Мятеж рогоносцев [Лиана Делиани] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Лиана Делиани Мятеж рогоносцев
Глава 1
Счастье – не приз, который получаешь в награду, это свойство мышления, состояние души.Дафна Дю Морье
Я повстречала Филиппа, когда во второй раз поехала с отцом на ярмарку в Виле. Взял меня отец потому, что Жак заболел, а я уж его упросила не оставлять меня дома. Было мне четырнадцать лет. Ярмарка в тот год удалась веселая, даже лучше чем в первый раз. Ходила я за отцом, разглядывала груды товаров да толпу народа, дивилась на ярмарочный торг, песни, сказания. Филипп подъехал поздороваться. Я сразу узнала его лошадь – отец продал ее в прошлом году на ярмарке. Кроме него никто из знатных господ не то, что словом перемолвиться, вообще нас не замечал. Филипп был страшно худой, да и вообще какой-то хилый, кожа бледная и круги под глазами. Но глаза у него были спокойные, добрые. Он пошел со мной гулять по ярмарке и подарил сережки с бирюзой, на которые я загляделась. А потом спросил, пойду ли я за него замуж. Ну, я и согласилась. Ведь после того, как моя сестра вышла замуж за богатого крестьянина из Флинта, кто б из дворян за меня посватался? И до того видать не больно сватали, раз Жанна вышла за первого крестьянина, приславшего за ней сватов. А Филиппа я по-доброму пожалела, да и знала, что понравилась ему сильно, а то чтоб ему брать в жены бесприданницу да еще из такого захудалого рода. Мать с отцом страшно обрадовались, хоть и считали, маловата я еще для замужества, и про поместье жениха много разного судачат: что земля там нездоровая – одни болота, люди, мол, мрут там как мухи. Жили мы с Филиппом хорошо, хоть и невесело мне было в полупустом замке среди болот. Родни у Филиппа не было никакой – все давно перемерли от болотной лихорадки – одна старая няня Фиона. Она-то и учила меня вести хозяйство по-местному, не так как у нас. Скота никакого не разводили, собирали разные травы, водоросли болотные, мох, кору и ветки с деревьев. А потом готовили из них настойки и наливки, отвары всякие, мыло, краски и даже нить пряли. А уж на ярмарках люди все это разбирали – диковинный товар, да и полезный. Филипп старался отпускать меня к родителям почаще, брал всегда с собой на ярмарки. Один раз мы с ним даже ездили в Ланкастер, заказать себе новое платье к Большому дворянскому смотру. Только побывать там нам не пришлось: Филиппу сделалось совсем худо. В первый год как мы поженились, здоровье у него было лучше. Он даже катал меня на лодке почти каждый день. А потом стал все слабеть и слабеть, и няня Фиона со всеми ее настойками и отварами ничего не могла поделать. Пригласили лекаря из Ланкастера, он умнό покачивал головой в колпаке, велел принимать порошок из толченого жабьего камня и сказал, что во всем виновата болотная лихорадка. Только Фиона так не думала. Она считала, что слишком много родня Филиппа меж собой роднилась, тут уж никакими снадобьями не помочь. Так мы с ней и ходили за Филиппом, пока он угасал. И платье парадное, что заказывали, только и понадобилось для погребения его обрядить. Прожил Филипп, последний барон Чандос, тридцать два года. А я осталась вдовой шестнадцати лет.
***
После похорон забрали меня родители назад в Жанин. Пожила я там пару месяцев, а потом собралась и поехала обратно на болота. Был конец лета – пора собираться на ярмарку. Надо было проверить, все ли готово, починены ли повозки, помочь старой Фионе составить список товаров, что нужно купить впрок. Я решила ехать на ярмарку сама. Отец меня одобрил, да и у него в такое время не было ни одной души лишней, чтоб послать со мной. Поехала я на ярмарку в третий раз, и судьба распорядилась так, что на этой ярмарке я повстречала своего второго мужа. Случилось это вот как. Мы с Фионой пошли заказать мессу по Филиппу в церковь святой Женевьевы в Виле. Молилась я за Филиппа, только на душе у меня было неспокойно. Пока я жила у родителей, приглянулся мне один парень. Наш, местный, я его с детства знаю, Жакоб. Ну, и закрутилось у нас с ним. Я ведь молодая, только овдовела, а жить-то охота. В общем, все бы ничего, да только стал он похваляться, что, мол, дочка баронская ради него что хочешь сделает, и рассказывать, как там да что у нас бывает на сеновале. Разозлилась я страшно и обиделась, только вот делать было нечего – не рассказывать же родителям, чтоб отправили его подальше от Ла Курятника, молоть грязным языком по городам и весям. Так и уехала в Чандос. Там Фиона такая грустная ходила, что я решила взять ее с собой на ярмарку. А чтоб не думала она, что я забыла Филиппа, пошли мы заказать мессу. Я знала, что ей давно хотелось это сделать, да и сама скучала по нему. Рассказать бы ему все как живому, он ведь меня лучше родителей понимал, никогда не корил. В ту церковь зашел помолиться и дон Педро Альтамира. Я-то его тогда не заметила, задумавшись. А он меня заприметил. И на ярмарке подошел посмотреть наш товар. Купил кое-что. Разговаривал о хозяйстве, о налогах. Похвалил, как я с челядью управляюсь. Я с ним не робела, но вела себя, как подобает вдове. На том и распрощались. Ярмарка прошла удачно, покупатели так и шли, мы распродали все товары. Мои чандосцы говорили, что это, потому что хозяйка молодая и красивая, все у лотка останавливаются – хочется поглазеть, поговорить, а уж я их без покупки не отпускаю. У отца дела тоже шли неплохо. Мы уже двинулись в обратную дорогу, когда на выезде из города повстречали дона Педро. Оказалось, ему с нами по пути. Он сказал, что едет в монастырь иоаннитов, что в Ланкастере, во исполнение обета. Отцовские и мои повозки присоединились к его свите, и так мы ехали до Хилрода, где наши пути разошлись. В дороге дон Педро беседовал с отцом, со мной. Был он важный, толстый, с седой бородой и усами, чуть лысоватый. Еще очень набожный. С четками не расставался, в монастырях и церквях проводил много времени. Рассказывал, как в молодости хотел вступить в орден иоаннитов и отправиться воевать с сарацинами. Обета своего он тогда не сдержал, хотя воевать на своем веку ему пришлось много, и теперь, во искупление, он приобрел ордену обширные земли в Ланкастере, помогает в строительстве обители и пару раз в месяц ездит посмотреть, как идут строительные работы. Хотя он и был очень важный, да еще и пэр, разговаривал он совсем не так надменно, как наш пэр, старый граф Ланкастер.***
После удачной ярмарки отец решил, что пора женить Жака, невесту ему он уже приглядел – дочку барона Луэстра-Чум. Луэстра-Чум хоть и древнего рода, но не богаты, а дочерей у барона намного больше, чем земель. Вот они с отцом и сговорились. Приданного за невестой барон почти не давал, да она и постарше Жака, но брат и этим был доволен – не век же холостым ходить. Отец взял меня с собой, когда поехал сватать невесту, – показать, что и мы не лыком шиты, что дочь у него тоже баронесса. Осенью сыграли свадьбу. Настоящую, веселую. Я почти все время провела дома, помогала готовиться. Жена моему брату попала не красавица, но зато хорошего нрава, тихая, работящая. Мы с ней все поладили. А на обратном пути в Чандос снова повстречался мне дон Педро. Ехали мы с ним опять до Хилрода, беседовали как добрые знакомые. Видела я его и зимой в Ланкастере, куда ездила отвозить ежегодную пошлину пэру. Фиона потом еще сказала, что он глаз на меня положил, да не знает, с какой стороны подойти. Я с ним держалась приветливо, но с достоинством. Чтоб он решился на что-то большее, чем завалиться в постель с молоденькой вдовушкой, не рассчитывала. А в этом отношении жизнь меня уже научила. Я после Жакоба не собиралась больше метать бисера перед свиньями. С другой стороны, беседовать с ним мне было приятно, да и портить отношения с пэром, пусть и соседним, тоже нежелательно было бы. По весне, как сошел снег, и речки вошли в обычное русло, поехала я снова в Ланкастер. Не то, чтобы дела у меня там были какие-то, а просто посмотреть большой город да ткани себе на платья новые купить. Траур мой уже кончился, хотелось себя побаловать, а то жизнь у меня, по правде, была хоть и хорошая, да скучная. Назад ехала, смотрю – люди какие-то заблудились в наших болотах. Велела подъехать ближе, посмотреть, не нужна ли помощь, а это оказался дон Педро. Сказал, что специально ко мне ехал для важного разговора. Ну и позвал меня замуж. Я сперва ушам своим не поверила. Пэры это ведь знать такая, что ой-ой-ой, они полжизни в столице проводят, заседают в Королевском совете. Ну, я и сказала ему, что слишком это большая честь для меня, что пусть он еще хорошо подумает. А он мне ответил, что уже и так долго решался, но теперь решил, сам он уже не молод и, если хочет иметь наследника, то жениться ему нужно как можно скорее. Наблюдал он за мною долго, пришел к выводу, что лучше ему супруги не найти: я и скромна, и хозяйственна, и религиозна, к тому же молода и здорова. А то, что род у меня не очень знатный, так дети носить будут его фамилию, а насмешек в свой адрес по этому поводу он не боится, да и отпор дать таким насмешникам, хвала Господу, еще в силах. Что мне было делать? От таких предложений не отказываются. Отца чуть удар не хватил. Он неделю по дому ходил и улыбался как сумасшедший. А то обнимал меня и говорил: «Вот так, пусть все знают, какая у меня дочь! Теперь и остальных всех удачно пристрою, в очередь женихи будут выстраиваться!». С доном Педро разговаривал как с богом, во всем с ним соглашался. Свадьба была скромная, мы просто обвенчались в часовне замка АльмЭлис, где отныне мне предстояло быть госпожой. С моей стороны присутствовали родители и братья, со стороны дона Педро – двое родственников его первой жены. Так я и стала графиней Альтамира.***
Те двое родственников Педро – племянники его покойной жены – они-то мне, конечно, не обрадовались. Небось, уже прикидывали в уме, кому из них такой куш достанется, а тут – на тебе – я возникла как кость в горле. Дон Диего, тот просто улыбался, хитренько так, себе на уме, да любезности мне всякие высказывал, а дон Алонсо, тот, без церемоний, облапил меня в темном проходе. Ну и я ему тоже, без церемоний, промеж глаз кулаком как залепила, у него аж искры посыпались. Побелел весь от ярости и сказал, что так, мол, только прачки да посудомойки дерутся. Я ответила, насчет посудомоек ему, наверное, виднее, раз уж он так тесно с ними общается, что знает их привычки. А он мне ядовито так заметил, что я, видимо, больше привычна к утехам на сеновале, чем в замковых покоях. Про Жакоба, значит, намекнул. Ох, и сколько же раз я уже пожалела, что с ним тогда связалась! В общем, житья мне от этого дона Алонсо не стало. Оскорблял он меня всячески. То мадам из курятника называл, то болотной баронессой. И все прямо в глаза, вежливо-высокомерно так, с брезгливой физиономией, иногда только по ней и поймешь, что гадость какую-то говорит заумными словами. За обедом как-то заявил Педро, что ему не стоит меня привозить ко двору, потому что я разговариваю, как простолюдинка. Педро ему ответил, что мне при дворе бывать и не придется почти, а насчет манер и разговора, он поручит нашему канонику позаниматься со мной. С Педро дон Алонсо тоже разговаривал надменно, без должного почтения, но тот почему-то и не возмущался вовсе. Его брат, дон Диего, рассказал, что он так даже при дворе себя вел, за это его от двора-то и выслали. Я тоже старалась в долгу не остаться. Только вот не всегда могла ему ответить – боялась какую-нибудь глупость ляпнуть, чтоб он меня еще больше не высмеял. Так что, когда убрались они с братцем восвояси, вздохнула я спокойно.***
Педро разрешил мне устроить в замке все по-своему. Замок АльмЭлис очень красивый, но Педро он достался недавно, а до того столетьями тут никто не жил. А когда дом не обжитой, в нем неуютно, пусто как-то, да и эхо как в соборе. Выписала я себе помощников – старую Фиону, хоть она и упиралась, сестер Аннету и Лизон, и принялись мы за дело. Педро денег не жалел, все, что нужно, покупали без промедления. Трудно было выбирать, ведь я хотела, чтоб все было, как положено у знати, чтоб Педро не пришлось краснеть, и насмехаться ни у кого охоты не возникло. А как знать, что нынче модно? Купцы, они всякий товар за лучший выдадут, лишь бы с рук сбыть. Я же хотела, чтоб все было красиво. Ведь замок этот строили для прекрасной королевы Элис, той самой, про которую столько баллад и песен сложено, как тут не стараться – все, кто попадет сюда, будут ждать чего-то сказочного.Замок АльмЭлис
С капелланом нашим, падре Игнасио, я заниматься начала. Он меня все поправлял, учил правильно слова произносить, грамоте, письма сочинять. Я старалась, как могла, уж очень неприятно мне было перед этими родичами Педро дурой выглядеть. Еще я хотела танцам придворным научиться, да не у кого было. А жаль. Уж эту науку я бы в два счета осилила. Жили мы с Педро тихо. В гости к нам редко кто заглядывал. Разве что соседи ближайшие заезжали по делам – долговязый герцог Лонгвиль, старый граф Вильруа со старухой графиней д'Андуэн, да еще дон Диего нет-нет да наведывался. Я с ним поладила. Он мне про королевский двор рассказывал, танцам обещал научить, советовал что модно, а что нет. Только сестер я сразу предупредила, чтобы держали с ним ухо востро, а когда застала его обнимающимся с Лизон в беседке, тут же отправила ее домой. Ему-то жизнь ей испортить легче легкого, а она, дуреха, что потом будет делать?! Хозяйничать в таком большом и красивом замке мне страшно нравилось. Я развела везде цветы, велела посадить побольше деревьев. Земля хоть и похуже, чем у нас в Ла Курятнике, но зато красиво. Много речушек, мостов, каменных и деревянных, дома каменные, добротные, украшенные резьбой. Люди приветливые, любят в гости друг к другу ходить. Живут хорошо, зажиточно, но и работают много. Фиона моя, правда, сердцем как прикипела к своим болотам, так и не жаловала никакие другие места. Поживет у меня и едет назад, в Чандос, потом заскучает одна и едет обратно. И так весь год. Сама я в Чандосе бывать стала редко, приезжала только, когда налоги надо было пэру отсылать да к ярмарке готовиться. Мои все у меня часто гостили: и мать, и братья, и отец, а сестры, так вообще, жили у нас, учились хорошим манерам. Через полгода после свадьбы мы с Педро совершили паломничество в монастырь святой Женевьевы, что в Граэре, просили ее ниспослать нам дитя. Фиона тогда сказала, что дети не от молитв рождаются, и зря я за старика замуж пошла, мне другого надо бы, помоложе да погорячее. Я просила ее дать мне средство, что помогает для зачатия, только она отказалась, сказала, вмешиваться не будет, и пусть все случится по воле божьей. А уж Фиона, когда заупрямится, ее с места не сдвинешь. А как у Жака родился сын, так Педро и вовсе покой потерял. Каждый день спрашивал о моем здоровье. Мы даже ребенка к себе взяли, говорят ведь, что если в доме ребенок, хозяйка и сама скорее понесет. На второй год нашей женитьбы Педро смирился и сказал, что, если за все его тяжкие прегрешения Господь не дал ему продолжить род, то он увековечит свое имя богоугодным делом, выстроив большую, красивую церковь. Эта стройка его и доконала. Он так рьяно взялся за дело, что дома почти перестал бывать. Все искал камень получше, плиты побольше, лично ездил нанимать самых искусных резчиков, заказывать статуи для фасада. В дороге он простудился. Побыл малость дома, отваров попил и опять отправился смотреть, как идет строительство. А зимой, после такой поездки, Педро слег. Мы с Фионой лечили его, как могли. Потом приехали дон Алонсо с доном Диего и привезли лекаря. Ясное дело, мне они не доверяли, хотели проверить, не пытаюсь ли я отправить супруга на тот свет. Лекарь попался толковый, в травах разбирался, они с Фионой понимали друг друга с полуслова. Он подтвердил, что Педро нежилец. Педро и сам скоро это понял. Позвал к себе племянников и о чем-то с ними говорил. Вышли они оба задумчивые. Фиона мне тогда сказала, оставят они меня без наследства, как пить дать. Ну да я молчала, потому что Педро сказал, что позаботится обо мне, да и те двое после разговора не очень-то и обрадовались. Приехали попрощаться с Педро старый граф Вильруа и графиня д'Андуэн с внуком. Педро уходил в иной мир со смирением, по-христиански, молился и исповедался, падре Игнасио не отпускал от себя ни на минуту. Так я и стала во второй раз вдовой. Девятнадцати лет.
