Евгения Черноусова
Тридцать три несчастья
Пролог
– Динька, тяжело же!
– Мам, я спортсмен!
Подросток тащил две здоровущие потрёпанные коробки, прижав их к себе и придерживая подбородком. Молодая женщина в белой панамке, белой футболке и цветастых капри, повесив довольно объёмную сумку на плечо, несла два чёрных мусорных мешка.
– Что это вы мусор не в том направлении несёте? – выглянула из окошка консьержка.
Мать с сыном переглянулись и рассмеялись.
– Точно, мусор! Но для некоторых дам это просто сокровища!
И мальчик слегка присел, дав возможность старушке увидеть содержимое верхней коробки. Она ахнула. Мальчик пошёл к лестнице, а женщина задержалась, поясняя:
– В первом корпусе семья разъезжается. Книги интеллигентно вынесли к подъезду, на мусорку не потащили. Мы идём, а тётя Наташа десятитомник Шишкова несёт. В общем, что посолиднее, уже расхватали, а лёгкое чтиво – вот оно! Я так понимаю, вы тоже любительница? Мы брали всё подряд. Сейчас тётушка рассортирует, и что читано, я вам занесу на обратном пути, если желаете!
– Ой, как вы меня обяжете!
В коридоре мама на сына зашипела:
– Ну что ты так коробками громыхнул! Может, бабушка спит!
– Да не сплю я, – шаркая, вышла из распахнутой двери спальни высокая старуха. – Я вас жду! Уже час жду!
– Ну, задержались мы немножко, тут люди книги предложили. Гляди, ба!
– Ой, откуда?
– Из соседнего дома. Люди библиотеку ликвидировали, – крикнула из кухни женщина. – Сортируйте по-быстрому и мойте руки, я на стол накрываю!
После обеда хозяйка квартиры выложила на прикроватную тумбочку три книжки малого формата в мягких обложках и с однотипным рисунком: яркими красавицами в пылких объятиях мускулистых мачо, и удовлетворённо пробормотала:
– Это на сегодня. Живу! И не хихикай, я в чтении забываю обо всём. Воображаю себя здоровой, молодой, желанной. Как я преодолеваю все невзгоды и с радостным любопытством гляжу в будущее! Попробуй, почитай, это так оживляет!
– А меня раздражает! Язык примитивный, ситуации нежизненные.
– Вот только про ситуации не надо! Любовь, ненависть, измены, спасения, болезни, соперничество, самопожертвование, потеря близких – всё это из жизни. Из твоей, из моей, из любой!
– Так ведь жизнь человеческая разнообразием не блещет. В литературе вообще существует всего тридцать шесть сюжетов. Это сто лет назад посчитали: любовь, потеря близких, месть и далее по списку, что вы перечислили. Придумать историю – это ещё не литература. Пока ею мужики занимались, да ещё немногие женщины, в голове которых были не только чувства, но и мысли, и чуткий взгляд, литература была литературой. А когда наступила всеобщая грамотность, в писательство ломанулись скучающие женщины. Сидела такая молью потраченная старушка и за копейки книжки в библиотеке выдавала. Выперли её на пенсию, и решила она самореализоваться. Это же не сложнее салата. Ставишь перед собой тридцать шесть баночек – и погнали! Самый популярный рецепт салата называется «Три баночки». В вашем любимом жанре это любовь, измена и месть. А если хочется посложнее – пожалуйста! В эту лохань мы накидаем побольше любви, пару ложек финансовых проблем, щепотку жизненных ошибок, одного беспросветного злодея и одного оступившегося, но способного исправиться юношу. Раскидаем по лохани трёх роковых красавиц, создающих препятствия на пути обретения счастья главной героиней, обладающей неброской прелестью и внутренним благородством. Заправка будет из крови, пролитой благородным отцом героини, и слёз её невинных детей, подперченная обмороками и провалами в памяти. Остальные баночки трогать не будем, для другого силоса прибережём. Салат готов, лопайте, не подавитесь!
Старуха засмеялась:
– К чему такая горячность? Ну, не шедевры, конечно. Но свою функцию выполняют.
– А может, я завидую этим персонажам? Правильно вы говорите, многое в моей жизни было. Только разрешалось не так, как в этих книжках. Из тридцати шести сюжетов отхватила тридцать три несчастья. Бедность? Мне тридцать четыре, а я даже угла своего не имею. Как там героини богатеют? Замуж за богатого выходят. Да, оба мужа были богаче меня. Один жильё отобрал, другой… ох, даже говорить не хочу!
– Я чего-то не знаю?
Собеседница смутилась:
– Да всё вы знаете! Фирмочки его… он за границей, а я банкрочу! Денег на прожиточный минимум, а хлопот – на средний офис. Вот, значит… любовь… ну, эта, слава богу, один раз приключилась и в пшик превратилась.
– Расскажешь?
– Как-нибудь в другой раз. Давно не болит, но как-то неловко за свою глупость. Только и оправдывает, что было мне семнадцать. Ладно, что там далее по тексту? Измена? Всегда удивлялась, как эта идиотка в романе не понимает, что её обманывают? А сама, наверное, только на тридцатый раз догадалась. Да и то не догадалась, а коллега сказала: «Ты знаешь, что твой пять путёвок купил? Три на твоё имя в Анталию и две на своё на Кипр?» И то я не сразу дуру отключила. Ещё спросила: «Ты это по-дружески со мной обсуждаешь или уже со всем коллективом поделилась?» Когда она глазами заюлила, только тогда сдалась: «Значит, ты за меня мою семейную историю закрыла. Если я с мужем останусь, зная это, тогда меня на помойке нашли. А так бы могла и дальше жить дурой слепой». Предательство? С Иркой двадцать лет считались лучшими подругами. И покинула она меня в самый сложный период. Дальше. У героинь этих изделий после развода всегда находится «прынц», на фоне которого бывший муж меркнет. Ау, твоё высочество, где ты? Да чего там! Романные барышни в обморок то и дело падают – любо-дорого посмотреть. А я как шлёпаюсь? Плохо стало как-то ночью, я на балкон пошла воздуха глотнуть. Помню, дверь дёргаю – и всё! Глаза открыла – а надо мной звёзды. И иней на халате. На следующий день на работе коллега спрашивает: «Ты падала?» Я удивилась, как она догадалась? А она: «У тебя на голове здоровущая шишка». А мне так хреново, что шишку не почуяла, пока не пощупала. В другой раз лицом в пашню завалилась. Ноздри в чернозёме и никакой эстетики! А как красиво болеют эти спящие красавицы! Лежат себе в хрустальном гробу или на кровати с резными ножками и под балдахином да на шёлковых простынях с красивой фарфоровой бледностью на лице. Ни тебе судна под кроватью, ни зонда для искусственного кормления в ноздре! И куда принцу деваться? Только целовать. А тут мочевой пузырь разрывается, а на судно пописать не можешь. И говоришь ты ему, красивому: «Твоё высочество, поставь ради бога уретральный катетер!» Только его, венценосного, и видели!
– Тут ты не одинока, – хихикнула старуха. – Мне ещё и туалет на бок повесили. Представляю себя в страстных объятиях: «Любимая, что это?» «Калоприёмник, дорогой».
– Ну, вот. Чтобы закончить тему физиологических отправлений, напомню случай с посягательством на тело моё белое. Где героиня, отчаянно вырывающаяся из страстных объятий злодея? Даже не попыталась, меня сразу вырвало на него только что съеденным салатом. Так что ситуации в жизни – это вам не сюси-пуси. Ну, и нежизненные описания проявлений страсти: «Трусы белой птицей метнулись по комнате и упали на рояль».
– И что такого?
– Вы не хуже меня знаете, что у неё, такой болезненной, от долгого лежания и интенсивного лечения суставы больные. Вы представляете, с каким кряхтением она их снимает? И колени при этом щёлкают. Не верю, что страсть не поутихнет! А если вспомнить, что она обеднела, то наверняка на белье экономит. И что там с белой птицей?
– Резинка растянута, ткань ползёт, дырки зашиты, трусы заношены, – захохотала старуха. – Убирайся, если меня сегодня на любовных сценах смех пробьёт, я тебе этого не прощу! Золушка престарелая, блин!
– Одна у меня литературная деталь в жизнь претворилась: фея крёстная, – чмокнув её в щёчку, сказала собеседница, – А если шире брать, встречались хорошие люди и создавали счастливые ситуации как в античном театре: когда выхода нет, появляется бог из машины и спасает. Всё, богиня моя античная, пока, ужин в холодильнике, а я завтра с обедом заскочу!
И полетела по ступенькам вслед за сыном, продолжая перебирать в памяти свои нелитературные жизненные обстоятельства.
Болезнь
Люба Кузнецова хорошо жила. Ну вот правда, пожаловаться не на что. Дети-подростки, девочка и мальчик, как по заказу. Муж у неё хороший. Видный, умный, зарабатывает хорошо. У его матери аптечный семейный бизнес. Это же всё равно как на себя работать! Квартира у них хорошая трёхкомнатная. Конечно, теперь люди состоятельные предпочитают коттеджи строить. Но свекровь сказала:
– Достаточно одного дома на семью. Всё равно всё вам достанется!
Это у свёкров дом.
В общем, всё хорошо было. С какого же толчка жизнь её полетела под откос? Наверное, с травматологии? Нет, скорее, со свекровиной картошки…
Об этом она думала, спеша закончить воскресную уборку. Не субботнюю, потому что вчера был рабочий день. Последний рабочий день. Посуду перемыла после позднего обеда. Поздний – потому что Катя на пляже задержалась, несколько раз пришлось ей звонить. Потом бельё на лоджии развешивала. Потом в Катиной комнате убиралась:
– Катя, ну можно ли так вещи разбрасывать! И почему постель не заправила?
– Мам, не нуди!
Себе можно признаться в том, о чём давно твердит её подруга Ирина: всех своих она слишком избаловала, оправдываясь тем, что легче сделать самой, чем стоять над душой у детей и мужа. Но теперь им поневоле придётся обслуживать себя самим. А с мужем… ей и глядеть на него не хочется. А надо поговорить. Только вот он тоже на неё не глядит. И не слышит. Вот за обедом опять детям говорит:
– В Анталии вы…
– Ты что, уговорил маму лететь с ними?
– С ними полетит их мать, – отчеканил Сергей.
– Да вроде я их мать, но я собираюсь в это время в больницу…
– Прикипело тебе в больницу! В другой раз поедешь! Детям надо отдохнуть!
– Мне, наверное, тоже надо отдохнуть. Только юг мне вреден.
– Глупости! Мама – медик, ей лучше знать.
– Да знайте вы с мамой что хотите, но в Турцию я не лечу!
Люба сунула свою тарелку в мойку и ушла в ванную. Вслед ей Катя заныла: «Ну, мам!», а Сергей, наверное, дочь придержал. Засыпая в стиральную машину порошок, услышала:
– Не обращай внимания, покапризничает, а всё равно никуда не денется. Деньги-то уплачены!
«Ага, и какие деньги! Дети ещё про Кипр не знают», – подумала она горько.
На удивление сегодня Сергей никуда не смылся. Смеялся с детьми, они сидели втроём и что-то выискивали в интернете. Правильно, папе надо заниматься собственными детьми, тем более, мамы не будет… по крайней мере, в ближайшее время. Люба зал, где сидели дети с отцом, оставила напоследок. Закончив всё, зашла с пылесосом и сказала:
– Ну, всё, освободите помещение минут на пятнадцать.
– Ну, мам, давай потом, – отмахнулась Катя.
– Без проблем. Потом, как закончите, пропылесосишь и протрёшь пол.
– Ну, мам! Ну, вечно ты всё испортишь!
Катя оттолкнула кресло и вылетела из комнаты. Денис побежал за сестрой. Сергей встал и сказал:
– Как ты нас всех достала! Психопатка!
Люба пожала плечами и включила пылесос.
Закончив уборку, она присела на кухне, перебирая в уме, всё ли собрала. Ох, а анализы в стенке остались! Она кинулась в зал, вытащила коробку с документами. Пересчитала бумажки и перевела дух: порядок! Повернулась и увидела: сидя за компьютером, все трое по очереди запускали руку в пакет с чипсами. Они уже столько просыпали мимо, что, когда ноги переставляли, под ними хрустело.
– Боже… ну как так можно!
– Ладно, мам, потом уберёшь, – сказал Дениска.
Сергей и Катя захохотали.
– Денис, а ну-ка, встал и за веником.
– Не пойду!
– Пойдёшь, – она подошла к нему и мягко взяла за плечи. – Ты ведь не хочешь, чтобы мама считала тебя свиньёй?
– Мам, но ведь все мусорили!
– Ну, и все свиньи… кроме тех, кто убирает.
– Катька, хрю-хрю, – Денис показал сестре язык и побежал за веником.
– Нельзя было твою воспитательную работу в другое время провести?
– Можно было. Если бы ты её провёл. Но ты за пятнадцать лет ни разу за неё не брался.
Прибежал Денис и стал заметать крошки на совок, дразня при этом сестру: «Катюха – хрюня!» Катя злилась, а злость сорвала на родителях:
– Если дети – свиньи, значит, родители кто?
– Не злись, дочь, я тут одна не свинячу, потому что свинарка.
Всё собиралась поговорить с семьёй, но поняла, что не сможет. Да и что она им скажет? Что не ждёт от жизни ничего хорошего? А что в жизни было хорошего? Только рождение детей. Ладно, если останется жива, то поговорит с ними. Им поневоле придётся теперь обслуживать себя самим, Любе-то после операции нельзя будет ни тяжести поднимать, ни наклоняться. А Сергей пусть валит к маме, к Свете, да куда угодно! Жить с ним она не будет!
Утром тихо собралась и пошла на первый автобус.
Вечером ужасно хотелось спать. Люба вышла к сестринскому посту и попросила:
– Мне анестезиолог сказал, что на ночь реланиум уколют. Нельзя ли пораньше сделать, я спать хочу невыносимо. Засну – а тут вы со шприцем.
– Да не нужен вам никакой реланиум. С ним не заснёте. Вон, микстурка на столе, налейте себе грамм пятьдесят.
Тут Любу накрыло баранье упрямство: врач назначил, значит, надо делать. Медсестра пожала плечами: как пожелаете. Ну, и накаркала, Люба до утра глаз не сомкнула. Может, из-за укола, а может, из-за звонка дочери в одиннадцатом часу:
– Мам, ты когда придёшь?
– Ложись спать, Катя. Я не приду. Я в Уремовске.
– Вы что там, с папой? Что вы там делаете?
Ха! Три раза ха-ха! Он теперь и дома не ночует! Люба прислушалась к себе и не почувствовала ни обиды, ни возмущения:
– Нет, Катя, он собирался ехать, но, наверное, раздумал. Завтра он придёт домой. Там в холодильнике к обеду всё есть. А на ужин сами сообразите что-нибудь с ним. А если не сможете, сходите к бабушке, она накормит.
– А ты что, не приедешь?
– Да, я задержусь недели на две.
– Как? А Турция?
– Какая Турция, дочь, я в больнице. Проси бабушку, чтобы с вами поехала.
– Ма-ам, бабушка там жизни нам не даст! Ну, приедь пораньше!
– Нет, раньше я не смогу приехать, меня оперируют завтра. Катя, не ной, не трепи мне нервы. Лучше отцу потрепи. Попросись с ним на Кипр.
– Какой Кипр? Он едет на Кипр?
– Ну да, по делам фирмы. Собирается взять с собой… одного сотрудника. А ты попроси его тебя взять. Вроде как секретаршу.
Катя взвизгнула восторженно и отключилась. Ну вот, пусть теперь Серёжа выпутывается.
– Открываем, открываем глаза! Люба, не спать!
И Люба старательно таращится на потолок. В поле зрения вплывает толстощёкое лицо. Со стороны звучит мужской голос:
– Ну, порядок. Освобождайте операционную.
Гремят носилки. Любу не очень нежно перекидывают на них и везут по длинному полутёмному коридору. Когда носилки, дёрнувшись на стыке, въезжают в ярко освещённый лифт, сознание отключается. Выныривает из небытия она уже в палате. Её перекладывают на койку и прикрывают простынёй. Люба видит, как на спинку кровати медсестра бросает её халат.
– Любочка, – это Лена говорит, её вчера прооперировали. Она напротив лежит. Свесила голову с постели, вытянула шею в её сторону. – Что так долго?
Опять провал. Окончательно в себя Люба приходит, когда уже совсем темно. Входит дежурная сестра, включает свет и делает всем уколы. Дальше сон – не сон, а какие-то качели, то отключение, то бодрствование. Болит не живот, а спина. Это из-за мягкой прогнувшейся сетки. Как хочется перевернуться на бок или на живот! Но пока нельзя. Им и уколы из-за этого делают не в филей, а в переднюю часть бедра. Ещё почему-то очень болит верхняя губа. Люба трогает её языком и определяет там большую болячку. Прикусила она её, что ли? Першит в горле, а кашель отдаётся в животе. Шустро склоняется над ней Лена, суёт ей в рот корку лимона: «Пососи, смягчит». И перемещается к соседке: «Судно подать?» Какая молодец, уже бегает!
Часов в пять утра Люба решает: будь что будет, но лежать уже сил нет. Медленно встаёт, перетягивает живот ситцевым платком, набрасывает халат и выходит в коридор. Когда с блаженным выражением лица она возвращается в палату, её встречают изумлённые глаза подруг по несчастью:
– Люба, ты куда ходила?!
– Куда-куда! А то не ясно!
А на утреннем обходе спрашивает, можно ли вставать. И соседки по палате смеются. Теперь уже с разрешения врача Люба прохаживается между кроватями, потом вспоминает о телефоне и достаёт его из сумки. Когда включает, не успевает вглядеться в череду не отвеченных звонков, откликаясь на вызов начальницы:
– Любовь Эдуардовна, вы где?
– Я же говорила… в послеоперационной палате я.
– Прооперировали?
– Выпотрошили…
Маргарита Андреевна – дама холодная, не сказать, что надменная, но отстранённая. Держит дистанцию с подчинёнными, никогда не переходя на «ты» и называя всех по имени-отчеству, даже двадцатилетних девчонок. За те несколько лет, что Люба в этом банке работает, у них ни разу не было разговора о чём-то кроме служебных вопросов. И вдруг начальница её удивила:
– Любочка, я через это пять лет назад прошла. Мне кажется, опухоли по женской части едва ли не у каждой третьей бывают в возрасте между сорока и пятьюдесятью. Жаль, конечно, что тебя это в молодости настигло. Но всё равно, слава богу, что самое опасное позади. Будут ещё послеоперационные сложности, но главное – жива!
– Спасибо, Маргарита Андреевна.
– Я почему тебе звоню? Твои тебя разыскивают. Сынок вчера прибегал, дочь звонила. А сейчас супруг твой к управляющему прошёл. Ты что, никому ничего не сказала?
– Я пыталась.
– Как же так, Люба?
– Ой, да бросьте! Я знаю, что вы сплетни не одобряете, но по банку уже месяц эту сенсацию пережёвывают, что мой супруг пять путёвок купил: три в Анталию для жены и детей и две на Кипр для себя и секретарши. Про Турцию я ему сразу сказала, что не поеду, что мне под южное солнце нельзя, а в больницу надо. А он – что мне в больницу не надо, у него мама медик, она лучше знает, что мне надо. И детям твердил: вы поедете с мамой, никуда она не денется!
– Вот сволочь! А по поводу Кипра?
– Я ничего сгоряча не делаю. Понимаете, они с мамашей своей могут сказать: ушла от мужа – справляйся сама. И не принять детей на время моего стационара. Опередив, уедут всей своей семейкой, чтобы выставить меня кукушкой, бросившей своих детей. А я останусь с детьми, но при своей опухоли. Поэтому мы три недели вели разговор слепого с глухим. Но уехала я первой, оставив детей мужу.
– Ты безоговорочно решила разойтись?
– Такого не прощают. Я себя не на помойке нашла.
– Я поняла тебя, Люба. Всё, пока, управляющий вызывает.
Прооперировали вчера троих. Двое только к вечеру попытались встать, постояли у койки и снова залегли. А Люба весь день то полежит, то походит, а к вечеру вываливается в коридор, где воздух не в пример свежее, и шаркает из конца в конец. Санитарка, везущая на тележке тюки грязного белья, качает головой:
– Ну, ты скаженная, вчера в реанимации до четырёх часов откачивали, губу вон как порвали, а сегодня уже кросс даёшь. Ох, и живучи русские бабы!
А назавтра приезжает свекровь.
Она зашла в палату, когда Люба с Леной ушли в ванную. Конечно, рано им мыться, но дни стоят жаркие, и плюс к тому окна палаты на солнечную сторону. Так что вернулись они освежёнными и в приподнятом настроении, даже смеясь. И первое, что увидели – мадам Кузнецову, стоящую в проходе между кроватями и брезгливо разглядывающую смятую постель Любы.
Выдержав театральную паузу, свекровь приступила к экзекуции:
– Ну? Что это за своеволие? Тебе лечение назначено отличным врачом, а ты решила сама себе диагноз поставить? Да ты знаешь, какой объём ампутации тут практикуется? Отрежут всё, и никому ты будешь не нужна!
– Софья Семёновна, зачем моим детям это всё, что отрезали?
– Это ещё что? Какая я тебе Софья Семёновна? И не строй из себя дурочку, ты и так недалёкого ума! Мужу своему ты будешь не нужна! Что за капризы! Ей на отдых большие деньги потрачены, а она кочевряжится! Нет, это какой надо быть идиоткой, чтобы согласиться на такую операцию, лишь бы мужу досадить!
– Чего вы от меня хотите?
– Собирайся! Там внизу отец нас дожидается! Если через пять минут не будешь готова, поедешь домой на рейсовом автобусе! Стой! Что ты там про Кипр Катьке сказала?
– А что, не должна была говорить? Вы же приличная семья, хорошо ли, если ваш сын с любовницей на отдых отправится до развода? Пусть лучше с дочерью пока съездит. А уж поженятся – тогда хоть на полюс.
– Какая любовница? Какой полюс? Ты что несёшь?
– Ой, да не притворяйтесь! Он же путёвки в агентстве дочери вашей подруги Ксении купил! Весь город уже месяц это обсуждает, а вы делаете вид, что так и надо!
Свекровь схватилась за телефон:
– Ксень, ты про путёвки на Кипр слышала? Что ты мямлишь, я же всё равно узнаю! Что?! А за сколько? Да я вас всех поубиваю!
Она бросила трубку в сумку и рыкнула:
– Ты, дура, почему мне сразу не сказала? А лучше бы промолчала. Ну, гульнул мужик, не ты первая, не ты последняя. Наоборот, причепурилась бы, а то вон… растолстела, выглядишь старше меня. Если мужик загулял, баба виновата!
– Растолстела я от гормонов, которые ваш отличный специалист назначил. Да и на кой мне нужен мужик из-под чужой бабы? Только развод!
– Дура! Пробросаешься!
Люба вышла из себя:
– Да, я дура. И такой умной, как вы, не буду. Как-нибудь своим умишком проживу, и за гуляку цепляться не буду, рискуя триппер подцепить!
Некоторое время Софья Семёновна шумно пыхтела, пытаясь справиться с негодованием. Потом прошипела:
– На коленях передо мной ползать будешь, чтобы мужа вернуть!
– А зачем? У нас полное согласие: я ему не нужна, а он мне не нужен. Пусть живёт с юной красоткой.
– Никакого развода! А если разведётесь, детей ты не получишь!
– Они сами будут решать, с кем остаться.
– Нет, моя милая, это суд решит. У тебя жилья нет! Квартира ваша на мне записана!
– Когда я за вашего сына вышла, у меня была двухкомнатная квартира. Вы её стоимость в свой дом вложили.
– Не докажешь!
Люба устало махнула рукой и присела на кровать:
– Даже спорить не буду. Ограбили сироту – вам этот грех нести. Что жильё жалеть, когда вы и здоровья меня лишили… а может, и жизни. Я благоприятного диагноза не жду… хоть и надеюсь. Детей против меня настроить? Да запросто! Только много ли вам самой жить осталось? Вы, вроде, верующая? Куда воры и клеветники после смерти попадают?
Свекровь фыркнула ей в лицо, развернулась и хлопнула дверью.
– Люба, что это было? – спросила Лена после минуты гробового молчания всей палаты.
– Бывшая свекровь. Да ну её к чёрту!
– Как она тебя собралась на третий день после операции домой увозить?
– Не знаю, – озадачилась Люба.
– Да вы, девки, что ль, не поняли, – с кряхтеньем заворочалась на кровати самая старшая из обитательниц палаты Шура. – Влетели все такие из себя лошади здоровые. Ржут, полотенца на головах! Кто бы подумал, что у вас пузы разрезаны!
– Люба, а почему ты сказала, что она тебя здоровья лишила?
– Мне почти год назад сказали, что надо оперироваться. А она меня к заведующей отделением, своей подруге, привела. А та: киста маленькая, ничего не надо. Гормоны мне назначила, я с ноября восемь килограмм прибавила. Дура я и есть, что её послушала. После картошки надо было расплеваться с ней!
– Какая картошка?
– Известно какая. С огорода.
– Рассказывай!
Ну, Люба рассказала.
Прошлая осень дождливая выпала. Всё Софья Семёновна нудила, что картошку надо выбирать. Но как соберётся – дождь. Дотянула до середины сентября. И тут объявила: чтобы в субботу все были!
А у Любы, пожалуй, с конца лета болезнь начала становиться заметной. Не боль, нет. Просто как-то постепенно силы стали утекать. Головокружение, слабость. Она списывала это на то, что в последнее время критические дни выросли до критических недель. Хотелось в выходные лежать в тёплой постели и не двигаться. Но мамина картошка – это святое! Плохо тебе? Не выдумывай!
В субботу Катя отцу заявила: «Я картошку не ем, и вообще, мне надо к контрольной готовиться». И смылась к подружке. Люба её не осуждала, нет. Хватит того, что на ней все ездят. Нет, из дочери она не позволит Золушку делать! И Дениску она дома оставила, у него насморк. Сергей, кстати, тоже уклонился. То есть Любу он привёз, но у папы в машине что-то стучит. Поэтому они сели в машину Сергея и уехала за какой-то деталью. А на распаханные грядки вышли Люба, свекровь, её давняя подруга Ксения и соседка свекрови.
Через полчаса свекровь ушла обед готовить. Минут через десять тётя Ксеня смылась – подруге помогать, наверное. В общем, работали они вдвоём. Что дальше было, Люба не помнит. В какой-то момент, подняв ведро, соседка уронила его, обнаружив, что Люба неподвижно лежит, уткнувшись лицом в рыхлую влажную землю. Она кинулась к ней, но не смогла поднять. Вызвала скорую.
Когда скорая приехала, уже вышедшая из дома свекровь заявила, что зря их потревожила соседка-паникёрша. И уже Люба сидела на земле, отхлёстанная по лицу Софьей Семёновной, и пыталась собрать мысли в кучку. Фельдшер только спросила: «Ты не беременна?» и повернулась уезжать. А водитель скорой помощи Коля взял Любу на руки и понёс к машине. Пыталась ещё верещать свекровь, но тут уже фельдшерица сказала, что не возьмёт на себя ответственности, бросив необследованную пациентку с тревожными симптомами.
Потом уже, спустя несколько месяцев, встретив Любу у процедурного кабинета, где ей гормоны кололи, фельдшерица объяснила, почему вдруг так резко поменяла мнение. Колю в городе звали Ведьмаком. Он на спор с мужиками диагноз ставил без всякого обследования. Просто прикоснётся к человеку и говорит, к примеру: «Язва желудка!» И ни разу не ошибся! Так что, когда он Любу на руки взял, фельдшер уже точно знала, что Коля плохое почуял: «Тебе же в области назначили операцию? Что ты тянешь?» И у Любы сердце заныло. Ведь точно, в школьные годы Коля как-то её подружке Иринке, упавшей, когда они на лыжах зачёт сдавали, велел не двигаться, пока медицина не приедет, мол, у неё перелом, а от нагрузки будет смещение. Конечно, Ирина попыталась встать. И смещение было. А Любе Коля тогда в машине сказал: «Онкология у тебя, Любаня. Смотри, не запусти болезнь».
– Да ладно тебе, Люба, – сказала ей Лена. – Любите вы, утятинские, во всякую чертовщину верить.
– Я бы и не поверила, – ответила Люба. – Только бабушка моя умерла от рака яичника, не дожив до пятидесяти. А мама с тем же диагнозом не дотянула до сорока. Я уже тридцатник перемахнула. Представляешь, как я жду результатов гистологии?
Бог из машины
Люба прошла мимо сидевших на скамейке у подъезда двух старух, поздоровалась и стала медленно подниматься на свой четвёртый этаж. Передыхая на каждой лестничной площадке, доплелась до своей и остановилась передохнуть, вынимая ключи из сумки. Ключ почему-то не входил. Господи, да они замок сменили! И второй тоже… вся дверная фурнитура была прежде белого металла, а теперь обе личинки жёлтые. Значит, свекровь начала свои военные действия. Интересно, где сама-то? С детьми уехала? А Сергей с любовницей?
После операции Любе ни разу не удалось поговорить с детьми. Телефоны были вне доступа. Ни мужу, ни свёкрам звонить она не хотела. Позвонила Ирине, попросила узнать насчёт детей. Та заверила её, что с детьми всё нормально, судя по тому, что вчера они с Сергеем заходили к ней брать справку об эпидокружении. На удивление подруга разговаривала сухо, даже не спросила, как Люба себя чувствует. Может, неудобно разговаривать? Ох, дети живы-здоровы, и ладно. Скорее всего, бабка что-нибудь им сплела о матери или симки поменяла, с неё станется. По приезде Люба поговорит с детьми и разберётся с Софьей Семёновной.
И вот новая оплеуха от судьбы. А ведь когда лечащий врач пригласил её в смотровую и сухо сообщил, что ей надо забрать стёклышки с анализами и отправляться в областную онкологическую больницу для дальнейшего лечения, она даже не дрогнула, сказала «спасибо» и пошла собирать вещи. Всё давно продумано и решено. Она будет твёрдой, она ещё поборется за жизнь. Ну, установлен срок её пребывания на земле, но ещё никому бессмертия не обещали. По телефону записалась на приём на завтра и отправилась домой, чтобы отмыться, перестирать вещи с себя, собрать то, что потребуется в новом стационаре… и немного поплакать, пока дома никого нет. А тут такое!
Что делать? Набрала Ирину. Та звонок сбросила. Значит, на приёме. Кому ещё можно позвонить? Тут кто-то сам позвонил. Маргарита Андреевна. Спросила, когда выписывают. Ответила, что уже приехала и стоит перед дверью собственной квартиры, в которой замки сменены. Начальница сказала, что сейчас примчится и поможет дверь открыть. Пока они разговаривали, вышла из соседней двери свекровина подруга Ксения и уставилась на неё презрительным взглядом. Кто-то шелестел наверху. Это перегнулась через перила ещё одна любопытная соседка. И ещё супружеская пара с их этажа по лестнице поднимается. Очень хорошо, с Ксенией лучше при свидетелях разговаривать!
– Тётя Ксеня, вам новые ключи не оставляли?
– Нет. А если бы оставили, не дала бы!
– Хорошо. Значит, не зря мы МЧС вызвали. Сейчас приедут и дверь вскроют.
– Что? Ах ты… ты права не имеешь!
– Моё право в паспорте полицией проштамповано, вам ли не знать!
Ксения шумно выдохнула, но оскорблять при свидетелях не рискнула, развернулась и хрястнула дверью.
– Сейчас вынесет ключ падла старая, – раздался старческий голос сверху. – Люба, а ты где пропадала?
– В областной больнице лежала, – ответила она.
Подошедшая к собственной двери соседка развернулась и обняла её:
– Что с тобой? Выздоровела? Тут твоя свекровка такую пургу гнала!
– Ты зачем это говоришь, хочешь человеку приятное сделать? – набросился на неё муж.
– А то Люба не знает, какая она сука, – последовала реплика сверху.
– Это точно, – согласился сосед. – У неё кличка в народе по инициалам «Эсэс». Как есть она эсэсовка!
– Вы постойте, пожалуйста, свидетелями, – попросила Люба. – А то ведь Софья Семёновна потом скажет, что я рояль и сундук с золотом из дома вынесла.
Хлопнула дверь подъезда. Кто-то ещё поднимался по лестнице. Через минуту новый хлопок. И ещё. Застучали по ступенькам каблучки. Это наверняка Маргарита Андреевна, в их доме ни у кого такой бодрой походки нет. Точно, они поднялись одновременно, тяжело ступающий свёкор, которому явно соседка позвонила, и она, лёгкая, изящная и деловитая:
– Все собрались? Будем вскрывать?
– И для чего ты этот спектакль устроила, Люба? Трудно было заехать? – набросился на неё свёкор.
– Да с какой стати? Или я не в собственный дом пришла? Правда, Софья Семёновна сказала, что эта квартира как была в её собственности, так и осталась, и что деньги за мою квартиру вы в строительство своего дома вложили, я теперь не докажу.
– Как же так, Люба? Весь же город об этом знает, – сказала одна из старух, что прежде у подъезда сидели, а сейчас вслед за Кузнецовым пришли. Она из дома напротив, где Люба выросла и откуда замуж выходила. – За что они с тобой так?
– А нечего было от семьи сбегать, – высунулась из своей двери Ксения.
– Ага, от семьи сбежала, чтобы поблудить и татушку набить, – без стеснения опустила она пояс юбки, свободно болтавшейся на её усохшей после операции талии, и показала сморщенный и раскрашенный зелёнкой шов на животе. – Завтра в онкологию поеду, чтобы догулять.
