Десятый мертвец [Зуфар Максумович Фаткудинов] (fb2) читать онлайн

Зуфар Максумович Фаткудинов Десятый мертвец

Глава I Зона смерти — узел спецсвязи

Сила нравственности заключает в себе не только силу правды, но и силу противостояния злу.

Автор

Багровые языки пламени, словно из пастей многоголового мифологического дракона, угнездившегося в двухэтажном здании Республиканского узла специальной связи, вырывались из окон вместе с искрами, устремлявшимися в темневшую высь. Стекла глухо лопались от огня и со звоном осыпали сухой темный асфальт. Всполохи огня зловеще отражались в темных глазницах окон соседних домов. Прохладные апрельские сумерки, сгустившиеся на улице Камала после захода солнца, начали отступать по мере того, как огонь все выше поднимался над зданием спецсвязи.

Прибывшие пожарные быстро проникли вовнутрь здания и начали заливать огонь из нескольких шлангов. Вскоре на пожар примчались с сиренами машины милиции, скорой помощи и прокурора города.

Прокурор города Казани Сайфихан Нафиев — рослый красивый мужчина средних лет, — быстро распорядившись об оцеплении горящего здания, направился в тамбур этого строения, откуда уже больше валил пар, чем дым. В помещении почти ничего не было видно в трех шагах. Один из пожарных, тянувший за собой тугой, распираемый водой шланг, словно хвост живой гидры, вдруг запнулся и упал. В ту же секунду комнату окропило фонтаном студеной воды: шланг вырвался из рук и змеей пополз по полу.

— Человек тут! — крикнул упавший пожарный. — Угорел, наверно!..

— Да тут еще один! — послышался из коридора хриплый голос другого пожарного. — Кажись, мертвый!

Подоспевшие милиционеры помогли Нафиеву вытащить трупы мужчин. У обоих были видны многочисленные пулевые ранения в голову. Как оказалось, это были работники узла спецсвязи, фельдъегеря Садриев и Камардин.

— А где же остальные?! — с тревогой и болью в голосе вопрошал один из руководителей узла спецсвязи, которого срочно вызвали из дома. — Ведь там должны быть люди! Целая смена! О, Аллах! Там еще человек семь должно быть. Где же они!? Неужели сгорели! Неужели их тоже убили?!

Толпа зевак и прохожих множилась буквально по минутам. Крики, возгласы, женские причитания, шум резко тормозящих машин, команды пожарных, дымный чад до отказа заполнили улицу.

— Никого не подпускайте близко к зданию! — скомандовал прокурор города поодаль стоящим милиционерам. Толпа, все ближе подступавшая к месту происшествия, была остановлена.

— Осмотрите все частные машины вокруг, — снова послышался голос прокурора. В голосе Нафиева звучала та уверенность, которая присуща людям, хорошо знавшим свое дело. От всей его крепкой фигуры исходила какая-то аура основательности и надежности. По осмысленности и быстроте действий в нем узнавался многоопытный прокурорский работник, прошедший все тяжкие низовые ступени иерархической лестницы этой системы. Ибо в неправовых государствах принцип соотношения должности и ответственности строится в обратном порядке: чем ниже должность, тем больше ответственности, и наоборот, чем выше должность, тем меньше ответственности.

Но кто прошел без поддержки низшие должности и испытал на протяжении ряда лет невзгоды и страдания, и при этом не ожесточился, тот, обычно, сохраняет чувство ответственности и на высоких постах.

Нафиев действительно прошел, вернее, прополз сначала трехгодичную преисподню российской солдатчины, затем после армии работал в дальней деревне комбайнером. Но это еще было предтечей низшим прокурорским должностям. И его, конечно же, даже злые языки не могли причислить к позорному ряду образованных идеалистов, оторванных от жизни, кои, как сорняки, посаженные рукой партийных органов, буйно произрастали на ниве правоохранительных органов бывшей колониальной империи под названием СССР.

Но и пришедшие к власти демократы после объективного развала оплота «дружбы» народов ничуть не изменили принцип подбора кадров по личной преданности. Этот принцип, ставший основным колом на могиле КПСС, был подхвачен демократами и превращен в флагшток их трехцветного знамени. Дошло до того, что в Москве во главе городского КГБ был поставлен молодой дилетант-физик, ни одного дня ранее не работавший в этих органах. И это при избытке настоящих профессионалов.

Да это и понятно, в неправовых, то есть варварских, государствах властные структуры формируются обычно по принципу личной преданности, нежели компетентности, ибо когда повсеместно не соблюдаются законы, для начальника более страшно предательство, а не отсутствие у подчиненного компетентности, за которое никто не спрашивает. В этой ситуации, в таких обществах неважно кто приходит к власти — демократы, анархисты, либералы или еще кто-то…

Сайфихан Нафиев остановил свой взгляд на трупах, пытаясь определить, — нет ли среди них знакомых, а в голове замелькали невеселые мысли о смерти; чем она, старуха с острой разящей косой, отталкивает от себя людей: страхом ухода из жизни, страхом за судьбу близких, страданиями от физической боли, адскими душевными потрясениями, горечью несбывшихся надежд, переживанием, тревогой за судьбу своих дел, переживанием за горе, доставляемое родным из-за своей предстоящей кончины, наконец, самим небытием.

Мысли прокурора прервал резкий скрип тормозов подъехавших «Жигулей». Шофер, молодой человек лет двадцати трех, с напряжением всматривался в происходящее. Нафиеву показалось, что на лице водителя застыла тень то ли страха, то ли растерянности.

— Сержант! — позвал прокурор стоящего неподалеку милиционера и махнул рукой в сторону подъехавшей машины. — Проверьте, кто такой?

Водитель «Жигулей» вел себя как-то нервно. В багажнике его машины кроме кувалды и зубила ничего не было обнаружено. Он объяснил, что возвращается с садового участка и весь сегодняшний воскресный день махал, как молотобоец, кувалдой, уплотняя камни в траншее под фундамент хозблока. Хотя объяснение хозяина «Жигулей» и было вроде бы правдоподобным, но Нафиев этим не удовлетворился:

— Отправьте-ка его в отделение милиции. — Дежурный по городу недоуменно посмотрел на прокурора. — Отправляйте, отправляйте, — добавил он быстро, записывая номер автомашины, и снова направился к зданию спецсвязи.

Тем временем дюжина проворных пожарных сделали свое дело: огонь потушили, но чад от дыма и пара еще густо стелился в комнатах первого этажа, мешая следователям провести первоначальные следственные действия.

Осмотр места происшествия начали с красного уголка второго этажа. Там в полумраке, который рассекали лучи карманных фонариков, обнаружили еще один, уже третий по счету труп мужчины. Мертвец лежал на полу спиной кверху. Бурые пятна крови неровными кругами расплывались от плечей до пояса.

— Колото-резаные раны спины, — ровным протокольным тоном проговорил следователь Шарафетдинов^[1], опускаясь на корточки. Он осторожно ощупал, как ощупывают опытные археологи хрупкую вещицу, найденную при раскопках, затылок трупа и тем же тоном произнес:

— Пулевое ранение в голову. — И как бы размышляя, поникшим голосом добавил: — А вот что в первую очередь последовало: удары ножа или выстрел — сам Аллах в этой темной ситуации затруднился бы ответить.

Что следователь имел в виду: скверную видимость или сложность ситуации для расследования? Окружавшие не поняли. Скорее всего и то и другое. Действительно, электрического света не было, и очертания трупа даже вблизи растворялись в туманно-серой густоте, колыхающейся, точно студень, в мечущихся лучах фонариков.

Одежда на трупе, местами насквозь пропитанная кровью, больше напоминала брезент бурого цвета, а не тонкий шивет. Вспышки фотоаппаратов, в мгновение ока разгоняя мрак, выхватывали мертвеца с разных ракурсов, точно они должны были дать безотлагательный ответ: кто этот мерзавец, сотворивший это тягчайшее деяние.

Прокурор Нафиев, наклонившись над убитым фельдъегерем, негромко проронил:

— Если его ударили ножом, а затем произвели контрольный выстрел в голову, то это значит: убийца был знаком жертве. И для других тоже. Если же это был никому не известный гастролер, то он уже с порога должен стрелять во всех и вся: фельдъегеря-то вооружены пистолетами.

Нафиев резко выпрямился:

— Где здесь хранится оружие?! А ну, быстро проверьте, цело ли оно!

Один из работников казанской прокуратуры бросился искать оружейную комнату.

Нафиев лихорадочно посветил фонариком по сторонам, затем, как охотник, почуявший след где-то рядом затаившегося крупного зверя, несколько возбужденный, начал нашаривать рукой по полу у изголовья мертвеца.

Следователь Шарафетдинов, понимая, что ищет его шеф, как бы подбадривая, произнес:

— Пуля вошла в затылок и вышла из левого глаза. Стало быть в полу она, проклятущая, застряла. Ежели, конечно, убийца добивал своего знакомого уже лежащего.

— Кажется, есть! — прокурор посветил в углубление размером с наперсток.

Вскоре из пола выковырили девятимиллиметровую пулю от пистолета «Макарова».

— Сайфихан Хабибуллович! — влетел в комнату молодой сотрудник прокуратуры, переводя дыхание. — Сейф очищен! Оружие украли! Более шестидесяти пистолетов унесли. И около семисот патронов к ним тоже…

Буквально вслед за ним в красный уголок стремительно вошел коренастый, спортивного вида молодой полковник; то был начальник казанской милиции Искандер Галимов. В этот воскресный день он копался на своих шести сотках и не успел доехать до дома, как это печальное известие догнало его у железнодорожного вокзала. И вот теперь он здесь. Обследовал первый этаж.

— Там на первом этаже во всех помещениях трупы, — произнес полковник Галимов. — В общем, полегла вся смена. Будто какой-то злой дух мор напустил на всех, создавая зону смерти в этой двухэтажке…

Осмотр других трупов, а также помещений подтвердили вывод Нафиева: убийца воспользовался доверием работников спецсвязи! Проник туда как знакомый некоторых фельдъегерей. Сколько было убийц и их пособников — никто не знал. Все это было, конечно же, грубейшим нарушением всех правил и инструкций о режиме этого несчастного учреждения.

Трупы работников спецсвязи выносили из главного входа и клали на небольшую площадку перед зданием, прежде чем очередная машина скорой помощи на всех парах, гудя сиренами, подъезжала к месту трагедии и увозила свой страшный груз. Залитые кровью и искаженные гримасами боли лица мертвецов, полуобгоревшая их одежда производили тяжкое впечатление на видавших виды работников прокуратуры и милиции.

«Какая же гадина загубила столько жизней?» — витал в мыслях у всех один и тот же вопрос.

— Товарищи! Товарищ прокурор! — К Нафиеву подбежал молодой милиционер. — Экспедитор Фарзиева, кажется, жива. Пульс прощупывается!

— Где она?! — Нафиев, не дожидаясь ответа, поспешил на первый этаж.

— Там она. — Милиционер махнул рукой в сторону комнаты приема иногородней корреспонденции.

— Девять трупов вынесли, — продолжал милиционер. — Она десятая! Десятый мертвец. И вот, слава Богу, ожила. Может, и не помрет, выдюжит.

Окровавленная темноволосая женщина лежала у двери в комнату для иногородних без видимых признаков жизни. Судмедэксперт определил: ранение в шею. Потеряла много крови и к сознанию здесь не вернуть.

Десятую жертву разбойного нападения на здание спецсвязи срочно отправили на операционный стол.

— Установите круглосуточную охрану ее, — распорядился Нафиев, обращаясь к начальнику казанской милиции Галимову.

Тот кивнул головой и сказал:

— Информация о том, что Фарзиева жива, никуда не должна просочиться. Это в интересах следствия. Я уж не говорю о ее жизни.

— Верно. — Прокурор кивнул головой. — Пусть так и будет. Для всех посторонних все десять — мертвы.

Затем Нафиев неспеша направился во двор злосчастного учреждения, находившийся с правой его стороны. Окинул взором все здание и задумался.

В критические моменты, сложнейших ситуациях, в которые его то и дело ставили «производственные» дела, то есть совершаемые злодеями тяжкие преступления, а в последнее время — и политические события в России и Татарстане, у Сайфихана Хабибулловича всегда возникала потребность уединиться хоть на несколько минут: спокойно, хладнокровно оценить происшедшее, как бы абстрагируясь от всех нагрянувших горячих событий. Он шестым чувством ощутил: либо он раскроет это дело в ближайшие дни, либо оно повиснет. Такие «висяки», иногда возникали в его долгой прокурорской деятельности. Правда, те дела были не столь громкие. Но все их он знал наперечет, как свои пальцы. Они у него, как занозы: стоит только тронуть мысленно, так и начинает в душе неприятно саднить. А от мысли, что это дело может зависнуть, по спине пробежал противный холодок.

Нафиев давно заметил, еще будучи студентом университета: перед серьезными испытаниями у него всегда появлялись дополнительные силы, помогавшие собраться с волей, сконцентрировать мысль и расставить все в логический порядок. Но это состояние приходило не сразу, как у студента, вытянувшего на экзаменах трудный билет. Вначале какое-то смятение, неуверенность, а затем — ясная память и живая пульсирующая мысль. Успевай только записывать ответ.

Но этот экзамен — особый. Здесь в одном билете минимум десять вопросов, связанных с человеческими жизнями. И эта тяжесть, вернее, ответственность сковывала полет мысли, а не окрыляла ее, то есть не придавала дополнительного импульса. И ему казалось, что мысли были расплывчатыми и тянулись, как патока, застилая истину трагического события. И он стоял, медленно переваривая череду происшедших событий, как будто речь шла о далеком по расстоянию и по времени происшествии. Когда Нафиев изредка попадал в такие «патовые» психологические положения, вспоминал родные лица матери и отца. Или любимую жену Гельсину — верного друга и советчика по жизни. Эти образы как бы привносили ему силы, как принято нынче говорить, создавали положительную энергетическую ауру, и он «подзаряжался» решительностью. И он начинал делать быстрые выверенные ходы, словно опытный шахматист, играющий пятиминутку, блиц-партию.

Прокурор смотрел на здание, зарешеченные окна первого этажа, закоптелые стены, но в это время он уже был во власти своих мыслей.

«Итак, первая версия. Налет на здание спецсвязи осуществила группа лиц, предварительно хорошо изучив его режим работы. Стало быть, надо проверить близстоящие дома: возможно, жильцы домов, откуда велись наблюдения преступниками, запомнили их. Цель — завладеть оружием и убрать свидетелей. Вторая версия. Преступники были тесно связаны, или кто-то один из них, с работником спецсвязи. Используя знакомство, проникли в помещение. Цель — отомстить начальству или кому-либо из работников, а заодно — прихватить оружие. Благо, что сейчас продают пистолеты на черных рынках, как обувь или тряпки. Отсюда вывод: член банды ранее работал в спецсвязи! Третья версия. Организованное нападение на Республиканское здание спецсвязи и убийства — политическая акция лиц, кровно заинтересованных в осложнении положения в Татарстане в связи с провозглашением суверенитета в принятой Конституции республики. Кража оружия — инсценировка, дабы запутать следствие, пустить его по ложному пути. В связи с этим не исключено: оружие где-нибудь оставлено, и его можно будет вскоре отыскать».

— Сайфихан Хабибуллович! — К прокурору подбежал начальник угрозыска. — В машине, в газике обнаружено оружие спецсвязи.

Нафиев резко повернулся и лицо его резко побледнело:

— Где машина? Кому она принадлежит?

— Газик стоит на улице, напротив здания спецсвязи.

«Неужели это дело по части политики?! — эта мысль больно резанула его сердце. — Только бы не это! И виновных вряд ли сыщешь. А главное, на этом уж точно не остановятся: подобные гнусности повторятся. Неужели взорвут спокойную жизнь республики политики-бандиты».

Прокурор знал: уголовники в образе профессиональных политиков — самые изощренно-изуверские типы, которые в гонке за своей корыстной целью никогда ни перед чем не останавливаются. Прикрываясь знаменами заботы о народе, в масках миротворцев и добряков, они готовы потопить страну в море крови и слезах, лишь бы дорваться до власти и порулить кораблем государства. Они-то всегда и приводят этот корабль на гибельные рифы. И потопив его, разбегаются, как крысы, прихватив с собой казну. Одним словом, нет более жестоких, изощренно-масштабных преступников, чем безнравственные политики. А таких в России — хоть море перегораживай.

