И солнце не зайдёт (СИ) [Евгения Александровна Демина] (fb2) читать онлайн

<p>

И солнце не зайдёт</p>

<p>

Часть 1. Дона Элена</p>

<p>

I</p>

   "Нет ничего ужасней, чем разрываться меж долгом и чувством. Да, я сама вызвалась нести это бремя; да, я обязана выполнить поручение и показать себя примерной дочерью; да, мне оказано огромное доверие, на меня надеются матушка, братья, кузен, и кузины, и вся папенькина родня по первому его браку - но тысяча чертей! Как же я влюблена!"

   Такая крамольная мысль занимала ум юной девицы, томно раскинувшейся на софе на балконе маленькой виллы и обеими руками удерживавшей на животе лютню. Инструменту было стыдно покоиться на животе девицы, и он норовил соскользнуть к дальним родственникам, раскинувшим величавые кроны за парапетом. Быть может, они знавали его матушку?

   Хозяйка лютни не была красавицей в том смысле, что внушают расхожие представления о красоте. Но её тяжёлый профиль умело уравновешивался сложной причёской наподобие тех, что сооружали знатные дамы славной Римской империи. Причёску она делала себе сама, изрядно набив руку за время морского путешествия. Не подумайте, высокочтимые сеньоры - к ней было приставлено несколько служанок, но чем ещё заняться в уединённой каюте, если не можешь разделить страдания ближних от морской болезни.

   Руки юной дамы были, кстати говоря, ухожены и нежны, хотя и великоваты для девицы. Впрочем, она была высока ростом, и широка в кости, и сложена гармонично, как античная героиня.

   Имя её чудесным образом подтверждало это сравнение - девицу звали Елена.

   И хоть она не слыла красавицей, на днях она одержала блистательную победу.

   Но начнём по порядку.

   Дочь герцогини Саарландской, племянница герцога фон Саарбрюккен Елена весной года 1494-го от Рождества Христова отбыла в Испанию, дабы пополнить ряды фрейлин инфанты Хуаны - невесты Филиппа Бургундского, племянника Елены. Но не подумайте, высокочтимые сеньоры, что герцогское семейство сильно нуждалось и не могло прокормить очередного отпрыска, или что Саарбрюккены преклонялись перед испанскими монархами, или напротив, строили препоны счастью Его Католического Величества. Нет - Елене дано иное, не менее важное поручение. Войдя в доверие принцессы, она должна избавить Её высочество от вредоносного подарка жениха - чёток из розового хрусталя, заговорённых на приворот. К колдовству прибег не сам Филипп, хотя и воспользовался его плодами, горный хрусталь попал ему в руки уже зачарованным, над чем потрудилась сама герцогиня Ульрика. Однако она не ожидала, что камень будет укрыт от посторонних столь ненадёжно, и торопилась исправить оплошность. Дочь вызвалась оказать ей помощь.

   В сопровождении небольшой свиты она ступила на палубу "Святой Катерины". Капитаном был дальний родственник её невестки-фламандки, который поклялся покровительствовать юной путешественнице до самого прибытия в Толедо. Елена мысленно хмыкнула: кто кому должен покровительствовать - дворянка из древнего рода безродному бюргеру или наоборот? Но подчинилась воле родственников, потому что дело не терпело отлагательств.

   После более-менее спокойного пути корабль бросил якорь у причала Валенсии. Отсюда должно было начаться путешествие по суше, но пассажиры, их новоявленный покровитель и его команда нуждались в отдыхе. Капитан помог Елене найти уютную виллу с видом на море и отправился по своим мореходным делам, надеясь, что подопечная проведёт день под балдахином спального покоя.

   Но юная герцогиня решила не терять времени даром и отправилась гулять по городу. Набросив самую тонкую и прозрачную вуаль, чтобы позволить медово-русым волосам сиять под южным солнцем, и вручив двум служанкам корзины для будущих покупок, Елена выпорхнула на осенённую апельсиновым цветом улицу.

   Доверившись природному чутью, Елена последовала за стайкой женщин в необычных кружевных вуалях и скоро оказалась на пороге лавки шёлковых тканей. Хозяин-сарацин радушно встретил незнакомку. Елена, не знавшая местного языка и почему-то побоявшаяся прибегнуть к латыни, тем не менее вышла из положения. Готовясь к путешествию, она переписала из дедушкиной книги несколько полезных заклинаний, в том числе и то, что позволяло понимать любые языки и действовало в равной степени на обоих собеседников.

   Так Елена приобрела небольшой отрез полосатой тафты на отделку платья и, гордая собственной предусмотрительностью, двинулась дальше.

   Ей хотелось такую же кружевную вуаль, как у местных горожанок, и она обстоятельно исследовала все встречавшиеся на пути лавки.

   Возможно, она была чересчур словоохотлива, а возможно, слишком часто заглядывала в кошелёк, и на самом подходе к площади ей показалось, что шедший следом прохожий как-то не спешит её обгонять. Елена взяла служанок под руки, прошептала заклинание-невидимку и поторопилась на открытое пространство.

   Пробираясь в пёстрой толпе, дама фон Саарбрюккен воздала должное внимание нарядам валенсийцев, аромату флёрдоранжа и быстрому потоку голосов - и чуть не врезалась в одного из многочисленных осликов, засмотревшись на кафедрал. В "розу" над входом вплеталась шестиконечная звезда - как решётка для вьющихся цветов в оранжерее. А по углам, напоминая замурованные колодцы, красовались каменные кольца, ловко вписанные в мозаику мостовой. Со стороны нефа высились островерхие колокольни-близнецы. Наверно, раньше здесь было четыре башни, догадалась Елена, но зачем?

   Три девушки вдоволь нагулялись по площади, но побоялись быть задавленными толпой, и Елене пришлось отменить заклинание.

   Солнце стояло почти отвесно, и люди заспешили прочь от полуденной жары. Площадь быстро пустела, и Елена со своими спутницами оказались на виду - как на ладони.

   Они поозирались по сторонам - только обрубки теней вяло повторяли их движения.

   Часы на фасаде Шёлковой биржи пробили двенадцать.

   Мощёная площадь начинала напоминать раскалённую сковородку, и девицы свернули в первый переулок, откуда им призывно помахали зелёные ветви.

   Прохлада чужого сада очень быстро остудила совесть, и девушки пересекли его не спеша, точно забыв, что он чужой, поплутали по белоснежным улицам, обменялись мнениями, выгорели стены на солнце или их так тщательно белят, подивились чистоте, встретили ещё один сад - поменьше, сорвали недозрелый гранат - и вдохнули солёный воздух.

   Кажется, здесь начинался портовый квартал.

   Рыбацкие лодки нежились под навесом.

   Девушки поняли, что больше всего на свете мечтают просто посидеть в тени.

   После некоторых мытарств они устроились под чахленькой смоковницей на каменных ступенях, спускавшихся со склона к пристани. Улочка бежала вниз, к морю, как малая река стремится впасть в водоём покрупнее, точно ища у него защиты.

   Елена порадовалась, что все местные разошлись по домам и никто их не видит.

   Точно сглазив саму себя, она тут же услышала за спиной шаги.

   По улице-лестнице спускались три матроса, сверкая золотыми серьгами и размахивая руками в такт шагу. Один из них достал какую-то палку, зажал в зубах, и с другого конца поднёс огниво.

   "Он что, тоже колдун?" - подумала Елена.

   Моряки тем временем поравнялись с девушками, заклинатель огня выпустил из ноздрей две струйки дыма и, не вынимая странного прибора изо рта, спросил:

   - Что, красотки, заработались?

   Елена в недоумении переглянулась со служанками.

   - Сиеста уже началась. Если вам негде прилечь, так и быть, потеснимся, - подхватил другой, загорелый до черноты.

   - Тут недалеко, - улыбнулся третий. Половины зубов у него недоставало.

   - Эй, вы чего застыли? Оглохли, что ли? - не выдержал первый.

   - Да что вы себе позволяете! - вскочила Елена. До неё наконец дошло, что им предлагают. Одна служанка робко потянула её за рукав.

   - А ты мне и не нужна, ты больно страшненькая. Я вот подружку твою приглашу.

   Елена грудью заслонила служанок:

   - Да за кого ты нас принимаешь, ты, мужлан?!

   Ничего, сейчас она прочитает ещё одно заклинание, и эти похотливые грубияны застынут здесь как вкопанные, пока не растрескаются на солнце, как известняк.

   - Да подвинь ты свой шнобель, корова, - курильщик схватил её за локоть.

   Служанка, на которую были направлены грязные помыслы, шарила глазами в поисках свободного булыжника.

   Вторая служанка приготовилась бить корзиной.

   Госпожа лихорадочно вспоминала заклинание.

   - Оставьте дам в покое! - раздалось откуда-то сверху.

   Моряки сперва дёрнулись, а затем изобразили такую досаду, которую можно испытывать от встреч не столь неожиданных, сколь частых и надоедливых.

   Елена удивилась такой перемене и перевела взгляд за спины своих обидчиков.

   По лестнице спускался человек - но не стремительно и яростно, как спешит истинный рыцарь на помощь даме, а неторопливо, но в то же время настолько величественно, что в его превосходстве не оставалось сомнения.

   - Дон Хоаким, - развязность исчезла из жестов глумливых испанцев, и они застыли со смесью почтения и обречённости, ожидая, пока кабальеро - а манера держаться выдавала в нём истинного дворянина - не поравняется с ними.

   - Вы почему ещё на берегу?

   - У нас же... отдых... дон Хоаким... вы сами позволили...

   - Уже пробило два. А в три ко мне прибудет важный гость. После обеда - а возможно, и до, - чеканил каждое слово дон Хоаким, - он пожелает посмотреть мои корабли. И если хоть одна пылинка... впрочем, здесь дамы, - учтиво, но по-прежнему величаво кивнул он растерявшимся девицам. - Вы ещё здесь? Марш драить палубы, ублюдки, - он даже не повысил голоса, но матросы резво продолжили спуск, ворча между собой вполголоса.

   - Они два года были в море и забыли, как выглядят порядочные женщины. Прошу вас, не пугайтесь...

   Служанки робко поклонились.

   Но Елена замерла как вкопанная. Она не могла отвести глаз от своего спасителя, которого, не иначе, само Провидение ей послало. И дело не только в его неожиданном появлении или счастливом совпадении, что это оказались его матросы.

   Благородный дон Хоаким был смугл как просмолённая лодка.

   Елена прежде слыхала об эфиопах и маврах, но никогда не представляла, что встретит одного из них и лишь протянув руку - если, конечно, пожелает - сможет осязать. И столь близкое зрелище являет не дикаря и не пустынного жителя в длинных одеждах, а щёголя в шёлковой робе, подбитой гладким чёрным мехом, чтобы на фоне широкого воротника лицо казалось хоть немного светлее.

   Модная завивка, кажется, тоже досталась ему от природы: пышные круто вьющиеся волосы достигали плеч, и солнце не пощадило их, лишив восточной черноты и сделав каштановыми.

   А вот глаза - глаза были черны... как... агаты - иного сравнения Елена не придумала. Глаза эти внимательно смотрели на неё, и только жидкий блеск выдавал беззлобную насмешку.

   - Забудьте эти грязные слова, сеньора. Грязь ведь не стоит так дорого, чтоб проливать над ней слёзы, просто стряхните её с ног.

   Он взял её руку в свою и поднёс к губам.

   Ладонь у него светлая, удивлённо заметила девушка.

   - Просто я слишком долго смотрела на солнце, - пробормотала она, проводя пальцами по щекам: слёзы действительно текли, а она и не замечала.

   Дон Хоаким вызвался проводить незадачливую путешественницу:

   - Иностранцу легко заблудиться здесь.

   Сам он родился и вырос в Валенсии. Как многие мориски - то есть крещёные мавры - с восточного побережья, он жил за счёт моря. У него было две каравеллы - "Химена" и "Воскресение".

   - Разве вам нравится "Песнь о Сиде"? - спросила Елена, чтобы хоть как-то поддерживать разговор. Впрочем, вытягивать из Хоакима слова особых усилий не требовало.

   - Что? А, вы о "Химене". Так зовут мою сестру.

   - Простите, я такая глупая, - впервые после блужданий по опустевшим улицам Елена рассмеялась. Пожалуй, ей не следовало обнажать зубы: это неприлично, да и до собеседника ей далеко - а он как будто не слишком заботился о приличиях.

   Она следила за каждым движением его губ, таких полных и чувственных, и тоже очень смуглых, лишь тонкая перламутровая кайма открывалась в улыбке, а за ней - совершенный жемчуг...

   Жемчужная капля плясала в мочке, в такт быстрым шагам. Иная походка, иная грация - вся гибкая, текучая, кошачья. Они всего лишь шли по улице - вновь, кстати, многолюдной, но Елена теперь не обращала внимания на то, что творится вокруг. Они просто шли по улице - а ей казалось, что она танцует. Она вспоминала всех, с кем танцевала прежде, и кавалеры Саарбрюккена виделись ей каменными истуканами. Она вспоминала придворные фразы, но в голове крутилось только "тысяча чертей"...

   Неожиданно перед ней выросли ворота собственного сада. Прогулка закончилась. С трудом скрывая горе, Елена попрощалась с новым знакомым.

   Вечер прошёл в безделии и мечтах.

   Потом явился капитан и рассказал, что был в гостях у одного знакомого, который разбогател на морских экспедициях, так что даже купил графский титул. Несмотря на то, что он мавр и чёрен как чёрт.

   Елена выслушала молча и с улыбкой и ни словом не обмолвилась о своих приключениях.

   Капитан напомнил, что Её высочество Ульрика ждёт от дочери обещанного письма, и пожелал спокойной ночи.

   Елена помечтала над бумагой - и написала, что удачно добралась.

<p>

II</p>

   Как бы ни хотела Елена повернуть время вспять и вновь пережить сладостные минуты прогулки в обществе Хоакима, необходимо было двигаться вперёд, а не назад. В сердце Кастилии - Толедо.

   Она горевала над дорожными сундуками, уверившись, что все святыни и церкви столицы не помогут ей обрести утешение, когда капитан Вермеер прямо-таки поверг её в смятение неожиданной новостью: по старой дороге в Толедо её будет сопровождать его знакомый - тот самый новоиспечённый темнокожий граф. Конечно, мавров, даже христиан, при дворе жалуют всё меньше, но у дона Хоакима Альвареса достаточно знакомых в столице, которые составят ей протекцию и будут всячески помогать.

   Услышав знакомое имя, Елена напрягла все силы, чтобы не выдать радость. Так вот, значит, ради кого Хоаким заставил своих бездельников драить палубы? Они с герром Вермеером давние приятели?

   Вот только - зачем ей протекция при дворе? Она едет к родному племяннику!

   Хоаким лично явился помочь со сборами, как и прежде, затмевая ослепительной улыбкой само солнце, и привёл целую толпу носильщиков и погонщиков всех мастей. Галантно поклонившись, он проникновенно произнёс, что не пристало принцессе крови путешествовать наравне со свитой, и препроводил Елену в паланкин, на покрывалах которого были вытканы ананасы. Паланкин должны были нести два мула, и молодую герцогиню это поначалу расстроило, но спутник объяснил ей, что животные эти более спокойны, выносливы и приспособлены к местным дорогам. А перед въездом на Толедский мост она, если пожелает, сможет пересесть на лошадь.

   Светло-серый арабский скакун объезжен был специально для неё и нетерпеливо ждал своей очереди нести госпожу, но на первых порах пришлось ему идти в поводу следом за конём Хоакима, которому, в свою очередь, предшествовала вооружённая охрана.

   За Хоакимом следовала сама виновница переполоха, за ней - три фрейлины и пять служанок доны Элены, два камердинера дона Альвареса, конюх и стремянной дона Альвареса, чернокожая кормилица дона Альвареса, которая наотрез отказывалась оставаться в стороне от столь важных событий, повар дона Альвареса с собственной кухней, виночерпий и кравчий, капеллан, всю дорогу занимавшийся освящением пищи и пития, четверо служек при капеллане, разделявшие с ним обязанности, секретарь-иудей, помощники повара, слуги, погонщики, мулы, ослы и поклажа, и снова конвой. Для полного счастья не хватало лишь странствующих рыцарей, сарацин на верблюдах и флибустьеров с попугаями и обезьянами на плечах.

   Из-под прохладных складок завесы Елена, затаив дыхание, наблюдала окрестные виды и зарисовывала, как умела, чтобы с письмами отправить братьям. Пусть завидуют. Эрнст, правда, побывал в Провансе и во многих отдалённых княжествах Священной Римской империи, но Испания ему точно даже не снилась. А Ульрих вообще почти никуда не выезжает. Впрочем, ему достаточно дотронуться до таких вот рисунков или просто письма, и он уже увидит все пейзажи и всё, что на их фоне происходит - или произойдёт - как наяву.

   Путешествие шло весело, вот только негритянка в невообразимом цветастом нечто на голове оказалась немного назойливой: от её заботливых расспросов просто некуда было увернуться. "Сеньора хорошо покушала?" "Сеньора не хочет поразмять ножки?" "Сеньора не обгорит на солнышке?".

   С тем большей нежностью и сочувствием Елена смотрела на Хоакима.

   Хоаким же, вместо того чтоб развлечь спутницу рассказами о морских приключениях, беспрестанно давал ей наставления, как вести себя при дворе. Юная герцогиня уже готовилась разочароваться в этом кавалере, но порою его замечания веселили девушку:

   - С доном Альба связываться не советую: в нём столько спеси. Кичится, что в его роду ни капли сарацинской крови, но почему-то упорно скрывает половину фамильных портретов... А вот с его супругой можете сойтись, она изначально всегда дружелюбна - разве что вы наступите ей на любимую мозоль. Поэтому будьте предельно вежливы, и она вас полюбит.

   - Вы уверены, что с ними вообще стоит иметь дело?

   - Иметь дело стоит со всеми - хотя бы ради того, чтобы узнать получше людей, с которыми будете видеться каждый день.

   Этот довод был разумен, и Елена стала слушать внимательнее.

   Она готова была во всём доверять своему провожатому, только одно странное событие - даже не событие, а момент - привело её в изумление.

   Однажды, на подходе к постоялому двору, она увидела, как Хоаким спешился и сосредоточенно копался под копытами своего коня. Она подумала сперва, что он вытаскивает камень, и успокоилась, но отворачиваясь, уловила краем глаза, что он подносит ладонь ко рту. Навряд ли он уронил что-то вкусное, чтобы не побрезговать подобрать с земли. Гордость испанского дворянина, даже в первом колене, не позволит опуститься до подножного корма, успела понять Елена за своё недолгое пребывание в этой стране.

   Елена вспоминала, по какой причине человек может есть саму землю, но кроме клятв и братания ничего на ум не напрашивалось. Нужно будет спросить у своих.

   Пока девушка сочиняла объяснение своему вопросу, пытаясь обойти внезапный и слишком уже пристальный интерес к мужчине, дон Альварес нагнал паланкин как ни в чём не бывало и посетовал, что обронил перстень прямо под ноги коню и тот чуть не лягнул собственного хозяина по лицу - настолько ему не понравился обыск.

   - Он вас не задел? - обеспокоилась Елена.

   - Признаться, немного задел. Но уже не больно... Да, я хотел вам ещё посоветовать, если позволите: обзаведитесь секретарём.

   - Но я умею читать и писать.

   - Этого требует мода. Я тоже владею грамотой, но поддался течению, - Хоаким указал себе за спину - на оседлавшего ослика юношу в полосатой накидке, с ларцом для писем под мышкой и скромным скарбом у седла. - По крайней мере, кто-то будет содержать в порядке старые бумаги - тоже польза. Но вам лучше нанять женщину, а если мужчину - то почтенного старца. А то, знаете ли, поползут слухи.

   Елена закатила серые глаза:

   - Господи! Я племянница суверенного герцога. Я дочь супруги-консорта немецкого короля. И не абы какого немецкого короля, а самого императора. Я младшая сестра императора Максимилиана. Я родная тётка Филиппа Бургундского. Я племянница английской королевы. И я не могу сама распорядиться собственными пером и чернильницей!

   - Увы, здесь всё не так просто. К тому же, здесь вы в первую очередь фрейлина Её высочества.

   Да, нужно было просто напроситься в гости. Всей семьёй. Тогда бы никто не посмел, сожалела про себя Елена. Но от гостей ни на шаг не отходила бы толпа придворных и показывала бы им только то, что положено видеть гостям. А фрейлина - почти как прислуга, никто и внимания не обратит...

   В Толедо определённо были совсем иные порядки, нежели в Саарбрюккене. Если герцог Иоганн старался принять гостей как можно быстрее - безусловно, дав им время отдохнуть с дороги, - потому что как знать, вдруг у гостей неотложное дело? - то в Толедском замке ей уготован был вечный покой, пока Его величество Фердинанд с Её величеством Изабеллой не соизволят отвлечься от важнейших дел короны на аудиенцию. Комната, которую ей отвели, разительно походила на склеп, и Елена заподозрила, уж не намёк ли это.

   Ожидание приходилось коротать в обществе своих фрейлин и служанок. Видеться с Хоакимом было неприлично, а познакомиться с кем-то ещё оказалось невозможно, потому что все ждали увидеть, как отнесётся к новой родственнице Его величество.

   Наконец король и королева приняли её и даже выглядели доброжелательно. Они расспросили, как Елена добралась и как ей понравились Валенсия и Толедо. Несмотря на скрытое требование похвалы, ей всё-таки уделили внимание. Племянник же, от которого она ожидала хотя бы смутных воспоминаний о детской дружбе, сказал, что никак не ожидал её приезда, и просил впредь предупреждать о визитах. А это означало, что постоянно жить при дворе она не будет. Инфанта надменно молчала, перебирая лилейными пальцами хрустальные чётки... Завладеть ими - и больше не жалеть о грубом приёме. Елена решилась явить ловкость и хотела на прощание поздравить молодых с грядущей свадьбой. Поздравить тепло, по-родственному, приблизившись и взяв за руки - и нитка бус скользнула бы ей в рукав, и никто бы не заметил пропажи. По крайней мере, заметили бы не сразу, потому что отводить глаза она хорошо умеет. Это было первое, чему научили Елену старшие братья - чтобы она могла преспокойно шалить под носом у взрослых.

   Но Хуана гневно отшатнулась от наглой невоспитанной нахалки, а Филипп вообще оттолкнул её руки.

   Хоть наступающие слёзы уже жгли глаза, Елена нашла в себе силы гордо вскинуть голову и царственно покинуть этот замок.

   Она выехала верхом, оставив подаренный паланкин и не известив Хоакима. Но, видно, кто-то сделал это за неё, потому что у городских ворот её нагнала пёстрая процессия во главе с мориском.

   - Что-то королевское семейство скупо на гостеприимство, - начал он без предисловий, поравнявшись с дамой.

   - Вы всё это время тоже были при дворе? - спросила она после некоторого молчания.

   - Нет, у меня дом на окраине города: я довольно часто езжу по делам в столицу и всегда останавливаюсь там.

   - Хорошо вам, - Елена усмотрела в этих словах хвастовство. - А я как будто в тюрьме отсидела.

   - Вы даже не подозреваете, насколько точно вы сейчас выразились, дона Элена, - голос Хоакима был мягок, и резкие слова девицы не отскочили от него, как в перебранке, а с глухим стуком упали у ног собеседника. Не в силах продолжать диалог, она прижала платок к лицу.

   - Вы не увидите дороги. А в паланкине никто не увидит вашего горя.

   - Да пусть видят, мне что за дело!

   - Послушайте, - голос Хоакима переменился. - Я понимаю, с вами дурно обошлись, но в этом нет моей вины.

   - Это вы посоветовали мне познакомиться с герцогиней Альба.

   - И что же она?

   - Отпустила шутку насчёт... неважно.

   - У неё нет чувства юмора и никогда не было...

   - Я уж вижу.

   - А вы не догадались посмеяться вместе с ней - для вида.

   - Я не собираюсь ни перед кем заискиваться!

   - Ваша гордыня, сеньора, превосходит спесь всего испанского двора. Видимо, ваши имперские корни поглубже и попрочнее местных королевских.

   Елене захотелось улыбнуться, но она по-прежнему закрывалась платком.

   - И вы достойная пара собственному племяннику, осмелюсь заметить.

   Елена убрала платок.

   - И завязывать знакомства нужно начинать не с герцогини Альба, а с кого-нибудь поплоше.

   - Я начала, - Елена скосила озорной взгляд в его сторону. - С вас.

   - Туше, - качнул головой граф.

   - Знаете, если честно, я не так уж жалею об этой темнице. Но что я скажу матушке?

   - Лучше скажите как есть. Тогда её гнев обратится на испанцев. А если солжёте - то на вас.

   - Вы как будто никогда не лгали родителям.

   - Они всегда различали, когда я вру.

   Всадник и всадница как будто забыли досадную поездку и заговорили друг о друге.

   - Когда мы вернёмся в Валенсию, обещайте погостить у меня.

   - А это прилично?

   - Рыцарю всегда прилично оказать даме радушный приём.

   - Тогда чудесно. Я обязательно вас навещу. Как только герр Вермеер соберётся...

