Вот стою, держу весло... [Сергей Александрович Калашников] (fb2) читать онлайн

Сергей Калашников, altai87 Вот стою, держу весло…

Глава 1. Занесло

Пробуждение вышло донельзя странным и не на шутку меня озадачило: вместо потолка спальни я увидел перед собой потную спину незнакомца, одетого в набедренную повязку и головной платок. Человек, находящийся передо мной, ритмично махал веслом, погружая лопасть в воду справа и проделывая гребок за гребком. Что примечательно – я занимался тем же: грёб. Размеренно и ритмично. За моей спиной ещё кто-то делал то же самое. Видеть этого кого-то я не мог, но его весло то и дело оказывалось в поле зрения чуть сзади справа.

Благодаря нашим усилиям, неширокая лодка шла довольно ходко, на что недвусмысленно намекал маленький бурунчик – пенный признак быстро разрезаемой носом лодки воды. Или мне это лишь кажется?

В первый момент я так испугался, что едва не сбился с ритма, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Однако, быстро пришло понимание того, что не стоит сейчас привлекать к себе внимание. Пока не разберусь в ситуации – лучше не дёргаться. Тем более, что тело двигалось практически на автомате.

Ну да, приходится периодически немного наклоняться и делать движения корпусом. Голова же ничем особым не занята, и есть возможность осмотреться. Нас тут шестеро полуголых, сопящих в такт: с каждого борта – по трое. Думаю, сзади ещё кто-то должен сидеть на корме – рулевой, не иначе. В противном случае наш курс стал бы напоминать весьма причудливую кривую. Кормчего не видно, но он как тот суслик – точно есть. Оборачиваться назад, чтобы в этом убедиться, мне некогда.

Лодка плывёт неподалеку от заросшего камышом берега, остающегося слева. Ширина реки, если на глазок – с полкилометра. Причём, дальний берег тоже зарос камышом. Или тростником – по внешнему виду я их не различаю.

На небе нет ни облачка. Солнце, хоть и припекает, но в меру: висит низко над горизонтом. Хочется надеяться, что сейчас вечер и скоро будет сделана остановка для отдыха, потому что и мышцы устали, и кушать очень хочется. Я удивлён. Поражён. Раздавлен. И совершенно ничего не понимаю. А ещё прямо-таки жажду разобраться с тем, что со мной приключилось. Лёг спать, как обычно, у себя дома. А очухался – не пойми где. Укладывался трезвым: точно помню, как выставлял будильник на половину седьмого, как устраивался на боку… И всё.

Информации пока явно недостаточно. А потому – некогда заниматься самоедством. Моя наипервейшая задача – как можно больше смотреть по сторонам и слушать, впитывая новые знания. Надеюсь, придёт время, и их количество плавно перейдёт в качество, позволив, наконец, понять: во что же такое я вляпался. Меж тем, мы по-прежнему гребём, приводя в движение лодку.

А навстречу нам – другая лодка. Уж не знаю: "Ра" это или "Тигрис", на которых плавал Тур Хейердал? Но связана она или из папируса, или из тростника. Узкие, приподнятые кверху окончания корпуса, стянутые сквозь собственную толщу верёвками, и широко расставленные в стороны бока. Гребцы отдыхают, лёжа на палубе, но лодка, двигаясь встречным курсом примерно по середине русла, довольно быстро проходит мимо: спускается вниз по течению в то время, как мы это самое течение преодолеваем. И ни остановиться, и ни сменить ноги…^[1] то есть руки, конечно. Наша лохань вполне устойчиво движется относительно берега со скоростью неспешно идущего пешехода. Сейчас ритм и слаженность – наше всё. Мы даже не переговариваемся. Только сопим в такт. А левее меня то ли лежат, то ли стоят мешки, накрест обвязанные верёвками. На глазок смотрятся не очень большими – вёдер на пять-шесть. Размещены по оси судёнышка таким образом, что оставляют вдоль бортов немного свободного места для гребцов. И судно наше сделано вовсе не из тростника, а напоминает плетёную корзину, обтянутую кожей.

Пейзаж дополняют редкие пальмы, отдельно стоящие на противоположном берегу реки. Они находятся не у воды, а далеко в глубине суши. И хорошо разглядеть их с такого расстояния просто невозможно: над тростником видны лишь зелёные верхушки деревьев. Так что ясно только одно – это именно пальмы.

Наконец, ко мне вернулась способность мыслить. Я уже понял, что тело не моё: руки чужие. Да и возраст явно меньше, чем был, потому что отсутствует борода. Похоже, она просто пока не растёт. Лет сорок уже не носил я "босого" лица. Однако, искажённое движением отражение во взбаламученной вёслами воде, которое удаётся увидеть в моменты наклонов, может похвастаться только густой растительностью поверх кумпола, но никак не на подбородке. Зато у соседа слева, что сидит от меня через два ряда мешков, борода имеется. Густая и довольно длинная – до груди.

И тут позади кто-то что-то сказал, не произнеся ни одного понятного слова. У левого борта гребцы замедлили движения, а мне, сидящему справа, этого не позволил толчок в спину. Не сильный, но понятный. Пришлось продолжать грести, отчего лодка начала плавно поворачивать к берегу, в который и ткнулась носом через считанные минуты. Вернее, даже чуть выползла на сушу, подмяв под себя местную растительность.

Все гребцы, включая меня, выбрались из лодки. Помогая друг другу, мы вытянули её, сколько смогли, на песок. Деревянной колотушкой забили в землю кол, к которому привязали верёвку, закреплённую на лодке. Тот парень, что давеча толкал меня, протянул пустой горшок и жестом показал, что нужно зачерпнуть воды. При этом и слова какие-то сказал. Естественно, я их не понял.

Не став медлить, забрёл в речку по самую набедренную повязку (это что – вся моя одежда?) и зачерпнул полный сосуд. Тем временем, на суше уже собирали дрова и высекали огонь. Место выбрали весьма удачно: здесь камыши расступились, пропуская к воде широкий "язык" глины, из которого торчали только отдельные редкие былинки. Мокрая глина кое-где скользила под ногами, но дальше представляла из себя надёжную опору, покрытую песком и илом.

Меня ещё раз сгоняли за водой уже с другим горшком. После чего оба установили над огнём на трёх камнях каждый. Камни, скорее всего, привезли с собой, так как они имели явно выраженную искусственную природу. Впрочем, это даже не камни. Пусть их края были весьма неровны и содержали множество сколов, узнать в них самые обычные кирпичи не составило никакого труда: в данном случае, видимо, использовали уже не годную для строительства отбраковку.

В первом горшке явно собирались варить кашу, потому что туда засыпали крупу. Основная масса народа собирала дрова, которые тут были далеко не в избытке: жечь приходилось, в основном, сухие стебли тростника. Ещё встречались палки, вероятно принесённые паводком и высохшие на солнце. Тем не менее, в горшках вскоре забулькало, и ноздрей коснулся столь долгожданный приятный аромат, что желудок едва сам не выскочил наружу. М-да, кушать, как оказалось, хотелось уже совсем не по-детски. Но приходилось терпеть.

Пока доходило варево, про меня словно все забыли: никто не трогал и никуда не посылал. Появилось время на раздумья. Тот парень, который толкал меня ещё в лодке… он ведь жестами объяснил, что нужно набрать воды. Словно глухонемому. Сам-то он говорил. То есть, получается, что тот, в кого я попал, был глухонемым?

Но я всё прекрасно слышу. Зато веду себя, как… ну да, ни бельмеса не понимаю. Похоже, у меня есть шанс незаметно освоить этот незнакомый язык, просто внимательно глядя, слушая и запоминая. Ну, может, и не весь язык. Хотя бы основную его часть, которая позволит научиться задавать правильные вопросы. Ведь через какое-то время придётся "излечиться" от глухоты и начать разговаривать. В противном случае время обучения может растянуться на довольно значительный период.

А кто этот парень? Может, мы братья? Или друзья детства? Ведь он явно меня опекает.

Растянувшись на тёплой земле, я внимательно слушал, что говорят вокруг, пытаясь уловить значения слов. И разглядывал своих спутников. На седьмом – том, что сидел на корме – была надета не набедренная повязка, а юбка ниже колен. А торс, в отличие от торса гребцов, был прикрыт тканью, которая непонятным образом держалась на нём, несмотря на кажущееся отсутствие швов или застёжек. Хотя ткань, как и у остальных – простое, некрашеное полотно. Вероятно – льняное. Платки на головах у всех выглядят одинаковыми, хотя каждый навернул их на свой манер.

Общее представление об увиденном – ярко выраженный минимализм. Кстати! А хоть что-нибудь металлическое мне на глаза попадалось? Уж не в каменный ли век я угодил?

Ага, вот и каша поспела. Перловка, которую я не очень жалую. Но тут пошла за милую душу. Мы ели её неглубокими деревянными ложками, рассевшись кружком вокруг горшка и черпая по очереди. Во втором горшке заварили травы. Этот своеобразный чай оказался вполне приятным на вкус и даже успел немного остыть, пока готовилось основное блюдо. Горшок с ним не обжигал руки: из него тоже пили по очереди.

Потом меня снова послали за водой для второй порции чая – пили мы много. И еще заставили отмывать горшок от каши, которую умяли без остатка. Похоже – я тут младший и наиболее интенсивно эксплуатируемый член команды. Хотя, за дровами ходили другие.

Стемнело быстро, словно на юге. На востоке появился серп луны, и команда устроилась на ночлег, раскатав циновки и укрывшись кто шкурой, кто тряпкой вроде полотняного плаща. Было тепло, только от реки тянуло приятной прохладой, да попахивали потом мужские тела. Мы с "братом" легли спина к спине и вскоре нас сморило.

* * *

Утро началось с первыми чириканиями птиц, начавших звучать ещё затемно. Месяц пока оставался виден, но уже изрядно продвинулся по небосклону. Меня снова сгоняли за водой для очередной порции каши. И для так называемого "чая". Пока всё это варили, я поплавал и помылся. Хоть и опасался крокодилов, но не особо: вчера ни одного так и не увидел. Река здесь течёт с севера на юг – совсем не похоже на Нил. Но и до могучих сибирских рек явно не дотягивает. Я не великий географ, но на подозрении у меня Тигр и Евфрат, потому что на берега Рейна, Вислы или Северной Двины окружающий пейзаж никак не тянет. Да и все эти потоки тоже, вроде как, текут вовсе не туда. На юг несут свои воды Волга и Миссисипи, но на их берегах пальмы, по идее, не водятся. Хотя, кто его знает: говорят – климат раньше был совсем другой и те же пальмы спокойно можно было встретить даже в Сибири.

Наконец, позавтракав и собрав вещи, сели в лодку, взялись за вёсла и погребли вверх по течению. А тут и ветерок нас догнал. Поставили парус, подняв его на бревнышко, которое установили посередине палубы. Льняной парус, подвешенный к рею. Сразу пошли веселей. Теперь гребли только в интересах сохранения правильного направления. Наш седьмой, который в юбке, сидел на корме и поворачивал корпус собственным веслом, а мы отгребали от берега, который по науке считается правым, но от нас находится слева. По мере того, как русло изгибалось, лодку то несло к нему ветром, то наоборот отгоняло на стрежень, где встречное течение заметно сильнее. А у самой суши вода течёт медленнее. Этим, видать, и руководствовался наш кормчий, старавшийся держаться там, где слабее сносит. Такие вот тут незамысловатые расклады.

В борьбе за расстояние прошло всё утро вместе с частью дня. Когда ветерок утих, нам пришлось грести уже в обычном темпе. Что удивительно – двигались мы таким манером опять до самого вечера и моих сил на это вполне хватило: всё-таки тело мне досталось жилистое и физически весьма крепкое. Устал, конечно, как собака, но не упал от изнеможения. Прошли мы, по моим прикидкам, километров тридцать. Видели лодку с рыбаками, выбирающими из воды сеть. И ещё навстречу проследовал плот из довольно толстых брёвен. Селений на берегах по пути движения не встретилось ни одного. Кроме единственного шалаша в том районе, где видели рыбаков. Или места здесь безлюдные, или народ держится подальше от воды?

Вопросы о том, где я оказался (и, что немаловажно – когда) продолжают занимать мою голову. Здесь тропики или субтропики. Люди вокруг похожи на европейцев. То есть точно не негры и не китайцы. На более утончённую оценку их внешности я пока просто неспособен. Понятно только, что нахожусь где-то "очень давно": столь пустынными на протяжении десятков километров реки подобной ширины в двадцать первом веке точно не бывают. Хоть один обычный бакен, да встретился бы. Или береговой знак.

Ещё в этот день мы видели на берегу толпу людей в набедренных повязках. Те проводили земляные работы, ковыряя землю лопатами. Рыли канал? Что за лопаты и зачем они копают – от нас видно не было, так как мы шли у другого берега.

Двигались снова до заката, после чего переночевали на берегу примерно так же, как и в прошлый раз. Но помылся я уже и утром, и вечером. На сей раз разглядел, что вода в реке не настолько чистая, как могло показаться: в ней было много ила. Особенно ближе к поверхности. Это удалось разглядеть, нырнув с открытыми глазами. Только вот глаза потом стали слезиться. "Брат", заметив это, заставил промыть их чаем. То есть, тем травяным отваром, что его заменял.

Уж и не знаю, насколько эти стебельки и листики целебны, но вода-то кипячёная, то есть микробы в ней убиты. Поэтому ничуть не удивился, что это помогло: за пару дней всё прошло. А я уже твёрдо усвоил полтора десятка слов и имена членов нашей команды.

На третий день с момента моего вселения мы ненадолго пристали к причалу. Сит – наш кормщик – отлучился на пару часов на берег. А мы тем временем сварили кашу, поели, попили и подремали, после чего снова взялись за вёсла. К этому моменту я уже определился, что век вокруг нас медный. Потому что у этого самого Сита на боку висел кинжал как раз из этого металла. Медь, конечно, далеко не чистая, не вполне понятного цвета, но с ясно просматривающейся краснотой, поверх которой заметны бурые признаки окисления. То есть, ножик не раз чистили, но со временем он всё равно потемнел.

Ну и сама вещь явно статусная, а не обиходная. Не для повседневной носки, а для представительности. Да и, признаться, от медного инструмента мало кто в восторге – мягкий металл. Режущую кромку держит плохо, требуя постоянной отбивки и заточки. А в топоре или ином рубящем орудии деформируется при ударах. Вот, судя по этому признаку, и век у нас нынче медный. Бронза, если и есть где-то, то мало.

Я не историк, но помаленьку делами прошлого интересовался. С точки зрения вех развития техники, конечно. И успел уяснить, что темп прогресса более всего зависит от доступных материалов. В том же Шумере, если верить самым смелым гипотезам историков, пользовались керамическими инструментами. А почему? Да потому, что не было качественных металлов. Вот и изобретали серпы из обожжённой глины. Или ещё какие приспособления – не помню в точности. Может, и путаю что-то, потому что ножики из керамики появились уже в мои времена, но зато в памяти отпечаталась картинка косы, явно сделанной из глины, потому что выглядела она избыточно толстой. Даже медная коса была бы много тоньше.

А медь, между тем, не такая уж редкость. Если её выплавляют, то количество вещей из этого металла в обиходе должно возрастать.

Глава 2. По горным дорогам

Наше путешествие было долгим и утомительным. Бесконечные низменные берега намозолили глаза своим однообразием, а руки настолько привыкли к веслу, что порой казалось, будто и во сне продолжаешь им ворочать. Встречные суда или плоты попадались не каждый день. Изредка видели убогие пристани или лодки рыбаков. Много раз мы распугивали целые стаи водоплавающих птиц – гусей и уток. Видели цапель. Или аистов? Может даже и тех и других.

Иногда берега оказывались топкими – тогда ночевали прямо в лодке, перекусывая засохшими лепёшками. Похоже, это нынешний аналог сухарей. Запивали "еду" прямо забортной водой. Для людей двадцать первого века – дикость несусветная. Но здесь это в порядке вещей. Как ни странно, желудки путешественников перенесли такое надругательство над собой без каких-либо последствий.

Наконец, стали появляться признаки предгорий: показался возвышенный берег. Пока не сами горы – всего лишь береговые откосы и обрывчики малой высоты. Здесь – на твёрдой земле – ночевать стало уютней, да и с дровами намного проще. Однако, значительно усилилось встречное течение, отчего мы периодически стали повторять героев картины Репина "Бурлаки на Волге": шестеро тянут лямку, а кормщик направляет судно. Хоть и медленнее, чем на вёслах, но по-другому никак.

Стали встречаться и береговые поселения. Не у самой воды, но в пределах видимости – на возвышенностях. Некоторые их жители подходили к нам переброситься словечком с кормщиком – тот знал местный язык. Конфликтных ситуаций, однако, не возникало. Так продолжалось несколько дней, пока ночью нас не разбудил встревоженный крик одного из дозорных: налетела банда местных.

Схлестнулись мы с ними довольно серьёзно, ведь драка велась не на кулаках. Пришлось отбиваться палками. На каждого члена команды имелась одна такая вроде шеста. Если есть, где развернуться – намного лучше топора, дубинки или даже кинжала. Особенно ловок оказался кормщик: играючи уложил двоих подряд, да ещё и подсобил с моим противником. Вырубив напавшего уже вдвоём, мы выручили и моего "брата". Тут всё и закончилось: нападающие убежали, оставив пострадавших товарищей, которых мы тут же деловито обобрали.

Нашей добычей стал мешочек-кошель с медными и серебряными обрубками – похоже на прототип денег. Ещё медный кинжал размером с тот, который носил кормщик. Оказалось, бандиты сбежали так быстро потому, что, мы завалили их предводителя. Именно у него обнаружился кошель, да и одет он был получше других. Валили не насмерть: облитый водой он пришёл в себя и даже встал на ноги, чтобы уйти, держась за голову. Его никто не осматривал, но, полагаю, череп ему не пробили: отбивались-то мы деревянными палками. Максимум – рассекли кожу на голове.

Так что, хоть и дрались жестко, но никого не убили. Остальные трое тоже пришли в себя и были отпущены на все четыре стороны. Откуда такой гуманизм? Да кто знает этих местных: у них вполне может существовать обычай кровной мести. Нам только толпы кровников не хватало! Вот и кормчий придерживался того же мнения, буквально на пальцах объяснив нам "политику партии".

Действительно, откуда нам знать, сколько здесь найдётся желающих отомстить? С реки не много-то и видно: береговые заросли могут скрыть в себе хоть целый полк. Кроме того, здесь уже настоящий лес. И склоны возвышенностей виднеются то там, то тут. В этих местах может жить много людей. Кстати! Их язык нам был совершенно непонятен. Но по разговорам старшего выходило, что он неоднократно бывал в этих краях и местному наречию вполне научился.

Меж тем, мы продолжали двигаться вверх по реке. Путь по суше не всегда оказывался проходим даже пешком: по камням, да с лямкой на плече можно было все ноги переломать. Тогда, если была возможность, мы смещались к противоположному берегу. А иногда просто плыли, изо всех сил налегая на вёсла, чтобы преодолеть неудобный участок. Особенно, когда оба берега оказывались непроходимыми. Течение делалось всё быстрее, а вода становилась холоднее и чище. Горы теперь виднелись вполне отчётливо и выглядели уже весьма близкими. А вскоре придвинулись настолько, что мы начали петлять между ними.

Наконец, приплыли, пристав к берегу возле небольшого поселения. Его и деревней-то нельзя было назвать: группа построек со сложенными из камня стенами. Кормщик, видимо, зная особенности местного населения, быстро нашёл "управляющего" и обо всём с ним договорился. В результате, перенеся мешки из лодки под навес при помощи выделенных нам помощников, мы вытащили лодку на сушу и, перевернув кверху днищем, подложили под борта подпорки. Теперь за нашим транспортным средством присмотрят аборигены.

Несколько дней жили под крышей и наслаждались яствами: в меню были включены рыба и баранина. А ещё овощи и фрукты. Про овощи ничего определённого не скажу – какие-то корнеплоды, прошедшие термообработку. Может, репа? Или брюква? Или не до конца окультуренная свёкла. Но лук, чеснок и бледного вида морковь – вполне определённо в подаваемом вареве присутствовали. Нечто похожее на фасоль и горох тоже. Ещё было пиво, внешне похожее на жидкую кашицу. Но так казалось потому, что на поверхности горшка плавали крошки, слипшиеся в сплошной слой. Однако, проткнув его тростинкой, можно было насладиться знакомым вкусом тёмного нефильтрованного пива. Что я с удовольствием и делал, потягивая вкусный напиток из трубочки в те моменты, когда хозяева угощали нашу команду. Никогда бы не подумал, что производство пива уже было освоено в такой древности.

Однако, отдых не успел затянуться: подошло целое стадо ослов, на которых пришлось грузить наши мешки. Как раз по паре штук на каждое животное. Хозяин этого зверинца, трое его помощников, да нас семеро – так и пошли куда-то по горным дорогам. Ишаки несли груз, а остальные топали на своих двоих. Животных связали одного за другим по пять-шесть особей, и каждую группу приходилось направлять отдельному человеку. Так что команда лодки, фактически, превратилась в погонщиков. А я вдруг "заговорил": периодически на этих тварей приходилось покрикивать, так как не до каждого дотянешься палкой, чтобы наставить на путь истинный.

Не то, чтобы это стало полной неожиданностью для спутников, но на ночёвке они от всей души вознесли благодарность богу по имени Ан, который сейчас считается главным в Уруке. Этот город, как я понял, являлся исходной точкой нашего путешествия. Да и мы все оказались урукцами.

Почему мои соотечественники не удивились, когда якобы глухонемой прикрикнул на ишака? А вы попробуйте скрыть что-нибудь от людей, бок о бок с которыми находитесь больше месяца. Да только по рефлекторным реакциям тела на звук можно догадаться, что глухой не совсем глух. Более того, парни не раз указывали на это моему "брату", который отвечал, что не устаёт молиться богам, прося тех вернуть мне слух и речь.

Поэтому вечером я присоединился к вознесению благодарности милостивому Ану за помощь в преодолении недуга. Делать это я уже мог, так как за время путешествия вполне сносно освоил урукский язык. Времени для этого было не сказать, чтобы много, да и спутники оказались людьми не особо многословными, но мозг впитывал новую информацию с огромной скоростью и ещё быстрее её обрабатывал: видимо, сказывался информационный голод. Реципиент-то мой, всё же, с рождения был глухонемым.

Скажу пару слов о нашей команде. В столь нелёгком пути люди начинают искренне заботиться друг о друге. Даже подтрунивания довольно беззлобны. А уж после того, как каждый не по одному разу поведал спутникам о своей жизни и бытовых проблемах, парни просто сдружились между собой. На помощь друг другу приходили без колебаний, а в дороге это дорогого стоит.

Мы с "братом" в этой команде младшие. Оба – первый раз в деле. У "брата", кстати, уже на верхней губе и щеках пробивается лёгкий пушок. Ему лет шестнадцать – он сам так сказал. И зовут его Хап. Оказалось – мы не братья. Просто из одной общины. Меня он знает с младых ногтей и намерен жениться на моей сестре. Наличие сестры у реципиента слегка озадачило: а ну как при встрече её не узнаю? Может, и родители имеются? Тогда вообще – туши свет! Этих так просто вокруг пальца не обведёшь. Хотя, раз Хап ничего не заподозрил – может, и с родными сладится. Ведь в этом времени у попаданца есть одно неоспоримое преимущество: любые действия можно объяснить просто "божественным проявлением". И тебе поверят. По крайней мере, я надеюсь именно на это. Это в двадцать первом веке все знают, что глухонемого так просто не вылечить. Здесь же – хорошенько помолился – и вуаля: получите, и распишитесь. Ты теперь говорливый, как попугай. По крайней мере, с Хапом (хорошо знающим моего реципиента, да ещё и почти родственником) "прокатило".

А так как парень всю дорогу заботился обо мне и искренне сопереживал, расклад прост и предельно понятен: на этого человека можно положиться, что я уже не раз отмечал про себя. Остальные мужчины – бородачи за тридцать. Люди они семейные и в плавании не первый раз. Наш кормщик выглядит лет на сорок и служит в храме бога Ан, что как раз и расположен в селении Урук, которое стоит неподалеку от реки то ли Фырат, то ли Пэрат – в тутошнем языке просто беда с гласными звуками, в произношении которых может участвовать так называемое "придыхание". Да и согласные не всякий раз воспринимаются однозначно.

Вот была бы у людей нормальная буквенная письменность при хотя бы частичной грамотности населения – и дисциплина произношения появилась бы. Но чего нет – того нет. Вместо этого пользуются рисуночками. Оно, конечно, любому понятно, на каком языке ни разговаривай. Хотя толкований одних и тех же рисунков может быть множество. А если нет однозначности – по-любому будет бардак. Кроме того, больно много их требуется, этих значков. Да и с описанием действий без глаголов замучаешься. Однако, название реки для себя определил как "Евфрат". Оно и созвучно, и по другим признакам подходяще.

