Вопль убийства [Джон Кризи] (fb2) читать онлайн

Джон Кризи Вопль убийства

1 Мгновение ужаса

Звук пришел откуда-то из тишины ночи, взрезая ее, разрывая нервы на дрожащие нити. Она закричала, всем телом вжалась в сиденье, руки ее оторвало от руля какой-то непонятной, невидимой силой. Она знала, что машина ее пошла юзом, ясно видела в свете фар груду замерзших листьев и сугроб, а за ними деревья. Но страха смерти не было, был только панический ужас от этого звука.

Затем жуткий визг прекратился.

Как раз в тот момент, когда звук смолк, нос ее машины уткнулся в сугроб. Силой удара ее швырнуло в сторону, тряхнуло, стукнуло… И снова наступили тишина и покой.

Сердце лихорадочно билось, дыхание болезненно прерывалось. Она дышала часто, захлебываясь, и никак не могла вдохнуть достаточно глубоко, как будто что-то не пускало воздух в легкие. Отраженный свет фар, казалось, подчеркивал окружавший покой вне машины и бурю чувств в ней. Она слышала свое дыхание, хриплое, затрудненное, и все же какое-то теплое, человеческое — столь не похожее на сатанинский визг, который нагнал на нее такой страх.

Она съежилась, прижавшись к дверце машины, у нее не было ни сил, ни желания двигаться. Она видела, как что-то вроде бы двигалось в свете фар, но это казалось ей следствием головокружения.

Затем она увидела в заднем окошке машины лицо. Она снова почувствовала страх, но он был совершенно не похож на тот ужас, который она испытала. Это был просто страх, когда неожиданно кто-то незнакомый заглядывает в окно. Лицо исчезло. Она смутно разглядела шапку и шарф. Затем дверца распахнулась и какой-то мужчина спросил:

— С вами все в порядке?

Она могла только прерывисто дышать.

— Выглядите вы неплохо, — сказал он.

Она попыталась заговорить, но не смогла. Мужчина с трудом влез в машину и придвинулся к ней.

— Я видел, как вас повело, — заметил он. — Вы даже не представляете, какая вы везучая.

Она повторила:

— Везучая?

— Случись это на десять ярдов дальше, и вы оказались бы в реке, — продолжал он.

Реке? Какой реке? Она и не знала, что рядом есть река.

— Старайтесь дышать поглубже, — говорил мужчина. Как будто она не дышала бы, если бы могла! — Вы ранены? Может, у вас перелом или…

Он замер в нерешительности, но потом уверенно положил руки ей на плечи и провел ими по ее рукам. Она ощутила некоторое давление, и ничего больше. Затем его руки скользнули между ее руками и телом с какой-то отрешенной фамильярностью и твердо, но осторожно нажали на ее ребра, бедра, ноги. После этого он отпустил ее.

— Было где-нибудь больно?

Она с трудом покачала головой.

— Знаете, что вам поможет? — заметил он. — Немножко подвигаться. Я подойду к другой дверце и выпущу вас через нее.

Он ободряюще улыбнулся, отодвинулся от нее и вылез из машины. У него была хорошая, белозубая улыбка. Когда дверца захлопнулась и она осталась одна в машине, на нее опять напал страх: вдруг снова из темноты ночи ударит этот звук. Но ничего rte произошло.

Человек появился у другой дверцы, и она выпрямилась, чтобы не выпасть наружу, когда дверца откроется. Теперь она дышала глубже и громче, воздух начал проходить в легкие. Дверца открылась, он поставил руку поперек проема, видимо опасаясь, что она выпадет. Не говоря ни слова, он взял ее за левую руку, и она выставила наружу ногу, пытаясь нащупать землю. Тогда он подхватил ее под локти, помог подняться с сиденья и поддерживал, пока она не встала устойчиво, не качаясь, на землю. После этого он отпустил ее, но остался рядом, явно на случай, если она потеряет равновесие. Единственный известный ей мужчина, который когда-либо проявлял такую заботу, был Эрик. Вспомнив о нем, она задержала дыхание. Этот человек ничем не походил на Эрика: он был высок и широк — массивен, — и лицо у него было мужественное, грубоватое, а у Эрика черты лица были тонкими, почти женоподобными.

— Давайте походим, — сказал он. — Ваши ботинки выглядят довольно прочными!

Он обнял ее за плечи и заставил сделать несколько шагов вперед, мимо груды земли и припорошенных снегом листьев, в которую она врезалась. Его машина остановилась сразу за ней, и свет фар делал таинственную темноту невинной и безвредной. Немного подальше был обрыв, отделенный от дороги хлипким на вид заборчиком. Если бы ее машина ударилась в него, она разнесла бы его в щепки и слетела вниз.

— Слышите реку? — спросил он.

Плеск и журчание были слышны очень отчетливо и недалеко.

— Да, — сказала она. Это было первое слово, которое она произнесла с момента ужаса.

— Если еще похолодает, — продолжал мужчина, — она замерзнет.

— На… наверное.

— Я думал, что снег переломит похолодание, но его выпало слишком мало, и он никак не повлиял.

— Не повлиял. Я… не могу передать, как я вам благодарна.

— Не меня благодарите, — возразил он, — благодарите судьбу. Я, уж точно, не прыгнул бы вслед за вами.

Он посмеивался над ней в несколько суховатой манере, и она почувствовала, что он старается мягко вывести ее из шока.

— Что случилось? — спросил он. — Что-то перебежало вам дорогу? Я слышал визг ваших тормозов.

Тот жуткий визг — «визг тормозов»?

— Нет, нет! Я ничего не видела.

— Хотя полагаю, что увидел бы ваши стоп-сигналы, если бы вы нажали на тормоз, — говорил он.

Они прогуливались, делая десять шагов в одну сторону, потом десять — в другую, и хотя холод щипал ей лицо и руки и начинал пробираться под одежду, она уже чувствовала себя гораздо лучше.

Их дыхание выходило облачками пара, легко таявшими в воздухе еще до того, как на смену им появлялись другие.

— А вы не совершили смертный грех?

— Что… Какой смертный грех?

— Заснуть за рулем.

— Господи! Конечно, нет.

— Я почти верю вам.

— Уверяю вас, я… я не спала.

— Ладно. Что же тогда случилось?

Как она могла просто сказать: «Я услышала звук»? Она быстро взглянула на него. Они как раз снова подошли к ее машине, и на этот раз он не пошел дальше. Он стоял и смотрел на нее сверху вниз, и все равно ей нравилась его улыбка. Ему было лет сорок, может быть, под сорок. Поколебавшись довольно долго, она ответила:

— Я услышала ужасный звук.

— Я вижу, что вы не под хмельком, — утвердительно произнес он. — Я слишком долго ехал за вами.

— Ехали за мной? — изумилась она.

— Ну, не специально! Вы оказались впереди меня, а это не самая легкая дорога для обгонов даже в лучшую погоду, так что я выдерживал интервал. Вы, знаете ли, шли с хорошей скоростью.

— Я… я торопилась.

— Тише едешь — дальше будешь, — торжественно провозгласил он. — Какой… какого рода был этот звук?

— Он был… он был… он был чудовищным, — ответила она. И произнесенное таким образом определение сделало все нестрашным.

— Это как-то похоже на кошмар, — заметил он и добавил сочувственно: — Ночью все кажется громче, больше, преувеличеннее… Хотите снова сесть в машину?

Она помедлила. Ей хотелось в машину и вместе с тем было страшно оказаться взаперти одной. Если бы не этот звук или шум, который так внезапно пришел из ночи без малейшего предупреждения! Он открыл дверцу, как бы приняв ее молчание за согласие, и она автоматически скользнула за руль. Он залез в машину за ней и захлопнул дверцу.

— Жалко, что надо включать мотор, чтобы заработала печка, — заметил он. — Эй, да у вас еще включено зажигание! — Он наклонился вперед, повернул ключ зажигания, и красный огонек на панели погас. — Вам далеко ехать?

— В Оксфорд, — ответила она.

— Это еще тридцать миль!

— Я знаю… Знаю, что еще далеко.

— По такой дороге не меньше двух часов, — прикинул он, — если не пойдет снег или вас снова не занесет на дороге. Вам обязательно сегодня надо ехать так далеко? — В его голосе сквозила искренняя забота о ней.

— Да, вообще-то, я должна ехать, — ответила она без энтузиазма.

— Уже ведь за полночь, — напомнил он ей.

— Я знаю, что должно быть поздно, — сказала она несчастным голосом.

— Вы ведь уже ехали как на автопилоте, — сухо заметил он. — Я живу в Хэйле, это такая деревушка в четырех милях отсюда, вперед по дороге. Приглашаю вас воспользоваться нашей пустой комнатой. Моя жена с радостью вас накормит, она привыкла, что я прихожу домой голодным и очень поздно. А утром вы можете уехать пораньше. Дороги уже посыплют песком, и ехать будет гораздо легче. Почему бы вам не дать себе отдохнуть? Ведь это вам необходимо.

— Вы… вы очень добры, — хрипловатым голосом сказала она и с внезапной честностью добавила: — По правде говоря, не думаю, что смогу сегодня вести машину до Оксфорда. Если вы уверены…

— Абсолютно уверен! — Он положил руки ей на плечи и дружески сжал их. — Все, что от вас требуется, это следовать за мной. Дорога займет не более получаса, даже по такому гололеду. — Он уже положил руку на ручку дверцы и вдруг сказал со смехом в голосе: — Я должен буду вас как-то представить, когда мы доберемся до дома!

— Представить?.. А, да, конечно! Меня зовут Шейла Бернс.

— Бернс?

— Да.

— А меня — Джеймс. Все зовут меня Джим, Джим Хортон. Как вы теперь? Уверены, что сможете вести машину?

— Да, мне уже совсем хорошо. И… и я очень вам благодарна.

— Я уже говорил, что вам надо благодарить не меня, а судьбу, — легко ответил он и, распахнув дверцу, вылез из машины, поскользнувшись, воскликнул: — Джеймс, будь осторожен! — и, захлопнув дверцу, зашагал к своей машине.

Когда он скрылся в ней, Шейла почувствовала полное одиночество и одновременно ощутила новый приступ страха. Но звук не повторялся, и, когда Джим Хортон захлопнул дверцу своей машины, это не заставило ее подпрыгнуть.

Она включила зажигание.

Раздался какой-то визгливый звук…

— Нет! — ахнула она. — Нет!

Затем до нее донеслось ровное постукивание мотора его машины, и она поняла, что визг был первым звуком начала работы его стартера. Тени задвигались, свет сместился, замерцал, его машина подъехала к ней вплотную. Когда они оказались бок о бок, он вежливо зажег свет у себя в кабине и помахал ей, медленно объезжая ее. Она включила стартер, сердце ее сильно забилось: звук его очень напоминал тот страшный, ужасающий визг.

Когда он отъехал вперед ярдов на двадцать, она дала задний ход, выбралась из сугроба на дорогу и поехала за ним. Шейла надеялась, что он будет ехать побыстрее, потому что уже чувствовала, как проскальзывают шины по обледеневшему снегу. Задние огни его машины исчезли за поворотом, и она заторопилась за ним, стремясь нагнать его на любой скорости, лишь бы не оставаться снова одной. Когда вышла на поворот, он был не очень далеко впереди, наверное, в пятидесяти — шестидесяти ярдах, его фары уже освещали следующий поворот дороги. В свете ее фар было видно белое ограждение, и она вспомнила о реке и слабеньком заборчике в том месте, где она остановилась. Господи, она везучая. Она почувствовала, как проскальзывают колеса, и сердце подскочило к горлу. Какая жуткая ночь! Если она не будет осторожна, то врежется в ограждение и тогда…

Шейла увидела, что Хортон включил стоп-сигнал, отбросивший ярко-красный отсвет на дорогу и ограждение. Затем его машина судорожным движением резко свернула, красный и белый цвета смешались и закружились какой-то радугой. Она затормозила. Ограждение выступило резко из тьмы, будто выкрашенное светящейся краской. Она вдруг вообразила, что Хортона вынесет через край, но не успела как следует испугаться, как его фары появились прямо перед ней, слепя своим огнем. Шейла инстинктивно закрыла глаза, сильнее нажала на тормоза, почувствовала, как машину заносит и она теряет над ней контроль, и отчаянно подумала: «Я не должна была тормозить. Я не должна была…» Она повернула руль в сторону заноса и почувствовала, как колеса снова сцепились с дорогой. В следующий момент машина остановилась, но мотор еще работал.

Что с ним… как там его зовут?.. Хортон, Джеймс… Джим Хортон.

Может, он услышал этот звук?

Нет, конечно нет, или она тоже услыхала бы его. Но может, он ушибся, может, ударился головой о ветровое стекло, всякое могло случиться. Она положила было руку на ручку дверцы, и в этот самый момент фары его машины попритухли. Значит, он, слава богу, смог это сделать. Она тоже притушила фары, и все равно света было достаточно, чтобы видеть все вокруг. Хортон открыл дверцу и осторожно выбрался из машины. Он стоял и смотрел на нее, широко раскрыв глаза, так что она подумала, что он тоже в шоке. Она нерешительно вылезла из машины.

— С вами все в порядке? — очень ясно донесся до нее его голос, спокойный и собранный.

— Да! А что с вами? — откликнулась она.

— Нечто очень странное, — ответил он.

— Что именно?

— Нечто очень странное. — Он двигался в ее сторону, и они встретились там, где свет фар обеих машин смешивался в яркое зарево, которое не слепило глаза.

— Как у вас нервы, крепкие? — спросил он с легкой небрежностью, которая, она почувствовала, явно была напускной. Но она сумела ответить вполне естественным тоном:

— Им сегодня досталось!

— Да, это уж точно. — Он помедлил и затем объявил, четко выговаривая слова: — Там, на дороге, тело какого-то человека.

— Тело… — Договорить она не смогла, но внутренне застонала: «О нет!»

— Я свернул за поворот и чуть не переехал его, — продолжал он говорить с такой же четкостью.

— О нет! — выговорила она на этот раз вслух.

— О да, Шейла Бернс, я чуть не переехал его, — настаивал он.

— Он… мертв? — спросила она.

— Я собираюсь выяснить это, — ответил он. — Как вы предпочитаете? Подождать здесь?

— Нет, нет, я… я лучше пойду с вами.

— Тогда идите осторожно, — сказал он, беря ее за руку.

Они прошли несколько шагов. Лед хрустел у лих под ногами. Вдруг он воскликнул с раздражением и изумлением:

— Господи! Ну и ночь!

Она ничего не ответила.

В бледном свете она увидела лежавшего на боку человека. Он был совершенно неподвижен. Джеймс Хортон успокаивающе похлопал ее по руке и прошел вперед сам. Он вынул что-то из кармана, и мгновение спустя луч фонарика запрыгал по рукам и груди лежавшего человека. Хортон двигал фонариком, пока его луч не осветил всклокоченные седые волосы и высокий купол лба. Ни на теле, ни на голове не было видно повреждений. Хортон опустился на одно колено, поколебался, потом очень медленно перевернул тело, открыв бледное лицо.

У Шейлы перехватило дыхание.

Челюсть человека отвисла, глаза были приоткрыты. Она была уверена, что это лицо мертвеца. Она заставила себя подойти поближе, в то время как Хортон взял человека за руку и нащупывал пульс. Он держал эту руку, казалось, вечность, прежде чем осторожно положил на землю.

— Никакого биения, — сказал он. — Ни малейшего признака жизни. Вместе с тем… — Он оборвал себя, повернул голову человека, чтобы увидеть другую сторону его лица, затем повторил то, что делал с ней раньше: провел руками по ребрам, рукам, ногам, как бы в поисках повреждений.

— Ничего не сломано, — озадаченным голосом сказал он. — Никаких ранений никакого рода. Мне непонятно, что он здесь делал и что послужило причиной его смерти.

2 Беспокойная ночь

Шейла посмотрела на мертвеца, потом перевела взгляд на выпрямлявшегося Джеймса Хортона. Мрачная нереальность этой ночи все возрастала. Если бы она была одна, все это стало бы просто невыносимым. И так все было достаточно плохо. Сама мысль, что она могла наткнуться на тело, будучи одна, заставляла ее содрогаться.

— Нет смысла стоять здесь и соображать, что бы это значило, — заметил Хортон. — Не знаю, стоит ли взять его в машину или только отодвинуть к обочине. Как вы считаете? Полиция очень придирается, если мертвое тело сдвигают с места.

— Но мы же не можем просто оставить его здесь, — запротестовала Шейла.

— Нет, полагаю, что нет. — Хортон поколебался, поджав губы. — Но здесь нас двое. — Он снова помедлил. — Шейла, мой коттедж всего в нескольких минутах езды отсюда, и я думаю, что вы его не проскочите. Может, вы поедете туда и попросите мою жену позвонить в полицию? Они будут здесь через полчаса и возьмут дело в свои руки, так что я особенно не задержусь.

— Если… если вы уверены, что я найду коттедж… — неуверенно начала она.

— Тут всего два поворота, — настаивал он. — Вы свернете с дороги направо около телефонной будки, которая всегда освещена, а затем поедете влево, по проселку, на который свернули. Вам надо будет ехать по проселку очень осторожно, но свет над нашим крыльцом поможет вам, как только вы съедете с основной дороги.

Она отнеслась к его предложению без энтузиазма.

— Мы ведь можем здесь дождаться другой машины, — предложила она.

— На этой дороге другую машину можно ждать часами! — Хортон улыбнулся. — Боитесь?

— Я до смерти напугана!

— Вам было бы гораздо хуже, если бы вы оказались здесь с ним одна, — сухо заметил Хортон. — Для вас гораздо лучше поехать. Единственное место, где вы можете запутаться, это въезд на проселок, но если вы будете ползти на малой скорости, то никак его не пропустите. Он сразу за телефонной будкой. Там еще есть стрелка-указатель: «Коттедж Сильвэн», а коттедж всего в ста ярдах по проселку.

Конечно, он был прав: действительно, надо было ехать ей.

И спустя несколько минут она уже медленно проехала мимо него и тела на дороге, темного и неподвижного. Хортон помахал ей рукой и крикнул вслед:

— Будьте осторожны.

Шейла напрягалась при каждом изгибе дороги, и хотя она не смотрела на часы, прошло по меньшей мере пятнадцать минут, а сердце ее все колотилось. Наконец впереди справа она увидела световое пятно. Может, это и была будка? Медленно подъехав поближе, она увидела силуэт будки и на противоположной стороне дороги указатель. Она свернула на узкую дорогу, притушила фары и поглядела влево. В некотором отдалении, как будто посреди поля, одиноко горел яркий свет. Почти сразу она заметила белую стрелку с надписью: «Коттедж Сильвэн». Она осторожно свернула на узкую дорогу, и тут же машину стало кидать на ухабах. Шейле пришлось очень крепко вцепиться в руль, чтобы удержать машину под контролем. По мере приближения к коттеджу дорога улучшилась. Теперь стены коттеджа ярко белели впереди.

Шейла подъехала к увитому плющом крыльцу и остановилась, выключила мотор и откинулась на сиденье. На минуту у нее перед глазами все поплыло и закружилось. Она не смогла бы проехать ни мили больше.

Дверь коттеджа распахнулась, и на пороге появилась женщина.

— Джим! — позвала она. — Что ты не идешь?

Это звучало так обыденно, так божественно нормально.

— Джим! — Женщина подошла ближе по усыпанной гравием дорожке. Шейла начала открывать дверцу машины. — Джим! Ты что… Боже мой! Это не Джим?!

— Он скоро будет, — заставила себя произнести Шейла, но едва слышным голосом. Женщина шире открыла дверцу и требовательно спросила:

— В чем дело? Вам известно, где мой муж? Господи, у вас больной вид.

Шейла вытащила из машины ногу и поставила на землю.

— Я сейчас приду в себя. С вашим мужем все в порядке, вам не нужно беспокоиться.

— Что происходит, в чем дело? — спрашивала миссис Хортон, помогая Шейле вылезти из машины. Она обняла ее за плечи. — Ладно, не думайте об этом. Пойдемте в дом. — Она уверенной рукой подтолкнула Шейлу к открытой двери.

За дверью было тепло, уютно. Атмосферу покоя создавало сочетание начищенной меди, бронзы, дубовых балок…

— Сюда!.. — Миссис Хортон открыла дверь в комнату с низкими дубовыми балками и открытым очагом, в котором ярко горел огонь.

— Я сейчас дам вам чего-нибудь выпить. Бренди подойдет?

— Очень хорошо подойдет.

— Садитесь и грейтесь, — пригласила миссис Хортон. — Вы насквозь промерзли. Что именно… — начала она и внезапно отвернулась.

— Там… там произошел несчастный случай, но ваш муж не пострадал, — сказала Шейла. — Он хотел, чтобы вы позвонили в полицию, поэтому послал меня одну.

— Это все может минуту подождать. — Миссис Хортон уверенной рукой наполнила из графина стакан и принесла его. — Вы говорите, что мой муж совсем не пострадал?

— Нет, не пострадал, уверяю вас.

— Спасибо и за это, — сказала миссис Хортон. — А теперь тяните потихоньку. Не глотайте сразу, а тяните.

Миссис Хортон села около Шейлы, сбоку, и поддерживала стакан, пока Шейла медленно тянула, чувствуя, как плывет все вокруг. Вскоре, однако, она не только почувствовала себя лучше, но и устыдилась своей слабости. Ей сразу стало тепло и уютно, напряженное ощущение неотложности куда-то ушло. Но ему нельзя было давать уйти. Она резко выпрямилась.

— Там на дороге мертвый человек, на повороте у реки. Ваш… ваш муж почти переехал его. Я… Ой, это такая длинная история, пожалуйста, позвоните в полицию.

— Если там мертвый человек, — женщина подошла к столу, на котором стоял телефон, — тогда я лучше позвоню в Бэнфорд, — сказала она себе и стала искать номер в телефонном справочнике. Она была высокой и довольно худой. У нее было, как говорится, приятное лицо. Темно-зеленые брюки и свободный красный джемпер придавали ей несколько мужской вид. Этому впечатлению способствовали ее руки, большие, умелые.

— Чувствуете себя получше? — спросила она.

— Гораздо!

— Когда я первый раз увидела вас, вы выглядели как смерть! Хелло… Бэнфордская полиция?.. Я хочу сообщить о несчастном случае на дороге в Хэйл, около Ивового поворота… Мне сказали, что там мертвый человек… Я не знаю подробностей, мое имя Хортон, миссис Джеймс Хортон… — Наступила пауза. — Да, если хотите… я говорю из коттеджа «Сильвэн» в Хэйле… Если мой муж не сможет сразу приехать домой, попросите его позвонить мне, хорошо? Благодарю вас… — Она повесила трубку, нахмурилась и неожиданно улыбнулась, показав крупные, очень белые зубы. Улыбка сразу оживила ее лицо. — Им туда добираться от Бэнфорда не больше двадцати минут. Ладно. Еще бренди?

— Нет, спасибо, этого достаточно. — Шейла снова сделала маленький глоточек, потом поставила стакан на стол около себя. — Вы очень хорошая, и вы, наверное, умираете от любопытства.

— Конечно, — ответила миссис Хортон, подтягивая пуфик и усаживаясь на него. — Вы замешаны в этом происшествии?

— Не в происшествии с мертвецом.

— Вы хотите сказать, что сегодня урожай на происшествия? — поинтересовалась женщина иронически.

Шейла было рассмеялась, но по мере того, как она рассказывала обо всех событиях и вспоминала этот визжащий звук, всякая охота смеяться у нее пропала. Глубоко в подсознании осталось впечатление об этом звуке и о том, как он на нее подействовал. Она объяснила, как Джеймс Хортон остановился и помог ей и что произошло потом, а когда закончила рассказ, проговорила неуверенно:

— Я… я не думаю, что это произвело бы на меня такое сильное впечатление, если бы я… у меня и без этого был очень тяжелый день. Когда я поняла, что поехала от Бэнбюри не по той дороге, я уже была на грани истерики.

— Есть дни, когда все идет наперекосяк, — заметила миссис Хортон сочувственно. — Вы долго ехали на машине?

— Да, практически весь день, за исключением нескольких часов остановки в Лондоне. Я уехала из дома, то есть из Плимута, — добавила она, — в семь утра.

— Когда вы ели в последний раз?

— Ела? Я… ну, мне совсем не хотелось есть.

— Вы хотите сказать, что не ели целый день? Неудивительно, что вы валитесь с ног! — Миссис Хортон вскочила. — Я покажу вам вашу комнату, там вы можете вымыться и освежиться, и к тому времени, как вы спуститесь, я приготовлю вам перекусить. — Она схватила Шейлу за руки и заставила ее встать. — Наша свободная комната — это всего лишь кладовка, но ванная рядом с ней.

Дубовая лестница поднималась вверх полуспиралью, площадка была узенькой, а стены, казалось, состояли из дверей. В «кладовке» стояли узкая кровать, крохотный туалетный столик, стул и книжные полки. На окнах, на кровати и на стуле был ситец в цветочек.

В голубой с серым ванной комнате был легкий беспорядок, как во всех комнатах, которыми пользуются, и в ней было тепло, а из крана шел просто кипяток.

Шейла умылась, вытерла лицо насухо, чуть подмазала губы помадой, расчесала свои длинные рыже-каштановые волосы и стала осторожно спускаться вниз по неровным ступенькам.

— Иду! — крикнула миссис Хортон, когда Шейла достигла последней ступеньки. — Посидите пока у огня.

Около широкого камина, в котором плясали на сухих поленьях высокие языки пламени, стоял кофейный столик. Шейла вытянула ноги. До нее наконец дошло, насколько она проголодалась, устала и только сейчас расслабилась. Было что-то такое в Хортоне и его жене, что производило такой успокаивающий эффект, даже страхи ее как бы рассеялись.

— Хотите верьте, хотите нет, но меня зовут Клэр, — сказала миссис Хортон, входя в комнату и наклоняя голову, чтобы не стукнуться о громадную дубовую притолоку. На подносе стояла тарелка супа. Там были еще хлеб, чеширский и сливочный сыр, бисквиты и большая миска деревенского масла.

— Надеюсь, дорогая, вы можете есть сыр на ночь?

— Сегодня вечером я могу съесть что угодно, — ответила Шейла и не покривила душой.

— Чай или кофе?

— Кофе, пожалуйста.

— Пойду включу кофеварку, — сказала Клэр. — Джим вообще-то не гурман, но любит нормальный кофе, а не растворимый. Смотрите не ешьте слишком быстро, вы ведь не хотите промучиться полночи несварением желудка.

Шейла засмеялась. Она ела с аппетитом и впервые с тех пор, как услышала об Эрике, чувствовала себя спокойной, даже умиротворенной, хотя и очень усталой. Она надеялась, что Клэр не ждет от нее, чтобы она сидела до приезда Хортона. Конечно, надо бы дождаться его, но если он будет там очень долго… она просто заснет сидя.

Она пила кофе, а Клэр поворачивала полено в очаге, когда зазвонил телефон. Двигаясь очень быстро, можно сказать, беспокойно, Клэр подошла к аппарату.

— Хелло… да, хелло, дорогой! Да… да… О-о! — В ее голосе заметно прозвучало разочарование, она сделала гримасу. — Да, конечно, да… у нее такой вид, словно она сейчас свалится с ног… Хорошо, тогда до утра. Постарайся хоть немного поспать.

Она положила трубку, нахмурившись, повернулась к Шейле и сказала:

— Там что-то загадочное насчет личности этого мертвеца. Джиму придется остаться в бэнфордском полицейском участке до тех пор, пока не приедет какой-то высокий чин из Скотленд-Ярда. Так что, как только попьем кофе, можем ложиться спать.

— Ох, как неприятно, — проговорила Шейла, надеясь, что по ней незаметно, какое облегчение она испытала, узнав, что ей не надо сидеть и ждать хозяина.

Десять минут спустя она уже была в постели с грелкой в ногах. Другую грелку она прижимала к себе и смотрела на угловатую фигуру стоявшей в дверях Клэр. Голову Клэр пришлось нагнуть, чтобы не задеть за притолоку.

— Я просто не могу выразить словами, как я вам благодарна. Просто нет слов.

— Со всеми такое бывает, — просто сказала Клэр. — Иногда в жизни идет хорошая полоса, иногда плохая. Спокойной ночи, моя милая. Хорошего сна.

— Спокойной ночи, — ответила Шейла.

Когда она осталась одна, все вокруг показалось ей таким тихим. Легкий щелчок подсказал, что Клэр выключила свет, и после этого настала полная тишина. Не прошло и минуты, как Шейла заснула. Она еще не забыла тот визгливый звук, но он уже не мучил ее.

А в десяти милях от нее, в бэнфордском полицейском участке, сидел на большом старомодном стуле Джим Хортон и дремал, хотя дрема его все время прерывалась хождением людей по коридору и телефонными звонками.

В соседней комнате дежурил детектив-сержант Уэннекер, который, собственно, и нес ответственность за то, что привез сюда Хортона и держал его здесь так долго. Уэннекер чувствовал себя неуютно и почти что тревожно. Джеймс Хортон был знаменитостью и одновременно лицом очень влиятельным в этих местах. Знаменитостью потому, что много лет был одним из лучших британских теннисистов, прославленным в Уимблдоне и в мире, а влиятельным лицом потому, что был здешним мировым судьей и активно участвовал в целом ряде общественных комитетов как в Бэнфорде, так и в Оксфорде. Задержание такого человека, хотя бы он и не протестовал, легко могло стать поводом для больших неприятностей. С другой стороны, Уэннекер был абсолютно убежден, что мертвец, находившийся сейчас в камере, служившей моргом, был тем человеком, фотография которого лежала у него на столе.

Он еще раз изучил эту фотографию, потом перевернул ее. На обороте была напечатана инструкция:

Если этот человек будет найден и опознан с достаточной степенью достоверности, его следует задержать, как и любого находящегося с ним человека.

Немедленно информировать об этом помощника комиссара по борьбе с преступностью Нового Скотленд-Ярда.

Лэндон Джеймс Ли, министр внутренних дел

Уэннекер не сомневался в чрезвычайной важности инструкций министра внутренних дел, единственного лица, которому подчинялись все полицейские силы страны. Он слышал о подобных приказах, но за двенадцать лет службы никогда ни одного не видел. Не было никаких сомнений в важности обнаружения мертвого человека. Просто не повезло, что его нашел Хортон. Если бы неизвестная женщина сообщила прямо в полицию, не было бы причин для беспокойства. Он никогда не слыхал о Шейле Бернс.

Он подошел к двери комнаты ожидания, и Хортон открыл один глаз.

— Могу ли я что-нибудь еще сделать для вас, сэр? — Уэннекер по внешности и манере говорить был типичным представителем северных графств: коренастый, мощный, с отрывистым говором.

— Можете сообщить о моем освобождении, — сухо ответил Хортон.

— Я очень сожалею, сэр, но…

— Приказ есть приказ, я понимаю, — успокоил его Хортон. — Мне очень любопытно узнать, в чем, собственно, дело?

— Поверьте, мне тоже! — Уэннекер рассмеялся с сожалением. Услышав звонок телефона, он проговорил: — Извините меня, — и поспешил в комнату ночных дежурных.

— Поступило радиосообщение, сэр, — сказал ему дежурный, — Очень Важная Персона только что проехала госпиталь.

— Хорошо. Спасибо.

Предупреждение давало Уэннекеру две минуты на подготовку к встрече с Очень Важной Персоной. Сержант понятия не имел, кто это будет. Он просто доложил в Оксфорд, и ему было сказано, что он должен делать. Теперь Уэннекер глянул в зеркало, подтянул галстук, слегка посмеиваясь над своим прихорашиванием. Он еще раз проверил свой письменный рапорт обо всем, что произошло за три часа с момента его разговора с миссис Хортон. Чтобы так быстро сюда добраться, Очень Важной Персоне надо было очень поторопиться.

Уэннекер услышал, как подъехала машина, подавил в себе желание выглянуть в окно, услышал хлопанье дверцы и приближающиеся шаги. Дверь отворилась, и он двинулся к ней, как раз навстречу незнакомцу.

Уэннекер только что не разинул рот, потому что редко доводилось ему видеть такого громадного человека, которому приходилось нагибать голову, входя в дверь нормальной высоты. И в то же время Уэннекер сразу узнал этого человека, так как часто видел его фотографии и слышал рассказы о его легендарной деятельности, но совершенно не представлял, насколько высокого он роста.

У человека были большое красивое лицо, перебитый нос и улыбающиеся глаза, в которых светилось ироническое понимание того, какое впечатление он производит на окружающих.

— Детектив-сержант Уэннекер? — У вошедшего был низкий приятный голос.

— Да, сэр. — Уэннекер буквально стал по струнке.

— Я помощник комиссара Скотленд-Ярда Патрик Доулиш, — объявил человек.

— Очень рад видеть вас, сэр. И еще я очень рад, что вы прибыли так быстро. Я тревожусь, что пришлось так надолго задержать мистера Хортона. — Уэннекер говорил слишком быстро, хорошо сознавал это и чувствовал себя от этого неловко. Он остановился, не зная, что еще сказать.

— Сначала мне нужно быстро взглянуть на вашего мертвеца, — сказал Доулиш. — Затем я повидаюсь с мистером Хортоном и, конечно, возьму на себя всю ответственность за его задержание. Вы меня проводите? — добавил он с приятной четкостью.

В этот момент Уэннекер сделал два вывода: что Доулиш точно знает, чего он хочет и как это получить, и что с ним будет хорошо работать. Уэннекер подошел к двери, провел Доулиша мимо комнаты, где ожидал Хортон, вниз, в холод камер. Пожилой дежурный полицейский отпер дверь в камеру-морг.

Уэннекер не мог сказать почему, но сердце его забилось чаще, когда Доулиш сделал шаг вперед и оттянул белую простыню с лица мертвого человека.

3 Патрик Доулиш — очень важная персона

Помощник комиссара Патрик Доулиш пристально рассматривал бледное, изможденное лицо, полузакрытые глаза, отвисшую челюсть, высокий лоб, клочья седых волос, росших почти на темени. У него практически не было сомнений, что это и есть человек с фотографии, хотя, когда он видел его в последний раз, у того был вполне цветущий вид. Была у того человека еще одна характерная отметина, которая позволяла с полной достоверностью решить вопрос о его личности: шрам на шее под правым ухом.

Доулиш двумя руками отодвинул воротник от тощей шеи и обнаружил шрам. Он не был особенно заметным, лишь слегка темнее остальной кожи. Патрик мягко отпустил воротник и повернулся к Уэннекеру. Доулишу понравилось, как вел себя этот офицер, понравились его манеры и то, что он держал в памяти фотографию разыскиваемого.

— Вы оказались абсолютно правы, — объявил он.

— Я очень рад, сэр.

— Вы подготовили письменный рапорт?

— Да, сэр, как мне было сказано. — Уэннекер достал рапорт из кармана. — Наверху больше света.

— Хорошо. — Доулиш взял рапорт, подвинулся поближе к свету, горевшему над трупом, и быстро прочитал. Затем он сложил его и засунул во внутренний карман.

— Теперь у меня полная картина, и я готов встретиться с Хортоном.

— Прямо сейчас, сэр?

«Он очень не хочет сильно обеспокоить Хортона, — подумал Доулиш. — Требуется мужество, чтобы задержать местного туза». Его уважение к Уэннекеру возросло. Многообещающие офицеры довольно редки. Хороших — хватает, выдающихся — чрезвычайно мало.

Они снова поднялись наверх, и Уэннекер, постучав в дверь рядом со своей, открыл ее. Там был полумрак, и на большом старомодном стуле сидел мужчина, который выпрямился медленно, без дерганой резкости, говорившей о том, что человек спал. Уэннекер включил свет.

— Мой высший начальник здесь, сэр, — объявил он.

— А-а… — Хортон широко открыл глаза, поднимаясь на ноги. — Надеюсь, что все это было не зря… — начал он и остановился, внимательно вглядываясь в лицо Доулиша. Доулиш посмотрел на него так же внимательно и почувствовал, что в нем пробуждаются какие-то воспоминания далекого прошлого. Он узнал это лицо, но помнил его более молодым.

— Боже мой! — воскликнул Хортон. — Вы ведь Доулиш, да?

— Да. Я никак не могу сообразить, где я вас видел, но…

— Хортон. Джим Хортон, — Хортон широко улыбался. — Скуош.

— Скуош — Королевский клуб! Тот самый Хортон! Скуош и теннис…

— Тот самый Доулиш!

Двое мужчин радостно пожали друг другу руки и отступили на шаг, разглядывая и, пожалуй, оценивая друг друга.

«Спасибо Господу Богу за скуош и теннис, — обрадовался про себя Уэннекер. — Неприятностей не будет! — Затем с некоторым разочарованием, но без горечи, подумал: — Старое школьное братство в действии».

— Что мне было необходимо, — сказал Доулиш Хортону, когда они устроились за столом в кабинете Уэннекера: Доулиш — присев на его край, как какая-то гигантская статуя, а Хортон — выпрямившись на стуле с высокой спинкой, — так это человек с безупречной репутацией.

— Все мои грехи в прошлом, — легко произнес Хортон. — Я пойду?

— Мне от вас требуется, — продолжал Доулиш, — письменное или записанное и заверенное вами заявление о том, что именно произошло, когда вы нашли тело. — Он посмотрел на Уэннекера. — У вас здесь есть магнитофон?

— Только включить, сэр.

— Это сбережет время, — заметил Доулиш.

— Но я не могу подписать магнитную пленку, — сухо проговорил Хортон.

Они смотрели, как дежурный достал из стола маленький магнитофон и включил его в розетку на стене. Затем Уэннекер подключил к нему микрофон, опробовал его, прокрутил назад, прослушал, как получается. Его северный говор в записи еще больше усилился.

— Все будет записано четко, если вы оба повернетесь лицом к микрофону, — заверил он их.

— Хорошо, — отрывисто произнес Доулиш. — Джим, начните с того момента, когда вы впервые увидели перед собой эту машину. Не смущайтесь, если вы будете повторяться, но постарайтесь ничего не забыть, такого, например, как другие машины, пешеходы, свет, показавшийся необычным, звуки.

— Такие, например, как выстрелы, — сказал Хортон.

— Вы слышали какие-нибудь выстрелы? — резко спросил Доулиш.

— Просто пошутил! Разве он был застрелен? — Хортон быстро глянул на Уэннекера.

— Мы не можем достоверно утверждать без вскрытия, — уточнил Доулиш. — Готовы начать?

Хортон начал говорить медленно, но постепенно речь его убыстрялась, время от времени он замолкал, чтобы поточнее вспомнить то или иное обстоятельство. Он очень подробно рассказал, как пошла юзом машина женщины, ехавшей впереди него, как сильно была она потрясена случившимся, как много времени прошло до того, пока она не стала разговаривать связно и разумно. Когда он рассказывал, как стал прогуливать ее взад и вперед, Доулиш перебил его в первый раз:

— Она казалась очень взволнованной?

— Нет, я бы этого не сказал. Просто она была потрясена и находилась в шоке.

— Как вы считаете, может занос машины так повлиять на женщину?

— Женщины иногда очень пугаются, а тут машину очень резко занесло. Ей повезло, что она уткнулась в кучу рыхлой земли, прикрытой снегом, иначе она бы сильно повредила машину.

— Видели ли вы, по какой причине машина пошла юзом? — спросил Доулиш.

— Конечно, из-за гололедицы.

— А вас тоже занесло?

— Нет. Но я эту дорогу знаю как свои пять пальцев. И знаю, как избежать юза.

— Ладно. А что она сказала о причине юза?

— Она не сказала точно, что это было, — ответил Хортон. — Сказала, что испугалась какого-то шума, но я слышал только визг тормозов.

— А вы видели поблизости что-нибудь или кого-нибудь, какую-нибудь другую машину, что бы то ни было, что могло ее так напугать и заставить потерять управление?

— Нет, — тихо ответил Хортон. — Абсолютно ничего.