   - Нет, отдельно от герра Вермеера.

   - Вы отказали ему от дома?

   - Я не могу отказать себе в удовольствии побеседовать с вами наедине.

   - Судьба уже в который раз к вам благосклонна, - с видом знатока Елена накручивала золотой локон на палец.

   - Вы позволяете мне воспользоваться обстоятельствами?

   - Угу, - протянула Елена с глубоким кивком.

   - Скажите откровенно, - они ехали совсем близко, стремя в стремя, - вы хотели бы только беседовать?

   - Скажу откровенно, - повернулась к мориску Елена, продемонстрировав лебединый изгиб шеи, - я сгораю от страсти.

   Они свернули на постоялый двор.

<p>

III</p>

   В письме домой Елена рассказала, что близко подобраться к Хуане ей не удалось. О том, что причиной этому - внушительное расстояние между двумя городами, девушка умолчала.

   Она отправила это письмо, как и прежнее, ночью, с совой, и наутро на туалетном столике перед постелью уже лежал ответ. Ульрика убеждала дочь не отчаиваться и советовала вспомнить, что существуют способы остаться незамеченной, как то: изменить облик, например с человеческого на звериный или птичий, или вовсе сделаться невидимой. И благодарила за виды испанской столицы, нарисованные серебряным карандашом.

   Матушка всегда была такой уверенной в себе, исполненной спокойствия и достоинства, что Елена завидовала белой завистью, тихонько сидя у подножья этой недоступной вершины. Ульрике было пятьдесят три года, и она до сих пор являла собой образец красоты. Она умывалась то молоком, то росой и знала сотню разных трав, чтобы поправить цвет лица после бессонной ночи, а пудру и румяна не жаловала. Она в них, собственно, и не нуждалась. Елена иногда пыталась представить, как будет выглядеть в её возрасте, но видела лишь старуху с крючковатым носом. Матушка утешала её, что расцвет будет поздним, но цветение - долгим. Елена не показывала, что верит, хотя втайне ей это льстило.

   Сейчас Елена сидела перед зеркалом и тщательно укладывала косы. Волосами она гордилась и всегда уделяла им много внимания, чтобы привлечь внимание чужое. В детстве она любила распускать волосы, но герцогиня посоветовала дочери поучиться у итальянок, сплетавших свои медные кудри в сложнейшие силки для рыцарских сердец. Разница в том, хитро улыбалась Ульрика, что итальянки часами сидят на солнце, облившись ослиной мочой, чтоб мало-мальски высветлить шевелюру, а у Елены от природы чудесный цвет.

   И вот младшая герцогиня по очереди берёт со стола гребни, заколки и вплетает в пряди жемчужины. Две горничные лишь подают ей то, до чего она не дотягивается.

   Третья горничная читает вслух одну из книг, что сиротливо приютились на углу стола, теснимые многочисленными орудиями красоты. Елена скупила все последние поэтические сборники, чтобы блеснуть познаниями в испанской изящной словесности. Как вы уже знаете из предыдущей главы, сеньоры, Елена была грамотна. Просто её глаза были заняты зеркалом.

   Она также поупражнялась в игре на лютне, послушала глашатая на площади, чтобы знать новости, и долго выбирала между зелёным и красным нарядом, и наконец сочетала зелёное платье и красные рукава.

   Хоаким явился за ней, разряженный в пух и прах. К боннету гранатовой брошью были приколоты пышные перья - Елена таких не видала прежде. Камзол был оторочен бархатом, короткий жакет распахнут, чтобы похвастать узорной подкладкой и новым поясом, на ногах красовались вязаные чулки - зелёный и красный.

   Поулыбавшись совпадению цветов, Елена, в сопровождении двух фрейлин, и Хоаким отправились пешком на улочку, где слышно море, к вилле с раскрашенной лепниной и внутренним двором.

   Украшенная лакированной решёткой дверь приветливо скрипнула и впустила Елену на поле битвы меж Западом и Востоком. Впрочем, армии давно уже побратались, и турецкая софа мирно соседствовала с дубовым комодом, а итальянские шпалеры с кружевными мавританскими ниши.

   Хоаким усадил гостью с фрейлинами на софу и, пока они пребывали в восторге, спросил слугу о сестре. Едва услыхав, что она у себя, граф крикнул на весь дом: "Менита! Иди познакомься с моей невестой!" - и, пока гостьи пребывали в изумлении, сам отправился за сестрой.

   Менита, то есть Химена - как Елена запомнила, предстала перед ней, скрытая под чёрными кружевами, и скромно заняла уголок второй софы, едва облокотившись на подушку.

   "Вдруг у ней траур, и я невовремя? - подумала наша героиня. - Но Хоаким же не в трауре".

   Когда брат оставил девушек под предлогом распорядиться на кухне, Химена разрешила все сомнения. Она извинилась и объяснила, что всегда так ходит, потому что её смуглая от природы кожа изуродована белыми пятнами. В доказательство она обнажила кисти рук (она носила ещё и перчатки - Елена, к своему стыду, только сейчас заметила). На правой руке все пальцы, кроме большого, были белыми, на левой - обесцвечены мизинец и ребро ладони.

   - На лице, конечно, не так сильно, но я всё равно очень стыжусь, - разоткровенничалась Химена.

   - Вообще-то, и я не красавица, - возразила Елена, заподозрив, что хозяйка склонна преувеличивать. - Вы меня очень обяжете, если откроете лицо: сложно беседовать с человеком, не видя его настроения.

   Химена не возмутилась, но лишь немного помедлила. Она откинула край вуали на затылок, и Елена увидела хорошенькую берберку, такую же смуглую, как её брат, только на виске из-под волос предательски выглядывал белый полукруг.

   - Есть ещё на груди и спине, и на правой ноге, - Химена смутилась под пристальным взглядом, - но здесь я не волнуюсь: одежда всё скрывает.

   - А это пятнышко легко скроют волосы, - вынесла вердикт Елена. - Вы могли бы зачесать их на уши или свернуть "барашками" косы...

   Когда Хоаким вернулся, Елена вовсю колдовала над его сестрой, бегая вокруг софы и требуя у фрейлин то гребень, то шпильку, то ленту и рассуждая, что ей-то живётся гораздо труднее, ведь такой нос ни под чем не спрячешь:

   - Разве что я заведу такую же вуаль, как у тебя. Давно хочу купить, но не знаю, как выбрать хорошую. Эти кружева такие хрупкие... Кстати, я слышала, Федериго Урбинский, лишившись глаза, перепилил переносицу, чтоб не мешала видеть... Вот я задумалась...

   - Это же просто жутко, - откликнулась Химена, подавая шпильку. - Я бы не выдержала. А мантилью мне плели на заказ, я спрошу Хоакима, где та мастерская.

   - Я смотрю, вы легко нашли общий язык, - Хоаким устроился среди подушек. Слуги подали мармелад и другие лёгкие угощения, которые очень уместны в жару, но истинный голод не утоляют.

   Фрейлины занялись трапезой, Химена послушно взяла кусочек мармелада, Хоаким тоже не отказал себе в сладостях. Елена была занята.

   Химена задала обещанный вопрос. Хоаким обрадовался возможности сделать Елене подарок. Елена тоже обрадовалась, потому что труд парикмахера был завершён, и результат того стоил.

   Дон Альварес похвалил талант гостьи, дона Альварес хватилась зеркала, на зов пришла кормилица, вручила Химене желанный предмет и придирчиво осмотрела новую причёску:

   - А ежели ленты убрать, то вроде и ничего...

   - С лентами лучше, - возразила воспитанница и встала, чтобы обнять новую подругу. - Эленочка, ты чудо! И переносицу пилить не вздумай! Лучше носи в волосах фероньерку, как невестка Федериго.

   - А какая у ней фероньерка? - Елена принялась за мармелад.

   - Скорпиончик. Она ведь воплощение жертвенности! Монахиня при живом муже, и все обязанности на ней, и... я перед ней преклоняюсь!

   - Она у меня ярая сторонница герцогов Урбинских и ждёт не дождётся, когда ненавистные Борджиа потерпят поражение.

   - Понятно, - кивнула Елена. Утверждение касалось лишь политической обстановки в Италии. Связь между скорпионами и жертвенностью она постичь не сумела. - Несчастная Италия, её прямо-таки штормит. Сплошные войны.

   - Сплошное разорение, - согласился Хоаким. - И торговля из рук вон плоха.

   - И всё-таки у них пышный двор, - не согласилась Химена. - Самые лучшие художники собрались, например... - она на мгновенье задумалась, - Рафаэль Санти. Да, Рафаэль. Я видела его картины.

   - Да, он расписывал у нас одну часовню, весь город ходил любоваться, - подтвердил брат. - Вы ещё не были в Санта-Мария дель Роса? Обязательно побывайте, я с удовольствием составлю вам компанию. Его Мадонны - это нечто, это сама нежность...

   Елена верила.

   - И после этого его перехватили Монтефельтра, - завешила Химена. - Они как раз проезжали наш город. У герцогини хороший вкус. Бедняжка, как ей тяжело приходится...

   У Елены накопилось много возражений на счёт того, чем может заняться жена при больном муже, ведь далеко не все эти занятия можно укрыть под эгидой жертвенности - да и незачем. Вот обе её невестки - Берта и Гертруда - ни в чём себе не отказывают и даже не строят из себя воплощённую добродетель. А мужья совершенно не возражают.

   Также она не соглашалась с общепринятым мнением о Борджиа. Обе её невестки лично знакомы с прекрасной Лукрецией и часто встречаются на Лысой горе. Семейство как семейство. Заурядное.

   Но она пришла сюда не спорить, поэтому в связи с Италией вспомнила лишь итальянские песни, одну из которых исполнила.

   Потом они перешли во внутренний двор, где Елену учили танцевать с кастаньетами, а после короткого урока похвастали марокканскими комнатами, которые Химена обставляла по собственному вкусу.

   Словом, вечер удался на славу. Дав себе клятву выучить испанский по-настоящему, без заклинаний, Елена прощалась с доной Альварес и кормилицей, которая уговаривала фрейлин Хильду и Грету набрать сладостей в дорогу, как будто они отправлялись не в соседний квартал, а самое ближнее - в Лиссабон, а дон Альварес собирался проводить гостью до дома. И вот посреди сей трогательной сцены посмел явиться цирюльник и напомнить сеньоре Химене о необходимости кровопускания.

   Химена небрежно кивнула, и отвела Елену в сторону, и призналась, что в последнее время неважно себя чувствует.

   - Иногда я боюсь, что на меня кто-то наводит порчу... Знаешь, я слышала, что в Африке на людей вроде меня - ну, с такой кожей - охотятся, как на дичь, - она всхлипнула, - чтобы использовать их плоть для колдовства... Знаешь, мне порой кажется, что на меня тоже охотятся... Я никому об этом не говорила, кроме тебя, даже брату. Я ведь могу тебе довериться?

   - Конечно, можешь, - ответила Елена и крепко обняла Химену. И на всякий случай посмотрела вслед подруге и цирюльнику. Тот, кто имеет доступ к твоей крови и волосам, может творить с тобой что хочет. Первое правило колдовства. Ну, в числе первых.

   Она невольно вспомнила, как Хоаким склонялся к копытам коня по дороге в Толедо, и сделалась задумчива и медлительна.

   Вечер был душным и красным, и длинные тени лениво волочились по горячей земле.

   Тени.

   Елена опомнилась и посмотрела под ноги. Тень Хоакима переламывалась пополам о стену, розово-оранжевую на вечернем солнце. Так же, как тень его спутницы.

   - Послушай, этот цирюльник давно у вас служит? - сегодня все трое общались на "ты".

   - Давно, а что?

   - То есть опыта у него предостаточно?

   - Ты хочешь его пригласить?

   - Напротив. У нас в семье... В общем, мои родственники разбираются в медицине и не одобряют эти кровопускания. Нельзя ими злоупотреблять...

   - Но врачи советуют избавляться от дурной крови, - возразил Хоаким, но как будто не очень уверенно.

   - Кровь - это жизненная сила. Зачем от неё избавляться?

   - Жизненные силы даёт нам Господь, - дон Альварес возвёл очи к пламенеющему небу.

   - И земля, - вполголоса проговорила девушка.

   - Что? - обернулся Хоаким. Жемчужная серьга блеснула цветом крови.

   - Я говорю: нельзя слепо верить таким советам.

   - Я с вами согласен: во всём нужна мера. Но пренебрежение - тоже не выход.

   - Да, пожалуй, - Елена изобразила согласие.

   Они расстались у дверей. Едва ступив за порог, Елена прильнула к окну и увидела, как торопливо, почти бегом, возвращается домой граф и судовладелец. Похоже, ей удалось заронить в его душу сомнение.

   Да, кстати, отбрасывает ли тень брадобрей?

   Елена сбросила туфли и подождала, пока разуются Хильда и Грета, передавая друг другу на хранение корзину с гостинцами.

   Кажется, Химена говорила искренне.

   Кажется, она только что влезла в какую-то неприятность.

<p>

IV</p>

   На следующий день к Елене постучали две женщины. Они принеслиобразцы кружева для будущей мантильи и запечатанную записку - "от сеньора". Елена сломала сургуч и прочла:

   "Ты оказалась недалека от истины. Вчера вечером сестра почувствовала себя хуже, и опасения о её здоровье заставляют меня оставаться дома, отменив многие дела. Прошу прощения за вынужденную разлуку. Надеюсь, через пару дней мы сможем встретиться - и Химена сможет принять тебя, если ты пожелаешь её навестить. Надеюсь, выбор рисунка кружева тебя немного развлечёт".

   Елена поцеловала записку, простив её автору скупость в проявлении чувств, попросила Хильду написать по-испански пожелание здоровья для Химены и благодарность за заботу и старательно переписала эти фразы. А когда кружевницы ушли, подумала, что сможет посвятить эти два-три дня делам государственным.

   Благословенны южные зодчие, снабдившие каждое своё творение внутренним двориком. Ты можешь взывать к силам природы, не рискуя оказаться замеченным случайными прохожими.

   В небольшом саду, заключённом внутри Елениной виллы, росли три инжира, на чьих ветвях любили отдыхать птицы. Неудивительно, что у подножья деревьев часто находились брошенные перья. Молодая герцогиня собирала их, и чистила, и складывала в кошель для будущего применения. Наконец пришла пора заглянуть в копилку.

   Она вышла во двор, села у корней инжира, распустила волосы и начала вплетать в них перья:

   - Одолжите мне свою рубашку, птицы, а я отдам вам свою.

   С этими словами Елена разделась донага, повесила рубашку на ветку - так высоко, как только смогла дотянуться, а на остальные ветви, где достала, повязала ленты, что недавно сдерживали причёску.

   Трижды крикнула чайкой, раскинула руки и взмыла в воздух...

   Вот самый лучший способ путешествовать: втрое быстрее и вся дорога как на ладони.

   Однако пришлось ей искать приют не единожды и жалеть, что Испания не столь пышно одета в леса, как Германия или Англия.

   Переждав дождь, увернувшись от куницы, получив нагоняй от какого-то виллана за поклёванные всходы, она наконец увидела на горизонте башни Толедского замка.

   Сделав два круга вдоль окон, она отыскала нужное: за нарядными стёклами, лицом к солнцу, стояла Хуана и под аккомпанемент дуэний пела:

   - Роза над розами,

   Цветок над цветами,

   Дама над дамами,

   Госпожа над госпожами...

   Голос Хуаны был чист, как родник, бьющий из Пиренейского ущелья, в глазах, продолговатых, как миндальный орех, сиял сладостный, как миндаль, восторг, в золотисто-каштановых волосах играло вечернее солнце, словно задержавшееся ради песни и медлившее заходить.

   На запястье, как браслет, висели чётки.

   Птичьи глаза загорелись. Елена метнулась в приоткрытое окно - и тут же вылетела обратно, пропуская под лапами брошенный самой благообразной дуэньей канделябр.

   Гадая, на кого с неба упадёт золото и осчастливит ли, Елена укрылась под карнизом, на голове какого-то изваяния, и долго переводила дыхание.

   Домой она вернулась засветло - к своему удивлению. Солнце здесь будто бы не заходит.

   Она боялась, что усталость перебьёт весь сон - но заснула как убитая.

   А наутро решила повторить авантюру, вот только под другой маской. Пришлых здесь не любят - что людей, что птиц, эта истина больше не требовала доказательств. Значит, нужно притвориться своей...

   Вчера она заметила между дуэньями дремавшую на подушке левретку. Эту собачонку наверняка частенько берут на руки...

   План сработал: Её высочество умилённо прижала к груди изящную собачку... но в самый ответственный момент явилась настоящая левретка и начала истошным голосом поносить самозванку. Хуана испугалась и отпустила Елену. Пришлось спасаться от своего двойника бегством. Они нарезали круги вокруг принцессы, пока Хуана в замешательстве не споткнулась о собственную юбку и не упала прямо на левретку. Не на свою.

   А тут всполошились дуэньи и фрейлины, прибежали на крики сеньоры, что ей дурно и в глазах двоится, и в страхе за душевное здоровье сеньоры, и без того расшатанное, принялись сеньору поднимать, обнаружили, что вторая собачка действительно существует, и заклеймили её подозрением в связи с дьяволом...

   Совершенно верно, сеньоры, Елена вторично спасалась бегством.

   Домой она возвратилась, держась за поясницу, приволакивая ногу и точно зная, как чувствует себя Эрнст, когда у него сводит спину. Весь вечер Хильда, Грета и Анзельма делали ей массаж...

   Но число "три" воистину овеяно священным ореолом. Всех - и удачливых, и неудачников, тянет к нему, как перелётных птиц в страну борисфениев. И Елена не избежала сей участи.

   В третий раз она проникла из-под стрехи в королевскую конюшню и обернулась лошадью. И как только Хуана возьмётся за уздечку, чтобы направить свой путь на лоно природы, Елена вырвет у ней чётки, проглотит и убежит. (Каким образом она извлечёт добычу из собственного чрева, Елена не задумывалась: неприятности нужно переживать по мере их поступления.)

   Все шаги оказались донельзя лёгкими - все, кроме последнего. Когорта конюхов держала её железной хваткой, а некий особо верный подданный обнажил дагу, чтобы вспороть воровке брюхо.

   Елена прокляла свою изобретательность, выплюнула чётки прямо в лицо этому мяснику, воспользовалась всеобщим замешательством - и убежала в конюшню, где снова обернулась птицей - и была такова.

   С грешной земли до неё доносились стенанья инфанты.

   И на кой она ей сдалась? Неужели благополучие какой-то там избалованной испанки для неё дороже собственной телесной целостности?

   На ужин разгорячённая, взволнованная Елена съела всё, что было на кухне, и успокаивала себя цукатами, марципаном, мармеладом и ещё какими-то восточными сладостями. Горстями хватая их из корзины, фройляйн фон Саарбрюккен не сразу обнаружила, что в корзину вложено письмо со знакомой печатью. Хоаким просил её прийти как можно скорее, умоляя применить все свои медицинские познания и давая в провожатые слугу, доставившего эту самую корзину.

   Елена ударила себя по лбу и спросила, когда именно пришла посылка. Если нельзя было просто передать письмо, а пришлось маскировать его сладостями - значит дело действительно серьёзное.

   Собрав воедино остатки сил телесных и духовных, Елена кой-как натянула платье, подколола волосы и на бегу ухватила за шиворот верных фрейлин...

<p>

***</p>

   Признаться откровенно, Хоаким поначалу и сам не доверял цирюльнику. До покупки графского титула он привык бриться сам и справлялся неплохо, поэтому на появившегося на пороге арагонца Паблоса смотрел с подозрением. Но тот хорошо выполнял свои обязанности, и у Хоакима не было повода придраться.

   Правда, дон Альварес никогда не увлекался кровопусканиями и не представлял, насколько эта процедура полезна или вредна. Со слов врачей он знал, что это необходимо, а от сестры не слышал жалоб, поэтому предпочёл предоставить лечению идти своим путём.

   Но слова Елены, которой он, сам не зная почему, всецело доверился, хоть она и не блистала талантами и не являла недюжинный ум, заставили его задуматься - стоит ли отвергать сомнения в угоду тому, что другие провозгласили истиной, и в ущерб собственному разумению. У златовласой сеньоры всегда и на всё было своё мнение, и она ожидала подобного от всех и каждого.

   Так вот, Хоаким поспешил домой - и к печали своей обнаружил Химену в полубесчувственном состоянии. Над ней суетился Паблос, перевязывая ранку и высказывая надежду, что "доне Химене скоро полегчает".

   Вскоре сестра уснула, и Хоаким не захотел её беспокоить.

   Наутро слабость не прошла, и Хоаким велел послать за врачом более сведущим. Медикус осмотрел девицу, насколько позволяли приличия, то есть смерил пульс и посмотрел глаза и язык, и заявил, что виной слабости - скопление дурной крови. Хоаким почувствовал, что попал в замкнутый круг, но покивал для видимости и изобразил благодарность.

   Он сказал, что в доме уже есть человек, способный сделать всё необходимое, и распрощался с врачом.

   Цирюльнику он передал, что врач временно запретил кровопускания.

   Цирюльник пожал плечами и сказал, что всегда готов исполнить волю сеньора.

   Хоаким вспомнил, как видел в детстве, что матушка, недавно разродившаяся вторым ребёнком и потерявшая много крови, налегала на красное мясо, а на десерт угощалась гранатами, и велел повару приготовить для доны Химены баранину с фруктами.

   После плотного обеда сестра слегка разрумянилась, а брат воспрял духом. Он отправился в кабинет ответить на письма, а затем снова заглянул к сестре, надеясь увидеть её хоть немного более бодрой, чем утром. Но не нашёл на женской половине ни одной служанки. Предвкушая, как всыплет всем плетей, он вошёл в спальню к сестре - и поймал за руку кормилицу Нихаду, которая окуривала лежащую в постели Химену чем-то очень вонючим из плошки.

   Нихада разрыдалась и восклицала, что никогда бы не причинила вреда ни сеньору, ни сеньоре, ведь они ей как дети, она вскормила их грудью и жила и живёт только ради них. А этот обряд - для защиты. Девочке вредят злые духи, их нужно отпугнуть.

   - А вы, сеньор, совсем слепы, если не видите! Сеньора чахнет на глазах! Вот, смотрите!

   Невзирая на возражения Хоакима, она сняла повязку, защищавшую целительные, как считалось, порезы. Вокруг вчерашней ранки было багрово-синее пятно.

   - Что это, воспаление?

   - Что, сеньор никогда не оставляет своей невесте таких поцелуев, что получается синяк? - злобно и бесстыдно мстила чернокожая Нихада за недоверие.

   - Ты хочешь сказать, из ранки что-то высасывали? Яд?

   - Кровь! Глупый сеньор! - от крика кормилицы Химена даже пришла в чувства. - Злой дух пьёт кровь! И боится чеснока.

   Точно, вот что за запах наводнил спальню.

   Хоаким слышал байки о нечисти - кажется, упыри, или нечто подобное, что пьют человеческую кровь и боятся чеснока, как дикие звери огня, но думал, что обитают они где-то далеко на востоке, за Альпами, ведь именно оттуда приходят подобные сказки. Доводилось ему слышать о кровопийцах и в новых, диких странах, где он побывал со своими матросами, но хотелось верить, что благословенная Испания чиста от этих упырей и чупакабр.

   На всякий случай он послал в кладовую за несколькими связками чеснока, и Нихада развесила их по комнате, строго-настрого запретив убирать. Брат и сестра кивнули.

   До ночи Хоаким гостил на половине у сестры, а ночью, хоть и сделал вид, что уходит к себе, задержался в смежной комнатке. Опасность нужно знать в лицо.

   Ночью ни один потусторонний гость не появился. Только пришёл цирюльник, подёргал дверь, заглянул в замочную скважину, вдохнул чесночное амбре - и умчался прочь.

   Хоаким, хоть и сам зажимал нос и рот надушенным платком, решил проследить за Паблосом.

   Он так и заночевал в комнате Химениных служанок - и утро принесло хорошие новости: сестру никто не беспокоил, ранка затягивается, а аппетит растёт.

   Хоаким восхитился мудрости кормилицы и приказал для всех приготовить на завтрак побольше чесночной приправы. Он даже не поленился зайти на кухню, где обедают слуги. Кто-то ел с удовольствием, кто-то давился исключительно из послушания, но все усердно глотали завтрак. Кроме одного человека. Цирюльника Паблоса. Его вообще не было за столом.

   Он явился позже, объяснив, что был у аптекаря и купил нюхательную соль, которая как ничто помогает вывести человека из обморока. Сеньоре она может пригодиться, он желал бы передать ей лекарство.

   Хоаким невозмутимо кивнул - и протянул руку за флаконом: он передаст.

   Скрывая недовольство, брадобрей засвидетельствовал почтение и удалился.

   Оставив Нихаду за главную, Хоаким вышел прогуляться и довольно долго бродил по улицам, пока не отыскал осину и не сломил у неё толстый сук.

   Спрятав заточенную деревяшку под плащ, он возвратился домой и послал за цирюльником. Слуга доложил, что тот у доны Химены.

   Хоаким чуть не взвыл.