– А они её имя полощут, бессовестные, – ахнула молодая соседка. – Правду ты, Вовка, сказал, эсэсовцы они!
Старший Кузнецов засопел и повернулся к двери, загремев ключами. А когда зашли в прихожую, тихо сказал:
– Может, не стоит концы обрубать так решительно, Люба?
– Не так я концом Сергея дорожу, чтобы членовредительством заниматься, – громко ответила она. – Не обрублю, пусть при нём остаётся!
– Люба, неужели ты за квартиру биться не будешь? – спросил сосед.
– Сколько мне той жизни осталось, чтобы на барахло её тратить! А потом, есть поверье, что с ворованной вещью вору беды переходят. Так я не прочь с бывшей свекровью поделиться. Надо бы все свои вещи забрать, а то Софья Семёновна из вредности выкинет или спрячет. Только куда всё?
Соседка по старой квартире решительно зашла в зал и скомандовала:
– Книги-то дедовы? Забери, сохрани, они ценные. Комодик вон в прихожей Катин, память мамина. Ты знаешь, как мои молодые уехали, у меня свободно. Что громоздкое, тащи ко мне. Одежду в сумки сложи. Если сумок не хватит, коробки в магазине попросим. Вов, поможешь перетащить? И живи у меня хоть год, не чужие, чай.
Люба рукой нащупала кресло и присела на него. Маргарита Андреевна схватила со столика яркий журнал и стала её обмахивать:
– Сиди, не двигайся. Можешь на диван прилечь. А я пойду тряпки упаковывать. Женщины помогут. И ночевать ты у меня будешь. Я тебя утром на нашей машине в Уремовск отправлю.
Спала она в эту ночь на удивление крепко. Может, потому, что поплакать было негде.
И на следующий день плакать было негде. Она вышла из врачебного кабинета и села в ожидании направления. А в кабинете ей сказали, что процедуры облучения три раза в неделю, поэтому нет смысла предоставлять ей место в стационаре. Все пациенты приезжают из дома.
А у Любы нет дома. Надо снимать квартиру, не садиться же на шею тем, кто её приглашал из вежливости. Раньше бы она к Ирине напросилась, всё-таки подруга ещё со школьной скамьи, живёт одна… но что-то у неё происходит. Да что бы ни происходило, Люба никогда бы не бросила подругу во время тяжёлой болезни! Нет, к Ире она не обратится и звонить не будет!
Вышла медсестра, передала бумаги. В это время проходящая мимо женщина остановилась и неуверенно поздоровалась. Люба вгляделась: что-то знакомое, но в её состоянии не вспомнить.
– Вы извините, но я немного расстроена… не вспомню.
– Тётя Клава я.
– Господи, вы же блондинкой были!
Сестра свёкра, яркая самоуверенная женщина, вдова полковника. Любительница модных тряпок, высветленные волосы, уложенные в затейливую причёску – где всё это? Сейчас это была осунувшаяся бесцветная старуха с тёмными с проседью гладко зачёсанными волосами. Люба порывисто её обняла:
– Я рада вас встретить. Вернее, не так… глупо радоваться, что человек в таком месте оказался. Я о том, что вы с Кузнецовыми разругались, а я тоже с ними разругалась.
– А Серёжа?
– Мы расходимся.
– А как же дети? Пойдём, посидим, и ты всё расскажешь.
Они вышли из поликлиники, и тётя Клава повела её не к выходу с территории онкодиспансера, а куда-то за здание:
– В беседках тут мужики из стационаров курят, там вонь, наплёвано, а тут под ивой есть уютная скамейка…
Отодвинула свисающие пологом ветви и устроилась на скамейке. Люба присела и закрыла глаза:
– Боже, как хорошо! А в многопрофильной больнице во дворе только и можно, что мотаться от приёмного покоя до морга и обратно!
– О, так тебя оперировали с привилегией! Там шов штопают художественно, а тут зашивают грубо, как в морге, всё равно путёвка туда уже выписана!
– Чего там, диагноз-то у нас с вами один, бикини в гроб не наденешь.
– Ладно, хватит кладбищенского юмора, давай рассказывай.
Выслушав краткую историю её болезни, тётка мужа сказала:
– Буду неделикатна, но болезнь – это единственное, что могло тебя из твоей летаргии вывести. Мы, конечно, уже несколько лет не виделись, но в те времена мне иной раз хотелось тебя побить.
– За что?!
– Ты половой тряпкой перед ними пласталась! Сонька тебя постоянно унижала, а ты ей: «Мама!» Муж абсолютно не учитывал твоих желаний. Дети твои, не знаю, как сейчас, но тогда они были капризными барчуками.
– Да и сейчас… вы правильно говорите, я как во сне была. Но теперь…
– Ну, дай бог нашему теляти волка сожрати. Ладно, встали и пошли! Поживёшь у меня.
– Тётя Клава…
– Да брось! Мы с тобой подруги по несчастью, ты мать моих внучатых племянников и жертва моей любимой невестки. На облучение будешь ездить от меня. Десять дней будем друг к другу притираться. Я не сомневаюсь, такая Золушка, как ты, даже с такой мегерой, как я, уживётся. Потом я химиотерапию буду проходить в стационаре. А ты спокойно поживёшь в моей квартире одна. Потом сама в стационар ляжешь. У нас с тобой разрыв в лечении примерно месяц.
– Спасибо. Только давайте я заплачу за квартиру.
– Ты меня не зли. Я уверена, что у тебя кроме зарплаты никаких накоплений. Ты в гостях, значит, живёшь у меня и ешь моё. Не стесняйся, у меня кроме пенсии есть дополнительный доход. Куда мне его тратить? Чужой жизни не прикупишь, а всего остального у меня в избытке!
Вот так сразу решился вопрос с жильём. Тётка мужа, с которой она за шестнадцать лет свойства виделась считанное количество раз, вдруг оказалась её спасительницей. По дороге Люба судорожно вспоминала, что вообще знает об этой родственнице. Свёкор при ней никогда ничего о сестре не говорил. Свекровь – та отзывалась о ней крайне недоброжелательно. А вот что конкретно предъявляла? Молодится, заносчива, мужа ни в грош не ставила… ну, это, положим, и к Софье Семёновне приложимо. Бездельница, недалёкая, работала в какой-то конторе за какие-то копейки, конечно, муж зарабатывал, можно было не упахиваться… это, понятно, и в огород собственного мужа камушек. Богатая, наследство от родителей, а потом от мужа. А от мужа-то кому ещё наследство могло перепасть, Кузнецовым, что ли? Но это теперь Люба так её предъявы комментирует, а тогда что же не возразила?
Да, богатая. Квартира в самом центре, на Ленинском проспекте, но второй корпус, в глубине двора, где не шумно и не пыльно от транспорта. Дом сталинской эпохи, с колоннами и лепниной. Широкая и пологая лестница. В лестничный пролёт лифт встроен. Это в четырёхэтажном доме! У входа будка консьержки. Тётя Клава ей Любу представила:
– Это моя племянница. Приехала мне помогать на время болезни. Она здесь надолго. Прошу любить и жаловать.
Квартира двухкомнатная. Но какая! Потолки почти четырёхметровые. По коридору можно на велосипеде разъезжать. А комнаты!
– Это сколько же здесь метров, – вырвалось у неё.
– Семьдесят два, – ответила.
Люба хотела извиниться, но поняла, что хозяйка даже довольна её удивлением, она гордится своим жильём.
– Здорово! У нас в трёхкомнатной пятьдесят шесть… было.
Тётя Клава обняла и подтолкнула к дверям:
– Диван в зале – твой. Вещи вот сюда будешь складывать. Пока у тебя нет ничего с собой… да, непорядок. Не дело, что барахло у чужой старухи. Перевезёшь сюда, мы с тобой под них кладовку освободим.
– Да ладно, тётя Клава!
– Ничего не ладно. У нас сейчас антреприза московская комедию даёт. А тебе даже надеть нечего. Давай-ка по магазинам пробежимся, а? Я финансирую!
– Не нужно! А вот в парикмахерскую я хочу. Мне в очереди у кабинета одна пациентка посоветовала коротко постричься. А то, когда химия начнётся, волосы полезут и будут на полу ковром лежать.
– Так это ещё нескоро!
– Я с замужества с длинными волосами. Хочу радикально имидж поменять. Сейчас каре сделаю, а к химии – совсем короткую стрижку.
– А этот настрой мне нравится! Пострижёмся обе! Тем более, мне-то короткая стрижка уже через десять дней потребуется.
Но из парикмахерской тётя вернулась расстроенной:
– Мой же мастер! Всегда меня так укладывала! А обкорнала под тифозного мальчика. Тебя вон практикантка стригла, а какая прелесть! Парик, что ли, купить?
– Парик купить не помешает. Но не надо спешить, парик рекомендуют выбирать очень тщательно. А давайте мы вам чепчик нафантазируем!
В последующие дни они столько хохотали, сколько Любе, наверное, за всю предыдущую жизнь не довелось. Их поведение было как у девочек-подростков, готовых прыснуть даже на показанный им пальчик. Люба перетрясла тётин гардероб и, вспомнив мамины уроки рукоделия, сконструировала головной убор из двух блузок, трикотажной и кружевной с пайетками. Примерив его, тётя Клава заявила, что выглядит юно и похожа в нём на Эллочку-людоедку. И надела его в театр, куда они отправились втроём, с привезшей Любины вещи Маргаритой Андреевной. Что ещё смешнее, столкнувшиеся с ними две тёткины знакомые старухи с завистью косились на её голову. И тётя Клава представила Любу как племянницу, которая недавно ездила в Париж и привезла ей это чудо в подарок: «Вещь, конечно, не брендовая, но из мастерской довольно известного дизайнера головных уборов. Выставочный образец».
Всё бы хорошо, если бы не поведение детей. Телефоны были недоступны, а когда Люба, приехав в Утятин, перехватила их во дворе, Катя взяла брата за руку и бегом потащила к подъезду. А Дениска из-за двери со слезами прокричал: «Ты нас бросила!» Дело было накануне отъезда тёти Клавы в стационар. Пребывая в неважном настроении, она, тем не менее, совет дала здравый:
– Учебный год начался. Через школу действуй. Учителя, в основном, бабы, и разводок среди них немало. Должна же быть женская солидарность!
Люба только вздохнула: уж Софья Семёновна в школе наверняка договорилась, чтобы ей заслон выстроить! Вспомнила классную руководительницу Дениса, которая перед её бывшей свекровью так заискивала, что только ниц не падала, и пригорюнилась. Но через день подумала: а Люся? Люся, её одноклассница, физику в их школе преподаёт. В школьные годы они не дружили, но ведь и не ссорились. Люся не в разводе, живут они с мужем, вроде, нормально. Как у Любы, у неё двое детей, только они маленькие ещё. Ну, не может же она как мать ей не посочувствовать! Только вот как с ней связаться? Да через школу, как ещё!
Люся, приглашённая к телефону в учительской, ответила сухо:
– Да, здравствуй. Поняла. Давай свой номер, я тебе из кабинета перезвоню.
Люба упала духом. Но учительница перезвонила минут через двадцать:
– Люба, я просмотрела расписание детей, чтобы у них занятия одновременно заканчивались. Тебе удобно будет во вторник подъехать к двум?
– Да, конечно! Ой, у меня же с утра процедура… да нет, я на двенадцатичасовой успею!
– К охране не подходи, позвони мне, я выйду и тебя проведу. И ещё… нет, всё при встрече! Нет… даже не знаю… в общем, Люба, никому не говори о том, что со мной договорилась!
Что там такое случилось, что Люся, такая с детства собранная, блеет и не знает, что сказать? Но главное, что она организует встречу с детьми! А уж Люба найдёт нужные слова, чтобы переломить их настрой!
Остановившись у крыльца школы, Люба набрала номер Люси. Через пару минут учительница выскочила на школьное крыльцо и помахала ей рукой. Приобняв её, потащила мимо охраны. Из вестибюля они спустились под лестницу и
нырнули в дверь лаборантской:
– Через десять минут звонок. Посиди, я урок закончу.
Открыла дверь, ведущую в класс, и сказала:
– Ну? Кто-нибудь решил?
После звонка Люба услышала, как загудел класс. Потом шарканье ног, и гул переместился за другую дверь. Люся заглянула в лаборантскую, закрыла дверь, ведущую в коридор, и сказала:
– Жди. Да, Люба, ты с Ириной давно общалась?
И тут до Любы наконец-то дошло!
– Ты имеешь в виду, что Ирина на моего бывшего мужа глаз положила? Да плевать мне на них обоих!
– Так ты знала?
– Нет. Но я обиделась, когда она в болезни меня не поддержала. Поэтому давно с ней не разговаривала. А ты боялась, что она нас Кузнецовым заложит?
Стукнула дверь. Люся ушла в кабинет и появилась в дверях, обнимая детей:
– Вот они. Общайтесь.
Катя стала вырываться из её рук:
– Людмила Павловна, вы нас обманули! Денис, мы уходим!
Вот тут Люся показала свой характер. Она вцепилась в плечо Кати и форсировала голос:
– Катя, не включай деточку, тебе пятнадцать лет. Взрослые люди, когда имеют друг к другу претензии, их высказывают, а не дуют губки и не истерят. Вот мама из областной онкологии сорвалась, чтобы с вами поговорить…
– Что?! Мама, у тебя рак?
– Вот что бывает, когда не разговаривают. А ты думала, что мама твоя поехала прыщи прижигать? Всё, общайтесь, – осеклась она, увидев, что Люба отрицающе мотает головой, прижимая к груди заревевшего Дениску. – Я в кабинете. Никто вас не потревожит.
Катя обняла мать и брата и тоже заплакала. А Люба в объятиях своих детей вдруг подумала: «А что это я помирать собралась? У тёти Клавы кишечник серьёзно затронут, и то не сдаётся. Ещё поживу!» Потом они присели, не разрывая объятий, и Люба отвечала на их вопросы:
– Да, опухоль. Её вырезали, теперь облучают. Потом будет несколько курсов химиотерапии… Это такое лечение, когда человеку вводят всякие яды, чтобы раковые клетки убить… Похудела? Нет, я просто вернула прежний вес. Помнишь, когда я толстеть начала? Когда бабушкина Тамара Анатольевна мне уколы назначила… Бабушка? Нет, конечно она не хотела, чтобы я умерла, когда на операцию не отпускала. Просто она очень уверена в своей подруге Тамаре и в собственных знаниях в медицине. Она думала, что лучше докторов диагнозы ставит… Нет, я на бабушку не обижаюсь. Вам она бабушка родная, а мне абсолютно чужой человек. И я ей чужая дочь, поэтому ей меня не жалко… Папа? Он тоже мне чужой… Нет, я не обижаюсь и не сержусь. Просто брезгую.
– Это из-за любовницы, из-за Светки? Мам, они разошлись, – сказала Катя. – Бабушка её с работы прогнала, папе сказала, что денег не даст. А на фиг он ей без денег? Он же старый. И по путёвке она его с нами в Турцию отправила. А сама с Тамарой Анатольевной на Кипр летала. Мам, возвращайся! Ну, ради нас!
– Катя, скажи, как папа ко мне относится?
– Он хорошо относится, – быстро ответил Денис.
– Хорошо – это как? Он говорит мне добрые слова? Он помогает мне в домашних делах? Он не даёт обижать меня другим? Он беспокоится, когда я болею?
Денис огорчённо засопел. Катя раздражённо сказала:
– Ты нас обманула! Сказала, что не обижаешься, а сама обижаешься!
– Что было, то было. Я закрыла эту страницу. В нашей семье было так: я обслуживала вас как Золушка, а вы меня не уважали и не ценили. Он часто обзывал меня даже при вас. Нет?
– Он больше не будет, – заныл сын.
– Он будет делать дома всю тяжёлую и грязную работу? Он будет запрещать бабушке называть меня дурой? Он сам не будет так меня называть? Он не будет гнать меня туда, где, он знает, мне будет плохо? Вы верите, что так будет?
– Мама, так, конечно, не будет. Но он будет меняться, – обняла её дочь. – Ну, ради семьи!
– Катя, меньше, чем через два года, ты закончишь школу и уедешь учиться в Москву. Тебя там, вдали, будет греть мысль, что я терплю боль и унижение ради семьи?
– Ладно, я поняла, мы эгоисты. Тогда скажи, как мы будем жить сейчас?
– Если бы папа и бабушка ко мне хорошо относились, они бы не отобрали у меня квартиру, которая осталась мне от моей мамы. Я бы ушла туда. А вы бы жили со мной. И папа бы имел возможность создать новую семью. И вы жили бы рядом с обоими родителями.
– Бабушка сказала, что всё нам достанется, – пробубнил Денис.
– А мне? Мне где жить?
– С нами…
– То есть в чужом доме и из милости? Дети, а как вы думаете, бабушка может прожить, к примеру, до девяноста лет? Очень даже может. Дай ей бог, конечно, здоровья, но тогда ты, Катя, до тридцати пяти лет своего угла иметь не будешь, если в банкирши не выбьешься или за богача замуж не выйдешь. Кстати, ваш папа тоже богатым считался, когда я за него замуж вышла. Только после развода я бедней, чем в девичестве, стала. А что тебя ждёт при таком раскладе? Бабушка будет решать, с кем тебе дружить и замуж выходить. Будет грозить, что наследства лишит, если не того выберешь. Вашему папе сорок шесть лет, а она до сих пор им манипулирует. Я сейчас глупость сказала?
– Да, бабуля всегда про наследство говорит, – согласился Денис.
– Она ещё и вас поссорит из-за этого мифического наследства!
– Мама, не забалтывай, – рыкнула Катя. – Как мы будем жить сейчас?
– Я сниму комнату у Татьяны Николаевны. Это в том самом доме, где у меня квартира была. Она меня примет, она с моей мамой дружила. Но… уйдёте ли вы от отца из трёхкомнатной квартиры в комнату?
– Я уйду, уйду, – подпрыгнул Денис.
– В одной комнате втроём? Это невозможно, – надула губы Катя.
– Значит, семья делится пополам. Катя с папой, Дениска с мамой. У мамы зарплата так себе. Катю папа будет хорошо обеспечивать, тем более, что она умеет к нему подластиться. И бабушка, чтобы меня уязвить, будет к ней особенно благосклонна. А Денис будет завидовать. И рано или поздно они его перекупят. Гироскутером, электрическим самокатом, компом каким-нибудь сверхскорым, смартфоном крутым. Вам обоим от всего от этого станет неловко, и начнёте вы меня избегать.
– Мама!
– Я неправду сказала? А ещё… бабушка ваша в городе человек не последний. Стоит ей на моё начальство нажать – и оно меня с работы выдавит. И нигде меня больше не возьмут, потому что Софья Семёновна об этом попросит. Нет?
– Да, ты права, – вынуждена была признать Катя. – Бабушка загнала тебя в угол. Чтобы нам жить вместе, тебе нужно будет унижаться перед ней. И папа не уважает тебя и уважать не будет.
– Вот это уже здравая оценка ситуации. Не скажу, что я в ней не виновата. Я терпела унижение ради семьи. И это меня разрушало. Но я сошлась с вашим отцом почти в твоём возрасте, Катя. Мне было семнадцать. Я не имела перед глазами образца семейной жизни, меня мама одна растила. И, Катя, насчёт любовницы. Не я этот разговор затеяла, но, раз вы в курсе, так ответь честно. Ты уверена, что до Светы не было какой-нибудь Маши? А после Светы не будет Матильды или Иры?
– Мам, ты знаешь, что тётя Ира к отцу клинья подбивает?
– Ну и что такого? Не она, так другая! Так пусть лучше тётя Ира! Она знает вас с самого рождения, она ваш участковый педиатр. Любить сильно не будет, но и не обидит. И работать по дому научит. На этом мы наше совещание заканчиваем. Как говорят учёные, правильная постановка проблемы – это уже половина решения.
Люба вытащила из сумки пакет с пирогами, и они все вчетвером вместе с Люсей сели пить чай.
– Мама, а ты не из-за того заболела, что тебя по голове Гришка ударил?
– Что такое? – спросила Люся.
– Да ерунда, – отмахнулась Люба. – Там у нас напротив дома на девочку одну напали. Ну, я кинулась её отбивать, а мне по черепу битой…
– Боже! Я знаю, это наша ученица. Родители – алкаши. Они отступного взяли, и дело замяли. Я только не знала, что там ты была. Неужели ты с ними договорилась?
– Я бы не отступилась. Его родители ко мне в больницу приходили, я их сразу послала. Такого прощать нельзя! Но тут мне сказали, что надо срочно прооперироваться, и стало не до того. А действительно, что это меня больше не вызвали?
– Ну, не ошибусь, если…
Женщины переглянулись и кивнули друг другу.
– Что, мам, что? – теребил Любу сын.
– Да что там, с бабулей они всё уладили, – свысока глянула на брата Катя. – Она ведь в больнице тогда на маму шипела, что та ей вечно неприятности доставляет. А мама ей сказала, что своей жизнью торговать не будет.
– Бабушка деньги взяла за то, что Гришка маму ударил? – сделал большие глаза Денис.
– Да нет, конечно, – прижала к себе сына Люба. – Понимаешь… можно расплатиться не деньгами, а услугами. И не сразу, а в дальнейшем.
– Ага, – ехидно кивнула Люся. – И это совсем другое дело!
– Ладно, замяли, мне эта травма даже на пользу пошла. Сколько бы ещё эту дрянь в себе носила, и на юг бы поехала. Тогда бы точно мне конец пришёл. А в хирургии кровь взяли, а там гемоглобин никуда – ну, и послали на консультацию в область. А там, конечно, дату операции назначили.
– Мама, а почему ты нам не сказала про болезнь?
– Разве?
– Да ладно, Дениска, говорила она, и не раз. Только мы не придавали значения, потому что папа каждый раз перебивал, что она на себя напускает только.
– Люба, а как получилось, что ты в драку ввязалась? Мимо проходила?
– Да нет. Я спала. Я тогда уже каждый день неважно себя чувствовала, поэтому, как свободная минутка, всё прилечь норовила…
– А папа говорил, что ты растолстела и обленилась…
– Денис! – прервала его сестра, бросив взгляд на учительницу.
– В общем, проснулась от девичьего крика «Мама!». Балкон открыт, а этот шалман прямо напротив, ну, эта развалюшка, где алкаши Кожевниковы живут. Меня по сердцу резануло. Бегу, вижу, что Катя дома, а всё равно бегу! Только халат на ночнушку накинула, даже не застегнулась…
– Мама, а почему ты не остановилась, это же не Катя была?
– А что, чужую девочку не жалко?
– Жалко, – сказал через паузу Денис, когда увидел, что все глядят на него и ждут ответа. – Но тебя жальче.
– Эх, Дениска, – вздохнула учительница. – Мама на то и мама, что всегда побежит на этот девичий крик. Такие подонки когда-то её жизнь сломали…
– А я знаю, – сказал Денис, увидев, что мать предостерегающе сжала руку подруги. – Тогда маму папа спас! Они не успели сломать!
– Челюсть сломать успели. Мама ведь тогда только в институт поступила. А пришлось ей сначала в больнице полежать, а потом дома остаться. Тётя Катя, бабушка ваша, её жидкой пищей через трубочку кормила.
– И всё равно папа ей жизнь спас!
– Ну да, ну да, – утешающе пробормотала Люба, обнимая сына.
Катя откликнулась по телефону:
– Да. Мы в школе, Денис контрольную по физике переписывает. Ладно, сейчас, – и, отключив телефон, сказала. – Дедушка за нами приехал.
– Давайте. Я в воскресенье приеду, увидимся у Татьяны Николаевны, – обняла детей Люба.
Когда дети вышли, Люся спросила:
– Люба, что-то не так с этим спасением?
– Да всё не так! Это были приятели Сергея.
– И ты простила?
– Я увидела его с одним из них спустя три с лишним года. Везла Катю на коляске, уже была беременна Дениской. Этот сразу ушёл. У меня была истерика. А Сергей сначала уговаривал меня, что я ошиблась, но я слишком хорошо запомнила ушные раковины нападающего. Они такие… не знаю, как сказать… очень закрученные и совсем без мочек. Потом уверял, что это совершенно незнакомый человек остановил его и спросил, как пройти к музею. Я поверила. А недавно рассказывала об этом тётке Сергея. И она мне сказала, что такие уши были у его школьного приятеля Вовки. У него кличка была Ушан. Сказала, очень был злобный малый с садистскими наклонностями. Вроде, милиционером стал.
– Ты думаешь, они напали на тебя по наводке Сергея? Но почему избили так жестоко? Садистская натура мента вовремя остановиться не позволила?
– Может быть. А может, таков заказ был? Чтобы я в институт не поехала? Я ведь потом за героя замуж вышла.
– Ой, смотри, Катины ключи… надо догнать!
– Лучше позвонить.
Они не услышали, как отпрянула от двери и поспешно выскользнула из кабинета Катя, отключив телефон, и побежала на выход, по дороге утирая слёзы. Людмила Павловна нашла её в раздевалке.
– Всё будет хорошо, – сказала она девочке, передавая ключи.
Та кивнула, а выйдя за порог, мрачно сказала сама себе:
– Ничего теперь хорошо не будет.
Харассмент
Окно бухгалтерии выходит на бетонный забор, поэтому в комнате темно. Проснувшись, Люба берёт телефон и видит, что ещё рано, шести нет. Но знает, что теперь не заснуть, и встаёт. Зевая, включает свет, выплёскивает воду из чайника в тазик, наливает свежую из ведра, щёлкает кнопкой и, пока вода закипит, успевает умыться над ведром. Пьёт кофе, одевается и, прихватив помойное ведро, выходит в тёмную прихожую конторы. Увы, в здании ни водопровода, ни канализации. Колонка у дороги, скворечник с дырочкой сердечком на двери – за углом. Ничего, послезавтра выходной, и уже завтра вечером она вволю поплещется в ванне и поболтает с тётей Клавой. Люба не такая уж болтушка, но здесь она за месяц так ни с кем и не познакомилась. Не сказать, что ей очень эти знакомства нужны, но за последние два дня она, наверное, раз шесть произнесла «здрасьте» и один раз «да, холодновато». Этак и совсем говорить разучишься!
Входная дверь чуть подалась, и дальше никак. Зато в щель ворвался снежный вихрь. Ну вот, уедешь тут пораньше! То-то вечером шов на животе как иголкой кололо!
С трудом приоткрыла дверь. Лопатой очистила крыльцо, выкатила снегоуборочную машину и побрела по едва заметной тропинке к первой контейнерной площадке.
Как она оказалась здесь? Просто поняла, что тёте Клаве она в тягость. Её благодетельница вдовела уже пятнадцать лет и привыкла к одиночеству. А тут совершенно посторонний человек. Люба пыталась убираться, готовить, развлекать пожилую женщину, чтобы быть полезной. Может быть, немного переусердствовала, а может, тётя Клава привыкла всё делать по-другому. Да что там, и сама не сахар медович, так же её тошнит, и приливы, и слабость, и раздражительность. И тогда сказала:
– Тётя Клава, ничего такого. Но если мы ещё неделю с вами в четырёх стенах проведём, то точно подерёмся.
– Бросаешь меня, значит?
– Никогда! Я вам благодарна на всю жизнь, сколько мне её осталось. Но съехать надо, чтобы друг другу нервы не трепать. Я буду два раза в неделю приезжать, продукты привозить, готовить, убираться и так далее, а в остальные дни вы будете от меня отдыхать. По вашему звонку всегда прилечу через полчаса, посёлок ведь всего в десяти километрах от города. Ваша соседка тётя Наташа предложила дворничихой за её дочь там поработать.
– Люба, тебе не по силам эта работа. Снег кидать – это ведь не тополевый пух мести.
– Вы что думаете, там рабочий инструмент – лопата? Там такая симпатичная снегоуборочная машина типа мотоблока. А лопата и метла – это для мусора. Тёте Наташе шестьдесят, и то справляется.
– Но ты же больная!
– Тётя Клава, мне на свежем воздухе легче, а в помещении тошнит.
Соседкина дочь недавно лишилась работы, будучи уже беременной. Тётя Наташа быстренько оформила её у себя дворником, чтобы в дальнейшем получать все положенные пособия, а убирала, конечно, сама. Но, когда наступила зима, которая в этом году оказалась уж больно ранней – с конца октября снег лёг, старухе пришлось тяжеловато. Нужно было заменить её хотя бы до декрета. А если Любе будет работа по нраву, то можно будет после этого официально её оформить. Люба с облегчением собрала вещи и отправилась в коттеджный посёлок «Речной».
Это был пригород. Вдоль трассы Уремовск – Новогорск тянулась скучная пыльная деревня Новая Жизнь. Когда-то здесь был совхоз, земли которого постепенно съедал растущий областной центр. Теперь это стало просто пригородным поселением, жители которого по месту работы были горожанами, а по укладу и месту жительства селянами. От трассы узкая, но с хорошим асфальтом дорога огибала Новую Жизнь и вела к бывшему садоводческому товариществу станкостроительного завода. В семидесятые территория товарищества была огорожена бетонным забором, что особенно подняло цены на участки в девяностые, когда воровство стало повсеместным. Поэтому их активно скупали люди небедные, и к настоящему времени садовых участков как таковых на территории осталось лишь несколько десятков. Но строились на месте прежних хибарок не дворцы, а средние такие загородные дома – те же дачи, только чуть богаче. Не было у жителей не самого большого областного центра стремления постоянно жить на природе. В их представлении особняк – это в черте города. Так что на зиму жилыми оставались тут едва ли пятая часть домохозяйств.
Среди прежних садовых участков был и тёти Наташин, на котором стоял крошечный деревянный домик, построенный ещё её родителями. Здесь она жила с ранней весны и до глубокой осени, благо что место её работы здесь же находилось: она была бухгалтером садового товарищества. Работой своей она дорожила, откровенно высказавшись как-то тёте Клаве, что работа эта «не бей лежачего, да и безопасная: много не украсть и надолго не посадят». Да и возраст – кто её теперь возьмёт? А самое главное, что была возможность из дома уходить, где дочь, зять, внук и второй на подходе. Вот и дочь смогла выручить. И притащили они с её дачи раскладушку в бухгалтерию. Сама же тётя Наташа зимой не утруждалась. Они с председателем делили день пополам, прикрывая друг друга. Так что Люба, управившись на территории, заваливалась на раскладушку и читала детективы или разгадывала кроссворды. Или вязала бесконечные чепчики. Но не в такие дни. Сегодня ей придётся весь день провести на улице.
Только через три часа она, едва передвигая ноги, вернулась к конторе. Снег почти прекратился, но ветер дул по-прежнему. У конторы дорожку опять перемело, и крыльцо снегом присыпало. На ступеньках следы, значит, кто-то из начальства пришёл. Ага, судя по большим следам, председатель. И за ним ещё кто-то. Но не тётя Наташа, у неё нога небольшая. Ещё один мужик.
Не заходя в контору, Люба смела снег с крыльца и взялась за ручки своей «савраски». Помахала покуривающему на соседнем крыльце охраннику Петровичу: какой молодец, у себя сам размёл дорожку до шлагбаума. Приведя в порядок путь от дороги до крыльца, поволокла свой инвентарь по пандусу. Из дверей высунулся красномордый больше обычного председатель:
– Ку-у-да? Четырнадцатый квартал чисть!
– Кому он нужен? Там только лыжники бывают!
– Рассуждать ещё будешь! Иди давай чисть!
– Сейчас посмотрю, кто там такой богатый, что за зимнее обслуживание платит. И через часок, если задолженности нет, пойду чистить. Дня за три управлюсь.
– Немедленно, я сказал!
В другое время Люба не стала бы спорить. Но сегодня просто сил не было. Поэтому она просто продолжала давить на ручки, толкая машину на председателя. И затолкала его в помещение вместе с инвентарём. Задвинула всё в кладовку и закрылась в бухгалтерии.
Размотала платок, скинула старое тёти Клавино полупальто, в котором работала. Скривилась от собственного пропотевшего тела. Заглянула в чайник, включила его. Продолжая раздеваться, достала из стола кружку, кинула в неё чайный пакетик, наполнила кипятком и поставила на край стола. Всё это время начальник ломился в дверь. Хотела обмыться над тазом, но этот пьяница нервировал стуком и криком. Просто обтёрлась мокрым полотенцем, надела чепчик и большую мужскую футболку, которую использовала как ночную сорочку, потрогала пальцем кружку, отдёрнула руку и стала натягивать джинсы. Не застегнув их, взяла с подоконника контейнер с тёртой свёклой и съела несколько ложек. Как всегда при приёме пищи, подступила тошнота. Надо лечь, а то вырвет. Только взялась за раскладушку, как дверная задвижка, не выдержав напора, отломилась вместе с изрядной частью двери.
– Ты… кто ты тут есть… и в бухгалтерию не сметь заходить! – брызгал слюной председатель.
– О, бабёнка тут готовенькая, – неаккуратно протиснулся мимо председателя, да так, что уронил его на четвереньки, собутыльник, такой же плешивый предпенсионного возраста, и к тому же жирный. В тесном кабинете атмосфере сгустилась от перегара моментально. Люба уже с трудом сдерживала тошноту. Толстяк зашёл сбоку и обхватил её руками. Вот зря он на живот нажал. Свёкла фонтаном вернулась наружу, окатив разгибающегося председателя.
– Да ты, – отряхиваясь, взвыл председатель.
Люба дотянулась до кружки с чаем и выплеснула его на ногу толстяка. Теперь орали оба.