Все сведения я получил от своих спутников вскоре после того, как "начал разговаривать". Парни просто и без подколок отвечали на вопросы с таким видом, будто ребёнка обучали прописным истинам. Мне это и требовалось: я очень внимательно выслушивал объяснения и каждый раз учтиво благодарил.

* * *

Путь через горы вёл, на удивление, не узкой тропой, а неширокой дорогой, где вполне можно было разминуться со встречным. По сравнению с пройденным по реке расстоянием, этот участок был невелик: всего несколько дней – и мы уже на берегу озера. Большого озера: противоположный берег только угадывается. Да и то не сам по себе. Его можно было определить лишь по наличию горной вершины где-то в том направлении. Последнюю часть пути мы проделали по равнине среди посадок культурных растений и плодовых деревьев. И прибыли в поселение с постройками из камня и дерева.

– Озеро Ван, – сказал нам кормщик. Оказывается, он тамкар – так тут называют торговых посланников, выполняющих поручения храма. Остальная же команда находится под его управлением, что дисциплинирует: никто главарю не перечит и не безобразничает. Да и не пошалишь тут особо: кругом чужаки, с которыми только Сит и способен объясниться.

Старшую четвёрку кормщик оставил разгружать ослов, а нас с Хапом позвал с собой в дом, где ему предстояли переговоры с покупателем. Как я понял, мы потребовались в качестве свиты и для услуг типа "принеси-подай". А может, как ритуальная стража. На фоне повальной веры во всякого рода богов и такое вполне могло быть. Помещение, в которое нас пригласили, оказалось с каменными стенами и деревянным потолком… скорее, крышей. Однако, наличие земляного пола стало неприятной неожиданностью: не думаю, что в таком здании жить очень комфортно. Зато стол для дорогого гостя уже был накрыт и просто ломился от разного рода яств.

За спиной хозяина расположились два добрых молодца из тех, что "кровь с молоком". У обоих на поясах – медные кинжалы. На ногах сандалии, а на теле одежда, состоящая из полотняной юбки и шкуры на плечах. На одном тигровая, а на втором – леопардовая. Парни явно уважаемые. Оба бородатые и на юношей никак не похожи. Кроме того, на них ещё и множество медных блях понавешано. Или пряжек?

А мы оба босые и в набедренных повязках. Плюс платок на голове. К тому же, в руках у нас те самые приснопамятные палки, которыми пришлось отбиваться от бандитов. Приходится держать их обеими руками. Поставь их прямо – верхний конец упрётся в потолок, ведь они где-то под три метра длиной, отчего в этот невысокий дом и не помещаются. Вот наискосок только и вошли между полом и крышей. Оттого я и решил, что больше как на ритуальную стражу мы и не тянем: мало того, что возраст не тот (что может молодой неуч противопоставить опытному бойцу?), так и в столь стеснённых условиях от нашего оружия проку почти не будет. Развернуться банально негде.

Тем не менее, общению основных персонажей образовавшейся мизансцены это ничуть не помешало. Наш вожак представил новеньких. Ведь лучше, если люди знают друг друга в лицо. А потом начался торг. В разговоре обоих негоциантов встречалось много знакомых мне слов, но бывали и непонятные моменты. Тем не менее, обе стороны жаловались и на трудности с доставкой сюда зерна, и на цены, которые ломят за медь мастера. Всё это отлично шло под мясо и пиво. Мне показалось, что участников сего действа очень занимал сам процесс переговоров, который вёлся неторопливо и обстоятельно с кучей вежливых слов и обоюдными уверениями в уважении.

Что же касается сути затронутых вопросов – в ход пошли аргументы вроде того, что зерно нового урожая ещё не убрано с полей, а кушать людям всё равно нужно. Наш кормщик упирал именно на это, пытаясь поднять значимость привезённого нами товара. Ведь он здесь именно зерно и продаёт. А покупатель утверждал, что запасы прошлогоднего хлеба у местных жителей вполне достаточные, чтобы не голодать. Но цену прибавил. Однако, потом засомневался: не заплесневел ли привезённый товар? Не подмок ли?

Пошли проверять и открыли наугад три мешка. Зерно оказалось хорошим, так что покупателю сбросить цену не удалось. А считали её в весе меди. Здешних единиц мер я, естественно, не знал, но сообразил, что металла нам дадут раз в двадцать – двадцать пять меньше по весу, чем мы доставили пшеницы. Почему такая количественная разница в оценке? Так я и числительных тутошних не ведаю, а они явно с каким-то подвывертом.

Но на уплату медью не согласился уже наш командир. Пожелал взять камнями. Теми, из которых эту медь выплавляют. Дальше начался торг о цене руды и её качестве. Признаться, эта сцена с восточного базара столько раз описанная в литературе и запечатлённая в кинематографе, начала пролетать мимо моего внимания – мозг привычно отключился от осмысления бесполезной информации.

Высокие договаривающиеся стороны сошлись на том, что в обмен на привезённое зерно мы получим равное по весу количество медной руды. И в придачу – самоцветный камень для нашего храма. Камень хозяин дома выдал немедленно – бесцветный и прозрачный, он выглядел как старательно отполированная стекляшка. Размер – приблизительно со среднюю фалангу мизинца. Этакий столбик шестигранного сечения.

На мой взгляд – бесполезная ерундовина. Но Сит – наш кормщик – был доволен. Это выглядело как оказание уважения к нашему богу. Сами же мы подарили золотую бляху с рельефным изображением льва – это был ответный знак уважения к местному богу. К божествам, которые позднее сочтут языческими, в эти времена люди относились весьма почтительно.

Вечером я пристал к Ситу с расспросами насчёт единиц веса и мне внятно растолковали, что шестьдесят сиков составляют одну ману, а шестьдесят ман – один билту. Ману даже позволили подержать в руке. Она оказалась камнем с вырезанной на одной из поверхностей картинкой-пиктограммой, весом где-то в районе полукилограмма.

Тогда билту вытягивает килограммов на тридцать – а это вес каждого из наших мешков с зерном. Учитывая, что мешков мы привезли сто двадцать, получается, что труды экипажа из семи человек позволили доставить сюда три и шесть десятых тонны хлеба – мы сработали за один грузовик, проведя в дороге около полутора месяцев. И это в один конец. Да уж, уровнем грузоперевозок двадцать первого века здесь и не пахло: там один дальнобойщик мог перевезти в несколько раз больше. Но, как говорится, "чем богаты – тем и рады"

Глава 3. Ожидание и сборы

Несколько дней мы ждали доставки руды. Я бродил по селению и размышлял. У нас ведь нынче на дворе медный век, вслед за которым придёт бронзовый. Бронза – сплав меди с оловом. И это весьма прочный металл, из которого довольно долго отливали даже пушки. Медь в нынешнее время уже доступна. А вот олова что-то не видно: посуду из него сейчас не делают, хотя во времена парусников были широко распространены оловянные кружки, как мне запомнилось из книжек.

Золото и серебро здесь и сейчас тоже имеются в наличии. Сам видел. То есть доступны металлы, встречающиеся в самородном виде.

Не знаю, правда, бывает ли самородной медь – не удержала память этого момента в своих запасниках. Но в "Повести о Манко-смелом" – охотнике из племени береговых людей, которую я читал в детстве, первобытные люди нашли медь в прогоревшем костре. Видимо, выплавить этот металл можно и на примитивном оборудовании. И, кажется, эпоха меди не была короткой, потому что кто-то из древних авторов, чьи сочинения дошли до наших дней, описал события, где кто-то кого-то умудрился зарезать "острой медью". Так что, похоже, медь использовалась и при производстве оружия. По крайней мере, медные ножи я уже встречал.

Почему я об этом задумываюсь? Потому что не обнаружил в нынешнем времени ни одного металла, пригодного для изготовления мало-мальски приличных инструментов, способных держать заточку. С другой стороны, а много ли я вообще видел, плавая среди болот? Сейчас мы впервые оказались в селении, где имеется больше десятка построек. Основательных зданий, возведённых из камня. И здесь довольно многолюдно.

В озере ловят рыбу, на полях по его берегам выращивают и хлеб, и овощи. Ещё овцы часто попадаются на глаза. В обиходе довольно много меди: ножи, пряжки, незамысловатые украшения. Покрой женской одежды – хитон. Это, если без мудрствования, майка до середины икр. Или труба из ткани с бретелями на плечах. Плюс брошки, заколки, пояса и шнурочки. Ткани тут не белые, как у нас, а крашеные. Правда, цвета не очень яркие. Но раз нашли способ окрашивать ткань, значит, народ тут вполне соображающий. Умеют добывать полезные ископаемые, а также выплавлять эту самую медь научился.

Прогуливаясь по селению, вдруг услышал странно знакомые звуки. Заинтересовавшись, направился в ту сторону, откуда доносился металлический звон. Глядь – а тут как раз выковывают серп из меди. Куют из продолговатого слитка, наяривая по нему каменными молотками. Изредка нагревают заготовку в печи, дают остыть, и снова принимаются по ней колотить. Дело это мне знакомо – в студенческие годы подрабатывал в группе обслуживания институтского ускорителя. Мы тогда вытягивали из медяшки коническое завершение одной цилиндрической детали, так что настучались просто до одури. И тоже снимали наклёп нагреванием заготовки.

Но подходить близко к мастерам не стал: нездоровая у них работа. Медь, всё же, не шибко полезна для организма. После работы с ней во рту появляется сладковатый привкус – явный признак отравления.

Побродив ещё немного по окрестностям, увидел, как режут овцу, как выделывают шкуры, как перетирают зерно в муку камнем на камне. Никогда этим особо не интересовался, а тут подобное – очень важный для жизни момент. Так что лишний опыт не помешает. Как говорится – "всё в жилу". Кроме того, случайно застал процесс возведения стены. Когда-то слышал слово "каменотёс" и представлял себе работника, обтёсывающего камень стальной киркой. Но тут-то никакой стали нет: по камню стучат камнем. И место соударения постепенно крошится, отчего выпуклости удаляются и поверхность выравнивается. Получаются не то, чтобы ровные бруски, но поверхности двух камней удаётся достаточно плотно совместить. И тогда камень занимает своё место в стене. А потом сверху "пристыковывают" следующий камень.

Что ни говори, а работа весьма кропотливая. Неторопливая и вдумчивая. Отколешь слишком много – обратно уже не приделаешь. Тут, похоже, о цементе и бетоне ещё и слыхом не слыхивали.

Посмотрел, как сшивают из шкур бурдюки. Прокалывают отверстие костяным шилом, а потом пропускают через отверстие уже медное шило с крючком на конце, которым и продергивают толстую нить, скорее даже просто скрученный пучок льняных волокон. Напоминает знакомый мне сапожный шов. Тот, который используют при подшивании валенок. Даже нитки точно так же натирают чем-то вроде сапожного вара из жира, смолы и воска. Интересно, из чего их делают?

Ещё видел человека, занимающегося обработкой самоцветов. Он наносил на прозрачные разноцветные камушки плоскости-грани, для чего тер их о плоский с одного края булыжник. Дело у него двигалось очень медленно: буквально в час по чайной ложке. Тем не менее, прямо у меня на глазах появились две грани с ребром-изломом между ними. Наверное, мастер обрабатывал не алмаз, а что-то помягче. Уж с алмазом такой номер точно бы не прошёл. Рядом с мастером трудился юноша, выделяющий из комков "слипшихся" камушков – друз отдельные кристаллы. Шестигранные на конце, они напоминали тот самый подарочный самоцвет, что я видел в хозяйском доме – в лавке владельца подворья, на котором квартировала наша команда.

Чем-то эти друзы были мне отдалённо знакомы. Такие фиговинки я встречал на начальственных столах. Или в качестве украшения, или для придавливания бумаг. Но с тех пор, как из обихода вышел ватман, который скручивали трубочкой, надобность в подобном "реквизите" исчезла. Однако традиция держать на столах увесистые ерундовины ещё какое-то время среди руководящих товарищей сохранялась. Именно симпатичные ерундовины, а не ролики от подшипников или сточенные токарные резцы, что практиковалось производственниками нижнего звена.

Созерцать трудовой процесс мне никто не мешал: мастерская и лавка здесь совмещены, отчего и покупатели и просто любопытные могут смотреть на работу мастеров сколько им хочется. Глядя на возню подмастерья с заготовками, я наблюдал за тем, как юноша тщательно нацеливал зубило в одному ему известное место комка из камушков, а потом наносил точно выверенный удар молотком. И молоток, и зубило были железными. А в друзах я опознал бериллы – видел такую на одном из объектов, где проводил измерения. Местные умельцы опускали их в каналы реактора, выдерживали какое-то время и извлекали, радуясь изменению цвета камней. И на столе начальника объекта как раз такая друза и красовалась.

Сами наши измерения этого не касались, поэтому я такими эффектами не заинтересовался, но слово "берилл" запомнил. Важным для меня моментом было изменение окраски самоцветов в нейтронном потоке высокой интенсивности.

Я в те поры чуточку почитал про драгоценные и полудрагоценные камни и запомнил, что берилл – это соединение, в котором присутствует бериллий. Металл с наименьшим атомным номером, не окисляющийся на воздухе, как литий. Он наиболее прозрачен для рентгеновского излучения, так что с деталями из него мне иметь дело приходилось.

На память пришла бериллиевая бронза. Насколько я помню – довольно твёрдый сплав, что годился даже на пружины. Следовательно, бериллиевая бронза должна "держать" заточку, что делает её пригодной для инструментов. Беда в том, что варить такую бронзу я не умею. Да и здешние умельцы тоже. Зато сегодня я увидел ещё и железо. Судя по состояниям бойка молотка и хвостовика зубила, железо довольно мягкое: рабочие поверхности носят следы деформации.

В здешнем языке встречается немало слов, похожих на наши. Вероятно, шумерские. Так что я тут же постарался выяснить, где можно приобрести такой металл или изделия из него.

– Это еркат, – объяснил ювелир. – То, что упало с неба. Большая редкость. А редкие вещи люди иногда приносят ко мне. Красивые камни, золотые самородки, необычные куски метала, которые находят, когда рыхлят землю на полях или копают ямы для построек. Я даю им взамен серебро или медь. А они не забывают куда нужно отнести свои замечательные находки, – мастер показал мне ещё несколько железок. Все они выглядели камнями разных форм, но отличались или металлическим блеском, или рыжиной ржавого налёта – вероятно, это связано с различным процентом содержания никеля в железе. Я расспрашивал о местах находок. О том, как они попали к этому человеку. Беседа текла плавно и размеренно. И разговор вился, вращаясь вокруг капризов богов, посылающих людям хитрые загадки.

Подмастерье сгонял за пивом. Слабым и жидким. Мы пили его передавая горшок по кругу. Про богов я знал не очень много, поэтому слушал и почтительно задавал вопросы. О своих, шумерских, рассказал, что главный в нашем пантеоне Ан, который координирует деятельность остальных божеств. И ещё положительно отозвался об Энлиле, ведающем как вопросами движения воздушных масс, так и дыхания. Он не раз посылал нам попутный ветер. Мастер, коего звали Кыш, поминал своих богов и рассказывал об их влиятельности и о красивых вещицах, которые делает для храмов, где им поклоняются. Вот о такой ерунде мы и тарахтели, постепенно сближаясь на основе общности интересов. Мало того, что встретил знающего собеседника, так ещё и получил очень много новой, важной и нужной информации. Дабы закрепить эффект, пришлось пару раз восторженно отозваться о хозяине дома и его талантах. Что, впрочем, соответствовало моему настроению: у любого знатока учиться абсолютно не зазорно.

Мастер пришел в благостное расположение духа. Не исключено, что от пива, которого выхлебал больше, чем мы на пару с подмастерьем. Однако, он расщедрился и передал мне для доставки в храм нашего Энлиля самый ржавый из своих метеоритов. Увесистый оказался, зараза. Весу в нём, небось все три кило было.

* * *

Этим же вечером я рассказал о подарке Ситу – главе экспедиции. Тот подумал и нанёс ювелиру ответный визит. Мы с "братом" его сопроводили и доставили по мешку зерна. Этот Сит – ушлый дядька. Не первый раз в этих краях. Уж не знаю почему, но подарок без ответа не оставил. Вероятно, такая у здешних торговцев этика. А я – член его команды. Возможно, повторяюсь, но эту самую "командность" отец-командир холит и лелеет. Закупил вяленой рыбы и вяленого же мяса на обратную дорогу – сейчас-то мы едим свежее.

Зато железный самородок упаковал в свои вещи. Я немного подумал и попросил позволить мне обработать этот метеорит. Сказал, что собираюсь его нагреть и сделать плоским. Старшой позволил. Ему ведь тоже интересно, потому что про железо он, почитай, только и слыхивал – этот материал сейчас считается очень дорогим из-за редкости, а видеть его воочию довелось немногим.

Разумеется, я торопился воспользоваться моментом, пока мы находимся в местах, где много нормальных деревянных дров. К тому же располагаем временем. Сначала вырезал пару рогулин и натянул на них куски кожи, закрепив подсмотренными здесь же швами. На самом деле это веера для дутья. На изготовление классического меха, к сожалению, пока не хватает ресурсов.

Нашел подходящий камень в качестве наковальни и несколько камней, которые будут играть роль молота. Развёл костёр, до свечения нагрел в нём железяку и вытащил её палками. За три нагрева превратил метеорит в лепёшку толщиной миллиметров пять-шесть, да ещё и умудрился придать ей форму, близкую к прямоугольной.

Получилось что-то порядка семи сантиметров на пятнадцать. Как раз вошло в широкий горшок, который я набил толчёным древесным углём, куда и поместил поковку – решил сделать попытку цементации. Горшок выбрал из тех, что были с крышкой. Тоже, кстати, керамической. Да ещё и щели замазал глиной, чтобы воздух к углю не проникал.

Вот этот сосуд и томил на огне пару суток. Больше не вышло, потому что пришли лодки с рудой, которую нужно было проверить на качество и взвесить. Чем мы и занимались. Про взвешивание рассказывать не стану: не так уж сложно соорудить простейшие весы. А вот камни, из которых будут выплавлять медь, мне были совершенно незнакомы. Впрочем, как и всем нашим. Тем не менее, мы все их внимательно осмотрели и даже некоторые отложили в сторону, признав негодными. Думаю, делали вид, будто являемся знатоками. Впрочем, Сит лично контролировал процесс отбора. Вероятно, он хоть что-то в этом смыслил. Для остальных же это было спектаклем, который мы вдохновенно разыгрывали на глазах окружающих.

С другой стороны, никому не хотелось везти в несусветную даль песок или глину, которых в Уруке и так предостаточно. И ведь в "товаре" они тоже встречались, хотя и не много. В конце-концов, загрузили эти камни в корзины, навьючили на уже знакомых нам ослов, да и двинулись в обратную дорогу. В путь выступили на рассвете, а груз к транспортировке подготовили накануне ещё до обеда, поэтому вечер у меня оставался в запасе. И это время я посвятил визиту к ювелиру. Почему к нему? Так именно у него в обиходе водились железные инструменты. А кто их ему изготовил? Думаю – он сам. Больше тут некому.

Так и оказалось: здесь нашлись даже железные щипцы пинцетной системы, а без них ковать раскалённый до свечения металл никак не получится. Мы отрубили зубилом краешек моей цементированной пластины и отковали ножик типа сапожного с "хвостиком" под рукоятку. И ещё стамесочку такого же небольшого размера. Тоже с хвостиком. Мастер порадовался остроте получившихся у нас инструментов и сопротивлению, которое те оказали при заточке. Что ни говори, а мужик попался понимающий. В знак нашей дружбы я поведал о том, как провёл цементацию (науглероживание металла), превращающую мягкое железо в более-менее прочную углеродистую сталь.

А что делать, если ничем, кроме информации мне не расплатиться? Дядька-то крепко помог, даже не торгуясь. На вопрос о том, откуда я узнал о подобной методике, глазом не моргнув доложил: увидел во сне. Если нынешний люд почитает всяких богов, то грех не воспользоваться таким обстоятельством. Главное – особо не наглеть. А то ведь можно и вляпаться по недомыслию. Не думаю, что древние люди были тупее выходцев из двадцать первого века. Набожнее – безусловно. Но мозги и у них варят – не чета нашим. Ведь столько понапридумывали, всего лишь внимательно наблюдая за природой. Куда там нашим академикам, сидящим на всём готовом! Так что смекалка у местных Левшей – что надо.

Глава 4. Домой

Обратная дорога не принесла неожиданностей. Ослы под грузом упрямились не больше, чем раньше, и деловито стремились к местам ночлега, где их развьючат и отпустят пастись. А днём порой казалось, будто они спят на ходу, не переставая переставлять ноги – шагали, как заведённые, ни на что не обращая внимания.

Когда мы миновали равнину и, оказавшись на горной тропе, прошли самую высокую точку пологого подъёма, перед тем, как начать спуск, наш вожак указал рукой влево вдоль ответвляющейся стёжки и сказал: "Быстрая вода". Уже на привале я расспросил его подробней и выяснил, что он имел в виду реку, текущую параллельно нашему Евфрату несколько восточней. Так что картинка у меня в голове "слиплась" окончательно. Мы возвращаемся в Междуречье, иначе именуемое Месопотамией. Междуречье рек Тигр и Евфрат.

В том селении, где мы оставили лодку, тоже всё было в порядке. Разве что само судно пришлось подготовить к долгому плаванию. Прежде всего пропитали кожаное покрытие разогретым до жидкого состояния воском – пересохшие от долгого лежания кожи смягчились и стали пластичней. И тут выяснилось что каркас-корзина, на которую они были натянуты, заметно расшатался. Его требовалось укрепить: когда-то плотно сплетённые прутья немного сместились друг относительно друга в местах пересечений. В большинстве случаев хватало наложения бандажа из шпагата. Но встречались и более сложные ситуации, когда приходилось распарывать шов, освобождать проблемное место от покрытия и скреплять поперечные прутья с продольными, вырезая неглубокие пазы в сопрягаемых деталях.

Вот именно в этих случаях ваш покорный слуга со своим ножиком и "братом" в качестве незаменимого верного помощника оказались чудо как хороши. Мы работали заметно быстрее остальных и выполняли работу аккуратней, что лучше всего проявлялось после восстановления швов. Ну приходилось мне когда-то валенки подшивать. Так что не забыл, как это делается. Пусть и не совсем своими руками, но я уже более-менее освоился в этом теле. И мелкая моторика движений была на высоте. Да и прорези в деревяшках делать стальным инструментом – дело не особо хитрое. Что же касается лодки вообще, то корзина (даже продолговатая) – всё равно корзина. Заострить её обводы местные корабелы, разумеется, попытались, но результатов достигли весьма скромных: и нос, и корма оказались излишне округлыми для того, чтобы сколь-нибудь успешно резать воду.

Вопрос о плавании по рекам меня не на шутку заинтересовал, потому что нынче эта тема очень востребована. Хотелось бы встроиться в здешнюю жизнь в качестве полезного компонента, дабы не остаться навсегда зависимым от других. Возможно, что-то и получится. Если только не напугаю людей слишком неординарным поведением.

Закончив ремонт лодки и погрузив товар, мы вновь отправились в путь. Сит, едва отчалили, устроился спать, оставив рулевым "брата". Мы ведь теперь спускались вниз по течению, отчего налегать на вёсла особой необходимости не было. Пара гребцов – по одному с каждого борта – сообщала лодке скорость, позволявшую судёнышку двигаться к конечной цели гораздо быстрее, чем мы могли бы разогнаться против течения, даже наваливаясь на вёсла вшестером.

Делать остановку на ночь не стали: луна светила ярко, туч на небе не наблюдалось и порогов на пути не ожидалось. Место рулевого занял кормщик, а за вёсла взялись парни, выспавшиеся днём. В этот раз перекусили кашей, сваренной ещё в пункте отправления. Она и холодная нормально пошла с добавлением вяленой рыбы да под взятый с собой горшок "чая". Таким образом, получилась работа в две тройки со мной – седьмым – на посылках. Но особо далеко в пределах лодки не пошлёшь, да и незачем. Так что я больше бездельничал.

К берегу пристали только утром. Поели и попили горячего, сварили каши на вечер, да чаю вскипятили для ужина на воде, после чего отчалили и снова сутки шли без передышки. Но в этот день рулил я, а "брат" скучал, изредка мне подсказывая. По сравнению с выгребанием против течения это был натуральный курорт. Горный участок миновали, не успев даже опомниться. Область предгорий прошли в считанные дни. А тут и знакомые болотистые берега, сделавшееся плавным течение и усилившийся зной. В голову закрадывались мысли об устройстве на борту лодки камбуза и запасе дров для него. Но теснота ничего подобного просто не позволяла. Мы и без этого ходили, переступая друг через друга. В этом плане тростниковые кораблики выглядели более перспективно, хотя и были они по-существу плотами с удачно заострёнными окончаниями. Эти тяжеловесные и неповоротливые связки камыша были далеки от совершенства. Значительно интересней смотрелась лодка, собранная из досок – встретили мы и такую. Во мне проснулся прямо-таки исследовательский зуд: захотелось понять – кто же сумел изготовить гвозди в количестве, достаточном для её постройки? Пусть бы и медные. Потом вспомнились "расшивы" – лодки, у которых борта действительно сшивались просмолёнными верёвками безо всяких гвоздей или даже заменяющих их деревянных колышков.

