Иллюзии [Кэтрин Стоун] (fb2) читать постранично, страница - 2

своего обещания, он ее не поймет, и их с Рейчел будет вечно терзать страх, что однажды она возникнет на пороге их дома и потребует вернуть ей ребенка.

Поэтому конверт остался у нее в руке, и она, оторвав от него взгляд, заглянула в необыкновенные темно-голубые глаза Виктора.

— Я нанял женщину, она будет ухаживать за тобой до твоего полного выздоровления, — сообщил он. — Ее зовут Франческа. Она уверена, что я собираюсь увезти ребенка в Соединенные Штаты для медицинского освидетельствования, а ты присоединишься ко мне, как только достаточно окрепнешь.

Давая понять, что полностью поддерживает эту версию, Клаудиа кивнула. Затем, почувствовав, что Виктору хочется поскорее уйти, и испытывая некоторую неловкость от его присутствия, она тихо проговорила:

— Хорошо. Ну что ж, до свидания, Виктор.

— До свидания, Клаудиа.

Она молча смотрела, как он уходил, не осмеливаясь озвучить то, что кричало ее сердце:

«Люби его, Виктор! Пожалуйста, люби его, дорожи им и сделай так, чтобы он всегда был желанным и ему не грозила бы никакая опасность».

Крик сердца заставил ее сжаться от невыносимой боли, и она, не зная, как справиться с ней, разразилась рыданиями. Оторвав затуманенный слезами взгляд от двери, за которой навсегда исчез Виктор Кинкейд, она снова обратила свой взор к миру за окном. Небо было теперь пурпурно-золотым, Средиземное море сверкало и переливалось в лучах солнца.

Слезы мешали ей любоваться этим чудесным днем, который, как она надеялась, встретит ее сын. Надежда осушила ее слезы, успокоила израненное сердце, и она прониклась уверенностью, что ее сына будут любить и заботливо воспитывать. С первого дня их знакомства Клаудиа видела, как сильно он хочет иметь ребенка.

С того дня не прошло и одиннадцати месяцев… Больница в Лос-Анджелесе… Рождество…

Клаудиа работала в больнице на добровольных началах и была предана своему делу настолько, что под любым предлогом старалась задержаться там подольше. Она даже попросила главного врача позволить ей работать во время рождественских каникул, включая и само Рождество, твердо заверив его, что ей действительно нравится находиться здесь и что ее семья, которая разделяет ее мечту стать врачом, понимает и одобряет ее желание.

Ей и правда нравилось работать в больнице. Это было единственное место, где Клаудиа Грин чувствовала себя в безопасности, где в ней нуждались и где она была незаменимой. Ее обязанности были совсем несложными: возить пациентов в креслах-каталках на всевозможные процедуры, следить, чтобы в графинах на прикроватных тумбочках всегда была свежая вода, и доставлять пациентам передачи из приемной. Но именно эти услуги доставляли ей самое большое удовольствие: ее благодарили теплыми улыбками, говорили слова, которых она не слышала годами, просто кивали, если не хватало слов.

Ей действительно нравилось находиться в больнице. Правдой было также и то, что она мечтала стать врачом. Но то, что она делила свою мечту с любящей семьей, было ложью. У Клаудии не было семьи, во всяком случае, такой, которая хотела бы ее. Ее родная мать оставила девочку на пороге приюта для сирот, когда Клаудии было три дня от роду. Кто-то подобрал ей красивое имя, чего нельзя сказать о фамилии. Имя оставалось на всю жизнь, а вот фамилия могла измениться с момента удочерения. В тот период, когда ее подбросили в приют для сирот в западном районе Лос-Анджелеса, там существовала практика давать сиротам фамилии по названиям цветов. Появись она на пороге несколькими часами раньше — или позже — Клаудиа Грин могла оказаться Клаудией Блэк, или Голд, или Уайт, или Браун.

Никто не ожидал, что фамилия Грин останется с ней навсегда, но случилось именно так, потому что никто не приходил, чтобы дать ей свою фамилию. Когда Клаудиа родилась, шла война, разлучившая многие семейные пары, и людям было не до усыновления; когда же война закончилась, оставшиеся в живых пары быстро обзавелись собственными детьми, а если кто-то и приходил подыскать себе ребенка, то всегда обходил ее стороной, словно она не заслуживала любви.

Наверное, поэтому ее родители и отказались от нее. И наверное, по той же причине от нее всегда отказывались и другие люди. Они тянулись к ней, покоренные золотом ее волос, сиявших вокруг головы словно нимб, но вскоре их улыбки исчезали, и они поскорее переходили к другим детям. Возможно, их отпугивала ее застенчивость или огромные голубые глаза, которые в трехлетнем возрасте не светились радостью, словно уже многое повидали на своем веку; или прекрасное, но хмурое личико, на котором никогда не появлялась улыбка — как будто зная всю правду жизни, она навсегда разучилась улыбаться.

Первым прибежищем для Клаудии стала школа. Она была очень смышленой, ее замечательные способности позволяли ей отрешиться от тягостного одиночества и грубой правды жизни, с головой уйдя в учебу. Больница оказалась ее вторым прибежищем, после того как она услышала разговор одноклассниц о том, что