Звук повторился, и свет исчез. Неоновая реклама на крыше.

С полу я поднимался, двигаясь, как человек, выбирающийся из густой грязи. Кое-как добрался до умывальника, облил лицо холодной водой, дотронулся до макушки и скривился от боли. Затем дотащился до двери и нажал выключатель.

Вокруг стола валялись разбросанные бумаги, сломанные карандаши, конверты, пустая коричневая бутылка из-под виски, окурки сигарет и пепел. Мусор, оставленный кем-то, кто постепенно опустошал ящики. Мне подумалось, что обыскивать их нет смысла. Выйдя из конторы, я воспользовался расхлябанным лифтом, потом в уличном баре выпил рюмку коньяка, отыскал свой автомобиль и поехал домой.

Я переоделся, уложил сумку, выпил немного виски и поднял трубку заливающегося телефона. Было где-то около половины одиннадцатого.

— Значит, ты не уехал, — раздался голос Кэтрин Хорн. — Я надеялась, что еще застану тебя.

— Ты одна? — спросил я все еще хриплым голосом.

— Да, но недавно. Несколько часов в доме было полно полиции. Учитывая, что произошло, они были даже очень милы. Считают, что это какие-то старые счеты.

— А телефон теперь, наверное, прослушивается, — буркнул я. — Куда, собственно говоря, я должен был ехать?

— Ну... ты же знаешь. Мне сказала об этом та, твоя девушка.

— Невысокая брюнетка? Очень хладнокровная? Говорила, что ее зовут Кэрол Донован?

— У нее была твоя визитка. Постой, разве это была не...

— У меня нет никакой девушки, — ответил я мрачно. — Могу спорить, что в разговоре, не подумав, ты упомянула одно название — название города на севере страны. Да?

— Да-а-а... — неуверенно подтвердила Кэт.

Мне удалось попасть на ночной авиарейс.

Путешествие могло быть вполне приятным, если бы у меня все время не болела голова и не терзали мечты о воде со льдом.

VI

Гостиница «Сноквольми» расположена на Кэпитэл-вэй в Олимпии. Перед ее окнами парк, занимающий целый квартал. Я прошел через кафе и добрался до места, где залив Пьюджета глубже всего вдается в сушу и заканчивается чередой опустевших пристаней. Все кругом было занято штабелями старательно уложенных бревен; какие-то старики сонно шатались среди штабелей или покуривали трубочки, сидя на ящиках под вывесками: «Дрова и щепки на растопку. Доставка бесплатно».

За ними была низкая береговая скала, огромные северные сосны вырисовывались на фоне серо-голубого неба.

Два старика, сидящих в каких-нибудь шести шагах друг от друга, казалось, не замечали один другого. Я медленно подошел к одному из них. На нем были вельветовые штаны, что-то, что некогда было красно-черной шерстяной курткой, и старая фетровая шляпа, вся в пятнах, как будто ее носили лет двадцать. В одной руке он держал коротенькую черную трубку, не очень чистыми пальцами другой осторожно старался вырвать длинный вьющийся волос, торчащий из ноздри.

Поставив вертикально один из ящиков, я уселся, набил трубку, закурил и выпустил клуб дыма.

— Кто бы мог подумать, что оно соединяется с Тихим океаном, — сказал я, небрежно указав рукой на море.

Он покосился в мою сторону.

— Тихий залив... спокойный, сонный, как весь ваш городок, — продолжал я. — Мне нравятся такие места.

Старик молча смотрел на меня.

— Могу поспорить, — добавил я, — что человек, живущий тут достаточно давно, знает всех жителей города и его окрестностей.

— На что поспорим? — спросил он.

Я достал из кармана серебряный доллар. Они еще встречались здесь в обращении. Старик взглянул на него, кивнул, потом внезапно вырвал волос из ноздри и посмотрел его на свет.

— И вы бы проиграли, — сказал он мне.

Я положил монету на колено.

— Вы знаете тут кого-нибудь, у кого много золотых рыбок?

Старик внимательно смотрел на монету. Сидящий рядом с нами мужчина был в комбинезоне, на ногах ботинки без шнурков. Он тоже уставился на доллар. Оба одновременно сплюнули.

— Я плоховато слышу, — ответил мой собеседник, медленно поднялся и двинулся в сторону барака, сбитого из старых досок разной длины. Войдя внутрь, он с треском захлопнул за собой дверь.

Второй нехотя бросил на землю топор, плюнул в направлении закрывшейся двери и отошел к дровяным поленницам.

Двери барака приоткрылись, и тот, в шерстяной куртке, высунул голову.

— Вы не найдете здесь ничего, кроме болотных крабов, — промолвил он и снова хлопнул дверью.

Я спрятал доллар в карман и двинулся под гору, решив, что изучение их языка заняло бы у меня слишком много времени.

Кэпитэл-вэй тянулась с севера на юг. Мимо меня прошел темно-зеленый трамвай, направлявшийся к остановке с названием «Тамуотер».

Вдали виднелись здания правительства штата. Двигаясь на север, я миновал две гостиницы, какие-то магазины и добрался до места, откуда отходили две дороги. Правая вела в Такому и Сиэтл, левая — через мост и дальше за город, на полуостров Олимпик.

Сразу же за перекрестком улица становилась старой и грязной. Шагая по растрескавшемуся асфальту, я миновал китайский ресторан, забитый досками кинотеатрик, какой-то ломбард и добрался до висящей над замусоренным тротуаром вывески: «Табачные изделия». Ниже виднелась надпись: «Бильярдная», написанная маленькими буквами, как бы в надежде, что никто ее не заметит.

Я вошел внутрь, миновав стойку с цветными журналами и витрину с сигарами, по которой ползали мухи. С левой стороны там был длинный деревянный прилавок, несколько игровых автоматов и бильярдный стол. У автоматов вертелись трое ребятишек. Высокий худой мужчина со слабо очерченной челюстью играл сам с собой в бильярд, держа во рту потухшую сигару. Я устроился на стульчике у стойки. Лысый продавец с неприятным выражением глаз встал со стула, вытер руки толстым серым фартуком и показал в усмешке золотой зуб.

— Виски, — сказал я. — Не знаете ли вы кого-нибудь, кто разводит здесь золотых рыбок?

— Да, — ответил он. — Нет.

Он налил чего-то под прилавком и пододвинул в мою сторону стаканчик из толстого стекла.

— Двадцать пять центов.

Я понюхал содержимое и поморщился.

— Это «да» относилось к виски?

Лысый вынул из-под прилавка большую бутылку с этикеткой, которая утверждала, что это «Наилучшее виски, сделанное на юге, самое меньшее за четыре месяца до даты приобретения».

— О'кей, — ответил я ему. — Я вижу, что оно здесь недавно.

Я добавил в стаканчик немного воды и выпил. Судя по вкусу, это могла быть противохолерная вакцина. Я положил на прилавок двадцать пять центов. Бармен скривил физиономию, показав золотой зуб, схватился за край стойки могучими лапами и выставил подбородок в мою сторону.

— Вы что-то сказали? — спросил он почти ласково.

— Что я здесь недавно, — бросил я. — Ищу золотых рыбок для аквариума. Золотых рыбок.

— Я что, похож на кого-то, кто может знать типа, занимающегося золотыми рыбками? — очень медленно спросил бармен. Лицо его слегка побледнело.

Длинноносый, который играл сам с собой в бильярд, положил кий на полку, быстро подошел к прилавку и, встав около меня, бросил пять центов.

— Перед тем как наделаешь в штаны, подай-ка мне кока-колу, — сказал он бармену.

Бармен с видимым усилием оторвался от прилавка, проверил, не оставили ли его пальцы вмятины на деревянной поверхности, вытащил кока-колу, поставил на стойку, глубоко втянул воздух и отошел к двери с надписью: «Туалет».

Длинноносый, глядя в зеркало, висящее за прилавком, поднес стакан к губам. Левая часть его рта на секунду пришла в движение, и я услышал приглушенный голос:

— Как дела у Пилера?

Я потер большим пальцем об указательный, поднес к носу и грустно покачал головой.

— Он все еще употребляет это дерьмо?

— Да, — ответил я. — Не расслышал фамилии.

— Зови меня Сансет. Я дрейфую на Запад. Как думаешь, он не проболтается?

— Нет.

— Как тебя?

— Додж Виллис. Из Эль-Пасо.

— Где устроился?

— В гостинице.

Он отставил пустой стакан.

— Ладно, пошли.

VII

Мы поднялись наверх и сидели в моей комнате, поглядывая друг на друга поверх стаканов с виски, водой и льдом. Сансет внимательно присматривался ко мне своими близко посаженными, не имеющими выражения глазами, как бы оценивая и подводя итоги. Я ждал, прихлебывая виски. Наконец он заговорил — тихо, по-тюремному, почти не раскрывая рта.

— Почему Пилер не приехал вместе с тобой?

— По той же причине, что не остался здесь.

— То есть?

— Сам подумай.

Он кивнул, как будто то, что я сказал, имело какой-то смысл.

— Окончательная цена? — спросил он секунду спустя.

— Двадцать пять кусков.

— Болтовня, — сказал он решительно, почти грубо.

Я оперся о спинку стула, закурил, выпустил струю дыма в направлении окна и смотрел, как порыв ветра подхватил и развеял ее.

— Послушай, — сказал Сансет недовольно. — Я впервые тебя вижу. Может, ты и в порядке — понятия не имею.

— Тогда зачем ты ко мне подошел? — спросил я.

— Ты же сказал пароль...

И тут я пошел ва-банк:

— Ну да, — ответил я с улыбкой. — Я должен был зайти в табачную лавку и спросить про золотых рыбок.

Отсутствие реакции с его стороны показало, что я угадал. Это была удача, которая может только присниться, но которой даже во сне нельзя воспользоваться.

— Ну ладно, дальше что? — спросил Сансет, взяв в рот кусочек льда и посасывая его.

Я засмеялся:

— О'кей, Сансет. Понятно, ты осторожен. Так мы можем неделями разговаривать. Где старик?

Сансет сжал губы, облизнул их и снова сжал. Очень медленно отставил стакан и свободно оперся правой рукой о колено. Я уже понял, что сделал ошибку. Пилер знал, где старик, очень хорошо знал. И я тоже должен был знать, где он.

Когда Сансет заговорил, ничто в его голосе не указывало на то, что он меня раскусил.

— Хочешь, чтобы я выложил карты на стол! — крикнул он со злостью. — Не выйдет!

— Ладно, попробуем иначе, — проворчал я. — Пилер мертв.

У него дрогнули краешек рта и бровь. Глаза совершенно потеряли выражение, если это было еще возможно. Голос стал скрипучим, как будто водили пальцем по высушенной коже.

— Как это было?

— Конкуренты, о которых никто из нас не знал.

Револьвер блеснул в лучах солнца синеватым металлическим блеском. Я не заметил, как он его выхватил, заметил уже направленное на меня круглое темное отверстие ствола.

— Ты сглупил, когда пробовал меня надуть, — сказал Сансет сухо. — Я не люблю жуликов.

Я скрестил руки на груди, стараясь, чтобы моя правая была ему хорошо видна.

— Было бы глупо пробовать тебя надуть. Я говорю правду. Пилер склеил девчонку, она вытянула из него эту историю, но не до конца. Он не сказал, где искать старика. Вместе со своим шефом она зашла к нему, прижгли ему пятки утюгом. Он умер от шока.

— Я долго могу слушать, — ответил Сансет. Мой рассказ не произвел на него видимого впечатления.

— Я тоже! — крикнул я, притворяясь рассерженным. — Ты не сказал еще ничего, что имело бы какой-нибудь смысл, кроме того, что знаешь Пилера.

Он крутанул револьвер вокруг указательного пальца, очень внимательно рассматривая его.

— Старый Сип в Вестпорте, — ответил он спокойно. — Это название тебе о чем-нибудь говорит?

— Да. Цацки там?

— Откуда я знаю, черт побери! — Он перестал крутитьревольвер и оперся им о бедро. Ствол уже не смотрел в мою сторону. — Где конкуренты, о которых ты говорил?

— Надеюсь, что я их потерял, хотя и не совсем уверен. Я могу опустить руки и выпить?

— Можешь. Сам-то ты откуда взялся во всей этой истории?

— Пилер жил у жены моего приятеля. Сам он сидит. Это своя девица, ей можно верить. Он взял ее в компанию, а она рассказала мне... уже после всего.

— После того как его убрали? На скольких будем делить? Половина моя.

Я допил виски и отставил пустой стакан:

— Это не разговор.

Ствол револьвера слегка поднялся, потом опустился.

— Сколько всего человек? — вопрос прозвучал резко.

— Трое. Пилер ведь вышел из игры. Если только справимся с конкурентами.

— С этими прижигателями? Ерунда. Как они выглядят?

— Один тип, его зовут Раш Маддер, юрист с юга, около пятидесяти, толстый, тоненькие усики, волосы темные, на макушке лысина, рост средний. Девица, Кэрол Донован, длинные черные волосы, серые глаза, красивая, двадцать пять — двадцать восемь лет, невысокая, худощавая, в последний раз была одета в голубое, характер — кремень. Она — двигатель компании.

Сансет равнодушно кивнул и спрятал револьвер.

— Мы научим ее вежливости, если попробует совать свой нос, — сказал он. — У дома стоит моя машина, поедем в сторону Вестпорта и осмотрим окрестности. Может, тебе удастся обхитрить его при помощи золотых рыбок, а? Говорят, это у него пунктик. Я показываться не буду. Старик сразу меня раскусит, поймет, что я сидел.

— Отлично, — добродушно ответил я. — Я сам очень люблю золотых рыбок.

Сансет потянулся за бутылкой, налил себе виски и проглотил залпом. Встал, поправил воротничок и выставил свою убегающую челюсть вперед настолько, насколько это было возможно.

— Но ты не думай, браток, что все это пойдет как по маслу. Тебе придется двигаться ощупью и каким-нибудь образом выбить из него правду. Или же выкрасть эти жемчужины.

— Ладно, — ответил я. — За нами страховая компания.

Сансет одернул жилет и потер ладонью свою худую шею. Я надел шляпу, спрятал бутылку виски в сумку, стоящую рядом с моим стулом, и закрыл окно. Мы направились к выходу. Я уже протянул ладонь к дверной ручке, когда раздался стук в дверь. Движением руки я показал Сансету, чтобы он встал к стене. Секунду я смотрел на дверь, потом открыл ее.

В меня были нацелены два револьвера. Один маленький, двадцать второго калибра, другой — большой смит-вессон. Они не могли войти в дверь одновременно, поэтому девица вошла первой.

— О'кей, ловкач, — сказала она холодно. — Руки вверх. Посмотрим, достанешь ли ты до потолка.

VIII

Я медленно отступал вглубь комнаты. Пришельцы напирали на меня с двух сторон. Споткнувшись о дорожную сумку, я упал на спину, ударился об пол и со стоном перевалился на бок.

— Бросай оружие, — приказал Сансет, не повышая голоса. — Только спокойно.

Две склоненные надо мной головы быстро обернулись. Я успел вытащить револьвер, держал его, прижав к боку, — так, чтобы они не видели, и продолжал стонать.

Наступила тишина. Я не расслышал звука падающих револьверов. Дверь в комнату все еще была открыта и частично закрывала распластавшегося по стене Сансета.

— Смотри за этим легавым, Раш, и закрой дверь, — сказала девица сквозь зубы. — Тощий не может стрелять. И никто не может. Захлопни дверь, — добавила она едва слышно.

Маддер неуклюже отступал к двери, продолжая держать меня на мушке. За спиной у него был Сансет, и мысль об этом заставляла его нервно моргать. Я без труда мог бы его пристрелить, но это не входило в мои расчеты. Сансет стоял, расставив ноги, слегка высунув кончик языка. В его бесстрастных глазах появилось что-то вроде усмешки.

Он разглядывал девицу, а она смотрела на него, и оба целились друг в друга из револьверов.

Маддер добрался до двери и сильно толкнул ее. Я точно знал, что сейчас будет. Девица нажмет на спуск одновременно со стуком хлопающей двери. И если звуки совпадут, выстрела никто не услышит.

Вытянув руку, я схватил Кэрол Донован за ногу и изо всех сил дернул на себя.

Дверь с шумом захлопнулась. Пуля из револьвера Кэрол попала в потолок.

Резко повернувшись, она попыталась лягнуть меня.

— Ну что ж, начнем! — произнес Сансет приглушенным, но звучным голосом и щелкнул предохранителем кольта.

В его тоне было что-то, что заставило девушку успокоиться. Она расслабилась, опустила руку с револьвером и отодвинулась, с ненавистью глядя на меня.

Маддер повернул ключ в замке и стоял, громко дыша, опершись о дверь. Шляпа у него сползла на ухо, из-под нее виднелись два куска пластыря.

Пока я делал эти наблюдения, все были неподвижны. В коридоре не было слышно шагов или шума паники. Я поднялся на колени, спрятал револьвер, встал, подошел к окну. На тротуаре не было никого, кто наблюдал бы за окнами гостиницы «Сноквольми».

Я уселся на старомодном широком подоконнике, придав своему лицу такое озадаченное выражение, как будто услышал грубое ругательство из уст священника.

— Это твой компаньон? — резко спросила меня девица.

Я не ответил. Ее лицо покраснело, в глазах появилась ярость.

— Послушай, Кэрол, — нервно начал Маддер и протянул к ней руку. — Послушай же, так мы ничего...

— Заткнись!

— Ну ладно, — неуверенно произнес он. — Порядок.

Сансет еще раз лениво смерил девицу взглядом. Его рука свободно опиралась о бедро; у него был вид беспечно отдыхающего человека. Я уже видел, как он выхватывает оружие, и надеялся, что девица его не проведет.

— Мы слышали о вас, — сказал он медленно. — Что вы предлагаете? Я бы мог вообще вас не слушать, но предпочитаю не ввязываться в перестрелку.

— Этих денег хватит на четверых.

Маддер энергично поддакнул и попробовал улыбнуться.

Сансет глянул на меня. Я согласно кивнул головой.

— Значит, нас четверо, — произнес он со вздохом. — Но на этом конец. Поехали ко мне, выпьем. Здесь мне не нравится.

— Мы, наверное, похожи на фраеров, — сказала с иронией девица.

— На фраеров, занимающихся убийствами, — процедил Сансет. — Много я таких повидал. Именно поэтому надо все обговорить. О стрельбе разговора нет.

Кэрол Донован вытащила из-под правой руки замшевую сумочку и сунула в нее револьвер. Улыбнулась. Улыбка делала ее очень симпатичной.

— Я делаю ставку, — сказала она спокойно. — Вхожу в игру. Куда поедем?

— На Уотер-стрит. Возьмем такси.

Мы вышли из комнаты, спустились вниз на лифте и, как четверка друзей, прошли к выходу через холл, украшенный оленьими рогами, чучелами птиц и засушенными цветами в стеклянных витринах. Такси помчало нас на Кэпитэл-вэй, минуя какую-то площадь и большой жилой дом красного цвета, слишком большой для такого маленького городка, даже если он столица штата. Затем, держась вдоль трамвайных путей, мы ехали мимо зданий конгресса штата, мимо высоких закрытых ворот резиденции губернатора.

По обеим сторонам дороги росли дубы. За стенами, окружающими сады, были видны большие виллы. Такси промчалось мимо и свернуло на дорогу, ведущую прямо к заливу. Через некоторое время мы увидели дом, стоящий на узкой поляне среди высоких деревьев. Между стволов вдали поблескивала водная гладь. В доме была крытая веранда, небольшой газон перед ним зарос сорняками и кустарником. В конце неухоженного проезда стоял сарай, а в нем — старомодный открытый автомобиль.

Мы вышли и расплатились с таксистом. А потом все вместе внимательно следили, как машина исчезает из поля зрения.

— Я живу на втором этаже, — сказал Сансет. — Нижний занимает какая-то учительница. Сейчас ее нет дома. Пошли наверх, выпьем.

Через газон мы прошли к двери. Сансет открыл ее и указал на узкую лестницу.

— Дамы идут первыми. Вперед, красотка! В этом городе никто не закрывает двери на ключ.

Девушка холодно взглянула на него и стала подниматься. Я двинулся за ней, Маддер был третьим, Сансет шел последним.

В комнате, занимающей большую часть второго этажа, было темновато из-за растущих вокруг дома деревьев. Здесь было мансардное окно, широкая кровать, стоящая под наклонной частью стены, стол, несколько плетеных кресел, маленький радиоприемник, посреди комнаты стояла круглая черная печка.

Сансет вышел на кухню и вернулся с граненой бутылкой и стаканами. Наполнив их виски, он взял один в руку, оставив остальные на столе. Каждый взял свой стакан, и мы уселись поудобнее.

Сансет залпом выпил и нагнулся, чтобы поставить стакан на пол. Когда он выпрямился, в руке у него уже был кольт.

Во внезапно наступившей холодной тишине я слышал, как Маддер глотает слюну. Губы девушки дрогнули как бы в улыбке. Она нагнулась, поставив свой стакан на сумочку и придерживая ее левой рукой. Сансет медленно сжал губы, так что они превратились в тонкую прямую линию.

— Любители припекать пятки, да? — процедил он.

Маддер поперхнулся и попробовал развести своими тонкими прямыми ручками. Ствол кольта мгновенно повернулся в его сторону. Он сразу же положил руки на колени и сплел пальцы.

— И вдобавок фраера, — устало продолжил Сансет. — Сначала припекают парню пятки, чтобы заставить его запеть, а потом сами влезают домой к его приятелю. У вас, наверное, котелки не в порядке.

— Ладно, — нервно пробормотал Маддер. — Чего тебе надо?

Девица слегка улыбнулась, но не произнесла ни слова. Сансет оскалился.

— Мне надо веревку, — сказал он тихо. — Длинную мокрую веревку с несколькими узлами. Потом мы вдвоем поедем и выловим цацки — эти две жемчужины. А когда вернемся, — он провел ладонью по горлу. — Неплохо придумано? — покосился он на меня.

— Да, только ближе к делу. Где веревка?

— В столе, — ответил Сансет, кивком указывая в угол комнаты.

Я направился туда, двигаясь вдоль стены. Маддер внезапно вскрикнул, сверкнул белками глаз и упал без сознания со стула лицом вниз.

Сансет вздрогнул от неожиданности. Он не ожидал такой глупости. Его правая рука с кольтом повернулась вниз, в спину Маддера.

Девушка сунула руку под сумочку и слегка ее приподняла. Ее револьвер — Сансет думал, что он в сумочке, а она сунула его только в боковой карманчик — выстрелил, выплюнув короткий язычок пламени.

Сансет поперхнулся. Его кольт выстрелил, и от ручки стула, на котором только что сидел Маддер, отлетела щепка. Сансет выпустил револьвер и, опустив подбородок, пробовал взглянуть вверх. Его длинные ноги вытянулись, и каблуки заскрежетали об пол. Он сидел неподвижно, уперев подбородок в грудь и закатив глаза, — мертвее мертвого.

Ударом ноги я опрокинул стул, на котором сидела девица. Она упала, задрав ноги в шелковых чулках. Ее шляпка съехала набок, она тихо вскрикнула. Я наступил ей на руку, быстрым движением ноги перебросив ее револьвер в другой конец комнаты.

— Встать!

Она медленно поднялась и сделала шаг назад. С закушенными губами и яростью в глазах она выглядела теперь как некрасивый, загнанный в угол ребенок. Она все отступала и отступала, пока не уперлась спиной в стену. На ее смертельно бледном лице выделялись блестящие глаза.

Я бросил взгляд вниз, на лежащего на полу Маддера, и подошел к закрытой двери. Она вела в ванную. Я вставил ключ с внешней стороны и жестом пригласил ее войти.

— Залезай!

Напряженно выпрямившись, она пересекла комнату и, проходя мимо, чуть не задела меня.

— Послушай, легавый...

Я впихнул ее в ванную, захлопнул дверь и повернул ключ. Я бы не возражал, если бы она попробовала выскочить в окно. Я видел эти окна снизу.

Подойдя к Сансету, я ощупал его и в одном из карманов нашел связку ключей; когда я вытаскивал ее, тело едва не сползло на пол. Больше я не искал ничего.

В связке были ключи от машины.

Взглянув на Маддера еще раз, я заметил, что пальцы у него побелели, как мел. По узкой темной лестнице я спустился на веранду. Обошел дом и сел в стоящий в сарае старый автомобиль. Один из ключей подошел.

Двигатель покапризничал и заработал, я дал задний ход и вывел машину на улицу. В доме было тихо. Верхние ветви высоких стен, окружающих дом, слегка колыхались, пропуская холодные солнечные лучи.

Со скоростью, на которую смог отважиться, я опять выехал из Кэпитэл-вэй. Миновал центр города, площадь и отель «Сноквольми» и направился к мосту, ведущему в сторону океана и Вестпорта.

После часа довольно быстрой езды через редкий лес, во время которой двигатель беспрерывно чихал, а я три раза останавливался набрать воды, послышался шум моря.

Широкое белое шоссе со светло-желтой разделительной полосой огибало холм; вдали на фоне блестящей поверхности океана показалась группа зданий, и дорога разделилась. Та, что шла налево и была обозначена указателем «Вестпорт — 9 миль», вела не к домам, а через старый, ржавый железный мост и дальше через фруктовые сады — ряды погнутых ветром яблонь.

Еще через двадцать минут мой чихающий экипаж въехал в Вестпорт. На песчаном мысу у подножия холма тут и там были разбросаны деревянные дома. Мыс продолжал длинный узкий мол, в конце которого покачивалось несколько одномачтовых лодок с поднятыми до половины и хлопающими на ветру парусами. Дальше тянулись обозначенный буйками фарватер и длинная извилистая линия в том месте, где пенились волны, ударяясь в невидимую песчаную отмель.

Дальше дышал океан, тянущийся далеко, до самой Японии. Это был далеко выдвинутый на запад кусочек Соединенных Штатов. Отличное убежище для бывшего заключенного, который желает укрыться вместе с двумя жемчужинами величиной с молодую картофелину — при условии, что у него нет врагов.

Я остановился перед домом, на котором была вывеска: «Обеды, полдники, ужины». Маленький веснушчатый человечек с кроличьей физиономией махал граблями на двух черных кур, которые громко кудахтали, стараясь отогнать его. Он обернулся, когда автомобиль Сансета чихнул в последний раз.

Я вышел из машины, прошел в калитку и указал на вывеску.

— Обед готов?

Он бросил грабли и кур, вытер руки об штаны и презрительно скривился:

— Это жена повесила, — доверительно сказал он тонким голосом. — Есть только яичница с беконом.

— Ну, пусть будет яичница с беконом.

Мы вошли в дом. Там были три стола, покрытые узорчатой клеенкой, какие-то картинки на стенах и помещенный в бутылку кораблик под парусами, украшавший каминную доску. Я сел. В дверь вошел хозяин; послышался чей-то громкий голос, потом на сковородке заскворчал жир. Через минуту хозяин вернулся и, наклонившись ко мне, положил на клеенку нож с вилкой и бумажную салфетку.

— Не самое ли время попробовать яблочной?

Я сказал, что охотно выпил бы. Он снова отошел и вернулся со стаканами и графином янтарного напитка. Он сел рядом и налил настойки. Из кухни доносился глубокий баритон, напевающий песенку «Хлоя» и заглушающий скворчание жира.

Мы чокнулись, выпили и подождали, пока тепло не разольется по телу.

— Вы приезжий, да? — спросил он.

Я кивнул.

— Не из Сиэтла? Вы так элегантно одеты.

— Из Сиэтла.

— Сюда мало кто приезжает, — сказал он, смотря на мое левое ухо. — Никому не по дороге. Но до отмены сухого закона... — Он замолчал, переведя свой внимательный взгляд на мое правое ухо.

— О, до отмены сухого закона! — Я вздохнул и сделав многозначительный жест, отхлебнул глоток.

Нагнувшись, он сопел мне прямо в лицо:

— Черт побери, выпить можно было в каждой рыбной лавке на молу. Рыбаки привозили водку под крабами и устрицами. Дьявол, в Вестпорте этого было полно! Дети играли ящиками из-под виски. Во всем городе никто не держал в гаражах машин. Каждый гараж был до потолка наполнен канадской выпивкой. Катер береговой охраны останавливался у мола раз в неделю, чтобы наблюдать за разгрузкой рыбы. В пятницу. Всегда в одно и то же время. — Он многозначительно подмигнул мне.

Я затянулся сигаретой. На кухне что-то скворчало, а баритон напевал песенку «Хлоя».

— Но вы ведь не торгуете спиртным, — сказал мужчина.

— Нет, я покупаю золотых рыбок, — отвечал я.

— О'кей, — он явно был озадачен.

Я налил еще по стаканчику настойки.

— За бутылку плачу я и хотел бы взять с собой еще пару.

Он просиял:

— Извините, забыл вашу фамилию.

— Марло. Вы думаете, я вас обманываю? Я совершенно серьезно говорю.

— Но, черт побери, разве можно прожить, торгуя такой мелочью, а?

Я вытянул руку, показав ему рукав пиджака.

— Вы сказали, что я элегантно одеваюсь. Да, на торговле редкими экземплярами можно заработать. Постоянно нужно иметь новые породы, новые образцы. Я слышал, тут живет один тип, у него целая коллекция. Может быть, он согласится ее продать. Или хотя бы некоторые экземпляры, которые сам вывел.

Усатая женщина могучего телосложения ногой распахнула дверь.

— Забирай свою яичницу с беконом! — крикнула она.

Хозяин поспешно подбежал и вернулся с моим завтраком. Я начал есть, а он внимательно смотрел на меня.

Через некоторое время он шлепнул меня по ноге.

— Старый Уоллес, — захохотал он. — Наверное, вы приехали к старому Уоллесу. Черт побери, мы ведь почти с ним не знакомы. Он держится особняком.

Хозяин повернулся и показал пальцем на далекий холм, который был виден сквозь старые занавески. На вершине его стоял желто-белый дом, блестевший в лучах солнца.

— Там он и живет. У него их куча. Золотые рыбки, говорите? Черт, кто бы мог подумать!

Теперь собеседник меня уже не интересовал. Я проглотил завтрак, заплатил за яичницу с беконом и три бутылки яблочной, по доллару за штуку, пожал руку хозяину и вернулся в машину.

Спешить было незачем. Я сообразил, что Раш Маддер придет в себя и выпустит девицу. Но они не знают, что Сип живет в Вестпорте. Сансет не упоминал при них название городка. Они не знали этого и когда приехали в Олимпию, иначе направились бы сюда сразу. А если бы подслушивали под дверью в гостинице, то знали бы, что у меня гость. Однако они ворвались, думая, что я один.

У меня было много времени. Я подъехал к молу и осмотрел его. Он был крепко выстроен. Там находились рыбные лавки, бары, маленькая забегаловка для рыбаков, бильярдная, павильон с игровыми автоматами и порнографическими открытками. Рыбная мелочь для наживки вилась и подпрыгивала в больших деревянных кадках, стоящих в воде между опорами. Там было несколько бродяг, судя по виду, небезопасных для каждого, кто попробовал бы сунуть нос в их дела. И нигде ни одного полицейского.

Я въехал на холм и приблизился к желто-белому дому. Он стоял одиноко, от ближайших строений его отделяли четыре свободных участка. Перед ним росли цветы, был стриженый газон и китайский садик. Какая-то женщина в платье с бело-коричневым узором опрыскивала растения средством против насекомых.

Остановив машину, я вышел и приподнял шляпу:

— Здесь живет мистер Уоллес?

Ее красивое лицо было спокойно и решительно. Она утвердительно кивнула.

— Вы хотите его видеть? — У нее было интеллигентное произношение, спокойный и уверенный тон. Не такой, как у жены человека, ограбившего поезд.

Я назвал ей свою фамилию, сказав, что слышал в городе о его рыбках и что меня интересуют редкие породы.

Она отложила опрыскиватель и вошла в дом. Кругом жужжали большие мохнатые пчелы, холодный морской ветер не мешал им. Издали, как музыкальный фон, доносился шум волн, ударявших в песчаную косу. Лучи северного солнца были бледными, лишенными внутреннего тепла.

Женщина вышла из дома и остановилась в открытых дверях.

— Он наверху. Пожалуйста, пройдите сюда.

Я миновал два садовых кресла-качалки и вошел в дом человека, который украл жемчужины Леандра.

IX

Вся большая комната была занята аквариумами, установленными в два ряда на массивных полках. Большие прямоугольные аквариумы в металлических каркасах освещались сверху или изнутри. За покрытыми зеленью стеклами свободно колыхались гирлянды водорослей; в воде, пронизанной лучами зеленого света, двигались рыбы всех цветов радуги.

Там были длинные стройные рыбки в форме золотых стрелок, японские вуалехвосты с фантастически развевающимися хвостами, индийские рыбки, прозрачные, как цветное стекло, маленькие рыбки «павлиний глаз», пятнистые рыбки калико и большие сонные китайские вуалехвосты, с лягушачьими мордочками и глазами-телескопами, передвигавшиеся в зеленой воде неуклюже, как толстяки, идущие завтракать. Главным источником света было большое окно в наклонной крыше. Под ним у деревянного стола стоял высокий худой мужчина; в левой руке он держал бьющуюся красную рыбку, а в правой у него было бритвенное лезвие, с одной стороны обмотанное изоляционной лентой.

Он посмотрел на меня исподлобья. У него были кустистые седые брови и глубоко посаженные мутные бесцветные глаза. Я подошел ближе и взглянул на рыбку.

— Грибок? — спросил я его.

Он медленно кивнул головой.

— Белый грибок. — Он положил рыбку на стол и осторожно расправил спинной плавник.

Плавник был расщеплен и неровен, на краю был белый налет.

— Белый грибок, — продолжал он, — не слишком опасен. Я немного почищу этого малыша, и он будет здоров, как бык. Чем могу служить?

Я усмехнулся, разминая в пальцах сигарету.

— Как люди, — произнес я. — Я о рыбах. Они тоже иногда болеют.

Он слегка прижал рыбку к столу и отрезал расщепленный кусочек плавника, потом распрямил хвостик и тоже немного обрезал его. Рыбка перестала биться.

— Иногда их удается вылечить, но не всегда. Например, ничего нельзя поделать с болезнью плавательного пузыря. — Он поднял на меня глаза. — Им совсем не больно, не беспокойтесь. Рыбку можно смертельно напугать, но ей нельзя сделать так больно, как человеку.

Он положил бритву на стол, смочил комочек ваты в какой-то красной жидкости и смазал ею надрезы. Затем опустил палец в баночку с вазелином, покрыл им ранки и выпустил рыбку в небольшой аквариум, стоящий в углу. Она поплыла спокойно, как будто была совсем здорова.

Мужчина вытер руки, присел на краешек скамьи и вперил в меня свой мертвый взгляд. Когда-то давно он, наверное, был красив.

— Вы интересуетесь рыбками? — спросил он вполголоса. Так переговариваются заключенные в камерах и на прогулках.

— Не очень, — ответил я, отрицательно покачав головой. — Это был лишь предлог. Я приехал к вам издалека, мистер Сип.

Не отрывая от меня взгляда, он облизнул губы. Когда он снова заговорил, голос был вежливый и усталый.

— Моя фамилия Уоллес, мистер.

— Для моих целей лучше, чтобы она была Сип.

Он наклонился и, опустив руки между колен, сплел пальцы. Большие узловатые руки, привыкшие к тяжелой работе. Он слегка приподнял голову, глаза его холодно смотрели на меня из-под кустистых бровей. Но голос был все еще мягок.

— Уже целый год я не видел сыщиков. То есть не разговаривал ни с одним. В чем дело?

— Угадай, — бросил я.

Его голос стал еще мягче:

— Послушай, легавый, у нас здесь милый, спокойный дом. Никто меня уже не трогает, никто не имеет на это права. Я получил акт о помиловании прямо из Белого дома. Здесь у меня для забавы есть рыбки, через какое-то время начинаешь любить существа, о которых заботишься. Я никому не должен ни гроша. Заплатил и все. У моей жены денег достаточно, чтобы прожить вдвоем. Мне важно одно — чтобы меня никто не трогал. — Он на секунду остановился и покачал головой. — И я никому больше не позволю себя преследовать.

Я не ответил, наблюдая за ним с легкой усмешкой.

— Никто не может меня тронуть. Я получил документ о помиловании прямо из кабинета президента и хочу, чтобы меня наконец оставили в покое.

Я покачал головой, продолжая наблюдать за ним:

— Это как раз то, чего у тебя никогда не будет, пока не скажешь всю правду.

— Послушай, — сказал он мягко. — Возможно, ты недавно занимаешься этим делом, считаешь его чем-то новым, хочешь, чтобы о тебе хорошо думали. А я имею с этим дело уже двадцать лет. Так же, как и многие другие, иногда очень умные люди. Они знают, что у меня нет ничего, что не было бы моей собственностью, и никогда ничего не было. Это, должно быть, находится у кого-то другого.

— Наверное, у того охранника, что сопровождал почту?

— Послушай, — продолжал он мягко. — Я свое отсидел. Я не наивен. Я знаю, что они всегда будут хотеть узнать правду, до тех пор, пока жив кто-нибудь, кто помнит об этом деле. Я знаю, что время от времени ко мне будут присылать какого-нибудь фраера, просто так, чтобы немного побеспокоить. Ладно. Я не в претензии. Ну что я могу сделать, чтобы ты вернулся домой?

Я покачал головой и посмотрел через его плечо на рыбок, плавающих в больших тихих аквариумах. Чувствовалась усталость. Тишина этого дома вызывала в моем воображении видения прошлого. Я видел мчащийся в ночи поезд, бандита, спрятавшегося в почтовом вагоне, блеск выстрела, тело охранника на полу, человека, тайком вылезающего из вагона во время остановки поезда у водокачки. Человека, который сумел промолчать пятнадцать лет, но не до конца.

— Ты сделал одну ошибку, — медленно сказал я. — Помнишь парня по имени Пилер Мурдо?

Он поднял голову, роясь в памяти. Мне показалось, что фамилия эта ничего ему не говорит.

— Это тип, с которым ты познакомился в Ливенпорте, — сказал я. — Коротышка, который сидел за подделку двадцатидолларовых банкнот.

— Да-а, начинаю вспоминать.

— Ты сказал ему, что жемчужины у тебя.

Я видел, что он мне не верит.

— Я его обманывал, — сказал он медленно и равнодушно.

— Может быть. Но дело выглядит так: недавно он был в ваших краях вместе с приятелем, которого звали Сансет. Они где-то тебя видели, и Пилер тебя узнал и стал подумывать, как заработать немного денег. Но он был наркоманом, разговаривал во сне. Об этом узнала одна девица, а потом еще одна и адвокат. Они прижгли Пилеру пятки, и он умер.

Сип смотрел прямо на меня. Морщины в уголках его рта стали глубже.

— Мы не знаем, много ли он наболтал, — продолжал я, помахивая сигаретой. — Но этот адвокат и девица сейчас в Олимпии. Сансет тоже там, только мертвый. Они убили его. Я не знаю, известно им, где ты, или нет. Но в конце концов они узнают, а не они, так кто-нибудь другой в том же роде. Может быть, тебе удастся избавиться от полиции, если не найдут жемчужин, а ты не попробуешь их продать. Может быть, люди из страховой компании и почтовые агенты тоже откажутся от этого.

Сип сидел совершенно неподвижно. Его большие узловатые ладони, сплетенные меж колен, даже не дрогнули. Он смотрел на меня равнодушными, лишенными выражения глазами.

— Но от шантажистов ты никогда не избавишься, — продолжал я. — Эти не откажутся никогда. Всегда найдутся люди, у которых будет время и деньги, а также жадность, чтобы захотеть тебя преследовать. Они придумают способ узнать то, что их интересует. Похитят твою жену, тебя самого вывезут в лес и прижмут как следует. И ты им все выложишь... У меня есть к тебе солидное, честное предложение...

— Кого ты представляешь? — внезапно спросил Сип. — Мне показалось, что ты детектив, но теперь я не совсем уверен.

— Страховую компанию, — ответил я. — Вот мое предложение: награда составляет в сумме двадцать пять кусков. Пять — для девушки, которая передала мне информацию. Это порядочная девушка, ей полагается доля. Десять кусков мне — я провернул всю работу и смотрел в стволы всех револьверов. Десять — тебе, при моем посредничестве. Сам ты не получил бы ни гроша. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, мысль отличная, — мягко сказал Сип. — Но только жемчужин у меня нет.

Я глядел на него с яростью. Я выложил уже все козыри. Больше сказать мне было нечего. Выпрямившись, я бросил окурок на деревянный пол и раздавил его каблуком. Потом повернулся к двери. Сип встал и вытянул руку в моем направлении:

— Подожди секунду, — сказал он серьезно. — Я докажу тебе, что говорю правду.

Он прошел мимо меня и исчез за дверью. Покусывая губы, я рассматривал рыбок. Вдалеке послышался шум автомобиля. До меня донесся звук открываемого и закрываемого ящика, наверное, в соседней комнате.

Дверь отворилась, и в комнату с аквариумами возвратился Сип. Его худая рука сжимала блестящий кольт сорок пятого калибра. Ствол, казалось, был длиной с эту руку.

— Жемчужины у меня здесь, шесть штук, — сказал он, направляя оружие на меня. — Свинцовые. Я бью в муху с пятидесяти метров. Ты никакой не детектив. Вставай и убирайся! И скажи своим чокнутым приятелям, что я перестреляю их, как уток, если только они здесь появятся.

Я стоял неподвижно. В мертвом взгляде Сипа было сумасшествие. Я не решался сдвинуться с места.

— Это блеф, — медленно сказал я. — Могу доказать, что я сыщик. Ты сидел в тюрьме. Тебе запрещено иметь оружие. Положи его, и поговорим спокойно.

Автомобиль, шум которого я услышал раньше, остановился у дома. Скрипнули тормоза. На лестнице раздались шаги, затем громкие голоса, чей-то приглушенный крик.

Сип отступил вглубь комнаты, встав между столом и большим аквариумом, и повернулся ко мне. На лице его была широкая кривая улыбка человека, готового к бою.

— Похоже, твои друзья присоединились к тебе, — процедил он. — Вынь револьвер и брось на пол, если успеешь.

Я не двинулся. Смотря прямо в глаза, я знал, что, если только двинусь, даже чтобы выполнить его приказ, он начнет стрелять.

Шаги на лестнице приближались. Кто-то шел тяжело, будто нес тяжесть.

В комнату вошли трое.

X

Первой, неестественно выпрямившись, шла миссис Сип. Глаза ее остекленели, руки были согнуты в локтях и вытянуты вперед, как будто она хотела схватить что-то несуществующее. Ей в спину упирался ствол револьвера двадцать второго калибра, который профессионально сжимала маленькая безжалостная рука Кэрол Донован.

Последним шел Маддер. Он был навеселе, полон пьяной отваги, красный и злой. С издевательской ухмылкой он направил на меня свой смит-вессон.

Девица оттолкнула миссис Сип в сторону. Та покачнулась и опустилась на колени в углу комнаты, глядя перед сбой невидящими глазами.

Сип уставился на Кэрол. Он не ожидал, что будет иметь дело с девушкой, да еще молодой и красивой. Он не привык к таким противникам. От ее вида у него пропало желание драться. Если бы в комнату вошли мужчины, он перестрелял бы их без колебания.

Молчаливая темноволосая девушка с бледным лицом холодно посмотрела на него.

— Порядок, дедушка, — сказала она ледяным тоном. — Брось пушку, только осторожно.

Сип медленно, не отводя от нее глаз, наклонился и положил свой огромный кольт на пол.

— Теперь отпихни его ногой от себя.

Сип толкнул револьвер ногой, и он, скользя по доскам, откатился на середину комнаты.

— Очень хорошо, старичок. Смотри за ним, Раш. А я разоружу легавого.

Оба револьвера изменили положение. Жесткий взгляд обратился теперь в мою сторону. Маддер подошел к Сипу и направил ствол смит-вессона ему в грудь. Девушка улыбнулась, но эта улыбка не была милой.

— А ты ловкач, а? Надо сказать, что ты все время попадаешь в истории. Ты сделал глупость, легавый, — не обыскал тощего, а у него в ботинке была карта.

— Она была мне не нужна, — сказал я спокойно и улыбнулся ей.

Я старался, чтобы улыбка была поубедительнее, так как миссис Сип на коленях все ближе подбиралась к лежащему на полу кольту.

— Ну, теперь с тобой покончено. С тобой и с твоей ухмыляющейся рожей. Подними руки, чтобы я могла вынуть твою пушку. Ну, быстро!

Она была ниже меня и гораздо слабее. Худенькая, невысокая девушка. Я же довольно высокого роста и вешу девяносто килограммов. Поднимая руки, я ударил ее в челюсть. Это была глупость, но с меня было достаточно компании Маддер — Донован, их поведения, их револьверов, их угроз. Я ударил ее в челюсть. Она отшатнулась на какой-нибудь метр и выстрелила. Пуля обожгла мне бок. Девушка пошатнулась. Медленно, как при замедленной съемке, она стала падать. В этом движении было что-то неестественное. Это миссис Сип, подняв кольт, выстрелила ей в спину. Маддер быстро обернулся, и в этот момент Сип двинулся к нему. Маддер с криком отскочил и снова прицелился в Сипа. Тот застыл, на его худощавом лице снова появилась улыбка сумасшедшего. Убитая девушка упала вперед, как бы подхваченная внезапным порывом ветра. Я увидел развевающуюся голубую ткань, что-то ударило меня в грудь. Это была ее голова. Когда она стала падать назад, я на секунду увидел лицо, совершенно чужое лицо, которого я никогда раньше не видел.

А потом она лежала на полу у моих ног, неподвижная, маленькая, свернувшаяся клубком фигурка, из-под которой вытекал красный ручеек. За ней на коленях стояла высокая спокойная женщина, держа в обеих руках дымящийся кольт.

Маддер дважды выстрелил в Сипа. Сип с застывшей улыбкой на лице рухнул вперед, ударившись о край стола. Красная жидкость, которой он смазывал больную рыбку, облила его с ног до головы. Пока он падал, Маддер выстрелил в него еще раз.

Я выхватил свой револьвер и влепил Маддеру пулю в самое болезненное место, в какое, по-моему, только можно ранить человека, если не хочешь его убить, — в колено. Он упал, как будто споткнулся о натянутую проволоку. Наручники я на него надел прежде, чем он начал стонать. Пинками разбросав револьверы по углам, я подошел к миссис Сип и вынул из ее рук огромный кольт.

Некоторое время в комнате была абсолютная тишина. Клубы дыма тянулись к окну в крыше, серые, матово-бледные в лучах послеполуденного солнца. Вдали раздавался шум волн. Потом послышался какой-то свистящий звук.

Это Сип пытался что-то сказать. Жена подползла поближе, не вставая с колен, нагнулась над ним. На губах у него выступили пузырьки крови и слюна, он с усилием закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Улыбнулся ей и слабым свистящим шепотом произнес:

— Вуалехвосты, Хэтти... Черные вуалехвосты.

Улыбка постепенно исчезла с его лица. Голова бессильно упала набок и ударилась об пол.

Миссис Сип прикоснулась к нему, потом медленно поднялась и посмотрела на меня спокойными сухими глазами.

— Вы не поможете мне перенести его на кровать? — спросила она тихим, ясным голосом. — Я не хочу, чтобы он лежал здесь вместе с ними.

— Конечно, — ответил я. — Что он сказал?

— Не знаю, что-то бессмысленное о своих рыбках.

Я взял его за плечи, а она за ноги; вдвоем мы отнесли его в спальню, на кровать. Она сложила руки мужа на груди и закрыла ему глаза. Потом подошла к окну и опустила шторы.

— Это все. Благодарю вас, — сказала она, не глядя на меня. — Телефон внизу.

Она уселась на стуле возле кровати и положила голову на одеяло рядом с рукой мужа. Я вышел из спальни и прикрыл за собой дверь.

XI

Рана Маддера слегка кровоточила. Когда я сильно перетянул ему ногу носовым платком под коленом, он посмотрел на меня сумасшедшими от страха глазами. Как мне показалось, у него было повреждено сухожилие и, видимо, коленная чашечка. Я надеялся, что он будет сильно хромать, когда пойдет на виселицу. Спустившись вниз, я немного задержался на веранде, смотря на два автомобиля, стоящие перед домом, на склон холма и далекий мол. Никто не смог бы сказать, где стреляли, если только именно в этот момент не проезжал бы мимо. Видимо, никто даже не обратил внимания на выстрелы. Наверное, в окрестных лесах часто стреляли.

Я вернулся в дом и взглянул на телефонный аппарат, висящий на стене в самой большой комнате, но не стал звонить. Что-то меня беспокоило. Закурив, я выглянул в окно, и внезапно в моих ушах прозвучали слова: «Вуалехвосты, Хэтти. Черные вуалехвосты».

Я снова зашел в комнату с аквариумами. Маддер теперь стонал тихо, прерывисто. Мне не было дела до такого убийцы, как Маддер.

Девушка была мертва, все аквариумы целы — в зеленой воде спокойно, медленно и беззаботно плавали рыбки. Они тоже не обращали внимания на Маддера.

Большой аквариум с китайскими вуалехвостами стоял в углу. В нем были только четыре большие рыбы длиной около десяти сантиметров, черные, как уголь. Две дышали кислородом у поверхности, две другие неуклюже двигались по дну. У них были толстые, округлые тельца, большие, широкие хвосты и спинные плавники и вылупленные глаза, отчего спереди они напоминали лягушек. Я смотрел, как они вертятся между зелеными водорослями, росшими в аквариуме. Две красные улитки-прудовика собирали осадок со стекол. Рыбы, которые держались у дна, казались толще, чем те, которые были у поверхности. Интересно, почему?

Между аквариумами лежал сачок с длинной рукояткой. Погрузив его в воду, я поймал одну из больших рыб и вытащил ее. На поверхности ее серебристого брюшка я заметил что-то, напоминающее шрам. Дотронувшись, почувствовал, что под ним есть что-то твердое. Я вытащил из аквариума вторую рыбу. У нее был такой же шрам, под которым тоже было что-то, напоминающее опухоль. Потом выловил одну из тех, что дышали у поверхности. Ни шрама, ни твердой округлой опухоли. Да и поймать ее было не так легко. Я опустил ее в аквариум. Меня интересовали только две предыдущие рыбки. Я не имею ничего против декоративных рыбок, но бизнес есть бизнес, а преступление есть преступление. Сняв пиджак и засучив рукава, я взял со стола лезвие, обмотанное изоляционной лентой.

Это была очень неприятная работа. Через пять минут они лежали у меня на ладони — большие, как черешни, тяжелые, идеально круглые, молочно-белые, блестящие тем внутренним блеском, которого не имеет больше ни одна драгоценность. Жемчужины Леандра.

Я сполоснул их, завернул в носовой платок, опустил рукава рубашки и надел пиджак. Посмотрел на Маддера, на его маленькие измученные болью и страхом глаза, на залитое потом лицо. Мне не было дела до Маддера. Он был убийцей, истязал людей.

Я вышел в коридор. Дверь спальни была все еще закрыта. Я направился в комнату, где висел телефон, и набрал номер.

— Звонят из дома Уоллеса в Вестпорте, — сказал я. — Здесь убийство. Я хотел бы вызвать доктора и полицию. Девушка, вы поможете мне это сделать?

— Я попробую вызвать доктора, мистер Уоллес, — отвечала телефонистка. — Но на это нужно время. В Вестпорте есть помощник шерифа. Это вас устроит?

— Да, наверное. — Я поблагодарил ее и повесил трубку.

У деревенских телефонов все-таки есть свои достоинства.

Закурив, я устроился на веранде в одном из кресел-качалок. Через секунду послышались шаги. Из дома вышла миссис Сип. Она постояла, глядя на пол, потом села рядом со мной. Внимательно посмотрела на меня. В ее глазах не было слез.

— Вы, наверное, сыщик? — спросила она медленно, несмело.

— Да, я представляю компанию, которая застраховала жемчужины Леандра.

Она смотрела прямо перед собой, в пространство.

— Я думала, что ему здесь будет спокойно, что никто больше не будет его преследовать, что здесь он найдет убежище.

— Он совершил ошибку, пробуя оставить у себя жемчуг.

Она быстро повернулась ко мне. На равнодушном до сих пор лице внезапно появился испуг.

Я сунул руку в карман, достал носовой платок и развернул его. Они лежали рядышком на белом полотне и стоили двести тысяч и несколько жизней.

— Он мог иметь убежище, никто его у старика не отбирал. Но ему этого было мало.

Медленно, как бы с расстановкой, она осмотрела жемчужины. Ее губы дрогнули. Голос стал хриплым.

— Бедный Уолли, — сказала она. — Значит, вы их нашли. А вы проворны. Он убил десятки рыбок, пока сумел это сделать. — Она подняла на меня глаза, в которых отражалось легкое удивление: — Я всегда была против этого. Вы помните старую библейскую притчу о козле отпущения?

Я отрицательно покачал головой.

— О животном, на которое переводили все человеческие грехи. А потом изгоняли в пустыню. Эти рыбы были его козлами отпущения. — Она улыбнулась мне, но я не ответил на ее улыбку. — Видите ли, — продолжала она с тем же выражением лица, — когда у него были эти жемчужины, то есть те, настоящие, он считал, что за все, что он выстрадал, они стали его собственностью. Но ему не было бы от них никакой пользы, даже если бы он смог их найти. Пока он сидел в тюрьме, местность изменилась, и ему так и не удалось найти то место в Айдахо, где он тогда их закопал.

Я почувствовал как бы прикосновение холодного как лед пальца, которым кто-то провел по спине. Мой рот открылся, и чей-то чужой голос спросил:

— Как это?

Кончиком пальца она прикоснулась к одной из жемчужин. Я продолжал держать их в том же положении. Рука у меня как бы окаменела.

— Тогда он купил эти. В Сиэтле. Они пустые внутри, наполнены белым воском. Выглядят очень красиво. Я, конечно, никогда в жизни не видела настоящего дорогого жемчуга.

— Зачем он их купил? — спросил я хрипло.

— Вы не понимаете. Они символизировали его вину. Он должен был спрятать их в пустыне, то есть здесь. Спрятал их в рыбках, и знаете, — она снова наклонилась ко мне, и глаза ее заблестели, — иногда мне приходит в голову, что в самом конце, в течение последнего года, он уже действительно верил, что прячет настоящий жемчуг. Вы можете это понять?

Я смотрел на жемчужины. Моя рука медленно сжала носовой платок.

— Я простой человек, миссис Сип. Мне кажется, что вся эта теория насчет козла отпущения слишком сложна для меня. Я бы скорее сказал, что он пробовал сам себя обманывать, как каждый, кому не повезло.

Она снова усмехнулась. Улыбка делала ее красивее. Потом слегка пожала плечами.

— Конечно, вы склонны смотреть на это с вашей точки зрения, но я... — Она беспомощно развела руками. — Так или иначе, это уже не имеет значения. Я могу оставить их на память?

— Оставить их?

— Ну да, эти... эти фальшаки. Ведь вы не...

Я встал. Старый открытый «форд» с шумом спускался с холма. У сидящего в нем мужчины на жилете была звезда шерифа. Стук мотора напоминал скрипучий крик разозленной обезьяны, запертой в клетке зоопарка.

Миссис Сип стояла рядом с протянутой рукой и умоляющим, несмелым выражением лица.

Приступ жестокости овладел мною, и я улыбнулся ей:

— Да, вы неплохо это разыграли — до известного момента. Вы почти обманули меня. У меня даже мурашки пошли по телу. Но вы сами мне помогли. Слово «фальшак» как-то уж очень к вам не подходит. Да и кольтом вы пользуетесь быстро и умело. Но самые большие подозрения во мне возбудили предсмертные слова Сипа: «Вуалехвосты, Хэтти. Черные вуалехвосты». Он не напрягался бы, чтобы сказать это, если бы жемчужины были поддельные. И вообще, он не был так плох, чтобы поверить в собственную сказочку.

На мгновение ее лицо застыло, потом изменилось. Взгляд стал ужасен. Она плюнула мне в лицо и исчезла внутри дома, захлопнув за собой дверь.

Я сунул в карман жилета двадцать пять тысяч долларов — двенадцать с половиной мне, столько же Кэт Хорн. Я представил себе, какое у нее будет выражение лица, когда я принесу ей чек, чтобы задепонировать его до времени, пока Джонни не выпустят досрочно из тюрьмы «Сент-Квентин».

«Форд»остановился за припаркованными машинами. Водитель, здоровенный мужчина в рубашке с короткими рукавами, поставил машину на ручной тормоз и выпрыгнул из нее, не открывая дверок.

Я пошел ему навстречу.

Выходные данные книги

Крутой детектив США: Сборник. Вып. 6/Пер. с англ.— СПб.: МП РИЦ «Культ-информ-пресс», 1993.—184 с.

ISBN 5-8392-0080-8

Действие романа Р. Фиша «Убить незнакомца» разворачивается в Рио-де-Жанейро. Высокопоставленные чиновники, решительные полицейские, красивые женщины, наемные убийцы — все есть в Рио... В «Золотых рыбках» Р. Чандлера продолжает борьбу с преступным миром частный детектив Филипп Марло, любимый персонаж писателя.


СОДЕРЖАНИЕ

Роберт Фиш УБИТЬ НЕЗНАКОМЦА 5

Реймонд Чандлер ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ 137


Литературно-художественное издание

Крутой детектив

США

Выпуск 6


Перевод с английского И. Сендерихиной и А. Мачерета

Редактор Е. Г. Павлова

Художник В. Н. Дзюба

Технический редактор В. И. Демьяненко

Корректор Н. В. Виноградова


Лицензия ЛР №030307 от 21.02.92.

Сдано в набор 22.07.93. Подписано к печати 15.12.93. Формат 84х108 1/32.

Гарн. журн.-рубл. Печать офсетная. Усл. печ. л. 10,08. Тираж 60 000 экз. Заказ 430.


МП РИЦ «Культ-информ-пресс».

191065, Санкт-Петербург, Дворцовая наб., 2


Типография им. Володарского Лениздата.

191023, Санкт-Петербург, наб. Фонтанки, 57.

Рос Макдональд. Дело Фергюсона Ричард Пратер. Финт

Пер. с англ. В. Н. Соколовой, И. Г. Гуровой -

СПб.: МП РИЦ «Культ-информ-пресс»,1994. - 255 с.

ISBN 5-8392-0085-9

1
Началось это дело очень тихо в женском отделении окружной тюрьмы. Я приехал познакомиться с новой своей клиенткой, молоденькой медсестрой Эллой Баркер, обвиненной в сбыте краденого. Она продала брильянтовое кольцо, похищенное в числе прочего во время недавней кражи со взломом. Скупщик подержанных вещей, которому она его продала, сообщил об этом в полицию.

Разговор наш начался не слишком многообещающе.

- А почему именно вы? - осведомилась она подозрительно. - Я думала, что попавшие в беду люди имеют право сами выбирать защитника. И особенно когда они ни в чем не виноваты, как я»

- Вопрос о виновности или невиновности, мисс Баркер, здесь вообще не встает. В суде имеется список всех городских адвокатов. И мы по очереди защищаем тех обвиняемых, кто не в состоянии сам оплатить услуги адвоката. Моя фамилия оказалась очередной в списке, только и всего.

- Как, вы сказали, вас зовут?

- Гуннарсон. Уильям Гуннарсон.

- Странная какая-то фамилия, - заметила она, морща нос.

Она не была сознательно груба со мной, но просто мне не доверяла: страх пробудил в ней тупое упрямство. Я пожалел, что разговаривать мы вынуждены в тюремном помещении.

- Старинная скандинавская фамилия. А Баркер ведь английская?

- Кажется. Или это имеет значение?

Она изо всех сил старалась держаться с непринужденной иронией, укрыться за каким-нибудь щитом от того, что было сейчас вокруг. Её взгляд скользнул по стенам камеры, по стальной двери с глазком из бронестекла, по решеткам на окнах, по столу и стульям, наглухо привинченным к стальному полу.

Ее темные глаза раскрывались все шире, словно в попытке осмыслить все это, постигнуть положение, в каком она очутилась. Провела она в тюрьме одну ночь.

- Вы ведь не хотите остаться здесь?

- Наоборот! Я только и мечтаю поселиться тут навсегда и обзавестись хозяйством!

- Я просто имел в виду, что быстрее всего выбраться отсюда можно, сказав правду. Объясните мне, как к вам попало брильянтовое кольцо, которое вы продали Гектору Бродмену?

- Чтобы вы раззвонили об этом всем и каждому?

- Я ваш адвокат, мисс Баркер. Почему вы решили, что я злоупотреблю вашим доверием?

- Что такое адвокаты, я знаю! - бросила она загадочно. - А заставить меня говорить у вас руки коротки. Вот так.

Она поглядела на меня с унылой гордостью. Худая брюнетка, по-своему привлекательная. В соответствующем обрамлении, элегантно одетая, она, возможно, выглядела бы красавицей - такой женщиной, которой хочется подарить кольцо.

- Кто дал вам кольцо, мисс Баркер? Я убежден, что вы его не украли. Вы не грабительница. Даже полиция не считает, что вы сами проникли в дом Симмонсов.

- Тогда почему меня арестовали?

- Вы это знаете не хуже меня. Последнее время произошло несколько крупных краж со взломом. Без сомнения, работа организованной банды.

- Вы считаете, что я в нее вхожу?

- Нет. Но ваш отказ дать объяснение волей-неволей подводит полицию к такому выводу. Они знают, что вы покрываете преступников, и, упорствуя, вы навлекаете на себя подозрения в соучастии. Вы очень себе вредите.

Она облизнула пересохшие губы кончиком языка. Я подумал было, что сейчас услышу правду, но темные глаза скосились вбок и вниз.

- Кольцо я нашла, - произнесла она глухо. - Подобрала на тротуаре, когда возвращалась домой из больницы. Как я и объяснила полицейским.

- Вы говорите неправду, мисс Баркер. Кольцо вам кто-то дал. Если вы доверитесь мне и позволите вести ваше дело, я убежден, что добьюсь для вас условного приговора.

Но для этого вы должны рассказать все без утайки.

- Ну хорошо - Она прижала ладонь к груди. - Мне его подарили… как обручальное.

- Кто вам его подарил?

- Один человек. Я с ним познакомилась в Сан-Франциско. Во время отпуска.

Лгунья она была никудышная: голос у нее вдруг понизился почти до шепота, словно ей не хотелось выслушивать собственную ложь.

- Вы не могли бы описать его?

- Очень красивый, высокий, смуглый. Как говорится, неотразимый. Примерно вашего роста. Ну, и возраста тоже вашего, - добавила она неуверенно.

- А его фамилия?

- Фамилии он мне не сказал. Я ведь видела его только один раз.

- Но он же подарил вам обручальное кольцо. С брильянтом, который стоит долларов четыреста - пятьсот.

- Возможно, он не знал, сколько оно стоит. И вообще это была любовь с первого взгляда. - Она попыталась изобразить восторг и гордость, стремясь претворить эту выдумку в реальность хотя бы для себя.

- Если вы намерены лгать, мисс Баркер, то уж лучше вернитесь к версии, что нашли его на тротуаре.

Она царапала юбку ногтями в проплешинках облупившегося лака.

- Не понимаю, почему вам надо меня мучить! Вы хуже, чем лейтенант Уиллс. Почему вы не оставите меня в покое?

- И оставлю, когда вы скажете правду.

- Ну а если я скажу… скажу вам все про этого типа в Сан-Франциско? Его фамилию и остальное. Тогда что?

- Думаю, мне удастся вас вызволить. Он ведь здесь, в Буэнависте, верно? Вы в него влюблены?

- Не смешите меня. - Ей вовсе не было смешно. - Ну вы меня вызволите. А дальше что?

- Для вас - ничего. В худшем случае два года условно.

- Вы так думаете? А я твердо знаю, что двух лет не проживу.

- Но ведь это же совсем не страшно.

- Я не о том. Я об этом.

Она провела пальцем по горлу и со свистом втянула воздух между зубами и языком. Эта зловещая пантомима удивила меня и встревожила. А её как будто напугала даже больше, чем она уже была напугана. Кровь отхлынула от её лица. Оно стало землистым.

- Вам угрожали?

Она подергала себя за нижнюю губу и кивнула - чуть-чуть, словно в зарешеченное окно за нами подглядывали.

- Кто вам угрожал?

Она промолчала, не спуская с меня настороженных глаз.

- Если член банды, вы окажете услугу всем нам, назвав его. Поможете мне, полиции, себе. И исполните свой гражданский долг.

- Как же! Как же! И кончу на кладбище. Ушли бы вы, мистер Гуннарсон, и оставили меня в покое, а? Вы же ничего не понимаете. Я хочу помочь и вам и всем и выбраться отсюда хочу. Да только, кроме того, я хочу жить.

- Кто вам угрожал?

Она дважды мотнула головой - сердито и упрямо. Потом поднялась и отошла к окну. Её больничные туфли ступали по стальным плитам совсем бесшумно. Она встала спиной ко мне, глядя на башенку с курантами, венчающую здание суда.

Я остался сидеть, раздраженно уставившись на её затылок, на темные, гладко причесанные волосы. Угадать, какие секреты прятались в голове под ними, я не мог, но не сомневался, что ничего криминального в этих секретах нет. Все необходимые приметы у Эллы отсутствовали - ни тупой покорности судьбе, ни бешеных вспышек протеста, ни неуловимого звериного запаха хищницы, отрастившей когти.

Мои мысли прервал скрип ключа в замке. Старшая надзирательница, которая проводила меня сюда, приоткрыла тяжелую дверь.

- Лейтенант Уиллс просит вас, сэр, выйти к нему. Девушка у окна вздрогнула, но тут же справилась с собой и продолжала смотреть сквозь решетку, словно стрелки часов на башенке её гипнотизировали. Я вышел в коридор.

Лейтенант уголовной полиции Харви Уиллс навалился грудью на перила верхней площадки винтовой лестницы. Ему было за пятьдесят, и за ним тянулись, будто дорога вверх по склону, три десятка лет, отданных поддержанию закона и порядка.

Седые волосы подстрижены ежиком, нос как таран. Его облик и манера держаться хорошо гармонировали с серо-стальной угловатостью тюрьмы.

- Мне это не нравится, - сказал я, едва надзирательница закрыла дверь. - Расспрашивать клиента здесь достаточно трудно и без вмешательства полицейского управления.

- Вмешиваться я не собираюсь. Просто выяснилось еще кое-что, и, по-моему, для вас не безынтересное. А что вам с ней не легко? - добавил он с легким вопросом в голосе.

- Она перепугана.

- Так почему же она упирается и скрывает факты, которые нам нужны? Дело ведь не мелкое, Билл. Семнадцать краж со взломом, денег и ценностей похищено почти на сорок тысяч. В первый раз за пять месяцев мне что-то забрезжило, когда ваша клиенточка явилась в лавку Бродмена с брильянтовым кольцом миссис Симмонс.

- Продажи кольца она не отрицает. Но продажа еще не доказательство, что она соучастница краж.

- Доказательство, если добавить другие факты. Я кое-что вам скажу, поскольку не хочу видеть, как вы подставляете себя под удар. Выяснился важный факт, связывающий воедино больше половины этих краж. В девяти случаях - в девяти из семнадцати - в момент кражи кто-то из семьи потерпевших лежал в больнице. А остальные, если он жил не один, как раз навещали больного. Банда, совершенно очевидно, получала сигнал из больницы, что в доме никого нет.

- Но почему винить Эллу Баркер? В штате больницы не меньше двухсот человек.

- Двести сорок семь. Мы все эти месяцы их проверяли. Но только одна из них продала брильянтовое кольцо, похищенное у Симмонсов. И только у одной из них в ящике бюро были спрятаны платиновые часики, взятые у Дентонов.

- Какие еще часики?

- А вот эти! - И Уиллс жестом фокусника достал сверточек, развернул папиросную бумагу и показал мне дамские часики толщиной в спичку. - Мы нашли их нынче утром в комнате Эллы Баркер. Миссис Дентон их опознала.

Я ощутил пустоту у себя за спиной, точно камера с Эллой лифтом ухнула вниз, и тут понял, как много поставил на эту девушку. Возможно, я ошибся, поверив в её невиновность. Возможно, её безучастность была просто угрюмой настороженностью, её страх - естественным страхом перед тем, что её ожидало.

- Я хочу всего лишь спросить ее, как они к ней попали, - сказал Уиллс. - Против этого вы возражать не станете?

- Спрошу у нее я.

Но прежде чем мы успели вызвать надзирательницу, снизу кто-то крикнул:

- Лейтенант! Вы там?

Уиллс нагнулся через перила:

- Что там еще, Гранада?

- Происшествие на Пелли-стрит.

- Какое происшествие?

На дне лестничного колодца среди изогнутых теней возникло смуглое мрачное лицо сержанта Гранады.

- Кто-то попытался пристукнуть Гектора Бродмена.

2
Уиллс разрешил мне поехать с ними, и я устроился на заднем сиденье его черного «форда-меркюри». Гранада сел за руль и включил сирену. У нас за спиной контрапунктом подвывала еще одна сирена. Мы не успели вылезти из нашего «меркюри», как сзади затормозила машина скорой помощи.

Лавка Бродмена - в центре трущобного района - была втиснута между мексиканской закусочной, специализирующейся на тамале , и захиревшей гостиницей. На витринном стекле было крупно выведено от руки: «Покупаем и продаем все, включая кухонные раковины. Скупка старого золота по самым высоким ценам». Внутри она смахивала на гнездо гигантской сороки, буквально утопая в пестрых обломках человеческих жизней. В глубине пыльного сумрака точно призрачное облачко маячил белый колпак. Унылый голос произнес из-под него:

- Он вот тут.

Уиллс и Гранада двинулись на голос. Они шли, как ходят полицейские - тяжелой походкой, в которой таится смутная угроза. Следом рысили санитары из машины скорой помощи, один высокий, другой низенький, легкие на ногу, как привидения, а я заключал процессию.

На кушетке сидел лысый мужчина в поблескивающей накладной шевелюре из крови. Его поддерживал худой загорелый человек в белом колпаке и переднике, точно повар за барьером кафетерия. Человек с окровавленной головой тяжело дышал: с хрипом втягивал воздух и со стоном отдувался. Его глаза под мохнатыми бровями, спутанными, как ветки в вороньем гнезде, повернулись к нам, точно два яйца в красных прожилках. Он отодвинулся от человека, который его поддерживал, умудрился встать на ноги и сделать несколько неуверенных шажков, будто толстый огромный малыш, который учится ходить, упал на колени и, тихо постанывая, пополз от нас в чащобу мебели.

- Что с ним такое? - сказал Уиллс.

- А вы не видите? - Человек в белом колпаке был серым - то ли от виноватой жалости, то ли от глубоко скрытой внутренней паники. - Кто-то стукнул его по голове, и крепко стукнул.

- А кто стукнул, Мануэль? - спросил Гранада.

Мануэль пожал плечами. Осторожно пожал. Шея его была напряжена, голова неподвижна - большой накрахмаленный колпак казался бруском льда, который он старательно удерживал в равновесии.

- Откуда мне знать? Стены толстые. Я раскладывал тамале по тарелкам. А потом услышал, как он вопит.

Его глаза опустились. Передник был в пятнах крови.

- Мы займемся беднягой, - сказал мальчик в белом халате. Высокий.

Я взглянул на него повнимательнее и увидел, что он вовсе не мальчик. Ему было по меньшей мере сорок. Под глазами у него набрякли голубоватые мешки. Тем не менее в нем чудилась гибкая легкость мужчины, который переступил порог пожилого возраста, но никак не расстанется с иллюзорно юношеской внешностью. Его напарник был много моложе, ясноглазый и пухленький, ну просто чуть-чуть подержанный херувимчик.

- Действуйте, Уайти, - сухо сказал Уиллс. - И не тяните.

Бродмен старался залезть под голливудскую кровать. Но она была слишком низкой, и он тщился поддеть её разбитой головой, точно кабан, выкапывающий корешки.

Санитары ухватили его крепко, но бережно. Поддерживая с обоих боков, поставили на ноги. Он брыкался, как взбесившийся мустанг.

- Ну-ну, - уговаривал высокий пожилой юнец, - тебя, старичок, двинули крепко, но все пройдет. Вот отвезем мы тебя к доктору, и будешь ты здоровехонький.

Бродмен продолжал отбрыкиваться. Они приподняли его над полом, успокоительно бормоча с почти мазохистским терпением, свойственным санитарам.

- Он чего-то боится? - спросил Гранада.

Бродмен ответил ему страшным пронзительным голосом:

- Я не хочу никуда ехать. Вы не имеете права насильно класть меня в больницу. - И вновь принялся вырываться.

Санитары устали. У низенького на подбородке кровоточила царапина. В белесых глазах Уайти стояли слезы, мышиного цвета волосы потемнели от пота.

- Сержант, вы нам не поможете?

- Вы ведь сказали, что сладите с ним, а мне конфликты с профсоюзом ни к чему! - с ехидной улыбочкой ответил Гранада.

- Хватит, Пайк! - рявкнул Уиллс. - Бродмену от этого пользы никакой.

Гранада был могучий мужчина с бычьими плечами, и Бродмен волей-неволей перестал брыкаться. Они вынесли его за руки и за ноги, головой вниз, хотя он все еще судорожно пытался вырваться.

Собравшиеся у машины зеваки при виде крови загудели, как мухи. Санитары уложили его на носилки и затянули ремни.

Гранада ухватил передние ручки, Уайти с напарником - задние, и они втолкнули Бродмена внутрь машины. Он снова закричал:

- Не поеду! А лавка как же? Они меня грабят, чуть отвернись. Разбойники и убийцы!

- Успокойся, а? - услышал я голос Гранады, неожиданно мягкий. - Никто тебе ничего плохого не сделает.

Бродмен умолк, а Гранада продолжал в убаюкивающем ритме:

- Не волнуйся, Гектор, за лавкой мы присмотрим, ведь за то нам и платят.

Гранада выбрался наружу и сказал Уайти:

- Вроде бы я его утихомирил. Везите побыстрее. Травма, пожалуй, опасней, чем кажется.

Уайти залез в машину, и она с ревом унеслась, заставив зрителей броситься врассыпную. Смуглая женщина в шали произнесла замогильным шепотом:

- Кто бы его не пришиб, Бродмен давно напрашивался, чтобы с ним разделались.

Зеваки начали расходиться, возможно, не желая показывать, насколько они с этим согласны. Гранада повысил голос:

- Те, кто живет по соседству, зайдите, пожалуйста, в лавку. Все зайдите. Мистер Бродмен подвергся физическому воздействию и, возможно, был ограблен. Любые сведения будут приняты с благодарностью.

С заметной неохотой они по двое, по трое начали входить в лавку. Набилось их там человек двадцать: портье из гостиницы за стеной, повар из закусочной и еще несколько испано-американцев, женщины с испуганными глазами в жалких платьишках, пенсионер, опирающийся на палку, и смуглая Кассандра в шали.

Они неловко оглядывались, на что бы присесть среди бродменовской коллекции старой мебели. Гранада задавал им вопросы, а Уиллс бродил по лавке. Я сел на протертый кожаный пуфик в углу и слушал, надеясь почерпнуть из ответов что-нибудь полезное для моей клиентки.

Напрасная надежда. Обитатели Пелли-стрит в присутствии представителей закона, казалось, утрачивали дар речи. Когда Гранада спросил женщину в шали, что, собственно, означали её слова, она сослалась на полученные из пятых рук сведения, будто бы он давал деньги в рост из двадцати процентов еженедельно. Врагов у него хватало, но она никого из них не знает.

Старик с палкой, судя по его поведению, знал еще что-то - подобных глухих маразматиков в природе не существует, - но сохранил свой секрет при себе. Я запомнил, что зовут его Джерри Уинклер и живет он, по его словам, в гостинице рядом.

Оставив Мануэля напоследок, Гранада нажимал на него как мог. Однако кровавые пятна на его фартуке объяснялись крайне просто - Бродмена он нашел на полу почти без сознания и помог ему добраться до кушетки.

А потом позвонил в полицию. И больше ничего не делал, ничего не видел, ничего не слышал.

- Бродмен ничего тебе не говорил?

- Сказал, что его хотели ограбить.

- Кто хотел?

- Он не сказал. А сказал, что сам с ними посчитается. Он даже не хотел, чтобы я вызвал… вас вызвал.

- Почему?

- Не сказал.

Гранада сердито махнул, чтобы Мануэль ушел, но тут же позвал его назад.

- Еще что-нибудь, мистер Гранада?

Гранада сказал, блеснув зубами в улыбке, которую его угрюмое лицо не подхватило:

- Просто хочу передать привет твоему брату. Напомнить о себе.

- А он не забывает. Моя невестка, Секундина, все время ему про вас напоминает.

Улыбка Гранады, вроде бы ни в чем не изменившись, превратилась в злобную гримасу.

- Приятно слышать. А где Гэс сейчас?

- Поехал ловить рыбу. Я его отпустил на день.

- Так он теперь у тебя работает?

- Вы же сами знаете, мистер Гранада.

- А прежде работал у Бродмена, так?

- И это вы знаете. Гэс ушел от него. А мне был нужен помощник.

- Я немного не то слышал. Будто Бродмен его выгнал.

- Люди чего не наврут, мистер Гранада. - Слово «мистер» Мануэль иронически подчеркнул.

- Лишь бы ты с них примера не брал. И скажи Гэсу, когда он вернется с рыбой, что он мне требуется.

Мануэль вышел, балансируя тяжелым колпаком на голове.

- Пелли-стрит! - произнес Гранада, ни к кому не обращаясь, встал, повернулся ко мне и сказал энергично: - Может быть, сведение счетов, мистер Гуннарсон. Двадцать процентов в неделю - вполне побудительная причина для тех, кому нечем уплатить. Я уже слышал, что Бродмен ничем не брезгует. Может, он давно подпольный миллионер. Вроде тех бродяг, у которых в лохмотья зашиты чековые книжки.

- Если бы мне кто-нибудь зашил за лацкан пухленькую чековую книжку!

- А я думал, все адвокаты купаются в деньгах.

Следом за Уиллсом мы направились в глубину лавки. Там часть помещения была превращена в прямоугольную клетку со стенами и потолком из стальной сетки. Дверь из той же сетки в стальной раме стояла распахнутая, навесной замок был отперт, и мы вошли в этот странноватый кабинет Бродмена.

В дальнем углу клетки чернел куб старомодного железного сейфа. Упиравшаяся изголовьем в сейф незастеленная койка была полускрыта массивным старым письменным столом. На нем среди бумажных сугробов виднелся телефонный аппарат со снятой трубкой. Я протянул руку, чтобы положить её на рычаг, и чуть не провалился сквозь пол. Гранада вцепился мне в плечо железными пальцами.

- Осторожнее, мистер Гуннарсон!

Я попятился от открытого люка и поглядел на деревянные ступеньки, исчезавшие в желтоватом сумраке. Гранада положил трубку на рычаг, и телефон тут же зазвонил. Уиллс взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и выхватил трубку у Гранады.

- Дай мне, Пайк.

Слушая, Уиллс бледнел, и на его лице четко вырисовывались грязные потеки пота.

- Нехорошо. Срочно пошлите туда бригаду. Понятно? - Он повесил трубку и сказал Гранаде: - Бродмен умер.

- От ударов по голове?

- Будем считать, что так, если вскрытие не обнаружит чего-то другого. Пока точно мы знаем только, что его убили. Пошарь в подвале, Пайк. Там полно старых ковров и матрасов, и вроде бы кто-то их ворочал. Я ничего интересного не нашел, но, может тебе повезет больше.

- А что мне надо искать?

- Тупое орудие со следами крови. - Гранада полез в подвал, а Уиллс повернулся ко мне: - Мистер Гуннарсон, я рад, что вы задержались тут. Мне надо с вами поговорить. То, что произошло, меняет ситуацию вашей клиентки.

- К лучшему или к худшему?

- Ну, это зависит главным образом от нее самой, ведь так? И от вас. Последние сутки она провела в тюрьме, и, следовательно, в отличие от прочих членов банды, руки у нее этим убийством замараны быть не могут.

Так что у нее нет никаких разумных причин не пойти с нами в открытую и тем, возможно, избавить себя от больших неприятностей.

- Но что она может знать об этом убийстве?

- Я ведь не утверждаю, что ей о нем известно что-нибудь конкретное. Но опознать других членов банды она способна. Если она даст честные показания… - Уиллс сделал жест, совсем не гармонировавший с его личностью: разжал кулак, словно выпуская на волю птичку. - Поймите меня правильно, я не предлагаю сделки. Но что бы с нами было, если бы люди не шли нам навстречу?

То же, что и сейчас, подумал я, ведь навстречу они не идут. Тем не менее, попытка Уиллса перейти на мой язык произвела на меня впечатление.

- По-вашему, это убийство - работа той же банды?

Он кивнул:

- Мы некоторое время подозревали, что Бродмен - их скупщик. Во всяком случае, что он один из каналов сбыта. На прошлой неделе мы получили конкретную улику: на аукционе в Лос-Анджелесе были выставлены старинные часы из золоченой бронзы. Кто-то из тамошних специалистов по кражам заметил их, потому что вещь уникальная, и заглянул в наш список. Часы значились среди похищенного у Хемшайров в Футхилском округе, а на аукцион их вместе с другими вещами прислал Бродмен. Ну, конечно, у него было наготове объяснение: часы он купил у оказавшейся в стесненных обстоятельствах почтенной старушки, которую никогда прежде не видел. Откуда ему было знать, что они краденые? Да, конечно, наш список ему прислали, как всем закладчикам, но у него плоховато со зрением. Если он все время будет перечитывать полицейские списки, так когда же ему заниматься делом?

Уиллс прислонился к письменному столу и задумчиво посмотрел сквозь сетку. Сваленные в беспорядке вещи неопровержимо свидетельствовали, что ничего этого туда с собой не возьмешь.

- Бродмену было бы лучше попасть за решетку, - сказал он, - но часы на арест не потянули. Доказать, что он знал их происхождение, мы не могли. Однако он понял, что мы его вычислили, и хотел очиститься.

Когда вчера Элла Баркер продала ему этот брильянт, он бросился к телефону, едва она вышла из лавки.

- Вы думаете, он знал, что кольцо краденое?

- Уверен. Кроме того, он знал ее.

- А вы можете доказать это, лейтенант?

- Безусловно. И говорю это, чтобы дать возможность выйти из-под, удара. Примерно полгода назад Бродмен лежал в больнице, и Элла была одной из его палатных сестер. Они словно бы подружились. Спросите у нее сами, когда заговорите с ней о платиновых часиках. И добейтесь ответа - вы ей услугу окажете. Ей-Богу, мне совсем не хочется смотреть, как вашу клиенточку переедет паровой каток.

- Так вы, по-вашему, паровой каток?

- Не я, а закон.

Тут появились другие служители закона с фотокамерами и наборами для снятия отпечатков пальцев. Я вышел на улицу. В глаза ударил режущий солнечный свет, двумя лезвиями отражавшийся от хромировки двух полицейских машин у тротуара.

На этой убогой улице они привлекали внимание, но в обратном смысле. Прохожие отворачивали от них головы, точно пытаясь избежать их черных чар. Я догадался, что слух о смерти Бродмена распространился по городу, как зловещее пророчество о бедах, поджидающих Пелли-стрит.

Перед подъездом гостиницы, опираясь на палку, стоял Джерри Уинклер - шаткий треножник, поддерживающий тяжелую седую голову. Тщательно уравновесившись, он взмахнул палкой. Я подошел к нему.

- Говорят, сынок, Бродмен умер?

- Да, умер.

Старик захихикал - в просвете между усами и бородой завибрировал красный язык.

- Так, значит, дело убийством обернулось?

- По-видимому.

- А вы адвокат, верно? - Узловатая рука в синей сетке вздутых вен прикоснулась к моему локтю. - Я Джерри Уинклер, меня все знают. Мне на суде быть свидетелем не доводилось. А вот мой приятель был. Так он говорил, что свидетелям платят.

- Несколько долларов. Суд просто оплачивает вам потраченное время.

- Времени-то, чтобы тратить, у меня хоть отбавляй. - Он потер волосатый подбородок и заглянул мне в лицо, как старый голодный пес в надежде на косточку. - А вот долларов маловато.

- У вас есть какие-то сведения, касающиеся смерти Бродмена?

- Может, и есть, только бы оно того стоило. Подниметесь ко мне в номер, поболтаем немножко?

- Кое-какое время потратить я могу, мистер Уинклер. Моя фамилия - Гуннарсон.

Он провел меня через затхлый вестибюль вверх по узким истертым ступенькам и по тесному коридору в свою конурку в дальнем конце. Железная кровать, умывальник, комод с мутным зеркалом, старомодная качалка и атмосфера одиночества и бесцельного ожидания.

Он усадил меня в качалку у единственного окна, выходившего в проулок, а сам, покряхтывая, медленно опустился на край кровати и наклонился вперед, по-прежнему опираясь на трость.

- Я хочу поступить по совести. Да только не хочу, чтобы мне от этого стало хуже, чем было.

- Но почему?

- А всякие косвенные следствия. У всего есть косвенные следствия. Попробуйте прожить на пенсию шестьдесят долларов, коли думаете, что это так просто. Одежду я получаю от Армии спасения, и все-таки остаюсь без цента к концу месяца. Иногда Мануэль меня бесплатно кормит. То есть в конце месяца.

- Так Бродмена убил Мануэль?

- Я этого не говорил. Я еще ничего не сказал. Само собой, я хочу исполнить свой долг, но какой будет вред, если я еще и немножко заработаю, а?

- Вы обязаны сообщать властям все, что вам известно, мистер Уинклер. Вам уже грозят неприятности за сокрытие сведений.

- Я не скрываю, а просто припомнил только сейчас. Память-то у меня уже не та.

- Что вы припомнили?

- То, что видел. - Он замялся. - Я думал, что мне за это что-нибудь причитается.

Комнатушка, хитрый несчастный старик угнетали меня, и я сделал жест, который был мне не по карману, - достал пять долларов из своего довольно тощего бумажника и протянул ему.

- Ну, во всяком случае за несколько обедов вы заплатить сможете.

Он взял их со светлой улыбкой.

- А как же! Хороший вы мальчик. И Джерри Уинклер будет поминать вас в молитвах. - Не меняя тона, он продолжал: - Голову Бродмену разбил Гэс Донато. Младший брат Мануэля.

- Вы видели, как это случилось, мистер Уинклер?

- Нет. Но я видел, как он туда вошел и как вышел.

Я сидел тут у окошка, вспоминал былые деньки, и, смотрю, Гэс на пикапе въехал в проулок. Берет из кузова монтировку, засовывает под брючину и тихонько открывает заднюю дверь Бродмена. А через несколько минут выходит с мешком на спине, бросает его в машину и идет за новым.

- Вы не знаете, что было в мешке?

- Нет. Только он был набит битком. И другие тоже. Он еще четыре-пять принес. Сложил в пикап и укатил.

Я поглядел в его выцветшие глаза:

- Вы уверены, что это был именно он?

- А как же! - Он постучал тростью по голым половицам. - Я Гэса Донато чуть не каждый день вижу. А тут особое внимание обратил, потому что ему не положено водить машину.

- Слишком молод?

- Чего нет, того нет. Но условно освобожденным водить машину запрещается. А у него из-за машин неприятностей и так хватало - из-за них-то его и арестовали.

- А Гэс ваш друг?

- Не сказал бы. Вот Мануэль - тот друг.

- Но, по вашим словам, вы с Гэсом постоянно видитесь.

- Верно. В закусочной у Мануэля. С тех пор как Бродмен его турнул на той неделе, он у Мануэля посуду мыл.

- А почему Бродмен его уволил?

- Я так толком и не понял. Что-то из-за часов. Золотых настольных часов. Гэс отправил их куда-то, куда не следовало. Я слышал, как Мануэль спорил с Бродменом в проулке.

Я открыл окно. У задней двери бродменовской лавки о чем-то совещались двое в штатском. Они подозрительно уставились на меня. Я попятился и закрыл окно.

- А вы ничего не упускаете, мистер Уинклер?

- Стараюсь.

3
Я оставил его в бродменовской клетке с Уиллсом, а сам взял такси - мне не терпелось продолжить разговор с Эллой Баркер. Вот только она совсем не хотела его возобновлять.

Когда надзирательница ввела меня в камеру свиданий, Элла даже не подняла головы. Она сидела, положив худые руки на стол, поникшая, съежившаяся, точно птица, утратившая надежду вырваться на волю. Позади нее в зарешеченное окно било предвечернее солнце, расчерчивая ей спину полосками теней.

- Возьмите себя в руки, Баркер. Первый день всегда самый тяжелый. - Надзирательница потрогала её за плечо. Возможно, намерения у нее были самые лучшие, но голос звучал наставительно, почти угрожающе. - К вам опять пришел мистер Гуннарсон, Вы же не хотите, чтобы он смотрел, как вы киснете.

Элла отдернула плечо от её руки.

- Если ему не нравится смотреть, так пусть не приходит. Ни опять, ни потом!

- Чепуха! - сказала надзирательница. - В вашем положении адвокат вам очень нужен, хотите вы того или нет.

- Миссис Клемент, вы не оставите нас вдвоем?

- Как скажете. - И надзирательница удалилась, потряхивая повязкой ключей, точно тоскливыми кастаньетами.

Я сел к столу напротив Эллы:

- Гектор Бродмен умер. Его убили.

Темные ресницы прикрывали её глаза. Она упорно их не поднимала. Мне почудилось, что я ощущаю запах её страха - какую-то едкость в воздухе. Но может быть, это был запах тюрьмы.

- Вы ведь были знакомы с Бродменом?

- Как с пациентом. Таких знакомых у меня не сосчитать.

- А что с ним было такое?

- У него удалили опухоль. Доброкачественную. Прошлым летом.

- Но вы виделись с ним и после?

- Один раз он меня пригласил, - ответила она все тем же монотонным голосом. - Я ему как будто нравилась, а приглашениями меня не слишком заваливают.

- О чем вы разговаривали с Бродменом?

- Да почти только о нем. Он ведь был пожилым человеком. Вдовцом. Все время рассказывал про великую экономическую депрессию. У него где-то в восточных штатах было свое дело. А в депрессию он и его первая жена потеряли все, что успели скопить. Ну все-все.

- Так у него была и вторая жена?

- Я этого не говорила. - Наконец она подняла на меня глаза. Полные испуга. - Вы что, думаете, я бы вышла за жирного лысого старика? Хотя, при желании, и могла бы.

- Значит, он сделал вам предложение? В первый же вечер?

Она замялась:

- Я с ним виделась еще раза два. Ну, пожалела его.

- И где он вам его сделал?

- В машине. Выпил лишнего у… - Её губы на мгновение остались открытыми, потом крепко сжались.

- Так где же?

- Где пришлось. Он меня катал. По городу. Свозил в горы.

- К своим друзьям?

- У него не было друзей, - ответила она чересчур быстро.

- Так где же он пил в тот вечер, когда сделал вам предложение? У себя дома?

- У него своего дома не было. Ел в ресторанах, а спал в лавке. Я ему сказала, что никакая женщина не согласится вести такую жизнь. Тогда он предложил переехать ко мне и обставить мою квартиру.

- Как щедро!

- Да уж куда щедрее. - Её губы тронула улыбка. - Он все уже рассчитал. Ну, и в этот последний вечер я, пожалуй, крепко наступила ему на ногу. Он совсем скис. - В её улыбке промелькнула жестокость.

- Так где, вы сказали, он пил?

- Я ничего не говорила. Но вообще-то пил он у меня. Сама я не пью, но держу бутылку для друзей.

- Каких, кроме Бродмена?

- Ну, для девочек из больницы. А про него я не говорила, что он был моим другом.

- Как же так? Он ведь подарил вам платиновые часы.

Она выпрямилась, напряженно вытянув шею, словно я накинул ей на шею петлю и открыл люк у нее под ногами.

- Никаких часов он мне не дарил!

- Если не он, то кто?

- Никто. Если вы воображаете, будто я принимаю от мужчин дорогие подарки…

- Часы нашли сегодня у вас дома.

Она закусила нижнюю губу. В окне над её головой я видел башенку с курантами на здании суда. Солнце уже скрылось за ней. Тень башенки легла на окно, как осязаемый сгусток тьмы. Где-то в железном чреве здания гремели кастрюли и сковородки. Стрелки на циферблате показывали половину шестого.

- Часы мне подарил не Гектор Бродмен, - сказала она. - Я не знала, что они краденые. Когда молодой человек дарит девушке часы или кольцо, как-то не думаешь, что они могут быть крадеными.

- С вами поступили подло и грязно, - сказал я. - На вашем месте я бы постарался расквитаться с тем, кто это сделал.

Она кивнула, прикрыв рот ладонью, внимательно глядя на меня.

- Вы не расскажете мне все, Элла? Скоро ужин, и меня попросят отсюда. А если вы отложите на завтра или послезавтра, может быть уже поздно.

- Поздно? - переспросила она из-за ладони.

- Для вас - поздно. Сейчас у вас есть шанс помочь полиции найти убийцу Бродмена. И я настоятельно рекомендую вам воспользоваться им. Если вы этого не сделаете, а его поймают, ваше положение очень затруднится.

- А как он… Бродмена?

- Размозжил ему голову. И вы будете сидеть здесь и молчать, а он тем временем ускользнет?

Элла провела рукой по собственной голове. Образ, возникший в её сознании, был настолько ярким, что она взъерошила свои темные волосы и не пригладила их.

- Я понимаю, вы не хотите, чтобы это случилось и с вами. Но как насчет других людей? В конце-то концов вы - медицинская сестра, и, держу пари, чертовски хорошая.

- Льстить мне незачем, мистер Гуннарсон. Я и так скажу вам, кто мне дал кольцо и часы.

- Гэс Донато?

На это имя она никак не отреагировала.

- Нет. Его зовут Ларри Гейнс.

- Человек из Сан-Франциско?

- Он служит спасателем в клубе «Предгорья». Никакого человека из Сан-Франциско не было.

Это признание обошлось ей дороже всех остальных. Она поникла и надолго замолчала. А я с готовностью воспользовался паузой, чтобы закурить сигарету и собраться с мыслями. Защитнику вести допрос - тяжелая работа даже при самых благоприятных обстоятельствах. И хуже всего не в суде, а с глазу на глаз, когда приходится вбивать клиентам в глотку их собственную ложь, пока они ей не подавятся.

Элла устала лгать. И рассказала мне короткую, но отнюдь не простую историю своих отношений с Ларри Гейнсом.

Познакомилась она с ним через Бродмена. Во второй раз, когда они встречались вечером, он повез её к Ларри Гейнсу. Видимо, он чувствовал, что не слишком способен составить ей компанию в одиночку. Ларри оказался совсем другим - настолько, что она недоумевала, как между ним и Бродменом могли завязаться дружеские отношения. Он был красив, воспитан и старше её лишь на три-четыре года. Жил он в каньоне за городской чертой. Это было замечательно - сидеть между двумя мужчинами в маленьком домике Ларри, пить кофе по-турецки, который сварил Ларри, слушать пластинки на его проигрывателе. И, сравнивая их, она про себя решила, что Гектор Бродмен ей не подходит.

Во второй вечер, который они провели втроем, в ней пробудилась сладкая надежда, что, может быть, Ларри… Он всячески показывал, что она ему нравится! Например, они серьезно заговорили о жизни, и он очень интересовался её мнением. А Бродмен сидел в углу с бутылкой.

В тот же вечер она порвала знакомство с Бродменом. И вообще, она не терпит пьяниц. Ларри выждал четыре дня - самые длинные четыре дня в её жизни - и позвонил ей. Она испытала такую радость и благодарность, что позволила соблазнить себя. Она берегла свое девичество, но он был таким ласковым, таким бережным!

И после он совсем не изменился к ней, как заведено у мужчин, а оставался все таким же нежным и звонил чуть не каждый вечер. Он сказал, что хотел бы жениться на ней, но может предложить ей так мало! Они оба понимали, что человек с его умом и характером рано или поздно пробьется. Но для этого требовалось время или счастливое стечение обстоятельств.

А пока того, что он получал в клубе, включая и чаевые, еле-еле хватало ему одному. Богачи, члены «Предгорий», все скряги, говорил он. Чтобы отодрать от их ладони пять центов, нужны клещи.

А ему особенно тяжело, объяснял он ей, потому что он сам из богатой семьи. Только все свои капиталы они потеряли в биржевом крахе еще до его рождения. И можно взбеситься, надрываясь за гроши, пока члены клуба посиживают на жирных задницах, а деньги для них растут на деревьях!

Вот и ему требуется деревце с долларами вместо листьев, говорил он, и он даже знает, как им обзавестись. Если его план удастся, они смогут пожениться еще в этом году и до конца своих дней жить, ни в чем не нуждаясь. Но ему необходима её помощь. Нужно, чтобы кто-нибудь, работающий в больнице, сообщал фамилии поступающих туда пациентов, особенно толстосумов из отдельных палат.

- И вы помогли ему, Элла?

Она замотала головой.

- Конечно, нет!

- Так откуда же у вас брильянтовое кольцо и часы?

- Он мне подарил их до того, как я с ним порвала. Наверное, думал, что после этого я соглашусь. Но чуть я в нем разобралась, так сразу твердо решила ничего общего не иметь ни с ним, ни с его планами. С медсестры, которая подобным образом злоупотребит своим положением, надо сорвать халат у всех на глазах!

- Но полиции вы о его планах не сообщили.

- Ну, не могла я, - Она опустила глаза. - Порвать порвала, но ведь сердцу не прикажешь. А до Ларри я ни в кого по-настоящему не влюблялась. Я совсем потеряла голову. Вот на прошлой неделе… - Она снова оборвала фразу.

- Что на прошлой неделе?

- Я читала в газете про ограбление домов и магазинов у нас в городе. И не могла поверить, что грабитель - Ларри. Но знала, что он тут как-то замешан. Ну, и почувствовала, что должна узнать точно, так это или не так. Я взяла машину у подруги и поехала к Ларри домой, Думала спросить его напрямую, грабитель он или нет. Правду он мне вряд ли сказал бы, но я хотела увидеть, какое у него будет лицо, когда я спрошу. А уж тогда соображу, как поступить. В доме горел свет.

Я оставила машину на шоссе, а сама… ну, подкралась к двери, что ли. Слышу внутри голоса, он был с женщиной. Тут я постучала: мне все равно было, чем это кончится. Он открыл дверь, и я её увидела - сидит на кушетке блондинка в японском кимоно, том самом, которое я у него надевала. Меня как ожгло, и я его обозвала. Ларри вышел, закрыл за собой дверь. Прежде он никогда не злился. А тут до того разъярился, что у него даже зубы застучали. Сказал, что, если я ещё хоть раз туда приеду или буду ему еще как-то надоедать, один его друг пырнет меня ножом в сердце. Я перепугалась. Меня просто ноги не держали. Еле дошла до машины.

- А по имени он этого друга не назвал?

- Нет.

- Может быть, Гэс Донато?

- Ни про какого Донато я ни разу не слышала. Он сказал «друг». Хороши же у него друзья!

- Вам следовало пойти в полицию, Элла.

- Да знаю я. Вы считаете, что мне лучше рассказать им все сейчас, так?

- Безусловно.

- Вы правда уверены, что меня отпустят, если я дам показания?

- Так просто, боюсь, не получится. Если окружной прокурор признает их чистосердечными, он, конечно, согласится снизить сумму залога. Ведь она очень высока.

- Пять тысяч долларов. Таких денег мне взять неоткуда, и пяти сотен заплатить поручителю у меня тоже нет. А насколько вы сможете её снизить?

- Обещать я ничего не могу. Все зависит от обстоятельств.

- Каких?

- Ну-у… сказали вы мне всю правду или нет. И скажете ли всю её полиции и прокурору.

- А вы не верите, что это правда?

- Откровенно говоря, мисс Баркер, кое-что меня смущает. Почему вы продали Бродмену кольцо, которое подарил вам Ларри?

- Я хотела, чтобы Ларри знал, что я думаю о нем и о его паршивом кольце. Бродмен ведь был его приятелем, и я думала, что он ему доложит.

- А как мог Бродмен узнать, откуда у вас оно?

- Я ему сказала.

- Сказали Бродмену.

- Да.

- Он знал, что кольцо вам подарил Ларри?

- После того как я ему сказала, естественно, знал. Мы уставились друг на друга.

- Вы думаете, Бродмена убил Ларри? - спросила она.

- Или подослал к нему убийцу.

4
Я связался с Уиллсом и помощником прокурора Джо Ричем. Мы сидели с Эллой в комнате для допросов на первом этаже здания суда. Она повторила свой рассказ, а пожилой судебный секретарь Эл Джелхорн стенографировал его на машинке.

Нередко честные люди оказываются плохими свидетелями, так как неспособны дважды рассказать свою историю хоть сколько-нибудь убедительно. А история Эллы, даже в первый раз звучавшая не слишком правдоподобно, при повторении, когда истерическая настойчивость вдруг сменялась унылой неуверенностью в себе, производила впечатление неуклюжей импровизации. Уиллс и Рич ей не поверили. А вдобавок решили, что и я не верю.

Уиллс то и дело возвращался к Донато, стараясь вынудить её к признанию, что она знакома с подозреваемым. Рич настаивал на том, что она прекрасно знала, чем занимается Гейнс, и, конечно, была его сообщницей. Чтобы про своего сожителя ине знать…

Тут я его перебил:

- Хватит, Джо! Мисс Баркер добровольно дала исчерпывающие показания, а вы пытаетесь извратить их и подать как признание.

- Если кто-то что-то извращает, так я знаю - кто.

- Ну а эта блондинка, - вмешался Уиллс, - которую вы, по вашим словам, видели у Гейнса в каньоне?

- Да, я её видела, - ответила Элла.

- А описать её можете?

Она обвела мужские лица взглядом, полным отчаяния.

- Я спрашиваю, описать её вы можете?

- Дайте же ей собраться с мыслями, лейтенант!

Уиллс свирепо оглянулся на меня:

- Описать кого-нибудь, если ты говоришь правду, можно и не собравшись с мыслями.

- Но зачем бы я стала врать про нее? - сказала Элла.

- Если она не существует, например. А если она существует, так опишите её нам.

- Так я же не отказываюсь. Она очень красивая. Хотя свежести уже нет - ну, вы понимаете, о чем я говорю. И крашеная, по-моему. Но все равно очень красивая. Вы в кино ходите?

- При чем тут это?

- А вы когда-нибудь видели новую звезду, ну, Холли Мэй? Так вот женщина, которую лапал Ларри, похожа на Холли Мэй.

Уиллс и Рич обменялись ироническим взглядом. И Рич сказал:

- Какое отношение кинозвезда может иметь к таким подонкам?

- Но я же не сказала, что это она. Я сказала, что она похожа на нее!

- А вы уверены, что она существует на самом деле?

Тут я озлился, сказал Элле, чтобы она перестала отвечать, и вышел. Уиллс и Рич вышли следом за мной.

- Вы совершаете ошибку, - сказал лейтенант. - Ведь теперь речь идет об убийстве. Ваша клиенточка сильно вляпалась. Лучше откройте все свои карты.

Джо Рич кивнул.

- Ваш долг перед вашей клиенткой - втолковать ей, что она должна рассказать правду. Я знаю, к чему клонится дело, когда свидетель начинает описывать лица с экрана. У меня гораздо больше опыта…

- Но пользы вам от него чуть. Слышите правду и не узнаете ее!

- Да неужели? Пусть она изложит эту версию в суде, и мы от нее камня на камне не оставим.

- Как бы не так!

Уиллс положил мне на плечо ладонь:

- Ладно-ладно, не нервничайте. Так до конца жизни и будете вспыхивать по всякому поводу? Пора бы чему-то научиться.

- Она же водит вас за нос, - сказал Рич. - А вам самолюбие мешает признать это.

Но я уже ослеп от ярости, пропитавшись адреналином. Повернувшись на каблуках, я вышел. На этот раз они не последовали за мной.

Телефонная будка в вестибюле остановила меня, точно часовой. Я прыгнул в нее и позвонил домой.

- А я поняла, что это ты, - сказала Салли. - Чуть он затрезвонил. Теперь ты поверишь в телепатию?

- Ну, раз уж у тебя столь сильно развито умение читать мысли на расстоянии, так скажи, зачем я звоню.

- Только не говори, что ты не вернешься домой к обеду!

Я обошел этот скользкий вопрос:

- Ты все время ходишь в кино. Имя актрисы Холли Мэй тебе что-нибудь говорит?

- Еще бы! Её все знают.

- Кроме меня.

- Только потому, что ты помешан на своей работе. Води ты меня в кино почаще, знал бы, что делается на свете. Но только она больше не снимается. Решила покончить с крысиными гонками, пока безвозвратно не лишилась душевного здоровья. Последнее - прямая цитата.

- Ты опять почитываешь журналы о кино?

- Нет. Так она мне сама объяснила.

- Ты знакома с Холли Мэй?

- С понедельника.

- А почему мне ничего не сказала?

- Вчера вечером попыталась, но ты не стал слушать. Мы встретились в больнице в понедельник днем. Она спросила у меня, который час. Я ей сказала и спросила: «А вы не Холли Мэй?» Она не стала отрицать, но добавила, что не хочет, чтобы об этом стало известно. Она предпочтет сохранить инкогнито.

- А что она тут делает?

- Насколько я поняла, она живет тут с мужем в уединении. Но разговаривали мы минуты две - меня позвал доктор Тренч. Он говорит, что для женщины на девятом месяце я в прекрасной форме.

- Чудесно. А фамилии мужа она не назвала?

- Нет. Но я запомнила её с прошлого лета, когда читала в газетах об их свадьбе. По-моему, она вышла за канадца, разбогатевшего на нефти. Фамилия у него вроде бы шотландская - Баллантайн или что-то в этом духе. Во всяком случае она как будто не прогадала, если судить по норковому манто и прочему, и прочему.

- Но что она за женщина?

- Для киноактрисы очень симпатичная, без вывертов. Спросила, когда мой срок и вообще. Сногсшибательная красавица, но головы ей это вроде бы не вскружило. А что?

- Да, собственно, ничего. Просто её упомянули. А я и понятия не имел, что она живет тут.

- Ну, тут полным-полно людей, про которых ты даже не слышал. - В голосе Салли появились зловещие ноты. - Например, никому неведомая домохозяйка, умеющая сотворить шедевр из ноги барашка. Она сидит в своем скромном жилище, ожидая, когда же её талант получит признание…

- Ты готовишь ногу барашка?

- Уже приготовила. С мятным желе. Я знаю, Билл, что мы не можем позволять себе подобную роскошь, но мне захотелось угостить тебя чем-нибудь повкуснее, а то последнее время я часами грежу и совсем тебя забросила. Ты ведь вернешься к обеду?

- Потороплюсь как смогу. Поставь в духовку.

- Ногу барашка в духовку ставить нельзя! Она высохнет!

- Так это же объедение! Что может быть вкуснее вяленого мяса?

Салли повесила трубку, не дослушав меня, а в моих жилах опять разбушевался адреналин. Я решил прогуляться пешком, чтобы его утихомирить. И что-то - но только не телепатия! - повлекло меня по длинной Главной улице в сторону трущоб.

5
На двери в лавке Бродмена красовалась полицейская печать. Я заглянул в запыленную витрину. Косые лучи вечернего солнца ложились на мебель и всякий брик-а-брак, припасенные Бродменом на черный день до того, как дни перестали для него существовать.

Тут я обнаружил, что прислушиваюсь к голосам, доносящимся из-за соседней двери: надрывный женский и пробивающийся сквозь него мужской - глуховатый и сердитый. Я направился туда и заглянул в окно закусочной. Мужчина в белом колпаке препирался через стойку с черноволосой женщиной, цеплявшейся за край стойки, словно за уступ скалы, сорваться с которого означало бы смерть.

- Но они его убьют! - кричала она.

- И пусть. Он сам напросился.

- А как же я?

- Тебе будет только лучше.

Его глаза под белым колпаком были словно две щелки, залитые коричневой жидкостью. Вдруг они расширились - он увидел меня сквозь стекло двери. Я подергал ручку. Заперто.

Он помотал кудрявой головой и махнул мне - уходи. Рука его двигалась толчками, точно крыло семафора. Я указал на плакатик в витрине: «Открыто с 7 утра до полуночи». Он вышел из-за стойки, приоткрыл дверь и высунул нос наружу. Нос казался длиннее и острее, чем в первой половине дня.

- Извините, но закрыто. За углом на Главной улице есть очень хороший ресторан. - Тут он всмотрелся в меня внимательнее. - Вы что, полицейский? Я вас видел днем с мистером Гранадой.

- Я адвокат Уильям Гуннарсон. Нельзя ли мне поговорить с вами, мистер Донато?

- О моем брате я уже говорил с полицией.

Женщина почти навалилась ему на плечо. Она была молодой и хорошенькой, но её лицо опухло и исказилось от горя. Запустив пальцы в спутанные блестящие волосы, она крикнула:

- Ничего ему не говори!

- Помолчи, Секундина. Ты дура. - Он обернулся ко мне, пытаясь справиться с обуревавшими его чувствами. По его щекам и лбу разбегались тени тревоги, точно трещины на засохшей глине. - Вы, значит, узнали, что полиция ищет моего брата. И предлагаете свои услуги?

- Вовсе нет. Я хотел бы поговорить о Бродмене, вашем соседе… вашем бывшем соседе.

Но Донато, казалось, меня не слышал.

- Мне адвокат не нужен. У меня нет денег платить адвокату. (Я понял, что он все еще продолжает свой спор с женщиной.) Будь у меня деньги, я бы сходил купить новую веревку покрепче и повесился.

- Врешь! - сказала она. - У тебя есть денежки в банке, а он твой единственный брат!

- А я - его единственный брат. Ну и что он сделал для меня?

- Он на тебя работал.

- Бил тарелки. Не протирал пол, а размазывал грязь. Но я ему платил. И ты не голодала.

- Фу-ты ну-ты!

- Фу-ты ну-ты - это Гэс. Он изображает из себя, а я подбираю осколки.

- Ведь он же невинен!

- Как сам дьявол невинен.

Ее зубы бешено сверкнули:

- Врун поганый! Ты не смеешь так говорить.

- А Гэс, значит, правдивый? Вот что: мне до Гэса больше дела нет. Он мне не брат. Пусть живет, пусть подыхает, я про это знать ничего не хочу! - Он повернулся ко мне. - Ушли бы вы, мистер, а?

- Где ваш брат?

- В камышах где-нибудь. Почем я знаю! А знал бы, так сдал бы его в полицию. Он забрал мой пикап.

- На время взял, - возразила миссис Донато. - Он хочет его вернуть. Он хочет поговорить с тобой.

- Вы его видели, миссис Донато?

Ее лицо утратило всякое выражение.

- Откуда вы взяли?

- Значит, я вас неверно понял. Не могли бы мы пойти куда-нибудь побеседовать? Мне очень нужно задать вам несколько вопросов.

- О чем?

- О людях, про которых вы, возможно, слышали. Например, есть такой Ларри Гейнс. Он работает спасателем в клубе «Предгорья».

Глаза у нее стали тусклыми, смутными, пыльными, как стеклянные глаза оленьих чучел.

- Я там в жизни не была. И никого из тамошних не знаю.

- Тони Падилью ты знаешь, - сказал её деверь, многозначительно на нее взглянув.

- Кто он такой, мистер Донато?

- Бармен в этом клубе.

- А какое он имеет ко всему этому отношение?

- Никакого, - ответил он невозмутимо. - Как и мы с ней. А теперь, может, вы извините нас, мистер? Вы же видите, у нас семейная беда. И посторонним тут делать нечего.

В «Предгорья» я поехал на такси и сказал шоферу, чтобы он меня не ждал. На окруженной тенистыми деревьями автостоянке среди «кадиллаков» и спортивных машин приютился полицейский «форд-меркюри». Беседовать с полицейскими у меня никакого желания не было.

Я прислонился к стволу подальше от «форда» в ожидании, когда подчиненные Уиллса покинут клуб.

Даже мысль о полицейских в этом клубе была ни с чем несообразна. Клуб «Предгорья» принадлежал к тем монументально благопристойным заведениям, в стенах которых все еще можно тешиться иллюзией, будто солнце никогда не заходит над международной элитой. Вступительный взнос составляет здесь пять тысяч долларов, а число членов строго ограничено тремястами. Даже если у вас нашлись бы лишние пять тысяч, вам бы пришлось ждать смерти одного из них. А потом пройти проверку на голубизну крови.

С поля для гольфа от девятнадцатой лунки по двое, по трое к клубу тянулись его члены, выглядевшие так, словно каждый намеревался жить вечно. Мужчины с начищенными до блеска кожаными лицами, следующие за солнцем от Акапулько до Жуан-ле-Пэн. Пожилые широко шагающие женщины в туфлях на среднем каблуке с английскими интонациями возмущались ценами напитков или намерением клуба сократить расходы на обогревательную систему бассейна.

Одна из них громогласно поинтересовалась, что произошло с этим милым мальчиком, дежурившим в бассейне. Сребровласый мужчина, кутавший шею белым шарфом, ответил не без злорадства, что его выгнали. Он позволил себе слишком уж большую вольность ну-вы-знаете-с-кем, хотя, по его собственному мнению (его голос теперь холил и лелеял каждое слово), она виновата не меньше спасателя - как бишь его там? Слишком много новых лиц, клуб сдает позиции.

Автостоянка была обсажена эвкалиптами, которые называют «серебряными долларами» - в данном случае более чем уместно. Их металлические листья посверкивали в угасающем закате. Сумерки скапливались в складках предгорий и синим туманом скатывались в долину, запутываясь в ветвях разбросанных по ней дубов. Склон с полем для гольфа растворился в темноте. На западном небосклоне Венера зажгла свою лампаду. Я подумал о Салли, о ноге барашка. От клуба веяло запахом жаркого. Может быть, бифштекс из единорога или грудка феникса под стеклом.

Здание клуба расползлось примерно на акр - красная черепичная крыша, минимум четыре крыла и множество входов. Оно, подобно горам вдали и деревьям вокруг, казалось, стояло тут очень давно.

Я и сам уже начинал чувствовать себя неотъемлемой частью окружающего. Нет, не членом клуба - ни в коем случае! - а диким созданием природы, обитающим в здешних местах.

На шоссе со стороны города появился автомобиль. Перед въездом на стоянку лучи его фар задвигались, как усики насекомого. Он остановился между каменными столбами ворот.

Из автомобиля вылез мужчина и торопливо направился ко мне.

- Поставь её на место, приятель.

Он был низенький, широкоплечий, со скуластым лицом и грудью колесом, словно в детстве его слегка пристукнуло паровым молотом. Светлый костюм, галстук с солнцем в сиянии лучей, светлая шляпа и лента на ней под стать галстуку. Голос его напоминал сирену на маяке, а дыхание, которым он обдал меня, подойдя поближе, - атмосферу в задней комнате бара.

- Ты что, оглох?

Я почувствовал себя деклассированным бродягой, но ответил достаточно мягко:

- Я не сторож. Поставьте сами.

Но он не стронулся с места.

- Так управляющий, э? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Хорошенькое у вас заведеньице. Я бы и сам не отказался от такого клуба: высший класс, богатая клиентура, тихое место. Сколько гребете в неделю?

- К управлению клубом я ни малейшего отношения не имею.

- А-а! - По какой-то неясной причине он решил, что я член клуба и брезгаю им. - По этому «форду» обо мне не судите. Прокатная дрянь. А дома у меня гараж на четыре машины, и только «кадиллаки». Не хочу хвастать, но клуб ваш я могу купить за наличные - и деньги на бочку.

- Рад за вас, - ответил я. - Вы занимаетесь недвижимостью?

- Пожалуй, оно так и выходит. Солемен моя фамилия.

Он протянул мне руку. Я её не взял. Она повисла в воздухе, как мертвая камбала. Его глаза под надвинутой на лоб шляпой влажно заблестели.

- Значит, руку дружбы пожать не желаете? - сказал он голосом, в котором угроза и сентиментальность мешались, точно асфальт с патокой. - А, ладно. Забудем.

В Калифорнии я прежде не бывал, но сразу видно, что хваленым её радушием здесь и не пахнет. Если хотите знать мое мнение, одно хамство, и ничего больше.

Он снял шляпу, и казалось, вот-вот в нее расплачется. Его густая курчавая шевелюра сразу бойко вздыбилась, прибавив ему роста несколько дюймов и изменив его внешность. Вопреки его нахальству в нем было что-то жалобное.

- А вы откуда, мистер Солемен?

Он ответил сразу, точно ждал моего вопроса:

- Из Майами. У меня там деловое предприятие. И не одно. А сюда я прилетел, чтобы, как говорится, соединить приятное с полезным и сэкономить на налоге. У вас в клубе состоит дамочка по имени Холли Мэй?

- Холли Мэй?

- Может, вы её знаете как миссис Фергюсон. Как я понял, она выскочила за какого-то Фергюсона. После того как мы с ней… подружились. - Он причмокнул на этом слове или от ассоциации, им порожденной. - Между нами, девочками, говоря, высокие блондинки - это моя слабость.

- Ах так! - Мои запасы нейтральных ответов истощились. Как и мое терпение.

- Вы с ней знакомы?

- Собственно говоря, нет.

- А разве она не член клуба? В газете же так прямо и указано. В заметочке о том, что у нее шашни со здешним спасателем.

Он грозил вот-вот наступить на носки моих ботинок и дышал мне прямо в лицо. Я оттолкнул его, вернее слегка отодвинул. Последовало конвульсивное преображение, и он измученно затявкал:

- Держи свои лапы при себе! Вот прострелю тебе башку!

Его рука нырнула под пиджак и принялась дергать бесформенную опухоль под левой мышкой. И вдруг он окаменел. Застывшее лицо с оскаленным ртом превратилось в маску дьявола, вырезанную из бело-синего камня.

Я сказал внезапно осипшим голосом:

- Проваливай! Убирайся в свою подворотню!

И, как ни странно, он послушался.

6
Упоение своей духовной силой мгновенно рассеялось, стоило мне поглядеть по сторонам. Из клуба к стоянке шли трое мужчин. Двоих из них я видел в проулке под окном Джерри Уинклера. Солемен явно обладает встроенным радаром для обнаружения полиции, подумал я.

Третий был в смокинге, который носил профессионально. Он проводил полицейских до машины и выразил сожаление, что оказался не в силах помочь им так, как хотел бы. Они уехали, а он пошел назад в клуб. Я перехватил его у дверей.

- Мое имя Уильям Гуннарсон, я адвокат. Дело одного из моих клиентов имеет касательство к служащему клуба. Вы ведь администратор?

Его блестящие печальные глаза оглядели меня. Он обладал тем нервным спокойствием, которое вырабатывается, когда приходится организовывать званые обеды и званые вечера для других, но насмешливый рот смягчал это впечатление.

- Пока еще да. Но завтра, возможно, буду уже подыскивать себе другое место. Идущие на смерть приветствуют тебя. Опять Гейнс? Непотребный Гейнс?

- Боюсь, что да.

- Гейнс наш бывший служащий. На той неделе я его уволил. И только-только начал проникаться надеждой, что навсегда благополучно извлек его из своих печенок, и вот - пожалуйста.

- Но что произошло?

- Вероятно, вы знаете об этом больше меня. Его ведь подозревают в грабежах? Я только что беседовал с парой сыщиков, но они старательно ничего мне не говорили.

- Так не могли бы мы обменяться сведениями?

- Почему бы и нет? Моя фамилия Бидуэлл. А вы Гуннарсон, вы сказали?

- Билл Гуннарсон.

Его кабинет был обшит дубовыми панелями, устлан пушистым ковром, обставлен тяжелой темной мебелью. На подносе на углу письменного стола нетронутый бифштекс оброс коркой застывшего соуса. Мы сели за стол напротив друг друга. Я рассказал ему ровно столько, сколько, на мой взгляд, требовалось, а затем начал задавать вопросы:

- Вы не знаете, Гейнс уехал из города?

- Насколько я понял, да. Во всяком случае, это вытекает из слов блюстителей закона. Но при данных обстоятельствах иного было бы трудно ожидать.

- Потому что его разыскивают для допросов?

- В частности, и поэтому, - ответил он, неопределенно пожав плечами.

- Почему вы его уволили?

- Я предпочел бы этого не касаться. Тут замешаны другие люди. Скажем, что по настоянию одного из членов клуба, и на том кончим.

Кончать на том я не хотел.

- Есть ли какое-нибудь основание для слухов, что он довольно грубо приставал к даме?

Бидуэлл выпрямился в своем вращающемся кресле:

- Боже мой! Об этом уже в городе говорят?

- Я, во всяком случае, слышал.

Он провел по губам кончиками пальцев. Настольная лампа освещала только нижнюю часть его лица, и глаз я не видел.

- Ну, это не совсем так. Он просто проявлял излишний интерес к супруге одного из членов клуба. Был к ней очень внимателен, а она, возможно, слегка этим злоупотребляла. Во всяком случае, супруг узнал, и ему это не понравилось. Ну, и я уволил Гейнса. Слава Богу, еще до полицейского расследования! - добавил он.

- А по поведению Гейнса можно было заключить, что он использует свое положение здесь для преступных целей? Например, намечает подходящую жертву для ограбления?

- Полиция меня об этом спрашивала. И я должен был ответить «нет». Но они напомнили, что за последние полгода двоих наших членов ограбили. Последними были Хэмшайры.

Бидуэлл следил за своим голосом, но внутренне был перенапряжен: на кончике его носа образовалась капля пота, отяжелела, засверкала и упала, расплывшись темным кровавым пятном на красной промокательной бумаге.

- А каким образом вы вообще взяли Гейнса?

- Позволил себя провести. Я горжусь своим умением разбираться в людях, но Ларри Гейнс меня провел. Видите ли, говорил он очень хорошо, а к тому же прислал его колледж. Мы почти всегда нанимаем спасателей по рекомендации здешнего колледжа.

Возможно, Гейнс именно поэтому и записался туда.

- Он что, записан в колледж?

- Так мне сказали. По-видимому, через несколько недель, если не дней, он перестал посещать занятия. Но мы-то продолжали считать его студентом. Для такой роли он, пожалуй, уже недостаточно юн, но, с другой стороны, в наши дни это вовсе не редкость.

- Да, конечно, - сказал я. - Колледж и юридический факультет я окончил после Кореи.

- Неужели? Самому мне даже поступить в колледж не удалось. Наверное, потому-то я и питаю определенную симпатию к молодым людям, которые стараются получить образование. Гейнс сыграл на моем сочувствии, и не только на моем. Среди членов клуба многие были растроганы его академическими устремлениями. Он обладал определенным обаянием. Пожалуй, немного сальным, но действенным.

- Вы не могли бы описать его?

- А нужно ли? Полиция просила меня поискать его фотографию. Гейнс обожал фотографироваться. И сам много снимал.

Бидуэлл достал из ящика стола пять-шесть глянцевых снимков и протянул их мне. Почти на всех них Гейнс был запечатлен в плавках. Узкие бедра, широкие плечи, актерский наигрыш в позе - старающееся сойти за уверенность в себе самодовольство, которое меня всегда настораживает. По-военному остриженная голова была красива, но в темных глазах пряталось тупое упрямство, а губы говорили об избалованности. Вопреки наготе, загару, лепной мускулатуре, он, казалось, терпеть не мог солнца. На вид я дал ему лет двадцать пять - двадцать шесть.

Я отобрал одну фотографию, а остальные вернул Бидуэллу.

- Вы не разрешите мне посмотреть список членов?

Список лежал на письменном столе, и Бидуэлл молча пододвинул его ко мне, - несколько листов со столбцами фамилий, написанных изящным косым почерком. Фамилии были расположены по алфавиту, и перед каждой стоял номер. Патрику Хэмшайру предшествовал номер 345, полковнику Йену Фергюсону - 459.

- Сколько у вас членов?

- Правила ограничивают их число тремястами. Первые имели номера от одного до трехсотого. Когда кто-нибудь… э… удаляется в мир иной, мы исключаем его номер и добавляем новый.

Последний номер - четыреста шестьдесят первый, из чего следует, что с момента основания клуба мы потеряли сто шестьдесят одного члена и приобрели соответствующее число новых.

Он излагал эти факты, словно читал торжественное заклинание. Мне пришло в голову, что он говорит со мной только для того, чтобы не разговаривать с самим собой.

- А вы не знаете, Гейнс не был с Хэмшайрами в несколько особых отношениях?

- Боюсь, что был. Он давал их детям уроки плавания в их собственном бассейне.

- А с Фергюсонами?

Он выпятил нижнюю губу, обдумывая ответ, но тут же снова её поджал.

- Но разве их ограбили? Я что-то не слышал.

- И я нет. Их номер четыреста пятьдесят девять. Значит ли это, что они стали членами клуба недавно?

- Да, значит! - ответил он сердито. - Ответственность, естественно, лежит на клубном комитете, но у меня есть право вето, и я должен был бы им воспользоваться!

- Но почему?

- Мне кажется, вы знаете почему! - Он встал, прошелся до стены и резко повернулся, точно увидел на ней огненные письмена. Остановившись у стола, он уперся в край кончиками пальцев и наклонился надо мной. - Перестанем ходить вокруг да около, хорошо?

- Ко мне это не относится.

- Пусть так. А ко мне относится. Признаю, но извинений не приношу. Ситуация слишком взрывчатая.

- Вы имеете в виду - между полковником Фергюсоном и его женой?

- Отчасти. Вижу, вам про это кое-что известно, и буду с вами откровенен. Клуб находится на грани чудовищного скандала. И я прилагаю все усилия, чтобы его предотвратить. - Его тон был исполнен невыразимой важности. Так он мог бы сообщить мне, что объявлена война. - Вот поглядите.

Бидуэлл выдвинул ящик, достал сложенную газетную вырезку, дрожащими руками развернул её и положил передо мной.

«Есть слушок, что аппетитная экс-звезда Холли Мэй, морщившая носик на киногород, старательно доказывает правоту известного присловья про жену полковника. Партнер её в Великом Эксперименте - великолепный клубок мышц (так она, видимо, считает), который занимается спасением утопающих в клубе для миллионеров, включающих и её миллионера-муженька. Мы простые смертные, тоже очень хотели бы ухватить свое. Но рвите розы, пока можно, миссис Фергюсон, и молчок!»

Бидуэлл читал через мое плечо и постанывал.

- Это было напечатано на прошлой неделе. Разослано агентством по всей стране.

- Но ведь никаких доказательств здесь нет.

- Так-то так, но для нас подобный выпад все равно ужасен. Могу ли я на вас положиться, мистер Гуннарсон?

- В каком смысле?

- Что вы не будете никому повторять того, что сейчас сказали мне.

Я, собственно, ничего не говорил, но раз уж ему почудилось…

- Если этого не потребуют интересы моей клиентки. Даю вам слово.

- Но при чем тут интересы вашей клиентки?

- Её подозревают в том, что она сообщница Гейнса. Между ними действительно что-то было, но вполне невинное. Она в него влюбилась.

- Еще одна? Как это у него получается? Красивое животное, не спорю. Но грубое.

- Некоторые любят грубую пищу. Видимо, миссис Фергюсон принадлежит к таким.

- Ну, и она сама, и её муж не столь уж восхитительны. В этом году я допустил две большие ошибки: нанял Гейнса и не воспрепятствовал Фергюсонам проникнуть в клуб. И две эти ошибки вместе составили самую огромную ошибку моей жизни.

- Ну, вряд ли все-таки дело обстоит так скверно.

- Ах, вряд ли? Моя жизнь, возможно, находится под угрозой.

- Со стороны Гейнса?

- Да нет. Его давно и след простыл. Они уже наверное в Акапулько. Или на Гавайях.

- Они?

- Я думал, вы знаете. Эта Холли Мэй удрала с ним. А полковник Фергюсон винит во всем меня. Он сейчас сидит в баре и лакает шотландское виски.

Я уверен, он набирается смелости убить меня.

- Вы серьезно, Бидуэлл?

Он наклонился так, что на его лицо упал свет. Глаза у него были абсолютно серьезными.

- Он же маньяк. Запил с той минуты, как она улепетнула, и ему втемяшилось взвалить их бегство на меня.

- Когда она уехала?

- Вчера, и прямо отсюда. Обедала с мужем в столовой. Её позвали к телефону. А она, как повесила трубку, сразу вышла на стоянку. Гейнс ждал её там.

- Откуда вы знаете?

- Их видел там член клуба, а потом сказал мне.

- Полиции вы об этом сообщили?

- Разумеется нет. Ситуация очень деликатная, мистер Гуннарсон. Кошмарная, но очень деликатная. - Он выдавил бледную улыбочку. - Наш клуб - наиболее уважаемый к западу от Миссисипи…

- Но ему недолго таким оставаться, если один из членов пристрелит администратора за то, что тот содействовал спасателю в покушении на целомудрие Холли Мэй.

- Не надо, будьте так добры! - Он с содроганием закрыл глаза. - Впрочем, если он меня пристрелит, всем моим тревогам придет конец.

- Вы, кажется, почти не шутите?

Он широко открыл глаза:

- Пожалуй, что и так.

- У Фергюсона есть пистолет?

- Целый арсенал. Нет, серьезно. В числе прочего он еще и охотник на крупную дичь. Ему нравится убивать.

- А не поехать ли вам домой?

- Ему известно, где я живу. Он уже являлся туда рано утром. Орал у дверей.

- Мне кажется, вам следовало бы вызвать полицию. Он может оказаться опасным.

- Он опасен без всяких «может». Но я не могу и не стану впутывать в это полицию. Слишком многое поставлено на карту.

- Что именно?

- Репутация клуба. Ни даже тени скандала после двойного самоубийства Абернети, а это было еще до меня. Пока мне остается только стоять твердо и уповать на спасение без пяти двенадцать.

- Ну, будем надеяться, мистер Бидуэлл.

- Зовите меня Артуром, если хотите. Давайте я вам налью.

- Нет, спасибо.

Он старался затянуть разговор. Я поглядел на часы. Не без пяти двенадцать, но все-таки почти девять. Дело Эллы Баркер завело меня очень далеко и угрожало увести еще дальше. Пора было возвращаться домой к Салли. Мысль о ней была точно резинка, которая растягивается, но никогда не лопается.

Вот только иногда она продолжала и продолжала растягиваться.

Телефон на столе Бидуэлла зазвонил. Он поднял трубку с усилием, точно тяжелую гантель, послушал шелестящий голос и сказал:

- Ради всего святого, Падилья, я же сказал вам, чтобы вы его спровадили… Нет, не вызывайте! На мою ответственность.

Бидуэлл кинулся к двери, захлопнул ее, запер и прижался к ней спиной, раскинув руки, словно готовясь быть распятым.

- Падилья говорит, что он идет сюда.

- Так лучше отойдите от двери. А кто такой Падилья?

- Бармен. Фергюсон сказал ему, что ждать больше не желает. - Его лицо покрывалось каплями, точно холодное стекло. - Поговорите с ним, а? Объясните, что я совершенно ни при чем. Абсолютно. И не имею никакого отношения к тому, что его благоверная уехала.

Он на заплетающихся ногах отошел в угол и прислонился к стене.

- А откуда у него такая мысль?

- Он сумасшедший. Делает из мухи слона. Я просто позвал её к телефону к себе в кабинет.

- Звонил Гейнс?

- Если он, то сильно изменил голос. Мне он показался женским. Но незнакомым. А Фергюсон, видимо, воображает, что я в сговоре с Гейнсом - и только потому, что я вызвал его жену из столовой!

- Я тебя слышу, Бидуэлл! - донесся голос из-за двери.

Бидуэлл подпрыгнул, как от удара током, и привалился к стене, точно ток его убил.

- А если бы я не слышал тебя, Бидуэлл, то учуял бы. По запаху узнал бы, что ты там. - Дверная ручка задергалась, голос поднялся на октаву. - Впусти меня, свинья трусливая!

Мне с тобой, свинья Бидуэлл, надо потолковать. И ты знаешь о чем, Бидуэлл.

При каждом упоминании своей фамилии Бидуэлл вздрагивал. В третий раз он бросил на меня отчаянный взгляд:

- Поговорите с ним! Когда я пытаюсь что-то сказать, это только разъяряет его еще больше. Вы же адвокат, вы умеете говорить с людьми!

- Вам нужен не адвокат, а телохранитель.

Фергюсон подтвердил мой вывод сокрушительным пинком в нижнюю филенку.

- Открывай, Бидуэлл, не то я высажу дверь ко всем чертям!

Он пнул еще раз, филенка треснула, на ковер посыпались хлопья лака.

Бидуэлл взмолился:

- Выйдите к нему! Вам бояться нечего. Он не на вас зол, а на меня.

От третьего пинка филенка подалась. Встав сбоку, я отпер дверь и распахнул ее.

Фергюсон пнул пустоту и ввалился внутрь - дюжий мужчина лет пятидесяти с лишним в костюме из мохнатого твида, словно обросший медвежьей шерстью. Длинное лошадиное лицо, под косматыми бровями - маленькие глазки, глубоко и близко посаженные. Они свирепо шарили по комнате.

- Где он? Где паршивый сводник?

Бидуэлл пребывал между дверью и стеной, где и остался.

- Крепковатые выражения, вам не кажется? - спросил я.

Фергюсон стремительно повернул голову в мою сторону, потерял равновесие и привалился к косяку. В кармане у него что-то металлически звякнуло.

- Пистолет лучше отдайте мне, полковник. Не то ненароком прострелите себе бедро, а такие раны бывают очень болезненными.

- Я умею обращаться с огнестрельным оружием.

- И все-таки лучше отдайте его мне на некоторое время. Вы же не хотите, чтобы кто-нибудь пострадал…

- Не хочу? Бидуэлл у меня еще как пострадает! Продырявлю ему шкуру, освежую проклятого койота и прибью шкуру сушиться к его собственной двери.

Разбушевавшийся пьяница. Но разбушевавшиеся пьяницы бывают опасны.

- Нет. Как представитель закона я вас арестую! Отдайте пистолет.

- Катитесь к черту! Еще один бидуэлловский красавчик, специалист по краже жен!

Он ринулся на меня, опять потерял равновесие и еле успел уцепиться за край двери, потянув её на себя. Перед нами возник вжавшийся в стену Бидуэлл. Фергюсон захрипел, как волынка, и потянулся к карману.

Я ухватил его за воротник рубашки под торчащим кадыком, рванул на себя и ударил в тяжелый подбородок. Съездить по физиономии полковника было моей давней мечтой.

Этот выпрямился во весь рост, торжественно прошествовал к бидуэлловскому столу, повернулся на каблуках, опасно накренившись, и грузно плюхнулся в бидуэлловское кресло. Затем открыл рот, словно председатель правления, готовый сформулировать новую политику фирмы, улыбнулся нелепости всего сущего и впал в глубокое забытье. Кресло закрутилось и сбросило его на пол.

- Что вы натворили! - сказал Бидуэлл. - Он предъявит нам иск.

- Иск мы ему сами предъявим.

- Ничего не выйдет. С двадцатью миллионами не судятся. Он наймет лучших адвокатов в стране.

- Вы сейчас разговариваете с одним из них, - сообщил я, продолжая испытывать душевный подъем, потому что мне таки довелось съездить полковнику по физиономии. - Всю жизнь предвкушал такой иск!

- Но он же меня не тронул, - возразил Бидуэлл.

- Вы как будто разочарованы?

Бидуэлл смерил меня угрюмым взглядом.

- Полагаю, мне следует поблагодарить вас за спасение моей жизни. Только, честно говоря, никакой благодарности я не испытываю.

Присев на корточки рядом с распростертым на полу полковником, я извлек из его кармана симпатичный короткоствольный пистолет, довольно увесистый, потому что обойма была полна, и показал его Бидуэллу.

Но он отвел глаза:

- Будьте добры, спрячьте.

- А, так вы забрали у него пистолет! - произнес кто-то с порога. - Часа два назад я убедил его отдать мне тот, который был при нем.

Значит, в его машине имелся еще один.

- Убирайтесь, Падилья, - сказал Бидуэлл. - Не входите.

- Слушаюсь, сэр.

Падилья ухмыльнулся и вошел. Кудрявый, с изуродованным ухом молодой человек в белой куртке бармена. Он окинул Фергюсона профессиональным взглядом.

- Ссадина на подбородке. Пришлось дать ему раза?

- В тот момент мне это показалось самым уместным. Хотя мистер Бидуэлл и предпочел бы получить пулю. Но было бы жаль, если бы такой ковер залила кровь.

- Не смешно, - сказал Бидуэлл. - А что нам с ним теперь делать?

- Пусть отоспится, - весело порекомендовал Падилья.

- Только не здесь! Не у меня в кабинете.

- Зачем же? Доставим его домой. Скажите Фрэнки, чтобы он меня подменил, а мы отвезем его к нему домой, уложим в постельку, и утром он ничего помнить не будет. Решит, что порезал подбородок, когда брился.

- Откуда вы знаете, что он ничего не вспомнит?

- Так ведь поил его я. Он дул виски с шести часов. Я наливал и наливал в расчете, что он вот-вот одуреет. Но у него желудок из дубовой клепки, стянутой медными обручами.

Он нагнулся и ткнул Фергюсона в живот указательным пальцем. Фергюсон улыбнулся во сне.

7
Падилья знал, где живет Фергюсон, - ему уже доводилось отвозить его домой в голубом «империале». Я отправился с ним прокатиться и получить ответ на некоторые вопросы.

- Вы хорошо знали Ларри Гейнса?

- Бывшего спасателя? Естественно. Я сразу вычислил, что он подонок, только это меня не касалось. Но в первую же неделю, как он там появился, у меня был с ним разговор по душам. Еще в сентябре. Он вздумал угостить в баре шестнадцатилетнюю девочку.

Так я сказал, чтобы он шел вон и больше не возвращался. - Падилья нажал на кнопку, опускавшую стекло левой передней дверцы, сплюнул в темноту и, посмотрев через плечо на Фергюсона, поднял стекло. - От ветра в лицо он может очнуться. Алкоголь он переносит будь здоров, можете мне поверить.

Я тоже оглянулся на Фергюсона. Он мирно спал.

- Миссис Фергюсон, я полагаю, вы тоже знали?

- Естественно. Редкостная женщина. С обслуживающим персоналом всегда мила, умеет пить и не терять себя. По моим меркам настоящая леди. Пока я работал в «Оазисе» в Палм-Спрингсе, насмотрелся на голливудскую шатию-братию. Только успеют сунуть передние ноги в корыто, и сразу выламываются, будто им весь мир принадлежит. А Холли не такая. То есть миссис Фергюсон.

- Вы называли её Холли?

- Естественно. А она меня - Тони. Холли я называл её в баре. Только там. Настоящая демократка. Из рабочей семьи. Она мне сама сказала.

- И с Ларри Гейнсом она была демократичной?

- Говорят. - В голосе у него прозвучало разочарование. В Холли? Или во мне? - Вместе я их ни разу не видел. Он старался держаться от меня подальше. Что-то там было, но ставлю сто против одного, совсем не то, что думают некоторые. Я полгода наблюдал за ней из-за стойки, а оттуда людей видишь такими, какие они есть. И любовался, как она давала по рукам большим докам по этой части. Ей просто было неинтересно. Не такая она, и все тут.

- А я слышал другое.

- Ну, кое-кому она не нравится, так и что? - воинственно спросил Падилья. - Свои недостатки у нее есть, я же не отрицаю. А сказал только, что она не из тех, кто погуливает на стороне» И хотите знать мое мнение? Мужа она любит по-настоящему. Красавцем его не назовешь, но что-то, значит, в нем должно быть. Только войдет в бар; а она уже вся словно светится изнутри.

- Так почему же она от него сбежала?

- По-моему, она не сбежала, мистер Гуннарсон. По-моему, с ней что-то случилось. Сами прикиньте: только что она была душой компании, а в следующую минуту вдруг исчезла.

- Куда?

- Не знаю. У меня секунды свободной не было смотреть по сторонам. Как она уходила, я не видел. Знаю только, что ушла и не вернулась. И её муж с ума сходит от страха за нее. Потому-то он и бесится, если вас интересует мое мнение.

- Но что могло с ней случиться?

Падилья вздохнул.

- Этот город, мистер Гуннарсон, мне известен куда лучше, чем вам. Я тут родился и вырос - прямо в конце Пелле-стрит. Здесь найдутся люди, которые вас прикончат, чтобы выгрести мелочь у вас из карманов. А вчера на Холли… на миссис Фергюсон брильянтов было за пятьдесят тысяч.

- Откуда вы знаете, сколько стоили её драгоценности?

- Еще не хватает вам меня подозревать! Да я бы волоска у нее на голове не повредил. Покажите мне этого подонка - я его до смерти измордую!

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Про брильянтовую брошь? Подарок мужа, ну, она и хвастала немножко. Я её предостерег, что язык надо держать за зубами. Даже в «Предгорьях» не стоит кричать направо и налево, сколько… Э-эй! - Машина вильнула в сторону, так сильно дернулись его руки. - По-вашему, Гейнс подбирался к её драгоценностям?

- Не исключено. - У меня в сознании складывались два образа Холли Мэй, но они никак не хотели слиться в одну доступную пониманию женщину. - А вы говорили о своих подозрениях кому-нибудь?

- Только Фрэнки. Он мой помощник. Попробовал поговорить с мистером Бидуэллом. Но он и слушать не захотел. А полковнику и так тревог хватает.

- Он считает, что его жена стала жертвой преступления?

- По-моему, да. Только он не хочет себе в этом признаться. И притворяется перед собой, будто она сбежала с любовником, лишь бы бушевать, а не… не дергаться от страха.

- Вы психолог, Тони.

- Во-во! С вас двадцать пять долларов! - Но он не засмеялся. Ему удалось напугать не только меня, но и себя.

Мы перевалили за гребень гряды, отделяющей долину от побережья. Я вдохнул запах моря, ощутил его необъятность, открывающуюся во мраке внизу под обрывом.

Ночь рассекал вращающийся луч маяка. Он скользнул по шпалере деревьев на обрыве, по плоской крыше одинокого дома и повернулся к морю, где его поглотила стена тумана.

Падилья свернул на дорогу между двумя живыми изгородями, в зеленую траншею, вырванную из темноты. Она вывела нас на разворот за домом с плоской крышей. Подогнав машину ко входу, Падилья вытащил из замка зажигания связку ключей, отпер входную дверь и зажег свет внутри и снаружи.

Совместными усилиями мы извлекли Фергюсона из машины и пронесли через весь дом в спальню. Он обмяк тряпичной куклой, но оказался таким тяжелым, словно кости у него были чугунными. Меня начинала мучить тревога. Я зажег лампу на тумбочке и посмотрел на его застывшее лицо. Оно покоилось на подушке, как в изголовье гроба.

- Да ничего с ним такого нет, - сказал Падилья, разгоняя мои опасения. - Отсыпается, только и всего.

- А вы не думаете, что надо бы вызвать врача? Ведь я ударил его довольно сильно.

- Ну, проверить это нетрудно.

Он вошел в смежную ванную, вернулся с водой в пластмассовом стакане и вылил немного на лицо Фергюсона. Вода расплескалась о лоб, стекла в височные впадины, смочила жидкие волосы. Глаза Фергюсона сразу открылись. Он приподнялся, сел на кровати и сказал очень внятно:

- Что там еще, ребята? Землянка протекла?

- Ага. Виски льет как из ведра, - ответил Падилья. - Как вы себя чувствуете, полковник?

Фергюсон сидел, опираясь на локти, вжав голову в приподнятые плечи и соображая, как он себя чувствует.

- Я пьян. Мертвецки. Господи, ну и пьян же я! - Он прижал волосатый кулак к одному глазу, а другой глаз скосил на Падилью. - Зачем ты мне наливал, Падилья?

- Вы из тех людей, полковник, которым трудно сказать «нет». Даже невозможно.

- Все равно не наливай.

Фергюсон спустил отяжелевшие ноги на пол, встал на них, как на каучуковые ходули, и, пошатываясь, побрел через комнату к двери в ванную.

- Надо влезть под холодный душ. Прочистить старые мозги. Нельзя, чтобы Холли увидела меня в таком виде.

Он встал под душем как был, одетый, и стоял под струями очень долго, отфыркиваясь и ругаясь: Падилья заботливо следил за ним.

Я оглядел комнату. Это была женская спальня. В старину её назвали бы будуаром - всюду шелк и стеганый атлас. Верх тумбочки делили розовый телефон и розовые часы. Они показывали без пяти десять. Мысль о Салли свела меня судорогой.

Я протянул руку к трубке, и в тот же миг телефон зазвонил, словно мое движение замкнуло контакт. Сняв ее, я сказал:

- Дом Фергюсона.

- Полковника Фергюсона, пожалуйста.

- Очень сожалею, но полковник занят.

- Простите, кто говорит? - Голос был мужской, негромкий, нарочито спокойный и бесцветный.

- Знакомый.

- А полковник здесь?

- Да. Он, собственно, принимает ванну.

- Дайте-ка его на провод, - произнес голос, утрачивая бесцветность. - И пошевеливайтесь, приятель.

Меня тянуло возразить, но я почувствовал, что дело действительно не терпит отлагательств, и подошел к двери в ванную. Падилья помогал полковнику стаскивать набухший от воды твид. Фергюсона бил такой озноб, что пол под моими подошвами вибрировал. Он слепо посмотрел на меня:

Чего вам надо? Падилья, чего ему надо?

- Вас к телефону, полковник. Вы можете взять Трубку?

Падилья помог ему доплестись до кровати.

Фергюсон присел на край и поднес трубку к уху. Он был голым по пояс. Покрывшаяся пупырышками кожа отливала мертвенной бледностью. Грудь покрывали спутанные седеющие волосы. Он слушал, полузакрыв глаза, лицо его вытягивалось, дряблело. Я думал было, что на него снова накатывается пьяное забытье, однако он несколько раз четко произнес «да», а потом сказал:

- Да, обязательно, Можете рассчитывать твердо. Очень жаль, что мы не установили контакта раньше.

Он положил трубку, не сразу попав на рычаг, встал, посмотрел на Падилью и уставился на меня из-под набрякших век.

- Свари мне кофе, а, Падилья?

- Один момент! - и Падилья бодрой рысцой исчез из спальни.

Фергюсон повернулся ко мне:

- Вы из ФБР?

- Отнюдь. Я адвокат. Мое имя Уильям Гуннарсон.

- Трубку вы сняли?

- Да.

- Что вам сказали?

- Звонивший мужчина сказал, что хочет говорить с вами. И срочно.

- А о чем, он не сказал?

- Нет.

- Вы уверены?

- Абсолютно уверен.

Говорил он оскорбительным тоном, но я подыгрывал ему, не зная,насколько он отрезвел и обрел ясность мысли.

- И вы не представитель закона?

- В известном смысле представитель. Но активная его защита в мои обязанности не входит. А в чем дело, полковник?

- Чисто личное, - ответил он резко. - Могу ли я узнать, почему вы находитесь в спальне моей жены?

- Я помог Падилье доставить вас домой из «Предгорий». Вы ничего не соображали.

- А-а! Благодарю вас. А теперь вы не откажете в любезности уехать?

- Когда освободится Тони Падилья. Мы приехали на вашей машине.

- А-а! Еще раз благодарю вас, мистер Гуннарсон.

Он утратил ко мне всякий интерес. Его глаза беспокойно шарили по стенам. Внезапно он душенадрывающе вскрикнул «Холли!», а потом со словами «нашел время нализаться!» прошел к туалетному столику и уставился на свое лицо. Видимо, ему не понравилось то, что он увидел, - под его кулаком зеркало разлетелось вдребезги.

- Прекратить! - рявкнул я своим сержантским голосом.

Он оглянулся и ответил с нежданной кротостью:

- Вы правы. Сейчас не время для детских выходок.

В дверь заглянул Падилья.

- Что тут еще?

- Ничего, - ответил Фергюсон. - Я просто разбил зеркало. Утром я куплю жене другое. Как насчет кофе, Тони?

- Закипает. А вы бы надели что-нибудь сухое, полковник. Еще воспаление легких схватите.

Падилья, видимо, питал к нему теплые чувства. В отличие от меня. Но я все-таки остался. Телефонный звонок и реакция на него Фергюсона меня заинтриговали. После звонка атмосфера стала тяжелой, заряженной электричеством.

Падилья подал кофе в гостиную - огромную комнату с окнами по двум стенам, отделанную тиковыми панелями с легким креном в корабельную романтику. Плеск прибоя внизу и то возникающий, то исчезающий луч маяка поддерживали иллюзию, будто мы расположились в судовой рубке.

Фергюсон выпил по меньшей мере кварту кофе. Чем больше он трезвел, тем напряженнее становился. Закутанный в махровый халат, он походил на гималайского святого на грани мистического озарения.

Наконец он встал и прошел в соседнюю комнату. Когда он зажег там свет, за аркой двери я увидел белый концертный рояль и задрапированную арфу. На рояле стояла фотография в серебряной рамке.

Фергюсон взял ее, несколько секунд пристально рассматривал и прижал к груди. Его словно свела судорога, некрасивое лицо стало почти уродливым. Казалось, он рыдает - беззвучно и без слез.

- Бедняга, - сказал Падилья, подошел к арке и остановился, чтобы не вторгаться в чужое горе.

Я был менее деликатен и прошел через арку.

- Фергюсон, звонили о вашей жене?

Он кивнул.

- Её нет в живых?

- Они говорят, что она жива. Не знаю.

- Они?

- Её похитители. Холли увезли.

- Похитили?

- Да. Они требуют двести тысяч долларов.

Падилья у меня за спиной присвистнул.

- Они вам уже звонили?

- Да. Но меня не было дома. Я весь день сюда почти не заглядывал.

- Этот звонок - ваш первый контакт с ними?

- Да.

- Почему вы сразу не сказали? Нам, возможно, удалось бы установить, откуда они звонили.

- В этом направлении я ничего делать не хочу. И вам с Падильей ничего объяснять не хотел. Очень жалею, что проговорился.

- Один вы не справитесь.

- Почему? Деньги у меня есть. Пусть забирают, лишь бы вернули мне Холли.

- У вас есть двести тысяч наличными?

- Даже больше. Я перевел их в местное отделение Американского банка, потому что думал купить тут участок. И могу получить их утром, как только банк откроется.

- Когда и где вы должны отдать деньги?

- Он сказал, чтобы я ждал дальнейших инструкций.

- Вы узнали голос?

- Нет.

- Значит, это был не Ларри Гейнс?

- Нет, не Гейнс. А и будь он, какая разница? Она у них. Я готов её выкупить.

- Возможно, все не так просто. Мне очень неприятно говорить это, полковник, но что, если вас дурачат? Какой-нибудь мелкий мошенник узнал, что ваша жена пропала, и пытается нагреть руки.

- Об этом я не подумал. - На его лицо легла черная тень сомнения, но он тут же её прогнал. - Исключено. Но если и нет, то меня такой риск не остановит.

Он все еще прижимал к груди фотографию. Протер рукавом стекло, а потом повернул к свету, благоговейно её созерцая. На снимке была блондинка лет двадцати пяти.

Фергюсон бережно поставил фотографию на место, словно икону, точное положение которой на рояле могло решить судьбу его жены. Я посмотрел внимательнее и вспомнил, что видел это лицо на киноафишах и в газетах.

Стандартно безупречное в канонах киноремесла, оно в то же время сохраняло индивидуальность. Это лицо знавало разные беды и улыбалось им. Улыбка казалась чуть-чуть слишком дерзкой для душевного спокойствия, глаза - чуть-чуть слишком знающими. Холли Мэй могла увлекать, но жизнь с ней не обещала быть легкой.

- Хорошая фотография, - сказал Падилья у меня за плечом. - Вы её когда-нибудь видели?

- Не во плоти.

- Черт! Хорошо, если она жива и здорова. Так я и думал, что с ней что-то случилось, я же говорил вам. Но даже в голову не пришло, что её увезли насильно.

Фергюсон встал между нами и фотографией. Может быть, он ревновал к нашим взглядам. Почему его грызла ревность к Гейнсу, я мог понять. Он был почти вдвое старше своей жены и внешностью никак ей не пара. Странный брак, каким бы богатым ни был - или ни считался - полковник.

- Я хочу, чтобы вы оба держали язык за зубами. Это абсолютно необходимо. Если дойдет до полиции, её жизнь окажется в опасности.

- Сволочи, - проворчал Падилья. - Они так и сказали?

- Да. Он сказал, что у них есть возможность следить за любыми действиями полиции. Если я обращусь к властям, они убьют мою жену.

- Но это не слишком надежный способ спасти ее, полковник, - сказал я. - У вас был тяжелый день, и вы несколько утратили ясность мысли. В подобной ситуации вам необходима вся помощь, какой вы только можете заручиться. Доверьтесь местной полиции. Уиллс, начальник уголовного отдела, мой хороший знакомый. Он мог бы связать вас с ФБР…

- Об этом речи быть не может! - перебил меня Фергюсон. - Дайте мне честное слово, что не сообщите в полицию и вообще никому!

- А все-таки вы бы его послушали, - вмешался Падилья. - Он верно сказал, вы порядком нагрузились. Ну и совет-другой вам не помешает.

- Я знаю, что мне делать. И сотня советов фактов не изменит. Я должен сдержать обещание и сделать то, чего они требуют.

- Ну, будем надеяться, Фергюсон, что и они свое сдержат. По-моему, вы совершаете большую ошибку. Но она - ваша жена.

- Вот и не забывайте этого. Вы оба. Не сообщайте в полицию и не ставьте жизнь Холли под угрозу. Ведь у преступников, видимо, есть там сообщник…

- В этом я сомневаюсь.

- Я кое-что знаю про американскую полицию. Вот в КККП  я за помощью обратился бы с радостью.

При других обстоятельствах его наивность была бы забавна. Я попытался в последний раз:

- Послушайте меня, Фергюсон! Обсудите это дело с кем-нибудь. Есть у вас адвокат, которому вы доверяете?

- В Калгари есть. Если вы воображаете, будто я вас найму слушать ваши советы, так я не желаю и не намерен…

- Я вовсе не хочу, чтобы вы меня наняли.

- Вот и хорошо, потому что я вас, американских законников, знаю. Имел дело с вашим племенем, когда Холли попробовала порвать со своей поганой студией… - Он умолк и смерил меня хитрым взглядом. - Ну, конечно, если небольшой аванс заткнет вам рот, то пару сотен можете получить.

- Оставьте их себе.

Он угрюмо улыбнулся, словно в атмосфере взаимной злости ему легче дышалось.

- Значит, мы пришли к согласию. Могу я рассчитывать, что вы не злоупотребите доверием, которое я вам оказал?

- Естественно! - Секундой позже я понял, что меня умело провели и поставили в двусмысленное положение.

- А ты, Падилья?

- Можете на меня положиться, полковник.

8
- Сердце у старика твердое, - сказал Падилья в машине.

- Да. Жаль только, что лоб еще тверже. Пожалуй, я свяжусь с полицией, что бы он там ни говорил.

- Ни в коем случае.

- Но почему? Вы же не думаете всерьез, что полиция в сговоре с похитителями?

- Нет, но так нечестно. Дайте ему возможность решать по-своему. Он ведь не дурак. Пусть говорит и ведет себя по-дурацки, но голова у него на плечах есть. Без головы на плечах вы таких денег не гребете.

- Я таких денег не гребу, и точка. А откуда у него деньги?

- Из земли, так он мне сказал. Начал в Альберте, на ранчо, где нашли нефть. На полученные деньги купил другие нефтеносные участки, ну и дальше так. Вроде бы в Канаде ему больше покупать нечего, вот он и перебрался в Калифорнию.

- И купил Холли Мэй?

- По-моему, все было по-другому. Хотите знать мое мнение, так она товаром никогда не была.

- Но стала.

- Да. Жаль, что я ничем помочь не могу.

Подъездная дорога между живыми изгородями уткнулась в шоссе. Падилья свирепо рванул баранку и выехал на него.

- Куда вас отвезти?

- В город, если позволяет время.

- Времени у меня полно. В клуб я уже не вернусь. Пусть Фрэнки моет бокалы и рюмки. Может, я потом вернусь поглядеть, как полковник. Его не стоит на всю ночь бросать одного. А в городе куда?

- Пелли-стрит.

- Что вам там понадобилось? Вас могут и ограбить.

- Уж как-нибудь… А вы эту улицу хорошо знаете?

- Как свои пять пальцев. - И он оглядел эти пальцы в свете приборной доски. - Еще и четырех лет не прошло, как я забрал оттуда мать. Когда отец умер. Четыре года будет двадцать третьего ноября.

- Вы знаете Гэса Донато?

- Знаю. Фрэнки сказал, будто по радио передавали, что Гэса разыскивают по подозрению в убийстве. Старика Бродмена. Вы тоже слышали?

- Это не слух. А вы его хорошо знаете, Тони?

- Не больше, чем хотелось бы. Здороваемся на улице. Его брата Мануэля я знаю лучше. Он у них в семье работник. Мы с Мануэлем год учились в одном классе в школе Святого Сердца, но он пошел работать. Гэс всегда был камнем у него на шее. Он еще в шестнадцать лет угодил в Престон.

- За что?

- Угон автомобилей и разное другое. Он угонял машины, ещё когда лбом до баранки не доставал. В Престоне, думается, его обучили штукам похитрее. Он всю жизнь только и делал, что попадал за решетку. Ну а теперь угробил себя по-настоящему.

Падилья говорил с подчеркнутым безразличием и вновь ритуальным жестом опустил стекло, чтобы сплюнуть.

- Вечером я видел его брата и жену. Она утверждает, что он не виновен.

- Жену Гэса?

- Секундина. Так её называл деверь. Вы ведь её знаете?

- Знаю. Когда работаешь в разных барах, узнаешь множество людей. Я их наблюдаю, как вы - мух на стенах. Но давайте уточним одно, мистер Гуннарсон, - это не те люди, с какими я поддерживаю знакомство. - Тон его стал официальным. Такой оборот разговора внес в наши отношения скрытую напряженность.

- Я знаю, Тони.

- Так почему вы меня о них расспрашиваете?

- Потому что вы знакомы с Холли Мэй и хотите ей помочь. Между тем, что случилось с ней, и убийством Бродмена, видимо, есть какая-то связь. И, очень возможно, ключ к разгадке у Гэса Донато. А из разговора с его родственниками я вынес впечатление, что он, пожалуй, думает о том, чтобы добровольно явиться в полицию. Если осторожно связаться с ним через брата или жену…

- Не люблю наступать полиции на ноги.

- Я тоже. Но у меня как адвоката есть право попытаться отыскать Донато и уговорить его сдаться.

- Только прежде нас могут и пришить. На это есть право у всякого. - И все же Падилья был готов помочь мне. - Я знаю, где живет Мануэль.

Береговое шоссе возносилось над магистральным по путепроводу и, изгибаясь влево, выводило на него в северном направлении. Над городом низко нависали подсвеченные неоном тучи, клубясь, точно красный дым.

Магистраль наискось пересекала лабиринт железнодорожных запасных путей, мастерских и складов, сменявшихся жилыми кварталами окраины, где густонаселенные дома и дворы были втиснуты, как живая губка, между шоссе и железной дорогой. Падилья свернул на развязке и проехал под шоссе между бетонными столбами, от которых веяло такой же древностью и заброшенностью, как от арок Колизея. Где-то впереди зверем в джунглях взвыла сирена. Вой перешел в животный стон и замер.

- Черт, до чего же я ненавижу их! - сказал Падилья. - Двадцать лет чуть не каждую ночь - сирена, сирена, сирена. Собственно, я постарался выбраться отсюда в первую очередь из-за них.

Но Мануэль Донато не выбрался и жил в белом дощатом домике, который выделялся среди окружающих.

Прямоугольник газона за штакетником был зеленым, ухоженным, и его обрамляла живая изгородь из олеандров, усыпанных белыми цветами, Крыльцо освещал фонарь. Падилья постучал в дверь.

В соседнем доме припозднившиеся мальчики и девочки еще похихикивали, играя в свои игры за темной стеной олеандров. Один из мальчиков крикнул:

- Донато дома нету.

- Он еще в городе? - спросил Падилья.

- Вроде бы. - Мальчик подошел к штакетнику. Облаченный во флюоресцирующую рубашку торс, казалось, чудесным образом висел в воздухе сам по себе, но тут я увидел белки его глаз, отражавшие свет. - А вы полиция?

- Мы друзья Мануэля Донато, - ответил Падилья.

- Может, он в участке. Недавно явился легавый, и Мануэль уехал с ним. Попался на чем-то?

- Надеюсь, что нет, - ответил Падилья.

- Я потому спросил, что он вроде бы плакал.

- И плакал, - сказала девочка из темноты. - Так плакал, что мне его жалко стало.

Дежурный сержант в участке объяснил нам причину этих слез. Гэс, брат Мануэля, лежал в морге. Его застрелил Пайк Гранада.

- Взял да и застрелил? - спросил Падилья.

Дежурный задумчиво посмотрел на него и перевел взгляд на меня.

- Вы представляете семью, мистер Гуннарсон?

Я пропустил вопрос мимо ушей.

- Когда это случилось?

- Около часа назад. Передано было не через меня, - сообщил он с сожалением. - Пайк уже сменился. И тут ему сообщили, где прячется Гэс. А он молодой и горячий.

- Кто сообщил?

- Спросите у него. Он там в общей комнате составляет предварительный рапорт. Скорее всего, он вам ничего не скажет, но пойдите спросите.

Общая комната была погружена в сумрак, только лампа на столе Гранады отбрасывала круг света. Он бил двумя пальцами по пишущей машинке, но её стук замер, едва мы вошли. Он поднял голову - с трудом, будто она была вылита из бронзы.

- Насколько я понял, вы застрелили Гэса Донато.

- Так он же схватился за пистолет.

- Жаль, что вы заткнули ему рот. Он мог бы рассказать много полезного.

- Вот и Уиллс то же самое твердил. Совсем мне плешь проел. Так уж вы не продолжайте, мистер Гуннарсон. - Он прищурился на Падилью. - А кто ваш приятель?

- Вы меня знаете, - сказал Падилья. - Я одно время работал в баре «Розариты».

- А-а! Тони. Все еще в городе работаешь?

- В клубе «Предгорья», - произнес Падилья официальным голосом.

Между ними ощущалась какая-то натянутость.

- А где вы отыскали Донато? - спросил я.

- На заброшенном заводе, где прежде делали лед. У путей. Очень подходящее место, чтобы прятаться вместе с пикапом. Вот я и вычислил, что он там.

- С удивительной точностью.

- Ну, мне немножко помогли. Птичка мне спела, что пикап видели. А я сам живу там. Порыскал немного и поймал его, когда он выгружал барахло из машины.

- Какое барахло?

- Награбленное. Камеры, меха, платья. Бродмен, видимо, хранил их у себя в подвале. Гэс его из-за них и прикончил.

- А вы прикончили Донато.

- Выбор был - я или он. - В свете лампы под зеленым абажуром лицо Гранады приняло зеленоватый оттенок, глаза стали золотыми. - А вас вроде больше бы устроило, чтобы это был я. Мне медали не нужны, но я в одиночку вышел против убийцы-профессионала, когда мне положено было отдыхать.

- Его жена утверждает, что он не убийца.

- Еще бы! Она утверждала, что он ни в чем не виноват, всякий раз, когда его арестовывали, - раз пять, если не все шесть. Он никогда ничего дурного не делал, начиная с торговли наркотиками на школьном дворе и кончая вооруженным грабежом. А теперь вот он и не убивал никого.

- Не убивал и сам убит.

Гранада вздернул голову, и глаза его блеснули, как два золотых:

- Неужто вы ей верите, черт подери? Она за это время совсем изовралась.

- Кому же и знать, как не вам, - вставил Падилья.

Гранада медленно поднялся - три фута с лишним в плечах, обтянутых полотняной курткой, и выпрямился во весь свой почти семифутовый рост. Он наклонился и обеими руками ухватил край стола, словно намереваясь поднять его над головой и швырнуть в нас.

- Что это, собственно, значит? Я со многими гулял, пока не понял свою дурость и не взялся за ум.

- Но застрелили вы только её мужа, - сказал Падилья. - Она и есть та птичка?

Гранада произнес кротко:

- Мать меня предупреждала, что таких вечеров мне не обобраться. Я жизнью рискую, чтобы взять убийцу, и что дальше? Лейтенант меня мордует, с улицы заходят всякие и делают из меня петрушку…

- Сейчас принесу полотенце, поплачьте хорошенько, - сказал Падилья.

Гранада назвал его нехорошим словом и поднял кулак. В коридоре послышались бегущие шаги и плач. В дверях с воплем возникла женщина. Гранада взглянул на стенные шкафы, точно ища, где бы укрыться.

- Кто её впустил, черт дери!

Секундина Донато кинулась к нему, рыдая и спотыкаясь. Один чулок спустился и болтался на лодыжке.

- Убийца! Я знала, что ты его убьешь! Я его предупреждала. А теперь тебя предупреждаю. Берегись меня!

Гранада уже берегся - старательно держался так, чтобы их разделял стол.

- Успокойся, Секси! Ты угрожаешь полицейскому при исполнении служебных обязанностей. Я обязан тебя арестовать.

- Арестуй меня! Убей! Положи в морг рядом с Гэсом!

Она обрушила на Гранаду поток испанских слов, разорвала платье на груди и принялась царапать кожу ногтями с остатками карминного лака.

- Не надо, - сказал растерянно Гранада. - Перестань! Ты же только себе хуже делаешь.

Он обошел стол и схватил её за запястья. Она впилась зубами ему в руку. Гранада отшвырнул ее, она с треском ударилась спиной о дверцу шкафа и села на пол.

Гранада посмотрел на свою прокушенную руку - ту, которой стрелял. Указательный палец, нажимавший на спусковой крючок, заливала кровь.

Зажав рану другой рукой, он пошел в умывальную.

Падилья нагнулся над женщиной.

- Встань, Секундина. Давай я отвезу тебя домой, пока ты еще чего-нибудь не натворила.

Она накинула юбку себе на голову.

- Во всяком случае, птичка Гранады не она.

- Не знаю, мистер Гуннарсон. Женщины способны делать одно, а думать совсем другое.

- Но не на этот раз. Тони, не попадайтесь на психологический крючок. А что она говорила Гранаде по-испански?

Он смерил меня холодным взглядом.

- Я испанский сильно подзабыл. Дома мы говорим только на английском. А она и вообще болтает только на bracero.

Ее отец сюда тайком из Мексики пробрался.

- Ну ладно, Тони. Не валяйте дурака.

Он смущался её присутствия и, поманив меня в дальний угол, забарабанил, точно школьник, отвечающий урок:

- Она сказала, что Гэйс был очень красивый, куда красивей Гранады даже теперь, когда… даже мертвый. Сказала, что Гэс и мертвый ей дороже живого Гранады. Сказала, что Гэс не убивал Бродмена и ничего у него не крал. А взял у Бродмена только свое, и Богоматерь последит, чтобы Гэс получил на небесах все, что ему положено. Сказала, что ждет не дождется того дня, когда вместе с Гэсом полюбуется с небес, как Гранада поджаривается в аду, и они по очереди будут в него плевать. - Смущение Падильи достигло предела. - Они всегда так говорят, когда разволнуются.

Вернулся Гранада и застонал, увидев, что Секундина сидит на полу, укрыв голову и обнажив белые бедра. Он ткнул в нее забинтованным пальцем:

- Уберите ее, не то она у меня насидится.

Мне не удалось её уговорить - я ведь адвокат, а значит, хитрее полицейских и вероломнее врачей. Падилья вежливо отодвинул меня, поднял её на ноги, убедил не падать снова, улещивая и подталкивая, вывел в коридор, и она покорно пошла с ним сквозь строй закрытых дверей справа и слева.

- Что случилось? - спросил дежурный сержант.

- Она укусила Гранаду.

- Да неужто?

9
Дверь нашей квартиры открывается прямо в гостиную. Свернувшись в клубочек, Салли спала в углу дивана. На ней был стеганый халат - мой подарок на её двадцатитрехлетие. В тусклом свете прикрученной лампы её расчесанные щеткой волосы сияли как золото.

Я стоял и смотрел на нее. Она пошевелилась во сне и причмокнула губами, - как младенец, подумал я. Если бы не грушевидный живот и налитые груди, распиравшие халат, она сошла бы за двенадцатилетнюю девочку. Но мысль, что ей вдвое больше, меня ничуть не огорчила.

На цыпочках пробравшись в кухню, я зажег свет над плитой и заглянул в духовку. Газ был выключен, но дверца была еще теплой. Мой ужин стоял за ней в прозрачной кастрюле. Я поставил кастрюлю на край мойки и принялся за еду, не садясь. Фарфоровые часы глядели на меня со стены сверху вниз, укоризненно показывая двадцать минут первого.

Я услышал, как Салли в тапочках идет через гостиную.

- А, ты все-таки соизволил вернуться домой! - сказала она с порога.

- Погоди! Приговоренный к смерти имеет право в последний раз поесть перед казнью. Ну, пожалуй, не совсем юридическое право, однако традиционно за ним признаваемое. - Я сунул в рот еще кусок барашка и, начав жевать, улыбнулся ей.

Она не улыбнулась в ответ.

- Так тебе и надо, если подавишься!

- Да что ты! Редкая вкуснятина.

- Ты врун, Билл Гуннарсон. Мясо совсем пересохло. Я же слышу, как ты хрустишь, будто собака костью. А я-то так старалась с этим ужином. Честное слово, просто плакать хочется. И не плачу я только тебе назло.

- Мне очень грустно. Но все равно, необыкновенная вкуснятина. Съешь кусочек.

- Я вообще есть неспособна, - произнесла она холодно. - Но не беспокойся. Я поужинала. Ждала чуть ли не до половины десятого.

А потом не выдержала и поела одна. Пока ты там шлялся.

- Шлялся не совсем то слово.

- Найди лучше.

- Старался и надрывался. Гонялся за лишним долларом. Создавал себе блестящую репутацию.

- Пожалуйста, не пытайся острить. Смешон ты не больше костыля.

Это меня задело, и я ответил, что при столь блистательных уподоблениях её остроумия с лихвой хватит на нас обоих. Костыль! Не разрешит ли она мне процитировать это друзьям?

Глаза у нее стали блестящими и матовыми, как циферблат фарфоровых часов на стене.

- Может быть, я не могу соперничать с киноактрисами. Я отяжелела, растолстела, стала физически отталкивающей. Неудивительно, что ты где-то шлялся, а меня бросил в беде.

- Ты не толстая и не отталкивающая. А я не шлялся. В жизни не был знаком ни с единой киноактрисой. И в беде тебя не бросал.

- А что же, по-твоему, беда? Ты ведь даже не позвонил!

- Знаю. Я несколько раз пытался, но все время что-то мешало.

- Что?

- Ну, там, люди и еще всякое, - ответил я неопределенно.

- Какие люди? С кем ты был?

- Погоди минутку, Салли. Мы ведь таких вопросов не задаем. Помнишь?

- Я всегда тебе говорю, где я была, и с кем и вообще все.

- Если бы я тебе говорил все, то был бы паршивым адвокатом.

- Тебе не удастся всякий раз прикрываться своей профессией.

- Прикрываться?

- Вместо того чтобы прямо признать, что муж ты никакой, - сказала она назидательно. - Когда мужчина старательно избегает возвращаться домой, нетрудно понять, что это означает. Внутренне ты не женат ты вечный холостяк. Ты не хочешь брать на себя ответственность за жену и семью. Неудивительно, что ты зафиксировался на своих клиентах. Необременительные отношения, деятельность, которая льстит твоему «эго», не накладывая никаких обязательств на твое внутреннее «я».

- О-го-го? - сказал я. - Что ты читала?

- Я вполне способна сама проанализировать свой брак и прийти к неизбежным выводам. Этот брак висит на волоске, Билл.

- Ты серьезно?

- В жизни не была серьезней. Знаешь, что ты такое, Билл Гуннарсон? Ты всего-навсего профессия, которая ходит, как человек. Когда я попыталась рассказать тебе по телефону, как доктор Тренч сказал, что я в прекрасной форме, ты все мимо ушей пропустил. Тебе даже Билл Гуннарсон-младший ничуточки не дорог.

- Он мне очень дорог.

- Может быть, ты так думаешь, но ты ошибаешься. Тратишь дни и недели напролет, спасая преступников от тюрьмы, где им самое место. Но когда я тебе говорю, что Биллу Гуннарсону-младшему нужна своя комната, ты отделываешься от меня пустыми обещаниями.

- Не пустыми! Я сказал, что мы подыщем дом побольше, и подыщем!

- Когда? Когда ты позаботишься о всех убийцах и всех грабителях? Когда Билл Гуннарсон-младший будет стариком с длинной седой бородой?

- Черт побери, Салли! Он же еще даже не родился.

- Как ты смеешь посылать меня к черту!

Она оглядела свою кухню, точно прощаясь с ней навсегда. Её взгляд скользнул по моим волосам, стальным гребнем расчесав их. Она величественно повернулась и вышла. Стукнувшись бедром о косяк.

Я не знал, смеяться мне или плакать. Торопливо доел ужин, однако тщательно его разжевывая. Прекрасный предлог, чтобы поскрипеть зубами.

Десять минут спустя, приняв горячий душ, но без холодного, я забрался в кровать. Салли лежала лицом к стене. Я подсунул руку под мягкую складку у нее на талии. Она притворилась мертвой.

Я продвинул руку подальше. Кожа у нее была нежная, как сливки.

- Прости! Конечно, я должен был тебе позвонить. Но меня это дело прямо-таки засосало.

- Сразу понятно, что за дело, - ответила она через некоторое время. - Я очень беспокоилась.

Прочла об убийстве в газете. И подумала, что для успокоения почитаю книгу, которую мне мама прислала, - о том, как быть счастливыми в браке. Ну, и одна глава меня очень расстроила.

- О вечных холостяках?

Она хмыкнула.

- Но ты же не вечный холостяк, Билл? Тебе нравится быть женатым на мне и все прочее?

- И все прочее.

Она повернулась ко мне, но не совсем.

- Конечно, последнее время всего прочего было не очень.

- Я могу и подождать.

- И тебя это не угнетает? В книге говорится, что для мужчин это тяжелое время, потому что они страстные. Для тебя это тяжелое время?

- Это чудесное время! - Я провел ладонью по её животу. Даже в темноте она вся светилась.

- Ой! - сказала она.

- Почему «ой»?

- Вот, потрогай.

Она передвинула мою ладонь, и я почувствовал, как он брыкается. Конечно, с тем же успехом могла родиться не он, а она, однако удары, которые ощущала моя ладонь, были явно мужскими.

Дыхание Салли стало спокойным и размеренным. Я повернулся на бок, намереваясь тоже уснуть. Зазвонил телефон, точно сигнал тревоги, включенный моим движением. Я одним прыжком очутился на полу и на цыпочках добрался до проклятой штуки, прежде чем она снова затрезвонила. Приглушенный голос произнес:

- Гуннарсон? Уильям Гуннарсон, защитник?

- Да. Я адвокат.

- И хотите им остаться?

- Не понял?

Но я прекрасно понял. В словах крылась опасность, оттененная мягкой угрозой в голосе. Тот, кто звонил Фергюсону, решил я, но полной уверенности у меня не было. Голос был смазанный, точно человек на том конце провода говорил сквозь маску.

- Ты же хочешь, жить, Гуннарсон, верно?

- Кто говорит?

- Доброжелатель. - Он хихикнул. - Так если хочешь жить, брось дело, которое ведешь. Все целиком.

- Идите к черту!

- Лучше подумай. Я слышал, у тебя есть жена, и я слышал, что она беременна. Ты ведь не хочешь, чтобы она неудачно шлепнулась или еще что-нибудь? А потому забудь про Холли Мэй и её дружков. Усекли, мистер Гуннарсон?

Я промолчал. Гнев жег мне мозг, как кусок льда. Я бросил трубку на рычаг, тотчас пожалел об этом и снова схватил ее. Но в ней раздался только длинный гудок, голос идиотичной пустоты. Я опять положил трубку на рычаг, на сей раз осторожнее.

Но в спальне уже вспыхнул свет, и в дверях стояла Салли.

- Билл, кто это?

Я попытался вспомнить, что именно я сказал. Слишком много, чтобы сейчас сослаться на чей-то ошибочный звонок.

- Какой-то пьяный. Хочет с кем-то свести счеты.

- С тобой?

- Нет, не со мной. Со всем миром.

- Ты послал его к черту.

- И ты послала бы, если бы услышала, что он плел.

- Но он тебя расстроил Уильям?

- Не люблю, когда меня будят психи.

- Что он сказал?

- Повторению не поддается. Чушь.

Она приняла мое объяснение, во всяком случае пока. Мы вернулись в постель, и Салли тут же снова уснула. А я долго лежал рядом с ней, стараясь дышать ровно и спокойно.

Мы прожили вместе почти три года, однако только сейчас я вполне осознал, как она мне дорога. Но моя решимость исполнить свой долг и довести дело до конца только укрепилась.

Когда я все-таки заснул, в окне уже голубел рассвет. В семь меня разбудил радиоприемник Перри. Как почти всегда. Перри, супруги-педагоги, стремясь к совершенству, жили по расписанию. Утро они начинали с зарядки.

Некоторое время я ворочался на своей половине постели, стараясь отключиться от голоса диктора, орущего за стеной. В конце концов я встал, и мое лицо стянула серая паутина бессонницы. Салли продолжала спать как сурок.

Раз уж она отсыпалась за двоих, я тихонько оделся и отправился завтракать в город, купив по дороге утреннюю газету. На первой странице была фотография Донато - скорченная фигура под простыней, позволявшей увидеть только копну черных индейских волос.

Ожидая яичницу с грудинкой, я прочитал заметку рядом с фото. Гранаду хвалили за мужество и меткость, а главное - за то, что он раскрыл механику серии краж со взломом. Заметка намекала, что Донато действовал не один, но из членов банды никто больше назван не был. Даже Гейнс. Я решил, что Уиллс темнит и убедил местную газету подыграть ему.

Официантка поставила на столик мой завтрак. Яичница смотрела на меня с тарелки круглыми желтыми глазами. Поджаренный хлеб отдавал порохом. Я поймал себя на том, что напрягаюсь на стуле, как приговоренный к смерти в ожидании, когда палач включит рубильник.

Не потому что я полностью примыслил себя к Донато - не уверен, что полное примысливание вообще возможно. Но ведь я по неясной причине утаивал от полиции важную информацию, хотя тот, чью просьбу я выполнял, даже не был моим клиентом.

Конечно же, все, что Фергюсон говорил и думал о своей жене, - пьяный бред. Или с самого начала было рекламным трюком. Киноактрис в Буэнависте не похищают. Почти все наши преступления совершались в районе у железной дороги: мелкие мошенничества, бессмысленные избиения. Но от неизбежного вывода о связи между убийством Бродмена и делом Фергюсона я уклониться не мог. И всем нутром чувствовал, что полночный звонок не был глупым розыгрышем.

Безобразную яичницу я оставил на тарелке нетронутой и отправился в участок. Уиллса еще не было, но дежурный сержант заверил меня, что поручит патрульным приглядывать за моим домом. Когда я прошел несколько кварталов до моей конторы мимо знакомых фасадов, мне стало легче. В Буэнависте Салли ничто угрожать не может.

Моя контора (два кабинета с общей приемной) помещалась за почтамтом на втором этаже старого оштукатуренного дома горчичного цвета. Посреди дворика, вымощенного поддельными каменными плитами, имелся фонтан - сухая бетонная впадина, где обитал металлический дельфин, давным-давно испустивший свой последний водяной вздох.

Контору и миссис Уэнстайн я делил с другим адвокатом, пожилым человеком, которого звали Барни Милрейс. Он специализировался на налогах и завещаниях. Партнерами мы не были. Я тешил себя мыслью, что пролагаю себе путь наверх. Барни, боюсь, уже шел под уклон. Он был тихим алкоголиком, настолько тихим, что я порой надолго забывал о его существовании.

Зато Белла Уэнстайн ни на секунду не давала мне забыть о ней. Вдова лет сорока с хвостиком, смуглая и волевая, она назначила себя моим личным погонялой. Едва я вошел в приемную, она вперилась в меня глазами и сказала, поздравляя:

- Сегодня вы рано, мистер Гуннарсон.

- Потому что всю ночь колобродил. Шлялся и веселился.

- Ну, еще бы! В десять пятнадцать придет миссис Эл Стейбил. По-моему, она опять решила развестись.

- Хорошо, я её выслушаю. А причину она назвала?

- Нет, в кровавые подробности она не входила. Но, насколько я поняла, Стейбил опять колобродит, шляется и веселится. Сами видите, к чему это ведет. Да, и еще вам звонил какой-то Падилья.

- Давно?

- Несколько минут назад. Он оставил номер. Позвонить ему?

- Да, да, сейчас же. Трубку я возьму в кабинете.

Я закрыл за собой дверь и сел за старинное дубовое бюро с выпуклой крышкой, которое, не постояв за расходами, доставил сюда из пенсильванского городка, где я родился. Его мне завещал отец вместе с небольшой юридической библиотекой, которая занимала почти все полки на стене.

Сидеть за рабочим столом отца… В этом есть странная приятность. Но и что-то гнетущее. Проходит долгое время, прежде чем возникает ощущение, что ты этого достоин. У меня оно как раз начинало возникать.

Я снял трубку и услышал голос Падильи:

- Мистер Гуннарсон? Я у полковника Фергюсона. Он меня торопит.

- В чем дело, Тони?

- Объяснять по телефону я не хотел бы. Вы бы не приехали сюда?

- Лучше приезжайте ко мне в контору.

- Я бы рад, но не могу оставить полковника одного. Ему требуется кто-то - утешать его и успокаивать.

- Черта с два, требуется! - рявкнул Фергюсон, и тут же его голос загремел мне прямо в ухо: - Освободите линию!

Я освободил линию и вышел в приемную. Миссис Уэнстайн остановила меня одним из своих сложносочиненных взглядов, объединявших ироническую насмешку, трогательность и отчаяние.

- Вы уходите, мистер Гуннарсон? - произнесла она своим любезным, бешено однотонным голосом.

- Да. Ухожу.

- Но миссис Стейбил будет тут через несколько минут. Что я ей скажу?

- Скажите, что я приму её попозже.

- Она обратится к другому адвокату.

- Ну нет. Стейбил ей не разрешит.

10
Днем фергюсоновское жилище производило внушительное впечатление: современный серо-зеленый дом из камня, дерева и стекла, невысокий, искусно вписанный в пейзаж. Он не выделялся на фоне моря и холмов, а сливался с ними.

Дверь открылась, едва моя машина свернула на подъездную аллею. Из дома вышел полковник Фергюсон, а за ним по пятам - Падилья. Вид у Падильи был бледноватый и не первой свежести, но он сумел улыбнуться. Угрюмое лицо Фергюсона застыло в глубоких неподвижных складках. Подбородок вокруг ссадины покрылся густой щетиной - угольно-черной вперемежку с серебряно-белой. Он подошел к моей машине.

- Какого черта вам тут надо?

- Естественно, я беспокоюсь о вашей жене…

- Это мое дело. Я сам решаю.

Я вышел из машины.

- Но и мое, хочу я того или нет. И требовать, чтобы я сидел сложа руки, вы не можете.

- А я вот сижу.

- Больше вы никаких известий не получали?

- Нет. Но одно я вам все-таки скажу, хоть это вас и не касается. Я связался с управляющим банком - деньги будут готовы.

- Раз уж вы зашли так далеко, почему бы не сделать еще шаг и не обратиться к властям?

Он ощетинился:

- Чтобы Холли убили?

- Вы можете обратиться к ним тайно, без фанфар.

- А толку? Раз у преступников есть связь с полицией?

- Этому я не верю. Они вас просто запугивают, стараются парализовать, чтобы вы не принимали никаких мер. Как я вам уже говорил вчера, я знаю местную полицию: очень порядочные люди.

Падилья беспокойно нахмурился. До известной степени я разделял его тревогу, но подавлял ее. Фергюсон слушал меня, зажав длинный подбородок между большим и указательным пальцами. Я заметил, что ноготь на большом пальце обгрызен почти до мяса.

- Рисковать я не буду, - ответил он.

- Но возможно, рисковать вам уже нечем.

- Не понял?

- Вашей жены, возможно, уже нет в живых.

Я рассчитывал его встряхнуть, но он окаменел от ужаса. Челюсть отвисла так, что открылись нижние зубы. Он провел по губам кончиком языка.

- Нет в живых? Её нашли мертвой?

- Этого я не говорил. Но может так случиться, что и найдут.

- Почему? Я же отдам им деньги. А они только о деньгах и думают. Зачем им причинять ей вред? Для меня деньги - ничто…

Я перебил его:

- Вполне вероятно, что деньги вы отдадите, а её так и не увидите. Вы это понимаете, Фергюсон? Едва они получат деньги, какая им выгода возвращать её вам? Ни малейшей, а риск большой.

- Не могут же они взять деньги и все равно её убить?

- Они профессиональные убийцы. Во всяком случае, некоторые из них. Каждый лишний час с ними - опасность для нее.

- Зачем вы ему это говорите? Он и без вас знает. - Падилья покачал темноволосой головой. - Оставьте его в покое, а?

Фергюсон сказал сердито:

- Хватит меня опекать. Можете обо мне не беспокоиться!

- Я больше беспокоюсь о вашей жене. Возможно, её убивают вот сейчас, пока мы стоим здесь и разговариваем, а своими деньгами вы поможете убийце спастись.

- Я знаю, что ей грозит опасность. Я всю ночь только об этом и думал. Перестаньте долбить одно и то же.

- Поезжайте в полицию.

- Не поеду. И довольно ко мне приставать!

Он провел пальцами по жидким волосам. Они вздыбились и затрепетали под ветром с моря, как серые перья. Фергюсон отошел к обрыву и остановился, глядя вниз. Я слушал, как бьется и плещет прибой - непрерывная горестная нота, пронизывающая утро.

- Оставьте его в покое, а? - повторил Падилья. - Вы хотите, чтобы он сорвался?

- Я ведь не для развлечения это делаю. Ситуация на редкость скверная, куда ни кинь.

- Но вы её не облегчаете, мистер Гуннарсон.

- Должен же кто-то хоть что-нибудь сделать!

- Может, да, а может, нет. Вот ошибки сделать нам нельзя. Это уж точно. А если полковник прав? Он в жизни много чего видел. И достиг своего потому, что не позволял другим решать за себя.

- Беда в том, что никто ничего не решает.

- Иногда нужно ждать, и только. А перегнешь палку - и все посыплется.

- Без поучения я как-нибудь обойдусь.

Падилья обиженно отвернулся.

- Послушайте меня, - сказал я в спину Фергюсона. - Ведь это касается не только вас. А в первую очередь - вашей жены, и гораздо больше. Вы берете на себя тяжелейшую ответственность.

- Знаю, - ответил он не обернувшись.

- Ну, так разделите её с другими. Дайте возможность помочь вам.

- Вы мне поможете, если отвяжетесь от меня! - Он обернулся. Близко посаженные глазки были сухими и жгучими. - Я должен сам с этим разобраться. Для себя и для Холли. Один.

- У вас в Калифорнии совсем нет друзей?

- Ни одного, кому я мог бы довериться. В клубе я для них пустое место. А наши знакомые в Голливуде и того хуже. У них на меня зуб, и по веской причине. Я обнаружил, что так называемые друзья моей жены жили за её счет, как пиявки. И я её от них избавил.

- Так, значит, здесь вы совсем один?

- По собственному выбору. Надеюсь, я говорю достаточно ясно?

- Без слуг?

- Шпионящие за мной слуги мне ни к чему. Холли только радовалась, что мы с ней тут вдвоем, и сама все делала. Я не люблю, чтобы за мной шпионили, вам понятно?

Он направился к дому, подняв голову, вздернув плечи. Рядом, передразнивая, бежала его укороченная тень. Кое-что в нем становилось понятным. Упрямый канадец шотландского происхождения, которого деньги обрекли на надменное одиночество. Но он сохранил способность чувствовать, глубины которой я и не подозревал. Трудно что-то понять в человеке, не проникнувшись прежде к нему симпатией.

Падилья не пошел за ним.

- Нельзя ли поговорить с вами, мистер Гуннарсон? С глазу на глаз. Ума у меня немного, а законы я не изучал…

Мне не понравился его осторожный извиняющийся тон.

- Можно сесть в мою машину.

Я сел за руль. Он влез в правую дверцу, закрыв её очень мягко, словно боялся сломать. Я предложил ему сигарету и хотел дать ему огня, но он ловким движением бармена опередил меня: поднес мне зажигалку и закурил сам.

- Спасибо, Тони. Я был немножко многословен, но это профессиональная болезнь.

- Да, за адвокатами такое водится. Я подумал, не пережимаете ли вы, гоня его в полицию. Против полицейских я ничего не имею. Люди как люди, хотя видывал я, как они мажут. Да и вы это знаете. Чаще они стараются. Но иной раз просто махнут рукой и отвернутся.

- Ну а конкретно?

- Вчера вечером я отвез Секундину Донато к ней домой. Она много чего наговорила. И дела и ерунды. Я и решил поговорить с кем-то, кто сообразит, что лучше предпринять. А к полицейским тут не обратишься.

- Почему?

Он замялся, а потом сказал быстро:

- Она думает, что Пайк Гранада стакнулся с грабителями. Только не ссылайтесь на меня. И на нее. - Он посмотрел в небо сквозь ветровое стекло, словно высматривая вертолеты. - Ей и так уж скверно, дальше некуда.

Осталась без мужа, а детей кормить надо. И я не хочу, чтобы они совсем осиротели.

- Так вы ей верите?

- Сам не знаю. - Падилья затянулся так, что его сигарета сразу укоротилась на полдюйма, и выдохнул коричневато-серое облачко дыма. - Может, она и выдумывает, да только, по-моему, на такое у нее ума не хватило бы. С Гранадой она давно знакома. Когда-то он был одним из её дружков. Она, Гэс и Гранада состояли в одной уличной шайке. Очень буйной - курили травку, крали машины, избивали прохожих. Собирались на заброшенном ледяном заводе… там где Гранада пристрелил Гэса.

- А давно это было?

- Да не так уж. Лет десять, не больше. Они же еще все молодые. Секси - они её Секси прозвали - Секундина говорит, что как-то вечером Гэс и Гранада подрались из-за нее. Гранада играл в футбол, и голыми руками Гэс с ним справиться не мог бы. Но он его подколол. Чуточку продырявил ему грудь ножиком, и Гранада убежал. А потом на завод явилась полиция, и Гэс угодил в исправительную школу за кражу машины.

- Но это вовсе не обязательно причина и следствие.

- Я-то понимаю, но Секундина стоит на своем. Чуть Гэс перестал ему мешать, как Гранада прямо прилип к ней. По её словам, так оно и продолжалось. Гранада все время допекал Гэса, чтобы приставать к ней.

- Но ведь её особенно привлекательной не назовешь, верно?

- Видели бы вы её десять лет назад или даже пять? От нее асфальт плавился. И я точно знаю, что Гранада много лет гонялся за ней и на Гэса зуб держал. Если верить Секундине, он Гэсу не простил, что тогда убежал от его ножа. Из-за этого он вчера и выстрелил в него.

- Я бы сказал, что подано все это очень односторонне. Она пытается отплатить Гранаде.

- Надеюсь, что так. Но она еще много чего говорила. Что Гранада то и дело заглядывал в лавку Бродмена. Мануэль и Гэс видели его там каждую неделю, а то и чаще. Они уходили в заднюю комнату и там разговаривали.

- Интересно…

- Вот-вот. Ведь Бродмен сбывал награбленное, тут сомнений нет. А Гэс был взломщиком и, естественно, про это знал. И еще он говорил Секундине, что они получают сведения из полиции, когда и где безопасно идти на дело. Она думает, что получали от Гранады.

- Не верю.

- Ваше право. - По тону Падильи было ясно, что сам он верит. - Тогда я ничего добавлять не стану.

- А есть что добавить?

- Угу. Добавлю, если хотите. Конечно, может, все это и бред. Как я уже сказал, надеюсь, что так. Но какая-то правда все-такитут есть, потому что концы сходятся. Вот, например, это похищение. Секундина о нем давно слышала. То есть что задумано крупное дело, а вот какое, она не знала. И Гэс не знал. Но крупное - куча денег на долю каждого, и больше никаких забот. - Падилья иронически улыбнулся.

- А остальные участники кто?

- Она не знает. Один, естественно, был Гэс. И этот тип Гейнс. Гэс знавал его раньше. Познакомились они в Престоне. Только фамилия у него была другая.

- Какая?

- Секундина не знает. Гэс ей не все рассказывал. Да и вообще многое она сама сопоставила из разных разговоров. О том, что главарь у них Гейнс, она узнала только после того, как Бродмен порвал с бандой. Он допустил какую-то промашку, перепугался полиции, ну и решил втянуть рожки. А о намечавшемся деле и слышать не хотел. Секси говорит, что они потому его и прикончили. Он уже готов был их всех заложить.

Мой скептицизм все больше рассеивался. Эти сведения увязывались с тем, что было известно. Разрыв между Гейнсом и Бродменом объяснял, почему Бродмен донес о кольце Эллы Баркер в полицию.

- А что Гэс убил Бродмена, Секундина не отрицает?

- Наоборот. По её словам, Гэса послали разделаться с Бродменом. Гейнс велел ему прихлопнуть старика и забрать вещи у него из подвала. Но у Гэса не хватило духа. Он никогда еще никого не убивал. Бродмена он раза два стукнул и сбежал. Она видела его сразу же после этого, и ему стыдно было, что он струсил. Слышите - стыдно! Такого она сочинить не могла.

- А если сочинил сам Гэс?

- Он? Так он же был тупица, каких мало.

- Но он мог просто не разобраться в том, что произошло. Не сообразил, что нанес Бродмену смертельный удар.

- А вы уверены, что Бродмена не задушили?

- Я ни в чем не уверен! А почему вы спрашиваете?

- Секундина так думает.

- Что его задушил Гранада?

- Имена никакие не назывались, - сказал Тони. Трусом он не был, но в голосе у него звучал страх. - Мистер Гуннарсон, как мне поступить? С той минуты, как она мне все это выложила, я себе места не нахожу. Мне такое дело не по зубам.

- Я поговорю с ней. Где она живет?

- За железной дорогой. - Он продиктовал мне адрес.

Тони выбрался из машины и посмотрел на небо. В бездонной глубине реактивный самолет чертил двойной белый след, волоча по нему грохочущий груз оглушительных звуков. Телефон Фергюсона зазвонил, словно в знак протеста.

Я кинулся к черному ходу. Падилья опередил меня и преградил мне дорогу.

- Что это вы?

Он ответил негромко:

- Это его дело, мистер Гуннарсон. Не мешайте ему поступать по-своему.

- А по-вашему, он для этого годится?

- Не меньше любого другого.

Падилья скользнул ладонью по изуродованному уху и заслонил лицо растопыренными пальцами. Из глубины дома доносился невнятный голос Фергюсона, внезапно сорвавшийся на крик:

- Холли! Это ты, Холли?

- Господи, он разговаривает с ней, - пробормотал Падилья.

Он забыл о своем намерении не пускать меня в дом, и мы вместе вбежали туда. Фергюсон встретил нас в коридоре. Задубевшую кожу его лица морщинила радостная улыбка.

- Я разговаривал с ней. Она жива, здорова и сегодня же вернется домой.

- Значит, её все-таки не похитили? - спросил я.

- Похитили, она у них в руках. - Казалось, он считал это мелочью. - Но обходятся с ней хорошо. Она мне сама сказала.

- А вы уверены, что говорили со своей женой?

- Абсолютно. Ошибиться в её голосе я не мог.

- Звонили по местному телефону?

- Да, насколько я мог судить.

- А с кем еще вы говорили? - спросил Падилья.

- С мужчиной. Одним из её похитителей. Голос был незнакомый. Но какое это имеет значение? Они её отпускают!

- Без выкупа?

Он посмотрел на меня не слишком ласково. Разговор с женой принес ему такое облегчение, что всякое напоминание о препятствиях, пока еще мешающих её возвращению, было ему неприятно. Подобное ликование, подумалось мне, сродни отчаянию.

- Выкуп я уплачу, - ответил он бесцветным голосом. - И с радостью.

- Когда и где?

- С вашего разрешения, полученных мною инструкций я касаться не буду. И каждая минута у меня теперь на счету.

Он с неуклюжей поспешностью повернулся и неверными ногами пошел к себе в спальню. Я последовал за ним. Комната была просторной. За одним окном земля обрывалась в голубизну моря, скудная обстановка оставляла ощущение пустоты. Голые плоскости мебели, на стенах фотографии жены и его самого. Он с костлявой лихостью позирует в форме под шляпой-блином. Он делает стойку на параллельных брусьях. На одном снимке он стоял, выпрямившись, совсем один на фоне плоской прерии под пустым небосводом.

- Что вы тут делаете, Гуннарсон?

- Вы убеждены, что звонок этот не мог быть ложным?

- Каким образом? Я же говорил с Холли.

- А не было это магнитофонной записью?

- Нет… - Он взвесил мое предположение. - Ведь она отвечала на мои вопросы.

- Почему она содействует им?

- Потому что хочет вернуться домой, естественно, - сказал он с широкой застывшей улыбкой. - А почему бы и нет? Она знает, что деньги меня не волнуют. Она знает, как я её люблю.

- Конечно, знает, - сказал Падилья с порога и движением головы поманил меня к себе.

Воздух был словно заряжен электричеством, хотя я не понимал почему. Вздрагивая, будто от ударов током, Фергюсон подошел к зеркалу на стене и начал расстегивать воротник рубашки. Пальцы плохо его слушались, и с бешеным нетерпением он рванул рубашку обеими руками. Отлетевшие пуговицы застучали по зеркалу, как крохотные пули.

Лицо Фергюсона в стекле выглядело изможденным. Он увидел в зеркале, что я слежу за ним. Наши взгляды встретились. Глаза у него были старыми и ледяными, по лбу стекал пот.

- Запомните, если вы как-то помешаете её благополучному возвращению, я вас убью. Я уже убивал людей.

Сказал он это не обернувшись. Своему отражению и моему.

11
Я проехал под колизеевскими арками путепровода, потом - между товарной станцией и лесными складами. Пахло свежими опилками и дизельным топливом. За высокой проволочной изгородью станции на фоне глухих складских стен виднелись освещенные солнцем смуглые фигуры. Я свернул на Пелли-стрит.

Домик семьи Донато стоял среди смахивающих на курятники дощатых лачуг, которые располагались по трем сторонам пыльного квадратного двора, замыкавшего тупик. Одинокий кизиловый куст, способный расти где угодно, тянул к солнцу кисти ярко-красных ягод. В его длинной перистой тени компания ребятишек сосредоточенно играла среди пыли.

Они изображали индейцев. Многие из них, наверное, и в самом деле оказались бы индейцами, если бы удалось проследить их родословную. Старуха с лицом индеанки, изборожденным морщинами, следила за ними с крылечка одной из лачуг.

Она сделала вид, будто не замечает меня. Не тот цвет кожи и приличный костюм, а приличный костюм стоит денег. А откуда берутся деньги? Из пота и крови бедняков.

- Миссис Донато здесь живет? - спросил я. - Секундина Донато?

Старуха не подняла глаз и ничего не ответила. В моей тени она окаменела, как ящерица. Дети у меня за спиной умолкли.

Из открытой двери доносился женский голос, тихонько напевающий испанскую колыбельную.

- Секундина живет здесь, верно?

Старуха пожала плечами. Под порыжелой черной шалью это движение было еле заметно. В дверях появилась молодая женщина с младенцем на руках. У нее были глаза Мадонны и печальный рот - прекрасный, пока не раскрылся.

- Чего вам тут надо, мистер?

- Я ищу Секундину Донато. Вы её знаете?

- Секундина моя сестра. Её тут нет.

- Где она?

- Не знаю. Вы её спросите. - Она посмотрела вниз, на безмолвную старуху.

- Она не отвечает. Или она не понимает английского?

- Понимать-то понимает, но сегодня она молчит. Одного из её мальчиков вчера застрелили. Вы же сами знаете, мистер.

- Да. И мне надо поговорить с Секундиной о её муже.

- Вы из полиции?

- Я адвокат. Сюда меня прислал Тони Падилья.

Старуха быстро и хрипло заговорила по-испански. Я разобрал имена Секундины и Падильи, но это было все.

- Вы друг Тони Падильи? - спросила молодая.

- Да. А что она говорит?

- Секундина в больнице.

- С нею что-нибудь случилось?

- Там в морге её Гэс.

- А что она сказала про Тони Падилью?

- Да так. Она говорит, что лучше бы Секундине выйти за него.

- Выйти замуж за Тони?

- Так она говорит.

Старуха все еще говорила, опустив голову, уставившись на пыль между своими черными потрескавшимися башмаками.

- Что еще она говорит?

- Да так. Она говорит, что в больницу только дура пойдет. Ее-то вот никто не заставит. Больницы - это там, где умирают, говорит она. У нее сестра - medica.

Я поехал в больницу, но меня тут же остановила мысль о многом другом, что мне нужно было сделать безотлагательно. В первую очередь я обязан был подумать об Элле Баркер. Начинался её третий день в тюрьме, а я обещал, что попытаюсь снизить сумму залога. Правда, я не надеялся чего-то добиться, но попытаться всё же следовало.

Время было самое подходящее. Куранты на башенке суда показывали одиннадцать, и, когда я вошел в зал, там был перерыв - объявленный, видимо, ненадолго, так как подсудимые, скованные попарно, оставались на своих местах. Они сидели неподвижно и молча под охраной вооруженного судебного пристава. Почти все они походили на мужчин, прислонявшихся к стенам и изгородям Пелли-стрит

Из своих комнат, волоча черную мантию, вышел судья Беннет. Я перехватил его взгляд, и он кивнул. В свои шестьдесят лет судья был очень импозантен. Он напоминал мне кальвинистского Бога моей бабушки минус борода плюс чувство юмора. Но во время судебных заседаний юмор этот не давал о себе знать, и всякий раз, когда мне по дороге к судейскому креслу приходилось пересекать колодец старомодного зала с высоким потолком, меня мучило ощущение, что наступил Судный день, а грехи мои все при мне.

Судья наклонился в мою сторону боком, словно отъединяясь от величия Закона.

- Доброе утро. Как Салли?

- Все хорошо. Благодарю вас,

- Ведь уже скоро?

- Ждем со дня на день.

- Она молодец. Мне нравится, когда милые люди обзаводятся детьми. - Его умудренный жизнью взгляд остановился на моем лице. - Вас что-то тревожит, Уильям?

- Не Салли, а Баркер, медицинская сестра… - Я замялся. - Мистеру Стерлингу следует выслушать то, что я собираюсь сказать, ваша милость.

Кит Стерлинг, окружной прокурор, сидел за своим столом справа, склонив седеющую голову над бумагами. Судья подозвал его к себе и сел прямо. Я продолжал:

- Мне кажется несправедливым, что Элла Баркер в тюрьме. Я твердо убежден, что никакого отношения к кражам она не имела. Похищенные ценности она получила как подарки.

Единственная её вина - излишняя доверчивость, так за что же её карать?