Глава 2
Сразу после смерти Педро, подошел ко мне дон Диего. Начал он с того, что покойный Педро, заботясь о моей судьбе, просил одного из них жениться на мне, чтобы наши потомки носили фамилию Альтамира и стали его наследниками. Педро хотел обеспечить будущее, и мое, и своих племянников, один из которых получил бы родовое графство Эль Горра, а другой стал бы графом Альтамира. Поскольку дон Алонсо сразу отказался, выбор пал на него, дона Диего. Он и раньше питал ко мне нежные чувства, но, не желая оскорбить моего супруга и своего дядю, хранил молчание. Теперь же нам ничто не мешает соединить свои судьбы и жить счастливо. Я ему ни на грош не поверила насчет пламенной любви, нежной страсти и всего такого прочего. Получит наследство и избавится от захолустной жены, и хотя, пожалуй, жизни лишить у него смелости не хватит, но уж в монастырь меня запереть – так это запросто. Нет уж, благодарю покорно. Ему я ответила, что нужно соблюсти срок траура, а потом уж говорить о будущем. А дон Алонсо при мне ехидно посоветовал братцу еще раз обдумать, стоит ли жениться на женщине, чьи мужья умирают с пугающей регулярностью и быстротой. И добавил, что сделает все от него зависящее, чтобы мне не досталось ровным счетом ничего из наследства Педро. На том мы с ним и распрощались. Дон Диего остался поддержать меня в моем горе, а заодно присмотреть за дядюшкиным замком, как бы чего не пропало. С ним задержался Энрике д’Андуэн, внук старой графини, закадычный приятель наследника престола и самого дона Диего, как оказалось. Энрике с самого своего приезда неровно ко мне дышал, а уж как все разъехались, так и вовсе за мной приударил. Был он высокий, красивый малый, черноволосый, черноглазый, с залихватской морской серьгой в ухе. Да еще ближайший приятель наследника престола. По всему было видно, церемониться с дамами он не привык, женщины сами на него вешались, и знатные, и простые. Ну, уж и я с ним была любезна. Мне он показался куда как приятнее дона Диего, да и куда как искреннее. Как знать, не сумеет ли он мне помочь, заступиться за меня перед королем или перед наследником, когда эти двое, каждый по-своему, будут пытаться увести у меня наследство. Так что первые месяцы траура провела я в компании дона Диего и Энрике. Сама составила ежегодный отчет его величеству о делах пэрства, что Педро не успел отправить. Писать мне помог падре Игнасио. Он же мне и объяснил, что в завещании Педро указано, что все, чем он владел, достается в равных долях мне и одному из его племянников, в том случае, если мы поженимся, и наши дети будут носить фамилию Альтамира. Если же по каким-либо причинам, его племянники откажутся выполнить его волю, Педро распорядился так, что я остаюсь владелицей всего состояния до своей смерти либо до нового замужества, когда все перейдет во владение того из его племянников, у которого будет больше детей. Сказать по правде, меня это вполне устроило бы. Жить в АльмЭлисе мне нравилось, а замуж я больше решила не ходить. Во всяком случае, за дона Диего. Дело было за малым: отвратить дона Диего от мыслей о женитьбе. Способ я выбрала самый простой и приятный – приняла ухаживания Энрике. Только не тут-то было. Пробрать дона Диего оказалось непросто. Он и виду не подал, предложил вместе съездить в Ордению на турнир. Энрике так и загорелся. Я засомневалась – как-никак со дня похорон Педро прошло всего четыре месяца. Дон Диего сказал, что турнир будет скромным по случаю придворного траура по императору Виктору, отцу принцессы Мессалины, к тому же я смогу заказать службу по покойному Педро в его любимой часовне монастыря святой Жанны Северной.***
Втроем мы и поехали. Я еще ни разу не была на настоящем турнире, правил толком не знала, да и смотрела больше по сторонам, чем на ристалище. Королева, даром, что иноземка, носит наше платье и говорит так, что чужеземного выговора почти не заметно. Дочки ее, принцессы, девицы видные, в теле. Принц Вердер тоже крепкий молодой мужчина, уже с брюшком, добродушный, и улыбка хорошая. Его жена, герцогиня де Круа, настоящая красавица, только больно надменная.Герцогиня де Круа
Жаль, не было ни короля, ни наследника престола с женой – очень уж хотелось мне на них посмотреть. Зато вся остальная знать была в сборе. Канцлер Хуго де Монтиньяк – низенький, толстый, с маленькими глазками. И дочка у него такая же. Герцогиня Анриетта Граэр, маленькая, худенькая, глаза злые. Дочь магистра Ордена, высокая, одетая по-мужски, больше похожа на парня. Наш пэр, граф Ланкастер, со своей надутой дочерью, графиней Вердериной, герцог Лонгвиль, мой сосед, и много других, кого я видела в первый раз. Встретили мы и дона Алонсо с невестой, молчаливой черноволосой девушкой откуда-то с севера. Чувствовала я себя там не очень-то уютно, среди всех этих надменных сеньоров, которые усердно делали вид, будто им ни до кого в мире дела нет. А тут еще дон Алонсо громко меня поприветствовал: – Дражайшая тетушка, приехали в Ордению помолиться об упокоении души любимого супруга. Презрев все преграды, нарушив вдовье уединение в срок траура. Этот турнир, вероятно, причиняет вам немало неудобств, отрывая от благочестивых молений. Вокруг язвительно захихикали. И хотя я каждое утро ходила в церковь и заказывала службы по Педро и Филиппу, в тот момент я почувствовала себя неверной вдовушкой из тех представлений, что дают на ярмарках. И Энрике совсем некстати расхохотался рядом. После этого у меня пропала всякая охота любоваться турниром. Напрасно Энрике уговаривал меня не дуться и звал посмотреть состязания лучников на реке. По завещанию Педро мне нужно было пожертвовать крупную сумму монастырю святой Жанны Северной, туда я и отправилась. Настоятельница приняла пожертвование, долго говорила о христианском смирении и благочестии, о покорности воле Божьей, о том, что Господь, дважды отняв у меня супруга, очевидно, назначил мне высокую миссию – искупить грехи обоих в этом мире своими молитвами и постригом. Она уговорила меня остаться к заутрене и посоветовала прислушаться к божьему промыслу. Утром выяснилось, что моя повозка сломана, и мне пришлось остаться еще на один день. К вечеру повозку не успели починить, и я осталась до утра. В конце третьего дня мне стало казаться, что меня упорно удерживают в монастыре, внушая мысль о том, чтобы навсегда остаться в его стенах. Чем дольше я оставалась там, тем больше меня терзала мысль, что тут не обошлось без дона Алонсо и дона Диего. Вскоре один из них и появился. Дон Диего с любезной улыбкой сказал, что заглянул в монастырь, прослышав, что я тут, спросил, собираюсь ли я принять монашество, или все-таки согласна на его предложение руки и сердца. В последнем случае мы можем обвенчаться прямо здесь и сейчас. Выбор у меня был небогатый: монастырь или замужество. Я ему ответила, что замуж решила не выходить из уважения к памяти Педро, а по поводу пострига мне нужно подумать и принять окончательное решение. Когда я решу, я извещу мать настоятельницу или приеду сама. Очень жаль, ответил дон Диего, но отсюда вы выйдете только в одном случае – в качестве моей супруги. Я уже нащупала рукой распятие, мысленно моля Господа простить мне грех, который я собиралась совершить, ударив дона Диего по голове, когда в двери ворвался Энрике.
***
Эта поездка надолго отбила у меня желание посещать монастыри. И общаться с доном Диего. И путешествовать без охраны. Зато я была очень благодарна Энрике. Он спас меня, появившись, что называется в самый последний момент. Больше того, он обещал похлопотать перед наследником, что было очень важно для меня, ведь дон Алонсо после той встречи на турнире таки подал королю жалобу, требуя вернуть его семье Альтамира. Король лично пожаловал замок и земли Педро за верную службу и так же легко мог забрать их у меня, если посчитал бы нужным. Я боялась, что этим все и кончится. На свадьбу принцессы Ирен в столицу я не поехала, соблюдая срок траура. Энрике отправился один, и его долго не было. Потом умер старый король, а потом Энрике прислал за мной, чтобы я ехала к нему в Круавиль. В Круавиле я остановилась во дворце д’Андуэн. Энрике пропадал где-то в море и, в ожидании его возвращения, я немного навела порядок в доме, подготовила угощение, наняла уличных музыкантов, ну и, конечно, заказала себе пару новых платьев. Энрике явился не один, а с целой компанией друзей. Был среди них, как ни в чем не бывало, и дон Диего. Рыжего графа д’Осса, которого все называли почему-то О’Флаери, Энрике представил мне на турнире. Двух других я видела в первый раз. Один – томный, высокий, худощавый, с бородкой, в общем, довольно ничего. Второй тоже высокий, поплотнее, волосы коротко острижены, с ямочкой на подбородке. Я знала, что Энрике дружит с молодым королем, вот только не знала, который из них и есть король. Они расхохотались и предложили мне догадаться самой. Вечер прошел очень весело, оба предполагаемых короля наперебой высказывали мне любезности. Днем все вместе ездили по городу и окрестностям, при этом те двое продолжали дурачиться, величая друг друга величествами. Вечером опять собрались во дворце. За ужином Энрике много смеялся и пил больше обычного. Кончилось тем, что его, как бревно, пришлось поднимать и нести в постель. Компания, однако, расходиться не собиралась, играли в кости, продолжали пить и веселиться. Постепенно все же они стали отправляться спать. Худощавый с бородкой ушел, сказав, что не собирается завтра выглядеть как выжатый лимон. Незаметно исчез О’Флаери, любезно распрощался дон Диего. Остался высокий с ямочкой на подбородке. Собственно, я уже догадалась, что он и есть король. И почему Энрике столько пил за ужином. Так я стала любовницей короля. Раз уж дон Диего упорно пытался избавиться от меня, дон Алонсо – избавить меня от имущества, а Энрике с легкостью уступил другому, я подумала, что, в конце концов, лучше быть с тем, кто имеет над ними власть. Король оказался здоровым молодым мужчиной, в постели он был хорош, правда, иногда немного агрессивен. Мы уехали в АльмЭлис. Я показывала свои владения, старалась, чтобы ему было весело. Все его друзья, как ни в чем не бывало, последовали за ним. Но, в общем-то, мне не было до них дела. Король утвердил меня во владении Альтамира и звании пэра, так что теперь дону Диего с доном Алонсо пришлось бы сильно постараться, чтобы отнять у меня АльмЭлис. Сказать по правде, мне и самой никогда не было так весело. Развлекаться эта компания умела. Как я поняла потом, все они, включая короля, были друзьями с детства и, судя по всему, внести раздор между ними было невозможно. Они могли подраться, обидеться друг на друга, но как только дело доходило до совместной гулянки, все обиды забывались. К королю часто присылали гонцов, но он спокойно прочитывал депеши и топил ими камин. О’Флаери пытался поинтересоваться, что в них, но король только смеялся в ответ. Один раз за это время в АльмЭлис заглянула гостья – графиня Мария Граэлент. Она ехала в Ордению из Круавиля и просила приютить ее на одну ночь. Вильруа – тот, которого я чуть не спутала с королем, потом сказал, что ее прислали на разведку, узнать, чем тут занимается его величество. Король после ее визита помрачнел, и через несколько дней собрался ехать в Круавиль. Друзей своих он оставил, сказав, что негоже им сейчас показываться на глаза его матери. Они расхихикались, но О’Флаери все же поехал с ним, а Вильруа и дон Диего отправились к себе в поместья. Энрике пытался остаться, но я его выпроводила.***
Едва они уехали, нагрянула моя семья. Отцу не терпелось узнать, удалось ли мне отстоять свое право на АльмЭлис, у Жака родилась дочь, он хотел пригласить меня в крестные, Лизон и Аннета набросились на меня за то, что я не пригласила их к себе, когда в замке был король, Жан хотел, чтобы я помогла ему найти невесту, Гийом воспылал желанием попасть в королевскую гвардию, самым младшим братьям и сестрам пока только и надо было, что порезвиться в красивом и роскошном замке. Мама робко заметила, что король все-таки женатый мужчина, но сестры ответили, что всем известно, что его жена, иноземная принцесса, давно уже уехала к себе и с ним не живет. Вскоре пришли вести о том, что король отправился к жене на Черную Пантеру, то ли воевать, то ли мириться. Пыла у моих сестер это поубавило. Весть эту, между прочим, принес дон Диего. Он заехал в АльмЭлис по дороге в Круавиль, чтобы со мной поговорить. Просил прощения за ту выходку в монастыре: – Алисия, не держите на меня зла, я, конечно, перегнул палку в тот раз, но… кому как не вам меня понять. Что толку в том, что пятнадцать поколений твоих предков правили этим королевством, если все, что осталось от былого величия – небольшой замок и золотые прииски, которые к тому же, как не крути, достанутся брату. Вот и приходится самому заботиться о себе. В конце концов, я всего лишь пытался вернуть то, что, не появись вы, принадлежало бы мне по праву. Вы красивая женщина, я тоже не урод, почему вы упорно отказываетесь выйти за меня замуж? Неужели вы так наивны, что ждете, что король, вернувшись домой, возобновит вашу связь? Я хорошо знаю его величество, поверьте, это не тот случай. – Благодарю вас за заботу, дон Диего. Но вы сами понимаете, после того, что произошло в Ордении, я не склонна принимать ваши слова на веру. – Я надеюсь, мы, по крайней мере, не станем врагами. Вы слишком очаровательны для этого, Алисия. Я хотел бы быть вашим другом. – В таком случае, дон Диего вам придется постараться, чтобы заслужить мое доверие. – Что ж, это уже лучше. Обдумайте еще раз мое предложение, мы могли бы принести друг другу много пользы: я дам вам положение, вы мне – титул. – Дон Диего, а мне казалось, вы старше дона Алонсо. Ведь, если я не ошибаюсь, в свиту короля обычно отдают старших сыновей. – Да, в самом деле… это давняя история. Видите ли, еще при жизни нашего батюшки дон Педро хотел оставить свое наследство кому-нибудь из нас, и мы с Алонсо уговорились, так сказать, поменяться местами, совсем как Исав с Иаковом. К сожалению, батюшка закрепил это решение документально, так что все наследство досталось Алонсо. – Похоже, вам не повезло, дон Диего. Хотели получить больше, а остались ни с чем. – И не говорите. Кстати, Алисия, вот вам и доказательство моей дружбы: не желаете ли отправить сестер на воспитание в монастырь святой Жанны? Это пойдет им на пользу, там воспитываются знатнейшие девицы королевства. Я мог бы похлопотать перед настоятельницей. – Я уже заметила, что у вас с ней теплые отношения. – А что в этом удивительного, если она приходится мне и Алонсо родной тетушкой? «Ну и семейка у вас», – подумала я, любезно улыбнувшись дону Диего на прощание.Глава 3
Отныне я была свободна. Больше мне не нужно было бояться, что у меня отнимут мой дом, взрослая женщина и дважды вдова я имела право сама решать свою судьбу. И даже помогать родителям решать судьбы братьев и сестер. Хотя в вопросе женитьбы Жана ничья помощь не понадобилась. На крестинах племянницы, он сам приглядел себе невесту – младшую из сестер жены Жака. Все шумное и многочисленное семейство Луэстра-Чум явилось в Ла Курятник на крестины, и праздник получился на славу. Были даже новые зятья барона Луэстра-Чум – недавно он выдал замуж двух дочерей постарше за двух бывших мятежников. Говорили, король помиловал их и освободил из заточения по просьбе герцогини де Круа. Жак очень сдружился с одним из них, Антонио Браско дель Монте, он даже как-то изменился, я никогда раньше не видела брата таким оживленным. Хотя признаться, Антонио всем пришелся по душе, словно всегда был членом семьи. В нем чувствовалась сила, уверенность, чувствовалось, что он немало повидал в жизни, и многим вещам знает настоящую цену. И даже когда он шутил и веселился, он делал это совсем не так, как, например, король и его друзья, рядом с ним они показались бы мальчишками. Не по возрасту, а… даже не знаю, как сказать… по зрелости ума и чувств, что ли. Антонио был настоящий знатный сеньор, но, в то же время, знал и умел делать много такого, чему богатых наследников не учат, ни с кем не чинился. С ним было весело и интересно, а, главное, с ним человек был самим собой, и даже как-то невзначай начинал думать о себе лучше, глядя на него. Во всяком случае, мой брат, застенчивый молчун, всегда сторонившийся чужаков, теперь вдруг расправил плечи и стал увереннее, спокойнее, словно перенимая у Антонио манеру держаться и вести себя. У них завелись какие-то общие дела, они собрались перевозить грузы на западное побережье и в Круавиль. Антонио приезжал в Ла Курятник еще несколько раз, по своим делам с Жаком и на свадьбу Жана, и я невольно заметила, как быстро у нас всех появилась привычка обращаться к нему за советами. Украдкой, я приглядывалась к нему, и думала, что его жене очень повезло, с таким мужчиной женщина может счастливо прожить всю жизнь. Он был довольно высокий, сильный, статью и черными вьющимися волосами похожий на Энрике, на лицо не то, чтобы красивый, но глаза и улыбка очень обаятельные. Не скажу, что нарочно, но я немного с ним кокетничала, совсем чуть-чуть, в таких случаях женщина всегда чувствует, нравится ли она мужчине, ну, а по нему я поняла, что ничего такого между нами нет.***
