Орудие мести (СИ) [La donna] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Девушка была облачена в какое-то рубище. Сквозь огромные дыры в подоле виднелись бледные голые ноги. Чуть вьющиеся каштановые волосы спутанной тусклой копной спадали с плеч, пухлые губы покрывала корка сухой потрескавшейся кожи, и только глаза на исхудавшем лице были яркими, голубыми. Киллиан едва заметно поморщился: всё это могло быть признаком лихорадки, а возиться с больными он не любил. К тому же, времени не было: уходить нужно было быстро.

- Ты пришёл убить меня, - произнесла девушка почти равнодушно, так и не поднимаясь с узкой койки.

- Освободить, лапушка, - возразил Киллиан мягко и посмотрел на узницу тем проникновенным взглядом, что уже на протяжении второй сотни лет лишал встречавшихся на его пути женщин воли к сопротивлению.

Он опустился на колени, освободил её ноги от кандалов.

- Руки, - потребовал коротко, и девушка покорно протянула ему скованные запястья.

Но когда Киллиан жестом велел ей встать, не двинулась с места.

- Пойдём, - проговорил он доброжелательно. Киллиан не собирался пугать её. - Ну, же, красотка! - “Она и впрямь очень хорошенькая”, - отметил он краем сознания, но не позволил себе задерживаться на этой мысли. Снизу уже доносились голоса чёрных рыцарей. - Твоего отца похитил монстр. Тот самый, что держал тебя в услужении. Ты же хочешь спасти отца? - разыграл он главную карту.

Эти слова подействовали, девушка стряхнула оцепенение и бросилась к выходу:

- Ты выведешь меня отсюда?

- Для этого я и здесь, лапушка… - хорошо бы девица прямо сейчас рассказала ему, где Тёмный хранит своё волшебное оружие - тогда бы ему не пришлось тащить её с собой. “А ещё лучше — карту бы начертила, так?” - поддел сам себя Киллиан. Когда в его жизни всё было просто? Не вышло и на сей раз: не успел Киллиан расспросить встрепенувшуюся девушку, как дверь камеры распахнулась, и на пороге появилось двое чёрных рыцарей.

- Держись меня, прикрою, - небрежно кинул он, вынимая саблю из ножен.

***

За сто шагов от берега Киллиан пустил в небо горящую стрелу. Эта девушка — служанка Тёмного — всё еще сидела у него за спиной, он чувствовал её дыхание у себя на шее, а обхватывающие грудь девичьи руки сковывали движения. Но это было не важно, уже не важно. Как и загнанная вусмерть лошадь. Как и преследующие их по пятам чёрные рыцари. И ноющий порез на плече. Важно было другое: его ребята увидят стрелу и подгонят шлюпку к берегу. Он спасётся. А вот Крокодил теперь не уйдёт — не тогда, когда Киллиану вот-вот откроется, где тот прячет свою смерть.

На «Ве­сёлом Род­же­ре», ког­да на­дував­ший па­руса ве­тер от­нёс их по­даль­ше от оставшихся на бе­регу ры­царей из гвар­дии Злой Ко­роле­вы, в бес­силь­ной зло­бе сот­ря­сающих воз­дух ру­гатель­ства­ми и лез­ви­ями ме­чей, он от­вёл её в свою ка­юту. Представился с вычурной галантностью:

- Киллиан Джонс. Капитан Киллиан Джонс, с твоего позволения. А ты, лапушка, вроде знатного рода?

Она смазано пожала плечами:

- Просто Белль, - называть себя полным титулом после года, проведённого в служанках, и нескольких месяцев заключения казалось ей глупым. Пол под ногами качался. Её спаситель — капитан корабля — смотрел пристально, и она невольно поправила лохмотья: рубаха на ней была изорвана настолько, что, пожалуй, Белль могла считаться скорее раздетой, чем одетой. Впрочем, жест почти машинален, без подлинной стыдливости. Дощатый пол уходил из-под ног, прикреплённая к потолку медная лампа мелькала перед глазами, а в душу Белль снова заползало то холодное равнодушие, что овладело ею там, в башне у Королевы. - Мой отец… - начала она тихо, но осеклась: левый рукав плаща капитана Джонса потемнел от крови. - Вы ранены?

Она спросила, не ранен ли он, внезапно перешла на “вы”, взглянула на его намокший от крови рукав, а потом и на культю, увенчанную стальным протезом. В широко распахнувшихся голубых глазах Киллиан увидел жалость, и ему это было не по нраву.

- Пустяки, - пробормотал он как можно небрежней и перевёл разговор на её отца. Выразил сожаление, что они не могут отправиться к Тёмному прямо сейчас — в ближайшие дни, а, может быть, и недели, воины Королевы будут поджидать их во всех портах. Сожаление — искреннее. Киллиан умел ждать, но остановка в полушаге от победы раздражала. Складывая губы в привычную усмешку, он внезапно заметил, что его гостья стала ещё бледней и, кажется, едва держится на ногах. Что ж, торопиться некуда. Ему и вправду хотелось быть любезным.

Он уступил ей свою каюту, предоставил в её распоряжение кувшин с пресной водой — очень щедро, учитывая, что до Аграбы у них будет не так много возможностей пополнить её запасы, — и сундук, заполненный разными женскими штучками: одеждой и всяким таким. Киллиан уже и не помнил, как к нему попали эти вещи. Может быть, раньше они принадлежали Миле? Разницы нет, свою любовь к ней он хранил в сердце, а не в каких-то старых тряпках. Эта девица — Белль — благодарила немного неловко, словно родители не учили её говорить “спасибо”, а потом слабо зардевшись — на чётко очерченных скулах проступили бледные розовые пятна — опустила ресницы и спросила о мыле. Такие нежности на «Весёлом Роджере» не водились, но вездесущий Сми по первому зову принёс из камбуза щёлок.

- Отдыхай, лапушка, — позволил Киллиан и оставил её в покое до утра — по правде говоря, лишь потому, что ему самому был необходим отдых. Рана ослабила его, и он ещё не сообразил, как лучше поступить с этой девчонкой.

***

Юбка оказалась слишком длинной, рукава — широкими, и когда девушка поправляла волосы — обнажались шрамы, оставленные оковами на тонких запястьях. Белль по-прежнему была бледна, но от того сонного отрешённого состояния, в котором она пребывала накануне, не осталось и следа.

- Тебя покормили? - поинтересовался Киллиан.

- Да, спасибо, капитан, Чекко позаботился об этом, - поспешно ответила она, и Киллиан мимолётно удивился: уже зовёт их кока по имени. - Но вы обещали рассказать мне, что с моим отцом.

- Конечно, красавица, - сахарно ответствовал Киллиан. - Монстр держит его в плену.

- Румпельштильцхен? - уточнила Белль, и голос её странно дрогнул.

- Тёмный… Когда ты покинула его замок, он посчитал, что Анволия не выполнила свою часть сделки, и забрал сэра Мориса. А тот ничего не может поделать — Тёмный почти неуязвим. Почти, - вкрадчиво повторил Киллиан, - но я слышал, есть волшебное оружие, которое может убить колдуна. Кинжал, на котором начертано его имя. Не видела такой, лапушка?

Девушка судорожно вдохнула, провела языком по сухим губам:

- Зачем это вам, капитан?

Не такая уж она и простушка.

- Я хочу помочь сэру Морису, Белль. Твой отец — хороший человек. Когда-то он помог мне, и теперь мой черёд отплатить ему тем же. Ну и, к тому же, отличный повод произвести хорошее впечатление на его красавицу-дочь, - Киллиан надеялся, что достаточно убедителен. Тут надо дозировать осторожно: унция сочувствия, две унции праведного гнева и флирт по вкусу. За всем этим никто не заметит лжи, к которой капитану пиратского судна было не привыкать. Как бы иначе он вёл дела с купцами, которым было вовсе не обязательно знать, что товар в трюмах не только контрабандный, но и краденный? Как бы защитил свою команду от назойливого правосудия? Да и в соседстве с Пеном проявлять благородство было бы слишком опасной оплошностью, так что остатки честности капитана Джонса покоились где-то на заросших высокой травой Неверлендских берегах. Ещё одна причина ненавидеть Крокодила. Этот урод не только убил его любимую и превратил самого Киллиана в однорукого калеку; Румпельштильцхен отнял у него честь — ею пришлось поступиться ради мести, и теперь у Киллиана не оставалось почти ничего: только ненависть, да море, да «Весёлый Роджер», да команда таких же подлецов, каждый из которых был готов перерезать глотку «своему капитану», стоит лишь проявить слабину. - Так тебе попадался этот кинжал?

- Я… я… должна поговорить с Румпельштильцхеном. Он не то чудовище, каким может показаться, не до конца. И, я уверена, тут какая-то ошибка, - с каждым словом её голос звучал твёрже. - Я не сбегала. Румпель отпустил меня сам.

- Румпель, - глухо повторил Киллиан. - Ты назвала его Румпелем?

Девушка кивнула. Она по-прежнему оставалась жалкой, слабой и бледной, но маленькие руки сжались в кулаки, и смотрела Белль с вызовом:

- Да, так. А вы никогда не имели никаких дел с моим отцом, - она качнула головой. - Ваш корабль — пиратский. Сэр Морис не оказывал услуг пиратам.

Он не отвёл глаз, выдержал прямой и глупый что-вы-на-это-скажете взгляд. Улыбнулся похотливо, почти нежно, распознав зарождающийся на дне глаз его гостьи страх, и в два шага преодолел разделявшее их расстояние:

- Шлюха.

Он ударил резко и быстро, почти без замаха, и металлический протез впечатался в скулу девушки. Она даже не вскрикнула — только из горла вырвался какой-то странный звук — взмахнула руками в попытке удержать равновесие и повалилась на спину.

========== Часть 2 ==========

Когда-то, в первые месяцы в Тёмном замке, Белль плакала каждую ночь. Рыдала взахлёб, в голос: от тоски по дому, от одиночества, от усталости — домашняя работа была ей в новинку и давалась с трудом. Теперь те беды казались Белль мелкими неприятностями — несравнимыми с тем, что ей пришлось переживать на борту «Весёлого Роджера». Но странно — здесь она не пролила ни слезинки: ни когда засыпала в трюме, на голых досках, среди ящиков и тюков; ни когда чистила распухшими руками бесконечную рыбу; ни тогда, когда капитан Джонс то любезностью, то грубостью пытался выведать у неё, где Тёмный хранит свой кинжал. Белль сломалась через два дня, выложила всё. Рассказала о том, как полюбила своего «хозяина», о разговоре с Королевой на дороге, о том, как поцелуй — едва ощутимое лёгкое касание губ — вернул Румпельштильцхену на миг человеческий облик, о том, как Тёмный прогнал её, и о солдатах Злой Королевы, схвативших её по пути. Она хрипло кричала в лицо своему мучителю, но слёз не было. Может быть, в ней просто не осталось больше воды? Капитан Джонс велел не давать ей пить, пока она не заговорит. «Так ты не знаешь о кинжале?» — «Нет». Она уже говорила это раньше, но в тот — последний — раз пират ей, наконец, поверил. «Тогда ты бесполезна», — произнёс он насмешливо, и Белль почувствовала холод металла на своей шее. В тот миг, когда Джонс касался её кожи остриём крюка, она мысленно поблагодарила Румпельштильцхена за то, что он был так недоверчив и не открыл ей свой страшный секрет. Потому что она не смогла бы его сохранить. Но Белль нечего было сказать, и она только закрыла глаза, готовясь к смерти. А когда эта смерть не наступила — не нашла в себе сил ни обрадоваться, ни удивиться.

Капитан так и не убил её. Не заставил пройти по доске, не сделал своей наложницей, не заковал в кандалы. Синяки от побоев со временем сошли. Чекко — смуглый, худой и вертлявый мужчина, служивший на судне коком, — раздобыл для неё нитки и иголку, так что Белль даже ушила платья, чтобы были ей по размеру. А вот волосы пришлось отстричь: они свалялись так, что костяной гребень потерял половину своих зубцов при попытке их расчесать. Белль разрешили ходить по всему кораблю, кроме капитанского мостика и каюты Джонса. Она часто смотрела на море — больше тут некуда было смотреть, но море всегда было разным: тёмным или прозрачным, спокойным или бурным, серым, зелёным, голубым, похожим на расплавленное золото на рассвете или закате. Только когда вдали показывалось какое-нибудь судно, её связывали и запирали в трюме. Она лежала ничком, лицом в пол, а после в трюме прибавлялось тюков, запас пресной воды на камбузе становился больше, а рыбное меню пополнялось солониной, рисом или бобами. И, получая от кока свою порцию похлёбки, Белль старалась не думать, как была добыта эта пища. У неё было много работы: она потрошила рыбу, скребла котлы, отмывала оловянную посуду, что-то штопала и шила. Когда Белль поднималась на палубу, пираты отпускали пошлые шуточки в её адрес, но никто так и не тронул её. К тому же, скоро она убедилась, что в общении наедине все эти мужчины вовсе не так грубы, как хотят казаться, и в оскорбительных словах больше глупой бравады, чем подлинной злости.

Дни складывались в месяцы, и Белль могла бы назвать свою жизнь сносной. В плену у Злой Королевы ей жилось хуже: там она медленно умирала. Но всё же, Белль не считала капитана Киллиана Джонса своим спасителем.