* * *

Уже через считанные дни я приметил, что теперь на остановках за водой отправляют других. Тамкар – наш предводитель – занимал меня беседами о реке. То расспрашивал о береговых ориентирах, то сам рассказывал о том, что приметил на суше, мимо которой мы проходили. Интересовался, пойду ли я с ним в следующее плавание?

Стало понятно, что наш руководитель, по каким-то ему одному известным признакам, выделил меня. И стал использовать время отдыха для индивидуальной подготовки. Для подготовки к чему? Думаю – к судовождению. Как я понимаю, в Уруке много песка, глины и тростника. И там выращивают зерновые культуры. Всё остальное в Междуречье привозное. Поэтому реки являются очень важными путями сообщения. Фактически, вся структура логистики сориентирована на водные артерии, как наиболее доступные и удобные. Не думаю, что нормальные дороги тут вообще есть. Впрочем, как и серьёзный большегрузный транспорт. А так как судостроение тоже находится в зачаточном состоянии, каждая посудина сугубо индивидуальна. В таких условиях очень большое значение имеет личность капитана. Что же вы хотите: "штучный продукт". Как говорится, "кадры решают всё".

Моя личность привлекла внимание Сита, скорее всего, потому, что на его глазах боги (либо один из них) оказали мне милость, избавив от глухоты. На глазах нашего предводителя я начал говорить и проявил себя с лучшей стороны, отличившись хорошей смекалкой, шустро осваивая неизвестный мне ранее язык жителей берегов озера Ван. Кроме того, довольно быстро нашёл взаимопонимание с аборигенами, чем вызвал их расположение. А для хорошей торговли налаживание связей – первое дело.

Пусть я и молод, но этот недостаток со временем проходит. Если на глазок, то телу, в котором обитаю, сейчас примерно четырнадцать. По нынешним временам и нравам это уже взрослый мужчина, а не дитя, которое следует оберегать.

Не растерялся в драке, проявил сообразительность при техническом обслуживании лодки, сам разобрался с содержанием сна, который послал мне кто-то из богов. То есть, по мнению Сита, ко мне милостива Инанна, ответственная за дела военные и за зачатие новой жизни. Да уж, здешние люди наблюдательны. И не стали бы назначать торговым посланником тупицу. Ведь кормчий, фактически, просчитал меня "на раз".

Я ему пока ничего не ответил, так как недостаточно ещё "въехал" в проблемы современности. Ведь до сих пор чувствую себя новичком, которому нужно хорошенько осмотреться. Оттого и не спешу никого обнадёживать.

* * *

Не добравшись до конца маршрута буквально пару дней, мы причалили у знакомой по дороге "туда" пристани. Старшой опять отлучился на пару часов и вернулся с ослами, попарно запряжёнными в четырёхколёсные повозки. Ага, стало быть, колесо уже изобретено. На эти повозки перенесли корзины с рудой, а нам выдали готовую медь в слитках. Как я понял из разговоров Сита с местными – где-то пятую часть от массы доставленной руды. Потихоньку начал немного понимать здешнюю систему счисления. Так, глядишь, скоро "прохфессором" местным стану. Ну а что? И мы не лыком шиты.

Вскоре пришёл конец и нашему путешествию по реке: мы добрались до родных мест. Однако, в город Урук – нашу конечную цель – сразу не попали: он оказался немного в стороне. Зато к нему вёл канал, по которому мы прошли на вёслах. На берегах виднелись поля с уже вполне выросшей пшеницей. Как мне объяснили – второй урожай. Оказывается, здесь каждый год собирают по два урожая. Красота: куча плодородной земли, да, к тому же, никаких заморозков.

Сам город располагался на возвышенности и оказался почти целиком построенным из камня. С приземистым храмом посередине и просторной площадью вокруг. По периметру этого пространства стояли одноэтажные строения, входы в которые закрывались занавесками. Оконные проёмы выглядели аналогично. И пока шли, я задумался: интересно, а откуда взяли камень для строительства? Каменоломен по пути следования я что-то не наблюдал. Надо бы как-то провентилировать сей вопрос.

Меж тем, наша команда прошла в храм, где главный жрец выслушал доклад об успешном завершении похода, вместе с нами выразив благодарность богу Ану и богине Инанне за благоволение в столь далёком, нелёгком пути.

Потом с нами распростились, вручив каждому по медному слитку килограмма три весом. Это, если кто-то забыл, шесть мин, или ману – в разных местах я слышал по-разному. То есть, получается, что работала наша команда по найму. Стальные ножик со стамеской так и остались у меня, а пластина, подвергшаяся цементации, была передана жрецам. Тамкар по каким-то своим делам задержался в храме, так что домой меня повёл Хап.

Волнительный момент, между прочим. Встреча с роднёй – серьёзное испытание. Я ведь никого из них и в глаза не видел!

* * *

Община наша проживала не в городе, а примерно в часе ходьбы от него. Мы с "братом" шли между возделанных полей, изредка приветствуя работников, ухаживающих за посевами. Вода сюда подводилась по канавам, через которые приходилось переступать. Но вот поля закончились, и мы поднялись по насыпи на возвышенность, где увидели тростниковые хижины, расположившиеся в два ряда входами друг к другу.

– Ох, Ылш! – воскликнула незнакомая женщина средних лет, сгребая меня в объятия.

– Здравствуй, мама! – вырвалось у меня непроизвольно.

– О, боги! Ты разговариваешь?! – изумилась девушка, вышедшая из постройки с веретеном в руках.

– И ещё я слышу, Нэми, – ответил я поворачиваясь к сестре. – Хап сказал мне как тебя зовут. А вот с остальными придётся знакомиться заново. Я ведь никогда не слышал, как звучат их имена.

Обосновав таким образом необходимость знакомства с остальными общинниками, на некоторое время я практически впал в прострацию: их оказалось не просто много, а очень много. И каждый желал пообщаться с глухонемым, которому Высшие даровали возможность слышать и говорить. Начался сущий кошмар. В восьми хижинах проживало восемь семей человек по пять минимум. Но у некоторых и по десятку набиралось. Чтобы хоть как-то разобраться в местных реалиях, мне потребовалось всё это зафиксировать. А так как голова у меня не такая большая, как у лошади, я решил вести записи. Ага. Решил. Чем и на чём, спросите? Тут же ни бумаги, ни ручки нет. Выход из непростой ситуации нашёлся довольно быстро: я стал черкать на светлом куске кожи угольком. Фактически, за довольно короткое время удалось составить практически полный список общины. Разумеется, это не осталось незамеченным: староста попросил сделать такой же список и для него. Да не на шкуре, а на глине, как это здесь принято. Сначала на ней при помощи стилуса (обычной заострённой палочки или плоской лопатки) нужно нанести необходимую информацию, а затем обжечь в печи. С одной стороны – дёшево и сердито (глины-то здесь полным-полно), а с другой – места такая глиняная табличка занимает немало, да и весит всяко больше куска кожи. И ещё довольно хрупкая. Так что, приняв от старосты задание, я немного призадумался: придётся ведь ещё научить его понимать написанный мною текст.

Вот это я вляпался! Хотя, с другой стороны, мне поручено заняться тем, что я и без поручения намеревался сделать. То бишь, придумать алфавит. Мне кажется или здешние боги действительно ко мне благосклонны?

Тут и придумывать-то ничего особого не требуется: всё давным-давно изобретено. Во времена популярности жидких кристаллов были разработаны семисегментные индикаторы, в которых цифры составлялись из палочек, помещаемых на отведённых для них позициях. На этих индикаторах можно было и некоторые буквы изображать. Например "П" или "Г". Правда, в этом случае ноль невозможно отличить от буквы "О", восьмёрку – от "В", а четвёрку – от "Ч". Но сейчас можно плясать от печки и заранее обо всём позаботиться. Задача ведь какая? Наносить изображения букв вдавливанием конца лопатки в сырую глину. Поэтому все элементы букв и цифр – палочки.

Знакоместо выглядит как два квадратика, поставленных один на другой. Это семь палочек: три горизонтальных в один столбик и четыре вертикальных по две справа и слева. Но мне никто не мешает добавить места ещё для двух диагоналей внутри квадратиков. И ещё для двух диагоналей накрест первым. А дальше можно и порезвиться со знаками препинания и математических действий – теперь есть простор для фантазии. Главное, не заполнять обе диагонали одного квадратика, чтобы не затруднить читаемость.

Первым делом воспроизвёл цифры в привычном для себя начертании. Потом буквы кириллицы и латиницы, которые получались без извращений: "П", "Г", "А", "Н", "Р", "У", "Е", "Э", "d", "b", "h" в значении "Х", а уж потом принялся придумывать остальные. Для обеспечения привычности начертания букв "Ч" и "З" переделал изображения цифр "3" и "4" – они теперь стали с зубчиками, то есть в них задействованы диагонали. Оставалось немного, тем более, что "И" получилась играючи, а тут и "L" вспомнилась, и "F" встала на нужное место. "К" вообще вышла замечательно. Оставались "Ж", "Ш" и "Щ". Звук "Ю" я обозначил перевёрнутой "П".

Посидел часок с небольшим, да и составил азбуку. Приделал к ней мягкий знак. Знак "плюс" изобразил в форме символа суммы и остальные атрибуты полноценной письменности не забыл. А тут староста подогнал не занятых в работах детишек в возрасте от трёх до одиннадцати, и я принялся расщеплять тростины, превращая их в лопатки для письма. Детвора стала месить глину и лепить из неё "бумагу", а там дело дошло и до буквы "А".

Деточки оказались очень разными. Одни схватывали на лету, другие тормозили, третьи отвлекались. Ребят, для которых обучение являлось лишь обузой, я прогнал: учить тех, кто не желает учиться, нет никакого резону. Зато малышей из числа оставшихся заставлял после усвоения очередной буквы пробежаться вокруг селения. Иначе нельзя, ведь в таком возрасте у каждого внутри – "вечный" моторчик. Нужно чередовать умственную и физическую работу, иначе даже самые упорные просто "закиснут". Тех, кто не выказывал чудес сообразительности, заставлял тупо зубрить. Помогало. Ну а прилежные и усидчивые уже на третий день занятий принялись составлять слова: им было интересно. Мне оставалось только подсказывать, да пополнять собственный словарный запас. Заодно и пару новых букв придумал. М-да… Это точно не русский: даже и подумать не мог, что такие потребуются.

Обучение самых сообразительных ребятишек продвигалось весьма успешно: эти передовики стали писать диктанты длиной в целый десяток слов. С ними я и начал осваивать "циферную" премудрость – сложение и вычитание в пределах десятка. "Тормоза", коих, к счастью, оказалось совсем немного, добрались только до середины алфавита. Даже мелюзга, бегающая вокруг посёлка, и то продвинулась намного дальше.

Постепенно, сами по себе, образовались три класса разных уровней. Да ещё вечерами захаживали вернувшиеся с полей мужчины поговорить о том, о сём. Темы разговоров были весьма просты и непритязательны: сколько воды осталось в канале, как решить вопрос с пересыханием канав, в которую из канав завтра подогнать воды, сколько ещё ждать до полного созревания? Заодно и про новый алфавит вопросы задавали: дети ведь рассказывали отцам об успехах в учёбе, да сами эти успехи демонстрировали.

Жизнь сельскохозяйственной общины монотонна и однообразна, а тут такое развлечение! Азбука.

До меня постепенно дошло, что в эти времена людям очень трудно прокормиться в одиночку. Да и вообще просто выжить. Во время похода я был частью сплочённой и организованной команды. Здесь, в общине, я жил среди родственников и соседей, которые тоже, можно сказать, почти родня. Народ был в большей своей массе дружелюбным и отзывчивым. Вроде, все равны, но при этом – никакого бардака: чувствовалась незримая рука, руководящая жизнью поселения. Так что и меня исподволь, незаметно опекали старшие. По другому-то не выжить. Поэтому даже в таком маленьком поселении, как наше, уже присутствовала довольно жёсткая иерархическая структура и слово Старшего значило очень много.

Реалии этого мира постепенно входили в моё сознание: я живу, и живу неплохо, пока являюсь полезной частью сообщества и действую в его интересах. Это в двадцать первом веке можно было оставаться индивидуалистом. Одиночкой, эгоистом, непризнанным гением. Общественное устройство было способно "переварить" и таких. А производственные возможности развитой цивилизации могли их прокормить без особого ущерба для остальных. Но здесь и сейчас необходимо держаться за коллектив. Нравится он тебе или нет, но без поддержки жить придётся плохо и, вероятно, недолго.

Между тем, многие "мелочи" просто вопят о разумности того, что меня окружает. Скажем, белые одежды (некрашеная или выгоревшая на солнце ткань). Оказалось, что на неё почти не садятся летучие кровососы, которых здесь, среди болот, просто немерено. В селении, стоящем на насыпи, их не так много. Но спустись к полям – сразу придётся отбиваться от полчищ москитов.

Или наша поездка в сторону будущей Армении. Уже понятно, что началась она после завершения паводка, когда ослабело встречное на пути "туда" течение. А закончилась накануне максимального понижения уровня воды в реке. Как раз сейчас канал мелеет, а оросительные канавы пересыхают. Общинники не напрасно волнуются: хватит ли влаги для того, чтобы созрела пшеница второго посева? И не потому, что боятся оголодать (зерна ещё с первого урожая сохранено достаточно, да в городские закрома отдано всё, что положено). На что-то ведь придётся покупать: инструменты, полотно, растительное масло и прочее, прочее, прочее… Так что не совсем уж полностью натуральное хозяйство здесь ведётся: товарная компонента тоже присутствует. Зато баранина собственная: есть небольшое стадо овец. Поэтому иногда мы едим даже мясо, да на выделку поступают шкуры. И вот именно эти шкуры меня очень интересуют в связи с тем, что после обработки они превращаются в кожу, используемую для изготовления лодок.

Глава 5. Лодка

Мне очень хотелось построить быструю лодку, потому что наша обтянутая кожей корзина показала себя довольно медлительной посудиной. Хотя, по этим местам, да в настоящее время являла собой верх совершенства. Каркасная конструкция, обтянутая водонепроницаемым материалом – до этого ещё додуматься надо!

С другой стороны, появилась она не на пустом месте: в мелеющем сейчас канале мне удалось увидеть и другие плавающие корзины. Но не в кожаном "чехле", а обмазанные асфальтом – смесью нефтяного битума и какого-то наполнителя. Потому что без подобной "присадки" битум был бы ломким. А этот держится и даже не очень липнет к рукам. Нынче, в жару, он ведёт себя примерно как и привычный нам асфальт городских улиц: размягчается, но не до текучести. К тому же, корзина, которая обмазана им, это арматура, благодаря которой лодка держит форму. Тем более, что плавает она не в кипятке.

Ещё один тип "кораблей" видел: деревянная рама-каркас под которой закреплены наполненные воздухом меха. Или мехи? Можно ещё сказать – бурдюки. Овчинные. Встречались с шерстью, встречались и без шерсти. Так и асфальтовые плавсредства, и меховые по сравнению с нашей обтянутой кожей корзиной ужасно неповоротливы и медлительны. Если нужно переправиться через реку или спуститься вниз по течению, то ещё ничего. А коли идти к верховьям, где встречный поток становится быстрее, так до того места, где мы оставляли лодку, доберёшься только, вывалив язык на плечо.

* * *

Приобретённый мною статус учителя привёл к тому, что к полевым или хозяйственным работам меня не привлекали. На поля мужчины и парни уходили рано утром, поэтому я в их компанию не попадал – готовился к проведению занятий. Зато к хозяйственной деятельности посёлка привлекался сам, едва распустив учеников. А деятельности этой было много и разной: в основном, ремонт хижин и загородок для овец, которые весь день пасутся на пастбище. Привезли дрова – сложи в хижину-сарай. Землю привезли – уложи поверх насыпи, на которой угнездились хижины общинников.

Участвуя в мужских делах, я осваивался с бытом и продолжал осваивать язык, беседуя с людьми и укрепляя знакомства. Женскую работу наблюдал со стороны: стряпня, пивоварение, прядение шерсти – то, чем они заняты постоянно. Таскать воду из колодца – тоже женское занятие. В реке, канале или канавах вода всегда с примесью ила, а колодезная – без. Её и пускают на пищевые нужды. Общаются женщины обычно только между собой. Мужчинам внимают молча и, чаще всего, отвечают согласием. Иногда кажется, что у них свой язык, который я не всегда понимаю. С другой стороны, девочки-ученицы со мной общаются без проблем.

Это так – мимолётные наблюдения. А вот размышления о построении лодки – настоящая заноза в черепе. Для начала: настоящий строевой лес здесь привозной и стоит денег. А мы с Хапом заработанные во время плавания медные слитки отдали главе общины – так уж тут заведено. Да и купи я хоть самую лучшую сосновую жердь, каким инструментом сделать из неё рейку для каркаса? У меня только сапожный нож, которым удобно строгать или резать не слишком крупные предметы. Медный топор? Возможно, со временем я к этому приду, но тогда это будет истинный мазохизм. Ведь без рубанка в таком деле – никак.

План у меня сложился не сразу. И привёл к пониманию того, что нужно строить байдарку. Или, если выразиться проще, – остроносую, длинную, узкую лодку. Ведь своими глазами видел, как гребцы вёслами разгоняют такие до скорости велосипедиста. Шкуры для обтяжки как-нибудь найду и сумею правильно скрепить, но вот из чего выполнить каркас? Алюминиевых трубок ещё не придумали. Можно было бы сделать набор из сосновых реек, но сами эти рейки под вопросом. Зато здесь много тростника, что представляет собой деревянные трубки небольшого диаметра. Настолько небольшого, что они легко ломаются. И для использования в строительстве их приходится собирать в связки – бунты – толщиной в обхват обеих рук. А то и больше. Вот из них-то здесь сейчас и собирают тростниковые корабли или хижины.

С другой стороны, собранные не объёмным цилиндром, а плоской стенкой они тоже суммируют свою прочность на излом – в стенках загонов это встречается повсюду. А чтобы не рассыпались, их прикрепляют к поперечинам из прутьев. Прутья в хозяйстве имеются.

Разглядывая тростины, я с неудовольствием отметил, что каждая из них не так уж и длинна – вряд ли одной такой хватит для более-менее приличной лодки. В принципе, их можно срастить, вставив в трубчатые окончания пробку. Но тогда получится проблемное место, в котором с завидным постоянством одно станет выскакивать из другого. Делать нечего – нужно советоваться с народом.

Старшие дяденьки как раз собрались у старосты и только что оприходовали горшок пива, отчего настроены были оптимистично и благодушно. С ними я и поделился замыслом, а заодно и возникшей проблемой.

– Давайте, сходим завтра за прутьями, – сказал мой отец. – И Ылша с собой позовём. Пусть он посмотрит – может быть, это ему поможет? Если так, то сделает для общины новую лодку.

– Давайте, – приговорил староста. – А сейчас пусть он нам расскажет о своей первой схватке с разбойниками.

Об этом эпизоде им не раз уже рассказывал Хап, но отказываться нельзя: здесь любое повествование в жилу. Иных-то развлечений практически нет. Пришлось излагать, вспоминая на ходу детали единственного за всю поездку боевого эпизода, слегка сдабривая рассказ невинным вымыслом.

* * *

В жару болото пересохло, опустело и заглохло. Сейчас, осенью, когда вода в реке стоит низко, а слово "дождь" уже почти полгода, как вышло из употребления, многие пути в окрестностях Урука стали проходимы. И мы отправились в дорогу через места, где ещё недавно нужно было бы брести, проваливаясь в жидкую грязь. Пологая низина тянулась и тянулась, а мы шли и шли несколько часов подряд, пока не начался пологий подъём и впереди не замаячил кустарник. Не ивы, конечно: слишком длинных прутьев здесь, к сожалению, не нашлось. Впрочем, встречались неразветвлённые участки метра по полтора длиной, да в полтора-два пальца толщиной. Вот их я и принялся выискивать и вырезать. Остальные собирали всё подряд. Но те, что подходили мне, дядьки отдавали и позволяли сложить в отдельные связки, которых получилось всего две. Их в первую очередь навьючили на осла.

На самом деле подходящего материала было не очень много. Но наша группа сделала очень большой запас разнокалиберных прутьев на все случаи жизни. Раз уж пришли в такую даль, то не хотелось бы возвращаться с пустыми руками: мало того, что навьючили двух ослов, так и сами загрузились сколько могли унести. Если что-то не пригодится для построек – пойдёт на дрова. Так что в общинный посёлок мы вернулись поздно вечером, нагруженные, словно верблюды.

А потом я попытался сделать лодку. Продольные элементы набора (которые в будущем назовут "стрингерами") все поголовно получались только составными, хотя, по-хорошему, следовало применить длинные рейки. А тут пришлось сочленять палки длиной от метра до полутора друг за другом, делая выборки до половины глубины тела и совмещать их, приматывая нитяными бандажами. Здесь сразу образовалась пара проблем.

Первая – нитки. Выяснилось, что местные прядут их из шерсти. И ткани изготавливают из неё же. Принять местные одежды за льняные мог только неискушённый мужской взгляд – взгляд человека, невзыскательного к нарядам и собственному внешнему виду. Так вот, шерстяные нитки особой прочностью на разрыв не отличаются. Конечно, я сразу пожаловался на это окружающим и староста взял меня с собою в город, где продавались то ли шнуры, то ли бечёвки, из которых рыбаки плетут свои сети. Нашлись у торговца и нитки, из которых всё это свивают – вот это совсем другое дело! В разговоре выяснилось, что делают их из растения с синими цветами. Звучание местного названия ничего мне не говорило, но ориентируясь по синим цветочкам я решил, что это лён. Так это или нет – не знаю (в биологии не особо силён), но в своё время по радио слышал песенку про синий лён.

Вторая проблема была связана с кривизной палок. То есть, с избыточностью этой самой кривизны: всё в той или иной степени деформировано. Так-то они гнутся, но потом всё равно стремятся вернуться к той форме, которую приняли при произрастании. Покопавшись в глубинах памяти, припомнил, как героиня Марии Семёновой жаловалась, что перекалила стрелу, когда выпрямляла её в чём-то горячем. То есть, что? Не слишком толстые прутья можно выпрямлять, лишь слегка их разогрев? А если можно выпрямить, то и сгибать тоже? Попробовал – стало получаться. Зачем понадобилось гнуть? Так потому, что борта нужно делать выпуклыми, да и днище поднимать кверху в окончаниях. То есть, стрингерам, в основном, необходимо придать заранее предусмотренную дугообразную форму. Была бы заготовка целой жердью или рейкой, её можно было сгибать сразу всю, надеясь, что не переломится. Распорки какие-нибудь приладить, растяжки… ну, не знаю – не строил я лодок. Но точно знаю, что как-то их делали. А раз делали другие, то и я сумею. Если приложу силы умственные и физические.

Для начала нарисовал на земле дугу, обозначив верхнюю кромку правого борта. Разложил по ней по-разному изогнутые палки. И на кромку нарисованного левого борта – тоже. Сразу стало видно, какую где следует шибче согнуть, а какую распрямить. И стал я держать их над кухонным очагом, давая время постепенно прогреться – они, и правда, становились как будто мягче, но гнулись неохотно и норовили вернуться в исходное состояние, сохранив только часть полученной деформации. Тогда я стал их фиксировать: одни в согнутом состоянии, а другие – в выпрямленном. Каждой требовалось своё. Научился где надо перегибать, а где наоборот, недогибать. Вскоре из палок сложились две вполне приличные дуги.

Теперь следовало каждую скрепить с соседними и надёжно зафиксировать. На сжатие места стыковки работали отлично, а на разрыв плохо. Пришлось ставить деревянные штыри типа шпонок, для чего требовалось прокалывать дырки. Медным шилом. Хорошо, что древесина использовалась не особо крепкая. Не исключено, что это какая-то разновидность тополя. Шило я постепенно довёл до кондиций буравчика, но далеко не классического, а на манер развертки, царапающей стенки отверстия гранями. Царапало оно отвратительно, и я стал прожигать отверстия, нагревая инструмент на огне – дело быстро пошло на лад.

В каждом месте соединения приходилось выравнивать сопрягаемые детали по толщине, что тоже потребовало трудов, к счастью, невеликих.