— А она очень настаивала на том, что все произошло из-за визга, который она услышала?

— Ну-у, — протянул Хортон, — она употребила слово «чудовищный», но особого чувства в это не вкладывала.

После того как Доулиш кивнул в знак того, что услышал все, что хотел, Хортон продолжал свой рассказ под запись, пока не дошел до момента, когда увидел тело на дороге.

— Это меня ошеломило, — сухо заметил он. — Я не сразу понял, что он мертв, когда фары выхватили его из темноты.

— Да, думаю, что не поняли, — заметил Доулиш. — А у Шейлы Бернс снова занесло машину?

— Ну, не то чтобы занесло… Она довольно умело затормозила, когда я остановился, и она ехала не очень близко за мной.

— Она видела тело? — спросил Доулиш.

— Да, конечно.

— А лицо?

— Вероятно.

— Была она потрясена? Выказала ли, что узнала его?

— Не думаю, что ей понравилось разглядывать лицо мертвеца, — ответил Хортон. — Но не считаю, что она как-то особенно реагировала или проявила особую слабость. Она просто была очень нервной, из-за всего вздрагивала.

— Она объяснила вам почему?

— Я так понял, что она гораздо позже, чем собиралась, должна была попасть в Оксфорд, и ей очень не нравились дорожные условия.

— Я только что приехал сюда, и мне дорога не показалась настолько плохой, чтобы сильно обеспокоить кого-то.

— Вам надо проехать по объездным дорогам, особенно между Бэнфордом и Хэйлом, — возразил Хортон. — На них всегда больше снега, и там он сильнее замерзает, дольше держится. Даже мне эта дорога тяжело досталась.

— Мисс Бернс сейчас у вас дома? — спросил Доулиш.

— Она звонила оттуда, сэр, — вмешался Уэннекер. — По крайней мере, миссис Хортон позвонила от ее имени и сказала, что она у вас.

— А вы уверены, что она все еще там? — настаивал Доулиш. — Мне надо будет с ней поговорить.

— Разбудите сейчас мою жену, и вы окажетесь самым непопулярным человеком в Оксфордшире, — объявил Хортон.

— Могу себе представить, — сухо ответил Доулиш. — Но мне придется рискнуть.

Голос Хортона стал резким, как если бы его терпение пришло к концу.

— Вы, конечно, шутите.

— Я совершенно серьезен.

— Черт побери, сейчас три часа ночи! Это что, не может подождать два или три часа?

Очень твердо и очень вежливо Доулиш ответил:

— Боюсь, что это невозможно. Я действительно очень сожалею.

— Но что же на свете так важно?

Вместо ответа Доулиш сказал:

— Если вы согласны проводить меня к вашему коттеджу, а там в свободную комнату, я поговорю с этой Шейлой Бернс, не будя вашу жену. Это вас устроит?

— Девушка совершенно вымоталась, она наверняка полностью отключилась. Все это будет без толку, — сказал Хортон, еле сдерживая гнев. — Одно дело быть полицейским, но…

— Джим, — прервал его Доулиш, — я должен поговорить с Шейлой Бернс немедленно. Мне необходимо узнать, откуда она приехала, что здесь делает и еще дюжину и одну подробность, которые только она может мне рассказать. Покажете мне дорогу к своему коттеджу?

Хортон нахмурился, явно все еще очень раздраженный, но, пожав плечами, согласился, правда, весьма неохотно.

— Что ж, я вас туда провожу.

— Большое спасибо, — сказал Доулиш. — Я постараюсь не докучать больше, чем необходимо.

Хортон начал было что-то говорить, но замолчал: выражение лица Доулиша заставило бы замолкнуть большинство людей. Затем Доулиш повернулся к Уэннекеру и спросил его в своей обаятельной манере:

— Не могли бы вы оставаться здесь в участке, пока я не свяжусь с вами?

— Да, сэр, конечно.

— Может быть, нам ничего особенно и не понадобится делать, — рассуждал Доулиш. — С другой стороны, может быть, возникнет что-то неотложное. — Он все это говорил совершенно без выражения, и лицо было невыразительным, «деревянным»; он выглядел как человек без всякого воображения. — Нельзя ли организовать, чтобы меня сопровождала машина с тремя полицейскими?

— Дайте мне только четыре-пять минут для вызова.

— Годится, — кивнул Доулиш. — Мой шофер поедет следом.

— Ради всего святого, вам же не понадобятся три машины! — воскликнул Хортон.

Доулиш, не говоря ни слова, посмотрел на него. Несколько слов объяснения, и по крайней мере Хортон исержант Уэннекер будут удовлетворены, что он не зря поднимает шум. Но в данный момент ему не хотелось делать что бы то ни было, кроме того, чтобы внушить им мысль о срочности и важности ситуации. Эта женщина по фамилии Бернс могла быть вовлечена в это дело чисто случайно, и если это окажется именно так, то лучше, чтобы эти двое знали только, что он, Доулиш, может быть деспотичным и напускать на себя таинственность. Если же окажется, что она замешана в смерти того человека в морге, то ему придется углубляться в это дело, и Хортон может тоже оказаться вовлеченным.

— Хотите кофе? — спросил, вернувшись, Уэннекер. — Машина уже в пути, сэр.

— Мне не надо, — ответил Доулиш.

Хортон покачал головой.

— Мне хотелось бы, чтобы вы замедлили ход в том месте, где нашли мисс Бернс и где обнаружили тело, — сказал Доулиш. — Надеюсь, вы запомнили?

— Это не проблема, — ответил слегка умиротворенный Хортон. — Я знаю эту дорогу как свои пять пальцев.

— Прекрасно. Тогда поехали.

Первым вышел Уэннекер, за ним Доулиш и сразу за ними Хортон, который недоуменно остановился, увидев, что снаружи стоят сразу два автомобиля: «оллау» с двумя полицейскими и «форд» из Скотленд-Ярда с пятью. Их дыхание в морозном воздухе выходило облачками пара, которые тут же рассеивались.

Доулиш подошел перекинуться парой слов с одним из людей в машине Скотленд-Ярда.

— Вы хорошо знаете, что делать?

— Все готово, сэр.

— Хорошо.

— Судя по всему, я не должен спрашивать, что они собираются делать, — саркастически заметил Хортон.

— Со мной две команды, — не стал уклоняться от ответа Доулиш. — Одна из них осмотрит место, где вы остановились около мисс Бернс, другая — место, где вы нашли тело.

— Не могу поверить, что из-за чего бы то ни было стоит устраивать такую суету! — Хортон еще не пришел в себя, и его усталость была очевидной.

— Иногда мы должны быть абсолютно уверены, что не допущено никакой ошибки, — миролюбиво ответил Доулиш и громко поинтересовался: — Все готовы?

— Да, — отозвались несколько человек, включая Уэннекера.

Хортон со смешанным выражением озадаченности, скептицизма и удивления влез в свой «ягуар» и включил мотор. По тесным улочкам Бэнфорда он ехал слишком быстро, как бы давая выход своему несогласию с происходящим, но, выехав за город, сбавил скорость и спокойно двинулся по узкой дороге, окаймленной по обеим сторонам высокими безлистными рядами живой изгороди. Снег здесь образовал замерзшие борозды в середине и по бокам. Повороты были посыпаны песком, но за ночь песок обледенел. Доулиш, ехавший сразу же за Хортоном, увидел, как мигнули задние сигналы, когда «ягуар» приблизился к следующему повороту. Он обратил внимание на заснеженную наружную обочину этого поворота и белое ограждение чуть подальше. Затем Хортон мигнул левым поворотником и свернул к краю дороги, где она расширялась в место стоянки. Доулиш и машина бэнфордской полиции объехали «ягуар», а машина Скотленд-Ярда остановилась за ним, осветив фарами сугробы. Хортон и Доулиш вылезли из своих машин почти одновременно. Хортон показал на покрытую снегом обочину.

— Видите, где она врезалась?.. И видите следы заноса?.. Я остановился примерно там, где стоит первая машина.

— Спасибо, — сказал Доулиш. — У вас были включены фары?

— Да, и направлены вниз.

— Теперь, когда вы снова на этом месте, не припоминаете ничего хотя бы немного необычного, какого-нибудь сигнала, или звука, или человека, который мог бы напугать Шейлу Бернс?

— Я по дороге снова и снова проигрывал все это в голове, — ответил Хортон, — и не мог вспомнить ничего нового, о чем бы не рассказал вам раньше.

— Я просто хотел удостовериться, — мягко произнес Доулиш. Он огляделся. Люди из машины Скотленд-Ярда занялись делом: фотоаппараты были направлены, фонари с широкими прожекторными лучами освещали землю как днем.

— Поедем дальше? — спросил Доулиш. — Далеко еще до места, где вы нашли мертвеца?

— Примерно четверть мили, не больше.

Доулиш задал еще несколько уточняющих вопросов о том, где находилось тело, и более внимательно осмотрел обе стороны дороги. С правой стороны был высокий берег реки. Когда полицейский посветил фонарем, далеко внизу блеснуло его слабое отражение в темной воде. За рекой была плотная тьма, в одном месте которой, но на разных уровнях, были рассыпаны огни.

— Берег здесь крутой?

— Да, очень крутой, — ответил Хортон.

— А мост поблизости есть? — спросил Доулиш.

— Есть старый подвесной деревянный мост, который ведет к усадьбе Бэнфорд. Вы можете видеть ее огни за рекой, — сказал Хортон. — Этот мост — единственный на мили вокруг. А в чем дело?

— Мертвый человек откуда-то пришел, — заметил Доулиш. — Ладно… — Он улыбнулся. — Теперь я должен отправляться дальше, навстречу гневу Шейлы Бернс или вашей жены!

4 Ночной допрос

Шейла Бернс слышала голоса. Голоса и другие звуки… где-то далеко-далеко. Она чувствовала какую-то тяжесть на лбу, и еще что-то давило ей на глаза. Медленно до нее дошло, что кто-то сильно трясет ее и повторяет ее имя.

— Проснитесь, мисс Бернс… Проснитесь… мисс Бернс… проснитесь.

Это продолжалось довольно долго, пока она пыталась открыть глаза, но веки как будто склеились. Почему этот человек трясет ее? Почему продолжает повторять ее имя? Почему он не уходит?

Яркий свет ударил по ее глазам.

— Проснитесь… проснитесь… проснитесь!

Наконец глаза ее чуть приоткрылись, но свет был таким ярким, что она сразу же их быстро закрыла. Почти тут же свет приглушили, и низкий, мягкий мужской голос четко произнес:

— Она скоро проснется.

— Будь по-моему, я бы не дала вам спать неделю!

Говорила Клэр Хортон, явно очень рассерженная.

— Не сомневаюсь, не дали бы, — ответил низкий мужской голос, который Шейлу одновременно и раздражал, и очаровывал. — Кофе принесли?

— Сейчас муж принесет его, — сказала Клэр. — Так вести себя просто преступно, несколько часов не составили бы никакой разницы.

И снова заговорил мужчина, миролюбиво, но твердо:

— Для жены мирового судьи, миссис Хортон, вы проявляете удивительное недоверие к старшему офицеру, представителю закона. Я надеюсь, что вы не проявляете такого же неуважения к местной полиции?

Раздался резкий звук: Клэр Хортон с всхлипом втянула в себя воздух. Последовал шорох — видимо, Клэр вышла из комнаты. Этот краткий спор и слова «старший офицер, представитель закона» более, чем все остальное, заставили Шейлу проснуться и почти прийти в себя. Она открыла глаза, и на этот раз свет был мягким, со столика у кровати. Он освещал лицо очень большого мужчины, видимо того, кто только что говорил. Он буквально горой возвышался над ней. За дверью послышались дребезжание чашек и голос Клэр, негромкий, но отчетливый:

— Я не желаю, чтобы меня оскорбляли в собственном доме!

— Мисс Бернс, — проговорил большой мужчина, — вы когда-нибудь раньше видели человека, найденного вами мертвым на дороге?

До этого момента Шейла и думать забыла о мертвеце. Внезапно в ее голове возникло его лицо, лицо, которое она, совершенно точно, никогда раньше не видела.

— Нет, — кое-как пробормотала она.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — подтвердила Шейла.

— А в Бэнфорде вы когда-нибудь раньше бывали?

— Я проезжала через него, когда путешествовала по Котсвольду, вот и все.

— Вы знаете кого-либо в Бэнфорде? — продолжал спрашивать этот мужчина. Он не сводил с нее пристального, немигающего взгляда, как бы заставляя говорить правду.

— Ни единой души, — ответила Шейла. Усталость, на несколько минут оставившая ее, наваливалась снова. — Не может быть, что вы разбудили меня, только чтобы спросить об этом?

— Да, именно так. Мне очень жаль, что вынужден был вас разбудить, но это очень и очень важно. Скажите, имя Коллис вам что-нибудь говорит? К, О, два Л, И, С — Коллис, — настойчиво повторил он.

Шейла задумалась на некоторое время, потом ответила:

— Нет. Я знаю двух человек: по имени Коллинз и по имени Колин.

— Это Коллис, — повторил он. — Почему вы ехали так поздно по этой сельской дороге?

— Судя по карте, так было короче, — объяснила она, — а Эрик… — У нее перехватило дыхание, и в первый раз она выказала нежелание говорить и замолчала. Какое право имел этот человек задавать ей подобные вопросы? Она увидела, как взгляд его синих глаз стал суров и губы осуждающе поджались. Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, пока наконец мужчина не смягчился немного, не став, правда, от этого менее грозным.

— Мисс Бернс, — тихо произнес он, — вы, кажется, случайно оказались замешанной в особо важное преступление. Чем быстрее вы ответите на мои вопросы, тем скорее с вас будут сняты все подозрения, и вы сможете лечь спать. Но на эти вопросы необходимо ответить.

Молчание, наступившее после этих слов, прервал Джим Хортон, проговоривший от двери враждебным тоном:

— Я принес кофе, Доулиш.

— Спасибо. Хотите кофе, мисс Бернс?

Она заколебалась. У нее появилось огромное желание заупрямиться, пойти наперекор этому человеку. Возможно, это желание подогревалось отношением Хортона, но ей очень хотелось пить и надо было что-то сделать, чтобы прояснилось в голове. Она постаралась приподняться и сесть поудобнее.

— Да, пожалуйста, черный.

В поле ее зрения появился Джим Хортон. Он поставил поднос на прикроватный столик и налил кофе. На подносе стояла только одна чашка.

Великан подождал с хорошо сдерживаемым нетерпением, пока Шейла выпила кофе, и сразу начал задавать свои вопросы, как будто перерыва не было вовсе.

— Почему вы так поздно ехали, мисс Бернс?

— Я хотела сегодня к ночи попасть в Оксфорд, — ответила она.

— Какое дело у вас в Оксфорде?

Она задержала дыхание.

— Я… я собиралась увидеться с другом.

— Что за друг?

Она разозлилась.

— Это вас совершенно не касается.

— Я с этим полностью согласен, — сказал Хортон.

Шейла яростно уставилась на великана, но постепенно выражение его лица заставило ее гнев рассеяться. У него было, как говорится, хорошее лицо, а во взгляде его васильковых глаз были прямота и искренность. Он сидел, не говоря ни слова, внимательно наблюдал за ней, а она видела Хортона рядом с ним и понимала, что тот одобряет ее позицию. Но именно великан удерживал на себе ее внимание и каким-то образом давал ей понять, что понимает ее мучения. Не было у нее для этого другого слова: именно мучения ее души и сердца.

— Нам очень поможет, а вы избавитесь от многих неприятностей, если все расскажете мне, — мягко произнес он. — Это очень личное?

— Да, очень.

— Вам будет легче говорить без мистера Хортона?

— Нет… — Она тяжело дышала.

— Я полицейский, — напомнил ей Доулиш. — Все, что вы мне расскажете абсолютно конфиденциально, таким и останется, если только не будет доказана связь с серией преступлений, которые я расследую.

— Но это не связано! — воскликнула она. — Никак не может быть связано!

— Джим, — великан повернул голову, — оставьте нас наедине на несколько минут.

— Если это то, чего хочет мисс Бернс, — напыщенно произнес Хортон. — Как вы, мисс Бернс?

— Пожалуйста, — попросила Шейла, — это не потому, что я не доверяю…

Она оборвала фразу, не зная, как выразиться поточнее, чтобы при этом не обидеть человека, который был добр к ней, но все-таки был ей чужим.

Хортон кивнул ей и вышел, бросив грубовато:

— Позовите меня, если понадоблюсь.

Значит, он не обиделся. Правда, дверь он за собой захлопнул, но это было неважно. А важной была улыбка на лице великана, игравшая в его глазах и около уголков рта. Шейла интуитивно чувствовала, что ему можно доверять. Почти сразу, даже не осознав толком почему, она стала говорить свободнее, чем с кем бы то ни было за последние недели… Что недели… Месяцы! Сначала она рассказывала невразумительно, перескакивая с одного аспекта своих взаимоотношений с Эриком на другой, но постепенно рассказ стал более логичным, развертывался плавно, и в ее памяти стали всплывать забытые или полузабытые ощущения.

— Знаю, в каком-то смысле это нехорошо, — говорила она. — Меня всегда так воспитывали, что… Но я ничего не могла поделать с тем, что чувствую, и сегодня нормы поведения другие… Сначала я не могла в это поверить, правда, не могла… Видите ли, он мне сразу сказал, что женат, и женат счастливо. В каком-то смысле это было самым ужасным… что он счастлив. Если бы его жена была стерва, все это не было бы так… У нас было несколько чудесных месяцев. Эрика перевели в Плимут, а его жена оставалась в Лондоне с детьми… Потом его снова перевели, в Оксфорд, и мы могли видеться только изредка, потому что субботы и воскресенья он должен был проводить дома, он так всегда делал. А я в течение недели должна была оставаться в Плимуте. Я могла бы продать свое дело и открыть его где-нибудь еще, но Эрик никогда не был уверен, сколько он пробудет на одном месте… Он консультант по вопросам эффективности в бизнесе… А теперь он едет в Австралию открывать там отделение своей фирмы. И… и на этот раз это не временная работа: он продал свой дом, они уезжают насовсем. Я… я поехала сегодня в Лондон, чтобы… чтобы выяснить. Я не могла поверить, когда он мне сказал об этом. Но это правда.

Она замолчала, вспоминая, как это все было, все, к чему она стремилась, всю надежду, и отчаяние, и вину, и гордость — все, что испытывала в эти последние месяцы. И еще в ней жил страх с той минуты, когда Эрик сообщил ей, что он принял должность в Австралии и собирается туда, страх, что он делает это, чтобы уехать от нее.

— Он позвонил мне сегодня утром и сказал, что не сможет больше увидеться со мной, — продолжала она безжизненным голосом. — Я поехала прямо в Лондон, чтобы повидаться с ним у него в конторе, но он уже уехал в Оксфорд, ему надо было закончить там какую-то работу, дать какую-то последнюю консультацию, не знаю толком, какую именно. Мне это сказала его секретарша, она была очень добра. Когда он бывает в Оксфорде, он всегда останавливается в «Медведе». Я позвонила в «Медведь», и они сказали, что он там больше не живет, но у него там бронь, и если он собирается туда приехать, то очень поздно. Я… я просто должна была попытаться его увидеть. Я ведь не могу пойти к нему домой или снова в контору. «Медведь» был единственной моей надеждой. А теперь… теперь, среди ночи, я не могу туда поехать и…

Совершенно неожиданно даже для самой себя она расплакалась. Постепенно этот плач перешел в неудержимые рыдания. Она почувствовала руку на своих плечах, твердую и уверенную, почувствовала ладонь, гладившую ее волосы, но остановиться не могла, не помогало даже то, что она плачет перед человеком, которого видит первый раз в жизни. Наконец она просто изнемогла от слез и ощутила, как ее тело проваливается все глубже и глубже в постель, она вся дрожит, а рыдания стихают. И наступило состояние полусна-полуяви, в котором уже не было ни горя, ни отчаяния.

Медленно, осторожно Доулиш убрал руку с плеч Шейлы Бернс, ласково поправил подушку, высвободил из-под шеи и плеч темно-рыжие волосы и отодвинулся. Она лежала удобно, успокоенно, слезы высыхали. У нее были красивые плечи, сливочно-белые, подчеркнутые бледно-розовым кружевом ночной рубашки. «Если поправить ее не закрытую одеялом правую руку, — подумал Доулиш, — она проснется». Он развернул сложенное в стороне покрывало и набросил на нее, закрыв руку, потом тихо вышел. В коридоре у начала лестницы стоял Хортон. Он открыл рот, собираясь заговорить, но Доулиш приложил палец к губам и, беззвучно закрыв дверь, с удивительной простотой прошептал:

— Она заснула.

Он знал, что выглядит тупым, громоздким человеком с невыразительным лицом, и эта его обманчивая внешность, отчасти природная, отчасти благоприобретенная, очень помогала ему в работе. Хортон сошел вниз. Доулиш, пригнув плечи и наклонив голову, чтобы не удариться о балку, стал спускаться за ним. Дверь в переднюю комнату была открыта, в камине еще горел огонь.

— Удовлетворены? — требовательно спросил Хортон.

— Думаю, она та, за кого себя выдает, — ответил Доулиш. По правде говоря, он был в этом уверен, насколько вообще можно быть в ком-то уверенным. Конечно, он должен будет все проверить, но много времени это не займет. — Как, вы говорили, называется усадьба за рекой?

— Бэнфорд-Мэнор, — ответил Хортон.

— Мог этот человек прийти оттуда, перейти по мосту и вскарабкаться на дорогу незадолго до смерти?

— Полагаю, что мог, но в такую ночь это была бы жуткая прогулочка.

— Представляю себе. На том крутом берегу много снега?

— Больше, чем где бы то ни было вокруг. Он там всегда лежит.

— Его одежда на рукавах, локтях, коленях была очень влажной, — объяснил Доулиш. — Гораздо более влажной, чем в других местах, даже больше, чем на груди и животе, хотя он лежал ничком, когда вы его нашли.

— Я не обратил внимания.

— Есть другие дома рядом с тем местом?

— Нет.

— Ни на одном берегу?

— Ни одного другого дома на расстоянии мили в любом направлении, — ответил Хортон. — Но чего ради должен… — Он резко оборвал себя.

— …кто-то убегать из Бэнфорд-Мэнора? — продолжил его фразу Доулиш. — Очевидно, он убегал от кого-то или от чего-то, иначе не полз бы по обледенелому снегу.

— Пусть так, но зачем это ему понадобилось? — Хортон говорил вызывающим тоном. — Это какая-то бессмыслица.

— Кто живет в усадьбе?

— Тэвнотты.

— Они там живут давно?

— Если быть точным, — язвительно проговорил Хортон, — триста пятьдесят два года.

Доулиш даже не улыбнулся, но спросил:

— А сколько поколений живет там сейчас?

— Два, — ответил Хортон. — Доулиш…

— Знаю, знаю, — прервал его Доулиш и наконец улыбнулся. — Я веду себя глупо, неуклюже, таинственно, и вам это не нравится. Я вас не виню в этом. Я не могу или, скорее, не хочу объяснить вам, что все это значит, но вы, конечно, в общем виде представляете, чего я добиваюсь. Человек, который мне нужен, Коллис, в высшей степени необыкновенный преступник. Он действовал по меньшей мере в десятке стран и стал международной проблемой. Одна из его специфических особенностей состоит в том, что он любит похищать людей, которые могут быть полезны ему в его преступлениях. А когда они сделают то, что он от них хочет, он их убивает. Нам это известно, потому что мы находили трупы похищенных им людей, выдавших ему, как доказано ходом событий, секреты, которыми обладали только они. Один раз его чуть не поймали в Праге, в отеле, где он жил под именем Коллис. У него есть свое особое клеймо, торговая марка: он не только тщательно убирает на месте похищения все улики и стирает все отпечатки пальцев, но еще издает особый свист, такой пронзительный звук. Он необыкновенно ловко умеет маскироваться. У нас имеются самые разные описания его внешности. Его никогда не описывают как человека маленького. Видимо, он среднего или высокого роста, но умеет казаться ниже, чем на самом деле. Человека, которого вы сегодня нашли, зовут Элберт Халл, он одна из жертв Коллиса. Мы знаем, что его похитили из собственного автомобиля, и знаем, что это было сделано Коллисом. Слышали, как он свистел около автомобиля минут за десять до того, как Халл сел в него, и описание этого свиста ни с чем не спутаешь.

Доулиш остановился, как бы стремясь убедиться, что Хортон прочувствовал важность того, что известно полиции, и затем продолжал:

— Но это общие факты, которые сейчас не так и важны. Важно другое: подробности работы, которую проводил Халл. Мы объявили на него срочный, особо строгий розыск по всей Англии. Уэннекер, кстати, прекрасный полицейский, узнал его по фотографии, разосланной во все полицейские участки, и немедленно связался со мной. Насколько я могу судить, Халл не оказал Коллису необходимых тому услуг. Такое впечатление, что он бежал до того, как Коллис заставил его это сделать. Если бы он уже отдал нужную информацию, он не был бы жив и не смог бы убежать. Если он убежал из какого-то места поблизости, наиболее вероятным представляется Бэнфорд-Мэнор. — Доулиш замолчал на мгновение. Затем, слегка улыбаясь, продолжал: — Понимаете теперь, как работает полицейский ум?

— Я вижу, как работает ваш ум, — возразил Хортон, — но Халл мог сбежать из машины или пройти несколько миль. Господи, его могли даже выбросить из машины уже мертвым! Нет никаких оснований считать, что он сбежал из Бэнфорд-Мэнора.

— Это, конечно, всего лишь одна из возможностей, — сказал Доулиш. — Вы знакомы с Тэвноттами?

— Я с ними вместе рос и воспитывался.

— Другими словами, почти одной семьей.

— В некотором роде, — согласился Хортон.

— Ярая преданность, — пробормотал Доулиш. — Знаете ли вы их достаточно хорошо, чтобы выяснить для меня несколько вопросов, не объясняя им, в чем дело?

— Если вы предлагаете, чтобы я шпионил за Тэвноттами, то я, безусловно, отказываюсь, — с тихой яростью ответил Хортон.

— В каких бы преступлениях они ни были замешаны?

— Я не полицейский. Расследование преступлений — не мое дело, — произнес Хортон. — И я не собираюсь начать этим заниматься сейчас. Тэвнотты — люди чрезвычайно порядочные, двое их сыновей погибли на фронте. Это хорошие люди. Нелепо даже предполагать, что они будут в доме держать кого-то в плену или участвовать в каком-то преступлении. Это просто чудовищное предположение.

— О нет, не чудовищное, — проговорила от двери Клэр Хортон.

5 Вмешательство в разговор

Когда жена заговорила, Хортон обернулся и удивленно уставился на нее. Доулиш посмотрел на лоснящееся костистое лицо и снова, как при первой встрече, подумал, что никогда не встречал менее привлекательной женщины. Ее седые волосы были похожи на мочалку, глаза с приспущенными веками были какими-то мутными. На ней был мужской халат, распахнутый на плоской груди так, что под ним была видна ярко-красная пижама. Она ъошла в комнату, притворяясь, что сдерживает зевоту.

— Я думал, что ты уже заснула, — протестующе сказал Хортон.

— Кто сможет заснуть при таком вавилонском столпотворении?

— Я же знаю, если ты не выспишься…

— У меня нервная болезнь, нейродермит, — объяснила Клэр, плюхаясь на стул. — Джим, дорогой, ты знаешь так же хорошо, как и я, что молодой Дэвид Тэвнотт сделает все, что ему взбредет в голову. Он натуральный потомок маркиза де Сада. И ты это знаешь.

— В нем есть некоторая жестокость, это верно, но ведь ты же не слышала, что говорил Доулиш.

— Я слышала, как ты сказал, что чудовищно предполагать, будто кто-то из Тэвноттов может держать пленника. Это не так. Они это делали. Глава этой семьи держал одну из своих бывших жен на чердаке.

— Это совсем другое дело!

— Либо факт есть, либо его нет. Тот, о котором я говорю, может быть легко проверен! — Клэр снова зевнула и мутным взглядом посмотрела на Доулиша.

— Многое ли из нашего разговора вы слышали? — спросил Доулиш, удивленный тем, насколько эта женщина изменила свое отношение к нему.

— Достаточно, чтобы понять: вы считаете, что мертвеца могли держать пленником где-то около Бэнфорд-Мэнора и каким-то образом убили после того, как он убежал. И, кажется, я услышала имя Коллис.

— Значит, вы слышали довольно много, — сухо заметил Доулиш. — Да, Коллис — преступник с международной репутацией. Мертвеца зовут Халл.

— И этот Коллис похищает людей, владеющих информацией, на основе которой можно совершить преступление, а затем, получив эту информацию, убивает их. Вы, кажется, так говорили?

— Ты, должно быть, подслушивала с самого начала, — проворчал Хортон.

— Просто естественное женское любопытство, дорогой Джим. Я поняла, что мы не очень-то помогаем, и мне стало стыдно. Когда я устаю, я всегда стервозно веду себя, — добавила она в сторону Доулиша.

Прежде чем Доулиш успел ей ответить, вмешался Хортон:

— Я все равно заявляю, что нелепо предполагать, будто этот человек был пленником в Мэноре и сбежал оттуда.

— А я все равно говорю, что Дэвид Тэвнотт — зверь и садист, способный разрезать человека на мелкие кусочки, лишь бы послушать, как он кричит, — возразила Клэр.

— Ты так предубеждена против Дэвида, что, послушав тебя, просто с ума сойдешь!

— Да, я очень предубеждена, — призналась Клэр и, подвинувшись на краешек стула, умиротворяющим жестом протянула к мужу руку. Он взял ее руку в свои, и у Доулиша создалось странное впечатление, что она больше похожа на мать, успокаивающую упрямого ребенка, а не на жену, укоряющую раздраженного мужа. «Она старше Хортона лет на восемь — десять», — решил Доулиш.

— Когда Дэвиду было семнадцать лет, мистер Доулиш, его даже судили за жестокость к маленькой девочке, дочери одного из садовников. Леди Тэвнотт, нынешняя леди Тэвнотт, которая потом заболела, хотела купить молчание садовника, но сэр Хьюго не разрешил. Он даже поощрил Национальное общество по предотвращению преступлений против детей к передаче дела в суд.

— Но суд решил, что это была случайность, — с удовлетворением поспешил вставить Хортон.

— Двумя голосами против одного. Двое решили, что они просто невинно играли, а один — что Дэвид нарочно заломил ей руку за спину, чтобы послушать, как она закричит, и посмотреть, что происходит, когда ломается кость. Ух! Я Дэвида видеть не могу без содрогания.

— А что произошло потом? — заинтересованно спросил Доулиш.

— Дэвид уехал на год в Америку, в школу на Ньюфаундленде, а оттуда вернулся прямо в Оксфорд. Несколько лет он вообще почти не появлялся в усадьбе. Садовник с семьей уехал, и этот случай стал еще одной семейной тайной, так называемым скелетом в шкафу.

— Который тебе доставляет удовольствие каждый раз выкапывать, — громко заметил Хортон.

— Джим, дорогой, мистеру Доулишу полагается знать правду, и он может точно так же узнать ее не от меня, а расспрашивая по соседним деревням или в Бэнфорде. А будет гораздо хуже, если полиция будет всюду ходить и задавать вопросы.

Хортон больше не спорил, но выглядел уныло.

— Как давно это произошло? — задумчиво спросил Доулиш.

— В августе будет шесть лет, — ответила Клэр.

— А сейчас Дэвид снова здесь?

— Он сейчас фактически управляет хозяйством, с тех пор как у его отца было два инфаркта, а мать сошла с ума.

— Клэр! — воскликнул Хортон.

— Ее надо бы отправить в психиатрическую больницу. Но они смогли обеспечить ей уход дома, с дневной и ночной сиделками и… — Клэр оборвала свою речь и похлопала мужа по руке. — Мне очень жаль, Джим, но мистер Доулиш все равно узнал бы все это. Я знаю, что ты терпеть не можешь смотреть в глаза правде о Тэвноттах. Но они действительно странная семья, и лучшие из них были вынуждены уехать.

Хортон поднялся.

— Правда состоит в том, Доулиш, что их старший сын, Пол, с которым я был в школе и в Оксфорде, несколько лет назад решил уехать и поселиться в Южной Африке. Еще есть дочь, Элизабет, которая вышла замуж за американца и живет в Сан-Франциско. Семьи часто так расходятся. Клэр предпочитает видеть в этом разрыве нечто зловещее, вот и все. Дэвид Тэвнотт — необыкновенный в своем роде молодой человек. Думаю, что мы должны рассказать вам о некоторых его хороших качествах, которые даже Клэр не может отрицать. Благосостояние семьи резко ухудшилось, и вместо того, чтобы устраниться и рыдать, что его наследство ничтожно, Дэвид начал бороться. Он превратил конюшни в квартиры и сдает их одиноким мужчинам и нескольким семьям без детей. По мере того как пустели коттеджи на территории поместья, он их модернизировал и стал сдавать за умеренную плату. Отец его живет в прошлом, ведет дела так, будто он миллионер, и теряет деньги на фермах, которые все еще являются частью поместья. Ты ведь не можешь это отрицать, Клэр?

— Я и не хочу отрицать, — ответила Клэр. — Но это довод обоюдоострый. Ведь у Дэвида сейчас практически полный контроль над поместьем, он сейчас хозяин, так что все, что он предпринимает, он делает для себя, а не только для семьи. А что касается тех, кому он сдает квартиры, так поместье иногда выглядит, как какой-то питомник хиппи!

— Чушь! — воскликнул Хортон, явно еле сдерживая гнев. — Ты хочешь принизить целое поколение семьи! — Он обратился к Доулишу, и голос его зазвучал примиряюще. — Не поддавайтесь ее мнению, Пат.

— Постараюсь, — пообещал Доулиш. — А есть какие-то коттеджи, в которых живут не хиппи?

— Полагаю, с полдюжины или побольше, — ответил Хортон. — Есть коттеджи, которые занимают работники поместья, а в некоторых живут работники, ушедшие по старости, которых сэр Хьюго опекает…

— И которых Дэвид пытается вытеснить, чтобы брать больше денег за сдачу коттеджей внаем, — вставила Клэр.

— Чушь, — возразил Хортон. — Тэвноттам приходится туго, как и всем в наши дни, налоги их буквально съедают, и им приходится делать вещи, о которых десять лет назад они не могли и подумать.

— Человек, которого вы нашли, мог убежать из какого-нибудь коттеджа или одной из квартир хиппи, — сказал Доулиш.

— Полицейскому приходится продумывать все возможности, — торжественно проговорила Клэр. — Как чувствовала себя Шейла Бернс, когда вы уходили, мистер Доулиш?

— Она заснула, — ответил он.

— Вы ее подозреваете? — спросила Клэр.

— Пожалуй, нет. Для этого нет оснований. И я могу завтра утром проверить практически все, что она рассказала, двумя телефонными звонками. Может она здесь выспаться?

— Конечно!

— А куда она все-таки ехала? — спросил Хортон.

— Никогда не мог понять, что творится в женских головках, — уклонился от ответа Доулиш. — Я хочу оставить здесь одного из моих парней. Я проверю ее историю, а мисс Бернс скажет ему, куда собирается ехать, чтобы мы могли, если понадобится, с ней связаться. — Он резко поднялся. — А теперь я наконец оставлю вас в покое.

Он замолчал, потому что снаружи послышался звук шагов, а потом в дверь позвонили.

— Это, наверное, меня, — заметил он и, пройдя маленькую прихожую, открыл дверь Уэннекеру. — Вы за мной?

— Одна из ваших бригад закончила осмотр, сэр. Они как раз сейчас приехали в деревню, — доложил Уэннекер, — и находятся на стоянке автомобилей около «Красного льва».

— Я сейчас буду, — пообещал Доулиш. — Вы меня подождете? — Он быстро обернулся и, увидев Хортонов в дверях гостиной, подошел к ним и взял руку Клэр, а потом руку Хортона в свои могучие руки. — Если я был таинственным, трудным и раздражал вас, прошу прощения. Вы оба были очень добры. — Он улыбнулся, и улыбка преобразила его лицо, а затем добавил: — Я буду держать вас в курсе. Если к вам кто-нибудь будет приставать, например газетчики, вы можете рассказать им в точности, что произошло, но, пожалуй, не упоминайте о Коллисе и Халле и о том, что я вам рассказал о Коллисе.

Он вышел из коттеджа к машине, около открытой дверцы которой стоял Уэннекер. Доулишу пришлось низко нагнуться, чтобы залезть внутрь, но, оказавшись там, он смог вытянуть ноги. Уэннекер сел за руль.

— А что случилось с моей машиной? — спросил Доулиш.

— У вас кончился бензин, сэр. Свободной машины ни у кого нет, но в деревне есть бензоколонка, которая рано открывается для работников ферм. Я счел, что лучше залить бак. Через пять минут она вернется.

— Там надо подрегулировать карбюратор, — заметил Доулиш, — она берет слишком много бензина. Что вы о ней думаете?

— Вести ее одно удовольствие, сэр. — Уэннекер даже и не пытался скрывать свой энтузиазм. — Я просто не удержался, чтобы не посидеть за рулем. Тогда-то я и понял, что бак почти пустой.

С мальчишеским азартом он поиграл кнопками управления на приборном щитке «элларда» и теперь вел машину с небрежной легкостью человека, рожденного за рулем. Он выехал из ворот коттеджа на дорожку. Ворота были узкими, и на дороге между машиной и живой изгородью оставалось не больше дюйма. Уэннекер завернул на большую стоянку около гостиницы, увидев свет в одном из окон. Он посмотрел на часы: половина шестого. Сдержав зевок, сержант выбрался из машины.

Большой неторопливый мужчина двинулся к ним от ярдовского автомобиля, припаркованного вплотную к боковым дверям «Красного льва».

— Ну, Сим, — спросил Доулиш, — что вы узнали?

— Я заказал завтрак, сэр. Может быть, выслушаете мой доклад за едой? — предложил суперинтендант Сим.

— Хорошая мысль, — согласился Доулиш. — У меня сосет под ложечкой.

— Накрыто в маленькой комнате, где нас не смогут ни подсмотреть, ни подслушать, — объяснил Сим. — Вы хотите, сэр, чтобы присутствовал еще кто-то?

— Не думаю. А как насчет завтрака для остальных?

— Они поедят в другой комнате, сэр. Обо всем позаботились.

— Я должен был догадаться, — проговорил Доулиш, оборачиваясь к Уэннекеру. — Почему бы вам не вернуться, чтобы написать рапорт, и не пойти домой? — предложил он и, когда Уэннекер заколебался, ухмыльнулся: — Я буду держать вас в курсе и, когда смогу, привлекать к делу.

Глаза Уэннекера загорелись.

— Спасибо, сэр. Тогда я пошел.

— Еще увидимся, — сказал Доулиш и повернулся к Симу. — Пошли.

Он последовал за Симом к боковой двери. В конце коридора горел свет, и пухленькая женщина, голова которой едва доходила Доулишу до плеча, вся в черном, с бледным лицом, появилась в дверях одной из комнат.

— Нам понадобятся две комнаты, миссис Миллер, — попросил Сим.

— Ладно, — произнесла женщина усталым голосом. — Кофе на столе. Можете наливать сами.

Она не выказала никакого интереса к Доулишу, который улыбнулся ей, входя в каморку. Иначе нельзя было назвать эту комнатку, хотя стены ее были облицованы панелями темного дуба с роскошной резьбой, а столу посредине, наверное, было несколько сотен лет. На столе были разложены тяжелые ножи, вилки и ложки, лежали половина домашнего хлеба и большой кусок масла. В углу комнаты на трехногом столике, покрытом ярко-желтым пластиком, булькала современная кофеварка. У стола стояли старомодные деревянные табуретки, а на столе — стеклянная вазочка с яркими пластмассовыми цветами.