Прикованная к стене в башне, в полном одиночестве, терзаемая лихорадкой и постоянной болью в щиколотках и запястьях, Белль не переставала надеяться. Она верила в то, что избавление настанет. Что Румпель найдёт её. Она перебирала в памяти дни и часы, когда Тёмный монстр бывал растерянным, смущённым, мягким, почти добрым. Она вспоминала его шуточные монологи. То, как он спасал её. От падения со стремянки. От чудовищной ведьмы со щупальцами кальмара. От простуды — он отпаивал её каким-то зельем, и пусть лечение сопровождалось язвительными высказываниями — всё же, Румпель заботился о ней. Румпель — заботился о ней. Эта вера была так сильна, что в ней Белль, становясь всё более безучастной к внешнему, находила укрытие от обрушившихся на неё невзгод.

Но теперь все воспоминания о Румпеле были отравлены, словно, рассказав историю своей любви капитану Крюку, Белль вываляла её в грязи. Память о робких нежных прикосновениях и первом поцелуе была осквернена глумливыми ухмылками капитана пиратов. Белль больше не надеялась и не вспоминала.

***

Первым порывом было убить, вспороть светлую кожу, услышать предсмертный хрип этой глупой девчонки, шлюхи Тёмного. То, что Румпельштильцхен оставил её нетронутой, ничего не меняло: полюбить Крокодила в глазах Киллиана было грехом гораздо большим, чем просто раздвинуть под ним ноги. Киллиан не был святым и предпочитал принимать жизнь такой, какая она есть: у него было много женщин, да и у Милы он не был единственным, но он никогда не пускал эту грязь к себе в сердце. А Белль пустила. Славно бы было вырезать осквернённый любовью к чудовищу орган и подарить этот окровавленный кусок плоти Крокодилу. И всё же, её жизнь чего-то да стоила. Спасая Белль, Тёмный отдал морской ведьме какой-то магический артефакт. Можно попробовать сыграть на слабости Крокодила и выманить у него кинжал, дав обещание сохранить ей жизнь. А потом приказать ему раскрошить сердце Белль собственноручно. Впрочем, был и другой способ подобраться к Крокодилу через его возлюбленную: позволить им воссоединиться, а уж там останется только дождаться их поцелуя и убить уже лишённого магии Румпельштильцхена. Киллиан позаботится о том, чтобы смерть бывшего колдуна была медленной и болезненной. При мысли о мучениях своего врага Киллиан рассмеялся. Касавшееся девичьей шеи острие крюка находилось в опасной близости от подрагивающей голубой венки — достаточно надавить чуть сильнее… Он не стал спешить, и Белль получила отсрочку.

***

Корабль — довольно тесное место, но какое-то время Белль удавалось не попадаться капитану на глаза. А, может, всё дело в том, что сам Киллиан сторонился пленницы? Большую часть времени она проводила за работой: на борт пассажиров не брали, и болтаться без дела не было позволено никому. Иногда он видел на корме очертания женской фигурки в коричневом платье, иногда до него доносился её голос, то и дело заглушаемый грубым смехом его ребят. Спустя пару недель он столкнулся с Белль на трапе и невольно отметил, что девушка изменилась: выгоревшие, почти рыжие тугие кудри едва доходили до плеч, на лицо легла тень румянца, с носа слезала кожа. При виде капитана девушка опустила плечи, то ли испуганно, то ли стыдливо сжалась, отступая в сторону, и Киллиан торопливо отвёл взгляд, точно и не увидел её.

Но всё же, с каждым днём присутствие на борту женщины было всё более заметно. С котлов исчезла чёрная копоть, вечные дыры на матросских бушлатах сменились аккуратными штопками, и появление Белль на палубе больше не было поводом для насмешливых реплик и гогота. Теперь с девушкой разговаривали… Как-то во время штиля Белль сушила на корме тюфяки: освобождала парусиновые чехлы от слежавшейся набивки и раскладывала её на раскалённых досках палубы. По правде, сделать это стоило — кают-компания уже давно пропиталась запахами плесени и прелой соломы. Киллиан нёс вахту на мостике, ожидая, когда его сменят, и нахмурился, услышав обрывок тихой, неспешно разворачивающейся беседы. Девушка произносила слова благодарности, а мужской хрипловатый голос отвечал, мол, не стоит. Киллиан узнал тягучий акцент Ко-ксона, корабельного плотника — чёрного как ночь, коренастого и ловкого. Ему не было равных, когда нужно было быстро заделать пробоину или укрепить пошатнувшуюся мачту. Во время абордажей Ко-ксон не всегда проявлял ту же расторопность, но, зная вспыльчивый характер мавра, мало кто решался упрекать его в этом. И то, что теперь тот любезничал с Белль, было удивительно.

В другой раз он застал на камбузе боцмана. Покрытый татуировками мужчина сидел на ящике с сушёными овощами, обнажённый по пояс, а Белль, прикусив нижнюю губу, аккуратно сшивала края раны, полученной боцманом в недавнем бою. Она была так поглощена своим занятием, что даже не заметила вошедшего капитана. Зато Джукс заметил и нехотя привстал — отдавать честь и вытягиваться по струнке среди пиратов не принято, но оказать уважение было надо.

— Тш-ш, — успокаивающе пробормотала девушка, — я почти закончила, — она накрыла своей маленькой ладонью одно из изображённых на плече боцмана морских чудовищ, надавила, усаживая своего пациента обратно, и тут увидела стоявшего у переборки хозяина корабля. Лицо Белль — только что почти ласковое — вмиг стало бесцветным, разгладилась складка между бровей, заледенел взгляд. И что-то шевельнулось в душе у Киллиана, что-то похожее на зависть, — точно и ему захотелось хоть немного той теплоты, с какой Белль только что смотрела на Била Джукса.

Комментарий к

Имена пиратов я нагло заимствую из “Питера Пэна” Барри, но считаю, что этого мало для того, чтобы ставить в шапке кроссовер.

========== Часть 3 ==========

«Она ещё узнает, что дружить с пиратами опасно», — мстительно думал Киллиан, прикладывая к губам фляжку с ромом. Но, вопреки его ожиданиям, никто из команды так и не использовал девушку по прямому назначению. «Боятся гнева Тёмного», — объяснял себе странную деликатность своих ребят Киллиан. — «Или брезгуют его подстилкой».

Как бы то ни было, на честь девушки никто не посягал, а Киллиан день за днём наблюдал, как Сми рассказывает Белль о Питере Пене, пока та подшивает обтрепавшиеся края его неизменной шапочки. Как Чекко, суетясь и смущаясь (смущающийся Чекко — записать в бортовом журнале как главное событие дня!), вручает девушке серебрённый гребень, захваченный при последнем абордаже. Как Робт — угрюмая пороховая обезьяна — улыбается, случайно встретившись с Белль взглядом.

Женщины на борту Веселого Роджера не задерживались. Иногда ночевали в капитанской каюте, пока корабль стоял на причале, но не более того. И дело не в дурных приметах. Это было место Милы — и оно должно было оставаться свободным. Всегда… Мила была не просто его женщиной. «Весёлый Роджер» стал ей домом, команда — семьёй. Она не отсиживалась в трюме во время захвата кораблей, никогда не заглядывала на камбуз и не колола пальцы иглой. Когда её платье рвалось, она требовала у Киллиана достать ей новое. Вскоре платья сменили широкие шаровары и кожаные штаны. Мила ничего не боялась и научилась орудовать саблей не хуже любого из команды. А пленница… Говорила вполголоса, застенчиво опускала глаза, когда ловила на себе слишком уж пристальные взгляды, и стоило Киллиану обратиться к ней — поджимала губы и бледнела — что было заметно даже под слоем загара. «Не удивительно, что её связали с Крокодилом узы истинной любви», — усмехался Киллиан про себя. Он-то помнил, каким ничтожеством Румпельштильцхен был раньше — до того, как обрёл магию и покрылся крокодильей кожей. Что ж, они подходили друг другу. Белль была такой же заурядной, ничем не отличалась от десятков других женщин, что млели от взгляда капитана (или от звона серебряных и золотых монет, что никогда не переводились в его кошеле), и пищали при виде крови.

То, что Белль не млела и не пищала, Киллиан замечать не хотел. Он по звёздам прокладывал путь в Аграбу — нужно было выполнить очередное поручение Пена, а после… Брать возлюбленную Крокодила в воды Неверленда Киллиан опасался. Он собирался разделить команду: самых верных оставить на «Роджере», под командованием Старки — его первого помощника, а самому причалить к туманному берегу на каком-нибудь торговом судне. За этим дело не станет, было бы море милостиво. Киллиан свернул карту трубкой, спрятал буссоль и квадрант в инкрустированные янтарём ящики бюро, которые смотрелись бы уместнее в каком-нибудь дворце. Хлебнул вина — ночь обещала быть долгой: пора сменить Старки у штурвала. Ещё чуть-чуть — и Мила будет отомщена. Киллиан на мгновение опустил веки, пытаясь вызвать в памяти её образ. Столько лет прошло, и черты, когда-то выученные наизусть, смазывались и расплывались за завесой времени. Жесткие чёрные кудри, губы мягкие, податливые, чуть солёные на вкус, а глаза… Должно быть, голубые. Точно, голубые — он много раз говорил Миле об этом, сравнивая её взгляд то с сиянием сапфиров, то с небом в штиль. Но теперь эти слова потеряли свой смысл: небо, камни, морская вода — какое отношение они имели к его любимой женщине? И в темноте под веками ему привиделись совсем другие глаза — тоже голубые, но не Милы, не её. Киллиан тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и выругался сквозь зубы.

***

Косой ветер нехотя надувал паруса, поскрипывали реи, волны бились о борт. Небо было безоблачным, и Киллиан время от времени задирал голову, следя за тем, чтобы созвездие Весов оставалось лево по борту. Вахта только начиналась. На его долю достались сегодня те сонные предрассветные часы, когда даже самых стойких одолевала дремота. Впрочем, у штурвала особо не подремлешь. И всё же, монотонный плеск и почти непроглядная тьма притупляли чувства. Поэтому, услышав скрежещущий звук, Киллиан среагировал не сразу, приняв его за крик птицы или скрип мачты, согнувшейся под внезапным порывом ветра. Только когда скрежет раздался снова, сообразил: лебёдка! Какого чёрта…

Киллиан резко втянул носом холодный ночной воздух, выпустил штурвал, вставил стопор под румпель. Лебёдка заскрежетала снова. Это могло означать лишь одно: предательство. Кому и зачем могло понадобиться тайно, в ночи, спускать на воду шлюп? Кто-то из его команды в сговоре… с кем? С капитаном Чёрная Борода, посулившим большой куш за сдачу корабля? Или с королевским флотом? Только какого из королей… Хотя, Киллиан успел насолить им всем.

Он двигался бесшумно, сожалея о том, что сейчас при нём лишь кортик. Киллиан был отличным фехтовальщиком, но против сабли короткий клинок почти бесполезен. Желая получить преимущество хотя бы в неожиданности, Киллиан в несколько шагов достиг борта и взглянул вниз. Шлюп уже качался на волнах, а по шторм-трапу спускался… нет, спускалась… Проклятая девчонка! Киллиан спрятал лезвие обратно в ножны: её он скрутит и без этого. Он прикинул расстояние, оперся здоровой рукой о невысокие перила, и, перемахнув через них, легко прыгнул вниз, в лодку.

***

Они не упали в море только чудом. Плоское днище ходило ходуном под ногами, шлюп накренился, зачерпнул бортом солёную воду. Повисшая на верёвочной лестнице Белль с размаху толкнула Киллиана ногой в грудь. Падая на спину, он увлёк Белль за собой, ухватив за лодыжку, и попытался перекатиться на неё, прижать своим весом к днищу. Белль отчаянно сопротивлялась. Кусалась, царапалась, пиналась, выворачивалась, не обращая внимания на льющуюся воду, раскачивая шлюпку, но исход был предрешён.

Спустя несколько минут Белль, обездвиженная, связанная по рукам и ногам, лежала на дне шлюпа, а капитан, несмотря на качку, возвышался над ней тёмной громадой.

— Чтоб тебя разорвало, шваль сухопутная, — выругался он сквозь зубы, и Белль увидела, как дрогнул его силуэт. — Дура.

Белль напряглась, готовясь к новой борьбе, но силуэт исчез, а она так и осталась лежать лицом в небо. Разгорячённую кожу обдувал ветер, платье намокло, связанные верёвкой ноги лежали в луже, а плечи упирались в жёсткое сидение. Она попыталась привстать, но верёвки на ногах и ремень, стягивающий за спиной её локти, ограничивали движения. Так что ей ничего не оставалось, только лежать и смотреть в небо. Когда что-то пошло не так? В её плане изначально было слишком много допущений и слепых пятен. И риска: устраивать побег в вахту капитана — безрассудство. Но иначе Белль поступить не могла: если бы её бегство состоялось, оно стоило бы жизни рулевому. Шлюп подбрасывало на волнах, и на мгновение Белль показалось, что её уносит прочь от пиратского судна. Только показалось. Белль закрыла глаза, погружаясь в неглубокую дрёму, а когда она их открыла — звёздное небо над ней побледнело и дало крен. Лебёдка рывками поднимала шлюпку, и с каждым рывком к Белль всё яснее приходило осознание: однорукий капитан не даст ей возможности совершить вторую попытку.