Оставалась проблема прочности на излом. Ведь места стыковки разрывают непрерывность материала, создавая слабину. Нивелировать этот недостаток можно только устройством в местах сочленения поперечных креплений. Креплений к будущим шпангоутам. А для их изготовления по-месту требуется приделать к каркасу килевой прут. И шпангоуты приладить так, чтобы они образовали систему треугольников.

Шаг за шагом, деталь за деталью я создавал скелет будущего судёнышка. Этот процесс не был непрерывным: каждый день приходилось уделять по нескольку часов занятиям с начинающими грамотеями. Проверять, насколько прилежно выучили буквы отстающие, одинаково ли пишут одни и те же слова другие и насколько понятно изложил начала арифметики самый понятливый из учеников. Речь идёт о сложении и вычитании в пределах десятка. На большее размера одной таблички не хватило, а на более фундаментальный труд не хватило способностей юного дарования.

Прошла жатва. Нынче это мероприятие проводится методом "танцуют все". То есть второй урожай убирала вся община. В частности я носил снопы к месту обмолота.

Вскоре после уборки второго урожая мужчины отправились углублять и удлинять каналы, ведущие от реки, уровень воды в которой сильно снизился. Да и устья самих каналов отсекли от русла Евфрата временными дамбами. Тем не менее, работа всё равно была грязная и тяжелая, потому что полного осушения ирригационной системы добиться не удалось. Жидкая грязь со дна канав и мокрая земля с откосов каналов соскальзывали с деревянных лопат и норовили вернуться туда, откуда их извлекли.

Пусть и со скрипом, но систему, подводящую воду к полям вокруг города, всё же, привели в порядок. Это я не на жизнь жалуюсь, а объясняю, почему работы над лодкой шли не слишком быстро. Меня от неё отвлекали, занимая делами насущными. Труды над ней завершились только после начала дождей. А это уже зимой, когда наступили холода. "Морозы" были просто "зверскими": градусов по пятнадцать выше нуля в самое холодное время суток. Но нам хватило и этого: местные мёрзли и кутались в плащи. Зато дождики смочили землю, начавшую местами трескаться от сухости. Короткие ливни, мелкая морось, или просто оседающая на предметах влага. Не чересчур обильные осадки привели лишь к тому, что вода в Евфрате немного поднялась.

А я обтянул лодку кожами, которые хорошенько сшил и промазал швы нефтяным битумом. Тут и сейчас о нефтепродуктах знают. В частности, собирают замеченный на поверхности асфальт. Это когда нефть просочилась наверх и пропитала землю, песок или просохший речной ил. Вернее, смесь этих субстанций, составляющих здешние почвы. Теоретически, в их составе должна быть и глина, но сам я исследованиями в этой области не занимался и наверняка не скажу. Так вот, смешавшийся с почвой битум и есть асфальт. Жидкую нефть я видел в городе на торгу – она продаётся горшками. Как её используют – не знаю. Не исключено, что просто сжигают вместо дров, или овец мажут от кожных болячек. Зато добавление её в асфальт делает последний мягче и даже позволяет промазывать им швы. Вот мажу и сомневаюсь – не разъест ли нефть кожу?

Итог меня порадовал – получилась узкая и длинная лодка длиной метров семь и шириной на середине около метра. Это всё оценки на глазок, а в локтях, которыми тут всё измеряют, четырнадцать на два. И высота от днища до верхней кромки борта тоже два локтя. Сечение – сильно скруглённый квадрат. Главное испытание она прошла ещё на берегу: когда её подняли за концы – не сломалась.

На воде тоже не перевернулась. Бимсы, переброшенные с борта на борт между верхними краями, удержали эти борта от разваливания. Груз в шестьдесят билту – около двух тонн – уложенный на дно, привел к погружению корпуса как раз на локоть, оставив над водой около трёх ладоней борта.

К этому добавился гребец спереди, сидящий спиной вперёд и орудующий сразу парой весел – это не меньше двух билту весом. И кормщик позади – та же масса. Так вот – лодка оказалась очень хороша на ходу. Легко разгонялась и долго плыла по инерции – удачно я ей обводы сделал.

Глава 6. Лодочные страсти

Труды мои над созиданием быстроходного плавсредства не остались незамеченными. В эти времена, когда сценическое искусство ещё не получило должного развития, а роль средств массовой информации играют слухи, люди остро нуждаются в общении и обмене мнениями. В сарае, где я упражнялся в судостроении, всегда топтались мужчины и юноши. Да и детвора крутилась. От советчиков и помощников отбоя не было – это очень помогало, потому что и мне предоставлялась возможность поделиться замыслами или воспользоваться крепкими руками общинников, всегда готовых удержать от нежелательных смещений обрабатываемую заготовку.

Выполненные мною на полу сарая чертежи не были затоптаны и не пострадали от дождей. Более того, добровольные помощники прекрасно уловили идею пользования ими – прикладывали заготовки прямо к "листу" и сразу видели, сколько нужно согнуть, подстрогать или отрезать. Как-то незаметно, словно из чисто попугайских соображений, началось параллельное изготовление ещё нескольких лодок. Дядьки даже ходили за новыми "прутьями". Староста снабдил их суровыми нитками и прикупил медного инструмента. Словно предвидел закономерный итог, который не замедлил последовать вслед за демонстрацией новой лодки в водах канала.

Нашего старосту пригласили в храм и предписали явиться туда вместе со мной. Третьим членом делегации стал сын старосты – один из самых успешных наших грамотеев. Ну и ослик, который вёз таблички с записями о том, когда и сколько работников община направляла на земляные работы, про зерно, ссыпанное в закрома храма и про иное, в чём я не разбирался.

Попали мы, однако, не на разборки о недоимках, а на совещание торговых представителей храма, которых привлекли к решению вопросов о направлениях поездок предстоящим летом, до наступления которого осталось уже недолго. И начали с вопроса о приобретении у нашей общины лодки. Той самой, на которую так внимательно смотрели с берегов канала практически все присутствующие. Состоялся торг, после завершения которого староста получил целых шесть мин серебра – около трёх кило. Если учесть, что такую же плату за весь поход заработал каждый из его участников, но медью, становится понятно, что собравшимся лодка очень понравилась.

А потом начался следующий торг: тамкары настаивали на продаже меня в собственность храма сроком на три года. Типа в рабство. Или как приложение к лодке, или в качестве строителя новых судов. Между ними не было единства, хотя желали они и того, и другого одновременно. Различие касалось лишь того, чего эти люди хотят в первую очередь, а чего во вторую. Причём цену сразу назначили заоблачную – двенадцать мин серебра.

Я посмотрел на старосту и отрицательно помотал головой, поэтому тот от предложения отказался. Зато согласился отдать меня в экипаж судна, которое отправится в поход, за те же двенадцать мин, но уже меди. Это потому что я кивнул. Ну а что? Мне в общине комфортно. Кормят, одевают, обстирывают – не жизнь, а мечта. А что приходится работать? Так я всю жизнь работал. И инженером, и землекопом, и дворником. Испугали ежа голой задницей! Зато нет нужды хлопотать о том, чего даже предположить не могу в этих незнакомых мне местах и временах.

Ну а сходить в поход с торговой миссией я не против – это, в конце концов, интересно. Тем более, что против прошлогодней цену за мои услуги назначили двойную. Похоже, не простым гребцом собираются назначить.

Староста же поступил разумно, потому что на стапелях в общинных сараях проходят сборку ещё несколько лодок той же конструкции. Четыре, если точно. Сам видел, когда меня приглашали для консультаций. Или авторского надзора – проект-то мой. И к моменту завершения половодья не меньше трёх из них наверняка спустят на воду. Можно будет продать и дождаться готовности четвёртой для нужд общины.

А у меня возникла техническая проблема. Оказалось, что узкая лодка при боковом ветре охотно ложится на борт. Не сама по себе, а если поставить парус. Можно, конечно решить этот вопрос, положив на днище побольше балласта, но он притопит судёнышко, уменьшив и без того скромную грузоподъёмность. Если приделать киль, то станут непроходимы мелкие места, которых на Евфрате много, а вынимающийся киль – шверт – сейчас уже не приделать, потому что колодец для него надо предусматривать ещё при проектировании.

Правда, если использовать даже очень маленький парус, который лодку не опрокидывает, кораблик неплохо бежит, но против течения в верховьях Евфрата не пройдёт.

* * *

После продажи первой лодки община приступила к посевной. Мы рыхлили землю мотыгами с деревянной рабочей частью. Земля здесь податливая, но площади большие, поэтому трудились от рассвета и до упада. Женщины сеяли ячмень, пшеницу и что-то незнакомое. Назвать-то эту культуру они назвали, но как оно будет по-нашему, ума не приложу. Что важно – семена тщательно прикрывали грунтом. Явно не от дождей, которые здесь курам на смех.

Чуть погодя староста привёз медные мотыги – не иначе, спустил на них выручку от продажи лодки. Работа пошла веселей – теперь мы всем гамузом тратили на обработку полоски между канавами меньше дня. Поля были узкими, метров по десять-двенадцать. Но длинными – с полкилометра. Тянулись они от поселковой насыпи до самого канала.

Местная агротехника явно скучала по плугу. Только вот тягла для вспашки я как-то не встречал. Лошадей нет, ослики вряд ли потянут. Быки? Кажется, Ясон на них пахал в благословенных землях Колхиды. Но это было значительно позднее, уже когда воины носили доспехи, которых нынче нигде не видно. С другой стороны, коров я здесь видел. А коровий самец и есть бык. Только припоминается, что в ту пору, когда они таскали возы и плуги, назывались волами и смолоду были лишены хлопот об обзаведении потомством.

Ну да не мне преобразовывать этот мир. Конечно, живут мои современники скудно, можно сказать – аскетично. Но так уж получилось, что цивилизация пока только зарождается. А потом, когда встанет на ноги и накопит богатств – начнутся войны за создание империйили просто ради грабежа. Когда появится, что пограбить. К счастью, здесь это произойдёт уже не при моей жизни.

Наконец, посевную завершили, и великие свершения перестали тревожить общинников. Чем же они занялись? Не поверите – строительством лодок. Это отнюдь не трудовой энтузиазм, а простейшая материальная заинтересованность: на выручку от продажи лодки староста приобрёл не только мотыги, но и немало других вещей. Хорошие ткани для одежд первыми бросаются в глаза. В рационе стало больше растительного масла. Даже сливочное появляется иногда, хотя коров наша община не держит. Да много разного, что сразу и не вспомнишь. Опять же, после сева остался неизрасходованный ячмень, который пошёл на пиво.

И по моей просьбе староста купил несколько толстых жердей. Появилась у меня мысль про то, как уберечь лодку от опрокидывания – прикрепить к ней ещё одну лодку, чтобы образовался катамаран.

* * *

Из заложенных четырёх лодок мы сконцентрировали усилия на двух – так получалось по количеству доступных на данный момент кож. И две лодки, похожие друг на друга, словно близнецы, мы и спустили на воду в момент наивысшего уровня воды в реке. Наш канал наполнился до краёв, а канавы пропустили влагу на возделанные поля, превратив их в мелкие лужи.

Лодки мы связали в катамаран и оснастили его мачтой, на которую приладили треугольный парус. Паруса здесь делали из льняной ткани – это оказалось безумно дорого, но староста – человек вменяемый, а средства в общине водились. Покряхтел наш старшой, но раскошелился. Платили зерном.

Сам я раньше парусниками не управлял, но о принципах лавирования представление имел. К тому же, судно с двойным корпусом уже не слишком склонно к опрокидыванию. Осталось наработать навыки управления им, чем мы с Хапом и занимались несколько дней.

Не великие яхтсмены, конечно: идти против ветра при обычной ширине реки, наверное, не смогли бы – нет опыта в лавировании. Зато были способны везти четыре тонны груза, управляясь с судном вдвоём. И идти навстречу течению не медленней, чем на прошлогодней "корзине", тоже вполне бы смогли.

Многих мы покатали на нашей "каракатице" – понравилось всем. А потом в городе и его окрестностях стали происходить волнения, вести о которых стали разноситься в виде слухов. Наш катамаран привлёк внимание многих. Про храмовых служителей Урука упомяну в первую очередь. Но не стоит забывать и о приезжих купцах, которые тоже пожелали его купить. Нашего старосту буквально засыпали самыми выгодными предложениями.

К моему удовольствию, он отвечать не торопился, давая нам с Хапом время для решения проблемы бокового сноса при хождении под парусом: ни киля, ни шверта, ни шверцев в конструкции заложено не было. Полностью загруженное судно было достаточно устойчиво на курсе, но пустое заметно "всплывало" и при боковом направлении ветра сильно дрейфовало – его сносило в сторону.

Конструктивно понятно, что нужна вертикальная продольная плоскость, опущенная в воду, но ничего подобного не было предусмотрено. А переделывать сейчас уже поздно: слишком много в созданном объёмном каркасе мест, которые держатся только благодаря чёткой подгонке и скрупулёзно выполненным скреплениям. Ведь здесь использован принцип диагональных связей, столь заметный в конструкции Шаболовской башни, изображение которой демонстрировалось на заставке телепрограмм до возведения Останкинской.

Состыковывая палки, я постоянно имел в виду, что плавать "это" будет по спокойному Евфрату, где нет волн, на которых лодка может запросто переломится. Составные продольные элементы набора с самого начала являлись её слабыми местами.

* * *

При спорах, которые велись в городе, я не присутствовал. Знаю только их итог: катамаран с командой из меня и Хапа наш староста сдал в наём храму на одну поездку по реке Каран, которая впадает в море неподалеку от устья Тигра. Течёт она с каких-то гор, где добывают всё ту же медную руду. Это далеко. Но ближе, чем до верховий Евфрата, до которых мы прошлым летом так и не добрались, сменив транспорт на ослов и сильно отклонившись от реки к востоку. И в этот раз с нами пойдёт тамкар Шаят, а не Сит.

Мы с "братом" обстоятельно собрались в дорогу, запасшись овчинными безрукавками, шестами-дубинками, горшком-кострищем для камбуза и мешочком серебряных обрубков. Посуда, ложки, тряпицы, мешочки сушёных трав. На обеих лодках в узких окончаниях, укрытых кожаной "палубой", имеются укромные пространства, где поместилась походная утварь вместе с воском и битумом. Наученные опытом прошлогоднего плавания, мы неплохо ориентировались в том, что непременно понадобится в длинной дороге.

Подогнали судно под погрузку к самому городу – здесь настоящий деревянный причал. Приняли из храмовых закромов мешки с зерном, разместив их на приподнятой над днищем деревянной решётке-трапе. Тамкара усадили в левый корпус ближе к носу и двинулись потихоньку вниз по течению в сторону Персидского залива.

Ветер дул встречный, но течение оставалось достаточно быстрым – ещё не закончился паводок. Парус, а он у нас треугольный, спустили. Хап подгребал веслом, опущенным в промежуток между корпусами, а я подруливал – прямо натуральная идиллия. Справа показались устья каналов, ведущих к городу Ур. Здесь своя власть, но те же обычаи – мы просто соседи. Вспомнилось, что подобные поселения вместе с окружающими территориями историки называли словом "Ном", из которого впоследствии возник термин "Автономия".

Наш пассажир изредка пробует на вкус воду и внимательно поглядывает налево. Поднявшаяся вода изменила вид, отодвинув береговую линию. Где-то неподалеку начинается Персидский залив, в этой части покрытый нанесёнными рекой островами. Протоками между ними мы и собираемся пройти к устью Карана. Но пока здесь всё ещё Евфрат, по которому наше судно продолжает уверенно двигаться. Или уже Тигр – никаких указателей нигде нет. Кругом только камыши и протоки.

Движение стало замедляться и вскоре стало понятно: судно несёт обратно. Это из залива пришел прилив. Вернее, докатился до этих мест и обратил течение вспять. Вода за бортом, тем не менее, осталась пресной. Мысленно прикинув пройденные расстояния, я сообразил, что колебание уровня воды в реке здесь, поблизости от устья, зависит не только от того, что пришло с верховий, но и от "подпора" снизу, меняющегося с приливами и отливами в заливе. С точки зрения орошения земель это явление даёт некоторые дополнительные возможности для снабжения водой полей в самых низовьях Евфрата. Хотя, здесь не менее актуально осушение. В столь капризной среде воду иногда нужно выпускать. Или не впускать, чтобы не затопить поля. А в другие моменты – подавать к посевам. Похоже, местные жители как-то управляют водными ресурсами, то открывая путь потокам, заполняющим каналы и канавы, то перекрывая их. Признаться, этим моментам я до сих пор не уделял внимания. Хотя всех наук никогда не освоишь. Как говорится: "век живи, век учись – всё равно дураком помрёшь". А мир вокруг по-прежнему таит множество загадок, о многих из которых я даже не подозреваю.

Глава 7. Подарочек

Мелкие фарватеры, низменные острова, тростник в неограниченных количествах – вот и всё, что можно рассказать о нижнем течении Евфрата. Или уже Тигра? А, может быть, даже Карана? Мы петляли по протокам между затопленными зарослями, придерживаясь восточного направления до тех пор, пока не оказались на просторном месте. Шаят присмотрелся к береговым ориентирам и сказал, что мы попали туда, куда хотели. В Каран.

Ветер дул с юго-востока и прекрасно гнал лодку на северо-восток. То есть против течения. Довольно сильного или благодаря продолжающемуся половодью, или из-за того, что сама эта река довольно быстрая. По моим прикидкам мы делали от трёх до четырёх километров в час относительно суши, не прикладывая никаких усилий. Памятуя о том, как прошлым летом прижимался к берегу Сит, я тоже стал держаться поближе к стене камыша слева по курсу – побежали резвее.

Наш с Хапом спутник и глава экспедиции активно осваивал управление судном. Он уже сообразил, что остановки судовым регламентом не предусмотрены, потому что здесь, в зоне сухого климата, ночи почти всегда ясные, а звёзды дают достаточно света, чтобы идти по широкой реке, не налетая на берега. А уж при луне вообще никаких затруднений – отлично всё видно. Кашу мы варим на ходу, воду кипятим тоже. Так что в три смены при круглосуточном движении каждый день оставляем за кормой от семидесяти до ста километров.

Когда стихает ветер, садимся на вёсла. Сил двоих гребцов достаточно, чтобы разогнать кораблик примерно до той же скорости. Опять же, грести веслом, вставленным в уключину, сидя спиной вперёд намного удобней, чем орудуя им, словно лопатой.

На память невольно приходят лодки для академической гребли, разгонявшиеся до космических по этим временам скоростей, и венецианские гондолы, в которых один человек и приводил судно в движение, и управлял им. Только неизменная "заноза" никак не уходит из головы – продольные элементы набора, сделанные составными. Заложенная в конструкцию слабость продолжает меня тревожить.

Тамкар углядел на левом берегу приметную группу деревьев, и мы приняли вправо. Обогнули мель и вошли в протоку, огибая остров. Каран равнинная река со спокойным течением, в настоящий момент несколько более быстрым из-за всё того же половодья. В протоке русло стало уже – здесь на вёслах не выгрести – вся надежда на парус. А парусу, как известно, требуется ветер, которого несколько раз приходилось ждать.

Жители в прибрежных деревушках говорили на знакомом нам шумерском и занимались выращиванием хлеба, так что наш основной товар их совершенно не интересовал.

Уровень воды в реке постепенно понизился, берега разошлись, течение ослабело, и мы двинулись дальше, всё чаще переходя на вёсла. Населённые места остались позади – вокруг расстилалась степь. Только у воды росли деревья и кустарник, а дальше только трава. Сейчас после скупых зимних дождей она выглядит бодрой и свежей, что радует овец, которых пасут люди, не говорящие на нашем языке. С ними общается Шаят, договариваясь о закупке шкур на обратном пути.

Как и следовало ожидать, торговый посланник храма знаком с языками жителей мест, в которых бывает. Мы с Хапом тоже стараемся освоить местную речь. Даже записи ведём – уж "брат"-то мой грамоту осилил. Пишем на куске выделанной кожи, составляя словарик. Я некоторое время пытался изобрести чернила, но то, что получилось, больше напоминает тушь. Фактически, это сажа, взболтанная в крепком бульоне. И она портится буквально за несколько дней – протухает. Но никто не мешает сделать новую, тем более, что мясо у нас на столе появляется регулярно, а дров по берегам достаточно: здесь сплошные перелески, зримо отсекающие русло от окружающей реку степи. Там мы набираем хворост. Это уже не столь надоевший мне тростник, который нужно постоянно подбрасывать в огонь из-за того, что он быстро сгорает.

День за днём мы продвигались вверх по реке, всё чаще переходя на вёсла – по узкому руслу не особо-то полавируешь, а ветры частенько бывали не попутными. Река то становилась узкой, то разливалась просторными мелководными плёсами. Но не слишком петляла, а в обычную меру, надёжно удваивая пройденное расстояние. Поселений на берегах её не встречалось совсем: только разборные жилища скотоводов – шатры или палатки – видели изредка. Как раз рядом с ними и останавливались, чтобы купить баранины или козлятины.

И вот в одном таком временном таборе увидели, как вдоль кромки прибрежного леса, но не у воды, а с противоположной стороны бежит девушка, одетая в узкие джинсы. Убегает от троих мужчин из здешних, наряженных в одежды из шкур. Хорошо бежит, быстро. Но преследуют её далеко не калеки, а пастухи – ребята, лёгкие на ногу в силу своей профессии. И выходит у них где-то ничья.

Но к этому добавляется то, что палаток беглянка до сего момента не видела – по выражению лица понятно. Увидела нас, испугалась и нырнула в заросли. Пастухи явно собирались следом за ней, но их остановила женщина, с которой мы в этот момент обсуждали достоинства бараньей ноги, которую покупали. То есть нога, как нога, но не поторговавшись здешние просто не способны разойтись. Думаю, это явление связано с дефицитом общения.

Так вот, наша собеседница приказала парням вернуться к стаду, а я это понял – недаром мы с Хапом изводили старшого вопросами насчёт слов тутошнего языка. Шаят незнакомку не видел – стоял к ней спиной. А когда повернулся, та уже скрылась среди кустарника.

Мясо мы купили и двинулись к лодке, но я отстал, чтобы набрать дров. Хотя, интересовало меня не топливо, а дама в джинсах. И кроссовках. Вернее, машина времени, на которой она сюда прибыла, потому что очень хочется оказаться в своей эпохе, а не в древнем мире у истоков цивилизации.

Палатка стояла на сухом месте метрах в ста от реки и была прекрасно видна с воды через вытоптанное пространство – здесь был водопой потому что место удобное для спуска. Так что пастухам оно тоже подошло. Я же забрался туда, где густо росли деревья и кустарник. И стал, выискивая девицу, осторожно пробираться, поглядывая по сторонам. Долго я её высматривал, но нашёл почти у самой воды: она пряталась за наклонным стволом старой ивы и во все глаза пялилась на наш катамаран.

– Вот из ё нэйм? – спросил я для порядку на самом известном мне иностранном языке будущего.

Девица резко повернулась ко мне и нервно дёрнулась, видимо решая, в какую сторону тикать. Но разглядев невысокого, худющего подростка, передумала. И даже ответила: – Тияна^[2], – похоже, насчёт английского я угадал. Правда сам я владею им весьма условно, но через пень-колоду объясниться смогу.

– А ю драйвер оф тайм-мэшин? – решил я не тянуть кота за хвост и сразу выяснить главное.

– Тайм-мэшин? – переспросила девушка и посмотрела на мои босые ноги и набедренную повязку. Подумала немного, а потом затараторила на беглом английском так, что я совсем перестал её понимать. Только сообразил, что она интересуется местом, потому что упомянула "плэйс". Ну я ей сразу выложил и место, и время. Понятно же, что она из эпохи не раньше последней четверти двадцатого века – джинсы в обтяжку, топик.

– Фо фаузенд еаз бифо мерри кристмас. Энсиент Шумер. В общем, я не очень хорошо говорю по-английски. Но здесь и сейчас – примерно четыре тысячи лет до нашей эры. Времена Шумерской цивилизации. Андестенд?

Девушка вздрогнула и пробормотала:

– Шумеры? Ну ничего ж меня занесло! Если ты не врёшь, конечно. Хотя, египтянин, столь хорошо говорящий по-русски и не знающий английского, да ещё в какой-то глуши – нонсенс. А сам-то ты кто?

– Здесь меня зовут Ылш. Хорошо, что мы нашли общий язык, – обрадовался я, – Похоже, в какой-то степени мы соотечественники.

– Хорошо-то хорошо, да ничего не понятно. Насчёт языка разобрались: никогда бы не поверила, что в древнем Шумере говорят на ломаном английском. А насчёт машины времени – извини. Её у меня нет. Я и сама-то попала сюда совершенно случайно: наткнулась на какой-то портал, который меня сюда и забросил. Странно только, что этот самый портал поджидал именно меня: стоило попытаться его обойти, как он сам бросился мне под ноги. И затянул сюда.

