Крылатая гвардия [Матвей Львович Фролов] (fb2) читать онлайн

Матвей Фролов Крылатая гвардия Книга-репортаж о летчиках-героях

Предисловие

Двадцать лет назад, в 1943 году, Лениздат выпустил сборник, рассказавший о боевых делах летчиков-гвардейцев противовоздушной обороны. Книга завершалась клятвой летчиков родному городу: «Наша рука никогда не дрогнет, наше сердце не успокоится, пока фашисты будут летать в нашем небе. Нам предстоят серьезные, решительные схватки с лютым врагом. Ничто нас не страшит. Мы клянемся вам биться с ненавистным врагом, не щадя себя и своей жизни, пока небо Ленинграда, небо любимой нашей Отчизны не будет очищено от фашистских стервятников».

Под этой клятвой стояли подписи и летчиков, имена которых вы прочтете на страницах этой книги, выходящей в наши дни, — А. Карпова, С. Литаврина, В. Мациевича, Н. Щербины и других.

Летчики-ленинградцы выполнили свою клятву. В любой обстановке, как бы ни было трудно, воевали они за свой родной город умело и храбро. В авиационных частях фронта героизм был массовым, всеобщим. Имена летчиков-героев знал каждый ленинградец. Защитники ленинградского неба заслужили всенародную благодарность и славу.

Памятник героическим защитникам города, который будет установлен на народные средства в Ленинграде, увековечит бессмертный подвиг в Отечественную войну и славных авиаторов.

Что обеспечило победу? Мудрое руководство Коммунистической партии, помощь Ленинграду всей страны, всего народа, массовый героизм защитников города, нерушимое единство фронтовиков и трудящихся, четкое взаимодействие всех родов войск.

Традиции фронтовиков бережно сохраняются и приумножаются. Совершенно изменилась техника, которая находится на вооружении советской военной авиации. В наши дни летчики-истребители летают со сверхзвуковой скоростью на реактивных машинах. Советская промышленность обеспечивает авиацию первоклассной аппаратурой, средствами связи, вооружением. Летчики-ленинградцы зорко охраняют воздушные рубежи великой Советской страны, надежно защищают ленинградское небо.

Эта книга — рассказ о боевых буднях летчиков противовоздушной обороны, о героических делах истребителей-гвардейцев, о дружбе авиаторов с ленинградцами. Это не история какой-то авиационной части. Книга не претендует на широкое освещение богатой событиями и подвигами жизни ленинградских летчиков в годы войны. Это живые заметки, страницы из журналистского блокнота радиокорреспондента Матвея Фролова, который в годы Отечественной войны был тесно связан с военными летчиками.

Я уверен, что «Крылатую гвардию» с интересом прочтут все ленинградцы — и участники обороны города, и молодежь.

Н. Д. Антонов,

Герой Советского Союза,

генерал-полковник авиации

Когда вы пойдете по Невскому проспекту и поравняетесь с домом № 78, посмотрите на фасад здания. Мемориальная доска напомнит, что в этом доме в семидесятых годах XIX века жил Александр Федорович Можайский — изобретатель первого в мире самолета. Модель его «воздухолетательного снаряда» выставлена в Центральном военно-морском музее, а под Красным Селом (километрах в двадцати от Ленинграда) можно побывать на поле, откуда впервые в мире человек — русский человек — взлетел на аппарате тяжелее воздуха.

Аэроплан А. Ф. Можайского взял разбег, отделился от земли и поднялся в воздух…

Недалеко от поселка Можайского — тоже вблизи Красного Села — находится деревня Котельниково. Она увековечила память другого русского изобретателя: здесь был испытан первый в мире ранцевый парашют Котельникова.

Не найти, пожалуй, страницы истории отечественной авиации, которая не была бы связана с нашим городом…

В Петербурге проводился первый всероссийский праздник воздухоплавания. В те дни были установлены первые летные рекорды России. Летчик Е. Руднев достиг высоты 1250 метров, летчик М. Ефимов поднял на аэроплане груз в 12,5 пуда…

А вы знаете, каков был в ту пору рекорд перелета из Петербурга в Москву? 24 часа 41 минута 14 секунд. Рекордсмен А. Васильев летал на самолете «Блерио» В общей сложности он пробыл в воздухе 9 часов 30 минут и приземлился — единственный из девяти стартовавших авиаторов — на Ходынском поле рано утром 24 июня 1911 года.

Вскоре А. Васильев издал книгу «В борьбе с воздушной стихией».

«При современном состоянии авиационной техники, — писал, автор, — нечего и мечтать, чтобы этот наитруднейший путь сделался торной дорогой российских летунов». А. Васильев мечтал о том времени, когда авиация достигнет высоты, «на которой ей уже не страшны будут Валдайские возвышенности, болота и сплошные леса».

Думаю, что эти строки незнакомы большинству пассажиров, которые сейчас совершают полет из Ленинграда в Москву на реактивном лайнере, на высоте 10 тысяч, метров за… 55 минут!

С Ленинградом связаны имена П. Нестерова и В. Чкалова. У нас в городе улицы носят имена летчика-истребителя А. Савушкина, балтийского штурмовика А. Потапова, штурмана-бомбардировщика С. Косинова. Многие ленинградцы проводят отпуск и воскресные дни на Карельском перешейке в живописном поселке Серово, названном в память об отважном из отважных летчике-истребителе В. Серове; он лично уничтожил 42 фашистских самолета.

Ленинград и авиация — неразрывны.

…В моем архиве много заметок, записей, листков дневника, документов, связанных с авиацией. На одной из страниц блокнота, например, переписано объявление из «Правды» за 1918 год, в котором сообщается о приеме в Красный воздухоплавательный отряд: «При записи необходимо удостоверение от войсковой или партийной организации, стоящей на платформе Советской власти, о безупречном поведении».

На другом листке — заметка о Николае Евдокимове. В 1934 году он пролетел с нераскрытым парашютом 7900 метров за 142 секунды и только за 200 метров до земли открыл парашют. Это был тогда мировой рекорд затяжного прыжка.

…В этой книге-репортаже мне бы хотелось ознакомить читателей с некоторыми записями и документами, рассказать о летчиках и их друзьях-ленинградцах, о том, как авиаторы защищали и защищают наш родной город.

Иван Копец — истребитель

В Ленинград Иван Иванович Копец приехал из Мадрида.

Как и некоторые другие советские летчики, осенью 1936 года он добровольцем отправился воевать за республиканскую Испанию. С Пиренеев летчик Копец возвратился полковником, Героем Советского Союза и стал заместителем командующего военно-воздушными силами Ленинградского округа…

Я познакомился с ним, когда авиация округа готовилась к праздничному воздушному параду. 7 ноября 1938 года полковник Копец вел эскадрильи истребителей и бомбардировщиков над Дворцовой площадью, над родным Ленинградом, где он стал летчиком.

А девятнадцатую годовщину Октября Иван Копец (испанцы называли его Хосе) и его боевые друзья встречали в небе Мадрида. У меня в записной книжке записан рассказ Ивана Ивановича.

…Франко готовился к последнему, по его расчетам, и решительному удару. Он хотел взять столицу штурмом, назначил этот штурм на 7 ноября и уже роздал солдатам — по преимуществу марокканцам — пригласительные билеты, предлагая им побывать в Мадриде и в течение трех дней чувствовать себя хозяевами его магазинов, кафе и театров. Но Мадрид оказался крепким орешком, на котором Франко поломал не один зуб.

Почему так просчитался Франко? Испанская авиация к ноябрю сильно окрепла, получив из ряда стран первоклассные самолеты — как бомбардировочные, так и истребительные. Кроме того, заводы республики сумели отремонтировать старые боевые машины в исключительно короткий срок. Основное же заключалось в том, что на аэродромах под Мадридом удалось воспитать десятки храбрых летчиков, уверенных в своей силе и победе.

Так вот что происходило 5 ноября. Над Мадридом появилась группа черных «Юнкерсов» — немецких бомбардировщиков. Они шли медленно, покачиваясь на небольшой высоте. Мы поднялись им навстречу и застигли за «работой»: немцы спокойно бомбардировали окраину города. Наш приход был настолько внезапным и неожиданным, что фашистские самолеты, не закончив бомбежку, резко развернулись и стали удирать, продолжая сбрасывать бомбы, но уже… на свои войска. Один из «Юнкерсов», подбитый нами, тяжело рухнул на городскую улицу.

В то время как бомбовозы, взяв курс на запад, уходили из Мадрида, на нас бросились сопровождавшие их истребители. Завязался короткий, но жестокий бой. Нас было 17, их — 22.

Фашисты, решив, вероятно, что перед ними старые испанские машины, ринулись в бой, я бы сказал, нагло, без всякой тактики, и получили урок, который им запомнился надолго. Они потеряли пять самолетов. Мы — ни одного. Любопытно отметить, что в этом бою нам пришлось сразиться с лучшими немецкими летчиками — бойцами из эскадрильи Рихгофена: «красы и гордости» германской авиации. Эскадрилья Рихгофена была личной охраной Гитлера. Мы нашли в себе достаточно сил, чтобы изрядно потрепать этих «телохранителей» фашистского фюрера. Интересно было бы заглянуть в рапорт, который 5 ноября писал командир эскадрильи своему «вождю»…

Немцы были наказаны и поспешили покинуть поле сражения. Мы сблизились и прошли строем над центром Мадрида. Летели совсем низко и видели на бульварах, на улицах, в садах толпы людей, которые рукоплескали нам, обнимали друг друга, целовались, прыгали от радости. Мы сделали круг, еще круг и еще.

На другой день «Юнкерсы» снова прилетели бомбить Мадрид. Но, увидев нас опять, они повернули и ушли на аэродром, не сбросив бомбы. И снова ринулись на нас истребители — «Фиаты» и «Хейнкели». На сей раз мы приняли удар летчиков из личной охраны Муссолини. Это не изменило результата. Мы «сняли» у итальянцев шесть машин, наши же 17 остались целы и невредимы.

7 ноября фашисты не тревожили с неба жителей столицы. Народ ликовал. Не показывались вражеские машины и в пять последующих дней. Очевидно, фашистские летчики оправлялись от удара. И вот 13 ноября — в «роковое число» — мы «имели честь» вновь с ними встретиться. Этот бой был еще короче и стремительней прежних. Немцы и итальянцы недосчитались семи истребителей и двух бомбовозов. За три дня они потеряли 21 самолет…

Как пригодились Ивану Копецу в боях над Пиренеями навыки, приобретенные в полетах над Кавказом!

…Летом 1935 года Копец получил очень сложное задание — обслуживать альпинистов Красной Армии. Полет в горах требует от летчика особого мастерства вождения самолета, быстрой и точной ориентировки.

Копец летал на «ПО-2» (тогда эта машина называлась «У-2»). Как известно, у этой простой тренировочной машины предельная высота небольшая. А Копец ухитрился на «У-2» пролететь над Эльбрусом. Как же он это сделал? Пилот использовал воздушные потоки в горах. Он ввел самолет в один из таких сильных потоков, и тот мгновенно поднял машину без помощи летчика на высоту пять тысяч метров.

Копец садился на узкие горные площадки между двумя скалами. Он кружил над горами в самую мрачную погоду. Облака не смущали его. Он летал в любых условиях и сбрасывал альпинистам мешки с продовольствием, он искал пострадавших, ловко маневрируя в горах, находил их и показывал дорогу.

На своей маленькой машине Копец появился там, где никогда еще не бывали самолеты — в Сванетии, окруженной высоким кольцом гор. Правда, он прорывался туда четыре раза, но наконец на пятый раз ему это удалось.

Трудность, кроме всего прочего, заключалась еще в том, что Копец должен был прилететь к сванам, буксируя планер. Первый раз он вылетел в тихую, ясную погоду, быстро набрал высоту, подлетел к хребту. И тут произошло странное явление: планеру полагается идти за самолетом, а здесь он оказался под машиной. Самолет и планер попали в воздушное течение различной силы. Самолет тянуло вверх, планер — вниз. Трос натянулся, как струна, грозя перерезать хвостовое оперение. Копец и Липкин (паритель) были без парашютов. Летчик жестами приказал парителю отцепиться и пошел на посадку. Он сел на горной площадке в Верхнем Баксане. К вечеру туда привезли на мулах и планер, у которого сломалось крыло.

Ночь была потрачена на ремонт, а утром Копец снова взлетел. Прошло минут двадцать, и вдруг оборвался трос. Летчик рыскал над горами, выискивая «аэродром». Он нашел площадку, показавшуюся ему удобной, — она была со скатом. Планер несли туда на спинах, тащили на мулах. Копец запустил машину в третий раз. Однако на площадке росла высокая трава, крылья планера цеплялись за нее и мешали самолету подняться. Летчик был как в коробке: впереди каменная гряда, под грядой речка, сзади кладбище, справа дома, слева овраги. Пилот сразу дал газ, с трудом развернулся, один овраг благополучно миновал, а в соседний всё же нырнул. Сломались винт и плоскость.

Еще один потерянный день. Три тщетных попытки! Четвертая тоже сорвалась. Летчик преодолел и сопротивление планера, и трудность взлета, но машина отказалась у перевала набрать высоту.

Копец принадлежит к людям, которых неудача только подзадоривает. Это очень упорный человек. Ему надо быть в Сванетии, и он будет там! 17 августа — накануне Дня авиации — Копец снова сел за штурвал, поднял свой воздушный поезд, взлетел к облакам, перескочил через хребет и появился над Сванетией. Там летчик и паритель после всех злоключений отвели душу: штопорили, делали петли, бочки, кувыркались. Копец прыгнул с парашютом, а затем катал сванов на самолете. Сваны считали его своим почетным гостем.

^{Навстречу врагу! Звено истребителей «И-16». Испанцы называли их «курносыми». На этих самолетах наши летчики встретили фашистских захватчиков 22 июня 1941 года.}

Два месяца, проведенные на Кавказе, были для пилота прекрасной школой — он научился летать в любых условиях!

…От товарищей полковника И. Копеца по мадридскому фронту мы узнали подробности боев, в которых отличился Иван Иванович.

Однажды произошла очередная встреча 15 республиканских истребителей с 25 «Хейнкелями», которые сопровождали тяжелых бомбардировщиков, направлявшихся в сторону университетского городка. Над Мадридом висело огромное подковообразное облако. Это была сплошная черная масса с голубым заливом посредине. Республиканские истребители (мадридцы прозвали их «чотос» — курносые) разделились на две группы: скоростники бросились на «Юнкерсов», другие приняли на себя атаку «Хейнкелей», связали их боем и держали всё время, пока скоростники расправлялись с бомбовозами.

В сражении участвовал Иван Конец. Мастер высшего пилотажа, он летел на легкой поворотливой машине и замучил, закружил противника. Фашист уходил от него и петлями, и бочками, и иммельманами — и не мог уйти. Тогда немецкий ас махнул рукой, поставил машину на прямую в положение «добивай» и пошел с небольшим углом на планирование. Копец продолжал стрелять. Он зашел над «Хейнкелем», дал очередь — не валится фашист… зашел слева — не валится, зашел справа — не валится, планирует. «Падай, — шептал Иван, — падай, падай же…» Он видел, что пули шли по фюзеляжу, из радиатора уже бил пар, а машина всё планировала и планировала. «Чотос» стрелял простыми пулями, от которых бак не загорался. Он сопровождал фашиста до самой земли. Иван успокоился лишь тогда, когда увидел, что «Хейнкеля» завалило потоком воздуха, самолет врезался в каменную стену и тут же вспыхнул.

Набрав высоту, советский летчик вернулся на место боя. Копец кружил, оценивая положение. Вот он заметил, как один из «Хейнкелей» целится в машину неустрашимого Пабло. Испанец вел самолет пологим разворотом и не видел врага. А тот подкрался и дал очередь трассирующими пулями. Пабло попал в паутину, оплетенную этими пулями, и никак не мог из нее выбраться.

Фашисту удалось ранить машину Пабло — она сделала крутой правый переворот со снижением. Тогда фашист повернул за испанцем, решив добить его.

И тут появился Иван Копец. Он атаковал «Хейнкеля» сзади и, видимо, точно, потому что тот перевернулся и завис «брюхом» вверх. Не успел Иван дать еще одну очередь, как на него набросился новый противник. Копец оставил раненого врага, принялся за этого фашиста и расстрелял все оставшиеся патроны. Он был безоружен. Надо было хитрить. Он управлял своей машиной, как хотел, и та слушалась его. Иван поставил ее сзади «Хейнкеля» и начал мотать гитлеровца. Стрелять тот не мог — пулемет смотрел вперед.

В схватке двух истребителей самое страшное — иметь противника сзади, тогда от него не уйти. Копец был сзади. Он гонял «Хейнкеля» по кругу, и тот, имея на борту пулемет и патроны, тоже был по сути обезврежен. В конце концов Иван заставил немца удрать. Фашист, вероятно, удивлялся, почему республиканец не стреляет в него…

В это время самолет, который Копец ранил прежде, снизился, и группа наших истребителей добила его у земли.

На следующий день неутомимый Хосе — Иван Иванович Копец — вместе с четырьмя другими истребителями вылетел на фронт. Замыкал группу молодой летчик. Копец, шедший сбоку, вдруг отстал и изменил курс, — недаром говорили, что у него орлиное зрение, что он всё видит. Он заметил трех фашистов, атаковавших республиканский самолет, — метод у них был обычный: двое снизу, один — сверху. Республиканец оказался в коробке. Иван ворвался в бой. Этому трудно было поверить: тремя пулеметными очередями он сбил одного «Хейнкеля», второй моментально удрал, не вступая в бой, а третьего ранил и погнал за Мадрид. Все знали: Копец горяч и упорен, он не отпустит врага до тех пор, пока не добьет его.

Когда Иван Копец воевал в мадридском небе, ему не исполнилось еще и тридцати лет. Это был один из самых знающих, опытных летчиков нашей военной авиации. Он много раз успешно действовал на маневрах и побеждал в боях.

Сын балтийского моряка, пастух и беспризорник стал офицером советской авиации, большевиком-командиром, которого ценили и уважали в нашей стране. Иван Иванович был избран ленинградцами депутатом Верховного Совета СССР.

Копец отдал Родине все свои силы, знания и опыт, всё свое мужество и отвагу. Немало фашистских летчиков уничтожено им и его боевыми товарищами над Мадридом и у западных границ Советского Союза.

Жизнь смелого бойца, отличного летчика оборвалась в начале Отечественной войны на далеких от города Ленина рубежах.

Спустя много лет, весной 1963 года, Герой Советского Союза Василий Антонович Мациевич вспоминал, как перед Отечественной войной он вместе с Иваном Копецом участвовал в воздушных парадах в Ленинграде… Над Дворцовой площадью проносились быстрокрылые краснозвездные «ястребки», а радио передавало в это время авиамарш и полюбившуюся советским людям песню: «Любимый город может спать спокойно…»

Крылатая гвардия

Первые бои

«В 04 часа 04 минуты полк произвел первый боевой вылет на прикрытие колыбели пролетарской революции — города Ленина».

Эта первая запись сделана 22 июня 1941 года в журнале боевых действий истребительного полка противовоздушной обороны. По сигналу боевой тревоги, поданному с командного пункта, полк перешел на военное положение и вступил в боевые действия против войск германского фашизма. Истребители «И-16» сразу были рассредоточены по границам аэродрома. Это была первая защитная мера от возможных бомбежек.

Так началась непрерывная круглосуточная, круглогодовая вахта летчиков-истребителей. И закончилась она только в мае 1945 года — весной нашей великой победы.

…В моем блокноте военного радиокорреспондента много записей, сделанных в этом гвардейском истребительном полку. И главное — итог. За войну полк уничтожил 107 фашистских самолетов.

Вот некоторые факты, цифры, документы о боевых делах гвардейцев.

* * *

15 июля 1941 года. В полку узнали о подвиге Петра Харитонова — летчика одного из ленинградских подразделений.

Это произошло в первую неделю войны в небе над Псковщиной… В глубь нашей территории пробирался вражеский бомбардировщик. П. Харитонов завязал бой, но атаки истребителя не остановили «Юнкерса». Когда кончились боеприпасы, П. Харитонов пошел на сближение. Советский «ястребок» вплотную подошел к хвосту фашистской машины и винтом отрубил ей рули глубины. «Юнкерс» сорвался вниз.

Впоследствии таран совершили Степан Здоровцев и Михаил Жуков, а потом пионер таранных ударов П. Харитонов повторил свой подвиг.

Ленинградские летчики П. Харитонов, С. Здоровцев и М. Жуков первыми в Отечественную войну удостоились звания Героя Советского Союза.

25 июля 1941 года. Над железнодорожной линией Октябрьской магистрали на участке Тосно — Чудово В. Мациевич и два других летчика полка встретили три вражеских самолета. Один бомбардировщик «Юнкерс-88» они сбили, остальные спаслись бегством в облаках.

8 сентября 1941 года. «…В 19 часов фашистские самолеты произвели налет на Ленинград. К городу прорвалось небольшое количество самолетов, которые сбросили в отдельных районах зажигательные бомбы… Нашей авиацией и зенитной артиллерией, по предварительным данным, сбито пять фашистских самолетов» (Специальное сообщение Советского информбюро).

* * *

«11 октября 1941 года. В 23.50 младший лейтенант Скрипченко на самолете «И-153», патрулируя над Ленинградом на высоте 5000 метров, встретил самолет противника «Ю-88», который шел в направлении Кировского завода. При подходе к заводу самолет противника был атакован лейтенантом Скрипченко. После атаки «Юнкерс» ушел в направлении Средней Рогатки».

«25 октября 1941 года. Группа в составе четырех экипажей на «И-16» и «Чайках» под командованием майора Богатырева в сумерках производила штурмовку переднего края обороны противника на берегу Невы. Пришли истребители противника и с высоты обрушились на самолет ведущего. Самолет Богатырева вспыхнул, как высохшая лучина (так в журнале и написано. — М. Ф.). Летчик, не теряя самообладания, на горящем самолете спланировал через Неву на свой берег и, оставив самолет, выпрыгнул на парашюте».

^{Они прославились в первых воздушных боях: Герои Советского Союза П. Харитонов, В. Матвеев, М. Жуков, Н. Тотмин.}

3 декабря 1941 года. «Самолеты противника, имея преобладание в скорости, ушли на юг» (да, тогда бывало и такое! — М. Ф.).

(Из журнала боевых действий)

В атаку идет Дмитрий Оскаленко

«25 августа 1941 года. Летчик Оскаленко участвовал в штурмовом налете наших истребителей на аэродром, где противник потерял 30 бомбардировщиков. В этом налете Оскаленко уничтожил три фашистских бомбардировщика, стоявших на земле, и один истребитель сбил в воздухе над аэродромом».

«28 августа 1941 года. Оскаленко патрулировал над станцией Мга, встретил 47 бомбардировщиков противника в сопровождении сильного эскорта истребителей. Оскаленко вместе со своим ведомым смело ринулся в бой и в неравном воздушном бою сбил один «Ме-109» и подбил два бомбардировщика».

«25 октября 1941 года. В 18.40 пять самолетов под командованием лейтенанта Оскаленко произвели штурмовку аэродрома. В результате на аэродроме вспыхнул пожар. Все самолеты вернулись на свой аэродром».

«4 апреля 1942 года. При массовом налете фашистской авиации на город Ленинград капитан Оскаленко вступил в неравный бой с самолетами противника. Этот бой он вел с исключительной храбростью и сбил один «Ю-88», другие повернули вспять».

«26 сентября 1942 года. 12.30–13.40 на высоте 3000 метров в составе шести «И-16» прикрывали войска в районе Невской Дубровки. Приняли по радио команду: «В районе Дубровки «Хейнкель-126», «снимите» его». Пробили облачность и атаковали. В этот момент восемь «Ме-109» завязали воздушный бой с нашей группой. Бой продолжался 45 минут. В результате сбит один «И-16», пилотируемый капитаногл Оскаленко. Капитан прыгнул на парашюте, но парашют не раскрылся, так как прыжок был с малой высоты. Оскаленко погиб».

