Четверо и Крак. У Пяти ручьев. Созерцатель скал [Евгений Кораблев] (fb2) читать постранично

Евгений Кораблев ЧЕТВЕРО И КРАК. У ПЯТИ РУЧЬЕВ. СОЗЕРЦАТЕЛЬ СКАЛ Трилогия

Четверо и Крак

Часть первая

I. Таинственная записка

Случилось это в конце июня 192… г. на Урале, в уездном городе В.

— Тошка! Ты что там возишься? — сердито спросила мать, бросив стирать.

— Да вот… — после минутного молчания ответил сын. — У деда в книге нашел, и не поймешь толком… Запись какая-то… Что-то занятное… В три бумаги обернуто.

Мальчик лет шестнадцати подошел к матери с найденной запиской. Это была восьмушка серой бумаги, измятая, наполовину изорванная, исписанная рукой малограмотного человека.

— Дед писал, — сразу узнала почерк мать. — Что там такое?

— А слушай… Начало, видишь, оторвано… «Копать у Пяти ручьев, против двух пещер, у Вогульской, — прочел он, — отступая пятьдесят шагов влево по тропе…» Дальше опять вырвано, потом конец: «Богатство неслыханное… Дорогу знает Куколев».

— Клад? — несерьезно спросила мать, принимаясь выжимать белье.

— Почем знать! Может, и клад, — спокойно ответил мальчик.

— Не хочешь ли поискать? — уже явно насмешливо сказала женщина. — Дед был бы жив — пошел бы.

— Может, он туда и пошел? Может, и жив, только вести не дает.

— Где же жив! — вздохнула мать. — Вернулся бы. Только такие дурачки, как ты, верят. Я деда знаю.

Два года назад, об эту же пору, Евстафий Хорьков, шестидесятилетний старик, ночью ушел из дому, не предупредив снохи и знакомых. Исчез он неизвестно куда, захватив свои пожитки: ружье, порох, пули, буханку хлеба и теплую лопатину^[1]. Старик был неисправимый искатель золотоносных мест. Много золотопромышленников на Урале разжилось на отысканных им местах. Но как-то всегда выходило так, что старик находил, а золото уплывало в другие руки. Как говорили, старику «не фартило». За ним оставалась только слава удачливого золотоискателя, гремевшая по всему Уралу.

И сноха Марья и соседи так и решили, что суеверный старик, боявшийся «сглазу», ушел, никого не предупредив, за «золотишком».

Тошка, этой весной перешедший в третий класс второй ступени^[2], был вылитый дед. Среднего роста, сероглазый, крепкий, точно налитой. Ему, очевидно, по наследству передалась страсть к дальним прогулкам. Почти каждое лето он проводил в лесу то на охоте, то на сборе кедровых орехов, ягод. Однажды ему посчастливилось поймать орла, которого он в клетке притащил в школу и торжественно выпустил на дворе, сделавшись героем дня.

Дом у него был полон всяких ручных птиц и зверушек. Он запоем читал приключенческую литературу и путешествия, доставал в библиотеке книги по краеведению. Нужда и трудовая жизнь заставили его рано выучиться деловой сноровке, уметь все делать. У него все спорилось. Своими способностями и твердым характером он выделялся в классе. Если надо было вовремя и аккуратно сделать в классе или ячейке^[3] ответственную работу — это всегда поручали Анатолию Хорькову.

Когда дед ушел из дому, Тошке было четырнадцать лет. Он до сих пор живо интересовался исчезновением старика. Его пытливому уму была невыносима неразгаданная тайна.

Конечно, за два года интерес к таинственному исчезновению несколько ослабел, но найденная сегодня загадочная записка вновь возбудила сильнейшее любопытство. Тошка впервые обратил внимание на то, что она лежала на странице, читанной дедом накануне исчезновения, 20 июня 192… года, в единственной оставшейся от деда старопечатной книге. Этой книгой дед, как старовер^[4], очень дорожил и читал ее на ночь каждый день, отмечая карандашом день чтения.

Может быть, он отправился в скит к своим единоверцам? На Урале, в дебрях его, еще были такие скиты, в которых староверы прятались от мира. Но почему он ушел тогда, не простившись? И почему записка? Или это адрес какого-нибудь скита? И где эта Вогульская пещера? Такие вопросы мучили мальчика.

— Мама, ты никогда не слыхала о Вогульской пещере? Дед ничего не говорил?

— Не слыхивала.

— А ты не знаешь, кто такой Куколев?

— Ты ж его знаешь… Ефимушка… Фамилию-то, поди, и сам он забыл.

— Так я его расспрошу, — схватился разом Тошка.

— Попробуй, — усмехнулась мать. — Такой же, как дед, — шальной.

Она снова взялась за белье и запела заунывную песню.

Однако, когда Тошка обулся, надел фуражку и собрался идти, она сердито окликнула:

— Ты куда?

— К Ефимушке.

— Да ты что, сдурел? Вижу, парень, у тебя нету дела. Чем зря сапоги бить, наколи-ка дров.

Сын только ухарски свистнул и вышел. Потом, уже с улицы, крикнул в окно:

— Приду и наколю. Пока хватит.

Квартиру Ефимушки, приятеля деда, Тошка знал хорошо. Когда он подошел к однооконному, вросшему в землю домику и побарабанил в стекло, за ворота высунулась баба.