- Её не карают, - возразил Стерлинг. - Она просто задержана до расследования всех обстоятельств.

- Но факт остается фактом: она в тюрьме.

- Я назначил залог, мистер Гуннарсон, - сказал судья.

- Но пять тысяч долларов - не слишком ли это крупная сумма?

- По нашему мнению, нисколько, - ответил Стерлинг. - Она обвинена в серьезном преступлении.

- Я сказал «крупная» в том смысле, что такой суммы ей взять неоткуда. У нее нет семьи, нет сбережений, нет собственности…

- Временем выслушивать споры я сейчас не располагаю, - перебил судья и, дернув плечом, водворил мантию на место.

Секретарь, ожидавший этого сигнала, объявил заседание суда открытым.

Стерлинг сказал мне вполголоса:

- Обратитесь с этим к Джо Ричу, Билл. По-моему, он вообще хочет с вами поговорить.

Джо был у себя в кабинете на втором этаже. Он сидел за письменным столом, заваленным бумагами и кодексами, щетинившимися закладками. Джо был рабочей лошадкой прокурора, и дело Баркер входило в десяток других, которыми он занимался в данное время.

Заставив меня потомиться минуту, он бросил на меня взгляд исподлобья, который обычно предназначен для свидетелей защиты:

- Тяжелая ночь, Билл? Вид у вас как с похмелья.

- Только не алкогольного. За это ручаюсь. От мыслей.

- Садитесь. Вы все еще кипятитесь из-за этой Баркер? Видно, она порядочно отложила на черный день.

- Я рад, что вы заговорили об этом. У нее нет ничего. Пять тысяч долларов слишком высокая сумма для одинокой девушки без состояния и доходов. Первый арест, не говоря уж о том, что она невиновна.

- Это я от вас уже слышал. Но мы расходимся во мнении. Да и вообще залог назначил судья Беннет.

- Мне кажется, он снизит сумму, если вы здесь возражать не будете.

- Но мы будем возражать. - Рич открыл ящик, извлек шоколадный батончик с миндалем, развернул его, переломил пополам и протянул мне кусок поменьше. - Возьмите.

Для восстановления энергии. Мы не можем допустить, чтобы она внесла залог и сбежала, когда речь идет уже об убийстве. Послушайте моего совета и не поднимайте этого вопроса. Не то сумма залога может быть повышена.

- Это смахивает на предвзятое отношение.

Рич свирепо захрустел миндалем.

- Весьма сожалею, что вы это сказали, Билл. Она ухитрилась заручиться вашими симпатиями, э? Жаль-жаль. Научитесь, наконец, не относиться к подобным вещам серьезно.

- Я ко всему отношусь серьезно. Вот почему я плохо лажу с легкомысленными людьми вроде вас.

Рич сделал обиженную мину. Легкомыслия в нем не больше, чем в Верховном суде.

- По-моему, сегодня я от вас уже достаточно натерпелся. Уберите-ка булавку и включите свое прославленное умение мыслить. Попробуйте охватить взглядом всю картину. Дружок Эллы Баркер был вдохновителем банды грабителей, а то и похуже. Но она не желает говорить о нем. Она не хочет помочь нам в розысках.

- Она сказала все, что ей известно. И кстати, как только она его раскусила, он перестал быть её дружком.

- А почему она тогда же не пришла к нам?

- Боялась. В законе ничего не сказано о том, что люди обязаны бежать к вам, чуть что узнав. - Слушая свои слова, я вдруг заподозрил, что оправдываю не только Эллу Баркер, но и себя.

- Она бы избавила нас от больших неприятностей и избежала бы их сама.

- И потому вы её наказываете.

- Награждать её медалью за гражданское мужество мы действительно не собираемся.

- Я утверждаю, что это жестокое и неоправданное наказание…

- Поберегите такие рацеи для суда.

- Какого суда? Расписание забито, и раньше чем через полмесяца её дело рассматриваться не будет. И все это время она будет гнить в тюрьме!

- А она согласится пройти проверку на детекторе лжи? Вопрос не только мой. Его задают и репортеры.

- С каких это пор вы идете на поводу у прессы?

- Не лезьте в бутылку, Билл. Дело получило большой резонанс. Оно затрагивает многих людей в городе, а не только вашу клиенточку. Вот если бы она вывела нас на Гейнса…

- Ладно. Поговорю с ней еще раз. Но я убежден, что вы ставите не на ту лошадь.

- А я ни в чем не убежден, Билл. Вы слишком полагаетесь на априорные выводы. Не стоит. Я двадцать лет играю в эти игры, и все-таки люди то и дело меня удивляют. И не только лживостью, но и правдивостью. Дайте Элле Баркер возможность удивить вас. Что вас останавливает?

- Я же сказал, что поговорю с ней сегодня еще раз. А пока забудем про нее. Наверное, на Гейнса должны быть и другие выходы. Неужели он не оставил никаких следов в квартире, которую снимал?

- Ни единого. Марсианин, да и только, из чего следует, что за ним уже что-то числится и Ларри Гейнс - временное имя. Водительские права он получил на Гейнса и не пожелал дать отпечатки пальцев.

- Какая у него машина?

- Зеленый «плимут» последней модели. Я щедро делюсь с вами информацией, а когда получу что-нибудь в обмен?

- Сию минуту. В сентябре Гейнс поступил в колледж Буэнависты. Значит, у них должна быть копия его школьного аттестата.

- Но её нет. Уиллс побывал там утром. Гейнса приняли условно до представления копии. Он со дня на день обещал принести ее, но так и не принес, и его выгнали вон.

- А что он намеревался изучать?

- Театральное искусство, - ответил Рич. - Он актер, ничего не скажешь.

12
- Он мне рассказывал, что всегда хотел стать актером, - говорила Элла. - Вообще знаменитостью, но лучше всего - актером. По-моему, актер из него вышел бы хоть куда!

Тон её был сардоническим. Она наращивала броню, закаляла свою личностью для обитания в тюрьме. Глаза у нее были острыми, как осколки разбитой мечты.

- Почему вы так считаете?

- А посмотрите, до чего он задурил мне голову. Когда он дарил мне кольцо и часы, я не сомневалась, что он купил их для меня. Честное слово.

- Я вам верю.

- В отличие от всех здесь. Даже девочки в камере думают, что я держу язык за зубами. Расспрашивают про Ларри так, словно мы вправду были близки и я все про него знаю. Мне столько вопросов назадавали, что у меня мысли путаются. Проснусь ночью, а в ушах жужжат голоса, задают мне вопросы. Я свихнусь, если не выберусь отсюда.

- Если бы удалось арестовать Гейнса, это вам помогло бы.

- А где он?

- В том-то и вопрос. Поэтому я вам снова и надоедаю.

- Вы мне не надоедаете. Так хорошо увидеть дружеское лицо, увидеть человека, с кем я могу поговорить. Я ничего дурного про других арестованных сказать не хочу, но они мне все чужие. Слышали бы вы, как они говорят о мужчинах!

- Все это вы забудете, едва выйдете отсюда. Вы ведь медсестра. Так считайте, что заболели и надо потерпеть.

- Попытаюсь.

Я выждал, пока её лицо не стало спокойным. За окном с решеткой башенка суда резко белела в лучах утреннего солнца. С балкончика, опоясывающего её под курантами, двое туристов смотрели на город. Они опирались на чугунные перила - молодой человек и девушка в голубом платье и шляпке. Такие платья и шляпки носят новобрачные в свадебном путешествии.

Элла проследила мой взгляд:

- Счастливцы!

- Вы скоро будете освобождены. Ваше счастье еще впереди.

- Ну, будем надеяться. Вы со мной очень добры, мистер Гуннарсон. Не думайте, что я этого не ценю. - И она неуверенно мне улыбнулась. Её первая улыбка.

- Вам следует улыбаться почаще. Улыбка очень вам идет.

Комплимент был не слишком тонкий, но отвечал моменту. Элла улыбнулась по-настоящему и помолодела на пять лет.

- Благодарю вас, сэр.

- Вернемся к Гейнсу, если вы стерпите. Он много говорил с вами о карьере актера?

- Нет. Раза два, не больше. Упомянул, что играл на сцене.

- Где?

- По-моему, в школьном театральном кружке.

- А где он учился в школе, он не упоминал? Постарайтесь вспомнить.

Она послушно наморщила лоб.

- Нет, - сказала она после некоторой паузы. - Про это он ничего не говорил. Он вообще о своем прошлом мне ничего не рассказывал.

- А о своих друзьях и знакомых?

- Только о Бродмене. Называл его подонком.

- А об актерах или актрисах он что-нибудь говорил?

- Нет. И даже ни разу не пригласил меня в кино. Наверное, экономил деньги для блондинки, - добавила она зло.

- Какой блондинки?

- Ну, с которой я его поймала в каньоне. Наверное, он с ней гулял все это время.

- Какое время?

- То, когда я думала, что у нас с ним серьезно и, может, мы поженимся, и вообще. А он скорее всего по-настоящему только ею интересуется.

- Откуда у вас такое впечатление?

- Из того, что она сказала.

- А я и не знала, что вы с ней разговаривали. Вы часто её видели?

- Только один раз. Я же вам говорила. Когда она сидела там в кимоно Ларри. Я её слова точно запомнила, потому что почувствовала себя такой ничтожной. Она засмеялась мне в лицо и сказала Ларри: «А ты, блудный котик, шашни у меня за спиной заводил?» И еще сказала: «Мне не льстит твой выбор… э… выбор замены» - ну, что-то в таком роде. - Волна краски поднялась от шеи Эллы к щекам, смягчила очертания губ, а потом выражение глаз. Она сказала неуверенным голосом, который то повышался, то понижался: - Какой дурой я была, что попалась Гейнсу на удочку…

- Ну, у всякого есть право на одну большую ошибку. Вы могли бы заплатить куда более дорогую цену.

- Да. Если бы он и вправду женился на мне. Теперь-то я вижу. И знаете, вот вы сказали про болезнь, так это относится к нему.

Он был для меня как болезнь - болезнь, которая выдавала себя совсем за другое. Все мои мечты сбываются, собравшись в один великолепный букет. Я же знала, что так быть не может, но мне хотелось верить, ужасно хотелось.

- Кроме часов и кольца, он вам что-нибудь еще дарил?

- Нет. Один раз подарил цветы. Вернее, один цветок - гардению, и сказал, что теперь это наш с ним цветок. В тот вечер он посвятил меня в план краж. Слава Богу, что я хоть на это не согласилась.

- У вас нет ничего, что принадлежало ему? Какие-нибудь приметы одежды, например, которые он у вас оставил?

- За кого вы меня принимаете? У меня в квартире он не раздевался!

- Извините, я ничего дурного в виду не имел, мисс Баркер. Я просто подумал, что, быть может, у вас есть какая-нибудь его вещь. Что-то взятое на память.

- Нет. Было только кольцо, и я его продала. Про часы я просто забыла… - Она снова наморщила лоб. - И еще про одну вещь. Только она ничего не стоит. Старый бумажник из акульей кожи.

- Бумажник Ларри?

- Да. Как-то вечером я подарила ему свою фотографию, - ну, знаете, размером как раз для бумажника - и заметила, что бумажник у него совсем истрепанный. На другой день я купила ему новый, крокодилий. С налогом он мне обошелся в двадцать долларов. И подарила, когда мы в следующий раз увиделись. Бумажник ему понравился. Он переложил в него все деньги и бумаги, а старый хотел выбросить. Но я не дала.

- В бумажнике что-нибудь осталось?

- Не думаю. Нет, погодите. В заднем отделении лежала бумажка. Газетная вырезка.

- Из какой газеты?

- Не знаю. Просто заметка, вырезанная из середины страницы.

- Заметка о чем?

- О какой-то постановке. По-моему, о школьном спектакле.

- А Ларри вы про нее спрашивали?

- Нет. Он бы подумал, что с моей стороны глупо было сохранить бумажник.

- А заметка цела?

- Да. Я положила её назад. Точно деньги или ценность какую-нибудь. Какой же дурой бываешь!

- Бумажник все еще у вас?

Элла кивнула:

- Забыла выбросить. Он у меня дома.

- А где именно?

- В бюро. В верхнем ящике бюро в спальне. У меня есть шкатулка из красного дерева. Я её называю моей сокровищницей. И бумажник я положила в нее. Миссис Клайн вас впустит… - Она покачала головой. - Даже подумать боюсь, какого она теперь обо мне мнения!

- Я уверен, что оно осталось прежним. А ключ, чтобы отпереть сокровищницу?

- Ах да! Она заперта. Но где ключ, я не знаю. Наверное, потеряла. Да вы взломайте ее. Я куплю другую.

Она подняла голову и поглядела мне прямо в лицо мягкими блестящими глазами.

Миссис Клайн, дыша мне в плечо, смотрела, как я открываю ящик бюро. Она была низенькой женщиной с яйцеобразной фигурой и перевернутым гнездом седых волос на голове. Остренькие подозрительные глазки, мягкий рот и общий вид обескураженной добропорядочности. Хотя она не сказала ни слова, но я со стыдом понял, что мое присутствие в спальне Эллы она считает непростительным вторжением в личный мир женщины.

Я вынул шкатулку из красного дерева. Обитые медью уголки, медный замочек.

- А ключ у вас есть? - спросила миссис Клайн.

- Нет. Элла его потеряла. Она разрешила мне взломать шкатулку.

- Жалко портить вещь. Она же у нее еще со школы. Дайте-ка мне!

Толстой рукой она прижала шкатулку к внушительной груди, вытащила из волос старомодную стальную шпильку и поковыряла в замочке. Он открылся.

- Из вас вышел бы отличный взломщик, миссис Клайн.

- Неостроумно, молодой человек, если учесть, что произошло. Ну да вы, юристы, бывает, становитесь совсем бессердечными. Мы юристов хорошо знали. Мой муж был бухгалтер, и в Портленде, штат Орегон, он с ними имел много дел. Мы с ним жили в Портленде.

Но после его кончины у меня не было сил там оставаться. Ведь каждый дом, каждый перекресток о чем-нибудь напоминал. Вот я и сказала себе - пора начать новую главу.

Она умолкла и, против моих ожиданий, не продолжала. Это было все. Она рассказала мне исчерпывающую историю своей жизни.

А содержимое сокровищницы по кусочкам поведало историю жизни Эллы Баркер. Открыточка ко дню святого Валентина от мальчика по имени Крис, который, расписавшись, добавил в скобках: «Твой хороший»; школьная характеристика, в которой Эллу хвалили за послушание и аккуратность и мягко журили за пассивность; фотоснимки девочек-старшеклассниц, в том числе и самой Эллы, и двух-трех мальчиков; групповой портрет: улыбающийся мужчина в несминаемом костюме и соломенном канотье, грустная женщина, облик которой позволял догадаться, какой станет Элла через десяток-другой лет, и девчушка в накрахмаленном платьице - её детский вариант с теми же темными, полными надежд глазами. Программа школьного выпускного вечера, в которой фигурировала её фамилия, программка танцев, заполненная именами мальчиков, карточка с черной каймой, оповещающая о кончине Эйзы Баркера, и карточка с золотой каймой, оповещающая, что Элла Баркер кончила медицинское училище.

Ларри Гейнс был представлен побуревшей гарденией и истертым бумажником из акульей кожи.

Я открыл заднее отделение бумажника, нашел ветхую газетную вырезку, которая уже начинала рваться на сгибах. Как и сказала Элла, это, видимо, был отзыв на школьный спектакль. Верхняя часть с заголовком отсутствовала. Далее следовало:

«Дороти Дреннан, как обычно, была очаровательна в роли инженю. Клэр Занелла и Маргерит Вуд были очаровательными подружками невесты. Стивен Рок и Хильда Дотери превосходно сыграли комическую пару слуги и служанки и привели в восторг многочисленных друзей и родителей в зрительном зале, как и Фрэнк Треко с Уолтером Ван-Хорном, не скупившиеся на акробатические трюки.

Сюрпризом и гвоздем вечера оказался Гарри Хейнс в трудной роли Джека Трелора. Гарри лишь недавно вступил на театральные подмостки нашей школы и произвел на всех нас большое впечатление своим талантом.

Заслуживают похвалы Шейла Вуд и Меса Мак-Наб на вторых ролях, равно как и Джимми Спенс. Пьеса с литературной точки зрения оставляет желать лучшего, однако наши юные служители Мельпомены доставили истинное удовольствие всем присутствовавшим и участникам».

То, что относилось к Гарри Хейнсу, было отчеркнуто карандашом. Для мальчика с таким именем вполне естественно было назваться Ларри Гейнсом. Я перевернул заметку. На обороте был кусочек репортажа об избрании Дуайта Эйзенхауэра президентом глубокой осенью 1952 года. Я аккуратно сложил заметку, убрал её в бумажник, а бумажник положил к себе в карман.

Тем временем миссис Клайн кончила изучать открыточку ко дню святого Валентина.

- Элла очень хорошая девочка, одна из лучших моих жиличек. Очень жаль, что она попала в такую историю.

- Единственным её преступлением была наивность. А за то, что человек позволил себя обмануть, в тюрьму не сажают.

- То есть она не виновата?

- Я в этом убежден.

- А полиция убеждена в её виновности.

- Так всегда бывает, когда они кого-нибудь арестуют. Только одного их убеждения мало.

- Но лейтенант Уиллс показал мне краденые часики.

- Элла не знала, что они краденые.

- Я рада, что вы так считаете. Краденые вещи не сочетаются с моим мнением об Элле.

- А какого вы о ней мнения?

- Она всегда казалась мне хорошей девушкой из тихого городка - не святая, конечно, но такая, на какую можно положиться. Летом она выходила меня, когда у меня давление скакало, и ни цента за это взять не захотела. Таких теперь редко встретишь, Когда она зимой хворала, я тоже за ней ухаживала, но ведь я не медсестра. Очень меня тревожило, как она лежала и смотрела перед собой карими своими глазищами.

- Когда это было?

- В январе. Весь месяц она плакала. Доктор сказал, что физически она здорова, но у нее не хватало сил работать. Она мне за квартиру задолжала. В начале февраля я дала ей денег съездить на север, и она словно встряхнулась.

- Она должна вам?

- Ни цента. В наших денежных делах она всегда была скрупулезно честной. И тогда очень мучилась.

- Если дело дойдет до суда… не думаю, чтобы это случилось, но если все-таки дойдет - вы готовы засвидетельствовать честность и порядочность Эллы под присягой?

- Да, конечно. И не только я. Из больницы ей звонили друзья - другие сестры, старшие сестры и даже один врач. Все спрашивали, можно ли навестить её в… тюрьме. - На этом слове она сморщила нос.- Я бы и сама её повидала.

- Погодите день-два, миссис Клайн. Я добиваюсь, чтобы её выпустили под залог, Беда в том, что для этого нужны деньги.

Ее лицо словно накрыла стеклянная маска.

- Сколько вы запросите?

- Деньги не для меня. А для внесения залога. Мне не удалось снизить сумму.

- Пять тысяч, верно? - Она прищелкнула языком, и стеклянная маска растаяла, - У меня и половины не наберется.

- Хватит и пятисот долларов, если обратиться к профессиональному поручителю, Но назад вы их не получите.

Она прищурила глаза, словно мысленно вглядываясь в свой банковский счет после убыли пятисот долларов.

- Возьмет себе в уплату?

- Да. Они берут десять процентов от суммы.

- А другого способа нет?

Можно предложить недвижимость. Но тогда сумма удваивается. Пяти тысячам долларов наличными соответствует недвижимость, оцененная в десять тысяч. Но должен вас предупредить: если Элла скроется, вы своей собственности лишитесь.

- Это я понимаю. - Она снова сощурилась, представляя себя без собственности. - Есть о чем подумать. Но я подумаю. Только Элле ничего не говорите. Не хочется будить в ней ложные надежды.

- Я не проговорюсь. И, насколько я понимаю, обратиться с этим не к кому. Ни состоятельных друзей, ни родственников?

Миссис Клайн покачала головой:

- У нее никого нет. В том-то вся беда. Ей не хватает кого-то, кто о ней заботился бы, - хорошего мужчины. Только кто же в этом не нуждается?

- Мужчины, - сказал я. - Мы нуждаемся в хороших женщинах. Хотя лично у меня она есть.

- Рада слышать.

Она вышла следом за мной из чистенькой спаленки и проводила через крохотную, обставленную плетеной мебелью гостиную до двери.

- Ну, а об этом я подумаю. Как вы считаете, способна она сбежать и лишить меня крова над головой?

- Только если очень испугается.

- Тюрьмы?

- Того, что её убьют, - сказал я. - А вы видели Ларри Гейнса, молодого человека, который её обманул?

- Нет. Насколько я знаю, сюда он ни разу не приходил. Вот мистера Бродмена я один раз видела. Он казался совсем безобидным. Но с людьми разве угадаешь?

13
По двум недлинным улицам я доехал от дома миссис Клайн до больницы. Она размещалась в пятиэтажном кирпичном здании посреди тихого благопристойного района. Окутывавшие её тишина и покой почему-то показались мне зловещими. Я вдруг спросил себя, а не заручился ли Ларри Гейнс помощью кого-то из персонала, после того как Элла Баркер ответила ему решительным отказом. Преступники, тайно орудующие в больнице, - от этой мысли мороз пробегал по коже.

Быть может, посетила она и полицию. Во всяком случае, на больничной автостоянке я увидел полицейскую машину. Спускаясь по лестнице в морг, я почти столкнулся с Уиллсом и Гранадой.

Они поднимались по ступенькам, одинаково набычившись. (Гранада всегда старательно подражал жестам и манерам лейтенанта.) Уиллс сердито остановился ступенькой ниже меня, точно я сознательно преградил ему путь.

- Что вас привело сюда?

- Убийство Бродмена. У вас найдется свободная минута?

- Нет. Но чем могу служить?

Гранада молча прошел мимо меня. Укушенную руку он держал в кармане. На верхней площадке железной лестницы он остановился и выставил вперед губы и подбородок, как янычар, ожидающий приказа.

- Меня очень интересуют результаты вскрытия Бродмена. Они уже получены?

- Угу. Доктор Саймон как раз прислал протоколы. А почему вы так заинтересовались?

- Отчего Бродмен меня интересует, вы знаете. Сначала казалось, что он в неплохом состоянии. И я не понимаю, отчего он умер.

- Он умер от полученных повреждений, - резко ответил Уиллс.

- Каких конкретно?

Я смотрел на Гранаду. По его лицу нельзя было понять, расслышал ли он мои слова и, если да, значили они для него что-то или нет. Он сунул в рот сигарету, левой рукой поднес к ней зажженную спичку, которую тут же бросил в лестничный колодец.

- У Бродмена была травма головы, - говорил тем временем Уиллс. - Иногда такие травмы дают о себе знать не сразу.

- Понимаю. Вы не против, если я поговорю с патологоанатомом?

- Валяйте, Доктор Саймон скажет вам, то же самое, - вежливо и холодно ответил Уиллс. - Джо Рич упомянул, что вы собирались еще раз побеседовать с Баркер.

- С мисс Баркер, - поправил я. - Я беседовал с ней сегодня утром.

- Какие-нибудь результаты?

- Это я предпочел бы обсудить в менее людном месте.

Уиллс посмотрел вниз на пустую лестницу, потом вверх на площадку, где ждал Гранада.

- Какое же оно людное?

- Тем не менее.

- Гранада моя правая рука.

- Но не моя.

Уиллс посмотрел на меня очень хмуро, но крикнул вверх Гранаде.

- Пайк, подожди меня снаружи! - Гранада ушел, и Уиллс опять повернулся ко мне: - Что еще за тайны?

- Никаких тайн, лейтенант. Во всяком случае у меня. Моя клиентка говорит, что Гейнс в близких отношениях с какой-то блондинкой.

- Нам это известно из других источников. А кто эта блондинка, она знает?

- Нет. - Я болезненно ощущал пределы правды, за которые пытался не выходить. - Она её не знает. И видела всего один раз.

- Ну, а что у вас за сведения, не терпящие свидетелей?

- Вот! - Я достал единственную материальную улику, бумажник из акульей кожи, и протянул Уиллсу.

- А что это такое? - спросил лейтенант угрюмо.

- Бумажник Гейнса. Элла Баркер спрятала его на память.

- Весьма трогательно. - Уиллс открыл его и презрительно понюхал. - Провонял духами. Его вам она дала?

- Бумажник я нашел у нее дома. Она сказала мне, где он лежит. Она старается помочь следствию, насколько это в её силах.

- Ну, не совсем. Джо Рич говорил с вами о детекторе лжи?

- Упомянул.

- Так чего ж тянуть? Ведь люди гибнут.

- Один из них погиб от полицейской пули, а второй от причины, на мой взгляд, еще не выясненной.

- На ваш взгляд, черт дери! - Уиллс ругался редко. - Кем вы себя, собственно, считаете?

- Адвокатом, пытающимся оградить своего клиента от преследований.

Уиллс вытянул губы и с шумом выдохнул.

- Слова! Звонкие пустые слова. Не больше. И меня от них мутит. Что все это в конце концов означает? Стараетесь подковырнуть Гранаду или еще что-нибудь?

- Вчера вечером вы дали ему нагоняй - после того как Донато получил пулю. За что?

- Это касается только его и меня. Хотя, - добавил он, - никакого секрета тут нет. Естественно, было бы лучше, если бы Донато остался жив и дал показания. А вышло иначе, вот и все. Гранада исполнил свой долг - как он его понимал.

- А вы всегда разрешаете ему истолковывать свой долг, как он считает нужным?

Уиллс ответил упрямо:

- Пайк Гранада хороший полицейский. Чем его потерять, я предпочту, чтобы подонка вроде Донато пристрелили хоть десять раз.

- А вам известны его прежние отношения с Донато?

- Да, известны! - Уиллс повысил голос. - Пайк с рождения живет здесь и знает в городе всех. В частности, и это делает его для меня особенно ценным.

- Он хорошо знал Бродмена?

- Очень хорошо. Он работал в отделе, занимающимся закладчиками… - Лицо Уиллса превратилось в серебряную маску. Потом потемнело, словно серебро мгновенно покрыла чернь. Он сказал глухо: - Что такое?

- Гранада вчера успокаивал Бродмена, который до этого был достаточно бодр. А потом Бродмен внезапно умер.

- Бродмена убил Донато, вы же знаете.

- Отрицать Донато уже ничего не может.

Уиллс молча посмотрел на меня. Молчание это было прошито и заткано больничными шумами: мягкими шагами сестер, отзвуками голосов, стуком закрываемой двери.

- Мне это не нравится, мистер Гуннарсон. Вы распускаете язык, и это мне не нравится. Гранада один из лучших моих людей. И то, что вы говорите, - подсудная клевета.

- Вы его начальник. Кому еще мог бы я сообщить свои подозрения?

- Уж во всяком случае никому другому, учтите на будущее.

- Это угроза?

- Я не то имел в виду. Хотите знать мое мнение, так вы перегибаете палку. Вам надо осторожнее выбирать выражения.

- Вас устраивает, что Гранада вам не подчиняется?

Во мне говорил гнев, и я сразу же пожалел о вырвавшихся у меня словах. Мои глаза обжигала боль и проникала глубоко в мозг, но хуже всего была невозможность решить, рождена ли она тем, что я знаю правду, или тем, что я её не знаю.

Уиллс буркнул что-то невнятное и рефлекторным движением ударил по стене рукой. Тут он вспомнил о зажатом в ней бумажнике.

- Берите. Кому он нужен?

Возможно, он хотел протянуть бумажник мне, но разжал пальцы слишком рано, бумажник вырвался из них и заскользил по железным ступенькам. Я пошел вниз за ним, а Уиллс пошел вверх, к Гранаде. Дверь за ним закрылась.

Доктор Саймон был пожилым человеком, сохранившим увлечение своей профессией. Кабинет его помещался в угловой комнате с окошком почти под потолком и был освещен плафоном, который, видимо, никогда не выключали. В его мертвенном свете доктор выглядел землисто-бледным, точно один из кадавров , находящихся в его ведении.

- Травма головы дает порой непредсказуемые последствия, - сказал он. - И может проявиться не сразу, как я уже объяснил лейтенанту Уиллсу. Причина - кровоизлияние и возникновение тромба.

- А тромб вы обнаружили?

- Нет. И череп цел. - Он поднял изящную руку с пожелтелыми от никотина пальцами и выступал несколько глухих тактов на собственном черепе. - По правде говоря, я подумываю о том, чтобы еще раз в нем покопаться.

- То есть полного вскрытия вы не произвели?

- Оно было настолько полным, насколько подсказывали обстоятельства. Я обнаружил несколько кровоизлияний в мозг, которые могли стать причиной смерти… - Он явно недоговаривал.

- Вы не убеждены, что он умер от повреждений головы?

- Не вполне. Мне доводилось видеть людей, которые спокойно разгуливали с такими же серьезными травмами. Хотя, - добавил он сухо, - я отнюдь не рекомендую прогулки для лечения травм мозга.

- Но если не они стали причиной его смерти, то что же? Его задушили?

- Никаких признаков этого я не обнаружил. Практически всегда остаются внешние повреждения - разрывы подкожных сосудов. Подобных внешних следов я не нашел, как и внутренних повреждений в области шеи.

- Вы абсолютно уверены?

Вопрос был нетактичным. Доктор бросил на меня быстрый настороженный взгляд. Я уязвил его профессиональную гордость.

- Можете сами взглянуть на труп, если зам угодно.

Труп лежал на столе в соседнем помещении. Я хотел подойти к нему и не смог. Моя корейская закалка, видимо, заметно поизносилась. Покойник словно излучал знобкий холод. Я понимал, что это фантазия, - просто помещение было холодным. Однако к Бродмену я так и не смог подойти.

Саймон посматривал на меня с легким злорадством.

- Я намерен заглянуть в грудную полость. Если обнаружу что-нибудь, мистер Гуннарсон, то сообщу вам.

Но я почти его не слушал. За прорезиненными занавесками, неплотно закрывавшими арку двери, я увидел в соседнем помещении стену, составленную из ящиков. Один из них был наполовину выдвинут; на табурете возле него, низко склонив закутанную в шаль голову, сидела женщина, вся в черном.

Саймон прошел сквозь занавески и потрогал её за плечо:

- Миссис Донато, вам нельзя оставаться в таком холоде. Вы простудитесь.

Я решил, что это мать Гэса Донато. Но тут она повернула лицо с глазами как два черных ожога. Секундина, вдова Донато.

- Я рада буду схватить двустороннюю аммонию и умереть, - ответила она.

- И глупо. Поезжайте домой, поспите - и почувствуете себя лучше.

- Я не могу спать. У меня все в голове вертится.

- Я выпишу вам рецепт на снотворное. Зайдете с ним в больничную аптеку.

- Нет. Я хочу тут остаться. У меня есть право. Я хочу остаться тут с Гэсом.

- Разрешить вам это я не могу. Вы вредите своему здоровью. Идемте-ка ко мне в кабинет! - потребовал Саймон. - Я дам вам рецепт.

- У меня нет денег.

- Я выпишу вам бесплатный рецепт.

Он сжал её руку повыше локтя и заставил встать. Она поплелась рядом с ним, волоча ноги.

14
Я ждал у дверей аптеки. Наконец Секундина вышла, щурясь от слепящего света.

- Миссис Донато?

Она узнала меня не сразу, как и я её в морге. В двух шагах от нее под ярким солнцем мне стало понятно, что с ней сделала эта ночь. Изменился её возраст. В её облике и жестах исчезла молодость, появилась свинцовость пожилых лет. Сила тяготения лишила её плоть упругости, а солнце было к ней беспощадно.

- Я Гуннарсон, адвокат, миссис Донато. Вчера вечером я виделся с Тони Падильей. И сегодня утром у меня с ним был небольшой разговор. Он сказал, что у вас есть важные сведения.

Ее лицо обмякло.

- Тони это приснилось. Я ничего не знаю.

- Что-то, связанное со смертью вашего мужа, - сказал я. - И не только. Он сказал, что Гэс не убивал Бродмена.

- Этого не говорите! - Её пальцы клещами сомкнулись на моей руке.

Она оглянулась по сторонам, посмотрела на озаренный солнцем перекресток. На автобусной остановке студентки-практикантки щебетали, как белогрудые пичужки. Взгляд Секундины, казалось, с силой отодвинул реальность. Он создавал зону отчуждения, пустую и холодную, вакуум в солнечном свете, и туда хлынул мрак, переполнявший её душу.

Я взял её под локоть и повел. Тело её двигалось медленно и неохотно. Мы перешли улицу наискось к автобусной остановке на противоположном углу. Я уговорил её сесть на пустую бетонную скамью под перечным деревом. Тень его листьев легла на наши лица, словно прохладное кружево.

- Тони сказал, что ваш муж не убивал Бродмена.

- Тони сказал?

- Насколько я понял, вы думаете, что его убил Гранада.

Она чуть очнулась от летаргии горя.

- Думаю не думаю - что толку? Доказать я ничего не могу.

- Пусть так. Но другие могут.

- Кто бы это?

- Доктор Саймон. Полиция.

- Не смешите меня. Им так удобнее. Все решено и подписано.

- Только не мной.

Она поглядела на меня с вялой подозрительностью:

- Вы же адвокат, да?

- Совершенно верно.

- Денег у меня нет. И взять их негде. У Мануэля, моего деверя, деньги есть, но вмешиваться он не желает. Так что вам тут поживиться нечем.

- Я это понимаю. Просто я хочу добраться до правды.

- Выставляете куда-то свою кандидатуру?

- Со временем, возможно, и выставлю.

- Ну так улещивайте кого-нибудь еще. А я устала и совсем больна. Мне надо домой.

- Я вас отвезу.

- Нет уж, спасибо.

Но сохранять гордое безразличие дальше у нее не хватило сил. Она заговорила по-испански и совсем другим голосом - он шумел и трещал, как огонь. Казалось, голос этот принадлежал иной её сущности, сохранившей и юность, и женственность, и гнев. Её тело ожило, лицо преобразилось.

Я не понимал нислова.

- Скажите это по-английски, - Секундина.

- Чтобы вы побежали в суд и меня арестовали?

- С какой стати?

Она замолчала, хотя её губы продолжали шевелиться.

- Не понимаю, чего вы от меня хотите?

- Сведений об убийстве Бродмена.

- Я все рассказала Тони. Спрашивайте его.

- Это правда?

Она вспыхнула темным пламенем:

- Вы меня вруньей считаете?

- Нет. Но в суде вы это повторите под присягой?

- В суд мне не попасть, вы не хуже меня знаете. Он и со мной то же сделает.

- Кто?

- Пайк Гранада. Он всегда на меня зарился. А как не получил ничего, озлился. Один раз вечером на ледяном заводе принудить хотел. И Гэс его хорошо порезал. А он выдал Гэса легавым, будто он машину украл. Они и меня забрали. А когда меня выпустили из исправительной школы, Пайк со мной свел счеты.

- Но ведь все это, кажется, было давно.

- Началось давно. Но он с тех пор только и думал, как нагадить Гэсу и мне, А вчера вечером взял, сволочь, и застрелил его.

- Но он исполнял служебный долг, ведь так?

- А стрелять было зачем? Гэс никогда с пистолетом не ходил. Кишка у него тонка была. Позволил Гранаде подстрелить себя, точно собаку.

- За что вы так ненавидите Гранаду?

- А он купленный легавый. Легавый сам по себе пакость, а купленный легавый гаже самой последней твари.

- Вы по-прежнему утверждаете, что он убил Бродмена?

- Конечно, убил.

- Откуда вы знаете?

- А я много чего слышу.

- Голоса?

- Я еще в своем уме, если вы на это намекаете.

У меня есть подружка, помощница сестры в неотложной помощи. В больнице она двадцать лет работает. И такое знает, о чем доктора и не слыхивали. Она сказала, что Бродмен мертвый был, когда его внесли. И вид у него был, будто у задушенного. А Мануэль видел, как Гранада забрался за ним в машину. Гранада с Бродменом разговаривал, только Бродмен-то молчал. - Она мрачно покосилась на меня, и словно само зло проглянуло между её веками. - Вы ведь тоже там были. И видели.

Мои мысли понеслись назад через дистанцию с препятствиями, преодолевая события этого дня, - назад к тому, что произошло вчера. Бродмен кричал от страха и ярости. Гранада был с ним в машине один, якобы его успокаивал. Быть может, он и успокоил его навсегда.

- Я не могу себе представить, что же произошло, - сказал я. - А как зовут вашу подругу помощницу медсестры?

- Я ей дала слово никому её не называть. И свое слово сдержу.

- Но зачем бы Гранаде понадобилось убивать Бродмена?

- Чтобы заткнуть ему рот. Бродмен знал, что Гранада куплен.

- Бандой грабителей?

- Может быть.

- Но если бы Гранада участвовал в грабежах, Гэс знал бы это.

- Они Гэсу всего не говорили.

- Значит, вы не можете утверждать, что Гранада был соучастником?

- Твердо - нет, но думаю, что был. Когда Гэс забирался в дом или в магазин, он всегда знал, где полицейские. Не рентгеном же он их просвечивал. У него был на них выход.

- Он сам вам сказал?

Она энергично кивнула. Шаль соскользнула у нее с головы. Нечесаные волосы сбились в колтун, точно рваный черный войлок. Быстрым сердитым движением она накинула на них шаль.

- Но он не сказал, что это Гранада?

- Нет. Не сказал. Может, не знал. Не то бы я докопалась. Он бы и хотел скрыть от меня, да не получалось.

Ее отказ прямо обвинить Гранаду казался наиболее убедительным из того, что она наговорила. После того, как я изложил свои подозрения Уиллсу, уверенность моя поколебалась, и теперь без прямых доказательств вины Гранады я рта не открыл бы.

- Кто еще был в банде, Секундина?

- Больше я никого не знаю.

- Женщин не было?

Ее глаза сузились в блестящие темные острия, нацеленные в меня из-под края шали.

- Вам нечего в меня пальцем тыкать. Я Гэса отговаривала впутываться в такие дела.

- Я не про вас. Вы ведь не единственная женщина в мире. У Гейнса подружек не было?

Густые черные ресницы опустились и замаскировали глаза.

- Нет. То есть мне-то откуда знать?

- Я слышал, он гулял с блондинкой.

Веки её дрогнули, но губы’ остались упрямо сжаты.

- Значит, вы слышали больше, чем я.

- Кто она, Секундина?

- Говорят же вам, что никаких блондинок я не знаю. Да и его самого я почти не видела. Может, пару раз за последние два месяца.

- При каких обстоятельствах?

- Не понимаю, о чем вы.

- А вот о чем: где вы видели Гейнса? Что он делал?

- Не помню, - ответила она упрямо.

- А давно вы знакомы с Гейнсом?

- Гэс - давно. Лет шесть-семь. Познакомился с ним в Престоне, а когда они вышли, то некоторое время вместе колесили по стране, жили тем, что под руку подвертывалось. А потом Гэс вернулся и женился на мне, но все время поминал Гарри. В те дни Гейнс называл себя Гарри. Для Гэса он был герой - такие сумасшедшие штуки выкидывал.

- Например?

- Например, надувал дураков, угонял машины, ездил быстрее всех, ну и вообще. Бог знает что. Я Гэса предупреждала, когда он прошлой осенью опять связался с Гейнсом. Я его предупреждала, что от Гейнса добра не жди. Но он не стал меня слушать. У него никогда не хватало ума меня послушать.

Она посмотрела через улицу на больницу. На углу напротив остановился городской автобус, и практикантки попрыгали в него. Секундина заметила автобус, только когда он, взревев, проехал мимо.

- Ну вот! Я пропустила автобус!

- Я отвезу вас домой.

- А что толку ехать домой? - воскликнула она хрипло. - Рассказать детям, что у них нет больше отца? И вообще, зачем все?

Она застыла, точно памятник собственному горю. Что-то сломалось в ней и выпустило на свободу ожесточенные силы её натуры. Казалось, она отдавалась на их волю в надежде, что они её уничтожат.

- Вы нужны вашим детям, миссис Донато. Вы должны думать о них. - Других слов я не нашел.

- А, пошли они к черту!

Собственные слова привели её в ужас. Она перекрестилась и забормотала молитву. Хотя тень перечного дерева была прохладной, я вспотел. Никогда еще я так пронзительно не осознавал глухой стены, отделяющей мою часть города от её.

Мимо больницы проехал грязный черный «бьюик». Тони Падилья вел машину медленно, кого-то высматривая. Увидев нас на скамье, он затормозил у тротуара.

- Здравствуйте, мистер Гуннарсон, - сказал он тихо. - Я спрашивал о вас в больнице, миссис Донато. Ваша сестра просила привезти вас домой. Вы поедете? - Он перегнулся через переднее сиденье и открыл дверцу.

На мгновение я увидел её маленькую изящную ножку. Сквозь пластиковый носок туфли просвечивали алые ногти.

- Можно вас на минутку, Тони?

- Вот же я, - сказал он, используя Секундину как буфер. Разговаривать со мной он не хотел.

- А что с полковником Фергюсоном? Мне казалось, вы его опекаете?

- Опекал, пока он не послал меня подальше, а сам поехал оставить деньги…

- Где?

- Не знаю. Он мне не сказал. И с собой меня не взял. Тогда я поехал домой к Секундине. Хотел с ней еще поговорить. Её сестра сказала, что она тут, в больнице. - Он машинально улыбнулся, пожал плечами и взглянул на часы у себя на запястье. - У меня времени до работы только-только отвезти её домой.

И он тронул машину.

15
Направляясь к больничной автостоянке, я поравнялся со входом в травматологическое отделение. На той стороне улицы выстроились машины скорой помощи, одна стояла на выезде. За рулем, небрежно откинувшись, слушал радио пожилой юнец Уайти. Когда я подошел, он убавил звук.

- Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр?

- Не исключено. Вчера я видел вас в лавке Бродмена, когда вы его увозили. Моя фамилия Гуннарсон.

- Я вас помню, мистер Гуннарсон. - Он попытался улыбнуться, но без заметного успеха. Его бледное губастое лицо не было создано для улыбок. - Бродмен умер на пути сюда, бедный старичок. До того горько было смотреть на него.

- Вы его близко знали?

- В первый раз видел. Да только у меня с ними всеми внутреннее сродство. Все мы братья, все смертные, понимаете? Живые и мертвые.

Я понимал, хотя мне не слишком понравилось, как он это сформулировал. Видимо, больничный философ, одна из тех чувствительных уязвленных душ, которые по собственному выбору обитают в атмосфере болезни и, как грибы, благоденствуют в тени смерти.

Глаза Уайти были точно два нервных окончания.

- Смотреть, как они умирают, - это меня просто убивает!

- А как умер Бродмен?

- Разом. Сию секунду вопил, вырывался - он же в настоящей панике был, а в следующую вздохнул, и его не стало. - Уайти вздохнул, и его будто тоже слегка не стало. - Я виню себя.

- Почему?

- Потому что мне даже в голову не пришло, что он может умереть у меня на руках. Если бы я знал! Дал бы ему кислород, сделал бы укол. А я позволил ему проскользнуть у меня между пальцев.

Он поднес руку к окошку и посмотрел на свои вяло расслабленные пальцы. Его подбородок опустился на грудь, длинное лицо растворилось в грусти. Из белесых глаз, казалось, вот-вот брызнут слезы.

- Не знаю, почему я не ухожу с этой жуткой работы. Столько таких вот ударов. Проще сразу пойти в гробовщики, и дело с концом. Нет, я серьезно. - И он в третий раз утонул в океане жалости к себе.

- А отчего он умер? - спросил я.

- Спросите кого-нибудь другого. Опыт у меня большой, но я же не медик. Об этом с докторами побеседуйте. - Его тон смутно намекал, что доктора способны ошибаться - и не так уж редко.

- Доктора, видимо, не вполне разобрались. Так не поделитесь ли вы со мной своим опытом?

Он настороженно покосился на меня:

- Что-то не понимаю, к чему вы клоните.

- Я хотел бы узнать, что, по вашему мнению, убило Бродмена.

- На мнения у меня права нет. Я тут мальчик на побегушках. Но думается, от повреждений на затылке.

- А какие-нибудь еще повреждения у Бродмена были?

- Вы про что?

- Например, на шее.

- Господи, нет, конечно! Что-что, но уж он не задохнулся, это точно. Если вы к этому клоните.

- Я буду с вами откровенен, Уайти. Есть предположение, что Бродмен получил смертельное повреждение после того, как его нашли в лавке. Между этой минутой и той, когда вы его увезли.

- Да от кого же?

- Пока не выяснено. Есть предположение, что с ним обошлись не слишком бережно.

- Нет! - Он был глубоко обижен, даже потрясен. - Я его укладывал, как новорожденного. С травмами головы я всегда очень осторожен.

- Но ведь укладывали его вы не один.

Глаза его вдруг стали совершенно белыми, кожа вокруг них сморщилась, как голубоватый креп. Рот то открывался, то закрывался, побулькивая на манер встряхиваемой грелки.

- Вы что, на моего напарника киваете? Да Ронни же мухи не обидит. Мы с ним столько лет вместе работаем! С тех самых пор, как он уволился с санитарной службы в армии. Он даже комара не обидит! Я сам видел, как он снимал комара с руки за крылышки и отпускал летать.

- Да успокойтесь, Уайти. Я ни на вас не киваю, ни на вашего приятеля. Я просто хочу знать, не заметили ли вы чего-нибудь необычного.

- Послушайте, мистер Гуннарсон, - сказал он жалобно, - я же должен слушать полицейские сигналы. Вот начальник увидит, что я тут развожу тары-бары…

- Если вы что-нибудь заметили, вам и минуты хватит рассказать мне.

- А заодно и на свою шею петлю накинуть.

- Все, что вы мне скажете, дальше никуда не пойдет. Но это может быть крайне важно. Речь идет о смерти не одного человека, хотя и она очень важна.

Он запустил пальцы в волосы и медленно сомкнул их в кулак. Пряди белесых волос поднялись и заколыхались, как бесцветные водоросли.

- Чего вы от меня добиваетесь, и куда это дальше пойдет?

- Дальше меня - никуда.

- Я вас не знаю, мистер Гуннарсон. Зато знаю, что будет со мной и моей работой, если кое-какие люди заимеют на меня зуб.

- Назовите их.

- Как я могу? Чем я защищен? Драться я не способен и особым умом не отличаюсь.

- Вот ведете вы себя не особенно умно. Видимо, вам что-то известно об убийстве и вы намерены скрывать это, пока не будет поздно!

Он заерзал на сиденье и отвернул лицо. Шея у него была тонкая и слабая, точно у ощипанного цыпленка.

- Бродмена убил какой-то Донато. Я по радио слышал. Может, кончим на этом?

- Нет, не кончим, если это не так.

- Донато убили, верно?

- Да. Его застрелил Пайк Гранада. Вы ведь Гранаду знаете?

- Само собой. По работе встречаюсь. - По его длинному узкоплечему туловищу пробежала дрожь. Оно испуганно скорчилось на сиденье, подобрав колени. - По-вашему, я хочу, чтобы и меня пристрелили? Отвяжитесь от меня. Я ж не герой.

- Это заметно.

На протяжении нашего разговора приемник то начинал бормотать, то стихал. Но теперь ритм диспетчерского голоса убыстрился. Уайти протянул руку и усилил звук. Голос объявил, что новый голубой «империал» был засечен на скорости шестьдесят миль - направляется по Оушен-бульвару к востоку от пристани.

Я крикнул, перекрывая голос диспетчера:

- Гранада что-то сделал с Бродменом?

Уайти притворился глухим. Голос диспетчера гремел, как голос Рока. «Империал» столкнулся с грузовиком на пересечении Оушен-бульвара с Раундтейбл-стрит. Патрульной машине службы движения номер семь следовать к месту происшествия. Несколько секунд спустя диспетчер передал сообщение, что шофер ранен.

- Вот видите! - расстроенно воскликнул Уайти. - Из-за вас я чуть было не проморгал дорожную катастрофу!

Он включил сигнал и негромко гуднул. Его толстенький напарник, освободитель комаров, выбежал из гаража. Машина выкатила на улицу и, заведя свою песнь сирены, помчалась к Оушен-бульвару.

Я поехал следом. У полковника Фергюсона был голубой «империал».

16
Длинный голубой автомобиль расквасил нос об алюминиевый бок автоприцепа. Регулировщик дирижировал движением вокруг поврежденных машин. У тротуара другой полицейский разговаривал с дюжим детиной в замасленном комбинезоне. С сердитым сочувствием они поглядывали на третьего человека, который сидел на краю тротуара, пряча лицо в ладонях. Это был Фергюсон.

Уайти и его напарник выскочили из машины и зарысили к нему. Я не отставал от них. Уайти озабоченно спросил у полицейского:

- Бедняга сильно пострадал, Мейен?

- Не очень. Но лучше все-таки свезти его в больницу.

Фергюсон поднял голову:

- Чушь. Никуда меня везти не надо. У меня все нормально.

Он явно выдавал желаемое за действительное: из его ноздрей в рот ползли червячки крови.

- Поезжайте-ка в больницу, - сказал Мейен. - Похоже, у вас нос сломан.

- Пустяки. Не в первый раз. - Фергюсон был немного пьян от шока. - Мне надо глотнуть чего-нибудь покрепче, и все как рукой снимет.

Мейен и санитары переглянулись, тревожно улыбаясь. Детина в комбинезоне буркнул, ни к кому не обращаясь:

- Видно, уже перебрал. То-то попер на красный свет.

Фергюсон услышал его и рывком встал на ноги.

- Уверяю вас, я не пил. Но всю ответственность за случившееся беру на себя и приношу извинения за причиненные вам неудобства.

- Еще бы! А кто будет платить за ремонт прицепа?

- Я, разумеется.

Фергюсон делал все, чтобы ему вчинили внушительный иск, и я не мог не вмешаться:

- Ничего больше не говорите, полковник. Возможно, вина и не ваша.

Мейен набросился на меня:

- Он держал на бульваре скорость в шестьдесят миль. Лепил нарушение на нарушение. Да вы поглядите на его тормозной след!

Я поглядел. Широкие черные полосы, которые фергюсоновские покрышки оставили на бетоне, тянулись почти на двести футов.

- Я же принес извинения.

- Это не так просто, мистер. Мне надо знать, как это произошло. Как, вы сказали, ваша фамилия?

- Фергюсон, - ответил я. - И полковник Фергюсон не обязан отвечать на ваши вопросы.

- Как бы не так! Почитайте правила дорожного движения.

- Я их читал. Я адвокат. Он представит вам объяснения позже. А сейчас он, совершенно очевидно, не в полном сознании.

- Правильно, - сказал Уайти. - Мы отвезем его в больницу, и все будет в порядке.

Он положил бледную худую руку на плечо Фергюсона, как мясник, щупающий тушу. Фергюсон нетерпеливо дернулся, оступился и чуть не упал. Он смотрел вокруг на разрастающееся кольцо зевак, и в глазах у него рождался страх.

- Выпустите меня отсюда. Моя жена… - Он прижал ладонь к лицу и отнял всю в крови.

- Ваша жена? - переспросил Мейен. - Она была в машине?

- Нет.

- Как произошло столкновение? Что вам вообразилось?

Я встал между ними:

- Полковник Фергюсон ответит на необходимые вопросы позднее, когда придет в себя.

И, сжав костистый локоть Фергюсона, провел его через толпу к моей машине.

Мейен шел за нами, размахивая бланками протоколов.

- Куда это вы собрались?

- К врачу. На вашем месте я бы не торопился раскручивать это дело.

Я открыл дверцу перед Фергюсоном. Он забрался внутрь сам, не пожелав воспользоваться моей помощью. Мейен моргая смотрел нам вслед, а пальцы его теребили книжку бланков.

- Куда ни повернись, всюду вы, а? - сказал Фергюсон.

- Я случайно слушал полицейское радио, и тут сообщили про вашу машину. У вас есть в городе свой врач?

- Я по врачам не хожу! - Он гнусаво фыркнул через поврежденный нос. - Послушайте, мне надо выпить. Мы никуда не могли бы заехать?

Я отвез его в гриль-бар ближе к окраине. Полуденные посетители рассосались, и лишь за двумя-тремя столиками несколько человек еще допивали свой обед. Я провел Фергюсона в глубь помещения и порекомендовал ему умыться.

Из уборной он вышел в несколько более пристойном виде и заказал виски со льдом. Я заказал бутерброд с мясом.

Как только официант ушел, Фергюсон наклонил ко мне через столик свое истерзанное лицо. Глаза у него были беспросветно унылыми.

- Что вы за человек? Могу я вам довериться?

- По-моему, можете.

- А вы не просто увиваетесь вокруг в надежде, что вам отвалится кругленькая сумма?

Вопрос был оскорбительный, но я не стал оскорбляться. Ради откровенного разговора стоило кое-что вытерпеть.

- Вполне естественная надежда, верно? Но деньги для меня еще не все, как, возможно, вы уже заметили.

- Да. Вы со мной говорили без экивоков. Хотелось бы мне поверить, что и я могу говорить с вами прямо. - Его голос дрогнул. - Видит Бог, мне надо с кем-то поговорить.

- Валяйте. Моя профессия подразумевает умение слушать и забывать услышанное.

Официант принес виски. Фергюсон жадно припал к бокалу, а потом поставил его со стуком. - Я хочу прибегнуть к вашим профессиональным услугам, мистер Гуннарсон, что гарантирует вашу забывчивость, верно? Без права разглашения и все такое прочее.

- Для меня это вполне серьезно.

- Я не хотел вас задеть. Нет, я отдаю себе отчет, что держался с вами непростительно грубо, когда все это началось. Приношу свои извинения. - Он старался быть сдержанным и обаятельным. Мне он больше нравился несдержанным и естественным.

- Извинения не нужны. Вы были в шоке. Но мы не сдвигаемся с места.

- Сдвинемся, если договоримся. Согласны вы быть моим юридическим советником в этом деле?

- С удовольствием. До тех пор, пока не будут затронуты интересы моей клиентки. Моих других клиентов.

- Каким образом?

- Подробности можно опустить. Моя клиентка находится сейчас в окружной тюрьме. Она оказалась втянутой в дела Ларри Гейнса. Сама о том не подозревая, как и ваша жена.

Его глаза дрогнули.

- И, как вашей жене, - добавил я, - ей приходится терпеть последствия.

Фергюсон с зевком вздохнул.

- Я сегодня видел Гейнса. Вот почему я потерял голову. Послал всякую осторожность к чертям и попытался его нагнать. Только Богу известно, что произойдет теперь.

- Деньги вы отвезли?

- Да. И увидел его. Мне было велено взять картонную коробку, положить в нее деньги и оставить картонку на переднем сиденье, а дверцу не запирать. По их указанию я припарковал машину на Оушен-бульваре неподалеку от пристани и ушел, оставив её стоять там с деньгами внутри. Мне было приказано дойти до конца пристани. Это шагов двести.

- Я знаю. Мы с женой часто там гуляем.

- Ну так вы, наверное, помните, что там установлен платный телескоп. Я не удержался, бросил пятицентовик в щель и навел трубу на мою машину. Вот так я их и увидел.

- Их?

- Его. Гейнса. Он затормозил рядом с моей машиной, забрал картонку и укатил. Будь со мной хорошее охотничье ружье, я бы мог его подстрелить. Надо было взять ружье.

- А его машина?

- Совсем новая, зеленого цвета. Марку точно не назову. Дешевые машины я знаю плохо.

- Так она была дешевой?

- Да. Возможно, «шевроле».

- Или «плимут»?

- Может быть, и «плимут». В любом случае, вылез из нее и взял деньги Гейнс. И тут я взбесился. Просто пролетел по пристани и решил догнать их… его любой ценой. Чем это кончилось, вы знаете.

Кончиками пальцев он легонько потрогал свой распухший нос.

- Вы лжете очень неумело, полковник. Кто был в машине с Гейнсом?

- Никого не было.

Но он отвел глаза. Взгляд его пошарил по комнате и остановился на голове лося на противоположной стене высоко над стойкой. Официант принес мой бутерброд. Фергюсон заказал еще виски - двойную порцию.

Я машинально откусывал и жевал, а мои мысли неслись вихрем, соединяя обрывки фактов. Картина вырисовывалась далеко не полная, но уже вырисовывалась.

- С Гейнсом в машине была ваша жена?

Его голова упала, словно подрубленная.

- Она сидела за рулем.

- Вы уверены, что не обознались?

- Абсолютно.

Официант принес ему виски. Он выпил его, точно цикуту. Памятуя вчерашний вечер в «Предгорьях», я уговорил его не заказывать больше.

- Нам необходимо продолжить разговор, Фергюсон. Но не обязательно здесь.

- Мне здесь нравится. - Его взгляд вновь обежал комнату, уже совсем опустевшую, и вернулся к дружественному лосю.

- Вы охотились на лосей?

- Ну как же. У меня дома есть несколько прекрасных голов.

- А где, собственно, ваш дом?

- Свои трофеи я храню преимущественно в моем охотничьем домике в Банффе. Но ведь вы о другом? Вы хотите знать, где я живу постоянно, но на это трудно ответить. У меня есть дом в Калгари, а в Монреале и Ванкувере я постоянно держу номер в отеле. Но вот дома я себя нигде там не чувствую. - Как многие одинокие люди, он был рад облегчить бремя своего одиночества. - Домом для меня всегда была наша семейная ферма в Альберте. Но теперь это нефтяные разработки - и все.

- Про свой дом здесь вы не упомянули.

- Да. В Калифорнии я себя чувствую совсем чужим. Я приехал сюда в расчете на выгодное помещение капитала. И еще потому, что Холли не хотелось расставаться с Калифорнией.

- И вы поссорились из-за этого?

- Не сказал бы. Да нет. Мне приятно было уступать ей. Мы ведь женаты всего полгода. - Последние минуты он поутих, но мысль о жене словно обожгла его. Он извернулся на стуле, как от удара в пах. - К чему эти вопросы о домах и вообще? Почему мы говорим не о деле?

- Я пытаюсь получить какое-то представление о вас и о всей ситуации. Давать советы в полной темноте бессмысленно. Вы не разрешите задать вам еще несколько личных вопросов о вашей жене и ваших отношениях?

- Хорошо. Может, это даже поможет мне разобраться в собственных мыслях. - Он помолчал, а потом сказал с удивлением человека, открывшего в себе что-то новое и неожиданное: - Оказывается, я эмоционален!

Всегда считал себя сухарем. Холли все это изменила. Не знаю, радоваться или жалеть.

- У вас к ней какое-то двойственное отношение. Горячо - холодно, горячо - холодно, если вы понимаете, что я хочу сказать.

- Прекрасно понимаю. То вскипаю, то замораживаюсь. И оба эти состояния равно мучительны. - Фергюсон не переставал удивлять меня. Он добавил: - Odi et amo. Excrucior. Вы знаете латынь. Гуннарсон?

- Юридическую немного знаю.

- Сам я не латинист. Но моя мать кое-чему меня научила. Это Катулл. «Ненавижу ее, и люблю ее, и я на дыбе». - Он почти взвизгнул, точно его и правда вздернули на дыбу. - Потом сказал низким голосом: - Она единственная, кого я по-настоящему любил. За одним исключением. Но ту я любил недостаточно сильно.

- Вы были женаты прежде?

- Нет. Я успел прийти к убеждению, что брак не для меня. И не надо было отступать. Удача дважды не улыбается.

- Я не вполне понимаю…

- Мне повезло в том смысле, что я сумел разбогатеть. И инстинктивно понимал, что такому человеку, как я, в любви повезти не может. И всегда чурался женщин. Хотя женщины часто вешались мне на шею, но хвастать мне нечем, потому что я прекрасно знаю причину.

- И Холли?

- Вот она нет. Преследователем был я. И очень упорным.

- Как вам случилось с ней познакомиться?

- «Случилось» в строгом смысле слова тут не подходит. Я это устроил сам. Увидел её в фильме прошлой весной в Лондоне - я туда ездил на торговую конференцию - и решил, что обязательно должен с ней познакомиться. Месяца три спустя в июле я проездом оказался в Ванкувере. У меня есть финансовые интересы в Британской Колумбии, и кое-какой моей недвижимости угрожали лесные пожары. В отеле я взял газету и увидел фотографию Холли. Там как раз шел кинофестиваль, где демонстрировался её фильм, и она была приглашена на просмотр. С этой минуты я думал только о том, как с ней познакомиться.

- Не хотите же вы сказать, что влюбились в нее с первого взгляда прямо в кинозале?

- Это кажется глупым и сентиментальным?

- Невероятным.

- Нет, если вы поймете, что я чувствовал. Она воплощала все, чего мне не хватало всю мою жизнь. Все то, от чего я отвернулся в юности. Любовь, брак, отцовство. Чудесная девушка, которую я мог бы назвать моей. - Он словно погрузился в грезы, в розовые сентиментальные грезы того сорта, что вспыхивают как целлулоид и запорашивают глаза жгучим пеплом.

- И вы почувствовали все это, просто увидев её на экране?

- Не только. Но этого я бы не хотел касаться.

- По-моему, у вас нет выбора.

- Но зачем? Та девушка никакого касательства к Холли не имеет. Разве что Холли мне её напомнила.

- Расскажите мне про ту девушку.

- Копаться в этом теперь слишком поздно и бессмысленно. Просто девушка, с которой я сошелся двадцать пять лет назад в Бостоне, когда учился в Гарвардской коммерческой школе. Одно время я думал на ней жениться, а потом решил, что не стоит. Возможно, зря. - Он смотрел в свой бокал, поворачивая его так и эдак, словно волшебный хрустальный шар, который показывал прошлое вместо будущего. - Холли была как второе воплощение той девушки из Бостона.

Он умолк, точно забыв, что я сижу напротив него.

- И вы сумели познакомиться с Холли, - подсказал я.

- Да. Это было несложно. В Ванкувере у меня большие связи, в том числе и с устроителями фестиваля. В её честь был устроен банкет, и меня посадили на почетное место рядом с ней. Она была обворожительна и так… так юна… - Его голос дрогнул, не вызвав у меня никакой жалости. - Словно мне был дан шанс снова стать молодым.

- Видимо, вы сумели его не упустить.

- Да. Мы с самого начала понравились друг другу - без всяких сложностей, открыто, по-дружески. Она ничего про меня не знала. Просто сосед за столом с какими-то деловыми интересами. В этом и была вся прелесть. Про мои деньги она узнала только после того, как мы начали постоянно видеться, - О своих деньгах Фергюсон говорил словно о заразной болезни.

- Вы в этом уверены?

- Абсолютно, - Он энергично закивал, точно убеждая себя. - Холли не знала, кто я, пока не выяснилось, что она едет в Банфф. Я пригласил её остановиться в моем охотничьем домике, - ну, разумеется, не одну. У нас образовалась небольшая компания, и мы поехали в собственном вагоне одного моего знакомого. Удивительная была поездка! Я чувствовал такое волнение от того лишь, что она рядом. Нет, не в сексуальном смысле. - Глаза Фергюсона становились тревожно-виноватыми всякий раз, когда он касался этой области. - Я бывал близок со многими женщинами, но к Холли я чувствовал совсем другое. Она сидела в вагоне у окна, точно золотое видение. Я стеснялся смотреть на нее в упор и глядел на её отражение в стекле. Следил за её отраженным лицом, а сквозь него скользили горы, и фоном были тоже горы. У меня возникло ощущение, что вместе с ней я погружаюсь в самое сердце жизни, в золотой век… Вы понимаете?

- Не очень.

- Я и сам толком не понимаю. Знаю только, что прожил двадцать пять лет без этого ощущения. Двадцать пять лет делал что-то, наживал деньги, приобретал недвижимость. И вдруг Холли стала причиной, смыслом всего. И она поняла, когда я вот так объяснил ей. Мы уходили вдвоем далеко в горы. Я изливал ей душу, и она понимала. Она сказала, что любит меня и разделит мою жизнь.

Шок и виски воздействовали на него, как вакцина правды. В его голосе не было и тени самоиронии, ничего, кроме трагической иронии обстоятельств. Он построил свой недолгий брак на грезах и пытался убедить себя, что мечта была реальностью.

- Разделит и ваши деньги? - спросил я.

- Холли вышла за меня не ради денег, - упрямо возразил он. - Не забывайте, она же была восходящею кинозвездой с большим будущим. Правда, студия связала её очень невыгодным контрактом, но, останься она в Голливуде, ей был бы обеспечен денежный успех. Её агент говорил мне, что она обязательно станет звездой первой величины. Но ее-то не интересовали ни деньги, ни жизнь, какую ведут знаменитые киноактрисы. Она хотела приобрести культуру, стать по-настоящему образованной женщиной. Мы ради этого и приехали сюда.

Думали вместе учиться, читать стоящие книги, заниматься музыкой и другими искусствами.

Он оглядел убогий ресторанчик так, будто угодил в ловушку. Мне вспомнились задрапированная арфа, белый концертный рояль.

- Ваша жена занималась музыкой серьезно?

Он кивнул.

- У нее ведь есть голос. Я нанял ей преподавателя пения. И преподавателя речи. Ей не нравилась её собственная манера выражаться. Я сам говорю не так уж правильно, но все время должен был её поправлять.

- Все эти уроки - инициатива была её или ваша?

- Вначале только ее. У меня еще есть десяток лет в запасе, но мне не очень понравилось, что мы потратим из них год-два на приобретение культуры и так далее. И согласился только потому, что любил ее, был ей благодарен.

- За что благодарен?

- За то, что она вышла за меня. - Его как будто удивила моя тупость. Озадаченное выражение грозило навсегда застыть на его лице. - Я некрасив, я немолод. Собственно говоря, вряд ли у меня есть право винить её за то, что она сбежала от меня.

- Но, может быть, это и не так. Гейнс, скажем, держал её под прицелом.

- Нет. Я же видел, как он вышел из машины. Она сидела за рулем и ждала его.

- Ну так у него есть над ней еще какая-то власть. Она давно с ним познакомилась?

- Когда мы приехали сюда.

- Вы уверены?

Он покачал головой.

- Нет. Возможно, она была знакома с ним раньше и обманула меня.

- А её прошлое вам известно? Откуда она? Какое у нее было детство?

- Тяжелое. Но почему и где оно прошло, я не знаю. Холли не любила говорить о себе. Когда мы поженились, она сказала, что намерена начать новую жизнь и не плакать над разлитым молоком.

- Вы видели её родителей?

- Нет. Я даже не знаю, существуют ли они. Возможно, она их стыдится. И своего настоящего имени она мне не открыла, а вышла за меня под своим профессиональным псевдонимом.

- Она сама вам сказала это?

- Нет. Её агент Майкл Спир. Я познакомился с ним осенью, когда добивался расторжения её контракта. Он был долгосрочный и не содержал почти никаких зацепок.

- Вы не будете возражать, если я поговорю со Спиром?

- Только не рассказывайте ему, что случилось. - Голос Фергюсона стал почти жалобным. Прошлое раскрылось, точно рана, только вместо крови он терял душевные силы и энергию. - Мы должны оградить Холли, заслуживает она того или нет. Если бы мне только удалось вытащить её из жуткой трясины, в которой она увязла…

- Большой надежды на это я не вижу. Но есть еще способ, которого мы не касались. В Лос-Анджелесе я знаю прекрасных частных сыщиков…

- Нет! На такое я не пойду!

Он стукнул кулаком по столику. Его бокал подпрыгнул и звякнул о мою тарелку. Из носа у него снова потекла кровь. Я встал и увел его.

- Едем к врачу, - сказал я в машине. - Вы, наверное, знаете какого-нибудь местного доктора. Если нет, поедем в больницу, в травматологию.

- С какой стати? Я нормально себя чувствую.

- Не будем спорить, полковник. Вы к какому-нибудь врачу здесь обращались?

- Я к врачам не хожу. Эти сволочи убили мою мать! - Голос у него звучал напряженно и пронзительно. Возможно, он это услышал, потому что добавил уже спокойнее: - Холли раза два была в больнице в Буэнависте.

- Очень хорошая больница. А кто её врач?

- Тип по фамилии Тренч.

- Вы не ошибаетесь?

- Нет, доктор Тренч. - Он вопросительно посмотрел на меня. - А он что, шарлатан?

- Отнюдь. Он врач моей жены. Лучший акушер в городе.

- А ваша жена ждет… - Тут он полностью осознал все и не договорил.

- Да, - ответил я. - А ваша?

- Не знаю. Мы об этом никогда не говорили.

Я все больше убеждался, что не говорили они об очень многом.

17
Я заставил Фергюсона войти в больницу и записал его к хирургу-травматологу доктору Руту. Там у них все поставлено на широкую ногу и буквально для каждого человеческого органа имеется свой особый врач. Я оставил Фергюсона в приемной, предупредив, что вернусь за ним через полчаса. Он сел на край кожаного кресла с прямой спинкой, держа спину не менее прямо, точно каменное изваяние на старинной гробнице.

Когда я вошел в свою приемную, миссис Уэнстайн подняла глаза на часы.

- Почти два, мистер Гуннарсон. Надеюсь, вы хорошо перекусили?

- Спасибо за напоминание. Будьте так добры, позвоните моей жене и скажите, что я не успею заехать домой.

- Полагаю, она уже это поняла.

- Но все равно позвоните, хорошо? А потом соедините меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллс. - Я продиктовал адрес, который дал мне Фергюсон. - Думаю, телефон вам даст справочная. Я буду ждать в кабинете.

Закрыв дверь, я сел за свой письменный стол, положил на него старую газетную вырезку из бумажника Ларри Гейнса и в алфавитном порядке переписал все упомянутые в ней фамилии: Ван-Хорн, Вуд, Дотери, Дреннен, Занелла, Мак-Наб, Рош, Спенс, Треко, Хейнс. У меня уже сложился план.

Зазвонил телефон.

- Мистер Спир на проводе, - сказала миссис Уэнстайн.

Одновременно мужской голос произнес:

- Майкл Спир слушает.

- Говорит Уильям Гуннарсон. Из Буэнависты. Я адвокат. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

- Не сейчас. Я в телецентре. Моя секретарша дала станции этот номер. А в чем дело?

- Оно касается вашей клиентки. Холли Мэй.

- Что Холли нужно?

- Это не телефонный разговор, - ответил я как мог интригующе. - Нельзя ли нам поговорить лично, мистер Спир?

- Пожалуйста. После трех я вернусь к себе в контору. Вы знаете адрес? Рядом с бульваром Санта-Моника.

- Спасибо. Приеду.

Я повесил трубку и отнес миссис Уэнстайн свой список.

- У меня для вас небольшая работа. Если повезет, она займет четверть часа. Но не исключено, что и весь день, и еще несколько часов завтра. Пожалуйста, ничем другим не занимайтесь, пока не доведете её до конца.

- Но мне необходимо заполнить для мистера Милрейса кипу налоговых деклараций.

- Подождут. Это дело не терпит ни малейшей отсрочки.

- Почему?

- Я объясню, когда оно кончится. Может быть. Не исключено, что вопрос идет о жизни или смерти.

- Правда?

- Вот в чем ваша задача. В пятьдесят втором году перечисленные здесь люди жили в каком-то небольшом городке. Надеюсь, что в Калифорнии. Название городка я не знаю. И мне необходимо его установить. Название городка.

- Вы это уже сказали. - Мисс Уэнстайн явно заинтересовалась. - Так что я должна сделать?

- Отправляйтесь с этим списком в телефонную компанию и сверьте его с их загородными справочниками, предпочтительно небольших городов. Найдите такой, где будут фигурировать эти фамилии, хотя бы значительная их часть. Начните с ближайших.

Она пробежала список глазами.

- А имена?

- Имена роли не играют. Когда найдете группу этих фамилий в одном справочнике, выпишите для меня адреса.

- Вряд ли это будет так уже просто. С пятьдесят второго года много воды утекло, а люди теперь все время переезжают.

- Я знаю. Но все-таки попытайтесь. Это правда крайне важно.

- Можете на меня положиться.

Фергюсон ждал меня в тени козырька у входа в больницу. Глаза его хранили все то же невидящее выражение. Он, казалось, не замечал ничего вокруг себя. Хотя мы говорили с ним на более или менее одном языке, я вдруг понял, насколько он чужероден в Южной Калифорнии.

А то, что с ним происходило, удвоило эту чужеродность.

Я перегнулся через сиденье, чтобы открыть дверцу машины.

- Как ваш нос?

- Мне не до носа, - ответил он, усаживаясь рядом со мной. - Я разговаривал с этим вашим доктором. С Тренчем.

- Что он сказал?

- Моя жена на третьем месяце беременности. Ребенок скорее всего Гейнса.

- Это Тренч сказал?

- Естественно, я его не спрашивал. Но и так очевидно. Неудивительно, что она решила бежать с ним. Неудивительно, что им понадобились деньги. Ну, теперь они у них есть. - Он свирепо улыбнулся неизвестно чему. - Отчего она попросту не попросила у меня денег? Я бы дал.

- Дали бы?

Он разжал кулаки и взглянул вниз на ладони.

- Я мог бы и убить её. Когда я гнался за ними сегодня, то думал убить их обоих. И тут увидел на перекрестке этот прицеп. И на секунду принял решение покончить с собой. Но рефлексы оказались сильнее. - Он топнул правой ногой. - Мужчине стыдно признаваться в подобном.

Он не объяснил, в чем именно - в мысли о самоубийстве или в неспособности привести её в исполнение.

- На три часа у меня назначена встреча с Майклом Спиром. Завезти вас домой? Это почти по дороге. Объяснение в дорожную полицию можно представить позднее.

- Да. Лучше я вернусь домой. Вдруг они снова позвонят.

Я включил передачу и свернул в сторону шоссе.

- А вы хотя бы примерно представляете, куда они поехали?

- Нет. И пожалуйста, ничего не выдумывайте. У меня нет ни малейшего желания, чтобы их выследили. Вы поняли? Я не хочу, чтобы с ними что-нибудь сделали - ни с ней, ни с ним.

- Это вряд ли исполнимо.

Он словно не услышал меня, вновь уйдя в свой душевный разлад, стараясь побороть одолевавшее его смутное ощущение вины.

- Видите ли, я виню себя почти так же, как и ее. Мне не следовало уговаривать её выйти за меня замуж. Она принадлежит другому поколению, ей требуется кровь помоложе. И я был мечтательным дурнем, когда вообразил, будто могу что-то предложить молодой красивой женщине.

- Очень альтруистичная позиция, Фергюсон, но, боюсь, не слишком разумная.

- Это касается только меня и моей… моей совести.

- Не совсем. Гейнс - заведомый преступник, которого разыскивает полиция, - сказал я в ответ на его яростный и раненый взгляд. - Нет, я не обманул вашего доверия и в полицию не обращался. Гейнса разыскивают по другим делам, в частности за кражу со взломом. Если вашу жену задержат вместе с ним, расплачиваться придется очень дорого по всем статьям. А то, чего вы желаете или не желаете, для исхода никакого значения не имеет.

- Конечно, я не могу взять на себя ответственность за то, что с ней случится в дальнейшем. - И у его великодушия оказались пределы, отчего оно сразу внушило мне больше доверия. - Я просто отказываюсь способствовать их поимке.

- Может быть, и это стоило бы взвесить. Не исключено, что вина вашей жены много меньше, чем вы полагаете. Гейнс, судя по всему, умеет втираться в доверие как никто, - один из тех, кто ловко кормит соловьев баснями. Возможно, он наплел ей что-нибудь очень убедительное.

- Холли не дура.

- Каждая женщина становится дурой, безоглядно влюбившись. Насколько я понимаю, вы не сомневаетесь, что они любовники.

- Боюсь, это так. Он несколько месяцев её обнюхивал, а я не вмешивался, хотя все происходило прямо у меня под носом.

- Вы хоть раз застали их in flagrante delicto?

- Ничего похожего. Впрочем, я часто уезжал. И возможностей у них было хоть отбавляй. Он её обхаживал, как профессиональный сутенер. Целые вечера они проводили вдвоем в моем доме якобы за чтением пьес.

- Откуда вы знаете?

- Так это и при мне бывало. А в других случаях Холли мне сама говорила. Наверное, боялась, как бы я не узнал помимо нее.

- А как она это вам объясняла?

- Ну… она помогает этому типу развивать его актерское дарование, а заодно и свое собственное. Она утверждала, что ей для работы нужен партнер. - Он хмыкнул. - Конечно, мне не следовало попадаться на такой дурацкий предлог. Но она сумела убедить меня, что он для нее ничто. Я даже думал, что она считает его порядочным пошляком и просто использует в своих профессиональных целях.

Я сделал левый поворот и по виадуку поднялся на магистральное шоссе над железнодорожным районом.

- У них были общие профессиональные планы?

- Насколько я знаю, нет. Холли хотела со временем попробовать свои силы в театре.

- И с тем, чтобы вы финансировали постановку?

- Пожалуй, да.

- Она когда-нибудь убеждала вас поддержать Гейнса в финансовом смысле?

- Нет. Она знала, как я смотрю на этого подонка. Дешевый сутенер.

- Она платила за его общество?

- А зачем бы? И не вижу, что, собственно, вы выясняете.

- Пытаюсь установить, не было ли между ними каких-либо деловых отношений до нынешней операции. Не мог он снабжать её наркотиками?

- Полная нелепость! - презрительно бросил он.

- И все же не столь невероятная, как то, что она сделала. Забудьте личные чувства и взгляните на ситуацию трезво. Ваша жена бросает богатство, уже находившееся в её распоряжении, бросает человека, который дал бы ей все, чего бы она ни пожелала, и предпочитает разделить судьбу разыскиваемого преступника. Вы можете усмотреть здесь хоть какую-то логику?

- К сожалению, могу! - Его голос звучал жалобно-ворчливо, возможно потому, что тампон в носу делал его высоким и пронзительным. - Причина во мне. Я ей физически противен.

- Она когда-нибудь вам это говорила?

- Это говорю я! Другого объяснения нет. Она вышла за меня ради денег, но даже они не смогли её удержать.

Я искоса взглянул на него. Страдание ухмылялось сквозь плоть его лица, точно череп.

- Я был просто грязным старикашкой, который её лапал. У меня нет на нее никаких прав.

- Но все-таки вы не совсем столетний старец. Сколько вам лет?

- Не будем об этом.

- Пятьдесят?

- Больше.

- А сколько у вас денег?

Его глаза подернулись пленкой, как у птицы.

- Об этом надо спросить моего старшего бухгалтера.

- Все-таки ответьте мне примерно, чтобы я мог оценить картину. И поверьте, я не выуживаю сведения в надежде назначить гонорар побольше. Давайте сразу определим его в пятьсот долларов, если вас такая цифра устроит.

- Хорошо. - Он даже улыбнулся, - Думаю, в случае необходимости я могу реализовать десять - двенадцать миллионов. Но почему это вас интересует?

- Если бы ваша жена думала о деньгах, она могла бы забрать у вас куда больше двухсот тысяч. И не делясь с Гейнсом.

- Каким образом?

- Разведясь с вами. Это ведь случается чуть ли не ежедневно. Или вы не читаете газеты?

- Я не давал ей никакихоснований.

- Ни единого раздраженного слова?

- Практически нет. Я безумно любил жену. И сейчас люблю, если сказать правду.

- Позволили бы вы ей вернуться, появись такая возможность?

- Не знаю. Но думаю, что да. - Его голос изменился, как изменилось выражение глаз, когда я упомянул про деньги. Мы уже свернули с шоссе и приближались к дороге между живыми изгородями, которая вела к его дому. - Только трудно вообразить, что она может вернуться.

Но он наклонился вперед, словно подгоняя машину в бессознательной лихорадочной надежде.

Когда он вышел из машины, плечи его поникли. Дом на обрыве выглядел покинутым.

Вдали над морем пунктирной линией летела птичья стая, словно разорванная на части фраза, смысл которой остается не вполне внятным.

И всю дорогу до Беверли-Хиллс я думал об этих птицах. На таком расстоянии я не сумел определить их вид. В это время года некоторые морские птицы мигрируют, только я точно не знаю, куда и почему.

18
Здание было длинным, низким, и от улицы его почти загораживали искусно расположенные зеленые насаждения. Пастельно-розовые стены, двери цвета лаванды, выходящие наподобие террасы. На одной из них со вкусом маленькими буквочками были выведены имя и фамилия Майкла Спира - точно строка супермодернистского стихотворения.

Так называемая контора-студия, внушающая, что здесь все дела ведутся строго эстетично. Секретарша в приемной подкрепляла впечатление: матиссовские линии фигуры, голос как скрипки на брачном пиру. Этим голосом она и сообщила мне, что мистер Спир еще не вернулся из своих утренних разъездов. Мне назначено?

Я ответил, что да - на три часа. Она взглянула на часы, погруженные в золотистое дерево стены. На циферблате не было ни единой цифры, но часы слегка намекали, что сейчас десять минут четвертого.

- Видимо, мистера Спира задержали. Я ожидаю его с минуты на минуту. Вы не присядете, сэр? А как было ваше имя?

- Уильям Гуннарсон. И осталось тем же.

Она бросила на меня взгляд вспугнутой лани, но сказала только «благодарю вас, сэр». Я осторожно сел на сооружение из полированных дощечек и стеклянных трубок, но оно оказалось вполне удобным. Девица вернулась к своей электрической машинке и принялась играть на клавиатуре, как котенок.

Я сидел и разглядывал ее. Волосы у нее были рыжевато-каштановыми, но в остальном она поразительно походила на Холли Мэй. Этот феномен я замечал и прежде: целые поколения девушек выглядели как кинозвезды того времени. Быть может, они подделывались под киноактрис. Быть может, киноактрисы подделывались под некий общий идеал. А быть может, киноактрисами они стали потому, что уже походили на некий общий идеал.

Мои глаза все еще были обращены на девицу, хотя почти её не видели. Под моим пристальным взглядом она начала утрачивать равновесие. Все в ней - покрытые лаком волосы, оттененные голубизной веки, ярко-карминные губы, настойчиво требующая внимания грудь - ну, словом, все предназначалось для того, чтобы привлекать и удерживать взгляды. Однако девушка за выставкой этих приманок чувствовала себя неловко, когда они срабатывали: рекламы косметических средств не объясняли, что делать дальше.

Зеленые глаза поглядели на меня с оборонительной суровостью. И совсем иной голос - её собственный - произнес:

- Ну?

- Извините, я не хотел быть назойливым. Но меня поразило ваше сходство с одной…

- Я знаю. С Холли Мэй. Я это от всех слышу. А пользы?

- Вы хотите стать актрисой?

- Не хотела бы, так меня бы здесь не было. А сидела бы я у себя дома в Индиане, рожала бы детей, - Брачные скрипки в её голосе потеряли настрой. - А вы снимаетесь?

- Я был звездой семейного альбома. Но и только.

- «Семейного альбома»? В первый раз слышу. А на экраны он вышел?

- Я храню его дома. В сундуке, - ответил я. - Семейный альбом. Для фотографий.

- Вы что - острите?

- Не слишком удачно. Простите меня.

- Ничего, - сказала она великодушно. - Мистер Спир говорит, что у меня совсем нету… нет чувства юмора. - Сдвинув бровки, она поглядела на часы. - Не понимаю, что могло его так задержать.

- Не страшно, я не спешу. А вы знакомы с Холли Мэй?

- Ну, не то чтобы знакома. Она уехала через несколько месяцев после того, как я устроилась на это место. Но я её видела, когда она приходила и уходила.

- А что она за человек?

- Трудно сказать. Девочки на студии говорили мне, что она по-настоящему симпатичная - простая, не напускает на себя. То есть так они говорили. А меня она всегда держала на расстоянии. По-моему, я ей не нравилась. - Задумчиво помолчав, она добавила: - Может, потому и не нравилась, что я на нее похожа.

Она, когда увидела меня в первый раз, прямо впилась в меня глазами.

И после новой паузы:

- Некоторые даже думают, что я красивей ее. А какая мне от этого польза? Я просила мистера Спира, чтобы он устроил меня её дублершей. А он сказал, что я не знаю, куда девать руки-ноги. И я прошла курс, как стоять, как ходить. В сто шестьдесят долларов обошлось, и только у меня стало получаться, как ей взбрендило бросить кино.

- Да, вам не повезло, - сказал я. - Мне непонятно, отчего вдруг она так решила.

- Замуж захотелось. Но если бы вы его видели, так и вовсе не поняли бы, с чего девушке вздумалось жертвовать карьерой, чтобы выйти за такого. Конечно, говорят, что в Канаде он прибрал к рукам половину тамошней нефти, только сам-то безобразный старый хрыч. Я бы за него не пошла хоть за все деньги в мире.

В голосе и в глазах у нее появилось легкое сомнение. Зеленый взгляд был бессознательно устремлен на меня, но взвешивала она деньги Фергюсона и его привлекательность.

- Так вы знаете полковника Фергюсона?

- Один раз видела. Как-то прошлым летом он явился сюда. Мистер Спир был занят с очень важными клиентами, но разве его это остановило? Вломился в кабинет мистера Спира и затеял спор прямо в присутствии звезды!

- Спор о чем?

- Её студия не хотела, чтобы она вступала в брак. И мистер Спир тоже. Его можно понять. У нее ведь был шанс завоевать всемирную славу. Но ей другое подавай! - Она снова задумалась, - Нет, вы представьте, взять да самой отказаться от такого шанса?

В дверь вошел театрально запыхавшийся мужчина в голубом итальянском костюме и внушающем доверие галстуке. Встав, я сверху вниз взглянул на проплешину в его приглаженных черных волосах.

- Мистер Спир?

- Ага. А вы Гуннарсон. Они записывали на пленку новое шоу, и дама, которую мы называть не будем, впала в истерику, потому что ей не позволили щегольнуть её дурацкими картами. Мне пришлось нежно поглаживать её по плечику, так не удивляйтесь, откуда на мне следы когтей. Идемте же!

Я прошел за ним по коридору со стеклянным потолком в комнату, где вдобавок к кабинетной обстановке имелась кушетка и небольшой бар. Он порхнул к бару, как голубь к родному гнезду.

- Нет, мне необходимо выпить. Разделите компанию?

- Виски на донышке, благодарю вас.

Он налил до краев. Как и себе.

- Садитесь же. Вам нравится мебель? Шторы? Все выбирал я сам. Приют, где можно расслабиться в процессе творчества.

- Вы ведь артист?

- Более чем! - ответил он между глотками виски. - Я творю артистов. Создаю имена и репутации.

Свободной рукой он указал на стену возле письменного стола. С нее смотрели фотографии - дерзкие, робкие, застенчивые, надменные, жаждущие лица актеров. Некоторых я узнал, но Холли Мэй среди них не увидел. Большинство составляли актеры, о которых уже много лет ничего слышно не было.

- Как Холли? - спросил он, читая мои мысли. - Я убрал её фотографию, поддавшись детской обиде. Но храню в ящике. Скажите ей это.

- Скажу, если увижу.

- А я думал, вы её адвокат.

- Я адвокат её мужа.

На мгновение его лицо болезненно посерело, он прикрыл проплешину левой рукой, словно боясь, что с него снимут скальп, если уже не сняли, и одним глотком допил виски. Оно настолько его подкрепило, что он принялся ломать комедию:

- Что ему нужно? Высосать мою последнюю кровь? Скажите, что у меня и капли не осталось. Пусть обращается на медицинский склад!

- Он так скверно с вами обошелся?

- Скверно? Да он меня выпотрошил. Три года трудов - продвигай ее, выбивай для нее роли, оберегай от беды - и все псу под хвост. Чуть она вышла на прямую, ей приспичило выскочить замуж, и обязательно за него! Он человек грубый. Как вы, без сомнения, знаете, раз служите у него.

- Я не служу, а даю ему юридические рекомендации.

- Ах так! - Он налил себе еще виски. - А он им следует?

- Надеюсь, что последует.

- Ну, так порекомендуйте ему нырнуть в Тихий океан и не всплывать. Я знаю одно глубокое местечко с полным набором акул. - Он подкрепился половиной второго стакана. - Валяйте, выкладывайте. Чего ему от меня надо, и во что это мне обойдется?

- Ни во что. Я буду с вами откровенен. - О нет - далеко не до конца! - Я приехал к вам практически по собственному почину. В поисках информации.

- О чем бы?

- О миссис Фергюсон.

Он взвесил мой ответ и пришел к тому выводу, на который я его и наталкивал.

- Ну, и как поживает их брак?

- Не очень. Разумеется, это между нами.

- Разумеется, - ответил он, стараясь скрыть злорадство. - Я знал, что долго это не протянется. Такая девочка, как Холли, с ее-то будущим, связывается с ископаемым. Так кто же с кем разводится?

- Об этом говорить еще рано. Сформулируем так: полковник Фергюсон женился на женщине, о которой не знал ничего. Шесть-семь месяцев спустя он решает навести справки о её прошлом. И я подумал, что вы могли бы тут помочь.

- С клиентами я так не поступаю. Даже с бывшими. А кроме того, - добавил он с кривой улыбкой, проводя ладонью по макушке, - что мне с этого перепадет?

Глаза у него были рыбьи, и я без всяких угрызений вываживал его, как рыбу.

- Она ведь связана с вами контрактом? Если будет работать?

- А зачем ей работать, когда она за развод отхватит куш?

- Если на развод подаст он, никакого куша ей не видать. И уж тем более если брак признают недействительным.

В нем вновь взыграло тайное злорадство. И он ощутил родство наших душ.

- Ах вот что? Как, вы сказали, ваше имя? Билл?

- Билл,

- Зовите меня Майклом, Билл. - Он обошел письменный стол и плюхнулся во вращающееся кресло. - Так какие сведения тебе требуются?

- Да все, что вам известно. Её семья, интересы, характер, привычки, мужчины в её жизни.

- Черт! - сказал он. - Такой свиньи я ей подложить не могу. Своим клиентам я верен. С другой стороны, ей же лучше, если она снова начнет сниматься. Такой девочке вредно ломать свою карьеру. Черт, я окажу ей услугу, и кино тоже. Но если она узнает, тогда что?

- Не узнает. Даже Фергюсон от меня ничего не услышит. Все это строго для общего ориентирования.

- Будем надеяться, Билл. Я же искренне к девочке привязан. И не хотел бы, чтобы между нами пробежала черная кошка. Ты понимаешь?

- Понимаю. Отлично понимаю, Майкл.

- Вот и хорошо. Мы друг друга понимаем. Если ты на меня сошлешься, я буду все отрицать. - Но сведения, которыми он жаждал поделиться, уже пузырились на его губах. - Для целей развода, полагаю, тебе всего интереснее узнать, спала ли она с кем ни попадя.

- Не только. Но это тоже. Так как же?

- Ничего сенсационного. Мужчины ей нравились. Большинство её друзей были люди в возрасте.

- Назвать какие-нибудь имена вы можете?

- А зачем они - если это для общего ориентирования?

- Вы же сказали, что должны были оберегать её от беды?

- Естественно. Одна из моих обязанностей по отношению ко всем клиентам. Я, Билл, стараюсь быть им вторым отцом. А у Холли нет отца, который мог бы давать ей советы.

- Так от какой беды вы её уберегли?

- Она совсем не умеет обращаться с деньгами. В неделю получала всего четыре сотни. А разные фантазии при маленьком жалованье сильно подрывают кредит. Вот у нее и были всякие неприятности с кредитом.

- Долги?

Он кивнул.

- На что она тратила деньги?

- Больше всего на одежду и побрякушки.

- И наркотики?

Он прищурился на меня:

- Билл, ты не любитель валять дурака, а?

- Нет, Майкл. Так она употребляет какие-нибудь наркотики?

- Сомневаюсь. Хотя категорически утверждать не могу. Их ведь употребляют люди, про которых такого никак не подумаешь.

А у тебя есть причины подозревать наркотики?

- Ничего определенного. Просто пришло в голову.

- А почему, можно спросить?

- Ну, во-первых, это основание для расторжения брака. Нет, в суд мы обращаться не намерены. Нам просто нужен какой-нибудь рычаг.

- Понятно, понятно. - Он вновь ощутил во мне родственную душу. - Вот только на наркотики лучше не рассчитывай. Я ведь за этим слежу. И работать с наркоманом не буду, это против моей профессиональной этики. Разве что он… или она уже… - Он запнулся в поисках нужного слова.

- Уже добились успеха?

- Во-во, уже утвердились. Тогда ответственность лежит не на мне.

- А когда вы взяли Холли, она уже утвердилась?

- Черт? Нет, конечно. Ноль без палочки. Вот что меня бесит. Ни одной приличной роли ни разу не получила. А имущество - только одежда, что на ней. Но я разглядел в ней что-то. У меня на талант глаз особый. Я распознал что-то свое, единственное, и взращивал, как цветок. - Голос его обрел напевную лиричность. - Я научил её говорить. Я её пигмалионизировал.

- Что-что?

- Пигмалионизировал ее. Это литературная аллюзия. Из одной пьесы. Ну, будто ты Бог, понимаешь? Я ей даже имя дал. И биографию.

- А своей у нее разве не было?

- У кого же её нет? Только свою она утаивала. Ни словечка, кто её родители или откуда она. Если у нее есть близкие, она их стыдится. А может, опасалась, что они ей помешают. Когда я попробовал её расспросить, она заперла роток на замок. - Он помолчал, рассеянно листая лежавший перед ним номер «Голливуд вераити». - А может, боялась их. Вела она себя так, словно чего-то опасалась.

- И вы о них совсем ничего не знаете?

- Ровным счетом ничего, Билл. Насколько мне известно, ни от каких родственников известий она не получала и не желала получать. Все документы она подписывала Холли Мэй.

- А её настоящая фамилия?

- Дай-ка вспомнить! - Он сморщил физиономию, как шимпанзе. - Фамилия нечастая, но для серьезных ролей абсолютно неподходящая.

Холли Мэй я подобрал в масть образу, который творил для нее. - Он умолк. - Дотти… - сказал он затем. - Дотери. Д-о-т-е-р-и. - И увидел, как я переменился в лице. - Говорит о чем-нибудь?

- Не исключено, - ответил я любезно. (Дотери - одна из фамилий в списке миссис Уэнстайн!) - Вы сказали, что большинство друзей Холли, её друзей-мужчин, были много старше нее?

- Совершенно верно. Ей нравилось отцовское внимание. У многих актрис так, не знаю почему.

- А молодых людей в её жизни не было?

- Были, конечно. Электрой её не назовешь. Время от времени я встречал её и с куда более молодым эскортом. Некоторое время она очень интересовалась одним мальчиком. Мне она не докладывала, но я не слепой.

- Когда это было?

- Вместе я их видел прошлой весной и летом в клубах. Терлись коленями под столиком, ну и прочее в том же духе. Сколько времени это продолжалось, не знаю.

- А его фамилия?

- Не помню. Она нас познакомила, когда я столкнулся с ними в Лас-Вегасе. Но я не обратил на него внимания. Так, еще один бездельник. Сторож на автостоянке со смазливой рожей.

- Имя Ларри Гейнс вам слышать не случалось? Или Гарри Хейнс?

- Точно не скажу. Может быть. - Он тщательно выбирал слова.

Я достал фотографию Ларри Гейнса, встал и положил её на «Вераити».

- Вы его узнаете?

Спир вгляделся в снимок:

- Это он.

- Что они делали в Лас-Вегасе?

- Занимались музыкой.

- Вы это точно знаете?

- Логический вывод. Я сидел с Холли за рюмкой у нее в номере. Вваливается красавчик - у него был свой ключ. Уже собрался мне врезать, но тут Холли объяснила, кто я. - Он ухмыльнулся. - Её персональный евнух.

- Очень интересно.

- Почему? Или это еще продолжается? Они по-прежнему занимаются музыкой?

- На такой вопрос мне лучше не отвечать.

- Ну и хорошо, Билл. Всегда восхищался людьми, которые умеют молчать. И полагаюсь на тебя. Если из этого разговора что-то воспоследует, так его никогда не было. Мы друг друга в жизни не видели.

Меня это вполне устраивало.

19
Машины на Уилтшире и Сан-Висенте то рвались вперед, то еле ползли. До своей конторы я добрался только в начале шестого. Белла Уэнстайн ждала за своим столом. Она улыбнулась мне довольно криво.

- Мне очень жаль, мистер Гуннарсон, но с вашим списком я ничего не выяснила. Телефонная компания выставила меня за дверь ровно в пяты.

Отказаться от своей идеи мне было невыносимо. Вероятно, я подсознательно искал оправдания тому, что скрываю от Уиллса существенные сведения.

Миссис Уэнстайн посмотрела на мое лицо и сочувственно сморщила свое.

- Если это действительно так важно, то, пожалуй, я знаю, где могу найти нужные книги. У Вельмы Копли в справочной есть полный набор.

- Обратитесь к ней, хорошо? Это правда, очень важно. Говоря между нами, это первое по-настоящему важное дело в моей жизни.

- Ну, так я сейчас и попробую. - Она встала и взяла со стола свою сумочку. - Да, совсем забыла! Вам звонил какой-то доктор Саймон. Просил передать, если вы хотите с ним поговорить, то он едет домой обедать, а потом вернется в больницу.

- А что он установил, не сказал?

- Нет. Это доктор миссис Гуннарсон?

- Господи! Нет, конечно! - При одной мысли об этом у меня мороз по коже прошел. - Её ведет Тренч.

- Я так и думала.

- Доктор Саймон - патологоанатом и производит вскрытия для полиции. Я пообедаю, поговорю с ним и встречусь с вами здесь.

Салли сидела в гостиной под торшером с голубым вязаньем на коленях. Она считала петли и не подняла глаз. В мягком свете она выглядела собственным портретом кисти какого-нибудь прерафаэлита.

Я стоял и смотрел на нее, пока она не кончила считать.

- Никогда мне не выучиться вязать по-настоящему, - сказала она. - Nimmer und nimmermehr.

А от тебя помощи никакой. Нависаешь надо мной и хихикаешь.

- И не нависаю, и не хихикаю. - Нагнувшись, я поцеловал ее. - А просто думал, какой я счастливец, что у меня есть ты и я иду домой к тебе. И как только мне удалось заманить тебя в ловушку брака!

- Ха! - ответила она со своей изумительной медленной улыбкой. - На хитрости пускалась и капканы расставляла я. Ты даже понятия не имеешь. Но все равно, ничего чудеснее ты мне сказать не мог. Наверное, день у тебя был хороший.

- День был на редкость паршивый, если сказать правду. Самый путаный и сумасшедший день в моей жизни. И хорошо мне сейчас по контрасту.

- Так и сыплем пышными комплиментами! - Она одарила меня долгим всепроникающим взглядом. - Ты здоров, Уильям?

- Совершенно здоров.

- Нет, я серьезно. Ты какой-то осунувшийся и сосредоточенный.

- Сосредоточен я на тебе.

Но прозвучало это фальшиво. Я снова поискал её губы, но она отстранила меня и принялась изучать. Чувствовать на себе эти серьезные ясные глаза было удивительно приятно, но я занервничал. По-моему, я испугался, что в моих глазах она прочтет много лишнего. Мысль о Спире ударила мне в голову, как скверный запах.

- Что случилось сегодня, Билл?

- Много всякой всячины. Всей ночи не хватит рассказать.

- Так у нас же есть вся ночь… - Тон был чуть вопросительный.

- Боюсь, что нет, радость моя. Мне надо будет уехать, как только мы пообедаем.

Она сдержала рвущийся протест и заморозила его у себя на лице.

- О!… Ну… Обед в духовке, можем сесть за стол хоть сию минуту.

- Я вовсе не так тороплюсь, - ответил я и тем не менее посмотрел на часы.

- А куда тебе надо?

- Будет лучше, если я не отвечу.

- Во что ты впутался, Билл?

- Ни во что. Обычное дело.

- Не верю. С тобой что-то случилось. С самим тобой.

- Только косвенно. Я столкнулся с парой необычных ситуаций, с необычными людьми. Ну, и в тот момент они меня встревожили. Но все прошло.

- Ты уверен?

- Не трать на меня материнских забот!

Я думал сказать это шутливо, а вышло резко. В воздухе стояли губительные миазмы, они просачивались внутрь и жгли глаза, как невидимый смог. Я не хотел, чтобы он коснулся Салли, я не хотел, чтобы она даже подумала о нем.

Но она заморгала, словно её глаза ощутили его едкость.

- Избави меня Бог окружать тебя материнскими заботами! Ты уже большой мальчик. А я большая девочка, правда? Большая, большая, большая!

Она отодвинула вязанье резким движением, которое меня напугало. До меня начало доходить, что мои нервы перенапряжены. Как и ее.

- Дай-ка мне руку, - сказала она. - Матерь Гуннарсон хочет встать. Нет, это не землетрясение, друзья и соседи, это просто Матерь-земля Гуннарсон возносится из кресла. Алле-оп!

Она ухватилась за мою руку и с улыбкой встала, но весело не было ни ей, ни мне. Она тяжело побрела на кухню. Моя удача взлетела у меня в мыслях, как золотая монета, и с пронзительной ясностью я увидел её оборотную сторону: в Салли и под её сердцем сосредоточивалось все, что было мне дорого в мире. Мой мир висел на тоненькой пленке.

Я пошел в ванную умыться. Я мыл руки и лицо, словно совершая ритуал, и не смотрел на себя в зеркале над раковиной. Салли крикнула из кухни:

- Суп на столе! То есть будет, когда ты доберешься до стола, копуша.

Я пошел на кухню.

- Сядь. Дай я за тобой поухаживаю. Тебе пора поберечь себя.

Она сверкнула улыбкой через плечо.

- Не трать на меня отцовских забот. Доктор Тренч сказал, чтобы я двигалась и хлопотала столько, сколько мне хочется.

Так вот: мне хочется. Я люблю тебя кормить.

Она пронесла мимо меня две тарелки с дымящимся супом.

- Лапшу я сама сделала, - продолжала она, когда мы сели за стол. - Весь день сушила её на решетке холодильника. Не спорю, получилась она толстоватой, но выяснилось, что нужна гигантская сила, чтобы раскатать лапшу тоненько. На вкус ничего?

- Отлично. Я люблю лапшу потолще.

- Во всяком случае суп не из банки, - заявила она горячо. - Доедай. А потом будет жаркое по-испански.

- Ты становишься великой кулинаркой.

- Ага. Смешно, правда? Я же терпеть не могла готовить. А теперь у меня от всяких идей отбою нет. Пусть даже я не умею вязать.

- Погоди, пока не обзаведешься пятью или шестью. К тому времени ты будешь вязать, как художница.

- Ни пятью, ни шестью я обзаводиться не собираюсь. Мой предел - трое. Трое уже орда. И в любом случае, слишком уж это окольный способ учиться вязать. Как у Чарлза Лэма.

- Кого-кого?

- Чарлз Лэм об изобретении жареной свинины. Всякий раз, когда им хотелось жареной свинины, они сжигали хлев. Будет дешевле и проще брать уроки вязания. Подумай только, какая экономия на докторских счетах, не говоря уж о нагрузках на мой костяк.

- Ешь суп, - сказал я. - Твой костяк надо укреплять. Я съел все до последней капли, а ты ни ложки не съела.

Она виновато покосилась на полную тарелку.

- Знаешь, Билл, я эту лапшу есть не могу. Я так долго её готовила, что у меня к ней какое-то материнское чувство. Может быть, испанское жаркое во мне таких личных эмоций не пробудит. С тех пор как я прочла «По ком звонит колокол», Испания у меня особого восторга не вызывает. - Она было приподнялась, но снова села. - Ты не достанешь кастрюлю из духовки? Я что-то скисла немножко.

- Я знаю. Ты всегда много говоришь, когда скисаешь. - Я снова посмотрел ей в глаза и заметил, какие они огромные и темные, даже кожа вокруг поголубела. - Сегодня что-то случилось, Салли?

Она закусила пухлую нижнюю губу:

- Я не хотела тебе говорить. У тебя и так тревог хватает.

- Но что произошло?

- Да ничего. Днем кто-то позвонил. Ну и я слегка расстроилась.

- Что он сказал?

- Я даже не знаю твердо, что звонил «он». Он только дышал мне в ухо. Я слышала одно пыхтенье и ни единого слова. Точно какое-то животное.

- А что ты сделала?

- Ничего. Повесила трубку. А надо было что-то сделать?

- Не обязательно. Но если это повторится или кто-то захочет войти - любой незнакомый или малознакомый человек, - тут же звони в полицию. Спроси лейтенанта Уиллса. А если его не будет на месте, попроси, чтобы к тебе прислали кого-нибудь, кроме…

Я замялся. Кроме сержанта Гранады, хотел я сказать. И не смог. А уж тем более не смог предупредить Салли, чтобы она сказала так. Между людьми существует особая солидарность, нерушимая даже при подобных обстоятельствах, - символ веры, от которого нельзя отречься. Предписание закона, что человек невиновен до тех пор, пока его вина не доказана, стало такой же неотъемлемой частью моей души, как и любовь к Салли.

- Кроме кого?

- Без всяких исключений. Вызывай полицию, если кто-нибудь тебя потревожит. И лучше держи дверь запертой.

- Кто-то охотится на нас?

- У меня на руках уголовное дело. И были угрозы…

- Тебе?

- Нескольким людям.

- А телефонный звонок вчера ночью тоже был угрозой?

- Да.

- Так почему ты мне не сказал?

- Мне не хотелось тебя пугать.

- Я не боюсь. Ну, честно. Поезжай, занимайся своей работой, а о себе я сумею позаботиться. Не надо из-за меня тревожиться.

- Ты замечательная женщина.

- Самая что ни на есть обыкновенная. Просто, Билл, ты еще очень мало знаешь о женщинах. Я не слабонервная викторианская дама, хлопающаяся в обморок при малейшем поводе.

У меня в спальне твой армейский пистолет, и если кто-нибудь покусится на Билла Гуннарсона-младшего, я буду драться, как тигрица с очень крепкими нервами.

Говорила она почти спокойно, но глаза у нее сверкали, а лицо раскраснелось.

- Не кипятись, Салли. Ничего случиться не может. Я обошел стол и прижал её голову к своей груди. Бесценное золотое руно у меня между ладонями. Смерть прищурилась на нее сквозь пленку, точно громила в резиновой маске. Но я смутно чувствовал, что, сидя дома, уберечь её не смогу. Сохранить то, что у тебя есть, можно лишь им рискуя.

- А знаешь, - сказала она из моих ладоней, - у меня разыгрался аппетит. Не спрашивай, по ком в духовке томится кастрюля, ибо томится она по мне.

20
Доктора Саймона я нашел в секционной. Он раскладывал режущие инструменты на столе из нержавеющей стали. Свет плафона лился на его чистый белый халат, как люминесцентная краска. Под затянутыми в резиновую перчатку пальцами блестели хромированные инструменты - ножи и пилы. На втором столе у стены, почти замаскированный его тенью, под простыней лежал труп.

- Входите, входите, - сказал он равнодушно. - Боюсь, утром вы из-за меня пережили неприятную минуту. Во всех нас одни и те же органы, та же матушка-кровь и кишки, но напоминания об этом нам не нравятся. Предпочитаем воображать, будто мы - оболочка из кожи, наполненная гелием или другой столь же эфирной субстанцией.

- Я был захвачен врасплох.

- Естественно. Шок осознания собственной смертности. Не принимайте близко к сердцу. Я пережил жуткую неделю на первом курсе, когда мы начали вскрывать кадавры.

Против воли я покосился на труп у него за спиной. Из-под простыни высовывалась ступня. Ногти были в крови.

- Я обещал связаться с вами, - говорил Саймон, - когда обследую Бродмена полностью. Кончил я с ним еще днем, но вас трудно поймать.

- Пришлось поехать в Беверли-Хиллс. Я очень вам благодарен и прошу прощения, что так вас затруднил.

- Нисколько. Собственно говоря, я у вас в долгу. Вы спасли меня от ошибки. Нет, при обычных обстоятельствах я бы её не допустил. И все равно обнаружил бы, когда добрался бы до анализа крови. Но ушло бы лишнее время.

- Отчего умер Бродмен?

- Задохнулся.

- Его задушили?

Саймон покачал головой.

- Никаких признаков удушения я не обнаружил. Мышцы шеи не повреждены. И вообще внешних следов насилия, кроме как на затылке, нет нигде. Однако все внутренние показатели удушья налицо: отек легких, некоторое расширение правого предсердия и желудочка, точечные кровоизлияния в плевре. Бродмен, безусловно, умер от недостатка кислорода.

- Но как это произошло?

- Трудно сказать. Не исключен несчастный случай, если Бродмен потерял сознание и проглотил язык, как говорится. Но вероятность этого крайне мала. Когда он попал ко мне, язык, кстати, был в нормальном положении. Я бы сказал, что его лишили воздуха.

- Каким образом?

- Если бы я знал, мистер Гуннарсон! Поскольку он очень ослабел, кто-нибудь мог просто зажать ему нос и рот. Я видывал младенцев, убитых таким способом, однако взрослых людей - никогда.

- Но тогда бы у него на лице остались следы?

- При обычных обстоятельствах почти наверное. Но, как я сказал, он очень ослаб. Возможно, был без сознания. И особых усилий не потребовалось.

- Вы сообщили об этом в полицию?

- Естественно. Лейтенант Уиллс очень заинтересовался. И сержант Гранада не меньше. - Его взгляд ничего не выражал. - Гранада заходил сюда перед обедом.

- По поводу Бродмена?

- Спрашивал он и про Бродмена. Но в основном его интересовал другой труп.

- Донато?

- Жены Донато. Интерес Гранады понятен: её же нашел он.

Меня как током ударило, и я еле устоял на ногах.

- Жена Донато?

- Она самая. Наглоталась снотворных таблеток. Так, во всяком случае, думает Гранада.

- А что думаете вы, доктор?

- Я подожду, пока состояние её внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.

Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.

- А теперь предупреждаю вас заранее, - сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, - вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.

Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.

- Господи! Он хочет её резать? - В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.

- Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.

- Я знаю. Фрэнки слышал по радио.

Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.

- Для чего вам её резать, доктор?

- Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.

- Как она себя убила?

- Знай мы это, мне бы не для чего было её резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.

- При чем здесь Гранада?

- Он её нашел… Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы…

- О чем?

Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:

- О деятельности её мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а её дети стояли возле и плакали.

Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти её сюда в машине скорой помощи. К несчастью, она действительно умерла.

- Прямо как Бродмен, а?

Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.

- Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.

- Почему такая спешка? Они разве и так не знают? - При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.

- Что, собственно, это означает? - Саймон повернулся ко мне. - Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.

- По-вашему, я недоумок? - крикнул Падилья.

- Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, - сказал я. - Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.

Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.

- Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.

- И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел её на улицах и в барах - с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.

- А вы были женаты?

- Нет. Никогда. И уже не женюсь.

Металлическая дверь закрылась за нами. У Падильи был такой вид, будто жизнь была по ту её сторону и она навсегда отрезала его от жизни.

- Сейчас не время принимать решения, - сказал я. - Вернитесь на работу, забудьте про смерть и крушение надежд.

- Уж конечно! А Гранада пусть выйдет сухим из воды?

- Вы как будто твердо уверены в его вине.

- А вы - нет, мистер Гуннарсон?

Ответить было трудно. Уверенность моя со вчерашнего дня поубавилась. Я знал, что Гранада застрелил Донато. Я вполне мог допустить, что он убил Бродмена.

Но мне представлялось невозможным, чтобы он убил Секундину - женщину, которую, по слухам, прежде любил. Да и убежденность Тони в его вине вызвала у меня профессиональную реакцию, то есть сомнение.

- Я вовсе не уверен. Но в любом случае считаю, что вам не следует бросаться такими обвинениями.

- Так-так, - сказал он деревянным голосом. Он задал вопрос человеку, а ответ получил от профессии. Но пока меня это устраивало.

Я предложил Падилье сигарету, он отказался. Я сел на скамью у стены, Падилья остался стоять. Воцарилось неловкое молчание, и продолжалось оно очень долго.

- Может, вы и правы, мистер Гуннарсон, - сказал он наконец. - Этот день у меня тяжелый. Месяц, другой, третий я спокоен, нормален, а потом что-нибудь стрясется, и я теряю голову. По-вашему, может, я с придурью? Когда я был мальчишкой, мне в драках часто по голове попадало.

- Нет, по-моему, вы просто хороший человек.

После нового долгого молчания он сказал:

- Я бы покурил, если вы так любезны. Свои сигареты я забыл в клубе.

Я достал сигарету и дал ему прикурить. Он еще не докурил, когда доктор Саймон открыл металлическую дверь и высунул голову.

- А, вы здесь! Я не знал, будете вы ждать или уйдете. Кое-что я уже установил. Практически бесспорно, что она, как и Бродмен, умерла от удушья.

- Так что же, её газом отравили? - перебил Падилья.

- Это одна из форм удушья. Но их есть несколько. И в данном случае, как было и с Бродменом, все указывает на нехватку кислорода, и только. Такой же отек легких. И опять-таки никаких внешних следов насилия. Мышцы шеи я еще не исследовал и тем не менее полностью убежден, что её удушили. - Саймон вышел в коридор. - Позвоню Уиллсу и продолжу.

Я стоял рядом со столом Саймона, пока он пытался дозвониться Уиллсу, а потом Гранаде. Через пять минут тщетных усилий он повесил трубку.

- Ни того ни другого. Ну да это им не терпелось.

- Но таблетки она приняла? - спросил я.

- По-видимому. Позднее я смогу ответить вам более точно. А теперь мне лучше вернуться к даме, возможно, ей есть что сказать мне еще.

Падилья у двери испепелил его взглядом, возмущенный таким бездушием. Саймон словно бы не заметил. Он вышел, и его резиновые подметки зашептались, удаляясь по коридору.

Я сказал Падилье:

- Поедем домой к Секундине.

Вечерний свет струился по проулку, как алая вода. Ягоды кизильника были цвета маникюрного лака и крови. Мы постучали, дверь открыла сестра Секундины с младенцем на руках.

Она смерила Падилью жестким взглядом.

- Опять ты!

- Опять я.

- Что тебе теперь нужно?

- Спросить тебя кое о чем, Аркадия. Не надо так.

- Я уже ответила на все вопросы. Толку-то что? Старуха говорит, что в больнице захотели её смерти и дали ей смертельные пилюли. Может, и правда.

- В больницах так не делают, - сказал я.

- Откуда мне знать, что они там делают? - Она отодвинула младенца от меня, заслоняя ладонью его личико от моего взгляда.

- Это мистер Гуннарсон, - сказал Падилья. - Он не сглазит маленького. Он адвокат и хочет узнать, что тут сегодня было. - И добавил, обернувшись ко мне: - Это миссис Торрес, сестра Секундины.

Аркадия Торрес пропустила его слова мимо ушей. Её напряженный темный взгляд был прикован к Падилье.

- Что было сегодня? Секундина умерла сегодня. И ты это знаешь.

- Она покончила с собой, приняв снотворные таблетки?

- Она приняла пилюли из больницы, все, сколько их было в пузырьке. Легавый… полицейский сказал, что их там не хватило бы убить ее. Но она ведь умерла, верно?

- Что её толкнуло на такое? - спросил Падилья.

- Она же на своем Гэсе совсем свихнулась. Ну и боялась. А когда её вот так скручивало, она что угодно пила. Миссис Донато говорила, что у нее было susto.

- Вы сказали «что угодно», миссис Торрес. Но что именно?

- А все, что ей под руку попадало. Снотворные пилюли, или микстуру от кашля, или другое что. Её фамилия была в списке во всех аптеках. В запрещенном списке.

- А еще что-нибудь она принимала, если могла достать?

Ее красивый рот с опущенными уголками сжался в жесткую линию. Глаза Мадонны превратились в пыльные стекляшки - такие я наблюдал и у её сестры.

- Я не хочу об этом говорить.

- Она втянулась? - негромко спросил Падилья.

- Да нет. Давно бросила. Может, иногда марихуану покурит на вечеринке.

- Вы упомянули, что она боялась, - сказал я. - Чего?

- Что её убьют.

- И потому постаралась убить себя сама? Где тут смысл?

- Ну, вы не знали Секундину.

- Но вы-то её знали, миссис Торрес. И вы серьезно верите, что она убила себя или пыталась убить?

- Старуха говорит, что так. Она говорит, что моя сестра за это горит сейчас в аду.

- Миссис Донато тут?

Аркадия покачала головой.

- Она пошла к аlbоlаriа .

Она говорит, что семью поразило проклятие и снять его может только аlbоlаriа.

- Вы были здесь, когда её увезли на машине скорой помощи?

- Я их видела.

- Она была еще жива?

- Я думала, что жива.

- Кто вызвал скорую помощь?

- Полицейский.

- Сержант Гранада?

Она кивнула.

- Что тут делал Гранада?

- Он хотел поговорить с ней о Гэсе.

- Откуда вы знаете?

- Она мне сказала. Он прислал ей записку с мальчиком из угловой бакалеи. Но когда он пришел, она уже лежала на кровати и не двигалась. Он вошел и увидел ее.

- А вместе вы их видели?

- После того, как он вызвал машину, видела.

- И она была жива?

- По-моему, она дышала. Но не проснулась.

- Она боялась Гранады?

- Не знаю. Она много чего боялась.

- Отвечай! - резко сказал Падилья.

Она мотнула головой вбок, полуотвернув от меня лицо, и ответила ему по-испански.

- Что она говорит, Тони?

- Она, извините, больше не хочет с вами разговаривать. Когда такое несчастье случается с нами… то есть они не хотят иметь дела с людьми из вашей части города. Вот если вы позволите с ней поговорить мне?

- Конечно. Я подожду в машине.

Я выкурил пару сигарет, следя, как сумерки окутывают Пелли-стрит. По тротуарам по двое, по трое расхаживали смуглые мальчики. Неоновые вывески баров и кафе мерцали на фоне темнеющего неба как ignis fatuus .

Механическая музыка отдавалась в моих ушах точно дальние боевые кличи и стенания. Соперничая с ней, за закрашенными окнами смахивающей на склад церкви загремел хор. Он пел «Позвоните Иисусу по телефону».

Из проулка вышел Падилья. Он двигался с робостью собаки, получившей пинка, и оглядел улицу слева и справа, словно бы не заметив меня. Я вылез из машины.

- Она вам еще что-нибудь сказала?

- Угу. - Он неловко стал на цыпочки, приподняв левое плечо. - Только я не понимаю. Она говорит, что Секундина боялась Холли Мэй.

- Она её назвала?

- Сомневаться все равно не приходится. Точно она. Секундина видела её с Гейнсом и Гэсом Донато позавчера вечером, ну, когда та исчезла. Они устроили в горах вечеринку и накурились.

- Где в горах?

- Аркадия не знает. Ей известно только то, что она слышала от Секундины. У Гэса были связи, и марихуану достал он. Секундина поехала покурить. Она много чего понарассказала сестре. Вечеринка была та еще. Холли затевала ссоры со всеми подряд, кричала, что она самая великая актриса в мире. И что у нее самая красивая фигура в мире. Потом в доказательство разделась донага. Гэс полез к ней, Секундина набросилась на него, а Холли отбила горлышко у бутылки и кинулась к ней.

Не понимаю. Она, выпив, никогда себя так не вела.

Падилья опустил защитное левое плечо и стал на всю ступню.

- Холли курила марихуану?

- Чем-то она одурманилась, это точно.

- От этого люди иногда меняются, Тони. Особенно неуравновешенные.

- Угу. Я знаю, сам пробовал. - Он спохватился. - Ну, давно. Очень. - Глаза у него стали жалкими.

- Где?

- Когда был мальчишкой.

- Здесь, в городе?

- Угу. - Он посмотрел налево и направо. - Я не хотел вам это говорить, мистер Гуннарсон. Мне тут нечем гордиться. Одно время я был в шайке, которая собиралась на ледяном заводе. До того как сообразил, к чему это ведет. Мы курили марихуану, чуть удавалось её раздобыть.

- Вы были тогда знакомы с Гэсом?

- И с ним, и с Секундиной.

- А с Гранадой?

- Угу. И я был там в тот вечер, когда у него с Гэсом завязалась драка. Я бы мог их остановить. В те дни я неплохо боксировал. Но, черт, я не стал вмешиваться. И надеялся, что они хорошо изуродуют друг друга. Только вышло не так.

- А что вы имели против них?

Лицо у него побелело. После паузы он сказал:

- Погодите, мистер Гуннарсон. Вы что, хотите и меня приплести? - Он оглянулся через плечо на полный теней проход. - Это когда было! Я только школу кончил и искал острых ощущений, как всякий мальчишка.

- Как и Гранада?

- Они с Гэсом были другие. Я их всегда ненавидел, сволочей.

- Из-за Секундины?

- Угу. - Кровь снова прихлынула к его лицу, и оно стало сафьяново-красным. - Я её знал еще в школе Святого Сердца. Она в третьем классе училась, а я в шестом. Ясноглазая такая девчушка, веселая и беззаботная. Мать отправляла её в школу в чистом платье, с ленточкой в волосах. Господи, она же была ангелом в живой картине Рождества Христова! А поглядите на нее теперь.

- За это нельзя винить мужчин в её жизни. Люди уходят из детства.

- Под землю они уходят, - сказал он. - Под землю! - И хмуро уставился на тротуар, словно видел под ним геенну.

- Прошу вас, Тони, хорошенько подумайте. Может быть, вы ошибаетесь относительно Гранады?

- Угу, - ответил он медленно, - могу и ошибаться. Я в ком угодно могу ошибиться. Очень жалею, если сбил вас с толку.

Я ничего не ответил. Жалел я много сильнее.

- Может, меня занесло. Слишком уж много всего сразу. У меня бывают дни, когда вся моя проклятая жизнь вдруг встает на дыбы и бьет меня копытами по голове.

Он ударил невидимого противника левой в челюсть. Кривую кулак завершил возле его собственного подбородка. Он повернулся в сторону проулка.

- Куда вы, Тони? Разве вы не вернетесь в бар?

- Аркадия хочет, чтобы я остался у нее. Она засадила Торреса в тюрьму за оставление семьи без средств к существованию. А теперь боится быть одна. Думает, что и сама теперь susto.

- А что такое susto?

- Черная болезнь. Доктор говорит, чисто психологическая. А моя мать говорит, что она от злого духа.

- А чтоговорите вы?

- Не знаю. В школе учили, что никаких злых духов нет. А я не знаю. - Глаза у него были как погасшие фонари.

Он скрылся в проулке, а я поехал к себе в контору. Мысли мои оставались с Тони и Аркадией, замкнутые в смутном мраке между двумя частями города, между двумя магиями.

21
Моя собственная фамилия У. Гуннарсон, написанная по штукатурке стены над моим местом на автостоянке, напомнила мне, где я и почему. Я выключил мотор, прошел к задней двери и собственным ключом отпер ее. В приемной горел свет.

- Я вас разыскивала, - сказала миссис Уэнстайн. Вид у нее был усталый, улыбка поблекла. - Мне кажется, я нашла нужный вам городок. Маунтин-Гроув, примерно в шестидесяти милях отсюда вверх по долине.

Больше половины фамилий сошлось. Адреса я выписала.

Она протянула мне аккуратно отпечатанный список из шести фамилий с названием улицы и телефонным номером. В том числе Аделаида Хейнс, живущая на Канал-стрит. Меня захлестнула волна удовлетворения. Как я нуждался в такой удаче!

- А Дотери не было? - спросил я и повторил по буквам.

- Нет. Правда, книга в справочной довольно старая. Кстати, пока я сидела там, вам звонил какой-то человек. Полковник Фергюсон. Сказал, что просит вас заехать к нему, и дал понять, что дело очень срочное.

- Давно?

- Минут двадцать назад. Я только что вернулась сюда.

- Белла, вы - сокровище.

- Знаю. Погребенное сокровище. А вы все-таки рассказали бы мне, что происходит?

- Может быть, завтра, когда вернусь из Маунтин-Гроува.

Она поглядела на меня с тревогой:

- Домой вы не заедете? Выдержка у миссис Г. железная, но всему есть предел.

- Вы мне оказали огромную услугу. Можно, я попрошу вас еще об одной?

- Знаю. Переночевать у миссис Г. Ничего другого я не ждала.

- Но вы согласны?

- Буду рада, Билл. - Она очень редко называла меня по имени. - И вы себя поберегите. Мне нравится работать для вас всем тревогам и утомительным поручениям вопреки.

Перед домом Фергюсона горели прожектора, отбрасывая черные тени вдоль обрыва и поперек подъездной дороги. На развороте стоял пыльный «форд» последней модели. Мне он показался знакомым, и я заглянул внутрь. Прокатная машина, как свидетельствовала регистрационная бирка. На переднем сиденье лежала летняя шляпа с сияющим солнцем на ленте.

Когда Фергюсон открыл дверь, рядом с ним возник страстный коротышка из Майами. Он спросил у Фергюсона:

- Это кто, вы сказали?

- Мистер Гуннарсон, мой здешний поверенный. Мистер Солемен, мистер Гуннарсон.

- Мы знакомы.

- Верно, - вставил Солемен. - В клубе «Предгорья» на автостоянке. Чего же вы не сказали, что работаете у Фергюсона. Мы прямо на месте все и уладили бы. - Он улыбнулся, не показав зубов.

Фергюсон выглядел обессиленным и несчастным.

- Не будем стоять в дверях, господа.

Мы пошли следом за ним в большую комнату, выходившую окнами на океан. Солемен занял позицию в центре, словно хозяин. При таком освещении вздутие у него под мышкой сразу бросалось в глаза. От нее по габардиновому пиджаку разбегались морщинки.

- В чем, собственно, дело? - спросил я.

Солемен кивнул Фергюсону:

- Объясните ему.

- Мистер Солемен - бизнесмен из Флориды, - хрипло произнес Фергюсон. - Он утверждает, будто моя жена должна ему крупную сумму.

- «Будто» не то слово. Она её должна и уплатит!

- Но моей жены здесь нет. Сколько раз мне повторять, что я не знаю, где она!

- Да ладно вам! - Солемен покачал головой с грустной снисходительностью. - Вы знаете, где она. И скажете мне. А нет, так мы её сами разыщем. У нас за спиной надежная организация. Только лучше бы по-хорошему. Для вас лучше.

- Насколько я тогда понял, вы питаете к этой даме самые теплые чувства? - заметил я.

- Так-то так, только не на шестьдесят пять тысяч долларов. Да и вообще, - добавил он деликатно, - стоит ли сюда на слуху у её старика секс примешивать? Я законный брак уважаю. И мне ничего не нужно, кроме моих шестидесяти пяти тысяч.

- Шестидесяти пяти тысяч за что?

- За полученный эквивалент. В векселях так и обозначено. А векселей она подписала - будьте спокойны.

- Покажите мне векселя.

- Я их с собой не вожу. Только зарубите себе на носу, все строго по закону. Как сами сможете убедиться, если заставите меня подать в суд. Только вам-то это ни к чему.

- Да, - сказал Фергюсон. - Ни к чему.

- А на что эти деньги потрачены?

Солемен протянул руку ладонью вверх, тыча большим пальцем в сторону Фергюсона.

- Скажите ему.

Фергюсон сглотнул горькую усмешку и чуть не задохнулся.

- Незадолго до того, как мы поженились, Холли много проиграла. Денег покрыть проигрыш у нее не было, и она заняла их у финансовой компании, управляемой игорным синдикатом в Майами. Мистер Солемен самый крупный акционер этой компании. Первоначальная сумма не достигала пятидесяти тысяч, но, по-видимому, наросли проценты.

- Проценты и оплата услуг. Просрочка больше полугода. А на то, чтобы взыскивать деньги, нужны деньги. И по-моему, полковник, такому вороти… человеку в вашем положении проще уплатить.

- Это что - шантаж? - спросил я.

Лицо Солемена приняло обиженное выражение.

- Жалею, что вы употребили такое слово, мистер. Только если вы в вашем деле понаторели, так порекомендуйте своему боссу уплатить. Ведь дамочка денежки спускала не только за игорным столом.

Фергюсон отвернулся к окну. Он заговорил, пряча лицо, но я видел его призрачное отражение в стекле, мучительно выдавливающее каждое слово:

- Часть денег ушла на наркотики, Гуннарсон. Если верить этому человеку, играть она начала, чтобы раздобыть денег на наркотики. И увязала все глубже, глубже…

- Какие наркотики?

- Почем я знаю? - Солемен пожал плечами. - Наркотики не по моей части. - Он улыбнулся своей запечатанной улыбкой. - Мне известно только то, что я читаю в газетах. Вот, скажем, про нее и клубного спасателя. Такая добавочна тоже все газеты обойдет.

Фергюсон обернулся. Он был бледен, как его отражение.

- Это еще что?

- По-моему, шантаж, - ответил я.

- Как бы не так! - сказал Солемен. - Этот ваш мальчик, папаша, видно, дурак набитый. Мой вам совет - обменяйте его на другую шавку, да побыстрее. Вам нужен мальчик, который разбирался бы, что к чему в таких делах.

У меня есть право охранять мои законные интересы.

- Я понимаю, - сказал Фергюсон, уныло взглянув на меня. - Но таких денег у меня под рукой нет.

- Сойдет и завтра. Но это последний срок. Я не могу торчать в этой дыре, пока вы тут мямлите. Мне пора назад. Меня дела ждут. Так завтра в это же время, подходит?

- Ну а если я не заплачу?

- Тогда вашей куколке в кино больше уже не сниматься. Ну, разве в фильмах ужасов. - Солемен показал зубы. Очень скверные.

Фергюсон произнес голосом, пронзительным от отчаяния:

- Она же у вас, так? Я с радостью уплачу, только верните ее!

- Вы что, одурели? - Солемен рывком повернулся ко мне. - Дурдом тут, что ли? Старикан свихнулся?

- Вы не ответили на его вопрос.

- А чего отвечать? На такую чушь собачью? Да будь Холли у меня, так она бы тут сейчас деньги выпрашивала. На коленях бы ползала.

- Но вы же дали понять, что можете её захватить.

- Со временем и могу. Разошлю частное оповещение во все крупные игорные дома и ко всем букмекерам. Рано или поздно она где-нибудь да объявится. Но чем дольше я буду ждать, тем дороже это обойдется. И я ведь не только о деньгах говорю.

- Мы с моим клиентом хотели бы обсудить это наедине.

- Естественно! - Рука Солемена описала великодушную дугу. - Хоть всю ночь обсуждайте. Только завтра приготовьте верный ответ. И меня не разыскивайте. Я сам найдусь. - Он поднял два пальца в прощальном жесте и вышел. Я услышал, как «форд» прошумел по дороге.

Молчание нарушил Фергюсон:

- Что мне делать?

- А что вы собираетесь сделать?

- Наверное, надо им заплатить.

- Деньги у вас есть?

- Позвоню в Монреаль. Меня не деньги заботят. - После паузы он добавил: - Я не понимаю, на какой женщине я женат.

- Во всяком случае не на святой, это очевидно. У вашей жены есть свои беды. И начались они до того, как она вышла за вас. А вы не думаете поставить точку?

- Что-то не понимаю, Гуннарсон. Я не в лучшей форме. - Он опустился в шезлонг. Голова его откинулась на спинку, одна нога вытянулась.

- Вы не обязаны платить её долги, если не хотите.

- Я не могу её предать, - ответил он растерянно.

- Но она вас предала.

- Может быть. Но мне она все еще дорога. А деньгами я не дорожу. Ну, почему все всегда облекается для меня в деньги?

Ответить на это было нечего. Разве напомнить, что он имел деньги и использовал их, чтобы жениться на девушке вдвое моложе себя. Впрочем, вопрос был задан потолку. И потолку же он заявил:

- Черт побери, противно уступать их подлым угрозам. Но их подлые деньги я им уплачу.

- Разумно ли вы поступите? Это может положить начало длинной серии выплат. И вообще не исключено, что вы один раз им уже платили.

Он привстал, моргая.

- Как это?

- Деньги, которые вы утром отвезли Гейнсу и вашей жене, могли быть первым взносом. А это - второй.

- Вы полагаете, что похищением руководил Солемен?

- Никакого похищения не было, полковник. Теперь это уже ясно. Набирается все больше подтверждений того, что ваша жена сговорилась с Гейнсом, чтобы завладеть этими деньгами. Возможно, для уплаты игорного долга. Если такой долг действительно существует. Она при вас когда-нибудь о нем упоминала?

- Нет.

- И не просила крупных сумм?

- Ей этого не требовалось. Я отдал в полное её распоряжение сумму более чем достаточную для её нужд.

- Возможно, она так не считала. Наркотики, например, требуют огромных расходов.

- Можете считать меня круглым дураком, - сказал он, - но я просто не могу поверить, что она наркоманка или была наркоманкой прежде. Я прожил с ней здесь полгода и ни разу не заметил ни малейших признаков.

- Какие-нибудь сигареты с непривычным запахом?

- Холли и обыкновенные не курит.

- Есть у нее шприц? На руках или ногах есть следы уколов?

- Нет - и на первый вопрос, и на второй. Руки и ноги у нее чистые, как ивовый прут, когда с него сдирают кору.

- Снотворными типа люминала она пользовалась?

- Очень редко. Я был против. И Холли часто говорила, что кроме виски ей другие транквилизаторы не требуются.

- Она много пила, так?

- И она, и я.

- Наркоманы редко пьют. Возможно, она отказалась от наркотиков и заменила их алкоголем. Она всегда много пила?

- Нет. В Ванкувере, когда мы познакомились, она вообще избегала пить. Вероятно, это я её приучил. Она очень… ну, первое время робела. А виски снимало нагрузку. Но последние недели она пила мало.

- Беременные женщины обычно воздерживаются.

- Вот именно, - сказал Фергюсон. Глаза на рубленом лице влажно заблестели. - Она боялась повредить ребенку… ребенку Гейнса.

- Откуда вы взяли, что ребенок его? Вполне возможно, что он ваш.

- Нет. - Он безнадежно покачал головой. - Я понимаю свое положение и не стану закрывать глаза на факты. У меня не было права ждать от жизни столь многого. Говорю вам, это расплата. Миновали годы, но я от нее не ушел.

- Расплата за что?

- За душевную подлость. Давным-давно молоденькая девушка забеременела от меня, а я её бросил. Когда Холли бросила меня, мне просто воздалось моей же монетой.

- Никакой связи тут нет и быть не может.

- Да? Мой отец говаривал, что книга жизни - огромный гроссбух. И был прав. Ваши хорошие поступки и ваши плохие поступки, ваши удачи и ваши неудачи в итоге уравновешиваются. И вы получаете свое. Неизбежно. - Он опустил ребро ладони, как лезвие гильотины. - Я вышвырнул эту бостонскую девочку из моей жизни, сунул ей тысячу долларов, чтобы заткнуть ей рот. И тем навлек на себя проклятие. Проклятие, обернувшееся кучей денег, понимаете?

В моей жизни все так или иначе сводится к деньгам. Но Господи Боже ты мой! Я ведь не создан из денег. Мне помимо денег многое другое дорого. Мне дорога моя жена - не важно, как она со мной поступила.

- Как, по-вашему, она с вами поступила?

- Она ограбила меня и предала. Но я способен простить ее. Это правда. И обязан простить не только ради нее, но и ради той девочки в Бостоне. Вы меня не знаете, Гуннарсон. Вы не знаете, как глубоко коренится во мне зло. Но столь же глубока и моя способность прощать.

На него рушился один нравственный удар за другим, но переносил он их скверно. Я сказал:

- Обсудим это завтра. Прежде чем принять окончательное решение, вам следует собрать все факты, касающиеся вашей жены, того, что она делала.

Он сжал руки на коленях в кулаки и крикнул хрипло:

- Мне безразлично, что бы она ни делала!

- Все-таки это зависит от тяжести её преступления.

- Нет. Не говорите этого!

- Вы все еще готовы принять её так, словно ничего не произошло?

- Если бы я мог добиться её возвращения. По-вашему, есть шансы? - Кулаки на коленях разжались, пальцы попробовали ухватиться за воздух.

- Шансы есть всегда, мне кажется.

- То есть положение вы считаете безнадежным, - отрезал Фергюсон. - А я нет. Я знаю себя. Знаю мою жену. Холли - заблудившийся ребенок, который наделал глупостей. Я способен простить её и уверен, что мы можем попробовать заново.

Глаза его сияли фальшивым эйфорическим светом, и мне стало не по себе.

- Сейчас бессмысленно обсуждать это. Я еду в один городок, где надеюсь узнать что-нибудь определенное о её прошлом, о её связи с Гейнсом. Вы можете до завтра полностью отключиться? Вообще ни о чем не думать?

- Куда вы едете?

- В городок под названием Маунтин-Гроув. Холли его когда-нибудь упоминала?

- По-моему, нет. А она прежде жила там?

- Не исключено. Утром я все вам доложу. До утра вы продержитесь?

- Конечно, - сказал он. - Я не бросил надеяться, вовсе нет. Я преисполнен надежды.

Или отчаяния, такого острого, подумал я, что он даже не ощущал, как оно в него въедается.

22
Горы, от которых городок получил название Маунтин-Гроув , возвышались на юго-западном горизонте, как безглазые гиганты. Их огромную темноту и колоссальную темноту неба беспутным пунктиром нахально прострочили фонари главной улицы.

Она была точным подобием сотен других главных улиц небольших городов в стороне от побережья: закрытые на ночь продовольственные магазины и магазины готовой одежды, еще открытые рестораны, бары и кинотеатры. Правда, на тротуарах, пожалуй, было больше людей, а на мостовой - больше машин, чем в обычном городке после девяти вечера. Пешеходы по большей части были в шляпах и сапогах с каблуками, какие носят на ранчо. Молодые люди за рулем гнали свои машины так, словно их армию обратили в паническое бегство.

Я остановился у бензоколонки, купил бензина на два доллара, разменяв мою последнюю десятидолларовую бумажку, и попросил у владельца разрешения заглянуть в телефонную книгу. Он был стар, с лицом красным, как индюшачий гребень, и глазами как два кусочка слюды, которыми он впивался в меня на случай, если бы мне вздумалось утащить книгу, прикованную цепочкой к стенке.

Из книги следовало, что миссис Аделаида Хейнс проживает в доме номер 225 по Канал-стрит, как значилось и в адресе, записанном миссис Уэнстайн. Краснолицый старик объяснил мне, как туда добраться. По городу, как ни душило меня волнение, я ехал, строго соблюдая ограничение скорости.

Канал-стрит была обсажена деревьями, за которыми стояли дома, построенные лет тридцать назад. Номер 225 оказался деревянным бунгало с фонарем на веранде, свет которого, зеленея, просачивался сквозь густую завесу плюща, доходящую до карниза. В окне у двери белела карточка и, поднимаясь по ступенькам, я прочел: «Уроки пения и игры на фортепьяно».

Я нажал кнопку звонка рядом, не услышал внутри никакого звука и постучал в затянутую металлической сеткой дверь. Дыры в сетки были небрежно заделаны чем-то, смахивавшим на шпильки для волос. Внутреннюю дверь открыла пожилая женщина, чего я и ожидал, памятуя о шпильках.

Она была высокая, с хрупкими костями и тонкая до голодной худобы. Лицо и шея загрубели от долгих лет под калифорнийским солнцем, и прижатые к горлу пальцы, казалось, ощущали это. И все-таки в ней чувствовалось умение держаться и какая-то упрямая моложавость. Уложенные кольцами густые черные волосы были как свернувшиеся во сне опасные воспоминания.

- Миссис Хейнс?

- Да, я миссис Хейнс. - Жилы у нее на шее напряглись, точно канаты лебедки, поднимающей звуки из гортани. - А кто вы, сэр?

Я протянул ей мою карточку.

- Уильям Гуннарсон, адвокат в Буэнависте. Если не ошибаюсь, у вас есть сын Гарри.

- Генри, - поправила она. - Я называла его Гарри, когда он был ребенком. Но теперь он взрослый, и его имя - Генри.

- Я понимаю.

В её жеманные интонации вплеталась дисгармонирующая дикая нота, и я внимательнее вгляделся в её лицо. Она улыбалась - но не так, как улыбаются матери, говоря о своих сыновьях. Её губы казались сдвинутыми по отношению к костям лица. Они были открыты и скошены в кривой усмешке.

- Генри нет дома, как вы, конечно, знаете. - Она поглядела мимо меня на темную улицу. - Он уже много лет не живет дома. Но вы же это знаете. Он живет в Буэнависте.

- Разрешите, я войду, миссис Хейнс? Возможно, вас заинтересует то, что я вам скажу. Мне очень хотелось бы поговорить с вами.

- Я здесь совсем одна. Но, разумеется, вы понимаете это. Мы будем с вами совсем вдвоем.

Нервный смешок вырвался из-под ладони, с запозданием прижатой ко рту. Помада перекочевала на пальцы. Они дрожали, как камертон, все время, пока она отпирала дверь из сетки.

Я вошел, и меня обдало её духами. Она была надушена так крепко, что казалось, скрывала за этим свой страх.

Следом за ней я вошел в довольно большую комнату, которая явно предназначалась для занятий музыкой. У внутренней стены стояло пианино того же возраста, что и дом. С мохерового кресла, подвергавшегося потрошению, взвился сиамский кот, повис в воздухе, сверкая на меня золотистыми глазами, затем оттолкнулся от ручки раскоряченного кресла, собрав все четыре ноги вместе, как горный козел, приземлился на табурете перед пианино, взял гневный аккорд и взлетел на крышку. Там, попетляв между метрономами и пюпитрами, он скорчился позади старомодной фотографии девушки в шляпе колоколом.

Фотография была превосходной. Надменная красота девушки бросалась в глаза, как маска гордости и боли.

- Снято в Сан-Франциско, - сказала миссис Хейнс светским тоном. - Лучшим фотографом города. Я была очень красива, не правда ли? Я давала концерты в Сакраменто и Окленде. Оклендская «Трибьюн» предсказывала мне большое будущее. Затем, к сожалению, я потеряла голос. Одно несчастье следовало за другим. Мой второй муж выпал из окна как раз тогда, когда он успешно завершал крупную биржевую операцию. Мой третий муж покинул меня. Да, покинул. И предоставил мне содержать и растить нашего младенца сына на то, что еще приносила мне музыка.

Это был монолог из пьесы - пьесы, разыгрываемой тенями в театре её сознания. Она стояла рядом с пианино и декламировала монотонным голосом без малейшего чувства и выражения.

- Но ведь вы все это знаете, не правда ли? Я не хочу занимать… надоедать вам своими печалями. Во всяком случае, у медалей есть другая сторона и ад имеет свои пределы. - Она улыбнулась той же расплывчатой улыбкой. - Садитесь же, не будьте так робки. Разрешите, я угощу вас кофе. У меня еще сохранилась моя серебряная кофеварка.

- Благодарю вас, не утруждайте себя.

- Боитесь,, я подолью отраву вам в чашку? - Возможно, это была милая шутка, но она провалилась с треском, а миссис Хейнс продолжала, словно про отраву сказал кто-то другой, какой-то невидимый третий: - Как я уже говорила, жизнь дарит и приятные неожиданности.

Например, ко мне возвращается голос, как иногда бывает, когда женщина достигает полного расцвета. - В доказательство она надтреснуто пропела гамму, села за пианино и швырнула в комнату мешанину нот, резанувших слух, как аккорд, взятый котом. - С тех пор как мои ученики и ученицы оставили меня, - впрочем, все на редкость бездарные, - я получила возможность работать над своим голосом и даже сочинять музыку. Слова и музыка приходят ко мне вместе из воздуха. Вот так. - Она прищелкнула пальцами, извлекла из инструмента еще один нестройный звук и запела, импровизируя: - Из воздуха мая, измены не зная, принес ты любовь мне без дна и без края… Две песни в течение пяти минут!

- А другая?

- «Совсем вдвоем», - ответила она. - Едва я произнесла эти слова, как они запели во мне. - Она вновь повысила голос в столь же немелодичной мелодии. - Совсем вдвоем с тобой я, блаженство дорогое, и телефон не зазвонит, нас беспокоя.

Она засмеялась и повернулась на табурете ко мне. Кот воспарил на её плечо, как легкий клочок бурого меха, сбежал по ней на пол и расположился между её туфлями на высоком каблуке.

- Он ревнует, - сказала она со своим нервным смешком. - Он видит, что меня влечет к вам.

Я сидел на ручке выпотрошенного кресла, напустив на себя самый неприступный вид, какой мог.

- Мне надо бы поговорить с вами о вашем сыне, миссис Хейнс. Вы не против?

- Напротив, - сказала она. - Это большое удовольствие. Нет, я серьезно. Соседи не верят, когда я рассказываю им, как Гарри преуспевает. Они думают, будто я живу своими снами. Правда, мне редко выпадает случай побеседовать с культурным человеком. Район этот утратил былую избранность, и я серьезно подумываю о том, чтобы переехать.

- Переехать куда? - спросил я в надежде направить её мысли в более реалистическое русло.

- Может быть, в Буэнависту. Я бы хотела, но Генри против. Он не хочет, чтобы я ему мешала, я понимаю. И я не гожусь для общества людей высокого полета, с которыми он поддерживает знакомство. Пожалуй, я останусь здесь и обновлю дом. - Она оглядела убогую комнату: истертый ковер, выцветшие обои, сотворенные пауками облачка тумана в углах под потолком. - Бог видит, он в этом нуждается.

Мечта таяла на глазах.

Я ударил по ней самыми жестокими словами, какие у меня хватило духа пустить в ход:

- Откуда вы возьмете деньги?

- Генри для меня ничего не жалеет, или вас это удивляет? Мне очень тяжело брать у него деньги. Он ведь молодой человек, пролагающий себе путь к успеху. Ему необходим оборотный капитал - потому-то я и работаю над моими песенками. Какая-нибудь обязательно принесет мне славу, и я перестану быть обузой для Генри. У меня нет сомнений, что я напишу песню, которая разойдется в миллионах экземпляров. Я вовсе не глупа. И с первого взгляда отличаю истинно умных людей. Но вы это знаете.

Это убеждение, что я знаю все, что знает она, было в ней особенно пугающим, хотя и не только оно. Меня душила жалость и что-то близкое к панике - каким же было детство Генри? Разгуливал ли он по стенам её фантазий, веря, что твердо стоит на земле? А когда его ноги проваливались сквозь хлипкие досочки, настоящую землю землей не признавал?

- Как Генри зарабатывает деньги?

- Он занимается коммерцией, - ответила она с гордостью. - Покупает и продает предметы искусства избранному кругу друзей. Разумеется, это временно. Генри не отказывался от своих артистических устремлений, как вам, разумеется, известно. Но мистер Спир сказал, что время для него еще на настало. Ему необходимо еще поработать над собой. И Генри занялся коммерцией. У него особый глаз на все истинно ценное, который, будет только справедливо сказать, он унаследовал от своей матери. - Улыбка её стала широкой и зубастой, грозя вырваться за пределы рта. - Вы хорошо знаете Генри?

- Не так хорошо, как мне хотелось бы. Вы упомянули Майкла Спира, агента?

- Да. Генри надеялся, что мистер Спир будет его представлять. Но мистер Спир сказал, что для профессионального дебюта ему необходимо еще поработать над собой. Искусство - взыскательная госпожа, кому же знать, как не мне.

Она растопырила пальцы, и несколько раз согнула и разогнула их. Кот встал на задние лапы, а передними принялся игриво бить по её рукам.

- Лежи, Гарри, - сказала она. - Я называю его Гарри.

Я спросил из далекого угла:

- Со Спиром Гарри познакомила Хильда Дотери?

- Генри, - поправила она меня. - Этого я предпочту не обсуждать. Есть люди, которыми я не хочу грязнить свой рот. И все Дотери возглавляют мой личный черный список.

- Но Генри знаком с Хильдой Дотери? Они вместе играли в школьном спектакле, верно?

Без видимой перемены её улыбка превратилась в сердитый оскал.

- Я не желаю говорить о ней. Она принесла грязь в мой дом. Генри был хорошим чистым юношей, а она его испортила. Эта Дотери - причина всех его страшных несчастий.

- Так что же она ему сделала?

- Впилась в него, как суккуб, обучила его разным гнусностям. Я поймала их на чердаке в этом самом доме. - Кот принялся ходить, постанывая, взад и вперед, словно тигр по клетке. - Они притворились, будто переодеваются, примеривают костюмы для спектакля, но я-то знала, чем они занимаются. Даже в том возрасте о ней ходила дурная слава. Я схватила со стены веревку и изгнала её отсюда, полураздетую, как она была. Вниз по чердачной лестнице и через черный ход. Я сдержанная женщина, вы это знаете. Но Христос изгнал менял из храма, не так ли? Я уверена, вы знаете Святое писание. Человек с вашим интеллектом.

Ее лесть, если это была лесть, звучала сардонической насмешкой. Самые решительные её утверждения, казалось, выражали тягостное сомнение. Я ощущал её внутренний мрак, скрытое «я», управлявшее её улыбками и жестами, как кукловод - марионеткой. Но нитки перепутались.

- Гарри, сказала я ему (он тогда был Гарри), твоя мать любит тебя, как никто никогда любить не будет. Обещай мне на коленях, что больше ты не будешь с ней видеться! Я рассказала ему об ужасах, которые подстерегают мальчиков, о падении и болезнях. Он был очень кроток и ласков. Он плакал у моих колен и обещал всегда быть хорошим мальчиком. Но он предал меня, предал мое доверие к нему.

Кот замер, как фигурка мраморного фриза, обращенный в камень её высоким, пронзительным голосом.

Постанывание перешло в свирепое ворчанье, а длинный хвост вздернулся.

- Успокойся, Гарри. Те же тревоги у меня были и с тобой, пока я тебя не привела в порядок. Верно, мальчик? - спросила она певуче. - Но ты все равно любишь мамочку, верно, мальчик? Э, Гарри?

Она согнула палец. Кот вскочил к ней на колени и свернулся в неподвижный клубок. Поглаживая его, она сюсюкала ласковые слова.

Я прервал их беседу:

- Вы упомянули про несчастья Генри, миссис Хейнс. Какие несчастья?

- А, да. Они винили его в разных поступках, совершенно невозможных поступках, поступках, которых он не совершал и не помыслил бы совершить. В те вечера, когда, по их словам, он залезал в чьи-то дома, мы с ним мирно сидели дома. Или он задерживался в библиотеке, или был в кино - изучал технику актерского мастерства. Он никогда не пил, никогда! Единственный раз, когда он вернулся домой и от него пахло, его принудили какие-то негодяи. Подстерегли в переулке и насильно влили ему в рот виски из бутылки. Он выплюнул его и объяснил им, что он о них думает. А вещи, которые они нашли в комнатке, которую я ему выгородила в подвале, он купил открыто и честно у знакомого мальчика в школе. - Её руки торопливо гладили кота. - Я знаю, почему они обвинили его. Я это отлично понимаю. Только потому, что его видели с этой девчонкой Дотери. Дурные знакомства портят репутацию. О нем ходили слухи, а что могла я сделать для мальчика без отца, когда надо было зарабатывать на хлеб в этой Богом забытой дыре? Могла ли я выйти на улицу и объяснить им? Или защитить его на суде? Адвокат сказал, что ему лучше признаться. Не то его будут судить не как несовершеннолетнего, а как взрослого и посадят в тюрьму. Ну, он, естественно, признался, а мне в тот же вечер объяснил, что все это ложь. Он не взломщик. Он поклялся мне, что он не взломщик. Но как он мог это доказать? Человек виновен, пока не будет доказана его невиновность. Вы адвокат, вы это знаете. И еще вещи в подвале, которые он честно купил у мерзкого мальчишки, а тот убежал из школы. Я пошла к директору и изложила ему все факты. Но он наотрез отказался принять меры, чтобы того мальчишку нашли, мальчишку, который занимался взламыванием.

Наотрез отказался, и тут мне стало ясно, что директор и начальник полиции по каким-то своим соображениям покрывают истинных преступников. Их побуждения стали мне ясны благодаря тому, что я слышала о торговле белыми рабынями в дни моей юности. Платки с хлороформом, белые гробы. Я написала письмо губернатору штата, а когда он не ответил, позвонила ему лично. Я сказала ему, кто я такая. Мой отец был одним из основателей водоснабжения Маунтин-Гроува, богатым человеком в свое время, и всегда верно трудился в интересах партии. Но в нынешнем мире лояльности нет ни внизу, ни наверху. За все мои старания они прислали человека, который мне угрожал. Обещал, что меня запрут в сумасшедший дом, если я попытаюсь найти управу на губернатора. Вот каких сфер достиг заговор - Капитолия штата! Я поняла, что бороться бесполезно. Они отправили моего сына в исправительную школу на много-много лет. Все та же старая история… В конце-то концов, Христа ведь распяли.

Ее пальцы сжимали кота - крепче, крепче. Он вырвался, пронесся по комнате, как струя бурого пара, и укрылся в углу позади моего кресла. Опустившись на колени рядом с креслом, она тянула руку к коту и умильно звала:

- Иди к мамочке. Иди же, Гарри! Мамочка не хотела сделать бо-бо своему мальчику.

Но кот не давался. Глядя на её затылок, я увидел седые волоски, ускользнувшие от краски. Её духи били мне в ноздри, как аромат похоронных цветов, маскирующих запах тления.

- А Дотери все еще живут тут?

- Откуда мне знать? - Она присела на корточки и сердито поглядела на меня снизу вверх. - Уверяю вас, я не имею ничего общего с подобными людьми. Мой отец был почтенным человеком, а в свое время и богатым человеком. Он происходил из старинного рода штата Огайо. Откуда взялись Дотери? Никому не известно. Это люди без истории.

И она вновь принялась выманивать кота:

- Выходи, Гарри! Не будь дурачком, милый. Мамочка знает, мы просто дуемся. Мамочка не хотела сделать нам бо-бо.

Она заползла в угол. Кот презрительно увернулся от её протянутых рук и скрылся за пианино. Это была игра.

Возможно, заключавшая каждый вечер. Но надменный кот и женщина в закрученных чулках действовали на меня угнетающе.

- Где живут Дотери?

Видимо, она расслышала нетерпение в моем голосе. Поднявшись на ноги, она вернулась к табурету перед пианино и с чопорной вежливостью опустилась на него, как будто я отвлек её от хозяйственных забот.

- Дотери, - сказал я. - Где они живут?

- Вы сердитесь. Не сердитесь. Все на меня сердятся, и тогда я желаю им смерти - еще один грех на моей совести. Вы адвокат, вы должны понять. Прежде они жили над лавчонкой в том конце города. Лавчонку они использовали как ширму для своих темных делишек. А что теперь, не знаю. Я уже много лет не осмеливаюсь бывать в той части города. Иногда на рынке я вижу женщину, внешностью напоминающую миссис Дотери. Возможно, её подсылают, чтобы спровоцировать меня на признание. А потому я с ней, разумеется, не говорю, но внимательно слежу, не украдет ли она что-нибудь. Если бы мне удалось хоть раз поймать ее, весь заговор был бы раскрыт.

- Никакого заговора нет! - Я не знал, стоило ли говорить это, но обязан был сказать, прежде чем серая паутина затянула бы всю комнату.

Она потрясенно молчала почти минуту.

- Может быть, я неверно поняла ваши слова? Мне показалось, вы сказали, что никакого заговора нет?

- Его нет в том смысле, какой вы имеете в виду.

Она кивнула.

- Вижу. Я вижу, что вы такое. Я приняла вас за умного, образованного и доброжелательного человека. А вы еще один фальшивый притворщик, еще один враг моего сына.

Я встал.

- Миссис Хейнс, вы никогда не обсуждали все это с доктором?

- А что может об этом знать доктор?

- Он дал бы вам полезный совет.

Она поняла, о чем я говорю, и, по-моему, даже секунду взвешивала мои слова. Но страдальческая ярость перед лицом реальности взяла верх.

- Вы подвергаете сомнению здравость моего рассудка?

- Я имел в виду совсем другое.

- Не лгите мне! - Она ударила кулаком по бедру. - Я разговаривала с вами откровенно и доверчиво, а вы сидели тут и скрывали, что у вас на уме. Генри знает истинность всего, что я говорила. Его отправили в исправительную школу по лживому обвинению. Они преследуют и травят его уже более семи лет. Спросите его, если не верите мне.

- Я спросил бы, если бы знал, где он.

- Генри сказал, что приедет… - Она прижала ладонь ко рту.

- Приедет сюда? А когда?

- На следующей неделе. В следующем месяце. Больше вы у меня ничего не выведаете, ничего не выпытаете. Не понимаю, зачем вы явились сюда отрицать факты, неопровержимые, как нос на вашем лице.

- Возможно, я ошибся, миссис Хейнс. - Спорить с ней не имело смысла, и я направился к двери. - Благодарю вас за вашу любезность.

Она вскочила и встала между мной и дверью. В её движениях было неуклюжее бешенство, как будто она хотела броситься на меня. Однако причинить вред она не была способна. Весь вред, какой она могла причинить, был причинен давным-давно. Ярость, глодавшая её внутренности, угасла, оставив её глаза пустыми, а рот расслабленным. Помада, размазанная её ладонью, была точно запекшаяся кровь на ране.

В первый и единственный раз она показала мне себя. Женщина, которая обитала в глубинах её собственной опустошенности, укрытая ловкими трюками сознания и игрою теней, сказала:

- Он попал в очень тяжелое положение?

- Боюсь, что да. Хотите узнать подробнее, миссис Хейнс?

- Нет-нет. Моя голова!

Она стиснула свою темную голову, как зверя, которого надо усмирить. Кот вышел из-за пианино и потерся о её ногу. Она упала на колени, чтобы поговорить с ним.

- Вот где ты, Гарри! Какое он утешеньице для своей старой мамочки! Он любит свою мамусеньку, ведь правда?

Кот допустил, чтобы его погладили.

23
В ресторане на Главной улице я взял чашку кофе и кусок пирога, чтобы восстановить силы. Зал был полон молодежи. Проигрыватель наяривал рок - музыка падения цивилизации, ясно, чувак? Официантка ответила - да, у них где-то есть городской справочник. И принесла его мне.

Джеймс Дотери значился в нем как владелец магазина новинок в Норт-Энде. Его домашний адрес был тем же. Я выяснил у официантки, как туда проехать, дал ей на чай пятьдесят центов, что её как будто удивило, и отправился дальше.

Магазин ютился в одном из тех районов неудачной застройки, которые закупоривают подъезды ко многим большим и малым городам в стране. Бакалейные и винные магазины, забегаловки и закусочные чередовались с мотелями и жилыми особнячками. Дома выглядели так, словно их только что наспех соорудили, хотя многие были построены настолько давно, что успели обветшать.

Магазин Джеймса Дотери занимал нижний этаж двухэтажной оштукатуренной обувной коробки. В витринах скудно красовались покоробленные хулахупы, пакетики с булавками, флюоресцентные носки, ледяные кубики из пластмассы с мушками внутри и другие непредсказуемые товары. Написанный от руки плакатик оповещал, что все продается со скидкой двадцать пять процентов.

На втором этаже светились окна. Дверь, которая вела на лестницу, была полуоткрыта. Карабкаясь по темным ступенькам, я почувствовал бодрящее волнение. Будто наверху меня ждала сама Холли Мэй.

Открывшая мне женщина в фартуке на мгновение поддержала эту иллюзию. Спрашивать, не мать ли она Холли, было излишне. Те же черты лица и цвет глаз. Только подернутые сединой волосы были каштановыми. Красивая женщина, прекрасно сохранившаяся для своих сорока или более лет.

- Миссис Дотери?

- Она самая.

Я протянул ей мою визитную карточку.

- Уильям Гуннарсон, адвокат.

- Может, вы к Дотери, так его дома нет. Загляните в «Повремени», может, он там. - Она недоуменно всматривалась в карточку. - Только учтите, Дотери страховых агентов на дух не переносит. И их, и все прочее, напоминающее ему, что жить вечно, на манер Бога всемогущего, он не будет.

- Я не страховой агент, миссис Дотери. Я адвокат.

- Ага. Это я и сама вижу. - Она поднесла карточку к свету и по слогам прочла: «Ад-во-кат». - Без очков-то я буквы не очень различаю.

Вряд ли она различала их много лучше и в очках.

- Попозже я буду рад поговорить и с вашим мужем…

- Он в «Повремени» виски лакает. Чуть у нас лишний доллар заведется, как его никакой зарок трезвости не удержит.

- А пока я хотел бы задать несколько вопросов вам. Вы когда-нибудь слышали про такую Хильду Дотери?

- Вы что - шутите? Уж какая-никакая, а моя старшая дочка.

- Давно вы её видели?

- Недели две будет, если не все три. - Тут она что-то припомнила, возможно, всего лишь, что я адвокат. Главным её свойством, видимо, было простодушие, и все её чувства отражались у нее на лице. Сейчас оно говорило о настороженной растерянности, словно она спускалась в лифте в какой-то невообразимый подвал. - Ей что-то паяют?

- Насколько мне известно, нет. А что, по-вашему, ей могли бы паять?

- Да ничего такого. - Она неуклюже отступила с опасной высотки. - Вы же адвокат, вот мне и подумалось… то есть я и подумала, ей чего-нибудь паяют.

- Нет. Но её разыскивают. А где вы её видели недели две-три назад?

- Да тут и видела. В этой самой квартире. Уже лет шесть-семь, как она сбежала - не то чтобы я её очень винила. И вдруг как с неба сваливается, разодетая в пух и прах - одних драгоценностей тонну на себя нацепила. Как Дотери выражается, ударь вы меня паровым молотом, я бы на ногах не удержалась. А он накинулся на нее, как собачья свора. Всегда её на дух не переносил, да и вообще он видеть не может, когда кто-то чего-то добивается. И давай её с усмешечкой своей подкалывать, спрашивать, какую она себе кормушку нашла, что так одевается.

- И что она сказала?

- Да ничего. Пыль ему в глаза пускала. Дескать, она актриса и в кино её нарасхват рвут. А откуда у нее деньги, не сказала. Так откуда они? По какой причине её разыскивают?

- Почему вы решили, что её разыскивают?

- Так вы же сами сказали, что ищете ее.

- Потому что не знаю, где она.

Но мысли её упрямо катились по одному желобу.

- Ну колечки и брошки свои она не в коробках с кукурузными хлопьями нашла. А что не в кино на них заработала, это уж я знаю.

- Вы уверены?

- Я Хильду знаю как облупленную, и пока её тут не было, она ни чуточки не изменилась. Всегда была ломака и врунья, задирала нос и притворялась, будто она и то и это. Как же такой девчонке пробраться в кино?

- В кино берут не за моральные качества, миссис Дотери. Приготовьтесь к неожиданности.

- Она что - померла? - тоскливо спросила женщина.

- Нет, насколько мне известно. Но ваша дочь действительно была киноактрисой и снималась с большим успехом, пока не вышла замуж.

- Во-во! Так она нам и говорила. И уже конечно за миллионера выскочила, - добавила она с неуклюжей иронией.

- Совершенно верно, миссис Дотери.

- Господи, так это правда, что ли? Она не врала?

- Об этом - нет.

- Подумать только! - произнесла она с благоговением. Ведь её дочь сделала явью американскую мечту: стала киноактрисой и вышла замуж за миллионера.

Миссис Дотери поглядела вниз на свое тело, источник всех этих чудес, и одобрительно потерла бедро под передником.

- Мужиков к ней всегда тянуло. Что так, то так. Дотери это не нравилось. Но больше по злобе. Он на всех девочек злобился, чуть они подрастали. Выжил всех из дома не мытьем, так катаньем. Вот я ему скажу!

Ее восторг отдавал тоскливым злорадством. Она, казалось, хотела извлечь как можно больше из счастливой новости, прежде чем, по обыкновению, новость эта окажется вовсе не счастливой.

- Могу ли я узнать, что вас привело сюда? - вдруг осведомилась она по всем правилам хорошего тона, словно ответ на столь светский вопрос не мог не оказаться приятным. - Вы же говорите, что устроилась она хорошо и драгоценности эти некраденые. Так адвокат тут для чего?

- Это долгая история. - Не такая уж долгая, но мне надоело стоять в дверях, и я хотел посмотреть, в каких условиях росла Холли Мэй. - Вы не разрешите мне войти?

- Войдите, пожалуй. Правда, беспорядок тут. Никак не успеваю с уборкой. Весь день в лавке. Вечером только и убираюсь.

Она попятилась, снимая передник, как будто в результате должна была преобразиться она сама или комната. А комната в этом решительно нуждалась. Розовый фанерный ящик, заставленный дешевой мебелью и замусоренный осадками невеселой жизни - смятые газеты, пепельницы, извергающие окурки, немытые стаканы. Центром комнаты был телевизор. На нем стояла фарфоровая лампа в виде фигуры нагой женщины. Сквозь дырку в жалюзи, точно красный подмигивающий глаз, заглядывала неоновая вывеска бара напротив.

- Присядьте. - Она сняла с кресла охапку грязного белья и пошла с ним вон из комнаты, но по дороге остановилась возле телевизора и передником стерла пыль с фарфоровой женщины. Какие мечты о красоте и свободе воплощали для нее фарфоровые груди с алыми кончиками?

Кресло охнуло под моим весом и попыталось ужалить меня остриями пружин. В соседней комнате послышался звук льющейся воды, потом позвякивание бутылки. Миссис Дотери вернулась с двумя стаканами, до краев полными бурой жидкости.

- По такому случаю надо выпить. Ничего, что кола? Крепким я не угощаю, если могу. И всегда так. Дети ведь росли, и надо было кому-то подавать им хороший пример, раз уж Дотери не подавал. Ну, хоть у одной жизнь заладилась, чего не про всякую семью скажешь.

Она протянула мне стакан. Я почувствовал, что она оттягивает неизбежную минуту, когда счастливая новость обернется скверной. И подыграл ей:

- Сколько у вас детей?

Она прикинула.

- Всего пятеро, а живых четверо. То есть надеюсь, что они живы. - И принялась загибать пальцы. - Хильда, Джун, Фрэнк, Рене и Джек. Фрэнк был третьим с обоих концов, тот, что разбился на машине. Хильда Фрэнка любила ну до того сильно, как ненавидела Джун - как старшая следующую, понимаете? На той неделе она чуть с ума не сошла, когда я ей сказала, что Фрэнк разбился. И ведь за рулем-то не он сидел. Я ей сказала: вот что бывает, когда девушка бросает свою семью, как она бросила. Хочешь вернуться, ан их уже никого и нет. Так вот и со мной и с моей семьей было, когда я… когда я вышла за Дотери и мы переехали жить в Калифорнию. - Она продолжала, не меняя тона: - И хорошенькую жизнь он мне устроил со своими кроликами-шиншиллами, пышечными да магазинами новинок. А сам все время лакал спиртное.

- Что произошло с другими вашими детьми?

- Джун и Рене уехали, ну, как Хильда. Джун связалась с коммивояжером, который жил в отеле «Звезда». Он нейлоновыми чулками торговал. Ходил с ними от двери к двери, а ей в отцы годился. Когда Дотери узнал, он избил её рукояткой молотка, да разве их этим остановишь! Последний раз я про нее слышала, что она ходила с чулками от двери кдвери в Комптоне. Очень мне горько стало. Я ведь всегда думала, если из них кто чего добьется, так Джун. Всегда на нее надеялась. Только выходит, что Хильда. Ну Богу оно виднее.

- А Рене?

- Рене уехала и нашла работу, чуть ей восемнадцать сравнялось. Где-то в Сан-Франциско устроилась. Официанткой. Написала мне на Рождество, только обратный адрес на конверте поставить забыла.

- А Джек?

- Он мой младшенький. Ему еще семнадцати нет. Ну и хорошо, он ведь в исправительном заведении для малолетних. Полицейские мне сказали, что, будь он постарше, они бы его в тюрьму упрятали за кражу машины, которую он украл.

Тягостный итог. Да еще сразу вслед за миссис Хейнс с её упорным отрицанием очевидного. Я не знал, то ли мне рассмеяться в лицо миссис Дотери, то ли разрыдаться в её кока-колу, и спросил себя, что я делаю тут, в шестидесяти милях от своего дома, копаясь в развалинах жизней, которые для меня ничего не значат.

Нет, поправился я, - жизней, которые прежде для меня ничего не значили.

Прихлебывая кока-колу, совсем уже теплую, и глядя на потухшее лицо миссис Дотери, я вдруг ощутил, как необъятна Земля, вращающаяся между светом и мраком, и что это значит - давать жизнь детям в нашем мире. Что-то землетрясением всколыхнулось в таких глубинах моего сознания, о каких я и не подозревал, - безмолвная молитва за Билла Гуннарсона-младшего.

- Вы не разрешите мне позвонить, миссис Дотери?

- У нас тут телефона нет. Если очень важно, такой внизу, в магазине. - Она замялась, а потом рискнула: - Вы ведь хотели мне про Хильду рассказать.

- Да. Она внезапно исчезла при подозрительных обстоятельствах. Её муж очень за нее тревожится. Кстати, я представляю его.

- При каких таких подозрительных?… Так она, значит все-таки что-то натворила?

- Не исключено. Но, возможно, что и нет. Видимо, она каким-то образом связана с человеком, которого зовут Гарри или Генри Хейнс.

- Это что же, она с ним по-прежнему путается? - Волна краски поднялась от её шеи до самых глаз.

- Как будто так. А вы знаете Хейнса?

- Знаю? Еще бы не знать! Это он всему её обучил.

- Чему именно?

- А всему, чего девушке не положено. Помню, как она первый раз домой пришла, а от нее разит. Пятнадцать-шестнадцать лет девочке, а она до того напилась, что еле на ногах держится. «Налакалась?»- говорю я ей, а она - нет и нет. Тут Дотери вваливается, пьяный в дымину, и накидывается на нее. Переругались они - жуть. Он бы её до крови избил, только я сбегала за резаком и сказала, чтоб её не трогал. «Не трогай ее, - говорю, - если тебе жизнь дорога». Он увидел, что я всерьез, ну и отвязался от нее. Да только поздно. После с ней никакого сладу не стало. Дотери на меня валил, дескать, я её распустила. Так ведь нельзя же забить девочку до смерти. Или держать под замком. Да она все равно в окно выскочила бы, совсем без царя в голове была. Пила, носилась в машинах, крала с прилавков, кабы не хуже. И всему этому её Гарри Хейнс обучил.

- Следовательно, они держались друг друга несколько лет?

- Я все что могла сделала, только бы положить этому конец. В школе они в одном спектакле участвовали, и он повадился в пышечную ходить. Мы тогда пышки пекли, а Хильда и Джун после школы помогали подавать их посетителям. Джун подглядела, как они лапались на кухне и пили ванильный экстракт из пинтовых бутылок. Ну, я и подстерегла его, как он пришел в следующий раз. Уж я ему выдала! А Хильду предупредила, что он для нее хуже отравы, и для нее, и для любой девушки. Знаю я таких, которые гордые рожи корчат. Воображают, будто им все позволено. Заберут у девушки что сумеют, а её бросят с пустыми руками. - Она говорила с такой горечью, словно испытала это на собственном опыте.

- Вы Хейнса недавно не видели?

- Уже много лет не видела. А последнее, что слышала, так про то, как его в Престон спровадили, где ему самое место. Хильду тоже было забрали, видно, он на нее накапал, но потом отпустили. Уехала она сама через год-два. И пропала. Пока в прошлом месяце не заявилась сюда.

- Про Хейнса она что-нибудь говорила?

- Не при мне. Тараторила про своего богатого муженька, нефтепромышленника, да только ни Дотери, ни я ей не поверили. Её вроде бы как заносило, понимаете, о чем я? А что он за человек?

- Судя по всему, очень неплохой и преуспевающий. Но Хейнс ей нравится больше.

- Она с самого начала в него втюрилась. Иногда мне сдается, что женщине для счастья всего две вещи нужны: топор и плаха. Положит голову на плаху и подыскивает какого-нибудь в брюках, чтобы он её оттяпал, и довольна.

- Почему Хильда вдруг решила приехать домой?

- Похвастать тряпками, по-моему. Очень она разочарована была, что остальных тут больше нет. Девочки, они всегда друг перед другом тянулись. Сестринская ревность. Ну, и с Фрэнком хотела повидаться, я же уже говорила. Когда я ей сказала, что Фрэнк погиб, она совсем взбеленилась. Рыдала, орала, винила нас за всякое, чего мы и не делали никогда. И ведь даже не Фрэнк машину-то вел, а другой парень, Ральф Спиндл.

- У Хильды были какие-нибудь эмоциональные трудности?

- А как это - эмоциональные?

- Вы сказали, что её заносило, что она совсем взбеленилась. Это в ней что-то новое?

- Да нет, куда там. Характер у нее всегда был бешеный, даже когда она маленькой была. Сдерживается, сдерживается, да как выдаст! Только с Фрэнком и ладила. А с девочками - никогда. Вот когда Джун на нее наябедничала тогда в пышечной, так Хильда схватила сковороду с кипящим жиром и чуть не плеснула в лицо младшей сестре-то. А кипящий жир знаете какой горячий! Хорошо, я там была, остановила ее. Дамочка из города сказала, что она крайне уравновешенная.

- Неуравновешена?

- Ага. Крайне неуравновешена. Объяснила, что Хильда вроде как бурю переживает, и, может, с возрастом это пройдет, а может, и не пройдет. Только вроде бы прошло, верно же? Я про то, что киноактрисе настоящая выдержка требуется. А фильмов с ней много наснимали? Как мы телик завели, в кино совсем перестали ходить.

- Я тоже никогда её на экране не видел. Но, по-моему, она кончила сниматься после двух картин.

- С чего бы ей кончать? Молода еще, чтоб об отдыхе думать.

- А сколько лет Хильде?

- Дайте-ка сообразить. Я её в восемнадцать родила. У меня вот тоже была буря взросления или как её там называют. Сейчас мне сорок три. Так что ей выходит… Сейчас подсчитаю. - Она принялась загибать пальцы и сразу же сбилась.

- Двадцать пять.

Она кивнула.

- Ага. Голова у вас на цифры хорошая. Вот и у Дотери неплохая, если он ей пользовался бы. С его-то мозгами он тоже мог в адвокаты выйти. Нет, вы не обижайтесь. Джим правда соображать умеет. Он потому и детей не терпел. Они все в меня дуростью пошли. Ну, Хильда вроде бы получается не дура, да только она такое вытворяла, что ум-то её неизвестно где был. - Это отступление привело её к исходной мысли. - А все-таки двадцать пять это не те годы, когда на покой уходят. Или её выгнали?

- Нет. Я говорил с её агентом. Студия будет рада снова её взять.

- Так она, что же, и вправду хороша?

- Видимо, в ней есть то, что требуется им. Но чего требуется ей, у них нет.

- Хильда всегда была красивой, - сказала её мать. - Вам-то её видеть приходилось?

- Только на фотографиях.

- У меня тоже есть её снимки. Схожу принесу.

Прежде чем я успел возразить, она поспешно вышла из комнаты, словно было еще не поздно насыпать соли на хвост мечте с рубиновой грудкой.

Из прихожей без стука вошел мужчина в спортивной рубашке. На первый взгляд он казался молодым и красивым. Затем я заметил муть в его глазах, серый пепел, подернувший волнистые золотые волосы, улыбку, которая, как рыболовный крючок, застряла в уголке губ.

- А я не знал, что у нас гости.

- Всего один. И не совсем гость. Я здесь по делу.

Последнее слово сыграло роль красной тряпки. Он сказал со сдержанной злобой:

- Зарубите себе на носу, делами в этом доме занимаюсь я. Деньгами распоряжаюсь я. Что вы старались всучить моей жене у меня за спиной?

Я встал и оказался в зоне его дыхания, такого же мерзкого, как и его характер.

- Золотые слитки, - ответил я. - Она решила взять десяток.

- Остряк, а? - Покачиваясь на каблуках, он разглядывал меня с безопасного расстояния. - Что вы тут делаете?

- Ваша жена знает, что я тут делаю. Спросите у нее.

- Где она? - Он дико огляделся по сторонам, но затем услышал, как она чем-то шуршит за стеной, и ринулся в дверь, не то как спаситель, не то как завоеватель.

Послышались приглушенные вопросы и ответы, потом его голос перешел в странное визгливое тявканье:

- Дурой родилась, дурой и помрешь с чего это ты выбалтываешь семейные тайны пусть прежде заплатит за них а раз у муженька денег куры не клюют так пусть выложит наличные дура проклятая.

- Ну не подумала я.

- Думать я буду оставь думать мне а сама слушай что тебе говорят вот тогда толк будет о чем ты думаешь суешь ему снимки они за снимки деньги платят сведения продаешь столько-то за слово я в таких делах понимаю девчонка денег стоит живая или мертвая а ты чуть даром не отдала.

- Ш-ш-ш, Джим! Он тебя услышит.

- Пускай слышит пускай знает что тут ему не деревенские пентюхи я не идиот хоть ты-то идиотка дрянь безмозглая всю жизнь камнем у меня на шее висишь я бы поступил в колледж вышел бы в люди так нет заставила меня жениться и двадцать пять лет таскаю тебя как покойника на спине а сейчас когда за одну из макак вроде бы можно вернуть хоть малость из того что мы на её образование потратили ты хочешь даром отдать чем он тебя умаслил наврал что у тебя фигура хорошая жаба ты раздутая?

- Зачем ты так говоришь? - сказала она за стеной. - Поимей гордость.

- Какая тут гордость раз уж я живу в дыре с жабой и чуть отвернусь ты мигом пускаешь на ветер счастливый случай уж конечно я должен Бога благодарить да только не мне а тебе жаба ты надо меня на коленях благодарить что я тебя терплю жаба ты.

За стеной раздался хлопок пощечины и вскрик боли. Я прошел на кухню, где они стояли друг против друга, а на табурете возле них старая картонка пучилась бумагами и фотографиями.

Миссис Дотери держалась за щеку, но зарыдал Дотери.

- Прости меня, Кэт, я не хотел!

- Ничего, ничего, мне не больно. Я знаю, тебе никогда не везет, бедненький!

Она обняла его, и он прижался головой к её груди как ребенок. Она гладила его запыленные сединой волосы и безмятежно смотрела на меня с зачарованного берега по ту сторону горя.

- Лакал бы ты поменьше спиртного, - сказала она. - Тебе ведь вредно, Джим. А теперь ложись спать, будь умницей, а утром встанешь, как новый.

Он, пошатываясь, побрел в мою сторону. Его глаза взглянули мне в лицо с неугасимой злобой, сохранявшей его почти молодым. Но он вышел, ничего не сказав.

Она разгладила платье на груди. Случившееся не оставило на ней никакого следа, только глаза потемнели.

- Жить с Дотери не так-то просто, - сказала она. - Мое счастье, что я-то человек легкий. Живи и жить давай другим, вот мое правило. Начинаешь нажимать, а дальше что?

Тут все и рассыплется, как дважды два четыре.

Я не вполне уяснил смысл последней сентенции, но она казалась очень уместной.

- Вы хотели показать мне фотографии, миссис Дотери.

- Верно.

Она извлекла из картонки пачку фотографий и начала их тасовать, как гадалка - карты. Затем с внезапной радостной улыбкой протянула мне одну.

- Догадайтесь, кто это?

Старый любительский снимок запечатлел девочку-подростка. Белое тюлевое платье обрисовывало юную грудь. В руке девочка держала за ленту широкополую белую шляпу и улыбалась солнцу.

- Ваша дочь Хильда, наверное?

- А вот и нет! Это я. Тридцать лет назад в Бостоне в день конфирмации. Конечно, не мне бы говорить, а в школьные годы я красотка была. Хильда и Джун обе в меня.

Остальные снимки подтвердили её слова и рассеяли последние сомнения в том, что Холли Мэй была дочерью миссис Дотери. А та сказала грустно:

- Нам нравилось делать вид, будто мы сестры - мне и старшим моим девочкам, пока не начались в семье свары.

Свары в семье еще не кончились. За стеной раздался голос Дотери, дрожавший от яростной жалости к себе:

- Ты что, всю ночь колобродить будешь? Мне утром на работу вставать, не то что тебе. Ложись сейчас же, слышишь?

- Я пойду, - сказала она. - Не то он вскочит, и уж тогда только Богу известно, что начнется. А вообще-то Хильда - девочка просто залюбуешься, правда?

- Какой были и вы.

- Благодарю вас, сэр.

Дотери повысил голос:

- Ты меня слышишь? Ложись спать!

- Слышу, Джим, сейчас иду.

24
На улице я увидел телефонную будку перед закрывшейся на ночь аптекой. Я вошел в стеклянную кабинку и заказал разговор с Буэнавистой. После нескольких попыток телефонистка сказала:

- Абонент не отвечает, сэр. Позвонить позже?

Страх пронзил меня и превратился в ощущение неизбывной вины. Последние несколько недель Салли никуда по вечерам не уезжала. А в такой час вряд ли она могла задержаться у соседей. И Перри, и соседи с другой стороны вставали рано.

- Позвонить позже, сэр?

- Да-да. Я в телефонной будке. Позвоню вам через несколько минут.

Повесив трубку, я поглядел на часы. До полуночи оставалось несколько минут. Ну конечно, Салли уже легла. А последнее время спит она очень крепко, дверь в спальню закрыта, и она не услышала звонка.

И тут я вспомнил, что миссис Уэнстайн обещала побыть с ней. В будку скользнула смерть в жуткой своей маске и остановилась позади меня справа, оставаясь чуть-чуть вне моего поля зрения. Когда я оглянулся, она отступила так, чтобы её нельзя было увидеть.

Я еще раз попробовал дозвониться домой. Никто не подошел. Я позвонил в полицейский участок в Буэнависте, но линия была занята. Из бара напротив долетали музыка и смех. «Повремени»- твердили неоновые вспышки над дверью.

Повремени? К черту! К черту Маунтин-Гроув и чье-то разбитое прошлое, к черту дело Фергюсона! Я о нем и думать не мог. А думал только о том, чтобы обнять Салли, почувствовать, что она цела и невредима. Если гнать всю дорогу, через час я уже дома.

Я кинулся к моей машине и включил мотор. Но дело Фергюсона не желало меня отпускать. Под вой мотора мужской голос у меня за спиной скомандовал:

- Положите руки так, чтобы я их видел, Гуннарсон. На баранку. Я держу ваш затылок под прицелом.

Я оглянулся и в перемежающемся багровом свете и багровой тьме увидел его лицо. Скрытое и таинственное в этом полумраке, с влажно поблескивающими глазами и металлически поблескивающими волосами. По фотографиям я узнал Хейнса.

Он скорчился между передним и задним сиденьями, накинув на спину плед. Выпростав руку, он показал мне тяжелый револьвер:

- Если понадобится, я выстрелю. Не забывайте.

В голосе его не было подлинной угрозы, не было ни малейшего подлинного чувства. Пугала именно эта пустота. Голос обитателя космоса, никому и ничем по-человечески не обязанного.

Гарри Хейнс, самозачатый из пустоты, человек без отца, с револьвером в руке тщится украсть для себя реальность.

Я ощутил на шее его дыхание. Это разъярило меня больше удара.

- Вон из моей машины! Убирайся к какой-нибудь из своих баб, Гарри-Ларри. Укроешься под её юбкой и не будешь так дергаться.

- Чтоб тебя черт побрал! - сказал он. - Я тебя убью!

- Мамочке это не понравится.

- Ты мою мать не приплетай. У тебя не было права вламываться к ней в дом. Она добропорядочная женщина…

- Вот именно, и ей не понравится, если ты меня пристрелишь. Прямо здесь, в Маунтин-Гроуве, где ты пожинал плоды первых успехов. Вновь мальчик из нашего городка доказывает, чего он стоит.

- Во всяком случае стою я побольше вас, Гуннарсон.

Голос его обрел болезненную визгливость. Он плохо переносил нажим. Я закрутил винт еще на оборот:

- Не спорю, как грошовый гангстер ты почти неплох. У меня в бумажнике наберется долларов семь. Можешь ими воспользоваться, если уж ты настолько изголодался.

- Оставьте свои деньги себе. Как раз хватит на первый взнос за могильную плиту в рассрочку.

Жалкое подобие эсэсовца. Впрочем, оригиналы, как правило, были не менее жалки.

Я был достаточно начитан в криминологии и знал, что ночные взломщики действительно опасны. Они убивают по неведомым причинам в самое неожиданное время. Реальность, которую они крадут, в конце концов оборачивается смертью.

Быстрым кошачьим движением Гейнс перемахнул через спину переднего сиденья, скорчился на коленях рядом со мной и ткнул меня в бок револьвером:

- Езжай прямо вперед!

- Что ты сделал с моей женой?

- Ничего. Езжай, кому говорят!

- Где она?

- По городу шляется, почем я знаю? Я твою паршивую жену в глаза не видел.

- Если с ней хоть что-то сделали, ты долго не протянешь. Понял, Гейнс? Я сам тобой займусь.

Я перехватил его роль, и он занервничал.

- 3-заткнись. П-поезжай, или я т-тебя п-прикон-чу! - До этого он не заикался.

Револьвер ткнулся мне в бок. В жесте этом было больше бравады, чем предосторожности. Я прикинул, что могу его обезоружить - пятьдесят шансов на пятьдесят. Но такое соотношение меня не устраивало. Вот девяносто на десять… Терять мне было несравненно больше, чем ему. Я надеялся. Отчаянно надеялся. И подчинился.

Шоссе уводило из городка на север через темные поля - прямое, как стрела. Я прибавил газу, и стрелка спидометра подобралась к восьмидесяти милям. Что бы ни предстояло, я хотел побыстрее с этим покончить.

- Не гоните так, - сказал он.

- Боишься? А я думал, что ты любишь гонять на пределе.

- И люб-блю. Я устраивал г-гонки на этом самом шоссе. Н-но сейчас ведите машину на шестидесяти. Патрульная машина мне на хвосте не нужна.

- Садись за руль сам.

- Так вот и сяду, а револьвер попрошу подержать вас.

- А что, держать револьвер до того уж интересно?

- Заткнись! - Внезапно он впал в визгливую ярость. - Заткнись и сбрось газ, как я велю!

Ствол вдавился в мякоть у меня под ребром. Я сбросил скорость до шестидесяти миль. Впереди засветились огни, островок смутного света среди тьмы - там, где дорога под прямым углом вливалась в магистральное шоссе, протянувшееся с запада на восток.

- С-сделаете там левый поворот. И никаких штучек! Приближаясь к перекрестку, я еще сбросил скорость, а потом остановился на красный свет. У ярко освещенной круглосуточной бензоколонки заправлялись две машины. У стойки за стеклами закусочной рядом сидели люди спиной ко мне.

- Т-ты слышал, что я сказал? Без штучек! Отвечай, ты слышал? - Он вжал револьвер мне в бок изо всех сил. Он уже не думал о своей безопасности. Красный свет сменился зеленым. Ему надо было навязать мне свою волю. - Отвечай, ты слышал?

Я молчал.

- Отвечай, ты слышал? - повторил он угрожающе. Я стиснул губы, руки на рулевом колесе побелели. Мгновение растягивалось, как гнилая резинка. Позади нас из простора ночи вырвались два луча фар.

Свет опять стал красным.

Одна из заправлявшихся машин выехала с бензоколонки и свернула прямо перед нами на восток, набирая скорость. Я ощутил себя невидимкой. Горячий ветер пустыни продувал меня насквозь, как дыхание пустоты.

- Чего вы добиваетесь? - сказал Гейнс. - Вы добиваетесь, чтобы я вас уб-бил?

Я пытался найти в себе звериное мужество, которого хватило бы открыть дверцу, вылезти и неторопливо пойти к бензоколонке. Мысль о том, чего я могу лишиться, меня парализовала. Качающиеся лучи фар позади приближались, становились все ярче. Еще несколько секунд - и они озарят меня, точно прожектор, создавая зону безопасности, по которой я спокойно пройду.

Они заполнили машину нежданными тенями. Хотя еще горел красный свет, они метнулись вправо, огибая нас. Я услышал визг покрышек и разглядел бледное мальчишеское лицо над рулевым колесом. На шофере сбоку, точно огромная белокурая пиявка, висела девочка. Он проделал передо мной лихой поворот и умчался по шоссе на восток, оставляя позади шлейф шума. Бесполезный для меня. Бесполезный для всех и вся.

На зеленый свет я свернул влево.

Над горами всплыла поздняя луна, неясно огромная за тонкой облачной пеленой. Шоссе карабкалось по предгорьям вверх прямо к ней, а затем широкими дугами поднялось к перевалу. Я почувствовал, как у меня от изменения давления запищало в ушах.

Мы миновали столб, отмечающий высшую точку. Далеко впереди и внизу алюминиевым куполом изогнулось море. У его края блеснул длинный луч - возможно, маяк на фергюсоновском обрыве.

- Мы возвращаемся в Буэнависту?

- Вам бы этого хотелось, а? Но вы туда сегодня не вернетесь, и вообще никогда. Можете п-послать туда п-прощальный п-поцелуй.

- А пошел ты к черту со своими дешевыми угрозами!

- Так я, по-твоему, дешевка? Ты меня обозвал грошовым гангстером. И дал маху. У моего д-деда тут в горах была летняя вилла, Люди приезжали специально посмотреть на нее. Не говоря уж о его землях в долине. Я на п-подонок какой-нибудь.

- Но почему, собственно, дед мешает тебе быть подонком?

- Так у меня же здесь корни, понял? Для юриста вы глупы. Мой д-дед купался в золоте. У него было два дома. Б-большие.

- А зачем сообщать это мне? (Чума на оба его дома!)

- Не хочу, чтобы вы с-скончались в невежестве. Притормозите, сейчас надо будет свернуть.

Поворот был отмечен небольшим камнем, торчавшим из срезанного откоса. Какой-то псих или пророк вывел на камне белой краской: «Мы умираем каждый день».

Я свернул на щебенку, размытую дождями бесчисленных зим. Крутой склон справа был весь в узорах эрозии. С другого бока лунный свет заливал вершины деревьев на дне каньона. Негромко и тоскливо заухала сова.

Я остро воспринимал все это - непривычность и красоту. У меня мелькнула мысль сделать крутой поворот влево вниз, сжимая руль и полагаясь на судьбу, - пусть деревья поймают меня, если смогут. Видимо, я каким-то образом выдал свои мысли, потому что Гейнс сказал:

- Не советую. Если попробуете, вы уже п-покой-ник. Ведите машину с-спокойно до в-ворот.

Я подчинился. Однако мое терпение истощалось, как и оставшееся мне время. Меня тяготило, что я не могу прочесть мысли Гейнса, как он сейчас прочел мои. Видимо, он назначил меня на какую-то роль в своих фантазиях. Ему хотелось уничтожить меня, и ему хотелось произвести на меня впечатление. Обе половины этой двойной роли были равно опасны.

Машина завершила длинную дугу подъема, и лучи фар ткнулись в каменные квадратные столбы ворот. Проржавевшие чугунные створки косо висели на полураспавшихся петлях.

- Въезжайте. Мы прибыли, Джеймс. Вот оно - фамильное поместье. - В его голосе пряталась жутковатая сардоническая печаль.

Подъездная аллея заросла бурьяном - он прошелестел по дну машины. Справа и слева в лунном свете висели эвкалипты, как фигурный туман, сгущающийся в облако. В конце аллеи темнел массивный силуэт дома.

Он был двухэтажным, каменным, с круглой каменной башней - воздвигнутый в пику времени, но время и стихии завершали победу над ним. Горные ветры сорвали черепицу, оставив в крыше зияющие дыры. Окна верхнего этажа лишились всех стекол, окна нижнего этажа были зашиты досками. В одном сквозь щели между ними брезжил свет.

- Девочкой моя мать проводила тут летние месяцы. - И, словно завершая эту мысль, Гейнс добавил: - В-вылезай. Я за тобой. Одно неверное движение, и я стреляю. Понял?

В окружающем безмолвии его голос звучал жидко. Землю усеивали кучки сухих листьев, обломившиеся ветки и скрученные полоски коры. Они трещали под нашими ногами. Луна выглядывала из тюлевого облака, точно прыщавая блондинка у занавешенного окна, разбуженная нашими шумными шагами. Наши тени, подергиваясь, пересекли веранду и удлинили дверь, слившись с мраком над ней.

Гейнс выставил из-за меня ногу и пнул родовую дверь. Отозвался женский голос, крикливость которого приглушила тревога:

- Кто там?

- Ларри. Открой. Я привез друга.

Заскрипел засов. Дверь приоткрылась на дюйм, затем на фут. Из нее выглянула женщина, которая называла себя Холли Мэй.

- Какого еще друга? У тебя нет друзей.

Она привалилась к косяку, щуря глаза. К углу рта прилипла погасшая сигарета. От всей её фигуры исходило ощущение дремлющей опасности, резкое, как запах.

- Ну, не совсем друг, - ответил Гейнс. - Адвокат, которого нанял Фергюсон.

- С чего ты надумал волочь его сюда?

- П-подобрал его в Маунтин-Гроуве. Оставить его порхать на воле я не мог.

- Ну, так не торчи там. Веди его сюда.

Гейнс втолкнул меня в дверь револьвером. Женщина задвинула засов. Мы прошли по обширному темному коридору в еще более обширную комнату.

Ближний её конец был освещен бензиновым фонарем, стоявшим в углу. Шипящий круг яркого Гвета со злобной дрожью озарял скудное хозяйство Гейнса и женщины: парусиновый спальный мешок на голом полу, садовую скамью, выбеленную дождем и солнцем, кучку тлеющих углей в огромном камине, хлеб, сыр и открытую банку фасоли на газетном листе с фотографией Донато под простыней.

Когда же они начнут тратить фергюсоновские деньги? Или преступление они совершали, только чтобы дойти вот до этого? Заключить мимолетный немыслимый брак в углу рухнувшего прошлого?

- В-встань спиной к стене у камина, - приказал Гейнс. - По ту сторону от фонаря. И стой смирно, слышишь?

Я молча встал у стены.

- Ты слышишь, что я сказал? Отвечай!

В первый раз у меня появилась возможность его рассмотреть. Он выглядел красавцем, если не вглядываться слишком пристально. Но глаза у него были маленькие и блестели угрожающе бессмысленно. Они двигались, притягиваемые женщиной, как металлические шарики за магнитом. Её присутствие словно сфокусировало его личность, но и измельчило ее.

Он стоял, упершись ладонью в бедро, а в другой руке держал револьвер и как будто позировал фотографу. Бунтарь без цели - много лет спустя и все так же без цели, или актер в поисках роли, высматривающий преступление, которое заполнило бы его пустоту. Мне стало ясно, что его жизнь состояла вот из таких стоп-кадров, которым вспышки злобы, припадки ярости придавали видимость поступков.

- Ты меня слышишь, Г-гуннарсон? Отвечай!

Я молчал. Он тревожно взглянул на свой револьвер, словно тот мог подсказать ему, как поступить, и, повернувшись у него в руке, стать ключом, отмыкающим дверь взрослости. Револьвер подпрыгнул. Пуля впилась в пол у моих ног, обдав их щепками.

Под замирающее эхо выстрела женщина сказала:

- Брось играть с револьвером, Ларри. Мы в горах не одни.

- Снаружи ничего не слышно. Стены слишком толстые. Я, когда был мальчишкой, приезжал сюда стрелять по мишеням.

- Мишеням-людям? - сказал я. - Твое детское увлечение?

Женщина захихикала, как сломанный ксилофон. Вопреки неряшливому виду, слипшимся веревочкам искусственно белокурых волос и бедрам, выпирающим из мужских джинсов, она приковывала к себе внимание.

Глаза на белом замерзшем лице сияли синим пламенем паяльной лампы.

- Смотри, смотри, адвокат. Чтобы тебя подольше хватило.

- Вы куда-то уезжаете, Хильда?

- Э-эй! - сказала она Гейнсу. - Он знает мое настоящее имя. С чего тебе взбрело называть ему мое настоящее имя, дурак?

- Т-ты меня д-дураком не обзывай! Я тебя в сто раз умнее.

Она шагнула к нему.

- Раз уж ты такой гений, зачем ты его сюда приволок? Он знает меня. Знает мое имя. Паршивей не придумать.

- Ему все выложили твоя мамаша и Дотери. Не знаю, как он на них вышел, но я его сцапал перед их лавкой в Г-гроуве.

- Ну и что, черт дери, нам теперь с ним делать? Мы же нынче уезжаем или нет?

- Прикончим его, а что еще? - Голос его был однотонным, лишенным всякого выражения. Он взглянул на револьвер и сказал уже с подобием внушительности: - Прикончим и спалим вонючий сарай. Натянем на него что-нибудь мое, поняла? Мы одного роста, а после кремации никто не разберется. Даже братцы Роверы не разберутся.

- Значит, ты им натянешь нос?

- Я так с самого начала и задумал. Арбуз не такой уж большой, чтоб его на столько кусков резать. Вот почему я решил убрать Бродмена и навел легавых на Донато. - Он петушком прошелся по границе света. - Я не такой дурак, сучка. Да и вообще, что такого сделали братцы Роверы? Думал я один, а они - мальчики на посылках.

- Они делали за тебя всю грязную работу.

- А я о чем говорю? Думаю я. А они родную бабушку распнут за щепотку героина. Психи-убийцы тут останутся расхлебывать. А я пришлю им открыточку из Южной Америки.

Синее пламя её взгляда метнулось на его лицо.

- Ты хотел сказать «мы»?

- Что мы?

- Пошлем им открытку из Южной Америки, дурак.

Мы же туда вместе летим, так или не так?

- Нет, если ты и дальше будешь обзывать меня дураком.

- Что, черт дери, это значит, Ларри?

- Говори со мной вежливо!

- Как же, как же, мыслитель! Гений великий! Ну-ка, покажи мне билеты, - крикнула она.

- Они не тут. Не при мне.

- Так ты же ездил в Гроув за ними! Или Аделаида их не купила?

- Купила, конечно. Они у меня в машине. Все у меня в машине.

- Откуда я знаю, что билетов два?

- Так я же тебе говорю. Ты что, думаешь, я тебя в последний момент подведу?

- А вдруг решишь, что тебе это сойдет с рук? Только ничего у тебя не выйдет.

Мне казалось, я слушаю разговор на одном из нижних этажей веселенького ада, где две погибшие души вновь и вновь разыгрывают бессмысленную сцену на протяжении вечности. Ад заключался в бессмысленности. Я подобрал наиболее осмысленные слова, какие мог:

- Послушайте меня, Хильда. Фергюсон вас очень любит и готов все простить. Зачем вам воры и психопаты? У вас еще есть будущее, если вы его примете.

Гейнс, дергаясь, пошел на меня. Его подошвы стучали по полу, словно он терял последнюю связь с реальностью.

- Я не п-психопат, п-папаша! - В доказательство он показал мне револьвер. - Возьмите свои слова назад, или я п-пристрелю вас на месте. Я вас все равно п-пристрелю, так п-почему бы не сейчас?

Хильда встала между нами.

- Дай ему договорить.

- Какого черта?

- Он смешной. Он меня заводит.

- Ты уже н-назаводилась. - Он ядовито ей улыбнулся.

- Что ты задумал? Берешь с собой Аделаиду вместо меня? С тебя станется, мамочкин мальчик!

Очередной припадок ярости подействовал на него, как внутреннее кровоизлияние. Лицо у него побелело.

- Н-не смей меня так н-называть. Т-тоже умереть захотела?

- Черт, сам ты псих-убийца. Отдай мне револьвер.

- Тебе я его не доверю.

- Отдай, мелочишка! - крикнула она. Её груди выпирали из-под рубашки, агрессивные, как головки ракет.

- Т-ты мной не командуй!

Револьвер дрогнул и обратился на нее. Она протянула руку к стволу. Гейнса раздирала жуткая раздвоенность: он, казалось, вот-вот потеряет сознание. Револьвер поднялся и опустился на её висок. Она упала на колени в молящей позе.

Я обошел её и ударил Гейнса под ребра. Он открыл рот, выпуская воздух. Мой правый кулак заткнул ему рот. Он стремительно пробежал спиной вперед через комнату и вмазался в стену. Револьвер клацнул и запрыгал по полу в тень.

Я бросился за Гейнсом. Он не двинулся мне навстречу, а стоял, прижавшись к стене, и ловил ртом воздух, пока я не оказался перед ним. Тогда он сделал молниеносное движение. Из-под куртки возник кулак, сжимавший нож лезвием вверх.

Я прыгнул на него, обеими руками вцепляясь в запястье. На миг мы застыли лицом к лицу, напрягая мышцы. Миг этот еще длился, когда мне стало ясно, что я сильнее. И я улыбнулся.

Свободной рукой он принялся молотить и сцарапывать эту улыбку. Я сосредоточился на кисти с ножом. Подтянул её на уровень груди, развернувшись, поднырнул под нее и выкрутил всей инерцией своего тела. Что-то подалось. Нож упал между нами.

Я подобрал его, но особой пользы он мне не принес. Хильда переползла на четвереньках из озера света в глубокую тень. Нашла револьвер и села на пол, сжимая его. Зажала ствол между поднятыми коленями, прицелилась и выстрелила.

Пуля вмазала мне в плечо, повернула меня, привела в движение. Женщина выстрелила еще раз, но второй раны я не получил. Да она и не требовалась. По колено в растворяющемся полу я добрел до двери и упал. Вероятно, моя голова ударилась о косяк. Я рухнул за порог сознания.

25
В ландшафт сотен моих снов. В яблоневом саду я бросал щепки в ручей. Холмистая гряда упиралась вдали в белые кучевые облака. Над ними плыло солнце, разгораясь все ярче.

Оно опалило жаром мое лицо. Ручей высох. Я прикрыл глаза рукой. Когда я вновь их открыл, солнце стало багровым, а холмы - черными, как лава. Кроме склонов, на которых пылали сараи. Яблоки на ветках чернели и шлепались в черную траву. Я вбежал в дом, чтобы сказать отцу. «Он умер, - сообщила смуглая незнакомая старуха. - Они влетают в окна, а что Салли?»

Мысль о ней сотрясла меня и вырвала из страны снов. Подо лбом я ощутил пол, горячий воздух обжигал мне шею.

- Дует санта-ана, - предупредил я. - Кто-то забыл закрыть окно.

Никто ничего не сделал. Я приподнял голову и увидел на стене живой узор из отблесков огня. Это было красиво, но мне не понравилось. Когда дует ветер пустыни, зачем раздувать угасающее пламя?

Я перекатился на бок и сел. Половиной комнаты владели огненные языки. Они тянулись ко мне, трепеща, как ленты под струей вентилятора. Ко мне и к женщине на полу. С чем-то похожим на почтительный ужас я подумал, что Гейнс и её включил в свой план истребления. Одежда на ней была в беспорядке, словно она сопротивлялась. На виске, захватывая глаз, багровел синяк.

Я пополз к ней и сразу же обнаружил, что моя правая рука не действует. Огненный язык лизнул пальцы её откинутой руки, и они согнулись. Все её тело вяло шевельнулось. Она была жива.

Стало быть, я обязан вытащить её отсюда. Кое-как я поднялся на ноги. Пламя полоскалось вокруг нее полотнищами флагов. Я закрутил её выбившуюся рубашку на левую руку и дернул. Рубашка разорвалась и осталась на моей руке.

Женщина эта обрела для меня огромную важность. Стараясь не вдыхать жгучий воздух, я ухватил её за бессильную кисть и выволок в коридор. Он был как аэродинамическая труба. Воздух мощным потоком врывался в распахнутую входную дверь. Я вытащил женщину на веранду в блаженную свежесть ночи.

Огонь позади меня начинал петь и клубиться. Еще немного - и дом превратится в ревущее пекло. Я поискал взглядом мою машину. Её не было. Я подтащил бесчувственную женщину к краю веранды, скорчился перед ней, приподнял её за кисть и взвалил на свое целое плечо.