(Из журнала боевых действий)

* * *

Приказом Военного совета Ленинградского фронта 8 декабря 1942 года 2-й эскадрилье полка присвоено имя гвардии капитана Д. Оскаленко.

14 февраля 1943 года Д. Оскаленко был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

Вот что рассказывают о Дмитрии Оскаленко его однополчане.

^{Герой Советского Союза Дмитрий Оскаленко 1942 год.}

Гвардии капитан Аполлонин:

— В один из апрельских дней 1942 года большая группа фашистских самолетов пыталась прорваться к Ленинграду. Оскаленко, Мациевич, Беликов и я вылетели для отражения налета. На подступах к городу мы встретили несколько эшелонов бомбардировщиков. Силы противника превосходили наши в несколько раз. Стремительными атаками наша четверка нарушила строй бомбовозов и начала истреблять их поодиночке.

Как лев, сражался Дмитрий Оскаленко. Он отколол от группы одного из «Юнкерсов» и стал поливать его горячим свинцом. Фашистская машина заметалась. Оскаленко преследовал ее до тех пор, пока горящей не отправил на землю.

Или вот еще эпизод. Группа наших самолетов летела штурмовать аэродром. Сразу за линией фронта мотор в машине Оскаленко стал работать с перебоями. Можно было вернуться обратно. Но капитан знал: на аэродроме большая группа самолетов, они готовятся к бомбежке Ленинграда. И он решил продолжать полет. Я пропустил его самолет вперед и на всем пути зорко охранял капитана.

Придя к цели, мы обнаружили большое количество фашистских самолетов. Оскаленко сжег тогда три вражеские машины. Выполнив задание, он довел свой самолет до нашего аэродрома и благополучно совершил посадку.

Капитан Д. Оскаленко — подлинный советский ас.

Гвардии старший сержант Тихоньких:

— Продолжительное время я обслуживал самолет капитана Оскаленко. Командир экипажа требовал от нас всегда держать самолет в боевой готовности, чтобы в любую минуту можно было подняться в воздух.

Иногда, приземлившись, летчик не сразу выходил из машины. Значит, обнаружил какой-нибудь непорядок. И капитан оставался в самолете до тех пор, пока вместе со мной не устранял дефект.

Оскаленко много помогал техническому составу, учил нас беречь и любить технику.

Особенно радостными были для нас с мотористом Мазуренко минуты, когда командир рассказывал о победах, одержанных в воздушном бою.

Сейчас я обслуживаю машину молодого летчика сержанта Харитонова. В свободное от полетов время я рассказываю ему о боевом командире. Оба мы стремимся выполнять задания командования так же успешно, как выполнял их наш отважный капитан.

Гвардии младший лейтенант Гришин:

— В группе и в паре с капитаном Оскаленко я не раз отражал налеты вражеской авиации на город, штурмовал фашистские войска и аэродромы. Мы вместе летали днем и ночью.

Однажды группа наших самолетов штурмовала аэродром. Как всегда, мастерски действовал Оскаленко. Он зажег несколько фашистских самолетов.

Я учился у Оскаленко воевать и побеждать. Имя Дмитрия Оскаленко, павшего геройской смертью в боях за Ленинград, зовет на новые подвиги. На моем счету пока только один уничтоженный самолет противника. Этот свой счет я увеличу.

Гвардии младший лейтенант Шуклин:

— Когда я прибыл в полк, Дмитрия Оскаленко уже не было в живых. Командир полка сказал мне: «Я назначаю вас в эскадрилью имени Героя Советского Союза капитана Оскаленко. Учитесь воевать, как он. Поддерживайте славу питомцев нашего Оскаленко».

В землянке, где жили летчики, возле телефона, соединявшего землянку с командным пунктом, я увидел фотографию капитана. Простое, хорошее лицо русского парня.

Оскаленко! Где-то я уже слышал эту фамилию. И вскоре вспомнил, что в авиационной школе, в группе переподготовки командного состава занимался техник Оскаленко: он готовился стать летчиком. Оскаленко уже тогда не был новичком в авиации. Он работал механиком по вооружению, в совершенстве знал устройство различных типов самолетов.

Мне хотелось подробнее узнать о боевой работе человека, имя которого носит эскадрилья. Я часто беседовал с товарищами, воевавшими вместе с ним. К сожалению, их рассказы были скупы, немногословны. Сначала это меня немного удивило, но вскоре я понял, в чем дело. Оскаленко был так дорог своим друзьям, они так трогательно и душевно его любили, что у них подчас не хватало слов для выражения своих чувств, для описания короткой, но богатой жизни героя.

И как мне тогда стало жаль, что я лично не знал Оскаленко! Ведь только в бою, в минуты наивысшего творческого напряжения воздушного бойца по-настоящему можешь познать летчика-истребителя.

…На сотни лет остается след от творчества талантливого художника. Мы можем ознакомиться с плодами труда изобретателя спустя много лет после его смерти. Граммофонная пластинка и кинопленка надолго запечатлевают искусство актера. А как передать неповторимый воздушный бой, в ходе которого рождаются десятки тактических приемов, бой, в ходе которого во всем своем многообразии проявляется творчество летчика?

Из отдельных штрихов я постарался всё же создать образ Дмитрия Оскаленко.

Это был подлинный новатор. Он в числе первых завоевывал ночное небо Ленинграда. Он научился во тьме разыскивать вражеские самолеты и насмерть разить их.

Он был прекрасным другом на земле и еще более верным товарищем в воздухе. Когда на летчика Гончарова «насели» четыре «Мессершмитта», Оскаленко бросился на ведущего и уничтожил его. Многие молодые пилоты обязаны капитану не только своим мастерством, но и своей жизнью.

Для Оскаленко не было преград. Каждое задание, которое он получал, выполнялось им точно и в срок, каких бы усилий и трудов это ни стоило.

Оскаленко всегда воевал вдохновенно, но каждый бой у него был построен на точном расчете. Он исключительно трезво оценивал свои силы и силы противника, внимательно изучал тактику и приемы воздушного боя врага. Это помогало ему побеждать. Четырнадцать вражеских самолетов уничтожил Оскаленко, защищая Ленинград!

Дмитрий Оскаленко, его жизнь, его воздушные бои — это целая страница в жизни нашего полка. Молодежь, которая пришла в эскадрилью имени героя, считает своим высшим долгом защищать Отечество, Ленинград так, как это делал Оскаленко.

Мне двадцать лет. Я недавно начал свой боевой путь летчика-истребителя. Сделал еще очень немного — подбил истребитель «Фокке-Вульф-109» и сбил фашистский бомбардировщик. Вот как это было.

Однажды ночью я вылетел наперехват «Юнкерса». На светлом фоне летного неба быстро обнаружил его, зашел в хвост и с дистанции сто пятьдесят метров выпустил первую пулеметно-пушечную очередь. Гитлеровец заметил меня, сразу же сбросил бомбы, а стрелок-радист повернул пулемет в мою сторону. Справа выше меня прошли две очереди трассирующих пуль. Я снова атаковал «Юнкерса», бил по кабине. Самолет загорелся и потом рассыпался на куски.

Бить врага, как Оскаленко! — вот наш девиз.

* * *

В 1942 году полк стал гвардейским.

Подарок земляков

25 апреля 1943 года.

Сергей Литаврин и Илья Шишкань — друзья и боевые товарищи и на земле, и в воздухе. Летают они парой. Не раз один прикрывал другого от вражеских атак. Счет сбитых фашистских самолетов ведут общий: пока 26.

В начале войны Литаврин и Шишкань знали Ленинград только с воздуха. Но фронт приближался, аэродромы оказались почти в черте города, и летчики почувствовали себя настоящими ленинградцами.

Весь полк подружился с хлебопеками, а Литаврин и Шишкань — с рабочими завода, где ремонтировались танки.

Началось знакомство с переписки. Электросварщик Арсений Коршунов (это он выполнил за смену 32 нормы) написал Сергею Литаврину: «Не раз мне довелось слышать и читать о том, как метко вы уничтожаете проклятых фашистов на подступах к Ленинграду. Всё, что в моих силах, всё, что зависит от меня, буду делать, постараюсь еще лучше помогать вам и вашим товарищам по оружию. Посылая эти строки, надеюсь, что они послужат началом нашей дружбы».

Литаврин ответил Коршунову: «Я знаю, вы хорошо помогаете нам, фронтовикам. За такой труд большое красноармейское спасибо от меня и моих товарищей. Приезжайте к нам в гости».

Так познакомились Сергей Литаврин и Илья Шишкань со сварщиком Арсением Коршуновым и слесарем Иваном Григорьевым.

^{На заводе встретились друзья: летчик С. Литаврин, сварщик А. Коршунов, летчик И. Шишкань, токарь И. Григорьев.}

Летчики бывают в цехах, Коршунов и Григорьев приезжают на аэродром. На заводе знают о каждом крупном бое друзей. Вот Литаврин и девять других истребителей атаковали 60 «Юнкерсов» и «Мессершмиттов». В цехе радость — наши сбили пять машин. На заводе досрочно выполнили задание по ремонту танков — весть об этом сразу доходит до гвардейского полка.

Когда в Ленинграде объявляют воздушную тревогу и в цехе раздается воющий сигнал сирены, неспокойно на душе у Арсения Коршунова: как там Сергей, наверное, сейчас в бою… А Григорьев волнуется за Илью.

Летчики всё время в полетах. Иногда сутками не выходят из цеха электросварщик и слесарь. Не всегда удается увидеться. Но чтобы обменяться добрыми весточками — найдется время!

Сегодня Григорьев снова написал письмо своему другу, Герою Советского Союза Илье Шишканю:

«Недавно я прочитал в газете об одном трудном бое, который вел ты и твоя шестерка. В этот день многие товарищи по цеху говорили мне: «Здорово сражается твой друг!» Учти, Илья, весь наш коллектив следит за твоими боевыми делами. Мы, конечно, тоже не сидим сложа руки.

Будешь патрулировать над Выборгской стороной, покачай крыльями. Желаю успеха. Большой привет Сергею Литаврину.

Иван Григорьев».

24 июня 1943 года.

Литаврина отличают не только смелость, упорство и талант летчика — мастера воздушного боя. Когда советские истребители получили приказ наносить главные удары по бомбардировщикам, Литаврин разработал тактику борьбы с неприятельской авиацией. Основа тактики— внезапное нападение.

…На минуту перенесемся в воздух. Литаврин ведет группу наперехват врага. На горизонте вырисовываются силуэты фашистских самолетов. Сзади и выше «Юнкерсов» каруселят десятки истребителей.

— «Мессера»… «Мессера»! — слышит Литаврин встревоженный голос одного из ведомых.

— Спокойно! Спокойно! — густо звучит голос молодого командира. Он не боится «Мессеров», но без крайней нужды «связываться» с ними не станет. Всю силу удара по главному врагу — бомбардировщикам.

Литаврин поворачивает группу и ложится на параллельный с вражескими самолетами курс, оставаясь незримым для них. При подходе к цели он увеличивает скорость, потом резко поворачивает навстречу фашистам. Только сейчас его заметили. Группа Литаврина стремительно сходится с врагом, десятки пулеметов ударяют по машинам.

Враг ошеломлен этой захватывающей атакой. Тяжело груженные бомбовозы огненными клубками отваливаются от армады и падают на землю.

Старший лейтенант Александров верно говорил, что в Литаврине прекрасно сочетаются расчетливость зрелого воина, высокое мастерство пилота с дерзостью и отвагой. Вчерашний юноша стал грозой фашистских захватчиков».

(Из армейской газеты)

18 сентября 1943 года.

Сегодня истребителям противовоздушной обороны вручили гвардейское знамя. На одном из аэродромов выстроились «ястребки». На некоторых раны, полученные в боях, другие только сошли с конвейерных линий авиационных заводов.

^{Фронтовой аэродром. Перед взлетом.}

И среди летчиков, что застыли в четком строю у своих истребителей, — молодежь и ветераны; в гвардейской семье — двадцать Героев Советского Союза. На борту машин нарисованы звездочки, каждая — свидетельство очередной победы над врагом.

Для того чтобы гвардейцы ПВО смогли собраться на свой праздник, их боевые товарищи — истребители на эти часы взяли на себя защиту города. Да и сам аэродром, где проходило торжество, надежно прикрывался с воздуха…

Член Военного совета фронта поздравил летчиков с боевой наградой, отметил их большие заслуги в обороне Ленинграда, выразил уверенность, что отважные истребители, обогащенные боевым опытом, будут и впредь бесстрашно защищать Родину.

Знамя принял Герой Советского Союза Н. Антонов. Он преклонил колено, поцеловал пурпурное полотнище и произнес слова клятвы. Вслед за ним клятву повторили все коленопреклоненные гвардейцы.

Н. Антонов передал гвардейское знамя соединения своим боевым товарищам. Они подняли знамя и пронесли его как святыню мимо строя летчиков, механиков, техников, мимо тех, чьим трудом и мужеством оно завоевано. Торжественным маршем прошли со знаменем по аэродрому офицер Николай Молтенинов, Герой Советского Союза Георгий Петров, Герой Советского Союза Сергей Литаврин…

4 февраля 1944 года.

В родной полк после служебной командировки возвратился гвардии капитан С. Литаврин. Он прилетел на аэродром на новом истребителе «Яковлев-9». На борту машины написано: «Герою Советского Союза Литаврину от комсомольцев и молодежи города Липецка».

…Сергей Литаврин — уроженец Липецка. Там и поныне живут его мать и сестра. Жители города гордятся своим знатным земляком, внимательно следят за его службой. В Липецке все знают, как Литаврин с группой гвардейцев выиграл бой против 65 бомбардировщиков. Хорошо известен другой подвиг летчика, когда группа советских истребителей под его командованием навязала бой 40 «Юнкерсам» и «Мессершмиттам» и сбила восемь вражеских машин, не потеряв ни одной своей.

Герой Советского Союза Литаврин переписывается с юношами и девушками Липецка, несколько раз ездил туда в отпуск.

По инициативе комсомольцев был проведен сбор средств на постройку самолета для земляка. Затем молодежь пригласила гвардейца на торжественную передачу нового истребителя. Литаврин побывал на тракторном заводе, построенном в годы войны, рассказал рабочим о своих товарищах.

— Мой новый «ястребок» — отличная машина, — сказал мне Сергей Литаврин. — Я дал слово молодежи Липецка воевать на ней так, как подобает гвардейцу, в решающих боях выполнить наказ земляков.

^{Такая судьба ждет и других фашистских пиратов…}

Кавалер двух золотых звезд

24 августа 1944 года.

Вчера опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Героя Советского Союза гвардии капитана Александра Терентьевича Карпова второй медалью «Золотая Звезда». На родине капитана Карпова — в маленькой деревушке Филенево Тульской области — будет установлен бронзовый бюст дважды героя.

Карпов — офицер другого подразделения ПВО, но сколько раз он сражался вместе с истребителями полка! Здесь его по праву считают однополчанином.

Нет, пожалуй, ленинградца, которому не было бы известно имя Александра Карпова. В боях за Ленинград вырос он из рядового летчика в командира отличной эскадрильи, в жестоких сражениях за господство в ленинградском небе оттачивалось его воинское искусство.

Александр Карпов — ровесник Великой Октябрьской революции. Воспитанник ФЗУ, рабочий, незадолго до начала войны он стал истребителем. И сразу же показал себя отважным бойцом. Три года назад, в солнечный августовский день 1941 года, Карпов за два вылета сбил два «Мессершмитта-109». Этой победой был открыт счет мести.

С тех пор гвардеец совершил 425 боевых вылетов, провел около ста воздушных боев. Он сражался с «Юнкерсами» и «Мессершмиттами», вгонял в землю «Фокке-Вульфы» и «Брустверы». Вся его летная жизнь связана с битвой за Ленинград. В этом легко убедиться, посмотрев личное дело пилота. Вот где падали уничтоженные Карповым вражеские самолеты: Колпино, Ульяновка, Синявино, Тосно, Красный Бор, Пушкин, Выборг. Там, где шли самые трудные воздушные схватки, там всегда был неистовый истребитель Александр Карпов.

Все бои, проведенные гвардии капитаном, отличаются филигранным рисунком битвы, вдохновенной страстью, подлинно русской отвагой. Эти черты можно увидеть и в боях первых месяцев войны, когда преимущество было у немецкой авиации, и ныне — в пору завоеванного нами господства в воздухе.

…3 августа 1943 года четверка наших истребителей встретилась с 26 «Юнкерсами»» и «Мессершмиттами». Карпов резко вырвался вперед и на встречных курсах атаковал ведущего звена вражеских бомбардировщиков. «Юнкерс» улизнул, на советского летчика навалились немецкие истребители. Но Карпов знал: надо разбить строй «Юнкерсов», сбить ведущего, тогда гитлеровцы не смогут вести прицельную бомбежку. Он повторил атаку и при выходе «Юнкерса» из пикирования дал по бомбардировщику точную очередь. Самолет был уничтожен.

Сопровождая группу наших пикировщиков, гвардейцы заметили четырех «Мессершмиттов», которые пытались атаковать «Петляковых-2». Карпов сблизился с одним из «Мессеров», атаковал его. Враг пытался уйти. Тогда Карпов подошел еще ближе и с короткой дистанции зажег истребителя. Затем он сразился с подошедшими к месту боя «Фокке-Вульфами». Выйдя из-под машины советского летчика, фашист пытался зайти в хвост нашему истребителю. Карпов сделал боевой разворот и атаковал «Фокке-Вульфа» сверху. Вражеская машина рухнула на землю.

На следующий день Герой Советского Союза Карпов вновь одержал две победы над врагом.

В июне 1944 года Карпов руководил боем шести «Яковлевых» против такого же количества вражеских машин. Пять их было сбито советскими летчиками, один подбит. Сам Карпов уничтожил два самолета противника.

А день 1 июля стал праздником всего соединения.

— Мы находились на летном поле, — рассказывал капитан. — Поступил приказ — вылететь на сопровождение бомбардировщиков в район севернее Выборга. Пошли по маршруту. В районе цели я еще издали заметил несколько «Мессершмиттов». Гитлеровцы шли со стороны солнца, но им не удалось использовать это преимущество. Гвардейцы первыми пошли в атаку. Я подошел вплотную к одному «Мессеру» и с короткой дистанции сбил его.

Возвратившись домой, доложил о выполнении задания. Вскоре из штаба части сообщили, что сбитый мною самолет — юбилейный. С начала войны летчики противовоздушной обороны сбили тысячу вражеских машин. Вот на мою долю и выпал тысячный.

В начале войны у противника самолетов было в три-четыре раза больше, чем у нас, да и скорость полета была большей. Но и тогда мы побеждали — не числом, а храбростью, уменьем. А теперь у насстолько самолетов, сколько требуется и для защиты Ленинграда, и для прикрытия войск, и для нанесения ударов по вражескому тылу.

Как только в части узнали о тысячной машине, все занялись подсчетами, сравнениями: кто сбил первый, кто 999-й (оказалось, что молодой летчик Малкин, — это его первый сбитый вражеский самолет), сколько на счету у каждого летчика, у эскадрильи.

На счету капитана Карпова значилось 34 вражеских самолета.

Я поздравил Александра Терентьевича с тысячным вражеским самолетом и пожелал ему открыть счет второй тысячи.

— Уже! — ответил Карпов.

— Как уже, когда же успели?

— Да в тот же день вечером.

— Вы?

— Нет, мои питомцы — молодые летчики Печенин и Живнов.

^{Три богатыря! Дважды Герой Советского Союза А. Карпов и его боевые товарищи — Герой Советского Союза В. Харитонов и летчик А. Андрианов.}

Герой Советского Союза Александр Карпов воевал в ту пору на истребителе «Яковлев». О замечательной победе ленинградского летчика узнал конструктор самолета — Герой Социалистического Труда генерал-лейтенант инженерно-авиационной службы Александр Сергеевич Яковлев. Он прислал к нам в редакцию письмо с просьбой передать его летчику Карпову.

«Дорогой Александр Терентьевич, — писал А. С. Яковлев, — сердечно поздравляю вас и всех ваших боевых друзей-гвардейцев со знаменательным событием. Тысяча фашистских бомбардировщиков и истребителей больше никогда не будет летать в ленинградском небе. Вы хорошо защищаете великий Ленинград.

Наша отечественная промышленность бесперебойно снабжает советские военно-воздушные силы современными самолетами различных систем. Я горжусь, что ленинградские летчики воюют и на самолетах «Яковлев», что в ваших успехах есть маленькая доля и моего труда.

Я внимательно слежу за вашей работой и радуюсь вашим боевым делам. Знаю, что в грядущих боях будете бить врага еще сильнее. А мы, конструкторы, вам поможем.

В прошлом году я обещал дать такие «Яки», которые по своим качествам далеко оставят позади все известные истребители. Свое слово сдержал. Такой самолет создан и в боях с захватчиками показал высокие боевые качества. Подобную машину, построенную на личные средства, я передал вашему товарищу по оружию — ленинградцу, дважды Герою Советского Союза Покрышеву.

Заверяю вас, что ни на минуту не успокаиваясь на достигнутом, мы неустанно работаем над тем, чтобы в ближайшее время дать фронту новый истребитель, еще более страшный для врагов.

От души желаю вам дальнейших успехов, дорогой товарищ Карпов. Прошу передать мой горячий привет Героям Советского Союза Антонову, Жидову, Неуструеву, Харитонову, Мациевичу, Литаврину, Деменкову, Евтееву и всем летчикам-гвардейцам.

А. С. Яковлев».

Прошло немного времени, и Герой Советского Союза А. Карпов был удостоен второй Золотой Звезды. Как только по телеграфу поступил указ о награждении Карпова, я выехал в часть. Александр Терентьевич взволнован наградой, но, как всегда, скромен, и немногословен.

— Большая честь, конечно, — говорит он, — я и не думал о такой высокой награде. Надо ее в боях оправдать. Еще крепче будем драться, по-гвардейски, по-ленинградски…

И числом, и умением

Полк всё время пополняется новой техникой.

20 марта 1944 года делегация Вологодской области вручила гвардейцам самолеты, построенные на средства трудящихся. В 13.00 полк под развернутым знаменем построился впереди боевых машин…

На этих самолетах воевали Василий Мациевич и его однополчане. Воевали хорошо. Я позвонил по телефону в Вологду и рассказал товарищам из областного комитета партии об успехах гвардейцев.

— Нас горячо радуют, — сказал секретарь обкома, — успехи наших друзей — ленинградских летчиков. Мы просим сообщить им по радио о том, как трудящиеся Вологодской области помогают Советской Армии. Самолеты, находящиеся на Ленинградском фронте, так же как и танковая колонна «Вологодский колхозник», построены на те 145 миллионов рублей, которые собраны вологодцами в фонд обороны.

Своим трудом в тылу трудящиеся области поддерживают наступление фронтовиков. В этом году вологодцы на 25,5 тысячи гектаров увеличили посевные площади. Сейчас идет энергичная подготовка к уборке урожая, сенокос и силосование. Колхозники создают кормовую базу для животноводства.

С большой охотой вологодцы помогают населению освобожденных от врага районов Ленинградской области. На полевые работы мы отправили 100 тракторов вместе с трактористами. Для ленинградских колхозов выделено 13 тысяч голов скота.

Трудящиеся и колхозники Вологодской области заверяют ленинградских летчиков-гвардейцев, что усилят свою помощь Советской Армии. Пилотам, летающим на машинах вологодцев, от души желаем новых боевых успехов…

* * *

Июнь 1944 года.

«Противник в районе патрулирования не появлялся…»

«Встреч с противником не было…»

(Из журнала боевых действий)

* * *

Гвардии капитану Николаю Гавриловичу Щербине присвоено звание Героя Советского Союза.

Если спросить у любого летчика полка: «Кто у вас лучший разведчик?» — он, не задумываясь, ответит: «Гвардии капитан Щербина». Говорят, что у Щербины соколиный взгляд. Если он идет в разведку, можно быть уверенным, что никакие преграды его не остановят, что данные будут доставлены точные и в срок. Ночью Щербина обнаружит то, что другой не заметит.

