КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272773
Пользователей - 124660

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Высшая степень обиды [Тамара Шатохина] (fb2)

Тамара Шатохина

ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ОБИДЫ

Пролог

Нет... не могу – нервы ни к черту! Истерично всхлипнув, судорожно смяла в ладони разлинованные листы. Из тетради у мальчишек выдрал... Кто вообще сейчас пишет на бумаге?! Бушующее в печке пламя жадно заглотило бумажный ком, почерневшие ошметки мгновенно скукожились и сразу рассыпались, развеянные потоками раскаленного воздуха. Сжалось в груди, заныло тоскливо... будто там сгорело что-то живое, корчась в огне и вступая в резонанс с тем, что у меня внутри. Захлопнула дверку и уткнулась лбом в ладони, ожидая, когда отпустит.

А перед глазами стояло – «…ты только дочитай, Зойка, прошу тебя, ради всего дорогого – просто дочитай до самого конца...» А если я не могу?! Я тут, может, только жить пытаюсь и что? Нужно мне оно? Чтобы снова кромсало обидой?

Хотя нет… обида – это слабо сказано, теперь я знаю точное значение этого слова. Это реакция человека на несправедливо причинённое огорчение, оскорбление и вызванные этим отрицательные эмоции. Включает в себя гнев к обидчику и жалость к себе в ситуации, когда ничего уже невозможно поправить.

Грамотно как... сухо и точно.

Вот только у меня не просто обида. Слишком маленькое и жалкое это слово. А если все-таки обида, то она высшей степени… или пробы.

"Не хлебнувшим горечи не понятен вкус чужого страдания"? Согласна. Сейчас, так точно. Потому что хлебнула и поняла – раздражающие раньше пафосные описания личных переживаний в ситуациях вот, как моя... это все оказалось чистейшей правдой. Так оно и есть – рушится что-то внутри, разом ухает куда-то вниз и вот уже во мне... бездонная черная яма. Какая-то звенящая безысходность и чувство, что у души больше нет опоры. И весь мир вокруг выглядит иначе – будто через серый фильтр. Трудно ... разом отвернуло от многого из того, что раньше нравилось – те же цвета в одежде. И не лететь по жизни хочется с широко открытыми глазами и высоко поднятой головой, а скукожиться где-нибудь... хорошо – не сдохнуть. Это – нет, не до такой степени...

Но страшнее всего другое. Оказалось, что дети, работа, дом, друзья, родные… высший смысл всего этого был только с ним. А это уже откровенная дикость. Вообще себя не узнаю – никогда так не думала, но сейчас – чувствую. Это ощущение... его не прекратить – без него мне мало всего этого. И не получается выбраться из этой ямы – она только ширится. Я будто барахтаюсь в вязкой трясине, а она все расползается. А надежная опора, которой был Усольцев, естественная и правильная, как земля под ногами – ее нет! Как нет и уверенности в себе, которая когда-то далась с кровью.

Днем легче... а куда, собственно, деваться? Но потом на мягких хищных лапах тихо подкрадывается ночь. И вот тогда я не справляюсь, Пашка был прав – я таки подсела и без таблетки уже не уснуть. Особо паршиво, что и их с Санькой больше нет в моей жизни – самых дорогих и близких друзей. Зато был контрольный в спину и это получилось неслабо... Не смертельно, конечно, но точно не вовремя. Нужно уже вытаскивать себя из всего этого, что-то делать, причем – срочно.

Мало времени прошло, это понятно. Оно врачует, но не излечивает? Вполне... Когда-то давно я не стала это проверять – предпочла действие, поэтому не знаю. И все равно мне нужно время – не просто прийти в себя, но и привыкнуть к тому, что теперь все иначе. Чтобы не изображать спокойствие перед мамой, а чуять его в себе. Я ужечто-то делаю для этого, пускай и без четкого плана – черножопая Зойка, надоевшая жена и неудобная подруга. Справлюсь. Потому что еще я и дочка, и мама тоже. Не так уж хреново все в моей жизни.

Умные люди советуют вспоминать, анализировать, прокатывать в мозгу, привыкая... То есть – приучать себя думать о психологической травме без боли. Я делаю. И с каждым заполированным мозгом до блеска напоминанием, внутри ноет на самую чуточку меньше – так оно и есть. Острая боль потихоньку уходит, а вот обида – нет. Наверняка, есть способы уйти и от нее, и я пытаюсь нащупать их для себя.