Непонятно, как мне под её весом удалось разогнуть колени, но удалось, и я побрел по аллее. Мозг мне долбила мысль, что её надо отнести на шоссе, прежде чем займутся деревья. После зимних дождей шансы на лесной пожар были очень невелики, но в голове у меня стоял туман.

В лунном свете деревья таинственно качали вершинами справа и слева. Моя бледная горбатая тень передразнивала каждое мое движение. Мягкая ноша на спине с каждым шагом становилась тяжелее. А потом сползла вниз, но, прежде чем её запястье выскользнуло из моих пальцев, я успел опуститься на колени у обочины и осторожно уложил её в бурьян. Мы все еще были под деревьями, и до ворот оставалось шагов сто, но приходилось удовлетвориться этим. Она лежала, как мраморный торс, свалившийся с пьедестала и ждущий, чтобы кто-нибудь водворил его обратно.

Я тяжело опустился на землю рядом с ней. Видимо, мне было не так уж безнадежно плохо: её обнаженные груди волновали меня, и, сняв пиджак, я укрыл ее.

Правая сторона моей рубашки была темной и липкой. Кончиками пальцев я потрогал темное клейкое вещество и только тут словно вновь увидел, как Хильда целится, положив револьвер на колени, и стреляет. Мой левый указательный палец нащупал дырку, которую она пробила под моей ключицей. Рана была влажной и горячей. Я смял носовой платок и прижал его к ней.

Женщина страдальчески всхлипнула. По её лицу скользили слабые медные отсветы. Мне было показалось, что она приходит в себя, но потом я сообразил, что это отблески пожара. В прямоугольниках верхних окон дома оранжевый цвет свивался с чернотой. К луне поднимались кипящие клубы черного дыма, подсвеченные снизу огнем и наперченные пляшущими искрами.

Лесная охрана, конечно, заметит, что тут происходит, или ей сообщат. Скорее всего, пожарные машины уже мчатся сюда, и мне можно немного расслабиться до прибытия помощи.

Помощь прибыла раньше, чем я ожидал. Одинокая пара фар пошарила по извилистому шоссе и свернула в ворота не затормозив. Я поднялся на ноги и, пошатываясь, вышел на середину аллеи.

Фары остановились в нескольких шагах передо мной. За ними я распознал массивные очертания машины скорой помощи. Из дверец справа и слева выскочили Уайти и его напарник Ронни и кинулись ко мне.

- Вы быстро сюда добрались, ребята.

- Такая уж у нас работа. - Уайти рассматривал меня в сиянии фар. - Что с вами случилось, мистер Гуннарсон?

- Рана в плечо, которой надо бы заняться. Но прежде займитесь лучше женщиной.

- Какой женщиной?

- Вот она, - сказал Ронни с обочины. В его голосе было что-то знакомое, хотя, насколько мне помнилось, он в моем присутствии ни разу не открывал рта. Включив фонарик, он нагнулся над ней, приподнял веко, понюхал дыхание.

- Возможно, какой-то наркотик, - сказал я.

- Угу. Похоже, большая доза морфия или героина. У нее вся рука истыкана. - Он осветил темные точки на белой коже выше локтя.

- Она говорила и вела себя так, словно что-то её подстегивало.

- Сначала подстегивало, теперь уложило.

- Она с вами разговаривала? - спросил Уайти. - Что она сказала?

- Много разного. Но это не к спеху. Лучше забинтуйте мне плечо для начала.

Он ответил, медленно произнося слова:

- Да, верно. Ронни, оставь пока бабу валяться. Мне может понадобиться твоя помощь с мистером Гуннарсоном.

Колени у меня подгибались, и я еле добрел до машины. Они втащили меня внутрь, включили плафон и бережно уложили на мягкие носилки. У меня сразу закружилась голова, в глазах двоилось. Надо мной нагибались не то Уайти с Ронни, не то пара сумасшедших ученых из фильма ужасов, обмениваясь зловещими улыбками.

- Привяжи ему руки, - сказал Уайти.

- Зачем? Я не стану вырываться.

- Лучше не рисковать. Привяжи, Ронни.

Ронни притянул ремнями мои запястья к холодным алюминиевым палкам носилок. Уайти достал треугольную черную маску из резины с тонкой черной трубкой.

- Я обойдусь без анестезии.

- Никак нельзя. Я ненавижу смотреть, как люди страдают. Вы же знаете.

Ронни хихикнул:

- Я-то знаю. Кто-кто, а уж я знаю.

Уайти шикнул на него. Он наложил мягкую маску мне на нос и рот, завел полоску тугой резины под затылок.

- Приятных снов, - сказал он. - Выдохните, а потом вдохните.

Инстинкт самосохранения, не подвластный сознанию, заставил меня задержать дыхание. А в сознании черные кусочки мозаики складывались в картину. Я уже слышал, как хихикает Ронни. В телефонной трубке слышал.

- Выдохните! Потом вдохните!

Лицо Уайти нависало надо мной, изменяясь, точно лица, которые видишь, засыпая после тяжелого дня. Я приподнял голову, сопротивляясь нажиму его правой руки. Конец черной трубки был обмотан вокруг запястья левой. Обеими руками он заставил меня опустить голову.

- Слушай! - сказал Ронни. - Машина поднимается по дороге. - После нескольких напряженных секундой добавил: - Вроде бы «меркюри спешиал».

- Полицейская?

- По звуку похоже.

- Чего же ты не слушал их волну? Вот теперь и расхлебывай…

- Ты ведь сказал, что я тебе тут нужен.

- Был нужен. Теперь я и один справлюсь.

- А как пациент?

- Через минуту отбудет. Вылезай, объяснишь им: мы вытащили его из огня, но он умер от удушья, бедняжка.

Он с силой надавил на маску. Но я еще не отбыл. Мое любимое развлечение нырять без акваланга.

Ронни наклонился взглянуть на меня. Я согнул правую ногу и пнул его в лицо. Ощущение было такое, будто я наступил на слизняка.

- Убийца! - охнул Уайти.

Я попытался пнуть и его. Но мои взметывающиеся ноги до него не доставали, а он навалился на меня всей тяжестью. В моем мозгу закружилось черное колесо беспамятства. Я пытался сделать вдох. Но вдыхать было нечего.

Из жужжания черного колеса выделился вой мотора, берущего подъем. Прежде чем эти два звука вновь слились воедино, в нутро машины скорой помощи ворвались лучи фар. Тяжесть исчезла с моего лица. Я смутно различил Уайти, пригнувшегося с черным пистолетом в руке над распростертым телом своего напарника.

Он выстрелил, и эхо внутри машины удесятерило грохот. Но не эхо породило сухой ответный щелчок. Хватаясь за живот, Уайти склонился в поклоне, как актер у рампы.

В машину впрыгнул Пайк Гранада, сорвал с моего лица резиновый кляп, и я не последовал за Бродменом и Секундиной в полный мрак.

26
На фоне черного скалистого пейзажа горилла тащила Салли, что-то страстно бормоча по-испански. Я догнал их и сорвал с гориллы шкуру-костюм, а затем принялся бороться с человеком, чьего имени не мог вспомнить. Я открыл глаза и увидел, что лейтенант Уиллс мрачно хмурится на меня сквозь решетку.

- В тюрьме вам меня не удержать, - кажется, сказал я. - Судья Беннет оградит мои права.

Уиллс злорадно ухмыльнулся.

- Отсюда вас никакой судья не вытащит.

Я приподнялся и сел, бормоча ругательства. Голова у меня сорвалась с плеч и полетела по большой полутемной комнате, прыгая с одной пустой кровати на другую. Больше смахивает на казарму, чем на тюрьму…

- Полегче, полегче! - Уиллс опирался на решетку, придававшую моей кровати сходство с клеткой. Он ухватил меня за здоровое плечо и уложил на простыню без подушки. - Вы в послеоперационной палате. Только что со стола.

- Где Салли? Что с ней случилось?

- Ничего противного законам природы. Вчера ночью у нее родилась девочка. Шесть фунтов десять унций. Обе они здесь, в этой самой больнице, только ниже. На третьем этаже. Обе чувствуют себя хорошо.

- Вчера вечером она поехала сюда?

- Да, сюда. Но меня интересует, куда поехали вы и зачем. Что вы делали в горах?

- Охотился на оленей при луне в запрещенный сезон. Арестуйте меня, господин полицейский!

Уиллс сердито покачал головой.

- Наркоз наркозом, но хватит острить. Это серьезно, Билл. Уж вы-то должны знать, насколько серьезно. Пайк Гранада говорит, что еще пара секунд, и вы бы задохнулись. Если бы он не взял на заметку эту парочку, вы сейчас были бы покойником.

- Поблагодарите Гранаду от меня.

- С удовольствием. Но вам следует самому его поблагодарить, а может, и извиниться перед ним, а? Ведь только что он для ровного счета дал вам пинту собственной крови.

- С какой стати?

- У него кровь вашей группы. В больнице она как раз вся вышла, а вам требовалась незамедлительно. И, пожалуй, не в одном только смысле. Малая толика испанской крови в жилах вам не помешает. Как и полицейской.

- Тыкайте, тыкайте меня носом в грязь.

- И не собираюсь. Но вчера я из-за вас пережил десять паршивых минут, пока не потолковал с Пайком. Вы понимаете, что в вас говорит? Предубеждения. И расовые и сословные.

- Да ничего подобного!

- Предубеждения, - повторил Уиллс. - Возможно, вы не отдаетесебе в этом отчета, но вы не любите полицейских и не любите людей испанского происхождения. Если вы хотите с успехом заниматься адвокатурой в этом городе, то должны по-настоящему узнать ла раса, научиться их понимать.

- А что такое «ла раса»?

- Испано-американцы. Так они называют себя. Это гордое слово, а они гордые люди. Не надо их недооценивать, Билл. Да, они малообразованны, и бедны, и преступников среди них хватает. Но они вносят свою лепту в существование нашего города. Возьмите Гранаду. Да, он хулиганил в уличной шайке, кто спорит? Но нельзя судить человека за то, что он вытворял подростком. Судите его по сделанному после.

- Все понял.

- И отлично. Я решил потолковать с вами, пока рана у вас еще не разболелась. Вы были очень настроены против Гранады.

- Я ведь почти не сомневался, что Бродмена убил он.

- Вот именно. А теперь благодаря Гранаде нам известно, кем и как он был убит. Гранада пришел к выводу, что виновники - Уайти Слейтер и его напарник Рональд Спайс. А я вначале не согласился с ним, и Гранада выслеживал их в свое свободное время. Когда доктор Саймон сказал, что миссис Донато умерла так же, как Бродмен, он пиявкой присосался к Спайсу и Слейтеру.

- Почему же он их не арестовал?

- Выжидал, чтобы они вывели его на своего вожака.

- Вы взяли Гейнса?

- Нет еще. - Уиллс плотно сел и заложил ногу за ногу. - Тут я рассчитываю на вашу помощь. И еще кое в чем.

- Не хочу показаться невежливым, - сказал я. - Но здесь у меня жена и дочка, и мне не терпится их увидеть.

- Пока забудьте про них. На третий этаж вам все равно не спуститься. А у меня к вам несколько неотложных вопросов. Например, похищение. Было похищение, или его не было?

- Формально - да. Вчера вечером Гейнс похитил меня в Маунтин-Гроуве. И увез на заброшенную виллу в горах, где меня нашел Гранада. У меня с Гейнсом произошла там стычка, и победа более или менее осталась за ним.

- Он в вас стрелял?

- В меня стреляли, совершенно верно, и некоторое время я был без сознания. Он поджег дом, вероятно, разбив бензиновый фонарь, и оставил меня сгореть заживо.

- А миссис Фергюсон? Он и её оставил гореть?

- Видимо, да. Я очнулся как раз вовремя, чтобы вытащить её наружу. Как она?

Уиллс ответил, тщательно взвешивая каждое слово. Мы прощупывали друг друга, и оба это знали.

- Трудно сказать. Муж увез её домой. Говорит, что боится оставить её в больнице при таких обстоятельствах. Но у меня впечатление, что об этих обстоятельствах ему известно много больше, чем мне.

- Вы с ним говорили?

- Несколько секунд, когда он забирал жену из неотложной помощи. Он ничего говорить не хотел, а заставить его я не могу. Никаких законов он как будто не нарушал.

Его жена - другое дело. Мне непонятно, что она делала в этом горном притоне с разыскиваемым преступником. Она находилась там по доброй воле?

- Не знаю.

- Но какое-то мнение у вас должно быть. Вы видели её там вместе с Гейнсом, так?

- Я видел ее.

- Она была связана, заперта, задерживалась насильно?

- Не знаю.

- Как так не знаете? - спросил Уиллс резко.

- Задерживать насильно можно по-разному, включая чисто психологические способы.

- Она была в сознании?

- Да.

- Он ей угрожал?

- Да. И даже ударил револьвером.

- Тем же, из которого стрелял в вас?

- Тем же, - ответил я, начиная потеть. Мне было не вполне ясно, почему я строю ответы так, чтобы оградить ее. В моем состоянии конфликты с собственной совестью не улаживают. Беда лишь в том, что конфликты эти почему-то возникают именно тогда, когда у человека нет сил разбираться с ними.

Уиллс уловил мою нерешительность.

- Психологическое насилие, которое вы упомянули, дает пищу для размышлений. К чему оно в конечном счете сводится в данном случае? Ему что-то про нее известно?

- Не знаю.

Уиллс сказал, словно переходя на другую тему:

- Бедная девочка, её пришлось водить взад и вперед битых два часа. Она была накачана морфием. Вы это знали?

- Я подозревал, что она находилась под действием наркотика.

- Она была наркоманкой? Этим Гейнс её и держал?

- Мои догадки стоят не больше ваших.

- Не согласен. У вас была возможность говорить с ними обоими - и с ней, и с её мужем. Насколько мне известно, последние два дня вы с ним часто виделись.

- Раза два. На случай, если у вас есть сомнения, то человек он прекрасный.

- А за его жену вы тоже поручитесь?

- Её я практически совсем не знаю. - Пот впитывался в больничный халат. Стоило мне расслабиться, и Уиллс раздваивался. А мне пока вполне хватало и одного. - Почему бы вам не уйти и не оставить меня моим страданиям?

- Рад бы, Билл, но не могу. Эти вопросы требуют ответа. Ничем не подкрепленные признания Рональда Спайса не стоят бумаги, на которой записаны. Он сознался в преступлениях, каких вообще не было. И в тех, конечно, какие были.

- Мне бы хотелось прочесть его показания.

- Получите, как только перепечатают. А заодно и показания свидетеля много надежнее Спайса - управляющего здешним отделением Американского банка. Из них следует, что Фергюсон вчера снял со своего счета значительную сумму наличными. Такую значительную, что за частью им пришлось обратиться к своим отделениям в Лос-Анджелесе. Вы знаете, что сделал Фергюсон с этими деньгами?

- Знаю, что сказал мне он.

- И что же?

- Спросите у него.

- Я спрашиваю у вас, Билл. Вы импульсивный молодой человек, но разумный и хотите завоевать себе положение в городе. И после всего, что случилось, вы не станете лгать и покрывать тяжелейшее преступление.

- В категорию тяжелейших входит ряд преступлений. Какое именно вы имеете в виду?

- Похищение. Спайс утверждает, что Гейнс сбежал, не отдав ему и его напарнику долю, причитавшуюся им из двухсот тысяч долларов. Тех двухсот тысяч, которые Фергюсон заплатил Гейнсу как выкуп за миссис Фергюсон. Он говорит, что её увезли из клуба «Предгорья», а они с напарником стояли на стреме, включив свой приемник на нашу волну, чтобы мы случайно не помешали. Кстати, то же они проделывали и во время краж со взломом. У них все было отлажено: собирали и передавали сведения о богатых больных, а пока Гейнс с Донато грабили дома, следили за патрульными машинами. По словам Спайса, тем же самым они занимались вчера, когда Фергюсон привез выкуп. За услуги им было обещано по двадцать пять тысяч каждому, но Гейнс удрал от них со своей добычей. Так что вы можете понять, почему информация бьет из Рональда Спайса фонтаном.

А заодно он пытается увильнуть от электрической сковородки. Конечно, таким подонкам мы никаких гарантий не даем. - Уиллс даже охрип от гнева. - Последние подонки! Пробрались в больницу и использовали свое служебное положение, чтобы убивать беспомощных людей! Да вы и сами знаете. Ведь они и вас чуть не прикончили.

- Спайс сознался в убийстве Бродмена?

- Практически да. Хотя и не понимая, что сознается. Думал все свалить на покойного напарника. Видимо, непосредственно убил Бродмена Уайти Слейтер по пути в больницу, когда Спайс сидел за рулем. Но Спайс сознательно содействовал ему, что делает его виновным в равной степени, как вы и сами знаете. И Гейнса тоже. Бродмена убили по его распоряжению.

- Почему?

- Бродмен был экс-главой банды. С ударением на экс. И собирался всех их заложить. По-моему, он знал, что от краж они намерены перейти к чему-то посерьезнее, и хотел от них избавиться. Покупка брильянтового кольца у Эллы Баркер была мелочью, но, сообщив о кольце нам, он вывел нас на Гейнса. Гейнс натравил на него Донато, но тот сплоховал. Слейтер и Спайс ждали на подхвате и довели дело до конца. На следующий день они по той же причине прикончили жену Донато.

- Секундина была членом банды?

- Сомневаюсь. Но она знала их всех и уже почти решилась обратиться к нам. Во всяком случае, так полагает Гранада. И Гейнс с его вурдалаками, видимо, заподозрил то же. Когда она спаниковала и наглоталась таблеток, они не упустили случая. Им совсем не надо было, чтобы она проснулась.

- Милые люди.

- Угу, Все на редкость милые. Я одного не понимаю, Билл. У вас есть возможность помочь нам завершить это дело и упрятать их всех, кто остался, за решетку. А вы не хотите. Что для вас эта миссис Фергюсон?

Вопрос был трудным. Клише вроде «красавица в беде» ответом послужить не могло. Как и мое объяснение:

- Мистер Фергюсон мой клиент. Он обратился ко мне вчера.

- Он, а не его жена.

- Фергюсон обратился ко мне с целью получить определенные сведения о своей жене. И потому они не подлежат оглашению.

- Значит, муж ей не доверяет?

- Это ваш вывод.

- Бесспорно. И что же вы про нее узнали? Я спрашиваю вас не для протокола, а для перепроверки. История, которую рассказывает Спайс, кое-где переходит все пределы вероятного, а я не могу себе позволить ни единого промаха.

- Но вы допустите большой промах, вынуждая меня нарушить профессиональный долг по отношению к клиенту. И заставить Фергюсона давать сведения о ней вы тоже не можете.

Упершись подбородком в ладонь, Уиллс размышлял над положением. Я попытался связно обдумать пределы моего обязательства хранить в тайне дела моих клиентов, но в ход моих мыслей все время вторгались посторонние образы: Салли в родовых муках, мертвая Секундина, упавшее в огонь женское тело, оно же в бурьяне, женщина, стреляющая в меня стоя на коленях. Я знал, что умалчивать об этом выстреле у меня профессионального права нет. И молчу я о нем под свою ответственность и по причинам, которые никакой суд во внимание не примет.

Уиллс очнулся от раздумий. Подозреваю, что он просто давал мне время взвесить положение, в каком я очутился.

- Я понимаю, - начал он ласковым голосом, - вы хотите соблюсти свои обязательства и по отношению к клиенту, и по отношению к закону. Я расскажу вам кое-что забавное, и, может, вы решитесь. Когда мы поднажали на Рональда Спайса, он сделал совсем уж неожиданный финт. Заявил, будто похищение в «Предгорьях» было чистым спектаклем, придуманным Гейнсом вместе с ней, чтобы выманить деньги у её мужа. Он утверждает, что она содействовала им во всем и даже сидела за рулем, когда Гейнс отправился забирать фергюсоновскую коробку с деньгами. И нарочно показалась мужу, чтобы он не знал, как поступать дальше. Это соответствует сведениям, которые вы получили о ней? Или Спайс просто пытается избежать обвинения в содействии похищению?

- Не знаю.

- Билл, я вам не верю. Я говорил с барменом в гриле, где вы вчера беседовали с Фергюсоном по душам.

Ему запомнились очень странные обрывки вашего разговора. Профессиональное право и рана в плечо - это очень хорошо, но, покрывая похищение, вы подставляете себя под удар.

- А разве вы не придерживаетесь теории, что никакого похищения не было?

- У меня никакой теории нет. Я не знаю, что произошло. И уверен, что вы знаете, а потому прошу вас рассказать, как все было.

- Когда узнаю, буду рад рассказать.

- Откладывать нельзя. Поймите же, если эта голливудская шлюшка в сговоре с Гейнсом, она скорее всего знает, где он или хотя бы куда он отправился. Или вы не хотите, чтобы его арестовали?

- Не меньше вас хочу. Хоть этому поверьте. - Из хаоса образов в моем мозгу я извлек осколочек сцены в веселеньком аду. - Насколько помню, Гейнс говорил ей что-то про Южную Америку. Билеты на самолет им должна была купить мать Гейнса.

- Мать Гейнса?

- Она живет в Маунтин-Гроуве. Почему бы вам её не допросить?

Уиллс вскочил, подошел к лифту, нажал на кнопку и вернулся ко мне.

- Впервые слышу про какую-то мать. Кто она и где находится?

- Её зовут Аделаида Хейнс. Она живет на Канал-стрит в Маунтин-Гроуве.

- Как вы на нее вышли?

- Благодаря Элле Баркер. Да, кстати, теперь ведь ясно, что Элла Баркер к преступлениям не причастна.

- Скорее всего, вы правы. Показания Спайса снимают с нее всякое подозрение.

- А вы не считаете, что её следовало бы освободить?

- Утром она отправилась домой. Я добился от прокуратуры снижения залога, и её приятельница, некая миссис Клайн, поручилась за нее своей недвижимостью.

Его поглотил лифт.

Я позволил образам в моем мозгу закрутиться вихрем и унестись прочь. Наркозный сон вновь окутал меня, как тихая внезапная ночь.

27
Когда я проснулся, лифт спускал меня в палату на четвертом этаже. Доктор Рут, хирург, следил, как санитары перекладывают меня с каталки на кровать. Едва дверь за ними закрылась, он сказал:

- Я распорядился положить вас в отдельную палату, потому что вам нужны покой и тишина. Вы не возражаете?

- Решать вам, доктор. И ведь я пробуду тут недолго?

- Во всяком случае, несколько дней, если не больше. Насколько я понял, дома за вами ухаживать некому.

- Но у меня неотложные дела.

- Дело у вас только одно, - сказал он неумолимо. - Дать срастись ключице. Да, кстати, у меня есть для вас кое-что. Может быть, захотите сохранить на память. - Он достал пластмассовую коробочку из-под таблеток и встряхнул ее, как погремушку. - Пуля, которую я извлек из вашего плеча. Прекрасная тема, чтобы развлекать гостей. Или даже темы - пуля распалась на кусочки.

Он показал мне свинцовые осколочки. Я его поблагодарил, не зная, что положено говорить в таких случаях. Он покачал седой головой:

- Благодарите не меня, а свою счастливую звезду. Вам очень повезло, что ключица пулю отклонила. Иначе вас привезли бы сюда со свинцом в легком. Кстати, кто в вас стрелял?

- Не помню.

- Ваша супруга? - Вероятно, едва заметная улыбка означала, что он пошутил. - Её можно понять, вряд ли ей нравится, как вы рискуете. Надеюсь, это вас научит оставлять подобные дела полиции. Чего вы, собственно, добивались?

- Пули в плечо. И добился. Еще вопросы?

Моя грубость его не остановила.

- Возможно, все не так просто. Мне доводилось видеть, что способны вытворять молодые мужья, пока их жены рожают. Родовые муки удел не одних только женщин.

- Я что-то не понял.

- А вы поразмыслите хорошенько. Да, а как себя чувствует ваша супруга и новорожденная?

- Говорят, что хорошо. Вы не возражаете, если я спущусь их повидать? Я ведь тоже чувствую себя прекрасно.

- Может быть, завтра, если у вас не поднимется температура. А сегодня я хотел бы, чтобы вы не вставали. Могу я на вас положиться?

Я буркнул что-то невразумительное.

Санитарку, которая принесла мне завтрак, я попросил поискать для меня карандаш и бумагу. Ожидая её возвращения, я мысленно творил записку Салли. Ну, может быть, «творил» не совсем то слово.

«Любимая, умоляю тебя и Её о прощении за то, что в меня стреляли. Я нечаянно. Так уж получилось. А если ты хотела только безопасности, так вышла бы за полицейского. Но тебе понадобилось выскочить за самого медлительного стрелка во всей американской адвокатуре.

Меня держат в одиночном заключении в палате номер 454. Но я их одурачу. Надену линялый бурнус, подарок старика бедуина, моего верного спутника в былые дни, осмуглю кожу соком грецкого ореха и призраком проскользну мимо их часовых. Жди и бди. Меня ты узнаешь по непроницаемой улыбке. Записку сожги».

Получив письменные принадлежности, я написал совсем другое. Действие наркоза прошло, и желание острить меня больше не преследовало. Пластмассовую коробочку я убрал в тумбочку, чтобы она не маячила у меня перед глазами.

Тут я обнаружил телефонный аппарат на нижней полке тумбочки и тотчас попробовал позвонить Салли. Телефонистка едко сообщила мне, что в палатах родильного отделения телефонов нет. Тогда я позвонил Фергюсону.

Трубку он снял сам. Голос у него был приглушенный и настороженный:

- Кто говорит?

- Гуннарсон.

Его голос обрел громкость.

- Но я думал, вы в больнице.

- Я оттуда и звоню. Навестите меня. Палата четыреста пятьдесят четвертая.

- Конечно. Я и сам собирался. Попробую заглянуть к вам завтра. Или завтра будет еще рано?

- Завтра будет поздно. Мне нужно вас увидеть сейчас же.

- Я был бы рад, но сегодня никак не могу. Только, пожалуйста, не думайте, будто я недостаточно ценю все, что вы для нас сделали.

Я бесконечно вам благодарен. И Холли тоже.

- Мне нужно что-то кроме благодарности. На меня давит полиция. Нам с вами, мягко говоря, необходимо обменяться мнениями. Если до полудня вы не приедете, я сочту себя свободным от профессиональных обязательств и буду поступать соответственно.

Кто-то осторожно постучал в дверь, - именно в тот момент, когда следовало повесить трубку. Дверь приоткрылась, и в нее заглянула Элла Баркер.

- Можно, мистер Гуннарсон?

- Входите, входите.

Она нерешительно приблизилась ко мне. Глаза у нее были большие и темные с синеватыми полукружиями под ними. Свежий белый халат, больничные туфли на резиновой подошве, но шапочки она не надела. Темные волосы глянцевито поблескивали, губы были тщательно подкрашены.

- Я хочу поблагодарить вас, мистер Гуннарсон. Я пришла сюда, как только узнала. Только подумать, что в вас из-за меня стреляли!

- Не из-за вас. Выкиньте из головы раз и навсегда. Да и рана легкая.

- Вы просто меня утешаете. - Она наклонилась ко мне, и на глаза ей навернулись слезы от не находящих выражения чувств. - Вы мне так помогли! Хотите, я помассирую вам спину? Я очень хорошая массажистка.

- Нет, спасибо.

- Вы хорошо позавтракали? Хотите, я принесу вам сока?

- Большое спасибо. Но у меня есть все.

Элла закружила по палате, легкими ненавязчивыми движениями наводя там и сям порядок. Не знаю, что, собственно, она сделала, однако помещение приобрело более уютный вид. Она приподняла вазу на комоде, поправила сбившуюся салфетку и поставила вазу точно в её центр.

- Я принесу вам цветов, - решительно сообщила она. - Без них тут уныло. Какие цветы вы любите?

- Всякие. Но, пожалуйста, не покупайте мне цветов. У вас нет на них денег.

- Найдутся. Завтра утром в семь я выхожу на дежурство. - Она сделала пируэт и улыбнулась мне через спинку кровати. - Больница берет меня назад.

- А почему бы и нет?

- Я так боялась, что меня уволят! Ведь я же попала в тюрьму! Поддерживала знакомство с ужасными людьми!

- В следующий раз будете осмотрительнее.

- Да. И конечно, мне очень повезло, что у меня может быть следующий раз. - Её лицо еще хранило следы, словно оставленные каленым железом. Стереть их могло только время. - Вас Ларри Гейнс ранил?

- Об этом, Элла, я не могу с вами говорить.

- Но все равно, это он, да? И он скрылся!

- Не думайте о нем, - сказал я. - Он не вернется и никакого вреда вам не причинит.

- Я его не боюсь. Просто не хочу, чтобы он остался безнаказанным.

- Выкиньте из головы и это.

- Я стараюсь. Это как болезнь, вы же сами сказали. Ну, не буду вам больше надоедать. Если я могу хоть что-нибудь для вас сделать, так в любое время… - Вместо конца фразы она поправила на мне одеяло.

Очень скоро, подумал я, кто-то обретет в ней прекрасную жену. Единственное удовлетворение, которое пока принесло мне это дело.

Она обошла кровать и снова нагнулась надо мной. Прежде чем я успел понять её намерения, она чмокнула меня в уголок рта и побежала к двери.

Такие поцелуи в голову не ударяют, но от слабости я был восприимчив. Выбравшись из кровати, в стенном шкафу за своим костюмом я обнаружил полосатый халат, кое-как влез в него и вышел на разведку в коридор. Дверцы лифта виднелись рядом с постом дежурной сестры, и я побрел в противоположную сторону к пожарной лестнице. На третьем этаже мне встретился седой санитар с отеческим выражением лица. Я объяснил ему, в чем дело, опуская наиболее яркие подробности. Он проводил меня до палаты Салли.

Волосы у нее рассыпались по подушке, лицо было бледное, измученное и удивительно прекрасное.

Я поцеловал её в улыбающиеся губы, и она поцеловала меня в ответ. Её руки обвились вокруг моей шеи, теплые, настоящие. Потом она оттолкнула меня, чтобы видеть мое лицо.

- Я получила твою записку. Она очень хорошая. Но ты дикий человек. Билл, ты себя хорошо чувствуешь?

- Прекрасно. Рана поверхностная.

- Тогда почему у тебя рука в лубке? И вообще, кто в тебя стрелял?

- Не знаю. Было темно.

- Кроме того, у тебя на лице помада, а у меня губы не подкрашены. Ты целовал сестер?

- Нет. Они целовали меня. Элла Баркер зашла сказать мне спасибо.

- Еще бы она посмела не зайти! - Её рука крепко сжала мою, - Билл, обещай мне одну вещь. Одну-единственную, хорошо? Обещай больше не брать уголовных дел, не рыскать неизвестно где, и вообще.

- Обещаю. - Но про себя я сделал несколько оговорок.

Вероятно, моя жена что-то почувствовала.

- Ты теперь должен думать о своей семье, а не только обо мне. Она такая красивая, Билл!

- Как её мать.

- Нет, я сегодня совсем некрасивая. Сегодня утром я какая-то испитая. Но ты обратил внимание на мой живот? Он уже почти плоский. Я даже вижу пальцы на ногах!

В доказательство она пошевелила пальцами под одеялом.

- Родная, ты плоская, как доска.

- Ну, уж все-таки не настолько, Билл? - Она повернулась ко мне, отбросив волосы с лица. Никогда еще её глаза не были такими глубокими и нежными. - А ты ужасно расстроен, что наше совместное произведение не мальчик, а девочка? Ты ведь любишь маленьких девочек?

- Я люблю всяких девочек, и маленьких и больших.

- Не надо шутить. Положение очень серьезное.

- Но ведь ты же чувствуешь себя хорошо?

- Я? Прекрасно. Хотя какой-то пустой. Как шахта лифта, когда лифт спустится. Но только пока не приносят ее. Тогда я больше пустоты не чувствую.

- А с ней что-нибудь не так? Где она?

- Не паникуй. Она в палате для новорожденных, и красива необыкновенно. Это физически. А духовно не по возрасту умна и развита. Я сразу это определила по тому, как она берет грудь. Но от этого положение становится только серьезнее. Мы должны дать ей имя, чтобы её личность могла формироваться на его основе. Нельзя же называть ее. Она на манер Райдера Хаггарта!

- А если Салли?

- Отвергается. Одной Салли на семью вполне достаточно. Как тебе Шарон? Или Шарон Гуннарсон слишком уж космополитично? А Роза Шарон Гуннарсон совсем уж громоздко. Но вот такой я её ощущаю. Роза Шарон Гуннарсон, - произнесла она мечтательно.

- Отвергается. Роза Гуннарсон еще пожалуй.

- Но Роза отдельно - такое клумбовое имя! А Сара тебе нравится? Сьюзен? Марта? Энн? Элизабет? Сандра?

- Как ни странно, они мне все нравятся. Ну а Нэнси?

- Нэнси мне нравится. Но дай я подумаю. Мы оба подумаем. А теперь иди отдохни, Билл, у тебя очень усталый вид. Вдруг завтра я смогу тебя навестить? Доктор Тренч говорит, что мой таз создан для материнства, и силы ко мне должны вернуться очень быстро.

Я сказал Салли, что обожаю её таз. Она слабо пошевелила им под одеялом в мою честь.

В коридоре мне встретился доктор Тренч - невысокий мужчина лет сорока в роговых очках и с быстрой умной улыбкой.

Пожалуй, чересчур уж умной для этой минуты.

- Ну-ну! Блудный муж собственной персоной. Странник вернулся.

- Валяйте, поострите в свой черед. Никто еще не удержался. А потом я хотел бы поговорить с вами серьезно.

- Салли в прекрасной форме, если вас это тревожит. Ваше счастье, что у вас есть секретарша, которая разбирается в родовых схватках.

- Тревожит меня не Салли. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

- Меня ждут пациентки. В том числе ваша жена.

- Дело касается одной из ваших пациенток.

Он взглянул на часы.

- Хорошо. Пять минут. Но где?

- Наверху. У меня в палате.

Я был весь мокрый и пошатывался, когда добрался до кровати. Присев на край, я посмотрел на доктора Тренча, который остался стоять.

- Вы, я полагаю, подразумевали миссис Фергюсон? - сказал он.

- Да. Вы видели её после… э… того, что произошло?

- Я её осмотрел, совершенно верно. Её муж просил меня ни с кем не говорить о её состоянии.

- Отлично. Я адвокат Фергюсона, и все, что вы мне скажете, оглашению подлежать не будет.

- Так что вы хотите узнать про нее?

- В частности, каково её психическое состояние?

- Неплохое, если учесть, что она перенесла. По-видимому, на её счастье, нервная система у нее очень крепкая. Я опасался выкидыша, но как будто все обошлось благополучно.

- Она дома?

- Да. Госпитализировать её надобности не возникло. Ничего серьезнее ушибов и ссадин я не обнаружил.

- Она в состоянии отвечать на вопросы?

- Смотря какие вопросы и кто их будет задавать. Она спокойно спала, во всяком случае, два часа назад. На вашем месте я отложил бы это на два-три дня. Да и вам самому покой не помешает.

- Откладывать нельзя, доктор. Я должен получить от нее показания о событиях прошлой ночи. А также позапрошлой. И позапозапрошлой.

- Не вижу, чем она может вам помочь. Она же, как вам известно, была без сознания. В буквальном смысле слова мертва для всего вокруг.

- Так вам сказала она?

- Да. И как врачу у меня нет никаких оснований сомневаться в этом. На протяжении всего времени своего… насильственного задержания она спала под действием наркотиков. Еще счастье, что её похитители в них что-то понимали. Ошибка в дозе - и она бы уже не проснулась.

- Ей наркотики давали они?

- Кто же еще? Судя по её обрывочным воспоминаниям и по некоторым симптомам, ей насильно ввели наркотик практически в момент похищения. Произошло оно на автостоянке клуба «Предгорья». Заманили её туда, позвонив и подделав голос кого-то из её близких. Схватили, когда она открывала дверцу своей машины, и вкололи ей пентотал или какой-то другой быстродействующий препарат.

- Вы всему этому верите?

- Смахивает на мелодраму, я согласен, но у нее на руке следы уколов. Чтобы не давать ей очнуться, они, видимо, кололи ей морфий или меперидин. Полагаю, чтобы помешать ей сопротивляться или потом опознать их.

- А если я скажу вам, что разговаривал с ней вчера ночью?

- Когда именно?

- В горы меня привезли около часа ночи. Ваша пациентка была вполне бодра и деятельна.

- Что она говорила?

- Противно повторять.

Тренч снял очки и протер их носовым платком, тем временем внимательно вглядываясь мне в лицо.

- В таком случае кто-то из вас либо лжет, либо бредит. Я осматривал миссис Фергюсон на рассвете, и она все еще находилась под сильным действием наркотика. Когда её удалось привести в сознание, она ничего не помнила о двух прошедших сутках. Её физическое состояние вполне соответствовало тому, что она говорила.

- Видели бы вы её вчера ночью! Она металась, как кошка на горячей плите, и шипела, как кошка. Мне сразу показалось, что без наркотиков не обошлось. Не могла ли она вколоть лишнее и через какое-то время потерять сознание?

- Сама вколоть?

- Да. Есть основание полагать, что она наркоманка.

Доктор широко раскрыл глаза и поспешно надел очки, словно стараясь помешать им увидеть лишнее.

- Вы явно ошибаетесь. В течение двух месяцев она дважды в неделю показывалась мне, и я бы заметил, если бы… - Он смолк, скосил глаза на потолок и принялся его разглядывать.

- Вы что-то вспомнили, доктор?

Он ответил с некоторым смущением:

- Уверен, что это никакого значения не имеет. Как-то раз миссис Фергюсон заговорила со мной о наркомании. В чисто академическом плане… Во всяком случае так мне казалось… Её интересовало, какое воздействие могут оказать наркотики на неуравновешенную психику. Я ответил, что наркоманы в большинстве в той или иной степени страдают какими-то психическими или нервными отклонениями, помогающими им пристраститься к наркотикам. Эта тема как будто очень её интересовала.

- В личном плане?

Тренч снова уставился в потолок, словно балансируя на подбородке все «за» и «против».

- Пожалуй, да. Из другого разговора с ней я вынес впечатление, что кто-то из её друзей или родственников страдает психопатией. Её живо интересовал вопрос, передаются ли дефекты психики по наследству. Я заверил ее, что нет. Конечно, это не совсем так, однако о воздействии генов на сознание и эмоции пока известно столь мало, что не имело ни малейшего смысла волновать по такому поводу беременную женщину.

- Она сама страдает психопатией?

- Никаких признаков этого я не замечал. - Однако между бровями залегла глубокая складка. - Мне хотелось бы знать, что стоит за вашими вопросами.

- И мне тоже. Взвесьте такую возможность: что, если этот близкий человек или родственник, на которого перекладывается ответственность, она сама? Её второе «я», которое под стрессом вырывается из-под контроля и подчиняет себе первое?

- Если так, я этого ни разу не наблюдал. И насколько мне известно, романам и фильмам вопреки, подлинные случаи раздвоения личности большая редкость. Конечно, я не психиатр. - После паузы он добавил: - Возможно, вам будет интересно, что я посоветовал миссис Фергюсон пройти нервно-психиатрическую проверку. Раз уж это так важно, попросите у нее разрешения ознакомиться с результатами.

- А почему вы дали такой совет?

- Чисто профилактически. Судя по всему, то, что ей пришлось перенести, никак на деятельности мозга не сказалось. Но находиться столько времени под наркотиками даже в умелых руках всегда опасно. - Он нетерпеливо взглянул на часы.

- Вы упомянули про её интерес к наследственности. Вопроса о прерывании беременности не вставало?

- Она очень хочет иметь ребенка. Как и его отец. Теперь, когда он узнал про него. Конечно, пожилой возраст отца повышает вероятность всяких отклонений, но не настолько, чтобы принимать радикальные меры.

- Следовательно, отец её ребенка Фергюсон?

- У меня нет оснований сомневаться в этом. - Тренч посмотрел на меня с холодным недоумением. - В любом случае я убежден, что ваш клиент не одобрил бы подобного вопроса о моей пациентке.

- Это равно отрицательному ответу?

- Ни в коем случае. Такой вопрос вообще не заслуживает ответа. Вы словно бы тщитесь отыскать хоть какую-то грязь о миссис Фергюсон!

- Очень сожалею, доктор, если у вас сложилось такое впечатление. Однако мне необходимо знать о ней самое худшее, или я буду лишен возможности что-нибудь для нее сделать.

- А что вы пытаетесь для нее сделать?

- Обеспечить ей юридическую защиту, на которую у нее есть право. Не исключено, что её сегодня же арестуют.

- По какому обвинению?

- Я предпочту не уточнять. Если полиция или сотрудники прокуратуры будут задавать вам вопросы, отвечайте, что все сведения о ней вы уже сообщили мне. Скажите, что в случае, если ей предъявят обвинения, я намерен вызвать вас как свидетеля защиты. И больше ни единого слова им не говорите.

28
Фергюсон приехал вскоре после второго завтрака. Он даже не побрился и выглядел неряшливым и затравленным. Дон-Кихот, который в очередной раз бросился с копьем на мельницы и обнаружил, что это все-таки не мельницы, а великаны.

- Вы запоздали.

- Я вообще здесь только потому, что многим вам обязан - жизнью Холли. Но требовать, чтобы я оставлял её одну, вы не можете. Её жизнь все еще в опасности. И мне пришлось ждать, пока не приехал доктор Тренч.

- Тренч говорит, что она относительно в хорошем состоянии.

- Физически, слава Богу, так и есть. Но психически она выведена из равновесия. Утром был чрезвычайно неприятный звонок. Флоридский индюк Солемен настаивает на свидании с ней.

- Не пускайте его.

- Но как я могу ему воспрепятствовать? Прибегнуть к помощи закона у меня права нет.

- Вы намерены заплатить ему?

- Не знаю. Холли говорит, что ничего ему не должна. Что вообще только сегодня узнала о его существовании.

- И вы ей верите?

Сам того не сознавая, Фергюсон встал по стойке смирно.

- Моей жене я верю абсолютно.

- Как она объясняет так называемое похищение?

- Мне не нравится ваша формулировка.

- Что поделать! Как она его объясняет?

- Никак. С того момента, когда она вышла из клуба, у нее в памяти полный провал.

- Ей следует подыскать объяснение поубедительней избитой ссылки на потерю памяти. Вы же видели её в машине Гейнса, когда он забирал ваши деньги.

- Я ошибся. Принял за нее другую женщину. - Он прикрыл ладонью свой распухший нос, словно защищаясь.

- Так утверждает миссис Фергюсон?

- Мы с ней этот эпизод не обсуждали.

- Но почему? Она могла бы сообщить вам множество интересных фактов о Гейнсе и о себе.

Он встал надо мной, весь дрожа. День был не настолько холодным, чтобы вызвать озноб у канадца.

- Черт бы вас побрал! Я этого не потерплю. И прошу вас взять свои слова назад.

- Какие именно?

- Все ваши намеки, будто в их отношениях было что-то безнравственное.

- Идею эту мне внушили вы.

- Я ошибался, трагически ошибался. Я неверно понял ситуацию, преувеличивая близость между ними. Старческая ревность, и ничего больше.

- Ну, а ребенок?

- Ребенок мой. В этом смысле у нее с Гейнсом не было ничего. Просто ей хотелось по-человечески ему помочь. Моя жена редкая женщина.

Глаза его блаженно сияли. Только теперь я осознал весь размах владевшей им мечты. В ней объединялись страсть к жене, надежда на вторую юность, а теперь еще и вера в то, что он станет отцом. Последнее было мне особенно понятно.

Но мечту эту надо было разрушить. И роль разрушителя выпала на мою долю.

- Настоящее имя вашей жены Хильда Дотери. Оно вам что-нибудь говорит?

- Ничего.

- Но есть люди, которым оно говорит немало. У меня есть свидетели, по словам которых Хильда Дотери находилась в тесных отношениях с Гейнсом последние семь лет, еще со школьной скамьи, когда им обоим пришлось иметь дело с полицией.

Кстати, его настоящее имя Генри Хейнс.

- Кто эти свидетели?

- Их родители. Аделаида Хейнс, Джеймс и Кэт Дотери. Я говорил с ними всеми вчера в Маунтин-Гроуве.

- Они лгут.

- Да, кто-то лжет. Но поверьте, не я. У меня нет ни малейших сомнений, что похищение было разыграно, что ваша жена помогала Гейнсу. И это еще не самое скверное. Вчера ночью она стреляла в меня. Нападение с целью убийства - преступление крайне тяжелое, но надо смотреть правде в глаза. Вы не можете прятать её дома в надежде, что все само собой уладится. С этого момента я требую от вас обоих полного доверия и содействия.

Фергюсон погрозил мне кулаком. Сияние в его глазах преобразилось в пляшущее пламя.

- Вы такой же, как все. Вы думаете, что взяли меня за глотку и будете трясти из меня деньги!

Я сел на кровати и здоровой рукой отбросил его кулак.

- Деньги ваш пунктик, верно? Царь Мидас, в чьих руках все превращается в золото. Пожалуй, вы правы, Фергюсон, но от обратного. Не будь вы богаты, никто в здравом уме и на сто шагов к вам не подошел бы. Вы ведь всего лишь злость, разгуливающая в человеческом облике. Дурная злость. Дурная, невежественная злость. Вы настолько нравственно глупы, что даже не знаете, где вам больно и отчего.

Сейчас боль ему причинял я. Он моргал и вздрагивал под ударами слов. Казалось, они пробивали панцирь его представлений о себе. Он отошел от кровати и сел в углу у двери, нянчась со своей болью. Потом сказал:

- Насчет денег вы правы, насчет их сущности. Все зло в моей жизни от них. Мой отец умер бедняком, но таким человеком, каким был он, мне не стать никогда.

Я начал расспрашивать его про отца, отчасти потому, что мне было искренне интересно, а отчасти потому, что он, как мне представлялось теперь, отнюдь не случайно оказался жертвой пары молодых преступников. Одним из тех, чья натура и вся жизнь обрекают их стать жертвой именно такого преступления.

У старшего Фергюсона было овечье ранчо. Он эмигрировал из Шотландии в начале века и обосновался вблизи деревушки на озере Дикого Гуся. Потом вернулся в Европу с шотландскими гренадерами и был убит при Вими.

- Я пытался отправиться следом за ним, - сказал Фергюсон. - И в восемнадцатом году сумел завербоваться, хотя еще мальчишкой был. Но на ту войну так и не попал. Оно и к лучшему, мать без меня на ранчо обойтись не могла. Почти десять лет мы еле сводили концы с концами, а потом на нашей земле нашли нефть и газ. Только не думайте, будто это было Эльдорадо. Ничего подобного. Во всяком случае, на первых порах. Но все-таки денег оказалось достаточно, чтобы я мог поступить в колледж. А вот когда я получил диплом в Эдмонтоне, денег у нас уже было столько, что мы не знали, что с ними делать. Тогда мать решила, что мне надо получить специальное образование, и почти против моей воли послала меня в Гарвардскую коммерческую школу. Учился я там кое-как. Во-первых, тревожился за мать: последнее время со здоровьем у нее было неважно, сказывались годы нужды. А во-вторых, увлекся девушкой, про которую вам рассказывал… которую предал. Признаваться в подобном тяжело. Мне даже теперь как-то трудно осознать, что речь идет обо мне. Видите ли, я впервые попал в Штаты. Все, что происходило южнее нашей южной границы, мне представлялось нереальным, точно жизнь на Марсе. Настоящая моя жизнь была дома, в Альберте, где мать медленно умирала и диктовала сиделке письма ко мне с наставлениями, как я должен себя вести. А вел я себя, как выяснилось, очень скверно. Мне было под тридцать, но у меня никогда еще не было своей девушки. В физическом смысле. Очень скоро я понял, что могу сделать эту девушку моей, если захочу. Денег у меня было хоть отбавляй, а она жила в полной нищете. Вся семья ютилась в тесной квартире где-то в трущобах Южного Бостона.

- Как вы с ней познакомились?

- Она была продавщицей у Файлина. Я зашел туда купить подарок матери. Она так искренне старалась мне помочь! С этого и началось. Я неделю собирался с духом, чтобы её поцеловать. И в ту же ночь она мне отдалась. Я отвез её в гостиницу за Сколли-сквер. Мне не следовало так поступать. Она не была проституткой, она хотела выйти за меня замуж. Когда мы остались вдвоем в убогом гостиничном номере, я понял, что использую её как вещь.

Бросил на кровать…

Его голос вдруг стал высоким - ломающийся голос подростка, скрывающегося под маской старика. Разговор был странный и становился все более странным. Так в моей практике бывало и раньше. Напряжение перед судебным разбирательством, реакция после ареста высвобождают заглохшие ключи былых эмоций, обнаруживают неведомые трещины, уходящие глубоко в прошлое.

- Весь этот год она нейдет у меня из головы, - сказал Фергюсон. - Я все время думал о ней с тех пор, как вновь познакомился с Холли.

- Вновь?

- Я не в том смысле. Просто Холли напомнила мне о ней, по-всякому напомнила. Я поверил, что мне дается второй шанс - второй шанс обрести счастье. А ведь я и первого не заслуживал.

- Как, собственно, вы поступили с той девушкой?

Он ответил не прямо. Взгляд его был обращен внутрь, устремлен в прошлое, точно его глаза следили за каким-то движением под водой - то ли утопленницы, то ли ныряльщицы, то ли чудовищного нечто, слитого из обеих. И пока он говорил, между нами, как невесомые нити паутины, медленно возникала правда или что-то очень близкое к правде.

- Мать умерла в ту зиму, и я должен был поехать домой на похороны. Я никогда не забуду её лица, когда она прощалась со мной на вокзале в Бостоне. На третьем месяце беременности, незамужняя, все еще вынужденная стоять за прилавком, но вся светящаяся надеждой. Она съела десяток устриц - полезно для ребенка, и, пока я буду в отъезде, мне совсем-совсем не надо о ней беспокоиться. Я обещал ей вернуться, как только приведу дела в порядок, а тогда мы поженимся. И она мне верила. Возможно, я тоже верил. Окончательно я понял, что не вернусь, только в тот день, когда похоронил мать. Середина февраля. Мороз. Могильщикам пришлось пустить в ход паяльные лампы и кирки, чтобы проломить ледяную корку. Озеро за кладбищем выглядело просто снежной равниной. А над ним гулял ветер из-за Полярного круга. Комья мерзлой земли прикрыли искусственной зеленой травой, как тогда было принято, - прямоугольный холмик жуткой поддельной зелени посреди плоской белой прерии, а по горизонту - деревянные нефтяные вышки.

Я даже подумать не мог, чтобы вернуться в Бостон и жениться на ней. Мне стоило вспомнить её лицо, как на меня накатывала черная тоска. И я, как уже сказал вам вчера вечером, передал ей через одного бостонского адвоката тысячу долларов.

- Все-таки вы могли бы съездить сами.

- Я знаю. Двадцать пять лет это у меня на совести.

- А ребенок вас нисколько не интересовал?

- Я буду честен. Мной владел только страх, что она меня отыщет и сядет у моего порога с ребенком на руках. Или подаст на меня в суд. Поймите же, я был богат и намеревался стать еще богаче. А она была девушкой из бостонских трущоб, которая грамотно двух слов связать не могла. Я боялся, что она встанет мне поперек дороги.

- Дороги куда?

Он даже не попытался ответить. Впрочем, вопрос был чисто риторическим. Я лежал на больничной кровати и прикидывал, какой груз сможет выдержать его совесть. Мне было его жаль, но способа, как избежать необходимости сказать ему о моих подозрениях, я не видел. Возможно, правда, не узнанная и не признанная, уже точила его изнутри, точно нравственный стронций.

- Почему вы женились на Холли? - сказал я.

- Я же объяснил вам почему. Когда я увидел её на экране, а потом познакомился с ней, она была как вернувшаяся ко мне моя юность, как вторая весна. - Он смолк и покачал головой. - Говорю, как романтичный дурак.

- Мне кажется, вы искали невозможного. Но хуже всего то, что, возжелав невозможного, очень часто его получаешь. Вы женились на Холли, потому что она похожа на девушку, с которой вы были знакомы в Бостоне двадцать пять лет тому назад. Вас это сходство ни разу не заставило задуматься?

- Не понимаю.

- Как звали ту девушку?

- Маллой, Кэтлин Маллой. Я называл её Кэти.

- Холли никогда не говорила с вами о своей матери?

- Нет. - Он встал и подошел к кровати. Шел он медленно, опустив глаза, следя за каждым своим шагом. - А что за женщина её мать? Вы упомянули, что вчера разговаривали с ней.

- По-своему хорошая и еще красивая. Глядя на нее, легко представить, как будет выглядеть ваша жена через двадцать пять лет. Её зовут Кэт Дотери, как я уже сказал. Девичьей её фамилии я не знаю, но могу догадаться. Выросла она в Бостоне и сказала мне, что Хильда её старшая дочь. А из некоторых её фраз следовало, что Хильда незаконнорожденная.

Фергюсон навис надо мной, как человек, летящий в пропасть на длинной веревке. Но вот он достиг нижней точки, и голова его дернулась вверх.

Он машинально отошел к окну и встал ко мне спиной, держа её напряженно и прямо. Моя палата находилась на четвертом этаже, и я мог только надеяться, что он не думает о том, чтобы броситься вниз по-настоящему. И тут его как ударило.

Он испустил кашляющий мучительный стон.

Я сел и спустил ноги с кровати, готовясь броситься к нему, если он попробует открыть окно. Но он неуклюже побежал в ванную, и я услышал, как его там вытошнило.

Я встал, начал одеваться и был уже наполовину одет, когда Фергюсон вернулся. Он выглядел как человек, перенесший тяжелейший кризис, нервный приступ, почти смертельную болезнь. Глаза в глубоких глазницах лихорадочно блестели, но не надеждой. Губы отливали стальной синевой.

- Что вы делаете?

- Мне необходимо поговорить свашей женой. Отвезите меня к ней, хорошо?

- Отвезу, раз этого не миновать. Простите меня. Я немного не в себе.

Он помог мне надеть рубашку и пиджак, а потом завязал шнурки на ботинках. И, еще стоя на коленях, произнес с мольбой:

- Вы ей не скажете? Нет? То, что сейчас сказали мне.

- Нет.

- Это свело бы её с ума.

Может быть, уже свело…

29
Она сидела в шезлонге у окна на фоне неба и моря. Море плясало и сверкало под ветром. На горизонте неподвижными лунами висели спинакеры.

Она выглядела юной варварской царицей. Замотанный тюрбаном, скрепленный драгоценными булавками шарф скрывал опаленные огнем волосы. Темные очки в оправе из драгоценных камней прятали её глаза. Живот и ноги были укутаны шелковым халатом.

- Я думала, ты никогда не вернешься, - сказала она Фергюсону. - Кто твой друг?

- Мистер Гуннарсон, Холли. Он вытащил тебя из огня.

- Очень рада познакомиться с вами, мистер Гуннарсон.

Она протянула мне руку почти царственным жестом и не опускала, пока я её не пожал. Рука была вялой и холодной. Её лицо, там, где его не маскировали очки и тюрбан, было лунно-бледным. Губы, когда она говорила, почти не шевелились.

- Я с нетерпением ждала возможности лично поблагодарить вас за все, что вы сделали. Вы и правда меня пылающую вырвали из ада. Как в поэме на пластинке, которую мне купил муж. Т. С. Элиота. Я про такого не слышала. Но поэма - закачаешься.

Если не считать заключительных фраз, эта маленькая речь производила впечатление отрепетированной. Отсутствие какого-либо выражения на её лице и в голосе создавало эффект чревовещания. Вся сцена отдавала театром.

Будь у меня больше сил, я бы некоторое время ей подыгрывал. Но мои колени подгибались от слабости, и сомнений, и гнева.

- Мы же познакомились раньше, миссис Фергюсон.

- Конечно, выходит так. Только я не помню, и все тут. Из-за наркотиков. Паршивые подон… подлецы кололи мне наркотики.

- Вы не помните, как стреляли в меня?

В наступившей долгой тишине я слышал шуршание волн, точно вздохи под окнами. Она вздернула подбородок в сторону Фергюсона, осторожно, чтобы не нарушить красоты своей позы.

- О чем он говорит, Йен?

- Мистер Гуннарсон утверждает, что ты стреляла в него вчера вечером. - Он не спускал с нее глаз, как фотограф, готовый нажать на кнопку и запечатлеть неумолимую истину. - В него действительно стреляли.

- Только не я, Господи Боже ты мой! С чего бы я стала стрелять в человека, который старался мне помочь?

- Я приехал сюда, чтобы задать вам, в частности, и этот вопрос.

- Значит, есть и другие? Будете еще бить меня ниже пояса? Так я попрошу мужа, чтобы он вышвырнул вас вон.

Фергюсон предупреждающе покачал головой. Я сказал:

- Почему вы стреляли в меня? Вы прекрасно знаете, что стреляли.

- Ничего я не знаю. И не стойте надо мной, ненавижу, когда надо мной стоят! - В её голосе появились истерические обертоны.

Фергюсон придвинул мне стул так, чтобы я сел на достаточном расстоянии от нее.

- Сядьте, пожалуйста. Вам ведь трудно стоять.

Садясь, я заметил, что к двери у меня за спиной прислонился доктор Тренч, незаметно вошедший, пока мы говорили. Она умоляюще протянула руки к мужу, растопырив негнущиеся пальцы.

- Скажи ему, Ферги, что он ошибается. Ты же знаешь, это не я. Меня сразу вырубило. В него кто-то другой стрелял. Или, может, он последний псих и ему мерещится.

- Так там был кто-то еще, миссис Фергюсон?

- Да не знаю я, честное слово. Я не знаю, кто там был. Они меня кололи, и у меня два целых дня как вычеркнуло. Не верите мне - спросите доктора Тренча. - Она изогнула красивую шею, глядя мимо меня.

Доктор протирал очки.

- Сейчас не время что-нибудь решать. Гуннарсон, почему нельзя это отложить? Миссис Фергюсон провела два тяжелейших дня.

Третий обещал быть не легче. Я услышал звук подъезжающей машины, решил, что Уиллс выбрал для своего появления самый подходящий момент, и пошел к двери вместе с Фергюсоном. Перед нами стоял Солемен.

- Я желаю поговорить с самой дамочкой, - заявил он.

- Скажите, что вам надо, мне. Моя… жена плохо себя чувствует.

- И почувствует еще хуже, если не уплатит по счетам.

Фергюсон сказал истомленным старческим голосом:

- Я вам заплачу. Выпишу чек на Монреальский банк.

- И думать не смей, Ферги! - Она вышла следом за нами в холл, а теперь проскользнула мимо меня и оперлась на руку мужа. - Этот тип знает, что у нас беда, и решил погреть лапы. Ни ему, ни вообще никому я шестидесяти пяти тысяч не должна. Я ему шестидесяти пяти центов не должна.

- Врет и не поперхнется, - сказал Солемен. - Продула мои деньги в игорных домах и думает вывернуться.

- Я в жизни в азартные игры не играла. Ни разу даже десяти центов в игорный автомат не бросила!

- И в Майами, конечно, ноги твоей не было.

- Вот именно.

- Врешь. Прошлым летом ты спала со мной в Майами два месяца. И с удовольствием. Может, выскочила замуж за папашу, так и захотела позабыть. Только ничего у тебя не выйдет.

- Какие именно два месяца? - спросил я.

- Июль и почти весь август. Я про это говорить не хотел, но дамочка сама меня заставила.

- Весь август я была в Канаде, - сказала она.

- Это правда, я свидетель, - добавил Фергюсон.

- Мало ли что вы наговорите! Не люблю прибегать к силе, но почему с тех, кто в деньгах купается, взыскивать всегда труднее всего? - Голос Солемена стал пронзительным, его рука скользнула под габардиновый пиджак, словно у него закололо сердце, и выскользнула, сжимая пистолет. - Выписывай чек, папаша. И не вздумай остановить выплату.

- Я ничего не понимаю, - сказала она. - Но отдавать деньги, которые не брали, мы не будем.

Солемен наклонился к ней.

- Ты Холли Мэй или нет?

- Да, меня так зовут, мелочишка. Но это еще не дает тебе права…

- Киноактриса, так?

- Раньше я снималась в кино.

- Ты меня помнишь, так? Солемен Волосатые Ноги, нежное сердце.

- Я тебя в первый раз вижу и на десять шагов к себе не подпустила бы.

- Трепи языком. Раньше ты не то говорила!

Фергюсон посмотрел на нее с горькой неуверенностью. Она выдержала его взгляд.

- Этот тип меня с кем-то путает. Такое уже было в прошлом году до того, как я уехала в Канаду. Мне пришли счета из магазинов в Палм-Спрингсе, а я там полгода не была.

- Хватит заливать! - Неожиданным движением Солемен сорвал с нее темные очки.

- Как ты смеешь!

- Э-эй! Выйди-ка на свет, - сказал Солемен. - Дай посмотреть на тебя.

Он сжал её запястье, не грубо, но с небрежной уверенностью в собственной силе, и вытащил её на солнце.

- Отпусти мою жену! - крикнул Фергюсон. - Я тебе шею сверну!

Фергюсон ринулся вперед, я попытался остановить его. Для увенчания разразившейся над ним катастрофы ему не хватало только пули в живот. Но одной рукой удержать его я не смог. Он оттолкнул меня, но она мгновенно встала между мужем и пистолетом, вырвала руку и выхватила у Солемена свои очки. Однако он продолжал вглядываться в её лицо. Потом перевел глаза на нас - вместе с пистолетом.

- Что за штучки? Никакая она не Холли Мэй. Где настоящая?

- А я почем знаю? На меня похожих хоть пруд пруди. Они только и делали, что посылали мне свои снимки почтой. - Она злорадно засмеялась. - Жаль, жаль, красавчик, но какая-то девка обвела тебя вокруг пальца. Уезжай-ка отсюда, пока у тебя бумажник не вытащили. И убери свою пукалку, а то невзначай укокошишь кого-нибудь.

- И то верно, - сказал Тренч из-за моего плеча. Он подошел к Солемену, держа наготове двустволку. - Уберите свою игрушку и убирайтесь отсюда. Между прочим, я чемпион в стрельбе по тарелочкам, а двустволка заряжена. Ну, марш отсюда.

И Солемен отмаршировал к своей машине.

Я запомнил её номер и позвонил в полицейское управление. Если за ним что-то числилось, в чем сомневаться не приходилось, то незаконное владение огнестрельным оружием должно было на время убрать его со сцены. Исполнив этот приятный долг, я попросил к телефону лейтенанта Уиллса.

Уиллс возвращался с пожарища в горах, и дежурный сержант сказал, что может по радио предупредить его, чтобы он заехал к Фергюсону. Я ответил, что дело очень срочное, и пошел назад в большую комнату. Встретив в холле Тренча, я попросил, чтобы он некоторое время туда не входил.

Распираемые ветром луноподобные спинакеры растянулись цепочкой на пути домой. Или, может быть, держала его за руку она. Сильная женщина, кем бы она ни была.

- Вас не затруднит снять очки, миссис Фергюсон? Пожалуйста.

Она сделала мне гримаску.

- Брр? Из-за этого синячища я такая страшная!

Но очки она сняла и позволила мне посмотреть ей в лицо. Синяк был старый, уже подернувшийся желтизной по краям. Получить его за последние полсуток она не могла. К тому же он был не под тем глазом. Гейнс держал револьвер в правой руке и ударил женщину на вилле по левой скуле.

Между той женщиной и этой были и другие, более тонкие различия. У той было ледяное лицо, как серебряная маска, и паяльные лампы вместо глаз, прожегшие в этой маске две дыры. Лицо передо мной было подвижным и веселым, несмотря на синяки. Глаза и губы улыбались.

- Насмотрелись? Уж теперь вы меня не забудете.

- По многим причинам. Кто-то выдавал себя за вас?

- Выходит, что так.

- И вы сказали, это не первый случай?

- Твердо я знаю про один. Но, может быть, были и другие. Тогда многое понятно.

- У вас есть какие-нибудь подозрения, кто это может быть?

- Кто мне это устроил в Палм-Спрингсе, я хорошо знаю. Майк Спир нанял сыщика, и тот доискался.

- Так кто же? Ваша мать?

- Не смешите. Мама, конечно, не образец добродетели, но такой пакости она мне никогда бы не устроила.

- Одна из ваших сестер?

- А вы не дурак. - Она повернулась к Фергюсону, - Этот мальчик совсем не дурак.

- Но которая? Рене или Джун?

Она засмеялась. Это был странный, пронзительный, горький и буйный смех, сочетавший трагическое с комическим.

- Господи, - сказала она. - Теперь до меня дошло. Кто, по-вашему, я?

- Мне известно, кто вы, Хильда.

- Может, вам и известно, да только я Джун. А Хильда как раз наделала долгов в Палм-Спрингсе под моим именем. Конечно, мне уже тогда надо было её остановить. Но как-то не хочется натравливать легавых на собственную сестру. А уж выдавать её этому подонку я и вовсе не собиралась.

- Ну и винить её я особенно не могу, - добавила она мягче. - Она всегда мечтала прославиться, стать великой актрисой. По правде говоря, я эту болезнь подцепила от Хильды. Каково же ей было, когда она увидела меня на экране и поняла, что это я, её сестренка Джун?

- С вашей стороны очень благородно взглянуть на это так.

- Мое благородство дорого не стоит. Ведь успеха добилась я. И, добившись, поняла, что не нужен он мне вовсе. А нужен мне Ферги. И благодарю Бога, что он мне его послал.

Ее улыбка напоминала улыбку её матери, она озаряла её лицо, как луч, который десятки световых лет пронизывал космический мрак ради этого мгновения. Фергюсон попытался улыбнуться ей в ответ, но только растянул губы. У него из всех пор сочился его собственный мрак.

- Хильда ваша старшая сестра?

- Ну да. Самая старшая из нас. А я вторая по старшинству. Но только Хильда нам сводная.

- Вы это точно знаете?

- Куда точнее! - Её улыбка угасла. - В нашей семьей это тайной не было. В семье Дотери тайн не бывало, уж папаша постарался. В детстве мы по три раза на дню это слышали, чуть садились за стол: дескать, Хильда не его дочь и вообще ничья. Очень нам приятно было слушать. Особенно Хильде.

- Но чьей-то она должна была быть?

- Маминой она была. С её отцом мама познакомилась в Бостоне до того, как папаша на ней женился. Подонок бросил ее. Прислал ей тысячу долларов, а Дотери купил на них машину, чтобы добраться до Калифорнии.

Вот и все, что я знаю.

Но и этого было достаточно. Зубы Фергюсона были стиснуты, точно у раненого, закусившего тряпицу, чтобы не застонать.

Его жена повторила свою историю Уиллсу, когда он приехал. Я устроился рядом и бдительно следил за ходом разговора, чтобы не допускать необоснованных предположений и не относящихся к делу подробностей. Фергюсон оставался моим клиентом, а Хильда была его дочерью.

Уиллс сутулился в кресле и слушал не перебивая. Вид у него был очень утомленный. На правой щеке чернел мазок сажи. Когда она кончила, он укоризненно покачал головой. Из его волос посыпались и затанцевали в солнечных лучах частички пепла.

- Жаль, что вы промолчали утром, миссис Фергюсон. В подобных случаях время - важнейший фактор, и за эти часы ваша сестра могла уехать очень далеко. А к тому же, рассылая предупреждения, мы указывали, что Гейнс будет один.

- Но утром я про Хильду не знала.

Он холодно поглядел на нее.

- Как же так, миссис Фергюсон? Ведь её звонок выманил вас из клуба на стоянку, где вас схватили?

- Теперь-то я знаю, - ответила она. - А тогда не знала. Хильда назвалась Рене, нашей младшей сестрой. Сказала, что сию минуту приехала из Сан-Франциско и ждет меня на автобусной станции. И чтобы я поторопилась, а то она в очень тяжелом положении и ей нужна помощь.

- Да, положение у нее тяжелое, - буркнул Уиллс.

- Но вы ведь учтете, что Хильда не очень за себя отвечает? А Гейнс всегда делал с ней что хотел.

Он пропустил её вопрос мимо ушей.

- И еще одного я не понимаю, миссис Фергюсон. Вы же знали, что такое Гейнс. С детства знали. Знали, что он живет под чужим именем. И тем не менее все последние месяцы поддерживали с ним близкие отношения. Поймите меня правильно, но вы должны были отдавать себе отчет, что подвергаетесь опасности.

Она виновато посмотрела на мужа, и он ответил ей таким же виноватым взглядом. Потом она сказала:

- Честно говоря, я была последней дурой. Он мне сказал, что исправился, что старается порвать с прошлым и честно зарабатывать себе на хлеб.

А я все время чувствовала, какая удача выпала мне в жизни, ну и хотела ему поверить. - Она поспешила переменить тему: - А что вы сделаете с ним и с Хильдой?

- Постараемся их найти. - Уиллс тяжело наклонился всем корпусом и протянул вперед обе руки, словно готовясь принять на них какую-то тяжесть. В его ладони въелась копоть, ногти были черными. - Дальнейшее не в моих руках. - Он опустил руки.

- Хильду запрут в тюрьму надолго?

- Если обойдется этим, считайте, что ей повезло. Сейчас не время для обиняков, миссис Фергюсон. Речь идет о цепи убийств. А кара за умышленное убийство вам известна.

- Но Хильда же сама никого не убивала!

- Соучастие в убийстве определяется не только этим. Рональд Спайс утверждает, что именно она позвонила им и велела прикончить Секундину Донато. Даже если Спайс лжет, она причастна еще к одному убийству, о котором мы раньше не знали. В сгоревшем доме мы обнаружили человеческие останки. Определить по ним что-нибудь трудно…

Холли вскрикнула и отвернулась. Она достигла предела. Доктор Тренч поспешно вмешался и положил конец допросу. Когда мы с Уиллсом выходили из комнаты, она безудержно рыдала.

Угнаться за Уиллсом я не мог, но он ждал меня в машине. Я сел рядом с ним.

- Чей это труп, лейтенант?

- Не труп. Обломок черепа с челюстью и несколько обгорелых костей. Я, наоборот, надеялся у вас узнать, кто это мог быть. Кроме вас, Гейнса и сестры кто там был еще?

- Я больше никого не видел. А это мужчина или женщина?

- Точно не скажу. Саймон, наверное, определит, но он еще эти кости не видел. Зубы, по-моему, больше похожи на мужские. У вас есть какие-нибудь предположения?

- Нет. Если только это не сам Гейнс.

- Маловероятно. По моему предположению, он удрал с ней на вашей машине. Полиция в Маунтин-Гроуве обнаружила ваш автомобиль в квартале от дома его матери. По-видимому, свою машину он прятал в её гараже. На полу там свежие следы масла, а у нее машины нет.

- Миссис Хейнс уехала с ними?

- Нет. Её допросили, но она стоит на том, что ничего про них не знает. Утверждает, что у нее разболелась голова, она приняла снотворное и спала без просыпу, пока её не разбудил полицейский. Тамошний начальник говорит, что она уже много лет не в себе, но не опасна. Свихнулась, когда её сынок в первый раз попался. - Уиллс вздохнул. - Ну почему люди не могут вести себя нормально и жить честно?

- Тогда вы остались бы без работы.

- С радостью. А, да! Доктор Рут сказал мне, что отдал вам пулю, которую извлек из вашего плеча. Так не положено. Это улика.

- Разбирайтесь с ним.

- Уже разобрался. Она при вас, Билл?

Я снова стал для него Биллом.

- У меня в палате. Не хотите ли съездить за ней со мной? Я как раз думал попросить, чтобы вы меня подбросили до больницы.

- Разумеется. Судя по цвету вашего лица, вам там самое место. Честно говоря, выглядите вы ахово.

Я поймал свое отражение в зеркале заднего вида и согласился с ним. С той секунды, когда рассказ о бостонском приключении Фергюсона сдернул меня с кровати, я держался на одних нервах. Я откинулся и продремал до самой больницы.

Дежурная сестра на третьем этаже открыла рот, чтобы прочесть мне нотацию, но тут же закрыла, потому что из лифта следом за мной вышел Уиллс. Ах, так меня арестовали? И поделом, сказал её взгляд.

Из ящика тумбочки я вытащил коробочку Рута и отдал её Уиллсу. Он высыпал содержимое на ладонь и пробурчал:

- Осколки. Толк от них вряд ли будет.

- Зачем они вам?

- Побережем, лока не отыщем револьвер, - ответил он. - Кто в вас стрелял, Билл? Гейнс или женщина?

- Она.

- А потом притащила туда свою одурманенную сестру и поменялась с ней одеждой?

- По-видимому.

- Я так и полагал. Вы-то думали, что выгораживаете миссис Фергюсон, а на самом деле выгораживали самую опасную убийцу в их банде.

В обломке черепа, который мы нашли, есть дырка, смахивающая на пулевое отверстие - точно посреди лба. Она оставила гореть вместе с домом троих - вас, свою сестру, и кого-то третьего, скорее всего уже мертвого. Кто он, Билл? Хоть какая-то идея у вас должна быть!

Я вспомнил, как Хильда выстрелила во второй раз за секунду перед тем, как я грохнулся без чувств у двери. Тогда я не сомневался, что стреляла она в меня.

- Третьего там никого не было. Разве что его или её прятали вместе с одурманенной миссис Фергюсон. Возможно, вы обнаружили жертву давнего убийства.

- Не исключено.

Наконец Уиллс ушел. Я разделся непослушными руками. Вошла старшая сестра привести в порядок мою постель и задала мне взбучку. Заглянул доктор Рут и задал мне взбучку. Приехала на кресле-каталке Салли и задала мне взбучку.

Но нежно. С ней была маленькая. Я провалился в забытье более или менее довольный, желая для моей крохотной безымянной девочки судьбы получше, чем выпадает некоторым.

30
Фергюсон нанял сыщиков. ФБР забрало это дело себе на том основании, что Гейнс и Хильда находились в розыске. Через двое суток было установлено, что они не пересекали никаких границ, не садились ни в один самолет и не ходили по улицам Лос-Анджелеса, Сан-Диего, Сан-Франциско, Портленда, Сиэтла, Солт-Лейк-Сити, Рено, Лас-Вегаса, Финикса, Альбукерка, Нью-Йорка, Майами и Бостона.

На третий день доктор Рут выписал меня. В конторе меня ждал чек Фергюсона на две тысячи долларов, позднее я отдал их в задаток за дом.

В тот же день я попросил миссис Уэнстайн еще раз соединить меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллс. Мне кое-что вспомнилось.

У себя в конторе Спир весь день не показывался. В конце концов его секретарша все-таки дала номер его домашнего телефона. Поймал я его в семь часов вечера.

Он приветствовал меня, как любимого брата после долгой разлуки.

- Рад тебя слышать, Билл. Следил за твоими приключениями по газетам. Ничего равного со времен Перл Уайт в «Добыче».

- Спасибо. Мне надо бы поговорить с вами, и как можно скорее. Сегодня же.

- Валяй.

- Не по телефону.

- О чем?

- О некоторых моментах моих приключений, которые касаются вас.

- Ты про Холли и этого Гейнса? Я все думал, что, может, ошибся относительно них. Наверное, они не были так близки, как мне вообразилось. Ну, ты понимаешь.

- Понимаю, Спир. В частности, нам надо поговорить и об этом.

Он молчал почти минуту. Потом сказал серьезным тоном:

- Собственно, я сам хотел с тобой поговорить. Может, приедешь выпить?

- Приезжайте вы. Мне еще нельзя садиться за руль.

Я объяснил ему, как проще добраться до моей конторы, и он пообещал быть у меня через час. В начале девятого я услышал, как на улице, кашлянув, замер гоночный мотор. Что-то подсказало мне: прибыл Спир. Я смотрел, как он выбирается из низкой серебристой машины и снимает шлем с очками.

В ярком свете приемной я увидел, что его замучила тревога. Он лечил её спиртным в количествах, какие никак не мог поглотить за один час. Входя ко мне в кабинет, он обдал меня клубами своего дыхания, а потом сел так осторожно, словно карманы у него были набиты яйцами. Я закрыл дверь, и при этом звуке он подпрыгнул.

- Так про эти маленькие недоразумения, Билл. Пойми одно - я на карьеру Холли поставил очень много. Последние пять лет дела в нашей сфере шли туго. И согласись, я же говорил тебе все то, что ты хотел услышать.

- Только избавьте меня от новой лжи.

Его лицо сморщилось, потом расправилось.

- Тут спрятан магнитофон?

- Нет.

- Откуда я знаю, что ты говоришь правду?

- Это к делу не относится. Насколько близко вы знали Ларри Гейнса?

- Ты что, всерьез хочешь, чтобы я ответил? Он же в розыске по целому списку преступлений. За моральный облик тех, с кем веду дела, я не отвечаю.

- Вы вели дела с Гейнсом?

Он спохватился:

- Нет. Гейнс явился ко мне, хотел, чтоб я стал его агентом. Но, на мой взгляд, талантом у него не пахнет. Кроме того, мне не понравилась его внешность. Я ему отказал наотрез.

- Мне говорили другое.

- А? - Его глаза в сетке красных прожилок забегали из стороны в сторону. - Кто, Билл?

Я оставил вопрос без ответа.

- Почему Гейнс выбрал именно вас?

- История длинная и некрасивая. Нет, ничего противозаконного я не делал. Только старался оберегать клиента.

- Следовательно, у вас нет причин молчать. И против обыкновения, вы могли бы сразу же сказать правду. Не то второй случай вам представится по дороге в полицию.

- Нечего сказать, мило! А я-то приехал сюда оказать тебе содействие.

- Так оказывайте.

Его глаза, все лицо, даже плешь блестели тонким слоем глазури, как хорошо обожженная керамика. Он встал, сделал два шага от меня, потом вернулся и оперся о мой письменный стол.

- Я приехал сюда оказать содействие. Мое положение куда хуже, чем ты думаешь. Началось все прошлой весной, до того как Холли меня бросила. Эта её сестра, которую ты разыскиваешь, выдавала себя за Холли в Палм-Спрингсе и наделала долгов. Я нанял сыщика, чтобы её выследить. Очень было нежелательно, чтобы она попала в газеты. Сестра ездила тогда с Гейнсом, и аферу эту он придумал. Мою ищейку они погоняли по всей стране, но я его не отзывал: когда он выяснил, чем они занимались, у меня возникли опасения. Он проследил их до Сан-Антонио и раскопал там зубного врача, который поставил Хильде на зубы коронки в голливудском стиле. Врач вывел его на подпольного хирурга-косметолога, обслуживавшего преступников, которые скрываются от правосудия. Он подправил Хильде нос и еще кое-что, сверяясь с фотографией Холли. Из Сан-Антонио они отправились в Хьюстон, где она спроворила себе гардероб. А оттуда - в край дураков.

Но дураки в Майами на крючок не шли. Те, что с большими деньгами. Хильда выглядела как Холли, но настоящего шика в ней не было. И ей пришлось довольствоваться малым - играть, выдавая себя за Холли. Она попала в лапы проходимца по имени Солемен. Его на днях арестовали в Лос-Анджелесе. Когда мой человек, наконец, нашел ее, она жила с Солеменом в уплату процентов за деньги, которые ему задолжала. Все еще под именем Холли, так что Солемен воображал, будто спит с кинозвездой, и трезвонил о своем успехе по всему городу. Я прилетел в Маими в конце августа, чтобы положить этому конец.

- Почему же не положили?

- Я положил. То есть мне так казалось. Я дал ей сутки, чтобы она уползла в свое болото и перестала вредить моей клиентке.

- В конце августа Холли уже не была вашей клиенткой.

- Верно. Но я надеялся, что она вернется. Знаю, знаю, ты хочешь сказать, что я был слишком мягкосердечен. Надо было сдать Хильду и Гейнса полиции и избавить нас от всех этих трагедий. Но что поделать, я мягкосердечен, когда дело касается женщины…

- Что произошло потом? - перебил я.

- Ничего. Я расплатился с сыщиком собственными деньгами и улетел домой.

- Он подтвердит ваш рассказ?

- Естественно. Если ты его разыщешь. Но он оставил практику и переселился в Гонолулу.

- Как его фамилия?

- Смит. А имя я позабыл.

- У меня есть знакомый полицейский сыщик по фамилии Уиллс, - сказал я. - И он сумеет добиться от вас правды.

- Все, что я тебе говорил, чистая правда.

- Добавьте еще.

- Из камня крови не выжмешь, Билл.

Я снял трубку, набрал номер полицейского управления и спросил лейтенанта Уиллса. Дежурный сержант посоветовал мне позвонить ему домой.

Спир ухватил меня за плечо и забрызгал мне лицо словами, пропитанными виски:

- Послушай, не надо полиции. Если попадет в газеты, мне конец. Повесь трубку!

В его голосе была паническая искренность. Я повесил трубку.

- Ну пойми, Билл! Не мог же я заранее знать, как все обернется. Я ведь думал, что действую в интересах Холли. Она выскочила за старика ради денег. Я считал, что для нее лучше вернуться к работе. Да и не считал, а знал твердо. Своих клиентов я вижу насквозь и знаю их лучше, чем они сами себя знают.

- Что вы сделали? По-моему, я и сам мог бы сказать. Но предпочту услышать из первоисточника.

- Да ничего такого. Я привез Гейнса и Хильду назад сюда и некоторое время держал их на крючке, примериваясь, как с ними лучше поступить. Они почему-то вообразили, что я буду доволен и рад, если замужество Холли окажется не слишком удачным. Выпив, я иногда болтаю лишнее…

- Позволю себе перевести это на более понятный язык. Вы шантажом принудили Гейнса и Хильду приехать сюда и добиться чтобы Холли развелась.

- Это ты уж чересчур, Билл. Гейнса не надо было шантажировать. У него были свои виды на Холли Мэй. По-моему, от путешествий с её копией у него развилась мания величия. Как-то вечером он под кайфом сказал мне, что отобьет Холли у Фергюсона и сам на ней женится.

- Что он употреблял?

- Героин. Они оба кололись, если удавалось его раздобыть.

Я встал, а Спир поспешно сел, испугавшись, что я его изобью. Но я все равно чуть было не ударил его левым кулаком.

- Чудесный план вы придумали: натравить двух преступников-наркоманов на свою бывшую клиентку.

- Согласен, Билл, мысль была не самая удачная. Но я же не мог знать, как это обернется. - Его лицо пошло трещинами, точно лопнувшее стекло. - Послушай, договоримся, а? Забудь эту подробность, не упоминай про меня, и получишь то, что тебе больше всего нужно.

- Все, что мне нужно, у меня есть.

- А Гейнса, нет, и её нет, - сказал он вкрадчиво.

- Вы знаете, где они?

- Не исключено.

- Я слушаю.

- Но я же сказал, договоримся. Если что-нибудь попадет в лос-анджелесскую прессу, я конченый человек.

Покойник. Хоть снова продавай чулки от двери к двери.

- А вы продавали чулки от двери к двери?

- Было когда-то. Но мой дядя все еще ими торгует. Ну и, наверное, я смогу к нему вернуться, если уж ты решил меня погубить. - Сквозь завесу жалких слов он внимательно следил за мной и быстро трезвел. - Неужели, Билл, я заслуживаю гибели?

- Перестаньте называть меня Биллом.

- Как скажете. Ну, так договорились?

Я задумался. Но думать было особенно нечего, ведь в поисках этой парочки прочесывали всю страну.

- Договорились. Дайте мне её с Гейнсом, и я забуду про ваше существование. С большим удовольствием.

- Гейнса я гарантировать не могу. Хильда твердит, что он её бросил. Но она, конечно, выведет вас на него.

- Вы говорили с ней?

- Да, говорил. Вы воображаете, будто я её шантажировал? Это она меня шантажирует!

- Чем? Или можно не спрашивать?

Он понурил голову. Плешь блестела, как мокрое яйцо. Он прикрыл её ладонью, усеянной каплями пота.

- Она пригрозила бросить тень на мою репутацию, если я не дам ей денег. Наверное, боится тратить купюры из выкупа. А может, Гейнс и правда от нее сбежал. Последние два дня я подбрасывал ей кое-какую мелочь и понемножку с ума сходил. Сидит там и тикает, как бомба. Вчера она грозила пристрелить меня…

- Где - там? Где она?

- Сейчас скажу. Но мы договорились?

- По-моему, я уже сказал.

Он поднял глаза и всмотрелся мне в лицо.

- Ну что ж, положусь на вас. Мне просто надо на кого-то положиться. Она прячется в пляжном домике на сто первом шоссе между Палисейдсом и Малибу. - Он назвал адрес. - Коричневая дощатая сараюшка справа от шоссе в трехстах - четырехстах ярдах от придорожной закусочной «У Джека». Я должен встретиться там с ней сегодня, привезти пять тысяч долларов.

- В котором часу?

- Прямо сейчас. Я должен был приехать туда сейчас.

- Я поеду с вами.

- Хорошо. Как скажете. Ну, а теперь, когда мы поладили, может, отметим?

- Я здесь не держу спиртных напитков.

- Так позвольте, я сбегаю выпью на дорожку? Мне надо взбодриться.

- Бегите.

Он выскочил за дверь, а я позвонил Фергюсону.

Спир не вернулся. Его серебряная машина со шлемом и очками на сиденье все еще стояла перед моей конторой, когда я уехал с Фергюсоном. Он сидел за рулем, а я говорил всю дорогу от Буэнависты до Малибу.

Океан за пустынной полосой пляжа был стального цвета. От луны осталась узенькая щепка. В Зуме мы услышали грохот прибоя, точно тяжелые шаги Рока.

- Страшная ситуация, - сказал Фергюсон.

- Такое случается с ситуациями, если дать им вызревать четверть века.

- Не надо нравоучений. Я во всем разобрался сам. И вы не скажете ничего, о чем бы я уже не подумал.

- А жене вы сказали?

- Да. Она останется со мной, что бы ни произошло. Это даже нас сблизило. Укрепило доверие между нами. Теперь я знаю, что она меня любит.

- Вам очень повезло, что вы нашли такую женщину.

- Я это понимаю, Гуннарсон. И Холли и я поняли очень многое. Я воображал, будто в пятьдесят шесть лет могу начать совершенно новую жизнь, словно прежде и не жил вовсе. И Холли по-своему искала того же. Она пыталась перечеркнуть все, что было прежде. Свою семью. Ну, словом, целиком свое прошлое. А прошлое умеет мстить.

- Но и радовать, - добавил он помолчав. - Вчера мы ездили в Маунтин-Гроув к её матери. Мне казалось, что всю свою жизнь она ненавидела меня. Ничего подобного. Она давным-давно мне все простила. Чувствовать, что ты прощен, - это хорошо.

- Никаких известий от Хильды она не получала?

- В последние дни нет. Несколько недель назад Хильда приезжала домой и сумела внушить матери, что это она стала актрисой и вышла замуж за… за богатого человека. - Такое упоминание о нем его смущало.

- Скажите, Фергюсон, Хильде известно, что вы её отец?

- Не знаю. Кэт Дотери говорит, что назвала ей мое имя, когда Хильда была еще девочкой. Возможно, Хильда забыла.

- Но если нет, это может объяснить покушение… я говорю о покушении на жизнь сестры. Она оставила её сгореть, это неоспоримо.

- Знаю. И это не первая такая попытка. Она нападала на Холли и прежде. Один раз с кухонным ножом, другой - со сковородкой, полной кипящего жира. По-моему, это главная причина, толкнувшая Холли порвать всякую связь с семьей. Когда ей было шестнадцать, она сбежала с торговцем чулками по фамилии Спирович. Жизнь у Холли тоже была нелегкой.

В его голосе не было ничего, кроме сострадания и легкой печали. Ревность, ярость, отчаянная надежда выгореть без следа. Он вел машину на ровной скорости шестьдесят миль навстречу тому окончательному отмщению, которое припасло прошлое.

- Вы захватили пистолет?

- Да. Но достану его, только если там Гейнс. С ним я разделаюсь без всяких угрызений.

Шоссе свернуло от океана и начало взбираться на холмы. Они были темными и голыми. Встречные машины проносились редко-редко. На затяжном подъеме мы стали терять скорость - Фергюсон забыл прибавить газу.

- Вы считаете, что Спир сказал правду? Что она действительно там?

- Несомненно. Какая выгода Спиру выдумывать?

- Но что мне ей сказать, Гуннарсон?

- Никакие ваши слова ничего, в сущности, изменить не могут. Скажите, что вы её отец, что хотите помочь ей.

- Но что я способен для нее сделать?

- Мы уже поможем ей, если передадим её в руки полиции.

- А потом?

- Ей будет нужен самый лучший адвокат по уголовным делам и самый лучший психиатр, каких только можно найти за ваши деньги. Конечно, оправдания они добиться не смогут, но от худшего её избавят. Еще ни разу никого, кто располагает сильной финансовой поддержкой, не казнили,

- Опять деньги, а?

- Радуйтесь, что они у вас есть для вашей дочери.

- Не знаю. Если бы не мои деньги… не я и мои деньги, Хильда вообще не родилась бы. Не была бы зачата.

Или у нее был бы отец, и она получила бы нормальное воспитание.

- Откуда вы знаете? Гадать, что было бы, бесполезно. Прошлое не изменить, и можно только научиться жить с ним.

- Вы умеете понимать, Гуннарсон.

- Во всяком случае, лучше, чем неделю назад. Мы все немного этому научились.

Мы приближались к гребню, Фергюсон сбросил скорость до сорока, если не до тридцати пяти миль. Позади, стремительно нас нагоняя, вспыхнули лучи фар. Мимо серебряной пулей пронеслась приземистая машина. Я успел заметить голову в шлеме и очках.

- По-моему, это Спир, - сказал я. - Возможно, он решил нас надуть. Вы можете ехать быстрее?

Фергюсон вжал педаль газа в пол. Тяжелая машина, набирая скорость, взлетела на гребень. Внизу шоссе вновь поворачивало к морю. Там красные буквы, подмигивая, складывались в надпись «У Джека».

На повороте серебристую машину Спира занесло, и она чуть не вылетела на левую обочину. Я увидел, как она вдруг на мгновение замерла, точно птица в полете, услышал отчаянный скрип тормозов. Через шоссе бежала крохотная фигура в юбке, совсем черная в лучах фар. Она остановилась на середине лицом к идущей юзом машине, что-то сжимая в руке. Из этого чего-то вырвался огонь. Машина сбила ее, прежде чем я услышал выстрел, и проехала еще шагов сто.

Мы добрались до нее раньше Спира. Фергюсон опустился на колени рядом с ней и потрогал её разбитую голову.

Рысцой подбежал Спир, снимая на ходу очки.

- Это случайность! Вы же видели, она выскочила на дорогу. Она стреляла в меня. Я старался её объехать, но не удалось. Ты свидетель, Билл.

Глаза у него были черными, как газетный заголовок. Он вцепился мне в плечо, что-то бормоча. Кругом собирались люди, словно марсиане, упавшие с пронзенного неба.

Фергюсон обнял мертвую.

- Кто она? Вы её знаете? - спросил кто-то.

Он посмотрел на марсиан и на их небо. По телу его внезапно пробежала дрожь, невольная и свирепая, как спазм, давший ей жизнь.

- Она моя дочь, - сказал он громко. - Моя дочь Хильда.

Дорожный патруль нашел револьвер в кювете. Это был револьвер Гейнса. Три камеры в барабане оказались пустыми, в трех были патроны. Зубной врач в Сан-Антонио опознал обгорелую челюсть, которую Уиллс откопал на пожарище. По пломбам, поставленным в прошлом мае пациенту Ларри Граймсу. Это имя значилось на медицинской карте и на рентгеновских снимках.

Второй раз Хильда целилась не в меня.

В надлежащий срок останки сына были выданы Аделаиде Хейнс. На похоронах присутствовал Уиллс - он рассказал мне об этом потом. Его заинтересовало то обстоятельство, что миссис Хейнс заплатила три с половиной тысячи долларов за бронзовый гроб с серебряными украшениями.

После службы Уиллс отправился к ней задать несколько вопросов. Она попыталась откупиться от него десятью тысячами долларов наличными. Остальные деньги, которые сын оставил ей на сохранение, Уиллс нашел внутри пианино. А с ними и билет первого класса на самолет в Рио-де-Жанейро, выписанный на имя преподобного Кери Кейна.

Брильянтовую брошь нашла санитарка, которая переодевала миссис Хейнс в психиатрическом отделении больницы в Маунтин-Гроуве. Брошь была пришпилена к комбинации под черным траурным платьем.


Ричард С. Пратер  Финт   

                                        

Голова моя трещала, острая режущая боль засела где-то в затылке. Отняв пальцы от ноющего места, я обнаружил, что они покрыты чем-то липким. Со страшным усилием я разлепил веки и уставился на темнокрасные пятна на подушечках пальцев. Я еще не окончательно пришел в себя, когда из рефлекторно шевельнувшейся правой руки что-то выпало на ковер. Это был револьвер - мой собственный ствол тридцать второго калибра. Я частный детектив и потому всегда хожу со стволом.

Слева, в паре шагов от меня, было открытое окно. Я вел себя как идиот - разве можно было рассиживаться в кресле у самого окна? Я с трудом поднялся на ноги и оперся руками о подоконник. Пятью этажами ниже лежала Главная улица. Главная улица города Альтамира, штат Калифорния. Что-то я все-таки еще помнил. Именно здесь, в гостинице «Рэллей», мы засели играть в карты. Это был покер, и сидели мы впятером: Вик Фостер, Дэнни Гастингс, Джейсон, Стоун и я - Шелл Скотт.

Я обернулся. Карточный столик с зеленым сукном столешницы валялся на боку посреди комнаты, зеленые купюры валялись на ковре. Однако не похоже было, что здесь их наберется больше, чем на тысячу. Рядом валялось несколько разбитых бокалов. Похоже, здесь случилась драка.

И только тут я его заметил.

Он лежал за столиком навзничь, в открытых глазах стекленели мертвые зрачки, весь в кровище, белая рубаха разорвана. Это был Дэнни Гастингс с двумя дырками в груди. Лицо было в синяках, под носом и на губах - кровь. Пульс не прощупывался, дыхания не было. Словом, он был мертв в достаточно сильной степени.

Последнее, что мне удалось припомнить об игре, - это то, что мы оставались втроем: Вик Фостер, Дэнни и я.

Остальные двое ушли за пару минут до беспамятства. Сразу после их ухода карты бросил и Фостер, подошел к окну, чтобы глотнуть чистого воздуха, после чего встал у меня за спиной. И сразу - бац! И свет погас.

Я услышал вой сирен и приблизился к окну. Стоило мне только высунуться из него, как у тротуара перед самым зданием припарковались две машины. Из них выскочили полицейские и прытко бросились в отель. У моих ног лежал тот самый ствол тридцать второго калибра, который я выпустил из ослабевшей руки, как только пришел в себя. Я поднял револьвер и крутанул барабан. Две гильзы в нем были стреляные.

Я постоял немножко, совсем не шевелясь и напряженно размышляя. Даже охотник за черепами с острова Борнео запросто бы вычислил, что Дэнни угробил Фостер и обставил все так, чтобы убийство пришили мне. Фостер все делал более чем обстоятельно. Конечно же, он все предусмотрел, чтобы у меня не оставалось ни малейшей надежды выкрутиться перед полицией, - по крайней мере, не сию секунду. Уже две недели газеты беспрерывно атаковали стражей порядка за то, что они не могут отыскать убийцу профсоюзного босса Тайлера. Конечно, если удастся быстренько раскрыть убийство Дэнни, это надежда на быструю поимку убийцы Тайлера.

Губы у меня были разбиты, опухли и болели. Разбивал он мне их, видимо, осторожно, потому что я валялся без сознания. Морда у Дэнни тоже была изрядно побита: очень похоже было на то, что мы с ним крепко сцепились, - это должно было служить объяснением для шишки, которую он мне наварил на затылке. А тот трогательный факт, что неделю назад я публично уложил Дэнни на обе лопатки, мне, конечно, тоже постараются зачесть.

Я выбежал из номера и посыпался вниз по лестнице. Уже на втором этаже послышался топот тяжелых ботинок. Я не знал, много ли обо мне известно полиции. Но в том, что в кармане моих штанов револьвер, из которого ухлопали Дэнни, сомнений у меня не было. Чуть правее я заметил приоткрытую дверь триста второго номера. Я успел разглядеть горничную, которая перестилала постель. Тут я моментально сорвал с себя плащ и перебросил его через руку.

Когда полицейские приблизились, я стоял, держась за ручку двери и посматривая на женщину в номере. Двое полицейских остановились в холле.

- Ну ладно, красотка, - крикнул я в комнату, - раз ты так считаешь, то пошла к чертовой матери!

У маленькой женщины отвисла челюсть и вылезли из орбит глаза, когда я хлопнул дверью с такой силой, что аж стены задрожали. Я решительно повернулся, накинул на плечи плащ и зашагал к лестнице. Двое полицейских в форме проводили меня взглядами. Один скользнул глазами по моим темным волосам и лицу с разбитыми губами и мысленно прикинул мой вес. Было похоже, что они уже располагали словесным портретом убийцы.

- А тебе что надо? - заорал я на него. Полицейские переглянулись, а я ощупал пальцами опухшие губы и застонал: - Ах, скотина, чертова дикая кошка!

Я проделал все это, проходя мимо них, после чего ребята в форме пожали плечами и двинулись вверх по лестнице.

Как только они исчезли из поля зрения, дверь за моей спиной распахнулась и появилась маленькая горничная.

- Что я вам такого сделала? - недоуменно спросила она.

А я в это время уже спускался на первый этаж. Достигнув вестибюля, я огляделся. Здесь было несколько киосков. Я выбрал цветочный. Попутно удалось установить, что той пары тысяч, с которой я начал игру, как не бывало, причем вместе с бумажником. Зато пара долларов нашлась в кармане брюк. Купив дюжину роз, я вышел на улицу.

Я вспотел с ног до головы, однако точно знал, что на моем лице нельзя прочитать и следов волнения. Благодаря годам, проведенным за игрой в покер с очень высокими ставками, я научился владеть не только выражением собственного лица, но и поведением. Однако внутри меня весь организм рыдал и корчился от боли. Никто не сделал даже попытки задержать меня на протяжении тех шагов, что пришлось сделать по направлению к такси. Таксисту же я велел посильнее надавить на газ. Он и в самом деле газанул. Через двенадцать кварталов я вылез из машины, оставив в ней розочки, и, не доезжая трех кварталов до Грин Парка, вышел из второго такси. В парке я спокойно прошелся по газону, подобрал кое-какие мятые газеты, сунул сложенный плащ под голову, а лицо прикрыл газетным листом.

Я, не переставая, думал о тех четверых, с которыми сегодня, в четверг, играл в покер до четырех пополудни. Фостер - адвокат, надутый политик окружного масштаба, дважды безуспешно пытавшийся прорваться в конгресс. Это был высокий костистый мужик, взъерошенный и сутулый, с помятой физиономией. Он походил на шерифа эпохи Дикого Запада, выехавшего отдохнуть и поразвлечься после того, как избавил свой городишко от толпы бандитов, перестреляв их из засады. Артур Джейсон, низкорослый толстый блондин, был окружным судьей. Берту Стоуну, верзиле под метр девяносто, было уже около пятидесяти, нос у него был вечно красный и до тогоогромный, что казалось, будто по нему только что двинули кулаком. Он был электронщиком и весьма удачливым бизнесменом - ему принадлежал самый крупный магазин радиоприемников и телевизоров в Альтамире. Все кругом поговаривали, будто он оказывает «специальные» услуги, если, правда, ему за это хорошо заплатят. Пару месяцев назад у него были неприятности, когда он подключился к телефону одного из местных фараонов. Два дня газеты делали из этого скромного факта сенсацию, а потом вдруг умолкли, так как информация оказалась «ошибочной».

Дэнни Гастингс вплоть до сегодняшнего дня был влиятельным человеком в городе. Будучи членом городского правления, он называл большинство значительных людей в Альтамире запросто, по имени. Поговаривали, будто он может абсолютно все устроить, уладить и обо всем договориться. Если кому-то надо было обстряпать какое-нибудь дельце, ему советовали: «Загляни к Дэнни?» Но сегодняшний день поставил на всем этом точку.

Похоже, все эти шизики перегрызлись между собой, однако это еще не объясняло, почему их выбор пал именно на меня. И еще одно соображение вертелось у меня в мозгах: если бы полиция заявилась хоть на пару минут раньше, то обнаружила бы меня на полу в бессознательном состоянии. А ведь потерявшие сознание люди не могут стрелять партнеру в спину. Откуда Фостеру было знать, что я приду в себя как раз к приходу полиции?

Я опять принялся восстанавливать в памяти ту заключительную сдачу карт. Мы сидели у стола впятером, в игре было больше ста тысяч долларов, причем не меньше трети суммы лежало передо мной. Дэнни сменил карты.

Я поднимал ставку все выше и выше, потому что сегодня карта мне шла. Вот и в тот момент к двум парам мне пришла нужная карта, и получился фул. Джейсон, сидевший по правую руку от меня, уже вышел из игры; Стоун и Дэнни, сидевшие слева, поменяли по три карты. Сдав им карты, я посмотрел на помятую физиономию Фостера. Он сморщился, однако промолчал и сбросил две карты. Получив новые, он долго смотрел в них, потом все-таки ответил и добавил.

Вообще-то Стоун и Дэнни, оказавшиеся между мной и козырялой Фостером, должны были спасовать, потому что Фостер был единственным серьезным противником. Но и его я сумел разглядеть. Играя в покер, быстро начинаешь разбираться в людях. Банк вырос почти до десяти тысяч. Я отсчитал десять бумажек, уравнял банк и украдкой глянул на Фостера. Он поднял руку и нежно погладил пальцами мочку уха.

Как только Фостер попадал в тяжкое положение, он тут же хватал себя за ухо. Если он решил схватиться со мной, имея на руках всего лишь тройку, то вряд ли у него образовалось после прикупа каре. А его тройка ровным счетом ничего не стоит против моего фула, так что он, скорее всего, блефует, не зря же ухватил себя за ухо. Я бросил деньги на стол и сказал:

- Удваиваю банк. Так и быть. Кажется, игра будет интересной.

Стоун подергал себя за свой здоровенный нос, после чего вместе с Дэнни бросил карты. Фостер произнес:

- Ты хочешь все эти сгрести, правда, Скотти? Черт, у меня больше ни цента нет! - Он показал мне пару королей: - Я здорово сел! - и бросил карты на стол.

Я принялся собирать деньги. Фостер спросил:

- Шелл, ты всегда ходишь с этим стволом?

Я ощупал левую подмышку:

- Естественно! - При этом я посмотрел на деньги, лежащие на столе. - Сегодня я унесу отсюда сто тысяч!

Он ощерился:

- Только если вытащишь из кобуры свою пушку!

- Нет нужды. Вы все равно играете, как пьяные мальчишки, не лучше. Раздавай, я докажу!

Но он раздавать не стал, лишь произнес:

- Ладно, в картах тебе везет, это точно. Везет в картах - не везет в любви!

- Не всегда.

- Всегда! - Он даже не улыбнулся, потому что думал о Глории.

Фостер сегодня с самого начала был настроен против меня, как, впрочем, и в другие дни. Собственно говоря, он меня просто ненавидел. Мы оба были знакомы с Глорией Медоуз, правда, в последнее время Фостер не так уж часто с ней виделся. В прошлом месяце в большинстве случаев я держал ее за ручку, а не он. Так что ничего удивительного, что Вик Фостер не изнемогал от счастья, когда Глория проявляла симпатию к другому, ведь она была для него сущей мечтой, сновидением, не исчезающим даже после пробуждения.

Глория Медоуз была стройной, но в соответствующих местах достаточно округлой девушкой, - короче говоря, в этом смысле недостатков у нее практически не было. Глаза темные и глубокие, как сам грех; губки настолько выразительные, что иному не хватило бы целой физиономии, чтобы передать миру то, что она могла сказать всего лишь одним их уголком. А ее глубокий, гортанный смех звучал вызывающе и одновременно так обольстительно… Она бренчала на рояле в лучшем заведении с танцами, а стоило ей только запеть своим мягким, бархатным голосом, как сразу начинало казаться, будто кто-то гладит вас по душе мягкими пальчиками, и потертый шлягер превращался в мелодичный любовный шепот. Словом, у нее было все, что человеку надо, все, чего я только мог пожелать. Мне двадцать девять, я холост, но рядом с Глорией я выглядел как будущий тридцатилетний отец. Наверное, я влюбился в нее - я еще не разобрался в своих чувствах со всей определенностью. Наверняка я знал только одно: как обстоят дела с Виком Фостером. Уж он-то в нее точно влюбился.

Стоун и Джейсон поднялись, заявив, что с них хватит, и почти тут же ушли. Еще через три сдачи Фостер тоже заявил, что кончает, и отошел к окну, будто бы глотнуть свежего воздуха. Минуту спустя он стал за моей спиной. В тот момент, когда это случилось, я смотрел на Дэнни.

Дэнни не притворялся, будто чем-то удивлен; он поднял глаза чуть повыше моей головы, потом прикрыл веки, и это было все. Но уж потом-то он наверняка несколько секунд пребывал в полном недоумении.

Лежа в парке с лицом, прикрытым газетой, я уже не мог вспомнить, болела ли у меня голова в момент удара. Но в том, что теперь она отчаянно болит, я был просто-напросто уверен. И еще в одном я был абсолютно уверен: Фостер раскрутил меня на десять тысяч. Он точно знал, заранее знал, что ставка его вернется к нему как ни в чем не бывало. Все-таки не зря говорят, что привычка вторая натура, - человек играет в покер точно так же, как ведет себя в жизни.

Из парка я отправился в гостиницу «Дормэн», что на Главной улице, как раз напротив отеля «Рэллей». Седой коротышка портье внимательно посмотрел на меня, однако притворился, что впервые видит. На пятом этаже была свободная комната с окнами на Главную улицу. Некий мистер Браун выехал из нее примерно час назад. Судя по описанию портье, мистер Браун был примерно метр девяносто ростом, с копной седых волос и здоровенным носом. То есть этот мистер Браун был не кто иной, как Берт Стоун. Я заплатил за сутки вперед.

В комнате я опустил четвертак в радиоприемник и подошел к окну. Точно напротив находилось окно номера 612 в отеле «Рэллей». И опять передо мной было кресло, в которое я уселся, как только пришел в себя. Приемник нагрелся и изрыгнул последние известия. Я услышал слова: «Шелл Скотт».

Услышав произнесенную всуе собственную фамилию, всегда несколько удивляешься, особенно когда тебя окликают по имени - Шелл, по тому самому имени, которое, по крайней мере сегодня, хотелось бы сохранить в тайне. Судя по всему, до этого по радио передавали описание места происшествия, то есть убийства. Диктор спокойно продолжал зачитывать весьма обстоятельный словесный портрет моей особы, весело предупредив, что преступник вооружен и очень опасен. Затем последовало еще одно небезынтересное сообщение. Виктор Фостер, судья Джейсон и Берт Стоун показали, что играли в весьма непринужденной дружеской обстановке в покер, по десяти центов ставка, с Дэнни Гастингсом и Шеллом Скоттом. Через некоторое время они ушли втроем, одновременно, а Скотт остался с Дэнни Гастингсом. Больше вроде им нечего сказать. Тем не менее они были готовы подтвердить свои показания под присягой, как и подобает честным гражданам, блюдущим установления закона и всеобщий порядок.

Полиция и общественное мнение наверняка были полностью удовлетворены такими показаниями, так что любые мои слова будут восприняты как естественная попытка убийцы ускользнуть от обвинения и свалить вину на других.

Кстати, совсем неплохо придумано, мне, пожалуй, не увернуться от них. У меня в руках был один-единственный козырь: я был жив и на свободе, а на такой поворот эти сволочи не рассчитывали. Из гостиничного номера я позвонил каждому из троицы на службу и домой, но никого из них не застал. Собственно, именно этого я и ожидал. Я поспешно смотался из гостиницы и на такси сгонял на Вязовую аллею. Там я поймал еще одно такси и вышел за три квартала от дома Глории. Дом этот имел имя собственное - «Эссекс», и располагался он в тихой Перечной улице, под раскидистыми ветвями старых деревьев. Открыла мне Глория. Темнело, она и одета была уже по-вечернему. Платье для коктейля, коротенькое и дразнящее, как хороший глоток виски, и прозрачное, как мартини со льдом и с одной-единственной маслиной. Она вовсе не удивилась, увидев меня, хотя и старалась продемонстрировать некоторую озабоченность. Она приблизилась ко мне вплотную и заглянула в глаза:

- Шелл, дорогой, я была уверена, что ты ко мне придешь. Я слышала по радио… Ведь это не ты?…

- Конечно, не я, кошечка. Это не я. Ты одна?

Она кивнула, втянула меня в квартиру, захлопнула дверь и буквально навалилась на меня, прижав спиной к дверной филенке:

- Милый, дорогой Шелл, я знала, я была уверена, что это сделал не ты!

- Притормози, крошка. Меня тут разыскивает парочка-другая полицейских. Объясняться мне некогда. Подожди, милашка, вот на это у меня точно времени нет…

Я оттолкнул ее от себя, после чего мы уселись и я торжественно объявил:

- Глория, я здорово вляпался. Фостер крепко подсек меня. Тебе известно о нем куда больше, чем мне, чем любому другому человеку в городе. Поэтому я к тебе пришел и не собираюсь засиживаться. Если у тебя есть соображения насчет того, зачем Фостер с приятелями ухлопали Дэнни и почему они хотят повесить это убийство на меня, так вкратце обстоят дела, то выкладывай поскорее.

Мне нужно как-то выкарабкаться, да еще не мешало бы отыскать Фостера.

Карие с прищуром глаза, обрамленные длинными ресницами, мягкий неулыбчивый рот… Она хищно облизнула кончиком языка нижнюю губку и отрицательно качнула головой:

- Я не знаю, Шелл. Вик был у меня несколько дней назад, именно поэтому я не смогла тогда встретиться с тобой. Помнишь?

- Да.

- Он просил моей руки. Я отказала. Я сказала, что вообще не желаю сходиться с ним. Ты знаешь почему. Я ни с кем не хочу быть, кроме тебя. Я ему так все и выложила.

- И как он отреагировал?

- Разозлился. Он заявился уже на взводе, так что можешь представить, как завелся. Правда, быстро смотался отсюда.

Я закурил:

- Фостер упоминал когда-нибудь в разговоре о Дэнни? Он вообще хоть что-нибудь тебе о нем рассказывал?

Она нахмурилась:

- Вроде было что-то. Точно, в тот последний раз. Только никак не припомнить… - На минуту она умолкла, потом с облегчением кивнула: - Да, точно, это еще так странно прозвучало. Он сначала долго ругался, а потом сказал: «Сначала Дэнни праведником заделался, а теперь и у тебя крыша поехала!»

- Дэнни заделался праведником? Что он хотел этим сказать?

- Не знаю. Но он еще кое-что добавил. Кажется, я его тоже спросила, что он имеет в виду, и он ответил, что Дэнни исповедуется во всех грехах священнику.

- Священнику?

Глория кивнула:

- Так он сказал. Распространяться на эту тему он не стал, продолжал поносить меня последними словами, после чего мигом вылетел отсюда.

Я вполне мог себе представить, что Дэнни заколебался, потому что он с Фостером, да и та парочка тоже, достаточно много знали друг о друге, чтобы надолго засадить куда подальше своих приятелей. Но чтобы исповедоваться священнику?…

Дэнни жил в западной части города, на улице Пиний, так что если он и был знаком с каким-нибудь священником, так это мог быть только патер из костела на углу Восемнадцатой и улицы Пиний. Но я никак не мог догадаться, как об этом узнал Фостер, - Дэнни наверняка молчал как рыба. А патер Шэнлон даже рогатым и хвостатым, - простите, всем святым - об этом никогда ни за какие деньги не рассказал бы. Я повернулся к Глории:

- Ты не догадываешься, где Фостер может залечь на дно на пару дней?

Она догадывалась, но в данный момент эта догадка помочь мне никак не могла. Несколько месяцев назад, когда судьба еще не свела меня с Глорией, а сама она довольно часто встречалась с Фостером, Вик примерно на неделю оставил город и поселился в принадлежащем ему домике.

- Вик говорил, что ему надо исчезнуть на пару дней, потому что у него разыгралась язва желудка. Никто ничего не знал о его домике - так, что-то вроде сарайчика для отдыха.

- И где у него этот домик?

- Где-то за городом, но точно сейчас не припомню. - Она покачала головой и искоса взглянула на меня: - Но однажды он написал мне оттуда письмо, и я даже ответила ему. Наверняка на конверте есть обратный адрес. Может, у меня еще сохранилось это письмо, только сразу не вспомнить, куда я его засунула. Так что, искать?

- Это, конечно, прекрасно, только мне совершенно некогда ждать. - Я поднялся: - Позвоню тебе позже. С минуты на минуту к тебе заявятся фараоны. И не ври им, пожалуйста, чтобы они тебя не впутали в это дело. Скажи им, что я приезжал, повтори слово в слово все, что я говорил. Может, это даже и поможет мне.

Я еще с минутку поразмышлял, и в голове у меня родилась прекрасная идея, касающаяся непосредственно фараона по фамилии Биллингс.

- Хорошо, - откликнулась она. - Если ко мне заявится полиция или кто другой и в этот момент позвонишь ты, то я скажу: «Привет, Люсиль!» - Она тоже встала, изогнувшись при этом самым обольстительным образом. - А если я буду в одиночестве, то прошепчу: «Шелл, милый, милый, дорогой мой…»

- Хватит! - У Глории была привычка в самые интимные моменты без конца шептать: «Милый, милый, дорогой…», причем с такой выразительной страстью, что меня это разогревало почище, чем знаменитый Лайонел Хэмптон со своим вибрафоном. Как будто его знаменитая музыка охватывала мое тело, проникая во все поры, и хотя эту музыку слышал только я один, уши все равно закладывало. Я ни разу не сумел досыта наслушаться этой дивной музыки, а тем более теперь, когда в любое мгновение в квартиру могли ворваться рассвирепевшие фараоны и нашпиговать мое брюхо горячим свинцом.

Но все-таки я вырвался за дверь. Еще одно такси. Скоро я перезнакомлюсь со всеми водилами. Нынешний отвез меня на угол Восемнадцатой и улицы Пиний. Патер Шэнлон выглядел очень прилично - высокий худощавый мужчина со спокойным голосом и спокойными глазами. Однако пришлось потратить некоторое время, чтобы объяснить ему, что именно мне надо из него вытрясти. Весточка об убийстве Дэнни просто потрясла его, но несмотря на это лицо патера оставалось неподвижным, и, тем более, оно ничего не выразило, когда я объявил, что полиция разыскивает меня, совершенно невиноватого в этом досадном происшествии. Закончив рассказ, я добавил:

- Святой отец, может, Дэнни навещал вас в последнее время? Может, он хотел просить вас о помощи в каком-нибудь щекотливом деле?

- Мистер Скотт, мне очень жаль, - улыбнулся патер, - но если даже у нас с ним и был разговор, то он не может быть темой для беседы с вами.

Мне пришлось еще минуты три детально втолковывать ему прописные истины, после чего отец Шэнлон сообщил по секрету, что Дэнни в последнее время несколько раз беседовал с ним.

- У него были неприятности, - рассказывал патер. - Он просил у меня совета, и я ответил ему, что следует испытывать сердце и разум, и в испытании он обрящет истину и ответ на все вопросы. - Священник громко вздохнул: - Похоже, он не справился с этим.

Естественно, отец Шэнлон не пожелал рассказать мне, что именно угнетало Дэнни, но, когда я поведал ему о своих подозрениях, он отвел меня к исповедальне. Я искал истину, а патер Шэнлон наблюдал за мной, придав своему лицу особое, недоверчивое выражение.

И никто из нас не произнес ни слова, пока я в поисках истины не обнаружил то, что искал.

Когда я поднялся с колен, патер Шэнлон уже не был похож на Фому неверующего, его лицо мгновенно избороздили заботливые морщинки.

- Что это? - спросил он меня, все еще сохраняя спокойствие.

- Наверняка сказать не могу, я не специалист. Берт Стоун в этом разбирается куда лучше. Я ведь говорил вам, что они трудились над Дэнни втроем. - У меня в руках был небольшой продолговатый футляр, чуть больше пачки сигарет. - Наверняка это что-то вроде микрофона для подслушивания, даю голову на отсечение. Наверняка. Судя по всему… Да, это какое-то подслушивающее устройство.

- Но… Но это невозможно!…

- К сожалению, святой отец. Вы полагаете, это грех пострашнее убийства?

Патер промолчал, но выражение его лица было красноречивее слов. Под сиденьем исповедальни я обнаружил этот аппарат, сильно напоминавший подслушивающее устройство на батарейках. Приемник, похоже, запросто мог принимать сигнал в радиусе мили или двух от костела, так что Фостер, Стоун или Джейсон с комфортом могли слушать, как Дэнни исповедуется в грехах своему духовнику.

Патер Шэнлон позволил мне унести эту маленькую радиостанцию, и, перед тем как расстаться с ним, я сказал:

- Извините, святой отец. Вы, конечно, понимаете, почему я пришел именно к вам. Люди, которые пристроили… Впрочем, неважно. Они действительно поймали меня на свой финт.

Губы священника сложились в улыбку.

- Полагаю, мистер Скотт, ваш финт будет куда остроумнее и доставит им намного больше неприятностей.

На этот раз я решил пройтись пешком. Слишком долго я испытывал удачу, ловя такси, они могли в конце концов и опознать меня. Тем более что местечко, куда я направлялся, было всего в нескольких кварталах отсюда. Там проживал сержант Дэйв Биллингс, так что мне пришлось проверить свою малютку тридцать второго калибра. Нельзя с уверенностью сказать, что мы с ним дружили, но какое-то время приятельствовали, - еще когда я трубил в дорожной полиции.

Теперь он успешно отбывал службу в уголовке, и я знал, что после дневного дежурства он появляется дома где-то около семи. Именно столько теперь и было.

Биллингс появился в семь тридцать пять, припарковавшись у закрытых дверей собственного гаража. Я немного выждал, потом выскочил из-за угла в тот самый момент, когда он принялся ковыряться ключом в замке, воткнул ему в позвоночник ствол и сказал:

- Спокойно, Биллингс. Не отнимай рук от двери. Мне нужно перекинуться с тобой парой слов.

Я ощутил, как напряглись спинные мышцы сержанта, и отступил в сторону:

- Садись в машину, Биллингс! Только сначала выбрось свою пушку.

Несколько секунд спустя мы оба сидели в его «фордике»: он за рулем, я - сзади, приставив к затылку фараона пистолет. Его ствол был у меня в кармане. Я приказал ему выехать на улицу и через пару кварталов припарковаться у тротуара. Об убийстве он уже знал, так что мне оставалось только поведать, как оно было на самом деле. Когда я закончил рассказ, он сказал:

- Я не утверждаю, что ты врешь, Скотт. Особенно теперь, когда ты держишь меня на мушке. - Он обернулся ко мне: - Тридцать второй калибр, так? Гастингса пристрелили точно из такого же.

- Совершенно верно. Именно из этого ствола. Это моя пушка, но я из нее не стрелял. К тому же не собираюсь тебе пересказывать все сначала. Но кое-кто в этом городишке знает, что Шелл Скотт всегда ходит со стволом в кармане. Я сам постарался, чтобы об этом знало побольше людей.

Он что-то пробормотал в ответ, я услышал легкий металлический звон и только тут заметил, что Биллингс чуточку отклонился в сторону.

- Черт побери, что ты рыпаешься?

- Оставь меня в покое, - заныл он, после того как я схватил его за шиворот и с силой прижал к спинке сиденья. - Что уж мне, и закурить нельзя? - Изо рта у него свисала сигарета.

Я почувствовал, как внезапно вспотели мои ладони.

- Биллингс, - прошептал я, - предупреждаю: не дрыгайся и больше таких фокусов не выкидывай. Покуришь, когда договорим. А пока не рыпайся, еще раз предупреждаю!

- Вы ведь с Гастингсом поругались примерно с неделю тому назад, так? - спросил Биллингс.

- Да, немного. В баре Стэнга. Он напился, стал на меня бросаться с кулаками, так что пришлось его уложить. Черт побери, я ведь тоже пару стаканчиков перехватил тогда. Так что те ребята, которые шьют на меня теперь дело, решили, что и это лыко пойдет в строку. К тому же они знали, что у меня с собой точно будет пушка. Им даже не пришлось ломать голову над поисками орудия убийства. Это очень важно! А Фостер ударял за моей девушкой. Если б ему удалось убрать меня, то путь свободен! Да и ты признался, что полиция получила анонимный донос. Вот еще что: когда мы заканчивали ту партию в покер, на столе было тысяч так с семьдесят, которые эти убийцы даже не подумали мне оставить. С тебя хватит?

- Хватит, - отозвался Биллингс. Моя речь произвела на него огромное впечатление.

Потом я рассказал Биллингсу о своем визите к патеру Шэнлону. На это сержант промолчал. Я заставил его выйти из машины и удалиться на несколько метров, после чего положил его револьвер и тот самый портативный передатчик на тротуар и вежливо попросил подобрать вещи. Но только после того, как я отвалю. Прежде чем включить зажигание, я добавил:

- Вот так оно все и случилось, Биллингс. Никто не слышал еще моей версии, и вряд ли мне стоит являться с ней прямо сейчас в участок. Теперь ты знаешь, что я обо всем этом думаю. И тебе ничего не остается, как поверить мне.

Он все еще молчал. Я завел движок, нажал на газ и тут же свернул за угол, так что тормоза завизжали. Убравшись достаточно далеко, я отважился позвонить из автомата Глории.

- Алло, Шелл! Милый, милый, дорогой мой…

- Привет! Я вижу, ты…

- Шелл, ты не должен был уезжать! Ты меня так… Мне пришлось принять холодный душ… Я только набросила на плечи полотенце… Я совсем голая…

- Перестань, прошу тебя! Я ведь звоню…

- Подожди… Полотенце упало на пол. Теперь на мне совсем ничего нет… О-о, если бы ты видел меня сейчас!

- Пожалуйста, дай мне хоть слово сказать! Ты нашла адрес?

Она грустно вздохнула и сообщила, что домик имеет номер 1844 и стоит на Кингсмэн-роуд, то есть в десяти милях от города. Я повесил трубку, не дослушав Глорию, потому что только в обычных обстоятельствах ее монологи можно выслушивать до конца, и не без удовольствия. Я уселся в «форд» и рванул с такой скоростью, что звук мотора отставал от меня.

Маленький беленький домик стоял в кустах, метрах в тридцати от дороги. Неподалеку от него была припаркована машина, а из-за занавесок пробивался свет. Я остановил «форд» Биллингса прямо на дороге, приблизился к дому и нашел щелочку в занавесках. Фостер был дома.

Он стоял спиной ко мне у бара и смешивал виски с содовой. Потом он повернулся, внимательно осмотрел стакан и в один присест выхлебал его. Именно в это мгновение я понял, что вовсе не сержусь на Фостера, причем вообще никогда на него не сердился. Но стоило мне попристальнее вглядеться в эту харю, как я взъелся. Едва удалось удержаться от попытки выхватить револьвер, и то только потому, что убивать его прямо сейчас не стоило. Надо было еще поиграть с ним, как кошка с мышкой, и послушать, что он станет лепетать.

Дверь была прикрыта, но не заперта. Ничего не стоило тихо приотворить ее и пройти несколько шагов по узкому коридору к двери в комнату, где балдел Фостер. Я настежь распахнул ее и вошел. Фостер смотрел в другую сторону, не слышал меня и не видел, - по крайней мере, в первый момент ему это не удалось. Я осмотрелся и с револьвером в вытянутой руке шагнул вперед, целясь ему в голову. Фостер, почуяв неладное, обернулся и стал белее стенки, обнаружив меня у себя за спиной. Его взгляд скользнул по револьверу, зрачки уже не могли оторваться от моего указательного пальца на спусковом крючке.

- Нет! - застонал он. - Шелл, ради Бога, не стреляй! Еще не все потеряно!

Я шагал на него, а он трусливо отступал к стене:

- Шелл, я точно говорю, еще многое можно исправить! Мы тебя вытащим!

- Именно этого я и добиваюсь, Фостер, - ответил я, - Вы ведь здорово постарались, чтобы повесить мне на шею убийство.

- Прошу тебя! - Он почти визжал. - Ты никогда не выкарабкаешься, если убьешь меня. Тебя наверняка поймают! - Я подошел почти вплотную, и он закатил глаза: - Шелл, не убивай меня! Я признаюсь, я во всем признаюсь. Я сделаю письменное признание. Только не убивай меня! - И он так заверещал, что я едва не испугался.

Конечно, мое появление удивило его, однако я сомневался, что он напуган в той степени, которую старается изобразить. Ладно, проверим, подумал я. Некрасиво было бы начинать, когда противник зажмурил глаза. Однако я тут же вспомнил, что меня огрели по затылку, а потом, когда валялся без сознания, расквасили весь рот. Так что моральные препятствия отпадают. Я чуть наклонился, подался вперед и попробовал, сумею ли достать кулаком до позвоночника Фостера через его же желудок. В результате он пустил изо рта обильную слюну, качнулся вперед, колени его подкосились. Я отошел на шаг, опять сжал левую в кулак и бросил ее ему в зубы, однако в последнее мгновение смягчил силу удара, - нельзя, чтобы он потерял сознание, потеряв половину зубов. Фостер сверзился на пол, ручки его плеснули о ковер. И тогда я спокойно сказал:

- Ну, начинай, Фостер. С чего пойдешь? С Дэнни? Он облизал губы, осклабился и плюнул на пол.

- Он собирался растрезвонить обо всем фараонам. Он всех нас посадил бы к чертовой матери - Стоуна, Джейсона и меня. Дэнни сам по уши был в этом дерьме, как и все мы. Похоже, он просто сошел с ума.

- Продолжай. И старайся ничего не пропустить.

- Пару лет назад мы вчетвером заработали в этом городишке миллион. А начал Берт Стоун, хотя идея была моя. Он врубился в телефонную линию и подслушивал разговоры разных там хозяев жизни, а также предпринимателей. Словом, слушал каждого, у кого есть деньги. Мы записали километры таких разговоров, после чего выжали из тех людишек все. Они расплачивались с нами не только монетой: обеспечивали разные контракты, выделяли земельные участки по дешевке, особенно те, где предстояло большое строительство, и так далее. Если где-то что-то и выходило наружу, то у нас уже были такие связи, что все удавалось придавить. Скажем, планируется строительство миллионов на пятнадцать. Стоун решает, кто этот конкурс выиграет, кто получит подряд на поставку материалов…

Избиратели даже не представляют, что вокруг таких дел творится. Впрочем, этого добра на всех хватит. - Он облизнул губы. - Шелл, мы возьмем тебя в компанию. А Стоун - он просто гений. У него есть параболический микрофон, снимает любой разговор с тридцати метров, посреди парка. И никаких тебе проволок, ничего. Это ведь миллионы…

- Заткнись.

Он умолк, а я отвернулся, чтобы отыскать что-нибудь вроде веревки, - связать Фостера, хотя бы шнурком от портьеры. Однако он опять забормотал:

- Этот микрофон Стоуна обеспечил нам компру на Тайлера. - Тайлер был тот самый профсоюзный функционер, которого застрелили две недели назад. - Мы записали его переговоры с членом совета акционерной компании «Атлас». Тайлер угрожал забастовкой, если совет директоров не заплатит ему пятьдесят тысяч. Мы прижали его к стенке и как следует запугали. В результате он передал нам из профсоюзного фонда поддержки безработных сто тысяч, да вдобавок прихватил столько же себе. Члены фонда наверняка даже не подозревали, сколько наличности в этой кассе, так что риск для него был минимальный. Однако Тайлер разошелся и решил пригрозить нам револьвером. Так что пришлось его пристрелить.

- Кому пришлось: вам или тебе лично?

- Тайлера убил я. Все мы в этом деле замешаны одинаково, но только Дэнни рехнулся, когда пришлось убрать Тайлера. Он стал нервничать, то и дело срывался с катушек. Потому и в тот вечер на тебя набросился, хотя ты ему и полслова не сказал. Тут мне и пришло в голову, как можно все прекрасно устроить.

Он продолжал, а я не мог прийти в себя от удивления: ведь всего два раза я ему врезал, а он все говорит и говорит! Может, если бы я думал чуть побыстрее, то понял бы, что за всем этим кроется. Однако, судя по скорости моей мысли, догадка пришла бы где-то к двухтысячному году. А пока я услышал решительный приказ:

- Брось револьвер, Скотт, и повернись ко мне!

Я обернулся и увидел позади себя в раскрытой двери Стоуна. В руке у него был громадный револьвер. За его спиной маячил Джейсон. Фостер не спеша поднялся:

- Однако вы тянете резину! Я ведь орал так, что меня наверняка было слышно в городе.

Так вот почему он так вопил! Все это время он разыгрывал передо мной труса, выкладывал всю подноготную всего лишь с тем, чтобы затянуть время. Стоун был в тапках и пижамных штанах. Его могучая волосатая грудь была обнажена. Похоже, он уже спал в постельке, когда в доме появился я. Бесполезно было проклинать себя. Ведь я пытался дозвониться до каждого из них по телефону, но никого не оказалось дома. Следовало догадаться, что они сбились в кучу. Однако это мне в голову не пришло, а как только увидел за окном Фостера, сразу захотелось присолить ему под хвостом.

- Я сказал - брось револьвер! - Стоун повторил приказ.

Его сорок пятый калибр смотрел мне прямо в глаз. Я опустил свой ствол, отметив краешком глаза, как Фостер решительно шагнул ко мне.

- Эй, Вик, брось это, - повелительно окрикнул его Стоун.

Фостер опустил кулак и продемонстрировал разбитую губу:

- Смотрите, что эта сволочь наделала!

- Не сходи с ума. Вовсе ни к чему оставлять на нем синяки.

- Так пристрели его, пристрели!

- Погоди минутку, - возразил Стоун. - Хотел бы я сначала узнать, как он нас отыскал.

Фостеру, конечно, такая мысль в голову прийти просто не могла. Лицо его омрачилось, рот скривился в злобной улыбке.

- Глория… - Он замолчал, крепко стиснув зубы, однако через минуту, уставившись на Стоуна, продолжил: - Скотта нам больше не использовать как наживку, я этой сволочи обо всем рассказал. Так что кончай его.

Стоун облизал пересохшие губы:

- Вик, это ты нас втянул во все это. Это была твоя идея! Так что будь добр, разделайся с ним сам.

Фостер подошел к Стоуну, вырвал у него из рук револьвер и прицелился в меня. Я уже ощутил себя покойником. Мышцы окаменели, мозг отказывался работать, и я выкрикнул:

- Подумай сначала, Фостер! В этот раз финт у тебя не выйдет, подставлять некого!

Он оскалился:

- Да и нужды нет. Не забудь, ведь это ты угробил Дэнни. Мы знали, что вы остались с ним с глазу на глаз, следовательно, убийца - ты. А теперь ты заявился сюда, чтобы расправиться со свидетелями.

Той секунды, может, еще парочки, пока он произносил свою речь, мне вполне хватило. Остановившийся было мозг теперь работал на полных оборотах. Мне и прежде не раз удавалось обвести Фостера вокруг пальца, а теперь ставка была воистину максимальной. Получится, не может не получиться, думал я.

- Ты пристрелишь меня, и вы втроем отправитесь в камеру в «Сан-Квентине». Полиции обо всем известно - кто кого и почему убил.

Сначала мне показалось, что Фостер в самом деле нажмет на спусковой крючок. Он мгновенно расслабил мышцы, его пальцы перестали судорожно сжимать рукоятку револьвера:

- Не сходи с ума, Скотт. Мои действия не превышают пределов необходимой самообороны. Кроме того, у нас здесь твой револьвер, тот самый, из которого ты пристрелил Дэнни.

- Ты полный идиот. Полиции известно, что Дэнни убил не я. Я разговаривал с ними.

Он было нахмурился, но потом расхохотался:

- Все понятно! Главное, не терять надежды, не так ли? Впрочем, тебе это все равно не поможет.

- Не веришь - проверь сам. Позвони хотя бы сержанту Биллингсу. Он службу вроде закончил, должен быть дома, но я бьюсь об заклад, что он все равно сейчас в участке. Он тебе повторит слово в слово мои слова. Я рассказал ему о карманном передатчике, который Стоун спрятал в исповедальне патера Шэнлона. - Это было как гром среди ясного неба, а я продолжал: - Мне врать ни к чему. Ты можешь проверить меня в пятнадцать секунд. Сделай это. А то ухлопаешь меня, и сам погоришь.

Озабоченный Фостер левой рукой ухватился за мочку уха и принялся разминать ее. Именно этого момента я и ожидал. Я громко расхохотался. Мой смех звучал правдоподобно, и все трое уставились на меня.

- Что, еще не доперли? - с издевкой спросил я. - Дэнни жив.

На секунду в комнате воцарилась тишина. Потом Фостер произнес:

- Врешь!

Я посмотрел на Стоуна и Джейсона:

- Когда все это случилось, я, как вам известно, был без сознания. Но и вы вдвоем отсутствовали. Ты, Стоун, расположился напротив, в гостинице «Дормэн», и следил, когда я очухаюсь, чтобы вызвать полицию. В этом слабая сторона вашего финта: если бы они обнаружили меня в бессознательном состоянии, то никто бы на него не купился. Так вот, когда я пришел в себя, Дэнни еще дышал.

- Ты врешь! - выдавил из себя Фостер. - Я убил его!

Я перевел взгляд на него:

- Не пори чушь. Ты стрелял в него из моего тридцать второго. Припомни, ты сам называл его пукалкой. Кое-кому удалось выжить даже после двух-трех пуль из тридцать пятого калибра! Что же касается моих дробинок, так они просто прострелили Дэнни насквозь, но не убили.

Они почти поверили, даже Фостер. Но вечность моя ложь не могла продержаться, я это прекрасно знал. Когда вы блефуете в покере, достаточно секунды, чтобы свалить противника. Но этот мой финт должен был быть несколько продолжительнее во времени. Я молча молил Бога о том, чтобы Фостер позвонил Биллингсу. Впрочем, если мозги у Биллингса хоть немного шурупят, все равно пройдет не меньше десяти минут, прежде чем он доберется сюда, и то при условии, что полиция сразу установит, с какого номера звонят.

- Мы звонили в полицию. Мне сказали, что Дэнни мертв, - заявил Фостер.

- Сомневаюсь. По-моему, с полицией разговаривал ты. И что же ты от них ожидал? Они ведь не знали, кто стрелял в Дэнни. Впрочем, я уже сказал об этом Биллингсу.

Фостер дернул себя за ухо, после чего направился к телефону, даже на ходу продолжая целиться в меня из револьвера. Я все поглядывал на Стоуна и Джейсона.

- Вам двоим следовало бы смыться отсюда поскорее. Может, вам и удастся сбежать, если поторопитесь.

Фостер набирал номер. Я затаил дыхание. Через пару секунд он заговорил:

- Кто это? Мистер Грант? Говорит Виктор Фостео. Я по поводу Дэнни Гастингса… Нет, вряд ли у него есть здесь родственники.

Речь идет о том, чтобы организовать достойные похороны… Да. - Фостер оскалился и посмотрел на меня. У него были причины улыбаться. Мой финт сработал - он все-таки позвонил! Но не Биллингсу и не в полицию - он позвонил в морг. А в морге лежало холодное тело Дэнни.

Он поговорил еще минуту-другую, улыбаясь во весь рот, потом повесил трубку. Больше он не станет слушать меня. Теперь он просто расправиться со мной. Я чуть склонился вперед и напряг мышцы.

И тут мы услышали это. Все мы услышали глухой, но достаточно отчетливый звук сирены. Фостер, однако, не спускал глаз с мушки револьвера. Судья Джейсон подошел к окну и выглянул в него, чуть отодвинув портьеру.

- Едут сюда, - произнес он. - Несколько машин. Красные мигалки, это полиция. Я… - Он внезапно умолк.

Я услышал, как Стоун направился к окну, когда звук полицейских сирен усилился, но старался не спускать глаз с Фостера. Я даже предположить не мог, откуда и почему здесь оказалась полиция, но был уверен, что она появилась здесь только из-за меня. И теперь я ждал, когда Фостер хоть на секунду отведет глаза в сторону. Я дождался. Он глянул на Джейсона и Стоуна, окаменевших у окна, и невольно отвел в сторону ствол револьвера.

Я бросился на него. Пуля обожгла мне ухо и оцарапала кожу на шее, но я уже въехал ему коленом в пах и отбросил к стене с такой силой, что домик затрясся. Еще один удар в причинное место, и крик застрял у него в горле. Растопыренными пальцами он пытался ухватить меня за шею или, по крайней мере, расцарапать лицо, но я свалил его правой. Револьвер выпал на пол, и Фостер немного ожил.

Он встал на четвереньки. Джейсон и Стоун наперегонки бросились к черному ходу. Сирена выла так, что закладывало уши. Перед самым домом завизжали тормоза. Фостеру удалось подняться на ноги как раз в то мгновение, когда я, нащупав в темноте револьвер, поднял его:

- Стой! Еще шаг, и я стреляю!

Фостер почти добрался до дверей. Он с яростью оглянулся и тут же допустил ошибку. Он прыгнул к дверям, и я выстрелил. Я целился в ноги, и пуля солидного калибра зацепила его.

Удар был настолько силен, что Фостер всем телом ударился о косяк, съехал по нему на пол и остался неподвижно лежать. Пальцы его судорожно сжимались и разжимались, как будто он пытался ухватить ими краешек ковра.

И тут комнаты заполнили фараоны. Не припомню, чтобы мне доводилось видеть столько фараонов сразу. Продолжалось это всего пару минут, однако Фостер был все еще в сознании и поговорил с Биллингсом так же страстно, как со мной. Правда, все равно мне пришлось дополнять то, о чем он забыл или намеренно умолчал. Когда все чуть успокоилось, Биллингс отвел меня в сторонку.

- Вот так все сразу и разрешилось. Но мы приехали не за ними. - Он показал на Фостера, Джейсона и Стоуна, которых поймали аккурат в дверях. - Мы приехали за вами.

- Как вы меня нашли? Установили, кто звонил?

- А кто должен был звонить? - Он помолчал немного, потом продолжил: - Вы подписали себе приговор, украв у меня машину.

- Мне нужно было как-то добраться сюда, я и так слишком много израсходовал сегодня на такси.

- Вы не должны были угонять полицейскую машину. Эта развалюха принадлежит городу. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Когда мы вышли, Биллингс продолжил:

- Я езжу на ней только домой. Эта машина выглядит вроде как всякая другая, но мы называем ее детективным мотором. Микрофон в дверце, антенна под кузовом - ничто не вызывает подозрений.

Мы подошли к машине. Биллингс открыл правую дверцу и посветил мне фонариком:

- Полюбуйтесь!

В узкой щели между сиденьем и его спинкой что-то застряло.

- Микрофон передатчика, - сказал он. - Вы думали, что я уронил зажигалку. Когда вы ухватили меня за ворот, я успел засунуть сюда микрофон. - Он вынул его. - Пришлось его засунуть сюда, чтобы не сработал случайно выключатель. Так что он начал передавать в участок еще до того, как мы с вами закончили приятный разговор. А когда вы уехали, он продолжал работать. Я выругался, но с радостью и облегчением. Биллингс продолжил:

- Мы слышали только гул мотора, потому что вы не имеете привычки разговаривать с собой. На какое-то время мы вас потеряли, потом удалось опять засечь передатчик. Все патрульные машины отправились в погоню. Но вместо вас мы вытащили из колоды еще трех тузов.

- Еще немного, и вы поимели бы свежего покойника, - сказал я. - Надеюсь, вы переговорили с патером Шэнлоном?

- Еще нет, но намереваюсь немедленно отправиться к нему. Просто не хватило времени, ведь я гонялся за вами. Кстати, я ведь не поверил ни единому вашему слову!

Фостера вынесли на носилках. Он, не дожидаясь, пока носилки разместят в машине, принялся осыпать меня проклятьями. Я склонился над ним и сказал:

- Фостер, мне кажется, тебе не следовало подслушивать в исповедальне. Впрочем, я не религиозен, однако считаю, что ты нарушил не только законы нашего штата, но и те, высшие законы!

Голосок у него был слабый, и все же Фостер постарался выкрикнуть:

- Кончай свои шуточки, Скотт!

Я пожал плечами:

- Говоришь, шуточки? Ладно, скоро сам узнаешь.

- Что еще узнаю, черт побери?

- Узнаешь, узнаешь. Теперь тебе ждать недолго! Мне показалось, что лицо у него позеленело, в тон стенам газовой камеры в «Сан-Квентине», и он затаил дыхание. Одно было бесспорно: Фостер никогда не узнает, куда именно попадет его душа из газовой камеры, но к этому путешествию ей уже пора готовиться.

Биллингс отвез меня в город в полицейской машине. Он направлялся в участок, но я уговорил его высадить меня на Перечной улице. Он бросил мне на прощанье:

- Вам бы следовало зайти в участок, составить протокол.

- Слушайте, Биллингс, я непременно приду. Черт побери, я ведь не хочу отказываться от тех денег, что они у меня украли! Но прежде мне надо кое-кого навестить.

- Хорошо. Но поспешите. Сегодня четверг, вечер, и завтра у меня выходной. Так что я предпочел бы закончить все сегодня.

- Не беспокойтесь!

Он отправился в участок, а я зашагал к «Эссексу». Едва я коснулся пальцем кнопки звонка, как в дверях возникла Глория, нежно произнося:

- Шелл, дорогой…

Она втянула меня внутрь, захлопнула дверь и заявила:

- Я ужасно беспокоилась о тебе.

- У меня всего пара минут. Я должен явиться к Биллингсу.

- Ах, не ходи, дорогой…

- Мне надо… на минутку… в участок…

- Милый, милый, дорогой…

Бедняга Биллингс! Я попал к нему только в субботу.






Содержание

Росс Макдональд ДЕЛО ФЕРГЮСОНА 5

Ричард С. Пратер ФИНТ 229



Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно её удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Шепард Рифкин. Дамские пальчики Тренч Д. Казино 

                                 


I

В лаборатории, куда я привез четыре килограмма героина, меня ждала записка: «Инспектор Санчес, немедленно свяжитесь со старшим инспектором».

Уже восемнадцать часов я не смыкал глаз. Я купил наркотик и произвел арест, к которому готовился более трех месяцев. Это был Томми Ло Скальцо, оптовый торговец героином в восточном Гарлеме. Его телохранитель так искромсал ножом мою левую ладонь, что пришлось наложить шестнадцать швов. И все же мне удалось защелкнуть наручники на Ло Скальцо и его головорезе. Теперь единственным моим желанием было уснуть и не просыпаться часов этак двадцать пять.

Однако немедленно на языке полицейских вовсе не означает через десять минут, через пять или через минуту. Немедленно значит немедленно.

Я заявился в центр, как был: в кричащем костюме из итальянского шелка, в итальянских остроносых ботинках и с пышными бакенбардами. Признаться, в таком виде я сильно смахивална какого-то хлыща; если бы такой тип вдруг женился на вашей дочери, это вызвало бы у вас неодолимое желание тут же повеситься в чулане. Но в роли фрукта, готового выложить кругленькую сумму за героин, я был просто великолепен. Тем более что меня зовут Пабло Санчес и я свободно говорю по-испански. Деньги я вернул. Двенадцать тысяч долларов из казны - дело серьезное.

Нелегко было управлять одной рукой «олдсом», которому уже пять лет. Но я справился и сумел избежать страстного поцелуя с другим водителем.

Я поднялся по широкой лестнице, вдоль которой на стене висели медные таблички с выгравированными именами полицейских, погибших при исполнении служебных обязанностей. Я был не брит, и офицеры, собравшиеся в приемной, посмотрели на меня с неодобрением.

Старший инспектор в табели о рангах стоит двумя строками ниже комиссара. Над ним лишь генеральный инспектор. Официально он занимает должность заместителя генерального инспектора. Зовут его Хенрехен. Увидев меня, он воздержался от приветствия. Я последовал его примеру.

- Садитесь, - произнес Хенрехен.

Я уселся. Инспектор, склонив голову над столом, сделал вид, что чрезвычайно занят. Шесть лет назад меня приняли в особую бригаду. Тогда я еще учился в Полицейской академии. Мне удалось разоблачить одного парня, который брал взятки у молодчиков, занимавшихся рэкетом в номерах в восточном Гарлеме. Кто это был? Племянник Хенрехена, служивший в полиции нравов. Его тут же вышвырнули из полиции, а я получил повышение, но не по рекомендации Хенрехена.

Спустя три месяца во время патрулирования по городу я засек двух громил, выскочивших из маленького магазинчика. Они убили владельца. Мне повезло: я застрелил одного из них, ранил другого, но и сам получил пулю в ногу. Я был отмечен в рапорте и получил чин инспектора третьего класса. После этого меня перевели в бригаду по борьбе с наркотиками. Здесь я в скором времени создал собственную сеть осведомителей и через два года был уже инспектором второго класса. И вот теперь, спустя четыре года, я, инспектор первого класса, сижу напротив Хенрехена, меня ужасно беспокоит рука, а помочь мне может только таблетка аспирина, до которой еще нужно добраться.

Решив наконец, что достаточно меня помучил, Хенрехен отодвинул бумаги в сторону и зажег сигару.

- Только что звонили из лаборатории, - сказал он с довольным видом; значит, жди неприятностей. - Сообщили результаты анализа.

- Бьюсь об заклад, что у меня обнаружили оспу.

- В некотором роде. Те четыре килограмма героина, которые вы купили…, - Он вновь зажег свою сигару. Эти дешевые сигары он покупал в итальянской лавочке на Бакстер-стрит. У них было одно забавное свойство: они беспрерывно гасли. Хенрехен наслаждался, заставляя меня ждать. Я демонстративно поставил локоть на подлокотник кресла, удерживая руку в вертикальном положении. - Так вот, этот героин - всего лишь сахарный песок.

Итак, три месяца работы псу под хвост. Весь мой урожай - несколько шрамов на ладони.

- Сойдет для кофе, - сказал я.

- Я подумал, что вы должны узнать об этом первым, - добавил Хенрехен.

- Премного вам благодарен, - ответствовал я.

Он выдвинул ящик своего стола и достал два пластиковых пакета. В одном из них находилась маленькая коробочка, в которой могли бы поместиться наручные часы. Она была завернута в коричневую бумагу и перевязана бечевкой. В другом оказалась такая же коробочка, но уже открытая. В пакете, кроме того, были оберточная бумага, бечевка и кусок грязной ваты. Хенрехен поднялся.

- Следуйте за мной, - сказал он.

Я последовал за ним по коридору. Мы направлялись к кабинету комиссара. К нему мне еще не доводилось заглядывать. Кабинет шефа находился всего в восьми метрах от нас, и я не успел поразмышлять о цели нашего визита. Я пребывал в полном неведении.

Мы пересекли прихожую и вошли в зал заседаний. Посреди зала стоял гигантский стол красного дерева. На стене висел портрет Теодора Рузвельта в полный рост. Он был единственным комиссаром полиции, который стал президентом. Полицейские до сих пор не могут прийти в себя.

Хенрехен постучал в последнюю дверь. Наиблагороднейший из голосов пригласил нас войти.

Комиссар Хаскет Уилсон был выходцем из очень хорошей и очень старой нью-йоркской семьи. Я тоже родился в Нью-Йорке, но в семье, поселившейся здесь совсем недавно, поэтому у меня отсутствует врожденное высокомерие. Уилсон вращался в высоких политических кругах и любил даже в прохладную погоду держать окно широко открытым. В руках он держал клюшку для гольфа. Это был прекрасный администратор. Хенрехен продемонстрировал свою тактичность, молча ожидая, когда комиссар закончит упражнение. Мы проводили глазами шар, который, прокатившись четыре с половиной метра, взлетел по наклонной доске и скрылся в специальной чашечке.

- Инспектор Санчес, - сказал Хенрехен.

Я бы уж точно прервал занятие комиссара. Хенрехен положил оба пластиковых пакета на стол. Комиссар поставил на пол другой шар и ловко отправил его в лунку.

Наконец он сложил свой комнатный набор для игры в гольф и предложил нам сесть. Затем, открыв один из пакетов, вытряхнул его содержимое на стол. Коробка, кусок коричневой оберточной бумаги, обрывок веревки, кусочек ваты с пятнами крови.

- Эту коробочку принесли со вчерашней почтой, - сказал он. - Если бы я знал, что в ней, то вскрыл бы ее с большей осторожностью. Я, например, всегда развязываю узлы и просто не могу себе позволить разрезать бечевку. Частенько выбрасываю ее, но резать все же не могу. Иногда я даже сохраняю кусок веревки. Так вот, вчера, открыв коробку, я обнаружил внутри женский указательный палец. И сразу вызвал инспектора Хенрехена. По его мнению, это может быть шуткой какого-нибудь студента-медика.

- Но почему посылку отправили именно вам? - спросил я.

- Вот именно. Меня это тоже интересует. Между прочим, палец удивительно ухоженный, холеный. Он не мог принадлежать какой-нибудь нищенке из приюта. Не понимаю, каким образом студент мог бы это достать. - Последовала пауза. - А сегодня, как видите, я получил вторую коробку. Я решил не прикасаться к ней, позвонил инспектору Хенрехену, и он посоветовал обратиться к вам.

Благодарствуйте!

- Где же палец? - поинтересовался я.

- Мы отправили его в морг.

Комиссар выдвинул ящик стола и вытащил пару тонких хлопчатобумажных перчаток.

- Я попросил принести мне эти перчатки, - сказал он.

Надев их, я почувствовал, как в моей груди растет уважение к высшим классам.

Некоторое время мы рассматривали коробку. Я продлил паузу, разглаживая перчатки на руках. Я бы дорого дал за то, чтобы оказаться сейчас на факультете права и волноваться лишь об экзамене по римскому праву.

Хенрехен откашлялся и с нескрываемым удовольствием объявил:

- Вам и карты в руки!

II

Длина коробки составляла десять сантиметров, ширина - пять, толщина - три. Слово «комиссару» было вырезано из заголовка какой-то статьи в «Нью-Йорк таймс». Отправили посылку вчера, в пять вечера, с Центрального вокзала.

Коробка была завернута в обычную темную оберточную бумагу и перевязана белой бечевкой. Я внимательно обследовал узел.

- У комиссара есть и другие дела, - сказал Хенрехен. - Что вы там ищете?

- Адрес отправителя, - ответил я.

- Если инспектору Санчесу поручено это дело, - сказал комиссар, - то я думаю, нужно позволить ему делать все, что он сочтет нужным.

Я почувствовал себя гораздо уверенней.

- Господин комиссар, - спросил я, - узел на первой посылке был таким же?

Комиссар, к сожалению, этого не помнил. Да и слаб он был по части узлов.

Узел, которым была завязана бечевка, имел одну особенность: чем больше на него нагрузка, тем крепче он затягивается, но в то же время его можно легко развязать. Я развязал его без труда.

Я отложил бечевку в сторону. Упаковка была выполнена с мастерством опытного продавца - ни сантиметра лишней бумаги. Нужный кусок, видимо, отрезали от рулона ножницами.

Человек, упаковавший посылку, обладал врожденной аккуратностью.

Собравшись с духом, я приподнял крышку. На окровавленном кусочке ваты покоился женский безымянный палец. У основания он был охвачен широким золотым кольцом.

- Господи! - воскликнул Хенрехен.

Комиссар слегка позеленел и отвернулся к окну, подтвердив тем самым истину, что карьеру нужно начинать с низшей ступени.

- Думаю, не стоит пока извещать прессу об этом деле, - сказал комиссар. - Вы все еще полагаете, что это шутка?

- Нет, - ответил Хенрехен.

- Инспектор Санчес!

- Слушаю вас.

- У меня есть предположение. Единственно возможное.

- Какое же, господин комиссар?

- Я полагаю, что эта женщина еще жива. Я полагаю, что каждый день ей будут отсекать палец… и… посылать его мне. Я полагаю, что вы отыщете ее, если то, что говорил мне о вас инспектор Хенрехен, соответствует истине. Желаю удачи.

- Я должен идти, господин комиссар, - сказал Хенрехен.

Выходя, он сосредоточенно искал в своих карманах сигару.

Я задержался, чтобы забрать свое маленькое сокровище. Указательный палец был в морге. Вообще говоря, смерть в Нью-Йорке организована прекрасно. Скажем, вы потеряли на улице палец, если кто-нибудь его подберет, он непременно попадет в морг.

Наконец я вышел и побрел по коридору.

Морг расположен в кокетливом здании неподалеку от больницы Бельвю. Много стекла, море искусственной зелени, фотографии цветов над скамейками, на которых беззвучно плачущие несчастные женщины ожидают опознания.

Я направился в справочное бюро. Это тесная комнатка рядом с центральным входом. Из окна открывается чудесный вид на психиатрическое отделение больницы Бельвю.

Талли уже снял отпечаток с указательного пальца, сделал фотографии и произвел остальные необходимые процедуры. Я вручил ему вторую коробку вместе с содержимым и предупредил, что вернусь за результатами, как только поговорю с доктором Альтманом.

Альтмана я нашел в подвале. Разжигая сигару, он наблюдал, как санитар закрывает одну из ячеек с телом. Вид у него был такой, будто на каталке лежала не молодая девушка, проглотившая тридцать таблеток снотворного, чтобы решить разом все проблемы, а шестьдесят килограммов буженины.

- Что-то тебя не видно в последнее время, - сказал Альтман.

На его руках все еще оставались окровавленные резиновые перчатки. Он курил. Я мельком взглянул на привлекательное лицо девушки и склонил голову. Альтман пожал плечами.

- В Бельвю ей сделали промывание желудка, - сказал он, выдохнув густое облако дыма. - Слишком поздно. Я сделал вскрытие, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь кроме снотворного.

Я отвел глаза от его красных перчаток.

- Тебя совсем не видно, - повторил он.

- Не так уж часто я убиваю, - сказал я.

Истинно так. Если мне удавалось приблизиться к преступнику, я предпочитал укладывать его ударом рукоятки пистолета в висок.

- Заходи почаще, - сказал Альтман.

Я никогда не понимал его изысканного юмора.

- Обязательно. Ты видел палец, который прислали сюда вчера?

Он качнул головой.

- Когда его отсекли, женщина была жива?

Он вытащил палец из морозильника.

- Не знаю. Это невозможно определить. - Он поднес палец к носу и принялся водить им справа налево, будто у него в руке была сигара высшего качества, ароматом которой он хотел насладиться перед тем, как закурить. - От него не пахнет формалином, - сказал он, - Но это значит всего лишь, что взяли его не в медицинском институте. Сказать точно, была ли женщина мертва, я не берусь.

Я спросил, какой наркоз - местный или общий - был дан в момент ампутации пальца. Альтман ответил, что не может сказать наверняка.

- Это два разных анализа, - сказал он. - Я могу сделать только один.

- Не понимаю.

- Мне не хватит тканей на два теста, - сказал он. - Я вынужден применить метод разрушения. Другими словами, изрубить палец.

- Изрубить палец?

- Вот именно. Как гамбургер. Таким образом я смогу выяснить, применялся ли общий наркоз. Но палец будет совершенно испорчен.

- Тогда я останавливаюсь на местном наркозе.

- Прекрасно, - сказал он, взял палец и направился к устройству, сильно напоминающему мясорубку.

- Пожалуй, я дождусь результата внизу! - крикнул я ему.

Я уселся за столом Талли и принялся читать «Дейли ньюс». Однажды я спросил у него, почему он никогда не читает «Таймс».

«Зачем же ее читать, - ответил он, - если они не напечатали ни одной фотографии полицейского?»

Через десять минут зазвонил телефон. Это был Альтман. Он торжественно объявил, что сегодняшний день оказался для меня счастливым. Женщине был сделан укол новокаина.

Неужели правда счастливый день? Вначале я лишь предполагал, что женщина была жива во время ампутации. Теперь это стало вероятным. В противном случае, зачем вводить новокаин? Итак, речь больше не шла о шутке студента-медика. Автор подобной шуточки не иначе как буйный помешанный, гуляющий на свободе.

Осталось только отыскать сумасшедшего, который живет недалеко от Центрального вокзала, - в Нью-Йорке или, может быть, в маленьком пригороде, где я могу спросить у почтового служащего, не помнит ли он о двух маленьких бандеролях, отправленных в течение двух дней. Довольно редко кто-нибудь запоминает отправителя. Скорее всего, он живет где-то в районе Нью-Йорка и может легко добраться до города.

Предположим, что наш приятель живет в радиусе восьмидесяти километров от Нью-Йорка. Значит, нужно всего лишь отыскать его среди тринадцати миллионов жителей. Да уж, если везет, так везет.

Я забрал у Талли отпечатки пальцев и фотографии.

- Конечно, никаких шансов определить хозяйку? - спросил я.

- Никаких. Вот если бы были образцы для сравнения…

- Но ведь можно попробовать?

- Предположим, ты хочешь найти эту женщину по отпечаткам пальцев, - сказал Талли, разворачивая «Дейли ньюс». - Мы отсылаем отпечатки в ФБР, в Вашингтон. Мы говорим, что будем очень признательны, если они отыщут их владельца. Знаешь, что они ответят? Они ответят, что заставят работать весь свой штат круглые сутки в течение… ну, скажем… тридцати лет. И тогда, может быть, найдут. Но только если эти отпечатки зафиксированы в картотеке. Ведь у массы людей никогда не брали отпечатки пальцев.

Я расписался в получении пальца и унес его в свинцовой коробочке. Оказавшись на улице, я глубоко вдохнул.

Как всегда, атмосфера была наполнена пылью и выхлопными газами. Но я ощущал эти ароматы, а значит, жил. Такие мысли приходят мне в голову каждый раз, когда я выхожу из этого гиблого местечка.

Подойдя к машине, я принялся размышлять о своем физическом состоянии. Рука невыносимо ныла, я хотел спать, а мой мозг был похож на двигатель, слишком долго проработавший без масла. Если бы я сел за руль, то обязательно впилился бы на своем «олдсе» в какой-нибудь столб.

Такси я поймал моментально. Это одно из преимуществ района, где располагается морг. К трем часам дня здесь всегда останавливается такси, из которого выходит заплаканная женщина. Я благополучно добрался до полицейской лаборатории.

Келси я отыскал в одной из комнатушек. Он кипятил какую-то коричневую жидкость в сосуде странной формы, внимательнейшим образом наблюдая за процессом кипения. Жидкость наполняла комнату чайным ароматом.

Я вывалил на стол свои трофеи: коробки, оберточную бумагу, бечевку, безымянный палец, золотое кольцо с этикеткой, окровавленную вату.

- У меня для тебя поистине загадочное дело, - сказал я.

- В стиле Конан Дойля?

Келси настолько увлечен медициной, что, наверное, придется выносить его из лаборатории, когда ему стукнет девяносто. Он даже держит в шкафу раскладушку - на случай, если какое-нибудь дело его слишком заинтересует. Я кратко обрисовал ему ситуацию.

Глаза у него стали круглыми, как плошки.

- Я еду к себе вздремнуть, - сказал я. - Вернусь через шесть часов.

- Через четыре.

- Хорошо, через четыре.

Глаза у меня закрывались сами собой. Я поймал такси. В нем и уснул. Когда мы добрались до моего убогого холостяцкого жилища недалеко от Левингтона, шофер разбудил меня нежным прикосновением, - должно быть, обнаружил у меня на поясе кольт тридцать восьмого калибра. Все же профессия полицейского дает иногда определенные преимущества.

III

Забросив свои шмотки в угол и сбрив бакенбарды, я залез под душ. Потом проглотил четыре таблетки аспирина, запил их двойным скотчем и рухнул на кровать.

Через двадцать минут боль немного утихла, и я уснул.

Будильника я не услышал. Зато услышал телефонный звонок. Это был Келси. Я сказал, что выезжаю через минуту. На этот раз я оделся должным образом: плечевая кобура, серый твидовый костюм и пара удобных темных туфель. Когда приходится проводить целый день на ногах и иногда переходить на хорошую рысь, такие башмаки незаменимы. Конечно, они не сшиты на заказ, как, например, ботинки комиссара, но все же я заплатил за них тридцать долларов.

Когда-то мне сказали, что я похож на преподавателя английского языка в хорошем колледже. Я принял это за комплимент. А вот Хенрехен с присущей ему деликатностью заявил, что я смахиваю на голубого. Вряд ли. Я вешу восемьдесят пять килограммов. Мой рост - метр восемьдесят два. У меня голубые глаза. Люди удивляются, узнав, что моя фамилия Санчес. Мы выходцы из северной Испании, где у многих светлые волосы и голубые глаза. Я шатен, у меня не слишком нежные руки, и я не ношу браслетов на запястьях. Духами я тоже не пользуюсь. Хожу я не спеша, но вид у меня решительный. Раз в неделю я упражняюсь в стрельбе из пистолета, правда, могу и не делать этого так часто. Я неплохо стреляю с двух рук. Кроме того, мне приходится платить за боеприпасы из своего кармана. Четырнадцать центов за штуку. Именно по этой причине многие ох как не любят тренироваться. Но я наивен по натуре. Я убежден, что чем больше тренируюсь, тем более ловким становлюсь. В один прекрасный день это маленькое преимущество меня спасет. Ведь при работе, где не оплачиваются сверхурочные, я нуждаюсь во всех возможных преимуществах.

Я потратил десять минут на поиски своей машины, прежде чем вспомнил, что поставил ее у ворот морга. Я поймал такси и поехал за ней. Естественно, к ветровому стеклу был прилеплен талон на оплату штрафа в пятнадцать долларов. И это несмотря на то, что на переднем сиденье я оставил раскрытым журнал «Полиция».

Талон я порвал. Пусть разыскивают меня, если хотят.

Путь мой лежал в лабораторию. Выйдя из машины, я заметил, что мои руки дрожат, - результат действия четырех таблеток аспирина. Я направился в бар напротив лаборатории и там, пожевывая сандвич с ростбифом, принялся размышлять о том, как остановить дрожь в руках. За мой столик присел Шнейдер, инспектор третьего класса из бригады по борьбе с бродяжничеством.

Он начал без вступления. Шнейдер любит подколоть.

- Кажется, Хенрехен здорово тебя прихватил, - сказал он.

- Лучше и не скажешь, - отозвался я. - Передай мне горчицу.

- Не кипятись. Сначала они переводят тебя туда, потом обратно. Может, хотят повысить в должности.

- Конечно.

Он разглядывал мои руки. Затем, не спросив разрешения, выловил из блюдца две оливки и проглотил их.

- Угощайся, - сказал я.

Шнейдер не среагировал:

- Да-да, спасибо. Это как в Министерстве внутренних дел: год здесь, год там. Неплохо для карьеры.

- Ага, меня пошлют консулом на коралловый остров.

Я поднялся и сказал ему, что он может стрескать мой соленый огурец. Этот подонок наверняка повсюду раззвонит, что я стал нервным. Дойдет и до Хенрехена, который, естественно, придет в восторг. Грядущая неделя не сулила мне ничего хорошего. Одно было бесспорно: я отработаю свое жалованье до последнего цента.

IV

Кольцо лежало на мраморном столике. Келси пристально смотрел на шнурок, которым крепилась этикетка.

Он поднес его к носу и понюхал. Затем направил на шнурок мощный поток света и принялся рассматривать его в лупу.

Закончив анализ, он положил лупу и подошел к окну. Побарабанил по краю стола.

Я спросил, можно ли взглянуть. Он протянул мне лупу. Я не увидел ничего интересного, кроме желтоватого пятнышка длиной около восьми миллиметров.

- Откуда взялось это пятно? - спросил он.

- Не представляю.

Он спросил, не облил ли я кольцо лимонным соком. Я ответил, что нет. Тогда он задал мне довольно деликатный вопрос. Я уверил его, что не занимаюсь этим с тех пор, как поменял пеленки на штаны.

- Кто-нибудь из тех, кто имел к нему отношение, дотрагивался до чего-нибудь желтого?

- Не думаю.

Я взял кольцо. На внутренней стороне было выгравировано: «22 С.» Больше не было ничего. Я опустил кольцо в свой карман.

- И куда ты с этим направляешься?

- На Сорок седьмую улицу.

Расположенная между Пятой и Шестой авеню Сорок седьмая улица полным-полна ювелирных лавок.

- Ну что ж, ноги твои… Но лично я думаю, что ты зря потеряешь время.

- А что мне остается? Остаться здесь и наблюдать, как ты играешь в свихнувшегося ученого мужа?

Келси пропустил мое замечание мимо ушей. Он держал перед носом шнурок, будто пытался втянуть его в себя через ноздри.

- Ты мог бы вздремнуть на моей раскладушке, - предложил он. - Мне кажется, ты в этом остро нуждаешься.

Я ответил, что боюсь разодрать зубами его наволочку.

- Ладно, - сказал он, - приходи часа через три-четыре. Может, мне удастся что-нибудь обнаружить.

Зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал и глянул на меня не без ехидства.

- Передайте, что его здесь нет! - прокричал он и повесил трубку.

- Хенрехен? - спросил я.

- Ага. Ты производишь впечатление не слишком общительного человека.

- А ты психолог…

V

Маккартни сидел за столиком в баре. Он заметил меня и пригласил широким жестом. Лицо его, круглое и красное, напоминало карнавальную маску. Рыжие волосы были коротко острижены.

Он не производил впечатления человека умного.  И тем не менее был одним из самых компетентных специалистов в бригаде по борьбе с бандитизмом.

Пока я пил свою чашечку кофе, он успел разделаться с огромным сандвичем с лососиной и внушительной порцией сыра.

- Кажется, ты здоров влип, - сказал он.

Я рассказал ему о моем деле. Я нуждался в дружеском внимании.

- Покажи-ка колечко. - Он повертел его между пальцами. - И ты намерен ходить с ним от двери к двери? - спросил он.

Я кивнул.

- Брось это, - дал он мне ценный совет и, так как у меня, должно быть, был упрямый вид, продолжал свои увещевания: - Представляешь, сколько колец здесь продается в месяц? Кроме того, придется опросить всех ювелиров, которые покупают товар у оптовиков. А когда закончишь с этим кварталом, придется пойти в центр, к торговцам драгоценностями. Об этом ты подумал?

- Господи, конечно, нет!

- Это еще два-три дня. А у меня сложилось впечатление, что времени у тебя в обрез. Да и Хенрехен тебе на пятки наступает. Не поддавайся.

- Ни за что! Я не поддамся.

Маккартни опустил кольцо мне на ладонь. Пока он расплачивался, я позвонил Келси из телефонной кабинки.

- Хенрехен звонит без конца, - сказал он. - Мне приказали направить тебя в комиссариат, как только ты объявишься или позвонишь.

Я что-то пробурчал в трубку.

- Как только освободишься, заскочи ко мне. Я кое-что нашел.

Я пошел пожать руку Маккартни.

- Погоди минутку, - сказал он.

Я подождал.

- Обожаю лук. Некоторые не любят лук. Они не знают, что теряют. - Он глянул на меня: - Успокойся, Пабло. Слышал последнюю новость?

- Нет.

- В конце года комиссар уходит в отставку.

Я пристально посмотрел на него. У Маккартни был обиженный вид. Он думал, что я ему не верю.

- Бьюсь об заклад, ему надоела вся эта нервотрепка, надоело подниматься в три часа утра и ехать в Бедфорд Стюизент, чтобы подержаться за руку мэра. Ему это осточертело уже в прошлом году, и еще год он не вынесет.

- Откуда ты знаешь, что он подает в отставку?

Маккартни положил на тарелку свой сандвич. Я прочитал в его глазах немой упрек.

- Это не утка, Пабло. Я знаю точно. Информация от человека из секретариата старшего инспектора.

- До свидания, Мак.

- Пока.

Теперь все приобретало определенный смысл. Почему бы Хенрехену было не предложить мою кандидатуру? Комиссар через шесть недель уйдет в отставку. Если предложение Хенрехена окажется неудачным, то останется загадка погибшей женщины, которую можно объявить пропавшей без вести и неопознанной. Не более того. Этого недостаточно, чтобы понизить в должности старшего инспектора, впрочем, вполне компетентного.

Если комиссар не примет предложения Хенрехена, это не будет иметь никаких последствий. Станет ли комиссар понапрасну забивать себе голову? Ведь скоро он сможет спать спокойно и не беспокоиться о срочном вызове. Мое уважение к Хенрехену выросло на полметра.

VI

В приемной я увидел Талли. Он сидел на старом обтянутом красной кожей диванчике, на котором за долгие годы сиживало множество лейтенантов и капитанов, перед тем как услышать о своей отставке или получить служебное взыскание. Талли нервно потирал колено. Его галстук съехал набок.

- Что случилось? - спросил я.

- Господи, откуда мне знать!

Через минуту из своего кабинета вышел Хенрехен и двинулся прямо на меня:

- Вы рассказывали об этом деле кому-нибудь из репортеров?

- Нет, господин инспектор.

- Они не перестают надоедать комиссару. Он уверен, что утечка идет от вас.

- Но это не так.

- Как идут дела?

- Блестяще.

- Другого я от вас и не ожидал. Уверен, что вам по силам прояснить эту непроницаемую тайну.

- Я знаю.

За сим он скрылся в своем кабинете.

- Что его так беспокоит? - спросил Талли.

- Тщеславие, ненависть и недостаток денег, - ответил я. - Пока.

Он проводил меня взглядом. Должно быть, подумал, что я теряю контроль над собой. Об этом же говорил довольный вид Хенрехена. Талли был мне симпатичен. Не будь я так угнетен, рассказал бы ему всю историю в подробностях. Но настроение у меня было собачье.

Талли догнал меня у выхода.

- Подожди, - произнес он запыхавшись и вытащил из своего потрепанного портфеля справку о пропавших без вести. - Слушай, я нашел женщину, соответствующую твоему описанию. Богата, между тридцатью и сорока. Желаю тебе жениться на богатой. Может, это улучшит твое настроение.

Я промычал благодарность и уставился в рапорт. На верхней строке было написано: «Не складывать». Я сложил лист вчетверо. Немного погодя вновь развернул. Хоть какое-то развлечение.

VII

Катарина Сааведра-и-Карвахал, герцогиня де Бежар, 367-я восточная улица. Тридцать три года. Шестьдесят килограммов. Метр семьдесят. Глаза зеленые.

Будучи сам из крестьян, я откровенно веселился в предвкушении беседы с благоверным герцогини.

Приблизившись к резиденции Сааведра-и-Карвахал, я надавил на кнопку звонка. Передо мной была довольно вычурная кованая решетка в испанском стиле и огромных размеров дверь из непрозрачного стекла.

На тяжелой медной доске я увидел выгравированное имя владелицы дома. Под именем располагался герб - медведь, борющийся с вздыбленным орлом. Подпись гласила: «Я и король», а вовсе не «Король и я». Может быть, из-за этого герцог и оказался в ссылке.

Время шло. Я успел позвонить еще четыре раза и выкурить полсигареты, пока не услышал звонкий стук каблучков.

Вместо дворецкого или горничной дверь мне открыла дама, одетая во все оранжевое. Длинная черная коса покоилась на ее плече. На ней было внушительных размеров изумрудное колье, а в руке она держала лондонскую «Таймс», открытую на странице финансовых новостей.

В другой руке, на которой все пальцы тоже были целехоньки, она держала высокий стакан с оранжевой жидкостью. Женщина холодно смотрела на меня сквозь решетку. Кольцо с изумрудом, прекрасно сочетавшееся с колье, поблескивало на ее безымянном пальце.

- Добрый день, - сказал я.

Она оглядела меня с ног до головы и пригубила свой стакан. У нее были длинные аристократические пальцы.

Я возблагодарил Бога, что успел почистить ботинки. Правда, для этой цели я использовал рукав своего пиджака.

- Кто вы? - спросила женщина абсолютно спокойным голосом.

Она вновь подняла стакан и сделала небольшой глоток. При этом я заметил, как приподнялась ее грудь. На ней не было ничего, кроме оранжевого платья, прекрасно сочетавшегося с цветом напитка. Я тяжело вздохнул:

- Это резиденция Сааведра-и-Карвахал?

Она бросила взгляд на медную доску, прежде чем вновь посмотреть на меня. В ее глазах я прочитал глубокое презрение.

- По всей вероятности, - сказала она.

Я почувствовал, что краснею, и протянул ей свой значок. Она покачала головой:

- Удостоверение личности.

Я вытащил свое удостоверение. Она принялась изучать фотокарточку. Наконец она открыла решетку и пригласила меня войти.

Проходя мимо нее, я уловил то тончайшее смешение запаха чисто вымытой кожи и аромата дорогих духов, которое встретишь разве что на Шестидесятой и Девяностой улицах Ист-Сайда, между Пятой и Лексингтон-авеню.

Она прошла в комнату, в которой можно было бы поместить всю мою квартиру да еще поставить два «кадиллака». Ее слегка покачивало, из чего я заключил, что в стакане был не апельсиновый сок.

На полу лежал пушистый темно-зеленый палас - под цвет ее изумрудов. Каждая вещь, казалось, сочеталась с другой так, что появлялось неодолимое желание отыскивать пару любому предмету, на котором останавливался взгляд. Она уселась на диван, покрытый желтым шелком, дивно гармонировавшим с оттенком ее кожи. Мне было предложено место рядом. Не совсем, конечно, рядом - диван был большим. Я расположился в метре от нее и откинулся на спинку. Это было самое удобное место, на котором мне когда-либо доводилось сидеть. Краснокожее чудовище перед столом Хенрехена не шло с ним ни в какое сравнение.

Хозяйка дома вдруг встала и расположилась в кресле напротив меня. Она поставила стакан на маленький инкрустированный столик и закинула ногу на ногу. Ее коленки были гладкими и загорелыми.

Женщина смотрела на меня, слегка улыбаясь. На краю столика стояли шахматы. Фигуры из слоновой кости симметрично выстроились на черных и белых полях. Рядом с шахматной доской возвышался хрустальный графин, наполненный совсем не апельсиновым соком.

Прямо передо мной, на стене, висело полотно Буше или Фрагонара, на котором в вольной позе раскинулась налитая здоровьем розовая обнаженная женщина. На ее губах застыла усталая улыбка. Парящий над ней херувим застенчиво пытался пристроить на животе нимфы распустившийся розовый бутон. Весь ее расслабленный и томный вид говорил о том, что она провела бесконечно длинную, утомительную, но полную восторга ночь.

- Итак? - сказала хозяйка, прикрыв глаза.

- Это Буше или Фрагонар?

Она вскинула голову:

- Буше. Выпьете что-нибудь?

- На службе не пью. Спасибо.

- Можно сделать исключение.

- Никаких исключений.

- Даже апельсиновый сок?

Пришлось согласиться. Она вышла из комнаты, а я еще вольнее развалился на мягких подушках. Вернувшись, она наполнила мой стакан из принесенного графина.

- Вам нравится моя обнаженная дама?

- Я вообще люблю обнаженных женщин.

- Ну это вполне естественно.

Она принялась медленно изучать меня. А так как мой рост метр восемьдесят, то осмотр занял довольно много времени.

Между тем я глотнул из стакана. Атомная смесь. Я решил, что больше трети пить не стоит.

- Могу я видеть госпожу Сааведра? - спросил я.

- Ах, герцогиню! - воскликнула она с легким презрением. - Я вам сначала расскажу о её муже. Он из благородного испанского рода и ужасно гордится своим титулом, который восходит к тысяча триста двадцать седьмому году. Кроме того, он обладает еще титулами маркиза де Гибралеона и графа де Бенальказара. Так что ваша герцогиня также и маркиза, и графиня.

- Понятно, - сказал я.

Она дернула бровью, а я продолжал наслаждаться Буше.

- Герцог обожает, усевшись между двумя стереоколонками, запускать Вагнера во всю мощь. Он преклоняется перед немецкой эффективностью и, наверное поэтому, вложил свои капиталы в промышленность Западной Германии. Он также коллекционирует ножи и увлекается телепатией.

- Вы, кажется, недолюбливаете герцога, - предположил я.

Сделав глоток из своего стакана, она продолжала:

- Ему не нравятся женщины.

Я подумал, что она сестра герцогини или, может быть, секретарша, особа из разорившейся аристократической семьи, которая, воспользовавшись отсутствием хозяев, решила поразвлечься.

- Он очень богат, постоянно делает своей жене дорогие подарки и дает много денег, поэтому она решила не оставлять его.

- Понятно.

Я подпустил в свой голос немного презрения, что не осталось незамеченным.

- Вы производите впечатление подонка и наглеца, - выдала она. Ее глаза сузились, как у кошки на ярком свету.

- Все же вернемся к делу, - предложил я.

Она пожала плечами:

- Хорошо, вернемся к этой отвратительной герцогине. Однажды, когда ей все особенно осточертело, она просто-напросто ушла из дому, не взяв с собой ничего. Заглянув в банк, она забрала из своего личного сейфа несколько тысяч долларов и отправилась на самолете в Очос Риос.

- В Очос Риос?

- Это на Ямайке. Разве вы не знаете? - Ей хотелось меня поддеть.

- Нет, - сказал я вежливо, - не знаю. Ну и что?

- Герцогиня прекрасно развлекалась там. Она повстречала одного английского офицера, чей титул оказался на целый век древнее титула ее мужа. Так что она спала с ним с гораздо большим удовольствием.

Тут я начал подозревать, что не так уж хитер, как о себе мнил.

Аккуратно поставив стакан, я начал:

- Скажите, вы случайно…

- Я вернулась только вчера. И вот узнаю, что муж уже заявил о моем исчезновении. Ну, что скажете? - заключила она с видом триумфатора.

- Да ничего особенного, - ответил я.

Это ей не понравилось. Каждый мнит себя способным породить бурю в душе ближнего.

Мне нужно было позвонить. Она указала на телефон.

- Привет, Талли, - сказал я. - Можешь вычеркнуть Катарину Сааведра-и-Карвахал.

Герцогиня тем временем поставила несколько пластинок на свою стереосистему.

- Она что, умерла?

- Нет, Лео, - ответил я, - просто сгоняла в Очос Риос.

Я повесил трубку. Это и правда была атомная смесь. Похоже, напиток состоял из чистой водки, в которую плеснули для запаха немного апельсинового сока. Герцогиня раскачивалась в ритм танцевальной музыке. Она раскинула руки, приглашая меня.

- Спасибо, нет, - сказал я.

- А надо бы согласиться. Ведь комиссар член того же спортивного клуба, что и мой муж. Они же вместе играют в сквош. И в бадминтон. Я пожалуюсь, что вы мне надерзили… если вы откажетесь со мной потанцевать.

- Мне пора, - сказал я вставая. - Почему бы вам не найти работу?

- Я была нищей и была богатой, как сказал не знаю кто. Поверьте мне, быть богатой гораздо лучше. Так вы идете танцевать?

- У меня много работы.

- Я предоставлю вам столько работы, сколько вы захотите, - сказала она.

Ее бедра ходили ходуном. Весьма впечатляюще. Она была лучшей женщиной из тех, кого мне доводилось встречать. И ведь никто не узнает! Никто, кроме ее мужа, человека, играющего в сквош с комиссаром. Лучше уж я буду играть с людьми своего круга!

- Рад был с вами познакомиться, - сказал я. - Спасибо за апельсиновый сок.

Я уже дошел до двери, когда почувствовал кого-то у себя за спиной. Она сняла туфельки и догнала меня, неслышно ступая босыми ногами по мраморным плитам.

- Трус! - прошипела она и хлопнула дверью с такой силой, что толстое стекло задрожало.

VIII

- Индиготиносерная кислота, - объявил Келси с довольным видом.

Я ничего не понял.

- Индиготиносерная кислота, - повторил он. - Не знаю, понятно ли тебе, но, имея в наличии лишь желтое пятно, найти нужное из всех существующих в мире веществ кое-что да значит!

- Еще бы. Ты имеешь в виду индиготиновую кислоту?

- Нет, - сказал он, и я уловил в его голосе раздражение. - Это немножко другое. Почти то, о чем ты говоришь, но немножко другое. Не буду повторять этот термин, но данное вещество используют для уничтожения татуировок.

- Татуировок?

- Да, татуировок. Ты слишком мало спишь. Прошу тебя, не повторяй за мной каждое слово.

Именно татуировок. Иногда люди делают татуировку, а потом жалеют об этом. Вот тогда и нужна эта кислота.

- Так, значит, делают татуировку, а потом используют кислоту, чтобы ее вытравить?

- Лучше и не скажешь. - Келси был язвительный тип.

Я потребовал палец и получил его прямо из морозильника.

С помощью мощной лупы я скрупулезно исследовал поверхность пальца. И обнаружил несколько черных точек, в беспорядке разбросанных на коже, - там, где находилось кольцо.

Я было подумал, что это крошечные пылинки, застрявшие под кольцом. Попытки счистить их оказались безрезультатными. И тогда стало ясно, что это микроскопические чернильные капельки, глубоко въевшиеся в кожу, все, что осталось от татуировки после действия кислоты.

Я взял кусок промокательной бумаги, который можно было обернуть вокруг пальца, нанес легкие чернильные мазки на черные точки и плотно наложил бумагу на палец. На ней проявились точки, расположенные беспорядочной двойной линией. Мне осталось лишь соединить их с помощью карандаша.

Линии оказались волнистыми, похожими на русские горки. Я не видел в этом никакого смысла.

Тяжело вздохнув, я продолжил свое занятие. Неужели все мои усилия напрасны? А если посмотреть на точки по-другому? Некоторые из них расположены параллельно, но на одном конце они сходятся, образуя некое подобие двузубой вилки. Я принялся переносить линии на другой листок бумаги. Пристально вглядевшись в рисунок, я вдруг почувствовал, что волосы у меня на затылке зашевелились. Это был прекрасный рисунок - я нарисовал змею, высунувшую свой раздвоенный язык.

IX

- Келси!

- Да? - В его голосе слышалось нетерпение.

- Можешь ли ты определить, когда была сделана эта татуировка?

Он склонился с лупой над стеклом. Поковырял миниатюрным скальпелем одну из черных точек. Наконец выпрямился и, сняв очки, потер глаза.

- Краситель еще достаточно насыщен и свеж в местах, где индиготин не проник слишком глубоко. Может быть, татуировка была сделана меньше года назад.

Я ушел в библиотеку и рухнул в кресло. Может ли женщина ни с того ни с сего вдруг сделать татуировку? Нет. Мужчина - возможно, и то, если он пьян. Но уж никак не нормальная женщина. Проститутки - да, и то самого низкого пошиба. Воистину женщина должна обладать весьма эксцентричным характером, чтобы придумать такое. Но если она с причудами, то не станет покупать кольцо, чтобы прикрыть татуировку. Значит, эксцентричность отпадает.

Я поднялся из кресла и пошел звонить Джезусу.

Джезус Ромеро. Два года назад он украл машину. И попался. Нападение с отягчающими обстоятельствами. Владелец настиг его у первого же светофора. Как всегда, Джезус нуждался в солидной дозе наркотика. Но в тюрьме наркотика не достанешь.

Я сумел снять «отягчающие обстоятельства», убедив владельца автомобиля забрать свое заявление. И закрыть дело, убедив заместителя следователя Вебера, что игра не стоит свеч. Он окончил юридический факультет Колумбийского университета и хотел с помощью этого ничтожного наркомана войти в большую политику. Вебер выразил возмущение подобным отношением к преступникам. Пришлось популярно объяснить ему, что Джезус будет нам благодарен и однажды выведет нас на крупного импортера героина, арест которого непременно вызовет овацию общественности.

Джезус оказался на месте. Я воспользовался своей кличкой:

- Господин Ромеро, это Эдди Сантьяго. Я только что прибыл.

Это означало, что мне надо с ним поговорить. Если бы вокруг толкался народ, он бы мне ответил: «Ты ошибся, приятель». Я сказал бы «извините» и дождался его звонка. Но на этот раз мы могли спокойно поговорить. Джезус разбирался в татуировке. На его левом бицепсе красовалась голова мертвеца, а подпись гласила: «Лучше смерть, чем бесчестье». Как большинство преступников, Ромеро был патриотом. На правом бицепсе две розы венчали вензелем слово «мама».

Когда его задержали в первый раз, я приказал ему раздеться догола, чтобы удостовериться, что у него нет «скорой помощи». «Скорая помощь» - это, как правило, нательная майка, вымоченная в растворе героина и затем хорошенько просушенная, доза, вполне достаточная для нескольких дней в каталажке. После этой проверки Ромеро меня зауважал. Я обнаружил у него «скорую помощь», но капсулы в анальном отверстии не было. Зато в этом месте была татуировка: волчья голова с распахнутой пастью. Он объяснил, что это служит предупреждением гомикам. В тюрьме к нему не приставали.

- Джезус, ты не знаешь, кто тут у нас хороший татуировщик? - спросил я.

- Черт побери, господин Сан… Сантьяго, с тех пор как выяснилось, что многие парни подхватили гепа… ге-пата…

- Что?

- Гепатит. Да вы знаете! Они становятся желтенькими, как цыплята. Это все из-за грязных иголок. Так вот, с тех самых пор комиссия по гигиене закрыла все салоны.

- Что, ни одного не осталось?

- Все перебрались в Норфолк или Бостон. Ведь там верфи.

- А кроме салонов?

- Есть тут один тип. У него подпольная лавочка. В районе бруклинской верфи, Фламинг-авеню, на пересечении с Клинтон. Там кондитерская, но это только прикрытие. Он работает в задней комнате. Скажите, что от меня.

- Хорошо, спасибо.

- Это все, что вам нужно?

- Да.

- Вы что, хотите сделать татуировку?

Избегайте фамильярности. Будьте вежливы, но строги - таковы правила.

- Спасибо за информацию, Джезус.

В трубке послышался вздох облегчения. Когда не требовалось серьезных сведений, дача которых могла и аукнуться, например, пулей в спину, Ромеро становился болтливым.

- Всегда к вашим услугам.

- Хорошо, спасибо.

Я сел в машину и поехал к Бруклинскому мосту.

Через несколько кварталов я свернул направо. Улица была застроена маленькими ухоженными домиками с уютными зелеными лужайками. Раньше здесь жили морские офицеры. Повернув налево, я вновь поехал на север, проскочил квартал, застроенный старыми бревенчатыми домами, сложенными из потрескавшегося от старости кирпича бараками и маленькими магазинчиками с витринами, заполненными перезревшими бананами и увядшим салатом. Оставив машину на Клинтон-стрит, я открыл дверь крошечной обшарпанной булочной.

Довольно упитанный мужчина с лицом, лоснящимся от сытости, лет шестидесяти пяти, восседал за автоматом для розлива лимонада, на котором толстым слоем лежала пыль. Меня мучила жажда, но одноговзгляда на стаканы и отталкивающего вида тряпку, служившую для протирки стойки бара, оказалось достаточно, чтобы желание напиться улетучилось, как утренняя роса под лучами жаркого солнца.

- Чего надо, приятель?

- Я друг Джезуса Ромеро.

- Ах вот что!

Я кивнул. Он попросил меня подождать и скрылся в задней комнате. Послышалось жужжание телефонного диска. После короткого разговора он вновь появился за стойкой.

- Все в порядке. Пройдите в заднюю комнату. Я беру не дешево, чтоб вы знали.

Он раздвинул засаленные портьеры, я вошел в комнатушку и уселся за не менее сальный кухонный стол. Гепатитом я, может быть, и не заражусь, но заражение крови мне обеспечено. Из ящика стола хозяин вытащил целый ворох образцов цветных татуировок. Но ничего похожего на то, что я разыскивал, там не было. Рисунки были примитивными: корабли, якоря, полуголые танцовщицы - то же, что и у Джезуса.

- Чего же вы хотите? Что-нибудь специфическое? Я вытащил свой рисунок и показал ему:

- Я хотел бы что-нибудь в этом роде.

- Змею?

Я кивнул.

- И где же вам ее зафиксировать?

Я поднял безымянный палец и очертил вокруг него окружность.

- Вы хотите рисунок вокруг пальца?

- Именно. Это что, очень сложно?

- Он еще спрашивает! Я не занимаюсь этим, приятель. Это тонкая работа. Я работаю по-простому: сердца, гавайские танцовщицы, девизы. А насчет остального я не в курсе.

- Куда же я могу обратиться?

- Я знаю лишь одно место, где делают подобные штучки. В Японии.

- А в Норфолке или Портсмуте?

- Нет. Ни там, ни в Сан-Диего. Это умеют только в Японии. Я, конечно, не хочу проявлять неуважения к соотечественникам, но япошки это делают лучше любого известного мне татуировщика. А мне известны все татуировщики.

- А кто-нибудь еще просил вас сделать такую змейку?

- Странный вопрос, приятель.

От него вдруг повеяло холодком. Если бы я вытащил свой значок, этот тип моментально превратился бы в законопослушного гражданина, но я уже никогда не смог бы вытянуть из Ромеро стоящих сведений. К тому же в мгновение ока распространилась бы новость, что Ромеро посылает к своим дружкам полицейских.

- Одна давняя подружка говорила мне, что сделала такую змейку где-то в районе верфи.

Он расслабился:

- Уже больше двадцати пяти лет я ошиваюсь вокруг верфи. Ты не найдешь здесь ни одного татуировщика старше меня. Я начинал еще до того, как появились сказочки о зараженных иголках. Но на моей памяти никто не делал такую работу. Передайте вашей подружке, что, несмотря на мое уважение к ней, она не способна отличить задницы от пальца.

X

Я припарковал свой «олдс» на одной из насыпей под Бруклинским мостом. В этот час на дорогах было слишком много машин. Лучше переждать в спокойном местечке.

Закурив и удобно устроившись на сиденье, я прикрыл глаза, наслаждаясь свежестью соленого воздуха.

Я вновь начал анализировать все, что знал или предполагал, что знаю, о моей даме.

Ей, вероятно, от тридцати до сорока лет.

Принадлежит к достаточно состоятельному, даже богатому слою общества.

Была замужем, возможно, разведена. Или человек, забавлявшийся, разрезая ее на куски, хотел убедить нас в этом.

Возможно, сделала татуировку в Японии.

Попыталась избавиться от татуировки.

Потерпев неудачу, купила широкое кольцо, чтобы скрыть оставшиеся от татуировки следы.

Была знакома со специалистом-анатомом, возможно врачом.

Ее держали под замком в Нью-Йорке или где-то в радиусе ста пятидесяти километров.

Итак, необходимо отыскать богатую женщину, знакомую с неким врачом. Такие характеристики подходили ко всему женскому населению Парк-авеню.

XI

Идея, показавшаяся мне многообещающей, родилась в моей голове, как раз когда я съезжал с Бруклинского моста.

Оказавшись на 240-й Центральной, я отправился в бюро связи и, остановившись перед огромной картой, принялся внимательно ее изучать. Потом попросил все телефонные справочники Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута и других районов в радиусе ста пятидесяти километров от города.

Устроившись за столом, я выписал названия всех медицинских учебных заведений, больниц и госпиталей, медицинских журналов и газет. Немного подумав, я пожал плечами и, пробормотав: «В моем положении…», добавил к списку психиатрические госпитали и лечебницы.

Мой список насчитывал более сотни больниц только в Манхэттене и Квинсе. Кисти рук и пальцы ныли. Несколько капель крови выступило из-под швов. Напротив каждого учреждения я проставил номер телефона.

Я позвонил секретарше директора Полицейской академии и заявил, что инспектор Хенрехен нуждается в аудитории к девяти часам утра завтрашнего дня. Свободна ли она?

Секретарша проверила. Аудитория была свободна. Она заверила, что проследит за исправностью микрофона и аппаратуры, и согласилась попросить дежурного направлять в аудиторию всех медицинских работников, которые завтра придут на встречу. В проходной будет также вывешена информация о том, как пройти в зал.

Я поблагодарил и повесил трубку. Все, о чем мы говорили, завтра окажется в ее рапорте, включая сведения о том, что заявка поступила от инспектора Хенрехена и была передана по телефону инспектором Санчесом.

Я вздохнул. Потому что отдал себя в руки противника, так сказать, сам положил свою головушку под топор. Этот образ наверняка понравился бы Хенрехену. Я еще ухудшил положение, отдав список Кемельману. Кемельман сержант, он начинал службу вместе со мной. К несчастью, его сбила машина, когда он регулировал движение на перекрестке. С тех пор стальная пластина в коленке не позволяет ему свободно передвигаться. Он был переведен в службу связи и уже потерял надежду получить следующий чин. Было от чего затаить в душе горечь.

- Привет, Санчес.

- Как дела, Харви?

- Так себе. Что новенького?

Я передал ему список. Он задумчиво почмокал губами:

- Ну и?…

Наши отношения оставались прохладными. Он завидовал мне. Необходимо было убедить его оказать мне эту услугу и пообещать прикрытие в случае ответного удара. А ответный удар будет достаточно мощным, чтобы покалечить всех виновных.

- Нужно позвонить по каждому телефону, - сказал я, и он аж присвистнул. - Ты должен поговорить со всеми лекторами медицинских университетов, с редакторами газет, директорами медицинских фирм, интендантами госпиталей, с теми, кто отвечает за прием пациентов в психушки, с главными психиатрами отделений и пригласить их от имени комиссара завтра в девять часов утра в аудиторию Полицейской академии.

- Чей же это приказ?

Если бы я ответил: «Мой», он бы сказал: «Отлично, но этого недостаточно». И все.

Если бы я ответил: «Хенрехена», он бы выдал что-нибудь вроде: «Хорошо, пусть он мне позвонит».

- Хенрехена, - сказал я.

- Хенрехена?

Он внимательно осмотрел каждую страницу.

Я взял список и написал на каждой страничке: «Хенрехен. Старший инспектор. Исполнено Санчесом, инспектором первого класса».

Теперь Кемельман был прикрыт. В случае грозы ему будет достаточно показать мою подпись. А гроза непременно разразится!

Вообще-то не принято приглашать двести человек в центр Манхэттена, предупредив их лишь накануне вечером. Многим придется выехать из дома в шесть утра, чтобы прибыть к установленному часу. Ну а встать придется в пять, когда все цивилизованные люди еще спокойно посапывают в своих постелях.

Я взял последний листок и написал: «Дорожные расходы будут оплачены полицией Нью-Йорка по предъявлении соответствующих документов».

- Скажи им об этом, - попросил я.

Кемельман был сломлен. Недоверчивое выражение исчезло с его лица.

Я подумал, что это немного успокоит людей, вынужденных добираться из отдаленных районов, например, из Филадельфии или Бриджпорта.

- Я сейчас же займусь этим, - заявил Кемельман.

Я вышел через служебный ход и очутился на Маркет Плейс, маленькой улочке, расположенной как раз за Центральным комиссариатом.

Открывая дверцу своего автомобиля, я увидел Маккартни, который выходил из подвала, где находилась фотолаборатория.

У него был ужасно довольный вид.

- Подойдя ко мне, он спросил:

- Что новенького?

Я колебался, но мне хотелось выговориться:

- Это останется между нами?

- О чем ты говоришь!

Я рассказал ему о том, что мы затеяли с Кемельманом, и объявил, что расписался на каждой странице за Хенрехена.

Маккартни засунул в рот две жевательные резинки и выдал следующий блестящий комментарий:

- Ты, брат, сильно рискуешь.

Я смерил его взглядом, открыл дверцу машины и сказал:

- Спасибо.

- Ты не думаешь, что у тебя не все в порядке с головой?

- А тебе не говорили, что у тебя жирная морда?

- В данном случае злиться совсем не обязательно. Конечно. Но не обязательно и выслушивать тебя.

Он сорвал обертки еще с двух пластинок жевательной резинки и сунул их в рот. Нервишки и у него начинали пошаливать. Это успокаивало. Я сел в машину. Маккартни с силой захлопнул дверцу. С некоторых пор за моей спиной частенько хлопали дверью.

Я был в прекрасном расположении духа. Выехав на Хустон-стрит, я подумал, какую же свинью подложил девушке из Полицейской академии, да и Кемельману. Но все же я их обоих прикрыл, назвав свое имя и подписав страницы. Нужно идти до конца. Как в мультфильме, я собирался пилить сук, на котором сидел.

XII

Вернувшись домой, я первым делом наполнил ванну. В моей жизни ванна играет первостепенную роль, в ней мне хорошо думается. А моя ванна - это старинная модель, на ножках в форме львиных лап и с отверстием для слива на самом верху, прямо под краном.

Не успел я раздеться и опустить одну ногу в горячую воду, как зазвонил телефон. Пришлось снять трубку.

- Алло?

Ответа не было. Тот самый случай, когда в трубку только дышат. Кто-то пытается либо запугать вас, либо вывести из себя. Остается только соблюдать спокойствие.

Послышался легкий шум, природу которого я не смог определить.

- До свидания, - ласково проговорил я и повесил трубку.

Был соблазн швырнуть трубку на рычажки, но звонивший подонок обрадовался бы этому.

Я вернулся в ванную и медленно погрузился в обжигающую воду. Бинты на руке были отвратительны. Я снял повязку и швырнул в помойное ведро. Ладонь сильно напоминала розовую бейсбольную перчатку с торчащими из нее концами ниток.

Зрелище не из приятных. Я погрузился в воду, оставив на воздухе лишь изуродованную кисть руки. Должно быть, я напоминал аллигатора, выслеживающего добычу. Телефон зазвонил снова, в самый неподходящий момент.

Пусть звонит. На десятом звонке я вылез из ванной и, оставляя на полу мокрый след, потащился снимать трубку. На другом конце провода продолжали дышать, не говоря ни слова. Вновь до меня донесся слабый звук. Будто что-то постукивало. И вдруг я понял. Кусочки льда в большом стакане. Кто из моих знакомых любит наполнять свой высокий стакан кубиками льда?

Я высказал ей все, что о ней думал.

- Именно этого я и добивалась, - сказала она. - Я хотела, чтобы вы разозлились на меня.

Я предложил ей прогуляться в очень далекие края.

- Не бросайте трубку, - сказала она, - а то я буду названивать вам всю ночь.

Что оставалось делать? Пожаловаться в полицию, что меня преследует герцогиня?

- А что, если я к вам заскочу, а вы предложите мне выпить?

- Нет.

- А если бы я вам предложила выпить?

- Женщины, которые пьют, как вы…

- Не надо грубить. Кажется, вы ищете женский пальчик? - сказала она.

- Именно женский пальчик я и ищу. - Я посмотрел на лужу, образовавшуюся у меня под ногами. - Откуда вы знаете?

- Я жду вас у Шрафта через четверть часа, - сказала она и повесила трубку.

Ресторан находился на углу. Я вытащил пробку из ванны и оделся. В ресторане я заказал себе гамбургер с жареным луком и бутылку пива. Мне не мешало бы побриться, а руку приходилось держать под столом. Не стоило слишком выделяться в таком шикарном ресторане, как «У Шрафта», тем более что могло возникнуть желание туда вернуться.

Я жевал свой сандвич и просматривал газету в надежде узнать, появилось ли что-нибудь о моем деле, когда увидел прямо перед собой зеленое платье. Взгляд мой остановился на глубоком декольте. Ее волосы были перехвачены на затылке оранжевой лентой и волнами струились по спине.

- Ненавижу жареный лук, - сказала она.

- Расскажите об этом где-нибудь в другом месте, - ответил я вежливо.

- Может быть, вы все-таки встанете?

- Будет ли невежливо, если я останусь сидеть?

- Да вы просто…

- А что вы сказали бы о женщине, которая набирает ваш номер и дышит в трубку?

Она засмеялась и села. Опершись подбородком на кулачок, герцогиня посмотрела на меня.

- Мой муж за всю свою жизнь не съел ни одного сандвича, - сказала она. - Он говорит, что это вредно для здоровья.

- Он совершенно прав. Не хотите ли гамбургер? Она глянула на мою руку. Глаза ее полезли на лоб.

- Настоящий гамбургер. Ради всего святого, что произошло?

- Мы кое с кем разошлись во мнениях, - сказал я, пряча руку под стол.

- Вы похожи на льва, - сказала она. - Знаете, такого ленивого, полусонного льва.

- Ага, закажите что-нибудь.

Наш столик обслуживала розовощекая ирландская красотка. Герцогиня заказала сандвич.

- Знаете, вы, кажется, меня просто околдовали.

- Ага, - сказал я, подливая себе кетчупа.

- Вас это совсем не интересует?

Я поставил на место бутылку с кетчупом. Не женщина, а динамит. Во что бы то ни стало нужно избавиться от нее.

- Вы скучающая набитая деньгами потаскушка, - сказал я. - Вы были бы более счастливы, гуляя по бульвару с детской коляской. Но вы сделали иной выбор. Что посеешь, то и пожнешь. Не надейтесь разжалобить меня. Мне наплевать на вас и ваши проблемы. За свою жизнь я встречал слишком много бедных людей, действительно несчастных, чтобы заниматься вами и вашим мужем. Так вот, вопрос сводится к следующему: хочу ли я с вами переспать? Хочу. Сделаю ли я это? Нет. Почему? Потому что я люблю сам бросать женщин. Потому что я не люблю женщин, которые слишком много пьют. И потому, что ваш муж хороший приятель комиссара. Три превосходные причины, по которым я к вам даже не прикоснусь. Договорились?

Я поднес ко рту свой гамбургер. Это было ошибкой. Она перегнулась через стол и залепила мне пощечину. Славная получилась оплеуха. И куда только подевалась моя хваленая реакция, которой я так гордился?

Официантка побледнела и чуть не уронила гамбургер, который несла к нашему столику. В нашу сторону повернулось несколько голов. «Шрафт» - место, где ведут себя тихо, и пощечина прозвучала как выстрел из револьвера. Щека моя пылала. Герцогиня оказалась мускулистой женщиной. Не иначе как прекрасная теннисистка.

Я аккуратно положил гамбургер на тарелку, вытер руку о скатерть и вернул герцогине пощечину. Оставалось дожидаться ее реакции.

Она поднесла руку к лицу и внимательно посмотрела на меня. Поднимаясь из-за стола, она улыбалась и была совершенно спокойна. Герцогиня ушла. Никто не сдвинулся с места. На меня смотрели так, будто я был мерзавцем, избившим свою жену. Я выдержал испытание, и им пришлось опустить глаза. Свой гамбургер я съел до последней крошки, хотя он почему-то вдруг начал отдавать бумагой. Герцог, быть может, прав - не стоит есть гамбургеры. Но скажите, в каких ресторанах подают бутерброды с белым мясом цесарки? Уж конечно, не в тех забегаловках, где мне приходится обедать. Маленькая ирландочка теперь сторонилась моего столика. До этого она нет-нет да и застенчиво улыбалась мне. Что ж, идиллия окончилась.

Рассчитываясь, я заметил, что метрдотель хмурит брови. Герцогиня сделала из меня парию. Впрочем, мне было все равно. Да и порции в этом ресторане слишком маленькие.

Вдруг меня как током ударило: я же не выяснил, откуда она узнала об этом деле. Впрочем, подумал я, она наверняка позвонит сегодня еще раз. И самым удручающим было то, что я не мог, как тысячи обычных граждан, отключить телефон, чтобы спокойно выспаться. Прелести профессии детектива лишали меня этой привилегии.

Я вынужден был смириться с фактом, что герцогиня проведет ночь, названивая мне.