Доулиш втиснул ноги под стол. Сим сел напротив открытой двери, собираясь посматривать, чтобы никто не подкрался к комнате. Это был тяжеловесный темноволосый мужчина с глубоко сидящими карими глазками и полными губами. Он говорил тихим голосом, почти шепотом, а некоторые слова просто проглатывал.

— Халл пересек подвесной мост и ползком влез на берег, сэр. Там, около моста, на этой стороне есть что-то вроде тропинки, но в темноте он ее не заметил.

— Вы уверены во всем этом? — спросил Доулиш.

— Да. Там хорошо видно, где он шел и где потом полз. По-видимому, был в изнеможении. Сам мост и этот берег реки днем находятся в тени, а другой берег — на солнце, и там снег почти сошел. Поэтому мы не можем быть уверены, откуда он пришел.

Доулиш понимающе кивнул.

— Его преследовал один мужчина, а может быть, женщина с большими ногами, но вероятнее, мужчина. Следы на снегу, на мосту и на берегу такие, что ошибиться нельзя. Если повезет, когда получше посмотрим, то обнаружим, откуда они шли. Хотя не знаю… Там много травы, и земля сильно затоптана скотом.

Доулиш снова кивнул.

Выражение лица Сима изменилось: вошла женщина с подносом, на котором были яичница из полудюжины яиц, большое блюдо поджаренного домашнего бекона и бутылочка с томатным кетчупом и ворчестерским соусом.

— Вы предпочитаете накладывать сами? — спросила она.

— Да, пожалуйста, — ответил Сим.

— Кому мне подать счет?

— Мне, — сказал Доулиш.

— За всех?

— Да, пожалуйста.

Она, кивнув, вышла из комнаты, и Доулиш стал с удовольствием накладывать всего себе на тарелку. Когда женщина скрылась из вида, Сим продолжил свой рассказ:

— Я почти абсолютно уверен, что за Халлом шел только один человек, сэр.

— Кто-то, кто следил за ним, — стал вслух рассуждать Доулиш. Бекон, хоть и толсто нарезанный, был поджарен до хруста, солоноват и очень вкусен.

— Возможно… — Сим тоже ел с аппетитом. — Я позвонил в бэнфордское управление.

— Что-нибудь выяснили о причине смерти?

— Никаких внешних признаков, — уверил его Сим. — Тело уже должно быть доставлено в Лондон, и сегодня днем у нас будет их рапорт. Что-то убило его.

— Сердечный приступ? — предположил Доулиш.

— Может быть, но слишком удобное совпадение, — возразил Сим.

— Да. Дело в том… — Доулиш внезапно замолчал.

— Они не приближались друг к другу после моста, — продолжал Сим, — насколько я могу судить по тому, что их следы идут совершенно отдельно.

— А преследователь дошел до дороги? — поинтересовался Доулиш.

— Нет. Насколько мне удалось установить, нет. Его следы обрывались где-то на середине обрыва, примерно футах в пятидесяти от дороги. Он там походил немного и потом пошел назад.

— Сим, — проговорил Доулиш, — вы понимаете, что вы хотите мне внушить?

Сим положил себе еще бекона и ответил:

— Думаю, да, сэр.

— Что Халл был убит на расстоянии.

— Я начинаю думать так, сэр.

— Чем? — требовательно спросил Доулиш.

— Понятия не имею.

— Давайте подождем результатов вскрытия, — почти проворчал Доулиш. — Нельзя основывать рабочие выводы на догадках. Вы оставили людей охранять место, где было найдено тело Халла?

— Да, сэр. Поставлено наблюдение за мостом и всеми входами на территорию поместья, но наши люди стоят не на виду. Я ведь не знаю, с какого бока вы захотите подобраться к сэру Хьюго Тэвнотту, владельцу Мэнора.

— Кто вам сказал, что он владелец?

— Уэннекер.

— Какого вы мнения об Уэннекере?

— Может нам пригодиться, — ответил Сим, и в его устах это было высокой похвалой. — Так с какого бока, сэр, вы подойдете к сэру Хьюго?

— Думаю, что подожду до девяти утра и нанесу ему визит, — ответил Доулиш. — Я тут услышал от Хортонов кое-что о нем и других Тэвноттах. А что вам рассказал Уэннекер?

— Сэр Хьюго — последний осколок старых времен, его жена — сумасшедшая, которую держат взаперти, фактически пленницей, а единственный сын, который сейчас живет в доме, — молодой садист, способный на все. Он ненавидит весь мир и вообще все, что не принадлежит Тэвноттам.

— В основном то же самое я услышал от Хортонов, — заметил Доулиш. — Мне нужны полные сведения о Хортонах, побольше подробностей о Тэвноттах, все, что можно, о проживающих в коттеджах и квартирах поместья. Я хочу, чтобы нам помогал Уэннекер. Посмотрите, можно ли это устроить неофициально, ладно? Если с этим возникнут ка-кие-нибудь трудности, дайте мне знать.

— Я знаю одно, — сказал Сим. — Уэннекер в лепешку расшибется, чтобы поработать с нами. Если у него и есть слабости, так это то, что он очень ретив.

— Понимаю, что вы хотите сказать, — ответил Доулиш. — Он может попытаться сделать что-то, чтобы произвести на нас впечатление, и совершит какую-нибудь ошибку… Как только мы договоримся, чтобы его прикрепили к нам, мы с ним как следует поговорим. А теперь я отправляюсь назад в Бэнфорд и оттуда позвоню в Ярд.

6 Уэннекер пытается

Детектив-сержант Уэннекер устал, но был слишком возбужден и полон надежд, чтобы чувствовать эту усталость. Он уехал из деревни на бэнфордской полицейской машине, мигалка которой ярко сияла в сером предутреннем свете. Он очень остро осознал разницу между этим серийным автомобилем и изготовленной вручную красавицей-машиной Доулиша. Автомобили всегда завораживали его, они были его второй любовью.

А первой любовью была его работа.

Уэннекер был полицейским по призванию. Он не то чтобы любил свою работу, он ей жил. На книжных полках в его двухкомнатной квартире в старом доме на окраине Бэнфорда стояли только полицейские книжки: учебники, руководства, сборник историй преступлений, книги вроде Грои «Расследование преступления», монографии Глэйстера, Кемпса и Спилсбери по судебной медицине и юриспруденции, «Полиция мира» Крэмера. Еще там были десятки полицейских романов, книги о судебных процессах, воспоминания полицейских, имена которых были когда-то у всех на слуху.

В семи или восьми из них упоминался Патрик Доулиш, но каждый описывал его примерно одинаково. Работники Скотленд-Ярда, писавшие о нем, первый раз сталкивались с ним случайно, когда оказывалось, что он принимает участие в деле, которое было им поручено. Они сразу встречали его в штыки, считая аристократом, которому нравится играть мышцами, всеми командовать, совать нос в то, что его не касается. Но каждый из пишущих менял свое отношение к Доулишу, поработав с ним, каждый начинал в конце концов уважать его и восхищаться им. Каждый обнаруживал в Доулише свойство, редчайшее даже в великих детективах: мгновенный выбор правильной линии в расследовании и какую-то интуитивную способность определять, заслуживают ли тот или иной мужчина, та или иная женщина доверия. Во время второй мировой войны он работал в разведке, бессчетное количество раз его сбрасывали за линию фронта во Францию и другие оккупированные нацистами страны. Некоторые из пишущих упоминали, что он совершил триста четыре парашютных прыжка, а это было во время войны рекордом.

Из всего, что он прочел о Доулише, Уэннекер составил портрет человека мужественного, решительного, умелого, большой душевной силы и цельности, человека слишком хорошего, чтобы такой мог существовать на самом деле. Однако все это подтвердилось и оказалось правдой, когда шесть или семь лет назад Доулиша назначили особым помощником комиссара Скотленд-Ярда по борьбе с преступностью. В сферу его деятельности входила исключительно международная преступность. Он был постоянным британским представителем на международной полицейской конференции, которая действовала почти непрерывно, организуя борьбу с преступностью во всем мире.

У этой конференции было другое, более популярное название, ставшее расхожим: «Враги преступности».

И для всех британцев Доулиш был воплощением «Врагов преступности».

Эти мысли мелькали в голове Уэннекера, который понимал, что далеко не все здесь правда, и все-таки не мог не чувствовать волнения. Он едва мог поверить, что он, Уэннекер, действительно разговаривал, вел машину и вообще работал вместе с человеком-легендой, известным во всех полициях мира, таким же знаменитым в своем роде, как комиссар Гидеон из Уголовного следственного отдела^[1].

Уэннекер доехал до поворота дороги, где было найдено тело, и почти инстинктивно съехал на обочину и выключил мотор. Его голова все еще была полна всем, что он знал о «Врагах преступности». Полиции мира, включая Китай, Россию и Америку, имели там своих делегатов. Эта конференция самим фактом своего существования констатировала, что для раскрытия преступлений больше нет границ. Полиция каждой страны, чтобы пойматьпреступников, могла теперь пересекать границы десятка других стран и работать в них независимо. Ведь международные преступники представляют опасность для беззащитных людей во всех странах.

Это дело должно быть необычайно важным, раз в нем принимает участие сам Доулиш. «Господи! — подумал Уэннекер. — Сам министр внутренних дел объявил это дело чрезвычайным. Какое невероятное счастье, что я могу принять в нем участие!»

И до сих пор, насколько ему известно, он себя хорошо показал — это сказал сам Доулиш. Если бы он смог сделать еще какой-нибудь существенный вклад в это дело, он мог бы и дальше работать с Доулишем, мог бы осмелиться попросить, чтобы его прикрепили к расследованию этого де ла. Сердце Уэннекера возбужденно колотилось. У него не было сомнений, что он достаточно хороший работник. Нужно сделать один решительный шаг, который станет его рекомендацией для Доулиша.

Он сидел, обдумывая это, и вдруг глаза его засверкали. Он ощущал в них легкое жжение, но не связывал это с усталостью: никогда еще он не чувствовал себя таким бодрым.

Если ему удастся доказать, что покойный пришел из Бэнфорд-Мэнора, может быть, из какого-нибудь коттеджа или квартиры поместья, он прочно войдет в дело.

У него ведь есть преимущество перед Доулишем й другими лондонцами: он хорошо знает поместье Тэвноттов. Его отец работал там садовником, и мальчишкой Уэннекер бродил по лесистым холмам, рощам, лугам и парку, вдоль реки Бэн, извивавшейся через все поместье. Он облазил все коттеджи, пещеры и руины старого монастыря, где позднее были построены конюшни.

Он знал о выбитых в обрыве ступеньках, ведущих от дороги вниз, к подвесному мосту. Ими теперь редко кто пользовался: длинноволосые обитатели коттеджей склонности к пешим прогулкам не имели.

Сержант вышел из машины в пронизывающий холод и мглу раннего утра, не зная, что за ним наблюдают двое людей Доулиша: один — из-за деревьев на этой стороне реки, другой — из березовой рощицы, расположенной высоко на дальнем берегу. У этого второго человека был полевой бинокль, и он просматривал почти все поместье, реку и усадьбу. Первый мог идти следом за Уэннекером, второй — только наблюдать за обоими.

Уэннекер достиг берега реки. Здесь была живая изгородь из низкого боярышника и куманики, но в этой изгороди был пролом. Когда Уэннекер, осматривая землю, увидел на обледенелом снегу следы, сердце его подпрыгнуло.

Покойный, вероятнее всего, прошел через этот пролом.

Уэннекер пробрался сквозь него и встал, глядя вниз. Берег здесь спускался крутым обрывом к реке, местами замерзшей, местами струившейся быстрым потоком. Взобраться прямо от реки было просто невозможно, надо было лезть наискосок от висячего моста. Следы на снегу и заиндевевшей траве обрыва свидетельствовали, что по ней прошли несколько человек.

Может быть, люди Доулиша…

— Чепуха! — громко воскликнул Уэннекер, неосознанно стремясь настроить себя против истины. — За мертвецом гнались, вне всякого сомнения.

Это было даже больше того, что он надеялся доказать.

Он осторожно спустился на несколько футов, нашел под снегом одну из ступенек и смог устойчиво поставить ногу. Теперь он легко распознал под снегом остальные ступеньки и, боком спустившись по ним, как часто делал ребенком, быстро добрался до висячего моста.

Около моста он перевел дыхание, выпуская в морозный воздух белые тающие облачка пара. Единственный поручень моста блестел и сверкал льдом, но было ясно видно, где за него хватались руками, сбивая снег. Мост был шириной два фута, с перилами только с одной стороны, на другой ничего не было.

Однажды он перешел его на руках!

В конце концов, длина моста не больше пятидесяти футов. Бэн в этом месте был довольно узким.

Деревянные планки были скользкими от подтаявшего снега, под которым намерз лед. Ноги Уэннекера скользили, крошили снег. Он схватился за перила, удержался и огляделся вокруг.

Он не видел людей Доулиша — ни того, кто прятался в роще, ни того, кто двигался вслед за ним.

Сержант пересек реку, чувствуя себя с каждым шагом храбрее, и остановился на дальнем берегу, плавно поднимавшемся к полосе деревьев и коттеджу. Там когда-то жил помощник егеря, а теперь — пожилой человек, баловавшийся живописью.

Уэннекер внимательно рассмотрел почву за мостом и заметил на длинной траве след, четко видный в лучах восходящего солнца. Он шел не от коттеджа, а от самого дома, от Мэнора. Сержант пошел по следу. Если бы в этот момент он оглянулся, то увидел бы человека Доулиша, но его интересовало только то, что было перед ним. Откуда шли эти следы? Внезапно его охватило чувство неотложности, не имевшее ничего общего с амбициями. Когда взойдет солнце, снег и лед растают и следы исчезнут. Господи! Как хорошо, что он пошел по следу, не теряя ни минуты. К середине утра уже будет абсолютно безнадежно пытаться найти, откуда шел покойный.

Уэннекер ускорил шаг.

Коттедж остался слева. Впереди простирался парк. К нему надо было подняться по склону, поросшему громадными деревьями, деодарами и елями Дугласа, изумительными в своем великолепии различных оттенков зеленого. Уэннекер знал, что, поднявшись на вершину склона, увидит Мэнор как на ладони, с его коттеджами, конюшнями, парком и дальними деревьями.

След вел наверх. Когда сержант наконец поднялся, то замер на мгновение, завороженный красотой серого камня, из которого был построен Мэнор, камня из карьеров, лежавших на полпути отсюда к Оксфорду. Солнце, поднимавшееся за домом, не ослепляло, его смягчали высокие дымовые трубы дома и громадные ливанские кедры.

Перед Уэннекером были следы на снегу.

Казалось, они начинались от старого амбара, стоявшего в ста ярдах от главного здания, недалеко от блока конюшен, почти скрытого высокими деревьями, в основном елями Дугласа.

Сержант медленно продвигался к ним, понимая, что теперь его могут увидеть слуги и даже молодой Тэвнотт. Он просто скажет, что ведет официальное расследование и предпочел пройти коротким путем, чем добираться кругом целую милю до главного входа в усадьбу.

Из амбара вышел человек.

Почти в тот же момент Уэннекер сделал шаг вперед, и слепящие лучи солнца ударили в него со стороны главного здания, так что он не мог разглядеть, кто появился из амбара, хотя и знал, что это один из длинноволосых жильцов. Но это было неважно. Главное, теперь он был уверен, что следы начинались от амбара за Мэнором, и этого было достаточно, чтобы показать Доулишу, каким полезным он может быть.

Широко улыбнувшись, он заслонил левой рукой глаза от солнца.

Он еще не мог узнать человека около амбара, но увидел, как тот поднес к губам руку, вроде как с сигаретой.

В следующее мгновение Уэннекера взорвало звуком. Это был такой внезапный, пронзительный, оглушительный вопль, что Уэннекер буквально остолбенел. Он зажал руками уши, пытаясь защититься от звука, но не смог даже приглушить его. Пронзительный этот вопль перешел в нестерпимый визг, который становился все громче, громче, мучительней, заполнил голову, тело. Он распирал голову Уэннекера сильнее, сильнее, как будто жуткое давление разрывало его мозг изнутри, вытесняя всю кровь, нервы, кости, мясо из черепа наружу.

Уэннекер открыл рот в какой-то гротескной гримасе. Чудовищное давление в его голове становилось все больше и больше. Боль, подобной которой он никогда не чувствовал, захватила его целиком. Его голову разрывало… разрывало… разрывало. Он не мог вынести это и закричал, как будто это могло заглушить вопль, звучавший в его черепе.

Голова его разорвалась, и пришло забвение. С другой стороны холма, за гребнем, человек Доулиша зажал уши руками, слыша тот же самый жуткий звук, ощущая то же ужасное давление.

Внезапно он потерял сознание и свалился.

На холме, примерно в полумиле или чуть дальше от Уэннекера, второй человек Доулиша смотрел в бинокль, когда услышал этот громкий, ужасающий звук. Он уронил бинокль, прижал руки к ушам и сжал зубы с такой силой, что они как будто сплавились вместе, срослись в один кусок кости, а все его тело окаменело от напряжения.

Он не потерял сознание.

Он услышал и осознал этот звук невероятной высоты и напряжения и услышал, как он стих. И когда звук стих, он, обмякнув, прислонился к дереву, судорожно хватая ртом воздух, не понимая ничего, не воспринимая ничего, кроме солнечного света и отзвука этого мерзкого вопля внутри своего мозга.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог выпрямиться и, все еще прерывисто дыша, что-то соображать. Он мог невооруженным глазом разглядеть две фигуры, маленькие, брошенные как куклы на землю. Он наклонился, чтобы поднять бинокль, и кровь так бросилась ему в голову, что он упал лицом на землю. Прошло много мучительных минут, пока он смог снова подняться на ноги. Стоя на четвереньках, он вслепую нашарил руками бинокль, встал, оперся о дерево и навел бинокль на двух лежавших людей.

Ближайшим к нему на этой стороне холма был детектив-сержант Эббисс, лежавший ничком на заиндевевшей траве, которая уже начала оттаивать и серебриться на солнце. За гребнем лежал Уэннекер, тоже ничком и как-то вывернувшись. Было такое впечатление, что его свело судорогой, как от электрошока.

Наблюдатель дрожал не переставая.

Все движения требовали невероятных усилий. Даже просто перекинуть через плечо ремешок бинокля было едва возможно. Он побрел к машине. Некоторая часть пути шла под гору, и он был настолько слаб, а ноги его так дрожали, что ему приходилось цепляться за стволы деревьев и ветки, чтобы удержаться на ногах. Наконец он добрался до машины. Он чувствовал, что его трясет, как после тяжкого физического удара, хотя его ничего не коснулось.

Ему надо ехать осторожно, очень осторожно.

Доулиш подъехал к бэнфордскому полицейскому участку после медленной поездки, во время которой он изучал расположение местности. Едва он успел открыть дверцу машины, к нему подбежал дежурный. Все они были очень ретивыми. Он придал своей несколько деревянной улыбке доброжелательность.

— Доброе утро.

— Доброе утро, сэр. Вас вызывает по радиотелефону старший инспектор Биверидж.

Биверидж был одним из двух людей, которых он оставил следить за местностью, где был найден мертвый человек.

— А! Я подойду, — сказал Доулиш. — Проводите меня?

Он проследовал за этим человеком почти через все здание в маленькую комнатку, где был миниатюрный приемник-передатчик, и включил приемник.

— Доулиш слушает, — произнес он.

Никто не ответил.

— Это Доулиш, — озадаченно повторил он.

— Я… я вас слышу, сэр… — Доулиш еле узнал голос Бивериджа и в ту же минуту понял, что произошло что-то очень плохое. — Можете… можете… можете ли вы приехать сюда, сэр? Я… я почти кончился, сэр… я… — Звук прервался, а потом раздалось: — Пожалуйста, захватите… всю бригаду, сэр. Мне кажется… я думаю, что Эббисс и Уэннекер мертвы.

7 «Вопль убийства»

Доулиш ехал по извивающейся дороге с предельным вниманием. Он проходил повороты на большой, но не опасной скорости, хотя прохожие бросали на него изумленные или осуждающие взгляды. За ним на такой же большой скорости мчалась машина местного отдела по убийствам, а из Хэйла ехал Сим с остальной лондонской бригадой. Когда Доулиш добрался до места, где врезалась машина Шейлы Бернс, он увидел идущего по дороге шатающегося мужчину. Какая-то девушка за рулем «моррис-минора» резко вильнула, чтобы его объехать, оглянулась, и ее машину повело в сторону Доулиша. В какую-то долю секунды навстречу ему неслась смерть: места разъехаться не было, лишь несколько ярдов отделяли его от девушки. Он нажал на сигнал, увидел, как девушка повернула, быстрым рефлекторным движением крутанув руль. Машины разминулись буквально в дюйме друг от друга. У Доулиша хватило самообладания, чтобы улыбнуться перепуганной девушке и затем взглянуть на человека, казавшегося пьяным.

Это был Биверидж.

Биверидж, самый уравновешенный и трезвый работник в отделе Доулиша! Мощный, коренастый мужчина, всегда хорошо и тщательно одетый и ухоженный. Сейчас его черные волосы были растрепаны, на одежду налипли грязь и сухие листья. Внезапно он зашатался, его повело в сторону, и он ударился о насыпь, в которую врезалась машина Шейлы. Снег быстро таял, и вода ручейками текла на дорогу.

Доулиш успел бросить взгляд на его лицо: оно было пепельно-серым, глаза полузакрыты. Он прислонился там, тело его обмякло, он выглядел просто дебилом. Доулиш затормозил, бэнфордская машина тоже остановилась.

Доулиш вылез из машины и подошел к тупо смотревшему на него Бивериджу.

— Все в порядке, старина, — проговорил Доулиш, стараясь, чтобы в голосе прозвучало спокойствие, которого он далеко не чувствовал. — Где остальные? Где машина?

Губы Бивериджа зашевелились, он поднял правую руку непонятно слабым жестом. Речь была невнятной.

— Там… там… дальше… — Это могло означать что угодно. — За… за рекой… — Неужели он был пьян? Биверидж сделал жалкую попытку выпрямиться, но ему это не удалось. — Ужасно, — сказал он, содрогаясь. — Ужасно.

Другие сотрудники приближались к ним медленно, явно потрясенные видом Бивериджа.

Доулиш обнял больного за плечи и вспомнил, каким бодрым и подтянутым выглядел Биверидж, когда ему сказали, что он направлен сюда. У него были особенно выразительные светло-карие глаза, а сейчас они как будто потухли.

— Что ужасно? — тихо спросил Доулиш.

— У-ужасно.

— Да, видимо, так и было, — произнес Доулиш. — Но что это было?

— Ш-шум… ужасный.

— Шум?

— Да… ш-шум.

— Ужасный шум, — медленно повторил Доулиш. Продолжая обнимать Бивериджа, он повернулся к своим людям и с радостью увидел, что подъехала машина Сима. Все были здесь, и Сим мог взять на себя часть его работы. Он пояснил: — Насколько я мог понять, Эббисс и Уэннекер за рекой, на территории поместья, и Биверидж считает, что они мертвы.

— Фопль, — четко и громко произнес Биверидж. — Ужасный… крик… — Он старался очень тщательно выговаривать слова, но напрасно: — Это пило к-как… пилок-как… фопль убийства. Пил этот фопль… Они упали на семлю.

Сим, тяжеловесный, надежный, спросил приглушенно:

— Вопль, сэр. Вы слышали?..

— Да. — Доулиш снова обернулся к Бивериджу. — На вас кто-нибудь напал?

— Нет. Нет… шеф. Нет… я… шмотрел и фее вител.

— Откуда раздался этот звук?

— Оттуда… прямо оттуда… — Дрожащей рукой он показал на поместье Тэвноттов.

— Этот вопль раздался до того, как наши люди упали? — спросил Доулиш.

— Фопль, — важно объявил Биверидж.

Люди из Бэнфорда озадаченно и, пожалуй, нетерпеливо наблюдали за ними. Доулиш увидел, как один из них что-то прошептал на ухо другому офицеру, но слов не уловил. Этот офицер кашлянул.

— Наверное, нам пора ехать, сэр.

Доулиш задумчиво посмотрел на него.

— Да, конечно, — согласился он. — Но, знаете ли, тише едешь — дальше будешь. — Этот тоже может натворить глупостей. — Один человек погиб прошлой ночью, два — сегодня утром…

— Мы не знаем, умерли ли они, сэр.

— Не знаем, — согласился Доулиш, — потерпите… Немного терпения… поспешишь — людей насмешишь. Лучше поскорее пошлите еще за полицейскими, хорошо? — И снова мрачно обратился к Бивериджу: — Что все-таки случилось, инспектор? Что было с вами от этого шума?

Биверидж набрал в грудь побольше воздуха.

— Ужасный, — четко выговорил он, — вопль.

— Мисс Бернс… — начал Сим.

— Знаю, — произнес Доулиш и улыбнулся бэнфордским людям широкой невеселой улыбкой. — Девушка, которая здесь потерпела аварию, сказала, что услышала вопль и он привел ее в ужас. Она объяснила, что поэтому потеряла контроль над машиной. Биверидж, судя по всему, так же перепуган и так же серьезно потрясен. Прошлой ночью человек умер примерно в то же время, когда раздался этот вопль, а теперь… — Он почесал ухо. — Моя жена, — продолжал он, — как-то пригрозила, что будет защищаться от моего храпа наушниками. Наушники ведь приглушают звук. У кого есть с собой вата?

— В аптечках первой помощи ее много, — ответил пожилой бэнфордский полицейский.

— Прекрасная мысль. Думаю, лучше выглядеть глупым, чем… Биверидж, — он снял руку с плеча пострадавшего, — как вы себя чувствуете?

— Не могу… не могу выбросить это из головы.

Доулиш отпустил его, сказав:

— Пройдите к машине, хорошо?

— Пройти… — Биверидж встревожился, но попытался выполнить указание и сделал неуверенный шаг вперед. Тут же он закачался и упал бы, если бы Доулиш не подхватил его. Он всем весом навалился на Доулиша.

— Голова кружится, — медленно произнес он.

Доулиш обратился к пожилому местному полицейскому:

— Надо, чтобы кто-то из ваших отвез его в больницу. И пусть ваш человек в точности расскажет врачам все, что он здесь слышал.

— Да, конечно. Доугон… — Он выбрал старшего из своих троих спутников. — Не отвезете ли вы?..

Пока он давал указания, другой бэнфордец принес куски ваты. Каждый из присутствующих скатал вату в шарик и засунул себе в уши. Все, за исключением Доулиша и Сима, чувствовали себя неловко.

— А теперь пойдемте, — сказал Доулиш. — Кто-нибудь представляет, где Уэннекер и Эббисс пролезли через изгородь?

— Я полагаю, что поблизости от того места, где прошлой ночью умер человек, — ответил Сим. — Это единственный широкий проход.

— Хорошо. Мы попытаемся, насколько возможно, проверить это, затем поставим одного человека около этого места, другого — около моста, третьего — около первого тела, — решил Доулиш. На этот раз никто не оспаривал утверждения, что двое полицейских мертвы. — Сим, мы с вами проверим тела.

— Хорошо, сэр.

— Пошли, — сказал Доулиш.

У него было странное настроение: наполовину приподнятое, наполовину паническое. Он остро ощущал нависшую над ними опасность и сознавал, что каждое мгновение ждет этого вопля. Когда они двинулись цепочкой из шести человек, вдруг с дерева рядом с местом, где валялся мертвый кролик, каркнула ворона. Доулиш еле удержался, чтобы не вздрогнуть, Сим буквально подскочил на месте, большинство из присутствующих реагировали так же резко.

Они подошли к проходу и увидели ступеньки вниз, по которым спускался Уэннекер, с его следами. Один человек остался наверху, остальные боком, по-крабьи, спустились к мосту. Большая часть льда стаяла под солнцем, перила почти высохли, но доски еще были очень скользкими. Стая грачей, встревоженная чем-то, отсюда не видным, взвилась в небо с карканьем и воплями.

В голове Доулиша зазвучал голос Бивериджа: «Вопль убийства».

Один человек остался на мосту по другую сторону от дороги, а Доулиш повел троих остальных вверх по склону, к скорченному телу детектив-сержанта Эббисса. Он лежал бесформенной грудой на тонком слое снега, подтаявшего вокруг, но еще видневшегося под его согнутым локтем и между ног. Глаза его были полузакрыты, рот расслаблен. Не было никаких внешних признаков поражения, но пульс не бился, хотя рука была довольно теплой.

Доулиш посмотрел на двоих бэнфордцев — пожилого старшего инспектора Уэбба и более молодого, которого он не знал.

— Кто из вас останется здесь? — спросил он.

— Мне хотелось бы пойти с вами, — ответил Уэбб приглушенным голосом.

— Ладно. — Доулиш снова двинулся вперед.

Он не знал, почему вид молодого Уэннекера расстроил его больше, чем смерть Эббисса, которого он знал много лет. Может быть, потому, что Уэннекер так рвался, так жаждал быть полезным, и потому, что он был так молод и полон жизни.

— Женат? — спросил он Уэбба.

— Я женат, сэр.

— Нет, Уэннекер.

— Нет, — ответил Уэбб. — Он всегда шутил… — Уэбб сбился с шага. — Он всегда говорил, что женат на своей работе.

Они подошли к Уэннекеру, Сим — на ярд сзади.

Все кругом было тихо и очень спокойно. Стая грачей уселась где-то на невидимом поле. Солнце ярко светило над Мэнором. Деревья стояли темные, тихие, почти зловещие. В этом покое были еле слышны какие-то очень далекие звуки, и каждый из них заставлял Доулиша напрягаться в ожидании вопля, который теперь уже связывался со смертью троих людей.

Полузакрытые глаза Уэннекера остекленели, рот тоже был полуоткрыт. Может быть, из-за того, что он лежал на открытом месте, его тело и руки казались более холодными, чем у Эббисса.

Доулиш медленно выпрямился.

Лицо Уэбба было испуганным.

— Но… каким образом? — спросил он.

— Мы разберемся, — произнес Доулиш.

— Нет никаких следов увечья. Ни малейших.

— Нет.

— Не может же это быть… этот звук.

— Мы разберемся, — повторил Доулиш. — Они мертвы, наверное, около часа.

— Нет, — запротестовал Уэбб, — скорее три четверти часа, если судить по времени, когда Уэннекер уехал.

— И к ним никто не подходил, — заметил Доулиш. — Никаких следов поблизости от них нет.

— Нет… — Уэбб нервно сглотнул. — Это что-то сверхъестественное.

— Самое подходящее слово, — согласился Доулиш. Он взял себя в руки, осознав в это мгновение всю нереальность и ненормальность происшедшего. — Но кто-то их убил и этот кто-то должен был во время трагедии находиться довольно близко отсюда. — Он посмотрел на Сима. — Сколько времени потребуется нашим остальным людям, чтобы прибыть сюда?

— Самое большее два часа.

— Я хочу, чтобы все входы и выходы, все известные дороги из поместья были поставлены под строгое наблюдение, — распорядился Доулиш. — И чтобы за любым, кто покинет его, была установлена слежка. Я хочу, чтобы было проведено самое тщательное расследование передвижений всех, кто сегодня покинет пределы поместья, все равно — из Мэнора, из квартир или из коттеджей. — Он говорил быстро, как будто ясно представляя наконец, что нужно делать. — Если у нас не хватает своих людей, обратитесь к присутствующему здесь мистеру Уэббу, чтобы он помог нам с недостающими силами.

— Но… — начал было Уэбб и замолчал.

— Да? — спросил Доулиш.

— Это поместье занимает почти семь тысяч акров. Дороги ведут к трем главным входам. Но кроме того, есть еще более дюжины тропинок из деревень и соседних ферм. В усадьбе живут по крайней мере пятьдесят человек. То, что вы хотите, мистер Доулиш, просто невозможно сделать. Разве только если будет предоставлено гораздо больше подмоги, чем есть у меня.

— Я прошу вас обратиться за помощью в полицию графства, — сказал Доулиш.

— Если они смогут, то, конечно, окажут помощь, но…

— Мистер Уэбб, — резко проговорил Доулиш, — мне нужно, чтобы эта работа была выполнена немедленно. Все подходы к Мэнору должны быть под наблюдением, за тем, кто покинет его, должна быть слежка или надо установить, где он находится, каждое строение должно быть обыскано. Мне этим заняться или это будете делать вы?

Уэбб задержал дыхание, потом попытался все-таки показать свою власть.

— Сначала надо забрать тела…

— Нет, пока мы не проведем тщательного обследования на месте, — сказал Доулиш, сдерживая гнев. — Мне все равно, как вы это сделаете и к кому обратитесь за помощью, но это сделать необходимо.

— Если бы не было кругом такой таинственности…

— Если вы имеете в виду, что я не объясняю вам, что все это значит, то ответ очень прост: я не знаю. Первый мертвец, наверное, мог бы нам объяснить, в чем дело, если бы остался жив или заговорил перед смертью. — Доулиш остановился. — Сим, будете вы сотрудничать с мистером Уэббом, чтобы все сделать как надо?

— С радостью, сэр.

— Хорошо, — произнес Доулиш. — А теперь я отправляюсь в дом.

Он повернулся и пошел прочь от них. Постепенно злость его улеглась. Да, поначалу и Хортон, а теперь и Уэбб были настроены недоброжелательно и сотрудничать не хотели, вели себя так, словно нарочно хотели помешать расследованию. Эта мысль вроде была нелепой, но… может быть, в ней была какая-то доля истины? Доулиш отбросил пока эту мысль. Он вернется к ней позже. А теперь он шел широким шагом через парк к Мэнору и постепенно успокаивался при виде этих сглаженных временем камней, благородных очертаний здания.

Воздух был чист и свеж, солнце его слегка нагрело. Доулиш забыл свое ощущение предчувствия, снова спокойно воспринимал щебет птиц и даже звук пилы. Он увидел дорогу, ведущую к дальнему концу здания, очевидно к фасаду, и свернул по ней.

Из боковой двери появился молодой парень и остановился, наблюдая за ним. Доулиш решил, что это наверняка Дэвид Тэвнотт. Молодой парень не обратил на него особого внимания, только глянул с некоторым любопытством. Доулиш миновал его и, подойдя к фасаду здания, увидел приближающийся маленький автомобиль. Машина остановилась у каменного портика Мэнора, и из нее вышла девушка, которая чуть не врезалась в него на дороге.

8 Сэр Хьюго Тэвнотт

У нее были стройная тонкая фигура, белокурые волосы до плеч, ясные голубые глаза и твердый подбородок. Сейчас она выглядела одновременно смущенной и настороженной. На ней были голубые облегающие брючки и синий свитер.

— Доброе утро.

— Доброе утро. Вы тот мужчина, на которого я чуть не наехала, правда?

Так, значит, у нее хорошая память и не менее хорошая наблюдательность.

— Да, вы совершенно правы.

— Я надеюсь, что не вызвала аварию? Я очень торопилась, а то бы, конечно, остановилась.

— Не было повода останавливаться, — успокоил ее Доулиш.

Ее настороженность исчезла.

— Ох, камень с души! Я… Боже мой! — оборвала она сама себя. — Вы, должно быть, шли пешком!

— Я несколько старомоден, — сухо заметил Доулиш.

— Я имею в виду… Почему? Что, произошел несчастный случай?

— Не из-за вас. Вы здесь живете?

— Я здесь гощу, — ответила она. — У моего дяди.

— Сэра Хьюго Тэвнотта?

— Да.

— Не знаете, он дома?

— Да… Я ездила в Бэнфорд кое-что достать для него, и он ждет меня.

— Не попросите ли вы его принять меня сразу? — сказал Доулиш. — Меня зовут Доулиш, я помощник комиссара столичной полиции.

— Я не думаю, что у него найдется… — Она начала говорить еще до того, как он закончил фразу, а затем остановилась и повторила: — Полиции?..

— Да.

— Но вы не должны были знать! — воскликнула она.

Произнося это неожиданное заявление, она, казалось, заметила какое-то движение за спиной Доулиша и перевела взгляд туда. Доулиш не стал оглядываться и не спросил, что именно не полагалось знать полиции. Сзади него заскрипел гравий, и юноша, которого он видел у боковой двери, появился между Доулишом и дверью.

— Моя кузина не понимает, — произнес он, — что полиция всеведуща и всезнающа. Не правда ли, мистер Доулиш?

Доулиш все еще не поворачивался, и юноша передвинулся дальше, попав в поле его зрения.

Это было почти невозможно объяснить, но у Доулиша мгновенно появилось ощущение зла. Именно это слово возникло у него в голове, он сделал слабую попытку отвергнуть его, но ощущение зла не проходило. Было что-то такое в сощуренных с издевкой глазах, в складке хорошо очерченных, но очень тонких губ, в самом выражении этого почти мальчишеского личика, что создавало такое впечатление.

Девушка, как будто почувствовав эту быструю и резкую враждебность, застыла, не шевелясь.

— Вы не совсем правильно формулируете, — сказал Доулиш.

— Вы имеете в виду, что не все знаете?

— Я имею в виду, что в конце концов мы узнаем все, что нам нужно, — поправил его Доулиш.

— Всеведущий мистер Доулиш, — с издевкой протянул молодой человек.

Он был тонким, с узкими бедрами, на нем были выцветшие джинсы и свитер под горло. Его светлые, как у девушки, волосы с золотистым отливом были красиво подстрижены «под пажа», чисто вымыты.

Доулиш посмотрел на девушку и мягко произнес:

— Пожалуйста, попросите сэра Хьюго принять меня сразу.

Девушка неохотно повернулась и вошла в дом, просто толкнув громадную дверь. Когда она распахнулась, молодой человек, по всей видимости Дэвид Тэвнотт, двинулся в дом, издав на ходу какой-то визгливый звук, чем-то похожий на воронье карканье, но более громкий и пронзительный.

Этот звук неприятно отдался в голове Доулиша. Но к тому времени, когда Дэвид Тэвнотт подошел к порогу дома, Доулиш овладел собой и направился вслед за ним. Тяжело положив правую руку на плечо юноши, он прежде, чем Дэвид успел воспротивиться, резко повернул его к себе лицом.

— Как вы издаете этот звук? — требовательно спросил он.

— Какой звук?

— Вы знаете, о чем я говорю, — холодно проговорил Доулиш.

Дэвид Тэвнотт язвительно усмехнулся, намеренно медленно скривив губы. Затем с необыкновенной скоростью он двинул коленом, целясь Доулишу в пах.

Доулиш увидел блеск его глаз и слегка переменил позу, так что колено юноши скользнуло по внешней стороне бедра. Не успел Дэвид очухаться, как Доулиш вцепился руками в его плечи и начал его трясти.

Дэвид мгновенно обмяк, выражение его лица стало удивленным и даже испуганным. Доулиш тряс его, медленно раскачивая туда-сюда, туда-сюда. Он представил себе мертвые лица Халла, Эббисса, Уэннекера, безнадежное лицо Бивериджа и тошноту, которая его настигла.

Тело Дэвида напряглось, и так же внезапно, как и раньше, он лягнул Доулиша в колено. Доулиш отодвинул его на длину руки, и Дэвид промахнулся. Он попытался снова, губы его сжались в злобной ухмылке, тело сопротивлялось изо всех сил. Он вновь промахнулся. Доулиш продолжал трясти его, все быстрее и быстрее. Голова юноши моталась взад-вперед. Как будто поняв, что скоро из его тела вытрясут всю силу, он постарался напрячь в комок все мускулы и огромным усилием освободиться.

У него это не вышло.

Теперь Доулиш тряс его еще сильнее, так что голова Дэвида дергалась туда-сюда, как у идиота, рот открылся, язык высунулся, в углу рта начала пениться слюна, а глаза как бы вращались в своих орбитах… Когда Доулиш почти израсходовал свою ярость, а рассудок стал брать верх, он услышал, как открылась дверь и затем восклицание деву шки:

— Прекратите! Прекратите!

Дэвид только похрюкивал.

— Прекратите! — закричала девушка, и Доулиш почувствовал, как она бьет его кулачками по рукам, сжимавшим плечи юноши. — Если вы не прекратите, я пошлю за сэром Хьюго!

