Басня о неразумной волчице (СИ) [Евгения Александровна Демина] (fb2) читать онлайн

<p>

Басня о неразумной волчице</p>

<p>

I</p>

   Стрела вонзилась в гущу зелени. Подстреленная белка свесилась, запутавшись хвостом в листве.

   - Есть! - победно вознёс руку Франц.

   Он бросил лук, вскарабкался на дерево и попытался дотянуться до дразнившей приманкой ветви.

   Под оперённым маятником столпились остальные егеря и дружно подпрыгнули.

   Попробовали сбить добычу палкой, но дерево не пожелало расставаться с обитательницей.

   Камней в лесу не водилось.

   Ташка зацепилась за сук пониже, поджидая ещё соседей.

   Белка нагло таращилась на охотников мёртвым глазом.

   - Подсадить? - спросили Франца.

   - Да больно надо. Стрелу только жалко.

   - А сумку?

   - Слушай, тут есть повыше нас. Вот пусть и достают.

   Семь взглядов метнулись к шатру:

   - Ваша милость!..

<p>

***</p>

   Тьма наступала на Шварцвальд.

   Нет, не так.

   Шварцвальд сам обернулся средоточием тьмы, оправдывая своё имя. Деревья точно залило чернилами, и эта клякса растекалась во все стороны, подбираясь к стоянке охотников.

   Посреди этого пира черноты расцветал алой гвоздикой костёр, мешая глазам привыкать к ночи.

   Спать не хотелось - шатры пустовали. Трое дворян и семеро ловчих устроились у огня, словно рыцари Камелота за круглым столом, и избрали занятие каждый себе по душе.

   Нет, снова не так.

   Каждый бездельничал как мог.

   Трофейная белка лишалась шкуры.

   Орехи, обнаруженные в дупле того же дерева, лишались скорлупы.

   Фляги лишались содержимого.

   Франц выбрал из хвороста ветку и примеривался к ней с ножом. Желание занять руки обычно сопутствовало у него желанию что-нибудь рассказать.

   Молодой барон, убиравший волосы в сетку, подтолкнул кузена, чтоб тот прекратил пересказывать труд Гастона де Фуа (1), и приготовился слушать.

   Герцог Максимилиан, коловший орехи пальцами, на мгновение остановился и поднял взгляд на егеря.

   Довольный тем, что завладел вниманием господ, тот повёл речь о волках.

   - ...Так, значится, лапу ему прострелили. А потом в воскресенье все в церкви собралися. Кроме мельниковой жены... Потом приходят, а у неё рука ранена...

   - Да брешешь, - Клаус прилаживал беличий хвост к кошелю.

   - Да вот те крест.

   - Да ладно. Была бы мельничиха - была б волчиха. А ты говоришь: волк.

   - Ну знаешь, - оправдывался ловчий под дружный смех. - Когда оно на тебя прыгает, тут под хвост смотреть некогда.

   - А может, мельник на смотринах - того - ошибся?

   - Тьфу, гадость какая...

   В многоголосье вклинился волчий вой.

   - Вот, видите, я прав был. Волк согласен.

   - Или волчица...

   - Иди сам проверяй.

   Тонкий звук стал похож на женский плач.

   Самое время позаботиться о лошадях и поделить ночь на четыре стражи.

   Слуг было только семеро, и стража предрассветная доставалась кому-то одному. Уговорились, что это будет самый опытный знаток волков, который если не применит все известные способы обороны, то хотя бы уболтает неприятеля.

   Господ же ожидали общий шатёр и общая постель, потому как отправились в путь налегке, и шатров поместилось в клади всего три, и нехитрый расчёт подсказывал, что в любом случае не избежать соседства. Так пусть же соседство это будет достойно благородной крови.

   Все сборы проходили под заунывную песню Капитолийской кормилицы. Удивлённо улавливая некое сходство с "Песнью о Палестине" (2), Максимилиан вертелся с бока на бок.

   Нет, это невозможно.

   Набросив поверх робы плащ, он выбрался под открытое небо. Не обращая внимания на оклики ночных стражей, он следовал туда, куда указывали тени.

   Вой смолк. Влажный шорох просыпался по траве. В папоротнике мелькнула пегая спина.

   Уж если он сумел разнять пасть львице, подобно Геркулесу (молодой герцог любил истории о героях), то волк тем более окажется пред ним беспомощен.

   Пока что стелящийся бег уносил зверя прочь и увлекал человека следом. Только мелькали в темноте лапы. Четыре светлых пятна. Два.

   Что же, волк встал на дыбы?

   Белая фигура впереди. Разъятая тонкими ветками на витраж - тонкая, воздушная, как стекло.

   Женщина с прижатыми к груди руками.

   Тонкий вой.

   Детский плач.

   На руках у неё младенец.

   Она спотыкается и падает на четвереньки.

   Волчица уносит ребёнка за шиворот.

   Фрау Мюллер (3)? Поставить ей метку, чтобы узнать в толпе?

   Дорогу метит бледный свет.

   Волчица вскидывается к луне - и вновь теряет шкуру.

   У простолюдинки не может быть такой тонкой рубашки...

   Хочется окликнуть.

   Она оглядывается сама. Каштановые волосы колышутся вокруг лица. Облака обтекают луну.

   Глаза как светляки. Зелёный всполох.

   Белое лицо, белые плечи, белая рубашка.

   Волчонок на руках...

   Его хватают за плечо.

   Клаус, чьё беспокойство ощутимо, даже если ночь мешает рассмотреть лицо, мягко подталкивает герцога к шатру.

   Тот же шатёр, те же лошади, тот же огонь... Неужели он обошёл поляну по кругу? Незнакомки рядом не было. Озираясь по сторонам, он неизменно наталкивался на вездесущего ловчего.

   - Вам, верно, приснилось чего-то.

   Мысленно возразив, что заснуть ему и так не посчастливилось, он вернулся в постель.

   Клаус не успокоился и растолкал баронов:

   - Ваши милости, хватит дрыхнуть. Вас зачем пригласить изволили? Общество составлять. А сеньор ваш в одиночку впотьмах разгуливает.

   Изгнанный из шатра, он ещё долго ворчал под нос, что-де снимет Его величество их пустые баронские головы и не на что будет завивку завивать и румяна румянить.

   Улыбнувшись простодушному негодованию, возвращённый беглец прижался к остывшей подушке и закрыл глаза...

   - Чудесный мальчик, - холодные как лёд пальцы коснулись макушки ребёнка. - У вас чудесные дети, Ваше величество.

   Её рогатый головной убор обвит был белым шёлковым шарфом, так что казался неотделим от головы. Шёлк прятал щёки и шею, но грудь была почти обнажена, такая же белая. И округлая. Как луна.

   Ради этой гостьи кайзер Фридрих устроил особенно пышный приём - в Аугсбурге (4). Поговаривали, он и перебрался в южную резиденцию, чтоб быть поближе к герцогине Ульрике.

   Фридрих питал страсть к редким и ценным камням. Говорили, его кабинет хранил больше богатств, чем имперская казна, и более бесполезного применения коллекции, чем алхимические изыскания, сейчас, в годы бедности и беспорядка, придумать нельзя.

   Ульрика фон Саарбрюккен обладала одной из таких драгоценностей: серебряно-розовый горный хрусталь с кроваво-красной жилой посредине. Она сама написала немецкому королю, зная его увлечение, ведь минерал этот ей без надобности, и она будет рада вручить его человеку, которому он действительно пригодится. Одно лишь условие: она привезёт хрусталь лично. Цену герцогиня оставляла на усмотрение покупателя.

   Не усмотрев дипломатических подвохов в визите сестры саарландского герцога, император Фридрих, Третий его имени, переборол привычную склонность к уединению.

   Обычно приёмы устраивала императрица. Её величество Элеонора присутствовала и сегодня, с видом скорбящего ангела замечая, что можно бы и не звать малолетних детей в тронный зал.

   Максимилиану передалось беспокойство матери, а Кунигунда, напротив, пребывала в восторге. Она не способнее была усидеть на месте и ёрзала от любопытства. Её поразили тёмно-зелёные и тёмно-синие одежды герцогини, струившиеся как волна, и она называла гостью Морской Королевой, а после отъезда Ульрики долго рисовала русалок.

   Матушка рассердилась на эти рисунки, и Кунигунда перестала их показывать.

   Ульрика беззастенчиво умилялась на принца и принцессу, постоянно запуская пальцы, сплошь в изумрудных перстнях, в золотистые детские локоны.

   Она была младше императрицы Элеоноры на три года, но выглядела старше, как мраморная скульптура верней отражает бег времени, чем терракотовая статуэтка. Статуэтка не доживает до первых мраморных трещин и умирает молодой. Скульптура - обретает возраст. Одной уготована вечная юность, другой - вечная жизнь.

   Лицо её и правда словно вышло из-под резца скульптора. Треугольное, с острыми скулами и внушительным носом, однако по-женски тонким и лёгким. Зелёные глаза с опущенными уголками носили бы печать тоски, не будь они томно полуприкрыты. Изгиб верхней губы неровен, как небрежно написанная буква "М". Рот ал - как изъян в хрустале.

   Ей было двадцать шесть. Она была девицей.

   Гостья охотно любовалась красотами Аугсбурга и позволяла любоваться собой. Она поучаствовала в соколиной охоте и повеселилась на балу, ей посвящён был турнир, в котором изъявил желание участвовать сам император.

   Элеонора делилась за рукоделием с фрейлинами, что не узнаёт супруга. Ужели её нелюдимый, чудаковатый Фридрих, поручавший свои речи более искусным ораторам, отныне принял на себя все церемониальные обязанности?

   И почему ей нельзя баловать малышей марципаном, а Ульрике можно?!

   Общение герцогини с детьми всего более выводило её из себя. Дочка была ещё слишком мала и доверчива, а сын - чересчур впечатлителен. Он до сих пор не мог полностью успокоиться после венской осады (5), а новый учитель грамматики, призванный исправить мальчику заикание, был настолько усерден, что ученик замолчал совсем.

   А ненавистная дама погладила её сына по голове и сказала:

   - Это само пройдёт. Всему своё время. У вас такой чудесный мальчик, Ваше величество.

   - Сколько ни бьются учителя, становится только хуже, - возражали родители.

   - Так может, им поменьше биться? - Ульрика опустилась на колени перед шестилетним Максимилианом и заправила ему за ухо белокурую прядь. - Ты согласен?.. В конце концов, чернила, перья и бумага всегда придут на помощь... Правда, Бланка?

   Девица в перевитом жемчугом бурлете гордо отвернулась.

   - Моя сестра дала обет молчания в знак траура по несчастной любви. Может, у вас найдётся какой-нибудь усердный преподаватель риторики и для нас? - Ульрика оставила в покое сына и жеманно подала руку отцу. Бланка оттаяла, и подошла к не сводившим с неё глаз детям, и тоже взяла их за руки.

   - Что такое обет молчания? - спрашивала Кунигунда, пустившись вприпрыжку. Няня остановила её и долго выговаривала, что недостойно истинной принцессе так себя вести.

   Бланка хмыкнула, подхватила обоих детей под мышки и в темпе сальтарелло (6) понеслась к пруду с лебедями.

   Её величество Элеонора с фрейлинами замыкали процессию.

   Вечером она пригласила Её высочество Ульрику в свои покои и, прекрасная в праведном негодовании, повела неприятный разговор.

   - Вы бесконечно правы, Ваше величество, - смеялись из-под полуопущенных век зелёные, как знамя Венеры, глаза. - Но при мне он не зовёт глашатая.

   На следующее утро императрица позволила себе слёзы в присутствии мужа. Фридрих бесхитростно пожал плечами и заметил, что жена неважно выглядит - не съездить ли ей на воды?

   В тот же день он пригласил Ульрику в свой кабинет, обещав показать какие-то астрономические расчёты. И строго-настрого запретив кому бы то ни было их беспокоить.

   Влекомый естественный духом противоречия, сын решил подсмотреть в замочную скважину.

   Отец и странная герцогиня стояли вплотную друг к другу, сплетаясь пальцами, и мерно соприкасались губами. Происходило это в той неторопливой безысходности, в которой роняет холодные капли щель в крыше. Мальчик отпрянул, застыдившись, и услышал пёстрый звон, как если сдвинуть со стола все склянки сразу.

   Ульрика фон Саарбрюккен не была замужем. Никогда не была.

   Бланка оказалась более искренней и живой, чем сестра. Она играла в мяч с фрейлинами и пажами, устраивала манёвры для оловянных всадников принца, баюкала кукол принцессы. Она молча учила Максимилиана играть в шахматы и молча играла на лютне.

   Обет был нарушен, когда Кунигунда примчалась, сгорая от нетерпения показать новый рисунок. Девочка запнулась о подол и негалантно растянулась прямо у ног Бланки. Спасая творение, она подняла руки вверх и смазала краску о киртл дамы. Бланка чуть не замахнулась лютней: было жалко платье. Но захныкавшая принцесса достойна была большей жалости. Бланка и Максимилиан помогли ей подняться, а потом саарландская принцесса укачивала на руках германскую принцессу, дула на все ушибленные места и приговаривала: "У волка боли, у лисы боли, у зайца боли, а у Кунигунды не боли".

   - Что я слышу! - воскликнула вошедшая Ульрика. - А как же наш траур?

   Бланка резко обернулась, пролив каштановые локоны по плечам. Удивлённо остановила лисьи глаза на старшей сестре - и рассмеялась.

   У неё были ямочки на щеках.

   Треугольное лицо с высоким лбом и остренький вздёрнутый нос, делавший лицо похожим на лисью мордочку.

   Искрящиеся радостью зелёные глаза.

   Тонкие тёмные брови.

   Белое лицо, белая шея, белые плечи, почти неотличимые по цвету от рубашки.

   Девочка на руках...

   Максимилиан проснулся. Свод шатра вырисовывался в темноте, и можно было без труда рассматривать убранство, даже узоры на ткани, чтобы выгнать из памяти белое, как луна, лицо. Можно было, но не хотелось. Мысли вернулись к сегодняшней лесной даме. Бледная шатенка точно существовала. И кроме плоти и крови обрела имя и родословную.

   Те же черты, та же посадка головы, та же осанка. Двенадцать минувших лет оставили отпечаток, но это она.

   Бланка фон Саарбрюккен.

   1 Гастон де Фуа - гасконский граф XIV века, составил трактат об охоте, популярный вплоть до XVIII века.

   2 "Песнь о Палестине" - произведение немецкого поэта Вальтера фон дер Фогельвейде.

   3 Мюллер - эта фамилия переводится с немецкого как "мельник".

   4 Аугсбург - имперский город (то есть подчиняющийся непосредственно императору Священной Римской Империи) в Швабии (Бавария).

   5 Осада Вены происходила в 1461 году.

   6 Сальтарелло - средневековый танец, основанный на прыжках.

<p>

II</p>

   Слова герцогини "пройдёт само" утешили императорский двор, но накануне восемнадцатилетия наследника их утешительная сила иссякла. Его показывали врачам, поили святой водой, пугали, заговаривали, но искусство беседы по-прежнему сводилось для него к тому, чтоб уместно кивнуть. Премудрости грамматики он не освоил и совершенно не понимал латыни, но указать на невежество человеку, что побеждает во всех турнирах и меняет форму подков по собственному усмотрению, никто не пожелал. В том числе и отец, который уже подумывал передать королевство в приданое Кунигунде. Но Фридрих, сам страдавший от косноязычия, боялся оскорбить сына и надеялся, что всё как-нибудь разрешится. Попросту говоря, он не мог принять решение.

   Тем более что сын наконец перестал смотреть на него глазами матери. Со дня её кончины минуло десять лет, и Фридрих почувствовал себя свободным от тихой ненависти, высказываемой лишь детям и нескольким португальским фрейлинам. Но Максимилиан все эти годы будто не желал его знать.

   Преграда рухнула, когда дети нашли в бумагах матери гороскопы на дни их рождения. Кунигунда, немногим более сведущая в латыни, чем брат, попросила отца расшифровать. Удовольствовавшись самыми приятными чертами, что уготовали ей звёзды, дочь упорхнула к подругам хвастаться благосклонностью Зодиака. Сын остался в ожидании подробного рассказа. Отец обратился за помощью к книгам. С тех пор они листали книги вместе - неважно, астрологию или естествознание, латынь или немецкий. Фридрих что-то отрывисто объяснял, где-то просто указывал на страницу. Книга покоилась на столе в окруженье ингредиентов для философского камня, на том самом месте, где в лето 1466-ое от Рождества Христова он предал мать своих детей. Максимилиан не знал об этом. Хотя бы в надеждах Фридриха.

   Кайзер поддерживал связь с Ульрикой. Они обменивались письмами. Встречались ли? Родных он в это не посвящал. Впрочем, кто их знает, этих доверенных лиц, стоит ли им доверять как себе.

   Несмотря на природную подозрительность, он отчего-то доверял даме фон Саарбрюккен. С перепиской она не небрежничала и отвечала обстоятельно и быстро. Чем ещё заниматься скучающей фройляйн в годах?

   Но вопреки врождённым качествам, он отгонял уныние и с нетерпением ломал печать.

   "Простите, но я совершенно несведуща в подобных делах, - писала Ульрика. - У нас в семье одни девочки, и мне не приходит в голову, как объяснить необходимость помолвки юноше. В одном я уверена: безусловно, брак должен стать выгодным союзом, но происходит он не в кладовой и не в сокровищнице, а в опочивальне. Возьму на себя смелость сказать откровенно, ведь вы просите не жеста вежливости, а совета. У него есть дама сердца? Было бы неплохо, если бы невеста чем-то походила на неё..."

   Австрийка Розина оказалась очаровательной девицей. На миг он пожелал побыть на месте Максимилиана. Но вспомнил, что всему и всем в этом мире отведено своё назначение, и побеседовал с фрейлиной по-отечески. Он рассказал о предстоящей свадьбе, поделился, что брак суть необходимое зло, маскируемое под благо, но, в принципе, не ограничивающее в связях. Он втайне удивился собственному красноречию - как если бы вещал по подсказкам стоявшей за плечом доброй знакомой - и спросил наконец о том, ради чего затевался весь диалог. О своём сыне, которого почти не знал.

   Розина, испуганная высочайшим вниманием, отвечала как на духу. Сколько писем передал ей кавалер через камердинера. Что исполнял для неё на лютне. Сколько рукавов она оставила ради него без пары. Часто ли они встречались. Каков он вообще в обращении.

   Его величество отпустил фройляйн с миром и с улыбкой сказал себе... что она не любит Максимилиана. Слишком охотно она исповедовалась. Истинные чувства слишком глубоко гнездятся, чтобы безболезненно их извлекать на Божий свет...

   "Милая сердцу моему Ульрика!

   После продолжительных и, прямо скажу, нелёгких раздумий меня посетила мысль сочетать М. помолвкой с дочерью Карла Бургундца. Эта девица благонравна, образованна, имеет живой, ясный ум и приятную внешность. Но из чужих уст для меня это не более чем слова. Если познания в родословии не подводят меня, вы состоите в дальнем родстве с бургундскими герцогами - через Лорренов. Поддерживаете ли вы какую-либо связь и как вы находите эту девицу?"

   "Любезный Фридрих,

   Мне не выпало чести общаться с Марией лично, я знаю её со слов родственников и не могу сказать чего-либо дурного. Но считаю своим долгом предупредить, что сторона невесты может оказаться слишком требовательна. Зная некоторые обстоятельства вашей жизни, я рекомендовала бы девицу более скромных запросов и со складом ума скорее хозяйственным, нежели государственным..."

   "Признаюсь, Ульрика, меня порою пугает риск разориться на платьях и соколиной охоте. Тем более что сын мой денег также не считает. Недавно я увидал счёт от оружейника и до сих пор пребываю в некотором смятении. Но знаки юношеского тщеславия не так значительны по сравнению с приобретениями, что сулит будущий брак. Мы получим союзника, столь же сильно ненавидящего Францию, богатые земли и немалые средства через приданое. Прошу, одобрите моё мнение иль опровергните, как сочтёте необходимым, с присущей вам искренностью. Прошу вас также учесть, что моя осведомлённость в естествознании касается в основном неживой природы, и посоветовать какой-нибудь успокоительный настой. Придворный аптекарь не внушает мне доверия..."

   "Я переписала для вас несколько рецептов из отцовского лечебника. Сперва приготовьте напиток по одному из них, затем читайте дальше.

   Поразмыслив над вашими доводами, я решилась на смелый шаг - предложить вам выбор. Насколько вам известно, моя невестка Маргарита фон Йорк - сестра английского короля, а англичане - не менее ценные союзники против французов. Тем более что местонахождение их - по ту сторону французских земель - даёт больший простор для манёвра, нежели соседняя Бургундия, и возможность передвижения по морю, будь то штурм портовой крепости или поиск убежища. Одно ваше слово, и я поговорю с женой брата, и она не замедлит обратиться к своим братьям, ведь мы с ней весьма дружны и охотно друг другу уступим.

   Земли наши не так богаты, но не притянут за собой долгов и не обременят просьбой о помощи в неурожайные годы, ведь таковых у нас не бывает. В наших охотничьих угодьях царит изобилие. (Вы можете в любое время убедиться в этом, оказав нам честь визитом.)

   Приданым за каждой из наших девиц мы удивить не сможем, но сама невеста будет для вас кладом, который невозможно растратить - будь то любая из моих племянниц или средняя сестра. (Младшая уже сговорена с английским герцогом.)

   Я не даю пустых посулов, ведь уже обсудила всё с братом. Его высочество Иоганн ручается за честность сделки.

   Прошу вас, подумайте!

   И не принимайте неурядицы близко к сердцу - сердце у вас одно!"