XIII

Я поставил будильник на семь часов и лег. К своему великому удивлению, я почувствовал, что хочу спать, и уснул. Меня разбудил звонок. Пытаясь нащупать будильник, я толкнул его раненой рукой, издав при этом что-то среднее между стоном и проклятьем. Наконец мне удалось обнаружить его в темноте и надавить на кнопку. Но будильник продолжал звонить. Я приходил в себя еще несколько секунд, прежде чем понял, что звонок исходит от входной двери.

На этот раз на ней было черное платье, которое, казалось, струилось по ее телу сказочным потоком, шляпа с широкими полями и белые перчатки. Она была слегка пьяна.

- Прошу вас, уходите, - сказал я.

Она положила руку на дверную раму:

- Надеюсь, вы не дойдете до того, чтобы прищемить дверью руку женщины?

- Нет, мадам, - сказал я.

Я снял ее руку с рамы и отвел в сторону. Но она повернулась на каблуках и оказалась в прихожей. Герцогиню слегка покачивало. Тем не менее она прекрасно владела своим телом, чего я не мог не оценить по достоинству.

- Подите причешитесь, - сказала она. - Вы просто ужасны, как, впрочем, и ваша квартира.

Она глянула на мою руку, которую я продолжал держать в вертикальном положении, с глупым упрямством надеясь, что так боль утихнет быстрее.

- Вы до сих пор не сделали перевязку?

Швы слегка разошлись. Я смотрел на герцогиню сонным взглядом. Она прошла в ванную и вскоре вернулась с пузырьком йода, пластырем и бинтами.

Я протянул ей руку. Пришлось скривить рот, когда она обильно полила ладонь йодом. Затем она ловко наложила бинт и закрепила его пластырем.

- Спасибо, - промычал я.

Я все еще стоял в прихожей.

Она уселась и скрестила свои длинные ноги, чтобы я мог ими вволю налюбоваться. Затем, проведя рукой в белой перчатке по столу, она показала мне собранную пыль:

- Вы никогда не вытираете пыль?

- Время от времени ко мне приходит прибраться женщина, - пояснил я.

Я отправился в ванную, причесался и вновь вышел к герцогине.

- Я не могу вас вышвырнуть сей же час, - сказал я. - Вы мне перевязали руку.

Она сняла шляпу и перчатки и разглядывала фотографии, разложенные на камине.

- Ваша жена и дети?

- Моя сестра и племянники.

- Прекрасно, - сказала она. - По крайней мере, не будет супружеской измены. Не предложите ли мне кофе? Судя по выражению вашего лица, мне необходимо протрезветь.

Она вновь уселась и принялась раскачивать ногой. Туфля соскочила с пятки и болталась на большом пальце. Поза была достаточно провокационной, и она прекрасно это осознавала.

- Интересно, не принялись ли они теперь за пальцы ее ноги, - сказала она.

Я шел на кухню приготовить кофе, но это замечание пригвоздило меня к полу.

Я повернулся к ней. Герцогиня сняла обе туфли и подошла к проигрывателю. Она была высокой и стройной. Отыскав в стопке дисков пластинку с арабской музыкой, она включила проигрыватель и, не двигаясь с места, начала свой странный танец.

Должно быть, ее бедра крепились подшипниками. Руки лениво проделывали вращательные движения, глаза были прикрыты подкрашенными синими тенями веками. Вдруг ее глаза широко раскрылись и она уставилась на меня.

- Как прикажете понимать ваше замечание о том, что они принялись за пальцы ее ноги?

- О, я хотела бы поговорить о многом.

Она вновь прикрыла глаза. Ее живот вычерчивал правильные окружности. Герцогиня приблизилась ко мне:

- Почему, черт побери, вы не занимаетесь со мной любовью?

- Я педик, - сказал я.

Поставив на плиту воду, я остался на кухне дожидаться, пока она не закипит. Так было надежнее. Герцогиня продолжала свой танец. Время от времени рука ее касалась груди. Я молил Бога о помощи. В комнату я вошел с двумя чашками, наполненными горячей водой, и с банкой растворимого кофе.

- Я это не переношу, - заявила она, сузив глаза. - Я предпочитаю натуральный молотый кофе.

- Не пейте его и проваливайте.

- Не надоел вам еще этот номер?

- А вам?

Она продолжала танцевать.

- Не понимаю, почему вы сидите в своей квартире, переполненный жалости к себе, вместо того чтобы разыскивать эту бедную женщину? - проговорила она с закрытыми глазами.

На моих часах было десять тридцать.

- Блестящая идея! - воскликнул я.

В ванной я снял рубашку и начал бриться. У меня не было ни малейшего желания пускаться на поиски людей в такой час. Я просто хотел убедить герцогиню, что собираюсь идти искать эту женщину. Она в конце концов все поймет и уедет домой. Моя гостья появилась в дверном проеме и оперлась о косяк.

- Обожаю наблюдать за бреющимся мужчиной, - сказала она. - Это переполняет меня нежностью.

Она смотрела на меня, пока я не закончил. Промыв бритву и обтерев лицо полотенцем, я прошел мимо нее в комнату и надел рубашку.

- Что означает свежая рубашка? - спросила она.

- У меня свидание.

Она уже забыла, что я должен найти пропавшую женщину. Герцогиня схватилась за иглодержатель моего проигрывателя, вырвала его из панели и метнула в меня туфлю.

От туфли я уклонился без особого труда, но проигрыватель спасти не смог. Ремонт обойдется мне в тридцать долларов. Я открыл сумочку герцогини. Она попыталась выцарапать мне глаза. Я толкнул ее на диван с такой силой, что она подпрыгнула на подушках. Пока она поднималась, я выхватил из вороха смятых купюр три десятидолларовых бумажки. Среди денег замешалось несколько металлических шпилек для волос, давно вышедших, как я считал, из моды. Кроме того, в сумочке оказался тяжелый браслет из наполеондоров, соверенов и, кажется, египетских монет. Я обнаружил также миниатюрные ножницы в виде журавля, две трети клюва которого служили лезвиями. Этот хлам показался мне чрезвычайно интересным.

- Господи, что вам там нужно?

Я велел ей помолчать и обуться. Она присела и надела свои туфли. Кажется, герцогиня обиделась. Она хотела знать, что я искал в ее сумочке.

- Вы сломали мой проигрыватель, - ответил я. - И сделали это преднамеренно. Вам придется заплатить. Согласны?

«Как было бы приятно, - думал я, - раздеться, поплавать в ванной, попросить герцогиню потереть мне спинку, а затем лечь в постель вместе с герцогиней».

Когда ее муж узнает, что произошло, а он непременно узнает, так как опыт повторится много раз, учитывая физические возможности герцогини и мою склонность к танцам в горизонтальном положении, я уже буду опережать его на корпус. Мое прошение об отставке будет уже написано. Потом я найду хорошую работу в каком-нибудь частном детективном агентстве.

Это было бы легко и приятно. Но была одна загвоздка: я мог только мечтать об этом. И о работе в том числе. На моем счете в банке оставалось всего лишь семьдесят девять долларов пятьдесят девять центов. Обедал я в ресторане и платил слишком высокую квартплату.

Я бросил ее перчатки в ее шляпку и протянул ей. Глубоко вдохнув аромат женского тела, я вытолкал ее на площадку, запер дверь, и мы молча спустились вниз.

Мой сосед, встретив нас в подъезде, вытаращил глаза. Пришлось зыркнуть на него построже. На улице, обсаженной деревьями, было хорошо и тихо в ночной час. Здесь никто не бросал из окон пустые бутылки в полицейских. И не бросал бутылки просто так, ленясь донести их до мусорного бака. Такой способ освобождаться от пустой тары называется авиапочтой. Это была хорошая улица, и располагалась она далеко от Сто третьей.

Я поймал такси.

- Она симпатичная? - спросила герцогиня.

Я кивнул головой. Она придержала дверцу машины.

- Надеюсь, вы проведете гадкий вечер, - сказала она, употребив выражение более приличное, чем можно было ожидать от обитательницы Сто третьей улицы. Потом она хлопнула дверцей.

- Дама любит хлопать дверью, - сказал водитель такси.

Я сидел у противоположной дверцы, прикрывая лицо двумя руками на случай, если вдруг по неизвестной причине разобьется стекло.

- Уж я-то знаю! - сказал я.

- Куда поедем, приятель?

- Перекресток Семьдесят шестой и Мэдисон.

- Так это же через два квартала!

Я подтвердил его догадку. Он заорал, что мог бы найти лучшего клиента. Мне удалось успокоить его замечанием, что если он желает узнать, как умею хлопать дверцей я, то ему нужно только подождать, когда я вылезу из машины. Он притих и довез меня до перекрестка. Я расплатился и поплелся пешком обратно.

Шел я медленно. Ее нигде не было видно. Вокруг вообще ничего не было, кроме неприятностей. Поднявшись к себе, я первым делом выпил два двойных скотча. Рухнув на кровать, я почувствовал, что напряжение и усталость берут свое. Я стянул ботинки, завел будильник, повернулся на бок и тут же уснул. Я спал, как суслик, до утреннего звонка будильника.

XIV

Господь милостив. На ветровом стекле не было штрафного талона.

В Полицейскую академию я приехал на полчаса раньше срока. Пощелкав ногтем по микрофону, я определил, что он в полном порядке. В зале уже даже был один слушатель. Он курил сигарету.

Двустворчатая дверь открылась, впустив двух врачей. После этого хлынул поток приглашенных. Через двадцать минут половина аудитории оказалась заполненной. Когда поток прибывающих иссяк, я встал и включил микрофон.

- Господа, - начал я, - меня зовут Санчес. Я инспектор первого класса. Мне поручили вести дело об убийстве. Или, может быть, о готовящемся убийстве. Но речь может идти и о нанесении увечий. Я пока не могу определить точно, какая из этих трех версий верна.

В зале воцарилась тишина.

- Три дня назад комиссар полиции открыл маленькую коробочку, полученную им по почте. И обнаружил там женский палец. Указательный. На следующий день пришла вторая бандероль.

На этот раз прислали безымянный палец с обручальным кольцом. Мы полагаем…

- И только ради этого вы притащили нас сюда? - Со своего места поднялся высокий мужчина. Он был в бешенстве.

- Послушайте, - начал я, - мы…

- Я приехал из Нью-Лондона, потому что поверил в чрезвычайную важность вызова. На сегодняшнее утро у меня была назначена серьезнейшая операция. Я полагал, что у вас есть важное заявление.

- Послушайте…

- И что я вижу? Вас надул какой-то студент-медик. - Он протиснулся к проходу, подошел к кафедре, вытащил из кармана листок бумаги, черкнул на нем что-то и бросил передо мной.

- Вот справка о моих расходах, - заявил он. - Я буду благодарен Господу, если деньги мне выплатят в течение четырех месяцев!

Я подобрал его бумажку и объявил:

- Искренне сожалею, что вы это так истолковали. Я лично прослежу, чтобы деньги вам были переведены как можно быстрее.

- Возмутительная некомпетентность!

Он вышел из зала твердым шагом, и я его понимал. Несколько человек, положив свои справки на кафедру, последовали за ним. Я собрал бумажки.

Другие пожелали остаться, и я продолжил свою речь. Я объяснил, что остается определенная уверенность в том, что женщина еще жива. Весь мой доклад занял четыре минуты. В заключение я попросил всех, кто что-либо узнает о женщине, которая каким-то образом могла бы объяснить появление татуировки с последующей ампутацией пальца, позвонить мне домой. Номер моего телефона я написал на доске.

- У кого-нибудь есть вопросы?

Вопросов не было. Большинство не удосужилось оставить мне свои счета. Я отключил микрофон, погасил верхний свет и, усевшись за столик, где осталась гореть настольная лампа, принялся перелистывать счета. Их было около пятидесяти.

Вдруг из глубины тонувшей в темноте аудитории раздался голос:

- У меня есть вопрос, приятель.

Мне даже не нужно было поднимать голову. Это был Хенрехен.

- Слушаю вас.

- И как же вы собираетесь оплачивать эти счета? Эта проблема как раз и занимала меня сейчас. Существовала вероятность, что она так и останется неразрешенной.

- Господь милостив, - сказал я.

- Да? А имеет ли он какое-нибудь влияние на «Фест нэшнл траст»?

Так назывался мой банк. Я пропустил это замечание мимо ушей.

- Если вы не хотите отвечать на этот вопрос, то у меня есть другой. Вы превысили свои полномочия, подписав моим именем список. Вы также утверждали, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Правда, хитрость была шита белыми нитками. Но я доволен. Доволен, потому что это доказывает, что вы в отчаянном положении, не так ли?

Я хранил молчание.

- Я хотел лишь отблагодарить вас. Мне как раз необходимы этот ваш список и заявление, подтверждающее, что вы солгали, сказав, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Как вам это нравится?

- На вашем месте я сделал бы то же самое, - сказал я.

- Конечно, - подхватил Хенрехен, - это будет хорошим довеском к вашему личному делу. Может быть, я вывешу все материалы на вас в рамках на стене своего кабинета и буду показывать их посетителям: «Не хотите ли полюбоваться прекрасным примером, как можно самого себя потопить? Вот взгляните на эти картины!»

Он вздохнул и поднялся, потом потянулся и зевнул.

Он вышел, и двустворчатая дверь мягко закрылась за ним.

Учитывая, что в зале присутствовало около трехсот человек, жаловаться мне было не на что: я собрал лишь пятьдесят чеков. Большинство медицинских работников проявили понимание. И все же некоторые захотели вернуть свои деньги.

Почти все счета соответствовали расходам на такси или поезд. Но врач, который так бурно протестовал, не ограничился транспортными расходами в 13 долларов 80 центов, он также представил мне счет за четыре часа своей работы - по 35 долларов за час.

Может, мне и удалось бы опротестовать его претензии в Верховном суде, но проще заплатить.

Однако такое решение казалось простейшим лишь при поверхностном рассмотрении проблемы. «Фест нэшнл траст» имел много денег, но очень малая их часть принадлежала мне. Общая сумма счетов, которую я вывел с мазохистской скрупулезностью, составила 374 доллара 25 центов.

Бывают дни, когда меня нельзя выпускать на улицу без охраны.

XV

Телефон зазвонил в одиннадцать часов. Это был Хенрехен.

- Слушаю, господин инспектор.

- Главный администратор бушует у комиссара, - сказал он.

Я услышал звук, который может издавать голодная кобыла, жующая овес. Должно быть, он жевал сигару.

- Да, господин инспектор?

- К нам поступила и другая жалоба.

- Да, господин инспектор. Я припарковался в запрещенном месте. - Было ни к чему сохранять уважительный тон.

- Что вы сделали?

Нет смысла шутить с людьми, не понимающими шуток. Я решил промолчать. Хенрехен так любит сообщать мне плохие новости, что забывал обо всем остальном.

- Вторая жалоба поступила от инспектора Хенрехена. Он сообщил комиссару, что вы способны на подлог. Знаете, что он мне ответил?

- Я оставляю за вами право сообщить мне это.

- Что вы должны получить результаты в ближайшие тридцать шесть часов. В противном случае берегитесь.

На данном этапе мне нечего было сказать.

- И вам следует держать меня в курсе дела по телефону. Можете даже пользоваться спецсвязью. Я буду рад оплатить расходы. Итак, жду новостей, инспектор. - Он повесил трубку.

Я тоже повесил трубку. Прощай, сукин ты сын. Прощай, нью-йоркская полиция. Прощай, моя зарплата и моя пенсия. Прощайте, путешествия в Пуэрто-Рико и обильные обеды в хороших ресторанах.

Я поглощал кофе чашку за чашкой и не мог заставить себя выйти за газетой.

Я плеснул виски в горячий чай. Прекрасный напиток для успокоения нервов. И тут мне в голову пришла мысль, что кто-нибудь может мне позвонить, пока я сплю глубоким сном праведника. Так можно проспать все на свете. Пришлось выплеснуть содержимое чашки в раковину и налить себе стакан молока. Я отхлебнул глоток, поставил молоко у телефона и, потянувшись, начал раздеваться. Я провалился в сон, как проваливается в болотную тину тяжелый валун.

На поверхность меня вытолкнул телефонный звонок.

- Инспектор Санчес? - Голос был слабым, казалось, звонили издалека. - Я один из тех, кто был сегодня утром в Полицейской академии.

- Да, слушаю вас.

- Могу ли я поговорить с инспектором Санчесом?

- Я слушаю.

- Будьте так добры, попросите к телефону инспектора Санчеса.

Я с трудом сдерживал нетерпение.

- Я думаю, что связь плохая, - сказал я. - Дайте мне, пожалуйста, свой номер телефона.

В трубке воцарилась тишина.

Я посмотрел на трубку, затем на часы. Было тринадцать тридцать. В течение следующих нескольких секунд я выдал серию изысканных ругательств. Испанский язык лучше других подходит для этой цели. Ах, как чудно рокочут все эти «р-р-р»! Я знаю самые ужасные проклятья. Телефон зазвонил снова.

Я схватил трубку с такой поспешностью, что опрокинул себе на брюки стакан молока. Да и Бог с ними, с брюками! Это был тот же голос.

- Инспектор Санчес?

- Слушаю!

- Я только что пытался связаться с вами, но нас прервали. Меня зовут Моррисон. Я один из тех, перед кем вы выступали сегодня утром.

Да простит Господь мое сквернословие!

- Слушаю вас, доктор!

- Я долго думал о том, что вы нам сказали. Я… Но может быть, вы полагаете, что теряете время, выслушивая меня?

- Нет, нет. Напротив. - Голос мой звучал спокойно, умиротворяюще. Только так нужно успокаивать нервных врачей.

- Знаете, моя информация может оказаться полезной.

- Слушаю вас, доктор.

- Но это отнюдь не обязательно. То есть я хочу сказать, что это возможно. Но если я ошибаюсь, то заранее приношу извинения за то, что занял ваше время.

Мой собеседник едва притрагивался к наживке. Кто это был? Пескаришка или огромный голавль? Узнать это можно было, лишь вытащив его на берег. Но если поторопишься с подсечкой, то сильно рискуешь упустить рыбку. И как бы мне ни хотелось оглушить его телефонной трубкой, я должен был удержаться и позволить ему как следует заглотить приманку.

Я поощрительно замурлыкал.

- Понимаете, здесь много всяких сложностей. Прежде всего… Хорошо, мисс, минуточку! Извините, я сегодня дежурю. Только что приехала скорая помощь. Я ведь анестезиолог.

- Я лучше приеду в больницу.

- Если вы полагаете, что не потеряете понапрасну время… Видите ли, я знаю мужчину и женщину, врачей, которые вполне могли бы соответствовать данному вами описанию. Но ведь вам так часто звонят сумасшедшие. Вот я и подумал…

- Я немедленно выезжаю.

- Что ж, если это вас не затруднит…

- Ни в коем случае. Такая уж у нас работа.

- Хорошо, тогда до скорой встречи.

- Минуточку! Какая это больница?

Но он уже повесил трубку.

Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Возвышенные мысли посетили меня. Я с негодованием гнал от себя все пришедшие на ум грубые слова. Неужели Господь не поможет мне? Конечно, я заслужил все, что со мной произошло, потому что вел жизнь греховную, спал с чужими женами, отправляя их по утрам домой на такси, больше года не исповедовался…

Зазвонил телефон. Я схватил трубку:

- Слушаю!

- Алло, инспектор Санчес? Кажется, я забыл назвать свою больницу. Это «Грир дженерал», в Форест-Хиллз.

Я ответил, что знаю, где это находится, и повесил трубку.

Я не выключал сирену в течение всего пути. И никто не догадывался, что тормоза у меня далеко не самые лучшие.

XVI

Я оставил машину на стоянке у больницы и направился к красной неоновой вывеске «Скорая помощь». Поднялся по ступенькам и толкнул двустворчатую дверь, всю в царапинах, оставленных великим множеством пронесенных через нее носилок. Я спросил доктора Моррисона у сестры, сидевшей за столиком в холле.

Ее лицо мгновенно посуровело.

- Он в операционной, - сказала она.

По ее тону можно было догадаться, что она явно недолюбливает доктора.

Я уселся в кресло.

- Он освободится не скоро, - сказала она. - Одна из наших бригад сейчас на срочной операции.

- Доктор просил меня заехать.

- Вас зовут Санчес?

- Меня зовут мистер Санчес.

- Высокомерие здесь ни к чему!

Настроение у меня было скандальное.

- Где это здесь?

Она не отличалась вежливостью:

- Если будете продолжать в том же духе, вам лучше покинуть больницу.

Сестра, женщина лет пятидесяти, не носила на пальце обручального кольца. Я хотел было заявить, что буду жаловаться на ее грубость, но вовремя удержался. Если бы я начал исправлять всех плохо воспитанных ньюйоркцев, то не сдвинулся бы ни на шаг в следствии. Я вытащил служебное удостоверение.

- Почему вы сразу не сказали, что вы полицейский? - воскликнула она возмущенно.

- Инспектор, с вашего позволения.

Я не дал ей продолжить дискуссию, сказав, что дело чрезвычайной важности и что я не могу дожидаться окончания операции. Она предложила мне подняться на пятнадцатый этаж, где располагались операционные. Дежурная по отделению была предупреждена о моем приходе. Она помогла мне надеть зеленый стерильный халат, маску и колпак и объяснила, что интересующий меня доктор сидит со стетоскопом на стуле с высокой спинкой в головах у пациента.

Если же вокруг стола окажется много врачей, ведь речь шла о сложнейшей операции, он расположится у кронштейна.

Я вошел в зал и не увидел ничего похожего на кронштейн. Да и зачем он был бы там нужен? Я сразу увидел человека, сидевшего на стуле с прямой спинкой в головах у оперируемого. Рядом с ним находилась тонкая металлическая стойка с поперечной штангой, на которой был подвешен пластиковый сосуд, наполненный светлой жидкостью. Глюкоза, предположил я. Прозрачная трубка соединяла сосуд с левой рукой больного.

Вошедшая следом за мной дежурная прошептала с раздражением:

- Вот же он, у кронштейна.

- Какого кронштейна?

- Устройства для внутривенного вливания. Видите держатель, на котором крепится сосуд с глюкозой?

Доктор удерживал стетоскоп на груди оперируемого. Мне не хотелось отрывать его от дела. Раздавались приглушенные возгласы: «Скальпель… Крючок…». Время от времени в большие пластиковые мешки, прикрепленные к столу, падали тампоны, пропитанные кровью. Никаких лишних слов. Хирург протягивал руку, и сестра, вытащив скальпель из стерильной салфетки, быстро подавала его ему. Я понял, почему больница «Грир дженерал» пользовалась столь хорошей репутацией. Доктор наконец обратил на меня внимание. Он освободил одно ухо от стетоскопа.

- Полиция, - сказал я. - Я подожду.

- Не беспокойтесь, я и так прекрасно все слышу. К тому же состояние больного нормальное. Вы стерилизованы?

- Слава Богу, - ответил я, - этот вопрос меня никогда не беспокоил.

Должно быть, эту шутку он слышал тысячу раз. Улыбка его была чрезвычайно вежливой.

- Ну хорошо. Я позвонил, потому что подумал, что мои подозрения, возможно необоснованные, могут каким-то образом помочь вам. Но это отнюдь не обязательно. Никто не может знать. Я полагаю, вас частенько тревожат напрасно.

- Совершенно верно. - Я подумал, что раздражение, которое сразу же вызвал во мне доктор, оказалось оправданным.

- Вполне вероятно, что вся эта затея ни к чему не приведет, мистер Санчес.

- Я сам это решу, доктор.

Я обратил внимание на высокую медсестру, стоявшую у операционного стола. Подняв зеленые глаза, она окинула меня взглядом с ног до головы. Я ответил ей тем же. Она посмотрела на доктора Моррисона, затем снова на меня и едва заметно повела своими темными бровями, будто хотела сказать: «Он же болван, и вы в этом скоро убедитесь». Несколько прядей ярко-рыжих волос выбились у нее из-под шапочки. Движением руки она вернула их на место. При этом правая грудь ее высоко поднялась. А грудь, надо отметить, была внушительных размеров. На ней и задержался мой взгляд. Сестра заметила это и опустила глаза. Чарующие глаза над белой маской.

Окровавленные резиновые перчатки хирургов погружались в широкий разрез и вновь появлялись над белой простыней. Я отвернулся, справедливо посчитав, что это испытание для меня излишне.

- Года четыре назад, - заговорил Моррисон, - когда я поступил в «Грир дженерал», здесь работал один доктор, Чарльз Хенли. После окончания Гарварда он работал в «Бельвю». Это блестящий хирург. Вскоре после моего прихода он открыл свой кабинет на Парк-авеню. Он…

- Сестра!

Один из хирургов позвал очаровательную сестричку. Он хотел, чтобы она подержала крючки. Даже несмотря на просторные складки зеленого халата, легко угадывалась округлая упругость ее бедер. Да, только мощь и напористость могли покорить подобные чресла. Закрадывалось сомнение, что борьба между нами была бы равной.

Я вновь прислушался к тому, что говорил Моррисон.

- Хенли проводил свои операции здесь. В нашей бригаде была одна женщина. - Я заметил, что голос его изменился, и стал слушать внимательнее. - Доктор Анна Лайонс. Педиатр и хирург. Она пользовалась прекрасной репутацией на Восточном побережье. Когда сюда приехал Хенли, ей было около тридцати трех лет. Она не была ни красивой, ни безобразной. - Моррисон неотрывно смотрел на больного. - Ему нужна кровь, - сказал он. - Извините. Сестра Форсайт!

Теперь я знал ее имя.

- Слушаю, доктор?

- Пожалуйста, переливание крови.

Она быстро направилась к шкафчику, принесла пластиковый сосуд с кровью и, закрепив его на другом конце штанги, открыла краник прозрачной трубки. Я наблюдал, как кровь устремилась по трубке к руке неподвижно лежащего человека.

- Он выпил в баре на углу пять стаканов вина за полчаса, сел на свой «рено» и устроил гонки с «кадиллаком» - кто быстрей доедет до перекрестка. К счастью, у него хорошее сердце и пара отличных легких. Так вот, Лайонс влюбилась в доктора Хенли с первого взгляда. Об этом говорила вся больница. Она преследовала его повсюду, как преданная собачонка. Стоило ему улыбнуться - она просто расцветала. Стоило ему нахмурить брови - она оказывалась на грани истерики.

Мисс Форсайт, казалось, была полностью захвачена больничными интригами.

- Можете быть свободны, - сказал ей Моррисон. Она косо глянула на него и отошла к хирургам.

- Послушайте-ка его сердце!

Я послушал и подумал, что этот малый счастливчик. Да и с хирургами ему повезло. Случись несчастье на другом перекрестке, никакое сердце не спасло бы его, - попал бы он в какую-нибудь заштатную больницу, в руки горе-хирургов.

- Так вот, - продолжил Моррисон, - Хенли купил яхту и держал ее где-то в Коннектикуте на приколе.

- Где же?

- Я думаю, в Роуэйтоне. Это в восьмидесяти километрах отсюда, на побережье. Назвал он ее «Радость». - Доктор вздохнул. - Знаете, во сколько обходится содержание даже маленькой яхты? А ведь «Радость», кажется, достигала шестнадцати метров в длину.

Я покачал головой, потому что не знал, во сколько обходится содержание яхты, и не хотел знать. Проблемы богатых начинают меня занимать толькотогда, когда они, богатые, покупают героин. Но даже если богатый человек пристрастится к наркотикам, вряд ли у него возникнут неприятности. Откуда они возьмутся, неприятности?

Ему не нужно воровать, чтобы купить наркотик, а богатой женщине не нужно идти на панель. Я погрузился в размышления по этому поводу и предоставил доктору возможность вволю наговориться о яхтах. Моррисон представлял собой тот тип человека, которого непременно надо держать в узде, если не хотите, чтобы он уморил вас своими пространными рассуждениями. Он еще долго развивал морскую тему, подробно рассказав мне о дорогостоящих медных аксессуарах, об окраске кораблей, об использовании рабочей силы на верфи и т. д. Одним словом, мне удалось выяснить, что Хенли приобрел яхту и автомобиль, а затем снял шикарные апартаменты неподалеку от здания ООН.

- Все это стоило бешеных денег, - продолжал доктор Моррисон. - Возникал вопрос, откуда у него такие средства. Я обратил внимание, что он оперировал много пациентов по направлению доктора Лайонс. Цифра оказалась внушительной и значительно превышала средние показатели. Если, скажем, обычно количество определенных больных составляло пять-шесть человек в год, то Лайонс направляла на дорогостоящие операции десять-двенадцать. Все эти операции доставались доктору Хенли, и делал он их здесь, в этой операционной. Мне это показалось довольно странным. А тут еще Лайонс узнала, что у Хенли появилась другая женщина. На самом деле их было несколько: матери прооперированных детей, медсестра, анестезиолог. Об этом судачили на каждом углу. Лайонс потребовала объяснений, в результате чего произошла отвратительная сцена. Она была слегка пьяна, и Хенли ударил ее.

- Откуда вы это знаете?

- Здесь неподалеку есть довольно дорогой ночной бар, который называется «У Бруно». Туда заходят те, кому не хочется ехать в Манхэттен. Кто-то был свидетелем этой сцены. Знаете, больница как большая семья, здесь ничего не утаишь. Спустя два дня он отправился на своей яхте в Карибское море. Ведь он, кажется, прекрасный моряк.

Морской узел на бандеролях!

Я спросил безразличным тоном:

- Это было концом их идиллии?

- Нет. Боюсь, что нет. Через месяц после его отплытия она вышла замуж за психиатра, с которым познакомилась на вечере в честь новых членов бригады, доктора Фальконе.

Это вовсе не вписывалось в мою теорию.

- И что же было дальше?

- Этот брак по любви длился два месяца.

- Они развелись?

- Он внезапно скончался.

- От чего?

Моррисон посмотрел на меня и пожал плечами:

- В свидетельстве о смерти сказано: от закупорки сосудов.

- Кто подписал свидетельство?

Несколько секунд он изучал свои часы, затем поднял глаза и выдохнул:

- Она.

- Было ли произведено вскрытие?

- Нет. Не было никаких причин подвергать сомнению ее заключение. Ничего подозрительного.

- Но у вас возникли какие-то подозрения?

- Да.

- Почему?

- Хенли как раз вернулся из своего путешествия.

- Значит, она убила Фальконе, чтобы вернуться к Хенли?

- Может быть.

- Почему же они не могли развестись, как цивилизованные люди?

- Фальконе был глубоко верующим католиком. К тому же он любил свою жену. Я мог судить об этом по выражению его глаз. Прибавьте к этому еще и тот факт, что он был страшно ревнив.

- Вы, кажется, прекрасно обо всем осведомлены.

- Да, - сказал он. - Да, ведь я любил ее еще до того, как эти двое с ней познакомились.

Когда приходит беда, даже самые тупые и нудные люди приобретают частичку достоинства. А такие люди, как Моррисон, в подобные минуты утрачивают все наносное, подобно деревьям, теряющим осеннюю листву. В одно мгновение он преобразился.

У меня не было времени для почтительной паузы, и я спросил:

- Как же она его убила?

- Существует множество способов.

- Я мог бы потребовать эксгумации для проведения вскрытия.

- С какой целью? Чтобы обнаружить мышьяк? Но она же неглупая женщина. Если она использовала яд, то выбрала такой, который не оставляет следов. Она также могла дать ему снотворное и ввести в вену кубик воздуха. Снотворное не может вызвать смерть. А как вы найдете кубик воздуха?

- Я бы хотел поговорить с ней.

Я бросил этот пробный шар на всякий случай. Иногда неожиданно сказанное слово может дать поразительные результаты.

- Никто не видел ее уже целую неделю. Мы ей звонили, но никто не отвечает. Ее телефон отключен. Управляющий по нашей просьбе заглядывал к ней, однако ничего странного не обнаружил. Все вещи на месте. Исчез только маленький чемоданчик, с которым она имела обыкновение выезжать за город. Дней пять или шесть назад мы получили от нее письмо, в котором она писала, что нуждается в отпуске и что будет отсутствовать в течение двух или трех недель. Хотя никто этого и не заметил, она сильно изменилась после смерти мужа.

- Знаете ли вы, куда она могла поехать?

- Не представляю.

Хирурги отошли от операционного стола. Мимо меня на каталке провезли больного. Рот его был широко раскрыт. Медсестры принялись за уборку. Все, казалось, пребывали в прекрасном расположении духа.

- Великолепно, великолепно, - сказал один из врачей Моррисону.

Мимо прошествовала мисс Форсайт, наградив меня холодным взглядом своих зеленых глаз. Пришлось решительно выбросить из головы ее образ.

Доктор Моррисон поднялся со своего места.

- Давайте выйдем, - предложил он.

В коридоре я сказал ему, что больница показалась мне превосходной.

- Эта клиника одна из лучших на северо-востоке. Поэтому нас так встревожила вся эта история с доктором Хенли и доктором Лайонс. Кстати, Хенли решил отправиться в Карибское море как раз в тот момент, когда мы хотели проанализировать возросший процент операций. Затем он вдруг неожиданно вернулся. Я сидел в кафетерии с миссис Лайонс, когда он появился в дверях. Она, казалось, совершенно спокойно восприняла его приход. У меня появилась догадка, что он, должно быть, написал ей о своем приезде.

А она только что вышла замуж, да еще за ревнивца, который ее обожал.

- Вы полагаете, что Хенли мог натолкнуть ее на мысль избавиться от Фальконе?

Моррисон покачал головой:

- Сомневаюсь. Он вернулся и сделал целую серию операций по ее направлениям, за которые потребовал невероятно высокие гонорары. Однако это весьма деликатная тема.

- Гарантирую полное сохранение тайны.

Он не отреагировал на мое замечание:

- Если человек в течение пятнадцати лет, не жалея сил, изучал свое дело, чтобы иметь возможность достойно бороться со смертью, то нужно быть очень осторожным, высказывая о нем свое мнение. Тем более что не было никаких доказательств.

- Говоря это, вы имели в виду, что ни один, ни другая не заявили публично, что ставили надуманный диагноз, делали ненужную операцию и при этом требовали высокие гонорары?

- Именно так. Доказать ничего невозможно, если они сами не признаются.

- Что произошло после его возвращения?

- Их не видели вместе.

- Они соблюдали осторожность?

- Возможно. Потом умер ее муж. Месяц спустя Хенли уехал в Японию для ознакомления с новой методикой, выработанной японскими врачами при работе с жертвами Хиросимы. Через две недели она заявила, что собирается провести две недели отпуска в Италии.

- И она туда поехала?

- Да.

- Откуда это известно?

- Я сам провожал ее в аэропорт Кеннеди и посадил в самолет итальянской авиакомпании.

- Когда это было?

- Второго или третьего апреля.

- Какое кольцо она носила после свадьбы?

- Золотое.

- В нем не было ничего необычного?

- Нет. Обыкновенное обручальное кольцо.

Я начертил полоску около двух с половиной сантиметров в ширину и разделил ее на восемь частей.

- Можете показать здесь ширину кольца?

Указанная им ширина составляла около трех миллиметров.

- Оно было приблизительно таким. Но сейчас, когда мы заговорили об этом, я вспомнил одну вещь. Я не понял, что бы это могло означать, однако внимание обратил. Мне показалось, что данное обстоятельство не представляет большой важности, поэтому я не упомянул о нем.

- Так что же это?

- Когда доктор Фальконе умер, миссис Лайонс стала носить кольцо на правой руке, как это делают вдовы. Но вернулась из Италии она уже с другим, более широким кольцом. Я подумал, что, должно быть, она потеряла свое первое кольцо, скажем, моя руки в каком-нибудь отеле или в самолете, и ей пришлось купить новое. Одного я не мог понять: почему она вновь надела кольцо на левую руку.

Я мог бы ему это объяснить, но ограничился вопросом:

- Что было потом?

- Она казалась очень несчастной. И я… я попытался ее как-то отвлечь и пригласил поужинать. Говорили, что «У Бруно» неплохое ревю. Туда-то я ее и повел.

- Это заведение, где она поссорилась с Хенли?

- Да. Иногда я бываю рассеян. Я помнил только, что однажды она мне сказала, что ей нравится это место. Весь вечер она была молчалива, сворачивала и разворачивала салфетку. Это напомнило мне поведение душевнобольных в психиатрических лечебницах. Было очевидно, что она пребывала в ужасном нервном напряжении. В общем, вечер не удался. Через две недели из Японии вернулся Хенли, и все началось снова… их махинации с диагнозами.

- Это все?

Он казался смущенным.

- Я знаю, что она вернулась к нему. Раньше я частенько подвозил ее от дома до больницы. Но после возвращения Хенли я ни разу не видел ее выходящей из дома по утрам, а когда я приезжал в клинику, она была уже там и говорила, что ее подвез Хенли. Но я был уверен, что она проводит с ним ночи в Манхэттене.

Ему было явно тяжело об этом рассказывать.

- Я хочу вам еще кое-что сказать.

- Слушаю?

- Когда Хенли был в Японии на этом конгрессе, он установил многочисленные контакты с медицинскими учреждениями новых африканских государств, а также Индонезии. Он хвалился, какие заманчивые предложения получил. Ему предлагали возглавить клинику или занять руководящую должность у них в медицинском университете. В общем, все в таком роде.

- Зачем же человеку с таким положением ехать в Африку?

- Конечно, там сложнее получить все те удовольствия, до которых он так охоч. Но человеку, готовящемуся к скорому побегу, такие связи просто необходимы.

Он был прав.

- Во многих африканских странах, - продолжал он, - не любят США. А он блестящий хирург и мог бы не опасаться высылки.

- Вы ненавидите его?

- Да, - ответил он без малейшего колебания.

Моррисон был умным человеком и прекрасно понимал, что женщина, которую он любил, относилась к нему лишь как к хорошему парню, на плече у которого можно иногда поплакаться. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые, пригласив девушку поужинать, могут только дружески пожать ей руку. А если он попытается обнять ее, она непроизвольно сожмется, несмотря на все усилия полюбить его. А уж в постель с ним ни за что не ляжет. Иногда такого рода безнадежная страсть, сжигавшая человека долгие годы, заканчивается преступлением. А иногда смирением.

Но может получиться и что-то среднее. Не пытается ли Моррисон впутать невиновного Хенли в дело об исчезновении доктора Лайонс? Не является ли это местью влюбленного, которому дали от ворот поворот?

Этот скромный, нерешительный, не уверенный в себе человек казался мне искренним. Но Моррисон был умен. А если предположить, что он блестяще играет свою роль?

Но что заставляло его делать это? Ненависть? Я этого не знал. Мне необходимо было поговорить с человеком посторонним, не имевшим личных отношений ни с Хенли, ни с Лайонс. Его точка зрения была бы для меня полезной.

- Что предприняла администрация клиники в связи с этим делом?

- Насколько мне известно, ничего.

- С кем я мог бы поговорить на эту тему?

- Лучше всего обратиться к Берману.

- К Берману? Это директор?

Моррисон кивнул головой:

- Идите по коридору, в конце сверните направо и поднимитесь этажом выше. Там вы найдете кабинет, просторный, как Тадж-Махал. Это как раз и будет маленький, убогий кабинет Бермана.

Мне показалось, что Моррисон недолюбливает Бермана, и я сразу понял почему.

В приемной я увидел секретаршу, погруженную в чтение журнала «Вог».

- Добрый день, - сказал я.

Она глянула на меня поверх журнала, раскрытого на странице с фотографиями бракосочетания принца и принцессы Кресс фон Кренштейн.

- Да? - сказала она.

Ни «слушаю вас», ни «здравствуйте». Я никогда не расходую сил на возмущение грубостью служащих, потому что чаще всего их поведение зависит от хозяина. У меня появилась уверенность, что ее шеф мне не понравится.

- Добрый день, - сказал я любезно.

- Да? - повторила она раздраженно.

- Добрый день.

Я решил быть любезным до конца, нравилось ей это или нет.

- Вы что, издеваетесь надо мной? Я же вас спросила, чего вы хотите.

К тому же она оказалась полной идиоткой. Что ж, еще один минус доктору Берману. Я прекратил игру:

- Скажите доктору Берману, что с ним хочет поговорить инспектор полиции.

В ней вдруг проснулось раболепство. Еще один минус. Она даже не удосужилась потребовать у меня служебное удостоверение.

- Хорошо, господин инспектор. Я его немедленно предупрежу, господин инспектор.

«Господины» посыпались, как из рога изобилия. Она пригласила меня войти.

- Добрый день, - сказал я, проходя мимо нее.

Она широко открыла рот от удивления и пробормотала:

- Добрый день.

Ученье давалось ей с трудом.

Обстановка в кабинете Бермана была роскошной, но сомнительного вкуса. На стене висела огромных размеров отвратительная картина, на которой красовались две широкие черные линии на белом фоне. Зеленого цвета палас, должно быть прекрасно впитывавший всю грязь и пыль, покрывал пол. В углу я увидел телевизор, радио, проигрыватель, магнитофон. Все это украшали французские медные безделушки. Люстра в стиле модерн была подвешена над четырехметровым диваном. Потолок задрапирован тканью цвета кофе с молоком.

Берман поднялся мне навстречу. Это был высокий мужчина, расплывшийся от жира. Он носил серый костюм в полоску, по всей вероятности от Найза. Триста долларов. Костюм великолепно скрывал все недостатки его фигуры: тяжелый зад, чересчур широкие бедра, узкие плечи. В общем, костюмчик стоил заплаченных денег.

Директор наградил меня горячим рукопожатием.

- Рад вас видеть, господин инспектор, - сказал он. Я не ответил. Инспектор полиции, желающий видеть директора больницы, на мой взгляд, не может прийти с хорошими новостями. Чему же тогда радоваться? Да, этот парень неплохо разбирался в крепких и искренних рукопожатиях. А почему бы и нет? Ведь он уже не занимался непосредственно медициной. Его роль состояла в том, чтобы вытянуть как можно больше денег у того, у кого их много. Его роль состояла в том, чтобы нравиться другим. Но мне он никогда не понравится. У меня слишком сильно развит критический взгляд на вещи.

Я показал ему свое удостоверение.

- Нам хотелось бы получить некоторые сведения, - сказал я.

По моему тону можно было предположить все что угодно. Например, что речь идет о мошенничестве или о жалобах пациентов.

В общем, я заваривал новую кашу.

- Да, - сказал он, - да-да.

Мне показалось, что он нервничает и чувствует себя не в своей тарелке. Наверняка он обделывал какие-нибудь делишки помимо своей основной деятельности. Например, посылал муниципальную скорую помощь по частным вызовам в любые районы города по пятьдесят долларов за ездку - десять долларов водителю, остальное себе.

- К нам поступили жалобы по поводу чрезмерных гонораров, - сказал я. - Позвольте присесть?

- Да-да, конечно.

С него быстро слетела показная галантность.

- Мы не хотели бы знакомить прессу с этим делом, - продолжал я. - Ведь немалая часть ваших доходов поступает от муниципалитета. Так что мы тоже несем некоторую долю ответственности.

- Да-да.

- Прежде чем начать действовать, нам хотелось бы выяснить, какие меры для пресечения подобной деятельности были предприняты вами. Нам не хотелось бы подвергать конфискации истории болезней и ваши отчетные документы и начинать официальное следствие. Полагаю, вы этого тоже не желаете. - В моем голосе чувствовалось неподдельное сочувствие доктору Берману.

Он побледнел:

- Нет, конечно, нет. Это обеспокоило бы наших клиентов.

И тебя тоже, проходимец. Даю голову на отсечение, что если как следует покопаться в документах, то всплывет немало сомнительных делишек.

- Я был бы весьма огорчен, если бы дошло до этого, - сказал я печально. - Нужно было бы получить специальное разрешение. И потом, все эти формальности… Так что, хотя и против воли, я вынужден был устроить здесь инкогнито двух наших агентов.

Он выпучил глаза:

- Но зачем?

- Один из ваших работников, доктор Хенли, например, мог бы уничтожить некоторые компрометирующие документы.

- Но о каких документах речь?

По едва заметному движению его головы я понял, что он уже думал о такой возможности, и не отверг окончательно свое предположение.

- Например, один из диагнозов доктора Лайонс, который в руках Хенли превратился в серьезное заболевание, требующее хирургического вмешательства. Речь идет о подобных документах, документах, которые, будь я доктором Хенли, я непременно захотел бы уничтожить. Или заменить один диагноз другим.

- Другим?

Либо он был глуп, либо притворялся.

- Диагнозом, в соответствии с которым операция была необходима.

Вид у него был как у пришибленного щенка.

- Нам пришлось послать сюда наших людей. Никто не может взять ни единого документа так, чтобы я не узнал об этом.

Казалось, он засомневался.

- Детекторы с инфракрасным излучением, - заявил я. - Нам их прислало ЦРУ. Сверхсекретные приборы.

Звучало довольно зловеще. Еще немного, и я сам поверил бы в это. Берман был просто сражен.

- Да-да, - проговорил он медленно. - Конечно.

Теперь бедняге придется оставить в архивах и те документы, которые компрометировали его самого. Что ж, Берман, как говорится, был обработан достаточно.

- Что за человек этот Хенли?

Он был настолько удручен, что его можно было брать голыми руками.

- Весьма нахальный. Весьма. У него ужасный характер. - Лицо его искривилось. - Несколько месяцев назад мне доложили, что он набросился на анестезиолога во время операции; оставил больного на столе, подскочил к доктору и обругал его самым отвратительным образом.

- Разве такого не случается? Разве не бывает, что хирург иногда ругается во время операции?

- Конечно, бывает. И никто не может их упрекнуть. Они испытывают колоссальное напряжение, когда каждая секунда на счету. Но Хенли не только оскорбил анестезиолога, он еще и размахивал скальпелем перед его лицом и в конце концов порезал ему халат. А это, согласитесь, выходит за все рамки.

- Кто этот анестезиолог?

- Доктор Моррисон.

- И что же вы предприняли?

- Я вызвал доктора Хенли и спросил, было ли случившееся правдой. Сам-то я знал, что все было именно так. Я разговаривал с каждым из шести человек, присутствовавших в тот момент в операционной. Хенли тогда меня ужасно оскорбил.

- Каким образом?

- Совершенно недопустимым.

- Что он вам сказал?

- Обозвал меня куском сала и болваном.

- Доктор, кажется, перешел все границы.

- Да, - согласился Берман. - Хенли сказал мне, что Моррисон крутился вокруг доктора Лайонс, он так и выразился - «крутился», и что он счел нужным выразить ему свое неодобрение.

- Он сказал, что счел нужным порезать халат врача окровавленным скальпелем?

- Да, сказал, что счел нужным.

- Что еще?

- До меня дошли слухи о некоторых его операциях.

- Только слухи?

- Ну, еще несколько более конкретных жалоб.

- Каких именно?

- Речь шла о том, что некоторые операции не были необходимы.

- И что же вы предприняли?

- Господи, это целая проблема! Среди больных есть определенное количество параноиков и людей истерических. В том случае речь шла о ребенке. Другие жалобы также касались детей. Они были поданы родителями. Обычно мы не принимаем во внимание подобного рода жалобы.

- Почему же вы столь серьезно отнеслись к этим жалобам?

- Нам нанесли визит их семейные доктора. Например… - Он тяжело вздохнул, решившись, видимо, выложить все начистоту. - Например, врач ставил диагноз: легкое почечное воспаление. Недельная госпитализация, уколы пенициллина - вот классическое лечение. И вдруг он с удивлением узнает, что ребенку сделана операция, стоившая три тысячи пятьсот долларов.

- Каким же образом Хенли сумел выкрутиться?

- Попробуйте потягаться со специалистом на его территории, мистер Санчес. Как может мнение простого семейного врача соперничать с мнением лучшего педиатра на Восточном побережье, пользующегося поддержкой одного из видных членов Коллегии американских хирургов?

- Понимаю.

- Но жалоб было слишком много. Чересчур много.

- Что вы сделали?

- Я вызвал доктора Хенли и доктора Лайонс.

- И что же?

- Они почти сумели меня убедить. Если бы речь шла о двух-трех случаях, я бы замял дело. Но их было гораздо больше. Кроме того, я обратил внимание, что, когда Хенли находился в отпуске и операции по направлению доктора Лайонс проводили другие хирурги, не поступало никаких жалоб. Но как только он возвращался, жалобы вновь начинали поступать. А он оперировал только больных доктора Лайонс.

- Они делили гонорары?

- Нет. Но дело принимало очень плохой оборот, очень плохой. Я проконсультировался у нашего адвоката, человека тонкого и хорошо разбирающегося в вопросах… профессиональных ошибок, - заключил он, качая головой. - Он объяснил мне, что если родители возбудят дело, то вероятнее всего клиника проиграет процесс. Мне удалось решить вопрос полюбовно с тремя семьями. Но остались еще многие другие.

- А что вы скажете о сердечном приступе доктора Фальконе?

- Всех нас это просто поразило. Никто не догадывался, что у него слабое сердце. Многие доктора не любят подвергаться медицинскому осмотру. Кроме того, он женился на женщине молодой и темпераментной… - Он бросил на меня игривый взгляд.

- Откуда вам известно, что он умер от сердечного приступа?

- Доктор Лайонс присутствовала при его кончине. Она пыталась массировать сердце, ввела адреналин, но тщетно.

- Какие у вас доказательства?

- Его медицинская карта.

- Нельзя ли мне ее посмотреть?

Он встал:

- Конечно.

Мы спустились на третий этаж, где находился кабинет доктора Лайонс.

В кабинете было безупречно чисто. Я вдруг подумал о старой деве с аккуратным пучком на затылке. На стене висело несколько репродукций Везалиуса, Харвея и Мортона.

Берман порылся в картотеке и протянул мне карту. Для меня это было китайской грамотой. Я попросил объяснений.

- Очень высокое давление. Шумы. Все классические признаки усталого сердца.

- Когда она вышла за него замуж?

- Под Рождество, кажется. Он объявил на рождественском вечере в клинике, что Анна была подарком Санта Клауса.

- А когда был проведен медицинский осмотр?

- Двадцать восьмого декабря.

Я еще раз посмотрел в карту:

- А что означает дата двадцать седьмое февраля? Он тоже заглянул в карту:

- Другой медицинский осмотр. Здесь давление еще выше. Прописано лечение.

- Что вы об этом думаете?

Он одарил меня веселой улыбкой:

- Доктору Фальконе было сорок семь лет. А миссис Лайонс женщина очень горячая. Возможно, она слишком многого требовала от него. А это может оказаться очень опасным для человека со слабым сердцем.

- Не могла ли она выдумать эту сердечную болезнь?

- Но с какой целью… - Вдруг он замолчал. - Да-да. Я об этом никогда не думал.

- Итак, он умер от эмболии. Здесь история болезни. Как вы думаете, заглядывал ли когда-нибудь сюда доктор Фальконе?

- Сомневаюсь. У него не было на то никаких причин.

Он обхватил голову руками и простоял так некоторое время. Мне стало немного жаль его. До сего момента у него возникали трудности с уборщицами, швейцарами, водителями скорой помощи. Его занимали проблемы, связанные с набором медсестер, ненужными операциями, дележкой гонораров и жалобами на профессиональные ошибки, которые можно было замять. И вот появляюсь я и заявляю, что больница напичкана шпионами. Потом объясняю, что одна из лучших педиатров страны убила своего мужа.

- С неделю назад, - сказал он, - ко мне зашла доктор Лайонс. Было около половины шестого. Мне показалось, что она плакала. Она очень волновалась. Хотела рассказать мне что-то очень важное. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, и я предложил ей стакан воды. Анна объяснила, что ее рассказ будет очень длинным и займет часа два. Я спросил, о чем речь. Она ответила, что это касается ее профессиональных отношений с Хенли.

И добавила, что знает о том, что будет вычеркнута из рядов врачей, как и он, но приняла окончательное решение обо всем рассказать.

- Что же она рассказала?

- Видите ли, в тот день у меня была назначена встреча в семь часов вечера в Локаст Вэлли с Джоном Хэролдом. С самим Джоном Хэролдом.

Это имя было мне неизвестно.

- Это президент «Интернешнл электрик». Его жена оперировалась у нас, и весьма успешно. Он обещал построить новое жилое здание для медсестер, ведь дому, в котором они живут сейчас, уже пятьдесят с лишком лет. Это здание, конечно, будет называться павильоном Джона Хэролда. Мы с удовольствием принимаем помощь такого рода. Так вот, я сказал доктору Лайонс, что приму ее на следующий день рано утром. Она ответила, что принесет свои записи.

- Какие записи?

- Секретные записи, которые она делала о каждом своем больном. Она сказала, что они полностью изобличают доктора Хенли. Я посоветовал ей никому об этом не говорить, особенно доктору Хенли.

- Что было дальше?

- Она улыбнулась и попросила выслушать ее.

- Но конечно, павильон Джона Хэролда не мог немного подождать?

- Если бы вы знали мистера Хэролда, вы бы поняли, насколько бессмысленно ваше замечание.

По всей вероятности, доктор Лайонз поссорилась с Хенли и собиралась обо всем рассказать. Она могла бы спасти репутацию «Грир дженерал». Но ее информации предпочли новый павильон для медсестер. А что в итоге? Новое здание для клиники, которая утеряла доверие общественности? Но одно вряд ли может быть уравновешено другим. Вряд ли благотворитель сильно расстроился бы из-за отложенного по серьезной причине ужина.

Вот вам еще один пример глупости людей, сделавшихся профессиональными искателями капиталов. У Бермана было типично административное мышление. Уж он-то знал, чему отдать предпочтение.

Вдруг я осознал, что уже довольно долго пристально смотрю на Бермана.

- Простите, - сказал я. - Я не расслышал вашей последней фразы.

- Я сказал, что вы сделали бессмысленное замечание.

Я так и не понял, что он имел в виду, и поспешил с ним согласиться.

- Да, - сказал я, - у меня часто рождаются бессмысленные идеи.

Это его успокоило.

- Но, - продолжил я, - из-за вашего бессмысленного поступка доктор Лайонс теперь, возможно, медленно умирает. Пока.

И я вышел из кабинета. В конце концов, пусть и он немного помучается. В следующий раз, когда ему придется выбирать между жизнью и материальными ценностями, может быть, он остановит свой выбор на жизни.

XVII

Я сел в машину и включил зажигание. Одновременно с двигателем мощно и ровно заработал мой мозг. И я вдруг понял, будто прочитал мысли этого незаурядного сумасшедшего садиста, почему он заставил женщину сделать татуировку и затем послал нам ее пальцы по почте.

Ее замужество было предательством по отношению к нему. Конечно, он и сам нередко оставлял свою подругу ради прекрасных глаз молодой матери больного ребенка или соблазнительной фигурки медсестры. Но Хенли не считал это изменой, ведь сумасшедший не заботится о чувствах ближнего.

Он приказал ей избавиться от доктора Фальконе, и она подчинилась. Кто-то из них придумал и подходящий способ. Осуществив свой план, они условились о встрече в Японии.

Примирение, видимо, было страстным. Хенли вновь приобрел власть над женщиной - подходящий момент, чтобы заставить ее сделать татуировку. Как раз после возвращения из Японии Моррисон заметил широкое кольцо на ее безымянном пальце. Отношения между Хенли и Лайонс в тот период были такими, что стоило ему щелкнуть пальцами, и она прибегала, как дрессированная собачонка. Он мог из нее вить веревки. Да уж, такому типу я не доверил бы свою родную сестру.

Но послать пальцы по почте! Гениальный ход! Я объяснял это следующим образом: урок, преподанный ей в Японии, был забыт: Лайонс заявила, что собирается пойти к Берману, и Хенли поверил в серьезность ее намерения.

В Африке или Индонезии ему было обеспечено место, а паспорт был давно готов.

Тогда Хенли и решил отвезти женщину в какое-нибудь тихое местечко, ведь чтобы насладиться стонами своей жертвы, ему было необходимо тихое местечко. В противном случае ее нужно было накачать наркотиками. Вероятно, он даже связал ее и заткнул ей рот - лучший способ оставить ее в полном сознании, когда он будет уродовать ей руку. И вот наконец он аккуратно рассек кожу, ввел острый, как бритва, скальпель в сустав и опытной рукой специалиста неспешно завершил круговое движение.

Женщина была связана, и он не услышал ее мольбы. Но он знал. Он знал.

Завершив операцию, Хенли, может быть, даже показал ей отрезанный палец и произнес небольшую речь: «Так ты хотела предупредить полицию о наших делишках? О, как же ты глупа! Я отрезал тебе палец по двум причинам. Во-первых, чтобы наказать тебя, - ты больше не сможешь оперировать. Во-вторых, чтобы продемонстрировать полицейским их глупость. Я пошлю им этот палец, палец, которым ты хотела им указать на меня. По этому пальцу они могли бы отыскать доктора Лайонс, но им это не удастся - из-за недостатка ума». Затем он, вероятно, купил упаковочную бумагу, коробку и бечевку в каком-нибудь универмаге в центре Нью-Йорка, чтобы не оставить следов, и отослал посылку с Центрального вокзала, где огромное количество людей проделывает это ежедневно.

На следующий день он, наверно, разглагольствовал следующим образом: «Итак, твои друзья не пришли. Они и правда глупы. Что ж, сегодня я им немного помогу. Мы пошлем им твой безымянный палец. Ты позволишь? Спасибо. Посмотрим, что они смогут сделать на этот раз».

Да, да, все было именно так. Я был страшно доволен собой.

Но тут мне пришло в голову, что нужно все-таки их отыскать.

Я направился к Манхэттену и едва не врезался в перерезавшее мне дорогу такси. Спасли тормоза, хотя в последнее время они сильно сдали. Тормоза нуждались в серьезном ремонте. Я же нуждался в наличных, чтобы оплатить дорожные расходы медиков, и в хорошей идее, которая помогла бы мне напасть на след двух исчезнувших врачей.

Мое финансовое положение было настолько шатким, что я решил немедленно поправить его. Вместо того чтобы погрузиться в туннель Куинз-Сентер, я поехал на мост Куинсборо. Это на десять минут дольше, зато у меня появилось ощущение, что я уже оплатил часть своих долгов, ведь проезд по мосту бесплатный, тогда как въезд в туннель стоит двадцать пять центов. Проезжая по мосту, я бросил взгляд вниз и увидел великолепную яхту с наполненными ветром парусами. Красивое зрелище.

Вдруг я вспомнил, что у Хенли тоже была яхта и держал он ее в Роуэйтоне. Яхта называлась «Радость».

XVIII

Машину я оставил в гараже на Второй авеню, всего квартала за три от моего дома. Позвонил Талли. Он разрешил мне воспользоваться его «бьюиком», сам он в любое время мог взять автомобиль своего коллеги.

Я дошел до дома пешком, съел бутерброд, выпил стакан молока, побрился, сменил рубашку и вновь вышел на улицу. На углу я попытался поймать такси, и в этот миг меня настиг пронзительный сигнал клаксона. Заметив краем глаза красную молнию, я отскочил к тротуару и увидел остановившийся на полном ходу приземистый автомобиль ярко-красного цвета. Он чиркнул крылом по моим брюкам.

Сердце едва не выскочило из груди.

- Эй ты, придурок… - начал было я и осекся. Много ли женщин с хвостом черных волос на затылке могут сидеть за рулем красного «Мазерати»?

- Какое удивительное совпадение - встретить вас на этом перекрестке! - сказала она.

Она сидела, положив локоть на дверцу автомобиля, и улыбалась. На ней был серый шерстяной свитер.

Я с трудом выдавил из себя подобие улыбки.

- Кажется, в ваших венах избыток адреналина, - заметила она. - Почему бы вам не ударить меня, чтобы прочистить сосуды?

Я потихоньку приходил в себя.

- Ну что же вы, - сказала она, - садитесь в машину.

Я устроился рядом с ней.

- Куда едем?

- В Коннектикут.

Ни слова не говоря, она направила машину к Ист-Ривер-драйв.

- Послушайте, - сказал я, - это была шутка. Остановитесь, пожалуйста. Приятель одолжил мне машину.

- Зачем же все усложнять? Я вас отвезу.

- Я еще не знаю, сколько мое дело займет времени.

- Я подожду.

- Нет, остановите машину.

- А далеко вы едете?

- В Роуэйтон.

- Заняться парусным спортом?

Она остановила машину, зажгла сигарету и зевнула, закинув руки за голову, отчего грудь ее вздернулась вверх.

- Роуэйтон, Роуэйтон. Да, частенько мы устраивали там потрясающие пьянки: мартини и танцы в постели на десерт. А утреннее похмелье было таким, какого вы, пролетарии, и представить себе не можете. Хотелось бы побывать в этом местечке на трезвую голову - для разнообразия.

- Мне нужно побыстрее попасть туда, поговорить кое с кем и быстренько вернуться. Я вынужден ехать туда один, чтобы не помешать некоему третьему лицу. Тем не менее благодарю за ваше предложение.

- Я лягу возле машины, спрячу мордочку в лапки и буду преданно вас дожидаться, - сказала она. - Я не буду просить соску и буду благоразумной.

- Сожалею…

- Я могу имитировать сирену. Вот послушайте.

Она набрала в легкие побольше воздуха и издала звук, действительно сильно напоминающий полицейскую сирену. Так можно было бы продраться через битком набитую комнату, но в Коннектикуте с таким улюлюканьем далеко не уедешь. Однако это натолкнуло меня на хорошую идею. С «мазерати» больше всего схож «фольксваген». Почему бы не проверить, на что она способна? - подумалось мне.

- Остановитесь вон у того полицейского автомобиля, - попросил я.

- Вы что, хотите меня арестовать только за то, что я прикоснулась к вашим брюкам?

- Господи, неужели вы ничего не можете сделать без пререканий?

Она примолкла и подъехала вплотную к указанному автомобилю. Я показал свой значок и попросил их сопровождать меня до границы города, затем связаться по радио с патрульной машиной и попросить экспортировать меня от границы графства Уэстчестер и передать на границе штата Коннектикут под опеку мотоциклиста.

Лица патрульных вытянулись от удивления.

- Да, но нам придется выехать за пределы нашего сектора, - сказал водитель. - А наш капитан…

- У меня есть для вас прикрытие, - сказал я, - ЮФ - сорок девять.

ЮФ-сорок девять - это специальная форма, которую инспектор заполняет, когда вынужден покинуть пределы города.

- Не понимаю.

- Смотрите. - Я показал ему ручку и блокнот. - Я запишу номер вашей машины и время. Даже накину полчасика, чтобы вы могли потом пойти пропустить по стаканчику.

- Лады, - заулыбался водитель и включил свою мигалку.

Они рванули с места, а мы припустились за ними - со скоростью сто десять километров в час. Мы не отставали. И хотя урчание двигателя «мазерати» стало глубже, машина пожирала километры без видимых усилий. Герцогиня оказалась великолепным водителем. Она не вертела головой, разговаривая со мной, крепко держала руль и, внимательно глядя на дорогу, старалась заранее оценить ситуацию. Она не принадлежала к числу водителей, которые начинают автоматически сигналить, лишь только увидят впереди сбавляющую скорость машину.

Я расслабился, и она почувствовала это.

- Так вы доверяете мне?

- Как водителю - да.

- Первый комплимент за сегодняшний день.

XIX

У Роуэйтона я поблагодарил мотоциклиста. Он сказал, что был рад оказать мне услугу. Не понадобится ли он мне больше? Но моя гипотеза была настолько хрупкой, что мне хотелось ее проверить без свидетелей.

И я ответил, что больше не нуждаюсь в его помощи. Он передал по радио свои координаты и уехал. Герцогиня заявила, что он очень красивый парень, и поинтересовалась, не огорчает ли меня тот факт, что у меня нет такого впечатляющего обмундирования, как у мотоциклиста.

- Нет. Смотрите лучше на дорогу.

- Куда ехать?

- Остановитесь у первой верфи.

Первой оказалась верфь «Марин Перкинс». Нам пришлось преодолеть живую изгородь из лилий, прежде чем мы попали на территорию верфи. Я наполнил легкие свежим соленым воздухом. На полуразбитом ящике сидел сурового вида загорелый старик в бейсбольной каскетке. Насвистывая, он полировал корпус судна. Несколько яхт покоились на стапелях. На земле то тут, то там виднелись отслужившие свой срок винты, сквозь которые уже проросла трава. Воздух был напитан запахом лака, слышался шум волн, бьющихся о стойки причала. Повсюду валялись обрывки цепей, ароматная стружка. Узкий канал был забит суденышками, над которыми с криком кружили чайки. Я захватил в пригоршню стружку и с удовольствием вдохнул ее свежесть. Солнце поливало пристань жаркими лучами.

Я мог бы провести весь день, созерцая местные прелести.

- Вы когда-нибудь ходили на яхте? - спросила герцогиня.

- Нет.

- Я научу вас этому.

Пропустив мимо ушей слова герцогини, я направился к старику.

- Добрый день, - сказал я. - Могу я спросить вас кое о чем?

- Возможно, - откликнулся он с осторожностью оборванца из бедных кварталов.

- Я ищу яхту «Радость».

- Хмм… - Лицо его оставалось бесстрастным. - Вы приятель доктора?

- Нет.

Он расслабился:

- Может быть, вы желаете купить яхту?

- Нет.

Он глянул на меня своим острым глазом.

- Да, - согласился он, - вы не похожи на покупателя.

- Это почему же?

- На ваших руках нет мозолей. Кожа ваша бледна, и нос не шелушится. Вы тут любовались всем этим старым хламом, обрывками ржавых цепей, гнилыми деревяшками… Человек, разбирающийся в нашем деле, никогда не обратит внимания на подобный мусор.

Классный оказался старикан.

- Впрочем, я знаю - вы сыщик.

- Почему вы так думаете? - спросил я, уже по-настоящему заинтересованный.

- Потому что, когда вы наклонились за стружкой, я заметил кобуру под вашим пиджаком, вам бы выбирать для костюмов материальчик потолще.

- Вы Перкинс?

- Ну что вы! Просто иногда ему помогаю, когда он слишком занят. Раньше я командовал тральщиком, ходившим здесь от Стонингтона, но потом сильно повредил ногу и вынужден был оставить дело. Я думаю, вы знаете, кто такой Хенли.

- Более или менее.

- Он приходил сюда один раз. Ему нужен был стаксель. Он собирался идти на яхте в Антигуа в сентябре. А знаете, что это такое?

- Нет, не знаю.

- В это время там сезон тайфунов. И кроме того, неспокойные воды у мыса Гаттерас. Зная об этом, он нанял тут двух придурков и отплыл.

- Но ведь он выкрутился?

- Да, конечно, он вернулся. В Антигуа он потерял мачту, и ему пришлось ставить новую на верфи Нельсона. Я бы сильно удивился, если бы это послужило ему уроком. Он относится к людям, которым что в лоб, что по лбу. Я вам уже говорил - он приходил за стакселем. В тот день шел дождь. Уолтер, Уолтер Перкинс, четвертый в семействе Перкинсов, просил меня продать его подержанный стаксель, который хранился в нашем ангаре. Отличный был парус, Уолтер сам его шил из дакрона. Подержанный, конечно, но как новый. Хенли осмотрел его, скорчил рожу, как будто я предложил ему парашу, и спросил о цене. Я сказал: «Половина цены». Он ответил, что парус был в употреблении. Именно поэтому, объяснил я, мы и просим половину цены. Конечно, вы ничего не смыслите в парусах, но я вам скажу, что половина цены - это удачная сделка.

Хенли предложил четверть цены. «Послушай, костоправ, - сказал я ему, - это разумная цена». Подобные типы не любят, когда их называют костоправами. «Цена вполне разумная - хотите берите, хотите нет». Тогда он взял стаксель и выбросил его в окно, прямо в грязь. Другими словами, мне нужно было его высушить, как следует вымыть и просушить, чтобы он не покрылся плесенью. Я сказал ему: «Плевать я хотел, что вы доктор. Идите и подберите парус, черт бы вас побрал». А он мне ответил: «Если бы ты не был стариком и был повыше ростом, я бы разбил тебе морду». Тогда я ему выдал: «Попробуй только, собачий ты сын, говнюк!» С тем он и ушел. Так вот, его приятель не может быть моим приятелем. Вы ищете «Радость» - она на верфи Себана Симпсона, метров четыреста дальше.

- Благодарю вас.

Мы пожали друг другу руки. Я понял, что значит мозолистая рука.

- Как вас зовут?

- Пабло Санчес.

Он улыбнулся:

- А меня Сэм Уэллес.

Я сел в машину. Герцогиня уселась рядом.

- Одна из причин, по которым я люблю ходить на яхте, - сказала она, - это то, что между двумя рюмками вина встречаешь таких людей, как Уэллес.

Мы подъехали к верфи Симпсона. Там царила деловая и немного праздничная атмосфера. Я застал Севана Симпсона сидящим за круглым столом в комнатке, расположенной в ветхом домишке, построенном прямо на пристани. Это был толстый человек. Его живот тяжелой двойной складкой нависал над коленями. Вентилятор вяло поскрипывал на краю стола.

Я вошел в комнату и спросил:

- Господин Симпсон?

- Мммм…

Он не любил рисковать.

- Уэллес сказал мне…

- Сэм предупредил меня, что вы полицейский из Нью-Йорка, который разыскивает доктора Хенли.

- Да.

- И я не обязан говорить с вами, если я этого не захочу.

- Именно так.

- Хорошо. Могу я посмотреть ваши документы?

Я показал ему свой значок. Это его не удовлетворило. Тогда я протянул ему удостоверение. На этот раз он остался доволен.

- Что он натворил?

- Возможно, он совершил убийство.

- Арестуйте этого подонка, и чем быстрее, тем лучше.

- Я вижу, он не пользуется здесь популярностью.

- Когда вы сказали, что разыскиваете его по подозрению в убийстве, я совершенно не удивился.

- Почему же?

- Судя по всему, Сэм рассказал вам историю о стакселе.

Я кивнул.

- Нельзя стать капитаном тральщика, если не можешь удержать команду в руках. Конечно, Хенли распетушился, ведь Сэм кажется слабаком. Но если его как следует расшевелить, он становится похожим на разъяренного гризли. - Он явно сожалел, что драка не состоялась и он не смог при ней присутствовать.

- Не видели ли вы Хенли в обществе женщины-врача?

- С женщинами видел. А вот с врачами - не знаю. Этот тип не станет представлять своих гостей слугам. Он всегда вел себя так, будто я и рабочие верфи - какой-то сброд, чье присутствие просто необходимо. Первый признаквыскочки. А как она выглядела?

- Немногим больше тридцати пяти. Ни красавица, ни дурнушка. Что-то среднее.

- Я думаю, она была здесь. Сюда заезжали очень даже соблазнительные красотки. Были здесь и шикарные дамы, и среднего достатка, и такие, как она.

Шикарные - это, наверно, матери больных детей, среднего достатка - медсестры.

- Какие у него были отношения с этой докторшей?

- Приходилось ли вам дразнить кусочком сахара хорошо дрессированную собачку, а потом убирать сахар в карман? Пока вы ей не разрешите его съесть, собачка будет по-настоящему страдать, но к сахару не притронется. Так вот, в его присутствии она была похожа на такую собачонку. Она дожидалась, когда он позволит ей скушать сахар. А он не торопился, он просто наслаждался.

Он поднялся, подошел к окну и посмотрел на небо.

От яркого солнца в уголках его глаз образовались мелкие морщинки.

- После такой хорошей погоды обязательно будет буря, - сказал он.

- Откуда вы знаете?

- Вон, чайки раскричались. Да и ветер с западного на северо-восточный поменялся и все время усиливается. А кроме того, дымка какая-то в небе. - Он сел на свое место. - Повидал я на своем веку разных людей, побывал в разных портах. И я вам скажу - Хенли человек непредсказуемый. Я даже думал прихватывать с собой оружие, как вы, на случай, если вдруг встречу его за пределами своей конторы. А я, между прочим, не трусишка какой-нибудь.

Нет, он не был трусишкой.

- Вы хотели побывать на его яхте?

- Если это возможно.

- Конечно, можно. Это, правда, незаконно без его разрешения, если только не нужно спасать яхту. А вообще, если его можно каким-то образом поддеть, это доставит мне огромное удовольствие.

- Если он на борту, то может запросто вас ухлопать под предлогом, что вы вломились к нему и он вас не узнал.

- Да уж, а я об этом и не подумал. Но я готов пойти на риск. - Он вытащил из шкафа охотничье ружье, вложил в стволы по патрону, - Я могу сказать, что услышал странные звуки, доносившиеся с яхты, захотел посмотреть, что происходит, и вдруг заметил руку, сжимавшую пистолет; я успел выстрелить первым, подумав, что это взломщик. Ну, что скажете?

- Все начнут стрелять друг в друга, и все будут оправданы за недоказанностью вины.

Губы его растянула широкая улыбка. Мы спустились к причалу. Уверенность, с которой он держал ружье, внушала доверие. Однако с его фигурой ему нелегко будет добраться до яхты.

- Не думаю, что там кто-то есть, - сказал он, с трудом влезая в широкую лодку, пришвартованную к мостику.

Под его тяжестью лодка глубоко осела. Я прыгнул вслед за ним.

- А где же место для меня? - спросила герцогиня.

- Вы остаетесь здесь.

Она хотела возразить, но я был не в настроении вступать в дискуссию, только глянул на нее, и она прикусила язык. Стоя на мостике, она смотрела на нашу удаляющуюся от берега лодку с немым укором в глазах.

Я поинтересовался у Симпсона, почему он прихватил с собой ружье, если уверен, что мы никого не обнаружим на борту.

- Потому что этот тип хитрец, - ответил он. - Если бы к его яхте была пришвартована лодка, это означало бы, что он на борту. Если лодки нет, и его там нет. Но ведь он мог и украсть лодку, а потом оттолкнуть, чтобы отлив отнес ее в океан. Он мог и просто приплыть на яхту, заставив женщину плыть впереди.

Я не рассказывал ему ни о какой женщине.

- О какой даме вы толкуете? - спросил я.

- О докторше, которая здесь замешана. Не зря же вы задавали столько вопросов.

Я греб в направлении яхты. Симпсон сидел на корме, едва выглядывавшей из воды под его тяжестью. Как только мы приблизились к цели, он снял с предохранителя ружье.

- Ему, вероятно, не понравится наш визит, - сказал он.

- Если он полезет на рожон, - сказал я, - убедитесь сначала, что он не шутит, а потом уж стреляйте, но только первым.

- Не волнуйся, сынок. Как только я дам сигнал, падай на живот.

Мы подошли к яхте со стороны открытого моря. На судне не было никаких признаков жизни. Я пришвартовался и поднялся на борт под прикрытием Симпсона. Оказавшись на палубе и вытащив свой пистолет, я помог Симпсону. Люк был задраен. Снаружи висел замок, но это еще ничего не значило - Хенли мог отодрать скобы, а затем, открыв соседний иллюминатор, поставить их на место так, чтобы создалось впечатление, что замок не трогали. С этим типом надо держать ухо востро.

Я отступил в сторону и выстрелил, целясь в скобы. Пуля может прошить дверь, скобы же остались целехонькими.

- Думаю, его здесь нет, - сказал Симпсон.

- Я бы все же хотел посмотреть, что там внутри.

- Нужно сбить замок.

- Под мою ответственность.

Он согласился и протянул мне якорь, который обнаружил в нашей лодке. Он мог послужить отличным рычагом. Без особого труда я вырвал пятисантиметровые латунные шурупы, издавшие протяжный, заунывный звук.

Внутри было сыро и пахло плесенью. У входа на стене висел карманный фонарик - желтый тусклый лучик заплясал передо мной. Я заглянул на камбуз, откинул матрасы со всех четырех коек, заглянул в шкафы, порылся в сундуке с парусами - нигде ничего. Слава Богу!

Я вновь обвел фонариком каюту. На этот раз меня интересовал гораздо более мелкий предмет, чем труп, но достаточно важный. Может быть, письмо, блокнот, конверт с адресом. Но ничего существенного я не обнаружил. Только карты да таблицу приливов и отливов. Я перерыл буквально все в поисках какой-нибудь записки, которую мог оставить доктор.

Вдруг яхта накренилась и вновь выровнялась. Какой-то тяжеловес забрался на борт. Я застыл в ожидании, сжимая в руке свой пистолет.

Массивная фигура возникла в дверном проеме - это был Симпсон.

- Хронометр на месте?

Поискав глазами, я обнаружил его на койке. Он покоился в своем дубовом футляре.

- Он заведен?

Я открыл крышку:

- Нет.

Там же я отыскал аптечку. Ампул с морфием внутри не было. Зато был набор скальпелей, аккуратно уложенных в бархатные ячейки маленькой, плоской коробочки.

Лучшая шведская сталь. Одна ячейка была пуста. Я закрыл коробочку и сунул ее в карман. Симпсон поставил на место замок, и мы спустились в лодку.

Едва я взялся за весла, Симпсон сказал:

- Насчет этого хронометра…

- Да?

- Обычно хронометр заводят автоматически, не думая об этом. Так что я думаю, он не появлялся здесь как минимум с неделю.

Неделя. Конечно, я мог бы заглянуть в квартиру доктора и поискать какую-нибудь улику. Мне могло бы повезти, если бы доктор не был слишком хитрой лисой, чтобы оставлять следы, которые приведут охотника в его логово.

Я пожал руку Симпсону и сел в машину.

- Куда мы едем?

- Возвращаемся в Нью-Йорк. Только медленно.

- Медленно? Что значит - медленно? И почему медленно?

- Потому что я хочу подумать. А на большой скорости думать я не умею.

XX

На выезде из Гринвич-Виллидж полицейская машина просигналила нам остановиться: герцогиня увеличила скорость до ста десяти километров.

Остановившись, она одарила меня очаровательной улыбкой.

- Надеюсь, полицейский окажется красивым парнем, - сказала она.

- Посмотрим, как вы будете выкручиваться. Дорожная полиция Коннектикута известна своим свинством.

- Вам нужно всего лишь показать ваш значок.

- Об этом не может быть и речи.

- Почему?

- Я же просил вас ехать медленно.

- Прошу прощенья. Предъявите, пожалуйста, ваши документы и водительские права.

- Да покажите же ему значок! - кипела герцогиня.

- И не подумаю.

- Ну что за мерзавец!

- Притормозите немного, - вмешался полицейский, - подождите до дома. Могу я посмотреть ваши права?

- Дайте ему ваши права.

Она извлекла книжечку из своей битком набитой разным хламом крокодиловой сумочки. Технический паспорт оказался в перчаточном ящике. Полицейский обошел машину, проверяя номера.

- Почему вы не хотите показать ему свой значок?

- Потому что я просил вас ехать медленно и вы согласились. Вот теперь сами и расплачивайтесь.

- Вы просто дерьмо, которое любит читать людям мораль!

- Ага.

- Но почему? Скажите же, почему?

- Есть такая испанская пословица…

- Плевать я хотела на ваши пословицы!

- Эта должна вам понравиться. Она гласит: «Бери все, что захочешь, но плати».

- Я не нуждаюсь в ваших проповедях, самовлюбленный дурак!

Полицейский подошел к нам и протянул мне водительские права и технический паспорт.

- Я вижу, у вас и так хватает неприятностей, мистер Санчес, - сказал полицейский, широко улыбаясь. - Я ограничусь предупреждением. Однако не позволяйте ей садиться за руль, если не можете ее контролировать.

- Хорошо, - сказал я.

Он сел в машину и уехал.

- Вы не разрешите мне сесть за руль? - спросил я вежливо.

- Пожалуйста, - ответила она холодно.

Я обошел машину, а герцогиня пересела на мое место. Автомобиль был просто великолепен. Мы ехали молча, я пытался найти объяснение смутному чувству беспокойства, зародившемуся у меня в душе. Мне было как-то не по себе, что-то произошло, но я никак не мог понять, что именно. И вдруг меня осенило: «Я вижу, у вас и так хватает неприятностей, мистер Санчес».

Откуда он узнал мое имя? Откуда он, черт побери, мог узнать мое имя?

Я повторил свой вопрос вслух.

Она открыла перчаточный ящичек и достала технический паспорт, который побывал в руках у полицейского. Я глянул в него.

«Мазерати» 1968-го года. Номер двигателя: 191087. Зарегистрирована в штате Нью-Йорк, номерной знак: Г167. Владелец: Пабло Санчес, 142, 74-я улица, Нью-Йорк».

Я затормозил так резко, что только ремень безопасности помешал герцогине разбить лоб о ветровое стекло. Я сбросил ремень и вылез из машины.

- Я предполагал, что вы чокнутая, - сказал я. - Теперь я в этом совершенно уверен. Ну скажите, что творится у вас в голове?

- Это просто подарок от меня. Что в этом плохого?

- Что плохого? Она еще спрашивает! Черт возьми, нельзя же быть такой бестолковой! Например, могут подумать, что я взял взятку, чтобы купить эту машину.

- Вы можете сказать, что выиграли ее.

- Я не игрок, и все об этом знают. Даже если бы я играл на скачках, никто бы этому не поверил.

- Ну тогда - я вам ее подарила.

- Вы, должно быть, глупы как пробка. Это может означать, что я жиголо. И если бы даже ваш муженек не знал комиссара, мне все равно была бы крышка. Да, да, крышка. Капут. Меня бы вычеркнули из списка полицейских. А так как ваш муж и комиссар приятели, мне остается только откинуть лапки. Сделайте одолжение, заберите свою тачку, зарегистрируйте ее на другое имя и поезжайте отдохнуть на Ямайку. Или просто убирайтесь подальше от меня.

- Только не на Ямайку. Сейчас хорошая погода в Марракеше.

- Вот и отлично, поезжайте туда!

Она открыла дверцу и промурлыкала:

- Садись, милый!

- Брысь! - фыркнул я и захлопнул дверцу.

В глазах ее была обида. Бледно-розовые губы притягивали, как магнит. Темнеющая между грудей ложбинка таинственно скрывалась в декольте.

- Бросьте меня в свою постель и заработайте вашу машину, - сказала она.

- Не превышайте восьмидесяти километров.

- Ну хоть поцелуйте меня разок!

- Вы не женщина, а динамит.

Она пренебрежительно махнула рукой и стартовала так, что на асфальте остался метровый черный след. Сумасшедшие любители скоростей называют это «сжечь резину». Мне еще не доводилось видеть след такой длины. Вдали я увидел красную точку, должно быть, герцогиня неслась со скоростью сто восемьдесят километров в час. Вознеся Господу молитву, чтобы она доехала в одной упаковке, я принялся отмеривать шаги. Через несколько минут рядом со мной остановилась машина. Это был все тот же полицейский.

- Голосуешь, приятель?

- Да.

- А, это вы, господин Санчес! Семейная ссора?

- Вроде того.

- Сожалею, но здесь запрещено голосовать.

- Что ж, подчиняюсь. Далеко ли до ближайшего населенного пункта?

- Шесть километров. Но здесь также запрещено ходить пешком.

- А на четвереньках можно?

Он улыбнулся и открыл дверцу:

- Садитесь. У вас и так масса неприятностей. Я подвезу вас.

У перекрестка он высадил меня и посоветовал пройти километров пять на юг. А там от Нью-Хэвена ходит поезд до Нью-Йорка.

Прогулка оказалась приятной: в ботинки то и дело попадали мелкие камешки, мой организм потерял около литра воды, я вынужден был вступить в единоборство с рослым псом, который охранял проход мимо антикварной лавки, но документы я предъявил лишь одному полицейскому.

Зато мне выпало счастье подышать ароматами скошенных трав. Это была настоящая трава. Трава, которая покрывала всю территорию Соединенных Штатов до высадки первых европейцев. Я наслаждался. Прекрасный способ вытравить из себя запах морга. Я ловил кайф до самой границы штата Нью-Йорк.

XXI

Спустя два часа я уже входил в свою квартиру. Я принял душ, побрился, переоделся и снял с руки изрядно замызганную повязку. Опухоль заметно спала, но нитки все еще торчали из швов, как ежовые иглы. Ужасное зрелище. Я перевязал руку, спустился на улицу, проглотил в ближайшем кафе сандвич и отправился в гараж. Ремонт моего «олдса» был закончен.

Откровенно говоря, я не знал, что предпринять. Прогуливаясь по Мэдисон-авеню, я созерцал дорогие картины, выставленные на продажу, любовался дорогими женщинами, предлагавшими себя. Войдя в бар, я заказал виски, но так и не притронулся к нему. Я открыл телефонный справочник Манхэттена.

Наш доктор проживал на Пятидесятой улице, недалеко от Первой авеню. Я заплатил и вышел, оставив нетронутый стакан на столике.

Я остановился перед небольшим, довольно элегантным домом и закурил. Семь этажей - по одной квартире на каждом. Фасад облицован розовым мрамором, и много, много стекла. В вестибюле симпатичный фонтан с лягушкой, извергающей струи воды. Перед домом ни деревьев, ни кустов, только гравий да в беспорядке разбросанные в стиле дзэн булыжники. Пейзаж как раз для делового человека, возвращающегося после тяжелого трудового дня.

У дверей стоял портье в белых перчатках. Над рядом начищенных до блеска пуговиц торчала арбузообразная голова. У лифта маячил еще один тип в белых перчатках. От всего этого разило большими деньгами.

Я вздохнул и выбросил сигарету. Осмотрев меня с ног до головы, портье уставился на мои ботинки. После длительной прогулки они были покрыты толстым слоем пыли. Я стоял и ждал, когда он соизволит произнести что-нибудь типа «здравствуйте», или попросит денег, или даст адрес магазина, где можно купить более элегантную рубашку, чем моя.

- Добрый вечер, - сказал я.

- Что вам нужно?

Еще один вежливый гражданин.

- Добрый вечер, - повторил я. - Постарайтесь сказать это без особого отвращения, - продолжал я ободряюще, одновременно изучая медные таблички с именами жильцов.

Таблички было прочно вделаны в мраморные стенные плиты. Я быстро нашел то, что искал: «Зс, доктор Чарльз Хенли».

- Классный домик, - сказал я.

- Вы ищете неприятностей? - спросил портье, приближаясь ко мне.

Настало время действовать. Я вытащил свой значок. Смешно видеть, как люди, которые надуваются, словно индюки, когда, по их мнению, имеют дело со слабым или незначительным человеком, вдруг выпускают воздух, как дырявый воздушный шар, лишь только заметят, что сами оказались в положении слабейшего. Кажется, что они, стремительно вращаясь вокруг собственной оси, вдруг меняют направление движения, резко останавливаются и падают на землю, превращаясь в маленькие неприметные комочки.

- Где мне найти портье? - спросил я.

Этот вопрос привел его в замешательство, - в подобных местах не бывает даже управляющего, а есть главный администратор.

- Господин Макклилан. Квартира два «м».

- Спасибо.

- К вашим услугам.

Я восхитился его хорошим воспитанием. Он предложил мне подняться на лифте.

Господин Макклилан носил темный костюм бизнесмена. Волосы его были зачесаны назад. Мой визит его обеспокоил. У Макклилана были дубликаты всех ключей, развешанные на доске у стола. Я сразу заметил ключ с биркой «Зс».

Главный администратор нахмурился. Я угадал его мысли: вероятно, он видел калейдоскоп броских заголовков, как вспышки неоновой рекламы в центре ropoда. А вот и приблизительный текст: «Скандальное дело в роскошных апартаментах».

Я заявил, что хотел бы заглянуть в квартиру доктора Хенли.

В его глазах застыл немой вопрос.

- Все, что вы должны сделать, - это впустить меня в его квартиру.

- Но…

- Я прекрасно понимаю, что это не вполне законно. Но вы можете войти вместе со мной и проследить, чтобы я случайно не прихватил в качестве сувенира какую-нибудь пепельницу.

Он не двигался с места. Я вздохнул и поднялся. Макклилан закрылся рукой, будто готовился отразить удар:

- Но доктор Хенли сейчас у себя.

Раз двадцать я, как автомат, повторил про себя: «Я не должен принимать желаемое за действительное. Я не должен принимать желаемое за действительное».

Макклилан ни в коем случае не должен был предупредить доктора о моем приходе. Я попросил его подняться вместе со мной и позвонить Хенли. Я хотел застать его врасплох.

- А что я ему скажу?

- Вы бы не работали здесь, если бы были идиотом.

Мы вошли в лифт. На каждой стенке висело по зеркалу в человеческий рост. Была даже ваза с одной-единственной розой. Я спросил Макклилана, не выписали ли они эту кабину из Версаля, но он был слишком занят своими невеселыми мыслями.

Я вытащил пистолет, снял его с предохранителя и сунул в карман пиджака. Макклилан побледнел. Я ему объяснил, что в случае перестрелки он должен упасть на пол и ждать, пока я не разрешу ему встать. На его лице появилась гримаса ужаса.

- Что он натворил? - прошептал он.

- Купил четыре блока сигарет в Нью-Джерси, - ответил я.

Несмотря на свое состояние, он наградил меня презрительным взглядом.

Он надавил на кнопку звонка. Из-за двери раздался голос:

- Да?

- Я… - начал Макклилан, но голос его сел из-за недостатка слюны.

- Да? - повторил Хенли раздраженно.

- Вас дожидается полицейский. Это по поводу вашей машины. Он утверждает, что вы припарковали ее слишком близко к пожарному крану.

Блестящая идея. Этот Макклилан далеко пойдет. Он прекрасно знал, что любой американец, даже если он замешан в преступлении, обязательно переставит свою машину, чтобы избежать штрафа в пятнадцать долларов.

- Передайте этому невеже, что моя машина стоит за километр от пожарного крана! - прокричал Хенли.

Я глянул на Макклилана. Можно было довериться человеку, придумавшему историю с пожарным краном.

- Но он стоит рядом со мной, - заявил главный администратор. - Он не хочет уходить.

- О Господи!

Звякнула цепочка, ключ повернулся в замке, и дверь открылась. Макклилан прижался к стене. Правой рукой я сжимал в кармане пистолет, а левой протянул Хенли мой значок. Если бы он сделал малейшее подозрительное движение, я бы бросил значок ему в лицо, чтобы отвлечь.

Мне стало ясно, почему не слишком симпатичная докторша потеряла из-за него голову. Не говоря уже о медсестрах и молодых матерях.

Он был здоров как бык, носил коротко стриженные седеющие волосы. Он походил на одного из парней, позирующих для культуристских журналов. На нем была обтягивающая футболка, из тех, что производят специально для типов вроде Хенли, чтобы они могли демонстрировать свои мощные бицепсы.

Мои бицепсы тоже достаточно мощны, но все же не до такой степени. Мне бы не хотелось встретиться с ним один на один. Его брюки цвета хаки имели безукоризненные стрелки. Он был загорелым до черноты, имел белоснежные ровные зубы, голубые с искрой глаза и маленькие аккуратные уши.

Он спокойно и внимательно изучил мой значок:

- Теперь штрафы назначают инспекторы полиции?

Я взглянул на Макклилана. Теперь я понял, почему он так не хотел звонить доктору. Глаза Хенли были похожи на две маленькие льдинки. У меня возникло впечатление, что этот человек способен на хладнокровное убийство.

- Это я попросил администратора сказать так, - пояснил я.

- Вы слишком часто ходите в кино, - откликнулся Хенли. - Если вы хотели поговорить со мной, достаточно было сказать мне об этом, так поступают все нормальные люди.

- Нам слишком часто приходится встречаться с людьми, которые бегают от полиции, как мыши от кота. Так что это у нас вошло в привычку.

- В таком случае заходите, мистер…

- Инспектор Санчес.

Услышав мое имя, он удивленно повел бровями.

- В этой стране все имеют равное право на труд, - объяснил я. - Сейчас власти особенно внимательны к национальным меньшинствам.

Я вошел и закрыл дверь перед носом загрустившего Макклилана. Он, должно быть, чувствовал себя страшно несчастным - теперь он вряд ли дождется от Хенли традиционного рождественского подарка.

Я переложил свой кольт тридцать восьмого калибра из кармана в кобуру.

- Проблема стоянок, должно быть, сильно вас беспокоит, если вы вламываетесь в квартиру только из-за того, что машину поставили слишком близко к пожарному крану, - сказал он.

- В Нью-Йорке вообще весело живется.

Он вошел в комнату, смело ступая по персидскому ковру, который стоил никак не меньше семи тысяч долларов. Для меня семь тысяч огромная сумма, как для того мальчика, у которого спросили его мнение о деньгах.

«Восемьдесят семь долларов - вот это деньги», - ответил он. Мебель была старинная, тонкой и дорогой работы. На стенах несколько картин - черные линии по белому фону. Овальный столик украшала серебряная ваза, наполненная оранжевыми цветами, похожими на маленькие крапчатые трубочки. Букет отражался в полированной, темной поверхности стола. Все было роскошно и строго.

- Не хотите ли выпить что-нибудь?

- С удовольствием.

Он улыбнулся:

- Я думал, полицейские не пьют при исполнении.

- Я иногда нарушаю устав.

Ответ ему явно понравился. Он, видимо, соответствовал его собственной философии. Я почувствовал, что его враждебность постепенно улетучивается. Хенли взял хрустальный графин и наполнил два стакана.

- Лучший самопальный бурбон, - сказал он. - В свое время у меня был клиент из Теннесси, он каждый год присылает мне партию. Правда, он не платит федеральных налогов. Дело совершенно незаконное. У вас нет возражений?

- Мы в Нью-Йорке. Тем хуже для федеральных властей.

Это замечание ему тоже понравилось. Я сел.

- Вам нравится этот стул?

- Очень симпатичный.

- Это чиппендейл красного дерева, - похвастался он. - А охотничий столик я нашел в графстве Армаг.

- Армаг?

- В Ирландии. Родовое поместье Хенли. Вишневое дерево, начало восемнадцатого столетия. - Он ласково провел рукой по блестящей, шелковистой поверхности крышки. - Десять слоев бесцветного лака, положенного вручную. Создается впечатление, что дерево прозрачное.

Я прикоснулся к столику кончиками пальцев.

- Как шелк, - сказал я. И, не меняя тона, прибавил: - А где доктор Лайонс?

Иногда неожиданным вопросом можно застать человека врасплох. Но только не такого человека.

- Дорогой мой, откуда же мне знать, где она?

- Насколько мне известно, вы достаточно близки.

- Да. Когда-то были. Она стала слишком навязчивой, и я порвал с ней.

- Вот так просто?

- Да, так просто. Налить вам еще?

- Конечно.

На этот раз он налил мне двойную порцию.

Некоторое время я молча попивал свое виски. Да, у него был неплохой приятель в Теннесси. Я еще раз обвел взглядом комнату. Зачастую молчание и спокойное поведение заставляют преступника нервничать. На лбу выступает испарина, рубашка темнеет от пота под мышками, лицо бледнеет. Человек начинает то и дело облизывать губы, пить много воды.

Лоб Хенли остался сухим. Он не вспотел, был румян и не облизывал губы.

Это вовсе не значило, что он не был виновен, просто он не ощущал угрызений совести. Да, этот парень был крепким орешком.

Я опустил свой стакан на столик.

- Я хотел бы осмотреть вашу квартиру.

- У вас, конечно, имеется ордер на обыск, в котором указано, что вы ищете?

Он прекрасно знал, что у меня не было ордера. Я ему в этом и признался:

- Нет.

На его губах играла усмешка. Он смотрел на меня так, будто у меня расстегнута ширинка, а я об этом не догадываюсь.

- Я мог бы вам указать на дверь, вы это знаете?!

- Нет, вы не можете этого сделать. Вы сами пригласили меня, не забывайте. Но я действительно не имею права проводить обыск в вашей квартире.

- Что ж, если вы хотите произвести осмотр, то я, как лояльный гражданин, не буду чинить вам препятствий.

Я встал. Ситуация была предельна ясна. Здесь нечего было искать. Однако в надежде на то, что он мог совершить какую-нибудь маленькую ошибочку, я начал открывать все ящики подряд. Я искал бумагу, бечевку или коробочку, похожие на те, что были получены по почте. Может, посчастливилось бы отыскать скальпель, который отсутствовал в аптечке на яхте «Радость». Ничего.

Он следовал за мной по пятам, останавливая мое внимание на ящичках, которые я не заметил.

Я открыл их все, пытаясь отыскать одно из компрометирующих Хенли писем Лайонс, которое дало бы мне возможность его арестовать.

Сигареты, спички, канцелярские скрепки. Писем не было. Ничего не было. Да и что там могло быть? Этот человек был умен. Рейтинг его интеллекта наверняка превышал мой.

Шкафы тоже не хранили ничего интересного. Я почувствовал, что краснею под его вежливым, внимательным и чуть насмешливым взглядом. Доктор Лайонс не лежала связанной в бельевом мешке. И платьев ее тоже не было. Впрочем, это ни о чем не говорило. Ведь она провела немало ночей у него в квартире.

Вернувшись в гостиную, я остановился у охотничьего столика и положил на него руку. Поверхность была прохладной, гладкой, шелковистой - я подумал о герцогине.

- Прекрасная мебель, не правда ли?

Он стоял у меня за спиной, чуть сбоку. Голос его оставался абсолютно спокойным, расслабленным. Я опустил глаза и увидел в зеркальной поверхности стола отражение его лица. Он смотрел на мою спину и не догадывался, что я вижу его.

Мне еще никогда не доводилось наблюдать выражение столь страшной ненависти на человеческом лице. А ведь я встречал преступников, обладавших особой способностью к ненависти. Но что поражало больше всего, так это контраст между спокойным голосом и звериной злобой в глазах. Он был великолепен. Никто на его месте не мог бы столь блестяще владеть голосовыми связками, одновременно проявляя так наглядно дикие инстинкты убийцы.

Такой человек вполне способен посылать женские пальцы по почте шефу полиции. Он способен заставить женщину сделать татуировку на безымянном пальце. Он способен проводить ложные операции. Он способен на все.

Осознав, что нахожусь всего в пятидесяти сантиметрах от Хенли, я почувствовал неприятное покалывание в левой почке. Не собирается ли он всадить мне в почки скальпель? Впрочем, доктор наверняка знает и более уязвимое место. Он, кроме всего прочего, мог захватить мою шею мускулистой левой рукой, которая была раза в два толще моей, а правой преспокойно отобрать у меня пистолет.

Впрочем, это было бы неразумно с его стороны, - во всяком случае, не сейчас. У меня не было улик против него, и он это знал. Однако подмеченный мной контраст между его голосом и выражением лица заставил меня быть предельно осторожным.

Я слегка отодвинулся в сторону, готовый отразить нападение.

Ничего не случилось.

- Какие красивые цветы! - сказал я.

- Тигровые лилии.

- Они долго стоят?

- Не особенно. Я меняю их каждые два дня.

- Я бы тоже купил таких. Они дорогие?

- Не слишком - для этого района. Если вы их купите, поставьте в медную вазу. Они прекрасно сочетаются с красноватым цветом меди.

Мы мирно беседовали об искусстве декора, сильно смахивая на двух гомиков, я даже, грешным делом, начал подозревать его в определенных намерениях по отношению к моей особе.

- Спасибо за совет.

- Могу еще чем-нибудь быть полезен?

Да, ты можешь сказать, где прячешь доктора Лайонс, подонок.

- Нет, пока все.

Заставить его нервничать. Обескуражить. Может быть, тогда он чем-нибудь выдаст себя. Показать, что я достаточно осведомлен. Такой метод хорош с людьми, чей интеллектуальный рейтинг колеблется от 65 до 115. Но проблема в том, что рейтинг этого парня достигает, видимо, 190.

Я вошел в лифт.

- До свидания, - сказал я портье.

Он повторил мои слова, прибавив «мистер». Когда-нибудь, может быть, он будет вежлив и с людьми, у которых не окажется полицейского значка.

Минут двадцать пять я бродил по кварталу. Зашел во все цветочные лавки. Их было девять, ни в одной из них никогда не продавали и не собирались продавать тигровые лилии.

- Почему? - спросил я у последнего торговца.

- Почему? Потому что на них нет спроса, вот почему.

- А жаль, такой красивый цветок.

- Да уж. Мне они тоже нравятся, даже больше, чем орхидеи. Но они растут повсюду на северо-востоке. А то, что растет просто так на лужайках возле домов, не покупают. Как на Амазонке - там не покупают орхидеи.

Вот и тема для размышлений. Я занялся этой проблемой, направляясь к ночному бару, где между Лайонс и Хенли произошла ссора.

XXII

Я медленно прошелся перед заведением «У Бруно». Большинство жителей Манхэттена не имеют никакого представления об окраинных ночных барах. Они считают их убогими, грязными, с примитивным ревю и пианистами пятой категории. Но такие характеристики не имели отношения к «Бруно».

Обширная автостоянка. На въезде маленькая будка для дежурного с висящей на ней табличкой, уведомляющей о необходимости обратиться к служащему, ответственному за парковку автомобилей. И не мудрено, при наплыве посетителей машины стоят вплотную.

Я обошел вокруг ближайших домов - старая привычка. Я всегда как следует исследую фасад, фланги и тылы любого места, откуда мне или кому-то другому, может быть, придется уносить ноги. Когда возникает необходимость брать ноги в руки, уже некогда заниматься изучением топографии.

Задняя дверь была открыта. Я заглянул в кухню: белые стены, покрытый кафелем пол с двумя сточными отверстиями, повара в безукоризненно белых фирменных куртках. Здесь можно было пообедать без всякого риска. Я вернулся к стоянке, и служащий предложил припарковать мою машину. Я было полез в карман за бумажником, чтобы наградить его долларом. Эта привычка осталась с того времени, когда мне приходилось работать нелегально, не привлекая к себе внимания. Но на этот раз я расследовал преступление, не велика беда, если он узнает, что я полицейский. Доллар-то пришлось бы платить из своего кармана. Бумажник остался спокойно лежать на своем месте.

Улыбка паренька погасла остывающим угольком. Я показал свой значок. Между нами сразу возник непреодолимый барьер.

- Полиция, - сказал я. - Поставьте мою машину так, чтобы я смог побыстрее выехать.

- Чем быстрее, тем лучше, - пробормотал он, садясь за руль.

- Я что-то не расслышал…

- Да, конечно, в первый ряд.

Войдя в бар, я обратил внимание на драпировку из красного бархата, подвешенную между двумя сверкающими медными стойками, на метрдотеля весьма благородной наружности и на прислугу в гардеробе - пышногрудую женщину, одетую в бледно-голубое облегающее шелковое платье с глубоким вырезом.

Метрдотель стоял за стойкой, на которой лежал впечатляющих размеров журнал в красном кожаном переплете. Этот солидный человек напоминал хорошо выдрессированного голодного льва, ожидающего часа кормежки. Пока я приближался к нему, он ввел все мои данные: одежду, выражение лица, походку - в свой природный компьютер, которым обладает каждый метрдотель, желающий соответствовать этому званию. Результаты, кажется, были не блестящими. Спрятанная под стойкой лампа рассеянным светом освещала журнал. Он спросил, заказывал ли я столик. В зале было сколько угодно свободных столиков. Нет, ответил я, не заказывал.

На лице его отразилось сомнение, и он задумчиво пощелкал карандашом по зубам. Именно в этот момент представитель высших классов вложил бы в его ладонь пятидолларовую купюру. Но так как я не принадлежал к высшим классам, движения по направлению к бумажнику не последовало.

- Хммм, - пробормотал он, открыв журнал заказов, нахмурил брови, покачал головой и вновь его закрыл. - Хммм…

У него был едва уловимый акцент, природу которого я никак не мог понять, но довольно изысканный.

- Что, нет мест? - спросил я.

- У нас необходимо делать предварительный заказ, сэр, - сказал он.

Глаза его были нацелены на люстру. Ему, вероятно, было тяжело смотреть на таких оборванцев, как я.

Я взял журнал и раскрыл его, прежде чем он смог мне помешать. На этот вечер было заказано всего два столика, да и то на более позднее время.

- Этот журнал не предназначен для клиентов.

- Тысяча извинений, но мне нужен столик.

Он все же решился:

- Пожалуйста, сюда, сэр.

По тону, каким он произнес слово «сэр», можно было подумать, что он обозвал меня подонком.

Метрдотель направился к маленькому столику у входа на кухню. Таким было мое наказание.

Я выбрал столик посередине зала. За соседним сидела девушка. Она-то и была причиной моего выбора. Усевшись, я обнаружил, что девушка, безусловно, не одна; она поджидала отлучившегося кавалера.

Метрдотель наконец заметил, что я отстал. Он направился ко мне - глаза его полыхали недобрым синим пламенем.

Он заявил, что столик зарезервирован. Я ответил, что хочу только съесть гамбургер и уйти. Метрдотель повысил голос, постепенно нас окружили официанты - на случай скандала.

Вдруг за моей спиной раздался властный голос:

- Что здесь происходит?

- Господин Бруно, этот господин не зарезервировал столик. Я проводил его…

Господин Бруно на самом деле не был господином Бруно. Это был Винсент Сальваджио, проживавший на 114-й улице. Мафия. Четыре года назад я арестовал его за хранение героина, предназначавшегося для продажи, ношение оружия без разрешения и разбойное нападение. Когда он пытался овладеть своей пушкой, я бросился на него и раздробил его правую руку о стену. Нападение произошло в тот момент, когда он ударил меня в живот, но у меня хватило сноровки зацепить его за щиколотку и бросить на землю. При падении он ударился головой об асфальт и потерял сознание. Его адвокат был великолепен, судья благосклонен, а заместителем окружного прокурора оказался выпускник университета. Сальваджио тогда выкрутился.

- Мистер Санчес! Вы можете сесть за любой столик. Если мистер Санчес еще когда-нибудь к нам заглянет, вы должны обслужить его по высшему разряду! По высшему! А счет пришлете мне. Согласны, мистер Санчес?

Девушка за соседним столиком, казалось, была очарована этой сценой. У нее была красивая грудь, и она мне улыбалась. Вообще, у меня слабость к рыжеволосым женщинам. Как, впрочем, и к брюнеткам, и к блондинкам. Однако все мои надежды на успех рассеялись утренней дымкой, когда к столику вернулся ее кавалер.

- Как дела, Винни? - спросил я.

- Мистер Санчес, прошу вас звать меня Бруно. Это мое имя здесь. Прошу вас оказать мне эту услугу.

Я ничего не имел против:

- Как дела, Бруно?

- Прекрасно, очень хорошо. Я завязал с прошлым. Конец наркотикам. Я управляю этим заведением на вполне законных основаниях. Гарсон!

Официант примчался в мгновение ока. Я заказал филе с кровью, жареный картофель и салат.

- Что вас привело в этот район? - спросил Бруно, пытаясь сохранить безразличный тон.

- Я веду следствие. Черт возьми, Бруно, успокойтесь! Речь вовсе не идет о наркотиках. Я здесь по делу, но я не знал, что это ваше заведение. Так что перестаньте нервничать.

Он, конечно, не поверил ни единому моему слову. Я объяснил, что пришел навести справки о ссоре, происшедшей здесь несколько месяцев назад между мужчиной и женщиной. Не знает ли он что-нибудь об этом?

- Я? Ничего. Но можно спросить у Луиджи. Луиджи!

Подошел метрдотель.

- Он настоящий герцог, - заявил Бруно не без гордости. - Его предки владели замком в Тоскане. Представляете?! И вот я, бедный крестьянин из Катаньи, командую итальянским герцогом! Да, вот это страна! Я просто балдею, когда называю его по имени. Но ему самому так хочется. Луиджи, мистер Санчес хотел бы задать вам два-три вопроса.

- С удовольствием.

Луиджи пристально разглядывал вторую пуговицу моего пиджака. Я тоже посмотрел на нее - пуговица болталась на одной ниточке.

- Как только пожелаете, Луиджи, - сказал я.

Моя реплика не понравилась Бруно. Он был шокирован.

- Послушайте, мистер Санчес, - зашептал он мне на ухо, - ведь это же настоящий герцог!

Если бы он знал, что совсем недавно я имел дело с герцогиней!

- Луиджи, - начал я вежливо, - несколько месяцев назад один мужчина и одна женщина повздорили здесь у вас. Он красивый, крепкого телосложения, лет сорока, седеющие волосы ежиком, хирург из «Грир дженерал». Она тоже доктор, около тридцати пяти лет, не особенно симпатичная. Тоже из «Грир дженерал». О чем они говорили?

Луиджи внимательно изучал мои ногти. Я подрезал их обычными ножницами и никогда не делал маникюра. Но чистил довольно часто. Не очень ухоженные ногти, должно быть, вызывали у него тошноту.

- Кто вы? - спросил он.

Бруно закрыл глаза. Я показал метрдотелю свой значок. Это его не впечатлило.

- Луиджи! - занервничал Бруно.

- Нет, - ответил Луиджи, - я ничего не помню.

- Ничего?

- Ничего.

- Они пришли сюда вместе, - сказал я, - а потом поссорились.

- Нет, я ничего не могу припомнить.

- Может быть, вспомнит кто-нибудь из официантов?

- Нет, боюсь, что нет.

- Чтобы быть уверенным, надо спросить их.

Естественно, Луиджи лгал. Любой метрдотель всегда знает обо всех скандалах, заканчивающихся потасовкой. Такие вещи не скроешь.

- Господин Бруно, - сказал Луиджи.

- Да?

- Обязан ли я отвечать на эти вопросы?

Бруно повернулся ко мне. Он был в затруднительном положении.

- Ну что вы, конечно, нет, - ответил я. - Я мог бы, впрочем, вызвать вас на допрос, но это потребует столько времени - ужасно много всяких формальностей. Вам придется ехать в Манхэттен. А уж там вы будете лгать или говорить правду. Затем мне придется допросить всех официантов и других служащих, но в конце концов я все же узнаю, что здесь произошло. Так вот, эта беседа могла бы избавить всех от лишних забот и нудной поездки в Манхэттен.

Я произнес эту маленькую речь с чрезвычайной вежливостью и дружелюбием, хотя мне до безумия хотелось двинуть ему ногой кое-куда. Проявляя дружелюбие к аристократии, вы совершаете большую ошибку. Они сразу начинают подозревать вас в слабости и в том, что вы испытываете величайшее уважение к тем, кто избран Богом для управления людьми и до сих пор управлял бы нами, если бы не безобидные исторические инциденты, которые называют революциями.

- Что ж, - сказал Луиджи, - почему бы не заняться всеми этими формальностями? Я с удовольствием после допроса похожу по магазинам.

Он надеялся довести меня до белого каления. Но я ограничился вежливым вопросом:

- По магазинам братьев Брукс?

Он кивнул.

- Знаете, Луиджи, - сказал я, - мне кажется, что Кляйн подошел бы вам больше.

У него напрочь отсутствовало чувство юмора, а у меня не было больше времени для развлечений. Я вытащил свою записную книжку и встал.

- Спасибо, Луиджи, - сказал я.

Я попросил у Бруно линейку, которую он и вытащил с беспокойным видом из стола кассира. Я отправился на кухню и принялся измерять расстояние от задней двери до плиты, диаметр урн и расстояние, на котором они находились от холодильника. Все данные я аккуратно записывал. Пришлось измерить и ширину проходов между кухонными столами и расстояние между огнетушителями.

Если бы кто-нибудь удосужился проверить соблюдение всех правил гигиены и противопожарной безопасности, установленных в городе Нью-Йорке, то пришлось бы закрыть девяносто процентов ресторанов.

- Сколько у вас урн?

- Все здесь, пять штук, - ответил Бруно, пребывавший на грани отчаяния.

- Пять?

Я нахмурился и черкнул несколько слов в записной книжке. Обмерил вытяжку, подвешенную над плитой. Бруно начало трясти. Я, конечно, не имел никакого представления обо всех этих правилах, но любого владельца ресторана можно довести до нервного потрясения, производя замеры и с серьезным видом записывая цифры в блокнот.

- Бруно?

- Да, мистер Санчес?

- Я уже обнаружил четыре серьезных нарушения. Я прекрасно понимаю, что вы управляете вполне солидным заведением, и было бы жаль, если бы его пришлось закрыть.

- Мистер Санчес…

Я поднял руку, требуя внимания:

- Я могу вызвать инспектора по гигиене, который приедет сюда через три четверти часа. Еще меньше времени мне потребуется, чтобы пригласить пожарного инспектора. И мы будем вынуждены закрыть ваш ресторан по причине повышенной пожароопасности и невыполнения требований гигиены. Вы понимаете это?

Судя по выражению лица, он это понимал. Хорошо, что он оставил свою прежнюю профессию. В данной ситуации, когда у него была причина возненавидеть меня, я бы не хотел повстречаться с ним в каком-нибудь темном переулке.

- Да, я понимаю, что вы можете заставить меня прикрыть лавочку, но Луиджи настоящий…

- Знаю, но я тоже настоящий детектив. И мне не доставит никакого удовольствия будить его завтра в одиннадцать часов и прямо в шелковой пижаме, тепленького…

Бруно улыбнулся:

- Откуда вы знаете, что у него есть шелковая пижама?

- Все герцоги носят шелковые пижамы. Так вот, когда я доставлю его в комиссариат, я вынужден буду обойтись с ним довольно грубо. Это ему не понравится. А вы можете облегчить ему жизнь. Сейчас я вернусь в зал и примусь за свой великолепный бифштекс, а вы пока поразмышляйте над моим предложением.

Я вернулся к своему столику. Классный пианист наигрывал мелодию Гершвина. Бифштекс был сантиметров шесть толщиной и такой нежный, что его можно было есть ложкой. У Бруно было шикарное заведение, и мне стало стыдно, что я так беспардонно облазил всю кухню с линейкой и запудрил ему мозги всякими небылицами.

Девица за соседним столиком продолжала строить мне глазки, когда ее кавалер отворачивался. Надо сказать, у нее была чудная фигурка, и, если бы не работа, я бы подарил доллар бабульке, дежурившей в дамской комнате, чтобы она ей передала от меня послание.

Я расправился уже с половиной бифштекса, когда к столику подошел Луиджи.

На его щеках горело по маленькому красному фонарику.

- Садитесь.

- Спасибо, предпочитаю стоять, - ответил он, глядя поверх моей головы.

Я пожал плечами. Он был из тех, кто плохо усваивает уроки.

- Они заходили сюда один-два раза в неделю. Она цеплялась за него обеими руками, а он снисходительно позволял ей это. Безумно влюбленная женщина. Это было заметно, весь ее вид говорил об этом. Мы хорошо помним эту парочку, потому что они всегда оставляли слишком скромныечаевые, как большинство богатых людей, считающих, что деньги не растут на деревьях. Она иногда просила его оставить больше, много говорила, не сводила с него глаз. А он на нее не обращал внимания, зевал, разглядывал других женщин. Он смертельно скучал, не слушал ее. Что касается меня, когда женщина мне надоедает, я бросаю ее, пфф-ф-т - все кончено! Но у них это тянулось до того скандала прошлой осенью.

О чем мне и рассказал Моррисон.

- Она обвинила его в том, что он встречается с другими женщинами. Он не отрицал. Она была под хмельком. Начала кричать на него. Это было похоже на истерику. Тогда он дал ей пощечину. Она так и застыла с ошалелым видом. Он встал и вышел. Через пару минут она, ни слова не говоря, последовала за ним. Их не было видно в течение всей зимы. И вот, кажется в марте, они вновь появились. Заходили два-три раза в месяц. Все было по-прежнему. Только у нее появилось кольцо - на правой руке.

- Вы уверены, что на правой?

- Да. Абсолютно уверен. Метрдотели замечают такие вещи. Это наша работа. Как и детективов, нас интересует все, что в цивилизованных странах называют личными делами.

Я пропустил его намек мимо ушей. Бруно, должно быть, здорово намылил ему шею во время их беседы на кухне.

- Это было любопытно, - продолжал он. - Не то, что она носила кольцо на правой руке, а то, что она вообще его носила. Они не были похожи на супружескую пару. Некоторое время они не заглядывали к нам. И вот, дней десять назад, вновь появились. Но теперь кольцо у нее было уже на левой руке, и очень широкое. - Это утверждение не вызывало у меня сомнений. - Я подумал, что какой-нибудь мужчина пытался с ней флиртовать и она хотела дать ему понять, что не свободна. Но это только мои предположения.

- Это все? - спросил я вежливо, не надеясь услышать ничего нового. Он подтвердил все, о чем рассказал Моррисон.

- Да. Была еще одна ссора.

- Еще одна? - Моррисон, должно быть, ничего не знал об этом. Ресторан Бруно, видимо, располагал к скандалам. Во всяком случае, этих двух хирургов. - Из-за чего же они повздорили на этот раз?

- Она хотела пойти с ним на яхте. Он сказал, что ему надоело плавать, надоела яхта, надоел жулик с верфи, надоел госпиталь, страна и она тоже надоела.

- Как вам удалось услышать все это?

- Прежде всего, я расспросил официанта. Кроме того, я и сам немало услышал, мой столик находится как раз через два столика от их любимого места. И потом, так как он довольно много выпил, он говорил громко, хотя, должно быть, думал, что шепчет. Мне продолжать?

- Да.

- Он заявил, что собирается продать яхту. Она спросила, что они будут делать летом без яхты. Он ответил, что ему наплевать, прошу прощенья, на то, что собирается делать она, но он сам снял виллу, на которую - он это подчеркнул она не приглашалась.

- Он сказал где?

- Вот тогда она встала и бросила ему в лицо свой стакан.

- И что потом?

- Если бы они были одни, я думаю, он бы ее убил. Я видел его лицо.

Я был весь внимание.

- Когда она метнула в него стакан, он держал в руке вилку, и рука эта, вооруженная вилкой, стала подниматься. Я подумал, что он всадит ей эту вилку в лоб. Но он сдержался. Рука его дрожала.

- И что же?

- Он вытащил из бумажника двадцатидолларовую купюру - счет составлял долларов четырнадцать - и ушел, не дожидаясь сдачи. Это были его самые щедрые чаевые. Потому-то все так хорошо запомнили случившееся. Она теребила скатерть, пока официант убирал со стола. Ее было жаль. Она заказала кофе и выпила его, у нее была своя гордость. Она даже подобрала осколок стекла, не замеченный официантом. Положила его на столик и ушла. С тех пор я их больше не видел.

- Вы видели выражение ее лица?

- Да. Когда она запустила ему в голову стаканом, я подумал, что она дошла до последнего предела, а женщина, доведенная до такого состояния, может стать опасной. Она же женщина умная. И я почему-то начал побаиваться за него. Я был уверен, что она отомстит, и отомстит жестоко.

Луиджи решил преподать мне урок о женщинах. Он заявил, что все женщины крепки задним умом и что мужчины должны исходить из этого факта.

Я поблагодарил его за информацию.

Когда я вышел на улицу, ко мне приблизилась женщина.

- Добрый вечер, - сказала она. - Вы мне нравитесь. - Это была девушка из-за соседнего столика. - Мой приятель пошел за машиной, - проговорила она быстро, - Я ему скажу, что у меня болит голова, и он уедет. А вы приходите ко мне через полчаса. Послушаем пластинки и поболтаем.

- Отличная мысль.

Я почувствовал, что она вкладывает в мою ладонь листок бумаги. Не успел я сунуть его в карман, как подъехала машина. Незнакомка села в нее, что-то затараторила своему приятелю и приложила ладонь ко лбу.

В записке было следующее: «За, 1617, Мейсон». Очень удобно - десять кварталов отсюда и три от «Грир дженерал». И до девяти часов утра никаких забот. И не надо звонить в агентство по недвижимости и найму и узнавать о съемщиках домов на лето. Эта дама подвернулась очень кстати. Я уже предвкушал визит к ней и тщетно пытался представить ее фигурку в обнаженном виде.

Я сильно нуждался в занятиях в целях повышения своей квалификации.

Моя машина стояла в первом ряду. Проходя мимо будки, я кивнул сидящему в ней с прижатым к уху транзистором пареньку. Звуки, вырывавшиеся из приемника, кому угодно могли бы порвать барабанные перепонки. Но для молодых людей такого типа чем больше децибел, тем лучше. Задрав голову, он рассматривал потолок.

Мой «олдс» отказался заводиться. Бензина было достаточно, аккумулятор заряжен. Я открыл капот - со всех свечей были сорваны провода. А откуда мне знать правильный порядок подключения?

Пришлось подключить наугад. Эффект был ужасен. Я поплелся к будке. Паренек вышел мне навстречу.

- С моей машиной произошла странная вещь, - сказал я.

- Да? А что? - заинтересовался он.

- Все провода торчат наружу из-под капота.

- Да ну? - удивился он.

- Как гусеницы по весне.

- Ну и ну!

Удивление его было слишком искренним. Если бы он умел талантливо изображать чувства - пустой, растерянный взгляд, приоткрытый рот, - то не болтался бы на автостоянке с транзистором у уха. Он работал бы в какой-нибудь школе драматического искусства, где перевоплощался бы в лилию или банный коврик.

Луиджи или Бруно? Неужели настоящий герцог, чьи предки скакали на конях и поражали кинжалом дерзких холопов, способен на это? А почему бы и нет? Борджиа, например, развлекались тем, что травили всех своих знакомых подряд, и вовсе не чувствовали за собой вины.

А вот Бруно я не мог представить занимающимся мелочным вредительством, ущерб от которого так легко возместить. Уж он бы скорее подпилил стойку рулевого управления, чтобы она обломилась на каком-нибудь крутом вираже. Такая месть была как раз во вкусе Бруно. И после этого он бы преспокойно уснул, с удовольствием проигрывая в голове эту жуткую аварию. Оборванные провода не в стиле Бруно.

Не вернуться ли мне в ресторан и не учинить ли безжалостный допрос всем подозреваемым? Маленький успех поднял бы мой тоскующих дух. Луиджи будет отрицать. Бруно тоже. О, эти паршивые провода! Человек, хоть немного смыслящий в технике, справился бы с этим за пять минут.

Ладно, черт побери, завтра утром я попрошу механика все исправить, а счет пошлю Бруно. Тем более что он несет ответственность за автомобили клиентов, припаркованные на стоянке.

Я попробовал завести двигатель - как будто непоседливый ребенок забарабанил палкой по штакетнику.

Я свистнул проходившему мимо свободному такси, сунул доллар парнишке, чтобы получить право на его улыбку, и залез в машину. Утро вечера мудренее.

И потом, мне ужасно понравилось, как загадочная незнакомка царапнула своим коготком мою ладошку, когда передавала записку.

Когда мы ехали по сумеречным улочкам, я вдруг вспомнил о герцогине, чего мне как раз и не хотелось. Она ворвалась в мои мысли, не спросив разрешения. Как всегда.

XXIII

Как только я позвонил в квартиру З-А, дверь сразу открылась. Должно быть, она держала палец на кнопке. Однако ей некуда было торопиться. Поднимаясь по лестнице, я пытался вспомнить, сколько времени я воздерживался от танцев под одеялом. Три недели. Слишком долго.

Я только что проглотил огромный бифштекс, так что был в отличной форме.

Я надавил на кнопку звонка. По квартире пошел тарарам. Можно было подумать, что к двери подвешена музыкальная шкатулка. Она открыла на последней ноте, как будто специально дожидалась конца мелодии. Это была женщина спокойная и хладнокровная - как раз то, что мне нравится. Полная противоположность герцогине. Ни тебе скандалов, ни хлопающих дверей, ни оскорблений.

На незнакомке был бледно-зеленый балахон - под цвет ее изумрудных глаз. Края одежды волочились по полу. Я заметил ступни голых ног с окрашенными в зеленый же цвет ногтями.

Она медленно подошла ко мне. Ее макушка оказалась прямо перед моим носом. Я глубоко вдохнул приятный аромат ее духов и еще какой-то устойчивый запах. Где я встречал этот запах? Она стояла слишком близко, и мне никак не удавалось сконцентрироваться на этой загадке. Я занялся зеленым балахоном.

Казалось, на нем было не меньше четырехсот пуговиц. Они начинались от самого пола, поднимались вдоль ног, бедер, делили на две равные части живот, струились между грудей и заканчивались на шее. В результате своих исследований я выяснил, что пятнадцать верхних пуговиц расстегнуты, что позволяло мне созерцать небольшой отрезок ложбинки, разделявшей ее груди. Потрясающее зрелище.

Меня обрадовало отсутствие на ее одежде молнии - можно было провести упоительнейших полчаса, расстегивая все эти пуговицы. Сначала расстегиваем верхнюю пуговицу. Затем переходим сразу к нижней. Возвращаемся наверх и вновь опускаемся вниз. А можно еще одну наверху и две снизу. Существует неограниченное количество комбинаций. Увлекательная задача для любого математика.

- Какое симпатичное платье! - восхитился я.

- Из Марокко. Только потрогайте материал!

Она захватила мою руку, ловко избежав прикосновения к грязной повязке, подняла ее ладонью книзу и прижала к своей левой груди. Под легким шелком ничего не было, а когда моя рука соприкоснулась с грудью, она специально чуть сдвинула мою кисть вверх, отчего мягкая округлая масса встрепенулась под материей. Я выдернул у нее свою руку и повернул кисть. Такую приятную тяжесть нужно ощущать ладонью, а не тыльной стороной.

Однако, когда я уже собирался овладеть этой спелой дыней, увенчанной маленькой твердой ягодкой, она на шаг отступила, оставив мою руку протянутой в пустоту, будто я собирался узнать, не идет ли дождь. Мерзавка.

- Кажется, это шелк, - сказал я.

- Не хотите ли выпить?

- С удовольствием.

Да, у нее была холодная голова! Может быть, даже слишком холодная. Что ж, чем труднее, тем лучше, сказал я себе. Мне нравится преодолевать трудности. И потом, я был совершенно свободен до девяти часов завтрашнего утра.

Она жила в классической двухкомнатной квартирке, в каких обычно проживают незамужние работающие женщины в ожидании брака. Никакой оригинальности, никакого уюта. Почти как тюремная камера. В такой банальной обстановке, с вечной репродукцией Ван Гога, светлым дубовым буфетом и кушеткой, фантазия разыгрывается вовсю.

Она пересекла комнату и вдруг резко обернулась. Балахон слегка разошелся, открыв на мгновение щиколотки, и вновь закрыл ее зеленые ногти. Мне нравится, когда женское тело полностью укрыто одеждой. Вполне достаточно щиколоток - это возбуждает больше, чем все мини-юбки на свете. Забавно, должно быть, было жить в 1900-м году: увидев лишь пятку женщины, приподнявшей платье при посадке в трамвай, мужчина вспоминал о своей удаче весь день.

Я понял, что моя новая подружка ох какая тонкая штучка.

- Бурбон, скотч, ирландское виски? - декламировала она.

- Ирландское.

В тайниках моего сознания вдруг вспыхнула красная лампочка. Я давно научился распознавать эти дружеские сигналы, которые время от времени посылала моя память. Что-то было неладно. Но что? Может быть, подумалось мне, у меня был неудачный опыт с хладнокровной зеленоглазой женщиной? Может быть, этот красный свет предупреждал об опасности? Я быстро ввел в свою память данные обо всех женщинах с зелеными глазами, которых когда-либо знал. Изучил результаты. Зеленоглазые были. С холодной головой тоже были. А вот с холодными глазами - нет. Странный запах? Тоже ничего.

Она положила в стакан несколько кубиков льда. Порция виски была такой, что в один вечер разорила бы любой бар. Красный огонек продолжал мигать. Вдруг у меня возникла идея, и красный свет тут же превратился в зеленый.

- У вас очень милая квартирка, - одобрил я. - Мне нравится, как вы ее обставили. - Она оценила мою лесть. - Сколько здесь комнат?

- Две с половиной.

Я решил побродить по квартире. Заглянул в спальню. Кровать мне показалась вполне на уровне. Зашел в ванную, осмотрел кухню. Девушка осталась в гостиной. Она выбирала пластинку. Я обследовал кухонные шкафы, полки, холодильник. Газировка, джинджер. Тоника не было. Я вернулся в гостиную и весело сказал:

- Немного крепковато для меня. У вас нечем разбавить?

- Газировка и джинджер. Что предпочитаете?

- Больше всего я люблю тоник. У вас нет?

- Ирландское виски с тоником?

- Это может показаться гадостью, но на самом деле это великолепно. Вы никогда не пробовали?

- Фу!

Я полностью разделял ее мнение.

- Так у вас его нет? - спросил я разочарованно.

- Кончился.

Я поставил свой стакан.

- Но я не могу без него, - сказал я. - Я, конечно, понимаю, что веду себя как беременная женщина, которая просит свежей клубники зимой, но ничего не могу поделать. Где здесь ближайший магазин?

- Здесь есть лавочка, которая открыта всю ночь. Через три дома отсюда.

- Я мигом, - сказал я.

Она смотрела на меня, как смотрят на тихих сумасшедших. И ее не в чем было упрекнуть.

Я спустился на лифте и отыскал табличку с именем квартиросъемщика. Андерсон. Это ничего не давало. Пришлось разбить мою красную лампочку и свалить осколки в темном углу. Интуиция - это хорошо, но улики гораздо лучше.

Значит, напрасно я прошагал шесть кварталов. К тому же в этой лавке обирали покупателей, продавая товары в ночное время на три цента дороже, чем в любом другом магазине. Большие круглые зеркала вращались на потолке в четырех разных местах, отпугивая жуликов. Однако каждый настоящий американец должен был бы стать жуликом, чтобы вернуть свои денежки.

Я вернулся к своей приятельнице. Играла музыка. Она смешала тоник с виски, добавила три кубика льда и протянула мне стакан:

- Вы сами этого хотели!

Я отпил из стакана и изобразил на лице глубокое удовлетворение. Она оказалась права: это была самая отвратительная смесь из всех, что мне когда-либо приходилось глотать. Впрочем, пойло из виноградного сока и плохого джина, которое я попробовал однажды в семнадцать лет, было еще хуже. Тогда меня тошнило три дня подряд.

Усевшись, она спросила, как меня зовут. Я сказал. Это привело ее в восторг, и она заявила, что моя жизнь, должно быть, увлекательна и полна приключений. Я полностью с ней согласился.

- Мне нравятся мужчины, которые любят свою работу, - сказала она.

Я спросил, как ее зовут. Люси Грин. Разведена, живет на алименты и путешествует. Иногда от скуки устраивается на полставки на какую-нибудь работу. Например, работала приемщицей в картинной галерее, распорядительницей в хорошем ресторане.

Мой стакан опустел. Хозяйка незамедлительно предложила мне второй. Желудок начинал потихоньку бунтовать. Пришлось цыкнуть на него, и он забился в угол, откуда чуть слышно стонал и причитал.

Она села напротив и поинтересовалась, не занят ли я каким-либо захватывающим делом, на что я ответил, что не хотел бы вспоминать о делах до утра.

- А что же будет утром?

Чем больше я буду говорить, тем меньше мне придется пить и тем меньше я буду думать о тонике и ирландском виски, которые, развязав жестокую войну между собой, атаковали стенки моего бедного желудка. Я отставил свой стакан в сторону и сказал, что в девять утра усядусь перед горой телефонных справочников и начну разыскивать по телефону агента по продаже недвижимости, который снял на лето дом для моего подозреваемого.

Она вздрогнула:

- Это очень увлекательно!

Она закинула ногу на ногу, что заставило шелк еще больше обтянуть ее бедра, и принялась медленно покачивать ногой. Наклонилась вперед, положила локти на колено, позволяя мне в полной мере оценить ее формы; теперь передо мной открывалось уже десять сантиметров декольте.

Ее поведение выглядело слегка наигранным. Все было слишком хорошо подготовлено.

Зазвонил телефон. Подружка хотела бы занять у нее дорожный утюг. Затем была затронута тема новых платьев. Потом - куда поехать в отпуск: в Пуэрто-Рико или на Ямайку?

Я встал и принялся бродить по комнате, дожидаясь, пока они закончат болтовню. Подошел к миниатюрной этажерке: подшивка «Ридерз дайджест», «Альманах», «Долина кукол», Ежегодный справочник колледжа. Интересно, какая она была, когда получала свой диплом? Я посмотрел на букву «А». Здесь не было Андерсон. Должно быть, фамилия мужа. Я поискал Грин. Ее тоже не было. Я лениво листал страницы и вдруг увидел ее фотографию. Симпатичная, хрупкая и ранимая. Такая, казалось, готова поверить любому слову. В общем, недотепа. И ни капли цинизма. Под фотографией оказалось двустишие:

Нам бремя жизни спины гнет,

Но Форсайт движется вперед.

А в рубрике «Планы на будущее» было: школа медсестер и замужество.

Я медленно положил справочник на место. Она ничего не заметила, продолжая болтать по телефону. Теперь обсуждалась проблема ручной клади. Взяв со столика журнал «Вог», я притворился, что читаю. Итак, моя внутренняя система безопасности все-таки в прекрасном состоянии. Пришлось перед ней извиниться. Ведь меня предупреждали, что я уже где-то видел эти глаза. Например, в операционной, когда они пристально наблюдали за мной поверх маски во время разговора с Моррисоном.

Она заметила меня у Бруно и, может быть, даже услышала часть моего разговора с метрдотелем. Потом притворилась больной и передала мне записку. Легкий незнакомый запах - ведь это запах больницы! Он остался у нее в волосах, потому что, вероятно, она не мыла в этот вечер голову.

Вероятно, у нее была связь с доктором Хенли. А может быть, она даже влюблена в него. Припомнилось молодое лицо с фотографии, полное страсти и наивности. Конечно, она уже не была наивной девочкой, но безусловно осталась способной на любовь.

Несомненно, она знала, что он задумал и где находится. Я даже допустил, что она играет определенную роль в его планах на будущее. Я встречал менее красивых женщин, которых преступники повсюду таскали за собой, и даже хранили им верность.

Щебетание по телефону продолжалось.

Я встал:

- Сейчас вернусь.

Она прикрыла трубку рукой.

- Уже заканчиваю, - сказала она. - Там есть голубое полотенце.

Я зашел за угол и скрылся из ее поля зрения. Войдя в ванную, открыл кран, вышел и плотно прикрыл за собой дверь. Прислушался. Она предупреждала свою подружку об опасности первого загара и советовала, какие кремы лучше всего применять.

Тут же была спальня. Я проскользнул туда и быстро открыл шкаф. Там покоились три совершенно новых набитых вещами чемодана. Висело несколько платьев, однако, довольно поношенных, из тех, которые предпочитают бросить, а не брать с собой в дальний путь. Я выдвинул ящики комода - ничего особенного: старые свитера, вытертые простыни и полотенца.

В углу второго ящика под стопкой наволочек лежал авиабилет «Эр Франс» до Парижа и далее самолетом «Сабены» до Леопольдвиля. Отлет в 830 завтрашнего утра из аэропорта Кеннеди. Я восстановил все, как было до моего вторжения, и вернулся в ванную. Моя хозяюшка все еще сидела у телефона. Впервые в жизни я по достоинству оценил женский телефонный разговор. Завернув кран, я крикнул:

- Нет ли у вас запасной зубной щетки?

- В аптечке, наверху.

Щетка была совершенно новой, в пластиковом футляре. Я чистил зубы и размышлял. Рано или поздно она должна позвонить Хенли, чтобы предупредить его об опасности. Но для этого нужно тем или иным путем избавиться от меня. Или дождаться, когда я усну. Конечно, она не прибегнет к последнему способу - слишком велика опасность, что я подслушаю разговор. Таким образом, она во что бы то ни стало постарается удалить меня из квартиры.

Мы были в равном положении. Моя задача не отличалась от ее. Мне нужно было избавиться от нее, чтобы тоже кое-куда позвонить. Я осмотрелся: ванна, раковина, унитаз. Ага. Это подойдет.

- Что это за звук? - спросила она, положив трубку.

Я тоже прислушался:

- Похоже на воду в туалете.

Поднявшись, я направился в ванную.

- Действительно, течет бачок.

Она глянула из-за моей спины.

- Я плохо в этом разбираюсь. Так что возлагаю эту ношу на ваши плечи. - Я оглянулся и увидел вспыхнувший в ее глазах злобный огонек. - Пока вы тут мастерите, я приготовлю вам что-нибудь выпить, - весело проговорил я, покидая ванную.

Я прекрасно понимал, что она меня, мягко говоря, недолюбливает. Из ванной послышался характерный звук: она сняла крышку бачка.

Сняв трубку, я попросил соединить меня со старшей телефонисткой. Назвав себя, я дал номер телефона моей хозяйки и попросил проконтролировать все ее звонки. Она ответила, что займется этим. Поблагодарив, я положил трубку. Прошло двадцать секунд.

Полстакана виски благополучно исчезли в мойке. Я вернулся в ванную со стаканом в руке, делая вид, что потягиваю виски маленькими глоточками.

Все ее старания были тщетны.

- Видите это отверстие? - сказала она. - Через него вытекает вода, а вот эта штучка должна закрывать отверстие и останавливать воду. Но я никак не могу ее остановить! - Она опять глянула на меня с плохо скрытой злостью.

Я поставил стакан, нахмурил брови, взял согнутый мной рычажок и осмотрел его.

- Ага, - сказал я.

Выпрямив рычажок и поставив на место поплавок, я спустил воду. Система работала великолепно.

- Не могу понять, как это получилось, - сказала она. - Все было в порядке.

- Просто иногда не выдерживает металл.

- Вы очень способный человек, - проговорила она приближаясь.

Она явно хотела отблагодарить меня за ремонт и подумывала, не дать ли мне небольшое вознаграждение, прежде чем под тем или иным предлогом выставить из квартиры.

- Да, и не только в этой области, - ответил я.

Мы стояли совсем рядом. Я нагнулся и поцеловал ее в шею. Девушка вздрогнула. Ей предстояло решить маленькую проблему. Она должна была позвонить своему господину и предупредить его, что я близок к цели. Но я не уходил, и это все осложняло. Ведь я мог остаться на ночь. В этом случае ей пришлось бы, как говорят французы, иметь дело со своей совестью. Должна ли она рассказать об этом Хенли? Она хотела бы оставаться с ним до конца честной, потому что любила его. А если он придет в ярость? Нет, малышка Форсайт никогда не будет хорошей шпионкой.

Она порылась в карманах, пошла в гостиную, поискала на столах.

- Что вы там ищете? - спросил я.

Я ощущал себя суфлером, который подсказывает актеру-любителю реплики.

- О, черт! У меня не осталось сигарет!

Нет, она не актриса.

- Хотите, я схожу куплю? - предложил я. - Какие вы предпочитаете?

Она назвала марку.

- Больше ничего?

Она покачала головой.

- Вернусь через минуту, - сказал я. - Думайте обо мне.

- Пока вы ходите, я подберу несколько хороших пластинок.

- Что-нибудь возбуждающее, дорогая?

Приблизившись, мисс Форсайт прильнула ко мне, и ее язычок ловко проскользнул сквозь мои приоткрытые губы. Делая мне этот подарок, она праздновала свою маленькую победу, ведь я собирался оставить ее на некоторое время одну.

- Я буду ждать вас.

- Побыстрее выбирайте пластинки, - сказал я. - Я весь горю!

Она засмеялась и занялась своей коллекцией дисков. В прихожей я выдвинул ящик маленького столика, на котором она оставила шляпку и сумочку, - он был набит пачками сигарет.

Я закрыл за собой дверь. Все-таки жаль, что мне не удастся забраться к ней в постель, несмотря даже на ее неискренность.

Пройдя по коридору, я позвонил в четвертую дверь. Открыла прелестная старушка.

- Простите, - сказал я, - я ищу мисс Форсайт. Может быть, я ошибся домом?

- Нет, вы не ошиблись. Она живет в квартире три «а».

- Но там стоит фамилия Андерсон, - ответил я.

- Мисс Форсайт снимает квартиру у миссис Андерсон. Она просто не успела заменить фамилию. Очень спокойная девушка. Ненавижу шумных жильцов. Я переехала в этот дом, когда его только что построили, в сорок восьмом году! Уверяю вас, домовладелец прислушивается к моему мнению!

Она могла бы продолжать в таком духе целую вечность. Я вежливо прервал ее, поблагодарил и спустился вниз на лифте. Особенно торопиться было незачем. Я выкурил половину сигареты, стоя возле телефонной будки. Этого времени ей с лихвой должно хватить, чтобы дождаться, пока он подойдет к телефону из глубины густого сада, и сказать: «Милый, мне тебя так не хватает! До встречи в Леопольдвиле, где нас ждет счастливая жизнь».

Я выбросил окурок и позвонил на телефонную стан-

- У меня есть для вас информация, - сказала телефонистка.

- Слушаю вас.

- Абонент позвонила по номеру… - Она назвала номер.

- Где это?

- Нью-Хоуп, Пенсильвания.

Как раз напротив Нью-Джерси, на другом берегу реки и в ста десяти - ста двадцати километрах от Нью-Йорка.

- Не могли бы вы соединить меня с телефонисткой в Нью-Хоуп?

- Пожалуйста.

- Говорит инспектор Санчес, Нью-Йорк. Мне нужен адрес и имя абонента… - Я назвал номер.

Через минуту я получил ответ:

- Джордж Кларк, семьсот двадцать девять, Ривер-роуд.

Это, должно быть, был владелец дома. Хенли снял дом и пользовался телефоном Кларка.

- Спасибо. Дайте, пожалуйста, комиссариат.

- Сержант Брилл у телефона.

- Сержант, говорит инспектор Санчес из Нью-Йорка.

- Что я могу сделать для вас?

- Скажите поточнее, где находится дом семьсот двадцать девять по Ривер-роуд.

- Та-а-к… Вы знаете Нью-Хоуп?

- Боюсь, что нет.

- Хорошо. По мосту Ламбервиль вы попадаете в Нью-Джерси. Сразу за мостом свернете направо. Это и будет Ривер-роуд. Километров через пять дорога резко сворачивает влево. Ошибиться почти невозможно, там висит большое желтое табло. А вправо отходит узкая проселочная дорога, которая приведет вас к мосту через канал. За ним, примерно через сто пятьдесят метров, и будет вилла Кларка. Это единственный дом в том районе. Немного смахивает на полуостров.

- Спасибо, сержант.

- Чем еще можем вам помочь?

Они могли многое сделать. Например, окружить дом сотней парней, вооруженных гранатами со слезоточивым газом, да еще послать снайперов на случай, если Хенли вдруг начнет проявлять ко мне антипатию.

Но я знал, что вся полиция Нью-Хоупа состоит из трех-четырех парней, а мои подозрения основывались на весьма туманных предположениях, поэтому я решил рискнуть и поехать туда в одиночестве. Мне не очень-то хотелось выглядеть круглым идиотом, если доктора Лайонс там не окажется.

- Нет, мне просто нужна была информация.

- К вашим услугам, Нью-Йорк.

Я повесил трубку и вышел из кабины.

Первое, что я увидел на улице, - красный автомобиль, «мазерати»… Но кажется, в Нью-Йорке была только одна такая машина… Или я ошибался?

Я спокойно переходил улицу, размышляя над этим забавным совпадением. Из-за угла показалось свободное такси. Подняв руку, чтобы остановить его, я непроизвольно взглянул на номерной знак красного автомобиля. Р167.

Черт возьми, это моя «Мазерати»!

XXIV

В машине никого не было. Я взглянул в направлении дома, где жила мисс Форсайт, медсестра. Какая-то женщина открыла дверь подъезда. Она показалась мне знакомой. Я припустил во всю прыть.

Дверь оказалась запертой, но сквозь стекло я определил по загоревшейся лампочке, что лифт остановился на третьем этаже. Я нажал кнопку З-А. Без ответа. Пришлось провести серию тычков по кнопкам в замедленном темпе: 1а, 2а, 4а, 6а, 7а.

Как только щелкнул автоматический замок, я распахнул дверь и бросился к лестнице. Сверху уже отчетливо слышались голоса разъяренных женщин. Один из них принадлежал герцогине де Бежар, другой - мисс Форсайт.

Нога герцогини была просунута между дверью и косяком. Медсестра пыталась вытолкнуть ее и грозилась вызвать полицию.

- Полицию? Как раз то, что нужно! Вызывайте полицию! - орала герцогиня. - Вас здесь и застукают с моим мужем!

- Ну-ка потише! - сказал я.

В конце коридора приоткрылась дверь, и из нее высунулась голова старой дамы, моей недавней приятельницы.

Я попытался испепелить ее взглядом и тут же приобрел врага. Она поджала губы и захлопнула дверь.

- Ах вот ты! Несчастный! - воскликнула надежда и опора кастильской знати. - Я отдала тебе лучшие годы жизни! Я родила тебе четырех младенцев, а ты бежишь блудить, как только я зазеваюсь!

Да, это была прирожденная актриса. Любую роль она играла блестяще. Глядя на нее, я восхищался.

- Ты хоть додумалась вызвать приходящую няню, когда уходила? - сказал я. - Ты подумала об этом, Этель?

Я был уверен, что имя Этель приведет ее в бешенство, тем более что она была вынуждена продолжать спектакль и уже ничего не могла изменить.

- Но вы же не сказали, что женаты, - вступила в разговор заметно нервничавшая Форсайт.

- Да ну? - сказал я.

- Вы бы, наверно, очень хотели фигурировать в бракоразводном процессе? - спросила герцогиня.

- Нет, она бы этого не хотела, - вставил я словечко. Я пытался снять руку герцогини с дверной рамы. Можно было бы ее успокоить, объяснив цель моего пребывания здесь. Но пока я буду излагать детали, женщины повыдирают друг другу волосы. Примолкшие и пыхтящие от ненависти, они уже готовы были броситься друг на дружку.

- Вам лучше убрать ногу, - напряженно проговорила Форсайт.

- А если я вам вмажу по физиономии?

Послышался далекий вой сирены. Старуха из квартиры в конце коридора, должно быть, платила солидные налоги и хотела за это иметь все, что положено.

- Нам лучше уйти, - сказал я, крепко сжав локоть своей неукротимой подружки.

- Иди, если хочешь, - огрызнулась герцогиня. - Я всегда терпеть не могла шлюх. Я все же выдеру у нее клок волос, чтобы посмотреть, натуральный ли это цвет.

Сирена приближалась.

Герцогиня просто прилипла к косяку. Я взял двумя руками ее голову и, извинившись про себя, резко повернул к правому плечу.

- Ай-й-й! - пропищала она и разжала пальцы.

Я захватил ее правую руку и прижал левый локоть к своему правому бедру. Затем, удерживая на изломе ее кисть, я взял герцогиню под правый локоть.

Это отличный способ заставить человека следовать за собой, Сторонний наблюдатель примет вас за прогуливающуюся под ручку парочку. При малейшем сопротивлении вы увеличиваете давление на кисть - боль на сгибе руки невероятная.

- В путь? - сказал я.

Мисс Форсайт стояла на пороге своей квартиры и лихорадочно застегивала балахон.

Герцогиня, видимо, не собиралась двигаться с места. Я слегка согнул ей кисть, и мы тронулись. Она все же обернулась и наградила медсестру одним из своих самых презрительных взглядов. Слава Богу, лифт все еще стоял на третьем этаже. Я втолкнул ее в кабину и нажал на кнопку первого этажа.

- Не понимаю, зачем вы меня утащили, - сказала она. - По-моему, я неплохо расправлялась с этим быдлом.

- Каждый раз, когда я вас встречаю, мне кажется, что ваши мозги еще больше усохли, - отозвался я. - Публичная драка между женщинами, оспаривающими право на полицейского! Вот это был бы номер. Это было бы весьма полезно для моей карьеры.

- Опять эта ваша карьера! - воскликнула она. - Я…

Дверь лифта открылась - перед нами стояли двое полицейских. Они вежливо расступились, позволяя нам выйти. В качестве предупреждения я слегка надавил на кисть герцогини, и мы прошли в вестибюль, освободив лифт для полицейских.

- Карьера! Карьера! - заговорила она. - Вы могли бы оставить службу. Могли бы стать частным детективом. Например, охранять ценные свадебные подарки.

- А что еще?

- Что-нибудь в этом роде.

- Вот именно. Что-нибудь в этом роде. Помолчите и дайте мне скорее ключи.

Не стоило дожидаться полицейских, которые наверняка получат описание нашей внешности.

Она протянула мне ключи. Что радовало, так это относительный порядок в ее сумочке. Мы перебежали улицу. К счастью, дверцы не были заперты. Я затолкал ее в машину, обежал вокруг, сел за руль и включил зажигание. Двигатель завелся с полоборота. Слава Богу!

Не включая фар, я выжал сцепление как раз в тот момент, когда из двери выскочили полицейские. Мы проехали мимо.

- Эй! - закричал один из них. - Эй, вы! Стойте!

XXV

Поворот я прошел на двух колесах. Хотя и с трудом, мне все же удалось выровнять машину. Послышался восхищенный шепот герцогини. Заметив свободное место на стоянке, я припарковал автомобиль, выключил мотор, столкнул герцогиню на пол и последовал за ней.

- В чем дело… - начала она.

- Да заткнитесь же наконец! - прошептал я ей на ухо.

Впервые она не возражала. Мимо промчалась машина с включенной сиреной. Герцогиня сидела на полу с прижатыми к груди коленями, а я был сверху.

- Смотрите-ка, - сказала она. - Как зародыш в утробе матери. Такого со мной не случалось уже тридцать три года. Мне тепло, и я чувствую себя в безопасности.

- Я освобожу вас, как только этот гроб с музыкой и братцы сычи перестанут нас преследовать, - сказал я.

Эта старая шутка рассмешила ее.

- Забавно, - хихикнула она.

В машину проникал свет уличного фонаря. У нее было маленькое, аккуратное ушко. Мне никогда не доводилось видеть его так близко. Впрочем, мне еще не доводилось и лежать на ней.

Наши лица разделяли лишь восемь сантиметров. Прямо передо мной порхали невероятно длинные - настоящие, а не накладные - ресницы.

- Давайте попугаем прохожих, - предложила она. Ее нога была плотно зажата между моими бедрами.

- Никогда не танцевала танец живота в горизонтальном положении, - сказала она. - Но я попробую.

Довольно приятное ощущение. Я оперся руками о пол, и ее бедра начали плавное движение из стороны в сторону. Она обвивала рычаг коробки передач, как боа констриктор. Спина моя разламывалась, но я не обращал внимания на боль.

Под рукой было что-то жирное и скользкое. Посмотрев вниз, я обнаружил салфетку, испачканную машинным маслом.

Я внимательно осмотрел ладонь герцогини. Под ногтями и в складках кожи еще оставались следы масла. Левая рука тоже была выпачкана. Я поднялся и сел за руль.

Герцогиня уселась на свое место и протянула мне раскрытую правую ладошку.

- Желаете мне погадать? По выражению вашего лица видно, что ваш любознательный мозг отрабатывает сверхурочные, - добавила она.

Я задумчиво поглядывал на нее:

- Откуда машинное масло?

- Я играла в механика, пока вы развлекались с этой мышкой.

Запустив двигатель и включив фары, я направился к автостраде. Герцогиня прижалась ко мне и положила голову на мое плечо.

- Ведь это ты испортила мою машину?

- О, дайте ему леденцов!

- Вы следили за мной?

- С Семьдесят четвертой улицы, дорогой. Вы даже не способны уйти от слежки.

Она пыталась разговаривать на гангстерском жаргоне, но все ее выражения были заимствованы из какого-то дешевого фильма. Может быть, я и не способен уйти от слежки, но я не хотел, чтобы разговор ушел в сторону.

- Вы дождались, пока я зайду к Бруно, так?

- Так.

- И вы вырвали провода.

- Еще леденцов умному мальчику!

- Как случилось, что дежурный вас не заметил?

- Он слушал свой приемник - с открытым ртом и закрытыми глазами.

- А зачем все это было надо?

- Я хотела подъехать как раз в тот момент, когда вы не сможете завести машину, и предложить свои услуги.

- Почему же вы этого не сделали?

- Почему, почему? Вы что, дурак, что ли? Как я могла предложить подбросить вас, когда эта мерзавка сунула в вашу ладонь любовную записку? Я заметила ваш похотливый взгляд. Вот и шагали бы пешком! А когда вы взяли такси, я поехала следом.

- Зачем же вы вошли в дом?

- Первый раз я увидела вас, когда вы выходили за тоником. Я хотела подкрасться сзади и разбить бутылки домкратом. А когда вы вышли во второй раз, я поняла, за чем вы направлялись.

- И что же мне было нужно?

- Вы сами прекрасно знаете.

- Не знаю.

- Нет знаете.

Меня очень веселила смесь нерешительности и откровенности в ее голосе.

- И все же, что вы подумали?

- Она вас напоила и спросила, есть ли у вас презервативы. Вы сказали, что нет. И она отправила вас за ними. Наверное, хотела сыграть роль чистой, невинной девушки, но я уверена, что она трескает пилюли, как конфеты.

- Теперь моя очередь повеселиться - сказал я и рассказал ей все: про тоник, справочник колледжа, сломанный бачок, звонок на телефонную станцию, предложение выйти за сигаретами, про го, как я обнаружил дом Хенли.

Не говоря ни слова, она взяла мою руку и нашлепала ею себя по щекам.

- Раз уж вы испортили мою машину, - сказал я, - не мог бы я воспользоваться вашей?

Она кивнула.

Через несколько кварталов, на бульваре Куинз, я заметил полицейскую машину. Так как мы уже покинули район, где проживала девица Форсайт, я остановился, показал патрульным свой значок и попросил их сопровождать меня до туннеля Линкольна.

XXVI

На выезде из туннеля нас ожидал полицейский.

- Я буду вас сопровождать до автострады, - сказал он. - Здесь никаких гонок, на автостраде делайте все что угодно.

Он включил сирену и тронулся с места.

Хороший водитель должен держать дистанцию с впереди идущей машиной из расчета шесть метров на каждые пятнадцать километров в час. Я отпустил патрульную машину метров на сорок пять вперед и только потом последовал за ней, подстроившись под ее скорость.

Я крепко держал руль двумя руками. Герцогиня осмотрела мою напрягшуюся фигуру.

- Вы очень дисциплинированный водитель, - сказала она не без иронии и даже с некоторым презрением.

- Да, очень, - ответил я.

Я глянул на нее. Она раскинулась на своем сиденье, как раскидываются в гамаке, чтобы вздремнуть после обеда теплым воскресным днем.

- Я расцветаю, когда мчусь на большой скорости, - сказала она.

- Да, и жизнь вам кажется интереснее, не так ли?

- Совершенно верно. - Она положила голову на мое плечо.

- Тогда попробуйте прыжки с парашютом.

- Вы противник быстрой езды?

- Нет, просто моя работа и так предоставляет мне достаточно острых ощущений, и у меня нет необходимости проявлять излишнюю инициативу.

Она улыбнулась и, дернув ногами, сбросила туфли. Затем, опершись о мое плечо, пальцами правой ноги опустила до упора стекло со своей стороны, вновь надела туфли и высунула ноги наружу. При первом же толчке туфли улетели в темноту.

У выезда на автостраду полицейский остановил свою машину и сделал нам знак проезжать. Скорость возросла до ста пятидесяти.

Когда мы проезжали Роухей, герцогиня спросила:

- Знаете, почему я терплю все ваши грубости?

- Нет, не знаю.

- Потому что я чувствую, что вы нуждаетесь во мне.

- Я нуждаюсь в вас?

- На своей старой колымаге вы были бы сейчас только в Джерси-Сити.

Я вынужден был признать ее правоту.

- Куски всех этих коленчатых валов валялись бы сейчас по всему туннелю Холланда.

- В машине только один коленчатый вал, и мы проезжали туннель Линкольна.

- Все туннели похожи один на другой. И потом, это ничего не меняет.

Ее замечание я пропустил мимо ушей.

- Но вы же изуродовали мою машину! Этот факт показался ей второстепенным.

- Вы мне так ничего и не рассказали о деле, - гнула она свое. - Вам удалось что-нибудь узнать об этих пальцах?

- Да.

- Вы хотите сказать, что знаете, кому они принадлежат?

- Да.

В ее голосе появились нотки сострадания:

- Ах, бедная женщина…

Я резко прервал ее:

- Ах, бедная женщина! Да будет вам известно, что эта бедная женщина фальсифицировала диагнозы и отдавала своих несчастных больных в руки хирурга, бесчувственного и жестокого, который в конце концов ее бросил. В поисках утешения она вышла замуж за другого доктора, а потом убила своего мужа и подделала свидетельство о смерти.

- Но она любила его!

- Ага, любила!

Опыт научил меня никогда не спорить с женщинами. Женщины думают, что любовь - это своего рода разрешение на охоту, позволяющее его обладателю делать все, что ему взбредет в голову.

- Однако я ничего не могу доказать, - продолжал я, - если только они оба не признаются. Но этого трудно добиться: они умны и прекрасно знают закон. Все, что я могу, - немедленно арестовать его по обвинению в нанесении увечий. Это мой единственный козырь. Да, есть одна зацепка: он отправлял эти ужасные бандероли почтой. Если даже она согласится свидетельствовать против него, его адвокат заявит, что все это выдумки на почве ревности.

Герцогиня искоса посмотрела на меня:

- Что же вы собираетесь делать?

- Арестовать его.

- А если он окажет сопротивление?

- Тогда я буду вынужден применить силу. Он производит впечатление сумасшедшего, но сумасшедшего сильного и умного.

- Вы думаете, он будет сопротивляться до конца?

- Вполне вероятно.

- И как же вы будете действовать?

Эта беседа начинала действовать мне на нервы. Я не испытывал ни малейшего желания отвечать на подобные вопросы, но нужно было сохранять вежливость.

- Не знаю.

- Нет, серьезно?

- Ну хорошо. Я подкрадусь к нему сзади и выверну руки, предварительно предупредив, что он может пользоваться всеми своими конституционными правами. Это самый надежный способ.

- Вы нервничаете?

- Господи, да помолчите хоть немного!

- Знаете, - сказала она задумчиво, - я только сейчас поняла, что сегодня ночью вас могут убить, а я вам пудрю мозги. Наверно, вы меня ненавидите.

Она ошибалась.

Ее легкое дыхание коснулось моей щеки.

- Вам нужно побриться, - сказала она. - Вы всегда не бриты.

Герцогиня нежно куснула мочку моего уха и сказала, что ухо брить не нужно. Она положила руку мне на колено и запустила свои ноготки в мое тело так, что я чуть было не вскрикнул. Рука медленно поползла по бедру, приближаясь к цели. Я едва контролировал управление. Если бы на дороге было больше машин, мы бы уже давно лежали в кювете.

Она вновь куснула мое ухо, поцеловала его, поцеловала за ухом, поцеловала в шею. Я снял руку с рычага, где она должна была находиться, и положил ей на колено.

- Ага-а-а! - сказала она.

Как и обычно, на ней не было чулок. Моя рука медленно двигалась по бедру герцогини. Она исследовала язычком мое ухо.

- От вас вкусно пахнет, - прошептала она. - Что это такое?

-Это называют мылом.

- Нет, кроме мыла здесь еще и ваш запах. Если вы когда-нибудь обрызгаетесь одеколоном или лосьоном после бритья, то я вас убью!

Неудачное словечко. Я вздрогнул.

- Сожалею, - сказала она. - Придется отложить на потом.

- Придется.

Я вернул руку на рычаг, где ей и положено быть, когда едешь со скоростью сто пятьдесят километров в час. Ее руки покоились на коленях. Их законное место, конечно, было там, где они находились минутой раньше. Ну что ж, подождем.

Мы подъехали к Ламбертвилю. Я снизил скорость, заметив ограничительный знак. Мы пересекли дремлющий городок. По мосту через Делавэр я ехал со скоростью двадцать пять километров в час.

С этого момента мы продвигались вперед со скоростью дикобраза, занимающегося любовью, - очень, очень медленно.

XXVII

Под нами неспешно несла свои темные воды река Делавэр. Здесь она еще оставалась чистой. Фонари освещали прозрачный зеленый поток. В районе Филадельфии вода была уже грязной, но здесь течение радовало глаз. Пахло свежестью и речной тиной.

Места пересечения балок облюбовали пауки. Их легко можно было разглядеть в центре паутины. Они терпеливо поджидали добычу, у которой не было шансов на спасение.

Сразу за мостом я свернул направо. По обеим сторонам улицы густо росли клены. Вокруг уличных фонарей вились мириады насекомых - единственный признак жизни в городе. В Нью-Хоупе рано ложились спать.

Через несколько кварталов я почувствовал запах влаги, доносившийся с канала. По верхушкам деревьев я определил, что ветер дует с востока. Он и доносил сладковатый аромат воды до западного берега Делавэра.

Дорога проходила мимо фермы, приютившейся на самой вершине холма. Ни в одном окне не было света. Странно, но в такие моменты подмечаешь самые незначительные детали. Вероятно, я подсознательно ощущал, что, может быть, мне больше никогда не придется увидеть вот такую одинокую, погруженную в темноту ферму, обитатели которой спокойно спят.

Дорога была пуста. Мы проехали небольшую рощицу, окружавшую озерцо. Потом еще одну группу деревьев. Наконец я увидел огромный щит: «Опасный поворот. Снизить скорость». Дорога резко сворачивала налево. Я свернул направо, следуя указаниям сержанта.

Мы приблизились к маленькому мостику. Я пересек его с выключенными фарами.

За мостом дорога слегка отклонялась вправо и спускалась вниз. В лунном свете над верхушками деревьев я различил крышу каменного дома.

- С этого момента разговариваем только шепотом, - сказал я.

Она сжала мне руку. Должно быть, это было более захватывающим делом, чем прыжки с парашютом. Я выключил двигатель. Машина съехала вниз с выключенным мотором совершенно бесшумно, как ночная бабочка.

Мы остановились в десяти метрах от дома.

Узенькая полоска света просачивалась сквозь закрытые деревянные ставни на верхнем этаже. Остальные окна были темны.

Я вылез из машины и закрыл дверцу так осторожно, будто был часовщиком и ремонтировал миниатюрные дамские часики. Я немного подождал. Нервы мои были напряжены.

- Что случилось? - прошептала герцогиня, подкравшись ко мне.

- Нет ли тут собаки? - тихо сказал я.

Мы прислушались. Она откинула голову, и я увидел ее шею, длинную и изогнутую, как гриф скрипки. Собаки нигде не было. Я решил, что, если мне удастся выбраться отсюда живым, я пошлю к черту свою карьеру, - перед некоторыми соблазнами надо пасовать. И плевать на все последствия.

Я нагнулся и снял ботинки. Когда я поднял голову, герцогиня пристально смотрела на меня.

Обоюдный порыв был так стремителен, что наши зубы столкнулись, издав глухой звук. Это был один из тех поцелуев, когда желание вспыхивает одновременно.

Она обследовала своим язычком мой рот, руки ее совершали круговые движения у меня на спине. Ногти терзали мою плоть. Когда мы займемся любовью, спина моя наверняка будет разодрана в кровь. Моя голова прижалась к ее груди. Я не понимал, как мог желать оказаться в постели с медсестрой, когда рядом было такое страстное существо.

Герцогиня кого угодно заставила бы потерять голову. У меня возникло желание вскочить в машину, дать задний ход и взять курс на мою кровать в Нью-Йорке.

- Нужно идти отрабатывать зарплату, - прошептал я. - Не шумите в мое отсусттвие.

- Я буду осторожна, как мышка. - Она ощупала меня с ног до головы. - Приносите все это в целости и сохранности. У меня есть виды на каждую часть вашего тела.

XXVIII

Массивную дверь украшал увесистый медный молоток в форме пистолета времен Революции. Справа от двери раскинулась цветочная клумба, на которой цвели тигровые лилии. Что может быть проще, чем срезать несколько лилий, собираясь везти в город некий зловещий груз. Потом можно поставить их в серебряной вазе на ирландский охотничий столик и сказать дураку детективу, что они куплены в цветочной лавке.

Я двинулся вокруг дома. Слава Богу, что на мне были толстые носки. Мои ноги утопали в зарослях ноготков и пионов. Сломанные ноготки издавали резкий, но приятный запах. Оставалось только сожалеть о нанесенном мной ущербе.

Я обратил внимание на боковую дверь под виноградными лозами. Ягоды были маленькими и зелеными. Они поспеют лишь месяца через два.

Я выбрался из клумбы и проник в гараж, находившийся за домом. Двери были открыты. Внутри стоял новенький «триумф». Крылья машины носили следы столкновений. Хенли, как и большинство докторов, был плохим водителем.

В машине я обнаружил три чемодана. Несмотря на вмятины, я бы, наверно, не решился бросить такой автомобиль в аэропорту. Но если вас за морями ожидает солидный куш, не говоря уже о работе, то, конечно, разумнее не продавать машину, зная, что полиция идет по вашему следу.

Богатый набор садовых инструментов был сложен у стены гаража. Я пошел вдоль западной стены дома, со стороны канала. Здесь не было цветов. Деревья, росшие на берегу канала, были столь густыми и высокими, что сквозь их кроны не проникал ни единый луч солнца. Я поднял голову и не увидел даже луны.

Я наткнулся на подвальное окошко. Присев, я попытался содрать складным ножом засохшую замазку, удерживавшую стекло. Были заметны и металлические уголки, прибитые к раме. Дерево сильно прогнило от сырости.

Уголки я оторвал без труда. Я ввел лезвие ножа между стеклом и рамой, слегка надавил, и стекло выпало мне на руки.

Просунув руку внутрь, я открыл задвижку. Однако рама так набухла от влаги, что окно не поднималось,

Попытка воспользоваться ножом как рычагом ни к чему не привела. Лезвие не выдержало и сломалось. Я выругался про себя.

Не было ли это знаком? Может, было бы разумнее вытащить из постели местного судью и представиться ему, обрисовать ситуацию и попросить ордер на арест? А потом, часика через два, вернуться к дверям дома в сопровождении десятка полицейских.

Неплохая идея. Вроде сложной операции, которую сочли удачной, несмотря на смерть больного.

А если предположить, что задержка, вызванная оформлением ордера, предоставит Хенли возможность ампутировать еще один палец и убить женщину? Я знал, что он собирается покинуть страну утром. Может, он хотел заскочить в Нью-Йорк и провести несколько приятных часов со своей медсестрой, прежде чем отправиться в аэропорт. Вполне вероятно. Нет, я не мог так рисковать. К дьяволу ордер на арест. Я и так уже увяз по самые уши… И все же я не мог отогнать от себя навязчивую мысль о десятке здоровяков, прожекторах и слезоточивом газе. В этом случае перед Хенли оказалось бы несколько целей, а не одинокий нью-йоркский инспектор. У меня было бы гораздо больше шансов дожить до следующего дня. Мысль о том, что я погибну, не успев переспать с герцогиней, страшно угнетала меня.

Я бы, может, и поехал за этим ордером, если бы вдруг не осознал, что звук мотора наверняка насторожит Хенли и он успеет подготовиться к встрече.

Конечно, он мог бы подумать, что сюда в поисках укромного местечка забралась влюбленная парочка, но даже в этом случае, он будет прислушиваться к малейшему шороху. И если что-то покажется ему подозрительным, он может покончить со своей узницей и сбежать. Его поведение трудно было предсказать. Хенли действовал импульсивно. Импульсивные типы всегда нервировали меня.

Итак, самый надежный… или, если говорить точнее, самый лучший способ спасти доктора Лайонс - это поскорее схватить Хенли.

Я вспомнил об инструментах в гараже, вернулся туда и выбрал большие садовые ножницы. В углу оказался бидон с машинным маслом. Я открыл его и крадучись вернулся к окну.

Через минуту рама была обильно полита маслом. Я просунул концы ножниц между рамой и оконной коробкой и начал осторожно приподнимать раму.

Окно двинулось вверх с такой легкостью, с какой, в случае успеха, моя рука двинется вверх по бедру герцогини. Ни единого скрипа. Положив ножницы на землю и оглянувшись, я осторожно полез в окно. Ноги, как усики бабочки, пытались что-нибудь нащупать в пустоте: ящик, стул или твердую землю.

Там был ящик, и довольно крепкий. Попав внутрь, я подождал, пока мои глаза привыкнут к темноте.

Передо мной оказалась лестница. Я поднимался, пробуя каждую ступеньку. Ни единого звука. Глянул в замочную скважину двери - свет, должно быть, пробивался из комнаты на первом этаже. Приглушенно играло радио. Он, вероятно, включал его громче, чтобы заглушать крики своей жертвы. По радио передавали арии из «Моей прекрасной леди». Я с великой осторожностью открыл дверь. Она не скрипнула.

Я очутился на кухне. Луна освещала комнату. Из кухни я перешел в гостиную. В огромном камине догорали две головешки. По бокам стояли два кресла. Красивый дом. Я вдруг подумал, как хорошо было бы его снять. Никто не смог бы отыскать здесь герцогиню, особенно если бы она отказалась от своей «мазерати» и путешествовала в моем «олдсе». Странные мысли иногда приходят в голову в самый неподходящий момент. Лучше было бы сконцентрировать внимание на событиях, которые могли произойти, событиях, от которых зависело мое будущее.

Слева от камина вверх поднималась лестница, ведущая к двери, из-за которой пробивался свет. Молодой человек по радио пытался убедить меня, что мог бы танцевать всю ночь.

Я поднимался со скоростью черепахи и осторожностью барса. На предпоследней ступеньке я вытащил свой кольт тридцать восьмого калибра, похвалил себя за то, что догадался снять ботинки, и тут услыхал за спиной странный свист - будто бич рассекал воздух.

Мой мозг тут же выдвинул несколько предположений, Первое: Хенли хитер, возможно, хитрее меня. Второе: предмет, рассекавший воздух, был в его руке.

Третье: это рукоятка пистолета или полено. Я все же надеялся, что это полено, и хорошо бы еловое, ведь ель самое мягкое из деревьев. И наконец, мой мозг предложил мне последнее, самое важное предположение: что меня треснут до того, как я успею обернуться и выстрелить.

Все предположения оказались верными.

XXIX

- Спасибо, что нанесли мне визит, господин Санчес, - проговорил Хенли.

Он поставил на стул пузырек с аммиаком, которым только что водил перед моим носом. Я перестал задыхаться и вдохнул воздух полной грудью.

Кончиками пальцев он ощупал мой череп, на который был наложен пропитанный спиртом тампон.

- Ранка невелика. Хотя она довольно сильно кровоточила, накладывать швы нет необходимости. - Он отступил на шаг и изучающе осмотрел мою голову. - Я ударил как надо, - добавил он, - и в нужное место.

- Мне нравится, когда меня бьют доктора, - сказал я. - Все удары точно рассчитаны.

Он довольно хохотнул. Я попытался ощупать рану. Хенли улыбнулся, увидев, как я удивился, обнаружив, что связан. Впервые в жизни я оказался связанным, и это мне не понравилось.

Со связанными за спиной руками я сидел в тяжелом кресле. Рядом с дверью у стены стоял туалетный столик, на котором покоился мой кольт тридцать восьмого калибра.

Я осмотрелся. Прямо передо мной была большая двуспальная кровать, покрытая клеенкой. На клеенке лежала женщина, которую я разыскивал.

- Мистер Санчес. Доктор Лайонс.

- Привет, - сказал я.

Ее взгляд был прикован к потолку.

- Я предпочитаю использовать ее девичью фамилию, - проговорил Хенли. - С моей стороны это в некоторой степени благородно. Я не напоминаю ей о ее глупом замужестве.

Женщина лежала на спине, глаза ее были пусты. Правая ее рука была накрепко привязана к металлической спинке кровати.

То, что осталось от левой, покоилось, замотанное бинтами, на маленьком ночном столике, переоборудованном в операционный стол. На столике также лежали шприц, скальпель, игла и крючки.

- Я ввел ей наркотик, - вежливо пояснил он. - Это избавляет от страданий мою бедную нервную систему. Никаких криков. Первые два раза она кричала. Я вынужден был заткнуть ей рот, и она укусила меня за руку.

Я заметил шрам на ребре его правой ладони, опухоль еще не опала.

- Эта потаскушка не умеет даже терпеть, - сказал я.

- Где ваши ботинки?

Ему захотелось поменять тему разговора. Должно быть, убогость моего интеллекта удручала его.

- Я сносил все подметки, экономя на транспорте. Надеюсь, док, вы объяснили ей, что некрасиво кусать людей.

- Вы не остроумны.

Я и сам знал, что не слишком остроумен. Я его раздражал. Раздражение частенько переходит в ярость, а разъяренный человек совершает ошибки. Ах, как мне была нужна его ошибка!

- Послушайте, док, я думал, вы это знаете. Ведь вы же все знаете.

Ему не понравился мой иронический тон.

- Я действительно много знаю, - сказал он. - Когда вы пересекли канал, я сразу об этом узнал.

- Перестаньте, док, не пудрите мне мозги!

Ему явно не нравилось, когда его называли доком.

- Пересекая канал, вы разомкнули цепь моей сигнальной системы.

- Враньё.

- Датчики находятся на деревьях по обе стороны дороги.

- Вот что значит жить в городе, там люди оборудуют только собственные квартиры.

- Я сидел на лестнице в подвале, - сказал он, - и наблюдал, как вы открываете окно. У вас это здорово получилось. Чудное зрелище. Даже увлекательнее, чем в театре. Вы проявили завидную ловкость, орудуя ножницами. А идея применить машинное масло! Давно вы работаете в полиции?

- Шесть лет.

- Шесть лет. - Он скрестил руки на груди. - Подумать только, и такой долгий путь закончится таким образом - фью! - Он развел руками.

Возразить было трудно.

- Нет смысла усугублять свою вину, - сказал я. - Почему бы вам не сдаться?

- Детективы называют это методом мягкого давления, не так ли? А если это не подействует, как в нашем случае, вы будете вынуждены применить метод жесткого давления. Я правильно говорю?

Я признал, что он прав.

- Думаю, я стал бы отличным детективом, - сказал он. - Это очень легко.

- Конечно.

- Нет, серьезно. Из меня вышел бы хороший детектив. Хотите, я вам докажу?

- Что ж, докажите.

- Хорошо. Вообще-то я ожидал, что вы заявите, что дом окружен. В этом случае я бросаюсь на пол, моля о пощаде. Затем я вас развязываю, вы надеваете на меня наручники, освобождаете женщину, лежащую на кровати, и торжественно объявляете мне, что пришли совершенно один. Я в гневе. Вы везете меня в Нью-Йорк, даете журналистам интервью, которое появляется в «Дейли ньюс» с вашей фотографией на первой странице. Я не прав?

Единственная его ошибка состояла в том, что, так как преступление совершено в Пенсильвании, я должен был получить разрешение на его арест у местных властей. Таким образом, он бы сначала попал в тюрьму в Нью-Хоупе. Но я не стал задерживать внимание Хенли на этой незначительной детали.

Я молчал.

- Почему же вы не сказали, что дом окружен? Я вам скажу почему. Вы достаточно умны, чтобы понять, что, начни вы действовать таким способом, и я принял бы вас за идиота. А вам бы этого не хотелось. Во-первых, подъехала только одна машина, во-вторых, мост слишком далеко от дома, полицейские подошли бы только по этой дороге. Ведь глупо плыть по реке на лодке. В-третьих, полицейские никогда не проникают в опасный сектор поодиночке. Ни один генерал не пошлет своего солдата в бой одного. Вы прибыли, имея при себе все свои козыри. Ну, может быть, еще один-два человека для прикрытия. В-четвертых, вы находитесь у меня тридцать пять минут.

Если бы вас кто-то сопровождал, они бы уже ворвались сюда, не получив никакого сигнала в течение довольно продолжительного времени. Уже минут пять я внимательно наблюдаю за вами, но не заметил в вашем поведении ни малейшего признака того, что вы ждете подкрепления.

Подонок.

- Что скажете о моей логике?

Он стал бы инспектором первого класса через год.

Я все же подумывал попробовать версию об окружении дома. Однако, насколько я изучил Хенли, он обязательно устроит проверку, чтобы быть уверенным на сто процентов. Он выскользнет из дома и бесшумно, как индеец, а я видел, как он передвигается по комнате, проберется сквозь кусты к «мазерати». И если герцогиня все еще в машине… Нет. Нужно искать другой путь.

- Вернемся к вашему идиотскому замечанию. Вы посоветовали не усугублять своей вины. Подумайте хоть немного - как я могу получить больше, чем пожизненное заключение?

Все его вопросы были весьма разумны.

- Действительно, как? Рассмотрим другой вариант: вам не уйти, - сказал я.

Я с интересом ожидал его ответа. Могу сказать лишь одно: все, что он говорил, было любопытно.

- Что ж, изучим с пристрастием и эту гипотезу, - сказал он.

Он приподнял левую руку Лайонс и подложил под кисть резиновую подстилку. Взял скальпель и осмотрел лезвие.

Несмотря на то, что женщина находилась под действием наркотиков, она вздрогнула, смутное выражение ужаса появилось в ее глазах. Хенли взял шприц, поднял вверх иглу и выпустил тонкую струйку жидкости.

- Прежде всего, - заговорил он, - corpus delicti. Но я должен избавиться от вас обоих. Значит, нужно сказать corpora delicti. Вы знаете латинский?

Я изучал его года четыре в те далекие времена, когда хотел стать адвокатом.

- Что это? - спросил я.

Он оставил без внимания мою неловкую хитрость.

- Итак, как же я от вас избавлюсь?

- Уложите нас в ванну и зальете кислотой.

- Это займет слишком много времени. По пути в Нью-Йорк я сделаю крюк и проеду мимо болота.

Его слова меня как громом поразили. Большое болото Нью-Джерси. Речь шла именно о нем. Это болото растянулось на семь километров. Район почти безлюдный. Единственная дорога пересекает трясину. Там обитает множество разных птиц и животных, не говоря уже о гремучих змеях и гадюках. Это место всегда служило убежищем. Во времена Революции там скрывались дезертиры. В ясный день с болота видны небоскребы Манхэттена. Наша беседа принимала новый оборот.

- Там есть несколько особенно опасных мест рядом с дорогой, - сказал Хенли. - Привязать к каждому по паре булыжников, сделать несколько отверстий в животе, чтобы скопление газов не вынесло тела на поверхность, - и кто вас там отыщет?

Неплохой способ.

- А теперь займемся завтрашней почтой, - сказал он.

Он снял бинты с руки женщины. На месте ампутированных пальцев были аккуратно обработанные швы. Он сделал укол в основание среднего пальца и посмотрел на часы.

- А как вы избавитесь от моей машины? - спросил я.

- Здесь неподалеку, в полутора километрах, есть заброшенный карьер. Люди развлекаются, сталкивая туда старые машины и наблюдая, как они уходят под воду. Глубина там метров шестьдесят. Когда покончу с делами в доме, я отгоню туда вашу машину и вернусь пешком. Это будет моя прощальная прогулка по американской провинции, последняя прогулка в Америке. Я буду наслаждаться, дышать ароматом цветов и скошенной травы, распустившейся в старых палисадниках жимолости. Думаю, это будет великолепно.

У меня появилась идея, но ее реализация требовала хотя бы непродолжительного отсутствия Хенли. Для выхода из положения, которое я создам, мне потребуется хитрость герцогини. Не хотелось ее впутывать, но это был единственный путь к спасению.

- Вы уверены, что сможете отогнать мою машину к карьеру? - спросил я весело.

Он уловил иронию и разозлился:

- Вы серьезно?

- Но это «мазерати».

- Ну и что?

- Если вы никогда не водили гоночный автомобиль, то не доедете и до первого поворота.

Любой владелец «триумфа» считает себя асом.

- Не будьте смешным.

Я ничего не знал о гоночных автомобилях. Пришлось импровизировать.

- Вы знаете, где у «мазерати» задняя передача? Вам понадобится двадцать минут, чтобы ее отыскать, и все равно не найдете. - Я снисходительно рассмеялся, что должно было действовать ему на нервы.

Хенли был зол.

- Кроме того, там нет усиления рулевого управления. Нужно попотеть, чтобы сделать вираж. Скорости не синхронизированы, док. Я уверен, что вы не знаете, как делать двойное переключение скоростей. Гидравлики тоже нет. Так что управлять такой машиной - нелегкая работенка. Это вам не игрушечка для усталой домохозяйки. Вы не проедете и пятисот метров, конечно, если найдете заднюю передачу, как растеряете половину коробки передач. Придется вам бросить ее и вернуться пешочком.

- Я вполне справлюсь с ней.

- Да?

Я издевался, прилагая максимум усилий: презрительно и хитро улыбался, пожимал плечами, поднимал брови.

- «Мазерати», - сказал он раздраженно, - обыкновенная машина. Садитесь за руль, нажимаете на педаль, манипулируете рычагом, и машина едет вперед, назад, останавливается. В этом нет ничего сверхъестественного!

- Думаете, вы сможете?

- У вас убогая фантазия!

Я его довел. Теперь нужно закончить дело, чтобы он не сорвался с крючка.

Я опять засмеялся - противным снисходительным смешком. Если у Хенли есть хоть капля гордости, он заглотит наживку.

Он швырнул скальпель, который со звоном приземлился на стол.

- Осторожно, - сказал я, - а то придется его точить.

Я подумал было, что он всадит скальпель в меня. Но тогда кому же он торжественно объявит, что без труда справился с машиной, не встретив никаких препятствий, о которых я разглагольствовал?

Он хлопнул дверью и сбежал вниз по лестнице. Вот это да! Он собирался показать мне, на что способен! Хотел доказать, что он хитрее и умнее всех!

Хенли включил свет на первом этаже и на крыльце. Это должно было привлечь внимание герцогини. Открылась входная дверь. Теперь, должно быть, он стоял на крыльце, освещенный со всех сторон, как Статуя Свободы Четвертого июля.

Если после этого герцогиня не выскочит из машины и не бросится в кусты, она мне не друг. Ему понадобится пять минут, чтобы добраться до карьера, и двадцать минут, чтобы вернуться к дому пешком.

Но если моя приятельница-аристократка заберет с собой ключ, он вернется через две минуты, чтобы обыскать меня. Не обнаружив ключа, он разозлится и, возможно, будет меня пытать с целью выяснить, куда я его спрятал.

Две минуты.

XXX

Как только закрылась входная дверь, я с силой качнулся вперед. Массивное кресло сдвинулось на несколько сантиметров. Я сделал еще одну попытку - снова несколько сантиметров. Повторив упражнение раз десять, я очутился у столика, на котором лежал скальпель.

Нагнувшись, я захватил рукоятку зубами и вложил в раскрытую ладонь распростертой на кровати женщины. Скальпель тотчас скользнул обратно на столик.

- Прошу вас, - сказал я. Пустые глаза пристально смотрели на меня. - Это ваш единственный шанс на спасение. И мой тоже. Прошу вас.

Лицо оставалось бесстрастным. Я вновь сжал скальпель зубами и осторожно опустил на ладонь, стараясь не смотреть на опухшие культи.

На лбу ее выступил пот. Пальцы медленно сжались. Она захватила скальпель тремя оставшимися пальцами.

Я отклонился в сторону и уперся ногами в пол. Ботинок на мне не было, только носки. Слава Богу, что пол не натерт воском. После нескольких попыток мне удалось развернуть кресло.

Должно быть, Хенли в этот момент рылся в перчаточном ящике в поисках ключа.

Я откинулся как можно дальше назад. Наконец спинка кресла уперлась в стол. Я почувствовал, как лезвие рассекло мою ладонь. Скальпель был настолько острым, что я даже не почувствовал боли. Нужно было сдвинуться на несколько сантиметров право. Руки мои покрылись кровью, которая впитывалась в старые бинты.

Я ощутил, как скальпель скользит по веревке, легко, словно бабочка. Нажим. Еще один. Я приподнял руки, чтобы упереться веревкой в лезвие. В доме стояла полная тишина. Слышно было, как моя кровь капает на прорезиненную подстилку.

Я услышал его шаги на крыльце. Три удара скальпелем.

Он открыл входную дверь и пересек гостиную. По твердости его шага я понял, что он разъярен.

Он поднимался по лестнице.

Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десятый удар оказался счастливым: мои руки резко разошлись в стороны.

Повернувшись, я выхватил из руки женщины скальпель и одним ударом перерезал веревки, стягивавшие мои щиколотки.

Дверная ручка повернулась, я вскочил и бросился к своему пистолету, лежавшему на столике рядом с дверью.

Дверь открылась.

- Где…

Его реакция была мгновенной. Подонок. Он знал, к чему я стремился. Повернувшись, он протянул руку к моему пистолету. Я нанес ему удар по почкам. Хенли потерял равновесие и толкнул столик. Я прыгнул к нему, целясь в затылок. Он парировал удар, отклонившись вправо и выставив предплечье.

Мне все же удалось оттолкнуть его от столика. Я пригнулся и ударил его в солнечное сплетение. Хенли ожидал этого удара - он с криком выдохнул, как делают хорошие боксеры, чтобы напрячь мышцы живота. Мой кулак столкнулся с непробиваемой стеной мышц.

Хенли схватил меня за плечи и резко толкнул. Я отлетел назад, не в силах противостоять огромной силе. Я летел быстрее удирающего от лисы зайца. Моя спина ткнулась в деревянные ставни, которые, не выдержав, разлетелись на куски. Стекло разбилось. Хенли схватил меня за бедра, не позволив выпасть из окна.

Спасибо за помощь.

Он уселся на мои ноги и схватил меня за горло. Вероятно, он хотел переломить меня надвое на подоконнике. Лицо его было совсем близко. Он пытался сломать мне позвоночник.

Я видел его глаза - сантиметрах в десяти от своих. Похоже, он получал удовольствие, убивая, и особенное удовольствие, убивая меня. Было нечем дышать, боль в позвоночнике становилась невыносимой. Я надеялся, что у герцогини хватит ума смыться, пока Хенли не бросился на ее поиски. Перед глазами пошли красные круги, заплясали огненные точки, я молил Бога лишь о том, чтобы потерять сознание прежде, чем хрустнет мой позвоночник.

И вдруг ослепительный свет ударил мне в глаза, а барабанные перепонки заныли от пронзительного звука, разорвавшего ночную тишину.

И под такой аккомпанемент моя душа попадет в ад? Это была первая мысль, пришедшая мне в голову.

Потом я понял, что герцогиня включила фары и надавила на клаксон.

XXXI

Лицо Хенли сморщилось, он отпустил мое горло и отступил на шаг назад, прикрываясь от ослепительного света. Я сполз на колени и попытался сглотнуть - болезненная процедура. Хенли направился было к двери, но вдруг повернул к столику.

- Сдавайтесь! - заорал я. - Вы окружены!

Но горло мое так сильно пострадало в его железных пальцах, что вместо крика вырвался едва слышный хрип.

Он схватил мой пистолет. Мне хотелось крикнуть, что убийство его не спасет, но это было бы попыткой остановить лбом разогнавшийся бульдозер.

Хенли обернулся. Я бросился вправо, подавив стон, - в спину мне будто вонзили кинжал. Он дважды нажал на спусковой крючок. Нужно быть поистине отменным стрелком, чтобы с шести метров промазать по мечущейся в поисках укрытия жертве. Пули вонзились в стену как раз в том месте, где должна была находиться моя голова, если бы я стоял на ногах. Я стремительно прокатился по полу и скрылся под кроватью.

Покрывало свисало почти до самого пола.

Хенли вынужден будет сильно пригнуться, чтобы определить мое точное положение. Я надеялся, что он приблизится к кровати.

Если он подойдет достаточно близко, чтобы сорвать покрывало, я сумею зацепить его за щиколотку. Решив стрелять наугад, он может промахнуться и понапрасну израсходовать оставшиеся четыре пули. Нет, он будет стрелять наверняка.

Шаги удалились, открылась дверца стенного шкафа, шаги вновь приблизились.

Под покрывало скользнула швабра - передо мной будто начал медленно подниматься театральный занавес. Я увидел его ноги. Он стоял в полутора метрах от кровати. Слишком далеко.

Хенли отступил в сторону и заглянул под покрывало. Он сразу увидел меня. Я лежал на животе, вытянув руки, готовый зацепить его за ногу. Лицо его осветила улыбка. Он опустился на колени и навел на меня пистолет.

Какой позор быть расстрелянным из собственного пистолета! Я уже видел броские газетные заголовки и Хенрехена, с гадкой улыбкой читающего: «Детектив застрелен из собственного пистолета».

Лежа на животе, я напряг мышцы, чтобы отчаянно броситься на дуло пистолета, но на лице Хенли вдруг отразилось изумление.

Когда он понял, что случилось, удивление сменилось яростью, но было слишком поздно.

- Ох! - выдохнул он и рухнул.

Девять сантиметров лезвия были погружены в его затылок. Лайонс всадила скальпель по самую рукоятку и в самое подходящее место - с точки зрения анатомии, конечно.

XXXII

Я выбрался из-под кровати и поднялся. Ноги мои дрожали.

Лайонс перерезала веревки, которыми была привязана к кровати. Хенли был мертв.

Она приложила изуродованную руку к губам. Из-за трения о рукоятку скальпеля швы разошлись, из ран струилась кровь, стекая по складкам ладони, по подбородку и устремляясь дальше вниз.

Из ее груди вырывались звуки, похожие на стоны полураздавленной собаки. Мне стало плохо.

Раздался звонок. Я выглянул в окно и увидел герцогиню. В руке она держала домкрат.

- Привет, - сказала она.

- Привет.

Она подняла вверх домкрат и неуверенно спросила:

- Вам это не нужно?

- Нет.

- Я захватила на всякий случай.

- Если бы вы положили этот инструмент и на минуточку поднялись сюда, я был бы вам очень признателен.

Она аккуратно прислонила домкрат к стене:

- Чтобы кто-нибудь случайно не споткнулся.

- Ну разумеется.

Герцогиня застыла на пороге, увидев распростертого на полу Хенли. Затем она подошла к телу, не отрывая взгляда от рукоятки скальпеля.

- Он мертв?

- Да.

- Знаете, я впервые вижу мертвое тело.

- Ну и как, лучше прыжков с парашютом? Она пропустила мое замечание мимо ушей:

- Это вы его убили?

Я указал на Лайонс, которая, борясь с судорогами, все же сумела сесть на кровать. Она пристально смотрела на рукоятку скальпеля.

- Нет, - проговорила она. - Нет. Нет. Нет. Нет. Началось!

- Нет. Нет. Нет!

Она поднесла руки к лицу и расцарапала в кровь свои щеки. Затем скользнула вниз и встала на колени перед телом Хенли. Прежде чем я успел помешать ей, она с силой ударила изуродованной рукой об пол.

- Любовь моя, - стонала она, - любовь моя! Моя потерянная любовь!

Женщина рухнула на бездыханное тело и обхватила голову Хенли руками. Кровь из ее руки стекала по его лицу - сцена из триллера.

- Остановите ее! - крикнула герцогиня. - Остановите!

- Сами попробуйте!

Герцогиня встала на колени и обняла бедную женщину.

- Все кончилось, дорогая, - приговаривала она. - Все кончилось.

До конца было еще далеко, но иногда тон, которым сказаны слова, действует гораздо сильнее самих слов. Я же просто не мог жалеть женщину, виновную в стольких преступлениях, женщину, убившую своего любящего мужа по приказу Хенли.

Лайонс отвернулась, прижалась к герцогине и разразилась долгими, душераздирающими рыданиями. Что ж, слезы принесут ей облегчение. Она успокоится, и я отвезу ее в полицейский комиссариат Нью-Хоупа.

Герцогиня гладила ее по щеке и бормотала слова, которыми успокаивают рыдающего ребенка. И ей было наплевать на кровь, стекавшую на ее платье. Она прижимала к себе Лайонс и покачивалась из стороны в сторону. Но когда герцогиня тоже начала плакать, я был просто ошарашен.

Всхлипы постепенно становились реже. Лайонс успокаивалась. Я пересек комнату и поднял телефонную трубку. Меня соединили с квартирой шефа местной полиции. Я отчетливо слышал звуки какой-то телевизионной передачи.

- Уокер слушает.

- Говорит инспектор Санчес из нью-йоркской полиции. Я должен поставить вас в известность о совершенном убийстве.

- Это вы звонили сегодня вечером?

- Да.

- Почему вы не попросили помощи?

- У меня не было доказательств для получения ордера на арест.

- Кто совершил убийство?

- Женщина, которая находится рядом со мной.

- Хорошо, выезжаю.

Трубка была вырвана у меня из рук и с силой брошена на рычаг.

- Что вы натворили, Боже мой! - кричала герцогиня.

- Сообщил об убийстве.

- Вы что, действительно собираетесь арестовать ее?

- Не я. Так как мы в Пенсильвании, ее арестует местная полиция.

- Вы удовлетворены, не так ли?

- Послушайте, на столе у комиссара лежали два пальца. Инспектор был уверен, что я провалю дело. Но я раскрыл преступление. Я спас жизнь этой женщине. Хоть это вы понимаете?

- Ну и что?

- Что? Я вам скажу. Все это будет отмечено в моем личном деле. Вот и все.

Она меня даже не слушала.

- Вы хотите сказать, что она предстанет перед судом за то, что убила его? Убила, когда он хотел вас застрелить?

- С нее снимут это обвинение, она защищала свою жизнь. Я дам показания, и суд не вынесет обвинительного приговора.

- Ну, так отпустите ее.

- Отпустите! Она должна предстать перед судом Нью-Йорка по обвинению в убийстве собственного мужа!

- Вы судите с точки зрения закона, а я вижу ее лицо и ее руку. Представляю, что она вынесла за эти дни. Вы просто подонок!

Я хотел объяснить, что прекрасно понимаю, какие страдания она вынесла. Почему же, черт возьми, я мотался без сна и отдыха, пытаясь отыскать ее? Неужели она думает, что я не испытываю жалости к этой женщине? Тем не менее мой долг не судить, а доставить человека в суд. Но я сумел произнести лишь одно слово:

- Я…

- Посмотрите на нее! Да посмотрите же на нее, чертов сыщик!

Все же она перегибала палку. А на Лайонс я не мог и глаз поднять, - сердце разрывалось. Ведь она убила человека, которого любила, человека, который ее изуродовал, принудил изменить высоким принципам профессии, забыть самые святые клятвы, наконец, толкнул на убийство собственного мужа. И теперь она оплакивала его. Именно его, этого человека! Никогда мне не понять женщин.

Герцогиня с осторожностью опытной сиделки помогла Лайонс встать. Заметив аптечку Хенли, она просмотрела ее содержимое и повернулась ко мне:

- У вас есть наличные?

- Что?

- Сколько у вас с собой денег?

- Около пятидесяти долларов…

- Дайте их мне.

Я смотрел на нее, разинув рот.

- Боитесь, что я не верну долг?

Я отдал ей деньги.

- Перевяжите руку. Она вся в крови.

А я и забыл. Пришлось обвязать кисть бинтом - как старший брат, который может сам за собой поухаживать.

- Теперь послушайте меня, - заговорила герцогиня. - Я увезу ее в Мексику. Мы доберемся за три дня.

Судя по тому, как она водит машину, ей это вполне под силу.

- У меня целый набор кредитных карточек, - продолжала она. - В понедельник я куплю все, что нужно. В аптечке есть морфий, снотворное и успокоительное. Большую часть пути она проспит или будет в забытьи. В Мексике у меня есть знакомый врач. Я сниму какой-нибудь тихий домик недалеко от Мехико, там, где меня никто не знает и не будет болтать лишнего. Когда она окончательно выздоровеет, то больше не сможет оперировать, зато сможет делать массу других вещей: консультировать, работать в области медицинской профилактики…

- Что вы несете, Боже мой! Она совершила два убийства, и вы хотите, чтобы я ее отпустил? Чтобы вы стали героиней, а она доктором Швейцером в юбке! К тому же я уже вызвал полицию.

- Попробуйте взглянуть на это с другой стороны.

- С другой стороны? Я полицейский, я не имею права смотреть с другой стороны! И потом, как я докажу, что нашел ее, если ее здесь не окажется? Черт возьми, раскиньте мозгами!

- Не будьте вульгарным и поцелуйте меня.

Я взглянул на герцогиню. Она спасла мне жизнь. Самое меньшее, что я мог для нее сделать, - это подарить ей взамен другую жизнь.

- О Господи! - вздохнул я и поцеловал герцогиню.

После такого поцелуя она с месяц не сможет никого целовать. Что до меня, у меня и желания не возникнет. Никто, кроме герцогини, не сможет очаровать меня.

Со стороны Нью-Хоупа послышалась сирена.

- Торопитесь, дьяволица! - сказал я.

Я поднял Лайонс на руки. Она была миниатюрной и почти невесомой. Мало чести для нью-йоркской полиции арестовать такое хрупкое существо.

Герцогине я посоветовал взять в дорогу две подушки и одеяло.

Кроме этих вещей она прихватила и аптечку Хенли. Я устроил Лайонс на переднем сиденье. Подложил ей под спину подушку и прикрыл одеялом. Ее рука все еще кровоточила.

- А теперь сматывайтесь, - сказал я. - Вы перевяжете ее и дадите снотворное через несколько километров. Поезжайте на юг и не превышайте скорости до границы Пенсильвании.

Она села за руль и пристегнула ремни.

- Следите за моей машиной, - сказал я, - меняйте масло через каждые семь тысяч километров.

- Знаете, - сказала она, - если через месяц вы случайно окажетесь в Мехико, зайдите в ресторан «Мария Кристина» и загляните в бар. Вполне вероятно, что вы найдете меня там. Я буду пьяна. Но не слишком. И я ни на кого не буду обращать внимания.

- Почему же?

- Я буду сохранять себя, Пабло. Я буду сохранять себя для вас.

- Договорились. Я приеду и согрею вас.

Она ловко развернулась на узкой улочке.

Я наблюдал за ней. Герцогиня повернула голову, послала мне воздушный поцелуй и рванула с места так, что из-под колес фонтаном полетел гравий. Она переехала через мост и исчезла. Секунд через пятнадцать появились красные огни полицейской машины.

Из автомобиля вылез шеф местной полиции.

- Вы Санчес?

- Да.

Через каждые три секунды темные листья вспыхивали красным огнем.

- Пошли.

Мы поднялись по лестнице. Он осмотрелся:

- Где женщина?

- Уехала.

- Вы что, шутите?

- Она уехала на моей машине, пока я пытался определить, жив ли Хенли.

- Ну и дела!

- Дать вам ее приметы?

- Да, - сказал он с отвращением. - Это может понадобиться, не так ли?

- Вы и не можете по-другому относиться к этому шеф, - сказал я. - Но как я мог предполагать?…

- Прошу вас, дайте ее приметы.

Он принимал меня за полного идиота. Может быть, в какой-то степени он был прав.

Я подробнейшим образом описал ему свой «олдс».

- Погодите, погодите…

Мы спустились вниз и подошли к его машине. Он включил радиотелефон.

Я рассказал ему все в деталях. Упомянул, что задняя левая фара разбита. Это было ложью, но такие приметы особенно впечатляют полицейских.

Я сказал, что женщина была высокой блондинкой в оранжевом свитере и коричневых тапочках. Вспомнив, что герцогиня пересечет территорию Соединенных Штатов босиком, и подавил улыбку.

- Далеко она не уйдет, - сказал шеф.

Надейся, надейся…

- Полиция штата прибудет через четверть часа, - прибавил он. - Они захотят задать вам несколько вопросов.

- Хорошо. В гараже стоит его машина. Не хотите ли взглянуть?

Я вернулся в гостиную и прилег. Закинул руки за голову и задумался. Рука продолжала кровоточить. Я поднялся, нашел вату и пластырь, сделал себе перевязку. Рука была в ужасном состоянии. Если бы я не нашел здесь Лайонс, герцогиня омывала бы сейчас мои раны, и в перспективе меня ожидал бы прекрасный вечер.

Я вновь улегся и посмотрел на часы. Хенрехен, должно быть, давно спит. Трудно было отказать себе в удовольствии разбудить его. Завтра они узнают все о Хенли, все, что мне было уже известно.

Но они не смогут доказать, что пальцы, полученные комиссаром по почте, принадлежали доктору Лайонс, а также что женщина, убившая Хенли, и есть Лайонс. Правда, они смогут взять отпечатки пальцев из квартиры доктора и сравнить их с отпечатками пальцев на рукоятке скальпеля.

Они заявят, что я не справился с заданием, упустив женщину. И будут правы.

Другими словами, предсказание Хенрехена сбудется. Я проиграл по всем статьям.

Но они ничего не знали о герцогине. Я вновь проанализировал ситуацию, исходя из этого факта. Они никак не могут связать герцогиню с побегом Лайонс. Правда, можно опросить полицейских, которые сопровождали «мазерати». Если они вспомнят номерной знак, то очень скоро выяснится, что машина принадлежит мне. Интересно, как я объясню, на какие шиши содержу две машины.

На все это уйдет дня три-четыре. За это время женщины уже будут в Мексике.

Теперь, когда у меня было достаточно свободного времени и я мог потереться щекой о щеку герцогини, она была на пути в другое полушарие.

Я снял телефонную трубку и набрал номер Хенрехена. Он ответил недовольным голосом, как всегда:

- В чем дело?

Инспектору полиции не звонят в час ночи, чтобы сообщить приятную новость.

- Говорит инспектор Санчес.

- Где вы находитесь, черт возьми?

- В Пенсильвании.

- Плохи ваши дела, Санчес. Не кладите трубку.

Я услышал шорох - он искал спички. Послышалось ворчание, кашель, он сплюнул, откусил зубами кончик сигары и зажег ее. Хенрехен собирался насладиться длительной беседой.

- Санчес!

- Я слушаю. К сожалению, я не могу лишить вас этого удовольствия.

- Вы пьяны? У меня такое впечатление, что вы пьяны.

- Нет, сэр.

- Вы мне не позвонили, как я приказывал.

- Нет, сэр.

- Но это был приказ.

- Да, сэр.

- Ваша небрежность будет отмечена в личном деле.

- Конечно, не стесняйтесь!

- Санчес, вы пьяны?

- Нет, сэр. Я лежу на очень удобном диване и слушаю вас с большим интересом.

- Если вы не разыщете женщину, ваша карьера закончена. Комиссар требует вашу голову на подносе. Газетчики пронюхали о деле и теперь вовсю забавляются. Я понятно изъясняюсь?

- Да, сэр. Я хотел бы вас просить сообщить комиссару, что он больше не будет получать по почте пальцы.

- Что?

- Я нашел ее.

- Нашли ее?!

Воспоминания о растерянности, слышавшейся в его голосе, будут доставлять мне удовольствие всю жизнь.

- Она жива?

- Да.

Могу поспорить, что он чуть не расплакался от огорчения. Но вскоре он вновь развеселится. Я оттягивал этот момент, сколько мог.

- Она совершила убийство. Она убила человека, который ее похитил.

- Санчес…

- Уже заканчиваю, сэр. Ей удалось сбежать, и сейчас местная полиция рыскает здесь по кустам. Где-то через час я выезжаю. Они оставили у себя мой пистолет.

- Почему?

- Тот тип выпустил в меня две пули. Пистолет им нужен для известной вам процедуры.

- Как ему удалось завладеть вашим оружием?

- Частично силой,частично методом убеждения.

- Вам надлежит вернуться и доложить обо всем комиссару. Ведь вы упустили женщину? И позволили преступнику захватить ваше оружие? Вот об этом и доложите завтра ровно в девять утра. В девять утра, а не в полдень, вы слышите?

- Я прошу вас оплатить расходы врачей.

- Что? Вы сами их оплатите!

- Я собрал врачей, и это открыло мне дорогу к Хенли и к той несчастной женщине. Комиссар больше не найдет в своей почте пальцев. Так что вы должны оплатить расходы.

- Санчес…

- Последнее поручение. Сообщите в бюро розыска пропавших лиц, что они могут вычеркнуть из списков эту женщину. Больше ничего важного. Что касается девяти часов, теперь это для меня ничего не значит.

- Вы…

- Я больше у вас не работаю, инспектор. Завтра я освобожу свой кабинет и представлю вам рапорт об отставке. Касательно моего пистолета обращайтесь в полицию штата Пенсильвания.

Он молчал.