– Всю целиком? И даже, как вижу, с одеждой. А я попал сюда лишь в виде сознания. Прямо в шкуру здешнего пацана. И уже скоро год, как тут кантуюсь.

Девица вытащила из кармана мобильник и включила его.

– А я здесь пятый час уже. В степь попала. Вокруг ни души. Только трава. Долго брела сама не знаю куда. Как ноги несли, так и шла, пока не вышла к реке. Увидела заросли, а рядом – целую отару овец. И пастухи при них. Хотела дорогу спросить, подошла. А они лепечут что-то непонятное, да руки свои начинают распускать. Ну я не сдержалась, да одному-то промеж глаз и засветила. Тот – хлоп на спину. Остальные озлились – и всей толпой на меня. Ну, я ноги в руки – и бегом. Насилу оторвалась. А тут вы со своим катамараном. Это же катамаран? Я правильно поняла?

– Катамаран, – согласился я. – Ты ведь робинзонить не собираешься?

– Так не на острове же. Конечно не собираюсь. У меня ведь с собой практически ничего нет. Еще и озабоченных кругом – пруд пруди. Дикие все какие-то. Боюсь, мне тут одной не выжить. Может, возьмёте меня с собой? – с надеждой в голосе спросила Тияна.

– Ну не бросать же тебя! – ухмыльнулся я, – Ты же вся такая особенная и для здешних людей непривычная. Один только рост сразу привлекает внимание. Да ещё и лицом пригожая. Ничего удивительного, что пастухи к тебе так активно потянулись, что пришлось отбиваться и бежать. Однако, боюсь, что и мои спутники поступят точно так же: потрогать захотят. А что ты хочешь? Древние люди – простые нравы. Но, надеюсь, братишку я от решительных действий удержу. А вот от тамкара тебе придётся отбиваться самостоятельно. Как ты там с пастухами: промеж глаз – и тикать?

– Тамкар – это ваш старший? – девушка мотнула головой в сторону нашего судна.

– Да. Бритый такой. Он крепкий дядька. К тому же торговый представитель храма. Но сама понимаешь – у нас, как в армии: он начальник, я дурак. Прикажет – придётся отвесить тебе тумаков. Так что лишний раз не нарывайся.

– М-да, действительно: какие люди, такие и нравы. Неужто втроём на слабую девушку кинетесь? Ну и ну… Хотя, меня не так-то просто отмутузить, – усмехнулась долговязая.

– Так не голыми руками, – обратил я внимание собеседницы на длинную палку в своих руках. – К тому же тамкар нас немного натаскивал действовать ею в боевой обстановке. – Может, и не так искусно, как учили монахов Шаолиня, но постоять за себя, за него и за товары мы способны. Так что до конфликта дело лучше не доводить.

– Ну, вы вообще звери: на безоружную – да ещё с дрынами? С кем я связалась? Дикари, да и только. И как меня угораздило провалиться в этот варварский век, где к женщине относятся хуже, чем к рабыне? Ладно. Надеюсь, до конфликта, всё же, не дойдёт. И вообще, мне бы сейчас напиться, да вымыться. А то так есть хочется, аж переночевать негде. Да и в горле саднит так, словно песка насыпали.

– Я смотрю, ты за словом в карман не лезешь. Умыться можешь и здесь. Водички попить – тоже: река, чай, не купленная. Насчёт остального – подумаем.

– Насчёт умыться я и сама бы сообразила. Насчёт вымыться: судя по царящим здесь диким нравам, лучше сделать это на стоянке, да под охраной. А вот насчёт попить сырой водички – здоровье дороже. Это ты тут в местного попал. А у них желудки лужёные. Думаю, и гвозди переварят. Не забывай, что я из двадцать первого века. Иммунитет совсем не тот. Мне только кипячёную воду можно. Иначе подхвачу тут какую-нибудь заразу – и адью.

– Ну что же, тогда пойдём знакомиться с командой. Чайком тебя чуток попозже угощу. А насчёт купания: как пристанем к берегу по необходимости, так и решим вопрос. Только я должен дров принести, – быстро наломав сухих сучьев, которые всегда встречаются в нижних частях древесных крон, я взял их в охапку вместе с неразлучной палкой и двинулся к катамарану. Тияна пошла следом.

Разумеется, и Шаят, и Хап уставились на неё с неподдельным изумлением, однако чего-либо определённого не предпринимали. Просто пялились. Я назвал всех по именам, наскоро проведя процедуру знакомства, и, пока мои попутчики не успели совершить ничего предосудительного, подал команду отчаливать от берега. Так уж сложилось, что в экипаже за перемещение отвечал я, а Шаят предпочитал общаться с местными жителями и вести торг. Мы не одно только зерно везли. Были у нас и ткани, и немудрёные украшения. Серебром нам платили очень редко, но давали и мясо, и кожи, и шкуры. Всего помаленьку, но регулярно. Овечий сыр, финики, овощи – мы хорошо питались, а на камбузе чаще других трудился Хап.

Он и принялся потчевать пассажирку немудрёным угощением, а я переводил их разговоры. До меня как-то внезапно дошло, что эту Тияну приняли не иначе, как за богиню. Народ-то здесь верующий! И богов с богинями в пантеоне около полусотни. Я из них только троих выучил, да ещё про четвёртого краем уха слыхал.

Девушка держалась сначала насторожённо. Однако, от угощения отказываться не стала: основательно поела, да и заснула позади мачты в левом корпусе прямо поверх груза. Ветер сегодня нам благоприятствовал, поэтому мы не гребли, а шли, увлекаемые парусом по привычно извилистому руслу.

* * *

У богов свои причуды. Понимая это, никто не роптал, когда по требованию Тияны мы пару-тройку раз за ходовой день приставали к берегу рядом с кустиками. А что поделаешь – зов естества. С ней вообще все были почтительны и предупредительны. И грамоте учили наперебой чуть не все разом: парням хотелось блеснуть перед незнакомкой знаниями. Каюсь, тоже из кожи вон лез: тело-то молодое. Гормоны вовсю шалят. Но я – тёртый калач. Одними гормонами меня не проймёшь: всё же, голова на плечах присобачена не только для того, чтобы в неё есть. Так что, в ситуации разобрался и с устремлениями тела справился. Хотя, чего мне это стоило! Девчонка-то – красавица. А по местным меркам так вообще – богиня. Такую на тысячу вёрст в округе не сыщешь. Однако, мы люди культурные. Даже несмотря на дикость нравов.

Так вот, изучение шумерского языка Тияне давалось довольно легко. А мою систему значков она назвала фонетической транскрипцией. Похоже, волочёт в языках. Спросил, конечно. Оказалось, что она студентка-медичка, но знает латынь, английский, русский и сербский – натуральный полиглот. Кстати, сербский для неё родной, но на врача училась в Одессе. Склад ума гуманитарный.

Тамкар в знак своего расположения выдал ей кусок шерстяной ткани, из которой она довольно ловко сшила себе наряд из юбки и накидки типа мушкетёрского плаща. Чувствовалось, что практика кройки и шитья, всё же, имелась. Чем шила? Так медные иголки уже существуют. Одежда в местном стиле ей реально необходима, иначе под местным жарким солнышком обгорит, бедняга, как пить дать: её топ верхнюю часть тела практически не защищает – всё пузо на виду.

А джинсы (или как там такие "в облипочку" называют – леггинсы, что ли?) в такую жару – просто орудие пытки. Натурально прилипают к ногам, исключая вентиляцию.

Глава 8. Чёрная медь

Слава богу, девчонка в экипаж вписалась. А куда ей было деваться? Осмотрелась, успокоилась и сообразила, что повезло ей неимоверно. Не встреть она меня, была бы вынуждена остаться среди овечьих пастырей и влачить жалкое существование в качестве подстилки, играя роль ценного переходящего приза. Справиться с парочкой пастухов – ещё куда ни шло. Но что делать с целой их толпой? Теоретически можно, конечно, и убежать. Только куда? К таким же озабоченным пастухам из соседнего селения? Или в степь, где не сегодня-завтра можно загнуться с голодухи? Опять же, в здешних краях водятся и львы, и тигры, и ядовитые змеи. Встреча с ними – лишь дело времени.

Грести ей не позволил тамкар, а вот управляться кормовым веслом обучил я. Обращению с парусом тоже. Когда ветер позволял – шли, чередуясь у руля.

На берегах произрастало много самых разных деревьев, в том числе и с крепкой древесиной. Правильного научного определения породы не знаю, а местное название мне ничего не сказало. Но листья не дубовые. Вырубил отрезок ствола и принялся вырезать из него рубанок. У меня ведь имелась стальная стамеска, что вполне годилась в качестве железки, иногда именуемой рубаночным лезвием.

Сталь в моих инструментах, конечно, не самой инструментальной марки, но заточку более-менее держит. Тем не менее, трудиться над изготовлением инструмента пришлось долго. Особенно с пазом, в который эта железка вставляется. Однако, времени в моём распоряжении имелось более чем достаточно, так что рубанок получился вполне приличный. Скорее, шерхебель, потому что железка узкая, отлично приспособленная для грубой обдирки. Можно было приступать к выделке реек большой длины.

Выбирал в береговых зарослях сосенку с прямым стволом, срубал медным топориком, затаскивал на катамаран и обдирал, действуя от вершинки и придавая "изделию" прямоугольное сечение. Знаю, что теоретически заготовленному лесу нужно дать просохнуть, но это возможно только в стационарных условиях – на берегу. А мы пребывали в движении. Так что готовые рейки вели за собой на буксире, связав в плот. Хоть этот довесок нас и замедлял, но его размеры росли медленно: по одной деревяшке в несколько дней. Тут и путь подошёл к концу, а у нас этих реек всего-то три штуки и набралось. Отличных реек по двадцать локтей длиной. Сечением они были примерно четыре на четыре сантиметра или чуть меньше, потому что как раз два пальца. Вряд ли удастся согнуть более "мясистые" деревяшки. А если кого-то волнует количество древесины, ушедшей в щепу и стружку, то ничего с этим поделать не могу – пилорам здесь нет.

Пришли мы к месту, где течение речки преграждали пороги. Не очень-то страшные, без водоворотов или торчащих вверх каменных зубцов. Русло здесь дробилось островами на протоки. Будь корпуса нашего катамарана сделаны из настоящего длинномерного леса, я бы не задумываясь перетащил его через препятствие на бечеве даже не разгружая. Но в эту эпоху подобное не принято. Только плоты, следующие от верховий могут пустить по течению, да и то без людей. Видели мы такое прохождение пару раз. Лодку же полагается переносить по суше – благо, расстояние невелико. Но нам это и не требовалось.

Здесь нам предстояло дождаться прибытия встречного груза – меди. На неё и собирались мы поменять наше зерно. Время ожидания я заполнил всё тем же – выстругиванием реек. Благо, на берегах здесь рос лес. Многолюдства в этих краях не было, но и того запустения, что встретилось ниже по течению, тоже не наблюдалось. Не городская сутолока, но вполне заметное сельское оживление – домики земледельцев и проходящие со своими шатрами и отарами кочевники, изгороди, ограждающие поля и огороды, оживлённое торжище, где меняют всё, что угодно на любые вещи: как привозные, так и здешней выделки. Хотелось назвать это вялотекущей ярмаркой. Мы были в этом году первыми, кто пришел с низовьев. Разумеется, катамаран привлёк к себе внимание любопытствующих, а к доставленному зерну стали прицениваться. Тамкар не спешил с продажей доставленных товаров, потому что у него уже была договорённость с теми, кто ещё не прибыл.

Обстановка вокруг наблюдалась далеко не безоблачная. Я не о погоде (она оставалась солнечной), а о скандалах между кочевниками. Да и оседлые не являли собой образцы добропорядочности: нам не раз пришлось отмахиваться палками от нападающих. Благо, что группы эти были невелики. И вообще, хоть чего-то отдалённо напоминающего организованность, здесь не наблюдалось. Никто не властвовал над этим народом, говорящем на одном языке. Мало-мальски значительных построек в окрестностях тоже не было.

Невольно пришло понимание, что история шла путём не только развития технологий, но и принципов управления. Сейчас общественное развитие не доросло даже до уровня рабовладельческого строя. Нет вооружённых мужчин, связанных дисциплиной и собранных в отряды, которые когда-нибудь превратятся в армии, а есть толпы с кинжалами и дубинами. Иногда встречаются копья или луки – это у охотников. Доспехов нет и в помине.

Оживление, вызванное нашим прибытием, улеглось, и мы снова сконцентрировались на жердях и рейках. Теперь, на твёрдой земле, дело пошло веселее: сначала грубое обтёсывание длинной жерди медным топором, потом доводка шерхебелем – и заготовка детали для каркаса лодки готова. В условиях работы на суше, а не на катамаране в движении, дело спорилось. И в голову пришла мысль сделать лодку, чтобы не тащить домой плот-довесок за кормой. Сейчас-то мы всё равно стоим на месте, потому что вынуждены ждать. А реек уже наготовлено много.

Тут к порогу с верховьев пришли лодки с медью в слитках. Эта медь была чёрной и сильно не понравилась нашему тамкару. Мы с Хапом постучали по ней камнем, поцарапали сталью, потёрли шершавой плиткой и с умным видом кивнули, выражая согласие с мнением старшего. Так полагается, потому что мы – команда.

Но, если честно, это действительно была неправильная медь. Она не хотела коваться. Зато крошилась. Вместо вязкости демонстрировала хрупкость, а не твёрдость, характерную для бронзы. Как я понимаю, вместо меди, руду для которой мы доставляли в прошлом году, нам подсунули сплав непонятного состава, где полезного компонента оказалось сильно меньше, чем хотелось бы. А состав примесей был совершенно непонятен.

Такой металл, если на что и сгодится, так только на статуэтки или канделябры. В общем, торговец, спустившийся с невидимых отсюда гор, согласился с тем, что был неправ и предложил нам всё тот же товар за четверть цены. Мы не взяли. Пришлось нечестному негоцианту заворачивать свои лодки обратно и отправляться за "правильным" металлом, что сильно удлиняло срок нашей остановки в этом месте. Верность занятой тамкаром позиции подтвердило и то, что местные, хоть оседлые, хоть кочевники, тоже на эту медь не позарились. Да и заезжие торговцы воротили от неё нос.

Тияна, занимавшаяся пешими прогулками по окрестностям, видела, как лодочники выбросили груз за борт за поворотом реки, когда их никто не видел. Признаться, я понимаю гребцов, не пожелавших напрягаться, преодолевая встречное течение на перегруженных утлых долблёнках. Чисто из любопытства мы с девушкой поныряли в примеченном ею месте и достали со дна несколько слитков, но так и закопали их в песок. Я не металлург. Как из отбросов сделать хоть что-то мало-мальски приличное, не знаю.

Зато у нас появился запас времени на строительство лодки, потому что торговец пообещал вернуться с правильной медью примерно через месяц.

Как мы грели рейки в песке, поверх которого горел костёр, как гнули их и связывали в прочный каркас, рассказывать не буду. Конструктивно просто повторили лодку катамарана. Любую из двух, потому что они одинаковые. Это было намного проще, чем собирать то же самое из коротких отрезков, которыми мы располагали в Уруке.

И тут у Шаята начала опухать рука в самой верхней части. Не вся, а локально, словно внутри что-то воспалилось в области рядом с подмышкой. Или укусило какое-то насекомое, или другая причина – кто его разберёт?

Тияна сначала очень внимательно осмотрела припухлость, затем быстренько смоталась к местным. Выпросив у них луковицу, испекла её в перевёрнутом горшке и приложила к больному месту, да ещё и тряпицей примотала. Тамкару немного полегчало. А пока он лежал с луковицей, Тияна потащила нас с "братом" в лес, где долго пробовала на вкус травинки и веточки, а потом попросила нарубить сучьев с одного из деревьев. С травинками у неё, похоже, ничего не выгорело. А вот принесённые сучья мы порубили на короткие палочки, которыми она набила маленький горшочек. Накрыв его перевёрнутым горшком побольше и обложив дровами, некоторое время "пекла" деревяшки. Значительно дольше, чем луковицу.

В маленький горшочек натекла жижа с противным резким запахом, в которую девушка подмешала бараньего жира. Вот этим составом она и намазала воспалившийся участок. Через сутки под кожей начало явственно "надуривать": под натянувшейся кожей появилось белесое пятнышко. Потом мы с Хапом держали Шаята, а Тияна оперировала. К чести тамкара доложу, что он и не вырывался. Наоборот, старался сохранять неподвижность и даже пытался разглядеть, что такое над ним проделывают.

Меж тем, моим "сапожным" ножиком недоучившаяся медичка вскрыла нарыв и, не обращая внимание на потёкший гной, залезла в рану специально оструганной щепочкой.

– Некротическое тело, – тяжко вздохнув, доложила она, показывая извлечённый из Шаята беловатый комок. – Теперь будем молиться, чтобы организм справился с занесённой нашими стараниями инфекцией.

На силы организма она положилась не полностью, потому что затолкала в ранку прокипячённый пучок растительных волокон, а окрестности ранки смазала той же противно пахнущей жижей, отчего наш мужественный пациент заскрипел зубами.

Гной вытекал ещё около суток, но болезному явно полегчало. Потом докторша извлекла турундочку и забинтовала повреждённое место тканью, пропитанной всё той же жижей.

* * *

За нашей девой-лечительницей мы особо не присматривали. Длинную палку она из рук не выпускала и оказалась достаточно ловка в обращении с нею. А главное – быстро бегала и на неприятности не нарывалась. Тем временем, успешно приняла роды у кочевницы и выходила трёх драчунов, устроивших друг другу сотрясения мозга. Наложила качественную шину на руку парню с переломом. К счастью, несложным. Не то, чтобы совсем чудесный доктор, но активно практиковала в силу своих невеликих возможностей.

Одно время моталась по близлежащим холмам, выискивая горчицу для горчичников, затем просто замучила вопросами местных женщин, выуживая у них сведения о здешних травах. К работам над лодкой мы её не привлекали, а готовить стал тамкар, так как он есть лицо болящее. Занять-то свободное время чем-нибудь интересным надобно. Вот девка "дурью" и маялась, поставив на уши всех и вся. Местные её даже слегка побаиваться начали: а ну как вновь пристанет с какими-нибудь идиотскими вопросами. Потом же фиг отцепится!

Местным языком она овладела при помощи консультантов из числа здешних "полиглотов" и того же тамкара. С мирными жителями была учтива. Но на грубость или, упаси боже, насилие, тут же прилетал молниеносный ответ. Так что в самом начале, когда от желающих отведать девичьего тела, ещё отбоя не было, ночи стали буквально светлыми от ярко расцвеченных всеми красками радуги фингалов на лицах "ухажёров", не добившихся взаимности несмотря на проявленную настойчивость. Потом-то народ разобрался и стал вести себя гораздо аккуратнее: никому не хотелось обзавестись новым украшением на всю "морду лица" и ночами освещать близлежащие окрестности своими "фонарями". Так что у неё сложилась вполне определённая репутация. Некоторые за глаза стали называть нашу Тиянку тигрицей. И задирать практически перестали. Особенно когда та блеснула своими медицинскими познаниями, вылечив нескольких страждущих. По крайней мере одно местные усвоили очень плотно: добрым людям опасаться нашей девицы не следует. К ним она завсегда, как говорится, со всем уважением. Это бестактным да назойливым с ней лучше не связываться: себе дороже выйдет.

Лодку мы достроили и обтянули её не овчиной, а бычьими кожами. Место здесь торговое, кто только чего не привозит! А мы с Хапом прихватили с собой ещё из дома немного серебра в обрубках – вот и расплатились. Почему я решил перейти с бараньих шкур на коровьи? Помню, что из овчины обуви не шили. В сапоги шла или яловая кожа, или хромовая. То есть, или коровья, или свиная. Был ещё сафьян, но это уже козья. Похоже, они более износостойкие, чем овечьи. Так почему бы не сделать лодке с добротным набором из сплошных реек покрытие, за которое не придется потом переживать. Прочность-то у такого много выше!

Ещё возникло затруднение с воском, который нынче дорог и редок. Прихваченного из дома нам не хватило. Хорошо, что место здесь оживлённое в плане торговли – то и дело кто-нибудь появляется и что-то покупает или продаёт. Хотя чаще меняют: деньги редко у кого есть. То есть серебро на вес. У нас оно подошло к концу, поэтому за воск отдали зерном. Воск разогрели и пропитали им обшивку новой лодки. Подумали немного, разобрали скрепы меж корпусов катамарана и вытащили обе лодки на берег. Дали слегка обсохнуть на солнышке и тоже обработали воском. Потому нам его и не хватило, что расходовать пришлось не на два корпуса, а на три.

Когда собирали конструкцию обратно, то "вставили" в неё и третий корпус, но не в один ряд с прочими, а со сдвигом назад. То есть сохранили поперечный габарит судна, но заметно увеличили длину. Где-то я встречал такую конструкцию с треугольным расположением балок. Поначалу идея заключалась в том, чтобы не тащить ничего на буксире, но в результате вышла любопытная каракатица с местами для гребцов в заднем среднем корпусе. Этакая двойка распашная. Причём, вёсла сделали длинными, как на шлюпках, которые я когда-то видел в натуре.

Я не анализировал специально, почему к этому пришёл мировой опыт строительства гребных судов – просто скопировал. Но работать вёслами стало значительно удобней. Да и груза мы теперь могли везти не четыре тонны, а целых шесть.

* * *

Ожидание меди затягивалось. Мы торчали здесь уже который месяц и, чтобы не скучать от безделья, продолжали переводить сосенки на рейки, предварительно давая жердям просохнуть, что в здешнем сухом климате происходило достаточно быстро. К моменту прихода меди материала заготовили изрядно. И даже загрузили на судёнышко: зачем тащить на буксире плот, если можно везти культурно. Всё равно обратно пойдём нагруженные не полностью: меди по весу дадут меньше, чем за неё возьмут зерна. Так что и четырёх тонн не наберётся. Не исключено, что придётся добирать песком в мешках, дабы уменьшить боковой снос при ходе под парусом.

От загрузки балластом мы удержались, сообразив, что вместо бесполезного груза можно взять полезный – лес, вырубка которого местными обычаями не регламентируется. Это дармовщина. Самовосстанавливающийся ресурс, доступный и своим, и пришлым. В сумме, если оценивать на глазок, мы приняли на борт около пяти тонн леса-длинномера – частично выставляющихся за продольные габариты толстых жердей и тонких брёвен. В том числе и уже обработанные рейки в заметном количестве.

Меди, тоже чёрной, из-за порога по берегу доставили около ста килограммов. Если везти только этот основной груз, то лодка бы "всплыла", словно пустая, и стала бы подвержена боковому сносу. А так – осела докуда положено и неплохо держалась на курсе при боковом ветре.

Сама медь нареканий не вызвала. Не крошилась под ударами а даже немного пружинила. Наверное, это была уже бронза непонятного состава. То есть, медный сплав с неведомыми добавками, содержавшимися в исходной руде в неизвестных количествах.

Мы с "братом" с позволения старшего отлили "для корабельных нужд" топорик и пару ножей. Они не проминались под ударами – то есть получились нековкими. Зато поддавались заточке, которую более-менее держали. Куда лучше, чем медные, взятые из дома.

Глава 9. Годовщина

Этим летом исполнился год с момента моего вселения в местного паренька. Точной даты прибытия я не засёк, но по нашему это был или конец июня, или начало июля – время завершения половодья. У шумеров есть вполне логичный календарь с началом года в день весеннего равноденствия и месяцами, которых двенадцать штук, но месяцы эти привязаны к фазам луны, которые не синхронизированы с солнечным годичным циклом, отчего образуется условный тринадцатый месяц, продолжительность которого задаётся особым указом от жрецов, присматривающих за движением светил и что-то там рассчитывающих.

Нынче мы пустились в путь "туда" в конце апреля – второго месяца здешнего года. В разгар половодья, когда вода в реках стояла высоко. Подобная торопливость у здешних речников не в обычае: они ждут, когда ослабеет встречное течение и только после этого отправляются в путешествие к верховьям. Но хорошая подвижность нашего судна позволила достичь цели даже быстрее, чем предполагал Шаят. Однако потом было длительное сидение у порогов, отчего в обратную дорогу мы двинулись в традиционное время, когда реки вернулись в свои берега и течение стало не слишком быстрым.

Наш тримаран оказался не особенно поворотлив, что при сплаве вниз по течению почти не доставляло неудобств. Каждый день мы по нескольку часов гребли, заметно ускоряя ход. Тияну к вёслам допустили, и она с видимым удовольствием напрягала мышцы, работая на пару с тамкаром. Один из членов экипажа рулил, другой готовил еду или управлял парусом, а двое трудились вместо мотора. Благодаря острым обводам корпусов и малой скорости относительно воды, судно не отбирало слишком уж много сил у гребцов. Да и ветер очень способствовал, часто и подолгу помогая держать приличную скорость.