Капитан ведет разведку самых важных объектов противника, наиболее сильно прикрытых зенитным огнем. Щербина продуманно и обстоятельно, словно на учении, исследовал с воздуха укрепленный врагом берег Невы и огневые позиции тяжелых батарей, обстреливавших Ленинград. Сколько раз по данным, доставленным капитаном, вылетали наши бомбардировщики и штурмовики, заставляя замолчать фашистские пушки…

Николай Гаврилович любит разведки «с огоньком», когда можно не только посмотреть, что делается во вражеском стане, но и дать фашисту жару. Так было в январские дни 1944 года, когда наши войска готовились к решительному штурму, к снятию блокады Ленинграда. Тогда производились непрерывные разведки.

Гвардии капитан ушел на разведку аэродрома в глубокий тыл противника. Сложные метеорологические условия— десятибалльная облачность, сильный снегопад, плохая видимость — мешали полету. Но Щербина достиг цели и на бреющем полете прошел над аэродромом.

На обратном пути летчик встретил немецкий самолет «Хейнкель-126». После трех атак гвардеец сбил гитлеровца. Затем он установил большое скопление и движение вражеских автомашин с пехотой и обстрелял их пулеметно-пушечным огнем.

После разведывательного полета Щербины наши тяжелые бомбардировщики и штурмовики нанесли точный удар по врагу. Это — результаты только одного полета.

Вместе со своими товарищами летчик также прикрывал советские войска в наступлении… Машину Щербины видели пехотинцы, форсировавшие реку Нарову… О нем с благодарностью отзывались пилоты бомбардировщиков, штурмовавших вражеские укрепления на Карельском перешейке… Он сбил «Фокке-Вульфа» под Выборгом… Гвардеец мужественно сражался с фашистскими истребителями в боях за освобождение Эстонии и Латвии.

^{Герой Советского Союза Н. Антонов на командном пункте}

…Николай Гаврилович пришел охранять ленинградское небо, имея за плечами боевой опыт защиты Москвы. Осенью 1941 года на подступах к столице в ночных воздушных боях он сбил два фашистских самолета.

За три года войны гвардии капитан Щербина совершил около четырехсот боевых вылетов, из них больше ста ночью.

Теперь Николай Щербина и его боевые товарищи побеждают врага и уменьем, и числом…

8 марта 1945 года.

Молодые летчики соседнего полка Федотов и Рыбин сбили вражеский самолет. Это — 1044-й самолет противника. уничтоженный истребителями противовоздушной обороны Ленинграда.

Этой победой завершился боевой счет гвардейцев-ленинградцев.

* * *

Вот несколько цифр, подытоживающих действия полка за войну:

боевых вылетов:

днем — 6572

ночью — 2076

боевой налет:

днем — 5823 часов

ночью — 1719 часов

воздушных боев:

днем — 157

ночью — 34

В подземном бастионе

Это было вскоре после войны.

— Вы первый корреспондент, который спустился в наше подземелье за всё время его существования, — сказал мне начальник штаба, вручая после необходимых формальностей пропуск. — Ну, вот и ваш провожатый. Познакомьтесь: полковник Громов. Он вам всё расскажет и покажет.

^{Боевой счет летчиков-гвардейцев завершили лейтенанты А. Федотов и В. Рыбин, сбившие над Ленинградом последний вражеский самолет.}

Командный пункт противовоздушной обороны Ленинграда. Глубоко под землей находились в дни войны сердце, мозг и нервы сложнейшего организма. От четкости его работы во многом зависела безопасность города. Невидимая рука управляла отсюда действиями сотен самолетов и орудий, тысяч людей.

Сколько раз я наблюдал воздушные бои над городскими кварталами, сколько раз бывал на аэродромах, но ни разу за всю войну не видел, как и откуда командуют сложной боевой работой.

…Лестница, похожая на корабельный трап, привела нас в глубокое подземелье. Мы миновали несколько отсеков, разделенных стальными дверьми. Часовой долго рассматривал пропуск, потом козырнул, открыл еще одну дверь, и мы оказались в комнате, напоминавшей класс: столы вроде парт, грифельные доски, карта. «Разговаривать вполголоса!» — предупреждает плакат. Первое, что бросилось в глаза, — это огромная стеклянная стена, через которую отчетливо виднелась еще большая карта.

— Это главный пост воздушного наблюдения, оповещения и связи, — пояснил полковник. — Сейчас вы узнаете, как всё было.

И снова мы оказались в царстве тишины, карт и стекла.

— Это зал артиллерии!

Вдруг на карте, уже усыпанной огнями, быстро замигали новые огоньки.

— Батареи открыли «огонь», — пояснил полковник. — Здесь КП командующего артиллерией. Отсюда, по одному сигналу, можно создать во всей зоне ПВО Ленинграда сплошной, многослойный огонь.

— А самолеты?

— Всё по порядку, будут и самолеты.

В зале авиации дежурный лейтенант предложил нам надеть наушники:

— Вот на этом планшете сводятся движения самолета противника и нашей машины. Истребителя надо направить на цель. Можно командовать — нас слышит летчик, барражирующий в воздухе. Вот так, по радио, мы навели гвардейца Усачева, когда он сбил «Юнкерса», находившегося над Ленинградом на высоте 10 400 метров…

— Что делают части ПВО сейчас? — спросил я полковника.

— Упорно учатся. Изучают опыт войны. А опыт этот, как вы знаете, немалый. Части ПВО Ленинграда уничтожили за военные годы около двух тысяч гитлеровских самолетов, они выпустили по авиации противника полтора миллиона снарядов.

Затем в другом здании мы поднялись на вышку.

— Здесь, — сказал полковник, — во время воздушных налетов противника находился наш командующий. Высший начальник авиации по радио командовал воздушными боями.

По следам героя

— Ты знал летчика Севастьянова?

— Конечно, а кому же из ленинградцев он неизвестен!

Я подробно рассказал своему сыну о подвиге Алексея Тихоновича Севастьянова, истребителя-гвардейца, имя которого в трудную блокадную зиму знали все до единого жители нашего города — от мала до велика. В честь Севастьянова названа новая улица за Московской заставой.

Очевидно, такой же вопрос, как и мне, в те дни (а это было в 1958 году) задавали своим родителям все пионеры 6–б класса 203-й школы Дзержинского района. Ребята организовали отряд «красных следопытов» и по совету своей учительницы Веры Павловны Лазаревой решили собирать материал о Герое Советского Союза А. Т. Севастьянове.

Среди летчиков, защищавших небо фронтового Ленинграда, было много отважных и умелых. И все они не щадили себя в воздушных боях, всех их знали и любили ленинградцы. Но имя Севастьянова среди них занимает особое место.

…Горожане по тревоге спускались в бомбоубежища, они слышали там разрывы зенитных снарядов, а часто и свист бомб. А те, кто дежурил на вышках и на крышах, могли видеть и вражеские бомбардировщики, и наши патрульные истребители.

Но никогда еще не случалось, чтобы свидетелями воздушного боя были одновременно сотни тысяч ленинградцев. Буквально на глазах у всего населения, над самым центром Ленинграда, совершил свой подвиг Алексей Севастьянов. И поэтому его узнал и полюбил весь город. За несколько минут ночного воздушного боя Севастьянов стал всенародным героем.

Это произошло осенью 1941 года, когда на фронт ездили на трамвае. Ленинград — в блокаде. Прерваны все связи по железным и шоссейным дорогам. Только по Ладоге еще мог проскочить небольшой пароходик, да над озером, прижимаясь к воде, мог пролететь транспортный самолет. Гитлеровцам штурм города сорвала Советская Армия, но угроза городу не миновала, она оставалась такой же серьезной, как и в сентябре. Фашистская артиллерия непрерывно стреляла по улицам и площадям. Фашистская авиация круглосуточно бомбила город.

Немецкие аэродромы были так близки к Ленинграду, что «Юнкерсы» и «Мессершмитты» после подъема делали небольшой бросок и сразу оказывались над городом.

Перед октябрьским праздником Гитлер угрожал «качнуть» Ленинград. Фашистские шептуны, грязные вражеские листки предупреждали население о сильнейших бомбежках. Наши летчики-истребители вылетали по пять-семь раз в сутки, вступая в бои, неравные по количеству, а нередко и по качеству самолетов.

Вечером 4 ноября в квартирах, общежитиях, заводских цехах снова раздался вой сирены. Снова налет. Группа фашистских самолетов пыталась использовать ясную погоду, чтобы нанести массированный удар по центру города, устрашить жителей.

Большинство гитлеровских бомбардировщиков не смогло достигнуть черты города. Серебристые стрелы прожекторов то скрещивались, то расходились, прочерчивая всё небо. Плотный огонь зенитных пушек, атаки истребителей сделали свое дело. Немцы маневрировали на большой высоте, бросая бомбы куда попало.

Несколько самолетов всё же прорвалось к самому городу. В бой вступили зенитки, находившиеся на крышах домов, на набережной Невы, в городских садах. В бой вступили патрульные истребители.

Алексей Севастьянов дежурил в зоне Н., и у него был свой «гектар неба». Забрался повыше — тысяч на пять. Отсюда и надо искать, здесь выгоднее всего навязать бой злому пришельцу.

Летчик заметил разрывы снарядов, значит зенитчики засекли цель. Вскоре там же скрестились лучи прожекторов: со стороны Ржевки и Рыбацкого наши прожектористы взяли в клещи бомбардировщик. Севастьянов направил свою «Чайку» к этому месту: «Ага, «Хейнкель-111». Знакомая машина…»

Расстояние сокращалось. Казалось, ударь из пулемета — и цель твоя. Нет, не так-то это просто. «Хейнкель» в действительности гораздо выше, ночная мгла обманчива, да и освещенная поверхность машины путает расстояние. Лейтенант потерял немца, потом снова увидел его, освещенным с земли. Атака! Мимо! Стрелок-радист открыл ответный огонь по советскому истребителю: промазал!

Световая стрела коснулась «ястребка», осветила машину, что-то сильно резануло по глазам, и на какое-то мгновение Алексей потерял зрение. Бомбардировщик исчез. Попробуй, найди в этой сплошной тьме маневрирующий самолет…

Советский истребитель, преследующий фашиста, оказался в зоне обстрела. И хотя не было отбоя тревоги, люди вышли на улицы и стали невольными свидетелями ночного поединка.

Прожектористы цепко держали цель. И Севастьянов производил атаку за атакой. Пилот вражеского бомбардировщика ловко маневрировал, стараясь уйти от пулеметных очередей и залпов реактивных снарядов, вырваться из лучей, освободиться от груза.

Лейтенант увидел, как падают с «Хейнкеля» бомбы.

Герой Советского Союза Алексей Севастьянов

Севастьянов нажал на гашетку пулемета. Выстрела не последовало. Всё. Израсходован весь боезапас. Всё зря. Что же теперь делать? Неужели немец уйдет?..

Не может уйти!

В такие минуты решение приходит мгновенно. Таран! Севастьянов бросил свою машину на «Хейнкеля», и удар страшной силы потряс немецкий бомбардировщик. Машина стала разваливаться.

Всё это видели с земли. Ленинград ликовал, люди плакали от радости и рукоплескали герою.

На ленинградскую землю падали обломки вражеского бомбовоза и севастьяновской «Чайки». На ленинградскую землю спускались на парашютах экипаж «Хейнкеля» и советский летчик-истребитель…

К утру о ночном бое знали все ленинградцы, и с тех пор таран молодого летчика стал как бы частью истории города, а Севастьянов его почетным гражданином.

В памяти народной этот подвиг сохранился до наших дней.

Слышали о нем и «красные следопыты».

Ну, а что произошло после тарана? Сотни вопросов задавали ребята, и на всё надо было найти ответы, обо всем собрать материал, расспросить очевидцев, самим побывать там, где жил и работал Алексей.

Как воевал Севастьянов дальше? Какова его судьба? Откуда родом и где учился, кто его друзья?

Да и о самом ночном поединке ведь известно очень мало.

Куда, например, упали обломки фашистского бомбардировщика? Оказывается, в Таврический сад! Так это же рядом со школой, теперь здесь городской детский парк… Туда отправились всем отрядом, обошли весь сад и — ничего не увидели. Ну разве спустя 17 лет найдешь какие-нибудь следы! Всё заросло травой, везде разбиты клумбы с цветами, дорожки. Где-то на поляне, ближе к Таврическому дворцу, Вова Собираев заметил ямки: «Наверное, сюда упал!»

Поиски следов «Хейнкеля» привели в Музей истории города. Там хранится несколько кусков искореженного металла — обломки крыла сбитого Алексеем самолета. Кто-то из мальчишек хотел поднять кусок крыла. «Не трогай, противно!» — остановила Надя Аристархова.

Узнали подробности и об экипаже бомбардировщика. Когда самолет начал разваливаться, немцы раскрыли парашюты и, освещенные прожекторами, опустились… на улицу Маяковского. Ну а тут что было! Хорошо, что бойцы истребительного батальона сразу окружили гитлеровцев и до прихода милиции спрятали их в булочную, а то никакая сила не остановила бы женшин…

^{Вот всё, что осталось от «Хейнкеля», сбитого А. Севастьяновым. Обломки немецкого самолета в Таврическом саду. 1941 год.}

На допросе выяснилось, что командир экипажа — кавалер двух железных крестов, опытный обстрелянный пилот, над всей Европой рыскал, раз двадцать летал на Лондон. Всегда выходил из боя целехонький. На Ленинград летел впервые — и вот сразу беда, сбили. Пленные показали, что на аэродромах под Ленинградом накоплены большие силы бомбардировочной авиации для ударов по городу (наши разведчики подтвердили это, и штурмовики вместе с истребителями разгромили аэродромы).

И еще важную деталь установили потом ребята. В полковом журнале боевых действий за 5 ноября 1941 года, то есть на следующий день после севастьяновского тарана, было записано: «Встреч с воздушным противником не было». Хоть на денек, да отбил Алексей охоту у немецких вояк бомбить Ленинград! Был сорван задуманный фашистами массированный налет в день Октябрьской годовщины.

Поиски юных разведчиков продолжались. В штабе ребятам сказали, что обломки севастьяновской «Чайки» упали во двор одного из домов на Басковом переулке. Вот, какое совпадение, опять рядом со школой!

Где они? К сожалению, никто не знает, как будто были переданы на выставку обороны Ленинграда, но теперь этой выставки нет и где остатки «Чайки» — неизвестно. Жаль… Может быть, всё-таки удастся найти?..

Ну, а как себя чувствовал после тарана сам Севастьянов? Когда от удара младшего лейтенанта выбросило из кабины, он сначала летел затяжным прыжком, не раскрывая парашюта, подальше от падающей машины, а потом дернул за кольцо и начал медленно опускаться. Теперь всё в порядке: под куполом парашюта родной Ленинград.

Первое, что отчетливо увидел Алексей, была заводская труба, и он тут же ударился, упав на крышу, а оттуда скатился, — к счастью, на мягкую кучу шлака; одной унты не было на ноге, видимо сорвало.

— Стой, гад! Ни с места!

…В дневнике «красных следопытов» появилась такая запись, сделанная на Невском заводе имени В. И. Ленина со слов очевидцев:

«Однажды мы наблюдали воздушный бой, который развернулся как раз над Невской заставой. С замиранием сердца следили за нашими самолетами, которые отбивали налет вражеской авиации. Один из них кружил возле фашиста. Вдруг наш самолет резко развернулся и пошел в лоб на гитлеровскую машину. Вот это удар! Мы уже не могли в темноте различить, куда падал наш самолет, а куда — вражеский.

Вскоре над цехами проплыл парашют. Значит, кто-то с разбитого самолета опускался на заводской двор. Мы успели заметить, что летчик был в свитере, без формы. Решили: гитлеровец! Вооружились, кто чем мог, и бросились к угольному складу, где спустился летчик. Скомандовали:

— Хенде хох! (Руки вверх!)

— Да что вы, братцы, — отвечает летчик. — Я свой, русский.

А рабочие и говорят:

— Знаем мы вас, так сказать любой гад может. Сдавайся — и всё тут.

^{Алексей Севастьянов рассказывает рабочим Невского машиностроительного завода имени В. И. Ленина о том, как проходил воздушный бой. 1941 год.}

Никакие уговоры не помогли. Летчик был обезоружен, связан и приведен в заводской штаб. Никаких документов пленный предъявить не смог, сказал, что они остались в кителе. Вызвали командира из штаба фронта. Приехал офицер и сразу узнал одного из своих лучших летчиков, — фамилия его была Севастьянов, тогда нам совсем неизвестная. Мы извинились, почувствовали себя виноватыми.

— Молодцы, товарищи, — успокоил Севастьянов, — действовали правильно! Так поступайте и в дальнейшем!

Славного летчика мы проводили со всеми почестями и с тех пор считаем его членом нашего коллектива: защищал завод, был на заводе, да еще и попал к нам не через проходную, а прямо с воздуха».

После рапорта о ночном поединке Севастьянов поехал в здание, где шел допрос пленного командира «Хейнкеля».

— Вот кто вас сбил, — генерал кивнул головой в сторону Севастьянова.

— Такой молодой? — спросил немец.

— Молодой, да удалой, — улыбнулся генерал и, обращаясь к переводчику, добавил: — Да вы не переводите, всё равно не поймет…

Фашистский летчик протянул лейтенанту руку. Алексей отвернулся и подошел к окну. Прохожих на улице было совсем мало.

Вскоре в деревню Холм Калининской области ушло письмо с обратным адресом полевой почты.

«Здравствуйте, дорогие родные, мама и Витя! — писал А. Севастьянов. — К великой моей радости, я сегодня получил от вас письмо. Действительно, это очень большая радость, потому что из письма я узнал о том, что вас фашистское зверье не тревожило и живете вы хорошо. У меня жизнь протекает тоже хорошо. Это вы можете судить по тому, что почти каждый ленинградец знает мою фамилию. Это всё из-за того, что я ночью сбил фашистский самолет, который упал в самом городе.

Здоровье у меня отличное. Настроение, как и у каждого патриота, хорошее и уверенное.

Прошу прислать все адреса братьев, если они у вас есть.

Желаю плодотворной работы, хорошего здоровья.

Крепко целую вас.

Ваш Алексей».

Это письмо каждый следопыт переписал в свой дневник и каждый знал его наизусть. Больше ни одного письма Алексея, ни одной записки, ничего, что связано с самим летчиком, найти не удалось. Зато приходило много писем от однополчан Севастьянова, от командиров и молодых летчиков гвардейской части, в которой он служил. Все стремились помочь юным ленинградцам в их благородной работе.

На карте поисков появились новые точки, в дневниках — новые записи.

Очень много интересного узнали от капитана И. П. Голубева — он был техником самолета Севастьянова — и Героя Советского Союза В. А. Мациевича, — боевого друга Алексея.

Василий Антонович рассказал:

— Родился Алексей в год Октябрьской революции, был пионером, комсомольцем, девятнадцати лет поступил в военное училище. Каков он собой? Высокий, статный, красивый, настоящий гвардеец. Летал он на самолетах разной конструкции, летал хорошо и днем и ночью, отличный стрелок и штурман.

Сам принимал участие в ремонте самолетов, а ведь они часто приходили из боя пробитые и разбитые…

Командование части писало пионерам: «С радостью и благодарностью узнали мы, что вы собираете материалы о жизни и боевой деятельности Героя Советского Союза А. Севастьянова. Хорошее, нужное дело начали вы, ребята, и мы вам поможем в этом, ибо нельзя забывать воинов, которые, не щадя жизни, отстаивали Родину. Это они обеспечили вам, ребята, свободную и счастливую жизнь…

Память о бесстрашном соколе Алеше Севастьянове останется на века и в сердцах его однополчан, и всех ленинградцев».

Из штаба вскоре сообщили: «Севастьянов совершил около трехсот боевых вылетов. 13 марта 1942 года в течение одной ночи он трижды поднимался в воздух, атаковал пулеметным огнем и реактивными снарядами укрепленные точки противника в районе Шлиссельбурга и на берегу Невы. 16 апреля Севастьянов доставил командованию ценные разведывательные данные о количестве и расположении самолетов на аэродроме противника».

В школу прислали выписку из боевой характеристики командира второй эскадрильи старшего лейтенанта А. Т. Севастьянова: «Летный и технический состав, руководимый Севастьяновым, сплочен в крепкий воинский коллектив, устремленный на выполнение боевых задач. Товарищ Севастьянов — прекрасный летчик-истребитель и культурный командир, примером личной отваги в бою воспитывающий подчиненных».

…23 апреля 1942 года старший лейтенант А. Т. Севастьянов не вернулся на свой аэродром.

Журнал боевых действий сообщал о гибели Алексея коротко и официально: «В воздушном бою сбит самолет «МИГ-3», пилотируемый старшим лейтенантом Севастьяновым. Самолет упал в районе поселка № 4, что в десяти километрах юго-восточнее поселка Всеволожский…»

Ну, а подробности? Как это произошло, почему? Где обломки севастьяновского «ястребка»? Где похоронен Алексей Тихонович?

Кто-то упорно утверждал, что могила Севастьянова находится в районе Всеволожского. Вера Павловна Лазарева и ее неутомимые помощники отправились в путь. Все изъездили, исходили, расспросили десятки местных жителей, но никаких следов могилы героя не обнаружили.

Кто же поможет ребятам? Прежде всего, конечно, надо найти свидетелей гибели Алексея, тех, кто был вместе с ним в его последнем бою и последнем вылете… Щербина? Погиб. Молтенинов? Тоже… Вот Цыганенко — четвертый участник боя — жив.

Ребята разыскали адрес полковника в отставке В. С. Цыганенко, и вскоре от него пришел ответ:

«Здравствуйте, дорогие следопыты!

Сегодня получил ваше письмо и сразу же отвечаю. Я, Цыганенко Василий Степанович, служил с Алексеем в одном полку в 1942 году и действительно участвовал в воздушном бою, когда он погиб.

Вот как это было.

23 апреля в первой половине дня над нашим аэродромом появились два фашистских истребителя «Ме-109». Они охотились за нашими транспортными самолетами, которые доставляли в Ленинград продукты и эвакуировали из Ленинграда детей и раненых.

Я (тогда капитан) и капитан Молтенинов вылетели на самолетах «И-16» с целью отогнать немцев от воздушной трассы, по которой ходили наши транспортные самолеты. Фашистские летчики заметили наш взлет и, имея преимущество в высоте, стали нас атаковать, не давая набрать высоту. Видя наше тяжелое положение, командир полка выслал нам на помощь еще двух летчиков на самолетах «МИГ-3». В воздух поднялись Алексей Севастьянов и капитан Щербина. Они также оказались в невыгодном положении, так как фашистские летчики сохранили преимущество в высоте.

В процессе боя старший лейтенант Севастьянов при попытке атаковать ведомого стервятника сам был атакован ведущим фашистским летчиком. Самолет Алексея загорелся и упал на землю. Воздушный бой происходил в районе Углово на высоте 1000–1500 метров. Самолет упал где-то в районе между ст. Ириновка и Проба.

Алексей погиб, пытаясь оказать помощь своим товарищам.

После посадки я узнал, что самолет и летчик Алексей Севастьянов упали в болото.

Как видите, ребята, на основной ваш вопрос: где могила Алексея Севастьянова — я ответить, к сожалению, не могу. Предполагаю, что ее, вероятно, вообще нет.

Буду рад, если вам что-нибудь станет известно точнее.

Если я написал неясно или потребуются еще подробности, — с готовностью отвечу вам.

Благодарен вам за вашу работу.

С приветом полковник В. С. Цыганенко

13 июня 1958 года».

С земли этот бой видел техник капитан И. П. Голубев. Он демобилизовался и сейчас живет под Ленинградом.

— Днем, примерно после обеда, — рассказывал капитан пионерам, — Севастьянов вбежал в землянку и приказал мне немедленно подготовить самолет к вылету. Вместе с Алексеем по тревоге я побежал к самолету «МИГ-3», быстро запустил двигатель, а в это время летчик подвязал парашют. Опробовав двигатель, я уступил кабину Севастьянову.