После свадьбы Жана я уехала обратно в АльмЭлис, а оттуда в столицу, где у Педро был дом, довольно добротный. Раньше я там ни разу не бывала, да и в Розалии вообще-то тоже. В таком большом городе было непривычно, шумно и весело, как на ярмарке. Вскоре у меня появились знакомые. В торговых рядах у порта я повстречала девушку, одетую в мужской костюм, с платком на голове, завязанным на пиратский манер. Она оживленно препиралась с торговцем, когда я вошла в лавку. Выйдя, мы с ней разговорились, оказалось, что ее зовут Эойя, и она, в самом деле, пиратка с Западного побережья. Там так одеваются почти все женщины. Не знаю, как остальным, но ей ее наряд был очень к лицу, да и под стать характеру. Узнав мое имя, она весело присвистнула: – Соседка, оказывается! – Это как? – удивилась я. – Соседние кресла у нас с тобой в Королевском Совете, дорогуша. – В самом деле?! – Выборный представитель Пиратской области. А то стала бы я торчать в этой дыре. – Мне Розалия дырой не показалась. – Ты просто мало что видела. Впрочем, и тут есть много интересного. И я действительно узнала много интересного. Видела королевский дворец, королевскую библиотеку, астрономическую башню, Собор всех святых. Ну, и конечно порт, огромный, вся бухта – сплошной лес мачт, даже не верится, что столько кораблей могут собраться в одном месте. Один из этих кораблей принадлежал Эойе. Она холила и лелеяла его словно младенца. И орала во всю глотку на добрую сотню здоровых заросших волосами пиратов. Вела торговые переговоры, занималась ремонтом поврежденного такелажа, говорила на разных языках, умела определять курс корабля. Мне и в голову не приходило раньше, что быть пираткой, значит так много знать. Еще одним новым моим знакомым стал Филипп д’Олонэ. Рыцарь родом с самого севера, невысокий, быстрый. Загляделся на меня на улице, потом все ходил следом да серенады под окнами пел. За мной так еще никто не ухаживал. Король. Я не была влюблена, но все же часто думала о нем: где он и вспоминает ли обо мне, помирился ли он с женой. В столице я слышала много разного: и длинный перечень его любовниц, и что они очень плохо жили с женой, и рассказы о его пьяных похождениях. Молва склонна преувеличивать, но ведь дыма без огня не бывает.***
На свой первый королевский совет я собиралась с дрожью в коленках. Получив известие о времени и месте совета, я начала готовиться. Можно было не сомневаться – меня там разберут по косточкам. В назначенный день я, как и другие пэры, явилась в зал Совета. Эойя, и правда, села рядом со мной, так что у меня был хоть один знакомый человек рядом. Хотя остальных почти всех я тоже видела раньше: канцлер де Монтиньяк, магистр Ордена, кардинал Лонгвиль, принц Вердер, принцесса Элеонора, моя соседка графиня д’Андуэн – бабушка Энрике, пэр Ланкастер, герцогиня Граэр, графиня Мередит, графиня Иерра. Эойя шепотом делилась опытом: – Эти трое, – она скосила глаза в сторону герцогини Граэр, графинь Мередит и Иерра, – держатся вместе. Терпеть друг друга не могут, но остальных вокруг себя не выносят еще больше… Анриетта Граэр у них всем заправляет, даром, что ростом не вышла, да у тех двух смекалки не хватает. Кардинал – любитель поспать, туговат на ухо. Ничего интересного. Старуха Андуэн – та еще штучка, ну да ты ее знаешь. Магистра, гляди, как скрутило – еле ходит. Поди, пора уже отдавать богу душу, а он все о делах мирских беспокоится, – съехидничала Эойя. Графиня д’Андуэн неодобрительно глянула на нас, чуть дольше задержавшись взглядом на мне. Осуждает за скоропалительную связь с Энрике, подумала я. Граф Ланкастер испепелял меня взглядом с другого конца стола – шутка ли, оказаться за одним столом со своим вассалом, да еще где – на королевском совете! Король с королевой-матерью явились последними. Король широким шагом прошел к королевскому креслу, королева села рядом. Канцлер объявил совету, что королева-мать явилась как выразительница интересов своей внучки Юлии, императрицы Чернопантерской и принцессы Монтекристовской, поскольку мать новорожденной, супруга его величества, скончалась родами. Наступило молчание, судя по лицам членов совета, вызванное неожиданностью. Потом канцлер Монтиньяк от имени совета выразил его величеству глубокие сожаления о его супруге. Заговорили о грядущем погребении императрицы и крещении принцессы. Погребение усопшей надлежало осуществить на ее родине, и король заявил, что, ввиду того, что он отбудет со свитой на Черную Пантеру, он назначает в свое отсутствие соправителей – свою мать и принца Вердера. После этого он внимательно оглядел членов совета. Все согласились с его решением. Далее обсуждали нелады с родичами покойной императрицы, я понимала с трудом, путаясь в иноземных фамилиях. Большая часть их, как я поняла, не хотела покоряться королю, члены совета предлагали различные способы подчинить, от подкупа до войны. Король слушал внимательно, потом сказал, что женится на ближайшей родственнице своей первой жены, дочери главы одного из враждебных кланов. Долго и бурно обсуждали все за и против его женитьбы. Наконец, совет закончился. Я на протяжении всего времени совета молчала. Зачем лезть в дела, в которых ничего не понимаешь? Король никак не показал, что заметил меня, ни разу не взглянул, и я подумала, что дон Диего был прав.***
Несколько дней спустя в мой дом постучали ночью. Это был О’Флаери под руку с мертвецки пьяным королем. Вдвоем мы оттащили короля в постель, он нес какую-то околесицу, называл меня разными женскими именами, кому-то грозил, хохотал, запустил в слугу сапогом. Наутро король был в ужасном состоянии. Хорошо, со мной была Фиона, мы отпоили его отварами, ему полегчало. На прощание он испытывающее посмотрел на меня, поцеловал в губы и ушел. Через неделю он отплыл на Черную Пантеру, хоронить одну жену, жениться на другой.***
При дворе объявили траур. А я вернулась в АльмЭлис. Но не одна. Из столицы за мной последовали Филипп и Антуан д’Олонэ, позже приехали Вильруа, Энрике, дон Диего, Эйоя. Мы веселились, каждый день устраивали празднества, танцевали, ездили на охоту, плавали на лодках. Молва о нашем веселье, видно распространилась далеко, потому как почти каждый день в АльмЭлис прибывали гости, дамы и кавалеры. Больше я не чувствовала себя неуютно в их обществе. Напротив, я видела, что большинство молодых людей увлечены именно мной, я видела в их глазах восхищение, и мне это было приятно. По окончании траура все вернулись в столицу, там время протекало столь же весело, и у меня завелось еще больше знакомых.***
Дон Диего продолжал оставаться в списке моих кавалеров и становился все настойчивее. Однажды во время танцев он утянул меня в укромный угол. – Алисия, дорогая… – Он хотел поцеловать мои губы, но я увернулась, и поцелуй пришелся в шею, – Сколько можно ждать! Давайте, станем любовниками, раз вы так боитесь выйти за меня замуж. – Дон Диего, прекратите! – Я, шутя, отбивалась, но его это только раззадорило. – Что у вас с братом за манера распускать руки… – Похоже, Алонсо и тут пытался обойти меня исподтишка, – неприятно улыбнулся дон Диего, – Неужели вы были с ним более любезны, чем со мной? – Он опять попытался меня обнять. – Я влепила ему увесистую оплеуху. И вам могу, если продолжите в том же духе, – рассмеялась я. Дон Диего вздохнул и отпустил меня. – Алисия, вот увидите, я буду покладистым мужем. Но я не доверяла ему, несмотря на все его уверения.***
Дома я бывала редко. У Жана родилась дочь, Жак был уже отцом троих детей, жена и сын Антонио гостили в Жанине. Я забрала к себе Лизон, ей уже исполнилось шестнадцать, самое время замуж отдавать. И, глядя на братьев, их жен и малышей, я поняла, что тоже хочу иметь свое гнездо, хочу, чтобы у меня были муж и дети. Мне шел уже двадцать второй год. Несмотря на обилие кавалеров, ни меня, ни сестру не баловали предложениями руки и сердца. Лишь дон Диего настойчиво стремился заполучить мою руку вкупе с поместьем дядюшки. Мое же сердце больше благоволило к Филиппу д’Олонэ. Чем-то он напоминал мне моего Филиппа, не только именем, но и серьезностью, благородством. И я решила – он станет моим мужем. Все было прекрасно. Он в очередной раз объяснился мне в любви, я ответила ему взаимностью. Он уехал домой. Я ждала и готовилась к свадьбе. Лизон злилась и кричала, что вместо того, чтобы найти жениха ей, я нашла себе, очередного, уже третьего (!) мужа. Филипп приехал, и в глазах у него было что-то не так. Он не поцеловал меня и попросил разрешения поговорить наедине. Мы остались одни в большой пустой зале. Он попросил меня ответить, правда ли, что все, чем я владею, принадлежит мне лишь до моего нового замужества. Это было не совсем правдой – Чандос оставался в моем владении – но я уже все поняла. И ответила, что, действительно,потеряю титул и владения Альтамира после свадьбы. И он сказал, что его семья не может ему позволить жениться на бесприданнице. Я спросила, неужели он не знал о моем происхождении и моем состоянии, когда ухаживал и звал меня замуж. Он сказал, что знал о моем происхождении, но надеялся убедить отца все же дать согласие на брак. А о завещании Педро узнал по дороге домой, дон Алонсо как благородный человек счел своим долгом предупредить его о последствиях такой женитьбы. Я велела ему уйти. Он поклонился и вышел.***
Лизон говорила, что поделом мне, не понимала, глупенькая, что нет и не будет у нее жениха, о каком она мечтает, перевелись на свете благородные рыцари – бароны Чандос и графы Альтамира. Остались доны Алонсо и Диего, алчные до чужого добра и ревниво его стерегущие. Я вежливо выпроводила всех своих гостей под предлогом, что еду в столицу на королевский совет. Хватит, пусть веселятся в столице, а не у меня дома и не за мой счет. Короля по-прежнему не было, принц Вердер правил один, королева-мать болела. Королевский совет в этот раз созывали, чтобы одобрить повышение налогов, пэры многие хотели, воспользовавшись случаем, увеличить и свои подати, но некоторые были вообще против повышения, в том числе я. Принц Вердер говорил о том, что денег в казне не хватает, много расходов связано было со свадьбой короля, да и столь частое сообщение между государствами обходится недешево. Еще нужны деньги на армию и флот, на усмирение мятежников на Черной Пантере. Пэры возражали, что деньги на борьбу с мятежниками впору бы взыскивать с подданных короля на Черной Пантере. Принц молчал, и лицо у него было утомленное. Ни к какому решению совет не пришел, принц велел не разъезжаться и через неделю созвал новый совет. На следующем совете решение о повышении налогов утвердили. Королева-мать присутствовала, она чувствовала себя уже лучше, вместе с принцем Вердером они пошли на уступки, позволив пэрам повысить и собственные подати. После совета я поехала домой, в Жанин. Перед этим я заглянула в АльмЭлис и Чандос. Несмотря на мою веселую жизнь, дела в обоих поместьях шли хорошо. Еще раз убедившись в этом, я со спокойным сердцем продолжила путь. Младшие братья и сестры, племянники и племянницы успели сильно подрасти за время, пока я была в столице. В Жанине жила и Гертруда, жена Антонио, с сыном Клеменцио. Жак с Антонио, как обычно, были в отъезде. К Аннете сватался генуэзский купец, отец не знал, какой ему дать ответ и велел приезжать через год – пусть Аннет подрастет, и если за год не сыщется жених получше, то и быть по сему. О моей несостоявшейся свадьбе родня молчала, только иногда отец тяжко вздыхал, глядя в мою сторону. Ну да мне и это было неприятно. Фиона, когда я заезжала в Чандос, сказала: «Не лови звезд с неба, найди себе просто хорошего человека, заведите детей, будут они баронами Чандос, и дело с концом». Дома я оставаться долго не захотела, как вернулись Жак с Антонио, решила отправиться с ними на западное побережье, повидать Зою. Ехали мы хорошо, стоял конец мая – самое время для путешествий. После Ионвиля Антонио свернул куда-то – ну да Жак отнесся к этому спокойно, видать, так у них было заведено. Нагнал Антонио нас за Круавилем, уже не один, а со своим слугой, Жаке. Был он очень веселый, и я подумала, что тут, наверное, не обошлось без женщины. За то время, что я видела их с женой вместе, мне показалось, что Гертруда тянется к нему больше, чем он к ней. Так я ему и сказала: – Не любишь ты жену, Антонио, слишком часто от нее бегаешь. – Неправда, – ответил он, – люблю. Не так, наверное, как хотелось бы ей, но достаточно, чтобы жить в добром согласии. В жизни редко бывает, чтобы все и сразу. А я умею ценить то, что есть. Год назад сидел в тюрьме, а теперь свободен, у меня сыновья… сын, – поправился он и весело добавил, – и будут еще дети. И чтобы они не росли голодранцами, нужно что-то делать. Если я буду сидеть у жениной юбки, много ли толку выйдет? – Вот видишь, ты хочешь лучшего будущего для своей семьи, выходит, ты стремишься к большему, а не довольствуешься достигнутым. – Я не говорил, что доволен достигнутым. Я сказал, что умею ценить то, что есть сегодня. А завтра я хочу большего. – Я тоже хотела. Но неужели слишком многого? – Возможно, ты хотела совсем не то, что тебе нужно. – Что ты имеешь в виду? – Неужели ты думаешь, что жила бы счастливо с этим чванливым графом, что отказался от тебя из-за наследства? Я рассмеялась: – А ведь ты прав.***
Я отыскала Эойю, точнее, она отыскала меня в Граюнте. То был большой портовый город, древний, с полуразрушенными языческими храмами. Она познакомила меня со своим братом Аламом, он как раз вернулся из похода. Очень большой, мощный, с серьгой в ухе и обритой наголо головой, повязанной пиратским платком. Рядом с ним мы с Эойей казались совсем малышками. Когда он не рявкал громовым голосом на команду и не пьянствовал с друзьями в трактире, Алам был добродушным и милым. Руки у него оказались удивительно ласковые. Я осталась на его корабле. Думать ни о чем не хотелось, приятно было нежиться на солнышке и плавать в теплой морской воде. Эойя и Алам были прекрасными ныряльщиками, и я старалась от них не отстать. Настроение мое не смогла испортить даже весть о том, что Филипп д’Олоне женился на бывшей фаворитке короля, Камилле, графине Глейнер. Но всему приходит конец, рано или поздно. Следом пришли вести о прибытии его величества с новой королевой, и нам с Эойей надлежало отправляться в столицу, на торжественную встречу молодой королевской четы.Глава 4
Та осень хорошо мне запомнилась. В столице прошли сначала празднества по случаю приезда королевы Целестины, потом ее коронация. Людям молодая королева понравилась, она часто улыбалась и любила танцевать. Король мало изменился, лишь иногда носил чернопантерское платье, видимо, из уважения к жене и ее подданным. Та осень оказалась богатой на свадьбы: канцлер Монтиньяк выдал дочь замуж за графа Бертео, дон Алонсо, наконец, обвенчался с младшей графиней Иерра, своей невестой, а Вильруа соединил руку и сердце с Анриеттой, герцогиней Граэр. Последнему браку многие поражались и шутили, что без колдовства здесь не обошлось. А за мной с завидной настойчивостью ухаживал дон Диего. Еще я постоянно чувствовала на себе его взгляд. Взгляд короля. На праздники я сшила себе много новых платьев, я знала, что красива, на зависть всем своим недоброжелателям. Этот мужской взгляд был настолько красноречивым, что молва снова окрестила меня королевской любовницей задолго до того, как это на самом деле произошло.***