Она неловко заёрзала на дне шлюпа, отползая дальше, но Киллиан не обратил на это никакого внимания и забросил девушку к себе на плечо, точно тюк. Пленница больше не сопротивлялась, не кричала, только дышала часто и неглубоко.

Киллиан почти бережно уложил её на бак, освободил руки, развязал узел на стягивающих ноги верёвках, удивлённо хмыкнул: ему приходилось бывать в разных переделках, и он знал, что Белль сейчас должно быть больно, очень больно. Но с её губ не сорвалось ни вскрика, ни стона. “Терпеливая, хоть и дурная”, — признал он и сказал уже вслух:

— Далеко ли собралась, лапушка? — он вернулся к рулю, не беспокоясь о том, что Белль сбежит: в ближайшие полчаса она едва ли сможет сдвинуться с места. — В открытое море, на верную смерть…

Киллиан не ждал ответа. Просто был зол: служанка Тёмного была ему нужна живой и относительно здоровой. После пусть хоть топится, хоть возвращается в свой городок.

— На что ты надеялась? — бросил он в сердцах. И чуть не упустил штурвал, когда Белль ответила:

— На то, что меня подберёт торговое судно. На карту, звёзды, и близость береговой линии.

Дьявол. Она заглядывала в судовой журнал.

— И что же, лапушка, ты умеешь ходить по звёздам? — обманчиво ласково поинтересовался Крюк.

— Я читала об этом, — Белль говорила негромко, но чётко. Спокойно. Точно её жизнь не зависела от капитана. Точно она не боялась его.

Или действительно не боялась? Киллиан бросил взгляд на бак, где сидела пленница.

Небо стало светлее перед рассветом, но всё же, было слишком темно для того, чтобы разглядеть её лицо.

— Может быть, ты ещё и с вёслами можешь управляться? — насмешливо спросил Киллиан.

Белль качнула головой. А потом, сообразив, что капитан не видит её жеста, сказала:

— Нет.

Нет. Она не умела грести. Но собиралась попробовать. И каким бы ни был исход — достигла бы она берега или погибла в море — в любом случае он означал бы, что пираты не смогут использовать её, чтобы навредить Румпелю. А Белль понимала — её похитили именно для этого. Ну уж всяко не для того, чтобы она чистила или зашивала их куртки.

— Почему ты так хочешь отомстить ему?.. — эти слова вырвались у неё как-то сами.

— Ему? — переспросил Киллиан.

Сумрак скрывал его лицо, но она была готова поручиться, что капитан скривил лицо в усмешке и в притворном недоумении приподнял одну бровь. Белль успела изучить его ужимки и вовсе не считала их забавными.

— Ему, — повторила она. — Тёмному. Неудачная сделка?

— Это не было сделкой, — неожиданно резко произнёс Киллиан. — О нет, это не сделка.

========== Часть 4 ==========

Киллиан вовсе не собирался рассказывать пленнице о смерти Милы. О том, как Тёмный в песок раскрошил её сердце. Как Мила упала на палубу, хватая ртом воздух, а потом глаза её закрылись навсегда. Как в тот самый миг сердце Киллиана сдавило железными обручами и всё никак не отпустит. Даже удар сабли, которым Тёмный отсёк его кисть, не мог сделать больнее. И вовсе не стоило вспоминать, как Милу — бледную, холодную, неподвижную — зашили в старую парусину и бросили в море. Киллиану казалось, что всё это какой-то сон, бред — может быть, потому, что рана заживала плохо, и сознание мутила лихорадка. А когда боль ушла, железный обруч сдавил его сердце ещё сильнее. Но он не имел права на слабость, ему пришлось учиться жить — без руки, без Милы, с сердцем, сжимаемым болью, гневом и желанием отомстить. Труднее всего было вытерпеть не сводящий с ума зуд в уже несуществующих пальцах, не общение с Питером Пеном — вечным мальчиком, на поверку оказавшимся весьма коварным и злобным существом, — а пробуждения. Когда, ещё толком не проснувшись, Киллиан мычал в подушку что-то невнятное, протягивал руку, чтобы положить её Миле на грудь, а нашаривал только пустоту. Или очередную портовую шлюху. Но худшим для Киллиана стало утро, когда, разлепляя отёкшие от выпитого накануне веки, он не ощутил желания пробормотать “вставай любимая” или уткнуться лицом в тёплую женскую грудь. Он смирился — и возненавидел себя за это, и по мере того, как изглаживались в памяти подробности их с Милой общих лет, это чувство усиливалось.

Киллиан не мог понять, в какой момент он умолк, что именно успел произнести вслух. Но, кажется, достаточно. Пленница… Белль, так и оставшаяся на баке, зябко съёжилась, обхватив руками собственные колени, и на её лице, казавшемся в свете заката залитым кровью, застыло хмурое, напряжённое выражение. Глядя на то, как она озадачена, Киллиан улыбнулся с мимолётным злорадством. А после едва заметно покачал головой. Всё-таки было ужасной глупостью открыть ей глаза на Крокодила. Так она, пожалуй, не захочет целовать его в зелёный чешуйчатый рот. Но Киллиан не удержался. Уж слишком много было в Белль спокойной уверенности в том, что Крокодил «не так уж плох», только «кажется злым» — так много, что она даже и предположить не могла, что за ненавистью к Тёмному может скрываться нечто большее, чем нежелание платить по счетам в одной из его дурацких сделок. Её вера бесила; было что-то неправильное в том, что эта девушка — смелая, терпеливая, чистая, с ясным взглядом и заботливыми трудолюбивыми руками — любила такое ничтожество, как Румпельштильцхен. Даже хуже, чем ничтожество, ведь жалкий прядильщик стал сосудом, наполненным чистым злом. Надо было промолчать, наплевать на всё это, какое ему дело до чужих заблуждений?

— И теперь ты хочешь убить меня? — раздалось с бака.

Белль встала, широко расставила ноги, принимая устойчивую позу, пристально взглянула в глаза капитану.

— Почему бы и нет, лапушка, — Киллиан ухмыльнулся так, словно речь шла о чём-то непристойном.

— Он очень силён, — голос Белль звучал монотонно. Может быть, потому, что ей и не хотелось ничего говорить. А хотелось уйти в трюм от этого неба, моря, рассвета, в темноту, в тишь — туда, где пахнет затхлостью и мышами. Но она обязана была предупредить. Потому что слишком хорошо помнила пятна крови на кожаном переднике, крики из пыточной. И на этот раз рядом с Румпелем не будет никого, кто мог бы его остановить, — даже если тебе удастся убить меня в его присутствии… если… тебе самому не спастись. Ни моя, ни твоя смерть не вернёт её.

— Ну, — Киллиан склонил голову, взглянул на пленницу из-под чёрной блестящей чёлки, — не тебе об этом судить, лапушка. Посмотрим, кто кого.

Кажется, капитан хотел сказать ещё что-то, но Белль не дослушала, развернулась, и медленно пошла прочь. Никто не стал её останавливать. Белль шатало, и когда она спускалась по узенькой лестнице в трюм, каждая ступенька норовила выскользнуть из-под ног. Перил здесь не было, и Белль цеплялась за переборки, какие-то поставленные друг на друга сундуки, невидяще кивала встречным: утро вступало в свои права, и матросы поднимались на палубу. “Почему…”— спрашивала она себя, — “почему всё так?” Почему она всю жизнь чувствует себя в ответе за всех, с кем сводит её судьба? За папино плохое настроение, за исход войны, за Тёмного, за пиратскую команду, а теперь вот и за её капитана. С чего она взяла, что в её силах что-то исправить?

Ноги сами привели её на камбуз. Чекко замешивал тесто из муки, воды и соли. Потом они обычно лепили лепёшки и запекали их на маленькой жаровне. Каждое утро. Заготовить впрок было невозможно — лепёшки черствели угрожающе быстро, а мало у кого из пиратов было по полному комплекту зубов.

— Белль? — встревоженно поприветствовал её Чекко. — Что с тобой?

— Что со мной? — переспросила она тупо. Прикусила щёку изнутри — чтобы не разрыдаться. Белль уже научилась не показывать свои слёзы врагам, да вот беда — в Чекко она больше врага не видела.

— Кровь, — кок протянул руку к её шее, но заскорузлый смуглый палец застыл, так и не коснувшись кожи.

Зеркала не было, а кровавые разводы уже подсохли и не пачкали руки, но Белль без труда нащупала под подбородком свежую ссадину.

— А, — только и проговорила она. — Не страшно.

***

Дни в море, в общем, похожи друг на друга, а штилей, ровных зюйд-вестов и опасных бурь в жизни Киллиана было так много, что никакие неожиданности стихии уже не застанут его врасплох.

Всё уже было когда-то, не раз и не два, а впереди ожидает ещё много повторений. Лениво и утомлённо навалившись на перила мостика, Киллиан наблюдал за тем, как Робт и Элф Мейсон вытягивают сети. Улов оказался скудным — уже несколько дней, как вся годная рыба ушла куда-то на глубину.

— Плохой признак, — покачал головой Чекко, и золотые монеты в его ушах качнулись тоже.

Дождавшись, когда кок удалился в свои владения, Элф Мейсон и Безымянный затеяли на корме разговор.

Киллиану не нужно было слышать слов, чтобы догадаться о чём речь. Достаточно увидеть, как Безымянный, зажимая ладонями рот, затрясся от беззвучного смеха. Этот смуглый до черноты парень прибился к ним во время одного из абордажей: клеймёный раб, который, вместо того, чтобы защищать своих хозяев, обратил против них их же оружие. Отсмеявшись, Безымянный, неслышно ступая, направился в сторону Сми, сосредоточенно гонявшему воду шваброй по палубе. Киллиан, отвернувшись, прикрыл глаза. Эта мизансцена была выучена им наизусть: вот сейчас Безымянный сдёрнет со Сми его драгоценную красную шапку, кинет — и, описав плавную дугу в воздухе, головной убор окажется в руках Элфа Мейсона. Сми будет подпрыгивать, бегать, изрыгать просьбы и ругательства, пока Мейсон, проникшись к нему притворным сочувствием, не вернёт ему шапку. Сми тут же натянет её по самые брови и сморщит толстое лицо, обнаружив, что кто-то успел подложить в его шапку комок склизких водорослей.

Ничего не менялось. Оставалось таким же, как двадцать, тридцать, сто лет назад. Когда-то, срывая с бушлата офицерские погоны и преименовывая «Святого Роджера» в «Весёлого…», Киллиан обещал экипажу, что жизнь их отныне будет яркой, свободной, но недолгой. Он сам верил в это, но ошибся. Хотя… много ли среди разномастного сброда, составляющего его команду теперь, матросов, что кричали в тот день «ура!» и с обожанием смотрели на своего капитана? Большинство из них давно упокоилось на дне морском…

— Да нужна мне твоя шапчонка! — в голосе Элфа Мейсона звучало знакомое насмешливое презрение.

Киллиан поднял веки и мрачно усмехнулся.

Сми сердито натянул свою красную шапку по самые брови, поднял забытую швабру и продолжил драить палубу. Ни водорослей, ни скользкой мелкой рыбёшки ему в шапку не подложили. Киллиан нахмурился. На борту начались перемены… Появление Белль означало, что их путешествие подходит к концу. Во всяком случае, его: после того, как Мила будет отомщена, Киллиан не собирается возвращаться во владения Пена. Но было ещё что-то. Шутки экипажа стали менее… смешными?

Капитан сошёл с мостика, проверил рулевого у штурвала и спустился вниз. Элф Мейсон проследил за ним взглядом, почесал бровь и заметил вполголоса:

— Что-то не так с капитаном.