   Горничная приготовилась долго убиваться, что это она по просьбе цирюльника спрятала весь чеснок: он ведь почти что лекарь, ему лучше знать...

   Хоаким не стал слушать.

   Он распахнул дверь ногой - и застал Паблоса склонившимся над сонной Хименой. Со стороны могло показаться, что слуга, воспылавший страстью к госпоже, воспользовался её неведением и целует ей руку.

   Он и повёл себя как застигнутый врасплох влюблённый.

   - Я-то считал тебя честным человеком, - подыграл ему Хоаким. - Немедленно отойди от неё.

   - Этого больше не повторится, - в свою очередь подыграл сеньору Паблос и отстранился от постели.

   - Я ведь искал тебя, - Хоаким сделал шаг навстречу цирюльнику. Тот шагнул от него. - Мне нужно вытащить занозу. - Они обходили вокруг кровати. - Говорят, проще всего её подцепить зубами. Тебе ведь это под силу?

   - К вашим услугам, сеньор, - вновь попятился цирюльник - и кинулся на дона Альвареса.

   Они покатились по полу.

   Химена проснулась от грохота и подняла крик.

   Хоаким выхватил осиновый кол, но нежить, притворившаяся цирюльником, оказалась на редкость сильна. Паблос так сжал его руку, что Хоаким выронил оружие. Руки его были прижаты к полу, а кровопийца сидел на нём верхом, и тяжесть эту невозможно было с себя сбросить.

   В дверях толкались слуги и служанки.

   Цирюльник оскалился и впился ему в шею.

   Но тут же отпрянул с удивлённой миной.

   - А кровь? - шепнул он.

   Хорошо, что кровать Химены загораживала обзор. Сама Химена ничего не видела: она зажмурилась и визжала.

   Хоаким воспользовался моментом, повернулся и подмял противника под себя. Доля секунды - и осиновый кол торчит из груди.

   Часть толпы утешала Химену, другая часть помогала её брату подняться. Гордо вытирая окровавленный кинжал, Хоаким заявил, что этот ублюдок посягнул на честь его сестры. Осиновый кол был предусмотрительно закинут под кровать.

   В этот миг в хвосте толпы произошло шевеление, кто-то растолкал всех домочадцев и набросился на Хоакима.

   Это была Елена.

   - Господи боже, ты ранен! - запричитала она.

   - Просто царапина. Кровь уже запеклась.

   - Я перевяжу!

   - Не стоит...

   - Я всё равно перевяжу! - дрожащей рукою Елена заткнула за ворот рубашки дона Альвареса носовой платок.

<p>

V</p>

   После опасностей, пережитых в одиночку, Елена и Хоаким ощутили, что как никогда нуждаются друг в друге, и сочетались браком. Свадьба была скромной: три фрейлины со стороны невесты, Химена и двое друзей со стороны жениха. Капитану Вермееру ничего не сказали. Наверняка он уже отбыл на родину, искренне веря, что Елена так полюбила Валенсию, что не жалеет времени на путешествие из столицы.

   Но родным рассказать пришлось. На третий день после свадьбы Елена, уже из нового дома, послала в Саарбрюккен многословные извинения за то, что не справилась с дипломатической миссией, а вместо этого вышла замуж и, кажется, из Валенсии никуда не двинется.

   Сжимаясь от страха перед гневным ответным письмом, Елена легла на брачное ложе - и забылась сном под защитой доблестного графа Альвареса.

   Проснувшись наутро, молодая жена не поверила своим глазам: перед кроватью вместо солнечных лучей легла пасмурная тень. Разве могла так резко перемениться погода?

   Сдержанный кашель, донёсшийся сверху, заставил её поискать источник этой тени. Перед постелью стояла Ульрика - в ночной рубашке и халате, простоволосая и непричёсанная, суровая как никогда.

   - Мама? - Елена хотела зарыться в одеяло, но поняла бесполезность сего предприятия. - А где метла?

   - Я не на метле. Я через тоннель, - кратко ответила герцогиня, не размениваясь на приветствия.

   - Мам, извини...

   - Ах, "извини"? Ты говоришь мне "мама, извини"?! Ты без моего ведома выскочила за первого встречного и ещё имеешь наглость просто извиняться!

   - Он не первый встречный! Он меня спас! - Елена заслонила крепко спящего супруга.

   - А ну буди своё сокровище.

   Елена застыла, как кролик перед змеёй.

   - Буди, кому говорю. А то когда ещё удастся посмотреть на зятя.

   Дочь робко потормошила мужа.

   Ульрика вздохнула, обошла кровать и растолкала Хоакима.

   Спросонья тот растерялся и безгласно застыл на постели.

   - Это... моя матушка... - поникла Елена, опасаясь грядущей бури.

   - А... почему ты не предупредила... что она... приедет в гости?..

   - Потому что я не предупредила её, - оборвала его потуги к размышлениям Ульрика. - Накиньте что-нибудь, сеньор, или как к вам обращаться - сеид?

   - Я христианин, - возразил зять. - Поэтому - сеньор.

   Он ожидал, что эта прекрасная безжалостная дама сейчас пройдётся по его берберской внешности, но дама только повторила:

   - Ну одевайтесь же. У нас сегодня холодно.

   - У нас? - осторожно спросил Хоаким. После схватки с вампиром он уже считал себя готовым к странным происшествиям. Но не к такому.

   - У нас в Саарбрюккене. Пойдёмте со мной, - немного смягчилась тёща.

   Она взяла обоих за руки - и уверенно шагнула в стену. Молодым оставалось только последовать.

   Ступили на ногу они уже в совершенно другой комнате - тёмной, сплошь завешенной шпалерами и с наглухо закрытыми окнами. Был конец августа - а изо рта шёл пар.

   - Вот, полюбуйтесь, чем занимается ваша сестрица в Испании, - обратилась фрау фон Саарбрюккен в полумрак.

   В глубине комнаты, при свете трёх свечей, двое молодых людей играли в шахматы. Они обернулись на голос - и замерли в изумлении.

   - Такого даже я предугадать не мог, - вполголоса произнёс белокурый.

   - Нет, Бог с ними, с чётками, мы что-нибудь придумаем, - обрёл дар речи шатен с волнистыми волосами. - Но замуж - вот так вот - никому ни слова не сказав...

   - Что ж, сеньор, - голос герцогини ударил в спину, как кинжал, - познакомьтесь со своими шурьями - или как у вас в Испании называют братьев жены.

   Хоаким приблизился к столу и учтиво поздоровался с герцогами. Пройдя через каменную стену и в одном исподнем стоя на другом конце Европы перед странными людьми, называющими себя родственниками Елены, оставалось лишь сохранять спокойствие и достоинство.

   Эрнст и Ульрих, как они представились, подали ему руку. Кажется, оба были горбаты.

   Эрнст собрался подняться навстречу зятю, пошарил глазами по тёмным углам и оперся на стол:

   - Метлу вижу. Наверно, Берта второпях перепутала и улетела на моей трости.

   - Ничего, скоро вернётся, - ответил Ульрих и обернулся к Хоакиму. - Вы не останетесь на завтрак? Наши жёны будут рады с вами познакомиться.

   Хоаким сослался на неотложные дела.

   - Как же так? - вмешалась Ульрика. - Мы ради вас поднялись ни свет ни заря, а вы отказываетесь от гостеприимства?

   - Подождите, - подала голос Елена, стоявшая рядом с матерью. - Вам что, нечего мне высказать о моей нерадивости?

   - Да чёрт с ней, с Хуаной, - не выдержал Эрнст.

   - Чётки, конечно, нужно вернуть, - мягко возразила мать, - но это дело можно отложить. Пока. А вот то, что ты не дала нам порадоваться за тебя и повеселиться на вашей свадьбе...

   - Это, сестрица, просто свинство, - Эрнст укоризненно качнул каштановой гривой.

   Ульрих скромно молчал.

   - Так. Ты всё это время знал?

   - Ты спрашиваешь?

   - И молчал, наслаждаясь нашим неведением.

   - Ну... я много чего знаю. Но если я всё подряд стану рассказывать, будет же неинтересно...

   - Ульрих! - хором возмутились мать и старший брат.

   - Ну хорошо. Могу рассказать, чем закончится Неаполитанская война...

   - Не надо!

   - Так вот...

   - Молчи, - настаивала Ульрика. - Иначе что я буду наблюдать через воду?

   - Как скажешь, - невозмутимо согласился Ульрих.

   - Какие ещё четки? - шепнул жене Хоаким. - Что вообще происходит? Кто все эти люди? Объясни!

   - Да что вы все ко мне пристали?! - расплакалась Елена. - Не буду я ничего объяснять!

   - Ну что ты, - Эрнст и Ульрих приняли её в объятия, - ну не плачь, ну обвенчалась и обвенчалась, с кем не бывает.

   Ульрика тоже сжалилась над дочерью и увела в свою комнату показать новое платье.

   - Что, сеньор, позарился на герцогский титул? - спросил Эрнст. - Заморочил девочке голову?

   - Не смейте так говорить! - вскинулся мориск. - Я забочусь о своей жене и обеспечу ей будущее!

   - "Забочусь", "обеспечу", - передразнил Ульрих. - Нет бы сказал "Я её люблю".

   - А я не собираюсь выставлять напоказ свои чувства перед кем бы то ни было.

   - Ты, очевидно, весьма хладнокровен, - согласился Эрнст. - Для охваченного гневом у тебя слишком ровное дыхание.

   - И пульс, - Ульрих бесцеремонно взял его за запястье. - Настолько размерен, что даже незаметен.

   Кажется, Хоакима застали врасплох.

   - И как вы познакомились? Она в твою могилу наступила, что ли?

   - Мы познакомились на прогулке у пристани. И прекратите мне тыкать!

   - Мы выше тебя титулом, - вполне беззлобно ответил Эрнст. - Не говоря уж о родословной. Так что имеем право.

   - Хорошо. Как вам угодно. Только прошу, не говорите ничего Елене!

   - А, так она не знает?

   - Я сам во всём признаюсь. Но немного позже, - Хоаким перевёл дыхание. Что бы они ни говорили, дышать он привык и не разучился, - тем более теперь, когда я знаю, из какой семьи происходит моя жена, мне будет гораздо легче это сделать. И я теперь понимаю, почему она сбежала из дома.

   - Видимо, ты её плохо знаешь, - утешили братья-герцоги. - Она вылитая матушка, только рассудительности не хватает.

   Словно по зову, вернулись Ульрика и Елена, сверкая распущенными золотыми волосами в мягком свете свечей. Елена, с красными от слёз глазами, прижимала к груди тяжеленный бронзовый канделябр.

   - Мы помирились, - Ульрика обнимала её за плечи. - И вызвали призрак отца. Пусть тоже порадуется за дочь, он так хотел дожить до её свадьбы.

   За дверью раздались шаги. Хоаким вздрогнул, но сообразил, что призрак навряд ли так топает.

   В комнату ввалился молодой человек лет шестнадцати. Потрёпанный вид говорил о бурно проведённой ночи. Только пахло от него не вином и духами, а землёй, кровью и псиной. Камзол был распахнут, рубашка разорвана, в тёмных, почти чёрных, волосах застряли репьи и клочки серой шерсти, жёлтые глаза азартно сверкали.

   - Рейнская стая, - выдохнул он и прислонился к косяку. - Во-от такие, - взмахнул руками. - Вожак с меня ростом.

   - Побили? - с любопытством осведомилась Ульрика.

   - Обижаете, тётушка, - юноша по очереди подошёл ко всем и поздоровался, не обойдя вниманием и Хоакима. Елену он просто закружил в воздухе, пока она не сказала: "Ну хватит, Рудольф".

   - Рейн-Пфальц грех не побить, - сказал Эрнст. - А где Бланка?

   - Приводит себя в порядок. Да, кузина, следи за своим благоверным, а то матушка своего не упустит... И да, я жутко голоден. Я, конечно, загрыз парочку зайцев, но это было ещё до битвы.

   Что-то стукнуло в ставни.

   - Берта, Гертруда, это вы? - спросил Рудольф. - Сейчас открою... о, уже светает.

   В распахнутое окно влетели две нагие женщины, одна - на трости с резным набалдашником, которую тут же с извинениями вручила Эрнсту; вторая - как полагается, на метле, и приземлилась аккуратно на колени Ульриху:

   - Всем привет от Лукреции... О, Елена, и ты здесь. Да не одна-а... Рудольф, не закрывай, там дядя Иоганн с тётей Марго летят.

   Такого безумного завтрака в жизни Хоакима ещё не бывало.

<p>

VI</p>

   За завтраком семейный совет после некоторых прений постановил, что Елена уже взрослая девушка и в свои четырнадцать лет способна сама принимать решение о браке. Родные подняли кубки за новоявленную дону Альварес фон Саарбрюккен - то есть, простите, не "фон", а "де" - и задумались, как бы пробить оборону Толедо. По слухам и по свидетельству Елены, Хуана была очень религиозна и очень привязана к жениху, а потому с подаренными Филиппом чётками не расставалась ни на миг.

   Эрнст предложил бить той же картой и подарить инфанте новые чётки - от самого Папы Римского. Наместником святого Петра, по счастливому совпадению, был старый Борджиа - отец их знакомой Лукреции.

   - Через Лукрецию бесполезно, - возразила мужу Берта, - эта... кхм... легкомысленная особа потеряет их, не успев выйти за порог. Она уже растеряла все кроличьи лапки, что мы ей дарили.

   - Вы оба правы, - одобрил Иоганн. - Розарий нужно получить - лично от Папы Римского, иначе он потеряет ценность. Но не через Лукрецию. Кто-то должен поехать к Борджиа.

   В одно мгновение все взгляды устремились на Рудольфа. Желтоглазый юноша сперва самодовольно улыбнулся, но вскоре сообразил, что подготовка к путешествию будет долгой, ведь волкам в Ватикан путь закрыт.

   - Я не подписывался тащиться с обозом и свитой через Альпы и Апеннины! - возмутился Рудольф.

   - Лишу наследства, - вполголоса процедил Эрнст.

   - Сначала сам получи, - ответил Иоганн таким же тоном.

   Хоакиму объяснили, что герцог Иоганн завещал всю власть и земли старшему племяннику - сыну Ульрики, Эрнсту, а тот, в свою очередь, усыновил и назначил наследником своего кузена Рудольфа - сына Бланки. Родных детей у Эрнста не было и, похоже, не ожидалось, а Рудольф был бастардом и отца своего не знал. Вероятно, какой-нибудь волк, коих в Шварцвальде обретается тьма, соблазнил его матушку во время осеннего гона. Так почему бы не извлечь выгоду друг из друга? Тем более что Ульрих выпадал из списка наследников, потому как взял в жёны девицу из третьего сословия.

   Слегка потеряв нить родства своей новой семьи, Хоаким предложил не тратить время, силы и средства на сухопутное путешествие. Рудольф мог попасть через стену в Валенсию, как это сделала сегодня герцогиня, и отбыть из местной гавани без лишнего шума. Корабль и команду дон Альварес предоставит.

   У Рудольфа загорелись глаза - прямо-таки сверкнули, и он, поддавшись зову пылкой, на три четверти волчьей, крови, кинулся к зятю обниматься и целоваться, а затем - не менее страстно - поцеловал кузину Елену.

   Бланка спросила, не проще ли открыть тоннель прямиком в Ватикан, но Иоганн возразил, что в святом городе всё-таки нужно соблюдать хоть какие приличия.

   В этот момент от стены отъединилась тень и печально прошелестела, что нельзя вот так вот просто сняться с места и поехать в Ватикан: это дело серьёзное и требует тщательной подготовки.

   Ульрика добродушно посмеялась над словами призрака, встала из-за стола и вывела из тени за руку покойного кайзера Фридриха, теперь вполне зримого и осязаемого.

   Полюбовавшись трогательной встречей отца с детьми, супруга (или вдова?) немецкого короля предложила Хоакиму познакомиться и с другими членами семьи, кто по возрасту давно переселился в мир иной. Хоаким как можно вежливее попросил отсрочки.

   Он внезапно ощутил самые тёплые чувства к этим странным людям, которых отныне он назовёт родственниками. Им было совершенно наплевать, что он мориск, и они так искренне переживали за судьбу Елены, что он простил естественную неприязнь, с которой его поначалу встретили. Здесь не ссорились, ничего не делили, а если пререкались - то шутя, а если жаловались - то не из любования своим несчастьем, а ради совета, который не заставлял себя долго ждать.

   Хоаким задумался только о двух вещах: каким волшебством владеет его Елена и стоит ли знакомить Химену со всеми сразу.

   А о том, что не одет, он, признаться, забыл.

   Он сделал вид, что местное вино пришлось ему по нраву, хотя в сравнении с испанским оно кисло. В конце концов, его собственный погреб не так уж далеко.

   Он поверил, что никто не выдаст его тайну, дружелюбно со всеми прощался, помог проводить Ульриха до постели и даже обменялся рукопожатием с Рудольфом.

   Хотя шумный кузен супруги ему не понравился.

   Да, совершенно верно. Дон Альварес ревновал.

   Ревность пожирала его, когда Елена прощалась с Рудольфом, и истязала каждый раз, когда жена получала письмо из Италии. Послания были короткими, но частыми и исправно вызывали у графини Альварес улыбку.

   Понтифик Алессандро придирчиво осмотрел знакомого своей дочери с головы до ног (Лукреция всё же оказала полезную услугу, укрыв под маской кроткой просьбы предупреждение о неминуемом визите), благословил, исповедал, причастил - и когда все прегрешения с бастарда были смыты, объявил, что можно копить новые, и устроил радостную попойку со всеми прилагающимися развлечениями. После чего, в обмен на заговор от головной боли, с удовольствием исполнил просьбу Рудольфа, не забыв прочесть долгую проповедь о пользе молитв и о том, как розарий облегчает их счёт. Он напомнил также, какие бусины для каких молитв по каким дням и в каком порядке нанизаны, и Рудольфу тоже пришлось пару раз мысленно повторить заговор. Излечившись, он несколько дней любовался красотами Ватикана и Рима и завязал несколько полезных знакомств.

   "Сегодня, кузина, мне посчастливилось избавить от тяжкой участи пленника герцога Гвидобальдо Урбинского, который вместе с Её высочеством Елизаветой Мантуанской без малого год томился в заключении. Я немедленно помог ему бежать - отдельно от жены, за что он, по его собственным словам, "вдвойне мой должник".

   Так что безмерна моя благодарность моей дорогой сестрице за то, что все заботы переложили на меня. Ведь я смог внести лепту в спасение не одного человека, а сразу двух.

   P.S. Подагра мучает молодого герцога Урбинского исключительно в присутствии жены, так что с помощью вашего покорного слуги он обрёл не только свободу, но и исцеление".

   Рудольф возвратился в Валенсию на "Воскресении", любезно предоставленной зятем, а оттуда направился прямиком в Толедо, разъединив два отрезка пути лишь одной ночью отдыха. Эта ночь показалась Хоакиму вечностью. Он подумывал, не запереть ли спальню для гостей снаружи, но вспомнил, что простые замки и стены совершенно бесполезны, если дело касается родственников его жены. Поэтому он проявил смирение и лишь пожелал свояку вдоволь погостить в Толедском замке.

   Рудольф, конечно, не отказал себе в такой роскоши и вытянул из поездки все соки, которыми щедро вспоил своё тщеславие. Конечно же, он с лёгкостью очаровал всех фрейлин и даже дуэний. Безусловно, он пользовался расположением Её высочества Хуаны, что, несомненно, приводило в ярость Его высочество Филиппа.

   Правда, вручение подарка не подразумевало расставания со старым розарием. Хрустальные чётки пришлось украсть. Каким образом и при каких обстоятельствах Рудольф снял их с запястья Хуаны - бог весть. Но судя по тому, что саарландский бастард живым и здоровым вернулся в Валенсию и гостил у кузины ещё неделю, разоблачения можно было не опасаться.

   Хоаким чувствовал, что его мёртвая кровь вновь растекается по жилам и закипает.

   Он намекнул Рудольфу, что тот загостился, Рудольф с самым покладистым видом собрался и ушёл сквозь стену вместе с подарками Папы Римского, Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. На прощание расцеловав сестрицу Елену в обе щеки и в губы.

   Счастье Рудольфа, что стена за ним уже сомкнулась. Но жена виновата не меньше, рассудил Хоаким, ведь она принимала все похотливые знаки внимания буквально с распростёртыми объятиями.

   На Елену обрушился поток брани. Но вместо того, чтобы смиренно смыть с себя грязь измены, подставившись под этот девятый вал, как подобает образцовым жёнам, графиня Альварес, она же герцогиня фон Саарбрюккен, воспитанная в большой и дружной семье, принялась отражать удары.

   Хоаким пришёл в ярость и набросился на жену. В припадке безумия он сдавил её шею - на что Елена, инстинктивно защищаясь, ответила подобным.

   Они душили друг друга, попеременно одерживая верх и считая углы всех предметов в супружеской спальне - пока под пальцами Елены не раздался хруст.

   Девятый вал схлынул, сменившись полным штилем. На виллу Альваресов снизошла тишина. Елена, как соляной столп, застыла посреди опочивальни с головой Хоакима в руках.

   - Ой, - выговорила она и чуть не разжала пальцы.

   - Что ты наделала, дурёха, - прохрипела голова; воздух из горла ударял ей в ладони.

   - Ой, как это... - только смогла повторить Елена. Она опустила глаза, но на полу было пусто. Вся остальная часть Хоакима куда-то исчезла.

   Дама огляделась - и нашла безголовое тело в кресле, с гордо скрещёнными руками и развёрнутым к окну туловищем.

   - Так и будешь стоять? - осведомилась голова.

   Елена безмолвствовала.

   - Позови Химену, - потребовала ноша.

   - А?

   - Позови Химену, - прошипела голова. - Она знает, что делать.

   Елена робко позвала.

   Золовка, к счастью, обреталась поблизости. Она весело вбежала в спальню брата - и тоже застыла. Только не в ужасе, а по-хозяйски осматриваясь. А потом позвала горничную и приказала принести иглу поострее и шёлковую нить.

   Вечер провели за рукоделием.

   Дамы окружили сидящее в кресле туловище. Оторванную шею поместили на основание, аккуратно соединив неровные края. У Елены слишком дрожали руки, поэтому Химена поручила ей поддерживать голову Хоакима и сама взялась за шитьё.

   Блестящая игла сновала светлячком в ловких пальцах берберки. Елена даже без перчаток не смогла бы так проворно работать. Было заметно, что рука у Химены натренирована.

   Вновь обретя голос, Хоаким попробовал браниться, но Химена вложила ему в рот игольницу и невозмутимо продолжила смётывать края кожи.

   - Ну вот, - осмотрела она плод своих трудов. - Гораздо аккуратнее, чем в прошлый раз.

   - В прошлый раз? - переспросила невестка. - Почему же ты скрывала от меня?!

   - Я думала, ты знаешь.

   Вскоре Хоаким и сам смог принести извинения и поведать, что жизнь его прекратилась четыре года назад. Тогда, в день своего двадцатилетия, он впервые отправился в плавание на собственном корабле, названном в честь сестры - "Химена". И вместе со своими матросами, такими же искателями приключений, высадился на Береге Слоновой Кости, в жажде сказочного богатства и предвкушении невиданных опасностей.

   Опасности оказались гораздо ближе и незатейливее, чем они предполагали. В первой же стычке с дикарями половина команды была убита - в том числе и капитан. Товарищей, как позже выяснилось, зажарили на обед, а Хоакима забрала старая знахарка - чтоб оживить и поработить. К счастью, она была вынуждена прервать обряд, успев заново вдохнуть в пленника жизнь, но не успев подчинить волю. Забыв, по старости, половину ингредиентов для зелья, негритянская ведьма ушла к соседке - одолжить необходимое, и Хоаким, плохо соображавший, но движимый звериным инстинктом самосохранения, сбежал. Он бежал не разбирая дороги и свалился в какую-то яму, вроде тех, что выкапывали туземки в поисках воды, на которую тот край был скуден. Его засыпало землёй - или песком - которого он нечаянно наелся - и точно пелена спала с глаз: сознание вновь стало ясным, возвратилась память, он выбрался и вернулся к своим.

   Матросы были рады найти капитана целым и невредимым - ведь раны каким-то чудесным образом затянулись. С тех пор он вообще не знает болезней.

   Путешествие окончилось удачно: дикари были побеждены, ограблены и захвачены в рабство, и Хоаким возвратился в родной город с неимоверным богатством на борту. Озолотив всю верную команду и озолотившись сам, он выстроил вторую каравеллу и назвал её "Воскресение".

   - "Воскресение"... Как всё прозрачно... - не верила своим ушам Елена. - Скажи, а с тех пор ты больше не ел землю?

   - Иногда ем, - муж собирался кивнуть, но спохватился. - А в остальном - я веду обычную жизнь... Ну, до сегодняшнего дня, - он проверил на ощупь шов.

   - Подумать только... - то ли сокрушалась, то ли восхищалась Елена. - Я и представить не могла...

   - Ты прежде никогда не видела живых мертвецов?

   - Я слышала истории - от родственников. Но сегодня... это было так неожиданно...