Автомашина марки ГАЗ-69, в которой обнаружили оружие — 66 пистолетов и 753 патрона к ним, принадлежала фельдъегерю Марееву. А сам Мареев — мертв! Он был убит выстрелом в голову. Труп его обнаружен в фойе первого этажа у входа. Следов волочения трупа не обнаружили. Отсюда напрашивался вывод: от него избавились как от ненужного сообщника либо как от свидетеля, который, не ведая что творилось в здании, приехал на дежурство, когда преступники завершали свое черное дело.

Сайфихан Нафиев осмотрел баул, в котором находилось оружие, и распорядился:

— Срочно установите: когда Мареев прибыл на работу. Это первое. Второе: отправьте на экспертизу баул, нет ли там отпечатков пальцев, и попытайтесь установить, где и кем он приобретен. Баул совсем новый. И третье. Запросите характеристику на владельца этой машины.

— Сайфихан Хабибуллович! — подал голос из кабины газика начальник казанской милиции Галимов. — Да здесь ключи в зажигании. Почему же они не воспользовались машиной Мареева, если из-за нее они его убили?

Взоры всех были прикованы к баулу с оружием, и на ключи никто не обратил внимания.

Нафиева озарила догадка:

— А может, она не завелась!

Полковник Галимов быстро вставил ключ в замок зажигания и включил стартер. Стартер ровно работал, но мотор не заводился. Он несколько раз выключал и снова включал зажигание, но машина так и не завелась. Полковник вылез из кабины.

— Видимо, у него секретка от угона. A-ну, поищите-ка ее, — обратился он к гаишнику, прибывшему с ним.

Работник ГАИ недолго нашаривал фонариком в кабине, когда луч его выхватил замаскированный крошечный включатель под сиденьем. Он щелкнул им, повернул ключ в зажигании, и мотор, чихнув, мерно заработал.

— Вот и ответ: если бы фельдъегерь Мареев был соучастником преступления, то его сообщники, конечно же, знали бы об этой особенности газика, — заключил Нафиев, вытирая платком пот на висках.

Вывод прокурора вскоре подтвердился следствием. Мареев не был подельником преступления, он — честный человек.

Но это не отвечало на вопрос: почему оружие оказалось в его машине, стоявшей в каком-нибудь десятке метров от здания спецсвязи. Почему преступники оставили пистолеты чуть ли не на виду у следствия. Очень спешили, боясь быть схваченными, или не было других транспортных средств? Но идти на такое дело и не запастись машиной?! Что-то тут было не так. А может и впрямь — специально оставили. Ведь при политической провокации оружие забирать не обязательно: лишние улики разбойникам от политики ни к чему!

Мысли у Нафиева начали возвращаться на круги своя, повторяясь одними и теми же выводами, только с разных сторон. И тут его осенило: «А тот молодой хмырь на „Жигулях“, что беспокойно крутил головой и нервно ерзал на сидении, которого задержали, видимо, и был перевозчиком оружия, вернее, должен был перевезти его! А вместе с оружием перевезти и своих сообщников. Но по какой-то причине вовремя к обусловленному месту не приехал. А приехал с опозданием!»

Прокурор подозвал к себе начальника уголовного розыска.

— Срочно допросите задержанного водителя «Жигулей». Проверьте, не числится ли он в картотеке ранее судимых. Это первое. Второе: выявите, кто уволился за последний год из республиканской спецсвязи. Составьте список их и — сюда, ко мне!

Пока производился осмотр первого этажа в присутствии понятых и исследовали бутылки из-под водки, обнаруженные в комнате дежурного, прибыл начальник угро города и сообщил обескураживающую новость: задержанный водитель «Жигулей» бежал!

Глава II Водка «Петровский завод» или «бутылочная версия»

Качество алкогольных напитков заключается не столько в том, как они быстро и надежно (качественно) валят с ног, сколько в том, как безболезненно дают возможность встать после протрезвления и обрести человеческий облик.

Автор

К ночи по небу поползли косматые тучи с ржавыми подпалинами по краям, застилая яркую россыпь мерцающих звезд. И вскоре со стороны озера Кабан повеяло прохладой. А с возвышенностей и холмов, окаймляющих левый берег озера, поползли по прилегающим улицам города влажные тени, замешанные на туманных дымках. Но город еще не спал: из гостей с шумом возвращался подгулявший народец. А вот рестораны и ночные бары еще вовсю гремели музыкой, песнями, пьяными криками, славящими виновников торжеств и тех, кто оплачивал попойки.

Из двора дома, что напротив здания узла спецсвязи, вывалилась пьяная компания, распевая разухабистые частушки. Бойкая белокурая молодушка, приплясывая и кому-то грозя пальчиком, низким грудным голосом горланила:

— Товарищ прокурор, — обратился к Нафиеву следователь Шарафетдинов, — может, допросить эту компашку? Вроде как из соседнего дома они… Может, что и видели из окон, когда отдыхали…

— Когда гуляют, упиваясь, люди зыркают не в окна, а друг на друга и на стол. К тому товарищ, а по нынешним временам господин Бахус^[2] — эгоист, не позволяет отрывать взор наших мужиков от своего творения, пока оно не кончится…

Следователь, глядя на пьянющую компанию, многие из которой держались еле на ногах, произнес:

— Да… видимо, зелье у них только что кончилось, а не то бы еще гудели…

Тем временем компания словно находилась в пустыне, не замечая никого вокруг, смеялась и галдела очередной частушкой, которую исполняла теперь грудастая брюнетка:

По лицу Нафиева пробежала легкая гримаса, вроде улыбки:

— Надо поговорить с жильцами домов. — Он махнул рукой в сторону кирпичных двухэтажек, что стояли на другой стороне улицы. — А это, видать, их гости…

Один из работников милиции обратился к подгулявшей компании:

— Ребята! Вы когда в гости шли, и позже, чего-нибудь здесь не заметили? Ведь тут пожар был…

— …А, пожар… — подал голос один из молодцов, — это когда мужик бабу прижал… когда их охватил огонь сексуальных страстей… Было дело… мы с Венерой тоже тушили пожар… в ванной… голыми. Обширные ожоги от трения в пахе заработали…

— Молчи, Леха, — шикнул на говоруна рыжий здоровяк, — а то в ментовскую здравницу отволокут под названием КПЗ^[3]. Али еще хуже — к следователю Ваньке Магаданову-Колымскому отведут на допрос. А он, говорят, крутой: чуть что — сразу путевочку на Юг… Чукотки или Воркуты выписывает.

Наблюдая эту картину, Нафиев невольно подумал: «Вот он — излом жизни: в одно и то же время, с одной стороны, убиты безвинные люди, а с другой — буйное веселье, разврат и пошлость. А между ними и находится то, что называется нормальной пристойной жизнью. Но эта середина занимает слишком уж узкую социальную полосу, и чем смутнее время в стране, тем она, как шагреневая кожа, больше сужается». Вдруг вспомнились слова историка Ключевского: «Человек — это величайшая скотина в мире».

Он глубоко вздохнул и направился в здание узла спецсвязи, чтобы принять участие в продолжающемся осмотре места происшествия. А голову свербила мысль: «Уж не пессимистом ли становлюсь. А ведь пессимист — это не реалист, а человек, оторванный от жизни, ибо видит ее только с одной мрачной стороны и не видит никаких положительных перспектив».

В комнате дежурного спецсвязи обнаружили несколько почерневших от гари бутылок из-под водки. На добротных этикетках было начертано: «Петровский завод» и «Русская зима».

Следователь, который вел протокол осмотра места происшествия, бесстрастно заметил:

— А водочку-то самую качественную кушали. Подняли на грудь аж три литра…

— Кстати, где эта водка продается в Казани? — спросил Нафиев. — Эти марки водки, кажется, изготовляются в основном в селе Петровка Сармановского района Татарстана. Не так ли? — И, не ожидая ответа, добавил: — В Казани специализированных магазинов этого завода, насколько мне известно, еще нет. Значит, продают где-нибудь в ресторане этой фирмы. Ведь настоящий хозяин, частник не захочет отдавать чужому дяде одну четверть прибыли за ее реализацию. А?.. Товар-то ходовой.

Следователь Шарафетдинов кивнул головой и медленно проронил:

— Это уж точно… А продается эта чистая святая водица, дурманящая голову, но не ранящая ее болью утром, в ресторане «Тулпар», что на нашем городском ипподроме… Там ее, матушку, продают не только в разлив, но и, как говорят в народе, цельными бутылями да жбанами…

— Вот-вот, — подхватил прокурор города, — оттуда и начнем искать преступников и по этой, так называемой «бутылочной версии». Но это уже у нас не первая версия…

Спустя несколько минут, заместитель прокурора города Кафиль Амиров вместе с нарядом милиции мчался на «Жигулях» на городской ипподром, где у входа его с левой стороны расположился уютный ресторанчик «Тулпар», один из лучших в Казани. Там всегда многолюдно: захаживают сюда и любители лошадиных скачек, чтобы отметить успех своей лошади, на которую поставили, или, напротив, чтобы растворить в вине печаль проигрыша; и высокопоставленные чиновники, и денежные мешки с юными пассиями. К тому же здесь стала выступать восточная знаменитость — танцовщица Венера Ахметшина. И мужики — стар и млад, словно с цепи срывались, бросались танцевать с нею, объясняясь ей в любви. Одним словом, она внесла еще больше огня страстей в стены этого питейно-музыкального заведения.

Конечно, «Тулпар» не был старейшим кабаком из числа тех, которые на Руси начал открывать для опричников Иван Грозный, нарушив «сухой закон» в стране, просуществовавший более ста пятидесяти лет, и тем самым благословивший повсеместную повальную пьянку. Но тем не менее и иностранцы, словно в местную достопримечательность, валили туда валом. Особенно официальные гости.

И в этот вечер в ресторане было полно гуляющего люда. Музыка, шум, гвалт и смех вместе с табачным дымом и ароматом заграничных духов заполонили все пространство, включая предбанник: длинное узкое помещение, где находился бар с богатой коллекцией всевозможных вин и водки. За стойкой стояла миловидная шатенка с карими глазами и ярко накрашенными губами.

Амиров поинтересовался у нее:

— Девушка, а на вынос вы продаете водку?

Барменша скривила в улыбке тонкие губы:

— Да-да. Конечно.

— А часто берут большими партиями? — Амиров сделал паузу и продолжил: — Ну, скажем, по шесть-десять бутылок.

— Некоторые берут целыми ящиками.

— А вы могли бы вспомнить тех, кто за последнюю неделю брали эдак бутылок шесть-семь?.. — спросил зампрокурора, предъявляя барменше свое удостоверение.

Женщина картинно закатила глаза, вытянула губы в трубочку и, немного помолчав, твердо произнесла:

— Могу. У меня хорошая зрительная память. Но в прошедшую неделю таких покупателей было немного. Вот перед Пасхой — машинами, можно сказать, волокли…

Потом она быстро стала давать словесные портреты тех, кто брал «Петровскую водку» по полдюжине бутылок.

— Кстати, один из тех, кто брал два дня тому назад около десятка поллитровок водки, сидит сейчас в зале…

— Он что, один приходил? — Амиров напрягся всем телом. — Или приезжал?

— Как сказать, его поджидали красные «Жигули». Там, кажется, двое молодых людей сидело. Я как раз заканчивала работу. Вышла на улицу, а они уже отъезжали…

Она описала внешность парня. И Амиров, особо не надеясь на удачу, что это один из соучастников сегодняшнего преступления, последовал в зал. За ним последовал и сотрудник милиции, лейтенант, — крепыш в цивильной одежде. Но в зале того не было, и лейтенант высказал предположение:

— Наверное, надо искать в отдельных кабинетах.

За нарядными бордовыми бархатными шторами, что прикрывали вход в отдельные будуары, раздавались песни, страстные признания и вздохи, звон бокалов и тосты. А из второй кабины доносился приглушенный плач и всхлипывание мужчины. Грубый голос с нотками иронии вещал, наставляя:

— Правильно, Михаил, слезами и стихами умоляй, заговаривай свою любимую и единственную женушку, чтобы не гуляла, как заговаривают болезни знахари и шаманы. А если и будет чуть-чуть гулять, то уж не со всем колхозом «Светлый путь», а только с двумя-тремя ее членами справляла групповуху.

И тут же затянул тот же голос песенку под гитару, когда туда заглянул лейтенант.

Находившиеся там разбитные девицы дружно подхватили:

У одной из знойных молодушек с невообразимым разрезом юбки до самого пояса на оголенных ляжках были наколки: «Не уверен — не начинай», а на другой ноге: «Не залезай — убьет муж или любовник».

Ни обнаженность девиц, ни экзотические татуировки нисколько не смутили оперуполномоченного милиции, и он деловито, как старый знакомый, осведомился:

— Родимые, как насчет Петровской водочки? Угощаю. Сегодня выиграл десять тыщ баксов.

— Водку не хлебаем, — отрезал дородный мужчина средних лет, который не переставал гладить ноги обеих девиц. — Хотя я помню и своеобразные ее достоинства: «Нет некрасивых женщин — есть мало водки; нет преступлений — есть много водки».

Офицер милиции, поняв, что это не тот, кого они с Амировым ищут, извинился и направился в следующую кабину. Там-то и оказался молодой мужчина, о котором говорила барменша.

Белобрысый мужчина с бесцветными и неподвижными глазами, как у мертвеца, спокойно вышел из кабины по первому же требованию работников правоохранительных органов и направился с ними к выходу.

Барменша утвердительно кивнула головой, когда Амиров вопросительно взглянул на нее, незаметно для окружающих коротким жестом руки показав на задержанного.

Уже на улице, на освещенной площади перед рестораном, задержанного окликнули трое здоровенных лбов, похожих на качков.

— Ба! Кочерыжкин! Здорово. — Вперед шагнул упитанный рыжеволосый парень. — Ты когда со мной поквитаешься? А то ведь счетчик-то включен пятнадцатого апреля.

Задержанный замялся и пробормотал что-то невнятное, но не остановился перед своим кредитором.

— Стой! Стой! «Хрыч», ты чего смываешься. А ну, козел, погоди. — Парень схватил задержанного за лацкан пиджака и с силой рванул на себя. Раздался треск материала.

Лейтенант Раисов, ранее служивший в спецназе, схватил нападавшего рыжего и рванул на себя, подставив тому подножку.

Рыжий растянулся на черном пыльном асфальте. Двое из его корешей бросились на милиционера.

«Хрыч», то бишь Кочерыжкин, мгновенно оценив ситуацию, рванулся к дороге, по которой то и дело на большой скорости проносились машины.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул Амиров.

Наперерез беглецу бросился водитель милицейской машины. Но Кочерыжкин прыгнул, как заправский каратист, и ногой нанес удар шоферу в грудь, и тот опрокинулся навзничь. «Хрыч» бешено понесся к дороге. Там послышались голоса и Амиров не рискнул стрелять.

Тем временем лейтенант свалил одного из нападавших, а другой, не желая быть поверженным на землю, ретировался.

— Охраняйте их! — крикнул лейтенант, махнув рукой на лежавших бузотеров, и кинулся вдогонку за Кочерыжкиным. Уже через несколько мгновений он растворился в сером мраке ночи. Вскоре тишину ночи разорвало несколько выстрелов.

Кто стрелял и в кого?! Амиров занервничал и хотел было поспешить на звук выстрелов на подмогу лейтенанту. Но в это время один из распластавшихся типов встал и решительно зашагал к воротам ипподрома.

— Стой! — Амиров выстрелил вверх, видя, что задержанный не реагирует на его требование. — А ну, в машину! Быстро. Оба, — зампрокурора города, энергично размахивая пистолетом, загнал подозрительных типов в машину, в кабину которой только что тяжело плюхнулся шофер, получивший телесные повреждения. Он держал в руке носовой платок, который то и дело прикладывал к затылку. И, как бы оправдываясь за свою немощность перед беглецом, приговаривал: «Сущий дьявол, сущий бык будачий. Разве такого оседлаешь».

Амиров усадил задержанных на заднее сидение «Жигулей» и коротко проронил:

— Поехали, Ефимыч. Давай поближе к стрельбе.

Уже на дороге, когда они проехали с полкилометра, они увидели лейтенанта, сидящего у обочины.

— Ушел, гад! — с досадой выпалил оперативник, усаживаясь в машину. — Ну ничего, сейчас нам скажут про «Хрыча» наши буйные дружки, если, конечно, они не хотят капитально сесть на нары с казенным харчем. Где клопики кусачие всю ночь дежурят: кровушку горячую попивают.

Задержанные угрюмо молчали.