В это время над селом шел воздушный бой. Немецкие самолеты разбились на две группы. Четыре «Мессершмитта» вели бой с нашими летчиками — с Цыганенко и еще с одним, не помню точно, с кем. А вторая группа «Мессершмиттов» ходила за облаками, блокируя наш аэродром.

Севастьянов находился в самом невыгодном положении — ему нужно было взлететь и вступить в бой в условиях, когда группа «Мессершмиттов» ожидала его взлета. Севастьянов сел в кабину, и я сразу понял, что он будет помогать товарищам, не щадя жизни.

Старший лейтенант дал газ. Самолет взлетел. На первом развороте два «Мессершмитта» мгновенно выскочили из облаков, и один из них расстрелял самолет Севастьянова, не дав ему даже набрать высоту…

Итак, получены свидетельства очевидцев. Но даже самая хорошая память не заменит документа.

Поиски продолжались. В архиве было найдено боевое донесение, написанное командиром эскадрильи, участником этого боя капитаном Молтениновым сразу после возвращения на аэродром. Вот заключительные строки этого донесения: «Используя высоту и превосходство своих машин, немцы сумели сковать наши действия и заставить нас принять круговую оборону на высоте, невыгодной для ведения воздушного боя на самолете «МИГ-3». Отбивая атаку за атакой, мы стали набирать высоту, рассчитывая использовать боевые качества своих самолетов. Самолеты «Ме-109» поняли это и усилили свои атаки.

Выбрав удобный момент для атаки, один «Ме-109» спикировал на Севастьянова слева сверху и с дистанции метров 50 дал по самолету «МИГ-3» длинную очередь, он вспыхнул и горящим врезался в землю. После этого самолеты противника с набором высоты ушли обратно».

Не сразу хватило сил у однополчан Алексея сообщить горестное известие родным. Начинал писать один, затем другой, писали под диктовку, писали вместе… Как сообщить такое матери!

Наконец отважился комиссар полка. Вот это письмо — слово в слово, запятая в запятую:

«Здравствуйте, Мария Ниловна!

Пишу Вам письмо, абсолютно не зная Вас лично, но зная как мать, воспитавшую такого героя, каким был Леша Севастьянов.

Мария Ниловна, как комиссар части, где служил Ваш сын, я считаю своим долгом сообщить Вам, что Ваш сын геройски погиб при исполнении служебных обязанностей 23 апреля 42 года.

Леша Севастьянов был для нас самым лучшим боевым другом. Он как зверь дрался с воздушными пиратами и всегда выходил победителем. Его горячо любили трудящиеся города Ленина и нередко можно было увидеть его портрет на предприятиях. Не раз он рисковал жизнью ради жизни ленинградцев и счастья своего народа. Его любовь к Родине сказалась и в том, что, рискуя своей жизнью, он ночью таранил самолет противника. За свое мужество и храбрость тов. Севастьянов был награжден орденом Ленина и ему присвоено высокое звание — звание Героя Советского Союза.

Мы, личный состав части, его товарищи, с глубокой ненавистью к врагам нашей Родины, скорбим об утрате Леши и заверяем Вас, дорогая Мария Ниловна, что счастье народа мы, Ваши сыны, будем защищать стойко, будем ковать победу с еще большей силой. Пусть еще не одна жизнь будет вырвана извергами из наших рядов, но это не заставит нас пасть духом и встать на колени перед фашизмом.

Недалек день, когда наши матери, пролившие много слез, услышат победные песни и принесут венки на могилы героев, погибших смертью храбрых в боях за Родину, за жизнь наших матерей и малюток, любящих так весело играть и смеяться…

До свидания, уважаемая Мария Ниловна. Еще раз благодарим за Алексея, который был воспитан Вашей лаской и материнским словом, за настоящего героя, каким был наш любимый и бесстрашный летчик — истребитель Алексей Тихонович Севастьянов (его мы по-дружески называли просто «Лешик»)…

Если у Вас будут трудности, прошу писать мне.

Военком М. Т. Ермолаев».

…Севастьяновский уголок в 203-й школе всё время пополнялся. Стали приходить письма из Калининской области — из сельсовета и колхоза имени Дзержинского, от учеников Первитинской школы, где учился Алексей, и от членов его семьи. Одно письмо читали всей школой, читали много раз и снова перечитывали — письмо от Марии Ниловны Севастьяновой.

«Здравствуйте, многоуважаемые пионеры 6–б класса и Ваш многоуважаемый учитель Вера Павловна! Примите наш горячий привет, много наилучших пожеланий в подготовке к учебным занятиям в школе. А еще моя просьба ко всем ученикам класса учиться только на «5» и быть твердыми и смелыми героями нашей необъятной Родины.

Вера Павловна, письмо Ваше я, мать Алексея, получила. Очень и очень благодарна, что вы, жители города-героя, не забываете моего сына Алексея, который отдал свою жизнь, защищая Ленинград.

Вера Павловна, Вы спрашиваете, что есть у меня из вещей Алексея или тетрадей, по которым учился мой сын. Я хочу Вам вот что ответить: когда он учился в городе Лихославле в железнодорожной школе (там он кончал 5, 6, 7-й классы), вещей его не осталось у меня. После школы он поступил в городе Калинине в техникум машиностроительный, где окончил два курса.

Да, я еще Вам пропустила написать, как Алексей учился в начальной школе села Первитино. Летом пас скот, работал пастухом.

А когда он кончил учебу в военной школе, то жил и работал на границе. Когда началась война, то вещи, которые у него были, конечно, все остались там, и их там не найти нам.

Вера Павловна! Тетради, по которым учился сын, хранились у меня порядочное время, а потом их у меня понемногу выпросили — молодежь из техникума, где учился Алексей Тихонович.

Вера Павловна! Пару слов напишу о себе. Я — мать Мария Ниловна. Мой возраст — 73 года. Я получаю приличную пенсию за сына-героя. Осталась я без мужа с 1935 года. Время было тяжелое. У меня старший в армию пошел, а младшему был одиннадцатый год. И всё же всех учила в школе до седьмого класса обязательно, а потом, куда желали, они шли.

И вот началась война. И все шестеро с первых дней принимали участие в боях. И вот что получилось с моими сыновьями.

Старший Сергей не имеет одной ноги, и у него десять ран на другой. Инвалид второй группы. Николай имеет два ранения и осколок в легких. Алексей Тихонович погиб геройски. Василий служил пограничником на западной границе, там он принял первый бой, там и погиб. Михаил под Москвой воевал, имел две благодарности за защиту столицы, артиллерист. Тоже погиб, под Ржевом.

Виктор жив, пробыл в армии семь лет.

Вера Павловна! Я только сейчас, вот эти последние годы, немножко забылась, а то ходила как тень от этих переживаний.

В настоящее время живу я хорошо, хотя здоровья у меня хорошего нет, но всё же для себя и воду сама ношу.

Еще раз хочу Вас и Ваших учеников отблагодарить за письмо.

Пишите, может, что я Вам и не написала, тогда после допишу. В письмо кладу фото Алексея. Это когда он учился в техникуме. Крепко жму всем руки и целую всех.

Мария Ниловна».

Дальше приписка:

«Вера Павловна и ученики вашего класса! Примите привет от меня, от моей жены и детей.

С приветом брат Алексея Виктор Севастьянов».

— Когда я читала это письмо в классе, — рассказывала В. П. Лазарева, — многие девочки, да и мальчики плакали. Шаг за шагом, по крупицам собирали материал наши школьники, и постепенно всё ярче и отчетливее перед ними вставал образ героя. Они сроднились с ним, полюбили его как старшего брата. Эта увлекательная патриотическая работа юных следопытов сплотила класс, познакомила ребят со многими однополчанами Алексея Тихоновича — тоже героями, вызвала стремление подражать им… Наши «красные следопыты» мечтали побывать на родине Севастьянова, познакомиться с Марией Ниловной…

Эта мечта осуществилась через год. Пионеры поехали в Калининскую область, чтобы собрать дополнительные материалы о детстве Алексея и поработать на колхозных полях. Три недели летних каникул ленинградские школьники работали в колхозе имени Дзержинского. Бригадиром к ним поставили Виктора Тихоновича Севастьянова, брата Алексея. Это была чудесная пора. Всё интересно, всё легко — даже то, что не в привычку городским ребятам.

Познакомились с семьями братьев Алексея (Мария Ниловна гостила на Урале у старшего сына), с местными школьниками (они тоже «красные следопыты» и тоже собирают материал о летчике-земляке), побывали в школе, где учился Леша, — в школе имени Героя Советского Союза А. Севастьянова, ездили в Калинин.

А с Марией Ниловной следопыты встретились в своей школе. Хоть и нелегко было, но собралась она в Ленинград — посмотреть город, который защищал сын, побывать у его фронтовых друзей. Приехали мать Алеши, брат Виктор, председатель колхоза В. А. Бойков.

^{Летчики подарили Марии Ниловне Севастьяновой портрет сына, написанный солдатом. 1961 год.}

В честь Марии Ниловны была выстроена пионерская линейка, ей показали школу, читали стихи, вручили подарки внучатам. Поручение всей школьной колхозной бригады выполнил Георгий Занько. Он сказал:

— Дорогая Мария Ниловна, просим вас, считайте нас своими детьми.

Когда директор школы предоставила слово Марии Ниловне, она поднялась, оперлась на стол, постояла так минуту-две и сказала только одну фразу:

— Дорогие ребята, приезжайте еще в колхоз…

В части проходили торжества, посвященные годовщине севастъяновского тарана. Взволнованной матери героя преподнесли портрет Алексея, написанный солдатом. Смахнув слезу, Мария Ниловна поблагодарила командира части.

Вместе с гостями из Калининской области в гвардейской части, где служил Севастьянов, побывали и «красные следопыты». Оттуда они уехали не с пустыми руками… Реликвии непрерывно пополнялись…

Все собранные материалы о Севастьянове пионеры перед окончанием школы передали в Музей истории города. Среди них есть и репродукция рисунка художника Яр-Кравченко, сделанного с натуры, — «Прием младшего лейтенанта Севастьянова в партию».

Было это в землянке, незадолго до Октябрьской годовщины. Партийное собрание проводилось накоротке — в перерыве между боями. За месяцы войны все хорошо узнали Севастьянова — и как товарища и как бойца, и прием много времени не занял. Кто-то из офицеров заметил:

— А не молод еще?

Из глубины землянки раздалось:

— Так это и хорошо.

Все проголосовали «за».

— Буду равняться на лучших, — ответил Алексей своим товарищам. — Высокое звание коммуниста оправдаю в бою.

Никто не сомневался, что это так и будет.

Когда ближе знакомишься с боевой биографией летчика Севастьянова, подробнее узнаёшь о его воинской службе, на память приходят нравственные принципы, изложенные в Программе КПСС, — в моральном кодексе строителя коммунизма: любовь к Родине, преданность делу коммунизма, высокое сознание общественного долга, коллективизм и товарищеская взаимопомощь, непримиримость к врагам дела мира и свободы наподов… Ведь на самом деле: кодекс — закон нашего бытия — родился не на пустом месте, не сам по себе. Он как бы олицетворяет всё лучшее, что есть у советских людей, Всё, что отличает коммунистов. В нем и подвиги Чапаева, Николая Островского, молодогвардейцев и Алексея Севастьянова.

Жизнь коммуниста-летчика — пример, достойный подражания.

Мастер ночных атак

Свой путь в авиацию Василий Мациевич начинал совсем не так, как многие другие летчики. В его биографии не найдется места для ссылки на то, что «школьник Вася мечтал стать летчиком и ради достижения своей цели готов был преодолеть любые преграды…» На самом деле всё было иначе.

Вместе со своим закадычным приятелем Евгением Вася после окончания фабзавуча твердо решил последовать примеру брата Павла и стать моряком. Оставалось только решить, куда податься: в Одессу или Ленинград? Оба города заманчивы. Были тщательно взвешены все «за» и «против», и победил, наконец, Ленинград. Друзья поехали на Балтику, не отказавшись от мысли побывать на Черном море во время… кругосветного путешествия.

Но думать о путешествии было преждевременно, потому что в морском техникуме оказался большой конкурс: на одно место пять заявлений! И друзей не приняли — не хватило отличных отметок. Ребята огорчились, но не отчаялись. «Ну что ж, — глубокомысленно заявил Евгений, — над нами не каплет, подождем». Городу нужны были квалифицированные руки, а для лекальщика пятого разряда тем более дело найдется. Решили устроиться «поближе» к морю. Работу подобрали подходящую: устанавливать аппаратуру на кораблях. Возни много, дело тонкое, кропотливое, но зато можно вдоволь наговориться с балтийцами о морях-океанах…

На следующий год — снова экзамены. Но в этот раз всё окончилось благополучно: Василий стал студентом морского техникума. Правда, на судоводительское отделение попасть не удалось, не было мест. Пришлось пойти на радиотехническое. Но это не страшно, потому что, в конце концов, не такая уж большая разница между капитанским мостиком и рубкой радиста, а потом есть надежда перейти на судоводительское отделение.

Учились приятели так, что за год прошли программу двух курсов. Заветная цель приближалась.

Перед началом нового учебного года Мациевича вызвал директор. Обычно строгий, он былподчеркнуто вежлив и предупредителен:

— Садись, Вася. Скажи мне, пожалуйста, как ты смотришь на авиацию?

— Положительно, — настороженно ответил Мациевич и остался стоять, — уж очень не понравился ему тон, каким был задан вопрос.

— А как ты смотришь на то, чтобы переменить специальность? — продолжал директор.

— Вы зря меня вызывали, Леонид Сергеевич, — резко ответил Василий.

Дальнейшую беседу директора со студентом можно не приводить, потому что вы уже знаете — Василий Антонович Мациевич стал летчиком.

Любовь к авиации пришла тогда, когда появились знания, когда летчик почувствовал силу вверенного ему оружия, когда он смог подчинить воздушную стихию своей воле. Гордое, знакомое только авиатору, чувство окрыленного человека!

Три с половиной года прибыл Мациевич в Оренбургской школе, затем год в Борисоглебской. Учеба ему многое дала, но характер, стиль, почерк летчика-творца, мастера вырабатывается не в школе, а в полку. Летать! Это стало страстью молодого пилота. На любом самолете, в любую погоду, в любое время суток. Чем больше — тем лучше. Летать в одиночку, парой, группой — всё пригодится.

Пригодилось!

Сначала на парадах: крылом к крылу проходили девятки самолетов над городом, над Дворцовой площадью, над любимой Невой, заливом. Как будто стальной щит прикрывал Ленинград. Сотни тысяч горожан следили за полетом истребителей и бомбардировщиков в небесной синеве. «Какая сила! — думали ленинградцы. — Такие не уступят дорогу врагу!» В одной из девяток летал старший лейтенант В. Мациевич.

Пригодилось! В дни освобождения земель Западной Украины Мациевич вместе с однополчанами из Ленинграда мастерски совершил скоростной прыжок длиной в несколько тысяч километров.

Потом — зимние бои, о них напоминает орден Красного Знамени.

А рано утром 22 июня 1941 года по тревоге В. Мациевич вылетел на прикрытие Ленинграда, и с тех пор непрерывно продолжается его боевая вахта. Он ведет трудную, черновую работу, всегда опасную и всегда отлично исполненную. Он выполняет самые рискованные задания, ищет, дерзает, прокладывает пути, по которым потом идут другие. Он всегда смотрит чуть-чуть вперед, в завтрашний день.

…Каждая бомба, которая падала на улицы Ленинграда, глухим и до боли тяжелым ударом отдавалась в сердце Мациевича. Он не мог ни думать, ни говорить ни о чем другом. Кажется, впервые спокойствие покинуло его.

Многим в начале войны ночные полеты наших истребителей казались почти бесполезными. Но Мациевич пошел в ночное небо Ленинграда с твердой решимостью искать там врага, находить и уничтожать!

Ночной бой — своеобразный и трудный. Пилот должен безукоризненно знать машину, отлично владеть техникой высшего пилотажа, уметь по-снайперски стрелять. Ночной истребитель — это прежде всего первоклассный дневной летчик плюс сумма других сложнейших навыков и знаний. Главное — найти самолет противника. Земля почти не видна, ориентиров — никаких, машину надо вести слепым полетом по приборам. В полной темноте, в бескрайнем воздушном океане обнаружить «точку» разве что могут помочь языки пламени, которые вылетают из выхлопных патрубков мотора, конденсационные пары да отблеск луны… Больше надеяться не на что.

^{Герой Советского Союза Василий Мациевич на фронтовом аэродроме. 1942 год.}

Ну, а уж если нашел врага — подойди поближе, сам оставаясь незамеченным, и бей наверняка. Наверняка, потому что вражеский самолет как появляется неожиданно, так и ускользает незаметно.

Как хотелось Василию Мациевичу сбить спесь с фашистских асов, развеять созданный ими миф о безнаказанности ночных налетов на Ленинград! Это чувство обостряло зрение, умножало силы. Настал день, когда он нашел врага в ночном небе Ленинграда и заставил «Хейнкеля» вместе со смертоносным грузом рухнуть бесформенной грудой пылающего металла в пригородный лес. Почин был сделан.

Сколько вражеских самолетов, пробиравшихся к городу ночью, вынуждено было повернуть обратно! Сколько гадов, разбитых и сожженных, нашло себе могилу на подступах к городу! Сколько ленинградцев спасено от проклятых фашистских бомб трудом и подвигами Мациевича, Скрипченко, Цыганенко, Щербины, кровью Севастьянова, Оскаленко…

Сбить гитлеровца в воздухе на подступах к городу — хорошо. Но еще лучше не дать ему вылететь, убить зверя в гнезде. И капитан Мациевич разыскивает вражеские аэродромы, а потом водит своих орлов на штурмовку. Он первым ввел ночные штурмовки, создал свои, ставшие потом образцовыми, приемы штурмовых налетов.

Однажды штурмовка вражеского аэродрома чуть не стоила Василию Антоновичу жизни.

Погода была мерзкая. Низкая, густая облачность заставила истребителей прижаться к земле. Идти на такой высоте во вражеском тылу очень опасно, да и на цель выйти нелегко.

Точно по курсу пришли к аэродрому. Советских летчиков встретил сильный огонь. Не обращая внимания на зенитки, капитан ввел машину в пике. За ним последовали остальные истребители. Первые же бомбы, снаряды и пули попали в самолеты, стоявшие на аэродроме. Несколько машин запылало. Мациевич повторил атаку. Вспыхнула еще группа «Юнкерсов» и «Мессершмиттов». Новая атака…

Но что это? Самолет ведущего резко тряхнуло. Мациевич посмотрел по сторонам — прямым попаданием снаряда зенитки оторвало у машины почти половину плоскости. Самолетом стало трудно управлять, вот-вот он свалится, всё ближе земля, а огонь не утихает. Еще несколько секунд… Мациевич резко берет ручку на себя. «Ястребок» снова вздрагивает и немного выпрямляется. С трудом удалось набрать высоту, войти в облака и взять курс на свой аэродром.

«Что бы ни случилось, — думал Мациевич, — а машин 10–15 фашисты недосчитают. Значит, не зря слетали». Свой изуродованный самолет он благополучно посадил на летное поле.

В другой раз капитан привел машину с пробитым бензобаком и обломанным фюзеляжем; сам пилот был весь залит бензином. Генерал, который специально прибыл на аэродром принять доклад Мациевича, долго не верил, что искалеченная машина, стоявшая на краю летного поля, и есть тот самый истребитель, на котором час назад из вражеского тыла прилетел командир эскадрильи.

Любое, самое сложное задание Мациевич не только выполнит с максимальной точностью, но и обязательно дополнит, расширит его. Надо произвести разведку, а он заодно и грузовики обстреляет. Приказано подавить тяжелую батарею, стреляющую по городу, — он и про зенитку, что ее охраняет, не забудет. Такой уж у него характер!

В трудные для Ленинграда дни осени 1941 года Мациевич работал без сна, без отдыха, вылетая по шесть — восемь раз в сутки. Днем прикрывал свои войска, вел разведку, отгонял «Юнкерсов» от наших коммуникаций, ночью прикрывал Ленинград, штурмовал аэродромы. И еще успевал ходить на «охоту» в свободный поиск. Об одном из таких поисков Василий Антонович рассказывает с присущим ему юмором:

— Лечу, понимаешь, как в сказке: ночь, луна, надо мной — небо, внизу — лес. На небе звезды считаю, а в лесу — фашистские грузовики с войсками. Их, правда, поменьше, чем звезд, сосчитать легче, — штук двести набралось. Надо, думаю, скорее о таком богатстве на земле рассказать. А потом решил немного задержаться. Подошел к началу колонны, спикировал. Зажглись первые машины. Затем в хвосте небольшой поджог устроил. «Стоп мотор! Слезай, приехали»… Фашистам ни туда, ни сюда не податься — дорога в лесу одна, никуда не свернешь. Возвращаюсь в полк, говорю ребятам: «Ну, орлы, собирайтесь в путь-дорогу, поведу вас в лес, на ночное свидание. Очень нас там фашисты ждут, неудобно им отказывать». Так всю колонну и прикончили…

В одну из зимних ночей на командном пункте раздался телефонный звонок, — штаб вызывал Мациевича. Командир соединения передал важное задание Военного совета фронта. Предстояло произвести разведку железнодорожной магистрали противника в далеком тылу.

Пурга заметала самолеты, казалось, что даже взлететь будет невозможно. Но Мациевич взлетел. Курс — на юго-запад. Он шел бреющим полетом. Стремительно проскочил один железнодорожный пункт, затем другой. Зенитки врага молчали: то ли они приняли советского летчика за своего, то ли просто прозевали.

На конечной железнодорожной станции капитан увидел три больших эшелона. Решение пришло мгновенно: атаковать. Он сделал один заход по эшелону, затем развернулся и снова атаковал его. Вагоны вспыхнули. Истребитель лег на обратный курс. Теперь уже Мациевича встречали прожектора и яростный огонь зениток. Снаряды разрывались возле самой машины, но летчик не сворачивал с курса. На одном из разъездов разведчик вновь заметил тщательно замаскированный эшелон. Снова пулеметные очереди Мациевича прошили состав.

А время шло, командира эскадрильи с нетерпением ждали на аэродроме.

— Прошел час, а Мациевича всё нет, — рассказывал потом Дмитрий Оскаленко. — Механик самолета Бирюков с надеждой вслушивался в малейший звук на горизонте. Летчики сидели с опущенными головами. Горькие мысли приходили в голову.

Вдруг слышим звук мотора, в лучах наших прожекторов мелькнул знакомый силуэт самолета. Точная посадка на три точки. Встречать Мациевича вышла вся эскадрилья. Он выпрыгнул из кабины, улыбаясь. Лишь небольшие складки на лбу да у уголков рта напоминали о большом внутреннем напряжении.

— Антоныч, жив? — Друзья подбежали к командиру.

^{Друзья-однополчане: Герои Советского Союза В. Мациевич и И. Неуструев (крайний слева) с летчиками гвардейской части лейтенантом А. Сметаниным, капитанами Г. Весниным и В. Задорожным.}

— Жив!

— И бензину хватило?

— Даже тебе на зажигалку осталось. Кури!

И Василий Антонович вынул из кармана портсигар.

…Июльским вечером 1943 года мы сидели у Мациевича на квартире, — была нелетная погода, и командир части мог позволить себе часок-другой отдохнуть. Правда, вскоре пришел начальник строевой части с докладом. Пока Мациевич подписывал бумаги, мы огляделись по сторонам. На этажерке стояла серебристая фигура Чкалова, подаренная летчику автором скульптуры Боголюбовым. В журнале «Огонек» за 1913 год, что лежал на столе, мы обнаружили фотографию Л. М. Мациевича, — дяди Василия Антоновича — одного из первых русских пилотов, летавших в петроградском небе и позже разбившегося на Комендантском аэродроме. Возле окна стояло пианино. В свободную минуту Василий Антонович не прочь поиграть.

Когда ушел офицер, Мациевич продолжил прерванный разговор. Он говорил, что неудовлетворен результатами своей работы, что не всегда еще на подступах к городу удается ночью сбить немецкие самолеты, что надо искать новые пути, решать более сложные задачи.