Она произнесла это как самую страшную угрозу.

Доулиш постепенно прекратил тряску, сознавая, что потерял самообладание и что не должен был этого делать.

— Что вы себе позволяете? — ахала девушка. — Вы с ума сошли?

Доулиш посмотрел на нее и медленно покачал головой.

— Нет. Я просто потерял самообладание. Считаю, что меня спровоцировали на это. А сейчас я дам ему шанс доказать, чтоон прав. Относительно всеведения полиции… — Он продолжал медленно трясти Дэвида, уже полностью владея собой. — Ну-ка, Дэвид Тэвнотт, что за звук вы издаете?..

Юноша хрюкнул.

— Я с вами разговариваю, — мягко сказал Лоулиш. — Зачем вы издаете этот звук?

— Звук? — тупо повторил Дэвид.

— Он что… издал такой звук, который почти оглушил вас? — спросила девушка, а потом с отвращением добавила: — Ох, Дэвид, какой же ты безмозглый осел! — Она обернулась к Доулишу. — Пожалуйста, отпустите его. Он делает это еще с тех пор, как был ребенком.

— Делает что? — Доулиш уже только поддерживал юношу, чтобы тот не упал.

— Издает пугающие звуки.

— Неужели?

— Это только… такая шутка…

— Какая шутка?

— Ему… ему нравится смотреть, как животные… и люди подпрыгивают.

— Вы имеете в виду, нравится пугать их до бесчувствия?

— Это… это такой розыгрыш.

— Это садистская жестокость.

— Он… Я не думаю, что он хочет повредить кому-то.

— Значит, не думаете? — Доулиш отпустил юношу, который, качаясь, добрался до колонны и прислонился к ней, ища опоры. — Вы сказали, что вы племянница сэра Хьюго?

— Да.

— Могу я узнать, как вас зовут?

— Рут Десмонд, — ответила она, — и я не кровная его родственница.

— Я мог бы только посочувствовать вам, если бы вы были кровной родственницей Дэвида, — ядовито проговорил Доулиш. — Что сказал сэр Хьюго?

— Он… он может уделить вам десять минут. — Ее глаза округлились в испуге. — Вы должны идти, он терпеть не может ждать.

— Неужели не может? — переспросил Доулиш. — Не передадите ли вы вашему кузену Дэвиду, что я хочу поговорить с ним после разговора с его отцом и что я хочу знать, почему он завизжал на меня сейчас и что он знает об Элберте Халле.

— О ком?

— Элберте Халле, — отчетливо выговорил Доулиш. — Вам лучше присмотреть за Дэвидом. Я сам найду дорогу.

— Это вторая дверь направо, — сказала она безнадежным тоном, вдруг ее голос стал резким: — Осторожнее, Дэвид!

Доулиш толкнул дверь и обнаружил, что она движется легко, как перышко, и совершенно бесшумно. За ней находился просторный холл, красиво обставленный и светлый. В центре его поднималась лестница, оставляя по бокам как бы два маленьких холла. Стены были облицованы тем же камнем, что и снаружи, но лучше отполированным. Ступени лестницы во всю ширину покрывал ковер, ковры были разбросаны и по плитам холла. Вдоль стен стояли старинные стулья и табуреты, около заполненного поленьями громадного камина — три рыцарских доспеха. По стенам были развешаны картины, на которых, как заметил Доулиш, изображались батальные или охотничьи сцены.

Ничто, ни звук, ни движение, не нарушали тишины.

Доулиш увидел, что вторая дверь справа от того места, где он стоял, закрыта. Это была массивная деревянная дверь ручной полировки, обитая железом, как и все другие двери, ведущие из холла. Свет шел из окон по обеим сторонам холла и с верха лестницы. Доулиш решительно постучал, повернул ручку и вошел.

Сэр Хьюго Тэвнотт сидел за огромным столом в дальнем конце комнаты, вдоль стены которой стояли книжные полки. Это была комната, выдержанная в глубоких каштаново-коричневых и темно-зеленых тонах, с высокими окнами, изливавшими ясный свет на стол и человека за ним. Он выглядел как старое издание Дэвида. Сходство было так велико, что ошеломленный Доулиш остановился в дверях.

Этот человек был почти совсем лысым.

На нем были норфолкский пиджак и свитер под горло, который, казалось, поддерживал его подбородок. Когда он смотрел вверх, двигались только его глаза. Это были усталые глаза, совсем не похожие на глаза его сына. Он сделал слабую попытку подняться, но затем упал обратно в высокое резное кресло.

— Мистер Доулиш?

— Сэр Хьюго Тэвнотт?

— Садитесь… где хотите.

— Благодарю вас.

— Мистер Доулиш, — сказал Тэвнотт, когда Доулиш уселся в такое же кресло с высокой спинкой, как у него, помещенное таким образом, что лицо Тэвнотта было в тени, а на Доулиша падал свет. — Я ничем не могу вам помочь.

— А в какой помощи, по-вашему, я нуждаюсь?

— Мне позвонил мистер Джеймс Хортон, — сказал Тэвнотт. — У вас, кажется, появилась абсурдная мысль, что какой-то человек, содержавшийся в плену в моем поместье, бежал и был умерщвлен кем-то, преследовавшим его. Я считаю это полной чепухой. Такое здесь произойти не могло.

Доулиш помолчал мгновение, а затем ядовито спросил:

— А если бы произошло, вас это беспокоило бы?

— Особого значения для меня это бы не имело, — твердо и решительно ответил Тэвнотт. — Я поглощен своими собственными делами, своими проблемами и занятиями. Смерть постороннего человека мало или ничего для меня не значит. Я понял из слов мистера Хортона, что этот человек важен для вас. Если это ваш друг, я сожалею.

— Он не был другом, — ответил Доулиш. — Он был, сэр Хьюго, жертвой в высшей степени опасного и злобного преступника.

— Как полицейский вы безусловно знаете, что говорите.

— Как полицейский я должен расследовать возможность того, что он был здесь пленником.

— Это я понимаю.

— Поэтому мне нужна ваша помощь, — продолжал Доулиш.

— Вы имеете в виду, что вам нужно разрешение… обыскать территорию и строения?

— Да, сэр. — Доулиш не стал говорить, что в случае необходимости он сделает то, что ему нужно, без разрешения.

— Вы можете осмотреть все, что хотите. Я прошу только, чтобы люди, проводящие расследование, вели себя с разумной внимательностью и осторожностью, в чем, впрочем, я уверен. Хранилища в подвалах могут быть открыты только моими ключами, и я хотел бы присутствовать, если вы захотите их осмотреть. Для этого вы должны предварительно договориться со мной о времени. Без сомнения, вы захотите осмотреть комнаты моей жены. Как вы, возможно, знаете, она тяжело больна. Все, что связано с ее комнатами, должно быть предварительно оговорено с ее компаньонкой и секретаршей, мисс Джеймсон. В остальном, — Тэвнотт откинулся в кресле, — идите куда хотите, когда хотите, но, пожалуйста, прошу вас, по возможности не беспокойте меня.

— Вы очень добры, сэр Хьюго, — сказал Доулиш. — И невероятно безучастны.

— Разве мистер Хортон дал вам понять, что я буду мешать? — спросил Тэвнотт.

— Он был возмущен и, по-моему, считал, что вас это оскорбит.

— Я слишком стар, чтобы оскорбляться или возмущаться по пустякам, — ответил Тэвнотт, и в голосе его прозвучали нетерпение и усталость. — Я пойду дальше и предупрежу вас, чтобы вас не вводил в заблуждение мой сын. Он очень любит розыгрыши, и ему может показаться забавным представиться вам в качестве подозреваемого в каком-нибудь отвратительном преступлении. — Старик начал что-то быстро писать. Когда он глянул вверх на Доулиша, то ярко напомнил ему своего сына, хотя и не вызвал этого тревожащего ощущения зла. Он выглядел очень и очень усталым. — Вот вам моя записка с разрешением: некоторым моим жильцам и слугам она потребуется. Я повторяю, идите куда хотите и в любое время, какое вам заблагорассудится, но будьте по возможности кратки, прошу вас.

Он снова приподнялся в своем кресле, очевидно прощаясь с Доулишем.

Доулиш остался сидеть на месте.

— Вы нам очень поможете, сэр, если ответите сейчас на несколько вопросов… Это сбережет время позднее.

— А, хорошо, — ответил Тэвнотт не очень дружелюбно и опустился в кресло.

— Сегодня утром у вас были какие-либо посетители? — спросил Доулиш.

— Нет.

— Знаете ли вы всех, живущих в поместье, лично?

— Я знаю тех, кто арендует фермы… Но не тех, кто живет в квартирах или в этих модернизированных коттеджах.

— Можете ли вы поручиться за честность тех, кого знаете?

— Я могу поручиться только за то, что они платят арендную плату, — холодно ответил Тэвнотт.

— И, по-видимому, хорошо себя ведут.

— Меня не касается их личная жизнь, мистер Доулиш, только бы они не нанесли урона той собственности, которую арендуют, и не приставали ни к кому. Все они ведут себя хорошо. Так же, как те, что живут в квартирах. Я не восторгаюсь их внешностью или одеждой, но держатся они пристойно. Мой сын может рассказать вам о них больше. А теперь, мистер Доулиш…

— Я почти закончил, сэр, — прервал его Доулиш. — Знаете ли вы человека по фамилии Коллис?

Тэвнотт помедлил какое-то время, потом ответил:

— Я знаю Джеймса Колиса, партнера в фирме «Колис, Марсден и Смит» в Иннер-Темпле.

— Я знаю эту фирму, — сказал Доулиш. — Но меня интересует Коллис с двумя «л».

— Тогда я его не знаю.

— Знаете ли вы человека по имени Элберт Халл?

— Нет, не знаю, — без колебания ответил Тэвнотт.

— Спасибо. Зачем вы посылали свою племянницу в Бэнфорд… и почему полиция не должна была знать о вашем поручении? — спросил Доулиш, не меняя интонации, как бы продолжая фразу.

Сначала то, что он сказал, не дошло до сознания сэра Хьюго Тэвнотта. Когда же наконец он понял, о чем его спросили, резкая перемена его лица, самого его облика была поразительна: казалось, внезапно он стал одержим духом своего сына.

9 Ярость

Доулиш даже отодвинулся назад в кресле, как бы в страхе, что Тэвнотт бросится через стол. Губы старика напряглись и задрожали, ноздри раздулись, а суставы пальцев, вцепившихся в край стола, побелели, как фарфор.

— Кто вам это сказал? — требовательно спросил он резким звенящим голосом. — Кто вам это сказал? Если это Рут сказала, я ее научу разговаривать, я ее научу… — Он оборвал себя, все еще не отпуская край стола. — Кто вам это сказал?

Доулиш встал. Он возвышался, как башня, над сидящим стариком, который, казалось, стал еще меньше, как-то съежился, когда Доулиш приблизился к столу. Наклонившись над столом, так что его руки оперлись о стол прямо перед Тэвноттом, он произнес:

— С меня уже хватит Тэвноттов, хоть сумасшедших, хоть нормальных. Три человека были убиты за последние двенадцать часов на вашей территории или рядом с ней. Трое! Мне нужно ваше полное содействие. Если у меня его не будет, я получу ордер на обыск и перетряхну здесь все, пока не узнаю правду. А теперь отвечайте на вопросы немедленно. Зачем ваша племянница поехала в Бэнфорд? Почему полиция не должна была об этом знать?

Выражение лица Тэвнотта снова медленно изменилось, очень медленно. Ощущение зла исчезало. Почти обычным голосом он спросил:

— Что вы имеете в виду, говоря «нормальных или сумасшедших»?

— Я имел в виду, что вы сейчас выглядели как сумасшедший.

— Моя… моя жена больна!

— Меня не касается, что происходит с вашей женой. Что случилось вчера ночью?

Тэвнотт сел поглубже в кресло, и Доулиш увидел испарину, выступившую у него на лбу и лысине. Тэвнот потянулся к графину с водой, налил себе немного и выпил.

— Могу ли я ответить неофициально?

— Я никому не расскажу, если только это не имеет отношения к расследованию убийства! — согласился Доулиш.

— Это… это не может иметь никакого отношения. Мой… мой сын… — Тэвнотт глотнул. — Сегодня — тот день, когда я плачу жалованье работникам поместья. Я взял вчера из банка больше тысячи фунтов для выплаты жалованья. Мой сын… мой сын украл… позаимствовал их в течение ночи. Он употребил их для уплаты долгов… личных долгов. Рут поехала достать еще денег. Она поехала к моему другу, управляющему банком, который для нее открыл банк пораньше. Он знал, что надо всем заплатить, чтобы ни в коем случае не было скандала. Я… я не хотел сообщать об этом полиции, они могли… они могли бы считать себя обязанными возбудить против моего сына уголовное дело.

— И может быть, это было бы к лучшему, — пробурчал Доулиш.

— Мне… мне этого не вынести, — беспомощно пробормотал Тэвнотт. — Я никак не могу этого допустить.

— Он раньше делал подобные вещи?

— Он… да, делал.

— Зачем ему понадобилось столько денег?

— Уплатить долги. Я же говорю вам… карточные долги этого молодого дурака.

— И вы не можете прекратить его игру? — требовательно спросил Доулиш.

— Я пришел к выводу, что это невозможно, — беспомощно ответил Тэвнотт. — Сомневаюсь, что я могу это сделать. Но он мой сын, мистер Доулиш. В прошлом я делал… я делал все возможное, чтобы как-то его дисциплинировать, даже несмотря насерьезные личные переживания. И своими попытками я очень расстроил его мать. Это произошло много лет назад. И… и я несмогу вынести снова… видеть его опозоренным или… — его голос упал до шепота, — или быть опозоренным самому. У меня гордое имя с гордой историей. Я не хочу его замарать. — Теперь он съежился в своем кресле, напомнив Доулишу, как выглядел Биверидж, но здесь была слабость духа, а не тела. — Я слишком устал, чтобы заниматься этим. Пожалуйста… пожалуйста, попросите сюда мою племянницу. Нам надо заняться жалованьем.

— Я поищу ее, — пообещал Доулиш, наконец вставая.

Он вышел из комнаты, слишком громко закрыл за собой дверь, потом тихо приоткрыл ее и заглянул в комнату. Тэвнотт откинулся в большом кресле, поникнув головой, закрыв глаза, его поза и лицо выражали огромную усталость. Доулиш снова закрыл дверь, на этот раз беззвучно, и медленно повернулся. Его движения были по-кошачьи вкрадчивыми, что редко бывает у таких больших людей.

У другой двери стояла Рут и глядела на него с нескрываемым отвращением на лице.

— Мне было бы противно быть полицейским, — сказала она.

Доулиш сохранил невозмутимый вид.

— В ближайшем будущем вам это не грозит, — сухо заметил он. — Ваш дядя хочет вас немедленно видеть.

Она кивнула и прошла мимо него в дверь.

Когда она скрылась в большой комнате, Доулиш стал действовать со скоростью, невероятной для его обычно спокойных движений. Он быстро вышел из дома и, свернув налево, стал около одного из окон комнаты Тэвнотта. Он остановился сбоку от окна и заглянул в него.

Рут стояла с противоположной стороны стола и смотрела на дядю с несомненным участием и симпатией. Тот поднял левую руку, и она села в кресло, в котором перед этим сидел Доулиш, пододвинув его ближе к столу. Тэвнотт открыл ящик стола и вытащил пачку банкнотов и бумажные мешочки с монетами. Они занимались тем, чем и собирался заниматься старик.

Доулиш обернулся.

Примерно в двадцати футах от него стоял Дэвид Тэвнотт и глядел на него с такой ярковыраженной упорной злобой, что она казалась просто нереальной, как будто он позировал для картины «Ненависть».

— Где это вы научились издавать такой звук? — требовательно спросил Доулиш.

— Матерью клянусь, — ответил Дэвид, — если еще когда-нибудь вы коснетесь меня своими толстыми лапами, я вас убью. Понятно? Я вас убью.

Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

Доулиш, наблюдая за ним, вдруг понял, что еще кто-то стоит с другой стороны окна за большим кустом рододендрона. В третий раз за несколько минут к нему приближались, а он не замечал. Он либо потерял свою способность к наблюдению, либо оглох.

Внезапно он вспомнил о ватных тампонах в ушах. Неудивительно, что люди могут спокойно к нему подкрадываться!

Он сдержал порыв вытащить их, и ему вдруг подумалось: каким же пронзительным, оглушающим был бы без них визг Дэвида? Гораздо, гораздо громче, чем ему это показалось. Он сделал вид, будто не замечает, что за ним наблюдают, сделал шаг вперед, искоса поглядел и узнал Сима.

Дэвид исчез за углом дома, направляясь к конюшням.

Сим выступил вперед.

— На вашем месте, сэр, я был бы поосторожнее с этим молодым негодяем, — произнес он. — Он всерьез говорил, что убьет вас.

Лицо полицейского из Скотленд-Ярда потемнело от отвращения и было серьезным. Уже то, что на него произвела впечатление эта угроза, было необычным. Какое-то время они постояли вместе около окна, любуясь богатой зеленью лужайки и великолепных деревьев и уголком беседки, из которой вышел Дэвид, чтобы тут же исчезнуть в ней.

— Да, — ответил наконец Доулиш. — Я буду присматривать за ним. Что-нибудь новенькое есть в рапортах?

— Да, сэр. Уэбб, не теряя времени, окружил это место, а шестеро наших сейчас в Бэнфорде. Я послал еще за двадцатью, и нам все они понадобятся. Я продумал все и считаю, что мы можем вынести тела до того, как начнем обыскивать местность, где они умерли. Я очертил контуры каждого тела этой ржавой штукой, которую используют для изгородей, и мы все сфотографировали. Еще, по моему продуманному мнению, вам следует отправиться в Лондон и проконсультироваться с патологоанатомами о причинах смерти Халла. К вашему возвращению у нас уже будет достаточно сведений о ситуации здесь.

— Согласен, — сказал Доулиш, — но сначала я хочу обыскать дом, усадьбу и эти квартиры в конюшне. Вы подключили самолет или вертолет?

— Уэбб договорился с военными, сэр. Они одалживают военные вертолеты для контроля за толпой на скачках, и один из них будет вас ждать, когда вы приедете в Бэнфорд. Машина будет на автомобильной стоянке рядом с полицейским участком.

— Хорошо, — проговорил Доулиш. — А теперь нам с вами надо как следует осмотреться кругом.

В большой просторной кухне с каменным полом и старомодной плитой пожилой человек занимался чисткой столового серебра. Проходя через большие холодные комнаты, Доулиш обратил внимание на то, что все приспособления были старыми и вышедшими из моды. Приятная женщина с ласковым голосом провела их по комнатам леди Тэвнотт, даже позволила одним глазом посмотреть на хрупкую старушку, отдыхающую на роскошной кровати.

— Она, бедняжка, обычно под действием успокоительных, — объяснила компаньонка, мисс Джеймсон.

— А когда-нибудь она бывает разумной? — спросил Доулиш.

— Она может быть разумной, но последнее время очень редко, — ответила мисс Джеймсон.

Снова вниз по лестнице. Тэвнотт сам лично провел их в подвал и показал громадное хранилище, снабженное целой стеной стальных шкафов и разных сейфов. Повсюду были пыль и паутина, но воздух был свежим и морозным, из-за того, что, как с достоинством объяснил Тэвнотт, действовала система естественной вентиляции, которую он сам наладил, когда вступил в права наследства.

При поверхностном осмотре, по крайней мере, не было видно никаких намеков на тайные ходы или на то, что кто-то содержался здесь в плену.

Было уже позже одиннадцати часов, когда они закончили. Весь осмотр дома занял больше часа. Они вышли на крыльцо, посмотрели на мирную природу, и Доулиш спросил:

— Ну что, Сим. Какое впечатление?

— Я бы очень удивился, если бы мы здесь что-то пропустили, сэр… Но надо еще заглянуть в квартиры. Там, где конюшни, когда-то был монастырь, а в монастырях часто были большие погреба. По пути сюда я видел, как из одного из коттеджей выходила пара хиппи. Они пошли к конюшенному блоку.

— У меня есть ключи, — сказал Доулиш.

Конюшенный блок был более «современным», чем Мэнор. Ему было лет сто пятьдесят. Перед ним была лужайка, а на месте больших широких дверей конюшни теперь были маленькие двери. Входы в некоторые квартиры были с фасада, в другие — с противоположной стороны, и еще общий вход на шесть квартир. Фамилии жильцов были написаны на самих дверях и на табличках рядом с ними. Около большинства табличек были нарисованы ни на что не похожие цветы. Из первой квартиры, к которой они подошли, доносились звуки гитары, и дверь им открыл молодой человек в цветастой блузе-рубахе и алых штанах. У него были темнорыжие волосы до плеч, напомнившие Доулишу Шейлу Бернс, и нежный цвет лица.

— Вы полицейский, — проговорил он. — Дэвид предупредил меня, что вы придете задавать вопросы всем подозреваемым. Заходите.

Он улыбнулся ангельской улыбкой.

Квартира была маленькой, обставлена ярко и удобно, в ней ничего не пряталось и не таилось. Они обыскали весь блок квартир — их было всего двенадцать, — повидали разнообразные и порой весьма странные интерьеры, но не обнаружили ничего зловещего. Там жили три семейные пары, остальные квартиры занимали одиночки.

— Не удивлюсь, если это гнездо гомиков, — заметил Сим, — хотя нынче это не наше дело. Пожалуй, здесь все, сэр. Хотите заглянуть в этот коттедж?

— Я хочу найти этот подвал, — ответил Доулиш.

10 Подвал

Они нашли вход в подвал позади главного здания, спустились вниз по каменным ступеням и сделали открытие, удивившее обоих. В подвале, сухом и чистом, находилась маленькая типография. Там были все приспособления для печатания книг по искусству, переплетных работ и хранения. На полках и в ящиках были запасы бумаги, материала для переплетов — всего, что необходимо для производства, а в маленьких комнатках стояли большие коробки с великолепно изданными книгами.

Доулиш как раз взял в руки одну из них, когда из комнаты, где под яркой лампой стоял ручной пресс, вышел молодой человек. Он был изящен, но в нем не было той странной отрешенности от мира, которую замечал Доулиш у некоторых из встреченных здесь людей.

— Артистично, — констатировал молодой человек, — и, пожалуй, эротично. Но, полагаю, не порнографично в глазах закона. Это издания ограниченного тиража, для распространения только в узком кругу. Меня зовут Гай Эванс, ия и набираю, и помогаю печатать.

Доулиш опустил глаза на занимавшее весь лист изображение чудовищной обнаженной женщины с маленькой грудью и огромным животом. Сим рассматривал голого мужчину — сплошные живот и чресла.

— Одобряете? — сухо поинтересовался молодой человек.

— Кто ведает этим предприятием? — спросил Доулиш.

— Мы все вместе. Это наше общее усилие улучшить умы и артистическое восприятие людей. Хотите экземпляр?

— Нет, спасибо, — ответил Доулиш. — А что делается с доходами?

— Увы, у нас их нет, — сообщил Гай Эванс. — Однако мы как-то ухитряемся жить. Вы, по-видимому, помощник комиссара Доулиш?

— Да.

— Человек, который смог довести нашего Дэвида до того, что он дрожал от ярости, заслуживает моего уважения, — заявил Эванс.

— Откуда вы об этом знаете? — полюбопытствовал Доулиш.

— Мне рассказала Рут, — ответил Эванс. — Хотите еще что-нибудь здесь посмотреть?

— Если можно, все, — сказал Доулиш.

Эванс показал им несколько складских помещений, расположенных под арками. Когда-то монахи пользовались ими для хранения своих вин, теперь они были заполнены еще не разрезанными листами или уже готовыми книгами. Эванс сопровождал все беглым полуснисходительным, часто шутливым комментарием, не лишенным, впрочем, некоторой гордости.

— В наши дни массового производства столь малое количество книг делается вручную, первоклассным образом. Мы создали свое собственное производство… У нас здесь свои фотографы, печатники, наборщики. Большинство наших изданий имеет ограниченный тираж — до пяти сотен. Все они пронумерованы и подписаны теми, кто помогает их выпускать… Мы, вероятно, расширим дело и начнем заниматься гравюрами.

Время от времени Доулиш перебивал его вопросами. Под конец он спросил:

— Кто дал исходный капитал?

— Часть дал Дэвид Тэвнотт, остальное вложили мы все, по нескольку сотен каждый.

— Кто занимается производственной стороной дела?

— Я, — ответил Эванс. — Всю продажу мы производим по почте… Мы помещаем объявления в нескольких элитарных журналах… или действуем через личные контакты, а надбавки у нас минимальные. Если мы мало продадим, мы мало поедим.

Эвансу казалось это очень смешным.

Доулиш подумал о краже у сэра Хьюго всего за день до этого, но промолчал. Когда они закончили, Эванс проводил их наверх и далее, во двор конюшенного блока.

— Идите сами в мой коттедж, — сказал он, показывая на один из домиков в ста ярдах от блока. — Я должен повидаться с Рут.

— А запирать дверь вы не собираетесь? — спросил Доулиш.

— Мы здесь никогда ничего не запираем, — ответил Эванс. — В такой общине, как наша, честность — не просто лучшая политика, она инстинктивна. Это действительно прототип лучшего мира, мистер Доулиш. — Он говорил полусерьезно, полунасмешливо.

Внезапно выражение его лица изменилось, потеплело. У него были красивые серые глаза, здоровый цвет лица, но Доулиш подумал, что очертания рта указывают на некоторую слабость характера.

Доулиш оглянулся и увидел, что к ним идет Рут, правда, без особой торопливости. Гай поспешил навстречу.

— Что ж, сэр, он, по крайней мере, нормален, — заметил Сим. — И она тоже… Не могу сказать, что мне нравятся такие девушки, но эта выглядит очень симпатичной. — Не замечая наблюдающих за ними людей, пара, держась за руки, удалилась. — Что вы можете обо всем этом сказать, сэр?

— Типография может быть маскировкой, но, возможно, они вполне искренне пробуют жить общиной, — ответил Доулиш. — Однако к таким экспериментам общинной жизни обычно побуждают идеальные воззрения, а я не могу себе представить, что молодой Тэвнотт вкладывает серьезные деньги в идеалы. Я хочу, чтобы за этой типографией установили наблюдение, и если есть где-нибудь, в местном музее или библиотеке, старые документы, показывающие устройство монастыря, каким он был, я хочу, чтобы их просмотрели: может быть, часть этого подвала отрезана. — Он говорил четко, быстро. — Ия хочу, чтобы вы выяснили, где мы можем достать, причем поскорее, какие-нибудь средства защиты для ушей. Может быть, сколько-то есть у армии или авиации. Нам надо что-то, защищающее уши от звуковых волн высоких тонов. Не прекращайте поиски этих средств, пока не найдете. Человек, который может нам в этом помочь, — профессор Майлз Хопкинс из исследовательского института электроники в Каруэле. Он может подсказать ответ.

— Я позабочусь об этом, — сказал Сим.

— Хорошо, — продолжал Доулиш. — Нам надо более тщательно обыскать территорию, другие коттеджи, строения и близлежащие фермы. И нам нужны сведения обо всех, включая хиппи и всех прочих, живущих здесь, Рут Десмонд — в общем, всех. Нам также надо выяснить, действительно ли Дэвид Тэвнотт тратит свои деньги на игру, не шантажируют ли его, что именно он делает с этими деньгами. И все это надо сделать сегодня.

— А если Уэбб не будет помогать? — прямо спросил Сим.

— Я лечу в Лондон вертолетом, — ответил Доулиш. — Буду в своем кабинете в два часа. Позвоните мне туда и доложите.

— Хорошо, сэр. Полагаю… — Сим остановился.

Доулиш холодно улыбнулся.

— Вы полагаете, что я мог бы вам намекнуть, в чем тут дело?

Улыбка Сима была неожиданно мальчишеской, очень обаятельной.

— Я задумался об этом, сэр.

— Не сомневаюсь. Я действительно могу рассказать не слишком много, потому что эти дела широко не обсуждались. Но я могу поделиться с вами некоторыми фактами относительно Коллиса и его деятельности. Начинал он с умело проведенных налетов на банки и почтовые отделения, затем поднял глаза повыше. Было совершено несколько крупных организованных преступлений против правительств… вернее даже, государств. У нас есть достаточные основания полагать, что несколько больших ограблений с захватом золотых слитков, значительных сумм в банкнотах, ценных бумаг, почтовых марок — достаточно легко реализуемых ценностей — было организовано Коллисом. Он всегда достает самые закрытые сведения и, судя по обнаруженным трупам, для этого пытает людей. Некоторые его похождения очень осложнили положение правительств ряда маленьких стран, а то, что он пытался извлечь из Элберта Халла, наверняка осложнит жизнь нашему. Это все, что я могу вам рассказать.

— Спасибо, сэр. Что вам известно о Халле?

— Ничего, — откровенно признался Доулиш. — Все мои инструкции я получил из Министерства внутренних дел.

— Вы хотите сказать, что они и от вас скрыли, в чем тут, собственно, дело?

— Совершенно верно. Не очень-то это льстит моему самолюбию, — заметил Доулиш. — Но теперь, когда мы нашли Халла, думаю, что мне доверят хотя бы часть закрытой информации.

— Спасибо за ваше доверие ко мне, сэр. Есть еще какие-нибудь специальные инструкции?

— Нет, — ответил Доулиш. — Я хочу, чтобы вы оценивали людей и ситуации со своей колокольни.

Он кивнул и направился к машине, которую пригнал один из вновь прибывших работников Ярда. Выезжая из усадьбы, он заметил в парке небольшие группы людей, несколько машин и среди них — белую «скорую помощь». Чувствуя острую жалость к погибшим, он отвернулся. Солнце ярко светило, снег большей частью растаял, но воздух стал холоднее. Когда он миновал маленький коттеджик, стоявший у выхода из усадьбы, ветер ударил в открытое окно его машины. Доулиш закрыл окно: пять минут без свежего воздуха помогут согреть машину. Он никогда не ездил по этой дороге и поэтому правил осторожно. Увидев впереди знак: «Подъем через девять миль», он включил вторую скорость. Неизвестные подъемы — всегда дело рискованное. Дорога сделала поворот, и у него перехватило дыхание от красоты открывшегося вида. Больше ни о чем невозможно было думать.

В этот момент Доулиш как бы растворился в созерцании и забыл — первый раз за последние часы — настороженность, страх звука, исходящего из тишины.

Он слегка нажал на тормоза, чтобы растянуть спуск с холма.

Внезапно его голова как будто раскололась, уши взорвало, а тело конвульсивно подскочило. Одна рука судорожно сжала руль, но не контролируя движение. Он просто ничего не сознавал. Вся местность пошла кругом и продолжала кружиться, как будто машину кувыркало. Перед его глазами замелькали красные вспышки.

Доулиш ощутил жуткую силу непонятного воздействия.

Он почувствовал, что машина, содрогнувшись, остановилась.

Беспомощно сидел он за рулем, не ощущая ничего, кроме этого ужасного звука, вызвавшего мучительнейшую боль в мозгу. Он чувствовал, как бешено бьется его сердце.

с какой-то дикой суматошной яростью, и еще он почувствовал близость смерти. Забытье наползало на него, и он лег, согнувшись, на руль, так что тот врезался ему в ребра, но он не ощущал этой боли из-за жуткой ломоты в ушах и отозвавшегося во всем его теле мерзкого звука.

Доулиш не знал, сколько прошло времени. Его никто не тревожил. Но наконец он смутно различил какие-то движущиеся фигуры. Шире раскрыв глаза, Доулиш увидел перед собой двух человек, увидел, как шевелятся их губы, но звука их голосов не услышал. Он попытался двинуться, но все его мышцы были напряжены и как будто затвердели. Он видел, как люди подошли поближе и один из них стал открывать дверцу. Затем вид их как бы смазался, но тут его зрение снова прояснилось, и он обратил внимание на странность того, что из их шевелящихся губ исходит молчание.

Дверца открылась.

Он по губам прочел, что человек произнес:

— А он здоровенный мужик.

Да, он таким и был. Эти двое были среднего роста, они выглядели как отец и сын. Одеты они были в спортивные куртки, толстые брюки, тяжелые ботинки и голубые рубашки.

Доулиш снова попытался пошевелиться и на этот раз преуспел. Ближайший к нему человек удивленно отпрыгнул. Доулиш вылез из машины и облокотился на нее. Передок был разбит, передние фары расколоты. Он снова не услышал, а прочел по их губам:

— С вами все в порядке?

Медленно, тщательно выговаривая слова, он ответил:

— Я ничего не слышу.

Но свой собственный голос он расслышал.

Вскоре он стал слышать другие звуки: трактор на ферме, проехавшие мимо две машины, какой-то стук. Шум в ушах становился тише, но совсем не исчез. По крайней мере он мог поддерживать односложный разговор: «В порядке ли он? — Да. — Никаких костей не поломал? — Нет. — Может ли он ходить? — Да. — Хочет ли поехать с ними в больницу или подождет «скорую помощь»? — С ними». Затем Доулиш произнес целую речь:

— Не отвезете ли вы меня в полицейский участок в Бэнфорде?

Они были удивлены, но согласились без малейшего колебания.

— Ему лучше сесть впереди, Джордж, — сказал человек. — Тут ему будет больше места. Я сяду сзади.

— Ладно, отец.

Значит, они были отец и сын.

В большом старомодном автомобиле была открыта дверца, и Доулиш двинулся к ней. Все движения требовали невероятных усилий, но по крайней мере уже не были пыткой. Он наполовину залез в машину, когда услышал, как кто-то бежит и кричит:

— Эй, эй, вы, там!

Доулиш приостановился и увидел юношу в синих джинсах и толстом свитере, буквально вырвавшегося из ворот фермы, куда только что завернул трактор. Лицо его было красным, глаза вылуплены. Он бежал и, не переставая, кричал, хотя у него прерывалось дыхание. Наконец, почти добежав до них, он остановился.

— Они все мертвые!.. — задыхаясь выговорил он. — Целое стадо мертвое, восемнадцать лучших фрезианских коров, какие когда-нибудь у нас были. Они мертвые, говорю вам, все до единой!

«Почему не умер я? — напряженно думал Доулиш с каким-то странным удивлением. — Что меня спасло? Наверняка не эти ватные тампоны. — И почти услышал вопрос, возникший в его голове: — Пытались ли они убить меня? Было ли это намеренной попыткой напасть на меня?»

11 И некое исчезновение

Молодой фермер, все еще в шоке, все еще задыхаясь, указал на поле, с которого он прибежал. Почти в это же время подъехали три машины с одной стороны и две — с другой. В двух со стороны Бэнфорда ехали полицейские — подкрепление в Бэнфорд-Мэнор. Один из них узнал Доулиша, который уже чувствовал себя почти нормально и сумел отдать распоряжение о проведении вскрытия погибшего скота и розыске на всей прилегающей территории человека или людей, находящихся здесь недавно. У него дико болела голова, и отзвуки полученного потрясения ухудшили ему слух.

— А теперь, джентльмены, если можете отвезти меня в Бэнфорд…

Джордж и его отец явно разрывались между желанием осмотреть погибший скот и своим обещанием отвезти его. Потом старший сказал:

— Они все еще будут здесь, когда мы вернемся.

Он влез за Доулишом в машину, Джордж сел за руль и включил мотор. Никто из них ничего не спрашивал, но они ответили на ряд вопросов Доулиша. Они хозяйствовали на маленькой ферме через дорогу от Бэнфорд-Мэнора, у них было несколько голов молочного скота, а в основном свиньи и несколько десятков кур. Фамилия их была Бэннет, и в этой части Англии они жили всю жизнь. Не заметили ли они чего-то странного за последнее время в Мэноре? Они Мэнора мало касаются, вообще от него лучше держаться подальше. Почему? Они не могут объяснить почему, но они не любят молодого Дэвида Тэвнотта и не уверены, что сэр Хьюго не такой же сумасшедший, как его жена.

Одно было совершенно ясно: их недоверие и неприязнь ко всем Тэвноттам.

Вскоре они миновали ряд коттеджей и дорожный указатель с надписью «Бэнфорд». Менее чем через десять минут после того, как они уехали с места происшествия, они остановились около полицейского участка. Доулиш вышел и покачнулся, у него снова закружилась голова. Быстро придя в себя, он тепло поблагодарил Бэннетов и проводил взглядом их отъезд. К нему подошел дежурный полицейский.

— С вами все в порядке, сэр?

— Думаю, да, — заставил себя произнести Доулиш. — Мистер Уэбб вернулся?

— Да, сэр. Десять минут назад.

— Проводите меня к нему, пожалуйста, — попросил Доулиш.

Надо было подняться по небольшой лестнице, всего на несколько ступенек, которые в обычное время Доулиш просто бы не заметил. Теперь он должен был на них взбираться, преодолевая по одной за раз и держась за перила. Уэбб стоял в дверях своего кабинета. Его явно предупредили о прибытии Доулиша, но не о его состоянии.

— Господи боже! — воскликнул он. — Что с вами случилось? — Затем, обнаружив проницательность, которой Доулиш от него не ожидал, спросил: — Это на вас тот самый звук подействовал?

— Да, — ответил Доулиш. — Я не могу понять, почему я еще жив. — Он замолчал, вдруг с облегчением поняв, в чем дело, и добавил: — Хотя нет, понимаю. Я был внутри машины с закрытыми окнами, и с Шейлой Бернс было так же: у нее тоже в машине окна были закрыты.

Он подробно рассказал Уэббу, что произошло, и взволнованно продолжил:

— Нам надо, не теряя ни минуты, обыскать поместье и наблюдать за всеми входящими и выходящими.

— Вы абсолютно правы, — сказал Уэбб. — Я сожалею, сэр, что был таким упрямым… Нам здесь нелегко заподозрить в преступлении кого-то из Мэнора, хотя их и не все любят. Но я попросил помощи у полиции Бэнфорда и Оксфорда, так что с людьми проблемы нет. И хотя границы поместья очень велики, днем наблюдать довольно легко. Ночью, конечно, потяжелее. Я посадил одного инспектора проработать карту этой местности, и, если вы хотите посмотреть, что сделано и что мы собираемся сделать, я буду рад вам показать.

На немолодом лице его тоже было видно возбуждение.

— Рад положиться на вас, — ответил Доулиш. — Я должен ехать в Лондон. Вы смогли…

— Около Бэнбюри есть армейская часть, которая предоставила вертолет в ваше распоряжение. Он стоит в парке, в нескольких минутах отсюда.

— Спасибо. Это как раз то, что мне нужно.

— Но уверены ли вы, что в состоянии ехать? Знаете, эти вертолеты — ведь очень шумные штуки и…

— Я надену наушники и сделаю себе затычки, — ответил Доулиш и скривился.

Спустя пять минут он уже спускался по ступенькам, более твердо держась на ногах и вообще чувствуя себя получше. Слух его тоже улучшился, хотя все голоса доносились как будто издали. Он увидел, как подъехала машина, резко остановилась и оттуда выпрыгнул человек. Только когда этот человек побежал в его сторону, он его узнал: это был Джим Хортон, явно перепуганный.

Он остановился, увидев Доулиша, и, задыхаясь, проговорил:

— Она сбежала.

— Кто сбежал? — спросил Доулиш.

— Черт возьми, вам ли спрашивать?.. Она сбежала, Шейла Бернс. Сбежала!

Доулиш был ошеломлен почти так же, как от предыдущего удара. Хортон был так явно взволнован, сердит и расстроен. А время поджимало. Ему необходимо было вернуться в Лондон, он не мог больше здесь задерживаться. Раздражение, которое испытал он, когда узнал, что Хортон предупредил сэра Хьюго, улеглось.

— Кому вы об этом рассказали? — поинтересовался Доулиш.