Хлопнула дверь. Коридор мгновенно заполнился, и откуда только взялись? Прибежал Петрович, а следом за ним две тётки. Одна из них, насколько Люба знала, из Новой Жизни, ходила сюда уборщицей в несколько домов. Вторая, кажется, жила в посёлке. Вот эта вторая, оценив вид Любы в полуспущенных джинсах и орущих стариков, сказала:
– Ну, прямо Сусанна и старцы! Облюёшься от таких свежих кавалеров!
Заржал Петрович. Захихикала уборщица. Не выдержав, засмеялась и Люба. В конце концов, ничего же не случилось! Понятно, что ей теперь здесь не работать. Ну и что? Вернётся к тёте Клаве, поищет что-то другое. Хватит, отдохнули они друг от друга, теперь будут снова притираться.
– Петрович, посмотри, что можно с дверью сделать. Открытой не оставишь, это же бухгалтерия!
Люба вытащила сумки и стала собирать вещи. Звонок. Приехала после двухдневного отсутствия хозяйка одного из самых богатых особняков посёлка, живущая, тем не менее, в нём одна, просила помочь расчистить подъезд к дому. Просила вежливо, она и вообще всегда общалась с людьми уважительно. Не стала отказывать, всё равно пока дверь не починена, не уехать. Да и платит дама щедро.
Уже заканчивала расчистку площадки перед гаражом, когда подъехал хозяин соседнего дома. Наверное, давно не появлялся, потому что въезд был перекрыт вдоль тротуара хребтом снега, наваленного не за один день работы тракториста Василия на шнекороторном снегоуборщике, который по договору ежедневно чистил основные дороги посёлка. В отличие от дамы сосед приехал с водителем, тот вытащил лопату из багажника, воткнул её в завал и крякнул: снег был слежавшийся. Хозяин подошёл к Любе и засмущался, потому что обращаться за помощью в тяжёлой работе к бабе было неловко. Она сама начала разговор:
– Здесь моя савраска не справится. Если согласны заплатить, я попробую большой снегоуборщик вызвонить.
– Да, конечно! – обрадовался он и полез в карман. – Меня Игорь Николаевич зовут.
– Подождите, о цене будете с Василием договариваться.
На вопрос «Ты где?» Василий ответил, что чистит четырнадцатый квартал. Люба поняла, что это председатель послал его расчистить дорогу для толстого собутыльника, и посоветовала потребовать деньги вперёд, потому что клиент жадноват.
– Подождёте полчаса? Он дальний участок чистит.
Мужики уселись в машину, настроившись на долгое ожидание. Но Василий появился через пять минут: толстяк платить отказался. Дальше работа шла весело. Снегоуборщик, утробно рыча, двигал глыбы слежавшегося снега, мужики лопатами подчищали за ним, Люба махала метлой на широком крыльце дома. В воротах стояла владелица соседнего дома и ещё две подошедшие к ней женщины и переговаривались, поглядывая на работающих.
– Нравится? – спросил хозяин остановившуюся передохнуть Любу, которая с изумлением разглядывала дом.
– Навеяно великой английской литературой, – вырвалось у неё. – Явно архитектор косил под викторианскую эпоху… или раньше, времён какого-нибудь Георга… прямо Торнфильд-холл… ой, извините!
– Да ничего, – ухмыльнулся он. – Я ведь и сам строитель, но этот замок не возводил. Мне он от наследников должника достался два года назад. Я вот о чём вас спросить хотел… я от Инессы, соседки, о ваших обстоятельствах слышал…
– Ну, деревня, – удивилась Люба. – Полчаса прошло, а земля уже слухом переполнилась! Ещё, небось, говорят, что деды меня изнасиловать пытались! Да не было ничего такого! Приехал хозяин с дальнего участка, где никто зимой не живёт, а там не только подъездные дорожки, но даже основную дорогу не чистят. Ну, надо – значит, надо. Вызвал бы трактор, заплатил бы трактористу. А он решил сэкономить, председателю бутыль поставил. И председатель пытался меня заставить этот гектар чистить. Я сегодня с шести часов умахиваюсь, моё дело – проходы к контейнерным площадкам расчистить, урны освободить, переходы с тротуаров на дорогу… и так, по мелочам, за Васиным трактором огрехи разгладить. Вернулась в контору отдохнуть, заперлась, чтобы обмыться, переодеться и перекусить. Эти алкаши не за прелестями моими полезли, а за рабочей силой. А от их перегара меня травануло. Но со стороны это выглядело, конечно, атас: дверь взломана, я в не застёгнутых джинсах, босс в моих рвотных массах, а жадного толстяка я чаем облила.
Захохотали все: и её собеседник, и шофёр, и прислушивающиеся женщины, и заглушивший мотор Василий.
– Значит, вы остаётесь? – спросила Инесса.
– Ну, нет! Я ради пристанища только здесь жила. А теперь себя в безопасности чувствовать не буду. Да и председатель неуважения не простит.
– Может, вы согласитесь у меня поработать, как это называется, помощницей по хозяйству? Жильё предоставлю, двери обещаю не ломать, – спросил Игорь Николаевич.
– В последнем не сомневаюсь, – засмеялась Люба. – Это было бы не по-хозяйски и для строителя непрофессионально. А главное, мужчина вы хоть куда, можете любую юную красотку уговорить, не круша собственность ради немолодого тела.
– Прошу, – распахнул входную дверь Игорь Николаевич.
И Люба переступила порог нового места работы.
А тут было на что посмотреть! Люба сделала всего лишь несколько шагов из тамбура перед входом и застыла. Водитель Игоря Николаевича хихикнул, а хозяин с улыбкой спросил:
– Литературные ассоциации подтвердились?
– У меня такое впечатление, что весь этот замок был построен ради этого холла. И он занимает большую часть объёма здания.
– Ну, не большую, но значительную.
Задрав голову, Люба обошла холл кругом, бормоча: «Мечта пьяного тракториста о прекрасном».
– Почему? – удивился хозяин.
– В пятидесятые дома культуры с такими люстрами строили.
Люстра была метра два в диаметре. Впрочем, далеко не все лампочки в ней горели: «И как их менять? Дрон запускать?» Зато по боковым стенам на высоте около трёх метров располагались светильники, имитирующие горящие факелы: «Ну, к этим-то хоть со стремянки дотянешься». Справа и слева от входных дверей – арочные окна высотой метра в четыре, даже не арочные, а стрельчатые со сложным переплётом: «А мыть кто будет? Альпинистов вызывать?» Между ними над дверью окно полукругом и тоже с острым навершием и переплётом в виде круга с вписанной в него розой, а под ним какой-то дурацкий длинный низенький игрушечный балкончик, на который не влезть ни в какую: «Сколько же там пыли?» К противоположной стене с двух сторон поднимались закруглённые лестничные марши, которые сходились, образуя балкон на уровне второго этажа. И двери, двери: одна справа, две слева, одна под балконом, три с балкона: «Жуть! Издайте путеводитель!»
Мужики от её реплик ржали в голос.
– Смейтесь, смейтесь! Завтра привезёте сюда строительные леса! А сегодня я только ревизию произведу. И начнём мы с подсобных помещений. Кухня здесь? – и она двинулась направо.
– А как вы догадались? – двинулся за ней Игорь Николаевич.
– Дверь за углом явно для погрузки. Когда снег разметала, видела.
Быстро обойдя дом, Люба снова остановилась посреди холла и сказала:
– А ведь нормальный дом… ну, кроме этого рыцарского зала. Такое впечатление, что тут воплощены две несовместимые идеи заказчика – показать его величие и превосходство над всеми и одновременно создать условия для комфортной жизни современного человека. И архитектор решил эту задачу, сделав идею превосходства центральной, а к ней пришпандорил с трёх сторон части современного дома. Я бы ещё тут на проходе к гостиной под лестничным маршем двух псов-рыцарей в латах поставила для устрашения. Гости будут голос терять при виде такой р-р-роскоши!
– Точно, стояли тут две такие консервные банки, – подтвердил хозяин. – Вон нашлёпки на плитке, это под них. Любовь Эдуардовна, а вы случайно не дизайнер по образованию?
– Образование у меня – здешний торгово-экономический колледж. Заочно.
– Никогда бы не подумал. Я бы скорее решил, что вы гуманитарий. Историко-филологическое образование или искусствоведческое. Вы не рисуете?
– Не рисую, не музицирую, пою только под душем или в пьяной компании после третьей рюмки при потере бдительности. Короче, всё ли у вас имеется для наведения порядка во вверенном мне здании?
– Ей-богу, не знаю. Откровенно говоря, я, как получил этот дом вместе с мебелью, посудой, бытовыми приборами и оргтехникой кое-какой, так и законсервировал это. Позапрошлым летом жил, и супружеская пара из Новой Жизни здесь работала. Женщина готовила и убиралась, мужчина привёл в порядок участок. Потом я уехал, всё закрыто было. Потом в октябре этого года ещё жил недели две. Хорошо тут было. Тихо. Так что вы посмотрите, у каких вещей срок истёк и составьте списки, что надо купить. И… есть ещё одна история, о которой вам надо знать. Этот дом достался мне от наследников Большакова.
– И что?
– А… вы вообще из Уремовска?
– Я вообще из Утятина.
– Неужели у вас не слышали об Илье Большакове? Ну? Илья Большой?
– Я так понимаю, он умер? И в его смерти было что-то опасное для тех, кто в этом доме? Несчастный случай, отравление, радиация?
– Убийство.
– Уж давайте, вываливайте всё. Чем оно опасно лично для меня?
– Его убили здесь.
– А-а… начинает доходить. Не этими ли, как вы говорите, консервными банками его придавило?
– Убили его ножом. Но труп потом, действительно, одной из этих железок придавили. Такая своего рода издёвка.
– Понятно, почему вы их убрали. Ладно, что вы имели в виду: примитивный обывательский страх перед смертью или бандитское окружение на этой территории? Он вообще кем был, этот Большаков? Банкир, бандит?
– И то, и другое. Если у вас нет неприятия к месту, где произошло убийство, то всё в порядке.
– Ну, и закрыли тему. Я начну кухню отмывать, а вы продукты привезите, если желаете сегодня поесть. Да, надеюсь, вы понимаете, что для наведения относительного порядка на такой площади потребуется несколько дней?
После выходного Люба решила наконец-то заняться «рыцарским залом». С досадой повздыхав на люстру, она решила помыть окна, насколько дотянется, и подкатила стремянку к первому. Легко поднялась на первые три ступеньки, но неожиданно закружилась голова. Она пошатнулась, но успела ухватиться за никелированную трубу, обрамляющую оконный проём. И вдруг труба легко отделилась от стены. Люба зажмурилась от страха, но трубу не отпустила. И не упала. Решившись открыть глаза, она увидела, что из стены выдвинулась какая-то сложная конструкция из труб и шарниров. «О, бандитские сокровища!» – выдохнула она. Но оказалось, что это просто устройство для мытья окон. По нему было удобно залезать наверх и даже работать сидя, перемещая ступеньки. Только вокруг входной двери подобного устройства не было, поэтому полукруглое окно с дурацким балкончиком осталось недоступным.
Занявшись обедом, она продолжала обдумывать, как подняться наверх. Может, к центральному окну можно снаружи подобраться? Загорелось это выяснить так, что бросила не дочищенную картошку и выскочила на крыльцо. Нет, окно над козырьком, прикрывающим входной тамбур, но никаких ручек на раме. Открывается оно изнутри.
Поставила кастрюлю на маленький огонь и решила подняться на чердак, чтобы поискать там спуск к люстре. Место, где была люстра закреплена, она нашла сразу – в центральной прямоугольной башне с зубцами, которая так поразила её при первом взгляде на дом. Но никаких трубок, рычагов или выключателей там не было. Какие-то цепи, намотанные на бетонные балки. С порога она оглядела это хозяйство и махнула рукой: крутить нечего, а наступать на этот круг страшно – вдруг провалишься?
В общем, вернулась на кухню, проверила готовность блюд и снова вернулась в холл. С досадой пробормотала: «Вот зараза!» и пошла в проход под балконом. Не нравились ей ещё эти нашлёпки из-под рыцарских лат на до блеска отчищенных ею плитках пола. Может, удастся их чем-нибудь вроде ножа поддеть? Но нет, держатся. Ладно, пусть хозяин как строитель придумывает! Разогнулась и увидела, что на одной из плиток стены над ней грязное пятно. Она вытащила тряпку из кармана фартука и потёрла плитку. Если бы тряпка была мокрой, ничего бы не произошло. Но сухой оттереть грязь не удалось, с идти за моющим средством не хотелось. Люба потёрла плитку с усилием, и плитка вдавилась в стену. Ближайшая к стене «нашлёпка» повернулась, открыв квадратное углубление в полу. Люба без опаски туда заглянула – ну, нет сокровищ! Только коробочка с рычагом. Постояла, подумала. А нажму! Послышался шелест, это что-то посыпалось на пол. Со скрежетом люстра на цепях спустилась почти на пол.
– Ура! – сказала Люба.
Выключила свет и пошла за водой.
Когда промыла металлическую раму люстры и, по очереди снимая, промыла в слабом растворе уксуса и соли хрустальные висюльки, она нажала на штырь в углублении. Пощёлкала несколько раз. Ничего. Нажала посильней. Штырь полностью ушёл в коробочку, но люстра не сдвинулась с места. Ладно, вернётся вечером хозяин, он инженер, пусть разбирается.
Но расстроилась. Хотелось похвастаться, как она во всём разобралась. Ей эта работа очень нужна была. Игорь Николаевич обещал платить столько, сколько ей зарабатывать ещё не доводилось. Уже и аванс дал. Если она здесь задержится до мая, когда ей на повторный курс в больницу ложиться, то после стационара сможет пойти работать в местное отделение её прежнего банка и на накопленные деньги снять квартиру и забрать к себе Дениса. Катя не поедет, Люба это с самого начала понимала. И не только из-за бедности, которой дочь не хотела. Следующий год выпускной, девочка идёт на медаль. А вдруг в новой школе учёба не пойдёт?
Ох, а лампочки-то поменять! Щёлкнула выключателем, полюбовалась сиянием промытых висюлек и пошла за лампочками. Когда люстра засияла всеми огнями, бросила взгляд на чёрную дыру в полу и решила её закрыть. Прежде чем нажать на плитку в стене, наклонилась и без всякой надежды нажала на рычажок. Люстра заскрежетала и медленно вознеслась на потолок.
– Вот же я тупая, – засмеялась Люба. – Видно же, что это электрический подъёмник! Люстра двигается только под током!
В отличном настроении она накрывала на стол. И засмеялась, когда услышала восторженный мат Димы, шофёра.
– Любовь Эдуардовна, вы подъёмный кран вызывали? – спросил хозяин, с восторгом любуясь ярко освещённым холлом.
– Все секреты раскрою позже, а пока за стол!
После обеда Дима повисел на окнах, пару раз подвигал люстру, а потом принялся выстукивать противоположную стену, пытаясь найти тайник под другой нашлёпкой. Как ни убеждала его Люба, что она первым делом подумала о симметрии и всё проверила, он так упирался в стену, что удивительно, что её не пробил.
С утра Люба в отличном настроении чистила двор и думала, что сегодня она найдёт путь к последнему окну. А к вечеру оно упало до нуля. Не нашла. Да ещё хозяин позвонил и сказал, что заночует в городе. Знала бы, к тёте Клаве бы уехала сразу после обеда!
Перед сном вышла в холл, включила свет и для поднятия настроения решила подвигать люстру. Слишком резко нажала на рычажок, углубив его, и люстра застряла на полпути.
– Как день не задастся… – застонала она.
А вот задался! Другое положение штыря выполняло другую команду. Вся эта арматура, которая держала люстру, растянулась от перил балкона до маленького этого балкончика, путь к которому она искала несколько дней. Так вот для чего он нужен! «Всё равно не уснуть», – подумала. И полезла на второй этаж. Правда, увидев мостик из трубочек, по которому ей предстояло пройти на приличной высоте, как-то скисла. Ладно бы с пустыми руками! Но с ведром, метёлкой и тряпками? Вернулась, привязала всё на длинные верёвки, закрепила их на поясе, оставив ведро и веник на полу, и поползла на четвереньках. Доползла, подтянула инвентарь, занялась делом. Спешила, потому что нашёл не неё страх, всё думала: а если вдруг люстра поднимется или опустится, что тогда делать? Потом сообразила: по верёвке можно слезть!
Стоять на балкончике было некомфортно. Узенький, перила в полметра высотой. Мыла окно одной рукой, другой держалась за переплёт. Напоследок протирала балкончик. И обнаружила видеокамеру, засунутую между металлическими балясинами. Протёрла её от толстого слоя пыли и сунула в карман. Ясно, что эти шпионские штучки относятся к предыдущему хозяину. Кстати, чего он камеры не навесил на дом? Может, жив бы остался.
Люба сунула найденное в ящик кухонного стола и отправилась спать.
А назавтра Игорь Николаевич объявил, что пригласил коллег на званый ужин. Ещё шестеро приезжают из столицы в гости и проведут у него несколько дней.
– Не волнуйтесь, еду привезут из ресторана. И обслуживать стол они будут.
Но Люба всё равно взволновалась. И про находку больше не вспомнила.
Суд
– Любовь Эдуардовна, я должен перед вами извиниться…
– Это за что? За восстание Спартака?
– А?! – растерялся хозяин. – Я за гостью свою должен извиниться. А что за Спартак?
– И я о том же, – улыбнулась Люба, продолжая заполнять посудомойку. – Я имею в виду, что, когда в древнем Риме рабы восставали, они не планировали общественно-политическую формацию менять. Они понятия не имели о равенстве людей и достоинстве каждого отдельного индивида. Они просто хотели стать рабовладельцами, а нынешних господ сделать рабами. А ваша гостья… мне девочки сказали, что она, судя по её мастерским придиркам, прежде работала официанткой. И теперь отрывается по полной.
Игорь Николаевич засмеялся:
– Понял. Нетрудно вывезти девушку из деревни. Вы передайте официанткам, что я у них тоже прошу прощения, доволен их мастерством и выдержкой и компенсирую их моральные потери. При прощании извинюсь лично.
В дверях кто-то кашлянул. Люба, уже понимая, что произошла накладка, тем не менее, сначала кинула в машину таблетку, нажала на кнопку и только после этого повернулась. В дверях стояла та, о ком их речь велась. Спутница давнего приятеля Игоря Николаевича и делового партнёра, которую он, кажется, даже представил невестой. И он сзади стоит, приобняв её за талию. Неловко получилось… а, впрочем, что она особенного сказала? Что гостья прежде официанткой была? Ну и что обидного? А, пусть Игорь Николаевич оправдывается, на то он и хозяин! Люба покосилась на него. Надо же, ни малейшего смущения на лице! Да тут, наверное, никто смущаться не собирается! Мечет искры из глаз эта невоспитанная красотка. Выражения лица её спутника не видно. Хозяин некоторое время молчит, а потом спрашивает:
– Какие-то пожелания? Сейчас подадут десерт.
Первой не выдерживает невеста. Она вырывается из объятий жениха и убегает по коридору в гостиную. Игорь Николаевич идёт к двери:
– Ты за мной, Валера? Пошли, поговорим.
Они выходят через дверь, ведущую в холл. Через некоторое время из коридора появляется Инесса:
– Люба, как бы мне одеться? Хочу до дома дойти, взять что-нибудь тёплое.
– Да, здесь во всех больших помещениях прохладно. Давайте я вам шаль принесу.
Люба прошла через прачечную в свою комнату и достала из шкафа ажурную шаль.
– О, какая прелесть! Давайте я что-нибудь из посуды или блюд прихвачу, а то девчонки замотались, а вам, наверное, неприятно с этой крестьянкой-барышней пересекаться.
– Крестьянкой?
– У Пушкина барышня крестьянкой прикидывалась, а эта крестьянка пытается барышню изобразить. Она вас сильно обидела?
– Да бросьте, не в том я возрасте, чтобы на взбрыки постороннего подростка внимание обращать.
– Подростка?
– Ну, молодой женщины, задержавшейся в переходном возрасте!
– Да, пожалуй, это верная оценка. Но… я немножко знаю Валеру. Не хотелось бы, чтобы в него навеки вцепились зубы этой ядовитой змеи!
– Не преувеличивайте его беззубость. Если успешен в бизнесе, значит, о невинности говорить не стоит. Разберётся.
После Инессы на кухню пришёл самый молодой из гостей, Анатолий. Он и его спутник Виктор Васильевич, пожилой, крупный, но при его внешней мощности какой-то вкрадчивый, слишком навязчивый, приехали самыми первыми. Люба так рано заезда гостей не предполагала, поэтому с утра вышла размести выпавший с ночи снег. Его было совсем немного, можно было и не чистить, но она себя неважно чувствовала, а день предстоял тяжёлый, и надо было набраться чистого воздуха, восстановить координацию и душевное равновесие. Анатолий выскочил из такси, выхватил из рук Любы лопату и принялся скрести ступеньку. Ей с трудом удалось убедить его сначала устроиться в отведённых им комнатах и переодеться в старую Димину куртку. Она немного рассердилась, что он нарушил её одиночество, но потом, увидев, как он радуется снегу, солнцу, морозцу, отмякла и поболтала с ним. Когда Анатолий сказал, что он компаньон Игоря Николаевича, она удивилась. Слишком он был ребячливый и совсем не деловитый. Молодой человек недоверие её уловил и пояснил, что дело к нему перешло от умершего год назад старшего брата. И Люба впервые подумала о делах хозяина, что они не такие уж блестящие, с этаким-то компаньоном. Ещё её напрягало то, что Виктор Васильевич часто подходил к окну своей комнаты и как будто приглядывал, не смылся ли его спутник. Вот и сейчас, когда Анатолий пристроился к столу и принялся болтать с Любой, он появился из коридора, соединяющему кухню с гостиной, по которому сновали две официантки из ресторана «Трактиръ» и попросил стакан холодной воды, зыркнув при этом в сторону своего подопечного. Потом Дима заглянул в дверь со стороны прачечной и кивнул на плиту, намекая, что проголодался.
– Дима, минут через десять гости сядут, и я тебе звякну. Сколько там водителей?
– Со мной трое.
– Скажешь им, чтобы приходили перекусить.
Наконец ушёл Анатолий, но тут же зашла из «рыцарского зала» ещё одна гостья. Люба краем уха слышала разговоры гостей, пока встречала их, провожала в приготовленный под раздевалку для мужчин кабинет хозяина на первом этаже и комнату рядом, которая предназначалась для дам, а потом подвозила сервировочный столик в гостиную, и из этих разговоров поняла, что эта дама либо сама архитектор, либо поднаторела в профессиональных делах мужа, который был владельцем архитектурного бюро. Эта попросила таблетку от головной боли, но пришла явно не за ней. Чтобы гостья не ходила вокруг да около, Люба предложила ей присесть и высыпала перед ней таблетки из аптечки. Та начала разговор с сочувствия по
поводу Валериной невесты, которая пыталась облить Любу из бокала, а в результате облилась сама, да ещё и разоралась по этому поводу. И только потом перешла к тому, за чем, собственно пожаловала. Она восхитилась порядком, который Любе удалось навести за столь короткий срок, и сообщила, что бывала здесь при Большакове. Последний раз – за день до его ужасной смерти.
– Да, я слышала об этом, и даже показывала гостям место, где его зарезали.
Этим она дала понять архитекторше, что место работы её устраивает: комплименты по поводу порядка не иначе как предшествовали приглашению на работу в дом, где никого не убивали. Богатенькие, однако, эти строители, если дерутся за столь высокооплачиваемую домработницу! Прямого приглашения не последовало, но визитка с телефонами с намёком: «мало ли что может случиться при его обстоятельствах». Про обстоятельства она сделала вид, что в курсе, но взяла на заметку: надо спросить у самого Игоря Николаевича, что не так у него, если приятели уверены в его грядущем крахе.
Наконец-то эта движуха прекратилась, гости уселись за стол, вернулась из гостиной одна из официанток, хихикая:
– Верка уже вторую десертную вилку подаёт.
– Крестьянка кидает? – ставя на плиту кастрюлю с борщом спросила Люба и посылая СМС Диме.
Та не поняла. Люба объяснила насчёт пушкинской героини наоборот. Под радостный смех официантки зашли водители. Только усадила мужиков и подала им, пришёл Игорь Николаевич. Раздал официанткам чаевые, извинился, впрочем, довольно туманно обозначив, за что, поскольку посторонние присутствовали. Любе сказал:
– Любовь Эдуардовна, я надеюсь, вы согласитесь перенести выходной?
– Ой, никак не могу. У меня суд завтра.
– Суд?!
– Развожусь. Я надеялась, что как-нибудь вы день перебьётесь, тем более, с рестораном на эти дни договорённость есть…
Хозяин растерялся. Внезапно вмешалась одна из девушек:
– Развод – дело неотложное, сама через это проходила. Вер, у тебя же завтра выходной? Можешь остаться? Переночуешь здесь и утром завтрак подашь гостям. К обеду наша доставка приедет, я договорюсь, чтобы тебя дождались. Обслужишь и тогда уедешь. А к вечеру Люба так или иначе возвратится.
– Спасибо, девушки. Машину задерживать не будем, мой водитель отвезёт.
Вера оказалась девушкой общительной и весёлой. Когда гости разъехались, а приезжие расползлись по отведённым им комнатам, она, к тому времени уже прибравшись с Любой на кухне, ухватилась за пылесос. Анатолия, ещё до разъезда гостей пристроившегося на кухне, Вера сразу стала звать Толиком и приспособила к хозяйству. Сначала он, подпоясавшись полотенцем, доводил до блеска бокалы, а когда перешли в гостиную, переставлял мебель. Люба, всё более погружавшаяся в невесёлые думы о завтрашнем дне, невольно отвлекалась на её грубоватые шутки и присоединялась к смеху Анатолия. Дело близилось к полночи, но ещё двое гостей всё никак не успокаивались. Сразу после ужина удалилась к себе пожилая супружеская пара, а Валеру, перебравшего виски, пришлось даже сопровождать. Эти спали. А невеста Валеры и Виктор Васильевич то и дело мотались по лестнице, заглядывали в гостиную: им то вода нужна, то таблетка, то телевизор плохо показывает, то вайфай подавай. На просьбы мужчины отзывалась Люба, а когда в первый раз обслуживания потребовала невеста, Вера весьма чувствительным тычком откинула Любу с дороги по пошла за гостьей. Вернувшись, пояснила:
– Не обижайся, но уж больно ты мелкая, соплёй перешибёшь. С неё станется и с лестницы тебя скинуть. Даже не подходи к этой дуре, если жизнью дорожишь!
А после второго раза обратилась уже к Анатолию:
– Толь, ты ей что, авансы какие выдавал? Ну там, поцелуй на балконе, перепих за шкафом? А может, не дай бог, жениться обещал?
– Да ничего такого, – засмущался молодой человек.
– Знаешь, Толян, а не пошёл бы ты спать! И охранник твой успокоится, и психопатка эта угомонится. У Любы завтра очень ответственный день, ей бы закончить всё по-быстрому. Да и мне уже баиньки пора.
Когда Люба последний раз прошла по первому этажу, выключая свет, по лестнице спустился хозяин с телефоном и спросил:
– Во сколько Диме за вами заехать? Да не спорьте, я же вижу ваше состояние! И отвезёт он вас, и будет ждать сколько надо.
На обратном пути она оценила его предусмотрительность. Если бы не Дима, она бы не то, что до автостанции не дошла, но и с детьми бы не смогла попрощаться. И в посёлке он не ко входу её подвёз, а завернул за угол к грузовому крыльцу:
– Давай прямо к себе, а то тут полон дом!
Люба безвольно кивнула, зашла в свою комнатку, скинула пальто на кресло и ничком упала на кровать.
А Дима прошёл на кухню, остановив летевшую ему навстречу Веру:
– Не надо туда. Любе поспать надо… или поплакать… или что там у вас, у женщин, для разрядки…
– Как же? А если ей плохо?
– Да уж не хорошо…
– Что с ней?
Дима с досадой поглядел на гостя, со вчерашнего дня, кажется, прописавшегося на кухне. Что он тут забыл, этот мозгляк?
Прошедший в кухню из холла Игорь Николаевич сказал:
– Толя, у Любы развод сегодня состоялся… состоялся ведь?
Дима кивнул. Хозяин мягко взял гостя за плечи и повёл к выходу:
– Иди, отдыхай. К вечеру она оклемается и займётся ужином. При всех её болезнях и внешней хрупкости Люба очень волевая женщина, – закрыл за ним дверь и сказал водителю. – Вера сейчас тебя покормит. Но сначала расскажи, что видел и слышал. Не её же мне пытать.
– Да. Не надо. Я скажу, я на суде был. А что? Там в зале несколько женщин только сидели. И я зашёл. Значит, так. Муж – сволочь. Старый, плешивый. Лет, наверное, под полтинник. Мать его – вообще! Я бы таких в деревенском нужнике топил. А опека за них. И судья купленная. Назначила ей алименты платить в размере двух минимальных прожиточных минимумов. Бабка сияла!
– Суд что, решил ребёнка с отцом оставить? – поразилась Вера.
– Двое детей. Двое! А у ней ничего! Говорит, была квартира, когда замуж выходила. Они её продали и дом построили. Бабке! А Люба с семьёй в бабкиной квартире жила. Понимаете? Всё бабкино, с мужа взять нечего. Но детей он содержать может. У него оклад. А у Любы рак и никаких перспектив! А такие алименты, она сказала, для того, чтобы была задолженность, и они бы её потом материнства лишили!
– Как же можно было без адвоката, – покачал головой Игорь Николаевич.
– А Люба сказала бесполезняк. Там бабка полгорода держит.
– А дети что? – спросила Вера.
– Дети большие. Девчонка чуть не на полголовы выше матери. Плакали оба. После суда кинулись к матери, а бабка их оттаскивает. Ну, я подошёл и на ногу ей наступил. Она орать, а я извиняться. Ну, и ещё раз наступил. И ещё там женщины были. Оттесняют нас так, оттесняют. Одна бабуля ей проклятия посылала. И всё вполголоса, чтобы, значит, не арестовали. Вот, значит, пока мы их загораживали, они стояли обнявшись. Потом отец детей увёл, а женщины Любу до машины довели.
– Ладно, адвоката я ей обеспечу. Вера, вы можете до вечера побыть? Я всё компенсирую. Вы её не тревожьте, но в комнату заглядывайте тихонько. Ну? У нас тут женщин нет. Не эту же Валеркину психопатку к Любе посылать!
– Да вопросов нет, конечно, я побуду. Но вам как хозяину надо с бешеной дамой вопрос решить. Не дело, когда гости свои порядки… вернее, беспорядки устанавливают. Я вчера замаялась Любу от неё загораживать.
– А что такое? – спросил Дима.
– За обедом она хотела на Любу вино вылить. А я между ними поднос метнула…
– И что?
– Бокал разбила, сама облилась и руку порезала. Истерику закатила. А вечером часа два нам мешала убираться, то ей кондиционер отладить, то телевизор, то воду поменять.
– И что?
– Да что ты заладил! А если бы она с ней пошла? Эта баба реально прибить может!
– Но не прибила же!
– Это потому что я Любу ни разу к ней не подпустила. Сама ходила. А со мной хрен справишься!
– А почему она на неё взъелась? – спросил Игорь Николаевич.
– Да из-за вашего порочного мальчика! Из-за Толика! Эта невеста на него глаз положила, а он вокруг Любы крутится.
Хозяин опешил:
– Вера, что за романтические бредни? У Алисы жених, у Любы развод. Зачем им этот Толик?
– Любе он точно не нужен. А Алисе вашей… ну, скажем так… за столом все говорили о том, что у Валеры трудности, а у Толика акции. Вот акции Алесе точно бы пригодились. Но вообще-то ей и Толик приглянулся. Знаете, как пары складываются? Он садист, она мазохистка. Или наоборот. А вот два садиста не уживутся. Ваш Валера с виду мягкий, пухленький. Но я же вижу, он – мужик. Он командовать умеет. Ему баба нужна мягкая, домашняя. А эта Алиса сама командовать хочет. А Толик ваш – размазня, он как раз для неё. Дура она! Попёрло – хватай, кто попался! Валера, конечно, потом с ней разведётся, но без штанов не оставит. А она думает, к богатеньким затесалась – и можно всех перебирать. Не понимает, что к Толику для того охранник приставлен, чтобы на крючок не попался.
– А что Толик к Любе клеится?
– Да говорю же, слабак он! Ему нужно к кому-то прислониться. А Люба здесь самая добрая.
– Вот не было печали! Спасибо, что просветили. Придётся разбираться.
Вечером, когда гости разбрелись по своим комнатам, Игорь Николаевич зашёл на кухню. Люба только бросила на него мимолётный взгляд, и тут же снова уставилась на сковороду.
– Любовь Эдуардовна…
– Да просто Люба. Всё равно никто кроме вас меня по отчеству не зовёт. Да и не люблю я своё отчество. Оно от имени предателя.
– Тогда и я для вас… для тебя Игорь. Давай по-дружески, тем более, то, что я тебе предложу, звучит странно.
– Вперёд, Игорь!
Распахнулась дверь, в помещение вплыла Алиса.
Хозяин встал:
– Вы что-то хотели?
– Да. Люба, принеси мне воду. Славяновскую или Смирновскую.
Люба положила лопатку и направилась к холодильнику. Когда повернулась с бутылочкой в руках, гостьи уже не было. Хозяин прошипел: «Ну, нарвётся она!», выхватил бутылку из Любиных рук и вышел. Впрочем, вернулся он буквально через полминуты. На вопросительный взгляд прыснул:
– Валерка с прогулки шёл. Попросил передать. Вот разочарование для дамы! Но поговорить нам тут не дадут. Сейчас ещё кто-нибудь придёт. У тебя на сегодня ещё много дел?