— Кое-что мы тут наметили, не знаю вот только, получится ли…

Мы вышли в сад, черная ночь опустилась на поселок, не видно было ни зги.

— Осторожно, не споткнитесь, — предупредил хозяин.

— Ну и темнота!

— Да, не светло. А там, — Василий Антонович указал на небо, — еще темнее. Вот и ищи его (он так и сказал «его») как хочешь, как ветра в поле… Ну, ничего, не уйдет!

В следующую ночь в Ленинграде была тревога, но зенитки молчали, вражеского самолета над городом не было. Его сбил на южных подступах к Ленинграду младший лейтенант Николай Харитонов — самый молодой ученик мастера ночных атак гвардии майора Василия Мациевича. Это была еще одна очередная победа гвардейской семьи ночников — защитников родного города.

…Гвардии полковник В. Мациевич по-прежнему служит в Советской Армии и по-прежнему защищает наше небо. Может быть, вы и встречали его на одной из ленинградских улиц или на набережной Невы, — полковника со значком летчика первого класса и Золотой Звездой Героя…

Выборгский крендель

Летчики и хлебопеки — вот действующие лица этого эпизода, незначительного, быть может, на фоне грандиозной ленинградской эпопеи, но всё-таки отразившего, на наш взгляд, величие духа людей, защищавших прекрасный город на Неве.

Летчики и пекари… Представители таких несхожих профессий оказались рядом в той жестокой битве, какую вел блокадный Ленинград за хлеб и, значит, за жизнь сотен и сотен тысяч людей.

Летчики, днем и ночью летавшие над ладожской трассой, обороняли от врага вереницы грузовых машин с мукой.

Пекари, под вражескими обстрелами и бомбежками несшие бессменную вахту у печей. Несмотря ни на что, население должно было вовремя получать свой хлебный паек…

Хлеб января 1942 года! «Сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам».

Этот окаменевший пепельного цвета кубик, в котором мука перемешана с отрубями, жмыхом и целлюлозой, можно увидеть теперь в Музее истории Ленинграда. И тут же другой, чуть побольше. Прибавка! Слово, памятное всем пережившим блокаду. Еще 75 граммов к прежней норме, еще 50… И каждый раз — это новая победа, новое выигранное сражение.

Пекарь, высыпая из мешка остатки муки, подходил к окну и видел голодных, измученных горожан в очереди у булочной… Он невольно вспоминал тех, кто в эту минуту воюет в небе над заснеженной Ладогой, защищая караван с бесценным грузом.

Нет, не случайна была эта дружба!

Она началась в тот морозный день, когда делегация ленинградских хлебопеков приехала в гости к летчикам.

Ехать решено было с подарком. Но с каким? Чем порадовать хозяев? Кто-то робко произнес: «Крендель»… Поначалу сочли это несерьезным. Какой крендель? Настоящий? Выборгский сдобный? Так для него ж нужна крупчатка, чистая крупчатка… Где ее взять? А специи, масло? Невозможно это… Но всё-таки, если попробовать? Ведь как обрадуются летчики, как будут поражены! Подумать только, товарищи, привезти из осажденного города его защитникам крендель! Не чудом ли это будет?

Муки (конечно, не крупчатки, но всё же белой) с солидным, правда, количеством примесей немного нашлось. И сахару 200 граммов. Миндаля и изюма раздобыли самую малость. Яиц совсем не удалось достать. Кто же возьмется из столь скудных продуктов приготовить сдобное тесто? Хотели уж было вообще отказаться от этой затеи, как вдруг вспомнили: Антоныч! Где он сейчас, старейший питерский булочных дел мастер? Этот искусник сделает!

Павла Антоновича Никитина разыскали в пекарне на Старо-Невском. Он пек формовой хлеб для госпиталей. Ого, как загорелись у старика глаза, когда он услышал обращенную к нему просьбу. А сказал весьма сдержанно:

— Попытаюсь.

Он священнодействовал в одиночестве, никого не подпуская к столу. В пекарне было сумеречно: окна забиты фанерой, электричество выключено, тускло горели свечи.

Антоныч что-то нашептывал и над опарой, и над тестом, будто колдовал. Но это просто так, по привычке. Когда тесто поднялось, раскатал его на доске и вдруг ловким движением скрутил причудливую восьмерку, пришлепнул с боков, смазал вместо желтка теплой сахарной водицей, украсил изюмом, обсыпал миндалем и сунул на листе в печь.

Грузовик с делегатами уже стоял у ворот, а старик не спешил, поджидая, пока крендель остынет. Потом, так и не дав никому взглянуть на дело рук своих, обернул пергаментной бумагой и вынес в наглухо закрытой фанерной коробке. Молча уселся в уголке кузова, и лишь по глазам его, в которых поблескивали веселые искорки, можно было определить, что затея вполне удалась.

Дорога, по которой ехала делегация, была той самой, что связывала Ленинград с Ладогой. Навстречу шло множество приземистых машин с погашенными фарами, тяжело груженных мешками, ящиками, бочками с продуктами. Это «большая земля» слала помощь сыновьям и дочерям своим, попавшим в беду, это она обогревала их теплом, живительным дыханием… А на небе то и дело вспыхивали и сразу гасли розовые дрожащие зарницы — там, позади, ближе к городу, рвались снаряды.

К летчикам прибыли уже под вечер. Проступавшие в темноте очертания дачи, у которой остановился грузовик, показались делегатам знакомыми.

— Похоже, наш бывший дом отдыха? — сказал кто-то, вглядываясь.

— Совершенно точно, — раздался с крыльца мягкий грудной басок. — Сохраняем, так сказать, в первозданности. Придет время — передадим по акту.

В руках говорившего загорелся карманный фонарик, осветивший тропу к даче. Встречавший представился:

— Командир полка майор Романов. Ждали вас утром. А сейчас большинство в воздухе. Мы ведь птицы ночные… Прошу проходить.

В комнате, которая была когда-то «уголком тихих игр», собрались летчики-истребители, свободные от дежурства. Вошел совсем еще юный лейтенант, крупнолицый, с добродушным взглядом широко раскрытых серых глаз, с копной светлых волос, спадающих на лоб. Сказал просто:

— Алексей… — И чуть тише добавил: — Севастьянов.

Севастьянов? Знаменитый «ас ночного неба», как звал его весь Ленинград? Так вот он каков — молодой человек, таранивший самолет врага в ночном бою над городом…

Вошли и весь вечер сидели рядышком два украинских хлопца, два закадычных дружка — Василий Корень и Георгий Воевода; третий их земляк и побратим, Николай Щербина, сейчас над Ладогой и вот-вот должен возвратиться. Вошло еще с десяток летчиков, почти все лейтенанты, — безусая, но бывалая молодежь.

Антоныч, не выпускавший из рук заветной коробки, приблизился к столу и с величайшей торжественностью на лице медленно раскрыл ее.

О, это было зрелище! Он отливал глянцем, он сказочно сверкал и, да простят нам высокопарное сравнение, он сиял, как июльское солнце, этот, покрытый румяной корочкой, круглобокий крендель… Все смотрели на него как зачарованные, не в силах произнести ни слова.

И тогда заговорил Антоныч.

— Прошу извинить, коли чем не угодил, — сказал он. — А приглянется — кушайте на здоровье! Понятное дело, крендель этот не показывает нашего искусства во всю силу. Полагаю, наступит денек, придет победа — ох, и кренделей же я вам напеку, сынки мои родные!

Честь поделить сокровище на порции была оказана «хозяйке» — Серафиме Жудовой, заведующей пекарней. Сделала она это весьма умело и справедливо, не забыв и тех, кто был в полете.

— Товарищи! — восторженно произнес один из лейтенантов. — Он же просто тает во рту…

И другой добавил:

— Душа вложена в кренделек.

На столе появилась гигантская миска с квашеной капустой, и для ленинградцев, забывших, как выглядят овощи, это было не меньшим сюрпризом, чем выборгский крендель для летчиков.

В разгаре трапезы командира полка вызвали на аэродром. Но майор вскоре возвратился вместе с худощавым черноволосым летчиком, не успевшим даже переодеться, — он был в меховой тужурке и в высоких мохнатых унтах.

^{Хлебопеки в гостях у летчиков. — Алексей Севастьянов принимает выборгский крендель от работниц хлебозавода. Крайний справа — мастер П. А. Никитин. 1942 год.}

— Щербина к пирогу не опоздает! — пошутил кто-то за столом.

— И имеет на него полное право, — сказал Романов. — Сбил над озером «Хейнкеля».

Антоныч посадил юношу рядом с собой, обнял его за плечи и долго не снимал руки.

…И с тех пор стало традицией у хлебопеков — приезжать к истребителям в гости с выборгским кренделем. Каждый раз становился он всё краше, пышней и слаще.

Спустя несколько лет после победы вспомнили мы об этом эпизоде из времен ленинградской блокады, и захотелось снова возвратиться к выборгскому кренделю.

Ну, прежде всего, что это за крендель такой — выборгский? Почему он так называется? В блокаду недосуг было рыться в справочниках или энциклопедиях…

Вот какую историю мы узнали из «Ведомостей Санкт-Петербургской полиции» № 201 за 1871 год.

…Однажды Петр Великий, будучи в Выборге, отведал местные крендели, и так они ему понравились, что велел он доставлять эти вкусные изделия в Петербург. Выборгские крендели стали лучшим угощением на петровских ассамблеях. Вскоре пекаря-финны открыли в Петербурге несколько пекарен и монопольно продавали выборгские крендели покупателям побогаче, более ста лет всячески скрывая от русских и немецких пекарей секрет их изготовления.

Но вот в начале тридцатых годов XIX века пекарь-ярославец Иван Иванов, содержавший маленький пирожковый куренек, решил во что бы то ни стало узнать секрет выборгской сдобы. Пытался было выведать что-либо у петербургских мастеров-финнов, куда там — молчат. Тогда Иванов снарядил своего молодого сына Александра в Выборг: пусть купит кренделей побольше, чтобы знать, «не вредны ли они русской публике», а если случай к тому подвернется, и выведает нужные рецепты.

Вскоре молодой Иванов не только узнал все тайны приготовления выборгских кренделей, но и начал печь их не хуже коренных местных пекарей. Возвратился он в Петербург, и «куренек у Симеоновского моста» быстро приобрел известность на весь город. Понравились крендели и в Зимнем дворце (Иванов был удостоен герба и звания придворного крендельщика), и простому люду.

Ивановские «выборгские крендели» стали выпекать и другие русские мастера. Мука на них шла самая лучшая, так называемая конфетная и, кроме того, толченый рафинад (лучше тростниковый, а не свекловичный, уменьшающий припек), топленое русское масло, изюм, коринка, кардамон, мускатный орех, яйца, сливки, цукат…

^{Вот это крендели! На славу! Снова преподнесем их летчикам…}

Вот что такое настоящий выборгский крендель, спечь который для друзей-летчиков мечтал в блокаду булочных дел чудодей, мастер пирожных и тортов, сдобы и баранок Павел Антонович Никитин…

И нам захотелось разыскать хотя бы некоторых участников первой встречи летчиков и пекарей.

Позвонили в трест хлебопечения. Жив и здравствует Антоныч!

В штабе сказали:

— Вряд ли найдется сейчас кто-нибудь из ваших знакомых в Ленинграде. Хотя, одну минуточку, подождите. Тут говорят, что Герой Советского Союза майор Щербина отдыхает в Пушкине. Как повидать его? Поможем…

И вот мы едем с Щербиной в гости к Антонычу. Старика решили не предупреждать, нагрянуть неожиданно.

Сидим в кабинете директора хлебозавода «Красный пекарь». Он звонит в цех и просит прислать бригадира Никитина. Ждем. Летчику не терпится, он выходит из кабинета и сталкивается в дверях с Антонычем.

Так и застыли они оба на пороге и, как обычно в таких случаях, не знают, с чего начать.

— Ты бы о друзьях сказал, — говорит старик. — Романов-то где теперь? Небось, дивизией командует?

— Нет Романова, — склоняет голову Щербина, — сбили Бориса Николаевича над Гатчиной. И Леши Севастьянова нет. Помнишь его? И Вася Корень погиб.

Они стояли друг против друга, и чудилось обоим, что тут же, рядом с ними, майор Романов с его мягким грудным баском, коренастый улыбчивый Севастьянов, стремительный порывистый Корень. Вспомнили о Мациевиче и Жидове, ставших героями.

— Что же это мы с места не двигаемся? — спохватывается Антоныч. — Идем, хозяйство свое покажу.

И он ведет летчика с этажа на этаж. Мимо огромных чанов, в которых растет и дышит тесто. Мимо сверкающих белизной автоматов, этих умниц, что сами и месят, и режут, и отвешивают тесто. Мимо длинных столов, за которыми сидят молодые работницы, — по быстрым, неуловимым движениям их рук можно безошибочно определить, чью школу они прошли: никитинскую. Мимо гигантских, пышущих жаром электрических печей.

Он ведет летчика вдоль несметного числа полок, на которых чего-чего только нет: батоны сахарные и простые, халы, плетенки, подковки, калачи, кольца, плюшки, пряники медовые и мятные, торты, пирожные и, конечно же, выборгские крендели, настоящей, сдобной выпечки. Сотня с лишним названий!

— Вот это и есть, — говорит старый пекарь, вспоминая сказанное им на аэродроме, — наше искусство во всей своей силе. Богато?

— Богато… — произносит Щербина.

^{— А этот как вам нравится? — П. А. Никитин показывает свой крендель Герою Советского Союза Н. Щербине.}

Традиция сохранилась. То летчики гостят у хлебопеков, то пекари навещают гвардейцев.

…И вот снова хлебопеки собираются в путь, снова печется выборгский крендель. Павел Антонович Никитин уже не работает на заводе — ушел на пенсию. Но ради такого приятного, прямо скажем, торжественного случая пригласили знаменитого мастера в цех. Пришел он с большой охотой, радостный, и вот снова колдует, сначала у теста, потом у печи.

Настало время, о котором мечтал старик и в крохотной блокадной пекарне на Невском и на фронтовом аэродроме.

— Теперь совсем другое дело, — говорит старейшина хлебопеков, — всё у меня есть для настоящего кренделя: и мука отменная, и масло, орехи, цукаты, специи разные. Теперь такой крендель испечем — ни в сказке сказать, ни пером описать, не сравнить с блокадным…

Не сравнить с блокадными и самолеты, которые увидели делегаты хлебозавода на аэродроме у своих давнишних друзей. На летное поле они пришли сразу, как только прибыли в часть, и договорились, когда и как вручить летчикам «хлеб-соль».

Трудно было услышать, о чем говорят гости: рев реактивных машин заглушал голоса, но по глазам, по выражению сначала удивленных, потом восторженных лиц и без слов можно было понять: обрадовали гвардейцы гостей. Самолеты в воздухе, самолеты на земле — сколько их! А какие красивые, какая маневренность, скорость, стремительность взлета… Фразу сказал, а самолета уже и не видно — ушел ввысь.

Особенно довольны П. А. Никитин и З. Д. Барденова, — она тоже впервые была в части еще в 1942 году. Им наиболее заметны перемены: тогда наши «Чайки» нередко не могли догнать новейших фашистских истребителей.

Летчики хитро улыбаются: «Нас не догонишь, не машины — молнии». С пристрастием расспрашивают делегаты гвардейцев. Кто-то из девушек залез на крыло истребителя, а Борису Колесникову даже разрешили сесть на место летчика.

— Может, взлетишь? — шутят приятели.

Всё интересует ленинградцев: как останавливают самолет на земле и сколько керосина он «съедает», можно ли спрыгнуть с парашютом без катапульты и как ведется воздушный бой на сверхзвуковых скоростях…

Ленинградцы вспоминают старых друзей — Севастьянова и Мациевича, Щербину и Оскаленко, знаменитых ленинградских истребителей-ночников, которые мужественно и умело сражались за ленинградское небо. В ленинской комнате рабочие хлебозавода знакомятся с историей части, с боевыми эпизодами.

Но вот все направляются в клуб, — в столовой за самоваром на этот раз всех не посадишь, — это ведь не январь 1942 года, не фронтовой аэродром…

— Справедлива русская пословица: «Друзья познаются в беде», — говорит офицер Ковалев, обращаясь к присутствующим. — Летчики нашей части и ленинградские рабочие подружились в очень трудное время. Они делились последним куском хлеба, поддерживали друг друга, ободряли. Летчики по праву считали ленинградцев своей надежной наземной опорой. Эта дружба помогала побеждать врага.

Говорили о том, как Леша Севастьянов, совершив ночной таран, спустился на парашюте прямо на заводской двор, как Михаил Евтеев после победного боя пробирался через занятые врагом районы на свой аэродром, как умел Василий Мациевич в любую, самую черную ночь находить в ленинградском небе вражеских пришельцев…

Но вот наступает торжественная, необычайно трогательная минута. Снова пекари вручают истребителям гвардейской части выборгский крендель. П. А. Никитин не может сказать ни слова, он только крепко-крепко жмет руку то одному летчику, то другому. Да и гвардейцы, взволнованные происходящим, немногословны. Офицер Ковалев поднимает на руках блюдо с кренделем, затем передает подарок другим летчикам, его бережно несут дальше. Ах, какой чудесный крендель — красивый, пышный, румяный, и как аппетитно пахнет!

Все встают. Зал, аплодируя старейшему ленинградскому пекарю Никитину и его товарищам по заводу, отдает дань уважения героическому труду ленинградских рабочих в дни войны и в дни мира, приветствует своих давнишних друзей и однополчан.

Когда все встали, показалось мне, что авиаторы — молодые и старые закаленные бойцы — и хлебопеки — ветераны и молодежь, только наслышанная о событиях 1942 года, — чтили в эту минуту память Алексея Севастьянова, получившего тогда первый кусок серого блокадного кренделя, и других героев-гвардейцев, отдавших жизнь за родной Ленинград.

Нет, не случайна эта добрая сердечная дружба, рожденная и закаленная в дни великой битвы за город Ленина. И выражением ее является скромный подарок — выборгский крендель, который от души преподносят хлебопеки своим боевым товарищам — летчикам-истребителям.

…До следующей встречи, друзья! До следующего кренделя!.

Радиопереписка летчика Деменкова

Май 1944 года.

В погожий воскресный день — 21 мая над городом пронесся юркий «ястребок». Машина то скрывалась в белоснежных облачках, то снова появлялась. Над городом патрулировал Герой Советского Союза гвардии капитан Сергей Деменков. Тысячи ленинградцев приветливо махали руками крылатому гвардейцу. Его видели огородники, которые в тот день впервые пришли на свои участки, — весна только начиналась, — строители, работавшие на лесах, прохожие…

Взволнованным вернулся летчик на аэродром: в яркий солнечный день Ленинград, над которым много раз летал он, показался ему особенно прекрасным. И капитану захотелось поделиться своими мыслями с жителями города. Он написал письмо, которое в тот же вечер было передано по радио в выпуске «Последних известий».

«До войны, — писал Деменков, — я никогда не был на берегах Невы. Родился на Украине, учился в Каче, — это у Черного моря. Но. как и все мои боевые товарищи, в боях за небо города Ленина я получил почетное право считать себя ленинградцем. Вся моя биография летчика, бойца связана с Ленинградом, здесь я стал гвардейцем.

Нам, летчикам, сверху отчетливо видно, как изменилось лицо города. Он стал еще более строгим, величественным, красивым. Меньше зияющих пробоин в крышах, больше людей на улицах, сильнее дымят фабричные трубы, снова стальные ниточки тянутся от Ленинграда к Москве.

Я лечу над местами, где недавно был передний край фронта, и мне машут ленинградцы, наверное это огородники.

Я знаю: каждый день будет меняться лицо города, каждый день он будет становиться всё краше и жизнедеятельнее. Я возвращаюсь на аэродром и рассказываю об этом летчикам. Это — любимая тема наших разговоров. Мы любим Ленинград, как и вы, друзья, — его граждане. И нам он очень дорог.

Мы знаем: ленинградцы выполнят свой долг и восстановят великий город. А мы стальным щитом прикроем Ленинград: наше небо — только для советских самолетов…»

Десятки ленинградцев ответили летчику. Они выразили гвардейцам горячую благодарность за верную службу, рассказали о своей жизни.

Из писем летчику Деменкову

«Я, как и другие ленинградцы, 21 мая услышала по радио Ваше письмо и решила откликнуться на Ваш призыв. Благодарю Вас за любовь к городу, за самоотверженную борьбу и охрану жизни людей, исторических памятников, дворцов.

Ленинград — моя родина. Здесь я росла, закончила школу, училась в институте. Хотя бы по одному этому можете судить, как дорог мне наш город. Вам и вашему «ястребку», быть может, мы обязаны многими спокойными ночами, спокойной работой и отдыхом.

Всё время войны я безвыездно прожила в Ленинграде. Уже два года нахожусь в формировании местной ПВО и, наверное, не раз видела Ваш самолет и слышала шум его мотора над городом.

^{Герой Советского Союза Сергей Деменков}

Жизнь у нас после снятия блокады во многом изменилась, кажется, что и дышать стало свободнее. Город наш, как настоящий герой, сражался — и победил.

С комсомольским приветом Кира Миклашевская».

* * *

«Сегодня, в воскресенье, действительно всё было так, как Вы говорили в письме по радио. Был ясный день, на окраинах города всюду кипела жизнь. Ленинградцы, как муравьи, копошились на своих огородах. А в воздухе летали самолеты.

Я тоже копала грядку и смотрела вверх, махала самолету, который особенно часто и низко пролетал над нами. Может быть, это были Вы? Пришла домой усталая, и вдруг по радио читают Ваше письмо…

Всегда желаешь нашим летчикам счастливых и успешных операций. И вам тоже, уважаемый Сергей, желаю всего хорошего, здоровья и подвигов во имя нашей Родины. Совместно — Вы в воздухе, а мы на земле — поможем нашей стране освободиться от врага.

С приветом Галина Зверева».

* * *

«Товарищ Деменков, привет и добрые пожелания шлет Вам ленинградка, которая так же, как и Вы, в дни налетов оберегала город, а сейчас залечивает его раны. Собираясь на работу, я услышала Ваше письмо. Считаю долгом написать Вам ответ.

Не чувствуя усталости, залечиваем мы раны родного города. В мирное время работа, которую я выполняю сейчас, считалась бы непосильной.

Дорогой Сергей! Вас просит молодая женщина-мать и сын ее — отомстите за нашего папочку, который тоже был летчиком и погиб на рубежах Ленинграда. Прежде чем погибнуть, он сжег две вражеские машины.

С приветом к вам Соня Сергеева и сын ее Игорь пяти лет».

^{Ленинград восстанавливается. На Аничковом мосту снова будут стоять клодтовские кони…}

«Вы очень правильно подметили, что наш город ожил. Сегодня — выходной день. Поэтому мы с подругой долго ходили по прекрасным, широким улицам Ленинграда. Как приятно видеть веселые лица людей, залитые солнцем окна, — в них уже вставлены стекла.

Я занимаюсь на втором курсе медицинского института имени Павлова. Здание института пострадало от вражеской бомбежки и обстрелов. Сейчас у нас экзаменационная сессия, а после нее будем восстанавливать институт и клинику, чтобы они были в образцовом порядке.

С комсомольским приветом Долинская».

* * *

«…С высоты виднее — всё как на ладони. Как приятно слышать от Вас, товарищ Деменков, что наш Ленинград принимает свой прежний вид с такой быстротой.

Кудерская».

«Я хорошо понял Ваши чувства защитника ленинградского неба. Это и наши чувства, солдат трудового фронта. С радостью я смотрю, как заделывают дыры в стенах домов и из развалин встают новые цехи. Как инженер-металлург, с волнением жду дня, когда будет пущена вагранка и переплавленный лом раскаленной струей польется в формы — заработает литейный цех нашего завода. Еще один дымок прибавится к дымкам, которые Вы наблюдаете острым глазом, барражируя над нашим родным городом Ленина.

Григорий Иванович Макеев».