- Я достаточно ясно изъясняюсь? продолжал я. - Хорошо ли вы поняли?

Он повесил трубку. Я последовал его примеру.

Я лежал, закинув руки за голову. Не позвонить ли по возвращении в Нью-Йорк моей подружке медсестре? Не предупредить ли ее, что теперь бессмысленно ехать в аэропорт Кеннеди? Да, пожалуй. Теперь ее будущее зависит только от нее самой. Бедняжка. Может быть, она захочет поплакать на моем плече? Впрочем, я не гожусь для этой роли. Ограничусь телефонным звонком.

Так кто же в конце концов оказался в выигрыше?

Хенрехен? Да.

Комиссар? Безусловно. Ему больше не пришлют странных бандеролей.

Доктор Лайонс? И да, и нет.

Я? Нелегкий вопрос.

Герцогиня де Бежар. Думаю, что да.

Сплошные загадки. Я встал и вышел из дома. Луна уже скрылась. Я закурил сигарету и поднял глаза к таинственному и бездонному небу. В такой момент хорошо сидеть где-нибудь на берегу реки и смотреть на бурные воды, стремящиеся к морю.



Джонатан Тренч Казино 

                                  

I

- Фамилия?

- Стентон.

- Имя?

- Алан.

Пять лет в Сан-Квентине. Тысяча восемьсот двадцать пять дней и ночей за решеткой. Сорок три тыcячи восемьсот часов, заполненных рабским трудом в тюремной прядильне, тридцатиминутными прогулками по круглому двору, сном и мыслями о Кэрол, которая все это время жила надеждой на его возвращение и на то, что ему скостят срок.

- Год рождения?

- Пятьдесят первый.

- Место рождения?

- Нью-Йорк.

Ему простили один год. Он долго размышлял много ли это. Адвокат сказал, что законы штата Калифорния не слишком милостивы. «Когда тебя приговаривают к шести годам, ты можешь рассчитывать самое большее на год скидки - столько могут скостить за хорошее поведение» - так он говорил. Пять лет за идиотский провал, которого никто не мог предвидеть…

- Последнее место жительства?

- Камера номер тысяча двести пятьдесят четыре

- В морду захотел?

- Сан-Франциско, Мун-стрит, триста двадцать один «Б».

- Профессия?

- Искусствовед.

Мигель Казеватас был фальсификатором с душой художника. Так он сам о себе говорил. Речь не шла о его художественных способностях, потому что он малевал, как ярмарочный пачкун. В Мигеле было что-то, что заставляло таможенников отказываться от тщательной проверки полотен. Они перевозили их из Мексики в Штаты нелегально, по заказу Гарфилда, богатого сноба из Дакоты, который приобрел коллекцию картин в Мексике и хотел контрабандным путем переправить ее за границу, чтобы избежать шума и налогов.

В Мексике Казеватас закрашивал картины дрянными пейзажами, затем они ехали до Тихуаны, легально пересекали границу, в Сан-Диего Мигель снимал верхний слой краски, а дальше все уже было просто: аэродром, самолет, особняк сноба, деньги и спокойное возвращение в Мексику. Таким способом они сделали десять рейсов, потому что коллекция была большая. Алан заработал триста пятьдесят тысяч долларов и удивлялся, что Мигель так мало берет. Сноб согласился бы уплатить любые деньги. Когда они совершали одиннадцатый рейс, он наконец понял, в чем дело.

- Когда начался твой срок?

- В восемьдесят первом.

- В июне?

- Двадцать четвертого июня.

- Наркотики?

- Да, контрабанда.

Во время таможенного досмотра в Тихуане у Мигеля сдали нервы. Рука у него дрогнула, картина упала на пол, рама треснула. Из щели посыпался белый порошок. Они стояли, вытаращив глаза, с добрую минуту, прежде чем таможенник обрел дар речи. Он спросил, что это такое, и в этот момент идиот Казеватас лишился остатков разума и заявил, что это мука. Таможенник взял немного порошка, положил на язык, и оказалось, что если это и мука, то процентов на девяносто она приправлена героином. Как выяснилось на суде, Мигель заработал на этом деле около миллиона. Все рамы намалеванных пейзажей он набил героином, а на картины сноба ему было в высшей степени наплевать.

- Подойди поближе. Вот твой мешок с вещами из камеры хранения. Я буду читать по списку, а ты проверяй, все ли на месте, ясно? Рубашка мужская, белая, брюки коричневые, кроссовки, шнурки, ремень кожаный, поношенный, с металлической пряжкой. Все в порядке? Забирай.

Казеватас получил семь лет, а он - шесть. Правда о картинах, укрытых под верхним слоем краски, так и не вышла наружу. Мигель сделается со временем богатым человеком, потому что таможенные декларации выписаны на его имя, а полотна будут храниться до того момента, пока он не выйдет на волю.

Полгода назад, в ноябре, Алана навестили Кэрол и Дэнис. Это не значит, что Кэрол не навещала его и раньше, но тот визит был очень важен. С Дэнисом, братом Кэрол, они когда-то были друзьями, даже проворачивали вместе кое-какие делишки, но из этого редко выходило что-либо путное. Беда в том, что Дэнис был профаном, как называл его Стентон, не разбирался в настоящем искусстве, его интересовали только деньги, навар, а не сам товар как таковой. В конце концов Дэнис выпал из его поля зрения и появился снова лишь шесть месяцев назад. В комнате для свиданий они имели длинный, откровенный и, как позднее оказалось, последний разговор. С Кэрол он встретился на другой день и с того времени начал интенсивно размышлять. Размышлять было о чем, так как оказалось, что Дэнис погиб в автокатастрофе под Рино. Кэрол осталась одна с отцом. Алан думал, беспрерывно думал вплоть до сегодняшнего дня.

- Кожаный бумажник, ключи от машины… У тебя есть машина?

- Была. Я ее продал.

- Плоский ключ с отштампованным на нем номером «четыреста», шариковая ручка, часы в стальном корпусе, марки «Омега»… Красивые. Будешь продавать?

- Нет, это подарок.

- О'кей, все. Подпиши здесь.

Два дня назад, в среду, он узнал, что его выпускают. Он хотел сообщить об этом Кэрол и спросил, можно ли позвонить, но в ответ последовал отрицательный жест охранника. Придется преподнести Кэрол сюрприз. В пятницу, в шесть утра, скрипнул засов и кто-то, в волнении он даже не успел сообразить, кто именно, назвал его номер, велел собрать матрас, одеяла, подушку, тарелку и кружку и идти за ним. Затем он в течение часа ожидал перед дверью на первом этаже, пока наконец его не допустили внутрь, где он вытянулся по стойке «смирно» и доложил о себе коменданту. Тот зачитал ему акт о помиловании, подписанный министром юстиции, и велел убираться ко всем чертям. И вот он стоит перед прилавком в камере хранения и натягивает на себя коричневые брюки.

- Вот еще, пересчитай, - буркнул охранник. - Должно быть пятьсот долларов. По сто баксов в год, всего, стало быть, пятьсот, так ведь?

Стентон положил ключ в бумажник, старательно застегнул его, затем взял пачку банкнот и, не считая, сунул в карман.

- Тебе на них наплевать, да? Ты такой богатый? - спросил охранник.

- Все? Расписки не нужно?

Охранник покачал головой.

- Ты уже за все расписался. - Он нажал кнопку на прилавке. Дверь отворилась, и появился вооруженный стражник.

Лестница, решетка, стражник, дверь, решетка, стражник, дверь, решетка, решетка, четверо стражников.

- Заключенный две тысячи восемьсот девяносто три, на выход!

- Документы!

Шелест бумаги, штемпель, подпись, шум автоматически открывающихся ворот.

- До свидания, приятель.

- Я никогда сюда не вернусь, - бросил он, перешагнул через порог и очутился на свободе.


- Пожалуй, я навещу Джорджа, - сказал Тренч.

- Понимаешь, жизнь - это движение, а значит вибрация, - как в трансе, разглагольствовал Патрик Сендерс. - Объясню на простом примере. Понимаешь, молодая женщина, коэффициент вибрации которой в обычном состоянии составляет семьдесят пять тысяч колебаний в секунду, перенесла ангину, и ее коэффициент понизился до пятидесяти пяти тысяч. Потом она, понимаешь, поехала в горы и там познакомилась с одним парнем, у которого нормальный коэффициент тоже был пятьдесят пять тысяч колебаний в секунду. Они, стало быть, оба оказались на одной волне, и что же происходит?

- Да, съезжу-ка я к Джорджу… Проведаю его и при случае узнаю, как там дела у Кэрол.

- Любовь с первого взгляда! Вернувшись в город, молодой человек с нетерпением поджидает свою возлюбленную, которая тем временем выздоровела и вернулась к своим семидесяти пяти тысячам колебаний в секунду. Когда они наконец встречаются, девушкам не подозревает, что теперь их разделяет двадцать тысяч колебаний, понимаешь? И что же выходит…

- Какой там у них номер телефона? Надо сперва позвонить…

- Молодка смотрит на того парня и думает: «И что это мне взбрело в голову путаться с таким обормотом?!» И кончено, понимаешь, песенка спета. А все потому, что наша эмоциональная жизнь зависит от коэффициента вибрации каждого из нас, от наших имен, которые имеют четко обозначенные параметры. Возьми, к примеру, Кэрол. Это имя обладает вибрацией, соответствующей длине волны желтого цвета. А желтый цвет означает ум. Какой же вывод?

- Что Кэрол умная девушка. Какой у них номер, Патрик?

- То-то и оно! Кэрол умная девушка. 284-585-7845. Ты постарел и опустился Джонатан. Из-за этих своих лекций и семинаров ты совершенно одряхлел. Если бы я знал, что в Калифорнии, понимаешь, так скучно, никогда бы не согласился с тобой поехать. Ты исчезаешь на целые дни. Сан-Франциско меня не привлекает, я только и делаю, что читаю, слоняюсь из угла в угол и скучаю по Лондону. И зачем я сюда приехал? Надо возвращаться.

- Опять ты за свое? Еще два месяца. С завтрашнего дня я свободен, и мы куда-нибудь съездим отдохнуть. А сейчас я хочу позвонить Джорджу. Мы временно в Штатах…

- Временно! Ничего себе временно! Девять месяцев для него пустяк! - возмущенно воскликнул Сендерс, но тут же о чем-то задумался. - Джордж… В общем и целом он мне нравится, этот чертов янки. А ты заметил, что последнее время он, понимаешь, как будто чего-то боится? А в придачу ко всему еще тот парень… Уголовник…

- Но Кэрол терпеливо ждет его, ждет уже пять лет. И все время рассказывает об Алане. Только о нем. Она показывала тебе его фотографии?

- Да, да, показывала, у меня это уже, понимаешь, в печенках сидит. Раз уж мы заговорили о преступниках, то нужно сказать, что здешняя система правосудия действует довольно быстро. Это мне напоминает Д'Аламбера, физика, жившего в восемнадцатом веке. Он, понимаешь ли, утверждал, что в его время самое эффективное правосудие было во Франции. Один раз, находясь в здании суда, он вдруг обнаружил, что не взял с собой носового платка, и решил позаимствовать его у соседа.

Было одиннадцать часов. В одиннадцать тридцать его, понимаешь, уже арестовали за кражу. В полдень он отвечал на вопросы стражей порядка, проводивших очную ставку. В двенадцать тридцать зачитали приговор, а в течение следующего часа Д'Аламбера подвергли наказанию розгами. В четырнадцать часов он уже, понимаешь, был дома. Вот это я понимаю!

- Жених Кэрол получил шесть лет и так быстро домой не вернется.

- Жених? Господи, я знал, что он за решеткой, но чтобы так сразу замуж за него выходить? Я думал, это всего-навсего каприз!

- Это личное дело Кэрол. Зачем нам соваться?

- Я все же этого не понимаю. Что она в нем нашла? Секс? Но ведь ты сам сказал, что она пять лет обходится без мужиков. Значит, сможет обходиться и дальше или найдет себе для этих дел, понимаешь, кого-нибудь…

- Еще минуту назад я колебался, ехать к Джорджу или нет. Теперь у меня нет сомнений. Разговор с нормальным человеком явно пойдет мне на пользу, - сказал Тренч и направился к телефону.

Номер Годдарда был занят.


В этот самый момент Алан Стентон опустил десять центов в отверстие телефона-автомата и сказал:

- Как дела, Джордж?

- Алло! Кто говорит? - услышал он голос Годдарда.

- Алан Стентон.

По ту сторону провода наступила мертвая тишина.

- Джордж, ты слышишь меня? Это я, Алан, ты что, не узнаешь?

- Алан, Боже милостивый, ты что, сбежал?! Откуда ты звонишь?! Из тюрьмы?

- Нет, не сбежал. Меня освободили условно, на год раньше срока. За хорошее поведение.

- Господи, вот Кэрол-то обрадуется! Столько лет, приятель, столько лет!

- Пять, Джордж, пять лет. Кэрол дома?

- Нет, поехала в город. Ведь она к тебе собиралась послезавтра!

- Небольшой сюрприз, а? Я соскучился… С Кэрол все в порядке?

- Все ли с ней в порядке? - повторил Годдард. - Ну да, все в порядке, а что могло бы с ней…

Ждет тебя, все время ждет. Скажи, как ты все это вынес? Должно быть, изменился… Хотя, постой, откуда ты звонишь?

- Я в Сакраменто. Послушай…

- Почему ты сразу к нам не приехал?

- У меня тут есть одно дело. Если бы не это, я уже давно был бы в Сан-Франциско.

- Надеюсь, что… - начал он.

-…то, что я собираюсь сделать, не противоречит законам штата Калифорния? Ты это хотел спросить? Джордж, я просидел долгих пять лет за глупость, совершенную по молодости лет. Я не собираюсь туда возвращаться. Хочу только одного: приехать к вам, переговорить с твоей дочерью и, если она согласится, попросить у тебя ее руки. Такие у меня намерения, Джордж. За пять лет я многое успел передумать.

- Я рад, мой мальчик, очень рад, что… что все это так кончилось. Я говорил с Кэрол. Она взрослая девушкам знает, что делает. Вы оба знаете. Кэрол ждет тебя. Я уверен, что вы будете счастливы.

- Я тоже, я тоже, Джордж… А у тебя все о'кей?

Годдард молчал.

- Как бы тебе сказать… - заговорил он наконец. - Вообще-то говоря, это не телефонный разговор…

- Что случилось?… Говори же наконец!

- Месяц назад мне позвонил какой-то тип. Пенг или Панг, я толком не расслышал. Фамилия странная, но это англичанин, британец, как говорит Тренч…

- Так его зовут Тренч? Или Панг?

- Тренч - это мой знакомый, англичанин. Он сейчас в Штатах. Понимаешь, он хирург, ученый, этот мой знакомый. Иногда он нас навещает; благодаря этому мы получаем бесплатные рецепты. Этот Панг говорит точно так же, как он. Смешно - как будто хочет, но не может. Знаешь, как они говорят…

- Тренч… Да, я помню, Кэрол мне о нем говорила. Так что с этим типом, Пангом?

- У меня нет больших денег, Алан, ты сам знаешь. Он позвонил мне и ни с того ни с сего потребовал двести тысяч долларов. Двести тысяч, понимаешь?!

- Зачем ему такие деньги? И почему именно от тебя?

- Этого он не сказал. С тех пор он звонил еще раза три и напоминал, что до конца срока остается столько-то дней.

- Ты сообщил в полицию?

- Нет, он сказал, что если я это сделаю, то он…

- Что он?

- Убьет Кэрол! Алан, сделай что-нибудь, приезжай поскорее. Я уже слишком стар, у меня нет сил выносить это. Кэрол я ничего не сказал, никому не сказал, потому что боюсь, боюсь смертельно. Так боюсь, что нанял охранника…

- Что ты плетешь, Джордж?

- Это бывший десантник, сейчас он работает частным детективом, такой парень, готовый на все. Его зовут Гарри Нэнсин. Уже неделю он сидит здесь день и ночь. Он в контакте с полицией, но ни ему, ни полиции я ничего не сказал, понимаешь?

- Говоришь, он сидит в доме? Почему же он не присматривает за Кэрол? Она уехала в город одна? Это же абсурд!

- Ты же знаешь, какая она. Мне едва удалось ей растолковать, зачем Нэнсин торчит у нас. Я убедил ее, что он из страховой конторы и его цель - проверить состояние безопасности, прежде чем эта контора согласится выдать мне страховой полис. А как бы я объяснил, зачем Нэнсину ехать с ней в город? Что она, предмет меблировки, как стол или стул?!

Алан опустил в прорезь автомата очередные десять центов и нервно потер лоб.

- Сколько он тебе дал времени? - спросил он.

- Месяц. Я не обратил внимания на его слова, решил что этот кретин шутит, но сегодня наступил срок уплаты! Сегодня ровно месяц со дня его первого звонка! А у меня нет денег, я не люблю просить у людей, ты же знаешь. Я мог бы продать драгоценности жены, упокой Господи ее душу, но ведь это капитал Кэрол. У меня есть еще кое-что, но Дэнис предупредил меня перед смертью, чтобы я этого не трогал, потому что…

- Слушай, Джордж, я уже должен заканчивать. Вечером, через два часа, я буду в Сан-Франциско, понимаешь? Я привезу деньги. Не открывай никому. Закройтесь с Кэрол и никого не впускайте, ждите меня.

- Ты привезешь двести тысяч долларов наличными? Алан, уж не собираешься ли ты совершить какую-нибудь глупость?

- Я же сказал: деньги я привезу, о'кей? Мои собственные деньги. Приеду во Фриско, и тогда увидимся, ладно?

Передай привет Кэрол. До свидания! - Алан повесил трубку и вышел из кабины.

Он постоял немного, ослепленный лучами заходящего солнца, бессмысленно уставившись на здание Художественной галереи Кроккера. Потом остановил такси и велел ехать в район Саттер Форт, на угол Двадцать восьмой улицы. В банке у Кэпитал Холл он предъявил документы, после чего был допущен в тайник. Он закрыл за собой дверь и повернул ручку сейфа. Дверца с громким стуком распахнулась. Внутри лежал чемодан. Он достал его, положил на стол и ослабил защелки, потом глубоко вздохнул и поднял крышку. Триста пятьдесят тысяч долларов от сноба из Дакоты лежали на своем месте, до краев заполняя кожаный чемоданчик. Немного подумав, он отсчитал десять стодолларовых банкнот, присоединив их к пятистам долларам в бумажнике. Затем открыл внутренний карман чемодана, засунул туда руку и почувствовал холодное прикосновение вальтера. Он достал пистолет, вытер платком тонкий слой смазки, проверил магазин, щелкнул затвором и поставил на предохранитель. Положил пистолет на пачки денег и закрыл чемодан. Двадцатью минутами позже он вышел на улицу, остановил такси и назвал водителю адрес фирмы, занимавшейся прокатом автомашин. Через полтора часа ему необходимо быть в Сан-Франциско.


Пронзительный рев противоугонного устройства прорезал матовую черноту и заглушил все остальные вечерние звуки: громкое стрекотание цикад в обширном саду, отдаленный шум прилива, яростное карканье разбуженной вороны на вершине дерева.

В доме он заметил какое-то движение. Темное окно на первом этаже вспыхнуло ярким светом, но мужчина был уже далеко от автомобиля, укрывшись в густой тени тщательно подстриженной живой изгороди. Метрах в десяти левее неподвижно застыл один из его людей. Они ждали. На веранде зажглась еще одна лампочка, которую тотчас же облепил рой насекомых.

В оранжевом свете появилась фигура Гарри Нэнсина. На нем были выгоревшие джинсы и белая майка. В правой руке он держал сильный фонарь, в левой - пистолет. Прищурившись, он осмотрелся, после чего внезапно отступил в глубину веранды. Лампочки погасли.

Вскоре он появился снова, остановился на пороге и включил фонарь, направив луч света на автомобиль. Он спускался осторожно, помня, что последняя ступенька лестницы сломана, и стараясь не наступить на нее. «Дьявольская жара, - подумал он. - В девять вечера такая жара… В жару эта развалина словно с цепи срывается. Здесь никого нет… Годдард спятивший чудак и Фрайер. Просто жара…»

Он остановился возле «мерседеса» и бегло осмотрелся по сторонам. Затем открыл капот и заглянул в мотор. Отступил назад и, проверив дверцы, всунул в замок ключ. Рев прекратился. Послышалось успокаивающее стрекотание цикад.

Нэнсин опустил капот и повернулся, чтобы вернуться в дом, как вдруг услышал какой-то звук. Вначале ему показалось, что он ослышался, но вскоре звук повторился, на этот раз отчетливее. Он доносился снизу, со стороны пологого склона к океану, и напоминал шлепанье босых ног, быстро бегущих по голой скале. Нэнсин замер, снял пистолет с предохранителя и направил луч света на поросший кустами склон, но не заметил там ничего подозрительного. Все еще не избавившись от смутного беспокойства, он подошел ближе и, осторожно высунувшись из-за каменной стенки, окружавшей усыпанный гравием двор и автомобильную стоянку, посмотрел сначала налево, затем направо. И снова ничего не увидел. Подняв глаза, он поглядел вперед, туда, где перекатывались пенящиеся волны Тихого океана. «Высокий прилив», - подумал он.

Боль нахлынула совершенно неожиданно. Нэнсина отшвырнуло назад, словно чья-то невидимая рука высунулась из темноты и с невероятной силой ударила его в грудь. Он покачнулся, сделал несколько неуверенных шагов вдоль каменной стенки, широко раскинув руки, чтобы удержать равновесие. Фонарь стремительно покатился вниз, словно падающая звезда, и Нэнсин явственно услышал металлический стук, когда, ударившись о камень, он закружился, словно ночная бабочка, спешащая к своей гибели в пламени костра. Его рот открывался и закрывался, он пытался кричать, но из горла вырывался лишь нечленораздельный хрип, который никого не мог призвать на помощь. Он почувствовал, что руки и ноги у него наливаются свинцовой тяжестью, а легким начинает не хватать кислорода. Когда он окончательно утратил способность выполнять какие-либо скоординированные движения, ему вдруг подумалось, что это сердечный приступ, и он мучительно старался припомнить, что следует делать в таких случаях.

Так он и умер, пытаясь отыскать в памяти давно забытые средства.


Прежде чем подняться на веранду, он посмотрел по сторонам, затем оглянулся на труп Нэнсина, из которого минуту назад извлек отравленный шип. Его люди подняли безжизненное тело и швырнули на поросший кустарником склон.

Ручка двери бесшумно повернулась. Мужчина немного выждал, чтобы дать время остальным, затем перешагнул через порог и застыл на месте, как статуя из черного гранита. Тишина. Он поднялся по лестнице и остановился перед закрытой дверью, из-за которой доносились приглушенные звуки телевизора. «Как легко предвидеть, что делают эти американки по вечерам…» - подумал он.

В комнате было пусто и темно. Он снял свой браунинг с предохранителя - на случай, если Годдард укрыл где-нибудь еще одного Нэнсина. Затем бесшумно пересек темное помещение и подошел к спальне. Здесь он спрятал оружие, - оно ему не понадобится. Даже если Годдард нанял двух телохранителей, наверняка второй не сидел бы тут.

Сначала он увидел ее ноги - стройные, ничем не прикрытые, лежащие на свернутом пледе. На туалетном столике стоял маленький переносной телевизор. Кэрол Годдард в удобной позе лежала на постели. На ней была ее любимая ночная рубашка, едва прикрывавшая бедра. Внезапно сильная рука в кожаной перчатке зажала ей рот. Она попыталась крикнуть, а когда ей не удалось выдавить из себя даже легкого писка, рванулась изо всех сил.

Она металась по кровати, как дикий зверь, с каждой секундой все сильнее задыхаясь, потому что рука мужчины все крепче и крепче стискивала ее голову, зажимая рот. Неожиданно ладонь, давившая ей на губы, ослабила усилие. Кэрол сделала глубокий вдох, чтобы крикнуть, но в ту же секунду локоть нападавшего устремился к ее горлу, под самой щекой, и погрузился в него с силой твердой, эластичной пружины, одновременно пальцы его второй руки привычным движением надавили на какую-то точку в задней части ее шеи.

Комната в бешеном темпе закружилась перед ее глазами.

Где же отец? Где этот чертов Нэнсин?! И Алан! Он уже должен был приехать! А Джонатан? Где он?! И она потеряла сознание.

Мужчина тотчас убрал руки, и Кэрол, как тряпичная кукла, повалилась на постель. Он поправил маску, плотно облегавшую лицо, и положил тело девушки на спину. Потом проверил ее пульс. Он оказался ровным и спокойным.

- Что ты сделал с моей дочерью?! Что ты с ней сделал, сукин сын?!

Мужчина медленно повернулся к двери. На пороге стоял избитый Джордж Годдард, придерживаемый двумя людьми в масках. Они бросили его в кресло, привязали к спинке и засунули в рот кляп. Человек в плотно облегавшей лицо маске подошел к туалетному столику, выдвинул первый попавшийся ящик и принялся рыться в аккуратно разложенных стопках чулок и колготок. Он остановил свой выбор на более прочных шелковых, с примесью искусственного волокна. Кроме того, он прихватил один хлопчатобумажный носок. Чулками он привязал лодыжки Кэрол к торчащим клиньям деревянной кровати, а руки, связав, прикрепил к резному изголовью. Затем открыл девушке рот и всунул между зубами носок, предварительно убедившись в том, что он не мешает дыханию. Потом взял еще один чулок и перевязал им лицо Кэрол таким образом, чтобы она не могла выплюнуть кляп. Выпрямившись, он взглянул на трепыхавшегося Годдарда и еще раз проверил крепость узлов на лодыжках и руках Кэрол. Все было в порядке. Он извлек из кармана нож. Годдард попытался было вскочить с кресла, но веревка прочно удерживала его, а грубый толчок стоявшего сбоку мужчины осадил его на месте. Острие ножа коснулось тонкой ткани на уровне груди девушки, разрезало материю и скользнуло вниз. Еще два разреза на плечах - и он без труда снял с нее рубашку…


- Понимаешь, когда Марсель Ашар, писатель, оказался на одном балу, он заметил среди гостей молодую актрису. «После шампанского вы хорошеете прямо на глазах», - сказал он ей. «Я не пила сегодня шампанского!» - удивилась девушка. «Да, но я пил», - ответил Ашар.

Замечательно, просто замечательно! Вот так надо поступать с женщинами, Джонатан… Ты уже уходишь?

Тренч поправил галстук и пригладил волосы.

- Уже почти девять, - буркнул Сендерс. - Не поздновато ли для визитов? Ты хочешь встретиться с тем уголовником, признайся?

- Не исключено, что я встречу его там. Во время телефонного разговора Джордж был сильно возбужден в связи с его неожиданным возвращением. Стентон обещал быть около восьми. Я вернусь в одиннадцать, не жди меня, Патрик.

Сендерс посмотрел на друга, открыл рот, готовясь что-то сказать, но отказался от своего намерения. До него вдруг дошло, что Тренч очень одинок. Богат и одинок. Богатство пришло к нему, когда он уже ни с кем не мог им поделиться, лишившись перед этим жены и ребенка - единственных существ, которых любил. Сендерс также потерял ребенка. И жену. Угнетенная чувством вины и ответственностью за смерть сына, наполовину лишившись рассудка от отчаяния, она совершила самоубийство. Объединенные схожим несчастьем, они смогли сблизиться настолько, чтобы сделать жизнь сносной, однако в глубине души оба остались замкнутыми в себе одиночками.

Патрик кивнул головой и сказал:

- Ладно, Джонатан, я пошел спать. Желаю приятно развлечься.

Рашен Хилл представляет собой холм высотой девяносто метров над уровнем моря. Улочки здесь крутые и извилистые; чтобы припарковать автомобиль, приходится изрядно потрудиться. Алан Стентон остановил машину на аллейке, проходившей параллельно невысокой каменной стене на вершине холма, в пятистах метрах от дома Годдардов. Он и сам не знал, почему так поступил. Какое-то шестое чувство шепнуло ему об опасности, и прежде чем успел подумать, он уже нажал на тормоз и включил зажигание.

Некоторое время он сидел в сосредоточенном молчании. Затем взглянул на приборную доску «форда»: фосфоресцирующие часы показывали десять минут десятого. Он быстро открыл чемодан, вытащил пистолет и спрятал его в заднем кармане. Пиджака у него не было: он не успел его купить. Он вышел из машины и запер дверцу, после чего сделал два шага и вернулся.

В Сан-Франциско ни один человек в здравом уме не оставит триста пятьдесят тысяч долларов на переднем сиденье автомобиля. Он схватил чемодан, снова запер дверцу и зашагал в сторону дома.


Сержант Дуэйер и старший сержант Берджер сидели в патрульной машине и наблюдали за домом Годдарда. Нэнсин, который обыкновенно каждые два часа связывался по телефону с частной полицией Рашен Хилл, молчал.

- И что ты об этом думаешь? - спросил Берджер. Дуэйер еще раз связался с коммутатором.

- Нет, Нэнсин не дает о себе знать. Я звонила, но никто не снимает трубку, - услышали они ответ телефонистки. - Проверьте, что там у него случилось.

Берджер потер рукой глаза и мрачно взглянул на помощника.

- Может, смотрят телевизор и не слышат звонка? - рассуждал Дуэйер. - Помнишь старуху Пилигрино из Сан-Матео? Она два года не выключала телевизор, пока наконец в нем что-то не загорелось и она не умерла от угара. Ее сосед потом показал, что она частенько звонила ему в четыре утра и жаловалась, что картинка исчезла.

- «Когда смерть явится за мной, она застанет меня за работой», - пробормотал Берджер.

- Что ты там бурчишь?

- Это сказал Джирард, первый американский миллионер. Ну, пошли. - Берджер выключил мотор.

Дуэйер вылез из машины первым, а за ним Берджер, бормоча под нос проклятия. Он захлопнул дверцу и пошел за Дуэйером.

Они находились уже метрах в семидесяти от дома Годдардов, когда Берджер заметил вдруг тени. Пригнувшись, они крадучись, бесшумно двигались вдоль стены виллы.

- Ложись, Джейк! Ложись! - крикнул он Дуэйеру, хватаясь за оружие.

Он молниеносно укрылся за низким краем тротуара, обеспечивавшим хоть какое-то прикрытие, больно ударившись при этом лбом, и, когда ему наконец удалось вытащить кольт, первое, что он увидел, был длинный двенадцатизарядный ремингтон, вылетевший из широко раскинутых рук Дуэйера. Не медля ни секунды, Берджер, перекатившись, укрылся под «фордом», оперся о покрышку колеса, вытянул руки вперед и взвел курок револьвера.

Затем дважды выстрелил и потряс головой, наполовину оглушенный и ослепленный блеском выстрелов.

Мягкие тупые пули лопали в одного из горилл и в человека в маске. Остальные тени исчезли, растаяли, как дым, и Берджер не знал, не привиделось ли ему все это.

Наконец он снова их увидел и сразу догадался, что они замышляют. Перед открытыми настежь воротами дома Годдарда стоял автомобиль с потушенными фарами. По очертаниям он' узнал американскую версию «ягуара». Инстинкт подсказывал Берджеру, что эти люди, кто бы они ни были, несомненно захотят добраться до машины и постараются скрыться. «Они вышлют одного, он разрядит в меня весь магазин, а тем временем остальные успеют добраться до машины. Я бы сделал именно так», - думал Берджер.

Опираясь на локти, он сунул голову под «форд» и, отталкиваясь коленями, стал проползать под ним, сантиметр за сантиметром, на другую сторону, лишь бы подальше от того места, где они видели огоньки его выстрелов. Любой ценой он стремился добраться до рации.

Алан остановился как вкопанный и машинально пригнул голову. Выстрел, чей-то пронзительный крик, потом еще четыре выстрела. Он бросил чемодан, снова его поднял, вытащил из кармана вальтер и снял его с предохранителя.

Он стоял в глубине участка Годдарда, пробравшись дорогой, которую ему когда-то показала Кэрол, - надо было вскарабкаться на стену, огораживающую холм, и идти по ней, чтобы очутиться во владениях Годдарда. Поначалу ничто не указывало на опасность. «Мерседес» Джорджа, как обычно, стоял на посыпанной гравием дорожке у дома, наверху горел свет, слышались звуки телевизора. Но вскоре взгляд Алана упал на странной формы предмет, валявшийся в кустах по ту сторону изгороди. Нагнувшись, он разглядел разорванную рубашку, джинсы и смутные очертания лица. Это был кто-то незнакомый, кого он никогда раньше не видел. «Нэнсин?» - подумал он. И в этот момент раздались выстрелы.

Он бросился на землю, подполз к газону, до крови раня пальцы об острые камни, и стал наблюдать за домом. Под верандой промелькнули какие-то тени. Один, два, три… Три бесшумных силуэта распластались на фоне белой штукатурки стены. Что-то тут было не так, и спустя несколько секунд он понял, в чем дело. Два силуэта заметно отличались от третьего, который то отступал, то снова выходил вперед, и так до самых распахнутых ворот, выходивших на улицу. Два же других силуэта опирались друг на друга, цеплялись за стену, они словно подпирали друг друга, стремясь избежать падения. Он не мог разглядеть хорошенько, но готов был поклясться, что тень, которая находилась ближе к стене, была ниже, тоньше, больше походила… на женскую. Да, теперь он был уверен: этой тенью была Кэрол.

Он вскочил, поднял пистолет и уже готовился издать предупредительный крик, когда случились три вещи одновременно: человек, придерживавший Кэрол, сделал пять выстрелов куда-то в сторону улицы, второй мужчина тем временем втащил Кэрол в «ягуар» и тотчас запустил двигатель, а из открытой двери дома выбежал Джордж Годдард. Рубашка на нем была разорвана, а в руке он сжимал тетрадь или конверт - что именно, Алан не успел рассмотреть. Годдард, как сумасшедший, подскочил к «мерседесу», сел в него и немедленно тронулся с места. В нескольких десятках метров впереди него мчался «ягуар» с похищенной Кэрол.


Тренч миновал Кэпитол Арч, и его автомобиль начал медленно взбираться в гору. Он только что свернул на Парк Лэйн - до дома Годдардов оставалось пять, максимум десять минут езды. Он прибавил скорость, взглянул в зеркальце заднего вида, машинально поправил галстук, и с этого момента наступил ад.

Неизвестно откуда перед ним появился какой-то автомобиль. Марки его он не успел разглядеть, заметил только, что машина приземистая, маленькая и спереди у нее установлены шесть мощных рефлекторов, которые ослепили его. Тренч притормозил и повернул руль вправо, желая уступить дорогу, хотя готов был поклясться, что Парк Лэйн - улочка с односторонним движением, слишком узкая для того, чтобы на ней могли разъехаться два автомобиля. Но было уже поздно.

«Ягуар» - с близкого расстояния он узнал марку - врезался левым крылом в бампер машины Тренча, с ревом дал задний ход, заехав на газон, и стал разворачиваться. В ту же секунду Тренч услыхал пронзительное завывание полицейских сирен. Быстро обернувшись, он замер - за его машиной гуськом стояли четыре полицейских «форда», мигая фарами. Прежде чем он успел что-либо сделать, из ближайшего автомобиля выскочил водитель со знаками различия лейтенанта на плечах, подбежал, наклонился и крикнул:

- Проваливай отсюда, быстро! Ты загораживаешь дорогу!

Тренч включил первую скорость и нажал на газ. На протяжении четырех километров Парк Лэйн не пересекается ни с одной другой улицей, огибая Рашен Хилл; волей-неволей ему пришлось ехать за убегавшим «ягуаром», и он мчался, как никогда раньше. Под педалью газа он ощущал пол, тормозом не пользовался, избегая смотреть на спидометр; холод то и дело подкатывал ему к горлу, когда автомобиль задевал боком фонарный столб или изгородь. Парк Лэйн сделалась вдруг еще уже, слишком узкой, передние колеса все чаще заезжали на обочину, завывающая кавалькада постоянно висела у него на хвосте, а в мыслях то и дело упорно возникал один и тот же абсурдный, неизвестно откуда взявшийся вопрос: «Боже мой, что я сегодня ел на завтрак?» Убегавший «ягуар» то исчезал, то снова появлялся в нескольких десятках метров впереди. В конце концов Тренч потерял чувство времени и пространства, не понимая, он кого-то преследует или, наоборот, преследуют его самого; он не мог ни о чем думать, предвидеть, что сделает через минуту и что ему принесет эта минута.


Алан проверил защелки чемодана; они держали надежно. Затем он попытался сосредоточиться. «Этот сукин сын похитил Кэрол, - думал он. - Что это, стечение обстоятельств или заранее отработанный план? Там сейчас легавые. Пока один, может, двое, но с минуты на минуту их тут будет полно. Стоит им накрыть меня с деньгами - и все кончено, я снова окажусь в тюряге. Казеватас держал язык за зубами, а судья не поверит, что это сбережения моей умершей тетки. И все это в день освобождения! Условное помилование будет тут же аннулировано, и мне пришьют рецидив».

В душную темноту Рашен Хилл ворвался какой-то посторонний звук. Это был отдаленный, приглушенный расстоянием и деревьями вой полицейских сирен. Мозг Стентона, словно под воздействием дозы наркотика, заработал с удвоенной силой. Продумывание плана действий заняло всего несколько секунд; он помчался в сторону гаража, где должен был находиться «понтиак» Кэрол. Раз она вернулась из города, автомобиль должен был там стоять, должен, потому что иного способа бегства не существовало: взятую напрокат машину он оставил слишком далеко. Он подбежал к двери гаража, помня, что Кэрол никогда не закрывала ее на ключ. Он дернул дверь… и рука у него чуть не выскочила из сустава. Пять лет назад гараж был бы открыт, но только не теперь, нет. Теперь он с таким же успехом мог бы тянуть за канат шестидесятитонный танк. Сирены завывали все ближе. В отчаянии он пнул дверь ногой, скривился от боли и уже готов был повернуть назад, как вдруг деревянные створки скрипнули и немного приоткрылись. Не веря собственному счастью, он тут же позабыл об ушибленной ноге, проскользнул внутрь и остановился перед маленьким японским «датсуном». «„Понтиак" был бы лучше», - промелькнуло у него в голове. Он сел за руль, молясь про себя, чтобы Кэрол, как прежде, оставила на месте ключ зажигания. Молитва его была услышана, и он сразу завел двигатель. Затем выехал из гаража, развернул «датсун», застегнул ремень и, не включая фар, прибавил газу. Автомобиль отреагировал, как гоночный «порш», - рванулся на залитую огнями улицу, простонал рессорами на крутом повороте, распространив вокруг себя смрад жженой резины, и готов был уже исчезнуть в том же направлении, куда скрылся «ягуар» с Кэрол, но неожиданно остановился. Посторонний наблюдатель мог бы принять «датсун» за неправильно припаркованный автомобиль.

В гараже остался чемодан с тремястами пятьюдесятью тысячами долларов.


Сержант Верджер услышал звук сирен и оторвался от тела Дуэйера. Джейк уже перестал дышать. «Когда смерть явится за мной, то застанет на мостовой» - вот как это должно звучать, - подумал он. И в этот момент заметил выезжавший из ворот «датсун».

В нем снова заговорил старый волк калифорнийских городских дебрей. Он сам не заметил, как кольт очутился у него в руках. После третьего выстрела он сделал шаг влево, чтобы лучше оценить ситуацию, и заметил, что от «датсуна» отбегает, пригнувшись, мужчина. Он тотчас же разрядил в его сторону четыре остававшихся в магазине патрона, но инстинктивно почувствовал, что промахнулся. Не перезаряжая револьвер, он схватил ремингтон Дуэйера, щелкнул затвором и прижался щекой к холодному прикладу. Он ждал.

Мужчина вернулся, держа в руках большой чемодан, и со всех ног бросился к «датсуну». Верджер нажал на спусковой крючок. Пятьсот пятьдесят шариков стальной дроби просвистели в воздухе, а окрестности огласились мощным выстрелом двадцатимиллиметрового ружья. Заднее стекло автомобиля разлетелось на мелкие кусочки, он отчетливо это видел, но водитель был уже внутри и трогался с места! Верджер вторично прицелился.


Патрик Сендерс стоял на террасе гостиницы «Фэирмонт» и наслаждался чувством сытости, испытываемым после ужина, и зрелищем, открывавшимся с Ноб Хилл. В ста трех метрах ниже раскинулся Сан-Франциско. Перед землетрясением на Ноб Хилл стояли самые элегантные дома города; здесь обитали богатеи, сколотившие состояние на строительстве железных дорог и золотодобыче. Теперь тут высились роскошные гостиницы, сосредоточившиеся на углу Мэйсон и Калифорния-стрит.

- Мистер Сендерс?

Патрик оторвал взгляд от застекленной стены и посмотрел на официанта.

- В Англии уже после недели пребывания в самой захудалой, понимаешь, гостинице помнят фамилию постояльца, - отозвался он. - Я торчу здесь девять месяцев, и все время, понимаешь, кто-нибудь спрашивает, как меня зовут. Да, я Сендерс.

- Вас просят к телефону.

Патрик взял у официанта аппарат и проговорил в трубку:

- У телефона Сендерс.

- К вам какой-то мужчина. Он хочет с вами повидаться, но…

- Ну и пропустите его!

- Понимаете, этот человек выглядит довольно странно. Он… весь избит, окровавлен.

- Окровавлен? Господи помилуй… Может, это профессор Тренч?

- Нет, профессора Тренча мы знаем. Этого зовут Годдард, как он утверждает, но у него при себе нет никаких документов.

- Сейчас, понимаешь, бегу! Сию минуту! - крикнул Патрик. Он бросил трубку, нервно повернулся, запутался в проводе, упал, выругался, встал, бросил телефон на пол и, не обращая внимания на вызванное им замешательство, помчался к лифту.

Спустя полчаса Джордж Годдард, умытый и наспех перевязанный, лежал на диване в апартаментах Патрика. Он не желал видеть ни врача, ни полиции. Вообще никого.

- Не знаю, правильно ли я тебя понял, Джордж. Лежи спокойно, а я, понимаешь, все это громко повторю. Но сначала я дам тебе еще немного виски, - сказал Сендерс.

- Я ничего не скажу полиции, Патрик, ничего, - отозвался Джордж. - Панг убьет ее, растерзает. Это омерзительное чудовище. Я должен раздобыть деньги, мне необходимо иметь их послезавтра. Но где я возьму двести тысяч долларов выкупа?!

- Минуточку, Джордж, давай по порядку. - Патрик завинтил пробку на бутылке. - Что касается денег…

- Ведь со смертью Агнес деньги кончились! Это она зарабатывала! Мои доходы были ничем по сравнению с…

- Тот человек не знает об этом, Джордж. Он увидел дом, сад, обстановку, оценил и принял, понимаешь, решение. Скажи, Алан Стентон знал, что тебя шантажируют?

Джордж приподнялся на локтях.

- Я терпеть не мог этого парня, я уже говорил тебе об этом, но, представь себе, он оказался золотым человеком. Сегодня его выпустили из Сан-Квентина. Он позвонил мне, и я в нескольких словах рассказал…

- Подожди, подожди, - прервал его Сендерс. - Что именно ты ему сказал?

- Все. О Панге, о двухстах тысячах, о Кэрол, а он заявил в ответ, что вечером привезет деньги! Свои деньги! Он собирался дать мне двести тысяч долларов! Ни за что! Задаром!

Эта черта в Джордже не нравилась Сендерсу. Порой из него так и перла примитивная алчность, жажда легких денег, а на любого человека с толстым бумажником он смотрел с благоговением. Да, он любил деньги. Любил их иметь, а заимев, начинал швыряться ими, как сумасшедший.

- Задаром… - повторил Сендерс, поглядывая в окно. - И что же? Он опоздал?

- Вообще не явился. Видно, что-то его задержало…

- Там, внизу, ты говорил о каких-то картинах и планах, которые принес с собой, - напомнил ему Сендерс.

- Патрик, поверь мне, я хотел с этим что-то сделать, - с лихорадочной поспешностью начал Годдард. - Тебе известно, что Дэнис погиб полгода назад.За несколько дней до катастрофы он пришел ко мне, я помню это так, словно все было вчера, и сказал: «Слушай, отец, это планы. Если со мной что-то случится, вы будете богатыми людьми. Но предупреждаю, не трогай этого по крайней мере года два. Это нелегальный товар. Не трогай его, отец». Я отругал его за то, что он снова впутался в какую-то грязную историю, но ты же знаешь, какой он был. Я осмотрел эти планы вместе с Кэрол и спрятал. Потом Дэнис погиб. Прежде чем я успел подумать, что делать дальше, умерла Агнес, благослови Господь ее душу. Думаю, ты сам понимаешь, как я себя чувствовал. До картин ли мне было! Видишь ли, эти планы указывают место, где Дэнис спрятал ценные, очень ценные полотна. Признаюсь, я подумал о них, когда этот сукин сын Панг стал мне угрожать, но каких оттуда извлечь? Товар нелегальный, что я с ним буду делать? И только сегодня, после похищения Кэрол, как только пришел в себя, я связал имя Панга с планами Дэниса, понимаешь? Панг работает в казино в Рино, а эти планы как раз относятся к местности, где оно расположено! Это там! Там они спрятали Кэрол! Краденые картины или не краденые, но это мой единственный ребенок, Патрик! Если бы я был в состоянии думать раньше, Кэрол была бы свободна. Свободна!

- Ошибаешься, приятель, очень ошибаешься, - возразил Сендерс. Они забрали бы планы, Кэрол да в придачу потребовали бы денег. Хорошо, что по пути ты опомнился и сначала приехал ко мне. Послушай внимательно, понимаешь, что я тебе скажу. Деньги ты в любую минуту можешь взять у меня или у Тренча, это не проблема.

Но дело не в этом. Постарайся раздобыть их сам. Одолжи, возьми под залог, лишь бы в течение нескольких дней ты мне не мешал. Ты займешься этим, а я беру на себя все остальное. Добывание денег поможет тебе отвлечься от этого кошмара. В твоем нынешнем состоянии от тебя мало толку. Кроме того, важно дать понять Пангу, что ты не такой богач, как он думает, понимаешь?

- Нет.

- Как-то русский царь Александр I получил от поэта Криплера томик стихов с посвящением, приятель, и поблагодарил его, послав пачку банкнот с надписью на упаковке: «Поэзия Александра I». Криплер написал ему в ответ: «Стихи эти так мне понравились, что хотелось бы прочитать второй том». Но видишь ли, Джордж, царь был человеком умным и решил сразу положить конец домогательствам, как тебе следует положить конец домогательствам Панга. На другой день Криплер получил точно такую же пачку банкнот, на ней было написано: «Конец второго и последнего тома». Следует дать понять Пангу, что двести тысяч - это конец и больше он не получит ни цента, ясно? Ну а техника обмена должна выглядеть так: Кэрол, живая Кэрол, в обмен на деньги. Только это сейчас важно, остальным я займусь сам. Ты держись от этого подальше.

На самом деле причиной, по которой Сендерс хотел удалить Джорджа подальше от надвигавшихся событий, было вовсе не желание отвлечь, как он выразился, Годдарда «от этого кошмара». Нет, он опасался кое-чего другого. Где-то в глубине души у него зародились сомнения в правдивости Джорджа, поскольку Сендерс к тому времени успел просмотреть планы. Действительно, это были планы большого казино в Рино, только в них нигде не значилось, что именно там работает Панг. А Джордж был в этом уверен…


Едва он успел подъехать к парку близ Хоптон Плэйс, как кончился бензин. «Датсун» остановился на маленькой, слабо освещенной полянке; окрестности показались Алану достаточно безопасными. Он вылез из машины и потянулся.

- Подними лапы вверх и стой, где стоишь!

Алан замер в гротескной позе, с наполовину поднятыми руками и широко расставленными ногами. В пяти метрах от него стоял сержант полиции с ремингтоном, нацеленным точно в середину его груди.

Алан понимал, что может сделать из человека заряд дроби, пущенный с такого расстояния, и не сделал ни одного лишнего движения. Только глаза его следили за каждым жестом полицейского.

- Лицом к машине!

Сержант Берджер был один. Когда Тренч заблокировал Парк Лэйн, они потеряли «датсун» из вида, решив, что если он уже покинул Рашен Хилл, то нет ни малейших шансов его догнать. Впрочем, на всякий случай они решили разделиться и тщательно обыскать холм. С минуты на минуту они ожидали прибытия на подмогу вертолета. Верджеру достался участок в районе Хоптон Плэйс.

Алан послушно исполнил приказ.

- Иди медленно вперед!

Берджер пять лет провел на улицах Лос-Анджелеса и знал процедуру задержания и обыска подозрительных личностей, как свои пять пальцев. Он редко отступал от проверенных жизнью приемов, полагая, что лучше затратить больше времени, чем получить нож между ребер. Работа на улице требовала немалого искусства, и каждый нерв в теле Верджера был напряжен до предела.

- Стой! - крикнул он и сделал несколько осторожных шагов в сторону, соблюдая безопасную дистанцию. - Нагнись, руки на капот!

Стентон и на этот раз беспрекословно послушался. У него уже был наготове план побега. Когда еще был жив Дэнис, они нередко забавы ради отрабатывали разные приемы, которые помогли бы им выйти из временных затруднений. У них не было случая проверить их на практике, и вот теперь такой шанс подвернулся. Он должен был им воспользоваться, должен, потому что где-то там была Кэрол…

Берджер поставил левую ступню между ногами Алана и приступил к обыску.

- Мой пистолет за поясом, - прозвучал в тишине голос Стентона.

Берджер вздрогнул. Подозреваемый помогает ему, он не оказывает сопротивления. Сержант придвинулся ближе, его рука опоясала туловище Алана, ствол ремингтона отклонился вбок, и именно в этот момент он почувствовал страшную боль в нижней части живота.

Он хотел было крикнуть, но у него перехватило дыхание. Машинально он нажал на спусковой крючок, выстрел и металлический грохот дроби, ударившей в кузов «датсуна», слились, и только тогда, проблеском сознания, сержант понял свою ошибку.

Алан выждал, когда рука Верджера доберется до пряжки ремня, и тогда изо всех сил ударил его кулаком в пах. Он стоял выше и мог точно попасть туда, куда хотел, что и сделал с ужасающей меткостью. Когда Верджер скорчился от боли, Алан повернулся и пнул сержанта ногой в то же самое место. Ремингтон выпалил вторично, продырявив заднюю шину «датсуна», а Алан отскочил. Полицейский опустился на колени, обеими руками держась за живот. Стентон нагнулся, и, не желая его прикончить, нанес один легкий удар по затылку. Верджер без сознания повалился на землю. Внезапно к привычным ночным звукам примешался какой-то отдаленный гул.


- Патрик? Это я, Джонатан. Слушай, я звоню из дома Джорджа. Только не прерывай меня. Здесь полно полицейских. Они велели мне позвонить тебе. Джордж и Кэрол куда-то исчезли. Исчезли, понимаешь?

- Как это исчезли? - услышал он голос Сендерса. - Куда?

- Мы не можем долго разговаривать. Линия должна быть свободна. Ты уверен, что Джорджа у тебя нет? Видели его автомобиль…

- Ты с ума сошел?! Джордж у меня? В это, понимаешь, время?! Да я еще в постели лежу! Сплю! Что там такое случилось?

- Сейчас я приеду в «Фэйрмонт». Жди меня, - сказал Тренч и передал трубку капитану полиции.


Он взглянул на небо и сразу заметил мерцающий красный огонек на днище вертолета, быстро оценив его отдаленность и направление полета; он немного колебался лишь при определения скорости и дальнейшего маршрута.

Алан был абсолютно уверен, что грохот двух выстрелов из ремингтона ускользнул от внимания экипажа. Когда-то он тоже летал и по собственному опыту знал, что внутри корпуса вертолета высота и шум двигателя заглушают все звуки с земли.

Его беспокоили только товарищи сержанта; по-видимому, они находились неподалеку и слышали канонаду. Он подумал и о том, не взглянул ли случайно пилот или кто-нибудь из находившихся на борту вниз, когда прогремели выстрелы; их блеск можно было заметить сверху на расстоянии нескольких сот метров.

Шум винта изменил тональность и подтвердил опасения Стентона - вертолет направился прямо к парку. Алан бросился к машине, вытащил чемодан, отбежал на несколько десятков шагов и остановился в нерешительности, пока наконец не выбрал место. Оно находилось в тени и поросло высоким кустарником. Он засунул чемодан в самую гущу, отметив про себя рябиновое деревце в качестве ориентира, и лег на землю в трех метрах дальше. Затем вытащил вальтер и спрятал его под палой листвой, - оружие ему не понадобится. Он закрыл глаза и стал припоминать названия близлежащих улиц.

Внезапно территория вокруг «датсуна» осветилась ярким светом. Вертолет повис метрах в десяти над автомобилем, и два его мощных прожектора стали обшаривать окрестности. На поляну тем временем выскочила патрульная машина. Алан услышал треск захлопываемых дверец и увидел двоих полицейских с оружием наизготовку. Они подошли к «датсуну». Один из них наклонился над Верджером, по-прежнему пребывавшим в бесчувственном состоянии, другой обводил стволом заросли, освещаемые прожекторами вертолета. Он то и дело брался за пояс и настраивал рацию. Полицейские о чем-то разговаривали друг с другом, но этого Алан уже не мог расслышать.

- Черт возьми, это Верджер! - сказал лейтенант.

- Жив?

- Жив, но ему здорово досталось.

- Восемь Адам, восемь Адам, - проговорил второй полицейский в микрофон, висевший у него на груди. - Все правильно, это Верджер. Он жив. На первый взгляд незаметно никаких огнестрельных ран. Автомобиль поврежден. Вы что-нибудь видите поблизости? Повторяю: вы что-нибудь видите поблизости? Прием.

- Ничего, - проскрипел ответный голос. - Не с такой высоты и не в таких зарослях. Разворачиваемся и выходим на двадцать. Отбой.

Алан пригладил волосы и вытер рукавом лицо. Затем застегнул до верха пуговицы на рубашке. У него не было выбора.

Если Берджер придет в себя, он сразу узнает его, и все будет кончено. Кроме того, пока их только двое плюс вертолет, но вот-вот сюда съедется целая дивизия вооруженной до зубов полиции, - нападение на полицейского при исполнении служебных обязанностей не шутка. Он еще раз взглянул на рябиновое деревце, присел на корточки и отряхнул брюки. Оба полицейских стояли спиной к нему. Он поглубже вздохнул, чтобы справиться с сердцебиением, и вышел на аллею.

Лейтенант молниеносно повернулся, заметил силуэт мужчины и выбросил вперед руку с револьвером.

- Добрый вечер, - начал Алан. - Что-нибудь случилось?…

- Стоять! - крикнул лейтенант, а второй полицейский упал на землю в трех шагах от них и тоже направил на Стентона оружие.

Алан подавил инстинктивное желание бежать. Он остановился в позе, изображавшей, как он надеялся, растерянную неподвижность, - с правой рукой, поднятой в приветственном жесте.

- Прошу прощения… - снова начал он, пытаясь перекричать грохот, доносившийся сверху. - Я увидел свет прожекторов и подумал… Я разыскиваю своих собак. Дети оставили калитку незапертой и… - Он кивнул головой в сторону строений, расположенных метрах в двухстах. - Я подумал, пойду поздороваюсь. Я говорю, что хотел поздороваться! -крикнул он. - Я не знал…

- Фамилия! - Лейтенант подошел ближе и направил фонарик сначала на его руки, а потом прямо в лицо.

- Портер. Джейк Портер. Я живу на Хоптон, номер… Ах ты Господи! - Алан старался, чтобы его реакция при виде бесчувственного тела Берджера, лежавшего в нескольких шагах от них, не показалась наигранной. - Он… он жив?

- Ваш адрес, мистер Портер.

Алан покачал головой.

- Хоптон Плэйс, сорок семь, - ответил он.

- У вас есть при себе какие-нибудь документы? - спросил лейтенант, и Алан заметил, что ствол револьвера уже не нацелен ему прямо в лоб.

- Да, конечно, сию минуту… - начал он и сунул было руку в карман воображаемого пиджака. - Вот черт! Боюсь, что я все оставил дома, в пиджаке. - Он сделал сокрушенную мину, нервно поглядывая на бесчувственного Берджера. - Я очень спешил. Я… могу, то есть мы можем сейчас пойти ко мне, это недалеко. Если это важно…

Неуверенный в себе. Нервный. Хочет понравиться, ведет себя заискивающе. Готов к сотрудничеству, очень любопытен, несмотря на несомненный испуг и опасение, что его могут принять за кого-то подозрительного. Типичный представитель среднего класса, случайно нарвавшийся на полицейский патруль, занятый своим делом. Лейтенант взглянул на своего помощника. Тот пожал плечами, встал и склонился над Верджером. Офицер испытующе посмотрел на Алана.

- Вы не заметили здесь чего-нибудь… необычного, мистер Паркер? - спросил он.

- Портер. Джейк Портер, с вашего позволения. Вы имеете в виду это… - Он кивнул головой в направлении Берджера.

- Вот именно.

- Нет, ничего не видел. Как я уже сказал, я вышел за этими чертовыми собаками. У меня пара такс. Дети не запирают калитку, вот они и… Потом я заметил огни, атак как мне все равно нужно было идти этой дорогой, я и подошел…

- Вы уверены, что никого не видели поблизости?

- Собственно говоря, я слышал какой-то шум. Несколько минут назад, когда выходил из дому. А тут пролетел вертолет, и я подумал, что это он так… Вообще-то я не обратил на это внимания, потому что ругал детей…

- То, что вы слышали, могло быть выстрелом?

- Выстрелом? Нет… А может, и выстрел, я не знаю, не различаю.

- Извините, я вас задержу еще на минутку, мистер Паркер, - прервал его лейтенант. Он взял микрофон и нажал на кнопку. - Восемь Адам, у меня тут один человек, мужчина. Светлая рубашка, темные волосы. Ты не заметил, откуда он тут взялся? Прием.

- Нет. Мы разворачивались на двадцать. Я увидел его лишь в тот момент, когда он подошел к вам. Отбой.

- О’кей, мистер Паркер, - сказал полицейский.

- Портер, мистер, Джейк Портер, - поправил его Алан.

- Можете возвращаться домой. И прошу вас временно держаться подальше от парка. Нам нужно еще здесь поработать.

- Ну ясное дело, - сказал Алан. - Собаки и сами вернутся. Спокойной ночи. - Он сделал шаг влево. - Да, не нужно ли мне что-нибудь подписать? Ведь я свидетель…

- Нет, не сейчас. Я включу ваши показания в рапорт, и кто-нибудь позднее к вам явится.

- Разумеется, в любое время. А если у вас будет желание выпить после работы кофе, то приглашаю к себе. Я поздно ложусь.

- Спасибо, возможно, мы воспользуемся вашим приглашением, - улыбнулся лейтенант, с удовлетворением отметив, что полицейские еще могут рассчитывать на бескорыстную дружбу законопослушных граждан США.

Аллан скрылся в аллее.


- Я получил сообщение, что «датсун» найден, профессор, - сказал капитан. - Его заберут в центр. Птичка от нас упорхнула, но на всякий случай мы поставим там силки.

Тренч мрачно кивнул.

- Пожалуй, мне здесь больше делать нечего, капитан, - отозвался он. - Я возвращаюсь в гостиницу. Вы знаете мой телефон и адрес. Очень прошу вас держать меня в курсе дела. Я очень в этом заинтересован. Джордж Годдард и его дочь мои старые друзья. Спокойной вам ночи, хотя сомневаюсь, что она будет спокойной. Для нас всех.


- Выпей еще, Джордж. Анахарсис сказал как-то, понимаешь, такую вещь: «Если, будучи молодым, ты не можешь переносить вина, то в старости ты не сможешь переносить и воды». На, держи. Ничего, что тебе уже стукнуло шестьдесят. - Сендерс протянул Годдарду пятый стаканчик виски.

Джордж икнул.

- Кэрол… - простонал он. - Что они с ней сделали… Патрик, я больше не могу пить…

- Ладно, ладно, не болтай столько. Последний стакан. Ну, до дна! - Они залпом выпили. - И помни, о чем мы с тобой договорились, Джордж.

Помнишь? У нас четыре дня.

Но Годдард уже спал. В отличие от него, Сендерс был подозрительно трезв…


Почти десять минут заняла у него прогулка через парк, пока он не добрался наконец до первых строений на Хоптон Плэйс. Он заставил себя идти медленно и даже дважды останавливался, чтобы обернуться на полицейских.

Подойдя к дому номер сорок семь, он выглядел собранным и спокойным. К счастью, он помнил, что на Холтон Плэйс сорок восемь участков, и в душе благословлял архитекторов за то, что на протяжении минувших пяти лет они не нарушили установленной структуры. Он был уверен, что за ним наблюдает по крайней мере один полицейский с поляны и люди на борту вертолета.

Он направился в сторону калитки. Возле нее стоял противопожарный ящик с песком. Присев за ним, он обнаружил, что находится вне поля зрения патрульных. Просветы в зарослях, окружавших ящик, давали ему возможность прекрасно видеть окрестности.

Алан выждал с четверть часа; за это время на поляне произошло многое. Кран забрал «датсун» и уехал, мигая желтыми огнями. Приехавшая машина скорой помощи забрала Верджера, а после того как она, громко сигналя, умчалась в больницу, полицейские, немного посовещавшись, сели в машины и уехали в направлении центра города. Вертолет сделал еще один круг и скрылся за лесом. Поляна опустела.

Алан, не оглядываясь, зашагал вперед. Без труда отыскав рябиновое деревце, он протянул руку и нащупал чемодан. Вальтер он не обнаружил. Потеря ценных секунд могла означать для него катастрофу, поэтому он отказался от дальнейших поисков. Необходимо было где-то переждать, подумать, что делать дальше, как действовать, как спасать Кэрол. «Где бы тут достать машину?» - подумал он, сворачивая на Крешент Пат и направляясь в сторону Ноб Хилл. По дороге он заметил элегантный «паккард», из которого выходила одинокая женщина…


Тренч проехал Парк Лэйн, немного поколебался и свернул на Крешент Пат. «Правда, она такая же узкая, как Парк Лэйн, зато доберусь быстрее», - решил он.

И внезапно заметил, как человек с чемоданом в руке отталкивает от «паккарда» женщину. Женщина что-то кричала, размахивая руками, пятилась, а мужчина включил мотор и уехал.

Сзади вновь послышалась какофония сирен и сверкнули лучи яркого света.

- Нет! - крикнул Тренч, но у него не было выбора.

Как час назад, ему снова пришлось ехать во главе преследующих, с тем лишь отличием, что на этот раз они направлялись на Ноб Хилл, к «Фэйрмонту».


Стентон выскочил на Ван Несс и увидел в зеркальце заднего вида, что цепочка из четырех патрульных машин пытается построиться таким образом, чтобы окружить «паккард». Они мчались, как апокалиптические всадники, занимая всю проезжую часть. Краем глаза он заметил на тротуаре двоих полицейских. Они выбежали на улицу метрах в пятидесяти перед ним, вытащили оружие, но вынуждены были спрятать его обратно: через Ван Несс перекатывались целые толпы народу, как обычное вечернее время, и любой неверный выстрел грозил несчастьем. Они схватили резиновые дубинки и, отступая от мчавшейся кавалькады, остановились на краю тротуара. Алан понимал, что менять полосу движения слишком поздно. Он инстинктивно пригнул голову, и в этот момент дубинки обрушились на автомобиль. Одна из них пробила дыру в переднем стекле машины. Стекло не разлетелось на кусочки, а лишь треснуло, образовав замысловатую паутину; в кабину ворвалась струя воздуха. «Боже мой, что же делать?» - подумал он и внезапно заметил нечто, что немного приободрило его.

На перекресток Ван Несс и Калифорния-стрит выезжал огромный грузовик, испещренный рекламой «Мэритайм мьюзеум». Еще мгновение, и он перерезал бы ему дорогу, но Алан сумел воспользоваться ситуацией. Резко нажав на тормоза и проехав юзом, он задел боком бампер грузовика, обогнул его и помчался вверх по Калифорния-стрит, на вершину Ноб Хилл. Таким образом ему удалось выиграть у патрульных машин несколько сот метров.

Недолго думая, он выехал на освещенную подъездную дорогу, проехал «Фэйрмонт» и остановился в пятидесяти метрах дальше, перед гостиницей Марка Хопкинса.

Выйдя из машины, он вытащил чемодан и огляделся по сторонам. В конце стоянки он заметил четверых портье, облокотившихся на большой «понтиак» и занятых разговором. Они не смотрели в его сторону. Алан стал подниматься вверх по пандусу. Чемодан весил несколько килограммов, был очень неудобный, и он чувствовал, что с такой тяжестью ему не удастся далеко уйти. Он успел сделать всего несколько шагов, когда на подъездную дорогу въехали две патрульные машины. У входа в гостиницу Алан заметил троих полицейских. Двое других отделились от ворот подземного гаража и подозрительно уставились на него. Стентон повернул назад, пересек бетонную дорожку и вошел под аркаду, ведущую прямо в «Фэйрмонт».

Там сновали толпы народа. Алан затесался среди них и зашагал нога в ногу с толстой блондинкой в облегающих шортах.

- Теплый вечер, правда? - заговорил он, но девушка посмотрела на него как-то странно.

Таким образом они дошли до вращающейся двери, и когда он, пропустив вперед сбитую с толку девушку, обернулся, чтобы посмотреть на полицейских, то наткнулся на подозрительный взгляд одного из них. Он допустил ошибку. Легавый позвал своего товарища, и они вместе кинулись к дверям.

Алан вошел в холл гостиницы, удерживаясь от того, чтобы прибавить шагу. Посмотрев в направлении лифтов, он заметил возле них свою толстушку в шортах. Девушка вошла в кабину вместе с еще тремя людьми, и Стентон в последнюю секунду успел присоединиться к ним. Лифтер посмотрел на него.

- Последний этаж, - сказал Алан, предупреждая вопрос.

Полицейские вбежали в холл, посмотрели налево, направо и заметили Алана за закрывающимися дверями лифта. Когда кабина стала наконец подниматься, Стентон с облегчением передохнул. «И что из того? - подумал он тут же.- Что дальше?»

Они остановились на девятом этаже, и троица гостиничных постояльцев вышла из лифта. На площадке никого не оказалось. Блондинка в шортах, лифтер и Алан поехали дальше.

- Двадцать первый, пожалуйста, - сказала девушка.

- Слушаюсь, мисс, - отозвался лифтер, ощупывая глазами ее внушительный бюст и крепкие бедра. - А вы? В каком номере вы живете? - неожиданно спросил он Стентона.

- Я здесь не живу. Мне надо кое-кого навестить, - ответил Алан.

- Мне очень жаль, сэр, но сначала вы должны были обратиться к администратору.

- Сейчас уже слишком поздно, не так ли? Я не знал об этом.

Блондинка перевела взгляд на Алана. Засунув пальцы под резинку шортов, она слегка оттянула ее и с треском отпустила. Алан содрогнулся, - она явно заигрывала с ним, а он не выносил толстых блондинок.

- Мне придется спустить вас вниз, сэр, - проговорил лифтер, прилипая взглядом к шортам девушки.

- Как хотите, - отозвался Алан, пожимая плечами.

Лифт остановился на двадцать первом этаже, и дверь отворилась. Девушка вышла и направилась по коридору, вертя толстым задом. Лифтер смотрел ей вслед, как зачарованный. Алан похлопал его по плечу, а когда тот неохотно обернулся, ударил ребром ладони по шее. Удар был выверенный и эффективный. Алан поднял чемодан, нажал кнопку последнего этажа и вышел. Затем подождал, пока лифт тронется, и двинулся следом за блондинкой.

Он поровнялся с ней как раз перед дверью ее номера, когда она уже поворачивала ключ в замке. Почувствовав за спиной присутствие мужчины, она вздрогнула, оглянулась, и глаза ее расширились от любопытства и страха. Она неловко попятилась. Алан схватил ее за талию, втолкнул в номер и захлопнул за собой дверь.

- Если вздумаешь крикнуть, я тебя прикончу, - прошипел он сквозь зубы. - Мне нечего терять.

- Что вам нужно? - спросила она сдавленным голосом.

- Садись и успокойся, - приказал Алан, - Я ничего тебе не сделаю, понимаешь? За мной гонятся легавые. Если будешь вести себя тихо, с тобой ничего не случится. Я останусь здесь до тех пор, пока все не успокоится, а потом уйду, о'кей?

Она села.

Алан поставил чемодан возле открытого окна и выглянул наружу. Окно выходило в сторону главного подъезда гостиницы, который, как казалось, находился на добрых пять миль ниже.

Внизу что-то происходило. Он заметил толпу зевак, а у подъезда стояло больше десятка патрульных машин. Слева, у стены, вдруг вспыхнули огни, и весь фасад осветился ослепительным неоновым блеском. Алан отпрянул от окна.

- Через десять - пятнадцать минут постучат в дверь, - сказал он. - Делай что хочешь. Скажу тебе только одно: в этом чемодане триста пятьдесят тысяч долларов. Эти деньги нужны мне, чтобы спасти мою девушку. Если ты выдашь меня, она умрет, тогда все потеряет для меня смысл и я выпрыгну в это чертово окно. Но перед этим я все же успею свернуть тебе шею, понятно? Когда они придут, скажешь им, что не видела меня. Я встану за дверью. Если сделаешь что-нибудь не так - умрешь. Я ясно выражаюсь?

Она утвердительно кивнула головой.

Алан держался поближе к окну. Толпа густела с каждой минутой, гостиница была окружена полицией. На первый взгляд, там собралось около тысячи человек. Пятью минутами позже он услышал в коридоре шаги. Ни один полицейский не умеет ходить тихо, а когда их двое, они шумят, как стадо носорогов. Как он и предполагал, они обходили номер за номером. Теперь все зависело от толстухи в шортах.

- Сейчас они здесь появятся, - прошептал он. - Помни, что я тебе сказал…

Она сидела на кровати - ни дать ни взять резиновая кукла. Глаза у нее были как чайные блюдца, а толстые щеки дрожали от волнения.

Раздался стук в дверь.

На некоторое время воцарилась тишина. Блондинка таращилась на Алана, и он физически ощущал страх, притаившийся в ее глазах. Вновь послышался стук, на этот раз значительно более сильный и энергичный.

- Чего ты ждешь? - прошептал он, но по выражению лица девушки понял, что проиграл. И не ошибся.

Блондинка побледнела, открыла рот и внезапно издала пронзительный вопль. Потом побледнела и повалилась на пол. Шанс был потерян.

- Открывай! - крикнул полицейский за дверью. - Открывай и оставь женщину в покое! Мы знаем, что ты здесь!

Алан подошел к окну и еще раз выглянул наружу. В полутора метрах ниже подоконника был узкий, сантиметров тридцать, выступ, проходивший вдоль фронтальной стены здания и обрывавшийся у угла в семи-восьми метрах от окна.

Если бы ему удалось туда добраться, у него был бы шанс, что полиция не всадит ему пулю в спину. Разве что они сделают это снизу, - вероятно, снайперы уже наготове.

- Открывай! Все равно тебе отсюда не убежать! Это двадцать первый этаж! - продолжал орать полицейский, и дверь подалась под ударом чьего-то плеча.

- Уходите, не то я расправлюсь с этой девкой! - громко проговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Удары в дверь прекратились. Полицейские явно совещались.

Он посмотрел вниз. Платформа, подъезд и скверик перед гостиницей напоминали Трансамерикэн Пирамид в день открытия. Люди стояли и глазели вверх, вбок, на главный вход, отыскивая причину общего ажиотажа. Он смотрел на них с высоты, и ему сделалось нехорошо. Однако роскошь выбора улетучилась с криком толстой блондинки. Оставалась альтернатива: или он пойдет туда, или вернется в тюрягу. В последнем случае весь план пойдет к чертям.

Снова раздался стук в дверь. Алан огляделся по сторонам и, немного поколебавшись, схватил со столика зонтик. Высунув руку наружу, он ударил по неоновой трубке на стене. Она разбилась, и левая часть фасада гостиницы погрузилась в темноту. Толпа заволновалась. Алан перекинул ноги через подоконник, встал на выступ и осторожно поставил на него чемодан. Снизу до него донесся далекий крик. «Развлекайтесь, сукины сыны, развлекайтесь, - подумал он. - Сегодня вам представится чертовски интересное зрелище…» Секунду он стоял, глядя вперед и стараясь справиться с дрожью в ногах. Его ожидали кошмарные минуты, вдобавок ко всему он не мог расстаться с чемоданом. Он осторожно подтолкнул чемодан вперед, следя за тем, чтобы он двигался параллельно стене, и сделал первый шаг. Он ставил ступню за ступней, как канатоходец. Глаза его были устремлены на темный угол здания, он глядел вниз, только когда передвигал чемодан. Окно осталось позади. До следующего было метра два. Когда он приблизился к нему, из него показалась голова мужчины. Алан остановился. Мужчина был загорелый и абсолютно лысый. Он уставился на Стентона ничего не понимающим взглядом, то открывая, то закрывая рот, и Алан заметил, что у него вставная челюсть.

- Чтоб я тебя не видел, плешивая морда! А ну, закрой окно! Быстро! - прошептал Алан.

Мужчина судорожно сглотнул и исчез. Толпа внизу ревела. Алан продолжал идти. Он вынужден был поправить чемодан, который опасно отодвинулся от стены. Нагнувшись, Алан подвинул его… Внизу послышались какой-то шум и треск, после чего раздался громкий, решительный голос:

- Возвращайся назад, кретин! Возвращайся! Ты упадешь, а если вернешься, тебе грозит только отсидка!

Алан не повернул головы, но был уверен, что это полиция. Он с трудом переводил дыхание. В окнах соседнего с «Фэйрмонтом» отеля торчали сотни любопытных лиц. Теперь Алану предстояло самое трудное: обогнуть угол. Что будет дальше, он не знал.

Сперва он передвинул чемодан. Затем вцепился пальцами в штукатурку по обеим сторонам угла, выдвинул вперед правую ногу и поставил ее на выступ за углом. После этого как можно ближе прильнул к стене и сантиметр за сантиметром стал подвигаться вперед. Постепенно, с максимальной осторожностью он переносил центр тяжести вправо, а когда счел, что сумеет сохранить равновесие, поднял левую ногу и поставил ее рядом с правой. Сделав это, он посмотрел вниз. Толпа кинулась к открытым аркадам, то глухо воя, то беспокойно гудя. Он на ощупь придвинул чемодан к углу, схватился за ручку, поднял его и, держась за стену, огляделся по сторонам, желая немного передохнуть.

Боковая стена «Фэирмонта» находилась в метрах пятидесяти от фронтальной стены гостиницы Марка Хопкинса. Она была освещена такими же неоновыми огнями, как те, что он пару минут назад выключил зонтиком. Выступ тянулся дальше, вдоль всего здания, и Алан подумал, что может ходить вокруг, пока не сделает неверный шаг и его надо будет собирать лопатой. «Что же делать?» - пронеслось у него в голове.

Он двинулся дальше. На расстоянии трех метров он заметил неглубокую нишу, отделявшую плоскость слепой стены от ряда окон. Стентон уже устал, дьявольски устал и чувствовал странную слабость в коленях. Теперь он шел значительно медленнее, чемодан казался вдвое тяжелее, но он продолжал тащить его за собой с упорством маньяка.

Наконец он добрался до ниши, уселся в ней и опустил ноги в пропасть.

Калифорния-стрит и далекая Ван Несс были переполнены народом. Это напоминало пятнистый ковер из извивавшихся червяков. Он различал отдельные силуэты, видел полицейские автомобили, расставленные поблизости. На Калифорния-стрит - гигантская пробка. Водители побросали свои машины и сломя голову бежали к гостинице «Фэирмонт», на ночное шоу Стентона.

Он пришел к выводу, что у него осталось несколько минут. Потом полиция привезет какого-нибудь психиатра и попытается вступить в переговоры, возможно, что-то пообещает. Кто-нибудь спустится по канату с крыши, подаст ему спасательный трос, пригрозит оружием… «Жаль, чертовски жаль, что ничего не вышло… - думал он. - Все надежды, планы пропали к чертям собачьим. Может, сократить зрелище? Дать тем, внизу, то, чего они ждут?»

Он встал и глубоко вздохнул, словно перед прыжком с вышки. Толпа огласилась одобрительными криками. В этот момент он услышал чей-то голос:

- Иди сюда! Сюда!

Он посмотрел влево, но ничего не увидел, - обладательница голоса укрылась за занавеской ближайшего окна, и он не мог рассмотреть ее лица.

- Иди же сюда, черт возьми! - повторила она. - Может, тебе повезет! «Наверное, хочет меня заманить, - решил он. - В комнате, конечно, полно легавых».

- Не бойся, здесь никого нет. Поверь мне. У тебя все равно нет выбора. Ты ведь собирался прыгать вниз? Рискни сначала, это ты всегда успеешь.

- Они заметят, куда я пошел, - невольно отозвался он.

- Разбей неон. Мне не достать.

- Слишком высоко, - сказал он, бросая взгляд на стену.

- Отвлеки внимание тех, что внизу. Сделай что-нибудь, притворись, что хочешь прыгнуть…

«Вздор, - решил он. - Отвлечь внимание целой толпы… Каким образом, черт возьми?!» Внезапно его осенило. Если уж рисковать, то по-крупному. Пусть будет так. Все или ничего. Игра стоит свеч…

Тренч, доведенный почти до отчаяния, измотанный событиями последнего вечера, проталкивался сквозь неистовствовавшую толпу. С трудом он добрался до входа в «Фэирмонт». Холл и лифты находились под контролем полиции. Вместе с ним наверху поднимался какой-то мрачный полицейский. Когда и в коридоре он увидел бегавших взад и вперед полисменов, его взяла злость. Он ворвался в номер Сендерса, словно бомба, готовая вот-вот разорваться.

Патрик сидел в кресле у окна.

- Не зажигай света, - тихо произнес он.

Тренч окинул взглядом комнату и уставился на диван.

- Кто это? - спросил он, указывая пальцем на спящего.

- Ты видел того человека на карнизе? Откуда я его, понимаешь, знаю? Подай мне, если нетрудно, бинокль!

- Кто это такой, Патрик? - повторил Тренч, подходя ближе.

- Это? Это Джордж. И куда подевался бинокль… Тренч уселся и некоторое время не мог произнести ни звука.

- Джордж Годдард? - выдавил он наконец.

- Да, да, Джордж, - отозвался Патрик, возясь с замком чемодана.

Тренч старался собраться с мыслями. Этот идиот похитил Джорджа! Одурманил его каким-то снадобьем и держит здесь! Но зачем?! И где Кэрол?! Он машинально огляделся по сторонам.

- Нет, он один, - произнес Сендерс, словно читая мысли Джонатана. - Кэрол похитили. Ну, наконец-то нашелся этот чертов бинокль…

- Что ты несешь?

- Завтра утром мы выезжаем в Рино. У нас есть несколько дней и план, который, понимаешь, я составил. - Он приник глазами к окулярам бинокля и отрегулировал четкость. - Господи Иисусе… - прошептал он.

- Патрик, необходимо немедленно заявить в полицию! Ты обманул меня! Сказал, что не видел Годдарда… Что ты вытворяешь, скажи на милость?

- Ах, чтоб меня черт побрал… - отозвался Сендерс, протирая линзы бинокля. - Это он… Стентон! Алан Стентон! Там, на карнизе!

Тренч подошел к окну.

- Ты сошел с ума, Патрик, возьми себя в руки, - тихо сказал он.

- Говорю тебе, это Стентон! Тот самый, которого ждет Кэрол! Я прекрасно помню его фотографию! Кэрол мне сто раз ее показывала! А тебе нет? Смотри, те же, понимаешь, закрученные усики.

Джонатан взял у него бинокль и некоторое время смотрел в него.

- Может, просто похож… - сказал он неуверенно.

- С расстояния пятидесяти метров, в сильный морской бинокль, я опознаю любого человека. Не говоря уже о том, фотографию которого мне постоянно подсовывают и о котором беспрерывно, понимаешь, рассказывают. Давай бинокль. Боже мой, что он вытворяет?


Алан открыл чемодан и вытащил пачку двадцатидолларовых банкнот. Сорвал с них упаковку и подбросил высоко в воздух. Они рассыпались и стали медленно опускаться зеленым дождем. Толпа затихла и, словно завороженная, уставилась вверх. Прежде чем деньги достигли аркады, прошло немало времени. Потом какой-то человек подпрыгнул и схватил одну бумажку. Все сразу поняли, что падает на них с неба, и началась несусветная давка. Из окна гостиницы Марка Хопкинса кто-то крикнул:

- Деньги! Парень бросает деньги! Люди-и-и!!!

Алан работал быстро и решительно. Он разрывал пачки и швырял их перед собой - вверх, вбок, вниз. В окнах напротив лиц становилось все меньше. Люди набивались в лифты, толпясь перед входом в них, пиная и отталкивая друг друга, лишь бы успеть. То же, что делалось перед аркадой, превосходило всякое понимание. Толпа безумствовала, сражалась, топтала падавших, орала и вопила. Даже полицейские забыли, зачем они здесь, и приняли участие в общей давке. Они нагибались за валявшимися банкнотами, помогали себе резиновыми дубинками, отталкивая зевак. Ветер разносил деньги далеко - на другую сторону Калифорния-стрит. Алан видел людей, бежавших по крышам домов, видел, как молодая женщина запихивает пригоршни купюр себе в лифчик, чтобы тут же их лишиться: какой-то орущий старикан сорвал с нее платье и бюстгальтер, вырвал деньги и принялся дубасить женщину суковатой палкой.

Видел, как восемнадцатилетний парнишка сгибался от боли, прижатый к автомобилю, в то время как четыре истерично вопящие девицы лупили его сумочками по голове.

Он швырнул последнюю пачку. Триста пятьдесят тысяч по двадцать, пятьдесят и сто долларов растаяли, как снег на весеннем солнце. Никто уже не обращал на него внимания. Этим миром правят деньги, а не какой-то сумасшедший с двадцать первого этажа гостиницы «Фэирмонт». Он пожал плечами и быстро преодолел расстояние, отделявшее его от окна, за которым укрылась таинственная женщина.

- Думаешь, прыгнет? - спросил Тренч.

- Не валяй дурака, Джонатан. Не затем он выбросил целое состояние, чтобы сейчас… Подожди-ка, чтоб мне лопнуть на этом самом, понимаешь, месте! Стентон забирается в окно миссис… Джоуэтт. - Сендерс высунулся наружу, но за задернутой занавеской не заметил никого: комната была погружена в темноту.

- Он вошел туда? Это за ней ты подглядывал по вечерам? - спросил Тренч.

- «Подглядывал, подглядывал»! Уж сразу и подглядывал! Красивая женщина как редкое произведение искусства. Ты этого не понимаешь. Сандра Джоуэтт с мужем… А собственно говоря, где они теперь? Ведь этот… этот Стентон врывается в их номер! Где же ее муж? На обедах я всегда видел их вместе. Думаю, следует предупредить администрацию. Как ты думаешь, Джонатан? Джоуэттов явно нет в номере…

- Но что там могло случиться? Почему Алан убегает? И зачем он разбрасывал деньги?

- Ты задаешь глупые вопросы, Джонатан. Как это зачем? Чтобы отвлечь внимание людей, ведь это ясно! Он уже вошел туда…


Сандра отодвинула занавеску и подала Стентону руку.

- Залезай, быстро! Никаких вопросов, все потом, - шепнула она.

Он тихо соскочил на пол и закрыл окно. Потом быстро окинул взглядом комнату и вздрогнул: она была пуста, но на кровати он заметил силуэт накрытого простыней мужчины. У него были темные редкие волосы.

- Кто это? - Алан напрягся, готовый немедленно вернуться на прежнее место.

- Мой муж, - спокойно ответила женщина. Она не успела ничего больше сказать, потому что в коридоре послышался тяжелый топот ног и хлопнула дверь. - Под кровать! - шепнула она. - Спрячься под кровать! Я все улажу, - добавила она и скинула халат.

Алан остолбенел. Она стояла перед ним нагая, словно музейная статуя. Невольно он скользнул взглядом по ее телу. У нее были большие груди, плоский живот и длинные, стройные ноги. Он проглотил слюну. Пять лет вынужденного воздержания давали о себе знать, несмотря на драматичность ситуации.

- Что ты уставился? Никогда не видел женщины? - сердито прошептала она. - Быстрее, сейчас сюда…

Кто-то начал колотить в дверь. Алан распластался на полу и заполз под свисавшее с дивана покрывало. Он услышал скрип пружин и почувствовал, как матрас ударил его по голове. Женщина легла. У него даже не было времени оценить положение, задуматься над тем, кто она такая, почему ее муж не реагирует, потому что стук в дверь усилился.

- Прошу открыть! Немедленно откройте!

- Нет! - крикнула женщина, и это добавило масла в огонь. Они моментально высадили дверь и ворвались в спальню. Зажегся верхний свет. Алан видел только кончики их ботинок.

- Стоять! - крикнул кто-то из полицейских и внезапно умолк. Наступила тишина.

- Выйдите отсюда! Убирайтесь немедленно! - воскликнула женщина. - Что здесь, черт возьми, происходит?! Сделай что-нибудь! Скажи им что-нибудь, Мак!

- Извините нас, пожалуйста, - пробормотал тот же голос. - Мы разыскиваем… Сюда никто не входил?

- Вон! - крикнула она. - Мак, не притворяйся, что спишь! Если ты немедленно что-то не предпримешь, я уйду от тебя! Скажи же что-нибудь, ты, растяпа!

Послышался скрип половиц и удаляющиеся шаги.

- Извините нас…

- Вон! - еще раз крикнула женщина голосом, предвещавшим близкую истерику.

Свет погас, и они удалились.

Алан отер пот со лба. Он лежал и чувствовал, что вот-вот лишится сознания. Нервы отказывались ему повиноваться. Женщина встала, надела халат и сказала:

- Можешь выйти. Только тихо.

Он выкатился из-под дивана прямо к ее чертовски стройным ногам.

- Меня зовут Сандра Джоуэтт. А это мой муж Мак.

«Джоуэтт, Джоуэтт», - стучало у него в ушах, и он никак не мог вспомнить, откуда ему знакома эта фамилия.

- Алан Стентон, - тихо произнес он, попытавшись улыбнуться. - Почему ты решила мне помочь?

Она внимательно разглядывала его. Он ощущал ее взгляд на плечах, на лице, на ногах.

- Я выгляжу не лучшим образом, верно? - пробормотал он.

- Еще немного, и ты выглядел бы еще хуже. Садись. Выпьешь чего-нибудь?

- Охотно, - сказал он.

- А с Маком не хочешь поздороваться? - спросила она, наливая ему.

- Привет, Мак. Спасибо тебе за… добрую волю - проговорил он.

Тот не отозвался ни единым движением.

- Он что, спит? - спросил Алан.

Она протянула ему стакан, и в ту же секунду, словно по наитию, он вдруг вспомнил, откуда знает эту фамилию. Мак Джоуэтт был миллионером. Он контролировал сеть ночных клубов на восточном побережье и половину Невады, включая казино в Рино и Лас-Вегасе.

- Он спит? - повторил Алан.

- Можно это назвать и так, - сказала она. - Он мертв. Твое здоровье!


II

По обоим концам зеленого стола возвышались высокие стулья. На них сидели представители администрации казино, наблюдавшие за тремя крупье и выплатой денег. Стол находился за бархатной портьерой, отделявшей игроков в баккара от рулеточных плебеев. У входа стояли двое охранников во фраках, с револьверами за поясом, потому что в баккара здесь играли и на жетоны, и на наличные.

Он сел и опорожнил карманы пиджака, разложив жетоны по цвету: черные - сотни, золотые с красной ниткой - пятисотки. Перед Сандрой лежала стопка банкнот. Он взял карты, отсчитал десять черных фишек и пододвинул их банкомету.

- Дама тоже играет, - громко сказал он.

Сандра добавила тысячу долларов.

Крупье, державший банк, убедился в том, что все игроки сделали ставки, и произнес:

- Карта для начинающего игру.

Он дал одну карту банкомету, а вторую положил возле себя. Потом еще одну банкомету и еще одну для себя. Крупье взглянул на руку, огляделся и отдал свои карты худощавому мужчине, который сидел напротив Сандры Джоуэтт и делал самые высокие ставки. Мужчина выиграл и радостно завопил. У него была девятка - карта, которую невозможно перебить. Он передал талию Сандре. Банкомет одержал победу. Потом снова выиграл худощавый, а после него кто-то другой. Алан проиграл пять тысяч долларов. Коробка с новой колодой карт взялась неведомо откуда. Стентон снова начинал игру. Он сделал максимально возможную ставку - две тысячи. Затем без спроса взял у Сандры еще две и бросил банкомету. И в этот момент почувствовал, что выиграет.

Спокойно, без малейшего волнения он раздавал карты: одну крупье, другую себе, одну крупье, другую себе. Потом открыл их: оказалось, что у него девятка. Он снова сделал максимальную ставку. Одна - крупье, другая - себе, одна - крупье, другая - себе. Эта другая снова оказалась девяткой. Выигравдевять раз подряд, он увидел, что банкомет полез под стол и вытащил оттуда специальные жетоны по пять долларов штука. Худощавый вышел из игры. Постепенно отпали и остальные игроки, а пространство вокруг стола заполнилось болельщиками.

Сандра учащенно дышала, он видел капли пота, выступившие у нее на лбу.

- Кончай, - шепнула она. - Ты им уже и так задал перцу.

- Пожалуйста, ваша очередь, - отозвался он. Она сделала высшую ставку.

- Карта для банкомета, - нараспев произнес крупье.

Он раздавал карты спокойными, уверенными движениями. Руки у него не дрожали. Банк выплачивал теперь пятикратную ставку, потому что столько игроков было в момент начала игры. Всякий раз он сгребал со стола пятнадцать тысяч, но это не производило на него особого впечатления. Когда крупье постучал по столу, они прервали игру и двое служащих быстро подсчитали процент, который он должен был оставить казино: более пяти тысяч; это означало, что перед ним уже накопилось около ста пятидесяти тысяч долларов. Краем глаза он заметил, как один из крупье шепчет что-то на ухо мужчине, сидевшему на высоком стуле. Тот кивнул головой и вышел. Вскоре он вернулся с маленьким человечком в темном, безупречно сшитом костюме. Пол Виндсбург - распорядитель зала. Войдя за портьеру, он окинул взглядом толпу зевак и остановился рядом с Сандрой. В нем было что-то от профессионального игрока; возможно, прежде он и играл, но теперь уже не мог себе этого позволить. Однако он был не в состоянии скрыть тот особый блеск, который появляется только в глазах опытных и искушенных игроков. Пригладив рукой седые волосы, он стал следить за тем, что происходило за столом.

- Вы выиграли сто шестьдесят четыре тысячи долларов, сэр, - произнес крупье. - Так как никто больше не хочет садиться за стол, мы, в соответствии с регламентом, должны закончить игру. Приготовить вам чек?

- Я бы сыграл еще раз. Последний, - отозвался он. Сандра пнула его под столом ногой.

- Не валяй дурака, - прошипела она. - Ты потеряешь мои деньги.

- Мне очень жаль, но… - начал крупье.

- Минуточку, - заговорил вдруг Виндсбург. - Сто шестьдесят четыре тысячи, не так ли? Давайте сыграем на всю эту сумму. Если вы выиграете, мы заплатим вам вдвойне, если же проиграете… - Он развел руками.

Толпа зрителей беспокойно зашевелилась. Крупье уставились на маленького человечка изумленным - взглядом. Их волновало не то, что шеф бросает на чашу весов такие деньги, а то, что он нарушает законы штата, рискуя лишиться лицензии.

- Согласен, - громко проговорил Алан.

- Кретин, - шепнула Сандра. - Настоящий кретин.

Распорядитель зала выписал чек, служащие отметили сумму, подлежащую уплате, в реестре.

- Ваш чек, мистер…

- Отдайте его крупье, - быстро прервал он. - Мы начинаем. Не согласитесь ли вы раздать за меня карты? - мягким голосом обратился он к Сандре.

Та поднялась с места и, не говоря ни слова, удалилась за портьеру.

- Карта для банкомета, - сказал крупье.

Он подал тому карту.

- Теперь для вас.

Он положил карту перед собой.

- Еще одну карту для вас, затем для банкомета.

Он раздавал быстро, как автомат.

- Вы открываете первым, сэр, - произнес крупье, и зрители замерли.

Алан открыл карты.


- Послушай меня. Здесь, понимаешь, принцип такой: проигрывает подавляющее большинство, - говорил Сендерс, отирая пот со лба. - Игроки, уходящие от стола с рулеткой с выигрышем, - это редкость, а уж тот, кто сумеет здесь сколотить состояние, - вообще исключение. Вот и все, что я тебе скажу.

- Перестань наконец, черт возьми, и пойдем отсюда, - негодовал Тренч. - Ты выиграл пятьдесят тысяч, приятель, но мы приехали сюда не за этим. Кроме того, полоса везения кончится, и ты просадишь все деньги!

- Полоса везения, Джонатан, не заслуга игрока. Здесь не может быть никакой стратегии, потому что, понимаешь, рулетка зависит исключительно от случая. Но шанс существует, один из тридцати шести, потому что шарик останавливается на одном из тридцати шести номеров. Всегда.

- Ты идешь или нет?

- Если ты выиграл два раза подряд, значит, ты использовал единственный случай из тысячи двухсот девяноста шести. Если же ты выиграл три раза подряд, то это уже, понимаешь, чистой воды паранойя, все равно что один из сорока шести тысяч с хвостиком! Но у меня, как ты имел случай убедиться, иная система, менее рискованная.

Посиди немного, понимаешь, осмотри как следует зал. Ищи лица, знакомые лица, Джонатан. Когда заметишь китайца, Панга, стукни меня легонько.

Эта игра вошла в историю казино. Играли без верхнего лимита. Патрик поставил десять тысяч на чет и проиграл. Затем поставил двадцать и на этот раз выиграл; вложив в сумме тридцать тысяч долларов и выиграв сорок, он получил таким образом прибыль в десять тысяч долларов. Не колеблясь ни секунды, он снова поставил все на чет и получил восемьдесят тысяч.

Крупье сначала поменял жетоны на тысячедолларовые, затем добавил кружочки по пять тысяч долларов за штуку. Игра на соседних столах внезапно утратила всякий интерес. Игроки покидали свои места и тесным кружком обступали Патрика и Тренча. Когда перед Сендерсом оказалась огромная стопка жетонов на сумму в сто тысяч долларов, чей-то голос воскликнул:

- Браво, маэстро!

Но Патрик ничего не слышал. Дрожащими пальцами он продолжал ставить на чет, только на чет, а Тренч, сам не понимая почему, помогал ему раскладывать цветные кружки.

Чет выпал пятый раз кряду, что граничило уже с полным абсурдом, и тогда Сендерс неожиданно перешел на нечет.

- Нет! - вмешался вдруг кто-то из зрителей. - Продолжайте ставить на чет!

Но ничто не могло остановить старого адвоката. Он поставил все на нечет и снова выиграл!

Какая-то женщина за спиной Тренча разразилась нервным, почти истерическим смехом и бросила через плечо Патрика на стол стодолларовый жетон. Сендерс вздрогнул, оглянулся, взял жетон и поставил на «тринадцать». Потом добавил пятьдесят тысяч. Толпа замерла. Шарик долго-долго кружился, глаза Патрика становились все более и более круглыми. Наконец послышался деревянно-металлический треск, и крупье провозгласил:

- Тринадцать! Дамы и господа, минутный перерыв. Я должен разыскать директора.

Толпа бросилась на Сендерса. Его целовали, пожимали ему руки, женщина, за которую он поставил, впилась в его губы, после чего сгребла свой выигрыш и протанцевала вокруг стола победный танец.

- Мне нехорошо, Джонатан, - прошептал Патрик. - На сегодня, пожалуй, довольно. - Он был бледен и весь в поту.

Тренч вытащил из кармана бутылочку с лекарством и подал ему таблетку.

- Тебе необходимо отдохнуть, Патрик, - тихо проговорил он. - Пойдем наверх.

- Посмотри туда, - ответил Сендерс, движением головы указывая на дверь. - Это Панг…

Китаец, одетый в смокинг, направлялся к ним в сопровождении двух человек из охраны. В нем было что-то кошачье; двигался он легко и грациозно, каждое движение было выверено, отработано, целесообразно. Остановившись перед Сендерсом, он низко поклонился.

- Мои сердечные поздравления, господин адвокат. К сожалению, игра кончена. Вы опустошили банковый резерв. Мы вынуждены прикрыть стол траурной тканью. - Он говорил на прекрасном английском языке, с легким оксфордским акцентом.

Патрик молча смотрел на него.

- Четыреста пятьдесят тысяч долларов, господин адвокат. Большего выигрыша я не помню, - продолжал китаец; толпа возбужденно зашумела. - Желаете получить чек?

Патрик кивнул головой и внезапно произнес:

- На имя Кэрол Годдард, если можно.

Лицо Панга не изменило выражения, на нем не дрогнул ни один мускул.

- Мне очень жаль, но я могу выписать чек только на имя выигравшего, - произнес он. - Если не ошибаюсь, мистер Сендерс, не так ли?

Патрик сдался.

- Пусть будет Сендерс, - буркнул он и сморщил лоб, что являлось у него признаком наивысшей сосредоточенности.

Он не заметил, что при имени «Годдард» один из зрителей, элегантный мужчина в костюме от Хэрродса, вышел из толпы и быстрыми шагами направился в сторону бархатной портьеры, за которой играли в баккара. Так же, как и Патрик, мужчина в этот момент интенсивно размышлял, но в отличие от него не морщил лба. Его мозг лучше всего работал в те минуты, когда рука машинально, но очень осторожно играла курком маленького автоматического пистолета, лежавшего во внутреннем кармане пиджака.

Этого элегантного джентльмена звали Джон Ирвинг.

- Девятка, - объявил крупье, и это был конец игры.

Зрители, как всегда бывает в такие минуты, ошалели от восторга. Вначале они поздравляли его, потом их стала разбирать зависть.

Алан подумал, что, имея на руках четыреста семьдесят шесть тысяч, он мог бы осесть где-нибудь в Калифорнии или вернуться на Восток, в Нью-Йорк. Однако деньги ему не принадлежали, и он знал, что с минуты на минуту очутится с глазу на глаз с Пангом.

- Пора, услыхал он шепот Сандры. - Сгребай деньги и начинай. Панг уже здесь.

Китаец шире раздвинул портьеру и остановил взгляд на Сандре. На его узких губах появилась бледная улыбка.

- Не ожидал встретить вас здесь, миссис Джоуэтт, - сказал он.

Крупье остолбенели - они узнали фамилию хозяина.

- А где Мак?

Алан швырнул несколько жетонов банкомету, выпрямился и проговорил хриплым голосом:

- Выгоните отсюда распорядителя зала. Немедленно.

Лицо Панга не изменило выражения. Он даже не взглянул на Алана, лишь коротко спросил:

- Этот джентльмен с вами?

Сандра утвердительно кивнула головой.

- Боюсь, что вам придется его выслушать. Это Лоури. Криб Лоури.

- Очень приятно. В таком случае прошу в мой кабинет.

- Сперва удалите отсюда распорядителя зала. Быстро! - рявкнул Алан. - Я представляю здесь Мака, ясно? Этот тип превысил допустимую ставку, из-за него Мак может лишиться лицензии, понимаешь? - кричал Алан среди внезапно наступившей тишины.

Панг повернулся к бледному человеку с седыми волосами.

- Через час явишься ко мне в кабинет, Пол, хорошо? - сказал он. - А сейчас прошу ко мне. Клиенты хотят развлекаться.

Они прошли мимо толпившихся в коридоре людей, среди которых были Сендерс и Тренч, и вошли в кабинет.

- Мак прислал меня сюда с Крибом, Панг, - непринужденно заговорила Сандра. - Вы знаете, кто он такой?!

Панг сел и прищурился.

- Значит, это вы тот легендарный Криб Лоури… - произнес он помолчав. - Что новенького в Лас-Вегасе? Как казино?

- Панг, Мак хочет, чтобы я вместе с Крибом просмотрела ваши счетные книги, - прервала его Сандра.

- Вы? Впервые вы непосредственно участвуете в деле, правда? - Панг замолчал.

Они напряженно смотрели друг на друга, пока наконец Сандра не рассмеялась.

- Когда-нибудь нужно начинать, Панг. Мак просил, чтобы я здесь его представляла. Кто-то у вас ворует, Панг. Образовалась недостача в двести тысяч долларов.

Панг взял со стола нож для разрезания бумаги и стал им забавляться, ставя палец на острие.

- Значит, вы его представляете… Интересно. А он вам дал какое-нибудь письменное подтверждение?

Письменное? Но ведь я его жена! Ты шутишь, Панг.

- Нет, не шучу. Мак звонил мне, это правда, предупреждал о возможном приезде Лоури, но ни словом не обмолвился о вас.

- Мак сказал, что она будет работать со мной, - вмешался Алан, с трудом контролируя свой голос. - Так он сказал.

Панг скользнул по нему взглядом:

- Мак говорил мне, что Лоури должен будет просмотреть книги. Если бы он хотел, чтобы вы ему помогали, он предупредил бы меня. Я знаю Мака.

- Панг, вы отдаете себе отчет в том, чем рискуете? Если Мак об этом узнает, он вышвырнет вас с работы, - прошипела Сандра.

- Не волнуйтесь так, миссис Джоуэтт. Мак вернется из Лондона, и все выяснится. Виски? - спросил Панг.

- Нет, спасибо, - буркнул Алан и тут же спохватился. Но было уже поздно.

Панг застыл в неподвижности.

- Ты не пьешь? - спросил он. - С каких это пор?

- Криб недавно вернулся после курса лечения, - поспешно вмешалась Сандра.

- От алкоголизма, - подтвердил Алан.

- Ах, так! - Панг проявил большую снисходительность. - Миссис Джоуэтт, мне очень жаль, но вы ничего не добьетесь. Когда здесь появится Мак и скажет, чтобы я проваливал, - я уйду, не сказав ни слова. Но не воображайте, что во время его отсутствия я позволю вам нарушать обычный порядок. Я слушаюсь только распоряжений вашего мужа. Если Мак хочет, чтобы вы контролировали книги, в чем я сомневаюсь, я должен получить письменное распоряжение. К сожалению, это мое окончательное решение, миссис Джоуэтт.

Какое-то время Алану казалось, что Сандра вот-вот ударит Панга по лицу. Но она сумела взять себя в руки и, встав с места, сказала:

- Мы еще увидимся. Пойдем, Криб, поужинаем. Алан поднялся и направился следом за ней к двери.

- Криб! - внезапно обратился к нему китаец. Алан почувствовал капли пота за воротником. Он медленно обернулся.

- Криб, а кого ты оставил вместо себя?

Фамилия, фамилия! Он лихорадочно думал, пытаясь преодолеть минутную растерянность и усиленно вспоминая фамилию человека, о котором говорила ему Сандра.

- Картера! А что?

- Ничего, обычное любопытство. - Панг продолжал играть ножом. - Я чертовски любопытный человек, Криб…


Телохранитель отворил ему дверь, и Сендерс через секретарскую вошел в кабинет.

Ли Панг стоял у окна. Он обернулся и с вежливым интересом посмотрел на вошедшего.

- Мистер Панг, - с места в карьер начал Патрик, - я представляю Годдарда. Мне необходимо с вами договориться.

Панг слегка приподнял брови.

- Годдард? Вы снова назвали эту фамилию…

- Годдард собирает деньги. Он успеет к сроку. Я, понимаешь, не знаю, что вам нужно, мое дело просто передать вам, что все будет, как вы хотите, и чтобы вы ждали с девушкой в старом сарае к северу от каменоломни завтра в восемнадцать часов. Туда явится Годдард, я тоже там буду.

Девушка должна быть жива, иначе обмена не будет, ясно?

Панг усмехнулся:

- Господин адвокат, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, но чувствую, что это какое-то грязное дело…

- Мне платят за эту грязь, мистер Панг. Завтра в шесть с девушкой. Живой девушкой, понимаешь?

- Вы ошибаетесь, адвокат, я ничего…

- Прощайте, - сказал Сендерс и вышел.

«Притворяется? - думал он. - Но зачем? Ведь он на своей территории. Возможно, он не хочет посредников. Но иного выхода нет. Нужно дать ему понять, что у Джорджа нет больше денег…»


Он с нежностью посмотрел на чек, который незадолго перед этим вытащил из бумажника.

- Ты становишься алчным, Патрик, - насмешливо заметил Тренч. - Неужели начинаешь стареть?

- Нет, нет, - совершенно серьезно откликнулся Сендерс. - Я всегда, понимаешь, предпочитал выигрывать деньги, чем зарабатывать. Впрочем, необязательно даже выигрывать. Просто, понимаешь, получать без особых усилий и трудовых затрат. Меня особенно очаровывал тот факт, что они приходят сами, причем чаще всего тогда, когда в них в общем-то не нуждаешься.

Тренч с интересом взглянул на приятеля. А он-то считал его на редкость трудолюбивым человеком. Однако он тут же осознал, что всякий раз, когда Патрик ставил на какую-нибудь лошадь или участвовал в разного рода лотереях, он отдавался этому со всей страстью. И вот теперь к этому добавились азартные игры… До сих пор Сендерс играл преимущественно в бридж или забавы ради в очко, и только несколько раз он видел его за игрой в покер. Впрочем, ему всегда везло. Так же, как сегодня.

Очнись, Джонатан, - рявкнул Сендерс над его ухом. - О чем это ты так задумался, приятель?

- Да так, ни о чем особенном, - отозвался Тренч, закуривая сигарету. - Просто подумал, что ты приехал сюда не затем, чтобы играть в рулетку. Кажется, у нас была иная цель.

Сендерс недоверчиво усмехнулся.

- И это говоришь ты? Такой осторожный, рассудительный, благоразумный? Ты напоминаешь мне о том, что мы должны делать? Ты больше не хочешь заявлять в полицию? Может, ты уже сыт ими по горло, а? - захохотал он.

- Я только считаю, что если мы намерены помочь Джорджу, то у нас осталось не слишком много времени, - произнес Тренч, не обращая внимания на насмешку. - У тебя есть какой-то план действий?

- Может, и есть… Я уверен, что она где-то здесь, понимаешь. На этой территории. Хотя в казино приезжает масса народа, это все же идеальное место, можешь мне поверить. Бунгала, гостиничная часть, подвалы, разные закоулки, далее каменоломни… - перечислял он.

- Но как ты рассчитываешь ее отыскать, как? - взволнованно возразил Тренч. - Надеюсь, ты не предполагаешь, что гориллы Панга проведут тебя в качестве почетного гостя по всему казино? Ты всегда был фантазером. Высокомерным, самоуверенным мечтателем. Из тебя сыщик, как… - Он нервно загасил сигарету. - Ты, по крайней мере, заметил что-нибудь интересное? Или кого-нибудь? Видел вход в подвалы казино? Хотя… - Он безнадежно махнул рукой.

- Джонатан, я уже сделал первый шаг. Посмотрим, что будет дальше. А что касается людей, то здесь нет никого интересного, - буркнул Патрик. - У одних рожи, словно из полицейских картотек, другие - ни дать ни взять члены палаты лордов, но бьюсь об заклад, что и те и другие стоят друг друга, понимаешь, - слабо усмехнулся он. - Да… Больше всего меня интересует, почему Стентон выдает себя за… Лоури. Тебя это не наводит на размышления? В чем здесь, понимаешь, дело?… А тот английский джентльмен с пушкой в пиджаке… Как он тебе понравился?

- Я знаю, о ком ты говоришь. Его зовут Ирвинг… Почему ты так уверен, что у него есть оружие? Надеюсь, он тебе его не демонстрировал? - заинтересовался Тренч.

- Не смейся, Джонатан. Он и в самом деле носит при себе оружие. В дверях возникла небольшая толкучка, мы слегка столкнулись, а у меня на этот счет достаточный опыт.

- Мы в Америке, Патрик. Здесь все носят оружие. - Тренч откровенно насмехался над ним.

- Не нравится мне этот тип. Решительно не нравится. Элегантный, любезный и вдруг… пушка в кармане… - Он на мгновение задумался, потом быстро спросил: - А ты слышал, как он говорил?

- Что говорил? - удивился Тренч.

- Джонатан, ты слышал один рассказ об Андерсене? Он никогда не заботился о своей внешности. Его старую, поношенную шляпу и плащ в заплатах знал весь Копенгаген. Однажды, понимаешь, кто-то прицепился к нему на улице с криком: «И этот жалкий предмет на голове называется шляпой?» Андерсен, понимаешь, ответил, указывая на голову нахала: «И этот жалкий предмет под шляпой называется головой?» С твоей головой все в порядке?

- Минутку, минутку, Патрик. Кажется, я начинаю понимать… Ведь это англичанин, а не американец. Я в этом уверен!

- Да ну? - издевательски воскликнул Сендерс. - Браво! Англичанин с безупречными манерами пребывает с оружием в руках в самом знаменитом игорном казино Невады.

- С оружием в кармане пиджака, - поправил его Тренч.

- Пока. Но кто бы это мог быть?

«Мне очень жаль, что я не могу удовлетворить вашего любопытства, адвокат, - подумал Джон Ирвинг, который, никем не замеченный, стоял под дверью номера Патрика и внимательно прислушивался к доносившемуся из-за нее разговору. - Пока не могу…»

- Вообще мы очень мало, понимаешь, знаем. Ведь Джордж только в общих чертах ознакомил меня с ситуацией. Ты сам знаешь, до какой степени он был напуган. Конечно, он позволил мне просмотреть содержание документов и планы и даже отдал их мне на хранение…

Ирвинг тихонько выругался, потому что ему показалось, что именно теперь, в тот момент, которого он так долго ждал, в коридоре послышались тихие шаги. Он задержал дыхание. Шорох не повторился. Он еще сильнее прильнул к стене, словно желая оказаться за ней. Он дрожал от возбуждения, чувствуя, что лицо у него горит.

- Ты уверен, Патрик, что Джордж тебе это позволил? - процедил Тренч. - А может быть, тебе просто хотелось, чтобы так было? Признайся!

- За кого ты меня принимаешь, приятель? - возмутился Сендерс. - В конце концов, я адвокат, а как тебе известно, юристу, врачу и священнику… - Он помолчал. - Итак, для комплекта не хватает только священника… Может, правда, какой-нибудь и отыщется. Но вернемся к нашему разговору. Надеюсь, ты не удивлен, что Годдард дал мне такое позволение. Если бы, к примеру, документы были уничтожены, похищены или… - Он не стал продолжать. - Это неважно. Во всяком случае, он полагал, что кто-то кроме него самого должен знать их содержание. Он выбрал меня. Он не хотел, чтобы такое сокровище, что-то настолько ценное, даже бесценное и великолепное, - с нажимом произнес он, - навсегда скрылось от света. Что же касается Кэрол, то… - Патрик внезапно замолчал, затем продолжил, понизив голос: - Джордж не мог быть уверен, что она это переживет, Джонатан. Сказано грубо, но это так. И мы тоже ни в чем не можем быть уверены, хотя наш долг сделать все, что только можно, чтобы спасти ее.

«И все же существует кое-что, в чем вы можете быть уверены, Сендерс, - пробормотал Ирвинг, отходя от двери. - Могу вам это обещать».


- Ты боишься? - спросила она со злостью в голосе.

- Не в этом дело, - отозвался Стентон. - Но когда парень дает мне по зубам так, что я не могу подняться, мне ясно, что он сильнее. Ты пустила в ход свой главный козырь, а толку никакого. Я ничего не понимаю в бухгалтерских счетах. Об этом ты не подумала? Но даже если бы я в них разбирался, все равно таким образом мы не проникнем в сейф. Почему ты была так уверена, что он отдаст тебе ключи?

- Значит, ты все же боишься, Криб, - повторила она.

- Кончай ты с этим Крибом. Я знаю, что сделает этот китаец: он позвонит Картеру в Вегас, спросит у него насчет Лоури, и все будет кончено. А как только он узнает, они опознают тело Мака и прикончат нас.

«Ну вот и первый труп», - подумал Сендерс, наблюдая за Сандрой и Аланом сквозь щель в занавеске открытого окна их бунгало.

- Ты ничего не понимаешь, - ответила миссис Джоуэтт, - Даже если Панг узнает, что ты не Лоури, он выждет какое-то время.

Когда королевство лишается короля, все набрасываются на добычу. Лоури, Кински, Патерс и другие будут молчать о смерти Мака до тех пор, пока не закрепятся на своих местах. Панг будет делать то же самое.

- Ладно, согласен. А где будет наше место в этом борделе? Что он с нами сделает? - спросил Стентон.

- Всадит нам по пуле в лоб. Тебя это пугает?

- Ты не в своем уме? Пугает ли меня это! - фыркнул он.

- Так не лучше ли предупредить удар? Тебе не кажется?

- Ты меня в это не втягивай. Я вошел с тобой в сговор, потому что у меня не было иного выхода. Мне нужны были деньги. Я их выиграл. Ты хотела, чтобы я выдал себя за Лоури. Я сделал это. Теперь отдай мне мои триста тысяч, и я смотаюсь отсюда.

- Криб, а ты не хотел бы остаться здесь и заняться вместе со мной управлением казино? - неожиданно мягко спросила она.

Патрик не выдержал и приблизился к окну.

Миссис Джоуэтт встала с места и подошла к Стентону:

- Боже, что такое эти триста тысяч в сравнении с миллионами, которые ты мог бы заработать… Нам мешает только Панг. Стоит его убрать, и казино будет наше, понимаешь?

«Да она настоящая ведьма, злая волшебница! - промелькнуло в голове Патрика. - Она его уломает, сейчас начнет раздеваться, качнет бедрами и…»

- Нет, Сандра, - твердо ответил Стентон. - Ты меня надула. Перед этим речь была только о банковом резерве. Я должен был прикинуться Лоури и взять для тебя этот резерв. Теперь ты уже хочешь все казино. Интересно, что придет тебе в голову завтра?

- Конечно, Криб. - Она потянулась и расстегнула блузку. - Но как ты сам заметил, трудно будет вот так, как ни в чем не бывало, войти и выйти с миллионами в карманах, ведь так? А имея казино, мы будем иметь и резерв, - тихо отозвалась она.

- А Лоури? Что с Лоури? Я свалял дурака с этим виски…

- Прежде чем он сообразит, в чем дело, будет уже поздно. Мы наложим лапу на бумаги казино, и тогда ему придется с нами договариваться. Он возьмет себе заведение в Лас-Вегасе, это заткнет ему глотку.

Криб, достаточно устроить маленький, невинный несчастный случай… - говорила она, снимая лифчик.

Очки сползли у Патрика с носа.

- Это не будет несчастный случай, Сандра. Это будет умышленное убийство.

- Нет, - шепнула она. - Просто самооборона. Когда Панг узнает, что ты не Лори, он убьет тебя. Ты должен опередить его. Это не убийство, ведь ты защищаешься.

- Оденься, - бросил Стентон. - Тебе меня не соблазнить. Я знаю, как это произошло. План родился в твоей голове после смерти Мака, ведь так? Мак отдал концы в постели, потому что у него было больное сердце, а тут вдруг подвернулся парень, который лез прямо по стене и был готов на все. Почему бы не воспользоваться случаем? Нужно только выдать этого типа за Лоури и принять казино в свое ведение. А о Панге ему можно будет сообщить позднее, когда он уже влипнет в это дело. Ты ведь знала, что Панг должен умереть, знала с самого начала!

Патрик поправил очки, чтобы не упустить момента, когда Сандра начнет прижиматься к Алану всем телом.

- Криб, Криб, разве ты не видишь, что я теряю с тобой рассудок? - шептала она, расстегивая застежку на юбке. - Ты только представь: ты и я, вместе, здесь, богатые, обеспеченные до конца жизни…

- Довольно. Всему свое время и место.

Сендерс поспешно отдернул голову, но перед этим успел заметить, что Сандра Джоуэтт внезапно побледнела, окаменела и помертвела, словно из нее вдруг вытекла жизнь. На пороге стоял Панг и целился в них из револьвера.

- Садитесь, - услышал Патрик. - Только спокойно. Миссис Джоуэтт, будьте добры одеться. Вы недооценили меня, мои дорогие, - тихо произнес Панг. - Мои люди узнали, что во Фриско, у отеля «Фэирмонт», обнаружен труп мужчины, выпавшего из окна. Ну что ж, такое бывает, Я знаю, что это Мак, хотя труп пока не опознали. Я слышал ваш разговор. Кроме того, мне известно, где находится настоящий Лоури. Когда вы, - он указал головой на Алана Стентона, - отказались от виски, я в душе рассмеялся. Правда, я не знаком лично с Лоури и никогда его не видел, но знаю, что настоящий Лоури не отказался бы от виски. Лечение от алкоголизма, хорошенькое дело!

Лоури алкоголик, алкоголиком и останется, и, насколько мне известно, он в данный момент напивается именно в Лас-Вегасе. Так он поступает ежегодно. Что поделаешь, человеческая слабость. Кто-то донес Маку, что у меня крадут? Не думаю, но все же проверю. Ведь Мак должен был ехать в Лондон, не так ли? Вы слышали его разговор с Лоури, и, когда он умер, вам захотелось овладеть деньгами. Вы были убеждены, что я позволю себя надуть. Это наивно и примитивно. А теперь я вас пристрелю, потому что в одном вы были правы: я действительно собираюсь унаследовать это казино.

- Ты не застрелишь нас, потому что у тебя револьвер не снят с предохранителя, - неожиданно проговорил Стентон.

Это был великолепный ход. Даже Сендерс позволил ввести себя в заблуждение и машинально взглянул на револьвер китайца. Когда же тот последовал за взглядом Стентона, Алан молниеносным ударом ноги выбил оружие у него из рук. Миссис Джоуэтт, в чем мать родила, подскочила к Пангу, повисла на его руках и вцепилась в них зубами, после чего в дело вступил Алан. Он был безжалостен. Первый же удар лишил китайца сознания, но Алан продолжал бить, методично превращая его лицо в кровавое месиво, приподнимая бесчувственное тело и ударяя с еще большей силой. Когда Панг наконец повалился на пол, миссис Джоуэтт протянула Стентону револьвер.

- Добей его, - сказала она.

- Не этим дай нож…


Ирвинг со свойственной ему педантичностью стряхнул с манжеты невидимую пылинку, аккуратно повесил пиджак на вешалку, после чего убрал его в шкаф, Перед этим он, однако, не забыл переложить револьвер во внутренний карман жилета, который по-прежнему был на нем. Затем он погляделся в зеркало, причесался пригладил усы и поправил галстук. После этого взглянул на часы: было около часа ночи.

Его взгляд упал на матово поблескивавшую поверхность стола. Глубокая чернота лежавшего на нем портфеля великолепно контрастировала со стеклянной, безупречно гладкой и чистой столешницей. Он еще раз посмотрел на часы и пришел к выводу, что у него есть время.

Перевел цифровой механизм замка на 5, 8, 22, 25 и 7. Крышка портфеля отскочила. Ирвинг вытащил оттуда пачки исписанных карточек и конверт. Высыпав содержимое конверта на стол, он нашел то, что искал, и в сотый раз принялся разглядывать любительскую фотографию, изображавшую Алана Стентона, сидевшего за столиком в кафе с рюмкой в руке.

Потом отложил снимок и бросил взгляд на небольшую карту. Пространство, расположенное на расстоянии тридцати километров к северо-востоку от Рино, было закрашено зеленым фломастером, а приблизительно в центре его виднелся пустой кружок. Если бы кто-то занялся детальными подсчетами, оказалось бы, что территория, обозначенная кружком, охватывает около десяти гектаров лесистой местности. Ирвинг порылся в бумагах и достал другую карту. На ней была изображена та же территория, но в значительно меньшем масштабе. Он усмехнулся про себя. Затем извлек из бокового кармана портфеля небольшой пластмассовый ящичек и положил его на столик. Немного посидел, прислушиваясь к чему-то, затем внезапно встал, на цыпочках подошел к двери и резко распахнул ее. Увидев лишь погруженные во мрак ветви деревьев и мигающие в отдалении огоньки, он вернулся к столику.

Спустя полчаса он покинул бунгало и направился в сторону казино.


Девушка пыталась заснуть, но безрезультатно. Она присела на грязном одеяле и стала вслушиваться в тишину, которую изредка нарушал омерзительный тонкий писк. Ее бросило в пот. Съежившись на своей подстилке, она закрыла уши руками, оперлась головой о колени, и ее тело начало сотрясаться не то от рыданий, не то от воя.

Накануне, когда крыса задела за ее лодыжку, она почувствовала прилив тошноты и просидела без сна до самого рассвета, когда благодаря спасительной полоске света, проникавшего сквозь крохотное матовое окошечко, смогла кое-как рассмотреть внутренность подвала. Крыса исчезла.

Сейчас она снова появилась, и девушка почувствовала, как от страха и отвращения у нее деревенеют руки. Она приподнялась на локте и заметила светлевшую полоску под дверью. На какой-то момент она успокоилась, у нее даже возникло ощущение чуть ли не безопасности, но, сообразив, насколько парадоксальна ее реакция, разразилась истерическим смехом.

Как завороженная, смотрела она на медленно увеличивавшийся прямоугольник света. Дверь тяжело заскрипела и внезапно широко распахнулась перед открывшим ее мужчиной…


Обширная лесистая территория, на которой располагались казино, бунгала и хозяйственные постройки, была довольно скупо освещена, хотя лампы, лампионы и даже специальные фонари висели на расстоянии полуметра друг от друга. Лишь немногие из них горели. Администрация казино пошла навстречу желаниям гостей, которые хотя и не были охвачены жаждой испытать романтические приключения до такой степени, чтобы отказаться от роскошно обставленных комнат, экзотических блюд, дорогих напитков, бассейна, сауны и теннисных кортов, все же не прочь были пережить хотя бы бледную тень того, что пришлось испытать их далеким предкам из Джеймстауна. Впрочем, предки эти обречены были на неустанную борьбу с природой и не верили в очарование ночи, которая приносила им только новые опасности и неожиданности. Романтическое наследие первых американских поселенцев взяло верх над стремлением к мещанскому комфорту, свойственным современным янки, и многие из туристов обратились к управляющему казино с просьбой создать менее цивилизованную атмосферу, то есть погасить часть ламп, разрешить разводить костры и проверить качество воды в расположенном неподалеку источнике, чтобы они могли без опасений пить ее во время завтрака, словно пилигримы. Была также высказана просьба завезти в лес нескольких лисиц и зайцев. Это было последнее пожелание, на которое согласился Панг. Просьбы о доставке настоящих индейцев с томагавками и султанами из перьев он проигнорировал, а требование, чтобы в лесу появилась по меньшей мере, дюжина солдат в форме английской армии конца восемнадцатого века, нашел неприемлемым с политической точки зрения. Любителям экзотики пришлось довольствоваться посещением Исторического музея штата Невада, где они имели возможность бесплатно любоваться изделиями индейских народных промыслов и реликвиями пионеров.

И все же, благодаря специфической атмосфере и неповторимому очарованию оригинально обустроенной территории, казино «Удача» сделалось значительно популярнее любого другого в Лас-Вегасе.

Выключение части ламп приносило значительную экономию, поэтому администрация казино охотно согласилась удовлетворить желание капризных туристов. Однако предки Джона Ирвинга никогда не покидали Королевства Великобритания, а посему он, стопроцентный англичанин, превыше всего на свете ценил комфорт и здравый смысл. По этой причине он тихонько выругался, споткнувшись на ровной тропинке. Бунгало, которое он занимал, предназначалось для избранной публики, поскольку находилось в наименее цивилизованной части территории, неподалеку от каменоломни и вдалеке от других роскошных домиков. Ирвинг извлек фонарь и, будучи полностью лишен всякого романтизма, принялся тщательно освещать себе путь, ускорив шаги.


Патрик медленно поднимался по лестнице в казино - он был совершенно разбит. «Удача» по-прежнему кипела жизнью; из ресторана доносились приглушенные звуки музыки и обрывки разговоров. Остановившись при входе в бар, Патрик оглядел зал. Было около двух часов ночи, но, несмотря на это, гости не выглядели усталыми. Черноволосая красотка, за которую Сендерс поставил в рулетку на «тринадцать», была погружена в беседу с пожилым седовласым мужчиной. Рядом с ним сидели двое молодых людей, одетых в кожаные брюки и расстегнутые хлопчатобумажные рубашки, купленные, несомненно, в самых дорогих модных магазинах. Один из них взглянул на Патрика и что-то шепнул своему собеседнику. Тот повернул голову, посмотрел на Сендерса и отрицательно покачал головой. За ними, за отдельным столиком, Патрик заметил мужчину, которого также запомнил по казино. Он не играл, даже не подошел ни к одному из столиков и не наблюдал за игрой, а лишь бессмысленным, как показалось тогда Патрику, взглядом блуждал по залу. Такова была его роль - он принадлежал к службе охраны казино. Теперь он также с деланным равнодушием приглядывался к посетителям бара, среди которых несомненно отсутствовал Тренч. Патрик, разочарованный, вышел из зала.

В казино царило оживление. Разгоряченные, не помнящие себя от возбуждения лица слились перед его глазами в бесформенную массу. Сотни пальцев нервно передвигали, подсчитывали и складывали в стопки жетоны. Патрик содрогнулся при мысли, что и он, когда играет, выглядит как они - так же нервно покусывает губы и алчно поглядывает на растущий перед ним столбик разноцветных пластмассовых кружочков.

Кто-то остановился позади него. Сендерс почувствовал теплое дыхание и запах виски. Не оглядываясь, он сделал шаг вперед и некоторое время стоял неподвижно. Мужчина, стоявший за ним, явно не имел намерения присоединиться к играющим. Сендерс сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет.

- Могу я попросить у вас огонька? - спросил он, резко повернувшись к мужчине. Только теперь он смог разглядеть его лицо, с удивлением обнаружив, что перед ним снова оказался тот самый охранник из бара.

- Не курю, - не слишком вежливо буркнул тот, на мгновение скользнув взглядом по лицу Патрика.

- Вы не играете? - спросил Сендерс. - За одну ночь есть шанс сделаться, понимаешь, миллионером.

- Вам это почти удалось.

- Вы были свидетелем моих успехов? - Патрик притворился удивленным. - Я вас что-то не помню. Столько новых лиц…

- Не каждому дано сорвать банк, - отрезал мужчина. - Таких людей не забываешь.

- Завтра попробую себя в покере, - продолжал Сендерс. - Самое главное, понимаешь, как говорится, поймать за хвост удачу, ведь так?

Мужчина пожал плечами.

- Азарт меня не привлекает, - коротко отрезал он и сделал абсолютно равнодушное лицо.

- Любопытно. Я полагал, здесь всех обуял один и тот же демон, а выходит… Ну что ж! Разумеется, я понимаю. Люди приезжают сюда за разным… - Он умолк, почувствовав, что кто-то толкнул его в бок.

Подняв глаза, он успел заметить лицо мужчины, проходившего мимо, и услышал что-то вроде «извините». Джон Ирвинг прошел дальше, не обратив на них внимания.

- Мне пора, - быстро проговорил Патрик и вежливо поклонился.

В казино Тренча также не было.

Сендерс вновь направился в сторону лестницы, ведущей наверх. Мгновение он колебался. «Вы оба мне очень нравитесь, - вспомнился вдруг ему милый, немного детский голосок Кэрол. - Теперь, когда мамы и Дэниса нет в живых, вы стали для меня самыми близкими в мире людьми. И для папы тоже». Он потер рукой лоб. Стентон… Стентон убийца, подумал он. Быстро поднялся наверх и вошел в свой номер. Вытащив из чемодана фонарик, сунул его в карман. Затем уселся в кресло, но не смог заставить себя отдохнуть. В шкафчике он обнаружил бутылку виски, налил себе и сделал большой глоток. Закурил и выглянул в окно. Струя холодного воздуха подействовала на него успокаивающе. Вырвав из блокнота страничку, он написал: «Джонатан! Постарайся завязать знакомство с Ирвингом. Потом следи за ним до тех пор, пока не заметишь чего-нибудь конкретного. Ничему не удивляйся, все вопросы потом. Патрик».

Он спрятал листок в карман, тихо подошел к двери и резко распахнул ее. Никого не обнаружив, он двинулся в направлении лестницы, ведущей на веранду, остановился перед апартаментами Тренча, сунул листок под дверь и оглянулся. Коридор был пуст. Сендерс вышел на веранду, еще раз внимательно осмотрелся и скрылся в темноте.


Тренч вторично постучал в дверь Патрика, на этот раз громче. Ответом была глухая тишина. Он нажал ручку, дверь не поддалась. Разозлившись, он постучал в третий раз, вернее, изо всех сил ударил кулаком в деревянную филенку.

Услышав тихий скрип, он резко обернулся и увидел в дверях, ведущих в соседний номер, голову мужчины, который спросил его:

- Что-нибудь случилось? Вы кого-то ищете?

- Нет… то есть да, - пробормотал Тренч. - Вероятно, мой знакомый куда-то вышел… Это не имеет значения, не беспокойтесь, пожалуйста… - говорил он, мысленно проклиная себя за недостаток выдержки.

- Кажется, я видел вашего друга, - проговорил вдруг мужчина. Он вышел в коридор и медленно закрыл за собой дверь. - Извините, что не приглашаю войти, но жена только что заснула, - добавил он. Он был в элегантном шелковом халате и голландских деревянных башмаках.

«Не может заснуть или…» - промелькнуло в голове у Тренча.

- Такой пожилой мужчина с усами? - спросил сосед Патрика.

- Да.

- Понимаете, какое дело, - продолжал тот, - я ужасно плохо сплю. Просто ужасно. Пожалуй, мне нужно было снять бунгало, но… Извините, что надоедаю вам, а вдобавок позабыл представиться. Меня зовут Марк Хендерсон.

- Джонатан Тренч.

- Так вот, о чем я говорил… Ах да, я не снял бунгало, потому что все они уже были заняты, а здесь просто невыносимо. И я, и моя жена мечтали отдохнуть наконец от шума. А тем временем… - Он махнул рукой. - Знакомый рекомендовал нам поехать сюда, но мы, понимаете ли, редко играем в карты или в рулетку, собственно говоря, не любим азартных игр и не пьем ничего, кроме пива, - перечислял он. - Моя жена обожает тишину, покой, поэтому, сами понимаете, нас это совершенно не устраивает. - Заметив нетерпение в глазах Тренча, он замолчал и некоторое время бессмысленно смотрел на него. - Ах, извините меня, я разболтался, а ведь вы ищете своего друга. Он заходил в комнату, я слышал это совершенно отчетливо, минут двадцать назад, да, наверное, минут двадцать, потом что-то опрокинул или перевернул, потому что я слышал, как что-то упало, раздался грохот. Потом прошло, вероятно, минут десять, и он снова ушел.

- Значит, его нет в комнате уже десять минут, я правильно вас понял?

- Да, именно так. Мне бы не хотелось, чтобы вы заподозрили меня в нескромности и излишнем любопытстве, но я просто не мог заснуть.

Тренч сочувственно посмотрел на него.

- Вы еще долго здесь пробудете? - спросил он.

- Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, Возможно, мы переберемся в бунгало, и тогда я останусь до конца отпуска. Здесь я больше не выдержу.

- Я принесу вам снотворное.

- Вы могли бы это сделать? В самом деле? Мне бы не хотелось вас утруждать… - Хендерсон улыбнулся.

Тренч вернулся к себе, включил свет, и взгляд его упал на маленький белый листок бумаги, лежавший на полу. Записка от Патрика. Он внимательно прочитал ее, затем беспомощно огляделся по сторонам, пытаясь припомнить, за чем, собственно говоря, он сюда пришел.

Таблетки для Хендерсона, идиот! Он стукнул себя кулаком по лбу. Выдвинув ящик, он вытащил небольшую коробку, отсыпал из нее на ладонь несколько таблеток и положил их в карман. Затем старательно запер дверь и, вручив снотворное Хендерсону, быстро спустился вниз, не слушая многословных изъявлений благодарности.

За полтора часа до закрытия бар выглядел точно так же, как всегда. Все столики, за исключением одного, рядом со стойкой, были заняты. Тренч сел за него и заказал пиво. Сидевший за третьим столиком от него мужчина отложил газету и принялся внимательно рассматривать его. Тренч почувствовал себя немного не в своей тарелке. «Где-то я видел этого типа, - подумал он. - Да, несомненно, я видел его в казино…»

Он вынужден был прервать свои размышления, потому что официант принес пиво и развернул перед ним кулинарные соблазны в виде деликатесов, разрекламированных в переплетенном в кожу меню.

- Спасибо, я не голоден, - уклонился Тренч. - Может быть, в другой раз…

Официант вежливо поклонился и ушел.

Тренч, усевшись напротив входной двери, то и дело посматривал на нее. «Что со мной происходит, черт возьми… - подумал он. - Где я болтаюсь в такой поздний час?» И в этот момент в зале появился тот, кого он поджидал.

Ирвинг огляделся по сторонам, и его взгляд упал на единственный свободный стул за столиком Тренча. Он подошел поближе.

- Простите… это место свободно? - спросил он приятным, глубоким голосом.

- Да… то есть пока да, - поправился Тренч. - Я ожидаю приятеля, но, пока он не пришел, вы можете присесть, - пояснил он. «Если этот негодяй вообще намерен появиться», - подумал он, а вслух прибавил: - Говорят, здесь великолепно готовят.

- Да, я знаю. Я здешний завсегдатай, - непринужденно отозвался мужчина. - Позвольте представиться, - продолжал он. - Меня зовут Джон Ирвинг.

Они обменялись поклонами, после чего наступила тишина.

- Рекомендую вам пиво, - снова заговорил Тренч. - Оно почти не уступает нашему «Гиннессу».

- Приятно встретить здесь земляка. Это ваше первое посещение Невады?

- Невады… да. А Штатов - нет, - ответил Тренч, поклявшись в душе, что в дальнейшем будет взвешивать каждое свое слово. «Кто это такой, черт подери?» - думал он.

- Ну ая приезжаю сюда гораздо чаще, чем хотелось бы. Бизнес есть бизнес. - Он развел руками.

- Вам не нравится Рино?

- Меня угнетает близость ядерных полигонов, - с улыбкой отозвался Ирвинг. - Земля качается под ногами. Я не чувствую себя здесь уверенно.

- Значит, скоро возвращаетесь в Англию? - рискнул поинтересоваться Тренч.

- Это зависит не только от меня. - Ирвинг вытащил пачку сигарет. - Но все же надеюсь, да и хочу, чтобы это случилось как можно скорее.

- Бизнес есть бизнес, - повторил Тренч.

- Вот именно, - засмеялся тот и взглянул на часы. - Я вижу, ваш друг опаздывает… По-видимому, он не придет. Через час бар закрывается. - Он пронзительно посмотрел на Тренча: - А может быть, он в казино?

- Нет, мы условились встретиться здесь.

- Мне казалось, что он проживает здесь, - как бы ненароком продолжал допытываться Ирвинг. - Можно просто пойти к нему в номер и проверить…

Да, действительно, он живет здесь. - Тренч на короткое время задумался. - Хотя, возможно, он кого-то встретил, заболтался и сидит где-нибудь в одном из тех домиков. - Он сделал жест рукой в сторону.

- Вы имеете в виду бунгала? Да, очень возможно. Нет причин для беспокойства.

- Беспокойства?

- Мне кажется, что вы слегка нервничаете… Не мог бы я чем-нибудь помочь?

- Нет, что вы. Я вовсе не нервничаю. Просто немного зол на него, потому что не выношу неточности, - заикаясь, проговорил Тренч.

- Я понимаю вас, - вежливо проговорил Ирвинг и тотчас же сменил тему: Вчера вашему другу повезло, не так ли?

- Да. К сожалению, не могу того же сказать о себе. - Тренч успел взять себя в руки и говорил уже совершенно спокойно. - А как ваши успехи?

- Да вы знаете, совсем неплохо. - Ирвинг сделал довольное лицо. - Советую вам снова попытать счастья завтра. Как известно, оно переменчиво.

- Да, я непременно буду играть. Азарт даже более опасная штука, чем алкоголь. - Тренч посмотрел на часы. - Пожалуй, я больше не буду его ждать. - Если вы его увидите…

- К сожалению, мне уже тоже пора. - Ирвинг положил деньги на столик. - Спасибо вам. Пиво здесь и в самом деле великолепное, хотя… - Он понимающе посмотрел на Тренча. - …Хуже, чем «Гиннесс», - закончили они хором и немного натянуто рассмеялись…


- Где тебя опять носило? - Сандра потянулась и широко зевнула. - Ты знаешь, сколько сейчас времени?

- Три часа. А что? Ты скучала? У тебя ведь есть компания, - буркнул Алан.

- Хам. - Она энергичным движением села на кровати. - Циничный негодяй.

- Значит, мы отлично подходим друг другу, дорогая, - отозвался он с милой улыбкой. - Я вернулся, - процедил он, - надеясь, что, возможно, ты соскучилась, но поскольку ты, как видно, пока не нуждаешься во мне… - Он умолк и сделал шаг в направлении выхода.

- Постой. Ты не можешь меня сейчас оставить. Уже светает, - добавила она, поглядев в окно. - У нас не так много времени.

- Ты что-нибудь придумала?

- Засунешь его в багажник, и дело в шляпе. К счастью, мы живем рядом со стоянкой. Остальное предоставь мне.

- Почему я должен быть уверен, что никто меня не заметит? Ты забываешь, моя дорогая, что мы не одни. В радиусе одного километра здесь проживает добрая сотня людей, - проговорил он, неприязненно глядя на Сандру. - Это не так-то просто. Кроме того, я не уверен, что смогу пронести его больше тридцати метров. Мужик он тяжелый… Нет, это полная бессмыслица. Ты должна придумать что-то другое. Слишком велик риск. Не вижу причин, почему я должен так рисковать…

- Идиот, - прошипела она. - Разве я заставляю тебя тащить его на спине? Завернешь тело в мою пляжную простыню, завяжешь и возьмешь тот маленький складной велосипед. Прицепишь… - она немного подумала, - сверток к седлу и потянешь за собой. Очень просто.

- Кто-нибудь может меня увидеть, - упирался Алан. - Тогда конец.

- Ну, не преувеличивай. - Сандра была уже почти спокойна. - В конце концов, здесь живет столько чудаков… Впрочем, другого выхода у нас нет. Итак, за дело. Утром сюда придет горничная. Ты ведь не хочешь, чтобы она наткнулась здесь на своего шефа, правда? Ее трудно было бы убедить, что это мой любовник, который сначала, испугавшись тебя, спрятался, а потом от страха отдал концы. У него сворочена шея, и он весь в крови.

- Перестань пыжиться и отпускать свои кретинские шуточки! Из-за тебя я убил человека.

- Это ты перестань нюнить! Что с тобой происходит? Он сам начал. Он, и никто другой. Что нам оставалось делать? Или он, или мы. Закон джунглей, - сказала она, пожимая плечами. - Ну, бери эту чертову простыню. И фонарь. Не забудь про фонарь.


Стоянка, подобно всей территории казино, была слабо освещена. Поскольку ею пользовались лишь постоянные посетители, никто не видел необходимости в том, чтобы кому-то поручать ее охрану. Поэтому Ирвинг беспрепятственно разгуливал здесь, освещая бамперы стоявших машин. На некоторое время его внимание привлек красный «кадиллак». Он заглянул внутрь. Сиденья были пусты. Ирвинг остановился перед капотом и присел на корточки, разглядывая регистрационный номер и почти с нежностью прикасаясь к белым выпуклым буквам. Внезапно он услышал шорох и тихое покашливание. Определив направление, откуда доносились звуки, Ирвинг подполз к задней дверце машины и взялся за ручку. Она бесшумно отворилась. Он заполз внутрь, по возможности удобно устроился на полу и стал ждать. Кашель не прекращался - человек находился на небольшом расстоянии от машины. Ирвинг немного приподнял голову, чтобы иметь возможность безопасно наблюдать за развитием событий.


Мужчина подошел к «кадиллаку» и так же, как перед этим Ирвинг, тщательно осмотрел регистрационный номер. Затем он что-то пробормотал себе под нос и снова закашлялся, прикрывая рот ладонью. Ирвинг приник к полу, его рука потянулась к внутреннему карману пиджака и там остановилась. Звуки подавляемого кашля стали отдаляться. Ирвинг выглянул через окно и заметил силуэт пожилого мужчины, пробиравшегося между машинами.

Сендерс остановился и укрылся за стоявшим неподалеку «джипом». На него снова напал приступ кашля.


Алан собрал велосипед и старательно закрепил концы веревки на металлических трубках, соединявших седло с рамой.

- Все будет хорошо, - прошептала Сандра, - Подожди, я выйду и посмотрю, нет ли там кого-нибудь. Как только дам сигнал, выезжай. Возьми ключи. Погрузишь его, оставишь ключи в машине и давай назад. Остальное я сделаю сама.

- А ты справишься? Это девяносто килограммов живого веса, - предупредил он.

Она приглушенно фыркнула:

- Ну и остряк из тебя! Не беспокойся. Только закинь эту жердь в багажник.

Тормоза велосипеда тихо скрипнули. Ирвинг услышал отчетливый звук поднимаемой крышки багажника, потом шум сбрасываемого в него груза. Он притаился. Кто-то захлопнул багажник и дернул переднюю дверцу «кадиллака». Ирвинг еще сильнее стиснул пальцы на рукоятке пистолета. Но за руль никто не сел. Дверца снова захлопнулась, и наступила тишина. Ирвинг осторожно выглянул через окошко, отыскивая взглядом фигуру пожилого мужчины. Наконец он заметил его - тот как раз высунулся из-за «джипа». Ирвинг снова опустил голову и постарался поудобнее разместить ноги. Приняв наконец удобную позу он застыл в неподвижности.


Сандра уверенным шагом подошла к автомобилю и села за руль. Затем повернула ключ зажигания и включила радио.

Ирвинг услышал тихие звуки музыки; сразу после этого машина тронулась и мягко покатилась вперед, выехав со стоянки. Ирвинг мысленно благословлял высокие изголовья сидений, образовывавшие превосходный барьер между ним и человеком за рулем. Его ноздри почувствовали легкий аромат дорогих духов. «Не выношу баб за рулем», - мелькнуло у него в голове. Вообще он был человеком крайне консервативным - не выходил из дому без галстука, не пил перед обедом, не курил натощак, не выносил громкой музыки, французской кухни и худых женщин, а одна мысль о последних в роли водителей неизменно приводила его в дурное расположение духа. Но у него не было выбора.

«Кадиллак» на большой скорости выскочил на автостраду и помчался сквозь сумрак.


Сендерс внимательно наблюдал за машиной, выезжавшей со стоянки, но не предпринял никакой попытки преследования. Это было бы совершенно бессмысленно: уже много лет он не садился за руль. Вообще он не слишком любил водить машину. Как бывший солдат Королевских военно-воздушных сил, он питал слабость к самолетам, но, поскольку при своем теперешнем состоянии здоровья не рискнул бы сесть даже в планер, единственным достойным человека средством передвижения в пространстве считал яхту. Его «Кэролайн», любимое судно, названное так в честь трагически погибшей жены, в настоящее время спокойно стояла в ангаре престижного яхт-клуба под Лондоном. Неожиданно ему страстно захотелось оказаться именно там, за тысячу миль от Невады, которую он уже успел возненавидеть.

Некоторое время он пребывал в тягостных размышлениях, но внезапно перед его мысленным взором предстало лицо девушки с огромными глазами, светлыми волосами, вздернутым носиком и очаровательной детской улыбкой. «Боже, ведь она могла бы быть моей внучкой», - дошло до него вдруг. Он опомнился, вышел из-за машины и ровным, решительным шагом направился в сторону казино.


Ирвинг совершенно не осознавал грозившей ему опасности. Если бы он знал, какие головоломные номера проделывала сидевшая за рулем женщина, то предпочел бы скорее выскочить на ходу, чем покорно ожидать, когда наконец автомобиль остановится на откосе, не более чем в семидесяти сантиметрах от края пропасти.

Женщина вышла из машины. Ирвинг услышал хлопанье дверцы, шум открываемой крышки багажника, проклятья, какую-то возню, а затем громкий всплеск воды. Он посмотрел на часы, запоминая время и что-то мысленно подсчитывая. Женщина снова села в машину. Он осторожно выглянул в окошко и оцепенел от ужаса. «Если она ошибется и включит заднюю передачу вместо первой, что, в конце концов, очень вероятно…» - мысленно представлял он себе. Однако женщина уверенно тронулась с места вперед, причем сделала это так резко, что Ирвинга буквально прижало к подушкам заднего сиденья. С мощным ревом «кадиллак» выехал на автостраду и помчался в направлении Рино. Ирвинг еще раз высунул голову и посмотрел в окно. Уже светало.


Зайдя ненадолго в свой номер, он вышел в холл и сел под раскидистой пальмой, принявшись наблюдать за людьми. В углу, за перегородкой, там, где находились двери в подсобные помещения, Сендерс заметил молодого парня, тащившего тяжелый ящик, наполненный замшелыми бутылками с вином. «Спускается в подвал, - промелькнуло у него в голове. - Но почему его охраняет горилла?» Он попытался разобраться в этом, связав факты в единое целое. «Итак, Стентон хладнокровный и расчетливый убийца. Миссис Джоуэтт и он хотят завладеть казино. Неужели Стентон здесь только за этим? Разумеется, когда ему пришлось выбирать между наивной Кэрол Годдард и богатой Сандрой Джоуэтт, он не колебался ни минуты. Но все же поначалу, под влиянием первого чувства, он собирался дать Джорджу двести тысяч. Зачем? У Кэрол нет денег, она не может дать ему роскошной жизни, тогда зачем же он хотел ее спасти? У Кэрол нет денег… Минутку, минутку… Как это Джордж сказал? Он утверждал, что они просматривали планы вместе с… Кэрол! Боже мой, Стентон здесь, чтобы овладеть картинами! Это же ясно! Все логично! Панг похитил девушку, следовательно, широкий жест влюбленного, или, черт с ним, любовника, запоздал. Терять ему больше было нечего, он сбежал, тут подвернулась Джоуэтт; случай распорядился так, что у нее были планы насчет казино, в котором Панг прятал Кэрол, и Стентон просто-напросто воспользовался случаем!

А может быть, ему удастся убить двух зайцев сразу! Он получит казино и картины! Ну нет, приятель, только через мой труп!»

Парень вернулся с пустым ящиком и скрылся за перегородкой. Охранник потушил окурок, зевнул и принял вид безмерно скучающего человека. «Да, там должен быть подвал. Когда-то заложников держали в подземельях…» Патрик утвердился в своих предположениях, встал и отправился наверх, в свои апартаменты. Там он вытащил из чемодана фонарь и подумал, не взять ли с собой револьвер. Нет, не сейчас. Не следует искушать судьбу. Он сел в кресло, но ему было не до отдыха. Затянувшись сигаретой, он выглянул в окно. Ночь была темная, подходящая для его намерений.

Согласно плану, который показал ему Годдард и который он уже запомнил наизусть, картины Дэниса были спрятаны в пятидесяти метрах к северу от последнего бунгало, между линией деревьев и каменоломнями, простиравшимися вдоль границы владений казино. Патрик не в первый раз собирался в те места; накануне он уже успел ознакомиться с окрестностями. Всего-навсего невинная прогулка пожилого джентльмена в лучах полуденного солнца. Все дело было в том, что у него отсутствовала уверенность в правильности исходных расчетов. Итак, сразу за лесом начиналась равнина, посреди которой находился старый, заброшенный сарай. Кроме него, там не было абсолютно ничего, даже более или менее крупного камня, который мог бы служить ориентиром. Однако сарай находился как раз в том месте, где, согласно плану Годдарда, должны были находиться полотна. Поначалу это показалось ему просто смешным - он не представлял себе тайника, который до такой степени бросался бы в глаза, но с другой стороны, темнее всего как раз под фонарем. Внутрь он не заходил: это выглядело бы в высшей степени подозрительно, к тому же он готов был поклясться, что кто-то ходил по его следам.

Итак, теперь он уже действовал наверняка. Оставив позади бунгала, он остановился на краю леса и отыскал пригнувшуюся к земле березу, которую отметил в предыдущий раз. Где-то рядом во мраке стоял сарай. Он зашагал в том направлении, не зажигая фонаря, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к ночным звукам.

Нет, никто за ним не шел.

В темноте сарай напоминал избушку на курьих ножках, в которой живет баба-яга. Он на ощупь обошел ее кругом; вход оказался с северной стороны. Только теперь он включил фонарик. Ржавый висячий замок беспомощно свисал с оторванной скобы. Дверь была открыта. Он легко отворил ее и вошел.

Паутина, куча наполовину сгнивших дров, груда картона. Неожиданно над его головой послышался пронзительный писк. Его сердце неровно застучало. «Это всего лишь нетопырь, летучая мышь, перепуганная во сто раз сильнее, чем ты, идиот!» - подумал он и взял одну таблетку из тех, которыми снабдил его Джонатан. Боль прошла. Он осмотрелся получше; картины должны были лежать где-то ниже, Дэнис отчетливо обозначил это место - на плане было указано что-то вроде коридора, лестницы, подземелья. Он скользнул фонариком по западной стене. Камин. Глубокий, черный от старости; на дне его лежали два бревна. Он подошел ближе? Здесь?… Отодвинув бревна, Сендерс увидел стальную ручку крышки.

Лестница вела вниз, на глубину двух, может быть, трех, метров. Далее следовал коридор - низкий, грязный, скользкий. По нему он добрался до помещения, назначение которого трудно было определить: что-то вроде мазанки, частично разрушенного убежища, заброшенного подвала. Не это было важно, У стены Патрик обнаружил сокровище.

В ящике было всего шесть картин. Шесть тщательно упакованных полотен, судя по размерам, миниатюр, стоимость которых, если верить Джорджу, составляла свыше пяти миллионов долларов. Он поднял картины - все сразу, чтобы хоть раз в жизни подержать в руках огромную ценность. Пять миллионов долларов весили два - два с половиной килограмма. Сендерс положил их обратно в ящик. Ему было нехорошо - затхлый воздух отдавал гнилью. Он решил передохнуть и подумать, что делать дальше. Вернувшись наверх, в сарай, он присел на кучу дров и включил фонарик. Перед глазами у него поплыли радужные круги. Неужели он упадет в обморок? Патрик оперся локтем на груду разорванного на куски картона; груда опасно накренилась и с шумом обрушилась на землю. Теперь он уже знал, что делать. Вся операция заняла не более полу тора часов - не так много для человека, которому пошел уже седьмой десяток.

Перед казино он оказался около трех. Сполоснув руки под пожарным краном, он поднялся по запасной лестнице наверх и, едва волоча ноги, двинулся в сторону своего номера. Внезапно в коридоре погас свет. Вытащив фонарик, он направил луч света на стену в поисках выключателя, который оказался рядом. Он щелкнул им пару раз - безрезультатно. Поскольку его дверь находилась в нескольких метрах, он уже собрался было осветить замок, чтобы открыть ее, как вдруг услыхал медленные шаги, доносившиеся из-за угла коридора. Повинуясь инстинкту, Патрик попятился, прильнул к стене и погасил фонарь. Неизвестный остановился, затем сделал еще два шага, оказавшись как раз перед дверью номера Сендерса, Патрик затаил дыхание. Глаза его успели привыкнуть к темноте, он различал контуры фигуры высокого мужчины, который возился с замком его двери, - с чрезвычайной точностью и сноровкой. Сендерс, стоя рядом, не слышал никаких характерных звуков, сопутствующих обычно таким манипуляциям. Его сердце снова забилось неровно, ему просто необходимо было сесть и отдохнуть. Он полез в карман за таблеткой, Видимо, у незнакомца был заячий слух, потому что он исчез с такой быстротой, что Патрик даже не успел вытащить из кармана пузырек с лекарством.

Проглотив таблетку, он некоторое время подождал. Внезапно в коридоре вспыхнул свет. Сендерс направился к двери и тщательно осмотрел замок. Латунная накладка была такой же блестящей и гладкой, как и раньше. На ней не осталось ни малейших царапин. Зато у ног Патрика, у самого порога, лежала чудесная красная роза… Он нажал ручку,

- Где ты был, черт побери?! - прошипел Тренч, срываясь с кресла.

- Ты спал, Джонатан, спал…

- Я не спал, я ждал!

- Джонатан, я вижу понимаешь, на ковре, рядом с креслом сгоревшую сигарету, а в ковре - прожженную дыру. сэр. Ты мог поджечь комнату и сгореть сам. Ты заснул с «Честерфилдом» в пальцах, вот что. Дай мне выпить. Чего-нибудь покрепче.

- На кого ты похож, Патрик! Где тебя, к черту, носило?!

Сендерс прошел в ванную, заперся и принял душ, не обращая внимания на крики Тренча. Когда он вернулся в комнату, Джонатан подал ему стакан холодного виски. Он залпом выпил его и испытал блаженство. Затем он посмотрел на часы.

- Рассказывай, - обратился он к Джонатану. - Что с Ирвингом? Ты проследил за ним?

- Ты впутываешь меня в идиотские авантюры, Патрик. Я не гожусь для подглядывания, подслушивания…

- Джонатан, ты нашел его?

- Что это за роза?

- Ирвинга. Он ковырялся в замке, пока вы спали, сэр. Ну, я слушаю.

Тренч потер лоб, что всегда указывало на сильное волнение.

- Да, я пошел за ним, как ты велел. Он петлял, сворачивал то туда, то сюда, так что я совершенно потерял ориентацию и даже не знал, в какой части парка мы находимся. Таким образом мы дошли до какого-то бунгало, убей меня, не знаю, где это, он открыл дверь и вошел внутрь, а я остановился у окна…

- Небось испугался, да? Дай мне еще виски. С водой.

- Так вот, он вошел, повесил пиджак на вешалку и убрал в шкаф. Однако перед этим, заметь Патрик, перед этим он переложил револьвер во внутренний карман жилета. Он ни на секунду не расстается с оружием!

- Дальше, рассказывай дальше.

- Затем он вытащил из письменного стола портфель, такой черный, с секретным замком, положил его на стол, открыл и высыпал оттуда какие-то бумажки, карточки, фотоснимки, конверты…

- Чьи фотоснимки?

- У меня что, телескоп в глазах? Я не мог разглядеть. Позднее он разложил карту. Это был план казино, Патрик, я уверен. Что-то было заштриховано, подчеркнуто, но это суперточная военная карта. В картах я разбираюсь.

Сендерс утвердительно кивнул головой. Да, Джонатан старый бойскаут. И в самом деле, в картах он разбирался.

- А потом? Что мистер Ирвинг делал потом?

- Посидел у себя с полчаса. Когда он собрался выходить, я отошел. А потом следил за ним до самого казино, опередил его, ну и…

- Наверное, он присел к твоему столику?

- Ты угадал. «Кажется, вы немного нервничаете, - сказал он мне. - Кого-нибудь ждете?»

- А ты небось не нашелся, что ответить, признайся…

- Сказал, что жду тебя.

- Ну и…

- Он утверждает, что он бизнесмен, англичанин, скоро возвращается на родину, приехал сюда по делам, любит хорошее пиво и так далее. Ничего важного. Потом он попрощался и пошел. С меня довольно, я сыт по горло.

Сендерс собрался с мыслями.

- Джонатан, ты должен мне еще раз помочь. Пошли. Ты хочешь увидеть Кэрол живой или нет?

- Патрик, дьявол побери, я ничего не понимаю! Может, ты соблаговолишь объяснить мне, что у тебя на уме?

- Позднее. Пойдем.

Они спустились в холл, остановились под развесистой пальмой, и Патрик показал Джонатану перегородку, за которой находилась дверь в подвал, где хранилось вино. Затем он коротко объяснил ему, что и как делать.


Сендерс пытался сосредоточиться. Стентон пока перестал его волновать. Он подумал о Панге, которого уже не было в живых. Что сказать Джорджу? Ведь он в конце концов позвонит, скажет, что собрал деньги, что немедленно приедет; захочет узнать, как дела. И что он ему скажет? Что никак? Что он по-прежнему понятия не имеет, где Кэрол? Я даже не знаю, жива ли она! Вот черт!… Вся надежда на Джонатана. Но Джонатан не справится с этим делом, потому что боится. Возможно, это даже не страх, а просто неумение действовать в критической ситуации. Он хочет, очень хочет, только у него не очень получается… Он посмотрел на часы. Почти пять. Джонатан должен был уже вернуться Конец прогулки.

Лес становился все реже; он миновал несколько спящих домиков и вышел на главную аллею, ведущую к казино. Он заметил его издалека. Тот лежал, распластавшись на газоне перед входом, а вокруг неуверенно сновали четверо припозднившихся и немного подвыпивших игроков.

Он лежал в своем светлом пиджаке, который был порван, помят, испачкан кровью.

- Джонатан! - крикнул Сендерс.

- Господин профессор от кого-то изрядно получил, - проговорил кто-то сбоку.

Патрик упал на колени и схватил запястье Тренча, чтобы проверить пульс. Руки у него тряслись, словно в припадке малярии, которую он подцепил в Африке.

- Он жив, жив, господин адвокат… - произнес тот же голос.

Сендерс поднял взгляд.

- Мистер Хендерсон? Что вы тут делаете, черт возьми? - спросил он. - Жена вас из дому выгонит.

- С тех пор как мы перебрались в бунгало, Мэри спит, как младенец, - произнес Хендерсон, слегка икая. - А я выиграл сегодня десять тысяч долларов. Что вы на это скажете?

- Это вы его, понимаешь, нашли? - Патрик показал на Джонатана.

- Нет, был тут один… - Он оглянулся по сторонам, - Что-то я его не вижу. Я пришел сразу вслед за ним. Он уже здесь лежал. Тот сказал, что произошло маленькое недоразумение…

- Как тот человек выглядел? У него был шрам на щеке?

- Угадали! Откуда вам это известно?

Мужчина со шрамом присматривал за парнем, который выносил вино из подвала. Он-то и отделал Джонатана… Неужели они и впрямь держат Кэрол в подземелье? Неужели, сам того не подозревая, я попал в десятку? Сендерс лихорадочно размышлял.

- Может, вызвать врача? - сказал Хендерсон и икнул.

- Не беспокойтесь. Лучше возвращайтесь… Или нет. Не поможете ли вы мне поднять его наверх?

- Эй, джентльмены! - крикнул Хендерсон в сторону своих покачивавшихся приятелей. - За ноги его!

Патрику пришлось положиться на них; силы окончательно оставили его. Впрочем, они справлялись со своим делом совсем неплохо, пока не очутились перед дверями лифта. Лифт был довольно узкий, и не было никакой возможности разместить Джонатана в горизонтальном положении. Им пришлось войти внутрь кабины, слегка приподняв его кверху, а Сендерс тем временем поплелся в сторону лестницы.

В комнате он обмыл Тренчу лицо холодной водой, продезинфицировал небольшую рану на лбу, а затем ощупал череп. Тренч пронзительно застонал, когда Патрик кончиками пальцев коснулся шишки размером со спелую сливу. Потом он открыл глаза и некоторое время смотрел прямо перед собой безумным взглядом.

- Выпейте это, сэр, и сделайте над собой усилие, - сказал Патрик, всовывая ему в руку стакан виски. - Ты меня узнаешь? Эй! Джонатан!

Тренч проглотил слюну и не совсем отчетливо пробормотал «черт подери», что было сочтено Сендерсом за хороший знак. Он подложил ему под спину две подушки и спросил:

- Что случилось? Ты был там? Рассказывай.

- И не подумаю. Я хочу спать… - буркнул Тренч.

- Но…

- Я должен проспать хотя бы два часа, у меня раскалывается голова, - прошептал Джонатан, и не успел Патрик оглянуться, как он уже спал.

Было около шести часов. Сендерс запер дверь на ключ, почистил зубы, завел будильник и повалился на кровать.


Звонок зазвенел в восемь. Патрик сбросил будильник под шкаф, но это была старая, надежная машина - она действовала даже под водой. Он не переставал звонить до тех пор, пока Сендерс не сполз с кровати и не надавил большую латунную кнопку.

Затем он забрался в пустую ванну, открыл оба крана и дождался, когда вода достигнет его груди. Помывшись, он принял холодный душ, сбрил отросшую щетину и смочил лицо одеколоном. После этого оделся и отправился будить Джонатана. Тот защищался, жаловался на боль, но Патрик был непреклонен. Наконец он усадил Тренча на диван.

- Мог хотя бы снять с меня обувь… - пожаловался Тренч.

Действительно, он так и заснул в одежде и обуви.

- Рассказывай, - торопил его Патрик.

- Сначала закажи завтрак, потом расскажу. Сендерс снял трубку. Номер ресторана оказался занят.

- Рассказывай, позавтракаем внизу.

- Я сделал так, как ты сказал. Сошел следом за ним в подвал…

- Давай, понимаешь, с самого начала, по порядку.

- Я позвонил в ресторан и заказал божоле шестьдесят пятого года. Трубку взяла какая-то служащая; я сказал ей, что лично явлюсь за бутылкой в холл. Потом спустился вниз и больше пятнадцати минут прождал того парня. Наконец он появился и принес мне божоле. «Очевидно, произошла ошибка, - сказал я, когда он подошел ко мне. - Я заказывал божоле шестидесятого года, а это на пять лет моложе». Парень смутился и покраснел, потом извинился и сказал, что немедленно заменит бутылку. Тогда я сказал, что пойду вместе с ним и сам поищу.

- И что он на это ответил? - спросил Патрик.

- «О, к сожалению, это невозможно, сэр. Гостям нельзя спускаться в подвал. Таково распоряжение шефа. У нас там хранятся очень ценные вина». Тут я наврал ему, что очень люблю вино, являюсь знатоком, слышал об их коллекции и очень бы хотел лично увидеть подвал. При этом я сунул ему в руку пятьдесят долларов. Парень начал заикаться, уверять, что если меня кто-нибудь увидит, то он лишится работы. Тогда я добавил еще пятьдесят.

- Он перестал заикаться?

- Не совсем. Тогда…

- Ты шантажировал его, - вмешался Патрик.

- Ты сам этого хотел. Так вот, я ему сказал, что он может лишиться работы и в том случае, если я донесу кому нужно, что он плохо меня обслужил, был невежлив, груб и так далее. Это отвратительно, Патрик.

- Ладно, понимаешь, ладно. Ну и что, он сломался?

- Сломался. Но предостерег меня, чтобы я был поосторожнее, потому что в подвале время от времени околачивается охранник, тот тип со шрамом на щеке. Мы спустились вниз. Парень достал из кармана связку ключей и открыл дверь. Если бы ты ее видел, Патрик: окованная сталью, с четырьмя засовами. Едва мы ступили за порог, как кто-то крикнул: «Это ты, Майк?» Я прильнул к стене, а парень жестом показал мне на вход в помещение, где хранятся эти чертовы вина. «Да, да, я! Я перепутал бутылки!» - крикнул он в ответ. Я шепнул ему, чтобы он меня там оставил, что я сам выйду обратно. Он немного поколебался, но в конце концов согласился и ушел. Я побежал прямо. Коридор разветвлялся, я хорошо помню.

Я остановился, а потом наугад пустился влево. По пути я видел за сеткой только какое-то оборудование, трубы и ничего больше. По-видимому, это наименее посещаемая часть подвала. Затем коридор поворачивает вправо, и сразу за поворотом я наткнулся на дверь.


- Дверь? Какую дверь?

- Обитую железом, вроде той, через которую мы входили в подвал.

- Ты пошел дальше?

- Куда! Коридор заканчивался в четырех метрах дальше, там тупик, Патрик. Я почувствовал себя немного не в своей тарелке, но мне не оставалось ничего иного, как тщательно осмотреть ту дверь. Я провел по ней рукой. Металлическая обивка укреплена стальными заклепками, никаких углублений, щелей, выпуклостей. Я осторожно простучал фрамугу и прислушался. Вдруг мне показалось…

- Ну! Что тебе показалось?

- Погоди! Вдруг мне показалось, что я что-то слышу…

- Что именно?!

- Не знаю, мне трудно определить. Теперь я уже думаю, что либо ничего не слышал, либо это было покашливание того гориллы. Во всяком случае, мне показалось, что звуки доносятся изнутри, и когда я их услышал, то принялся ковырять ножиком стену возле дверного косяка. Стена как стена, с виду она ничем не отличалась от остальных - шершавая, белая, местами грязная. Мне хотелось таким образом подцепить фрамугу.

- Перочинным ножом? Ты что, Джонатан, рехнулся?

- А что бы ты сделал на моем месте? Посылаешь меня без инструментов неизвестно куда, неизвестно зачем…

- За Кэрол, приятель, за Кэрол!

- Я знаю, но у меня не было ни малейшего шанса, неужели ты не понимаешь? Я присел на корточки, и в этот момент кто-то огрел меня по голове. Очнулся я только на кровати, в этой комнате. Вот и все, чтоб тебя черт подрал!

- Значит, вниз, налево, а на развилке вправо… - громко повторил Патрик. - Умойся, оденься и пойдем позавтракаем, Джонатан. Только быстро.

В ресторане они появились ровно в девять и сразу обратили внимание на троих человек, которые их интересовали: в углу зала сидел Ирвинг со свежей розой в петлице идеально отутюженного пиджака, а немного подальше - миссис Джоуэтт и Алан Стентон. На миссис Джоуэтт события прошедшей ночи не оставили ни малейшего следа. Эта ведьма, элегантно одетая, старательно накрашенная и причесанная, выглядела, как всегда, весьма привлекательной, что там скрывать, соблазнительной. Стентон имел вид значительно худший - у него появились синяки под запавшими глазами, лицо приобрело сероватый оттенок. Сендерс и Тренч сели двумя столиками дальше.

- Не глазей на них так, Патрик, - прошипел Тренч и с гримасой боли потрогал шишку на голове. - Они могут заметить…

- Если они не заметили ночью, сэр, то и теперь не обратят внимания, - отозвался Сендерс, беря в руки меню. - Будешь яичницу?

- Ночью? Ты видел их ночью? Господи Иисусе, почему же ты мне ничего не сказал?

- Ого, ты только посмотри на них, кажется, они ссорятся. - Патрик кинул взгляд на Стентона и миссис Джоуэтт. - Ты слышишь?

- Ничего не слышу. Да и вообще, черт бы побрал эти игры, все равно это ничего не даст. Мы беспомощны, как дети. Скажи, что ты собираешься делать? Ты говорил с Пангом, но из этого ничего не вышло. Прошу тебя, Патрик, давай лучше заявим в полицию. У них есть свои способы. Мы спокойно сидим себе, завтракаем, время идет, вот-вот позвонит Джордж, и что мы ему скажем? Патрик, ведь ты же знаешь, с кем мы имеем дело, понимаешь, что это за люди! Что ты намерен делать? - повторил он. - Говори же, ради Бога!

- Я дал слово Джорджу, слово чести, понимаешь, что не буду заявлять в полицию, - ответил Патрик. - Не могу я этого сделать, Джонатан, даже если бы очень хотел.

- Идиот! Кэрол должна погибать из-за того, что ты дал честное слово, да? Да или нет?! - крикнул он.

- Тише ты, черт возьми! Пойми, речь идет не о моем честном слове, а о шансах. Должен произойти обмен - из рук в руки. Им нужны наличные деньги, поэтому они должны будут передать нам Кэрол живой.

Джордж наверняка раздобыл нужную сумму, и уже сегодня все будет кончено, вот увидишь.

- Но почему он не захотел одолжить у нас? Я мог бы сразу дать ему эти деньги. Почему он обрек собственного ребенка на такие страдания? Я не могу этого понять.

- Джордж должен был играть на проволочку, тянуть время, чтобы те поняли, что он добывает деньги и что у него их больше нет, я же тебе объяснял. Это дает нам шанс, что они, получив деньги, в самом деле ее отпустят. По крайней мере, сэр, обмен дает такую возможность. Необходимо вести переговоры не только относительно окончательных финансовых условий сделки, но и, так сказать, технических вопросов. Тут возникла небольшая проблема, но думаю, я с ней справлюсь…

- Разумеется, мне ты не собираешься говорить, что это за проблема?

- Не собираюсь, Джонатан, потому что это не имеет смысла. Я хочу держать тебя подальше от всего этого. Так будет лучше… Погоди-ка, посмотри на этого человека.

К столику Джоуэтт и Стентона приблизился охранник со шрамом на щеке.

- Заместитель управляющего приглашает вас на чашку кофе, - заявил он категорическим тоном.

- Минуточку… - начал Стентон.

- Мы будем очень рады, не правда ли, Криб? - вмешалась миссис Джоуэтт немного громче, чем следует.

- Чертовски… - пробормотал Стентон вставая. - Мне нужно предварительно позвонить. Сейчас я вернусь.

- Телефон есть у шефа в кабинете, - спокойно произнес охранник.

По извилистым коридорам они дошли наконец до двери с латунной табличкой. Мужчина нажал кнопку звонка, дверь отворилась, и они вошли. Кабинет был обставлен со всей возможной роскошью, в современном стиле. Дерево, кожа, хром и стекло, несколько картин. На одной из них Алан заметил подпись Поллока.

- Шеф сейчас придет, - Горилла сунул руки в карманы. - Наверное, что-то его… - Он не докончил, услышав телефонный звонок. Сняв трубку, он выслушал чей-то приказ, произнес: «Будет исполнено, шеф» и жестом предложил им садиться.

Алан и миссис Джоуэтт погрузились в мягкие подушки кожаного дивана. Дверь открылась.

У Алана, который в этот момент смотрел на Сандру, было такое впечатление, что ее яркий макияж постепенно исчезает под кожей, растворяясь в теле. Осталось только насмерть перепуганное, белое как мел лицо. Он почувствовал, что у него немеют руки, и медленно, словно желая выиграть время, перевел взгляд на входящего. Он не вскрикнул, потому что горло ему перехватил леденящий ужас, а лишь приоткрыл рот и с такой силой стиснул пальцы, что ногти впились в кожу.


После завтрака Сендерс устроился в холле. По своему обыкновению он отдыхал, наблюдая за людьми. Его интересовало, кто же тот таинственный шеф, пригласивший Сандру Джоуэтт и Стентона для разговора. В эту минуту произошло нечто радикально изменившее, по крайней мере поначалу, его мнение относительно загробной жизни.

Дело в том, что он увидел привидение. Не успел он поудобнее устроиться в кресле, как ему явилось обыкновенное привидение. Оно стояло за стеклянной дверью администраторской и разговаривало с той самой девушкой, которую Патрик расспрашивал насчет Ирвинга. В детстве Сендерс воображал, что привидения всегда одеты в белое, что на них длинные прозрачные одеяния и капюшоны с отверстиями для глаз, - одним словом, что своим внешним видом они напоминают членов Ку-Клукс-Клана. Однако дух, за которым он наблюдал, проглатывая очередную таблетку из тех, что дал ему Джонатан, имел на себе элегантный серый костюм, рубашку стального цвета, хорошо подобранный галстук и носил темные полуботинки. Он обладал лицом китайца, умышленно убитого накануне неким Аланом Стентоном. Короче говоря, Патрик пришел к выводу, что видит посмертное воплощение Ли Панга.

С большим трудом ему удалось стряхнуть с себя это наваждение. Ли Панг лежал в этот момент где-то далеко, хорошо замаскированный землей, камнями и Бог знает чем еще; миссис Джоуэтт явно не преминула лично позаботиться об этом.

В чудеса он не верил. Не было никакой возможности внезапно ожить мертвому Пангу, вернуться в казино прежде Сандры, а перед этим еще успеть переодеться и умыться. Патрик прикрыл глаза. Когда он снова открыл их, привидение исчезло, словно его никогда и не было.

Сендерс не помнил, как поднялся по лестнице. Открыв дверь, он бросился к телефону.

- Администраторская? Говорит Сендерс, я живу наверху. Скажите, мистер Панг будет сегодня у себя в кабинете? - спросил он.

- Да, мистер Сендерс, шеф будет к вашим услугам с десяти часов.

«Значит, он все же вернулся! - подумал он. - Вернулся в виде привидения!»

- Мистер Ли Панг? - решил он окончательно увериться.

- Что вы сказали? - Кажется, служащая его не поняла.

- Я говорю… мистер Ли Панг… вернулся?

- Простите, но я не думаю, что он куда-то уезжал…

- А с кем вы только что разговаривали?

- С его братом, но…

Патрик положил трубку. Потом немного поразмыслил и пришел к выводу, что дела обстоят не так уж плохо.


Два стула возле бара были свободны. Сендерс присел, заказал минеральную воду и уставился на коридор по другую сторону холла, в котором ранее скрылись миссис Джоуэтт, Стентон и горилла шефа. Он ждал, когда они появятся, ему хотелось увидеть их мины после беседы с человеком, которого они убили, а затем и самому переговорить с привидением. Кто-то задел его плечо. Он повернул голову и наткнулся на взгляд слезящихся светло-голубых глаз мужчины, который усаживался на стоявший рядом стул.

- Извините, - буркнул тот.

У него была большая, чересчур большая голова, посаженная прямо на плечи; шея полностью отсутствовала. Он напоминал два арбуза - больший и меньший, надетые один на другой, причем тот, что внизу, немного расширялся, а тот, что наверху, - сужался.

- Налей-ка мне чего-нибудь покрепче, - бросил он бармену. - Можно водки.

Бармен поставил перед ним рюмку и наполнил ее до краев.

- Поставь телефон на стойку. Шеф у себя? - спросил арбузовидный мужчина. Он набрал номер секретаря: - Панг на месте?… Занят?… Когда освободится, скажите ему, что приехал Лоури, Криб Лоури. Я буду ждать в баре.

Сендерс поперхнулся водой, положил на стойку деньги и вышел в холл, а оттуда на свежий воздух, чтобы собраться с мыслями. «Итак, настоящий Лоури… - думал он. - Хорошенькое дело, теперь у нас двое Лоури! Что будет делать Стентон? А миссис Джоуэтт? Как, наконец, отреагирует на это Панг?» Он сделал круг и вернулся в казино. Войдя в холл, он увидел, что Лоури сидит на том же месте, где он его оставил. Он пил рюмку за рюмкой. Из двери, ведущей в служебное помещение, вышел маленький человечек со сморщенным лицом и седыми волосами. Пол Виндебург, распорядитель зала казино. Он прошел мимо Сендерса, остановился на пороге, огляделся, махнул рукой в сторону автостоянки, а затем зашагал в том направлении. Лоури продолжал накачиваться спиртным. Патрик прислонился к стене и подставил лицо солнцу. Несмотря на ранний час, сильно припекало. И тут он увидел их…

«Мерседес» описал дугу, торжественно проплыл мимо лестницы, ведущей на террасу, и направился в сторону ворот. За рулем сидел Виндсбург. Сзади, за водительским сиденьем, Патрик увидел мужчину, который должен был в этот момент находиться совершенно в другом месте, за сотни километров отсюда. Они разговаривали и оживленно жестикулировали, но продолжалось это не более минуты, - Виндсбург протянул руку к приборному щитку, нажал какую-то кнопку, и темное боковое стекло быстро поднялось кверху, заслонив их лица. Сендерс отер пот со лба. Это был Джордж, Джордж Годдард…

Он быстро направился в администраторскую, готовый ко всему.

- Прошу передать мистеру Пангу, что я хочу, понимаешь, с ним поговорить. Немедленно. У меня к нему деловое предложение…


III


Он тупо уставился на обшитые березой стены бунгало, не веря собственным глазам, не в силах сосредоточиться, потому что громкая музыка не позволяла это сделать.

Дверь была заперта снаружи, жалюзи опущены, так что в комнату проникали лишь слабые лучи солнца. Он лежал на кровати, удобно оперевшись на подушку. «Что за дьявольская услужливость!» - подумал он и снова попытался сосредоточиться, хотя бы настолько, чтобы оценить свое положение. А оно было безнадежным.

Руки и ноги у него были скованы наручниками, но даже если бы ему удалось каким-то чудом слезть с кровати, он бы не сумел выключить музыку, так как не знал, где находятся динамики, поэтому крики о помощи ни к чему не привели бы, тем более что бунгало находилось на расстоянии нескольких десятков метров от остальных домиков. Жалюзи были заперты на висячий замок, который он не сумел бы открыть, даже если бы у него были свободны руки. Дверь была снабжена такими крепкими засовами, что только профессиональный взломщик сумел бы справиться с ними. Это наводило страх и одновременно вызывало раздражение.

Он был лишен свободы среди бела дня, сразу же после завтрака, и больше всего его возмущал тот факт, что он сам, добровольно, явился к месту своего заключения. Ситуация представлялась тем более абсурдной, что вокруг проживало больше сотни постояльцев гостиницы и он не был брошен ни в темницу, ни в подземелье, ни в дом, находящийся в десятках миль от ближайшего жилья, а просто заключен в одном из принадлежащих казино бунгало.

Он никак не мог решить, что ему делать, и постепенно его охватывала паника. Он провел здесь не более часа, а у него уже было такое чувство, словно он находился в своей темнице несколько дней. Он еще раз взглянул на часы и вспомнил, что ему отведено два часа на размышления. Один уже истек. Что же он может придумать за оставшиеся шестьдесят минут? Ни одно из решений не сулило гарантии, что он останется в живых, а его смерть могла бы иметь роковые последствия для Кэрол. Сендерс нервно прикусил губу. Джонатан, наверное, спустя какое-то время станет меня разыскивать, размышлял он.

Но даже если он доберется сюда, Ирвинг без труда справится с ним, возможно, даже убьет, потому что зачем ему нужен этот Тренч? Если он убьет нас обоих, что не исключено, холодно рассуждал он, Джордж не сумеет совладать с Пангом. Сначала, согласно их уговору, он будет звонить, потом приедет и… Не думаю, чтобы те люди оказались честными. Полиция? Он не решится… Я любой ценой должен отсюда выбраться, потянуть время и воспользоваться первым удобным случаем.

Он усмехнулся. В большинстве детективов, которые он обожал читать и смотреть в кино, все было так просто! Руки и ноги связаны веревками, но на полу лежит кусочек стекла. Связанный ложится на него и, калеча ладони, перетирает веревку, а затем, в зависимости от фантазии сценариста, борется со стражником, выбивает окно или совершает иные не менее зрелищные подвиги. «Но мне уже шестьдесят пять, и стекло здесь не валяется, - подумал Сендерс. - Мне шестьдесят пять, у меня больное сердце, и то время, когда я мог уложить такого Ирвинга одной рукой, давно миновало. Сейчас мне уже шестьдесят пять, и, кажется, я немного набрался разума…»

Он еще раз, сантиметр за сантиметром, обшарил глазами все помещение. К музыке он уже успел привыкнуть, и она перестала ему мешать. В его распоряжении оставалось пятнадцать минут. Пятнадцать минут для принятия окончательного решения. Он поудобнееоблокотился на мягкую подушку и осторожно поднес к губам стакан с водой. Несмотря на наручники, он мог так маневрировать рукой, что доставал стакан. Ирвинг перед уходом позаботился об этом, сказав: «Мне бы не хотелось, чтобы вы умерли от жажды, адвокат. Это не принесло бы пользы ни одному из нас. По мере возможности я бы хотел обеспечить вам комфорт, - добавил он, поправляя ему подушку. - Впрочем, если вы проявите благоразумие, вся эта история не продлится долго. Вы скажете мне только, где картины, и будете свободны. Ничего больше мне от вас не надо. Я заберу их, исчезну, и никогда больше ни вы, ни кто-то другой обо мне не услышит. Если же нет… Ну что ж, будем надеяться, что вы не вынудите меня к суровым мерам, не так ли, господин адвокат?» Спокойствие и вежливость Ирвинга вызывали у Патрика особый страх. Он был уверен, что тот с милой улыбкой на губах разгладит пиджак, вытащит револьвер, прицелится и со свойственной ему педантичностью выстрелит точно в середину лба.

Разумеется, он может это сделать, когда я ему уже скажу, где картины. Пока он не знает, он меня не убьет. Я представляю для него огромную ценность, и следует этим воспользоваться. Это мой единственный шанс, а может быть, единственный и для Кэрол. Только бы Джонатан не выкинул какой-нибудь глупости, неожиданно забеспокоился он. Необходимо выбраться отсюда, прежде чем он решится заявить в полицию. Я убегу, и тогда…

Он услышал звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь отворилась.

- Надеюсь, я не опоздал, господин адвокат? - любезно осведомился Ирвинг и уселся напротив Сендерса. - Прежде чем мы приступим к нашей беседе, я бы хотел предложить вам ленч. - Разумеется, - быстро прибавил он, - я исхожу из того, что вы будете вести себя благоразумно.

- Что вы говорите? Может, вы сделаете потише музыку? - крикнул Патрик.

- Сию минуту. - Ирвинг поднялся с кресла и скрылся в дверях ванной.

Грохот прекратился, и только теперь Сендерс осознал, как у него болит голова. Сердце сильно, пожалуй, чересчур сильно билось в груди. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и вдохнул поглубже, испытав некоторое облегчение. Потом оперся на подушку и попытался выпрямить ноги.

Ирвинг вернулся в комнату и открыл портфель, вытащив оттуда несколько свертков и четыре банки пива. Разложив бутерброды на блюдце, он протянул их Сендерсу вместе с пивом.

- Я должен есть с этими обручами на руках, сэр? - буркнул Сендерс. - Я ведь и так не сбегу. Снимите их.

Ирвинг расстегнул наручники. Запястья еще не успели одеревенеть, но Патрик демонстративно массировал их некоторое время, глядя исподлобья на своего мучителя, который тем временем спрятал ключик во внутреннем кармане пиджака. Патрик взял бутерброд и принялся медленно, торжественно пережевывать его. Затем открыл банку с пивом и сделал солидный глоток. Ему стало немного легче.

- Очень, очень недурно, - похвалил он. - У них тут неплохо готовят.

- Я рад, что вам нравится, - вежливо отозвался Ирвинг. - У меня там еще несколько штук, - прибавил он, указывая на портфель.

- Наверняка они, понимаешь, пригодятся, - саркастически заметил Сендерс, допивая пиво. Он поставил банку на стол и поудобнее откинулся на подушку, собираясь с силами.

- Полагаю, что теперь мы уже можем перейти к делу. - Ирвинг достал сигареты и угостил Сендерса. Они закурили. - Итак, господин адвокат, коротко говоря, вы являетесь одним из немногих людей, которым известно, где находятся картины, а мне совершенно необходимо их иметь. Совершенно необходимо, - подчеркнул он. - Я посвятил этому делу несколько лет и не скрываю, что эти полотна сделались моей навязчивой идеей, вопросом чести. С вашей помощью я могу достичь своей цели, и поверьте, не отступлю ни перед чем. Я понятно выражаюсь, не так ли? - И не дожидаясь ответа, продолжал: - Я искренне считаю все ваши сомнения лишенными какого бы то ни было смысла. Какое вам до них дело, если уж говорить напрямик? До нескольких старых полотен голландских мастеров? Вы богаты. На что вам эти картины? Вы хотели безвозмездно вернуть их музею? Повесить в холле? Я вложил в это дело слишком много времени и денег, поэтому у меня уже нет выбора. Надеюсь, у вас было время подумать над этим, адвокат, и вы укажете мне дорогу?

- Просто так, задаром? - Сендерс смотрел ему прямо в глаза. - Дураков нет! Я как раз, понимаешь, вспомнил историю одной дамы. Это была леди Астор. В юбилей своего восьмидесятилетия она заявила: «Я всегда боялась старости, понимая, что не смогу делать все то, что хотела бы делать. Теперь, к счастью, я чувствую, что вовсе не хочу этого делать». Верно, картины как таковые мне не нужны. До музеев мне нет дела, а дома я развешиваю графику или акварели. В этом вы, понимаешь, правы. Но! - Он сделал паузу. - Подобно вам, у меня тоже есть страсть, мне нужны деньги, много денег, - добавил он многозначительно. - Эти картины могут обеспечить мне такие деньги, и поэтому я не намерен так легко с ними расстаться. Меня, понимаешь, зовут не Астор, а Сендерс, и я хочу на старости лет побезумствовать.

Довольный собой, он посмотрел на Ирвинга. Тот сумел скрыть свою растерянность.

- Понимаю, - медленно произнес он, чтобы выиграть время, потому что абсолютно не предполагал такого развития событий. - Не сочтите за бестактность, если я поинтересуюсь - что же это за страсть?

- Азартные игры, - коротко ответил Сендерс. - Надеюсь, можно не добавлять, что трудно иметь более дорогостоящую манию. К сожалению, вынужден признаться, что не всегда дела у меня идут так успешно, как вчера, - прибавил он с улыбкой. - Впрочем, полагаю, я не обязан объясняться перед вами.

- Не обязаны, разумеется. Однако я хотел бы вам напомнить, что вы оказались в чрезвычайно сложном положении, адвокат. - Ирвинг закинул ногу на ногу и снова любезно улыбнулся.

- Вы хотите сказать, что убьете меня? - спросил Сендерс, пытаясь придать своему лицу как можно более равнодушное выражение. - Зачем? Что это вам, понимаешь, даст?

- Я открыл вам свои карты, адвокат, не забывайте об этом. - Ирвинг не терял спокойствия. - Вы слишком много знаете.

- И все же, я полагаю, это не лучший выход для вас.

- Действительно, это так. Но… - Ирвинг замолчал и развел руками.

- Я придумал оптимальный выход для нас обоих, - прервал его Патрик. - Он прост, фифти-фифти - вот что я вам скажу, сэр.

- Как это? Что вы хотите этим сказать? - Ирвингу на мгновение показалось, что он ослышался.

- Фифти-фифти, - отчетливо повторил Сендерс. - Кажется, я ясно говорю. Я знаю, где находятся картины, поэтому мы поделим их пополам. Таким образом вы получите то, что без моей помощи никогда не найдете, а я спасу свою шкуру. Сделка честная и, кажется, выгодная для нас обоих, понимаешь.

- Но… - Ирвинг подыскивал подходящие слова. - Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что я вот так, запросто, выпущу вас отсюда и позволю преспокойно сбежать вместе с картинами? Вы ведь не считаете меня идиотом?

- Боже сохрани! Но если вы примете мою концепцию, то вопросы, которые нам нужно решить, будут носить скорее технический характер. Другими словами, нам придется подумать над тем, каким образом мы можем гарантировать друг другу… честную игру.

Это трудно, должен признаться откровенно, что пока я над этим просто не думал.

- Это не трудно, а совершенно невозможно, - отрезал Ирвинг. - Нет, господин адвокат, мне очень жаль, но…

- К чему такая поспешность? - не сдавался Сендерс. - У меня есть идея. Предлагаю вам подумать над ней в течение трех часов. А в пять часов мы снова поговорим об этом. Тогда же я представлю вам свой вариант решения технических вопросов.

Ирвинг подозрительно взглянул на него.

- Хорошо, - медленно произнес он. - Но это не означает, что я принимаю вашу идею. Мне необходимо ее обдумать. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что мы придем к согласию на предлагаемых вами условиях.

- Это единственный разумный выход, - убежденно сказал Сендерс. - Я совершенно уверен в своей правоте.

- Лично я уверен в ней меньше, но тем не менее принимаю ваше предложение. К сожалению, пока я снова вынужден причинить вам неудобство.

Он зашел в ванную, и вскоре из динамиков вновь полилась оглушающая музыка. Ирвинг тщательно застегнул наручники на руках Патрика и направился к выходу.

- Не могли бы вы отворить пошире окно снаружи? - крикнул Сендерс. - Жалюзи опущены, а здесь страшно душно! Я говорю, мне душно!

- Это я могу для вас сделать. - Ирвинг пожал плечами. - Через него вы во всяком случае не убежите.

- В моем-то возрасте? У меня нет такого намерения, понимаешь. Ни в коем случае.


Хотя в подвале царил мрак, матовое, зарешеченное окошко пропускало ровно столько света, чтобы можно было определить время восхода и захода солнца.

Время от времени Кэрол погружалась в какой-то кошмарный полусон; скорее это можно было назвать временной потерей контакта с действительностью, чем настоящим сном, но даже такие короткие минуты отдыха приносили облегчение. На какие-то мгновения она забывала о страхе. Бодрствование же с минуты на минуту увеличивало страх. Мысль об отце прибавляла ей сил чисто иллюзорно, так как неразрывно соединялась в памяти с кошмаром последних совместно пережитых часов.

Она знала, отец сделает все, что в его силах, чтобы ей помочь, но не очень верила в его возможности.

Перед ее глазами внезапно возник образ другого мужчины. Если бы он знал, что они со мной сделали… Он никого не боится. Никогда никого не боялся. Если бы он только знал, то, наверное, убил бы их всех… Она так явственно представила себе улыбающееся лицо Алана, что почти физически ощутила его присутствие. Кэрол потерла ладонью распухшие от слез и недосыпания веки; образ исчез. Она снова была одна.

Кэрол услышала звук открываемой двери и встала. При этом она почувствовала себя несколько в большей безопасности, хотя колени у нее дрожали чересчур сильно. Затем снова опустилась на грязное одеяло и прижалась спиной к стене. Замок вновь щелкнул в двери, и она отворилась. Резкий свет лампы проник в расширенные от страха и темноты зрачки Кэрол, причинив боль. Одной рукой она прикрыла глаза, а другой пыталась собрать на груди обрывки блузки. Раздался тихий смех. Дверь захлопнулась за вошедшим, и этот глухой звук нарушил тишину подвального туннеля. Она не хотела видеть этого лица. Не хотела знать, кто это такой и что ему нужно. Крепко зажмурив глаза, она вдобавок прикрыла их ладонью.

- В чем дело? Ты ведь меня знаешь, - услышала она голос, который знала бы и на другом конце света.

Кэрол открыла глаза и посмотрела ему в лицо. Панг ухмыльнулся. Эта добродушная гримаса вызвала в ней отвращение и одновременно наполнила страхом. Она промолчала.

- Ты выглядишь ужасно, - заявил Панг. - Старой и некрасивой. Кроме того, ты грязна и от тебя воняет. Я ничего не собираюсь с тобой делать, - проговорил он тем же скучающим тоном. - Тогда ты выглядела совсем иначе: красивая, обворожительная, излучающая молодость и свежесть. Твоя красота ослепила меня, а твоя недоступность привела в восхищение, очаровала. Никогда я не чувствовал себя так прекрасно, как тогда, когда ты лежала на постели, неподвижная, как статуя… - Он задумался. - Впрочем, я не так выразился. Никакая статуя, даже статуя Венеры, не может служить таким символом красоты, как живая великолепная женщина. В тот момент ты излучала спокойствие, уверенность в себе.

Мне необходимо было это уничтожить, чтобы сохранить навсегда. Я хотел, чтобы ты была бессмертной. Если бы ты умерла, твоя красота возродилась бы из пепла, как Феникс! - Он говорил медленно, отчетливо, словно в трансе. Его глаза были устремлены куда-то далеко, в одну точку. - Подлинная красота может сохраниться только благодаря смерти. В смерти, а вернее, посредством ее, высвобождается сущность красоты. Она становится самостоятельным бытием. Много раз я пытался сублимировать чистую красоту из живых существ. Пытался, но не добился того, чего хотел. Искусство не может вызывать столь сильных эмоций, поскольку оно мертво. Его невозможно оживить. Ты знаешь историю Пигмалиона? Обман и бессмыслица. Оживление убивает, уничтожает даже этот ничтожный шанс сохранения красоты в чистом виде… - Его голос постепенно переходил в бормотание, а глаза бессмысленно блуждали по стенам подвала. Он захохотал. - Любовь и красота дают моральное право на их убийство. Это наивысшая форма поклонения, почесть, воздаваемая неповторимости. Я с ужасом думаю о всех тех прекрасных лицах, которые с течением времени преображаются в усеянные морщинами беззубые маски. А страсть, почитание красоты могут дать человеку силу, которая позволит сохранить ее, самый ценный дар богов. Она уцелеет, как запечатленный на фотопленке кадр. Причинение боли - высшее наслаждение, но лишь в случае, когда оно преследует высшую цель. Только тогда оно имеет смысл. И конечно оправдание. Шаг за шагом ты стремишься к цели, умышленно растягивая ожидание чуда, которое вот-вот совершится на твоих глазах, видишь расширившиеся от страха зрачки, открытый для крика рот. И сознаешь, как много добра можешь сделать через минуту. Эта мысль приводит в упоение, ты утопаешь в блаженных мечтах о грядущей минуте. Как редко дано испытать человеку такое чувство, но этого момента стоит ждать годами, годами! Когда-то я коллекционировал старый китайский фарфор - и ненавидел все эти фигурки, статуэтки, блюда и тарелки. В один прекрасный день я их уничтожил, - засмеялся он,- но, разбивая фигурки о камни, не чувствовал ничего, кроме радости. Я уничтожал суррогаты, эрзац, чтобы достичь идеала. Подумать только, что есть еще люди, готовые бороться, даже убивать друг друга, чтобы стать обладателями старых скорлупок или разрисованных холстов в рамках!

Непонятный фанатизм безумцев, абсолютно непонятный, - задумчиво продолжал он. - Я наблюдал за лицами людей, собирая в памяти портреты мужчин и женщин. Не всякий объективно красивый человек удовлетворяет моим требованиям. Скажу больше - таких очень немного. Меня не интересует пустая, кукольная красота. Женщина - особенно женщина - должна обладать внутренней силой, чувством собственного достоинства, чем-то, что завораживает, придает смелость… С виду может показаться, что такая женщина не согласна на боль и смерть, но я знаю: в глубине души она сознает мою правоту. Кто же не хочет обрести бессмертие? Не верю, что могут существовать такие люди. Говорят, что вечная жизнь достигается добром, высшим самоотречением. Вздор и пережиток! Бессмертие может быть достигнуто только через красоту, увековеченную в смерти, ею облагороженную и ее рамками ограниченную. - Он на некоторое время замолчал, и его лицо постепенно обрело нормальное выражение. Затем он окинул Кэрол долгим взглядом и пожал плечами. - Чем больше я на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что сильно ошибся, - произнес он равнодушным тоном, на его лице заметно было разочарование. - Даже если бы я тебя тогда убил, очень быстро оказалось бы, что ты обыкновенное, жалкое, заурядное и ничтожное существо, которое умирает совершенно обыкновенным образом и после которого ничего не остается. Потому что будь ты той, за кого я тебя принял, - единственной, неповторимой, моей мечтой, ты не выглядела бы сейчас как испуганная крыса. В тебе нет достоинства и силы, - презрительно произнес он. - То, что я по наивности принял за красоту, оказалось жалкой мишурой, дрянной позолотой. Ты умерла бы совершенно обыкновенным образом, а я никогда бы себе не простил того, что ты удостоилась чести, которой не заслужила. Я ненавижу тебя, потому что ты меня обманула. Поэтому, если мне все же придется тебя убить, я сделаю это совершенно нормально, просто. Это будет обычная месть. Маленькая человеческая слабость, жалкая и примитивная, но я могу себе это позволить. Возведенный в достоинство Единственного Настоящего Художника, я, как каждый поклонник искусства, могу время от времени поддаться иллюзиям, разве не так?

Никто за это не будет на меня в обиде, потому что, как тебе известно, великим людям прощается все. Да, кстати говоря, я пришел сообщить тебе, что от твоего отца по-прежнему нет никаких известий. Неужели он оказался скрягой? В этом случае, - продолжал он, - если я не получу денег в течение ближайших шести часов, мне придется тебя убить. Без всякого удовольствия, просто по обязанности. У меня возникли небольшие проблемы, а я вовсе не хочу морочить себе голову разными счетами, бухгалтерскими книгами и прочим вздором. Я как раз познакомился с женщиной моей мечты. С такой, о которой мечтал. Я ждал ее долгие годы. И представь себе, из-за тебя, вернее, из-за упорства твоего отца, все может кончиться неудачей, ибо мои намерения могут быть дурно истолкованы. Что за ужасное невезение! Может возникнуть такая ситуация, что мне придется ее убить из-за того, что она мне пригрозила, и даже если я попытаюсь объяснить ей, что мною движет не страх, а любовь, наивысшее обожание, она все равно не поймет меня и не поверит. Подумает, что я просто хочу убрать ее с дороги, как, скажем, тебя. Получается профанация самых чистых намерений, святотатство, правда? Великолепная, отважная женщина. На этот раз я наверняка не ошибся. Совершенно непроизвольно я подверг ее испытанию. Ее и партнера. Мужчина оказался слабаком, но она - она тверда и непреклонна и… любит смерть. Благодаря смерти она и живет. Мой брат ее не понял, не постиг ее глубины. Он умер. А она выдержала испытание, не разочаровала меня, пробудила во мне надежды, затронула чувства, завладела воображением. Я все старательно подготовил. Годы я думал о том, как наступит наконец такая минута. Клянусь, что буду упиваться каждой секундой, наслаждаться каждым сантиметром ее тела. Буду ждать момента, когда увижу в ее глазах то единственное, неповторимое выражение протеста и понимания одновременно. Чудесный антагонизм, возможный, лишь когда женщина настоящий партнер. А она такова, это не подлежит сомнению. Подумать только, что ты… - Он махнул рукой. - Посмотри на себя! Сними эти грязные лохмотья, вытри лицо. Постарайся хотя бы изобразить уважение к самой себе, раз уж ты так быстро его потеряла. Сохраняй спокойствие, а если твой отец не заплатит и тебе придется умереть, отнесись к этому с долей юмора.

Не стоит принимать жизнь чересчур всерьез. Подумай об этом. Раньше или позже тебе все равно придется умереть. Сейчас ты еще довольно хороша. Ты испытала много счастья, впрочем, совершенно тобой не заслуженного. Ведь я был твоим любовником, о чем я, правда, очень жалею, но факт остается фактом. Можешь умирать спокойно, потому что ничего лучшего тебе все равно уже не испытать, поверь мне. Не смотри на меня так странно. Выше голову! Я приду завтра в это время и принесу твой приговор. - Панг расхохотался и открыл дверь. Потом оглянулся, посмотрел на Кэрол, задумчиво покачал головой и вышел.

Девушка съежилась на своей подстилке и разразилась истерическим смехом.

Было около четырнадцати часов. Тренч провел по лицу краем ладони и сморщился. Небритая щетина давала о себе знать. Он чувствовал себя самым скверным образом. Без конца на нервах, бессонные ночи… Опять Патрик куда-то пропал, подумал Тренч и махнул рукой. Он лег на кровать и попытался бороться с охватившей его усталостью. Затем поднялся, умыл лицо холодной водой, закурил и налил себе полную рюмку виски. Выпил залпом и немилосердно скривился. Зазвонил телефон.

- Алло! - услышал он охрипший собственный голос.

- Джонатан? Слава Богу! А я уже думал… Господи Иисусе… Слушай, я нахожусь близ Рино, все уже приготовлено, - без складу и ладу говорил Джордж Годдард. - Дай-ка мне Патрика. Он, наверное, у тебя.

- Нет, - выдавил из себя Тренч. - Его здесь нет. А как дела у тебя?

- Как это нет? А где он? Мне нужно с ним поговорить. Ты можешь его разыскать? Все идет по плану, но у нас осталось мало времени. Четыре часа! Чертовски мало. Есть что-нибудь новенькое?

Чуть слышный, едва различимый звук в трубке вызвал у Тренча беспокойство.

- Новенького? Изумительная погода, - сказал он. - Наконец-то мы ее дождались. Мы великолепно отдыхаем. У тебя все в порядке? Ты меня слышишь? Почему ты замолчал? Когда тебя ожидать?

- В любой момент, когда придет время. Но перед этим мне нужно поговорить с Патриком. Мне нужен ключ, понимаешь?

Я жду ключа. Передай Патрику, что если я не получу от него вестей самое позднее через час, то выезжаю и буду на месте, как мы с ним договаривались. Он знает, где это. Понял? Через час. Сейчас четверть третьего.

- Ясно. Я передам. До свидания, - спокойно произнес Тренч и положил трубку. Рука у него дрожала так сильно, что он столкнул на ковер пепельницу. Подняв ее, он машинально собрал окурки, выпил еще одну рюмку виски, запер комнату на ключ и начал спускаться по лестнице вниз.

Ресторан, как обычно в это время дня, был полон народа. Тренч окинул взглядом зал, но не увидел ни одного знакомого лица. Один из официантов приглашающим жестом указал ему на свободный столик, но Тренч отрицательно покачал головой и неуверенно направился в сторону бара. Бар, как и ресторан, был полон. Стоявшие на столиках заиндевелые рюмки и стаканчики выглядели необычайно соблазнительно. Он заказал двойное виски. Краем глаза заметил мужчину с журналом в руках. Ему вдруг пришла в голову абсурдная мысль: что бы ни случилось, горилла будет сидеть, тупо уставившись в титульную страницу. Алкоголь немного успокоил его, но ненадолго. Патрик исчез; исчезли также Ирвинг, Лоури и не покидающая его ни на минуту Сандра Джоуэтт. Казино открывают только в пять, подумал он, в очередной раз взглянув на часы. По всей вероятности, их нет и на территории. А может…

Он бросил на прилавок пять долларов и, когда бармен подошел, спросил у него:

- Где находится кабинет управляющего?

Какой-то невысокий пухлый мужчина с головой как арбуз остановился возле него и заказал пиво.

- Налево в конец коридора, сэр, - ответил бармен.

Перед дверью с латунной табличкой стоял охранник в белом пиджаке и с сигарой в руке.

- Что вам угодно? - сухо спросил он.

- Я хочу поговорить с управляющим.

- Его нет. Он куда-то вышел.

- Кого же вы тогда охраняете?

В этот момент дверь отворилась, и Тренч увидел на пороге Сандру Джоуэтт.

- Вы хотели со мной поговорить? - спросила она тихо, и Тренчу стало вдруг как-то не по себе.

- Я ищу… - начал он, - мистера Панга…

- Он уехал, сэр, - прошептала она. - Может, я могу его заменить…

- Нет… то есть я… приду позднее, - пробормотал он, поклонился и вышел.

Он не мог справиться с нахлынувшими на него мыслями. Панг уехал? Тогда что же сейчас делает Патрик?! Где он, черт бы его побрал? Внезапно ему пришла в голову идея. Он машинально поправил галстук, пригладил волосы и некоторое время пытался припомнить, как следует улыбаться. По-видимому, репетиция удалась, поскольку сидевшая в администраторской служащая, увидев его, сразу бросила иллюстрированный журнал для женщин.

- Чем могу служить? - вежливо спросила она, поправляя волосы и глядя ему прямо в глаза.

- Я ищу своего друга. - Тренч еще раз улыбнулся. - Это англичанин, - пояснил он. - Проживает в бунгало, но, к сожалению, я забыл, в каком именно.

- А как его фамилия? - Девушка взяла регистрационную книгу. - Сюда приезжает много иностранцев, в том числе и англичан.

- Ирвинг. Джон Ирвинг.

- Минуточку подождите, пожалуйста… А когда он сюда приехал? - спросила она, переворачивая страницы.

- Точно не знаю. Во всяком случае, не вчера и не сегодня. Это точно.

- Сейчас, сейчас… Джонс, Стефани Джонс, Олдридж… Вот он! Джон Ирвинг, бизнесмен из Лондона. Все сходится, верно? - Довольная собой, она ожидала похвалы. - Бунгало номер восемнадцать. Это то, которое мы называем уединением для мечтателей.