   "Ваша поддержка невыразимо ценна для меня, но я вынужден отказать вашей щедрости. Бургундия - наш ключ к вратам от Франции, а владенья Марии перейдут в нашу собственность и наследство. Это важнее тех благ, что предоставит союз с вашим домом, ведь, насколько мне известно, ваши торговые города малочисленнее и не столь богаты. А близкий сосед надёжнее союзника за морем, поскольку досягаем и сбережёт время.

   Прошу не держать обиды. И заверить каждую из девиц вашей семьи в моём почтении, какое только может питать благородный муж к благородной даме..."

   Так пятнадцатилетний наследник Германского королевства обручился с семнадцатилетней дочерью герцога Бургундии. Помолвка совершилась по доверенности, потому что у жениха не было возможности выехать к невесте. Возможность, признаться, была, но отец жениха не решился её использовать. Он подумывал, не заключить ли через представителя и брак, но некое чувство не позволяло ему это сделать. Он мысленно рассчитывал на пару лет, а если это время не потратить на знакомство, то имеет ли смысл ожидание? Он желал бы узнать бургундскую невесту - и её интересы - получше. Лично он, а не его наследник.

   То же самое касалось будущего тестя, поэтому гибель Карла спустя два года обескуражила Фридриха. Их договор о помолвке детей был тайным, и германец-император находил себя в некотором замешательстве. Не могла заниматься переговорами и невеста. Во-первых, её терзало горе по отцу, чьё истерзанное волками тело обнаружили в окрестностях Нанси; а во-вторых, ей навязывали в супруги французского дофина. Фридрих был начисто лишён соревновательного духа, а невеста не оглашала свой выбор.

   Неопределённость явно затянулась, сделав натянутыми и отношения между Максимилианом и Розиной. Фрейлина из Обер-Остеррайха (7) желала знать, дадут ли ей отставку. Принц сам ещё не представлял, будет ли к этому повод. Он развлекался охотой, отбивая добычу у волчьей стаи, которая не в меру разрослась на горьких плодах сражений. По крайней мере, всякий раз близ шатров вертелся какой-нибудь зверь.

   "О несравненная Ульрика,

   Спешу предупредить, что путешествия через Шварцвальд грозят обернуться опасностью. Прошу, если предпримете поездку, не сокращайте путь, а избирайте открытую дорогу. Волки преследуют наших охотников непрестанно, и им не под силу истребить или изловить хищников. Тем страшнее за беззащитных дам..."

   "Благодарю за беспокойство, любезный мой рыцарь, и не могу вас обнадёжить, что оно беспочвенно. Наши вассалы часто получают жалобы от простолюдинов, что волки забредают в сёла и угрожают стадам. (8)

   Но вы упоминали, что наконец настроены на поездку в Гент. Если ничто не заставит вас передумать, не сочтите за труд направить свой путь через Саарбрюккен. Мальчики будут счастливы вас увидеть.

   Искренне ваша,

   Lilia Saarlandis"

   7 Обер-Остеррайх - Верхняя Австрия.

   8 Наши вассалы часто получают жалобы от простолюдинов... - крестьянам было запрещено охотиться, даже отстреливать зверей, портящих посевы и убивающих домашний скот. Охота была привилегией дворян.

<p>

III</p>

   Мария стояла у окна. Морской ветер колыхал её вуаль и приносил крики доверчивых чаек, что гнездились на лесах недостроенного собора (9). Будет ли он когда-нибудь достроен - или всё пойдёт прахом?

   Гентский замок имел прочные стены, но опасность точила его изнутри. Ведь с Советом, укрывшим правительницу в своей обители (10), произошла разительная перемена: Мария подозревала, что Француз нашёл способ её очернить в глазах тех, кому даровала она Великие Привилегии. Пожалуй что не стоило так связывать себя - но что там, уже поздно.

   Пикардия уже пала. Аррас и Камбре...

   Проще броситься в Лейе (11).

   Нежелание доставить радость Людовику удержало её.

   Выход всегда есть.

   На подоконнике лежали две миниатюры - два ключа, ведущие из мрачного подземелья войны в благословенный сад мира. Туда ведут две двери - обманная и истинная. От каждой ей вручили по ключу, но не сказали, от какой который.

   Попытка лишь одна.

   Мария переводила взгляд с портрета на портрет - с французского дофина на немецкого принца. Оба младше своей вожделенной невесты. Валуа ещё совсем ребёнок. Как бы выразилась тётка Анна, лепи из него что угодно в своё удовольствие. Но есть одно препятствие - его отец. Германец младше всего на два года, и его не воспитаешь. Говорят, он легко разгибает подковы и способен забить гвоздь без молотка. Говорят, такую силу получил он в наследство от бабки - полонской принцессы (12). Дикая Полония. Мария поёжилась. А рядом дикая Унгария. Мария поёжилась дважды.

   Оба ведут себя как последние варвары.

   Во имя первого творятся здесь война и грабежи. Второй не торопится с помощью... Может, он не прочёл её письма? Говорят, он не знает латыни...

   На подоконник села чайка. Мария подвинула изображения и отщипнула несколько крошек от чёрствой булки. Хлеб берегли: неизвестно, сколько продлится осада. Она скармливает его птицам...

   Возможно, однажды придётся ловить этих птиц, значит она делает вклад в будущую добычу... Бредовая мысль. Впрочем, настолько ли?

   Посмотрим под другим углом.

   Карл тщедушен и слаб. Облик его внушает умиление единственно благодаря нежному возрасту. Неизвестно, долго ли он проживёт и достигнет ли зрелости вообще. А Мария, как всякая благонравная девица, мечтала стать матерью многочисленного семейства.

   Максимилиан - красивое имя, кстати - по слухам, высок и прекрасно сложён. У него чудные светлые волосы - немцы всегда отращивают ниже плеч. А вот лицо не очень-то красиво. Некоторым дама нравится, если у мужчины большой нос, но этот, по правде, великоват. Тяжёлый подбородок тоже не украшает... Но, может быть, он приятен в общении?

   Тётушка Анна точно выбрала бы его.

   Впрочем, Мария его тоже не видела...

   Она попыталась представить, какой внешностью следует обладать её избраннику, но на ум ничего не приходило. Тогда она побранила себя, что рассуждает как кухаркина дочь.

   Нет, даже из простолюдинок только самая глупая будет под пушечным дулом рассуждать о носах и подбородках.

   Бронзовые бомбарды были прекрасно ей видны. С чугунными глыбами наготове. Как только люди не глохнут, стреляя из них? Пусть глохнут! Всем французам она этого желает.

   Оба просителя её руки присвоят себе все богатства Бургундии и сделаются правителями. Оба хотят подчинения и полновластия... Как там выражается чернь: шило на мыло?

   Бездумно глядя на начищенные пушки и на снующие вокруг фигурки, Мария не сразу сообразила, что готовится очередной штурм.

   Тем временем канониры прикатывали снаряды.

   Она останется девицей и умрёт девицей. Умрёт, обороняя свою крепость...

   Обороняя...

   - Гийом, снова пушки! - в порыве страха она назвала коменданта по имени. Она узнала его по шагам, не оборачиваясь.

   - Я уже отдал приказ.

   - Какой? - мысль окончательно ей отказала.

   - "Всем на стены". Но вы оставайтесь, - коснулся он дёрнувшейся герцогини. - Я посоветовал бы вам закрыть окно.

   Знакомые шаги удалились. Привычный призыв помолиться им не предшествовал.

   Мария сунула портреты в омоньер (13) и позвала служанок.

   Она ощутила себя маленькой глупенькой девочкой, очутившейся посреди тёмного леса. Она звала на помощь, но никто не отзывался, кроме хищных зверей.

   Так же, наверно, звал отец в лотарингском лесу. Бегство разделяет людей, войско рассыпается. Всё рушится. Может, его настигли враги. А может, просто голодный волк перегрыз горло.

   Его с трудом узнали. Тело было наполовину обглодано. Доспехи развалились сами, потому что скреплявшие их кожаные шнурки тоже съедены...

   Слишком много волков в этот год. Дурное предзнаменование.

   Повсюду. Повсюду.

   Homo homini lupus est. (14)

   Мария зажимает уши.

   Всё сотрясается, и ставни точно гнутся от удара.

   Ящик с порохом?

   Два ящика?

   Пороховой склад?

   Она упала на колени и отползла подальше.

   Её потащили за руку.

   Она завизжала.

   Анна де Равенстейн извлекла племянницу из-под стола.

   - Ты хоть жива?

   Мария узнала тётку.

   - Я боюсь, я боюсь...

   Незаконнорожденная сестра Карла Смелого обняла девушку:

   - Пойдём, милая, пойдём со мной.

   И снова гром небесный.

   - На сей раз точно порох, - проговорила Анна - и умолкла, встретив безумный взгляд племянницы.

   - Я согласна... - крикнула Мария, но третий залп заглушил слова.

   - Я ничего не поняла!

   - Я согласна! Согласна на немца!

   Анна вздохнула и перекрестилась. Она сама бы душу продала за подкрепление.

   9 Недостроенный собор - собор святого Бавона в Генте перестраивался в XIV-XVI вв.

   10 В своей обители - в Гентском замке заседал Совет Фландрии.

   11 Лейе (также Лис) - река в Бельгии и Франции.

   12 От бабки - полонской принцессы - имеется в виду Цимбарка (Кимбурга) Мазовецкая, мать Фридриха III.

   13 Омоньер - сумка, кошель на пояс.

   14 Homo homini lupus est. - Человек человеку волк. (лат.)

<p>

IV</p>

   Замок Саарбрюккен производил странное впечатление. Снаружи, выполненный в сером камне, на черноте едва овеянного зеленью холма, он выглядел пустым, как пустовала по весне земля. Внутри же - слишком обитаемым. С того мгновения, как ступишь за порог, тебя преследует чьё-то невидимое присутствие. И дело не в любопытной прислуге и соглядатаях, хотя, возможно, и не без того.

   Фридрих приказал остановиться в Саарбрюккене, и, что бы ни подозревали, остановка была нужна. Войско устало ползти по весенней распутице: зима выдалась снежная, вода собиралась в низинах, и перед путешественниками развёртывалось ужасающее зрелище. Кто-то в ярмарочный день в соседнем Санкт-Иоганне пошутил, что герцогство по сю сторону Саара превратилось в Нидерланды, а по ту - в Венецию.

   Деревья сбрасывали почки, припорашиваясь зеленью, кустарники не укрывал дичь, стремившуюся на возвышенность, голые верхушки увенчивались гнёздами, и, раз природе не под чем укрыться, само небо придумало плотный покров, за которым не виделось солнце.

   По такому межсезонью шествовало войско, и возглавлявшие его всадники - отец и сын фон Габсбурги - казалось, олицетворяли зиму и весну.

   Они минули город, справедливо сочтя средоточием грязи большей, и взяли тропу поодаль, что вела прямиком на холм. Обогнули склон, где почву вымыло к подножью, и поднялись, почти не увязая и усматривая в этом особый знак гостеприимства.

   В опутанных юным плющом стенах их поприветствовали владельцы замка. Герцог Иоганн, его супруга, которую называли Маргарита фон Йорк, и сидевшая по другую руку от брата Ульрика. Она почти не постарела, только первые морщины легли в уголках глаз и губ. Первые трещины на мраморе. Она выглядела старше брата-близнеца, с которым ступила на порог сорокалетия. На ней по-прежнему сияли сине-зелёные шелка, и придворные дамы старались ей подражать в нарядах.

   Герцогская свита была не так уж многочисленна, зато портреты предков, выполненные, впрочем, не так давно, судя по краскам и манере, делали тронный зал вдвое многолюднее.

   Здесь выставили всё, чем не грех похвастать перед гостями: парадные доспехи, драгоценная утварь, расшитые шёлком и серебром подушки и покрывала и даже итальянский настольный фонтан смягчали мрачность старых гобеленов. Максимилиан подумал, что в первую очередь позаботился бы о шпалерах, однако выцветшие и кое-где начавшие стираться полотна чем-то были дороги хозяевам. На них даже не обновляли вышивку.

   Затем его внимание привлёк доспех, и он подозвал Зигмунда, канцлера в свите отца, и указал на травлёный узор. Молодой канцлер извлёк из рукава дорожный часослов и кусочек угольного карандаша, и вдвоём они принялись зарисовывать украшения на последней, пустой, странице.

   Иоганн и Ульрика, беседовавшие с Фридрихом, мгновенно очутились рядом, заключили принца в дружеские объятия и развернули в противоположную сторону, где ждали их возвращения кайзер и герцогиня Маргарита.

   Церемонии были окончены, из тронного зала обе семьи переместились в жилые покои, предоставив подданным возможность отдохнуть в смежных комнатах.

   - Подумать только, перед этим мальчиком я опускалась на колени, - говорила Ульрика, прикладывая некоторое усилие, чтоб сдвинуть Максимилиана с места.

   - Как бежит время, - соглашался Иоганн.

   - А я когда-то отнесла его под мышкой в сад, - поднялась Бланка навстречу вошедшим. Она качала колыбель.

   Пока средняя сестра принимала поздравления, Иоганн, Ульрика и Маргарита, заговорщицки обнявшись, обсуждали что-то. Разомкнув кольцо, герцог пригласил гостей на охоту. Фридрих попробовал возразить насчёт неподходящей погоды. Иоганн и Ульрика переглянулись - и улыбнулись друг другу, одинаково прищурившись, - златовласый Феб и мраморная Диана.

   - Завтра...

   - Уж лучше послезавтра, - перебила фрау Маргарита, чернобровая и светлоглазая. - Верно, гости пожелают набраться сил после дороги.

   - Что ж, завтра или послезавтра, как угодно будет Его величеству и Его высочеству, погода не будет препятствовать.

   Фридрих принял ответ за шутку, брат и сестра не стали спорить.

   Ульрика позвала детей.

   Сперва явились семь девиц, стайкой столпились в дверях, засмущавшись, и, поочерёдно отделяясь от сестёр, приблизились и получили благословение императора. Некоторые были белокуры и зеленоглазы, как отец, некоторые темноволосы, как мать, а некоторые каштановы - Фридрих обнаружил в себе слабость к юным девушкам и жадно высматривал в них черты сходства, различия - и ни одну не находил похожей на несравненную Саарландскую Лилию.

   Сама Лилия скрылась, а дочери герцога тем временем окружили гордого Иоганна и не менее гордую Маргариту и занялись своими девичьими делами.

   Бланка с блаженной улыбкой раскачивала колыбель и одновременно повествовала о свадьбе младшей сестры Гретхен.

   Ульрика возвратилась с двоими мальчиками, лет одиннадцати и шести на вид. Старший заметно хромал, младший вис на руке у матери. Если бы здесь присутствовала вся свита германского императора, она дружно ахнула бы от удивления, потому что на лицах мальчиков, как в зеркале, отражалась внешность их кайзера. Придворные ахнули бы ещё громче, если б увидели, как Фридрих подхватил обоих на руки и покружил по комнате.

   Максимилиан, и так смотревший на всё без особой радости, наблюдал за отцом в тихом отчаянии.

   - Что-то не так, Ваше высочество? - обернулся король Германии. - Помнится, вы мечтали о братьях? - он опустился в кресло и усадил детей себе на колени.

   - А мы были в городе, - сказал младший мальчик, - там храм такой огромный! Во-от такой!

   - Поездка его очень впечатлила, - улыбнулась Ульрика.

   - Там ещё мост красивый, - добавил старший.

   - Оба моста.

   - Второго мы не видели.

   - Это ты не видел, а я видел. И сейчас вижу, - мальчик закрыл глаза и посерьёзнел. - Вот по нему повозка проехала... А вот идёт человек...

   - Детское воображение - удивительная вещь, - мать погладила его по голове. Младший сын был светленьким, совсем как Максимилиан в его возрасте. Старший был тёмно-русым.

   - Он прыгнул в реку! Он же утонет!

   - Он не утонет. Он сходит в гости к водяному и вернётся, - сказала Ульрика.

   - Честно? - мальчик открыл глаза.

   - Честно.

   - Мы же можем спросить у самого водяного, - сказал старший брат.

   Лицо Фридриха выразило неловкость. Ульрика лучезарно улыбалась, но Максимилиан заметил, как её пальцы впились в плечи детей.

   Всех отвлёк тоненький плач.

   - Разбудили? - донёсся следом голос Бланки. - Теперь обратно убаюкивайте.

   Братья, так и оставшиеся для Максимилиана безымянными (впрочем, он сам не пожелал знакомиться), восприняли слова всерьёз и покинули отцовские колени. Бланка достала их кузена - или кузину - из колыбельки и передала с рук на руки. Старший из мальчиков принял увесистый свёрток. Максимилиану показалось, что под пеленами мелькнул хвост.

   - Я не могу воспитывать их строго, - развела руками Ульрика, - мне очень хочется их баловать.

   Она сама приблизилась к младенцу - и почесала ему под чепчиком. На мгновение показалось, что из-под кружева вылезло острое чёрное ухо. Или это всего лишь локон? Ульрика заправила его обратно под чепец.

   Максимилиана выручил Иоганн, заговорив о всяких пустяках.

   Освобождённая от материнских забот Бланка подсела к Фридриху.

   Герцог фон Саарбрюккен говорил об охоте:

   - По правде сказать, мне больше по нраву травить кабана, чем оленя. Но почему-то вепрь лишился привилегий в глазах нынешнего дворянства, поэтому я отдам дань моде и предложу вам оленя... Вы, наверно, думаете, что гораздо уместней сейчас охотиться на волков? Поверьте, у них не настолько вкусное мясо.

   Принц ответил улыбкой.

   - Вам не нужно щенков? - подняла голову от рукоделия одна из дочерей Иоганна.

   - Берта, - окликнула Маргарита.

   Девица пожала плечами и вернулась к вышиванию.

   - Наши гончие этой весной не менее плодовиты, - пояснил герцог. - Псарня досталась нам от отца, мне не пришлось предпринимать никаких усилий, чтоб разводить борзых, аланов и мастиффов.

   Максимилиан подвинул ноги: на ступни будто бы легло что-то горячее.

   - Он очень о них заботился, - продолжал Иоганн. - Хотя сам никогда не охотился. У него было очень слабое здоровье - хромоту мои племянники унаследовали от него.

   - Иные говорили, что он безобразен как само зло, - подхватила Ульрика. - Но те же люди утверждают, что моё лицо - его точная копия, - она вскинула подбородок, явив точёный профиль Минервы. - Где же истина?

   В другой раз Максимилиан подумал бы, как неприятны стареющие жеманницы, но сейчас сосредоточился на ощущениях: он готов был биться об заклад, что за их спинами присутствует кто-то четвёртый и вот-вот положит руку на плечо.

   Свечи подрагивали в весенних сумерках.

   Девицы фон Саарбрюккен вполголоса сплетничали.

   Внебрачные сыновья Фридриха раскачивали колыбель и напевали шёпотом:

   - Милый волк, ты меня отпусти,

   Серебряный плащ ты мой возьми.

   Плащ серебряный мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   - В последнее время он засыпает только под эту песенку, - обратилась Бланка к озадаченным гостям. - Мы с мальчиками целую неделю её разучивали, и ему понравилось.

   Её косы были убраны по-итальянски. Платье было зелёного бархата - но не морского оттенка, а травянистого. Она усердно прихорашивалась нынче утром...

   Холодное прикосновение.

   Рука, благодарение Небесам, принадлежала Ульрике.

   - Столы накрыты, ужин ждёт, о благородные мужи.

   Торжественной процессией хозяева и гости вновь направлялись в зал. Возглавляли её Иоганн и Маргарита, за ними следовали рука об руку Фридрих с Ульрикой, третьей парой - Максимилиан и Бланка, следом - дружным строем - дети. Ребёнок Бланки остался в комнате под покровительством горничной.

   - Как жаль, что долг велит вам скоро нас покинуть, - прижалась к плечу спутника молодая мать.

   По стене, параллельно процессии, двигались тени. Каменные своды исказили их, заставив изменить пропорции и рост. Мужской силуэт первой пары сгорбился, женский - вытянулся и истончился.

   - Доброй ночи! - посмотрел на стену Иоганн.

   Тени помахали им рукой.

<p>

***</p>

   Утро освежило разум, и вчерашние воспоминания казались сном - или иллюзией. Охотничий рог разогнал тени, псарь выгнал свору, лошади храпели, влажная земля летела из-под копыт и лап. Окружённые дымкой собственного дыхания, всадники и гончие летели в сторону венчанного зарёй леса.

   След оленя вёл по обновлённым тропам. Максимилиан, Зигмунд, молодой баварский князь Людвиг (15), верные семеро ловчих, бароны и рыцари и даже сам Фридрих, сегодня не уступавший первенства сыну, неслись, ломая ветки, наперегонки со свитой герцога, в отличие от последней доверяя лишь чутью собак и лошадей.

   Олень, подгоняемый рычавшим в спину страхом, едва оторвался от погони и понёсся вдоль оврага, очевидно, ища, где он сузится, чтоб перепрыгнуть.

   Максимилиан вырвался далеко вперёд, грозя задавить борзых. Он привык побеждать во всём и презирал препятствия. Он собирался прицелиться, как что-то мокрое и горячее ударило его в бок. Лук выпал из рук. Конь взмыл на дыбы. Волк, взявшийся ниоткуда, а вернее сказать, из оврага, запрыгнул прямиком на всадника. Желая отбиться, тот выпустил поводья, покачнулся, ударил шпорами, пытаясь обхватить ногами бока лошади... Лошадь взбрыкнула, дёрнулась, поцарапанная волчьими когтями, земля и небо перевернулись, мартовский ветер поменялся с прелой почвой...

   Все трое - волк, человек и конь - кубарем полетели в овраг.

   Волк первым обрёл чувства, выбрался из-под коня и всадника и, жалобно скуля, потрусил прочь на трёх лапах.

   В него никто не целился. Охота была забыта.

   Франц, Клаус и их пятеро приятелей стояли над обрывом, дружно обнажив головы, и печально взирали на валявшегося ничком господина, придавленного поперёк конём.