   - Тебе нужна нюхательная соль, - Хоаким хотел принести лекарство, но Химена твёрдым жестом усадила его обратно:

   - Я принесу сама, а тебе лучше отдохнуть. Заодно загляну в сад за свежей землёй.

   Супруги остались наедине. До возвращения Химены у них было немного времени, чтоб помириться и принять несовершенство друг друга. И они благоразумно воспользовались этими минутами, справедливо рассудив, что ревность разрушительна.

<p>

VII</p>

   С тех пор Хоаким и Елена оставались в Валенсии, вдалеке от политических хитросплетений. Они занялись друг другом и посвятили себя семье. Супруги Альварес подумали, что у обоих слишком много чувства и, растрачивая его только на себя, они в конце концов утопят друг друга.Направить сей поток в нужное русло им помогли дети - так полноводная река грозит разрушить дамбу, если не отвести канал к полям, чтоб напоить нежные всходы.

   У них родились близнецы - сын и дочь. Родители крестили их под именами Хосе и Марии. Крёстными стали Химена и Рудольф.

   Первое время Хоаким не выезжал из Валенсии, сдавая корабли в аренду, но через несколько лет, когда подросли дети, а голова уже крепко сидела на плечах, он решился на экспедицию в Новый Свет. Поездка на два года разлучила его с семьёй, но он уже знал быстрый способ попасть в гости, и стена его каюты или хижины послушно расступалась, открывая путь к семейным радостям.

   Вернувшись, он построил третью каравеллу - "Светоч", а та, чьё имя так переводилось, украсила косы цветами картофеля.

   Хоаким захотел отдать "Светоч" сестре в приданое, но та благоразумно возразила, что ценность каравеллы может перевесить достоинства невесты в глазах жениха, а потому лучше подарить корабль зятю после свадьбы, если тот покажет себя честным и добродетельным.

   А вскоре секретарь дона Альвареса попросил расчёт. Эфраим хотел начать собственное дело. Он каким-то невероятным для Хоакима образом уже накопил достаточно денег и половину вложил в будущую торговлю, а вторую половину отдал в рост - кому-то из знакомых, объяснив, что даёт в долг лишь своим, и последние, с кем он свяжет себя денежными обязательствами - это испанские идальго, потому что их платежа нужно ждать сорок лет, не меньше, именно так разорился его отец.

   Хоаким не был идальго и не просил в долг, а потому обиды не затаил и отпустил Эфраима на все четыре стороны.

   В то же время домоседка Химена полюбила прогулки и, позаимствовав фрейлин невестки, проводила время в апельсиновых садах или на набережной. Супруги однажды за ней проследили - и обнаружили в обществе бывшего секретаря. Глядя вслед колыхавшимся в такт чёрной мантилье и полосатому плащу, они дружно подумали, что этот молодой человек многого добьётся в жизни.

   Хоаким приготовился ждать сватовства.

   Время от времени он посещал столицу и приносил оттуда новости: инфанта Хуана отказалась ехать с мужем в Гент. Она ссылалась на то, что будучи беременной, не выдержит дороги. Его высочество Филипп может ехать один, а может оставаться, но она шага не сделает, пока не разрешится от бремени и не оправится после родов. Обиженный супруг собирался во Фландрию.

   Через два года, не дождавшись принцессы, он возвратился сам и, судя по всему, готовился жить на два дома.

   Придворные из свиты Филиппа, чем-либо на него обиженные, наушничали, что Бургундец не верен супруге и с лихвой возмещает разлуку за счёт фламандок.

   Хуана, не узнаваемая даже собственными родителями, лелеяла на груди очередного младенца и кротко отвечала, что грязные склоки её не занимают - у неё есть иные предметы для размышления.

   По альковам Толедского замка начала гулять шутка, что Хуану Безумную стоит отныне именовать Разумной.

   - Какое счастье! - воскликнула Елена. - Наши мытарства не пропали даром!

   - Подожди, - отвечал Хоаким, - ходят слухи, что Его величество Фердинанд, посмотрев на истинные отношения дочери с мужем, посчитал Филиппа бесполезным развратником, который позорит испанскую корону самым своим существованием. И с молчаливого согласия Её величества Изабеллы строит планы, как бы освободить наследницу от гнёта унижения.

   - Что ж, получается, спасая Хуану, мы подвергли опасности Филиппа? - безучастным голосом спросила дона Альварес.

   - Да, моя сеньора. Наверно, нужно что-то предпринять? Что в наших силах?

   - Зачем? - задала встречный вопрос жена. - Вмешиваться в судьбу дважды - опасность не меньшая. Пусть всё идёт как идёт.

   - Вам ни капельки не жаль родного племянника? - Хоаким присел рядом с Еленой, охваченный неподдельным любопытством.

   - Ни на йоту, - победоносно улыбнулась графиня. - Он ничем не достойнее своего отца, но если того ещё можно оправдать скудоумием, то Филипп претендует на остроту ума, что лишь отягощает вину.

   - Как вы суровы, моя госпожа. Мне следует начать страшиться? - Хоаким поцеловал её руку, и Елена растаяла. - А кроме шуток: возможно ли предупредить Филиппа через его отца? Ваша матушка или её сестра не поддерживают связи с императором?

   - Я, конечно, скажу им, но ничего не обещаю. Готова биться о заклад, что Максимилиан не пожелает слушать...

   - Тогда через его отца? Пусть явится Максимилиану во сне?

   - Пожалуй, это выход. По крайней мере, попробовать стоит.

   Но слова Елены оказались пророческими: Его императорское величество сжёг письмо Ульрики не читая, а после вещего сна потребовал окропить все углы спальни святой водой.

   Хоаким тоже явил себя способным предсказателем: в один прекрасный день в Толедо объявили траур.

   Хуана, вопреки недавнему благоразумию, шла за гробом пешком и била себя в грудь: она считала себя виновной, она слишком пренебрегала мужем, она не стала его проводником по лабиринту придворных интриг, не заботилась о его репутации, не присматривалась к его окружению. Теперь-то она перестала видеть во внезапной смерти цветущего двадцативосьмилетнего мужчины промысел Божий. И задумалась о причинах и следствиях. И не смогла простить себе равнодушия.

   Как истинная христианка, Хуана ушла в монастырь.

   Фердинанд и Изабелла взяли опеку над шестерыми внуками. И тогда Хоаким узнал в своей супруге прежнюю Елену:

   - Оставить детей в этой тюрьме?! Да их отравят за первым же углом, как отравили их отца! Кому нужны малолетние сироты, когда у их бабки и деда полно взрослых тщеславных родственников?!

   И в следующий раз они отправились в Толедо вместе.

   Заручившись поддержкой родных, а также - ни много ни мало - самого Папы Римского, Елена привезла инфант Леонор, Исабель, Марию и Каталину и инфантов Карлоса и Фернандо в свою толедскую виллу. Уезжать далеко от столицы ей не хотелось, хотя в Валенсии было бы безопаснее.

   К радости доны Альварес, Хосе и Мария приняли племянников как подобает, ведь ввосьмером играть гораздо веселее.

   Дети освоились быстро и все вместе обязательно находили занятие во внутреннем дворе и доме. Любимой их игрой стала вона с турками; они поделились на равные партии, которые по очереди изображали то испанцев, то османов, и обязательно перед тем, как их позовут ужинать, заключали мир. Причина могла быть разной: или они обнаруживали, что в Новом Свете много ничейной земли, которой на всех хватит, или сражались со злым волшебником, которого в одиночку не одолеть (роль волшебника особенно полюбилась двухлетней инфанте Марии), или какой-нибудь принц спасал какую-нибудь принцессу во время охоты - так или иначе, в любом случае воцарялся мир. Взрослые только вздыхали: если бы в жизни всё было так просто.

   Усложнила всё Маргарита. Правительница Нидерландов ужаснулась, узнав, кому доверили её племянников. Она оставила все дела, превозмогла бури и морскую болезнь и не поленилась разыскать особняк на окраине столицы.

   Явилась она не одна, а с отрядом, достаточным для обороны небольшого королевства, поэтому даже созвав всех людей - и охрану, и слуг, и матросов, дон Альварес не смог бы противостоять им.

   - Я напишу Папе Римскому! - сгоряча топнула Елена, заслоняя собою внучатых племянников.

   - Удивляюсь, как тебе вообще удалось получить поддержку Рима, - парировала Маргарита. - Впрочем, тебе недолго на него надеяться: Борджиа - содомит и кровосмеситель, ему не удержаться на престоле до конца своих дней - ну разве что его отравят собственные дети. Но если, Божьей милостью, высший духовный сан получит мой отец...

   - У твоего отца никогда не будет столько денег, чтоб, Божьей милостью, скупить голоса кардиналов!

   - Пусть даже и так! - Марго вскинула голову, укрытую вдовьим чепцом. - Но любой сколько-либо порядочный человек, будучи на его месте, точно так же отлучит вас от Церкви. И если ты, дорогая тётушка, не хочешь, чтобы от всей твоей семейки осталась пригоршня золы, ты мне уступишь, - отчеканила дочь Максимилиана.

   Елена сжала кулаки. Хоаким попытался её сдержать:

   - Давай уступим сейчас, и у нас будет возможность всё исправить. В противном случае и ты, и все твои родственники попадёте под суд, и ты подпишешь всем смертный приговор. А мягкость, напротив, развяжет тебе руки. Я надеюсь, ты не собираешься колдовать?

   - А что, пусть поколдует, - вмешалась Маргарита. - Тогда мои обвинения не покажутся пустыми словами.

   - Она недостойна того, чтобы тратить на неё свою силу, - ответила мужу Елена, пренебрегая присутствием племянницы. - Но она просто не справится с непосильной задачей.

   - С задачей воспитания? - уточнила Марго, приблизившись. - Изволь, я не младше тебя, а ума, и власти, и добродетели у меня побольше.

   - Вот именно, - Елена тоже сделала шаг навстречу. Домочадцы тем временем окружили детей. - Ты моя ровесница, но у тебя гораздо меньше опыта, в свои двадцать шесть ты нарядилась вдовой и остановилась на достигнутом.

   - Я разочарована в мужчинах.

   - Как же ты собираешься воспитывать двоих мужчин?

   - Тебя не спросила! - Маргарита потеряла самообладание. - Всё равно все права опеки достанутся мне! И я буду воспитывать испанских наследников и оберегать их наследство и будущие владения - до совершеннолетия! А ты больше не сунешь свой длинный нос в нашу жизнь!

   - Ах вот оно что, - Елена подбоченилась и заняла позицию поустойчивее. - Оберегать наследство и владения. Ну конечно. Мы-то думаем, откуда такое педагогическое рвение. Закатай губу, племянница. Ты ничего не получишь.

   Казалось, они вот-вот вцепятся друг другу в вуали и доберутся до волос. Но тщетно слуги попытались воспользоваться моментом и увести принцев и принцесс в какую-нибудь комнату с дверями попрочнее: свита Марго не дремала. Да и Хоаким выбросил белый флаг: он не хотел пугать детей зрелищем схватки.

   Мы не будем рассказывать в подробностях, почтенные сеньоры, как разлучали близких. История эта весьма печальна. Весь день Елена прорыдала в опустевшем доме, Мария и Хосе разделяли её горе и на свой лад пытались её отвлечь:

   - Мама, посмотри, какой красивый закат.

   Елена не замечала: для неё солнце давно уже закатилось.

   Но она заметила, что дон Альварес тоже не находит себе места:

   - Что, сожалеешь о своей трусости?

   - Послушай, ты заботишься о детях или тешишь собственное сердце? Маргарита искренне о них беспокоится, она не навредит им. Гораздо больше навредит, если мы начнём битву у них на глазах. Они или сойдут с ума, или их упрячут в монастырь для изгнания бесов, которыми их якобы наградила тётушка-колдунья... А сожалею я о другом...

   - О чём же? - Елена смягчилась: супруг по-своему был прав.

   - О том, что... в общем... когда детей отнимали... я поцарапал одного... Это очень опасно?

   Слёзы мгновенно высохли, Елена вскочила на ноги:

   - Кого?!

   - Карлоса...

   - И ты до сих пор молчал?!

   - А что я должен был сказать при всех?

   - Сейчас как!.. - Елена замахнулась. Хоаким одним движеньем выдернул шнуровку и спрятал голову за спину. За последние пару лет он обнаружил, что съёмная голова имеет свои преимущества.

   Елена оставила его корпеть перед зеркалом, а сама пулей влетела в кабинет и принялась строчить письмо племяннице. Она спрашивала, все ли дети хорошо себя чувствуют, сообщала о происшествии со старшим инфантом, умоляла дать ему горсть земли и испросить послабление в пост - и не на время болезни, а на всю жизнь.

   "А когда он подрастёт - прошу, расскажи ему всю правду, он должен знать, иначе в один прекрасный день он восстанет против запретов или просто забудет.

   Прошу тебя, умоляю, сделай так, как я говорю. Я больше никогда и ни о чём не попрошу!"

   Маргарита ответила - по возвращении в Гент:

   "Прошу вас, тётушка, не беспокоиться. Дети прекрасно себя чувствуют и счастливы в новом доме. Единственно, если вы действительно неравнодушны, у Карела случаются припадки. Но у нас хорошие врачи, и мы справимся.

   Разрешение не поститься - это очень удобно, я обдумаю ваш совет. Пожалуй, мы воспользуемся им всей семьёй. А в остальном - я не желаю слушать ваши бредни.

   Так что прошу вас более не писать мне. Тем более что вы сослужили дурную службу, не вложив в племянников никакого понятия о хорошем поведении. Они непослушны, часто дерутся, воруют сладости и едят землю. Это отвратительно! А ещё отвратительнее, что Элеонора, в свои восемь лет, пытается спорить со мной на равных и скрывает от воспитателей проступки младших братьев и сестёр. Вы смогли научить их только наглости и лживости, а потому не пытайтесь более вмешиваться..."

   Елена и не вмешивалась. Прочитав строчку "воруют сладости и едят землю", она больше не волновалась. Но потребность унять душевную боль заставила её вновь заимствовать птичьи крылья и тайком посещать Гент. Она любовалась взрослением племянников и жалела, что Маргарите удалось настроить их против Альваресов и Саарбрюккенов.

   Маргарита же собственной хитростью заманила себя в собственную ловушку. Она порвала все связи с Еленой и с испанским королевским домом - за то, что уступил Елене, и отныне ей не с кем было посоветоваться и поделиться бедами.

   Сперва она нашла в себе достаточно силы духа, чтобы посвятить жизнь шестерым детям. Точнее - полагала, что нашла. Но когда Её высочество Элеонора поколотила Его высочество Карела за то, что Его высочество Карел за обедом шестикратно дёрнул Её высочество Элеонору за косу; а Её высочество Изабелла испортила новую портьеру, пытаясь выстричь из неё вышитый цветок; а Его высочество Фердинанд залез в буфет и с головы до ног перемазался патокой; а Её высочество Мария искупалась в луже; а Её высочество Екатерина изгрызла кроватку; а потом все вместе притащили из-под дождя облезлую псину ("Тётечка Марго, можно мы возьмём собачку, а то она простудится") - и всё это в один день - силы покинули Маргариту Австрийскую, и она вынуждена была уединиться в кабинете, где под портретом отца, доблестного кайзера и императора, долго и безмолвно терзала роскошные рыжие кудри, так некстати спрятанные под вдовий чепец.

<p>

Часть 2. Дон Карлос</p>

<p>

VIII</p>

   Над Испанией внезапно сгустились тучи. Каталония испытывала ужас. Валенсия не находила места. Леон терзал на себе одежды. Галисия посыпала голову пеплом. Андалусия не чуяла под собой земли. Наварра готовилась к бегству. Кастилия была охвачена смятением. Арагон пребывал в отчаянии. Их, как пленниц, отдали на поругание фламандским захватчикам.

   Говорили, что новый король был сыном кастильской принцессы, но давно позабыл свои корни, впитав нравы Фландрии.

   Говорили, он очень похож на мать, инфанту Хуану, но суждение о человеке не исчерпывается внешностью.

   Говорили, он невысок и строен, его каштановые волосы отливают медью, а ярко-синие глаза продолговаты, как миндальный орех, но взгляд их более земной и твёрдый, чем у матери.

   Говорили, фамильные черты на его лице проявились весьма ярко, и подбородок выдвинут настолько, что не позволяет смыкать губы и говорить чисто. Но разве добродетель подданных не в том, чтобы предупреждать желания короля ещё до того, как они высказаны?

   Говорили, он не понимает ни по-кастильски, ни по-арагонски, но разве латынь не связывает весь христианский мир?

   Говорили, он страдает необъяснимыми головными болями - но кто совершенно здоров в наш изнеженный век?

   Говорили, он скучает на кортесах и совершенно не участвует в обсуждении государственных дел. Но зачем станет тратить силы и время на доказательства тот, чья воля стоит выше остальных?

   Говорили, он также равнодушен к веселью, и полы в бальном зале не исчерчены ни единой царапиной, точно паркет настелили вчера. Но разве праздность не мать всех пороков?

   Говорили, он совершенно не владеет искусством расчёта, и казна королевства скудна. Но помыслы истинного правителя устремлены ввысь, прочь от бренных земных благ.

   Говорили...

   Но обо всём по порядку. Летом 1515 года от Рождества Христова штатгальтер Нидерландов и Бельгии Маргарита фон Габсбург фон Остеррайх устроила поездку своих шестерых племянников в Аугсбург. Если бы не благородная цель познакомить престарелого отца, императора Максимилиана, с внуками, любой несведущий свидетель уверился бы в мысли, что принцесса избавляется от сирот: так велик обоз, длинна процессия и безмятежен вечер по отъезде родственников.

   Братья и сёстры со всем имуществом и свитой прибыли в имперский город и были приняты в императорском замке. Максимилиан сперва пожурил дочь за то, что предоставила их друг другу, отстранившись от воспитания отроков. Но прежде чем Солнце вошло в знак Стрельца, кайзер похвалил девятилетнее подвижничество Маргариты, объявил Элеонору и Карла совершеннолетними и вверил их заботам четверых младших отпрысков королевского рода. И отправил всех шестерых в Испанию, потому как Испания долго томилась без короля.

   Зима прошла в сборах, отчего показалась довольно короткой. Весной, как только реки стали судоходны, император проводил внуков на корабль, дал все необходимые наставления - и счастливо уединился в замке в окружении портретов покойной супруги.

   Претерпевая тяготы морского путешествия, сыновья и дочери Филиппа Бургундского и Хуаны Кастильской окончательно уверились, что их судьба - в их собственных руках, и настроились покорить Испанию.

   Сначала Карл - а также все остальные - предполагал, что корона достанется Элеоноре. Ведь эта восемнадцатилетняя девушка твёрдой рукою вела их по безрадостной сиротской жизни (конечно, радости было место, но постоянные напоминания о судьбе родителей добавляли горечи в её вкус), никому не давала в обиду, сама вершила строгий, но справедливый семейный суд, следила, как грузили в трюм сундуки, и управляла флотилией, когда внезапная буря (впрочем, бури всегда внезапны) лишила капитана возможности покинуть каюту.

   Но несмотря на все заслуги принцессы Элеоноры, испанцы хотели видеть на троне не королеву, а короля. А следующим по старшинству был Карл.

   Препятствий на его монаршей стезе обреталось немало. Подданным, от нищего на паперти до герцога на собственном троне, не хотелось доверять корону иноземцу. А Карл, хоть и родился в Кастилии, очень рано её покинул и к своим шестнадцати годам совершенно позабыл родной язык.

   Он честно заново учил кастильский - с первого же дня - но постижение наук всегда давалось ему медленно, и пока почётное место за троном занимал переводчик.

   Почётное место за троном с другой стороны занимал глашатай. Карл заимствовал опыт у прадеда Фридриха, который перед всякой важной речью вручал заготовленный свиток тому, кто более красноречив и громогласен по долгу службы, и молча внимал собственным словам.

   Третьим незаменимым человеком стал канцлер. Пройдоха каких поискать, мессир Шьевр не брезговал никакими средствами для достижения цели, из-за чего часто вступал в ссоры с грандами и сам же героически из них выпутывался.

   Занятие же короля состояло в том, чтоб созерцать тронный зал и следить за сёстрами и братом, ведь Элеонора, несмотря на все достоинства, была ужасно влюбчива и часто попадала в передряги посложнее, чем создавал на свою голову канцлер. А Екатерина совершенно не умела вести себя на людях: в своё время тётушка отправила её на воспитание в монастырь, но дух аскезы возымел на принцессу обратное действие. Монахини отреклись от своих обязательств - а Екатерина могла начать громко смеяться невпопад или нарочито беззаботно беседовать с соседкой прямо во время приёма послов. За Изабеллой, Фердинандом и Марией необходимо было следить просто для того, чтобы они присутствовали на месте, потому что эта неугомонная троица любила экспедиции по неизведанным помещениям замка.

   Последнее, кстати сказать, сыграло королю на руку, дав возможность предупредить мятеж: его обсуждение было очень вовремя подслушано.

   Подданные неутомимо стремились избавиться от неугодного короля и, обжегшись на мятеже, попробовали действовать исподтишка.

   Четырежды они пытались отравить Карла. Но яд поему-то не действовал.

   Проклиная злой рок, испанцы покорились.

   Отныне Карлос Первый мог не жаловаться на судьбу. Его империя простёрлась далеко за океан. Его семья процветала. Неиссякаемая страсть Элеоноры направилась в нужное русло - смирение гордыни французского короля. Фердинанд утвердился в Австрии. Мария пересекла Альпы, покоряя красотой и талантами диких мадьяров. Изабелла и Екатерина тоже были надёжно пристроены. У него подрастал наследник. Чего ещё можно желать?

   Нет, даже жизнь короля не может быть абсолютно безоблачной - даже если в его владениях никогда не заходит солнце.

   Во-первых, сразу после коронации произошло странное событие. Из толпы присягавших на верность дворян выбралась некая дама, в сопровождении пожилого мавра, причём судя по наряду и манерам и по тому, что к нему обращались "Ваша светлость", он был дворянином. Но если мавр вёл себя весьма сдержанно, осознавая, видимо, что при дворе ему не место, то дама нарушила все возможные приличия. Она забыла опуститься на колени и поцеловать королю руку, а вместо этого бросилась ему на шею, представившись двоюродной бабушкой Эленой. Но темнокожий спутник напомнил ей об этикете, в чём незамедлительно явил пример.

   Карл долго всматривался в безумицу, в её лицо, в безупречно уложенные косы, видные сквозь сетку из-под берета, в итальянско-немецкий наряд... Король был честен и с собой, и с нею: он её не помнил. Но дама вцепилась в него, грозя оторвать рукав, и приготовилась стенать как мать, у которой отнимают дитя. Гвардейцы и мавр сообща справились с нею.

   Позже Фердинанд и младшие сёстры признались, что тоже не узнают её. Элеонора промолчала. Правда, все отметили внешнее сходство доны Элены с их дедом, но никогда не слышали, что у Максимилиана была ещё сестра, кроме Кунигунды.

   Больше они с этой странной парой не встречались.

   Во-вторых, на десятом году правления испанский король решил заключить союз с Англией, чтоб вместе из-за Пиреней и моря противостоять Франции, и лично отправился к королю Этельреду. Тем более что Этельред был женат на тётке Карла по материнской линии - Катарине Кастильской, а значит, визит был почти что родственным.

   Но приподняв вечный полог тумана, одевшего город на Темзе, король и его свита нашли лишь печального Этельреда, облачённого во все три цвета траура и проникновенным, глубоким баритоном певшего речным волнам:

   - Alas, my love, ye do me wrong...

   Лишь камень не мог посочувствовать безутешному вдовцу. Казалось, даже дикие розы на шпалерах поникли бутонами, и тени в кладке стен пролегли глубже.

   - Если б вы знали, как утешили меня своим визитом, - Англичанин томно прижал широкую ладонь к груди. - Ваша тётушка отдала свою жизнь на благо Англии, чем, несомненно, снискала благословение всей вашей семье.

   Он был очень рослым и мощным, с годами рискуя стать тучным, но, вопреки сложению, в свои сорок пять сохранил юношеское изящество и ловкость. Он был очень бледен, ещё светлее, чем рыжеволосый Карл, но яростный румянец и смоляная борода придавали лицу Этельреда цветущий вид и выражение ненасытной жажды жизни, которое часто рисуют на лицах фавнов - если считать их лицами, а не мордами. Сквозь радушие, с которым Этельред приглашал Карла и его спутников на пышную трапезу, и галантность, неотъемлемую для столь высокородного рыцаря, проглядывало обаяние дикого зверя, прекрасного в своей жестокости. Такие нравятся дамам, не угождая им, но порой не отказывают себе в удовольствии угождать.

   Этельред выразил надежду, что прочные связи меж Англией и Испанией не канули в воду - в смысле, не ушли в могилу вместе с кастильской принцессой. Карл выразил согласие, но, по совету канцлера, не торопился предлагать упрочить сей союз новым браком - с девицей из семьи Габсбургов или Арагонского дома.

   Этельред опередил его - предложив помолвку со своей дочерью. Няни привели прелестную девочку лет семи, на белом личике которой чёрные брови точно нарисованы углём, а тёмные - но не карие - глаза блестят, как водная гладь в лунном луче.