– Да вот… всё.
– Тогда закрой изнутри все двери, выключи свет и пригласи меня в свою комнату.
– Ну… прошу.
– Значит, так, – начал он, усевшись в кресло. Любе пришлось сесть на кровать, больше некуда. – Прежде всего о суде. Я связался с адвокатом… не перебивай, Люба, это очень хороший адвокат. Он сказал, что проблему с алиментами решит на раз-два. А вот с квартирой – увы.
– Я с ней сразу простилась. Но алименты… это что, апелляция?
– Да знаю я, что твоя свекровь крутая. Дима сказал. Эта крутость сыграла против неё. Решение они приняли хамское, незаконное. Теперь вынуждены будут подписать мировое соглашение. С этим закончили. Теперь моё предложение…
Вот в чём заключались обстоятельства Игоря Николаевича, о которых намекала архитекторша. Четыре года назад он женился по страстной взаимной любви на Алине Большаковой. Нет, не дочь. То есть, конечно, дочь, но не Большакова-старшего, а Большакова-младшего. Этих братцев так и звали: большой Большой и маленький Большой. Хотя маленький ростом больше большого. Племянница туза, короче. Через два года только до Игоря стало доходить, что с её стороны это не страсти в клочья, а мозги всмятку. Попытался с папой поговорить. Папа чуть не убил. Таким же ненормальным оказался. Игорь полгода пытался жену лечить. Потом просто сбежал. Счастье, что детей не завели, Алина фигуру портить не хотела. Теперь уже год пытается развестись. Вся сложность в том, что папа желает отомстить по-негоциантски: без штанов оставить. Но Игорь, прежде чем о разводе заговорить, стал укрывать финансы и производственные мощности. Был у него лучший друг, в одном дворе росли. Никита Милославский. Всё на него перевёл. А он внезапно умер. Наследник – брат Толик.
– И он что, не отдаёт?
– Да нет, что ты. Он хороший мальчишка был. Я его с рождения знаю. Но сейчас…
– Что?
– Со школы он подсел на наркоту. Никита его лечил, и вроде успешно, но случилась драка подростков. Травма головы. Эпилептический припадок. Почему-то Никита решил, что это так же постыдно, как наркомания. Возил по разным клиникам, везде говорили, что поддержать здоровье можно, а совсем вылечить нельзя. Там у него в мозгах какой-то сосудистый узел с рождения. И травма спровоцировала болезнь. А может, переходный возраст. Сначала приступы были раз в год, потом чаще. После каждого провал в памяти, заторможенность, потом, вроде, восстанавливался. А потом стало заметно ухудшение. С каждым приступом он как будто утрачивал часть себя. Сейчас он фактически уже не человек. Вот, вроде бы, разговаривает, но, заметь, только о том, что в данный момент видит. Ни памяти, ни чувств. Как утёнок, кто рядом, за тем и идёт. Из клиники забрал сейчас, чтобы лицом посветил и очередную доверенность подписал. В любой момент может уйти в себя и уже не вернуться. И тогда… мои деньги уйдут их двоюродной тётке. Короче, Люба, я твой развод финансово компенсирую, если ты согласишься на фиктивный брак с Анатолием!
Люба опешила. Но, взглянув на его напряжённое лицо, поняла, что он вполне серьёзен. А потом вспомнила про свои перспективы и выставила вперёд руку:
– Не торопи, дай подумать. Что это уголовщина, я понимаю. Но я сейчас за детей должна бороться. Поэтому, если пригласишь банк ограбить, я сразу отказываться не буду. Сначала риски оценю.
– По документам он здоров. Всё это время Никита содержал его в частной клинике, где у него две истории болезни. В официальной только депрессия. Поэтому дееспособным считается, если, к примеру, запрос от правоохранительных органов – вполне здоровый человек. Когда наступит полная деменция, тогда уж… но задним числом доказать, что он уже давно… ну, не получится!
– А что тебе даст наличие жены у Толика?
– Брачный договор. По нему у вас будут раздельные счета, на доходы друг друга вы обязуетесь не претендовать. Только в качестве свадебного подарка он передаёт небольшую фирму, она зарегистрирована как ИП.
– Ясно. Через эти «Рога и копыта» ты деньги из вашей совместной фирмы выводишь.
– Не совсем так. Я через неё все дела веду. Наша совместная в безопасности. Там в учредительных документах предусмотрено, что мы свои доли не можем ни на сторону продать, ни по наследству передать. Расширение списка акционеров невозможно. Кто жив, тот и владелец. В случае смерти одного из акционеров его наследникам выплачивается стоимость акций теми из акционеров, кто желает их купить. Так что Никитины акции мне перешли. Там ещё есть несколько акционеров, это мои сотрудники и Толик в том числе. Вся сложность в том, что фирма последние два года стабильно работает почти в нуль. Из-за тестя. Приходится каждый договор дробить и на разных субподрядчиков раскидывать. Я теперь не строитель, я финансист! А столько потерь при переадресации и обналичивании… эти бы энергозатраты, да в мирных целях!
– А просто купить у него эти «Рога»?
– Тесть внимательно отслеживает все мои операции. Если я на глазах уважаемой публики протяну к этому камушку свои дрожащие ручонки, все сразу заподозрят, что этот камушек – алмаз. И начнут его рассматривать.
– Так, а дальше что?
– Я же сказал, все Большаковы – психи. У большого был пунктик на почве собственного величия, ты это сразу поняла. У его сына лудомания, он батино наследство в два счёта спустил, я долг с него успел ухватить только этим дурацким зданием. Причём формально его передали Никите, так что теперь хозяин здесь Толик.
– Точно! Из правления квитанцию за воду принесли на А. Милославского, она, кстати, в кабинете на столе. Я ещё подумала, что ты, значит, не владелец, а арендатор! А это, значит, на Анатолия!
– Завидный жених, да? Ну вот, а маленький Большой сдвинулся на том, что его слово последнее. Сказал он, что разорит мою фирму, значит, должен разорить. И я решил сдаваться. Есть договорённость со всеми акционерами, что я их доли выкупаю. После этого меняю устав по своему усмотрению, переоформляю и передаю Алине в качестве отступного.
– И он не поймёт?
– Да чёрт его знает! Последний год я производственные мощности другим фирмам постепенно передал, а офис сокращаю. В курсе дел только несколько человек, остальные видят, что дела неважные, и постепенно расползаются. Наблюдать моё медленное падение, конечно, приятно, но разом лишить всего – это кайф! Думаю, заглотит.
– Ладно, теперь говори, что кроме алиментов буду иметь с этого я.
– Алименты к этому отношения не имеют. Я вмешиваюсь как товарищ по несчастью. Сосницкий выезжает в Утятин завтра с твоей доверенностью. С собой берёт главную феминистку области. Твоя судьиха – дура. Миф о независимости судей мы обсуждать не будем. Поговорят они с председателем суда, она баба вменяемая. Апелляция им совсем не в масть. Повозят мордой по столу одну дуру, выкрутят руки другой, и твой муж мировое соглашение подпишет. У юриста на руках будет справка из моей фирмы, что ты принята с 1 декабря на должность офис-менеджера, а по-русски завхоза, с окладом 15 тысяч.
– А что так мало?
– Чтобы твой бывший муж оттуда 5 тысяч получал. Работать ты там не будешь, и появляться тебе не обязательно. Получишь карту, оставшиеся копейки будешь снимать.
– А что скажут твои сотрудники про мою мёртвую душу?
– А плевать на них. Или ты думаешь, твоя душа одна такая? А потом фамилию сменишь, тогда уже ни у кого вопросов не останется.
– А это обязательно, фамилию менять?
– Да. Мне так удобнее. А тебе должно быть всё равно. Но пока то, что я сказал, относится только к твоим алиментам. А теперь поговорим, что последует после замужества. Но сначала выясним, что нужно тебе. Детей ты сразу заберёшь?
– Нет, я ещё не знаю, сколько проживу. Я не имею права выдёргивать их из родного дома в неизвестность. В мае пройду второй курс химии, тогда будет видно. Пока буду ездить в Утятин раз в неделю и видеться тайком, чтобы не дразнить гусей. Дочь в любом случае останется с отцом, у неё через год выпускной. А сына я мечтаю забрать. Он другой. Ему с ними будет плохо.
– Ладно. После свадьбы ты как владелица будешь получать некоторые отчисления от своей фирмы.
– От «Рогов»?
– От них. Только называется фирма «Стройсервис МР». Вот, примерно столько.
– Ого! На эти деньги я могу снимать квартиру и вполне комфортно жить с детьми, даже не работая.
– Ты серьёзно?
– У нас в райцентре жизнь дешевле. Ладно, я так понимаю, надо будет мне завещание написать на тебя. Ты что глаза выпучил? На друга понадеялся, спортивного, молодого, а он взял и от инсульта помер. А у меня онкология, причём стадия такая, что хорошего ждать не приходится. Я верю, что ты не собираешься меня подставлять. Ответь мне только на один вопрос: ты давно это задумал? Ну, фиктивный брак?
– Вот не поверишь, но сегодня.
– Правда, не поверила.
– Понимаешь, я Толика в качестве жениха представить себе не мог. Мне Вера сегодня сказала, что Алиса на него глаз положила, и потому на тебя кидается, что он за тобой хвостиком ходит. Тут до меня стало доходить. Я сначала просто с адвокатом связался насчёт твоего развода. И в кадры позвонил, чтобы тебя на работе оформили. А потом подумал: ты в разводе, он за тобой хвостиком. Как мужик он, конечно, никуда, Виктор Васильевич сказал, он как ребёнок. Но смотреться вы будете вполне гармонично. Завтра с юристом мы это обмозгуем. Надеюсь, что получится.
Фиктивный брак
Считалось, что Люба улетела в Санкт-Петербург в свадебное путешествие. А на самом деле она уже неделю сидела в коттеджном посёлке в доме Игоря Николаевича. А если выражаться языком документов, в доме своего второго мужа.
Кстати, о муже. Он снова в клинике. Любе его очень жалко. Только пообщавшись с ним плотнее, она поняла, что Игорь не сильно не преувеличивал, говоря, что Анатолий уже не вполне человек. Много раз ловила себя на мысли, что разговаривает с детсадовцем. Почему она в первые дни знакомства этого не поняла? Почему не понимают другие? Даже тётка его, которая хоть и не близко, но довольно часто с племянником общается, считает его глупым, но нормальным. Наверное, люди слишком заняты собой, чтобы внимательнее вглядеться в окружающих.
После суда, после того странного предложения всё воспринималась как-то иначе. Заглянувшего с утра на кухню Виктора Васильевича, который, как она теперь знала, вовсе не охранник, а фельдшер, она дружелюбно спросила: «Вам в гостиной накрыть или в комнаты подать?» Он глянул ей в лицо и вдруг открыто улыбнулся: «А давайте мы на кухне позавтракаем, чего уж там, всё равно отсюда не вылезаем!»
И чего он так резко переменился, неужели Игорь ему о планах рассказал? Да нет, вряд ли. Кто там такие болезни лечит? Виктор Васильевич наверняка в психиатрии трудится. Он проницательный, он просто увидел, что Люба к нему иначе относится, и сам смягчился. И Анатолий так обрадовался, прилетел сразу, как только медик за ним сходил. И с удовольствием ел кашу, которую заказал его напарник, и не болтал при этом, только поглядывал то на Любу, то на него одинаково преданным взглядом. А следом заглянула пожилая гостья и крикнула куда-то в сторону: «Володя, приходи на кухню!», зашла, тоже села за стол и весело сказала: «Вот и хватит этих аристократических церемоний, между столом и плитой не должно быть больше пяти метров, если любишь с пылу с жару поесть!»
И пришли следом её сухонький Володя и Валера с сильно опухшим лицом. И дама скомандовала: «Моему кашки, пожалуйста. А вот Валерочке… на Кавказе в таком состоянии предлагают хаш!» «К сожалению, не предусмотрела. Но зато есть огненная солянка», – весело ответила Люба.
Болтали за столом только дама и постепенно приходящий в себя Валера. С удивлением из их разговора Люба поняла, что эта гостья занимается производством железобетонных плит. Тогда, может, и та, местная, настоящий архитектор? Похоже, в этой среде женщины серьёзным делом заняты. А вот Алиса и Люба, которые по питанию трудятся, им в подмётки не годятся. И если Алиса доведёт Валеру до загса, то через несколько лет будет так же безуспешно искать встреч с родными детьми. Только у Валеры уровень другой. Он их не в Турцию, а в Канаду увезёт. Или в Новую Зеландию. И не на десять дней, а на годы. И не пожалеет несчастную мать, вон как с железобетонной леди за каждый рубль сражается, даже похмелье отступило.
А вот и Алиса, легка на помине. Вошла, дверь за ней захлопнулась, картинно остановилась, с брезгливым изумлением разглядывая длинный стол, на котором не по этикету беспорядочно громоздились последовательно запрошенные завтракающими миска солёных помидоров, сметана, ткемали, пастила и ещё несколько баночек, блюдечек и салатниц. Почти сразу за ней стремительно вошёл Игорь, по дуге её обошёл и оживлённо заговорил: «О, все в сборе! Отлично, к десяти Темников подъедет с окончательной редакцией соглашения. Люба, что это у Валерки такое яркое? О, солянка? Я тоже хочу!» Люба с сомнением заглянула в почти пустую кастрюлю и включила под ней газ.
Поскольку на Алису никто не обращал внимания, она сочла за лучшее сесть за стол и не кочевряжиться. Далее она манерно потягивала кофе под спор об анкерных плитах.
После подписания соглашения гости стали разъезжаться. Остались только Анатолий и его сопровождающий. Остались и те, кто приехал к десяти, два плотных мужика, вероятно, юристы. Люба увидела, что мужчины собираются продолжить обсуждение в кабинете, и выяснив, что им от неё ничего не требуется, повела Анатолия и Виктора Васильевича к заснеженной речке.
В общем, юристы сочли передачу фирмы шагом неосторожным, и в результате договор решили вовсе не заключать. «А смысл тогда вообще этот балаган затевать?» – даже с облегчением сказала Люба. Смысл они, тем не менее, в этом браке нашли. Назывался он «право подписи». И этот смысл ей очень не понравился. Но отступать было поздно.
После отъезда юристов Люба зашла в кабинет и сказала Игорю: «Ещё одна проблема. Даже три. Дети и тётя Клава». Игорь здесь никакой проблемы не видел. Как объяснить? Ну, влюбились и женились! «А ты сам мог бы поверить, что я могу влюбиться? Ты бы мог убедить детей, что это дело обычное – потерять их и завести другую семью?» «Прости, глупость сказал. Ну, скажи им, что ты продалась ради детей. Он тебе совсем безразличен, но ради того, чтобы победить ваш суд неправедный, ты отдалась ему. Подросткам это понравится». Люба грустно возразила: «Ты сейчас снова глупость сказал. Но, пожалуй, в этом направлении можно поработать. Что-то романтическое пробьёт даже мою прагматичную дочь. Но тётю Клаву на эту шнягу не разведёшь». «Ну, так не говори ты ей вообще ничего». «Тёте Клаве?!» «Да что там за тётя Клава?» «Это самый дорогой мне человек. После детей, конечно». «Ну, ей-то ты можешь про любовь рассказать?» «Тьфу!»
Обозлённая, она вылетела из кабинета и устремилась на кухню. А на кухне сидел Анатолий и глядел на неё собачьим взглядом: «Люба, ты расстроена?» Она похлопала успокаивающе его по плечу: «Первое я не успела приготовить, вот и расстроилась. Ты давай мне помогать будешь? Овощи помой».
После обеда она пошла вслед за Игорем и уже спокойно изложила свои мысли. Что обманывать тётю Клаву стыдно, но правду ей сказать не может. Она человек верный, но нарушений закона не приемлет. Если Игоря такое устроит, Люба предлагает ему следующую историю. Старушке хватит намёка, что жених равнодушен к женщинам, но для престижа должен иметь жену, что за статус женатого мужчины богатый молодой человек оплатит адвоката, добьётся законных алиментов, а далее будет платить ей отступного, чтобы она его не домогалась и помалкивала. Очень выгодная сделка. Ну, а с детьми, когда правда всплывёт, придётся больше тумана напустить. Им про то, что брак фиктивный, сказать нельзя. Никто не может гарантировать их молчания, да и романтики не будет. «Правда, может и не придётся им узнать. Как только я разведусь, можешь и ты освободиться. Потерпи, Люба. После Нового года второе заседание. Должны развести». «Но тогда зачем затевать всю эту бодягу?»
Игорь терпеливо разъяснял, что развод – одно, а раздел имущества может решиться на этом заседании, а может затянуться ещё на несколько месяцев. А у него сейчас с заказами попёрло. Говорил он довольно туманно, но Люба догадалась, что получает он их на Толины «Рога и копыта», потом за маленькие денежки по частям передаёт работу своей фирме, чтобы только не в убыток, разницу выводит. А за Толей фактически числятся фирма, дом, однокомнатная квартира на окраине Москвы, от Никиты доставшаяся, и совсем небольшая сумма на счету, которая бы и закончилась давно, если бы за клинику Игорь из своих не платил. «Слушай, а может, тебе просто остановиться? Не зарабатывать больше, деньги зарыть на Поле чудес и уехать на Мальдивы? И нафиг бизнес?» «Ага. А что будет с несколькими десятками человек, которые у меня работают? Они тоже на Мальдивы уедут?» В общем, бизнес – это наподобие велосипедной езды. Или едешь, или равновесие теряешь и падаешь. Сюрпляс исполняют только редкие специалисты.
Опять приехали эти юристы. Только Темников, тот, что потолще, в самом деле юрист, а второй, который Стас – бывший юрист, в военной прокуратуре в прошлом служил. Сейчас он «по безопасности». Любе опять захотелось всё переиграть. Потому что, оказывается, им предстояло не в дальнем кабинете загса тайком расписаться, а в Москве, где родня и партнёры, сыграть настоящую свадьбу, «ну, скромную, конечно, вечерок в ресторане человек на сорок». И к чему это позорище? И платье невесты? А как же, обязательно, у жениха свадьба первая. Ага, и фату на лысую голову жвачкой пришпандорим. Мужики пожали плечами: для того парики существуют. А стоит ли за правдоподобие союза такие деньжищи платить? Стас отмахнулся: «Конвертами вернём».
Тётя Клава эту дурацкую идею приняла с восторгом: «А что? Я-то искала, что продать, чтобы тебе адвоката нанять! А тут такое предложение! Ты торгуешь тем, что имеешь: честным именем. Идём немедленно платье покупать!» Люба решительно отказалась. Взяла плед и демонстративно завалилась на тёткин диван. По правде, последний месяц держалась она только на самолюбии. Работала физически тяжело и много, но особые муки доставляли запахи пищи. Давно не взвешивалась, но предполагала, что в ней уже меньше трёх пудов. За её демаршем должен был последовать взрыв тёткиного негодования, но вместо этого она вдруг услышала вздох, а потом тётя Клава погладила её по лысой голове и тихо закрыла дверь за собой.
Впрочем, часа через три она влетела в свою квартиру, нагруженная пакетами. И объявила, что купила свадебное платье цвета шампанского Любе и малиновое вечернее себе.
Ну, а когда она натянула на Любу балахонистое платье на чехле, они обе истерически захохотали. Люба так и не поняла, кто из них первым вдруг потом заплакал. А потом тётя Клава стала утягивать потайные шнурки на платье, объясняя, что платье шилось на беременную, в расчёте на то, что к свадьбе живот ещё вырастет, а на сколько – неизвестно, но потом что-то пошло не так, и невеста от платья отказалась. А потом они снова хохотали, когда по очереди мерили недавно купленный блондинистый парик. «Иванушка-дурачок был в кино с таким причесоном, – сказала Люба. – лучше я лысая в загс пойду, чем с такой головой». «А, в Москве купим!» – махнула рукой тётя Клава. И усадила Любу шить малиновый берет к платью. То есть она собиралась ехать в Москву!
Игорь и Стас тётку в качестве попутчицы восприняли на удивление легко: «Зато невеста не будет глядеться безродной. Ещё бы подружку». Люба фыркнула: ни перед кем из своих знакомых она срамиться не собирается. На свадьбу они поехали на поезде: жених с сопровождающим, невеста с тётей и двое организаторов. Перед отправкой поезда, устраиваясь в купе, тётя Клава сказала Любе: «Мечтаю закружиться в вальсе! Ты знаешь, я уже четыре года никуда не выезжала. А не танцевала я лет двадцать. Наверное, последний раз в Доме офицеров в Калининграде…» Стас, стоящий у окна напротив их купе, оглянулся и пошёл на выход. Через несколько минут, когда поезд дёрнулся, отправляясь, он влетел, припорошенный снежком, шурша букетом в целлофане: «Клавдия Фёдоровна, простите, не узнал вас без ваших белокурых волос! Ну, помните, с кем вы танцевали вальс в Доме офицеров…» «Господи, Стасик Корнеев! Наглый лейтенант, поспоривший на жену полковника! У тебя, между прочим, тоже локоны были… то есть кудри». «О-о, я уже лет десять свет отражаю!» В общем, бойцы вспоминали минувшие дни всю ночь. Утром в гостинице тётя Клава, благоухая перегаром, сказала: «Я без сил, мне ничего на голову не надо, у меня берет! А ты иди, ищи парик!» И нагло завалилась спать.
Люба недолго брела по слякотной Москве, наткнувшись на вывеску «Постижерное ателье». Зашла. Ну, ателье не ателье, а скорее, парикмахерская широкого профиля, но малого метража. Пара кресел парикмахеров, столик маникюрши, стеллаж с париками на болванках. Люба тоскливо уставилась на это волосатое убожество. «Вы что-то выбрали? Ой, Люба!» Знакомое лицо, но вспомнить не смогла. «Я Варя!» О, это же старшая дочь Лены, с которой она в больнице лежала. Варя тараторила, что здесь два месяца уборщицей и ученицей. Надоела деревня, надоела свекровь, надоел муж – сбежала. «А я наоборот, сначала собралась помирать, а потом внезапно решила выйти замуж». И сняла шапку. Вся парикмахерская охнула. Потом самая толстая из них мягко сказала: «Ну, можно и так. И ещё длинные серьги. Это авангардно». А Люба вздохнула: «Не поймут. Лучше бы что-нибудь традиционное». Толстуха хлопнула в ладоши: «Сделаем! Соня, шатен, самый короткий! Неля, займись макияжем!»
В общем, на следующий день её из этой парикмахерской выводили к свадебному лимузину, набросив на плечи новую шубу. А Варя вслед за ней свидетельницей выпорхнула. И отвисли челюсти у Игоря и Стаса. И прослезилась тётя Клава. А когда у загса их встретила команда жениха, здесь тоже равнодушных не было. Поджала губы при знакомстве тётка Анатолия. Нагло уставился на невесту уже принявший на грудь тёткин сынок. «Ну, недаром Алиска об тебя зубы точила, – выпалил свидетель Валера. – А я-то, лопух, как такую кралю проморгал! Конечно, ходит такая Золушка в чепчике и фартуке!» Впрочем, он и свидетельницей остался доволен, сразу притянув её за талию. Только жених, кажется, не заметил Любиного преображения. Скорее всего, его многолюдье ошарашило. Люба взяла его за руку и повела к мраморному крыльцу Дворца бракосочетаний. «Какая красивая пара!» – вырвалось у одной из женщин, выскочивших перекурить. Люба бросила взгляд на зеркальную стену напротив входа. Ну, здорово её в парикмахерской загримировали! Паричок под короткую стрижку, очень лёгкий макияж на бледном лице. Такая фарфоровая куколка, даже незаметно, что старше жениха. Рядом тёрла платочком сухие глаза тётя Анатолия. «Вы как Гензель и Гретель, – шепнула ей тётя Клава. – Жалко, что мальчик не того цвета». «Две фальшивые тётки льют фальшивые слёзы», – пробормотала Люба. «Почему это я фальшивая?» – возмутилась та. Значит, насчёт прочего возражений нет.
Дальше была поездка по столице и банкет, где гости говорили о марках цемента, СНИПах и марже. Любина тётка давила авторитетом полковничихи Толину тётку и от этого наливалась довольством. Ещё она прошлась пару раз со Стасом в медляке, на вальс сил не хватило. Кузен жениха напился в первые полчаса и был тихо увезён восвояси. Виктор Васильевич, понадеявшись на Любу, закусывал и подрёмывал. От души веселились только свидетели. Они танцевали, шутили, целовались чаще новобрачных. Поймав опасливый взгляд Любы, Игорь шепнул: «Не переживай за подругу, Алиса уже в отставке».
Ну, а потом Люба уловила, что у Анатолия лицо побледнело, и незаметно вывела его из зала. Приступ оказался не таким уж эффектным: короткий и не бурный, а потом ступор. Люба решила сопровождать больного в клинику, переодевшись прямо в машине и оставив мужчин руководить банкетом и, когда их отсутствие заметят, сказать, что молодые уехали в свадебное путешествие. В сознание Анатолий так и не пришёл. Прощаясь, Виктор Васильевич сказал: «Дочка, не думай, что он несчастный. Я двадцать лет с государственных больницах работал. Видела бы ты, в каких условиях живут больные в семьях и стационарах! Мальчику повезло, что после смерти брата его Игорь Николаевич взял под опеку. Проблемы опекуна Анатолия не касаются, эти случайные денежные дела скоро кончатся, а комфорт и уход останутся. А вот зачем ты ввязалась в эти сомнительные игры?». Ей стало невыносимо стыдно. А потом обозлилась: какого чёрта? «А мне до комфорта и ухода далеко. У меня рак, меня жилья лишили и как у бездомной детей отобрали. Что мне эти игры! Я ради своих детей согласна банк ограбить. Но вашего пациента я не обижала». Медик смутился: «Вот ведь что бывает, когда берёшься судить, не зная обстоятельств!» «Да ладно, проехали. А как вы выдержали столько лет на такой работе?» «Девочка моя, у меня дома две нервные дочери, три капризных внучки и два зятя-дармоеда. Я их всех люблю, даже зятьёв, но здесь я отдыхаю!»
Тётя Клава вернулась домой сразу после свадьбы на ночном поезде в сопровождении Стаса. Люба с Игорем спустя сутки уехали на автобусе.
Нападение
За неделю с небольшим в одиночестве Люба потеряла боевое настроение. Отвечала на редкие звонки детей, обещала приехать в следующий выходной, мол, засопливилась. Тёте Клаве звонила регулярно, сначала врала, что стоит то в колоннаде Казанского собора, то со стороны хвоста коня медного всадника… потом врать стало лень, и выдала то же самое: насморк, в гостинице отлёживаюсь. Хоть за тётку волноваться не приходилось, к ней двоюродная сестра в гости приехала.
Игорь очень просил не появляться в посёлке, не высовывать носа из ворот. Сам заезжал только пару раз, молоко и свежий хлеб завозил. Последний раз ещё и счета подписала. И тогда она твёрдо решила: как только закончится её карантин, она вернётся в Утятин, снимет квартиру на зарплату из «Рогов и копыт» и начнёт борьбу за детей. И будь что будет! А бумажки… ну, будут приезжать к ней за подписью!
Разленилась. Сегодня даже проспала почти до девяти. Встала и поняла, что от отдыха сил не прибывает. Лениво выпила полчашки кофе, даже посуду за собой не вымыла. Поднялась на второй этаж, зашла в угловую гостевую спальню, окна которой выходили на ворота и на дом Инессы. Обычно в это время в посёлке пусто. Кто работает, те рано уезжают. Ну, попозже, когда жёны неработающие раскачаются, движение немного оживляется. Но в это время… а нет, вот джип, но это, наверное, гости к кому-то. Остановились, как ни странно, у их дома. Открылась дверца со стороны пассажира. Вышел плотный мужик в возрасте. Стас? Нет, просто немного похож. Фигурой, выправкой. И так же, как он, шапку не носит, несмотря на отсутствие волос. И как они не мёрзнут? Она невольно тронула рукой собственную голову. Даже в тёплом помещении, даже в одиночестве, она носила чепчик с оборочками. Только у тёти Клавы «ходила босиком», как она это называла. Из солидарности. И там, как ни странно, не мёрзла. У тётки голова уже обросла редким мхом, у Любы тоже щетина прорезалась, но в парикмахерской её перед свадьбой побрили, чтобы парик потом легче было отклеивать. Так что отражала она свет не хуже Стаса.
А пассажир джипа тем временем прошел по снегу с дороги на тротуар и заговорил с проходящей мимо уборщицей из Новой Жизни. Она всегда в это время из дома директора электротехнического колледжа переходит к Инессе убираться. Тётка активно жестикулирует, показывая то на снег, то на соседний дом. Понятно, объясняет, что снег выпал позавчера, и, судя по целине перед воротами и калиткой, никто сюда как минимум два дня не приходил и не заезжал. Правильно Игорь не велел ей за ворота выходить. А то бы сейчас гость по разметённой дорожке ломился бы в дом. А оно ей надо в отсутствие хозяина?
Уборщица достала ключи и стала открывать калитку соседнего дома. Её собеседник заговорил по телефону. Вот-вот, пусть сначала с хозяином договорится, а потом в гости ломится! Подъехала ещё одна машина, притормозила, опустилось стекло. Лысый махнул ему рукой, и водитель подал назад и пристроился за первой машиной. Поехали дальше. Впрочем, наверное, они развернулись на ближайшем перекрёстке или чьём-то въезде, потому что появились через несколько секунд и проехали в сторону шлагбаума. Провожая их взглядом, Люба подумала, что у машин один хозяин. Номера отличались на единицу.
Люба нехотя сползла с подоконника и поплелась на кухню. Взглянула на холодильник, и к горлу подступила тошнота. Ещё полчашки растворимого кофе для прочистки мозгов. Села за стол, вроде, полегчало. Но что-то продолжало цеплять. Нет, надо ещё раз взглянуть на панораму посёлка!
Не зря поднималась! Вовсе они не уехали. Одна машина стояла в проулке, ведущем к группке старых дачек, явно для наблюдения за движением по главной дороге, на которой их дом. Это не гости, это хуже! Это наезд! Схватила телефон, набрала хозяина:
– Игорь!
– Я сейчас буду.
– И-и…
Сбросил! Отключил! Идиот! Набрала Стаса. Недоступен! Подумала. Набрала Диму.
– Ты где? Дома? Послушай, умоляю, разыщи Стаса. Скажи ему, что вокруг дома подозрительные люди. Сам? Ни в коем случае! Дима, мне нужна помощь, а не заложник, за которого уступок потребуют! Приезжать сюда надо с охраной и оружием. Ты понял? Сюда едет Игорь Николаевич, он не знает, что его тут ждут. Ищи Стаса, Дима!
По дороге проехало такси, свернуло по снегу к воротам. Выскочил Игорь, нырнул в калитку. Такси подало назад и уехало. Из проулка медленно двинулась машина. Люба бросилась навстречу хозяину и крикнула с лестницы:
– Ты зачем трубку бросил?
– Ты что?
– Некогда объяснять! Иди за мной!
Подтащила его к окну. Машина уже стояла на тротуаре поперёк въезда. У машины стоял тот самый лысый и глядел на окна. Игорь отшатнулся:
– Аббас!
– Кто?
– Это нукер тестя.
– Как ты думаешь, что они могут тебе сделать?
– Ну, убьют вряд ли. Но побьют, покалечат, унизят так, что сам жить не захочу. Впору самому застрелиться.
– А есть из чего?
Игорь фыркнул.
– Так, уйти не дадут. По всей видимости, зайдут не сразу, босса ждут. У такси стёкла затемнённые были? Видели, кто приехал?
– Вряд ли.
– Тогда я тебя спрячу и сделаю вид, что это я приехала. Я с ними разберусь.
– Они с тобой могут то же самое сделать!
– Вряд ли. Твой тесть жаждет мести к конкретному тебе, и вовсе не настроен мочить всех подряд. И даже если мне пару раз съездят по сопатке, даже если что-то хуже, ты будешь молчать!
– Ты меня совсем подонком считаешь?
– Да мне нас…ть на твою дворянскую честь! У меня дети! Я для них должна выжить! Если эти бандиты будут убивать тебя, то и меня уберут как свидетеля. А если я окажусь здесь одна и скажу, что ты в Москву уехал свою фирму продавать, они, может, сгоряча двинут мне пару раз и кинутся за тобой. Показывай быстро, как вот этот выключатель обесточить!
– Стасу нужно звонить…
– Звонила, недоступен. Попросила Диму его разыскать. Не отвлекайся!
Игорь обвёл взглядом «рыцарский зал»:
– Судя по всему, вот в этой коробке.
Присел на корточки и потянул чёрную круглую крышку на себя:
– Вот этот проводок.
Люба пощёлкала выключателем:
– Теперь назад. Ага, поняла. Что-нибудь от них спрятать надо? Ну, из документов? Нет? Тогда бери верёвку. Если что-то пойдёт не так, пригодится.
– Повеситься?
– Дурак! Время придёт – догадаешься! Пошёл наверх!
Она метнулась под лестницу, нажала на плитку, потом утопила в пол рычажок:
– Давай по мостику и ложись на балкончик! Телефон не забудь отключить!
Он перемахнул через перила и побежал по металлическим перекладинам. Когда спрыгнул на балкончик, она подняла люстру наверх, закрыла крышку и кинулась к распределительной коробке. Потом взлетела по лестнице и взглянула туда, где укрывался Игорь:
– Порядок! В сумерках не увидят! Всё, молчок ради нашего спасения!