- Уединение для мечтателей? Но почему?

- Оно расположено в некотором удалении, там часто останавливаются влюбленные парочки. Когда мистер Ирвинг по телефону заказывал этот домик, - внезапно припомнила она, - я была уверена, что он приедет с невестой или женой… Но он один, - прибавила она с некоторым разочарованием.

- У него такая натура. Не выносит толчеи… Некоторые даже думают, что он не в своем уме. Значит, номер восемнадцать? Благодарю вас.

- Прямо по тропинке в сторону ограды! - крикнула ему вслед девушка. - Ключа он не оставлял, поэтому вы застанете его…

Тренч быстро вышел из казино и почти бегом преодолел расстояние до бунгало Ирвинга. Уже издалека до него донеслись звуки музыки, несомненно исходившие из восемнадцатого номера, и это обстоятельство поразило Тренча, поскольку не соответствовало образу Ирвинга, который успел сложиться у него в мозгу. Неужели он имеет дело со старым плейбоем? Это невозможно! Сочетание безупречно одетого, опрятного, насквозь консервативного джентльмена с адскими звуками музыки казалось столь забавным и невероятным, что Тренч, несмотря на терзавшее его беспокойство, не мог удержаться от улыбки.

Он не стал терять времени на деликатный стук в дверь, а сразу принялся молотить в нее кулаками. Музыка зазвучала с удвоенной силой. Тренч, доведенный до высшей степени раздражения, изо всех сил пнул дверь ногой и продолжал колотить по ней руками.

Ирвинг уже готовился уходить, когда услышал, что кто-то настойчиво ломится в дверь. Незаметно отодвинув краешек жалюзи, он увидел Тренча и повернулся к Патрику, который с надеждой прислушивался к доносившемуся снаружи стуку.

- Мне очень жаль, господин адвокат, но вам придется залезть под кровать, - вежливо произнес Ирвинг. - Если вы будете настолько неосторожны, что обнаружите свое присутствие, ваш друг погибнет. На вашем месте я бы не стал рисковать.

«Не отважится же он стрелять среди бела дня, учитывая, что рядом полно людей», - рассуждал про себя Сендерс.

Ирвинг словно прочел его мысли:

- Я готов на все, господин адвокат. А мой револьвер снабжен глушителем.

Он помог Патрику забраться под кровать, бегло оглядел комнату и скрылся в ванной. Музыка умолкла. Ирвинг подошел к двери бунгало, открыл ее и с дружелюбной улыбкой спросил:

- Профессор Тренч? Чем могу служить?

Тренч, совершенно сбитый с толку, некоторое время не мог собраться с мыслями и не произносил ни слова.

- Заходите, пожалуйста. Я выключил эту адскую машину, и мы можем спокойно поговорить.

- Не думал, что вы… любите молодежную музыку. - Тренч старался вновь обрести равновесие. - Не кажется ли она вам чересчур шумной?

Признаюсь, я бы долго не выдержал такого количества децибелов.

Ирвинг сердечно рассмеялся:

- Так вы полагаете, что я слушал рок для собственного удовольствия, профессор? Ошибаетесь.

- Тогда выходит - в наказание? - съязвил Тренч, понятия не имевший, откуда Ирвингу известно, что он профессор.

- В определенном смысле - да. Вижу, мне придется удовлетворить ваше до некоторой степени обоснованное любопытство. Прослушивание этих кассет является для меня своего рода наказанием. Но не только. Видите ли, я уже давно не могу найти общего языка с сыном. Он мой единственный ребенок. Мы так далеко отошли друг от друга, что, в сущности, живем в разных измерениях. Конфликт поколений, как сейчас модно говорить. За последнее время мальчик наделал глупостей. Вы представить себе не можете, что мне пришлось пережить. Но недавно что-то в нем дрогнуло. Мы пообещали друг другу, что по крайней мере попытаемся достигнуть взаимопонимания. Поэтому он читает Генри Джеймса, а я слушаю его любимую музыку.

- Ну и как? Нашли вы в ней что-то хорошее?

- Пока нет, но по крайней мере смогу утверждать с чистой совестью, что ничего не отверг заглазно, из предубеждения. Это тоже важно. Но, видимо, вы явились ко мне не дискутировать о музыке?

- Действительно. Мне хотелось спросить, не видели ли вы моего друга? Я разыскиваю его, потому что один человек ждет телефонного звонка от него. - Тренчу приходилось проявлять чудеса выдержки, чтобы его голос звучал ровно.

- Из того, что я успел заметить, вытекает, что ваш друг - человек крайне самостоятельный, - отозвался Ирвинг. - Возможно, он повстречал какого-нибудь знакомого? Как в тот раз, когда вы ждали его в баре. Нет, я его не видел. Сейчас скажу, как давно… Да, со вчерашнего дня…

Патрик уже больше минуты боролся с приступом подступавшего кашля и до такой степени сосредоточился на этом, что едва слушал их разговор. До него дошел лишь фрагмент, касающийся телефонного звонка, и теперь он думал только о побеге. Искушение было велико. «Нас двое, - думал он. - Мы можем попытаться обезоружить его. В конце концов, он вовсе не супермен.

Но он может успеть выстрелить, - тут же осадил он себя. - И, возможно, попадет в одного из нас; предполагаю, что он будет целиться не в меня…» Подумав так, он продолжал спокойно лежать на своем месте, даже не пытаясь что-то предпринять.


И Алан, и Сандра предполагали, что рано или поздно Лоури появится в Рино, однако не думали, что это случится так скоро.

Сандра была у себя в бунгало. Алан сидел в кабинете Панга и просматривал бухгалтерские книги, ничегошеньки в них не понимая. Неожиданно дверь отворилась, и охранник объявил:

- Какой-то человек к… - Он немного поколебался. - Наверное, к вам. Кто здесь теперь, собственно говоря, управляет?

- Пригласи сюда миссис Джоуэтт, - сказал Алан. - Или нет, постой. Впусти его через пять минут.

Он снял трубку и набрал номер телефона Сандры.

- Моя фамилия Лоури. Где Панг? - услышал он голос человека в дверях.

Стентон выдвинул ящик стола, в котором Сандра спрятала вальтер Панга.

- На небе, - отозвался он.

Лоури даже не дрогнул. На его лице появилось что-то вроде улыбки. Он пододвинул себе стул и сел.

- Значит, его нет в живых? - спросил он.

Алан подтвердил этот факт кивком головы.

- Это интересно. А кто вы такой?

- Я управляю казино, - бросил Алан.

- И кто же вас назначил на эту должность?

- Я, - с очаровательной улыбкой сказала появившаяся на пороге Сандра.

Лоури даже не потрудился повернуть голову в ее сторону.

- Это еще интереснее, - прошептал он, устремляя взгляд на Стентона. - А где Мак?

Сандра подошла ближе и встала за столом, рядом с Аланом.

- Как поживаешь, Криб? Давненько не видались. Как там в Лас-Вегасе?

- Где Мак? - не повышая голоса, повторил Лоури.

- Наверное, в какой-нибудь урне, в крематории, - непринужденно произнесла Сандра.

Лоури в совершенстве владел мимикой своего лица, на котором не дрогнул ни один мускул, а может быть, это было просто незаметно под слоем жира.

- Смотри-ка ты! А я всегда думал, что здесь, в Рино, такой здоровый климат, - проговорил он спокойно. - И что же он, простудился?

- Криб, давай карты на стол, - решилась наконец Сандра. - Мак умер от сердечного приступа, я не шучу. Я забираю себе казино, а ты бери Вегас и делай что хочешь. Остальные управляющие еще не знают о его смерти. Давай не становиться друг у друга на пути. Что ты на это скажешь?

Лоури разглядывал свои ногти.

- Панг тоже умер от сердечного приступа? - спросил он.

- Нет. Стентон его застрелил. Панг обчистил кассу. Лоури поднял голову и кивнул.

- О'кей, это решает дело, - заявил он. - Люблю находчивых парней. Вы, я гляжу, ловкая парочка.

Сандра перевела дыхание и облегченно вздохнула, но Алан не верил Лоури ни на грош. «Слишком уж гладко все прошло, - подумал он. - И слишком быстро. Он сейчас как насытившийся тигр. Но стоит ему проголодаться, и он растерзает меня на кусочки».

- Могу я остаться здесь на пару дней? - продолжал Лоури. - Я бы хотел немного оглядеться.

- Разумеется, Криб, оставайся, - щебетала Сандра. - Будь моим гостем.

«Ого! - подумал Алан. - Уже не нашим, а моим».

- Второй желток тоже здесь? - поинтересовался Лоури. - Кошмарный идиот…

- Ты имеешь в виду его брата? Да, он где-то здесь, - ответила она. - А почему ты спрашиваешь о нем?

- Выкини его вон. Этот тип мне не нравится. Пойдем поговорим. Приглашаю тебя на стаканчик виски.

Стентон подошел к окну. Сандра и Лоури стояли на террасе и разговаривали. Сандра улыбалась, а Лоури что-то ей объяснял. Алан чувствовал, что земля вот-вот начнет гореть у него под ногами.


Ирвинг вышел минут через десять после ухода Тренча, и теперь у Сендерса оставалось два часа. Он еще раз проанализировал ситуацию. Дорога как через окно, так и через дверь была отрезана, выйти он не мог.

Кричать не имело смысла, - музыка гремела еще громче, чем раньше. Даже если кто-то вдруг оказался бы поблизости от домика Ирвинга, он бы все равно ничего не услышал. «Никто меня не выпустит, не услышит и не увидит, - размышлял Сендерс. - А выйти отсюда мне необходимо. Противоречие? Теоретически - да, но, пожалуй, лишь теоретически… Не выпустит, не услышит, не увидит, минуточку… кажется, кое-что начинает наклевываться…» Он поудобнее устроился на кровати и попытался сосредоточиться на мысли, которая, пока довольно туманно, начинала вырисовываться в его раскалывающейся от боли голове.


Хендерсонам удалось перебраться в бунгало; они воспользовались неожиданным отъездом одного из гостей. Переехали они утром, тотчас же после звонка из администраторской, откуда им сообщили, что они могут занять освободившийся домик.

Теперь перед ними было еще десять дней отдыха, и они решили провести их своим излюбленным образом. Удобно устроившись в шезлонгах, супруги блаженствовали под горячими лучами солнца. Дорога на пляж не заняла бы много времени, но они не решились предпринять даже такое короткое путешествие.

Марк читал газету и курил трубку, а Бетти просматривала женский журнал в поисках новых кулинарных рецептов.

- Оказывается, и здесь может быть приятно, - буркнул Марк, не отводя глаз от газеты.

- Если бы еще выключили эту ужасную музыку, - вздохнула Бетти. - Ее слышно даже здесь.

- Это оттуда. - Марк указал рукой на стоявшее в отдалении бунгало. - Если она тебе очень мешает, я мог бы…

- Нет, нет, оставь. В конце концов, они имеют на это право. Ведь в этом нет ничего плохого, - убеждала его Бетти. - Каждый отдыхает так, как ему нравится, - закончила она, откладывая журнал. - Чудесное солнце. - Она лениво потянулась и зевнула.

- Ведь мы в Неваде, дорогая, в двух шагах от Калифорнии, - напомнил ей муж.

Тренч вышел от Ирвинга с неприятным осадком от разговора. Он понятия не имел, куда теперь идти и что делать. На всякий случай он вернулся домой, сел в кресло и стал размышлять над тем, что сказать Джорджу, когда тот снова позвонит, а Патрика еще не будет в гостинице. Тренч был убежден, что их предыдущий телефонный разговор подслушивался, только понятия не имел почему. К счастью, Джордж сообразил, что дело нечисто. Слово «ключ», несомненно, означало способ передачи денег, ту гарантию, о которой упоминал Патрик. Но это Патрик знал, что делать, а он редко посвящал кого-нибудь в свои планы. В глубине души Тренч должен был признать, что, как правило, они были недурны, но в нынешней ситуации эта констатация не имела никакого значения. «Если к шести он не вернется - позвоню в полицию, - решил он. - Иного выхода нет. Даже сумасшедший не решился бы исчезнуть в нынешнем положении без причины, не сказав ни слова».

Он попытался читать, пробежал глазами несколько строчек, но ничего не понял. Было около четырех. Патрика не было уже около пяти часов. «Мне нужно кое-что сделать, сэр, но я скоро вернусь, - сказал он перед уходом. - И мы вместе позавтракаем». Только теперь до Тренча дошло, что Патрик в тот момент был немного взволнован, даже возбужден. «Не пошел же он на переговоры… Наверное, он все же предупредил бы меня, черт возьми! Он должен был мне сказать об этом… Может, он ищет картины? Сейчас?!» Он закрыл книжку и отбросил ее на кровать. Затем смял пустую пачку из-под «Честерфилда». Когда он полез в чемодан за новой пачкой, то неожиданно замер от удивления: на самом верху лежал большой белый конверт, поспешно надписанный красивым старомодным почерком Патрика.

Тренч открыл его, вытащил тонкий лист бумаги, пробежал глазами: «Джонатан! Поскольку могут произойти разные неожиданные вещи, я хочу, чтобы ты знал, что копии документов (оригинал находится в надежном месте) я отправил заказным письмом на твое имя, на адрес клиники. Если случится что-то непредвиденное, действуй осмотрительно и свяжись с Джорджем. Он знает, что нужно делать. Твой Патрик». Тренч еще раз перечитал письмо. Внизу стояла дата: «3 августа». Сегодня утром! Когда он успел подложить его? Рука, в которой он держал письмо, дрогнула. Тренч почувствовал, как горло его сжалось, но быстро взял себя в руки, вынул из кармана зажигалку и поджег листок, моментально превратившийся в пепел.


Солнце пекло так немилосердно, что проникавшая сквозь жалюзи полоска напоминала луч лазера. «У меня остался час», - подумал Сендерс. Он машинально поднял скованные наручниками руки ко лбу и сделал это так неловко, что очки упали на кровать. Он бессмысленно посмотрел на них. «Нужно как-то опять их надеть, - решил он. - Без них я ничего не вижу». Ему довольно легко удалось это сделать, и этот незначительный успех привел его на некоторое время в хорошее настроение. «Дело не так уж плохо, - утешал он себя. - У меня еще целых пятьдесят минут».

Надев очки, он оглядел комнату. Ему хотелось курить, но Ирвинг унес зажигалку. «На тот случай, если вы вдруг окажетесь пироманом, адвокат, - вежливо пояснил он. - К сожалению, вам разрешается курить только в моем присутствии».

Жаркий луч солнца настойчиво врывался внутрь комнаты сквозь приоткрытые жалюзи. Патрик зажмурил глаза, и неожиданно произнесенные Ирвингом слова образовали одно, желанное целое с воспоминанием о детских играх. «Наверняка кто-нибудь увидит, - подумал он. - Этого невозможно не заметить…» Он минуту поколебался, а затем произнес вслух, обращаясь частично к самому себе, частично к невидимым собеседникам:

- Надеюсь только, что они подоспеют прежде, чем будет поздно…


Тренч окончательно решил, подождав еще полчаса, непременно разыскать Панга. Он отправился вниз, в бар. Проходя по коридору, он остановился перед номером Патрика, вытащил из кармана ручку, листок бумаги, нацарапал на нем: «Я буду ждать в баре», и засунул бумажку в отверстие замка. Внезапно сердце у него сжалось: «Господи Иисусе, а если он уже никогда этого не прочтет?…» Но он тотчас же отогнал от себя эту мрачную мысль, выпрямился и быстрыми шагами начал спускаться вниз.

Войдя в бар, он, погруженный в свои мысли, не отдавая себе отчета в том, что делает, поклонился типу, читавшему все тот же журнал, на той же самой странице.

Охранник остолбенел. Он отложил журнал, и Тренч впервые получил возможность увидеть нижнюю половину его лица. Некоторое время они смотрели друг на друга: Тренч - слегка развеселившись, а горилла - совершенно сбитый с толку, видимо, он абсолютно не привык даже к таким простым формам вежливости. «Я свалял дурака, - подумал Тренч. - Эти идиотские привычки могут доставить мне неприятности». Он спокойно сел, не глядя на гориллу, который по-прежнему не спускал с него глаз. Прошло еще десять секунд, прежде чем этот тип, очевидно, пришел к выводу, что произошло обычное недоразумение. Он пожал плечами, тихо выругался себе под нос и снова заслонил лицо журналом. Тренч заказал большую порцию виски и стал смотреть на дверь. Он не переставал надеяться, что вот-вот в ней появится хорошо знакомая фигура плотного пожилого мужчины с заметной лысиной и усами. «Что ты так, понимаешь, сидишь, Джонатан? Шевелись же наконец», - скажет он. Так думал Тренч.

Но Патрик не появлялся.


Газета лежала на постели. Одеяло было мягкое, пушистое, такое, какие он любил. «Должно дымиться вовсю, - радовался Сендерс. - Благодаря этому у меня будет шанс, что они заметят, прежде чем я спалю свою комнату… У меня нет ни малейшего желания выступать в роли Жанны д'Арк. А если я здесь задохнусь?… Успеют, кто-нибудь наверняка успеет. Выломают эту чертову дверь или жалюзи. Должны успеть. Впрочем, у меня все равно нет другого выхода. Это единственный шанс, моя последняя надежда. Ну, с Богом…»

Он скатился с кровати и упал на пол, довольно сильно ударившись. При этом простреленное некогда плечо напомнило о своем существовании. Однако он не обратил на это никакого внимания. Сняв очки, Сендерс внимательно осмотрел их; стекла были толстые - плюс пять. Солидно и хорошо. Яркий луч солнца падал прямо на кровать. «Помни, сынок, никогда не делай этого сам. Ты можешь вызвать пожар», - говорил ему когда-то отец, демонстрируя, что бывает, когда солнечный свет сконцентрированный в линзе, падает на легковоспламеняющийся предмет. Но отца Патрика уже лет пятьдесят не было в живых, поэтому он не мог его удержать.

Теперь газета… Солнечный луч упал на увеличительное стекло, приобретя силу, энергию и мощь. Обладая такими свойствами, он коснулся краешка белой бумаги, которая моментально пожелтела и занялась огнем. Газета горела светлым, живым пламенем. Удалось! Теперь одеяло… Действия, которые он производил, были столь несложными, что ему не мешали даже надетые на запястья наручники.

Патрик почувствовал запах горелой материи. Первые нити бежевого пледа понемногу изменяли цвет, становясь черно-коричневыми. «Нет ничего лучше чистой шерсти, - подумал он и поглядел, улыбаясь, на дело рук своих. - Вот-вот здесь будет полно дыма. А потом…»


Подул легкий ветерок. Марк Хендерсон уселся поудобнее и взял третью банку пива. Некоторое время он машинально перелистывал газетные страницы, затем потянул носом.

- Ты куришь? - обратился он к Бетти. - Я давно не видел тебя с сигаретой… - начал он.

Бетти удивленно посмотрела на него. В руке у нее не было ничего, кроме пустого стакана.

- С чего ты взял? Что это тебе вдруг взбрело в голову?

- Мне показалось, что я слышу запах дыма.

- Дыма? Откуда ему здесь взяться?

- Я подумал, что ты куришь, - повторил он. - Да, я отчетливо ощущаю запах дыма.

- А я ничего не чувствую. - Бетти глубоко вдохнула воздух. - Хотя…

- Говорят, иногда здесь зажигают костры. Кто-то мне сказал об этом, - проговорил он и снова углубился в чтение.


Одеяло горело ясным красноватым пламенем. Горела и подушка. Деревянная кровать моментально была охвачена огнем. Комната посерела от дыма.

Кашляя, Патрик на коленях отполз в противоположный угол. Слезы катились у него из глаз, он не мог перевести дыхание. Ноздри заполнил страшный смрад - начал тлеть матрас. «Не знаю, сколько я еще смогу выдержать, - подумал он. - Им стоит поспешить, иначе весь мой план пойдет к чертям».

Огонь атаковал абажур стоявшей возле столика лампы и тотчас же пожрал его. Затем пламя лизнуло стеклянную столешницу, перекинулось на деревянную обшивку стен и сосредоточило на ней всю свою мощь. Лак, покрывавший обшивку, полопался, и скоро красивые светлые рейки по цвету больше напоминали палисандр, чем березу.

«Я все же не думал, что дело пойдет так быстро, - со страхом подумал Патрик. - Почему никто не идет? Неужели не видят дыма?!» Он съежился у стены, с ужасом глядя на дело рук своих. Огонь охватил уже почти всю комнату. Гремящая по-прежнему музыказвучала как кошмарный аккомпанемент этому бешеному огненному танцу. Патрик уже ничего не видел, чувствуя, что задыхается. Он еще сильнее прижался к стене.


Марк Хендерсон бросил газету на траву.

- Бетти! Это там! Пожар! - Он указал на клубы дыма. - Это в том домике, где музыка! Что-то случилось! Должно быть, произошло какое-то несчастье! - кричал он.

Бетти вскочила с шезлонга.

- Там может кто-то быть! Внутри! Может быть, ему стало плохо и он упал в обморок?

Они побежали к бунгало Ирвинга, спотыкаясь о валявшиеся на тропинке камни. Клубы черного дыма валили из окна, образуя в воздухе зловещую, все увеличивавшуюся тучу.

- Беги за подмогой! - крикнул Марк. - Ослепли они, что ли? Я попробую туда попасть!

Бетти уже не слышала этих слов. Она бежала в сторону казино со скоростью, какую позволяли развить спадавшие с ног туфли. Она сбросила их и побежала босиком, больно раня ступни об острые камешки, которыми была посыпана дорожка.

Марк рванул ручку двери, но она не подалась. Чудовищный грохот музыки в соединении с разбушевавшимся пламенем создавал ужасающую мешанину. Хендерсон обежал бунгало и очутился под окном. Высоко подпрыгнув, он попытался толкнуть рукой жалюзи, но почувствовал лишь пронизывающую боль в левом запястье и беспомощно огляделся по сторонам.

- На помощь! - отчаянно крикнул он. - На помощь!

Но адская музыка заглушила его крики. «Может быть, там никого нет? - утешал он себя. - Может, тот, кто здесь живет, оставил горящий окурок и… и эту музыку? Нет, это невозможно! Там человек! Наверное, он еще жив! Боже мой, что же делать?!» Он осмотрелся, и взгляд его упал на два больших камня, лежавших возле ограды. С огромным трудом он подкатил больший из них к самому окну и вернулся за другим. Рука его начинала болеть все сильнее. Он прикусил губу, и камень оторвался от земли. Держа его на уровне бедер, Хендерсон встал на камень, который лежал под окном. Затем, стиснув зубы и уже не чувствуя боли, он поднял второй камень кверху, размахнулся и изо всех сил ударил по ставням, которые слетели с петель. Хендерсон сорвал с себя единственную часть туалета, которая на нем была, и его купальные трусы превратились в дыхательную маску. Он прикрыл рот и нос и залез через окно в комнату. В клубах дыма у стены он заметил скорчившуюся фигуру. Огонь еще не добрался туда.

- Столик, - прохрипел мужчина.

Хендерсон мгновенно понял его. Он ощупью добрался до стеклянного столика и поставил его возле окна, потом подсадил мужчину и попытался сам вскарабкаться на подоконник. Стекло лопнуло, но Хендерсон успел ухватиться за подоконник. Мужчина уже наполовину свисал из окна. «Здесь низко, он не разобьется», - решил Марк и, недолго думая, выпихнул его наружу. Почувствовав, что ступням становится невмоготу от сильного жара, он подтянулся повыше и рухнул вниз, упав рядом с лежавшим на траве Сендерсом.


Тренч не выдержал. Потушив окурок, он допил виски и вышел из бара, не досидев назначенного им самим срока. «Прежде чем говорить с Пангом, я должен снова увидеться с этим чертовым Ирвингом, - решил он, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму.

Он быстро зашагал в сторону восемнадцатого, никого не встретив по пути. Часть гостей отправилась на пляж, другие - на предобеденную сиесту, а любители сильных ощущений расселись за игорными столиками. Тренч вышел на узкую дорожку, ведущую к ограде. Высокие деревья заслоняли ему обзор, но он ощутил отчетливый запах гари.

«Неужели костер? - подумал он. - В такую жару?!» Он прибавил шагу, миновал строй подстриженных деревьев, пролез напрямик через кустарник, желая сократить дорогу, и остановился как вкопанный. Из окна бунгало Ирвинга валил черный дым - горела крыша и одна из стен деревянного строения. Тренч пробежал еще несколько метров, и то, что он увидел, привело его в состояние полного оцепенения.

На расстоянии нескольких метров от горевшей стены лежали двое мужчин. Первый, в котором он с трудом узнал Хендерсона, был абсолютно голый. Второго, одетого, он прекрасно знал. Моментально очутившись возле них, Тренч увидел наручники на руках и ногах Сендерса.

- Берем его на руки! - крикнул Джонатан голому мужчине, хотя понятия не имел, друг это или враг. - Быстро! К ограде!

- Нет, нет. Ко мне. Я теперь живу здесь, - возразил Хендерсон. - Ему там будет удобнее.

- Тогда ведите! Только поскорее!

Они почти бежали.

- Здесь! - Хендерсон указал головой на занимаемое им бунгало.

Они вошли и осторожно положили Патрика на кровать.

- Только не надо сейчас ни о чем говорить и ни о чем расспрашивать, - сказал Тренч. - Потом!

Он послушал пульс, затем сердце, приложив голову к груди Патрика. Пульс был учащенный, но кажется, с Сендерсом ничего не случилось.

- Воды! - снова обратился он к Хендерсону.

Тот послушно наполнил графин и подал его Тренчу.

- Боже… Боже… Что это такое, сэр? Потоп? - пробормотал Патрик. - Где я? Это ты? - Он уже осмысленно поглядел на Тренча и перевел взгляд на Хендерсона. - Кажется, это вы меня оттуда, понимаешь, вытащили. Спасибо. От всего сердца спасибо. - Он внимательнее присмотрелся к Марку и расхохотался.

Хендерсон схватил полотенце и обмотал его вокруг бедер. Он стоял молча и недоверчиво наблюдал за разворачивавшейся перед ним сценой.

- Что это такое? - Тренч указал на наручники. - Что это такое, господи?

- Сами видите, сэр. - Патрик явно уже пришел в себя. - Вместо того чтобы задавать глупые вопросы, лучше сними их.

- У вас есть лом или топор? - обратился Тренч к Хендерсону.

Марк онемел от изумления.

- Послушайте, - пробормотал он - кто вы такой?!

- Потом, - осадил его Тренч. - По крайней мере, мы не бандиты, можете поверить на слово.

- Я верю, - прошептал Хендерсон. - В машине у меня есть топорик. Я пользуюсь им для заготовки хвороста… На пикниках, - проговорил он уже немного спокойнее. - Сейчас принесу.

- Нет! - прошипел Патрик прямо в ухо Тренчу. - Он вызовет полицию!

- Я не могу тебя здесь оставить, - тихо ответил ему Тренч.

- Ты с ума сошел! А кто сюда придет?

- Пойдемте вместе, - сказал Тренч Хендерсону. - Только заприте дверь на ключ.

Они вышли. Хендерсон шел молча, но с трудом удерживался, чтобы не кричать от боли. Рука распухала прямо на глазах. Ступни ног горели. Он попытался было открыть автомобиль, но застонал и беспомощно посмотрел на Тренча, который только сейчас заметил поврежденное запястье.

- Потерпите еще минутку. Пожалуйста. Сейчас я вам его вправлю. Это вывих. Я в этом разбираюсь. Я врач, хирург, - быстро проговорил Тренч.

Хендерсон посмотрел на него, но ничего не сказал и вручил ключи.

- В багажнике, - сказал он. - Топорик в багажнике.

После этого они вернулись в бунгало.

- Расставь пошире руки и ступни, - приказал Тренч. - Как можно шире! Я могу не попасть, - буркнул он.

- Я, понимаешь, рассчитываю на твой опыт. Уж что-что, а это ты должен уметь.

Тренч рассек цепочки. Патрик потянулся и с облегчением вздохнул.

- Вот только как теперь снять эти чертовы браслеты? - просопел Джонатан.

- Погоди! Посмотри-ка на него!

Хендерсон был очень бледен и пошатывался. Тренч поддержал его и усадил в кресло, после чего ловко вправил вывих. Марк вскрикнул, но сразу вслед за этим на его лице появилось выражение облегчения.

- Вы… и в самом деле… - выдавил он из себя.

- Я же вам сказал, что я врач, - повторил Тренч. - Можете мне поверить. - Он осмотрел обожженные ступни Хендерсона. - Ничего страшного! Холодная вода должна помочь, а потом посмотрим!

Он налил в тазик воды; Хендерсон послушно поставил в него ноги. Боль понемногу проходила.

- Я очень сожалею, - сказал Сендерс, сочувственно глядя на него. - Но у меня действительно не было выбора…

Оба, и Хендерсон, и Тренч, смотрели на него, ничего не понимая.

- У тебя не было выбора? Ты хочешь сказать, что это ты… ты сам поджег?! Нет! Это невозможно!

- А я тебе говорю, что я, понимаешь. Сейчас я вам не могу ничего объяснить. Поверьте мне на слово, - горячо проговорил Сендерс. - Снимите же с меня эти железки! У меня мало времени. Который час? Почти пять! Я должен… должен что-то предпринять. Это очень важно.

- Исключено! - крикнул Тренч. - Кончено! Абсолютно и категорически. Кончено?

- Джонатан, не время сейчас спорить. Возвращайся в казино и жди звонка от Джорджа.

- Он уже звонил, черт побери.

- И что? Что он сказал?

- Сказал, что готов. Что если не дождется известий от тебя, то сам появится здесь через… Да вот, время уже прошло, Патрик. Он сейчас будет здесь! Там, где вы с ним условились!

- Там, где мы условились… Ну что ж, делать нечего. Возвращайся к себе в номер. Ну, давай скорее! Подожди-ка минутку! А браслеты?

- Боюсь, что пока тебе придется ходить с ними. У нас нет ножовки, - отозвался Тренч.


- Входи, Алан, - сказала Сандра, и он, уже закрывая за собой дверь, почувствовал, что дело плохо.

Он запутался в собственных сетях. Панга не было в живых, и некому было навести его на след Кэрол. Сандра ни о чем не знала.

Если бы ей была известна правда, она никогда не согласилась бы на такие условия. Никогда. А теперь он окончательно потерял почву под ногами. Кэрол исчезла навек, а Сандра с таким же успехом может убить и его. У него на этот счет не было ни малейших иллюзий. Он понимал, что эта змея способна на все.

Когда он подошел к стулу, Сандра снова заговорила:

- Не садись. Сперва познакомься с моим новым компаньоном. - Она указала рукой на Лоури, который вытащил из кармана пистолет с глушителем.

- Ах, вот оно что… - начал Стентон. - Это он тебя подбил? К чему эта пушка?

- Это для твоего же блага, сынок, - вмешался Лоури. - Сандра чересчур импульсивна и предлагала размозжить тебе башку прямо на пороге, но я ее убедил, что лучше сделать это, когда ты войдешь внутрь.

- Ты пообещала мне деньги, я помог тебе, был верен до конца. А теперь ты хочешь убить меня. Надеюсь, что когда-нибудь ты будешь гнить в аду. Но наверное, тебя это мало волнует. Скажи мне только одно - почему ты так быстро переключилась на Лоури?

- В нем больше мужского, - с очаровательной улыбкой проговорила Сандра. - Мы объединим усилия, и оба выиграем от этого, правда, Криб? Убей же его, чего ты ждешь?

Лоури снял пистолет с предохранителя, поднял его и произнес:

- Ничего не поделаешь, Алан. Приказ есть приказ.

Раздался тихий свист, и Лоури как бревно повалился на пол. Алан в крайнем изумлении поднял глаза.

Сендерс, стоя у дверей сарая, на всякий случай огляделся по сторонам. С дерева вспорхнула какая-то птица и улетела, не обращая на него ни малейшего внимания. Сендерс вошел в сарай. Он хорошо помнил то место. Посмотрев на камин, он не заметил ничего подозрительного, но на всякий случай укрылся за рядом солидных полок. Было семь минут шестого. Панга, с которым он условился встретиться, не было и в помине. Сендерс начал волноваться. Он сосчитал до ста, потом до двухсот, трехсот, четырехсот. Никто не появлялся. Невозможно, чтобы он вдруг изменил намерения, успокаивал он себя.

Наверное, что-то его задержало. Он непременно придет. Патрик закурил. Его охватило еще большее беспокойство. «А что этот мерзавец сделает с Кэрол?»

Ему вдруг стало холодно. Четверть шестого. Он решил подождать до половины шестого и вернуться в казино. Снова закурил. Сигарета ему не понравилась. Во рту пересохло. События этого дня давали о себе знать. Страшно разболелась голова, он чувствовал себя совершенно разбитым. Принялся составлять план действий, взвешивая все возможности. «А если мы разминемся? - неожиданно испугался он. - Нет, это невозможно. Если бы он мог прийти, то не опоздал бы так сильно. Дело есть дело. А что, если он разделил судьбу своего брата? Что тогда? С кем разговаривать? Стентон! Да, это единственный выход. Какова его роль во всем этом деле?» Он уже никому не доверял, и ему казалось, что, не считая Джонатана, вокруг него одни враги. «Годдард… Старый мошенник. Что он замышляет? Все же я не предполагаю, что он зашел так далеко… - Ему даже мысленно не хотелось произносить то, что нашептывало воображение. - Нет, Годдард, конечно, мошенник, махинатор… но не… Нет, это невозможно».

Было уже ровно полшестого. Не раздумывая больше, он вышел из сарая и направился в сторону казино.

Очутившись снова перед кабинетом Панга, Сендерс вначале приложил ухо к двери, прислушался, затем постучал. Никто не отвечал. Он нажал ручку. Дверь не подалась; она была заперта на ключ. Последняя надежда на то, что Панг не явился в условленное место по какой-то маловажной причине, бесповоротно рассеялась. На всякий случай он решил спуститься вниз, в бар. Как всегда, там сидел все тот же горилла с журналом в руках. Патрик подошел к нему.

- Шефа нет на месте? - Сендерс скорее констатировал, чем спрашивал. - Где бы я мог его найти?

Горилла не отозвался ни словом. Он напряженно вглядывался в Патрика, но его жабьи глаза абсолютно ничего не выражали.

- Где я его, понимаешь, могу найти? - продолжал настойчиво допытываться Сендерс.

Горилла пожал плечами и снова уткнул нос в газету. «Чтоб тебя черт побрал?» - мысленно выругался Патрик и, не говоря ни слова, быстро зашагал в казино. Там было почти пусто. В ресторане он также не встретил ни кого из знакомых.

Он молился про себя, чтобы не натолкнуться случайно на Джонатана, хотя надеялся, что тот сидит у себя в номере. Выйдя на веранду, он закурил. Все исчезли - как по мановению волшебной палочки. Ирвинг, Алан, Джоуэтт, Годдард и, прежде всего, Панг. «Может, это какой-то дьявольский заговор», - мелькнула у него мысль, но он тотчас же громко произнес, обращаясь к самому себе:

- Сендерс, ты кретин.

До него вдруг с необычайной ясностью дошло, что все нити ведут в одно-единственное место: в подвал казино. Там оглушили Тренча, туда он не успел проникнуть сам, потому что его лишил свободы этот чертов Ирвинг. Он уже твердо знал, что необходимо любой ценой проникнуть в подвал, хотя понимал, что сделать это будет совсем не просто. «Но может, они только ночью ставят там охрану, - утешал он себя, - Впрочем, другого выхода у меня нет».

Он спустился вниз, в администраторскую. Милая молодая женщина читала иллюстрированный дамский журнал, который отложила в сторону, прежде чем Сендерс успел заговорить.

- В номере двести три проживает профессор Тренч, - начал он без предисловий. - Пожалуйста, сообщите ему, что Патрик Сендерс будет ждать его через десять минут в бунгало Хендерсона, хорошо?

- Ну разумеется, - улыбаясь, произнесла девушка, набрала номер телефона Джонатана и передала ему просьбу Сендерса.

- Благодарю вас, - сказал Патрик и быстро вышел из администраторской.

Укрывшись в одной из телефонных кабин, из которой можно было наблюдать как за лестницей, так и за входом, он принялся ждать. Длилось это недолго. Джонатан быстро сбежал вниз и выбежал из казино. Путь был свободен. Сендерс прошел прямо в свой номер, переоделся в белый пиджак и белые брюки, прихватил какой-то поднос, бутылку вина и проскользнул вниз, к дверям винного погреба. Там он остановился метрах в десяти от входа и стал ждать. Поднос с бутылкой он поднял кверху, чтобы частично прикрыть лицо. «Если повезет, выйдет кто-нибудь из новеньких и не узнает», - подумал он. Так оно и случилось. Дверь подвала открылась, и оттуда вышел какой-то молодой официант с пустым ящиком из-под пива.

- Не закрывай? - крикнул ему Сендерс. - Я спускаюсь?

Он углубился в длинный извилистый коридор. Он шел прямо, потом начал блуждать, понятия не имея, куда поворачивать. Вокруг проходили какие-то трубы, электрический кабель, висели таблички.

Становилось все темнее и холоднее. Эта часть подвала выглядела заброшенной. Он остановился и посмотрел на часы. Четверть седьмого. «И что теперь делать? - лихорадочно размышлял он. - Здесь наверняка должен быть какой-то скрытый проход, замаскированное помещение…» Внезапно он увидел дверь, о которой ему рассказывал Джонатан. Она выглядела как стальная сетка. Посредине висела табличка с надписью: «Осторожно? Высокое напряжение?» Патрик отступил на несколько шагов и бросил в нее ключ. Никакого эффекта. Он подошел ближе и толкнул дверь. Она отворилась. Он осторожно двинулся вперед по лабиринту подземных коридоров; спустя несколько минут у него уже не было уверенности в том, что он сумеет найти обратную дорогу, но он упорно продолжал идти.

Пол был покрыт цементом, но не слишком старательно, у него было такое ощущение, что он идет по утрамбованному песку. Благодаря этому обстоятельству, он передвигался бесшумно и надеялся, что никто не нападет на него внезапно сзади. Еще двадцать, тридцать метров… Неожиданно у него появилось ощущение, что он наступил на что-то твердое, - он услышал тихий металлический отзвук. Остановившись, Сендерс присел на корточки, вытащил из кармана фонарик и осветил пол, так как вокруг царил почти полный мрак. Цементное покрытие кончилось. Он провел рукой по гладкой поверхности; да, несомненно это был металл. Патрик внимательно осмотрел плиту. С левой стороны к ней была приделана большая рукоятка. Он потушил фонарь и осторожно отодвинул металлическую крышку, Сквозь образовавшуюся щель до него донеслись голоса. Он приложил ухо как раз в том месте, где между цементным полом и металлической крышкой образовалось отверстие.

Подвальную тишину внезапно нарушил чудовищный, звериный вопль, резко прервавшийся, словно кто-то записал на пленку этот кошмарный, почти нечеловеческий вой и неожиданно выключил магнитофон.

Сендерс оцепенел от ужаса. Это был крик женщины. Он отодвинул крышку немного дальше и заглянул внутрь. Сердце бешено колотилось у него в груди. Он ощупью достал из кармана пузырек с нитроглицерином и положил таблетку под язык. Теперь необходимо было сохранять спокойствие: от этого зависела человеческая жизнь. Он еще раз заглянул внутрь в надежде, что это была только кошмарная галлюцинация. К сожалению, слух его не обманул.

Сандра Джоуэтт была привязана ремнями к какому-то страшному креслу с зажимами для рук и ног. Ее голова свесилась в сторону. На расстоянии нескольких метров от нее Патрик увидел Кэрол, а рядом с ней - Алана. Кэрол наполовину лежала, наполовину сидела, опершись спиной на стену. В метре от нее сидел Алан. У обоих были связаны руки и ноги. Патрик перевел взгляд на Сандру. Ее лицо освещал яркий луч прожектора, установленного в углу. Панг подошел к ней и долго вглядывался в ее лицо. Потом обратился к Кэрол:

- Ну, сядь прямо, сука. Тебя я не буду убивать так, как ее, нет! У себя на родине, в Китае, я видел во время войны пленного, у которого вырезали глаза. Представь себе, он сразу перестал существовать. Посмотрим, как будет с тобой…

Сендерс уже собирался отшвырнуть крышку, но услышал пронзительный крик Кэрол. Панг попятился.

- Нет, кричала Кэрол, - нет, подожди! Я… я открою тебе… одну тайну. Послушай, ты сможешь получить большие деньги…

- Не морочь мне голову. - Панг снова сделал шаг в ее сторону. - Что ты можешь мне сказать? Все это жалкие уловки.

- Выслушай ее! - крикнул Алан. - Выслушай!

- Я скажу тебе, где спрятано сокровище, большое сокровище! - беспорядочно начала Кэрол. - Я проведу тебя туда… Это недалеко!

- У тебя все в башке перепуталось, - недоверчиво проговорил Панг. - Сокровище? Здесь? Недалеко?

- Говори, Кэрол! - сказал Алан. - Расскажи ему все!

- Ну ладно, говори! Может, тебе удастся спасти свою шкуру, - согласился Панг.

- Ты знаешь старый сарай в лесу? - спросила Кэрол. - Понимаешь, о чем я говорю?

- Эта старая развалина? - удивился Панг. - Уже давно надо было ее снести. И там, по-твоему, укрыто сокровище? Что же это такое?

- Картины, бесценные голландские миниатюры. Я отведу тебя туда, только умоляю, выпусти меня отсюда!

- Скажи ему, где спрятаны эти картины, Кэрол, - снова проговорил Алан. - Опиши подробно, как до них добраться!

«Господи, неужели она в самом деле верит, что таким образом спасет свою жизнь?» Сендерс был в полном отчаянии, готовый на все.

- В том старом сарае за лесом… есть камин… там лежат поленья… Нужно отодвинуть крышку, за ней будет проход, потом кирпичная стена, а за той стеной…

Патрик заметил, что Алан подвигается ближе к Пангу.

- Спасибо тебе, дорогая моя… Конечно, я не премину проверить твои слова, а пока что…

Панг стоял как раз под люком. В руке у него был длинный, острый нож. Сендерс понял, что выбора у него нет. Он резким движением отбросил крышку и прыгнул на спину Пангу. Последствий удара он не ощутил, но Панг упал лицом на пол и, кажется, на какое-то время потерял сознание, так как не пытался защищаться. Стилет выпал у него из руки. Патрик схватил его и быстро перерезал путы на руках и ногах Кэрол. Панг пошевелился, понемногу приходя в себя.

- Быстрее! - крикнул Стентон. - Быстрее!

Сендерс колебался. Освободить его? Панг тем временем успел подняться на ноги. В ладони у него блеснуло длинное, узкое лезвие - еще один нож. Усмехнувшись, китаец сделал шаг в направлении Патрика, и старый адвокат понял, что это конец, - у него нет сил с ним бороться, а тем более убить его.

- Быстро! Чего ты ждешь?! - крикнул Стентон.

Патрик решился. Он полоснул лезвием по веревке, и, прежде чем успел понять, что случилось, Стентон вырвал нож у него из руки и бросился под ноги Пангу. Кэрол пронзительно вскрикнула. Стентон и китаец сцепились в смертельной схватке на полу, перекатываясь от стены к стене и не издавая ни малейшего стона. Наконец Стентон оказался наверху, преодолел сопротивление китайца и сантиметр за сантиметром начал придвигать нож к его груди. Патрик зажмурился. Когда он открыл глаза, Панг уже испускал предсмертное хрипение.

Сендерс подбежал к Кэрол.

- Ты жива, детка, жива, все будет хорошо, - бормотал он, все еще пребывая в шоковом состоянии.

Он развязал ее, и она бросилась ему на грудь, разрыдавшись уже не на шутку. В тот же самый момент Патрик заметил, как Алан придвинул к открытому люку стул, подтянулся на руках и исчез из виду.

Ему все стало ясно. Кэрол смотрела на него полубезумным взором.

- Успокойся, детка. Это негодяй, понимаешь, он хочет украсть картины. Только это ему и надо было. С самого начала…

Кэрол продолжала смотреть на него ничего не понимающими глазами и потихоньку всхлипывала. Он гладил ее по волосам и пытался найти какие-то мало-мальски убедительные слова утешения. Эта чудовищная обстановка, труп Сандры в кресле и все остальное, вместе взятое, не способствовало успокоению нервов. Неожиданно наверху послышались чьи-то шаги, внезапно стихшие. Кто-то наклонился над открытым люком, и Сендерс увидел лицо Джонатана. Не медля ни секунды, Тренч спрыгнул вниз.

- Кэрол! - воскликнул он. - Ты жива! Слава Богу! А ты, Патрик, откуда здесь взялся? Ты должен быть…

Кэрол снова принялась плакать и прижала лицо к груди Сендерса. Тренч подошел к креслу, осмотрел труп Сандры и прикрыл его пиджаком.

- Что здесь… - начал он, но Сендерс не дал ему закончить:

- Джонатан, беги за Стентоном. Посмотри, что он замышляет. Сейчас я тебе все объясню. Там, за тем леском, стоит старый сарай, деревянный домик, а в нем есть тайник… - Он наскоро рассказал ему все - хаотично, но довольно подробно. - Я вызову полицию, - закончил он. - Теперь уже я сам вызову полицию.

Джонатан выбежал из подвала. За ним поспешили Сендерс с Кэрол.


Сендерс вел Кэрол по лабиринту подземных коридоров, не переставая надеяться, что не наткнется на кого-нибудь из горилл Панга. Они благополучно добрались до выхода. Из кладовой как раз выходил молодой официант, тот самый, который впустил Патрика в подвал.

Он онемел от изумления.

- Что здесь происходит? Сначала выбегает какой-то оборванец, за ним мужчина в костюме, а теперь вы… Откуда вы все здесь взялись? Ведь сюда нельзя никому входить!

- Не принимай этого близко к сердцу, сынок, понимаешь! - отозвался Патрик, и они выбежали в холл.

Сендерс отвел Кэрол в свой номер. Пока она умывалась, он сел в кресло и попытался спокойно все взвесить и рассудить. Что надо рассказать полиции? Всю историю с самого начала? Где сейчас этот чертов Годдард? Предположим, Джонатан застанет Алана на месте преступления… Предположим… Он вдруг окаменел от ужаса.

- Ты идиот, Сендерс, - громко проговорил он, обращаясь к самому себе. - Самый большой идиот в мире. Ты отправил своего друга в погоню за убийцей, лишенным всякого стыда мошенником, бандитом, уголовником. Правда, у Стентона не было оружия, но готов биться об заклад, что он вернулся за ним в бунгало. Я отправил Джонатана на смерть, потому что Алан не отступит ни перед чем. Он убьет его и убежит, прежде чем я смогу что-либо предпринять.

Он набрал номер полиции и потребовал немедленно приехать в казино. Затем вытащил из чемодана старый кольт. Он оказался заряженным.

- Я ненадолго выйду! - крикнул он Кэрол. - Никому не открывай, ради Бога никому не открывай! У меня есть ключ. - С этими словами он выбежал из комнаты. «Я должен его спасти, должен, - лихорадочно думал он. - Боже, только бы не опоздать…»

С трудом переводя дыхание, он бросился в направлении сарая за лесом.

У входа в сарай Патрик остановился. Дверь была открыта. Внутри он увидел разбросанные поленья из очага и отодвинутую крышку люка. Значит, он был здесь. О Боже… Патрик сошел, а точнее, сполз вниз, сжимая рукоятку револьвера. «Этот мерзавец все знал, - думал он, - Кэрол все ему рассказала. Он не знает только что… Но теперь это уже не имеет значения. Джонатан… ведь у него нет оружия… Что я натворил?»

В подвале царила абсолютная тишина. Все уже было кончено. Его охватило отчаяние, бешенство и чувство невыразимой скорби. Он уже потерял всякую надежду, но продолжал бежать вперед, готовый ко всему. Он очутился у развилки в форме буквы «Т». Еще несколько метров. Проход был открыт. Сендерс почувствовал, как у него перехватило горло. Он заглянул внутрь.

На цементном полу лежал Алан, мертвый. У стены Патрик увидел Тренча, бледного, как полотно. Спиной к Сендерсу стоял Ирвинг, выглядевший элегантно, как всегда. Патрик вытащил револьвер, снял его с предохранителя и прицелился.

- Нет! Нет! - крикнул Тренч. - Нет, Патрик! Не стреляй!

Сендерс, совершенно сбитый с толку, машинально опустил револьвер. Они стояли все трое, глядя друг на друга; это длилось довольно долго. Наконец Ирвинг стряхнул с лацкана пиджака невидимую пушинку.

- Какая встреча, адвокат, - первым заговорил он. - Итак, мы все в сборе…

- Кто вы, собственно говоря, такой, черт возьми?! - рявкнул Сендерс.

- Патрик… - простонал Тренч, - он спас мне жизнь.

- Спас тебе… - Патрик опустился на пол возле стены. - Боже мой… Боже мой, - бормотал он. - Я уже ничего во всем этом не понимаю. Может быть, в таком случае вы объясните мне, сэр, что это была за идиотская выходка с моим пленением?

- Я понимаю, что должен объясниться, - отозвался Ирвинг, вынимая из кармана удостоверение в черной обложке. - Меня зовут Джон Ирвинг. Я офицер Интерпола. Сейчас я вам все расскажу, подробно, с самого начала. Мне непонятны только две вещи. Во-первых, откуда Стентон узнал, где картины? А во-вторых, какова во всем этом ваша роль, профессор?

Они все ему рассказали. Ну, почти все. О Панге, о похищении, об ошибке, о подвале. Ирвинг сосредоточенно слушал.

- Теперь все ясно, - сказал он. - Я догадывался, что здесь что-то происходит, но… давайте говорить по существу. Так вот, брат мисс Годдард овладел картинами, скажем так, не совсем легальным путем, заплатив за них лишь незначительную часть их реальной стоимости. Картины краденые, они являются собственностью государственного музея в Амстердаме. Но только теоретически, поскольку они не висели там ни минуты. Их вывезли контрабандным путем в Соединенные Штаты, где Дэнис Годдард приобрел их у скупщика краденого.


Он знал, что это нелегальный товар, что его разыскивают и что продать его не удастся. Поэтому ему пришлось их спрятать. Он нашел подходящее место и составил карту, которую передал отцу; выждал какое-то время и приступил к делу. Наши люди догадывались, что картины у Дэниса Годдарда, поэтому мы следили за каждым его шагом. Когда он поехал прятать миниатюры, мы устроили ему ловушку, но он сумел ускользнуть неподалеку от Рино, сбил с толку наши патрульные машины и исчез куда-то часа на два.

- А какое это, понимаешь, имеет отношение к Стентону? - не выдержал Сендерс.

- Все по порядку, господин адвокат. Казино занимает огромную территорию, а ведь в нашем распоряжении не было целой дивизии. Я был уверен, что он спрятал картины где-то здесь. Мы уже собирались отказаться от погони, как вдруг, совершенно случайно, вновь наткнулись на Дэниса. Он стал убегать, угодил в обрыв возле каменоломни и, когда мы подоспели, был уже чуть жив. Перед смертью он успел прошептать несколько слов, лишенных, как мне тогда казалось, всякого смысла.

- Какие же это были, понимаешь, слова?

- «Алан, Алан, это ты? Ты найдешь». Это все, что он сказал. И умер. В тот момент я решил, что слова эти лишены всякого значения, но позднее, отчаявшись, решил все же проверить, как обстоит дело. Картин в машине Дэниса не оказалось. Не нашли мы и никаких планов или карт - ничего. Наша группа обыскала лес, домики, но это было все равно что искать иголку в стоге сена. Изучив прошлое Дэниса, я обнаружил, что этот самый Алан - это Алан Стентон, его близкий друг. Мало того, я узнал, что Дэнис навестил его в тюрьме незадолго перед смертью. Таким образом, существовал шанс, что он открыл ему свой секрет и что Стентон знает, где находятся картины. Интерпол обратился к министру юстиции Калифорнии с просьбой выпустить Стентона из тюрьмы на год раньше срока, потому что я не мог до бесконечности торчать в этом казино. Вот птичка и выпорхнула на свободу! У меня был его старый фотоснимок, карта окрестностей, оставалось лишь затаиться и ждать…

- Но Стентон, понимаешь, что-то медлил с извлечением картин! не удержался и съязвил Патрик. - Вдобавок ко всему он прибыл сюда под видом Лоури.


Это расстроило ваши планы.

- Я полагал, что Стентону точно известно, где искать картины. Но я ошибся. А вот мисс Годдард знала это место, поэтому он был так заинтересован в том, чтобы ее найти. Я подслушал ваш разговор, адвокат, с профессором Тренчем. Вы обратили на себя мое внимание еще в казино, когда выиграли и пожелали получить чек на имя Годдарда. У меня обострено чутье на все, что касается этой фамилии… Итак, я подслушал ваш разговор, из которого следовало, что мистер Сендерс замешан в аферу с картинами и знает, как их найти. Я задействовал своих людей, начал собирать информацию. Стентон выдал себя за Лоури. Ему сопутствовала жена Джоуэтта. Я узнал, что Джоуэтта нет в живых и что ночью там преследовали человека, подозреваемого в похищении Годдардов. Таким образом, оказалось, что Стентон был причастен и к смерти Джоуэтта, и к похищению. В то же самое время мне довелось пережить одно ночное приключение. Как-то, обходя ночью автостоянку, я услышал подозрительный шорох и чей-то разговор. Я спрятался в автомобиль. Это была машина миссис Джоуэтт, которая вскоре появилась в сопровождении Стентона.

- Я видел вас там, понимаешь, - прервал его Патрик.

- Ну что ж, не могу этого отрицать, - буркнул Ирвинг. - Итак, они забросили труп в багажник, а так как миссис Джоуэтт уехала со стоянки, я стал свидетелем похорон на откосе. Потом оказалось, что Панг исчез, и было уже нетрудно связать эти факты.

- Я тоже догадался об этом, - вырвалось у Патрика, но Джонатан бросил на него укоризненный взгляд.

- Почему же вы не заявили в полицию? - удивился Ирвинг.

- Но ведь вы были, понимаешь, на месте, инспектор! - отрезал Сендерс. - А если говорить серьезно, я боялся за Кэрол, у меня были связаны руки, сэр. В буквальном смысле слова, - прибавил он, криво посмотрев на Ирвинга.

- Об этом я скажу чуть позже. Сейчас я вам все объясню. Я догадался тем временем, что Сандра Джоуэтт и Стентон убили китайца и хотят завладеть казино. Я не мог понять, что тут, собственно говоря, происходит, потому что, по моим прогнозам, Стентон должен был сюда приехать исключительно за картинами. Невольно напрашивался один-единственный возможный ответ: Сандра Джоуэтт прикончила мужа сама или при помощи Стентона. Так или иначе, - продолжал он, - Стентон намеревался одним выстрелом убить двух зайцев. В качестве подручного Сандры он получит от нее деньги и найдет картины, о которых, готов дать голову на отсечение, он даже не заикнулся своей сообщнице. Поскольку Стентон продолжал медлить, я решил действовать более эффективно. Пришлось запереть вас, адвокат, у себя, чтобы добиться наконец от кого-то конкретной информации. При этом я не испытывал особых угрызений совести, потому что вы беспрестанно нарушали мои планы, следили за мной. Я просто вынужден был это сделать, кроме того, вы привлекли к себе внимание горилл Панга и; сами того не зная, оказались в очень опасной ситуации.

- Это факт! Из-за него я даже получил по голове, - заметил Тренч.

- Об этом мне ничего не известно, - удивился Ирвинг. - Но ваши слова лишь подтверждают мою правоту. Откровенно говоря, надо было запереть вас обоих… Что было бы более эффективно, - быстро добавил он, заметив насмешливую улыбку Сендерса. - Разумеется, вы вправе подать на меня жалобу…

- Вы с ума сошли! Да если бы не вы…

- Итак, я буду продолжать, - сказал Ирвинг. - В это время появился настоящий Лоури.

Я шел за ним по пятам, слышал подозрительную возню в кабинете Панга, а когда оттуда вышли китаец и его горилла, я подумал, что Стентона и миссис Джоуэтт больше нет в живых, и собирался уже вызвать своих людей, когда вдруг мистер Сендерс убежал. Кстати, это была великолепная идея, адвокат, поздравляю! Жаль, что вы не видели моей мины, когда я вернулся и увидел пылавшее бунгало. После пожара я выследил вас, и вы навели меня на след. Когда вы появились, выйдя из домика с пустыми руками и один, я решил подождать, потому что был уверен, что здесь еще что-то произойдет. И оказался прав. Спустя некоторое время появился Стентон, а за ним профессор Тренч. Мне пришлось застрелить Стентона, я сделал это в последнюю секунду… - Он замолчал.

Тренч кивнул головой:

- Еще мгновение, и мне пришел бы конец.

- Да, это была моя самая крупная ошибка, сэр. Я все еще пребывал в шоке в том подвале. Сандра, Панг, вся эта история. На какое-то время я просто перестал соображать, понимаешь… - мрачно проговорил Патрик. - Мне не хотелось упускать его из виду.

- Все хорошо, что хорошо кончается, адвокат, - снисходительно заметил Ирвинг. - Теперь нам предстоит еще одно дело. Нужно забрать отсюда то, что доставило всем нам столько хлопот…

Он повернулся и посмотрел на ящик. Все подошли ближе. Ирвинг наклонился и дотронулся до крышки.

- Смелее, инспектор, - подбодрил его Сендерс. - Смелее, понимаешь…

Ирвинг поднял крышку, которая уступила неожиданно легко. Петли слегка скрипнули. Ирвинг направил свет фонаря в темную глубину ящика.

- Быстрее, господин инспектор, быстрее, - поторапливал его Патрик. - Ну и как?…

- Здесь ничего нет, - прошептал Ирвинг.


Эпилог

Джордж Годдард насвистывал себе под нос какую-то неимоверно сложную веселую мелодию. Его «мерседес» уже успел пересечь границу штата Невада и мчался по автостраде к Сан-Франциско. За рулем сидел Джордж. Рядом с ним восседал старый Пол Виндсбург, распорядитель главного зала казино, которого Панг выгнал с работы за разрешение делать недозволенные ставки. Пол Виндсбург был ближайшим подручным Панга, причем настолько циничным, что, когда китаец растратил двести тысяч долларов и резервы казино, именно Виндсбург посоветовал ему похитить Кэрол Годдард, которую он знал много лет, так же, как ее отца, Джорджа. Ему было известно, что Джордж богат, знал он и о том, что тот по-своему любит дочь и сделает для нее все.

В свою очередь, Годдард также принадлежал к людям, которых трудно назвать честными. Он обманул Сендерса и вовсе не думал добывать двести тысяч, необходимые для выкупа дочери; у него на счету лежало свыше семисот тысяч долларов, полученных после продажи драгоценностей покойной жены. Он только сделал вид, что согласен поступать так, как советовал ему

Патрик, но одновременно рассказал обо всем Полу Виндсбургу, который, имея непосредственный доступ к таинственному Пангу, был неоценимым союзником. Взамен за укрытие на территории казино и постоянную информацию о Кэрол он пообещал Виндсбургу долю в прибыли, которую несомненно сулили картины. И вот теперь, в полном согласии, они смотали удочки и покинули Неваду.

Итак, Джордж сидел, насвистывая мелодию собственного сочинения, а Пол беззаботно улыбался. Судьба им благоприятствовала. В багажнике лежали завернутые в картонную упаковку свертки, которые они поспешно вынесли из подземного тайника. У них не было времени разглядывать «пять миллионов в каске», как выразился Виндсбург. Картины они осмотрят в Сан-Франциско.

- Ну и как оно, Джордж? - спросил Виндсбург. - Дочурка здорова, все у нее на мази, не так ли, а?

- Ясное дело, Пол, ясное дело… - весело отозвался Годдард и прибавил газу.

Ни Пол, ни Джордж не знали об одном: свертки, которые они везут в багажнике, не имели ровно никакой ценности. Это были просто кусочки обыкновенного картона, которые Патрик тщательно завернул в бумагу и положил в ящик вместо картин. Настоящие же «голландцы» покоились в полной безопасности в багажнике «роллс-ройса», владельцем которого был Джонатан Тренч. Сендерс намеревался как можно скорее вернуть их законному владельцу - амстердамскому музею. 

Росс Макдональд. ГОЛУБОЙ МОЛОТОЧЕК Эдгар Уоллес. Охота за сокровищами

I

До частной резиденции я доехал дорогой, заканчивавшейся на вершине горы автостоянкой. Выйдя из машины, полюбовался на раскинувшийся внизу город с возвышавшимися башнями миссии и зданием суда, наполовину погруженным в туманные и дымные испарения. По другую сторону холма, среди разбросанных там и сям островков, протянулся канал.

Единственным звуком, доносившимся до моих ушей, не считая тихого жужжания автострады, с которой я недавно свернул, был стук отбиваемого теннисного мяча. Корт, окруженный высокой проволочной сеткой, находился по соседству с боковой стеной дома. Коренастый мужчина в шортах и парусиновой шляпе играл с подвижной блондинкой. Сосредоточенность, с которой они передвигались на ограниченном пространстве, чем-то напоминала прогуливающихся по тюремному двору заключенных.

Мужчина пропустил несколько ударов подряд, после чего соблаговолил заметить мое присутствие. Прервав игру, он повернулся спиной к партнерше и подошел с ограждению:

— Мистер Лью Арчер?

Я утвердительно кивнул головой.

— Вы опоздали.

— С трудом отыскал вашу дорогу.

— Нужно было спросить у кого-нибудь в городе. Все знают, где живет Джек Баймейер. Даже приземляющиеся здесь самолеты используют мой дом как ориентир.

Нетрудно было догадаться о причинах этого: здание представляло собой могучий массив из белого камня и красной черепицы, возведенный в самой высокой точке Санта-Тересы. Выше были только громоздившиеся по ту сторону города холмы и круживший в безоблачном октябрьском небе ястреб.

К нам приблизилась партнерша Баймейера. Она выглядела значительно моложе, чем он. Мне показалось, что взгляд, которым я окинул ее лицо и фигуру зрелой, стареющей женщины, привел ее в сильнейшее замешательство. Баймейер не счел нужным представить меня, мне пришлось сделать это самому.

— А меня зовут Рут Баймейер. Вы наверняка не откажетесь чего-нибудь выпить, мистер Арчер. Я, во всяком случае, сделаю это с огромным удовольствием.

— Не будем играть в гостеприимство, — бесцеремонно объявил Баймейер. — Этот человек приехал по делу.

— Я знаю. Ведь это мою картину украли.

— Если ты не имеешь ничего против, Рут, я сам изложу суть дела.

Он проводил меня в дом; его жена шла за нами на некотором расстоянии. Внутри была приятная прохлада, но вскоре я отчетливо почувствовал тяжесть давивших на меня стен. Резиденция скорее напоминала общественное здание, чем жилой дом, — это было место наподобие тех, где уплачивают налоги или получают развод.

Мы медленно пересекли огромных размеров гостиную, и Баймейер показал мне белую стену, на которой виднелись лишь два крюка, некогда поддерживавших картину.

Я вытащил блокнот и авторучку:

— Когда она была похищена?

— Вчера.

— То есть вчера я заметила ее отсутствие, — вмешалась хозяйка дома. — Но я не каждый день захожу в этот зал.

— Картина была застрахована?

— Отдельного полиса на нее нет, — ответил Баймейер. — Хотя, разумеется, все в этом доме так или иначе застраховано.

— Сколько она могла стоить?

— Думаю, тысячи две.

— Значительно дороже, — возразила Рут. — По крайней мере раз в пять-шесть больше. Цены на Чентри сильно выросли.

— Я и не знал, что ты за ними следишь, — подозрительным тоном отозвался Баймейер. — Значит, десять или двенадцать тысяч? Разве ты столько заплатила за эту картину?

— Я не скажу тебе, сколько заплатила за нее. Я покупала на собственные деньги.

— Тебе непременно нужно было это делать, даже не посоветовавшись со мной? А я думал, у тебя уже прошло помешательство на почве Чентри.

Она замерла.

— Твое замечание неуместно. Я не видела Ричарда Чентри уже тридцать лет. Он не имеет никакого отношения к покупке картины.

— Так, по крайней мере, ты утверждаешь.

Рут Баймейер бросила на мужа короткий пронзительный взгляд, словно выиграла у него очко в игре значительно более трудной, чем теннис:

— Ты ревнуешь к мужчине, которого уже нет в живых. Он саркастически засмеялся:

— Все это вздор по двум причинам. Во-первых, я не ревнив, а во-вторых, не верю, что его нет в живых.

Они разговаривали так, будто забыли о моем присутствии, но я все же подозревал, что они помнили о нем. Просто мне была отведена роль арбитра, перед которым они могли вести свой давнишний спор, не опасаясь, что он может привести к прямому столкновению. Баймейер, несмотря на возраст, вел себя и говорил как человек, способный к физическому насилию, а мне уже прискучила роль пассивного наблюдателя.

— Кто такой этот Ричард Чентри?

Женщина посмотрела на меня с изумлением:

— Вы в самом деле никогда не слышали о нем?

— О нем никогда не слышала большая часть населения земного шара, — язвительно заметил Баймейер.

— Это неправда. Он был знаменит уже к моменту своего исчезновения, а тогда ему не было и тридцати.

В голосе миссис Баймейер слышались нежность и печаль. Я посмотрел на лицо ее мужа. Оно побагровело от гнева, в глазах вспыхнуло бешенство. Я сделал шаг, встав между ними, и повернулся лицом к женщине:

— Откуда исчез Ричард Чентри?

— Отсюда, — ответила она. — Из Санта-Тересы.

— Давно?

— Болеедвадцати пяти лет назад. Просто он решил все бросить. Как следовало из его прощального письма, он отправился на поиски новых горизонтов.

— Прощальное письмо он оставил вам?

— Нет, жене, а она опубликовала его. Я никогда не видела Ричарда Чентри со времен нашей молодости в Аризоне.

— Но я бы не сказал, что ты не старалась его встретить, — вмешался муж. — Ты хотела, чтобы я, выйдя на пенсию, поселился здесь, потому что это город Чентри. И ты велела выстроить этот дом возле его виллы.

— Это неправда, Джек. Ты сам пожелал построить его в этом месте. Я просто согласилась, и тебе отлично это известно.

Румянец на его щеках внезапно уступил место бледности, а в глазах отразилось отчаяние, когда он осознал, что его подвела память.

— Я уже ни в чем не уверен, — проговорил он голосом старого человека и вышел из комнаты.

Жена двинулась следом за ним, но потом раздумала и остановилась возле окна. Лицо ее было сосредоточенно.

— Мой муж страшно ревнив.

— Поэтому он меня и вызвал?

— Он вызвал вас потому, что я его попросила. Я хочу вернуть мою картину. Это единственное произведение Ричарда Чентри, которое у меня есть.

Я присел на подлокотник клубного кресла и вновь вынул блокнот:

— Вы можете ее описать?

— Это портрет молодой женщины, написанный в довольно традиционной манере. Краски резкие и контрастные — излюбленные цвета индейцев. У нее светлые волосы и черно-красная шаль. Ричард находился тогда под сильным влиянием индейского искусства.

— Картина относится к раннему периоду?

— В общем-то я и сама не знаю. Человек, у которого я ее купила, не мог определить время написания.

— Почему вы думаете, что это подлинник?

— Думаю, я могу судить об этом по ее внешнему виду. Продавец также гарантировал ее подлинность. Он был другом Ричарда еще со времен Аризоны. Он лишь недавно поселился в Санта-Тересе. Его зовут Пол Граймс.

— У вас есть фотография картины?

— У меня нет, но у Граймса есть. Уверена, что он разрешит вам посмотреть. У него небольшая галерея в центре города.

— Может, будет лучше, если я сначала поговорю с ним. Могу я позвонить от вас?

Она провела меня в комнату, где за старым письменным столом сидел ее муж. Поцарапанная дубовая облицовка боковин стола странным образом контрастировала с изысканными деревянными панелями из индейского дуба, покрывавшими стены. Баймейер не повернул головы в нашу сторону. Он пристально вглядывался в висевшую над столом фотографию, сделанную с самолета. На ней была изображена самая глубокая дыра, которую мне только приходилось видеть.

— Это моя медная шахта, — с мрачной гордостью объявил он.

— Я всегда терпеть не могла эту фотографию, — сказала его жена. — Мне бы хотелось, чтобы ты ее снял.

— Благодаря ей у тебя есть этот дом, Рут.

— Наверное, я должна чувствовать себя счастливицей. Ты ничего не имеешь против того, чтобы мистер Арчер позвонил отсюда?

— Пожалуйста, избавь меня от этого. Я решительно против. В доме, стоящем четыреста тысяч долларов, должен же быть хоть какой-то угол, где человек может спокойно посидеть.

Сказав это, он резко поднялся с места и вышел из комнаты.

II

Рут Баймейер прислонилась к дверному косяку, демонстрируя очертания своей фигуры. Она была уже далеко не первой молодости, но теннис и, возможно, злость помогли ей сохранить стройность.

— Ваш муж всегда ведет себя подобным образом?

— Не всегда. Но последнее время у него нервы в ужасном состоянии.

— Это имеет отношение к пропаже картины?

— Это лишь одна из причин.

— Каковы же остальные?

— В общем-то их тоже можно связать с картиной. — Она немного помолчала, видимо колеблясь. — Наша дочь Дорис учится в университете и начала там общаться с людьми, которые кажутся нам неподходящей для нее компанией. Вы понимаете, что я имею в виду.

— Сколько лет Дорис?

— Двадцать. Она на втором курсе.

— Дорис живет дома?

— К сожалению, нет. Она переехала в прошлом месяце, в начале осеннего семестра. Мы подыскали ей квартиру в городке рядом с университетом. Разумеется, я хотела, чтобы она оставалась дома, но Дорис заявила, что у нее такое же право на личную жизнь, как у Джека и у меня. Она всегда очень критически относилась к тому, что Джек пьет. Да и к тому, что это делаю я, если уж быть полностью откровенной.

— Дорис употребляет наркотики?

— Кажется, нет. Во всяком случае она не наркоманка. — Некоторое время она молчала, очевидно, стараясь представить себе жизнь дочери. Лицо ее выражало тревогу. — Я не очень-то высокого мнения о некоторых людях, с которыми она знается.

— Вы имеете в виду каких-то конкретных лиц?

— Есть там один парень, Фрэд Джонсон, которого она как-то привела домой. Откровенно говоря, его и парнем-то назвать трудно — ему уже лет тридцать. Один из вечных студентов, которые вертятся возле университета, потому что им нравится его атмосфера, а может быть, и легкие заработки.

— Вы подозреваете, что это он украл картину?

— Так однозначно я бы утверждать не решилась. Но он интересуется искусством, является научным сотрудником здешнего музея и посещает лекции на эту тему. Он слышал о Ричарде Чентри. У меня такое впечатление, что он много о нем знает.

— Ну, наверное, то же самое можно сказать обо всех студентах-искусствоведах.

— Наверное, вы правы. Но Фрэд Джонсон проявил необычайный интерес к этой картине.

— Вы можете мне его описать?

— Попробую.

Я еще раз достал блокнот и облокотился на письменный стол. Миссис Баймейер села на вращающийся стул и повернулась ко мне.

— Цвет волос?

— Рыжеватый блондин. Довольно длинные волосы. На макушке уже слегка редеющие. Но он компенсирует это за счет усов. У него такие длинные, щетинистые усы, напоминающие сапожную щетку. Зубы в скверном состоянии. Нос чересчур длинный.

— А глаза? Голубые?

— Скорее, зеленоватые. Откровенно говоря, именно они меня и беспокоят больше всего. Он никогда не смотрит прямо на собеседника, во всяком случае, когда разговаривает со мной.

— Он высокого роста?

— Среднего. Довольно худощавый. В общем-то его можно даже назвать интересным, если кому-то нравятся мужчины подобного типа.

— Например, Дорис?

— Боюсь, что да. Ей нравится Фрэд Джонсон — намного больше, чем мне бы этого хотелось.

— А Фрэду понравилась эта пропавшая картина?

— Больше чем понравилась. Он был просто очарован ею и уделял ей значительно больше внимания, чем моей дочери. У меня создалось впечатление, что он приходит сюда полюбоваться картиной, а не встретиться с Дорис.

— Он что-нибудь говорил на этот счет?

Миссис Баймейер, видимо, колебалась.

— Сказал, что картина похожа на одну из работ Чентри, написанных по памяти. Я спросила, что это значит, и он объяснил, что, очевидно, она написана не с модели, а позднее, по воспоминаниям. Он придерживался мнения, что как раз это придает картине уникальность и особую ценность.

— Он не говорил о ее возможной стоимости?

— Он поинтересовался, сколько я за нее заплатила. Но я не хотела ему говорить — это моя маленькая тайна.

— Я умею хранить тайны.

— Я тоже. — Она выдвинула верхний ящик стола и вытащила оттуда телефонную книгу. — Вы ведь собирались звонить Полу Граймсу, не так ли? Только не пытайтесь вытянуть из него эту цену. Он поклялся мне, что сохранит ее в тайне.

Я выписал номер телефона Граймса и адрес его галереи, расположенной в центре города, после чего набрал номер. В трубке послышался немного экзотический гортанный женский голос. Женщина сказала, что в данную минуту мистер Граймс разговаривает с клиентом, но скоро освободится. Я назвал свою фамилию, и предупредил, что заеду немного позже.

— Пожалуйста, не говорите ей обо мне, — лихорадочно прошептала мне на ухо Рут Баймейер.

— Кто это такая? — спросил я, положив трубку.

— Ее зовут Паола. Она называет себя его секретаршей, но мне кажется, у них более интимные отношения.

— Откуда у нее этот акцент?

— Она из Аризоны. Наполовину индеанка.

Я бросил взгляд на дыру, которую Джек Баймейер проделал в аризонском ландшафте.

— Кажется, это дело имеет много общего с Аризоной. Вы ведь говорили, что Ричард Чентри оттуда?

— Да. Мы все оттуда родом. И все в конце концов осели здесь, в Калифорнии.

Ее голос был лишен всякого выражения и не свидетельствовал ни о привязанности к штату, который она покинула, ни об особой симпатии к штату, в котором жила теперь. В нем чувствовалась лишь горечь.

— Почему вы переехали в Калифорнию?

— Вы, наверное, вспомнили о том, что сказал мой муж: что здесь жил Дик Чентри и именно поэтому я захотела здесь поселиться.

— А это не так?

Думаю, в этом есть крупица правды. Дик был единственным хорошим художником, которого я знала. Я была в восторге от возможности поселиться в городе, где были созданы его лучшие вещи. Вы знаете, он сделал все это в течение семи лет, а затем исчез.

— Когда это случилось?

— Если вас интересует точная дата, могу сказать: четвертого июля пятидесятого года.

— Вы уверены, что он сделал это по собственной воле? Что его не убили и не похитили?

— Это исключено. Не забывайте, он оставил письмо для жены.

— Она по-прежнему живет здесь?

— Как ни в чем не бывало. Вы можете увидеть ее виллу из нашего дома, сразу же за тем ущельем.

— Вы ее знаете?

— Мы были хорошо знакомы во времена нашей юности. Но между нами никогда не было близкой дружбы. Со времени нашего переезда мы с ней почти не видимся. А почему вы спрашиваете об этом?

— Я бы хотел увидеть письмо, которое оставил ей муж.

— У меня есть копия. Их продают в здешнем музее.

Она ненадолго вышла и вернулась с письмом, вставленным в серебряную рамку. Остановившись передо мной, прочла текст. Ее губы шевелились, словно она читала молитву. Затем неохотно передала мне письмо. Оно было отпечатано на машинке — за исключением подписи — и имело дату: Санта-Тереса, 4 июля 1950. Текст был следующий:


«Дорогая Фрэнсин!

Это мое прощальное письмо. Сердце мое разрывается, но я должен тебя покинуть. Мы часто разговаривали с тобой о необходимости открытия новых горизонтов, за которыми я мог бы обнаружить свет, неизвестный ранее. Это восхитительное побережье и его история уже сказали мне все, что могли сказать, — так же, как некогда Аризона.

Но, подобно Аризоне, история эта слишком нова и коротка, чтобы удовлетворить тем высоким требованиям, которые я ставлю перед собой и для которых создан. Я должен искать в другом месте более глубокой и непроницаемой темноты, более пронзительного света. Подобно Гогену, я решил искать их в одиночестве, поскольку стремлюсь исследовать не только внешний мир, но и глубину собственной души со всеми ее потайными уголками.

Я не беру с собой ничего, кроме того, что на мне, своего таланта и воспоминаний о тебе. Дорогая жена, дорогие друзья, прошу вспоминать обо мне добрым словом и пожелать мне удачи. Я просто совершаю то, для чего предназначен.

Ричард Чентри».


Я вернул Рут Баймейер письмо в рамке, которое она прижала к груди:

— Чудесное, правда?

— Не уверен. Зависит от точки зрения. Для жены Чентри, вероятно, оно было большим ударом.

— Мне кажется, она довольно спокойно его перенесла.

— А вы когда-нибудь разговаривали с ней на эту тему?

— Нет. Не разговаривала. — Ее резкий тон убедил меня, что ее не связывают с миссис Чентри узы дружбы. — Но похоже, вся эта унаследованная слава приносит ей много радости. Не говоря уже о деньгах, которые он ей оставил.

— А не имел ли Чентри склонности к самоубийству? Не говорил ли когда-нибудь о желании лишить себя жизни?

— Ну что вы! — Она немного помолчала, после чего продолжила: — Не забывайте, я знала Дика во времена его ранней молодости. А сама была еще моложе. По правде говоря, я не видела его и не разговаривала с ним более тридцати лет. Но я почему-то верю, что он жив. — Сказав это, она прикоснулась к своему бюсту, как бы желая подчеркнуть, что по крайней мере в ее сердце он жив. На верхней губе у нее выступили капельки пота; она вытерла их тыльной стороной ладони. — Боюсь, наш разговор немного выбил меня из колеи. Прошлое неожиданно появляется словно из-под земли и бьет тебя обухом по голове. И как раз в тот момент, когда я уже совсем было обрела уверенность в своем самообладании… С вами это никогда не случается?

— Днем очень редко. А вот ночью, перед тем как заснуть…

— Вы не женаты? — быстро сделала вывод она.

— Был женат лет двадцать пять назад.

— Ваша жена жива?

— Надеюсь.

— А вы не пытались узнать?

— Последнее время — нет. Я предпочитаю разузнавать подробности о жизни других людей. Сейчас, например, мне бы хотелось переговорить с миссис Чентри.

— Не думаю, чтобы это было необходимо.

— И все же я попробую. Может быть, это поможет мне лучше уяснить фон всего этого дела.

Лицо моей собеседницы застыло, приобретя выражение крайнего неодобрения.

— Но ведь мне нужно только, чтобы вы разыскали мою картину.

— И кажется, вы не прочь проинструктировать меня, как мне лучше этого добиться. Я уже пробовал сотрудничать таким образом с другими клиентами, но должен вам сказать, результаты были не самые лучшие.

— О чем вы хотите говорить с Фрэнсин Чентри? Вы ведь знаете теперь, что она, собственно говоря, не принадлежит к нашим друзьям.

— Я могу иметь дело исключительно с вашими друзьями?

— Я не то хотела сказать. — Она немного помолчала. — Вы ведь намерены поговорить со многими людьми, не так ли?

— С теми, в ком возникнет необходимость. Дело кажется мне более сложным, чем вы полагаете. Оно может занять много дней и стоить несколько сот долларов.

— Средства нам это позволяют.

— Не сомневаюсь. Но не вполне уверен в намерениях вашего мужа.

— Можете не опасаться. Если он вам не заплатит, я заплачу сама.

Она вывела меня из дома и показала, где находится вилла миссис Чентри. Это была постройка в неоиспанском стиле, с башенками, многочисленными пристройками и большой оранжереей. Она находилась немного ниже вершины холма, на котором мы стояли, по другую сторону ущелья, разделявшего два владения подобно глубокой ране в земле.

III

После непродолжительных поисков я разыскал дорогу, ведущую к мосту через ущелье, и припарковал машину перед домом миссис Чентри. Мужчина мощного телосложения, с крючковатым носом отворил дверь, прежде чем я успел постучать.

Он вышел из дому и закрыл ее за собой.

— Чем могу служить? — У него были внешность и тон доверенного слуги.

— Я бы хотел увидеться с миссис Чентри.

— Ее нет дома. Хотите что-нибудь передать?

— Я бы предпочел лично переговорить с ней.

— О чем?

— Об этом я скажу ей сам, ладно? Если вы сообщите, где она находится.

— Думаю, что в музее. Сегодня день ее дежурства.

В первую очередь я решил навестить антиквара по имени Пол Граймс. Вдоль побережья я доехал до нижней части города. По воде скользили яхты с белыми парусами, а в воздухе носились чайки, словно их маленькие летучие отражения. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, я остановился и снял комнату в мотеле, стоящем у самого залива.

Нижняя часть города представляла собой запущенный приморский квартал, охватывающий около десятка улиц. Его неряшливые обитатели околачивались на главной улице или стояли, подпирая двери лавчонок, торгующих разной дешевкой.

Я свернул в боковую улочку и отыскал галерею Пола Граймса, втиснутую между винным магазинчиком и вегетарианским рестораном. Выглядела она не слишком представительно — фасад здания был облицован какими-то жалкого вида каменными плитками; на верхнем этаже, очевидно, разместилась частная квартира. Золотая надпись на витрине гласила: «Пол Граймс. Картины и художественные изделия». Я остановил машину у края тротуара.

Открывая дверь, я услышал тихий звон висевшего над ней колокольчика. Скромность обстановки призваны были маскировать крашеные экраны и драпировки из серого полотна. На них висело несколько картин, художественная ценность которых показалась мне сомнительной. За стоявшим у стены небольшим письменным столом сидела ярко одетая темноволосая женщина и старательно делала вид, что поглощена работой.

У нее были глубоко посаженные карие глаза, широкие скулы и внушительный бюст. Волосы ее были цвета воронова крыла. Она была красива и очень молода.

— Мистер Граймс ждет меня, — сказал я, назвав свою фамилию.

— Мне очень жаль, но ему пришлось уйти.

— Когда он вернется?

— Этого он мне не сказал. Кажется, он уехал по какому-то делу за город.

— Вы его секретарша?

— Можно меня назвать и так. — Она улыбнулась, ее улыбка напомнила блеск наполовину обнаженного клинка. — Это вы звонили по поводу какой-то картины?

— Да.

— Я могу показать вам несколько произведений. — Она протянула руку в сторону выставленных картин. — Здесь преимущественно абстрактная живопись, но у нас есть несколько картин с фигуративной живописью.

— У вас есть какие-нибудь работы Ричарда Чентри?

— Нет, думаю, что нет.

— Мистер Граймс продал картину Чентри мистеру и миссис Баймейер. Они сказали мне, что я могу увидеть ее фотографию.

— Мне об этом ничего не известно.

Она развела руками; они у нее были округлые, смуглые, поросшие легким пушком.

— Вы не можете дать мне домашний адрес мистера Граймса?

— Он живет над магазином. Но сейчас его нет дома.

— Когда, по-вашему, он вернется?

— Понятия не имею. Иногда он уезжает на целую неделю; он не говорит мне куда, а я не спрашиваю.

Я поблагодарил ее и вошел в соседний винный магазинчик. Стоявший за прилавком чернокожий мужчина средних лет спросил, чем может быть полезен.

— Мне бы хотелось спросить у вас кое о чем. Вы знаете мистера Граймса?

— Кого? — переспросил он.

— Пола Граймса. У него магазин с картинной галереей.

— Это такой пожилой, с козлиной бородкой? — Он сделал жест рукой. — Он еще носит белое сомбреро?

— Да, кажется, тот самый.

Он отрицательно покачал головой:

— Не могу утверждать, что я его знаю. По-моему, он не пьет. Во всяком случае, никогда не дал мне заработать ни цента.

— А его девушка?

— Раз или два она купила у меня шесть банок пива. Кажется, ее зовут Паола. Вы не думаете, что в ней течет индейская кровь?

— Я бы этому не удивился.

— Так мне показалось. Он заметно оживился. — Видать, шустрая девчонка. Не понимаю, как тип в его возрасте может удержать ее при себе.

— Я тоже не понимаю. Мне бы хотелось знать, когда вернется мистер Граймс. — Я положил на прилавок две долларовые банкноты поверх своей визитной карточки. — Я могу позвонить вам?

— Почему бы и нет?

После этого я доехал по главной улице до скромного белого здания, в котором помещался музей. Молодой человек, стоявший у двери-вертушки, сообщил мне, что Фрэд Джонсон вышел из музея около часа назад.

— Вы хотите с ним увидеться по личному вопросу? Или это имеет отношение к музею?

— Я слышал, что его интересует художник по имени Ричард Чентри.

Его лицо немного оживилось.

— Мы все им интересуемся. Вы приезжий?

— Да, я из Лос-Анджелеса.

— А вы видели нашу постоянную экспозицию работ Чентри?

— Еще нет.

— Вы явились как раз вовремя. Сейчас здесь миссис Чентри. Она уделяет нам один день в неделю.

В первом зале, через который мы прошли, стояли какие-то безмятежные классические скульптуры; второй зал имел совершенно иной характер: картины, которые я там увидел, напоминали окна в другой мир, — вроде тех окон, сквозь которые исследователи джунглей наблюдают по ночам за жизнью животных. Но животные на картинах Чентри, казалось, преображались в людей. А может, это люди преображались в животных.

Женщина, вошедшая в зал через дверь за моей спиной, ответила на мой немой вопрос:

— Это так называемые картины о Сотворении мира… Они представляют собой исполненную воображения концепцию художника относительно эволюции. Они относятся к периоду первого большого взрыва его творческой фантазии. Это может показаться невероятным, но он нарисовал их в течение шести месяцев.

Я обернулся, чтобы посмотреть на нее. Несмотря на консервативный стиль одежды и слегка аффектированную манеру выражаться, от нее так и веяло силой и решительностью. Блеск коротко остриженных седеющих волос, казалось, излучал неукротимую энергию.

— Вы миссис Чентри?

— Да. — Видимо, ей было приятно, что я слышал о ней. — Вообще-то говоря, мне бы не следовало здесь находиться — сегодня вечером у меня прием. Но я не могу не явиться в музей в день своего дежурства.

Она подвела меня к стене, на которой висел цикл работ с женскими фигурами. Одна из них обратила мое внимание. Молодая женщина сидела на камне, частично прикрытом шкурой буйвола, в которую были укутаны ее бедра. Великолепная грудь и руки девушки были обнажены; над ней, в глубине, подвешенная в пространстве, виднелась огромная бычья голова.

— Он назвал ее «Европа», — сказала миссис Чентри.

Я повернулся к ней. Она стояла улыбаясь. Я снова обратил взгляд на девушку, изображенную на картине.

— Это вы?

— В определенном смысле. Я часто ему позировала. Некоторое время мы испытующе смотрели друг на друга. Она была моего возраста, может быть, немного моложе, но под ее голубым платьем по-прежнему чувствовалось упругое тело Европы. Я подумал, что склонило ее водить посетителей по выставке работ Чентри — внутренняя потребность, гордость за мужа или обыкновенное тщеславие?

— Вы когда-нибудь раньше видели его картины? У меня такое впечатление, что они вас сильно потрясли.

— Действительно. Так оно и есть.

— Его произведения всегда оказывают такое действие на людей, которые видят их впервые. Можно узнать, что заставило вас заинтересоваться ими?

Я объяснил, что являюсь частным детективом, которому Баймейеры поручили вести расследование по делу о похищении их картины. Мне хотелось посмотреть, как она отреагирует на мои слова.

Несмотря на макияж, ее лицо заметно побледнело.

— Баймейеры невежды. Картина, которую они купили у Пола Граймса, — подделка. Он предлагал мне купить ее задолго до того, как показал им, но я даже не захотела к ней прикоснуться. Это явная попытка подражать стилю, от которого Ричард давно отошел.

— Как давно?

— Лет тридцать назад. Этот стиль относится к его аризонскому периоду. Не исключено, что Пол Граймс сам нарисовал эту картину.

— Значит, Граймс человек с дурной репутацией? Признаюсь, я немного переборщил с этим вопросом.

— Я не могу рассуждать о его репутации ни с вами, ни с кем бы то ни было. Он был другом и учителем Ричарда еще в Аризоне.

— Но не вашим другом?

— На эту тему я бы не хотела говорить. Пол помог моему мужу в тот момент, когда помощь имела для него значение. Но с течением лет люди меняются. Все меняется. — Она оглянулась по сторонам, мимолетно посмотрев на картины мужа, словно и они внезапно сделались чужими, как наполовину позабытые обрывки сновидений. — Я стараюсь сохранить репутацию моего мужа, следить за подлинностью его произведений. Многие хотели бы сделать состояние на его творчестве.

— А Фрэд Джонсон не относится к таким людям?

Казалось, мой вопрос застал ее врасплох. Она покачала головой; при этом ее волосы качнулись, как мягкий серый колокол.

— Фрэд очарован творчеством моего мужа. Но я бы не сказала, что он стремится на нем заработать. — Она немного помолчала. — Рут Баймейер подозревает его в краже своей паршивой картины?

— Его имя упоминалось.

— Но это же абсурд! Даже если бы Фрэд оказался нечестным человеком, в чем я сомневаюсь, у него слишком хороший вкус, чтобы его можно было надуть такой жалкой подделкой.

— И все же я бы хотел с ним поговорить. Вы случайно не знаете его адрес?

— Я могу узнать. — Она вошла в служебную комнату и скоро вернулась. — Фрэд живет с родителями на Олив-стрит, две тысячи двадцать четыре. Будьте с ним помягче. Он очень впечатлительный юноша и большой энтузиаст Чентри.

Я поблагодарил ее за информацию, а она меня — за интерес к творчеству мужа. Мне показалось, что она играет очень сложную роль, являясь одновременно рекламным агентом, хранительницей реликвий и кем-то еще.

Дом Джонсонов стоял в ряду деревянных четырехэтажных зданий, построенных, если не ошибаюсь, в начале века. Оливковые деревья, давшие название улице, были еще старше. Их листья отливали в солнечных лучах матовым серебром.

Это был квартал второразрядных гостиниц, частных домов, врачебных кабинетов и зданий, частично приспособленных под конторы. У меня сложилось впечатление, что построенная в самом центре города современная больница — окна придавали ей сходство с гигантскими сотами — поглотила значительную часть жизненных сил этого квартала.

Дом Джонсонов пребывал в еще более запущенном состоянии, чем другие здания. Некоторые доски уже начали отставать, краска на стенах давно облупилась. Он стоял, серый, высокий, посреди небольшого садика, поросшего пожелтелой травой и сорняками.

Я кулаком постучал в дверь, снабженную заржавевшей сеткой от насекомых. Дом медленно, нехотя начинал пробуждаться к жизни: на лестнице послышались тяжелые, шаркающие шаги.

Толстый пожилой мужчина отворил дверь и уставился на меня сквозь металлическую сетку. У него были седые сальные волосы и короткая растрепанная борода.

— В чем дело? — спросил он недовольным тоном.

— Я бы хотел повидаться с Фрэдом.

— Не знаю, дома ли он. Я тут было задремал. — Он наклонился ко мне, приблизив лицо к сетке, и я почувствовал запах винного перегара. — А что вам нужно от Фрэда?

— Хочу поговорить с ним.

Он смерил меня с ног до головы взглядом своих маленьких, налитых кровью глаз.

— О чем вы собираетесь с ним говорить?

— Я бы предпочел сказать ему об этом сам.

— Скажите лучше мне. Мой сын — очень занятой молодой человек. Его время ценно. Он эксперт. — Последнее слово он произнес с нескрываемым восторгом.

Я пришел к выводу, что у старика кончились запасы вина и он не прочь сорвать с меня малую толику. Из-за лестницы вышла какая-то женщина в форме медсестры. Движения ее были исполнены достоинства, но голос оказался пискливым и детским.

— Я поговорю с этим господином, Джерард. Тебе не обязательно морочить свою бедную голову делами Фрэда.

Она прикоснулась ладонью к его заросшей щеке, проницательно заглянула в глаза, словно врач, ставящий диагноз, и легким шлепком отправила старика прочь. Не вступая в препирательства, он покорно направился в сторону лестницы.

— Меня зовут Сара Джонсон, — объявила она. — Я мать Фрэда.

Ее зачесанные назад седеющие волосы открывали лицо, выражение которого, как и у мужа, скрывалось под жировой маской. Белый халат, тесно облегающий массивную фигуру, был, однако, чист и опрятен.

— Фрэд дома?

— Кажется, нет. — Поверх моего плеча она глянула на улицу. — Не видно его машины.

— А когда он будет?

— Трудно сказать. Фрэд учится в университете. — Она огласила этот факт таким тоном, словно в нем заключалась вся соль ее жизни. — Часы занятий постоянно меняются, а кроме того, он еще по совместительству подрабатывает в музее. Его часто туда вызывают. Я могу быть чем-нибудь вам полезна?

— Возможно. Могу я войти?

— Я выйду к вам сама, — решительно отозвалась она. — Наш дом ужасно выглядит. С тех пор как я возобновила работу, у меня нет времени содержать его в порядке.

Она извлекла массивный ключ, торчавший в замке изнутри, и, выйдя, заперла дверь снаружи. У меня возникло подозрение, что на время запоя она запирает мужа в доме.

Затем миссис Джонсон вместе со мной спустилась с крыльца и окинула взглядом облупившийся фасад.

— Снаружи на него тоже не стоит смотреть. Но делать нечего. Он принадлежит клинике, как и все остальные дома. На будущий год их собираются сносить. Вся эта сторона улицы будет переоборудована под автостоянку. — Она вздохнула. — Где мы будем жить — одному Богу известно. Квартирная плата постоянно растет, а мой муж, в сущности, инвалид.

— Я очень сожалею.

— Это вы по поводу Джерри? Да, я тоже сожалею. Когда-то он был сильным, крепким мужчиной. Но некоторое время назад перенес сильное нервное потрясение — еще в войну — и так и не пришел в себя. Ну и конечно, чересчур много пьет. Впрочем, не он один, — добавила она задумчиво.

Мне нравилась открытость этой женщины, хотя она производила впечатление человека жесткого и сурового. Мне вдруг пришла в голову смутная мысль: почему мужья медсестер столь часто становятся инвалидами?

— Итак, могу я узнать, в чем дело? — спросила она уже другим тоном.

— Собственно, никакого особого дела нет. Просто мне хотелось побеседовать с Фрэдом.

— О чем?

— Об одной картине.

— Ну что ж, это его профессия. Фрэд может сказать вам о картинах все, что вы захотели бы узнать. — Внезапно миссис Джонсон оставила эту тему, будто она вселяла в нее тревогу, и спросила уже иным, тихим и неуверенным голосом: — У Фрэда какие-то неприятности?

— Надеюсь, что нет, мэм.

— Я тоже на это надеюсь. Фрэд — порядочный мальчик. Он всегда таким был, я знаю. Ведь я его мать. — Она окинула меня долгим, подозрительным взглядом: — Вы полицейский?

Когда был помоложе, я работал в полиции, и вероятно, человек, одаренный нюхом на представителей власти, мог и сейчас это заметить, но на сей случай я припас соответствующую историю.

— Я журналист и собираюсь писать статью о художнике по имени Ричард Чентри.

Неожиданно она вся будто окаменела, словно почуяла невидимую опасность.

— Понимаю.

— Говорят, ваш сын — специалист по его творчеству?

— Я в этом не разбираюсь, — проговорила она нехотя. — Фрэда интересуют многие художники. Он собирается этим зарабатывать себе на жизнь.

— Он хочет стать владельцем галереи?

— Со временем он мечтает им сделаться. Но для этого нужен капитал. А нам не принадлежит даже дом, в котором мы живем. — Она подняла взгляд на высокое серое здание, будто оно было источником всех ее горестей. Из приютившегося под самой крышей окошка ее муж наблюдал за нами, словно узник из своей камеры. Она сделала открытой ладонью жест, наподобие того, что делают толкатели ядра, и Джонсон снова исчез в темноте. — Меня беспокоит мысль, — сказала она, — что однажды он выпадет из какого-нибудь окна. Бедняга до сих пор страдает от ран, полученных на войне. Иногда, когда они его слишком донимают, он во весь рост растягивается на полу. Я все думаю, не отдать ли мне его снова в госпиталь для инвалидов войны. Но как-то не хватает духа. Здесь, с нами, ему намного лучше. Фрэд и я скучали по нему. А Фрэд относится к тем молодым людям, которые нуждаются в отце.

Ее слова звучали очень нежно, но произнесла она их абсолютно равнодушным тоном, холодно вглядываясь мне в глаза — пытаясь угадать мою реакцию. Я пришел к заключению, что она беспокоится за сына и наспех пытается создать видимость уютного семейного гнездышка.

— Вы не знаете, где бы я мог найти Фрэда?

— Понятия не имею. Он может находиться на территории университета, в музее или в любой точке города. Он очень активен и постоянно где-то бегает. Если все пойдет благополучно, то будущей весной ему предстоит писать дипломную работу. Я уверена, что он ее напишет. — Она несколько раз кивнула головой, но с каким-то мрачным отчаянием — словно билась лбом в стену.

Как бы в ответ на ее слова со стороны больницы показался старый голубой «форд». Приблизившись, он замедлил ход, подъехал к тротуару и остановился сразу же за моим автомобилем. У сидевшего за рулем молодого человека были длинные светло-рыжие волосы и такого же цвета усы.

Краем глаза я заметил, что миссис Джонсон делает едва заметное отрицательное движение головой. Молодой человек нервно заморгал и резким поворотом руля направил еще движущийся автомобиль обратно на проезжую часть, едва не врезавшись при этом в задний бампер моей машины. «Форд» резко набирал скорость, оставляя за собой синеватую струйку дыма.

— Это Фрэд?

— Да, это он, — немного поколебавшись, отозвалась она. — Интересно, куда это его снова понесло?

— Вы сделали ему знак, чтобы он не останавливался.

— Я? Вам показалось.

Я оставил ее и бросился за голубым «фордом». Он на желтый свет выехал на автостраду и повернул направо, в сторону университета. Ожидая, когда погаснет красный сигнал светофора, я наблюдал, как полоска выхлопных газов постепенно растворяется в воздухе, сливаясь с окутывающими квартал дымными испарениями.

Когда зажегся зеленый свет, я поехал в направлении университетского городка, где жила подруга Фрэда, Дорис Баймейер.

Университет раскинулся на высоком, врезавшемся в море мысе, основание которого, размытое приливами и отливами, увязло в топком иле. Он был почти со всех сторон окружен водой, и, если смотреть на него с некоторого расстояния, сквозь голубоватую морскую дымку, могло показаться, что перед вами средневековая крепость.

Однако с близкого расстояния постройки отнюдь не производили столь романтичного впечатления. Взглянув на псевдосовременные кубы, прямоугольники и плоскости, можно было догадаться, что жизнь их создателя прошла в проектировании зданий общественного назначения. Сторож на стоянке у ворот сказал мне, что студенческий городок расположен в северной части мыса.

Проезжая по извилистой дороге вдоль университетских строений, я отыскивал глазами Фрэда Джонсона. Вокруг было не много студентов, и все же квартал казался людным и очень оживленным, словно кто-то бросил его на карту в надежде, что он приклеится к ней навсегда.

В студенческом городке царило еще большее оживление, чем в университетском. По узким улочкам сновали одинокие собаки и одинокие студенты. Застройка состояла из киосков с гамбургерами, одноквартирных и двухквартирных домиков, а также доходных домов. «Шербур», в котором проживала Дорис Баймейер, принадлежал к самым крупным из них. Он насчитывал семь этажей и занимал большую часть отрезка улицы между двумя пересекавшими ее переулками.

Мне удалось припарковать машину за автоприцепом, раскрашенным таким образом, что он напоминал деревянный домик на колесах. Голубого «форда» нигде не было видно. Войдя в дом, я поднялся лифтом на четвертый этаж.

Здание было сравнительно новое, но внутри чувствовался неприятный запах, свойственный, как правило, старым и перенаселенным домам. Собственно, это была смесь запахов, оставляемых быстро сменяющимися поколениями жильцов: пот, духи, наркотики и лекарственные травы образовали этот устойчивый букет. Идя по коридору, я слышал доносившуюся из многих квартир музыку, заглушавшую человеческие голоса; эти соперничавшие друг с другом источники звуков, казалось, отражали индивидуальность здания.

Мне пришлось несколько раз постучать в дверь квартиры номер триста четыре. Девушка, отворившая дверь, казалась уменьшенной копией матери. Она была красивее, но выглядела менее решительной и уверенной в себе.

— Мисс Баймейер?

— Да. В чем дело?

Она устремила взгляд в какую-то точку, расположенную прямо над моим левым плечом. Я невольно отвел в сторону корпус и оглянулся, ожидая удара, но там никого не оказалось.

— Можно войти и поговорить с вами?

— Мне очень жаль, но в данный момент я предаюсь медитации.

— В чем же состоит суть вашей медитации?

— Я пока сама толком не знаю. — Она потихоньку рассмеялась и коснулась пальцами висков, приглаживая светлые, прямые, как шелк, волосы. — Еще ничего не пришло в голову. Не материализовалось, понимаете?

Она смахивала на человека, который и сам еще не вполне материализовался. Светлые волосы ее были почти прозрачными; она слегка покачивалась, словно висящая на окне занавеска. Затем потеряла равновесие и тяжело облокотилась о косяк двери.

Я схватил ее за руки и вернул в вертикальное положение. Ладони у нее были холодные, и она казалась немного ошеломленной. Я подумал — что бы это она могла пить, глотать или вдыхать?

Поддерживая, я ввел ее в маленькую гостиную, противоположная дверь которой выходила на балкон. Комната была меблирована весьма скромно, даже убого: несколько жестких стульев, небольшая железная кровать, карточный столик, несколько плетеных циновок. Единственным декоративным элементом была бабочка из красной гофрированной бумаги, натянутой на проволочный каркас. Почти такого же размера, как ее хозяйка, она висела на шнурке, привязанном к вбитому в центр потолка крюку, и медленно поворачивалась вокруг своей оси.

Девушка присела на одну из лежавших на полу циновок и подняла глаза на бумажную бабочку. Прикрыв ноги длинной хлопчатобумажной рубашкой, которая, видимо, составляла ее единственное одеяние, она безуспешно пыталась принять позу лотоса.

— Это ты сделала бабочку, Дорис?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Я не умею делать такие вещи. Это декорация с моего выпускного бала. Матери пришла идея повесить ее здесь. А я ненавижу эту бабочку. — У меня было такое ощущение, что ее тихий, слабый голос не совпадает с движениями губ. — Я плохо себя чувствую.

Я присел рядом с ней на одно колено:

— Что ты принимала?

— Только несколько таблеток от нервов. Они помогают мне в медитации.

Она снова принялась управляться со своими ногами, пытаясь сложить их в нужном положении. Ступни у нее были грязные.

— А что это за таблетки?

— Такие красные. Всего две. Все из-за того, что со вчерашнего дня у меня не было ни крошки во рту. Фрэд обещал принести мне что-нибудь из дому, но, наверное, мать ему не разрешила. Она не любит меня… Ей хочется, чтобы Фрэд принадлежал только ей одной. — Потом добавила тем же мягким, тихим голосом: — Пусть идет к дьяволу и совокупляется с пауками.

— Ведь у тебя есть собственная мать, Дорис.

Она опустила ступни и села, выпрямив ноги и прикрыв их своей длинной рубахой.

— И что из того?

— Если ты нуждаешься в еде или помощи, почему ты не попросишь у нее?

Она неожиданно резко тряхнула головой, так что волосы упали ей на глаза и губы. Сердитым движением обеих рук она откинула их назад жестом человека, срывающего с лица резиновую маску.

— Мне не нужна такая помощь. Она хочет лишить меня свободы, упрятать в четырех стенах и выкинуть ключ. — Дорис неуклюже приподнялась, встала на колени, и ее голубые глаза очутились вровень с моими. — Вы шпик?

— Ну что ты!

— Правда нет? Она пригрозила, что напустит на меня шпиков. Я почти жалею, что она этого не сделала — я могла бы им порассказать кое о чем. — Она с мстительным удовлетворением кивнула головой, энергично двигая своим нежным подбородком.

— К примеру, о чем?

— К примеру, о том, что единственное, чем они с отцом занимались всю жизнь, были ссоры и скандалы. Они построили этот огромный, мерзкий, отвратительный дом и беспрерывно ели друг друга поедом. Разве что временно не разговаривали друг с другом.

— А из-за чего они ссорились?

— Из-за какой-то Милдред, это в частности. Но главная проблема в том, что они не любили друг друга… и не любят… и из-за этого злятся. И на меня они тоже злились, по крайней мере, так можно было заключить по их поведению. Я не очень отчетливо помню сцену, которая разыгралась, когда я была еще совсем маленькая. Помню только, что они орали друг на друга над моей головой, они были совершенно голые и вопили, как сумасшедшие великаны, а я стояла между ними.

И еще помню, что у него торчал член, наверное, в фут длиной. Она взяла меня на руки, отнесла в ванную и закрыла дверь на ключ, а он выломал дверь плечом. Потом долго ходил с рукой на перевязи. А я, — добавила она тихо, — с тех пор хожу с душой на перевязи.

— Таблетки тебе не помогут.

Она зажмурила глаза и выпятила нижнюю губу, словно ребенок, который вот-вот расплачется.

— Никто не просил вашего совета. Вы ведь шпик, да? — Она втянула носом воздух. — Я чувствую, как от вас воняет грязью. Грязью человеческих тайн.

Я придал своему лицу выражение, которое можно было назвать кривой усмешкой. Девушка была молода и глупа, к тому же немного одурманена, как она сама призналась, наркотиком. Но она была молода, и у нее были чистые волосы. И мне было досадно, что она ощущает вонь от меня.

Поднявшись с пола и слегка ударившись при этом головой о бумажную бабочку, я подошел к двери на балкон и выглянул наружу. В узком промежутке между двумя доходными домами виднелась светлая полоска моря, по которому плыл трехпалубный парусник, подгоняемый легкими порывами ветра.

Когда я снова повернул голову, комната показалась мне темной, словно прозрачный куб тени, наполненный невидимой жизнью. У меня возникло ощущение, что бабочка вдруг ожила и принялась порхать. Девушка поднялась и, пошатываясь, встала под ней.

— Вас прислала моя мать?

— Не совсем так. Но я разговаривал с ней.

— Догадываюсь, что она сообщила вам обо всех моих ужасных поступках. И о том, какая я скверная, какой у меня жуткий характер, ведь так?

— Нет. Просто она беспокоится за тебя.

— Ее беспокойство связано с Фрэдом?

— Кажется, да.

Она утвердительно кивнула головой и, опустив ее, уже не поднимала.

— Меня тоже это беспокоит, но по другой причине. Она думает, что мы любовники или что-то в этом духе. Но похоже, я не способна к совместной жизни с другими людьми. Чем больше я с ними сближаюсь, тем сильнее испытываю холодность.

Почему?

— Потому что боюсь их. Когда он… когда мой отец выломал дверь в ванную, я залезла в корзину для белья и закрыла крышку.

Никогда не забуду, что я ощущала в тот момент… Словно я уже умерла, похоронена и навсегда в безопасности.

— В безопасности?

— Да. Ведь нельзя убить мертвого.

— А чего ты боишься, Дорис?

Она устремила на меня взгляд из-под светлых бровей:

— Людей.

— И то же самое ты испытываешь по отношению к Фрэду?

— Нет. Его я не боюсь. Порой он доводит меня до бешенства. В такие моменты у меня возникает желание его… — Она замолчала на полуслове, и я услышала, как она скрипнула зубами.

— Какое у тебя возникает желание?

Некоторое время она колебалась; на ее лице отразилось напряжение, как будто она вслушивалась в тайные голоса внутри себя.

— Я хотела сказать: убить его. Но на самом деле я так не думаю. Да и что толку в этом? Бедный старый Фрэд и без того уже мертв и погребен, как и я.

Под влиянием первого импульса мне захотелось возразить ей, сказав, что она слишком молода и красива, чтобы говорить таким образом, ноона была свидетельницей, и я предпочел с ней не спорить.

— Что же случилось с Фрэдом?

— Множество разных вещей. Он из бедной семьи и потерял половину жизни, чтобы добиться того, чего добился, то есть практически ничего. Его мать что-то вроде медсестры, помешана на своем муже, который стал калекой во время войны и уже ни на что не годен. Фрэд мечтал стать художником, но кажется, никогда этого не добьется.

— У Фрэда какие-то проблемы?

Лицо ее приобрело вдруг непроницаемое выражение.

— Я этого не говорила.

— Но мне показалось, ты имеешь в виду именно это.

— Может быть, и так. У каждого свои проблемы.

— В чем же заключаются проблемы Фрэда?

Она покачала головой:

— Я вам не скажу. Вы донесете матери.

— Не собираюсь.

— Нет, собираетесь.

— Ведь ты любишь Фрэда, правда?

— Я имею право любить, кого захочу. Он хороший мальчик, хороший человек.

— Не сомневаюсь. Не этот ли хороший мальчик украл картину у твоих родителей?

— Не пытайтесь иронизировать.

— Иногда я все же пытаюсь. Наверное потому, что все такие хорошие. Но ты не ответила на мой вопрос, Дорис. Это Фрэд украл картину?

Она отрицательно покачала головой:

— Ее не украли.

— Ты хочешь сказать, что она сама спрыгнула со стены и отправилась погулять?

— Нет. Я хочу сказать не это. — На глаза у нее навернулись слезы и потекли по щекам. — Это я ее взяла.

— Зачем?

— Фрэд мне велел… Вернее, он меня попросил.

— А чем он мотивировал свою просьбу?

— У него были свои причины.

— Но какие?

— Он просил никому не говорить об этом.

— Картина по-прежнему у него?

— Думаю, что да. Он ее еще не вернул.

— Но сказал, что намеревается это сделать?

— Да… И наверняка так и поступит. Он сказал, что хочет ее исследовать.

— Что же именно он собирается исследовать?

— Проверить, подлинник ли это.

— Значит, у него были подозрения, что это подделка?

— Он хотел убедиться в этом.

— Зачем же было красть?

— Он вовсе не крал. Я разрешила ему взять ее. А вы ведете себя отвратительно.

VI

Я уже начал склоняться к тому, чтобы признать ее правоту, поэтому оставил ее в покое и спустился к машине. Около часа я сидел в ней, наблюдая за главным входом и замечая, что падающие на другую сторону улицы тени домов становятся все длиннее.

В павильоне с круглой крышей, стоявшем поблизости, находился бар, в котором продавались диетические гамбургеры, и легкие дуновения ветра приносили время от времени запах пищи. Я вышел из машины и съел один гамбургер. Внутри павильона царила атмосфера лени и праздности.

Бородатые молодые посетители показались мне какими-то пещерными людьми, ожидавшими конца ледникового периода.

Когда Фрэд Джонсон наконец подъехал, я уже снова сидел в автомобиле. Он припарковал свой голубой «форд» сразу же за мной и огляделся по сторонам. Затем вошел в дом и исчез в лифте. Я помчался вверх по лестнице; мы столкнулись в вестибюле четвертого этажа. На нем был зеленый костюм и желтый галстук.

Он попытался было вновь юркнуть в лифт, но дверь закрылась перед самым его носом, и кабина поехала вниз. Он повернулся ко мне. Я заметил бледность его лица и широко раскрытые глаза.

— Что вам нужно?

— Картина, которую ты взял из дома Баймейеров.

— Какая картина?

— Ты сам отлично знаешь. Картина Чентри.

— Я ее не брал.

— Возможно. Но она попала в твои руки.

Он взглянул поверх моего плеча в направлении коридора, ведущего к квартире девушки.

— Это Дорис вам сказала?

— Не будем замешивать Дорис в это дело. У нее и без того хватает проблем с родителями и с самой собой.

Он кивнул головой, словно поняв и признав мою правоту. Но его глаза жили собственной жизнью и говорили, что он лихорадочно ищет способ выпутаться из трудной ситуации. Он показался мне одним из тех усталых молодых людей, которые, когда проходит молодость, сразу же вступают в средний возраст, не пережив периода мужской зрелости.

— Кто вы, собственно говоря, такой?

— Я частный детектив, — ответил я, назвав свое имя. — Баймейеры наняли меня, чтобы я отыскал их картину. Где она Фрэд?

— Не знаю.

Я с сомнением покачал головой. На лбу у него выступили капли пота.

— Что же с ней случилось, Фрэд?

— Я признаюсь, что взял ее домой. У меня не было намерения красть. Я только хотел ее исследовать.

— Когда ты отвез ее к себе?

— Вчера.

— Где же она теперь?

— Не знаю. Правда не знаю. Кто-то, наверное, похитил ее из моей комнаты.

— В доме на Олив-стрит?

— Да. Кто-то залез в дом и украл ее, когда я спал. Когда я ложился, она была на месте, а проснувшись, я ее не обнаружил.

— Похоже, ты большой соня.

— Видимо, да.

— Или большой обманщик.

Тщедушный молодой человек вдруг задрожал в приступе стыда или ярости. Я уже думал, что он собирается ударить меня, и приготовился к этому, но он бросился в сторону лестницы. Мне не удалось его догнать. Когда я выскочил на улицу, его голубой «форд» уже тронулся с места.

Я купил еще один диетический гамбургер, велел положить его в бумажную сумку и снова поднялся на четвертый этаж. Дорис впустила меня в квартиру, хотя была явно разочарована тем, что это я.

Я вручил ей гамбургер:

— Возьми перекуси.

— Я не голодна. Впрочем, Фрэд обещал принести мне что-нибудь.

— Лучше съешь это. Фрэд может сегодня не появиться.

— Он говорил, что зайдет.

— У него могут быть неприятности с этой картиной, Дорис.

Она стиснула ладонь, смяв находившийся в сумке гамбургер.

— Мои родители пытаются его доконать?

— Я бы не стал выражаться так решительно.

— Вы не знаете моих родителей. Они добьются того, что он потеряет место в музее и ему не удастся окончить университет. А все из-за того, что он попытался оказать им услугу.

— Я не совсем тебя понимаю.

Она убежденно кивнула головой:

— Он попытался проверить подлинность их картины. Хотел исследовать возраст красочного слоя. Если бы он оказался свежим, это означало бы, что картина поддельная.

— То есть, что ее писал не Чентри?

— Вот именно. Когда Фрэд увидел ее впервые, у него появилось подозрение, что это фальшивка. Во всяком случае, он сомневался. Вдобавок он не доверяет человеку, у которого родители ее приобрели.

— Граймсу?

— Ему самому. Фрэд говорил, что в художественных кругах он пользуется дурной репутацией.

Интересно, какую репутацию заслужит сам Фрэд, когда узнают о краже картины. Но беспокоить девушку такими вопросами не имело смысла. Лицо ее по-прежнему было непроницаемо, словно подернуто туманной дымкой. Я оставил ее с помятым гамбургером в руках и вернулся по автостраде в нижнюю часть города.

Дверь магазина Пола Граймса была заперта на засов. Я постучал, но никто не отозвался. Я начал дергать за ручку и кричать. Безрезультатно. Вглядываясь в темноту, я увидел лишь мрак и пустоту.

Я зашел в магазин спиртных напитков и спросил у чернокожего продавца, не видел ли он Паолу.

— Она была перед магазином с час назад — грузила в пикап какие-то картины. По правде говоря, я даже помог ей.

— Что это были за картины?

— Какая-то мазня в рамках. Странные такие пятна разного цвета. Я люблю картины, на которых можно что-то разобрать. Ничего удивительного, что их не могли продать.

— Откуда вам известно, что не могли?

— Да ведь это ясно. Она сама сказала, что они прикрывают лавочку.

— А с ней был Пол Граймс, тот тип с бородкой?

— Нет, он не показывался. Я не видел его с тех пор, как вы отсюда ушли.

— Паола не говорила, куда она собирается ехать?

— Я не спрашивал. Она поехала в сторону Монтевисто. — Он указал большим пальцем на юго-запад.

— А что у нее за пикап?

— Старый «фольксваген». С ней что-то случилось?

— Нет. Я хотел поговорить с ней об одной картине.

— Собираетесь купить?

— Возможно.

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— Вам нравится такая мазня?

— Всякое бывает.

— Жаль. Если бы они знали, что подвернулся клиент, может, не ликвидировали бы дело и продали вам что-нибудь.

— Может, и так. У вас найдутся для меня две четвертинки виски из Теннесси?

— Лучше покупайте сразу пол-литра. Дешевле обойдется.

— Я предпочитаю две четвертинки.

VII

По пути в центр я остановился возле музея, намереваясь узнать о Фрэде. Но здание было уже заперто.

Тогда я поехал на Олив-стрит. Травяные газоны и внутренние дворики домов быстро погружались в темноту. Во многих местах уже зажигали свет. Больница напоминала собой сплошную огненную массу. Я припарковал машину у дома Джонсонов, с остроконечной крышей, и поднялся по выщербленным ступенькам к входной двери.

Похоже, отец Фрэда прислушивался, стоя по ту сторону, потому что откликнулся прежде, чем я успел постучать.

— Кто там?

— Арчер. Я был сегодня, искал Фрэда.

— Верно. Я помню. — Казалось, он был горд таким достижением.

— Могу я войти и поговорить с вами, мистер Джонсон?

— Мне очень жаль, но это невозможно. Жена заперла дверь.

— А где ключ?

— Сара взяла его с собой в больницу. Боится, что я выйду из дому и попаду под колеса. Хотя, по правде говоря, я трезв как стеклышко. Такой трезвый, что мне даже нехорошо. Вроде бы она медсестра, но ей нет до этого дела. — Его голос даже дрогнул от жалости к самому себе.

— А не можете ли вы как-нибудь меня впустить? Может, через окно?

— Она бы меня потом замучила.

— Да она не узнает. У меня с собой немного виски. Может, хотите хлебнуть?

— Ясное дело, хочу, — отозвался он, заметно оживляясь. — Но как же вы попадете в дом?

— У меня с собой несколько ключей.

Это был обычный старый замок, и я открыл его уже вторым ключом. Закрыв за собой дверь, я стал не без труда пробираться по захламленному коридору. Джонсон напирал на меня своим могучим животом. При свете слабой лампочки, висевшей под потолком, я заметил возбуждение на его лице.

— Вы сказали, что у вас есть для меня немного виски.

— Потерпите минутку.

— Но я же болен. Разве вы не видите, что мне нехорошо?

Он открыл одну из принесенных мною бутылок, проглотил ее содержимое одним духом и облизал горлышко.

Я чувствовал себя как сводник. Но мне показалось, что сильная доза спиртного вовсе не повредила ему. Она не только не сделала его пьяным, но даже исправила его дикцию и помогла формулировать фразы.

— В былые времена я пивал виски из Теннесси — когда дела у меня шли успешно. Я пил виски из Теннесси и ездил на лошадях из Теннесси. Ведь это виски из Теннесси, правда?

— Совершенно верно, мистер Джонсон.

— Называй меня Джерри. Я ценю доброжелательных людей. — Он отставил пустую бутылку на первую ступеньку лестницы, положил мне на плечо ладонь и навалился на меня всей тяжестью. — Я этого никогда не забуду. Как вас зовут?

— Арчер.

— Чем вы занимаетесь, мистер Арчер?

— Я частный детектив. — Открыв бумажник, я предъявил ему фотокопию лицензии, выданной мне властями штата. — Одна супружеская пара, проживающая в вашем городе, наняла меня, чтобы я нашел пропавшую картину. Это портрет женщины, написанный, по всей вероятности, здешним знаменитым художником, которого зовут Ричард Чентри. Думаю, вы о нем слышали.

Он наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться:

— Не уверен. Вам следует поговорить с моим сыном Фрэдом. Он специалист в этой области.

— Я уже говорил с ним. Фрэд взял эту картину и принес домой.

— Сюда?

— Да. Так он мне сам сказал.

— Не верю. Фрэд не поступил бы так. Он порядочный мальчик и всегда таким был. Никогда в жизни он ничего не украл. В музее ему доверяют. Все ему доверяют.

Я прервал пьяный поток его красноречия:

— Он утверждает, что не крал ее, а просто взял домой, чтобы провести некоторые исследования.

— Какие исследования?

— Точно не могу сказать. Но если верить Фрэду, он собирался установить возраст этой картины. Художник, который якобы написал ее, исчез много лет назад.

— Кто это был?

— Ричард Чентри.

— Да, кажется, я о нем слышал. В музее много его картин. — Он потер свою седую голову, словно желая оживить память. — Но ведь он вроде бы умер?

— Умер или исчез. Так или иначе, его нет здесь уже двадцать пять лет. Если бы краска на картине оказалась сравнительно свежей, это означало бы, что, по всей вероятности, не он ее написал.

— Простите, я не совсем понял.

— Ничего страшного. Важно то, что Фрэд принес сюда картину и что она, будто бы, прошлой ночью исчезла из его комнаты. Вам что-нибудь об этом известно?

— Нет, черт возьми! — Его лицо вдруг покрылось морщинами, словно внезапно на него свалилась старость. — Вы думаете, это я ее взял?

— Я вовсе так не думаю.

— Надеюсь, это правда. Фрэд убил бы меня, коснись я какого-нибудь священного для него предмета… Мне нельзя даже входить в его комнату.

— Я бы хотел знать, упоминал ли Фрэд о том, что прошлой ночью из его комнаты украли какую-то картину?

— Я ничего об этом не слышал.

— А вы виделись с ним сегодня утром?

— Конечно. Я приготовил для него овсяную кашу.

— И он не заикнулся о пропавшей картине?

— Нет, мистер. Он не сказал мне ни слова.

— Мне бы хотелось осмотреть комнату Фрэда. Это возможно?

Такая идея явно его напугала.

— Не знаю. Думаю, нет. Она терпеть не может впускать кого-нибудь в свой дом. Будь это в ее силах, она и от меня бы избавилась.

— Вы сказали, что она в больнице.

— Верно, она пошла на работу.

— Так откуда же она узнает?

— Не знаю откуда, но всегда как-то узнает. Может, вытягивает из меня или еще как-нибудь. Это мне вредит, действует на нервы. — Он смущенно хихикнул. — А у вас случайно не найдется еще немного этого виски из Теннесси?

Я показал ему вторую бутылку. Он протянул было руку, но я отвел ее.

— Поднимемся наверх, Джерри. Потом я тебе ее оставлю. — Я засунул бутылку обратно в карман.

— Сам не знаю…

Он бросил взгляд в сторону лестницы, словно жена могла его подслушать. Разумеется, это было исключено, но ее незримое присутствие наполняло весь дом. Джерри даже затрясся от страха или от желания поскорее получить виски.

Наконец искушение победило. Он включил свет и вел меня по лестнице. Второй этаж находился в еще белее плачевном состоянии, чем первый. Старые, обтерханные обои совсем выцвели, пол во многих местах покрывали трещины. В двери, ведущей в одну из комнат, не хватало дощечки, и ее заменили куском картона.

Мне приходилось видеть и худшие жилища в трущобах и предместьях, выглядевшие так, будто они пережили нашествие пехоты. Нищета дома Джонсонов не бросалась в глаза с такой силой; но почему-то мне вдруг показалось, что он может быть гнездом преступников; возможно, Фрэд украл картину в надежде поправить тем самым свое материальное положение.

Я испытывал что-то вроде сочувствия к нему. Тяжело было возвращаться в такое жилище из резиденции Баймейеров или из музея.

Джонсон отворил дверь, в которой не хватало одной дощечки, и зажег лампу, свисавшую с потолка.

— Вот комната Фрэда.

Здесь стояла узкая железная кровать, покрытая армейским одеялом, письменный стол, шезлонг с разорванным сиденьем и висела полка, почти до отказа заполненная книгами; в углу, возле задернутого окна, я заметил старый кухонный стол, на котором лежали разнообразные инструменты: молотки, ножницы, пилы, банки с клеем и красками.

Лампа, висевшая над кроватью, раскачивалась, и бросаемый ею сноп света поочередно освещал то одну, то другую стену. Внезапно у меня возникло ощущение, что весь дом пришел в маятникообразное движение. Я протянул руку и остановил лампу. На стенах висели картины классиков современной живописи, таких как Моне и Модильяни; разумеется, это были всего лишь жалкие репродукции, видимо, вырезанные из иллюстрированных журналов. Я открыл дверцу стенного шкафа. В нем висел на вешалке пиджак, несколько рубашек и стояла пара черных, высоких сапог. Для человека, которому уже стукнуло тридцать, у Фрэда было маловато имущества.

Затем я просмотрел ящики письменного стола, обнаружив в них немного белья, носовых платков и носков, а также коллективный портрет выпускников, окончивших в тысяча девятьсот шестьдесят первом году среднюю школу. Однако Фреда на ней я никак не мог найти.

— Вот он, — сказал Джонсон, заглядывая через мое плечо и показывая на подростка, чье лицо показалось мне полным трогательной надежды.

Осмотрел я и стоявшие на полке книги; в основном это были дешевые издания, посвященные проблемам культуры, искусства и технике живописи. Некоторые были из области психиатрии и психоанализа. Мне довелось прочесть некогда лишь две из них: «Психопатология обыденной жизни» и «Правда Ганди» — довольно странное чтение для вора, если только Фрэд им был.

Закончив осмотр, я повернулся к Джонсону:

— Мог кто-нибудь войти в дом и взять эту картину из комнаты?

Он пожал своими массивными плечами:

— Думаю, что все возможно. Я ничего не слышал. Но должен признаться, что сплю как убитый.

— А может, ты сам взял картину, Джерри?

— Нет, мистер. — Он решительно мотнул головой. — Я не так глуп, чтобы вмешиваться в дела Фрэда. Может быть, я старый бездельник, но обкрадывать собственного сына не стану. Он единственный из всех нас имеет какое-то будущее.

— Вы живете здесь втроем — ты, Фрэд и миссис Джонсон?

— Верно. Когда-то у нас были жильцы, но это было давно.

— Что же могло случиться с картиной, которую принес Фрэд?

Джонсон опустил голову и начал мотать ею из стороны в сторону, как старый, больной бык.

— Я вообще не видел той картины. Вы не знаете, на что похожа моя жизнь. Шесть-семь лет после войны я провел в госпитале для инвалидов. Большей частью я находился наполовину без сознания, и теперь то же самое. Время идет, а я часто даже не знаю, какой день недели, и не хочу знать. Я больной человек. Неужели вы не можете оставить меня в покое?

Я так и сделал и принялся за беглый осмотр других комнат, находившихся на этом этаже. Только одна из них была обитаемой — спальня с двухспальной кроватью, которую Джонсон, очевидно, разделял со своей супругой. Я не обнаружил картины под матрасом, не нашел ничего подозрительного в шкафу и в ящиках комода, никаких доказательств преступления, лишь крайнюю бедность.

Узкая дверь в конце концов была заперта, и на ней висел замок. Я остановился перед ней.

Джонсон подошел и встал за моей спиной.

— Это вход на чердак. У меня нет ключа от замка. Сара все боится, что я упаду с лестницы. Так или иначе, там ничего нет. Так же, как у меня здесь, — добавил он тупо, постучав себя по виску. — На чердаке полная пустота. — И он широко улыбнулся с идиотским видом.

Я вручил ему вторую бутылку. Это было паршивое дело, и я с радостью покинул дом. Он запер за мной главный вход, словно примерный заключенный, закрывающий сам себя в камере. Я повернул ключ в замке.

VIII

Оставив автомобиль, я отправился пешком в сторону больницы, надеясь, что миссис Джонсон не откажется дать мне несколько дополнительных разъяснений относительно Фрэда. Было уже почти совсем темно; сквозь ветви деревьев светили немногочисленные уличные огни. Неожиданно я заметил впереди себя, на тротуаре, несколько пятен, какие оставляет кипящее оливковое масло; пройдя еще несколько шагов, я заметил, что расстояние между следами падавших капель постепенно уменьшается.

Прикоснувшись пальцем к одному из пятен, я поднес руку к свету. Жидкость имела красноватый оттенок, и ее запах отнюдь не напоминал оливковое масло.

Неподалеку от меня, на прилегавшем к тротуару газоне, кто-то громко хрипел. Это был мужчина, лежавший лицом к земле. Я подбежал к нему и присел на корточки. На затылке у него виднелось темное, блестящее пятно крови. Я немного приподнял его, чтобы посмотреть в лицо. Оно также было окровавлено.

Он застонал и попытался привстать, жалко и беспомощно опираясь на руки, затем снова рухнул лицом вниз. Я немного повернул его голову, чтобы ему было легче дышать.

Он приоткрыл один глаз.

— Чентри? — пробормотал он. — Оставь меня в покое. — Потом снова начал прерывисто сопеть.

Я понял, что он опасно ранен и, оставив его, побежал к воротам амбулатории. Там ожидало, сидя на складных стульчиках, человек семь-восемь пациентов, в том числе несколько детей. Измученная молоденькая медсестра в приемной напоминала солдата, защищающего баррикады.

— Неподалеку отсюда на улице лежит тяжело раненный мужчина, — объявил я.

— Принесите его сюда.

— Я не могу. Нужна машина скорой помощи.

— Где он лежит?

— Сразу же за перекрестком.

— У нас тут нет машины. Если хотите вызвать скорую, телефон-автомат там, в углу. У вас есть десять центов?

Она назвала мне номер телефона. Спустя минут пять у входа остановилась машина скорой помощи. Я сел рядом с водителем и показал ему, как доехать до истекавшего кровью мужчины.

Он хрипел уже тише и прерывистей. Санитар направил на него луч фонарика, и я присмотрелся к нему получше. Ему было лет шестьдесят, у него была остроконечная седая бородка и густые седые окровавленные волосы. Он напоминал смертельно раненного морского льва, а его хрип походил на доносившееся издалека рычание этого животного.

— Вы его знаете?

Как раз в этот момент я подумал, что его внешность соответствует описанию Пола Граймса, торговца картинами, данному мне продавцом винного магазина.

— Нет, — ответил я. — Никогда его не видел.

Санитар осторожно положил его на носилки и подвез к воротам амбулатории. Я поехал вместе с ними и стоял рядом с машиной в тот момент, когда мужчину выносили оттуда. Он снова приподнялся на руках, нарушив равновесие носилок, и обратил ко мне свое изуродованное, блестящее от крови, застывшее лицо.

— Я тебя знаю, сукин сын, — произнес он.

Потом снова упал на спину и замер в неподвижности. Санитар поспешил с ним в больницу, а я остался стоять на месте, зная, что вот-вот явится полиция.

Они приехали на обычном автомобиле — двое сержантов из следственного отдела, на них была легкая летняя форма, но лица были холодны, как зимний ветер. Один из них вошел в больницу, а другой, сержант Ливретт, остановился возле меня.

— Вы знаете раненого?

— Никогда его не видел. Я нашел его на улице.

— Тогда почему вы вызвали для него скорую?

— Мне казалось, что этот шаг достаточно логичен.

— А почему вы не позвонили нам?

— Я знал, что это сделает кто-нибудь другой. Ливретт слегка покраснел:

— Вы рассуждаете, как опытный негодяй. Кто вы, собственно, такой, черт бы вас подрал?

Я подавил в себе бешенство и сообщил, что являюсь частным детективом, работающим по поручению мистера и миссис Баймейер. Ливретту была известна эта фамилия, услышав ее, он изменил тон и поведение:

— Могу я взглянуть на ваши документы?

Я показал их ему, и он попросил задержаться еще на некоторое время, на что я изъявил согласие.

Интерпретируя свое согласие довольно свободно, я не торопясь дошел до ближайшего перекрестка и нашел на тротуаре место, отмеченное каплями крови. Они уже почти высохнули.

Неподалеку у края тротуара стоял черный кабриолет со сложенной крышей. Ключ зажигания был на месте. В щель между сиденьем и спинкой был воткнут белый квадратный конверт, а на полке позади сиденья лежала стопка небольших картин, написанных маслом, и рядом — белое сомбреро.

Я включил лампочку над приборной доской и осмотрел белый конверт. Это было приглашение на коктейль, адресованное мистеру Полу Граймсу и подписанное Фрэнсис Чентри. Прием должен был состояться сегодня, в восемь часов вечера.

Взглянув на часы, я увидел, что уже начало девятого. Потом я осмотрел стопку картин, лежавших за сиденьем. Две из них были вставлены в старомодные золоченые рамки, остальные без рам. Ни одна из них не напоминала виденные мною картины Ричарда Чентри.

Они не произвели на меня особого впечатления. Там находилось несколько морских пейзажей, показавшихся мне довольно посредственными, и один женский портрет, с моей точки зрения — сущее недоразумение. Но я не очень-то доверяю своему вкусу.

Взяв один из морских пейзажей, я положил его в багажник своего автомобиля, после чего направился в сторону больницы.

По пути я встретил Ливретта и второго сержанта из следственного отдела в сопровождении капитана Маккендрика из того же отдела. Маккендрик, мужчина среднего возраста, мощного телосложения, был в мятом костюме голубого цвета, гармонировавшем с его помятым лицом. Он сообщил мне, что человек, которого я нашел, умер. Я поделился с ним своими предположениями относительно личности покойного.

Маккендрик быстро переварил мою информацию и сделал несколько пометок в блокноте. Его особенно заинтересовало сообщение о том, что Граймс перед смертью упоминал Ричарда Чентри.

— Я помню этого Чентри, — сказал он. — Я был еще новичком, когда он инсценировал свое знаменитое исчезновение.

— Вы полагаете, что он исчез по собственной воле?

— Ясное дело. Тому было множество доказательств. Однако он не сказал, что это были за доказательства, а я, в свою очередь, не сказал, куда собираюсь поехать.

IX

Я проехал через центр города, миновав по дороге неосвещенный, необитаемый домик Граймса. Прежде чем оказался поблизости от моря, я уже почувствовал его солоноватый запах и холодное дыхание. Потом пересек длинный, более мили, приморский парк. Ниже, на пляже, пенились белые на фоне темного неба волны. Заметив лежавшие там и сям влюбленные парочки, я испытал удовольствие от того, что на этот раз мне не попадаются умирающие на траве мужчины.

Чэннел-роуд тянулась в направлении вершины, возвышавшейся над пристанью. Внезапно я увидел внизу мачты яхт. Дорога, устремляясь к вершине мыса, отдалялась от берега, делала петлю, минуя поселок береговой охраны, и вела вдоль глубокого ущелья, выходившего к морю. С другой стороны ущелье замыкал склон холма, на котором стоял дом Баймейеров.

Вилла миссис Чентри находилась между ущельем и побережьем. Это было строение из камня и бетона, украшенное многочисленными арочными сводами и башенками. Сбоку к ней прилепилась оранжерея со стеклянной крышей, а в конце подъездной дороги находилась окруженная стеной и выложенная бетонными плитами автостоянка, на которой стояло штук двадцать машин. Служащий в белом смокинге приблизился к окошечку с моей стороны и предложил припарковать мою машину.

У открытой двери главного входа меня вежливо встретила чернокожая горничная, не спрашивая ни о приглашении, ни о документах. Она даже не выразила удивления, увидев, что я одет не для приема и что на моем лице отсутствует соответствующее праздничное выражение.

Я прошел мимо нее и, идя на звуки фортепиано, очутился в обширной гостиной высотой в два этажа — ее потолок был одновременно крышей дома. Какая-то женщина с короткими темными волосами играла мелодию под названием.

«Кто-то ждет меня» на огромном рояле, казавшемся маленьким в этом зале.

Кроме нее там находилось еще человек двадцать празднично разодетых гостей, стоявших с рюмками в руках. Сцена чем-то напоминала далекое прошлое и казалась менее реальной, чем висевшие на стенах картины.

Из противоположного конца зала ко мне приблизилась миссис Чентри, в длинном вечернем платье голубого цвета, оставлявшем открытыми плечи и руки. В первый момент она не узнала меня, затем подняла ладони таким жестом, словно это был радостный сюрприз.

— Как замечательно, что вы явились! Помнится, я упоминала о небольшом приеме в вашем присутствии, рада, что вы запомнили мои слова. Мистер Марш, не так ли? — Она испытующе смотрела на меня. Мне было не совсем ясно, что выражало ее лицо — симпатию или тревогу.

— Арчер, — сказал я. — Лью Арчер.

— Ну разумеется! У меня всегда была плохая память на фамилии. Если не возражаете, я попрошу Бетти Джо Сиддон представить вам остальных гостей.

Бетти Джо Сиддон оказалась очаровательной тридцатилетней брюнеткой. У нее была хорошая фигура, но двигалась она немного скованно, словно чувствуя себя не совсем в своей тарелке среди окружавшего ее общества. Она сообщила мне, что должна написать заметку о приеме для местной газеты, и никак не могла понять, что я на нем делаю. Я ей этого не сказал, а она не стала спрашивать.

Бетти Сиддон представила меня полковнику Эспинуоллу, пожилому джентльмену, одетому на английский лад и говорившему с английским акцентом, находившемуся в обществе молодой жены, которая, окинув меня оценивающим взглядом, пришла к выводу, что я не достоин ее внимания; доктору Яну Иннсу, толстяку с сигарой в зубах, взглянувшему на меня глазами хирурга, пытающегося установить симптомы болезни; миссис Иннс, бледной, напряженной, с нервной дрожью, словно она была его пациенткой; Джереми Рэйдеру, высокому, курчавому, добродушному художнику, кажется, переживавшему последний, немного запоздалый прилив молодости; Молли Рэйдер, похожей на статую брюнетке лет сорока, самой красивой женщине, которую я видел за последние несколько недель; Джеку Прэтту, худому, невысокому мужчине в темном, плотно облегающем костюме, напоминавшему юных героев романов Диккенса, но при ближайшем рассмотрении оказавшемуся человеком, по меньшей мере, лет пятидесяти; двум юным девушкам, сопровождавшим его и смахивавшим на натурщиц; Ральфу Сэндмэну и Ларри Фэллону, одетым в черные шелковые пиджаки и белые плиссированные манишки и напоминавшим супружескую чету; и, наконец, Артуру Плэнтеру, коллекционеру произведений искусства, который был настолько известен, что даже я о нем слышал.

— Хотите выпить? — обратилась ко мне Бетти Джо, когда мы закончили наш обход.

— Пожалуй, нет.

Она присмотрелась ко мне внимательнее:

— Вы хорошо себя чувствуете? Выглядите вы неважно.

«Наверное, заразился от трупа, который только что обнаружил на Олив-стрит», — подумал я, а вслух произнес:

— Кажется, у меня уже давно ничего не было во рту.

— В самом деле? У вас голодный вид.

— Так оно и есть. У меня был тяжелый день.

Она проводила меня в столовую. Огромные открытые окна выходили на море. Стоявшие на большом столе высокие свечи бросали неверный свет.

Обязанности хозяина за столом выполнял высокий темноволосый мужчина с крючковатым носом, которого я видел во время последнего визита; девушка обратилась к нему по имени, благодаря чему я узнал, что его зовут Рико. Он отрезал несколько кусочков ветчины и приготовил мне бутерброд, предложив запить его вином. Я сказал, что, если ему не доставит хлопот, предпочел бы пиво. Он гордо удалился в направлении кухни, бормоча что-то себе под нос.

— Он служащий?

— Что-то в этом роде, — ответила она подчеркнуто двусмысленно. Но тут же сменила тему: — В каких же заботах вы провели этот тяжелый для вас день?

— Я частный детектив. Мне пришлось изрядно поработать.

— Я так и думала, что вы полицейский. Расследуете какое-то дело?

— Что-то в этом роде.

— Это любопытно. — Она стиснула мою руку, — А это не имеет отношения к картине, украденной у Баймейеров?

— Вы хорошо информированы.

— Стараюсь. Я не собираюсь до конца дней своих вести отдел светской хроники. По правде говоря, я узнала о краже только сегодня утром, в редакции. Говорят, это довольно банальный женский портрет.

— Так и мне сказали. Я его не видел. А что еще говорили в редакции?

— Что картина, скорее всего, фальшивка. Это правда?

— Баймейеры придерживаются иного мнения. Но так утверждает миссис Чентри.

— Если Фрэнсис говорит, что это фальшивка, наверное, она права. Думаю, она могла бы перечислить все картины, написанные ее мужем. Впрочем, их не так много, всего около сотни. Его лучший период продолжался лишь семь лет. Потом он исчез или что-то в этом роде.

— Что вы имеете в виду, говоря: что-то в этом роде?

— Некоторые хорошо информированные жители города утверждают, что он убит. Но, насколько мне известно, это всего лишь досужие домыслы.

— Убит кем?

Она испытующе взглянула на меня:

— Френсис Чентри. Ведь вы не собираетесь ссылаться на мои слова, не так ли?

— Если бы вы этого опасались, вы бы мне не сказали. Но почему именно ею?

— Он исчез так внезапно. Люди всегда склонны подозревать одного из супругов, ведь правда?

— Иногда они оказываются правы, — отозвался я. — Исчезновение Чентри интересует вас с профессиональной точки зрения?

— Я намерена написать о нем, если вы это имеете в виду.

— Вот-вот. Именно это. Мы можем провернуть с вами одно дельце.

Она снова бросила на меня испытующий взгляд, на этот раз с оттенком подозрительности, словно предполагая, что мое предположение имеет эротическую подкладку.

— В самом деле?

— Я имею в виду не то, что вы думаете. У меня другая идея. Я предоставлю вам ценную информацию относительно дела Чентри. А вы скажете мне, о чем вам удалось разузнать.

— Насколько ценную?

— Очень ценную.

И я рассказал ей о человеке, умершем в больнице. Глаза ее сузились и заблестели еще сильнее. Она вытянула губы, будто в ожидании поцелуя, но думала о чем-то совершенно ином.

— Это действительно ценная информация.

Появился Рико, неся в руке стакан пенистой жидкости.

— Это заняло массу времени, — пожаловался он. — Холодного пива не было, никто его здесь не пьет. Пришлось охлаждать.

— Большое вам спасибо. — Я взял у него стакан и протянул Бетти Джо.

Она с улыбкой отказалась:

— Мне еще сегодня ночью нужно поработать. Вы не обидитесь, если я потихоньку исчезну?

Я посоветовал ей переговорить с Маккендриком. Она сказала, что так и сделает, после чего вышла через боковую дверь. Я сразу почувствовал себя одиноким.

Съев бутерброд с ветчиной и запив его пивом, я вернулся в гостиную, откуда по-прежнему доносились звуки музыки. Сидевшая за роялем женщина, изображая профессиональную непринужденность, наигрывала какой-то модный шлягер. Миссис Чентри разговаривала с Артуром Плэнтером, но, заметив мой взгляд, оставила его и подошла ко мне:

— Что случилось с Бетти Джо? Надеюсь, вы ее не убрали?

Она произнесла это с шутливым видом, но почему-то ни один из нас не улыбнулся.

— Мисс Сиддон понадобилось уйти.

В глазах миссис Чентри окончательно исчезло шутливое выражение.

— Она не предупредила меня, что собирается уйти пораньше. Надеюсь все же, что она уделит моему приему должное место, ведь мы собираем фонды для здешнего музея.

— Уверен, что уделит.

— А она вам не говорила, куда ей понадобилось идти?

— В больницу. Совершено убийство. Убит Пол Граймс. Она широко открыла глаза, с таким выражением, словно я ее обвинял, затем снова прикрыла их, осознав абсурдность такого предположения. Она сохраняла спокойствие, но видно было, с каким трудом ей это удается. Проводив меня до столовой и увидев там Рико, она перешла в малую гостиную.

Закрыла дверь, остановилась перед пустым, погасшим камином и посмотрела мне в глаза:

— Откуда вам известно, что Пол Граймс убит?

— Я нашел его умирающим.

— Где?

— Неподалеку от больницы. Возможно, он пытался туда добраться, чтобы получить помощь. У него были очень серьезные повреждения головы и лица.

Она глубоко втянула в себя воздух, Выглядела она по-прежнему как очень красивая, хотя и немолодая женщина, но у меня было такое ощущение, что из нее ушла жизнь.

Глаза ее расширились и потемнели.

— Это не мог быть несчастный случай, мистер Арчер?

— Нет. Думаю, что его убили. Того же мнения придерживается и полиция.

— Вам известно, кто ведет следствие?

— Капитан Маккендрик.

— Это хорошо. — Она слегка наклонила голову. — Он знал моего мужа.

— А почему кто-то должен связывать эту смерть с делом вашего мужа? Я не понимаю.

— Этого избежать не удастся. Пол Граймс некогда был его другом. Смерть Пола непременно вытащит на свет божий все прежние россказни.

— Какие именно?

— Сейчас не время пересказывать. Может, как-нибудь в другой раз. — Ее рука сомкнулась на моем запястье, как ледяной браслет. — Я хочу вас попросить кое о чем, мистер Арчер. О двух вещах. Не говорите, пожалуйста, капитану Маккендрику и никому другому о том, что я вам сказала сегодня насчет бедного Пола. Он был большим другом Ричарда и моим тоже. Я сказала это, потому что была в бешенстве. Мне не следовало говорить так, и я очень жалею о своих словах.

Она выпустила мое запястье и оперлась на стул. Ее голос менял окраску и интонацию, но глаза оставались неподвижными и настороженными. Я почти чувствовал на щеке их прикосновение. У меня не было ни малейшего доверия к ее внезапному приливу симпатии к Полу Граймсу, и я ломал голову над тем, что могло произойти между ними в прошлом.

Внезапно она опустилась на стул, как будто это прошлое ударило ее по затылку.

— Не принесете ли вы мне попить? — сказала она слабым голосом.

— Воды?

— Да, пожалуйста.

Я принес из столовой полный стакан. Ее руки дрожали. Держа стакан обеими руками, она сделала небольшой глоток, потом осушила его одним духом и поблагодарила меня.

— Сама не знаю, за что вас благодарю. Вы испортили мой прием.

— Мне очень жаль. Но ведь это не я. Его испортил убийца Пола Граймса. Я всего лишь посланец, принесший дурную весть.

Она подняла на меня глаза:

— Вы производите впечатление умного человека. — Вы хотите со мной поговорить?

— Мне казалось, что я именно это и делаю.

— Я имею в виду настоящий разговор.

Она покачала головой:

— Ведь у меня гости.

— Они сами о себе позаботятся, пока не кончится спиртное.

— Нет, я действительно не могу. — Она поднялась со стула.

— Пол Граймс должен был присутствовать на вашем сегодняшнем приеме? — спросил я.

— С чего вы взяли?

— При нем оказалось приглашение. Разве вы ему не посылали?

Она оперлась на дверь и посмотрела на меня:

— Не исключено. Я разослала много приглашений. Некоторые отправляли другие члены нашего комитета.

— Но ведь вам, наверное, известно, был ли он в списке: гостей?

— Мне кажется, не был.

— Но вы в этом не уверены?

— Нет.

— Он был когда-нибудь у вас дома?

— Насколько я помню, нет. Не понимаю, куда вы клоните?

— Пытаюсь выяснить что-то о ваших отношениях с Полом Граймсом.

— Я не поддерживала с ним отношений.

— Сегодня днем вы, по сути дела, обвинили его в подделке картины Баймейеров. А вечером того же дня пригласили на прием.

— Приглашения рассылались в начале прошлой недели.

— Значит, вы признаете, что выслали его?

— Возможно. Вероятно, я это сделала. То, что я говорила сегодня днем, не было предназначено для обнародования. Готова признать, что он действует мне на нервы.

— Больше уже не будет.

— Знаю. Мне жаль, что его убили. — Она склонила свою красивую седую голову. — Да, я отправила ему это приглашение. Я надеялась, что наши отношения улучшатся. С некоторого времени они перестали быть дружескими. Я думала, что, может быть, он как-то отреагирует на мой дружелюбный жест.

И она взглянула на меня из-под волос, спадавших на лоб. Ее глаза были холодны и настороженны. Я не верил в то, что она говорит, и, по-видимому, это отражалось на моем лице.

— Ненавижу терять друзей, — упорно продолжала она. — В особенности тех, которые были друзьями моего мужа. Их становится все меньше… Я имею в виду тех, с кем мы дружили в Аризоне… А Пол был одним из них. Он был рядом с нами, когда Ричард добился первого большого успеха. Знаете, по правде говоря, Пол этому способствовал. Но ему самому не удалось добиться успеха.

— Отношения между ними были напряженными?

— Между моим мужем и Полом? Ну что вы! Пол был одним из учителей Ричарда. И очень гордился его достижениями.

— А что думал о нем ваш муж?

— Он был благодарен ему. Они всегда дружили, пока Ричард жил среди нас. — Она бросила на меня долгий, подозрительный взгляд. — Не понимаю, к чему вы клоните?

— Я сам не понимаю, мэм.

— Тогда зачем говорить об этом? Мы только теряем время — ваше и мое.

— Я в этом не уверен. Скажите мне, ваш муж жив? Она покачала головой:

— Не могу ответить на ваш вопрос. Не знаю. В самом деле не знаю.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Он ушел летом пятидесятого года. С тех пор я его не видела.

— Не было ли каких-нибудь косвенных доказательств того, что с ним случилось что-то недоброе?

— Совсем наоборот. Он написал мне чудесное письмо. Хотите его увидеть?

— Я уже видел. Значит, вы предполагаете, что он жив?

— Надеюсь, что так. Я молюсь об этом. И верю, что он жив.

— Не пытался ли он с вами связаться с момента своего исчезновения?

— Никогда.

— А вы не ожидаете получить от него какую-нибудь весточку?

— Не знаю. — Она наклонила голову немного набок, напрягая мышцы шеи. — Этот разговор причиняет мне боль.

— Очень сожалею.

— Зачем же вы его продолжаете?

— Пытаюсь выяснить, существует ли какая-то возможность того, что убийцей Пола Граймса был ваш муж.

— Это абсурдная мысль. Абсурдная и отвратительная.

— Кажется, Граймс был иного мнения. Перед смертью он назвал имя вашего мужа.

Она не упала в обморок, но казалось, была близка к этому, побледнев так, что это было видно даже под слоем макияжа. Я поддержал ее за плечи. Ее кожа была холодная и гладкая — как мрамор.

Рико отворил дверь, толкнув ее плечом, и вошел в комнату. Он был очень крепкого телосложения и с трудом помещался в маленькой гостиной.

— Что здесь происходит?

— Ничего, — отозвалась миссис Чентри. — Пожалуйста, Рико, уйди.

— Он на вас напал?

— Нет, нет. Но я хочу, чтобы вы оба ушли. Пожалуйста.

— Вы слышали, что она сказала? — обратился ко мне Рико.

— Вы ведь также слышали. Мне необходимо поговорить с миссис Чентри по одному делу. — Я посмотрел на нее: — Вы не хотите узнать, что сказал Граймс?

— Наверное, я должна это выслушать. Рико, оставь нас одних, ладно? Все в порядке.

Рико явно не был убежден в этом. Он бросил на меня грозный и одновременно обиженный взгляд, как маленький мальчик, которого ставят в угол. Он был очень высокого роста, и на взгляд тех, кому нравятся мужчины с яркой внешностью, мог сойти за красавца. Мне невольно пришла в голову мысль, не принадлежит ли к таковым и миссис Чентри.

— Прошу тебя, Рико. — Это было сказано тоном хозяйки злого сторожевого пса или ревнивого жеребца.

Рико удалился из комнаты, и я закрыл за ним дверь.

— Он давно работает у меня, — пояснила миссис Чентри. — И был сильно привязан к моему мужу. Когда Ричард ушел, онперенес свою привязанность на меня. — Разумеется, — отозвался я.

Она слегка порозовела, но предпочла не развивать эту тему.

— Вы собирались мне сообщить, что сказал перед смертью Пол Граймс.

— Действительно. Он явно принял меня за вашего мужа и сказал: «Чентри, оставь меня в покое». А потом добавил: «Я знаю тебя, сукин сын». Естественно, я сделал из этого вывод, что, может быть, человеком, избившим его до смерти, был ваш муж.

Она опустила ладони, открыв бледное, усталое лицо.

— Это невозможно. У Ричарда не было агрессивных наклонностей. Пол Граймс был его близким другом.

— Я похож на вашего мужа?

— Нет. Ричард был значительно моложе… — Она внезапно замолчала. — Но теперь, конечно же, он значительно старше, ведь так?

— Все мы стареем. Прошло двадцать пять лет.

— Да. — Она склонила голову, словно внезапно почувствовав тяжесть этих лет. — Но Ричард вовсе не был на вас похож. Возможно, только его голос немного напоминал ваш.

— Но Граймс принял меня за Ричарда Чентри прежде, чем я заговорил. Я вообще не сказал ему ни слова.

— И что же это доказывает? Пожалуйста, уходите, прошу вас. Я очень тяжело это пережила. И мне необходимо вернуться к гостям.

Она вышла в столовую. Вскоре я последовал ее примеру. Миссис Чентри и Рико, наклонившись друг к другу, стояли возле уставленного свечами стола и о чем-то вполголоса разговаривали.

Я почувствовал себя незваным пришельцем и подошел к окну. Вдали видна была пристань. Переплетение мачт и канатов напоминало белый зимний лес, полный суровой красоты. Отражавшиеся в стекле огоньки свеч мигали вокруг отдаленных мачт, словно электрические разряды.

X

Я вернулся в большую гостиную. Артур Плэнтер, знаток искусства, стоял возле одной из стен и вглядывался в висевшую на ней картину. Когда я обратился к нему, он не обернулся и не ответил, лишь немного распрямил свою высокую, худощавую фигуру.

Я повторил его фамилию:

— Мистер Плэнтер!

Он неохотно отвернулся от портрета какого-то мужчины:

— Чем могу служить?

— Я частный детектив…

— В самом деле? — Ни на его худощавом лице, ни в выцветших, сузившихся глазах я не заметил ни малейшего интереса.

— Вы знали Пола Граймса?

— Не могу сказать, что я его знал. Мы заключили несколько сделок, очень немного. Мистер Плэнтер скривил губы, словно воспоминание об этом имело горький привкус.

— Больше вы уже не сможете их заключать, — сказал я в надежде, что потрясение сделает его более разговорчивым. — Сегодня вечером он убит.

— Я значусь в списке подозреваемых? — равнодушным, скучающим тоном осведомился он.

— Пожалуй, нет, В его машине найдено несколько картин. Не хотите ли осмотреть одну из них?

— С какой целью?

— Может быть, вам удастся ее опознать.

— Хорошо… — с тем же скучающим видом произнес он. — Хотя я бы предпочел разглядывать вот это. — Он указал на висевший на стене мужской портрет.

— Кто это?

— Как вы не знаете? Это Ричард Чентри… его единственный автопортрет.

Я взглянул на картину внимательнее. Голова мужчины немного напоминала львиную; у него были темные растрепанные волосы, густая борода, частично прикрывавшая мягкий, как у женщины, рот, и глубоко посаженные глаза изумрудного цвета. У меня было такое ощущение, что он излучает силу.

— Вы его знали? — спросил я Плэнтера.

— Как нельзя лучше. В определенном смысле я был одним из тех, кто открыл его.

— Вы полагаете, он жив?

— Не знаю. Искренне надеюсь, что да. Однако, если он жив и продолжает творить, то во всяком случае не показывает свои работы.

— Какие у него могли быть причины, чтобы исчезнуть вдруг таким образом?

— Не знаю, — повторил Плэнтер. — Думаю, он был человеком, переходившим из одной фазы в другую наподобие луны. Возможно, он достиг конечной фазы. — Он окинул взглядом оживленную гостиную, глядя с легким презрением на остальных гостей. — Картина, которую вы мне собираетесь показать, его произведение?

— Понятия не имею. Может быть, вы мне скажете.

Я проводил его к своему автомобилю и при свете фар показал небольшой морской пейзаж, вытащенный мною из кабриолета Пола Граймса. Он осторожным движением взял его из моих рук, будто демонстрируя, как следует обращаться с картинами.

— К сожалению, это очень скверная картина — сказал он, осмотрев ее, — Со всей уверенностью можно заключить, что ее писал не Чентри, если именно это вас интересует.

— А не можете ли вы сказать, кто ее автор?

Он ненадолго задумался.

— Им мог бы быть Джейкоб Уитмор. И если это так, то картина принадлежит к очень раннему периоду его творчества; она исполнена в довольно неуклюжей реалистической манере. Бедный Джейкоб вобрал в свое творчество всю историю современной живописи, только опоздал на целое поколение. Он добрался до сюрреализма и уже перед самой смертью открывал для себя символизм.

— Когда он умер?

— Вчера. — Плэнтера явно позабавил шокирующий характер этого сообщения. — Я слышал, что он заплыл в море где-то в районе Сикамор Пойнт и с ним случился сердечный приступ. — Он устремил задумчивый взгляд на картину, которую держал в руке. — Интересно, что собирался с ней делать Граймс. Цены на картины хорошего мастера часто поднимаются после его смерти. Но Джейкоб Уитмор не был хорошим художником.

— A eгo картины не напоминают произведения Чентри?

— Нет. Нисколько. — Он испытующе посмотрел на меня: — А почему вы об этом спрашиваете?

— Мне говорили, что Граймс относился к категории людей, которые способны продать и поддельную картину.

— Понимаю. Но трудно было бы выдать эту картину за произведение Чентри. Она очень плоха даже для Уитмора. Вы же видите, она не закончена. Словно заранее старался отомстить морю, изобразив его так скверно, — добавил он с подчеркнуто жестоким юмором.

Я посмотрел на зеленые и голубые полосы на незаконченном пейзаже и подумал, что, будь это даже самая плохая картина, все же тот факт, что ее создатель погиб в этом самом море, прибавляет ей глубины и силы.

— Значит, он жил неподалеку от Сикамор Пойнт?

— Да. На пляже, к северу от университетского городка.

— У него была семья?

— Он жил с одной девушкой, — ответил Плэнтер. — Она звонила мне сегодня. Хотела, чтобы я приехал и посмотрел картины, которые после него остались.

Насколько мне известно, она продает их очень дешево. Но, откровенно говоря, я не стал бы их покупать ни за какие деньги.

Он вернул мне картину и объяснил, как добраться до дома Уитмора. Я сел в машину, поехал в северном направлении и, миновав университет, очутился в Сикамор Пойнт.

Девушка, которую оставил после себя Джейкоб Уитмор, оказалась мрачной блондинкой в довольно зрелой стадии девичества. Она проживала в одном из нескольких домиков, раскиданных на песчаном грунте небольшого мыса. Приоткрыв дверь, она недоверчиво смотрела на меня сквозь щель, словно я был вестником очередного несчастья.

— Что вы хотите?

— Я интересуюсь картинами.

— Их осталось уже немного. Я распродаю их. Джейк вчера утонул, вы, наверное, слышали об этом? Он оставил меня в полной нищете.

Ее мрачный голос был пронизан грустью и горечью. Она смотрела поверх моей головы в направлении моря, по которому пробегали едва заметные волны, словно отмеренные отрезки вечности.

— Я могу войти и посмотреть их?

— Да, конечно.

Она отворила дверь и снова закрыла ее за мной, борясь с ветром. В комнате стоял смешанный запах моря, вина, марихуаны и плесени. Немногочисленная мебель была стара и изношена. У меня было ощущение, что домик с трудом выдержал битву — раннюю стадию той самой баталии с нищетой, которая прокатилась через дом Джонсонов на Олив-стрит.

Женщина ненадолго вышла в соседнюю комнату и вскоре появилась со стопкой картин без рам и положила их на покосившийся тростниковый стол.

— Я хочу по десять долларов за штуку или сорок пять за все пять. Джейк обыкновенно брал больше, он продавал их на субботних ярмарках на пляже в Санта-Тересе. Недавно он загнал одну картину за хорошие деньги какому-то антиквару. Но я не могу ждать.

— Этим антикваром был случайно не Пол Граймс?

— Он самый. — Она взглянула на меня с некоторым подозрением: — А вы тоже торгуете картинами?

— Нет.

— Но Пола Граймса знаете?

— Немного.

— Он честный человек?

— Не знаю. Почему вы об этом спрашиваете?

— Не думаю, чтобы он был честным. Он разыграл сущую комедию, делая вид, что ему безумно нравятся картины Джейка. Даже обещал разрекламировать их и помочь нам заработать целое состояние. Я уж было думала, что мечты Джейка наконец осуществятся. Антиквары будут ломиться к нам в дверь, цены подскочат. Но Граймс приобрел у него две плохонькие картины, и на этом дело кончилось. Одна из них даже не была произведением Джейка… ее написал другой человек.

— Кто?

— Не знаю. Джейк не разговаривал со мной о делах. Думаю, что он взял ту картину на комиссию у одного из своих пляжных приятелей.

— А вы не можете ее описать?

— На ней была какая-то женщина; может, это был портрет, написанный по памяти. Она была красивая, волосы такого же цвета, как у меня. — Она прикоснулась рукой к своим крашеным волосам, и этот жест словно пробудил в ней тревогу или подозрение. — Почему это все так интересуются той картиной? Она представляет ценность?

— Понятия не имею.

— А я думаю, что да. Джейк не хотел мне говорить, сколько он за нее взял, но я знаю, что на эти деньги мы жили последние два месяца. Вчера им пришел конец. Как и Джейку, — прибавила она бесцветным тоном. Потом повернулась и разложила на столе холсты без рамок. Большинство из них показались мне незаконченными; это были маленькие морские пейзажи, вроде того, который лежал у меня в машине и который я показывал Артуру Плэнтеру. Их автор явно был помешан на море, и я не мог избавиться от подозрения, что его смерть, возможно, не была простой случайностью.

— Вы предполагаете, что Джейк утопился? — спросил я.

— Нет. Вовсе нет! — Она поспешила сменить тему: — Я готова отдать их все за сорок долларов. Одни холсты столько стоят. Вы сами знаете, если вы художник.

— Я не художник.

— Мне иногда приходит в голову — а был ли им Джейк? Он рисовал больше тридцати лет, и вот все, чего он достиг. — Она жестом указала на лежавшие на столе картины, на дом и на все, что с ним связано, включая смерть Джейка. — Только это да еще я впридачу. — И она усмехнулась, вернее, сделала какую-то гримасу. Ее глаза, всматривавшиеся в смутное и тоскливое прошлое, оставались холодными, как у морской птицы.

Заметив, что я за ней наблюдаю, она опомнилась и взяла себя в руки.

— Я не такая плохая, как вы думаете, — заявила она. — Хотите знать, почему я продаю все это? Мне нужно купить гроб. Я не хочу, чтобы его похоронили за счет прихода в одном из этих ужасных сосновых гробов. К тому же я не могу позволить, чтобы он и дальше лежал в морге окружной больницы.

— Ладно, я покупаю эти пять картин.

Вручая ей две двадцатидолларовые банкноты, я подумал: согласятся ли Баймейеры возместить мне эту сумму?

Она взяла их, как будто с отвращением, и держала в руке.

— Это не был рекламный трюк с моей стороны. Вы не обязаны покупать их только потому, что мне нужны деньги.

— Я хочу иметь эти картины.

— Зачем? Может быть, вы все же антиквар?

— Не совсем.

— Значится права. Я знала, что вы не художник.

— Откуда вы это знали?

— Я прожила с художником десять лет. — Она изменила позу и оперлась на угол стола. — Вы не похожи на художника и говорите не так, как они. У вас глаза не художника. Вы даже пахнете не как художник.

— Как это так? А как кто?

— Может, как полицейский. Когда Пол Граймс купил у Джейка те две картины, я сразу подумала, что дело не чисто. Я была права?

— Не знаю.

— Так зачем же вы покупаете эти картины?

— Потому что Граймс приобрел те.

— Вы думаете, раз он потратил на них деньги, то они чего-то стоят?

— Мне бы очень хотелось знать, зачем они ему понадобились.

— Мне тоже, — сказала она. — А почему они вас интересуют?

— Потому что они интересовали Граймса.

— А вы ему во всем подражаете?

— Надеюсь, не во всем.

— Да, я слышала, что он иногда не прочь надуть. — Она кивнула головой, посылая мне свою холодную улыбку. — Мне не следовало бы этого говорить. Я не имею ничего против него. Можно даже сказать, дружу с его дочерью.

— С Паолой? Так это его дочь?

— Да. Вы ее знаете?

— Как-то встретились. Откуда вы ее знаете?

— Мы познакомились на одном приеме. Она утверждает, что ее мать была наполовину испанкой, наполовину индеанкой. Паола красивая женщина, вы не находите? Я люблю испанский тип красоты.

Она опустила плечи и стала потирать руки, словно греясь от тепла Паолы.

Я вернулся в Санта-Тересу и нанес визит в морг, помещавшийся в больничном подвале. Дружелюбно настроенный ко мне помощник коронера, молодой человек по имени Генри Пурвис, сообщил, что Джейкоб Уитмор утонул во время купания. Выдвинув большой ящик, он показал мне синеватый труп с большой курчавой головой и съежившимся членом. Когда я выходил из холодного зала, меня охватил озноб.

XI

Помощник коронера Пурвис вышел в вестибюль следом за мной, словно ему надоело одиночество; тяжелая металлическая дверь бесшумно закрылась за нами.

— У полиции имеются какие-нибудь сомнения относительно обстоятельств смерти Уитмора? — спросил я у него.

— Пожалуй, нет. Он был староват для того, чтобы плавать в прибрежных водах возле Сикамор Пойнт. Коронер считает это несчастным случаем. Он не велел даже произвести вскрытие.

— Думаю, ты должен потребовать этого, Генри.

— Но почему?

— Уитмора связывали с Граймсом какие-то дела. Думаю, не случайно они оба оказались здесь. Вы ведь произведете вскрытие тела Граймса?

Пурвис утвердительно кивнул:

— Оно должно состояться завтра утром. Но я уже провел предварительное расследование и могу сообщить предполагаемую причину смерти. Он был изувечен каким-то тяжелым предметом, скорее всего, монтировкой.

— Орудие убийства не обнаружено?

— Насколько мне известно, нет. Нужно спросить об этом в полиции. Орудия преступления — это их дело. — Он пристально взглянул на меня: — Ты знал Граймса?

— Вообще-то нет. Просто мне было известно, что он торгует картинами.

— Он не был наркоманом? — неожиданно спросил Пурвис.

— Я знал его не настолько, чтобы располагать такими сведениями. Какой вид наркотиков вы имеете в виду?

— Героин. У него обнаружены старые следы от уколов на руках и бедрах. Я спрашивал об этом у той женщины, но она словно набрала в рот воды. Хотя вела себя настолько истерично, что я даже заподозрил в ней самой наркоманку. Здесь их видимо-невидимо.

— О какой женщине ты говоришь?

— Такой темноволосой — испанский тип красоты. Когда я показал ей тело для опознания, она чуть не свихнулась. Я проводил ее в часовню и попытался вызвать какого-нибудь священника, но в такое время мне не удалось никого найти… была середина ночи. Я позвонил в полицию. Они собираются допросить ее.

Я спросил у него, где находится эта часовня. Она оказалась небольшим узким залом на втором этаже; о ее назначении говорил лишь маленький витраж. В зале стояли пюпитр и восемь или десять мягких стульев. Паола сидела на полу, повесив голову, обхватив колени руками; темные волосы почти полностью закрывали ее лицо. Она икала. Когда я к ней приблизился, она заслонила голову согнутой в локте рукой, как будто я намеревался ее убить.

— Оставьте меня в покое.

— Я не сделаю вам ничего плохого, Паола.

Откинув с лица волосы, она, щурясь, смотрела на меня, видимо не узнавая. Вокруг нее распространялась атмосфера безудержного мрачного эротизма.

— Вы не священник.

— Разумеется, нет.

Я присел рядом с ней на ковер, украшенный тем же орнаментом, что и витраж. Бывали минуты, когда я почти жалел, что не стал священником. Меня все больше утомляли несчастья моих ближних, и я думал, не служат ли сутана и белый воротничок теми доспехами, за которыми можно от них укрыться. Но я чувствовал также, что никогда этого не узнаю. Когда мы жили в округе Контра Коста, бабушка готовила меня к карьере священника, но я ускользнул из-под ее влияния.

Глядя в черные, непроницаемые глаза Паолы, я думал о том, что в сочувствии, проявляемом нами к женщинам, с которыми случилось несчастье, всегда кроется доля вожделения. По крайней мере, иногда можно затащить беднягу в постель и совместно пережить минуты радости, которая является запретным плодом для священников.

Но к Паоле это не относилось. Она, подобно женщине из Сикамор Пойнт, принадлежала этой ночью мертвому мужчине. Наиболее подходящим местом для их одиноких раздумий была как раз часовня.

— Что случилось с Полом? — спросил я.

Она подняла на меня испуганный взгляд, опершись подбородком на руку и выдвинув нижнюю губу:

— Вы не представились. Вы полицейский?

— Нет. У меня небольшая частная контора. — Произнося эту полуправду, я невольно скривился; атмосфера часовни начала действовать и на меня. — Я слышал, Пол покупал картины?

— Больше не покупает. Он умер.

— А вы не намерены заниматься этим без него?

Она подняла плечи и резко помотала головой, словно почувствовав внезапную опасность:

— Нет. Неужели вы думаете, что я хочу быть убитой, как мой отец?

— Он действительно был вашим отцом?

— Да, был.

— Кто же его убил?

— Я не собираюсь вам ничего говорить. Вы тоже не очень-то много говорите. — Она наклонилась ко мне: — Это не вы были сегодня в магазине?

— Я.

— Это имело какое-то отношение к картине Баймейеров, ведь так? Чем вы занимаетесь? Вы антиквар?

— Меня интересуют картины.

— Это я уже успела заметить. На чьей вы стороне?

— На стороне порядочных людей.

— Порядочных людей не существует. Если вам это неизвестно, не о чем толковать. — Она привстала на колени и сделала гневный жест рукой. — Лучше убирайтесь отсюда.

— Я хочу вам помочь. — В этом было не много правды.

— Ну разумеется. Вы хотите мне помочь. А потом захотите, чтобы я помогла вам. А потом заберете всю прибыль и исчезнете. Ведь вам это нужно, да?

— Какую прибыль? У вас вроде бы ничего нет, кроме кучи неприятностей.

Некоторое время она молчала, не спуская глаз с моего лица. Я читал в них отражение процессов, протекавших в ее мозгу, почти с той же ясностью, как если бы она играла в шахматы или шашки и размышляла, стоит ли чем-то пожертвовать, чтобы выиграть значительно больше.

— Признаюсь, у меня немало проблем. — Она повернула лежавшие на коленях руки ладонями кверху, словно желая передать мне часть своих забот. — Но кажется, у вас их еще больше. Кто вы, собственно говоря, такой?

Я сообщил ей свою фамилию и профессию. Ее глаза изменили выражение но она не произнесла ни слова. Я также уведомил ее, что Баймейеры наняли меня, чтобы я нашел их пропавшую картину.

— Мне об этом нечего неизвестно. Я уже сказала вам об этом сегодня днем в магазине.

— Верю — согласился я без внутренней убежденности. — Депо в том, что кража картины может быть связана с убийством вашего отца.

— Откуда вам это известно?

— Не знаю но это кажется мне вероятным. Откуда взялась та картина, мисс Граймс?

Она скривилась, прищурив глаза:

— Называйте меня Паола. Я никогда не пользуюсь фамилией отца. И не могу сказать, откуда взялась та картина. Я была всего лишь пешкой, он никогда не рассказывал мне о своих делах.

— Не можете или не хотите?

— И то и другое.

— Картина была подлинником?

— Не знаю. — Она замолчала и, как мне показалось, даже перестала дышать. — Вы говорите, что хотите мне помочь, а сами беспрерывно задаете вопросы, на которые я должна отвечать. Какой мне смысл это делать, если мои ответы могут привести меня в тюрьму?

— А может, для твоего отца было бы лучше сесть в тюрьму?

— Не исключено. Но я не хочу туда. Как и в могилу. — Неспокойный взгляд, казалось, отражал сумятицу ее мыслей. — Вы думаете, что тот, кто украл картину, убил и моего отца?

— Возможно. У меня предчувствие, что так оно и было.

— Ричард Чентри еще жив? — спросила она слабым голосом.

— Не исключено. А что вас заставляет так думать?

— Эта картина. Я не разбираюсь в этом так хорошо, как отец, но мне показалось, что это был оригинал, настоящий Чентри.

— А что говорил о ней ваш отец?

— Этого я не скажу. И больше не хочу говорить о той картине. Вы все время задаете вопросы, требуя, чтобы я на них отвечала, а я уже устала. И хочу домой.

— Я подвезу вас.

— Нет. Вы не знаете, где я живу, и никогда не узнаете. Это мой секрет.

Она встала и слегка пошатнулась. Я поддержал ее рукой. Ее бюст коснулся моего бока. Некоторое время она стояла, опираясь на меня и тяжело дыша, затем отодвинулась. Исходившее от нее тепло прошло через мое тело, дойдя до самой поясницы. Я почувствовал себя менее усталым.

— Я отвезу вас домой.

— Нет, спасибо. Мне нужно дождаться полиции. Последнее, что мне сейчас требуется, связь с частным детективом.

— Может случиться и кое-что похуже, Паола. Не забудьте, что ваш отец, возможно, был убит человеком, нарисовавшим ту картину.

Она схватила меня за руку.

— Вы все время это повторяете. Вы уверены в этом?

— Нет, не уверен.

— Тогда перестаньте меня пугать. Я уже и так достаточно напугана.

— Думаю, для этого есть основания. Я видел вашего отца, прежде чем он умер. Это произошло случайно, неподалеку отсюда. Было темно, он был тяжело ранен и принял меня за Чентри. Он назвал меня его именем. Из того, что он сказал, следует, что его убил Чентри.

— Но зачем Ричарду Чентри понадобилось убивать моего отца? Они были близкими друзьями, еще со времен Аризоны. Отец часто о нем говорил. Он был его первым учителем.

— Должно быть, это было давно.

— Да. С тех пор прошло уже тридцать лет.

— За тридцать лет люди могут измениться.

Она утвердительно кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, словно черная вода.

— Что произошло с вашим отцом за эти годы?

— Мне не много об этом известно. Я редко с ним виделась, не считая последнего периода… когда была ему нужна.

— Он впрыскивал себе героин?

Некоторое время она молчала. Волосы по-прежнему заслоняли ее лицо, но она их не убирала и походила на женщину без лица.

— Вам известен ответ на этот вопрос, иначе вы не задавали бы его, — ответила она наконец. — Он был когда-то наркоманом. Его посадили в федеральную тюрьму, и там он полностью вылечился. — Она ладонями разгребла волосы и посмотрела на меня, словно желая убедиться, что я верю ее словам. — Я бы не приехала с ним сюда, если бы он по-прежнему употреблял наркотики.

Я видела, до чего они его довели, когда была еще ребенком, в Тусоне и в Коппер-Сити.

— А до чего они его довели?

— Раньше он был порядочным человеком, что-то собой представлял. Даже преподавал в университете. А потом превратился совсем в иного человека.

— В кого именно?

— Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он всегда такой был. Не знаю.

— От этой привычки он также излечился, Паола?

— Кажется, да. — Ее голос звучал неуверенно, был исполнен боли и сомнений.

— Картина Баймейеров была подлинником?

— Не знаю. Он полагал, что да, а ведь он был экспертом.

— Откуда вам это известно?

— Он мне сказал об этом, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это Чентри, что так не мог нарисовать никто другой. И что это самое крупное открытие, какое он сделал в своей жизни.

— Он так и сказал?

— Так и сказал. Зачем ему было меня обманывать? У него не было ни малейшего повода. — Она пристально смотрела мне в лицо, будто моя реакция могла служить ответом на вопрос о честности ее отца.

Она была сильно напугана, а я сильно утомлен. Усевшись на один из мягких стульев, я на несколько минут погрузился в собственные мысли. Паола подошла к двери, но не вышла из часовни. Прислонясь к дверному косяку, она следила за мной таким взглядом, будто я собирался стянуть ее сумочку или уже сделал это.

— Я вам не враг, — сказал я.

— Тогда не мучайте меня больше. Я пережила тяжелую ночь. — Она отвернула лицо в сторону, словно стыдясь того, что собиралась произнести. — Я любила отца. Увидев его мертвым, я пережила ужасное потрясение.

— Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что завтра станет лучше.

— Я тоже на это надеюсь, — сказала она.

— Кажется, у вашего отца была фотография той картины?

— Верно, была. Она сейчас у следователя.

— У Генри Пурвиса?

— Я не знаю, как его зовут. Так или иначе, она находится у него.

— Откуда вам это известно?

— Он сам мне ее показал. Говорил, что нашел ее у отца, и спрашивал, знаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.

— Но картину вы опознали?

— Да.

— Это та, которую ваш отец продал Баймейерам?

— Да.

— Сколько они ему за нее заплатили?

— Он мне не говорил. Думаю, что ему нужно было уплатить какой-то долг, и он не хотел, чтобы я знала. Однако я могу сообщить кое о чем, что услышала от него. Так вот, он знал ту женщину на портрете и как раз на этом основании пришел к выводу, что картина — подлинник.

— Значит, ее написал Чентри?

— Так утверждал мой отец.

— А он не говорил, как зовут эту женщину?

— Милдред. Она была натурщицей в Тусоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он утверждал, что картина написана по памяти, потому что сейчас Милдред уже старушка, если вообще жива.

— Вы не помните ее фамилии?

— Нет. Кажется, она пользовалась фамилиями тех мужчин, с которыми жила.

Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел по-прежнему в вестибюле, но оказалось, что у него нет фотографии картины. Он отдал ее Бетти Джо Сиддон.

— Зачем?

— Она хотела отнести ее в редакцию, чтобы там сделали копию.

— То-то Маккендрик обрадуется, Генри.

— Черт возьми, да ведь он сам велел мне ее отдать. Начальник полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал заботиться о рекламе для себя.

Я направился было в сторону ворот, но остановился, вспомнив, что не докончил начатого дела: когда мне повстречался умирающий Пол Граймс, я ведь направлялся поговорить с миссис Джонсон, матерью Фрэда.

XII

Подойдя к расположенной рядом с выходом дежурной комнате для медсестер, я спросил, где можно найти миссис Джонсон. Старшая медсестра оказалась женщиной среднего возраста с бледным, худым лицом и нетерпеливым характером.

— В больнице работает много женщин с такой фамилией. Ее зовут Сара?

— Да. А ее мужа — Джерри и Джерард.

— Почему вы сразу не сказали? К сожалению, миссис Сара Джонсон больше не работает в нашей больнице. — Она произнесла это нарочито торжественным тоном, словно судья, зачитывающий миссис Джонсон приговор.

— Она говорила, что работает здесь.

— Значит, она обманула вас. — Услышав собственные слова, старшая медсестра, видимо, почувствовала их излишнюю суровость и постаралась немного смягчить: — Или вы ее плохо поняли. В настоящее время она работает в доме для выздоравливающих, неподалеку от автострады.

— Вы не знаете, как он называется?

— «Ля Палома», — с отвращением произнесла она. — Благодарю вас. А почему ее уволили?

— Я не сказала, что ее уволили. Просто ей позволили уйти. Но я не уполномочена вести разговор на эту тему. — Однако я почувствовал, что она не прочь меня задержать. — Вы из полиции? — спросила она.

— Я частный детектив, сотрудничающий с властями.

Вынув бумажник, я показал ей фотокопию своей лицензии. Она улыбнулась ей так, словно смотрела в зеркальце.

— Опять у нее неприятности?

— Надеюсь, что нет.

— И на этот раз снова речь идет о краже наркотиков?

— Я могу сказать только, что провожу расследование по делу миссис Джонсон. Как давно она перестала здесь работать?

— Это произошло на прошлой неделе. Дирекция разрешила ей уйти и дала хорошую рекомендацию. Но дольше держать ее не могли. Дело было совершенно ясное — у нее в кармане оказалось шесть таблеток. Когда ее обыскивали, я находилась рядом. Жаль, что вы не слышали, какими словами она поливала начальника.

— Что же она ему сказала?

— Ох, я не могу этого повторить. — Бледное лицо старшей сестры покрылось внезапным румянцем, словно я сделал ей неприличное предложение.

Она посмотрела на меня с заметной неприязнью, видимо, стыдясь своего излишнего волнения. Потом резко повернулась и молча удалилась.

Был уже первый час ночи. Я провел в больнице столько времени, что ощущал себя почти пациентом. На этот раз я вышел через другие ворота, не желая снова сталкиваться с капитаном Маккендриком, Пурвисом, Паолой или каким-нибудь умирающим мужчиной.

Проезжая по автостраде, я видел неоновую вывеску «Ля Палома», поэтому представлял себе, где находится пансионат для выздоравливающих. По пути из больницы я миновал несколько неосвещенных врачебных кабинетов, общежитие для медсестер и ряд улочек, застроенных еще до войны двухэтажными домиками, в которых обитали горожане среднего достатка. Населенная часть квартала отделялась от автострады узким парком, поросшим редкими дубами, под ветвями которых укрывались немногочисленные автомобили с влюбленными парочками; их передние стекла были изрядно запотевшими.

Комплекс облицованных камнем двухэтажных зданий, в которых помещался пансионат «Ля Палома», находился почти у самой автострады, словно бензоколонка. Когда я вошел внутрь и закрыл за собой дверь, приглушенный рокот изредка проезжавших в это время суток автомашин стал напоминать отдаленный гул морского прибоя. Его перекрывали доносившиеся с близкого расстояния звуки жизни пансионата: храп, вздохи и тихие, невнятные голоса пациентов.

Я услышал за собой тихие шаги приближавшейя медсестры. Это была молодая красивая негритянка.

— Слишком позднее время для посещений, — сказала она. — Все уже закрыто на ночь.

— Я хотел повидаться с вашей сотрудницей, миссис Джонсон.

— Попробую ее найти. Она становится популярной. Вы уже второй человек, который ее спрашивает за сегодняшний день.

— А кто был первый?

Она запнулась.

— Может быть, вы ее муж? — спросила она наконец.

— Нет. Всего лишь знакомый.

— Перед вами ее посетил сын… молодой человек с рыжими усами. Он наделал немало шума, прежде чем мне удалось его выставить. Она окинула меня испытующим, хотя и дружелюбным взглядом: — Надеюсь, вы не собираетесь учинить скандал?

— Я как нельзя более далек от такого намерения, Просто я собираюсь предотвратить один конфликт.

— Хорошо, я позову ее. Но ведите себя потише, ладно? Люди уже спят.

— Ясное дело. А из-за чего он скандалил?

— Из-за денег. Ведь всегда все делается из-за денег.

— Не всегда, — заметил я. — Иногда причиной бывает любовь.

— И об этом тоже шла речь. В его машине сидела какая-то блондинка.

— Не всем так везет.

Она сделала строгое лицо, словно намереваясь отразить мои возможные домогательства.

— Я позову миссис Джонсон, — сказала она.

Миссис Джонсон приблизилась ко мне с явной неохотой. Ее опухшие глаза свидетельствовали о том, что она плакала.

— Что вам нужно? — Тон ее наводил на мысль, что она уже почти всего лишилась и немногое может предложить.

— Мне бы хотелось немного поговорить с вами.

— У меня и так уже большие неприятности на работе. Вы хотите, чтобы меня уволили?

— Нет. Но дело обстоит таким образом, что я частный детектив.

Ее взгляд окинул маленький, темный вестибюль и остановился на входной двери. Она напряглась, словно собиралась выбежать на автостраду.

Но я уже стоял между ней и дверью.

— Здесь есть какое-нибудь помещение, где мы могли бы спокойно поговорить несколько минут?

— Думаю, да. Но если я потеряю работу, это будет по вашей вине.

Она проводила меня в обставленную случайно подобранной мебелью приемную и зажгла стоявший на полу торшер с темным абажуром. Мы сели напротив друг друга, почти касаясь коленями. Она одернула белый нейлоновый халат, словно прикосновение ко мне могло его испачкать.

— Чего вы от меня хотите? И не притворяйтесь журналистом. Я с самого начала поняла, что вы полицейский.

— Я хочу повидаться с вашим сыном Фрэдом.

— Я тоже. — Она приподняла свои массивные плечи и снова их опустила. — Я начинаю беспокоиться за него. Уже целый день он не дает о себе знать.

— Он был здесь сегодня вечером. Чего он хотел?

Она некоторое время молчала. На ее лице отразилось усилие, будто она проглатывала собственную ложь, а может быть, выдумывала следующую.

— Ему нужны были деньги. Ничего нового в этом нет. Каждый имеет право попросить денег у собственной матери. Не первый раз я ему помогаю. Он всегда возвращает, если только есть из чего возвращать.

Я разорвал дымовую завесу, сотканную из ее слов:

— Перестаньте, миссис Джонсон. Фрэд оказался в трудной ситуации. Кража картины — достаточный повод для беспокойства. А теперь он еще похитил девушку, чтобы утаить предыдущее преступление.

— Он ее не похищал! Это ложь, никчемная ложь. Она поехала с ним по собственной воле. Откровенно говоря, пожалуй, она первая напала на эту идею. Уже довольно долгое время она бегала за Фрэдом. А если та маленькая черномазая сказала вам что-то другое, то она просто солгала. — Она стиснула кулак и махнула им в сторону двери, за которой скрылась чернокожая медсестра.

— А как обстоит дело с той картиной, миссис Джонсон?

— С какой картиной?

— Той, которую Фрэд украл из дома Баймейеров.

— Он вовсе не крал, а просто позаимствовал, чтобы подвергнуть ее каким-то анализам. Он отнес ее в музей, и оттуда ее украли.

— Фрэд сказал мне, что картина пропала из вашего дома.

Она покачала головой:

— Наверное, вы его плохо поняли. Ее вынесли из музейного подвала. Это они виноваты.

— Итак, вы решили придерживаться такой версии — вы и Фрэд?

— Это правда, поэтому мы ее и придерживаемся. Фрэд чист как стеклышко. Если вы сами этого не видите, значит у вас испорченное воображение. Вы слишком долго имели дело с негодяями.

— Это правда, — согласился я. — Мне кажется, что и вы к ним относитесь.

— Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать ваши грубости.

Она пыталась возбудить в себе гнев, но у нее это как-то не получалось. Слишком много она пережила в течение одного дня, а грядущая ночь нависала над ней, как грозная волна.

Она опустила глаза на сплетенные пальцы и прижалась к ним лицом. Она не рыдала, не плакала, не произносила ни слова, но ее молчание на фоне приглушенного гула автострады выражало беспросветное отчаяние.

Вскоре она выпрямилась и посмотрела на меня с полным спокойствием:

— Я должна вернуться к работе.

— Но ведь вас никто не контролирует.

— Может быть, и так, но если утром будет беспорядок, виноватой окажусь я. Нас здесь всего двое.

— Я думал, вы работаете в больнице.

— Работала. Но у меня вышла ссора с одним из начальников.

— Не хотите ли вы рассказать мне об этом?

— Ничего особенного не произошло. Так, пустяки.

— Так расскажите.

— А почему я должна вам рассказывать? У меня и без ваших расспросов достаточно хлопот.

— И наверное, совесть неспокойна?

— Моя совесть касается только меня. Я не нуждаюсь в вашей помощи.

Она сидела в полной неподвижности. Я восхищался ею, как мог бы восхищаться статуей, если бы ее история была мне абсолютно безразлична. Но ее молчание было мне не на руку. Вся эта история, начавшаяся с не слишком серьезной кражи, постепенно втягивала в свою орбиту все новых людей; двое мужчин уже расстались с жизнью, а дочь Баймейеров скрылась в неизвестном направлении.

— Куда поехал Фрэд с мисс Баймейер?

— Не знаю.

— Вы не спросили об этом? Вряд ли вы дали бы ему денег, не поинтересовавшись, что он собирается с ними делать.

— И все же именно так оно и было.

— Думаю, что вы говорите неправду.

— Можете думать, что хотите, — произнесла она равнодушным тоном.

— И это уже не в первый раз. Вы уже неоднократно обманывали меня.

В ее глазах промелькнуло что-то вроде интереса, и она взглянула на меня с видом превосходства, которое испытывают лгуны в отношении тех, кого обманывают.

— Например, вы ушли из больницы, потому что вас поймали на краже наркотиков. А вы утверждали, что причиной был какой-то конфликт с начальником.

— Он как раз и касался наркотиков, — поспешно произнесла она. — Они недосчитались какого-то количества и свалили это на меня.

— А вы были ни при чем?

— Разумеется. За кого вы меня принимаете?

— За человека, который говорит неправду.

Она резко дернулась, словно намереваясь уйти, но не встала с места.

— Пожалуйста, можете меня оскорблять. Я привыкла к этому. Вы ничего не сможете доказать.

— Вы сейчас находитесь под действием наркотиков?

— Я их не употребляю.

— Никаких?

— Никаких.

— Тогда для кого вы их крали? Для Фрэда?

Она скривила лицо, изображая смех, но издала лишь тонкое, почти беззвучное хихиканье. Если бы я услышал ее голос, не зная, кому он принадлежит, то подумал бы, что это голос молодой, легкомысленной девицы.

— Почему Фрэд взял ту картину, миссис Джонсон? Чтобы продать ее и купить наркотики?

— Он не наркоман.

— Так, может быть, он хотел их добыть для мисс Баймейер?

— Что за нелепая мысль! Ведь у нее есть собственное состояние.

— Поэтому Фрэд и интересуется ею?

Она наклонилась вперед, не снимая рук с коленей; вид у нее был очень сдержанный и смертельно серьезный. Женщина, которая еще минуту назад хихикала, бесследно исчезла.

— Вы не знаете Фрэда. И никогда не узнаете — вам не хватает ума. Он порядочный человек и относится к мисс Баймейер как брат, старший брат.

— Так куда же старший брат завез свою сестричку?

— Напрасно ехидничаете.

— Просто хочу знать, где они или куда собираются ехать. Вы знаете?

— Понятия не имею.

— Вы не дали бы им денег на дорогу, если бы не знали, куда они едут.

— А кто говорит, что я дала им денег?

— Я.

Она стиснула кулаки и несколько раз стукнула ими по обтянутым белым нейлоном коленям:

— Я убью эту черномазую мартышку!

— Не советую. Если вы это сделаете, то сядете в тюрьму.

Она скривила губы в неприятной усмешке:

— Да ведь я пошутила.

— Но выбрали для этого неподходящий момент и неподходящую тему. Сегодня вечером был убит человек по имени Пол Граймс.

— Убит?

— Избит до смерти.

Миссис Джонсон наклонилась вбок и повалилась на пол. Она не пошевелилась до тех пор, пока чернокожая медсестра, которую я позвал на помощь, не облила ей голову водой. После этого она поднялась, с трудом хватая ртом воздух, и прикоснулась к волосам.

— Зачем ты это сделала? Ты испортила мне прическу.

— Вы потеряли сознание, — напомнил я ей.

Она покачала головой и слегка покачнулась. Медсестра, обхватив ее рукой, помогла ей сохранить равновесие.

— Лучше присядь, дорогая. Ты и в самом деле потеряла сознание.

Однако миссис Джонсон предпочла остаться на ногах.

— Что случилось? Кто-то оглушил меня?

— Вас оглушила услышанная от меня новость, — ответил я. — Пол Граймс сегодня вечером был избит до смерти. Я нашел его на улице, неподалеку отсюда.

Миссис Джонсон придала своему лицу выражение полного равнодушия, а затем облеклась в маску притворного неведения:

— Кто это такой?

— Антиквар, родом из Аризоны. Это он продал Баймейерам картину. Вы его не знаете?

— Вы можете повторить его фамилию?

— Пол Граймс.

— Никогда не слышала о таком.

— Почему же вы упали в обморок, когда я сказал, что он убит?

— Не из-за этого. У меня случаются такие внезапные обмороки. Они не опасны.

— Может, я лучше отвезу вас домой?

— Нет! Я потеряю место. Не могу себе этого позволить. Это наш единственный источник дохода.

Она опустила голову, повернулась и нетвердым шагом направилась в сторону палат для пациентов.

— Куда Фрэд собирается отвезти мисс Баймейер? — спросил я, идя сзади.

Она не ответила и вообще никак не отреагировала на мой вопрос.

XIII

Я доехал по автостраде до почти опустевшего центра города. По дороге меня опередила патрульная полицейская машина. Водитель, поравнявшись со мной, бросил на меня мимолетный взгляд и помчался дальше.

На третьем этаже здания редакции горел свет. Окна выходили в поросший травой и окруженный пальмами небольшой сквер. Высокие деревья стояли тихо и неподвижно; ночь была совершенно безветренная.

Поставив машину в сквере, я поднялся на третий этаж. Идя на стук пишущей машинки, я пересек большой пустой зал и подошел к отделенной перегородкой кабине, в которой работала Бетти Джо. Когда я позвал ее по имени, она удивленно подняла взгляд:

— Вы не должны так поступать. Вы меня напугали.

— Извините.

— Ничего. По правде сказать, я рада, что вы зашли. Я пытаюсь связать статью об этом убийстве в какое-то логическое целое.

— Можно мне ее прочитать?

— В завтрашней газете, если только ее напечатают. Мои статьи не всегда помещают. Редактор информационного отдела принадлежит к мужским шовинистам и пытается дискриминировать меня, публикуя на страницах, предназначенных для женщин. — Она улыбнулась, но ее темные глаза воинственно сверкнули.

— Но ведь вы можете представить мне свою концепцию происшедшего?

— К сожалению, у меня ее нет. Я пытаюсь построить статью, опираясь на вопросы: кем была женщина на той картине? Кто писал портрет? Ну и, разумеется, кто его украл? По сути дела, это тройная загадка, ведь так? А вы не знаете, кто украл?

— Пожалуй, знаю, но я бы не хотел, чтобы вы на меня ссылались.

— Я даже не упомяну о вас, — заверила она. — Мне бы просто хотелось узнать подоплеку всего этого дела.

— Ладно. Если верить показаниям свидетелей, которые, говоря по правде, немногого стоят, картина была похищена дважды за короткий промежуток времени. Студент факультета истории искусств по имени Фрэд Джонсон взял ее из дома Баймейеров…

— Тот самый Фрэд Джонсон из музея? Никак не могла бы подумать, что он на это способен.

— Может быть, так оно и есть. Он утверждает, что взял картину, чтобы подвергнуть ее каким-то исследованиям и установить, действительно ли она написана Чентри. Но кто-то украл ее из дома его родителей или из музея… Существуют две версии.

Бетти Джо делала какие-тозаметки карандашом на листке бумаги.

— А где теперь Фрэд? Как вы думаете, могу я с ним побеседовать?

— Если сумеете его разыскать. Он уехал в неизвестном направлении вместе с дочерью Баймейеров. Если же говорить об остальных ваших вопросах, то я не знаю, кто написал эту картину. Может, Чентри, а может, нет. Не исключено, что это известно Фрэду. Мне частично удалось установить личность женщины на портрете. Ее зовут Милдред.

— Она живет здесь?

— Сомневаюсь. Когда-то в молодости она работала натурщицей в Тусоне. Ее знал Пол Граймс, тот человек, которого убили. На портрете она значительно моложе, чем в действительности.

— Это означает, что картина написана давно?

— Как раз это и составляет одну из загадок, которые пытался разрешить Фрэд, Он стремился определить возраст картины, чтобы прийти к выводу, мог ли ее написать Чентри.

Бетти Джо подняла голову от своих записей и с интересом взглянула на меня:

— Вы полагаете, что это мог быть он?

— Мое мнение в данном случае маловажно. Я не видел ни картины, ни ее фотографии.

— Почему же вы сразу не сказали? Я принесу ее.

Она быстро поднялась и скрылась за дверью с табличкой «Фотослужба». Волны вибрирующего воздуха, которые она оставила после себя, расходились по моему телу.

Я ощущал себя усталым и одиноким, но не был уверен, что стоит предпринимать попытку преодолеть пропасть между поколениями. Она могла разверзнуться подо мной и поглотить. Я попытался сосредоточить внимание на женщине с портрета, которой я до сих пор не видел.

Бетти Джо принесла фото и положила его на письменный стол. Это была цветная фотография картины, размером приблизительно четыре на шесть дюймов. Я придвинул ее поближе к свету флюоресцентной лампы. Паола сказала правду — женщина была очень красива.

У нее были классические черты и нежный цвет лица, свойственный блондинкам. Вся картина дышала глубиной, сконцентрированной в холодных, голубых глазах женщины; у меня было такое впечатление, что я наблюдаю за ней — или она за мной — с большого расстояния. Возможно, причиной были слова Паолы о том, что женщины, позировавшей для портрета, уже нет в живых или она старушка, а ее красота уцелела лишь на портрете.

В то же время, глядя на репродукцию, я яснее представил себе контуры всего этого дела. Мне захотелось во что бы то ни стало отыскать картину и познакомиться с этой женщиной, если только она жива. Мне очень захотелось узнать, где, когда и кем она была написана.

— Вы поместите снимок в завтрашнем номере?

— Скорее всего, нет, — ответила Бетти Джо. — Фотограф утверждает, что копия, которую он сделал, в печати будет выглядеть не лучшим образом.

— Мне бы пригодилась даже скверная копия. Оригинал должен быть возвращен полиции.

— Я думаю, вы могли бы попросить у Карлоса один экземпляр.

— Попросите у него сами, ладно? Вы его знаете. Может быть, это помогло бы мне разыскать Фрэда и мисс Баймейер.

— Но если вам это удастся, вы сообщите мне подробности, хорошо?

— Ладно, я о вас не забуду, — проговорил я и тут же отдал себе отчет в двусмысленности своих слов.

Бетти Джо отнесла копию обратно, а я тем временем уселся на ее стул, положил голову на сложенные на столе руки и моментально погрузился в сон. По-видимому, мне снились какие-то авантюрные приключения или, может быть, предчувствие их. Так или иначе, когда девушка коснулась ладонью моего плеча, я вскочил на ноги, хватаясь за спрятанную под пиджаком кобуру револьвера, которого у меня при себе не было.

Бетти Джо резко отпрянула, закрывшись руками с растопыренными пальцами.

— Вы меня напугали.

— Извините.

— Карлос делает для вас копию. А мне, к сожалению, пора садиться за машинку. Я хочу закончить статью, чтобы она могла попасть в вечерний выпуск. Кстати, я могу упомянуть в ней вас?

— Пожалуйста, только без фамилии.

— Вы скромный.

— Не слишком. Но я частный детектив. И мне незачем афишировать свое имя.

Я перешел за стол редактора городских новостей и снова положил голову на руки. Уже довольно давно мне не приходилось спать в комнате, где, кроме меня, находилась девушка. Впрочем, комната была большая, ярко освещенная, а голова девушки была занята совершенно иными проблемами.

Она разбудила меня восклицанием, стоя на некотором расстоянии:

— Мистер Арчер?

Рядом с ней стоял какой-то молодой негр. Он показал мне сделанное им черно-белое фото. Оно получилось несколько смазанным и серым, как будто светловолосая женщина отодвинулась еще дальше во времени, вне пределов досягаемости солнечных лучей. Но черты ее лица можно было различить.

Я поблагодарил фотографа и предложил ему деньги, но он отказался, сделав жест открытыми ладонями, словно отталкивая что-то от себя. Затем он вернулся в свою лабораторию, а Бетти Джо вновь засела за машинку. Напечатав несколько слов, она неожиданно прервала свое занятие, сняла руки с клавиш и опустила их на колени.

— Не знаю, удастся ли мне накропать эту статью. Я ведь не могу упоминать ни Фрэда Джонсона, ни ту девушку. При таком положении дел мне в общем-то не о чем писать, понимаете?

— Будет о чем.

— Но когда? Я слишком мало знаю об этих людях. Если бы женщина с портрета была жива и мне удалось с ней встретиться, ситуация выглядела бы совершенно иначе. Я могла бы сделать ее главным персонажем статьи.

— Вы и так можете сделать это.

— Но было бы намного лучше, если бы я могла написать, кто она и где живет. Если, конечно, она еще жива. Может быть, даже добавить интервью с ней.

— Не исключено, что это знают супруги Баймейер, — заметил я. — Возможно, они приобрели этот портрет по каким-то личным причинам.

Она взглянула на часы:

— Уже слишком поздно. У меня не хватит смелости звонить им в такое время. Впрочем, все равно неизвестно, знают ли они что-нибудь. Рут Баймейер распространяется о своей дружбе с Ричардом Чентри, но сомневаюсь, что ее когда-либо связывали с ним близкие отношения.

Я не возразил ей. Мне не хотелось в эту минуту разговаривать с моими клиентами. С того времени, как они меня наняли, масштабы дела страшно выросли, и я не рассчитывал, что сумею им вскоре все объяснить. Но у меня было желание еще раз попытаться разговорить миссис Чентри.

— А вот с женой Чентри ее связывали близкие отношения.

— Вы думаете, Фрэнсин Чентри захочет со мной разговаривать?

— Ей трудно будет отказаться теперь, когда речь идет об убийстве, которое она, кажется, приняла очень близко к сердцу. Вероятно, ей известно все об этой женщине с портрета. Ведь она и сама часто позировала мужу.

— Откуда вы знаете?

— От нее.

— Мне она никогда об этом не говорила.

— Потому что вы не мужчина.

— Наконец-то вы это заметили.

XIV

Я проехал вместе с Бетти Джо по опустевшему побережью и остановился возле дома миссис Чентри. Он был тихий и темный. На стоянке не было ни одного автомобиля. Прием закончился.

Внезапно я услышал женский голос; это был стон боли или наслаждения, резко оборвавшийся, когда мы приблизились к входной двери. Бетти Джо повернулась ко мне:

— Что это было?

— Это могла быть миссис Чентри. Хотя все женщины в определенных ситуациях издают похожие звуки.

Она с тихим гневным шипением выпустила воздух через плотно сжатые губы и постучала в дверь. Над ней загорелась лампочка.

Спустя довольно долгое время дверь отворилась и выглянул Рико. Возле его губ виднелись следы помады. Заметив, что я к нему приглядываюсь, он отер их тыльной стороной ладони, размазав красное пятно, протянувшееся теперь вниз, пересекая подбородок. Его черные глаза смотрели враждебно.

— В чем дело?

— Мы хотим задать миссис Чентри несколько вопросов, — ответил я.

— Миссис Чентри уже спит.

— Тогда разбудите ее.

— Не могу. У нее был тяжелый день. Тяжелый день и тяжелая ночь. — Полоса помады на щеке придавала словам Рико двусмысленный оттенок.

— Я прошу вас узнать, не согласится ли она нас принять. Как вам, наверное, известно, мы ведем расследование по делу об убийстве.

— Вы ей передайте, что это мы — мистер Арчер и мисс Сиддон, — вмешалась Бетти Джо.

— Я знаю, кто вы такие.

Рико ввел нас в гостиную и зажег свет. Темная орлиная голова и длинный коричневый халат придавали ему вид запальчивого средневекового монаха. В пустом зале стоял затхлый запах сигаретного дыма. Мне казалось, что я слышу гул разговоров, звучавших во время приема. Большинство горизонтальных плоскостей, — в частности, клавиатура большого рояля — было заставлено пустыми и наполовину опорожненными стаканами. Все в этой комнате — за исключением висевших на стенах картин, позволявших заглянуть в иной, более упорядоченный мир, которого даже убийство было не в состоянии изменить, — связывалось с неизбежным похмельем.

Я обошел гостиную, приглядываясь к картинам и пытаясь при помощи доступных непосвященному средств определить, была ли картина Баймейеров произведением самого мастера. Но я не мог ответить на этот вопрос, а Бетти Джо заявила, что она так же беспомощна.