Я уехала. Уехала, чтобы не портить молодой королеве торжества и чтобы повидать Алама. Его корабль все еще стоял в бухте Граюнта, и я застала его на борту. В гамаке с какой-то девицей – понятие верности не входило в кодекс поведения пирата. Он рассмеялся, и я тоже улыбнулась. Мы расстались добрыми друзьями. В Граюнте меня нашел король. Явился ко мне в дом. Приехал следом, бросив жену и празднества. Я поняла свою миссию просто: со мной он должен отдыхать. Никаких сложных государственных вопросов, сцен, скандалов, сплетен. Он и я. И его вездесущие друзья, приехавшие следом. Король был приятно поражен, увидев, что я кое-что знаю о морском деле. Мы вместе купались и ныряли все оставшиеся дни бархатной осени. Потом он вернулся в столицу – королева была на сносях. А я отправилась в АльмЭлис. Вскоре ко мне приехали Жан с женой и Лизон с Аннетой. Сестры уже привыкли жить в богатстве и дома, в Жанине, оставаться не хотели. У королевской четы родилась дочь. Девочку нарекли Марией. После крестин король снова вернулся ко мне. Зима в АльмЭлисе прошла весело. Его друзья тоже гостили у меня, но ряды их изрядно поредели. Вильруа после женитьбы выпал из компании. Дон Диего заезжал изредка, теперь он, похоже, смирился с тем, что я не выйду за него замуж, и предпочитал искать счастья где-то в других местах. О’Флаери тоже не было видно, но по другой причине. Король был зол на него из-за своей сестры. Принцесса Элеонора и О’Флаери оказались не слишком благоразумны, плод их внебрачной связи должен был появиться на свет не позднее середины лета, как и наш с королем. А весной за принцессой должен был приехать жених, чужеземный герцог. Король говорил, что с удовольствием повесил бы «эту сволочь», но тогда принцесса Элеонора попала бы в еще более безвыходную ситуацию. Оставалось одно – обвенчать их как можно скорее. Король и сам это понимал, но хотел проучить и напугать обоих. В середине февраля он все же дал согласие на брак, и мы отправились в Розалию на свадебные торжества.***
Свадьба принцессы – дело нешуточное. В столицу съехался весь цвет королевства. При дворе дон Диего уже вовсю ухаживал за графиней Ланкастер, дочкой старого пэра. Если он хотел уязвить меня, то не мог выбрать никого более подходящего. Но расчет дона Диего был более тонок – графиня Вердерина приходилась пэру Ланкастеру единственной дочерью. В их владении находилось не только богатое и обширное графство Ланкастер, но и не менее богатое и просторное герцогство Хилрод, а как пэры они собирали налоги еще в трех поместьях, включая Чандос. С этим богатством не шел ни в какое сравнение даже АльмЭлис и поместье Альтамира. Сама графиня Вердерина, по правде, была злобной занудой. Ко мне она относилась как к куску грязи на дороге, делала вид, что не замечает. Впрочем, как и многие другие. Каждый норовил показать, что знатнее и богаче, драгоценностей нацепить побольше, быть ближе к королевской фамилии, презирать тех, кто беднее и худороднее, заполучить еще одно поместье или титул, породниться с еще более родовитыми. Моя связь с королем заставила некоторых из них быть чуть более любезными, но в целом их отношение ко мне не изменилось. Только вот меня этим было трудно пронять. Язвительный шепот за спиной не мог задеть меня больше, чем те же оскорбления, высказанные мне в лицо доном Алонсо, лицемерным улыбкам немногих заискивающих, я доверяла не больше, чем притворно покладистому виду дона Диего. Что же до обильно источаемого в мой адрес высокомерия, то с этим я свыклась еще с детских лет. Самой надменной из всех мне казалась жена принца Вердера, герцогиня де Круа. Даже не надменной, а какой-то равнодушной ко всему вокруг. Так другие люди смотрят на насекомых или на привычную мебель: безразлично и словно бы мимо. Высокую, с царственной осанкой, ее можно было принять за королеву скорее, чем настоящую жену короля. Наверное, так и пристало смотреть королевским особам, выражать поистине монаршее величие. Все же она мне нравилась больше остальных, может потому, что была очень красива, а может потому, что я разгадала тайну, скрытую за этим ледяным спокойствием. Помню, когда я впервые увидела маленького герцога, ее сына, меня словно озарило – точно такой же мальчуган бегает с моими племянниками по двору в Жанине! И зовут его Клеменцио Браско дель Монте. И припомнилось мне сразу, что это ведь она освободила Антонио из тюрьмы, его частые отлучки и слуга, месяцами пропадающий неизвестно где. Что ж, признаться, они красивая пара, оба высокие, стройные, кудрявые. И мне стоит помолчать о моем открытии.***
Дон Диего успешно оттер всех других претендентов и, едва завершилась свадьба принцессы, объявил о своей помолвке. Его свадьба с графиней Вердериной состоялась чуть позже, весной, в апреле. Среди гостей были король с королевой, пэры, графы и герцоги. Был и дон Алонсо с супругой. Всякий раз, видя братьев Луис эль Горра вместе, я вспоминала об угрозе потерять АльмЭлис. Теперь, когда я ждала ребенка, не будучи замужем, эта угроза вновь обрела реальные очертания. Я сказала об этом королю. Рассказала все с самого начала. Просила позаботиться о будущем нашего ребенка. Он ответил, что мне нечего беспокоиться.***
Моя дочь родилась в конце июля, здоровой и розовенькой, как все дети в нашей семье. Роды были быстрые, помогала мне Фиона. Я назвала малышку Жанной, и просила двух святых дев – Жанну Северную и Жанну Южную – принять мою доченьку под свое покровительство. Крестной матерью Жанны стала Эойя, крестным отцом – мой брат Жак. Появление маленькой Жанны на свет принесло много радости. Фиона просто помолодела от счастья. Мой отец относился к Жанне благоговейно и заявил, что она самая красивая из его внучек, вызвав маленькую семейную бурю. Я сама, испытав муки материнства, теперь наслаждалась его радостями, глядя на пушистую головку, прижимающуюся к моей груди. Лишь король, отец Жанны, никак не отнесся к рождению дочери. Он совсем не интересовался своей старшей дочерью, Юлией, она даже росла вдалеке от двора, в замке герцогини де Круа. Говорили, она вполне может быть незаконнорожденной, и этим объясняли холодность короля. Ко второй дочери, Марии, он тоже был равнодушен. Осенью королева разрешилась от бремени мертвым мальчиком, и лишь это его огорчило. Но я не теряла надежду – некоторые мужчины начинают интересоваться детьми лишь после того, как им исполнится три-четыре года.***
Энрике приехал поздравить меня с новорожденной позже всех, он был на похоронах своей бабушки, старой графини. Хоть в последнее время мы с ней и не ладили, я помолилась об успокоении ее души, вместе с душами Филиппа и Педро. Каждый год я поминала обоих, но в этот год у меня было особенное чувство. Роди я ребенка одному из них, сыну или дочери было бы уже от семи до четырех лет. Судьба распорядилась иначе, но в своих молитвах я просила их помогать Жанне на ее жизненном пути. Следом за Энрике приехал О’Флаери. С ним у меня состоялся следующий разговор: – Алисия, я приехал поговорить с вами. Не знаю, известно ли вам, но у короля сейчас новая пассия в столице. Дочь гранадского эмира. – Вы уже третий человек, кто поспешил меня этим обрадовать. – Я сказал это не затем, чтоб вас встревожить, ему она скоро надоест. Не в этом дело, я хочу поговорить о другом. Вы и я, у нас много общего. И у вас, и меня происхождение оставляет желать лучшего. Но у нас есть кое-что получше – мозги. Ими мы и пробили дорогу в жизни. И сможем добиться еще большего, если станем союзниками. – Я не вполне вас понимаю. – Есть вещи, которые мужчина не может сказать мужчине. И наоборот, некоторые вещи женщины могут знать, но обсуждать их с мужчинами не стоит. Канцлер Монтиньяк стареет, и это не прибавляет ему мудрости, к сожалению. В недалеком будущем я хочу занять его место. Я могу говорить королю о том, как лучше поступить, и говорю часто. Но вы сами знаете, как он умеет не слушать, если не хочет. И потому мне нужна женщина. Умная женщина, которая будет говорить ему о том же, но иными словами. Не убеждать его, как я, но настраивать на нужный лад. Моя выгода вам ясна, не правда ли? Сейчас я расскажу о вашей. Стабильность, вот что вы выиграете. Я буду безжалостно отсекать всех ваших соперниц. Ну и, разумеется, если у вас будут какие-нибудь пожелания по поводу вашей семьи… Я думаю, в наших силах будет это устроить. – О’Флаери, вы прекрасно знаете, если вы предложите что-то полезное, я всегда готова вас поддержать, – сказала я, осторожно подбирая слова. – Но если вы станете предлагать то, что идет вразрез с моей совестью, я не буду на вашей стороне. – Что ж, Алисия, думаю это хорошее начало. Но, боюсь, моя помощь понадобится вам раньше, чем вы предполагаете.***
Смысл последней фразы я поняла лишь несколько дней спустя, когда О’Флаери с Энрике уже уехали, застав Лизон плачущей в беседке в саду. – Он уехал, что мне теперь делать?! – рыдала она. Расспросив плачущую сестру, я стиснула зубы. Она, дура, влюбилась, отдалась ему, а теперь испугалась, поняла, что наделала. Но Энрике просто подлец. Уж кто-кто, а он, который чуть ли не каждый день заявлял, что никогда не женится, он, который прекрасно знал, что и так Лизон едва ли блестяще выйдет замуж, почти без приданного и с незнатным происхождением, он, у которого и без того хватало женщин, в столице, в поместье, где угодно… Я велела собирать вещи, мои и Лизон. Потом подумала и решила взять с собой Аннет. Я посоветовалась с Фионой, и она, мрачно усмехнувшись, дала флакон, который мог мне пригодиться. Мы отправились в столицу, вслед за Энрике и О’Флаери. Удостоверившись, что они там, я нашла ближайшую церковь и сделала щедрое пожертвование. Днем я, как ни в чем не бывало, встретила Энрике с Вильруа на прогулке и пригласила зайти в гости. Вечером мы втроем долго вспоминали старые, добрые времена за чашей хорошего вина. Вильруа, как обычно, много не пил и рано откланялся, хотя его жена и была на севере, в своем имении. Энрике, по обыкновению, перебрал. К тому же зелье, что дала Фиона, действовало безотказно, он стал кротким, как ягненок. Священник, который ждал в открытой церкви, несмотря на поздний час, обвенчал их с Лизон. Свидетелями были Аннет и торговец тканями, живший по соседству. Потом мы погрузили новобрачных в повозку, и они отправились проводить первую брачную ночь в трактир за городом. Я дала Лизон самые подробные наставления о том, как себя вести утром. И навестив молодоженов в полдень, с удовлетворением отметила, что она в точности последовала моим указаниям. Энрике беспомощно щурился и, преодолевая страшную головную боль, лепетал, что не мог ни при каких обстоятельствах совершить такую глупость как женитьба. Я подробно ему поведала о вчерашнем вечере, о том, как он откланялся следом за Вильруа, и как утром я обнаружила, что Лизон не ночевала дома, а Аннет призналась, что вчера ночью была свидетельницей на их тайном венчании. Лизон вторила мне, называя церковь, в которой они венчались, и призывая Энрике не отрицать совершенного по любви. Окончательно он сдался в церкви, переговорив со священником. Ему ничего не оставалось, как отвезти новоявленную супругу в свой замок. Женитьба Энрике стала притчей во языцех среди его друзей. Они хохотали до упаду, узнав как пал последний бастион их некогда холостяцкой компании. «Кто-то женился из благоразумия, как Вильруа, кто-то по расчету, как Луис эль Горра, и лишь Андуэн умудрился жениться по пьянке», – подвел итог О’Флаери, хитро взглянув на меня. Родители, узнав о тайном венчании, немедля отправились навестить блудную дочь. Увиденным они остались довольны. Замок Андуэн произвел на них хорошее впечатление, вкупе с пошлинами, взимаемыми за проезд по дорогам графства Андуэн, ведущим с севера на юг и всегда оживленным. Со смертью бабушки Энрике стал пэром. Многие девицы при дворе кусали себе локти. Сам Энрике выглядел так жалко, что во мне проснулись угрызения совести. Вряд ли они с Лизон будут счастливы, но я сделала то, что должна была в этой ситуации, успокоила себя я. Прошло уже больше года, генуэзский купец вернулся свататься к Аннет, и отец ответил согласием, хотя не преминул сообщить тому, что две его старшие дочери замужем за пэрами. Аннета рыдала и умоляла отца не отдавать ее замуж, она до смерти боялась купца с его черными глазами и длинной бородой. Я попросила отца не делать этого, раз сестра так противится. Мы с ним поссорились, и он сказал, что, если я такая умная, почему бы мне самой не найти ей другого жениха, да еще и обеспечить приданным. В разгар этой ссоры приехал король. Я встретила его, как ни в чем не бывало. Его мавританская наложница если и попортила кому кровь, то королеве, а не мне. Жанна росла, у нее резались зубки, и она много капризничала. Родители уехали, а Аннета осталась у меня. Она помогала мне вести хозяйство и смотреть за Жанной, тем более, что гостей в замке с приездом короля всегда было предостаточно, и мне нужно было следить, чтобы все пиры проходили так, как надо.Глава 5
Время пролетает незаметно. Я поняла это, отметив Жаннин третий день рождения. Моя девочка стала большой болтушкой. Она мило улыбалась и тараторила без умолку. Ее золотистые кудряшки я собирала драгоценным обручем, и отмечала с невольной гордостью, что вырастет она красавицей. На третий год жизни она покорила сердце своего папы, и он подарил ей на именины ожерелье с рубинами. Жанна тянулась к нему, улучшив минутку, взбиралась на колени и, перебирая пуговицы его колета, рассказывала о своих открытиях оживленно и непосредственно. Король смеялся и говорил, что она забавная, в отличие от Марии, которая всегда смотрит букой. За прошедшие годы Лизон родила сына, у Жана было уже трое детей, а у Жака пятеро, его старшего сына я отправила учиться к рыцарям Ордена. Аннет вышла замуж за Антуана де Линьи, простого рыцаря Ордена, вышла по любви. Я помогла ей с приданным, а для него попросила у короля должность гарнизонного коменданта в крепости Руаньян, на границе графства Вильруа и баронства Луэлло. Так она могла часто приезжать ко мне и навещать родителей. С отцом я помирилась еще до свадьбы Аннет. Он все жаловался на новые высокие налоги, и я добыла ему разрешение на беспошлинную торговлю на ярмарке в Виле. Гийом теперь служил в королевской гвардии и был женат на фрейлине королевы с непривычным для нас именем Люцина. Подросли младшие сестры, Мари и Кристин, выросли дочери Жанны, моей старшей сестры, всех их надо было наряжать, выдавать замуж. Благо с королевой к нам прибыло много чернопантерских рыцарей и пажей. Сыграли еще четыре свадьбы. Впрочем, семейные заботы никогда не кончались. Моей многочисленной родне постоянно что-нибудь было нужно, но, к счастью, в большинстве случаев мне достаточно было обратиться к О’Флаери, а не просить короля. Правда, потом он, в свою очередь, мог просить меня оказать ему услугу. Он все же стал канцлером, и даже поддержка королевы-матери не помогла Хуго де Монтиньяку удержаться на своей должности. Семейные заботы, заботы по хозяйству, пиры и празднества в честь короля и, конечно, моя дочь. Вот так и прошли эти три с половиной года.***
Король. Для меня он был не только королем, он был мужчиной, с которым я жила, от которого родила дочь. Он мог увлекаться кем-то время от времени, но всегда возвращался ко мне. Отчасти это было заслугой О’Флаери, но в большей степени моей. Я знала, что есть немало женщин, не уступающих мне в красоте, но знала и то, что мои темные глаза в сочетании со светлыми косами, впечатляли многих мужчин. И уж точно не оставляли равнодушным короля.Алисия, графия Альтамира
Я никогда не устраивала ему скандалов, не заставляла чувствовать себя неуютно, памятуя о том, что рассказывали о его первой жене. Андуэн даже как-то признался, что в припадке ярости она кидалась на короля с кинжалом. Неудивительно, что он предпочитал женщин более тихих в выражении своих чувств. Сам король, правда, никогда не говорил о своей жизни ни с первой, ни со второй королевой. А я не стремилась спрашивать. Вместо этого я придумывала новые развлечения, игры, танцы. И уж тут-то я не стеснялась громко выражать свои чувства. Королю это нравилось. Пожалуй, поэтому я и была нужна ему, по этой причине больше чем по какой-либо другой, он возвращался ко мне снова и снова. Со мной он забывал все тяготы, и бремя власти не так давило ему плечи. А я… Если бы мне дано было выбирать, из всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться в жизни, я бы выбрала Антонио. Но я не тешила себя иллюзиями. Между нами стояли не только две искренне любящие его женщины – жена и любовница, но и его собственные чувства. В его жизни была любовь, единственная, кроме которой, по большому счету, ему никто был не нужен. Такая, какой я мечтала бы быть для него. Но для Антонио ею была герцогиня де Круа. А у меня были прекрасный дом, чудесная дочь, большая семья. И я умела ценить то, что у меня есть.