   - Вот моё утешение, - нежно взял её за ручку отец. - Она так напоминает мне мою милую Джейн...

   - Джейн? - изумились испанцы.

   - Да, леди Сеймур, мою возлюбленную пятую супругу... Или шестую?.. Простите, семикратное вдовство так тяготит рассудок.

   Испанский король уронил вилку.

   - Наверно, так же, как прелюбодеяние тяготит душу, - криво улыбнулся советник Гаттинара.

   - Помилуйте, милорд, - откинулся на спинку кресла Этельред. - Иди, милая, поиграй со своими любимыми птичками, - лёгким простонародным шлепком он вернул дочь под опеку няни. - Я сам себе глава Церкви, - продолжил он, обращаясь к Гаттинаре, - и прощаю себе такую малость. И всем прощаю - прошлые грехи и будущие. Есть задачи гораздо более важные. Вот, например, неурожай. К слову, как борются с неурожаем у вас в Испании?

   Испанцы не знали.

   - Ну да, ну да, вас Небеса одарили южным теплом. Нас они одарили куда скуднее, а потому приходится идти на все посильные жертвы ради изобилия в нашем краю. Потому у моих супруг столь короткий век...

   Король, советники и герцоги переглянулись: неужели им придётся принять всё бремя излияний на себя? Ведь собственных придворных Этельред не пригласил - он принимал гостей в одиночестве.

   - Кстати, о жертвах, - вспомнил Этельред. - На днях я взял двух прелестнейших служанок. Но они, на беду, оказались девицами. А как, вы скажите мне, послужить плодородию, не оправдав собственное? В знак нашего союза, друг мой (надеюсь, я уже могу вас так назвать), не оказали бы вы мне услугу - помочь в столь важном деле? Я мог бы справиться и в одиночку, - английский король подпёр щёку сверкающим рубинами кулаком, - но вчетвером гораздо веселее, согласитесь. И вообще, мне всегда нравились рыжие.

   - Ну почему судьба всегда сводит меня с безумцами? - посетовал канцлеру Карл.

   - Его величество, равно как и все его подданные, - ответил Англичанину мессир Шьевр, - предпочли бы решить государственные дела.

   - Я очень ценю ваше мненье, милорд, - в тон ему произнёс Этельред. - Но мне приятна мысль, что Его величество сами в состоянии выразить согласие или отказ, - он покинул массивное кресло и сел рядом с гостем, подставив лёгкий табурет. - Друг мой, я очень на вас надеюсь, - и похлопал Испанца по колену. - Вам это ровным счётом ничего не будет стоить.

   - Я отвлеку его, Ваше величество, - шепнул Шьевр. - Бегите...

   - Как жаль! - крикнул вслед Этельред. - Но если вы так заняты, я сам могу приехать к вам!..

   Испанцы пулей вылетели из Тауэра и стрижом вознеслись по трапу, мысленно оплакав Шьевра, далеко не добродетельного, но такого незаменимого.

   Венценосный корабль пересёк Ла-Манш - и высадил наших героев во Франции. Чтоб заключить союз с Франциском Первым против Англии. После общения с Этельредом самовлюблённый Франциск показался Карлу и его советникам приятнейшим человеком. Оторопев от неожиданности, тот принял все условия и даже Элеонору в жёны. Дипломатическая миссия удачно завершилась - правда не тем, чем планировалось - и усталый король со своей не менее утомлённой свитой устремился к родным берегам.

   На самом выходе из гавани их нагнал утлый плот. Управлял им, ни много ни мало, сам канцлер Шьевр, гребя длинной жердью как веслом о двух лопастях. Одет он был в лохмотья, отдалённо напоминавшие покаянную рубаху, что надевают на приговорённого для исповеди перед казнью, борода его свалялась клочьями, как у крестьянина.

   - Старый плут снова с нами! - обрадовались государственные мужи, даже те, кто канцлера недолюбливал.

   Но что-то случилось с его лицом: он безмятежно и искренне улыбался. А когда его втащили на борт, распластался прямо на палубе и отдыхал, недосягаемый для всех тревог.

   По прибытии в Толедо он отошёл от государственных дел - на целую неделю. И наотрез отказывался поведать, что ему довелось пережить в английском плену. От него отступились, ведь так или иначе - всё хорошо, что хорошо кончается. И мессир Шьевр, по меткому выражению герцога Леонского, всегда выйдет сухим из воды.

   Ну, и в-третьих, некоторая досада омрачала брак Его величества Карлоса Первого.

   Красавица и умница Изабелла была, при всех своих достоинствах, как бы поучтивей выразиться... слишком строга. Она словно задалась целью каждый день что-нибудь осуждать. То Карл слишком незаметно подкрадывается, когда она в тени беседки вдумчиво выбирает меж яблоками карфагенским и китайским. То намекает, что он неаккуратен за столом, оставляя обедать в уединении. То выражает недовольство недостатком званых вечеров. Однажды Карл попросил её определиться, стыдно ей перед обществом или не стыдно. Изабелла сделала вид, что не поняла его слов, и на всякий случай двое суток с ним не разговаривала.

   Пуще всего она осуждала, что он не постится. Что скажут люди, зная, что добрую часть весны королева вкушает хлеб и воду, а король ни в чём себе не отказывает? Вы желаете новый бунт, сеньор?

   В свою тридцатую весну Карл наконец уступил Изабелле: действительно, что такого произойдёт, если на семь недель ограничить себя в питании? Или хотя бы на первую и седьмую, когда пост самый строгий? Неужели ему не по силам то, что совершает перед Пасхой каждый христианин?

   Но проведя первый день в голоде, король почувствовал слабость и жуткую головную боль. Это отсутствие привычки, успокоил он себя. А от мигрени, по словам цирюльника, есть средство - остричь волосы. Лишняя тяжесть сообщает боль, а сопряжённое с любованием волосами тщеславие не способствует духовному очищению.

   Договорившись со слугой на утро, Карл лёг спать пораньше. Заснуть мешала головная боль, затем - озноб, и он укрылся одеялом с головой, боясь пошевелиться. Может быть, это простуда, и пост ни при чём? Жар часто приносит странные сны и мысли... Он нащупал ногами грелку и вытянулся.

   Ночь наконец смилостивилась.

<p>

IX</p>

   Карлос проснулся совершенно разбитым. Кажется, он спал дольше обычного: сквозь портьеры упорно пробивала себе дорогу полоска света - не утреннего, голубоватого, а дневного, ярко-жёлтого. И ещё - он успел проголодаться. Не было бы преувеличением сказать, что он - просто умирал от голода.

   Голова как будто налилась свинцом, и оторвать её от подушки получилось лишь ценой головокружения. Карл закрыл лицо руками. От прикосновения шёл холод... Странно, он-то подозревал жар.

   Он отнял руки от лица и положил на колени. Солнечный луч пересекал их по диагонали, от синюшного ногтя на мизинце правой руки до белого запястья левой.

   Он не помнил, чтобы получал удар по пальцам: он вчера не фехтовал.

   Карл попытался вспомнить, что вообще делал вчера, но память отказывалась подчиняться.

   Из-за двери потянуло мясом. Просто невыносимо...

   Завтрак!

   Нет, плоть сырая... живая...

   Но чёрт возьми!..

   Стук в дверь заставил подпрыгнуть на месте.

   - Ваше величество!..

   Карл весь обратился в слух.

   Пусть войдут.

   Цирюльник, выполняя вчерашнее обещание, шагнул в королевскую спальню, подобострастно неся полотенце, тазик для умывания, бритву, мыло, гребень и ножницы.

   Карлу было всё равно, то у него в руках.

   - Ваше величество очень бледны сегодня, - запнувшись, произнёс цирюльник. - Как вы спали? - он поставил посуду и сложил все принадлежности на стол.

   Карл поднялся навстречу.

   Ему очень хотелось подойти ближе, чтоб надышаться плотью - просто слюна текла...

   Цирюльник приготовил стул, но король миновал его, только задев складками ночного одеяния, и сам взял со стола бритву...

   Слуга ахнул и убежал.

   Дверь хлопнула.

   Карл замер и посмотрел на бритву в своей руке, точно только сейчас понял, что держал. На бритву. На руку. Бледную. До синевы.

   Он положил инструмент брадобрея и поспешил к зеркалу.

   И швырнул его на пол.

   Все обитатели королевского замка в Толедо забеспокоились: близится полдень, а Его величество ещё не почтили двор своим присутствием. Его величество не покидали спальни.

   К дверям королевской опочивальни стекался народ. Слуги утешали до смерти перепуганного цирюльника, поили водой, осеняли крестом, расспрашивали, что его так напугало. Несчастный мало что мог поведать. Из его сбивчивых слов было понятно только, что король как будто разгневался и прогнал его.

   У другой дверной створы собрались придворные во главе с Её величеством Изабеллой. Они бурно обсуждали вчерашнее недомогание Карла и строили различные предположения:

   - Не кажется ли вам, что болезнь Её высочества Хуаны досталась в наследство Его величеству вместе с короной?

   - Безумие Её высочества прекратилось столь же внезапно, сколь началось.

   - Подождите, дон Хорхе, сегодня мы наблюдаем лишь начало...

   - Как вы полагаете, Ваша светлость, инфант Филипп в состоянии будет нести бремя власти?

   - В пятилетнем возрасте, Ваша милость, на это никто не способен.

   - Королевские дети не имеют возраста, Ваша светлость, они совершенны, - изящный поклон в сторону королевы.

   Вот наконец находится смельчак, что заглядывает в замочную скважину:

   - Господа, он мечется по комнате, как... как безумный... И он совершенно седой, и такой бледный...

   - Быть может, Его величество отравили?

   - Допросите всю кухонную прислугу.

   - Кажется, в детстве он страдал припадками...

   - Водобоязнь?

   - Господи, только бы не проказа и не французская болезнь! - мерила коридор шагами одна фрейлина.

   В любое другое время Её величество порасспросила бы даму о причинах беспокойства, но сейчас не обратила внимания.

   К ней подошёл канцлер:

   - Мне помнится, у короля есть какая-то дальняя родственница. Некая дона Элена. При дворе у неё странная репутация, но чем чёрт не шутит...

   Изабелла перекрестилась.

   - Чем нам поможет эта дона Элена? - спросил Гаттинара, также осеняя себя крестным знаменем.

   - Чутьё, мессир, чутьё. Оно меня ещё не подводило. Наверняка ей что-то такое было известно, если она так цеплялась за возможность встречи.

   - Вы полагаетесь на смутное впечатление пятнадцатилетней давности?

   - Четырнадцати-. Вот видите, вы её тоже помните.

   - Хорошо, если Её величеству угодно...

   - Позвольте, я перефразирую. Её величеству нужно послать за этой дамой. Или я сам пошлю, если все столь щепетильны. Сейчас все средства хороши.

   - Не лучше ли послать за врачом или за священником?

   - Под дверью стоят трое врачей, капеллан и епископ, и что-то ни от одного не видно пользы.

   Изабелла потёрла виски:

   - Сеньор Шьевр прав. Пошлите за ней. Где она живёт?

   - Говорят, что в Толедо.

   - Тем лучше. Побыстрее.

   Гонец спешился у выбеленной солнцем виллы. Только под навесом, над дверью, сохранился нежный кремовый оттенок. Но молодому человеку было не до созерцания: он немедленно принялся колотить в дубовую дверь. За мозаичным стеклом нарисовалась тень, щёлкнул поворот ключа, стукнул запор, и дверь отворилась.

   На пороге стояла пожилая дама в бархатном берете с орлиным пером. Она не была похожа на прислугу.

   Услышав, с каким поручением прибыл юноша, дама почему-то изрекла:

   - Увижу Марго - убью. Пусть на глаза мне не попадается.

   И скользнула обратно за дверь, приглашая гонца за собой.

   - Две минуты, - бросила она на ходу. - Мне нужно собраться.

   В глубине дома послышалось:

   - Дорогой, ты не видел мои бумаги?

   - А в секретере разве нет? - отвечал голос мужа.

   - Я только что смотрела.

   - Значит, в спальне, больше негде.

   - Хорошо!.. Анзельма, где мои перчатки?.. Дорогой, там ждёт молодой человек, предложи ему чего-нибудь выпить! На нём лица нет!

   - Что за молодой человек?

   Навстречу гонцу вышел хозяин дома - пожилой темнокожий бербер в полосатой хламиде, под которой, однако, поблёскивал шёлковой вышивкой модный камзол. Мориск хлопнул в ладоши, звякнув широким браслетом, в прихожей тут же появился слуга с кувшином.

   - Ты будешь угощать гостя в дверях? - укоризненно, но без высокомерия спросил мориск и величественно поплыл по коридору, ведя гонца в гостиную.

   Только юноша промочил горло, как явилась хозяйка - переодетая, с тяжёлым кошелём на поясе и объёмной корзиной в руках.

   - Я готова.

   - Так, подожди, - супруг вгляделся ей в лицо. - Я с тобой.

   - Тогда поспеши.

   - Мы можем явиться обычным путём, это займёт ровно две секунды, - проворчал мавр, высвобождаясь из хламиды.

   - А ты подумал о мальчике, с которого стребуют, почему он не привёз меня с собой?

   Хозяин позвонил в колокольчик. Он вручил двум камердинерам полосатый восточный халат и потребовал европейское верхнее платье.

   - Пусть соберут наши вещи - хотя бы самое необходимое! - крикнула вслед камердинерам хозяйка. - И привезут следом!

   - Ты думаешь оставаться надолго?

   - Хотя бына неделю.

   - Я тебя не оставлю, - мавр поправил берет и, утвердив левую руку на эфесе шпаги, бодрым шагом опередил гонца.

   Хоаким и Элена припали к замочной скважине.

   - Да он белее собственной рубашки, - одними губами проговорила графиня Альварес и герцогиня Саарбрюккен.

   - Что он делает?

   - Стоит на коленях перед окном. Положил руки на подоконник... Как будто молится...

   - В комнате беспорядок?

   - Мне больше ничего не видно. Он у окна. И краешек балдахина. Всё.

   - Есть запасные ключи от спальни? - отвернулся от двери дон Альварес.

   Идальго и гранды возмущённо безмолвствовали.

   Слуги нерешительно жались к стенке.

   - Вы очень любезны, - сказал Хоаким. - В спальню есть другой ход? - на сей раз он обращался к прислуге.

   - Есть смежная комната. Для камердинеров, она проходная, - заговорил один слуга. - Сеньора провести?

   - Заприте ту дверь. Быстро! И караульте там!

   Слуга с двумя товарищами умчался бегом.

   Хоаким подёргал дверь:

   - Что ж, я уже не в том возрасте, чтоб высаживать дверь в одиночку, но придётся тряхнуть стариной.

   - Подожди, - Элена наконец оторвалась от замочной скважины и выпрямилась. - Он может испугаться и окончательно потерять рассудок. Или выпрыгнуть из окна. Тогда мы его уже не соберём. Подожди, - повторила графиня и извлекла из причёски две шпильки.

   Пока она нащупала одной шпилькой затвор и уперлась в него, а второй вертела в замочной скважине, Хоаким взял корзину жены и прижался к двери, прислушиваясь к происходящему за ней.

   - Тихо.

   - Заходим, - Элена наугад вернула заколки в волосы и взялась за ручку.

   - Помоги Всевышний, - кивнул Хоаким.

   Карлос поднял голову и втянул ноздрями воздух. Он обернулся к двери. Левый глаз затянуло морозной плёнкой.

   - Он нас не узнаёт, - шепнула Элена и смело двинулась вперёд. Король подался было к ней, но сделал шаг назад.

   - Ваше величество, - дона Элена улыбнулась и посмотрела в разные глаза внучатого племянника. - Вы не узнаёте меня? Я Элена. Элена Альварес, - она шагнула вперёд. Под подошвой что-то хрустнуло.

   - Осторожно, стекло, - предупредил за спиной Хоаким.

   Стекло. Осколки. Но взгляд отрывать нельзя.

   - Я ваша двоюродная бабушка, - продолжала она вполголоса. - Сестра вашего деда Максимилиана. Одно время вы у меня гостили - когда были совсем маленьким - вместе с Элеонорой, Изабеллой, Фердинандом, Марией и Катариной...

   Она наощупь подвинула стул, который тут же перехватил Хоаким, и приблизилась к окну.

   - Вы дружили с моими детьми - Хосе и Марией. Они сейчас в Новом Свете, живут в Вера-Крузе и путешествуют по Юкатану...

   Она повернула направо, заставив и Карлоса сделать дугу. Их разделял один шаг. Луч солнца играл на белоснежных волосах.

   - В каждом письме они справляются о здоровье своего короля, - боковым зрением она заметила приближавшегося вдоль противоположной стены Хоакима. - Вы себя хорошо чувствуете, Ваше величество?

   Хоаким вовремя подставил стул, и Карл упал на него, попятившись от взгляда златовласой дамы.

   - У него сохранилось сознание, - пропела Элена, не меняя интонации, - если мне удалось его подчинить. - Держи ему руки... А помните, как вы все вместе играли у нас в саду? На окраине города? У нас там росла бузина, и каштан, и инжиры. Вы так любили там резвиться, и шалили, и даже пробовали на вкус землю... - Элена поставила корзину на кровать и не глядя достала глиняную миску и деревянную ложку. - Так приятно вспомнить детство, не правда ли? - дёрнула завязку на кошельке и высыпала в миску землю, наполняя доверху.

   Карлос очнулся привязанным к стулу. Во рту горчило. На зубах хрустело.

   Перед ним сидела та самая безумная дама с коронации, держа на коленях большую корзину.

   - Кажется, вернулся, - сказала она ему за спину. - Хотите пить?

   Хоаким тем временем отворил дверь и взял у служанки поднос.

   - Что происходит?

   Руки были связаны за спинкой стула чем-то мокрым. Кажется, полотенцем.

   - Вам нужно как следует позавтракать, а потом я расскажу.

   - Я бы радостью, - Карл дёрнул плечами.

   Немка и мориск освободили его.

   Точно, полотенце.

   Все трое разместились за столом, осторожно обойдя осколки.

   - Это вы разбили зеркало? - спросила Элена, доставая из корзины хлеб и сыр. Они с Хоакимом тоже решили перекусить.

   - Кажется, - Карл принялся за еду. - Ох, здесь столько мяса... Сейчас ведь пост.

   - Вы уже попостились, я смотрю.

   - Как вы вообще здесь оказались?

   - Нас пригласили ваши подданные, - Хоаким кивнул на осколки. - Случайно или намеренно?

   - От отчаяния, - Карл отодвинул тарелку. - Природа и так не очень-то щедра ко мне. А сейчас изуродовала окончательно...

   - Поверьте мне: это ещё не окончательно, - дона Элена придвинула ему другое блюдо. - Бывает гораздо хуже.

   - Вы говорите с видом знатока.

   Дон Хоаким откупорил бутылку.

   - Вы правы. Я видела много подобных случаев: я специально ездила с мужем на Берег Слоновой Кости и в Бенин...

   - Так что со мной?

   - Вы слышали когда-нибудь о живых мертвецах?

   - Мария писала мне как-то из Венгрии, что тамошние жители верят во всякие россказни. Как будто покойники выбираются из могил...

   - Это вот именно что россказни, - Хоаким подлил всем троим вина. - Покойник сам не выберется из могилы: он наестся земли, пока роет ход, и упокоится обратно. Земля - это противоядие.

   - Вот чем вы меня накормили...

   - Именно. А живым мертвецом можно стать после особого обряда, или если вас заразит другой такой мертвец.

   - Значит, меня заразили?

   - Увы, - дон Хоаким опустился на колени перед королём. - Это моя вина. Это досадная случайность. Я вас случайно поцарапал...

   - Так вы тоже? - Карл вскочил. - Но вы же... выглядите как обычный человек.

   - Мне удалось вовремя принять меры. Но кое-что даёт о себе знать, - граф расстегнул высокий воротник и показал шнуровку на шее.

   Король вздрогнул.

   - Прошу вас, простите меня, если сможете, Ваше величество...

   - Но я ведь только вчера... Вчера вас здесь не было...

   - Увы, не вчера. Ещё в детстве. Тогда вас спасла детская шалость: дети ведь часто берут в рот что ни попадя...

   - Теперь каждый раз, как вы странно себя почувствуете, - прибавила Элена, - вам придётся, как в детстве, есть землю.

   - Простите меня, - повторил Хоаким.

<p>

X</p>

   Когда наконец стало можно войти к супругу, Изабелла нашла всех троих сидящими на постели и рыдающими друг у друга в объятиях.

   - Присядьте, Ваше величество, - дона Элена отняла от лица кружевной платок и махнула им в сторону стула, зачем-то стоящего посреди комнаты. - Мне много что нужно вам рассказать.

   Изабелла не поверила своим ушам.

   - К сожалению, придётся смириться, - увещевала графиня. - Придётся принять это - как болезнь. Увы, неизлечимую. Но если повернуть её вспять нельзя, то можно остановить на месте. А для этого нужно тщательно за собой следить. Особенно в минуты близости. Надеюсь, у вас нет привычки царапать или кусать друг друга?

   - Какие минуты?! Какой близости?! - вскочила королева. - Мы шестой год в браке, у нас трое детей! Что мне теперь делать?!

   Она прислонилась к столу, и утешения на неё не действовали.

   В комнату заглянул Гаттинара:

   - Прошу прощения, сейчас наверняка мой вопрос неуместен, но некоторые бумаги ждут подписи, и сегодня на совете уже нужно огласить решение... Нам сказать, чтобы подождали, или взять полномочия на себя?

   - Что? Бумаги? - переспросил Хоаким. - Они при вас? Давайте сюда, Его величеству будет полезно отвлечься.

   Советник кивнул и скрылся за дверью.

   - Я пойду, - немногословно объявила Изабелла и, придерживая юбки, обогнула стеклянную россыпь.

   Явилась служанка - подмести и забрать пустую посуду. Но если с первой задачей она управилась проворно, то у подноса замерла и долго шарила глазами по столу.

   - Что потеряла? - не выдержала дона Элена.

   - Должен быть ещё нож. Не могу найти, - потупилась девушка.

   Господа переглянулись.

   - Изабелла! - воскликнул Карл и, позабыв страдания, помчался на поиски жены.

   Элена и Хоаким вздохнули и рука об руку поспешили следом, оставив недоумевающую служанку в одиночестве.

   Придворные, ожидавшие исхода дела, не долго думая нестройною толпою пустились за четой Альварес. Ибо не подобает коронованным особам бегать по замку в одиночку, а дамы с сомнительной репутацией и всяческие мориски в расчёт не принимаются.

   Первые трое преследователей прислушались к эху шагов. Оно уводило по извилистому переходу в соседнюю башню...

   Изабелла отдышалась, изобразила улыбку и отворила дверь в детскую:

   - Филипп, Маргарита, Фернандо... Матушка по вам соскучилась...

   Сжимая через подол нож для рыбы, она вошла и осмотрелась. На зов вышла няня:

   - Их высочества в спальне, одеваются после полуденного отдыха... Вас что-то тревожит, Ваше величество? Дети сегодня бодры и веселы, но удивляются, почему их не представили сегодня Его величеству.

   - Я сама отведу их, я здесь как раз за этим, - голос предательски дрожал. - Филипп! Маргарита! Фернандо!

   Слуги вывели пятилетнего Филиппа, четырёхлетнюю Маргариту и годовалого Фернандо навстречу матери.

   Изабелла вымученно поцеловала их.

   - А что вы прячете? - спросила дочка, дёрнув её за правый рукав.

   - Я держу юбку, чтобы не споткнуться. И ты придерживай так же, а то упадёшь. Я в вас не нуждаюсь, - сказала Изабелла слугам, которые пошли было следом. Неся свободной рукой младшего сына, Изабелла возглавила путь по винтовой лестнице вниз.

   - Идите вперёд, - велела она детям. - А то отстанете.

   - А зачем мы идём вниз? Мы же там не ходим.

   - А сегодня мы пойдём по-другому. Для разнообразия.

   - Зачем? - настаивал Филипп.

   - Затем, что так нужно, - резко ответила мать.

   Фернандо заплакал.

   - Тихо! - встряхнула ребёнка Изабелла и инстинктивно подняла вторую руку, чтобы удержать сына. Нож со звоном упал на ступеньки.

   - Что это? - спросили старшие дети.

   Изабелла опустила инфанта на пол и быстро подобрала нож.

   - Мама, зачем вам нож? - Филипп и Маргарита прижались друг к другу.

   - Быстро спускайтесь вниз!

   - Мама, почему вы злитесь?

   - Быстро! Несносные отродья!

   Принц и принцесса подобрали младшего братца.

   - Помнишь, Марго, нам рассказывали сказку, как мачеха зарезала Марию и Хуана и сварила? - прошептал Филипп.

   - Помню.

   - Вдруг её не просто так рассказали? Вдруг всё сбывается?

   - Но ведь мама не может так сделать.

   - А вдруг может? Или вдруг это не мама? Надо спасаться!

   - Ой, я боюсь, - всхлипнула инфанта.

   - У меня есть план.