   Во втором ряду, заламывая руки, причитал Людвиг Баварский:

   - Что я Марии скажу?!

   - Что я скажу императору? - мрачно вторил канцлер Зигмунд.

   - Что вы стоите?! - растолкал их Фридрих - и застыл.

   - Мужайтесь, Ваше величество, - замогильным голосом произнёс Франц. - Знайте, мы скорбим вместе с вами...

   - Может, он ещё жив, дурень!

   - В таком случае страшно предположить его состояние, - сохранял молитвенную позу Людвиг.

   Фридрих махнул на них рукой и съехал на седалище по склону.

   Тем временем его наследник шевельнулся, упёрся локтями - и выполз из-под живого ещё бремени. Он пошатнулся раз, другой, обвёл овраг глазами - и собрался зарезать лошадь, но не нашёл ножа. Оружие вылетело куда-то в кусты во время короткой борьбы с волком.

   Он отдышался, сжал виски и запрокинул голову. И узрел над собой толпу.

   - Ну что вы встали, как бараны?! Вы на что здесь существуете?! По миру пущу, болваны, чтоб вам пусто было! Убейте коня кто-нибудь! Где моё оружие?!

   - Сынок! - возопил Фридрих. - Живой! - и полез обниматься, пятнаясь весенней грязью.

   - Чудо, - изрёк Франц и осенил себя крестным знаменем, уронив шапку в грязь.

   Кайзер поднял сына на руки и, невзирая на протесты, понёс из леса вон, попутно отгоняя бесполезных слуг и подданных, на удивление возвращавшемуся с убитым оленем Иоганну.

   - У кого-то первое слово - "мама", - философствовал Клаус, подбирая Максимилианов лук, - у кого-то "папа", у кого-то "дай". А у кого-то "Где вас носит, козлы?!"...

   Остальные ловчие согласились, что жизнь порою непредсказуема.

   Замок Саарбрюккен встретил охотников печальными хлопотами: Её высочество Бланка сломала руку.

   Тем не менее придворный врач оказался свободен и немедленно осмотрел Максимилиана. Дело обошлось синяками и ссадинами, и не было смысла откладывать отъезд дольше, чем на пару дней.

   В тот же вечер освежёванный олень украсил пышный стол, и оба семейства отпраздновали хорошее самочувствие младшего Габсбурга и сестры герцога.

   Фридрих порадовался за обоих, но, когда пришло время собираться, совершил нечто невероятное.

   - Ты теперь сможешь командовать войском сам. Я останусь здесь ещё на неделю-другую.

   - Но... Ваше величество...

   - Не хочу отнимать твои лавры освободителя прекрасной дамы.

   - Ах да, - кивнул сын. - Ведь ваша прекрасная дама - здесь.

   - Это не просто дама - это друг. С которым можно обсуждать дела и сплетни и оказывать друг другу услуги, не требуя ничего взамен.

   - Две ваших услуги я уже видел.

   - Молчание тебе больше к лицу.

   - Увы, мне недоставало собеседников.

   - Не надо лгать. Я всегда был рядом, но вы, Ваше высочество, предпочитали слушать маменьку. О том, что нет предела моей скупости, о том, что я захлопываю дверь ногой, о том, что собираю за мышами. Мне показалось, в последние годы мы стали дружны. Но ваши слова сейчас заставляют меня сомневаться. Так лучше я пойду к тем, кто мне рад.

   - К плодам прелюбодеяния?

   - Нет, почему? Меж нашими владениями простираются роскошнейшие леса, достаточно выбрать одно дерево и обойти трижды...

   - Но это... не по-христиански. Я не узнаю вас.

   - Помнится, мать учила вас верить, как подсказывает сердце... Вы что-то раздражительны сегодня. Если вам досаждает головная боль, то поберегите себя, оставайтесь, а войско поручите... скажем, Людвигу.

   - Выступаем немедленно! - бросил принц оруженосцу и хлопнул дверью.

   Войско Священной Римской империи отбыло из Саарбрюккен-шлоссе следующим же утром.

   Герцог, его семейство, двор, а также Фридрих с небольшою свитой наблюдали с крепостной стены.

   Ульрика обнимала за плечи Бланку. Бланка держала здоровой рукой младенца и роняла хрустальные слёзы на его кружевной чепчик.

   - Сестрица, ты читала о путешествии Марко Поло? - наклонилась к ней старшая сестра. - В стране, куда он приехал, принято говорить так: "Если сидеть на берегу и ждать, вода принесёт труп врага". Садись и жди, сестрица, река на твоей стороне.

   Бланка поцеловала сына в пушистую мордочку.

   15 Молодой баварский князь Людвиг - в реальности Людвиг X Баварский, по прозвищу Богатый, был в то время уже пожилым.

<p>

V</p>

   "Дорогой Зигмунд!

   Чтобы взяться за описание Кёльна, нужно сравнить его с миражом в пустыне или с водоворотом в быстрой реке - настолько он притягивает и затягивает. Это стихия столь же бурная, как Рейн, в который он смотрится с берега точно в зеркало. Стоит хоть раз приблизиться среды толпы паломников к вратам кафедрала, или смешаться с пёстрой толпой школяров, или запутаться в неводе его улиц - как всё твоё существо и имущество утекает сквозь пальцы под звон чаш и стук игральных костей. Только здесь - в граде древнем, как сама Империя, задумываешься, сколь бренны удовольствия, и пир не приносит с собой утешенья, что черпаем мы на дне кубка..."

   Такое письмо, не лишённое красоты слога, хоть и пестрящее огрехами правописания - вероятно, вследствие отчаяния, коим пронизано всё послание, получил канцлер Фридриха, вынужденный оставаться при императоре по долгу службы.

   Император оставался в Саарбрюккене, что сбило с толку гонца, направившегося сперва по западной дороге, но не нашедшего следов передвижения и пребывания там свиты кайзера. Посланник свернул в Аугсбург, предположив, что Фридрих мог возвратиться в свою резиденцию. Словом, он сменил с десяток лошадей, истратил все запасы сил, даже самые сокровенные, пока не сообразил, что гощение в Саарбрюккене могло затянуться.

   Выслушав устный наказ не доверять содержание письма государю, канцлер прочёл его дважды и крепко задумался. Просьба Максимилиана была попросту невыполнима. Сокрушаясь по излишней тяге к мирским удовольствиям, принц сообщал, что растратил все средства и не в состоянии покинуть постоялый двор. Не мог бы друг его выручить, передав с человеком, что передал это письмо, некую сумму денег?

   Зигмунд разделил с товарищем это несчастье, потому как его кошелёк тоже был пуст.

   Но не зря молодой человек ступил на стезю государственной службы, ведь он умел отринуть личное благо ради блага короны. Бургундской короны на сей раз: владеньям Марии грозит разорение, а юной прекрасной правительнице - гибель от голода в осаждённой крепости. Если прибавить ко времени, что Максимилиан оставался в Кёльне, время, что ушло на доставку письма...

   Он вынужден предать доверие друга, но столь опасное положение дел скрывать нельзя.

   Со своей стороны, Фридрих не менее Зигмунда жаждал нарушить тайну. Гордость не позволяла ему написать сыну, и он оставил Зигмунда при себе, надеясь, что с ним-то Максимилиан не преминет переписываться.

   Существовало лишь одно препятствие: пресловутая гордость не позволяла расспросить канцлера.

   Фридрих, по обыкновению, обратился за помощью к даме сердца.

   Дама, не задумываясь ни секунды, изрекла, что необходимо собрать крошку от сургуча, которым было запечатано письмо. Она отрядила горничную в покои канцлера, а сама приготовила свечу и чашу с водой.

   Девушка вернулась с пустым совком и чистым веником, но с отколупанным от забытого на столе свитка кусочком. Она вполне сносно владела грамотой и ошибиться с письмом не могла.

   Ульрика под внимательным и любопытным взором своего преклонных лет рыцаря расплавила сургуч над светочем и капнула в холодную воду.

   Простота сих действий не идёт ни в какое сравнение с выспренностью алхимических изысканий, думал Фридрих, жадно следя за лилейными пальцами в благоухающих липовым цветом сумерках. Сладость дурманила, и виделось ему, что все шпалеры расцветают, оплетаясь новыми узорами, и всё, что есть старого в комнатах, в замке, вокруг - обновляется и обретает нежность, свойственную юности - как тает в пламени бурый сургуч.

   Капли застыли на воде. Просто капли. Маленькие красные круги и точки - россыпь по прозрачной глади. Оседают на дно или держатся на поверхности... Что они значат?

   Слёзы?

   Порох?

   Ульрика нахмурилась и поводила руками над чашей. "Думай, думай", - беззвучно произнесла она, обращаясь к самой себе. Шаги за дверью торопили и, отвлекая, одновременно заставляли медлить.

   Не в меньшем смятении находился идущий. Известно ль, за каким занятием застанет он кайзера и хозяйку замка?

   Он замер на пороге, прежде чем поднести руку к дверному молотку.

   Герцогиня застыла над гаданием. Так часто играют с просителем высшие силы: дают ответ, но не спешат объяснить, что он значит.

   Звёздное небо?

   В дверь постучали.

   Фридрих ждал.

   Ульрика думала.

   В дверь постучали настойчивее и назвались.

   Фридрих вопросительно глянул на даму.

   - Откройте, откройте. Быть может, он пришёл, чтобы сказать разгадку.

   Облик Зигмунда был действительно красноречив.

   - Монеты, - шепнула Ульрика и улыбнулась. И, прежде чем канцлер успел рассмотреть что-либо, выплеснула воду за окно.

   Зигмунд же, не подав ни малейшего признака наблюдательности, рухнул перед кайзером на колени и запутался в собственном многословии.

   Фридрих взял у него письмо.

   Пока он читал, на лице его отражалась некая тень чувства, но сложив лист, явил неумолимую решительность.

   - Но Ваше величество... - умолял Зигмунд

   - Нет, нет и нет! - трижды топнул Фридрих. - Если нуждается в деньгах, то пусть наймётся кондотьером хоть к бургундцам, хоть к фламандцам, хоть к самим французам! Но от меня не получит ни гульдена! Ни пфеннига!

   Зигмунд готов был простереться на полу.

   Ульрика перевела дыхание. В таком гневе она Фридриха не могла представить.

   - Я сказал: нет! - вновь проверил он половицу на прочность.

   - Но промедление равноценно смерти, Ваше величество, ведь без этих денег невозможно покинуть город...

   - Вот именно, - внезапно отринул воинственность император. - Вы очень верно заметили: без денег невозможно покинуть город. Вы, дорогой мой подданный, думаете, отчего мы злоупотребляем здесь гостеприимством?

   Ульрика вертела в руках письмо:

   - Как много всем вам нужно слов, чтобы сказать "У меня нет денег".

   Она решительно двинулась к двери.

   Кавалеры попытались возразить, но дама почти приказала им успокоиться.

   Послала слугу в погреб, а сама, подобно кораблю на морских волнах, совершила извилистый путь по нескольким лестницам.

   Фрау Маргарита, разоблачённая для сна, расчёсывала свои чёрные, как сама тьма, волосы.

   В дверь постучали.

   - Сестрица Марго, это я!

   - Что-то, золовка, вид у тебя встревоженный?

   - Встревоженный вид только что наблюдала я, - Ульрика вручила невестке письмо и села без приглашения на постель. Две дамы часто позволяли себе и друг другу подобную фамильярность. - Я думала, у них случится приступ. У обоих.

   - У кого? - Марго погрузилась в чтение.

   - У Фрицхе (16) и его канцлера.

   - Я так понимаю, вопрос упирается в деньги, - сказала англичанка, ознакомившись с письмом.

   - В презренный металл, - кивнула саарландка. - У меня есть некоторые сбережения, но на дорогу от Кёльна до Гента их недостаточно.

   - Ну, если совершать поездку в манере, свойственной Его высочеству, - в светло-серых глазах, равно как в голосе, Маргариты появился стальной оттенок, - не хватит всех сокровищ мира... Но ради несчастной Марии я помогу. Рано или поздно ей пришлось бы расплатиться за грехи отца, но Паук (17) заломил непомерный процент, - рассуждала Маргарита, прошествовав к секретеру, скрипнув ключом, а затем крышкой шкатулки. - Ну почему она отвергла сватовство английского принца?

   - По юности, по глупости, - вздохнула Ульрика. - Марго, с меня любая услуга, - воскликнула она, принимая дар - весьма, надо отметить, щедрый.

   - Считайте это свадебным подарком.

   Дамы поцеловались.

   Ульрика хотела уже упорхнуть к страждущим, но прищёлкнула пальцами:

   - С гонцом слишком медленно. Прости, Марго, я понаглею ещё немного, - и отворила окно в спальне.

   За ставнями играла свою тихую песню ночь.

   Ульрика нарушила мелодию, трижды ухнув.

   Тьма заслонила луну и взмахнула крыльями.

   Сова опустилась на подоконник.

   Ульрика погладила птицу, выдернула из рукава шёлковую нить и привязала посылку к левой лапке. Потом шепнула в острое совиное ухо пару слов и хлопнула в ладоши.

   Ночной гонец поспешил исполнять поручение.

<p>

***</p>

   - Ваше высочество! - гаркнули прямо в ухо.

   Максимилиан повернулся на бок и заслонился от злобного мужлана.

   - Ваше высочество! - не унимался Клаус. - Такая удача!

   - Ну что? - откинул одеяло принц.

   - Удача, говорю! Прям небеса послали, - и протянул увесистый кошель.

   - Ограбили кого-то, - усмехнулся Максимилиан, рассмотрев предмет.

   - Да говорю же: прямо с неба упали!

   - Дай-ка сюда.

   Молодой полководец развязал шнурок и заглянул в недра находки. В блеске монет белела записка. Максимилиан извлёк её, развернул и прочёл. И, вспыхнув, как сухой трут от малейшей искры, швырнул в камин.

   - Ваше высочество?..

   - Она будет меня учить!

   - Что случилось? Простите моё любопытство...

   - Саарландская ведьма! Сколько мне тратить! Она будет считать мои деньги! - он швырнул кошелёк на пол. Монеты рассыпались.

   Клаус бросился подбирать.

   - Я запрещаю тебе к ним прикасаться! - Габсбург топнул по монетам, слуга еле успел отдёрнуть руку. - Ей мало нашего позора!..

   Клаус предпочёл промолчать, подождал, пока Его высочество накричится вволю, даже вышел из комнаты, а убедившись, что Максимилиан снова заснул, вернулся босиком, собрал монетки по одной - и поспешил к друзьям. Но не делить осиротевшее золото меж собой, а расплатиться по долгам. Заметно полегчавший кошелёк Клаус и Франц нижайше вручили баварцу Людвигу и столь же нижайше молили взять на себя все расходы в пути до Гента, а там, авось, награбят что-нибудь.

   Людвиг понимающе кивнул, позвал рыцарей, ополченцев и слуг, а также хозяина, хозяйку и кузнеца, и с ними наравне держал совет, ведь это был государственный ум не менее возвышенный, чем у канцлера Зигмунда...

   Максимилиан проснулся от тряски. Он приподнялся на постели и попытался понять, где находится. Над головой пел ветер и плясали ветви. Под ногами скрипела колёсная ось.

   Он проснулся в обозе посреди дороги.

   За спиной подрагивали, как виденье в пустынном мареве, грузные башни Ханенторбурга - западной крепостной стены.

   Ворота святого Северина впустили войско, ворота Ханенторбурга - исторгли.

   Так избавлены были от скорбной юдоли император, канцлер, герцогиня Бургундская, войско германское, граждане древней Колонии Агриппины (18), а главное, почтенный мейстер Хофман - владелец постоялого двора на улице Святой Марии.

   16 Фрицхе - то есть Фрицхен, Фридрих. Уменьшительный суффикс "хен" во франконском диалекте, распространённом в том числе в Саарланде, теряет конечный "н".

   17 Паук - прозвище французского короля Людовика XI.

   18 Колония Агриппины - античное название Кёльна, основанного, по преданию, императрицей Агриппиной.

<p>

VI</p>

   Остаток пути не стал омрачён для войска гневом предводителя, ведь Максимилиан обладал характером вспыльчивым, но отходчивым. Он умел отогнать чёрные мысли и радоваться всему, что находилось приятного в закромах мироздания. Погода стояла прекрасная, не нужно было измышлять хитрости, чтоб уберечь доспехи и оружие от влаги. Зарево войн не достигало имперских владений, и мрачных картин разорения и насилия не наблюдалось. Жители одного городка подарили им несколько коров и овец на пропитание. О долгах никто не напоминал, к тому же все расходы внезапно взял на себя Людвиг, а деньги у него всегда водились. Разве что у самой рощи близ Кёльна нагнал их какой-то знатный безумец и увещевал одуматься. Якобы король Франции не давал позволения герцогине Бургундии выходить замуж. Максимилиан от души посмеялся над этим юродством, вед всему христианскому миру известно, что Мария Бургундская не приходится никому вассалом. Позже ему объяснили, что это был посол Людовика.

   Бодрость духа поддержала Максимилиана и на подъезде к Эно, и в окрестностях Гента, истощённых грабежами и почти обезлюдевших. Валлонские стычки и битвы казались ему лишь прологом к чему-то большему, тренировкой перед настоящим сражением.

   Прорваться в Гравенстейн было непросто. Но кража у врага пороха и нескольких пушек облегчила задачу. (Не такие уж они неприподъёмные, эти мортиры - или бомбарды?) А далее мастерство конной атаки решает дело.

   Довольный собой, освободитель въезжал в Гентский замок. Город был изукрашен, как книжная картинка под кистью не знающего меры художника. Казалось, жители Гента поставили цель заполнить все пустые пространства и расцветить все одноцветные поверхности.

   - Что это за полотнища? - наклонился Максимилиан к другу.

   - Это приветствия граждан: "Да здравствует Максимилиан", "Слава имперскому войску", "Да продлит Господь лета доблестного освободителя", - читал Баварец, слегка щурясь.

   - Это?..

   - Да, Ваше высочество, это латынь, - неохотно сознался Людвиг.

   - Что ж, без неё совсем нельзя?

   - Увы, мне очень жаль...

   Епископы в белоснежных, подобно апостольским, одеяниях, встречали на пороге герцогских покоев. А далее - как чернота земли обнаруживается под снегом, ликование белизны сменяется чёрным великолепием траура. Мария и вся её свита укрыли в убежище всю роскошь Дижона, преуспев в спасении всей подобающей торжеству обстановки.

   Мария сходила с ума от волнения. Нет, благодарность её не имела предела, а счастье освобождённой пленницы не знало границ. Но, как назло, незадолго до сего благословенного августовского утра, ей передали письмо. Французский король смел давать ей последние наставления:

   "Ваш отказ Клевскому пьянице, грубияну англичанину и ненавистному испанцу ещё вселял в наше сердце надежду на ваше благоразумие. Но выбор ваш превзошёл все ожидания. Спешим уведомить Вашу светлость, что избранник ваш не только принадлежит к самому скаредному среди всех известных мне благородных семейств - он туп как пробка и вдобавок бессловесен. Если Ваша светлость питает слабость к неодушевлённым предметам, наши мастера способны изготовить для вас куклу в человеческий рост, которую вы сможете сажать против себя за трапезу. При прочих равных условиях, это введёт вас в несравнимо меньшие расходы, чем брак, на который вы решаетесь".

   Письмо это сумело заронить в сердце Марии семена не только гнева (ведь Людовик обращался к ней несообразно её титулу) (19), но и сомнения.

   Когда златовласый рыцарь в посеребренных доспехах преклонил перед ней колени, она невольно прислушалась к шёпоту фрейлин за троном, что он преклонил колени недостаточно подобострастно, как велит этикет, и пребывал в коленопреклоненной позе недостаточно долго. Совладав с собой, Мария шепнула, что этикет также велит молчать или просить позволения высказаться, и поприветствовала Максимилиана по-французски.

   Принц отвечал ясной улыбкой - пока один из его спутников не перевёл приветствие на немецкий.

   В глазах жениха встрепенулся рассудок, и он произнёс в ответ нечто цветистое на родном языке.

   - Его высочество желает своей невесте здравствовать, - услужливо подхватил подданный и присовокупил несколько куртуазных фраз - скорее всего, от себя.

   Мария сказала слова благодарности за бесценную помощь, вложив в них всю мягкость и нежность, которую только дозволяет этикет. И от себя прибавила:

   - Сударь, я, кажется, узнала вас. Не вы ли были представителем сего славного рыцаря на нашей помолвке?

   - Вы не ошиблись, - отвечал Людвиг - после того, как перевёл столь же исполненные чувств слова Максимилиана.

   - Я могу перейти на фламандский, если это менее затруднительно для общения, - предложила Мария, живописав подвиг германцев и гостеприимство валлонцев.

   - Увы, ничего не изменится, - с едва уловимой печалью отверг предложение Людвиг, живописав со слов сеньора великолепие Бургундии и прелесть Фландрии.

   Мария заставила себя изречь, что всё это великолепие отныне по праву принадлежит наследнику королевства Германия как её будущему супругу, и, не лишая свой голос торжественности, спросила:

   - Ваш сюзерен говорит на каком-нибудь языке кроме немецкого?

   Людвиг передал искренние уверения в самом глубоком почтении и благоговении перед совершенством Её высочества и, не меняя тона, сказал:

   - Он по-немецки лишь недавно выучился, о моя госпожа.

   Внезапно дамы осознали, насколько в этой небольшой, по сравнению с дижонским или брюссельским тронным залом, комнате душно и достали веера. Кавалеры внезапно оробели перед дамским румянцем и опустили головы.

   К чести собеседников отметим, что двойная игра велась лишь в присутствии самых доверенных лиц.

   Мария смущённо склонила голову и произнесла ещё несколько весьма галантных изречений.

   - Неужели же дела настолько плохи?

   Людвиг вновь послужил посредником в обмене любезностями.