* * *

«Я студентка, никогда раньше не работала. Но для того чтобы город мог жить и помогать фронту, как и многие юноши и девушки, пошла добывать торф. И теперь, когда наш город залечивает свои раны, мы, студенты Первой ленинградской фельдшерской школы, как и вся ленинградская молодежь, обязались отработать на торфе по 30 часов.

Разрешите пожелать Вам успехов на фронте борьбы с немецкими захватчиками и доброго здоровья.

С комсомольским приветом Ида Русина».

* * *

«Слушая Ваше письмо, я совсем по-иному увидела и почувствовала особую красоту нашего города. Вы, летчики, по праву можете считаться настоящими ленинградцами. Мне от души хочется пожелать Вам, чтобы и в будущем у Вас всегда сохранилось это хорошее чувство к городу, для защиты которого Вы не щадите жизни. Желаю Вам много здоровья…

Нифаева».

* * *

«Наш родной и любимый брат и товарищ! Мы с восхищением слушали твое письмо! Спасибо за теплые чувства! Они нам хорошо понятны, так как мы — дети одной дружной семьи. Мы особенно благодарны вам, соколам, охраняющим наше родное ленинградское небо от фашистских пиратов.

Мы клянемся вам, что сделаем наш город еще краше, еще лучше. Залечим все его раны и не пожалеем для этого ни сил, ни средств, ни энергии. Священную ненависть к подлым врагам мы воплотим в труд по восстановлению города. От имени строителей нашего предприятия заверяю вас, что мы будем достойны звания ленинградцев.

Секретарь партбюро Воронов».

* * *

Вскоре по радио снова прозвучало слово Героя Советского Союза Деменкова:

«Товарищи! Дорогие друзья ленинградцы!

Прежде всего от души примите сердечную гвардейскую благодарность за ласковые слова, за добрые пожелания побед и здоровья. Без преувеличения могу сказать, что давно не испытывал таких приятных чувств, как в последние дни, когда читал ваши письма. В каждом из них — неподдельная любовь к родному Ленинграду и его защитникам, желание отдать все силы восстановлению города.

Сегодня я впервые после долгого перерыва получил возможность немного побродить по ленинградским улицам. Да, прекрасен наш город-любимец. На земле я увидел то же, что с воздуха. Возрождается Ленинград, полнокровной становится его жизнь. И от сознания этого радостно бьется сердце.

Каждый квартал Ленинграда, как и каждый квадрат ленинградского неба, рождает бесконечно близкие и дорогие каждому из нас воспоминания. Вот зеленый массив Таврического сада — сюда упали обломки протараненного Севастьяновым вражеского бомбардировщика… Вот Международный проспект — над ним Василий Харитонов завязал бой с «Юнкерсом» и выиграл сражение…

Мы знаем, что слава города-героя будет приумножена и кварталы Ленинграда засияют новой славой — славой возрождения.

Не имея возможности ответить каждому адресату, мне хочется по радио сказать всем, кто писал мне: я выполню ваши наказы, товарищи, все свои силы, а если потребуется и жизнь, отдам защите любимого Ленинграда.

Товарищ Сергеева! Клянусь Вам и вашему сынишке Игорю отомстить за погибшего в бою вашего мужа, летчика.

Студентке Долинской мне хочется пожелать успешно сдать зачеты в медицинском институте, а летом плодотворно поработать на восстановлении институтских зданий.

Григорий Иванович Макеев! Желаю Вам и всем сослуживцам быстрее пустить литейный цех завода. Если смогу выбрать время, с удовольствием приеду на завод.

Летчики-гвардейцы просили меня пожелать ленинградцам успехов в восстановлении города и заверить вас, друзья, что защищать героический Ленинград мы будем как святыню, его обороне с воздуха мы отдаем самих себя, свою жизнь…»

Июнь 1944 года.

В письме ленинградцам, переданном по радио месяц назад, Герой Советского Союза Сергей Деменков от своего имени и от имени однополчан дал клятву: в грядущих сражениях еще крепче бить врага.

^{Ленинград восстанавливается. Оборонительные укрепления больше не нужны…}

Эти сражения наступили. Солнечный воскресный день 18 июля Деменков провел в боях. С начала военных действий на Карельском перешейке Деменков и ею боевые друзья беспощадно бьют гитлеровских захватчиков.

Сегодня после возвращения Деменкова из очередного полета я разговаривал с ним по радио:

— Привет, товарищ Деменков, от ленинградцев.

— Спасибо.

— Откуда пришли сейчас?

— Издалека. Ходили с бомбардировщиками в тыл противника. Наши пикировщики бомбили железнодорожный узел, а мы их прикрывали.

— Как отбомбились?

— Вполне благополучно. Правда, фашистские истребители пытались помешать, но мы их и близко не подпустили. Герой Советского Союза Литаврин и я прикрыли бомбардировщиков, а группа наших «ястребков» вступила в бой с «Брустверами», — их было 14. Гвардии лейтенант Кротов первой же пушечной очередью зажег фашиста. Затем он развернулся и пошел в лобовую атаку против другого «Бруствера». Тот увильнул, но Кротов зашел в хвост и сбил вторую машину. Схватка была горячей.

По одному самолету сбили в этом бою гвардейцы Слисаренко, Мезин, Малышев…

— Товарищ капитан, а каковы ваши успехи в последних боях?

— На днях атакой в лоб сбил бомбардировщика. Вчера с Литавриным сопровождал пикировщиков. Со своим ведомым Калининым я отбил атаку трех «Брустверов». Эти ушли — еще три подошло. Я набрал высоту и сверху дал «прикурить» вражескому истребителю. Он загорелся и упал. Остальные ушли.

— Как сражаются молодые пилоты?

— Отлично. Вот вчера вместе со мной по одному «Брустверу» сбили Петров и Викторов. Сегодня, кроме тех летчиков, о которых я уже говорил, победы одержали Школьников, Богун, Вонков.

— Сколько самолетов сбила за время наступления ваша гвардейская часть?

— Тридцать бомбардировщиков и истребителей противника.

— От души желаем успеха и в грядущих боях… Чем сейчас будете заниматься, товарищ гвардии капитан?

— Иду к своему «ястребку», — ответил Деменков. — Еще светло и, может быть, придется вылетать…

23 октября 1944 года.

Диктор «Последних известий» прочел письмо Героя Советского Союза гвардии капитана Сергея Деменкова, полученное нами сегодня для передачи по ленинградскому радио:

«Дорогие друзья ленинградцы! Снова, как и пять месяцев назад, летчики-гвардейцы поручили мне написать вам письмо.

Мы всегда были уверены, что с каждым днем город Ленина будет становиться всё краше, что ленинградцы, показавшие миру чудо стойкости в обороне, полностью проявят свои способности и в творческом созидательном труде.

^{Ленинград восстанавливается. От воронок не останется следа…}

Так и случилось. Изменяется лицо города-богатыря. Везде идет стройка. Вступают в строй новые цехи, отремонтированы сотни жилых домов. Ленинградские текстильщицы, сталевары, бойцы МПВО стали штукатурами, малярами, кровельщиками.

Мы внимательно и ревностно следим за вашей работой. Недавно у гвардейцев возникла мысль — теснее связаться со строителями, ближе и подробнее узнать, как идет возрождение Ленинграда. Наше командование приняло решение учредить переходящее Красное знамя Гвардейской авиационной части для поощрения передовой строительной конторы Дзержинского района. В Дзержинском районе богатый жилой фонд, но он сильно пострадал от вражеских бомбежек и обстрелов. Годовой план восстановления дзержинцы уже выполнили, но впереди — непочатый край работы.

Пусть алое знамя, развевающееся на лучшей стройке, напоминает всем строителям, всем, кто участвует в восстановлении, о доблести и мужестве гвардейцев, о их любви к Родине и верности городу Ленина.

Мы обращаемся с призывом ко всем рабочим, служащим, специалистам, ко всем строителям Дзержинского района с просьбой: расскажите гвардейцам, что вы сделали для восстановления своего района, Ленинграда, как лично вы трудитесь на восстановлении. Это будетколлективный отчет бойцов трудового фронта гвардейцам к 27-й годовщине Великого Октября. Нам будет крайне приятно, если на нашу просьбу откликнутся все ленинградцы.

Пишите нам по адресу: Ленинград, 11, почтовый ящик № 87, для летчиков гвардейской части.

От души желаем вам успехов в работе.

С гвардейским приветом

гвардии капитан Сергей Деменков».

* * *

2 ноября 1944 года.

«Дорогой товарищ Деменков! Ваше письмо, переданное по радио, мы слушали, возвратясь с восстановительных работ. Наша комсомольская организация ремонтирует водопровод в доме на Большой Спасской улице, который был разрушен бомбой. Сегодня мы закончили эту работу. Водопровод восстановлен. Теперь будем заниматься посадкой деревьев».

Так начинает свое письмо Герою Советского Союза Сергею Деменкову комсомолка Леля Новосильцева. Она рассказывает о том, как преобразилась после снятия блокады Ленинграда Выборгская сторона: «Идешь по улицам, — и смотреть приятно. Там, где раньше были разрушенные дома, теперь зеленеют скверики. Отремонтированы многие здания. Комсомольская организация нашей фабрики восстановила детские ясли. Ребятишки будут встречать праздник в чистеньких отремонтированных комнатах».

Сотни ленинградцев ответили на призыв гвардейцев написать, что они сделали для восстановления родного города.

«Все свои силы мы отдадим возрождению города-героя, — заявляет тов. Зимарева. — Воины-победители возвратившись в Ленинград, увидят его таким же красивым и величественным, каким он был и до войны».

Наш однополчанин — космонавт

— Ребята! Титов-то наш!

В телефонной трубке я услышал знакомый голос Героя Советского Союза В. А. Мацкевича. Он позвонил минут через десять после сообщения по радио о запуске космического корабля «Восток-2».

Ясно! Наш — значит ленинградский… Приятно иметь земляка-космонавта.

— Откуда он, Василий Антонович, из какой части?

— Да наш, понимаешь, наш однополчанин… И ты его должен знать!

Титов? Титов Герман Степанович? Нет, что-то не припомню. Но какая разница! Титов — ленинградский летчик, и этим всё сказано. У какого ленинградца, тем более журналиста, это сообщение не вызовет радости. А у меня особой: Герман Титов — летчик хорошо мне знакомой, родной гвардейской части.

И вот, захватив портативный магнитофон, мы мчимся к летчикам. В машине включено радио. Внимательно следим за сообщениями, поступающими с борта «Востока-2».

…Первым, кого мы увидели, был офицер В. Ковалев. Он улыбался. Ему всё ясно: раз мы приехали, значит, уже знаем, что Герман Титов — воспитанник этой части.

Летчики, услышав, что на аэродроме микрофон, который позволит им поделиться своей радостью с земляками, с миллионами слушателей, а может быть, и обратиться к Герману, сразу собрались, чтобы рассказать о своем друге. К микрофону подходили командиры лейтенанта Г. С. Титова и соседи по квартире, офицер, который вместе с ним кончал авиационное училище, и друзья, бывшие на свадьбе Германа с Тамарой, — ведь она тоже работала в этой части.

Разговор начал майор В. И. Никитин (он вывозил Г. С. Титова в один из первых полетов):

— Каждый молодой летчик начинает свою службу занятиями на тренажере. Тренажер позволяет на земле воспроизвести всё, что требуется истребителю в воздухе. Герман очень настойчиво занимался на тренажере и одним из первых вылетел в самостоятельный полет на боевом самолете.

Мы не сомневались в летных способностях Г. С. Титова. Человек он энергичный, пришел из училища с большим желанием осваивать новую для него материальную часть. Всегда старался всё знать досконально. Он хорошо освоил сначала простые полеты, потом сложные, научился отлично стрелять. Очень грамотный летчик!

Однако не всё ладилось, не всё шло гладко. Бывали у нас и крупные разговоры…

Рассказ о Титове продолжает старший лейтенант Лев Григорьев — товарищ Германа по училищу. Они вместе пришли в часть. Нас интересует, чем увлекался, что любил будущий космонавт.

— Геру я знаю со школьной скамьи, — говорит Григорьев. — Занимался он хорошо и служил не хуже. Девиз у него был такой: летать грамотно и красиво. Так у него и получалось. Герман — настоящий друг, никогда в беде не оставит товарища, всегда поможет. И комсомолец боевой, — мы избрали его в комсомольское бюро.

Герман — скромный человек, не терпит бахвальства.

Очень любит жизнь во всех ее проявлениях. Любит спорт, особенно уважает гимнастику, — у него второй разряд. Увлекается художественной литературой и не раз на вечерах читал стихи Маяковского. А когда наши участники художественной самодеятельности выступали у хлебопеков, он вел концерт как заправский конферансье.

— Какие песни любит Герман? — спрашиваю у Григорьева.

— Хоть сам он сибиряк, алтаец, а любит украинские песни.

— А какую пел чаще других?

Григорьев и другие летчики называют песню «Дивлюсь я на небо». Мы обещаем сегодня же передать ее по радио. Это будет первая заявка, исполненная по радио для «космонавта-два». Может быть, Герман Степанович и услышит свою любимую песню?..

К беседе присоединяется техник Кузнецов (на его самолете лейтенант Титов после прибытия из училища выполнил первый самостоятельный полет):

— Когда летчик вылетает, он обязательно спрашивает у техника, как подготовлена материальная часть, а техник отвечает: «Материальная часть подготовлена отлично». Так и я отвечал Герману Титову… Был уверен, что на борту его самолета всё будет в порядке.

Вот сейчас со своего космического корабля Герман Степанович передает: «На борту всё в порядке». Наверное, техники космического корабля так же, как и я когда-то, доложили майору Титову о готовности корабля к полету. И он спокойно пошел в космос. Вот бы поработать техником космического корабля! И обязательно у Германа Степановича…

Все, кто подходил к нашему микрофону, говорили добрые слова о своем боевом товарище. Одни вспомнили, как Герман руководил политическими занятиями солдат и сержантов. Другие рассказали о группе акробатов, в которой Герман был «верхолазом»: он всегда говорил — «сверху виднее». Рассказали о полетах лейтенанта Г. Титова перед отъездом в городок космонавтов.

Подполковник В. Ковалев видел Германа Титова буквально за несколько дней до космического старта:

— Он рассказал мне о подготовке космонавтов, просил передать всем летчикам и техникам родной части горячий привет. Настроение у Германа Степановича было бодрое, жизнерадостное. Он с нетерпением ждал полета в космос.

Ковалев приблизил к себе микрофон:

— Ты слышишь нас, Гера? Хорошо, что такое совершается в жизни. Большого тебе счастья и высокого неба. Всегда летай больше, дальше и выше…

В космосе — майор Герман Степанович Титов. «Ура» нашему однополчанину! 1961 год.

Микрофон взял лейтенант Мазуров:

— Гера, мы поздравляем тебя с космическим полетом. Завидуем тебе. Учти: каждый из нас хотел бы быть на твоем месте. Если сможешь — приезжай к нам, ждем с нетерпением.

Записывали, пока хватило пленки.

Летчики показали нам самолет, на котором летал лейтенант Г. С. Титов. Это обычная серийная машина, скоростной реактивный истребитель. На борту его номер — 45. А рядом точно такие же машины, только с другими номерами.

Теперь «сорок пятый» истребитель отличается от всех. Его выкатили вперед, повернули «лицом» к солнцу так, чтобы корреспондентам удобней было фотографировать. А некоторые из них, забыв на минуту о своих журналистских обязанностях, просят разрешения залезть в кабину титовского самолета. Не удержались от такого соблазна и мы.

Летчики шутят:

— Ну, теперь этому самолету место в будущем музее космонавтики.

…Музей — дело будущего, а пока на реактивном истребителе Германа Титова летает его друг и приятель капитан Лев Григорьев.

В тот же день запись беседы с однополчанами «космонавта-два» была нами смонтирована и передана по проводам в Москву. Дальнейший ее путь — в эфир по всем радиостанциям Советского Союза. У нас было отличное настроение: радиослушатели узнают много нового о человеке, имя которого стало известно всему миру.

Московское радио продолжало передавать сообщения с борта космического корабля, а мы продолжали… искать материал о Г. С. Титове.

«Мациевич сказал, что я должен его знать…» Откуда? Мне напомнили: лейтенант Герман Титов целый день провел на аэродроме с делегацией хлебопеков, он принимал очередной выборгский крендель и вместе с другими летчиками гостил у рабочих хлебозавода «Красный пекарь». Ведь и я там был. И наш микрофон там присутствовал.

Нет покоя журналистской душе! Значит, надо послушать передачу, которая шла в 1958 году. Может быть, она дополнит рассказы однополчан космонавта, может быть, старая пленка напомнит о каких-нибудь интересных деталях.

Ставлю пленку на магнитофон. И слышу запись беседы хлебопеков с летчиками на аэродроме, запись торжественной церемонии вручения выборгского кренделя, слышу свои комментарии, беседу с молодыми летчиками. Вдруг из динамика звучит фраза, от которой сердце начинает учащенно биться:

^{Майор Г. С. Титов в солдатской казарме}

«Как говорят у нас в Сибири, я — чалдон, коренной сибиряк. С Алтайских гор спустился; правда, не намного спустился. Родина моя Алтай — очень хорошее, между прочим, место. Если будет возможность, обязательно побывайте там в горах».

Я останавливаю мотор, пускаю пленку с записью этих фраз снова. Ну конечно, сомнений быть не может. Это он — молодой летчик лейтенант Герман Титов, ныне «космонавт-два». Какая редкая удача: на сохранившейся у нас пленке голос Титова. Я снова включаю магнитофон и слушаю дальше:

«Кончал училище у себя на родине. И вот сюда приехал. Ленинградский климат? Чувствую себя, надо сказать, просто хорошо. Здесь затруднений никаких не встречаю, подготовка у нас была настоящая. И здесь летчики очень опытные, и нам они помогли в освоении новой техники, очень помогли. Я бы сказал, у нас все хорошо летают».

Так, так, что же дальше…

Слышу свой голос. Я спрашиваю Титова, как осваивал он новую боевую технику, ведь машины, на которых приходится летать теперь, скоростные, высотные. Титов отвечает:

«Основные трудности мы встречали при посадке. Это самый ответственный момент, уже известный всем из летной практики. А в остальном работаем без препятствий. Может быть, в дальнейшем появятся трудности, связанные с высотными полетами. Ну а пока мы еще ничего не чувствуем. Отличные самолеты, отличные.

Нас знакомили с историей части, и мы гордимся, что нам выпала такая большая честь — служить в ней».

(Позже в книге Г. С. Титова «Семнадцать космических зорь» мы прочитали: «До того, как я стал космонавтом, я служил в авиационной части. Там я узнал ее боевую историю, имена героев, через руки которых пришла к нам, молодым летчикам, дедовская эстафета»).

…Всё, к сожалению. Запись на этом кончается. Как я ругал себя, что при монтаже пленки резко сократил эту беседу, что не сохранил записи концерта художественной самодеятельности. И все-таки как рады были все мы, что сможем передать по радио голос Г. С. Титова, прозвучавший тогда, когда летчика знали только его однополчане.

Я снова прослушиваю запись, и чувствую: она знаменательна не только тем, что звучит голос человека, вошедшего в историю, но и главным образом содержанием этой беседы.

Вы, конечно, запомнили, что говорил лейтенант о преподавателях, которые дали ему разностороннюю подготовку, о товарищах по школе и части: «…все они очень хорошо летают», об отличных самолетах, которыми Родина обеспечила летчиков.

Вы, видимо, обратили внимание и на спокойную уверенность Г. С. Титова в собственной силе и силе своих товарищей, он сказал: «Может быть, в дальнейшем будут трудности, связанные с высотными полетами…»

Да, не представлял себе тогда Герман Степанович, какие невероятные трудности ему придется преодолеть, и не во время высотных полетов, а совершая небывалый в истории космический рейс!

Я слушал слова Г. С. Титова: «Мы гордимся, что нам выпала такая большая честь — служить в этой части» и вспоминал Алексея Севастьянова, Сергея Литаврина, Дмитрия Оскаленко, Василия Мациевича — героев-фронтовиков, у которых Герман Титов учился мужеству, стойкости, выносливости, мастерству. Закономерна преемственность традиций. Качества, которыми обладает майор Титов, на протяжении десятилетий воспитывает у наших людей Коммунистическая партия.

Старая запись Г. С. Титова… Она была сделана в части, которая прославилась своими боевыми делами на Ленинградском фронте, и здесь, приумножались боевые традиции Отечественной войны. По радио выступал лейтенант Герман Титов, потому что командование рекомендовало для беседы самых лучших, отличников. Нет, не случайно появилась в моем журналистском радиоблокноте запись будущего космонавта…

Репортаж «Рассказ о выборгском кренделе» передавался по радио в тот день, когда майора Г. С. Титова встречала Москва. Прозвучало в репортаже и слово Юлии Дмитриевны Никоновой, работницы хлебозавода «Красный пекарь», которая поздравила героя-космонавта с победой, пригласила его снова, как и 8 марта 1958 года, побывать на хлебозаводе и «по секрету» сообщила Герману Степановичу, что хлебопеки готовят ему скромный подарок.

Через несколько дней секрет раскрылся. Ю. Д. Никонова повезла в Москву огромный, необычный по виду и красоте, шоколадный торт. На нем был изображен земной шар, космический корабль «Восток-2» и цветы. Конечно, торт сопровождала дарственная надпись.

А если повнимательней присмотреться к этому чудо-торту, то среди роз и гирлянд цветов можно было заметить маленький шоколадный кренделек. Знакомый космонавту и его однополчанам «выборгский крендель». Он символизировал возникшую почти двадцать лет назад и постоянно крепнущую дружбу летчиков-истребителей с ленинградскими хлебопеками.

Вскоре на хлебозаводе получили письмо от космонавта.

«Дорогие товарищи! — писал Герман Титов. — Глубоко тронут вашими сердечными поздравлениями в связи с успешным полетом космического корабля «Восток-2», который мне партия и правительство доверили пилотировать.

Мне очень приятно сознавать, что мы с вами встречались в 1958 году у нас, на аэродроме. Я очень хорошо помню эту встречу. Если придется быть в героическом Ленинграде, обязательно приеду на ваш хлебозавод.

Благодарю всех вас за такой замечательный подарок. Желаю вам успехов в труде на благо нашей Родины и счастья в личной жизни.

С искренним уважением майор Г. Титов».

Прошло немного времени, и Герой Советского Союза Г. С. Титов снова встретился со своими друзьями. Никого не удивило, что почти сразу после приезда в Ленинград, после посещения гиганта советской промышленности — Кировского завода, «космонавт-два» поехал в гости к хлебопекам — рабочим одного из самых маленьких предприятий города.

Герман Степанович осмотрел цехи, новое оборудование, повстречался с Антонычем и другими посланцами рабочих, которые бывали на аэродроме, выслушал рассказ директора о заводских делах. А потом ему самому пришлось отвечать на вопросы, рассказывать о полете, о жизни друзей-космонавтов.

— Прошло три года с тех пор, как я был у вас на заводе, — сказал майор Г. С. Титов. Но я очень хорошо помню ваше производство. И у вас за это время произошли важные изменения, появилась автоматизация. Конечно, до нашей автоматики вам еще далеко, но то, что у вас есть, это уже хорошо.

По правде говоря, у вас даже интересней, чем у нас. У вас всё происходит на глазах, а у нас там, в космосе, корабль летит, им управляют и с земли, и я управляю, автоматика работает, а ее не видишь, ощущаешь только результат. А у вас на заводе каждый видит, как булки из машин выскакивают…

Мне было очень приятно узнать, что коллективы нашей части и вашего завода продолжают славную традицию, зародившуюся во время войны. Я узнал, что вы бываете в гостях у летчиков, что приняли участие в праздновании годовщины подвига, совершенного Алексеем Севастьяновым в ночном ленинградском небе. Это всё очень хорошо.

Всегда, когда начинается новое дело, оно трудно зарождается, оно не сразу становится большим. Так вот рос и ваш завод. Мне директор рассказывал, что сначала это было кустарное производство, всё делалось вручную. А теперь у вас машины, и еще какие — автоматы!