— Я видел этого вашего человека, Сима. Он теперь знает. Он велел мне найти вас здесь. Доулиш, вы понимаете, что это означает? Она не хотела, чтобы ее снова допрашивали, она, наверное, вам лгала.

— Есть у вас несколько лишних часов? — спросил Доулиш.

— Да, столько, сколько вам нужно, но зачем? Бога ради, чем я могу помочь?

— Я лечу в Лондон, — сказал Доулиш. — Полетите со мной?

Хортон на какое-то мгновение заколебался.

— Думаю, что могу, если вы считаете, что буду полезен.

— Спасибо, — Доулиш повернулся к Уэббу. — Вы сообщите в Ярд о розыске мисс Шейлы Бернс, ладно? И свяжитесь с Симом, чтобы выяснить, что произошло в коттедже «Сильвэн».

— Да, сэр. — Уэбб, поняв теперь как следует, насколько серьезно положение, старался как мог.

— Спасибо, — повторил Доулиш. — Нам к вертолету надо ехать или идти пешком?

— Ехать.

— Вы можете рассказать мне все в общих чертах в машине, — сказал Доулиш Хортону. — В вертолете разговаривать затруднительно.

Хортон никак не мог успокоиться.

— Я спал до одиннадцати утра, и Клэр тоже… Мы же почти не уснули ночью, а по четвергам наша поденщица не приходит. Ну и раз в комнате Шейлы было тихо, мы решили оставить ее в покое. И только час назад, когда я вышел из дома через переднюю дверь (газеты и молоко нам доставляют к задней двери коттеджа), я не мог поверить своим глазам: ее машина исчезла!

— Да, такое ошеломляет, — согласился Доулиш.

— Я был просто ошарашен, могу вас заверить. Я кинулся наверх, к ней в комнату. Комната была пуста. Постель не убрана, все в беспорядке, но ее вещей не было. И вдобавок никакой записки. При этом она приготовила себе кофе и поджаренный хлеб на кухне.

— Очень хладнокровная особа, — сказал Доулиш.

— Да, а я ведь был готов поклясться, что прошлой ночью она была в ужасном состоянии, — добавил Хортон.

Пока он рассказывал, автомобиль повернул в маленький парк с присыпанными неожиданно выпавшим снегом зелеными газонами, уже высаженными к весне вьюнками, лаврами и рододендронами и подстриженными живыми изгородями. На асфальтированной детской площадке стоял маленький армейский вертолет, около него ждал пилот. Когда они подъехали, подошел другой офицер в полевой форме и отсалютовал.

— Мистер Доулиш?

— И еще один пассажир, — сказал Доулиш.

— Все в порядке, сэр. — Молодой человек посмотрел на Хортона. — Вы, сэр, штатский?

— Да.

— Тогда вы должны заявить, что совершаете этот полет под свою ответственность, сэр. — Блестящие глаза сверкнули в сторону Доулиша.

— Под мою ответственность, — ответил Доулиш. — Вернее, столичной полиции.

— Очень хорошо, сэр.

— Давайте сделаем так, — обратился Доулиш к Хортону. — Черкните несколько слов на обороте вашей визитной карточки. Хорошо? О том, что вы предпринимаете этот полет на свой собственный риск.

Хортон сразу сделал это, и молодой офицер, с видимым облегчением взяв его карточку, отошел в сторону. Спустя две минуты они уже влезали в вертолет, в большой носовой кабине которого было три сиденья. Пилот коротко бросил:

— Пристегните, пожалуйста, ремни.

Затем он тронул рубильник. Почти немедленно гигантские лопасти над ними завращались, мотор взревел, и машина завибрировала. Она поднялась в воздух еще до того, как они поняли, что машина взлетела. Вскоре под ними уже были крыши Бэнфорда. Шум стоял оглушительный, даже Хортон зажал уши руками. Несмотря на затычки в ушах, Доулиш снова почувствовал, как у него в голове нарастает давление. Они летели высоко, но местность под ними была плоской, и вид был не таким прекрасным, как раньше, с дороги.

Среди зелени парка показался большой серый дом. Хортон указал на него и закричал:

— Бэнфорд-Мэнор!

Доулиш кивнул.

Там еще находились группы полицейских и двигались с довольно большой скоростью машины. «Скорой помощи» на месте видно не было, но какая-то санитарная машина быстро ехала по узкой дороге. Доулиш поискал глазами «свой» холм и обнаружил, что тот выглядит разочаровывающе плоским. Но кроме того он увидел еще кое-что, заставившее его задержать дыхание.

На поле находились несколько человек, желтый трактор, туши скота, распростертые около земляных кормушек. Другие люди и другие туши виднелись неподалеку. Насколько мог судить Доулиш, смертельное действие звука, если эти смерти были следствием той самой звуковой волны, охватывало почти правильный круг примерно полумилей в диаметре. За этим пространством скот пасся с виду совершенно спокойно.

Разговаривать в вертолете было почти невозможно.

Доулиш откинулся в кресле и рассматривал местность: Темзу, блестевшую в извивах, городки и поселки. Насколько он мог судить, они летели по прямой, пока не достигли предместий Лондона. Он понял, что полет окончен, когда они начали терять высоту. Еще до того, как они замедлили спуск, показались башни-двойники Вестминстерского аббатства, Биг Бен, красная башня Вестминстерского собора. Они плавно спустились к посадочной площадке на набережной около Лэмбера.

Все путешествие заняло двадцать пять минут.

Двое полицейских помогли спуститься Доулишу и Хортону. На набережной Доулиша ждал официальный полицейский автомобиль с шофером. Когда Доулиш и Хортон отъезжали, вертолет снова взлетел.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Доулиш.

— Я в порядке, — ответил Хортон. — Но просто удивляюсь, зачем вы попросили меня поехать с вами?

— Среди прочего мне хотелось бы знать, зачем вы предупредили сэра Хьюго Тэвнотта, — сказал Доулиш.

— А, это… Я позвонил ему, как только вы ушли, и считаю, что был прав. У старика и так в жизни хватает неприятностей, и я хотел ему помочь.

Это звучало разумно, и Доулиш кивнул.

— Еще мне нужно знать по возможности все, что вы можете рассказать о Шейле Бернс, Бэнфорд-Мэноре и Тэвноттах. Я должен быть здесь и хочу услышать ваш рассказ из первых уст. Есть возражения?

— Никаких, — ответил Хортон, явно успокоенный тем, что Доулиш не собирается заострять внимание на его звонке сэру Хьюго.

— Теперь, когда я выспался и хорошенько подумал, я понял вашу проблему. И вы были правы, подозревая Шейлу Бернс. — Хортон развел руками. — Как эта девица исчезла, просто невероятно! Не потревожив нас ни звуком. А как хладнокровно она устроила себе завтрак! Скажите, вы думаете, что вчера она нас разыгрывала?

— Я думал, что она вне себя от страха, — сказал Доулиш.

— Я тоже так думал, но… — Хортон помолчал. — Возможно, причина ее страха была иной. Можно предположить, что она приехала на это место с какой-то своей целью. Знаете, о чем я думал?

— О чем?

— Не приехала ли она туда на самом деле, чтобы встретиться с этим мертвым человеком.

— А-а…

— Вы об этом думали?

— Да.

— Ну, и если это так, то ей не захотелось бы это объяснять, и она, разумеется, рассказала вам какую-нибудь убедительную историю. Конечно, я не знаю, что именно она вам рассказала, но…

Хортон остановился, так как они подъехали ко входу в старое здание, где размещались отдел Доулиша и ряд других отделов столичной полиции. Его отдел был на верхнем этаже. Хортон молча оглядывался кругом. В Ярде стояла почти гробовая тишина, и действительно это здание умирало теперь, когда большая часть служб переехала в новые помещения. Но как толькоони поднялись на верхний этаж, возобладала старая атмосфера: тихой спешки и неустанной работы.

Доулиш ввел Хортона в свой кабинет — большую комнату с картами мира на длинном столе, контрольным пультом рядом со столом. Нажав кнопку на пульте, Доулиш мог напрямую соединиться с членами «Врагов преступности» во всех странах. В одном из углов стояли маленький столик и два стула. Доулиш жестом пригласил Хортона присесть.

Почти сразу открылась другая дверь и появился усталый, несколько задерганный человек. Его волосы по контрасту с темным костюмом казались почти белыми.

— Привет, Чайлдс, — проговорил Доулиш. — Есть что-нибудь срочное?

— У вас в четыре часа назначена встреча с сэром Робертом Марлином, сэр. Рапорт о вскрытии Элберта Халла у вас на столе, — ответил Чайлдс.

— Расскажите мне самую суть, — попросил Доулиш и затем, как бы вспомнив, добавил: — Думаю, вы не знакомы с мистером Хортоном, который так помог нам прошлой ночью?

— Нет, не знаком. Добрый день, сэр.

— Здравствуйте, — Хортон, явно заинтересованный, переводил с одного на другого быстрый ищущий взгляд.

— Вскрытие показало смерть от кровоизлияния в мозг, — сказал Чайлдс.

— Вследствие чего? — спросил Доулиш.

— Вроде бы там нет следов предыдущих кровоизлияний. Кроме того, барабанные перепонки и вообще весь слуховой аппарат, особенно среднее ухо, были сильно повреждены. Все это свидетельствует о том, что кровоизлияние было вызвано звуковыми волнами необычайно высокого тона. Известны случаи подобной смерти из-за высокочастотных шумов. Нет никаких показаний, что им предшествовал взрыв, как иногда бывает в таких случаях. Только действие самих звуковых волн.

Чайлдс замолчал, глядя на Доулиша. На Хортона он не обращал внимания.

— Этого я и боялся. — Доулиш обернулся к Хортону и продолжал, не меняя интонации: — А вы, Джим, слышали прошлой ночью какой-нибудь звук? Вы ведь ехали почти сразу за Шейлой Бернс, когда она его услышала.

Медленно, нерешительно Хортон ответил:

— Знаете, я действительно что-то слышал. Я подумал, что это скрип тормозов машины впереди меня, но это могло быть чем-то большим. Но… это невозможно. Звук, которым можно убить?

— Это, безусловно, возможно, — с нажимом ответил Доулиш. — Что-нибудь еще, Чайлдс?

— Да, сэр, — произнес Чайлдс. — Машина мисс Бернс была найдена около железнодорожной станции Бэнбюри. Нет никаких сведений о том, когда ее там поставили. Оттуда идет несколько утренних поездов на Оксфорд и еще несколько на Нанитон и на север от Бэнбюри.

— Боже мой! — воскликнул Хортон. — Она знала, что машину можно проследить, а если она поедет на поезде, то может исчезнуть без следа. Пат, есть, по-вашему, какая-то вероятность найти ее?

12 Тайна

— Не знаю, — тихо ответил Доулиш Хортону. — Если ее можно найти, то мы найдем. — Он посмотрел на часы. — Я уже должен спешить на мою встречу. Буду занят примерно час. Хотите здесь чем-нибудь развлечься? Или могу сказать, чтобы вас отвезли в ваш клуб, а мы увидимся позднее?

— Если вы это сделаете, я буду очень признателен, — сказал Хортон. — Есть два-три человека, с которыми я могу поболтать в клубе.

— Старший инспектор Чайлдс устроит вам это, — кивнул Доулиш. — Я пройду через его кабинет. — Он вышел, плотно закрыв за собой дверь, подождал несколько секунд, потом снова открыл ее, говоря как бы Чайлдсу: — Я оставил свою авторучку на столе.

Хортон все так же сидел, откинувшись на стуле. Доулиш взял ручку и добавил:

— Скоро вас отвезут. — Он прошел в маленький кабинетик Чайлдса, где было одно замечательное преимущество: потрясающий вид на Лондон — от Палаты общин до собора Святого Павла. Чайлдс стоял за столом.

— Позвоните миссис Хортон и расспросите ее подробно, что произошло сегодня утром, — приказал Доулиш. — Я хочу знать, насколько совпадают их истории о Шейле Бернс. И повторите распоряжение о всеобщем розыске Шейлы Бернс в аэропортах, морских портах, железнодорожных и автовокзалах. Рост около пяти футов и пяти дюймов, волосы темно-рыжие, глаза…

— У нас есть ее фотография, — прервал его Чайлдс. — Плимут проверил ее: она действительно руководит секретарским бюро. В местной газете была ее фотография, и Плимут прислал нам ее по телетайпу.

Доулиш слегка улыбнулся.

— Иногда я забываю, что больше не работаю в одиночку. Еще что-нибудь?

— Сим связался с профессором Хопкинсом, но я еще не знаю подробностей. Он действительно самый большой знаток по антишумовым устройствам.

— Как следует его потрясите, — приказал Доулиш. — Что-нибудь еще перед тем, как я уйду?

— Одиннадцать мужчин, две женщины, пятьдесят семь голов крупного скота, более сотни овец, двадцать три кролика, три собаки, четыре кошки и неизвестное количество мелких животных убиты сегодня днем примерно в то же время, что и ваше происшествие, — проговорил Чайлдс обыденным тоном, который делал его перечисление еще более ужасным. — Этот Уэбб точно определил все места гибели и обвел эту территорию. Грубо получился круг. Уэбб прикинул, что точка, из которой исходил звук, находится примерно в ста ярдах от самого Бэнфорд-Мэнора. Диаметр круга — около мили, а травмы, вроде той, какую получил Биверидж, замечены еще на милю вокруг.

Чайлдс внезапно замолчал.

— Уэбб, когда начнет работать, то работает отлично, — сказал Доулиш. Его знобило. — У нас очень большие неприятности, Чайлдс.

— Ситуация, несомненно, очень мерзкая, сэр.

— Да, мерзкая.

— Полный обыск, — произнес Чайлдс. — Я не знаю, что еще можно предпринять.

— Мы еще можем выяснить, нет ли в пределах этого опасного круга каких-нибудь мужчин или женщин, которые уцелели, и если так, то почему. Им могло повезти: волна могла как-то миновать их или у них могла быть какая-то защита.

— Я позабочусь об этом, — пообещал Чайлдс.

— Был ли убит какой-либо скот, когда умер Халл?

— Нет, сэр. Но на этой стороне поместья скота нет. Однако несколько дюжин кроликов, две лисицы, множество птиц и разнообразные мелкие животные погибли. Вскрытия сейчас проводятся.

— Понимаю, — вздохнул Доулиш. Он мрачно задумался, а потом сказал: — Дайте машину в распоряжение мистера Хортона. Так мы будем точно знать, куда он отправится, и заодно понаблюдаем за ним. Очень внимательно понаблюдаем.

Чайлдс официальным тоном ответил:

— Очень хорошо. — Затем гораздо теплее спросил: — А с вами все в порядке, сэр?

Доулиш взвешивающе посмотрел на него.

— Да. Думаю, что да. У меня еще бывают моменты головокружения, но и только. Да, пока я в Лондоне, установите за мной тоже наблюдение. Я собираюсь в Министерство внутренних дел. Пойду пешком, чтобы проверить свои реакции.

— Полагаю, это разумно, — заметил Чайлдс.

— Это необходимо, — проговорил Доулиш с угрюмым видом.

Он прошел через кабинет Чайлдса к лифту, спустился вниз и через Новый Скотленд-Ярд вышел на набережную. Был прекрасный и на удивление тихий день. Тихий. Или он стал более глухим, чем ему казалось? Но он нормально слышал, когда участвовал в разговоре. Доулиш дошел до угла Парламентской улицы, огляделся, посмотрел на ее громадные дома, сравнивая их рукотворное величие с естественной красотой местности в Бэнфорд-Мэноре. Какая-то женщина закричала:

— Тедди!

Он ясно услышал ее: она ругала трех- или четырехлетнего ребенка за то, что тот выбежал на мостовую. Теперь он слышал шумы городского транспорта: значит, перед этим просто было затишье, перерыв в движении. Он двинулся дальше решительным шагом, дошел до угла и резко обернулся. От этого у него закружилась голова, но не слишком, не так, чтобы стоило тревожиться. Миновав Уайтхолл, Доулиш увидел просвет в транспорте и поспешил перейти широкую улицу. И снова, достигнув противоположной стороны, почувствовал головокружение. Но он полностью владел своим телом, руками и ногами, и взгляд его был так же ясен и зорок, как обычно.

Но когда он дошел до Министерства внутренних дел, вид у него все равно был мрачным.

Дежурный при входе узнал его и пропустил. Доулиш прошел на второй этаж и там был встречен молодым человеком, одетым как манекен. Тот проводил его по коридору в большую комнату, в которой царила атмосфера торжественности, словно это святая святых. Доулиша приветствовал помощник секретаря, который препроводил его к личному адъютанту министра внутренних дел, а затем его ввели в кабинет сэра Роберта Марлина.

Марлин не входил в состав Министерства внутренних дел, а был министром без портфеля и специалистом по чрезвычайным ситуациям и не раз выручал правительство.

Он был примерно одних лет с Доулишом, и они часто, почти всю жизнь, встречались на разных светских сборищах, а какое-то время даже работали в одном комитете. Но Доулиш никогда не считал, что знает этого человека, и сомневался, что кто бы то ни было может это утверждать. В этой роскошной комнате, обставленной со всей викторианской пышностью, которая как-то шла Роберту Марлину, он стоял у высокого окна, одетый в сюртук и полосатые брюки. Высокий седовласый человек с львиным лицом и глубоко посаженными серыми глазами. Марлин вошел в политику всего пятнадцать лет назад, и его взлет к нынешнему значительному положению был следствием его блестящей деятельности в качестве британского представителя в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке.

Он был авторитетом по широкому кругу вопросов — от европейского общего рынка до всеафриканских дел. Он курировал переход к десятичным денежным единицам, был главным консультантом по вопросу об иммиграции, и именно поэтому его кабинет сейчас располагался в Министерстве внутренних дел. Доулишу давал задания он, а не министр внутренних дел.

Марлин сумрачно усмехнулся. Каждое движение, каждый жест этого человека былипродуманы, рассчитаны на определенный эффект.

— Доброе утро, Доулиш.

— Доброе утро, — ответил Доулиш.

— Я так понял, что у вас события развиваются, — сказал Марлин.

— Очень печально развиваются, — подтвердил Доулиш.

— Но, я надеюсь, без утечки информации?..

— Насколько знаю, утечки нет.

— Означает ли это, что вы не все контролируете? — требовательно спросил Марлин.

— Да, означает, — ответил Доулиш.

После длинной паузы Марлин произнес:

— Доулиш, вам хорошо известно, что расследованием этого дела поручено заниматься мне. Именно это расследование необычайно серьезно по своей ответственности. Я не могу быть удовлетворен, когда высшее официальное лицо прямо докладывает мне, что потеряло контроль хоть над частью этого дела.

— Я не потерял контроля, сэр, — сказал Доулиш.

— Это какая-то игра словами.

— Я никогда этого контроля не имел, — продолжал Доулиш. — Вы меня никогда не вводили полностью в курс дела, полного доверия ко мне не было.

— Вам было дано по возможности ясное объяснение необходимой секретности и четко разъяснена вся серьезность этого расследования. И вам поручено найти человека по имени Коллис, известного полиции многих стран как чрезвычайно опасный преступник. Вы также знаете, что в этом вопросе я действую от имени министра внутренних дел…

— Да, да, — прервал его Доулиш. — Я хотел бы повидать министра внутренних дел.

— Могу ли я поинтересоваться зачем?

— Я хочу подать заявление об отставке, — просто сказал Доулиш. Он стоял, массивный, неподвижный, свет из окна падал на его светлые волосы и мужественное лицо. — Я больше не веду это расследование, сэр. Если вы хотите, чтобы я рекомендовал кого-то…

— Я хочу, чтобы вы прекратили эту чушь!

Доулиш холодно проговорил:

— Я не привык, чтобы со мной обращались как со школьником.

— Тогда не ведите себя как школьник!

Тень улыбки мелькнула в глазах Доулиша и тут же исчезла. Он не сдвинулся с места, и прошло некоторое время, прежде чем он со спокойной решимостью произнес:

— Вы действительно не умеете обращаться с людьми, правда?

— Доулиш… — Марлин задохнулся от возмущения.

— Вы действительно не понимаете, что для того, чтобы человек мог сделать свою работу как следует, вы должны ему доверять… и он должен доверять своим начальникам. Я не доверяю вам, сэр.

Марлин оперся обеими руками о стол, яростно посмотрел на Доулиша и прорычал:

— Что, черт возьми, вы хотите сказать? Вы не доверяете мне?

— То, что сказал, сэр.

Марлин открыл рот, но ничего не мог произнести. Доулиш смотрел на него сверху вниз, слушал его хриплое дыхание и думал, как далеко он может зайти и как далеко стоит заходить. Он знал, что пытается взломать скорлупу, которую до него никто не пробивал, и еще он сознавал, что рискует не только вызвать недовольство этого человека, но и потерять работу, которая значила для него больше, чем что-либо еще в жизни. Он не вполне понимал, что именно заставило его взбунтоваться, он этого не планировал. Какое-то горькое возмущение пробудилось в нем, когда он вошел в эту комнату, что-то в манере держаться, надменная грубость Марлина вызвали этот кризис, как мчащуюся вниз лавину. И еще, пожалуй, страх слепо пойти навстречу опасности, зная меньше, чем нужно, гораздо меньше, чем стоявший перед ним человек.

Марлин сильно надавил руками на стол и встал. Он подошел к окну, где становилось темнее от надвигавшихся туч, посмотрел на Биг Бен, который был прямо против окна. Прошло довольно много времени, прежде чем он спросил:

— Почему вы мне не доверяете, Доулиш?

— Потому, что вы слишком многое держите при себе, — ответил Доулиш.

— Вам не приходит в голову, что это может оказаться слишком тяжким грузом?

— Либо вы держите все при себе, потому что не доверяете мне или тем людям, которые со мной работают, либо вы не хотите, чтобы мы знали правду. — Доулиш дал время Марлину проникнуться этой мыслью и продолжал быстрее: — Не кажется ли вам, что мы достаточно поговорили на эту тему?..

— Доулиш, — Марлин медленно повернулся от окна, — я рассказал вам столько, сколько считал разумным для вас. Я не считал, что стоило объяснять больше. Этот человек, Элберт Халл, был очень важной фигурой в секретном исследовании. Я просил вас найти его. Вы установили факт или представили как установленный факт, что его похитил человек по имени Коллис. При этом вы говорите о характерном звуке, который слышали люди, проезжавшие мимо автомобиля Халла незадолго до его похищения. Вы и ваши международные друзья говорите, что этот Коллис известен тем, что похищал и других людей, шантажом или другими средствами добывал от них нужные сведения, которые приносили большой урон многим странам, а потом убивал их. И мы глубоко обеспокоены судьбой Халла. Это все, что вам требуется знать. Вы не очень хорошо выполнили ваши обязанности. Вы нашли Халла случайно. Не так ли обстоит дело?

— Нет, — произнес Доулиш.

— Вы проследили его? Не лгите мне, Доулиш, пожалуйста.

— Он был найден благодаря рутинной полицейской работе, которая в нашей стране очень хорошо поставлена. Это не случайно. До моей отставки я был помощником комиссара полиции по расследованию преступлений, имеющих международный характер. В данном случае я не могу выполнять свои обязанности, так как от меня скрыта существенная информация. Если меня будет спрашивать пресса, я отвечу только это, и ничего больше. — Он помолчал немного. — Всего доброго, сэр.

И он ловко повернулся на каблуках.

Доулиш не знал, позволит ли ему Марлин уйти. Если позволит, то игра, не только с этим расследованием, но и с делом его жизни, проиграна. И когда он твердо шагнул к двери, она, казалось, сама двинулась к нему навстречу. Он дошел до двери и протянул руку, чтобы открыть ее. Это было очень трудно сделать. Просто невероятно, сколько он помнил о работе с «Врагами преступности», о знакомствах и дружбе с руководителями полиций всех стран мира, сколько это для него значило. Но теперь он сделал все, что мог. Ему оставалось лишь уповать на то, что он правильно оценил Марлина.

После мучительного молчания Марлин сказал:

— Хорошо, Доулиш. Вернитесь, я расскажу вам все, что вы хотите знать. — С бьющимся сердцем, но невозмутимым лицом Доулиш повернулся и увидел неожиданно человечную улыбку на лице другого человека, от которой потеплели его глаза и лицо. — Полагаю, что вы блефовали и, как всегда, выиграли! — Марлин продолжил: — Садитесь.

Доулиш сел.

— Хотите выпить?

— Если можно, позднее, — попросил Доулиш.

— Может быть, так будет лучше. Доулиш, чрезвычайно важно, чтобы ни единого слова из того, о чем я собираюсь вам рассказать, не дошло ни до чьих ушей. Надеюсь, это понятно. Я готов рассказать вам, но это не означает, что у вас появятся полномочия довепятъ г, i сведения кому-нибудь еще, независимо от того, насколько они, по-вашему, заслуживают доверия. Это абсолютно ясно?

— Ясно, и я полностью согласен, — ответил Доулиш.

— Хорошо. — Марлин с намеренной ленцой отошел от окна к столу. Сев за стол, он уперся в него ладонями, внимательно посмотрел на Доулиша и начал говорить очень четко и официально: — Вы проинформированы о том, что мы собираемся перейти от существующей у нас монетной системы к десятичной. Вы понимаете острую необходимость держать в тайне, какие исходные материалы используются для наших новых банкнотов. И это не все. В течение очень долгого времени, фактически более сотни лет, денежные знаки британского казначейства в составе своей бумаги имеют некую нить, которая и обеспечивает то, что эти банкноты очень трудно успешно подделать. Однако известно, что некоторые фальшивомонетчики и некоторые банки ряда маленьких беспринципных стран владеют секретом этой нити, знают ее природу и способы ввести ее в бумагу для денежных знаков. Поэтому у нас стали работать над созданием новой системы, новой формы защиты. Я, наверное, могу сказать, работать над «изобретением», это будет ближе к истине. Сама бумага будет сделана по специальной технологии из смеси материалов, включающих полимер. Это, во-первых, сделает денежные знаки практически вечными, и их можно будет даже мыть. А во-вторых, на необозримый период времени их подделка станет невозможна. Такие денежные знаки можно будет легко проверять на подлинность, просматривая их в маленьком и очень недорогом устройстве. Мы были уверены, что эти денежные знаки будет абсолютно невозможно никаким образом подделать.

Марлин остановился в первый раз за долгую речь и посмотрел на Доулиша, как бы стараясь оценить, насколько тот понял значение сказанного. Но он увидел лишь сильное, невозмутимое лицо Доулиша, сидящего с почти что тупым видом. На самом деле сердце Доулиша билось в странном возбуждении от того, что он наконец вполне осознал происходящее: дело было чрезвычайной важности, а последствия его без преувеличения слишком серьезны.

— Изобретателем секретного процесса производства такой бумаги и был Элберт Халл, — продолжал Марлин. — Мы имеем основание полагать, что он, и только он один, мог передать рецептуру третьим лицам. Его исчезновение буквально стало катастрофой. Мы испугались — правительство испугалось, если хотите знать, — что он был куплен какой-то иностранной властной структурой или преступной организацией, обладающей возможностями распространения фальшивых денег. Все наши планы по переходу на десятичную валюту находятся в опасности, да, все еще находятся в опасности. До тех пор, пока мы не услышали от вас о преступнике по имени Коллис, о его практике похищать людей и убивать их после выяснения нужной информации, мы хотя бы могли надеяться, что Халл ничего не выдал. Но он находился под слишком большим давлением. В настоящее время нет ничего более важного, чем установить, открыл ли он этот секрет перед своей смертью.

«Печатание, — подумал Доулиш, — печатание». И мгновенно мелькнула мысль о подпольной типографии в доме Тэвноттов.

13 Величина проблемы

Доулиш медленно встал. Его суровый вид говорил о том, что он осознал всю серьезность положения, но кроме суровости на его лице было еще написано удовлетворение, вызванное то ли тем, что наконец-то он настоял на своем перед Марлином, то ли сознанием того, что поставленная перед ним задача потребует всей его изощренности и сноровки.

— Я почти признаю ваше право утаивать от меня эти факты, — произнес он.

— Меня больше интересует, нанесло ли ущерб делу то, что до сих пор вам не все рассказывали?

— Нет, — откровенно ответил Доулиш. — Мы не могли бы сделать больше, чем сделали, разве что…

— Разве что? — резко спросил Марлин.

— Разве что я бы привлек к сотрудничеству военных сразу, как только узнал о смерти Халла, — ответил Доулиш. — Насколько мне известно, полиция на местах активно сотрудничает с нами.

— Я позвонил властям Оксфорда, Бэнбюри и Бэнфорда, — объяснил ему Марлин и был удивлен, когда Доулиш коротко рассмеялся. — Я сказал что-то забавное?

— Я просто не понимал, почему некий Уэбб в полиции Бэнфорда вдруг изменил свое поведение, — ответил Доулиш. — Теперь мне понятно.

Он изучал лицо собеседника, стараясь между тем собраться с мыслями. Очень полезно узнать, что дело идет о подделке банкнотов. В стране, да и во всем мире, работает весьма ограниченное число таких печатников, которые имеют нужную квалификацию. Возможно, Марлин допустил существеннейшую ошибку, но сейчас говорить об этом не стоило. Это можно будет включить в рапорт, чтобы все факты были зарегистрированы. Ему, Доулишу, необходимо связаться с печатниками, поскольку понадобится специалист, который это дело знает изнутри и которому он мог бы доверять абсолютно. А еще ему надо повнимательнее приглядеться к этому ручному прессу Гая Эванса. Надо также предупредить полицию других стран: фальшивые банкноты могут быть напечатаны где угодно в мире, а потом привезены в Англию по заказу. Будет ли это большой груз или нет? Это важно для отлова контрабанды. И насколько велика должна быть типография для такой работы? В голове возникали тысяча и один вопрос, на которые нужно срочно найти ответ.

— Как вы думаете, Халл все им рассказал? — почти смиренно спросил Марлин.

— Нет, — ответил Доулиш. — Я думаю, что он вовремя сбежал. Думаю, если бы он рассказал им, то был бы немедленно убит, и уж во всяком случае убежать бы ему не дали.

Не стоило говорить о том, что, возможно, Халл все-таки рассказал то, что знал, и его держали в живых, пока проверяли рецептуру или по дюжине других причин. Сейчас самым главным было обеспечить изоляцию Бэнфорд-Мэнора и со всевозможнейшей тщательностью обыскать подвал и, кроме того, проверить всех связанных с делом, найти Шейлу Бернс и понять секрет вопля.

Воспоминание о вопле подействовало, как удар в лицо.

— В чем дело, Доулиш? — резко спросил Марлин.

— Я подумал, что некто может открыть дверь в этот кабинет, с помощью какого-то инструмента создать звуковые волны, и в несколько секунд мы умрем, — ответил Доулиш. И после напряженной паузы добавил: — Еще одно, сэр.

— Что именно?

— Я должен иметь право объявить сейчас, что дело касается фальшивых денег.

— Да, — нерешительно проговорил Марлин. — Я как раз об этом думал. Вы можете поступать, как считаете нужным, с разумной секретностью, но не должно быть и намека на переход к десятичной денежной системе. Вам не надо объяснять, что, если остальные страны узнают о выпуске новых денег на мировой рынок, это принесет неисчислимый ущерб нашей экономике. Новый фунт станет практически пустышкой. А это вдобавок к другим проблемам и постоянной нашей борьбе с инфляцией… — Он замолчал.

— Мне не нужно объяснять этого, — подтвердил Доулиш. — Да, но мне понадобится самое полное содействие исследовательских институтов, занимающихся устройствами для защиты слуха. Нам необходимо срочно иметь хоть что-нибудь.

— Я сразу постараюсь это устроить.

— Прекрасно. Тогда мне надо идти и поскорее заняться делом.

Марлин проводил Доулйша до дверей и на прощание сжал его плечо. Судя по всему, решил Доулиш, до него начало наконец доходить, сколько времени было потеряно из-за его стремления к секретности и как серьезны могут быть последствия этого. Сопровождаемый личным адъютантом Марлина, Доулиш вышел в приемную, а затем с бешеной скоростью обогнал сопровождающего, почти сбежал по лестнице и вышел на улицу. Когда он сворачивал на площадь Парламента, раздался визг тормозов, мерзкий оглушительный звук.

Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, кровь, казалось, застыла в жилах.

Маленький автомобиль врезался в зад другому автомобилю.

Доулиш вытер пот со лба и пошел дальше. Ему необходимо быть собранным как никогда, потому что никогда над ним так сильно не нависала опасность. Каждый автомобиль казался угрозой, готовой испустить жуткий, убийственный визг…

К зданию Ярда Доулиш подошел гораздо более спокойным. Но он был страшно зол на себя. Если он сам так легко поддался психологическому давлению вопля, как же должны вести себя остальные? Да, вопль был использован как смертоносное оружие, но, пожалуй, самую серьезную угрозу представляла нагнетаемая им атмосфера ужаса. Малейший звук мог отвлечь людей Доулиша от выполнения их обязанностей, даже от таких, которые требовали только сосредоточенности.

Он должен был удостовериться, что другие полицейские тоже это поняли, но легко это не будет. Ему было необходимо достать устройства, которые обеспечивали бы защиту человека от самого сильного звукового удара.

Когда он открыл дверь из коридора в свой кабинет, Чайлдс появился из другой двери.

— Что-нибудь новое? — резко спросил Доулиш.

— Прибыли досье на Хортона, Рут Десмонд и Шейлу Бернс, — ответил Чайлдс. — Они у вас на столе, сэр.

— Что-нибудь еще?

— По-моему, вроде ничего, сэр. Бернс исчезла бесследно.

— А что там с ее дружком, Эриком… как-его-там?

— Его фамилия Паркер. Эрик Джон Паркер. Он работает в «Юнайтед компьютере» и через два дня должен с семьей отплыть в Австралию.

— Чем он занимается? — спросил Доулиш.

— Он инженер по компьютерам и консультант со стопроцентным послужным списком. Короче, все, что мы о нем узнали, сходится с рассказом Шейлы Бернс.

— Так, — проговорил Доулиш. — Берите стул и послушайте это.

Он включил микрофон, соединенный с телетайпом так, что все, что он говорил, немедленно передавалось в кабинеты всех ста двадцати четырех членов «Врагов преступности» во всех концах света.

— Внимание! — начал он. — Считаем, что нынешняя деятельность Коллиса связана с подделкой денежных знаков и ценных бумаг, в первую очередь британских, но, возможно, затрагиваются и другие валюты. Я занимаюсь обследованием всех британских печатников, обладающих средствами для производства такого рода, и обращаюсь с просьбой к другим странам провести подобные расследования. Есть основания полагать, что Бэнфорд-Мэнор, повторяю, Бэнфорд-Мэнор, Оксфордшир, Англия, был или является местом, используемым в связи с этим правонарушением. Одновременно сообщаю, что в этом могут быть замешаны сэр Хьюго Тэвнотт и его сын Дэвид. — Затем Доулиш перечислил имена Гая Эванса, Шейлы Бернс и Хортонов и продолжал с особым нажимом: — Более опасным, чем само расследуемое преступление, следует считать метод их нападения, от которого погибло шестнадцать человек, включая двух моих подчиненных. Повторяю — это более опасно, чем угроза широкомасштабной подделки денег. Должны быть приняты особые предосторожности. Используемый метод прост. Изобретен прибор, который создает звуковую волну, способную оказывать невыносимое давление на уши и мозг живых существ. У погибших людей было вызвано обильное кровоизлияние в мозг, и они умерли почти мгновенно. Должны быть использованы всевозможные средства защиты ушей во время расследования ситуаций, в которых может участвовать Коллис, так как Коллис способен использовать это оружие в любое время и по любому поводу. Точка. Подтвердите, пожалуйста, получение сообщения.

Он замолчал и выключил микрофон.

Чайлдс, до сих пор неподвижно сидевший напротив, теперь передвинул свой стул и мрачно произнес:

— Вряд ли может быть хуже, сэр.

— Вряд ли, — согласился Доулиш. — Но теперь, по крайней мере, к этому относятся очень серьезно. Господи, да если бы Марлин и сейчас ничего не рассказал. — Он замолчал. — Профессор Хопкинс с вами уже связывался?

— Его ожидают сюда к семи часам, сэр. Он был в Шотландии, его сюда доставят самолетом.

— Дай бог, чтобы не слишком поздно.

Каждый скрип, каждый треск дерева напоминали об ужасе.

— Вы разговаривали с миссис Хортон? — спросил он.

— Ее рассказ совпадает с тем, что говорил ее муж, — ответил Чайлдс.

— Нет чего-нибудь новенького от Сима? — поинтересовался Доулиш. Вопросы из него летели как из пулемета.

— Только отчеты о поиске, сэр, все отрицательные.

— А что насчет племянницы Тэвноттов?

— Ее мать, сэр, вышла замуж за брата леди Тэвнотт, который, следовательно, приходится Рут Десмонд отчимом. У этой ветви фамилии денег мало. Рут работает секретарем в лондонской брокерской фирме, а сейчас по просьбе дяди фирма отпустила ее помогать ему. Эта фирма связана как-то с семьей — как именно, мы продолжаем выяснять. — Чайлдс отвечал как автомат, бесстрастным голосом и с безучастным лицом.

— Каково финансовое положение Тэвнотта? — спросил Доулиш.

— Когда-то было очень хорошим, но сейчас он едва сводит концы с концами.

— А его сын грабит его направо и налево, — заметил Доулиш. — А что известно о проигрышах Дэвида Тэвнотта? Вообще, играет ли он, как, где?

— Насколько нам удалось узнать до сих пор, он вообще не играет, — ответил Чайлдс.

Слова эти повисли в воздухе. Наступило молчание. Доулиш, казалось, предчувствовал, что услышит именно это и ему придется остановиться и подумать. Он представил себе изборожденное морщинами лицо старого Тэвнотта, его измученный вид, когда он с горечью говорил о том, сколько проиграл его сын. Или он врал сам, или Дэвид полностью ввел его в заблуждение. Доулиш повел плечами и вспомнил это выражение зла, да, именно зла, на лице Дэвида. Если он не играл, то что он делал с этими деньгами? Платил за печатание в подвале старого монастыря эротической литературы?

— Есть у него какие-нибудь дорогостоящие пристрастия? — мрачно поинтересовался Доулиш.

— До сих пор мы таких не обнаружили, — ответил Чайлдс.

— Он действительно украл у отца деньги?

— Вне всяких сомнений, — сказал Чайлдс. — Уэбб рассказал мне, что ни для кого не секрет, что сынок буквально обескровил сэра Хьюго. Раза два или три против него чуть не возбудили дело, но до этого не дошло. Он ограничивает объекты своего воровства членами собственной семьи, которые всегда его покрывают.

— А что насчет его жестокости?

— Хорошо всем известна, сэр, но в последнее время он ее сдерживает.

— Есть какой-нибудь повод для такой перемены?

— Кажется, главный констебль дал ему знать, что, если еще хоть раз его поймают на жестокости по отношению к детям и животным, против него будет возбуждено уголовное дело и ни связи, ни вранье не помогут ему из этого выпутаться.

— Понятно, — проронил Доулиш. — Значит, это его напугало?

— Вроде бы так, сэр.

— Не кажется ли вам, что сэр Хьюго Тэвнотт может оказывать на местные власти слишком большое влияние? Больше, чем следует? — спросил Доулиш.

— Да, мне так показалось, сэр, и, насколько я мог понять, у этого есть своя история. Очень многие симпатизируют сэру Хьюго Тэвнотту из-за сумасшествия его жены и поведения сына, а также из-за того, что большая часть его семьи оставила его. Это скорее не давление, которое оказывает Тэвнотт, а симпатия, которую проявляют люди, знавшие всю жизнь его самого и его семью.

Доулиш фыркнул себе под нос, но ничего не сказал. Загорелся зеленый сигнал. Чайлдс наклонился вперед и нажал кнопку. Из щели под кнопкой поползло шифрованное сообщение. Чайлдс проглядел его и сказал:

— Париж подтвердил принятие вашего сообщения, сэр.