Тем не менее я вдруг открыл, что убийство Граймса, а возможно, и Уитмора, оказало какое-то почти незаметное влияние на портреты, или, может быть, на мою реакцию. В глазах смотревших на меня с картин людей я заметил какую-то подозрительность, а также что-то вроде тревоги, исполненной безнадежности. Некоторые из них смотрели на меня, как узники, иные — как судьи, другие же — словно запертые в клетках животные. Я размышлял над тем, отражал ли какой-нибудь портрет, а если да, то какой именно, состояние души человека, нарисовавшего их.

— Вы знали Чентри, Бетти?

— Вообще-то нет. Он принадлежал к другому поколению. По правде говоря, я видела его всего один раз.

— Когда?

— В этом самом зале. Мой отец, он был писателем, привез меня сюда, чтобы я с ним познакомилась. Это было чрезвычайное событие. Понимаете, он почти ни с кем не виделся. Все время работал.

— Какое он произвел на вас впечатление?

Она на минуту задумалась:

— Он был очень задумчив и робок, почти так же робок, как я. Он посадил меня на колени, хотя в общем-то не имел такого желания. По-моему, он постарался потом избавиться от меня как можно скорее. Я была этому рада. Он или не выносил маленьких девочек, или чересчур их любил.

— Вы действительно тогда так подумали?

— Кажется, да. Девочки чувствительны к таким вещам, по крайней мере, я была чувствительна.

— Сколько вам было лет?

— Четыре… может, пять.

— А сколько теперь?

— Не скажу, — ответила она с неуверенной улыбкой.

— Меньше тридцати?

— Немногим. Это было лет двадцать пять назад, если вас это интересует. Чентри исчез вскоре после моего визита. Мне кажется, я часто воздействую на мужчин таким образом.

— На меня нет.

Ее щеки слегка порозовели, благодаря чему она стала красивее.

— Только не пытайтесь брать меня на колени. А то можете исчезнуть.

— Спасибо за предупреждение.

— Пустяки. Если говорить серьезно, — прибавила она, — я чувствую себя как-то странно, сидя в этой гостиной и пытаясь совать нос в его жизнь. Я вот думаю: а может быть, некоторые дела определяются самой судьбой? Как вам кажется?

— Разумеется. Все зависит от времени, места и среды, в которой мы родились. Таким образом определяется судьба большинства людей.

— Я жалею, что спросила об этом. Откровенно говоря, я не люблю свою среду. Мне также не очень нравятся время и место.

— Тогда восстаньте против них.

— А вы это делаете?

— Пытаюсь.

Бетти Джо устремила взгляд в какую-то точку за моей спиной. Миссис Чентри бесшумными шагами вошла в гостиную. Она была тщательно причесана и выглядела так, словно только что умылась. На ней был белый пеньюар, спускавшийся до самых стоп.

— Я бы предпочла, чтобы вы восставали в каком-нибудь другом месте, мистер Арчер. И непременно в другое время суток.

Сейчас ужасно поздно. — Она окинула меня взглядом, который утратил изрядную долю снисходительности, когда она перевела его на Бетти Джо. — В чем, собственно, дело, дорогая?

Девушка выглядела явно сконфуженной. Она пошевелила губами, подыскивая подходящие слова.

Я вытащил черно-белую фотографию похищенной картины:

— Не хотите ли взглянуть? Здесь фотокопия картины Баймейеров.

— Я не могу ничего добавить к тому, что сказала раньше. Я уверена, что это подделка. Мне кажется, я знаю все картины моего мужа, а эта к ним не относится.

— Может быть, вы все же приглядитесь внимательнее?

— Я же вам говорила, что видела картину.

— А вы не узнали модель, которая для нее позировала?

Она посмотрела мне в глаза, и я прочитал ее мысли, Она узнала модель.

— Нет, — ответила она.

— Не можете ли вы еще раз взглянуть на фотографию и попытаться вспомнить?

— Не вижу в этом смысла.

— И все же попробуйте. Это может быть очень важно.

— Но не для меня.

— Никогда не знаешь заранее, — заметил я.

— Ну хорошо.

Она взяла у меня из рук фотографию и осмотрела ее, Рука ее изрядно дрожала, и снимок трепетал, словно обдуваемый сильным ветром далекого прошлого. Она вернула мне фотографию таким жестом, будто охотно от нее избавлялась.

— Она немножко похожа на женщину, которую я знала в юности.

— Когда вы с ней познакомились?

— Собственно говоря, я с ней не знакомилась. Просто встретила как-то на приеме в Санта-Фе, еще до войны.

— Как ее звали?

— Но я действительно не могу этого сказать. Она жила с разными мужчинами и брала их фамилии. — Она вдруг резко подняла голову. — Нет, мой муж не относился к ним, — поспешно проговорила она, как бы предупреждая мой вопрос.

— Но он должен был ее знать, раз нарисовал портрет.

— Он его не рисовал. Я вам уже говорила.

— Тогда кто это сделал?

— Понятия не имею.

В ее голосе нарастало раздражение. Она бросила взгляд в направлении двери. Рико стоял, опираясь о косяк и держа руку в кармане халата, — ее очертания превосходили по размеру кулак и по форме напоминали револьвер. Он сделал шаг в мою сторону.

— Советую вам отозвать своего пса, — проговорил я. — Если вы не хотите, чтобы вся эта история попала в газеты.

Она кинула на Бетти Джо ледяной взгляд, та ответила тем же.

— Уйди, Рико, я сама с этим справлюсь, — все же сказала она.

Помедлив, Рико удалился из комнаты.

— Почему вы так уверены, что картина написана не вашим мужем? — спросил я.

— Я бы знала о ней. Я знаю все его картины.

— Не значит ли это, что вы поддерживаете с ним контакт?

— Нет, конечно же, нет.

— Тогда откуда вам известно, что он не написал ее в течение последних двадцати пяти лет?

Мой вопрос на какой-то момент лишил ее дара речи.

— Женщина, изображенная на этом портрете, слишком молода, — отозвалась она наконец. — Когда я ее впервые увидела в Санта-Фе, в тысяча девятьсот сороковом году, она выглядела старше, чем на этом портрете. Теперь ей должно быть уже очень много лет, если она вообще жива.

— Но ведь ваш муж мог написать ее по памяти когда угодно, даже совсем недавно. Если он жив.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — произнесла она тихим, бесцветным голосом. — Но не думаю, чтобы он был автором картины.

— А вот Пол Граймс считал именно так.

— Потому что ему это было выгодно.

— Так ли уж выгодно это было? Думаю, что он погиб именно из-за этой картины. Он знал модель, с которой она была написана, и от нее ему стало известно, что портрет написал ваш муж. По каким-то причинам это известие оказалось для него роковым. Оно оказалось роковым как для Пола Граймса, так и для убийцы.

— Вы обвиняете в этом моего мужа?

— Нет. Для этого у меня нет никаких оснований. Я даже не знаю, жив ли он. А вы?

Она сделала глубокий вдох; ее груди под пеньюаром вздулись, как стиснутые кулаки.

— Я не имела от него известий с того самого дня, как он исчез. Но предупреждаю вас, мистер Арчер, что я живу лишь воспоминаниями о нем. Независимо от того, жив Ричард или нет, я буду сражаться за его доброе имя. И я не единственная, кто выступит в этом городе против вас. А теперь прошу покинуть мой дом.

Ее предложение относилось также и к Бетти Джо. Рико открыл входную дверь и с грохотом захлопнул ее за нами.

Бетти Джо была потрясена. Она скользнула в машину, как беглец, стремящийся избежать погони.

— Миссис Чентри никогда не была актрисой? — спросил я.

— Кажется, она выступала в какой-то любительской труппе. А почему вы спрашиваете об этом?

— Она говорит так, словно играет на сцене.

Девушка покачала головой:

— Нет, я думаю, что Фрэнсин говорила искренне. Чентри и его творчество — это единственные вещи, которые ее по-настоящему волнуют. Я чувствую, что поступила по отношению к ней довольно подло. Мы ранили ее и разозлили.

— Вы ее боитесь?

— Нет, но я считала себя ее приятельницей. — Когда мы отъехали от дома, она добавила: — Хотя, может, и в самом деле немного боюсь. И одновременно жалею, что мы ее ранили.

— Она уже давно ранена.

— Да. Я понимаю, что вы имеете в виду.

Я имел в виду лакея по имени Рико.

Мы остановились в одном из прибрежных мотелей. Бетти Джо вошла вместе со мной, чтобы сравнить наши записи. Этим мы не ограничились.

Ночь была чудесная и короткая. После этого наступило холодное, свежее утро.

XV

Когда я проснулся, ее уже не было. Я почувствовал в районе желудка укол, что сильно смахивало на голод. Зазвонил телефон, стоявший рядом с кроватью.

— Говорит Бетти Джо.

— У тебя очень безмятежный тон, — отозвался я. — Болезненно безмятежный.

— Это ты на меня так действуешь. Кроме того, редактор хочет, чтобы я написала о деле Чентри большую статью и дает мне столько времени, сколько понадобится. Единственная проблема в том, что ее могут не опубликовать.

— Почему?

— Фрэнсин Чентри позвонила утром мистеру Брэйлсфорду. Это владелец газеты. В его кабинете должно состояться редакционное совещание. Мне же велели разнюхивать дальше. У тебя есть какие-нибудь предложения?

— Попробуй в музее. Захвати с собой фотографию картины. Может быть, ты найдешь там кого-нибудь, кто сможет опознать женщину на портрете. А если очень повезет, то эта женщина скажет, кто ее нарисовал.

— Как раз это я и собиралась сделать.

— Это свидетельствует в твою пользу.

Внезапно она понизила голос:

— Лью?

— Да?

— Нет, я так. То есть я хочу спросить: ты ничего не имеешь против того, что я первая об этом подумала? Но ведь ты… старше меня и менее раскрепощен.

— Не принимай этого близко к сердцу, — сказал я. — Мы, наверное, встретимся в музее. Ты найдешь меня среди старых мастеров.

— Ведь я не поранила твоих чувств, правда?

— Совсем напротив. Я никогда не чувствовал себя лучше. А теперь я вешаю трубку, прежде чем ты их поранишь.

Она разразилась смехом и первая повесила трубку. Я побрился, принял душ и пошел завтракать. Над морем веял утренний ветерок. Несколько маленьких лодок переваливались с боку на бок на волнах, но почти все парусные суда стояли на своих местах, покачивая голыми мачтами.

Я нашел чистенький ресторанчик и сел у окна, чтобы видеть лодки. Когда я смотрел на них, у меня было такое ощущение, что я тоже несусь в открытое море.

Я позавтракал яичницей с ветчиной, картофелем, гренками и кофе, а потом поехал в центр и припарковал машину сразу же за зданием музея.

Мы встретились у главного входа.

— Мы с тобой действуем синхронно, Бетти Джо, — сказал я.

— Да, — отозвалась она, и ее тон говорил о том, что она этим не особенно довольна.

— В чем дело?

— Как раз в том, что ты произнес. В моем имени. Я его ненавижу.

— Почему?

— Потому что оно глупое. Двойные имена всегда звучат как-то по-детски. Впрочем, по отдельности они мне тоже не нравятся. Бетти слишком обыденно, а Джо кажется мне мальчишеским. Но видимо, придется решиться на одно из них. Разве что ты посоветуешь мне что-нибудь получше.

— Может быть, Лью?

Она не улыбнулась:

— Ты шутишь, а я говорю серьезно.

Она и впрямь была серьезной девушкой и более впечатлительной, чем я думал. Я не жалел о том, что переспал с ней, но эта ее черта придала эпизоду некоторую значительность. Впрочем, я надеялся, что она не собирается влюбляться, во всяком случае не в меня, и легонько поцеловал ее.

В дверях зала классической скульптуры показался какой-то молодой человек. У него были светлые, волнистые волосы и широкие плечи. В руке он держал цветную фотографию нарисованного по памяти портрета.

— Бетти Джо!

— Я изменила имя на Бетти, — откликнулась она. — Так и следует ко мне в дальнейшем обращаться.

— Хорошо, Бетти. — Голос молодого человека звучал деловито, но был немного тонок. — Я хотел тебе сообщить, что сличил твою репродукцию с одной из картин Лэшмэна, которые хранятся в подвале.

— Великолепно, Ральф. Ты просто гений. — Она горячо пожала его руку. — Кстати говоря, это мистер Арчер.

— Я не гений, — сказал я. — Но мне приятно с вами познакомиться.

Ральф покраснел:

— В общем-то это было нетрудно. Картина Лэшмэна стояла, прислоненная к стене, на одном из столов в лаборатории. Можно даже сказать, что это она меня нашла, а не я ее. Она бросилась мне в глаза.

— Ральф нашел еще один портрет той же самой блондинки, — пояснила Бетти. — Написанный кем-то другим.

— Я уже догадался. Можно мне посмотреть?

— Разумеется, — сказал Ральф, — Самое главное, что Саймон Лэшмэн, очевидно, сможет вам сказать, кто эта девушка.

— Он живет здесь?

— Нет. В Тусоне. Кажется, в наших документах есть его адрес. Мы купили у него в течение нескольких лет много картин.

— В данную минуту я охотнее всего посмотрел бы на ту, что лежит в подвале.

Ральф повернул ключ в двери, и мы втроем спустились вниз и направились по длинному, без окон, коридору, напоминавшему тюремный. Лаборатория, куда привел нас Ральф, также не имела окон, но была ярко освещена висевшими под потолком лампами дневного света.

На столе стояла картина, на которой была изображена обнаженная женщина. Модель казалась значительно старше, чем на портрете, принадлежавшем Баймейерам. В уголках губ застыло выражение боли. У нее была большая, немного отвислая грудь. Тело уже не излучало прежней уверенности в себе.

Бетти перевела взгляд с грустного лица модели на меня, словно ревнуя к этой женщине.

— Когда была написана эта картина?

— Более двадцати лет назад. Я проверил по каталогу. Кстати говоря, Лэшмэн назвал ее «Пенелопа».

— Ей и впрямь должно быть много лет, — сказала Бетти. — Уже на этой картине она выглядит не слишком молодо.

— Я тоже не мальчик, — заметил я.

Она покраснела и отвела взгляд, словно я ее оттолкнул.

— Почему картина оказалась на столе? — спросил я у Ральфа. — Ведь обычно она хранится не здесь, правда?

— Разумеется, нет. По-видимому, кто-то из работников принес ее из хранилища.

— Сегодня утром?

— Вряд ли. Сегодня до меня здесь никого не было. Я сам открывал дверь.

— А кто спускался вниз вчера?

— Несколько человек. Мы как раз готовим выставку.

— И эта картина должна на ней экспонироваться?

— Нет. Это будет выставка пейзажей южной Калифорнии.

— А Фрэд Джонсон был вчера в подвале?

— Да. Он довольно долго разглядывал картины в запасниках.

— Он вам не говорил, что ему нужно?

— Да нет. Просто сказал, что кое-что разыскивает.

— Он разыскивал как раз это, — неожиданно заметила Бетти.

Она уже перестала ревновать к портрету, если вообще ревновала. Ее щеки раскраснелись от волнения, глаза ярко блестели.

— Я думаю, Фрэд находится уже на пути в Тусон. — Она стиснула кулачки и помахала ими в воздухе, словно рассерженный ребенок. — Если мне удастся уговорить мистера Брэйлсфорда оплатить расходы на поездку…

Я думал то же самое о Баймейерах. Но перед тем как говорить с клиентами, я решил позвонить художнику по фамилии Лэшмэн.

Я набрал номер его телефона в Тусоне и вскоре услышал в трубке недружелюбный хриплый голос:

— Саймон Лэшмэн у телефона.

— Моя фамилия Арчер, я звоню вам из музея в Санта-Тересе. Я веду следствие по делу о похищении картины. Кажется, вы когда-то написали портрет Пенелопы, который является собственностью здешнего музея.

Некоторое время голос в трубке молчал. Наконец он раздался снова, напоминая своим звучанием скрежет старых дверных петель:

— Это было давно. Теперь я пишу лучше. Не пытайтесь меня убедить, что кто-то нашел эту картину достаточно ценной, чтобы украсть.

— Ее и не крали. Но автор похищенной картины писал с той же модели, которая позировала вам для Пенелопы.

— Милдред Мид? Значит, она еще жива и здорова?

— Я надеялся, что вы мне это скажете.

— Мне очень жаль, но я не видел ее уже много лет. Теперь она уже старушка. Все мы стареем. — Его голос зазвучал тише. — Может, она уже и умерла.

— Надеюсь, что нет. Она была красивой женщиной.

— Я всегда считал, что Милдред — самая красивая девушка на всем юго-западе. — Лэшмэн снова заговорил более громким голосом, словно его воодушевила мысль о ее красоте. — А кто написал картину, о которой вы говорите?

— Ее приписывали Ричарду Чентри.

— В самом деле?

— Но не было доказано точно, что именно он ее автор.

— Оно и не удивительно. Я никогда не слышал, чтобы Милдред ему позировала. — Он немного помолчал. — Вы можете описать мне эту картину?

— Обыкновенное ню, выдержанное в довольно живых тонах. Кое-кто утверждает, что в нем заметны следы влияния индейского искусства.

— Это можно сказать о многих картинах Чентри того периода, когда он жил в Аризоне. Но они не представляют особой ценности. Этот портрет действительно хорош?

— Не знаю. Но он несомненно вызвал немалое замешательство.

— Он является собственностью музея?

— Нет. Его купил некий Баймейер.

— Тот воротила медного бизнеса?

— Он самый. Я веду расследование по его поручению.

— Ну и идите к дьяволу! — проговорил Лэшмэн и положил трубку.

Я снова набрал номер.

— Алло? — спросил он. — Кто говорит?

— Арчер. Прошу вас не вешать трубку. Речь идет не только о краже картины. Прошлой ночью в Санта-Тересе убит человек по имени Пол Граймс. Это антиквар, который продал тот портрет Баймейерам. Почти наверняка существует какая-то связь между этой сделкой и убийством.

Лэшмэн довольно долго молчал.

— Кто украл картину? — спросил он наконец.

— Студент факультета искусствоведения Фрэд Джонсон. Думаю, что в настоящий момент он едет с ней в Тусон. И может появиться у вас.

— Почему у меня?

— Он хочет разыскать Милдред и узнать, кто ее рисовал. По-моему, он помешался на этом портрете. По правде говоря, не исключено, что он сильно чокнутый; с ним путешествует одна молодая особа. — Я умышленно промолчал о том, что это дочь Баймейера.

— Что еще?

— В общих словах это все.

— Ладно, — сказал он. — Мне семьдесят пять лет. Я пишу уже свою двести четырнадцатую картину, Если я брошу работу и начну заниматься чужими делами, то никогда ее не кончу. Поэтому я намерен снова положить трубку, мистер… как вас там?

— Арчер, — повторил я, — Лью Арчер. Л-ь-ю А-р-ч-е-р. Вы всегда можете узнать мой номер телефона, позвонив в справочное Лос-Анджелеса.

Лэшмэн вторично положил трубку.

XVI

Утренний ветер стих. Воздух был чист и свеж. Ястреб повис над домом Баймейеров, словно блестящее украшение, свисающее с бесконечно высокого потолка.

Мистер и миссис Баймейер вышли мне навстречу. Они были одеты довольно старомодно, как супружеская чета, отправляющаяся на похороны, причем выглядели так, будто хоронить собирались именно их.

Миссис Баймейер шла впереди. Под глазами у нее залегли темные круги, которые не удалось полностью прикрыть макияжем.

— У вас есть какие-нибудь сведения о Дорис?

— Кажется, она вчера вечером выехала из города вместе с Фрэдом Джонсоном.

— Почему вы ее не остановили?

— Она не предупреждала меня о своем отъезде. А даже если бы она это сделала, я все равно не мог бы ей запретить.

— Почему? — Рут Баймейер наклонилась ко мне, приподняв свою породистую голову, как томагавк.

— Дорис уже в таком возрасте, что может делать все что хочет. Возможно, ей не хватает здравого смысла, но лет вполне достаточно.

— Куда они поехали?

— По-видимому, в Аризону. Я напал на след, ведущий в Тусон, и думаю, что именно туда они и отправились. Не знаю, с собой ли у них картина. Фрэд утверждает, что кто-то украл ее у него.

— Вздор, — впервые отозвался Джек Баймейер.

Я не собирался с ним спорить:

— Вероятно, вы правы. Если вы хотите, чтобы я выехал в Тусон, вам, разумеется, придется нести дополнительные расходы.

— Ну, ясное дело. — Баймейер отвел взгляд от меня и посмотрел на жену: — Я ведь говорил тебе, что нас ждут новые издержки. Всегда так бывает.

У меня появилось желание его ударить. Вместо этого я повернулся и отошел на другой конец подъездной дороги. Далеко уйти мне не удалось, так как меня остановила сетчатая ограда вышиной в пять футов.

Склон холма круто опускался к краю ущелья. На противоположном холме стояла вилла миссис Чентри, напоминавшая с такого расстояния домик в стеклянном шаре.

Стоявшая за виллой оранжерея была покрыта стеклянной крышей. Сквозь маленькие блестящие стеклышки я заметил среди густой зелени какое-то движение.

Мне показалось, что два человека стоят друг против друга и делают размашистые жесты, словно пара фехтовальщиков, которых разделяет слишком большая дистанция, чтобы они могли нанести друг другу вред.

Позади я услышал спокойный голос Рут Баймейер:

— Прошу вас, вернитесь. Я знаю, что Джек бывает невыносим. Бог свидетель, уж я-то знаю. Но вы нам действительно нужны.

Я не мог устоять перед ее просьбой и громко сообщил ей об этом, но попросил подождать, пока я схожу к машине за биноклем. В него я отчетливо увидел то, что происходило в оранжерее. Седая женщина и черноволосый мужчина, в котором я узнал Рико, стояли в зарослях кустарника, покрытого орхидеями, и обрезали его при помощи длинных искривленных ножей.

— В чем дело? — спросила Рут Баймейер.

Я протянул ей бинокль. Она приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть поверх изгороди.

— Что они делают?

— Похоже, приводят в порядок оранжерею. Миссис Чентри любит ухаживать за растениями?

— Возможно. Но прежде я никогда не видела, чтобы она что-то делала лично.

Мы снова подошли к ее мужу, который все это время стоял неподвижно возле моего автомобиля, погруженный в гневное молчание.

— Вы хотите, чтобы я поехал по вашему делу в Тусон? — обратился я к нему.

— Пожалуй, да. У меня нет выбора.

— У вас есть выбор.

Но миссис Баймейер поспешно прервала наш диалог, попеременно поглядывая то на мужа, то на меня, словно теннисный арбитр.

— Мы хотим, чтобы вы по-прежнему занимались этим делом, мистер Арчер. Если вы желаете получить аванс, я охотно выплачу вам его из собственных сбережений.

— В этом нет необходимости, — вмешался Баймейер.

— Хорошо. Благодарю тебя, Джек.

— Я возьму у вас пятьсот долларов, — сказал я.

Баймейер тихо застонал и, казалось, на какое-то время утратил дар речи. Все же, помолчав, он сказал, что готов выписать чек, и вошел в дом.

— Почему он так относится к деньгам? — поинтересовался я.

— Видимо потому, что они достались ему нелегко.

Когда он работал на шахте молодым, бедным инженером, он был совсем иным. Но в последнее время он многих оттолкнул от себя.

— К примеру, собственную дочь. И жену. А как обстоит дело с Саймоном Лэшмэном?

— С художником? Что вы имеете в виду?

— Разговаривая с ним сегодня утром, я упомянул фамилию вашего мужа. Лэшмэн отреагировал на нее очень неприязненно. Откровенно говоря, он послал меня к дьяволу и повесил трубку.

— Я очень сожалею.

— Мое личное самолюбие не слишком пострадало, но его помощь мне может пригодиться. Вы его хорошо знаете?

— Вовсе не знаю. Просто мне известно, что есть такой художник.

— А ваш муж его знает?

Она некоторое время колебалась.

— По-видимому, да, — наконец неохотно произнесла она. — Но мне бы не хотелось об этом говорить.

— Все же попробуйте.

— Нет. Для меня это слишком болезненно.

— Почему?

— Это связано со многими старыми воспоминаниями. — Она тряхнула головой, как будто прошлое по-прежнему тяготело над ней. Потом начала говорить тихо, поглядывая на дверь, за которой скрылся ее муж: — Мой муж и мистер Лэшмэн некогда были соперниками. Та женщина была старше Джека и принадлежала скорее к поколению Лэшмэна, но он предпочитал ее мне. Он выкупил ее у Лэшмэна.

— Вы имеете в виду Милдред Мид?

— Значит, вы слышали о ней? — Гнев и презрение на минуту изменили ее голос. — Она была известна всей Аризоне.

— Да, я слышал о ней. Это она позировала для купленной вами картины.

Она взглянула на меня неуверенно, не понимая, о чем я говорю:

-. Какой картины?

— Той, которую я разыскиваю. Каргины Чентри.

— Это невозможно.

— И все же это именно так. Значит, вы не знали, что это портрет Милдред Мид?

Она прикрыла глаза ладонью и проговорила, не глядя на меня:

— В общем-то, мне следовало догадаться. Когда Джек купил ей дом, я пережила страшный шок. Он был лучше, чем тот, в котором я тогда жила. — Она опустила руку и зажмурилась, ослепленная ярким светом. — Я, должно быть, сошла с ума, когда приобретала эту картину и привезла ее сюда. Джек, конечно же, знал, кто на ней изображен. Правда, он не сказал ни слова, но, наверное, ломал голову над тем, что я затеваю.

— Вы можете спросить у него, что он об этом подумал. Она покачала головой:

— Я никогда не решусь. Боюсь совать палку в муравейник. — Она оглянулась, желая убедиться, что ее слова не услышит муж, но он еще не вышел из дома.

— И все же вы разворошили муравейник, купив эту картину и привезя ее домой.

— Это правда. Наверное, я лишилась рассудка. Вам не кажется?

— Вам это должно быть лучше известно, чем мне. Это ваш рассудок.

— Я бы охотно его кому-нибудь уступила. — В ее тоне я заметил легкое возбуждение; видимо, она была поражена собственной изощренностью, хотя и непреднамеренной.

— Вы когда-нибудь видели Милдред Мид?

— Нет. Никогда. После того как она… вторглась в мою жизнь, я особенно избегала ее. Даже боялась.

— Боялись? Ее?

— Себя, — ответила она. — Боялась, что могу сделать что-нибудь ужасное. Ей было лет на двадцать больше, чем мне, а Джек, который всегда был таким скрягой, купил ей этот дом.

— Она по-прежнему в нем живет?

— Не знаю. Может быть.

— Где находится этот дом?

— В каньоне Чентри, в Аризоне, на границе с Нью-Мексико, неподалеку от шахты. Кстати говоря, его владельцем некогда был Чентри.

— Художник?

— Нет, его отец Феликс, — ответила она. — Феликс Чентри был инженером. Это он открыл ту шахту и руководил ею до самой смерти. Именно поэтому я почувствовала себя такой обиженной, когда Джек купил дом у его наследников и подарил той женщине.

— Я вас не совсем понимаю.

— Это очень просто. Джек принял шахту от Феликса Чентри. Кстати, он был его родственником. Мать Джека была двоюродной сестрой Чентри. Вот еще одна причина, по которой он должен был купить этот дом мне. — В ее голосе слышалась почти детская обида.

— Именно поэтому вы и купили картину Чентри?

— Может быть. Я никогда не задумывалась над этим. Наверное, я купила ее потому, что меня заинтересовал автор. Только не спрашивайте, в каком смысле он меня заинтересовал: последнее время эта проблема сделалась довольно острой.

— Вы по-прежнему хотите вернуть картину?

— Сама не знаю, — ответила она. — Но я хочу вернуть дочь. И нам не следует стоять здесь и терять время.

— Знаю. Просто я жду чек, который должен принести ваш муж.

Миссис Баймейер как-то сконфуженно посмотрела на меня, вошла в дом и оставалась там довольно продолжительное время.

Бинокль по-прежнему висел у меня на шее, поэтому я снова подошел к изгороди и остановился на краю склона. Темноволосый мужчина и седая женщина продолжали очищать оранжерею от сорняков.

В дверях появилась миссис Баймейер. Она была одна, по щекам ее текли слезы гнева. Чек, который она мне вручила, был выписан ею, а не ее мужем.

— Я уйду от него, — проговорила она, обращаясь ко мне и к собственному дому. — Уйду, как только мы закончим дело.

XVII

Я поехал в центр и поменял чек на наличные, прежде чем кто-либо из супругов Баймейер не вздумал задержать его реализацию. Оставив автомобиль на стоянке за банком, я прошел небольшой отрезок улицы и очутился у сквера, в глубине которого находилось здание редакции. Информационный отдел, почти вымерший в ранние утренние часы, теперь кипел и бурлил. За пишущими машинками сидело человек двадцать.

Заметив меня, Бетти поднялась из-за стола и с улыбкой подошла, втягивая живот.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал я.

— А мне — с тобой.

— Я имею в виду серьезный разговор.

— Я тоже.

— Ты кажешься чересчур счастливой.

— Потому что так оно и есть.

— Мне придется уехать из города. — Я объяснил причину своего отъезда. — Не можешь ли ты во время моего отсутствия сделать для меня одну вещь?

— Я надеялась, что могу кое-что сделать для тебя в твоем присутствии, — произнесла она с многозначительной улыбкой.

— Если ты намерена продолжать словесный поединок, наверное, имеет смысл подыскать для этого более спокойное место.

— Может, здесь?

Она постучала в дверь с надписью «Главный редактор», но никто не отозвался. Мы вошли в кабинет, и я поцеловал ее, почувствовав, что у меня повышается не только температура.

— Эй! — тихонько воскликнула она. — Так я тебе еще нравлюсь?

— Да, но мне придется уехать. Фрэд Джонсон, наверное, уже в Тусоне.

Она коснулась моей груди кончиками пальцев, словно выстукивая какое-то послание на пишущей машинке:

— Будь осторожен. Фрэд из тех мягких мальчиков, которые иногда могут быть опасны.

— Он уже не мальчик.

— Знаю. Это тот светловолосый молодой человек, который работает в музее, но он очень несчастлив. Как-то он признался мне в этом, рассказывая о своей ужасной семье. Его отец — ни на что не годный алкоголик, а мать живет в постоянном напряжении. Фрэд пытается выбраться из всего этого, но у меня такое впечатление, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он близок к отчаянию. Поэтому будь осторожен.

— С Фрэдом я сумею справиться.

— Я знаю. — Она положила ладони мне на плечи. — Так что же я могу для тебя сделать?

— Ты хорошо знаешь миссис Чентри?

— Почти с самого рождения. Я была маленькой девочкой, когда познакомилась с ней.

— Вы дружите?

— Вроде того. Я часто оказывала ей разные услуги, но после вчерашнего вечера чувствую себя немного неловко.

— Будь с ней в контакте, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.

— Могу я узнать почему? — Моя просьба как будто несколько обеспокоила ее.

— Боюсь, что не смогу тебе ответить. Я сам не знаю почему.

— Ты в чем-то подозреваешь ее?

— Я подозреваю всех.

— За исключением меня, надеюсь. — Ее улыбка была серьезна и многозначительна.

— За исключением тебя и себя. Так ты можешь понаблюдать для меня за миссис Чентри?

— Разумеется. Я и так собиралась ей позвонить.

Я оставил автомобиль на аэродроме в Санта-Тересе и сел в самолет, летевший в Лос-Анджелес. Там мне пришлось сорок минут ожидать рейса на Тусон. Я съел бутерброд в баре, запил его пивом и позвонил в свое бюро, чтобы узнать о телефонных звонках.

Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. У меня еще было время, чтобы с ним связаться.

Его голос в телефонной трубке показался мне еще более недовольным и брюзгливым, чем утром. Я представился, сказал, где нахожусь, и поблагодарил за звонок.

— Не за что, — сухо отозвался он. — Я не собираюсь извиняться за свою раздражительность, потому что она совершенно оправданна. Отец этой девушки подложил мне когда-то большую свинью, а у меня нет обыкновения прощать. Каков отец, такова и дочь.

— Я действую не по приказу Баймейера, — сказал я.

— Мне показалось, что так.

— Меня наняла его жена. Она очень волнуется за дочь.

— И правильно делает. Девица ведет себя как наркоманка.

— Значит, вы ее видели?

— Да. Они были здесь с Фрэдом Джонсоном.

— Можно мне приехать и поговорить с вами сегодня вечером?

— Вы же говорили, что вы в Лос-Анджелесе?

— Через несколько минут я сажусь в самолет на Тусон.

— Хорошо. Я тоже предпочитаю не говорить о таких делах по телефону. Когда я работал в Таосе, у меня даже не было телефонного аппарата. Это был самый счастливый период в моей жизни. — После этого он тут же взял себя в руки: — Кажется, я начинаю болтать вздор. Ненавижу стариков, которые несут вздор. Итак, до свидания.

XVIII

Дом Лэшмэна стоял на краю пустыни, у подножия горы, которая появилась перед моими глазами задолго до приземления самолета. Это было обширное двухэтажное здание, окруженное деревянным забором, напоминавшим частокол.

День уже клонился к вечеру, но было еще жарко.

Лэшмэн отворил калитку и вышел мне навстречу. Его лицо, изборожденное глубокими складками, было заключено в рамку седых волос, ниспадавших до самых плеч. На нем были брюки и рубашка из выгоревшей голубой материи и плоские мокасины из козлиной кожи. Голубые глаза от долгого общения со светом выцвели наподобие одежды.

— Мистер Арчер?

— Он самый. Спасибо, что позволили мне приехать.

Старик вел себя, казалось бы, совершенно просто, но во всей его фигуре было что-то, заставлявшее относиться к нему с уважением. Рука, которую он мне протянул, была искривлена артритом и покрыта пятнами краски.

— В каком состоянии был Фрэд Джонсон?

— Он показался мне очень усталым, — ответил Лэшмэн. — Но в то же время сильно возбужденным. Это возбуждение придавало ему сил.

— А чем оно было вызвано?

— Ему не терпелось поскорее встретиться с Милдред Мид. Его интересовало авторство какой-то картины. Он утверждал, что работает в музее в Санта-Тересе. Это правда?

— Да. А как вела себя девушка?

— Она была очень спокойна. Насколько я помню, она не произнесла ни слова. — Лэшмэн бросил на меня испытующий взгляд, но я сделал вид, что не заметил этого. — Пойдемте в дом.

Он проводил меня через внутренний дворик в свою мастерскую. Единственное большое окно выходило на пустыню, тянувшуюся досамого горизонта. На мольберте стоял незаконченный, а возможно только что начатый, женский портрет. Мазки краски казались свеженаложенными, а проступавшие сквозь них черты лица напоминали Милдред Мид, которая упорно всплывала из бездны прошлого. На стоявшем рядом столе, покрытом пятнами старой краски, лежала прямоугольная палитра, испещренная мелкими мазками.

Я остановился перед картиной. Лэшмэн встал рядом.

— Да, это Милдред. Я только что начал этот портрет, уже после нашего телефонного разговора. Меня так и подмывало написать ее еще раз. А я уже в таком возрасте, когда следует немедленно приступать к задуманному.

— Она позировала вам для этого портрета?

Он внимательно посмотрел на меня:

— Ее здесь не было, если вы это имели в виду. Я не видел ее почти двадцать лет. Кажется, я сказал вам об этом по телефону, — добавил он сухо.

— Вы, наверное, часто рисовали ее?

— Она была моей любимой натурщицей и жила у меня с перерывами длительное время. А потом уехала в другой конец штата. С тех пор я ее не видел. — В его голосе слышались гордость, тоска и печаль. — Другой мужчина предложил ей условия, которые она сочла более выгодными. Я не в обиде на нее. Она уже старела. Должен признаться, я обращался с ней не лучшим образом.

Его слова пробудили в моем сознании ответный резонанс. От меня также некогда ушла женщина, хотя не ради другого мужчины. Я потерял ее по собственной вине.

— Она по-прежнему живет в Аризоне?

— Кажется, да. В прошлом году прислала мне открытку на Рождество. С той поры я не получал весточек от нее. — Он устремил взгляд на простиравшуюся за окном пустыню. — Откровенно говоря, я бы охотно с ней повидался, хотя мы оба старые, как трухлявые пни.

— Где она теперь живет?

— В каньоне Чентри, в горах Чирикахуа. Неподалеку от границы с Нью-Мексико. — Он нарисовал кусочком угля контуры штата Аризона и объяснил мне, как добраться до каньона, расположенного в юго-восточной его части, — Баймейер купил для нее двадцать лет назад дом Чентри, и с тех пор она там живет. Она всегда хотела его иметь… Он интересовал ее значительно больше, чем этот тип.

— Вы имеете в виду Джека Баймейера?

— И Феликса Чентри, который построил дом и основал медную шахту. Она влюбилась в виллу Феликса Чентри и в его шахту намного раньше, чем в него самого. Она сказала мне, что жить в таком доме было мечтой всей ее жизни. Милдред стала его любовницей и даже родила ему сына, но, пока был жив, он так и не разрешил ей туда переехать, оставаясь с женой и сыном, которого от нее имел.

— То есть с Ричардом, — догадался я.

Лэшмэн кивнул.

— Из него вышел очень недурной художник. Я вынужден признать это, хотя и ненавидел его отца. У Ричарда Чентри был настоящий талант, но он не развил его до конца. Ему не хватило выдержки. А в нашей профессии она просто необходима, — Его изборожденное морщинами лицо, освещенное лучами вечернего солнца, падавшими через окно, напоминало лик металлической статуи, символизирующей стойкость и упорство.

— Вы думаете, Ричард Чентри жив?

— Тот же вопрос задал мне молодой Фрэд Джонсон. Я дам вам тот же ответ, что и ему. По моему мнению, Ричарда, больше нет в живых — как и его брата, но это не имеет особого значения. Художник, который отрекается от своей профессии на половине пути, как это сделал Ричард, по сути дела, умирает. Я тоже, вероятно, умру в тот день, когда перестану работать. — Погруженный в свои мысли старец настойчиво, хотя и неохотно возвращался к проблеме собственной бренности. — И таким будет жалкий конец ничтожного человека, как говорили в те времена, когда я был еще ребенком.

— А что случилось с сыном Феликса Чентри и Милдред? С тем незаконным братом?

— С Уильямом? Он умер молодым. Уильям был единственным членом этой семьи, которого я знал и любил. Он жил у меня вместе с матерью в течение нескольких лет, хотя и с перерывами. Когда он учился в здешней академии художеств, то даже пользовался моей фамилией. Но когда пошел в армию, взял фамилию матери. Он называл себя Уильямом Мидом; под этим именем и умер.

— Он погиб во время войны?

— Уильям умер в военной форме, но в момент смерти находился в отпуске, — серьезным тоном произнес Лэшмэн. — Его нашли до смерти избитым, тело его было брошено в пустыне, неподалеку от места, где сейчас живет его мать.

— Кто же его убил?

— Этого так и не установили. Если вам нужна более подробная информация, советую связаться с шерифом Брозертоном из Коппер-Сити. Это он вел тогда следствие, вернее, он его запутал. Я до сих пор не знаю всех обстоятельств дела. Когда Милдред вернулась сюда после опознания тела Уильяма, она больше недели не говорила ни слова. Я понимаю, что ей пришлось пережить. Уильям не был моим сыном, и я не видел его уже долгое время, но все же чувствовал себя так, словно потерял собственного ребенка. — Он немного помолчал, а затем продолжил: — Я собирался сделать из него художника. Сказать по правде, ранние работы Уильяма были лучше картин его брата, и Ричард невольно в этом признался, имитируя его стиль. Но именно в это время Уильям отправился на корм червям, — Он сердито повернулся ко мне, как будто это я снова ввел смерть в его дом. — Они и меня пожрут в скором времени. Но прежде чем это случится, я хочу написать еще один портрет Милдред. Скажите это ей, ладно?

— А почему вы сами ей это не скажете?

— Может, я так и сделаю.

Я заметил, что Лэшмэну не терпится от меня избавиться, прежде чем стемнеет и он лишится нужного освещения. Он то и дело поглядывал в сторону окна. Перед тем как уйти, я показал ему фотографию картины, которую Фрэд вынес из дома Баймейеров.

— Это Милдред?

— Да, это она.

— Вы не можете сказать, кто писал этот портрет?

— Со всей уверенностью не могу. Во всяком случае, на основании маленькой черно-белой фотографии.

— Но он напоминает работы Чентри?

— Пожалуй, да. Вообще-то он похож и на мои ранние работы. — Неожиданно он как-то странно посмотрел на меня; взгляд его выражал серьезность, не лишенную, однако, доли юмора. — Черт возьми, до этой минуты я не отдавал себе отчета в том, что мог оказать на Чентри определенное влияние. Не подлежит сомнению, что человек, написавший эту картину, должен был видеть мои ранние портреты Милдред Мид. — Он бросил взгляд в сторону стоявшей на мольберте головы модели, словно она могла подтвердить его слова.

— Но это не ваша картина, ведь так?

— Нет. Уж так получилось, что я пишу лучше.

— Лучше Чентри?

— Да вроде так. Конечно, я не исчез. Я остался на месте и продолжал работать, поэтому не достиг такой славы, как этот пропавший художник. Но у меня оказалось больше стойкости, и Бог свидетель, мои работы переживут его творчество. Портрет, который я пишу сейчас, докажет это.

Лэшмэн произнес эти слова гневно, с юношеским задором. Его лицо покраснело от волнения. У меня было такое ощущение, что даже сейчас, будучи стариком, он не перестанет бороться с Чентри за Милдред Мид.

Он схватил кисть и, держа ее в руке как оружие, повернулся к неоконченному портрету.

XIX

Я поехал через пустыню, а потом на запад, продираясь сквозь опускавшиеся сумерки. Движение было сравнительно небольшим. В девять вечера я уже был в Коппер-Сити и проезжал мимо принадлежавшей Баймейеру дыры в земле.

В призрачном вечернем свете она выглядела словно детская игровая площадка, предназначенная для гигантов.

Я разыскал контору шерифа и предъявил фотокопию своей лицензии дежурному капитану. Он сообщил мне, что шериф Брозертон находится на посту, расположенном к северу от города, неподалеку от своего домика в горах. Достав карту, он показал мне, как туда добраться.

Я отправился на север, в сторону горной гряды. Ее творцы, должно быть, превосходили по размерам даже гигантов, выкопавших дыру Баймейера. По мере того как я приближался, она постепенно заслоняла все большую часть неба.

Обогнув горы с юго-востока, я выехал на извилистую дорогу, отделявшую их от тянувшейся справа пустыни. Движение на шоссе постепенно замирало. Я уже начал опасаться, что заблудился, когда увидел группу освещенных зданий.

Одним из них был пост шерифа, а в остальных размещались небольшой мотель и продовольственный магазин, укрытый за бензоколонкой. На вымощенной площадке между домами стояла вереница машин, среди которых я заметил две полицейские.

Поставив свой взятый напрокат автомобиль за ними, я вошел в здание поста. Дежурный офицер внимательно посмотрел на меня, после чего наконец сказал, что шериф находится в соседнем продовольственном магазине. Я отправился туда. В заднем помещении магазина было темно от табачного дыма. Я увидел там большую группу мужчин в широкополых шляпах; они попивали баночное пиво и играли в бильярд на столе, обтянутом сморщенным и испачканным зеленым сукном. В помещении стояла невыносимая жара.

Ко мне подошел потный лысый мужчина в некогда белом халате.

— Если вы хотите купить что-нибудь поесть, то магазин уже, в общем-то, закрыт.

— Я бы хотел только банку пива. И кусок сыра.

— Это я могу вам продать. Сколько вам нужно сыра?

— Полфунта.

Вскоре он появился, неся заказанное мною:

— Доллар пятьдесят центов.

— Отсюда недалеко до каньона Чентри? — спросил я, отдавая ему деньги.

Он утвердительно кивнул:

— Нужно повернуть на вторую дорогу, отходящую от шоссе… примерно в миле отсюда к северу. А потом еще четыре мили до перекрестка. Там повернете налево и через две мили въедете в каньон. Вы от тех людей, которые купили дом?

— Не понимаю, о ком вы говорите.

— Я забыл, как их зовут. Они ремонтируют старый дом, хотят переделать под какую-то религиозную общину. — Он повернулся в сторону зала и крикнул: — Шериф! Как зовут тех парней, которые купили дом Чентри?

Один из игравших в бильярд мужчин прислонил кий к стене и подошел к нам, ступая высокими блестящими сапогами по собственной тени. Ему было за пятьдесят, он носил усы, какие обыкновенно носят военные. На груди у него блестела звезда шерифа. Схожий блеск я заметил и в его глазах.

— Общество взаимной любви, — проговорил шериф, обращаясь ко мне. — Вы их разыскиваете?

— Нет. Я ищу Милдред Мид. — Я показал ему фотокопию лицензии.

— Дружище, вы перепутали штаты. Милдред продала все месяца три назад и переехала в Калифорнию. Она уже не в силах была выносить одиночество, так, по крайней мере, она мне сказала. Я пытался ей объяснить, что здесь у нее друзья, но она твердо решила провести последние годы среди своих, в Калифорнии.

— Но где именно в Калифорнии?

— Этого она мне не сказала. — Шериф, казалось, был немного сконфужен.

— А как зовут тех людей, к которым она поехала?

— Понятия не имею.

— Это ее родственники?

— Милдред ничего не сказала. Она никогда не упоминала о своих родственниках. То же самое мне пришлось объяснить двум молодым людям, которые были здесь перед вами.

— Парень и девушка в голубом «форде»?

Шериф утвердительно кивнул головой:

— Верно. Вы путешествуете вместе?

— Я намереваюсь с ними встретиться.

— Думаю, вы отыщете их в каньоне. Они выехали на закате. Я предостерег их, что там они могут быть обращены в новую веру. Не знаю, во что верят те люди из Общества взаимной любви, но их вера несомненно сильна. Один из новых членов секты сказал мне, что пожертвовал туда все свое состояние, и кроме того, должен был еще вовсю вкалывать.

Мне кажется, у них денег куры не клюют. Я знаю, что они заплатили Милдред за дом свыше ста тысяч. Разумеется, вместе с землей. Поэтому держитесь покрепче за свой бумажник.

— Я последую вашему совету, шериф.

— Кстати, меня зовут Брозертон.

— Лью Арчер.

Мы пожали друг другу руки. Я поблагодарил его, и мы направились в сторону двери. Он вышел вместе со мной. После пребывания в прокуренном помещении воздух показался особенно свежим и чистым.

Некоторое время мы стояли молча. Брозертон, хотя явно старался подражать стилю провинциальных шерифов, показался мне человеком симпатичным.

— Не хочу соваться не в свое дело, — сказал он, — но я близкий друг Милдред. Впрочем, у нее их много. Она никогда не жалела ни своих денег, ни своей благосклонности. Может, она была даже чересчур щедрой, не знаю. Надеюсь, в Калифорнии с ней не приключилось ничего дурного?

— Я тоже надеюсь.

— Вы ведь частный детектив и приехали оттуда?

Я подтвердил.

— А вы не можете сказать, что вам нужно от Милдред?

— Собственно говоря, мне нужна не она, а скорее те молодые люди, которые недавно спрашивали о ней. Они ведь еще не возвращались оттуда, не так ли?

— Да вроде нет.

— Я думаю, это единственная дорога, которой можно добраться туда?

— При крайней необходимости они могли спуститься на другую сторону, через Томстоун. Но я их предупредил, что той дорогой трудно ехать ночью. Они от кого-то убегают?

— Я смогу сообщить вам больше, после того как с ними увижусь.

Брозертон нахмурился:

— Вы скрытный человек, мистер Арчер.

— Меня наняли родители этой девушки.

— Мне пришло в голову, не скрываются ли они от родственников.

— Ну, так сильно я бы не стал выражаться. Но я действительно надеюсь, что мне удастся отвезти ее обратно домой.

Он вернулся в магазин, а я отправился в горы. Придерживаясь указаний лавочника, я вскоре нашел каньон; вдалеке мерцали огоньки Коппер-Сити.

Передо мной была обширная каменная резиденция, увенчанная пологой черепичной крышей и украшенная спереди широким крыльцом.

Дорогу, ведущую к этому зданию, преграждали металлические ворота. Когда я вышел из машины, чтобы открыть их, то услышал пение сидевших на крыльце людей; такого напева я прежде никогда не слыхал. Припев содержал упоминание об Армагеддоне и конце света. Крыльцо напоминало корабль, а собравшийся на нем хор — группу пассажиров, поющих псалмы на палубе тонущего судна.

Перед моей машиной на усыпанной гравием обочине стоял старенький голубой «форд» Фрэда Джонсона. Из двигателя капало масло, словно кровь из раны. Когда я приблизился, Фрэд вышел из автомобиля и неуверенно; направился на свет фар моей машины. Усы у него были влажные и склеившиеся, а подбородок испачкан кровью, Он не узнал меня.

— Что-нибудь случилось?

Он пошевелил распухшими губами:

— Да. Они захватили мою девушку. Пытаются обратить ее.

Псалом прервался на половине фразы, как будто тонущий корабль внезапно пошел ко дну. Певцы спускались с крыльца, направляясь в нашу сторону. Из дома донесся возбужденный, испуганный голос девушки.

Фрэд резко дернулся:

— Это она!

Я пошел к багажнику своего автомобиля, чтобы достать оттуда револьвер, но вспомнил, что приехал на взятой напрокат машине. Обернувшись, я увидел, что мы окружены шестью или семью бородачами в рабочих комбинезонах. Женщины стояли сбоку, холодно поглядывая на нас; у них были длинные юбки и худые, аскетические лица.

— Вы нарушили нашу вечернюю молитву, — монотонным голосом обратился ко мне самый старший в группе мужчина лет сорока.

— Очень сожалею. Я разыскиваю мисс Баймейер. Я частный детектив и действую по поручению ее родителей, Шериф знает, что я нахожусь здесь.

— Мы не признаем его власти. Это святая земля, освященная нашим старейшиной. Единственный авторитет для нас — голос гор, неба и нашей совести.

— Тогда велите своей совести позвать сюда вашего старейшину.

— Вам следует говорить о нем с большим уважением. Он совершает важный обряд.

До нас снова донесся взволнованный голос девушки. Фрэд двинулся в ту сторону, я вслед за ним. Мужчины в рабочих комбинезонах сгрудились в плотную группу, преградив нам путь.

Я отступил назад и крикнул так громко, как только мог:

— Эй, шеф! Выйди сюда, черт возьми!

На крыльце показался седовласый мужчина в длинном черном одеянии; он выглядел словно громом пораженный, приближаясь к нам с широкой недоброй улыбкой. Его единоверцы расступились перед ним.

— Да будет на вас божие благословение, — обратился он к ним, после чего повернулся в нашу сторону: — Кто вы такие? Я слышал, что вы оскорбляете и проклинаете меня. Я осуждаю вас за это не из-за самого себя, а из уважения к божественным силам, которые я здесь представляю.

Одна из женщин застонала от страха и восторга; встав на колени, она поцеловала руку старейшины.

— Я ищу мисс Баймейер, — сказал я. — У меня поручение, данное ее отцом. Этот дом некогда принадлежал ему.

— Теперь он принадлежит мне, — отрезал старейшина, но тут же поправился: — Он принадлежит теперь нам. Вы вторгаетесь в чужие владения и нарушаете право собственности.

Бородатые мужчины одобрительно загудели.

— Мы заплатили за эту территорию деньги, большие деньги, — отозвался старший из них. — Она наше прибежище в эти трудные времена. Мы не желаем, чтобы ее осквернили силы зла.

— Тогда приведите мисс Баймейер.

— Это бедное дитя нуждается в нашей помощи, — заявил старейшина. — Она употребляла наркотики и теперь тонет в волнах страха, уже в третий раз.

— Я без нее не уеду.

— То же самое и я им говорил, — рыдая от боли и гнева, проговорил Фрэд, — но они избили меня.

— Вы давали ей наркотики, — произнес старейшина. — Она сама мне призналась. Я чувствую своим долгом избавить ее от этого порока. Почти все мои подопечные ранее употребляли наркотики. Я тоже был грешником, хотя и в другом роде.

— Я бы сказал, что вы им останетесь, — заметил я. — Или вы считаете насильственное удерживание человека благородным поступком?

— Девушка находится здесь по собственной воле.

— Я бы хотел, чтобы она сама это подтвердила.

— Пожалуйста, — сказал он и обратился к одному из своих сторонников: — Разрешите им приблизиться к дому!

Мы направились по тропинке в сторону здания. Бородачи обступили Фрэда и меня, но не трогали нас. Я не мог не чувствовать их запах: от них пахло утраченными надеждами, отравляющим душу страхом, прогорклой невинностью и потом.

Нам велели остановиться на крыльце. Заглянув внутрь дома через открытую дверь, я увидел, что он перестраивается.

Центральный холл переделывался в общую спальню; вдоль стен стояли двухъярусные койки. Я подумал о том, сколько же последователей намеревается собрать старейшина и сколько каждый из них платит за кровать, комбинезон и спасение души.

Он вывел Дорис из боковой комнаты в холл. Его последователи позволили мне подойти к открытой двери, и мы остановились друг против друга. Она показалась мне бледной и напуганной, но вполне в своем уме.

— Мы с вами знакомы? — спросила она.

— Меня зовут Арчер. Мы встретились вчера в твоей квартире.

— Извините. Я не помню. Кажется, вчера я была не в себе.

— Это так, Дорис. А как ты себя чувствуешь теперь?

— Я немного ошалела. Вчера ночью в машине я почти не спала. А с момента нашего приезда сюда они непрерывно занимались мною. — Она глубоко зевнула.

— Каким же образом?

— Молились за меня. Они хотят, чтобы я с ними осталась. Даже не требуют за это денег. Отец был бы в восторге, что ему не придется за меня платить. — Она грустно усмехнулась краешком губ.

— Не думаю, чтобы отец относился к тебе подобным образом.

— Потому что вы его не знаете.

— Мы с ним уже немного познакомились. Она нахмурилась и посмотрела на меня:

— Отец велел вам за мной следить?

— Нет. Собственно говоря, я приехал по своей инициативе. Но мне платит твоя мать. Она хочет, чтобы ты вернулась. И он тоже.

— Пожалуй, в глубине души они этого вовсе не хотят, — отозвалась девушка. — Может быть, им кажется, что хотят, но это не так.

— Я хочу, чтобы ты вернулась, Дорис, — проговорил за моей спиной Фрэд.

— Может, хочешь, а может, нет. А может, я тебя не хочу. — Она бросила на него взгляд, полный неприязненного кокетства. — Тебе ведь нужна была не я. Ты хотел получить картину, которую купили мои родители.

Фрэд устремил взгляд в пол. Старейшина встал между девушкой и нами. У него было лицо экзальтированного мистика и одновременно ловкого дельца. Ладони его нервно дрожали.

— Теперь вы мне поверили? — обратился он ко мне. — Дорис хочет остаться с нами. Родители пренебрегли ею и оттолкнули от себя. Ее друг оказался ложным другом. А в нас она обрела подлинных благожелателей. Она хочет жить с нами в братстве духовной любви.

— Это правда, Дорис?

— Пожалуй, да, — ответила она с неуверенной улыбкой. — Почему бы мне не попробовать? Знаете, я когда-то уже бывала в этом доме. Отец привозил меня сюда, когда я была еще маленькой девочкой. Мы приезжали в гости к миссис Мид. Они всегда… — Она замерла на полуслове, прикрыв рот ладонью.

— Что они всегда, Дорис?

— Ничего. Я не хочу говорить о своем отце. Хочу остаться здесь и обрести душевное равновесие. У меня больная душа. — У меня было такое впечатление, что, произнося этот диагноз, она бездумно повторяет чьи-то недавно услышанные слова. К сожалению, они показались мне справедливыми.

У меня было большое желание вырвать ее из числа членов братства. Мне не нравились ни они сами, ни их старейшина. Я полагал, что девушка поступает необдуманно. Но она знала свою жизнь лучше, чем когда-либо мог узнать ее я. И мне тоже было ясно, что удавшейся ее не назовешь.

— Помни, что никогда не поздно изменить свое мнение, — сказал я. — Даже в эту минуту.

— У меня нет намерения это делать. Почему я должна его менять? — мрачно спросила она. — В первый раз за всю неделю я наконец-то отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.

— Да благословит тебя Господь, дитя мое, — произнес старейшина. — Не беспокойся, мы окружим тебя братской заботой.

У меня было сильное желание переломать ему кости. Но это не имело смысла. Я повернулся и пошел к своему автомобилю, чувствуя себя очень маленьким, подавленным величием окружавших меня гор.

XX

Я запер маленький «форд» и оставил его на обочине, Кажется, Фрэд все равно был не в состоянии вести машину, а кроме того, мне хотелось быть уверенным, что он от меня не убежит. Он покорно сел в мою машину и сидел, опустив голову на испачканную кровью манишку. Он вышел из летаргического состояния, только когда я выехал на шоссе.

— Куда мы едем?

— Вниз, поговорить с шерифом.

— Нет!

Он повернулся и принялся манипулировать с дверцей, Я схватил его за воротник.

— Я не велю тебя арестовывать, — успокоил я его. — Но у меня одно условие: тебе придется ответить на несколько вопросов. Я проделал длинный путь, чтобы задать их тебе.

— Я тоже проделал длинный путь, — отозвался он, немного помолчав.

— Зачем?

Он снова немного помолчал.

— Чтобы задать несколько вопросов.

— Это не игра в вопросы и ответы, Фрэд. Тебе следует придумать что-то получше. Мне известно от Дорис, что ты взял картину у ее родителей… Да ты и сам в этом признался.

— Я не говорил, что украл ее.

— Но взял без их разрешения. Какая разница?

— Я все объяснил вам вчера. Я взял картину, чтобы посмотреть, удастся ли мне установить, кто ее автор. Я отнес ее в музей, чтобы сравнить с находящимися там работами Чентри, оставил на ночь, и кто-то ее похитил.

— Похитил из музея?

— Да, из музея. Я признаю, что следовало запереть картину, а я оставил ее в одной из открытых стеклянных витрин. Я думал, никто ее не заметит.

— А кто ее заметил?

— Понятия не имею. Я никому не говорил об этом, можете мне поверить. — Он повернул ко мне измученное лицо. — Я не лгу.

— Значит, солгал вчера, когда сказал, что картину украли из твоей комнаты в доме родителей.

— Я перепутал, — проговорил он. — У меня все смешалось в голове. Я был совершенно разбит и забыл, что отнес ее в музей.

— Это твоя последняя версия?

— Это правда. Я не могу изменять факты.

Я не верил ему. Мы съехали с гор погруженные в неприязненное молчание. Нас преследовал то и дело повторявшийся крик совы.

— Зачем ты приехал в Аризону, Фрэд?

— Я хотел разыскать эту картину, — подумав, ответил он.

— Ту, которую взял из дома Баймейеров?

— Да. — Он опустил голову.

— Почему ты думаешь, что она может находиться в Аризоне?

— Я вовсе так не думаю. То есть не знаю, так оно или нет. Я только хотел узнать, кто ее написал.

— Так ты думаешь, что не Ричард Чентри?

— Предполагаю, что он, но не знаю когда. А также не знаю, что случилось с Ричардом Чентри и где он находится. Я надеялся узнать это от Милдред Мид. Лэшмэн утверждает, что это она позировала для картины. Но Милдред тоже исчезла.

— Она в Калифорнии.

Фрэд выпрямился на сиденье:

— Но где именно в Калифорнии?

— Не знаю. Может, мы найдем здесь кого-нибудь, кто нам это скажет.

Шериф Брозертон ожидал в машине, стоявшей на освещенной площадке перед зданием поста. Я остановил автомобиль возле него, и мы все вышли из машин. Фрэд беспокойно поглядывал на меня, ожидая, что я скажу представителю власти.

— А где молодая леди? — спросил шериф.

— Решила остаться на ночь с членами братства. А может, и дольше.

— Надеюсь, она понимает, что делает. Там есть также и сестры?

— Я видел нескольких. Шериф, это Фрэд Джонсон.

Брозертон пожал руку молодому человеку и пригляделся к его лицу.

— На вас напали?

— Я ударил одного из них. Он дал мне сдачи. — Казалось, Фрэд гордился своим приключением. — Не стоит говорить об этом.

Шериф был явно разочарован:

— Вы не намерены подать жалобу?

Фрэд взглянул на меня, но я никак не отреагировал на его взгляд.

— Нет, — ответил он шерифу.

— Советую вам задуматься над этим. Ваш нос по-прежнему кровоточит. Раз уж вы здесь, зайдите в здание поста. Мой заместитель, Кэмерон, окажет вам помощь.

Фрэд неуверенными шагами направился к зданию, словно был убежден, что стоит ему переступить порог, и он уже никогда не выберется оттуда.

Когда он уже не мог слышать наши голоса, я повернулся к шерифу:

— Вы хорошо знали Милдред Мид?

Некоторое время его лицо сохраняло полную неподвижность, а глаза оживленно блестели.

— Лучше, чем вы думаете.

— Мы имеем в виду одно и то же?

— Она была моей первой женщиной, — с улыбкой произнес он. — Лет сорок назад, когда я был еще мальчишкой. Она оказала мне огромную услугу. С тех пор мы сделались друзьями.

— Но вы не знаете, где она теперь?

— Нет. Я немного беспокоюсь за нее. Состояние ее здоровья не лучшее, да и лет не убывает. Она многое испытала в жизни. Не нравится мне, что она так вдруг решила уехать. — Некоторое время он сосредоточенно вглядывался в мое лицо. — Вы завтра возвращаетесь в Калифорнию?

— По крайней мере, намереваюсь.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы отыскали Милдред и посмотрели, как ей живется.

— Калифорния большой штат, шериф.

— Я знаю. Но я могу поспрашивать людей и разузнать, не получал ли кто-нибудь от нее известий.

— Вы, помнится, говорили, что она уехала к родным.

— Так она мне сказала перед отъездом. Я не знал, живут ли ее родственники там или где-то в другом месте. Знал только, что у нее был сын, Уильям. — Брозертон так понизил голос, что, казалось, говорил сам с собой.

— Но Уильям был убит в сорок третьем году, — напомнил я ему.

Шериф сплюнул на землю и погрузился в раздумья. Со стороны поста доносился шум голосов, а с горных склонов — совиное уханье, напоминавшее хриплое старушечье хихиканье.

— Я вижу, вы неплохо изучили жизнь Милдред, — проговорил наконец шериф.

— Не так уж я ее изучил. Мне поручили разыскать картину, ее портрет. Но это дело постоянно цепляется за другие события. Преимущественно трагические.

— Какие, например?

— Например, исчезновение Ричарда Чентри. Он словно сквозь землю провалился в Калифорнии в тысяча девятьсот пятидесятом году, оставив после себя некоторое количество картин, которые сделали его знаменитым.

— Мне известно об этом, — отозвался шериф. — Я знал его еще мальчиком. Он был сыном Феликса Чентри, главного инженера шахты в Коппер-Сити. Ричард вернулся сюда после своей свадьбы, поселился с молодой женой на склоне горы и начал заниматься живописью. Это было в начале сороковых годов.

— Перед убийством его единокровного брата Уильяма или позже?

Шериф отступил от меня на несколько шагов:

— Откуда вам известно, что Уильям был единокровным братом Ричарда Чентри?

— Это выяснилось во время одного разговора.

— Я смотрю, ваши разговоры касаются многих дел. — Некоторое время он стоял неподвижно. — Надеюсь, вы не подозреваете, что Ричард Чентри убил своего брата?

— Это ваша собственная догадка, шериф. Я лишь сегодня узнал о смерти Уильяма.

— Тогда почему вы так этим интересуетесь?

— Меня всегда интересуют убийства. Прошлой ночью в Санта-Тересе совершено еще одно убийство… также имеющее отношение к семейству Чентри. Вы слышали когда-нибудь о человеке по имени Пол Граймс?

— Да, я знал его. Он был учителем Ричарда Чентри. Граймс долгое время жил у них. Я никогда не был высокого мнения о нем. Он потерял место учителя в средней школе в Коппер-Сити и женился на полуиндеанке. — Шериф снова сплюнул.

— А вам не интересно узнать, каким образом его убили?

— Какое мне до этого дело? — У меня возникло такое ощущение, что в нем дремлют запасы гнева, просыпающегося в самые неожиданные моменты. — Санта-Тереса находится далеко за пределами моего участка.

— Он был до смерти избит, — сказал я. — Насколько мне известно, подобным же образом погиб Уильям Мид. Два убийства в двух разных штатах, отдаленные друг от друга более чем тридцатью годами, совершены сходным образом.

— Вы ищете вслепую, — заметил он. — У вас очень мало данных.

— Так подбросьте мне их. Пол Граймс жил у супругов Чентри в то время, когда погиб Уильям Мид?

— Возможно. Кажется, да. Это было в сорок третьем году, во время войны.

— Почему Ричарда Чентри не призвали в армию?

— Формально он работал на медной шахте, принадлежавшей его родителям. Но сомневаюсь, что он когда-нибудь видел ее, даже издалека. Он сидел дома со своей молодой, красивой женой и рисовал красивые картины.

— А Уильям?

— Служил в армии. Он приехал сюда в отпуск, навестить брата. Когда он погиб, на нем была форма.

— Ричарда никогда не допрашивали в связи со смертью брата?

Шериф немного помедлил с ответом, когда же наконец заговорил, голос его звучал с заметным усилием.

— Насколько мне известно, нет. Понимаете, мне тогда еще приходилось помалкивать. Я был всего лишь молодым заместителем шерифа.

— Кто вел следствие?

— Преимущественно я. Я нашел его тело, кстати, неподалеку отсюда. — Он указал рукой на восток, в направлении Нью-Мексико. — Не забывайте, что его нашли не сразу. К тому времени он уже был мертв в течение нескольких недель, и до него добрались лисицы. От лица мало что осталось. У нас даже не было уверенности, что | он погиб от руки убийцы, пока мы не вызвали специалиста из Тусона. Тогда было уже слишком поздно, чтобы что-то сделать.

— А что бы вы предприняли, если бы у вас была возможность?

Шериф снова замер, словно прислушиваясь к недоступным для моих ушей голосам прошлого. Г лаза его были прикрыты; казалось, он смотрит куда-то в пространство.

— Сделал бы все то же самое, — заявил он наконец сердито, с неестественной самоуверенностью. — Не понимаю, к чему вы клоните. Даже не знаю, зачем я вообще с вами разговариваю.

— Потому что вы честный человек и что-то вас тревожит.

— Но что?

— Да хотя бы судьба Милдред Мид. Вы опасаетесь, что с ней может что-то случиться.

— Не спорю, — признался он, глубоко вздохнув.

— Мне также кажется, что вам по-прежнему не дает покоя найденный тогда в пустыне труп.

Он пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Вы уверены, что это был труп ее сына, Уильяма? — спросил я.

Абсолютно уверен.

— А вы его знали?

— Не очень хорошо. Но при нем были документы. Кроме того, мы доставили из Тусона Милдред. Я присутствовала при опознании трупа. — И он снова погрузился в молчание.

— Милдред забрала труп с собой в Тусон?

— Она хотела это сделать. Но военные власти решили передать тело после вскрытия жене Мида. Пришлось упаковать бренные останки в запечатанный гроб и отослать жене, которая проживала в Калифорнии. Поначалу никто из нас не знал, что у него есть жена. Оказывается, он женился незадолго до того. Кажется, они обвенчались уже после того, как его забрали в армию… так мне сказал его друг.

— Здешний?

— Нет. Товарищ по армии. Я забыл его фамилию, что-то вроде Уилсон или Джексон. Так или иначе, он очень любил Мида, поэтому выпросил отпуск, чтобы приехать сюда и поговорить о нем со мной. Но я мало что мог сказать ему; только что у Мида в Калифорнии остались жена и сын. Я даже собирался съездить туда и повидаться с ними, но окружные власти отказались оплатить поездку. Товарища Мида срочно отправили на фронт, и больше я его никогда не видел, хотя позднее, уже после войны, он прислал мне открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии. Во всяком случае я так и не довел следствие до конца. — Я заметил в его голосе следы угрызений совести.

— Я все же не понимаю, почему не допросили Ричарда Чентри.

— Все очень просто. Чентри покинул границы штата еще до обнаружения трупа. Я попытался вернуть его — поймите меня правильно, я вовсе не утверждаю, что он был виновен, — но начальство не поддержало меня в этом вопросе. Семейство Чентри все еще имело сильное политическое влияние, и их фамилия вообще не была упомянута. Даже умолчали о том факте, что Милдред Мид была его настоящей матерью.

— А старик Феликс Чентри был еще жив в сорок третьем году?

— Нет. Он умер годом раньше.

— Кто же руководил медной шахтой?

— Один человек, по фамилии Баймейер. Он не был еще официальным главой фирмы, но фактически всем управлял.

— И он добился того, чтобы Ричарда Чентри не допрашивали?

— Откуда мне знать?

Теперь он заговорил иным голосом, — очевидно, начал лгать или утаивать правду. Подобно любому шерифу в любом округе страны, он имел политические обязательства.

Я хотел спросить, кого он пытается выгородить, но отказался от своего намерения: ведь я находился далеко от родных мест, среди людей, которых не знал и не мог хорошенько понять, а в воздухе пахло неожиданными затруднениями.

XXI

Шериф слегка наклонился ко мне, словно желая подслушать мои мысли. Стоя так, в неподвижности, он напоминал готовящегося к атаке ястреба.

— Я был с вами откровенен, — сказал он. — А вы все скрываете от меня. Я даже не знаю, кого вы представляете.

— Баймейера, — ответил я.

Шериф широко улыбнулся, не показывая при этом зубов:

— Вы шутите.

— Нет. Я говорю серьезно. Эта девушка — его дочь, Его улыбка, не претерпев никаких видимых изменений, внезапно преобразилось в гримасу изумления и страха. Очевидно, он вовремя сообразил, что открывает свои чувства; расслабил мышцы лица, словно разжав стиснутый кулак, и придал ему выражение полного равнодушия, Только его быстрые серые глаза остались настороженными и враждебными. Большим пальцем он указал на гору, находившуюся за его спиной:

— Так, значит, девушка, которую вы там оставили, дочь Баймейера?

— Точно.

— А вы знаете, что он является владельцем большей части акций медной шахты?

— Он вовсе этого не скрывает, — ответил я.

— Но почему вы мне раньше не сказали?

Мне нелегко было ответить на этот вопрос. Возможно, я вообразил, что у Дорис есть шанс найти свое счастье в мире, таком отдаленном от мира ее родителей, по крайней мере на некоторое время.

Но оказалось, что этот мир также принадлежит Баймейеру.

— На медной шахте работает больше людей, чем в какой-либо иной фирме в этой части штата, — сказал шериф.

— О'кей, мы пошлем девушку на работу в шахту.

— Что вы такое болтаете, черт возьми? — внезапно разозлился он. — Никто не собирается посылать ее на работу.

— Я просто пошутил.

— Не вижу в этом ничего смешного. Необходимо забрать ее с той подозрительной фермы, пока с ней не случилось что-нибудь дурное. Мы с женой можем оставить ее на ночлег. У нас есть хорошая комната для гостей, когда-то там была спальня нашей дочери. Ну что, поехали?

Шериф оставил Фрэда на попечении своего заместителя, и мы поехали обратно в гору на его служебном автомобиле. Он остановил его на обочине рядом с голубым «фордом» Фрэда. Из-за перевала выглянул белый серп месяца.

Огромный дом на склоне каньона был погружен в темноту и тишину, нарушаемую лишь храпом мужчин и тихим плачем какой-то девушки. Ею оказалась Дорис. Когда я назвал ее имя, она подошла к двери. На ней была белая фланелевая ночная рубашка, закрывавшая тело от самой шеи до пят. Глаза ее были широко открыты, лицо мокро от слез.

— Оденься, дорогая, — сказал шериф, — Мы забираем тебя отсюда.

— Но мне здесь нравится.

— Если бы ты здесь осталась, тебе бы перестало нравиться. Здесь не место для такой девушки, как ты.

Она неожиданно напряглась и подняла голову:

— Вы не имеете права принуждать меня к отъезду.

Старейшина приблизился к нам из-за ее спины, держась, однако, на некотором расстоянии. Он молчал. Казалось, он наблюдает за шерифом с равнодушием постороннего зрителя, присутствующего на чужих похоронах.

— Не надо вести себя так, понятно? — снова обратился шериф к Дорис. — У меня у самого дочь, я знаю, как это бывает. Все мы любим время от времени небольшие приключения. Но потом приходит пора вернуться к нормальной жизни.

— А я — ненормальная, — заявила девушка.

— Не беспокойся, ты еще станешь ею, дорогая. Тебе только нужно встретить подходящего молодого человека. То же самое случилось как-то и с моей дочерью.

Она ушла из дому и целый год прожила в какой-то коммуне в Сиэтле. Но потом вернулась к нам, нашла своего избранника, и теперь у нее уже двое детей, и все счастливы.

— У меня никогда не будет детей, — заявила Дорис. Однако она оделась и направилась вместе с шерифом к его автомобилю. Я остался сзади со старейшиной секты. Он неверными шагами вышел на крыльцо. В потоках льющегося с неба лунного света его глаза и седые волосы отливали каким-то фосфоресцирующим блеском.

— Мы бы охотно позволили ей остаться с нами.

— За определенную сумму?

— Мы все вносим сколько можем, каждый платит по мере своих возможностей. Мой вклад в основном мистический. Некоторые зарабатывают в качестве скромных служащих.

— Где вы изучали теологию?

— В свете, — ответил он. — Бенарес, Камарильо, Ломпос. Признаюсь, у меня нет диплома. Но я многим давал советы. Я обладаю даром оказывать людям помощь. Я мог помочь и мисс Баймейер. Сомневаюсь, что это сможет сделать шериф. — Он протянул руку и коснулся моего плеча длинной, тонкой ладонью. — Думаю, я мог бы помочь и вам.

— В чем именно?

Он актерским жестом распростер руки.

— Мне кажется, что вы человек, запутавшийся в бесконечной борьбе и вечных поисках. Вам никогда не приходило в голову, что, может быть, стоит искать самого себя? И чтобы найти себя, нужно быть молчаливым и неподвижным, неподвижным и молчаливым? — Он опустил поднятые руки.

Я настолько устал, что серьезно отнесся к его вопросам и начал мысленно переваривать их. Они относились к тем, которые я и сам себе задавал, хотя никогда не ставил их в такой форме. В конце концов, той правды, которую я искал, наверное, невозможно найти в этом мире. Нужно подняться на вершину горы и ожидать ее объявления или искать ее в себе самом.

Но даже в момент краткого отдыха, размышляя над этими проблемами, я не переставал поглядывать в направлении далеких огоньков Коппер-Сити, думая о том, что нужно сделать на следующее утро.

— У меня нет денег.

— У меня тоже их нет, — отозвался он. — Но как-то так получается, что всегда для всех хватает. Эта проблема занимает нас меньше всего.

— Счастливые вы люди, — сказал я.

Он сделал вид, что не замечает моей иронии:

— Я рад, что вы это поняли. Мы и впрямь обладаем большим счастьем.

— А где вы взяли наличные для покупки этого дома?

— Некоторые из наших членов имеют доходы. — Он улыбнулся, словно мысль об этом доставила ему удовольствие. — Нам не нужна внешняя роскошь, но всё же наш дом не напоминает богадельню. Разумеется, мы еще не полностью расплатились за него.

— Это и не удивительно. Я слышал, что он стоил более ста тысяч долларов.

Улыбка его неожиданно погасла:

— Вы ведете расследование в отношении нас?

— Теперь, когда девушка от вас ушла, вы меня вообще не интересуете.

— Мы не сделали ничего плохого, — поспешно произнес он.

— Я и не думаю обвинять вас.

— Но может быть, шериф начнет нас теперь преследовать. И все потому, что мы дали приют дочери Баймейера.

— Надеюсь, этого не случится. Если хотите, я могу замолвить за вас словечко.

— Был бы вам очень признателен. — Он заметно повеселел и вздохнул с облегчением.

— Взамен, — продолжал я, — вы тоже могли бы кое-что сделать для меня.

— Что именно? — Он снова насторожился и подозрительно поглядел на меня.

— Помочь связаться с Милдред Мид.

Он развел руками:

— Не знаю, как это сделать. У меня нет ее адреса.

— Но ведь вы выплачиваете ей взносы за дом?

— Мы делаем это не напрямую, а через банк. С того момента, как она уехала в Калифорнию, я ни разу не видел ее. Это было много месяцев назад.

— А какой банк выступает посредником в этой сделке?

— «Саусвестерн Сэвингс», отделение в Коппер-Сити. Там могут подтвердить, что я вас не обманываю. Я честный человек, можете мне поверить.

Я поверил, хотя и не без некоторых оговорок. У этого человека было два голоса. Один принадлежал тому, кто пытался найти свое место в сверхъестественном мире. Другой же, который я только что услышал, был голосом человека, покупающего себе за чужие деньги дом в этом, преходящем мире.

Это была нестабильная комбинация. Он мог кончить обыкновенным мошенником, или проповедником, вещающим по радио для миллионов своих почитателей, или барменом во Фриско, занимающимся лечением больных душ. Возможно, некоторыми из этих профессий он уже занимался ранее.

Все же я склонен был поверить ему до известной степени. Вручив ему ключи от голубого «форда», я попросил отдать их Фрэду, если он когда-нибудь объявится в здешних местах.

XXII

Мы спустились по шоссе, ведущему с горы, к посту, где сидели Фрэд с заместителем шерифа. Трудно было определить с первого взгляда, является он задержанным или пациентом. Нос его был залеплен пластырем, а из обеих ноздрей торчала вата. Он выглядел как человек,испытывающий в жизни одни неудачи.

Шериф, который только что одержал маленькую победу, пошел позвонить. По телефону он говорил голосом, исполненным глубокого понимания и сочувствия, смешанного с почтительностью. Он обговаривал подробности доставки Дорис домой на самолете, который должны были прислать за ней.

Внезапно он поднял голову, повернул ко мне раскрасневшееся лицо с блестящими от волнения глазами и вручил трубку:

— Мистер Баймейер хочет с вами поговорить.

У меня не было желания разговаривать с Баймейером ни сейчас, ни когда-либо вообще, но я все же взял трубку.

— Арчер у телефона, — сказал я.

— Я думал, вы все же позвоните мне. Как-никак, я вам плачу немалые деньги.

Я не стал ему напоминать, что платит не он, а его жена.

— Вот я и звоню вам.

— Благодаря шерифу Брозертону. Мне известно, как поступают частные детективы вроде вас. Они сваливают всю работу на полицию, а потом являются и приписывают все заслуги себе.

Меня охватила такая злость, что я чуть не бросил трубку, но вовремя спохватился, вспомнив, что дело еще отнюдь не закончено. Украденная картина так и не найдена.

К этому прибавились два нераскрытых убийства — Пола Граймса, а теперь еще и Уильяма Мида.

— Заслуг хватит на всех, — сказал я. — Ваша дочь у нас. Она в неплохой форме. Насколько мне известно, завтра она вылетает домой на вашем самолете.

— С самого утра. Мы как раз обговорили все подробности с шерифом Брозертоном.

— Не могли бы вы отложить полет на несколько часов? Мне еще нужно уладить в Коппер-Сити кое-какие делала у меня такое впечатление, что вашей дочери не стоит оставаться без опеки.

— Такая задержка меня не устраивает, — заявил он. — Мы с женой хотим как можно скорее увидеть Дорис.

— Могу я поговорить с миссис Баймейер?

— Думаю, что да, — неохотно согласился он. — Она рядом со мной.

Я услышал на другом конце провода неясный обмен фразами, а вслед за тем голос Рут Баймейер:

— Мистер Арчер? Я рада, что вы нам позвонили. Дорис ведь не арестована, правда?

— Нет. Фрэд также на свободе. Я хочу привезти их завтра на самолете фирмы, но не думаю, что мне удастся освободиться ранее двенадцати часов. Вы ничего не имеете против?

— Нет.

— Благодарю вас. Спокойной ночи, миссис Баймейер.

Я положил трубку и сообщил шерифу, что Дорис, Фрэд и я улетаем завтра в полдень. Он не возражал. Вследствие разговора, который только что состоялся, на меня распространилась частичка могущества Баймейеров.

Воспользовавшись этим, я сдержал слово и заступился за членов секты, поселившейся в каньоне Чентри, а также заявил, что беру на себя ответственность за Фрэда. Шериф согласился, прибавил только, что Дорис переночует в его доме.

Мы с Фрэдом наняли двухместный номер в мотеле. Мне хотелось выпить, но магазин оказался заперт, так что не удалось раздобыть даже пива. У меня не было ни зубной щетки, ни бритвенного прибора. К тому же я был голоден как волк.

Но, усевшись на постели, я почувствовал себя неожиданно хорошо. Девушка находилась в безопасности, а парень — в моих руках.

Фрэд лег на кровать, повернувшись спиной ко мне. Его плечи судорожно подергивались, а из горла доносились звуки, напоминавшие икоту. Я догадался, что он плачет.

— В чем дело, Фрэд?

— Вы сами прекрасно знаете. Моя карьера погибла. Еще до того, как началась. Я потеряю место в музее. Скорее всего, меня посадят в тюрьму, и вы знаете, что тогда со мной случится. — Кусочки ваты, торчавшие у него в ноздрях, приглушали его голос.

— Ты уже привлекался ранее к уголовной ответственности?

— Нет. Разумеется, нет. — Казалось, он был потрясен моим предположением. — У меня никогда не было никаких неприятностей.

— Тогда, наверное, тебе удастся избежать тюрьмы.

— В самом деле? — Он сел на кровати и посмотрел на меня влажными, покрасневшими глазами.

— Разве что существуют какие-то неизвестные мне отягчающие обстоятельства. Я до сих пор не понимаю, почему ты взял эту картину из дома Баймейеров.

— Потому что хотел ее исследовать, я уже говорил вам. Дорис сама предложила мне взять ее. Она интересовалась этим делом так же, как и я.

— Но что она хотела узнать?

— Действительно ли это Чентри. Я собирался использовать свои знания и доказать им, что на что-то гожусь, — добавил он, понизив голос.

Он присел на край постели, опустив ноги на пол. Этот тридцатилетний мальчик был чересчур инфантилен для своего возраста. По-видимому, мрачный дом на Олив-стрит не научил его разбираться в жизни.

Я подумал, что не следует безоговорочно верить его странным словам. В конце концов, он сам признался, что склонен ко лжи.

— Поскольку ты являешься экспертом, — сказал я, — мне бы хотелось услышать твое мнение об этой картине.

— В общем-то, я не эксперт…

— Но всё же ты имеешь право высказываться как специалист. Тебе хорошо знакомо творчество Чентри. Пакты думаешь, это он написал картину Баймейеров?

— Да, мистер Арчер. Я так считаю. Но у меня есть ряд оговорок. Так вот… картине несомненно менее двадцати: пяти лет. Красочный слой на ней еще свежий, он мог быть наложен даже в этом году. Ну и разумеется, стиль претерпел изменения. Это совершенно естественно. Мне кажется, это стиль Чентри, но более зрелый, хотя я не мог бы поклясться в этом, не видя других его новых работ. Невозможно построить какую-либо теорию или дать заключение на основании всего лишь одного произведения.

Мне показалось, что он говорит как эксперт или, во всяком случае, как опытный специалист. Он реально подходил к проблеме, перестав наконец думать о собственных передрягах. Я решил задать ему более трудный вопрос:

— А почему ты сказал мне сначала, что картину украли из твоего дома?

— Сам не знаю. Наверное, у меня помутилось в голове. — Он опустил взгляд на свои пыльные сапоги. — Вероятно, я боялся вовлекать в эти дела музей.

— Каким же это образом?

— Каким бы то ни было. Если бы там узнали, что я взял картину без спроса, меня прогнали бы с работы. Теперь они наверняка так и поступят. У меня нет никакого будущего.

— У каждого есть будущее, Фрэд.

Эти слова не прозвучали достаточно убедительно даже для меня самого. Будущее часто оказывалось катастрофическим, и у меня было предчувствие, что таковым оно и будет для Фрэда. Он повесил голову, словно придавленный тяжестью грозящей ему опасности.

— Самую большую глупость ты сделал, взяв с собой Дорис.

— Я знаю. Но она хотела ехать.

— Зачем?

— Чтобы увидеть Милдред Мид, если бы удалось ее разыскать… Как вам известно, она стала главной причиной семейных раздоров родителей Дорис. Я подумал, что было бы неплохо, если бы Дорис с ней поговорила. Понимаете?

Я понимал. Подобно другим беспомощным и потерянным глупцам, Фрэд испытывал потребность помогать людям, лечить их с помощью психотерапии, даже если это могло окончательно сломить их, в то время как именно он нуждался в помощи, пожалуй, больше всех. «Смотри, будь осторожнее, — сказал я себе, — не то тебе самому захочется попробовать оказать Фрэду такого рода помощь. Взгляни лучше на собственную жизнь, Арчер».

Но я предпочитал этого не делать. Объектом моих расследований были другие: затравленные люди в наемных комнатушках, стареющие мальчики, достигшие мужского возраста и с наступлением ночи внезапно становящиеся стариками. Если ты врач, то не нуждаешься в терапии. Если ты охотник, то на тебя самого охотиться уже не могут. Но так ли это на самом деле?

— Дорис переживает тяжелый период в жизни, — заговорил Фрэд. — Я попытался помочь ей взять себя в руки.

— Увезя на другой конец света?

— Она сама хотела ехать. Уперлась, и ни в какую. Я думал, что лучше ее взять с собой, чем оставить на месте, чтобы она сидела одна в квартире и накачивалась наркотиками.

— Во многом ты прав.

Он ответил мне мимолетной, робкой улыбкой, появившейся и тут же пропавшей под его усами.

— А кроме того, не следует забывать, что эти места для Дорис вовсе не конец света. Она родилась в Коппер-Сити и провела в Аризоне, по меньшей мере, половину жизни. Здесь ее родина.

— Возвращение на родину оказалось для нее не особенно счастливым.

— Да, она была страшно разочарована. Мне кажется, для нее уже нет возврата.

У меня всплыл в памяти высокий дом, в котором жил Фрэд со своими родителями, и я подумал: кто бы захотел туда возвращаться?

— Ты всегда жил в Санта-Тересе?

Он задумался.

— С тех пор как я себя помню, мы занимали тот же самый дом на Олив-стрит, — сказал он наконец. — Он не всегда был такой развалиной, как сейчас; мать следила за ним гораздо больше, я ей помогал, и у нас жили постояльцы — больничные медсестры и так далее. — Он произнес это таким тоном, словно иметь постояльцев являлось некоей привилегией. — Лучший период нашей жизни продолжался до приезда отца из Канады. — Он взглянул поверх моей головы на стену, где отражалась моя сгорбившаяся тень.

— А что он делал в Канаде?

— Работал в разных местах, преимущественно в Британской Колумбии. Прежде он любил работать. Мне кажется, они уже тогда не слишком ладили с матерью. Потом я понял, что как раз по этой причине он и старался держаться подальше от нее. Мне же это было очень обидно. Насколько помню, я впервые увидел отца, когда мне уже было шесть или семь лет.

— А сколько тебе теперь, Фрэд?

— Тридцать два, — неохотно признался он.

— У тебя было достаточно времени, чтобы залечить раны, вызванные отсутствием отца.

— Я вовсе не это имел в виду. — Он был обижен, зол и разочарован моей реакцией. — Я не собираюсь оправдываться, сваливая все на него.

— Я этого и не утверждал.

— Вообще-то говоря, он был неплохим отцом. — Он задумался, произнеся эти слова, а затем счел нужным внести в них поправку: — Во всяком случае, в тот первый период, после возвращения из Канады. Прежде чем начал здорово выпивать. Я действительно любил его тогда. Иногда мне кажется, что я по-прежнему его люблю, несмотря на все его ужасные выходки.

— Какие выходки?

— Несет всякую чушь, ломает мебель, ревет как зверь, угрожает матери, начинает вдруг плакать. И не желает даже палец о палец ударить, чтобы хоть немного заработать. Занимается своими дурацкими, маниакальными разговорами, пьет дешевое вино и только на это и годен. — Его голос сделался резким, то усиливаясь, то затихая, словно причитания разъяренной жены. Мне пришло в голову, уж не подражает ли он бессознательно своей матери.

— Кто приносит ему вино?

— Мать. Не знаю, зачем она это делает, но она постоянно снабжает его им. Иногда, — добавил он чуть слышным голосом, — иногда мне кажется, что она делает это в отместку.

— За что ей мстить ему?

— За то, что он разрушил себя, свою и ее жизнь. Как-то я заметил, что она стоит и смотрит, как его бросает от одной стены к другой, как будто зрелище его деградации доставляло ей удовольствие. Но при этом она — его преданная рабыня и покупает для него спиртное. Это особая форма мести, более утонченная. Она женщина, которая отреклась от своей женственности.

Фрэд поразил меня. Проникая в самую глубину жизни, служившую источником его проблем, он избавлялся от симптомов своего дурацкого комплекса неполноценности. Его голос становился серьезным, а худое мальчишеское лицо с длинным носом уже не представляло поразительного противоречия с усами. Я почувствовал, как во мне пробуждается что-то вроде уважения к Фрэду и даже надежда и вера в него.

— Она несчастная женщина, — сказал я.

— Я знаю. Они оба несчастны. Это просто роковое стечение обстоятельств свело их вместе. Я считаю, что у моего отца, прежде чем он сбился с пути истинного, были великолепные задатки. Конечно, мать в умственном отношении не может с ним равняться и, как мне кажется, очень сожалеет об этом, но и она многого добилась.

Она квалифицированная дипломированная медсестра и сумела остаться на этой должности, одновременно ухаживая за отцом. Это далось ей не без труда.

— Люди, как правило, делают то, что вынуждены делать.

— Она сделала больше, дав мне возможность учиться в колледже. Не знаю, откуда она брала для этого деньги.

— У нее были какие-нибудь дополнительные доходы?

— Только до того момента, когда съехал последний из жильцов. Это случилось довольно давно.

— К тому же, как я слышал прошлой ночью, она потеряла место в больнице.

— Не совсем так. Она сама от него отказалась. — Голос Фрэда снова утратил мужской тон и сделался пискливым. — В пансионате «Ля Палома» ей предложили гораздо лучшие условия.

— Мне это не кажется правдоподобным, Фрэд.

— Нет, это правда. — Он еще сильнее повысил голос; его глаза блестели нездоровым блеском, усы топорщились. — Вы хотите сказать, что моя мать лжет?

— Люди иногда совершают ошибки.

— Вы сами ошибаетесь, говоря таким образом о моей матери. Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно.

— Какие именно?

— Те, что вы сказали о ней. Она не торгует наркотиками.

— Я никогда не обвинял ее в этом, Фрэд.

— Но намекали на это. Вы намекнули, что ее выгнали из больницы за то, что она воровала наркотики, чтобы продавать.

— Так утверждали власти больницы?

— Да. Это банда лгунов-садистов. Моя мать никогда не поступила бы подобным образом. Она всегда была честной женщиной. — Навернувшиеся у него на глаза слезы оставили влажные следы на щеках. — Я вел себя непорядочно, живя в мире фантазий. Только сейчас я это вижу.

— Что ты имеешь в виду, Фрэд?

— Я надеялся совершить открытие, которое обеспечит мне имя в художественных кругах. Я думал, что если мне повезет и я разыщу мисс Мид, то она поможет мне найти этого художника, Чентри. Но я оказался в дураках и навлек на свою семью еще большие неприятности.

— Ты сделал то, что мог, Фрэд.

— Это неправда. Я глупец!

Он повернулся ко мне спиной. Постепенно его дыхание становилось все реже. Я тоже начал дышать медленнее. Перед тем как окончательно погрузиться в сон, я вдруг понял, что он начинает мне нравиться.

Я проснулся среди ночи, ощущая тяжесть давившей на меня горы, и зажег маленький ночник, стоявший рядом с кроватью. Потеки на стенах напоминали неясные следы дурных сновидений.

Я не пытался их разобрать, выключил свет и снова погрузился в сон.

XXIII

Когда я поднимался на другое утро, Фрэд еще спал, прикрыв глаза рукой, как будто боялся света нового дня. Я попросил дежурившего на посту офицера присмотреть за ним, а сам отправился на машине в Коппер-Сити, держа направление на висевшее над шахтой облако дыма.

Парикмахер побрил меня за четыре доллара; за такую же сумму я получил завтрак и указания, как добраться до филиала «Саусвестерн Сэвингс».

Банк находился в центре городка, в торговом квартале, выглядевшем как фрагмент южной Калифорнии, каким-то образом оторвавшийся от нее и перелетевший через пустыню. Окружавший его городишко, казалось, был лишен всех жизненных сил расположенной неподалеку шахтой и испарениями медеплавильного завода. Дым поднимался над городом, как огромное полотнище.

Надпись на стеклянных дверях «Саусвестерн Сэвингс» оповещала, что банк открывается в десять утра. На моих часах было около девяти. Становилось все жарче.

Я вошел в телефонную будку и принялся отыскивать Пола Граймса в списке абонентов. Он не фигурировал в нем, зато я нашел два номера его жены: один в частной квартире, а другой в фирме «Пол Граймс. Художественные и учебные принадлежности». Оказалось, что она расположена в центре, а нескольких шагах от будки.

Это был маленький магазинчик на боковой улице, торговавший канцелярскими товарами и репродукциями, но покинутый покупателями. Глубокое, темное, узкое помещение напоминало раскрашенную доисторическую пещеру, хотя висевшие на стенах современные картины были не столь реалистичны, как живопись пещерных жителей.

Женщина, появившаяся из подсобки, выглядела как сестра Паолы. У нее были широкие плечи, большой бюст, такая же темная кожа и широкие скулы. Одежда ее состояла из вышитой блузки, длинной, широкой юбки и босоножек.

Ее темные глаза отливали живым блеском; черты лица были тонкие. У меня было ощущение, что она излучает давно накапливаемую, но неиспользуемую энергию.

— Чем могу служить?

— Меня зовут Арчер. Я друг вашей дочери.

— Ну разумеется. Мистер Арчер. Паола упоминала о вас в телефонном разговоре. Это вы нашли тело Пола?

— Да. Я очень сожалею.

— И вы детектив, ведь так?

— Да, я занимаюсь именно этим.

Она окинула меня испытующим взглядом:

— В данную минуту вы также занимаетесь этим?

— К сожалению, в моей профессии приходится работать двадцать четыре часа в сутки.

— Меня в чем-то подозревают?

— Не знаю. А существуют какие-то причины вас подозревать?

Она покачала своей красивой головой:

— Я не виделась с Полом больше года. Мы разошлись много лет назад. Когда Паола перестала быть ребенком, у нас больше не оставалось никаких оснований для дальнейшей совместной жизни. Все уже было давно кончено.

Ее открытость и непосредственность произвели на меня хорошее впечатление. По-видимому, она все же поняла, что сказала больше, чем было необходимо, и прикрыла рот левой рукой. Я заметил, что ее красные ногти обгрызены, и мне стало досадно, что я ее напугал.

— Не думаю, чтобы кто-то в чем-то вас подозревал.

— И правильно. Я не причинила Полу никакого вреда, всего лишь пыталась сделать из него мужчину. Паола, возможно, придерживается иного мнения… Она всегда вставала на его сторону. Но я делала для него все что могла, как только он давал мне такую возможность. По правде говоря, ему вообще не следовало жениться.

Ее тайная жизнь и воспоминания времен супружества, оживавшие под маской спокойствия, казалось, выплескивались на поверхность.

Мне вспомнилось, что говорила Паола, и я спросил напрямик:

— Он был гомосексуалистом?

— Он любил и мужчин, и женщин. В то время, когда я была его женой, он, кажется, не водился с мальчиками. Но всегда любил общество молодых людей, в частности учеников школы, в которой преподавал. Впрочем, в этом не было ничего плохого. Он любил работу учителя. Я тоже многому у него научилась, — задумчиво добавила она. — Прежде всего, он научил меня правильно говорить по-английски. Это изменило всю мою жизнь. Но в его жизни что-то сломалось. Может быть, и по моей вине. Он не умел со мной обращаться. — Она нетерпеливо повела бедрами. — И всегда утверждал, что из-за меня сбился с пути. Может, он и прав. — Она наклонила голову и крепко сжала кулаки. — У меня прежде был тяжелый характер. Между нами случались скандалы, даже драки. Но я очень любила его. Пол же никогда не любил меня по-настоящему. Во всяком случае, с тех пор как я перестала быть его ученицей и сделалась женой.

— А кого он любил?

Она задумалась над моим вопросом:

— Паолу. Он любил ее по-настоящему, хотя это и не принесло ей счастья. Он также любил некоторых из своих учащихся.

— Это относится и к Ричарду Чентри?

Ее мрачный взгляд устремился внутрь, к прошлому. Она чуть заметно кивнула головой:

— Да, он любил Ричарда Чентри.

— Они были любовниками в буквальном смысле слова?

— Кажется, да. По крайней мере, так считала молодая миссис Чентри. Откровенно говоря, она даже подумывала, не потребовать ли развода.

— Откуда вам это известно?

— Когда Пол поселился у них, она как-то нанесла мне визит. Ей хотелось, чтобы я прервала их связь. Так она тогда выразилась. Но теперь я подозреваю, что она намеревалась использовать меня в качестве свидетеля против своего мужа, если бы дело дошло до развода. Я ей ничего не сказала.

— А где происходил этот разговор?

— Здесь, в этом магазине.

И она постучала по полу кончиком босоножки, кокетливо изогнувшись при этом. Она принадлежала к женщинам, эротичность которых с возрастом принимает скрытую форму, но при удобном случае готова вспыхнуть с новой силой. Я стоял совершенно неподвижно.

— Когда состоялся ваш разговор с миссис Чентри?

— Должно быть, это было в сорок третьем году, в начале лета. Мы только что открыли этот магазин. Пол одолжил у Ричарда изрядную сумму, чтобы оборудовать и обставить его. Деньги были даны в виде аванса за будущие уроки живописи. Но Ричард не получил их назад. Они с женой переехали в Калифорнию в конце лета того же года. — Она прыснула от смеха так неожиданно и бурно, что кораллы, висевшие у нее на груди, громко застучали. — Это был самый отчаянный поступок, который я только видела в жизни.

— Почему вы так считаете?

— Я абсолютно уверена, что это была ее идея. Она проделала все поспешно, в течение одного дня, лишь бы только вывезти Ричарда за границы штата и вырвать его из-под влияния моего мужа. Я тоже была рада, что эта парочка рассталась. — Она красноречивым жестом подняла и снова опустила разведенные руки.

— Но в конце концов они оба оказались в Санта-Тересе, — заметил я. — Интересно, почему. Почему ваш бывший муж и Паола тоже выехали в этом году в Санта-Тересу?

Она повторила свой жест, подняв руки, но на этот раз, очевидно, давая мне понять, что сама не в силах ответить ни на один из этих вопросов.

— Я не знала, что они туда едут. Они ничего мне не сказали. Просто уехали, вот и все.

— Вам не кажется, что Ричард Чентри мог иметь к этому какое-то отношение?

— Все возможно. Но по моему мнению, я давно это говорю, Ричарда Чентри нет в живых.

— Вы думаете, его убили?

— Не исключено. Такие вещи среди гомосексуалистов и бисексуалов не редкость. Я многих из них знаю. Некоторые общаются с преступниками, как будто ищут смерти. Или скрываются в одиночестве и совершают самоубийство. Может быть, именно так поступил и Ричард Чентри, А с другой стороны, возможно, он нашел какую-то близкую душу и преспокойно поживает где-нибудь в Алжире или на Таити. — Она улыбнулась не особенно весело, но широко, и я заметил, что у нее не хватает одного из коренных зубов. Из этого я сделал вывод, что она несколько опустилась.

— Ваш муж тоже общался с преступным миром?

— Может, и так. Он провел три года в федеральной тюрьме, вы наверное, об этом слышали. Вдобавок ко всему он был наркоманом.

— Мне говорили об этом. Но кажется, он завязал с этим?

Она не ответила на мой вопрос, а я не стал настаивать. Причиной смерти Граймса стал не героин или какой-то другой наркотик. Его до смерти избили — как и Уильяма Мида.

— Вы знали Уильяма, незаконнорожденного брата Ричарда Чентри? — спросил я.

— Да. Мы познакомились через его мать, Милдред Мид. Она была знаменитой в здешних краях натурщицей. — Неожиданно она прищурилась, словно припомнив какую-то поразительную деталь. — А знаете, она ведь тоже живет в Калифорнии.

— Но где?

— В Санта-Тересе. Она прислала мне оттуда открытку.

— А она не упоминала в ней о Джеке Баймейере? Он тоже живет в Санта-Тересе.

Она нахмурила темные брови:

— Кажется, нет. По-моему, она не называла никаких фамилий.

— Она и Баймейер по-прежнему друзья?

— Сомневаюсь. Как вам, наверное, известно, он унаследовал Милдред после старика Феликса Чентри, запер ее в том доме в горах и долгие годы был ее любовником. Но, если не ошибаюсь, он порвал с ней перед тем, как уйти на пенсию. Милдред была гораздо старше его. Она выглядела моложе своих лет, но теперь возраст дает себя знать. Она так и написала в открытке, которую мне прислала.

— А она не сообщила вам свой адрес?

— Она остановилась в мотеле в Санта-Тересе. И написала, что подыскивает постоянное жилье.

— В каком мотеле она остановилась?

На ее лице отразилось напряжение:

— К сожалению, не могу вспомнить. Но его название написано на обороте открытки. Я попробую ее найти.

XXIV

Она вышла в помещавшуюся сзади конторку и вскоре вернулась с открыткой в руках. Это была цветная фотография «Сиеста Виллидж» — одного из прибрежных мотелей, недавно построенных в Санта-Тересе. На обороте чьей-то дрожащей рукой был выведен адрес Хуаниты Граймс в Коппер-Сити, а рядом с ним текст:

«Дорогая Нито, я живу здесь, пока не подыщу чего-нибудь получше. Мне не нравится эта туманная погода, и, по правде говоря, я чувствую себя здесь отвратительно, Климат Калифорнии слишком разрекламирован. Не говори об этом никому, но я подыскиваю какой-нибудь дом престарелых, в котором можно было бы пожить какое-то время и набраться сил. Не беспокойся обо мне, у меня здесь есть друзья. Милдред».

Я вернул открытку миссис Граймс.

— Похоже на то, что у Милдред какие-то неприятности.

Она покачала головой, но не затем, чтобы возразить, а чтобы отогнать от себя эту мысль:

— Возможно. Милдред не имела обыкновения жаловаться на здоровье. Она всегда была человеком твердым, Сейчас ей уже, должно быть, за семьдесят.

— А когда вы получили эту открытку?

— Месяца два назад. Я отправила ответ на адрес этого мотеля, но она не откликнулась.

— Вы не знаете, кто эти друзья в Санта-Тересе?

— К сожалению, нет. Милдред всегда отличалась скрытностью, если дело касалось ее друзей. У нее была, мягко говоря, очень бурная жизнь. Но в конце концов старость настигла и ее. — Она опустила взгляд и окинула мимолетным взором свою фигуру. — В свое время у нее было немало проблем. Впрочем, она не стремилась их избегать. У нее всегда было больше темперамента, чем нужно.

— Вы были ее близкой подругой?

— Такой же близкой, как и другие женщины в городе. Она не дружила… не дружит с женщинами. Она была подругой мужчин, но так и не вышла замуж.

— Да, я слышал. Так, значит, Уильям был внебрачным сыном?

Она кивнула головой:

— У нее был длинный роман с Феликсом Чентри, тем, который построил медный рудник. Уильям был его ребенком.

— Вы хорошо знали Уильяма?

— Мы с Полом видели его довольно часто. Он был многообещающим художником, пока его не забрали в армию. Пол утверждал, что он более способный, чем его брат Ричард. Но ему не удалось развить свой талант: он был убит неизвестно кем летом сорок третьего года.

— То есть в то же самое время, когда Ричард с женой переехали в Калифорнию?

— Да, в то же самое время, — мрачно подтвердила она. — Никогда не забуду то лето. Милдред приехала из Тусона. Она жила там с каким-то художником… Ее вызвали для опознания трупа бедного Уильяма. После этого она пришла ко мне и осталась на ночь. Тогда она была еще молодой и сильной, ей не исполнилось и сорока, но смерть сына явилась для нее страшным потрясением. В мой дом она вошла уже старой женщиной. Мы уселись на кухне и выпили вдвоем бутылку виски. С ней всегда было приятно разговаривать, но в тот раз она, кажется, не произнесла ни слова. Она была совершенно подавлена. Понимаете, Уильям был ее единственным ребенком, и она его очень любила.

— Она никого не подозревала в его убийстве?

— Даже если подозревала, то мне ничего об этом не говорила. Хотя не думаю, что это было так. Ведь убийство так и осталось нераскрытым.

— А вы сами не думали над этим?

— Мне тогда казалось, что это одно из немотивированных, бессмысленных убийств. Да я и сейчас так считаю. Бедный Уильям ехал автостопом, ему не повезло со спутниками, и, скорее всего, его убили с целью ограбления. — Она всматривалась в мое лицо, словно пыталась что-то разглядеть сквозь запотевшее стекло. — Я вижу, вы не верите в эту версию.

— Возможно, в ней есть доля правды. Но мне она кажется слишком упрощенной. Может быть, Уильяму и впрямь не повезло со спутниками, но не думаю, чтобы он их не знал.

— В самом деле? — Она наклонилась в мою сторону. Пробор в ее волосах был белым и прямым, словно дорога, ведущая через пустыню. — Так вы считаете, что Уильям был умышленно убит кем-то, кого он знал? А на чем вы основываете свое предположение?

— В основном на двух деталях. Я разговаривал об этом убийстве с полицейскими, и у меня сложилось впечатление, что они не сказали всего, что знают, и дело могло быть, сознательно или бессознательно, замято. Понимаю, это звучит не очень убедительно. Второе, что меня насторожило, выглядит более туманно, но всё же я склонен придавать этому еще большее значение. Я проводил расследования по делам, касающимся нескольких десятков убийств, и часто сталкивался с закоренелыми убийцами. Почти в каждом случае совершаемые ими убийства имели между собой что-то общее. По правде говоря, чем глубже мы исследуем серию преступлений или подробности, связанные с какой-то определенной группой лиц, тем больше обнаруживаем объединяющих элементов.

Она продолжала пристально вглядываться в мое лицо, словно желая проникнуть в глубь моих мыслей.

— Значит, вы полагаете, что смерть Пола, погибшего прошлой ночью, как-то связана с убийством Уильяма Мида, совершенным в сорок третьем году?

— Да. Я выдвигаю такое предположение.

— Но какая же между ними связь?

— Этого я точно не знаю.

— Вы думаете, обоих убил один и тот же человек? — Несмотря на свой возраст, она говорила как молодая девушка, пугающая сама себя рассказом, конец которого мог быть еще более ужасным. — Кто же это мог быть?

— Я не хочу вам ничего внушать. Вы сами прекрасно знаете всех подозреваемых.

— Так вы подозреваете не одного, а нескольких человек?

— Двух или трех.

— Но кого?

— Вы должны мне подсказать, миссис Граймс. Вы умная женщина, знаете, вероятно, всех, замешанных в это дело, причем знаете о них больше, чем я когда-либо узнаю.

Она дышала взволнованно и глубоко, грудь ее высоко вздымалась. Мне все же удалось задеть и заинтересовать ее. Возможно, она полагала, что все сделанное или сказанное ею может как-то повлиять на репутацию ее покойного мужа.

— Мои показания будут где-нибудь фигурировать?

— Я не собираюсь их записывать.

— Ладно, тогда я скажу вам кое-что, о чем почти никто не знает. Я вытянула это из Милдред Мид.

— В ту ночь, когда вы вдвоем выпили бутылку виски?

— Нет. Вскоре после того, как ее сына Уильяма призвали в армию. Очевидно, это произошло в сорок втором году. Милдред призналась мне, что он сделал ребенка какой-то девушке и должен на ней жениться. Но по-настоящему он был влюблен в жену Ричарда Чентри. А она в него.

— Вы хотите сказать, что Уильяма убил Ричард?

— Я только говорю, что у него были мотивы для убийства.

— Но ведь вы сами сказали, что Ричард Чентри был гомосексуалистом.

— Он любил и мужчин, и женщин — так же, как мой муж. Одно не исключает другого, я убедилась в этом на собственной шкуре.

— Вы думаете, что Ричард Чентри убил и вашего мужа?

— Не знаю. Возможно. — Она из-за моей спины глянула на залитую солнцем пустынную улицу. — Никто, по-видимому, не имеет ни малейшего понятия, где находится Ричард и чем занимается. Все знают только, что он исчез двадцать пять лет назад.

— Но куда он мог исчезнуть? У вас есть какое-нибудь предположение на этот счет?

— Есть. Это пришло мне в голову, когда я узнала о смерти Пола. Я подумала, не укрывается ли Ричард в Санта-Тересе? Пол мог его увидеть, и пришлось заткнуть ему рот. — Она опустила голову и мрачно покачивала ею из стороны в сторону. — Я понимаю, что это ужасное подозрение, но именно оно пришло мне в голову.

— Мне тоже, — заметил я. — А что обо всем этом думает ваша дочь Паола? Вы, кажется, говорили с ней по телефону.

Миссис Граймс прикусила нижнюю губу и посмотрела в пространство.

— К сожалению, я не знаю, что она думает. Нам трудно понять друг друга. Вы разговаривали с ней?

— Сразу же после убийства. Она еще находилась в шоковом состоянии.

— Кажется, она до сих пор не вышла из него. Вы собираетесь повидать ее после возвращения в Санта-Тересу!

— Да, я намеревался это сделать.

— Тогда возьмите для нее немного денег. Она говорит, что осталась на мели.

— Охотно. Где она живет?

— В гостинице «Монте-Кристо».

— Судя по названию, это шикарный отель.

— Только по названию. Ну ладно. — Она вручила мне две взятые из кассы двадцатидолларовые купюры и одну десятидолларовую. — Этого ей, во всяком случае, хватит на несколько дней.

Я вернулся к банку «Саусвестерн Сэвингс», который к этому времени успел открыться, и подошел к сидевшей за столом симпатичной служащей. Табличка оповещала, что я имею дело с миссис Кончитой Альварес.

— Я ищу знакомую по имени Милдред Мид, — сказал я, назвав свою фамилию. — Насколько мне известно, она ваша клиентка.

Миссис Альварес просверлила меня взглядом почти насквозь. Очевидно, в результате она пришла к выводу, что я не преступник, потому что слегка наклонила свою темную, блестящую голову.

— Да, она была ею. Но она переехала в Калифорнию.

— В Санта-Тересу? Она часто говорила, что собирается туда перебраться.

— Так она и сделала.

— А вы не могли бы дать ее адрес? Я как раз еду в Санта-Тересу. Мистер Баймейер предоставил в мое распоряжение один из самолетов фирмы.

Миссис Альварес поднялась со стула:

— Посмотрю, удастся ли его найти.

Она исчезла за дверью и отсутствовала довольно долгое время. Когда же она снова вернулась, на ее лице было написано разочарование.

— Единственное местопребывание миссис Мид, которое указано в наших документах, мотель под названием «Сиеста Виллидж». Но это адрес двухмесячной давности.

— Вы именно туда высылаете ей взносы за дом?

— Нет. Я проверила. Она абонировала почтовый ящик. — Миссис Альварес взглянула на листок бумаги, который держала в руках. — Номер сто двадцать один.

— В Санта-Тересе?

— Да, на главпочтамте в Санта-Тересе.

Я поехал на аэродром, сдал взятую напрокат автомашину. Пилот реактивного самолета был уже в кабине. Фрэд и Дорис были в салоне, но сидели не рядом. Дорис заняла место сразу же за кабиной пилота, а Фрэд — позади нее. У меня сложилось впечатление, что они не разговаривают друг с другом, возможно, из-за присутствия стоявшего в дверях шерифа.

Он приветствовал меня с заметным облегчением:

— А я уж боялся, что вы не успеете. Тогда мне пришлось бы самому лететь в Калифорнию.

— У вас были с ним какие-нибудь проблемы?

— Нет. — Он холодно взглянул на Фрэда, который отвел глаза. — Но я пришел к заключению, что не стоит доверять никому из тех, кто еще не достиг сорока лет.

— Вынужден признать, что в таком случае я вполне заслуживаю вашего доверия.

— Да, похоже, вам уже недалеко и до пятидесяти, а? А мне на будущий год стукнет шестьдесят. Я не надеялся дожить до такого возраста, а теперь считаю дни до пенсии. Мир меняется, знаете ли.

«Но недостаточно быстро, — подумал я, — По-прежнему в этом мире, имея деньги, можно купить информацию или молчание».

XXV

Самолет набирал высоту. Слева от меня расстилалась обширная выжженная солнцем саванна. Справа, на высоте более десяти тысяч футов, высилась вершина доминировавшей над Тусоном горы. По мере того как мы подвигались к северу, она медленно уходила назад, словно кочующая пирамида.

Фрэд отвернулся от меня и созерцал разворачивавшийся под нами ландшафт. Девушка, сидевшая за кабиной пилота, тоже казалась задумчивой и ушедшей в себя. На горизонте начала медленно вырисовываться туманная цепь горных вершин.

Фрэд смотрел на горы, будто они были стенами тюрьмы, в которую его собираются заключить. Наконец он повернулся в мою сторону:

— Как вы думаете, что со мной сделают?

— Не знаю. Это зависит от двух обстоятельств: удастся ли нам разыскать картину и решишься ли ты рассказать всю историю.

— Я вечером вам все рассказал.

— А я обдумал твой рассказ и не уверен, что это правда. Думаю, что ты умолчал о некоторых важных фактах.

— Ну и думайте себе на здоровье.

— А разве я не прав?

Он снова отвернулся и посмотрел на огромный, залитый солнцем мир, в котором ему удалось укрыться на денек-другой. Казалось, он летит назад, к прошлому. Перед нами вырастали скалистые стены, и самолет с натужным воем взмыл кверху, чтобы пролететь над ними.

— Что возбудило в тебе такой интерес к судьбе Милдред Мид? — спросил я.

— Ничего. Я вовсе ею не интересовался. Даже не знал, кто она такая… пока мне не сказал вчера мистер Лэшмэн.

— И не знал, что Милдред несколько месяцев назад переехала в Санта-Тересу?

Он повернулся ко мне. Его небритое лицо казалось более старым и словно более скрытным. Но у меня было ощущение, что его удивление вполне искренне.

— Разумеется, нет. А что она там делает?

— Предположительно ищет место, где могла бы поселиться. Она старая, больная женщина.

— Я этого не знал. Я ничего о ней не знаю.

— Тогда что же вызвало твой интерес к картине Баймейеров?

— Не могу этого объяснить, — ответил он, тряхнув головой. — Меня всегда завораживало творчество Чентри. Любовь к картинам не преступление.

— Если только не красть их, Фрэд.

— Но у меня не было намерения ничего красть. Я позаимствовал картину всего на одну ночь, собираясь вернуть ее на другой день.

Дорис повернулась в нашу сторону. Она встала на колени на своем сиденье и смотрела на нас поверх спинки кресла.

— Это правда, — подтвердила она. — Фрэд сказал мне, что хочет просто ненадолго одолжить картину. Если бы он собирался ее украсть, то не стал бы этого делать, ведь так?

«Разве что вместе с картиной он собирался украсть и тебя», — подумал я.

— Почти все можно логичным образом объяснить, если мы станем входить в положение и учитывать обстоятельства, — возразил я вслух.

Она окинула меня долгим, холодным, оценивающим взглядом:

— Вы в самом деле думаете, что все можно распутать при помощи логики?

— Во всяком случае, я придерживаюсь этого принципа в своей работе, — сказал я.

Она многозначительно возвела глаза к небу и улыбнулась. Я впервые увидел ее улыбку.

— Вы позволите мне посидеть немного рядом с Фрэдом? — спросила она.

Под пышными усами молодого человека показалась несмелая улыбка. Он покраснел от радости.

— Разумеется, мисс Баймейер, — любезно отозвался я. Мы с ней поменялись местами, и я сделал вид, что задремал. Они разговаривали спокойно и тихо, слишком тихо, чтобы я мог расслышать из-за шума двигателей. В конце концов я заснул по-настоящему.

Когда я проснулся, самолет делал круг над морем, направляясь в сторону аэродрома в Санта-Тересе. Мягко приземлившись, он подкатил к зданию аэропорта, помещавшегося в доме, занимаемом прежде испанскими миссионерами.

У ворот поджидал Джек Баймейер. Когда мы вышли, из-за его спины выбежала жена. Она закинула руки на шею Дорис.

— Ох, мама! — произнесла девушка, явно сконфуженная.

— Я так рада, что с тобой ничего не случилось.

Девушка посмотрела на меня из-за плеча матери, как узник, выглядывающий из-за стены.

Баймейер тем временем обратился к Фрэду. Скоро его голос перешел в крик. Он обвинял Фрэда в насилии и разных иных преступлениях, пообещав, что постарается засадить его до конца жизни в тюрьму.

Глаза Фрэда сделались влажными. Он готов был заплакать и стоял, прикусив усы нижними зубами. Люди, выходившие из здания аэропорта, наблюдали за этой сценой и прислушивались с некоторого расстояния.

Я опасался, как бы дело не дошло до более серьезных вещей. Возбужденный собственными криками, Баймейер мог прибегнуть к насилию или вынудить к нему перепуганного Фрэда.

Я взял Фрэда под руку, вывел из аэропорта и подвел к автостоянке. Но прежде чем я успел увезти его оттуда, подъехала патрульная машина. Из нее вышли двое полицейских и арестовали Фрэда.

Они были еще на стоянке, когда из здания аэропорта вышло семейство Баймейеров. Мистер Баймейер, словно пародируя сцену ареста Фрэда, схватил дочь за локоть и грубо толкнул на сиденье своего «мерседеса», после чего велел жене садиться. Она отказалась, бурно жестикулируя. Он уехал без нее.

Рут Баймейер осталась в одиночестве на стоянке, парализованная стыдом и бледная от ярости. Поначалу у меня было такое впечатление, что она не узнает меня.

— Что-нибудь случилось, мэм?

— Нет, нет. Но муж уехал без меня. Что, по-вашему, я должна делать?

— Все зависит от того, что вы хотите сделать.

— Но я никогда не делаю того, что хочу, — сказала она. — В общем-то, наверное, никто не поступает так, как хочет.

Размышляя над тем, чего бы могла хотеть Рут Баймейер, я распахнул правую дверцу своего автомобиля:

— Я отвезу вас домой.

— Не хочу туда ехать, — сказала она садясь.

Ситуация выглядела странным образом. Очевидно, Баймейеры, несмотря на все свои заверения, действительно не желали возвращения дочери, не зная, как с ней обходиться и как поступить с Фрэдом. Что ж, я и сам был бессилен перед этой проблемой, по крайней мере, пока не изобретут какой-то иной мир для людей, которые не слишком подходят к нашим условиям существования.

Захлопнув дверцу со стороны Рут Баймейер, я сел за руль. В машине, которая все это время простояла на автостоянке, было жарко и душно. Я приоткрыл окошко.

Мы стояли на унылой, мрачного вида площадке, втиснутой между шоссе и аэродромом и заставленной пустыми автомобилями. Вдали мерцала покрытая рябью поверхность моря.

— В странном мире мы живем, — произнесла миссис Баймейер тоном девушки, которая пришла на первое свидание и пытается подыскать тему для разговора.

— Он всегда таким был.

— Прежде он казался мне иным. Не знаю, что будет с Дорис. Дома она жить не хочет, а одна не может справиться со своими проблемами. Не представляю, что мы можем для нее сделать.

— А что сделали вы в свое время?

— Вышла замуж за Джека. Может быть, он был не самым лучшим мужем на свете, но по крайней мере, мы как-то прожили жизнь. — Она говорила так, словно жизнь их уже закончилась. — Я надеялась, что Дорис найдет себе подходящего молодого человека.

— У нее есть Фрэд.

— Это неподходящий кандидат, — холодно произнесла она.

— Но по крайней мере, он ее друг.

Она повернула голову, словно изумленная, что кто-то может дружить с ее дочерью:

— Откуда вам это известно?

— Я разговаривал с ним. Видел их вместе.

— Он просто использовал ее.

— Не думаю. В одном я уверен: беря картину, Фрэд вовсе не собирался ее продавать и не надеялся извлечь какую-то выгоду. Несомненно, он немного помешан на этой картине, но это уже другой вопрос. При помощи ее он хотел разрешить загадку Чентри.

— Вы в это верите? — спросила она, испытующе глядя на меня.

— Да, верю. Возможно, Фрэд не очень-то уравновешен. Каждый, кто родился в такой семье, мог бы стать таким. Но его никак нельзя считать заурядным воришкой… впрочем, незаурядным тоже.

— Так что же случилось с картиной?

— Он оставил ее на ночь в музее, и оттуда ее похитили.

— Откуда вы это знаете?

— Онсам мне сказал.

— И вы ему поверили?

— Не совсем. Я по-прежнему не знаю, что сталось с картиной. И сомневаюсь, что Фрэд знает. Но, по моему мнению, он не заслуживает тюрьмы.

Она подняла на меня глаза:

— Так это туда его повезли?

— Да. Вы могли бы его выручить, если бы захотели.

— Почему я должна это делать?

— Потому что, насколько я понимаю, он единственный друг вашей дочери. И по моему мнению, Дорис находится в таком же отчаянии, как Фрэд, может быть, даже в большем.

Она оглядела стоянку и окружающую ее пустынную территорию. На горизонте вырисовывались в туманной дымке стройные башни университета.

— Почему она должна пребывать в отчаянии? — недоуменно спросила она. — Мы дали ей все. Ведь я в ее возрасте училась в школе секретарш, а кроме того, подрабатывала на полставки. И мне это даже нравилось, — произнесла она с сожалением и какой-то горечью. — По правде говоря, это был лучший период моей жизни. — Она придвинулась к окошку и повернулась ко мне. — Я вас не понимаю. Вы странный детектив. Мне казалось, что люди вашей профессии должны преследовать воров и сажать их за решетку.

— Я это и сделал.

— Но теперь хотите все переиграть. Почему?

— Я вам уже объяснил. Фрэд Джонсон, что бы он ни сделал, не вор. Он друг Дорис, а она нуждается в близком человеке.

Миссис Баймейер отвернулась от меня и опустила голову. Светлые волосы упали вниз, обнажив нежную шею.

— Джек убьет меня, если я вмешаюсь.

— Если вы говорите серьезно, то возможно, именно Джеку следует находиться в тюрьме.

Она окинула меня возмущенным взглядом, который однако тут же смягчился и сделался более естественным.

— Я знаю, что мне делать. Я посоветуюсь обо всем со своим адвокатом.

— Как его зовут?

— Рой Лэкнер.

— Он специалист по уголовным делам?

— Он занимается разными делами. Некоторое время выступал защитником в суде.

— Он одновременно и адвокат вашего мужа?

Она некоторое время колебалась; посмотрела мне в лицо, затем отвела глаза.

— Нет. Я пошла к нему, чтобы узнать, на что могу рассчитывать в случае развода с Джеком. Мы говорили также и о Дорис.

— Когда это было?

— Вчера, во второй половине дня. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю.

— Вы поступаете совершенно правильно.

— Надеюсь, что так. Я рассчитываю на ваш такт.

— Постараюсь не обмануть ваши ожидания.

Мы поехали в центр города, в контору Лэкнера; по пути я повторил ей все, что мне стало известно о Фрэде.

— Неизвестно еще, что из него получится, — заключил я свой рассказ. Это относилось также и к Дорис.

Контора Лэкнера помещалась в перестроенном деревянном домике, стоявшем на границе между зажиточными кварталами и трущобами. Дверь нам отворил молодой человек с голубыми глазами; у него была светлая борода и прямые льняные волосы, почти достигавшие плеч. Он улыбнулся открытой, приятной улыбкой и крепко пожал мою руку.

У меня было желание войти и поговорить с ним, но Рут Баймейер ясно дала мне понять, что не хочет моего присутствия. Вела она себя решительно и высокомерно; у меня мелькнула мимолетная мысль, не связывают ли ее с этим молодым человеком более тесные узы.

Я сообщил ей название своего мотеля и поехал на набережную, чтобы отыскать Паолу и вручить ей пятьдесят долларов, переданных ее матерью.

XXVI

Отель «Монте-Кристо» разместился в четырехэтажном каменном доме, бывшем до этого частной резиденцией. В настоящее время здесь висело объявление о «специальной скидке для гостей, приезжающих на уик-энд». Некоторые из этих гостей как раз попивали пиво в холле и играли в карты, чтобы определить, кто будет расплачиваться за него. Дежурный администратор оказался маленьким человечком с фальшивой улыбкой и настороженным взглядом, который при виде меня сделался еще более настороженным. Очевидно, он ломал голову над вопросом, полицейский я или нет.

Я не стал разрешать его сомнения, потому что иногда и сам не уверен относительно этого, просто спросил насчет Паолы Граймс.

Он взглянул на меня так, будто не понимал, в чем дело.

— Такая смуглая девушка… у нее длинные черные волосы и хорошая фигура.

— Ах да! Номер триста двенадцатый. — Затем обернулся и посмотрел на щит с ключами. — Ее нет в номере.

Я даже не стал спрашивать, когда можно ее застать; скорее всего, он и сам этого не знал. Я положил доллары в бумажник и запомнил номер комнаты. Перед уходом я заглянул в бар: от прежнего великолепия мало что осталось. Все дежурившие здесь девушки были блондинками. На пляже, примыкавшем к гостинице, было много женщин с длинными черными волосами, однако Паолы среди них не оказалось.

Подъехав к зданию редакции, я поставил автомобиль возле тротуара в том месте, где можно было стоять не более пятнадцати минут. Бетти сидела в информационном отделе за пишущей машинкой, спокойно пробегая пальцами по клавишам. У нее были синие тени вокруг глаз и ненакрашенные губы. Она казалась усталой и разочарованной; мой приход не повлиял заметным образом на ее настроение.

— Что случилось, Бетти?

— Я не продвинулась вперед в деле Милдред Мид. Мне почти ничего не удалось выяснить.

— Так возьми у нее интервью.

Лицо Бетти приобрело такое выражение, словно я собирался ударить ее.

— Глупые шутки.

— Я вовсе не шучу. Милдред Мид абонировала на главпочтамте в Санта-Тересе ящик номер сто двадцать один. Если тебе не удастся добраться до нее таким способом, то вероятно, ты отыщешь ее в одном из здешних приютов для выздоравливающих.

— Она больна?

— Больна и стара.

Взгляд Бетти и выражение ее лица значительно смягчились.

— Боже мой, но что же она делает здесь, в Санта-Тересе?

— Спроси у нее об этом сама. А если она тебе ответит, повтори мне.

— Но я не знаю, в каком именно приюте она находится.

— Обзвони все подряд.

— Почему бы тебе самому это не сделать?

— Я должен поговорить с капитаном Маккендриком. Кроме того, тебе будет легче выяснить это. Ты знаешь людей в этом городе, и они знают тебя. Если ты ее разыщешь, не говори ничего такого, что могло бы ее напугать. На твоем месте я бы не стал упоминать о том, что ты журналистка.

— Что же мне ей сказать?

— Как можно меньше. Я свяжусь с тобой позднее.

Через центр города я доехал до полицейского управления. Оно находилось в коробкообразном каменном здании, высившемся словно темный саркофаг в самом центре асфальтированной автостоянки. Я сумел уговорить вооруженную охранницу в форме пропустить меня в маленький, темноватый кабинет Маккендрика. Там стояли большой шкаф для документов, письменный стол и три стула, один из которых занимал сам Маккендрик. Единственное окно было зарешечено.

Капитан сидел, уткнувшись в лежавший перед ним лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом, и не сразу поднял голову. Мне пришло в голову, не страдает ли он комплексом неполноценности и не хочет ли таким способом дать мне понять, что он важнее, чем я. Наконец он обратил на меня невыразительный взгляд:

— Мистер Арчер? Я думал, вы покинули наш город.

— Я ездил в Аризону за дочерью Баймейера. Он распорядился доставить нас обратно на одном из самолетов фирмы.

Мое сообщение произвело впечатление на Маккендрика и слегка удивило его, чего я и добивался. Он потер ладонью свою мясистую щеку, словно желая убедиться, на месте ли она.

— Да, да, разумеется, — произнес он. — Ведь вы работаете на Баймейеров, верно?

— Верно.

— Их интересует убийство Граймса?

— Граймс продал им тот портрет. Существуют некоторые сомнения относительно того, подделка это или подлинная работа Чентри.

— Если Граймс имел с этим что-то общее, сомневаюсь, что картина подлинная. Это та самая, которую украли?

— Вообще-то говоря, ее не крали, — отозвался я. — Во всяком случае не тогда, когда она исчезла в первый раз. Ее взял Фрэд Джонсон, чтобы произвести исследование в музее. А вот оттуда кто-то действительно украл ее.

— Это версия Джонсона?

— Да, и я ему верю. — Но когда я повторял ее, она и мне показалась малоубедительной.

— А я нет. И Баймейер также. Я только что разговаривал с ним по телефону. — Маккендрик усмехнулся с холодным удовлетворением: он выиграл у меня очко в бесконечной игре за влияние, которую он неустанно вел всю свою жизнь. — Если вы и впредь намерены работать на Баймейера, советую вам согласовывать с ним эти мелкие детали.

— Он для меня не единственный источник информации. Я довольно долго разговаривал с Фрэдом Джонсоном, и он не кажется мне преступником.

— Почти каждый им является, — сентенциозно заметил Маккендрик. — Стоит только подвернуться удобному случаю. А Фрэду Джонсону такой случай подвернулся. Возможно даже, он действовал в сговоре с Граймсом. Это был бы неплохой номер: продать Баймейерам фальшивую картину Чентри и украсть ее, прежде чем все обнаружится.

— Я думал о такой возможности, но сомневаюсь, что дело было так. Фрэд Джонсон не сумел бы ни спланировать такого рода операцию, ни осуществить ее. А Пола Граймса нет в живых.

Маккендрик наклонился вперед, положил локти на стол и оперся подбородком на сложенные ладони.

— В этом деле могут быть замешаны и другие лица. Почти наверняка так оно и есть. А может быть, мы имеем дело с шайкой воров, промышляющих кражей произведений искусства и состоящей из педиков и наркоманов? Ведь мы живем в сумасшедшем мире. — Он разнял ладони и помахал пальцами перед лицом, словно желая проиллюстрировать безумие окружающего мира. — Вам известно, что Граймс был педиком? — спросил капитан.

— Да. Сегодня утром мне сказала об этом его жена.

Маккендрик широко раскрыл глаза:

— Значит, у него есть жена?

— Была. Мне стало известно, что они давно жили раздельно. Но она имеет в Коппер-Сити магазин художественных принадлежностей.

Маккендрик записал что-то карандашом в своем блокноте.

— Фрэд Джонсон тоже педик?

— Сомневаюсь. У него есть девушка.

— Мне только что стало известно от вас, что у Граймса тоже была жена.

— Это правда. У Фрэда могут быть бисексуальные наклонности. Но я провел с ним довольно много времени и не заметил ничего такого. А если бы они у него и были, это еще не доказывает, что он вор.

— Он украл картину.

— Он взял ее с ведома и согласия дочери владельца. Фрэд начинающий искусствовед. Он хотел определить возраст и подлинность картины.

— Это он сейчас так говорит.

— Я ему верю. И считаю, что он не должен сидеть в тюрьме.

Ладонь и кулак Маккендрика соединились, как части какого-то механизма.

— Фрэд Джонсон платит вам за эту болтовню?

— Мне платит Баймейер за то, чтобы я разыскал его картину. Фрэд утверждает, что у него нет ее. Может, настало время поискать картину где-то в другом месте? Именно этим я и занимался, более или менее сознательно.

Маккендрик ждал. Я поделился с ним своими сведениями о жизни Граймса в Аризоне и о его связи с Ричардом Чентри. Сказал также о смерти Уильяма, внебрачного сына Милдред Мид, и поспешном выезде Ричарда Чентри из Аризоны летом сорок третьего года.

Маккендрик взял в руку карандаш и принялся чертить на желтом листке бумаги соединявшиеся между собой квадраты; они образовывали шахматное поле неправильной формы, отдельные клетки которого должны были, по-видимому, символизировать округа, города или иные территории в его мозгу.

— Я не слышал об этом, — признался он наконец. — Вы уверены, что эта информация заслуживает доверия?

— Большую ее часть я получил от шерифа, который проводил расследование по делу об убийстве Уильяма Мида. Вы можете проверить эти факты у него самого.

— Я так и сделаю. Когда Чентри приехал в Санта-Тересу и купил дом у океана, я отбывал воинскую службу. Потом вернулся из армии и с сорок пятого года начал работать в полиции; я отношусь к немногим людям, которые знали его лично. — Из слов Маккендрика следовало, что историю этого города он отождествляет с собственной жизнью. — В течение многих лет, пока меня не произвели в сержанты, я патрулировал тот отрезок пляжа. Таким образом я и познакомился с мистером Чентри. Он был помешан на своей безопасности и постоянно жаловался, что вокруг его дома околачиваются какие-то люди. Вы ведь знаете, как пляж и океан притягивают всех новоприбывших.

— Он был очень нервный?

— Пожалуй, можно было счесть его таким. Во всяком случае он жил отшельником. Я никогда не слышал, чтобы он устроил какой-нибудь прием или просто пригласил друзей в свой дом. Впрочем, насколько мне известно, у него их и не было. Он сидел все время дома со своей женой и одним парнем по имени Рико, который работал у них поваром и выполнял другие поручения. Я слышал, что Чентри беспрестанно работал. Иногда он писал ночи напролет, и, когда я проезжал там во время утреннего патрулирования, в доме еще горел свет. — Маккендрик поднял на меня глаза, устремленные в прошлое, а теперь с изумлением снова взирающие на настоящее. — Вы уверены, что он был педиком? Я никогда не замечал, чтобы кто-нибудь из них так любил вкалывать.

Я не стал ему говорить о Леонардо да Винчи, чтобы не осложнять дела.

— Я почти уверен в этом. Но можете спросить еще у кого-нибудь.

Маккендрик резко покачал головой:

— Я не могу спрашивать об этом в городе. Санта-Тереса обязана ему своей известностью; хотя он исчез двадцать пять лет назад, но по-прежнему является одним из наших почетных граждан. Поостерегитесь рассказывать о нем что-нибудь плохое.

— Это угроза?

— Просто предостережение. Вы должны быть благодарны мне за него. Миссис Чентри может обвинить вас в клевете, и не воображайте, что она этого не сделает. Она так прибрала к рукам здешнюю газету, что ей позволяют читать перед опубликованием все, что касается ее мужа. В особенности проблема его исчезновения должна трактоваться с большой осторожностью.

— А как вы думаете, капитан, что с ним случилось? Я ведь вам сказал все, что знаю.

— Ценю это. Если, как вы утверждаете, он был педиком, то ответ напрашивается сам собой. Он прожил с женой семь лет и больше не мог этого вынести. Я подметил у такого рода людей одну общую черту: их жизнь делится на различные фазы… Они не выдерживают длительных дистанций, к тому же им приходится бежать по более трудной дорожке, чем большинству из нас.

Маккендрику удалось меня озадачить. Однако в его гранитной структуре я подметил зернышко терпимости.

— Так выглядит официальная версия, капитан? — спросил я. — Что Чентри просто ушел по доброй воле? Это не было убийством, самоубийством или шантажом?

Он шумно втянул носом воздух и с тихим шипением выпустил его через рот.

— Я не буду вам говорить, сколько раз мне задавали этот вопрос. Я даже успел полюбить его, — прибавил он иронически. — И всегда даю один и тот же ответ. Мы никогда не наталкивались на какие-либо косвенные доказательства, свидетельствующие о том, что Чентри мог быть убит или похищен. На основании доступных нам фактов мы вынуждены признать, что он просто ушел, так как собирался начать новую жизнь. А то, что вы сообщили мне о его сексуальных наклонностях, только подтверждает эту гипотезу.

— Надеюсь, его прощальное письмо было подвергнуто тщательному анализу?

— Как нельзя более тщательному. Почерк, отпечатки пальцев, бумага — все. Писал его Чентри, он оставил на нем свои отпечатки, ему принадлежала бумага. И ничто не указывало на то, что он делал это под давлением. В течение двадцати пяти лет, прошедших с тех пор, мы не обнаружили никаких новых улик. Я с самого начала проявлял особый интерес к этому делу, потому что лично знал Чентри, и вы можете положиться на мои слова. По каким-то причинам он почувствовал себя усталым и разочарованным жизнью в Санта-Тересе, поэтому решил уйти.

— Не исключено, что он появился снова, капитан. Фрэд Джонсон пришел к заключению, что украденная картина написана Чентри, причем совсем недавно.

Маккендрик нетерпеливо махнул левой рукой.

— Мнение Фрэда Джонсона для меня слишком мало значит. И я не верю в эту его историю насчет того, что картину украли из музея. Думаю, что он ее куда-то запрятал. Если это действительно Чентри, то она должна стоить уйму денег. Может, вы не знаете, что семья Фрэда Джонсона живет в бедности? Его отец безнадежный пьяница и не работает уже многие годы, а мать потеряла место в больнице, потому что ее заподозрили в краже наркотиков. Впрочем, Фрэд все равно виновен в утрате этой картины, независимо от того, потерял он ее, продал или подарил кому-нибудь.

— Вопрос о его ответственности вправе решать лишь суд.

— Только не надо разговаривать со мной так, Арчер. Вы кто, юрист?

— Нет.

— Тогда перестаньте изображать из себя адвоката, Фрэд находится там, где ему следует находиться. Вы, между прочим, находитесь на чужой территории. А у меня назначена встреча с помощником коронера.

Я поблагодарил его за терпение, сделав это без тени иронии. От него я узнал многие вещи, которые стоило знать.

Выходя из полицейского управления, я столкнулся по дороге с моим приятелем Пурвисом. Молодой помощник коронера имел вид бравого защитника общества, позирующего фоторепортерам. Проходя мимо меня, он даже не замедлил шага.

Я решил подождать возле его служебного автомобиля. Полицейские машины то приезжали, то уезжали. Стайка скворцов промелькнула в небе щебечущей тучкой, скрываясь от первых предвечерних сумерек. Я беспокоился за судьбу сидевшего в заключении Фрэда и жалел, что мне не удалось вытащить его оттуда.

Наконец Пурвис вышел из здания полиции; теперь он шагал медленнее, как человек, уверенный в себе.

— Что слышно? — спросил я.

— Помните того покойника, которого я показывал вам в морге вчера вечером?

— Я не скоро смогу забыть его. Художник по имени Джейкоб Уитмор.

Пурвис утвердительно кивнул головой:

— Оказывается, он не утонул в океане. Сегодня днем мы произвели очень тщательное вскрытие. Так вот, он утонул в пресной воде.

— Это значит, что его убили?

— По всей вероятности. Маккендрик явно придерживается именно такого мнения. Кто-то утопил его в ванне, а потом бросил в океан.

XXVII

Я отправился в Сикамор Пойнт и постучал в дверь домика Джейкоба Уитмора. Мне открыла его девушка. Низко висевшее над горизонтом солнце окрасило ее лицо розовым светом, заставив зажмуриться. По-видимому, она меня не узнала.

Мне пришлось напомнить, кто я такой:

— Я был у вас позавчера вечером и купил несколько картин Джейка.

Она заслонила глаза рукой и посмотрела на меня внимательнее. Выглядела она бледной и уставшей. Порывы легкого предвечернего ветерка развевали ее светлые непричесанные волосы.

— Вам понравились его картины? — спросила она.

— Очень.

— Если вы хотите купить еще несколько штук, я могу вам продать.

— Мы поговорим об этом.

Она впустила меня в комнату. Там ничего существенно не изменилось, но царил еще больший беспорядок. Кто-то опрокинул стул. На полу стояли бутылки, стол был залит вином.

Девушка присела на стол. Я поднял валявшийся стул и сел лицом к ней.

— Сегодня днем вы не получали никаких известий от следователя?

Она отрицательно покачала головой:

— Никто ко мне не обращался, во всяком случае, я этого не помню. Извините, что комната в таком состоянии. Вчера вечером я слишком много выпила и, должно быть, обезумела. Я все думала, как это несправедливо, что Джейк утонул. — Она немного промолчала. — Вчера от меня потребовали согласия на вскрытие.

— Сегодня его сделали. Оказалось, что Джейк утонул в пресной воде.

Она снова покачала своей светловолосой головой:

— Нет, что вы. Он утонул в океане.

— Его тело в океане, но утонул он в пресной воде. Можете спросить у следователя.

Она устремила на меня затуманенный взгляд полуприкрытых глаз:

— Не понимаю. Это значит, что он утонул в реке и его тело вынесло в море?

— Это маловероятно. Летом реки слишком мелкие. Вероятно, его утопили в ванне или в бассейне, а затем виновный — кем бы он ни был — бросил труп в океан.

— Не верю. — Она оглядела комнату, как будто убийца спрятался за какую-то мебель. — Кто же мог это сделать?

— Это вы должны знать, миссис Уитмор.

Она снова покачала головой.

— Мы не были женаты. Меня зовут Джесси Гейбл. — Звук собственного имени заставил ее расплакаться. Она закрыла глаза, и слезы потекли по ее щекам. — Вы хотите сказать, что Джейка убили, да?

— Именно так.

— Не понимаю за что. Он никогда не причинил вреда ни одному живому существу. За исключением меня. Но я ему простила.

— Жертвы убийц редко заслуживают своей участи.

— Но у него не было ничего, что стоило бы украсть.

— Может, и было. Разве Пол Граймс не купил у него несколько картин?

Она утвердительно кивнула головой:

— Это правда, купил. Но в общем-то, его интересовали не картины. Я находилась здесь, в комнате, когда они разговаривали. Граймс хотел получить от него какие-то сведения и купил картины, чтобы Джейк продолжал говорить.

— Но о чем?

— О том портрете, который Джейк продал ему накануне, во время ярмарки на пляже.

— Джейк сказал ему то, что его интересовало?

— Не знаю. Они вышли из дому, чтобы поговорить наедине. Им не хотелось, чтобы я слышала их разговор.

Я вытащил фотографию украденной у Баймейеров картины и показал ей.

— Это та картина, которую Джейк продал Граймсу?

Взяв фотографию, она посмотрела на нее и кивнула головой:

— Да, кажется, та самая. Она и впрямь недурна. Джейк взял за нее хорошие деньги. Он не сказал мне, сколько именно, но думаю, не меньше нескольких сотен.

— А Граймс, вероятно, продал ее за несколько тысяч.

— В самом деле?

— Я не шучу, Джесси. Люди, которые купили картину у Граймса, позволили украсть ее у себя. Меня наняли, чтобы вернуть ее.

Она села прямо, скрестив ноги:

— Не думаете же вы, что я ее украла?

— Нет. Я сомневаюсь, чтобы вы когда-либо позволили себе присвоить чужую собственность.

— Нет, никогда, — решительно произнесла она. — Я украла только Джейка у его жены.

— Это не является преступлением.

— Не знаю, — проговорила она задумчиво. — На меня обрушились такие кары, словно я совершила преступление. И на Джейка тоже.

— Каждый должен умереть, Джесси.

— Надеюсь, и я скоро умру.

— Прежде чем это случится, — сказал я помолчав, — я хочу, чтобы вы кое-что сделали для Джейка.

— Что я могу для него сделать? Ведь его нет в живых.

— Вы можете помочь мне найти его убийцу или убийц. — Я вынул фотографию из ее обессиленных ладоней. — Думаю, что в ней причина убийства.

— Но почему?

— Потому что он знал или угадал, кто написал эту картину. Поймите меня правильно — я стреляю вслепую и не уверен, что так и было. Но по-видимому, я все же прав. Картина является связующим звеном, объединяющим гибель двух человек: Джейка и Пола Граймса.

Говоря это, я вспомнил, что был убит и третий: Уильям Мид, тело которого нашли в сорок третьем году в аризонской пустыне и мать которого позировала для этой картины. Объединив между собой эти факты, я пережил сильное потрясение — что-то вроде первого толчка, предвещающего землетрясение. От волнения у меня даже участилось дыхание и загудело в голове.

Я наклонился над столом, заваленным мусором, и спросил:

— Джесси, вы знаете, где Джейк раздобыл эту картину?

— Он купил ее.

— И сколько заплатил?

— По крайней мере, долларов пятьдесят… может, даже больше. Он не хотел говорить. Он взял пятьдесят долларов, которые мы припрятали на черный день, то есть на тот случай, если нечем будет платить за квартиру. Я ему говорила, что он рехнулся, если собирается платить наличными, нужно было просто взять картину на комиссию. Но он твердил, что есть шанс на ней заработать. Так и вышло.

— Вы когда-нибудь видели человека, у которого он ее купил?

— Нет, но это была женщина. Он сам мне проболтался.

— Какого возраста она могла быть?

Она беспомощно развела руками:

— Джейк не сказал. То есть он упомянул о том, что она уже пожилая, но на это не стоит полагаться. Даже если бы ей было семнадцать лет, он бы все равно назвал ее старушкой. Он знал, что я ревную его к молодым девчонкам. И что у меня есть для этого основания.

У нее на глаза навернулись слезы. Я не знал, что это — скорбь или гнев. Казалось, ее внутренняя жизнь определяется именно этими двумя чувствами. Впрочем, как и моя. Я уже устал допрашивать вдов убитых мужчин. Но необходимо было задать еще несколько вопросов.

— Та женщина принесла картину в дом?

— Нет. Я ее вообще не видела. Я уже говорила об этом. Она принесла ее в субботу на пляж. Джейк зарабатывал в течение последних нескольких лет тем, что покупал чужие картины и продавал их во время субботних ярмарок. Там он ее и купил.

— Когда это было?

Она долго раздумывала над ответом, словно глядя назад, в прошлое, на быстро бегущие, ничем не отличающиеся друг от друга дни, наполненные солнцем и небом, вином и марихуаной, грустью и нуждой.

— Наверное, месяца два назад. Во всяком случае, тогда он взял у меня эти пятьдесят долларов. Когда он продал Полу Граймсу картину, то не вернул их мне, а оставил все себе. Ему не хотелось, чтобы я знала, сколько он получил. Но мы жили на них до последнего времени. — Она обвела взглядом комнату. — Если это можно назвать жизнью.

Я достал из бумажника двадцатку и положил на стол. Она посмотрела сначала на банкноту, потом на меня:

— За что вы мне их даете?

— За информацию.

— Вам от нее мало проку. Джейк держал эту сделку втайне. Наверное, ему казалось, что он напал на золотую жилу.

— Думаю, он и впрямь на нее напал, во всяком случае, старался ее открыть. Не могли бы вы раздобыть для меня еще кое-какие сведения?

— Что вы хотите знать?

— Откуда взялась эта картина. — Я еще раз показал ей портрет Милдред Мид. — У кого купил ее Джейк. Меня интересуют все подробности, которые вам удастся разузнать.

— Вы можете оставить мне эту фотографию?

— Нет. У меня только один экземпляр. Вам придется описать ее словесно.

— Кому?

— Торговцам, продающим картины на субботних ярмарках. Ведь вы знаете их, не так ли?

— По крайней мере, большинство.

— Вот и хорошо. Если добудете какую-нибудь любопытную информацию, получите еще одну двадцатку. А за фамилию и адрес женщины, которая продала Джейку картину, я готов заплатить сотню.

— Сто долларов мне бы пригодилось, — задумчиво произнесла она. Но по выражению ее лица я понял, что она до конца жизни не надеется увидеть такую сумму. — Нам с Джейком не везло.

С тех пор как он сошелся со мной, его преследовали неудачи. — Ее тон сделался суровым и резким. — Жаль, что я не могла умереть вместо него.

— Не надо так говорить, — заметил я. — Мы все умираем слишком рано.

— Для меня уже слишком поздно.

— Все же подождите еще немножко. Вы можете начать жизнь сначала. Вы еще молоды, Джесси.

— Я чувствую себя древней как мир.

В это время как раз зашло солнце. Его последние лучи расходились по поверхности моря, как внезапный пожар.

XXVIII

Когда я подъехал к центру, красное небо успело потемнеть. В ярко освещенных магазинах почти не было покупателей. Я припарковался неподалеку от редакции, поднялся по лестнице и вошел в информационный отдел. В комнате никого не оказалось.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — раздался у меня за спиной гортанный голос женщины, которая проходила по коридору.

— Думаю, что да. Я ищу Бетти.

Моей собеседницей оказалась маленькая седовласая леди в очках с толстыми стеклами, неестественно увеличивавшими глаза. Она смотрела на меня с доброжелательным любопытством.

— Мистер Арчер, не так ли?

Я подтвердил ее догадку.

Она сказала, что ее зовут Фэй Брайтон и что она заведует редакционной картотекой.

— Бетти Джо попросила меня передать вам, что она вернется не позднее половины восьмого. — Она взглянула на маленькие золотые часики, подняв их почти к самым глазам. — То есть с минуты на минуту. Вам не придется долго ждать.

Миссис Брайтон снова уселась за стол в комнате, уставленной шкафами. Я прождал полчаса, вслушиваясь в вечерние отголоски пустеющего города, после чего постучал в дверь ее комнаты.

— Наверное, Бетти махнула на меня рукой и пошла домой. Вы не знаете, где она живет?

— По правде говоря, нет. После развода она сменила адрес. Но я охотно это проверю.

Она открыла картотеку и написала на листке бумаги адрес и номер телефона Бетти. Потом достала откуда-то снизу телефонный аппарат. Пока я набирал номер и прислушивался, она не отрывала глаз от моего лица. Телефон Бетти прозвенел двенадцать раз, прежде чем я положил трубку.

— А она не говорила, куда собирается идти?

— Нет, но предварительно она несколько раз звонила по телефону. Поскольку она говорила отсюда, я невольно слышала ее разговоры. Бетти звонила в приюты для выздоравливающих, пытаясь разыскать какую-то родственницу. По крайней мере, так она утверждала.

— Она не называла фамилию этой родственницы?

— Кажется, Милдред Мид. Да, я уверена. По-моему, ей удалось ее разыскать. Она поспешно выбежала, и у нее в глазах было какое-то странное выражение… понимаете? Молодая, честолюбивая журналистка в предчувствии сенсации. — Она шумно вздохнула. — Я и сама когда-то была такой.

— А она не сказала, куда именно идет?

— Бетти Джо? — Миссис Брайтон искренне рассмеялась, — Когда она собирает материал для статьи, то не скажет даже лучшему другу, который час. Она поздно начала и помешана на своей профессии. Вы сами должны это знать, если вы ее друг.

Незаданный вопрос повис в воздухе между нами.

— Да, — сказал я. — Я ее друг. Как давно она ушла?

— Часа два назад, а может, и больше. — Она взглянула на часы. — Думаю, это было около половины шестого.

— Она отправилась пешком или на машине?

— Понятия не имею. И не сказала ничего, что помогло бы мне догадаться, куда она направляется.

— А где она ужинает?

— По-разному. Иногда я встречаю ее в «Ти кеттл». Это недурное местечко, немного подальше, на этой же улице. — Она указала в направлении моря.

— Вы не откажетесь передать ей кое-что, если она вернется в редакцию?

— Я бы охотно это сделала, но тоже собираюсь уходить. Я целый день не ела, и откровенно говоря, ожидала только вас, чтобы передать то, что просила Бетти. Если вы напишете записку, я оставлю ее у нее на письменном столе.

Она достала чистый лист бумаги и пододвинула мне. Я написал: «Жалею, что не застал тебя. Появлюсь еще раз в течение вечера.

Позднее буду в мотеле». И подписал «Лью». Потом, немного поколебавшись, дописал в начале слово «дорогая». После этого сложил листок и вручил его миссис Брайтон, она отнесла его в информационный отдел.

Вернувшись, она бросила на меня смущенный взгляд, который навел меня на подозрение, что она прочитала мое послание. У меня возникло сильное искушение попросить его назад и вычеркнуть дописанное слово. Пожалуй, в течение добрых нескольких лет я не обращался с ним ни устно, ни письменно ни к одной из женщин. Однако сейчас оно появилось в моих мыслях, как росток боли. Или надежды.

Я дошел пешком до красной неоновой вывески с надписью «Ти кеттл» и открыл находящуюся под ней дверь. Было около восьми — слишком позднее время для постоянных посетителей такого рода кафетериев, поэтому внутри почти никого не оказалось. У прилавка не стояла обычная очередь, в зале сидело лишь несколько пожилых людей.

Вспомнив, что с самого утра во рту у меня не было ни крошки, я взял тарелку, велел положить порцию говяжьей печенки с овощами и присел к столику, откуда мог наблюдать за залом. У меня было такое ощущение, будто я оказался в городе, в котором любовные поединки давно закончились, а я был одним из последних оставшихся в живых ветеранов.

Эта мысль не привела меня в особый восторг. Появление миссис Брайтон также не улучшило моего настроения. Но когда она внесла свой поднос в зал ресторана, я поднялся с места и предложил ей присесть за мой столик.

— Благодарю вас. Ненавижу есть в одиночестве. Я и так, с тех пор как умер мой муж, провожу слишком много времени одна. — Она слегка улыбнулась, словно извиняясь за упоминание о своей утрате. — Вы тоже одиноки?

— К сожалению, да. Я развелся с женой некоторое время назад.

— Жаль.

— Я тоже так считаю. Но она была иного мнения.

Миссис Брайтон сосредоточила свое внимание на макаронах с сыром. Потом добавила в свой чай сахар и молоко, размешала и поднесла стакан к губам.

— Вы давно знакомы с Бетти?

— Мы познакомились позавчера вечером на каком-то приеме. Она была там в качестве репортера.

— Если вы имеете в виду прием у миссис Чентри, то она не написала о нем ни слова, которое бы годилось для печати. Она напала на след какого-то убийства и уже два дня только об этом и думает. Вы знаете, она страшно честолюбивая девушка.

Миссис Брайтон испытующе взглянула на меня из-за своих стекол, увеличивавших и размывавших ее зрачки. Я не совсем понимал, хочет ли она меня предостеречь, или просто ищет тему для разговора с незнакомым мужчиной.

— Вы имеете какое-нибудь отношение к следствию по делу об этом убийстве? — спросила она.

— Да. Я частный детектив.

— А можно узнать, на кого вы работаете?

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.

— Ну, скажите, пожалуйста! — Она улыбнулась мне многозначительной улыбкой, которая покрыла ее лицо морщинами, но одновременно сделала его более симпатичным. — Я больше не репортер и сохраню это для себя.

— Джек Баймейер.

Она подняла подведенные брови:

— Такая крупная рыбина замешана в деле об убийстве?

— Не напрямую. Он купил картину, которая затем была украдена. И нанял меня, чтобы я нашел ее.

— И вам это удалось?

— Нет. Но я продолжаю работать. Уже третий день.

— И дело не подвигается вперед?

— Немного подвигается. Набирает обороты. Убит еще один человек — Джейкоб Уитмор.

Миссис Брайтон поспешно наклонилась ко мне, задев локтем стакан с чаем и расплескав остатки:

— Но ведь Джейк утонул три дня назад в океане.

— Его утопили в пресной воде, — сообщил я ей, — а тело бросили в океан.

— Это ужасно! Я знала Джейка. Мы познакомились, когда он еще учился в колледже и работал у нас курьером. Он был одним из самых мягких людей, которых я встречала.

— Часто именно такие люди становятся жертвами убийц.

Говоря это, я подумал о Бетти. У меня возникло перед глазами ее лицо и упругое, податливое тело. Я почувствовал, что у меня начинает жечь в груди, глубоко втянул в себя воздух и выпустил его, невольно издав при этом тихий вздох.

— Что случилось? — спросила миссис Брайтон.

— Ненавижу сталкиваться со смертью.

— В таком случае вы избрали неподходящую профессию.

— Знаю. Но время от времени мне удается предотвратить смерть.

«Хотя время от времени я ее провоцирую», — подумал я, пытаясь, однако, не допустить столкновения этой мысли с мыслью о Бетти, но обе стремились одна к другой, как пара заговорщиков.

— Съешьте овощи, — обратилась ко мне миссис Брайтон. — Человеку нужно есть как можно больше витаминов. Вы ведь волнуетесь за Бетти Джо, правда? — добавила она тем же деловитым тоном.

— Правда.

— Я тоже волнуюсь. Особенно с того момента, как вы сказали, что Джейк Уитмор убит. Человек, которого я знала полжизни… Как будто молния ударила рядом с домом. А если с Бетти что-то случилось… — Она немного помолчала, потом добавила, понизив голос: — Я чертовски люблю эту девушку и, если с ней что-то случится, готова на все.

— Что, по-вашему, с ней могло случиться?

Она оглядела зал, будто искала какого-нибудь вестника или пророка, но там не было никого, кроме нескольких занятых едой стариков.

— Бетти приняла страшно близко к сердцу дело Чентри, — вздохнула она. — Последнее время она не часто о нем говорила, но я-то знаю эти симптомы. Сама когда-то пережила такое, хотя было это двадцать лет назад. Мне хотелось выследить Чентри, привезти его домой живого и здорового и сделаться первой леди журналистики. Следуя чьему-то совету, я даже раздобыла деньги, чтобы отправиться на Таити. Знаете, Чентри всегда находился под очень сильным влиянием Гогена. Но я не нашла его на Таити. Впрочем, как и Гогена.

— Значит, вы думаете, что Чентри жив?

— Тогда я так считала. Теперь не знаю. Забавно, как меняются с годами наши взгляды. Вы уже в таком возрасте, что должны меня понять. Когда я была молодой, мне представлялось, что Чентри поступил так, как мне самой хотелось бы поступить. Дескать, плюнул на этот паршивый городишко и убрался отсюда. Понимаете, когда он исчез, как сквозь землю провалился, ему было лет тридцать. Впереди у него была масса времени… Он мог начать новую жизнь. Теперь, когда моя собственная жизнь близится к концу, я уже не уверена в правильности его решения.

И не исключаю возможности, что он просто был убит тогда, тридцать лет назад.

— У кого могли быть мотивы убивать его?

— Не знаю. Может быть, у жены. У жен часто бывают мотивы. Я попрошу вас не ссылаться на мое мнение, но мне кажется, она способна на это.

— Вы ее знаете?

— Я знаю ее вполне достаточно, во всяком случае, знала. Она очень заботится о рекламе. С тех пор как я перестала быть репортером, она не интересуется мной.

— А с ее мужем вы были знакомы?

— С ним нет. Как вам, наверное, известно, он жил отшельником. Хотя он провел в этом городе семь или восемь пет, людей, которых он знал настолько, чтобы разговаривать с ними, можно пересчитать на пальцах одной руки.

— Вы можете назвать кого-нибудь из них?

— Мне приходит в голову только один. Джейкоб Уитмор. Он приносил им газеты. Думаю, что именно знакомство с Чентри привело к тому, что он заинтересовался живописью.

— Интересно, не это ли привело его и к смерти?

Миссис Брайтон сняла очки и протерла стекла кружевным платочком. Потом снова надела их и внимательно посмотрела на меня:

— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. Не могли бы вы объяснить мне это доступным способом? У меня был длинный и трудный день.

— Я чувствую, что Чентри находится в городе. Это не простое предчувствие. Картина, украденная у Баймейеров, вероятно, была написана Чентри. Прежде чем попасть к ним, она прошла через руки двух людей — Джейка Уитмора и Пола Граймса. Обоих нет в живых. Ведь вам это известно.

Она склонила седеющую голову, словно под тяжестью лих фактов:

— Вы думаете, Бетти в самом деле угрожает опасность?

— Не исключено.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь? Хотите, я обзвоню приюты для выздоравливающих?

— Да. Но будьте осторожны. Прошу вас не называть никаких фамилий. Говорите, что у вас старая тетка, нуждающаяся в уходе. Пусть вам перечисляют все удобства, которые могут обеспечить. Попытайтесь почувствовать в голосах следы вины или проявления беспокойства.

— Я в этом неплохо разбираюсь, — сухо отозвалась она. — Мне часто приходится сталкиваться с этим в редакции, но я не уверена, что это лучший метод.

— Тогда что вы предлагаете?

— Я еще не придумала ничего конкретного. Все зависит от того, на чем мы будем основываться. Вы предполагаете, что Бетти разыскала приют, в котором находится Милдред Мид, и что ее туда завлекли, а затем похитили? Не слишком ли это мелодраматичная версия?

— Ежедневно случаются такие мелодрамы.

— Вероятно, вы правы. — Она вздохнула. — Мне и в редакции приходится часто о них слышать. Но не кажется ли вам столь же правдоподобным, что Бетти просто напала на какой-то след, отправилась на поиски и вот-вот появится?

— Возможно, это правдоподобная версия, — заметил я. — Но не забывайте, что Джейк Уитмор появился в виде утопленника. А Пол Граймс — в виде насмерть избитого человека.

Ее лицо внезапно сжалось, как губка, из которой выжали воду; видно было, что до нее дошел смысл моих слов и она отдала себе отчет в их весомости.

— Разумеется, вы правы. Мы обязаны сделать все, что в наших силах. Но не следует ли нам заявить в полицию?

— Конечно, следует. Но только тогда, когда мы сможем сказать им что-то конкретное. Маккендрик — человек скептического склада.

— Да, это правда. Ладно, если я вам понадоблюсь, вы можете найти меня в редакции.

Я записал названный ею номер телефона и попросил ее составить список учреждений, куда она будет звонить.

XXIX

Въезжая на темный холм и приближаясь к дому Баймейеров, я испытывал бессильное бешенство; здание было ярко освещено, но внутри царила полная тишина.

Баймейер сам открыл дверь. Он производил впечатление человека, которому только стакан с коктейлем, который он держал в руке, помогал сохранить равновесие.

— Что вам надо, черт подери? — У него был хриплый, осипший голос, словно он длительное время кричал.

— Мне нужно с вами серьезно поговорить, мистер Баймейер.

— Я знаю, что означают такие разговоры. Вы снова потребуете денег.

— Постарайтесь для разнообразия не думать о деньгах. Мне они в данный момент не нужны.

Баймейер сделал разочарованное лицо: он уже водрузил было на мачту пачку банкнотов, а я не отдал им чести. Но постепенно его лицо обрело нормальное выражение; темные глаза, окруженные морщинами, враждебно смотрели на меня.

— Это означает, что вы не намерены вручить мне счет?

Меня так и подмывало повернуться к нему спиной и уйти, может быть, предварительно врезав ему по морде. Но Баймейер и члены его семьи располагали нужной мне информацией, а работа на них придавала мне в глазах полиции вес, которого я не мог бы приобрести иным способом.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал я. — Аванса, который вы мне дали, должно хватить. Если его окажется недостаточно, то я пришлю вам счет. В конце концов, я ведь нашел вашу дочь.

— Но не картину.

— Я стараюсь ее разыскать и уже недалек от цели. Здесь есть какое-нибудь место, где мы могли бы спокойно поговорить?

— Нет, — отрезал он. — Здесь нет такого места. Я требую, чтобы вы уважали неприкосновенность моего жилища, Если вы не желаете этого делать, можете убираться ко всем чертям.

Даже стакан в его руке больше не оставался неподвижным: он сделал им красноречивый жест в сторону дверей, расплескав немного жидкости на лакированный пол. Тут же из-за его спины показалась миссис Баймейер, как будто пролитие спиртного служило в их семействе условным сигналом. В глубине помещения, молчаливая и неподвижная, стояла Дорис.

— Думаю, тебе стоит с ним поговорить, Джек, — вмешалась Рут Баймейер. — За последние дни нам пришлось многоепережить. И тому, что все закончилось благополучно, мы во многом обязаны мистеру Арчеру.

На ней было вечернее платье. Лицо ее было спокойно и безмятежно, но голос выражал отчаяние. Мне пришло в голову, уж не заключила ли она своего рода договор с силами, управлявшими, как ей казалось, ее судьбой: если Дорис вернется, я останусь с Джеком. Ну что ж, Дорис была на месте и стояла как статуя.

Баймейер не нашел в себе сил продолжать спор, хотя сделал вид, что не слышал слов жены. Он просто повернулся и повел меня в свой кабинет. Когда мы проходили мимо Дорис, она послала мне чуть заметную примирительную улыбку. В ее глазах я прочитал тревогу и настороженность.

Баймейер уселся за письменный стол, под фотографией своей шахты, поставил стакан и повернулся ко мне вместе со стулом.

— Ну ладно. Чего вы опять хотите?

— Я ищу двух женщин. Думаю, что в данный момент они могут находиться вместе. Одна из них Бетти, Бетти Джо Сиддон.

Баймейер наклонился вперед:

— Это та репортерша из отдела светской хроники? Не хотите ли вы сказать, что она тоже пропала?

— Только сегодня вечером. Но не исключено, что ей угрожает опасность. Вы можете помочь мне ее найти.

— Не знаю, каким образом. Я не видел ее уже несколько недель. Мы редко бываем на приемах.

— Она исчезла не на приеме, мистер Баймейер.

Я не уверен на сто процентов, но мне сдается, что она отправилась в один из здешних приютов для выздоравливающих и там ее похитили. Во всяком случае, так выглядит моя рабочая версия.

— Что же я могу сделать? Я в жизни не посещал таких заведений. — Он посмотрел на меня с видом стопроцентного мужчины и потянулся за своим коктейлем.

— Мисс Сиддон разыскивала Милдред Мид.

Стакан в стиснутых пальцах Баймейера резко дрогнул; часть содержимого пролилась ему на брюки.

— Я никогда не слышал о такой, — произнес он не особенно твердым голосом.

— Именно она изображена на портрете, который я разыскиваю. Вы должны ее знать.

— Каким же это образом? — возразил он. — Я не видел этой женщины никогда в жизни. Как, вы сказали, ее зовут?

— Милдред Мид. Когда-то, довольно давно, вы купит ей дом в каньоне Чентри. Это слишком щедрый подарок для женщины, которую, как, вы утверждаете, вы никогда в жизни не видели. Кстати говоря, ваша дочь, Дорис, оказалась позавчера вечером в том самом доме. Он перешел в руки какой-то религиозной секты. Милдред продала дом несколько месяцев назад и переехала сюда.

Только не надо говорить, что вы ничего об этом не знали.

— Я и не говорю.

Его лицо побагровело, он резким движением поднялся с места. Мне показалось, что он вот-вот бросится на меня, но вместо этого он выбежал из комнаты.

Я предполагал, что на этом наша беседа и закончится, но ошибся: он снова появился с коктейлем в руке и уселся на прежнее место. На лице его успели выступить белые пятна.

— Вы проводили расследование в отношении меня?

— Нет.

— Я вам не верю. Откуда тогда вам известно о Милдред Мид?

— Ее имя упоминали в Аризоне наряду с вашим.

— Они там меня ненавидят, — вздохнул он. — Когда-то мне пришлось закрыть медеплавильный завод, и половина Коппер-Сити осталась без работы. Понимаю, каково им пришлось… Я и сам родом оттуда. До войны у моей семьи не было ни цента. Я работал, чтобы заплатить за обучение в колледже, а потом получил высшее образование благодаря игре в футбол. Но вам, наверное, все это уже известно?

Я бросил на него многозначительный взгляд, словно мне и впрямь все это было давно известно, что, впрочем, удалось без особого труда, — теперь так оно и было.

— Вы разговаривали с Милдред? — спросил он.

— Нет. Я не видел ее.

— Она уже старая женщина. Но в свое время ее стоило увидеть. Она была настоящей красоткой. — Он разжал и снова стиснул ладонь и сделал глоток из стакана. — Когда мне удалось наконец ее заполучить, все на какое-то время приобрело смысл — и работа, и эти проклятые футбольные матчи, во время которых мне чуть не переломали кости. Сейчас она старуха. Наконец и она состарилась.

— Она сейчас в городе?

— Вы знаете, что да, иначе не задавали бы этот вопрос. Во всяком случае, была здесь. — Он протянул свободную руку и положил мне на плечо. — Только не говорите об этом Рут. Она дьявольски ревнива. Вы же знаете, как это бывает у женщин.

Внезапно я заметил луч света, проникший через открывшуюся дверь кабинета. На пороге появилась Рут Баймейер.

— Это неправда, что я дьявольски ревнива, — заявила она. — Может быть, иногда я и обнаруживала ревность, но всё же ты не имеешь права отзываться обо мне так.

Баймейер поднялся с места и повернулся к жене, которая, благодаря каблукам, была немного выше его. Его лицо застыло, приобретя выражение презрительной ненависти, которого я ранее на нем не замечал.

— Тебя пожирала ревность, — заговорил он. — Всю жизнь. Ты не хотела обеспечить мне нормальную интимную жизнь, но не могла вынести того, что это сделала другая женщина. Ты чертовски желала, чтобы я ее бросил, ты выжила ее из города.

— Мне просто было стыдно за тебя, — отозвалась миссис Баймейер с кисло-сладкой миной. — Ты бегал за этой бедной старой женщиной, которая была так больна и слаба, что едва держалась на ногах.

— Милдред не так уж стара. У нее больше секса в мизинце, чем у тебя во всем теле.

— Что ты можешь знать о сексе? Тебе нужна была мать, а не жена.

— Жена? — Он демонстративно оглянулся по сторонам. — Я не вижу здесь никакой жены. Я вижу женщину, которая отравила мне лучшие годы жизни.

— Потому что ты предпочитал эту старую ведьму!

— Не смей говорить о ней так!

Их ссора выглядела до смешного театральной. Произнося свои реплики, они краешком глаза посматривали на меня, словно я был арбитром, которому предстояло оценить их игру. Я подумал о Дорис, и мне пришло в голову, не служила ли и она зрительным залом для таких сцен.

Мне вспомнился ее рассказ о том, как она пряталась в ванной, в ящике для грязного белья, и я почувствовал бешенство, но скрыл свой гнев, — родители Дорис давали мне необходимую информацию. Впрочем, в настоящий момент оба они смотрели на меня, словно опасаясь, что потеряли аудиторию.

— Зачем вы купили эту картину? — спросил я у Рут Баймейер.

— Я не знала, что на ней изображена Милдред Мид. Это весьма идеализированный портрет, а теперь она просто старая, сморщенная баба. Почему я должна была связать ее с картиной?

— И все же связала, — вмешался Баймейер. — Впрочем, она и тогда была красивее, чем ты в свои лучшие годы. Вот этого-то ты и не могла вынести.

— Это тебя я не могла вынести.

— По крайней мере, теперь ты открыто признаешься в этом, а прежде твердила, что все наши ссоры возникают по моей вине. Я был Кинг Конгом из Коппер-Сити, а ты — невинной девочкой.

Не так уж ты невинна и не такая уж, черт побери, девочка.

— Да, — призналась она. — Я тоже стала толстокожей и грубой. Иначе я бы с тобой не выдержала.

С меня было довольно. Я пережил такого рода сцены в период разрушения собственной семьи. Они достигли той точки, когда ни одно из высказываний не отличалось полной правдивостью и не вносило ничего нового.

Я ощущал кислую, животную злобу, которую излучали их тела, и слышал быстрое, неровное дыхание. Встав между ними, я повернулся к Баймейеру.

— Где Милдред? — спросил я. — Я хочу поговорить с ней.

— Не знаю. Правда, не знаю.

— Он лжет, — заявила его супруга. — Он выписал ее в Санта-Тересу и нанял ей квартиру неподалеку от пляжа. У меня есть в этом городе кое-какие друзья, и я знаю, что здесь происходит. Я видела, как он протаптывает дорожку к ее двери, как ежедневно навещает ее. — Она повернулась к мужу: — Какой же ты, однако, подлец, если бегаешь из приличного дома, чтобы спать с сумасшедшей старухой.

— Я не спал с ней.

— Что же вы делали?

— Разговаривали. Выпивали по нескольку рюмок и просто болтали. Больше нам ничего не нужно.

— Просто-напросто невинная дружба, да?

— Именно так.

— И всегда так и было, — добавила она с иронией.

— Я этого вовсе не утверждаю.

— А что ты утверждаешь?

Некоторое время он старался взять себя в руки.

— Я любил ее, — наконец проговорил он.

Она как-то беспомощно посмотрела на него. Очевидно, никогда до этого он не говорил таких слов. Разразившись рыданиями, она опустилась в его кресло, опустив мокрое от слез лицо к самым коленям.

Баймейер тоже казался подавленным, почти вне себя. Я взял его под руку и отвел в противоположный конец кабинета.

— Где сейчас Милдред?

— Я не видел ее уже несколько недель. Не знаю, куда она переехала. Мы поссорились из-за денег. Я, конечно, помогал ей, но она хотела больше. Потребовала, чтобы я нанял ей дом с прислугой и медсестру, которая ухаживала бы за ней. У нее всегда был широкий размах.

— А вы не захотели финансировать это?

— Верно, не захотел. Я готов был покрыть какую-то часть расходов. В конце концов, она не нуждалась. А кроме того, состарилась… Ей уже за семьдесят. Я сказал, что женщина в ее возрасте должна как-то приспособиться к обстоятельствам. Она не может рассчитывать на то, что по-прежнему будет жить, как королева.

— И куда она переехала?

— Понятия не имею. Она исчезла несколько недель назад, не оставив мне адреса. Сказала только, что собирается поселиться у каких-то родственников.

— В этом городе?

— Не знаю.

— И вы не пытались ее разыскать?

— Зачем? — удивился Баймейер. — Ради чего, черт возьми, я стал бы это делать? Между нами уже давно ничего не было. После продажи дома в каньоне у нее оказалось столько денег, что хватит до конца жизни. Я ей ничего не должен. Откровенно говоря, она уже начинала раздражать меня.

Он тоже раздражал меня, но я не мог уйти ни с чем.

— Мне необходимо с ней связаться, и вы можете мне в этом помочь. У вас есть кто-нибудь знакомый в «Саусвестерн Сэвингс» в Коппер-Сити?

— Я знаю директора банка. Его зовут Делберт Кнапп.

— Вы можете у него узнать, где Милдред Мид реализовала чеки за дом?

— Могу попробовать.

— Вам придется сделать кое-что еще, мистер Баймейер. Мне не хочется оказывать на вас давление, но это, возможно, вопрос жизни и смерти.

— Чьей смерти? Милдред?

— Может быть, и ее. Но пока меня беспокоит судьба Бетти Сиддон. Я пытаюсь разыскать ее через Милдред. Вы можете позвонить этому Делберту Кнаппу?

— Не уверен, что застану его в такое время. Так или иначе, у него не будет под рукой нужных документов.

— А с кем Милдред общалась здесь, в городе? Может, мне удастся разыскать этих лиц?

— Надо подумать. Только помните, что я не желаю, чтобы мое имя фигурировало в газетах. Вообще не желаю, чтобы обо мне упоминали в связи с Милдред Мид. Чем больше я над этим думаю, тем меньше у меня желания влезать в это дело.

— Возможно, от этого зависит жизнь одной женщины.

— Всем нам рано или поздно придется умереть, — отозвался он.

Я поднялся со стула и посмотрел на него сверху:

— Я доставил обратно домой вашу дочь. Теперь я прошу вас помочь мне. Если вы мне откажете и с мисс Сиддон случится что-то дурное, я вас уничтожу.

— Это звучит как угроза.

— Так оно и есть. В вашей жизни достаточно грязи, чтобы утопить вас в ней.

— Я же ваш клиент!

— Меня наняла ваша жена. — Мой голос звучал спокойно, словно доносился до меня с некоторого отдаления, но я чувствовал, что не в силах сдержать дрожь во всем теле.

— А вы, случайно, не рехнулись? Я могу вас купить и продать тысячу раз.

— Я не продаюсь. Впрочем, все это вздор. Может, у вас и есть деньги, но вы слишком скупы, чтобы ими воспользоваться. Не далее как вчера вы скандалили из-за каких-то жалких пятисот долларов, которые я истратил на то, чтобы вернуть вашу дочь. Вам кажется, что вы царите над миром, а сами говорите, как последний нищий.

Он поднялся с кресла:

— Я подам на вас жалобу в Сакраменто. Вы прибегли к угрозам и шантажу. И будете жалеть об этом до конца жизни.

Я уже жалел. Но был слишком зол, чтобы попытаться помириться с ним. Выйдя из кабинета, я направился к выходу. Но прежде чем я дошел до двери, меня остановила миссис Баймейер:

— Вам не следовало этого говорить.

— Знаю. Мне очень жаль. Могу я воспользоваться телефоном?

— Только не звоните в полицию. Я не хочу, чтобы они сюда приезжали.

— Нет. Просто мне нужно поговорить с другом.

Она провела меня в большую, выложенную кафелем кухню, велела сесть за стол возле окна и принесла телефон из другой комнаты. Окно выходило на видневшийся в отдалении залив. Немного ближе, у подножия холма, стоял сиявший огнями дом Чентри. Набирая номер Фэй Брайтон, я еще раз посмотрел в том направлении и заметил, что в оранжерее горит свет.

Номер оказался занятым, и я набрал его еще раз. На этот раз миссис Брайтон сразу сняла трубку.

— Алло?

— Говорит Арчер. Ну как, повезло вам?

— Пожалуй, нет. Беда в том, что все эти люди кажутся подозрительными. Возможно, в моем голосе есть что-то такое, что вынуждает их казаться такими. Мне немного страшно одной. И ничего не удалось выяснить.

— Вам еще далеко до конца списка?

— Я где-то на середине. Но чувствую, что ничего из этого не выйдет. Можно мне на сегодня закончить?

Я отозвался не сразу. Но прежде чем я это сделал, она виновато вздохнула и положила трубку.

XXX

Я потушил лампу на кухне и еще раз посмотрел в направлении дома миссис Чентри. В оранжерее заметно было какое-то движение, но я не мог разобрать, что именно там происходит.

Идя к автомобилю за биноклем, я наткнулся на миссис Баймейер.

— Вы не видели Дорис? — спросила она. — Я начинаю немного волноваться.

У меня было впечатление, что волнуется она довольно сильно. Ее голос прерывался, глаза, в которых отражался свет стоящих перед домом фонарей, были темными и глубокими.

— Она ушла из дому? — спросил я.

— Видимо, да, если только не спряталась где-то. Может, она убежала с Фрэдом Джонсоном?

— Это невозможно. Фрэд в тюрьме.

— Был, — отозвалась она. — Но мой адвокат велел его сегодня освободить. Очевидно, я совершила ошибку. Только не говорите Джеку, ладно? Он не простит мне этого до конца жизни.

Она выглядела очень расстроенной и погруженной в собственные проблемы, утратив прежнюю непринужденную манеру поведения.

— Я буду говорить вашему мужу только то, что обязан сказать, и ни слова больше. Где Фрэд? Я хочу с ним поговорить.

— Мы подвезли его к дому родителей. Наверное, я сделала глупость, как вам кажется?

Мы оба совершаем глупость, — заметил я, — стоя здесь, перед домом, при свете фонарей. А тем временем на вилле Чентри происходят какие-то странные вещи.

Я знаю. Там что-то происходит целый день. Они срезали растения в оранжерее.

А потом, в сумерках, начали копать яму.

— Какую яму?

— Можете сами посмотреть. Они продолжают ее копать.

Я спустился по дорожке к склону холма, возле которого меня, как и раньше, остановила уже знакомая ограда. Горевшие за моей спиной фонари погасли. Я облокотился на ограду и навел бинокль на оранжерею. Там работали темноволосый мужчина и седая женщина — Рико и миссис Чентри. Мне показалось, что они засыпали яму.

Рико соскочил в яму и начал подпрыгивать, утрамбовывая верхний, сыпучий, слой. Он то и дело опускался вглубь, словно осужденная на вечные муки душа, по собственному почину сходившая в ад. Миссис Чентри, стоя рядом, наблюдала за его действиями.

Я навел бинокль на ее лицо; оно показалось мне раскрасневшимся, суровым и грозным. Щеки ее были испачканы землей, а волосы прилегали к вискам, как серые, блестящие ястребиные крылья.

Она протянула руку Рико, помогая ему вылезти из ямы. Они о чем-то поговорили, стоя у края ямы, затем вновь усердно принялись за работу. Земля бесшумно падала с их лопат.

В моем воображении возникла черная мысль: трудившиеся в оранжерее люди выкопали могилу, а теперь ее закапывают. Это казалось невероятным. Но все же, если так оно и было, существовала возможность, что под землей лежит труп Бетти Сиддон.

Я вернулся к машине за револьвером. Когда я уже держал его в руке, то вдруг услышал за спиной голос Рут Баймейер:

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Хочу посмотреть, что там происходит.

— Ради Бога, не берите с собой оружие. От пуль постоянно погибают невинные люди.

Я не стал с ней спорить. Засунув револьвер в карман пиджака, я вернулся к ограде, вышел за ее пределы и направился вниз по склону, в сторону ущелья. Склон холма порос буйной зеленью, по которой ноги ступали, как по резине. Немного ниже она уступила место кустам шалфея и какому-то неизвестному мне кустарнику. Посреди него я заметил светловолосую голову — это была Дорис, которая, сидя на корточках, наблюдала за оранжереей.

— Дорис! — прошептал я. — Не пугайся.

Несмотря на мои слова, она подпрыгнула, как молодая лань, и побежала вниз по склону. Я догнал ее и велел сохранять спокойствие. Она дрожала и тяжело дышала, но все же, возможно невольно, пыталась вырваться, поэтому мне пришлось обеими руками схватить ее за плечи.

— Не бойся, Дорис. Я ничего тебе не сделаю.

— Вы делаете мне больно. Отпустите!

— Отпущу, если пообещаешь не двигаться и успокоишься.

Девушка уже немного притихла, но я по-прежнему слышал ее дыхание.

Рико и миссис Чентри перестали засыпать яму и стояли, прислушиваясь и ощупывая взглядами темный склон. Я лег на землю среди кустов шалфея и заставил девушку сделать то же самое. После продолжительного, напряженного молчания они снова взялись за работу, напоминая пару могильщиков.

— Ты не видела, что они закапывают, Дорис?

— Нет, не видела. Когда я пришла, яма была уже засыпана.

— Откуда ты здесь взялась?

— Я заметила свет в оранжерее. Спустилась вниз и увидела большую кучу земли. Вы думаете, они закапывают труп? — Ее голос звучал тревожно, но я уловил в нем деловитые нотки, как будто она говорила о ночных кошмарах, которые наконец осуществились наяву.

— Не знаю, — ответил я.

Мы поднялись по склону холма к ограде и, медленно бредя вдоль нее, подошли к дорожке, ведущей к дому родителей Дорис. Наверху нас ожидала Рут Баймейер.

— Что, по-вашему, нам следует делать? — спросила она.

— Я позвоню капитану Маккендрику.

Она оставила меня одного в кухне. Я еще раз попытался разглядеть в окно, что происходит в оранжерее, но увидел только пересекавшийся оконными переплетами свет, среди которого время от времени мелькали какие-то тени.

Маккендрика не оказалось в кабинете, и телефонистка полицейского управления некоторое время пыталась его разыскать. В минуту ожидания мне пришла в голову мысль, что Маккендрик, будучи еще молодым полицейским, знал Чентри. Не придется ли ему вскоре снова его увидеть?

Капитан оказался дома. Трубку взяла какая-то женщина, полуофициальный тон которой свидетельствовал о раздражении, но одновременно выражал покорность судьбе.

После кратких объяснений мне удалось склонить ее к тому, чтобы она позволила переговорить с мужем. Я рассказал ему, что происходит в оранжерее.

— Выкапывание ям в собственной оранжерее не является преступлением, — заявил он. — Официально я не имею права вмешиваться. Черт возьми, она может пожаловаться на меня городским властям.

— Если только они не закапывали труп.

— А вы видели, что они это делали?

— Нет.

— Тогда что, по-вашему, я должен делать?

— А вы подумайте, — ответил я. — Люди не выкапывают ни с того ни с сего таких ям и не засыпают их снова просто ради развлечения.

— Люди иногда проделывают странные вещи. Может, они что-то ищут?

— Что, например?

— Неисправную канализационную трубу. Я знал таких, что раскапывали весь двор, разыскивая дырявый участок трубы.

— Люди типа миссис Чентри?

Он немного задумался.

— Думаю, будет лучше, если мы закончим этот разговор. Если вы намерены что-то предпринять, я не хочу ничего об этом знать.

— Есть еще одна вещь, о которой вы не хотите знать, — заявил я. — Но я хочу сказать вам о ней.

Маккендрик раздраженно вздохнул, а может, застонал:

— Только поскорее, ладно? У меня еще много дел, а время уже позднее.

— Вам знакома молодая женщина по имени Бетти Сиддон?

— Еще как знакома! Она не раз морочила мне голову.

— Вы ведь не видели ее сегодня вечером, не так ли?

— Нет.

— Похоже, она исчезла.

— Как давно?

— Уже несколько часов.

Маккендрик начал на меня орать; его злость была странным образом перемешана с насмешкой.

— Боже мой, да ведь это еще ничего не доказывает! Вы могли бы утверждать, что она пропала, если бы ее не было неделю или две.

— Ну, давайте подождем лет двадцать, — отозвался я. — К тому времени мы все помрем.

Собственный голос, высокий и дрожащий от бешенства, показался мне незнакомым. Маккендрик, напротив, стал говорить тише, словно желая подать мне добрый пример:

— В чем дело, Арчер? Вы что, помешались на этой девушке, или как?

— Я волнуюсь за нее.

— Ладно, я велю своим людям поискать ее. Спокойной ночи.

Я остался сидеть с глухой трубкой в руке, испытывая ярость и боль, уже знакомые мне. Все дело в том, что я жил на стыке двух миров. Один из них был реальным, в котором человеческая жизнь редко была свободна от опасности и острие действительности выглядело по-настоящему грозным. Маккендрик, по-видимому, действовал в другом мире — в гуще условностей и предписаний, где официально принималось к сведению только то, что было заявлено столь же официально.

Сидя в темной кухне, я видел работу двоих могильщиков, которая приближалась к концу. Яма уже была засыпана. Мне показалось, что они берут горсти срезанной зелени и разбрасывают ее по свежей земле. Наконец Рико поднял какой-то коричневый мешок, закинул его за спину и подошел к стоявшему во дворе автомобилю. Открыв багажник, он бросил туда свой груз.

Миссис Чентри погасила свет в оранжерее и вслед за Рико вошла в дом.

Я сел в машину, съехал с холма и припарковался сразу же за углом улицы, которая вела к дому миссис Чентри. Хотя события этой ночи превосходили мое понимание, я уже начинал вживаться в их ритм. Не прошло и пятнадцати минут, как я увидел свет автомобильных фар, — машина ехала от дома Чентри. За рулем сидел Рико. Он был один. Проехав мимо меня, автомобиль свернул в сторону автострады.

Я двигался сзади на некотором расстоянии, однако достаточно близко, чтобы заметить, что он занял полосу, ведущую на север. В это время суток на автостраде было еще довольно оживленное движение; машины ползли в туннеле вечерней темноты, словно бесконечная светящаяся гусеница. Мы миновали освещенные башни университета, забитые до отказа здания студенческого городка — место моей вчерашней встречи с Дорис, узкий перешеек, ведущий к пляжу, на котором было обнаружено тело Джейка Уитмора.

Рико держался автострады, а я ехал следом, Когда мы проехали город, движение постепенно уменьшилось; теперь по шоссе двигались только грузовики, автомобили путешествующих по ночам туристов и прочий транспорт, встречающийся за пределами города.

Неожиданно он свернул с автострады, сначала направо, а затем налево, под виадук. Я отъехал на боковую дорогую и некоторое время выжидал, находясь вне его поля зрения, после чего двинулся с потушенными фарами за ним, в направлении побережья.

Целью его поездки оказался деревянный мол, выходивший далеко в море. В трех-четырех милях впереди стояло несколько буровых вышек, сверкавших огоньками, наподобие рождественских елок. Далеко к северу сиял гигантский столб горящего газа, словно грозная статуя Свободы западного побережья.

На фоне этих многочисленных огней я отчетливо видел Рико; он направлялся к молу, согнувшись под тяжестью закинутого за спину мешка. Выйдя из машины, я двинулся следом за ним, постепенно уменьшая разделявшее нас расстояние. Когда он подошел к краю мола, я уже был за его спиной.

— Брось это, Рико! — приказал я. — И подними руки!

Он сделал усилие, пытаясь перебросить мешок через барьер, однако тот, ударившись о верхнюю перекладину, с шумом свалился на доски мола. Рико резко повернулся и набросился на меня. Уворачиваясь от его кулаков, я несколько раз ударил его по корпусу, а затем в челюсть. Он повалился и некоторое время лежал неподвижно. Обыскав его, я не обнаружил оружия.

Развязав веревку, я вытряхнул содержимое мешка на доски. Там оказались покрытые слоем грязи человеческие кости, поврежденный череп и ржавые части автомобильного двигателя.

Рико застонал и перевернулся набок. Потом с трудом поднялся и двинулся в мою сторону; он был тяжелый и сильный, но у него была плохая реакция. Его незащищенная голова бессильно покачивалась. Я не стал его бить, сделал шаг назад, вынул револьвер и велел ему успокоиться.

Вместо того чтобы послушаться, он повернулся и, пошатываясь, побежал к выходящему в море краю мола. Он начал было карабкаться на барьер, но безуспешно: ноги его соскальзывали со ступенек. Был отлив, и поверхность моря виднелась далеко внизу.

Не знаю почему, но я был уверен, что Рико не решится спрыгнуть в темные волны. Я спрятал револьвер и ухватил его за пояс, а затем втащил обратно на мол и придержал в таком положении.

Потом, когда он успокоился, я отвел его к своему автомобилю, захлопнул за ним дверцу и только тогда до меня дошла причина моего удовлетворения. Двадцать лет назад возле такого же испачканного машинным маслом мола я боролся в воде с одним человеком по фамилии Паддлер и утопил его.

Рико, какие бы грехи ни лежали у него на совести, помог мне искупить один из моих собственных.

XXXI

Капитан Маккендрик тоже обрадовался при виде Рико. Мы собрались втроем в кабинете капитана; с нами находился также полицейский стенографист, обязанностью которого было записывать все, что будет сказано в этой комнате. Рико не произносил ни слова, пока не принесли мешок с костями и ржавыми железяками. Маккендрик потряс его перед лицом Рико. Изнутри послышался странный приглушенный стук.

Маккендрик извлек поврежденный череп и положил его на свой письменный стол. Пустые глазницы уставились в лицо Рико, который долго всматривался в них, пытаясь смочить сухим языком губы. Потом он попытался почесать в голове, но его пальцы застряли в путанице опоясывавших ее бинтов.

— Когда-то ты был порядочным человеком, — сказал капитан. — Я помню, как ты играл на пляже в волейбол. Тогда ты любил здоровые, честные развлечения, как и честную, здоровую работу — мыть автомобили, подстригать газоны. Ты считал, что мистер Чентри — лучший хозяин, которого только может себе представить такой молодой парень, как ты. Ты сам сказал мне это как-то, помнишь?

Из глаз Рико потекли слезы, оставляя две полоски по обеим сторонам носа.

— Это страшно, — пробормотал он.

— Что страшно, Рико? То, что ты его убил?

Рико отрицательно покачал головой, и слезы размазались у него по щекам.

— Я даже не знаю, кто это такой.

— Зачем же ты откопал его бедные кости и попытался от них избавиться?

— Не знаю.

— Как это так? Ты делаешь и сам не знаешь зачем?

— Иногда. Если мне кто-то приказывает.

— А кто приказал тебе избавиться от этих костей? Засунуть туда железа и бросить в море? Кто тебе велел это? — допытывался Маккендрик.

— Не помню.

— А может, это была твоя собственная идея?

Рико содрогнулся, словно одна мысль об этом наполняла его ужасом:

— Нет.

— Тогда чья?

Рико заглянул в пустые глазницы. Его лицо сделалось еще мрачнее, словно он смотрелся в зеркало и видел собственный моральный облик. Подняв руки, он коснулся щек, как бы желая проверить, есть ли под ними кости.

— Это череп Ричарда Чентри? — спросил Маккендрик.

— Не знаю. Клянусь Богом, не знаю!

— А что ты знаешь?

— Немногое, — пробормотал он, глядя в пол. — Я всегда был туп.

— Это правда, но не до такой же степени. В прежние времена ты умел о себе позаботиться, Рико. Бегал за девушками, но не позволял им водить себя за нос. Ты бы не совершил убийство ради какой-нибудь бабы, которая повертела перед тобой задницей. Для этого у тебя хватало ума.

Рико начал что-то бормотать себе под нос, слишком тихо, чтобы можно было разобрать.

Маккендрик наклонился вперед.

— Что ты говоришь, Рико? — резко спросил он. — Говори громче, парень, это может быть важным!

Рико послушно кивнул головой:

— Это и есть важно. Я не имел с этим ничего общего.

— Ничего общего с убийством?

— Да. Это все ее делишки. Моя совесть чиста. Она велела мне закопать его, и я исполнил. Потом, через двадцать пять лет, велела откопать снова. Больше я ничего не сделал.

— Ничего больше ты не сделал, — тихо, язвительно заметил Маккендрик. — Всего-навсего похоронил убитого человека, а потом откопал его и попытался утопить кости в море. Зачем тебе было это делать, если ты не убивал его?

— Она мне велела.

— Кто?

— Миссис Чентри.

— Велела закопать труп мужа?

Маккендрик поднялся с кресла и наклонился над допрашиваемым, который начал покачивать головой то влево, то вправо, словно стараясь стряхнуть с себя тяжесть его тени.

— Это не был труп ее мужа.

— А чей?

— Какого-то человека, который однажды позвонил в дверь, примерно лет двадцать пять назад. Он хотел повидаться с мистером Чентри. Я сказал ему, что мистер Чентри работает в своей мастерской и что он никого не принимает без предварительной договоренности. Но человек заявил, что его он наверняка примет, как только услышит фамилию.

— А как была его фамилия? — спросил Маккендрик.

— Мне очень жаль, но я не помню.

— Как он выглядел?

— Обыкновенно. Был бледный и слабый, как будто больной. Я только помню, что говорил он с трудом, словно пережил инсульт или что-то в этом роде. Голос у него был как у старого бродяги, хотя ему было не так уж много лет.

— Сколько примерно?

— Лет тридцать. Во всяком случае больше, чем мне тогда.

— А во что он был одет?

— В какие-то жалкие тряпки. На нем был коричневый костюм, явно не по росту. Я еще подумал тогда, что, наверное, он получил его от Армии Спасения.

— Ты отвел его к мистеру Чентри?

— Она это сделала. Потом они довольно долго разговаривали втроем в мастерской.

— О чем они говорили? — спросил я.

— Я не слушал. Она закрыла за собой дверь, такую толстую, дубовую, толщиной не меньше трех дюймов. Спустя какое-то время миссис Чентри вышла вместе с ним и проводила его до ворот.

Маккендрик презрительно кашлянул:

— Да ведь ты только что сказал нам, что сам его хоронил. Ты отказываешься от своих предыдущих показаний?

— Нет, сэр. Это случилось позднее, в конце недели, когда он явился с женщиной и маленьким мальчиком.

— Какой женщиной? Каким мальчиком?

— Ей было около тридцати. Довольно стройная, но в общем ничего особенного, довольно заурядная брюнетка. Мальчику было лет семь или восемь. Он вел себя очень спокойно, не задавал никаких вопросов, как другие дети. Кажется, он за все время не произнес ни слова. И ничего удивительного. Очевидно, он присутствовал при том, что случилось.

— А что случилось?

— Точно я не знаю, — медленно начал Рико, — я при этом не присутствовал. Но когда все было кончено, в оранжерее остался лежать в старом мешке его труп. Она сказала мне, что с ним случился удар, он упал, стукнулся головой и умер на месте. И что я должен его похоронить, потому что она не желает неприятностей. Еще она сказала, что если я окажу ей услугу и закопаю его, она тоже будет ко мне добра…

— Поэтому ты уже двадцать пять лет не вылезаешь из ее постели, — с отвращением проговорил Маккендрик. — А тот бедняга все это время лежал в земле в качестве удобрения для ее орхидей. Ведь так?

Рико опустил голову и принялся всматриваться в исцарапанный пол у своих ног.

— Может, и так. Только я его не убивал.

— Но скрывал преступника, кем бы он ни был. Кто же его убил?

— Не знаю. Меня при этом не было.

— И лежа с ней в кровати в течение двадцати пяти лет, ты не нашел времени спросить, кто его убил?

— Нет, сэр. Это было не мое дело.

— Зато теперь оно твое. Вы все в этом замешаны, надеюсь, ты это понимаешь… Ты, мистер Чентри, его жена и та брюнетка с маленьким мальчиком. — Маккендрик снова поднял череп и придвинул его, как напоминание о смерти, к самому лицу Рико. — Так ты уверен, что это не мистер Чентри?

— Нет, сэр. То есть да, сэр, уверен, что это не он.

— Откуда тебе это известно? Ведь ты закопал его в мешке?

— Она сказала, что это тот, второй, мужчина в коричневом костюме.

— И ты основываешься только на ее словах?

— Да, сэр.

— На словах миссис Чентри?

— Да.

Маккендрик бросил еще один долгий мрачный взгляд на череп, после чего перевел глаза на меня:

— Вы хотите задать какие-нибудь вопросы?

— Да, капитан, благодарю вас. Разумеется, хочу. — Я повернулся к Рико: — Если предположить, что этот череп принадлежит не Ричарду Чентри, то что, по твоему мнению, могло с ним случиться?

— Мне всегда казалось, что он просто ушел.

— Почему?

— Не знаю.

— Ты видел его с тех пор? Получал от него какие-нибудь известия?

— Нет. Он оставил письмо… Вы, наверное, видели его в музее.

— Видел. Когда он его написал?

— Не знаю.

— После убийства того мужчины и перед своим уходом?

— Я не знаю, когда он его написал. С тех пор я никогда его больше не видел и не разговаривал с ним.

— А миссис Чентри не говорила тебе, куда он ушел?

— Нет, сэр. По-моему, она сама не знает.

— Он взял что-нибудь с собой?

— Насколько мне известно, ничего. Она занималась его вещами после исчезновения.

— Миссис Чентри переживала из-за его ухода?

— Не знаю. Она не говорила со мной об этом.

— Даже в постели?

Рико покраснел:

— Нет, сэр.

— А что случилось с той брюнеткой и мальчиком? Ты видел их с тех пор?

— Нет. Да я их и не искал. Никто мне этого не приказывал.

— А что тебе приказывали?

— Заниматься домом и теми, кто в нем живет. Я стараюсь, как могу.

— Теперь там остался только один человек, да?

— Ну да. Миссис Чентри.

— Вы думаете, она пожелает отвечать на вопросы? — обратился я к Маккендрику.

— Я еще не готов к ее допросу, — неестественным тоном проговорил он. — Мне необходимо переговорить об этом со своим начальством.

Лично я предпочел бы обговорить кое-какие вопросы с его подчиненными, но не мог этого сделать без его согласия. Я подождал, пока Рико отведут в камеру, и, когда мы остались в кабинете одни, сказал, что, по моему мнению, могло случиться с Бетти Сиддон.

Маккендрик нервными движениями перекладывал что-то на своем письменном столе. Лицо его сделалось багровым, словно он страдал гипертонией.

— Сегодня ночью я уже не могу ничего предпринять в отношении этой Сиддон, — прервал он меня наконец. — Да и не стал бы ничего делать, даже если бы у меня были люди.

Женщины постоянно куда-то исчезают по своим делам. Она красивая девушка… Наверное, задержалась где-нибудь на квартире у своего дружка.

Я чуть не заехал ему в зубы. Сидя в кресле, я пытался справиться с бешенством, холодно кипевшим в моей голове на манер жидкого газа. В конце концов я решил соблюдать осторожность, понимая, что, стоит мне потерять контроль над собой, и я буду отстранен от следствия.

Взвесив все это, я сосредоточил внимание на черепе, напоминая себе, что с возрастом люди должны становиться рассудительнее.

— Вообще-то, ее дружок — это я, — произнес я, немного овладев собой.

— Я так и думал. Впрочем, у меня не настолько много людей, чтобы приказать им ходить по всем домам и стучаться во все двери. Вы напрасно за нее волнуетесь, уверяю вас. Она достаточно умна и хорошо знает свой город. Если в течение ночи она не вернется, утром мы взвесим ситуацию.

Он начал говорить таким тоном, будто уже стал начальником полиции. Я подумал, что мне бы этого очень не хотелось, но, по иронии судьбы, именно мне предстояло помогать ему в достижении этой цели.

— Вы разрешите представить вам несколько предложений и просьб, капитан?

Он бросил нетерпеливый взгляд на стенные электрические часы — было около полуночи.

— После того, что вы сделали, я не могу вам отказать.

— Давайте постараемся точно установить дату смерти того человека. По всей вероятности, она стыкуется со временем исчезновения Чентри. Потом следует проверить, кто еще исчез в это время здесь и во всей южной Калифорнии, причем особое внимание нужно обратить на больницы и психиатрические лечебницы. Из того, что сказал Рико, можно сделать вывод о психическом заболевании покойного. — Я протянул руку, чтобы прикоснуться к жалкому, продавленному черепу.

— Мы бы и так все это сделали в процессе обычной следственной процедуры, — отозвался Маккендрик.

— Ясное дело. Но здесь ситуация необычная. Я думаю, что вам следует приняться за рассылку депеш.

— И все из-за того, что вы переживаете за свою девушку?

— Я переживаю и за многих других. Ведь мы не следим за давно закончившимися историями, имея дело с преступлениями, совершаемыми сейчас. В частности, убийствами.

А я чувствую, что все они связаны между собой.

— Каким же это образом?

— Исчезновение Чентри кажется мне ключом ко всему делу. — Я бегло обрисовал ему остальные события, начиная с убийства Уильяма Мида, совершенного тридцать два года назад в Аризоне, и кончая смертями двух торговцев картинами — Пола Граймса и Джейкоба Уитмора.

— Но откуда такая уверенность, что они связаны между собой?

— Потому что между этими людьми существовали многочисленные и разнообразные связи. Граймс был учителем Чентри и его близким другом. Граймс купил портрет Милдред Мид у Уитмора. Уильям Мид был братом Чентри и сыном Милдред Мид. Милдред кажется мне одной из двух главных героинь нашей драмы. Вторая, несомненно, миссис Чентри. Если бы удалось добраться до этих женщин и заставить их говорить…

— Миссис Чентри отпадает, — прервал меня Маккендрик. — По крайней мере, пока. Я не могу вызвать ее на допрос, основываясь только на показаниях Рико. — Он посмотрел на меня так, словно хотел что-то добавить, но воздержался.

— А Милдред Мид?

Маккендрик покраснел от гнева или от стыда:

— Кто такая эта Милдред Мид? Я никогда о ней не слышал.

Я показал ему фотографию портрета, рассказав связанную с ним историю.

— Вероятно, ей известны все обстоятельства дела лучше, чем кому бы то ни было, — сказал я в заключение. — Возможно, лишь за исключением миссис Чентри.

— А где мы можем найти Милдред Мид? Она в городе?

— До недавнего времени она здесь жила. Скорее всего, и продолжает жить, в одном из приютов для выздоравливающих. Именно ее разыскивала Бетти Сиддон.