И бросилась в прачечную. Так, платье Алисы, которое она вином залила. Люба его отстирала и прибрала: мало ли, вдруг опомнится и назад потребует. Теперь в свою комнату: свадебные туфли. Скотч. Ещё блестяшки какие-нибудь нужны. А, есть же бабушкины серьги массивные. Когда Люба забирала вещи из дома Кузнецовых, Татьяна Николаевна о них ей напомнила: «С их подарками – как хочешь, а память бабушкину забери. Обручальное тебе тоже мама своё отдавала. Не хватало, чтобы твои фамильные драгоценности Серёжкины шлюхи носили!» Кстати, новое обручальное кольцо не забыть! Так, паспорт новый. Всё, теперь назад! Если что забыла, то вряд ли эти бандиты будут тщательно обыскивать комнату прислуги.
Пробежала через холл в кабинет. В последнее время Игорь здесь не работал, поэтому стол был
девственно пуст. Бросила паспорт на стол. Очень хорошо, сразу бросается в глаза. Кинулась к двери, но вдруг вспомнила, что где-то должна быть квитанция на воду. Сунулась в почти пустой ящик. Вот она! Положила рядом. Отлично!
По лестнице бегом в свою любимую угловую спальню. За окном всё без изменений. Скинула одежду. Платье Алины с обнажённым плечом. На этот случай скотч прихватила, это вместо белья. М-да, на Алине оно сидело как влитое, ассиметричный подол с одной стороны открывал бедро чуть ли не до трусов, а на Любе оно свободно повисло, полностью прикрывая колени. Взглянула в зеркало: жалкое зрелище! «Ничего, будет вам авангардно», – прошептала она, вспомнив добрую парикмахершу. Выдернула шнур из шторы, подпоясалась, поддёрнула подол так, что на талии образовался напуск. Так, ещё выше! А ноги у неё не хуже, чем у официантки, есть чем смутить. Бритая голова блестит, серьги чуть ли не до плеч провисли. Если это не авангардно, тогда не знаю, что ещё может шокировать неуважаемую публику.
Выглянула в окно и увидела, что в распахнутую калитку вошло пять мужиков. Так, идут, под ноги не смотрят, шпионы хреновые. Теперь следы Игоря затоптаны, не установить, кто по снегу прошёл, мужик или баба. Ну, господи благослови!
Громко стуча по балкону каблуками, она полетела навстречу шуму голосов входящих:
– Толя-а! Это немыслимо! Тебе Темников дороже жены! Я на такси ехала как бюджетница!
Когда она попала в полосу света от стенных светильников, гул стих. Ещё бы, лысые женщины в провинции не столь часто встречаются! Потом её кто-то грубо схватил:
– Это что ещё за чмо?
Но кто-то другой оттеснил её себе за спину:
– А поговорить?
– Да что ты церемонишься! Это шлюха Романова!
– Босс, у вас к ней вопросы есть?
– А как же, – у подножья лестницы остановился худой высокий мужчина. – Есть ли кто-нибудь ещё в доме?
– Я одна приехала… на такси… скоро Толик приедет…
– Один направо, другой налево, третий прямо! Кто вы, странная барышня?
– Я жена хозяина дома. Если вы к Анатолию, то он скоро приедет.
Те, которые препирались из-за неё, разбежались по команде. Теперь напротив неё только двое: Большаков и Аббас. Это, наверное, кличка, на восточного мужчину он не похож.
– Я не понял, Игорь, что ли, уже квартиры сдаёт, настолько обеднел? Ребята, всё осмотрели?
– Чисто, шеф!
– Какой Игорь? Это наш дом!
– Аббас, выключателем щёлкни! Не горит? Ладно, обойдёмся. Ребята, наверх в таком же порядке. А есть ли у вас какие-нибудь документы?
– Ну да… в сумочке… или у Толи…
– Чисто, шеф!
– Спрятаться тут негде. Значит, будем дожидаться моего неуловимого зятя здесь. Так где вы, говорите, ваш, так сказать, муж?
– Они договор оформляют…
– Они – это кто? И кто ты Романову?
– Какой Романов? Не знаю никакого Романова!
– Аббас, глянь, что там в кабинете, может, что-нибудь интересное зятёк забыл? Ну, вспомнила Романова?
– Ой, подождите! Это Игорь? Он у нас на свадьбе гулял! Я что-то забыла, что он Романов… а может, я не знала, что он Романов? А я думаю: какой Романов?
– Ну, заело пластинку! Заткнись! Значит, Романова ты знаешь?
– Ну да! Он Толин партнёр! Он даже жил тут немножко… когда его жена выгнала… или он её?
От оплеухи Люба отлетела к перилам. Зря она дразниться начала, но уж больно противный этот тесть Игоря. «Ничего, я его ещё достану! И даже знаю, чем!» От злости у неё даже деловая жилка прорезалась.
– Босс, глянь!
Ага, попалась, птичка, стой! В руках у Аббаса её новенький паспорт и квитанция на воду.
– И что?
– Вот!
Понятно, на что тычет палец Аббаса: на фамилию в паспорте и в квитанции. Ну, бестолочь, дошло?
– Милославский. Никита, партнёр Романова? Он же умер!
Ага, те же на манеже, две гориллы и дрессированная мартышка! Она выпрямилась во все свои полтора с небольшим метра и сказала:
– Этот дом принадлежит моему мужу, Анатолию Милославскому!
Аббас соображал быстрее, чем его босс:
– Младший брат качка, плейбой. Жизнь прожигает, из-за границы не вылезает.
– Неправда! У Толика фирма строительная! И ещё в одной у него будет скоро контрольный пакет!
И испуганно захлопнула ладошкой рот.
– Так-так, – поднялся на две ступеньки босс. – А как фирмочку-то называют? А?
– «Стройсервис МР».
– Нет, другую!
– Ей-богу, не знаю!
– Ну, – он замахнулся.
– Не слышала я! Они говорили, что жилищное строительство – там что-то занято… что-то не то…
Он схватил Любу за шею:
– Что?
– Вспомнила, – прохрипела она. Вырвалась из рук, отскочила к стене. – Ниша, вот что!
– Тьфу!
Аббас, которого не больно волновали вопросы собственности, нашёл к ней верный подход:
– А ну, быстро говори, что за фирма, а то уши порву!
– Название не знаю. Но будут по московскому проекту завод строить. Мусорный.
– Врёшь! Эту фирму нельзя продать!
– А Толик сказал, что это дураки не знают, как купить! А Толик – он умный и удачливый!
Телефон босса зазвонил. Он рявкнул:
– Ну, – послушал и сказал. – Уходим, охрана Романова выдвинулась.
– А эту?
– Да на фиг она сдалась, эта дура!
Аббас толкнул её довольно чувствительно. Люба отлетела к перилам и успела за них уцепиться, иначе, загремев по ступенькам на каблуках, расшиблась бы. Ушли. Люба продолжала сидеть на ступеньках, потирая ушибленный локоть. Шуршание. Кажется, Игорь собрался вставать. Но снова хлопнула дверь. Вернулся один из качков, тот, что её заслонял:
– Ты ведь не просто так побрилась? У тебя рак?
– И что?
– Я просто… у меня сестра старшая тоже… я хотел сказать… прости меня!
– Бог простит, и я прощаю, – вырвалось у неё. – Вали, пока не замели!
Выглянула во двор, убедилась, что пусто, и вернулась, чтобы подключить электричество и вызволить Игоря.
Он тяжело протопал по металлическим перекладинам и спустился в холл. Опустился на нижнюю ступеньку и сказал:
– Какое же я дерьмо!
– Это называется рефлексия, – вздохнула Люба. – Вместо того, чтобы решать проблемы, ты думаешь о себе.
– Ну, жить мы здесь, конечно, не будем…
– Уже лучше. От «я» перешёл к «мы». Теперь «мы» расширяй. А я пока стриптиз прикрою.
И полетела по ступенькам наверх. Быстро переоделась и вернувшись в холл, застала Игоря уже сосредоточенно расхаживающим мимо входных дверей:
– Ты считаешь, что фирму стоит переписать на Толю?
– Нет. Я не позволю.
– Ты?
– Я. Что смотришь? Я не позволю, я, которая за твою фирму уже получила пенделей. Больного мальчика не позволю риску подвергать. В случае признания его недееспособным я, а не ты, буду его опекуном. И за ним не должно быть ничего такого ценного, к чему всякие психи будут тянуть свои грязные руки. Но у него должны быть средства, необходимые для содержания его в клинике.
– Но псих уже получил информацию.
– Не информацию он получил, а дымовую завесу. Плохо соображаешь. Я дел твоих не знаю, но могу предположить, что среди миноритарных акционеров числятся твой юрист или начальник службы безопасности.
Игорь, во время разговора продолжающий расхаживать от двери кабинета до кухонной и обратно, резко остановился, как будто на стенку налетел:
– Люба, я бы тебя финансовым директором назначил!
– Не отвлекайся. Я немного, на уровне своего среднего образования, знаю теорию. Но людьми как шахматными фигурами я играть не могу. Я мать. Двоих детей. От тебя ещё третьего получила. Он у меня в паспорте значится ошибочно не на той странице. За них буду пожизненную ответственность нести. Всё, дальше сам. Я пошла свои вещи собирать. И ты посмотри, что захватить надо. Сейчас Стас с охраной подъедет.
Предательство близких
Сразу после спешного бегства из посёлка Люба поехала к детям. Катя вообще не пришла к Татьяне Николаевне, где они обычно встречались, сказав, что ей уходить неудобно, она у подружки на дне рождения. Посидели с сыном у доброй старухи, как всегда, попили чая с пирогами. Спасибо, не разрешила сыну проводить, темнело уже. У автостанции встретили её двое подростков, придавили к фонарному столбу и сказала: «Ещё раз в нашем городе появишься – по кусочкам себя собирать будешь».
Теперь Люба жила в служебной квартире фирмы. Так Стас решил. Когда рассказала ему о происшествии, он взволновался: «Ты уверена, что это не наши дела?» Люба отмахнулась: «Нет, это свекровь пугает. Убьют вряд ли, а искалечить могут. Было уже». Стас сказал, что впредь Любу будут сопровождать, но стоит выдержать в карантине ещё недельку, пока они не утрясут все финансовые и имущественные дела. И ей с её засвеченным именем не стоит подвергать опасности близких. Люба согласилась, но потребовала, чтобы к Новому году её освободили.
А перед праздниками она наконец-то рассказала детям о своём замужестве. Приехала она в Утятин в день школьного бала старшеклассников. Катя дёргалась в ожидании своего триумфа на этом балу и всё порывалась сбегать за платьем, которое ей бабушка купила, и показать матери и Татьяне Николаевне. Зашёл разговор о квартире неподалёку, которую Татьяна Николаевна посоветовала снять. Люба махнула рукой:
– Отказали!
– Да как же так?
– А то не ясно… я ещё удивляюсь, что на вас до сих пор не наехали…
Катя сразу сообразила:
– Это бабушка не даёт тебе квартиру снять? Мам, ну, сними подальше, хоть вон в комбинатовских домах за рекой!
– Не даст она мне тут жизни. Вы что, не заметили, что я теперь на машине с охранниками езжу?
– На тебя напали?!
– Встретили, предупредили. Так что лучше бы нам в областном центре поселиться. Если я двухкомнатную квартиру сниму, уедете со мной?
Дети переглянулись. Потом Денис сказал:
– А как же папа? Он совсем один останется.
– Ну, не один. С ним тётя Ира. А ещё бабушка его вниманием не обделит.
– Но нас у него не будет!
– Ясно. Вас у меня уже нет. Мне не приезжать больше?
– Мама, зачем ты так, – возмутилась Катя. – Сними квартиру, и мы будем видеться!
– Понимаешь, Катя, я, наверное, второго перелома челюсти не перенесу…
– Это запрещённый приём!
– Запрещённый, но его применяют. Даже против женщин.
– Но ты же с охраной!
– Это охрана фирмы, в которой я работаю. Здесь я так устроиться не смогу. Даже вообще никак не смогу.
Дети угнулись молча. Понятно, в борьбе за них Люба потерпела поражение.
– Всё, я поеду, что людей задерживать. Если захотите поговорить, звоните.
Люба вышла в прихожую и стала обуваться. Татьяна Николаевна побежала за ней:
– Любочка, детка, не отчаивайся! Они маленькие, их Сонька убедила, что самое главное – деньги.
– Да нет, тётя Таня. Деньги-то и у меня теперь есть.
– Откуда, Люба? Я всё не решалась спросить, откуда? Тебя на большой машине возят с охраной, за тебя адвокат известный приехал хлопотать и дама ещё из областной администрации. Кем ты работаешь? Может, ты почку продала?
Денис взвыл: «Мама!» и кинулся к ней. Люба раздражённо сказала:
– Не выдумывайте! Во-первых, не так уж почки дорого стоит, а во-вторых, мои почки вообще ничего не стоят после облучения и химии.
– Но откуда, Люба? Кем ты работаешь?
– Офис-менеджером я работаю, по-старому это завхоз.
– А деньги тогда откуда?
– Как говорили в известном мультике, чтобы получить деньги, надо продать что-нибудь ненужное. Вот я и продала.
– Люба, не лги! Мне ли не знать, что у тебя ничего не было, когда ты уезжала! Что ты продала?
– Себя. Вижу, что напрасно.
– Ты что… работаешь проституткой?!
– Господи, что за бред! Мне тридцать три года. В таком возрасте поздно начинать карьеру как её там? С пониженной социальной ответственностью! Я вышла замуж за богатого человека.
– Ой, Любочка, слава богу! Вы расписались или так, по-граждански?
– Тётя Таня, сожительство не даёт права на деньги партнёра! Конечно, мы расписались, и я даже фамилию сменила. Но, оказывается, зря! Дети жалеют оставить папу одного. А меня не жалеют. И нафиг я продала себя?
– Но ты вышла замуж, значит, не одна, – сердито сказала Катя.
– Ну, папа твой тоже женился. И даже не один раз. Вот уж он тем более не один! Ладно, не буду вас больше мучить. Звоните, приезжайте в гости. Всегда вам буду рада. В Утятин я решила не возвращаться. Тётя Таня, спасибо вам, что принимали нас.
– Мама!
– Что, Катя?
– Ты что, не будешь к нам приезжать?
– Я приезжаю. Только много ли мы видимся? У тебя кружок, лыжная прогулка, вечеринка у подружки… вот сейчас ты спешишь на школьный праздник. Ты уже давно оторвалась от меня. Ещё до того, как разрушилась наша семья.
– Люба, ну-ка, вернись, – включила строгость, как бывало в Любином детстве, тётя Таня. Сорок лет педагогического стажа сказываются. – Да не разувайся ты, не до того. Садитесь все и расскажите наконец, чего вы хотите. Ну! Денис, начинай!
– А чего?
– Рассказывай, как ты хочешь, чтобы вы жили! Вот вас четверо. Вынесем за скобки бабушку с дедушкой, тётю Иру и маминого мужа. Тебе тринадцать скоро, ты разумный человек, скажи, как было бы лучше всего вам жить! Перечисляй: папа там-то, мама там-то, ты, Катя… начали!
– Я хочу… я хочу, чтобы все жили вместе, как раньше!
– Ты этого хочешь? А это может случиться?
– Может! Я слышал, бабушка сказала: «И чего тебе с Любкой не жилось? Стерва эта хромоногая лучше, что ли?»
– Так, бабушку за скобки вынести никак. Ладно, мнение Дениса выяснили: надо папе с мамой вместе жить, раз бабушка разрешает. Теперь ты, Катя. Говори, как вам было бы лучше. Только ты у нас постарше, поэтому постарайся собственное мнение выражать, а не бабушкино. И можешь два варианта предложить. Мол, если не так, то эдак. Ну, начали!
Катя молчала, мрачно задумавшись. Потом сказала:
– Ну, если по чесноку, то я как Денис. Лучше всего нам жилось бы вместе.
– Так, теперь Люба. Чего бы ты хотела?
– Чего бы я хотела? А давайте сначала я расскажу, чего бы я не хотела! Тётя Таня, я когда-нибудь рассказывала вам о том, как я живу? Да, рассказывала: «Всё хорошо у меня, тётя Таня, всё слава богу! Квартира хорошая, в доме достаток, муж зарабатывает, дети растут». Это я не вас, это я себя убеждала, что всё хорошо! Свекровь шестнадцать лет по темечку долбила, что я дура, нищета, в приличную семью попала и должна каждый день бога за это благодарить. Работа? Куда тебе, бестолковой, ты же ничего не умеешь! В институт заочно? Семью бросать? Будет с тебя, дуры, и техникума! Через пару лет и Сергей поверил, что я дура, а он подарок. И дети в полной уверенности выросли, что папа у них большого ума, а мама недалёкая, только и годна на то, что убирать за всеми. Потому что о папе мама плохого слова никогда не сказала, а папа о маме сроду доброго слова не сказал!
– Неправда!
– Ну-ка, повтори, Катя, эти добрые слова, которые папа обо мне говорил… молчишь? Так нечего сказать! Вот и выходит, что я действительно дура! И дурой я больше быть не хочу! Конечно, сама виновата. Не надо было терпеть, надо было уходить к маме, пока она ещё жива была. Но мама болела, я не хотела её огорчать. «Всё хорошо, мамочка!» Представь себе, Катя, что через год какая-нибудь чужая мама, допустим, Максима Семёнова, скажет тебе: «Это что за бардак в моём доме? Кроссовки Максика грязные валяются!» И ты с виноватой улыбочкой кинешься их мыть. Ишь, фыркнула, уж ты такой дурой не будешь, ты и свои-то не моешь! А если бабушка решит, что ей этот брак выгоден? А он выгоден, у нас в городе богаче Григория Максимовича только Царёв. Но у Царёва сына нет, только дочь. Институт? Зачем девчонке институт? Главное – это замуж удачно выйти. Ты в Москву уехать хочешь? А вот не факт, что бабушка разрешит! Опять фыркаешь? Да, запретить она не может, просто денег не даст! Ах, мы гордые, обойдёмся! Мы на папу надеемся? А у папы ломаного гроша за душой нет! Никогда не говорила плохого о папе, но придётся сказать. Папа на руки очень небольшие денежки получает. Что там в справке в суде было написано – это для того, чтобы мне вас не отдали. Ну, и чтобы папа на старости пенсию получал. А так папа из рук бабушки денежки получает, и каждый раз с поучениями. И чтоб он потом эти деньги жене-дуре отдал! Ну, разве что самую малость. Ещё часть денег бабушка мне выдавала. Очень небольшие денежки. На хозяйство. С кривляньями: эта дура даже семью содержать не может! Так что питались мы на мою зарплату. И одежду я вам почти не покупала. Не на что потому что. Зато бабушка добрая, она вам всё покупала. А мама не умеет одеваться, на ней вещи не смотрятся. Да потому что нет у неё ничего, нечему смотреться! Ну так вот, о Москве. Папа свои расходы ради тебя ущемлять не будет. Да и бабушка проконтролирует, если он слабину даст, она вентиль перекроет. Подрабатывать будешь? Ага, куда там наши провинциальные девушки идут? В официантки! Вес подноса 7-10 килограмм. Не один поднос, Катя, несколько десятков за смену. В двух руках удержать можно. А в одной? Второй ты тарелки на стол выставляешь. Чтобы ни толкнуть, ни расплескать, а? Усложним задачу. Ты склоняешься над столом с подносом, а клиент щиплет тебя за попу. Ну, или шлёпает как вариант. А у нас клиент всегда прав! Нет, такой хоккей нам не нужен! Идём торговать на рынок по выходным. Ну, это ты в Утятине наблюдала неоднократно. Зима, а мы такие гламурные: тулуп, валенки, штаны с начёсом, хриплый голос, сопли до пояса. И общий достархан на газетке за прилавками для сугреву. Лепота? Ещё уборщицей можно. В сериалах это очень красиво смотрится. В форменном халате со шваброй и ведром вся такая красивая. И босс на ведро налетает: ах! И назначает её дизайнером, главбухом или переводчицей с японского. А в натуре мыть надо не только кабинеты и коридоры, а ещё и туалеты. Унитазы не смытые, писсуары вонючие. Ты дома хоть раз туалет мыла? А в офисе кто плюнул, кто сморкнулся, кто презерватив мимо урны бросил. Ещё можно в костюме жирафа флаеры раздавать. Да, забыла сказать, во всех этих вакансиях шлепок по попе – это так, прелюдия. А отказ от всего, что далее клиент захочет – это нарушение правил: чего эта дура кочевряжится? Отсюда ещё один вариант наклёвывается: в содержанки! Но не факт, что найдётся тот, кто согласен столько платить. В общем, бабушку слушать придётся. Ты чего ревёшь? Может, бабушка за этот год жениха тебе не найдёт. Может, сама тебя в Москву отправит, это же престижно: внучка студентка, мы для неё денег не жалеем! Я тебя не унижаю, я тебя предупреждаю. Жизнь – она разная. Для меня она такой стороной обернулась. Вот приехала я из больницы после операции, мне только что страшный диагноз огласили, а дома меня ждёт дверь с новыми замками. Ты знала об этом?
– Но дедушке оставили новые ключи!
– Поясняю для особо сообразительных: две недели не прошло, как женщине разрезали живот, подвинули кишки, вырезали некоторые органы малого таза и снова зашили. Ей больше двух килограммов поднимать нельзя, наклоняться нельзя. Всех забирали мужья, дети, родители. Я на всю больницу одна была такая, которая взяла вещички, с трудом втиснулась в городской автобус и поехала на автовокзал. Там села на утятинский автобус и доехала до нашего автовокзала. Дошла до нашего дома, благо что недалеко. И там встречают меня новые замки. Идти к дедушке в Кожевники?
– Можно было позвонить!
– Да какая же я мать, что ни разу детям не позвонила, да? Или мне кто-то отвечал?
– Нам бабушка не разрешила-а, – заплакал Денис.
– Думаешь, дедушке она разрешила? В общем, мне не следовало ждать ничего хорошего от тех, кто считался моей семьёй. Но это не значит, что все такие. Чужая по крови женщина, малознакомая даже, встретила меня в онкологии и поселила у себя. Были ещё люди, совсем посторонние, но они мне помогали и сочувствовали. Я работала дворником, потом домработницей. Я чистила снег, я убиралась, готовила еду. Работы было больше, чем в нашей семье. Но эта работа была мне приятней, чем домашняя.
– Почему?
– Потому что её ценили. Не только деньги платили, но хвалили, благодарили. Я сделала только одну ошибку: согласилась выйти замуж, не спросив вас прежде, а нужны ли вам мои жертвы. Если бы спросила, не пришлось бы терпеть новые унижения. Просто махала бы тряпкой дальше. Всё, дети.
Люба уже вышла за порог, но вдруг остановилась:
– Катя, не подумай, что я не хочу, чтобы ты училась в Москве. Это была моя мечта – учиться. Я не хочу, чтобы ты рано вышла замуж и стала поломойкой, как я. Я буду помогать. Если буду жива.
Как хорошо, что у неё квартира была теперь! Плакать она давно разучилась. Вот приехала с этого свидания, сбросила всё в прихожей и рухнула на диван, уткнувшись лицом в подушку. И поскуливала как брошенный щенок. А если бы у тёти Клавы? Пришлось бы строить оптимистическую гримасу и врать чуткой старухе, что всё у неё нормально, разве что суставы побаливают на погоду.
Характер она выдержала и первой не позвонила. Тридцать первого позвонил Денис и как-то испуганно поздравил с наступающим. Люба отвечала ласково, но сдержано. Чувствуется, что инициатором разговора была Катя. Она взяла у брата трубку и тоже поздравила. И таким же тоном Люба ответила дочери. Спросила ещё, где они встречают Новый год. Оказывается, Сергей и Ира идут в гости к знакомым. Ну и дела! А как же обязательный приём дорогих гостей – родителей мужа? Любе обрыдли эти ночные посиделки, когда готовилась куча яств, которые подвергались лёгкой критике со стороны свекрови. А она бы вообще ничего не готовила, лучше бы спать легла. В последние годы стало чуть легче, когда дети подросли и стали встречать Новый год с ними. По крайней мере, было на кого переключиться. А самой приятной была встреча два года назад. Свекровь затемпературила и потребовала, чтобы Люба с утра готовила у неё, а вечером приехали бы все остальные. «Не знаю, не знаю, – демонстративно хлюпнула носом Люба. – У меня, похоже, грипп начинается, всю меня ломает». Прозвучало самое любимое слово свекрови «глупости», в ответ на что Люба сказала: «Конечно, мы с вами люди здоровые, но, интересно, как наши разные вирусы будут брататься в наших организмах, и кто победит?» И Софья Семёновна поспешно отозвала своё приглашение, попеняв Любе, что она не подумала о здоровье детей. Сергей ушёл к родителям, но, вспоминая, как поспешно он кинулся собираться, теперь Люба понимала, что не к родителям он отправился. А какой душевный получился тогда праздник!
На этот раз незабываемый Новый год устроила им Татьяна Николаевна. Она позвонила через пятнадцать минут после детей и спросила, какие у неё планы на эту ночь. А планов никаких не было, потому что тётя Клава уехала к той самой двоюродной сестре Нине, которая не так давно гостила у неё. Сестра кроме Нового года праздновала ещё развод и новоселье. Жаль, что не удалось познакомиться, чувствуется, язва ещё та. Так вот, Татьяна Николаевна пригласила Любу к себе: «Посидим вдвоём, а потом дети прибегут, когда старшие в гости уйдут. К бабушке идти дети отказались, сказали, что спать пораньше лягут». И Люба полетела в Утятин.
Пока готовили, пока накрывали на стол, телефон разрывался от звонков. Поздравляли новые знакомые, но больше, конечно, старые. Сама Люба позвонила только тёте Клаве и Люсе. И Люся предложила ей вернуться завтра с ними, они детей в областной театр кукол на утренник везут. Так она и ответила Стасу, когда он набросился на неё из-за того, что без охраны уехала: нечего парням праздник портить! А когда пришли дети, причём Денис был заспанный и туго соображал, они все вместе посмеялись над ним, что он «для конспирации» демонстративно улёгся спать ещё до ухода взрослых, а потом Катя с трудом его разбудила. Эта пара часов, проведённых с детьми, стали самым счастливым временем в уходящем году. Может быть, в следующем всё наладится?
Утром Люся попросила выйти к дороге, потому что во дворе снег был неважно расчищен. А когда Люба вышла, то оказалась перед группой людей, вывалившейся из-за угла. Они кричат ей издали: «Снегурочка!» Люба в некотором замешательстве оглядела себя: светло-серая «свадебная» шуба, белая шапочка. Может, и правда прикид для дедморозовской внучки. Но, приблизившись, они вопят уже: «Любочка!», а один из них подхватывает её на руки:
– Знаешь о чём я мечтал десять лет школы? Вот так взять на руки тебя и нести по жизни!
– Давно бы тебе напиться, чтобы решиться, – сказал Витя.
Одноклассники. Коля со «скорой», Витя из полиции и Саша, Иркина школьная безответная любовь. Он сразу после выпуска уехал, и они почти семнадцать лет не виделись. Вот он и держал её на руках.
– Отпусти, Сашка, – засмеялась она. – Поздно пить боржоми со Снегурочкой, которой уже тридцать четвёртый год!
Опомнившись, выскочила из стоящей рядом машины и бросилась к ним Люся:
– Мальчики! Какая приятная встреча!
Коля с Витей перемигнулись, сплели руки и подхватили пухленькую одноклассницу:
– У нас Сашка, богатырь, а мы слабенькие!
Люся ухватилась за их шеи и завизжала:
– Поставьте на место, придурки! Уроните! Вы же пили всю ночь!
Вылез из машины Люсин муж:
– Эй, холостяки, не трогайте замужних женщин, а то оторву кое-что!
– О, девчонки! Счастливого Нового года! А давайте с нами, бросайте этого ревнивца!
Смеясь, Люба оглянулась и столкнулась взглядами с Кузнецовыми. Своей бывшей семьёй. Они, значит, всё это время стояли рядом. Ира глядела растерянно, с какой-то полуулыбкой. Она даже сделала шаг к Любе. Нет, хватит с неё предательств! Перевела взгляд. Софья Семёновна захлёбывалась воздухом. И у Сергея в глазах смятение, не ожидал встречи. Он без шапки. Волосы ещё больше поредели на затылке за несколько недель, что они не виделись. И что в нём баб прельщает? Мамкин бизнес, наверное.
Судя по всему, они детей ждут, чтобы куда-то вместе поехать. Ей не надо их дожидаться, дети могут себя чем-то выдать, а ведь договорились встречу скрывать.
– Поехали, поехали!
Муж Люси помог женщинам забраться в машину. Тем временем ребята строили в окно рожи Люсиным малышам. Дети хохотали.
Но, когда, разворачиваясь, они снова проехали мимо машины Кузнецовых, в которую те загружались, и только Ирина стояла в отдалении, растерянно глядя вслед парням, идущим, толкаясь, по тротуару, до неё дошло: она же из их класса! Она не от Любы реакции ждала, а от остальных!
Погоня и поиск
Январь прошёл, уже февраль был на исходе, а Игорь всё ещё не был в разводе, и Любу с её «правом подписи» по-прежнему задействовали. Игорь в бизнесе был совсем не похож на Игоря в частной жизни. Коротко: «Надо!» А потом и вовсе: «Не хочешь трепать честное имя Толи – будем использовать твоё!» Уже на её имя, а не её виртуального мужа, по случаю приобрели обветшалую четырёхэтажную стекляшку в центре города – дом быта советских времён. И на это заём оформили. Уже она договор на реконструкцию здания подписала. Нет, это не уголовщина, когда перед государством ответственность несёшь. Оно посадит, но много не даст, учитывая диагноз и наличие несовершеннолетних детей. А в случае банкротства отвечать придётся перед партнёрами типа Большакова. При мысли о нём Люба чувствовала озноб. Если в разговоре с посторонней дурой они не стеснялись применять тычки, броски и удушения, то при денежных потерях будут четвертовать и на дыбе растягивать. На что она, идиотка, подписалась? Детей не вернула, а себя над бездной подвесила!
– Что ты на меня глядишь, как солдат на вошь?
Это Стас за ней заехал на работу. Люба теперь в самом деле работает. В том самом здании, которое якобы купила. И которое теперь якобы реконструируется. А на самом деле там отделали несколько комнат и часть коридора на первом этаже, расширили запасной выход со двора и ввели в здание огромную трубу, обёрнутую чем-то типа фольги. Вроде как отопление. И перевели туда Толины «Рога и копыта». Теперь её должность очень востребована. Лампочки перегорают, обои отклеиваются, унитазы засоряются, канцтовары заканчиваются. А когда она выдаст бухгалтерии скрепки для степлера, подержит стремянку, пока электрик, ворча, что не лампы надо менять, а проводку, висит на потолке, зашипит на пьяного сантехника и заставит-таки его сделать так, чтобы кран не капал, Люба набрасывает куртку и выходит в заброшенную часть здания. И бродит по тамошним закоулкам, переходя с этажа на этаж. Эта бессмысленная ходьба немного уменьшает напряжение, в котором она пребывает второй месяц. Когда она появляется здесь, недовольно бурчит сторож, отрываясь от телевизора, но громко возмущаться не решается.
– А чего мне, радоваться тебе? – отвечает она Стасу. – Опять заём какой-нибудь будем оформлять?
– Нет, там перечисление процентов, коммуналка и ещё какие-то… забыл я эти умные слова. Да какая разница! Ты скажи лучше, ты что по зданию мотаешься каждый день?
– Этот бирюк пожаловался? Убежище я ищу. Место, куда убегать буду, когда кредиторы за горло возьмут.
– Ты что, боишься? Не надо, Люба. Игорь никогда не навесит на нас свои долги. Я ведь в этих делах тоже замешан. Я типа купил у него всю строительную технику. Он порядочный человек!
– Верю. А если порядочный человек завтра подцепит холеру и скоропостижно помрёт на горшке?
– На этот счёт у него составлено завещание. Все свои долги он там обозначил. Это он должен бояться, как бы мы не убили его, надеясь на наследство.
– Стас, ты же юрист! Зачем тебе эти сомнительные сделки?
– Ну, юрист я так себе. Во-первых, в узкой сфере, во-вторых, недолго, я в девяностых под сокращение попал, тогда армия… ну, сама знаешь. В-третьих, я вообще и в училище-то больше спортом занимался. Так что после увольнения переучиваться даже не пытался. Ну, и под Ильёй Большим походил, так что немного замарался.
– Ты у этого бандита служил?
– Ну, бандитом он не был, просто сволочь… то есть был, говорят, в девяностые. Но я у него в банке работал значительно позже, там всё было законно. Главбуха возил. Ну, охрана, сопровождение. Спасибо, Игорь подобрал, когда босса грохнули…
– Значит, одного подопечного ты не уберёг?
– Я не в личной охране был!
– А Игорь, значит, тоже с ним близко знался?
– Ты не думай, что у него бизнес на бандитских деньгах, у него отец СУ-2 ещё в восьмидесятых возглавил. Там ваучеры потом и всё такое. Сын уже на готовое пришёл. Но Большой его финансировал, это было. А потом они разругались, и вовремя. Игорь совсем немного потерял, когда у босса лицензию отозвали. Его даже подозревали… ты не бери в голову, тогда многих подозревали! А у него алиби.
– Ладно, что про старое! Когда он разведётся?
– Всё, сегодня он уезжает. А то и вправду убьют. Написал доверенность, разводиться от его имени будет адвокат.
В офисе Темникова Стаса настиг звонок по поводу пожарной проверки. «Да поезжай, даже не сомневайся, – сказал ему Игорь. – Я сейчас здесь закончу – и сразу в Москву. Вещи в машине, машина во дворе».