Пока все только в теории. Нет, я знаю о тех самых этапах. Отрицание заняло для меня секунды, гнев Пашка целую неделю тушил бромом (или его аналогами) и похоже, что справился – внутри не кипит и бурлит, как должно бы, а тоскливо ноет. Торг, наверное, не мое... или я не распознала его в себе, не заметила. А вот в депрессии увязла. Может, если бы знала ответы на вечные вопросы – почему и за что, тогда и двинулась бы дальше – к принятию?

Наверное, нужно было дочитать... Может, там как раз и были эти ответы. И что меня на одном слове переклинило? А потому и переклинило... что тут думать? Не верю! Есть причины... И понимаю же, что масть дряни не имеет значения, что ерунда все это! С высоты своих лет понимаю, как взрослая женщина – рассудочно. И что тогда – раньше, было почти детство еще, что первое чувство... вот и получилось настолько больно – все понимаю. Но это будто проклятие какое-то, отпечатавшееся на подкорке... Проклятие длиною в жизнь.

– Что ты там притихла, греешься?

– Ничего… да, греюсь, мама. Иди сюда, посиди со мной.

Глава 1

На Заполярье осень дает знать о себе еще в середине августа, а сентябрь это уже полноценный осенний месяц, преддверие зимы. Впереди неизбежные холода и полярная ночь. Ее не хочется, поэтому сентябрьские дни я бы растянула до бесконечности – почему-то именно это время, а не летние месяцы. Каждый солнечный день в сентябре на вес золота и воспринимается, как щедрый подарок древних богов живших здесь раньше саамов. Но таких прозрачно-ясных дней становится все меньше и меньше, а потом вообще начинается период штормов.

И все равно Кольский осенью – чудо. Листва становится золотой, а тундровый ковер играет разноцветными красками. Это уже ближе к зиме они почти совсем уходят из пейзажа. Тогда он переполнен однообразием, а цветовые оттенки скупо варьируются между землисто-серым и серо-стальным.

В дождливые и ветреные дни выходить из дому совсем не хочется, но нужно, поэтому под ветром, швыряющим в лицо сырую морось, люди передвигаются или быстрым шагом или перебежками.

А я шла медленно, потому что при каждом резком движении мозг колыхался, будто студень, а в затылок стреляло. Макушка, виски, глазные впадины… мало того, что все это тупо ныло, так еще и эти прострелы... Поэтому я осторожничала и не спешила – идти недалеко, здесь все рядом. Со стороны залива порывами налетал соленый ветер – в Баренцевом бушевал шторм. Дождевая пыль охлаждала кожу лица и немного отвлекала от боли. Я ползла потихоньку и всерьез решалась сдаться на милость Пашки. Достало это… нужно бы заняться здоровьем всерьез.

Госпиталь одно из немногих современных зданий в городе – белый, со светло-терракотовой отделкой, он смотрелся здесь, как гость из будущего – среди серости старых пятиэтажек и скал. В просторном вестибюле оказалось на удивление пусто, и за гардеробной стойкой тоже. При входе привычно топтался матросик-дежурный.

Если оставить пальто на стойке, то здешний обслуживающий персонал однозначно воспримет это, как претензию или укор. А раздражать бабу Валю у меня не было ни малейшего желания. Лучше уж понаглеть себе на пользу… Красное пальто и белоснежный шарф-палантин благополучно поместились в огромном встроенном шкафу за стойкой. Он был специально устроен для персонала и оборудован подогревом и вентиляцией, так что и моя одежка должна успеет высохнуть. Достав из сумочки, натянула на уличную обувь голубые бахилы и осторожно выпрямилась. Мать-мать-мать… бухало в висках и крутилось на языке.

В небольшой коридор, за которым располагался зал с регистратурой, поворачивать не имело смысла. Все равно мне нужна не поликлиника, а стационар на третьем этаже. Там находится госпитальная терапия и Пашка с Санькой – они помогут.

– Зоя? – уже при входе на нужный этаж остановил меня тихий оклик. Санька… она поднималась вслед за мной по лестнице. В светло-голубых штанах и белой курточке – значит, на дежурстве.