***
А потом, осенью, случилось то, что случилось. Жак с Антонио заехали ко мне по дороге на западное побережье, как они делали иногда, когда знали, что король в столице. Заехали, как обычно, ненадолго. Жак любил возиться с Жанной и всегда привозил ей подарки. Они уехали из АльмЭлиса утром, а к обеду приехал король. Я встретила его и его свиту, усадила за стол. После обеда Жанна прибежала поиграть с ним. Он потрепал ее за щеку и велел играть с собачкой. – Кто у тебя был сегодня? – спросил король. – Брат заезжал. – Он был не один. Твой брат, что, якшается с бунтовщиками? – Это всего лишь шурин моего брата, и ревновать тут ни к чему, – рассмеялась я, обращая наш разговор в шутку. – Так, значит, шурин твоего брата… – задумчиво повторил он, но я не придала этому значения.***
Месяц спустя в АльмЭлисе появился отряд королевской стражи. На дорогах неспокойно, король велел удвоить охрану, сказал их командир. Они поселились в подвале и только и делали, что начищали оружие. Во всяком случае, тогда мне так казалось. Я не тревожилась за Жака и Антонио, им хорошо были известны все дороги окрест, и никакие разбойники не могли причинить им вреда. Они вернулись, целые и невредимые, как и следовало ожидать. Но лучше бы они никогда не возвращались. Когда откуда-то снизу раздались крики, и я выглянула с галереи во двор, то увидела лишь пару недоумевающих слуг, прислушивающихся к лязгу металла, доносящемуся из подвала. Мужчины в пылу азарта иногда забывают об осторожности, и я уже готова была отойти от перил. Но тут снова раздался крик. Я узнала голос Жака. Он звал на помощь. Я бросилась вниз и в одном из коридоров налетела на Фиону. Она тоже бежала на шум, становившийся все явственнее. Во дворе дорогу нам преградили два стражника, уже успевшие разогнать оторопевшую челядь. Я ничего не могла сделать. Ни я, ни Фиона – всего лишь две женщины, безуспешно пытавшиеся остановить два десятка вооруженных мужчин. Они отдали мне Жака. Он получил удар чем-то тяжелым по голове и был без сознания. Мы с Фионой осмотрели его и оставили приходить в себя. Антонио они увезли с собой. Ранен он или нет, я не знала. Знала только, что после их отъезда в подвале осталось больше десятка трупов и лужи крови.***
Король должен был вернуться ближе к концу недели, но я не стала ждать. Я бросилась к нему, в Хилрод, где он гостил у графини Вердерины и дона Диего. Прежде всего, я нашла О’Флаери. – Алисия, чем меньше людей об этом узнает, тем лучше для вас, – сухо ответил он. – О’Флаери, ради бога, объясните, что произошло? Как могло случиться, что в моем собственном доме напали на моих родственников? – Ваши родственники были не в ладах с королевским правосудием. А у него длинные руки. – Вы могли бы предупредить меня. Я поговорила бы с королем. Все можно было бы уладить. Не так ли? – Не в этом случае. – Но в чем причина? – Вы же умная женщина, Алисия. Выбросьте это из головы. И не задавайте лишних вопросов. Но я все же задала. Правда, не ему, а королю. – Мой король, помните, в прошлый раз на пути в АльмЭлис вы встретили моего брата и его шурина? – Я, что, должен помнить всех твоих родственников? – Мне показалось, его вы запомнили. – Ну, и что ты хочешь? Если бы речь шла о чем-то другом, я бы отступила. Когда он говорил так, словно цедил слова сквозь зубы, это означало, что он зол, и разговор ему неприятен. – Прошу, будь милосердным. Отпусти его, – я присела на подлокотник кресла рядом с ним. – Нет, – ответил он слишком быстро, и я поняла, что решение уже принято. – Ты же простил всех бунтовщиков… – я ласково положила руку ему на плечо. – Прости еще одного. – Вот именно. Одним больше, одним меньше. Какая тебе разница? – Мой король ревнует? – улыбнулась я. Он рывком пересадил меня к себе на колени. – А что, есть причины? – Как мне успокоить вашу ревность? – спросила я, целуя его. – Есть много способов, – без улыбки ответил он, поднимая мои юбки. Я продолжила разговор после того, как наши тела были удовлетворены, но еще не разъединились. – Теперь, когда у тебя нет поводов для ревности, отпустишь его? – спросила я. – Уже поздно. – Как?! – Он умер. – Но он был жив, когда его увозили… – А теперь мертв, – король приподнял меня и, поставив на пол, принялся оправлять свою одежду. – Почему, ваше величество? – день померк в моих глазах. – Потому что такова моя воля, – отрезал король. – Господи, бедная Гертруда, – пробормотала я, не в силах заставить себя осознать услышанное. – Что я скажу ей? – Можешь сказать, что она – вдова и чем раньше выйдет замуж, тем лучше. – Но она его любит… – Иногда приходится убивать тех, кого любят. И тех, кого любишь, – он невесело усмехнулся сам себе и, взяв меня за подбородок, пристально взглянул в глаза. – А ты запомни, что больше мне нравишься, когда заботишься обо мне, а не о моих врагах.***
Я слишком хорошо изучила нрав короля за эти годы, чтобы пытаться вернуться к этому разговору с ним или О’Флаери. Никогда еще я не чувствовала себя такой раздавленной. Жак все еще оставался в моем доме. Я спешно вернулась в АльмЭлис, чтобы успеть увезти его в Ла Курятник до того, как король приедет в Альтамира. Фиона уже залечила его раны, но состояние у него было ужасное. Сейчас он мог выкинуть что угодно. Броситься на кого-нибудь с мечом, кричать о подлости и предательстве. Мне еле удалось справиться с ним, и с помощью Жана отправить в путь. Но не это было самым тяжелым. Нужно было известить Гертруду. Я велела Жану доставить ее в АльмЭлис как можно быстрее. Времени оставалось мало, король и так задержался на охоте в Хилроде.***
Как я и боялась, король со свитой прибыли в АльмЭлис раньше Жана и напуганной Гертруды с сыном. Глубокой ночью, уложив спать Клеменцио и Жанну, мы с ней долго сидели и шептались при свете оплывшей свечи. – Алисия, я знала, рано или поздно что-то случится. Я молилась об одном – чтобы бы он был жив, ранен или арестован, главное – жив, – обреченно говорила она. – Гертруда… – я обняла ее за вздрагивающие плечи. – Он говорил мне: «Если меня повесят, надежный человек передаст тебе деньги, будешь воспитывать сына сама». Я не хотела держать эти деньги в доме, боялась накликать беду… Хорошо, что с ними не было Клеменцио. Не хочу, чтобы он знал, как это случилось… Прошу, не говори никому, Алисия. – Тише, Гертруда, тише. Успокойся. Никто не узнает. – Я знаю, у него кто-то был, знаю даже кто – та женщина, что освободила его из тюрьмы. Но в этот раз она не спасла его… Если бы она попросила короля о помиловании? Быть может, у нее бы получилось. – Уже ничего нельзя сделать. Просто поплачь. Поплачь, тебе будет легче. Отчаяние толкнуло Гертруду на безрассудство. Она осмелилась просить короля отдать ей тело ее мужа. Король был в гневе. Ему не дают ни минуты покоя, заявил он. Кем я окружила себя! Он больше не желает видеть посторонних в АльмЭлисе. Гертруде с сыном пришлось уехать той же ночью. – Прости, Алисия, я и тебе причинила неприятности, – сказала она, прощаясь. – Гертруда, будь осторожнее. Я постараюсь все уладить, насколько это возможно. Отъездом Гертруды дело не ограничилось, через пару дней король велел, чтобы Фиона покинула замок. – Не нравится мне эта старая карга. Вечно смотрит так, будто хочет меня живьем зажарить. Чтоб духу ее здесь не было. В ответ Фиона только подлила масла в огонь, заявив во всеуслышание, что уж если ее кто боится, пусть боится и дальше. Ей-то как раз боятся нечего. Она уезжает, чтобы не видеть кое-чьих противных физиономий.***
Я осталась развеивать дурное настроение короля, защищать Гертруду, Фиону и многих других. На сей раз это было не просто. Вскоре из столицы пришло известие, что королева разрешилась от бремени мальчиком. Королевство наконец-то получило наследника, и король спешно уехал. Чуть позже я тоже последовала за ним. Я взяла с собой Жанну, несмотря на то, что из-за отсутствия Фионы, управляться с ней было труднее обычного. Ожидался праздник по случаю рождения наследника, и все дети знатных семейств должны были принимать в нем участие. А я не намерена была лишать Жанну возможности войти в их круг.***
Празднества удались на славу. Менестрели, бродячие фокусники, актеры, танцовщики не скупились на чудеса. В огромной пиршественной зале собрался весь цвет королевства. Королева Целестина сияла, сидя между королем и золоченой колыбелью. Она долго ждала этого дня и сейчас была счастлива. Я относилась к ней с симпатией, поэтому при дворе старалась привлекать к себе внимания не больше, чем это было предусмотрено дворцовыми церемониями. Отступив за спины празднично наряженных придворных дам, я привычно осмотрелась вокруг. Супруга О’Флаери, принцесса Элеонора, в открытую строила глазки юному конюшему из свиты герцога Лонгвиля. Сам герцог тревожно оглядывался в поисках своей жены, бывшей уже на сносях. Дамы неспешно беседовали, утомленные танцами и обильным ужином. Заметив герцогиню де Круа, я спросила себя, знает ли она о том, что произошло. Я наблюдала за ней, пока она слушала болтовню герцогини Граэр, и мне показалось, что она нервничает и чего-то ждет. Несколько раз она невзначай оглядывалась на короля. На ее лице лежала тень озабоченности, и именно эта тень навела меня на мысль, что, возможно, ей ничего определенного не известно. На всякий случай, я сказала графине Граэлент, улучшив момент, когда герцогиня де Круа повернулась в мою сторону, о том, что Гертруда овдовела. На мгновение наши взгляды встретились, потом она снова повернулась к герцогине Анриетте. Привели детей, Жанна подбежала ко мне, я поправила ей ленты в волосах и напомнила, что сегодня папу нужно называть его величество. Герцогиня де Круа подошла ко мне, едва я отошла от группы дам. Она спросила, как умер Антонио. Я ответила, что не знаю, король просто велел передать его жене, что отныне она вдова. Мне было тяжело смотреть на нее, еще тяжелее было говорить. Я пыталась намекнуть ей о том, чтобы она никого больше не расспрашивала. Не знаю, поняла ли она меня, но после долгого молчания она улыбнулась. Как-нибудь заеду к вам в гости, посмотреть на ваш знаменитый замок, пообещала она. И действительно заехала. Два месяца спустя. Она осталась всего на один вечер, осмотрела замок и передала мне увесистую шкатулку со словами: – Я прошу вас отдать это мадам Браско дель Монте. Мы были одни, поэтому она добавила: – Скажите ей, Антонио оставил это на случай, если с ним что-нибудь случится. Я обещала передать. Она спросила: – Где его похоронили? Глядя в ее огромные, измученные глаза, я могла лишь повторить то, что говорила ей еще на пиру: – Не спрашивайте ни о чем. Забудьте. – Значит, нет даже могилы… – Разве это имеет значение? Вы любили и были любимы, у вас есть дети. Помните об этом. Она отвернулась и несколько мгновений смотрела вдаль. Потом сказала: – Вы правы. Что ж, мне пора. На прощание, садясь в повозку, она сказала странную фразу: – Мессалина, сама не зная того, отомстила ему сполна: никогда в жизни он не сможет взять на руки ребенка в полной уверенности, что это его дитя или дитя его брата. Она отомстила не только ему, но и всем нам. Потому что мы не будем знать покоя. У вас ведь есть дочь? Вы никогда не думали, что ждет ее в будущем? Подумайте, пока не поздно.Глава 6
А теперь пришло время рассказать о моем третьем замужестве. После того, что случилось с Антонио, и разговора с герцогиней де Круа, я и впрямь всерьез задумалась: что будет со мной и моей дочерью? Через пару лет мне исполнится тридцать, кругом полно молодых красавиц. Все эти годы мне удавалось удерживать короля возле себя, но лишь я да старая Фиона знали, чего мне это стоило. И при том он всегда любил погуливать на сторону, да что там, на сторону, в моем собственном доме девах пощипать. Он позволял Жанне называть его отцом, но это не давало ей никаких прав, а на него не налагало никаких обязанностей. И с моей стороны было просто преступлением оставлять все так, как оно есть. И вот однажды, покуда он был в хорошем настроении, я завела с ним этот разговор. Сказала, что беспокоюсь, ведь по моей смерти Жанна останется незаконнорожденной, и все, что достанется ей в наследство, – заболоченные земли в Чандосе, приносящие не бог весть какой доход. Король искренне удивился, а как же АльмЭлис и графство Альтамира? Я поведала ему о завещании, которое оставил Педро, и по которому все должно было достаться детям дона Алонсо или дона Диего, умолчав лишь о том, что уже рассказывала ему это еще до рождения Жанны и о том, что еще тогда он обещал что-нибудь сделать. Я спросила, нет ли возможности королевским указом отменить завещание Педро и признать Жанну владелицей АльмЭлиса. Король сказал, что велит О’Флаери заняться этим. Признаться, я не думала, что одного разговора окажется достаточно, но две недели спустя ко мне явился поверенный канцлера, сказал, что вопрос решен, и все, что от меня требуется – подписать две бумаги. В одной из них я клятвенно присягала в том, что шесть лет назад обвенчалась с доном Алонсо, тайно, в присутствии лишь священника и церковного служки; под присягой клялась, что родила дочь в законном браке, и требовала признать ее законное происхождение. В другой – закрепить ей в наследные владения графство Альтамира. Ей-богу, будь дон Алонсо холост, я бы подписала эти бумаги из одного только желания отомстить за то, как презрительно он отказался на мне жениться после смерти Педро. В конце концов, король не впервые прибегал к такому способу пристроить своих бастардов. Но дон Алонсо был женат на своей северной невесте уже около пяти лет, и я знала, что у них родился сын. Покупать счастье своего ребенка ценой позора и несчастья чужого мне в голову не приходило. Поверенный, видя мое замешательство, ничуть не смутился и подробно объяснил, в чем суть дела, и каковы будут последствия. – Дело будет направлено в церковный суд, – сказал он, – и сначала будет рассматриваться как дело о двоеженстве. В таких случаях законным признается первый по времени брак, при отсутствии иных чрезвычайных обстоятельств. Поскольку в вашем деле их нет, а в бумагах, которые вы сейчас подпишите, дата венчания предусмотрительно указана более ранняя, чем у дона Алонсо и донны Изабеллы, то вы выиграете это дело. Затем, – продолжал поверенный, – основываясь на своем решении по первому пункту и вашей письменной присяге, суд признает сеньориту Жанну законным и старшим отпрыском дона Алонсо. Второй ребенок также будет признан законным, ибо на нем нет вины его родителей. После этого вы обратитесь в королевский суд и попросите принять во внимание завещание дона Педро, в соответствии с которым вы, собственно, и вступили в брак с доном Алонсо, и потребуете выполнения изложенных в нем условий. Ваша дочь станет носить фамилию Альтамира и получит соответствующий титул, а маленький дон Луис эль Горра также останется законным наследником своего родового поместья. Затем вы спокойно можете затевать дело о разводе, заявив, что не желаете жить с безбожником и развратником. И кстати, поскольку брачный договор между вами и доном Алонсо не был заключен, можете требовать с него увесистую сумму фамильных драгоценностей, как вашу долю имущества, которое в этом случае считается принадлежащим супругам поровну. А уж потом он волен делать все, что душе угодно, может даже заново жениться на собственной супруге и плодить совершенно законное потомство. С юридической точки зрения комбинация просто блестящая, как говорится, максимальный выигрыш с минимальным ущербом, – по его гордому виду было ясно, что он сам не в последнюю очередь приложил руку к этой «блестящей комбинации». Но у меня все еще оставались сомнения. Как я смогу доказать, что действительно была обвенчана? И что будет, если все пойдет совсем не так, как он предполагает, если дон Алонсо сумеет опровергнуть мои утверждения? – О, вы напрасно беспокоитесь, Ваша светлость, у нас есть монах и церковный служка, готовые подтвердить вашу правоту, к тому же соответствующая запись сделана в приходской книге церкви святого Иоанна в Ланкастере. И потом, его величество уже принял решение по этому делу, а ни один суд не осмелится с ним не согласиться. Вот уж да, церковь святого Иоанна в Ланкастере. Стало быть, тут не обошлось без дона Диего. Даже женившись на единственной наследнице богатейшего и обширнейшего поместья в округе, он не смог спустить братцу того, что ему может достаться земля, на которую дон Диего когда-то зарился сам. Да еще и выслужился перед королем. Я подписала бумаги. Моя дочь станет графиней Альтамира. И без меня вокруг полно подлецов, одной несправедливостью в мире больше, одной меньше – какая разница? А у нас с Жанной второго такого шанса может не быть. И потом, его величество уже все решил. Вот так, через три месяца я стала именоваться графиней Луис эль Горра. И до сих пор, когда я вспоминаю об этом, мне бывает стыдно.***
Мой отец принял случившееся до смешного просто – он поверил. «Как ты могла столько времени молчать?! Мерзавец хотел оставить мою внучку нищей», – говорил он. Мама не поверила, но она поняла, что я сделала это ради Жанны, и только покачала головой. Братья, сестры, прочие родственники ничего не сказали, да и что им было сказать, после того, что они получили за все эти годы и с чем не собирались расставаться. Лишь один человек не стал бы молчать ни за что, и именно поэтому меня теперь ни за какие блага нельзя было заманить в Чандос. Впервые в жизни я была благодарна королю за то, что он запретил Фионе показываться ему на глаза. Среди остальных нашлись немногие, кто поверил в эту историю, большинство сделало вид, что верит, но были и те, кто посчитал, что король зашел слишком далеко, подшутив подобным образом над одной из знатнейших фамилий в королевстве. И как это обычно бывает, вместо того чтобы выразить свое возмущение королем, они стали костерить меня, на чем свет стоит. Пару раз в мою повозку полетели гнилые овощи. Не скажу, чтобы я очень хорошо себя при этом чувствовала. Я хотела добиться расторжения брака, и как можно скорее. Но поверенный, раздосадованный тем, что я не собираюсь требовать раздела имущества, затягивал начало процесса, в надежде, что я еще передумаю. – На твоем месте я бы без зазрения совести оттяпала у них полсостояния. А потом устроила себе и его величеству небольшой перерыв, отправившись в какой-нибудь из своих замков. Все бы говорили только о его новых шлюхах, и к твоему возвращению о тебе и твоих неблаговидных делишках напрочь забыли бы. Да и его величеству не мешает немного развлечься, чтобы потом заново оценить твои чары, – высказалась Эойя. Еесовет показался мне здравым, особенно в последней части. Я собрала дочь и покинула столицу, отправившись в АльмЭлис. Только вот доехать туда нам не удалось. За воротами Матиля мою повозку окружили вооруженные всадники и велели кучеру поворачивать на север. На мой вопрос, по какому праву они смеют так себя вести, один из них ответил: – По праву супруга, дорогая графиня Луис эль Горра. Излишне говорить, что это был дон Алонсо.***
После двух недель пути, нас с дочерью привезли в какую-то башню и заперли. В единственное окошко был виден обычный горный пейзаж. Еду нам приносила полная женщина с добродушным лицом, которую я спросила, где мы. Она ответила, что это мельничья башня и что мы можем выходить даже на стену, все равно под нами пропасть, а выход из башни охраняется.Мельничья башня
Действительно, со стены страшно было смотреть вниз, вокруг не было видно ничего, похожего на обиталище человека, за исключением маленького замка вдали, тоже приютившегося над краем пропасти. Судя по всему, это был замок Эль Горра. Снизу, куда нам нельзя было спускаться, каждый день слышались голоса, причем в основном мужские, но иногда разговаривали и женщины, пробивались детские голоса. Жанне тут не нравилось, она хандрила и спрашивала, когда мы поедем домой. Я попросила полную женщину, оказавшуюся женой мельника, позволить Жанне спускаться вниз, чтоб играть с детьми. Та сначала заколебалась, но потом согласилась. Теперь я целыми днями сидела одна и пыталась придумать, что делать. Жанна рассказывала, что внизу в башне живут люди, и даже есть два мальчика, с которыми она играет. А еще приходят другие люди молоть муку. Можно было бы попытаться передать с кем-нибудь из них записку, но я не знала точно, где я и как долго тут останусь, и вообще, что собирается с нами делать дон Алонсо. На все мои попытки разговорить ее, узнать что-нибудь жена мельника отвечала молчанием. Я надеялась, что король уже знает, что нас похитили. Неизвестность была хуже всего, но проходили дни, я теряла им счет, а о нас словно забыли. Но однажды утром, вместе с мельничихой пришла другая женщина. У нее были черные волосы и бледное красивое лицо, одета она была в простое платье из дорогой темной ткани. Она рассматривала меня внимательно, потом перевела взгляд на Жанну.