— Распорядитесь, чтобы все подтверждения принимали внизу, ладно? — проговорил Доулиш. Он смотрел и слушал, как Чайлдс, взяв трубку, говорил по телефону, поджал губы, пока тот клал трубку на рычаг, и поинтересовался:

— Как Хортон?

— Он пробыл все время в своем клубе, «Карилон». Пил чай с гостем, который к нему пришел. — Чайлдс расправил плечи. — Я не совсем понимаю, сэр, зачем вы привезли его с собой?

— Я хотел убрать его из Бэнфорда на время основного поиска, — ответил Доулиш. — И еще я хотел поглядеть, как он будет себя вести.

— У вас есть какие-то особые причины подозревать его?

Доулиш склонил голову набок и похоронным тоном провозгласил:

— Просто одна из моих знаменитых догадок.

Чайлдс сохранил невозмутимый вид, но в глазах у него промелькнула улыбка, когда он заметил:

— Я почти не помню, чтобы у ваших догадок не было достаточных оснований.

— У этой основание не слишком основательное, — ответил Доулиш. — Меня рассказ Шейлы Бернс убедил абсолютно. Она была в полном изнеможении, эмоционально разбита, было три часа утра… Я просто не могу себе представить, что она проделала все то, о чем говорят Хортон и его жена.

— Так что вы считаете, что она не убежала, а была похищена? — задумчиво спросил Чайлдс.

— Да, по-моему, именно так, — подтвердил Доулиш. — А если это так, то ее тоже спрятали где-то поблизости. Нам надо побыстрее найти этот тайник.

— И вы думаете, что за всем этим стоит Коллис?..

— Я в этом уверен, — прервал его Доулиш.

— Тогда сомнительно, что эта молодая женщина представляет для него какую-нибудь ценность, и ее, вероятнее всего, не будут скрывать, а убьют, а тело где-то спрячут, — рассуждал Чайлдс.

— Да, — согласился Доулиш, — это еще одна причина не терять ни секунды. В котором часу, вы сказали, прибудет сюда профессор Хопкинс?

— Около семи часов, — ответил Чайлдс. — Вам нельзя ехать в Бэнфорд-Мэнор, не повидавшись с ним. Не так ли, сэр?

— Если я правильно понимаю, Хопкинс должен знать принцип действия этой звуковой волны, — сказал Доулиш. — И он может знать, есть ли от нее достаточно хорошая защита и можем ли мы определить источник распространения этой волны. До тех пор, пока я с ним не увижусь, я, право, не знаю, что дальше делать. — Он откинулся на стуле и продолжал: — Странные существа — люди. Это одно из самых серьезных и опасных дел, над которыми я когда-либо работал, но знаете, что тревожит меня больше самого дела, больше, чем этот проклятый визг? — Когда Чайлдс покачал головой, Доулиш закончил: — Как найти Шейлу Бернс. Если она рассказала мне правду, то ей и без того очень тяжело пришлось.

Чайлдс посмотрел на своего начальника с сочувствием и пониманием и тихо заметил:

— Если бы миссис Доулиш была в Англии, я посоветовал бы вам отдохнуть часок у себя дома, сэр. Ну а так… почему бы вам не пообедать пораньше? Можете пойти в паб за углом. Если понадобитесь, я с вами могу связаться за две-три минуты.

— А знаете, по-моему, вы правы, — прогудел Доулиш и поднялся со стула.

Но и спускаясь в лифте, пересекая двор и направляясь мимо Кеннон-Роу к пабу, в котором предпочитали есть все ярдовские сотрудники, он продолжал думать о Шейле Бернс. Конечно, Чайлдс был прав: ее скорее убьют, чем оставят в живых. Преступник, которого он знал как Коллиса, был самым безжалостным из всех, против кого он когда-либо работал. Но он никогда его не видел, и ни одна полиция не могла его опознать, потому что не было достоверных описаний его внешности. Говорили лишь о его характерном свисте…

— Боже мой! — ахнул Доулиш. — Так, может быть, он потому и похищает людей с такой легкостью? Доводит до обморока звуковой волной? Неужели Шейлу Бернс похитили прямо из коттеджа «Сильвэн»?

Шейла Бернс почувствовала свет. Он не был резким, и все-таки ее глазам было больно. Какое-то время она лежала в полубессознательном состоянии, мечтая, что кто-ни-будь возьмет и выключит свет. Он был где-то далеко над ее головой, и это было все, что она знала.

Спустя какое-то время она неуверенно начала размышлять.

Какие-то мысли, воспоминания проступали постепенно, не вызывая той мучительной боли, которая была раньше, когда она сосредоточивалась на них в разговоре со странным, очень большим мужчиной. Она пыталась вспомнить его имя, но не могла. Она вспомнила как что-то очень давнее, что она ехала по извивающейся проселочной дороге к… Эрику.

Эрик.

Она испытывала непривычное чувство безнадежной отрешенности, как будто что-то внутри нее знало, что она никогда больше не увидит Эрика. Этот эпизод ее жизни завершился. Эпизод? Три года счастливой сладкой горечи, упоения, волнений, блаженства, страха, вины — и все это на грани отчаяния. Она помнила все эти чувства, сознавала, что они были, но не ощущала их, не переживала, что у нее с Эриком не будет больше ничего, не будет нежного прикосновения его рук, не будет трепета обладания.

Где она находится?

Медленно припоминала она дорожное происшествие, дорогу к коттеджу. Чей это был коттедж? Нортона… нет, Хортона. Как он назывался? Она сделала умственное усилие, вспоминая. Коттедж «Сильвэн», вот как. Теперь все прояснилось. Клэр Хортон с ее угловатым телом, костлявым лицом и большими зубами. Джим Хортон, довольно красивый человек, и тот мужчина, который разбудил ее, мужчина с большим красивым лицом, перебитым носом, неожиданной мягкостью.

Она вспомнила, как злилась и как была недовольна, раздражительна.

Она вспомнила, как говорила, изливала всю свою душу, плакала, рыдала… И еще она вспомнила покой, тепло его руки и… сон.

Сколько времени она здесь?

Почему горит свет? Неужели она проспала целый день?

Не ощущая тревоги, но с большим любопытством она попробовала сесть и оглядеться. И тогда обнаружила, что привязана к кровати ремнем вокруг талии, что она не в милой спальне коттеджа «Сильвэн», а в какой-то комнате с голыми стенами и почти без мебели, с единственным источником света высоко на потолке, а в двери нет даже намека на замок или ключ.

Что это, в сущности, тюремная камера!

В ней пробудились сомнения, но еще не слишком сильные. Она почувствовала, что, по-видимому, ей дали какой-то наркотик, сонное действие которого еще не прошло, и стала спрашивать себя, что бы это могло означать. Спрашивать медленно, через силу.

Спустя пять, а может, десять, а может быть, еще больше минут в двери раздался какой-то звук.

14 Вопросы

В первый раз после того, как пришла в себя, Шейла почувствовала острое беспокойство. Она уставилась на дверь без ручки, сердце забилось чаще, тело напряглось так сильно, что ремень, которым она была привязана, врезался в кожу. Все звуки прекратились, как если бы кто-то стоял и молча ждал, но точно сказать это было нельзя.

Дверь стала медленно открываться, и она затаила дыхание.

Дверь открылась еще шире, и появился молодой человек.

От внезапного приступа страха она ахнула.

Шейла не знала, что частично это было следствием того, как падал свет на лицо этого человека, но она увидела сатира: бледное худое лицо с высокими дугами бровей, слегка открытый рот, влажные губы. От выражения его лица у нее осталось впечатление зла. Чувство нависшей опасности усилилось, когда он очень медленно закрыл за собой дверь, остановился спиной к двери, посмотрел на Шейлу и медленно двинулся вперед.

Он остановился над ней, посмотрел вниз мутными сощуренными глазами и воровато, как двигался, улыбнулся. Нахлынувший страх не помешал Шейле почувствовать, что он получает удовольствие от того, что делает, что производимый им эффект был с жестокостью рассчитан.

Он протянул к ней руку со слегка скрюченными пальцами, как будто готовыми вцепиться в нее, сомкнуться на ее горле. Затем медленно, нарочито, как все, что он делал, он перевел взгляд с лица на ее грудь, с груди на талию, с талии на ноги.

Она чувствовала себя голой.

Ей хотелось закричать.

Затем его взгляд снова стал подниматься к ее лицу, и при этом он начал улыбаться.

— Кто вы? — спросил он.

У него был приятный, мягкий голос воспитанного человека.

Когда она не ответила, он повторил вопрос и слегка наклонился вперед, чтобы наверняка расслышать ее ответ.

Она едва могла дышать, но надо было ответить, надо было выжать из себя слова. Прямой угрозы не было, если не считать той, на которую намекали скрюченные пальцы и сама его манера держаться, но ее охватил безумный ужас.

— Я… я Шейла… Бернс!

— Говорите четче, — приказал он.

— Я… Шейла… Бернс.

— Шейла? — Он наклонился ниже.

— Да… — Грудь ее вздымалась, ремень так сильно сдавливал талию, что при вздохе будто заталкивал ребра в легкие, почти удушая ее. — Шейла Бернс.

— Шейла как?

— Бернс! — Она задохнулась и начала называть по буквам, причем каждая буква болезненно вырывалась из груди: — Б-е-р-н-с! Бернс!

Он слегка отпрянул.

— Не кричите, — произнес он мягким голосом. — Я вас хорошо слышу.

Она слышала отчаянный стук своего сердца, заглушающий даже ее хриплое прерывистое дыхание.

— Почему вы приехали в Хэйл? — требовательно спросил он.

— Я ехала… ехала повидаться с другом. Я…

— Что за друг у вас здесь рядом?

— Не здесь, не рядом, он живет около Оксфорда! Я… мне сказали, что здесь короткая дорога. Я просто поехала короткой дорогой.

— Знаете что? — проговорил молодой человек. — Я вам не верю. — Он замолчал и молчал достаточно долго, пока не увидел на ее лице гримасу, которая не была похожа на улыбку, и затем продолжал: — Я не люблю лгунов. Тем, кто мне лжет, потом всегда становится больно.

— Я не лгу! — воскликнула она. — Это правда!

— Звучит непохоже на правду.

— И все-таки это правда!

— Вам не кажется, что вы очень уж сильно волнуетесь? — спросил мужчина.

Он протянул руку и коснулся указательным пальцем ее губ. Сначала давление было легким, но постепенно усиливалось, до тех пор, пока верхняя губа не оказалась сильно, до боли, прижатой к зубам. Вместо того чтобы остановиться или отвести руку, он продолжал давить сильнее, и боль превратилась в мучительную пытку. Шейла втягивала короткими рывками воздух, который с хрипом проходил через нижние зубы.

Медленно, так что сначала она даже не поняла этого, он уменьшил давление и наконец убрал руку совсем.

— А теперь скажите мне правду, — приказал он.

Она чувствовала страшную боль, поняла, что верхняя губа начинает распухать, и рассвирепела, как никогда раньше. Яростно глядя на него, она почти заорала:

— Ладно, хотите правду — вот: вы самый жестокий зверь, какого я когда-либо видела! Я поехала короткой дорогой и попала в аварию. Это вся правда.

Она боялась, что он снова причинит ей боль, но вместо этого он стоял, глядя на нее сверху вниз, и улыбался, искренне развлекаясь.

— Почему вы остановились на дороге? — спросил он.

— Я услышала какой-то вопль.

— Вы услышали какой-то вопль?

— Да, ужасный визгливый звук. Он… я от него чуть с ума не сошла и потеряла управление машиной.

Он долго, казалось, очень долго молчал, и это молчание сломило ее вызванное гневом мужество. Она снова очень сильно испугалась. Не двигаясь и почти не шевеля губами, мужчина произнес:

— Что произошло потом?

— Какой-то человек… какой-то человек подошел и помог мне.

— Какой человек?

— Он сказал, что его фамилия Хортон.

— А его фамилия действительно Хортон?

— Я знаю только то, что он мне сказал! Он… — Ее дыхание было таким прерывистым, что какое-то время она не могла выговорить ни слова.

— Продолжайте, — произнес он. — Не лгите мне.

— Я не лгу! — Она почти рыдала от отчаяния. — Он сказал, что возьмет меня в свой коттедж, и я поехала за ним. Он… он чуть не переехал мертвеца на дороге.

— Что он сделал?

В ней снова вспыхнул гнев.

— Не смейте издеваться надо мной! — воскликнула она. — Да, чуть не переехал. Я видела этого человека. Понимаете?.. Я действительно видела этого человека!

— И он был мертвым?

— По-моему, да. Он… он выглядел мертвым.

— И что?

— Что, что… Потом я поехала в коттедж. Его жена…

— Чья жена?

— Жена мистера Хортона, конечно!

— Так что жена?

— Она приняла меня, а потом… — Шейла рассказывала точно так, как все происходило, сама удивляясь, насколько ярко сумела все запомнить: коттедж, Клэр Хортон, дубовые балки, крохотную спаленку и особенно мужчину, который ее разбудил, с которым она так свободно разговаривала, мужчину, излучавшего такое сочувствие и понимание. Что-то в выражении ее лица заставило молодого человека непроизвольно дернуться к ней.

Он открыл рот…

Он завизжал.

Это был тот самый звук, который она слышала раньше, и снова он взорвал ей уши жуткой, раздирающей болью. Она судорожно зажала уши руками и вся съежилась, готовясь к следующему воплю. В голове гудело и скрежетало от мерзкого звука, как будто терли металлом по металлу. Медленно, очень медленно боль и шум затихли.

— Я могу сделать шум и похуже, — безучастно проговорил он.

Она, задыхаясь, хватала воздух открытым ртом.

— Не надо, — пробормотала она. — Пожалуйста, не надо.

— Скажите мне всю правду, и я не стану.

— Я все рассказала, всю правду, — прорыдала она.

Слава богу, он, кажется, ей поверил.

— Продолжайте так и дальше, ни на йоту не уклоняйтесь от истины, — произнес он. — Теперь расскажите мне в точности, что произошло в коттедже.

Ей хотелось закрыть глаза, не смотреть на это худое жестокое лицо, но она не могла сделать этого, как будто его поблескивающие глаза гипнотизировали ее.

— Какой-то мужчина… разбудил меня, — пробормотала она.

— Какого типа мужчина?

— Очень… очень большой.

— Как его звали?

— Он… он не сказал мне. — Ей очень не хотелось говорить так, она была уверена, что допрашивающий ей не поверит. Верхняя губа у нее болела, а уши и голову до сих пор ломило. Она задержала дыхание, готовясь выдержать очередную дьявольскую штучку, которую ему вздумается с ней сотворить.

Но вместо того чтобы обвинить ее во лжи, он резко спросил:

— Он сказал вам, кто он?

— Нет. Только задавал мне вопросы.

— Вопросы? Какого рода?

— Он… он хотел знать, не видела ли я мертвого человека раньше. Я не видела. И… и еще он спросил меня, не слышала ли я когда-нибудь о другом человеке.

— Каком другом?

— Я не помню. — Она задыхалась, на этот раз абсолютно уверенная, что он ей не верит, потому что он шагнул вперед. Руки его поднялись и пальцы стали скрючиваться, как бы примеряясь обхватить ее горло и сдавить его. В полной панике она закричала: — Оно звучало как Колин, что-то вроде Колин, но он сказал, что оно как-то не так пишется. Я только помню, что оно похоже на Колин!

Молодой человек замер, руки и пальцы его расслабились.

— А знаете, — произнес он, — я верю, что вы действительно говорите правду.

— Конечно, правду, — выдохнула она с трудом.

— Ладно, а как насчет такого?!

Он снова придвинулся, но без угрожающего вида, присел на край узкой кровати, глядя на нее сверху вниз. Его руки легли ей на плечи и прижали их твердо, но не больно. С нарочито спокойной медлительностью он провел руками по ее телу: по груди, животу, талии, бедрам, коленям.

— А у вас есть на что посмотреть, — сказал он.

Она не могла ни двинуться, ни вымолвить слова. Она едва могла соображать.

— Да-а, безусловно есть на что посмотреть, — повторил он. — Если вы всегда будете говорить правду и делать то, что я говорю, нас с вами ждет много развлечений. Вам нравится, чтобы были развлечения?

Она лежала, напряженно выпрямившись. Он снова положил руки ей на плечи с очевидным намерением, но, прежде чем он снова стал скользить ими по ее телу, откуда-то рядом раздалось слабое жужжание.

Он быстро вскочил и отвернулся от нее. Движения у него были быстрыми и тихими, как у кошки. Стоя к ней спиной, он заговорил в стену, так тихо, что она едва могла расслышать:

— Да, в чем дело?

Раздался шепот, но голос был так далеко от нее, что она не могла уловить ни слова. Потом услышала:

— Да. Он разговаривал с ней, но, по-моему, она его не знает.

Снова заполненная шепотом пауза, потом он произнес:

— Он спросил ее что-то о Коллисе, явно стараясь выяснить, знает ли она его или, может быть, связана с нами. Он знает про звук.

Снова долгая пауза, во время которой слышался шепот. Шейла медленно повернула голову набок и смогла разглядеть в стене, на уровне головы молодого человека, круглое отверстие. Когда он замолкал, она вообще не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Пауза, наступившая после слов: «Он знает про звук», длилась очень и очень долго, и все это время, каждую его секунду, молодой человек стоял абсолютно неподвижно. Когда наконец он стал отвечать, в его голосе звучал резкий протест:

— Нет! Она может нам понадобиться.

«Она».

Кого они могли иметь в виду, как не ее, Шейлу Бернс?

И что могло вызвать такой резкий протест: «Нет! Она может нам понадобиться». Что же будет, если она им не понадобится? Что такое сказал этот невидимый человек?

В глубине души она это знала и ощутила ужасный страх, от которого у нее заледенела в жилах кровь, а нервы напряглись. Она задрожала.

На этот раз шепот длился недолго, и в ответе молодого человека не было накала, как если бы он решил, что для него лучше будет изменить тактику.

— Да, я знаю… Да, вы совершенно правы… Но ведь спешить некуда, верно?.. Конечно, она останется здесь на все время… Вы что, считаете меня сумасшедшим? — Затем снова короткий интервал, далекий шепот, закончившийся отчетливым щелчком, похожим на звук выключения микрофона.

Шейла лежала в холодном поту, понимая, что два человека говорили о ней, как если бы она ничего не значила, как о чем-то таком, что можно использовать и выбросить. Она видела, как молодой человек стоял, упершись взглядом в голую стену, а потом начал оборачиваться. С внезапным ужасом она инстинктивно осознала: ей не надо показывать, что она хотя бы частично поняла, о чем шла речь, и тогда она закрыла глаза. Наступила тишина, полная тишина. Постепенно желание открыть глаза стало непреодолимым. Она не знала, продолжает ли он стоять у стены или крадется к ней с протянутыми руками и скрюченными пальцами.

Она должна была поглядеть.

Неважно, что он подумает… Она должна была поглядеть.

Все ее тело напряглось от страха перед тем, что она может увидеть… Она открыла глаза… но увидела только закрытую дверь, круглое отверстие в стене и тусклый свет в потолке над дверью без ручки.

Был вечер, пять минут восьмого. Но она этого не знала.

15 Наконец-то Хопкинс

В десять минут восьмого официантка вышла из-за стойки и подошла к Доулишу, который сидел, проглядывая «Ивнингньюс». На последней странице была маленькая заметка о некоем человеке, найденном мертвым на проселочной дороге около Бэнфорда. Заметка сопровождалась примечанием: «Полиция расследует, не является ли эта смерть следствием преступления». Он печально улыбнулся.

— Мистер Доулиш, сэр, — проговорила девушка.

— Да.

— Звонил мистер Чайлдс и передал, что профессор Хопкинс будет у вас в кабинете через пять минут.

— А, спасибо, — сказал Доулиш и добавил себе под нос: — Слава богу!

Оплатив счет за жаркое и стилтон, он поспешил к себе под взглядами офицеров Кеннон-Роу и нескольких полицейских из Скотленд-Ярда, которые еще могли позволить себе посещать паб, много лет служивший им вторым домом. Доулиш подошел к черному ходу как раз в тот момент, когда подъехала машина с Хопкинсом, которого он прежде несколько раз встречал. Никто не смог бы спутать профессора с кем-то другим: он был маленький, толстенький, и у него было детское лицо.

Доулиш уже был в кабинете, когда Чайлдс постучал и объявил:

— Профессор Хопкинс, сэр.

— А-а… — Доулиш поднялся, и рядом с ним ученый стал выглядеть карликом. Хопкинс поднял светло-карие глаза. То ли зрение у него было очень хорошим для человека его возраста, то ли он носил контактные линзы.

— Вы очень добры, профессор, что так быстро откликнулись на нашу просьбу.

— Увы, вы ведь не послали бы за мной, если бы дело не было неотложным! — У Хопкинса были нормальный приятный голос и твердое рукопожатие. Каким-то образом сама обыденность его движений только подчеркивала детскость его лица и миниатюрность фигуры. Он сел к столу.

— Как поживаете, Доулиш? Неужели вы чувствуете себя так же хорошо, как выглядите?

— Думаю, что да, — сказал Доулиш.

— А как ваша жена?

— Она сейчас катается на лыжах в Швейцарии, — ответил Доулиш. — И тоже прекрасно выглядит, что самопо себе замечательно. Профессор, знаете ли вы что-нибудь о каком-либо звуке, который может убить?

— Даже о нескольких, — мгновенно ответил Хопкинс. — Но вам надо знать, что смерть наступает чаще всего от ударного воздействия, которое следует за звуком, хотя иногда создается впечатление, что они одновременны. Смерть, причиняемая собственно звуковыми волнами, встречается гораздо реже.

— Это не удар, если верить данным вскрытия. — Доулиш взял протоколы, которые Чайлдс положил ему на стол, и передал Хопкинсу. Тот быстро прочитал их, отдельные места перечитал еще раз и произнес:

— Нет, это не ударное действие.

— Вы знаете что-нибудь о звуковых волнах, которые могут убить? — спросил Доулиш.

— Да, — твердо и уверенно сказал Хопкинс. — Звуковые волны, создаваемые высокими радиочастотами, иногда доходят до пика, который вызывает сильную боль и оказывает такое давление на барабанные перепонки и на голову, что служит причиной кровоизлияний в мозг. Насколько мне известно, сознательно этот эффект не применялся, разве что в опытах на животных. Я, правда, слышал об исследованиях в России по использованию звуковых волн, от которых жертва теряет на какое-то время сознание.

— Это именно то самое, — воскликнул Доулиш и, когда Хопкинс на него уставился, добавил: — Некоторое количество людей было похищено. Я всегда удивлялся, что могло их заставить так легко подчиниться? Такие звуковые волны могли это сделать.

— Безусловно, могли, — подтвердил Хопкинс.

— А при этом слышен какой-нибудь звук?

— Сами звуковые волны слышны не будут, но инструмент, с помощью которого их испускают, может издавать слышимый звук. Понимаете, мистер Доулиш, я основываюсь только на тех сведениях, которые до меня доходили и которые я объясняю в меру своего понимания.

— Можно такой звук издать ртом?

— Я бы скорее подумал, что такой звук можно создать за счет вибрации воздуха, вызываемой выдыханием через маленький инструмент, который можно скрыть во рту, — ответил Хопкинс и, когда Доулиш понимающе кивнул, продолжал: — Некоторые звуковые волны подобной природы были разработаны для того, чтобы вызывать временную или постоянную глухоту, а также обморочное состояние. Над этой темой много лет работал Эпилби в Кейптауне. Известно, что Мацуки в Токио развил исследование несколько дальше, и были слухи, что убил целую аудиторию студентов, когда случайно генерировал ранее достигавшуюся частоту. На нем самом были наушники, и он выжил.

Хопкинс немного подумал и продолжил:

— Тонкин в Южнокалифорнийском университете в Сан-Диего экспериментировал на рыбе, пытаясь оглушить ее, чтобы она всплыла на поверхность и ее было легче ловить, и, по-моему, считается, что успешно применил подводные передатчики к акулам. Было бы неправильно утверждать, что эти исследования только начинаются. Но большинство тех, кто немного о них знает, убеждены, что мы еще только начинаем понимать, как может быть использован звук. Звуковые волны в сочетании с электрошоком, конечно, могут применяться не только как несущие смерть, но и как лечебное средство и, возможно, гипнотическое. — Он остановился на мгновение и продолжал: — Ультразвуковые частоты использовались для чистки, например для удаления грязи из недоступных уголков, и даже для разрушения зданий. Но это… Вы действительно хотите сказать, что этот отчет касается человека, который сознательно убивает звуковыми волнами?

— Думаю, да, убивает, — сказал Доулиш. — Я в этом уверен: он убил людей и какое-то количество животных.

Хопкинс открыл рот, чтобы что-то произнести, но передумал, перечитал отчет и спросил:

— Что еще известно?

— Что металл и стекло автомобиля могут защитить от этих частот, — сказал Доулиш, — вата в ушах тоже помогает.

— Обычная затычка для ушей не должна никак повлиять на волну такой высокой частоты. А вот закрытый автомобиль может свести эффект к минимуму, — заявил Хопкинс. — Что еще вы можете мне рассказать?

— Что этот звук сам по себе внушает ужас тем, кто его слышит, и…

— Ну, ну, будет вам, — запротестовал Хопкинс. — Вы же знаете, что это чушь.

— Что чушь?

— Такие частоты слышать нельзя.

— Вы слышите звук, который им сопутствует, — мрачно проговорил Доулиш. — Я получил такой удар сегодня днем и, по-моему, до сих пор плохо слышу.

— Одно можно принять безусловно, — сказал Хопкинс. — Волны высокой частоты человеческое ухо слышать не может. В крайнем случае они могут вызвать ощущение острой боли или невыносимого давления и ввергнуть в бессознательное состояние. Это похоже на действие яда кураре: нервы сверхчувствительны, а мускулы скованы. И, как я думаю, испускание этих волн может сопровождаться резким звуком, но, возможно, и мелодичным. Однако скрипучий, негармоничный звук будет более устрашающим. — Он сложил губы бантиком и, помолчав, спросил: — Понимаете ли вы, Доулиш, гипотетический смысл всего этого?

— А не могли бы вы растолковать мне его? — смиренно попросил Доулиш.

— Хорошо. Высокочастотные волны, если действительно именно они вызывают смерть, услышать нельзя. Они возникают без предупреждения. Если такой предупреждающий звук используется, то он или случаен, или совпадает по времени, но не является неотъемлемым спутником этого явления. Мы можем сидеть в этой комнате, и, если такого рода высокочастотные волны существуют и будут как-то испущены, мы можем быть убиты во время нашего разговора без осознания этого.

— Да, — мрачно проговорил Доулиш. После долгой паузы он спросил: — А гипотетически, что более вероятно: сознательное сопровождение этим звуком или случайность?

— Если считать, что этот человек не всегда стремится оповестить о своем приближении или намерении, я склонен полагать, что это случайное сопровождение. Конечно, любой шум может быть использован как предупреждение.

— Ах так, — сказал Доулиш и подумал о вопле, который испускал Дэвид Тэвнотт. Помолчав, он спросил: — А каков может быть радиус действия, как вы считаете?

— Эксперименты в Сан-Диего показали район радиусом около пяти миль. Конечно, в воде дальность действия будет совершенно другой. Знаете, Доулиш, было бы лучше, если бы вы предупредили меня об этом заранее. Я мог бы лучше подготовиться к этой встрече, — заметил Хопкинс и добавил с раздражением: — Ясно, что радиус действия будет зависеть от размера и мощности передающего устройства. Я мог бы оценить приблизительный радиус, базируясь на гипотетических частотах и… — Он замолчал.

— А может передатчик находиться под землей? — поинтересовался Доулиш.

— Это в высшей степени маловероятно, — ответил Хопкинс. — То есть действующее оборудование может быть размещено там, но непосредственная точка испускания волн должна быть вынесена над землей»

В первый раз с начала беседы у Доулиша затеплилась надежда. Если оборудование находится под типографией Мэнора, оно гораздо более уязвимо, чем если бы было передвижным или находилось на земле. Но надежда скоро угасла. Трудность и опасность были настолько велики, что ум заходил за разум.

Кроме того, за исключением тех, кто в этом участвовал и мог быть защищен, все люди в поместье или поблизости от него находились под угрозой.

Хопкинс резко спросил:

— Что вы собираетесь делать, Доулиш?

— Задать еще несколько вопросов, — медленно проговорил Доулиш. — Когда я буду знать ответы, то смогу ответить и вам. Можно ли представить себе портативный передатчик?

— Если вы имеете в виду, можно ли его носить как радио или телевизор, я бы считал это весьма маловероятным. Но если вы спрашиваете, можно ли его перенести с одного места на другое нескольким людям, полагаю, что можно. Но учтите, я всего-навсего делаю разумное предположение, основанное на том самом материале об известных экспериментах. — Хопкинс сложил губы в слегка пренебрежительную улыбку, и Доулиш неожиданно осознал, что совершенно забыл про внешность этого человека. Его голос, манеры, блестящее владение предметом оттеснили внешность на задний план. — Могу я поинтересоваться, где сейчас размещен передатчик?

— Около Бэнфорда, между Оксфордом и Бэнбюри, — ответил Доулиш. — В месте, называемом Бэнфорд-Мэнор.

— Частное поместье?

— Да, — ответил Доулищ. — Есть ли какой-нибудь прибор, которым мы могли бы его отследить?

— Не наверняка, за исключением тех моментов, когда он передает, что вряд ли является нашей целью. Думаю, что ближайшим местом, где можно было бы достать оборудование для такого слежения, должен быть Харуэлл. Мне нужны телефон и уединенное место, откуда я мог бы позвонить, тогда я узнаю это точно. Предположительно, вам нужны оборудование и человек, имеющий опыт работы с ним.

— Срочно, — подтвердил Доулиш почти автоматически. — Я могу предоставить в ваше распоряжение маленький кабинет. — Он встал и двинулся к двери Чайлдса. Чайлдс сидел на стуле около чертежной доски, и Доулиш увидел перед собой рельефную карту. — Дайте профессору Хопкинсу прямой телефон в другом кабинете, — сказал он. — И… как насчет выпить чего-нибудь, профессор? — Его даже смутило, что он совершенно не подумал предложить это раньше.

— Если найдется кофе, я бы с удовольствием, — сказал Хопкинс. — Я не пью и не курю. Думал, что вы это знаете.

— Теперь вспомнил, — растерянно проговорил Доулиш.

Профессор поднял на него глаза, в которых светилась теплая, понимающая улыбка.

— Я знаю, как вы должны быть встревожены, — просто сказал он. — Будьте уверены, что я сделаю все так быстро, как только смогу.

— Вы очень добры. Есть еще одно…

— Что именно?

— Нельзя ли установить что-то вроде экрана или барьера в качестве защиты от звуковых волн?

— Очевидно, да… Вы по собственному опыту убедились, что автомобиль может защитить, — быстро ответил Хопкинс. — Возможно экипировать какое-то количество людей защитными устройствами, которые будут экранировать звуковые волны. Таким образом, например, можно сделать полицейский кордон достаточно защищенным. Какая у нас степень срочности? У нас есть лимит времени?

— Думаю, что да, — сказал Доулиш и сдержанно рассмеялся. — Откровенно говоря, я не знаю, каков он. — Он вдруг понял, что не посвятил Хопкинса толком в то, что происходит, и продолжил: — Мы считаем, что столкнулись с одним из самых опасных преступников на свете. Если это так, то он может воспользоваться этими высокочастотными волнами. Он абсолютно безжалостен и, если поймет, что его загнали в угол, использует эти волны, чтобы обеспечить себе возможность удрать. Ему все равно, убьет ли он еще несколько человек, целую деревню или, если на то пошло, город. — Тихим, почти обиженным голосом Доулиш добавил: — Я даже не уверен, что мы его загнали в угол.

Хопкинс внимательно смотрел на него несколько секунд, затем энергично сказал:

— Я сразу начну работать.

Он перешел в кабинет, где Чайлдс включил свет и придвинул стул поближе к столу. Когда Хопкинс вышел, Чайлдс проговорил:

— Я распоряжусь насчет кофе, сэр.

Доулиш закрыл дверь между двумя кабинетами и вернулся к столу с рельефной картой. Она изображала сельскую местность вокруг Бэнфорд-Мэнора и простиралась до предместья Хэйла с одной стороны, и Бэнфорда — с другой. На карте были река, крутой берег и холмы за ним. Чайлдс явно очень и очень торопился. В карту были воткнуты булавки с разноцветными головками. Черные булавки показывали место, где погибли люди и скот, красными булавками были обозначены границы поместья, синими — здания, стога и деревья, где были поставлены полицейские. И наконец, булавки с коричневыми головками отмечали военные посты. Доулиш увидел, как хорошо сделаны все приготовления, и ощутил самые теплые чувства к Симу и Уэббу.

Вокруг поместья были поставлены два кордона: полицейский — почти вдоль периметра поместья и военный — примерно в миле от полицейского. На всех дорогах, идущих к поместью, были расставлены посты. Напечатанные на машинке объявления объясняли: «Никто не допускается в поместье и не выпускается из него без опроса». Деревня Хэйл также была окружена. Белые булавки отмечали вертолеты, готовые взлететь по первому требованию службы. Весь этот район находился под наблюдением с близлежащих холмов и с воздуха.

Вошел Чайлдс, и Доулиш произнес:

— Вы хорошо поработали.

— Я просто выполнил ваши указания, сэр.

— Хорошо. Достали приспособление для защиты ушей?

— Лучшее из известных уже на пути сюда, сэр, но в очень ограниченных количествах.

— Хм! Есть хоть что-то о Шейле Бернс?

— Абсолютно ничего.

— Я не рискую двинуть наши силы на поместье, — заметил Доулиш.

— Профессор Хопкинс помог нам, сэр?

— Возможно, да. Факты таковы: когда кто-то захочет выйти из поместья, мы не сможем остановить их, если они применят звук.

Чайлдс стоял неподвижно и безмолвно.

— Я все думаю, сколько у нас шансов сделать так, чтобы они не узнали, что поместье окружено? А еще, — продолжал Доулиш, скорее самому себе, — а еще я все думаю, Коллис внутри кордона или нет?

Чайлдс продолжал молчать.

— Был хоть какой-нибудь толк от дневных поисков?

— Абсолютно никаких, сэр, за исключением, пожалуй…

Чайлдс оборвал сам себя.

— Продолжайте, — резко приказал Доулиш.

— Есть два донесения военных. У них есть устройства, отслеживающие звук, сэр, в том числе и под землей, — сказал Чайлдс. — В обоих донесениях указывается место в старых конюшнях, около самого Мэнора. Эти рапорты доставили как раз перед вашим приездом. В обоих говорится: шум едва слышен днем, но слегка сильнее ночью. Это могут быть батареи генераторов электричества. Если бы был шум на фермах, то его можно было бы приписать работе сельскохозяйственного оборудования. Нет совершенно никаких указаний на то, что это может быть, но территория эта взята под особое наблюдение. Никаких дальнейших расследований не будет проводиться без вашего указания, сэр.

Доулиш помолчал, затем резко произнес:

— Я хочу немедленно отправиться туда.

— Уверен, что хотите, сэр, — сказал Чайлдс. — Я… — Он замолчал, так как около его стола тихо зазвонил звонок. — Это прямая линия, которую мы установили с Бэнфордом, сэр. Может быть, это новый рапорт.

Доулиш понял, что Чайлдс так же на пределе, как он сам, так же, как любой на его месте, боится того, что может произойти. Чайлдс буквально заколебался, прежде чем подойти к телефону и снять трубку. Начав слушать, он поднял глаза на Доулиша и затем, показав на дверь, прошептал:

— Возьмите параллельную трубку, быстро!

16 Ночь несчастий

За двадцать минут до телефонного звонка Доулишу Сим находился в своей машине с водителем, на дороге между Хэйлом и Бэнфорд-Мэнором. Он только что закончил объезд всей территории с капитаном королевских инженеров, который отвечал за военную сторону операции. Насколько это возможно, Сим был доволен. Несомненно, никто не мог из этого района выбраться или попасть в него без того, чтобы об этом не узнали ответственные за операцию, но не было средства скрыть от Коллиса, как плотно за ним наблюдают.

Если это был Коллис…

Кто бы он ни был, он создал самую устрашающую ситуацию, с которой Сим когда-либо сталкивался. Суперинтендант боялся не столько собственной тени, сколько малейшего скрипа. Когда Доулиш был здесь, он старался скрывать это, но после того, как увидел, что сам Доулиш пострадал, он не мог прятать свою нервозность.

Весь день и весь вечер, когда посты были уже расставлены по местам, он вздрагивал даже от обычных сельских звуков. Как лондонец Сим понятия не имел, насколько многие из них похожи на визг и скрип. Каждый грач и каждая ворона в окрестности, пролетавшие над его головой и издававшие хриплое «кар-кар», заставляли подпрыгивать его, а его водителя — еще больше. Каждый, кто слышал тот первоначальный демонический вопль и видел его жуткие последствия, не мог не волноваться. Но военные не слышали, и молодые солдаты острили и резвились по этому поводу. Один из молодых дьяволят нарвал с живой изгороди листьев, зажал их в ладонях и сильно дунул, издав звук, похожий на звук пилы по металлу. И когда он увидел, как старшие полицейские офицеры заткнули пальцами уши и отвернулись, у него чуть приступ не случился от хохота.

Однако молодой капитан по фамилии Минтул, казалось, отнесся к делу более серьезно.

— У нас есть специальные затычки для ушей для тех случаев, когда мы детонацией проверяем взрывчатые вещества, — сказал он. — Я достану их.

— Достаньте столько, чтобы хватило и на нас, полицейских, — попросил Сим.

— Не беспокойтесь, достану.

Была ясная звездная ночь. Воздух был морозным, земля, лужицы и берега реки покрылись легкой корочкой льда. Время от времени с шумом пролетал вертолет, пилот и экипаж которого отслеживали всякое движение на земле. Однако теперь, когда работники ферм, жившие за территорией поместья, ушли, докладывать было почти нечего. Со своей наблюдательной точки Сим мог видеть свет в окнах Мэнора, коттеджей и конюшен. Время от времени кто-то проходил по усадьбе с фонариком или какой-то велосипедист ехал из одной части поместья в другую, что можно было обнаружить по виляющему огоньку, изредка автомобиль проезжал по дороге поместья или в направлении Хэйла.

Кроме полиции и военных, в зоне кордона находилось, как знал Сим, около ста человек, примерно пятьсот овец, вполовину меньше другого скота, не меньше сотни свиней и неустановленное количество домашней птицы.

И никто… никто… не был защищен от шума.

У Сима затрещало радио, и мужской голос доложил:

— Шум моторов стал сильнее, сэр.

— Гораздо сильнее?

— Да, заметно сильнее.

— Инженеры еще не установили его место?

— Не наверняка, хотя безусловно оно ближе к конюшне, чем к главному зданию.

Сим знал, что примерно в этом месте, кроме типографии, размещались оборудование гаража и другие машины и там производился ремонт и приводились в порядок инструменты. Там же хранилось топливо, включая пятьсотгаллонную емкость с бензином и единственным насосом, хотя кроме этого там был дизельный насос, которым обслуживались тракторы и автомобили, принадлежавшие поместью: и главному дому, и жильцам.

По крайней мере вечером было тихо, и Сим почти перестал нервничать. Где-то далеко, слишком далеко, чтобы волновать его, ухнула сова, и он только подумал, как бы это прозвучало, если бы было рядом. Мысль эта промелькнула и ушла. Несмотря на холод, ему в тяжелом пальто было тепло и уютно. «Через несколько минут, — решил он, — надо будет немножко пройтись, но нет нужды…»

Он услышал визг.

Он зажал уши руками, сердце его дико заколотилось. Звук становился громче. Сим увидел, как рухнул на сиденье с искаженным лицом водитель. Звук продолжался и продолжался, недостаточный, чтобы потерять сознание, но причиняющий дикую боль. Судорожно он стал проверять, все ли окна в машине закрыты, и к тому времени, как закончил это делать, уже задыхался и сердце билось, как сумасшедшее.