   - По правде сказать, не настолько. Возможно, значительно хуже. Недавно он падал с лошади, и последствия могут ещё о себе заявить.

   Анна де Равенстейн объявила, что ей нездоровится и что она вынуждена покинуть зал, положила руку на плечо племяннице, вполголоса произнесла на языке Цезаря: "Мужайся, дитя", и оставила комнату.

   Мария царственно кивнула.

   Не успел Людвиг Баварский отереть лоб после аудиенции, как на плечо ему опустилась железная рука принца.

   - О чём вы говорили?

   - Как - о чём? Я переводил вашу беседу.

   - Вы что-то добавляли от себя. Я не настолько глуп, чтоб не заметить.

   - Поймите, Ваше высочество, французскому языку свойственен совсем другой строй...

   - Признавайтесь!

   - Ничего такого, - Людвиг вынужден был приподняться на цыпочках, следуя твёрдым дружеским объятиям. - Она сказала, что узнала меня, ведь это я представлял вас на помолвке.

   - Хорошо, я прощаю вас. Но в искупление вины вы обучите меня французскому.

   - Как вам угодно, - согласился Людвиг, вновь обретя опору под ногами. - Сколько времени готовы вы посвятить занятиям?

   - А сколько времени у нас до свадьбы?

   Мария тоже считала дни. Но не чтоб поспешить овладеть немецким. Ей не составит труда его выучить, как не составило труда освоить прочие науки. Впервые открылось ей, что существует язык иной, не разъятый на словари и грамматику - первый и, может, единственно верный язык, на котором друг друга поймёшь непременно.

   Во время своего тройного диалога они встретились взглядом, и она поняла, что готова смотреть в эти серые глаза бесконечно. В груди её всё трепетало, и кто-то неизвестный - не рассудок, рассудок отрешённо замолчал - подсказывал, что кроме совершенства внешнего, и тонкости ума, и благородства сердца, и прочих качеств, записанных мудрецами в необходимые добродетели, есть ещё нечто, что забыли внести в список.

   Солнечные лучи окрашивались стёклами и сочетали цвет с сияньем бриллиантов. Мария любовалась подаренными камнями и думала, что французский король ошибался насчёт скаредности, а всё прочее поправимо.

   Исполненная светлых чувств, Мария порвала письмо.

   19 Несообразно титулу - к независимой герцогине следовало обращаться "Ваше высочество", а Людовик обратился к Марии, как к своему вассалу, "Ваша светлость".

<p>

VII</p>

   Из двери пахнуло растопленной печью, смолой и жарким - на кухне вовсю суетились слуги.

   Бланка облизнулась - и минула эту дверь. Отыскав чёрный ход, она принесла в холодные коридоры запах прелых листьев, ветра и земли.

   Сразу за дверью для неё оставили на полке свечу и огниво - как всегда. Бланка зажгла нитяной язычок, глянула на свои руки - и тут же задула свет. Луна и так яркая.

   В висках колотилась кровь, в мыслях крутилась песенка.

   Ехала дева одна через лес,

   Липа шумит над камнем,

   Выскочил волк ей наперерез,

   Плод любви созревал в ней.

<p>

***</p>

   Воспользовавшись перемирием, что заключили Валуа и Габсбург, Кунигунда приехала проведать брата и невестку. Молодожёны оставались во владениях Бургундки, но смогли покинуть Гентскую твердыню и обосновались в Брюсселе, который Мария ещё прежде назвала столицей Фландрии.

   Немецкой принцессе недавно исполнилось семнадцать, она превратилась в цветущую рослую девушку, не то чтобы красавицу, но фамильные черты проступили на её лице не так резко, и её можно было назвать привлекательной дамой. Тяжёлые косы её отливали медью, но чтобы не упоминать, что голова принцессы увенчана неблагородным металлом, поэты именовали её "яростно белокурой". В глубине души дама по-прежнему оставалась непоседливой девчонкой и сразу с верхней ступеньки кареты принялась бурно выражать радость от встречи со старшим братом.

   - Мы теперь столько сможем обсудить!.. Но ты обязательно помирись с отцом. Знаешь, он недавно спрашивал меня, в какие игры я играла в детстве, что я любила, мы вспоминали целый день - я даже слегка удивилась. Оказалось, у герцогини Ульрики - ну, ты помнишь, из Саарбрюккена, она приезжала как-то - родилась дочь...

   - Следует сказать: у короля Фридриха родилась дочь, - поправил Максимилиан.

   - То есть? - не поняла сестра, и отстранилась от него, и всматривалась в его лицо. - Так у неё... ребёнок... от нашего отца?

   - И не один, - Максимилиан проводил её под руку в замок. Мария молча шествовала рядом с мужем, пока придворные следовали за её шлейфом, а слуги несли сундуки гостьи.

   - Я и представить не могла, - удивлялась Кунигунда. - Но это же... чудесно! Быть может, они появились на свет взамен наших покойных братьев и сестёр?

   - Чудесно, - Максимилиан остановился на лестнице. - То, что он изменял нашей матери, тоже чудесно?

   - Изменял?.. Поверить не могу, - Кунигунда тоже замерла. - Но, знаешь, с другой стороны, они с матерью очень разные, а брак - это ведь союз ради выгоды, ради детей, ради хозяйства... то есть... я не имею в виду вас, вы - исключение. Но чаще всего - так. И часто у кавалера есть избранница, а у дамы - избранник, - девушка мечтательно подняла глаза к сводам, - связь с которым есть единение душ.

   - И тел.

   - Иногда. Но ведь она всегда хотела, чтобы он стал живее и жизнерадостнее. Желание сбылось, только не с ней...

   - Ты с таким лёгким сердцем говоришь об этом.

   - Ну помиритесь, я прошу тебя. Напиши ему первым, ты же знаешь: если на него нападёт нерешительность - это надолго.

   - Пожалуйста, - вступилась за золовку герцогиня. - Я не знала, как вам сказать, но мне тоже кажется, что вам следует забыть ссору. Пожалуйста, ради меня. Ради нас, - и она кротко положила руку на живот.

   - Не так-то просто подобрать слова, - сдался супруг и брат. - Мне нужно будет тщательно обдумать, что и как написать, чтоб не разжечь разногласия ещё сильней.

   - Мы вам поможем, - хором заверили дамы.

   - И ты не хочешь спросить, как зовут нашу сестру? - прибавила Кунигунда.

   - И как же её зовут?

   - Елена. (20)

<p>

***</p>

   Босиком прокралась Бланка в спальню. Глаза привыкли к темноте, слишком привыкли, и взгляд метнулся к детской кроватке. Сын давно уже вырос из колыбели, но не желал расставаться с матерью, и новую кровать поставили на старом месте. Из-под одеяла выглядывала только чёрная макушка, под одеялом раздавалось мерное сопение, и успокоенная мать шагнула к собственной постели.

   - Мам, ты вернулась? - раздалось за спиной. Мальчик уже сидел - и смотрел на неё. Он видел в темноте так же ясно, как Бланка. Зелёные глаза, с янтарным ободком вокруг зрачка, поблёскивали отражением луны. Лицо, уже очистившееся от шерсти, белело в окружении тёмных волос.

   - Почему ты не спишь? - она спрятала руки за спину.

   - Ты гуляла? - он принюхался. - Ты охотилась? А когда мне можно будет с тобой гулять?

   - Это зависит от тебя, - она приблизилась к ребёнку, всё равно от него не скроешь следы прогулки. - От того, как быстро ты научишься делать как я. Я очень устала. Давай спать.

   Она поцеловала сына в лоб, стараясь не испачкать. Он послушно завернулся в одеяло и улёгся.

   - Только спой мне.

   - А можно я буду петь со своей кровати?

   - Ну ладно.

   Бланка рухнула на холодную постель, не укрываясь, и нащупала где-то под одеялом чуть тёплую грелку.

   - Милый волк, ты меня отпусти,

   Липа шумит над камнем,

   Расшитые туфли мои возьми,

   Плод любви созревал в ней.

<p>

***</p>

   Сестра осталась зимовать в Брюсселе.

   - У меня есть средства, - простодушно оправдывалась она.

   - Снова тратишь чей-то свадебный подарок? - Максимилиан расставлял на доске шахматные фигуры.

   Кунигунда засмеялась и отмахнулась.

   - А потом расторгнешь помолвку и оставишь бедного кавалера у разбитых надежд?

   Кунигунда смеялась, не говоря ни да, ни нет, и начинала игру.

   Мария изумлялась ей. Наверно, эта непохожесть их и сблизила: дамы дружно развлекались соколиной охотой, дружно плясали мореску (причём Кунигунда изображала мавра), а зимою вышлина замёрзший канал.

   Немецкая принцесса привязала к расшитым серебром башмачкам коньки и пробовала танцевать на льду. Максимилиан, для которого это развлечение тоже было внове, спотыкался с нею по очереди, а иногда и вместе. Мария ездила вокруг них и обстреливала снежками.

   Но скоро герцогиня потеряла обычную грацию, и развлечения ограничились домом. Она сделалась боязливой и просыпалась ночью, слыша волчий вой или что-то с ним сходное, и не желала расставаться на ночь ни с мужем, ни с борзыми.

   - Ох уж эти волки, - утешала Кунигунда. - Кормятся войной. Но скоро воцарится мир, и люди перестанут их кормить. Кстати, когда я проезжала Метц, за нами увязалась стая. Я сама отстреливалась из арбалета. Вернусь домой - постелю шкурку в спальне, сейчас её слуги отделывают... Хотите посмотреть?

   Мария вежливо отказывалась и просила, чтобы Кунигунда легла в постель третьей, желательно захватив арбалет.

   Кунигунда гостила до самых крестин, а затем начала собираться домой - с расчётом, чтобы по окончании перемирия оставить пределы бургундских владений. Она взялась передать письмо брата отцу и сожалела, что военной помощи они не могут предоставить: беспокоят венгры.

   - С востока - Ворон (21), с запада - Паук... Но мы что-нибудь придумаем.

<p>

***</p>

   Бланка тщательно умывалась. До того, как явится камеристка помогать с утренним туалетом, в комнате не должно остаться ни следа. Ни пятнышка. Пол они протёрли вместе с сыном: юркий мальчик заглянул под мебель - а за чёрный ход предоставили оправдываться мясникам. Бланка всегда избирала для прогулок время, когда следы можно укрыть среди себе подобных.

   Бланка сидела на кровати в свежей сорочке и, спустив босые ноги на половик, упражнялась на лютне. Сын сидел рядом и болтал ногами, потому что до половика не доставал.

   Наконец вошли камеристка и камердинер.

   - Туфли расшитые мне ни к чему,

   Липа шумит над камнем...

   Сколько можно вас ждать?

   ...Лучше я жизнь твою возьму,

   Плод любви созревал в ней.

   - Ваше высочество рано проснулись сегодня.

   - Наше высочество сегодня не ложились, - Бланка подмигнула отпрыску.

   - Ах да, сейчас ведь полнолуние, а оно не даёт вам уснуть.

   - Помогите лучше герру Рудольфу, - Бланка вручила сына камердинеру, подождала, пока они удалятся в смежную комнату, и принялась выбирать камизу.

<p>

***</p>

   Города и посёлки подобны были гальке на берегу, что волны то приносят, то уносят. Силы были равны, и бой тянулся бесконечно.

   Максимилиан уставал от войны - прежде он никогда не считал сражения утомительными, это была возможность похвастать силой и повергнуть противника в прах. Но противник упорно поднимался или отползал в сторону и нападал сзади. Или избирал другую жертву, или баюкал чью-то совесть в кошельке, и окружал, пребывая везде и нигде одновременно.

   Мария не была сторонним наблюдателем. Она обращалась к валлонцам, фламандцам, франконцам и пикардийцам, ведь они почитали её - госпожой, а его - лишь наследником, но и то, если их двое детей не доживут до совершеннолетия.

   Волнения не прошли бесследно - третьему ребёнку не суждено было родиться, и Мария тщетно боролась со слезами, полагая, что приличнее скорбеть сейчас о государстве.

   Муж возражал, что думать нужно о себе, иначе скоро некому станет подумать о владениях. Он утешал её насколько мог, перебирая наугад все струны её сердца, и дёрнул наконец за ту, на звук которой она неспособна не отозваться.

   - Давайте на сутки забудем о войнах и горестях и проведём их как прежде, в начале супружества. Ваш сокол не разучился ещё летать?

<p>

***</p>

   - Вид у тебя совсем измученный, сестрица, - говорила Ульрика за завтраком.

   Одна из племянниц хихикнула.

   - Берта! - одёрнула Маргарита. - Когда ты бродишь по ночам, над тобой не смеются.

   - Ей хвост ноги щекочет, - шепнул старший сын Ульрики младшему.

   - Эрнст! - укоризненно сказала мать.

   Кравчий невозмутимо разбавлял вино и делал вид, что ничего не слышит.

   - Что ж, - объявил Иоганн, во главе стола, - коль скоро у нас всеобщий весенний гон, кто-то поедет на смотрины в Бранденбург...

   - Ему всего шестнадцать, - возразила Ульрика.

   Иоганн тихо рыкнул в ответ, не размыкая зубы.

   Ульрика блеснула глазами.

   - А что такое гон? - спросил Рудольф.

   Кухарка принесла десерт.

   - Это когда гоняешься по лесу непонятно зачем и не можешь остановиться, - объяснила старшая дочь Иоганна. - Потому и гон. Это значит, что тебе тоскливо и пора жениться.

   - Урфрида! - окликнула Маргарита.

   - Мам, это как в твоей песне, когда волк за девушкой гоняется?

   - Не совсем, - качнула головой Бланка. Она заметила под ногтем кровь и вычищала её, спрятав руки под скатерть.

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Серебряный плащ ты мой возьми.

   Плащ серебряный мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

<p>

***</p>

   Шпоры звенят о каменные ступени.

   С намокшего подола каплет кровь.

   Весеннее небо хрустально звенит голосами пажей, егерей и горничных.

   Максимилиан взлетел по лестнице, толкнул ногою дверь, не позволив слуге успеть отворить её, и положил Марию на кровать.

   Мария тихо стонала, ободранные пальцы утонули в складках платья.

   Людвиг и граф де Вержи привели врача.

   Служанка с чашей воды объявилась откуда-то из-под портьеры и принялась промывать царапины на лице герцогини.

   Мейстер Штерн взялся за край её подола и обернулся к Максимилиану:

   - Простите, но я вынужден.

   Максимилиан кивает.

   - Нет, - взметнулась ладонь Марии. - Я не позволю никому...

   - Ваше высочество...

   - Я не позволю никому меня коснуться...

   - Ваше высочество, если вы не хотите потерять второе дитя, прошу вас оставить стыд.

   - Вы не понимаете, мейстер Штерн, это судьба. Я чувствовала, что окончу свои дни именно так... Меня зовёт отец...

   - Она не в себе, - перебил Максимилиан. - Сделайте что-нибудь.

   - Вы тоже сейчас не в себе, - произнёс Людвиг. - Пойдёмте. Пойдёмте, Ваше высочество.

   - Стойте, - правой рукой Мария ухватила мужа за запястье, а левой отстранила служанку. - Я прошу вас, мы с вами единое целое, и мой стыд должен жечь вас, как собственный. Я прошу, оставим всё на усмотренье Провидения, мы ведь добрые христиане...

   - Сейчас лучше не спорить, - встал между ними Людвиг. - Вы оба не владеете собой. Пойдёмте, Ваше высочество, вашей супруге всё равно нужно привести себя в порядок и переодеться.

   - Одну минуту, - попросила Мария. - Наклонитесь ко мне, - она приподнялась, поморщившись от боли, - там была женщина... белая... женщина... - зашептала она и почувствовала, что теряет сознание.

   - Уж не ангел ли за ней являлся? - шепнула служанка врачу. - Дурной это знак или добрый?

   - Если это бред, то знак точно дурной.

   Толпе домочадцев за порогом рассказали, что герцогиня упала с лошади на охоте:

   - На лошадь напал волк, и от страха, вместо того, чтоб бежать, она сбросила всадницу, - говорил Баварец. - Но всё в руках Божьих, молитесь.

   - Зачем она отвергла помощь? - сокрушался Максимилиан.

   - Причём в здравом уме, ведь она не бредила, - поделился сомнениями Людвиг.

   - И что за белая женщина? - подал голос Франц.

   - Кыш отсюда, чтоб не смел подслушивать! И никому не говори, что слышал.

   - Понял, ваша милость. Могила.

   - Слова выбирай... Принеси лучше выпить.

   Франц захлопнул рот, кивнул и удалился.

   Белая женщина. Бланка дама...

<p>

***</p>

   После завтрака Бланка легла на кушетку и положила лютню на живот. Руки по привычке тянулись к струнам.

   - Целыми днями музицируешь, - подсела Ульрика и обнялась с подушкой.

   - Такое настроение, - пожала плечами сестра.

   - Расскажи-ка мне его причину.

   Бланка снова пожала плечами.

   - Бланка, что ты делала сегодня ночью?

   - Чем я могу заняться в полнолуние?

   - Я кое-что видела.

   - Зачем же ты спрашиваешь?

   - Затем, что хочу послушать, как ты объяснишь.

   Бланка качнула головой и вернулась к игре.

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Златую корону мою возьми.

   Златая корона мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   20 Елена - второе имя их матери, Элеоноры Елены Португальской.

   21 Ворон - венгерский король Матьяш Корвин, "Корвин" означает "Ворон".

<p>

VIII</p>

   Ульрика не заговаривала больше с Бланкой о той ночи, только пронзала порой изумрудным взглядом, словно напоминая, что ей известно. Бланка предпочла изобразить неведение и не нарушать привычный ток жизни признаниями и оправданиями.

   Тем более что дела семейные отвлекали их от подозрений и побуждали объединиться. Сёстры вдвоём напутствовали племянниц перед венцом; поддерживали Иоганна в нелёгкую пору, когда вся христианская Европа полыхала пламенем войны; воспитывали сыновей.

   Эрнст, как известно, в сопровождении дяди совершил поездку в Бранденбург и сватался там к дочери курфюрста Альбрехта (22) Доротее. Гордый Альбрехт Ахилл, самим папой Римским наречённый в честь славного ахейца, отказал наследнику Саарландской короны, которую Иоганн вознамерился передать именно племяннику, а не зятю. То ли скромные владения по оба берега Саара не прельстили курфюрста, то ли сам юноша пришёлся не по нраву, но Альбрехт объявил, что Доротея готовится к постригу, а её младшим сёстрам, Елизавете и Анастасии, рано даже мыслить о замужестве.

   Иоганн и Эрнст дружно пожали плечами, куртуазно поклонились, небрежным жестом отказались забирать подарки для невесты и отправились домой. Доротея отправилась в монастырь. Альбрехт в скором времени слёг с некой тяжёлой болезнью (23), которую слухи упорно отказывались называть.

   Эрнст привёз из путешествия внушительную тетрадь путевых заметок, которую читали и перечитывали сгоравший от зависти младший брат Ульрих (оба сына Ульрики получили имена в честь дедов) и семь кузин по очереди. Непосредственно сватовству уделялось там две страницы.

   Однако заметно было, что отказ больно ранил его самолюбие, и он откладывал поиски невесты на неопределённый срок.

   Материнское сердце тосковало, и Ульрика искала утешения у Бланки.

   - Быть может, не искать так далеко? - советовала средняя сестра. - Обручи его с кем-нибудь из девочек...

   - А это мысль, - очнулась старшая сестра. - Они с Бертой дружны...

   - Хотя это не поспособствует здоровью будущего поколения, - рассуждала вслух Бланка.

   - Детей у них не будет. Мы об этом знаем. Он как-то просил меня погадать. Он собирается усыновить Рудольфа. Отец одобряет его решение.

   С отцом Эрнст и Ульрих переписывались отдельно от матери, и старый Фридрих охотно окунулся с головой в заботы юности. Отец одобрял и помолвку с Бертой, но оговаривал, что с этим можно подождать до совершеннолетия, а пока глупо отказываться от столь весомого предлога путешествовать.

   Эрнст колесил по окрестностям герцогства и по Священной империи Рима, умудряясь уворачиваться от военных действий. Младший брат напрашивался иногда в компанию, но здоровье его было слабей, чем у Эрнста, и чаще он довольствовался чтением записок и созерцанием рисунков, прикладывал к ним ладони, и красота земель итальянских, немецких и провансальских развёртывалась перед ним во всём многообразии.

   Во время своих мысленных путешествий он предсказал два крестьянских восстания, предупреждения о которых укрепили дружбу герцогов фон Саарбрюккен с соседними суверенами.

   Он также увидел бунт в Генте и сообщил об этом Фридриху. Неизвестно, послушал ли отцовского совета Максимилиан, но из письма Ульрика знала, что ему чудом удалось избежать пленения.

   Но в остальном судьба не баловала молодого короля (а Фридрих отошёл от дел и передал корону сыну). Рано лишившись супруги, он был разлучён и с детьми: с дочерью - по воле французского короля, избравшего для неё судьбу, уготованную прежде для Марии, а с сыном - по воле фламандских подданных, заявивших, что регентом принцу послужит Совет.

   Война истощила все средства, и Максимилиан решился на второй брак. Он выбирал между бретонкой Анной и итальянкой Бьянкой Марией. У одной были титул, владения и связи, у другой - всё вышеперечисленное, кроме титула. Возможность брака с Анной не давала мирно спать Людовику, и он держал в заложницах дочь Максимилиана Маргариту. Возможность брака с Бьянкой раздражала Фридриха. Выскочка из третьего сословия ему не нравилась.

   Сын, как всегда, не желал его слушать, хотя и сам терялся в выборе.

   Обоих огорчила Кунигунда, в самый разгар трагедии сбежав с баварцем Альбрехтом, годившимся ей в отцы. Дядюшка Сигизмунд из Тироля уладил их брак, миновав разрешение Фридриха - и был таков. Не успели шпоры Максимилиана остыть по возвращении из Гента, как ему пришлось посредничать меж сестрой и отцом - как прежде мирила их с кайзером Кунигунда.