В салоне машины на несколько минут воцарилась тишина. Двигатель был неслышен, только тугой поток воздуха шумел в приспущенных стеклах.

Тишину нарушил Амиров, который словно про себя, тихо, бесстрастно произнес:

— Люди думают по велению собственных желаний, говорят исходя из собственных интересов, а поступают под диктатом реальных обстоятельств.

— Вот-вот, — подхватил оперативник, — ежели эти субчики не понимают собственных интересов, им надо создать суровые обстоятельства. Под их диктатом они как надо и поступят. — И лейтенант милиции попросил остановить машину. — Сейчас я создам одному из них соответствующие обстоятельства.

Когда машина остановилась, лейтенант предложил одному из задержанных, который требовал у ресторана должок с Кочерыжкина, выйти с ним на «душевный разговор».

Через несколько минут они вернулись, и как только дверца машины захлопнулась, лейтенант скомандовал:

— Давай, Ефимыч, газу до отказу и все скорости сразу. На улицу «Красная позиция». Там в доме, что напротив одного из университетских общежитий, наш родимый Кочерыжкин под кличкой «Хрыч» обитает.

Довольный оперативник перевел взгляд на Амирова и спросил:

— Строгое начальство не против такой поездки?

Амиров лишь махнул рукой, что означало согласие. Зампрокурора Амиров частенько брал на себя роль следователя, что, в общем-то, предусматривалось законом. Вот и сегодня выехал на место происшествия, хотя в «Тулпар» мог и не ездить.

Кафиль Амиров включил приемник. В эфире какой-то мерзавец, политик-демагог из либерально-демократической партии распинался насчет того, что пора отправляться нашей армии в завоевательский поход аж до самого Индийского океана и обещал при этом народу райские блаженства в ближайшие месяцы, если народ возложит на его партию ответственность по управлению страной.

Политиков роднит с влюбленными одно общее: всегда обещают сделать больше, чем могут, но если первые — сознательно блефуют, то вторые — верят в реальность своей фантазии. Думая об этом, Амиров вспомнил, какими коварными приемами пользуются подобные демагоги-бандиты для достижения власти.

«В смутные времена популизм становится универсальной телегой, на коей авантюристы, политические проходимцы и кровавые монстры с грохотом въезжают на олимп власти, а тягловая сила их — четыре загнанные лошади: резкая критика властей, умение выразить в своих выступлениях чаяния народа, безудержное обещание всем сказочных благ, посулы мгновенного претворения в жизнь всего обещанного при приходе к власти», — писал один мыслитель.

Чтобы отогнать мысли о политике, Амиров выключил приемник и закрыл глаза, пытаясь вздремнуть.

А лейтенант Раисов тем временем размышлял о своем. Вот, гоняюсь за всякой нечистью уж несколько лет, а кроме ругани и критики со стороны начальства — ничего. Даже на мотоцикл не сумел наскрести. А вон Вильдан, однокашник, перешел в прошлом году в коммерческую контору охранять директора, уже на своей тачке гоняет.

Поистине, служение государству приносит больше морального капитала, нежели материальных благ, служение отдельной личности дает больше материальных благ, нежели морального капитала.

Машина тем временем остановилась напротив кирпичного жилого дома на улице «Красная позиция». Лейтенант открыл дверь и твердо потребовал:

— А ну, рыжий, вылезай.

Задержанный по имени Хосни нехотя вылез из машины, посмотрел по сторонам, вглядываясь в темноту, и уверенно показал рукой на кирпичную пятиэтажку:

— Здесь, на третьем этаже он обитает. В девятой квартире. Там озорная Альфиюшка живет. Дюже здоровущих кобелей любит. Часто их меняет. Муж-то пока на курорте перевоспитывается в ИТК^[4] строгого режима где-то на Колыме. Пару лет из шести отбу́хал на рудниках.

— Ты, Хосни, видно, тоже в ее ногах валялся, — полуутвердительно осведомился лейтенант, разглядывая его крепкую фигуру.

Рыжий ухмыльнулся:

— Сейчас ты увидишь ее и тоже слюни распустишь. Очень аппетитная телка-буренка. Сразу захочешь…

Оперативник подтолкнул его:

— Хватит. — И уже ледяным тоном: — Побежишь — кокну. Понял, да?!

Машину отогнали во двор университетского общежития. И на третий этаж поднялись втроем: Амиров, лейтенант, а впереди них — Рыжий. Хосни позвонил в дверь. Лейтенант и Амиров встали по сторонам. Ждали долго, пока Хосни не стал отпускать пальца с кнопки звонка, который издавал резкие неприятные звуки, схожие с пожарной сигнализацией.

Дверь приоткрылась на длину дверной цепочки. Недовольный женский голос разразился бранью:

— Ты, козлина, я же тебе сказала, ублюдок, чтобы ты своими рогами здесь больше не стучал. У меня теперь другой друг, падера. Не чета тебе, альфонс хренов. Вали отсюда.

Разъяренная хозяйка хотела было захлопнуть дверь, но лейтенант сунул в дверную щель носок ботинка.

— Ах, так! — вскричала шумливая женщина, — да я сейчас позову пахана Гришку, он как раз приехал ко мне после освобождения. Весточку, привет привез от моего мужа. Он те глаз на задницу натянет.

— Что за шум? — рыкнул грубый мужской голос, будто медведь, которого выкуривают из берлоги.

Дверь распахнулась, и в полутемном квадратном проеме стоял огромный полуголый детина, заросший, как обезьяна, черными волосами. На плечах его болтался маленький женский халат, и все его мужские достоинства были на виду.

— Чо, фраера, тянете? — уже более мягким голосом осведомился пахан, видимо, догадываясь, что перед ним — милиция.

Красивая обнаженная женщина поспешила в комнату.

Лейтенант показал мужчине свое удостоверение и перешагнул порог квартиры, наготове держа пистолет. Раисов быстро обследовал однокомнатную квартиру, но кроме хозяйки и ее хахаля никого там не было. Не спуская глаз с пахана Гришки, он позвонил участковому милиционеру. И вскоре тот прибыл.

— Ну, а теперь, Гришенька, ксиву свою на стол.

Тот предъявил справку об освобождении из мест заключения и пояснил, что паспорт еще не выправил. «Заехал вот к жене кореша, чтоб немного ее подбодрить, да привет передать. Альтаф просил, ее муж».

Лейтенант попросил участкового отвезти Гришку-пахана в отделение милиции и разобраться с ним. Когда дверь за ними захлопнулась, Раисов спросил хозяйку:

— Где Кочерыжкин?

— Не знаю такого.

— Как это не знаешь? — вмешался в разговор Рыжий. — Разве ты меня выгнала не из-за него?!

— Дерьмо. — Хозяйка квартиры (уже одевшись) презрительно глянула на Хосни. — Не знаю такого… где он сегодня шарится. Ни вчера, ни сегодня у меня его не было. А я не терплю таких пауз. Даю сразу раз и навсегда отставку.

Красота хозяйки смущала мужчин, и лейтенант невольно подумал о диком несоответствии внешности этой женщины ее внутреннему извращенному содержанию, уродливому духовному миру.

— Так придет или нет Кочерыжкин? — поинтересовался Амиров.

Хозяйка квартиры пожала плечами.

— А где он живет? — Амиров прошелся по комнате, где, кроме стола и широченной кровати, никакой другой мебели не было. — Может, знаете, где он работает?

Альфия покачала головой.

— Что, даже своего телефона не оставил? — не унимался зампрокурора. — Тогда, гражданочка, вам придется поехать с нами. По указу президента Татарстана вы посидите 30 суточек в одиночке. И склероз ваш пройдет. Глядишь, и вспомните. Мыши и крысы помогут.

Хозяйка квартиры нехотя поднялась:

— Вспомнила. Он, кажется, на Гвардейской живет. Над магазином. Тут недалеко. Мы там, в магазине познакомились. Он к себе на чаек приглашал.

— Вот какая умница, — весело проговорил лейтенант. — Благодарность тебе, Альфиюшка, от лица службы. Может, к нам негласным сотрудником-осведомителем пойдешь? В милиции такие кадры нужны. Вот и Хосни уже к нам…

— Я не собираюсь с вами сотрудничать! — оборвал тот оперуполномоченного.

— А кто нас сюда привел? — усмехнулся лейтенант. — Китайский мандарин, да?

— Ну ладно. — Амиров остановился посреди комнаты, широко расставив ноги. — Одевайтесь, Альфия.

Она поспешно начала надевать плащ, и из кармана его вывалилась смятая бумажка, на которой мелким почерком было написано: «Жена, загнавшая мужа под каблук, — тиран, как и диктатор в неправовом государстве, ибо оба они властвуют безраздельно, и отличаются друг от друга тем, что жена-тиран восхищается, увлекается другими (мужчинами), тогда как диктатор восхищается самим собой и лишь изредка — себе подобными правителями».

— Кто сей философ? — поинтересовался лейтенант, прочтя изречение. — Уж не горилла ли Гришка? А может, «Хрыч»?

Пренебрежительная гримаса пробежала по лицу хозяйки:

— Студент-юрист из соседнего общежития влюбился. Вот старается меня то ли перевоспитать, то ли хочет показать, какой он умный…

Лейтенант невольно подумал: «Красивая жена синоним, то есть одно и то же, что и рогатый муж».

Да, цепи Гименея насколько тяжелы для семьи, настолько привлекательны для окружающих:готовых помочь нести их, особенно красивым женам, — великое множество. Эту особу уж ничем не исправишь. Воистину, шлюха — это неизлечимая сексуальная наркоманка, которую может исправить, как горбатую, только могила.

Хосни словно почувствовал, о чем подумали его стражники, какой дух витает в воздухе, сказал:

— Насколько пьяняще-сладостно и легко быть одним из углов в чужом семейном треугольнике, настолько невыносимо-горько и тяжело нести на себе чужеродный третий угол собственной семьи.

Его охранники улыбнулись, и он, как бы ободренный этим, продолжал философствовать: «Семейные треугольники никогда не бывают равносторонними: самый острый угол чувств составляют любовники и любовницы». При этом он пояснил, что его хобби — собирать подобные афоризмы, заучивать, а затем — цитировать.

Вскоре вернулся участковый милиционер, и они поехали на Гвардейскую улицу.

Дом, в котором проживал Кочерыжкин, нашли быстро. Оказалось, «Хрыч» там только постоялец. Жил с женщиной, которая годилась ему в мамаши. Она работала директором ресторана на пассажирском теплоходе. Во время ее отсутствия он и таскал в Нюркину (так звали ее) широкую кровать студенток из ближних общежитий и красивых женщин с улицы.

Когда Амиров и лейтенант Раисов поднимались по каменным ступенькам на третий этаж, где обитал разыскиваемый, им было уже известно, что Кочерыжкин не значился в числе прописанных в Казани (сообщили по радиотелефону в машину). Услышав приглушенные женские голоса наверху, Амиров шепнул на ухо участковому:

— Задержитесь здесь. Мы позовем вас.

На лестничной площадке третьего этажа у дверей квартиры № 10 стояли две девицы и курили. Здесь-то и проживал беглец. Заметив, что девушки заканчивали свою дымную трапезу, лейтенант, как старый знакомый, весело произнес:

— О, мои красавицы! И я с моими друзьями сюда приглашен в гости. Только вот мы еще не покурили.

Амиров понял ход оперуполномоченного: подождать, покуда девицы не откроют дверь в квартиру.

Раисов вытащил пачку «Мальборо» и неспеша начал закуривать, хотя и не курил вообще.

Молодые женщины вытащили зеркальца, подкрасили губы розовой помадой и позвонили в дверь. И как только она открылась, лейтенант, опередив всех, оказался с глазу на глаз с Кочерыжкиным, который на мгновение опешил. Этого было достаточно оперуполномоченному, чтобы свалить того на пол.

— Помогите, бандиты! — вскричала одна из девиц и хотела было бежать. Другая женщина бросилась к двери соседней квартиры и, нажав на кнопку звонка, забарабанила в двадцатую дверь.

Амиров начал успокаивать женщин, показывая им свое служебное удостоверение. И когда появился участковый милиционер, девицы примолкли.

В трехкомнатной квартире больше никого не оказалось. По всему чувствовалось: хозяйка была очень состоятельной женщиной. Хрустальные люстры, ковры, множество картин в толстых золоченых рамах, инкрустированная мебель. Все это сияло и сверкало. И, конечно же, все это великолепие не могло не расположить молодую женщину к хозяину квартиры (так «Хрыч» представлялся каждой из них).

С этим прекрасным интерьером никак не увязывалась бумажка, приклеенная к стене у изголовья кровати в спальне, на которой было написано от руки:

«По указу императора Александра Севера (205 г.–235 г.) всему христианскому миру и поныне запрещается совершать прелюбодеяния с женским персоналом таверн, кабаков и трактиров в связи со всеобщим распространением проституции в этих заведениях. В 326 году император Константин изъял из этого закона хозяйку заведения, но лишь в том случае, если она сама не прислуживает гостям. Поэтому, Нюра, ты как хозяйка плавучей таверны не шали, а то птичья болезнь (трипера) пристанет, а может, спид нагрянет.

Преданный тебе, вечно одиноко ждущий и любящий Валериан».

— Ну, закоренелый однолюб, давай теперь знакомиться, — спокойно сказал лейтенант Кочерыжкину, надевая на того наручники. — А то ты такой резвый да прыгучий, как горный козел. Ведь опять сиганешь.

— Ну да, сиганешь от тебя, — в тон ему ответил задержанный. — Давеча твоя пуля чиркнула меня по ноге. Вон дырка-то на джинсах какая! — Кочерыжкин пододвинул ногу к лейтенанту. — Ты вон как быстро берешь след, как лега… как охотничий пес.

— А ты чего бежал-то?

— Испугался. С одной стороны — драчливые кредиторы, а с другой — тридцать суток маячит за то, что физиономия не нравится милиции.

Оперуполномоченный улыбнулся:

— Благодари господа Бога, что целился я по ногам, а не в туловище. А то бы уж в морге прописался, а не… Кстати, где ты прописан?

Помолчали.

— В Костроме. Здесь я работаю в кооперативе. Продукты заготовляю для теплоходов. Продуктов здесь навалом, после отмены госпоставок. Брошенных деревень здесь нет, не как в наших российских краях. Тут больше вкалывают, чем пьют.

— Зовут-то тебя как? — спросил Раисов, предлагая тому закурить.

— Валерианом кличут. Валериан Кочерыжкин. А курить я не курю. От дыма аллергия. Потому и бабцов на площадку выгоняю курить. Да и Нюрка табачный дым чует, как баба-яга, аж через несколько дней после курения…

— А кликуха-то у тебя откуда? Ходку что ли имеешь?

— Слава Богу, не судим. А кличку прилепили, как липучку с матерным словом, в школе. Был там один Лидер, всем клички пришпандоривал.

— Кому покупал дня три тому назад охапку бутылок с «Петровской водкой»?

— Это где? — Брови Кочерыжкина взлетели вверх.

— В «Тулпаре», Валериан. В «Тулпаре».

Капельки пота выступили на лбу допрашиваемого:

— А что? Покупать водку в больших количествах нельзя?

— Валериан, я спрашиваю не «почему», а кому ты покупал. Улавливаешь разницу? И не тяни время. У нас его нет. Там десять мертвецов дожидаются сведений о своих убийцах. Ты понял?! Десять!

Раисов резко встал:

— Ну, кому покупал?

— Вспомнил. Димке. Он на «Жигулях» с дружком приезжал. Как того зовут — не знаю. Ей-Богу, не знаю.

— Где живет этот Димка? Как фамилия?

— Фамилию не помню. Живет где-то в Караваево. А может, и не там.

— А может, номер машины помнишь?

— Номер… номер… — нервно повторял вопрос Кочерыжкин… — Вспомнил!

Валериан Кочерыжкин назвал номер «Жигулей» и его модель, пояснив, что Димку он встретил случайно на ипподроме. Он куда-то ехал в гости и попросил его, Валериана, взять ему полдюжины «Петровской водки» и «Русскую зиму», объяснив свою просьбу тем, что он тут впервые и никого не знает в ресторане.

— А когда ты с ним познакомился? — поинтересовался лейтенант.

— В поезде «Кострома — Москва», в одном купе ехали. Он, кажется, к родственникам ездил.

Через четверть часа милицейский «Жигуль» мчал их на улицу Камала, к зданию Республиканской спецсвязи. Прокурор Казани Сайфихан Нафиев еще был там. Пока ехали, по радиотелефону связались с городской автоинспекцией и узнали, кому принадлежат «Жигули» с номером, указанным Кочерыжкиным. Машина принадлежала некоему Ковалеву Дмитрию, проживающему на Измайловской улице.