– Спасайте, Сань, еле дошла.

– Допрыгалась, коза? Давай сюда, – открыла она дверь в отделение, а потом и ближайшую внутри, – здесь сегодня никого. Ложись на кушетку.

Подождав, пока я пройду за белую ширму и присяду, она быстро опустилась на колено и стянула с меня уличную обувь. Прямо перед моими глазами маячили русые Санькины волосы, стянутые заколкой в короткий пушистый хвост. От нее привычно пахло больницей и лекарствами, это успокаивало...

– Я скоро… полежи пока, – бормотала она, – позову Пашу и захвачу с собой все, что нужно.

– Колоться будешь?

– Да не то слово, – со злостью выдохнула она, вставая: – Давай… только без резких движений.

Я проводила глазами силуэт в белом халате, скрывшийся за дверью, которая осталась немного приоткрытой. Звуки легких Санькиных шагов стихали, удаляясь по длинному коридору. Вспомнилось, что в нем тоже было пусто, словно вымерло все. Кажется, я попала в «тихий час».

Перед глазами будто плыло и колыхалось жидкое стекло, но особо гадостные ощущения потихоньку уходили. Наверное, потому, что сейчас я не сотрясала мозг при ходьбе. Нужно было прилечь, как велели, но я просто не успела… и улыбнулась с облегчением – быстро они. Дверь распахнулась, но я не стала выглядывать из-за ширмы, не хотелось делать резких движений – только немного стихло…

Странно, но ко мне никто не подходил. Вместо этого со стороны двери донеслись характерные звуки – тяжелое мужское дыхание, влажное чмоканье, потом томный женский стон. Да блиииин… Разврат чистой воды на Пашкиной территории – тихонько хмыкнула я про себя и незаметно, одним глазком, выглянула. И…

Мои глаза, кажется, стали раза в три больше и полезли на лоб, но я не верила, я им просто не доверяла! Это мой муж… мой Витя… буквально вгрызался в рот какой-то девицы, жадно сминая большой ладонью женский зад в белом халате, а второй зарываясь в ее волосы. Его лицо, его рост, его прическа, его форма… три большие звезды на черном поле погона, перечеркнутого двумя золотыми просветами.

О чем я думала?

Нет… не в состоянии была. Просто отмечала для себя все это и смотрела, смотрела… не в силах выдавить ни звука. И отвести от них взгляд тоже не было сил. Время странно растянулось и замедлилось, уши заложило, я куда-то тихо проваливалась, не чуя рук и ног. Мыслей не было вообще…

Слажено и молча, не расцепляя объятий, парочка сделала в глубь комнаты шаг, второй… Виктор оторвался от губ блондинки, быстро обегая мутным взглядом помещение и… увидел меня.

Я, кажется, встала… нет – почти взлетела, не чувствуя тела совершенно. Только ступнями в тонких чулках успела ощутить прохладу больничного линолеума. И будто даже рот открыла, чтобы… что? Заплакать, заорать?! От резкого движения в ушах зазвенело, желудок сжался и сразу же резко замутило. В глазах потемнело… и все…

Глава 2

– Паша, а когда ты будешь меня выписывать? Можешь пока не выгонять?

– Куда выгонять? С дуба рухнула? – ровно поинтересовался мой лечащий, нервно проводя рукой по гладко выбритой коже головы. Потер лоб, поправил полы белого халата и виновато отвел глаза.

– У меня, вообще-то… неважные новости. Это я о твоем драгоценном здоровье.

– Ну, тогда ладно, – успокоилась я, расслаблено откидываясь на подушку – значит, со стационара не выпрет. И это хорошо. Потому что мне нужно где-то переждать, затаиться, как в игре в прятки. В надежде, что тут меня не найдут, и в итоге я не проиграю, а может даже и «победю»… где-то так. Понятно, что совсем не смешно и похоже на детский сад, но уж как есть.

– Конечно – «ладно», просто прекрасно, – проворчал Паша, возвращаясь ко мне взглядом: – Особенно если два года вдумчиво подбираем препараты, а на выходе – серьезный гипертонический криз. Ты знаешь, что в Европе недавно пересмотрели референсные нормы АД в связи с увеличением сосудистых катастроф? Теперь до шестидесяти пяти действует единая, и это сто двадцать девять на восемьдесят, солнце. В твои года сто пятьдесят на девяносто пять на постоянной, практически, основе, это, мягко говоря… И скачки за двести.