Чуть напряжённей стало только на Евфрате – шли против течения. Но недалеко и недолго. А там и канал, ведущий к Уруку.

Доложились о прибытии в храме, принесли благодарность богам, выгрузили медь и совершили короткий переход к устьям канав, ведущих в сторону поселения нашей общины. Тут я уже чувствую себя родным.

На берегу нас поджидали общинники и счастливый староста, внезапно ставший обладателем примерно пяти кубометров строевого леса. Тияна, подученная Хапом, подождала, пока я её представлю и, получив благосклонный кивок старшого, быстро отошла к женщинам. Она не то, чтобы смирила гордыню, но из-за ерунды на неприятности не нарывается и, пока её не задевают, ведёт себя сдержанно.

На полях видны убедительные всходы второго посева, вода в канавах присутствует и население с оптимизмом смотрит в будущее. Мы с Хапом публично вручаем старосте заработанную медь: шесть мин от "брата" и двенадцать от меня.

Апофеоз! Все счастливы. Таковы радости обычной сельской общины нынешнего Шумера.

Вечером, когда рейки сложены в сарае, а жерди и брёвна штабелированы на берегу канала, мужчины собрались попить пива в хижине главаря и послушать повествование о нашем путешествии. Ещё в пути мы с соотечественницей обо многом переговорили, делясь друг с другом сделанными наблюдениями и даже строя планы на будущее.

Мне, в прошлой жизни деду внучки, ровесницы Тияны, не хотелось вмешиваться во все стороны здешнего бытия. Понимал, что не в состоянии охватить разумом решительно всего и не во всём могу добиться успеха, потому что о конкретных причинах происходящего знаю не больше своих нынешних современников. Подсказчиком мне может служить лишь память о том, к чему привёл прогресс в прошлом для меня варианте бытия.

Тияна же с трудом сдерживала стремление активно и напористо привносить в сегодняшнюю реальность существенные улучшения. Она уже успела понять, что нынешняя ресурсная база не способствует реализации её желаний. Даже мыла нет, чтобы мыть руки перед едой. Вместо него пользуются заваренными травами. Вернее, водой, в которой их заварили. Не очень сильное моющее средство и не слишком действенное, но хоть что-то.

Обсуждая это и другие подмеченные "несовершенства" мы даже наметили некоторые шаги к их устранению. Самым важным посчитали проблему отсутствия мыла. Оба знаем, что варят его из животного жира с содой. Животный жир в принципе доступен, а сода растворена в водах озера Ван. Я пробовал на вкус в прошлом году. Но этот жир и без мыловарения используется и в кулинарии, и во многих других местах – излишков егопопросту нет.

Соду из воды тоже никто в промышленных объёмах не добывает. Предшественники армян извлекают из воды соль, которой даже торгуют понемногу. Добраться до этого озера не так-то просто – оно далеко. Излишки животного жира тоже неблизко – они имеются у скотоводов, живущих по берегам реки, с которой мы только что вернулись.

Таким образом во главу угла попадает транспортная проблема, над решением которой я уже тружусь. Староста мне способствует, получая за это неплохие доходы для общины. Но сам я часть общины, а не вольный художник, который может выбирать род занятий по собственному усмотрению. Положение же Тияны пока не определено. Как-то она ещё "впишется" в жизнь здешнего общества?

Сейчас она где-то среди женщин в другом месте. А здесь мужчины приступили к разговору о ближайших делах. И речь идёт о лодках. Хап расхваливает достоинства той, которую мы изготовили вдали от дома, хвастается топориком из чёрной меди – случайной бронзы, как я полагаю. Староста рассказывает, как с выгодой продал одну из доделанных в наше отсутствие лодок, и насколько удобно было возить грузы на второй, оставшейся в общинном хозяйстве.

Постройка лодок стала для мужчин отдушиной, заполняющей однообразие бытия. Предметом гордости перед соседями и источником вкусностей и удобств, приобретаемых у городских ремесленников или заезжих торговцев. Поэтому разговор о новых лодках, которые мы будем делать, вызвал воодушевление. Да, заботы и радости нынче просты и незамысловаты.

По приговору старосты уже завтра мужчины приступят к постройке новой лодки – копии той, что сделана во время стоянки на реке Каран. То есть точно такой же, как и предыдущие, построенные ими здесь и по тем же "чертежам", нарисованным на полу сарая, но с каркасом из длинных реек, а не из составных. Достигнутая унификация способствует ускорению производства, особенно благодаря наработанным людьми навыкам. Предстоит знакомая работа, просто её стало заметно меньше – нет нужды делать из коротких палок длинные.

* * *

Тримаран мы разобрали. Новый корпус на руках занесли в сарай – это образец, который предстоит повторить. А два старые, с составными элементами набора, привели в порядок и снова скрепили в катамаран. Его тут же купил храм – судно очень понравилось Шаяту, поэтому выручка была значительной – двенадцать мин серебра порадовали старосту и позволили запастись воском и накупить бычьих кож для обтяжки корпусов.

А я ломал голову над тем, как закрепить киль под днищем следующих лодок. Как усовершенствовать мачту – увеличить парус и сделать управление им более удобным. Как заменить кормовое весло рулём и оборудовать удобное место для гребца. Или гребцов. Не немедленно, на первом же катамаране со сплошным каркасом, а на следующем, для которого уже есть готовые рейки.

– Привет, Ылш! – вывела меня из задумчивости Тияна. Она только что вернулась с женщинами из города. – Почему воск так дорого стоит?

– Об этом надо спрашивать тех, кто его производит. Я вообще удивляюсь, откуда он здесь берётся – сплошные болота кругом. Ни одной пасеки не видел. И вообще, припоминаю, что люди довольно долго промышляли бортничеством – у Фенимора Купера было упоминание о бортнике. А описывались события не раньше восемнадцатого века.

– Бортники разоряют пчелиные семьи, – девушка поставила корзинку на землю и села рядом со мной на связку тростника. – А из ульев и мёд и воск достают так, что семья не погибает, а продолжает трудиться. Пасечники знают, как это сделать. Вот только есть они нынче или нет? – примолкла она в задумчивости.

– С тростника вряд ли много нектара соберёшь, – в свой черёд призадумался я. – Да и с тополей, растущих тут по возвышенным местам. Твёрдые берега у Евфрата появляются многими сотнями километров выше по течению – там и травы встречаются, а они цветут. С другой стороны, если пройти в сторону от реки – местность повышается. Трава, кусты, деревья – всё это там есть. Значит, и пчёлам есть, чем питаться. Может быть не так уж далеко отсюда до мест, где водятся бортники или пасечники?

– Мёд интересен тем, что обладает некоторыми целебными свойствами, – сказала Тияна. – Но его не так уж много в продаже, и цены кусаются. Жалко, что я так мало знаю о пчеловодстве! Помню только, что в улья вставляют рамки, в которых находятся соты с мёдом. И соты – это воск.

– А та вонючая жижа, которой ты лечила Шаята… Что это было? – вспомнил я.

– Дёготь. Не берёзовый, конечно. Не знаю, как называется дерево, из которого его выгнала. Примерно так же можно выгнать и скипидар – тоже применим для некоторых медицинских целей. Но гнать его нужно из хвойных пород деревьев, – девушка привычно занялась ревизией своей памяти, в которой, как и в моей, чего только не понапихано.

– Скипидаром пахли кремы для обуви, – подключился я. – То есть, средства по уходу за кожей. Это интересно для пропитки покрытия лодок. То есть воск в сочетании со скипидаром должен лучше проникать и дольше держаться?

– Тебе сколько лет, Ылш? – резко сменила тему Тияна.

– Здесь столько не живут, – признался я рефлекторно. – В сорок лет человек считается пожилым, а до шестидесяти дотягивают единицы. Фактор естественного отбора работает чуть слабее, чем в неолите, потому что с пропитанием дела обстоят сносно. Да и здешнее жильё, всё же, получше пещер. Люди болеют меньше. Одежда из тканей удобней шкур. Но медицина развита не настолько, чтобы хоть как-то влиять на продолжительность жизни.

Даже простейшие гигиенические навыки вроде регулярного мытья, и те не слишком широко распространены. Ни турецких бань, ни финских, ни русских не изобретено. До римских терм впереди тысячелетия. Может быть индейцы свой вигвам-потельник уже придумали, но до них тысячи километров и пара океанов.

– Дикие времена, – кивнула Тияна. – Я сегодня вместе с женщинами посетила храм. Послушала о чём говорят жрицы и даже заучила гимн, который поют для Инанны. Так вот! Там работает школа для девочек. Их пичкают сказаниями о жизни богов и богинь, обучают проведению ритуалов жертвоприношения. Представляешь себе – резать баранов и колоть свиней на глазах у публики!

И врачеванию тоже обучают. Как думаешь, стоит мне записаться на эти курсы?

– Записаться? – хмыкнул я. – Спросись у нашего старосты, да и отправляйся. Жрецы никого не прогоняют. Хоть ты по местным меркам и перестарок, но учиться никогда не поздно.

– А староста отпустит? – встревожилась девушка.

– Отпустит, конечно. Тебя здесь побаиваются и принимают за богиню, спустившуюся с небес. Ну, может и не совсем принимают, но подозревают сильно. Прикинь! Мы разговариваем по-русски. То есть, общаемся на неведомом языке. А все знают, что боги (или один из них – не суть важно) проявили ко мне милость, – улыбнулся я. – Ведь нынешние боги к людям ближе, чем во времена монотеистических религий. Они не где-то в неведомых пространствах или ином варианте недоступности, а как бы живут здесь. Своё божество в каждом городе. Со своим именем, собственной судьбой, предпочтениями и даже привычками.

– Хм! – в свой черёд хмыкнула Тияна. – Ну, может быть и так.

– Вот, – поддержал я. – Хотя бы здешние целебные травы тебе покажут и объяснят, какая для чего. Научат компрессы ставить и разные другие примочки. А ты людей с дёгтем познакомишь, с лечением посредством печёной луковицы. С бадягой. У жрецов нынче много власти, да и материальных возможностей больше, чем у любой общины. С ними стоит дружить. А я продолжу заниматься лодками. Это очень актуально здесь и сейчас, потому что Шумеру нужно менять производимое зерно почти на всё, кроме глины и тростника.

– То есть ты посылаешь меня учиться? – недобро прищурилась Тияна и, отложив в сторонку неразлучный шест, достала из-под накидки нунчаки, которыми принялась поигрывать. На мой взгляд – довольно опасное оружие… для владельца. Поэтому я лишь усмехнулся. Как по мне, так это чистые понты, бесполезные против человека с мешком или мотыгой. Ну, можно наставить синяков и шишек. Даже голову проломить, если применить внезапно. Так внезапно она и кулаком уверенно действует.

– Не одобряешь? – спросила девушка, уловив что-то в моей мимике.

– Не бери в голову. Если тебе с ними спокойней – носи на здоровье. Только не показывай никому. Впрочем, при сборе урожая тебя наверняка направят на обмолачивание. А потом староста наладит массовое производство сего девайса. Кстати! Ты расспросила про меня у здешних дам? А то я ведь ничего о своём прошлом не помню.

– Расспросила. Ты раньше ничего не слышал и даже мычал невпопад. Мальчишки тебя дразнили, а ты с ними дрался. Только Хап тебя поддерживал и тоже дрался. Вы здорово в этом преуспели – вас не многие осмеливались задеть. Люди это приметили и тамкар Сит пригласил вас в свою команду – в дороге часто случаются стычки, поэтому сноровистые бойцы в команде нужны. Вы действительно отлично дерётесь. Особенно здорово действуете парой, хотя и поодиночке выглядите убедительно. Ладно, мысль поучиться медицине у местных нравится и мне. А насчёт обмолота зерна – придётся цеп изобретать. Нунчаками зерно не обмолотишь: пару десятков раз наклонишься – спина отвалится. Палки слишком короткие.

– Тебе виднее. Цеп, так цеп. Всё равно сделать придётся, иначе староста заставит с нунчаками весь урожай обмолотить.

Тияна тяжко вздохнула:

– Согласна.

Глава 10. Очередное судно

В сарае достаточно быстро собрали очередной корпус для лодки. Тут у нас в ходу определённая стандартизация, отчего детали делаются по не раз выверенным образцам: люди просто повторяют давно знакомые операции и ничуть при этом не затрудняются – дело-то знакомое.

Получившиеся два одинаковых судёнышка мы спустили на воду и связали, снова создав катамаран, но на каркасах не из составных палок, а из сплошных реек. Это сооружение просто обязано быть прочным. Всё обтянуто бычьей кожей, пропитано воском – залюбуешься. Мачту поставили чётко посерёдке, да не маленькую, а шестиметровую. Ванты её закрепили в окончаниях корпусов – нос у нас ничем не отличается от кормы. Вернее, не отличался, пока на корме не был установлен руль – посередине между корпусами на поперечной балке приладили уключину для длинного весла, которым можно действовать стоя на мостике, переброшенном с корпуса на корпус. Мечты мои о "цивилизованном" руле, о медном шарнире и румпеле так и остались неосуществлёнными. Всё закончилось деревянным макетом, который я вырезал. Здешние литейщики не взялись сделать такое, а мне разводить целую канитель рядом с посёлком откровенно не хотелось. Не с руки прилюдно проявлять ещё и этот "талант" – запрягут ведь во вредное производство!

Новый катамаран очень похож на предыдущий вариант, но при взгляде на него не ноет от тревоги сердце – не развалится ли? Отлично идёт на вёслах. Вернее, на весле: мы с Хапом по очереди гребём одним, опуская лопасть в промежуток между корпусами. Под парусом же резвости даже прибавилось – его полотнище теперь заметно больше. Но проблема бокового сноса никуда не делась.

Если спросите, почему я не приделал кили к корпусам, отвечу: лодка обтянута кожей поверх каркаса. Чтобы прикрепить что-нибудь к днищу, надо эту кожу проткнуть. А того, чем закрепить внизу продольный брусок хотя бы в полторы ладони шириной, попросту нет. Не делают здесь длинных гвоздей или болтов. Коротких, впрочем, тоже. Основной крепёж этой эпохи – верёвочный бандаж. В нашем случае чаще из суровых ниток. Даже перо рулевого весла пришлось сшивать верёвкой, просмоленной битумом. И бандажами крепить к оси. Это потому, что не прихватили мы с Карана достаточно толстого бревна.

Чуть больше выдумки можно приметить в конструкции тутошних тележек и колёс к ним, но ничего, рассчитанного на водонепроницаемость, в этих повозках нет.

К тому же у меня как-то ничего толкового и оригинального не придумалось. Поэтому бороться с боковым сносом придётся проверенным способом – увеличивая загруженность судна, чтобы корпуса хорошенько погрузились в воду.

И вот, додумывая эту мысль, я вдруг вспомнил картинку из детской энциклопедии, которую видел ещё будучи школьником. Там был изображён катамаран, сделанный так, будто обычное судно разрезали вдоль оси вертикальной плоскостью, а потом слепили выпуклыми сторонами друг к другу. Снаружи при этом остались две параллельные плоскости. Такой вот выверт чьей-то фантазии. Позднее ничего похожего мне не встречалось.

Ума не приложу, для чего подобное могло понадобиться, потому что то судно выглядело моторным, но вот прямо сейчас понимаю – это же как раз и направлено против поперечного сноса – наружные борта выполняют работу боковых поверхностей киля. И ничего, что они разнесены на несколько метров и разделены водным пространством – всё равно будут работать на выдерживание курса.

Пока работники не начали делать следующую лодку, я выполнил для них новый комплект "чертежей" прямо на полу сарая в натуральную величину. На совсем плоский наружный борт не решился, но вдвое уменьшил его выпуклость. Не на локоть отодвинул от оси, а на пол-локтя. Другую же сторону на эти самые пол-локтя выпятил. Получилась лодка с одной надутой щекой и с одной не надутой.

Староста в это время собирал из наших общинников команду в поездку на всё тот же Каран. За лесом, воском и кожами: у него в голове явно засела целая кораблестроительная программа. Так что на первых порах моё смелое решение никто не оспаривал – оно не попало в фокус внимания. А потом, когда дело пошло, останавливать работу было уже поздно. Традиционный катамаран под управлением "брата" ушёл в дальнее плавание. А староста, зайдя в сарай, "похлопал крыльями", глядя на затеянное непотребство. Но как-то оно без особого напряжения рассосалось, едва я "признался", что увидел это во сне.

Так что стройка продолжалась, когда ко мне пришёл человек из храма. Почему не позвал к себе? Так понимает, что тащить кучу глиняных табличек ни к чему. Тем более, что разговор он завёл учёный. С одной стороны, буквенная письменность ему очень нравится: точно передаёт смысл и не заставляет размышлять над значением рисуночков. С другой – тексты получаются уж очень большими в том смысле, что занимают много места. Маловато информации вмещается на одну табличку.

Я к этому времени сделал для наших грамотеев рамку, чтобы все таблички получались одинаковых размеров и совпадали по толщине. В ней и формовались "писчие листы" с соотношением сторон три к двум. Три по вертикали. А ещё эти "листы" "разлиновывались" другой доской со шпенёчками, которые накалывали по шесть чуть заметных углублений, обозначая границы каждого знакоместа. Очень чёткими получались размещённые в них буквы. Ровными рядами и колонками, где каждая чёрточка расположена строго на своём месте. Ну так писанина на то и писанина, чтобы её было легко понимать.

Естественно – такое дело, как письменность, заинтересовало тех, кто пишет. Нынче это, в основном, жрецы. Но им хочется, чтобы значок выражал не отдельный звук, а целое слово. Или даже понятие.

В моём алфавите задействовано одиннадцать чёрточек, каждая из которых может присутствовать или отсутствовать. То есть имеет два состояния – "есть" или "нет". Таким образом возможны два в одиннадцатой степени комбинаций – это около двух тысяч "слов". В буквах, цифрах, математических знаках и служебных символах задействовано менее сотни этих значков-комбинаций. Оставшиеся почти две тысячи знаков – уже неплохой простор для создания подобия иероглифов. Но этих чёрточек нетрудно и добавить в пределы тех же границ. Две горизонтальные между уже существующих помещаются без ухудшения читаемости. То есть, в один столбик можно расположить не три, а пять горизонтальных "палочек". И между вертикальными хорошо становятся ещё две вертикальные одна над другой. Тогда запас возможных знаков расширяется до двух в пятнадцатой степени – это уже около тридцати тысяч "слов".

Идею гость уловил не сразу, но я у него на глазах "нарисовал" глагол "идти" – нижнюю часть буквы "К". И глагол "держать" – верхнюю часть той же буквы. Слово "жрец" нарисовал тремя вертикальными палочками в верхнем квадратике, а слово "корзина" тоже тремя вертикальными, но в нижнем. Во взоре посетителя засветилось понимание, а пара наших юных грамотеев принялась составлять словарик – они у меня ребята хваткие.

К вечеру на солнышко выставили несколько готовых "страниц" – пусть сохнут. Не знаю, приживётся эта система письма или не приживётся. Да и лично меня это совершенно не колышет. Главное – буквы уже в обиходе, да и цифрами люди пользуются. У меня вообще совсем другие волнения: сегодня гнут шпангоуты. Гнут по значительно меньшему радиусу, чем раньше, потому что перегиб у днища должен быть более резким.

Не лопнут ли рейки!? Всегда волнуюсь за них. Несмотря на то, что собственными глазами видел довольно круто изогнутые детали венских стульев. Мы же до сего дня практиковали изгиб по радиусу в один локоть, а тут придётся сгибать намного резче.

* * *

Опытные работники, заученные операции, спокойное время, когда на полях растут и вызревают зерновые. Две несимметричные лодки потихоньку собрали и обтянули теми же бычьими кожами. Спустили на воду и связали в катамаран. Рулевое весло, парус – всё было подготовлено вовремя. Сразу и ходовые испытания провели. Действительно, мои ожидания оправдались – дрейф от бокового ветра сильно уменьшился даже при отсутствии груза. Как раз с Карана вернулся Хап со товарищи. Отвезли зерно, привезли много дармовых жердей и брёвен. Воска и бычьих шкур, насколько хватило платёжеспособности, и буквально пару мин того самого сплава, который я считаю настоящей хорошей бронзой. К оснащению верфи прибавились два приличных ножа, отлитые здешними кузнецами. Понятно, что после отливки оба прошли заточку на камне.

"Брат" искренне порадовался новому катамарану. Он теперь очень уважаемый человек – самостоятельный судоводитель. Речной капитан. А его проверенное в походе судно староста продал, потому что имеется новое, значительно лучше. Оно, кстати, оказалось несколько грузоподъёмней, чем его предшественник – так уж сыграла односторонняя полнота корпусов, что объём каждого возрос.

Простые расчёты показывают, что ходить на восток – северо-восток достаточно выгодно. Путь значительно ближе, чем в верховья Евфрата. За один сезон дважды обернулись. Могли бы и трижды, если бы не ожидание в первой поездке. Каждый такой рейс позволяет построить два судна из привезённого дармового леса. Продажа даже одного из них приносит немалые деньги.

Казалось бы – наклёвывается очевидный бизнес-план. Но не очень хочется становиться на стационарную орбиту и день за днём заниматься одним и тем же. У меня имеются собственные желания. Надо только позаботиться, чтобы староста считал их своими. С другой стороны, пока не вполне понятна мера хозяйственной независимости общины от "пожеланий" жрецов.

Эта группа лиц религиозной национальности консолидировалась, собирая и сохраняя знания. Но для того, чтобы эти знания собирать и сохранять, им нужно было есть и пить, да и других житейских радостей не чураться. Обеспечить себе подобные блага можно, если убедить хлебопашцев и мастеровых добровольно передавать нажитое непосильным трудом в закрома храма – на прокормление бога. И тех, кто доносит до людей его волю.

Налицо откровенное лукавство священнослужителей. Лукавство, без которого не соберёшь народ на рытьё каналов и канав – на массовые ирригационные работы, благодаря которым удаётся выращивать неплохие урожаи.

Кстати! Уборочная на носу, потом земляные работы на ирригационных сооружениях до самых дождей, а там посевная и подъем воды в реке – я уже уловил ритм здешней жизни. Жизни, организованной лукавыми жрецами. За дождливый период наши мастера построят ещё две лодки и свяжут их в очередной катамаран, который староста мигом продаст. Второй из них будет достроен в разгар половодья, и тоже реализован храму. У меня сложилось впечатление, будто наша община трудится по госзаказу, обеспечивая транспортом тутошних тамкаров.

То есть круг, в который замкнётся моя жизнь, уже складывается. Это не очень хорошо, потому что сложившаяся здесь система вовлекает меня в своё ритмичное функционирование, подчиняя повседневным интересам. Мне же хочется изменений к лучшему. Ведь подсознательно я стремлюсь к той жизни, которую знаю смолоду. К комфорту и обеспеченности удобствами, недостижимыми на этом этапе развития общества.

Невольно в голове начинают копошиться "крамольные" мысли. Нет, не о революции – переделывать всё общество у меня пупок развяжется. Мне нужна независимость личного плана. Развязанные руки. Возможность делать то, чего я сам захочу. Уйти от людей и жить отшельником – не вариант. В одиночку нынче долго не продержишься. Разве что на необитаемом острове, питаясь рыбой и забывая человеческую речь.

Нужна своя команда – люди, на которых можно положиться. И первая кандидатура – "брат". Он верит в мою "поцелованность богом" и очень быстро схватывает новое, буквально на ходу подхватывая всё, что приметил у меня. Конечно, он будет не один, а в паре с моей сестрицей Нэми, на которой уже женился – для молодых построили девятую хижину в общинном посёлке.

Тияна тоже примкнёт к нам просто потому, что сама такая же, как я. Ещё хочется привлечь одного из грамотеев – среднего сына старосты. А он потянет за собой мою младшую сестру. Они пока совсем ещё дети, но приязнь между ними уже заметна. Среди других общинников тоже есть славные парни, так что стоит присмотреться. И лучше всего сделать это в дороге. Тем более, что староста уже поторапливает со сборами. Ему нужны материалы для новых лодок, а мне хочется проникнуть за пороги на реке Каран. Ведь там тоже есть водный путь, которым приходят сверху продавцы меди. Да и не одни они. Чисто по логике там, ближе к горам, металл должен быть дешевле, а продаваемое нами зерно – дороже.

Кроме того, меня серьёзно интересует инструментальный металл – та самая бронза, получившаяся у неизвестного плавильщика из руды непонятного состава. Насколько я помню географию, живёт этот парень в тех самых горах, где согласно записанной Геродотом легенде через многие тысячелетия вырастет в семье пастуха Кир-великий – создатель персидского государства, по сей день существующего под названием Иран.