Донна Азабелла и Фернандо
Случайно или нет, с ней был ее сын, она держала его за руку, мальчик был такой же черноволосый, лицом похожий на нее, только тонкие темные брови, остро сходившиеся на переносице, напоминали дона Алонсо. Глаза у мальчика были еще по-детски нежные и немного грустные. Я не помнила точно, как ее зовут, Анна или Изабелла, да и сказать-то ей мне было нечего. Так мы и смотрели друг на друга, держа за руки своих детей. Потом она ушла, не проронив ни слова. Честно говоря, даже не знаю, как бы я вела себя на ее месте. Наверное, намного хуже. Жанна сказала, что знает этого мальчика, его зовут Фернандо, и она играла с ним внизу.
Алисия и Жанна
После этого опять долго никто не появлялся. Жанна рассказывала, что внизу остался один мальчик, Фернандо его мама забрала с собой. Со стены мне не было видно дороги, поэтому о том, что дон Алонсо приехал, я узнала, только когда он вошел в комнату. Я осталась спокойно сидеть и заниматься шитьем: – Как вы собираетесь поступить со мной и моей дочерью? Он смерил меня уничтожающим взглядом: – Воздать вам по заслугам, мадам. – Мои заслуги не столь велики, как вам могло показаться. – К чему ложная скромность, графиня. Вы славно потрудились и заслужили награду. – Дон Алонсо, мне кажется, вы упускаете из вида одну важную деталь. Его величество не допустит, чтобы и волос упал с головы одной из нас. – Сильно в этом сомневаюсь, мадам. – Когда вы в этом убедитесь, исправить что-либо будет уже поздно. – Вы пытаетесь мне угрожать? – дон Алонсо насмешливо приподнял одну бровь. – Дон Алонсо, я пытаюсь получить ответ на свой вопрос: как вы собираетесь поступить? Чего вы требуете за наше освобождение? – Не вижу смысла требовать что-либо. Но если вы и в самом деле так дороги королю, как вам хочется надеяться, чтобы получить вас обратно, ему придется признать, что я никогда и ни при каких обстоятельствах на вас не женился и не имею никакого отношения к появлению на свет вашей дочери. А затем принести извинения мне и моей жене. Но что-то мне подсказывает, он не пойдет на подобные жертвы ради ваших прекрасных глаз. – Если вы знаете, что требуете невозможного, к чему говорить об этом? Я могу предложить вам иной способ разрешить наш спор. Брак между нами может быть расторгнут на взаимовыгодных условиях. Я не буду предъявлять прав на половину вашего имения, как могла бы, если Жанна сохранит за собой титул и фамилию Альтамира. Ни вы, ни я ничего не потеряем, все останется так, как прежде. И после развода вы сможете вновь жениться на мадам Изабелле. – Я не собираюсь вновь жениться на своей жене ради того, чтобы вы могли заполучить Альтамира, – насмешливо ответил дон Алонсо. – Ни вы, ни ваша дочь не имеете никаких прав на него. А что, король, который так вами дорожит, не в состоянии обеспечить будущее вашей дочери иначе, как подделкой документов? – Если вас не устраивает мое предложение, скажите, какие условия кажутся вам более приемлемыми. – Никакие, мадам. Я увез вас не для того, чтобы торговаться с вами или королем. – Тогда зачем вы это сделали? – Видите ли, графиня, осмелившись носить мое имя, навязывая мне приблудного ребенка и, при этом, открыто сожительствуя с королем, вы оскорбили мою честь. – Я никогда не имела намерения оскорбить вас. – Это очень любезно с вашей стороны, мадам. Но теперь, когда вы здесь, я могу быть уверен, что не обзаведусь ненужными украшениями вне зависимости от ваших намерений. – Если дело в этом, то чем скорее мы разведемся, тем быстрее вы сможете быть спокойны за свою честь. – Вы, кажется, не понимаете, мадам. Я не собираюсь с вами разводиться – я никогда не женился на вас. И я приложу все усилия, чтобы доказать, что все свидетельства вашего брака со мной являются насквозь лживыми. А потом с удовольствием понаблюдаю, как вы будете изворачиваться. В этом случае вас ждет тюрьма и лишение всех титулов. Но если даже мне это не удастся, на правах супруга я запру вас в монастырь за супружескую неверность. – Что будет тогда с моей дочерью? – О ней позаботится ее отец. Я имею в виду ее настоящего отца, естественно. Разумеется, если вы вообще знаете, кто он. – Дон Алонсо, вы считаете себя вправе делать подобные предположения? – У меня просто нет оснований считать иначе. Ваш образ жизни и многочисленные похождения не имеют ничего общего с понятием порядочной женщины. – Ну почему же? Я была верна своему первому мужу, и второму, я могу в этом поклясться. Что же касается известной вам истории, в то время я была вдовой. И после смерти Педро тоже. Единственный мой супруг, верность которому я действительно нарушила – это вы, но, поскольку вы утверждали только что, что мы никогда не были женаты, то я вправе сказать, что я честная женщина. На мгновение дон Алонсо потерял дар речи. – О да, мадам, ваша честность может сравниться лишь с вашей алчностью. – То, что я сделала, я сделала не ради себя, а ради моей дочери. – В самом деле? Это ради своей дочери вы вышли замуж за полуживого болотного барона? Ради нее вы обольщали престарелого дона Педро, и терпеливо дожидались его кончины, лицемерно изображая добродетельную супругу, чтобы потом, получив наследство, пуститься во все тяжкие? И, разумеется, ради ее будущего вы затеяли этот грязный фарс со лжесвидетельством и клятвопреступлениями. – Конечно, дон Алонсо, останься я старой девой в Ла Курятнике или похорони себя на болотах, я доставила бы вам куда меньше хлопот. Вы бы даже не узнали о моем существовании! Угрожаете запереть меня в монастырь? Да разве не тоже самое вы собирались сделать со мной после смерти Педро?! Если вам и в самом деле так хотелось от меня избавиться, к чему было мешать моему браку с графом д’Олонэ? Вы с вашим братцем сами загнали меня в угол, а теперь упрекаете в том, что мне удалось оттуда выбраться. Господь дал мне ум, молодость и красоту, и я сумела ими воспользоваться вместо того, чтобы быть заживо похороненной в монастыре. И если я и сожалею о тех путях, которые мне пришлось использовать, чтобы добиться своей цели, то лишь из-за вашей супруги и сына, которые ни в чем не повинны, а не из-за вас, дон Алонсо. – Молитесь, чтобы король действительно готов был ради вас на все, иначе я подберу вам монастырь с самым суровым уставом, мадам. Возможно, там вы по достоинству оцените добродетель, которой вам так не хватает – смирение. – Почему именно я, дон Алонсо? Почему вам не дают покоя именно мои прегрешения? Вокруг полно женщин, вышедших замуж по расчету, полно жен, изменяющих своим мужьям, полно лицемеров и подлецов, вспомните хотя бы собственного братца, дона Диего. Ответьте мне, почему?! – Мадам, мне не было дела до вас и ваших интриг, пока вы не решили присвоить мое имя. – Неправда. Вы прекрасно осведомлены о моей жизни, вы внимательно следили за мной задолго до того, как я стала именоваться графиней Луис эль Горра. Вы ненавидите меня. И я скажу почему. Помните тот вечер в АльмЭлисе, когда я дала вам пощечину? Нет, вы ненавидите меня не из-за того, что я тогда вас ударила. Вы не можете простить мне того, что я вам нравлюсь. Ваши чувства кажутся вам унизительными. Вам оскорбительна сама мысль о том, чтоб сделать меня даже своей любовницей, не говоря уже о том, чтобы жениться на мне. – С вашей последней фразой я полностью согласен, – усмехнулся дон Алонсо. – Но вас тянет ко мне, и вы ничего не можете с этим поделать. Вы просто обыкновенный мужчина, который хочет женщину и не может ее получить. Несколько мгновений он внимательно смотрел на меня, сощурив глаза. – С учетом того, что я знал о вашей добродетели, я счел себя вправе проверить, верны ли вы дону Педро. Было бы глупо отрицать, вы – красивая женщина и умеете этим пользоваться. Но человек тем и отличается от животного, что в состоянии контролировать свои порывы. Не пытайтесь и здесь торговать собой, мадам. – Браво, дон Алонсо, вы настоящий благородный синьор – оскорбляете женщину, когда она беззащитна и находится в вашей власти. – Не я вас оскорбил, назвав вещи своими именами, вы сами оскорбили себя своими поступками.
Глава 7
В конце сентября, когда стало холодать, нас с Жанной перевезли в замок Эль Горра. У нас не было с собой теплой одежды, и донна Изабелла передала мне свои старые платья. Некоторые из них я перешила для Жанны. Как всегда, моя дочь очень быстро освоилась в незнакомом месте: через неделю она уже бегала повсюду и, подружившись с Фернандо, придумывала всевозможные игры и забавы, незамедлительно приводимые другими детьми в исполнение. Передвигаться по замку я могла свободно, здесь нас с Жанной не запирали, как в мельничьей башне. Замок оказался таким же небольшим, каким казался издалека. Ров ему заменяла пропасть, толстые стены башен заканчивались тяжелыми островерхими крышами. Повсюду было много разных уступов и косых навесов, как я потом узнала, нужных для того, чтобы зимой все не заваливало снегом. Я не привыкла сидеть без дела и понемногу стала помогать укладывать провизию к зиме. Слуги сначала на меня косились, но коль скоро донна Изабелла ни разу не выразила своего неудовольствия, они постепенно привыкли ко мне. Первое время я оставалась по вечерам в своей комнате с Жанной, заплетала ей косы на ночь и укладывала спать. Потом к нам стал заглядывать Фернандо, и донна Изабелла сказала, что мне лучше приходить вечером в большую залу. Видимо она не хотела, чтобы ее сын проводил со мной много времени. Она была немногословна, спокойна, говорила тихим голосом. Тем не менее, в замке ее приказания исполнялись беспрекословно. Я ни разу не видела, чтобы она в чем-то перечила мужу, во всяком случае, на людях. Если она и бывала с чем-то не согласна, то об этом можно было лишь догадываться по слегка поджатым губам. Но проходила пара дней или недель, и дон Алонсо все равно делал так, как она хотела. Если между ними и не было большой любви, то уж взаимопонимание было точно. После того разговора, дон Алонсо меня вообще перестал замечать. Да и мне тоже не хотелось с ним сталкиваться. После того, что я ему высказала, моя злость как-то схлынула. Я словно увидела всю свою жизнь чужими глазами и ужаснулась – неужели все и правда выглядит так? Теперь я ждала, что предпримет король, чтобы развязать узел, который он так мастерски завязал полгода назад. Так прошла осень. Снег выпал рано, в середине октября. За неделю до этого дон Алонсо уехал с отрядом своих людей. А под Рождество они вернулись, привезя с собой связанного по рукам и ногам монаха, того самого, который под присягой клялся, что обвенчал меня с доном Алонсо. Куда его поместили, я не знала, но в том, что, в конце концов, он заговорит, можно было не сомневаться. Перед Рождеством в ворота замка постучались Жак с женой. Они ехали в Луэстра-Чум, и Жак решил попытаться узнать, что со мной. Мне позволили с ними повидаться. Жак рассказал, что отец подал жалобу в церковный суд на дона Алонсо, за то, что тот продолжает сожительствовать с двумя женщинами, вопреки вынесенному церковью решению. Теперь такая жалоба была только на руку дону Алонсо, но я не стала рассказывать об этом. Что толку? Я спросила, где сейчас король, и по взгляду, которым обменялись брат с невесткой, поняла, что его величество будет встречать Рождество куда как веселее нас и в куда более приятной компании.***
После визита Жака нас с Жанной вновь отправили на мельницу. Послужило ли причиной тому опасение, что теперь точно известно наше местонахождение, или причиной было недовольство донны Изабеллы дружбой между Фернандо и Жанной, или у дона Алонсо были какие-то другие соображения – можно было только догадываться. Рождественскую ночь мы с Жанной встретили в мельничьей башне. Старик-мельник и его жена были нам рады, присутствие ребенка скрасило им Рождество, а уж я вместе с ними не дала Жанне скучать. А через пару дней после Рождество на мельнице стало непривычно многолюдно. Большая повозка привезла из замка женщин и детей, тепло укутанных и напуганных. Оказалось, что в замке разразилась красная болезнь – в наших краях ее называли краснянкой из-за того, что больной весь покрывался красными пятнами и задыхался от сильного жара. Первыми свалились в беспамятстве монах в подвале и один из стражников. Никто не успел понять, что это за болезнь, как следом заболел старик-привратник и его маленький внук. Среди тех, кто заболел, был и Фернандо. Я знала об этой болезни не понаслышке. В Ла Курятнике от нее умерло много народу весной за год до того, как я вышла замуж за Филиппа. Испугавшись за Жанну, я запретила ей выходить из комнаты. Но, слава Богу, прошло несколько дней, и стало ясно, что в башне все здоровы. Мельник и его жена говорили, что рады компании, но болезнь всех напугала, у многих в замке остались родные, и они не могли не думать о том, что с ними. Когда на мельницу из замка привезли запас провизии, женщины бросились расспрашивать возницу. Тот сказал, что за прошедшие дни умер стражник и заболели еще несколько человек, в том числе донна Изабелла. Уж и не знаю, как я на такое решилась, но только я попросила женщин присмотреть за Жанной, а сама уговорила возницу взять меня с собой в замок. Это было как помрачение разума, внезапная уверенность, что поступить нужно только так, а не иначе. Такая уверенность, как правило, оборачивается горькими сожалениями, но в тот момент мне казалось, что именно я могу помочь, подсказать, ведь я уже сталкивалась с этой болезнью. Моего появления сначала никто и не заметил, только Хосефа, девушка, присматривавшая за больными в нижней зале. Она попросила посидеть там, пока она сбегает на кухню и поторопит с обедом. Донья Хуана разрывалась между комнатой, где лежали Фернандо с донной Изабеллой, и нижней залой, куда уложили других больных. Увидев меня, она ничего не сказала. С каждым днем больных становилось больше, и моя помощь была кстати. Фернандо и его мать лежали в жару. Из обрывков разговора между доньей Хуаной и Хосефой я поняла, что дон Алонсо отправился в Ордению за лекарем. Донья Хуана боялась, что по такому снегопаду туда не добраться, можно заблудиться или упасть вместе с лавиной в пропасть. И едва ли найдется лекарь, который решится по такой погоде рисковать своей жизнью, чтобы пробраться в отдаленный замок. Умер внук привратника, потом – монах, которого на время болезни положили со всеми. Больных было много, и те, кто помогал их выхаживать, заболевали сами. Я знала, что в этой болезни наступает кризис, после которого человек начинает выздоравливать, но пока ни один из больных не пережил кризиса. Я пыталась, как могла, продлить борьбу, удержать жизнь в теле больного, но силы были не равны, и те, чей организм оказывался слабее, умирали. Самую тяжелую часть работы по уходу за больными взял на себя Бернардо – один из воинов дона Алонсо. Он помогал поднимать их, чтобы сменить постель и одежду, он же с двумя другими мужчинами уносил мертвые тела. Донья Хуана, Хосефа, я и другие женщины днем и ночью не отходили от постелей больных, поили их, кормили, обтирали, как могли, пытались облегчить их мучения. Снег все шел, и беспросветное небо добавляло тревоги. Донна Изабелла, как и несколько человек до нее, умерла на рассвете. Все дни, пока ее бессознательное тело боролось с жаром, мне казалось, что своей заботой о ней и ее сыне, о других, я частично искупаю свою вину. Потому что я чувствовала себя виноватой перед ней и ее ребенком. Наблюдая за каждодневной жизнью замка, я постепенно, изо дня в день, прониклась симпатией к этой женщине. В отличие от других жертв болезни, чьи тела, полив известью, складывали в общий склеп, не имея возможности похоронить их в промерзшей земле, ее тело Хорхе, капитан стражников, заменявший хозяина замка, оставил нетронутым, велев перенести его в отдельную залу до возвращения дона Алонсо. На постели, с которой унесли мертвое тело, осталось темнеть большое кровавое пятно. Вид этого пятна и утвердительный кивок Хосефы подтвердили мои догадки относительно того, почему болезнь у донны Изабеллы протекала так тяжело и так быстро – она была беременна. А потом случилось маленькое чудо. По-иному мы все сейчас это назвать не могли: одна из заболевших девушек, Анита, пережила кризис. Это означало, что болезнь можно победить, что есть шанс выжить. Но, ослабляя надежды, рядом умер оруженосец, ухаживая за больными, заболела Хосефа. Больше всего я боялась за Фернандо. Его маленькое тельце болезнь изнуряла, он тяжело метался в бреду и тонким слабым голосом звал маму. Вместе с донной Изабеллой ушла в небытие одна маленькая, так и не начавшаяся жизнь. И вот теперь Фернандо был на волосок от смерти. По ночам, дежуря у его постели, я беззвучно молилась о том, чтобы Господь сохранил ему жизнь.***