   Как только они спустились на нижнюю площадку, куда выходили две двери - в подвал и в погреб, как Филипп с Фернандо и Маргарита, подобравшая подол, как учила матушка, со всех ног рванули в третью дверь. Это был чёрный ход.

   Они оказались в саду, и Филипп, как и полагалось наследнику испанской короны и будущему великому полководцу, принял важное решение - разделиться. Побежать одновременно в разные стороны мама, или злая ведьма, которая ею притворилась, не сможет. А значит, хотя бы кто-то успеет спастись и позвать на помощь.

   Карл, Элена и Хоаким прибежали в детскую. Няни и кормилицы сказали, что королева только что увела Их высочеств к Его величеству. Крикнув на ходу, что вышло недоразумение, все трое побежали дальше.

   Перед ними простирались три дороги: по лестнице вниз, по лестнице наверх и через переход в соседнее крыло, где пустовали комнаты для гостей.

   Разумно было разделиться.

   Погладив перо на берете, Елена птицей взмыла ввысь.

   Хоаким положил ладони на два соседних камня, что-то прошептал - и раздвинул их, как шторы, чтоб не петлять по коридору, а оказаться в соседнем крыле, опередив Изабеллу.

   Карл стал спускаться вниз. Обзор был ограничен вдвое, но зато он чётко слышал шаги и голоса внизу - и слышал запахи...

   Странно, почему слово "обонять" мы часто заменяем словом "слышать" - но оба чувства обострились так, что картина была прямо-таки осязаемая. Изабелла. Его Изабелла, терпкая, как забродивший хмель. И дети, сладкие, как медовые яблоки...

   За поворотом мелькнул уголок юбки.

   Он даже не подозревал, что Изабелла умеет так быстро бегать.

   Дверь внизу оказалась незапертой.

   Солнечный свет ударил в лицо. Приложив ладонь козырьком, Карл ловил каждый шорох.

   За розовым кустом мелькнули медные косы.

   Изабелла.

   На ветку опустилась орлица.

   Из-за угла выбежал Хоаким.

   Пригнувшись за живой изгородью, граф, графиня и король брали королеву в окружение. Благо, в саду уже собрался весь толедский двор и прекрасно отвлекал внимание.

   - Ваше величество, опомнитесь! - крикнула дона Элена из кустов.

   - Я не хочу плодить чудовищ! - отвечала Изабелла, сверкая потоками слёз и лезвием ножа.

   - Каких чудовищ? Тех, что бегают с ножом за собственными детьми? Других здесь пока нет! - подхватил Хоаким, высовываясь из укрытия.

   - Что вы здесь, с ума все посходили? - негодовала дона Элена, тоже не прячась более. - Воздух местный на вас так влияет?

   - Ты вспомни себя, - одёрнул её супруг. - Какая ты сюда приехала. "Я вся сгораю от страсти! Тысяча чертей!"

   - Счас как... - замахнулась дона Альварес.

   - Не надо! - дёрнул воротник дон Альварес и спрятал голову за спину.

   Изабелла лишилась чувств.

   Очнулась она в своей спальне. Первым, что она увидела, были два лица: белое и чёрное.

   Изабелла заслонилась рукавом и залилась слезами.

   - Не убивайтесь так, Ваше величество, - произнёс Хоаким. - У нас с доной Эленой сын и дочь, и оба обычные люди, и жена моя цела и невредима, а мы тридцать шесть лет женаты. Если кто-то и пострадал, то только я - вы сами наблюдали результат в саду.

   - Не прикасайтесь ко мне!

   - Не шуми! - грубо одёрнула её Элена. - Детей разбудишь. Они перепугались побольше твоего.

   От неожиданности Изабелла притихла.

   - Давай заключим договор: я сотру им из памяти сегодняшний день, а ты задумаешься над своим поведением.

   - Но я не знаю, что мне делать!

   - То, в чём клялась у алтаря, - Элена гладила детей по голове и поправляла одеяло: все трое спали под одним на кушетке.

   Принцев вытащили из кустарника, а Маргариту - из дупла в старом каштане. Вопреки всему происходящему, они сами попросились на руки к отцу и не боялись незнакомой дамы, которая, по иронии судьбы, как раз была ведьмой.

   - Хорошая жена должна идти к мужу по первому зову, даже если поставила хлебы в печь... - вполголоса пропел мориск.

   - Что?

   - Так, воспоминание из прошлой жизни. До указа об иноверцах.

   Изабелла попросила оставить её в одиночестве.

   Детей на всякий случай тоже унесли.

   - Не казни себя, - Елена коснулась плеча своего внучатого племянника. - Ей нужно привыкнуть. Я в своё время чуть рассудка не лишилась, когда в пылу семейной ссоры оторвала супругу голову. Всё образуется.

   - Давайте-ка лучше подумаем, - предложил Хоаким, - как поправдивее солгать подданным.

<p>

XI</p>

   Король уединился в своих покоях. В спальню ему приносили завтрак, обед и ужин, в спальне он принимал канцлера и советника - и только их, в спальне читал и разбирал швейцарский часовой механизм, из спальни он наблюдал за придворной жизнью.

   Его величество страшила самая мысль появиться на людях, потому что последние пробуждали в Его величестве самые низменные стремления. Его манил запах плоти, крови, но более всего - мозга, спрятанного, как сладкий орех, в обманчиво прочную скорлупу...

   Зал и гостиную заперли на замок, лошади маялись в конюшне, гончие маялись на псарне, конюхи, егеря, сокольничьи, оружейники, гвардейцы и иже с ними маялись без дела.

   Карлос перестал выезжать на охоту. Во-первых, она возбуждала голод, а во-вторых, нужно было натягивать сапоги, а он опасался повредить ноги. Во время погони за Изабеллой он вывихнул на лестнице лодыжку, а заметил это лишь к вечеру, когда несколько раз подряд споткнулся. Хоаким вправил ему сустав, но страх остался.

   По той же причине Карл вздрагивал при виде мышей, которые иногда покидали убежище, чтобы обследовать большой мир. Он ведь не почувствует укуса, если, конечно, мышь пожелает отведать падали.

   В Толедском замке появились кошки.

   В садах же при Толедском замке, по уверению садовника, завелись кроты. Он находил ямки во всех клумбах и усердно применял колотушки и трещотки. Впрочем, садовник не исключал, что покопаться могли и кошки.

   Их же винили в гибели нескольких голубей. Его высочество Филипп очень расстраивался, когда обнаруживал лишённых головы любимцев то вдалеке от голубятни, то поблизости.

   Теперь король понимал, почему кошек уличают в связи с нечистой силой: на них очень удобно всё списывать.

   Он старался выходить на промысел вечером, под покровом темноты, когда и внутри, и вне стен не рискуешь столкнуться со случайным прохожим.

   Очень скоро несколько придворных, страдавших бессонницей, перестали пугаться, видя в конце тёмного коридора белую фигуру. Привычка - великий лекарь.

   Карл понял, что его угнетает не столько само происшествие, сколько то, что случилось оно не вчера и не на днях. Двадцать пять лет он был мёртв. Его сёстры и брат играли с трупом. Его учитель втолковывал науки мертвецу. Его жена беременела от покойника.

   - Ну пролежишь ты день, неделю, месяц - а дальше что? - спрашивала Элена. - На стенку полезешь? Если ты будешь вечно прятаться, к тебе никогда не привыкнут.

   Они обращались друг к другу на "ты", и он называл её тётушкой. Для бабушки, пусть даже двоюродной, дона Элена была слишком молода.

   К дону Хоакиму Карл тоже проникся уважением, что бесконечно раздражало грандов и идальго: только король отринул было фламандские привычки и отказался от немецкой свиты, как - полюбуйтесь-ка, сеньоры - приблизил к себе мориска! Трижды они подсылали наёмных убийц, и трижды убийцы возвращались пристыженными.

   Вспомнив неудачный опыт с отравлениями, испанцы заподозрили неладное. Всё чаще в королевском замке звучали такие беседы:

   - Что вы думаете делать, дон Дуарте?

   - Лично я притворюсь безмозглым. Я уже перестал ставить подпись на письмах и вместо этого рисую крест. Пусть думают, что я неграмотный.

   - А мне, сеньоры, притвориться не удастся, но я не стану нанимать учителей своим детям: может, хоть им повезёт?

   - А я собираюсь вывезти всю семью в Новый Свет.

   - Доброго пути вам, дон Хорхе, не забывайте о нас...

   Но когда король поддался наконец на уговоры немки и мориска и светлым майским утром появился в тронном зале - закрыв незрячий глаз повязкой, а синие ногти перчатками и вылив на себя на всякий случай два флакона духов вместо одного - двор приветствовал его неловкой тишиной. Пока дона София, внучка некогда посмеявшейся над Эленой герцогини, не заявила во всеуслышание, что белый - символ чистоты и света:

   - Ведь мы же не какие-нибудь мавры. Прошу прощения, дон Хоаким. Вот у нас даже фамилия - Альба...

   На следующий день она явилась с напудренными волосами. Все остальные - и те, кто доверял её вкусу, и кто не доверял - ухватились за спасительную соломинку, и скоро среди придворных выделялись естественным цветом лишь Хоаким и его супруга. Граф Альварес, кстати заметим, тоже невольно внёс свою лепту, задав моду на высокие воротники.

   Итак, толедский двор побелел, словно апельсиновая роща в весеннем цветении. Белила и пудра потреблялись здесь в неумеренном количестве, а румяна вовсе перестали пользоваться спросом. Отдельные модницы вырисовывали на шее и на висках голубые жилки. Многие обращались к доне Элене за советом, как ухаживать за волосами и можно ли высветлиться насовсем. Графиня не ожидала, что признание придёт к ней именно с этой стороны, но следовала этикету и просьб без ответа не оставляла.

   Королева Изабелла становилась всё более строга.

   Но несмотря на её запреты, дети тайком прибегали к отцу и к тётушке Элене, которая из всех взрослых знала самые интересные сказки.

   - Вот видишь, - дона Альварес пыталась вселить надежду в Карла, - тебе же не хочется съесть собственных детей.

   - Вообще-то хочется, - признавался король. - Но это всё-таки мои дети.

   - Вот! - отмечал Хоаким. - Вот именно. А подданные - это дети короля, поэтому заслуживают столь же заботливого отношения.

   Он был очень мудрым человеком, этот чернокожий граф.

   Но досада подстерегала также и за пределами королевства. Теперь, когда у Карлоса наконец было время и средства отправиться в Рим, чтобы принять императорскую корону от Папы, он вынужден был отказаться от поездки. И хоть советники шепнули, что короноваться в Риме совершенно необязательно, он чувствовал ответственность за вверенные ему земли и вознамерился передать власть тому, кто мог себе позволить свободно ездить по Европе - брату Фердинанду.

   Канцлер успел перехватить письмо и сделать на запечатанном свитке маленькую приписку, что Его величество не владеют собой и не могут рассуждать здраво.

   Сия мера возымела обратное действие: австрийский король решил во что бы то ни стало прежде Рима посетить Испанию.

   Карл не находил себе места. Под розовыми кустами появилась такая глубокая яма, что садовники заподозрили заговор и подкоп.

   Но проще было перекопать все испанские королевства вдоль, поперёк и наискосок, чем переубедить Фердинанда. Если он принимал какое-то решение, то был незыблем в его исполнении и изменить его мог разве что на спор. Так он однажды чуть не принял лютеранство, и тётушке Марго со всем Советом Фландрии стоило множества седых волос заставить его передумать.

   Карлу терять было нечего, но он опасался, что при встрече поседеет сам Фердинанд.

   Младший брат оказался значительно крепче, чем можно было судить по тщедушному виду, и начал деловито выяснять, стоило ли ожидать выздоровления и нельзя ли ему, Фердинанду, просто вести все дела от имени Карла, ведь денег хватит только до путешествия в Рим и обратно, а подкупить курфюрстов для внезапного переизбрания императора уже не на что.

   Карл укоризненно посмотрел на него и покачал головой:

   - Вот как ты правишь Австрией. А может, мне призвать тебя к ответу, раз я пока ещё император?

   - Лучше уж взять деньги у одного курфюрста и передать другому, чем задирать налоги, - не остался в долгу Фердинанд.

   - Так посоветовал Шьевр.

   - Шьевр, - всплеснул руками Фердинанд. - Когда ты научишься думать сам?

   - Эта страна - чужая. А у него большой опыт.

   - Ты живёшь здесь пятнадцатый год, и она до сих пор чужая?

   - Представь себе. А Шьевр спас мне жизнь, и я не могу просто так отправить его в отставку...

   - Спас тебе жизнь? Ну-ка поподробнее?

   Сам канцлер в это время тщетно пытался подслушать разговор братьев. Но это было невозможно, потому что беседа шла с помощью жестов. Карл и Фернандо привыкли общаться так с детства, придумав целый язык, поскольку внятная речь для обоих была непосильна. Мессир Шьевр мог разве что подсмотреть, но тоже без особой пользы, ведь значения им увиденного он не знал.

   Тем временем Карл спрашивал, не получал ли Фердинанд писем от Элеоноры:

   - Боюсь она до сих пор обижена, что я навязал ей брак с Франциском.

   - Не беспокойся, мне она тоже давно не пишет. Они слишком увлечены друг другом, чтоб отвлекаться на нас.

   - Слава богу, - перекрестился Карлос. - Теперь я спокоен и за сестру, и за французскую границу.

   - Вот тебе ещё новость: Мария гостит у тётушки, пока её Венгр воюет с османами. И гостит не одна, а с венгерской казной.

   - Хорошая компания.

   - О да, Мария уведёт приговорённого с эшафота, так что палач не заметит.

   - Я помню, она единственная из нас в детстве ни разу не попадалась на конфетах, - улыбнулся Карл.

   - А как дела у Катерины? Уж с ней-то вы бок о бок.

   - Ты знаешь, неплохо. С Элеонорой этот - Благочестивый - Жуан был тряпка тряпкой, а с Катериной воспрял. Она же настолько упряма, что нужно или превзойти, или сдаться - третьего не дано.

   - А он не сдался?

   - Не сдался.

   - Ну и молодец.

   - А Изабель?

   - Да как-то так. Неважно, в общем... Слушай, а не собраться ли нам всем вместе, как в старые добрые времена? Я уже разослал всем письма, чтоб приезжали в Толедо...

   - Ты с ума сошёл?!

   - Изабелле далеко ехать, она должна успеть, пока все датские гавани не покрылись льдом. Поэтому я написал заранее. А остальным уж заодно...

   - А меня ты спросил?!

   - Глупый ты человек! Мы за тебя же беспокоимся! Что страшного произойдёт, если мы вместе отпразднуем Рождество или День всех святых? Нам, может, хочется попробовать эти ваши изыски под названием "Кости святых"? Изабелле, конечно, придётся перезимовать, но остальные смогут уехать в любое время...

   - Изабель может спокойно ехать через Францию: Леонор её всяко пропустит.

   - А Пиренеи? Она боится каталонцев. Почему у тебя вечно беспорядок? Там восстания, тут мятежи...

   - Ещё слово, и на обед приготовят "Кости Фернандо".

   - Снизь налоги, и все успокоятся.

   - Езжай к себе в Австрию и командуй там.

   Из смежной комнаты, отобранной у камердинеров, чтобы всегда быть при племяннике, выглянула Элена.

   - Ах, сердце же радуется, - умилённо сказала она, поцеловав по очереди белую и тёмно-рыжую макушку. - Наконец-то я вижу вас вместе...

   - Это та самая дона Элена, о которой ты мне писал?

   - Да.

   - Почему же вы не приезжали к нам раньше и в гости не звали?

   Графиня поведала о ссоре с Маргаритой.

   - Мне так жаль, что я не успела познакомить вас с моими братьями, вы мне чем-то их напоминаете...

   - Давайте и их пригласим, - с готовностью согласился Фердинанд. - Им долго собираться?

   - Всего лишь с того света. Я могу пригласить их хоть накануне.

   Глаза Фернандо округлились.

   - Он хочет пригласить сюда сестёр, - пожаловался Карл.

   - Не вижу в этом ничего дурного, - одобрила дона Альварес.

   - Не волнуйся, - я сам всем займусь, - заверил Фердинанд и, взяв с тётушки обещание рассказать о путешествии в Бенин, откланялся.

   У Карла на душе не полегчало: слова брата означали, что он всё это время проведёт в Толедском замке.

   Карлос всегда завидовал энергичности Фердинанда. При этом его удивляло, как такой маленький, щупленький Фердинанд своими трудами праведными может производить столько шума, поставив с ног на голову всех и вся, кто его окружает. Вдобавок он любил рано вставать, и два этих качества в совокупности делали существование рядом с ним буквально невыносимым.

   Оставалось надеяться лишь на спокойные вечера, потому что отходил ко сну Фердинанд тоже рано, убегавшись за день.

   Стоило Фердинанду только затворить дверь королевской спальни, как к нему подобострастно метнулся мессир Шьевр:

   - Ваше величество, в ваших силах оказать неоценимую помощь всей Испании. Лишь вы, своим влиянием, своей братской любовью и заботой, способны освободить Его величество от влияния этой ведьмы и её приспешника. Он во всём им послушен и ни на шаг от них не отдаляется. Что будет с нами, если королевством станут править ведьмы и мориски?!

   Фердинанд пожал плечами и направился к себе. Его ждало множество дел.

<p>

XII</p>

   Мятежная деятельность Габсбурга-младшего дала плоды уже в конце лета. Через месяц приехала Екатерина - и непосредственно, как ребёнок, изливала и печаль, и радость, а после заявила: не беда, волосы можно и покрасить. Карлос подумал, что цвет волос - это последнее, что его заботит, и мягко ответил сестре, что он уже не в том возрасте, чтобы тешить своё тщеславие, и привычки всяких там французов перенимать не собирается. Екатерина похихикала над рассуждениями тридцатилетнего брата и вместе с Фердинандом отправилась в путешествие по Толедскому замку, который совсем не помнила.

   Тем же вечером явилась Мария - она вошла в королевские покои вместе с вернувшимися с прогулки по родным башням братом и сестрой. Карл заподозрил обман - и не ошибся: после допроса с пристрастием Фердинанд сдался и сказал, что Мария приехала вместе с ним: он дожидался её в Инсбруке и оттуда продолжил путь в её компании.

   Следующей покаялась Мария, поникнув лисьей шапкой и теребя выпущенные на грудь бронзово-русые косы: всё это время она жила в Толедском замке, в покоях для гостей, в которые давным-давно никто не заглядывал, потому что гости в королевской резиденции перевелись.

   И наконец созналась Каталина: всё это время она знала о планах Марии и Фердинанда и о том, где находится сестра, и навещала её, но держала всё в тайне. Карлу оставалось только удивляться, как младшая сестрица умудрилась два с лишним месяца делать то, на что предыдущую четверть века была не способна в принципе, - держать язык за зубами.

   Но Мария поморгала лисьими глазами, применила самую очаровательную из своих улыбок и самым нежным голосом проговорила, что надеялась на внезапную встречу, и не её вина, что розыгрыш затянулся, если случай не свёл её с братом в одном из коридоров замка. Пока Карлос соображал, считать ли последнее упрёком, Мария отвела его в сторону и, смущённо глядя исподлобья и сверкая неприличным обилием драгоценностей, выразила сомнение, что испанская почва достаточно жирна, и предложила сравнить её с почвой Дунайской долины, которую предусмотрительно привезла с собой, а ещё с чернозёмом Московии, который заботливо соскребла с сапог зазевавшегося на пиру московитского посла. К речам и кисету с землёй прилагались сафьяновые сапоги, столь же неприличные в своей роскоши, как и убор преподносившей их Марии.

   К подаркам прилагались также две бочки солёной рыбы - Мария всегда присылала рыбу, зная, что брат воздаст ей должное, потому что солёное он всегда любил.

   В конце сентября прибыла Изабель - и привезла ещё три бочки сельди, сетуя, как надоело ей питаться столь однообразными дарами моря, которые перемежаются разве что рыбным супом, куда добавляется молоко, которое тоже воняет рыбой, потому что рыбой кормится вся скотина.

   Изабель заявила, что сегодня кухней распорядится она и приготовит на обед те блюда, которыми десятый год питается сама.

   Мария мягко взяла её под руку, и отвела в сторону, и сказала, что Карл уже достаточно наказан и не стоит быть такой жестокой.

   Однако Элена и Хоаким вызвались попробовать северные угощения. Только сейчас Изабель обратила внимание на мавра с золотым кольцом в ухе (жемчужную серьгу граф давно подарил сыну, посчитав, что жемчуг более к лицу молодости) и на даму, чья причёска состояла из множества тонких косичек. Братья и сёстры вскользь упомянули, что тётушка Элена владеет тайными знаниями, и Изабель отныне неотступно следовала за ней, умоляя научить менять погоду.

   Тётушка оставалась непреклонна.

   Екатерина пожелала иметь такие же косички.

   Тётушка похвастала, что научилась их плести в Африке.

   Фердинанд напомнил об обещанном, и целый день они провели, слушая о приключениях Элены на Чёрном континенте и все вместе колдуя над рыжевато-каштановыми локонами Катерины - потому что без помощников тётушке хватило бы работы на четверо суток.

   Советники и придворные тем временем скрежетали зубами в кулуарах и измышляли, на чём бы подловить стремительно возвысившуюся чету Альварес.

   Однажды их арестовали за двусмысленное высказывание в адрес Церкви и заключили в разные камеры в разных башнях. Но граф и графиня вышли оттуда ровно так же, как вошли, а папа Адриан отказывался принять меры и наделить полномочиями Инквизицию, поскольку, посреди разбитой войнами, мором и общим упадком Италии, не желал отвлекаться на подобные мелочи. Даром что Карлос Испанский был его любимым воспитанником.

   Сам Карлос Испанский, а также его брат, и сёстры, и малолетние дети бурно радовались столь быстрому возвращению дона Хоакима и доны Элены. Король даже отдал часть своей гвардии на службу графу Альваресу.

   Мессир де Шьевр, и синьор Гаттинара, и внезапно сблизившиеся с ними гранды в очередной раз признали своё поражение.

   Итак, в Толедском замке собрались Екатерина Португальская, Мария Венгерская, Фердинанд Австрийский, Изабелла Датская и Норвежская - недоставало лишь Элеоноры Французской.

   Старшая сестра приехала лишь в середине октября - в сопровождении супруга - цветущая и сияющая как никогда прежде. Она единственная естественно и изящно изображала, что не замечает, как изменились внешность и привычки Карла. И подарила часы для его коллекции.

   - Я совершенно счастлива, дорогой брат, прошептала она, вручая подарок. - Франсуа нисколько не ревнив, мы совершенно свободно заводим увлечения на стороне. У них в Париже семья без любовников считается неполной.

   Они с Франциском были воистину неразлучны. Супруг её, несмотря на самодовольство и гордость, был незлобив, любил жизнь во всех её проявлениях и поощрял это в других.

   Он очень удивился встрече с доном Хоакимом и похвалил идею держать при дворе мавра. На что супруги Альваресы гневно сверкнули глазами, а Карл сказал, что не позволит оскорблять своего родственника. В королевских сердцах вспыхнула давняя вражда - но Леонор тихонечко прокашлялась, и Франциск сделался шёлковым. И чтобы загладить вину, пытался подольститься к берберу. Дон Хоаким принимал комплименты с вальяжностью льва, разморённого зноем саванны, но оживился, когда Франсуа проявил интерес к золотой серьге.

   - У меня есть к ней пара, - дружелюбно сказал граф Альварес, - в знак нашего примирения, сир, и в знак того, что я прощаю вашу неосведомлённость о порядках при дворе, я готов подарить её вам.

   Искренность его намерений подтвердило прикосновение накалённой иглы и совет время от времени поворачивать кольцо, чтоб не вросло в мочку.

   Лишь королева Изабелла оставалась в стороне от сих нехитрых развлечений. В последнее время она предпочитала общество канцлера и советника, скупо здороваясь с золовками и деверем и избегая всяческих бесед. Она перестала музицировать с Элеонорой и Екатериной, не удостаивая вниманием даже гимны. Прежде они на три голоса исполняли столь любимую инфантой Хуаной "Розу над розами", и Изабелла своим бархатным "piadosa seer" вводила слушателей в трепет религиозного экстаза.

   Однажды, засидевшись допоздна, Карл развлекался тем, что пробовал завести два часовых механизма синхронно - секунда в секунду - единственной выгодой от посмертия было то, что усталость и головная боль покинули его раз и навсегда, и он мог посвящать любимому занятию сколько угодно времени, хоть встретить рассвет. Заря уже забрезжила, но часы до сих пор не научились идти в ногу, то догоняя, то отставая, то останавливаясь отдохнуть. Глядя на подобное самоуправство, король Испании задумался, что они с Изабеллой подобны двум этим часам - каждый живёт своей жизнью.

   И на следующий день - в саду, где собрался весь двор - созерцать воцарение осени - королева смешалась с толпой дуэний и фрейлин, выделяясь на фоне их пудреных шевелюр, как осенний лист не первом снегу. Идти под руку с королём она предоставила своей тёзке, так соскучившейся по мягкой испанской осени.