Тут Сим увидел, что от Мэнора к воротам, ведущим к Хэйлу, движутся огни автомобиля. Машина шла быстро. Он едва мог смотреть, так сильно болели глаза, но заставил себя не закрывать их. Когда машина доехала до ворот, ее должны были остановить сторожа у заслона. Сим видел огни на дороге, где они стояли, как раз за воротами, коттедж и сами железные ворота, ясно выступавшие в свете фар.

Машина проехала сквозь заслон, и никто не сделал никакой попытки ее остановить.

— Боже мой! — ахнул Сим. — Он ушел!

В этот момент он понял, что все люди этого поста должны быть выведены из строя воплем.

— Давай туда! — закричал он, не зная, что говорит еле слышным голосом. — Том, заводи мотор! Двигайся.

Его водителя трясло, руки его было плотно прижаты к ушам, хотя визг уже закончился.

Сим вылез, обошел машину кругом, открыл дверцу, передвинул водителя дальше по сиденью и сам сел за руль. Он знал, что увидит, но должен был поехать и обнаружить лично, чтобы точно знать.

В коттедже было пять мертвецов: муж, жена и трое детей.

Около заслона умерли четверо полицейских: один — из Лондона, остальные — из Бэнфорда.

За сотню ярдов от этого места, у второго заслона, погибли шесть молодых солдат… Каждый из них должен был услышать дикий визг, а потом… взрыв в голове.

И еще погибли скот, овцы, птица…

Птицы в воздухе, мелкие зверьки на полях и разные живые существа около живых изгородей — все были мертвы.

А далеко за пределами смертельного радиуса действия вопля смерти его просто услышали другие люди и были оглушены им, или сердца их забились в резкой боли сердечного приступа. А кто-то услышал и просто испытал жуткий, беспричинный ужас.

Еще не все рапорты дошли до Сима, а он уже звонил Доулишу.

Доулиш взял трубку в своем кабинете и медленно приложил к уху, страшась того сообщения, которое должен был получить. Он услышал голос Сима, узнал его, хотя тот звучал так, словно Сим хватал ртом воздух.

— …наверняка больше двенадцати мертвых, — говорил Сим. — Началось, как раньше, ниоткуда. Без всякого предупреждения. Но самое плохое… — Он замолчал, затем спросил: — Вы здесь, мистер Доулиш?

— Да, — ответил Доулиш, — что самое плохое, Сим?

— Они удрали, — сказал Сим. — Я видел, как машина отъехала от Мэнора и направилась к воротам на Хэйл, сэр. Она повернула налево к Хэйлу, но потом я потерял ее из вида. Может быть, ее заметили с вертолета.

— Проверьте сразу, — сказал Доулиш. — В направлении Хэйла, говорите?

— Она могла повернуть потом куда угодно, — торопливо говорил Сим. — Я… подождите, сэр, сюда едет машина.

Доулиш ждал еще в большем напряжении, чем раньше. Он слышал голоса на заднем плане и шум работающего мотора автомобиля, затем что-то, прозвучавшее как резкий вдох.

— Вы здесь, сэр?

— Да.

— Машину проследили с вертолета до окраины Хэйла, а потом огни ее выключили где-то около паба, где мы завтракали. Может, ее там поставили в гараж или на стоянку, но более вероятно, что те, кто в ней ехал, поменяли машину. Они должны были знать, что с воздуха тоже ведется наблюдение.

— Полагаю, что должны были, — произнес Доулиш. — Так что машина исчезла?

— Мы можем обыскать весь Хэйл… в поисках ее.

— Да, — проговорил Доулиш. — Отправляйтесь туда и сделайте все, что можете.

Сим не отвечал.

— Вы меня слышите? — резко спросил Доулиш.

— Это… очень уж неприятная работенка, сэр, чтобы предлагать парням. Было бы не так плохо, если бы они могли хоть как-то защищаться или отразить… Но так, как сейчас обстоят дела…

— Вызовите добровольцев, — сказал Доулиш. — Я буду у вас не позже часа. Если повезет, то у меня с собой будет кое-что, чем мы сможем защититься. Армия…

— Они наконец везут какие-то наушники, сэр. Возможно, это поможет, — сказал Сим. — Да, еще одно, сэр…

— Что такое?

— Разве эти люди спрячутся в Хэйле? Зная, что мы проведем полное расследование? По-моему, в этом нет смысла.

— Многое в этом не имеет смысла, — ответил Доулиш. — Сообщайте сюда обо всем, независимо от того, здесь я или нет. Вы не знаете, Миссис Хортон еще в своем коттедже?

— Да, сэр. Мне бы сообщили, если бы она уехала. Есть какие-нибудь новости о Шейле Бернс?

— Никаких, — ответил Доулиш.

— Очень уж это дурацкая какая-то штука, — заметил Сим. — Меня не удивит, если она окажется ключом ко всей этой истории. Это все, сэр?

— На этот момент да, — ответил Доулиш. — На этот момент.

Он положил трубку и сел за стол, несколько мгновений поразмышлял, а потом с нетерпением стал ждать вестей от профессора Хопкинса.

Шейла сидела в деревянном кресле около постели в комнате, ставшей ее тюрьмой. Она была полностью одета, и ей вообще было удобно. В комнате были раковина и унитаз в нише с занавеской, и по крайней мере ее никто не дергал. Около раковины лежал крем для бритья, и она увидела в нише пепел от трубки. Это подсказало ей, что до нее там был пленником какой-то мужчина, но она не связала его сразу с человеком, найденным мертвым на дороге.

На столе около стены стоял поднос, на котором ей принесли вареные яйца, хлеб, масло и кофе. К ее собственному удивлению, она поела с аппетитом.

Шейла потеряла счет времени. Часы ее остановились в половине четвертого, и она не знала, было ли это днем или ранним утром. Она сейчас не чувствовала себя такой усталой, и, хотя вроде бы отошла от действия наркотика, который ей дали, у нее почти не болела душа из-за Эрика и горя, причиненного им.

Ей было страшно, но она не ощущала такого ужаса, как в присутствии того молодого человека, имени которого она не знала. Он не вернулся больше, еду ей принес другой, более старый мужчина, которого она раньше не видела. Он и отвязал ее. На душе у нее было тяжело, внушала тревогу неопределенность положения и давило ощущение безнадежности и беспомощности.

Если бы она хоть понимала, что происходит.

Если бы она могла хотя бы попытаться бежать отсюда.

Как только эта мысль пришла ей в голову, она стала размышлять об этом, поднялась с кресла и подошла к двери. Очертания ее были достаточно заметны, и на близком расстоянии Шейла смогла разглядеть небольшое углубление, в которое могла поместить палец.

С внезапно вспыхнувшей надеждой она приложила туда палец и нажала изо всех сил, но дверь не шелохнулась. С упавшим сердцем она попробовала еще раз. Конечно, дверь была заперта снаружи, и замок ей не открыть, надежды на это не было. Может быть, он вообще работал от электричества, как микрофон или что там было встроено в стену.

Она двинулась к этому отверстию, вспомнив, как стоял около него тот юноша, слушал и отвечал кому-то. Потрогав отверстие, она прошептала:

— Хелло, хелло…

Но никакого ответа Шейла не получила. Она отвернулась, собираясь отойти, и в эту минуту услышала жужжание.

Она быстро повернулась лицом к стене, услышала шепот и смогла различить слова. Она подошла ближе и, когда оказалась на расстоянии фута от крошечного микрофона в стене, смогла разобрать слова.

— …еще не вернулся, — произнес мужской голос.

— А Доулиш? — спросил другой мужчина, и она узнала голос человека, который к ней заходил.

— Нет.

— Полиция была в Хэйле?

— Да, они проверили все машины.

— Так что они считают, что мы уехали, — с явным удовлетворением заметил молодой человек. — Мы выиграли время подышать.

— Дэвид, не делайте поспешных выводов, — проговорил другой мужчина. — Доулиш все проверит и перепроверит. Он один из немногих в мире людей, которых почти невозможно провести.

— Я думаю, мы его одурачили, — сказал Дэвид. Имя кроткого царя Давида из Библии казалось совершенно неподходящим для того жестокого человека, которого она видела. Ее верхняя губа до сих пор болела в том месте, на которое он нажимал. — Доулиш — большая куча ничтожества.

— Дэвид, — повторил другой человек, — я предостерегаю вас, не надо недооценивать Доулиша просто потому, что он выглядит как безмозглая гора мускулов. Он единственный человек, которого Коллис всегда боялся.

«Они явно имеют в виду того большого человека, который разбудил меня», — подумала Шейла.

— Все мы можем допустить хоть одну ошибку, — издевательски выговорил Дэвид. — Даже Коллис. Говорю вам, мы их обдурили, они считают, что мы сбежали. Подождите до утра и увидите, что они или отведут своих людей, или оставят только символическое их число. И мы сможем здесь работать столько, сколько захотим.

Второй человек не ответил, и Дэвид продолжал более резким тоном:

— Вы достаточно узнали от Халла?

— Думаю, да.

— Либо вы узнали, либо нет, — рявкнул Дэвид.

— Я вам объяснил, что именно я узнал от Халла, — сказал второй, — и предупредил вас, что он чего-то недоговаривал. Я работаю над этим.

— Сколько еще пройдет времени, пока вы узнаете, есть у нас бумага или нет?

«Бумага? — подумала Шейла. — Какая бумага?»

— Я узнаю по последней варке, она вот-вот выйдет из сушилки. Дэвид, вбейте в свою голову: я не могу дать гарантий.

— Сделайте это, — сказал Дэвид, — не спорьте, делайте.

Второй человек мрачно проговорил:

— Есть кое-что, о чем вы забыли. Люди из машины. Если хотите послушаться моего совета, сделайте то, что сейчас собираюсь делать я. Пойдите и поспите.

Дэвид издевательски фыркнул.

— У меня есть дела и получше. Во-первых, я собираюсь еще разок немножко поболтать с Шейлой Бернс.

— Не можете оставить ее в покое? — резко спросил второй.

— А почему вы считаете, что она хочет оставаться в покое? — спросил Дэвид таким тоном, что у Шейлы дрожь прошла по телу.

Послышалось какое-то царапанье, затем наступила тишина.

После нескольких секунд, когда ей стало плохо от отвращения из-за того, что подразумевалось под словами Дэвида, Шейла стала соображать, что тишина не была полной: микрофон продолжал работать. По-видимому, она просто услышала скрип собственного стула.

Затем человек, которого она не знала, тревожно окликнул:

— Дэвид!

Наступила пауза, и Шейла стала соображать, что это означает: Дэвид еще слушает или он уже на пути сюда. Внезапно он снова заговорил.

— Ладно. В чем дело?

— Мы еще настороже, так ведь?

— Мы всегда настороже.

— Если Доулиш разгадает нашу хитрость…

— Он и за тысячу лет не разгадает ее. Но если его сегодня занесет сюда, его ждет звучная встреча. — Дэвид рассмеялся высоким пронзительным смехом, в котором звучало какое-то безумие. — Не беспокойтесь, Джордж, мы наготове.

— А Шейла Бернс?

— Не пойму… — Дэвид снова резко рассмеялся. — Она готова для меня, знает она это или нет.

— Я не это имел в виду. Я хочу сказать, у нее есть защита?

— О, проклятие! — воскликнул Дэвид совершенно другим тоном. — Знаете, я совсем об этом забыл. Нет, у нее нет. Мне надо взять один комплект с собой. И не беспокойтесь о вещах, которые вас не касаются, Джордж. Все контролируется электроникой. Доулишу или кому другому достаточно сделать один шаг на запретную территорию, и раздастся свист.

Он снова зашелся в смехе и почти нечленораздельно повторил:

— И раздастся свист!

В следующую секунду он испустил визг такой мерзкий и такой громкий, да еще искаженный микрофоном, что Шейла, шатаясь, отскочила через всю комнату к дальней стене. В ушах у нее звенело, в голове стоял гул, который вытеснил собой все другие мысли и страхи.

17 Средства защиты

Доулиш только несколько минут подождал в своем кабинете, а потом пошел в комнату Чайлдса и нетерпеливо спросил:

— Что профессор, до сих пор звонит?

— Да, он делает звонок за звонком, — ответил Чайлдс. — Все они в различные центры космических радио- и электронных средств связи.

Каждый из собеседников считал само собой разумеющимся, что все звонки проверялись.

— Звонил мистер Хортон.

— Что он хотел? — спросил Доулиш.

— Знать, понадобится ли он вам сегодня вечером или он должен забронировать комнату в клубе. Я сказал, что вы ему перезвоните в пределах часа.

— Позвоню. Он очень терпелив.

— Не слишком ли терпелив? — поинтересовался Чайлдс.

— Возможно, — ответил Доулиш. — Если он в этом замешан, он постарался бы быть полезным, но… нет, что-то не сходится.

— Почему не сходится, сэр?

— Он был невероятно раздражен вчера ночью. Мне пришлось силой заставить его сотрудничать.

— Возможно, ему дали инструкции изменить свое поведение, — заметил Чайлдс. — С другой стороны, ему это помогло развлечься.

— Как это?

— Он пригласил на коктейль миссис Фэрфакс, и сейчас они вместе обедают, — ответил Чайлдс. — В нашем досье на Хортона говорится, что он часто бывает в ее квартире в Найтсбридже. Это давние, установившиеся отношения.

— Мужчины и его любовницы?

— Полагаю, что так, сэр, но у нас пока нет доказательств.

— Что ж, если для него это оказалось неожиданной возможностью провести какое-то время со своей прекрасной возлюбленной, это может объяснить смену настроения, — сказал Доулиш и рассмеялся. — Если подумать, его настроение действительно изменилось в тот момент, когда я предложил ему поехать со мной в Лондон. Он хочет остаться здесь на ночь? — Доулиш щелкнул пальцами. — Думаю, надо поговорить с ним сейчас. — Он взял трубку. — Клуб «Карилон», пожалуйста. Мистера Хортона. — Затем он спросил Чайлдса: — Он ведь не может уйти из клуба без сопровождения. Вы позаботились?

— Да, сэр. И, конечно, за ним и там наблюдают.

— Так и продолжайте. — Доулиш накрыл своей большой ладонью трубку. — Следуйте за ним, куда бы он ни пошел… не рискуйте, чтобы не потерять его. Да?.. Нет, Хортон, а не Кортон. Да, я жду у телефона. Думаю, обедает. — Сжимая в руке трубку, он увидел, что дверь в комнату, где был профессор Хопкинс, открылась. Он сразу же пожалел, что позвонил Хортону, но продолжал ждать. Хопкинс направлялся к нему с довольным видом, который говорил о том, что у него хорошие новости.

— Пат? — неожиданно раздался голос Хортона.

— Да, — произнес Доулиш. — Будет ли вам очень сложно. остаться еще на день в Лондоне?

— Буду рад, — с готовностью ответил Хортон, — если только я не обязан оставаться в клубе.

— Мой дорогой, зачем же? — продолжал говорить Доулиш, увидев, что Хопкинс что-то записывает для Чайлдса.

— Ну, ну, не надо, — сказал Хортон. Он говорил очень довольным голосом. — Просто я обедаю со старым другом и хотел бы еще посмотреть шоу.

— Идите спокойно, — ответил Доулиш.

— Прекрасно! — Хортон помолчал и затем добавил таким же размягченным голосом: — Не могли бы вы поручить кому-то позвонить моей жене и сообщить ей, что я сегодня не приеду домой?

— Ладно, я это устрою, — пообещал Доулиш, наблюдая, как Чайлдс читает то, что написал Хопкинс.

— Очень любезно с вашей стороны, — с необычайной теплотой проговорил Хортон. — Спасибо, старина. Я… эй! Господи, я почти забыл. Есть какие-нибудь новости о Шейле Бернс?

— Ни слова, — ответил Доулиш.

— Не уверен, что она не затуманила вам голову, — сказал Хортон. — Но это ваша проблема!

Он дал отбой, и Доулиш медленно положил трубку. Глядя на приближавшихся к нему Чайлдса и Хопкинса, он уже не был так уверен, что Хопкинс доволен, потому что оба они выглядели довольно сурово.

— Доулиш, прошу прощения, — проговорил Хопкинс, — что так долго звонил.

— Меня больше интересуют результаты, — коротко ответил Доулиш.

— Новости у меня хорошие и плохие одновременно, — произнес маленький человечек. — Мы можем иметь звукозащитные экраны в виде ушных затычек, что обеспечит полное экранирование. Я договорился, что запас их будет доставлен по воздуху в Бэнфорд. Они будут там в течение часа, так как их надо везти из исследовательского института в Серрее. Гораздо хуже то, что их относительно мало, они очень сложны в изготовлении, и дополнительное количество можно будет получить только через несколько недель. Если эти неприятности ограничены определенной территорией, где вы сейчас действуете, тогда вам хватит. Если же область действия расширится…

— А похоже на то, что расширится? — спросил Доулиш.

— Вот это и есть плохие новости, — сказал Хопкинс, моргая, как озадаченный херувим. — Один из физиков, работающих над передачей высокой частоты, недавно оставил исследовательский институт и перешел на работу в промышленность. Его специальностью было увеличение передачи на расстояние волн XL2, самой высокой частоты, какую мы только можем испускать, абсолютно неслышных, но считающихся убийственными, если их распространять в обычной атмосфере. Никто не имеет никакого представления, куда этот физик делся, но те волны, о которых говорится в отчетах и которые вы описывали, почти наверняка XL2. Известно, что этот физик работал над переносным передатчиком, который можно было бы поместить в автомобиль. Можете себе представить, что случится, если передать эти волны в каком-то густонаселенном месте?.. Например, в центре Лондона?..

— Могу себе представить, — мрачно произнес Доулиш.

— Думаю, нет ничего более важного, чем положить этому конец, — чопорно проговорил Хопкинс.

— Э-э, конечно, — сказал Доулиш. — Я уверен, что вы правы. Сколько комплектов затычек для ушей будет отправлено в Бэнфорд?

— Сто два.

— Достаточно, чтобы дать нам шанс побороться с ними, — кивнул Доулиш. Он увидел выражение лица Чайлдса и прочел его мысли, как открытую книгу: «Если птичка уже не улетела». — Профессор, у меня не хватает слов, чтобы поблагодарить вас.

— Я только надеюсь, что помог вам, — ответил Хопкинс. — А теперь я буду очень признателен, если вы дадите мне в распоряжение машину.

— Конечно, — заторопился Доулиш, пожимая ему руку. — Пожалуйста, инспектор, займитесь профессором. Я хочу позвонить сэру Хьюго Тэвнотту в Бэнфорд-Мэнор.

Чайлдс посмотрел на него, но спрашивать ни о чем не стал.

Двое людей Доулиша из специального подразделения следовали за Джеймсом Хортоном от клуба «Карилон». Женщина, спутница Хортона, была красива и обаятельна, и, когда они сели в такси, наблюдатели увидели, как рука Хортона обняла ее за талию.

Сотрудники Ярда следовали за ними: один — в мини-автомобиле, другой — в фургончике для развозки газет. Такси проехало по Пел-Мел, повернуло налево, затем направо, к Букингемскому дворцу. Двое полицейских все время передавали свои наблюдения по радио. Такси свернуло к вокзалу Виктория, затем перешло на одностороннюю дорогу к воротам Букингемского дворца.

— Похоже, что они едут к Британскому международному аэровокзалу, — доложил один из агентов.

Такси подъехало к аэровокзалу, но вышел из него только Хортон. Он оглядывался вокруг, подходя к главной стойке и вынимая из карманы билеты. Один из сотрудников Ярда следовал за ним, другой поехал за такси.

— Рейс сто один «а» до Нью-Йорка, сэр, — сказал Хортону служитель. — Автобус будет через десять минут.

— Вылет по расписанию?

— Никаких изменений не объявляли, сэр. Есть у вас багаж?

— Он будет в аэропорту, — ответил Хортон.

Прогулочным шагом он подошел к группе, стоявшей около выхода к автобусам, выкурил сигарету, затем поднялся в автобус. Казалось, он не заметил слежки. Дорога была пустынной, и автобус за тридцать пять минут доехал до Хитроу, где в звездное небо взлетали реактивные самолеты, исчерчивая его огненными знаками, как посланцы других планет. С автобуса Хортон сошел одним из первых. Когда он направился к пассажирскому выходу, к нему быстро подошла женщина.

Сотруднику Ярда хватило беглого взгляда, чтобы узнать ее: он видел ее на фотографии — это была жена Хортона. Они встретились, слегка обнялись и вместе направились к эскалатору. Женщина сказала:

— Вещи я уже сдала.

Сотрудник Ярда поговорил по переговорному устройству, и в дело включилась полиция аэропорта. Хортон и Клэр были в баре главного зала, когда к ним подошли двое.

— Извините меня, сэр, — сказал один, — я хотел бы попросить вас пройти с нами и ответить на несколько вопросов.

Хортон застыл на месте, а жену его начало трясти.

Высоким голосом Хортон выдавил из себя:

— Кто вы? Что у вас за дело ко мне?

— Мы офицеры полиции, сэр, — ответил ему подошедший человек. — Пожалуйста, сэр, не поднимайте шума.

Хортон, казалось, остолбенел.

По лестнице, спускавшейся в главный зал, медленно шел стройный элегантный молодой человек. Через его правую руку, обращенную к Хортону и полицейским, было перекинуто пальто. В руке, скрытой пальто, он держал духовой пистолет. Раздался только легкий шипящий звук… два раза подряд.

Маленькое темное пятнышко появилось у Хортона на лбу, другое такое же — над правым глазом Клэр. Когда их тела падали на пол, элегантный молодой человек надел на себя пальто. Один из сотрудников Ярда мгновенно опустился на колени около трупов, в то время как другой повелительно крикнул:

— Закройте все выходы. Никому не выходить!

Потрясенные пассажиры, стоявшие рядом, видели, как из ран текла кровь. Пассажиры, не видящие этого, автоматически стали протестовать. Но тут все выходы к самолетам закрылись, и набежала полиция со всего аэропорта.

За исключением ночных дежурных, Доулиша и Чайлдса, в здании Ярда никого не было. Доулиш, стоя у большого стола в своем кабинете, изучал рельефную карту мира. Он сделал личный звонок к Тэвноттам и проглядел ответы на свое сообщение полициям мира. Сто девятнадцать из них уже подтвердили получение его заявления и сообщили о принимаемых мерах. Наверное, половина из тех, с кем он связывался, полностью понимала зловещий характер ситуации и ее возможные последствия.

Звук, которым можно убить.

Зазвонил его телефон, и он быстро взял трубку.

— Сожалею, сэр, — сказал оператор, — но сэр Хьюго Тэвнотт где-то на территории. Он прогуливается каждый вечер.

— А Дэвид Тэвнотт на месте?

— Нет, сэр, он в типографии. Здесь только мисс Рут Десмонд, которая держит трубку на случай, если вы захотите что-то передать.

— Ах да, — сказал Доулиш. — Я поговорю с ней… Хелло, мисс Десмонд? Возможно, вы меня помните, мы встречались нынче утром…

— Я очень хорошо помню, — проговорила Рут, и он вспомнил неодобрение, с которым она смотрела на него, и ее ужас, когда она увидела, что он, как крысу, трясет ее кузена Дэвида.

— Мне крайне необходимо поговорить с сэром Хьюго, — настаивал Доулиш.

— Это невозможно, я уже сказала оператору. Он вышел.

— А его сын?

— Он тоже вышел, — ответила Рут. — И в любом случае я не могу себе представить, что ему захочется с вами разговаривать.

— Мисс Десмонд, — бросил Доулиш, — прекратите лгать мне.

Девушка ахнула.

— Я не лгу! И я отказываюсь…

— За Мэнором пристально наблюдают с того момента, как я оттуда уехал. Они оба должны быть там.

— Если они здесь, — ядовито произнесла Рут, — то вам лучше самому приехать и поискать их. Их обоих нет здесь по меньшей мере час.

Чайлдс не мог промолчать:

— Значит, сэр, их никто не видел с того времени, как удрал этот автомобиль.

— Похоже, что так, — мрачно согласился Доулиш. — Есть у нас наготове вертолет?

— На посадочной площадке, сэр, — ответил Чайлдс. — Пришло еще одно донесение. Мне проводить вас до посадочной площадки?

— Прекрасная мысль! — Доулиш направился к двери в коридор. Он вызвал лифт, а Чайлдс тем временем запер кабинет. Раздался пронзительный скрип, и у Доулиша перехватило дыхание и напряглось все тело. Чайлдс спокойно поглядел на лифт.

— Его пора смазать, сэр.

— Да, черт его побери, пора, — хрипло проговорил Доулиш. На на половине спуска он смущенно засмеялся. — Видите, в каком состоянии у меня нервы?

— Судя по тому, что говорил профессор Хопкинс, у вас есть все основания для тревоги, — пожал плечами Чайлдс.

Они вышли из лифта и направились кожидавшей их машине. Ночь была ясной, и звезды светили так же ярко, как тогда, когда впервые разразилась беда в Бэнфорд-Мэноре. Усевшись в машину, Чайлдс продолжил свой доклад:

— Вы просили меня проверить на Монетном дворе и у фабрикантов, выпускающих бумагу для банкнотов.

— И что же?

— Один из молодых руководителей исследовательских и производственных работ в компании «Совершенная бумага» оставил свое место три недели назад ради должности в соперничающей компании. И с тех пор его никто не видел. Конечно, мы еще не все проверили, потому что большинство производств на ночь закрывается. Но уже сейчас известно, что объект проверки, некий Джордж Энстей, должен был быть принят на должность в «Портале» у Овертона, однако так там и не появился. А он работал над специальной бумагой, которая, как считалось, предназначалась для будущих банкнотов и ценных бумаг, сэр.

— Исчез без следа? — мрачно спросил Доулиш.

— Его совершенно случайно видел в Лондоне один из управляющих «Портале», который с ним беседовал по поводу найма на работу. Это было на другой день после того, как он оставил прежнее место. Он вроде бы блестящий специалист в своем деле, а дело это — производство практически вечной бумаги различных типов. Халл, кажется, тоже работал над этим. Так ведь?

— Да, — ответил Доулиш. — Я думаю… — Он вынужден был замолчать, так как радио начало трещать и ему пришлось взять трубку. — Говорит Доулиш.

— Мистер Доулиш, вас срочно вызывают из аэропорта. Примите вызов, пожалуйста.

— Хорошо, — коротко ответил Доулиш.

Почти без паузы раздался более низкий мужской голос.

— Это Дженсен, сэр. Боюсь, что у меня плохие новости. Хортон приехал сюда с женщиной, которая затем одна вернулась к себе домой. После того как женщина уехала, Хортон встретился здесь со своей женой. В тот момент, когда мы пытались их задержать, они были застрелены. Оба мертвы.

Доулиш повторил почти тупо:

— Мертвы? Убиты?

— Да, сэр. И мы не поймали убийцу. Мы закрыли аэропорт, но я почти не надеюсь, потому что мы нашли пистолет — итальянский высокоскоростной духовой пистолет — под бумажками в мусорной корзинке.

— Лучше не держите аэропорт закрытым, — мрачно проговорил Доулиш. — Мы арестуем убийцу позднее. — Он задумался: «Слава богу, что это не было убийство звуком» У него перед глазами возникла ужасающая картина: переполненное людьми здание, суета и движение, разговоры, смех, слезы, внезапный мерзкий визг, а далее жуткая тишина.

— Хорошо, сэр, — ответил Дженсен.

Доулиш положил на место трубку и взглянул на Чайлдса, который завороженно смотрел на него.

— Вы все расслышали? — спросил Доулиш.

— Да, сэр. Значит, лондонское свидание Хортона с женщиной было подстроено, чтобы обмануть нас.

— Похоже на то, — кивнул Доулиш. — Теперь мы знаем, что коттедж Хортонов надо срочно обыскать. Распорядитесь об этом сразу. Их бы не убили, если бы они не были очень сильно в этом замешаны. По-видимому, жена скрылась во время всей этой суматохи после звука.

Радиотелефон снова затрещал. Доулиш секунду поколебался, затем взял трубку.

— Простите, что снова беспокою вас, сэр, но вам срочный звонок от сэра Роберта Марлина.

— Он на линии? — резко спросил Доулиш.

— Нет, сэр, он говорит, что должен немедленно увидеться с вами в своей резиденции, сэр, что это дело крайней важности. Он просил вас подтвердить, что вы немедленно вернетесь, чтобы повидаться с ним.

Водитель, услышав это, сразу затормозил и съехал к обочине. Они были уже почти в виду вертолета, который стоял, освещенный перекрещивающимися лучами двух прожекторов. Сообщение было по сути приказом.

Очень твердо Доулиш проговорил:

— Отправьте сообщение сэру Роберту, что я свяжусь с ним из полицейского управления в Бэнфорде. Ясно? Я буду там через час.

— Да, сэр, но…

— Сообщите это ему поскорее, — приказал Доулиш и отключил радио. Машина уже почти остановилась, но мотор сразу завелся, и водитель, пробормотав что-то вроде извинения, тронул ее. Они миновали ряд дорожных сигналов и подъехали к посадочной площадке.

— Какие-нибудь специальные распоряжения, сэр? — спросил Чайлдс.

— Да. Ложитесь и хорошенько выспитесь. Если будет что-нибудь срочное, вас всегда вызовут.

— А как насчет того, чтобы выспаться вам? — почти недовольно проворчал Чайлдс.

— Позже, — ответил Доулиш, — гораздо позже.

— Мистер Доулиш… — начал было Чайлдс, но Доулиш уже открыл дверцу машины. — Не подставляйтесь, сэр, ладно?

— Считаете, что я должен был поехать повидаться с сэром Робертом Марлином, — сухо произнес Доулиш, — и что теперь он снимет с меня голову?

— Я вовсе не это имею в виду, сэр. Просто не надо сажать вертолет на землях Бэнфорд-Мэнора и тут же пытаться самому найти место, где прячется Коллис. Вы ведь на самом деле не думаете, что птички улетели, и не думаете, что надо позволять кому бы то ни было рисковать, пока все не проверите сами. Два часа ожидания этих специальных ушных затычек не сделают погоды.

Доулиш, внимательно глядя на него, дождался, когда он закончит, и потом положил ладонь ему на плечо.

— Посмотрим, — сказал он. — Позвоните Симу и скажите ему, чтобы он, как только услышит, что мой вертолет приземлился, убрал ближайшее дорожное заграждение. Скажите ему, чтобы не медлил.

Он сжал Чайлдсу плечо и через посадочную площадку направился к вертолету.

18 Долгий спуск

Доулиш следил, как исчезали огни Большого Лондона и замелькали внизу огоньки маленьких городков и деревень. Главные дороги сияли серебряными лентами, по ним непрерывным потоком неслись невидимые машины. Он сидел рядом с пилотом. Тот посмотрел на него и кашлянул.

— Еще минут десять, сэр, самое большее. — Голос его был едва слышен в шуме винтов.

— Как вы думаете, сможете точно найти Бэнфорд-Мэнор?

— Конечно, сэр. — Наступило молчание, потом пилот прохрипел: — Вы абсолютно уверены, что хотите именно туда, сэр?

— Абсолютно, — сказал Доулиш. Он повернулся, стараясь в полумраке кабины разглядеть лицо пилота. — Я ведь, знаете, делал это и раньше.

— Я знаю, сэр, но вы уже не так молоды, как были.

— Но я стал мудрее, — ответил Доулиш, — гораздо мудрее.

Он надел поплотнее наушники, которыми обычно пользовался второй пилот. Вокруг талии он обмотал веревку. Кроме того, у него была аварийная сумка с инструментами, которая выглядела огромной и заставляла его чувствовать себя громоздким, но на деле движений не затрудняла. Они сидели молча, ветер из нижнего вентиляционного отверстия бил Доулиша по ногам. Лучше было замерзнуть, чем париться в застойном пару кабины.

Впереди показался маленький городок, за ним второй побольше.

— Бэнфорд, сэр.

— Где Мэнор? — спросил Доулиш.

— Видите треугольник зеленых огней?

— Да.

Треугольник был четко очерчен и резко контрастировал с белыми, красными и желтыми огнями, рассыпанными повсюду.

— Это ворота к Хэйлу и Бэнфорду. Огни — на дорожном заграждении. Теперь видите большой дом, сэр? Со всеми огнями? А рядом маленький букетик огней? Это конюшни.

— Увидел, — сказал Доулиш. — Вы точно знаете, что нужно делать?

— Да, сэр. Доложить суперинтенданту Симу в момент приземления. И попросить его быть наготове и двинуться вместе с военными, если получит сигнал: три револьверных выстрела в быстрой последовательности.

— Да, — кивнул Доулиш. — Но ни минутой раньше. Понятно? Ни минутой раньше.

— Я понимаю, сэр.

— Хорошо. Вы знаете, что когда я повисну, то мой вес сильно нарушит равновесие?

— Я удержу вертолет ровно, сэр. Мы почти готовы. Вы можете открыть дверь?

— Да.

— Я спущу лесенку, — сказал пилот. — Удачи вам, сэр.

Доулиш кивнул, затем медленно толкнул дверцу, преодолевая сильное сопротивление воздуха. Она скользнула вбок, и в кабину ворвался жгуче-холодный воздух. Он осторожно встал с сиденья и выставил ногу из вертолета, нащупывая ступеньки веревочной лестницы, висящей под ним. Затем опустил другую ногу, нащупывая следующую ступеньку, и осторожно перенес часть своего веса на лестницу. Огни внизу стали ближе, достаточно близко, чтобы почти коснуться их, но постепенно они отодвинулись дальше, и он понял, что находится примерно ярдах в двухстах от Мэнора.

Медленно, без малейшего колебания или страха, он стал спускаться, перехватывая перекладины ступенек руками в перчатках и находя их одну за другой ногами. Он ощущал медленный, уверенный спуск вертолета. Под ним темнели черные тени: деревья, кусты, изгороди, какие-то дальние строения. Теперь вертолет почти касался земли. Доулиш чиркнул по траве ногами и, напрягши мышцы, отпустил лестницу. Он ударился о землю обеими пятками и упал навзничь, вобрав голову и ссутулив плечи против удара, но падение было мягким и легким. Вертолет взмыл вверх и полетел прочь. На нем не было огней — просто темное пятно на фоне звезд. Пока Доулиш поднимался, вертолет уже отлетел на полмили, и только затихающий шум винтов напоминал о его присутствии.

Казалось, никто не заметил, как низко он пролетел. Ни одна дверь в Мэноре, коттеджах и квартирах не открылась. Доулиш направился в сторону конюшен, поправляя по дороге наушники, пистолет в кармане, веревку и сумку на талии. Глаза его уже привыкли к темноте, и он смог разглядеть на удивление много: формы кустов, большие цветочные грядки, деревья, большие и маленькие. Мэнор теперь был у него справа, а конюшни — прямо.

Доулиш уже слышал глухой шум моторов, о которых ему говорили: казалось, их шум шел из-под земли. Он повернулся к конюшенному двору, знакомому ему по утреннему обходу. Он находился с противоположной стороны от типографии. Над дверью около одинокого бензонасоса светила единственная голая лампочка. С обеих сторон двери гаража и конюшни были закрыты. Доулиш ощущал какое-то дрожание под ногами и уже не сомневался, что под ним работали какие-то машины. Он ступил на порог и оказался в слабоосвещенном коридоре, где уже был утром. Один марш ступенек вел вниз, в типографию, в противоположном конце была глухая стена.

Слабый свет отражался бликами от мазка белой краски на этой стене.

Доулиш двинулся вперед, дошел до двери и осторожно открыл ее. Сразу за ней, справа на стене, был еще один мазок краски. Он включил свой фонарик и в первый раз посветил им. В стене под мазком в камне было железное кольцо. Доулиш стал сбоку и потянул за кольцо. Сначала ничего не произошло. Он поменял положение, чтобы ухватиться покрепче, и потянул сильнее. На этот раз камень в стене сдвинулся. Шум машин стал громче. Камень поворачивался вокруг своей оси, и в стене появилось узкое отверстие, достаточное, впрочем, чтобы он мог, пригнув голову, войти.

Он вошел сквозь щель, казалось, в темноту, но на самом деле слабый свет там был. Стук машин или какого-то мотора был теперь очень силен, отдавался, вибрировал в стенах.

Доулиш толкнул камень за собой и почувствовал, что отсюда он движется легче, вероятно, он тянул не под тем углом. Он посветил фонариком вокруг, чтобы увидеть, нет ли ступенек. Их не было, коридор плавно спускался вниз, к свету. Коридор был длинным, по меньшей мере сорок или пятьдесят ярдов, и было видно, что в конце он поворачивает направо. Доулиш беззвучно прошагал по грязному твердому полу до конца коридора, там замедлил шаг и осторожно заглянул за угол.

Здесь были короткий проход и пролет ступенек. Свет шел от единственной тусклой лампочки, висящей над лестницей. Доулиш, крадучись, подобрался к ступенькам и увидел, что они ведут во что-то вроде комнаты. Шум машин был здесь гораздо громче.

Доулиш услышал за собой слабый звук и, распластавшись по стене, стал ждать. Звук, похожий на звук шагов, повторился снова и снова. Это могла быть капающая вода… но нет, он расслышал чье-то дыхание.

На него накатил мгновенный страх, что сейчас в любое мгновение раздастся жуткий визг.

Очень медленно он опустился на колени: если за ним кто-то идет, то заглядывать за угол этот человек будет на уровне головы и сначала вниз не посмотрит. Доулиш заметил носок мужского ботинка, посмотрел вверх и увидел, что за угол очень осторожно заглядывает мужчина. Необычный угол зрения искажал его черты. Доулиш подвинулся вперед, протянул за угол руку, ухватил мужчину за щиколотку и дернул. Раздался испуганный вскрик, и мужчина упал навзничь, ударившись оземь затылком.

Никогда Доулиш не двигался быстрее. Он завернул за угол и склонился над человеком, кулак его был наготове, чтобы врезать тому в подбородок, но в последнюю секунду он сдержался, потому что человек лежал неподвижно. Став на одно колено, Доулиш посветил фонариком в бледное лицо — несомненно, это был Гай Эванс, его утренний гид. Глаза его двигались, губы шевелились, он явно был ошеломлен, а не оглушен. Доулиш начал обшаривать его карманы, вытаскивая из них все. Он определил момент, когда его жертва поняла, что происходит, потому, как напряглось тело.

Там были деньги, бумажник, ключи, расческа, носовой платок, сигареты и спички — все обычные вещи, но одна необычная. Она была маленькой — дюйм с четвертью в диаметре — и гладкой, а в середине у нее была маленькая дырочка. Много лет назад, в годы своей юности, Доулиш видел нечто подобное. Это называлось пищик для трелей. Его можно было положить в рот и издавать разные звуки. Этот был побольше, чем старый пищик, но очень на него похож.

Эванс судорожно взметнулся и схватил его.

Доулиш просто протянул свою большую руку и, накрыв ладонью лицо, резко толкнул, так что голова Эванса ударилась об пол. Тело обмякло, хотя глаза оставались открытыми.

— Сделаете это еще раз, — произнес Доулиш, — и вам станет очень больно. Слышите меня?

Эванс кивнул.

— Это и есть, — Доулиш взял в руки пищик, — устройство, которое производит звук?

Эванс снова кивнул.

— И тот, который убивает?

— Нет, — сказал Эванс, — о тех устройствах я ничего не знаю. Это только для того, чтобы издавать звуки, шумы. Это… это вроде сигнала.

— Надеюсь, что так, — произнес Доулиш. — Дэвид Тэвнотт внизу?

Так как ответа не последовало, он снова расправил пальцы, как бы собираясь повторить свой жест, и его жертва пробормотала:

— Да. Да, он там.

— А сколько еще других?

— Около… около дюжины.

— Не надо мне около… Сколько их там? — потребовал ответа Доулиш.