========== Часть 5 ==========

Белль больше не избегала Капитана Джонса. Нет, она не преследовала его. Но, столкнувшись случайно, уже не отводила взгляда, смотрела с почти неприличной жадностью, словно рассчитывала разглядеть третий глаз, жабры на шее или торчащее из-под полы сюртука осьминожье щупальце. Но ничего такого не наблюдалось. Капитан выглядел обычным: неизменно элегантным — на стирку его белых рубашек Сми тратил драгоценную на борту пресную воду; насмешливым — его вечные улыбочки и самовлюблённые гримасы иногда напоминали ей шутовство Тёмного; вкрадчиво вежливым — его обманчивая ласковость пугала даже самых отъявленных головорезов; красивым — пусть Белль и не была особенно по нраву его манера подводить глаза чёрным, а губы красным, и во внешности капитана Джонса не было ничего от прямолинейной мужественности Гастона, — она не могла не признать, что он красив. Но именно это и казалось Белль неправильным. Какой бы печальной ни была история Джонса — в том, чтобы жить жаждой мести, было что-то… больное. Вот Белль и силилась различить в его облике признаки болезни — когда язва видна, её же можно залечить, не так ли? «Нет, не так», — звучал в ушах чей-то насмешливый голос, и Белль всё никак не могла разобрать, кому он принадлежит: Румпельштильцхену, Злой Королеве, ей самой? «Нет не так, всё не так, всё не так-то просто», — пел он, и ему вторили ветер, скрип снастей, шкворчание рыбы на жаровне, стук её собственного сердца и назойливые воспоминания о том, кто так сросся со своей болезнью, что не желал избавляться от неё. А ведь болезнь была так заметна, так очевидна, и Румпель — даже под золотой коростой проклятия — казался более открытым и уязвимым, чем капитан пиратов! «Это я сдалась слишком рано. Я была обижена, я придумала себе сказку и…» — Белль хмурилась, но это не помогало прервать ни на минуту не замедлявшееся течение собственных мыслей. Могла ли Белль предположить, что и они предадут её? Она привыкла находить в мыслях утешение ещё тогда, когда сделка с Тёмным выдернула её из круга привычных занятий и лиц; они поддерживали её во всех невесёлых перипетиях её ещё такой короткой жизни, — но теперь Белль тонула в их мутном потоке. И работа, занимавшая лишь руки — в этот раз она перебирала зерно, разделяя его на годное и тронутое то ли плесенью, то ли спорыньёй, — не отвлекала в полной мере. В трюме было сыро, и Чекко подгонял её: если зёрна не разобрать — гниль поразит все припасы. «У капитана Джонса гнилое сердце», — думала Белль, отбрасывая очередное потемневшее зёрнышко. «А у Румпеля? Чистое?» — стучало в висках насмешливым речитативом, и Белль опускала голову ниже, до боли стискивала зубы, не давая пролиться закипавшим в уголках глаз слезам.

Киллиан стоял у массивной подзорной трубы, поворачивал её здоровой рукой, оглядывая море от горизонта до горизонта. Когда среди однообразных оттенков синего, зелёного, голубого и серого глаз выхватил и другие цвета, он невольно сморгнул: не показалось? Но нет, так и было. На границе видимости он различил тёмные очертания кораблей со снятыми парусами. Флаги были подняты, и пусть с такого расстояния казались лишь крохотными оранжевыми точками — Киллиан их узнал. Оранжевый — геральдический цвет короля Леопольда. Ну, или того, кто теперь правит в Срединных Землях. Киллиан не особо интересовался вопросами престолонаследия или именами сменявших друг друга правителей. Когда живёшь так долго, подобные вещи становятся неважными. Корабли всё ещё находились настолько далеко, что даже через многократно увеличивающие стёкла трубы разглядеть их было почти невозможно. Оно и ясно: подойди они ближе, Робт, поставленный вперёдсмотрящим, уже доложил бы с реи о предстоящей встрече. Киллиан подкрутил стёкла, безуспешно пытаясь сделать картинку более чёткой, едва удержался от искушения прильнуть к окуляру плотнее: глаза слезились от яркой синевы слишком солнечного дня, и жирная чёрная краска, которой он имел обыкновение подводить веки, могла размазаться. Не то чтобы Киллиан слишком беспокоился о своей внешности — соблазнять здесь всё равно было некого. До мужчин он не был большим охотником, а единственную женщину мог взять и силой, не интересуясь её мнением на этот счёт. Смысл сохранять лицо был в другом: капитан пиратов никогда, ни при каких условиях не должен давать повода для насмешек. Киллиан помнил историю долговязого Бена, чьё мёртвое, вздувшееся тело долго украшало киль корабля вместо привычной ростры. Чёрная Борода, сменивший его на должности капитана, посчитал это остроумным. Да и легендарный Сильвер, державшийся с командой на равной ноге, кончил плохо. Нет, его не отправили прогуляться по доске, всего лишь сделали коком на собственном судне. Киллиан рисковать не мог. Слишком много было поставлено на кон. Он жил достаточно долго для того, чтобы понимать: сила пиратского капитана мнимая. Он командует своими ребятами лишь до того момента, пока они верят, что он имеет на это право. А вот если они усомнятся в этом — ему не устоять. Как бы хорош ни был Киллиан Джонс в бою, его сомнут и скрутят, пусть прежде он и успеет отправить на тот свет самых ретивых. От этой мысли становилось не по себе. Не то чтобы он боялся смерти или цеплялся за жизнь. Но сперва он должен исполнить задуманное. Отомстить Тёмному. Ничто не должно стать препятствием. А уж потом…

Он отодвинулся от окуляра, зацепил трубу крюком и крутанул на подставке вокруг собственной оси. Ничем не выдавая озабоченности,прошёлся по палубе; одобрительно кивнул подтягивающему ванты Джуксу. Расслабленно перетёк к баку, похлопал стоявшего за рулём Старки по плечу. Вполне дружески, только вот из-за этого должного выражать расположение жеста заточенное остриё крюка оказалось в опасной близости от шеи первого помощника. Надо отдать Старки должное: он даже в лице не переменился от капитанской ласки, только кадык дёрнулся нервно.

— Право руля, Старки, меняем курс. Отойдём от берега ещё мили на две… И…

— Но, капитан, — ох да, Старки всегда отличался излишней разговорчивостью. И почему Киллиан его терпел? Может быть, оттого, что отыскать толкового помощника среди этих болванов было не так уж просто?

— Хочешь обсудить это? Есть другие идеи? Я готов их выслушать, — Киллиан говорил без малейшей резкости, и даже не меняя позы, но острие его крюка по-прежнему находилось в дюйме от бьющейся на шее Старки голубой жилки.

Кадык Старки дёрнулся ещё раз, и он выдавил из себя:

— Нет, капитан.

— Ну и славно, — Киллиан не собирался пускаться в объяснения… Да и о галерах Леопольда команде лучше не знать. Подобные столкновения редко обходились без потерь, а выгод приносили немного. Но его головорезы были весьма далеки от тактики и стратегии, и Киллиан предпочитал выглядеть излишне деспотичным, а не излишне осмотрительным. — Выполняй.

Какое-то время Киллиан простоял рядом со Старки, наблюдая, как тот выравнивает курс, и вглядываясь в морскую гладь, вслушиваясь в плеск волн, поскрипывание штурвала, хлопанье парусов, шаги и разговоры матросов. Голоса сливались в тихий ропот; его ребята бывали шумными, но не тогда, когда их капитан не в духе. Киллиан уже собирался спуститься в каюту — вздремнуть перед предстоящей ночной вахтой, когда услышал за спиной довольно чётко произнесённое: «Очередная прихоть, вот это что!» Когда он развернулся — резко, но без излишней поспешности, — никто из матросов не смотрел в его сторону: Джукс по-прежнему подтягивал ванты, согнувшись у фок-мачты, Безымянный и Сми штопали прорехи в парусах, не отводя взглядов от толстых игл, Ко-ксон перегнулся через борт и водил по свежей заплате на корме вымазанной варом кистью на длинном древке. Только один человек смотрел на капитана в упор. Белль. Она стояла у трапа, прижимая к груди тощий холщовый мешок и не опускала глаз под суровым взглядом однорукого капитана. В её позе не было ничего вызывающего или кокетливого. Она смотрела — изучающе. Точно он какая-то диковина. И Киллиан еле удержался от того, чтобы первому отвести глаза. «Давно бы пора привыкнуть к вниманию дам», — подумал он, пытаясь этой мыслью отогнать другие — далеко не столь самодовольные. Ухмыльнулся, соединил горстью пальцы, поднёс их к губам и, звучно чмокнув, отправил Белль воздушный поцелуй и удовлетворённо хмыкнул, когда на скулах у девушки проступили красные пятна.

Белль потупила глаза. В груди пекло, а лицо горело как от пощёчины. Она глубоко вдохнула, пытаясь утишить забившееся чаще сердце, перевела взгляд с собственных грязных и босых ног на трудившихся над парусами Сми и Безымянного, произнесла неожиданно хрипло:

— Прикормка. — И добавила зачем-то: — Я принесла.

Она не двинулась с места, лишь вытянула перед собой руку с мешком, полным гнилых зёрен, в ожидании, что кто-то заберёт его. Кто-то из тех, что каждый вечер растягивает сети. Безымянный или Хью. Она не ожидала, что Ко-ксон отложит кисть и — осторожно, избегая касаний, — вынет из её рук мешок.

— Хорошо, — кивнул он.

И Белль ответила таким же кивком, удерживая в себе рвущиеся наружу вопросы: почему Ко-Ксон — он же никогда не рыбачил? Почему он словно боялся дотрагиваться до неё? До этого старый негр не раз накрывал её пальцы своими твёрдыми руками — и Белль каждый раз удивлялась тому, какими светлыми были его ладони: бело-розовыми, без малейшего намёка на смуглость. Что же изменилось сейчас, под пристальным взглядом капитана?..

Белль не раз убеждалась: если задавать вопросы самой себе, ответы приходят сами. Иногда слишком поздно, а иногда с пониманием, что лучше бы теми вопросами на задаваться. Но лгать самой себе глупо, да и не выйдет. Под взглядом капитана. Вот в чём дело. Он смотрел на них — на неё — по-новому. Не так, как прежде. Взглядом, масляным настолько, что, кажется, он должен был бы оставлять на её коже жирные следы. Белль увидела в этом лишь ещё один способ унизить её. Но если даже бесстрашный Безымянный так и не поднял на неё глаза, а Ко-Ксон касался её так, словно боялся обжечься… Возможно, это значило больше, чем ей показалось вначале.

Белль смотрела на палубу и не знала, куда девать руки, не занятые больше мешком. Она бы спрятала их под передник, но передника у неё не было, поэтому они остались висеть вдоль тела — пустые и бесполезные. Ей хотелось прижать их к груди, но она не позволила себе этого жеста, слишком очевидно выдавшего бы её страх.

Прежде, чем скрыться в грузовом отсеке, пленница снова подняла на него глаза, а потом развернулась, взмахнув подолом колыхнувшейся юбки, и ветер взлохматил её короткие кудри. С минуту Киллиан размышлял о том, стоит ли считать это приглашением. А потом, оглядев своих притихших ребят, сказал в пространство: «А я всё равно узнаю, кто тут такой разговорчивый», — и отправился в трюм, следом за дерзкой девицей. Ему всегда нравились строптивые, так что… Почему, собственно, и нет.

========== Часть 6 ==========

В трюме было темно: подвешенная на вбитые в переборку крючья масляная лампа давала мало света. Но Белль, копошащуюся среди тюков с провизией, Киллиан заметил сразу. Девушка тоже не могла не ощутить его присутствия, но действовала так, словно здесь никого не было: по очереди ослабляла верёвки на сложенных здесь мешках, оглядывала содержимое, снова затягивала горловины потуже. Наконец она, кажется, нашла, что искала, и взвалила очередной тюк себе на плечи — маленькая фигурка тут же смешно искривилась. Девушка прошла по узкому проходу, подкрутила лампу, погрузив трюм в почти беспросветный мрак — теперь фитиль едва тлел, — и обошла стоящего у двери Киллиана, точно на её пути стоял не человек, а очередной ящик. «Ах, благородная девица демонстрирует мне всю глубину своего презрения», — Киллиан усмехнулся этой мысли и запустил пятерню в волосы девушки, заставляя её остановиться и запрокинуть голову назад.

— И не тяжело тебе, любимая? — он почти пропел эти слова.

Белль с усилием выдохнула:

— Нет, — и Киллиан разжал пальцы, огладил затылок, с нажимом провёл по выпирающим позвонкам: вырез на платье был достаточно глубок, да оно, к тому же, болталось на пленнице, спадая с плеч — так и не подогнала толком по фигуре, только подол да рукава укоротила.

В трюме было слишком тесно, и он не мог не чувствовать её тепла и облака окутавших её запахов: прогорклого масла, дыма, соли, пота, запёкшейся крови и рыбы. Она слишком много времени проводила на камбузе и пахла, словно один из его матросов, словно Чекко. Только вместо перегара и кислого дыхания под всеми этими слоями прятался её собственный аромат — сладковатый, приторный. Женский. Киллиан выбросил вперёд искалеченную руку и упёрся крюком в переборку, преграждая пленнице путь.

— Может, всё-таки помочь тебе, любимая?

— Нет.

Темнота мешала разглядеть её лицо, и воображение достраивало сокрытое в тени: как она покраснела — Киллиан не раз наблюдал, как кровь приливала к лицу Белль и при более невинных обстоятельствах, — поджала губы, как заблестели её глаза. «И всё-таки, она напугана», — заключил Киллиан с неслышной усмешкой: иначе бы с присущей ей бесцеремонностью уже ощупывала его лицо взглядом. А сейчас — ишь ты! — прячет его где-то под веками и голову опустила.

— Если хочешь, любимая, — голос Киллиана обрёл сладость патоки, — я могу снять его, — он кивнул на поблёскивающий протез, но, сообразив, что потупившая глаза пленница не может видеть его жеста, проговорил вслух: — Я о крюке… Он острый и опасный, — Киллиан склонился так низко, что его дыхание коснулось виска стоявшей перед ним девушки, — и мне нравится такой расклад, но иногда я его снимаю. Хочешь посмотреть?

— Нет, — хрипло пробормотала Белль.