   Утро было умиротворённым, точно дремлющим в прохладе - но сон его скоро нарушили возмущённые голоса. Фердинанд по-хозяйски отправился выяснить, что случилось, и скоро возвратился, ведя за собой двух стражников, которые волокли за собой какого-то простолюдина. Тот нисколько не сопротивлялся, а напротив, помогал тащившим его стражникам, отталкиваясь от земли и упорно сжимая в руке шляпу, точностремился как можно скорее попасть туда, куда его собирались доставить. Он непрерывно причитал Фердинанду в спину, но Фердинанд возразил, что он не король, точнее, король, но не этого королевства, и представил то ли пленника, то ли ходатая Карлу.

   Узрев Его католическое величество во плоти, горожанин мгновенно умолк и пуще прежнего скомкал шляпу.

   - Ну чего ты застыл? - подтолкнул его один из конвоиров. - Рассказывай, как выглядит твоя жена.

   - В-вот так же... точно... в-выглядит... - пролепетал простолюдин и собрался делать ноги. Его удержали.

   - Что это за безумец? - спросил Франциск.

   Отодвинув в сторону мужа и братьев, Леонор взяла на себя роль парламентёра.

   Увидев прекрасную даму, арестант пришёл в себя и повёл такую речь:

   - Зовут меня Алонсо Суарес, я хозяин постоялого двора - на подъезде к Маджериду - это деревушка такая... на север отсюда... Недавно с моей женой случилось несчастье - на неё напали. Напали ночью, она не знает кто, не разглядела. Только перепугалась до смерти, поседела вся и умом тронулась. Стала на всех бросаться, а потом в лес убежала. Мы все - искать: я, братья мои, работники, из деревни тоже много... Нашли в овраге, а она никого уже не узнаёт, совсем взбесилась... Кто-то сказал - "одержимая", её к священнику, тот давай её святой водой поливать, а ничего ж не получается, она ж не одержимая, она ж больная, она с ума сошла. А он мне: раз не одержимая - значит ведьма! Я говорю: какая ведьма? Вы же её помните, всегда такая добрая была, вы ж сами её причащали. А он мне: а может, ты её околдовал? Может, тебя самого судить надо? Так и отдали её под суд. Завтра её сжечь хотят... Ну куда её жечь! Ну нельзя же с ней так, она без того настрахалась... Уж если не король, то кто же мне поможет?

   - Займись этим делом! - настаивал Фердинанд. - Тебе как никому должно быть понятно.

   - Вот именно, - возражал Карлос. - Пусть она избавится от мучений.

   - Но тебе же как-то вернули рассудок - может, и с ней получится?

   - Я не собираюсь показываться ни перед судьями, ни на площади!

   - Хорошо, я сам съезжу!

   Алонсо в отчаянии смотрел, как мелькали их руки, и ждал приговора.

   Наконец Фердинанд перевёл решение короля Элеоноре, а Элеонора перевела его слова хозяину постоялого двора: сегодня же разберут дело его жены, но обещать ничего нельзя.

   Алонсо тяжело вздохнул, пробормотал слова почтения, поднялся с колен и собрался идти. Но через шаг обернулся и обратился прямо к Карлосу:

   - Ваше величество, а может... у моей жены... та же болезнь... что и у вас? Уж вас-то послушают?

   Карл неопределённо кивнул, и стражники проводили просителя.

   - Что же ты сам не избавишься от мучений? Цепляешься за земную жизнь?! - налетел на брата Фердинанд.

   - Нужно помочь человеку! - заплакала Катерина.

   - Очень жестоко с твоей стороны, - высказала Мария.

   - И недостойно мужчины, - сурово добавила Изабель.

   - Вообще - недостойно, - изрекла Элеонора.

   - Никто из вас в глаза не видел осуждённой! Но все торопятся быть милосердными! - перекрыл их негодование голос канцлера, который наблюдал за всем издали, но очень зорко и, только когда несчастный Алонсо ушёл, счёл своим долгом вмешаться.

   - Вот именно, сеньор, - поддержала Шьевра дона Элена. Ошарашенный внезапным союзом со своей самой ненавистной противницей, канцлер потерял нить мысли, но графиня Альварес по-товарищески вручила ему обронённый конец. - Нужно сегодня же съездить и посмотреть на неё. Куда в этом... Маджериде обращаются за судом?

   - В Толедо, - подсказал дон Хоаким. - Это считай что предместье.

   - Отлично, даже спешить не придётся.

   - Я готов, - вызвался Фердинанд.

   - Я с вами, - вновь вступил в беседу Шьевр. - Понадобится трезвый разум, а вы, простите недостойного слугу, пристрастны, хотя способны быстро принимать решение. Думаю, наши достоинства удачно дополнят друг друга.

   - А я отправлюсь с вами, - подмигнула Элена. - Но в отличие от вас обоих, сумею сделать это инкогнито.

   - И если жена Алонсо совсем плоха, - продолжил Шьевр. - А я уверен, сеньора Альварес безошибочно это определит, договоримся с кардиналом, и он лично проверит подсудимую на предмет ведовства. Согласие кардинала беру на себя. Дон Гаттинара, самое время заглянуть к казначею. И займите своих соглядатаев: боюсь, с сегодняшнего дня по Толедо поползут нежелательные слухи...

   - Так что ты прав, - кивнула Карлу дона Элена. - Тебе нельзя показываться в городе, тем более одновременно с подсудимой. Дорогой, поручаю тебе безопасность Его величества на время моего отсутствия.

   Хоаким любезно поцеловал её руку.

   - Тогда приказываю седлать, - направился к конюшне Шьевр, увлекая за собой Фердинанда.

   - На меня не нужно! - ответила Элена. - Я своим ходом, - и на прощанье взяла под руки супруга и старшего племянника. - Что ж, господа, поздравляю. Мы снова во что-то влезли.

<p>

XIII</p>

   Вся площадь Сокодовер хрустела каштанами. Ко Дню всех святых всегда поспевали каштаны - и гибли в огне, обретая вторую жизнь на праздничном столе. Круглые плоды подпевали весёлому треску, зазывая на пир всех святых, и покойную родню, и главную работницу, что обслуживает Рай и Ад без выходных, дону Муэрту, ведь у неё совсем не бывает праздников.

   Вот и сегодня бедняжка трудилась не покладая рук, готовя к переезду несчастную - а может, напротив, коварную - жену Алонсо Суареса, бывшую хозяйку постоялого двора. Осуждённая не каялась, не проклинала - только вопила, возводя к небу побелевшие глаза, пока обугливалась её белая кожа и рассыпались пылью седые волосы.

   Вся площадь хрустела каштанами, заглушая костёр и агонию, и добрая половина толедцев - и жителей окрестных деревень, приехавших ради зрелища торжества праведников над ведьмой - те, кто не был занят разговорами и подсчётом остатка каштанов в пригоршне - видела, как над огнём взлетела чёрной птицей гнусная душа колдуньи.

   Птица сделала пару кругов над пламенем и пролетела понизу (что ещё раз доказывало, что отправлялась она не на небо), а затем скрылась под водостоком кафедрала, скользнула в чёрный ход и с толпою прихожан покинула собор. А затем отыскала в толпе алую мантию кардинала и бордовую - канцлера.

   - Господа, а где Фернандо? - спросила дона Элена.

   - Его величеству сделалось дурно, - шёпотом отвечал Шьевр - излишняя предосторожность, если принять во внимание несмолкающий шум. - Он отошёл за колокольню.

   - Пойду предложу ему помощь.

   - Возвращайтесь скорее, нужно обдумать, как поступить дальше.

   Все вчерашние разыскания лишь подтвердили худший из исходов дела, уготованных судьбой. Впрочем, с какой стороны посмотреть: и для самой женщины, и для всех её казнь стала благом, принесшим для первой - покой, а для вторых - безопасность.

   Когда помрачневшие канцлер и кардинал, разрумянившаяся графиня и позеленевший король Австрии приближались к покоям испанского короля, от их слуха не укрылся жаркий спор, происходивший за дверями.

   - Это не я! - оправдывался Карл. - Я вообще не покидал замок - с того самого утра!

   - Это не он! - твердил дон Хоаким. - Я отвечаю. Мы с Эленой постоянно при нём.

   - А может быть, вы сами? - настаивала Элеонора.

   - Почему ты думаешь, что таких как они на целую Кастилию всего двое? - возражала Изабель.

   - Перестаньте ссориться! - топала подкованным сапожком Мария.

   Екатерина плакала без слов.

   Фердинанд кинулся брату на шею, воскликнув, что ни за что не позволит сжечь его.

   При слове "сжечь" сёстры ахнули и приготовились дружно лишиться чувств.

   - Итак, - обвела комнату взглядом Элена, когда все, кого ноги держали нетвёрдо, расположились на скамейках и в креслах, - по Толедо и его окрестностям слоняется третий живой мертвец, а может, и не один, который - или которые - напали на дону Суарес и превратили её - вы сами видели в кого...

   - Нет, не видели, - резонно заметил граф. - Расскажи всё, что произошло сегодня и вчера: мне ты до сих пор не сообщила, о чём вы договорились с сеньором де Шьевром.

   - Ты что, опять ревнуешь? - усмехнулась графиня.

   - А что, ко мне невозможно приревновать? - обиделся канцлер, обмахивавший безвольно припавших к нему с обеих сторон Изабель и Марию. - Я, по-вашему, совсем не интересен женщинам?

   - Не люблю наблюдать семейные ссоры, - Его высокопреосвященство Эстебан Кастильский и Леонский собрался удалиться.

   - Так как же их разыскать? - спросил Карл, по привычке устроившись на кровати. - Не факт, что они отличаются от обычных людей так же сильно, как я.

   Екатерина, вооружённая кружевным платком, пересела к нему на постель.

   - Не факт, - согласилась графиня Альварес.

   - Ты говорил, что у тебя чутьё на человеческую плоть, - вернулся к жизни Фердинанд. - Ты смог бы распознать?

   - Наверно... я не знаю...

   - Исключено, - отрезал Шьевр. - Сидите дома, Ваше величество.

   - Я что, арестован?

   - Заметьте, - хлопнул в ладоши Хоаким, чтобы отвлечь собеседников. - Вы все обращаетесь к Карлу - но не ко мне. А ведь я из того же теста. Мне будет проще ездить по городу и предместьям. На меня не обратят внимания.

   - Вы уверены? - выразила сомнение Изабель.

   - В пригороде полно морисков и маранов. Внимание, может, и обратят, но воспримут как должное. Тому же, у меня много знакомых в разных частях города. Если меня узнают, то не заподозрят.

   - Нам снова придётся расстаться, - нарочито сникла Элена.

   - Придётся перебороть себя, - с нарочитым назиданием отозвался Хоаким.

   - А кроме шуток - это имеет смысл, - одобрила супруга.

   - Боюсь, что это как иголка в стоге сена, - вмешался кардинал. - Предлагаю начать с постояльцев: кто в ту ночь обретался на постоялом дворе?

   - Давайте начнём, - развёл руками Шьевр. - Но это же снова выслушивать того блаженного.

   - О нет, - произнёс Фердинанд.

   В дверь постучали. Это оказался дон Гаттинара:

   - Алонсо Суарес ищет вашей аудиенции.

   - А вот и сам блаженный, - дружно поднялись со своих мест Хоаким, Элена и канцлер.

   - Что ж, придётся принять его, - последовал их примеру Карл.

   - Оставайтесь-ка здесь, - пожал ему руки дон Хоаким.

   - Хотя можете послушать из потайной комнаты, - разрешил Шьевр и тут же прибавил, - но в тронном зале не показывайтесь.

   - Кстати, вы плотно пообедали сегодня? - нанесла последний удар дона Элена.

   - Да, - хором заверили сёстры.

   - Я чувствую себя заключённым, - вздохнул Карл.

   - Все мы - пленники собственного естества, - сочувственно изрёк дон Эстебан.

   Укрывшись за портьерами в алькове, который канцлер назвал потайной комнатой, Карл услышал воистину странную просьбу: хозяин постоялого двора умолял возвратить ему брошку жены.

   - Это очень ценная вещь, это подарок. Я всё понимаю: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. От костра тоже. Но мне очень нужна эта брошка...

   - Какая брошка? - хором спросили Альваресы, Гаттинара и Шьевр.

   - Понимаете, Ваша милость, у нас останавливался один идальго с женой. Останавливались не раз, и у них уже открыт кредит, и не имея возможности заплатить, дама подарила моей жене брошь, с расчётом на будущее доверие. Я боюсь, если они увидят, что я не сохранил подарок, то откажутся платить совсем...

   - Может, оно и к лучшему? - напрямик спросил Шьевр. - Они больше у вас не остановятся и не будут жить за ваш счёт. Найдутся другие, подобросовестнее.

   - Понимаете, я человек небогатый. Жену не вернуть, я всё понимаю, но если один покойник пустит по миру целую семью... это как-то... прискорбно.

   - Как ты представляешь себе поиски? - осведомился Гаттинара. - Может, нам покопаться в золе посреди площади?

   - Да то вы, Ваша милость? - искренне изумился Алонсо. - Её, чай, судьи прибрали - сразу как только схватили, они ж ведь всю обыщут, если ведьма. Ну или стражники. А может, и в церкви кто. В Маджериде. Когда бесов изгоняли.

   - Ты предлагаешь нам обыскать лиц духовного звания и почтенных граждан столицы? Из-за одной твоей прихоти? - вскинулся канцлер, по возрасту и усталости присевший на трон. (Вот наглец, подумал Карл.)

   - Так вам ведь только слово сказать, и все вас послушают.

   - Вот именно. Все послушают меня. Но с какой стати я должен слушать тебя?

   Алонсо захлопал глазами.

   - Ему это сложновато, - шепнула дона Элена и выступила вперёд. - От этой брошки давно избавились: все вещи ведьм сжигают, потому что они колдовские, могут порчу навлечь. И украшение, небось, давно переплавили. И вообще, скажи спасибо, что к тебе на постоялый двор не пришли с обыском, а весь дом не сожгли. И тебя вместе с ним. НА вот, - она достала из кошелька пару монет - не глядя. - Ступай с миром. И больше здесь не появляйся. И о брошке думать забудь, а то скажут, что это ты с её помощью жену околдовал, а теперь своё оружие вернуть хочешь.

   Она впечатала монеты в ладонь Алонсо, развернула его лицом к двери и легонько ударила по затылку. Проситель безропотно покинул замок.

   - Теперь он не вспомнит о броши.

   - Но нам-то не следует о ней забывать, - сказал Хоаким. - Что-то мне подсказывает, что её стоит поискать... Ваше величество, можете выходить.

   Карл покинул укрытие.

   - И вы тоже, Ваше высокопреосвященство, - обратился Гаттинара к соседней портьере. - По правде сказать, мессир Шьевр, мне непонятно, почему вы впутали сюда архиепископа. У меня тоже есть кардинальская мантия, если вы не забыли.

   - Память меня не подводит. Но для испанцев вы чужак, приехавший вместе с фламандцами. А дон Эстебан - свой человек. Если он кого объявит колдуном, ему поверят точно.

   Присоединившийся к компании Эстебан Кастильский принял глубоко оскорблённый вид.

   - Что бы мы без вас делали, сеньор, - улыбнулась канцлеру Элена.

   - Наверняка бы скучали, - галантно поклонился Шьевр.

   Хоаким стиснул зубы.

   - Кажется, я знаю, кто справится с поисками украшения, - заявил Карл, которого развеселило соперничество кардиналов.

   И тем же вечером спросил Марию, не желает ли она прогуляться по площади Сокодовер. Мария, с присущей ей лисьей повадкой, глубоко кивнула и всё следующее утро посвятила прогулке. Она посетила ратушу, здание суда, кафедрал, пешая потолкалась в толпе, наводняющей в эти часы площадь, дважды спотыкалась и поправляла ремни башмаков, упала в обморок прямо на стражников у тюремных ворот - и совершила ещё многое, на что порядочная дама не решилась бы, не будь у неё тайной цели.

   Площадь кишела голубями и горлицами, и одна из горлиц неотступно следовала за Марией, проверяя все щели между булыжниками и заглядывая в окна окрестных домов: не прячет, не достаёт ли кто подобранную вчера вещицу.

   - Ни намёка, - уставшие дамы предстали перед королём.

   - Боюсь, не забрал ли её с собой тот, кто напал, - прибавила Елена.

   - Может, она просто потеряла её, пока носилась по лесу? - предположил Фердинанд.

   - Потому что живым мертвецам обычно не до брошек, - подтвердил Карл.

   - Это брошь с синим камнем? - внезапно спросила невесть откуда появившаяся королева. - Альдонса недавно рассказывала, как заплатила за мужа сапфировой брошью.

   - Альдонса? - переспросила Элеонора.

   - Дона Веласко, - приглушённым голосом пояснила Изабелла.

   - "Дона Альдонса" звучит некрасиво, а до "сеньоры" она недотягивает, - затараторила Екатерина. - Её все называют просто Альдонса. Такая маленькая, черноглазенькая.

   - А, припоминаю, - нахмурилась старшая сестра.

   Карл недоверчиво посмотрел на жену.

   - Это я её привела! - храбро впрыгнула между ними Екатерина.

   - А она не рассказывала, кто подарил ей брошку? - скрестила руки на груди Элена.

   Шьевр демонстративно прочистил горло и облёк вопрос в как можно более мягкий покров любезности.

   Изабелла гордо отвечала, что дон Веласко привёз для жены из Туниса не одну маленькую брошку, а целый гарнитур - диковатый, по сарацинской моде, но весьма искусно выполненный, и Альдонса сияет почище старинного золота, когда на вечер надевает его весь, до последнего перстенька.

   - Откуда у него-то деньги? - фыркнул архиепископ.

   - Не иначе, военный трофей, - кивнул Гаттинара.

   - А теперь позвольте недостойному слуге спросить... - начал дон Хоаким.

   Все присутствующие соприкоснулись взглядами - и дружно кивнули.

   - ...с кого он его снял? - завершил граф Альварес.

   - Мне это неизвестно, - отвела глаза Изабелла. В чёрном и алом бархате у неё был совершенно траурный вид.

   -Это несложно выяснить, - сообразила графиня. - Мне бы очень хотелось взглянуть на эти чудесные драгоценности.

   Изабелла кивнула. Элена подумала, что королева уже искренне считает себя вдовой.

   - Что же вы раньше молчали, невестка? - всплеснул руками Фердинанд.

   - Меня ни о чём не спрашивали, - едва повернула голову Изабелла и удалилась без подобающих благородному собранию церемоний.

   - Её ни о чём не спрашивали, - проворчал Карл. - Можно подумать, это я вас избегаю.

   Её величество обернулась в дверях:

   - Я постараюсь быть вам полезной, насколько это в моих силах. Что же вы мешкаете, дона Элена? Следуйте за мной.

<p>

XIV</p>

   Бездушного человека привыкли сравнивать с камнем. Но камен обладает и душой, и памятью. И может рассказать, что помнит. Элене, в отличие от брата Ульриха, да покоится его прах с миром, не удавалось разговорить предмет простым прикосновением. Для этого ей приходилось совершать целый обряд. Ей помогал огонь: держа над свечой сапфировый перстень Альдонсы Веласко, графиня прочитала в самоцвете, что он долго обретался под землёй - под горячими песками - и нёс в себе могильный холод. Он не был неприятен в осязании - напротив, притягивал и быстро перенимал человеческое тепло. Неудивительно, что украшения привлекли предприимчивого идальго и доставляли столько удовольствия его жене.

   - Похоже, наш доблестный дон Веласко запустил руки в чью-то могилу, - сказала дона Элена, воспользовавшись милостью королевы и уступчивостью придворной дамы.

   - Вы хотите сказать, драгоценность ищет их первый хозяин? - уточнил Карл.

   - Да, и если он довольно быстро отыскал эту многострадальную брошку - и, судя по всему, уже вернул себе - он наверняка обретается где-то поблизости.

   - Нужно следить за сеньорой Веласко, - подытожил дон Хоаким.

   Никто не посвятил саму Альдонсу в причины пристального интереса к её имуществу и личности, но миниатюрная дама обладала или проницательным умом, или хорошей интуицией (которые, в принципе, недалеки друг от друга), и на следующий же день обновила изумрудный гарнитур. Внешне она не проявляла беспокойства и никаких преследователей не замечала или не хотела замечать.

   - Давно вы не обзаводились фавориткой, Ваше величество? - заговорщицки улыбнулся Шьевр.

   Король шарахнулся от канцлера как от чумы и спрятался за тётушкой Эленой.

   - Ну пусть Фердинанд приударит за нашей Альдонсой. Вы ведь приехали без супруги?

   Фердинанд отказался наотрез.

   - Оставьте в покое мальчиков, - взмахнула веером Элеонора. - Мой Франсуа, между прочим, совсем обленился на вашем гостеприимстве. Пусть потрудится.

   - Ты хочешь посвятить его во все наши дела? - спросил Карлос.

   - Я скажу ему, что на жизнь доны Веласко готовится покушение, потому что ей известна некая государственная тайна, - дирижировала веером Леонор. - Вот увидите, он будет хвостом за ней ходить, желая выяснить, не полезна ли эта тайна для Франции.

   - Какой, однако, выгодный союз мы заключили, - покачал головой Карл.

   - Мне остаётся лишь жалеть, что я не приложил руки к созданию сего союза, - кивнул де Шьевр.

   - Помнится, вы были очень заняты переговорами в Лондоне.

   Канцлер многозначительно кашлянул и вернул беседу в прежнее русло.

   Франциск нёс свою миссию играючи, но неизвестность не отступила. День всех святых неумолимо приближался, а там, как известно, силы потусторонние возрастают.

   - С другой стороны, наш бербер не преминет воспользоваться такой возможностью и смешаться с ряженой толпой. Гулять будет весь Толедо - я бы не упустил такой шанс, - искал преимущества Хоаким.

   - Чёрт побери! Ты, как всегда прав! - некуртуазно выразилась Элена. - Сеньоры, я очень на вас надеюсь, поставьте слежку на Сокодовер и на подъезде к замку.

   Шьевр, Гаттинара и архиепископ Эстебан пообещали оправдать надежду.

   - А я, пожалуй, разрешу развести костры на наших лугах... - Карлос потёр исчерченный синими жилами висок. - Да, пусть празднуют за городом, они ведь не хотят пожаров.

   - Я тоже хотела предложить устроить праздник для толедцев, - скороговоркой подхватила Изабелла. - Очень благородно с вашей стороны...

   - Я рад, что мы с вами сходно мыслим.

   Всё ещё зелёный склон, связанный с городом перемычкой моста, обречён был пылать кострами.

   Огонь не менее противоречив, чем вода, с которой он враждует. Он отгоняет смерть - и сам её несёт, будучи, как всё на свете, как сама магия в том числе, лишь средством для чьих-то целей.

   Если цель немцев - надсмеяться над Смертью, ведь смех - вернейшее оружие против страха, то какова же цель испанцев, которых ожидает у надгробия не мрачный и безобразный герр Тод, а сладостная дона Муэрта?

   Эта нежная мать подземного мира не бряцает орудиями земледельца и не седлает коней цвета крови, земли и снега - она возжигает свечи и лелеет в мягкой колыбели усталые тела страдальцев, покуда душа отправляется в путешествие. Пусть земля будет пухом, уютной постелью, поёт она, пусть сладкие сны снятся вам. Отдыхайте, почтенный сеньор, набирайтесь сил до Страшного суда, добрая сеньора. Спи, Мария, засни, Хуан, и без вас есть кому вспахать поле, вы достаточно потрудились.

   Не спят только те, кто завис между жизнью и смертью. Несчастные люди. Заблудшие люди. Огонь вам покажет дорогу, огонь вам откроет двери, единственный ваш путь ко мне - через огонь.

   Костры освещают путь доне Муэрте, пламя зовёт её на праздник - её и её подопечных.

   Дона Муэрта - всегда на ногах, всегда при деле, всегда окружена людьми. Она любит людей - вам, германцы, фламандцы и северяне, не понять того. Она бродит по улицам, слушает сплетни, грызёт каштаны, бьёт кованым каблуком по булыжнику и стучит кастаньетами, метёт юбками палые листья, кокетливо прячется за вуалью, слушает серенады, поёт, наряжается в маски, играет с детьми.

   Дона Муэрта,

   Раз-два-три,

   Сколько света,

   Посмотри.

   Живой мертвец чует соратника по несчастью издалека. Чуть только вереница огоньков стекается к мосту, чуть только складывают хворост под холмом и для столов сколачивают козлы, король и королева появляются на балконе, чтобы благословить своим присутствием праздник вилланов. Вилланы не очень-то нуждаются в благословении - сегодня ими правит дона Муэрта. Белая, как лилия. Как первый снег. Как Пиренейские вершины. Как маска короля.

   Чтобы всем,

   Четыре-пять,

   Побыстрей

   Тебя прогнать.

   Придворные не жаждут впустить в свои покои простонародный праздник, а наслаждаются собственным торжеством. Карл просит Фердинанда насегодня возглавить идальго и грандов.

   - Делай что хочешь, только отвлеки их. Хоть напои до полусмерти, хоть запирай в погребе, только чтобы меня они не хватились.

   - Надо было мне оставаться в Испании, дорогой брат, а тебе ехать в Австрию.