Некоторое время Маккендрик неподвижно сидел в кресле, испытующе глядя на меня. Его лицо, наподобие луны, претерпевало различные фазы: гнев, недовольство, одобрение, приправленное грубоватым юмором.

— О'кей, — проговорил он наконец. — Ваша взяла. Мы объедем все приюты и посмотрим, удастся ли разыскать этих двух женщин.

— Я могу принять участие в поисках?

— Нет. Я намерен руководить ими лично.

XXXIІ

Я подумал, что пришло время вновь поговорить с Фрэдом. Конечно, я бы предпочел побеседовать с миссис Чентри, но Маккендрик взял ее под свою защиту, а я не хотел портить с ним отношения как раз в тот момент, когда он согласился пойти мне навстречу.

Проехав через весь город, я остановился на Олив-стрит. Тени под деревьями были густые и темные, словно запекшаяся кровь. Высокий серый дом, на всех четырех этажах которого горел свет, показался по сравнению с ними довольно веселым. Из-за двери раздавались голоса.

Когда я постучал, они стихли. Миссис Джонсон подошла к двери в своем белом халате. В глазах ее было что-то такое, чему я не мог найти объяснения. Лицо выглядело серым и утомленным. У нее был вид человека, находящегося на пределе физических и психических сил, который может не выдержать, если на него надавить.

— В чем дело? — спросила она.

— Я хотел взглянуть, как себя чувствует Фрэд. Мне только что стало известно, что его освободили.

— Благодаря мистеру Лэкнеру. — Она повысила голос, как будто эта фраза адресовалась не только мне. — Вы его знаете? Они сидят с Фрэдом в гостиной.

Молодой длинноволосый адвокат встретил меня рукопожатием, которое, казалось, окрепло в течение дня, и обратился ко мне по фамилии, сказав, что очень рад меня видеть.

— Мне также очень приятно, — ответил я и поздравил с успешным проведением акции по освобождению Фрэда.

В эту минуту даже Фрэд улыбался, хотя и довольно неуверенно, как будто у него не было повода для радости.

В комнате царила атмосфера какой-то временности, словно эта была декорация к пьесе, снятой с репертуара вскоре после премьеры, уже очень давно. Старый диван и стулья из одного гарнитура почти провалились в пол, портьеры на окнах выглядели слегка обтрепанными, сквозь протертый ковер просвечивал деревянный пол.

Джонсон стоял в дверях, как привидение из разрушенного дома. Лицо его было красным и влажным, то же самое можно было сказать и о глазах, а дыхание напоминало порывы ветра из винного погреба. Очевидно, он не узнал меня, но посмотрел с явной враждебностью, как будто некогда, в отдаленном прошлом, я нанес ему незабываемую обиду.

— Мы знакомы?

— Ну конечно! — воскликнула миссис Джонсон. — Разумеется, вы знакомы. Ведь это мистер Арчер.

— Я так и подумал. Это вы засадили моего сына в тюрьму.

Фрэд вскочил с места; он был бледен и взволнован.

— Ничего подобного, папа! Пожалуйста, не говори таких вещей.

— Говорю тебе, это правда. Ты хочешь сказать, что я лгу?

Лэкнер встал между отцом и сыном.

— Сейчас не время для семейных ссор, — сказал он. — Мы счастливы, что оказались снова все вместе, не так ли?

— Я не чувствую себя счастливым, — заявил Джонсон. — Я чувствую себя просто ужасно, и хотите знать почему? Потому что этот коварный сукин сын, — он протянул дрожащий палец в моем направлении, — отравляет атмосферу моего дома. И я должен ясно объявить, что, если он останется здесь еще хотя бы одну минуту, я убью его, черт побери! — Он сделал шаг в мою сторону. — Понимаешь ты, сукин сын? Это ты, мерзавец, привез моего сына обратно и посадил его в тюрьму.

— Я привез его обратно, — возразил я, — но не думал сажать в тюрьму. Эта идея пришла в голову кое-кому другому.

— Но ты выдал его им. Я знаю. И ты тоже знаешь.

— Пожалуй, будет лучше, если я уйду, — проговорил я, обращаясь к миссис Джонсон.

— Нет. Я вас очень прошу. — Она прикоснуласьпальцами к своему опухшему лицу. — Сегодня он сам не свой. Целый день пил. Он страшно впечатлителен… Для него это было тяжелое потрясение. Правда, дорогой?

— Перестань хныкать, — сказал Джонсон. — Ты всю жизнь хныкаешь и жалуешься, и я ничего не имею против, пока мы одни. Но когда в доме этот человек, ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Он желает нам зла, и ты сама это знаешь. Если он не удалится раньше, чем я сосчитаю до десяти, я выкину его силой.

Я чуть не рассмеялся ему в лицо. Он был толстым, неуклюжим увальнем, и его слова объяснялись лишь болезненным возбуждением. Может быть, когда-то, много лет назад, он и мог исполнить свою угрозу, но сейчас он сделался неловким и медлительным от чрезмерного употребления алкоголя, преждевременно состарившись. Его лицо и тело были покрыты толстым слоем жира, и я даже не мог себе представить, как он выглядел в молодости.

Джонсон принялся считать. Мы с Лэкнером, обменявшись взглядами, вышли из комнаты. Не переставая вести счет, Джонсон проводил нас до выхода и с шумом захлопнул входную дверь.

— Боже мой! — сказал Лэкнер. — И что только заставляет людей делать такие глупости?

— Пьянство, — отозвался я. — Он безнадежный алкоголик.

— Я и сам вижу. Но почему он запил?

— От отчаяния. Он в отчаянии от того, что превратился в инвалида. В этой трущобе он живет уже Бог знает сколько лет. Наверное, с того времени, когда Фрэд был еще маленьким мальчиком. Он пытается уморить себя алкоголем, но безрезультатно.

— И все же я не могу этого понять.

— Я тоже не могу. У каждого пьяницы свои мотивы, но все кончают одинаково: размягчением мозга и циррозом печени.

Оба мы, словно ища виноватого, одновременно подняли глаза к небу. Но над шеренгой темных оливковых деревьев, гуськом марширующей по противоположной стороне улицы, проносились тучи и не было видно даже звезд.

— По правде говоря, — сказал Лэкнер, — я не знаю, что и думать об этом мальчике.

— Вы имеете в виду Фрэда?

— Да. Вообще-то я не должен называть его так. Наверное, он моих лет.

— Насколько мне известно, ему тридцать два года.

— В самом деле? В таком случае он на год старше меня. Но мне он показался страшно незрелым для своего возраста.

— Его психическое развитие замедлено жизнью в этом доме.

— В сущности, в чем проблема этого дома? Ведь если хоть немного привести его в порядок, он выглядел бы совсем неплохо. И наверное, раньше так оно и было.

— Несчастье этого дома заключается в его обитателях, — пояснил я. — Существуют семьи, члены которых должны проживать в разных городах, даже в разных штатах, если возможно, и писать друг другу не чаще одного ¡раза в год. Вы могли бы предложить это Фрэду, если, разумеется, вам удастся спасти его от тюрьмы.

— Надеюсь, что удастся. Миссис Баймейер — человек немстительный. Она очень милая женщина, когда имеешь с ней дело вне ее семьи.

— Это тоже одно из тех семейств, члены которых должны писать письма не чаще раза в год, — заметил я. — И желательно не отправлять их. То, что Дорис и Фрэд подружились, отнюдь не случайно. Их дома, хотя и не разбиты, но серьезно повреждены. Как и они сами.

Лэкнер покачал старательно причесанной головой. Когда я стоял так в призрачном лунном свете, пробивавшемся из-за туч, мне вдруг на минуту показалось, что история повторяется и все мы когда-то уже жили раньше. Я не помнил точно, как тогда развивались события и каков был финал, но чувствовал, что окончание их до известной степени зависит от меня.

— Фрэд не объяснил вам, зачем он вообще брал эту картину? — спросил я Лэкнера.

— Нет, убедительных объяснений я от него не получил. А вы говорили с ним об этом деле?

— Он хотел продемонстрировать свои профессиональные знания и доказать Баймейерам, что он на что-то годен. Таковы, по крайней мере, были его осознанные мотивы.

— А неосознанные?

— Я в них не уверен. Чтобы ответить на этот вопрос, пришлось бы созвать консилиум психиатров, но думаю, что и они едва ли смогли бы ответить. Как и многие другие жители города, Фрэд помешан на этом Ричарде Чентри.

— Значит, вы полагаете, что он действительно написал эту картину?

— Так считает Фрэд, а он специалист.

— Он себя таковым не считает, — заметил Лэкнер. — Ведь он еще не закончил обучение.

— Так или иначе, у него есть право на собственное мнение. И он полагает, что Чентри написал эту картину недавно, возможно даже в этом году.

— Откуда он может это знать?

— На основании состояния красочного слоя. Так он говорит.

— И вы в это верите?

— Не верил до сегодняшнего вечера. Я был склонен считать, что Чентри нет в живых.

— А теперь вы изменили мнение?

— Да. Я думаю, что Чентри жив и неплохо себя чувствует.

— Где же он?

— Возможно, здесь, в городе, — ответил я. — Я нечасто полагаюсь на предчувствия. Но сегодня у меня такое ощущение, что Чентри стоит за моей спиной и заглядывает мне через плечо.

Я уже почти готов был рассказать ему о человеческих останках, выкопанных миссис Чентри и Рико в оранжерее. Но эта новость еще не разошлась по городу, и, рассказывая об этом, я бы нарушил свой основной принцип: никогда и никому не говорить больше, чем ему следует знать, потому что он непременно перескажет кому-нибудь еще.

В этот момент из дома появился Джерард Джонсон и, пошатываясь, начал спускаться с лестницы.

Он напоминал двигавшегося на ощупь мертвеца, но его глаза, нос или алкогольный радар почуяли мое присутствие; топча газон, он двинулся в мою сторону.

— Ты еще здесь, сукин сын?

— Здесь, мистер Джонсон.

— Не называй меня «мистер Джонсон»! Я знаю, что ты думаешь. Ты презираешь меня, считаешь старым пьяницей. Но я скажу тебе одно: провалиться мне на этом месте, если я не стою больше, чем ты, и я могу тебе это доказать.

Я не стал спрашивать, каким образом он собирается это сделать. Да у меня и не было времени. Он сунул руку в карман своих мешковатых брюк и вытащил никелированный револьвер, вроде тех, которые именуют «специальной покупкой для субботнего вечера». Я услышал щелчок курка и бросился под ноги Джонсону. Он упал на землю.

Я быстро подскочил к нему и отобрал револьвер, который оказался незаряженным. Я почувствовал, что у меня дрожат руки.

Джерард Джонсон с трудом поднялся на ноги и принялся орать во всю глотку. Он орал на меня, на жену и на сына, которые показались на крыльце. Лексикон, которым он пользовался, можно было с полным правом назвать подзаборным. Он орал все громче, проклиная на чем свет стоит свой дом, дома, стоявшие по другую сторону улицы, и наконец, всю улицу.

Повсюду зажигались все новые огни, но никто не выглянул из окна и не вышел на порог. Возможно, если бы кто-то это сделал, Джонсон почувствовал бы себя не таким одиноким.

Наконец над ним сжалился его собственный сын, Фрэд. Сойдя с крыльца, он обнял его сзади.

— Папа, прошу тебя, веди себя по-человечески.

Джонсон некоторое время еще продолжал вырываться и кричать, но постепенно голос его становился тише.

Лицо Фрэда было мокрым от слез. Тем временем небо очистилось от туч и показалась луна.

Воздух неожиданно сделался иным — чище, свежее, бодрее. Фрэд обнял Джонсона и ввел его по ступенькам в дом. Зрелище блудного сына, окружавшего отцовской заботой собственного отца, было грустным и трогательным. У Джонсона надежд больше не было, но у Фрэда еще оставался шанс. Лэкнер согласился со мной. Прежде чем он уехал на своей «тойоте», я передал ему отнятый у Джонсона револьвер.

Фрэд не запер входную дверь. Вскоре из дома вышла миссис Джонсон и присела на ступеньку. Движения у нее были неуверенные, как у заблудившегося животного. Падавший с неба лунный свет серебрил ее халат.

— Я хочу извиниться перед вами.

— За что?

— За все это. — Она неловко протянула руку в сторону, будто отталкивала или, наоборот, притягивала что-то к себе. Ее жест, казалось, обнимал высокий дом с его обитателями и всем содержимым, соседей, улицу, темные оливковые деревья, их еще более темные тени и луну, заливавшую все холодным светом.

— Вам не за что просить прощения, — сказал я. — Свою профессию я избрал добровольно, или она избрала меня. Мне приходится часто сталкиваться с человеческим горем, но я не ищу другой работы.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Я медсестра. Завтра могу оказаться безработной. Когда Фрэда выпустили, мне просто необходимо было быть дома, и я самовольно ушла с работы. Самое время вернуться обратно.

— Могу я вас подвезти?

Она окинула меня подозрительным взглядом, как будто побаивалась, не начну ли я к ней приставать, несмотря на ее возраст и толщину.

— Это очень мило с вашей стороны, — решилась она наконец. — Фрэд оставил наш автомобиль где-то в Аризоне. Не знаю, стоит ли заботиться о том, чтобы пригнать его обратно.

Прежде чем сесть самому, я открыл ей дверцу. Она отреагировала так, словно давно отвыкла от подобного.

— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал я, когда мы оба уселись в машину. — Вы не обязаны отвечать. Но если вы это сделаете, обещаю никому не говорить того, что услышу.

Она беспокойно заерзала на сиденье и повернула ко мне лицо:

— Кто-то уже успел меня оговорить?

— Вы ничего не хотите сказать относительно тех наркотиков, которые взяли в больнице?

— Я признаю, что взяла несколько пузырьков с таблетками. Но брала я их не для себя, и у меня не было никаких дурных намерений. Я хотела испытать их на Джерарде. Проверить, не начнет ли он меньше пить. Наверное, с формальной точки зрения меня можно обвинить в даче лекарств без должной медицинской квалификации. Но почти все мои знакомые медсестры поступают точно так же. — Она еще раз взглянула на меня и тревожно спросила: — Они собираются подать жалобу?

— Мне об этом ничего не известно.

— А почему вы заговорили на эту тему?

— Я узнал о лекарствах от одной из работающих в больнице медсестер. Она объяснила мне, почему вас уволили.

— Это был лишь предлог. Но я могу вам сказать, из-за чего я лишилась работы. Там были люди, которые меня не любили. — Мы как раз проезжали мимо больницы, и она обвиняющим жестом протянула палец в направлении ярко освещенного здания. — Возможно, у меня не самый легкий характер. Но я хорошая медсестра, и они не имели права меня увольнять. А вы не имели права касаться этой темы в разговоре с ними.

— Я считаю, что у меня есть такое право, мэм.

— А кто вас уполномочил?

— Я веду расследование по делу о двух убийствах и пропаже картины. Вам это известно.

— Вы полагаете, мне известно, где находится эта картина? Я понятия не имею. И Фрэд тоже. Мы не воры. Может быть, у нас есть кое-какие семейные проблемы, но мы не такие.

— Я никогда и не утверждал этого. Но под воздействием наркотиков люди меняются. В этот момент их легко склонить к разным поступкам.

— Меня никто ни к чему склонить не может. Я признаю, что взяла несколько таблеток и дала их Джерарду. Теперь мне приходится за это расплачиваться. До конца жизни я буду работать во всяких подозрительных домах для престарелых. Если мне вообще повезет и я не потеряю работу.

После этих слов она погрузилась в угрюмое молчание ине произнесла ни звука до самого конца пути. Когда мы подъехали к приюту для выздоравливающих «Ля Палома», я, прежде чем она вышла из машины, рассказал ей о двух разыскиваемых мною женщинах: Милдред Мид и Бетти Сиддон.

Она выслушала меня с тем же мрачным выражением лица.

— Что смогу, я сделаю. Я дам знать своим знакомым медсестрам из других приютов. — Немного поколебавшись, она добавила с таким видом, словно выражение благодарности давалось ей с трудом: — Фрэд рассказал мне, как вы отнеслись к нему в Аризоне. Я ценю это. В конце концов, ведь я его мать, — закончила она как бы с удивлением. Затем вышла из машины и тяжелыми шагами направилась по асфальтовой дорожке к слабо освещенному дому. За стеной, окружавшей автостоянку, проносилась непрерывная цепочка машин. Дойдя до входной двери, миссис Джонсон обернулась и помахала мне на прощанье рукой.

Спустя несколько секунд она снова появилась в дверях в сопровождении двоих полицейских, один из которых был в форме. Вторым был капитан Маккендрик. Когда они приблизились, я услышал ее возмущенные возгласы; миссис Джонсон протестовала, говоря, что они не имеют права нападать на нее в темноте, что она ни в чем невиновная женщина, спешащая на работу.

Маккендрик мимоходом взглянул на ее гневное, перепуганное лицо:

— Вы ведь миссис Джонсон, не так ли? Мать Фрэда Джонсона?

— Верно, — холодно проговорила она. — Но это еще не дает вам права пугать меня.

— Я вовсе не хотел вас пугать. Мне очень жаль.

— Вам и должно быть жаль. — Она воспользовалась своим временным перевесом. — Вы не имеете права ни издеваться надо мной, ни прибегать к насилию. У нас есть хороший адвокат, который займется вами, если вы будете так поступать.

Маккендрик беспомощно возвел глаза к небу, потом посмотрел на меня:

— Ну скажите, что я сделал плохого? Просто нечаянно натолкнулся в темноте на женщину. Попросил прощения. Что мне, на колени становиться?

— Миссис Джонсон сегодня немного взволнована.

Она кивнула головой, подтверждая мои слова:

— Конечно, взволнована. Да и вообще, что вы здесь делаете, капитан?

— Ищу одну женщину.

— Мисс Сиддон?

— Верно. — Маккендрик испытующе посмотрел на нее: — А откуда вам известно о мисс Сиддон?

— От мистера Арчера. Он просил меня позвонить медсестрам, работающим в домах для престарелых. Я обещала сделать это, если позволит время, и намерена сдержать слово. Я могу идти?

— Пожалуйста, — отозвался Маккендрик. — Никто и не думает ограничивать вашу свободу. Но что касается звонков в другие приюты, мне это не кажется удачной идеей. Мы бы предпочли застать их врасплох.

Миссис Джонсон вторично вошла в дом и больше уже не появилась.

— Трудно договориться с этой бабой, — буркнул Маккендрик.

— Она пережила несколько трудных дней. Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, капитан?

Красноречивым жестом он отослал полицейского, тот сел в служебную машину. Мы отошли как можно дальше от зданий и от автострады. Калифорнийский дуб, каким-то чудом выживший в этой асфальтовой пустыне, укрыл нас в своей тени.

— Что вас сюда привело? — спросил я.

— Донос. Кто-то сообщил по телефону, что нам следует поискать здесь мисс Сиддон. Поэтому я приехал лично. Мы прочесали весь дом и не напали на след этой женщины или кого-нибудь, кто бы ее напоминал.

— А кто вам звонил?

— Звонок был анонимный. Явно какая-то женщина хотела вызвать замешательство. Миссис Джонсон легко наживает врагов. Ее вышвырнули из больницы… Вам, наверное, это известно?

— Да, она мне говорила. Капитан, вы не просите у меня совета, но я все же дам его вам. Боюсь, что, предложив обыскать все дома для престарелых, я толкнул вас на ложный путь. Я не призываю вас отменить операцию, но считаю, что вам следовало бы сосредоточить усилия кое на чем ином.

— Вы имеете в виду миссис Чентри, ведь так? — спросил Маккендрик после продолжительного молчания.

— Мне кажется, что она представляет собой центральную точку всего этого дела.

— Но у вас нет уверенности.

— Думаю, что есть.

— Вашего мнения недостаточно, Арчер. Я не могу выступить против этой женщины, не имея доказательств, которые пригвоздили бы ее.

XXXIІІ

Я оставил машину в конце улицы, на которой жила миссис Чентри, и пешком подошел к ее дому. Из видневшегося за ним ущелья поднимался туман. Чуть дальше, на вершине холма, стоял освещенный холодным светом дом Баймейеров. Вилла миссис Чентри была темна и тиха.

Я постучал в дверь. Очевидно, у меня было подсознательное подозрение, что я не застану ее или найду мертвой, поэтому меня поразила немедленная реакция.

— Кто там? — спросила она из-за двери, словно ожидала за ней всю ночь. — Рико?

Я не отвечал. Довольно длительное время мы стояли по разные стороны двери в выжидательном молчании. Тишину нарушал лишь шорох волн, доносившийся с пляжа.

— Кто там? — повторила она взволнованным голосом.

— Арчер.

— Уходите.

— Вы предпочитаете, чтобы я прислал капитана Маккендрика?

Снова воцарилась тишина, отмеряемая всплесками моря. Наконец она повернула ключ и открыла дверь.

Ни в прихожей, ни в других помещениях, которые я мог отсюда видеть, не было света. На фоне темноты лицо миссис Чентри и ее волосы отливали серебряным блеском. На ней было закрытое темное платье, подчеркивавшее ее вдовство и будившее во мне сомнения относительно этого факта.

— Пожалуйста, войдите, если это так необходимо, — холодно и тихо произнесла она.

Я вошел следом за ней в гостиную, в которой вчера происходил прием. Она зажгла стоявший за креслом торшер и застыла возле него в неподвижности. Мы смотрели друг на друга в глухой тишине. В гостиной уже не слышалось отголосков минувшего приема.

— Я знаю людей вроде вас, — проговорила она наконец. — Вы один из тех самозваных экспертов, которые не могут не совать нос в чужие дела. Вы просто не можете видеть, как кто-то живет своей жизнью, вам непременно хочется вмешаться, ведь так?

Она раскраснелась, возможно, под влиянием гнева. Но ее высказывания, очевидно, были продиктованы и другими мотивами.

— И это вы называете жизнью? — спросил я. — Сокрытие убийства ради человека, которого вы не видели уже двадцать пять лет?

Сожительство с таким взрослым ребенком, как Рико, только бы сохранить тайну?

Словно под влиянием внезапного изменения освещения, ее лицо сделалось вдруг бесцветным, а глаза резко потемнели.

— Никто не давал вам права говорить со мной подобным образом!

— Советую вам привыкать к этому. Когда люди из окружной прокуратуры возбудят дело в Верховном суде, они не станут выбирать слов.

— Это дело никогда не дойдет до суда. Вообще нет никакого дела. — Но в ее глазах я видел тревогу и замешательство, которые она тщетно пыталась скрыть.

— Не надо притворяться. Двадцать пять лет назад в этом доме был убит человек. Я не знаю, кто он такой, но вы, полагаю, знаете. Рико закопал его в оранжерее. Сегодня, с вашей помощью, он выкопал кости и положил в мешок с грузом. К несчастью для вас обоих, я поймал его прежде, чем он успел выбросить мешок в море. Вы хотите знать, где теперь находятся эти кости?

Миссис Чентри отвернулась от меня, не желая этого знать. Неожиданно она осела в кресло, словно ноги отказались ей служить. Закрыв лицо руками, она, кажется, пыталась разрыдаться.

Стоя над ней, я прислушивался к звукам ее отчаяния. Она была красива и беспомощна, но я почему-то не мог вызвать в себе сочувствия к ней. Она выстроила свою жизнь на останках погибшего, и смерть овладела значительной частью ее личности.

— Где теперь эти кости? — спросила она, как будто наши мысли развивались параллельно.

— У капитана Маккендрика. Ваш друг Рико во всем признался.

Она мысленно взвешивала значение этих слов. Услышав их, она словно сделалась меньше. Но ум и решительность по-прежнему не оставляли ее.

— Думаю, что мы с Маккендриком сумеем договориться, — заявила она. — Он очень честолюбив. Не знаю, как пойдет дело с вами. Но ведь вы работаете ради денег, не так ли?

— Я зарабатываю столько, сколько мне нужно.

Она наклонилась вперед, упершись в колени украшенными кольцами руками.

— Я имею в виду большие деньги. Сумму, которую вы не смогли бы скопить за всю жизнь. Вам бы не пришлось работать.

— А я люблю свою работу.

Досада, отразившаяся на ее лице, сделала его почти некрасивым. Она ударила сжатыми кулаками по коленям:

— Бросьте ваши шутки. Я говорю серьезно.

— Я тоже. Мне не нужны ваши деньги. Но возможно, я соглашусь на взятку в виде информации.

— И что я получу в обмен на эту взятку?

— Шанс выпутаться, если только это возможно.

— Вы что же, хотите выступить в роли Господа Бога?

— Не совсем. Мне просто хочется понять, почему такая женщина, как вы, имеющая все, чего только можно пожелать, пытается скрыть убийство.

— Не убийство. Это был несчастный случай.

— И кто повинен в нем?

— Ведь вы мне не верите, правда?

— Вы еще не сказали ничего такого, во что можно было бы верить или не верить. Я знаю только, что вы выкопали кости и велели Рико утопить их в море. Вы совершили глупость. Нужно было оставить их под землей, в оранжерее.

— Не разделяю вашего мнения. Я совершила ошибку, доверившись Рико. Мне нужно было сделать это самой.

— Чей это был труп, миссис Чентри?

Она потрясла головой, как будто прошлое осаждало ее, словно пчелиный рой.

— Я не знала этого человека. Он пришел и сказал, что хочет повидаться с моим мужем. Ричарду не нужно было принимать его, и он не сделал бы этого, но фамилия мужчины ему явно о чем-то говорила. Он приказал Рико впустить его в мастерскую. Когда я вторично увидела его, он уже был мертв.

— Как его звали?

— Не помню.

— Вы присутствовали при разговоре Рико с ним?

— Да. По крайней мере, какое-то время.

— А потом, когда Рико закапывал труп?

— Я знала об этом, но лично не присутствовала.

— Рико утверждает, что это вы отдали ему распоряжение.

— Вероятно, в каком-то смысле так оно и было. Я передала ему пожелание мужа.

— Где находился ваш муж во время погребения?

— Писал в мастерской свое прощальное письмо. — Странно, — добавила она помолчав, — он всегда говорил, что когда-нибудь уйдет именно таким образом, оставив все и начав новую, свободную жизнь.

И когда подвернулся случай, он так и поступил.

— Вы знаете, куда он ушел?

— Нет. С тех пор он не давал о себе знать.

— Вы думаете, он жив?

— Надеюсь, что да. Он был… и есть, в конце концов, великий человек.

Она позволила себе уронить несколько слезинок, явно стремясь вернуть утраченные позиции и заново воссоздать трогательный миф о Чентри из новых и старых фрагментов, которые оказались под рукой.

— Почему он убил того мужчину в коричневом костюме?

— Я не знаю, убил ли он его. Это мог быть просто несчастный случай.

— Это он так утверждал?

— Не помню. Мы не говорили на эту тему. Он написал письмо и ушел.

— Значит, вы не знаете, как и почему был убит тот мужчина?

— Понятия не имею.

— И муж ничего вам не объяснил?

— Нет. Ричард покинул дом с такой поспешностью, что не было времени для объяснений.

— А я слышал, что все происходило иначе. Рико утверждает, что вы с мужем какое-то время разговаривали с тем человеком в мастерской. О чем шла речь?

— Не помню, чтобы я участвовала в разговоре.

— А вот Рико помнит.

— Он лжет.

— Большинство мужчин прибегает ко лжи в критической ситуации. Впрочем, как и большинство женщин.

Она начала терять уверенность в себе, место которой постепенно занимала злость.

— Не могли бы вы избавить меня от ваших обобщений? Я много пережила в течение последних двадцати четырех часов, и выслушивание пошлых сентенций заурядного частного детектива выше моих сил.

Она произнесла это взволнованным голосом, очевидно, переставая владеть собой.

— Вы много пережили в течение последних двадцати пяти лет, — заметил я. — И ситуация будет ухудшаться, если вы не сделаете усилий, чтобы закончить это дело.

С минуту она сидела, погрузившись в молчание, как будто всматривалась в непогребенное прошлое.

— Как его закончить? — спросила она наконец.

— Скажите, что на самом деле случилось и почему.

— Я уже сделала это.

— Нет, мэм. Вы опустили некоторые важные подробности. Кем был мужчина в коричневом костюме, почему он сюда явился? Он приходил дважды и во второй раз, когда и был убит, привел с собой женщину и маленького мальчика.

Она молча переваривала эту информацию, напоминая человека, переживающего укороченный процесс старения. Она не пыталась закрыть глаза или оттолкнуть мои слова от себя. У меня было такое чувство, что она давно ожидала этой минуты.

— Значит, Рико вам все рассказал?

— Он болтал без передышки. Вы выбрали себе в сообщники неподходящего партнера.

— Я его не выбирала. Просто он оказался под рукой. — Она пристально взглянула на меня, будто прикидывала, не могу ли я занять в ее жизни место Рико. — У меня не было выбора.

— Всегда есть какой-то выход.

Она откинула назад свою красивую голову и провела ладонью по волосам жестом, говорившим о глубокой подавленности.

— Легко вам говорить. Труднее осуществить это на практике.

— Сейчас у вас тоже есть выбор, — сказал я. — Вы можете оказать мне помощь…

— Но ведь я и пытаюсь это делать.

— Да. Но скрываете часть правды. Вы можете помочь прояснить это дело. Если вы сделаете это, я постараюсь максимально помочь вам.

— Я не нуждаюсь в ваших благодеяниях, — отрезала она, но внимательно следила за выражением моего лица, пытаясь прочитать на нем смысл моих слов.

— Вы совершаете ошибку, пытаясь выгораживать мужа. Вас могут обвинить в соучастии в убийстве.

— Это было не убийство, а несчастный случай. Тот мужчина находился в плачевном состоянии. Мой муж мог толкнуть или ударить его. Но у него не было намерения убивать.

— Откуда вам это известно?

— Он сам мне сказал. И он не лгал.

— А он сказал вам, кто этот человек?

— Да.

— Как его звали?

Она поспешно покачала головой:

— Я не помню. Какой-то человек, которого муж знал еще по армии. Он был ранен на Тихом океане и провел несколько лет в госпитале для инвалидов — ветеранов войны. Когда его наконец выписали, он приехал сюда, чтобы повидаться с мужем. Очевидно, он слышал, что Ричард добился признания как художник, и приехал погреться в лучах его славы.

— А кем была та женщина и мальчик?

— Его жена и сын. Он привел их, когда пришел вторично, чтобы они познакомились с моим мужем.

— Они отдавали себе отчет в том, что ваш муж его убил?

— Не знаю. Я даже не уверена, что так было на самом деле.

— Но вы допускали такую возможность?

— Да. Вынуждена была допускать. Я ждала известий от той женщины. Неделями не могла спать. Но она так и не явилась. Иногда мне даже кажется, что все происшедшее — просто плод моего воображения.

— Кости, которые откопал Рико, не являются плодом воображения.

— Знаю. Я имею в виду ту женщину и мальчика.

— Что с ними сталось?

— Они просто ушли… я не знаю куда. А я продолжала жить собственной жизнью, как умела.

В голосе миссис Чентри я почувствовал жалость к самой себе; однако взгляд ее оставался холодным и подозрительным. В моем присутствии она старалась держать себя в руках, но поза, в которой она сидела, выражала смирение и покорность.

Море под нами стонало, гремело и ползало, как умирающий, безуспешно пытающийся вернуться к жизни. Я вздрогнул. Миссис Чентри коснулась моего колена острыми ногтями:

— Вам холодно?

— Да, пожалуй.

— Я могла бы включить отопление.

Улыбка, сопутствовавшая ее словам, придавала им некую двусмысленность, но была явно вымученной.

— Я должен идти.

— И я останусь совсем одна.

Она испустила преувеличенно шутливый вздох, последние тоны которого были, однако, отмечены непритворным отчаянием. По-видимому, она начинала отдавать себе отчет в масштабах своего одиночества.

— Скоро к вам заявятся гости.

Она сплела ладони и судорожно стиснула их.

— Вы имеете в виду полицейских?

— Утром, очевидно, следует ожидать визита Маккендрика… если только он не вздумает явиться раньше.

— Я думала, что вы собираетесь мне помочь, — тихо сказала она.

— Я так и сделаю, если вы дадите мне шанс. Но вы так и не сказали всего. А некоторые ваши слова откровенная неправда.

Она бросила на меня возмущенный взгляд, но ее гнев был тщательно отмерен.

— Я не лгала.

— Может быть, вы сами того не хотели. Когда двадцать пять лет живешь ненастоящей жизнью, можно наконец утратить чувство реальности.

— Вы хотите сказать, что я помешанная?

— Скорее, что вы обманываете не только меня, но и себя.

— В чем же я вас обманула?

— Вы сказали, что убитый мужчина был знакомым вашего мужа по армии. Но мне случайно стало известно, что Чентри никогда не служил в армии. Такая неточность ставит под сомнение весь ваш рассказ.

Она покраснела, прикусила нижнюю губу и посмотрела на меня с видом преступника, пойманного за руку.

— Я неточно выразилась. Я хотела сказать, что, когда они познакомились, тот мужчина служил в армии. Но Ричард, конечно, не служил.

— Не хотите ли вы внести в свой рассказ еще какие-либо поправки?

— Если вы мне подскажете, где я ошиблась.

— Это совсем не смешно, мэм, — произнес я, внезапно ощутив прилив ярости. — Уже несколько человек лишились жизни, а другим грозит опасность.

— Не с моей стороны. Я в жизни никому не причинила зла.

— Вы просто пассивно стояли рядом.

— Не по своей воле. — Она старалась придать своему лицу выражение достоинства, но без особого успеха. — Я не знаю, что произошло между Ричардом и тем мужчиной. Понятия не имею, как складывались их отношения.

— Мне говорили, что у вашего супруга были бисексуальные наклонности.

— В самом деле? Первый раз слышу.

— То есть вы хотите сказать, что у него их не было?

— Как-то об этом никогда не заходил разговор. Почему вам кажется это столь важным?

— Потому что это, возможно, принципиальная деталь во всем деле.

— Сомневаюсь. Ричард не придавал сексуальным проблемам особого значения. Живопись возбуждала его в гораздо большей степени, чем я.

Она сделала печальную мину, бросив на меня взгляд, чтобы проверить эффект от своих слов. Не знаю почему, но это разозлило меня еще больше. Мне уже смертельно надоела эта женщина со своим враньем, — возможно, и со своей правдой. Мне приходилось сидеть здесь и обмениваться с ней пустыми фразами, в то время как женщине, судьба которой меня по-настоящему волновала, угрожала опасность.

— Вам известно, где находится Бетти Сиддон?

Она покачала своей серебряной головой:

— К сожалению, нет. С Бетти Джо что-то случилось?

— Она пошла разыскивать Милдред Мид и сама куда-то пропала. Может быть, вы знаете, где я могу найти Милдред?

— Нет, не знаю. Она звонила мне несколько месяцев назад, когда приехала в город. Но я не захотела с ней встречаться. Мне не хотелось пробуждать все эти воспоминания.

— В таком случае вам не следовало выкапывать кости, — заметил я.

Она внезапно выругалась, послав меня ко всем чертям, что прозвучало неискренне, будто было адресовано ей самой. Серая тень ненависти к себе, словно вуаль, опустилась на ее лицо.

— Зачем вы их выкопали? — спросил я.

Она довольно долго молчала.

— Просто поддалась панике, — призналась она наконец.

— Почему?

— Боялась, что будут обыскивать дом и мне придется отвечать за смерть того человека.

Она смотрела на меня сквозь пальцы, как будто уже находилась за решеткой.

— Кто-нибудь угрожал вам доносом?

Она не ответила. Я счел это подтверждением моих слов.

— Кто это был, миссис Чентри?

— Я не знаю. Она не явилась сюда. Просто позвонила прошлой ночью, угрожая, что расскажет полиции все, что знает.

Думаю, это была женщина, которая приходила сюда с мальчиком в день смерти того человека.

— Чего она потребовала от вас?

— Денег. — Она отняла руки от лица; губы ее были искривлены, глаза глядели враждебно.

— Сколько?

— Точной суммы она не назвала. Наверное, много.

— Когда вы должны вручить их?

— Завтра. Она сказала, что позвонит. И чтобы я приготовила к тому времени столько, сколько смогу.

— Вы намерены это исполнить?

— Намеревалась. Но теперь это не имеет смысла, не так ли? Разве что мне как-то удастся договориться с вами. — Погрузив ладони в волосы, она подняла подбородок, обеими руками придерживая голову, словно произведение искусства, которое она готова заложить или продать.

— Я сделаю, что в моих силах, — отозвался я. — Но вам не удастся избавиться от Маккендрика. Если вы поможете ему закрыть это расследование, он будет вам благодарен. Думаю, вам необходимо сейчас же с ним связаться.

— Нет. Мне надо подумать. Вы можете подождать до утра?

— Подожду, но при одном условии: вы не будете предпринимать никаких необдуманных шагов.

— То есть не вздумаю сбежать?

— Или покончить с собой.

Она резко и сердито покачала головой:

— Я собираюсь оставаться на месте и бороться. Надеюсь, что вы будете на моей стороне.

Я не стал брать на себя никаких обязательств. Когда я поднялся, готовясь уходить, у меня было такое ощущение, что с окутанных тенью стен на меня смотрят в глаза висевших там портретов. Миссис Чентри проводила меня до двери.

— Пожалуйста, не судите меня чересчур сурово. Я понимаю, что произвожу впечатление человека, испорченного до мозга костей. Но уверяю вас, что, совершая различные поступки или воздерживаясь от них, я, в общем-то, не имела выбора. Моя жизнь была не особенно сладкой, даже перед уходом мужа. А с момента его исчезновения она превратилась в настоящий ад.

— С Рико.

— Да. С Рико. Я уже сказала, что у меня не было выбора.

Она стояла рядом, прикрыв настороженные глаза ресницами, словно собиралась сделать очередной неудачный выбор.

— Более тридцати лет назад в Аризоне был убит молодой солдат по имени Уильям Мид, — сказал я. — Он был внебрачным сыном Феликса Чентри и Милдред Мид, то есть братом вашего мужа.

Она отреагировала на мои слова так, словно я ее ударил, — подняла брови и опустила нижнюю губу. Но не произнесла ни слова.

— Ваш муж уехал из Аризоны сразу же после этого, и существовало подозрение, что это он убил Уильяма Мида. Так ли это было на самом деле?

— Но зачем? Какие у него могли быть мотивы?

— Я надеялся, что вы мне подскажете. Не связывали ли их с Уильямом интимные отношения?

— Нет. Конечно, нет.

Но ее отрицание выглядело не слишком убедительно.

XXXIV

Я оставил ее одну и поехал вдоль побережья в южном направлении. На шоссе по-прежнему было довольно оживленное движение. Хотя время было еще не слишком позднее, я чувствовал себя усталым. Длинный, почти беспредметный разговор с миссис Чентри лишил меня остатков энергии. Я заскочил в свой мотель, надеясь получить какое-нибудь известие от Бетти.

Однако его не оказалось. Зато я узнал, что Паола Граймс ожидает моего звонка в гостинице «Монте-Кристо». Не без труда мне удалось наконец дозвониться до коммутатора, и я попросил соединить меня с ее номером. Она взяла трубку после первого же гудка:

— Алло?

— Говорит Арчер.

— Наконец-то! Голос был сухой и сердитый. — Мать сказала, что дала вам деньги для меня. Пятьдесят долларов. Они мне нужны. Без них я не могу выехать из этой блошиной дыры. Вдобавок ко всему мой пикап не хочет заводиться.

— Сейчас я принесу деньги. Я уже пытался передать их.

— Нужно было оставить у администратора.

— Только не у этого. До свидания, Паола.

Когда я подъехал к гостинице, она уже ждала меня в холле. Я обратил внимание на то, что она причесалась, умылась и подкрасилась.

Впрочем, у нее был грустный вид, и она не гармонировала с ночными бабочками и их поклонниками.

Я вручил ей пятьдесят долларов. Она пересчитала их и засунула в лифчик.

— Достаточно, чтобы оплатить счет?

— Думаю, что по сегодняшний день хватит. Что будет завтра, не знаю. Полиция запретила мне покидать город, но не хочет выплатить даже части денег, оставшихся после отца. У него при себе оказалось много наличных.

— Ты их получишь… или твоя мать.

— А может, мои правнуки? — с горечью сказала она. — Я не доверяю легавым и не люблю этот город. Они убили моего отца, и боюсь, что убьют и меня.

Ее страх был заразителен. Вслед за Паолой я начал смотреть на холл ее глазами — как на зал ожидания для заблудших душ на одну ночь, которая длится бесконечно.

— Кто убил твоего отца?

Она покачала головой, и ее черные волосы упали на лицо, как ночные сумерки.

— Я не хочу об этом говорить. Не здесь.

— Мы могли бы поговорить в твоем номере.

— Нет. Об этом не может быть и речи. — Она бросила на меня взгляд, полный маниакального страха, выглядывая из-под своих черных волос, как затравленный зверек. — В номере может быть установлено подслушивающее устройство.

— Кто бы это мог его установить?

— Может, полиция, а может, убийцы. Какая разница? Все стоят друг друга.

— Тогда выйдем на улицу и сядем в мою машину.

— Нет, спасибо.

— Тогда пойдем пройдемся, Паола.

К моему удивлению, она согласилась. Мы вышли из гостиницы и замешались в толпу прохожих. Стоявшие по другую сторону улицы пальмы покачивали листьями над пустыми павильонами, в которых торговали предметами искусства. Позади них вздымались, падали и снова поднимались белые фосфоресцирующие волны — словно отмеривая время и пространство.

Мы продолжали идти по тротуару, и волнение Паолы постепенно уменьшалось. Наши шаги, казалось, жили единым ритмом с морем. Над нами открылось небо, бледно освещенное низко висевшей над горизонтом луной.

Паола коснулась моей руки:

— Вы спрашивали, кто убил моего отца.

— Спрашивал.

— Хотите знать, что я об этом думаю?

— Да.

— Понимаете, я мысленно повторяла про себя все, что говорил отец. Он верил, что Ричард Чентри жив и проживает здесь, в Санта-Тересе, под вымышленным именем. Он был также убежден, что это Чентри написал портрет Милдред Мид. Когда я впервые его увидела, мне тоже так показалось. Я не утверждаю, что разбираюсь в этом так же хорошо, как отец, но у меня сложилось впечатление, что это работа Чентри.

— А вы уверены, что отец говорил искренне, Паола? Ведь за картину Чентри он мог получить гораздо больше.

— Я знаю, и он также отдавал себе в этом отчет. Именно поэтому он и стремился доказать ее подлинность. В течение последних дней своей жизни он пытался разыскать Чентри и доказать, что это его произведение. Он даже нашел Милдред Мид, которая теперь живет здесь. Она была любимой моделью Чентри, хотя, разумеется, не позировала для этого портрета. Она уже старая женщина.

— Вы ее видели?

Она утвердительно кивнула головой:

— Отец привел меня к ней за несколько дней до своей смерти. Она дружила в Аризоне с моей матерью, и я знала ее, когда еще была ребенком. Наверное, отец надеялся, что мое присутствие развяжет ей язык. Но Милдред Мид немногое сказала в тот день.

— Где она живет?

— В районе, застроенном такими маленькими домиками. Она только что переехала туда. Кажется, он называется Магнолия Корт. Там в центре растет большая магнолия.

— Это здесь, в Санта-Тересе?

— Да, в самом центре города. Она сказала, что наняла этот домик, потому что не может уже много ходить. Впрочем, она была не слишком разговорчива.

— Почему?

— По-моему, она боялась. Мой отец расспрашивал ее о Ричарде Чентри. Жив он или умер. И он ли написал тот портрет. Но она не хотела об этом говорить. Заявила, что не видела Чентри больше тридцати лет и надеется, что он давно умер. Она казалась сильно озлобленной.

— Это и не удивительно. Не исключено, что Чентри убил ее сына Уильяма.

— А также моего отца. Возможно, отец добрался до него, распутывая историю той картины, и в результате был убит.

Голос у нее был тихий и испуганный. Она подозрительно поглядывала на пальмы и низко висевшую луну, словно они были лишь дешевыми декорациями, скрывавшими подлинные джунгли этого мира.

— Мне необходимо уехать из этого города. Полиция велела мне остаться, потому что я нужна как свидетельница. Но они не гарантировали мне охрану.

— От кого? — спросил я, хотя знал ответ наперед.

— От Ричарда Чентри. От кого же еще? Он убил моего отца, я чувствую это кожей. Но я не знаю, как он выглядит и где находится. Это может быть любой из мужчин, которых я встречаю на улице.

Она постепенно повышала голос, так что наконец прохожие стали на нас оглядываться. Мы приблизились к ресторану; через открытую дверь оттуда доносились звуки джазовой музыки. Я ввел ее и усадил за столик. Зал был настолько длинный и узкий, что напоминал туннель, а расположившийся в конце его оркестр ассоциировался с приближающимся поездом.

— Не нравится мне эта музыка, — сказала она.

— Ничего. Зато выпивка не повредит.

Она покачала темноволосой головой.

— Я не могу пить. Спиртное приводит меня в бешенство. Так же было с моим отцом. Он говорил, что именно поэтому предпочел наркотики. — Она заткнула уши ладонями и закрыла глаза. — Я хочу уйти отсюда.

Я взял ее за руку и поднял со стула. Она шла такими неверными и робкими шагами, что мне пришлось почти тащить ее к выходу. На улице она окидывала прохожих подозрительным взглядом, как будто готова была в любую секунду поднять крик, если бы кто-то вдруг обратил на нее особое внимание. Она была на грани истерики.

Я схватил ее под руку и быстро повел в направлении гостиницы. Она начала упираться.

— Я не желаю туда возвращаться. Терпеть не могу эту конуру. Целую ночь там стучали, шатались по коридору, шептались, не давали мне уснуть. Там пристают ко всем женщинам подряд.

— Так переезжай оттуда.

— Я не знаю, куда деться. Наверное, я могла бы вернуться в галерею. У меня там есть маленькая комнатка за магазином. Но я боюсь.

— Потому что там нет отца?

— Нет. — Она сплела руки и содрогнулась. — Потому что он может вернуться.

Я почувствовал, что меня пробрал озноб. У меня не было полной уверенности в том, что девушка рехнулась, но не подлежало сомнению — она близка к этому.

Продолжая вести себя подобным образом, к утру она будет готова.

По разным причинам я чувствовал себя ответственным за нее. Я заключил негласный договор с силами, управляющими этим миром, что если позабочусь о Паоле, то кто-нибудь другой, возможно, позаботится о Бетти.

Я отвел девушку в отель «Монте-Кристо», оплатил счет, помог ей упаковаться и донес чемодан до машины.

— Куда мы едем? — спросила она, идя рядом со мной.

— Я сниму вам комнату в моем мотеле. Он стоит рядом с пристанью для яхт, и там намного спокойнее. Если проголодаешься, можешь пойти в ресторан на углу. Он открыт всю ночь.

— Я давно проголодалась, — сказала она. — Ничего не ела с самого утра.

Я купил ей в ресторане сандвич, а затем поместил ее в моем мотеле, решив возложить расходы на Баймейера. Ведь она была свидетельницей.

Потом вышел из мотеля, не заходя в свой номер. Но, садясь в автомобиль, я вдруг подумал, что меня может поджидать Бетти, и заглянул в комнату. Она была пуста.

Мне оставалось одно: продолжать расследование, пока оно не приведет меня кБетти. Только бы это не случилось слишком поздно.

XXXV

Крона магнолии висела над рядами домиков, словно привязанная к стволу туча. Только в одном из домиков горел свет, приглушенный опущенным жалюзи. Я постучал в сетчатую наружную дверь.

За ней послышался какой-то шорох, а затем дыхание прислушивавшегося человека.

— Кто там? — послышался наконец женский голос.

— Меня зовут Арчер. Я частный детектив, работаю на Джека Баймейера.

— Ну и проваливайте к дьяволу, — последовал спокойный ответ. — А прежде чем это сделать, можете заглянуть к Баймейеру и предложить ему отправиться туда вместе с вами.

— Охотно, мисс Мид. Я тоже не люблю этого сукина сына.

Она открыла внутреннюю дверь, демонстрируя на фоне освещенной комнаты очертания своей маленькой, изящной фигурки.

— Я не расслышала вашу фамилию.

— Арчер. Лью Арчер.

— Вас прислал Джек Баймейер?

— Не совсем так. У него украли картину — ваш портрет. Я надеялся, что вы поможете мне найти ее.

— Откуда Джек прознал, что я живу здесь? Я не говорила об этом ни единому человеку.

— Меня прислала Паола Граймс.

— Теперь понятно. Я сделала глупость, впустив ее в дом. — Она выпрямилась, словно собиралась захлопнуть дверь перед моим носом. — Она непутевый член непутевой семьи.

— Сегодня утром я разговаривал в Коппер-Сити с ее матерью, Хуанитой. Она велела передать вам от нее поклон.

— Да? Очень мило с ее стороны.

Я назвал нужный пароль. Она подошла ближе, чтобы отворить наружную дверь. До этого трудно было угадать ее возраст, но теперь я заметил, что она прихрамывает и раскачивается при ходьбе, напоминая морскую птицу, с легкостью скользящую по волнам океана, но с трудом ковыляющую по земле.

Ее седая голова также напоминала птичью. У нее был высокий лоб, правильные черты лица, несколько впалые щеки, тонкий, прямой нос и живые, острые глаза. Заметив, что я разглядываю ее, она улыбнулась. У нее не хватало одного переднего зуба, поэтому улыбка была немного плутовской.

— Я вам нравлюсь? Не могу сказать, чтобы старость положительно влияла на мою красоту.

— Это правда.

— Ну и очень хорошо, — проговорила она, по-прежнему улыбаясь. — Моя внешность подверглась многочисленным испытаниям, но я не жалуюсь. Женщина не может иметь все сразу. Я много путешествовала — преимущественно первым классом — и знала знаменитых и умных людей.

— С одним из них я познакомился вчера в Тусоне.

— С Лэшмэном?

— Да.

— Что у него новенького?

— Он стареет. Но по-прежнему пишет. По правде говоря, когда я там был, он как раз работал над очередным вашим портретом.

Она немного помолчала. Потом подняла голову, и в ее глазах я увидел пустоту.

— Я изображена на нем такой, какая я сейчас, или такой, какой была прежде?

— Такой, как прежде.

— Разумеется, иначе и быть не могло. Ведь он не видел меня с тех пор, как я по-настоящему состарилась. — Она говорила о себе так, как будто была прекрасным, но к сожалению, непрочным произведением искусства: японской икебаной или мелодией, написанной человеком, не знавшим нотной грамоты. — Но хватит обо мне. Рассказывайте, что поделывает Хуанита.

Она уселась в кресло, стоявшее под лампой, а я поместился напротив. Коротко я рассказал ей о Хуаните Граймс, потом о ее бывшем муже, Поле, и о его гибели.

Казалось, она была потрясена услышанным.

— Не могу поверить в смерть Пола. Он был здесь с дочерью всего несколько дней назад.

— Она говорила мне об этом. Кажется, он хотел, чтобы вы удостоверили подлинность своего портрета.

— Да, ему хотелось именно этого. К сожалению, я не смогла припомнить ту картину. У него при себе была лишь маленькая фотография с нее, а меня писали столько раз, что я уж давно счет потеряла. Должна вам признаться, мне надоели картины; в особенности те, на которых представлено мое собственное лицо. С момента, как поселилась здесь, я не повесила ни одной, хотя у меня их множество в боковой комнате. — Она показала рукой на голые стены. — Не хочу, чтобы они напоминали мне о том, что я давно потеряла.

— Понимаю. Но не посмотрите ли вы еще раз на фотографию с картины?

— С моего портрета?

— Вероятно, да. Это та самая, которой интересовался Пол Граймс.

Я передал ей фотографию. Она тщательно осмотрела ее при свете лампы, а потом издала какой-то нечленораздельный звук, означавший, что она узнала портрет.

— Вы его когда-нибудь раньше видели, мисс Мид?

— Я вижу его в третий раз. И второй в течение этого вечера. Но я по-прежнему не могу сказать, кто и когда его нарисовал. Он несомненно похож на произведение Чентри, но я не помню, чтобы мне приходилось позировать для этого портрета.

— Некоторые утверждают, что он написан по памяти, без модели, к тому же, возможно, очень недавно.

— То же самое говорила сегодня вечером та молодая женщина.

— Какая женщина?

— Журналистка из здешней газеты. Я ей сказала, что не даю интервью, но она проявила такую настойчивость, что в конце концов я позволила ей прийти. Должна признаться, она произвела на меня приятное впечатление. Но ей от меня было мало толку.

— Ее звали Бетти Сиддон?

— Точно. Бетти Сиддон. Вы ее знаете?

— Я пытался с ней связаться. Она не сказала вам, куда собирается идти от вас?

— Сказала, что едет на какой-то пляж… кажется, Сикамор Бич.

— Может, Сикамор Пойнт?

— Да, пожалуй, вы правы. Так или иначе, человек, который продал Граймсу эту картину, позавчера утонул. Как его звали?

— Джейк Уитмор. Но он не утонул. Его утопили в пресной воде, скорее всего, в ванне.

Она была потрясена моим сообщением, хотя я вовсе не ставил перед собой такую цель. Лицо ее сделалось каким-то безжизненным и бесцветным; черты его оставались красивыми, но глаза стали мертвыми, словно глазницы статуи.

Она пошевелила бледно-фиолетовыми губами:

— Так, значит, этот Уитмор был убит?

— Такого мнения придерживаются полиция и коронер.

— Господи Иисусе! — Она дышала тяжело, как бегун после длинной дистанции.

— Может быть, принести вам воды, мисс Мид?

— У меня есть кое-что получше. — Она показала рукой на стоявший у стены буфет. — Там стоит бутылка виски «Джек Дэниелс». И стаканы. Налейте и себе заодно. Мне — без воды. Двойной.

Я вынул бутылку и налил, как она просила. Она выпила одним глотком, попросила еще один двойной и вновь одним духом опорожнила свой стакан. После этого лицо ее снова оживилось и обрело прежний цвет.

— Глотните и вы, — сказала она. — Ненавижу пить в одиночестве.

Я стал подумывать, не алкоголичка ли она, и пришел к заключению, что мои подозрения небезосновательны.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросила она. — Я смешно выгляжу?

Вы видите в моих глазах что-то странное?

— Нет, что вы!

— Тогда нечего на меня так пялиться.

— Извините. Впрочем, мне уже пора.

— Вы интересуетесь этой мисс Сиддон, да?

— Интересуюсь. Вы прочли мои мысли.

— Я знаю мужчин, — сказала она. — А она не слишком молода для вас?

— Возможно. Когда она приходила?

— Я не смотрела на часы. Был ранний вечер.

— А как она вас разыскала?

— Позвонила в… — Внезапно она прикусила язык. Потом, после короткого напряженного молчания, добавила: — Понятия не имею.

— Вы начали говорить, что она куда-то позвонила.

— Я так сказала? Значит, вам известно больше, чем мне. Видимо, я думала о чем-то другом. Если вам нужно идти, я вас не задерживаю. Только поставьте бутылку на таком расстоянии, чтобы я могла до нее дотянуться, ладно?

Она коснулась белой сморщенной ладонью поверхности столика, стоявшего возле ее кресла.

— Я еще не ухожу, — отозвался я.

— Откровенно говоря, я бы предпочла, чтобы вы ушли. Я очень устала. Впрочем, я сказала вам все, что знаю.

— Сильно сомневаюсь в этом, мисс Мид. Будучи в Аризоне, я ознакомился с рядом чрезвычайно интересных фактов. Оказывается, в начале сороковых годов ваш сын Уильям был убит и брошен в пустыне неизвестным преступником.

Ее лицо изменилось и побледнело.

— Хуанита Граймс всегда была чересчур болтлива.

— Не она была моим главным источником информации. Убийство вашего сына — общеизвестный факт. Я разговаривал с человеком, который обнаружил его тело и проводил расследование по этому делу. С шерифом Брозертоном.

— И что из того?

— Вы не хотите знать, кто убил вашего сына?

— Теперь это уже не имеет значения, — ответила она. — Какая разница? Он мертв. Мертв уже тридцать два года.

— Но, по моему мнению, человек, который его убил, жив.

— Откуда вам это известно?

— Я кожей чувствую. Хотя имеются и многочисленные косвенные доказательства. Погибли еще два человека: Пол Граймс и Джейкоб Уитмор. А также мужчина, останки которого выкопали сегодня в оранжерее Ричарда Чентри.

Она хотела что-то сказать, но ей это удалось лишь со второй попытки:

— Что это за мужчина?

— Его личность пока не установили, но это лишь вопрос времени. Он появился двадцать пять лет назад в доме мистера и миссис Чентри вместе с какой-то женщиной и маленьким мальчиком. Между ним и Чентри произошла ссора, перешедшая в драку. Согласно известной мне версии, он упал, ударился головой и умер. Чентри закопали его.

— Вам это известно от миссис Чентри?

— В частности, и от нее.

Она широко открыла глаза, вследствие чего ее лицо словно съежилось и уменьшилось.

— Что еще она вам сказала?

— Пожалуй, это все. Она должна сказать еще что-то?

— Это я вас спрашиваю.

— А я подозреваю, что вы-то знаете ответ. Почему Джек Баймейер купил вам дом в каньоне Чентри?

— Потому что я его об этом попросила.

— Джек Баймейер не настолько щедр.

— Ко мне в то время он был щедр. — На лице ее появился легкий румянец, осевший на скулах. — Действительно, с возрастом он изменился не в лучшую сторону. Как и я.

— А я предполагаю, что Баймейер купил вам тот дом по поручению семейства Чентри. Или, может быть, они подарили вам его при посредничестве Баймейера?

— С какой стати им было это делать?

— Чтобы добиться вашего молчания при расследовании обстоятельств убийства Уильяма.

— Смерть Уильяма была общеизвестным фактом. Кому нужно было мое молчание?

— Его убийце. Предполагаю, что им был Ричард Чентри. Сразу же после этого он переехал из Аризоны в Калифорнию. Следствие против него было прекращено, если вообще возбуждалось. Вы же свои подозрения оставили при себе.

Она покачала головой:

— Вы меня не знаете. Я любила сына. Когда мне показали тело Уильяма, я чуть сама не умерла.

И не забывайте, он также принадлежал к тому семейству. Феликс Чентри был его отцом. Между Уильямом и Ричардом не было никаких столкновений.

— Почему же тогда Ричард уехал из Аризоны сразу после смерти Уильяма?

— Не знаю. Может потому, что боялся быть убитым.

— Он так утверждал?

— Я никогда не говорила с ним об этом. И даже не видела его с тех пор.

— Со времени смерти Уильяма?

— Да. Я не видела его тридцать два года. А в течение двадцати пяти лет никто не знает, что с ним и куда он подевался. Только сегодня я узнала от вас, почему это произошло. — Она беспокойно задвигалась и взглянула на стоявшую рядом бутылку. — Если вы намерены пробыть у меня еще некоторое время, то можете налить мне еще. И себе тоже.

— Нет, спасибо. Еще несколько вопросов, и я оставлю вас в покое. Кажется, после вашего сына осталась вдова с маленьким ребенком?

Выражение ее глаз изменилось, как будто она смотрела в далекое прошлое.

— Кажется, да.

— Значит, вы не уверены в этом?

— Мне говорили о них. Но я их никогда не видела.

— Почему?

— Это случилось не по моей воле. Просто они как сквозь землю провалились. До меня дошли слухи, что та женщина, вдова сына, вышла за кого-то другого и взяла его фамилию.

— Вам известна эта фамилия?

— К сожалению, нет. Они никогда не пытались вступить со мной в контакт.

— Вы думаете, они находились в контакте с Ричардом Чентри?

— Откуда я могу знать? — сказала она отворачиваясь.

— А та женщина с мальчиком, которые двадцать пять лет назад посетили дом Ричарда Чентри… не могли это быть вдова Уильяма и ее сын?

— Понятия не имею. Мне кажется, вы пытаетесь связать весьма отдаленные дела.

— Я вынужден это делать. Разгадка лежит в далеком прошлом. Вы не догадываетесь, кто мог быть тот мужчина, которого убили и похоронили в оранжерее?

— Не имею ни малейшего понятия.

— А это не мог быть ваш сын Уильям?

— Вы с ума сошли! Уильям был убит в Аризоне в сорок третьем году, то есть семью годами раньше.

— Вы видели его труп?

— Да.

— Говорят, он был сильно обезображен. Вы были в состоянии опознать его с полной уверенностью?

— Да. Мой сын Уильям умер тридцать два года назад.

— А что сталось с его останками, после того как вы их опознали?

— Мне точно не известно.

— Это странно.

— Неужели? Как вам известно, у него была в Калифорнии жена. Она потребовала, чтобы тело отослали ей, и там его похоронила. Я не возражала. Мертвый человек уходит навсегда. Не имеет никакого значения, где он будет погребен. — Она говорила сухим, равнодушным тоном, но у меня было такое впечатление, что она сознательно душит в себе чувства. Словно читая мои мысли, она добавила: — Когда я умру, а это, наверное, случится скоро, я хочу, чтобы мое тело сожгли и прах развеяли в пустыне поблизости от Тусона.

— Неподалеку от Лэшмэна?

Она взглянула на меня с раздражением и одновременно с интересом:

— Вы чертовски много знаете.

— А вы чертовски мало хотите мне сказать, Милдред, — отозвался я. — Так где же, в конце концов, был похоронен Уильям?

— Кажется, где-то в Калифорнии.

— Вы когда-нибудь были на его могиле?

— Нет, я не знаю, где она находится.

— И вам неизвестно, где проживает его вдова?

— Нет. Я никогда не интересовалась родственниками. Я ушла из своей семьи, когда мне было четырнадцать лет, еще в Денвере, и никогда не возвращалась. Да и не скучала по ней.

Но она продолжала вглядываться полуприкрытыми глазами в отдаленное прошлое, словно желала проследить весь свой жизненный путь. Быть может, она испытала то же, что и я: подземный толчок достаточной силы, чтобы заставить мертвеца встать из могилы.

XXXVІ

Когда я добрался до Сикамор Пойнт, часы в моем автомобиле показывали почти три. Море кашляло сквозь сон у подножия пляжа. Я тоже едва не поддался искушению соснуть на переднем сиденье машины.

Но в домике Джейкоба Уитмора горел свет, и я пережил момент надежды, что застану в нем Бетти. Однако оказалось, что Джесси Гейбл одна.

Стоило мне войти в освещенную комнату, как я заметил происшедшую с Джесси метаморфозу: движения ее были более решительными, глаза глядели смелее. Я почувствовал запах спиртного, но она вовсе не казалась пьяной. Она указала мне на стул.

— Вы должны мне сто долларов, — заявила она. — Я узнала фамилию женщины, которая продала Джейку ту картину.

— Кто же это такая?

Она наклонилась над столом, положив руку мне на плечо:

— Минуточку. Не спешите так. Откуда я могу знать, есть ли у вас эти сто долларов?

Я отсчитал и положил на стол требуемую сумму. Она потянулась было за деньгами, но я схватил их прежде, чем она успела к ним прикоснуться.

— Эй! — крикнула она. — Это мои деньги.

— Вы еще не назвали мне имя той женщины.

Она покачала головой. Ее светлые волосы упали на плечи, как шелковая шаль.

— Вы мне не доверяете?

— Доверял, пока вы доверяли мне.

— Вы говорите совсем как Джейк. Он всегда умел все поставить с ног на голову.

— Кто продал ему картину?

— Скажу, когда получу деньги.

Я положил на стол пятьдесят долларов:

— Здесь половина. Вторую половину вы получите, когда назовете фамилию.

— Мои сведения стоят дороже. Это серьезное дело. Мне сказали, что я должна получить за них большую награду.

Не поднимаясь со стула, я наблюдал за ее лицом. Два дня назад, когда я появился здесь впервые, она, как мне показалось, не заботилась так о деньгах.

— Кто же должен заплатить эту награду?

— Редакция газеты.

— Это вам пообещала Бетти Сиддон?

— В общем, да. Она сказала, что мне хорошо заплатят за эту информацию.

— И вы сказали ей, кто эта женщина?

Она отвела взгляд и уставилась в темный угол комнаты.

— Мисс Сиддон сказала, что это очень важно. А я не была уверена, придете ли вы еще. Вы же знаете, как у меня обстоят дела. Я нуждаюсь в деньгах.

Я знал, как обстоят дела. Знал я и то, что она продавала кости Джейкоба Уитмора, а я у нее их покупал. Я положил на стол остальные пятьдесят долларов.

Джесси снова потянулась за ними, но рука ее опустилась на полпути. Она взглянула на меня так, будто я собирался помешать ей. Мне уже прискучили эти игры.

— Возьмите же их наконец, — сказал я.

Она сгребла десяти- и двадцатидолларовые купюры и сунула их под рубашку, за лифчик, виновато посмотрев при этом на меня, готовая расплакаться.

— Не будем терять времени, Джесси, — сказал я. — Что это за женщина?

— Ее фамилия миссис Джонсон, — произнесла она тихим, неуверенным голосом.

— Мать Фрэда?

— Не знаю, чья она мать.

— Как ее зовут?

— Не знаю. Стэнли Мейер сообщил мне только ее фамилию.

— Какой Стэнли Мейер?

— Он работает санитаром в больнице. Художник-любитель. Продает свои картины во время ярмарок на пляже. Его киоск стоит рядом с будкой Джейка. Он видел, как Джейк покупал у нее ту картину.

— Вы имеете в виду женский портрет, который Джейк продал затем Полу Граймсу?

Она утвердительно кивнула:

— Ведь вас эта картина интересует, да?

— Да. Стэнли Мейер описал вам ту женщину?

— Более или менее. Он сказал, что она среднего возраста, лет пятидесяти, высокая, толстая. У нее темные, седеющие волосы.

— А он не говорил, как она была одета?

— Нет.

— Откуда ему известна ее фамилия?

— Он знает ее по больнице. Миссис Джонсон работала там медсестрой, пока ее не выгнали.

— А за что ее выгнали?

— Мейер понятия не имеет. Знает только, что потом она работала в доме для выздоравливающих «Ля Палома».

— Что еще он рассказал об этой миссис Джонсон?

— Больше я ничего не помню.

— Вы все это сказали Бетти Сиддон?

— Да.

— Как давно она была у вас?

— Точно не могу сказать. Джейк терпеть не мог часов. Он читал, что мы должны определять время по солнцу, как индейцы из племени чумашей.

— Бетти Сиддон была здесь перед заходом солнца или после?

— После. Теперь я вспомнила: она пришла сразу после вашего отъезда.

— Вы сказали ей, что я здесь был?

— Нет.

— А она не говорила, когда уезжала, куда собирается?

— Точно она не сказала. Но спрашивала про тот дом для выздоравливающих, «Ля Палома». Ей хотелось проверить, там ли работает сейчас миссис Джонсон.

Обратно я возвращался по почти пустынной автостраде, навстречу попадались лишь немногочисленные грузовики. Я чувствовал, что оставил позади барьер, отделявший конец ночи от холодного раннего утра, и в состоянии обходиться без сна, в случае необходимости, еще целый день.

Оставив машину на стоянке возле приюта «Ля Палома», я нажал звонок служебного входа. Внутри послышались бормотание и шлепающие шаги. Дверь приоткрылась на цепочке, и я увидел чернокожую медсестру.

— Я был здесь вчера вечером, — сказал я.

— Я вас помню. Если вы ищете миссис Джонсон, то пришли неудачно. Она второй раз за ночь оставила дом на меня. Я чуть жива от усталости, а до конца смены еще много часов. Разговор с вами не облегчает мне работу.

— Я вас понимаю. Мне тоже пришлось всю ночь работать.

Она недоверчиво посмотрела на меня:

— Чем же вы занимались?

— Я детектив. Вы позволите мне войти и немного поговорить с вами, мисс…

— Миссис. Миссис Холмэн. — Она со вздохом сняла цепочку. — Хорошо. Только побыстрее.

Мы остановились, прислонившись к стене, в темном вестибюле. Вздохи и стоны пациентов, вперемешку с неравномерным шумом, доносившимся с автострады, сливались в аккомпанемент, сопутствовавший музыке раннего утра.

Лицо девушки растворялось в темноте, а ее глаза казались блестящими глазами ночи.

— Что вы хотите узнать? — спросила она.

— Почему миссис Джонсон пошла домой?

— Позвонил Фрэд. Это ее сын. И сказал, что старик снова сходит с ума. Он жуткий пьяница, и только она способна его утихомирить, когда он в таком состоянии. Она взяла такси и поехала домой. Я на нее не в обиде: в конце концов, нужно же было что-то делать. — Она глубоко вздохнула; я почувствовал в темноте тепло ее дыхания. — Я не могу осуждать миссис Джонсон. У меня у самой есть пьяницы в семье.

— Вы когда-нибудь были у нее дома?

— Нет, — решительно отозвалась она. — Если у вас больше нет вопросов, то не стоит терять время.

— У меня еще несколько вопросов. Это очень важно… вопрос жизни и смерти.

— Чьей жизни? — удивленно спросила она. — Чьей смерти?

— Одной женщины по имени Бетти Сиддон. Она работает в редакции здешней газеты.

Я услышал, как она глубоко вздохнула.

— Вы слышали раньше это имя?

— Да. Слышала. Она звонила из редакции в самом начале моего дежурства. Ей хотелось знать, есть ли среди наших пациентов женщина по имени Милдред Мид. Я ответила ей, что эта женщина находилась у нас какое-то время, но теперь переехала. Ей захотелось самостоятельности, и она наняла домик в Магнолия Корт. Впрочем, мисс Мид поселилась у нас вследствие связей с миссис Джонсон.

— Каких связей?

— Они в родственных отношениях друг с другом.

— В каких именно?

— Они мне не говорили.

— Миссис Джонсон знала о звонке мисс Сиддон?

— Нет. Я не хотела ее волновать. После отъезда мисс Мид она была очень недовольна. Можно сказать, что она отнеслась к этому, как к личному оскорблению. Они тогда ужасно поссорились. Откровенно говоря, чуть не разодрались. Обе они слишком вспыльчивы и легко теряют контроль над собой, как мне кажется.

Ее красноречие показалось мне наигранным; у меня было такое впечатление, что своими словами она создает дымовую завесу, заслоняющую от меня то, что мне хотелось знать.

— Мисс Сиддон приезжала сюда сегодня вечером? — спросил я напрямик.

— Нет. — Ответ прозвучал столь же решительно. Но ее ресницы слегка подрагивали, как будто пытались скрыть какую-то мысль.

— Если она здесь была, вы должны непременно сказать мне об этом. Ей может угрожать серьезная опасность.

— Мне очень жаль, но я ее не видела.

— Это правда, миссис Холмэн?

— Перестаньте сверлить мне дырку на голове! — неожиданно взорвалась она. — Я очень сожалею, что происходит что-то недоброе и что ваша знакомая впуталась в неприятную историю. Но это не моя вина. Может быть, вам больше нечего делать, а меня ждет работа.

Я неохотно простился с ней, чувствуя, что она знает больше, чем говорит. Атмосфера дома призрения, с его стариками, болезнями и подавляемой болью, сопутствовала мне до самого дома Джонсонов.

XXXVІІ

Высокий старый дом был погружен в темноту. Казалось, он висел надо мной на фоне звезд, как мрачное прошлое, состоящее из нескольких слоев, означающих ряд поколений. Я постучал в дверь, затем, не дождавшись ответа, еще раз.

У меня было желание заорать на дом, как ранее Джерард Джонсон, и я начинал подумывать, не схожу ли, подобно ему, с ума. Облокотившись на стену, я посмотрел на тихую улицу. Я поставил машину за углом, поэтому проезжая часть была совершенно пуста. Над зарослями оливковых деревьев показалась бледная полоска неба, которая все больше светлела.

Утренний холод пробрал меня до самых костей. Очнувшись, я принялся так сильно колотить в дверь, что отбил пальцы и стал посасывать их, сунув в рот.

Из-за двери донесся голос Джерарда Джонсона:

— Кто там?

— Арчер. Откройте, пожалуйста.

— Не могу. Она ушла и заперла меня на ключ! — хрипло заскулил он.

— Куда она пошла?

— Кажется, в свой дом призрения… «Ля Палома». Сегодня у нее ночное дежурство.

— Я только что оттуда. Миссис Джонсон вторично ушла с работы.

— Ей не следует этого делать. Она потеряет и это место. Нам придется жить на пособие. Не знаю, что с нами будет.

— Где Фрэд?

— Не знаю.

— Мне хотелось задать ему множество разных вопросов, касающихся его жены и пропавшей картины, но меня обескуражили его бессмысленные ответы. Я пожелал ему через дверь спокойной ночи и отправился в полицию.

Маккендрика я застал в его кабинете; он выглядел почти так же, как семь или восемь часов назад. Под глазами у него я заметил синие мешки, но взгляд был острым и настороженным; он был тщательно выбрит.

— Похоже, вы не выспались, — обратился он ко мне.

— Я совсем не ложился. Все пытался разыскать Бетти Сиддон.

Маккендрик сделал такой глубокий вдох, что под ним даже стул затрещал, а затем с шумом выпустил воздух.

— Почему вас это так волнует? Мы не можем следить за каждым движением репортера в течение двадцати четырех часов в сутки.

— Я знаю. Но мы имеем дело с необычным случаем. Думаю, стоит обыскать дом Джонсонов.

— У вас есть основания полагать, что мисс Сиддон находится там?

— Ничего конкретного. Но существует вероятность и даже подозрение, что пропавшая картина находится именно там. Она уже прошла через руки миссис Джонсон, а потом через руки ее сына Фрэда.

Я напомнил Маккендрику все известные нам факты: что Фрэд Джонсон украл или позаимствовал картину из дома Баймейеров и что её потом украли из музея или, согласно ранее выдвинутой Фрэдом версии, из дома Джонсонов. К этому я добавил полученную от Джесси Гейбл информацию, свидетельствовавшую о том, что Уитмор купил картину у миссис Джонсон.

— Все это очень интересно, — равнодушным тоном отозвался Маккендрик, — но у меня сейчас нет времени разыскивать мисс Сиддон. А также искать исчезнувшую, украденную или пропавшую картину, которая, по всей вероятности, не представляет особой ценности.

— Зато девушка представляет. А картина — ключ ко всей этой дьявольской загадке.

Маккендрик тяжело навалился на стол:

— Это ваша девушка, верно?

— Я еще в этом не уверен.

— Но она вас интересует?

— Очень, — ответил я.

— А исчезнувший портрет — это та картина, которую вам поручили найти, ведь так?

— Ну, предположим.

— И поэтому вы считаете, что она является ключом ко всей загадке, да?

— Я этого не говорил, капитан. Мне кажется, что девушка и картина играют важную роль вне зависимости от того, каково мое личное отношение к ним.

— Это вы так думаете. Я бы хотел, чтобы вы пошли в ванную и внимательно рассмотрели себя в зеркале. Можете воспользоваться моей электробритвой. Она в шкафчике за зеркалом. Свет включается с левой стороны.

Я зашел в ванную и оглядел свое лицо; оно было бледным и усталым. Я сделал гримасу, чтобы оживить его, но глаза не изменили выражения, оставаясь стеклянными и матовыми.

После того как я побрился и умылся, мой внешний вид слегка улучшился, но не исчезли беспокойство и усталость, сковывавшие все тело.

Когда я вернулся в кабинет, Маккендрик внимательно посмотрел на меня:

— Вы себя лучше чувствуете?

— Немного лучше.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы ели?

Я взглянул на часы: было без десяти семь.

— Часов девять или десять.

— И за все это время вы не сомкнули глаз?

— Нет.

— Ладно, пойдем позавтракаем. Джо открывает в семь.

Джо был владельцем ресторанчика для рабочих; зал и бар начали уже заполняться посетителями. В прокуренном помещении царила атмосфера легкого, шутливого оптимизма, как будто начинавшийся день предвещал что-то радостное.

Мы заняли один из столиков, усевшись друг против друга. Ожидая, пока подадут завтрак, мы обсудили за кофе весь ход следствия. Я с досадой подумал о том, что до сих пор не сказал ему о своем разговоре с миссис Чентри; я понимал, что необходимо это сделать, прежде чем он узнает об этом сам.

Однако я отложил свое намерение до того момента, пока не подкреплюсь солидной порцией съестного.

Мы позавтракали беконом с ветчиной, картофелем-фри и гренками, а на закуску потребовали шарлотку и ванильное мороженое.

Покончив с едой, мы заказали еще по чашке кофе.

— Я навестил вчера вечером миссис Чентри, — сообщил я наконец.

Его лицо тотчас же застыло, а в уголках глаз показались морщинки.

— Ведь я просил вас не делать этого.

— Мне это казалось совершенно необходимым. Каждый из нас действует на основании собственных принципов, капитан.

— Несомненно.

Я имел в виду, что свободу его действий сдерживали различные соображения политического характера; он был стальным кулаком города, концентрировавшим в себе всю его сокрушительную силу, но обязан был пользоваться этой силой в соответствии с пожеланиями жителей. Даже теперь он, казалось, прислушивался к их многочисленным голосам, раздававшимся в том числе и здесь, в большом прокуренном зале ресторана, где мы сидели.

Постепенно его лицо разгладилось и перестало напоминать глыбу потрескавшегося цемента. Глаза оставались равнодушными.

— И что же вы узнали от миссис Чентри?

Я довольно подробно пересказал ему наш разговор, подчеркнув роль мужчины в коричневом костюме, кости которого откопали Рико и миссис Чентри. От волнения лицо капитана раскраснелось.

— Она сказала вам, откуда взялся тот парень?

— По всей вероятности, перед этим он находился в госпитале для инвалидов войны.

Маккендрик ударил ладонью по столику, так что чашки, зазвенев, подпрыгнули. Сидевшие неподалеку посетители, несомненно, слышали шум, но никто не обернулся.

— Почему, черт возьми, вы не сказали об этом раньше? Ведь если он лежал в госпитале для инвалидов, мы наверняка сможем установить его личность на основании найденных костей!

Он положил на стол три долларовых банкнота, поднялся со стула и покинул зал.

Я тоже расплатился и вышел на улицу. Был уже девятый час; город пробуждался к жизни. Я шел по Главной улице, надеясь, что смогу пробудиться вместе с ним, пока не очутился перед зданием редакции.

Никто не видел Бетти и не получал от нее никаких известий.

Вернувшись на стоянку, я сел в машину и поехал в сторону побережья. Мною руководила полуосознанная надежда: если я вернусь в комнату, где начался мой роман с Бетти, то застану ее там.

Однако ее не оказалось. Я бросился на постель и попытался обо всем забыть, но меня продолжали преследовать сны о разгневанных мертвецах.

Я проснулся отдохнувшим около полудня и выглянул в окно на залив, разрезанный на длинные, светлые, блестящие полоски полуопущенным жалюзи. Несколько яхтсменов направляли свои суда в море, пользуясь легким южным ветерком. Внезапно в памяти у меня всплыла одна существенная подробность.

Шериф Брозертон рассказывал мне в Аризоне о солдате по фамилии Уилсон или Джексон, который был другом Уильяма, убитого сына Милдред Мид. Тогда же он сказал, что после войны получил от него открытку, отправленную из госпиталя для инвалидов в Калифорнии.

Сняв трубку, я заказал разговор с постом шерифа Брозертона в Коппер-Сити. После краткого ожидания я услышал его голос:

— Рад, что вы меня поймали, Арчер. Я как раз собирался пойти перекусить. Как поживает дочурка Баймейеров? Надеюсь, она благополучно добралась до дому и теперь находится в полной безопасности, с семьей?

— Да, она дома. Не знаю только, в безопасности ли.

— Как это так? В собственной-то семье? — Брозертон явно полагал, что, спасая Дорис, мы тем самым обеспечили ей вечное счастье.

— Она довольно неуравновешенна и не слишком ладит с отцом. Но раз уж речь зашла о нем, мне бы хотелось задать вам один вопрос, заранее извиняюсь, если повторюсь. Скажите, Баймейер повлиял в какой-то степени на прекращение расследования по делу об убийстве Уильяма Мида?

— Вы уже спрашивали об этом. И я сказал вам, что не знаю.

— А существовала такая возможность?

— У Баймейера не было причин добиваться этого. В то время он находился в близких отношениях с матерью Уильяма. Я говорю вам только то, что общеизвестно.

— А Милдред Мид хотела, чтобы расследование было продолжено?

— Не знаю, что она думала на этот счет. Она разговаривала по этому поводу на более высоком уровне, — Последние слова он произнес сухим тоном, словно намереваясь прервать беседу.

— Милдред Мид требовала, чтобы Ричарда Чентри доставили из Калифорнии и допросили?

— Не помню, чтобы она выдвигала такое предложение. Чего вы добиваетесь, Арчер?

— Пока сам не знаю. Но одно из ваших сообщений по поводу дела Мида может иметь очень важное значение. Вы как-то упомянули, что товарищ Уильяма по армии приезжал в Аризону и разговаривал с вами о его гибели.

— Верно. Я даже вспоминал его недавно. Знаете, он связался со мной уже после войны. Прислал открытку из Лос-Анджелеса, из госпиталя для инвалидов, спрашивал, не открылись ли в деле Уильяма Мида какие-нибудь новые обстоятельства. Я ответил ему, что нет.

— Вы не помните, как он подписал ту открытку?

— Кажется, Джексон, — поколебавшись, отозвался шериф. — Джерри Джексон. У него был довольно неразборчивый почерк.

— А может, Джерри Джонсон?

Шериф снова некоторое время молчал. Я слышал пробегавшие по проводам неясные голоса — полузабытые воспоминания, снова пробужденные к жизни.

— Пожалуй, да, — отозвался он наконец. — Эта открытка должна находиться в моих бумагах. Я все надеялся, что когда-нибудь смогу послать бедняге конкретный ответ. Но этого так и не случилось.

— Может быть, вам еще придется это сделать.

Во всяком случае я не теряю надежды.

— Вы кого-нибудь подозревали, шериф?

— А вы?

— Нет. Но я не вел расследование по тому делу.

Я коснулся болезненной темы.

— Я тоже не вел, — с горечью произнес он. — У меня его отобрали.

— Кто?

— Люди, у которых было достаточно власти, чтобы сделать это. Я не намерен называть никаких фамилий.

— Ричард Чентри подозревался в убийстве брата?

— Это ни для кого не секрет. Я уже говорил вам, что его поспешно вывезли за границы штата. Насколько мне известно, он не вернулся.

— Значит, между ними были какие-то конфликты?

— Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее, здоровым соперничеством. Конкуренцией. Оба хотели стать художниками. Оба хотели жениться на одной и той же девушке. Можно сказать, что Ричард победил в обоих раундах. И к тому же унаследовал семейное состояние.

— Но его счастье длилось всего семь лет.

— Да, я слышал.

— Вы не догадываетесь, что бы такое могло с ним приключиться?

— Нет. Не догадываюсь. Это не моя территория. А кроме того, у меня кое с кем назначена встреча, и я должен заканчивать разговор, не то опоздаю. До свидания. — И он положил трубку.

Я вышел в коридор и постучался к Паоле. За дверью послышались тихие шаги.

— Кто там? — спросила она.

Я назвал себя, и она открыла дверь. Похоже было, что ее, как и меня, мучили дурные сновидения и она еще не полностью от них очнулась.

— В чем дело?

— Мне нужно задать еще несколько вопросов.

— Я уже все рассказала.

— Я в этом не уверен.

Она попыталась закрыть дверь, но я успел придержать ее. Мы оба чувствовали тяжесть друг друга и силу противостоящей воли.

— Вы не хотите узнать, кто убил вашего отца, Паола? Она внимательно взглянула на мое лицо, но в ее темных глазах я не заметил особой надежды.

— Вы точно это знаете?

— Узнаю. Но мне нужна помощь. Я могу войти?

— Я сама выйду.

Мы уселись в плетеные кресла, стоявшие в конце коридора, у окна. При этом Паола отодвинула свое кресло, чтобы ее не видно было с улицы.

— Чего вы боитесь, Паола?

— Глупый вопрос. Позавчера вечером убили моего отца. А я продолжаю торчать в этом паршивом городишке.

— Кого вы боитесь?

— Ричарда Чентри. Это наверняка он. Его здесь считают кем-то вроде героя, потому что никто не знает, каким он был сукиным сыном.

— Вы его знали?

— В общем-то, нет. Я родилась слишком поздно. Но отец и мать знали его очень хорошо. В Коппер-Сити о нем ходили довольно странные слухи. О нем и о его незаконнорожденном брате, Уильяме Миде.

— Что за слухи?

Между ее черными бровями залегли две глубокие складки.

— Я слышала, что Ричард Чентри украл картины брата. Оба были способными художниками, но у Уильяма был настоящий талант. Ричард копировал его стиль, а когда Уильяма забрали в армию, присвоил его рисунки и картины и выдал за свои. А кроме того, увел у него девушку.

— Теперешнюю миссис Чентри?

— Выходит, так.

Постепенно она все больше наклонялась в сторону окна, как светолюбивое растение, но глаза ее оставались мрачными и встревоженными. Внезапно она отдернула голову, как будто заметила на улице целившихся в нее снайперов.

Потом она пошла за мной в комнату и во время моего телефонного разговора с Маккендриком стояла в дверях. Я поделился с ним сведениями, добытыми сегодня утром.

— Фамилия Джонсон достаточно распространенная, — прервал меня Маккендрик. — Но я бы не особенно удивился, узнав, что это наш Джерард Джонсон с Олив-стрит.

— Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и находился некоторое время в госпитале, легко объяснить все его выходки.

— По крайней мере, некоторые из них. Мы можем допросить его по этому поводу. Но сначала я бы хотел передать дополнительные данные в госпиталя для инвалидов войны.

— Дополнительные данные?

— Вот именно. Ваш приятель Пурвис обследовал кости, которые вы доставили нам вчера вечером, и обнаружил на них следы, напоминающие повреждения, оставленные шрапнелью. Оказалось, что покойный проходил специальный курс лечения. Так вот, Пурвис теперь связывается с госпиталями для инвалидов.

— А что вы предпринимаете по делу Бетти Сиддон?

— Она до сих пор не появилась?

Голос Маккендрика приобрел скучающий оттенок. Я с грохотом бросил трубку и некоторое время сидел неподвижно, жалея, что не сумел справиться со злостью, и думая, что предпринять дальше.

XXXVІІІ

Я снова поехал в центр и навестил редакцию газеты. От Бетти по-прежнему не поступало никаких известий. У ее подруги Фэй Брайтон были красные глаза. Она сообщила мне о подозрительном телефонном звонке — ее собеседница отказалась назвать свое имя и номер телефона.

— Она вам угрожала?

— В общем-то, нет. Скорее, показалась встревоженной. Ей хотелось знать, не случилось ли чего-нибудь с Бетти. Когда я спросила, почему это ее интересует, она повесила трубку.

— В котором часу она позвонила?

— Сегодня утром, около десяти. Мне нужно было дать ей разговориться. Если бы я подошла к ней более тактично, возможно, она сказала бы больше.

— Вам показалось, что она что-то знает?

— Да, мне так показалось, — ответила она, немного подумав. — По-моему, она была напугана или чувствовала себя виноватой. Она говорила вежливо, но каким-то странным голосом. — Миссис Брайтон немного подумала, как бы подбирая нужные слова. — Это могла быть негритянка, образованная негритянка.

Я тотчас вспомнил чернокожую медсестру из дома призрения «Ля Палома». Миссис Холмэн. Я попросил у миссис Брайтон телефонную книгу и попытался разыскать в ней эту фамилию, однако безуспешно. Там ее не оказалось.

Мне нужен был какой-то человек, связанный с местной негритянской общиной. Единственным, кто пришел мне на ум, был владелец магазина, торговавшего спиртным, у которого я приобрел две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я отправился туда и застал его за прилавком.

— Еще немного виски из Теннесси? — спросил он.

— Это всегда не помешает.

— Две четвертинки? — улыбнулся он, снисходя к моей экстравагантности.

— На этот раз попробую взять сразу полкварты.

Когда он укладывал бутылку в пакет, я спросил у него, не знает ли он медсестру по фамилии Холмэн. Он с интересом взглянул на меня, но тут же отвел глаза.

— Кажется, слышал о такой. Хотя лично не знаком. Я знаю ее мужа.

— Она ухаживала за моей знакомой, — сказал я. — В доме призрения, где она работает. «Ля Палома». Мне хочется сделать ей небольшой подарок.

— Если вы имеете в виду это, он указал на бутылку, — я могу его вручить.

— Я бы предпочел сделать это лично.

— Как хотите. Миссис Холмэн живет почти на углу Ноупал и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним еще растет такое большое дерево. Вам нужно поехать отсюда в южном направлении, повернуть на пятую улицу и проехать один квартал в сторону океана.

Я поблагодарил его, заплатил за виски и поехал в южном направлении. Указанное дерево было единственным зеленым оазисом на всем отрезке улицы, застроенном двухэтажными деревянными домишками. В тени его растрепанной кроны стоял кузов старого лимузина марки «шевроле» образца тысяча девятьсот сорок шестого года, служивший местом игр для темнокожих детишек.

Миссис Холмэн наблюдала за ними с крыльца. Увидев меня, она вздрогнула и машинально сделала шаг к двери. Потом, опомнившись, оперлась на нее спиной и попыталась мне улыбнуться, но глаза ее оставались серьезными.

— Добрый день, — сказал я.

— Здравствуйте.

— Это ваши дети?

— Один мой. — Она не указала, который именно. — Чем могу служить?

— Я по-прежнему разыскиваю мисс Сиддон. Волнуюсь за нее. Мне подумалось, что, может, вы тоже волнуетесь.

— Не знаю, с чего вы это взяли, — отозвалась она с наигранным равнодушием.

— Вы не звонили сегодня утром в редакцию?

Она глянула поверх моего плеча на детей. Те сидели тихо, словно им было не по себе в перистой тени дерева.

— Может, и звонила… Что из этого?

— Если вы могли это сделать, то можете и со мной поговорить. Я не пытаюсь вас ни во что вмешивать, просто мне необходимо разыскать Бетти Сиддон. Боюсь, что ей грозит опасность. И вы тоже так считаете.

— Я этого не говорила.

— Не обязательно говорить. Вы видели вчера вечером мисс Сиддон в «Ля Палома»?

Она медленно кивнула головой:

— Видела.

— Когда?

— Ранним вечером. Она приехала к миссис Джонсон, и они о чем-то беседовали в одном из пустых залов. Не знаю, о чем они говорили, но в конце концов они вышли вместе и уехали на машине мисс Сиддон, не сказав мне ни слова.

— Значит, прошедшей ночью миссис Джонсон дважды уходила с работы?

— Видимо, да.

— Когда она вернулась в приют, там была полиция. Верно?

— Возможно.

— Вам хорошо известно, что так и было. Они наверняка сказали вам, что ищут.

— Может, и сказали. Не помню. — Она говорила очень тихо, стоя неподвижно, вбольшом замешательстве.

— Вы должны это помнить, миссис Холмэн. Полицейские искали Милдред Мид и Бетти Сиддон. Наверняка они спрашивали вас о них.

— Может, и спрашивали. Я устала. У меня масса дел, а позади трудная ночь.

— Возможно, вам придется пережить еще более трудный день.

— Как вы смеете мне угрожать? — внезапно вспыхнула она.

Дети, игравшие в кузове «шевроле», испуганно застыли на месте. Маленькая девочка, как я догадался, дочь миссис Холмэн, закрыла лицо руками и принялась тихо всхлипывать.

— А как вы смеете меня обманывать? — сказал я. — Я вам не враг и вовсе не хочу, чтобы вас привлекали к ответственности. Но придется это сделать, если вы не скажете правду.

Она посмотрела на плакавшего у меня за спиной ребенка.

— Ладно, — проговорила она, — пусть будет так. Миссис Джонсон просила меня не говорить полиции, что они обе — мисс Мид и мисс Сиддон — были в «Ля Палома». Я так и знала, что это грозит неприятностями. Мне следовало догадаться.

Она быстро прошла мимо меня и открыла дверцу «шевроле». Уезжая, я видел, что она сидит внутри с дочерью на руках, окруженная стайкой молчаливых детей.

XXXIX

Я снова поехал на Олив-стрит. При ярком свете полуденного солнца дом Джонсонов казался диковинным и угрюмым, словно длинное старческое лицо, на котором застыла гримаса отвращения к окружающему.

Припарковав машину на противоположной стороне улицы, я попытался представить себе, что произошло или может происходить там сейчас. Даже если бы я был уверен, что Бетти находится там, я бы не мог наперед сказать, удастся ли мне ее разыскать. Дом был старый, полный закоулков, а я совсем не знал его.

По улице пронеслась маленькая «тойота», двигаясь в направлении больницы. Сидевший за рулем мужчина напоминал адвоката Фрэда Джонсона, Лэкнера. Он остановил машину кварталом дальше, неподалеку от того места, где был убит Пол Граймс. Я услышал тихий звук открывающейся, а затем захлопывающейся дверцы «тойоты», но не видел, вышел ли кто-нибудь из нее, так как мне заслоняли обзор деревья.

Вытащив из машины бутылку виски и револьвер, я разместил их в карманах пиджака, после чего пересек улицу и постучал в дверь дома Джонсонов.

Внезапно я услышал шорох и прильнул к стене с револьвером наизготовку. Пышно разросшиеся кусты у крыльца слегка пошевелились, и оттуда послышался тихий голос Фрэда Джонсона:

— Мистер Арчер?

— Он самый.

Фрэд перепрыгнул через балюстраду; он двигался, как человек, сызмальства привыкший скрываться от неприятностей. Лицо его было бледно.

— Где ты был, Фрэд?

— В конторе мистера Лэкнера. Он только что меня привез.

— Ты считаешь, что по-прежнему нуждаешься в адвокате?

Он опустил голову, чтобы я не видел его лица:

— Пожалуй, да.

— Почему?

— Мистер Лэкнер посоветовал мне не разговаривать ни с кем на эту тему.

— Тебе придется об этом говорить, Фрэд.

— Я знаю. Он сказал то же самое. Но он хочет, чтобы я это делал в его присутствии.

— Куда он поехал?

— Переговорить с капитаном Маккендриком.

— О чем?

Фрэд понизил голос, как будто стены дома могли его подслушать:

— Мне нельзя раскрывать секрет.

— Ты кое-чем обязан мне, Фрэд. На тебе лежит долг благодарности.

Я помог тебе избавиться от тюрьмы. Если бы не я, ты бы сидел сейчас в камере, в Коппер-Сити.

— Но на мне лежит также долг благодарности в отношении матери и отца.

Я схватил его за плечи. Он весь дрожал; усы свисали на губы, как символ его непрочной и ущербной мужественности.

— Что же совершили твои родители, Фрэд? — спросил я как можно мягче.

— Не знаю. — Он с трудом проглотил слюну, и его язык пошевелился во рту, словно маленькое слепое создание, отыскивающее выход.

— Они прячут в доме какую-то женщину?

Он с мрачным видом утвердительно кивнул:

— Я слышал на чердаке женский голос.

— Что она там делает?

— Не знаю. С ней был мой отец.

— Когда ты это слышал?

— Сегодня на рассвете. Наверное, она находилась там всю ночь.

Я встряхнул его. Голова Фрэда качнулась взад и вперед, словно в бессмысленном приветственном жесте. Я отпустил его, опасаясь сломать ему шею.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше?

— Я не знал, что там происходит. Мне казалось, что я узнал ее голос. Но я не был уверен, что это мисс Сиддон, пока не обнаружил перед домом ее автомобиль.

— А за кого ты принял ее до этого?

— За женщину, которую он привел с улицы, может быть, из больницы. Прежде он, случалось, заманивал их в дом и заставлял раздеваться. С тех пор мать и начала запирать его.

— Он не в своем уме?

— Не знаю. — Глаза Фрэда наполнились слезами, и он отвел взгляд. — Мистер Лэкнер считает, что он опасен. По его мнению, полиция должна забрать его и поместить в закрытую лечебницу.

Мне тоже так казалось, но я не был уверен, что это удастся осуществить, не подвергая чрезмерной опасности жизнь других. Я хотел, чтобы Бетти осталась жива, если только ее уже не убили.

— У тебя есть ключ от дома, Фрэд?

— Да. Я сделал себе запасной.

— Впусти меня внутрь.

— Мне нельзя этого делать. Я должен ждать здесь мистера Лэкнера с полицией.

— Хорошо, стой и жди их. Дай мне только ключ.

Он вытащил его из кармана и неохотно передал мне, словно лишался при этом изрядной доли индивидуальности. Когда он вновь заговорил, голос его звучал уже несколько ниже, как будто утрата индивидуальности пошла ему на пользу:

— Я пойду с вами. Мне известна планировка дома.

Я вернул ему ключ, и он сунул его в замок. Сразу же за дверью, у нижней ступеньки лестницы, поджидала миссис Джонсон. Она адресовала мне жутковатую смущенную улыбку, какую можно видеть на лицах покойников, после того как похоронных дел мастер исполнит свою задачу.

— Чем могу быть полезна?

— Тем, что уйдете с дороги. Я пришел к вашему мужу.

Ее фальшивая улыбка сменилась ожесточенной гримасой.

— Что ты наболтал этому человеку? — обратилась она к Фрэду.

— Мы должны удержать отца, мама.

Лицо миссис Джонсон снова изменило выражение — оно словно соответствовало раздвоенности ее жизни. Мне показалось, что она вот-вот плюнет в своего сына или проклянет его, а потом, сломленная, разразится рыданиями.

— Я никогда не умела ладить с этим сумасшедшим.

— Вы подниметесь со мной наверх, чтобы поговорить с ним? — спросил я.

— Я пыталась это сделать еще ночью. Но он сказал, что если я не оставлю его в покое, то он застрелит ее и себя.

— У него там револьвер?

— Он всегда у него был. Наверное, даже не один. Когда он напивался, я, бывало, обыскивала весь дом, но мне не удалось ничего найти.

— Он когда-нибудь пускал их в ход?

— Нет. Он только болтает. — Но на ее лице были написаны теперь страх и нерешительность.

— Как ему удалось заманить наверх мисс Сиддон? Она отвела взгляд своих серьезных темных глаз: — Не знаю.

— Это вы ее туда отвели?

— Нет. Я никогда не решилась бы на такое.

— Но ведь ты ее привела! — вмешался сын.

— И что из того? Она сама этого хотела. Говорила, что ей необходимо поговорить с ним, а он как раз находился наверху.

Я не могу отвечать за каждую журналистку, которая обманом проникает в мой дом.

Я отстранил ее и стал подниматься по лестнице; Фрэд двинулся вслед за мной. Поднявшись на второй этаж, я оказался в темном холле. Фрэд прошел мимо меня и включил свет. На двери чердака все так же висел замок.

— Это твоя мать закрыла?

— Наверное, она. Она панически боится, что он уйдет от нее, как тогда, когда он уехал в Британскую Колумбию.

— Спустись вниз и возьми у нее ключ.

Фрэд сбежал по ступенькам.

— Кто там? — раздался голос Джонсона из-за двери, ведущей на чердак. Голос был хриплым и испуганным.

— Арчер. Я ваш друг.

— У меня нет друзей.

— Позавчера я принес вам немного виски из Теннесси.

— Это бы мне сейчас пригодилось, — отозвался он помолчав. — Я не спал всю ночь.

Фрэд взбежал наверх, прыгая через две ступеньки и торжествующе протягивая мне маленький ключик.

— Кто там ходит? — спросил Джонсон.

Фрэд взглядом дал понять, чтобы я сам ответил, одновременно передавая мне ключ от висячего замка. Впечатление было такое, что тем самым он вручает мне и всю власть, какую еще можно было иметь в этом доме.

— Это ваш сын, Фрэд, — ответил я.

— Велите ему уйти, — потребовал Джонсон. — И если вы можете мне дать немного виски, я вам буду очень признателен.

Но времени для обмена любезностями уже не оставалось. Вдали послышался звук полицейской сирены, который стих перед домом. Повинуясь внезапному импульсу, я отпер замок, вынул револьвер и снял его с предохранителя.

— Что вы там делаете? — спросил Джонсон.

— Несу вам виски.

На крыльце послышались тяжелые шаги. Левой рукой я снял замок и толкнул дверь.

Джонсон сидел у лестницы, ведущей на чердак. Рядом с ним лежал на ступеньке маленький револьвер. Он потянулся за ним, но чересчур медленно.

Я успел наступить ему на руку и схватил револьвер. Прижав ушибленные пальцы ко рту, он посмотрел на меня с упреком — как на человека, обманувшего его доверие.

Оттолкнув его, я вбежал на чердак, в оборудованную там мастерскую. Там сидела на кухонном стуле Бетти Сиддон, имея на себе лишь кусок бельевой веревки, который удерживал ее в вертикальном положении.

Глаза ее были закрыты, лицо бледно и неподвижно. На мгновение мне показалось, что она мертва, и земля зашаталась у меня под ногами.

Но когда я, встав на колени, перерезал шнур, Бетти, живая, упала в мои объятия. Я крепко обнял ее. Она пошевелилась и открыла глаза:

— Ты долго не приходил.

— Я был глуп.

Это я сделала глупость, — возразила она. — Мне не следовало являться сюда одной. Он пригрозил мне револьвером и приказал раздеться. Потом связал и написал мой портрет.

Неоконченный портрет, обращенный к нам, стоял на испачканном красками мольберте. Он напомнил мне картины, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Чентри и в квартире Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог в это поверить, все указывало на то, что громко скуливший пьянчуга, которого капитан Маккендрик только что арестовал у подножия лестницы, ведущей на чердак, не кто иной, как исчезнувший художник Чентри.

Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскал чердак, обнаружив другие картины, большей частью женские портреты в разных стадиях законченности. И в завершение своих поисков обнаружил под старым матрасом завернутый в кусок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймейера. Там же я нашел и связку ключей, подтвердившую мои подозрения относительно того, что Джонсон не был полностью лишен свободы передвижения.

Когда я нес картину вниз, мне повстречался Фрэд, стоявший внизу.

— Где твой отец?

— Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик отвел его вниз. Но кажется, он не мой отец.

— Кто же он?

— Это-то я и хотел узнать. Я взял… позаимствовал картину из дома Баймейеров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел определить возраст этой картины и сравнить ее с находящимися в музее работами Чентри.

— Значит, ее все же украли не из музея?

— Нет, сэр. Я солгал. Это он ее взял. Она исчезла из моей комнаты в тот же день. Я уже тогда подозревал, что ее написал Джерард.

А потом начал догадываться, что он вовсе не мой отец, а Ричард Чентри.

— Почему же ты пытался его защищать? Боялся, что в этом замешана и твоя мать?

Фрэд беспокойно заерзал и взглянул в направлении лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, записывавшая что-то в блокноте, лежавшем у нее на коленях. У меня екнуло сердце — это было потрясающе. Она не спала всю ночь, пережила нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не упустить решение загадки, которую ей предстояло описать.

— Где твоя мать, Фрэд?

— Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком.

Мы втроем спустились по лестнице. Один раз Бетти покачнулась и схватилась за мое плечо. Я предложил отвезти ее домой, но она послала меня ко всем чертям.

В мрачной комнате не происходило ничего интересного. Допрос застыл на мертвой точке: супруги Джонсон отказывались отвечать на вопросы Маккендрика, а адвокат Лэкнер объяснял им их права. Они разговаривали, а вернее, уклонялись от разговора об убийстве Пола Граймса.

— У меня есть гипотеза, — вмешался я. — Впрочем, она уже перестала быть только гипотезой. Как Граймс, так и Джейкоб Уитмор были убиты, поскольку открыли происхождение пропавшей картины Баймейеров, которая, кстати, нашлась. — Я показал им портрет. — Я только что обнаружил ее на чердаке, где, по всей вероятности, Джонсон и написал ее.

Джонсон сидел с опущенной головой. Его жена бросила на него взгляд, в котором помимо беспокойства и горького упрека читалось мстительное удовлетворение.

Маккендрик повернулся в мою сторону:

— Не понимаю, почему эта картина так важна.

— Похоже, она принадлежит кисти Чентри, капитан. А написал ее Джонсон.

Маккендрик постепенно осознал значение моих слов. Он повернул голову и стал вглядываться в Джонсона, при этом глаза его раскрывались все шире.

Взгляд Джонсона выражал подавленность и страх. Я мысленно попытался проникнуть сквозь пористую, бесцветную кожу его лица, разглядеть под ней подлинные черты, но трудно было представить себе, что он когда-то мог быть красив, что эти тупые, налитые кровью глаза принадлежали человеку, чье воображение сотворило мир, запечатленный на прекрасных картинах.

Мне даже подумалось, что, возможно, наиболее существенные черты личности Джонсона покинули этот мир, оставив в его душе пустоту.

Видимо, его лицо сохранило какие-то следы сходства с тем человеком, каким он был в молодости, так как капитан Маккендрик спросил:

— Вы Ричард Чентри, не так ли? Я вас узнал.

— Нет. Меня зовут Джерард Джонсон.

Больше он не сказал ни слова, молча выслушав традиционные слова капитана Маккендрика насчет своих прав.

Фрэд и миссис Джонсон остались на свободе, однако Маккендрик велел им явиться в полицию для допроса. Они все вместе втиснулись в полицейскую машину; при этом молодой сержант не сводил с них глаз, держа руку на рукоятке пистолета.

Мы с Бетти остались одни на тротуаре перед пустым домом. Я положил картину Баймейера в багажник своего автомобиля и открыл дверцу, предлагая Бетти садиться.

Неожиданно она отпрянула:

— Ты не знаешь, где моя машина?

— За домом. Оставь ее пока там. Я отвезу тебя домой.

— Я не еду домой. Мне нужно написать статью.

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Оно казалось неестественно ясным, словно лампочка, которая вот-вот перегорит.

— Пойдем немного пройдемся. У меня тоже есть дело, но оно может подождать.

Она шла рядом со мной по тенистой аллее, слегка опираясь на мою руку. Старая улица казалась при утреннем освещении красивой и нарядной.

Я рассказал ей сказку, которая с детства засела у меня в памяти. Было время когда мужчины и женщины были связаны друг с другом теснее, чем близнецы, их объединяла общая телесная оболочка. Я признался, что, когда мы с ней находились в моем номере в мотеле, я чувствовал именно такую близость. А когда она исчезла, у меня было ощущение, что я лишился части самого себя. Она стиснула мою руку:

— Я знала, что ты меня найдешь.

Мы медленно обошли квартал, как будто это утро было нам подарено и мы подыскивали место, где могли бы провести его. Потом я отвез ее в город, и мы перекусили в кафетерии «Ти кеттл», испытывая при этом какое-то глубокое удовлетворение, как будто исполняли торжественный обряд.

Я видел, как ее лицо и тело снова возвращаются к жизни.

После этого я отвез ее в редакцию. Она быстро взбежала по ступенькам, спеша к своей пишущей машинке.

XL

Я вернулся в полицию. На стоянке уже стоял пикап коронера, а в коридоре я нос к носу столкнулся с Пурвисом, выходившим из кабинета Маккендрика. Он был красен от возбуждения.

— Теперь уже со всей определенностью установлено, чьи это кости.

— Где?

— В госпитале для инвалидов «Скайхилл», в Вэлли. Он лечился там в течение нескольких лет после войны. Его звали Джерард Джонсон.

— Как?

— Джерард Джонсон. Его тяжело ранило на Тихом океане. Фактически его пришлось собирать по кусочкам. Из больницы его выписали лет двадцать пять назад. Он должен был периодически приезжать на обследование, но больше не появился. Теперь мы знаем почему. — Он удовлетворенно вздохнул. — Кстати сказать, хочу поблагодарить за подсказку. Напомните мне об этом, когда понадобится моя помощь.

— Вы можете кое-что сделать для меня прямо сейчас.

— Ладно. — Казалось, Пурвис немного забеспокоился. — Я сделаю все, что вы хотите.

— Лучше запишите для памяти.

— Я слушаю, — сказал он, вынимая блокнот и авторучку.

— У Джерарда Джонсона в армии был приятель по имени Уильям Мид. Этого Мида убили в Аризоне летом сорок третьего года. Это дело известно шерифу Брозертону из Коппер — Сити. Именно он нашел труп Мида в пустыне и отослал в Калифорнию, где его должны были похоронить. Мне бы хотелось знать, по какому адресу он его отправил и где состоялись похороны. Возможно, понадобится произвести эксгумацию.

Пурвис оторвал взгляд от блокнота и прищурился, ослепленный лучами солнца.

— Но что вы хотите исследовать?

— Причину смерти. Принадлежность останков. Все, что только удастся установить. И еще одно. У Мида была жена. Хорошо бы разыскать ее.

— Вы многого хотите.

— Мы ведем расследование по важному делу. Маккендрик сидел в кабинете один. Он был мрачен и взволнован.

— Где ваш узник, капитан?

— Окружной прокурор посадил его под арест в здании суда. Лэкнер посоветовал ему притвориться немым. Остальные члены семьи тоже как воды в рот набрали. А я надеялся закончить следствие сегодня.

— Возможно, нам это удастся. Где Фрэд и его мать?

— Я отпустил их домой. Прокурор не хочет выдвигать против них обвинение, по крайней мере пока. Он недавно занял этот пост, и ему еще не хватает опыта. По его мнению, мы можем обвинить миссис Джонсон только в том, что она жила с Ричардом Чентри, выдавая его за своего мужа, а это еще не является преступлением.

— Если только она не помогала ему скрыть убийство.

— Вы имеете в виду убийство настоящего Джерарда Джонсона?

— Вот именно, капитан. Как вам известно, Пурвис установил, что настоящим Джонсоном был тот мужчина, кости которого были погребены в оранжерее миссис Чентри. Похоже на то, что Чентри убил Джонсона, присвоил его имя и стал жить с его женой и сыном.

Маккендрик задумчиво и мрачно покачал головой:

— И я так думал. Но я только что проверил данные этого Джонсона в бюро окружного прокурора и в госпитале «Скайхилл». Оказывается, он не был женат и у него не было сына. Вся эта чертова семья просто-напросто выдумана.

— Включая Фрэда?

— Включая Фрэда. — По-видимому, Маккендрик заметил, что я поморщился, потому что добавил: — Я знаю, что у вас особое отношение к Фрэду. Может быть, это поможет вам почувствовать, что я переживаю по отношению к Чентри. Я действительно восхищался им, когда был еще молодым полицейским. Все в городе восхищались им, даже те, кто в глаза его не видел. А теперь я должен им заявить, что он полупомешанный пьяница, и к тому же убийца.

— Вы абсолютно уверены в том, что Джонсон — это Чентри?

— Как нельзя больше. Не забудьте, что я лично знал его. Я был одним из немногих избранных. Конечно, он изменился, чертовски изменился. Но это тот самый человек. Я узнал его, и он это знает. Но не желает признаваться.

— А вы не пытались устроить ему очную ставку с настоящей женой?

— Конечно, пытался. Я ездил к ней сегодня утром, чтобы все обсудить, но она уже успела смыться, и кажется, навсегда. Она опустошила свой сейф, и последний раз ее видели, когда она мчалась в южном направлении. — Маккендрик мрачно посмотрел на меня: — Это отчасти и ваша вина, потому что вам приспичило преждевременно допрашивать ее.

— Возможно. Но на мне лежит также часть вины за выяснение всего этого дела.

— Оно еще не выяснено. Конечно, Чентри в наших руках. Но осталось еще много неясностей. Почему, например, он взял фамилию Джонсон — фамилию человека, которого убил?

— Чтобы скрыть, что настоящий Джонсон исчез.

Маккендрик недоверчиво покачал головой:

— На мой взгляд, это бессмысленно.

— Убийство Джонсона тоже не имело особого смысла, но он совершил его, и та женщина об этом знала. Она воспользовалась этим, чтобы полностью прибрать его к рукам. По сути дела, он был узником в доме на Олив-стрит.

— Но зачем он ей понадобился?

Я вынужден был признаться, что мне это тоже неясно.

— Может быть, в прошлом между ними были какие-то отношения. Следует учитывать и такую возможность.

— Вам легко говорить. Джонсона уже четверть века нет в живых. Та женщина отказывается давать показания. Чентри также.

— Можно мне попробовать заставить его разговориться?

— Это зависит не от меня, Арчер. Дело оказалось серьезным, поэтому окружной прокурор взял следствие в свои руки. Чентри — самая знаменитая личность, которая когда-либо жила в городе. — Он начал размеренно ударять кулаком по столу, как будто аккомпанировал траурному маршу. — Господи, как низко пал этот человек!

Сев в машину, я проехал несколько кварталов, отделявших меня от здания суда. Его прямоугольная белая башня с часами высилась над всеми прочими зданиями в центре города. Под четырьмя огромными циферблатами была устроена галерея для любителей красивых видов, окруженная черной кованой решеткой.

На галерее в этот момент находилось семейство заезжих туристов; маленький мальчик, стоявший, опершись подбородком на решетку, посмотрел вниз и дружелюбно улыбнулся мне.

Я послал ему ответную улыбку.

Кажется, это была моя последняя улыбка в тот день. Почти два часа мне пришлось высидеть в коридорах окружной прокуратуры. В конце концов мне удалось увидеть прокурора, но до разговора дело не дошло. Я только успел заметить быстро пробежавшего через приемную молодого человека с живым взглядом и большими черными усами, которые, казалось, несли его вперед, словно крылья честолюбия.

Я попытался было пробиться к кому-нибудь из его заместителей, но все оказались заняты. Мне так и не удалось прорваться сквозь плотное кольцо окружавших его ассистентов. Наконец я отказался от своей затеи и спустился вниз, в бюро коронера.

Пурвис все еще дожидался звонка из Коппер-Сити. Я сел и стал ждать вместе с ним. Позвонили уже во второй половине дня.

Он разговаривал, сидя за письменным столом и записывая что-то в блокноте. Я попытался прочитать его записи, заглядывая ему через плечо, но они оказались слишком неразборчивыми.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил я, когда он наконец положил трубку.

— В сорок третьем году военное командование взяло на себя все расходы и хлопоты, связанные с перевозкой останков Уильяма Мида из Аризоны. Его тело было уложено в запломбированный гроб, так как находилось в таком состоянии, что его нельзя было показать. Похоронили его на городском кладбище.

— Но в каком городе?

— Здесь, в Санта-Тересе. Именно здесь проживал Мид со своей женой. Когда его призвали в армию, он жил на Лос-Баньос стрит, две тысячи сто тридцать шесть. Если повезет, возможно, мы найдем по этому адресу его жену.

Когда мы ехали через весь город в пикапе Пурвиса, мне подумалось, что это дело, тянувшееся тридцать два года, неожиданно очертило большой круг и вернулось к исходному пункту. Мы проехали Олив-стрит, миновали дом Джонсонов, а затем место, где я нашел умирающего Пола Граймса.

Лос-Баньос проходила параллельно Олив-стрит, кварталом дальше к северу от автострады. Старый каменный дом номер 2136 был давным-давно перестроен и разделен на врачебные кабинеты.

С одной стороны над ним возвышалось современное здание медицинского центра, а с другой приютился деревянный домик довоенной постройки; в одном из его окон я заметил картонную вывеску: «Сдается комната».

Пурвис вылез из машины и забарабанил кулаком в дверь домика. На стук показался какой-то пожилой мужчина. Его дряблая, сморщенная шея, выглядывавшая из рубашки без ворота, казалось, пульсировала недоверием.

— В чем дело?

— Меня зовут Пурвис. Я заместитель коронера.

— Здесь никто не умер. Во всяком случае, после смерти моей жены.

— Меня интересует мистер Уильям Мид. Он был вашим соседом?

— Верно, он жил здесь какое-то время. Но тоже умер. Еще во время войны. Его убили где-то в Аризоне. Мне известно об этом от его жены. Я не покупаю местной газеты и никогда ее ни читаю. Там печатают одни плохие новости. — Прищурившись, он посмотрел на нас сквозь сетку от насекомых, как будто и мы были вестниками дурных новостей. — Вы это хотели узнать?

— Вы нам очень помогли, — отозвался Пурвис. — А вы случайно не знаете, что сталось с женой Мида?

— Она живет здесь неподалеку. Нашла себе другого мужа и переехали на Олив-стрит. Но и на этот раз ей не повезло.

— Что вы имеете в виду?

— Второй муж оказался пьяницей. Только не говорите, что это я вам сказал. Ей приходится тяжко вкалывать, чтобы у него были деньги на выпивку.

— А где она сейчас работает?

— В больнице, медсестрой.

— Ее мужа зовут Джонсон?

— Точно. Зачем спрашиваете, если сами знаете?

XLІ

Мы ехали вдоль густого ряда деревьев, посаженных на Олив-стрит лет сто назад, а может, и больше. Шагая рядом с Пурвисом в направлении тени, отбрасываемой домом в лучах солнца, я испытывал такое ощущение, как будто прошлое с его удушливой атмосферой затрудняло мне дыхание.

Женщина, выдававшая себя за миссис Джонсон, тотчас же отворила дверь, словно поджидала нас. Я почувствовал на своем лице почти ощутимое прикосновение ее угрюмого взгляда.

— Что вам нужно?

— Можно нам войти? Это заместитель коронера, мистер Пурвис.

— Я знаю, — проговорила она, обращаясь к нему. — Мне случалось видеть вас в больнице. Только не понимаю, зачем вам входить. Дома, кроме меня, никого нет, а все, что должно было случиться, уже случилось. — Мне показалось, что она не столько констатирует факт, сколько выражает надежду.

— Мы хотим поговорить о событиях прошлого, — сказал я. — Одним из них является смерть Уильяма Мида.

— Никогда не слышала о таком, — не моргнув глазом, отозвалась она.

— Я позволю себе освежить вашу память, — холодно и спокойно произнес Пурвис. — Согласно имеющейся у меня информации, Уильям Мид был вашим мужем. Когда в тысяча девятьсот сорок третьем году он был убит в Аризоне, его тело было перевезено сюда и похоронено. Моя информация верна?

Взгляд ее темных глаз остался невозмутимым.

— Я как-то успела позабыть обо всем этом. Мне всегда удавалось вычеркивать из памяти то, что я считала ненужным. И мои более поздние тяжелые переживания в некотором смысле стерли в моем сознании прошлое, понимаете?

— Можно нам войти, присесть ненадолго и поговорить с вами обо всем этом? — спросил Пурвис.

— Пожалуйста.

Она отстранилась и позволила нам войти в узкую прихожую. У нижней ступеньки лестницы стоял большой потрепанный матерчатый чемодан. Я приподнял его — он оказался тяжелым.

— Не надо его трогать, — сказала она.

Я поставил чемодан на место.

— Вы собираетесь уезжать?

— А если даже и так, то что? Я не сделала ничего плохого. И имею право поступать, как мне заблагорассудится. Я осталась одна. Муж исчез, а Фрэд переезжает.

— Куда он собрался?

— Он даже не хочет мне сказать. Наверное, едет куда-нибудь с той девушкой. Я вложила в этот дом двадцать пять лет тяжелого труда и в конце концов оказалась в нем одна. Одна, без цента за душой и с долгами. Почему бы мне не уехать?

— Потому что вы подозреваетесь в совершении преступления, — сказал я. — Каждый ваш неосторожный шаг может ускорить арест.

— В чем меня подозревают? Я не убивала Уильяма Мида. Это произошло в Аризоне, а я тогда работала медсестрой здесь, в Санта-Тересе. Когда мне сказали, что он убит, я пережила самое сильное потрясение в жизни. И по-прежнему чувствую его последствия. Всегда буду чувствовать. Когда его хоронили, мне хотелось сойти в могилу вместе с ним.

Я ощутил невольное сочувствие к ней, но постарался справиться с ним.

— Мид не единственная жертва. Кроме него погибли также Пол Граймс и Джейкоб Уитмор, люди, у которых были какие-то дела с вами и с вашим мужем. Граймса убили здесь, на этой самой улице. А Уитмора, возможно, утопили в вашей ванной.

Она посмотрела на меня с изумлением:

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Охотно объясню. Но это, вероятно, займет какое-то время. Не могли бы мы пройти в комнату и сесть?

— Нет, — запротестовала она. — Я не желаю этого. Меня и так целый день забрасывали вопросами. Мистер Лэкнер посоветовал мне больше ничего не говорить.

— Может, мне стоит ознакомить миссис Джонсон с ее правами? — неуверенно проговорил Пурвис. — Как вы думаете, Арчер?

Его нерешительность прибавила ей сил и склонила к тому, чтобы перейти в наступление.

— Я знаю свои права. Я не обязана разговаривать ни с вами, ни с кем-то другим. А вы не имеете права вторгаться в мое жилище.

— Никто и не прибегал к насилию. Вы сами пригласили нас войти.

— Ничего подобного. Вы вошли самовольно, угрозами принудив меня впустить вас.

Пурвис испуганно посмотрел на меня, бледнея при мысли, что, возможно, допустил какую-то процессуальную оплошность.

— Давайте пока этим ограничимся, Арчер. Ведь допрос свидетелей все равно не относится к моей компетенции. По-моему, окружной прокурор не захочет выдвигать обвинение против нее. Мне бы не хотелось на данном этапе осложнять дело.

— Какое дело? — воскликнула она в неожиданном приливе отваги. — Нет никакого дела. Вы не имеете права приставать ко мне и преследовать.

И все потому, что я бедная женщина, без друзей и с помешанным мужем, который из-за своей болезни даже не знает толком, кто он такой.

— А кто он такой? — прервал я ее.

Она со страхом посмотрела на меня и осеклась.

— Кстати говоря, почему вы пользуетесь фамилией Джонсон? — продолжал допытываться я. — Разве вы были когда-нибудь женой Джерарда Джонсона? Или Чентри, убив настоящего Джонсона, присвоил его фамилию?

— Я ничего вам не скажу, — повторила она. — Немедленно убирайтесь отсюда!

Пурвис был уже на крыльце, не желая иметь ничего общего с моим способом вести допрос. Я вышел вслед за ним, и мы распрощались на тротуаре перед домом.

Я уселся в свой автомобиль и попытался привести в порядок всю эту историю. Она началась столкновением между братьями — Ричардом Чентри и Уильямом Мидом. Ричард явно украл картины Уильяма и его девушку, а в конце концов убил его, бросив тело в пустыне Аризоны.

Потом Ричард переехал с девушкой в Санта-Тересу, и его так никогда и не вызвали на допрос в Аризону. Он преуспел в Калифорнии и в течение семи лет сумел стать выдающимся художником, как будто смерть Уильяма сделалась питательной средой для развития его таланта. Но затем его мир рухнул. Приятель Уильяма по армии, Джерард Джонсон, выйдя из госпиталя, нанес Ричарду визит.

Он посетил его дважды, приведя с собой во второй раз вдову Уильяма с сыном. Это был последний визит в его жизни. Ричард убил его и похоронил в собственной оранжерее. Потом, словно желая искупить вину, отказался от своего высокого положения и, взяв имя Джерарда, занял место Уильяма, поселился в доме на Олив-стрит и прожил там двадцать пять лет, постепенно превратившись в спившегося нелюдима.

В течение первых лет, пока возраст и пьянство не обеспечили ему надежную маскировку, он вынужден был жить в строгой изоляции, как сумасшедший родственник на чердаке. Но он не мог оставить живопись. И в конце концов сила таланта стала причиной его гибели.

Фрэд, очевидно, догадывался о том, что отец украдкой занимается живописью, и постепенно начал его отождествлять с исчезнувшим художником Чентри, что и объясняет сильнейший интерес к творчеству Чентри, который привел к краже или заимствованию картины Баймейеров.

Когда Фрэд, желая исследовать портрет, принес его домой, отец утащил картину из его комнаты и спрятал на чердаке, где ранее и написал ее.

Пропавшая картина лежала теперь в багажнике моего автомобиля, в то время как Чентри сидел в тюрьме. Казалось, мне следовало бы испытывать гордость и радость, но я не испытывал ни того ни другого. Это дело по-прежнему лежало на моих плечах и занимало мой ум. Я размышлял о нем, сидя под оливковыми деревьями в лучах медленно угасавшего солнца.

Я пытался внушить себе, что дожидаюсь миссис Джонсон, но сомневался, что она сделает хоть шаг из дому, пока я не уехал. Я дважды видел ее лицо в окне гостиной. В первый раз она казалась испуганной, во второй сердито погрозила мне кулаком. Я ободряюще улыбнулся ей; в ответ она задернула потрепанные шторы.

Я продолжал сидеть в машине, пытаясь представить себе жизнь супружеской четы, которая провела здесь двадцать пять лет. Чентри оказался узником не только в физическом, но и в психическом отношении. Женщина, с которой он жил под именем Джонсона, знала, что он убил настоящего Джонсона, а также, вероятно, и ее мужа, Уильяма Мида. Их совместная жизнь должна была напоминать скорее тюремное заключение, чем брак.

Желая сохранить в тайне свои старые преступления, они вынуждены были совершить и новые. Пол Граймс получил смертельные побои на улице, а Джейкоб Уитмор, по всей вероятности, утоплен в их доме. И все это только затем, чтобы Чентри мог сохранить свое инкогнито. Когда я вполне осознал это, мне трудно было усидеть на месте, но я чувствовал, что должен ждать.

Солнце склонялось к западу, посылая над крышами домов последние лучи, окрашивавшие небо в красный цвет. Постепенно оно становилось все бледнее; наступали серые, прохладные сумерки.

Позади моего автомобиля остановилось желтое такси. Из него вышла Бетти Сиддон.

— Не можете ли вы подождать минутку? — обратилась она к водителю, расплачиваясь с ним. — Я хочу убедиться, на месте ли моя машина.

Таксист согласился подождать, попросив только не держать его слишком долго. Не заметив меня и даже не поглядев в мою сторону, она стала обходить дом, продираясь сквозь заросли. Мне показалось, что она чувствовала себя не лучшим образом. Похоже, после того, как мы провели ночь вместе, ей не пришлось сомкнуть глаз. Воспоминание о той ночи пронзило меня, как стрела.

Я вышел из машины и отправился вслед за ней; она стояла возле своего автомобиля и пыталась открыть дверцу. Миссис Джонсон следила за ней через окно кухни.

Бетти выпрямилась и оперлась на дверцу.

— Привет, Лью! — произнесла она без особого энтузиазма.

— Как дела, Бетти?

— Чертовски устала. Целый день писала, и все зря. Редактор в интересах следствия собирается урезать мою статью так, что от нее почти ничего не остается. Ну, я и решила пройтись…

— Иуда ты сейчас собираешься?

— Мне предстоит выполнить одну миссию, — произнесла она с легкой иронией. — Но я никак не могу справиться с замком.

Я взял у нее из рук ключи и открыл дверцу машины.

— Ты вставляла не тот ключ.

Не знаю почему, но, поймав ее на этой ошибке, я почувствовал себя счастливым. Бетти опустила веки, и ее бледное лицо казалось в сумерках почти прозрачным.

— Что это за миссия? — поинтересовался я.

— Извини, Лью, но это тайна.

Миссис Джонсон распахнула кухонную дверь и вышла во двор.

— Убирайтесь отсюда! — крикнула она, повышая голос, который напоминал теперь звук ветра во время бури. — Вы не имеете права меня преследовать. Я ни в чем не виновна, просто мне попался неподходящий мужчина. Мне давно следовало уйти от него, и я бы так и сделала, если бы не мальчик. Я двадцать пять лет прожила с сумасшедшим пьяницей. Если вы думаете, что это пустяки, то попробуйте сами.

— Заткнитесь! — резко прервала ее Бетти. — Вчера ночью вы знали, что я на чердаке. Вы сами уговорили меня туда подняться. А потом оставили с ним на всю ночь один на один и даже пальцем не пошевелили, чтобы как-то помочь. Поэтому лучше молчите.

Лицо миссис Джонсон начало странно менять очертания, словно бесформенное морское животное, убегающее от врага, а может быть, от действительности. Она резко повернулась и удалилась на кухню, тщательно закрыв за собой дверь.

Бетти так широко зевнула, что на глаза у нее навернулись слезы.

— С тобой все в порядке? — спросил я, обнимая ее.

— Сейчас все пройдет. — Она зевнула во второй, а затем в третий раз. — Я высказала этой бабе всю правду, и мне сразу стало легче. Она из тех жен, которые могут смотреть, как муж совершает убийство, и ничего при этом не чувствовать. Ничего, кроме собственного морального превосходства. Всю жизнь она скрывала правду, считая, что может спасти все. Но не спасла. Все рассыпалось, как карточный домик, погибли невинные люди, а она продолжала пассивно наблюдать. Меня тоже чуть не отправили на тот свет.

— Ты имеешь в виду Чентри?

Она кивнула:

— У этой женщины недостаточно смелости, чтобы осуществить собственные затаенные желания. Она отодвигается в тень и позволяет мужчине делать все вместо себя.

— Ты в самом деле ее так ненавидишь?

— Да. Ненавижу. Потому что я тоже женщина.

— Но ты не питаешь ненависти к Чентри, даже после всего того, что он сделал?

Она покачала головой, и ее короткие волосы качнулись в вечернем свете.

— Дело в том, что он меня не убил. Он намеревался это сделать, даже говорил об этом. Но потом вдруг изменил свое решение. Я благодарна ему за то, что он не убил меня и нарисовал мой портрет.

— Я тоже.

Я попытался ее обнять, но для этого еще не наступило время.

— А знаешь, почему он надо мной сжалился? Впрочем, откуда тебе это знать. Помнишь, я тебе рассказывала, как отец привез меня в гости к Чентри? Когда я была еще маленькой девочкой?

— Помню.

— Ну вот, и он тоже это вспомнил. Мне даже не пришлось напоминать ему. Он узнал меня, хотя я была тогда еще ребенком, и сказал, что мои глаза с тех пор совсем не изменились.

— Но он изменился.

— Еще как! Не беспокойся, Лью. Я не испытываю симпатии к Чентри. Просто радуюсь, что жива. Очень радуюсь.

Я сказал, что тоже чрезвычайно рад этому.

— Мне только одно досадно, — прибавила она. — Я все время надеялась, что это все же не Чентри, понимаешь?

Что все это окажется кошмарной ошибкой. Но этого не случилось. Человек, написавший те картины, — убийца.

— Я знаю.

XLІІ

Из-за угла дома показался рассерженный таксист, привезший Бетти.

— Долго же вы заставили себя ждать, мисс. Вам придется доплатить.

Бетти дала ему деньги. Но, когда она села в собственную машину, оказалось, что ей никак не удается ее завести. Я попытался сделать это сам, но мотор не хотел работать.

— Что же мне теперь делать? Надо что-то придумать. Я должна еще кое-что сделать.

— Я охотно подвезу тебя.

— Но я должна ехать одна. Я обещала.

— Кому?

— Не могу тебе сказать. Мне очень жаль.

У меня было такое чувство, что она отдаляется от меня; я подошел ближе и посмотрел ей в лицо. Оно казалось теперь бледным овалом, на фоне которого выделялись темные глаза и губы. Ночь плыла среди высоких старых домов, как мутная река. Я боялся, что Бетти будет подхвачена течением и на этот раз окажется вне пределов досягаемости.

Она коснулась моей руки:

— Одолжишь мне свой автомобиль, Лью?

— На какой срок?

— До завтрашнего утра.

— Зачем?

— Не пытайся меня допрашивать. Ответь просто — да или нет.

— Ладно. Так вот, ответ будет — нет.

— Я прошу тебя. Это важно для меня.

— А я по-прежнему отвечаю отказом. Мне не хочется пережить еще одну такую ночь, как вчера, и гадать, что с тобой случилось.

— Ну что ж. Я найду того, кто захочет мне помочь.

Она двинулась в направлении улицы, спотыкаясь о кусты, а я поспешил за ней.

На тротуаре она снова повернулась ко мне:

— Так ты не намерен одолжить мне машину?

— Нет. Я глаз с тебя не спущу. Если ты наймешь или попросишь у кого-нибудь, я поеду за тобой.

— Для тебя невыносима мысль, что я могу опередить тебя?

— Нет. Ты явно опередила меня вчера ночью и подвергла свою жизнь опасности. Я не хочу, чтобы это повторилось. Существует такой недостаток, как чрезмерная храбрость. — Я перевел дыхание. — Ты сегодня хоть немного отдохнула?

— Не помню, — ответила она уклончиво.

— Значит, нет. Нельзя невыспавшейся ночью вести машину. Бог знает, что может случиться.

— Бог и мистер Арчер знают все, — заметила она с иронией. — И оба никогда не ошибаются.

— Бог допустил одну ошибку, когда создал женщину.

Бетти испустила гневный возглас, затем рассмеялась. Она все же согласилась взять и машину, и меня, но при условии, что я разрешу ей вести, по крайней мере, половину пути. Я взялся поработать в первую смену.

— Куда ехать? — спросил я, включая зажигание.

— В Лонг Бич. Ты ведь знаешь, где это?

— Еще бы не знать. Я там родился. А что должно произойти в Лонг Бич?

— Я обещала никому не говорить.

— Кому ты обещала? Миссис Чентри?

— Раз ты все знаешь, — старательно отчеканила Бетти, — было бы излишним отвечать на твои вопросы.

— Итак, речь идет о Фрэнсин Чентри. Что же она делает в Лонг Бич?

— Она попала в аварию.

— И находится в больнице?

— Нет. В одном заведении под названием «Золотой Галеон».

— Это бар на берегу. Что она там делает?

— Наверное, пьет. Я никогда не замечала, чтобы она много пила, но мне показалось, что она в полной депрессии.

— А почему она вдруг вздумала тебе звонить?

— Сказала, что ей нужен мой совет и помощь. В общем-то, нельзя сказать, чтобы мы были близкими подругами, но кажется, у нее просто нет таких. Ей хочется, чтобы я выступила в качестве юрисконсульта. Очевидно, чтобы помочь выбраться из той истории, в которую она влипла, убегая из города.

— А она не сказала, почему так поступила?

— Просто поддалась панике.

Выезжая на автостраду, я подумал о том, что у Франсин Чентри были основания для паники. Ее могли привлечь к ответственности за укрывательство убийцы Джерарда Джонсона, а возможно, и Уильяма Мида.

Я ехал на большой скорости; Бетти дремала, положив голову мне на плечо. Сидя в мчащемся автомобиле рядом со спящей женщиной, я внезапно почувствовал себя почти молодым, как будто моя жизньмогла еще начаться заново.

Был ранний вечер, но, несмотря на оживленное в это время суток движение, спустя два часа мы оказались в Лонг Бич. Как я и говорил Бетти, это были мои родные места, и блеск горевших вдоль побережья огней связывался в моем сознании с прежними надеждами, хотя я и понимал, что они осуществились лишь частично.

Бар «Галеон» я помнил еще со времен моей супружеской жизни, когда отношения между нами начали портиться и я старался как-то заполнить длинные вечера. Он удивительно мало изменился, во всяком случае значительно меньше, чем я. Теперь это была так называемая семейная таверна, а это означало, что здесь готовы оказывать услуги всем пьянчугам, не взирая на возраст и пол. Слегка оглушенный гомоном голосов, я остался стоять за дверью, а Бетти начала обходить бар, имевший форму подковы. У меня было такое впечатление, что все присутствовавшие, включая официанток, говорят одновременно. Я начал понимать, почему искусственная шумная атмосфера здешнего заведения могла показаться притягательной страдающей от одиночества женщине, какой, вероятно, была Фрэнсин Чентри.

Я увидел, что она сидит в конце бара, склонив свою серебряную голову над пустым стаканом. В первую секунду она, по-видимому, не узнала Бетти, а затем закинула руки ей на шею, и они обнялись. Хотя я испытывал некоторую симпатию к миссис Чентри и меня радовала сердечность Бетти, зрелище обнимающихся женщин все же показалось мне неприятным: Бетти была молода и чиста, Фрэнсин Чентри прожила долгие годы, зная об убийстве и скрывая его.

Это знание, тянувшее ее вниз, как земное притяжение, уже успело наложить отпечаток на ее лицо и весь облик. Идя в мою сторону, она споткнулась, и Бетти пришлось поддержать ее. Лоб у нее был разбит; немного отвислый подбородок свидетельствовал о подавленности, глаза тупо блестели. Обеими руками она прижимала к себе сумочку, словно футболист мяч.

— Где ваш автомобиль, миссис Чентри?

Она очнулась от апатии:

— По мнению механика, он годится только на лом. То есть его уже невозможно починить. По-видимому, то же самое можно сказать и обо мне.

— Вы попали в аварию?

— Я даже не знаю толком, что случилось. Я хотела съехать с автострады и внезапно полностью потеряла управление. В общих чертах, это история всей моей жизни. — Ее смех напоминал сухой, надрывный кашель.

— Меня интересует как раз история вашей жизни.

— Я знаю. — Она повернулась к Бетти. — Зачем ты его привезла? Я думала, мы с тобой побеседуем о будущем. Я считала тебя своей подругой.

— Надеюсь, что так оно и есть, — отозвалась Бетти. — Я просто не знала, сумею ли справиться со всем одна.

— С чем именно? Ведь со мной у тебя не будет никаких проблем.

И все же в ее голосе слышались тревожные нотки; она говорила как женщина, остановившаяся на краю пропасти, сделавшая шаг вперед и слишком поздно осознавшая, что ей уже не вернуться назад. Когда мы сели в машину и выехали на автостраду, у меня по-прежнему было такое ощущение, что мы движемся в пустом пространстве. Казалось, мы летели над крышами придорожных зданий, выстроившихся шеренгой по обеим сторонам автострады.

Бетти вела автомобиль чересчур быстро, но я все же позволил ей до конца выполнить условия нашего договора. Я знал, что она немного поспала, а кроме того, мне нужно было поговорить с миссис Чентри.

— Если уж говорить о будущем, — начал я, — то, по-моему, будет трудно осудить вашего мужа.

— Моего мужа? — Она казалась сбитой с толку.

— Я имею в виду Ричарда Чентри, он же Джерард Джонсон. Будет не просто доказать, что он совершил эти убийства. Насколько мне известно, он отказывается давать показания. К тому же изрядная доля событий относится к далекому прошлому. Я бы не удивился, если бы прокурор пошел с вами на мировую. Сомневаюсь, что он захочет выдвинуть против вас какое-либо серьезное обвинение. Разумеется, это будет зависеть от него и от того, что вы ему предложите.

Она снова рассмеялась сухим, кашляющим смехом:

— Может быть, мой труп? Как вы думаете, он согласится взять мой труп?

— Скорее, его заинтересуют ваши показания. Вам известно об этом деле больше, чем кому бы то ни было.

— Если и так, то не по моей воле, — сказала она, немного помолчав.

— Вы уже говорили мне это позавчера вечером. Но на самом деле вы давно сделали свой выбор. Когда бросили Уильяма Мида и решили связать свою судьбу с его братом, Чентри. Когда вместе с ним покинули Аризону, хотя вам наверняка было известно, что над ним тяготеет подозрение в убийстве Уильяма Мида. А семью годами позже вы сделали окончательный выбор, решившись утаить убийство Джерарда Джонсона.

— Кого?

— Джерарда Джонсона. Того мужчины в коричневом костюме. Оказывается, он был другом Уильяма Мида. Он только что вышел из госпиталя для инвалидов, пробыв там пять лет, и приехал в Санта-Тересу повидаться с вашим мужем. Предполагаю, у него было достаточно доказательств для обвинения вашего мужа в убийстве Мида.

— Откуда?

— Возможно, Чентри угрожал Миду, когда они ссорились из-за вас и из-за украденных картин, а Мид рассказал об этом своему товарищу по армии, Джерарду. Когда Джерард Джонсон появился в Санта-Тересе с женой и сыном Уильяма, Чентри понял, что пришел конец его свободе. Поэтому он убил Джонсона, пытаясь спастись, но в результате потерял свободу окончательно. Вы оба в тот момент сделали свой выбор.

— Не я его сделала, — снова проговорила она.

— Но зато одобрили. Вы позволили убить человека в собственном доме, а затем похоронить его там и все время хранили молчание. Но, прибегнув к такому выходу, вы оба совершили ошибку. Он ощущал ее последствия всю жизнь. Убийство Джерарда Джонсона отдало его в руки вдовы Уильяма Мида, женщины, которая носила фамилию Джонсон. Не знаю, почему она решила оставить Чентри для себя. Возможно, что-то их связывало в прошлом, а может, она просто решила заключить элементарную сделку: он убил ее мужа и должен был занять его место. Мне неизвестно, почему он принял ее условия, а вам?

Она ответила не сразу.

— Мне это неизвестно, — сказала она наконец. — Я и понятия не имела, что Ричард в городе. Даже не знала, жив ли он. За все эти двадцать пять лет он ни разу не дал о себе знать.

— Вы его не видели последнее время?

— Нет. И не хочу видеть.

— Все же вам придется. Вас наверняка попросят опознать его. Впрочем, его личность не вызывает особых сомнений. Он опустился физически и психически. Думаю, что ему после убийства Джонсона или даже раньше пришлось пережить нервный кризис. Но он не разучился рисовать. Возможно, его картины не так хороши, как прежде, но тем не менее, никто другой их не смог бы написать.

— Я смотрю, вы не только детектив, но еще и искусствовед, — с иронией заметила она.

— Нет, это не так. Но у меня в багажнике лежит одна из написанных им недавно картин. И то, что она принадлежит его кисти, не только мое мнение.

— Вы говорите о портрете Милдред Мид?

— Да. Сегодня утром я нашел его на чердаке дома Джонсонов, где он и был написан. Именно там началась вся эта интрига. А картина представляет собой центральную точку расследования. Во всяком случае, благодаря ей я был втянут в это дело. И именно эта картина стала причиной теперешних неприятностей для Чентри и склонила его к совершению новых убийств.

— Не совсем вас понимаю, — отозвалась Фрэнсин Чентри. Она казалась заинтересованной, как будто разговор о работе мужа подействовал на нее возбуждающе.

— Это довольно запутанная цепь событий, — сказал я. — Женщина, с которой он жил на Олив-стрит, назовем ее миссис Джонсон, продала картину одному художнику по имени Джейкоб Уитмор. Таким образом вышло наружу авторство Чентри. Уитмор, в свою очередь, продал картину Граймсу, вынудив Чентри выйти из укрытия. Граймс догадался, что это произведение Чентри, и попытался воспользоваться своим открытием, шантажируя миссис Джонсон и вынуждая красть для него наркотики. Вероятно, он потребовал также других картин Чентри. Портрет Милдред Мид Граймс продал Рут Баймейер, у которой были причины интересоваться личностью Милдред. Как вам, вероятно, известно, Милдред была любовницей Баймейера.

— Об этом было известно всей Аризоне, — прервала меня Фрэнсин Чентри. — Но не все знали, что Рут Баймейер была влюблена в Ричарда, когда они оба еще были молоды. Думаю, это стало главной причиной того, что она уговорила Джека перебраться в Санта-Тересу.

— По крайней мере, так он утверждает. Это привело к некоторым осложнениям в семейных отношениях, которые еще больше усилились, когда в город приехала Милдред Мид.

Думаю, Чентри видел Милдред в течение последних нескольких месяцев и под влиянием этой встречи написал по памяти ее портрет.

— Об этом мне ничего не известно.

— Вы не видели его последнее время?

— Разумеется, нет, — ответила она, избегая смотреть мне в глаза и всматриваясь в темноту за стеклом автомобиля. — Я не видела Ричарда и не получала от него никаких известий целых двадцать пять лет. Я понятия не имела, что он здесь, в городе.

— Даже после телефонного звонка женщины, с которой он жил?

— Она не заикнулась о нем. Сказала только что-то насчет… похорон в оранжерее и заявила, что ей нужны деньги. Обещала, если я ей помогу, сохранить все в тайне. В противном случае угрожала публично рассказать о причине исчезновения моего мужа.

— Вы дали ей денег?

— Нет. И жалею, что не сделала этого. Думаю, было бы лучше, если бы он не написал тот портрет. Можно подумать, что он умышленно стремился к разоблачению.

— Вряд ли это делалось совершенно сознательно, — заметил я. — Во всяком случае, Фрэд делал все возможное, чтобы его разыскать. Несомненно и то, что, заимствуя картину у Баймейеров, он частично руководствовался профессиональным интересом. Ему хотелось установить, действительно ли это Чентри. Но у него были и личные мотивы: он мог связать ее с картиной, которую некогда видел в своем доме на Олив-стрит. Но ему не удалось обнаружить связи между своим мнимым отцом, Джонсоном, и художником Чентри. Прежде чем он успел это сделать, Джонсон похитил картину из его комнаты. А Баймейеры наняли меня, чтобы я ее разыскал.

Бетти нажала на клаксон; мы съезжали вниз по длинному склону за Камарильо, перед нами не было автомобилей. Я взглянул на нее, и наши глаза встретились.

Она сняла правую руку с руля и приложила ее к губам. Я понял этот знак: я и так сказал больше, чем должен был, пора было остановиться.

— Это не первый портрет Милдред, написанный им по памяти, — заговорила спустя несколько минут миссис Чентри. — Он написал много других, давно, когда мы еще жили вместе. На одном она изображена в виде Мадонны с мертвым Христом на руках.

После этого она долго молчала, пока мы не оказались в предместье Санта-Тересы. Тогда я услышал ее тихий плач.

Трудно было сказать, оплакивает она судьбу Чентри или свою собственную, а может быть, давно погибший союз, соединивший их молодые жизни.

— Куда мы едем? — спросила Бетти.

— В комиссариат.

Фрэнсис Чентри издала короткое восклицание, перешедшее в тихий стон:

— Нельзя ли мне провести хотя бы эту ночь в собственном доме?

— Если хотите, мы можем заехать туда, чтобы вы могли упаковать чемодан. А потом, вместе с вашим адвокатом, нам следует явиться в полицию.

Спустя довольно долгое время после вышеописанного я проснулся в своей постели, чувствуя утренний холод. Рядом я ощущал биение сердца Бетти и слышал ее дыхание, напоминавшее тихий шорох океана.

Мне вспомнилась куда менее идиллическая сцена. Когда я в последний раз видел Фрэнсин Чентри, она находилась в больничной палате с зарешеченными окнами, под присмотром сидевшего у дверей вооруженного охранника. И в приоткрытых дверях моего сонного воображения возник образ другой ожидавшей чего-то женщины, маленькой, худенькой, седой, некогда красивой.

Мне вспомнилось слово «пьета». Я разбудил Бетти, коснувшись ладонью ее бедра. Она со вздохом повернулась на другой бок.

— Что такое пьета? — спросил я.

Она зевнула:

— Ты задаешь странные вопросы в самые неподходящие моменты.

— Значит, не знаешь?

— Разумеется, знаю. Это изображение Богоматери, оплакивающей распятого Христа. А почему ты спрашиваешь?

— Фрэнсис Чентри говорила, что ее муж написал такой портрет Милдред Мид. Полагаю, она изображена в образе Марии?

— Да. Я видела эту картину. Она находится в здешнем музее, но не выставляется. Считается, что идея не совсем удачна, по крайней мере, так говорят. Чентри представил себя в виде мертвого Христа.

Бетти зевнула и снова погрузилась в сон, а я лежал рядом, глядя, как ее лицо начинает медленно вырисовываться в свете утренней зари.

Я заметил на ее виске голубую ритмично пульсировавшую жилку — молоточек, беззвучные удары которого символизировали жизнь.

И я надеялся, что этот голубой молоточек никогда не остановится.

XLIII

Когда я проснулся вторично, Бетти уже не было. На кухонном столе она оставила для меня коробку кукурузных хлопьев, бутылку молока, бритвенный прибор и таинственную записку, текст которой гласил: «Мне приснился странный сон: что Милдред Мид является матерью Чентри. Возможно ли это?»

Позавтракав, я отправился на другой конец города, в Магнолия Корт. Несколько раз я принимался стучать в дверь, но Милдред Мид не откликалась. Из соседнего домика вышел пожилой мужчина и стал наблюдать за мной с дистанции, разделявшей наши поколения. В конце концов он нашел нужным сообщить мне, что миссис Мид, как он ее назвал, поехала в город.

— А вы не знаете, куда именно?

— Она велела шоферу такси подвезти ее к зданию суда.

Я поехал вслед за ней, но отыскать ее было нелегко. Здание суда вместе с прилегавшим к нему садом занимало целый квартал. Вскоре я пришел к заключению, что, петляя по усыпанным гравием аллеям и расхаживая по выложенным каменными плитами коридорам в поисках маленькой, старой, слабой женщины, только даром теряю время. Заглянув в отдел коронера, я застал там Генри Пурвиса. Оказалось, что Милдред была у него полчаса назад.

— Чего она хотела?

— Сведений относительно Уильяма Мида. Кажется, он был ее сыном. Я сказал ей, что он похоронен на городском кладбище и пообещал отвезти ее на его могилу. Но она не заинтересовалась моим предложением и начала разговор о Ричарде Чентри, утверждая, что была его моделью, и желая непременно увидеться с ним. Я сказал ей, что, к сожалению, это невозможно.

— Где сидит Чентри?

— Окружной прокурор, Лэнсинг, приказал поместить его здесь, в специальной камере, охраняемой двадцать четыре часа в сутки. Я и сам не могу туда войти… Это не означает, разумеется, что я этого желаю. Кажется, он окончательно спятил. Пришлось дать ему какое-то успокоительное, чтобы он не скандалил.

— А что с Милдред?

— Она ушла. Я крайне неохотно позволил ей это сделать. Она казалась страшно подавленной и была слегка пьяна. Но у меня нет оснований для ее задержания.

Я вышел из здания суда и обошел прилегающую территорию и все дворы. Мне не удалось ее найти; я уже начинал нервничать, чувствуя, что, был сон Бетти вещим или нет, Милдред остается центральной фигурой этой драмы.

Посмотрев на одни из четырех часов, установленных на башне здания суда, я увидел, что уже десять. На смотровой галерее для туристов находилась лишь какая-то седая женщина, чьи неуверенные движения привлекли мое внимание. Это была Милдред. Она отвернула голову и ухватилась за металлическую ограду, которая доходила ей почти до подбородка. Милдред смотрела во двор, стоя совершенно неподвижно.

Казалось, она заглядывает в собственную могилу. Жизнь города замерла; тишина расходилась вокруг, как круги на воде.

Я находился на расстоянии нескольких сот шагов от нее и на сотню футов ниже галереи. Подняв тревогу, я лишь ускорил бы то, что она явно намеревалась сделать. Дойдя до ближайшего подъезда, я поднялся вверх на лифте. Когда я появился на галерее, она взглянула в моем направлении, затем повернула голову и попыталась взобраться на ограждение, чтобы спрыгнуть вниз. Но она оказалась слишком стара и слаба для этого.

Я взял ее за плечи и отстранил на безопасное расстояние от барьера; она тяжело дышала, как будто только что вскарабкалась на вершину башни по канату. Замершая было городская жизнь обрела прежний ритм, и до моих ушей опять стал доноситься ее шум.

— Пустите меня, — сказала она, пытаясь вырваться.

— Не могу. Те камни слишком далеко от нас, и я бы не хотел, чтобы вы на них упали. Вы слишком красивы.

— Я старая ведьма, старая как мир. — Однако, произнося эти слова, она исподлобья бросила на меня кокетливый взгляд женщины, некогда прекрасной и сознающей, что она не утратила благообразия, — Вы сделаете для меня одну вещь?

— Если смогу.

— Отвезите меня, пожалуйста, вниз и позвольте спокойно уйти. Я не сделаю ничего плохого — ни себе, ни кому-нибудь другому.

— Я не могу так рисковать.

Сквозь ткань платья я чувствовал исходившее от нее тепло. Ее верхняя губа и впалые щеки покрылись потом.

— Расскажите мне о своем сыне Уильяме.

Она молчала.

— Вы продали тело своего сына за тот большой дом в каньоне Чентри? Или это было тело кого-то другого?

Она плюнула мне в лицо и разразилась судорожными рыданиями. Постепенно она успокоилась; я отвез ее на лифте вниз и передал в руки людей из окружной прокуратуры. Она не произнесла ни слова.

Я предупредил, что ее следует тщательно обыскать и держать под наблюдением, как потенциальную самоубийцу. Оказалось, что я поступил правильно. Окружной прокурор Лэнсинг рассказал мне потом, что при обыске у нее обнаружили тщательно наточенный стилет, завернутый в шелковый чулок и засунутый под пояс для резинок.

— А вам не удалось выяснить, зачем она носила его при себе?

Он отрицательно покачал головой:

— По-видимому, собиралась использовать против Чентри.

— Но какой у нее мог быть мотив?

Лэнсинг потянул попеременно кончики усов, будто руль велосипеда, позволявшего его мозгу лавировать в следственных дебрях.

— Это не попало в газеты, и я хочу вас попросить сохранить сказанное в тайне. По всей вероятности, именно Чентри убил тридцать лет назад в Аризоне сына мисс Мид. Чтобы воздать всем по заслугам, должен признать, что это установил капитан Маккендрик, который великолепно провел расследование. Думаю, он станет очередным начальником полиции.

— Это несомненно очень его порадует. Но как примирить концепцию мести с попыткой самоубийства?

— А вы уверены, что она пыталась его совершить?

— Так мне показалось. Милдред собиралась броситься вниз, ее остановила лишь железная решетка. А также стечение обстоятельств, благодаря которому я заметил ее на галерее.

— Ну что ж, в принципе это не противоречит версии относительно мести. Ее намерению помешали осуществиться, и она обратила свой гнев против себя самой.

— Не совсем вас понимаю, господин прокурор.

— В самом деле? Впрочем, возможно, вам не столь хорошо известны последние достижения в области криминальной психологии. — Он улыбнулся немного деланной улыбкой.

Я ответил очень вежливо, поскольку был еще в нем заинтересован:

— Это правда, я не изучал юриспруденцию.

— Но все же вы нам очень помогли, — сказал прокурор, очевидно, желая меня немного ободрить. — И мы вам очень благодарны за помощь. — Он встал, и его глаза приняли несколько рассеянное выражение.

Я тоже поднялся. У меня появилось ощущение, что это дело уплывает и я утрачиваю с ним всякий контакт.

— Нельзя ли мне провести минуту с заключенным, господин прокурор?

— С кем именно?

— С Чентри. Я хочу задать ему несколько вопросов.

— Он отказывается отвечать. Так ему посоветовал адвокат.

— Вопросы, которые я собираюсь задать, не касаются этих убийств, во всяком случае, непосредственно.

— Что же вас интересует?

— Я хочу спросить, как его настоящее имя, и посмотреть на его реакцию. А кроме того, задать ему вопрос, почему Милдред Мид пыталась покончить с собой.

— Но у нас нет доказательств этого.

— Я знаю, что она собиралась это сделать, и хочу знать почему.

— Почему вы думаете, что он может ответить на этот вопрос?

— Мне кажется, что его связывают с Милдред близкие отношения. Кстати, я уверен, что эта проблема заинтересует и Джека Баймейера. Как вам известно, я действовал по его поручению.

— Если у мистера Баймейера есть какие-то вопросы или предположения, ему следует обратиться ко мне лично, — произнес Лэнсинг тоном человека, который желает убедиться в том, что его голос звучит достаточно решительно.

— Я передам ему это.

Дом Баймейеров казался пустынным, словно общественное здание, эвакуированное в связи с угрозой взрыва бомбы. Я вытащил портрет Милдред Мид из багажника автомобиля и направился по дорожке к двери. Прежде чем я подошел, вышла Рут Баймейер и приложила палец к губам:

— Муж чувствует себя очень утомленным. Я уговорила его отдохнуть.

— К сожалению, мне необходимо поговорить с ним, мэм.

Она повернулась к двери, но лишь чтобы плотнее прикрыть ее.

— Вы можете сказать обо всем мне. Ведь, собственно говоря, это я вас наняла. Украденная картина принадлежит мне. Я вижу, вы ее прихватили с собой, не так ли?

— Да. Но я бы не стал называть ее украденной. Договоримся, что Фрэд просто одолжил ее у вас для научных исследований. Он хотел установить, кто и когда ее написал и кто на ней изображен. Несомненно, ответы на эти вопросы были важны для Фрэда и по личным мотивам. Но это вовсе не означает, что он преступник.

Она примиряюще кивнула. Ветер растрепал ее волосы, и внезапно она стала красивее, словно на нее упал свет.

— Я могу понять мотивы поведения Фрэда.

— Полагаю, что так. Ведь вы тоже купили картину по личным мотивам. Милдред Мид приехала сюда, и ваш муж снова начал с ней встречаться. Не потому ли вы повесили в доме ее портрет? Не было ли это упреком или даже угрозой по отношению к нему?

Она нахмурилась:

— Не знаю, зачем я ее купила. Тогда мне было неизвестно, что на ней изображена Милдред.

— Зато это было известно вашему мужу.

Наступило молчание. Я слышал, как море плескалось где-то вдали, отмеряя время.

— Мой муж сейчас не в форме. За эти несколько дней он постарел. Если все обнаружится, его репутация будет погублена. А возможно, и он сам.

— Он решился на этот риск давно, выбрав именно такой метод действий.

— Но что плохого он сделал?

— Боюсь, это он дал Чентри возможность скрыть свою личность.

— Скрыть личность? Что вы имеете в виду?

— Думаю, вы догадываетесь. Но я предпочел бы поговорить с вашим мужем.

Она закусила губу и, обнажив зубы, сделалась похожей на сторожевую собаку, охраняющую вход. Наконец она взяла картину, вошла в дом и проводила меня к мужу.

Он сидел перед фотографией своей медной шахты. На лице его была написана полнейшая растерянность.

Все же он взял себя в руки и улыбнулся мне краешком губ:

— Что вам нужно? Опять деньги?

— Всего лишь несколько вопросов. Это дело началось в сорок третьем году. Пора его закончить.

— А что, собственно говоря, случилось в сорок третьем году? — обратилась ко мне Рут Баймейер.

— Всей правды я не знаю, но думаю, все началось с того момента, когда Уильям Мид получил отпуск и приехал домой, в Аризону. Впрочем, его дом находился в другом месте. У него была молодая жена и маленький ребенок, ожидавшие его в Санта-Тересе. Но мать его находилась по-прежнему в Аризоне. Где тогда жила Милдред, мистер Баймейер?

Он сделал вид, что не слышит моего вопроса. Но жена ответила за него:

— Она жила в Тусоне, но проводила уик-энды в горах, вместе с моим мужем.

Баймейер изумленно посмотрел на нее. Я начал сомневаться, что они когда-либо говорили откровенно о его связи с Милдред.

— Очевидно, Уильям не слишком удивился этому обстоятельству, — продолжал я. — Его мать и раньше жила с разными мужчинами; дольше всего с одним художником, по фамилии Лэшмэн. Именно Лэшмэн заменил ему отца и научил его рисовать. Приехав в отпуск, Уильям узнал, что его брат Ричард украл у него часть картин и выдал за свои. В сущности, свою личность Чентри начал изменять сам, похитив сначала картины и рисунки Уильяма, а затем женившись на Фрэнсин.

Дело дошло до драки между молодыми людьми, в результате которой Уильям убил Ричарда и бросил его тело в пустыне, переодев в свою военную форму. Будучи внебрачным сыном, он, вероятно, всю жизнь мечтал занять место Ричарда. Теперь у него появился такой шанс, а одновременно — возможность избавиться от военной службы и брачных уз.

Но ему не удалось бы осуществить это без помощи других лиц, а если быть точным, троих человек. Прежде всего, ему помогла Фрэнсин. Она любила его, хотя он был женат и убил ее мужа. Возможно даже, она сама подтолкнула его к этому убийству. Как бы там ни было, Фрэнсин переехала с ним в Санта-Тересу и прожила семь лет в качестве его жены.

Не знаю, почему он рискнул вернуться в этот город. Может быть, его волновала судьба сына.

Хотя, насколько мне известно, он ни разу не видел Фрэда за эти семь лет. Не исключено, что, проживая так близко от жены и сына, он наслаждался комедией с раздвоением личности. А может, ему нужно было постоянное напряжение, стимулятор, благодаря которому он мог поддерживать миф о Чентри и продолжать заниматься творчеством.

Но прежде всего ему понадобилось выбраться из Аризоны, и в этом ему помогла мать. На долю Милдред выпало самое трудное: ей предъявили для опознания труп молодого Чентри, и она признала в нем своего сына. Этим она доказала свою решительность и силу воли, впрочем, не впервые. Она любила своего сына, несмотря на его вину, но любила нездоровой, трагической любовью. Сегодня утром она отправилась к нему, прихватив с собой стилет.

— Чтобы убить его? — спросила Рут Баймейер.

— Или дать ему возможность совершить самоубийство. Не думаю, чтобы для Милдред это составляло большую разницу. Ее жизнь, в общем-то, уже закончена.

У Баймейера вырвался невольный вздох.

— Вы сказали, что Уильяму помогали три человека, — обратилась ко мне его жена.

— Да, по меньшей мере.

— Кто же был третьим?

— Очевидно, вы и сами об этом догадываетесь. Уильям Мид никогда не выбрался бы из Аризоны, если бы не чья-то помощь. Кто-то должен был свернуть следствие, которое вел шериф Брозертон, и замять все это дело.

Мы оба посмотрели на Баймейера. Он поднял массивные плечи, как будто видел в наших глазах дула револьверов.

— Я никогда бы не пошел на это, — пробормотал он.

— Если бы она не велела тебе, — закончила за него жена. — Сколько я тебя помню, она всегда тобою распоряжалась. Ты, наверное, поедешь в тюрьму, чтобы спросить у нее, что тебе делать дальше. Она заставит тебя истратить состояние на защиту ее сына, убийцы, и ты ее послушаешься.

— Может быть, я так и сделаю.

Он вглядывался в ее лицо. Она посмотрела на него с удивлением и внезапной тревогой.

Баймейер медленно поднялся на ноги, словно нес на плечах огромную тяжесть.

— Вы отвезете меня туда, Арчер? Я чувствую себя не в своей тарелке.

Я согласился. Баймейер двинулся к выходу; на пороге он остановился и повернулся к жене:

— Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать, Рут. Уильям это и мой сын. Внебрачный сын от Милдред. Когда он родился, я был еще юношей.

Ее лицо выражало отчаяние.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? Теперь уже слишком поздно.

Она посмотрела на мужа так, словно видела его в последний раз. Я пошел вслед за ним по пустынным, гулким коридорам. Он шагал неуверенно, слегка пошатываясь. Я помог ему сесть в машину.

— Это был случай, — сказал он. — Я познакомился с Милдред, когда еще учился в гимназии, после футбольного матча. Феликс Чентри устраивал прием на своей вилле. Меня пригласили, потому что моя мать была его двоюродной сестрой. Понимаете, я выступал в роли бедного родственника. — Он опустил голову и немного помолчал, потом заговорил громче: — В тот день я завоевал три очка, а если считать Милдред — четыре. В момент зачатия Уильяма мне было семнадцать лет, а когда он родился — восемнадцать. Что я мог для него сделать? Денег у меня не было, я пытался с грехом пополам закончить колледж. Милдред сказала Феликсу Чентри, что это его сын, и он ей поверил, разрешил дать мальчику свою фамилию и выплачивал деньги на его содержание, пока она не порвала с ним и не переехала к Саймону Лэшмэну. Она сделала все что могла, в том числе и для меня: устроила мне спортивную стипендию, уговорила Феликса принять меня на работу. Помогла подниматься по ступенькам. Я многим ей обязан.

Но в его голосе не чувствовалось ни тепла, ни благодарности. Возможно, он понимал, что его жизнь пошла не тем путем, выбившись из колеи, когда он был еще молод, и до сих пор он не в силах управлять ею. Он смотрел на город, по которому мы ехали, будто видел его впервые в жизни.

Я тоже чувствовал себя здесь чужим. Коридоры здания суда невольно вызывали сравнение с катакомбами. После запутанных формальностей, напоминавших обряд посвящения в каком-то первобытном племени, люди окружного прокурора ввели нас в комнату, где находился арестованный.

Даже стоя между двумя вооружёнными охранниками, он не выглядел как человек, совершивший несколько убийств, и казался бледным, слабым и беззащитным. Как часто закоренелые преступники производят такое впечатление!

— Уильям? — спросил я.

Он кивнул головой, глаза его наполнились слезами, которые потекли по щекам, как крупные капли крови.

Джек Баймейер сделал шаг вперед и коснулся мокрого лица своего сына. 

Эдгар Уоллес ОХОТА ЗА СОКРОВИЩАМИ

Среди уголовников считается, что даже самый заурядный офицер полиции — человек богатый и его припрятанные сокровища добыты с помощью воровства, подкупа и шантажа. Обитатели всех пятидесяти тюрем и трех исправительных колоний страны твердо убеждены, что высокопоставленные сыщики при помощи гнусных, бесчестных средств скопили достаточное количество земных сокровищ, чтобы работа сделалась для них просто хобби, а нищенское жалование — самой незначительной статьей их доходов.

Поскольку мистер Дж. Г. Ридер уже более двадцати лет имел дело исключительно с грабителями банков и фальшивомонетчиками — аристократами и капиталистами уголовного мира, молва приписывала ему загородные дома и огромные тайные капиталы. Нет, в банке на его счету денег было немного. Было ясно, что он слишком умен, чтобы держать деньги там, рискуя быть разоблаченным властями. Нет-нет, все было где-то припрятано, и заветной мечтой сотен нарушителей закона было в один прекрасный день обнаружить укрытое сокровище и жить потом долго и счастливо. Единственным приятным моментом во всем этом, соглашались они, было то, что, будучи уже немолодым человеком, — ему было за пятьдесят — он не мог унести сокровище с собой, на тот свет, так как золото плавится при определенной температуре, а ценные бумаги редко печатаются на асбесте.

Однажды в субботу главный прокурор обедал в клубе со знакомым судьей — суббота один из двух дней в неделю, когда судьи питаются как следует. Разговор незаметно перешел на некоего мистера Дж. Г. Ридера, старшего над прокурорскими детективами.

— Он очень знающий специалист, — нехотя признал прокурор, — но я просто не выношу его шляпу. Именно такую всегда носил как бишь его там… — Он назвал известного политика. — И терпеть не могу его черный сюртук — люди принимают его за коронера, когда он входит в контору. И все же специалист он хороший.

Бакенбарды у него просто отвратительные, к тому же меня не оставляет ощущение, что, если я сурово поговорю с ним, он зальется слезами — такая чувствительная душа. Я бы сказал, слишком нежная для нашей работы. Он извиняется перед рассыльным каждый раз, когда вызывает его!

Судья, который неплохо разбирался в людях, ответил ледяной улыбкой.

— Этот человек весьма похож на потенциального убийцу, — сказал он цинично.

И все же он был несправедлив к мистеру Ридеру, поскольку тот был неспособен нарушить закон, совершенно неспособен. Однако существовало немало людей, имевших совершенно превратное представление о безобидности Дж. Г. как личности. Одним из этих людей был некто Лью Коль, сочетавший изготовление банкнот с самыми заурядными кражами со взломом.

Поговорка о том, что дольше всех живут те, кому постоянно угрожают, соответствует истине, как и большинство поговорок. На десятках судебных процессов, покидая свидетельское место, мистер Ридер встречал злобный взгляд подсудимого и с вежливым интересом выслушивал, что именно должно случиться с ним в ближайшем или отдаленном будущем. Потому что он был крупным специалистом по фальшивым купюрам и многих отправил на каторгу.

Мистер Ридер, этот безвредный человек, видел заключенных с пеной ярости у рта, видел и совсем бледных, и побагровевших от злости, слышал, как они выкрикивают проклятия в его адрес, а потом встречал этих людей после освобождения из заключения и обнаруживал, что это вполне дружелюбные создания, слегка смущающиеся, слегка иронизирующие над своими почти забытыми взрывами гнева и страшными угрозами.

Но когда в начале 1914 года Лью Коля приговорили к десяти годам, он не выкрикивал угрозы, не грозился вырвать сердце, легкие и другие жизненно важные органы из хрупкого тела мистера Ридера.

Лью лишь улыбнулся, и его глаза на мгновение встретились со взглядом детектива. Задумчивые бледно-голубые глаза фальшивомонетчика не выражали ни ненависти, ни ярости. Нет, в них ясно читалось: «При первой же возможности я убью тебя».

Мистер Ридер прочитал эту мысль и тяжело вздохнул, — он терпеть не мог всякую суету и не любил, насколько вообще был способен что-либо не любить, когда лично его пытались сделать виноватым за исполнение общественного долга.

Прошло много лет, и в жизни мистера Ридера за это время произошло немало перемен. Его перевели из отдела по работе с фальшивомонетчиками на более общую практику в прокуратуру, но он не забывал улыбки Лью.

Работа в Уайтхолле была не слишком трудной и очень интересной. К мистеру Ридеру поступало большинство анонимных писем, которые прокуратура получала в большом количестве. В большинстве случаев с ними было все ясно, и не требовалось слишком большого ума, чтобы понять их движущие мотивы. Ревность, злоба, стремление напакостить, а иногда и желание получить материальную выгоду составляли смысл большинства из них. Но иногда…

«Сэр Джеймс собирается жениться на своей кузине, а еще и трех месяцев не прошло, как она упала за борт парохода, пересекавшего Ла-Манш. Во всем этом есть что-то подозрительное. Мисс Маргарет совсем не любит его, потому что знает, что ему нужны ее деньги. Почему меня в ту ночь отправили в Лондон? Он же так не любит водить машину в темноте. Странно, что он решил сам вести машину в ту ночь, тогда еще и дождь лил как из ведра».

Это письмо было подписано «Друг». У юстиции немало таких друзей.

«Сэр Джеймс»- это сэр Джеймс Тайзермайт, во время войны он был директором какого-то общественного департамента и за свою службу получил титул баронета.

— Взгляните-ка, — сказал прокурор, прочитав письмо, — помнится, леди Тайзермайт утонула в море.

— Девятнадцатого декабря прошлого года, — подтвердил мистер Ридер. — Они с сэром Джеймсом отправились в Монте-Карло и собирались по дороге остановиться в Париже. Сэр Джеймс доехал до Дувра от своего дома, недалеко от Мейдстона, и оставил машину в гараже отеля «Лорд Вильсон». Ночь была бурной, и плавание оказалось трудным. Они были на полпути, когда сэр Джеймс обратился к помощнику капитана и сообщил, что пропала его жена. Ее багаж, паспорт, посадочный билет и шляпа были в каюте, но сама леди исчезла, ее так и не нашли.

Прокурор кивнул:

— Я вижу, вы знакомы с делом.

— Я помню его, — отозвался мистер Ридер. — Мне нравится думать о нем. К сожалению, я во всем вижу зло и часто думал о том, как легко… Впрочем, боюсь у меня слишком извращенный взгляд на жизнь. Очень трудно иметь преступный мозг.

Прокурор подозрительно взглянул на него. Он никогда не мог сказать наверняка, говорит ли мистер Ридер серьезно.

Но в этот момент его серьезность не вызывала сомнения.

— Это письмо бесспорно написал уволенный шофер, — начал он.

— Томас Дейфорд, Баррак-стрит, сто семьдесят девять, Мейдстон, — закончил мистер Ридер. — В настоящее время он работает в «Кент мотор бас компани», трое детей, двое из которых близнецы, такие здоровые и веселые сорванцы.

Шеф беспомощно захохотал.

— Как я понимаю, с делом вы знакомы основательно! — сказал он. — Постарайтесь разузнать, что все-таки кроется за письмом. Сэр Джеймс заметный человек в Кенте, мировой судья, имеет большое политическое влияние. Конечно, в этом письме ничего нет. Действуйте поаккуратнее, Ридер. Если у нашего ведомства будут неприятности, на вас они отзовутся еще сильнее.

У мистера Ридера были весьма своеобразные представления об аккуратности. На следующее утро он отправился в Мейдстон, нашел автобус, который проходит мимо Элфреда Мэнор, и с удобствами отправился в путь, поставив зонтик между коленями. От ворот усадьбы по длинной, извилистой тополиной аллее он добрался до большого старинного дома.

На лужайке он увидел девушку, сидящую с книгой на коленях в большом глубоком кресле. Она, видимо, заметила его, встала и поспешно направилась ему навстречу.

— Я мисс Маргарет Лезербай. А вы из?… — Она назвала известную адвокатскую фирму, и ее лицо явно выразило огорчение, когда он объявил о своей полной непричастности к этому учреждению.

Она была хорошенькой, насколько могут быть хорошенькими идеальная кожа и круглое, не слишком интеллектуальное личико.

— А я подумала… Вы хотите видеть сэра Джеймса? Он в библиотеке. Позвоните, кто-нибудь из прислуги проведет вас к нему.

Если бы мистер Ридер принадлежал к людям, которых можно чем-то озадачить, он был бы озадачен предположением, что девушка с деньгами может против своей воли выйти замуж за человека гораздо старше ее. Но теперь в этом не было для него загадки. Мисс Маргарет вышла бы замуж за любого человека с сильной волей, если бы он стал настаивать.

— Даже за меня, — с меланхолическим удовольствием сообщил себе мистер Ридер.

Звонить не было никакой необходимости. В дверях стоял высокий широкоплечий мужчина в брюках гольф. Его длинные светлые волосы густой челкой спадали на лоб, густые рыжеватые усы прятали рот и свисали на крупный, сильный подбородок.

— Ну? — агрессивно спросил он.

— Я из прокуратуры, — пробормотал мистер Ридер. — Мы получили анонимное письмо. — Он не сводил своих светлых глаз с лица мужчины.

— Входите, — буркнул сэр Джеймс.

Закрывая дверь, он бросил взгляд сначала на девушку, потом на тополиную аллею.

— Я жду одного дурака адвоката, — объяснил он, распахивая дверь в библиотеку.

Его голос был тверд; он не выказал ни малейшего беспокойства, когда мистер Ридер сообщил о цели своего приезда.

— Ну-с, так что там насчет анонимного письма? Вы ведь не слишком обращаете внимание на подобный вздор?

Мистер Ридер не спеша положил на стул зонт и шляпу и только после этого достал из кармана документ и передал его баронету. Тот прочитал письмо и нахмурился. Было ли это лишь игрой живого воображения мистера Ридера, или действительно жесткий взгляд сэра Джеймса смягчился, когда он прочитал письмо?

— Это все дурацкая история о том, что кто-то видел драгоценности моей жены, выставленные на продажу в Париже, — сказал он. — Полная чушь. Я могу отчитаться за каждую безделушку своей бедной жены. После той ужасной ночи я привез домой ее шкатулку с драгоценностями. Мне не знаком почерк — что за лживый негодяй написал это?

Мистера Ридера еще никогда не называли лживым негодяем, но он перенес это с поразительным смирением.

— Я так и думал, что это неправда, — согласился он. — Я очень внимательно изучил все подробности дела. Вы выехали отсюда днем…

— Вечером… — быстро поправил его собеседник. Он явно был не расположен продолжать беседу, но умоляющий вид мистера Ридера был неотразим. — До Дувра отсюда всего десять минут езды. Мы были на причале в одиннадцать, одновременно с поездом, который прибывает к пароходу, и сразу поднялись на борт. Я получил ключ от каюты и доставил туда миледи вместе с багажом.

— Ее светлость хорошо переносила морские путешествия?

— Да, очень хорошо; в ту ночь она прекрасно себя чувствовала. Я оставил ее дремавшей в каюте и отправился прогуляться по палубе…

— Шел сильный дождь, и море было очень бурным, — кивнул Ридер, словно соглашаясь с тем, что сказал собеседник.

— Да, я хороший моряк; во всяком случае, вся эта история о драгоценностях моей жены — сущий вздор. Можете так и сказать прокурору.

Он открыл дверь, намереваясь проводить посетителя; мистер Ридер не торопясь укладывал на место письмо и собирал свои вещи.

— У вас здесь очень красиво, сэр Джеймс, очаровательное место. Большое поместье?

— Три тысячи акров. — Он уже даже не пытался скрыть свое нетерпение. — Всего хорошего.

Мистер Ридер медленно шел по дорожке, его удивительная память работала вовсю.

Он пропустил автобус, хотя вполне мог успеть на него, и, казалось, без всякой цели двинулся по извилистой дороге, идущей вдоль границ имения баронета. Где-то через четверть мили он добрался до уходящей вправо аллеи, отмечающей, по-видимому, его южную границу. По другую сторону мрачных железных ворот стоял домик привратника. Он был заброшен и полуразрушен. С крыши осыпалась черепица, окна грязные или разбитые, маленький садик весь зарос щавелем и чертополохом. От ворот шла узкая, заросшая сорняками дорожка, терявшаяся вдалеке.

Услышав стук закрывающегося почтового ящика, мистер Ридер обернулся и увидел садящегося на велосипед почтальона.

— Что это за место? — спросил он, задерживая почтальона.

— Южная сторожка, имение сэра Джеймса Тайзермайта. Ею уже давно не пользуются, не знаю почему. Если идти в эту сторону, здесь можно пройти напрямик.

Мистер Ридер дошел с ним до деревни. Он умел добывать воду даже из пересохших колодцев, а уж этого почтальона никак нельзя было назвать пересохшим.

— Да, бедная леди! Она была такая хрупкая — из тех больных, которые способны пережить не одного здорового.

Мистер Ридер задал вопрос наугад и неожиданно попал в яблочко.

— Да, ее светлость плохо переносила море. Я это знаю, потому чтокаждый раз, когда уезжала за границу, она брала с собой бутылочку такой штуки, которую принимают от морской болезни.

Я привозил ей не одну такую бутылочку от Рейкса, нашего аптекаря. Это называется «Пикерсовский друг путешественника», вот как. Мистер Рейкс только вчера говорил мне, что у него осталось еще с полдюжины таких бутылочек и он не знает, что с ними делать. В Климбери никто не плавает по морю.

Мистер Ридер отправился в деревню и попусту тратил свое драгоценное время в самых невероятных местах: у аптекаря, у кузнеца, у каменщика. Он уехал из Мейдстона последним автобусом и, по счастью, успел на последний поезд до Лондона.

На следующий день на вопрос прокурора он ответил в своей неопределенной манере:

— Да, я видел сэра Джеймса, очень интересный человек.

Это было в пятницу. Всю субботу он был очень занят. В этот день у него появилась новая проблема.

Субботним утром мистер Ридер, в пестром халате и черных бархатных туфлях, стоял у окна своего дома на Брокли-роуд и обозревал пустынную улицу. Колокол местной церкви отзвонил к ранней мессе, и вокруг не было видно ни одной живой души, за исключением черного кота, спящего в пятне света на крыльце дома напротив. Была половина восьмого, а мистер Ридер сидел за письменным столом с шести утра, работая при искусственном освещении, поскольку был уже конец октября.

Из полукруглого окна ему была видна Левишем-Хай-роуд и весь Таннерс-хилл до того места, где он ныряет под железнодорожный мост.

Вернувшись к столу, он открыл пачку самых дешевых сигарет, зажег одну и по-дилетантски выпустил клуб дыма. Он курил сигареты, как женщина, которая терпеть этого не может, но считает, что так необходимо.

— Боже мой! — тихо произнес мистер Ридер.

Он снова вернулся к окну и увидел, как какой-то человек пересек Левишем-Хай-роуд и направился к дверям Даффодил Хаус, именно такое несколько игривое название красовалось над входом в резиденцию мистера Ридера. Высокий мужчина с мрачным загорелым лицом подошел к калитке, вошел в нее и исчез из поля зрения наблюдавшего.

— Боже мой! — повторил мистер Ридер, услышав звяканье дверного колокольчика.

Через несколько минут в дверь постучала экономка.

— Вы примите мистера Коля? — спросила она. Мистер Ридер кивнул.

Лью Коль вошел в комнату и увидел сидящего за письменным столом немолодого человека в пестром халате и с криво надетым пенсне.

— Доброе утро, Коль.

Коль посмотрел на человека, пославшего его на семь с половиной лет в ад, и скривил узкие губы.

— Доброе, мистер Ридер. — Он бросил взгляд на почти пустую поверхность письменного стола, где лежали сцепленные руки мистера Ридера. — Полагаю, вы не ожидали увидеть меня?

— Не так рано, — негромко ответил мистер Ридер, — но я забыл, что привычка рано вставать — одна из тех хороших привычек, что вырабатываются на каторге. — Он произнес это так, словно хвалил за хорошее поведение.

— Думаю, вы догадываетесь, зачем я пришел, а? Я не умею забывать, мистер Ридер. А в Дартмуре хватает времени на размышление.

Ридер приподнял брови, и пенсне в стальной оправе съехало еще больше.

— Эта фраза кажется мне знакомой, — сказал он нахмурившись. — Дайте-ка подумать. Ну конечно, это из мелодрамы, но вот из «Души в оковах» или из «Брачной клятвы»? — Казалось, он искренне хочет, чтобы ему помогли решить эту проблему.

— Это будет совсем другое представление, — сквозь зубы прошипел длиннолицый Лью. — Я доберусь до тебя, Ридер, можешь так и доложить своему боссу, прокурору. Я все-таки доберусь до тебя! Не будет никаких улик, чтобы меня повесить. И я получу твой туго набитый чулочек, так-то Ридер!

В легенду о богатстве Ридера верил даже такой умный человек, как Коль.

— Получите мой чулок! Господи, да мне же придется ходить босиком, — отозвался мистер Ридер, обнаружив неплохое чувство юмора.

— Вы знаете, что я имею в виду, подумайте об этом хорошенько. Однажды вы исчезнете, и весь Скотланд Ярд не сможет обвинить меня в убийстве. Я все продумал…

— В Дартмуре хватает времени на размышления, — пробормотал мистер Дж. Г. Ридер ободряюще. — Вы становитесь крупным мыслителем, Коль. Вы когда-нибудь видели статую Родена? Она полна жизни…

— Хватит! — Коль встал, в уголках его губ еще дрожала улыбка. — Может, вы подумаете над тем, что я сказал, и через денек-другой вам уже не будет так весело.

Лицо Ридера приняло трогательно печальное выражение. Его седеющие волосы стояли торчком, большие уши, тоже торчавшие под прямым углом по обе стороны лица, казалось, вздрагивали.

Коль взялся за ручку двери.

Хлоп!

Это был глухой звук удара о дерево; что-то пролетело мимо его лица, и перед глазами появилась глубокая дырка в стене, а в лицо больно ударили мелкие кусочки штукатурки. Коль с яростным воплем обернулся.

Мистер Ридер сидел с длинноствольным браунингом в руке, на ствол был надет похожий на бочонок глушитель, и Ридер разглядывал его с открытым от удивления ртом.

— Как это могло случиться? — изумленно спросил он.

Лью Коль дрожал от страха и ярости, его лицо приобрело желтоватый оттенок.

— Вы… вы свинья! — выдохнул он. — Вы хотели застрелить меня!

Мистер Ридер посмотрел на него поверх очков:

— Боже милостивый, вы так думаете? Вы все еще собираетесь убить меня, Коль?

Коль хотел было что-то сказать, но не нашел слов и, распахнув дверь, спустился по лестнице и вышел из дома. Он шагнул на крыльцо, когда что-то пролетело мимо его головы и вдребезги разбилось на ступеньках у его ног. Это был большой глиняный горшок с цветком, украшавший подоконник в спальне мистера Ридера. Перепрыгнув через перемешанные с землей глиняные черепки, Коль злобно посмотрел наверх и увидел удивленное лицо мистера Ридера.

— Я еще доберусь до тебя! — злобно крикнул он.

— Надеюсь, вы не ушиблись? — обеспокоенно поинтересовался человек в окне. — Такое случается…

Не дожидаясь конца фразы, Лью Коль зашагал прочь.

Мистер Стэн Брайд совершал утреннее омовение, когда к нему в комнату на Фицрой-сквер явился его друг и бывший сосед по заключению.

Маленький толстенький Стэн Брайд, обладатель огромной красной физиономии и множества подбородков, перестал вытираться и посмотрел поверх полотенца.

— Что с тобой? — резко спросил он. — Ты выглядишь так, будто за тобой гонится шпик. Что тебя выгнало из дома в такую рань?

Лью рассказал; жизнерадостная физиономия его приятеля вытягивалась все больше и больше.

— Недоумок! — прошипел он. — Явиться с этим к Ридеру! Неужели ты думаешь, он тебя не ждал? Не знал с точностью до минуты, когда тебя выпустили из тюрьмы?

— Все равно я его напугал, — буркнул Коль, и мистер Брайд захохотал:

— Ну и молодец! Напугал этого старого… — Вместо «человека» он употребил другое слово. — Если он сейчас такой же бледный, как ты, то точно испугался! Только нет, он-то не испугался! Конечно, он стрелял мимо, если бы он хотел попасть, ты бы уже лежал окоченевший. Он и не собирался. Просто хотел дать тебе кое о чем подумать.

— Откуда у него оружие, я не…

В дверь постучали, и приятели обменялись взглядами.

— Кто там? — спросил Брайд. Ему ответил знакомый голос. — Это тот шпик из Скотланд Ярда, — прошептал Брайд, открывая дверь.

Шпиком оказался сержант Элфорд из отдела по расследованию уголовных преступлений, вежливый крупный мужчина, детектив с хорошей репутацией.

— Доброе утро, мальчики, вы сегодня не были в церкви, а, Стэн?

Стэн вежливо улыбнулся.

— Как дела, Лью?

— Неплохо. — Фальшивомонетчик был настороже.

— Я зашел спросить насчет оружия. Лью, мне кажется, у тебя есть автоматический кольт Р7/94318. Это нехорошо, ты же знаешь, в этой стране запрещено иметь оружие.

— Нет у меня никакого оружия, — мрачно буркнул Лью.

Брайд на глазах превратился в старика: у него была условная судимость, и подобная находка могла отправить его досиживать срок.

— Прогуляемся до полицейского участка, или позволишь мне осмотреть тебя здесь?

— Смотрите здесь, — ответил Лью и стоял, вытянув руки, пока детектив обыскивал его.

— Придется посмотреть здесь, — сказал детектив, и осмотр оказался весьма тщательным. — Должно быть, ошиблись, — сказал сержант Элфорд. И неожиданно добавил: — Так это его ты выбросил в реку, когда шел по набережной?

Лью вздрогнул. Он понятия не имел, что сегодня утром за ним был хвост.

Брайд подождал, пока они не увидели в окно, что детектив пересек Фицрой-сквер, и только тогда яростно накинулся на своего компаньона:

— Хорош умник, нечего сказать! Эта старая ищейка знала, что у тебя есть оружие, знала даже номер. И если бы Элфорд его нашел, тебя упекли бы за решетку, и меня заодно!

— Я выбросил его в реку, — сердито проворчал Лью.

— Хоть на это ума хватило! — сказал, тяжело дыша, Брайд. — Оставь в покое Ридера — это яд и ад, и если ты этого не понимаешь, значит, безнадежно глуп. Напугал его? Как же! Он перережет тебе горло и сочинит по этому поводу гимн.

— Я не знал, что за мной слежка, — зарычал Коль, но я все равно до него доберусь! И до его денег тоже.

— Хочешь — добирайся, только не из моего дома, — резко ответил Брайд. — Я ничего не имею против мошенника, сам такой, убийца — тоже ладно, но от болтливых ослов меня просто тошнит. Добирайся до его денег, если хочешь, хотя готов спорить, они вложены в недвижимость, а дома не унесешь, но не треплись об этом. Ты мне нравишься, Лью, — до какого-то предела. Мне не нравится Ридер — я не люблю змей, но держусь подальше от зоосада.

Вот так Лью Коль перебрался в новую берлогу на последнем этаже итальянского дома на Дин-стрит и здесь на досуге мог переживать обиды и изобретать новые планы, как погубить своего врага. А новые планы были ему сейчас ох как нужны, потому что старые, казавшиеся крепко сбитыми, пока он обдумывал их в тиши своей девонширской камеры, теперь явно давали течь.

Жажда убийства претерпела теперь у Лью значительные изменения. Над ним поэкспериментировал очень умный психолог — хотя он никогда не рассматривал мистера Ридера с этой точки зрения и даже не имел ни малейшего представления о значении этого слова. Но ведь Ридера можно достать и другим способом, и он снова и снова возвращался к мысли о том, как хорошо было бы найти сокровище зловредного детектива.

Почти неделю спустя мистер Ридер явился в кабинет прокурора, и тот, раскрыв рот, выслушал возмутительную теорию своего подчиненного относительно сэра Джеймса Тайзермайта и его покойной жены. Когда мистер Ридер закончил, прокурор отодвинул свое кресло от стола.

— Видите ли, уважаемый, — начал он немного раздраженно, — не могу же я выдать ордер на арест на основании ваших теорий, даже ордер на обыск.

Эта история так фантастична и невероятна, что ее место скорее на страницах сенсационного романа, чем в документах прокуратуры.

— Ночь была очень бурная, а леди Тайзермайт чувствовала себя хорошо, — мягко подсказал детектив. — Этот факт заслуживает внимания, сэр.

Прокурор покачал головой.

— Нет-нет, не могу. Не при таких доказательствах, — сказал он. — Поднимется такая буря, что меня, чего доброго, зашвырнет в Уайтхолл. Не могли бы вы сами что-то предпринять, неофициально?

Мистер Ридер покачал головой.

— Мое присутствие в окрестностях поместья уже было замечено, — ответил он. — Боюсь, что невозможно э… скрыть следы моего пребывания. И все же я обнаружил это место и могу сообщить вам с точностью до нескольких дюймов…

Прокурор снова покачал головой.

— Нет, Ридер, — тихо сказал он, — все это чистейшая дедукция с вашей стороны. Да, я помню, у вас преступный ум, вы мне об этом уже говорили. И это еще одна причина, по которой я не могу выдать ордер. Вы просто наделяете этого беднягу своими хитроумием и изобретательностью. Нет, ничего не выйдет!

Мистер Ридер вздохнул и отправился к себе в кабинет, не слишком, впрочем, обескураженный, поскольку в его расследовании появился некий новый фактор.

За эту неделю мистер Ридер несколько раз ездил в Мейдстон, и ездил не один, хотя и делал вид, что решительно не замечает слежки. В действительности он несколько раз видел Лью Коля и провел несколько неприятных минут, размышляя над тем, что может случиться, если его эксперимент все-таки провалился.

Когда он заметил Коля во второй раз, ему в голову пришла одна мысль, и, если бы наш детектив был любителем посмеяться, он бы громко хихикал, когда однажды вечером, выходя с вокзала в Мейдстоне, подозвал такси и краем глаза заметил, что Лью Коль делает то же самое. Мистер Брайд был занят утомительными, но необходимыми упражнениями: тасовал колоду так, чтобы туз бубей все время оставался внизу. В этот самый момент к нему в комнату ворвался бывший жилец; в глазах Лью горело такое холодное торжество, что у мистера Брайда душа ушла в пятки.

— Я добрался до него! — объявил Лью.

Брайд отложил карты и встал.

— До кого? — сухо спросил он. — Если речь идет об убийстве, можешь не отвечать, убирайся сразу!

— При чем тут убийство? — Лью сунул руки в карманы и с сияющим лицом устроился поудобнее на столе. — Я целую неделю следил за Ридером и должен сказать — не зря.

— Ну и?… — спросил приятель после драматической паузы.

— Я нашел его чулок!

Брайд с сомнением поскреб подбородок:

— Да ну?

Лью кивнул:

— Он последнее время частенько ездил в Мейдстон, а оттуда — в маленькую деревушку еще милях в пяти. Там я его всегда терял. Но вчера, когда Ридер вернулся на станцию к последнему поезду, он пошел в зал ожидания, а я устроился так, чтобы видеть его. Как ты думаешь, что он сделал?

У мистера Брайда не было на этот счет никаких соображений.

— Он открыл свою сумку, — многозначительно произнес Лью, — и достал оттуда пачку денег вот такой толщины! Он побывал в своем банке! Я проследил за ним до самого Лондона. Там на вокзале есть ресторан, и Ридер зашел выпить чашечку кофе. Я старался держаться в сторонке и не попадаться ему на глаза. Выходя из ресторана, он достал носовой платок и вытер рот. Он не заметил, что у него из кармана выпала записная книжечка, но я-то это прекрасно видел. Я до смерти испугался, что ее кто-нибудь поднимет или он сам заметит. Но он ушел, а я схватил книжечку — никто и глазом моргнуть не успел. Гляди!

Это оказалась потертая записная книжка, переплетенная в выцветшую красную кожу. Брайд протянул к ней руку.

— Погоди чуток! — остановил его Лью. — Ты согласен войти со мной в долю пятьдесят на пятьдесят? Дело в том, что мне понадобится помощь.

Брайд заколебался.

— Если это просто кража, согласен, — сказал он.

— Просто кража, да еще какая приятная! — восторженно отозвался Лью и подвинул ему через стол книжку.

Большую часть ночи они тихо разговаривали, обсуждая аккуратность, с которой мистер Ридер ведет учет, и его редкостную нечестность.

Вечер понедельника оказался сырым. Дул сильный юго-западный ветер, и в воздухе кружились опадающие листья, пока Лью и его спутник пешком шли пять миль, отделявшие их от деревни.

На первый взгляд оба шли налегке, без всякой ноши, но под плащом у Лью был спрятан целый набор на редкость хитроумных приспособлений, а карманы пальто мистер Брайда оттягивали части крепкой фомки.

По дороге они никого не встретили, и церковный колокол отбивал одиннадцать, когда Лью ухватился за решетку ворот Саут Лодж, подтянулся и легко спрыгнул с другой стороны. Он последовал за мистером Брайдом, который, несмотря на свои габариты, был на редкость подвижным. Полуразрушенная сторожка виднелась в темноте, и они, пройдя через скрипящую калитку, подошли к самым дверям. Лью посветил фонариком, осмотрел замочную скважину и принялся открывать дверь с помощью принесенных с собой инструментов.

Дверь открылась через десять минут, и уже через несколько секунд они стояли в комнате с низким потолком, где самым заметным предметом был глубокий, без решетки, камин. Лью снял плащ и завесил им окно, прежде чем зажечь фонарь. Потом встал на колени, смел мусор с каменного пола перед камином и внимательно осмотрел камни.

— Сразу видно, что этот большой камень поднимали, — сказал он.

Лью сунул фомку в трещину и чуть приподнял камень. Увеличив щель с помощью долота и молотка, он продвинул фомку поглубже. Камень приподнялся над полом, и Брайд подсунул под него долото.

— Теперь давай вместе, — прохрипел Лью.

Они руками подцепили камень и рывком подняли его. Лью взял лампу и, встав на колени, осветил яму.

И тут…

— О Боже! — взвизгнул он.

Секундой позже оба, насмерть перепуганные, вылетели из дома на дорожку. И — о чудо! Ворота оказались распахнутыми настежь, а в них стояла темная фигура.

— Руки вверх, Коль! — произнес чей-то голос, и, как ни был этот голос ненавистен Лью Колю, в этот момент он готов был броситься на шею мистеру Ридеру.

Той же ночью, около полуночи, сэр Джеймс Тайзермайт беседовал со своей невестой о глупости ее адвоката, который хочет от чего-то защитить ее состояние, и о собственном уме и способности обеспечить полную свободу действий девушке, которая станет его женой.

— Эти мерзавцы думают только о своих гонорарах, — начал он, когда в гостиную без вызова явился лакей, а следом за ним главный констебль графства, человек, которого баронет, помнится, уже встречал.

— Сэр Джеймс Тайзермайт? — спросил констебль, хотя прекрасно знал, кто перед ним.

— Да, полковник. А в чем дело? — Лицо баронета начало подергиваться.

— Я должен взять вас под стражу по обвинению в преднамеренном убийстве вашей жены, Элинор Мери Тайзермайт.

— Все дело упиралось в один вопрос — хорошо ли леди Тайзермайт переносила качку, — объяснял Дж. Г. Ридер своему шефу. — Если плохо, то маловероятно, что она могла пробыть на борту хотя бы пять минут, не вызвав горничную. Однако ни горничная, ни кто другой не видели ее милость на борту, и не видели по той простой причине, что ее там не было! Ее убили еще дома, а тело похоронили под каменной плитой в заброшенной сторожке. Сэр Джеймс отправился в Дувр на машине, отдал багаж носильщику и велел отнести вещи в каюту, пока он оставит машину в гараж отеля. Он все рассчитал так, чтобы появиться на борту в толпе пассажиров, прибывших поездом, и чтобы никто не знал, один он или с кем-то. Не знал, да и знать не хотел. Он получил ключ от каюты и разложил там вещи, включая шляпу жены. Официально леди Тайзермайт находилась теперь на борту судна, поскольку он’ сдал ее билет и получил посадочный талон. А потом он вдруг обнаружил, что она исчезла. Судно обыскали, но несчастную леди, разумеется, так и не нашли. Как я уже говорил…

— У вас преступный ум, добродушно закончил прокурор. — Продолжайте, Ридер.

— Обладая этой предосудительной особенностью, я увидел, как просто создать иллюзию, будто леди находилась на судне, и поэтому решил, что если было совершено убийство, то недалеко от дома. А тут еще местный строитель рассказал мне, что учил сэра Джеймса готовить строительный раствор. А местный кузнец поведал, что ворота были повреждены, судя по всему, машиной сэра Джеймса; я сам видел повреждения, и все, что мне надо было узнать, так это, когда их чинили. Что леди покоится под каминной плитой в заброшенной сторожке, я не сомневался. Но без ордера на обыск невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть мою теорию, а сам я не мог проводить частное расследование, не подвергая риску репутацию нашего ведомства.

Если мне будет позволено употребить слово «нашего», — извиняющимся тоном сказал он.

Прокурор сидел в задумчивости.

— Конечно, вы заставили этого Коля поднять плиту возле камина, сделав вид, что там спрятаны ваши деньги. Я полагаю, вы раскрыли этот факт в своей записной книжке? Но объясните мне ради Бога, почему он решил, что у вас припрятаны какие-то сокровища?

Мистер Ридер грустно улыбнулся.

— Преступный ум — очень странная штука, — сказал он со вздохом. — В нем таятся иллюзии и фантазии. К счастью, я понимаю этот ум. Как я уже не раз говорил… 

 Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам



Оглавление

  • Микки Спиллейн. Фактор "Дельта" Эд Макбейн. Десять плюс один Микки Спиллейн.Фактор «Дельта»
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   Эд Макбейн Десять плюс один
  •     I
  •     II
  •     III
  •     IV
  •     V
  •     VI
  •     VII
  •     VIII
  •     IX
  •     X
  •     XI
  •     XII
  •     XIII
  •     XIV
  •     XV
  •     XVI
  •     XVII
  • Микки Спиллейн. Большая резня Хью Пенткост. Шантаж Микки Спиллейн БОЛЬШАЯ РЕЗНЯ
  •   1
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   Хью Пенткост ШАНТАЖ
  •     I
  •     II
  •     III
  •     IV
  •     V
  •     VI
  •     VII
  •     VIII
  •     IX
  •     X
  •     XI
  •     XII
  •     XIII
  •     XIV
  •     XV
  • Рекс Стаут. Окошко для смерти Реймонд Чандлер. Свидетель обвинения Микки Спиллейн. Аз воздам Рекс Стаут ОКОШКО ДЛЯ СМЕРТИ
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   Реймонд Чандлер СВИДЕТЕЛЬ ОБВИНЕНИЯ
  •     I
  •     II
  •     III
  •     IV
  •     V
  •     VI
  •     VII
  •     VIII
  •   Мики Спиллейн «… И АЗ ВОЗДАМ»
  •     I
  •     II
  •     III
  •     IV
  •     V
  •     VI
  •     VII
  •     VIII
  •     IX
  •     X
  •     XI
  •     XII
  •     ХIII
  • Корнелл Уолрич. Дама-призрак Эрл Стенли Гарднер. Дело об изящном силуэте Корнелл Уолрич ДАМА-ПРИЗРАК
  •   1. За сто пятьдесят дней до казни. Шесть часов вечера.
  •   2. За сто пятьдесят дней до казни. Полночь
  •   3. За сто сорок девять дней до казни. Раннее утро
  •   4. За сто сорок девять дней до казни. Шесть часов вечера
  •   5. За девяносто один день до казни
  •   6. За девяносто дней до казни.
  •   7. За восемьдесят семь дней до казни
  •   8. За двадцать один день до казни
  •   9. За восемнадцать дней до казни
  •   10. За семнадцать и шестнадцать дней до казни
  •   11. За пятнадцать дней до казни. Ломбард
  •   12. За четырнадцать, тринадцать и двенадцать дней до казни. Девушка
  •   13. За одиннадцать дней до казни. Ломбард
  •   14. За девять дней до казни.  Девушка
  •   15. За девять дней до казни. Ломбард
  •   16. За восемь дней до казни
  •   17. За семь дней до казни
  •   18. За шесть дней до казни
  •   19. За пять дней до казни
  •   20. За три дня до казни
  •   21. День казни
  •   22. Час казни
  •   23. На следующий день
  •   Эрл Стенли Гарднер ДЕЛО ОБ ИЗЯЩНОМ СИЛУЭТЕ
  •     I
  •     II
  •     III
  •     IV
  •     V
  •     VI
  •     VII
  •     VIII
  •     IX
  •     X
  •     XI
  •     XII
  •     XIII
  •     XIV
  •     XV
  •     XVI
  •     XVII
  • Патриция Дрю. Возвращение из мрака. Ник Кварри. Смерть крестного отца  Патриция Дрю Возвращение из мрака
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   XIII
  •   XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  •   XIX
  •   XX
  •   XXI
  •   XXII
  •   XXIII
  •   XXIV
  •   XXV
  •   XXVI
  •   XXVII
  •   XXVIII
  •   Ник Кварри Смерть крестного отца
  •     Часть первая СМЕРТЬ
  •       I
  •       II
  •       III
  •       IV
  •       V
  •       VI
  •       VII
  •     Часть вторая ВОЙНА
  •       VIII
  •       IX
  •       X
  •       XI
  •       XII
  •       XIII
  •       XIV
  •       XV
  •       XVI
  •       XVII
  •       XVIII
  •       XIX
  •     Часть третья ДА ЗДРАВСТВУЕТ КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ!
  •       XX
  • Роберт Фиш Убить незнакомца
  •   Аннотация
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  • Реймонд Чандлер Золотые рыбки
  •   Аннотация
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   Выходные данные книги
  • Рос Макдональд. Дело Фергюсона Ричард Пратер. Финт
  •   Ричард С. Пратер  Финт   
  • Шепард Рифкин. Дамские пальчики Тренч Д. Казино 
  •   I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   XIII
  •   XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  •   XX
  •   XXI
  •   XXII
  •   XXIII
  •   XXIV
  •   XXV
  •   XXVII
  •   XXVIII
  •   XXIX
  •   XXX
  •   XXXI
  •   XXXII
  •   Джонатан Тренч Казино 
  •   I
  •   II
  •   III
  •   Эпилог
  • Росс Макдональд. ГОЛУБОЙ МОЛОТОЧЕК Эдгар Уоллес. Охота за сокровищами
  •   I
  •   II
  •   III
  •   VI
  •   VII
  •   VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  •   XII
  •   XIII
  •   XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  •   XIX
  •   XX
  •   XXI
  •   XXII
  •   XXIII
  •   XXIV
  •   XXV
  •   XXVI
  •   XXVII
  •   XXVIII
  •   XXIX
  •   XXX
  •   XXXI
  •   XXXIІ
  •   XXXIІІ
  •   XXXIV
  •   XXXV
  •   XXXVІ
  •   XXXVІІ
  •   XXXVІІІ
  •   XXXIX
  •   XL
  •   XLІ
  •   XLІІ
  •   XLIII
  •   Эдгар Уоллес ОХОТА ЗА СОКРОВИЩАМИ