Как всегда, без должного почтения. Она могла бы добавлять «капитан» или хотя бы «господин Джонс», или, может быть, назвать его Киллианом? Пусть ничто из произошедшего между ними не давало ей этого права, но всех ребят она звала по именам, и Киллиану почему-то захотелось услышать, как бы звучало из её уст и его. Было что-то странное в её манере: каждый, о ком она говорила, словно становился значительней, достойней, чем являлся. Даже обкоцанные «Робт» или «Билл» в её речи казались не короткими именами простолюдинов, а дворянскими титулами. Киллиан приподнял бровь, на миг задумавшись о том, насколько успела Белль сблизиться с его командой. Отсутствие слухов ещё ничего не означало — в конце концов, на корабле были укромные уголки. Воображение нарисовало ему Белль, пыхтящую под сморщенным Чекко или мокрым от пота кругленьким Сми.

— Отвратительно, — Киллиан сам не заметил, что произнёс это вслух. Впрочем, его плоть была не согласна с таким заключением. Он мог бы опрокинуть эту девчонку на спину прямо здесь или в капитанской каюте: если это с ней ещё не случилось, то случится рано или поздно. Почему не с ним?

Белль всё не поднимала глаз. Так и стояла неподвижно, склоняясь на один бок из-за тяжёлого мешка.

— Можешь не бояться, — подбодрил её Киллиан, — я вежлив с дамами, если они вежливы со мной.

— Я не боюсь, — слова сорвались с губ Белль раньше, чем она успела осознать, насколько они лживы.

Ей было страшно, безумно страшно, страх крутил её внутренности, высушивал изнутри: когда её хватали чёрные рыцари королевы Регины, когда Крюк душил её в мотавшейся на волнах шлюпке, она не испытывала такого ужаса. В трюме стояла удушающая духота, и Белль казалось, что воздуха может не хватить на следующий вдох; пиратский капитан всё ещё преграждал ей путь, мысли продолжали разбегаться. Чтобы устоять, выстоять, Белль нужно было ухватиться хотя бы за одну: почему каждый раз, когда она думает, что достигла дна, и худшее уже случилось — оказывается, что это ещё не всё? Белль не нужно поднимать глаз, чтобы разгадать то новое желание, что овладело капитаном. И желание ли? Прихоть. Но любые прихоти капитана на корабле становятся законом для всех. «Прихоть», — Белль молчала, лишь переступала с ноги на ногу, когда волны качали судно чуть сильней обычного. «Прихоть, — стучало в висках, — Прихоть-похоть».

Рука, увенчанная блестящим протезом, описала дугу перед её глазами, и Джонс отошёл на полшага, освобождая проход. Белль облегчённо вздохнула, но, видимо, рано. Или зря.

Джонс проследовал за ней на камбуз. Когда Белль сгружала тяжёлый мешок, Чекко, против обыкновения, не поспешил ей помочь или отдать распоряжения о содержимом. Бросил на Белль короткий удивлённый взгляд и тут же обратил всё своё внимание на однорукого капитана.

— Если вы насчёт ужина… — начал он подобострастно, но договорить не успел.

— С ужином сам решай, как знаешь, — небрежно прервал кока капитан. — Вот что, Чекко, не надоело тебе отсиживаться среди кастрюль? «Весёлый Роджер» меняет курс, и на палубе сейчас каждая пара рук на счету.

— Раньше как-то без меня обходились, — проворчал Чекко себе под нос, но, тем не менее, вытер ладони о тряпицу, служившую ему одновременно и прихваткой, и передником, и ступил на шаткую лестницу, ведущую к люку, соединявшему камбуз с «верхами». — Не жалуйтесь потом на стряпню.

Белль развязывала мешок, всё ещё продолжая делать вид, что нет ничего важнее ревизии трюма и поисков порченного провианта: если плесень лишь портила вкус, то от поражённых спорыньей зёрен можно было захворать всерьёз, а корабельный врач на судне отсутствовал. Как рассказывали, оказался слишком дерзким и прошёл по доске, а нового найти пираты так и не сподобились. Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из мужчин, Белль отсыпала меру зерна — пригодится для похлёбки, гуще будет — и боком протиснулась в самый угол помещения.

— Вот у тебя какая помощница, — проговорил Джонс, и Белль услышала в его голосе тщательно спрятанную издёвку, — сегодня и без тебя управится.

Старые, перекосившиеся от царящих на камбузе жара и влажности, ступени жалобно заскрипели, грохнула створка люка, и с уходом Чекко растаяла надежда Белль на то, что всё ещё может обойтись. Её место заняло осознание: никто не поможет. Да и останься старый кок на кухне, что бы это изменило? Чекко с готовностью выполнит любое распоряжение капитана, даже если оно будет стоить Белль жизни или чести. Белль до боли стиснула кулаки, словно вцепляясь в жалкие ошмётки смысла, оставшиеся от этого слова: честь.

Киллиан втянул носом воздух, небрежно опустился на пробитую бочку, служившую коку стулом, и не без интереса оглядел помещение. В этой части «Весёлого Роджера» он бывал нечасто и мельком. Под потолком висели многочисленные мешочки, пучки сушёной травы, громоздились друг на друга лари и корзины с провизией, а серебряная, медная и оловянная посуда была вперемешку свалена прямо на полу. Киллиан готов был поклясться, что где-то среди оловянных плошек блестело и золотое блюдо. Впрочем, какой бы ни была сервировка, разнообразием или изысканностью рациона пираты похвастаться не могли. И пусть для самого Киллиана Чекко готовил отдельно и подавал кушанья в капитанскую каюту, на столе у него были те же бобы и рыба, что и в мисках у матросов. Киллиан расслабленно потянулся, разворачивая затёкшие плечи, подцепил крюком один из мешочков, ленивым жестом поднёс его к лицу, чуть скривил губы от резкого пряного запаха и наконец обратил своё внимание на Белль. Собственно, ради неё он здесь и задержался. Но Киллиану не хотелось быть слишком напористым, и он решил дать пленнице время на то, чтобы освоиться с его присутствием. Он не знал, чего ждал конкретно: того ли, что Белль начнёт флиртовать сама — в конце концов, Киллиан считал себя более чем привлекательным мужчиной, или что, не в силах преодолеть свойственное ей любопытство, задаст какой-нибудь вопрос. Но девушка лишь забилась в самый тёмный и душный закуток камбуза и сжала кулаки так, что пальцы побелели.

— Не знаешь, как подступиться к готовке? — заговорил Киллиан вкрадчиво, — Конечно, любовь моя, вряд ли тебя такому учили. Тебе бы на балах танцевать, а не стряпать для своры морских разбойников.

Белль не ответила, лишь разжала кулаки, всыпала пшеницу в ступку, попутно отделяя подрагивающими пальцами почерневшие и подпорченные зёрна, и вцепилась в пестик с такой силой, что его деревянная ручка, казалось, могла в любой момент раскрошиться в щепки.

— Взгляни на меня, — потребовал Киллиан, и пленница метнула в его сторону короткий сердитый взгляд. Пухлые губы были плотно сжаты, глаза прищурены, но выражение гнева и недовольства, как ни странно, делало это лицо даже более привлекательным.

— Возможно, я погорячился, — признал Киллиан с мягкой усмешкой. Он оперся о ларь и подался вперёд, чуть сокращая расстояние между ними. — Не стоило, — проговорил он негромко, — отдавать тебя в подручные моим грубиянам. Это, — Киллиан осторожно протянул руку, — не для тебя.

— Я была служанкой, — процедила девушка сквозь зубы, сжала пестик покрепче и обрушила его на дно ступки. — Привычная, ничего.

— Но рождена ты не для этого, — льстиво заметил Киллиан, придавая своему лицу сладкое выражение. Впрочем, совершенно напрасно: пленница сосредоточила всё своё внимание на пшенице и неритмично, но громко стучала пестиком о ступку, казалось, вовсе не собираясь прерывать своё занятие.

— Хочешь поужинать сегодня со мной? — совершил Киллиан ещё одну попытку.

— А моё желание что-то значит? — вопросом на вопрос ответила Белль, не прекращая стука. Она дёрнула круглым плечом в намёке на какой-то небрежный и даже презрительный жест, дунула себе на лоб, пытаясь откинуть налипшие пряди.

— Разумеется, любимая. — Желание самого Киллиана уже мешало ему сидеть и врезалось в тугой пояс, но он не лгал. Мучить или неволить пленницу не входило в его планы. Да, потом Белль придётся сыграть свою роль приманки для Крокодила, но делать невыносимой её жизнь на «Весёлом Роджере» капитан вовсе не собирался. «Ей и так сильно досталось», — подумал Киллиан с внезапным раскаянием. Вряд ли это чувство родилось у него в сердце: причины находились ниже и были гораздо прозаичнее. Но, как бы то ни было, сейчас Киллиан почти жалел Белль и не мог не любоваться ею: резкими движениями, мало вязавшимися с плавностью её форм, недовольным выражением на почти детском лице.

Внезапно Белль отставила ступку, переплела пальцы, складывая руки в замок, и взмолилась обречённо:

— Не тяни! Мы уже выяснили, что ты сильнее, и как бы я ни сопротивлялась, мне придётся покориться или умереть, — выпалила девушка. — Не откладывай…

В груди Киллиана разлилась горячая и неожиданно искренняя обида. За время пребывания Белль на «Весёлом Роджере» он успел почти забыть начало их знакомства, во всяком случае, то, как он осыпал и без того измученную девушку побоями и угрозами, почти изгладилось из его памяти. Сам себе он казался скорее милостивым, чем жестоким: он позволил Белль беспрепятственно передвигаться по всему кораблю, есть с общего стола и ночевать отдельно от его похабной матросни, и предоставил ей куда больше свободы и удобств, чем она имела в заточении у Злой Королевы. Спустил девушке даже попытку побега, хотя после неё и стоило бы посадить пленницу на привязь в трюме. И в ответ на свою доброту он ждал хотя бы благодарности.

— Я не понимаю, о чём ты, любовь моя, — через силу пробормотал Киллиан. — Если на тебя польстился урод, обделённый вниманием женщин, это ещё не означает, что у тебя есть шансы со мной.

— Значит, мне показалось, — протянула Белль почти насмешливо.

— Что я пожалел тебя? — парировал Киллиан, уже более бойко. Самообладание возвращалось к нему. — Нет. Я, знаешь ли, офицер, по крайней мере, был им когда-то, и благородный человек — а это уже навсегда. Так что не пожалеть девицу в беде я просто не мог — такова уж моя натура.

— Даже если в этой беде девица оказалась по твоей же вине, — подхватила пленница его небрежный тон, но в голубых глазах по-прежнему решимость соседствовала с обречённостью.

«Чего она добивается?» — подумал Киллиан растерянно, — «Хочет, чтобы я разозлился и насадил её на крюк?»

Но вслух он произнёс другое:

— Осмелюсь напомнить, барышня, что я не похищал вас из отцовского дома и не запирал в башне.

— Мне остаётся только восхищаться глубиной вашего благородства, господин бывший офицер, — совсем осмелела пленница и, уперев руки в бока, продолжила: — Не соблаговолите ли вы убрать локти с ларя, чтобы я могла достать овощи для супа?

Он мотнул головой, стряхивая пелену застилавшего глаза гнева. Что ж, ей хочется поиграть, он согласен. В таких играх он всегда выходит победителем, и маленькая дрянь ещё будет умолять его взять её, а он подумает. Киллиан с притворной покорностью освободил крышку ларя.

— Так что там насчёт ужина, любимая? — вернулся он было к прежней теме, но тут ведущий на палубу люк открылся, и в квадратном проёме показалось искажённое страхом толстое лицо Сми.

— Не хотели вам мешать, капитан, — начал он скороговоркой, — но море, кажется, горит.

— «Роджер»? — встрепенулся Киллиан.

— Нет, само море, капитан, — всё так же торопливо пропыхтел Сми. — Вам стоит это увидеть.

Комментарий к

Бета пока находится в отпуске и вычитывала эту главу с телефона.

Так что не будьте слишком строги к нам.

(Публичная Бета открыта).

========== Часть 7 ==========

Ветер всё так же исправно гнал их от берега, небо было ясным, лёгкие белые облака проплывали в высокой синеве, не пытаясь собраться в тучи. Старки — первый помощник — выполнял распоряжение капитана и уводил корабль в открытое море, хотя и не понимал, зачем понадобился этот маневр: трюмы ломились от редкостей, за которые купцы в Аграбе были готовы заплатить звонкой монетой, и команде давно уже было пора ступить на землю, наесться от пуза, пройтись по узким улочкам южного города, одеться в кожу и шелка… Плаванье было полным опасностей, пребывание в Неверленде скорее походило на унылое существование, чем на жизнь, достойную настоящих мужчин, и все они заслужили отдых. Старки и сам хотел забыться в объятиях какой-нибудь женщины с густо подведёнными глазами, в пышных шароварах, со звенящими при каждом движении тяжёлыми браслетами на запястьях. Они уже бывали в Аграбе раньше, и Старки знал, где найти такую… Конечно, не ту же самую: годы во владениях Пена сливались в дни, десятилетия — в недели, и во всём остальном мире уже, вероятно, прошло достаточно времени для того, чтобы юная красотка, покорившая его когда-то гибкостью смуглого стана, превратилась в древнюю старуху. Впрочем, это не особенно смущало Старки. Для него все восточные женщины были на одно лицо. Однако сейчас каждое пройденное лье удаляло их от пропахших благовониями комнат, низких диванов с разбросанными на них атласными подушками, налитого соком чёрного винограда на расписных блюдах, угодливых девиц с узкими ступнями. Старки злился, но не сходил с указанного Крюком курса, лишь иногда отводил душу, награждая снующих по «верхам» матросов званиями болванов и идиотов. Он с куда большим удовольствием адресовал бы эти ругательства самому капитану, но с Крюком шутки были плохи: дерзостей тот не спускал никому.