Так вот и у нас. Первый полет в космос был на час, на один оборот вокруг Земли, второй полет — уже на семнадцать с половиной оборотов. Ну а третий полет…

Придет время — увидим, на сколько оборотов будет третий.

На этом, конечно, не заканчивается эра освоения космоса, наоборот, она только начинается. И сейчас мои друзья-космонавты заняты подготовкой к новым полетам.

Конечно, среди космонавтов нет товарищей, которые знакомы с коллективом «Красного пекаря». Это только я один вас знаю. Но я думаю, что скоро вам предстоит познакомиться и с другими космонавтами. Наверное, скоро представители «Красного пекаря» просто будут командированы к нам в часть для того, чтобы обеспечивать космические полеты. Ведь надо же кому-то печь хлеб в космосе…

Правда, пока я точно не знаю, когда это будет, но такое время не за горами, товарищи. Сейчас трудно назвать сроки, потому что техника так быстро развивается, что просто боюсь ошибиться.

^{Герман Степанович Титов выступает на Кировском заводе. 1961 год}

Но вы сами подумайте: всего сорок лет назад у нас не было своих автомобилей, не было отечественных самолетов, тракторов… И вот сейчас мы имеем всемирно исторические достижения, которым нигде нет равных: полет Юрия Алексеевича Гагарина, полет космического корабля «Восток-2». Это же замечательно! Конечно, придется ждать не сорок лет для того чтобы облететь Луну или полететь на Луну, ждать придется значительно меньше.

Я вот часто говорю (и я в этом уверен), что настанет время, когда мы будем стоять в очереди, чтобы достать путевку в космос, так, как мы сейчас достаем путевку на берег Черного моря.

Это время обязательно придет. Это будет очередным этапом в освоении космического пространства. Сначала туда, конечно, отправятся не туристы, а экспедиции, вот так, как сейчас отправляются на Северный полюс. Высадится экспедиция, поживет месяц-другой — и сменится, другая полетит. Мы с вами будем свидетелями таких событий. Я думаю, что мне еще представится возможность немножко пожить в космосе в составе такой экспедиции…

Космический корабль — это результат колоссального труда множества различных коллективов. В освоении космоса есть и труд хлебопеков (я не знаю только «Красного пекаря» ли), да, да, есть, и вы не смейтесь, товарищи! На самом деле, ведь я же брал с собой в полет хлеб, обычный хлеб.

Эти слова особенно понравились хлебопекам, они устроили космонавту бурную овацию. Ведь «космонавт-два» так уважительно говорил о профессии хлебопеков.

Когда стихли аплодисменты, Герман Степанович продолжал:

— Ну конечно, хлеб был специально приготовлен и в форме, удобной для пользования в космосе. Вот торта, правда, не было, только хлеб…

И вот весь этот труд, и маленьких, и больших коллективов, труд незаметный, но очень важный, вылился в такую замечательную победу, как космические полеты. Что касается меня, то я старался не подвести товарищей, выполнить полет на «отлично». Не знаю, что получилось, но я старался…

Мне бы хотелось пожелать вам, дорогие друзья, хорошего здоровья и новых успехов в вашей очень нужной работе. Почему очень нужной? Да потому, что без вас жить нельзя. Потому что ни один праздник не обходится без того, чтобы внимательный муж не захватил жене тортик (правда, меня жена всегда ругает, что я «невнимательный»). Это стало традицией у нас — к празднику преподнести торт.

А если бы не было «Красного пекаря» или других ваших заводов-братьев, так где бы мы торт взяли?!

Так вот я поэтому и говорю, что работа ваша очень нужная.

Пусть ваши торты всегда будут украшением нашего праздничного стола, и пусть люди всегда вспоминают вас, хлебопеков, добрым-добрым словом…

Выступление Германа Титова перед своими друзьями-хлебопеками в комментариях, как говорится, не нуждается. Красочное, выразительное, оно очень точно передает характер и облик самого космонавта — обаятельного, умного, чудесной души человека.

Побывал, конечно, майор Г. С. Титов и у своих однополчан.

…Представьте себе, что вы пришли в школу, в которой учились, или в институт, или на завод, где начинали работать, и там встретили друзей юности, самых дорогих и близких. Очень приятное, волнующее чувство, правда?

Вот такое же чувство пережил и Герман Степанович, когда приехал в родную гвардейскую часть.

Ну что там творилось в этот день, трудно себе представить! Объятия, поцелуи, рукопожатия. Цветы, снова цветы. Каждый, кто знал лейтенанта Геру Титова, считал своим долгом подойти к майору, от души похлопать его по плечу: «Молодец, Герман, вот это по-гвардейски!», «Ну как, старина, живешь?», «Не вернешься ли в часть, Герман, твой самолет в полном порядке?..»

Вот к своему самолету Герман Степанович и отправился прежде всего. Забрался в кабину, а ему — сотни вопросов: «Ну как там, не забыл, сможешь летать на истребителе?» А шутники кричат: «Герман Степанович, а справишься с истребителем, это ведь машина — ого-го, не то что космический корабль?»

На шутки майор отвечал шутками, а когда спрыгнул с крыла на землю, вполне серьезно сказал: «Один провозной бы надо».

Конечно, нужна постоянная тренировка — сколько бы ни летал! И чтобы с космического корабля снова пересесть в истребитель, майору Г. С. Титову для начала потребовался бы «провозной», пробный полет…

Строгая, торжественная программа пребывания космонавта в гвардейской части с первых же минут была нарушена. Солдаты пригласили Германа Степановича в свою казарму, а потом он пошел к спортивным снарядам, на которых так любил заниматься. Сначала он фотографировался с летчиками своей эскадрильи, а потом с делегацией хлебопеков. И все хотели, чтобы съемка происходила обязательно на фоне истребителя с известной уже всем цифрой «45» на борту. На каждом шагу были неожиданные встречи, и объятия, и трогательные воспоминания, и тысячи вопросов: «А как этот, а как тот?»

Александр Николаевич Макаров — бывший техник самолета Титова — уже демобилизовался из армии и работает в аэрофлоте. А сейчас и он здесь. Приехал повидать героя-космонавта Иван Кожедуб, трижды Герой Советского Союза. Пришли в гарнизон жители окрестных деревень. Никто и не представлял себе, что в здешних местах столько народа! Всем хотелось посмотреть на космонавта, поздравить его с успехом и, конечно же, послушать рассказ о беспримерном звездном полете.

Майор Г. С. Титов рассказал всё, как было. Как готовился к полету, как стартовал и с какой любовью встретила его страна после победы.

^{Автографы однополчанам…}

Когда все собрались на митинг, первое слово Герман Степанович посвятил своим товарищам:

— Мне особенно приятно сегодня выступать здесь, встретиться с вами, приятно потому, что именно здесь начался мой самостоятельный путь летчика-истребителя. Мне хочется очень большую благодарность выразить всему личному составу, моим командирам, всем вам, дорогие товарищи, за то, что помогли мне стать летчиком-истребителем, а впоследствии и летчиком-космонавтом. Большое вам спасибо, друзья!

Я вот тут стоял и думал, что вам сказать. Я увидел своих друзей, с которыми вместе учился, вместе начинал работать. Просто хочется обнять всех и каждому крепко пожать руку.

Я поддерживаю связь со многими однополчанами. С Левой Григорьевым веду регулярную переписку, переписываюсь и с другими летчиками. Недавно я получил письма от наших солдат, которые служили в части. Мы очень много говорили когда-то с этими ребятами о том, как строить жизнь, что они будут делать, когда вернутся из армии. И вот сейчас мне отрадно было узнать, что Изончук работает в редакции районной газеты, Толя Власов — это механик из экипажа моего — поступил в сельскохозяйственную академию, он получит высшее образование. Ким Григорян работает сантехником, пишет, что дома, которые они, строители, сдают, — хорошие, жильцы не обижаются. Это всё очень радостно, и мне приятно, что люди помнят обо мне, что мой труд не пропал даром.

Летчики-космонавты Советского Союза — мои очень хорошие друзья — просили меня передать личному составу нашей части горячий боевой привет. Мне бы хотелось пожелать всем летчикам и техникам, всем вам новых успехов в овладении боевым мастерством и заверить вас, что летчики-космонавты Советского Союза всегда готовы выполнить любое задание партии и правительства.

Большое вам спасибо, товарищи, за теплую встречу, доброго вам здоровья и большого-большого счастья, большой вам дороги, друзья!

…Торжества продолжались. Пионеры повязали майору Титову алый галстук, солдаты преподнесли ему свою самоделку — модель, которую они, видимо, считали очень похожей на космический корабль. Сделали подарок «космонавту-два» и мы. Зная, как дорого Герману Степановичу всё, что связано с домом, с родителями, которых он любит большой сыновней любовью, мы вручили майору запись на пленку беседы Степана Павловича Титова, которую он провел в Ленинграде во Дворце культуры имени Ленсовета на открытии родительского университета.

Это своеобразное, яркое по мыслям выступление педагога и отца знаменитого космонавта представляет интерес не только для сына, не только для слушателей родительского университета, но и для всех нас, советских людей. Оно позволяет лучше представить себе, на каких дрожжах рос будущий космонавт, извлечь много полезных советов для воспитания молодого поколения.

Запись беседы Степана Павловича Титова вы можете прочитать на следующих страницах.

Степан Павлович рассказывает…

«Дорогие товарищи, волнуюсь, признаюсь. Никогда не приходилось выступать перед такой значительной аудиторией, да еще такого замечательного города — города-героя, города славы трудовой. Уж если я немножко нескладно скажу, — прошу извинить.

Дорогие товарищи, родители детей Ленинграда! Считаю для себя большой честью ваше приглашение посетить город Ленина, колыбель Октябрьской революции. Вы любезно предоставили мне возможность присутствовать на открытии университета для родителей.

Несомненно, сегодняшнее торжественное собрание родительской общественности Петроградской стороны является доказательством того, что народ наш близко принимает к сердцу великий документ нашего времени — Программу Коммунистической партии Советского Союза.

Наше поколение будет жить при коммунизме! Можно ли оставаться равнодушным к этим славам, может ли быть больше радости и законной гордости, чем сознание, что ты — участник великих дел, достойно шагаешь в коммунистических шеренгах, приближая светлое завтра. Мы являемся непосредственными участниками построения коммунизма. Мы своими руками кладем камни в фундамент светлого здания.

Не следует забывать и о наших наследниках, о наших детях.

Воспитание детей двинется вперед тем быстрее, чем скорее и активнее будет действовать огромная армия родителей — самых необходимых помощников школы и народного учителя.

Чтобы стать достойным помощником в сложном и трудном деле воспитания подрастающего поколения, надо быть знакомым с педагогикой, научиться понимать живую душу ребенка, научиться руководить этой живой душой, направлять интересы ребенка и не давать зря расходоваться молодым силам.

У молодости хорошие глаза, молодость быстро откликается на всё передовое, всё значительное, и долг школы, учителя, родителей поддержать жар молодой души и удержать от поступков, несвойственных коммунистической морали.

Труд воспитателя представляется мне как труд скульптора. Как ваятель угадывает в глыбе мрамора задуманный им образ и высекает изваяние так, как хотел, так и воспитатель раскрывает душу ребенка, растит ее соответственно требованиям времени. И скульптор, и воспитатель, а в данном случае и родитель, как один из помощников школы, должны шагать с веком наравне.

Коммунистическое завтра предполагает высокоразвитую личность, с широким кругозором, большой культурой. Немалую помощь в приобщении молодежи к культуре должна оказать наша советская семья. Если в семье интересуются музыкой, живописью, литературой — у детей обязательно возникает свое отношение к какому-либо участку человеческой культуры. Конечно, не в каждой семье может вырасти писатель, художник, музыкант, но научить наших детей понимать язык искусства, приобщить их к миру прекрасного — наша почетная задача.

Большая роль отведена семье и в воспитании в детях гражданских чувств. Неоценимое значение должно придаваться личному примеру самих родителей. Если родитель живет интересами общества, производства, на котором он трудится, если успехи и поражения людей ему не безразличны, если победа коллектива — самая большая радость и честь для него, из такой семьи выйдет гражданин, способный взять на свои плечи любую работу и быть одинаково честным и в малом, и в большом.

Видимо, многим из вас известны слова Макаренко о роли родителя. Поэтому я не буду их цитировать, а скажу, что в своей жизни и работе и как учитель, и как отец я, собственно, ничего не открывал, никаких новых методов, никаких педагогических ухищрений не применял. Я пользовался тем, что предоставила, что уже нашла педагогическая мысль. Я считал, что пора кончать разговоры о воспитании, пора воспитывать, пора учиться воспитывать.

И вот я брал существующие положения, осмысливал их и пытался применить. Что-то мне удавалось, что-то не получалось. Вполне естественно: то, что удавалось, доставляло большую радость. Я видел, что воспитательная работа как-то положительно отражается на моей семье, на моих детях.

Я полагаю, что вам, вероятно, будет небезынтересно знать, как случилось, что в далекой сибирской деревне, в семье простого учителя сельской школы вырос человек, которому посчастливилось побывать в космосе. Вы, может быть, подумаете, что его родители обладают каким-то секретом, каким-то особым воспитательным приемом, использовав который, можно наверняка ждать, что в семье вырастет герой?

Такого секрета, дорогие товарищи, у меня не было и нет. Мы не героя растили, а пытались по силе возможности воспитать самого рядового гражданина нашей Родины. Такого, чтобы народ наш при случае мог сказать: «Получилось сходно! Ваши личные усилия и затраченные народные деньги не пошли прахом».

Может быть, кто-нибудь из вас подумает, что с детства в нашем сыне были заложены какие-то особые качества и родители тут уж не ахти как много сделали? Просто, может быть, у мальчишки была недурная голова и пошел он сам собой в этот широкий мир?

Вы помните, конечно, что говорится у Пушкина в сказке о царе Салтане и славном сыне его Гвидоне.

Когда молодой Гвидон, заключенный в бочку, почувствовал в себе силы, то он в дно головкой уперся, понатужился немножко, вышиб дно и вышел вон.

Ну в сказке было так, а вот у нас, товарищи родители, было не совсем так.

Как родители, в оценке сил и возможностей своего сына мы были субъективны, особенно я, отец. Мы считали своего сына обычным ребенком, ну каких существует великое множество в нашем государстве. Мы не прочили ему никаких шумных дел в будущем, не видели в нем никаких особых задатков. Считали, что самое большее, на что он может быть способен, — это обычная, земная профессия. Ну, скажем, механик, так как он всё-таки имел склонность к точным наукам. Лучше, конечно, если удастся стать инженером…

В семейном воспитании сына у нас, пожалуй, было меньше успехов, а больше поражений, да, да, самых настоящих поражений, и при этом особенно страдало мое отцовское самолюбие. Я — большой почитатель искусства. И мне хотелось узнать, не поцеловала ли случайно моих детей при рождении какая-нибудь муза?

Ну вот, задавшись такой целью, я решил заняться «исследовательской» работой. Стал с сыном устраивать эксперименты, обзавелся репродукциями с картин Третьяковской галереи, сам немножко рисовал карандашом, ну и красками приходилось. Вся эта «художественная продукция» висела в квартире, на глазах у сына. Я надеялся, может быть, случится так, что, попросту выражаясь, «клюнет» сын на эти мои затеи. Но интереса к изобразительному искусству, к сожалению, не обнаружилось. Это было мое первое поражение.

В школе организовался литературный кружок. Был у нас преподаватель, любитель словесности, поэт нашего, если можно так выразиться, «районного масштабу». В этот кружок с большим желанием вступил и мой сын. Ну, думаю, тут что-то начинается. Думаю, вот тут, очевидно, уж пойдет он по верной дорожке, а если не по дорожке, то уж во всяком случае тропка приведет его к писательским делам.

Затем я посадил его в школьный оркестр играть на барабане. Поставил себе задачу развить у него, чувство ритма. Ну и, кроме того, приобщить его к коллективу, чтобы он с первых лет, с первых шагов чувствовал плечо своего товарища-музыканта, чтобы он чувствовал ансамбль и не бил колотушкой по барабану тогда, когда это не нужно.

Когда я услышал, что колотит он в барабан верно, вовремя, решил перевести его на инструмент, на мандолину. После того как он приобрел первые навыки игры на мандолине, перевел его на скрипку, стал обучать нотной грамоте, но… до Ойстраха дело не дошло.

Провалились все мои опыты. Очевидно, музы проспали день рождения моего сына, и таланта, как видно, не оказалось у него к таким делам…

Ну, как бы то ни было, я доволен, товарищи, и тем, что сын мой научился понимать живопись, поэзию, музыку. Вероятно, все мои опыты в какой-то степени не пропали даром и сыграли свою роль.

Учился сын, ничем не выделяясь среди всех остальных школьников. Математические знания давались лучше, гуманитарные — тоже неплохо, но особой склонности он к ним не имел. Когда он готовил задания по математическим предметам, я ему никогда не помогал. А вот когда он занимался литературой, писал сочинения, приходилось оказывать ему соответствующую помощь.

Перед сыном я всегда ставил определенные задачи. Когда он учился в средней школе, на семейном совете мы решили, что он должен окончить школу с золотой медалью, на худой конец — с серебряной.

Вот кончена школа. Сын принес мне аттестат. Но, к сожалению, ни золотой, ни серебряной медали не было. Опять поражение, как видите. Ну, я подумал: не всё же будут поражения, когда-нибудь придет и победа. Погоревали мы, что не осуществилась наша мечта, а сыну, конечно, было вдвойне горше, что не принес он родителям такой радости. Ну, что же делать? Поговорили мы и о том, что это не беда, поражения позади. Впереди — жизнь. Завоевать победу еще есть время, было бы желание и горячее сердце!

У нас в семье существовал неписаный закон, и он, может быть, оказал влияние на формирование характера сына. У нас считалось, что плакать неудобно. Неудобно не только потому, что это вообще неприятно, когда люди плачут, что они достойны сострадания, сожаления, что они имеют какой-то угнетенный вид… Но еще и потому, что кроме неприятных ощущений еще испытываешь и беспокойство своеобразное. Поэтому лучше не плакать. Если горько — лучше не плакать. Ну, а если от слез удержаться нельзя, можно поплакать, только тихонько, чтобы люди толком не поняли: не то у Титовых плачут, не то смеются, а скорее всего смеются…

В школьные годы сын увлекался физкультурой. Увлечение это было настолько сильным, — не в ущерб занятиям, правда, — что и с ним мы нажили некоторые неприятности. Сын очень много работал на кольцах, на турнике и в результате повредил руку. Приближаются экзамены, надо писать контрольные работы, надо очень сосредоточенно, серьезно работать, а рука забинтована, рука опухает, нарыв. Что делать? Остается только везти в больницу. Ну, как же быть? Поговорили с нашим сельским фельдшером и решили сделать операцию дома. Риск, как говорят, — благородное дело… И сделали. В общем, как он ни морщился во время операции, как ему ни было больно, — выдержал. И экзамены сдал успешно.

У нас обычно каждую весну устраиваются соревнования между школами. И вот решил сын попасть в команду волейболистов, а для этого надо было показать высокий класс игры. Соревновалось несколько групп за право участвовать в команде. В азарте игры сын налетел на гимнастическое бревно, и домой его вели товарищи. Правда, он их оставил в переулке, а в квартиру заявился «на собственных ногах», с огромным синяком на лбу. Ну, а коли был у нас неписаный закон — не пищать, — терпеливо снес он свое несчастье, но в волейбольную команду всё-таки попал.

Увлекался велосипедом, страстное было увлечение. Я тринадцать лет проездил на велосипеде, и он у меня еще был жив и здоров. А сын велосипед за год изъездил. Пришлось покупать новый. И это увлечение кончилось бедой.

Проезжали они с товарищем по узкой улице и встретили стайку кур. Куры в переполохе кинулись в разные стороны, и надо было поступить так, чтобы их не задавить, не доставить неприятностей ни себе, ни курам, ни хозяевам. Пришлось сыну свернуть в сторону, а тут забор. Он об него ударился, повалился, рука попала под велосипед, ну и была сломана. Со сломанной рукой он сам дошел до медицинского пункта, ему там быстро наложили шину, и он самостоятельно доехал домой.

^{9 августа 1961 года в Москве на Внуковском аэродроме космонавт Герман Титов встретился со своим отцом Степаном Павловичем Титовым.}

Я как раз в это время занимался строительством, надеялся на сына, но мой единственный помощник оказался без руки. Шину нужно было носить целый месяц, а затем снимать. Сын же где-то вычитал, что если руку, положенную в шину, не упражнять, то она будет омертвевать, терять свою способность двигаться. Поэтому через полмесяца тайком от нас он стал ходить на реку и постепенно размачивать свою руку, постепенно ослаблять гипсовую шину, тренировать локоть и пальцы. Когда шина была снята, он уже поднимал тяжести, и дело дошло до гирь.

Я об этом узнал только на днях.

Таким образом, своей настойчивостью и волей он полностью восстановил действие руки и, как вы знаете, служил в воинских летных частях вполне успешно…

Когда сын кончал десятый класс, возникло у него желание попасть в летное училище. Я же прочил ему земную профессию, и, как видите, опять у меня получилась неудача. Что делать? Отговорить его? Я уже обжегся на многих своих опытах — не сделал из него ни музыканта, ни художника, ни писателя. Думаю, и в этой области, если я вмешаюсь, то, видимо, сделаю больше вредного, нежели полезного. Тогда я решил познакомить его с людьми, которые могли бы ему рассказать, что собой представляет летная профессия, что представляет жизнь летчика.

Такой счастливый случай подвернулся. Я пригласил в гости отпускника из летной части и познакомил его с сыном. Оставил их с глазу на глаз, чтобы никак не повлиять на решение сына. После того как беседа состоялась, выбор был сделан. 21 июня сын кончил школу, а 7 июля уже отбыл в летное училище.

Из училища он обычно писал мне: «Дела идут хорошо. Успехи в учебе хорошие. Такое-то задание отработал на, «отлично», такое-то на, «хорошо»».

Но я решил, что у него это, может быть, субъективное суждение о своих успехах? Дай, думаю, напишу командиру части. Что-то он скажет о моем сыне?

Написал, прислали ответ, благодарили за воспитание сына. Его вызвали к командиру части и сказали: «Вот родитель тобой интересуется…» Заинтриговали его в какой-то степени. Он мне пишет письмо: «В чем дело, папа? У меня, кажется, всё хорошо. Написал тебе самую настоящую правду». Тогда я ему написал примерно следующее: «Командованию части писать не буду. Выйдешь ли ты летчиком — сие зависит только от тебя. Только ты можешь решить этот вопрос. Тебе предоставлены возможности. Будешь летчиком, ежели желаешь». Вот, пустив в него такую «электрическую искру», заставив этот вопрос решать самостоятельно, я, пожалуй, впервые не ошибся. Тут у меня вышло.

Летное училище он окончил благополучно, был откомандирован в Ленинградский военный округ, а позднее — в Москву. О том, что он будет именно в тех частях, что туда полетят, я плохо был осведомлен. Сын упорно молчал. Хотя он мне сказал однажды, когда я был у него в 1959 году во время отпуска: «Есть перспектива переменить свою профессию». На какую, не сказал.

Когда в начале августа мой маленький домик начали посещать корреспонденты, расспрашивать издали, исподволь, тут я стал догадываться — что-то должно свершиться. Когда и как — не имел понятия.

И в день 6 августа, когда начался этот полет, я утром спокойно ушел на работу, в сад, и только примерно часов в двенадцать меня оттуда привезли на машине домой. Вижу: масса народу, вся улица запружена машинами. Тащат батареи к приемнику, у меня батареи были старые, ничего не слышно.

Тут уж я решил: видимо, вот сейчас что-то должно случиться. Но никак не верил, что такая величайшая честь выпадет именно моему сыну. Не верилось: как это так?! Не может быть! Велик наш Советский Союз, велика наша страна, и вдруг это уроженца деревни Полковниково выпустят в космос! Невероятно!

Только когда подключили батареи, когда сообщили, что в космосе находится гражданин Советского Союза такой-то… тут я, конечно, поверил. Нервное напряжение достигло предела. Я видел много людей вокруг себя, и спасибо этим людям, они поддерживали меня. Я видел, как они радуются. Но, насколько я был рад и счастлив в то время, дорогие товарищи, я еще и сейчас не могу себе хорошо представить!..