Нафиев внимательно выслушал оперуполномоченного и Амирова. Затем вытащил из кармана записную книжку и, открыв на нужной странице, протянул ее лейтенанту:

— Этот номер «Жигулей»?

Лейтенант не поверил своим глазам, вытащил зачем-то носовой платок, затем сунул его обратно в карман. В записной книжке прокурора был тот самый номер машины, который принадлежал Ковалеву.

— Этот тип подъезжал сюда, — пояснил Нафиев. — Он показался мне подозрительным. Вот я, на всякий случай, и записал номер его машины. Но потом этот Ковалев исчез вместе со своими «Жигулями». Виновных в его побеге мы отыщем. Назначили служебное расследование.

— Выходит все-таки, Сайфихан Хабибуллович, мы впустую потратили время, — обескураженно проговорил лейтенант Раисов.

— Что вы, ребятки, вы добыли важные сведения. Теперь с уверенностью можно посылать наряд милиции за Ковалевым. Одним словом, молодцы.

Затем Амиров вкратце доложил своему начальству основные перипетии сегодняшнего вечера.

— Значит, у Ковалева есть родственники в Костроме? — задумчиво переспросил Нафиев своего заместителя. Надо узнать их адреса. На всякий случай. Вдруг этот Ковалев бросится в бега и из Татарстана…

Засада, которую организовали на квартире Ковалева, просидела двое суток, но хозяин квартиры словно канул в воду. Ни машины, ни самого Ковалева не обнаружили и в гараже. Побывали и на садовом участке, принадлежавшем родителям подозреваемого. Не появился он и на работе. Родители тоже ничего не знали о нем.

— А может, его прикончили сообщники, чтобы замести следы? — выразил предположение Амиров. — За тем, что происходит вокруг здания узла спецсвязи, мог наблюдать еще кто-то. И поскольку машина Ковалева вызвала подозрение у следствия (ее осматривали у места происшествия), то, видимо, они решили, что их подельник засветился…

Телефонный звонок прервал диалог Нафиева и его зама. То был дежурный по городу:

— Товарищ прокурор! В Казанке обнаружили «Жигули», шестерку. А на берегу — закопанные в песке отрубленные руки, принадлежащие мужчине лет 25–30. Кисть левой руки прострелена: обнаружили одно пулевое отверстие.

— Узнайте у родителей Ковалева: не левша ли их сын? И срочно мне перезвоните.

Вскоре из милиции города поступило сообщение: подозреваемый Ковалев, двадцати пяти лет от роду, — левша!

Глава III Кого схватят отрубленные руки

Безнравственный человек насколько умен, настолько коварен и опасен.

Автор

Родители Ковалева, подозреваемого в соучастии массового убийства в Республиканском узле спецсвязи, на вопрос о местонахождении сына заявили: не знаем. Их допрос не прояснил и о родственниках в Костроме. Обыск в доме подозреваемого на Измайловской улице породил некоторые надежды: обнаружили фотографию, на которой были изображены Ковалев с неким Маратом Гирзавовым, осужденным в свое время за убийство. Двое этих мужчин красовались на фоне гигантского памятника Ленину в центральном парке Костромы. Огромный гранитный постамент был воздвигнут для памятника императору Николаю II к 300–летию (1913 г.) дома Романовых. Но большевики взгромоздили на светловатый постамент черную массивную фигуру идейного диктатора, вылитого из бетона. Указующий перст его был направлен куда-то на Восток, в сторону Казани. Глядя на эту фотографию, на этот памятник, прокурор Сайфихан Нафиев погрузился в раздумье.

Самый долговечный памятник государственному деятелю не тот, что ставят ему при жизни, будь он даже золотой (как некогда поставил себе в древней Греции правитель Деметрий, или как греки соорудили проститутке Фрине в Дельфах золотую статую на очень высокой колонне), и не тот памятник, что сооружают соратники-современники после его смерти «по горячим следам», а тот, который воздвигают государственному деятелю грядущие поколения.

Памятники при жизни — привилегия диктаторов и самодержцев. Но поскольку они возводятся во славу лишь положения верховенства, освященного диким самомнением и болезнью «исторической вечности», а не за благодеяния своему народу, то памятники, как тени, исчезают с лица земли вместе с правителями.

Памятники, которые воздвигаются государственным деятелям тотчас после их смерти на волне эмоций, благодарности соратников за свое выдвижение, возвышение или в силу утвердившихся традиций в обществе, — с исторической точки зрения, несколько долговечны, чем первые. Лишь времени, как могучему светилу, по силам высветить из тьмы веков подлинное величие свершений государственного деятеля, поэтому и памятники, воздвигаемые им грядущими поколениями, — вечны.

Когда Нафиев взглянул через лупу на лица, изображенные на этой фотографии, все философские мысли мгновенно исчезли.

— Не может быть! — вслух вырвалось его изумление.

На фотографии один из изображенных мужчин — убийца, которого Нафиев вычислил в свое время в Костроме, когда он был командирован туда по линии прокуратуры Российской Федерации. То было более десяти лет тому назад. Тогда Гирзавова приговорили к высшей мере наказания. И вот теперь на фотографии прошлого года он — убийца Гирзавов. И с кем?! С подозреваемым, разыскиваемым ныне Ковалевым!

И что настораживает — и там, в том уголовном деле, и здесь, в Казани, фигурируют отрубленные руки. Но если костромское дело расследовано и виновный Гирзавов изобличен, то кто совершил злодеяние подобного рода здесь, в Казани? Связаны ли эти события между собой? И каким образом убийца избежал расстрела? Что объединяет молодого Ковалева и великовозрастного Гирзавова?

«Придется вернуться к делу Гирзавова по убийству Преминовой и Канагина»,— подумал прокурор Нафиев.

А события там происходили следующие…

Над Волгой нехотя, словно боясь грязной темной воды, спускались сумерки. Солнце затерялось в дымчатых облаках еще в полдень и теперь проглядывало в промоинах образовавшихся туч серебристо-матовым светом. Этот свет ложился на поверхность воды зеркальными пятнами, будто пытаясь высветить глубину широкой реки. И вдруг в одном из таких световых пятен появились белые, как гипс, отрубленные по плечи руки. Они были обращены ладонями кверху, словно взывали о помощи и милосердии. Плавающие руки находились в большом целлофановом мешке. Стоявшие у перил дебаркадера в ожидании парохода женщины отпрянули в страхе назад. Молодая мама, резко подхватив на руки мальчонку, ошалело глянула по сторонам и понеслась в зал ожидания, громко причитая:

— Ужас! Какой ужас! Милицию!

Вскоре прибыла оперативная группа и вместе с ней следователь прокуратуры Сайфихан Нафиев. Целлофановый мешок со страшным содержимым выловили, тщательно осмотрели и в присутствии понятых составили протокол. Расчлененные части тела и целлофановый мешок отправили на экспертизу.

Потом водолазы в поисках остальных частей тела долго обшаривали прилегающее дно реки, но ничего не обнаружили.

Судебно-медицинская экспертиза заключила: руки принадлежат женщине 30–35 лет. Время пребывания в воде — около трех суток. Руки были толстые, белые и безжизненные, как бивни мамонта.

Нафиев раздобыл пару чурбаков и передал их гидрологам, чтобы те определили скорость течения реки в середине и у берега, неподалеку от Ипатьевского монастыря. В этом месте суша значительно подвинула воду песчаным клином. И следователь не исключал того, что преступник с этой косы бросил целлофановый мешок с содержимым в воду. Правда, этот выступ в фарватере реки находился от пристани километрах в четырех, не меньше. Иначе говоря, Нафиева интересовало, могли ли руки доплыть за трое суток от выступа да пристани. Если да, то в этом случае становилась под сомнение версия, что преступник пользовался плавсредствами, в том числе, конечно, и пароходом.

Пока гидрологи занимались своим делом, следователь изучил расписание ночных рейсов, он был уверен: днем убийца не рискнет сбрасывать с парохода свой страшный груз. Ведь летом большинство пассажиров время проводят на палубах. Ночью три дня тому назад проходили четыре теплохода. Два из них — туристические. Он их тоже всерьез не брал. Во-первых, убийца не будет расчленять труп в каюте. К тому же исчезновение человека посреди маршрута, когда люди плавают целыми неделями, не остается незамеченным. Правда, убийца мог подсесть на судно, но это маловероятно: туристические теплоходы летом набиты битком, значит, преступнику надо ехать хотя бы одну остановку на палубе. А это очень заметно. Опасно. Он ведь хорошо понимает: любой мало-мальски думающий следователь обязательно будет шарить и по теплоходам, коль обнаружится в реке убитый человек. Конечно, если предположить, что преступник, предварительно расчленив свою жертву, сел на проходящий пассажирский теплоход, чтобы разбросать. утопить части тела, то надо полагать, что он обязательно вышел бы на следующей же пристани. Опять-таки не захочет примелькаться ни попутчикам, ни тем более обслуживающему персоналу.

Гидрологи внесли некоторую ясность: течение реки — 20 метров в час в середине фарватера. А у берега и того меньше. Нафиев помножил эту скорость на 72 часа (трое суток пребывания целлофанового мешка в воде) и пришел к выводу: руки никак не могли преодолеть четырехкилометровое расстояние от песчаной косы до места их обнаружения. Вот и выходило, как ни крути: мешок был выброшен с судна. Следователь записал: в ночь с 23 на 24 июля с остановками в Костроме проследовали два пассажирских теплохода — «Габдулла Тукай» и «Уфа». Итак, двое суток они идут до Москвы. День стоят там. А потом — обратно. Значит, завтра к вечеру они будут снова в Костроме. Вот и придется поговорить вдоволь с командой. Нафиев решил проверить и туристические теплоходы. Подсчитав, когда эти суда будут в тех городах, куда поспеют по времени его отдельные поручения, он отправил их в прокуратуры Углича и Казани. «Пусть-ка на всякий случай допросят членов команд и пассажиров, не исчезал ли кто-нибудь из туристов в Ярославле и Плесе». Правда, он не любил писать эти задания для других прокуратур: могут ведь отнестись к чужому делу формально, тяп-ляп. Он уже с этим сталкивался. И не раз. Но ведь преступник может воспользоваться не только теплоходом…

Нафиев позвонил в химическую лабораторию: результатов по целлофановому мешку еще не было.

— Я на лодочную станцию, — предупредил он секретаршу прокурора.

На лодочной станции он ничего интересного не установил. Лодочник, позевывая, пояснил, что станцию, как курятник, закрывают рано, чуть, как говорится, проклюнутся сумерки.

Потом Нафиев побывал в отделе милиции. Попросил оперуполномоченного Валентина Волкова, прикрепленного к его делу, выяснить у частников за Волгой, не угнали ли у кого-нибудь лодку ночью 23 июля. А сам он направился на Черную речку, впадавшую в Волгу неподалеку от маслозавода. Там весь залив пестрел разноцветными моторными лодками, баркасами, яхтами. К множеству деревянных площадок лепилось сразу по нескольку суденышек. Сайфихан начал спрашивать, не пропадала ли у кого лодка или катер. Нет, пропаж не было. Следователь до позднего вечера вел опрос, и никаких зацепок.

На следующий день сообщили результат химической экспертизы: целлофановый мешок изготовлен за границей. И еще: на мешке обнаружены цифры «112» и буквы «г» и «р». Они были оставлены шариковой ручкой, когда писали на бумаге, под которой был целлофановый мешок.

Нафиев привлек специалистов из торговли. Они быстро определили: в таких мешках были упакованы английские покрывала, изготовленные из синтетических волокон. Следователь выяснил на торговой базе, что покрывала были завезены в несколько городов Костромской области в первых числах июля. Продавались они в местном универмаге. «Народу было полно — чуть прилавок не свернули. И всех не упомнишь»,— заявила продавщица.

Следователь выписал названия населенных пунктов, где продавались эти дефицитные покрывала. А продавались они в Красном Селе, Нерехте и Мантурове. Но он вскоре понял: поиски убийцы только по покрывалу, по факту покупки мало что дадут. Во-первых, невозможно определить всех покупателей. Во-вторых, если бы и удалось это сделать, то кто из них сознается в убийстве?

И Нафиев начал разгадывать ребус с цифрами. Поначалу он полагал, что это конечные цифры номера телефона. В городе пятизначная телефонная система, которая начинается с «5» и «7». Сайфихан вместе с оперуполномоченным Волковым перебрал десятки телефонов и их адресатов, однако и это не дало желаемых результатов.

Подсказку принесли буквы «г» и «р». Когда кто-то пользуется автоматической камерой хранения, он записывает номер блока и ячейки. А вот код запоминает. В качестве кода часто берут первые либо последние цифры года рождения. Подобные камеры хранения установлены на железнодорожном вокзале и на пристани. Нафиев занялся камерой хранения на пристани, а Волков — на вокзале. Задача у них была одна: установить, кто пользовался в последнее время камерой и при этом записывал цифры на целлофановом мешке, внутри которого было покрывало голубого цвета.

Дежурившая в этот день работница дебаркадера сообщила, что неделю назад видела нечто подобное.

— Я еще спросила их, где это они купили такое красивое покрывало, — пояснила дежурная. — Дочка-то моя замуж собирается, приданое нужно. Оттого я их запомнила.

— Ну и что они ответили? — спросил Сайфихан Нафиев.

— Мужчина махнул рукой и буркнул: «Далеко, отсюда не видать». А женщина, обходительная такая, сказала, что… в другом городе. — Дежурная, напрягая память, посмотрела в окошко. — Кажись, то ли в Нерехте, то ли в Вохме. Нет, не помню точно…

Свидетельница не без труда описала внешность мужчины и женщины. По ее словам выходило: этой парочке лет по тридцать пять. Мужчина был одет в красивый темно-синий спортивный костюм с тремя белыми полосками на рукавах и брюках, похоже, фирмы «Адидас». А вот когда забрали вещи из камеры хранения, она не знала, не видела.

На запрос в областное управление милиции о случаях исчезновения людей за последний месяц пришел отрицательный ответ. «Значит, — размышлял Нафиев, — женщина была убита после ее выписки с места жительства, либо проживала в другой области. Возможно, убитая проживала в Нерехте? Ведь она там приобрела покрывало. Надо проверить».

Опрос команд теплоходов «Габдулла Тукай» и «Уфа» ничего не дал. А в следующие дни пришли ответы из Казани и Углича. Никто из туристов ни в Ярославле, ни в Плесе, ни в других населенных пунктах не исчезал и не прерывал свое путешествие. Таким образом, пароходную версию следует похоронить. Лопнул и нерехтский вариант: среди выехавших из этого города женщин не было погибших и исчезнувших…

Вечером вконец расстроенный Нафиев доложил о своих пустых хлопотах прокурору и отправился на Волгу. Он любил там бывать. Уже стоя на пристани, глядел с грустью на маслянистые круги в воде. Они быстро удалялись от дебаркадера. И вдруг следователь встрепенулся, хлопнул себя по лбу.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к дежурной, — был ли сброс воды на Рыбинском водохранилище в двадцатых числах?

— Они нас об этом не предупреждали, — ответила та.

Сайфихан поймал такси и помчался в прокуратуру. Оттуда позвонил в Рыбинск и Горький: там были шлюзы и плотины на Волге. Оказалось, что сброс воды производился с 18 по 24 июля в связи с дождями!

И опять гидрологи давали свое заключение, но уже с учетом сброса воды. Теперь, когда стало ясно, что скорость течений воды в этом случае увеличивается в два с половиной раза, он пришел к выводу: отрубленные руки в целлофановом мешке выброшены в воду с берега, недалеко от Ипатьевского монастыря! Нужно вызывать водолазов и милицию, чтобы просмотреть, прощупать каждый метр земли на той отмели, что выдвигалась к середине реки.

Водолазы обнаружили туловище и ноги жертвы, обмотанные веревкой, к концу которой были привязаны гантели. А вот руки убитой каким-то образом вырвались из пут и уплыли.

Нашли и голову несчастной: она была закопана на метровую глубину неподалеку от берега. По ней сделали фотографию и начали опрашивать жителей близлежащих домов. Нафиев решил: нужно немедленно установить лиц в этом микрорайоне, кто сдавал свои квартиры в июле. Поиски сузились. Вскоре фотографию признала одна из жительниц микрорайона Громова. Она сказала, что именно этой женщине и ее мужу сдавала квартиру на две недели — с 10 по 24 июля. Звали ее Лидия Павловна (фамилию не знает). С ней Громова познакомилась год назад на туристическом пароходе. Тогда Лидия Павловна представила своего мужа и сказала, что они выиграли друг друга по лотерее — по брачной газете, что издается в Риге.