Старки тяжело наваливался на штурвал, не давая кораблю покориться какому-то упрямому течению, оглядывал обманчиво однообразное на вид море и предавался злой и нудной тоске. Что мигом слетела с него, когда он увидел у горизонта — там, где за размытой линией предполагался далёкий берег, — тёмную точку. Это ещё не было поводом отклониться от маршрута и мало что значило. Но вскоре точка выросла до пятнышка. Что-то с этим было не так. Торговый путь в Аграбу проходил вдоль береговой линии. Не так уж и близко к берегу — сесть на мель тоже никому не улыбалось, — но и не удаляясь от него настолько. Искать другой путь не было особого смысла: киты в южном море не водились, косяки глупых рыб, прикормленных местными, заходили в прибрежные бухты… Здесь не было даже островов, если, конечно, не считать таковыми торчащие из воды осколки скал, сплошь покрытые белым птичьим помётом.

«Что же это может быть?» — гадал Старки. — «Ещё один пиратский корабль?» Но пятно на горизонте росло слишком уж быстро для парусника.

По негласным правилам, обо всех новостях следовало тут же докладывать капитану. Но Старки пронзила догадка: для Джонса появление ещё одного судна может оказаться далеко не новостью. Как раз перед тем, как отдать распоряжение о смене курса, их однорукий капитан долго стоял на обзорной площадке, оглядывая окрестности в подзорную трубу. Раз так, то Крюк наверняка знал, что это за судно и зачем оно вышло в море. Только вот делиться своими соображениями с командой нужным не посчитал. Обида царапнула Старки только в первое мгновение. Он давно знал, что капитан ему не доверяет. «И правильно делает», — понимал Старки в глубине души. Пусть многие в команде были едва ли не влюблены в Джонса, очарованы его удачливостью, отчасти показной жестокостью и юмором — слишком грубым, но именно таким, что неизменно нравится черни, — на Старки обаяние капитана не действовало. Он признавал силу Крюка и считал за лучшее этой силе подчиняться. Старки даже добился для себя некоторых привилегий и сделался на «Весёлом Роджере» почти незаменимым. Он единственный — кроме самого капитана — мог просчитать курс в открытом море, сверить разные карты, знал наизусть все лоции Эренделла и Девяти Королевств [1]. Старки держался свободно, Крюк прилюдно величал его «друг мой», никогда не поручал ему чёрной работы, время от времени разделял с ним трапезы, да и доля Старки в общей добыче была неизменно высока. Так что многие и впрямь верили в дружбу капитана и его старшего помощника. Но втайне Старки недолюбливал Джонса и мечтал занять его место. Ему не по нраву была и одержимость крюкорукого местью, и его непредсказуемость, и многочисленные сделки, заключённые с этим чокнутым Пеном. Так что если Джонс и не посвящал своего «старшего» — да и единственного на борту — помощника в свои намерения, то винить его в этом было сложно. Пусть капитан и не был джентльменом — Старки упорно не желал верить в байку о благородном происхождении Джонса, — но обладал завидной проницательностью.

Старки приказал Биллу Джуксу сменить его у руля, а сам направился к подзорной трубе, подкрутил линзы и удивлённо хмыкнул: это была галера. Паруса были подняты, а на вёслах сидели гребцы, помогавшие ветру выполнять свою работу. Это казалось странным — на таких судах на вёсла обычно садились во время штиля, при спущенных парусах, — но в какой-то мере объясняло скорость передвижения чужого корабля. Куда же он так спешил? Приглядевшись, Старки заметил на горизонте сизый дым. Берег далеко, а значит, горит что-то на море. Корабли. И судя по количеству клубящегося дыма — целая флотилия. А этот, значит, торопится удрать с поля боя. Лицо Старки оставалось непроницаемым, но внутренне он улыбался, представляя себе, как идёт на абордаж, как в пылу сражения обрубает крючья и остаётся на галере с несколькими преданными людьми, как предлагает незнакомому экипажу присягнуть ему на верность… Все эти приятные видения внезапно оборвались. Увиденное в окуляр оказалось невероятней любых фантазий. Дым, вместо того, чтобы исчезнуть за линией горизонта — «Весёлый Роджер» шёл в открытое море и удалялся от его источника, — наоборот, приблизился. Но никакой преследующей одинокую галеру пылающей флотилии не наблюдалось, только расползающиеся по глади моря сизые клубы. Вот один из них достиг видневшегося вдали судна, и то исчезло, будто бы его никогда не было. Хотя труба увеличивала исправно, Старки не заметил ни пылающих парусов, ни пробоин, ни суетливо спускаемых на воду шлюпов. Галера точно растворилась, сама обратилась в дым.

Старки отпрянул, оглядел палубу и кинул возившемуся поблизости Элфу Мейсону:

— Доложи капитану…

— Не буду я ему ничего докладывать, мне ещё моя рожа дорога, — дерзко возразил матрос. — Он там с нашей барышней кувыркается, даже Чекко с камбуза отослал. Не хочу я оказаться на месте того, кто им помешает.

При иных обстоятельствах Старки покоробил бы похабный тон: он считал себя выше подобных шуточек, да к тому же Белль нравилась ему — она напоминала о далёком, давно погребённом прошлом школьного учителя и своими смешными манерами походила на его сестру — тоненькую девочку с перемазанными чернилами, вечно исколотыми пальцами. Но сейчас было не до того, и Старки задвинул шевельнувшееся в нём брезгливое чувство подальше:

— Не рассуждать! — хлёстко оборвал он Элфа. — Если я приказал доложить, значит, у меня есть причины!

***

— Вам стоит это увидеть, — пропыхтел Сми, и Киллиан удивлённо приподнял бровь.

— Ты что, короткую соломинку вытянул? — поинтересовался он у незадачливого коротышки. И, более пристально вглядевшись в его красную физиономию, почти слившуюся по цвету с вязанной шапчонкой, поправил себя: — Э, нет. Как я вижу, её вытянул кто-то другой. И сколько тебе заплатили за то, чтобы ты явился ко мне с докладом?

— Капитан, откуда вы… — начал было Сми, а потом, смешавшись, повторил: — Море, оно горит… Теперь уж и без трубки видно.

Киллиану надоело его бормотание, он отстранил мямлящего и краснеющего матроса и поднялся на палубу.

Доклад Старки был более сухим и дельным, но уже и без него было видно: без магии здесь не обошлось. Попытка уйти от загадочного дыма морем вряд ли могла закончиться успешно. Его ребята не на шутку струхнули — уж на что были не робкого десятка — и подавали идеи одна глупей другой. Джукс вцепился в свою косую саблю и попросил капитана приказать готовить абордажные орудия к бою, крыса Сми во всеобщей суматохе перетаскивал в один из шлюпов скопленное за годы странствий золотишко, Старки побелел словно бумага и стоял бездействуя, тупо пялясь в горизонт и едва заметно шевелил губами — молился, что ли? Киллиана всегда забавляло, когда этот безжалостный убийца демонстрировал остатки своего домашнего воспитания, но сейчас капитану и самому было не до смеха. Новое обстоятельство путало карты.

От погони они бы ушли, с кораблём — хоть пиратским, хоть военным — могли бы и сразиться, но магия — ей Киллиану нечего было противопоставить, тут не полезешь в драку и не откупишься.

Киллиан не хотел брать Белль с собой в Неверленд, да и вообще не был уверен, что хочет туда возвращаться: когда месть свершится, у него не будет больше причин просаживать года в том проклятом мире. Впрочем, с этим можно было определиться и позднее — пока же перед ним стояли задачи, решение которых никаких отлагательств не терпело. Нужно было сбить со следа чёрных псов Королевы, возможно, поменять корабль — в Аграбе можно было разыскать или построить другое, даже более быстроходное и лёгкое судно — и явиться нежданно к Тёмному. Но всё обернулось иначе, и Киллиану ничего не оставалось, как рискнуть. Он раздражённо поморщился, глядя на царившую на палубе суету. Белль придётся спрятать. Он не был уверен, что это поможет: ходили слухи, что Пен в курсе всего, что происходит в его мире, но Киллиан должен был хотя бы попытаться. Увидев женщину, Пен определённо захочет прибрать её к рукам — в лучшем случае сделает мамой для своих мальчиков, а в худшем… От этих мыслей даже у видавшего немало жестокостей капитана в горле встал тошнотный ком. Киллиан ещё раз скользнул взглядом по растерянным, напуганным, озлобившимся лицам и остановился на одном — спокойном. Элф Мейсон стоял у борта в вольной позе, не вынимая рук из карманов шаровар, и смотрел на приближавшуюся к ним беду с холодным любопытством. «Что ж, этот кажется надёжным», — заключил про себя капитан.

— Мейсон, — окликнул он негромко.

Тот тут же обернулся на зов и даже руки из карманов вынул, вытянул их вдоль тела, демонстрируя готовность выслушать распоряжение.

— Позаботься о пленнице, — продолжил Киллиан.

— О да, капитан, — матрос растянул губы в препохабной улыбке и пошёл выполнять: без особого усердия, но вполне целеустремлённо.

Киллиан довольно кивнул и вернулся к более насущным вопросам: проход через миры каждый раз давался «Весёлому Роджеру» нелегко, а на этот раз у них было не так много времени, чтобы подготовиться. Наконец, паруса были спущены, все люки задраены, канаты плотно обвязывали снасти, а экипаж, согласно приказу капитана, находился внизу, в каютах и трюмах: не раз и не два после перехода Крюк недосчитывался своих людей — их просто смывало за борт. Киллиан остался наверху один. Последний раз проверил, достаточно ли жёстко закреплён штурвал, поднялся на нос корабля.

Море было относительно спокойно, солнце уже клонилось к западу — в этих жарких краях темнело рано — только разносимый неведомой силой голубоватый тусклый дым всё приближался, поглощая море. Теперь от «Роджера» его отделяло меньше лье. Чем бы это ни было, встречаться с ползучей гадостью Киллиан не собирался. Он потянулся к висевшему на поясе кисету. В нём хранился не табак и не иная дурманящая разум травка, а пропуск в мир Пена. Волшебный боб. Нужно было лишь бросить его в море, а после провести через открывшуюся воронку корабль. Задача не из лёгких, но Киллиан Джонс не раз решал её раньше, справится и сейчас. То есть справился бы, если бы на привычном месте вместо кисета не обнаружилась лишь пустота. Киллиан непонимающе посмотрел вниз и грязно выругался, растерянно приложил единственную ладонь к виску. Где он мог его оставить? Выронил, сам снял, украли? Некстати вспомнился суетящийся Сми, что-то прятавший в шлюпе. Некогда было его одёрнуть, но что, если… Догадка была неприятной. Голубые клубы наступали. Нужно вернуться в каюту. «Или в трюм, или на камбуз, или в рубку», — мелькнула в голове издевательская мысль. За сегодняшний день Киллиан успел облазить весь корабль, и заветный кисет мог оказаться где угодно.

Но делать нечего, только идти к задраенному проходу, стучать условным стуком и надеяться, что у его ребят хватит смелости открыть, что это всё же не Сми, что боб найдётся. Качка не была особенно сильна, но к рубке Киллиан шёл неровным, колеблющимся шагом, точно корабль швыряло в буре. Он уже занёс руку, чтобы стукнуть крюком в дверь, как увидел какое-то движение у левого борта. Точно ветер трепал какую-то истёртую ткань, отчего-то забытую на палубе. Но не привычную серую парусину, а коричневую, истончившуюся от долгой носки шерсть. Платье. И его обладательница была тут же, сжалась в комочек между вантов. Заметив на себе взгляд капитана, пленница выпрямилась, встала в полный рост и выкинула вперёд руку, демонстрируя зажатый в ладони знакомый мешочек.

— Опять ты? — выплюнул Киллиан одновременно с облегчением и досадой. — Надо полагать, боб у тебя, и ты хочешь за него… дай угадаю… неприкосновенности для себя и своего милёночка?

Белль мотнула головой. По всем законам жанра она должна была бы торжествовать, может быть, даже демонически хохотать над незадачливым капитаном. Так, по крайней мере, поступали в таких случаях героини книг. Но Белль не смеялась, она никак не могла унять бившую её крупную дрожь, столь неуместную ясным днём в этих южных широтах.

— Нет! — выкрикнула она, хотя в этом и не было нужды: от капитана Крюка её отделяло не больше семи футов. — Нет, я ничего не хочу! — повторила Белль и кивнула в сторону неизбежно надвигающейся на них магии. — Потому что это — Румпель!