Тревожно мы провели ночь с 6 на 7-е. Я считал, что будет совершен круг вокруг Земли, ну, самое большое, два, и произойдет посадка. А корабль крутится и крутится. Он в космосе вокруг Земли один раз, а мы с матерью на Земле сорок раз за это время перекручиваемся.

Пришла ночь, оставили нас люди, ушли отдыхать. Нам, конечно, было не до сна, сами понимаете. Мы успокаивали друг друга, заставляли друг друга спать. Но прекрасно понимали, что спать нельзя, невозможно, и ничего у нас не выйдет.

Часа в два-три ночи я встал, подошел к приемнику, включил, — никаких сигналов и звуков из эфира не поступало. Что делать? Вышел на крыльцо, была чудесная, теплая еще в наших местах августовская ночь. Небо, усыпанное мириадами звезд. Млечный Путь протянулся. Сказали, что где-то в районе Новосибирска будет проходить космический корабль.

Я долго смотрел в звездноенебо, надеясь, что, может быть, где-нибудь промелькнет корабль, на котором находится частица моей жизни, мой сын. Но я ничего не смог увидеть и остаток ночи провел в большом беспокойстве.

Я понимал — не может Советское государство пустить своего гражданина в космос ради спортивного интереса, не может та техника, которую сработали советские люди под руководством наших ученых, отказать. Но всё-таки, простите мне, дорогие товарищи родители, никак мое родительское чувство не подчинялось рассудку. Мне всё казалось: а вдруг какой-нибудь шальной метеор, который по своим законам летает в этом небесном пространстве, пронижет космический корабль? Что тогда? Или вдруг этот космический корабль, это чудо нашей техники, не подчинится космонавту, когда он будет приземляться? Что же будет?

От этих мыслей было не по себе.

Но вот наступило утро, наступил день, а корабль всё летает, летает… Когда же будет конец? Люди приходят, утешают. Ну, «сочинили» тут кое-что, приготовили тосты в честь окончания полета. Сначала выпили немножко за пятый виток, потом за седьмой, за девятый, за двенадцатый… Потом решили: видимо, у нас не хватит ни вина, ни тостов…

И только к вечеру всё закончилось. Корабль приземлился благополучно. Нервное напряжение спало, и я еще меньше, чем до сих пор, стал понимать, что происходит…

Тут пошли поздравления. Кому я жал руки, кого благодарил, я, конечно, товарищи, не помню. Много было народу. Масса сердечных поздравлений, телеграмм, писем. Тут позвали нас на встречу героя-космонавта, и 7-го мы срочно вылетели в Москву.

До районного села ехали с чемоданом. Думали перед Москвой переодеться. Дома это невозможно было сделать. Я из квартиры, что называется, выходил через людей, а входил чуть ли не в окно. А там в Косихе, в районном центре, нас окружили пионеры, фотографировали, надарили охапки цветов. Вот мы с этими цветами пришли в самолет, положили их бережно, сели сами… а чемодан забыли!

Когда мы прилетели в Барнаул и сказали первому секретарю крайкома об этом несчастье, мы почувствовали себя очень неудобно. Он мог подумать: «Вот ротозеи!» Но секретарь обещал помочь нам. И действительно— чемодан уже ожидал нас в Москве.

Встреча была, дорогие товарищи, чудесная, торжественная, вы ее видели и по телевидению, и по радио слышали. Встречали нас и члены правительства, и маршалы, жали нам руки такие сердечные, такие родные люди… Я никогда не видел близко членов нашего правительства. А теперь, после того, как я их увидел, поговорил, у меня такое ощущение, будто правительство находится где-то рядом со мной, за углом моей хаты…

Незабываемые минуты… От Внуковского аэродрома до Красной площади люди стояли шпалерами. Много лозунгов, плакатов, приветствий в честь космонавта, в честь Коммунистической партии Советского Союза, в честь славных ученых, построивших такой замечательный корабль!

Мы пробыли в Москве тринадцать дней, с сыном виделись всего один день. Как видите, сын стал не наш теперь. Жалеть особенно не приходится потому, что я считаю, дорогие товарищи родители, большим счастьем, если, воспитав сына, можно передать его народу. Считаю, что дети — это наше народное достояние и к воспитанию их надо относиться по-государственному.

Дети — наше будущее, наша история. И мне кажется, ни один родитель не имеет права хотя бы на минуту забывать об этом. Я считаю, что успех воспитания уж где-где, а у вас, в Ленинграде, несомненно будет, и из ваших детей выйдут замечательные граждане Советского Союза.

Родителю полезно знать, что воспитывать надо не только космонавта. Не следует забывать: нам до зарезу нужны герои и на Земле. И как можно больше! Ведь герои-космонавты поднимаются в межзвездное пространство на плечах героев Земли. Так вот, надо воспитывать в наших детях любовь к нашей Земле, растить земных героев! А коль их будет великое множество, несомненно, и в космосе будет столько героев, сколько потребуется, столько, сколько существует звезд в межпланетном пространстве.

Наша молодежь — опора и надежда государства, наша собственная старость, наше собственное счастье. Мне бы хотелось сказать в заключение, дорогие товарищи родители: в бой, засучив рукава, за нашу молодежь, за коммунизм!

Примите привет, уважение и низкий поклон от отцов и матерей земли сибирской!»

Запись на пленку этой беседы Степана Павловича Титова мы подарили на аэродроме гвардейской части майору Герману Титову. И, конечно, не знали дальнейшей судьбы этой пленки.

А когда в космос взлетели «Восток-3» и «Восток-4», когда газеты, журналы, радио рассказали нам об Андрияне Николаеве и Павле Поповиче, о дружбе всех космических братьев, мы узнали и о пленке:

«Однажды Герман Титов собрал ребят — друзей-космонавтов — и предложил им послушать выступление отца в Ленинграде. Включил магнитофон, и зазвучали знакомые слова:

«…Не следует забывать, нам до зарезу нужны герои и на Земле…»

— Ты знаешь, Герман, — заметил Андриян Николаев, — я увидел и понял на съезде то, о чем говорил твой отец (все космонавты присутствовали на XXII съезде КПСС. — М. Ф.). Очень верно говорит твой отец: всё опирается на плечи героев Земли…

Когда на следующий день космонавты вошли в свои тренировочные залы, им показалось, что оборудование, стенды, камеры для тренировок еще настойчивее зовут их к работе…»

На защите ленинградского неба

Когда капитану Задорожному надо было объяснить шефам, что представляет из себя звено, которым он командует, летчик сразу перевел разговор на «гражданский язык»:

— Ну, вот вы работаете на заводе, считайте, что это полк, потом цех идет, так? Ну, это как у нас эскадрилья, наша, например, вторая эскадрилья жмени Героя Советского Союза Оскаленко. А следующая ступенька — звено, как у вас бригада…

Звено — это главное, это опора командира, боевая единица.

— А сколько в вашем звене летчиков, — спросил электрик хлебозавода Борис Колесников, — это не военная тайна?

— Считайте. — Капитан начал загибать пальцы правой руки — Виктор Трошин, самый молодой, — раз, другой Виктор, Маслин, — два, Алексей Шкуров — три и я. — Он загнул указательный палец, задумался на миг, а потом положил на ладошку и последний, большой палец — Пятый — это на всех, вчетвером за пятерых. В общем, кулак получается. Если ударим всем звеном — мало не будет…

— Когда-то звеном командовал сам Оскаленко, — продолжал Владимир Задорожный, — хотите я вам покажу одно из последних боевых донесений Дмитрия Ефимовича. (Я впервые услышал, чтобы Оскаленко называли по имени и отчеству. — М. Ф.) Это характерное донесение. Оно говорит и о храбрости командира звена, и о его скромности, и об условиях, в которых приходилось бороться истребителям в сорок втором году.

Задорожный прочел вслух (не в первый раз, конечно), и я переписал донесение капитана Оскаленко в свой блокнот:

«Вылетели группой в составе пяти «И-16». Над Урицком я услышал по радио сигнал: «Противник с юга» и одновременно в районе Пулково увидел разрывы зенитной артиллерии. Вблизи от разрывов заметил три «Ю-88», которые хотели уйти в направлении Колпино, но там наши зенитчики поставили заградительный огонь, и бомбардировщики начали разворачиваться.

Дав возможность всей нашей пятерке выстроиться фронтом и поплотнее, я повел ее в атаку. Почти что сразу выпустили РС (реактивные снаряды), и так удачно, что вся тройка попала в сплошные разрывы, а затем начали расстреливать их из пулеметов. Дистанция оказалась настолько короткой, что в плоскостях и в фюзеляже были видны пробоины от осколков. Один «Ю-88» как-то развернулся через левое крыло и начал беспорядочно падать в районе Красного Села.

Воздушный бой проходил над облачностью на высоте 1500 метров, и за остальными бомбардировщиками, которые повалились в облачность, мне не удалось наблюдать. Но я считаю, что они наверняка подбиты, так как были в районе сплошных разрывов РС.

При выходе из атаки ко мне пристроились остальные.

В это время нас атаковал «Ме-109», но атаку его отбили подошедшие наши истребители из другой группы.

Капитан Оскаленко».

— Ну что, здорово, правда? Вот как воевал наш Оскаленко! У капитана Борисова можно и другие донесения посмотреть — очень интересно, живая история боев, раньше этими материалами нельзя было пользоваться… А теперь они хранятся как музейные экспонаты…

Всеволод Александрович Борисов — штурман наведения, это он должен с земли, пользуясь данными локаторов, навести своего летчика на цель. А в свободное от службы время Борисов — историк. И не потому, что учится на историческом факультете Ленинградского государственного университета, а просто это его второе призвание. Дома у капитана коллекция воинских знаков, фигурок русских и советских солдат, полководцев, различных реликвий военного искусства. А на службе капитан Борисов собирает материал по истории части. Мечта его, которую разделяют все гвардейцы, — постепенно превратить комнату боевой славы в маленький воинский музей.

Я представился В. А. Борисову, попросил показать накопленные богатства, а в ответ услышал: «Говорят, у вас есть номера фронтовой газеты «Атака»?», «Вы не помните, на каких заводах побывал после тарана Севастьянов?», «Да нет ли у вас хлебной карточки 1942 года и фотографии Оскаленко, у нас только одна…»

Что же это получается: пришел задавать вопросы я, а, выходит, мы поменялись ролями…

Я пообещал капитану отдать всё, что сохранилось у меня после войны, о летчиках гвардейского полка, а он, не таясь, рассказал обо всем, что удалось найти в архивах, музеях, на квартирах отставников, а кое-что и показал.

Я увидел, например, скульптуры всех семи Героев Советского Союза — воспитанников части. Лепил их механик по радиоаппаратуре солдат эскадрильи имени Оскаленко Джозеф Чирикашвили. Больше других ему удались портреты В. Мациевича и Г. Титова, — с натуры легче лепить, чем по фотографии. Если появятся еще герои — пополнить галерею придется другому скульптору: Чирикашвили демобилизовался и поступил в художественный институт. А может быть, и он по старой памяти вылепит однополчанина…

^{Познакомьтесь: капитан В. Задорожный, командир звена.}

^{Один из наследников боевой славы гвардейцев летчик-истребитель Л. Мазуров.}

Мне показали пистолет Титова и портреты друзей «космонавта-два». «Служите честно Родине», — написал гвардейцам П. Попович. На фотографии А. Николаева автограф: «Желаю новых успехов в боевой и политической подготовке». С помощью Германа Степановича капитан Борисов рассчитывает получить сувениры от космонавтов-5, 6, 7 и так далее… А может случиться, что опять космонавтом или пионером освоения Марса будет питомец части, воспитавшей Титова. Всё может быть…

Борисов беспокоится:

— Вот бы знать, кто именно, заранее всё забрал бы у него.

Я сочувствую будущему начальнику будущего музея: знать бы и мне, записал бы на пленку, пусть лежит в фонотеке, пригодится…

Так мы мечтали со штурманом Борисовым, пока ночных истребителей наводил на цель его сменщик.

А утром Борисов дежурил на КП, зорко следя за показаниями индикатора на экранах локаторов. Летать в тот день должны были и мои новые знакомые — звено Задорожного.

Автобус вез летчиков эскадрильи из городка на аэродром. Если бы не кожаные куртки на молнии да шлемы, никто не сказал бы, что это истребители, через несколько минут уходящие в полет на сверхзвуковых реактивных машинах… Разговор в автобусе шел веселый, путаный, никак не авиационный; одни обсуждали вчерашний фильм, шедший в гарнизонном клубе, другие вспоминали неудачные удары по воротам корифеев «Зенита», беззлобно посмеиваясь над болельщиками этой команды…

* * *

Летный день начался в кабинете врача, — он тут же на аэродроме. Это обязательная «процедура» для каждого летчика. Малейшее недомогание, насморк, чуть учащенный пульс — всё это противопоказано: в воздух может идти абсолютно здоровый человек. И сегодня, как обычно, не было отстраненных от полетов…

Эскадрилья выстроилась на аэродроме. Командир сообщил данные, которые нужно знать в полете: видимость, температуру, направление ветра, состояние облачности — и проверил полетное задание.

— Вопросы есть? Нет! Так… точное время? Все сверили часы. По самолетам!

Взлетают по очереди. Задорожный и Шкуров забрались в один самолет, места для пилотов рядом — спереди и сзади. Обычно в истребителе один летчик. А это — «спарка», предстоит «пристрелочный» контрольный полет.

Пока самолет выглядит немного беспомощно. На взлетную площадку его везет на буксире… обыкновенный грузовик. Здесь, на земле, не нужны большие скорости.

— «73-й», вам запуск!

Летчик слышит в наушнике знакомый голос дежурного по стартовому командному пункту.

Перейдем туда. Нижняя деревянная часть домика раскрашена белыми и черными полосами, как шлагбаум. А застекленный верх немного напоминает капитанский мостик на корабле. На командном пункте — руководитель полетов, офицер-связист, старшины, наносящие на планшеты обстановку в воздухе. Здесь ведают стартом и посадкой.

Итак…

— Вас понял! — слышен в динамике ответ летчика на прежнюю команду.

— Взлет разрешаю!

На земле все работают «на воздух».

На стартовом пункте все сосредоточены, немногословны, в эфир — ни одного лишнего слова. Летчику всё должно быть предельно ясно.

Через стекло мы видим стоящий на бетонной полосе истребитель. Запуск. Взревели турбины. И вот будто чья-то исполинская рука выпустила молниеносную стрелу из лука…

Проходит несколько секунд. Шуршащий свист… Стремительный бросок, могучая сила реактивного двигателя поднимает быстрокрылый «ястребок» в воздух… Его уже не видно… А ведь это далеко не в полную силу… И это далеко не последняя марка сверхзвукового истребителя…

Сейчас в самолете два летчика. Ведет машину Шкуров, Задорожный сзади, за дублирующей ручкой управления. А в другом полете каждый будет на своем самолете, каждый в ответе сам за себя. И всё же и тогда это будут не два одиночных самолета, а боевая пара.

В звене — две пары: Задорожный — Шкуров, Маслин — Трошин. Два ведущих, два ведомых. Говорят, ведомый не отходит от ведущего и на земле: они стремятся лучше узнать друг друга, почувствовать характер и привычки, чтобы понимать друг друга с полуслова. Хлопцы Задорожного и отпуск проводили вместе — облазили весь Ленинград, побывали в Эрмитаже, в Русском музее, в театрах.

^{После полета… 1963 год.}

Ведущий — более опытный летчик, он и учитель, и наставник, и советчик своему товарищу. Правда, каждый ведущий и сам когда-то был ведомым…

Пара в воздухе. Первым взлетел Задорожный, за ним Шкуров, словно незримыми нитями связаны они между собой. Теперь эта пара — боевая единица. Нужно так отработать слетанность, взаимодействие, чтобы два самолета были как один, чтобы всегда в воздухе чувствовать локоть боевого друга. Так всегда поступали гвардейцы в бою.

…Как-то в августе 1941 года Дмитрий Оскаленко, патрулируя над станцией Мга, встретил 47 бомбардировщиков противника. Их сопровождал сильный эскорт вражеских истребителей. Оскаленко не отступил, он принял бой. От атак «Мессершмиттов» его прикрыл ведомый. Это дало возможность ведущему сбить фашистский истребитель и подбить два бомбардировщика.

Теперь у гвардейцев другие самолеты, не те скорости, что в войну, тактика изменилась, но законы боевого товарищества, дружбы, взаимной выручки остались незыблемыми.

И в мирное время есть место подвигу.

Ведь солдат В. Головач в мирное время награжден орденом, которым Дмитрия Оскаленко удостоили после того, как он сбил восьмой фашистский самолет. Когда офицеру угрожала опасность, В. Головач, рискуя своей жизнью, бросился к месту пожара и спас летчика.

Орденом Красной Звезды — тоже как Оскаленко, — наградили и капитана В. Нелепа. Он отмечен за освоение сложной техники, за то, что сам умеет и подчиненных научил летать в любых условиях, бить по цели без промаха.

Успех в воздухе рождается на земле. Каким бы мастером высшего пилотажа ты ни был, не обойтись без тренажера. Сегодня нет полета — приходи в класс тренажеров. Так поступают все — и ведущие, и ведомые, и командир части, и новичок, только окончивший училище.

Представьте себе приземленный самолет, у которого нет ни «носа», «ни хвоста». Только кабина. А в ней все приборы, какие есть и в самолете.

Здесь, на земле, можно воспроизвести любую обстановку, которая складывается в воздухе. Не поднимаясь ни на миллиметр от пола, можно «летать» в облаках и за облаками, при низкой облачности и ограниченной видимости, на бреющем полете и на большой высоте. Можно вести воздушную стрельбу и найти выход, если отказала радиосвязь… Пилотажная кабина почти полностью приближает летчика к реальной обстановке полета. Говорят, здесь особенно много занимался лейтенант Герман Титов. Майор Титов рассказывал однополчанам: главный конструктор космических кораблей всегда напоминал «космонавту-два» суворовское правило: «Тяжело в учении — легко в бою».

Вылез из кабины тренажера — снова тренировка, только уже огневая.

Любой мальчишка позавидовал бы в эти минуты лейтенанту Трошину. Сидит он за гашеткой мелкокалиберного пулемета, а в десяти метрах по проволоке тянутся друг за дружкой крохотные самолетики. Летчики говорят: пеший по летному. «Огонь!» Тут уж никуда не денешься: попал так попал, смазал — так всем видно. Чтобы с первой атаки сбить самолет противника, надо отлично стрелять на земле.

В классе можно проверить и результаты стрельбы в воздухе — на маленьком экране «дешифратора» воспроизводится пленка фотопулемета. (Можно подумать, что человек печатает любительские фотоснимки.) Она, например, расскажет, как Маслин и его ведомый Трошин атаковали «вражеский» бомбардировщик.

А произошло вот что.

Звено Задорожного находилось на аэродроме в готовности № 1. Значит, всё на «товьсь». Сигнал — и в бой!.. Пара Маслин — Трошин получила приказ перехватить и уничтожить бомбардировщик. Каждый солдат, тем более истребитель, действует по закону: в ученье, как в бою. Вероятнее всего цель учебная, но всякое может быть…

Известны курс, высота, скорость.

«Ястребки» неслись в заданный район. А на командном пункте зорко следили за всем, что происходило в воздухе. Здесь отражались каждый километр продвижения истребителей к цели и каждый «шаг» учебного противника. Бомбардировщик маскировался в облаках, надеясь проскочить незамеченным. С земли на борт истребителей всё время поступали новые данные: курс, высота, скорость. Вся сложная техника обнаружения и наведения приходит на помощь летчикам. Ничто не укроется от всевидящего электронного глаза.

Истребители идут на сближение.

— Цель вижу! — в динамике на КП отчетливо слышен чуть искаженный эфиром голос ведущего.

— Цель ваша!

— Атакуйте!

^{Крылатая гвардия на защите ленинградского неба}

Пленка фотопулемета подтвердила, что бомбардировщик «сбит». Победу обеспечили внезапность и точность атаки. При современных скоростях надо бить наверняка: промажешь — самолет проскочит, не догонишь, — второй атаки может и не быть. Всё, что летчик осваивал месяцы, годы, концентрируется в одной стремительной схватке. А продолжаться она может только несколько секунд. Воздушный бой — это сгусток трезвого расчета, мгновенной реакции, сильной воли, находчивости. Воздушный бой — это высшее мастерство летчика и отличные качества самолета: скорость, высота, маневр, огневая сила — всё, чем обладают советские истребители.

Небо есть небо, говорит Герман Титов, оно приносит свои радости, закаляет человека, учит быть решительным и осторожным. Особенно во время боя на реактивном самолете, когда в какие-то доли секунды воедино сливаются и скорость, и нарастающая мощь двигателя, и возможность в любой момент бросить самолет в атаку.

Небо есть небо… Земля есть земля. Истребители-гвардейцы умеют не только вести воздушный бой. Они ходят в разведку наземных объектов и, штурмуя цели, стремительно пикируют с большой высоты. Чтобы самим не попасть под удар зенитных ракет, летчики применяют каскад фигур высшего пилотажа, стараются подойти к цели скрытно и находиться над ней как можно меньше времени.

Раз уж мы заговорили о Земле, то следует сказать, что у авиаторов немало обычных «земных» занятий. Им, например, приходится часто и подолгу сидеть за обыкновенной партой, вести подсчеты, составлять таблицы… Вроде бы и не их это дело, а многие летчики-коммунисты научились работать как наземные авиаспециалисты. Летчик первого класса Задорожный говорит с техниками и механиками о самолетном хозяйстве на одном языке, — у него знания техника третьего класса.

Как свойственно всем журналистам, тем более пишущим о людях романтической профессии, я упрашивал Задорожного и его товарищей вспомнить что-нибудь особенно интересное из летной жизни, о необычных случаях, о героизме. А мне рассказывали о тренажерах и фотопулемете, о том, как вернулись однажды с разведки, не найдя цели, и как долго не могли научиться попадать бомбами в щит, а не рядом с ним…

— Нет у нас подвигов, никто никого не спасал, не «тряс» в воздухе машину, чтобы вышли застрявшие колеса, не чинил в полете самолет, не катапультировался…

В общем, всё по уставу, всё обычно. Звено отличников, звено коммунистов!

В этом и сила гвардейского мастерства и доблести. В этом и героизм — постоянный, незаметный. Всё ровно, четко, всё ладно пригнано, как в хорошем механизме. Кажется, М. И. Калинин говорил, что точное при всех обстоятельствах выполнение своих обязанностей — это тоже героизм.

И поэтому — успех. Поэтому — постоянная боевая готовность.

Годами складывались традиции и стиль гвардейцев. Через трудности и подвиги военных лет пронесли гвардейцы эстафету от героев-фронтовиков к отличным успехам звена Задорожного. Боевая дружба связывает здесь командира и рядового, наземного радиооператора и летчика, ведущего и ведомого. И хотя у каждого свои обязанности, свой характер, свой «почерк» и на земле, и в воздухе, гвардейская часть — единый боевой коллектив.

…В Ленинградском небе крылатая гвардия!

Летят герои минувших боев и учебных будней, ученики Ивана Копеца и Василия Мациевича, истребители части, воспитавшей Дмитрия Оскаленко и Сергея Литаврина, солдаты, способные повторить подвиг Алексея Севастьянова и космический рейс Германа Титова, люди беззаветной храбрости и упорства, готовые выполнить любой приказ Родины.

Большой вам дороги, друзья! Высокого и чистого неба!

Оглавление

Предисловие

Иван Копец — истребитель

Крылатая гвардия

  Первые бои

  В атаку идет Дмитрий Оскаленко

  Подарок земляков

  Кавалер двух золотых звезд

  И числом, и умением

  В подземном бастионе

По следам героя

Мастер ночных атак

Выборгский крендель

Радиопереписка летчика Деменкова

  Из писем летчику Деменкову

Наш однополчанин — космонавт

Степан Павлович рассказывает…

На защите ленинградского неба