Дон Алонсо вернулся, он привез с собой лекаря. Они вместе вошли в комнату Фернандо, и лекарь, мэтр Джованни, осмотрел мальчика. То, что мы делали, пытаясь сбить жар, он одобрил, и попросил показать остальных больных. Я провела его в нижнюю залу. Он осмотрел все, потом спросил, где размещаются здоровые обитатели замка. Мэтр Джованни велел разграничить больничные покои и покои для здоровых. С больными нужно было оставить лишь несколько человек для ухода, желательно тех же, что и сейчас. Следовало разделить провизию и сделать так, чтобы две половины замка не могли общаться друг с другом. Донья Хуана занялась этим, а я осталась с больными. На следующий день похоронили донну Изабеллу. Я не спустилась в склеп с другими, кому-то нужно было присмотреть за больными, и пока мэтр Джованни был с Фернандо, я оставалась в нижней зале. Вечером, когда я пришла сменить его у постели Фернандо, дон Алонсо был там. Он просидел в комнате Фернандо всю ночь, неподвижно уставившись в одну точку, так, что временами мне казалось, что он спит с открытыми глазами. Иногда он вздрагивал, просыпаясь, и подходил к постели, посмотреть, как там мальчик. – Дон Алонсо, вам нужно отдохнуть с дороги, – сказала я, когда он в очередной раз склонился над сыном. Он посмотрел на меня как-то странно. – Вы… – он протянул руку и крепко сжал в кулаке ворот моего платья. – Как вы здесь оказались? Как вы пробрались сюда из Мельничьей башни? Кто помог вам? – его рука подняла меня и оттащила от постели. – И зачем? Думаете, я не знаю? Там, где вы, всегда умирают люди. И всегда вовремя. Как ваш первый муж, как дон Педро, как моя жена и этот монах… Мне не хватало воздуха, своими руками я пыталась ослабить железную хватку. – Вы просто ведьма. А, может, того хуже, хладнокровная отравительница? – Спиной я уперлась в стену и почувствовала, как его пальцы еще теснее обхватили горло. – Я не позволю вам убить Фернандо! Я задыхалась, изо всех сил пытаясь не потерять сознание. – Синьор Алонсо, что вы делаете? Вы с ума сошли? Отпустите донну Алисию! – Мэтр Джованни, с трудом протиснувшись между мной и доном Алонсо, помог мне освободиться. Я выбежала из комнаты.***
Под утро меня должна была сменить донья Хуана, но я нашла ее в постели, без памяти, с лицом в красных пятнах. Не знаю, каким нечеловеческим усилием все, кто ухаживал за больными, держались на ногах. Нас осталось мало, и всем пришлось взять на себя двойную долю работы. Мэтр Джованни старался поспеть повсюду и в своем почтенном возрасте, утомившись, иногда засыпал у постели больного. Тогда его раскатистый храп помогал мне не спать. В комнату Фернандо я не поднималась весь следующий день, оставаясь в нижней зале с другими больными и высвобождая мэтру Джованни больше времени, чтобы быть с Фернандо. По всем признакам у мальчика скоро должен был начаться кризис. Вечером мэтр Джованни спустился в нижнюю залу для осмотра больных. Число умерших перевалило за десяток. Старик привратник и одна из девушек с кухни были очень плохи. Осматривая их, мэтр Джованни огорченно прищелкнул языком – надежды, что они доживут до утра, почти не было. Я спросила его о Фернандо. Мэтр Джованни сердито ответил: – Донна Алисия, ваша помощь мне очень ценна в отношении каждого больного, но мы оба знаем, что и вам, и мне будет спокойнее, если с Фернандо сейчас останетесь вы. И думать о чем-либо другом теперь не к месту и не ко времени. То же самое я сказал синьору Алонсо, и, думаю, он меня понял. Я поднялась и осторожно вошла. Не то, чтобы я испугалась дона Алонсо, я выросла с тремя братьями, да и по части дебошей, устраиваемых королем и его друзьями, у меня был большой опыт. С учетом того, в каком состоянии дон Алонсо был в тот вечер, я даже не могла на него обижаться. Когда я вошла, дон Алонсо, отстранив девушку-сиделку, сам поил Фернандо. Я остановилась поодаль на безопасном расстоянии. Опустив голову сына на подушку, он обернулся. Он смотрел на меня, я на него. На шее у меня остались синяки от его пальцев. Потом он поднялся и отошел в сторону, освобождая мне место. Фернандо протяжно, тонко застонал. Дон Алонсо вздрогнул, будто его ударили. Голова Фернандо несколько раз быстро приподнялась, и все питье, которое с таким трудом перед этим в него влили, оказалось на постели. Я успела лишь поддержать его голову, чтобы он не закашлялся. Дон Алонсо поднял Фернандо и, взяв на руки, принялся ходить туда-сюда. Пока я перестилала постель, он носил его на руках, прижимая к себе и повторяя, словно заклинание от отчаяния: – Ты не умрешь. Ты не можешь умереть, сынок. Я взяла чашу с питьем. Дон Алонсо сел и усадил Фернандо к себе на колени. – Держите ему голову чуть повыше, – я поднесла ложку к губам Фернандо. Поить его было сложно, сам ребенок почти не глотал. У Фернандо был очень сильный жар. Все указывало на приближение кризиса, но ослабленное тело мальчика могло не осилить его. Я боялась отойти от него на минуту, иногда он начинал задыхаться, жар был такой, что временами его били судороги. Я переворошила весь ларец с травами, найденный на кухне, запас там оставался небогатый и небольшой, но из того, что было, я сделала отвар в надежде, что он поможет. Я специально отпила сама перед тем, как дать выпить Фернандо, чтобы никто не подумал, что я хочу его отравить. Впрочем, это облегчило его мучения лишь на время. Больше трав, чтобы сделать настойку не осталось. Единственное, чего было в избытке и что еще могло помочь – вода с уксусом. Все время я обтирала тело ребенка водой и давала ему пить, как можно больше.***
Вечером второго дня кризис миновал. Все еще очень горячий, Фернандо открыл глаза и впервые за много дней осмысленно посмотрел на меня. Я позвала: – Дон Алонсо, скорее! Он пришел в себя. Дон Алонсо подошел к постели. Веки Фернандо несколько раз тяжело мигнули, и он погрузился в сон. На сей раз я ясно увидела, что этот сон был сном выздоравливающего. – Самое страшное позади. Теперь он будет поправляться. Дон Алонсо согласно кивнул. Он смотрел на исхудавшее тельце сына тревожно и внимательно, как смотрят все родители, когда понимают, как хрупка юная жизнь, которую они породили, и как мало мы можем ее защитить. Со времени своего возвращения он оброс бородой, и эта борода сильно изменила лицо, сделав его старше и мягче. Я подумала о Жанне. Бедная моя девочка. В заснеженной мельничьей башне, окруженной холодом и болезнью, как она там? С башни регулярно подавали сигналы, что все здоровы, но мне казалось, я не видела дочь целую вечность. – Вы устали. Идите спать. Я сам побуду с Фернандо, – дон Алонсо подошел к столику, где я раскладывала посуду. Он взял меня за запястье в сером шерстяном рукаве, приподнял мою руку и поцеловал, сказав: – Я благодарен вам за то, что вы выходили моего сына. Он сказал это просто и искренне, так, что это не отменяло ничего, что было между нами, но позволяло и впредь пока быть союзниками против общего врага – болезни. И я почувствовала, что действительно очень устала. За прошедшие трое суток я почти не сомкнула глаз. С тех пор, как в замок пришла болезнь, спать удавалось лишь урывками, и пару раз я уже ловила себя на том, что теряю границы сна и яви, засыпая на ходу или, наоборот, видя во сне то, что собиралась делать наяву.Глава 8
Через несколько дней старик-привратник умер. Донья Хуана и Хосефа могли стать следующими. Мэтр Джованни и я теперь почти все свое время проводили в нижней зале. Дон Алонсо оставался с Фернандо по ночам, а мы с мэтром Джованни и Бернардо по очереди дежурили у остальных. Днем к этому добавлялись хозяйственные заботы. Нужно было распределять провизию, готовить, следить за тем, чтоб у больных была чистая постель. После того, как слегла донья Хуана, эти заботы постепенно перешли ко мне. Не было слуг и господ, только больные и здоровые люди, и даже дон Алонсо днем, обойдя замок и убедившись, что все в порядке на здоровой половине, снег счищен, где нужно, дымоходы не завалило, и никто не устроил пожара от усталости, сменял кого-нибудь из нас у постелей больных. Я чувствовала, что все мы, кто присматривал за больными, уже ослабли сами, засыпали на ходу, и мне показалось разумным сменить несколько человек, дать им отдохнуть, отправив на здоровую половину, а самим получить оттуда свежие силы. Мэтр Джованни сказал, это опасно, он считал, что за две прошедшие недели никто не заболел именно потому, что люди жили раздельно, и новые помощники, заразившись, в итоге могут пополнить ряды больных. Долго убеждать меня ему не пришлось.***
Дни и ночи сливались в одни бесконечные снежные сумерки. У Хосефы прошел кризис, умерла Мария, девушка из прачек, Фернандо тоненьким голоском требовал от отца, чтобы тот рассказал ему историю. Фернандо почти ничего не весил, от мальчика осталась одна тень, даже приподняться на постели ему было трудно. Сейчас его нужно было хорошо кормить, а он не хотел есть, пока ему не расскажут какую-нибудь историю. Он ни за что не хотел оставаться один, и днем я постоянно оставляла с ним кого-нибудь, а если выпадала спокойная минутка, оставалась с ним сама. Когда он спросил про маму и про Жанну, я сказала, что сейчас им сюда нельзя, и они придут, когда он совсем поправится. По вечерам дон Алонсо поднимал с ним возню и рассказывал о приключениях разных рыцарей. Урывками я слышала куски этих рассказов, они были разные, иногда смешные, иногда нелепые, иногда страшные, похожие не на обычные рыцарские сказания, а скорее на настоящую жизнь, с такими подробностями, о которых я раньше понятия не имела. Когда Фернандо рассказ особенно нравился или, наоборот, казался непонятным, он заставлял повторять его снова и снова, до бесконечности, и благодаря этому некоторые из них мне удалось прослушать целиком. В какой-то момент я поняла, что это были не просто рассказы, а история их рода, непарадная и неприукрашенная, передававшаяся в таком виде из поколения в поколение. Дон Алонсо обещал Фернандо, когда он выздоровеет, подарить ему настоящий меч и маленького пони, чтобы он мог учиться ратному делу, и Фернандо несколько дней потом нетерпеливо спрашивал, насколько он уже поправился. В конце концов, он сказал, что мы лечим его слишком медленно и надо бы побыстрее. Я сама была бы рада ускорить выздоровление, но, к сожалению, у меня не было ни магического жезла, ни волшебного питья, чтоб это сделать. Ночью Фернандо вел себя спокойнее, с ним был отец, но днем, когда его не было рядом, Фернандо часто капризничал, требовал что-нибудь такое, что было привычным в его обычной жизни, до болезни. Жанна могла бы отвлечь его, но, несмотря на то, что после Марии больше никто не умирал, и с каждым днем увеличивалось число выздоравливающих, я вздрагивала от одной мысли о том, чтобы вернуть ее в замок. К тому же стояли сильные морозы, и снега навалило столько, что на крышах пришлось ставить подпорки, а на дворовых проходах факелы горели теперь и днем, и таявший от их тепла снег по специально проложенным желобам стекал в пропасть, заменявшую замку защитный ров.***
Постепенно становилось легче. Выздоравливающие помогали ухаживать за более слабыми. Скоро можно было бы опять объединить всех вместе, и я думала о том, что для этого нужно сделать. В первую очередь следовало сжечь одежду и постель больных, тщательно вычистить посуду и покои. Мы говорили об этом с доньей Хуаной, и, несмотря на то, что ей было жаль уничтожать столько добра, она согласилась со мной, сказав, что иначе весной, с первым теплом, болезнь может разгореться снова. Мы рассказали об этом дону Алонсо, и наутро часть мужчин принялась расчищать снег во дворе. Они выгребали снег и сбрасывали его в пропасть через амбразуры. Удалось расчистить небольшую площадку, и, воспользовавшись несколькими ясными днями, мы сожгли все, что было можно. И как раз вовремя. Начался март, и небо снова заволоклось тучами. С такими усилиями расчищенная площадка вновь покрылась снегом по колено. Мэтр Джованни, теперь, когда все выздоравливали, считал свою миссию оконченной и тяжко вздыхал о том, что по такой погоде ему еще долго отсюда не выбраться. Но наше заточение в больничных покоях закончилось, и после дней, проведенных там, замок казался мне просто огромным. Мэтр Джованни вытребовал себе отдельные покои, и теперь, все чаще уединялся там, занявшись сочинением медицинского трактата.***
Однажды, когда я поутру пришла посидеть с Фернандо, он спросил: – Это правда, что мама теперь на небе, вместе с девой Марией? Я осторожно ответила: – Правда, но она может тебя видеть и все про тебя знает. – А я ее увижу? – Нет, Фернандо, ты ее не сможешь видеть, она будет приходить только во сне. – Это потому, что она умерла? – Кто тебе сказал, что она умерла? – Папа. И про то, что она на небе, тоже. – Твой папа правильно сказал. Люди, когда умирают, попадают на небо. Давай, мы с тобой сейчас будем кушать. Я покормила его, и, чтобы отвлечь, рассказала о лошадках, которые пасутся на лугах в Альтамира. Фернандо слушал меня очень внимательно, а потом сказал: – Я видел летом одну мертвую лошадку. Она была страшная, и от нее плохо пахло. С людьми тоже так бывает, когда они мертвые? Было видно, что он сильно волнуется. – Ну что ты, нет, хороших людей Господь сажает на облако и забирает к себе на небеса. И когда облако опускается на землю, оно пахнет розами. Только очень плохие люди и звери бывают мертвые такие, как ты сказал. Мальчик облегченно вздохнул. Честно говоря, я тоже. Позже я послала Додо, подростка, сына кухарки, поиграть с ним. Все остальные дети были на мельнице, и я снова подумала, что хорошо бы, чтобы Жанна была здесь. Я страшно за ней соскучилась, но по такому снегу к мельничьей башне было не пробраться. И все же вечером я услышала на лестнице голосок, который никогда и ни с чем не смогла бы перепутать. Серенькое платьице вихрем пронеслось по ступенькам и прыгнуло мне на шею. Мы чуть не задушили друг друга. Жанна не отходила от меня ни на шаг весь вечер, даже с Фернандо играла, сидя у меня на коленях. Засыпая, она прижалась ко мне и удовлетворенно вздохнула: «Ну вот, ты даже пахнешь как раньше, как мама». Я спросила дона Алонсо, как ему удалось добраться до башни, но он только молча улыбнулся, показывая, что вопрос лежит за гранью того, что мне дозволялось знать. Впрочем, Жанна сказала, что они шли не по снегу, было темно, и горел факел. Видимо, между замком и мельничьей башней существовал какой-то тайный ход. Жанна очень трогательно ухаживала за Фернандо, старательно подражая тому, что я делала. Донья Хуана, глядя на нее, сказала: «У вашей девочки доброе сердце». Она хотела еще что-то сказать, но промолчала, а потом все-таки осторожно добавила: «Как и у вас». В замке наступило затишье. Природа буйствовала, но люди, вырвавшись из лап болезни, берегли оставшиеся силы в ожидании весны. Справившись с мелкими заботами по хозяйству, я отправлялась в комнату Фернандо и оставалась там, пока они с Жанной, наигравшись, не засыпали. Фернандо был еще очень бледный, и я с нетерпением ждала, когда можно будет вынести его на свежий воздух. В середине апреля, когда у нас, в долине уже начинали распускаться почки деревьев, здесь, в горах все еще бушевали метели. По вечерам у дона Алонсо добавился еще один слушатель. Но если Фернандо внимательно слушая, воспринимал рассказанное как данность, Жанна все время задавала вопросы. Ее интересовало, почему рыцарь был такой жадный, или почему меч был особенно крепким, она сердилась, что король очень глупый и не догадался, что его хотят заманить в ловушку, и нельзя ли было предупредить его. А в другой раз она заявила, что, если король был таким жестоким, его самого надо было казнить, а вместо него назначить доброго, такого как ее папа. Обычно дон Алонсо внимательно выслушивал Жанну, отвечал на вопросы и даже спорил, раззадоривая ее, но в этот раз я с облегчением вздохнула, когда он промолчал.***