   Тем временем Анна всё взвесила на весах рассудка и отказалась от немецкого супруга в пользу супруга французского. Маргариту за ненадобностью выслали к отцу.

   Старшего сына, Филиппа, тоже удалось вернуть в семью - за порядочный, правда, выкуп, окончательно стёрший следы бургундского приданого с лица земли.

   Кунигунда успела рассориться с мужем, потому что производила на свет одних дочерей, а немолодому Альбрехту хотелось дожить до рожденья наследника. Супруги развелись (24), и блудная сестра вернулась в чём была на порог отчего замка. С тремя дочерьми за пазухой.

   Габсбурги воссоединились, битые судьбой и без пфеннига в кошельке - как, впрочем, и всегда. Но тем усугублялся вопрос со свадьбой. И Фридрих со слезами взывал к Саарландской Лилии.

   В один прекрасный день Бланке наскучило выслушивать пересказы его стенаний.

   - Он использует тебя как сточную канаву для своих жалоб, а ты напрочь позабыла о собственном достоинстве. Убери от меня это письмо, что ты мне в лицо тычешь?

   - Порассуждай мне о достоинстве, безответно влюблённая. А письмо это тебе, дорогая моя.

   - Мне? От Фридриха?

   - Прочти. Прямо сейчас.

   Бланка развернула послание - и застыла на месте, лишившись дара речи. Император Священной Римской Империи, Фридрих фон Габсбург, Третий его имени, со всем почтением и на всех правах предлагал ей брак со своим сыном. Обращение его к свояченице было, правда, недостаточно красноречиво, чтобы подготовить ничего не подозревающую невесту к подобному потрясению, но прямоту его искупала родственная теплота.

   Пожилой император писал, что хочет позаботиться о сыне, передав его в надёжные руки, и лишь в ней, Бланке фон Саарбрюккен, видит утешение для Максимилиана, Филиппа и Маргариты, а также для себя - на закате дней.

   "Пусть разница в возрасте не станет препятствием: так даже лучше, любезная Бланка. Вы повидали жизнь, вы опытны, умны и сможете твёрдой рукою наставить супруга на путь истинный. Не беспокойтесь о его строптивом нраве: я с ним поговорю, и он послушается. Сколько раз он уже поступал по собственному разумению, не внимая добрым советам, и все мы видим, к чему это привело. Он грезит богатствами Сфорца, но этих средств хватит от силы на полгода, я-то его знаю. Они просочатся сквозь пальцы - а благородная кровь останется. Я так ему и сказал.

   Будьте с ним построже, и всё образуется. А дети вас полюбят, я не сомневаюсь: живя в столь дружной, любящей семье, вы не можете не уметь найти подход к детям. Я вас благословляю, дорогая невестка, и сожалею лишь о том, что не остановил на вас выбор раньше..."

   - Что это значит? - дрожащим голосом вопросила Бланка. - Что всё это значит?

   - Что восточная мудрость не обманула, - Ульрика подобрала оброненное сестрой письмо. - Река, на берегу которой ты ждала, принесла тебе то, что нужно. Ты, правда, сама поторопила течение, за что мне порой хочется тебя ударить, но своего добилась. Поздравляю.

   - Ах, могла ли я, в свои сорок лет, возмечтать о большем?! - прослезилась Бланка и закружилась в танце радости по залу, налетев на вошедших племянников и племянниц.

   - Что с вами, Бланка? - спрашивали они, не называя плачущую даму тётушкой - таков был между ними уговор.

   Ульрика объявила им о радостном событии и дала письмо. Девушки нестройною ватагой унеслись за родителями, чтобы начать уже готовиться к торжеству. Рудольф и Елена прижались к Бланке, чтобы она не плакала. Эрнст и Ульрих перечитывали послание императора. Ульрих собрался что-то сказать, но Эрнст отобрал у него письмо и попросил ничего не предсказывать хотя бы сейчас, пока радость не схлынет. Младший брат возразил, что предсказывать нечего - достаточно взглянуть на жениха и на невесту, чтобы понять, что жизнь их будет бурной и насыщенной.

   Счастливая невеста заключала всех родных в объятия и по очереди орошала слезами.

   22 Альбрехт I (III) Гогенцоллерн (1414-1486).

   23 ...тяжёлой болезнью - Альбрехт умер в 1486 г. прямо во время рейхстага, избиравшего Максимилиана королём.

   24 Супруги развелись - на самом деле развода не было.

<p>

IX</p>

   Свадебные торжества условились устроить в Саарбрюккене. Всем занимался Фридрих, ощутивший неимоверный прилив сил, как всякий раз перед визитом в любимый соседский замок. Максимилиан яростно возражал и пытался хотя бы добиться выгодных для себя условий. Он настаивал, чтобы невеста ехала венчаться в Инсбрук, откуда ему легче будет вести переговоры с Миланом и наблюдать за мадьярами. Он требовал приданое и Релингенскую таможню в собственность. Он возражал против поездки детей, сестры и племянников в Саарбрюккен.

   Его не слушали.

   Более того, ему приказали молчать.

   Всё семейство немедленно выехало в Саарбрюккен: исполненный бодрости Фридрих, вдохновлённая воспоминаниями детства Кунигунда, терзаемые любопытством Маргарита и Филипп, охваченные жаждой приключений дочери сестры - Сидония, Сибилла и Сабина - и погружённый в безучастное безмолвие Максимилиан. Тайком от детей он лил слёзы и проклинал тот день, когда отец продался саарландской ведьме за кусок горного хрусталя.

   По-летнему праздничный замок встретил гостей ароматом цветущих лип, спелых яблок, свежего воска и прошлогодних вин. Стройный, серого камня, замок, украшенный венками плюща и тирсами башен.

   Фридрих справлялся о здоровье младших сыновей, о настроении Ульрики, Иоганна и невесты, сообщал и узнавал последние новости и уточнял условия брачного договора. Последний составлен был начисто, герцог зачитывал его по пунктам, а кайзер выражал согласие или просил дописать пару слов.

   Рудольф играл с Филиппом и Гретой в жмурки и показывал, на каких яблонях самые сладкие яблоки.

   Кунигунда внимала мачехе, делившейся секретами воспитания благородных дам, и втайне грезила о сладких яблоках и жмурках.

   Фридрих простодушно хвастал, как изменился его сын, как стал начитан, сколько языков освоил...

   Да, за эти десять лет ему пришлось многому научиться. Например, присматриваться к людям.

   Он видел, например, что, несмотря на ум и благородство, герцог Иоганн блистает отражённым светом - своей сестры, а фрау Маргарита неразлучна с ней, как тень или обратная сторона светила.

   Семь дочерей Иоганна и Маргариты - семь Плеяд - скрывают под звёздным сиянием самые низменные инстинкты.

   Старший сын Ульрики, двадцати двух лет от роду, исполнен тщеславия по подобию матери. Наделённый по-отцовски крупными чертами лица и по-матерински зыбкими зелёными глазами, он носил пышные тёмные волосы ниже плеч, осанку и походку прятал под роскошной длинной робой, но не имея возможности полностью скрыть болезнь, ввёл моду на трость. И если сложить всё вместе, выходит, что гордыня идёт рука об руку с уязвимостью.

   Младший брат его, шестнадцатилетний Ульрих, более скромен и замкнут. Он белокур и болезненно-бледен и может ходить лишь с поддержкой с обеих сторон. Вид его будто бы отрешён и спокоен. Но если выбирать собеседника из них двоих, Максимилиан, пожалуй, предпочёл бы Эрнста.

   Их младшая сестра, десятилетняя Елена, - точная копия Ульрики.

   Семья их, в сущности, несчастна, ибо в ней ослаблено мужское начало и нет равновесия.

   И всё семейство, в том числе его отец, и будущая жена, и её ублюдок, вращается вкруг сребророгой Дианы, возомнившей себя отраженьем и воплощеньем отца.

   Но всю галактику затмевали английские гости. Младшая сестра герцога, Маргарита, а после замужества - Анна, и её супруг, король Ричард, младший брат фрау Маргариты, такой же белокожий и черноволосый. Оба были изящны, невысоки ростом и воплощали пресловутое тщеславие, с большим отрывом побеждая в этой галерее аллегорий. Блистая бархатом, парчой и пудовыми драгоценностями, они, в пику всякому этикету, оглядывали будущего зятя с головы до ног и обсуждали на своём варварском наречии. Наверно, они думали, что он не знал английского. В эти минуты Максимилиан был на редкость единодушен с отцом, столь же восхищённым и уязвлённым одновременно. Конечно, Фридрих испортил-таки идиллию, довольно прошептав: "Видишь, не зря мы роднимся. Уж эти-то не бедствуют".

   Англичанин как будто его услышал. Обойдя жениха со всех сторон и раздражая его каменной завивкой, цепью в четыре плетения с серебряным медальоном-вепрем, в глаза и уши которого вправлены были рубины, подвязкой под левым коленом (25) и неимоверной талией, Ричард сказал, что немедленно вручит подарок - лично Максимилиану. Подарком представлялись штука бархата, пять штук сукна и ворох драгоценностей.

   - Прошу вас, примите. Столь благородный рыцарь достоин роскоши. Негоже изысканному алмазу быть обрамлённым в жесть. Конечно, он не перестанет быть алмазом, но согласитесь, что сукну, и бархату, и золоту всегда найдётся применение.

   Его улыбка так обезоруживала, а голос так убаюкивал, что Максимилиан поддался. И даже нарушил схиму:

   - Скажите, что побудило вас породниться с этими людьми?

   - Давняя дружба. И любовь, - вновь улыбнулся Ричард, хлопнул в ладоши - и исчез, оставив Максимилиана наедине с подарками.

   Тем временем Анна-Гретхен одаривала сестру. Бланка возжелала идти под венец непременно в белом, как Анна Бретонская. При этом сходила с ума по зелёному цвету, и по её капризу снежно-белую тафту украсил зелёный сутаж и бархатная отделка. Младшая сестрица преподнесла ей изумруды и рубины, а восхищённая Елена на пороге часовни вручила букет алых роз.

   Жители Саарбрюккена долго будут вспоминать, как на пути к алтарю новобрачные проливали слёзы: невеста - от радости, а жених - по обратной причине. До смертного одра запомнит Фридрих этот взгляд, в котором читались укор, мольба, боль и ненависть.

   У часовни встречала их вечно опаздывающая тётушка Катерина с супругом. Она принимала невестку брата как родную дочь. Её не смущало, что Бланка давно не девица:

   - К кому-то счастье приходит в юности, а к кому-то в зрелости. Зато в зрелом возрасте мы способны дороже его оценить. Я и сама обрела счастье во втором браке. А теперь - познакомьте меня со своим прелестным сыночком...

   Нет, муж Катерины Тирольской никогда не был надёжным человеком. Но тётушка - так подвести!

   Пред лицом капеллана на жениха окончательно напал ступор, и слова клятвы священник читал за него. Максимилиан выцедил из себя согласие и покорно принял поцелуй разряженной стареющей Венеры.

   После венчания было обильное празднество, с которого удалось улизнуть. Максимилиан собрал самых доверенных людей - Людвига, Зигмунда, Клауса, Франца и ещё нескольких слуг, подкупил конюхов золотым кольцом из английского подарка - и немедленно скрылся в ночи.

   На брачном ложе Бланка обнаружила записку - о том, что неотложные дела заставили его отъехать в Инсбрук. При желании и возможности жена может последовать за ним, но пусть не утруждает себя спешкой.

   - Как это понимать?! - взвилась Ульрика.

   Фридрих жалобно вжался в кресло и пил успокоительный настой, заботливо приготовленный младшими сыновьями.

   Кунигунда в полной растерянности отвлекала пятерых младших Габсбургов.

   Бланка терзала фату и рыдала на руках у племянниц и их женихов и супругов.

   Король Английский заявил, что с самого начала усомнился в душевном здоровье зятя. Королева Английская охотно кивала и поддакивала.

   Иоганн пресёк ропот и объявил, что остановку на ночь можно сделать в Блисшлоссе, и он немедленно туда отправится и побеседует с женихом.

   Вернулся герцог за полночь и с озадаченным видом сказал, что немец с малой свитой уже отбыл из Блисшлоссе.

   - Где он может быть? В Нойнкирхене? - пыталась рассуждать Ульрика.

   - Я поеду за ним!!! - убивалась Бланка.

   - Мы с тобой! - твердила Берта.

   - Таскаться за ним по постоялым дворам? Мы что, спятили? - возразил Эрнст.

   - И что ты предлагаешь? - обиженно спросила Берта.

   - Ну, как человек, который любит путешествовать, я могу предложить одно, - и он разложил на столе карту, прижав углы кубками и блюдами.

   - Перехват! Перехват! - захлопал в ладоши Рудольф. - Можно, я с вами?

   - Можно, - внезапно разрешил Иоганн. - Ну, что здесь? До Инсбрука придётся ехать через Шварцвальд. Конечно, есть объездная дорога, но в спешке - только через лес.

   - Цвайбрюккен... Клайнштайнхаузен... и Боттенбах... - вёл ногтем линию Эрнст. - Дальше придётся разделиться...

   - Слушайте, может, на всякий случай прочесать и объездную? - предложила Анна-Гретхен.

   - Да. Вдруг он подумает, что мы будем искать в лесу, а сам свернёт на юг или на север, - подхватил Ричард. - Ему ведь главное - не достичь Инсбрука, а скрыться от нас.

   - Вдруг он - что сделает? - переспросил Ульрих. - Вы серьёзно, дядюшка?

   - Ему может кто-нибудь подсказать, - возразил англичанин.

   - Тогда берите на себя подлесок с юга, а я - с севера, - решила Анна.

   - Как вам угодно, миледи.

   - Итак, в лесу у нас три подходящих всадникам тропы. Бланка, берите кратчайшую, - Бланка кивнула, утирая слёзы уголком фаты. - А здесь хутор и мельница...

   - Они жилые, - сообщил Ульрих, коснувшись двумя пальцами отметки на карте. - Но здесь он не остановится.

   - Это будет моя дорога, - сказал Иоганн, прихлёбывая из кубка. - Мельницы - это по мне.

   - А я тогда возьму третью, там тоже деревни, и есть у кого спросить.

   - Нет, всё-таки в порядке бреда - они могли и напролом, - задумался Эрнст, сверля взглядом чернильные очертания леса. - Берта? - он вопросительно качнул головой. - Только наоборот: ты с юга, а я с севера.

   Кузина согласилась.

   - Что ж, а я понаблюдаю сверху, - заключила Ульрика.

   - А я? - расстроился Рудольф.

   - Полетели со мной. Только давай договоримся: с метлы не спрыгивать без моего знака, - она окинула взглядом стол и всех, кто за ним собрался. - Ну, поужинайте, если есть желание, только не задерживайтесь. Урфрида, Кунигунда, проследите, чтоб убрали со стола. И смотрите за замком до нашего возвращения. А я пойду к горничной за своим скакуном.

<p>

***</p>

   Утомлённые путники постучались на постоялый двор. Они в конец загнали лошадей и сами были на последнем издыхании. На пути повстречалась им, правда, пасшаяся на ночном лугу чёрная кобылица, но суеверные слуги отговорили господ седлать её.

   Посреди ночи разразилась гроза, и лесная дорога превратилась в ручей. Промокшие до нитки, увязавшие сто раз, замёрзшие в ручье, беглецы вытянули ноги у камина и утоляли жажду. Хозяйка сонно жаловалась мужу на грозу: девушки расстелили холсты, чтоб роса их белила, а вместо этого ткань почернела от грязи. Хозяин кивал, сморённый вращением вертела.

   Судя по наречию, они уже недалеки от Остеррайха.

   Максимилиану уступили спальню наверху, свита собралась в нижней комнате - поближе к кухне и хозяйским сплетням.

   Король восполз по лестнице, толкнул дверь, стянул сапоги, мокрый плащ и рухнул на кровать. Камин был недавно растоплен - от сырости. Усталость достигла того рубежа, когда спать не хочется.

   Ему казалось, что его укачивает на волнах, и вся комната колышется вверх-вниз, и длинная портьера на окне, совсем не к месту в этом простонародном доме, шевелится как в танце.

   Простонародном. Да. Его здесь не будут искать.

   Волны подняли из глубин памяти какую-то мелодию. Откуда-то издалека, нельзя припомнить...

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Златую корону мою возьми.

   Златая корона мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   Конечно, волки. Как только в Шварцвальде не повстречали они волчью стаю...

   Нужно уснуть.

   Занавес колыхнулся - и отделился от окна. И белая фигура медленно прошествовала к постели.

   Он замер, ожидая утро. Но тучи задерживали рассвет.

   Призрак в тяжелом шелесте подвенечного платья опустился на колени перед Максимилианом.

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Хочешь, возьми ты меня саму.

   Ты, девица, мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   Это пела она.

   Рука метнулась к портупее.

   Рука невесты легла сверху. Она была весомой и горячей.

   - Не надо, - сказала Бланка. - Ты же не хочешь овдоветь второй раз.

   - Что тебе нужно? - спросил он, всё ещё надеясь на зарю и на её пернатого глашатая.

   - Новые туфли - взамен тех, что стоптала в погоне, - ласково ответила она, как будто говорила с маленьким ребёнком. - Мантия королевы. Коронация в Инсбруке. А в первую очередь - ты сам - на эту ночь. И твоя жизнь - рядом со мной.

   Бланка присела на кровать, подобрав шлейф, и снова прикоснулась к мужу.

   Муж шарахнулся от неё и спрыгнул с кровати с другой стороны - и рванул к двери.

   Дверь подалась вдвое быстрее. Потому что с обратной стороны её тоже отворяли.

   На пороге стояли англичанин и англичанка - ни пятнышка на платье и чулках, ни волоска отдельно от причёски.

   - Что же вы бросили невесту? - спросил Ричард. На сей раз он не улыбался, и голос его не баюкал, а пронизывал насквозь. - Разве можно так обращаться с дамой?

   Максимилиан попятился к окну, не выпуская противника из поля зрения.

   Вместо эфеса рука схватила... чью-то руку.

   Рудольф вывернулся из захвата и подбежал к матери.

   - Ещё скажи, что я должен усыновить твоего волчонка, - поборол дрожь её супруг.

   - Меня уже усыновили, - воинственно отвечал Рудольф, обнимая матушку.

   - Кто же? - усмехнулся король, пытаясь выиграть время.

   В окно за спиной постучали.

   Эрнст помахал рукой сводному брату.

   Прыжок через кровать.

   На другой подоконник с обратной стороны облокотился Ульрих.

   Максимилиан вспомнил, что находится на втором этаже.

   Задняя дверь!

   Приветливой улыбкой его встретил Иоганн.

   Почему-то никто на него не бросался и даже не двигался с места. Что ж, если это сон, нужно использовать безрассудство.

   Он перепрыгнул каминную решётку и собрался вскарабкаться в дымоход.

   Из дымохода что-то выпало.

   Дамская туфля. Тёмно-синяя. С тремя жемчужинами.

   - Да перестаньте вы метаться, - прогудел сквозь дымоход голос Ульрики. - Я бы ещё поняла, если б это был первый брак.

   В трубе зашуршало, и свояченица, она же мачеха, предстала перед Максимилианом. Их разделял огонь.

   Никогда он не предполагал, что выпадет бороться с дамой.

   Ульрика не стала бороться. Она заломила чугунные прутья как стебель крапивы, чтобы не обжигал ногу, и шагнула в комнату. Пришлось последовать за ней.

   Он опустился на постель, чувствуя себя узником...

   Вот и собака шумно дышит под кроватью, приготовившись хватать...

   Из-под кровати высунулись изящные руки в изысканных перстнях - и обвили его лодыжку. Затем выползла целиком вся Берта и с довольным видом устроилась прямо на полу.

   Бланка встала на колени перед мужем и с нежностью взяла за руки.

   - Ваше величество, что же вы холодны? Разве я так безобразна?

   - Да я тебя ненавижу, - он решил не вдаваться в хитросплетения вежливости. Узнику перед плахой позволено всё. Разве что на короткий срок.

   - За что же? - Бланка приготовилась страдать.

   - За то, что убила Марию. Ты думала, не догадаюсь? Не пойму?

   - Я не убивала, - Бланка выпустила его руки и поднялась. - Я хотела только поговорить.

   - Волчица-парламентёр? Не смеши.

   - Представь себе, мы сохраняем рассудок, - Бланка тоже перешла на "ты". - Но я вновь стала человеком.

   - Когда она уже вылетела из седла.

   - Да. Думаешь, это Мария звала на помощь? Хорошо же ты помнишь голос своей жены. Она не могла позвать! Так бы и осталась валяться посреди леса!

   - Замолчи! - теперь он схватил её. Отпихнул ногой Берту, свободной рукою взял с полки подсвечник и вытащил Бланку на середину комнаты. - Теперь отвечай: зачем тебе понадобилось говорить с ней?

   - Чтобы она оставила тебя. Потому что ты должен быть моим!

   Вот почему Мария не подпустила к себе врача.

   - Какое ты имеешь право?

   - Такое, - Бланка задула свечи. - Я раньше тебя встретила...

   - Мне было шесть лет.

   - Это неважно, - Бланка пыталась вырваться. - Мне тебя обещали!

   - Кто обещал?!

   - Твой отец! И моя сестра! Да помогите же, он убьёт меня!

   - А вот здесь мы его понимаем, - шагнули к молодожёнам Ульрика и Иоганн. - Ты этого заслуживаешь.

   Ульрика вызволила сестру. Иоганн отобрал канделябр и с одного щелчка пальцами зажёг все пять свечей.

   Максимилиан забыл сопротивляться:

   - Отец?

   - Я очень его просила. Он дал согласие, но, видимо, забыл.