— А как звали ее мужа?

— Валентин Алексеевич. А вот фамилию они не называли. Да и мне ни к чему. А что случилось-то?

— Убита ваша бывшая квартирантка. Видимо, в вашей квартире все это и произошло.

Громова всплеснула руками и бессильно плюхнулась в кресло.

Осмотр квартиры подтвердил предположение следователя: потерпевшая была убита и расчленена в ванной.

В тот же день полетел в Ригу Валентин Волков. Вскоре он установил фамилии новобрачных и сообщил их по телефону. Фамилия убитой была Преминова, ранее она проживала в Кинешме. Родители убитой опознали свою дочь. А ее муж — Канагин Валентин Алексеевич, проживавший ранее в Нерехте. Тут Нафиев понял свою ошибку: надо было брать на учет не только выехавших женщин, но и мужчин! Прошел, можно сказать, рядышком от цели. Теперь надо было найти этого Канагина. В картотеке ранее судимых он не значился. По словам Громовой, этот Валентин Алексеевич съехал с ее квартиры 24 июля, объяснив ей, что жена уехала погостить к родителям.

— Надо объявить всесоюзный розыск Канагина, — сказал Нафиев прокурору. — Хотя постой-ка… А может, этот прохиндей и не уезжал никуда?

Он набрал нужный номер телефона, назвал пароль и полное имя разыскиваемого. Потом бросил трубку на рычаг и живо объявил:

— А он, змей, преспокойненько живет здесь и греется на солнышке. На Советской, в общежитии живет. Вот адрес, — Нафиев подал бумажку начальнику уголовного розыска, — надо брать. — Он вопросительно глянул на прокурора. Тот утвердительно кивнул.

Но в общежитии Канагина не оказалось. И на работе последние два дня не показывался. Одним словом, исчез. Смутная догадка осенила Нафиева. Он прочел сводку происшествий за последние три дня и отправился в городской морг. Вчера ночью оттуда исчез труп неизвестного мужчины, накануне сбитого «Жигулями». Дежуривший санитар обрисовал внешность пострадавшего, пояснив, что тот был одет в спортивный костюм «Адидас». Следователь показал фотографию Канагина:

— Этот?

— Он! Он самый!

— А может, он не был мертвым? Может, симулировал, чтоб какие-нибудь грешки замести?

— Нет, нет, он был мертв. Да и дежурный врач засвидетельствовал.

Нафиев прочел заключение врача: «Смерть наступила от проникающей травмы черепа и разрыва печени».

Он связался с госавтоинспекцией и выяснил следующее: 29 июля в 12.30 ночи «Жигули», заехав на тротуар, сбили пешехода. Водитель остановился и пытался втащить потерпевшего в салон. Но увидев милицейскую машину, бросил потерпевшего, сел за руль и сумел уйти от погони. Пострадавший без признаков жизни был доставлен в городскую больницу.

— Хотел оказать помощь потерпевшему или… — Сайфихан вскочил, глянул на часы. — Если он похищает труп Канагина, то, конечно же, преступник заметает следы! Он умышленно, а не случайно убил Канагина!

Машина госавтоинспекции неслась по темным улицам. Когда добрались до общежития, Нафиев отпустил машину.

В вестибюле первого этажа сидела та же дежурная — строгая пожилая женщина с аскетическим лицом, которая требовала от всех без исключения посетителей документы. Да к тому же фамилии посетителей заносила в пухлую амбарную книгу. Вот ее-то, амбарную книгу, и попросил следователь у дежурной. Напротив номера комнаты, где проживал Канагин, значилась лишь одна фамилия — М. Ф. Гирзавов.

Пока Нафиев записывал фамилию, в вестибюле появился высокий мужчина средних лет. Сайфихан сразу же почувствовал недоброе. И когда мужчина неожиданно бросился на него с кнопочным ножом, он успел уклониться. Нож пригвоздил к столу журнал. Сайфихан ударил нападавшего в челюсть, но тот устоял. И, выставив вперед нож, пошел на Нафиева.

— Падла легавая! Выследил. Вынюхал и про Вальку. Ну теперь пойдешь в могилу за ним. Отбегался. Отнюхался.

Тем временем дежурная шмыгнула в свою комнату, заперлась и начала названивать в милицию. Нафиев же схватил за спинку стул, поднял его на уровень лица нападавшего и сделал резкий выпад. Сиденье стула уперлось в лицо бандита, и в ту же секунду следователь нанес удар ногой в пах. Нападавший скрючился, но нож не выронил. Потом вдруг, как пружина, резко выпрямился и рванулся вперед. Но лезвие ножа попало в сиденье. И снова Нафиев достал его ногой. И только после удара стулом по голове Сайфихан одолел своего противника. Связав его, следователь спросил:

— За что ты убил Канагина?

— Слишком много знал.

— А свою жену Канагин почему убил?

— Уши шибко длинные были.

В ту ночь при обыске в гараже Гирзавова обнаружили не только «Жигули» с вмятиной на радиаторе, но и несколько килограммов кокаина. О соучастии в контрабанде своего мужа Преминова узнала случайно. Это стоило ей жизни. Но когда Гирзавов почуял, что следствие вышло на его подручного, — убрал его. Потом, чтобы затруднить расследование, выкрал труп Канагина из морга и захоронил тайно ночью на кладбище в свежую могилу. Теперь оставалась только одна улика — журнал в общежитии. Но тут его опередили…

Глава IV Погоня за призраком

«Дружба негодяев — это всегда заговор против порядочных людей и закона.»

Автор

Поезд «Москва-Кострома» громыхал по железнодорожному мосту через реку Волгу, извещая тем самым, что через несколько минут он остановит свой ход у белокаменного одноэтажного железнодорожного вокзала «Кострома». Лейтенант Раисов и следователь прокуратуры Шарафетдинов, уже одетые, вышли в коридор купейного вагона. Перед окнами мелькали пилоны и стойки моста, выкрашенные в стальной цвет. С левой стороны к самому мосту сбегали пышные сосны, что обрамляли старейшее в Европе татарское кладбище, основанное еще в XII веке, — ровесник самому городу.

Глядя на древний погост, оба они понимали, что кладбище как место жительства смиренной смерти, как цитадель человеческого безжизния, мертвости всегда будет вызывать у людей гамму раздирающих чувств, страх и естественное отторжение от него (кладбища), во-первых; во-вторых, необходимость исполнения священного долга перед покойными родными, близкими и великими людьми — поклонение их праху; в-третьих, потребность очищения души, сверки своей совести со светлой памятью ушедших от нас дорогих людей; в-четвертых, укрепление, единение духа живых и мертвых и прежде всего эмоционально-памятного прошлого и чувственного настоящего, из чего нарождается, слагается исторический нерв осмысления национальных традиций и обычаев; в-пятых, — неистребимое любопытство и острый интерес «к жизни» кладбища и его знаменитых «обитателей».

Поезд пришел без опоздания, рано утром. Общественный транспорт только еще начинал ходить.

Решив скоротать время, они зашли в привокзальный буфет, у стойки которого уже с утра народ согревался крепким зельем и неспеша, размеренно закусывал. Заспанные пассажиры, помятые мужчины неопределенного возраста и места жительства, жадно, по-собачьи, взирающие на тех, кто вкушают водку с надеждой: не оставят ли на донышке, не плеснут ли в граненый стакан, который у них всегда при себе, челноки, тянущие за собой огромные, с купеческие сундуки, баулы, невыспавшиеся вялые дети с потухшими взглядами, носильщики и буфетные грузчики, снующие туда-сюда, — все они создавали ту вокзальную атмосферу, тот дух, который ни с чем нельзя спутать.

Гости из Казани, выпив по чашечке чая и съев по бутерброду, направились к троллейбусу, чтобы добраться на нем до гостиницы «Кострома». Там они устроились без каких-либо трудностей: была использована бронь областной прокуратуры. По указанию облпрокурора Дмитриева — по всему было видно толкового, умного человека — следователю Шарафетдинову незамедлительно передали дело по обвинению М. Ф. Гирзавова, которое накануне было затребовано прокуратурой из областного суда. Ознакомили и с оперативной обстановкой в городе и области.

Из уголовного дела следовало: Гирзавов ранее до ареста проживал на проспекте Мира в доме, который находился напротив областной больницы. Следователь Шарафетдинов сделал запрос в паспортный стол. И ответ удивил его: Марат Гирзавов проживал на проспекте Мира в том самом доме, который значился в уголовном деле! И живет открыто, без утайки. Ну и ну! Неужели его все-таки помиловали? Ну если даже смертную казнь ему заменили на пятнадцать лет, то он еще должен греметь и греметь, как медный котелок за стальными решетками. Воистину, в смутные времена, во времена беспредельного беззакония, тотальной коррупции властей, озверелого чиновничьего произвола и разгула преступности, всякое благоразумное и законное дело — сомнительное дело, и наоборот.

Оказалось, что этот Гирзавов прописался еще в прошлом году. Вечером, около 20 часов, оперуполномоченный милиции Раисов и следователь Шарафетдинов в сопровождении участкового милиционера посетили квартиру Гирзавова. Но порога этого жилища они не сумели перешагнуть: никто не открыл. Соседи пояснили, что Гирзавова видели лишь под Новый год. И судя по всему, в квартире никто не проживает.

— Почему вы так решили? — спросил участковый. — Ведь шаги-то в кирпичном доме не слышны.

— Видите ли, молодой человек, — отвечала пожилая женщина с гладко зачесанными седыми волосами, которые она то и дело поправляла, словно заглядывала в невидимое зеркало, — когда открывают водопроводный кран, всегда слышно, как идет вода. К тому же, у соседа, когда он открывает кран, вибрирует там прокладка, и трубы начинают шуметь на весь подъезд.

— А кто-нибудь из родственников наведывается? — осведомился Раисов.

Женщина отрицательно покачала головой:

— После смерти родителей зимой минувшего года никто из родственников не объявлялся. Да и вообще я не знаю о их родственниках. Даже не знаю, чем занимается этот сосед. Кажется, он бизнесмен. Потому как к нему наведывался, вернее, искал его один предприниматель крепкого телосложения. А намедни, вчера, кажется (склероз у меня память съел), приходил еще один субъект.

Она описала его внешность и, судя по всему, незнакомец был схож с Ковалевым, подозреваемым по делу об убийстве работников спецсвязи.

— У ваших соседей, ушедших из жизни, был садовый участок? — поинтересовался участковый.

— Да, конечно. Он свои шесть соток получил еще будучи мастером на заводе «Рабочий металлист». А вот где этот садовый участок находится, того не ведаю. — Она немного помолчала и добавила:

— Тот дюжий предприниматель-то тоже спрашивал насчет его дачи-клячи. Этот бизнесмен больше похож на мордоворота, которых частенько показывают в западных фильмах, когда колотят или дух вышибают из жертвы.

По просьбе детективов женщина подробно рассказала, как тот громила выглядел, во что был одет: кроссовки, джинсовые брюки и кожаную коричневую куртку.

После междугороднего звонка следователя Шарафетдинова прокурору Казани Нафиеву тот отправил отдельное поручение прокурору города Иваново с просьбой сообщить о том, приведено ли наказание — высшая мера (расстрел) в отношении осужденного Марата Фердинандовича Гирзавова по делу об убийстве Преминовой и Канагина. (Исполнение приговоров, осужденных к высшей мере наказания по этому региону, осуществлялось в г. Иваново.)

В этот же день вечером оперуполномоченный Раисов вместе с местным работником милиции начали поиск подозреваемого Ковалева по городским гостиницам. К ночи, когда заморосил мелкий весенний дождь и звезды на небе исчезли, они объехали все гостиницы, но подозреваемого не нашли.

А параллельно им следователь Шарафетдинов начал поиск Гирзавова: поехал за Волгу на завод «Рабочий металлист», чтобы узнать, где находятся садовые участки работников завода. Там он выяснил: за последние десять лет рабочим и служащим завода трижды выделялись участки земли по шесть соток, в основном вверх по Волге близ полуразвалившихся деревень и сел. Следователь записал их местонахождения и как к ним проехать. Однако никто не мог сказать, на каком из трех участков находятся шесть соток Гирзавова. Надо было ждать утра: в профкоме завода имелись необходимые сведения. Однако ждать утра следователь не собирался. Раздобыв карту Костромской области, он прикинул: расстояние между участками около пятидесяти километров и их можно было преодолеть, с учетом времени на расспросы отдыхающих, за полтора-два часа. Шарафетдинов опасался, что информация о том, что его разыскивают, может дойти до ушей Гирзавова раньше, чем до него доберется он сам.

Когда Шарафетдинов добрался до своего номера в гостинице, дежурная по этажу, дородная блондинка с черными игривыми глазами и ласково воркующим голосом сообщила: «Вас просили срочно позвонить в горпрокуратуру…»

В его душе зашевелился червяк тревоги: «Неужели что-нибудь произошло непредвиденное?» Дежурный по горпрокуратуре сообщил, что четверть часа тому назад из милиции поступила информация: кто-то пытался открыть квартиру Гирзавова. Туда послан наряд милиции.

Вскоре подвижная группа милиции вернулась. Оказалось, мужчина лет тридцати, используя отмычки, открыл один из трех замков, а с остальными замками не успел справиться; с улицы просигнализировали сообщники, и взломщик стремглав, перепрыгивая лестничные ступеньки, как прыгун в длину, выбежал во двор буквально за несколько секунд до прибытия милиции. Все это наблюдала соседка-старуха по лестничной площадке через глазок в двери. Она тут же по телефону вызвала милицию.

Шарафетдинов дождался своего товарища лейтенанта Раисова, и обменявшись добытыми сведениями, решили: надо как можно быстрее ехать на поиски Гирзавова в район, под Кострому. Поиск начали с ближайшего садового участка, что находился лишь в нескольких километрах от деревни Малышково. Миновав мост через Волгу, милицейский газик свернул налево в сторону железнодорожного моста. Свет фар выхватил из темноты серую ленту асфальта, поблескивавшую плешинами луж от только что прошедшего дождя. Ночная мошкара и мотыльки начали вылетать из своих укромных убежищ и то и дело биться о ветровое стекло машины. Свежий ветер с примесями запахов большой реки волнами заполнял салон машины. Стало прохладно, и Шарафетдинов немного приподнял стекло.

— Смотрите, смотрите! — взволнованно проговорил Раисов. — Пожар! Вон какое большое зарево поднимается.

Вскоре искатели приблизились к горящему строению настолько, что стало ясно: пылает чей-то садовый дом.

— Уж не дачно-садовое ли товарищество завода?.. — вопрошал Раисов.

— Ты хотел сказать — уж не дом ли Гирзавова? — произнес Шарафетдинов. — Пакостное предчувствие сегодня у меня с вечера, как только позвонили из прокуратуры города…

Несколько человек с ведрами пытались хоть как-то локализовать огонь, который, как раскаленная магма, растекался по деревянным заборам и пристройкам.

Детективы уже знали по вывеске на воротах — это дачно-садовое товарищество принадлежало заводу «Рабочий металлист». Предчувствие следователя прокуратуры Шарафетдинова не обмануло: то пылал, как стог соломы, бревенчатый дом Гирзавова. Соседи пояснили: дом вспыхнул сразу с двух сторон. Похоже — поджог. Уж слишком быстро огонь охватил весь дом.

— А кто был в доме? — осведомился следователь, обращаясь к невольным пожарным. — Успели ли выскочить?

— Видели какого-то молодого человека, — сказал мужчина, хватая пустое ведро. — Он выпрыгнул в окно. И сразу же растворился в темноте.

— Мы даже не успели его разглядеть, а не то что с ним перекинуться словом, — подал голос другой мужчина, начиная крушить топором горящий забор.

Шарафетдинов обошел горящий дом, пытаясь определить: что же здесь произошло до пожара. Но ни к чему определенному он так и не пришел. И немного постояв среди зевак, вдруг заторопился:

— Срочно выезжаем!

— Что-нибудь надыбал? — поинтересовался лейтенант Раисов, усаживаясь в машину.

— Похоже, кроме нас еще кто-то охотится на Гирзавова. — Шарафетдинов положил в рот жевательную резинку и медленно задвигал челюстью. — Пожар — дело их рук. Цель? Либо отвлечь нас на время от поиска. Видимо, мешаем им. Либо решили мстить Гирзавову, одновременно ограничивая его в местожительстве. А если так, то эти люди будут поджидать Гирзавова у его квартиры. Не исключено: они хотят поселиться в его квартире, чтоб засаду устроить. Кому сейчас придет в голову, что они ночью опять попытаются проникнуть в квартиру. Они, видимо, предполагают, что мы будем обнюхивать головешки до утра.