– Очень редко, Паш.

– Да… Но тошнота, рвота, головные боли, плывущее стекло перед глазами… при злокачественной гипертензии всегда происходит поражение таргетных органов. Первичная форма опосредована как раз генетикой или образом жизни… я пока не ставлю ее тебе. Но первый звоночек получился очень убедительным. Не кажется?

– Я смотрела возрастные таблицы – врешь ты, не краснея, – вяло попыталась я защититься от диагноза.

– И в интернет нужно ходить с умом. Так, значит… учитывая, что наследственность проявилась рано… В таких вот индивидуальных случаях допускаются отклонения в определенном диапазоне. Для тебя это где-то сто тридцать на девяносто. Но у нас не получается держать, Зой… И знаешь, какие болячки (из самых распространенных, само собой) лично я считаю самыми страшными? – подался он ко мне.

– Затрудняюсь, Паш. Я так рак и инфаркт, а ты… – слабо улыбнулась я, пытаясь привнести в наш разговор каплю юмора: – Может, как все мужики – эректильную дисфункцию?

– Нет, сейчас я серьезно, – не повелся доктор, – онкология убивает быстро или излечивается. Инфаркт? Опять же – или исход летальный, или человек поднимается на ноги. Нет… это сахарный диабет и артериальная гипотензия. Потому что они чаще других приводят к тяжелой инвалидности, почти полной недееспособности, которая может длиться годами. Когда человек всерьез мечтает о смерти, а близкие – о его уходе, как о высшем милосердии… и для себя в том числе.

– Мама твоя?

– И мама… тоже, – опять нервно потер он идеально выбритый череп, – может, потому и страшно так, что через себя все.

– Давай, Паш, я прониклась и понимаю, что все серьезно, – вздохнула я, наблюдая за капельницей: – Что там еще?

– Держать в рамках, воздействуя препаратами, не получается… – повторил он, – при том, что ты ведешь относительно здоровый образ жизни, нет лишнего веса, и даже ушла из профессии, исключив нервотрепку. Значит, всего этого недостаточно и нужно зайти с другого конца.

– И…? Говори уже.

– И… я предлагаю менять климат, образ жизни… мы еще поговорим об этом. Учитывая последние события, мера необходимая становится мерой вполне себе возможной. Подумай – куда? Чтобы не резко… резко нельзя. Максимум – северо-запад.

– Домой… куда еще? То есть – к маме, – уточнила я, и трусливо поинтересовалась: – А ты все это наговорил мне, и так просто отпустишь?

– Боже упаси! – взмахнул руками Паша, – сначала приведем тебя в относительную норму. В любом случае, станешь там на учет, я свяжусь потом с лечащим, передам тебя с рук на руки, так сказать. А если это Новая Руза… то там санаторий как раз нужного профиля, а начальником мой давний знакомый. Можно будет понаблюдаться у него… хотя бы в самом начале. Я сам с ним свяжусь и попрошу найти для тебя грамотного лечащего, лично проконтролировать… докладывать мне. Если заартачится, тогда и станем думать, чем отблагодарить. Давно его не видел, бывает – люди ссучиваются. Но специалист он грамотный, слыхал краем уха.

Мы помолчали. Уточнять, кто именно ссучился, не было необходимости. Павел задумался, глядя в сторону окна, молчание напрягало... не договорили. Я кашлянула.

– Я сама хочу уехать, Паш. Просто хотелось без нервотрепки, насколько это возможно. И дети уже знают.

– Я за то, чтобы сейчас ты уехала, – кивнул он, – вам в любом случае нужно время – остыть, подумать. Что касается моего отношения ко всему этому, то ты спешишь… и сильно спешишь. Витька рвется к тебе, у него скоро выход… Все равно придется выслушать его. Но это потом… имею в виду – говорить потом, когда в тебе перекипит все это говно. Не сейчас.

– А что он скажет, интересно? «Ты все не так поняла», «это не то, что ты подумала», «прекрати начинать из-за ничего»? Что еще говорят? Да зашибись, Паш! Знаешь, что я уже сейчас предчувствую в процессе этого разговора? Тоску и скуку, Паш, даже не омерзение. Спасибо брому?