   - Видно, назначил незначительную цену, - король вернулся на кровать и ткнул носком Берту. - Держи уже. Раз сидишь тут.

   - Напротив, - улыбнулась герцогиня, и глаза её, ставшие строже с возрастом, подёрнулись поволокой - как прежде. Тогда. - Философский камень. Точнее, пятый элемент к нему.

   - А ты его обманула, ведьма?

   - Нет, - Ульрика рассмеялась, точно юная девица. - Я дала ему его в избытке. А он ничего не понял... А после обстоятельства сложились так, что он сам признал ваш брак необходимым и написал Бланке.

   Бланка кивнула, поправляя вуаль и декольте.

   Иоганн водрузил канделябр на место:

   - Ну, раз всё стало на свои места и прояснилось - давайте, не теряйте времени. Ночь скоро завершится, а вы ещё не возлегли.

   - Да, - подал голос Эрнст. - За окном, между прочим, сквозит.

   - Тогда оставьте нас.

   - Ну кто-то должен засвидетельствовать брак, - возразил Эрнст, перекидывая ноги через подоконник и приближаясь к другому окну. - Мерзкая роса... Давайте руку, брат.

   - Если вы так смущаетесь, я могу посмотреть и сквозь стену, - ответил Ульрих.

   - И будете нам рассказывать? - съязвил Эрнст.

   - А что мне за это будет?

   - Полно вам, дорогой зять, - пресёк шутки Иоганн. - Если вам нужно помочь раздеться, так и скажите.

   Берта, Ульрика и Анна-Гретхен уже расшнуровывали наряд невесты.

   Ричард подвинул кресло для Ульриха и скамью для дам. Эрнст устроился за столом и очинил перо. Ричард готовился диктовать. Рудольф зажёг второй канделябр. А Иоганн предупредил, что бесполезно звать товарищей на помощь: они крепко спят и очнутся лишь в Саарбрюккене.

   - Или в Инсбруке? Где вы желаете провести медовый месяц, любезнаяБланка?

   Невеста гордо вскинула голову и выбрала Саарбрюккен.

   25 Подвязка под левым коленом - знак Ордена Подвязки.

<p>

X</p>

   Как только утихли возгласы веселья (говорят, кайзеру Фридриху пришёлся весьма по душе надиктованный Ричардом документ), слёзы прощания (Рудольф не следовал за матерью в Инсбрук, а оставался в Саарбрюккене на попечении Эрнста и Берты и иже с ними) и монотонное ворчание над сборами (новоявленная герцогиня (26) фон Габсбург брала с собой внушительное приданое), чета повторила путь до Инсбрука, но на сей раз целиком и в объезд леса.

   Город, выросший вкруг моста через Инн (27), оглашался горными ручьями, лесными трелями и звоном кузнечным молотов - ремесло это процветало в окрестных посёлках. В свете раннего утра казался он сам словно только что снят с наковальни - под раскалённой докрасна зарёй студился он в предутреннем тумане, и путник из низины мог бы восклицать, что Град небесный воспарил над набожным Тиролем и покоится на облаке. И окружал его пусть не Эдемский сад, но пышные леса. Проезжая сквозь их приглушённый блеск, путешественница ощутила настойчивый голос природы - а в горах голоса разрастаются эхом и обретают особую силу, и Бланку воодушевила новизна, хотя до этого пугала мысль о переезде к мужу.

   Теперь она была оторвана от родственников, и супруг находил её в своей власти, не выясняя, согласна ли она с подобным положением вещей. Иной раз она положилась бы на быстроту ног и крепость клыков, но кто знает, гнев мужа может быть способен предупредить превращение.

   Максимилиан, однако, старался не замечать жены, видимо, тоже поддавшись зелёным чарам. Увлечённый охотник (что сближало его с Бланкой больше, чем он мог предполагать), избрал он обителью замок Тратц (28). Тот находился в средоточье ловчей жизни и мог бы разделить супругов, но король не каждый день предавался удовольствиям. Он часто заседал с советниками, обсуждая дела насущные: смерть венгерского Ворона дала надежду продвинуться на восток, хорошо бы изыскать средств на дорогу.

   То ли щекотливый денежный вопрос не получал удовлетворяющего ответа, то ли отстроенный заново зал внушал ощущение пустоты, но Максимилиану явно не было уютно под девственно острыми после резца каменотёса плитами сводов.

   Чутьё подсказывало Бланке: пустота эта обманчива. Конечно, Тратцберг населён не столь плотно, сколь её родные стены, но всё же обитаем.

   Похоже, их терзали одинаковые мысли: как-то за обедом они даже перемолвились двумя-тремя словами о том, что в замке неприятно находиться. И Максимилиан приказал музыкантам закончить игру и расспрашивал слуг из местных, давно ли отстроена крепость и кто в ней жил.

   Тирольцы охотно ответили, что замок пострадал в пожаре - вот совсем недавно - и часть потолков обрушилась. Владельцы его покинули: не к обеду будь сказано, гибель нескольких домочадцев отвратила их от Тратцберга раз и навсегда. Следующие пару лет здесь жили строители и различные мастера - чтобы восстановить былые красоты, ведь жалко было бы, если б такой замечательный замок утонул в забвении...

   Бланка попросила рассказать о городе; супруг потерял терпение и пообещал, что они побывают в Инсбруке - как только позволят себе отдых.

   Он замышлял нанять ландскнехтов, ведь эти неблагородные рыцари действеннее в атаке: их не купишь обетами чести, принимают они только чистую монету.

   - Коль скоро вы так жаждете сойтись поближе с горожанами, - заметил он жене, - не затруднит ли вас взять на себя переговоры с кредиторами?

   - С кредиторами? - опешила Бланка. - Не проще ли набрать пехоту с собственным снаряжением - и разрешить ей поживиться мадьярским имуществом?

   - Пехота - само собой, - отрезал Максимилиан. - Но от наёмников я не отказываюсь.

   Он покусывал кончик пера, склонившись над листом, запятнанным кляксами солнца.

   Бланка приблизилась к окну, чтобы лучи разукрасили и её, и, зажмурившись, подставила лицо позднему лету.

   - Боюсь, вы поручаете мне непосильную задачу, Ваше величество. В делах военных я несведуща.

   - Зато вы умеете уговаривать и добиваться своего. Вы же изволили затащить меня под венец.

   - Насколько я помню, вы шли своими ногами, - Бланка загнула вуаль и открыла высокий лоб. По старой моде, она его подбривала.

   - Мне оставался выбор? - Максимилиан покинул стол и занял место рядом с Бланкой, опершись на подоконник и запрокинув голову. Солнце не затемняло его кожу загаром, но придавало румянец.

   - Выбор всегда есть, - блаженно улыбалась Бланка, пытаясь поймать сквозь опущенные ресницы золотой ореол.

   - Вы намекаете на самоубийство? - таким же счастливым голосом спросил муж. - Впрочем, иногда мне кажется, вы найдёте меня даже там... Кстати, - он открыл глаза и повернулся к ней, - зачем вы прыгнули на меня тогда у оврага? Вы ведь могли меня убить и остаться без свадьбы.

   - Но вы же не погибли, - Бланка не обернулась.

   - Счастливая случайность, - он отчаялся посмотреть ей в глаза и вернулся к созерцанию света.

   - В мире нет ничего случайного.

   - Вот это верно. Во всяком случае, исход войны случайность не решает. Поэтому вы поедете...

   - Не поеду.

   - Ну если вы позволите употребить ваше приданое...

   - Не позволю. Просите инсбрукских ратманов сами.

   - Я не настолько красноречив.

   - Очень рада, что вы строги к себе.

   - Ещё одно слово, и я заточу вас в донжоне.

   - Кстати, где мой свадебный подарок?..

   Умиротворённая беседа длилась бы вечно, если бы короля не отыскал канцлер и не передал жалобу от городского совета на полное отсутствие у ландскнехтов совести.

   - Палок им, а не жалованье повысить, - изрекла Бланка и покинула кабинет.

   - Что это с вашей супругой? - спросил полушёпотом Зигмунд.

   Максимилиан махнул рукой.

   На следующее утро он в сопровождение супруги отправился в город, где в его честь на площади устроили турнир.

   Бланка уже сочла это попыткой примирения, пока супруг не указал на крышу над балконом дома бургомистра, откуда они собрались наблюдать поединки. Герцогиня подняла голову - и зажмурилась от слепящего света. Черепица была золотой.

   - Мне кажется, вы бы могли найти этому золоту более достойное применение, - проговорила она.

   - Это ваш свадебный подарок, - улыбнулся Максимилиан. - Такое применение сочтёте вы достойным?

   Бланка не удостоила его ответом и не подала руки, а спрыгнула с седла сама, точно хвастаясь ловкостью. Горожане с любопытством наблюдали. Они были наслышаны, что младший Габсбург взял жену на добрую дюжину лет старше, и нрав её не идёт ни в какое сравнение с кротостью и добротою покойной Марии.

   Бланка нашла утешение в зрелище. Лишь ей одной известным средством помогала она всадникам, что были ей по душе, и это добавляло поединкам страсти и азарта. Простолюдины и королевская свита, а равно и сами участники повеселились на славу. Их огорчало только, что Его величество не удостоил их участием в турнире, и сам король крепко о том сожалел, но внезапная ржавчина на парадном доспехе сделала его чаянья невозможными. От Бланки это не укрылось. Тем более что ржавчину она напустила сама.

   Хотя королевой турнира единогласно избрали дородную дочь бургомистра (без одобрения Его величества явно не обошлось), целых три рыцаря посвятили свою битву герцогине, и герцогиня не поскупилась на благодарность. Толпа ликовала, и никому не пришло в голову полюбопытствовать, где взяла она третий рукав.

   Словом, весь город веселился, кто как умел - сообразно достатку и воспитанию - и после турнира королю принесли извинения, что вынуждены нарушить его отдых и попросить быть судьёй в одном неприятном деле. В пылу ссоры один из ландскнехтов убил горожанина. А поскольку ландскнехты наняты были Его величеством - уместно будет королю, а не кому иному, отплатить справедливостью за гостеприимство Инсбрука.

   Выслушав краткий рассказ, в котором сквозь почтение проглядывало возмущение, Максимилиан развернул коня вслед бюргерам, являя собою пример для свиты.

   Долгий путь проделывать не пришлось: вместилищем печального события послужил переулок меж двух улиц, отходящих лучами от турнирной площади. Логично было предположить, что двое просто не разошлись здесь и завязалась ссора. Так утверждали все - кроме виновного. Упрямый наёмник твердил, что весь день проводил в кабаке с друзьями. Друзья, естественно, бурно поддакивали, а тяжёлый взгляд и сизая сетка сосудов, украшавшая щёки ландскнехта сквозь наполовину седую щетину, доказывали, что он не имел других увлечений.

   Обе стороны стояли на своём. Покойник лежал у самой стены, и городские стражники его осматривали:

   - Кошелёк на месте. И инструменты.

   - Инструменты? - переспросил Максимилиан, которому уже принесли кресло со златоверхого балкона, но он предпочёл оставаться в седле.

   - Он был плотником, Ваше величество. Странствовал по всему Тиролю, недавно только возвратился... Кстати, а где серёжка?

   Золотой символ гильдии, по которому отличали друг друга мастера, подобно тому, как люди благородной крови узнают принадлежность сей крови по гербу, исчез, не поранив ухо, точно вынули его с нечеловеческой осторожностью.

   Или просто сняли с мёртвого?

   Нет, кровь бы ещё шла. Ландскнехтов недавно видели в переулке и притащили обратно.

   А вот как убивали несчастного, похоже, никто не видел:

   - Я слышала крик, выглянула в окно: он лежит ничком...

   - Я увидел, как он упал, и увидел, как свернула за угол эта компания. Побежал за помощью...

   - Мы заметили, он с кем-то заговорил, но нас отвлекли нищие, попросили милостыню...

   Максимилиан хмурился, думая, как бы незаносчиво сказать, что судить тут пока нечего. Он окинул взглядом тесный, как траншея, переулок. Балконы и эркеры висят над головой, норовя угостить чем-то сверху...

   - Сударыня, разверните лошадь!

   Бланка вплотную подъехала к стайке наёмников, клявшихся и божившихся, что просто возвращались по переулку из кабака и видом не видывали никаких плотников. Пьяный какой-то валялся - вот, видно, это он и был.

   - Как вам угодно, Ваша милость, - неожиданно для себя мягко ответила герцогиня. Она вдруг поняла, что он нуждается в поддержке: так отчаянно он озирался по сторонам. - Всему виной усталость: я становлюсь рассеянной.

   - Моя супруга утомилась, - охотно подхватил король. - Мы выслушаем это дело завтра.

   Пышная процессия постепенно просочилась в узенький просвет между домами, а следом за ней подозреваемый под конвоем отправился навстречу подземелью замка Тратцберг.

   Весь вечер Максимилиан провёл в уединении, пригласив к себе лишь Зигмунда и Людвига. А ночевать явился к Бланке. Она уже уверилась, что, в противоположность первому браку, где он всегда делил с Марией одну спальню, ночь навеки разъединит их несколькими стенами и коридором. Но Максимилиан в окружении камердинеров гордо прошествовал в её комнату и принялся готовиться ко сну. Бланка и камеристка Люция хихикнули втихомолку, но герцогиня оценила всю серьёзность положения и, когда слуги удалились, решила приласкать отвернувшегося к пологу мужа. Он, как ни странно, не отшвырнул её рук, а свернулся клубочком и тяжело вздохнул.

   - Этот ландскнехт... - прошептала она ему на ухо. - Он сегодня...

   - Йозеф, - устало откликнулся муж. - Его зовут Йозеф Мюллер. Я запомнил его ещё в Эно. Девять лет назад. (29)

   - Этот Йозеф не пил сегодня, - завершила Бланка.

   - Да они постоянно навеселе, вы просто их не знаете.

   - Постоянно - может быть, - она гладила сетку, обернувшую его волосы. Узелки поблёскивали в темноте. - Но сегодня - нет.

   - Как вы узнали? - сетка выскользнула из-под пальцев: Максимилиан обернулся.

   - По запаху.

   - От них всегда несёт вином, - он улёгся на спину.

   - Это старый запах, а свежего нет, - интересно, он видит её улыбку?

   - Где же он был тогда? - всё-таки видит: он посмотрел на неё.

   - Не знаю. Может, и с друзьями. Но пить не пил точно. Кстати, друзья - выпивали, - шептала Бланка, и шёпот был нежнее бархата.

   - Вы хотите сказать, что они его покрывают? - Максимилиан перевернулся на другой бок - лицом к ней.

   - Может быть. В любом случае, я бы на месте дознавателя выясняла, не с кем был убийца - то есть тот, кого им считают - а с кем был убитый. И куда подевалась серьга...

   Бланка положила руку мужу на плечо.

   - А вы очень умны.

   - Умна, но не разумна, - улыбнулась герцогиня.

   Они дружно вздрогнули. То есть сначала вздрогнул Максимилиан, а глядя на него - Бланка.

   За дверью раздавались мрачные, как колокольный бой, шаги. Так шествует рыцарь в полном доспехе.

   - Это не к нам, - успокоила герцогиня. - Он идёт своим путём - в своём мире. А мы будем спать, - она погладила его плечо под одеялом.

   Они прижались друг к другу и погрузились в сон.

   Навстречу сабатонам (30) рыцаря торопились мягкие туфельки дамы.

   26 Новоявленная герцогиня - выйдя замуж за короля, Бланка не стала королевой автоматически, нужна отдельная коронация.

   27 Мост через Инн - именно так переводится название "Инсбрук".

   28 Замок Тратц - замок Тратцберг близ Инсбрука.

   29 ...ещё в Эно. Девять лет назад. - битва 1479 г. в Войне за бургундское наследство.

   30 Сабатоны - латные башмаки.

<p>

XI</p>

   Бланка проснулась одна: видимо, муж устыдился ночного страха и поспешил вернуться в собственную спальню до того, как жена напомнит ему о вчерашнем.

   Потянувшись и расправив все конечности, Бланка собралась с мыслями - и позвонила в колокольчик.

   Перед завтраком она позвала Клауса. Ловчие маялись пока без дела, и он явился к госпоже охотно, надеясь, что герцогиня решила развлечь себя. Но герцогиня задала очень странный вопрос:

   - У твоей жены нет старых вещей, которые она уже не носит? Можно совсем старых.

   - Наверно, остались. Спрошу, Ваша милость, - пожал плечами слуга. - Вам срочно? Она счас на кухне.

   - Срочно, Клаус. Срочно, - Бланка манерно приложила уголок платка к уголку глаза. - Я собираюсь в город - раздавать милостыню. Может, так мне удастся снискать расположение людей... - она звучно пришмыгнула носом.

   - Ваша милость расстроены? Вас Его величество, что ли, посылает? - догадался Клаус.

   Герцогиня кивнула.

   - Вы близко к сердцу-то не принимайте. Он уж у нас такой. Если чего упрётся, так всю душу вынет, только сделай. Это сейчас-то полегче - а раньше-то ещё не сразу и поймёшь, чего ему надо. Ну добром просим, Ваше высочество, напиши записку... Это мы потом-то поняли, что он не шибко грамотный. Франц ему преподал кой-чего, он в приходской-то школе лучше всех у нас учился. Ну тот и быстро научился. Раньше надо было парнем заниматься, да папаша евойный чё-то всё не туда глядел... Да и мамаша тоже... Ох, ладно, чё-то я разговорился...

   Лёгок на помине, в дверях замаячил Франц:

   - Клаус! Поди-ка сюда!.. Ой, Ваше высочество, извините... Но там такое... Там солдат этот с тюремщиком напару нажрались и побег захотели устроить, только спьяну он мимо двери прошёл. Три раза. Ты цирюльника нашего не видал?.. Простите, Ваша милость, ухожу.

   - Стой! - задержал его Клаус, не позволив госпоже и рта раскрыть. - Позови мою с кухни, спроси, мож какое тряпьё старое осталось. И свою спроси. Всё сделаем, Ваша милость, не беспокойтесь.

   Бланка старательно изображала подавленное настроение.

   - А так он у нас хороший. Добрый. Щедрый - когда деньги есть. А если вдруг чего - он это не со зла, вы не переживайте...

   Слуги подбадривали герцогиню как могли и скоро обеспечили целым гардеробом поношенных вещей. Бланка поблагодарила их от души, выбрала самую драную рубашку, порвав её для верности ещё, такую же юбку и ветошку заместо платка на плечи. Остальной ворох вручила она своим фрейлинам и наказала раздать бездомным. Наказала ещё, чтобы взяли пустой паланкин - и ничем её отсутствие не выдавали. Дамы, зная свою госпожу, обещали всё выполнить. А сама герцогиня тем временем убежала в дубраву, переоделась там в тряпьё и покаталась по земле. Измазав для верности лицо и руки, босая пошла в Инсбрук - через другие ворота.

   Вчера свидетели упоминали нищих, что толклись поблизости за подаянием - может, они получше рассмотрели, что случилось?

   Ноги Бланки были привычны к прогулкам без обуви, но на всякий случай она шагала медленно и нетвёрдо, как если бы сбила все пятки. Тихим ходом свернула она на знакомую площадь, подальше от кортежа собственных придворных дам, что одновременно с нею конными достигли площади и принялись одаривать нищих одеждой.

   Добросовестных попрошаек там было уже пруд пруди. С невероятным усердием зарабатывали они на хлеб, поднимаясь ни свет ни заря, превозмогая недуги и немощь и задерживаясь до заката, за что каждый вечер даровано им было чудесное исцеление.

   Бланка, чужая для них и слишком знакомая благотворительницам, держалась поодаль от оборванной толпы, за водостоком ратуши, и сквозь выпущенные на лицо тщательно взъерошенные волосы изучала улицы и переулки, отходящие от площади.

   Как она и рассчитывала, её скоро заметили. Примчался какой-то мальчишка, чуть постарше её Рудольфа, и по-хозяйски подбоченился:

   - Чё не идёшь? Там подают.

   Бланка глянула исподлобья, так что пацан мгновенно испарился. Но скоро вернулся - со здоровенным детиной, у которого из правого рукава торчала свежая культя. По запаху Бланка узнала свинину.

   - Ты главный, что ли?

   - Она на меня так зыркнула, ну точно волчица!

   - Сгинь, - шлепком отправил нищий младшего товарища куда подальше. - А ты не местная.

   - Саарланд, - нехотя процедила сквозь зубы Бланка.

   - Через Шварцвальд? Волки ничё не отъели?

   - А ты проверь.

   Братия стекалась знакомиться. Мамаши с опоенными маком младенцами, убогие на залитых свинцом костылях, дети с ликом бывалым и прожжённым, блаженные, погорельцы, беженцы, те кто правую руку протянет за милостыней, а левой залезет в кошель, те кто днём стучит в дверь, а ночью пролезет в окно, музыканты, пророки и пьяницы, глаза и уши Инсбрука.

   - Тя как звать, болезная?

   - Дита, - ответила Бланка.

   - А меня Мартином - потому как святой покровитель (31), - "староста" выпростал из-под лохмотьев настоящую руку и скрепил знакомство рукопожатием. - Больно ты тоненькая, прям графиня.

   - Была графиня, - невесело усмехнулась мнимая нищенка. - Да сплыла.

   - Не пойму вас, богатеев, - Мартин уселся рядом с ней и отщипнул от культи кусочек. Бланка с уважением отметила про себя лёгкость, с какой он поглощал сырое мясо. - В долгах как в шелках, а всё туда же. Вон, - указал он на крытый золотом эркер. - С жиру бесятся.

   - Это золото? - поморгала для верности Бланка.

   - Король. Марухе (32) своей подарок справил. Вчера. У самого, чай, шаром покати.

   - С чего бы это? - откликнулся парнишка, первым заметивший Бланку.

   - Ты ещё здесь? Кто трёх собак вчера не срисовал? На кой я тя меткам учил?