В конце апреля небо очистилось, звук струящейся и капающей воды становился с каждым днем все громче. Двор замка расчистили от снега, и Жанна с Фернандо осторожно ступили на его плиты, отвыкнув за долгую зиму видеть землю. Вокруг сначала показались черными точками вершины скал, но снег сходил очень быстро, быстрее, чем в долине, скользя по крутым склонам и исчезая в глубине ущелий, которые становились реками. Вскоре в ворота замка постучались первые путники – два монаха, шедшие в монастырь святой Женевьевы, а мэтр Джованни засобирался в путь, поджидая караван, к которому можно будет присоединиться. Те путники оказались на поверку вовсе не монахами, их поймали за тем, что они пытались взломать двери в один из подвалов, и, связав, посадили туда, куда они так старались проникнуть. На следующее утро, проходя по двору, я услышала стук молотков и увидела, как стражники что-то мастерят на крепостной стене. На мой вопрос они ответили, что чинят виселицу, поскольку дон Алонсо велел вздернуть тех двоих. В своих владениях мне еще ни разу не приходилось кого-нибудь вешать или казнить, но я бы и не стала этого делать из-за обычного воровства. Я отыскала дона Алонсо и спросила, что он собирается делать с неудавшимися грабителями. – Повесить завтра поутру, – ответил он. – Не лучше ли дождаться прихода стражи и передать их в руки королевского суда? – На своей земле я как феодальный сеньор, сам волен вершить суд. – Я могу попросить вас о помиловании? – Не утруждайтесь. Они все равно будут повешены. – Вы считаете, они заслуживают такой кары? – Всякий, кто осмелится покуситься на мой дом, должен знать, какая участь его ждет. Эти слова относились не только к двум воришкам. У меня перехватило дыхание. – Далеко не всем посчастливилось родиться богатыми и знатными, дон Алонсо. Вы никогда не были голодны настолько, чтобы понять это. – И никогда не буду. Они могли бы наняться на работу, просить милостыню, в конце концов, просто умереть от голода, но не с позором висеть на виселице. – А своему ребенку, дон Алонсо, вы бы тоже позволили просто умереть от голода? – Нет и не может быть благородных причин для воровства или подлости, есть люди, которые предпочитают добиваться своих целей любыми путями, а потом ссылаться на тяжелые обстоятельства. – Дон Алонсо, когда вы так жестоко судите людей вокруг, вы никогда не задумываетесь о суде, что ждет вас после смерти? – не удержалась я. – А вы, мадам, о чем думали, когда давали ложные клятвы и лжесвидетельствовали? – с издевкой спросил дон Алонсо. – Это была ошибка, о которой я сожалею. Возможно, вы тоже будете сожалеть о решении, принятом сегодня. – За некоторые, как вы выразились, «ошибки» приходится расплачиваться уже в этой жизни. – И вы считаете, что вам дано право взимать такую непомерную плату? – Эти люди по закону должны быть повешены. – Нет, дон Алонсо, по закону они могут быть повешены. В вашей власти проявить милосердие. Они всего лишь искали пропитания. – Да, конечно. А вы заботились о своей дочери. Это я уже слышал. – Да, я заботилась о своей дочери. – А я забочусь о своем сыне. И о людях, живущих в замке, чьим господином я являюсь. На следующий день я велела Жанне не выходить во двор, но, как оказалось, зря, поскольку виселицу повернули так, что повешенные оказались за крепостной стеной и были видны лишь с дороги. Донья Хуана сказала мне: «Вы зря принимаете это так близко к сердцу. Здесь, в горах полно разбойников и беглых каторжников. По весне, одичав от долгой зимы и голода, они становятся особенно жестокими, как звери. Нападают на караваны и даже на поселения. Когда я была молода, они вот так же проникли в замок по соседству и открыли ворота остальным. Тогда они перебили всех мужчин, стариков и детей, а женщин увели с собой». Это был другой мир. И в этом мире жили по своим законам.Глава 9
Мэтр Джованни все-таки дождался первого каравана и ушел с ним. После того, что рассказала донья Хуана, я отговаривала его ехать, но он только отмахивался от меня: «Дорогая синьора, я всего лишь бедный лекарь, с меня нечего взять. И потом, не век же мне сидеть в вашем треклятом замке… то есть я хотел сказать, в вашем прекрасном замке. Прощайте, дорогая донна Алисия. Желаю вам всего наилучшего». Распрощавшись с мэтром Джованни и пожелав ему счастливого пути, я неожиданно для себя обнаружила, что нахожусь за крепостной стеной. Увлеченная беседой я прошла через замковые ворота вместе со всем караваном. Я вернулась к воротам, но обнаружила, что их успели поднять. Несколько раз я попыталась позвать стражу, но, вскоре поняла, что это безнадежно, и меня никто не слышит. Оставалось дожидаться, пока ворота опустят еще раз. Или пока обнаружат, что меня нет. В любом случае, это могло произойти не так уж скоро. Оглядевшись, я заметила невдалеке расщелину с молодым кустарником. Почки растений и молодые побеги были бы сейчас ценным средством для восстановления сил выздоравливающих, и, недолго думая, я двинулась в сторону расщелины.***
В замке мое отсутствие вызвало целый переполох. Дон Алонсо был просто вне себя. – Вы!.. Вы… – начал он, увидев меня, открыл рот, видимо, пытаясь сказать что-то очень неприятное, но сдержался и после напряженной паузы закончил: – Вы больше ни шагу не сделаете за пределы своих покоев! – Я собрала почек для отвара. Детям они будут полезны, – спокойно сказала я. – В чем дело, мадам? Побег не удался? Пришлось вернуться? – с присущим ему ехидством спросил дон Алонсо. – Я так и думала, что вы вообразите себе именно это. Но, представьте себе, я спустилась в расщелину за почками. Только и всего. – Только и всего? Это все, на что хватило вашей фантазии? Право, мадам, не держите меня за дурака. Придумайте что-нибудь еще. – Зачем? Вы же все равно мне не поверите. – Вы правы, я вам не поверю. И выведу на чистую воду вас и ваших сообщников. Я подумала о стражниках, не заметивших, как я прошла мимо ворот. – И повесите кого-нибудь еще? Вы ведь давно никого не вешали. – Хотите мне помешать? Скажите все сами. – И вы помилуете моих сообщников? – Я не стану их вешать. – Обезглавите или четвертуете. Для разнообразия? – В отличие от вас, мадам, я привык держать свое слово, не прибегая к каким-либо уловкам. Не судите по себе. – Тогда скажите, что никак не станете их наказывать. – Это уже слишком! – Обещайте мне. И я сознаюсь. Дон Алонсо с шумом выдохнул воздух сквозь зубы. – Хорошо. Я слушаю. – Я пошла проводить мэтра Джованни. У меня не было сообщников, ваша стража меня просто не заметила. Они подняли мост, и я осталась за воротами. А на обратном пути нарвала почек. – И вы хотите, чтобы я поверил в этот бред? – взорвался дон Алонсо. – Это правда. И вы мне обещали не наказывать этих недотеп. – А вы обещали сказать правду. – Это и есть правда, – повторила я снова. – И поэтому вы просили у меня помилования для своих сообщников? Зачем оно им, если они ничего не совершили? – Я хотела быть уверенной, что вы никого больше не накажете. – Вы хотите, чтобы я поверил, что, оказавшись за воротами замка случайно, вы полезли черт знает куда, собирать какие-то ветки? Если вы не собирались бежать, то почему не вернулись тотчасже? – Да потому, что ваша стража не просто слепа, но еще и глуха! А я не солдафон с луженой глоткой! Я звала, но меня никто не услышал. Что еще мне оставалось делать?! – Бежать, разумеется! Что, впрочем, вы и сделали. – Зачем же я тогда вернулась? – спросила я, начиная терять терпение. – Это вы мне объясните, мадам. Вы ведь ничего не делаете просто так. Один сплошной расчет. Это не было просто проявлением гнева, он говорил то, что считал очевидным, что, с его точки зрения, не нуждалось в доказательствах. Нет, конечно, дон Алонсо хорошего обо мне сказать не мог, но… меня будто сильно и грубо толкнули в грудь. Он всегда умел ударить словом. – Почему я вообще должна оправдываться перед вами, дон Алонсо? Вы заточили меня в своем замке насильно, и считаете, что я не попыталась бы бежать, представься мне такая возможность? – Ага, наконец, вы признались! – он выпалил это с таким торжеством, что мне стало смешно. – Знаете, что, дон Алонсо, вы просто упрямый болван! Если вам проще подозревать меня во всех смертных грехах, чем поверить, что ваша стража дала маху, идите вы лесом! Я не собираюсь умолять вас поверить в мою невиновность! Челядь застыла с открытыми ртами. Дон Алонсо побелел от злости. Он повернулся ко мне спиной и велел племяннику доньи Хуаны: – Хорхе, отведи мадам Альтамира в ее комнату. И проследи, чтобы она там и оставалась!***
Меня заперли. Дети были напуганы непонятным переполохом среди взрослых, но я старалась не подать им поводов для тревоги. Почечный отвар – отличное средство для ослабленного организма, особенно весной, когда еще нет свежих овощей и фруктов. Чтобы он не показался горьким, я подсластила его медом. Я не хотела ссориться с доном Алонсо в очередной раз. Но, всякий раз, когда я говорила с ним, он умудрялся вывести меня из равновесия. В этот раз он обидел меня, но и я перегнула палку – оскорбила его в его собственном доме, в присутствии его людей. Простейшие правила приличия и здравый смысл требовали, чтобы я извинилась. В моем нынешнем положении глупо было лелеять собственные обиды, бросать лишний вызов, злить человека, от которого всецело зависели мы с дочерью. К тому же я не хотела сидеть взаперти. Я попросила Хорхе передать дону Алонсо, что хочу с ним поговорить. Я призвала на помощь все свое присутствие духа. Даже если он захочет говорить со мной, объясняться мне придется долго, потому как, сколько не извиняйся, он самый упрямый болван из всех, кого я видела. Хорхе вернулся и велел мне идти с ним.***
Дон Алонсо сидел и читал. Он продолжал заниматься своим делом, словно вокруг никого и не было. Что ж, он зол на меня, а я не хотела злить его еще больше. Придется подождать. Впрочем, когда он поднял на меня глаза, лицо у него было спокойное. – Что вы хотели, мадам? – Я сказала вам правду. Клянусь самим дорогим, что у меня есть, – моей дочерью. Неужели вы думаете, я оставила бы ее здесь одну? – Нет, думаю не оставили бы, – сказал он после некоторого раздумья. – Это все? – Нет. Вы обещали мне не наказывать стражу, помните? – Я всегда помню о своих обещаниях, – холодно ответил дон Алонсо. – Я сожалею о тех словах, что у меня вырвались, дон Алонсо, и прошу вас простить меня, – смиренно сказала я. – Не стоит. Это был единственный раз, когда я мог быть уверен, что вы говорите то, что думаете, – ответил он. – Я говорю, что думаю и сейчас. – Хорошо, допустим. Тогда ответьте мне на один вопрос. Как вы попали из мельничьей башни в замок? И учтите, если вы хотите соврать, лучше просто промолчите, – последнюю фразу он добавил таким тоном, что мысли о том, чтобы сказать, что я спряталась в повозке, исчезли сами собой. – У возницы, Хайме, были больны жена и дочь. Когда я сказала, что могу помочь излечить их, он согласился взять меня в замок. – У вас просто удивительный дар обводить людей вокруг пальца. – Вы не должны осуждать его. Вы же сами… – Болван? – поинтересовался дон Алонсо. От неожиданности я рассмеялась. И тут же пожалела об этом, потому что дон Алонсо не смеялся и молча смотрел на меня. Я не думала, что мои слова его так задели. – Вы же сами ездили за лекарем в Ордению. Вы должны понять его и не наказывать. Вы ведь обещали мне. – То, что я вам обещал, относилось только к стражникам. – Тогда мне очень жаль, но я опять вам соврала. – А я опять вам не поверил, – сказал дон Алонсо, с явным удовлетворением откидываясь на спинку кресла. – Возвращайтесь в свои покои. – Я пришла сюда, чтобы попросить вас отменить ваше решение и не держать меня взаперти, но, пожалуй, не буду этого делать. – В таком случае, идите к себе. Я не тронулась с места. – Что вы с ним сделаете? – С кем? – С Хайме. – Знаете, мадам, я невольно думаю, сколько же вы спасли жизней, докучая королю такими просьбами, – сказал дон Алонсо, и я почувствовала, как краснею до корней волос. Я почти никогда не просила короля помиловать кого-нибудь, единственным исключением был Антонио, но дон Алонсо ничего не мог знать об этом. – Я прошу только потому, что часть вины лежит на мне. Я уже выходила из покоев, когда услышала: – Вернитесь, мадам. Я обернулась. Дон Алонсо, нахмурившись, смотрел на меня. – Зачем вы это сделали? – Сделала что? – Пробрались из мельничьей башни в замок. – Один сплошной расчет, разве нет? – пожала я плечами. – И на что вы рассчитывали? – он не мог не заметить моего сарказма, но предпочел спросить спокойно. – Отравить всех, кто мог представлять опасность для моих планов и скрыться, пока хозяин замка в отъезде. Дон Алонсо на этот раз, видимо, решил оставить мою издевку без ответа и протянул мне одну из бумаг, лежавших перед ним. Со свитка свисал оттиск королевской канцелярии. «Нет женщины, что стоила бы королевства, и нет графства, которого нельзя было бы лишиться. Примите это как дружеский совет, граф», – прочитала я. Под этими строками стояла размашистая, четкая подпись канцлера, скрепленная малой королевской печатью. У меня дрогнула рука, и край свитка, задев пламя свечи, вспыхнул. Дон Алонсо выхватил у меня свиток, затушил и положил на стол. Однако, когда я снова протянула к нему руку, он молча передал бумагу мне. – Вы уже ответили на это послание? – спросила я. – Нет. – Дружеский совет канцлера дорогого стоит. Вам так не кажется? – улыбнулась я через силу. – Особенно когда он написан на гербовой бумаге и скреплен королевской печатью, – усмехнулся дон Алонсо. – Я склонен расценивать это как угрозу. – Если это угроза… Вы не думали о том, что королевские войска могут оказаться у стен Эль Горра? – Я в состоянии защитить Эль Горра и своих подданных, – он ответил без колебаний, и твердость его тона заставила меня поверить, что это не пустое бахвальство. Эль Горра будет сражаться, королевские войска заплатят дорогую цену за победу и уж тем более за поражение. – Я не хочу стать причиной кровопролития. – Теперь уже поздно сожалеть, мадам. К тому же это маловероятно. – Вы в этом так уверены? – Ни один король не выигрывал битвы в этих горах. Большое войско здесь бессильно. Да оно и не к чему. Достаточно нанять любую разбойничью шайку в окрестностях. – Зачем вы говорите мне это? – Чтобы вы знали, в чьих руках можете оказаться после побега. А теперь идите к себе. На этот раз я сама обернулась, почти выходя из комнаты. – Как давно вы получили это послание? – Прошлой осенью. Вечером следующего дня Хорхе, улыбаясь, прошептал мне: – Синьор сказал, что вы можете выходить. Теперь мы с Игнасио будем вашей тенью.***
Первый караван принес первые вести из других поселений. В эту зиму население многих из них уменьшилось почти вдвое. Эта весть заставила вспомнить о той угрозе, которую несло с собой весеннее тепло. Женщины принялись за большую уборку, тщательно вычищая каждый уголок. Фернандо и Жанна тоже бегали повсюду и, как могли, помогали, внося свою долю беспорядка. Проходя мимо одной из спален, я увидела, что они дерутся, размахивая пуховыми подушками. Я велела им прекратить, но они, видя, как из подушки полетели перья, пришли в дикий восторг, и с еще большим усердием стали обмениваться тумаками. Когда я подошла слишком близко, досталось и мне. Со словами «ну, сейчас я кого-нибудь поймаю и нашлепаю» я тоже вступила в бой. Вспотевшие и взлохмаченные, дети принялись рвать подушки и осыпать меня перьями. Я защищалась, смеясь и чихая. Жанна и Фернандо бегали от меня по кровати с не меньшим удовольствием, чем я вокруг нее. Пух и пыль стояли столбом в солнечных лучах. Мне удалось поймать Фернандо, который в пылу азарта подскочил слишком близко. Жанна прыгала на другом конце постели, хохоча и показывая на дверь. Я оглянулась: в дверях стоял дон Алонсо и тоже смеялся. В тот день, отправив Фернандо и Жанну во двор, стряхивать с себя пух и перья, я впервые за несколько месяцев посмотрела в зеркало не мельком, проверяя в порядке ли волосы, и увидела похудевшую женщину в простом темном платье с растрепанной прической, к тому же густо усыпанную перьями. Да уж, тут было, над чем посмеяться.Глава 10
– Мама, папа Фернандо сильно обидится, что я отбила ему нос? – спросила Жанна вечером. – Что ты сделала? – Я нечаянно. Мы играли с Фернандо, я кинула камень, а у него отвалился кусочек носа, совсем маленький. Может, он не заметит? Утром Жанна отвела меня на место преступления. У статуи короля Диего I, украшавшей нишу замковой часовни, действительно не хватало кончика носа. Ущерб был незначительным. Зато сходство просто поразительное. Несколько столетий, десятки поколений отделяли первого короля испанской династии от братьев Луис эль Горра, но передо мной предстали те же тонкие темные брови вразлет, тот же упрямый подбородок, то же выражение надменности на узком лице. И если дон Диего мог быть заносчивым и высокомерным только с прислугой или людьми ниже его по положению, его брат не делал столь тонких сословных различий. Впрочем, надо отдать ему должное, с детьми и домочадцами дон Алонсо никогда не был таким жестким, нетерпимым и язвительным, каким позволял себе быть с остальными.Алонсо Луис эль Горра
– Тебе следует рассказать о том, что случилось, и попросить прощения. Я не думаю, что дон Алонсо будет сердиться, ведь ты сделала это не нарочно, – сказала я дочери. Чуть позже Жанна сообщила мне: – Он сказал, что нос – это не страшно, главное, чтобы я ничего другого не разбила Фернандо. По-моему, он подумал, что я собираюсь бить Фернандо. Я не стала разубеждать Жанну, но, глядя на то, с каким преданным детским обожанием смотрел на нее в этот момент Фернандо, подумала, что, скорее всего, его отец имел в виду нечто иное.
Последние комментарии
8 минут 36 секунд назад
31 минут 5 секунд назад
2 часов 28 минут назад
11 часов 20 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 5 часов назад