– Да что тебе втемяшилось? Нет тут брома! – рыкнул Пашка, переводя глаза на систему. Из мешка, закрепленного на штативе, мерно капала в прозрачную трубочку волшебная жидкость неизвестного состава. Место на сгибе локтя, где был закреплен катетер, побаливало.

– Ну, значит, что-то на его основе, аналоги, – не сдавалась я, – и я же не выступаю? Я спасибо говорю.

– Все по схеме, солнце, как положено... А поговорить с Виктором все равно придется, так что потихоньку привыкай к мысли.

– Гав-гав! – огрызнулась я.

– Вот – кипит еще в тебе… бром, хоть и медленнее уже. Потихоньку настраивайся на спокойный диалог. Ты умная девочка.

– А что – на это похоже, Паш? – вырвалось тоскливо.

Опустив глаза, разгладила свободной рукой складочки на пододеяльнике. Какие разговоры? С кем и о чем? Вообще без вариантов.

А болячка… она дала о себе знать лет в двадцать семь… или восемь, еще когда мы служили на Белом море. Голова иногда болела просто зверски, и в какой-то раз я поплелась в санчасть – дома все анальгетики подъела. Доктор Иванков сразу же начертил мне таблицу и велел в течении недели заполнять ее значениями АД. На этом основании и поставил мне гипертонию.

Он вообще был человек с юмором. Например, в ответ на бесчисленные жалобы мальчиков из сибирской глубинки и восточных окраин, которые, как правило, офигевали от непривычного для них внимания медиков, и начинали немилосердно злоупотреблять им, доктор назначал лечение. А именно – разламывал надвое таблетку глюконата кальция и вручал ее со словами – это тебе от головы, а это от живота.

Благодаря таким анекдотам, доверие к нему, как к эскулапу, было, мягко говоря… неполным. И напрасно. Диагноз был поставлен верно. С таким живут до глубокой старости, вот только нужно было дисциплинированно сидеть на этих самых препаратах, а не игнорировать предписания доктора. Стоило резко поменяться погоде, или же понервничать и головная боль исправно сигнализировала о поднимающемся давлении. Тогда я, конечно же, вынужденно пила и обезболивающее, и понижающее. А нужно было регулярно и по схеме… да что теперь об этом?

А еще приморский климат... Он всегда (стороны света при этом не имеют принципиального значения) – дерьмо по определению. Сырость, вечные ветра, а здесь еще и зима большую половину года, когда тоска по солнцу почти невыносима, а вторая половина – когда это солнце уже почти ненавидишь. Хотя человек такая тварь – привыкает почти ко всему, и я тоже привыкла. Тянула бы и дальше.

– Когда Усольцев выходит в море?

– На днях? Мне не докладывают. Грузятся будто…

– Надолго?

– Без понятия, солнце, – пожал плечами Паша, – не меньше недели – сама знаешь.

– Ладно… мне хватит. Не пускай его сюда.

– Не пускаю, как видишь. Но на посту каждый день свежий букет, ординаторская – в розах, медсестры жиреют на конфетах, врачи на тортах.

– Гусар, блин… лошадь еще, чтобы шампанским ее… – пробормотала я, – а тебе коньяк?

– Хмельные лошади остались в Витькиной бурной молодости, – ощутимо расслабившись, хмыкнул доктор: – А коньяк я не заслужил, Зой. Санька его от меня оттаскивала в тот день – рвался морду бить… что выгнал и не пускаю. Ну, это все на эмоциях, я понимаю. Помиримся.

– Спасибо, Паш. То есть… ты держишь меня здесь потому, что я об этом прошу?

– Нет, собираю анамнез. Ну и во избежание повторного стресса, само собой. Я же говорю – вам нужно время.

– Мне – нет, – упиралась я новоприобретенным украшением.

– Я перевел эту Сысоеву в Мурманск, попросил пристроить в урологическое отделение. Самое то место для жаждущей соития девы.

– Зачем, Паш? Что это меняет? – психовала я.

– Солнце… – ласково и ехидно протянул наш с Виктором лучший друг и начальник госпитальной терапии, – когда они только приходят сюда – все такие юные и свежие и совершенно же понятно... Ясно, что «на ловлю счастья и чинов» и это жизнь, она идет. Вот только я сразу предупреждаю, что б…а не потерплю, а на рабочем месте – тем паче. Отношения с женатыми для моих подчиненных – табу. В масштабах своего отделения я вполне могу противостоять этому… явлению.