— А как же они так быстро разыскали Гирзавова и опередили нас? — спросил Раисов.

— Они имели времени несколько больше, чем мы. Ты же слышал, о чем говорила соседка: их тоже интересовала загородная фазенда Гирзавова. Значит — тоже искали. А мы, видимо, их подтолкнули…

— Неужели мы уже попали в поле зрения местной криминальной братии?

— Не исключено. — Шарафетдинов открыл боковое окно и выплюнул жевательную резинку, и вмиг поток прохладного воздуха заполнил брезентовый салон, изгоняя из него запах бензина. — Гони, давай, Славик, к областной больнице, — обратился он к водителю газика.

Через полчаса прибыли на место. Машину оставили на Вольной улице, за квартал от дома, куда направлялись. Шли дворами.

Когда миновали спортплощадку школы № 18, лейтенант Раисов вдруг остановился, вглядываясь в темноту. Ему последовал и старшина милиции Тихонов, что сопровождал их. Оба заметили: в тени деревьев стояли двое мужчин и курили.

— Надо проверить их, — прошептал Шарафетдинов. — Похоже, они кого-то ждут.

— Или стоят на шухере, — добавил старшина, вытаскивая пистолет из кобуры.

Осторожно, неслышно ступая, они направились к незнакомцам. Когда осталось метров десять, один из ночных странников заметил приближающихся к ним людей.

— Менты, — коротко проронил он своему напарнику. — Не дергайся! — цыкнул, заметив, как его кореш судорожно сунул руку в карман.

Это движение заметили и работники милиции.

— Мужики! Не видели здесь девчушку лет девяти? — спросил Раисов. — Ищем весь вечер. Дочка-то председателя райсполкома.

— Не видели, — угрюмо ответил один из мужчин, отступив назад дальше в тень деревьев.

И когда сыщики подошли к ним вплотную, лейтенант снова заговорил:

— Ребятушки, а может, все-таки вы умыкнули девчонку-то? — будничным спокойным голосом продолжил лейтенант с шутливой ноткой. — Уж вы, родимые, уважьте, документики-то покажите.

По тому как высокий мужчина стремительно сунул руку в карман пиджака, лейтенант Раисов мгновенно сообразил: «Сейчас будет стрелять», и в ту же секунду ударил ребром ладони (той, что разбивал кирпичи) по болевой точке руки, что находится выше локтя. Зная, что в этом случае рука безвольно повисает плетью, он проворно выхватил из кармана подозреваемого пистолет «ТТ».

Другой мужчина оказался более проворным: выбил из рук старшины пистолет, ударил ногой в живот следователя Шарафетдинова и бросился за ближайшее дерево. И как только он достиг его — выстрел разорвал тишину ночи, и гулкое эхоотозвалось со стороны бывшего старинного кладбища, снесенного коммунистами под парк отдыха. В это время Раисов свалил на землю своего «подопечного» и, уже падая сам, несколько раз пальнул из «трофейного» ТТ в сторону вспышек выстрелов. Спрятавшийся за деревом бандит беспрерывно ухал из своего необычно многозарядного оружия, судя по всему, пистолета Стечкина.

Вскоре к этому грохоту выстрелов присоединились и выстрелы старшины, которому удалось в темноте найти свое табельное оружие. Он лежа перекатился, как на учениях, на несколько метров в сторону и произвел выстрелы.

Бандит перестал стрелять и попытался бежать. Но пули старшины достали его. Беглец упал и захрипел.

— Готов, — сказал старшина и включил фонарик, направив луч в сторону лежащего бандита.

— Скорее туда, — прохрипел согнувшийся Шарафетдинов, держась за живот. — Скорее в квартиру Гирзавова.

— Ты не ранен? — с тревогой в голосе спросил его лейтенант.

— Слава Богу, нет. Вот живот еще не проходит… — побледневшее лицо следователя исказилось от боли. И превозмогая острую боль в солнечном сплетении, он медленно побрел к дому, где по мысли его должна находиться засада уголовников на хозяина квартиры.

Второй преступник был ранен в плечо своим же корешом. Вскоре прибывший на место происшествия наряд милиции доставил его в больницу.

Тем временем старшина Тихонов, забрав у убитого им преступника оружие, заспешил к подъезду дома, где проживал Гирзавов.

Когда следователь Шарафетдинов и старшина поднялись на второй этаж, где располагалась эта квартира, их встретила мертвая тишина: ничто не говорило, что здесь что-то произошло и кроется какая-то загадка. Тусклая лампочка под потолком, покрытая толстым слоем пыли, источала ровный желтоватый свет, достаточный, чтобы рассмотреть, целы замки на двери или нет.

Старшина жестами попросил Шарафетдинова отойти от двери: из комнаты могли выстрелить прямо через дверь. Следователь, отойдя за дверной косяк, присел на корточки и начал внимательно рассматривать замки. Вдруг он напрягся и нервно провел тыльной стороной ладони по лбу. Он заметил: металлическая пластинка, прикрывающая по краям замочную скважину, сдвинута, кто-то открутил шуруп. Ведь еще вчера при осмотре замков этого не было. Следователь прокуратуры знал психологию домушников: они начинают «колдовать» над тем замком, который легче им поддается. Судя по прошлому осмотру, самый легкий замок для них — верхний, английский, который продается во всех магазинах. Он-то и был, как помнится, вчера открыт. Коль добрались до третьего, сложного замка, уже со вторым-то замком, схожим с первым, точно управились. Отсюда следователь и сделал вывод: преступники проникли в квартиру и скорее всего находятся там. Иначе кого же прикрывали их сообщники.

И тут следователя осенила простая догадка: если дверь заперта — бандитская засада находится еще там, если дверь не заперта, значит преступники, услышав стрельбу на улице, ретировались.

Шарафетдинов вытащил пистолет, словно вспомнив о нем, когда увидел в руках старшины Тихонова черный вороненый пистолет Макарова, в который только что вставил новую обойму, жестами объяснил своему товарищу, что он будет делать дальше. Держа наготове свое оружие, он, прячась за косяк, левой рукой толкнул дверь. Она лишь едва бесшумно подалась, но тут же его оглушил выстрел, грохнувший в квартире у самой двери. Щепки с бешеной скоростью вырвались из пулевого отверстия, как будто выдуло их оттуда гигантским напором воздуха, создаваемого мощным компрессором. Еще несколько струй из щепы вырвалось из деревянной двери, сопровождаемых грохотом выстрелов.

Оба искателя инстинктивно отпрянули от двери, но тут же почти одновременно по разу пальнули в дверь, и стрельба из квартиры прекратилась. Напрягая слух, Шарафетдинов придвинулся к двери. Там стояла, как казалось, мертвая тишина. Он пытался понять следующий ход бандитов.

То, что они теперь там не будут сидеть и ждать, покуда не подъедет подмога осаждающим, было ясно как день. Но следователь прекрасно понимал и другое — преступники сейчас гадают: окружен дом или нет. Стало быть, следующий их ход — это узнать: ждут их под окнами, что выходят на противоположную сторону, на проспект Мира, или нет.

— Дружище, — шепотом обратился Шарафетдинов к старшине, — давай скорее на улицу, под окна. Они будут сигать со второго этажа. А я буду держать их с этой стороны.

Он хотел было еще сказать ему, что если Раисов уже освободился от своего подопечного, то пусть идет туда же. Но зная Раисова, его инициативность и решительность, посчитал подобное напутствие излишним.

Вскоре на улице захлопали выстрелы.

«Успел, видимо», — подумал Шарафетдинов, присаживаясь на корточки и опуская пистолет. «Молодец, толковый человек». Живот еще болел и стоять было трудно.

Неожиданно мгновенно распахнулась дверь, изрешеченная пулями, и просунувшаяся рука с пистолетом дважды оглушительно ахнула пламенем над самой головой. И в ту же секунду, как акробат, вылетел из дверей крепко сбитый парень, в один миг оказавшийся на ступеньках лестницы. Следующим прыжком он уже был на лестничной площадке между первым и вторым этажами и, вскинув пистолет, не целясь-, еще раз пальнул в сторону Шарафетдинова. Пуля ударила в металлическую стойку перил, и сноп искр, как из-под точильного бешенно вращающегося круга, к которому прислонили стальную болванку, осыпал площадку и Шарафетдинова.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул ему вслед Шарафетдинов скорее от досады, чем от искорки надежды, что матерый бандит послушается его.

Следователь выскочил во двор, но темень остановила его: не было видно не зги. И он заметался, не зная, в какую сторону побежал преступник. Затем он посчитал лучшим вернуться назад, в квартиру Гирзавова.

В подъезде он подобрал «народный» пистолет «ТТ», принадлежавший преступнику, и поднялся на второй этаж. Из распахнутой двери квартиры Гирзавова веяло могильной прохладой. Это сквозняк тянул через пыльную комнату влажный ночной воздух из распахнутого окна. «И квартиры, в которых долго не живут, обретают дух склепов»,— подумал Шарафетдинов, входя в прихожую.

Пока он осматривал три комнаты квартиры, прибыл наряд милиции, а вместе с ними оперуполномоченный Раисов и старшина Тихонов.

Оказалось: бандит, которого проворонил Шарафетдинов, прибежал туда, где ранее находились его подельники, и угодил прямо в руки Раисова. Лейтенант, заметив бегущего в его сторону человека, спрятался за деревом, а затем неожиданно напал на незнакомца и скрутил ему руки. А тут как раз милицейский наряд подоспел за раненым преступником.

Менее удачна была попытка задержать преступника, что бежал через окно, который спустился вниз по водосточной трубе. Бандит успел перебежать улицу и перемахнуть через забор областной больницы. Старшина заметил его, когда тот спрыгнул с забора. На команду остановиться — открыл огонь из револьвера. Тихонов тоже стрелял в преступника, целясь в ноги. Но тот, забежав за здание морга, повел расчетливую прицельную стрельбу и старшине пришлось залечь за фонарным столбом. Затем преступник одолел расстояние до забора, отделяющего больницу от парка (бывшего кладбища), и исчез там в темноте.

Помощь кинологов не помогла. Собака, взявшая его след, привела сначала к железной дороге и оттуда на Галическую улицу, где, по всему видно, преступник сел в легковую машину. Возможно, машина поджидала бандитов.

— Но это нам, надеюсь, расскажут задержанные господа, — заметил Шарафетдинов. — Ведь теперь от слова «товарищ» анархизмом веет.

— Но согласись, господин следователь, что от слова «товарищ» трудно пока отказаться, — улыбаясь, с легкой иронией заметил Тихонов. — Привычка — великая сила.

Один из задержанных преступников — по кличке «Челдон» — оказался приезжим. Другой — по кличке «Хмырь» — освободился месяц тому назад из местной колонии строгого режима, где он отбывал заключение за разбой. Приезд «Челдона» был обусловлен выходом на волю Пенькова («Хмыря»), последний задолжал ему за марафет, за пять килограммов кокаина.

Однако Пеньков должок в полмиллиона долларов отдать не мог: наркотики он реализовывал через Марата Гирзавова, который загремел под «вышку» и деньги за реализованный кокаин не успел отдать; потом и сам попал на нары. Там в колонии ему сообщили: всплыл Гирзавов, жив-здоров.

На волю «Хмырь» дал весточку своему закадычному корешу — Челышеву по кличке «Шакал», который был с ним в доле, чтобы тот получил должок с Гирзавова.

«Шакал» потребовал с того долг, но Гирзавов притворился, что он понятия не имеет, о каком долге идет речь. Когда же пригрозили, что за такие долги кишки выпускают и обязательно выпустят и ему, если не положит на бочку пятьсот кусков зелени через месяц, — Гирзавов исчез.

Его начали искать. Сожгли его дом на садовом участке (об этом он был предупрежден). Устроили засаду в его квартире, но нежданно-негаданно нагрянула милиция.

«Хмырь» цинично заявил:

— Вообще-то мы хотели приватизировать его фатерку в уплату долга. Документики-то уже подготовили.

Дальнейшие допросы показали: в перестрелке во дворе был убит «Шакал», который на барахолке купил у какого-то прапорщика двадцатизарядный автоматический пистолет Стечкина. А другие стволы были завезены из Прибалтики. Он же, «Хмырь», пояснил, что в квартире в засаде вместе с ним был приятель «Челдона» — некто Гоша, его оруженосец, проворный, как таракан. Сюда в Кострому он приехал на тачке. Номер машины не знает. Гоша собирался с какой-то шмарой лечь на дно в каком-нибудь глухом медвежьем крае.

Ни «Хмырь» ни «Челдон» ничего не могли сообщить о Дмитрии Ковалеве. Оба в один голос утверждали, что такого парня вообще ни разу не видели. Они не знали, где находится их должник Гирзавов. «Копались вот в бумагах его, да не успели надыбать, — пояснили они. — А то бы этого козла вычислили».

Следователь Шарафетдинов, немного подумав, решил, что преступники в поисках Гирзавова выбрали правильный путь: надо было изучить квитанции, платежные документы, телефонные счета, квартирные книжки и тому подобное. Перебирая ворох документов, он заинтересовался квитанциями о приобретении строительных материалов, а главное, квитанциями об уплате за транспортные расходы, иначе говоря, за перевозку грузов. На квитанциях значились автокомбинаты города. Он связался с тем автопредприятием, которое наиболее часто фигурировало в документах. Шарафетдинов догадывался: Гирзавов возводил за последний год какое-то жилое строение за городом. Именно через автопредприятие он надеялся установить, в каком месте разгружались машины. И это ему удалось. То было Башутино!

Деревня находилась всего в десятке километров от Костромы. Здесь была налажена хорошая транспортная связь: туда-сюда то и дело сновали через Башутино автобусы, перевозящие с гражданского аэродрома пассажиров в город. При необходимости и до аэродрома рукой подать. Всегда можно улететь в Москву или Иваново, не говоря уже о райцентрах.

В эту ночь Шарафетдинов и Раисов поспали всего пару часов. И как только на востоке забрезжил розовый свет, они с группой захвата выехали в Башутино.

Пока ехали туда, Шарафетдинов стал сомневаться: странно, что такой опытный, прожженный тип, судя по уголовному делу, оставляет бумаги, по которым можно его найти. Что-то не похоже на него. И еще. Если он решил скрыться от своих компаньонов по криминальному бизнесу, то почему он не продал или не разменял свою квартиру? А так получается, что он сует свою голову в песок, как страус, чтоб его никто не видел. И вообще, как он избежал наказания? Если избежал незаконно, то почему открыто прописывается у всех на виду. А законным путем, пусть даже ему заменили вышку на отсидку, он не мог еще вернуться. Все чаще и чаще Шарафетдинов возвращался к этому вопросу, что-то тут не то, решил про себя следователь, рассматривая ипподромные афиши, вещавшие о скором открытии сезона.

— Наш ипподром здесь, — пояснил старшина Тихонов, кивая головой в сторону парка «Дружба». — Здесь я живу в поселке, именуемом в народе «Дунькиной деревней». Так что и детство прошло на этих лесных тропинках и «Берендеевом озере». Оно, озерко-то, в глубине этого лесопарка находится.

Старшина хотел еще что-то сказать, но видя отсутствующий взгляд следователя, замолчал.

Шофер включил приемник. Передавали вчерашнюю запись дискуссии народных депутатов Верховного Совета России. Одни депутаты, так называемые государственники, говорили о необходимости усиления централизации страны и усилении борьбы с сепаратизмом и терроризмом.

Очевидно не понимая или не желая понять из-за своих корыстных целей, что все государства, и в первую очередь империи, разваливаются как раз из-за сверхцентрализации экономических и политических полномочий, неизбежно ведущей к нарушению баланса интересов между центром и регионами. Свежий пример этого — развал СССР. Империи как многонациональные государства зиждятся, как правило, на одном народе-поработителе, людоедская политика которого прикрывается идеологией двух типов: циничной — открытое признание создания великого государства на костях оккупированных народов, и фарисейской — «оказание высшего благодеяния» и «приобщение отсталых наций к более высокой культуре», однако могильная суть империи от этого не меняется. При этом дух империи всегда более живуч, чем сама империя: он продолжает жить в народе экс-поработителе и после распада такого государства на протяжении жизни нескольких поколений.