Глава 11. За бронзой

Новый катамаран мы заметно лучше приспособили к длительному походу – в каждой из четырёх оконечностей оборудовали спальное место, закрываемое сверху кожаным пологом, натянутым на деревянную решётку. Чтобы не провалиться, если наступишь. В других местах тоже сделали палубу, но съёмной она была только над трюмом – точно посерёдке. Мера не столько против захлёстывания волнами, с которыми мы ни разу дела не имели, сколько для удобства хождения по судну – чтобы не переступать через мешки и корзины.

В этот раз с нами напросилась и Тияна. В принципе, для неё это была творческая командировка от храма с задачей поиска лекарственных растений. В своё время, прибыв в Урук, она очень удивилась, выяснив, что в дороге учила не только шумерский язык, но и язык тамошних жителей, не понимая толком, что они разные. А я не догадался объяснить. Поэтому, оказавшись в Уруке, на первых порах девушка частенько применяла нездешние слова, вставляя их в свою речь случайным образом. Потом она "прослушала курс лекций" по целительству и очень ругалась на лекторов, постоянно ссылающихся на богов и имеющих лишь смутное представление о физиологии. Зато удивилась вдумчивому отношению местных к диагностике и способам, применяемым при лечении.

Так вот! В дорогу она взяла с собой ночную вазу. Теперь, если ей приспичит, приставать к берегу и искать уединения в кустах больше не надо. Пользоваться же этим оборудованием можно в собственной "каюте", для душевного комфорта заперев крышку люка.

Четвёртым членом экипажа стал один из молодых мужчин общины по имени Пато. Крепкий парень, принимавший активное участие в кораблестроительных мероприятиях. Мне хотелось попристальней к нему присмотреться, а Хап ничуть не возражал. Тем более, что нам предстояла частичная разборка судна: мы планировали обойти пороги по суше. Местные тоже иногда так поступали. Только тростниковый корабль не разбирали, а груз тащили мимо порогов по суше. И дальше везли уже что-то на ослах, а что-то – на других лодках, пришедших сверху.

На этот раз в путь мы отправились даже раньше, чем в прошлом году: вышли в самый разгар половодья, загрузившись зерном только из запасов общины, а не города. На обратной дороге предполагали взять дармового в тех краях леса, а пшеницу обменять на воск и бычьи кожи – в Уруке и то, и другое стоит довольно дорого.

Едва миновали устья каналов, ведущих к городу Ур, как я убедился, что здешние боги действительно милостивы ко мне: впервые на моей памяти ветер разогнал на речном просторе весьма убедительную волну, которая стала перехлёстывать через борт. И попали пусть и не в шторм, но определённо в заметное волнение не только на достаточно крепком кораблике, но ещё и с палубой. Нас не залило, вследствие чего и не затопило. Мы поспешили закрепить крышки лазов, ведущих под палубу, и стали держаться ближе к берегу, чтобы, в случае чего, выбросится на сушу.

Впрочем, эти предосторожности оказались лишними: ничего неприятного не произошло. Более того, ветер очень помогал, наполняя парус и разгоняя судно так, что даже мысли не возникало взяться за вёсла. Вскоре мы оказались на затопленной разливом территории, где только деревья, торчащие из воды, напоминали о ещё недавно здесь находившейся твёрдой земле. Да ещё верхние части стеблей тростника образовывали целые острова. Миновав их, мы сразу взяли к востоку и принялись за поиски входа в Каран. Эти поиски заставили нас немного пройти к югу – туда, где вода стала солёной.

Вот тут-то наш парус и порвался. Хлопнул во время поворота и отделился от своей верхней части. Мы тут же принялись его чинить, пытаясь сшить разлетевшееся в хлам место разрыва, но не особо преуспели, пока не догадались отрезать разлохматившийся фрагмент, чтобы ниткам было за что закрепиться. В результате ветрило потеряло примерно локоть в высоту, но снова заняло своё место на мачте и потащило нас к цели. Вход в реку нашли без особых проблем – места знакомые. И дальше двигались быстро, несмотря на встречное течение: ветер гнал нас так, что подветренный борт на ладонь против обычного погружался в воду.

И тут снова лопнул парус. На этот раз наискосок. Опять отрезали "лишнее", но теперь потеря площади оказалась ощутимей, потому что разлохматилась диагональ по внешней кромке – самая длинная сторона треугольника. Вот полоса ткани на локоть от кромки и ушла в отход. На этот раз канителились дольше, потому что вшивали в кромку верёвку. За два ремонта мы "потеряли" в сумме почти половину полезной площади. Скорость от этого снизилась, но не чересчур. До порогов добрались всего за десять ходовых суток – вдвое скорее, чем в прошлый раз. С большим парусом мы и вправду бежали очень шустро.

Слишком рано мы в этот раз пришли: торжок был пустынен, скотоводов на берегах не наблюдалось. Да и привычного по прошлому году обилия плавсредств на воде и на берегу – тоже. Одни земледельцы копошились на своих огородах.

Мы разгрузились и перетащили вещи по берегу мимо стремнин. Тут недалеко: где-то две-три сотни шагов. Мешки перевезли на осликах, коих арендовали у местных огородников. Потом разобрали судно и перенесли его на руках. По частям-то оно вполне подъёмное, потому что невелико и сделано из лёгких материалов. Сборка тоже отняла не много времени.

Как назло утих ветер – пришлось грести. Против довольно сильного течения продвигаться было непросто, поэтому перешли на привод от бечевы. Девочка на руле, а мальчики в упряжке. Так получалось заметно быстрее, но приходилось останавливаться на ночлег для отдыха. Местность вокруг снова стала пустынной: частично притопленные сплошные прибрежные заросли, да подмытые водой деревья на берегу сильно мешали движению.

Через несколько дней натуральных мучений вышли к слиянию трёх рек, где и призадумались, какой из них следовать дальше. Высокая вода, затопленные берега, отсутствие знакомых ориентиров и людей – все здравомыслящие отошли вглубь степи, чтобы не подмокнуть. К счастью, встретили охотника на долблёнке. Накормили его кашей и расспросили. Парень посоветовал держаться средней реки. Дальше продвигались под парусом, который заметно потерял в площади и в тяговых способностях: ещё пару раз порвался после ремонта и снова стал меньше.

Я же не яхтсмен. Про паруса знаю только из изображений в красивых журналах и из книжки про Робинзона, который к своей лодке приделал парус "козья нога". Не помню тонкостей, но парус Робинзона был треугольным. Как и паруса яхт из журналов.

Наладился ветер. Пусть и ослабленный прибрежными зарослями, он добирался до водной глади, вызывая на ней рябь и подгоняя катамаран против течения. Зато появилась облачность, из-за которой освещённость в ночное время сделалась никакой. Теперь уже не получалось двигаться круглые сутки: шли от рассвета и до заката, помогая парусу вёслами и прижимаясь к суше. Путь наш был столь же труден, как и пару лет назад в верховьях Евфрата.

Наконец, на берегах появились заметные издали откосы, между которыми река проложила себе русло – местность вокруг явно стала возвышенной. Следовало ожидать порогов или перекатов, но они по-прежнему не встречались. Зато леса стало меньше и появились признаки человеческого жилья. Причём, неподалеку от берега: здесь паводковые воды не вызывали столь широких разливов, как у нас в Месопотамии. Поредели прибрежные заросли, явно познавшие на себе воздействие человеческой длани. Глаз то и дело натыкался на группы домиков, изгороди, возделанные поля и посадки фруктовых деревьев, раскиданные повсюду в полном беспорядке. Заметны были и канавы вперемешку с каналами: здесь, как и в Шумере, занимались ирригацией, впуская к полям воду при её высоком уровне в реке.

Нашлась и крепость – домики, обнесённые сплошным деревянным забором системы "частокол". Но сами домики глинобитные. Похоже, здесь уже воюют. Или ходят друг на друга набегами.

Пришла пора остановиться и "осчастливить" своим визитом местного "бугра". Познакомиться и поднести скромные дары в честь налаживания коммерческих отношений.

В крепостице присутствовало немало мужчин, вооружённых копьями. Даже признаки диковатой роскоши наблюдались: медная посуда в доме, резные украшения в интерьере, нарочитая почтительность к главарю, с которой держалась челядь.

Хап по-шумерски назвал здешнего царька лугалем и поднёс ему пару мешков зерна. Испросил разрешения торговать и выразил уважение к месту, людям и начальствующему лицу. Словом, протокол мы соблюли и стали искать металл – предполагаемую бронзу.

Здесь её не плавили, но в нескольких лавках нам предложили и слитки, и изделия. Мы посчитали, что дороговато. Даже сейчас, весной, когда запасы растительной пищи в этой местности явно на исходе, а из свежих овощей в наличии только репа, нам давали упругой чёрной меди лишь сороковую часть по весу от привезённого зерна. Примерно сотню килограммов в обмен на четыре тонны еды – то же самое, что и у порогов. Зато запаслись бычьими шкурами – те обошлись нам недорого. Точнее, даже не шкурами, а уже выделанными из них кожами.

Мы двинулись дальше – река по-прежнему была не порожистой. Вскоре вошли в узкие протоки с сильным течением, где были вынуждены остановиться и пристать к берегу: дальше на вёслах выгрести не могли. Пришлось ждать подходящего ветра.

Местность здесь снова не была населенной – высокие откосы по берегам существенно стискивали реку. Но кое-где к воде подступали плоские участки, к одному из которых и направили нос катамарана. Удивительно! Место оказалось занято: возле костра обнаружились шалаш и девушка с луком, на тетиву которого она уже наложила стрелу. Правда, целиться в нас не стала, но явно встревожилась.

Едва мы достаточно приблизились, Тияна поприветствовала девицу и попыталась её разговорить, дабы та не наделала глупостей. Слово за слово – девушка понемногу успокоилась и убрала оружие, пригласив нас к огоньку. Мы воспользовались приглашением и, закрепив лодку, вышли на берег. Когда все уже расположились у костра, сверху спустился парнишка с дровами и присел рядом, внимательно наблюдая за нашими действиями и не выпуская из рук копья. Тут же выяснилось, что продуктов у "хозяев" стоянки – кот наплакал. Пришлось смотаться на лодку за припасами.

– Тэра ушла из родного селения потому, что её собирались отдать замуж за старика, – объяснила Тияна, едва мы вынесли на сушу горшок-камбуз. Оказалось, девчата уже наладили взаимопонимание и на импровизированных жерновах (меж камней) тёрли зерно, превращая его в муку.

Я послал Пато и Хапа поискать яйца в утиных гнёздах. Ведь теста без яиц не получится. А молоко у нас имелось с собой с последней остановки. Тияна же родом из наших времён – элементарные моменты учитывает просто потому, что выросла с этим.

Я в это время принялся расспрашивать паренька. Если ребята беглые, значит где-то ходили и что-то видели. Это не домоседы-земледельцы, знающие только окрестности родной деревни.

– Мы ищем хороший металл для инструментов. Ты знаешь, где его делают? – спросил я.

– Знаю. Вверх по этой реке. Далеко. Очень далеко. На лодке не пройти из-за порогов. Или надо вернуться и плыть по другой реке до других порогов. Там делают. Я покажу за половину вашей лодки, – ему явно понравился катамаран.

– Там, где делают металл, деревья растут? – полюбопытствовал я.

– Растут, – кивнул собеседник.

– Тогда мы сделаем для тебя лодку, как половина нашего судна, – пообещал я. – А утром ты покажешь нам дорогу.

Приходилось быть вынужденно лаконичным, поскольку местную речь я освоил не слишком хорошо.

Парнишка кивнул. На вид ему – лет двенадцать. При этом, он полагает себя взрослым мужчиной и Тэре приходится братом. Кормятся они охотой и рыбной ловлей. Ещё копают корешки, если встречают по дороге.

* * *

Пришлось возвращаться к слиянию трёх рек и поворачивать в правый приток. Был он равнинным, извилистым и нешироким. По берегам встречались пашни и огороды. Рыбаки здесь ставили сети. Иногда виднелись каменистые участки, иногда – лесистые. Умеренно сильное течение заставляло серьёзно налегать на вёсла и при каждом удобном случае задействовать парус. Случалось, и в лямку впрягались.

После нескольких дней пути оказались в гористой местности и упёрлись в пороги.

– Вон там делают металл, – наш проводник махнул рукой в сторону группы домиков впереди.

В селении действительно жили кузнецы. Они работали с той самой чёрной медью, которую я так упорно разыскивал. Но не выплавляли её из руды, а ковали инструменты.

Про то, что бронзу куют, я встречал упоминание только в книжке Александра Беляева про Атлантиду. Думал, что это фантастика, потому что в наши времена о ковке бронзы ни разу не слыхивал. А тут – вот оно. Нагревают отливку и ударами доводят её форму до нужных кондиций. Бронза у них привозная, но правильная. Твёрдая и в меру упругая. Продавать её чушками мастера отказались – только готовыми изделиями. Зато цену назвали приемлемую – двадцатую часть от веса зерна, на которое готовы провести обмен.

Так или иначе, нам нужно на какое-то время остановиться: необходимо привести в порядок катамаран и сделать лодку для проводника и его сестры. Кроме того, нужно подумать над тем, какие поковки заказывать, чтобы не переделывать потом дома готовые изделия. Везти ведь будем килограмм двести. То есть, семь билту на шумерские меры веса.

Глава 12. Сбыча мечт

Я чувствовал себя, как кот на берегу озера со сметаной: был там, где готовы исполнить мои самые сокровенные мечты. При том, что вполне платёжеспособен. Мы устроили лагерь на берегу, в полукилометре от селения кузнецов. Здесь на возвышенных склонах растут очень симпатичные сосны. Повалив одну из них и обрубив сучья, принялись раскалывать ствол. Первый удар нанесли полноценным, только что выкованным топором, а в образущийся расщеп загнали деревянные клинья. Не с первого раза вышло удачно. Но потихоньку приспособились – стали получать доски. А там и до реек дело дошло. Как раз "поспела" железка для полноценного шерхебеля и подготовка материала для новой лодки пошла полным ходом. А там и железка для рубанка. Конечно, обе бронзовые, не железные. Точить их нужно чаще, но при этом они вполне успешно строгают. И рейки теперь сразу получаются гладкими.

А вот полотно для пилы вышло неважнецкое. Но для запиливания кромок пазов в местах пересечения реек каркаса сгодилось и оно: глубина тех запилов всего-то пара сантиметров. Или один палец на местные меры. Для искусных корабелов – меня, Хапа и Пато – работа оказалась простой и даже комфортной. "Заказчика" – нашего проводника и совсем мальчика – мы тоже припахали. Он оказался смышлёным. Имя этого пацана показалось мне странно знакомым – Куруш. Но я бы окрестил его Электровеником: он так быстро носился по площадке, где мы строили лодку, что не могли за ним уследить.

Дело чуть не встало из-за исчерпания запаса суровых ниток – нашего основного крепежа при работе над каркасом. Но в селении удалось их купить. Нитки эти настолько крепки, что ими даже порезаться можно. Прядут их из волокон травы, похожей на небольшое деревце. Саму технологию я выведать не смог, но растение мне показали. И даже назвали. Но как по-русски – не знаю. Волокно грубое, похожее на паклю, применявшуюся в мои времена сантехниками для уплотнения резьбовых соединений.

А пока мы решали вопросы, связанные со строительством лодки, Тияна, на пару с подругой (именно так я стал воспринимать беглянку Тэру), "ходила на охоту": сменила свой посох на копьё Куруша и осматривала окрестности, выискивая лечебные растения. Здесь, в предгорьях, ландшафт сложный и тропинки загогулистые. Но спутница нашей "богини" ориентировалась хорошо: к вечеру добытчицы всегда возвращались и приносили дичь, подстреленную из лука. Чаще всего птиц. Но и мелкие копытные тоже встречались.

Однажды Тияна вернулась из очередной вылазки и потребовала сделать улей. Она, видишь ли, хорошим людям пообещала. Помня о нашем разговоре про бортников и пасечников, сделал. Причём, с рамками. А чего не сделать, когда руки не нарадуются добрым инструментам? Да и материалы имеются на любой вкус. Деревянные шканты, обвязка верёвкой, снимающаяся крышка – всё, как видел в каком-то фильме. Только получился этот улей очень тяжёлым, потому что стенки оказались толстыми. Вчетвером несли, а путь оказался неблизкий: весь день потратили на дорогу туда и обратно. Обратно несли воск. Нам его отвалили от всей души, не торгуясь и не взвешивая. Только я не понял: эти люди бортники или пасечники? На месте не сидят. Лишь переходят от места к месту, где приметили пчелиные дупла.

Наконец, среди инструментов у нас появились и буравчики. Здешних мастеров наши заказы интересовали не только как источник дохода, позволившего решить вопросы с пропитанием для них и их семей. Им ещё и интересно было делать новые для себя вещицы. Особенно шарнир для руля. Вместе с креплением этого шарнира к переброшенной с корпуса на корпус доске. Даже переделывали, когда с первой попытки не вышло. Правда, всего один раз. Но потом я заказал ещё четыре для будущих катамаранов.

Уходить из столь замечательного места я не торопился – когда ещё попаду сюда снова? Да и будет ли здесь в следующий раз настолько хорошо? Так что лодку для проводника мы сделали основательно – обычную нашу стандартную семиметровку. Байдарку-переросток. Двухлопастное весло для гребца в кормовой оконечности, где узко. Пару вёсел для работы спиной вперёд в широкой части лодки. Трапик-решётку под ноги на всё днище. Верхние кромки бортов, как положено, соединили перемычками-бимсами. Не совсем бимсами, конечно, так как палубы поверх них не устраивали. В этом изделии основным достоинством являлись лёгкость и ходкость.

Предполагалось, что когда Куруш и Тэра станут хозяевами этого прекрасного плавсредства, наши пути разойдутся. Но получилось совсем по-другому.

Так уж вышло, что Тэра, фактически, перебралась ко мне на постоянное место жительства. И теперь мы спали вдвоём в левом заднем окончании катамарана. То есть, девушка таким образом выказала мне своё расположение, не сочтя старым и непригодным в качестве супруга.

Верная своим убеждениям Тияна успела объяснить подруге когда и как следует мыться. Когда её брат попытался вякнуть что-то протестующее – тут же схлопотал в лоб: Тияна посчитала, что долговременное словесное убеждение в данном конкретном случае принесёт гораздо меньше пользы, нежели одна единственная "Затрещина Животворящая". Таким образом, практически устроила мою личную жизнь.

Тэра мне понравилась с самого начала. Да и сама не раз в мою сторону глазками постреливала. Так что всё у нас наладилось довольно быстро. И ни у кого вопросов не вызывало.

Между тем Пато преподнёс сюрприз. Когда большие работы над новой лодкой завершились, заняться ему стало нечем. И он принялся сшивать бычьи кожи. Я не сразу сообразил, что он затеял, пока не понял, что это парус. Ага! Двухслойный стёганый парус из очень прочных кож, которые запросто и поодиночке не порвёшь. Однако, зачем он склеил эти кожи между собой по всей площади растопленным битумом? Пока это было мне решительно непонятно.

Про битум парень объяснил: "Чтобы не размокло". А про жёсткость образовавшейся почти фанеры добавил: "Чтобы не хлопало".

В принципе, он прав: человек устранил причины, по которым страдал наш предыдущий парус, превратившийся в сплошную заплату, наложенную на предыдущие заплаты. Но как-то уж чересчур революционно поступил. Ума не приложу, как это сооружение теперь снимать с мачты и куда убирать?

Оказалось, не надо его никуда убирать – он свободно вращается между вант хоть бы и на триста шестьдесят градусов, потому что остаётся между рёбрами четырёхгранной пирамиды, образованной канатами, удерживающими мачту вертикально. Если нужно этот парус "выключить" – достаточно предоставить свободу рею, к которому крепится нижняя сторона паруса. И "полотнище" само расположится по ветру, потеряв тянущие свойства. То есть, поступит, как флюгер. Или как знамя.

Осталось позаботиться о шарнире, позволяющем такое вращение рея обеспечить. По рисунку, сделанному всё тем же Пато, кузнецы изготовили две полувилки, охватывающих мачту. Одна пара их концов всё тем же бандажомкрепилась к окончанию рея, а вторая пара просто связывалась.

Ещё один такой же шарнир меньшего диаметра расположился на вершине мачты.

Парус у нас получился четыре метра в высоту и два в ширину. То есть всего четыре квадратных метра площадью, потому что треугольный. Пусть и тяжёлый. Зато хлопать не будет.

Почему я так уверенно стал всё оценивать в метрах? Потому что свой рост Тияна знала точно. Даже помнила, что утром она на сантиметр выше, чем вечером. Поэтому я уверенно установил длину местного локтя – как раз полметра.

Последние остатки нашей платёжеспособности мы истратили на медицинские инструменты: четыре скальпеля, пять пинцетов и устрашающего вида зубодёрные щипцы. Тияна хотела сделать так называемые "клювы", но получилось нечто не совсем на них похожее. Там были ещё и другие загогулины пугающего вида. Я только зажим опознал, да и тот получился без фиксатора.

* * *

Пришла пора возвращаться. А в нашем организационном состоянии возникла некоторая неопределённость: Тэра считала, что замужем за мной. То есть оставалась с нами. Её братишка тоже уже прижился в команде. Никаких определённых планов на будущее в его голове не сложилось, да и разлучаться с сестрой он не собирался. В результате, мы стали обладателями отличной, но абсолютно ненужной нам лодки. Встроить её в катамаран сзади посерёдке не получалось – там теперь руль, который должен быть опущен в воду, а не в лодку. Привязывать новую лодку спереди в центре со сдвигом вперёд? Там она совершенно не нужна. Не гармонирует, одним словом. Да и вообще, третий поплавок явно избыточен.

Другое дело – ниже порогов. Когда начнём грузиться лесом. Ради дополнительной плавучести можно поступиться и поворотливостью, и эстетикой. И вообще, сплавляться вниз по течению легче, чем переть вверх по реке.

К этому моменту у меня уже сложилось некоторое представление о местной локальной географии. Каран явно впадает в Персидский залив, как и Тигр с Евфратом. По дороге "туда" нас подгоняет половодье и окружают затопленные берега вперемешку с намытыми островами и торчащими из воды вершинами деревьев. Путь до Карана мы преодолеваем быстро. А попав в реку, оказываемся в землях Элама, где шумерскую речь понимают, но нужды в нашем зерне не испытывают. Дальше к реке подступают леса и степи, где людей встречается меньше. Сама же река течёт с гор, становясь чем выше, тем быстрее.

Даже наши лёгкие остроносые лодки, в конце концов, теряют способность противиться встречному потоку.

Евфрат преодолим для гребных судов на тысячу с чем-то километров вверх, но в его верховьях опытные путешественники пересаживаются на ослов и далее следуют по суше. Про Тигр рассказывают, что течение там сильнее, чем на Евфрате. В низовьях ещё терпимо, но дальше начинаются проблемы. Поминали и пороги. К тому же в основное русло вливаются притоки, аналогичные речке, на которой мы встретили селение кузнецов. Теоретически, и там могут жить умельцы, производящие изделия из бронзы. Должны расти леса, водиться пчёлы, собирающие мёд и выделяющие воск. В степной полосе просто обязаны пастись коровы и быки, шкурами которых мы обтягиваем суда.

То есть, судостроение лучше развивать там, где есть лес. Теоретически. Но деревья рано или поздно будут срублены и производство придётся перевозить… раз за разом. Не лучше ли иметь верфь всегда на одном месте, а материалы подвозить? По рекам это не очень тяжело. Даже если путь не близок.

Вот в таких размышлениях я и проводил время, пока мы сплавлялись вниз по течению до знакомых порогов.

* * *

Прибытие к порогам на реке Каран испортила безобразная драка, которую затеяли парни, приехавшие на ослах. И в руках они держали не дреколье. И даже не сельскохозяйственные инструменты. А самые натуральные копья. В точности такие мы видели в населённой местности у челяди "бугра", которому ходили представляться. Копья – очень неприятное оружие, способное легко нанести серьёзное ранение. Тияну это привело в высшей степени обеспокоенное состояние – она взялась за лук. Уж насколько ей не хотелось причинять людям боль и страдания, но пришлось защищаться.

Лук для неё сделал Куруш, да и о стрелах позаботился. Сильный лук. Намного сильнее, чем у его сестры. Ну так и Тияна – девушка весьма тренированная. Так что красотки наши вдвоём стали играть роль дальнего прикрытия, а мы с Хапом встали рядом с жердями в руках, перекрыв путь к катамарану. Пато присоединился к нам, едва закрепил верёвку на берегу – мы только что причалили. А Куруш метнул своё охотничье копьё в набегающих и остался с голыми руками. Увернулся от одного тычка, пропустил над головой удар кулака и поторопился за наши спины, откуда, набрав камней, открыл просто ураганный огонь, кидая их чуть не с обеих рук. Броски парня были довольно меткими: количество нападающих стало ощутимо сокращаться.