Комментарий к

[1] - это личный хэдканон автора, согласно которому события сериала “ОUAT” - являются предканоном другого сериала “10-е Королевство”; обоснуй можно увидеть вот в этом фанфике https://ficbook.net/readfic/1154296

========== Часть 8 ==========

Ветер оглаживал обнажённую шею девушки, прохладно касался ключиц, трепал платье и волосы — те падали на лицо, лезли в глаза и рот, и все попытки Белль откинуть пряди назад оканчивались неудачей. Трудно выглядеть победительницей, отплёвываясь от волос и дрожа как в лихорадке. Может быть, поэтому капитан Крюк ещё не осознал своего поражения: в его взгляде не было ни страха, ни удивления, только облегчение и усталость. Казалось, имя Тёмного не произвело на него никакого впечатления: он только скривил лицо в гримасе, вероятно, должной изображать насмешливую улыбку, и молча двинулся в сторону Белль. Она хотела сказать какие-то слова, но не смогла: в горле пересохло. Однако тело ей ещё повиновалось, и Белль отступила назад, отвела руку с мешочком за борт. Теперь ей осталось лишь разжать пальцы, и драгоценный артефакт поглотит море. С губ сорвалась угроза:

— Ещё шаг, и я брошу! Брошу, и ты никогда его не увидишь!

Киллиан остановился. Только что ему казалось, что отнять у пленницы боб будет просто. Но сейчас он понял: Белль не блефует. Не понимает, во что ввязалась, но решимости совершить глупость у неё хватит. На Киллиана внезапно накатила усталость и дурацкое ощущение, что всё это уже было когда-то: женская фигура с разметавшимися по ветру волосами, торопливо произносимые охрипшим от волнения высоким голосом злые слова, мешочек с волшебным бобом, зажатый в огрубевшей от работы маленькой женской руке. Какая знакомая сцена, только вот теперь у него в этой пьесе совсем другая роль. Нужно просто сыграть её до конца. Пусть Киллиан не может вырвать ей сердце, но заставить его остановиться — вполне в его власти. Он успеет до того, как клубы колдовского дыма окутают корабль. Всего-то надо сделать шесть шагов. А потом придётся платить — своей жизнью, жизнями экипажа, кораблём, на палубе которого стоит. Но разве это высокая цена за месть? Крокодил когда-то заплатил дороже: вечной разлукой с сыном. Похоже, этот мальчишка много для него значил. Надо сделать что должно, преодолеть расстояние, отделяющее его от женской фигурки, напоследок взглянуть в голубые глаза, встретиться со взглядом, полным любви и тревоги — пусть теперь любят и тревожатся не о нём, — увидеть, как лицо исказит судорога боли, брезгливо отстраниться от уже бесчувственного тела. Но Киллиан медлил. Чего-то не хватало, вернее — кого-то. Зрителя. Того единственного зрителя, что ему нужен. Мало того, чтобы Крокодил узнал о смерти своей маленькой возлюбленной, нужно чтобы он её увидел, чтобы эта картина годами, веками стояла у него перед глазами, чтобы чувство вины изгрызло чешуйчатого монстра до кости.

Киллиан сделал движение в сторону пленницы, и она тут же подобралась и уселась на деревянную загородку. Одно движение — и окажется за бортом. Он, наверное, должен был испытывать досаду, злиться, что девчонка его обошла, гадать, как она стянула волшебный боб. Но Киллиан ощущал только изматывающую усталость. На какое-то мгновение он ухватился за соблазнительную мысль: чёрт с ним, с бобом, пусть ныряет. Ему и делать ничего не придётся, только шаг. Он открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость напоследок, и почти удивился, услышав свой собственный вкрадчивый голос:

— А почему ты так уверена, что это штучки Крокодила?

Белль сидела на ограждении, за спиной была вода и волшебный дым, которого здесь все так испугались, но ей наконец не было страшно. Она радовалась голубоватой, клубящейся над морем субстанции точно старому другу. Она помнила, как в такой же искрящейся дымке перед ней появлялся Румпельштильцхен — чаще всего та бывала фиолетовой, но могла быть и пурпурной, и голубой. И то, что происходило сейчас, могло значить только одно: Румпель разоблачил обман Злой Королевы, он ищет её, наверное, уже нашёл. Она не знала, что или кто помешал Тёмному возникнуть на палубе корабля лично, но почти исчезнувшая было вера в то, что что бы ни произошло между ними, Румпельштильцхен всегда спасёт её, возвращалась в сердце девушки. Поэтому Белль не боялась упасть в море, не боялась спорить с этим жутким человеком. Теперь, когда его власть над ней кончилась, ей даже было его немного жаль.

— …штучки Крокодила? — голос звучал приглушённо, точно через слой ваты. Белль постаралась сосредоточиться на произносимых словах. — Может быть, это обитатели морских глубин обозлились на людишек и решили стереть все корабли с глади океана? Или Королева Регина преследует нас своей магией? Будь умницей, отдай мне боб.

— Это Румпель! — она почти взвизгнула, и со стороны её крик наверняка походил на истерику, но всё это было не важно, не имело значения, потому что Румпель — Румпель — спасёт её, потому что он любит её, потому что он самый сильный, самый умный, и Королева не сможет вечно водить его за нос, а пиратскому капитану с его острой саблей и наточенным крюком нечего противопоставить всесильной магии Тёмного.

— Разве? — как-то слишком спокойно поинтересовался капитан. — Ты так веришь в него? Или хочешь верить?..

— Верю, — чтобы доказать серьезность своих намерений, Белль перекинула ногу через борт. Юбка затрещала, расползаясь, — это не важно, уже нет. Ладонь с кисетом вспотела, и она давно бы уже разжала пальцы, если бы не держала в памяти сбивчивый рассказ Сми: волшебный боб нужен Тёмному для того, чтобы разыскать своего сына. Значит, мальчик не погиб, и именно она будет той, кто вернёт его отцу. — Я верю! — повторила Белль ещё раз. — Если бы Королева обладала такой магией, она воспользовалась бы ею ещё тогда, в тот день, когда ты украл меня! И ей не пришлось бы годами разыскивать Белоснежку!

— Ладно, — капитан послушно стоял, не предпринимая никаких попыток тронуться с места. — Ты меня убедила. Это Тёмный спасает тебя. Он говорил тебе, что любая магия имеет свою цену? Ну, конечно же, говорил, — пират усмехнулся широко и открыто, — Только, наверное, забыл упомянуть, что сам не любит платить по счетам. И за твоё освобождение уже заплачено — королевская галера провалилась в небытие вместе со всем экипажем. А теперь на очереди «Весёлый Роджер».

Белль молчала, сглатывая подступающие слёзы. «Румпель, пожалуйста, почему так долго?» — молила девушка мысленно. Она не могла обернуться и посмотреть, близко ли к кораблю подобрался волшебный дым — это дало бы Джонсу возможность убить её раньше, чем…

— Понимаю, любимая, меня тебе не жаль, — с губ капитана сорвался короткий сухой смешок. — А как насчёт остальных? Жизни ещё двадцати человек — для тебя приемлемая цена за твою одну? Или ты думаешь, Крокодил пощадит кого-нибудь? — Джонс замолчал, точно ждал ответа, прикрыл веками глаза, глубоко вдохнул воздух. — Какая наивность.

Белль хотела бы поспорить, хотела бы доказать стоящему перед ней пирату, что он не прав, что Румпель умеет быть великодушным, но в глубине души понимала: расправа может свершиться так быстро, что она просто не успеет её предотвратить, не успеет рассказать своему чудовищу, что остальные относились к ней сносно.

Возразить было нечего, и Белль просто посмотрела на своего мучителя с вызовом и закинула вторую ногу на загородку. Ей отчего-то очень захотелось увидеть в насмешливых глазах капитана боль или страх, или… Но там не было ничего: только равнодушие к своей участи и голубая пустота. Даже уговоры звучали не слишком убедительно, словно он разыгрывал какую-то давно надоевшую роль, а удастся ли уболтать взявшую над ним верх пленницу, в конечном итоге вовсе не имело значения.

— Румпель, — прошептала она едва слышно, пытаясь найти силы в знакомом имени.

Киллиан понимающе улыбнулся. Не то чтобы он понимал эту окончательно съехавшую девицу, не то чтобы верил в успех, нопо инерции пытался переубедить её. Он слишком привык спасать свою шкуру — двести лет ему это удавалось, и он не мог до конца поверить, что всё закончится так нелепо. «Я же ещё не убил Крокодила», — подумал он привычно, но эта мысль была пустой… Злость куда-то делась и не желала возвращаться обратно. Злость. Белль была добра, слишком добра, очень, и эта её слабость была последней картой, которую Киллиан мог разыграть. Он сделал к ней полшага.

— Что, если я пообещаю не мстить, пообещаю, что никогда тебя не трону?

Белль вскинула голову:

— Ты обманешь.

«Что ж, она права», — не мог не согласиться Киллиан, — «Обману, непременно. Надо же, казалась такой доверчивой и наивной, а всё же успела меня изучить». Он замер, не решаясь шагнуть ещё раз, глянул Белль через плечо — колдовская муть подобралась к кораблю почти вплотную.

— Обману, — произнёс он вслух. — Поэтому я не стану ничего обещать. Просто попрошу: отдай боб. Дай шанс — если не мне, то хоть моим ребятам. Шанс выжить. Что, не заслужили?

Киллиан наклонил голову и приготовился к прыжку.

Белль всё ещё била дрожь, но она едва ли замечала это. «Не заслужили?» — отзывался эхом в голове голос капитана. Она могла бы ответить: «Разумеется, нет». Потому что единственное, что успел заслужить каждый из команды Джонса за время пребывания на «Весёлом Роджере» — смертный приговор. Каждого из них, без сомнения, отправил бы на виселицу любой судья, и Белль понимала это. Но, несмотря на это понимание, не желала смерти ни одному из пиратов. Не то чтобы она привязалась к ним… Но… Белль взмахнула руками точно намеревалась взлететь, посмотрела на хищно осклабившегося капитана и швырнула этот проклятый мешочек ему в лицо. Она не увидела, достиг ли бросок своей цели, потому что потеряла равновесие и упала — нелепо, неуклюже, на спину. Она больно ударилась о воду, в глазах потемнело на мгновение, но Белль тут же плотно сомкнула губы, подавляя в себе желание закричать. Ей оставалось продержаться совсем немного. «Румпель, Румпельштильцхен!» — звала она мысленно. Вслух не получалось — вокруг было слишком много солёной воды, и Белль боялась захлебнуться. Она билась в волнах, платье липло к телу, сковывая движения, но дым — теперь Белль могла это увидеть — был уже очень близко. «Румпель», — Белль плакала, и соль её слёз мешалась с солью моря.

— Я иду к тебе, — прошептала она одними губами и, прежде, чем нырнуть в голубой сияющий дым, успела подумать, что никогда не расскажет Румпельштильцхену о том, что отдала волшебный боб капитану Крюку.

========== Эпилог ==========

— Ну и как наша беспамятная пациентка? — поинтересовалась Регина, сочувственно поджимая алые от помады губы. — Вспомнила что-нибудь?

Медсестра, сидевшая на посту, только головой покачала.

— Увы, нет, мадам мэр. Всё без изменений. Если хотите, — засуетилась она вдруг, — Можно посмотреть в карте назначения и записи доктора Хоппера…

Медсестра потянулась было к шкафу, где хранились истории болезней, но Регина остановила её властным жестом:

— Не надо, Рейчел. Если что, мистер Хоппер сам предоставит мне отчёт. — Регина вздохнула, постояла несколько секунд неподвижно, демонстрируя всю глубину своей печали, а после проговорила с грустью в голосе: — Пойду, навещу бедняжку.

Стук каблуков по цементному полу гулко разнёсся по коридору. Королева сменила экстравагантные наряды на строгий брючный костюм, в новом мире никто не склонялся перед ней в чопорных поклонах и не называл «Ваше Величество», но зато и проклятий вслед не звучало. Здесь все повиновались ей, безропотно и добровольно. И это было приятно. Так же приятно, как видеть своих врагов поверженными.

Регина полчаса любовалась на опутанного проводами Джона Доу, вслушивалась в пиликанье датчиков, улавливающих его слабое сердцебиение. «Благородный Джеймс, так любил размахивать мечом и идти напролом, а теперь и руки не может поднять». Это было забавно. Но всё же, зрелище было довольно однообразным, и Регина спустилась сюда, в психиатрическое отделение, чтобы навестить ещё одну Доу — значащуюся в больничных бумагах как Джейн. Её подлинного имени здесь не знал никто, и это тоже забавляло. Регина подошла к железной двери, но не стала отодвигать засов. Только открыла проделанное в двери маленькое окошко.

Пленница, облачённая в больничный серый халат, сидела на кровати, подтянув колени к подбородку. Заслышав скрип, она бросила рассеянный взгляд на раздаточное окно. Но, по всей видимости, появление Регины не вызвало у полоумной никаких эмоций, и та лишь плотнее закуталась в халат и вернулась к прежнему занятию: мутно глядя перед собой, она бормотала себе под нос что-то бессмысленное. Что ж, в новом мире каждый обрёл новую память, но служанка Тёмного была исключением. Её Королева лишила памяти вовсе, погрузив сознание девушки в туманное небытие, в котором не было ничего, кроме обитых серым войлоком стен, тусклого квадрата окна под потолком, жестяной ванны, таблеток и уколов. Регина хищно улыбнулась: «Ну, что, птичка, далеко улетела? Считала, никто не догонит? Ан, нет, смотри-ка, снова в клетке». Бывшая королева, разумеется, не стала говорить этого вслух. Не в этот раз. Может быть, когда-нибудь она войдёт в палату и позабавится с пленницей как следует, но не сегодня. Сегодня Регина проявит милосердие и снисходительность победительницы.