– Мама как-то вспоминала о профкомах и парткомах – золотые времена были, – понимающе кивнула я, – а сейчас тебя пошлют куда подальше и будут правы. В наше время… это самое явление не является основанием для репрессий.

– Основание можно найти всегда, – отрезал он, – вопрос времени и желания, и все это знают.

– Господи… сколько той езды?

– Нет, Зоя, они совершенно точно – не видятся. Виктор в панике, я просто уверен, что там все окончено, если оно вообще было. Мне, во всяком случае…

– Значит, до чего мы договорились? – перебила я его, возвращая разговор в нужное русло: – Как только они выходят в море, я тоже ухожу. Билет на самолет, багаж…?

– Билет заказывай. Коробки спрошу в магазине, матросики притащат. Упакуешь что нужно… только не зверей, а мы с Санькой сразу отправим. Это, если ты, конечно… Зоя! Один поцелуй не повод вот так рвать. Он переживает, бесится, синяки под глазами. И еще… сама увидишь, он…

– «Юноша бледный со взором горящим»… – прошипела я.

– Ну, значит… тогда багаж, – помолчав, согласился он и вдруг вскинулся, будто только сейчас подумав: – Если ты из-за того, что сплетни разнеслись…

– Да мне… – дернулась я и затихла, прислушиваясь к себе: – А знаешь…? Правда, стыдно. Стыдно вдруг оказаться блаженной дурой.

– Точно – дура, – прошипел Павел с тихой злостью, – вырубай уже к чертям свою рефлексию! Хочешь, повышу твою самооценку? Уверен – от Усольцева сейчас все мужики шарахаются, чтобы не подхватить ненароком дурь, вдруг оно заразно? Я сам в… – нахера…?!

Он встал и прошелся по палате, остановившись у окна. Высокий, грузный, умный Санькин муж. Хороший мужик, надежный. Я знала, что он сейчас видит за стеклом – тяжелое небо, свинцового цвета вода в заливе, скалистые темно-серые сопки и внизу, немного сбоку – черточки пирсов. А к ним пришвартованы корабли, суда обеспечения и длинные, пузатые, тоже серо-стальные лодки. Это красиво всегда, в любую погоду.

А вот о чем он думал, стало ясно через минуту – Пашка оживленно обернулся ко мне:

– Грибов в этом году – море. Морозилка забита, банки везде… Санька будто с ума сошла.

– Я не сильно люблю их, ты знаешь.

– Просто не умеешь готовить.

– Как скажешь, – хмыкнула я.

– Снотворное, наверное, уже отменю… ты как?

– А я знаю? Не надо? Дай мне нормально спать, – трусливо представила я мысли и образы, которые будут маячить в мозгу, мучая всю ночь.

– Подсядешь еще… ладно, отдыхай. Так пацаны уже знают, говоришь?

– Я не хотела. Сережка сам… по голосу понял, что что-то не так, он хорошо меня знает, чувствует. Я все сказала, как есть. Отец пусть сам озвучивает свою версию. Мальчики уже взрослые, от нашего люблю-не люблю больше не зависят.

– Вы – семья, здесь их дом. Лишаешь пацанов родного дома.

– Я лишаю?!

Паша с досадой отмахнулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь, а я закрыла глаза, прислушиваясь к себе. На слезы не тянуло, воевать тоже. Скандалить, мстить… нет. Хотелось тишины вместе с разумным покоем, как здесь – в госпитале, но только подальше отсюда. А если это еще и то, что доктор прописал…

Что бы ни говорил Пашка, а собственное заторможенное состояние ощущалось странно. И тут одно из двух: либо нервы у меня – стальные канаты, а это не так, взрывной характер – беда моя. Либо что-то эдакое все же содержится в составе капельниц. В любом случае, препараты только сглаживают эмоции, тормозят их, но способность разумно мыслить не отключают.

Поэтому врать самой себе об абсолютном личном спокойствии не было смысла. Стоило только задуматься, и становилось тошно от какой-то пошло-тоскливой обыденности того, что случилось. Гадко, противно, стыдно! И почти до невыносимости обидно попасть в незавидную когорту надоевших жен. Пополнить собой ряды истерзанных ревностью, болью и непониманием баб... Я так точно в ауте. В полнейшем офигении.