   - Вот и возьми всё, что можешь, от сегодняшнего дня.

   - Но если тот, кого мы ищем, притаился среди придворных?

   - Тётушка с дядей его не пропустят.

   И Фердинанд на сутки принимает власть, а Изабелла украдкой вздохнёт на балконе: наверняка будет бал. Она так давно не танцевала...

   Но она сама стремилась быть полезной - и ей приходится пристально вглядываться в пляшущую толпу. Пламя уже высоко.

   Потому что,

   Шесть и семь,

   Сразу лучше

   Станет всем.

   Горожане и крестьяне бросают в огонь каштаны, гоняются друг за другом, прижимая к лицу маски, лакомятся плодами урожая - и круглыми миндальными пирожными. В белой посыпке - точно в пудре. Точно снег. Лилейная дона Муэрта.

   Прозрачный воздух переносит горечь дыма, кислый запах одежды, солёную паэлью и сладость миндаля - и человеческого тела. Карлос втягивает ноздрями вечерний холод: он полон красок, точно богемское стекло - всех красок жизни. Только тленом не пахнет он.

   Восемь - я иду

   Искать,

   Девять-десять,

   Дай мне знать...

   Из глубины комнат являются Альваресы, сперва украдкой выглянув из-за портьеры.

   - Среди цвета кастильской знати искать нечего, - шёпотом докладывает Хоаким. - Как у вас?

   - Ничего, - пожимает плечами Карл.

   Изабелла перебирает чётки.

   - И бербер здесь по-прежнему один, - невесело усмехается дона Элена, прислонившись к супругу. - Что-то мы упустили.

   - Бербер... - повторяет дон Альварес. - А может, берберка? Мы ведь не знаем, кто покоился среди таких сокровищ.

   - Разве женщина могла удостоиться таких почестей? - усомнился король.

   - У нашего народа - да, - отвечал Хоаким.

   Карл отчего-то мельком взглянул на жену.

   - Давайте проверим женщин. В порядке бреда, - повторяет Элена излюбленное выражение брата Эрнста - мир и его праху.

   Долго ль выждала

   В ночи?

   Сколько выбрала

   Личин?

   Три с половиной пары глаз устремляют свой взгляд с балкона.

   Нарядный хоровод обводит один костёр за другим, горланя песню о неком Родриго Мартинесе, что пас то ли гусей, то ли коров - он и сам толком не понимал. Несколько глашатых, открывших праздник от имени Его королевского величества, усердно промачивали горло за крайним столом. Дети отделились от хоровода в поисках ещё не съеденного угощения.

   Часовой -

   Застыл как столб,

   И пропойца -

   Краше в гроб.

   Отстоявшие смену стражники спустились по склону и устроили игру в салочки с юными горожанками. Девушки звонко смеялись, рассыпаясь по полю, как жемчужины из порванного ожерелья - по паркету. Прятались за танцующими, нанизывались на живую цепочку, проскальзывали под аркой из чьих-то рук.

   Скоро, одержимые ревностью, спустились из замка служанки и стали гоняться за стражниками, дабы вернуть их в лоно постоянства.

   Вот одна девушка ловко взобралась по склону и поспешила к боковым воротам - в башню с винным погребом.

   И девица -

   Как лубок,

   Размалёвана

   Невпрок.

   - Что-то она долго не возвращается, - перегнулась через балюстраду графиня. - У меня нехорошее предчувствие.

   Все четверо немедленно покинули свой пост.

   На нижней ступени горела в плошке сальная свеча, подрагивая жёлтым языком, как будто бы дразнясь.

   Земляной пол размок от пролитого вина. Тёмная жидкость на тёмной земле. Не совсем вино. Вперемешку.

   Изабелла закрылась платком.

   За бочкой белели ноги - как две оброненные свечи - восковые, холодные...

   Мёртвая девушка была одета в собственную кровь. Платье исчезло.

   Избегая прислоняться к запачканным стенам, две четы окружили убитую.

   Вот служанка,

   Вот купец,

   Вот дворянка

   И гонец.

   - Мало того что убили - ещё и опозорили, - в негодовании прошептала королева. - Как вы можете на это смотреть?!

   - Ей уже всё равно, - цинично отозвалась графиня. - А цепкий взгляд может обнаружить следы убийцы.

   - Если вам тяжело, отвернитесь, - произнёс Карл. - Но держитесь поближе к нам.

   - Её растерзали не ради еды, - поднялся с корточек дон Хоаким. - Ни мозг, ни потроха не тронуты. - У неё лишь отняли одежду.

   - Значит, действительно женщина, - протянула Элена. - Вы оба чувствуете что-нибудь?

   - Кровь всё перебивает, - ответил Карлос. - Увы.

   - А она не восстанет? - выглянула из-за мужниного плеча Изабелла. - Может быть, сжечь её, пока не поздно?

   - Непохоже, - сказал Хоаким. - Ей просто разбили голову. А вот какие-то осколки. Похоже, этим и разбили.

   - Похоже на кувшин, - пригляделась Элена, не поднимая ничего с земли: крови вокруг было разлито в избытке.

   Вот кухарка,

   Вот звонарь,

   Капеллан

   И пономарь.

   - Готов поспорить, погреб целый день настежь, - Хоаким окинул взглядом низкий свод и ряды бочек.

   - Даже спорить не нужно, - ответил Карл. - Никогда не любил вино. Кровь винограда...

   - Самое время порассуждать о вкусах, - пожаловалась в пустоту Изабелла. Она постоянно следила за дверью - не окажутся ли они в ловушке?

   - У меня к тебе другое предложение, - мягко обнял её супруга дон Альварес. - Есть поверье, что с плотью и кровью убитого убийца перенимает и свойства жертвы...

   Карл подозрительно смотрел на Хоакима.

   - Можно перенимать и чувства, и память. Так говорят.

   Вот цирюльник

   И прасол,

   Вот придворный

   И посол.

   - Говори быстрее, прошу, у нас мало времени.

   - Боюсь, моя просьба покажется... неприятной. Попробуй мозг этой несчастной девушки, и возможно, перед твоим взором предстанет то, что она видела перед смертью...

   - А почему бы вам самим не отведать? - вскинулся Карл. - У вас больше опыта.

   - Мои инстинкты притуплены, а твои - свежи и остры. Ты когда-нибудь пробовал сырую рыбу? Ты ровно ничем не рискуешь.

   Где-то он это уже слышал.

   Но в некое мгновение торг показался слишком мелочным перед лицом долга, и Карл двумя пальцами принял розовый склизкий кусочек из руки Хоакима.

   Хочешь выше -

   Ну изволь:

   Королева

   И король.

   - Я не могу на это смотреть! - возопила Изабелла и бросилась вон из погреба. - Лучше стать жертвой, чем палачом! - донёсся эхом её трепетавший в страдании голос.

   Карл зажмурился - и проглотил. На ощупь языку и нёбу было неприятно - но в целом даже вкусно. Он прежде пробовал варёный костный мозг - и не нашёл большой разницы.

   Элена и Хоаким выжидающе на него смотрели - как смотрит охотник: купилась ли дичь на приманку.

   Ему нечего было поведать.

   Он съел ещё кусочек.

   - Вот мы глупцы! - тряхнул головой дон Альварес - и тут же прижал ладони к воротнику: не разошлась ли шнуровка.

   - Так что ты хотел сказать? - жена проверила его шею и, успокоившись, перевела дыхание.

   - Думают же сердцем, - блеснул улыбкой Хоаким.

   - Точно, - растаяла дона Элена и извлекла из пышных складок верхней юбки топор мясника.

   Папа Римский,

   Наконец,

   И у всех

   Один конец.

   - Ешьте сами, изуверы! - Карлос прижал ладони ко рту и повторил путь Изабеллы.

   С самой Изабеллой он столкнулся в дверях.

   - Я видела, - громко шептала она. - Я шла мимо людской, и там все служанки ужинали, и отогревались у камина, и жаловались, что выбежали неодетыми. И только одна сидела поодаль и ничего не ела, и рубашка её залита как будто бы вином.

   - Похороните несчастную, - приказал Карлос Альваресам. - Изабелла, скажи, что я приказываю ей немедленно прийти ко мне. Не подходи сама, пусть ей передадут. Если это она, то она поймёт. А ты закройся у себя.

   В отсутствие жены и родственников он подготовит всё. Тут нужно-то - свеча и кувшин масла. И покрепче держать. Они сгорят вместе - но так даже лучше.

   Не ищи

   И не гони,

   Лучше в зеркало

   Взгляни.

   - Ваше величество, вы изволили меня звать... - девушка робко присела и осталась стоять на пороге, потупившись.

   Карл отвлёкся от масляной лампы и положил щипцы.

   - Подойди.

   Девушка переступила с ноги на ногу, стуча старыми башмаками - и нерешительно двинулась в глубь комнаты. Канделябр на потолке и масляная лампа на столике у окна украшали мягкими бликами гладкий пробор и выставляли напоказ засаленную горловину у рубашки и старые пятна на рукаве.

   На миг король засомневался.

   Но в складках рубашки - на груди - что-то блеснуло. Синим огоньком.

   Бегать полно -

   Сядь и жди.

   Кто не понял -

   Выходи.

   - Красивая брошь. Откуда она у тебя?

   - Это моя, - узенькие, но грубые ладони метнулись к груди. - Вы думаете, я украла? Я не крала. Мне чужого не надо, - она подняла на него глаза. - Мне нужно всего лишь вернуть своё.

   - Далёкий же путь ты проделала, - Карлос взял лампу.

   - Далёкий, - согласилась девушка, склонив голову набок. - Никто не уважает беззащитных женщин - у вас в Испании. То ли дело в моё время...

   - Ты ждёшь жалости? - Карл шагнул к ней.

   - Вы как никто должны понять меня, - повела бровями девица. - Нас, мертвецов, не уважают. Живые думают, им всё позволено. Думают, что они вечны. А потом оказываются среди нас.

   - Да, нашей участи не позавидуешь, - кивнул король. - И я понимаю твой гнев...

   - Тогда помоги мне, - она сократила расстояние ещё на шаг. - Вместе мы горы свернём. Нас все будут бояться, - она поправила выбившиеся волосы и провела рукой по лицу.

   Белизна её стёрлась, на смуглых щеках появилась татуировка. Чёрные глаза заметили изумление, полные губы насмешливо приподняли один уголок.

   - Я ведь не просто женщина, мне многое подвластно, - мониста заблистали в свете лампы - на расстоянии вытянутой руки.

   Звякнул браслет на ноге - ещё шаг.

   - Многие знания - многие печали, говорят у нас.

   - Это придумали невежды, - белозубая улыбка.

   Подметая паркет ярко-синей хламидой, берберка подошла к нему вплотную:

   - Видишь, я с лёгкостью меняю облик. Могу изменить и твой. Или от красоты здесь тоже принято страдать?

   Раскрашенная хной рука избавила его руки от лампы, поставив её на подоконник.

   - Разве ты не мечтал об этом? - сладкий, как мёд, голос - в золотой чаше мониста, укреплённого концами на чалме и полукругом обрамляющего тёмное лицо. - Разве ты не чужой на этом празднике?

   Карл решил оставить рассуждения о своих и чужих при себе. Он уже подпустил её ближе некуда. Один маленький жест...

   Знакомые руки поймали лампу.

   Изабелла.

   Отправив лампу на крючок в стене, рыжеволосая королева оттеснила берберку.

   - Не надо чужого, говоришь? Так отойди от моего мужа.

   Тунисская колдунья гортанно расхохоталась:

   - Подумать только, ужин разговаривает!

   Изабелла лишь усмехнулась - и изящным жестом дёрнула ленту на вороте рубашки:

   - Не ты случайно потеряла?

   На опаловой груди, чуть изгибаясь на ключицах, возлежало тяжёлое ожерелье с сапфирами.

   Берберка ахнула и протянула руки.

   Изабелла проворно подхватила многочисленные юбки и отскочила в сторону:

   - Забери, если сможешь.

   И, задирая подол чуть ли не до колен, припустила по коридору.

   Элена и Хоаким посторонились, пропустив дам.

   - Совсем обезумел? - Карл вздрогнул от шлепка по затылку. - Спалишь весь замок. С сёстрами, братом, детьми и сотней-другой совершенно невинных людей.

   - Ты что, испугался, что попробовал человечину? - обнял его Хоаким. - От неёничего не бывает. Разве что весёлая болезнь, если жертва была больна. В погоню!

   Изабелла вела всех знакомой дорогой на чёрную лестницу. Берберка была вынослива и быстра, но королева была выше ростом, и ноги у неё были длиннее.

   - Всё. Дедушка больше не может бегать, - Хоаким прислонился к стене.

   - Не прибедняйся, - Элена остановилась рядом, обмахиваясь беретом. - Тебе ничего не будет... А у меня сейчас сердце лопнет...

   - В постели она так же?

   Карл не ответил.

   - Мы разговор заводим ради того, чтоб отвлечь её, - объяснила Элена. - Иначе перевоплотится в какую-нибудь гончую. Не давайте ей сосредотачиваться...

   - Главное, чтоб Изабелла не отвлеклась и не споткнулась.

   - Это, конечно, верно... Ну, отдохнули? Вперёд.

   У знакомой развилки они разделились - и погнали ведьму через сад - к воротам - в праздничную толпу.

   - Стой, дочь шакала!!! - кричала африканка, завидев на горизонте костры. - Стой!!!

   Изабелла превосходила себя. Казалось, она родилась в беге. Она ловко лавировала между огнями, хороводами и столами, подыграла каким-то озорникам в белых колпаках, пристроившимся за ней следом, изображая Санта-Компанью, подхватывала в танец зазевавшихся парней и всячески путала следы.

   Ведьма уже отчаялась её найти, как Изабелла возникла прямо у ней перед носом:

   - Догони!

   Берберка ждала этого момента - и прыгнула на неё, на лету обращаясь в пантеру.

   Изабелла с отчаянным визгом перемахнула через костёр.

   У ведьмы-хищницы не было юбок, чтобы использовать их как парус, и она не достигла желанной добычи - провалившись прямиком в пламя.

   Изабелла приземлилась в объятия мужа, чуть не сбив его с ног. Обоих подхватила дона Элена - и тут же подвинула в сторону.

   - Держитесь подальше, чтобы на вас не попало.

   Извлекла из складок юбки - рядом с топориком - солонку - и опустошила в костёр.

   Огонь украсился бирюзовыми струями. Люди вокруг аплодировали, радуясь такому фокусу.

   - Так сапфиры всё время были у тебя? - отдышавшись, спросил Карлос.

   - Выпросила в подарок. Королеве не откажут, - Изабелла ещё не отдышалась и искала платок, чтоб утереть испарину. Платок был в саже.

   - И она не почуяла их? - Карл отыскал свой платок, но он был в крови.

   - Держала в солёной воде. Соль отбивает запах.

   - Умница, - похвалила Элена. - Даже я не додумалась.

   - Ну... теперь я могу их вернуть Альдонсе.

   - Нет уж, ты заслужила.

   Изабелла опустилась опустилась на траву, нашаривая застёжку у ожерелья:

   - Мне что-то не улыбается мысль носить все эти сарацинские штуки... Дорогой! - Карл удивлённо обернулся. - Может, прогоним всех сарацин? Видишь, что из-за них творится.

   - Ну уж нет, - возразил Карл. - Если бы мы о них больше знали, подобных недоразумений не возникало бы. Никто бы не сунулся в могилу ведьмы, зная, чья она. Поэтому пусть остаются.

   - Врага нужно знать в лицо? - усмехнулся Хоаким.

   - Почему сразу врага? - Карлос присел рядом с женой. - Это же лучшие мозги... в смысле, умы... И добрая половина налогоплательщиков.

   - Мудро.

   - Не обижайся.

   - Да мне-то что? Я и не сарацин - я мориск.

   - Кстати, давно к нам не заглядывали турецкие послы. Завтра на свежую голову займусь этим...

   Пробегавшие мимо девушки осыпали всю компанию бумажными цветами.

   - Опять ты о делах, - Изабелла кинула в Карла цветком. - Давай просто повеселимся.

   - Тебе ещё не хватило веселья?

   - О, я сто лет так не развлекалась... Пообещай мне одну вещь: если тебе наскучит вечная жизнь - дождись хотя бы меня, уйдём вместе.

   Они обнялись - и рука об руку направились к замку.

   - Ах! - умилённо прижала ладони к щекам дона Элена. И склонила голову на плечо Хоакима.

<p>

Эпилог</p>

   Когда король и королева, пропахшие костром и осыпанные копотью, вошли в бальный зал, придворные замерли на середине движения. Лишь один силуэт не поддался всеобщему оцепенению и, заслонённый игрой жемчуга и серебра, пересекал комнату.

   - Друг мой, я выполняю своё обещание. Помните мою дочь? Её высочество Джоан, - тонкая девичья фигура выплыла из тени Этельреда.

   Ещё более грузный и громоподобный, чем в день единственной их встречи, король Англии радушно устремился навстречу испанскому королю, точно тот был у него в гостях, а не наоборот.

   - Пресвятая Дева... Задержите его... Спрячьте меня.

   Дона Элена отважно выступила вперёд - и внезапно прижалась к бескрайней груди Этельреда, угодив щекой аккуратно на медальон в форме лошадиной головы:

   - Кузен!

   - Не ожидал тебя здесь увидеть.

   - Разве ты не читал моих писем?

   - Читал. Но я подумал, в такой день ты захочешь побыть с семьёй.

   - Они обещали приехать сами.

   Король и королева в недоумении переглянулись.

   Черноволосая девушка-подросток с не по-юношески пронзительным взглядом перестала держаться позади отца:

   - Тётя Элена!

   - Вот о таких родственных связях я и помыслить не мог, - подошёл к брату и невестке Фердинанд.

   - Для нас это такая же неожиданность.

   Висящее на стене полотно Тициана, обласканного королевской семьёй и усердно отрабатывавшего благоволение всех её членов, угрожающе затрепетало. В каменной кладке образовалась щель...

   - Это ко мне, - лучезарно улыбнулась перепуганным людям Элена - и помогла отомкнуть стену со своей стороны.

   Из ниоткуда на свет Божий вышел свирепого вида кабальеро, наряд его был по-немецки украшен разрезами, золотая цепь яростно сверкала наравне с жёлтыми глазами, пышные чёрные волосы были исполосованы сединой.

   - Рудольф Саарландский, - опередила глашатая дона Элена.

   - Кузина! - рыкнул герцог фон Саарбрюккен и подхватил графиню на руки.

   Из разверзшейся стены тем временем прибывала многочисленная свита.

   - Этого человека я ненавижу всем сердцем, - приник к ушам Фердинанда и Карла дон Хоаким. - Впрочем, назвать его человеком можно лишь с оговоркой.

   Этельред с разодетой в пух и прах принцессой подошли к Рудольфу поздороваться.

   - Наши матери - родные сёстры, - дона Элена обернулась к внучатым племянникам. - Пожалуй, нужно было раньше вас познакомить.

   - Мы с Этельредом уже знакомы, - сухо ответил Карл.

   - Однако давно не виделись, - не спешил завершать разговор Этельред. - Я всегда говорил: аскеза ещё никому не пошла на пользу. Кстати, зачем вы приказали кораблям из Перу возвращаться обратно, не успев причалить? Мы видели, как они развернулись, едва войдя в гавань...

   - Что-то не нравятся мне эти гости, - отвёл Карла в сторону Фердинанд. - Рудольфа мы предоставим дядюшке Хоакиму, но Этельредом обязательно займёмся. Мария, сестрица!..

   Через пять минут неотразимая в своей варварской роскоши беглая венгерская королева сделала реверанс перед английским королём:

   - Ах, так легко мне никогда ещё ни с кем не танцевалось. И в благодарность я хотела бы вас научить ещё одному танцу: я неоднократно наблюдала его на восточных окраинах моих потерянных владений...

   - Мне всегда нравились рыжие, - промурлыкал в чёрную бороду Этельред.

   - Мне никогда не нравились женатые.

   - Это досадная случайность.

   - А я - совершенно случайно - вдова...

   Для танца, как объяснила Мария, требовалось много дам - чем больше, тем лучше - и всего один кавалер, который становился в круг и следил за хороводом. Дамы же, взявшись за руки, по научению Марии напевали:

   - Под колодой ящер -

   Жанитися хощет,

   Ладо-ладу, ящер,

   Ладо-ладу, хощет,

   В омуте глубоко

   Линь воду качает.

   Кто твоя девка?

   Как она одета?

   Ладо-ладу, девка,

   Ладо-ладу, как одета?

   В омуте глубоко

   Линь воду качает.

   Как её зовут?

   Да когда приведут?

   Ладо-ладу, как зовут?

   Когда в гости приведут?

   В омуте глубоко

   Линь воду качает.

   После этих слов кавалер должен был выбрать любую даму, какую подскажет ему сердце, её выталкивали в круг, и кавалер преследовал её, дабы заключить в объятия и облобызать. Дама могла разорвать круг и предложить вместо себя одну из зазевавшихся подруг, чья хватка оказалась недостаточно крепка. В летнюю пору дама и кавалер могли бороться за венок из свежих цветов, но в зимнюю ограничивались поцелуями.

   Естественно, Этельред дважды выбрал Марию и неукоснительно следовал всем правилам игры. На третий раз в хоровод напросилась Джоан, но ей удалось ускользнуть от отца, юркнув под руками Екатерины и доны Софии Альба.

   Екатерина долго визжала и краснела, но Этельред отсчитал ей ровно столько поцелуев, сколько букв составляли её имя и фамилию.

   Рудольф тоже пожелал участвовать. Элена, вопреки его уговорам, отказалась, и он в отместку поймал обеих Изабелл. Карл разделил чувства Хоакима к этому наглецу. И если бы супруг Изабеллы Датской присутствовал в этом зале, он непременно был бы с ними солидарен.

   А Фердинанд предал брата и вызвался в следующий круг. Дона София не сильно сопротивлялась.

   Франциск позаимствовал у великодушной Элеоноры шарф и превратил эту игру в жмурки, получив возможность обнять как можно больше дам в процессе поиска.

   И пусть наутро все пожалуются на неумолкавший волчий вой, король и королева Франции поссорятся, не сойдясь в выборе следующей на очереди фаворитки, а Этельред Английский хватится всех перстней до одного - сегодня это не имело значения. Сегодня все были счастливы - даже Карл, которого так и не удалось уговорить возглавить хотя бы один танец.

   Только мессир де Шьевр, наблюдая со стороны веселье младших поколений, казался чем-то обеспокоен.

   - Как вы полагаете, господа, - обратился он к Гаттинаре и архиепископу Кастильскому, - дона Элена сможет ответить мне взаимностью?

   - Мы в вопросах женской души несведущи, - скромничали собеседники. - Помнится, святые отцы прошлого вообще ставили под сомнение существование женской души как таковой... Но вы человек мирской, светский, поэтому не забивайте голову, а мы лишь пожелаем вам удачи.

   - Ещё когда я увидел её на коронации Карлоса, я подумал: какая женщина! Сколько страсти! И представил, какой бы она могла быть в юности... Но она неразлучна со своим мориском...

   - Увы, сеньор, он католик. Если бы он был магометанином, мы бы могли аннулировать брак. Но сейчас мы бессильны.

   - Но папа Адриан? Если ему написать?

   - Мы бы вам не советовали, сеньор. Кажется, этой даме покровительствует герцог Саарландский. Нам не нужны конфликты с Саарландом.

   - Не нужны... Но какая женщина!..

   - Браки вершатся на небесах - а на земле все мы грешны. Так что вам карты в руки.

   И Шьевр решил не упускать своего шанса.

   - Ах, сеньор, вы меня почти напугали, - обернулась дона Элена. - Знаете, я очень рада, что наша прежняя вражда преобразилась в дружбу. Я с минуты на минуту ожидаю остальных своих родственников. Не желаете познакомиться с моей матушкой и братьями? Они прибудут с минуты на минуту.

   - Должно быть, путешествие далось им нелегко - в столь почтенном возрасте?

   - Ах, что вы, сеньор. С того света до нас два шага. Особенно в День всех святых. Это и путешествием-то не назвать...

   Серебряный карандаш - стержень из серебра, которым пользовались для графических изображений.

   Связь между скорпионами и жертвенностью - считалось, что самка скорпиона позволяет новорождённым детёнышам жалить её и питаться её плотью.

   Санта-Мария дель Роса - это вымышленная часовня.

   Монтефельтра - фамилия герцогов Урбинских.

   Дага - длинный кинжал для левой руки, обычно использовался в паре со шпагой.

   Сеид - господин (араб.)

   Та, чьё имя так переводилось - имя "Елена" означает "факел", "светоч".

   Кортесы - сословно-представительное собрание в испанских регионах.

   ...меж яблоками карфагенским и китайским - между гранатом и апельсином.

   "Кости святых" - блюдо, которое готовят в некоторых испанских регионах на День всех святых.

   Маджерид - будущий Мадрид.

   Площадь Сокодовер - главная площадь Толедо.

   Санта-Компанья - "Святая Компания", призрачная процессия, которая может пристроиться ночью к одинокому путнику.

<p>

 </p>