   Они повыясняли что-то на своём наречии.

   Город просыпался. Площадь пересёк трубочист, прошли женщины с вёдрами, мальчишки из пекарни со свежими караваями. Заслышав звон подков по мостовой, кто-то из оборванцев скомандовал: "По местам!", и площадь тут же наполнилась стонами и причитаниями.

   Мартин, оставшийся рядом с Бланкой, каким-то чудесным образом скрючился, уменьшился в размерах и затянул:

   - Пода-а-айте на пропитание...

   О булыжник звякнула монета.

   Мартин подмигнул и спрятал её под подолом соседки. Бланка снова удивлённо заморгала.

   - Красивая ты баба, грех с такой не поделиться. Тощая только, ну ничего, зато в любое окно пролезешь.

   Новый медяк упал перед Бланкой.

   - Бери, не зевай.

   - Хорошо здесь подают, - прошептала она. - Мне так только в Трире повезло: золотую серёжку нашла. Плотницкую. Ну, думаю, с возу упало - значит пропало. Не бережёт, дурак такой. А потом её у меня украли.

   - Чё-то не дорожат мастера своей честью. Вчера вон там вон плотника пришили, тоже без цацки.

   - А больше поживиться нечем было?

   - То-то и дело, что было.

   - Да ну?

   Воспользовавшись затишьем на площади, соседи по булыжникам поведали ей, что она уже знала. Бланка терпеливо играла свою роль, сочиняла на ходу собственную историю - и ждала, пока ей скажут, что она не знает.

   - Небось твои же и пришили.

   - Да клянусь.

   - Мы что, совсем - с целой гильдией сцепиться?

   - Это не мы - это призрак! - откликнулся старик в веригах.

   - Давай-давай, рассказывай.

   - Вообще-то и я его видела, - возразила одна женщина. - Сидела как-то вот здесь, а он идёт.

   - Кто - он? - встрепенулись все дружно.

   - Рыцарь. В доспехах. Но пеший. Уже странно. И шагов - вообще не слышно!

   Компания дружно ахнула, но некоторые опомнились и рассмеялись.

   - А я зачем-то возьми да окликни его. Говорю: "Ваша милость!". Он даже не обернулся. Я повторила второй раз - и третий. Тогда он обернулся и спросил, не видела ли я колечко. Перстень. А мне бросили каких-то побрякушек. Показываю: вот. Головой покачал, дальше пошёл.

   - А давно это было? - спросила Бланка.

   - Давно. Года два. И с тех пор ещё видела. Пару раз. Но уж близко не подходил. А я с тех пор болеть начала. Думаете, случайно?

   - Да все мы тут - болеем.

   - Не бреши...

   - Зря смеётесь, - проскрипел старик в цепях. - Тут недалече замок есть. Так вот, там пожар был. Лет пять ли, семь, не упомню. И там балки обрушились, и какую-то парочку задавило. Мужа с женой. Вот муж-то - он, - дед угрожающе поднял грязный палец и понизил голос почти до шёпота.

   - И чё? Нападал на кого?

   - Да бес его знает. Тут часто грабят. Но чтоб убить - такого не припомню. Но дело-то не в этом...

   - А в чём?

   - А в том, что в замке строители жили: завал разбирали, чего-то достраивали, зал выстроили заново. Ну, каменщики, плотники, плиточники кузнецы... Кто там ещё нужен? Ну и пограбить чё могли или найти. Вот за пропажей-то он и охотится.

   Бланка надела маску суеверного страха и носила её ещё добрых полдня, невзирая на насмешки видавших виды попрошаек. Уж им-то как никому известно: бояться надо живых, а не мёртвых.

   Но Бланка заявила, что боится здесь оставаться и пойдёт искать счастья дальше.

   - Да ладно, оставалась бы. Мы тебя разве гоним? - просипела юная девица с ангельским личиком. - Мамка тебя приоденет...

   - Нет уж, с такими ручками - только в наш цех.

   - Не-не, я пошла. Я боюсь.

   - Ну хоть переночуй.

   - Так я и хочу засветло отсюда смыться.

   - Да ладно, чё там с голодухи не привидится. Я однажды чертей целое стадо увидел. Начал головешкой отбиваться. Оказалось, ландскнехты. Судили меня потом. А я сижу в тюрьме и думаю: от чертей - головешка, то ж мёртвому припарки...

   - Тем более. Ландскнехтов я вообще боюсь. Пойду я.

   - Ну заплати тогда за постой, - сказал Мартин. - Мне, как покровителю, с каждого причитается.

   Бланка протянула дневную выручку.

   - Пошли, провожу.

   Они свернули за ратушу и оказались в одном из переулков, куда не выходят окна и где с трудом разминутся двое.

   - Возьми свои деньги назад, - Мартин прижал её к стенке. - А мне давай кой-чё другое.

   Бланка зажала монеты в кулак и прислонилась к тёплому камню. Солнце грело перед закатом, растрачивая то, на что скупилось в первой половине дня. Оно заглядывало в жилой колодец, окрашивая стены жёлто-розовыми мазками.

   - Может, увидимся ещё?

   Квадрат над головой был нестерпимо голубым.

   Бланке захотелось выть, вилять хвостом и ликовать, но она подавила животные чувства. Пора домой.

   Свободной от денег рукой она дотронулась до виска целовавшего её нищего. Он тут же сполз по Бланке, растянулся на земле и захрапел. Бланка бегом пустилась по лабиринту улиц, облизывая губы и усердно повторяя заклинание. Стирать память доброй половине городского населения ей доводилось в первый раз.

   В замке никто не спросил у неё причину долгого отсутствия. Тратцберг-шлоссе напоминал базарную площадь, так говорливы сегодня его обитатели. Король, канцлер, комендант крепости, капитан роты ландскнехтов, инсбрукский бургомистр, герцог Баварский и герцог Тирольский, по-родственному заглянувший в гости, отсиживались в кабинете Максимилиана. Услышав скрип отворяемой двери, все они вздрогнули. Бланка, начисто умытая, безукоризненно одетая и окружённая придворными дамами, просила позволения узнать, чем вызвано такое беспокойство, и составить общество столь благородным рыцарям, мимоходом наделив знатностью бургомистра и капитана, из-за чего они первыми перестали дёргаться и предложили даме свои услуги.

   Как выяснилось, наёмники сговорились и устроили бунт под стенами Тратцберга, требуя освободить товарища. Более того, к воротам заявилась некая битая жизнью тщедушная фрау и, заливаясь слезами, заголосила, что Йозеф был с ней, что она боялась мужа - хозяина кабака и поэтому не сказала сразу, но теперь не боится и готова пойти в кампфрау, лишь бы только её дорогой Йозеф был жив, здоров и на свободе.

   Виновник волнений, ещё не протрезвевший после взаимных возлияний с тюремщиком, высунулся в зарешеченное окошечко и закричал:

   - Марта, я люблю тебя!!!

   Тюремщик вторил ему, желая во всём поддержать собутыльника.

   Марта вопила в ответ:

   - Я тоже тебя люблю!!! Только брось пить! Опять ты напился там с кем-то! Я теперь за тебя возьмусь!!!

   - Марта, не ругайся, я последний разочек!!!

   Замок с трудом выдерживал осаду, обстреливаемый всем, что подворачивалось под руку. Йозефа пришлось отпустить и заново допрашивать - вместе с любовницей и приятелями. Не удалось допросить лишь тюремщика, потому что он пока не проспался.

   В осаде поучаствовала также городская стража, которой не давали повидаться с королём и бургомистром, а стражники, между тем, добыли сведения о покойном. Он был плотником, как все в его семье, сам в гильдии недавно, много странствовал в поисках заработка и врагов если нажил, то только за стенами Инсбрука. Главным же - для Бланки - было то, вместе с отцом и братьями он несколько лет прожил в Тратцберге, восстанавливая перекрытия и мебель.

   Бланка пригласила дорогих гостей на ужин, а супруга задержала в комнате.

   - Он запросто мог взять кольцо и переплавить в пресловутую серьгу, - поделилась она догадкой, рассказав всё, что выяснила сама.

   - Что же нам, судить призрака? Что мы скажем? - развёл руками Максимилиан.

   - Оставим это городским властям, - предложила Бланка. - Или заручимся поддержкой врача, который скажет, что несчастный умер от удара...

   - По голове?

   - Вы меня поняли.

   - Послушайте, ран ведь на нём не было... Удар ещё доказать надо. Может, действительно от страха, когда увидел призрак?

   - А я о чём вам говорю? Мало ли кто мог подойти в тёмном переулке - те же попрошайки, - Бланка на мгновение задумалась, вызывая в памяти облик сегодняшних новых знакомых.

   - Вы нас просто спасли, - снизошёл до похвалы король. - Но как же серьга? Будем стравливать нищих с плотниками?

   - А серьга - вот она, - Бланка слазала в омоньер и вынула предмет гордости цеховых мастеров. Сидя на площади, она таки сбила от нечего делать одну черепицу булыжником и обнаружила под сколотой позолотой медь. Погневавшись на мужа, она решила извлечь выгоду из досадного разоблачения - и сотворила из позолоты серёжку.

   Максимилиан недоверчиво принял из рук герцогини предмет:

   - Что ж, ладно. Только где вы провели всё это время? Неужели раздавать милостыню можно от рассвета до заката? Не забывайте, у вас есть другая обязанность.

   - О ней я прекрасно помню, - Бланка продемонстрировала реверанс и вновь полезла в омоньер. - Я кое-что собрала для вас. Добрые люди подали. Мир ведь - не без добрых людей...

   Максимилиан разглядывал пригоршню медяков с меняющимся выражением лица - оставил её на столе и ушёл, хлопнув дверью.

   Сегодня они спали спокойно - в разных спальнях, на разных концах этажа, и шаги потусторонних жителей замка их не тревожили, ведь рыцарь и дама, получив желаемое, шагнули наконец в иной мир, рука об руку. На безымянном пальце дамы поблёскивало золотое кольцо...

   31 Потому как святой покровитель - святого Мартина почитали как покровителя нищих.

   32 Маруха - женщина, любовница (арго).

<p>

XII</p>

   Ландскнехты оказались более злопамятными, чем мог внушить их образ жизни, и каждый раз при возможности вспоминали королю ошибочные выводы, сделанные не им. Оценив задетую честь монетой, они бунтовали из-за жалования всякий раз, когда обещание рисковало не быть выполненным. Случалось это нередко, и, спотыкаясь о камни недоверия, германское войско не могло настичь мадьяров.

   Максимилиан уже хотел оставить Вену венграм со всеми потрохами, но Фридрих посрамил его своим упорством и настоял не сдаваться. И, точно кремень о кресало, высекали искры неуступчивые овны, и гнали друг друга до Присбурга, перемахнув аж могилу Матьяша Ворона, и, ударившись лбами о трон Владислава Чеха, остались ждать, благоразумно ли распорядится природа королевским потомством. В мыслях германцев благоразумие равнялось бездетности, а в мыслях венгров - плодовитости.

   В любом случае, судьбе нечего было предложить обеим сторонам, кроме ожидания. Максимилиан отправился ожидать в Аугсбург, где воссоединился с семьёй и наблюдал воссоединение сестры с супругом, посчитавшим повод для развода не настолько весомым, как поначалу, и положившимся на Провидение. Счастливая Кунигунда с подросшими Сидонией, Сибиллой и Сабиной собиралась в Мюнхен, но медлила, потому что её беспокоило состоянье отца.

   Фридрих, ничем не болевший в жизни, кроме своих алхимических изысканий, пребывал в тихом отчаянии. Его беспокоила нога, которая, по словам врачей, тлела в Антоновом огне (33). Пряча под маской флегматичной твёрдости боязнь или сгореть заживо, или остаться одноногим, Фридрих не сообщал ничего Ульрике, хотя в былые времена не стеснялся жалоб.

   Ульрика узнала обо всём от Рудольфа, который несколько раз виделся с матерью в Шварцвальде. Бланка рассказала и о своей незавидной супружеской жизни, и старшая сестра, выслушав негодующего племянника, пожелала навестить обоих близких ей людей. Эрнст и Ульрих разволновались так, что обоим чуть не сделалось дурно, но пожелали ехать с матерью, иначе в Саарбрюккене сойдут с ума. Берта заявила, что не отпустит мужа в таком состоянии, а поедет с ним сама. Три до сих пор незамужних сестры Берты заметили, что ей понадобится поддержка, а равно и Ульриху, у которого нет пока супруги, что позаботится о нём. Елена возразила, что позаботиться есть кому и её присутствие будет просто необходимо как старшим братьям, так и отцу. Маргарита возразила, что не отпустит невинных девиц навстречу соблазнам имперского города - одних. Иоганн сказал, что если вся семья вознамерилась погостить у зятя, то и он очень даже не прочь присоединиться. И, наконец, Рудольф потребовал, чтобы его взяли с собой, ведь это он принёс столь важные новости.

   На сей раз они добирались не стаей, а человеческим поездом, по человеческим же манерам выслав вперёд письмо. Узнав от жены о визите родственников, Максимилиан потратил время до их прибытия с пользой, немедленно отправив сына и дочь в Нидерланды и позаботившись о том, чтоб два кортежа разминулись в пути, даже не видя друг друга издали. Уговорить Кунигунду не удалось, но она хотя бы взяла на себя все хозяйственные приготовления. Сообщить Фридриху уже успела Бланка. Максимилиану осталось лишь обеспечить гостям развлечения...

   Впрочем, сперва им было не до развлечений. Дети, племянник и племянницы с Ульрикой во главе тут же осадили постель императора и принялись горевать так, что Фридриху пришлось напомнить, что он ещё не умер и пока не собирается.

   Иоганн и Маргарита в это время заняли беседой Максимилиана, превратив её в допрос - построже, чем доводилось ему наблюдать в Инсбруке до войны.

   Король с честью перенёс все словесные истязания и даже неплохо завладел искусством притворяться, что упрёки не задевают его. Якобы благодарный родне за науку семейной жизни, он пригласил их на общую трапезу.

   Столы накрыты были вычурно и пышно, как будто призванные напоминать о далёких бургундских владениях, где Филипп и Маргарита постигают премудрости государственных забот. Стены украшены были портретами дам - точнее одной-единственной дамы, что эти владения подарила.

   - Каждый год ко дню её смерти он заказывает новый, и все с одного образца, - посетовала Бланка Иоганну.

   - Надеюсь, не на твои средства? - осведомился он, подметая паркет шевронами и фестонами рукавов.

   - Мне пришлось их спрятать, - Бланка неторопливо присела и так же неторопливо выпрямилась.

   - Стареете, сестрица, - качнул седеющей головой герцог.

   - Пытаюсь угнаться за вами, дорогой брат, - герцогиня взяла его под руку.

   Сегодняшний вечер определённо был праздником дам. Красавицы смотрели на гостей со стен, прелестницы властвовали за столом. Среди придворных Максимилиана сегодня очень много дам, разного платья и достатка, от позолоченной фрейлины до ровни камеристке. Кавалеры из семьи Бланки растерянно обозревали сей цветник и возвращались взглядом к своим спутницам, безмолвно спрашивая, что это означает.

   Многие дамы взяли в пиршественный зал детей. Малыши оживляли общество и вызывали умиление, но более - недоумение. Бланка пожелала его развеять и спросила сидящего за другим концом стола супруга - через дворецкого. Супруг передал через слугу ответ, что, по примеру любимой жены, собрал за столом всех близких. Бланка принялась пересчитывать этих близких, и на пятнадцатой родственнице терпение её лопнуло. Она послала мужу гневный взгляд и многочисленные словесные обвинения - через покорного дворецкого. Рискуя получить горячим блюдом по лицу, тот выполнил поручение. Гости по обеим линиям напряжённо следили за этой беседой. Никто из них не постиг до конца необходимости этой затеи.

   Один маленький мальчик в отчаянии покинул мягкие подушки рядом с матушкой и принялся бродить вокруг стола, не зная куда себя деть и на что употребить.

   Не успел малыш проделать и половины пути, как его подхватили унизанные агатовыми перстнями руки.

   Эрнст усадил ребёнка к себе на колени и стал знакомиться. Пока молодая мать пребывала в смятении, а мальчик изображал всадника, Эрнст обернулся к Максимилиану:

   - Любезный брат, могу ли я просить - в знак нашей дружбы - чтоб вы отдали мне ваше прелестное чадо на воспитание?

   Фрейлина протягивала к сыну руки, сын пригрелся на мягком сукне, отец подбирал слова, чтоб усмирить наглость брата и отрезать путь к ответным репликам.

   - Это будет хороший наездник, - продолжил Эрнст, обращаясь к несчастной матери. - Только не сажайте его в седло слишком рано.

   - А во сколько... вы полагаете... можно? - обрела рассудок фрейлина. Видно было: она нуждалась в том, чтоб с кем-то обсудить вопросы воспитания детей, но собеседников не находилось.

   - Не раньше десяти, пусть сначала окрепнет.

   - Вы как будто бы сведущи в верховой езде, - заметил Максимилиан.

   - Кое-что смыслю, - невозмутимо сказал сводный брат. - Кстати, мы решили развести английских жеребцов. Суррейской породы.

   - И английских борзых, - подхватила Берта. - В эти годы у нас всё английское. Да, вам не надо щенков?

   - А кошек вы не разводите? - шутливо спросила темноглазая дама в берете с многочисленными перьями, то ли итальянка, то ли мадьярка. - Давно мечтаю завести.

   Рудольф и Женевьева, младшая из дочерей Иоганна, словесно живописали охоту на птиц с кошками. Все посмеялись.

   Елена и старшие сёстры Женевьевы - Лилия Марина и Гизела - заговорили с двумя совсем юными дамами о книгах.

   - Я недавно читала "Роман о Розе", мне очень бы хотелось, чтоб по нему поставили пьесу.

   - Я не люблю моралите.

   - А я бы с удовольствием сама сыграла. Какую-нибудь Фею Озера. Ну, из сказания о короле Артуре. Что-нибудь в этом роде.

   - А я... только не смейтесь, девочки, я бы сыграла в комедии. В уличной. Какую-нибудь Коломбину.

   - Погостите у нас подольше, поставим что-нибудь, устроим свой театр.

   - Давайте! А что?

   - Даже не знаю... А давайте сами сочиним?

   Услышав краем уха о комедии дель арте, Ульрика завела беседу с соседкой напротив, нянчившей близнецов:

   - Знаете, я бы с удовольствием съездила в Сиену. Или во Флоренцию.

   - Я тоже. Жаль, в Италии сейчас так неспокойно.

   - А вы не слышали новостей о герцогах Миланских? Говорят, они подписывают мир с французами?

   - Я слышала подобное, но не знаю, верить ли. Честно говоря, мне очень страшно.

   Вскоре Рудольфу наскучило сидеть за столом, и он пригласил прекрасную венгерку танцевать. Унылые музыканты преобразились и заиграли аллеманду. Девицы фон Саарбрюккен и фрейлины составили пары друг с другом и повились змейкой вдогонку Рудольфу.

   Иоганн попробовал расшевелить Маргариту, но она безнадёжно провозгласила себя старухой.

   - Напрасно, мадам, - перегнулась к ней через блюда дама с вуалью вдовы. - В нашем возрасте очень важно не сидеть на месте. Иначе заржавеете, как старый доспех.

   - Я твержу ей о том же, - кивнул Иоганн.

   - Вот. Послушайте мужа. А ещё лучше - съездите на воды, съездите вместе, это очень полезно. Я недавно сама была. Вот сейчас будет павана на троих, я к вам пристроюсь и всё в подробностях расскажу. И вам, Ваше высочество, тоже необходимо съездить, - обратилась говорливая вдовушка к печальной Бланке. - Вы меня извините, дорогая, но вам нужно родить Его величеству наследника. К тому же вам уже давно пора, иначе потеряете здоровье.

   - У меня есть дети, - ответила Бланка. - Вон тот молодой человек. Который танцует.

   - Это ваш сын?!

   - Ему всего пятнадцать, - Бланка поняла, что обретает вкус к жизни, - а вы так удивляетесь, словно я уже бабушка.

   - А сколько же вам лет?

   - Сорок четыре, - лучезарно улыбнулась герцогиня.

   - Сорок четыре?! - ахнула вдовушка. - Я думала, где-то как мне, а мне тридцать семь. А сколько же вам?

   - Немного больше, - победоносно произнесла Маргарита.

   - А вам, герр Саарбрюккен? - простодушно спросила советчица.

   - Я старше сестры на восемь лет, - задачей ответил Иоганн. - Так вы с нами в паване?

   Пока гремела музыка и потрескивали половицы, Ульриху робко поклонилась бесцветная девушка и спросила, правда ли, что у них есть родственники в Англии. Ульрих ответил, что правда: английская королева приходится им тёткой. Девушка, пряча взгляд, поведала, что сестра её третий год замужем за английским купцом и живётся ей, как бы сказать, очень... скудно.

   - Она может подать на развод, - сказал Ульрих.

   - Может, но ей совершенно некуда будет идти, - девушка наконец посмотрела ему в глаза. - Я позволила себе осмелиться просить, чтоб ваши родственники приняли её на службу, чтобы она смогла накопить денег на возвращение домой. Но теперь я не знаю, снизойдёт ли Её величество к такой просьбе.

   Ульрих ответил, что напишет Анне-Гретхен.

   - Моя сестра очень талантлива, - обрадовалась девушка.

   Гертруда и её сестра были дочерьми придворного художника и выросли в Антверпене. Отец заботился об их образовании как только мог, и обе девушки знали несколько языков, владели искусством стихосложения, сочиняли музыку и рисовали не хуже самых способных учеников отца. Максимилиан искренне восхищался талантами Гертруды, они обменивались стихами, и вместе музицировали, и порою делили ложе. Но он редко бывал у неё, или занятый делами, или увлечённый пылкой мадьярочкой, или не сумевший отделаться от болтливой вдовушки, или - или - или - занятый ещё кем-то из здесь присутствующих, более красивых, чем она.