Люба все подписи поставила. Пока всё перепроверяли, тоже на звонок ответила. Катя плакала и просила приехать. Что-то темнила, винила себя. Призналась только, что в чём-то виновата. Что Денис поссорился с отцом и ушёл из дома. Что она его ищет, что уже обзвонила всех знакомых мальчишек. А Денис телефон дома оставил.
Люба сказала, что выезжает немедленно. Расспрашивать не стала, понимая, что толку не добьётся, всё надо выяснять глаза в глаза. Стала звонить Стасу, он вне зоны. Игорь сказал, что Стас наверняка угощает проверяющих, поэтому не отвечает:
– У меня есть в запасе несколько часов, поехали!
Люба ещё раза два ответила на истеричные звонки дочери, нарочито спокойным тоном сообщая ей, что она в дороге. Потом обратила внимание, что Игорь нервно вертит головой:
– Что-то неисправно?
– Нет. На первой людной остановке я приторможу, и ты быстро выскочишь.
Они уже проехали границу Утятинского района. Сворот на Колушино. На остановке ни души. Игорь зашипел от злости. Люба оглянулась, поняла, что он заметил преследователей, и спросила:
– Машина за нами?
– Две. Надеюсь, на следующей остановке удастся тебя высадить.
– Знаешь, дальше, где вы собирались завод строить… ты был там?
– Ну?
– Там песок берут, а зимой снег в этот котлован свозят с городских улиц. Если объехать слева, там остался кусок старой дороги и мостик.
– Знаю.
– Под ним можно проехать, только сразу нужно вправо подать, а то по прямой там пруд. Опасно, у него отвесные берега, это старый котлован.
– Понял. Ты пристёгнута?
Несколько резких поворотов, короткое затемнение, когда, слегка притормозив, автомобиль въехал под мост – и снова свет, и резкий поворот, и снова они мчатся по не прикатанной дороге, на которой уже припорошен начинающимся снегом одинокий автомобильный след.
– Неужели ушли?
И тут же резкий глухой звук, и лязг железа о железо. И тишина.
– Это то, что я подумала?
– Скорее, столкновение. Один резко затормозил, другой поддал сзади. Куда дальше?
– Вниз. Сейчас будет мост через реку, хутор с четырьмя усадьбами, а дальше большое село и выезд на шоссе. Оттуда уже Утятин видно.
– Откуда ты эти закоулки знаешь?
– На хуторе друг бывшего мужа построился, мы там в прошлом году на дне рождения были. Опаздывали, с утра в Уремовск за покупками ездили, и Сергей на обратном пути здесь проезжал… Да, Катя, мы уже подъезжаем. А отец что-нибудь предпринимает?.. Поняла тебя. Возьми ключ от гаража и проверь, всё ли на месте. Не мог Дениска с пустыми руками уйти.
Когда они подъехали к раскрытым воротам гаража, зарёванная Катя бросилась к матери:
– Мама, лыж Денискиных нет! Я уже папе позвонила, он поехал на лыжероллерную трассу!
– Так, а мы тогда на стадион.
Конечно, на стадионе никого не оказалось. А мело уже сильно.
– Катя, давай без вранья. Ты что-то сказала, что-то такое, отчего он на отца обозлился? Признавайся, мне нужно знать, насколько он обижен!
Уже почти стемнело. Дочь с рыданием призналась, что всё из-за неё. Обедали у бабушки, заговорили о планах, Катя заикнулась об учёбе в Москве, и желательно в МГИМО. Бабушка сказала, что там взятки преподавателям миллионные, что Денис будет поступать в престижный вуз, а Кате достаточно отучиться в областном центре и удачно выйти замуж. И Катя ей ответила, что мама предупреждала её об этом и обещала помочь.
– Ты что, не поняла, что бабушка любит всё делать наоборот? Сказала бы, что мечтаешь выйти замуж за хулигана Кожевникова и родить ему тройняшек, и она бы завопила, что надо учиться!
– Да знаю я. Ну, вышла из себя, не сдержалась. Ну, и спросила с подковыркой: может, они с папой его старого друга дядю Вову наймут, чтобы он мне челюсть сломал? Мам, они так испугались, что всё стало ясно!
– Подожди, а откуда ты знаешь?
– Я ваш с Людмилой Павловной разговор подслушала…
– Это плохо. Денис нас не простит.
– Тебя-то за что?
– За то, что поддерживала вашу веру в героического папу.
– Но ты же сама недавно узнала!
– Но ты-то ему этого не сказала!
Звонок.
– Да, Витя. Я здесь. Мы на стадионе, лыжников тут нет. Нет, он не знает моего адреса. Да, конечно. Пока, – и дочери. – Папа всё-таки в полицию заявил. И сразу на меня. Спасибо, там мой одноклассник трудится. Это он звонил.
Съездили ещё к Святому источнику на Надеину поляну, потом на противоположную окраину города, за часовню, где овраги. Там обычно собираются те, кто с горки кататься предпочитает. Но сегодня уже было пусто.
– Игорь, тебе, наверное, пора уезжать.
– Мама, что ты? Метель начинается, как же мы искать будем?
– Ладно, девочки, – перебил их Игорь. – Как я понимаю, Денис разочаровался в отце. Адреса мамы не знает, к друзьям не пошёл. Есть у вас какое-нибудь место, не связанное с папой Дениса?
– Да, конечно, дача, – выдохнула Люба. – Поехали!
По дороге она объяснила, что эта дача её деда, на которой они раньше картошку сажали, пока старшие Кузнецовы дом не построили. А уже лет десять там всё заброшено, но иногда Люба с детьми устраивала на участке пикник. Выехали за город, нормально доехали до сворота на дачный кооператив. Там, конечно, никто не чистил.
– Можно проехать?
– Нужно.
Проехали. Ехали практически по целине. К счастью, между деревьями, которыми плотно заросли брошенные дачи, намело не так уж много.
– Мама, дверь открыта!
Люба с Катей бросились к маленькому деревянному домику, который старый хозяин называл «берлогой». Дверь его была неплотно прикрыта, даже издали это было видно. У входа валялись лыжи. Игорь с трудом развернул машину и пошёл следом. Проходя, заметил, что одна лыжа сломана пополам. Денис лежал на старой тахте, накрывшись всем тряпьём, что только нашлось в домике, и спал. Мать с сестрой трясли его, но он только стонал, не открывая глаз. А потом вдруг завопил и открыл глаза. Они расспрашивали его, но он в ответ только: «Нога!» Игорь отодвинул Катю, особенно активно трясущую Дениса, мягко сказал: «Люба, отойди», и взялся ногу мальчика:
– Видите? Стопа как подушка, как бы не перелом. Ботинок придётся разрезать. Ищите ножик.
– Может, до больницы? – спросила Люба.
– Нельзя. Холодно, а нога сдавлена.
Ножа не нашлось. Катя притащила ножовку, зубом которой Игорь надрезал шнурки и рывком под вскрик мальчика снял ботинок: «Надо!»
Чтобы не мешала, Катю он отослал, сунув ей ключи:
– В аптечке должен быть эластичный бинт.
Люба бережно грела ногу сына руками:
– Кажется, не отморозил…
Зафиксировав стопу и завязав сверху свой шарф, Игорь взял Дениса на руки:
– Давайте вперёд, дверь откройте, готовьте место.
Пока Игорь устраивал Дениса на заднее сиденье, Люба сказала:
– Катя, домик закрой.
– Я бы его сожгла!
– Лучше наш дом сожги, – сердито сказал Денис.
– Дети, если бы люди каждый раз сжигали место, где теряли иллюзии, вся земля полыхала бы, – вздохнула Люба. – А дедова дача – моя единственная недвижимость.
– Давно надо было служебную квартиру на тебя переписать, – повинился Игорь.
– Не имеет смысла. На мне столько кредитов!
Поехали. Игорь что-то пробурчал.
– Что?
– Колесо.
Тут Люся позвонила.
– Люсенька, мы его нашли. Нога, что-то с ней… да, надо в больницу. Но у нас колесо пробило. Старая дача, да, ты знаешь. Игорь! Не терзай машину, Люсин муж сейчас нас выручит.
Минут через пятнадцать за деревьями блеснул свет фар.
Пока Игорь с мужем Люси переносил Дениса в его автомобиль, двое крепких парней уже взяли у него ключи, вытащили из багажника и бросили на снег запаску и приступили к замене.
– Ты, наверное, уже опоздал? – виновато спросила Люба.
– А что такое?
– У него в семь утра самолёт из Шереметьева…
– Ребята, во двор ко мне машину поставите. Игорь, бери вещи с собой, я тебя с вояками отправлю.
Как дальше всё удачно сложилось! И не перелом это вовсе, а растяжение! И пока в больнице сделали снимок, за ними приехала Люся со своими малышами («Ну как же, мы же все переживаем!»), и водитель помог Денису добраться до машины, и вернувшийся Люсин муж сказал, что Игоря взяли на военный вертолёт до Новогорска, а там есть ночной авиарейс в Москву. И у Дениса загорелись глаза:
– Вот повезло чуваку! А я никогда не летал на вертолёте!
– Поверь мне, ничего хорошего, – засмеялся мужчина. – Трясёт, гремит, тошнит! Как-нибудь устрою тебе экскурсию. Они часто здесь бывают, комбинат для них сухпайки производит.
– Нет, не получится, – насупился Денис. – мы с мамой уедем отсюда. Навсегда.
– Ох, – спохватилась Люба. – Надо же отбой на поиск дать. Катя, звони отцу, а я в полицию Вите позвоню!
Быстро переговорив с другом, она прислушалась к тому, как Катя разговаривает с бабушкой, и поёжилась: ну, Софья Семёновна вторая!
– Я вернусь завтра, переночуем здесь у добрых людей. Денис – никогда! Да, он решил жить с мамой. Суд? Да ради бога! Будем разбирать, почему он не хочет с вами жить. Вот будет по городу о чём поговорить людям! Там ещё в полиции будем выяснять, почему Гришку за нападение на маму не привлекли. Да ещё почему ей угрожали убийством, чтобы сюда не ездила. Это ты не выдумывай, а в полиции есть запись, где они маме угрожают. Твои придурки у автостанции на неё напали, а там камер навешано! Нормально я с тобой разговариваю! Да, в моём возрасте девочкам уже челюсти ломают, и ты не возмущаешься!
– Катя, как можно так разговаривать!
– Да всё можно, мама! Я бы с вами уехала, но для меня самое главное сейчас учёба. Я не хочу переходить в другую школу. А бабушке надо показать, что мы её не боимся. А то будет тебя пугать и ребёнку нервы трепать!
– Ребёнок, – фыркнул обиженный Денис. – Тоже мне оглобля! Большая, но дурная!
– Конечно, ты ребёнок, разве взрослый попёрся бы в лес без телефона!
– Дети, не ссорьтесь!
Хозяева уступили гостям спальню. После ужина Люба уложила сына. Катя в гостиной, воспользовавшись учебником Люси, читала завтрашний параграф по физике. Пока женщины накрывали стол к чаепитию, а хозяин в детской воевал с детьми, Люся шепнула:
– Вынуждена сообщить. У Иры выкидыш.
– Боже! Ты имеешь в виду… что кто-то виноват?
– Она поступила в больницу в три часа. Вряд ли кто-то её ударил, но связь между ссорой за обедом и её состоянием прослеживается. Наверное, потрясена была не меньше, чем Денис. Или ты думаешь, что она знала об этом нападении?
– Нет, конечно. Я бы навестила её, но боюсь, лучше ей от этого не станет. Помнишь, на Новый год? Она была такая потерянная, а на неё никто внимания не обратил!
– Ты Ирку ещё пожалей!
– А что? Она у меня мужа не отбивала, сошлась с ним, когда я ушла.
– Нет, Люба, она сошлась с ним, когда ты была в беде. Завистливая дрянь!
– Ну, чему тут завидовать?
– Но она-то этого не знала! Кстати, а почему не знала? Почему ты ничего не рассказывала подруге?
– Я бедная, но гордая, – усмехнулась Люба. – Ещё не хватало, чтобы меня жалели!
Разговор прервался с приходом Кати. Потом заглянул на кухню хозяин дома:
– Девчонки, поглядите на это безобразие!
Малыши забрались с двух сторон к Денису на кровать и грузили ему на живот книжки:
– Вот зайчик. Ты такого видел?
– Пусть немного пошалят, – шепнула Люба. – Дети перевозбуждены, пусть разряжаются. И Денису отвлечься полезно.
Утром позвонил Стас, попросил задержаться на несколько часов. Сказал, что после вчерашней погони не рискнёт везти её без сопровождения. Да, Игорь позвонил и всё рассказал. И Стас уже выяснил, что те две машины, что гнались за ними, не потеряли их у котлована, а проскочили вслед за ними под мостом. И там столкнулись: первая пролетела вперёд, но вовремя затормозила, а вот вторая врезалась в первую и вмазала её в ограждение. Никто серьёзно не пострадал, но продолжить преследование не смогли. Так что неосмотрительное решение Игоря помочь Любе оказалось для него спасительным. Два автомобиля – это было просто сопровождение. На Московской трассе его ждали более серьёзные силы. Они были вызваны теми двумя на Утятинскую дорогу, но пока добрались, сопровождение уже потеряло преследуемых.
– Похоже, либо они хотели заставить его что-то подписать, либо этот псих
решил, что Алине выгоднее стать вдовой, чем разведённой. Прошлый раз перенесли развод из-за справки о её болезни. Но второй раз этот номер не пройдёт. Пока не разведут, Игорь здесь не появится!
До отъезда Люба пообщалась с бывшими мужем и свекровью. Они ни много ни мало как предложили ей вернуться! Люба от неожиданности засмеялась.
– И что смешного? – возмутилась свекровь.
– А вы считаете, что, пока Сергей уходил на войну, чтобы родину и семью защищать, я как верная Пенелопа слёзы лила и саван ткала? Я замужем, Софья Семёновна.
– Не выдумывай, – прозвучало привычное.
Тут уже Любу просто согнуло от смеха. «А может, не такая уж глупость этот мой фиктивный брак», – подумала она.
Дерзкая попытка
С утра бухгалтерша Галина Степановна Любу взбесила. Когда Люба зашла в бухгалтерию, та молча встала из-за стола, подошла к стене, подцепила своими хищными ногтями обои и рванула лист на себя:
– Срамота, который день пятно не заклеено, можно подумать, что здесь алкашки работают!
– Ну, теперь посетители будут знать, что тут психи работают, – сдержанно ответила Люба и повернулась к выходу.
Пятно, действительно, появилось после пьянки. На юбилее у Эммы Аркадьевны, главбуха, на котором перебравшая именинница, выступая с ответным тостом, взмахнула рукой с бокалом и выплеснула вино. За эти несколько дней у Любы не дошли руки пришпандорить сюда какое-нибудь панно или кашпо. А теперь что прикажете делать? Галина же до самого потолка полосу ободрала, ещё и от соседней кусочек прихватила! А потолки тут высокие, четыре метра с хвостиком. И вообще, не офис тут должен быть, а торговое или производственное помещение. А этим бы лучше перебраться на четвёртый этаж…
Это всё она мысленно проговаривала, пока моталась по городу в поисках обоев нужного рисунка, потому что на складе подобного не оказалось. В четвёртом, наверное, магазине только нашла такого же рисунка, но немного отличающиеся по цвету. Поехала дальше. Наконец оказалась на Ленинском проспекте, где увидела ещё один вариант того же рисунка. Махнула рукой и попросила упаковать. Зашла к тёте Клаве, как раз время обеденного перерыва.
– А я думала, ты с Дениской, – вышла из спальни старуха.
– Всё, послезавтра, приезжает, – успокоила её Люба, пристраивая в угол покупку и скидывая с ног сабо. – В субботу устроим праздничный обед. Вот, посмотрите в телефоне его фотки с моря, пока я на стол накрою!
– В хорошую школу мальчик наш попал, – присаживаясь за накрытый Любой стол, сказала старуха. – И учителя хорошие, и летний лагерь свой в лесу есть, и вот… даже на море вывезли их. Только почему ты её называешь «Школа киллеров»?
Люба смущённо рассмеялась:
– Это Денис тебе сказал? Не называю я её так, один раз вырвалось! Это было в первые дни, когда я его сюда перевезла. Шли в больницу, Динька на костылях, и догнал нас Саша, Александр Андреевич со старшим племянником. Мы были не то, что знакомы, но один раз поругались. Слово за слово, сказали, что будем в ближайшую школу устраиваться. А он говорит: «Я теперь в школе работаю. Давай к нам!» Ну, у меня и вырвалось… они оба такие качки, и дядя, и племянник.
– Как-то это глупо звучит, – недоверчиво сказала тётя Клава.
Люба перевела дух. Как много приходилось от старухи скрывать! Ведь Саша – тот самый бандит, что с Большаковым приходил и возвращался потом прощения просить. Когда он сказал, что ушёл от Большого и устроился работать в школу, у неё невольно вырвалось: «В школу киллеров?» А оказался очень хорошим человеком, талантливым тренером, ученики его любят. Помогает сестре, у которой два пацана. Люба бы не догадалась в ближайшую школу обратиться, там ведь было написано «Школа-интернат». А он сказал: «Ну и что? Будешь каждый вечер его забирать, это не возбраняется. А если случится уехать или заболеть, он будет там ночевать. И кормёжка там правильная, как спортсменам положено». Действительно, в мае она относительно спокойно отправилась в стационар, зная, что сын под присмотром.
Вернувшись на работу, она договорилась с отделочницами и зашла в бухгалтерию:
– Эмма Аркадьевна, решайте, как будете сегодня работать: или в три уходите, или переселяетесь к сметчикам. Девочки придут обои клеить.
– Спасибо, Люба, я решу.
Когда у дверей начали возводить леса, бухгалтерши радостно упорхнули. Только Эмма Аркадьевна спросила:
– Я ведь не помешаю, если буду сидеть за дальним столом? Очень много работы.
Может быть, работы было много, но Люба заметила, что главбух больше приглядывалась к тому, как Люба собачится с отделочницами, чем копалась в бумагах и стучала по клавиатуре. Когда, наконец, Люба настояла на своём, а женщины занялись делом, Эмма Аркадьевна поманила её пальчиком:
– Люба, у тебя что-то случилось?
– Да нет, всё нормально…
– Не хочешь – не говори. Но скажи хотя бы, твоя тревога не связана с работой?
Люба вздохнула и решилась:
– Вы знаете, я уже двоим о своей тревоге поведала: юристу и безопасности. Оба отмахнулись.
– Это связано с последним контрактом?
– А… почему вы об этом подумали?
– Ты уже месяц маешься. А месяц назад мы с Венцелем договорились.
Вот с кем бы Люба не стала откровенничать, так это с явно спивающейся пятидесятилетней бабой. Похоже, что до пенсии она не доработает. Да и что она может сделать на своей позиции?
А потревожил её покой звонок Виктора Васильевича, который, действительно, состоялся месяц назад, через несколько дней после подписания бумаг о строительстве завода медицинских препаратов в свободной экономической зоне под Новогорском. Медик сначала мямлил, а потом рубанул сплеча: «Мне кажется, мой пациент подвёл Игоря Николаевича». И рассказал, что Анатолий ему изложил разговор с Верой, нынешней женой Игоря. Для его пациента характерно, что он не всегда различает людей. Анатолий счёл, что Вера – эта та весёлая официантка, которая когда-то учила его полировать бокалы. Поэтому он с величайшим доверием отнёсся к этой даме, считая её давней знакомой, и очень подробно рассказал о том, что происходило на переговорах. «Но он не мог уж так подробно всё запомнить!» «В том-то и дело, она его долго и дотошно расспрашивала. Считаю, что её интерес крайне подозрителен. Почему она контролирует дела мужа через посторонних? Впрочем, я вам ситуацию изложил, а вы уж поступайте как вам заблагорассудится».
Люба некоторое время мялась, а потом решила посоветоваться со Стасом. Он отмахнулся: «Эта дура? Она просто клюнула на смазливое личико Милославского, вот и изображала перед ним бизнесвумен. Много понять и кому-то продать серьёзный проект она неспособна. Конечно, не стоило Игорю так поспешно жениться. В бизнесе он дока, но насчёт баб… первая – психопатка, вторая – полудебилка. И обе нимфоманки. Не волнуйся, Люба».
Сказать Игорю? Нет, он так влюблённо глядит на жену. Обидится и не послушает. По правде, экстерьер там о-го-го! Есть на что поглядеть и за что подержаться. При таких данных можно позволить себе быть самовлюблённой дурой. И в бизнес она серьёзно влезть не сможет… если только ею не будет манипулировать кто-то умный. Вот эта мысль заставила её обратиться к Темникову. Этот вообще взглянул на неё сонным взглядом и сказал: «Нет причин для волнения».
Ну, если для этих нет причин, то почему она должна волноваться? Но всё равно волновалась. И дело было жалко, и о доходах, если уж совсем откровенно, душа болела. Тогда, в марте, когда они опустошили Игореву фирму и втюхали её Большакову в качестве отступного, никто не вспомнил о служебной квартире, о которой Игорь как-то заикнулся, что перепишет на Любу. В результате она осталась за фирмой, а ей пришлось съезжать на съёмную. А если Игорь разорится совсем, то перестанут поступать проценты с дохода, что капают от «Стройсервиса» на Любину карту. А ещё бедный пациент Виктора Васильевича – кто тогда будет платить за него?
Пока она, пригорюнясь, вспоминала всё это, отделочница тронула её сзади за плечо:
– Любовь Эдуардовна, прости нас, дур. Глянь, как богато глядится! Дверь стала как у Путина! На другие стены глядеть неохота!
– А вот вы сейчас нарежете полосы, чтобы на другие стены наклеить. Метр от пола, метр от потолка. И каждую декоративной рейкой окантовать. И даже рот не открывай, чтобы снова ругаться!
Когда строители ушли в дальний угол, Эмма Аркадьевна мягко сказала:
– Не думай, что я могу сделать что-нибудь плохое Игорю. Наверняка тебе донесли, что я много лет путалась с его отцом. Он был старше меня почти на тридцать лет. Из семьи не ушёл и меня не отпустил. Только после его смерти вышла замуж. Но неудачно и ненадолго. И я к полтиннику ни с чем. Но к Колиному мальчику я привязана как к родному.
– Да, беспокоюсь об этом контракте. Дело в том, что Милославский поступил неосмотрительно…
В отличие от мужиков главбух суть ухватила сразу:
– Ты права, манипулятор может нас раскатать по брёвнышку. И никакие промышленные тайны продавать не надо. Достаточно затормозить стройку и в этой позиции начать торг. Потери денежные и репутационные будут такие, что Романову уже не подняться. Да, дела…
– Ну, зачем он на жену фирму оформил!
– Павлиний хвост распустил! Ладно, Люба, я проверю кое-что и постараюсь вытянуть нас из этого дерьма. А вот фирму уже не спасти.
– Как же?..
– Ничего, прорвёмся!
Когда Люба уходила вслед за окончившими поклейку отделочницами, Эмма Аркадьевна махнула ей рукой, пробормотав: «Я закрою потом!»
На следующий день, когда Галина Степановна собралась в банк, главбух сказала:
– Давай сюда документы, я сама съезжу. Что-то третий день Венцель первый транш не перечисляет. У нас уже по аренде задолженность.
Вырвала у неё из рук папку, просмотрела её, сунула в пакет и улетела. Почему-то Галина Степановна сначала растерялась, а потом обозлилась. Пробормотав: «У, алкашня старая!», она схватила телефон и убежала в коридор.
Вернулась главбух только после обеда. В ответ на вопросительные взгляды коллег помотала головой и сказала:
– Похоже, на этой неделе зарплату мы не получим.
Эмма Аркадьевна позвонила Темникову, договорилась о встрече на завтра. Опять задержалась после работы. Люба было сунулась к ней, но та только головой повела: не подходи! А назавтра вернулась радостная:
– Ну, всё, девчонки, кажется, жизнь налаживается! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, завтра нам на счёт не капнет, а прольётся!
После обеда Люба получила травму, ей строители на ногу доску уронили. Рентген показал, что перелома нет, но нога от ушиба распухла, и ей выписали больничный. Так что из дальнейших событий она выпала, и всё узнала позже, и со слов коллег.
В день, когда выдали зарплату, на мониторах, по выражению кассира Тани, «появилась козья морда». Эмма Аркадьевна велела сеть обесточить, доложила управляющему, повертелась на рабочем кресле минут двадцать, заявила: «Кажется, я грипп подцепила» и удалилась. А назавтра одновременно с вызванными компьютерщиками в офисе появился новый управляющий, назначенный Верой. Старый управляющий не мог дозвониться Романову, который отвозил в Москву жену, уезжающую в Карловы Вары через Дрезден на лечение. Новый управляющий требовал допустить его к власти и разыскать главбуха, но Эммы Аркадьевны дома не оказалось. Назначенная главбухом Галина Степановна не имела регалий власти: ключей от сейфа и, соответственно, печати. Безуспешно поискав пару дней Эмму Аркадьевну, Галина Степановна приняла решение вскрыть сейф. Потом переоформление подписи. Короче, через четыре дня обнаружилось, что счета пусты. Ещё через день появился растерянный Игорь. Появился он после пришедшего на его адрес извещения о предстоящем разводе и разделе имущества. Отмахнувшись от нового управляющего, он спросил Эмму Аркадьевну. Потом со Стасом приехал к Любе.
– Ну что, – спросила Люба, когда Денис впустил гостей. – Говорите, нет причин для волнения?
– Я не понимаю, Люба! Всего несколько дней назад я проводил Веру. Всё было нормально.
– А ты, Стас, понимаешь?
– Ну да, ты была права, а я осёл! Что теперь делать? Куда деньги девались?
– Я так предполагаю, что Вера собиралась обнулить счёт фирмы и остаться за границей…
– Ну, зачем ты, – с болью вздохнул Игорь. – Ей мало было? Мы же хорошо жили!
– Извини, но… может быть, это тебе было хорошо, а ей не очень?
– Может быть, я слишком много работал и время ей не уделял…
– Похоже, как раз это её устраивало.
– Объясни!
– Такие женщины не уходят в никуда. Они уходят к кому-то. И этому кому-то была нужна не столько Вера, сколько твои деньги. Не удивлюсь, если тут тянутся какие-то ниточки к Большакову.
– Не может быть! Мы с ней до развода полгода скрывали наши отношения!
– Значит, она знала, к кому обратиться в случае, если против тебя что-то замыслила… не злись, Игорь, погляди на Стаса, похоже, он со мной согласен. А что говорит Темников?
– Он сказал, что ты его предупреждала, а потом Эмма ему гнала какую-то пургу, а он вам обеим не поверил. Нет, не думай, продать меня он не мог, он тоже много потеряет, если я утону. А что Эмма?
– Я не уверена, но, возможно, она что-то может сделать. Она обещала мне, что вытянет нас из этого дерьма. Не дай бог только, если запьёт…
– Поехали к ней домой!
– Были у неё. Таня рассказывала, что ездили Галина Степановна с новым управляющим. Соседка им квартиру показала. Пусто. Вещи на месте, в доме порядок, телефон на столе оставила.
– Господи, ещё не хватало, чтобы с ней что-нибудь случилось…
Люба вспомнила вдруг, что видела как-то летом главбуха у Инессы на участке. И набрала её:
– Инесса, не у вас ли скрывается одна моя коллега?
– Любочка, здравствуйте, рада вас слышать! Как там Игорь?
– Он волнуется об Эмме Аркадьевне, что-то она пропала…
– Приезжайте ко мне.
Люба посмотрела на свою ногу. Стас сказал:
– На руках донесу!
– А пошёл ты! Денис, неси костыли!
Эмма Аркадьевна вопреки Любиным опасениями была абсолютна трезва и в хорошем настроении. Она сидела за столом во дворе, резала яблоки и раскладывала их не решётке. Увидев входящих, помахала рукой:
– Ну как? Что там у вас новенького?
– Эммочка, – вдруг растрогался и обнял её Игорь. – Я рад, что хоть у тебя всё в порядке.
– Ну, не совсем в порядке. Жену твою я ограбила.
– Что?!
– По старой схеме перекинула всё, что на счетах было.
– А мы думали, что это Вера!
– Я её опередила.
Эмма Аркадьевна знала о любовнике Веры, причём знала задолго до начала этой истории. Когда она назвала имя, Стас ахнул: «Это же брат Аббаса! И тут Люба права!» Когда узнала от Любы о Верином любопытстве по поводу строительства, сообразила, как она будет действовать: либо заморозит строительство и будет вымогать отступного, либо просто при поступлении крупной суммы выведет её куда-нибудь на Кипр.
– Так, значит, сеть ты обрушила?
– Нет, зачем? Я ведь к тому времени всё вывела. Деньги пришли на два дня раньше, но своим я говорила, что ещё не поступили.
Значит, или это случайно, или Верина команда сама себе помешала раньше узнать о состоянии дел. Хозяйкиной агентурой была Галина Степановна, а новый управляющий был её свойственником, не то роднёй мужа, не то зятя.
Игорь очень быстро оправился от этих откровений. Они уселись тут же во дворе за столом и уткнулись с главбухом в бумаги.
– Пошли, Стас, мне кое-что в доме забрать надо, – сказала Люба.
– Ничего не понял, – шепнул ей Стас. – Что же теперь будет?
– Деньги эти у тебя и у меня на счетах, что тут непонятного? Это нынешнее ИП, что он вроде как купил у Милославского на имя жены, оно ведь не успело реальными ресурсами обзавестись. Техника и строители пока ещё на тебе. А на моём имени ещё пара фирм. Я думала, они их закрыли, а они что-то там продолжали мутить. И теперь одна из них станет реально работать, они туда перекинут все заказы по договорённости с клиентами. С самым главным, с Венцелем, Эмма Аркадьевна договорилась ещё тогда. Не удивлюсь, если несколько не самых крупных, но самых проблемных клиентов они оставят Вере. Чтобы они её потрепали, как Тузик грелку.
– Люба, а это вообще законно?
– …спросил юрист, – нервно хихикнула Люба. – Конечно, нет! Я уже скоро год, как под разными статьями. Спасибо, не всё понимаю, а то бы от страха померла. Поэтому спрошу: а тебе-то это зачем? Меня понять можно, я в угол загнана… вернее, меня в углу родили, и так за все годы оттуда выбраться не дали. А ты? У тебя жена, дочь. Что с ними будет, если Игорь утонет и тебя за собой потянет?
– Ладно, лишь бы обошлось! Но потом пусть всё переводит на себя, пока снова в какую-нибудь красотку не вляпается.
– Если следовать логической цепочке: сумасшедшая – дура, то кто будет третья?
– Даже боюсь себе представить…
– А я думаю, что японская резиновая кукла!
Полгода дом почти всё время стоял пустой. Только летом они иногда устраивали здесь пикники, каждый раз в связи с днём рождения, праздником или удачным завершением какого-то дела. Последний раз месяц с небольшим назад, не тем будь помянут этот контракт: здесь Вера у Анатолия его подробности выпытывала. Пару-тройку раз использовали как гостевой, поселяли здесь важных гостей. Понимая, что теперь будет не до пикников и визитов, Люба решила забрать свои вещи. А может, удастся наконец-то продать его, чтобы закрыть некоторые финансовые дыры? Пока проверяла шкафы и ящики в своей комнатке, сентиментально вспоминала о недолгом своём здешнем периоде, а он был не худшим в её жизни: с раскладушки в бухгалтерии – да сюда, где всё так рационально устроено для быта. И первое время она общалась только с Игорем и Димой, которые были просты в общении, неприхотливы и благодарны за её труд. Эх, если бы не Большаков, так бы и жила она здесь… но нет, а дети? Ведь только благодаря деньгам Игоря она смогла отстоять своё право общаться с ними, а потом и забрать сына. Нет, надо довольствоваться тем, что есть. Не было бы хуже.
Пока Люба укладывала по пакетам свои вещи, Стасу, чтобы он не путался под ногами, она поручила наточить кухонные ножи. Он прервал её размышления, крикнув что-то про какую-то камеру. «Потом», – откликнулась она. А потом забыла уточнить, о чём он спрашивал. Дома только вспомнила, когда распихивала пакеты с летними вещами во встроенный шкаф. И тут же забыла.
Развод прошёл молниеносно. Игорь на суд не явился, всем занималась его юридическая служба. Совместно нажитым имуществом объявили фирму и квартиру в Новогорске. Но Темников предъявил акт о продаже какого-то дома с участком, совершённой накануне покупки квартиры, и эту сумму исключили из общей стоимости, так что на долю супруги пришлись не столь уж значительные деньги. И благодушно предложил сделать взаимозачёт её доли квартиры за долю в стоимости фирмы. Взяв перерыв, адвокат согласился.
Назавтра на фирму налетели коршунами те, перед кем у неё была задолженность. И первой в их ряду была Люба как формальная владелица здания. Она с особым удовольствием показывала новым арендаторам самую большую комнату, которую занимала бухгалтерия:
– Вот здесь лучше всего разместить торговый зал. Здесь дверь пробьём, а эта будет вести в ремонтные мастерские.
– Какие классные обои, – сказала девушка, сопровождавшая владельца компьютерного магазина. – Нельзя ли их оставить? Очень мне нравится обрамление дверей!
– Учитывая ваш товар, напрашивается название «Временной портал», – засмеялась Люба.
Шантаж
– Измучила я тебя, Любочка, – гладя её руки, шептала старуха. – Ничего, скоро всё кончится.
– Тётя Клава, неужели вы думаете, что без вас мне будет лучше, чем с вами, – простонала Люба.