Однако империя распадается не потому, что иссекает имперский дух, цементирующий эту тюрьму народов, а потому, что начинают взрываться экономические и политические мины, некогда заложенные самими правителями в национальный фундамент этого сооружения, изначально обреченного историей. Вообще же все колониальные империи — преступные государства не только потому, что созданы огнем и мечом путем уничтожения и порабощения целых народов и наций, но и тем, что они в любой день, даже через сотни лет после своего возникновения готовы потопить (и топят) в море крови любое национально-освободительное движение вплоть до полного умерщвления восставшего народа.

Другие депутаты — представители национальных регионов — предупреждали политиков-шовинистов, коими страна кишмя кишит, что не следует национально-освободительные движения смешивать с массовым терроризмом. Государства-агрессоры и колониальные империи всегда мимикрируют, изображая себя жертвами козней соседей, и создают идеологическое прикрытие своим преступлениям против порабощенных народов, при этом борьбу этих народов объявляют бандитскими мятежами, антиконституционным оголтелым сепаратизмом или масштабным терроризмом. Хотя самый страшный и коварный террорист — агрессивное колониальное государство (обычно существует под вывеской демократической федеративной республики), которое все национально-освободительные движения в своей империи фарисейски объявляет терроризмом, уничтожая при этом целые города и села.

Вместе с тем, нет и не может быть места в анналах истории среди нравственных политиков тем, кто толкает свой народ на путь борьбы, которая заранее обречена на поражение и истребление народа, его культуры и языка, если даже знаменем этой борьбы являются свобода и независимость, ибо в этом случае нарождается трагико-исторический абсурд: знамя борьбы становится выше самой жизни нации. Национально-освободительная борьба тоже имеет свои законы, несоблюдение которых ведет к исторической катастрофе — гибели нации. Для победы необходимы три условия: осознание всей нацией необходимости борьбы за свободу и независимость, дух большинства народа должен подняться до готовности к самопожертвованию ради этой благородной цели, и наконец, благоприятная историческая ситуация, выражающаяся в катастрофическом политическом и экономическом ослаблении империи, которая не позволяла бы ей реально душить национально-освободительное движение.

В принципе же народ, который завоеван силой оружия и лишен существовавшей государственности, должен быть освобожден и через века: на восстановление государственности не должен распространяться давностный срок, как не распространяется он на преступления против человечества, ибо порабощение народа и уничтожение его государственности и есть тягчайшее преступление против человечества.

В этой дискуссии некоторые недалекие политики и бездарные генералы предлагали для укрепления духа страны, для ее целостности ввести войска в свободную республику Ичкерию (Чеченскую республику), считая, что ее можно (уже в который раз) покорить, при чем покорить за несколько часов(?!) двумя парашютно-десантными полками.

Такая глупость, ахинея вызвала саркастическую улыбку у всех слушавших в машине эту радиопередачу. Все они понимали, что маленькие победоносные войны — излюбленное детище бездарных и кровожадных правителей — всегда имеют два недостатка: маленький духовный патриотический подъем населения, каждый желает вести войну руками чужих детей, а потому эти войны нередко оборачиваются большими катастрофами для стран-инициаторов.

Все сидевшие в машине как бы вырвались из этой тяжкой политической атмосферы только тогда, когда милицейский газик резко затормозил: на проезжую часть дороги откуда ни возьмись выскочил теленок, который, подняв хвост, проверял свои скоростные качества, оказалось, рядышком, слева от дороги, на лугу паслось небольшое стадо, и старик-пастух, бранясь на чем свет стоит, размахивая плеткой, семенил к дороге за теленком. И когда он поравнялся с машиной, Шарафетдинов спросил его:

— Отец, вы из Башутино?

— А как же, мил человек. Чай стадо-то оттудова.

— Новые русские там у вас в деревне поселились?

— Поселились, мил человек, поселились. Новые они или старые, то — тому Богу известно. Но то, что это жулье, это всем известно. — Старик остановил взор на Шарафетдинове, видимо, принимая его за старшего, и, потупившись, спросил:

— Закурить, мил человек, не найдется?

— Найдется, найдется, — ответил за него Раисов, зная, что тот не курит. Он достал сигарету, раскурил ее и передал пастуху.

Старик жадно затянулся и сказал:

— Вот ведь даже случайные, можно сказать, люди и то уважили мою просьбу. Не то, что мой сосед, отгрохавший дворец. У того зимой снега не выпросишь. Давеча забежала к нему моя клушка, дак, мил человек, он эту курицу распотрошил — и в чугунок. А мне его жинка, хабалка, на мою просьбу отдать курицу-то, нагло заявила: «Нам чужого не надо, нам своего наворованного хватает». Вот они ноне какие, эти «новые русские» наши.

Пастух погасил сигарету и аккуратно положил ее в пустой портсигар:

— Ужо докурю. Покупать-то ноне не на что. Пенсию-то давно уж не выдавали, с февраля зарплату тем паче не видывал. Вот такие дела…

— Отец, Гирзавова, случаем, не знаешь? — спросил лейтенант Раисов. — Он из новых…

— А как же. Знаю. Хороший человек. Вот он единственный, на кого нельзя грешить. Всегда подсобит…

На вопросы старик отвечал охотно. И неожиданно многое прояснил: где стоит дом Гирзавова, с кем живет, когда поселился. И что зовут его не Марат, а Мурат. За последние месяцы никто к нему не приезжал. Живет скромно. Часто уезжает в экспедиции. По образованию он геолог.

Через несколько минут искатели подъехали к дому Гирзавова. То был одноэтажный кирпичный дом, который соответствовал по размерам даже требованиям коммунистических законов — не более шестидесяти квадратных метров. Сам хозяин был дома. Высокий приветливый мужчина средних лет представился:

— Гирзавов Мурат Фердинандович, — и подал свой паспорт, словно только и ждал работников правоохранительных органов.

На вопросы отвечал спокойно, немногословно. В дом вбежал водитель милицейского газика.

— Товарищ следователь, — обратился он к Шарафетдинову, — вас к телефону…

Звонили из горпрокуратуры. Туда пришла телеграмма за подписью прокурора Казани Нафиева, в которой подтверждался факт приведения смертного приговора в отношении Марата Гирзавова!

Значит, этот живой Гирзавов, не бандит, сбежавший от правосудия, от справедливой кары, а кто-то другой! Но кто? И кем он приходится Дмитрию Ковалеву, ради которого они сюда приехали?

На все эти вопросы хозяин дома ответил предельно кратко. С осужденным Маратом Гирзавовым они братья-близнецы. С детства не ладили с ним. После школы пути их разошлись: он — в колонию для несовершеннолетних, сам же Мурат пошел в горный институт. С тех пор с ним не виделись. «Через бедового братика у меня с детства одни неприятности. Вот и теперь неприятности. Можно сказать, из могилы меня достает, — горько посетовал Мурат Гирзавов. — Я этим типам объясняю что к чему, а они и слушать не хотят, требуют заплатить долги за брата».

Ковалевы, что живут в Казани — десятая вода на киселе, очень дальние родственники. Позавчера приехал Димка. Случайно застал в квартире. Поселился на садовом участке. Это недалеко от Малышева.

— А где он еще может быть? — поинтересовался Шарафетдинов.

— А что, его там нет? — вопросом на вопрос с беспокойством ответил Мурат. — Неужели дом…

— Да, сожгли… — подтвердил следователь догадку хозяина. — Но Ковалев сумел спастись…

Мурат Гирзавов встал, нервно постучал пальцами по столу и сказал:

— Они и меня теперь достанут…

— Не достанут, — твердо заявил Раисов. — Мы их гребешком закона попричесали.

Помолчали.

— Димка собирался в Караваево, к знакомой аспирантке из сельхозинститута…

Через два часа они уже были в Караваево. В отделе аспирантуры получили список аспирантов и их адреса. Решили проверить тех женщин, которые проживали в общежитии. Но молодых аспиранток, знавших Дмитрия Ковалева, там не установили. Подозреваемого нашли у аспирантки, снимавшей однокомнатную квартиру. Его вытащили тепленького, безмятежно спавшего с замужней женщиной, супруг которой отбывал срочную службу в армии.

Шарафетдинова удивило бесстыдство и циничность молодой женщины. Та потребовала, когда узнала, зачем пришли пинкертоны, чтобы они удалились хотя бы на часок, ибо, по ее словам, «с утречка еще не перепихнулась с Митькой». Видя недоуменные лица, Вика (так она назвалась) сказала: «Вы не думайте, что я какая-нибудь такая… Я девушка, можно сказать, еще не целованная. Потому и одолевает жажда после рождения моей дочери».

Глядя на эту реликтовую женщину, Шарафетдинов подумал: «Во взаимоотношениях мужчин и женщин больше обмана, чем между мужчинами, ибо во втором случае каждый заблуждается меньше, то есть обманывает самого себя; к тому же последствия обмана здесь более чреватые, нежели в первом случае».

А Вика, как бы разъясняя суть взаимоотношений мужчин и женщин в браке, невозмутимо продолжала: «Один большой ученый-мыслитель вывел правильную формулу-закон: „Внебрачная связь мужа или жены по любви — порыв страждущего сердца, а без любви — разврат“. Но я каждый раз влюбляюсь в разных мужиков если не до трахания, то уж обязательно всегда во время этого богоугодного процесса. Я всегда, стало быть, страждущая. А по святым книгам (она перекрестилась) страждущие — вне греха. Так что я всегда чиста душой и телом. Не случайно же я тащусь от духовной музыки».

В это время Ковалев медленно, трясущимися, как у пьяницы, руками напяливал свои штаны и рубашку, от страха плохо понимая, о чем распространяется эта ненасытная гетера от науки, что несут ее греховные уста, которые он недавно целовал.

Через несколько минут они уже все молча усаживались в машину. В полдень того же дня начали допрос Ковалева. Но тот упорно отрицал всякую причастность к убийствам в Республиканском узле спецсвязи Татарстана.

Вот и получилось, что казанские детективы гонялись сначала за Маратом Гирзавовым, а он оказался призраком: давно как великий грешник в аду на сковороде жарится. Да еще если верить Ковалеву, что он честный малый, то и тут вроде как за тенью преступника носились. Утешало их одно: защитили от бандитов честного человека, брата осужденного.

Ковалева, конечно, не отпустили, слишком уж много было нестыковок в его объяснениях собственных поступков. Да и косвенные улики, как гири, тянули вниз в яму преступления, совершенного в узле спецсвязи.

Глава V Убийцу назвал десятый мертвец

Смерть детей обычно рождает, хотя бы на некоторое время, живых мертвецов, имя которых — родители.

Автор

Пока следователь прокуратуры Шарафетдинов и лейтенант милиции Раисов искали концы в запутанном клубке упоминаемого преступления в Костроме, прокурор Казани Сайфихан Нафиев распутывал его с другой стороны. Шел, как говорится, своим путем.

Изучая материалы судебных экспертиз, он обратил внимание на одну закономерность: убийца каждый раз вонзал нож своим жертвам в спину. При чем тем мужчинам, с кем, судя по всему, распивал водку. Раны нанесены одним ножом. А вот женщин, работниц спецсвязи, убивал из пистолета. Это окончательно укрепило его в своем убеждении, которое начало складываться при осмотре места происшествия, что жертвы ранее знали его! Но если убийцу знало несколько человек из одной закрытой по режиму организации, значит, он ранее там работал! Иначе сотрудники узла спецсвязи его не пустили бы. Это первое. А второе — не сели бы с ним распивать водку. И убийца в здании спецсвязи был один! С незнакомым человеком его туда не пустили бы. А такая попытка пойти в режимное учреждение с незнакомцем могла насторожить дежуривших там работников и сорвать планы убийцы. Преступник конечно же это понимал.

Все эти мысли у Нафиева прокручивались в голове не раз и не два. К этим выводам он приходил, как бы глядя на это дело с разных сторон. Он чувствовал, что идет верной дорогой в расследовании этого дела…

…В это же время руководство республиканской прокуратуры, возбудив уголовное дело по факту убийства в здании узла спецсвязи, увлеклось теоретическими разработками различных версий, причем не выходя, в отличие от Нафиева, из своих служебных кабинетов. Подобные версии, слабо увязанные с конкретными фактами и деталями совершенного преступления, могли больше претендовать на абстрактно-схоластические теории средневековых теологов, нежели на практические документы, помогающие найти путь к истине.

Совершенное злодеяние в здании спецсвязи потрясло весь город. Подобных преступлений не помнили и старожилы правоохранительных органов. Оно занозой сидело в сердце Сайфихана Нафиева. Ведь у погибших остались не только дети, но и родители. А смерть детей для родителей — это намного тяжелее, хуже собственной смерти. Это ад, поселяющийся в сердце матери и отца, страшный огонь которого жгет от волос до ногтей каждую минуту, каждый час, днем и ночью, изо дня в день и так целые годы, пока душа не обуглится, не покроется пеплом безысходной усталости и тоски.

Сопереживание прокурора Нафиева несчастным людям, пострадавшим от преступления, постоянно замечали его близкие и, конечно же, любимая жена Гельсиня. Она уже с порога определяла состояние своего мужа: как прошел очередной тяжкий прокурорский рабочий день. Для Сайфихана Хабибулловича она была всем — и врачом души, и верным помощником, и нежной матерью его детей, и любимой женщиной. Она сумела создать дома такую атмосферу, такое тепло, что вся усталость, как ледяной панцирь, тут же таяла на глазах семьи. И так на протяжении более четверти века совместной жизни. Гельсиня заполнила его всего нежным светом и жизнетворной энергией с первого дня их встречи в деревне Мунчали, что в Дрожжановском районе.

Она ждала его, пока он, Сайфихан, служил целых три года в армии. Будучи учительницей Гельсиня вышла за него замуж, когда он работал комбайнером. И все, что он делал, к чему стремился, во всем была ее заслуга. Она его вдохновляла, а когда у него не оставалось сил преодолеть большие невзгоды, трудности, которые то и дело подбрасывала жизнь, Сайфихан черпал силы у нее, у детей. Они пробуждали в нем второе дыхание, когда казалось, вот-вот он упадет на пути к цели. Но и он, как любящий муж и отец отвечал им тем же. Помнится, когда она ждала ребенка и ей захотелось мандарин, Сайфихан вечером после работы помчался на аэродром, долетел до Москвы, купил целую сумку цитрусовых и уже на следующий день вернулся домой.

Вообще отношения между ними вмещались в рамки представления друг о друге, которые можно выразить так: если человек обладает умом, пленительным обликом, а чистота души сочетается с талантом ее выражения во вне, также как и мысли, то трудно поверить, что это земное существо, а не божественное создание; подобные люди чаще всего встречаются при одном условии — когда они влюбляются.

С искренним участием Нафиев относился и к своим друзьям. Переживал за них, за работу, за будущее своего края, как переживала и его супруга. Хотя понимал: кто взваливает на себя одновременно груз прошлых печалей, неприятности и суету сегодняшнего дня, а также ожидающие тяжести забот и ударов будущего, тот как неопытный путник, отправившийся в дальнюю дорогу и наваливший на себя непомерные мешки, чемоданы и баулы, — быстро выбивается из сил и не достигнет цели, в лучшем случае, а в худшем — погибнет. Но это не пугало Сайфихана Нафиева, и он как прокурор прекрасно понимал, что борьба с преступностью во многом зависит от духовности населения, всего народа. Он четко представлял, что духовность народа — это ни что иное, как господство в обществе духа добродетели, сострадания и милосердия, человеколюбивых идей и общечеловеческой нравственности, чести и совести, но не господство пьяной прочувственности и воровской сентиментальности, расхристанности души неудачников-бездельников и отсутствие чувства меры в религиозности, анархии и хаоса в мировоззрении на общечеловеческие ценности.

Конечно, преступность и борьба с ней зависит и (главным образом) от уровня благосостояния народа, и нравственности политиков, оседлавших, как собственных коней, государственную власть. В условиях царствования безнравственных политиков особенно трудно блюсти прокурору исполнение законов. Власть всегда оказывается гибельной пилой, кромсающей тело государства и судьбы целых народов, если ее зубьями-правителями являются фанатичные диктаторы-вожди, вселенские монстры-убийцы, невежественные реформаторы-недоумки, тщеславные паханы-паяцы, идеолого-припадочные сумасброды и авантюристы, оголтелые демагоги или профессиональные лжецы и прочие временщики, проклятые народом и историей.

Из всех стран мира всех больше зубьев из этой роковой пилы прошлось по телу России и Татарстана.