   - Зачем я всё это рассказываю?

   - Наверно, затем, чтобы я рассказал, что вас ждёт?

   Они беседовали и беседовали, не замечая никого вокруг, о живописи, поэзии, астрономии и охоте, не отрывая друг от друга взгляда и с затаённым дыханием повторяя имена Рогира ван дер Вейдена и Вальтера фон дер Фогельвейде...

   Ужин закончился далеко за полночь. Детей, заснувших и клевавших носом, унесли в детскую, взрослые вытряхивали в кубки последние капли вина, чтоб отметить знакомство. Бланка, радушная хозяйка, ходила между группами гостей, благодарила за чудесный вечер и желала спокойной ночи. Наконец подошла она к королю:

   - Ваше величество, что же вы так угрюмы? Поводов для ссоры не осталось, наши родственники были очень рады познакомиться друг с другом.

   - Рады? Чудесно. Спокойной ночи.

   Король покинул зал.

   Всех любовниц, всех фавориток, всех его наложниц, подруг, невенчанных жён и сожительниц, числом тридцать две, а также всех бастардов, признанных и непризнанных, поглотила эта чёртова бездна по имени Саарбрюккен. Это же просто зараза... чума... гангрена...

   Он решил посмотреть, спокойно ли заснул отец. В опочивальне старого кайзера горел свет, над постелью склонилась какая-то женщина...

   Он не сразу узнал Ульрику. Он прежде никогда не видел её без головного убора, и касавшиеся пола золотисто-русые волосы, с серебряными прожилками седины, поразили его. Время не лишало Ульрику красоты - только придавало этой красоте строгости и северной суровости, подобно внешности воинственной Брунгильды из легенды о Нибелунгах или грозной королевы Медб из британской древности. Внезапно Максимилиан подумал, что ни одна из фрейлин, бюргерских дочерей и служанок, ни венценосная его волчица, ни даже лань, подарившая золотое руно (34), не влекли его так, как сама Луна. Только она - вызывала такой интерес, что стоило нечеловеческих усилий прекратить о ней думать и избрать иной предмет мыслей. С того самого дня, когда лилейное лицо склонилось над ним в обрамлении лунных рогов, а холодная, как ночь, рука погладила его по голове. "Какой чудесный мальчик..." Вечно невинная лилия. Недосягаемая луна. Которой не нужно пятнать себя и снисходить к земному праху, чтобы творить что вздумается.

   Лилейная рука с ногтями-лунницами ласкала морщинистый лоб Фридриха. Волнистые от вечного плетения волосы струились по подушке, подлокотникам и половицам. Серебряно-золотая река лелеяла сон императора. Алые губы, по-прежнему небрежно отчёркнутые, лишь слегка истончившиеся, нашёптывали "Роман о Лилии".

   Лунное изваяние царствовало в чёрном небе, отгораживая себя от черни королевски-синим ореолом. Серебряно-хрустальный свет цимбалами звенел в ночи.

   - Вы читали Франсуа Вийона? - спрашивала Гертруда и густо краснела.

   33 "Антонов огонь" - гангрена.

   34 Лань, подарившая Золотое Руно - Мария Бургундская, от отца которой Максимилиан унаследовал орден Золотого Руна.

<p>

XIII</p>

   Кунигунда объявила, что под страхом смерти не поймёт, ради чего брат устроил выставку своих девиц. Пригрозив переметнуться в стан врага, сестра уехала мириться с мужем и на прощание взяла с Максимилиана клятву сообщать о здоровье Фридриха.

   - Ты могла бы остаться. Надеюсь, твой муж поймёт.

   - Я боюсь, что он передумает. Отец больше всего желал, чтобы мы аннулировали развод, и я хочу, чтоб он успел увидеть меня снова мужней женой. Извини. Пиши.

   Сверкнув яростно-белокурыми косами, она подхватила яростно-белокурых дочек - и была такова.

   Король остался с печалью наедине.

   Впрочем, это было бы ложью. Ульрика с детьми остались скрашивать досуг кайзера. Рудольф остался скорей ради матери.

   Подбодренный женой, Фридрих решил избавиться от болезни - читай: от больной ноги. А поскольку пить вино или маковый отвар он наотрез отказывался, вместо двоих врачей пришлось пригласить пятерых, и то, если б жена и невестка не усыпили его заклинанием из-за портьеры, их предприятие окончилось бы неудачей. За завесой алхимии, ночных бдений и прочих чудачеств все как-то перестали различать, сколь недюжинной силой и стальным здоровьем наделён был император Фридрих и что качества эти нынешний король Германии унаследовал именно от него.

   Максимилиан внезапно почувствовал эту связь, и увидел в отце отраженье себя в старости, и почувствовал шаткость собственного бытия, и пожелал опереться на следующую ступень родословной. Он поспешил задуматься о судьбе детей и подбирал им выгодную партию. Во Францию он им позволит въехать только по устланной испепелёнными знамёнами Людовика и Карла дороге. Связываться с заносчивыми англичанами, по правде сказать, не хотелось. А если совсем откровенно - он не позволит родству с Саарбрюккенами распространяться на следующие поколения. Разбитую войной Италию король не находил достойной. Венгрия должна достаться им измором: не следует питать семейное древо Владислава благодатью брачных уз с Маргаритой. Ссылать детей в скудную Данию или чванливую Польшу равноценно было изгнанью на край Ойкумены. Заглянуть за край оной и обозреть Валахию, Молдову и Московию Максимилиан... как бы сказать... немного страшился.

   Оставалось лишь обернуться на запад - к обласканной солнцем Испании.

   Он решил посоветоваться с отцом.

   Тот отвлёкся от перебранки с лекарем, что запрещал ему поститься, и спросил:

   - А хорошо ли ты знаешь предпочтения своих детей? Не повторяй моих ошибок. Я ведь чуть не сломал тебе жизнь... Знай я заранее, поверь умным людям - разве я стал бы связываться с этой проклятой Бургундией? Сразу бы поженил вас с Бланкой, жили бы вы счастливо, и эти горькие воспоминания не разделяли бы вас...

   Обе ведьмы с довольной улыбкой кивали за рукоделием.

   - ...А лучше всего не спеши. Дети пусть повзрослеют, а я оправлюсь немного и сам займусь переговорами. А то ты опять чего-нибудь намудришь, как с Венгрией, и без денег останешься.

   Если закрыть уши на все оскорбления, ценный совет всё равно нельзя было упустить. Максимилиан стал чаще переписываться с детьми. Прилежная Маргарита отвечала аккуратно, и отец скоро понял, что науку государственного дела постигает быстрее она, а Филиппу даётся наука любви. Его похожденья гремели на все Нидерланды, и Совет Фландрии только качал головой: первенца-де подменили на какого-то легкомысленного француза. Самым обидным было то, что принц даже не просил у отца денег. Утешая себя, что если и не был образцом благонравия, то хотя бы не творил непотребства исподтишка, и его-то отец всегда узнавал, и даже не всегда последним, об кого за какую девушку ломал дорогие мечи наследник, Максимилиан упорно наставлял Филиппа на путь истинный и требовал послушания. Сын позволял себе наглость пропускать эти строки в письмах. При встрече он был исполнен достоинства, как истинный бургундец, если не сказать француз, и даже не топал ногами. Здесь можно бы возразить, что Филипп довольствовался словесными объяснениями - но он и на слова был скуп.

   В какой-то момент Максимилиан поймал себя на мысли, что проектирует отцу прижизненный памятник - за то, что не убил его до совершеннолетия.

   Но тут же вспоминал, что сам-то был гораздо менее несносен, и силуэт монумента растворялся в кастильском мареве.

   Бланка бесстыдно вмешивалась в семейное дело имперской важности и настойчиво отговаривала родниться с испанскими королями. Она ссылалась на предчувствия.

   Ульрика была более прямолинейна и говорила, что видела на воде бесславную кончину испанской династии.

   Фридрих советовал для начала найти для Филиппа любовницу из доверенных фрейлин - и через неё постепенно упрочить влиянье на сына. Пусть девица поступит на службу к Марго, а Марго служит корреспондентом.

   Похоже, Фридрих был единственным, чьему рассудку строгий пост придавал ясность.

   Выбор пал на Гертруду, и она вскоре явилась пред императорские очи, но не за тем, а чтобы вместе с Ульрихом просить благословения. Ульрих всерьёз настроился на брак с простолюдинкой, потому что ровным счётом ничего не терял: ведь Иоганну наследовал Эрнст, а Эрнсту - Рудольф. Растроганный Фридрих тут же забыл все свои интриги и поднял за молодую чету чашу воды. Это был единственный момент, когда он жалел о смирении плоти.

   Гертруда и Ульрих отправились обрадовать отца невесты, а Бланка и Ульрика заговорили о предстоящей свадьбе, точно их вощёные таблицы памяти затёрли начисто и крупно вывели одну-единственную мысль.

   План провалился.

   Воспользовавшись всеобщим помешательством, Максимилиан быстро сочинил письмо испанскому королю, где предлагал обручить его сына Хуана с Марго, а дочь Хуану - с Филиппом.

   Маргарита покорилась отцовской воле, с горькой усмешкой заметив, что на сей-то раз удастся ей побыть не только невестой, но и супругой.

   Филипп внезапно выказал любовь ко второму отечеству, Нидерландам, и просил совершить церемонию по доверенности. Потрет инфанты с очами серны как будто его не прельстил.

   Вся остальная часть семейства с нетерпением ожидала, когда завершится пост и май осенит замок в Швабии (35) брачным венцом.

   Скоромная пора настала, возвестив о себе резвыми лентами и хмельными цветами с высоты майского древа, к которому и устремились новобрачные, поскорей выпалив клятвы у алтаря.

   Насколько Фридрих соблюдал пост, настолько был безудержен теперь, и Провидение наказало его за небрежение к собственному здоровью. После тяжёлой болезни и не менее тяжёлого лечения, вдвойне обидно было пасть жертвой нескольких трапез и десятка кувшинов вина. У поверившего, что всё худшее позади, и метившего в ровесники Мафусаилу Фридриха случился удар. Кайзер отказывался признавать происходящее и цеплялся за жизнь всеми силами. На исходе второй недели он сдался - и понял, что нужно успеть попрощаться.

   Он безмолвно благословил всех детей, порадовавшись за успевшую к одру Кунигунду - с супругом и новорождённым сыном и пожалев, что не увидел обручённой Елену. Он подозвал к себе Ульрику. Герцогиня склонилась над мужем, жестом велела всем установить тишину и прислушивалась к попыткам Фридриха что-то сказать. Она размеренно кивала и наконец поцеловала Фридриха, не смущаясь присутствующих. Затем обернулась к Максимилиану и спросила, у него ли ключ от отцовского кабинета. Фридрих просил, чтоб после его смерти она забрала свой подарок, с которого началось их знакомство.

   Максимилиан кивнул, не глядя на мачеху.

   Она выслала всех из комнаты и осталась с Фридрихом на ночь.

   Под утро кайзер скончался.

   Сразу после похорон Максимилиан открыл перед Ульрикой заветную дверь и остался ждать у порога. Ульрика долго перебирала драгоценности, и просто образцы веществ, и всякие диковинные инструменты - и позвала на помощь сестру. Бланка, в отличие от вдовы заплаканная, сдалась после часа поисков и предложила мужу помочь им, ведь он знал кабинет отца лучше. Максимилиан, не без помощи слуг, перевернул святая святых покойного - и ничего не обнаружил. Хрусталь с прожилой родонита исчез.

   Все сорок дней все домочадцы и все гости продолжали поиски. Им удалось перевернуть вверх дном каждый уголок Аугсбурга и его окрестностей, найти давно потерянное, потерять недавно найденное, двенадцать раз запутаться, тринадцать раз разложить всё по полкам, раздать ненужное, лишиться необходимого, смахнуть вековую пыль с иных вырытых из-под хлама сундуков... Не удалось лишь обрести главное.

   По ходу дела Максимилиан разобрал отцовские бумаги и с верными друзьями и помощниками пробирался сквозь коварную латынь. Ему удалось выяснить, что вместе с Австрией наследует он Штирию, Каринтию и ещё некоторые земли - не то чтобы доходные, но, скажем прямо, не лишние. А мюнхенской рентой в пятьдесят две тысячи гульденов в год пусть подавится Альбрехт Баварский. (36)

   Бланка, к его удивлению, не вмешивалась, хотя и ахнула, узнав о Мюнхене, и потрясённо произнесла, что её отец продал целый город, с полным правом владения, на десять тысяч дешевле. Муж ответил, что за полвека, видно, цены выросли. Бланка сдержанно улыбнулась и отметила, что Максимилиан не так уж сильно горюет.

   - Наследство очень утешает, Ваше высочество. А если вы преподнесёте мне ещё подарок, я буду просто счастлив

   - Какой же? - она как будто не насторожилась. Возможно, её волчья половина в этот миг поджала уши, напрягла лапы и спрятала хвост - но человеческий облик Бланки не выдавал ровным счётом никаких чувств.

   - Давайте изменим несколько строк в нашем брачном контракте - и будем жить раздельно. Ваша сестра и мой отец поступили весьма мудро.

   - Я должна это обдумать. Вы позволите? - ни единая жилка не дрогнула на лице Бланки. Внутренний волк оскалился и зарычал. Когда она повернулась, чтобы уйти, Максимилиану показалось, что её глаза блеснули ярче обычного.

   Затем он задумался, не потребует ли Ульрика свою часть наследства. Обход вокруг дуба навряд ли подразумевал предварительный договор, но ведь отец мог отписать ей что-то в завещании... Искать ещё и завещание, признаться, не осталось сил.

   К счастью, Ульрика не потребовала ничего, кроме проклятого камня. Но к счастью ли? Максимилиан дал себе слово доверить последнюю волю пергаменту заранее и сосредоточился на хрустале.

   Однажды повстречавшись в коридоре после очередного обыска, заклятые родственники принялись рассуждать, верно ли они ищут. Максимилиан впервые ощутил единение с ними: хотелось скорее избавиться от драгоценности и от несчастья лицезреть навязанную семью каждый день с перерывом на сон.

   - Ну конечно неверно! - вскричала Бланка, простонародно хлопнув себя по лбу. - Мы ищем там, где вещь должна быть, а нужно искать, где она есть на самом деле.

   Это звучало туманно, но королю захотелось выслушать совет жены, как некогда в Инсбруке.

   - Объясни-ка, сестрица, - Ульрика разделяла его чувства.

   Объяснение было простым:

   - Наверняка его кто-то взял. Нужно выяснить, кто.

   Всего-то навсего.

   - Если бы сохранился хоть осколок хрусталя, хоть крошка, - сожалел Ульрих, - я смог бы увидеть.

   - А смотреть в воду нельзя, пока папенькина душа не упокоится, - вздохнула Елена.

   - Придётся думать так, - развёл руками Эрнст.

   - Вот и начни, - сказала мать.

   - Кто мог войти в кабинет? - не растерялся сын, потому что вопрос напрашивался сам собой.

   - Ключ хранился у меня, - ответил Максимилиан, - но, похоже, это ничего не значит... Я поверну вопрос другой гранью: кому он мог понадобиться и зачем?

   - Тому, кто пожелал обзавестись любовным амулетом, - отстранённо проговорила Ульрика, как будто слова не касались её самой, и двинулась к выставленным вдоль окон скамьям, приглашая семью за собой.

   Гертруда вспыхнула под подозрительными взглядами Максимилиана и Кунигунды. Ульрих только улыбнулся:

   - Даже если бы это были мы, подобных поисков бы не понадобились. "Венерины нити" (37) были бы у нас под рукой, их было бы просто незачем красть.

   Елена с готовностью кивнула.

   - Да, кстати, - согласилась Бланка. - Того, кто завладел камнем, наверняка нет среди нас. И нет в этом замке. Он взял его с собой.

   - Он? - переспросил Эрнст. - Или она?

   - Вы что, на меня думаете? - встрепенулась Кунигунда.

   - Ну вы же здесь, с нами. Мы не о вас, - Эрнст посмотрел на Максимилиана. - Некто недавно рвал на себе волосы, возмущаясь поведением сына. С чего бы такой успех у дам?

   На мгновенье Максимилиан зажёгся гневом на того, кто посмел усомниться в Филиппе - но лишь на мгновенье, и тут же остыл и кивнул. С таким объяснением ему было проще принять семейные неурядицы.

   - Позвольте, но они с Марго прибудут со дня на день, - сказала сестра короля.

   - Тем проще будет разузнать, - вкрадчиво протянула Бланка. Весь облик её выражал уверенность в только что утвердившемся в мыслях. - Нет, ты не поедешь в Нидерланды, - остановила она Рудольфа, таким же животным чутьём угадавшего, о чём она думает.

   Елене тоже отказали в праве возглавлять тайное посольство: сходство с ровесниками-племянниками слишком бросалось в глаза.

   Обоих утешили, поручив втереться в доверие к Филиппу и Маргарите. Впрочем, Рудольфу это уже не требовалось: сводные брат и сестра были дружны с ним. Пока он знакомил их со своей кузиной по материнской линии и тётушкой - по отцовской, доверенные люди короля совершили поездку в Нидерланды. На первом же валлонском постоялом дворе наслушались они сказок о приворотах и отшутились, что лучший приворот - это богатый подарок, и первая красавица трактира похвалилась им перстнем, где в потемневшее серебро вправлен был искристо-розовый хрусталь с пурпурной полосой. Что сподвигло их посещать ювелирные лавки. Один безвестный мастер - незаслуженно безвестный, скажем прямо - поведал, что работал пару лет назад с прекрасным образцом - настолько цельным и исполненным гармонии, что жаль было дробить его на маленькие камешки.

   К лапе совы, принесшей сию весть (в спешке король согласился одолжить гонца у свояченицы), привязан был длинный список заказов, выполненных из горного хрусталя. Раздобыли его тайком, или мастер сам решил похвастать перед мнимыми заказчиками, не объяснялось, но не суть важно. Важно было то, что подарок Ульрики рассыпался по карте Нидерландов (если не шире), и воедино его собрать не представлялось возможным.

   - Что ж, я не вижу смысла в дальнейшем своём пребывании здесь, - сказала Ульрика. - Прости, Фрицхе, - обратилась она в пустоту и отправилась собирать вещи.

   Следом за ней ушёл Ульрих под руку с женой и сестрой, не удостоив хозяев прощанием.

   Эрнст, напротив, обернулся. На мгновение.

   - Я не прощу тебе. Ни отца, ни Бланку.

   Максимилиан посмотрел ему вслед и невольно отметил, что видит копию покойного Фридриха, если не считать сгорбленной спины.

   - Подождите меня! - позвала Бланка и одним прыжком покинула кресло. - Рудольф, мы тоже едем. А вы пришлите мне брачный контракт в Саарбрюккен... Впрочем, вы всегда можете встретить меня в Шварцвальде. В полнолуние. Просто имейте с собой наш договор, я сама заберу его.

   Легко, точно на мягких лапах, обогнала она сына, племянников, невесток - и настигла сестру. Волчица воссоединилась с Луной. Звук шагов утонул в синеве и зелени.

   35 Замок в Швабии - Аугсбург.

   36 ...мюнхенской рентой в пятьдесят две тысячи гульденов в год... - Альбрехт Баварский действительно сдавал в аренду Максимилиану Мюнхенский замок по такой цене в 1490 г.

   37 "Венерины нити" - прожилки родонита в кварце, ещё называются "стрелы Амура". Кварц с родонитовыми вкраплениями считается любовным амулетом.

<p>

Эпилог</p>

   "Ваше высочество,

   Не стану мучить себя и вас уверениями в почтении и расспросами о здоровье. Чтобы сберечь своё и ваше время и сократить ожиданье желанной свободы, вручаю вам наш брачный договор без предисловий. Уведомьте меня, если желаете изменить ещё какие-либо условия. Со своей стороны, выражаю согласие сделаться консортом и спрошу, не приходила ли вам в голову мысль о разводе.

   Присылаю также копию списка, что составил на свои работы фламандский ювелир. Извольте обратить внимание: последними значатся чётки. Замечание это к тому, что вам может быть любопытно одно совпадение: в письме от Испанца мы прочли благодарность за подарок для невесты - хрустальный розарий (38), с которым она, как ревностная христианка, воистину неразлучна.

   В то же время ходят слухи, что душевное здоровье принцессы Хуаны вызывает опасение у королевской семьи, и они спешат с браком, пока болезнь не проявила себя в полной мере.

   Прошу вас о небольшой услуге: расскажите о свойствах пресловутого любовного амулета, может ли он вызывать безумие и насколько опасен в целом. Мы совершенно ни к чему вас не обязываем, но помощь знающего человека была бы для нас бесценна".

   "Ваше величество,

   Благодарю, что сочли вопрос нашего супружества неотложным, и обещаю дать согласие жить раздельно. Развод же может повлечь ссору с Церковью и трудности в заключении брака для ваших детей, ведь испанский король щепетилен в вопросах нравственности, а вы, насколько мне известно, не хотели бы лишиться союзника, столь же сильно ненавидящего ваших врагов, как вы сами. Но готова уверить вас, что, находясь на почтительном расстоянии от ваших владений, не стану чинить препятствий вашему общению с кем бы то ни было.

   Свойства горного хрусталя вам подробно описывает Ульрика - прилагаю её письмо. Я позволю себе немногословность: Хуану следует избавить от подарка. Какими средствами это сделать, думаю, вашему сыну известно лучше, чем мне, и вам, и кому-либо из наших родственников. Но если он потерпит неудачу, я готова измыслить свой способ и прошу вас не беспокоиться. Что бы ни происходило между нами, Хуана не заслуживает быть оставленной в несчастье, а Филипп не заслуживает быть единственно виновным. Он запутался в своих желаниях, но в целом - он славный юноша..."

   38 Розарий - католические чётки.