Лекарство наконец-то подействовало, больная отключилась, и Люба вышла на кухню. Надо бы прилечь, хоть часа два удастся поспать, и то хорошо бы. Но не уснуть, сердце бухает. А вот сейчас она сварит себе какао, сварганит какой-нибудь бутерброд, сядет за стол, сделает глоток-другой, успокоится и начнёт отключаться. Вот тогда надо доползти до мини-дивана, который они с Денисом перетащили в спальню четыре дня назад. Звонок застал её, когда она присела за стол и обхватила чашку ладонями:
– Тётя Нина? Да, у нас всё очень плохо… тётя Клава упала и перестала вставать. Есть отказывается, воюем за каждую ложку. Я колю обезболивающее, но почему-то оно стало не как раньше… нет, действует, но вот сегодня она стонала почти два часа, только потом отключилась. Я с врачом разговаривала, он говорит, что это уже кровообращение такое… с трудом, да… спасибо, спасибо!
Господи, какое облегчение! Приедет из соседней области тёткина двоюродная сестра. Она хоть днём посидит с больной, а Люба выспится. Спать, спать, ну его, это какао!
Люба просила Дениса хоть несколько дней пожить в интернате, но он решительно отказывался:
– Ты что? Бабуля без меня совсем заскучает!
За этот без малого год, как Денис у матери живёт, он с бабкой своей двоюродной скорешился как с ровесницей. Он к ней забегал часто, про свои дела подростковые рассказывал, даже те, что от матери скрывал. И друзья его школьные относились к ней с одобрением. Она резкая, ехидная, вовсе не благостная старушка. Пирожки не печёт, и вообще в кулинарии не сильна. Но с Денисом они что-то лепили по интернетовским рецептам: то торт из пряников, то пирог из лаваша. И сейчас, когда она совсем ослабла, только он умудряется заставить её проглотить пару ложек супа. Вот и вчера прилетел из школы и сразу к ней:
– Бабуля, ты ела? Давай вместе, ложку ты, ложку я. А хочешь, я тебе какой-нибудь любовный роман почитаю.
– Да нет, Динечка, давай что-нибудь из поэзии…
– Что, ба?
– Ты знаешь, на стихах можно гадать. Подойди к шкафу, на верхней полке стихи. Не глядя потяни пальцем за корешок и неси сюда… о, Тарковский, прекрасно. Садись, открой опять не глядя и читай…
– Стол накрыт на шестерых –
Розы да хрусталь…
А среди гостей моих –
Горе да печаль…
Люба рванулась из коридора в спальню, чтобы остановить сына, но тётя Нина перехватила её: «Не надо, поздно…» Так и стояли обнявшись, пока он читал.
Прожила тётя Клава ещё сутки. Когда внук пришёл из школы, она взяла его за руку и сказала:
– Принеси мне мороженое. Только непременно эскимо.
– Ты его правда съешь?
– Ну… половину.
Денис убежал, а она внятно сказала:
– Люба, какая ты у меня хорошая. Только не надо Дениску… подпускать…
И умерла.
Люба не плачет, она отвыкла. Когда она последний раз слёзы лила? Когда платье свадебное мерила. Они вместе с тётей Клавой тогда плакали. Не от горя плакали, а по символу женского счастья, который так цинично использовали, чтобы залатать дыры в собственной жизни.
А тётя Нина считает иначе:
– Поплачь, девочка. Легче станет. Я понимаю, что ты потеряла близкого человека, которому могла душу излить….
– Нет, – мотает Люба головой. – Мне больше приходилось скрывать от неё, чем рассказывать. И всё равно она понимала. И сочувствовала. И любила.
До чего эта тётя Нина похожа на тётю Клаву! Не внешне, нет, только ростом они с кузиной одинаковы. Но сходство в характере явное: такая же ехидная и резкая, и в то же время понимающая. Они совсем мало знакомы. Кажется, дважды она при Любе приезжала. Близко общались только в этот приезд, когда по очереди сменяли друг друга у постели умирающей. Но, как оказалось, тётя Клава успела многое ей рассказать и о многом попросить. И на похоронах тётя Нина мастерски командовала, расставляла, успокаивала, объединяла. Оказалось, что она знала многих соседей и стариков из прежней жизни сестры, легко перезнакомилась с теми, кто возник в последние годы, а это, понятно, были Любины знакомые. Она одним взглядом укрощала недоброжелательную родню, особенно бывших свёкров. Она нагружала заданиями Дениса, не давая ему раскиснуть. Она, в конце концов, остановила разговоры родни о наследстве: «Всё завещано Любе!», и на возмущение какой-то троюродной Мани, что есть же брат родной, отрезала: «Клава компенсировала Любе её квартиру, которую Иван забрал, так что он не внакладе!» Ещё на пару дней задержалась, чтобы помочь прибраться.
В ближайшее воскресенье внезапно приехала Катя. С любопытством обошла квартиру. Брат встретил её неожиданно агрессивно:
– Ну что, тебя Кузнецовы прислали?
А Катя на удивление не обиделась:
– Дурак! Я прекрасно понимаю, что мама старуху любила. Я просто приехала её обнять.
Но Люба почему-то подумала, что дочь принесла плохие вести. И не ошиблась. Как только Денис убежал в бассейн, Катя подсунула матери полоску теста.
– Понятно. В Утятине ты тест купить не могла, все аптеки бабкины. Срок какой? Надеюсь, не от Кожевникова?
– Ты, мам, у меня кремень. Бабушка бы сейчас орала на три огорода.
– Был смысл предостерегающе заорать при зачатии. А сейчас чего уж? Рассказывай. Кто счастливый отец?
– Славка Петров.
– Подожди… этот мозгляк? Ой, извини, может у вас любовь…
– Да какая там любовь! Простая неосторожность.
– Значит, дело ещё хуже, чем я думала. И что ты собираешься делать?
– Я хотела с тобой посоветоваться.
– То есть переложить на меня ответственность? Ну нет, решать ты будешь сама. А я помогу всем, чем смогу. С ребёнком варианта два. Родить или убить. Со Славкой что? Любить или послать?
– Мам, тут такое дело… он сказал, что если я не с ним… ну, он фотографии мои выставит… ну, такие…
– Это называется интимные. Зачем ты позволила себя снимать?
– Что я, дура? У него камера такая миниатюрная.
– Ну, на шантаж поддаваться нельзя. В общем, так. Скажешь, фигура у тебя хорошая, пусть народ любуется. Заодно оценит его худосочную задницу, неброские гениталии и сексуальность по шкале Кинси.
– О-о, я запишу! Что за шкала?
– Ну, вообще она по оценке гетеро- и гомосексуальных наклонностей. Но едва ли кто-то из вашего окружения обладает такими специфическими знаниями. А вообще мы попробуем этот компромат изъять. Ещё какие-нибудь мерзкие подробности будут?
– Да. Он сказал, что я теперь в его власти, и он может заставить меня сделать что угодно…
– Да уж говори прямо. Друзьям уступить?
– Да.
– Я его раздавлю как червяка. И запомни, дочь: всё кончается. Непоправима только смерть. Так, ты отца предупредила, что заночуешь у меня?
– Нет.
– Позвони, скажи, что горло болит и температура. Мол, отлежишься у меня дня три. Пусть классную предупредит. А мы завтра идём к подростковому гинекологу.
Это она дочери демонстрировала спокойствие и уверенность. А сердце стучало, душа болела, мозг кипел. Не думала она, что её прагматичная дочь так испортит себе жизнь, не успев начать жить. Ладно бы романтика, любовь… с другой стороны, девочки в таком возрасте и в таких обстоятельствах часто совершают непоправимое. Эти соцсети, где травят подростков… нет, кажется, Катю им сломать не удастся!
В понедельник в поликлинике они провели несколько часов. Кое-какие анализы сдали, что-то назначили на завтра. Вернулись домой почти одновременно с Денисом. После обеда она сказала:
– Вот что, дети, я проведу для вас медико-социальный ликбез. Ты, сынок, через месяц паспорт получишь. Так что пора и тебе понять, что такое возраст согласия.
И включила фильм.
– Ма-ам! – завопила Катя.
– Мы семья, дочь. Ты же не собираешься заводить другую? А в семье все вместе!
После просмотра пятнадцатиминутного фильма об абортах умная Катя с досадой сказала:
– Говорила, что не будешь решать за меня, а сама решила.
– Нет, Катя, ты же ещё не решила. Только недостаток информации склонял тебя в одну сторону. А эта информация качнула тебя в другую. Легче принимать решение с закрытыми глазами, да ещё потом можно сказать маме: «Ты скрыла от меня некоторые нюансы!» Для уравновешивания можешь открыть какую-нибудь болталку матерей-одиночек и понять, что это тоже горький хлеб. Сынок, ты, я вижу, потрясён. Я не хотела тебя пугать, но в твоём возрасте надо осознавать последствия своих поступков. Скажи, я зря показала тебе этот фильм?
– Нет, я понял, что женщин надо жалеть, потому что им труднее.
– Жалеть и оберегать… ну, ты понимаешь. Её от беременности, вас обоих от инфекции. Сестра твоя, как ты понимаешь, от инфекции хотя бы убереглась. Завтра будем решать, что делать дальше.
– Да ладно, мама, решила я всё. Не могу себе представить, чтобы кого-то живого – и на куски. Московское студенчество обойдётся без меня.
– Ну, во-первых, может оно тебя подождать один год. А можешь поступить здесь, есть же у нас три вуза с экономическими специальностями. Рожать тебе в сентябре, если постараешься, можешь не отстать. Ну, или академический отпуск. Как пойдёт. А мы с Денисом как семья разделим твою ношу. Как вариант можно позже в Москву перевестись. Или получить образование здесь, а в столицу отправиться делать карьеру. Эх, мы с тобой всю жизнь как три чеховские сестры вопили: «Москву, в Москву!», а оказались в попе. Я-то почему туда стремилась? Отец-предатель в Москву от нас сбежал. Школьницей думала: получу столичное образование, буду хорошо зарабатывать и маме дам богатую и спокойную жизнь. Потом думала: хоть дети будут богаты и счастливы. И ни фига! Значит, так. Завтра мы с утра на приём, а потом все вместе в Утятин. К Петровым на переговоры. Их четверо: мать, отец, герой нашего романа и его сестра. Чтобы не проиграть в силах, возьмём с собой мужчину. Есть у нас с Денисом одна достойная кандидатура…
– Мама, зачем?
– А ты можешь представить, что четвёртым будет твой отец?
Катя подумала и хихикнула:
– Он мамсик, как и Славка! Он полетит с бабушкой советоваться.
– Значит, мы попросим тренера Дениса – Александра Андреевича. Он настоящий мужчина. Он может и интеллигентно поговорить, и бандита изобразить. Как вы понимаете, интеллигентный разговор вряд ли получится, ведь разговаривать мы будем с шантажистом. Значит, шантаж против шантажа!
– Я помню, мам! Неброские гениталии и шкала Кинси.
– Это что за хрень?
– Не бери в голову, сынок. Ты в состоянии в этой семейке вести себя достойно?
– Да понял я, мама! Не драться, но напугать.
– В общем так. Нам требуется: чтобы этот мозгляк даже в сторону Кати больше не глядел, чтобы никаких разговоров и уничтожить все фотографии. О беременности чем дольше никто знать не будет, тем лучше. Дойдёт до бабушки – и Кате мало не покажется. Уж она давить может!
– А чего она может сделать, когда срок пройдет?
– Ох, Денис, лучше тебе не знать! Есть такая мерзость, как прерывание на поздних сроках. А может, бабушка решит для благопристойности сохранить ребёнка и одарить его папой Славой. Его родители, думаю, возражать не будут, она особа с одной стороны богатая, с другой – мстительная.
– Ну уж нет, – завопила Катя. – Зачем мне этот мозгляк!
Саша с Денисом подъехали на красном джипе с такими фарами и такими колёсами! Даже Люба поняла, что автомобиль крут.
– Ого, такой бы по любым сугробам проехал!
– Мам, а ты погляди, какие номера!
– И что? А, число зверя! Бандитские номера.
– У бандитов напрокат взял, – вылез из машины затянутый в кожу Саша. – Вернее, у друга, который у бандита водителем работает.
– Ну, хорош! Голова в бандане не замёрзнет?
Они гуськом поднялись по лестнице. Дверь открыл сам Слава. Увидев, как все четверо протискиваются мимо него, нырнул в дверь, но был пойман за шиворот замыкающим, взят на ручки и внесён как младенец в зал. В ответ на визг мамаши Саша сгрузил сынка ей на колени, сбросил косуху на спинку дивана и, оставшись в безрукавке, явил хозяевам свои бицепсы и уселся верхом на стул, зажав в зубах зубочистку. Люба с детьми села на диван и изложила проблему. Папаша гыгыкнул, мамаша завопила о клевете, Славка скривил рожу. Вторым заходом Люба усилила давление, намекнув, что они пришли к ним узким семейным кланом, не задействовав в конфликте старшее поколение. Софья Семёновна, как известно, женщина обидчивая, и может их ребёнку устроить судимость и место в не элитных частях нашей доблестной армии. Хозяева напряглись, но продолжали хорохориться. Люба кивнула дочери, и та вступила с домашней заготовкой со сравнением фигур и членов и шкалой Кинси. Папаша с сомнением покосился на сынка, мамаша обидчиво поджала губы, а сынок зло блеснул глазками. Зато оживился вдруг Саша, оказавшийся в отличие от всех присутствующих обладателем специфических знаний как выпускник инфизкульта: «Будем из пацана девочку делать? А чё, можно!» Люба, испугавшись сначала его включения, сообразила поставить точку: «Ребята, только сфоткайте во всех ракурсах! Будет борьба компроматов». «Замётано», – он снова сунул в рот зажёванную зубочистку. Папаша вскочил и завопил о том, что они сейчас угрожают насилием. «Да бросьте, – сказала Катя. – Найдутся красавчики, уговорят. По-мужски он, знаете, не очень. Сменит ориентацию – будет ничего». Люба перебила её, сухо заметив, что им, старикам, ни к чему слушать, чем развлекается молодёжь. Хотелось бы познакомиться с артотекой благородного юноши. «Это ты сейчас моего сутенёра назвала благородным юношей? Который собрался угощать мной своих друзей, – пояснила Петровым Катя. – Какие вы, старики, неразборчивые!» Саша подошёл к Славке и выдернул у него телефон из заднего кармана. Полистал, хмыкнул и передал телефон Денису: «Этот малыш даже переписку не уничтожил. Перекинь!» Когда мальчик вернул его, Саша сел на подлокотник кресла отца семейства и показал: «Глянь, папаша, достойного сына воспитал!» Папаша вгляделся и покраснел. «Ну, вы поняли, что надо уничтожить?» – спросила Люба. «Да я сейчас его железки в лепёшку собью!», – наконец-то проникся папаша. «Э, нет, сначала облачные хранилища проверим!» – вскочил Денис.
Когда после ревизии и уничтожения электронных ресурсов гости потянули на выход, Люба приостановилась и сказала матери семейства, глядевшей на них с ненавистью: «Жалко сыночка? А вы о дочери подумайте. Вы уверены, что ваша малявка о его играх не знает? А может, его дружки уже записали её в свои альбомы?»
– Саша, ты был крайне убедителен, – позвонила Люба ему назавтра. – особенно эта зубочистка. Мне кажется, она сильнее бицепсов подействовала.
– Это деталь из образа друга, у которого я машину взял напрокат, – засмеялся он. – Малый он славный, но в разговорах не очень. Поэтому, когда в диалоге участвует, занимает челюсти зубочисткой. Почему-то на собеседников это действует лучше слов! Да, а ты с дочкой не разговаривала?
– Она звонила. Славка в школу сегодня не пришёл. Говорят, мать с сердечным приступом слегла. Похоже, передавили мы.
– Нет, Люба, когда мы уходили, она была вполне себе жива, и даже агрессивно настроена. Боюсь, что они пообщались потом ещё с дочерью и узнали, что она была в курсе его игр.
– Ты что, дочке двенадцать!
– Я, знаешь ли, в школе работаю. Меня такое развитие событий не удивляет.
– Господи, как мы упускаем своих детей!
– Не волнуйся, за твоим Денисом я приглядываю. Но он вообще хороший малый. А Катя твоя… ну, ты извини, но она не очень чувствительная.
– Да знаю я, эгоистка она. Но это, наверное, не так уж плохо в свете последних событий.
Друзья
Звонок. У Любы в последнее время нервы натянуты как струны. Ждать хорошего не приходится: либо с Катей что-то случилось, либо со Стасом что-то нехорошее. С испугом глядит на экран: Света, жена Стаса. Из трубки только рыдания и икание.
– Сейчас приеду!
Господи, неужели так всё плохо? Когда его внезапно арестовали, Люба была в полной уверенности, что всё это нелепая ошибка, которая скоро будет исправлена. Какие там могут быть вновь открывшиеся обстоятельства по приостановленному делу об убийстве Ильи Большакова! Видите ли, на стройку завода медицинских препаратов устроился мужик, который три года назад работал на строительстве дома в «Речном» и видел Стаса входящим к Большакову в день убийства. Игорь горячо поддержал её мнение, нанял хорошего адвоката по уголовным делам. Но потом вдруг стал отводить глаза: «Ну да, всё разъяснится». И, хотя со Светой они особо не знались, Люба решилась поговорить. Тогда она её встретила как-то испуганно, и на контакт не шла. Отвечала односложно: да-нет. Люба вспылила:
– Я не понимаю, вы сговорились, что ли! Темников отмахивается, но это хоть понятно, они всегда бодались. Если у одного стрижено, то у другого будет брито! Но от Игоря не ожидала, юлит и отворачивается. А если уж жена поверила, что Стас наёмный убийца, тогда вообще атас!
– Следователь говорит, он в прошлом военный, а потом в службе безопасности…
– Свет, не делай вид, что ты такая дура! Какой он военный, ты лучше меня знаешь! Расследование неуставных отношений, хищений оружия, самоволок и дезертирств, когда свободен от соревнований по борьбе и стрельбе. Он боролся, стрелял и иногда рисовал своим красивым почерком протоколы. С чего бы ему ножиком махать? Служба безопасности? Ну какая безопасность в строительном деле? Охрана тела Игоря от жены и тестя. Кассира по дороге из банка охранял. Ну, меня ещё сопровождали в Утятин раз пятнадцать. А в основном был он начальником ночных сторожей и отвечал за сохранность кирпичей и бетонных плит. У Большакова он и вовсе в сопровождении красовался. Исключительно за экстерьер: приличный рост, борцовская фигура, лысая башка и тяжёлая челюсть. Потом перевели за очевидную незлобивость водителем-охранником при главбухе. Ты же сама недавно вспоминала, как тяжело вам было, когда после сокращения вы приехали сюда просто потому, что дедова квартира тут стояла пустая. Как он брался за любую подработку, бомбил вечерами. Да он молился на Большого! И бандитом его не считал! Ну-ка, давай про вновь открывшиеся!
– Господи, за эти дни ты первая, кто ему поверил! Я думала, у Стаса не осталось друзей!
– Не будем словами бросаться, друзьями мы не были, мы не так уж близко знакомы. Скорее, мы товарищи по несчастью. Но я достаточно знаю его, чтобы не поверить, что он наёмный убийца. В морду дать – это да, но убить мог только случайно. Бросок, как у них там в вольной борьбе, и мимо ковра да головой об угол. И сразу бы повинился. И был бы в отчаянии. А уж заказное убийство – вообще не про него. А потом ещё над трупом надругаться… немыслимо! И кто бы к нему обратился?
– Люба, это не заказное! Они считают, что это из мести…
И заревела. И призналась в том, что Стаса взял в охрану банка лично босс и по её просьбе. История была совершенно дикая, но Люба, которая слишком хорошо помнила девяностые, в реальности её не усомнилась. Света со слезами уверяла, что до секса у них не дошло, потому что от страха у неё поднялась температура и открылось кровотечение. Большой быстренько вытолкал её из дома, она прошла под дождём пару кварталов, а потом прохожие вызвали «Скорую помощь». Выкидыш, длительное лечение, Дашку она родила только во втором году. Причём половину беременности провела в стационаре.
Но тогда через пару дней после выхода Светы из больницы один из давних ещё по армии знакомых сказал Стасу, что в охране банка появилась вакансия. И его взяли.
– Люба, ты веришь мне?
– Это не имеет никакого значения. Главное, поверит ли тебе муж. Они ведь тебя оглаской пугают? И откуда вообще эта история вылезла?
– Стас знает… я ему рассказала, когда он переживал по Большакову после того убийства.
– Кажется, я догадалась. Ты не смогла удержать радости?
– Правильно он говорил, ты умная.
– Я женщина. Мы унижения не прощаем. Я тоже бы злорадствовала. Но откуда эта история вдруг всплыла через столько-то лет?
– Кто-то из охраны вспомнил.
– Света, это нереально! Это даже не через три года, как убийство, это… через целую жизнь!
– Да понятно, что кто-то Стаса подставляет. Но меня пугает, что это подхватила не только сторона обвинения, но и защита. Мне даже дают свидание, чтобы я уговорила его признаться!
– И ты будешь уговаривать?
– А что мне остаётся?
– Поступить честно, сказать, как есть: тебя заставляют, а ты не знаешь, что делать.
Через пару дней после этой встречи, когда Люба стояла над душой у рабочих, которые обновляли на лестничном переходе таблички с информационным указателем расположения магазинов и офисов в их здании, в вестибюль стремительно вошёл Игорь:
– Люба, надо поговорить.
– Здравствуйте, Игорь Николаевич. Сейчас освобожусь, – вежливо ответила Люба. – Ребята, ну, вы поняли? На боковых лестницах в той же последовательности.
Пока они спускались в подвал, он гневно сопел. Но разговор начал не с этого:
– Почему ты себе кабинет в офисе не взяла? Тоже мне, дитя подземелья!
– Все мои ресурсы здесь: технические, материальные, людские.
– Но к тебе же люди сюда ходят! Это просто неприлично!
– Ну, ходят арендаторы. Но с таким же успехом они могут ходить к управляющему. Просто ко мне быстрее. Да и не ходят они, чаще просто звонят.
– Ладно, это потом. Скажи, зачем ты связалась со Стасом?
– В каком смысле связалась?
– Адвокат сказал, что у него была договорённость со Светой: он устраивает ей свидание, а она советует ему написать признание. А Света пришла на свидание и сказала мужу, что адвокат это советует, она не знает, как правильно, а ты считаешь, что он не убивал. И Стас упёрся рогом.
– Интересное кино… значит, на свидании он не присутствовал, а подробности знает. Получается, что действует совместно с обвинением.
– Люба, да пойми ты, что уже всё решено! Ты только добавляешь ему срок!
– Как по мне, то я бы на его месте барахталась. Дадут ему двенадцать лет или скостят за чистосердечное до десяти – всё едино, жизнь кончилась. Я за это время стану бабушкой, дам детям образование, поправлюсь на двенадцать килограмм, сделаю подтяжку лица… ну, или не успею всё это сделать по естественным причинам. Ты за это время поправишь своё благосостояние, женишься ещё пару раз, построишь дом, родишь сына, посадишь дерево. А его жена и дочь будут перебиваться с хлеба на квас, Света постареет, Даша вырастет и обе его забудут. А он всё это время будет валить лес, приобретать морщины и терять зубы. И выйдет никем.
– Но он виноват!
– А почему ты так уверен?
– Нашёлся ещё один свидетель. Это лицо, вполне заслуживающее доверия.
– Ну, доверяешь ты этому лицу. А я Стасу доверяю! И ты ему, вроде, доверял…
– Ты так говоришь, как будто я друга предал! Не друзья мы, просто работали вместе! Причём всего три года.
– Нет, я Свете сказала, что другом его не считаю. Но знаю, что убить он не мог. Для меня лицо, заслуживающее доверия – это Стас. И тебе он это доказывал неоднократно. Я бы и за тебя раньше вписалась бы. Но вот теперь … не знаю.
– Ты…
С лицом, налитым кровью, он надвинулся на неё. «Восемнадцать лет мне морду не били», – подумала она, зажмурившись. Хрястнула дверь. Люба открыла глаза, перевела дух и выскочила в полутёмный холодный коридор:
– Игорь Николаевич,
заявление писать?
– Дура! – эхом раскатилось по коридору.
Через пару часов Эмма Аркадьевна позвонила:
– Люба, зайди ко мне, пожалуйста.
– Какие вопросы? – с порога спросила Люба, потому что увидела, что главбух в затруднении.
– Что вы с Игорем не поделили?
– Стаса, – лаконично ответила она.
– Но ведь там, вроде, всё ясно…
– Кому?
– Ладно, ваши дела. Хотя тут одна твоя подчинённая уже вентилировала вопрос. нельзя ли устроиться на твоё место.
– И что он сказал по этому поводу?
– Ты что, считаешь, он тварь неблагодарная? Ладно, не лезу я в ваши дела. Тут соцстрах группу детей в Лазаревское формирует. Может, ты со Светой поговоришь, чтобы она Дашку туда отправила? Для здоровья ребёнка польза, да и матери легче.
– Спасибо, это кстати.
И тут этот звонок со Светкиными рыданиями. Накинула куртку, сказала охране, что будет после обеда, выбежала из здания. Помахал из машины Дима:
– Подвезти? Я до вечера свободен.
В доме творилось Мамаево побоище. Ругались родители с обеих сторон. В выражениях не стеснялись, в ход шла Светина измена с одной стороны и Стасово злодейство с другой. Света опухла от слёз, Дашка испуганно жалась к матери. То не было никого, а то явились одновременно поддержать семью в трудную минуту тёща с тестем из Калининграда, свёкор со свекровью из Подмосковья. «Вот вампиры, – подумала Люба. – ни о детях, ни о внучке думают, а только поорать всласть». И пришлось, выгнав Дашу на кухню, их стращать, чтобы гости уехали назад. Много чего пришлось им наговорить, но в результате Дима увёз всех родителей к дневному поезду, клятвенно пообещав ей, что посадит в разные вагоны.
– Никакие бандиты, конечно, на вас покушаться не будут, но Даше лучше всё-таки уехать на море.
– Мне особенно понравилось, когда ты сказала, что была папиной любовницей, – хихикнула девчонка.
– Ты что, подслушивала?!
Света истерически захохотала:
– Я бы поверила, если бы не знала, что вы всего год знакомы.
– Ты что, мам, тётя Люба папин друг. Друзья не бывают любовницами!
Да, прав Саша, нынешние дети с другой планеты.
А вот и на нашей планете странности: кассир Таня долго наблюдает за тем, как Люба заполняет авансовый отчёт, а потом спрашивает:
– Люб, ты уже долгое время какая-то заведённая. Не беременна, случаем?
Люба вздрагивает, а потом смеётся.
– А чего смешного? Тебе сколько, тридцать четыре? Почему нет?
– Отвечаю: мне тридцать пять, и я стерильна.
Звонок: кто-то из учителей в школе наконец-то заподозрил Катину беременность и высказал своё сомнение Софье Семёновне. Катя относительно спокойным тоном сообщила: «Тут у нас шурум-бурум». Как всегда в разговоре с детьми, Люба ответила нарочито бесстрастно: «Береги нервы, просто молча уходи к Татьяне Николаевне. Она предупреждена. Не выключай телефона, пока не встретишься с ней». Когда Катя сказала: «Мам, я дошла», сказала: «Отключи телефон минут на сорок, дай бабушке проораться, потом не забудь снова включить. Думаю, она будет налаживать мосты. Ну, и отец… он наверняка в растерянности. Может быть, на этот раз он выскажет самостоятельное мнение?»
В выходной Катя приехала оживлённая, хвалилась, что бабушка у неё ведёт себя как шёлковая.
– Вот это-то и пугает, – задумчиво пробормотал Денис, вытирая тарелки.
– Нет!
– Мам, а вот ты говорила что-то там про поздние сроки…
– Ох, сынок, мерзкое это дело. Катя, надеюсь, она не предлагала тебе пройти обследование у Тамары Анатольевна?
– Пугало это для тебя Тамара эта. Ты думаешь, она меня уговорит сделать что-нибудь?
– Понимаешь, есть такие таблетки… в общем, избегай по возможности Тамару Анатольевну, она подруга бабушки. Впрочем, чтобы обезопасить себя, лучше действовать открыто. Для бабушки самое главное – чтобы все видели, что у неё всё хорошо. Ради этого она и правнучку свою на куски порвёт. Так скажи ты ей, что твоя беременность – никакая не тайна, что ты это с подружками обсуждала, что учителя в курсе. Может, если скрывать скандал в благородном семействе будет поздно, она отступится.
У Кати испортилось настроение. Понятно, что огласки она боялась. Уговаривать её Люба не стала: сама видит, что живот растёт, и скоро будет всем заметен. И, чтобы испортить настроение окружающим, дочь стала капризничать, что у них очень жарко. Апрель, а коммунальщики к концу сезона топили, и вправду, чересчур. Люба сказала:
– Сейчас я тебе из летнего что-нибудь достану.
Сунулась в шкаф, покопалась. Вроде бы ещё футболки были. И туники нет. А, она же как привезла из Речного вещи, так и не разбирала их. Сначала на съёмной квартире во встроенном шкафу лежали, потом, когда зимой тётя Клава слегла, и они съехали к ней, просто запихнула пакеты с вещами в кладовку. Да, вот они. Дёрнула за ручки, пакет разорвался, и что-то громыхнуло. На пол упал фотоаппарат. Тёткин? Нет, он явно из пакета выпал. Денис подхватил его:
– Ух, ты! Дай поснимать! Уй, не включается. Да, тут должен быть зарядник такой, в него батарейки вставляются. А неплохая камера!
Камера! Точно, тогда она вещи собирала перед продажей дома, а Стас из кухни кричал: «Камера!» Наверное, сунул свой фотик ей в пакет, чтобы в руках не тащить, а потом забыл о нём.
– Не трогай, Денис, это чужая вещь. Наверное, дядя Стас что-то важное на него снимал.
Утром в понедельник посадила Катю на первый автобус, потом на работу. День тяжёлый, опять перила на центральном входе погнуты, в «Пластиковых окнах» штукатурка обвалилась, две уборщицы одновременно забюллетенили. В общем, крутилась пол дня, только возвращаясь после обеда, спохватилась: «А что это у меня сумка такая тяжёлая?» Вернулась, обошла здание и вошла в компьютерный магазин:
– Валерочка, будь добр, глянь, не разбила ли я чужую вещь? Зарядника нет, но ты, наверное, и без него сможешь включить. Вроде, там фотки какие-то важные.
– Только не сейчас, к вечеру, ладно?
К вечеру она, понятное дело, забыла. Дождь зарядил, а она без зонта. Так-то Люба домой пешком ходила, тут всего двадцать минут хода, но сегодня повернула к остановке. Ого, да тут туча народа! Нет, неохота толкаться! Вытащила пакет из сумки, надела на голову: «Плевать, не промокну! Так, чтобы назад не возвращаться, пройду дворами, а потом мимо хоздвора ресторана «Трактиръ» – и на проспект!» И запрыгала по весенним лужам.
У «Трактира» какой-то лихач проехал чуть ли не по ногам и окатил её грязной водой. Не хватало ещё заболеть! Вдруг от входа её окликнули:
– Люба, ты? Давай сюда!
Официантка Вера. Надо же, совсем рядом и живёт Люба, и работает, а ни разу с прошлого года не встретились!
Через пятнадцать минут её джинсы, ветровка и туфли сохли на батареях, а Люба сидела в раздевалке для персонала, наряженная в поварской красный китель и такие же брюки, в больших мужских шлёпанцах и с полотенцем на голове. Вера то уходила обслуживать, то забегала, присаживалась, спрашивала: «А Толян где, в Москве? Не срослось у вас? Правильно, тебе мужик нужен сильный, вроде Игоря Николаевича! Ты ешь, ешь, может, тебе ещё отбивную принести?» Люба ей ответила, что за год, что они не виделись, её любимчик Игорь Николаевич развёлся с первой женой, женился и развёлся со второй, чуть не разорившись при этом, и пришлось ему тот дом продать, чтобы финансовые дыры залатать. Вера охала: «Жалость-то какая!»
Через пару часов Вера проводила обсохнувшую Любу к выходу. В зале она увидела младшего Большакова, сидевшего с кем-то смутно знакомым. Ещё раз она поглядела на них с крыльца через большое окно. Это же следователь, ведущий дело Стаса! Ей как-то его Света показывала. Ох, беда! И про фотоаппарат вспомнила.
А с утра опять забыла. Когда, спохватившись, пришла, Валера сказал:
– Тут ерунда, вы, наверное, уронили… вот, батарейки новые поставил, и всё. Только здесь не фотографии, видео какое-то, в музее, что ли. Освещено плохо, ни фига не видно. Нет, на фотике не разглядите, вот, если хотите рассмотреть, я на комп переписал.
Да, какой-то зал, узнаваемая лысая башка Стаса, что-то блестит, рыцари какие-то… ой! Озноб пробрал.
– Валер, перепиши, пожалуйста, на флешку. И вот ещё на этот адрес перешли, тебе ведь не трудно?
– Да в два пинка!
Снова вернулась к главному входу, кто-то от дверей бросился к ней, что-то про уборщицу, отмахнулась: «Потом!» Спустилась в подвал в свой кабинет, некоторое время сидела, обхватив голову: значит, всё-таки Стас? А зачем хранил? Выкинуть и забыть? Нет, надо посмотреть, ведь зачем-то прятал он эту запись.