Почему каждая из нас до последнего истово верит, что мимо нее-то уж точно пронесет…? Никаких же гарантий!

А мальчики меня поймут. И дом у них будет. Где мамка – там, по определению, и дом. И куда приехать будет, и с внуками в будущем помогу. Теперь все – только для них. Ничего-ничего, как-нибудь… потихонечку.

Глава 3

Через несколько дней погода выправилась, даже пару раз казалось, что вот-вот блеснет солнце, но не случилось. И все равно стало как-то легче – непогода дополнительно давила на психику.

В день выписки Паша лично занес мне выписной. Положил на тумбочку, прошел к окну и махнул оттуда рукой:

– Сюда подойди, хочу при дневном свете... погано, Зойка… – подвел он итог после осмотра, – желтая с прозеленью и скупо синевой разбавлено…

– Спасибо, Пашка… ты дурак? Это что было? – вытянулось у меня лицо.

– Кожные покровы… А что ты так? Красоткой никогда не была. Ты с других козырей… – хмыкнул он и сразу посерьезнел: – Я звонил этому Токареву, он ждет тебя. И я буду говорить с ним еще. Тебе нужно взять там путевку, сейчас речь не о профилактике – нужно закончить лечение. Тебе трудно будет.

– Когда меня накроет, Паша? – прошептала я, – голова пустая… Ты щадишь меня или всем так наливаешь? Когда я стану собой?

Паша присел на стул возле моей кровати и кивнул мне, чтобы села тоже.

– Я немного попугал тебя, чтобы ты не филонила. Все так и есть, но ты должна знать, что твой диагноз не приговор. Отнесись…

– Ты уже говорил. Когда накроет, Паш?

– У нас нет психолога, сходи к Давлятовне… поговори. Она по жизни умная баба, жизнью битая. И психиатр хороший – про откаты и «когда накроет» должна знать. Все только между вами, Зой. Врачебная тайна, не переживай. Сейчас дело не только в препаратах – тебе нужно поговорить с кем-то. Сане я запретил поднимать тему…

– А-а-а… понятно, – протянула я. Санька забегала редко и мигом уносилась по делам. Глаза отводила, вообще как-то вела себя… неестественно. Понятно теперь – по каким делам. А может, так и правильно.

– Да, поэтому она почти не заходила к тебе, обсасывать проблемы во время лечения – только усугублять. Может, я не прав… сходи к Розе, она ответит.

В кабинет психиатра я просочилась во время тихого часа. Она сама назначила время по моей просьбе, которую передал Паша. Пока шла, пыталась вспомнить анекдоты о психиатрах. Помню, слышала как-то действительно смешной, а вот не вспоминается и все тут. Какая жалость…

Полная темноволосая женщина лет шестидесяти, с типично еврейской внешностью (хотя я знала, что она татарка) Исупова работала здесь все то время, что мы жили на Большом севере. Я приехала – она была тут, и уеду я, а она останется. У нее была дочка – замужем где-то далеко, а она жила здесь одна. Больше я не знала ничего – был ли муж вообще? Как-то не особо интересовало, мы с ней даже не были толком знакомы.

Когда, получив разрешение, я вошла в кабинет и поздоровалась, она снимала с подоконника закипевший чайник. Улыбнулась мне, кивнула на две красивые чашки на столе:

– Составите компанию? Я не записывала вас на прием. Павел Антонович сказал, что у вас ко мне просто вопрос. Что будете – печенье, сахар? – достала она из тумбочки пару небольших пиал, наполненных тем, с чем положено пить чай.

– Мучное и сахар я не ем, Роза Давлятовна…

– Доктор… говорите – доктор, – аккуратно налила она золотисто-коричневую жидкость из термоса и подвинула одну из чашек мне. Улыбнулась и уточнила: – Ученая степень имеется, так что не ошибетесь. А имя-отчество у меня заковыристое. Тогда вам, Зоя, тоже иван-чай, его можно и без сахара, я так и пью. Это ферментированный, я делаю сама. А причина такой диеты? Показано или только ваше решение? ...

Скачать полную версию книги