Регина резко закрыла окошко в двери. Увиденное её удовлетворило. Единственное, некоторое беспокойство вызывало то, что этот разбойник — капитан Крюк — нигде не обнаружился. Королева придумала для однорукого совершенно особенную участь, но, увы, на месте его не оказалось. Каким-то образом пирату удалось избежать проклятия, возможно даже, не ему одному — Сторибрук был не столь уж мал, и Регина не знала в лицо всех жителей Королевств. Что, если кто-то невероятным образом смог сохранить память и выехать за территорию зачарованного города? Тонкая морщинка пересекла лоб Королевы. Пожалуй, стоит принять меры предосторожности и сохранять бдительность, пока ситуация не прояснится окончательно.

— Я вижу, малышке Джейн уже лучше, — сказала Регина, вернувшись к сестринскому посту. — По крайней мере, она не бросается на стены как в прошлый раз.

Регистраторша сдержанно кивнула.

— Вот что, Рейчел, — продолжила Регина. — Я говорила об этом доктору Хопперу и вам повторю: не распространяйтесь об этой пациентке. А если кто-то будет спрашивать о ней или о ком-то пропавшем… Вы немедленно доложите об этом мне лично. Даже если интересоваться будет, к примеру, наш славный шериф или главный спонсор больницы.

— Разумеется, мадам Миллс, — Рейчел едва заметно кивнула. — Я и так никому…

— Вот и дальше: никому.

***

Дни шли, но пираты их не считали. В Неверленде такой подсчёт не имел бы смысла. При переходе «Роджер» здорово тряхнуло, руль вырвало с мясом, так что Ко-ксону прибавилось работы. Однако из команды никто не пострадал. Только вот Сми и Белль исчезли, вместе с одним из шлюпов, да ещё кое-что из добычи, взятой при последнем абордаже. Элф Мейсон утверждал, что толстяк и пленница наверняка ушли вместе, а Киллиан не торопился опровергать эти слухи, хотя сам видел, как Белль, упрямо игнорируя брошенный ей линь, исчезла в лазоревом дыме — не утонула, а именно растворилась, как растворяется кусок сахара в кружке с горячим грогом.

О бегстве Сми капитан не жалел и разыскивать его не собирался. Если они больше не встретятся — что ж, пронырливый матрос может считать, что ему повезло, ну, а если судьба сведёт — крысятничества Киллиан не прощал никому. «Роджер» дрейфовал в неверлендских водах, не заходя в русалочью бухту. Пен, разумеется, знал об их присутствии, но появляться не спешил. Время стояло или всё же двигалось по кругу? Киллиан не был силён в этих колдовских штучках, но мог бы поклясться: за время пребывания здесь никто из его ребят не постарел ни на день, а вот провизия подошла к концу. Впрочем, сети никогда не бывали пустыми, так что пираты завтракали вяленой рыбой, ужинали ухой, и юшка чередовалась с истекающими жиром запечёнными на жаровне угрями. Ребята не роптали, и Киллиан оттягивал встречу с Пеном как мог, но когда на корабле кончилась и пресная вода — выхода не осталось. Киллиан пошёл в глубину острова сам, прихватив с собой только Безымянного, который, может быть, был и не самым толковым помощником, зато преданным капитану до глубины души. Путь до родника они проделали без помех, а вот потом ожидаемо появился Питер Пен. Он сидел на ветви разросшегося над источником бука, болтал ногами и ехидно улыбался. По обыкновению, он стремился высмеять капитана, уязвить его побольнее, но тот пропускал большую часть слов мимо ушей: может быть, мальчишку всё ещё забавляли колкости столетней давности, а вот Киллиана они уже перестали задевать, строить же из себя героя перед Безымянным не имело смысла. Так что капитан просто ждал, когда Пен закончит и перейдёт к делу.

— Я тобой не доволен. Ты не выполнил моего поручения, — наконец заключил вечный мальчишка и сложил руки на груди.

— Мы не дошли до Аграбы, — пожал плечами Киллиан, с сожалением поглядывая на оттопыренные уши Пена: хорошо бы ухватить за одно да оттаскать дерзкого подростка как следует. — Я умею сражаться и проведу корабль где угодно, но я не маг.

Пен только рассмеялся: всё его смешило, этого мальчишку. Наконец, задыхаясь от хохота, он прочирикал:

— Слышал, от тебя улетела одна птичка, Крюк, — Пен спорхнул с ветки и завис в нескольких дюймах от струящейся под его ногами прозрачной воды. — Слышал, она была нужна тебе как приманка для Крокодила. — Киллиан никак не отреагировал, и мальчишка продолжил свою речь. — По совпадению, один из моих потерянных мальчиков тоже хочет сбежать. И этот мальчик… — Пен подлетел к капитану вплотную и прошептал ему в ухо: — Я хочу сыграть с ним в одну игру, и ты поможешь мне.

— С чего ты взял, что я захочу играть в твои игры? — сказал Киллиан громко, нарочно не поддерживая доверительного тона Пена.

— О, поверь мне, — обнажил Пен зубы в хищной улыбке, — в эту — захочешь.

Он оказался прав: в эту игру Киллиан играть захотел. Он не очень понимал, какая Пену в ней выгода, но вполне возможно, что не было никакой. Как бы ни был хитёр этот демон в обличье ребёнка, отнюдь не все его действия были наполнены смыслом, иногда он просто играл, упиваясь чужим страхом, чужой доверчивостью и глупостью. Не хотелось бы в такой игре быть назначенным на роль добычи, но на сей раз Пен избрал себе другую жертву, и Киллиану это было на руку. Потому что мальчишкой, чудом сохранившим память о доме и пытавшимся сбежать из Неверленда, оказался Бейлфаер. Сын Крокодила. Пен решил позволить ему уйти. О, хозяин острова, конечно, собирался снарядить погоню, довести мальчишку до изнеможения, но оставить пару лазеек, обставив это как свою оплошность. Если Бей сумеет их найти, будет ему счастье.

Только вот недолгое. Потому что как раз тут должны подоспеть пираты и предложить Бею свою помощь. Согласится он или откажется — проиграет в любом случае. Потому что, пусть Киллиан и действительно собирался спрятать мальчика на корабле и провести «Роджер» через портал, ведущий в мир без магии, в этом мире Бея ожидает новая неволя. Если Пен не солгал, и Тёмный и впрямь прячется в землях без магии, с помощью сына надавить на него будет даже проще, чем с помощью той безумной и отважной девицы, Белль. Может быть, жизнь Киллиана и потеряет смысл, когда месть будет совершена, но это ещё не повод от неё отказываться.

План Пена был слишком сложен, но сработал. И теперь оборванный, голодный и чумазый подросток скрывался в темноте трюма. Киллиану удалось убедить мальчика, что у пиратов свои счёты с Питером Пеном, и они не столько хотят помочь потерянному ребёнку (в их бескорыстие Бей всё равно бы не поверил), сколько лишний раз оставить хозяина острова с носом. Через портал, открытый Тенью, «Роджер» прошёл легко — это тебе не ураганные воронки, создаваемые бобами, да и паруса были обильно посыпаны волшебной пыльцой, которая должна была защитить корабль от неожиданностей. Впрочем, предосторожности оказались ненужными: воды, в которые они вошли, были спокойны, ветер дул к видневшемуся невдалеке берегу. Вот только суда в порту были какими-то странными, ни на одном из них не было видно ни мачт, ни парусов. Ну да ничего, с этим он ещё разберётся.

Бейлфайер вышел на палубу и, щурясь от яркого света и поеживаясь под порывами ветра — его одежонка была уж совсем ветхой, — принялся осматриваться. Киллиан покосился на него. Подросток был настолько грязен, что даже ему, далёкому от чистоплюйства пирату, было неприятно его касаться.

— Это… земля без магии? — спросил мальчик хрипло.

— Она самая, — подтвердил капитан, — Ты же бывал здесь.

— С тех пор, — Бей шмыгнул носом и обхватил ладонями продрогшие плечи, — Тут здорово всё переменилось.

Киллиан вздохнул. Скользнул равнодушным взглядом по приближавшемуся берегу и отдал команду:

— Швартуемся!

В ответ прозвучал нестройный хор из «Так точно» и «Будет сделано».

— А с этим что? — поинтересовался Робт, попутно толкнув мальчонку локтем.

— Руки за спиной свяжи покрепче, к вантам на носу привяжи и будет с него, — распорядился Киллиан и отвернулся. Бей был сыном не только крокодила, но и Милы. Только это потеряло значение давным-давно, ещё тогда, когда однорукий капитан продал паренька Пену. И теперь — разве что-то изменилось? «Ничего. Я так и не отомстил», — сказал сам себе Киллиан, стараясь отрешиться от сдавленных криков мальчика, шума возни, громогласных ругательств Робта.

Когда они причалили, Бей уже не сопротивлялся. На щеке у мальчика наливался синяк, и он плакал в открытую, шумно хлюпая носом — возможности спрятать лицо в ладонях или утереться у него не было.

— Сам пойдёшь или тебе помочь, малыш? — спросил Киллиан с искусственной ласковостью.

— Сам, — буркнул мальчишка и уставился на капитана сердитым, буравящим взглядом.

Киллиан только хмыкнул, отвязал конец привязанного к вантам троса и повёл Бея за собой, как ведут на заклание упрямого барашка.

— Кто пойдёт с вами, капитан? — обратился к нему Старки.

— Никто, — мотнул головой Киллиан и вместе с Беем отправился к берегу.

Уже на сходнях Киллиан обернулся, окинул взглядом выстроившуюся на корме команду, отстегнул от пояса кисет.

— Старки, лови! — Помощник капитана ловко подхватил драгоценный мешочек. — В нём боб, пропуск в чужие миры. Только вот в Неверленд возвращаться не советую. И к Туманному Берегу [1] тоже. Там сейчас, может быть, и моря-то нет, — Киллиан широко усмехнулся. — Так что ищи нору поглубже, куда Пен не проберётся. Может быть, повезёт, и вам удастся прижиться в Стране Чудес или в Краю Затерянных Историй.

— А как же вы, капитан? — в голосе Старки звучала неподдельная растерянность. — Как же вы можете…

— Капитан теперь ты, — резко оборвал Киллиан. — Разве не об этом мечтал? А я — могу. — Киллиан рассмеялся, внезапно ощутив прилив такой лёгкости и азарта, каких давно не испытывал. — Это моя месть. Я справлюсь с Тёмным сам.

Киллиан отвернулся и не оборачивался больше. Он шёл не торопясь, позволяя Бею идти первым. Пристань была странной. Мощёной серым камнем, только стыков не было, точно огромный пласт вытесали из одной глыбы. Они уходили всё дальше от моря, в сторону улиц, невысоких домов, сараев с лодками. Когда они шли по узкому проходу, Киллиан ткнул мальчика в плечо крюком. Тот тут же зашипел от боли, хотя вряд ли она была сильной — он не задел мальчишку глубоко, только оцарапал.

— Да постой ты, — потребовал Киллиан раздражённо, и мальчик послушно замер. Киллиан достал из ножен саблю, примерился и разрубил стягивающий Бею запястья трос. Руки мальчика безвольно повисли вдоль туловища. Бей обернулся, вперился в лицо капитана вопрошающим взглядом. Почти так же — удивлённо и недоверчиво — иногда глядела Белль. Словно хотела проверить реальность на прочность, убедиться, что происходящее вокруг не шутка и не дурацкий розыгрыш. Только вот пленница, казалось, никак не могла поверить в жестокость капитана, а мальчишка — в его милосердие.

— Вот что, вали отсюда, — процедил Киллиан сквозь зубы. — Беги к своему папаше, если хочешь, или наоборот — от него. Не важно, всё равно ему недолго осталось. Здесь, — мрачно заключил пират, — магия ему не поможет, так что обойдусь без заложника.

Бей стоял неподвижно и всё смотрел своими телячьими большими глазами, не голубыми — карими. Кажется, такие были раньше…

— Вали! — повторил капитан. В душе закипал гнев: «Чего, в конце концов, ждёт этот крокодилёныш?» — с внезапной злостью подумал он, — «Того, что я пожалею о своём необдуманном решении?» — Киллиан поднял выше руку с саблей и пригрозил: — Останешься здесь, следующий удар будет по твоей шее.

Это подействовало: мальчишка резко сорвался с места и побежал, только засверкали голые пятки.

Киллиан проводил его взглядом, вернул саблю в ножны, почесал щетинистый подбородок. Выходить из щели между сараями он не спешил. Сначала надо осмотреться. В кои веки у него не имелось в запасе никакого плана, да и сведений об этом новом мире было маловато: то, что рассказывал Бейлфайер о ночлежках и работных домах Лондона, вряд ли могло сейчас пригодиться. Ладно, он всё равно найдёт этого чёртова прядильщика, а потом… О том, что делать потом, он подумает после того, как с Крокодилом будет покончено навсегда.

Комментарий к Эпилог

[1] Туманный берег - другое название Зачарованного леса.