Включила. Камера неподвижно вглядывается в сумрак под балконом. Люстра выключена, только настенные светильники горят. Под лестницей их свет отражают металлические фигуры рыцарей. Ничего не происходит. Люба двигает мышкой. Ага, только на десятой минуте из дверей гостиной показывается фигура маленького полненького человечка. Это Илья Большаков, она его фотографии в интернете видела. Чертами он похож с младшим братом, но фигурой… тот высокий, худой и сутулый, этот – наполеончик. Идёт прямо, потом подымает голову и смотрит в камеру. Идёт дальше и исчезает из вида. Значит, он видел оператора? И где он стоит? Да понятно где, на балкончике над входом. И никакой это не оператор, камера неподвижна. Значит, Илья Большой сам установил камеру между балясин, Люба её обнаружила через два года и положила в ящик кухонного стола, а в августе, когда Стас ножи точил, он наткнулся на неё, решил, что это Любина, и сунул ей в тряпки. Сам на себя компромат спас!
Что там дальше? Двое тащат Большого под мышки, это Стас и ещё один, примерно такой же комплекции, но причёски не видать, он в бейсболке. Большой ещё жив. Он кричит что-то третьему, которого не видно. Этот третий топчется у входа в мёртвой зоне камеры. Только иногда внизу появляется тёмный затылок.
Люба в ужасе: мало того, что Стас принимает участие в убийстве, он в этой паре киллеров явно ведущий. Снова мелькает затылок, он перемещается влево и исчезает. Киллеры с жертвой продолжают глядеть ему вслед. Понятно, третий пошёл в кабинет. Промельк головы слева направо. Ещё, вроде, что-то там белеет. Нет, это, наверное, дефект записи. Стас заводит руку за спину, что-то вытаскивает. Нож. Большой умирает не сразу, некоторое время корчится. Когда Стас ударяет его, оба отскакивают, наверное, опасаясь запачкаться. Когда убитый замирает, снова приближаются и переворачивают тело. А этого Любе никто не рассказал: они стаскивают с него брюки. Видно, что этот, который в мёртвой зоне, продолжает командовать. Стас уходит, возвращается с какими-то железками… а, гаечные ключи. Отвинчивают металлическую фигуру, обрушивают её на труп. Переговариваются; видно, что командир недоволен созданной инсталляцией, а исполнители отбрёхиваются. Всё. Стас глядит на часы, кивает, и убийцы устремляются на выход. И тут Люба ощущает какую-то фальшь в его движении. Непонятно. Дальше картина не меняется на протяжении часа. Потом в вестибюль заходит женщина. Делает полукруг вокруг этой страшной композиции и убегает. Опять долгое время пусто. Потом входит молодой паренёк, стоит над телом, разговаривает по телефону. Его Люба узнаёт, хотя за три прошедших года он растолстел и заматерел: это участковый из Новой Жизни. Прибытия оперативной группы она не увидела, запись кончается.
Как ни противно, но придётся просмотреть запись ещё раз. Не всю, фрагментами. Кажется, в одном месте второй, который в бейсболке, поворачивается так, что виден его профиль. Фас разглядеть нельзя из-за козырька, который полностью закрывает лицо для камеры, которая направлена под углом сверху вниз. Вдруг она видела этого убийцу в окружении Стаса?
Вот этот момент. Стандартный какой-то профиль, да и освещение неважное. Ухо виднее, чем нос… ухо?! Это же…
Это кошмар её юности. Она даже рисовала это ухо для следователя: очень рельефная раковина, козелок уродски большой и вывернут наружу, почти отсутствует мочка, зато вверх ухо вытянуто сильно. Следователь тогда сердито отмахнулся.
Вот и уши Стаса освещены резко… только это не Стас! Она вернулась к фрагменту, где почувствовала фальшь, к уходу убийц. У него же часы на левой руке, а Стас – левша, и всегда носит часы на правой. Вообще пижонство эти часы, у всех же телефоны. Но для Стаса это ещё и алиби. Молодец, он припас не компромат на себя, а своё оправдание! И Люба от облегчения расплакалась. Кто-то сунулся в кабинет: «Любовь Эдуардовна!», но она сердито отмахнулась, вытирая слёзы. Дверь захлопнулась, Люба снова уставилась на экран. Кто этот двойник? Да ясно кто, помнится, как-то она глядела на него из этого же дома и так же сверху, и так же приняла за Стаса. И понятно, кто третий. А ещё понятно, что обратиться ей с этой записью не к кому: следователь что-то мутит с Большаковым-младшим, адвокат дудит в одну дуду со следователем. И Вова Ушан, помнится, в полиции служил. Может быть, и сейчас служит.
Люба умылась холодной водой и пошла наводить порядок во вверенном ей здании.
В четверг она на работу явилась в платье. Нашлось в её гардеробе такое, захваченное впопыхах из квартиры Кузнецовых кем-то из соседей, она бы не взяла. Пару раз только надевала года два-три назад, а потом после уколов резко потолстела и носить уже не смогла. А теперь оно было ей свободно. Ну, подпоясалась узким ремешком, и очень даже стала элегантно смотреться, все на работе не сразу узнавали и забросали комплиментами, ведь привыкли видеть её в джинсах и рабочем халате. А Люба так решила: если её убьют те, кто стремится повесить всё на Стаса, должна она в свой последний час выглядеть красиво.
Через два часа поднялась на четвёртый этаж и сказала управляющему, что уходит до конца дня. Он было закочевряжился: «Почему?», а она отрезала: «Прокурор пригласил». Он осёкся. Люба сбежала вниз и в ожидании такси позвонила Саше:
– Пожалуйста, задержи Дениса в школе до вечера, пока не позвоню. Если не позвоню, вообще не отпускай. Всё потом объясню. Я иду в городскую прокуратуру.
В приёмной было не так много народа. Она спросила, как тут очередь, ей ответили, что вызывают по порядку записи, она повесила плащ и настроилась на длительное ожидание. И только через час её пригласили.
Вошла, поздоровалась, присела по приглашению прокурора. Он спросил, не возражает ли Любовь Эдуардовна, что на их встрече присутствуют… скороговоркой перечислил имена и должности троих.
– Да по мне, чем больше народу увидят то, что я вам принесла, тем лучше, – ответила она. – Мне в руки попала видеозапись преступления. Качество съёмки неважное, но кое-что разглядеть можно. Следователя, ведущего это дело, я на днях видела с предполагаемым организатором преступления. А один из убийц – полицейский… ну, по крайней мере, восемнадцать лет назад был милиционером. И к кому мне обращаться, если не в контролирующий орган?
Люба вытащила флешку из кармашка сумки и протянула её прокурору. Но приняла её женщина, сидевшая сбоку. Она подвинула к себе ноутбук и уставилась на экран. «Там только на десятой минуте действие начинается, – подсказала Люба. – Я не специалист, ничего не сокращала». Сидевший рядом заглянул ей через плечо и спросил: «Это же в доме Большакова? Откуда у вас?..» «Всё объясню, смотрите». Встал из-за маленького столика у дверей и подошёл к ним молодой мужчина: «Ну вот, это Корнеев!» «А вот и нет, – возразила Люба. – Смотрите дальше».
При общем молчании они досмотрели запись до конца. Потом молодой мужчина сказал:
– Очевидно, что один из убийц – Корнеев. Остальных не разглядеть. Откуда у вас эта запись?
– Давайте прежде чем ответить на вопрос, я докажу вам, что это не Корнеев. У вас есть его фотография, такая, как положено преступников снимать. Ну, фас-профиль? А теперь найдите момент, где они труп ворочают. Вот… чуть назад, стоп! Вот профиль. Обратите внимание на ухо. У убийцы уши обыкновенные, а у Стаса… у Корнеева они ломаные. Вы же знаете, он вольной борьбой занимался.
Всё так же молча они вглядывались в экран. Потом женщина спросила:
– Это что же, двойник?
– Да нет, типаж. В охрану набирают таких: бывшие силовики или спортсмены, накаченные, могучие шеи, бритые головы. Потом посмотрите ещё последние минуты, где этот тип на часы смотрит. Они у него на левой руке, а Стас левша, он на правой носит.
– Да, и экспертиза… – начал говорить молодой, но осёкся под взглядами остальных.
– Теперь второй. Чуть вперёд продвиньтесь и поймайте его профиль. А теперь увеличьте ухо.
– Да, вы много разглядели, – уважительно кивнул молодой. – Такое ни с чем не перепутаешь.
– Этого второго я тоже знаю. Восемнадцать лет назад он меня жестоко избил. Перелом челюсти. Тупая травма живота. Трещины в двух рёбрах. Ну, и прочие мелочи. Их было двое, но запомнила я только этого. По ушам. Я их даже рисовала для следователя, но он отмахнулся. Преступников, естественно, не нашли. Хотя я позже читала, что уши так же индивидуальны, как отпечатки пальцев.
– Если его тогда не нашли…
– В прошлом году я описала его своей родственнице, и она сказала, что знавала такого. Уроженец Утятина. Лет ему сейчас сорок восемь плюс-минус год. В школе кличку носил Вова Ушан. Служил в полиции Уремовска. По-моему, вам по силам найти его по этим данным. И тот, кого вы принимали за Корнеева. Как зовут, не знаю, а кличка у него Аббас. Служит младшему Большакову. Отсюда напрашивается третье имя. Ну, того, кто у входа мельтешит. Догадываетесь, что я подумала?
Пока Люба отвечала на вопросы об обстоятельствах, при которых она обнаружила запись, прокурор негромко разговаривал по телефону. Зашёл ещё один мужчина, какой-то помятый: и одежда помятая, и лицо помятое, и фигура. Поздоровался, сел за компьютер, постучал пальцем по тачпаду и через пару минут воскликнул:
– А ведь это не Корнеев!
– Это ты по ушам определил? – спросил прокурор.
– Надбровная дуга как у питекантропа. А что уши?
Ему объяснили. Он быстренько просмотрел запись, дошёл до последней сцены с убийцами, где можно было разглядеть их профили, и у него вырвалось:
– Майор Васильев!
– Это какой же?
– Его при реформе в десятом на пенсию ушли. Из Центрального района.
Женщина спросила:
– Это который на допросе… ну, челюсть сломал?
И стыдливо покосилась на Любу. Тем временем этот помятый просматривал записи, сделанные молодым человеком со слов Любы. Посмотрел на неё и спросил:
– Интересно, что вы думаете по этому поводу? Человек опасается быть убитым, и, вместо того, чтобы усилить охрану, рискует остаться один и включает запись.
Люба пожала плечами:
– Ну, знать-то я этого никак не могу, а вот предположение у меня есть…
– Ну?
– А вы помните, кто первым под подозрение попал? Если я не ошибаюсь, Романов? У них была встреча назначена на два. А на камере таймер поставлен на час тридцать. Большой ему какую-то пакость готовил, а его совсем не боялся. И брат, скорее всего, об этом знал. Он собирался свалить убийство на Романова. А тому повезло, что по дороге в «Речной» в ДТП попал. Там всё очень серьёзно было, и его полиция несколько часов не отпускала. Железное алиби.
– Но ведь в то время Романов был зятем Большакова-младшего.
– Он его ненавидел и тогда.
– Любовь Эдуардовна, я надеюсь, вы не всерьёз считаете, что следователь в сговоре с преступником? – спросил прокурор.
– А вы бы позволили Большакову присесть за ваш стол, даже не подозревая его в убийстве брата? Репутация-то у него очень подмоченная. Так что как минимум общение с ним неэтично и неосмотрительно. Слава богу, не мне с этим разбираться. Для вас даже этот майор-костолом всё равно свой, а Корнеев чужой. А для меня Корнеев друг. И меня интересует только одно: когда его отпустят?
– Ну… не раньше субботы.
– А почему?
– Необходимые формальности. Мы должны изъять у вас исходник и просим вас пока не разглашать то, что обсуждалось сегодня. Два дня, а потом как вам будет угодно.
Слишком много отцов
Катя повертела головой и ступила на «зебру». Она от рыбного магазина шла в сопровождении двух нескладных подростков, и это её сильно раздражало. Они не были наглыми, иначе сразу бы разогнала их крепкой бранью. Попытались довольно робко познакомиться, Катя их отшила. Теперь шли на некотором расстоянии непонятно на что рассчитывая. На переходе кто-то слишком приблизился. Она недовольно покосилась на попутчика и обрадованно воскликнула:
– Дядя Стас! Вы к маме?
Он её приобнял:
– Не окликал, испугать боялся. Я к маме, да, но по твоему вопросу, принцесса.
– Я не принцесса, а почти королева-мать. А какой вопрос?
– Я тебя завтра на ЕГЭ везу. В семь нормально?
– Да что вы со мной как с больной! Я и на автобусе могу!
– Да ладно уж, экзамен-то последний! А чего у отца не ночуешь?
– Поумнела, дядя Стас. Ой, смотрите, мама. Вон там, на углу, где на стене баннер вывешивают.
– Ага, вижу. Слушай, королева-мать, ты не находишь, что мама твоя похорошела?
– Она у меня всегда была самая красивая.
– Не скажи, детка. Когда я первый раз её увидел, я испугался. Она была такая бледная, лицо такое, – он пощёлкал пальцами. – Даже не могу описать. Голое, что ли. Понимаешь, без бровей, без ресниц, совершенно неподвижное, глаза в пол. Чепчик, мешковатое тёмное платье или джинсы с такой же мешковатой футболкой. Просто зомби. Как и сейчас, язвила, шутила. Но как-то вымученно, без вдохновения. Даже на свадьбе, когда я увидел, что она красивая… а ты видела её свадебные фотографии?
Катя помотала головой:
– Я и мужа-то его один всего раз видела, да и то мельком. Расскажите о нём!
– Нечего рассказывать. Не повезло парню, здоровье потерял. Все деньги на лечение уходят. Ну так вот, на свадьбе она была чудо как хороша. Но всё равно бледная и неподвижная. Невеста-зомби… или русалка. А сейчас, ты погляди, улыбается, глаза сияют! Э, это кто? Вроде я его в КПЗ видел?
– Из городской прокуратуры.
– Чего ему понадобилось?
– Не волнуйтесь, дядя Стас, ему мама нужна. Ну, не дошло? Влюблён!
– Да иди ты!
– Точно говорю. Так нам с Денисом и объявил, мол, я ухаживаю за вашей мамой с честными намерениями, хочу на ней жениться и стать вашим отчимом. Она пока за меня не хочет, но со временем я её уговорю. И, знаете, у него немного получается. Мама уже говорит, что он интересный собеседник. А раньше говорила: «Какой-то он потёртый».
– Значит, у вас может появиться отчим?
– Моя учительница по этому поводу сказала, что мужики заводятся как плесень. Стоит одному пятну появиться – глядишь, вся стена почернела. Так что я бы на него одного не ставила. Вокруг много юристов…
– Эй, что за намёки? Ты не про Темникова говоришь? Так он женат!
– А он жениться не обещал. Он просто ходит как кот вокруг сметаны.
– На этого я бы не ставил. Не в её вкусе. А ещё кто? А как твой брат к этому относится?
– Он ставит на учителя.
– Сашка? Ну, нет! Этот нам не подойдёт!
– Почему? Молодой, сильный, верный…
– Катенька, золотце, мама твоя… как тебе сказать… её воспитывала любящая мать. А потом она попала, извини, во вражеское окружение семьи твоего отца. Её никто не любил и не ценил. И она стала очень отзывчивой на хорошее отношение. Она готова усыновить всякого, кто ей доброе слово скажет! Когда меня все покинули кроме семьи, она понесла улики в прокуратуру. Хотя почему-то была уверена, что сторона обвинения решила в любом случае всё на меня свалить, и даже убить её, чтобы настоящих убийц отмазать. Она усыновила тётю Клаву за приют, бедного Милославского просто за его к ней привязанность, меня за то, что я её в Утятин сопровождал, Романова за то, что работу ей дал. А Сашку надо усыновлять не только вместе с его племянниками, которых он полностью содержит, но ещё и с сестрой, которая из тяжёлой болезни выбралась, а с шеи брата слезать не собирается. Нет, такую ношу её хребет не выдержит! А кто ещё?
– Одноклассники. Один полицейский в Утятине, холостой, дядя Витя. Добрый малый, но в смысле отчима так себе. Гуляка. Второго не видела, но Денис говорит, что приезжал два раза. Этот тоже с серьёзными намерениями. Разведённый. Живёт в Питере.
– Всё?
– Ну, если папу не считать. Но его считать точно не стоит… ой, дядя Стас, это кто? Ну, вон там, с Игорем Николаевичем? Прямо модель!
– Блин! Точно модель! Надо новое место искать.
– Да кто она?
– Кажется, это японская резиновая баба. Иди, скажи маме, что я у нового торгового центра на стоянке. Как освободится, брякните, я тут у входа вас подхвачу.
Стас остановился у киоска с выпечкой, и тут его хлопнул по плечу подошедший сзади Романов:
– Привет! Ты не знаешь, что за мужик вокруг Любы увивается? Не первый раз его тут вижу.
– Кавалер с серьёзными намерениями. Работает в городской прокуратуре, – ответил он, расплачиваясь за пирожки. Поглядел вслед резко развернувшемуся начальнику и расплылся в улыбке. – А может, японке тут не светит?
Через неделю он не преминул ещё раз потоптаться на этой теме. Когда Романов спросил его, что это он так зевает, он ответил, что накануне ездили на пикник в Утятин. У Кати был выпускной, они её проводили честь по чести до площади, а потом, когда школьники пошли в школу праздновать, они тремя машинами отправились на Любину старую дачу жарить шашлыки. Ночевали вповалку: дамы в домике, мужики в палатке и в машинах. Там река неподалёку, поэтому зажрали комары. Вот и не выспался.
Вечером Свете хвалился:
– Я ему фотки показывал!
– И к чему?
– Нет, я с подходом, глянь, мол, как Кате Любино свадебное платье впору пришлось!
– Да, платье – чудо. Просто трансформер какой-то. И Люба в нём выглядела классно, и Кате оно здорово живот задрапировало, и даже на нашей малявке потом смогли утянуть.
– Ну вот, стал дальше смотреть, а там Любины ухажёры. А мужики, сама понимаешь, они по природе своей собственники. Он хмурым глазом на Любу косится, а японская резиновая баба уже в отставке.
– Стасик, к чему эти интриги?
– Знаешь, надоели мне эти финансовые аферы при разводах. Пусть холостой ходит!
– А вот возьмёт и на Любе женится!
– Да фиг там! Не пойдёт она ни за кого из этих, она вся в детях. Осенью за Катюшку в декрет уйдёт.
А Любе вдруг позвонила Маргарита Андреевна:
– Люба, тут один господин тебя разыскивает. Зачем – не говорит. Но утверждает, что дело личное и тебя обрадует.
– Ну, дайте ему трубку, пусть радует.
– Любовь Эдуардовна, дело деликатное, я должен изложить его с глазу на глаз. Где мы можем встретиться?
Вовсе никакого интереса не было у неё, но мало ли, вдруг что-то действительно полезное, дала свой номер, предложила позвонить, когда будет в Уремовске. Он сказал, что будет сегодня же. Договорились встретиться в новом торговом центре в Любин обеденный перерыв.
Вырвалась немного пораньше и поднялась на второй этаж, чтобы с галереи понаблюдать, кто явится к фонтану, и определить на глазок, чего от него вообще можно ожидать. Ждать долго не пришлось, собеседник тоже пришёл раньше назначенного времени. Как угадала, что это он? Путём исключения: из семи усевшихся на бортик фонтана двое были подростками, один – бомжевато одетый старик, а остальные – толстые тётки. А этот плотный мужик лет за пятьдесят, которого Люба точно никогда раньше не видела, был того типажа, с которым она слишком часто пересекалась в последнее время. Нет, говорить с ним она не будет!
Люба повернулась и быстро пошла по проходу. Далеко уйти не удалось, на первых шагах её настиг телефонный звонок:
– Я на месте.
– Извините, возникли непредвиденные обстоятельства, в ближайшее время я с вами увидеться не смогу. Так что либо изложите ваши вопросы по телефону, либо перенесём разговор на позднее время, – ответила она на ходу.
– Но почему…
– Форс-мажор.
Собеседник отключился. Люба пролетела по проходу между торговыми отделами и зашлёпала подошвами сабо по ступенькам лестницы, ведущей к подземному паркингу. А на последних ступенях затормозила, наткнувшись на того, которого пять минут назад видела у фонтана. Как успел пройти по первому этажу и оказаться здесь одновременно с ней, ведь она почти бежала? Люба оглянулась. За ней не спеша спускался парень со стрижкой ёжиком в чёрной футболке. Точно, он стоял на галерее неподалёку и тоже смотрел на фонтан. Следовало догадаться: если она решила сначала посмотреть, с кем ей предстоит встретиться, то и этот тип, имея помощника, может её проконтролировать.
Значит, когда Люба ответила на звонок, парень понял, кто она, и сигнализировал сообщнику.
– Ну? Вам ясно было сказано, что говорить мне с вами некогда!
– И чем же я вам не понравился?
– Знаете, в моей жизни в последнее время много гадостей случилось. И каждый раз неприятности исходили от… скажем так, людей вашего типа.
– И что я за тип?
– Ну… отставник, скорее всего полиции… ну, или каких-нибудь других силовых структур. А сейчас занимаетесь чем-нибудь не таким правовым: служба безопасности какого-нибудь босса криминального толка… ну, или фирма охранная…тоже не очень чистая… то есть больше не по закону действует, а по поправочкам к нему… так ведь?
– Я работаю в службе безопасности вполне респектабельного банка. Там, кстати, председателем совета директоров ваш отец.
Люба даже засмеялась:
– Вы ошибаетесь, нет у меня никакого отца!
– Вы ведь Любовь Эдуардовна Кузнецова, девичья фамилия Кожевникова? Меня к вам прислал Эдуард Фёдорович Быкадинов.
– А, этот…
Люба задумалась, какими неприятностями может обернуться этот запоздалый интерес её биологического отца. Не дождавшись её пояснений, собеседник продолжил:
– Меня зовут Александр Александрович. Давайте всё-таки поговорим!
По этой лестнице не так часто, как по центральной, но всё-таки двигался народ. Чтобы не мешать, Люба отошла к широкому окну с низким подоконником, на который можно было присесть. Там, правда, уже сидел один молодой человек. Но она всё же уселась на противоположном конце, потому что к середине дня стопы огнём горели:
– Ну, рассказывайте, что ему надо от меня?
– Почему непременно надо? Вполне естественный интерес отца к дочери.
– Да бросьте! Насколько я знаю, ушёл он от мамы, когда мне было полгода. С тех пор не интересовался. Надобность, возникшая через тридцать пять лет, должна быть очень серьёзной.
– Не надо спрашивать об этом у меня. Поговорите с ним.
– Не буду. Ну, неинтересен он мне!
– Эта встреча вам ничем не грозит.
– Ага, только потерей самоуважения и предательством по отношению к памяти мамы!
– Знаете, взаимоотношения родителей – это дело только их. Не стоит родителей осуждать. И потом, он, может быть, сумеет оправдаться перед вами и компенсировать ваши потери. Вы только скажите, что он должен сделать!
– Ага, это очень просто. Можно вернуться в девяностые, когда мы голодали, и платить алименты. А можно появиться конкретно в девяносто седьмом и спасти меня от насильников. Я ведь даже не кричала, отбивалась молча, знала, что меня защитить некому. Вот пусть там папа появится и спасёт! Ещё бы от замужества меня спас в том же году, я ведь за деньги продалась, в сущности. И до сих пор за эту глупость расплачиваюсь. Не было у меня отца, нет и не будет!
– Ну, зачем вы так агрессивно…
– Ага, это я прикидываю, чем я могла этого донора спермы заинтересовать. Деньги? У нынешнего моего мужа в своё время был серьёзный бизнес, но сейчас одна небольшая строительная фирма осталась, да и та вот-вот обанкротится. Нет у меня денег! Может, папашин бизнес надо спасти? Я в банке операционисткой много лет работала, наверное, решил меня как крупного специалиста зиц-председателем на своё место назначить, чтобы денежки в офшоры увести, а меня в тюрьму отправить? Или он стал кандидатом на крупную выборную или правительственную должность, и опасается, что я рассказами о родстве с ним его скомпрометирую? Кстати, о донорах. Может, он серьёзно болен и ему донор потребовался? Так передайте ему, что не годятся мои органы для пересадки! Онкология у меня. 3-4 стадия. Курс облучения, потом курс химиотерапии, потом гормонами догонялась. Вот, только брови и ресницы чуть появились, а голова…
Люба сдёрнула с головы кружевную панамку. То, что на голове к этому времени отросло, только-только удалось оформить в нечто, похожее на стрижку. Но стрижка всё равно не удалась.
– Можете в областной онкологической больнице получить подтверждение, что организм мой ему не годен. Этот организм даже мне не годен, медицина подтвердит, что срок его службы ограничен месяцами, а не годами. Кстати, о фамилии. Урождённая Быкадинова, через полгода по заявлению родителей о признании брака и отцовства недействительными стала Кожевниковой, в первом браке была Кузнецовой, а теперь я во втором браке Милославская.
– Любовь Эдуардовна, не мне вас учить, но ненависть при вашем заболевании разрушает…
– Да нет у меня к нему ненависти! Ну, не может мужик отвечать за каждый сперматозоид, не туда попавший! Только и ему не стоит требовать компенсации за такую мелочь. Пусть не напоминает о себе. Не ненависть к нему он вызывает, а обиду на маму, которая выбрала такого недостойного производителя, и тем запустила в нашей семье цепь подобных выборов!
Люба натянула панамку и полетела по проходу первого этажа к фонтану. По пути только перед отделом верхней одежды затормозила у зеркала, чтобы поправить панамку. За ней никто не шёл. Постепенно успокаиваясь, она пошла к офису.
Вечером, обдумав всё по дороге с работы, она решила о нынешней встрече рассказать детям. Отреагировали они ожидаемо:
– Во, ещё один дедушка нарисовался, – это Денис. – Небось, остарел, одурел, поговорить не с кем. Будет теперь тебя жизни учить.
– Подожди, Дениска, он же банкир, – сказала Катя. – Может, стоит познакомиться? Мам, ну что ты теряешься?
– В том, что он плохой человек, я абсолютно уверена. И деньги эти чистыми быть не могут.
– Ну почему?
– Капитал – это воровство. Воровство вообще у народа, а в частности у меня. У маленькой девочки, которая бедно жила, потому что в семье только мама зарабатывала. И нет, украденное назад не возьму. Не буду оскорблять память своей мамы.
– Ну, мам!
– Дочь, я тебе ничего не запрещаю. Но общаться с ним не буду. Так что выбирай: или дедушка-банкир, или мама-завхоз.
– Подождите, вот я нашёл! Тут банк, а ещё вот три фирмочки в прошлом. Посмотрите, какой смешной у каждой уставной капитал! Торговал металлом с заграницей, а уставной равен стоимости входных дверей офиса! Правду, мама, говоришь, воровство тут и больше ничего.
Катя прилипла к монитору. Девочка она неглупая, разберётся быстро. А вот Дениска удивил.
– Сынок, откуда у тебя такие познания? Про уставной капитал?
– У Серёги отец фирму переоформлял, мы ему сайт подправляли. Не создавали, конечно, а так, по мелочам… картинки вставляли, прайс-лист набивали. Ну, он кое-что объяснял.
– Ребята, я ведь хоть и для прикола этому охраннику про донорские органы сказала, но такая версия возможна…
– Да, такой упырь может дочь родную распотрошить, – согласился Денис.
– Катя, а ты в себе двойной комплект человеческих органов носишь. Прошу тебя, будь осторожна!
К счастью, банкир исчез с горизонта, и охранники рядом с Любиной семьёй больше не появлялись.
Люба так и не узнала, для чего её разыскивали, и чем эта история завершилась. А завершилась она тем, что Александр Александрович уже через пару дней с утра появился в рабочем кабинете Эдуарда Фёдоровича и сказал, что женщину он разыскал, но, к сожалению, она не подошла.
– Это точно?
– Куда уж точнее! Два года назад прооперирована по онкологии, прошла курсы облучения, химиотерапии и гормонотерапии. Я в больнице копию истории болезни взял, Левандровский только рукой махнул. Что не отрезано, то облучено или сожжено. Сказал, удивительно, что ещё жива. У детей её мазок на ДНК взял, там тоже… что-то он говорил, есть сходство по каким-то аллелям, так что родство очевидно, но… в общем, не подходят!
– Она что, разрешила?
– Да что вы! Нет, конечно. Мальчишка в спортинтернате учится, мы туда зубного врача заслали. Ну, и с девчонкой по той же схеме. Она беременная, договорились, что врач её в стоматологию направит.
– Беременна? Сколько же ей лет?
– Семнадцать… как и вашей.
– А как Люба восприняла наш интерес?
– Агрессивно.
– Ты ей денег предлагал? Какая она вообще?
– До денег не дошло. Она неглупа, осторожна. Назначила встречу в таком месте, где можно издали на меня посмотреть. Как сама сказала, оценила мой типаж, который ей не понравился, и стала уходить…
– А какой у тебя типаж?
– Сказала: отставник, сейчас в службе безопасности, действую не по закону, а по поправкам к нему. Как вам?
– Да… если бы не болезнь, я бы её взял на работу. Ну, и как ты её поймал?
– Я Витю оставил на подстраховке. Догнали. Пришлось ей со мной поговорить. Но… вы же не уполномочили меня ничего разъяснять. Впрочем, она сразу высказала несколько соображений, зачем вы ею заинтересовались. Среди них было и донорство.
– Что?! Утечка?
– Не думаю. Говорю вам, умная она!
– Ну-ка, давай мне полную запись разговора. И не говори, что не писал, я тебя знаю.
– Да, вот видео, Витя снимал. Издали, поэтому звука нет. Вернее, есть, но посторонний, от тех, кто рядом с ним проходил. А наш разговор я на телефон записывал. Можете включить одновременно, будет почти синхрон.
После просмотра Быкадинов встал и заходил по кабинету:
– Ишь, непримиримую корчит. Может, ей денег дать? Что кривишься? Не возьмёт?
– Я, Эдуард Фёдорович, тоже в типажах разбираюсь…
– И какой у неё типаж?
– Моя мама говорила: люди бывают либо с внешней защитой, либо с внутренним стержнем, то есть люди-орехи и люди-косточковые. Орех такой внешне жёсткий, но стоит разбить скорлупу – и он побеждён. А люди-косточковые – сама мягкость. Вот жила Любочка, девочка-персик. Сок из неё давили и дома, и на работе. Ну, передавили, кожуру повредили, мякоть съели. И стала Любочка девочкой-косточкой. Сок из неё не выдавить, за бочок не ущипнуть. Обглоданная, твёрдая и несъедобная. Сердцевина надёжно защищена, зубами не разгрызть, бей молотком – выскользнет. И не унизится.
– Ну, не возьмёт. И что?
– А вы обидитесь. А вам нельзя.
– Почему это?
– У меня в семье тоже онкология была. Твёрдо знаю, что это болезнь обиды. Себе бы не навредить. Надо сохранять равновесие. Есть желание – потом её детям поможете с похоронами.
– Ладно, иди, Саныч, завтра в Питер поедешь.
Александр Александрович босса своего уважал и действия его одобрял. Ну, почти всегда. За исключением, пожалуй, увлечения мистикой. По бабам они частенько ходили вместе, жён ни во что не ставили. Он тоже в третьем браке состоял. Бывших своих близко не подпускал. Но сыновья! Заставил бы он старшего стать донором для младшего? Нет, он бы объяснил, попросил. Но вопреки желанию? А пожалуй, тот бы отказался, сыновья в редкие моменты общения, когда отцу удавалось их собрать вместе, демонстрировали явную взаимную неприязнь. От этой мысли он даже споткнулся на ступеньках и едва удержался за перила. И яростно матюгнулся не то на ступеньку, не то на Быкадинова, не то на себя.
Эпилог
Маленькая темноглазая девочка в косыночке, джинсах и в футболке с принтом из мультика «Маша и медведь» толкала коляску на высокий бордюр. Хрупкая темноглазая женщина попыталась развернуть коляску. «Баба!» – грозным голосом окоротила её малышка.
– Ну, валяй, преодолевай препятствие, – улыбнулась женщина.
Обтекающая толпа вынесла на них стройную пожилую даму:
– Любочка, здравствуй! Это кто это тут правила движения нарушает? Это Клава? Давай-ка мы коляску в нужную сторону повернём, а?
– Баба! Ди! – сердито сказала Клава.
– Вот тебе и всё, – захохотала дама. – Мы уже фразами разговариваем. И ругаемся. И посылаем неугодных!
– Здравствуйте, Эмма Аркадьевна. Нас с пути не свернёшь, – вздохнула молодая бабушка. – Мы уже четверть часа преграду штурмуем. Не уйдём, пока что-нибудь не сломаем: или тротуар, или коляску. Клавдия, пошли домой! Там мама уже с экзамена пришла и хлебушка просит.
– Мама? – оживилась малышка и завертела головой. Потом бросила коляску и полетела к пешеходному переходу. – Деда!
Бросив коляску, бабушка бросилась догонять внучку. Схватила её уже на зебре. Отступила к тротуару и сказала:
– И правда, наша машина там. И вот он, дед!
Они улыбались, вглядываясь в ожидающую сигнала светофора толпу на противоположной стороне улицы. Солнце светило им в глаза. У Любы даже слёзы выступили.
Всё хорошо! Как в тёти Клавиных любимых романах: Любе всего тридцать семь лет, она жива, к груди прижимает главную радость своей жизни, дома ждут дети, а на зелёный сигнал спешит к ним её любимый. Так ведь может быть?
Оглавление
Пролог
Болезнь
Бог из машины
Харассмент
Суд
Фиктивный брак
Нападение
Предательство близких
Погоня и поиск
Дерзкая попытка
Шантаж
Друзья
Слишком много отцов
Эпилог
Последние комментарии
2 часов 1 минута назад
9 часов 25 минут назад
15 часов 9 минут назад
16 часов 16 минут назад
17 часов 14 минут назад
17 часов 28 минут назад