— Шесть, нет, семь! Но… но… но… — Эванс оборвал себя, и у него перехватило дыхание. — У вас… у вас нет никаких шансов спуститься туда. Ни единого шанса!

— А что произойдет? — спросил Доулиш и удивился пылкости, с которой говорил молодой Эванс.

— Будет передача, и вам ничто не поможет. У нас у всех есть защитные устройства, которые смещают частоты. Это единственная защита. Как только он узнает, что вы здесь, сразу же включит передачу волн.

— Кто он?

— Коллис, — задохнулся молодой человек. — А если не он, то Дэвид включит… Говорю вам, у вас нет ни малейшего шанса!

— А у вас шанс есть?

— Да, но я… — Эванс со свистом втянул в себя воздух и продолжал, как в бреду: — Вы не сможете взять мое, их вставляет хирург. И… и потом их тоже убьют.

— Их? — мягко спросил Доулиш и подумал, не тянет ли Эванс время своими разговорами.

— Ну… девушек.

— Каких девушек?

— Их… их двое. Одна… это Рут Десмонд, она… О господи! Из-за этого я здесь. Это я и пытаюсь сделать… помочь Рут. Она, если хотите знать, пыталась помешать Дэвиду изнасиловать другую девушку. Ее зовут Шейла… как-то там… Я многого не знаю, я только работаю в типографии. Они эту девушку похитили, думали, что она шпионка, а теперь знают, что не шпионка, но не могут ее отпустить. И Дэвид… О господи! Какая же он свинья! — На лбу Эванса выступил пот, и Доулиш не сомневался, что все эти чувства в нем долго копились, дошли до высочайшего пика и теперь бесконтрольно начали изливаться. — Он абсолютный дьявол. Даже его кузина не может чувствовать себя в безопасности от него. Бог знает почему, но он пошел в главный дом и привел ее сюда. Вы бы видели, как он накинулся на нее, когда она попыталась помочь этой Шейле. Я думал, он сорвет с нее одежду.

— А где были вы, когда все это происходило? — холодно и жестко спросил Доулиш.

— Я в то время ничего… ничего не мог сделать, но, если бы он причинил ей боль, действительно причинил боль Рут… я бы попытался. Он привел ее сюда, вниз. Я должен был стоять наверху на часах, но я собирался помочь ей. Если бы даже вы не пришли, я все равно бы попытался. Кто… — Тело юноши снова напряглось, и в глазах появился ужас. — Вы ведь Доулиш? Да?

— Да. Я Доулиш. И если вы хотите вернуть себе хоть частицу самоуважения, вы сейчас будете мне помогать.

— Но ведь все бесполезно, говорю вам! Эта передача…

— Вы же защищены, так ведь?

— Да, но я же говорил вам…

— Расскажите подробнее, — прервал его Доулиш. — Там внизу две женщины, молодые женщины, каждая в отдельной комнате?

— Да, все правильно.

— В одной из этих комнат раньше держали Халла?

— Да, но он убежал…

— Он был защищен от звука?

— Нет, он… он не был. Господи боже, вы же знаете, что не был, передача убила его!

— Но перед тем, как его убили, он же бежал, — сказал Доулиш. — Так что мы сможем вывести отсюда девушек, если понадобится.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду, когда говорите «если понадобится»?

— Я имею в виду, если только мы не выведем передатчик из строя до того времени, когда Коллис или Дэвид решат им воспользоваться. Вы знаете, где находится передатчик?

Эванс снова со свистом втянул в себя воздух.

— Да-а-а!

— Можете рассказать мне, где…

— Они вас и близко к нему не подпустят!

— Я могу попытаться, — ответил Доулиш. — А если мне не удастся это, то придется вам его испортить. Что еще они делают в этой части подвала?

— Там лаборатория и такое специальное печатное оборудование. Они… они подделывают банкноты и… — Эванс снова замолчал. — Мы все работаем там в темноте. Руководят этим спектаклем Коллис и Дэвид. Мы… мы просто делаем, что нам говорят.

— Значит, они вас шантажируют, — произнес Доулиш.

— Они заманили нас сюда шантажом или подкупом, а после этого запугали до смерти, — задыхаясь, говорил Эванс. — Единственная надежда для нас выбраться отсюда живыми и не провести большую часть жизни в тюрьме — это делать то, что велят. Но будь я проклят, если буду сидеть и позволять этой свинье мучить Рут.

— Ладно, — более мягко сказал Доулиш. — Я вижу, что вам досталось. Можете нарисовать план этого места?

— Я… в некотором роде, — проговорил Эванс. — Но вам не нужен план. Это главный погреб старого монастыря. Все комнаты на одной стороне, они — как камеры. И еще есть одна большая комната, старая часовня, где они работают. Передатчик стоит там, где раньше был алтарь. — До Эванса вроде бы не доходило, что они совершали святотатство. — Девушки находятся в двух торцовых комнатах: Рут — в первой, должна быть там, а другая девушка — в том конце. Это очень просто, клянусь вам.

— Поверю вам на слово, — сказал Доулиш. — А теперь послушайте меня. Я пойду туда, вниз. Буду действовать по обстановке, как говорят, подбирать мелодию на слух. — У него перехватило дыхание, как до этого у Эванса, и он мрачно продолжал: — Даже я никогда не выражался точнее! Сначала я хочу подобраться к этому передатчику. Если смогу, то брошу в него вот это. — Он вытащил из кармана, казалось бы, вполне безобидную вещь, игральные кости, и передал одну из них Эвансу. — Если мне не удастся, то это бросите вы. Если после этого не сможете укрыться, то закройте лицо руками. И помните, если вы действительно хотите помочь Рут, что это единственный путь. Провалите — погубите ее.

Эванс невнятно пробормотал:

— Не подведу.

Видно было, что он вне себя от страха.

19 Передатчик

Доулиш снова, крадучись, двинулся к углу и осторожно заглянул за него, но никто не спускался по ступенькам, а ровное гудение моторов и машин смягчало или вообще затушевывало остальные звуки. Здесь никакой охраны не было. Коллис явно не думал, что кто-то может сюда вломиться.

Доулиш спустился на нижнюю ступеньку как раз тогда, когда Эванс поднялся на верхнюю.

Эванс мог предать его, или ему просто могло не хватить мужества, чтобы помогать. Сейчас Доулиш уже ничего не мог с этим поделать.

Он посмотрел направо. Нечто вроде комнаты без двери, похожее на какой-то склад со множеством полок и полочек, где каждое отделение было снабжено этикеткой. Он шагнул и увидел, что другого входа или выхода здесь нет, так что Эванс говорил правду.

Доулиш повернул в другом направлении.

С правой стороны длинного коридора была по крайней мере дюжина дверей, каждая из которых вела в одну из комнатушек, о которых говорил Эванс. С другой стороны было три двери, две из них стояли открытыми. Шум доносился из самой дальней двери с этой стороны. Доулиш, двигаясь свободно, как если бы не было никакой опасности, остановился у первой двери.

Это была лаборатория со столами и обычными причиндалами в виде стеклянных трубок и пипеток. Бунзеновские горелки и трубки для анализов, бутылки с этикетками и стеллажи ящичков, также снабженных этикетками. Все очень четко видно в искусственном свете. У одного из лабораторных столов стояли двое мужчин, еще один спиной к ним стоял у электрической печи. В дальнем углу были миниатюрные валки, а рядом — пластмассовые контейнеры с пигментами и кислотами. Один из людей отошел от печки и включил рубильник, валки начали вращаться. Из щели между валками медленно поползло тонкое, как бумага, вещество.

Доулиш пошел дальше и увидел маленький немецкий печатный станок, который, он знал, используется для специальной высококачественной печати. Он двигался со сверхъестественной точностью, присущей машине, отработанным бездумным движением, совершенно бесшумно. Ближе других к нему находился человек постарше. Вроде бы он производил банкноты, но Доулиш не мог разглядеть, что именно он печатает.

Человек у валков нажал кнопку, чтобы их остановить, и затем очень осторожно обрезал бритвой некоторое количество этого бумагоподобного вещества. У Доулиша в ушах звучал голос сэра Роберта Марлина: «Сама бумага будет сделана по специальной технологии из смеси материалов, включающих полимер. Это, во-первых, сделает денежные знаки практически вечными, и их можно будет даже мыть. А во-вторых, на необозримый период времени их подделка станет невозможна».

Человек с бумагой обернулся. Если бы он не был так поглощен тем, что делает, то не мог бы не увидеть Доулиша, наблюдавшего с неотрывным интересом, как он донес вещество до лабораторного стола и начал опускать стеклянные палочки в разные бутылочки, явно опробуя материал кислотами.

Доулиш повернулся и направился к третьей двери. Она была открыта, но комната казалась пустой, за исключением того, что там в центре под пластиковым или стеклянным колпаком стояла машина, к которой шли с потолка кабели. От нее исходил слабый ровный шум. Она была похожа на какой-то современный генератор. Он вращался.

Эванс, который шел в некотором отдалении, приблизился и прошептал:

— Дэвид внутри с Шейлой как-ее-там… Он там пять минут или больше. Бог знает, что он с ней делает. И… и Рут все еще пленница, он запер ее во второй камере. Что мы будем делать?

— Как работает передатчик? — требовательно спросил Доулиш.

— Я не знаю. С ним управляются Дэвид и Коллис, больше никто.

— Как часто Коллис здесь бывает?

— Только изредка.

— На кого похож Коллис?

— Он… он всегда носит маску.

Так что даже здесь Коллис старался, чтобы его не могли узнать. Доулиш сознательно поменял тему разговора.

— Есть здесь рубильник?

— Да, но они могут использовать дальний контроль. Не думаете же вы, что они разрешат любому Дику, Гарри или Тому его включать? Этот чехол взрывоустойчивый. Чтобы его взорвать, нужна тонна взрывчатки. Единственный способ — это справиться с Дэвидом. Что мы будем делать?

— Я собираюсь заняться Дэвидом, — сказал Доулиш.

— Но вы не сможете, говорю же я вам, — в отчаянии задыхался Эванс. — У него дальний контроль передатчика, он убьет вас и всех в радиусе его действия, у кого нет защиты. А это значит, и Рут!

— И Шейлу Бернс, — произнес Доулиш. — Дверь в эту комнату запирается изнутри?

— Ее можно открыть снаружи, — пробормотал Эванс. — Нажимаете эту кнопку. — Он показал на нее дрожащим пальцем. — Она скользит и открывается. Но, ради бога, будьте осторожны! Рут заперта, но звук проходит через эти стены, он проникает всюду.

Одним быстрым броском Доулиш перебрался на другую сторону коридора к двери, где Шейла Бернс была пленницей Дэвида Тэвнотта.

За двадцать минут до того, как Доулиш упал с небес, Шейла Бернс сидела в деревянном кресле и тупо смотрела на микрофон. Он молчал долгое время. Он отключился вскоре после того, как она подслушала тот разговор, больше она ничего не слышала. Шейла чувствовала себя такой одинокой, отрезанной от всего и всех и в полной зависимости от этого человека, от Дэвида, которого научилась ненавидеть и бояться.

Кресло ее стояло недалеко от маленькой решеточки.

Из нее доносились слабые звуки, но голосов она уже давно не слышала. Она слишком устала, чтобы слушать, и была не очень настороже. Не сумев придумать никакого способа выбраться отсюда, она не могла ни на что надеяться. В любое время дверь может открыться, и в нее войдет Дэвид. Она закрывала глаза, стараясь побороть инстинктивный ужас.

Она услышала звук, который вспорол тишину, как сдавленный крик. В ту же минуту заставила себя сосредоточиться, придвинулась ближе к решеточке и услышала тонкий злорадный голос Дэвида:

— И то, что ты моя двоюродная сестра, тебе не поможет, милашка.

— Хуже, чем есть, ты не станешь, даже если постараешься, — задыхающимся голосом сказала какая-то девушка. — Держись от меня подальше.

— Боишься, милашка? — издевался Дэвид. — Тебе надо бояться, если Шейла Бернс не будет меня ждать.

— Оставь ее в покое!

— О нет! — сказал Дэвид, и Шейла почувствовала, как будто нож вонзился ей в грудь. — Она меня привлекает. Она не кожа и кости, как ты, кузина. Так что сиди и считай минуты. Когда я закончу с Шейлой, я приду поговорить с тобой.

После небольшой паузы девушка заговорила тише:

— Дэвид, ты не должен делать такие вещи. Твой отец не…

— Не беспокойся о моем отце, он будет делать то, что ему скажут. Он и сейчас, как я ему велел, укрылся в одном из коттежей. — Дэвид издевательски зафыркал. — Ты думаешь, он закрывал бы глаза на то, что здесь делается, если бы у него был характер?

— Ты… ты не должен так говорить о своем отце, — сказала девушка.

— Оставь эту слюнявую сентиментальность, — насмехался Дэвид. — Разреши мне кое-что тебе сказать, кузина. Тебе надо наконец решить, со мной ты или против меня. И делать это тебе надо быстро, потому что мы скоро отсюда удалимся.

— Так Доулиш все-таки выгнал вас отсюда? — резко спросила она.

— Доулиш и с ним еще несколько сотен других, — согласился Дэвид. — Но не раньше, чем мы будем готовы к этому. И… — Он визгливо засмеялся. — Он думает, что нас уже здесь нет. Он снял дорожные заслоны.

— О нет! — ахнула девушка.

— О да, — злорадствовал Дэвид. — В одном ты можешь быть твердо уверена: Доулиш останется в дураках. А теперь сиди и думай, кузиночка, и решай, каким быть твоему будущему. Смерть или хуже, чем смерть… — Он захихикал. — А может быть, счастливая жизнь — в роскоши и преступлениях, но зато в лоне своей семьи.

Ни девушка, ни он больше не говорили.

Шейла сидела, вцепившись в ручки своего кресла так, что пальцы ее побелели от напряжения. Они так впились в дерево, что казались приклеенными к нему. Он идет сюда. В этом не было сомнений. Она должна спрятаться от него, туда, в туалет. Вскочив, она перебежала комнату. Голова ее была повернута в сторону двери, но дверь не открывалась. Шейла зашла в нишу за занавеской, сердце ее билось как сумасшедшее. Ничего у нее не было, что можно было использовать как оружие. Она была близка к панике и, ненавидя себя за это, стояла, глядя на занавеску. Она услышала звук шагов.

— Шейла, — позвал Дэвид на удивление ласковым голосом. — Я хочу поговорить с тобой. Не задерживайся.

Если бы Шейла не слышала, как он разговаривал с неизвестной девушкой, она бы обманулась: он говорил таким милым и успокаивающим тоном. Сердце ее еще колотилось, и она не могла двинуться с места.

— Шейла, — снова позвал он, — не прячься от меня. Я не желаю тебе зла. Даю тебе две минуты, выходи.

Как будто говорил совсем другой человек. Шейла вдруг поняла, что начала расслабляться, не двигаться, нет, но расслабляться. Он замурлыкал себе под нос мелодию из «Одним прелестным вечером». Никогда она не видела его таким естественным. Она заставила себя сдвинуться с места, хотя паника еще не оставила ее… Она отдернула занавеску.

— Привет, — сказал Дэвид.

Он улыбался так, что выглядел просто красивым, хотя что-то в изгибе его губ напоминало ей выражение его лица при их последней встрече. Невозможно было доверять ему, и все же…

— Иди сюда, сядь, — сказал он, протягивая к ней руки.

Как мог он быть тем человеком, которого она слышала за минуту до этого? Она попыталась сообразить, как бы его перехитрить и даже победить, позволила взять себя за руки и усадить на кровать. Освободив одну руку, он поправил подушку, сначала оперся о нее, потом вытянул ноги на кровати.

— Иди сюда, — уговаривал он, — я тебя не съем.

Шейла вдруг обнаружила, что сидит рядом с ним. Медленно он притянул ее, положил одну руку ей на грудь и прижал к себе. Его губы были около ее щеки. Она не видела его, но чувствовала его дыхание, теплое, шепчущее. И теперь он поверит в то, во что хочет поверить: что он выиграл ее согласие.

— Нет никакой нужды бороться… — Голос его был теплым, нежным, убедительным. — Ты очень привлекательная женщина. Ты должна сама это знать. И ты не так молода, чтобы не знать мужчин. Ты не такая женщина… Почему же ты не расслабишься? Расслабься и получи удовольствие от того, что ты со мной. У тебя такое тело, что и тебе, и мне будет хорошо, если ты расслабишься. Ну давай… расслабься, любовь моя, расслабься.

Самым невероятным было то, что она действительно стала расслабляться, и она почувствовала эту опасность в себе самой. Она должна была бороться с собой. Шейла остро ощущала ласковые движения его рук, но не хотела отодвигаться. Она так планировала, должна была так сделать, так сделает… Но ее как будто опоили, одурманили. То, как он говорил с ней раньше и как говорил с девушкой, которую называл «кузина», казалось, было из другой жизни, было в каком-то сне. Он слегка изменил позу, оставляя ей больше места, и поцеловал ее в ухо, потом в щеку. Шейла не могла понять себя, свое настроение, почти не понимала, что с ней происходит. Она хотела всего лишь, чтобы он поверил, что она ему поддается, и был не готов, когда она на него нападет. Но в ней действительно стало просыпаться желание.

Гибким движением тела он подвинулся так, что они лежали рядом, и она ощущала его руки, а затем вдруг он оказался на ней, странно легкий, и целовал ее губы, открывал их поцелуями, и она чувствовала давление его зубов на губах, потом на зубах.

В этот момент боль пронзила ее губу, все еще распухшую, и напомнила о его жестокости. Все желание в ней умерло и возобладал холодный ясный рассудок.

Он продолжал хрипло шептать, и руки его были сильными и твердыми, и она знала, что если начнет сейчас с ним бороться, то проиграет: он ее заставит подчиниться. Она должна была подождать, пока он уверится, что она согласна, что чувствует то же страстное желание.

Но, слава богу, желание в ней умерло.

Она чувствовала на себе тепло его ног и бедер.

— Я говорил тебе, — хрипловато продолжал он, — не надо бороться. Это замечательно быть вместе, замечательно, когда мужчина и женщина…

Она обхватила руками его шею и стиснула изо всей силы. После первого момента ошеломительной неподвижности, прежде чем он успел по-настоящему осознать, что она делает, она судорожно взметнулась и отбросила его полуобнаженное тело в сторону, продолжая держать его за шею. Он задыхался в агонии. Наполовину на постели, наполовину сброшенный с нее, он яростно глядел на Шейлу, но боль явно была слишком мучительной, и он не мог выговорить ни слова.

Она разжала руки. Он беспомощно соскользнул вниз, и она начала подниматься, чтобы сесть, стараясь отдышаться, едва понимая, что одолела его. Ее собственная голова гудела, она была в почти полном изнеможении, но времени у нее не было.

Слишком быстро она попыталась спустить ногу с постели.

Дэвид снова кинулся на нее со злобной яростью.

В этот момент она поняла, что все потеряно: она проиграла. Она увидела озверение в его глазах, злобно искривленный рот, почувствовала, как его пальцы обхватили ее горло с такой силой, какую ей было не одолеть, не разжать.

Он шептал свистящим голосом:

— Я тебе покажу, сука.

В этот момент Шейла увидела за его лицом другое лицо — большое, решительное, твердое.

Она увидела, как руки этого человека сомкнулись на шее Дэвида. Дэвид хотел схватиться за цепочку, которая болталась у него на шее, его пальцы уже коснулись ее… Но его голову дернули назад и его буквально подняли с девушки. Хотя у нее в глазах стоял туман, она увидела, как Доулиш вытащил из кармана кусачки и раскусил цепочку. Легкая цепочка упала с шеи Дэвида, и Доулиш ее подхватил. Дэвид кинулся в атаку, но Доулиш нанес ему удар такой силы, что тот отлетел через всю комнату, ударился о стену и свалился на пол.

Доулиш, такой громадный, посмотрел на Шейлу и улыбнулся. Он даже не задыхался. Подняв с пола ее разорванное платье, он легко накинул его на нее, сказав:

— Простите, что я так затянул дело, но я должен был твердо знать, что Дэвид не заметит, когда я войду, а то он подул бы в свою трубу и убил сотню людей. Теперь он этого не сможет сделать.

— Но я смогу, — произнес кто-то от двери. — Не двигайтесь, Доулиш. Не двигайтесь, мисс Бернс.

Шейла не могла узнать человека в дверях, но Доулиш узнал и обыденным голосом, к которому она уже привыкла, проговорил:

— Мисс Бернс, не думаю, что вы встречались с сэром Робертом Марлином, министром без портфеля в нашем правительстве. Заходите, Боб, — гостеприимно продолжал он. — Я вас ждал. Да, совсем забыл… — Доулиш обернулся к Шейле: — Его другое имя — Коллис, он и устроил все это.

20 Коллис

Сэр Роберт Марлин сделал шаг назад, из-за его спины появились два других человека: тот, что испытывал образцы бумаги, и тот, что следил за печатной машиной. На Марлине был темный костюм, и выглядел он безупречно, как в своем кабинете. Он был бледен и красив красотой аскета, слегка приправленной высокомерием. Жужжание продолжалось, но ровного гула машины уже не было слышно.

Ни у кого из трех мужчин не было пистолетов.

— Следите за ним, — резко произнес Марлин. — Он достаточно глуп, чтобы выкинуть что угодно. Не рискуйте бессмысленно, Доулиш. Вам, возможно, все равно, будете вы жить или умрете, но если вас убьют, вы захватите с собой не меньше тысячи человек.

— Тогда, конечно, я умирать не должен, — серьезно проговорил Доулиш.

За его спиной Шейла постаралась подняться повыше на подушке и натянуть на себя платье. Дэвид неподвижно лежал на полу. Голова его была наклонена под странным углом, как если бы Доулиш сломал ему шею. Двое мужчин переступили за порог комнаты, и Марлин стал храбрее. Он тоже вошел, так что мужчины оказались у него по бокам. В руке он держал маленький прибор, похожий на небольшой транзисторный радиоприемник, но у Доулиша не было сомнений, что это такое.

— Одно прикосновение к нужной кнопке, — сказал Марлин, поднимая прибор, — и произойдет передача, которая убьет всех, не имеющих защиты, в довольно большом радиусе. Не забывайте этого, Доулиш.

— Главное в том, что с вами покончено раз и навсегда, — скучающим тоном ответил Доулиш.

— Вы ошибаетесь, все как раз наоборот, — проговорил Марлин, но в голосе его чувствовалось сомнение. — С вами покончено, Доулиш. А я буду жить дальше и делать то, что хочу и сколько хочу.

— Не будете, раз в Ярде узнают правду, а если я умру, они ее узнают, — сказал Доулиш. — Я выстроил дело против вас, привел все косвенные доказательства, включая тот факт, что вы утаивали от меня жизненно важную информацию, факты, необходимые для расследования. У вас мог быть только один мотив: не допустить, чтобы я разобрался в деле.

Марлин поднял руки, и та, в которой он держал прибор, казалось, сжимала его судорожно, опасно.

— Они никогда вам не поверят.

— Они проверят улики, — проговорил Доулиш.

— Доулиш, если вы мне врете…

— Какой смысл мне врать? — нетерпеливо прервал его Доулиш. — Мне отсюда никоим образом не выйти, мне нечем с вами торговаться. Что бы я ни сказал моим начальникам в Ярде, с вашей точки зрения, мне лучше умереть.

Наступило молчание, в котором слышны были только дыхание мужчин и первое движение Шейлы. Один из них повернулся к ней.

— Не трогайте мисс Бернс, Джордж, — резко произнес Доулиш.

Мужчина резко обернулся к нему:

— Кто сказал вам, что меня зовут Джордж?

— В управлении компании «Совершенная бумага», — ответил Доулиш. — Вы что же, здесь главный печатник, так ведь?

— Доулиш, — суровым голосом начал Марлин. — Я слишком давно вас знаю, чтобы поверить хоть единому вашему слову. На этот раз не удастся ни сблефовать, ни выбраться отсюда. Вам нечего было написать обо мне в вашем докладе.

— Не говорите глупости, — ответил Доулиш. — Вы всегда были в списке подозреваемых. Разве вы этого не знаете? Кто еще имел такую возможность узнавать секреты одной страны за другой? Кто, как не наш специальный представитель в ООН, которому полностью доверяли делегаты всех стран?

— Да кто угодно в ООН! — воскликнул Марлин.

— О нет, — сказал Доулиш. — Только не тот, кто был до вас, потому что неприятности начались потом. Существует всего двенадцать подозреваемых, каждого подробно проверят, и все, кроме вас, окажутся обеленными.

— Что значит обеленными?.. Кем?

— «Врагами преступности», — ответил Доулиш. — Разве вы забыли, что в мои обязанности входит представлять Британию в этой организации и что я ежедневно, ежечасно связываюсь с полицией всех стран мира?

— Мной вы не занимались! — напряженно проговорил Марлин.

— Конечно, занимался. В числе других, — подтвердил Доулиш. — Очень тихо и постепенно, уже довольно давно. Не много потребовалось времени, чтобы обнаружить ваши связи здесь. Кто-то должен был следить за Тэвноттом, и кто сделал бы это лучше, чем Хортон, старый друг семьи? Думаю, вы воображали, будто подозрение падет на него, а не на вас. Думаю также, что вы были готовы вывезти Хортона из страны, если бы он попал под подозрение, но в конце концов не рискнули сделать это.

— Вы… вы наверняка лжете, должны лгать, — произнес Марлин, но говорил он без убежденности. — До сегодняшнего дня вы понятия не имели, что он хотя бы отдаленно связан с этим.

— Знаете, для человека, который так далеко зашел, вы на редкость наивны, — сказал Доулиш. — Конечно, я знал об этом.

— Но ведь вы не приезжали сюда до вчерашнего вечера. Вы мне это сами сказали!

— Я хотел, чтобы вы считали, будто меня после смерти Халла интересуют только Хэйл и Бэнфорд-Мэнор. Но я уже давно вел наблюдение. Неужели вы думаете, что иначе я смог бы действовать с такой быстротой? Наконец я получил предлог показать свой интерес к происходящему здесь.

— Да вы и не думали вовсе…

— У меня здесь кое-кто работал, — прервал его Доулиш. — Новая постановка дел в Бэнфорд-Мэноре давно была загадкой, и мы расследовали деятельность Дэвида Тэвнотта. Нам были известны все его маленькие фокусы, даже привычка обворовывать собственного отца, когда ему нужны были еще деньги. Что он делал с этими деньгами, Боб? Вкладывал в вашу организацию свой пай? Этого я совсем не понимаю. Зачем ему было нужно столько денег? У вас их много. Что он делал с этими деньгами?

Марлин, он же Коллис, посмотрел вниз на лежавшего на полу юношу и, казалось, в первый раз осознал, что означает его длительное молчание. Он дернулся, и снова его пальцы сжали прибор.

— Вы его убили!

— Возможно, — ответил Доулиш. — Вряд ли он заслужил снисхождение. Зачем ему нужны были деньги? Вы можете без страха объяснить мне: ведь этого мне уже не рассказать никому. — Когда Марлин не ответил, Доулиш продолжал с внезапным гневом: — Меня от вас тошнит. Вы держите палец на кнопке, и я не смею ничего предпринять из-за этого, а вы ведете себя как испуганный кролик. Я ведь никак не могу помешать вам убить меня и сбежать. Вы не можете вернуться в Лондон, но… — Он оборвал себя, глаза его расширились, и он продолжал более громким голосом: — Он что, потому хотел столько денег, что откладывал их на случай вашего бегства?

— Я никогда не прибегаю к ненужному риску, Доулиш, — уклонился от ответа Марлин. — Я хочу знать правду, понимаете? Я хочу знать, действительно ли вы проводили эти расследования… — Он прервал себя на полуслове.

Доулиш рассмеялся.

— Ну как можете вы знать точно, проводил я их или не проводил? Вы не можете рисковать. Вы можете только примириться со своими потерями и бежать, пока не поздно.

— Я заставлю вас сказать правду, — почти завизжал Марлин. — Возьмите его в передаточную комнату, — продолжил он, и, когда его спутники не двинулись с места, добавил: — Он не будет вам мешать. Он знает, что произойдет, если он попробует это сделать. Заберите его в передаточную комнату. Знаете, что мы можем там сделать, Доулиш? — Он растянул губы в усмешке. — Мы можем сделать передачу на вас, мы можем передать только вам звуковые волны, которые сведут вас с ума. Мы можем сделать так, что вы почувствуете, как будто внутри вашей головы вращается нож, все быстрее и быстрее. Когда мы с вами закончим, вы будете ненавидеть себя за то, что сразу не сказали всей правды. С самого начала! — Он замолчал, глаза его сверкали, в уголках губ белела пена.

И тогда Доулиш угрожающе шагнул вперед.

— Не подходите ближе! — закричал Марлин и поднял правую руку с маленьким приборчиком дальнего контроля. — Идите с ними, или я включу на полную мощность, и ни одной живой души не останется во всем поместье!

Между тем люди в окрестностях мирно спали: все, кто жил на территории поместья, все, кто жил в Хэйле, в коттеджах, разбросанных вокруг, молодые и старые, вдовы и жены, девушки и дети.

Не спали и были наготове в пределах убийственного действия звука сотни молодых солдат, почти столько же полицейских — мужей, отцов, сыновей, чьи родители находились за сотни, а некоторые — за тысячи миль отсюда. Эти люди были вопасности. Если бы Марлин нажал на кнопку, все они должны были бы умереть.

И все звери и зверьки на полях. Доулиш не сомневался в этом. Он знал о почти неминуемой опасности, о разрушительной силе того, что держал в своей нетвердой руке Марлин.

У Шейлы Бернс тоже не было сомнений.

Она знала, что смерть очень близка, чувствовала, что Доулиш без борьбы не сдастся. Такой человек, как он, попытается отобрать прибор у этого человека с почти беспредельной властью.

Широко раскрыв глаза, она смотрела на Доулиша, стоявшего в стороне от нее, и не могла понять его неподвижности, когда двое мужчин с явной неохотой стали приближаться к нему.

Рядом с его мощной фигурой они выглядели такими жалкими и маленькими. Однако он допустил, чтобы они взяли его за руки. А когда это произошло, они сразу расхрабрились.

— Заберите его в передаточную комнату, — снова приказал Марлин. — Скорее!

— Боб, — мягко проговорил Доулиш, — ты зря теряешь время, ты же знаешь.

— Вот там ты увидишь, теряю я время или нет!

— Теряешь, — повторил Доулиш. — Я же тебе сказал, что за этим местом наблюдают. Сказал? Но я не сказал тебе кто…

— Что ты имеешь в виду?

— Ведь нет никакой уверенности в том, что каждый из тех, кто сейчас держит мои руки, по-настоящему тебе предан, — сказал Доулиш и, резко взметнув руками, отбросил их от себя так, что они полетели в разные стороны. — Хотел бы ты узнать, кто был моим шпионом?

— Ты все еще врешь! У тебя нет шпиона в Мэноре! — закричал Марлин.

— Нет, есть, — произнес женский голос, и Марлин, обернувшись к двери, увидел Рут Десмонд. В ее правой руке был крошечный автоматический пистолет, направленный в грудь Марлина. Как только Марлин повернулся к двери, Доулиш рванулся к нему и выхватил у него из рук электронное контрольное устройство.

Он победил смерть! Ему удалось!

— Привет, Рут, — лаконично сказал он. — Я думал, ты никогда не придешь.

— У Гая были трудности с принятием решения, — отозвалась Руг, — но в конце концов он решил, что достаточно меня любит, чтобы помочь мне бежать.

Рядом с Рут появился Гай Эванс, дрожавший с головы до ног. Рут выглядела такой юной, хорошенькой, полной кокетства, что казалось невероятным, чтобы именно она в единственную решающую секунду держала их судьбу в своих руках.

— Ты? Ты работала на Доулиша? — ахнул Эванс.

— Да, — ответила Рут. — И самым трудным было притворяться, что мы незнакомы. Даже когда мы были одни, мы не могли быть уверены, что в самой земле нет подслушивающих устройств.

Марлин не проронил ни слова. Ни тогда, ни когда они вывели его наружу, навстречу полиции и военным, подоспевшим в ответ на радиовызов Доулиша. Там были и Сим, возбужденный и энергичный, и какой-то молодой офицер, и расстроенный сэр Хьюго Тэвнотт, которого нашли в одном из коттеджей и который, услышав о смерти сына, был на грани обморока.

— Меня занимает этот человек, — говорил немного времени спустя Доулиш Симу, Рут, Гаю Эвансу и Шейле Бернс. — Ведь у него были выдающийся ум, большое духовное мужество и широкое видение мира, в своем роде, разумеется. И еще, конечно, он был абсолютно безжалостен. Но когда ему пришлось оказаться лицом к лицу с физической опасностью и позором, он сломался. Стал почти шизофреником, — добавил он. — Я напишу это в рапорте. Вы знаете, что такое шизофреник, Шейла?

— Я не вчера родилась, — ответила Шейла, и, хотя это был не очень остроумный ответ, все рассмеялись, успокаиваясь от потрясения. — Как вы думаете, Коллис или Дэвид Тэвнотт подозревали, что у вас здесь шпион?

— Да, но я думаю, они подозревали, что этот шпион вы, что вы придумали дурацкую историю, а я притворился, будто верю ей, чтобы вы смогли втереться в доверие к Хортону, — объяснил Доулиш. — Но дело в том, что вскоре после того, как я начал подозревать, что Коллис использует Бэнфорд-Мэнор, я открыл Рут. Не много времени понадобилось мне, чтобы понять, какая она мужественная и достойная доверия девушка.

— Да, она такая и есть! — пробормотал Гай Эванс, сидевший на ручке ее кресла.

— А что насчет Хортонов? — спросила Шейла.

— Они были в этом замешаны по уши, — сказала Рут. — Я слышала, как Джим Хортон рассказывал Дэвиду, что он ехал за вами случайно, а когда вы врезались в сугроб, решил, что вы инсценировали аварию. Так что вы отвлекли внимание от меня, — добавила она. — Это было очень кстати. А как они забрали вас из коттеджа?

— Думаю, вскоре после ухода мистера Доулиша, — ответила Шейла.

— До того, как мои ребята взяли все под контроль, — сделал гримасу Доулиш. — Нам надо было завтракать в две смены. По правде говоря, — продолжал он мягко, — ваше путешествие, Шейла, было не совсем бесполезно. Я могу вам сказать, что Эрик Паркер едет в Австралию, как вы и думали, но… — Он замолчал.

— Теперь это стало как-то неважно, — сказала Шейла. — Думаю, когда-нибудь то чувство горя снова вернется, но сейчас мне все равно. — Она задумчиво посмотрела на Доулиша. — А знаете, я ведь так и не в курсе, в чем, собственно, все дело?

— Небольшое мероприятие международных фальшивомонетчиков, — небрежно ответил Доулиш. — Шантаж. Но теперь нам все известно, и, когда наши умные ребятки из задних комнат закончат, мы будем знать и секрет высокочастотных волн тоже. По-моему, здесь как-то обработали обычные пищики, и те стали испускать волны. Но почему-то они не смогли избавиться от звука. Вне всякого сомнения, они именно эти пищики использовали, чтобы сделать жертвы перед похищением беспомощными, и почти наверняка они могли контролировать радиус их действия. Кто знает, может быть, найдут способ сделать их полезными человечеству.

Шейла долго и пристально смотрела на него.

— Вы необыкновенный человек, — сказала она. — Ей-богу.

На следующее утро Доулиш направил свой рапорт всем полициям мира, его проинтервьюировала пресса, телевидение и радио. Затем он отправился к министру внутренних дел с просьбой, чтобы Гая Эванса привлекли только в качестве свидетеля.

— Не вижу причин для возражения, — заверил его министр. — А его роман с Рут Десмонд серьезен?

— Меня это не удивило бы, — ответил Доулиш.

— А как сэр Хьюго теперь, когда он потерял сына?

Доулиш подумал и ответил:

— Я думаю, что сумасшедшая жена и злобный сын уже давно превратили его жизнь в ад. Возможно, теперь ему станет немного легче.

Почти в то же время, когда состоялся этот разговор, Рут Десмонд зашла в кабинет к дяде и увидела, что он стоит у окна, выходящего в белый от инея парк. Трава, деревья, кусты — все было серебряным. Сэр Хьюго повернулся и окинул взглядом юную стройную девушку, полную свежести и обаяния. Старый человек, отягощенный своими несчастьями и заботами. Она подумала, что сегодня он выглядит не таким измученным, как накануне.

— Рут, — сказал он, — когда ты впервые начала помогать этому Доулишу?

— Когда впервые поняла, что шуточки Дэвида более серьезны, чем казалось. Дядя Хьюго, мне очень неприятно говорить, но…

— Не надо бояться говорить об этом, Рут. — Тэвнотт вдруг, впервые за много лет, улыбнулся. — Я рад, что нашелся хоть один человек, связанный с Тэвноттами, кто все еще верит в правду и верность. Ты очень не любишь это место?

— Не люблю? Я обожаю его! — воскликнула она.

Лицо старика осветилось радостью.

— Ты останешься и будешь со мной работать, помогать мне? — Он помолчал и твердо добавил: — Помогать хотя бы немного исправить зло, которое причинил мой сын.

Она подошла к нему и взяла его руки в свои. Со слезами на глазах они смотрели на прекрасную землю за окном.

ББК 84.4 (Вл.)

К82

Составитель Н. Саркитов

Кризи Джон

К82 Вопль убийства. Сборник: Романы. / Собрание сочинений — Перев. с англ. — М.: «Канон», «Гранд-Пресс», 1994. — 400 с.

В этот том собрания сочинений Джона Кризи включена повесть «Странный уик-энд инспектора Роджера Уэста» а также романы, опубликованные им под псевдонимами Гордон Эш («Вопль убийства») и Джереми Йорк («Я не собирался убивать»).

К 4703010100-008 Подписное

4У5(03)—94

ББК 84.4 (Вл.)

ISBN 5-86999-010-6 (т. 8)

ISBN 5-86999-004-1

© Составление, оформление: издательство «КАНОН», 1994.

По вопросам оптовой закупки книг обращаться: 121165, г. Москва, ул. Студенческая, дом 39. Издательство «КАНОН» Тел. 240-61-93.

БОЛЬШАЯ БИБЛИОТЕКА КРИМИНАЛЬНОГО РОМАНА

Кризи Джон

ВОПЛЬ УБИЙСТВА

Собрание сочинений

Заведующая редакцией Н. Зорина

Редакторы Т. Саркитова, Е. Белова

Художественный редактор Н. Смирнова

Художник И. Воронин

Корректоры Л. Далимова, О. Андрюхина

Компьютерная верстка В. Родин

Издательство «КАНОН», 121165, Москва, ул. Студенческая, дом 39, Информационно-издательский центр «Гранд-Пресс», 123557, Москва, М. Грузинская ул., 38

ЛР № 030519 от 15 апреля 1993 г.

Подписано в печать с оригинал-макета 25.03.94. Формат 84×108¹/₃₂. Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура тип Таймс. Усл. — печ. л. 21,0. Тираж 60 000 экз. Заказ 327.

Отпечатано в типографии издательства «Белорусский Дом печати». 220013, Минск, пр. Ф. Скорины, 79

Примечания

1

Гидеон — герой серии романов Джона Кризи, написанных им под псевдонимом Дж. Дж. Меррик (примеч. перев.).

(обратно)

Оглавление

1 Мгновение ужаса

2 Беспокойная ночь

3 Патрик Доулиш — очень важная персона

4 Ночной допрос

5 Вмешательство в разговор

6 Уэннекер пытается

7 «Вопль убийства»

8 Сэр Хьюго Тэвнотт

9 Ярость

10 Подвал

11 И некое исчезновение

12 Тайна

13 Величина проблемы

14 Вопросы

15 Наконец-то Хопкинс

16 Ночь несчастий

17 Средства защиты

18 Долгий спуск

19 Передатчик

20 Коллис

*** Примечания ***