И не учитывать законы политики в неправовом государстве, то есть где правит не закон, обязательный для всех, а чиновник и политик, было бы опрометчиво, неразумно, ибо в их действиях часто кроются корни преступлений. Эти законы прокурор Нафиев всегда хорошо представлял. Ведь в политике, как в шахматах, господствуют три основных закона: бесконечные комбинационные интриги фигур, стоящих на противоположных позициях; все действующие фигуры, даже одного лагеря, не тяготеют к дружбе; мелкие фигуры жертвуются ради крупных (важных) фигур.

Конечно, в тяжком преступлении в здании узла спецсвязи не просматривается рука какого-либо конкретного политика. Но появление дикого нецивилизованного рынка, резкой поляризации общества на супербогатых и бедных, и разгул анархии и преступности — детище неразумных и коррумпированных политиков — создали косвенные условия для широкой торговли оружием, а это в свою очередь толкнуло преступника любым путем завладеть в узле спецсвязи 66 пистолетами и большим числом патронов к ним, чтобы за счет этого обогатиться. Но, как известно, преступник, завладев оружием, не смог его увезти. Довольствовался лишь одним пистолетом Макарова. Нафиев дал указание о розыске этого оружия.

«Всем гор-, райотделам милиции Республики Татарстан. Разыскивается пистолет Макарова ПМ № ГХ 5101, похищенный опасным преступником из Республиканского узла спецсвязи. При обнаружении указанного оружия немедленно сообщить в МВД Татарстана».

Но за время, прошедшее с момента убийства работников спецсвязи, сообщений об обнаружении этого пистолета не поступило. Найди это оружие — и легче было бы выйти на убийцу.

Когда Нафиеву представили список всех уволившихся из узла спецсвязи за последний год, он обратил особое внимание на мужчин, которые проработали непродолжительное время. Ибо трудно было представить, что мужчина, ушедший на пенсию или проработавший с десяток лет, вдруг решил убить ради призрачных перспектив своих товарищей, проработавших с ним бок о бок столько времени! Женщин он вообще исключил. Не могла женщина сначала распивать спиртное с мужчинами, а затем одному за другим вонзать нож в спину, для верности пристреливая каждого из них. Тем более, что уволившиеся женщины, судя по характеристикам, благопристойные матери и жены. Тем не менее список подозреваемых составил десять человек.

Кто из этих десяти мужчин преступник? — ответить было трудно. Нужны были неоспоримые доказательства. Проводить у них обыски не было смысла. Ведь единственное доказательство причастности того или иного лица к этому преступлению было оружие, похищенное из узла спецсвязи. И, конечно же, преступник ни за что не будет хранить пистолет у себя дома. И обыски подобного рода ничего не дадут. Остается одно: допросить потерпевшую Фарзиеву. Но она находилась в реанимации и не приходила в сознание. К тому же врачи дали заключение: из-за тяжелой раны в области шеи и голосовых связок Фарзиева в ближайшие недели говорить не сможет.

«Да, бандит, гуляющий с оружием, может натворить за это время немало бед»,— сокрушенно подумал прокурор Нафиев. И тут ему пришла идея, которая реально ускорит следствие по этому делу. По крайней мере, развеет туман по его списку мужчин, что уволились в последнее время.

Нафиев вызвал секретаря:

— Немедленно распечатайте на компьютере самым большим шрифтом список подозреваемых мужчин, работавших ранее в спецсвязи.

Когда список был готов, он позвонил в больницу: не пришла ли в сознание Фарзиева. Но там ничем не обрадовали. Прокурор предупредил: как только она очнется, немедленно ему позвонить. Дежурная по этажу его озадачила. Кто-то интересовался состоянием потерпевшей! В общем, какая-то женщина…

Этого еще не хватало! Нафиев позвонил начальнику милиции Казани:

— Искандер Галимзянович, вам известно, что Фарзиевой интересуются?..

— Да, известно. Мы усилим охрану ее. Попутно ищем звонившую…

Прокурор хотел было положить трубку, но начальник милиции Галимов продолжил:

— Сайфихан Хабибуллович, хотел вас вкратце известить о состоянии расследования по расчлененному трупу, найденному на берегу Казанки. Мне представляется, что здесь нет связи между костромским делом по обвинению Гирзавова и здешним…

— Да, нет связи. Ведь приговор в отношении Гирзавова приведен в исполнение. А вы на чем базировались в своем выводе? — осведомился Нафиев.

— Сейчас подъеду и расскажу, — ответил Галимов.

Оказалось, городская милиция установила, что «Жигуль», обнаруженный в реке Казанке, был угнан из Бугульмы и принадлежал некоему Пупырышеву, хотя номера на машине были новые. Хозяин машины, снова увидев родного железного коня, развел руками и начал прочувственно причитать: «Господи! Да как же этот супостат угнал мою конягу. Да как же этот дьявол завел его. Господи! Ведь там были аж две секретки, без знания которых невозможно было завести машину».

Это-то и послужило отправной точкой поиска угонщика и убийцы, расчленившего труп. В машине были обнаружены пятна крови, в частности в целлофановом мешке. Видимо, в этом мешке хранилось орудие убийства. И вода, проникнув в мешок, не «промыла» его начисто. Кровь «принадлежала» отрубленным рукам, то есть группа крови совпадала.

Хозяин машины на вопрос кто знал об этих секретах машины, не долго думая, ответил: «Кроме меня — никто. Я сам их придумал: секрет был как в электропитании, так и в топливной системе».

— А кого-нибудь вы подвозили? — спросили его сыщики.

Пупырышев сморщил лоб и затем хлопнул по нему ладонью:

— Конечно же! Подвозил недавно соседа по гаражу. Он видел, где мои две «собаки зарыты». Мужик он молодой, лет тридцати пяти. Недавно купил соседский гараж у вдовы одного военного, что в Афганистане в могилу слег. Чем занимается он — понятия не имею. Звать его Рафаэль Агеев.

Агеева быстро нашли. Милиция при обыске в его квартире обнаружила золотой перстень с бриллиантами, принадлежащий Меринову, по кличке «Карабас-Барабас». Меринов был в розыске как пропавший без вести.

В квартире Агеева нашли и учредительные документы на созданную фирму по поставке продуктов питания. Среди учредителей фигурировал кроме Агеева и Меринов. Это-то и натолкнуло следствие на предположение, что «Карабас-Барабас» исчез не по своей воле, а стараниями заинтересованных лиц. И тогда возникла идея показать золотые вещи, обнаруженные у Агеева, родственникам исчезнувшего Меринова. Среди вещей родственники и работники коммерческой организации, где трудился пропавший без вести, признали перстень с драгоценными камнями как ранее принадлежавший Меринову.

— Он носил его на безымянном пальце правой руки, — пояснили опрошенные.

Впоследствии Агеев признался: он убил своего компаньона из-за ревности. «Карабас-Барабас» (прозвище дали из-за его пышной черной бороды) стал сожительствовать с любовницей Агеева, которую тот по-настоящему любил.

— Сами понимаете, атмосфера в Бугульме толкает людей на наслаждения. Ведь Бугульма — это второй Техас, где двадцать процентов родственников по крови, а восемьдесят — по постели, — разглагольствовал Агеев. — Ну, а если ближе к делу, то… чтобы я отстал от Галки (так ее звали), «Карабас-Барабас» оставил, несмотря на мои возражения, свой перстень в качестве откупного, когда он был у меня дома. Я, конечно же, хотел ему вернуть эту вещицу, но Меринов и слышать не хотел. Потом об этой безделушке я как-то забыл…

Следствие стало наводить справки об этой Галине, жрице любви. Оказалось, в свободное от работы время она подрабатывала по вызову на «эротические массажи». Массажировала новых русских в закрытых банях, где раньше куражились партийные секретари. После того, как ее муж-неудачник заподозрил неладное и начал, как Орфей, искавший свою жену в аду, искать Галину в преисподнях злачных мест, она ограничила свой чувственный бизнес. А тут как раз подвернулся жирный гусь — Агеев, который позволял себя изрядно общипывать. Его теплый пух обогревал ее и всю семью материально. Другого любовника, по утверждениям Галины, она не заводила. «Карабаса-Барабаса» видела лишь однажды у Агеева. И чтобы как-то сгладить впечатления о себе, сказала:

— Зарплату-то по нескольку месяцев не видим. А у меня ребенок и мать иждивенка. А муж — пустое место. Все у него кругом виноваты, только не он сам. Короче, альфонс по сути, а потому, как представляется и пыль пускает в глаза — личность, равная премьер-министру. А чем больше у неудачников и закоренелых бездельников претенциозности в отношении собственного достоинства, тем больше каверзных неожиданностей следует ожидать от них.

Эти слова свидетельницы, сказанные днем в отделении милиции, стали вещими вечером: в нее из-за угла стрелял из пистолета мужчина в маске, которого однако узнали случайные прохожие. Им оказался муж Галины!

При аресте он не сопротивлялся. Только выразил сожаление, что не прикончил ее.

— Позор, который скоро обрушится на мою честную голову в суде над убийцей, любовником моей жены, любовником матери моего ребенка, страшнее смерти, а тем более уголовного наказания. И я готов сам умереть. Дайте мне пистолет.

Начальник казанской милиции, поведавший эту историю прокурору, встал, прошелся по кабинету Нафиева и произнес:

— Как видите, пока я говорил с вами по телефону, связь с делом о нападении на узел спецсвязи и тем, что я здесь изложил, не просматривалась. Но когда я ехал сюда, позвонили в машину и оказалось, что в Галину, свидетельницу по делу об убийстве Меринова, стреляли из пистолета, похищенного из узла связи!

— Да ну?! — вырвалось у спокойного и всегда уравновешенного Нафиева. — И номер пистолета тот же?..

Галимов вытащил бумажку и прочел:

— № ГХ 5101.

Нафиев, помнивший этот номер наизусть, тихо спросил, словно опасаясь спугнуть удачу:

— Где достал пистолет покушавшийся? А может, он ранее работал в узле спецсвязи? Как фамилия его?

— Его фамилия Матушкин. В узле спецсвязи в Казани не работал. Родственники тоже не имели служебных отношений с этой конторой. А пистолет, по его словам, купил по дешевке на железнодорожном вокзале в Бугульме. Продал пассажир, который ехал на поезде до Агрыза. Возраст определить не может: тот был в больших черных солнцезащитных очках. Остальную часть лица покрывала густая борода. Мужчина горбился и опирался на палку.

— Откуда Матушкин узнал, куда едет этот продавец? — с нотками недоверия поинтересовался прокурор.

— Появившаяся проводница спросила того, нужно ли его будить в Агрызе.

Оба помолчали.

Прокурор тяжело вздохнул и произнес:

— Снова круг замкнулся. Все где-то рядом, да вокруг и около…

Звонок телефона прервал их.

Нафиев изменился в лице. Он быстро положил в папку нужные бумаги, и встав из-за стола, коротко проронил:

— Звонили из больницы. Фарзиева пришла в себя!

Потерпевшая Фарзиева Ляля Адибовна лежала неподвижно с забинтованной головой и шеей. Нафиева предупредили, что в его распоряжении не более двух-трех минут, так как она еще очень слаба и потеряла много крови.

Сайфихан Нафиев, подавляя свое волнение, с пересохшим горлом присел на стул у изголовья раненой и негромко, как бы извиняясь за беспокойство, внятно, не торопясь произнес:

— Ляля, если вы слышите меня, закройте и откройте глаза.

Он напряженно смотрел ей в лицо. Казалось, все слышат, как сильно бьется его сердце. Лицо Нафиева от прилива крови покрылось красноватыми пятнами, и дыхание сдавило…

Она, как он просил, закрыла глаза секунды на три и снова открыла.

— Спасибо, моя родная, — прочувственно произнес Сайфихан Хабибуллович, ощущая, как комок подкатывает к горлу. И тут же продолжил: — Сейчас я покажу список, а вы закроете глаза перед фамилией убийцы. Я буду показывать фамилии по очереди.

Прокурор поднес к ее глазам список лиц, ранее работавших в узле спецсвязи. Он судорожно глотнул, как будто ему от напряжения не хватало воздуха, и указав на первуюфамилию, посмотрел на Фарзиеву. Та лежала неподвижно с широко открытыми глазами. Потом он указал на вторую, третью… Результат тот же. И когда он указал на фамилию Шпагонова, она закрыла глаза и вся напряглась. Лицо ее еще более побледнело. Раненая хотела что-то сказать, но послышался лишь звук, больше похожий на стон.

Нафиев поблагодарил Лялю Фарзиеву, пожелал ей скорейшего выздоровления и торопливо зашагал к выходу. Не дожидаясь, пока доедет до своего кабинета, он позвонил из машины начальнику городской милиции Галимову и попросил принять все меры по задержанию Шпагонова Андрея Петровича.

Позже Нафиев узнает, что, прежде чем потерять сознание, Фарзиева кровью написала на полу: «Шпагонов — убийца». Но пожар и тугие водяные струи пожарных уничтожили эту ценнейшую информацию для следствия.

Когда же сообщили задержанному, но молчавшему Ковалеву Дмитрию Дормидондовичу о том, что его сообщник известен и скоро со Шпагановым будет устроена очная ставка, Ковалев сознался о своей причастности к преступлению, но он, Ковалев, по его словам, не был в помещении узла спецсвязи и никого не убивал. Это все Шпагонов, его родственник, задумал и осуществил. Он же придумал себе и Ковалеву алиби: смотрели фильм в кинотеатре «Дружба». Для этого Шпагонов купил накануне билеты на вечерний сеанс. Ковалев признался, что они закупали водку в ресторане «Тулпар», затем он, как водитель, подвез на «Жигулях» Шпагонова к месту преступления. Затем подъезжал за ним к зданию спецсвязи, но нервы его не выдержали, и он пытался уехать без Шпагонова, но милиция по указанию прокурора города его задержала, но ему удалось ускользнуть от милицейского наряда.

О необходимости задержания Шпагонова как особо опасного преступника сообщили средства массовой информации. Телевидение показало фотографию преступника. Особое внимание в поиске Шпагонова уделили городу Агрызу. Вскоре его там и задержали…

…Вот ведь как бывает в жизни: человек ищет-ищет свое счастье на стороне, а оно рядом, — размышлял Сайфихан Нафиев. — Вот и в следствии так же. Искали-искали где-то далеко, а разгадка преступления крылась рядом. Молодец Фарзиева. А ведь была среди десяти мертвых. И ожила. На наше счастье. На счастье своей семьи.

«Когда это дело завершится и преступников осудят, обязательно пойду вместе с Гельсиной в оперный театр слушать волшебный голос Зили Сингатуллиной»,— решил Сайфихан Хабибуллович. Они с женой вообще часто посещали театры.

Голос выдающейся певицы Сингатуллиной можно было, конечно же, слушать бесконечно. Ее голос вызывал и прилив сил, и лечил душу, и позволял почувствовать, что в этой жизни истинное, а что бренное, мелкое.

Такие же чувства Сайфихан Нафиев, как и его друзья, испытывал, слушая и других великих певцов татарского народа Ильгама Шакирова и Хайдара Бегичева. Они помогали ему в трудные, горькие минуты жизни. Их благотворные, затрагивающие самые глубины сердца и душу голоса поддерживали, когда, казалось, сил уже больше нет бороться с превратностями судьбы, с потерей самых дорогих, близких ему людей, уходящих в могильную бездну.

Несомненно одно: и Ильгам Шакиров, и Хайдар Бегичев, и Зиля Сингатуллина — подлинно народные певцы, уже при жизни вошедшие в золотую летопись национальной культуры, в историю своей суровой эпохи, своим творчеством помогают людям постигать смысл нелегкой человеческой жизни. Именно об этом думал Сайфихан Хабибуллович Нафиев, наслаждаясь их голосами. Он всегда желал им здоровья и успехов, как, впрочем, всегда желает добра всем честным людям.

Эпилог

Верховный Суд Республики Татарстан вынес убийце Шпагонову смертный приговор. Приговор приведен в исполнение.

Соучастник преступления Ковалев приговорен к длительному тюремному заключению.

1996 г. Москва — Казань — Кострома

Примечания

1

Ряд фамилий в романе изменены.

(обратно)

2

Бог вина.

(обратно)

3

Камера предварительного заключения.

(обратно)

4

Исправительно-трудовая колония.

(обратно)

Оглавление

Глава I Зона смерти — узел спецсвязи

Глава II Водка «Петровский завод» или «бутылочная версия»

Глава III Кого схватят отрубленные руки

Глава IV Погоня за призраком

Глава V Убийцу назвал десятый мертвец

Эпилог

*** Примечания ***