Наш узел обороны оказался нападающим не по зубам: мы с Хапом довольно слаженная парочка, Пато не мешался, лишь изредка делая из-за наших спин резкие, но не точные выпады, а девочки, пока у них не закончились стрелы, успели ранить не меньше троих копьеносцев (всё же, точности нашим девчатам явно недоставало).

А тут еще, откуда ни возьмись, "нарисовались" братья Сун, с которыми ещё в прошлый раз Тияна свела знакомство "на короткой ноге". Их появление оказалось для врагов полнейшей неожиданностью. Пятеро подготовленных, крепких бойцов с длинными шестами – весьма серьёзный аргумент в нашу пользу. Увидев их, Тияна отбросила ставший бесполезным лук и взялась за свой посох. Участников драки со стороны торговцев, кочевников и других местных и без того было немало, так что намеченный нами успех в полной мере позволил реализовать численное преимущество обороняющейся стороны.

Эта драка только для нас оказалась скоротечной. Для остальных же началась с препирательств о том, какую долю товаров должны отмусолить купцы в пользу тех, кто собирается их защищать. Копьеносцев, естественно. При этом разговор коснулся и вопроса о продовольственном обеспечении "защитников". Естественно, за счёт выращенного огородниками и пригнанного скотоводами. Как мы видели собственными глазами, переговоры зашли в тупик. И начались "Разборки в Бронксе^[3]": кандидаты в крышующие и хотели бы взять верх, да не могли, а претенденты на обложение данью могли бы дать, да не хотели. Когда аргументы заканчиваются, в ход идут силовые методы воздействия. Теперь у Тияны и местных травниц работы прибавится: при таком количестве драчунов травмы просто неизбежны. Надо бы ей намекнуть, чтобы с этих "крышеванов" содрала побольше чего-нибудь полезного для судового хозяйства.

Кто его знает – не придётся ли нам столкнуться с ними ещё раз? А то как-то подозрительно много их здесь оказалось. Прям местный рэкет в действии. Эх, не к добру это.

Глава 13. Сомнения и терзания

Последствия у произошедшей драки были как наглядные, так и не вполне очевидные. Тияна у всех на глазах принялась врачевать: чистила раны, промывала, зашивала. Иногда накладывала лубки. Проблему с перевязочным материалом решил тамкар одного из тростниковых кораблей, подошедших с низовий: он расщедрился на целый тюк ткани, которую и пустили на бинты. Мешков и корзин с сушёными травами у нас в трюме было полным полно, да и здешние женщины кое-что припасли. Запылали костры, над ними утвердились горшки в которых кипела вода и заваривались травы.

Долговязая уверенно распоряжалась подноской раненых, а сама их иногда резала, но больше штопала. Просто как полевой хирург в походном лазарете. Заработанная в прошлом году репутация никуда не девалась – ей подчинялись. Я тоже подчинялся, показывая пример дисциплинированности и присматриваясь к окружающему.

Главы крестьянских семейств, отличающиеся от приезжих одеждой, совещались в сторонке. Ничего удивительного – до сих пор они жили по старым обычаям, мирно сосуществуя с соседями и приезжими. Случалось, что и дрались – не без этого. Но сегодня столкнулись с организованным нападением, противостоять которому без поддержки экипажей купеческих судов не смогли бы. Да и кочевники, как всегда, вмешались в свару на стороне тех, с кем знались раньше – вступились за огородников. Принципы мирного сосуществования, положенные в основу их обычаев, себя исчерпали.

Пришлось заняться расспросом раненых из числа напавших, потому что остальные, не имевшие ранений, сбежали, не дав захватить себя в плен. Опрошенные никаких секретов из произошедшего не делали: указывали на восток – северо-восток, называли селение из которого пришли и не делали тайны из имени своего вдохновителя и организатора. Отсутствие нераненых пленных отмечу особо: большинство поверженных врагов победители добили ещё в процессе сражения. Кто же оставит за спиной противника, который ещё шевелится? Видимо, поняв, что подобной участи им не избежать, остальные быстренько взяли "ноги в руки" и бегом. Оставшихся на поле сражения раненых врагов осталось немного – их просто не успели добить.

Вывод напрашивался сам собой – сюда пришли люди не от того "бугра", которого мы посетили пару месяцев назад, а от другого, живущего ближе и правее. Потери его "армии" составили человек тридцать, что легко посчитать по количеству неподвижных тел. Следовательно, год или два нового набега ожидать не стоит – времена многотысячных армий ещё не наступили. В том же многолюдном Уруке в храмовой страже, которая и есть всё регулярное войско "мегаполиса", я насчитал с полсотни мужчин. Возможно, видел не всех, но думаю, что никак не меньше половины.

Теперь местные напуганы и придумывают, как избавиться от угрозы, которую только что обнаружили. Хотя, наверняка не раз отгоняли мелкие шайки тех же кочевников-скотоводов, что каждый год появляются в окрестностях этой торговой точки. Только на этот раз нападение было не таким, как раньше: пришла организованная и вооружённая команда и потребовала дани. А после отказа применила силу.

Меня так и тянуло вмешаться, взять на себя руководство этими растерянными людьми, объяснить им, что тот, кто не кормит свои вооружённые силы, будет кормить чужие – бесплатное спокойствие подошло к концу. Только вот нет за моей спиной даже скромного отряда кроме пятерых спутников. Команды купеческих судов уйдут вместе с нанимателями, едва те расторгуются. Кочевники купят или продадут свои кожи, шерсть, жир и что там у них ещё есть. После чего вернутся к стадам и отарам. Или с этими стадами на пастбища.

Тогда любители собирать налоги даже малой силой одолеют огородников. После чего и торговцам, и бродячим животноводам поочерёдно объяснят новые правила сотрудничества с властями. В этот раз угнетатели просто не вовремя пришли.

* * *

Познакомился с братьями Сун. Ничего странного и таинственного в их братстве не оказалось: как по мне – обычная бурлацкая артель. Крепкие мужики. В свободное от полевых работ время таскающие купеческие суда вверх по Карану. То есть, после сева отправляются на заработки, а к жатве возвращаются домой. Если случается возможность сходить в рейс в период созревания второго урожая, то снова нанимаются в команду. Сами живут в Эламе, где говорят не по-шумерски. Но в здешних языках не путаются.

В этот раз они притащили большую тростниковую лодку и задержались в ожидании оказии. Дождались: их оказией стал я. И наша "лишняя" лодка. Дело в том, что она очень хороша на ходу. Особенно при четверых гребцах, сидящих спинами вперёд и работающих длинными вёслами. Правда, груза она везёт маловато – тонну с небольшим. Оттого, что у гребцов и собственная масса имеется. Плюс владелец груза, плюс припасы в дорогу. Впрочем, если приобрести товары в Эламе на свои средства, то грузоподъёмность становится на центнер больше: хозяина товаров уже везти не нужно.

Вот об этом мы с мужиками и потолковали за горшком пива, которым я разжился у местных. И заключили устный договор об отчислении в мою пользу пятой части прибыли от торговых операций, которыми займутся братья Сун на нашей лодке. Знаю, что рискую, но мне хочется установить доверительные связи с крепкими ребятами, потому что люди в будущем мне понадобятся. Люди надёжные. Проверенные хотя бы на алчность.

Сложным моментом является то, что считать "братья" не умеют, а денег в привычном нам понимании не существует. Весовое серебро применяется редко и встречается далеко не у всех.

Тем не менее, лодку мы оборудовали четвёркой распашной с длинными вёслами классической формы. Загрузили "партнёров" шкурами и малой толикой воска, после чего проводили в родной Элам.

Сами тоже пошли, приставая к берегу и запасаясь лесом – тонкими брёвнами и колотыми досками для кораблестроительной программы нашего старейшины. Поддержка общины мне необходима по-прежнему. Вот, скажем, нашёл я инструментальный металл. Но отдадут мне его не задаром, а за ячмень, пшеницу и ещё какое-то зерно. Возможно, за горох и чечевицу. Весной, когда собственные посевы жителей предгорий Персидских гор находятся в состоянии всходов, могут отдать весьма недорого и очень охотно. И где, как не в общине, мне этот "обменный фонд" взять?

В храме? Дадут и в храме, но приобретённый металл присвоят. Только расплатятся за работу и отпустят. А сейчас из купленного наш староста отдаст жрецам ровно столько, чтобы и общине в накладе не остаться, и не лишить своё производство инструментальных богатств. Надо бы не забыть подсказать ему правильный расклад. Мне же следует обратить самое пристальное внимание на повышение производительности труда общинников – закопошились в голове мыслишки.

* * *

До Урука мы добрались без приключений. Катамаран, заваленный брёвнами, особого внимания наших жрецов не привлёк, но корзины и мешки с травами, доехавшие до конечного пункта под палубой, были приняты с видимым удовольствием. То есть жрецы сочли, что привезли мы стройматериалы для себя и целебные травы для них. Бычьи шкуры они и от своих кожевников получат. А свёртки с инструментами и воском они не видели, так как никто ничего не досматривал – таможня-то пока не создана. Дальше, как обычно, была благодарственная молитва. Отдельно вознесли хвалу Инанне и отпустили домой нас.

Тэру общинникам представила Тияна, а я познакомил Куруша с мужчинами и парнями. Поглядим, к кому он прибьётся. На сей раз к традиционному пиву выставил вяленую рыбку, посоленную недешёвой привозной солью, купленной у порога на Каране. Рыбу мы ловили на блесну, когда шли под парусом. Видовой принадлежности пойманного по-русски не назову, но точно знаю, что не сомы и не щуки. И не жерех, и не язь, потому что костлявость нормальная.

Про рыбу объяснял Куруш – ему новый вид лова пришёлся по душе. А большие дяди завели речь о строительстве новых лодок. Тут какая загвоздка – нужны более вместительные суда. Главное, чтобы такие же ходкие. А хижину для меня с супругой начнут строить уже утром. Вот только покажут кое-что и сразу отведут в новый сарай, чтобы я сделал там новые чертежи. Они специально построили большое помещение, чтобы новая лодка туда поместилась.

То есть народ помнит о моей "богоизбранности" и намерен продолжать пользоваться этим к своей пользе. Я не против.

* * *

"Кое-что", показанное мне утром, оказалось венецианской гондолой. Мужики сделали один однобоко полный корпус для будущего катамарана, но тут пришёл жрец и зарубил это "недоразумение" на корню. Ему такое кособокое уродство не нужно – не заплатит он за него не то, что серебром, даже зерна не отмеряет. Наши опечалились, спустили лодку на воду, чтобы подвозить вынутый грунт с окончания канала, а она не желает плыть прямо – поворачивает. Пришлось грести с одной стороны – с той, куда стремится судёнышко. И лодка пошла более-менее прямо. Ребята покумекали и поставили единственное весло на невыпуклую сторону. Не сразу сообразили, что грести нужно лицом вперёд, чтобы в одно рыло ещё и направление удерживать. А там придумали и как приподнять уключину повыше, чтобы позволить телу гондольера перемещаться со значительной амплитудой, стоя на ногах.

Я попробовал – получилось не сразу. Но когда приспособился, искренне порадовался управляемости судёнышка.

Так про чертежи. Не всё с ними так уж просто – проблема в длине. Стрингер из рейки с поперечным размером в два пальца, и длиной более десяти метров можно получить только из очень высокого дерева. А они все, как назло, ещё и толстые. Ну свалю я его, а как тащить? Да и колоть такую махину – дело непростое. Мне что? Всех мужчин общины везти на Каран? Опять же может сработать эффект масштабирования и потребовать для обеспечения прочности судового корпуса на излом более толстых продольных элементов. Киля в первую очередь.

И как сгибать толстенный брус? Да за такое просто браться страшно. Вот даже если рассуждать чисто арифметически: удваиваю длину, ширину и высоту бортов и получаю, в метрах, четырнадцать на два, на два. С учетом заострения носа и кормы выходит объём порядка тридцати кубометров. Да только само по себе пустое судно будет весить несколько тонн! А если вдобавок обшить его досками, а не обтягивать кожей поверх лёгкого каркаса, не рассыплется ли оно ещё при спуске на воду?

Словом, идеологически к постройке крупного корабля я был совершенно не готов. Попросил времени на размышления и в очередной раз принялся осматриваться по сторонам. Тияна отправилась в город – у неё там наладились контакты со жрецами, занятыми врачеванием. Потащила за собой и Тэру. В Уруке есть на что посмотреть. Так что и я с ними увязался. А то почти два года здесь обретаюсь, но ничего толком и не видел.

Главным в городе является прямоугольная постройка храма. Как доложила Тияна, археологи называют такие словом "зиккурат". Прямоугольное строение из камня. Серого камня вроде известняка. Это в стенах, где также встречаются и слои кирпичной кладки. Светло серый известняк, красный кирпич и кое-что покрытое битумом. Но не беспорядочными пятнами, а горизонтальными полосами. И не просто полосами, а с образованием крупных участков с разным окрасом. То есть строилось это не впопыхах, а старательно и продуманно. Перекрытия внутри собраны из плит другого камня – не известняка, а чего-то привезённого явно с гор. Но присутствуют и сводчатые потолки, сложенные из обтёсанного известняка.

Известняк местный – его выходы встречаются и здесь. Но меня удивили своды – почему-то запомнилось, будто их придумали римляне. Ну да, историки чего только не навысказывали в качестве гипотез! А другие историки оперировали этими гипотезами в качестве научно доказанных фактов, отчего возникла знатная неразбериха, которую всякие не особо умные (а может, наоборот, умные, но очень хитрые) "деятели от науки" бросились повторять на все лады, создав жуткую мешанину из проверенных исторических фактов и вымысла. В результате история, как наука, выродилась в какой-то идиотский водевиль.

Так про зиккурат. Он не одноэтажный. Лестница наверх идёт снаружи. Да не одна, а несколько. Иные поставлены перпендикулярно стене, иные вдоль неё. На втором этаже расположено ещё одно прямоугольное строение меньшего размера, но тоже прямоугольное – выглядит, как следующий слой пирамидки. Аналогично построен и третий этаж. На его крыше трудятся звездочёты со своими визирами и угломерами. Я к ним с вопросами не лез – как бы самому не сболтнуть лишнего. А то можно и на "секир-башка" нарваться.

Разглядел я и здания на храмовой площади. Большинство двухэтажные. В одних живут, в других торгуют. Построено это из глины, но с соломой или чистой – непонятно. Не станешь же стены ковырять, чтобы выяснить! Первый этаж освещается через вход, если распахнуть занавесь. Второй – через проём, который трудно назвать окном, потому что через него входят с лестницы, установленной снаружи.

Городской порядок заканчивается, едва выйдешь за пределы храмовой площади: домики стоят без каких бы то ни было признаков упорядоченности – кто как поставил, так и вышло. Живут здесь ремесленники, торговцы, работники культа и люди, работающие на причалах. Впрочем, я не всех идентифицировал. Впрочем, здесь не только живут, но и трудятся.

У пристани обнаружил столб с отметками высоты воды в канале, который соответствует уровню поверхности Евфрата – здесь течение совсем незаметно, и кажется, будто стоишь у спокойной глади озера.

Глава 14. Большая лодка

Поглядывая по сторонам, я не переставал придумывать, как построить кораблик покрупнее. Тут ведь в чём прикол! Городские ремесленники по заказу храма уже пытались это сделать, да только обломались. Они творчески скопировали принципы, заложенные в основу конструкции наших байдарок-переростков попросту удвоив все размеры.

В принципе, большая лодка у них собралась, взяла в восемь раз больше груза и ушла вверх по Евфрату. А вскоре вернулась, чуть не по кромки бортов наполненная водой. Никто не утонул, но груз промок насквозь. Теперь это зерно пустили на солод – всё равно прорастёт. Разумеется, наш старейшина об этом прознал и вспомнил, что с лодками, сделанными под руководством одного из его подопечных, подобных неприятностей не случалось. Отсюда и возникла задача для меня.

Удачно. Есть возможность изучить чужие ошибки, чтобы самому их не повторить. Я разыскал тамкара, водившего в рейс обтянутую кожей гигантскую байдарку, и выяснил, что она просто-напросто протекла. Экипаж накладывал заплаты, но течи открывались всё в новых и новых местах. То есть кожаное покрытие не выдержало эксплуатационных нагрузок. Сейчас каркас обтягивали заново сразу двойным слоем шкур, простёгивая их и скрепляя друг с другом разогретым битумом в точности так, как Пато изготовил парус взамен изорванного по дороге к порогам.

В принципе, этот парус тянул, крепко облегчая нам работу на вёслах и неплохо показал себя при выполнении поворотов. Мы постепенно приспособились к нему и даже подумывали дополнить с противоположной от мачты стороны, чтобы увеличить площадь. Собственно, этим сейчас и занимались, готовя катамаран к повторному рейсу на Каран уже чисто за лесом, который собирались взять даром – запасов зерна в закромах общины оставалось не настолько много, чтобы продавать. Конечно, были надежды на второй урожай, но по опыту дело это не совсем верное. Будет ли? А если будет, то какой? При удаче его можно будет пустить на продажу только весной.

Так возвращаюсь к мыслям о корабле. Городские корабелы пропорционально увеличили расстояния между элементами каркаса своего судна, отчего площади участков, перекрытых только кожей, оказались великоваты – она промялась под напором забортной воды, швы растянулись и стали протекать. Особенно, ближе к днищу. Это сразу послужило для меня сигналом сделать набор судна более частым.

Впрочем, его имело смысл вообще выполнить сплошным, то есть приводило к мысли о необходимости деревянной обшивки. Ранее применявшаяся толщина в четыре сантиметра (или два пальца) себя ничем не скомпрометировала, причем позволяла изгибать рейки. Вопрос был в способе крепления досок к шпангоутам. Гвозди, даже медные, недоступны. Деревянные? Как-то я не очень уверен, будут ли они держать на отрывание: ведь концы у них не загнёшь! Из древесины хорошо выполнять соединение шкантами, которые прекрасно препятствуют поперечному и продольному смещению, но запросто вырываются из тела деталей, стоит только попытаться эти детали раздвинуть.

С другой стороны, если продольные элементы связать шкантами так, чтобы они не сдвигались относительно друг друга, то отрываться им не позволят другие шканты, пропущенные через шпангоуты, поставленные поперечно. Это в идеале. А практически хочется поставить шпангоуты не только внутри, но и снаружи. И хорошенько скрепить их концами, чтобы доскам обшивки некуда было выпучиваться. Или ограничиться кожаной обтяжкой снаружи? Её ведь не продавит на сплошном слое древесины.

Такой принцип обеспечит нас долгой и кропотливой работой: придётся заняться подгонкой элементов обшивки встык, то есть пристругивать каждую дощечку или рейку по всей длине. Зато по длине никаких ограничений не предвидится: стрингеры (они же детали обшивки) можно будет соединять последовательно, следя за тем, чтобы места стыков соседних реек или досок не совпадали. Впрочем, доски не получатся широкими. Сантиметров шесть-восемь, потому что каждый шкант желательно загнать насквозь через хотя бы один элемент любой пары скрепляемых деталей. И больше пары на один шкант не нанизывать, иначе недолго и расколоть. Да и чересчур глубокие отверстия нашим свёрлам не под силу.

Какое счастье, что мы запаслись буравами – без них столько отверстий не наковырять! Главное – нужный диаметр имеется. Около сантиметра, что на здешние меры полпальца.

* * *

Над кораблём придётся трудиться долго. Может быть целый год. Пока же укрепили на подпорках киль – доску шириной пол-локтя, которая будет торчать из днища почти на всю свою ширину, за исключением верхних двух пальцев, где следует закрепить продольные элементы будущего днища – шестисантиметровой ширины дощечки толщиной четыре сантиметра. У нас сейчас разгар лета – вовсю идут полевые работы. Мужчины нужны на пашнях.

Я показал в действии косу-литовку. Ту, которой можно работать не нагибаясь. Так она сразу вызвала опасения – не повытряхивает ли этот способ уборки зёрна из колосьев? Оказалось – вытряхивает. Не все, конечно, но кое-что остаётся на земле. Такие потери сочли неприемлемыми и стали жать серпами.

Вспомнил кадры из старинного фильма, где на косу было присобачено нечто вроде граблей, на которые и ложились срезанные колосья. Покумекал немного, да и приделал такую штуку. В прошлой жизни сам я косил редко и не помногу, но принципы настройки инструмента помню. Повозился, приспособился и снова представил технику на испытания – результат признали подходящим. Но косой завладели женщины – им, в основном, приходится работать серпами. А тут и быстрее, и легче, и не надо весь день стоять в позе "Зю", наклонясь чуть не до земли. Это мужикам хорошо: глянул в поле – и душа радуется. Сколько женской красоты кругом. А бабам, увы, не до смеха: спина-то, чай, не железная.

Наладил вторую косу. А больше у меня нет. Ну да бабы и тому, что есть, рады: серпами только неудобные места сжали. А косы у них, как "переходящее красное знамя" – передаются из рук в руки. Накошенное переносили к месту обмолота не руками, как давеча, а на лёгких носилках с полотняным покрытием. В этот раз я пристально присмотрелся к мелким деталям техпроцесса. Пришлось кое-где вмешаться, пользуясь своей авторитетностью.

Обмолачивали зерно не палками, как было в прошлый раз. Идею нунчаков уловили и изготовили вариант с длинной рукояткой. Вроде того цепа, который я видывал на средневековых гравюрах. Или они были из более поздних времён? Тут же началось мотыжение земли под следующий посев. Принцип "танцуют все" община исполнила в обычном порядке. Моя супруга в это "вписалась" легко и естественно, а Тияна со скрипом – нет в ней привычки к ломовой пахоте в страдную пору. Вот вроде и сильная, и тренированная, и гибкая, и от работы не отлынивает, но к вечеру еле держится на ногах.

Так уж получилось, что жрецы её к себе не позвали. Оно и понятно – у них своё сообщество, где сложилась особая иерархия. Она для них – прихожанка. Знающая и умелая, но не своя. Поэтому кормит нашу долговязую община. Даже баньку немудрёную по её рекомендациям выстроили. Скорее, просто моечное помещение, где есть тёплая вода и пастообразное мыло в горшке.

Мыло самое простое из щёлока, которого много в золе, и жира, отскабливаемого кожевниками от шкур. Он считается бросовым, поэтому отдают его почти даром. Средствами для этого староста нашу медичку обеспечивает и ратифицирует её рекомендации насчёт того, кому какой "чай" заваривать. Не знаю, фитотерапия это или гомеопатия, но у одних в ходу желчегонный сбор, у других успокоительный. Есть и от давления, и для бодрости. Но большинство пьёт просто обычный состав: неплохой на вкус и хорошо утоляющий жажду. Особые рецептуры только по назначению долговязой – вкус у них не всегда приятный.

Травки для заваривания смешивает не только Тияна – женщины в курсе, для кого какой состав готовить. Мытьё рук колодезной водой и раньше было в обычае – мыло только дополнило этот немудрёный ритуал. А вообще его использование более всего облегчает стирку – ткань не требует таких усилий для избавления её от впитавшегося пота, отчего одежды служат дольше. Это не на шутку радует сердце старосты – он у нас мужчина приметливый и экономный.

Ещё община, не державшая раньше коров, купила двух молодых бычков. Скорее телят. Тияна их кастрировала и отправила подрастать на пастбище. Я теперь придумываю ярмо для их запрягания – видел мельком в каком-то фильме. Теперь вспоминаю, как там что устроено. Скорее, придумываю, потому что раньше на подобные детали внимания не обращал.

* * *

Одной из главных тревог общинников сейчас является уровень воды в канавах. Она увлажняет поля, пропитывая землю. Сейчас её, по оценке местных, маловато. Испаряется, просачивается обратно в канал, в котором нынче уровень воды низковат. Не пойдёт она в канавы, а наоборот – вытечет, если разрушить перемычки в их устьях. Чтобы посевы не высохли, надо бы добавить влаги. Носить вёдрами? Придётся, если не придумать чего-нибудь поинтересней. Первым приходит на память водоподъёмное колесо, приводимое в действие течением реки. Но в канале никакого течения нет, а до реки несколько километров. Самым энергетически выгодным вариантом является черпание из канала, подъём вверх и выливание в канаву. Лучше всего поднимать чем-то наподобие колодезного журавля, чтобы черпальшик не напрягался с весом ведра, которое в таком случае уравновешено противовесом. Где-то в каких-то публикациях про древние технологии я нечто подобное встречал, только названия не помню. Там, вроде бы даже были сооружения, позволяющие поднимать воду в несколько ступеней, но нам здесь хватит и одной – разница высот порядка полутора метров.

Мужчины охотно взялись за это дело, едва я познакомил их с замыслом. Вскоре на берегу канала "кивали" целых три "журавля", ритмично подавая воду в начинающие пересыхать канавы. Сразу возникли проблемы, связанные и с прочностью вёдер, и с их креплением к верёвке, и с тем, чтобы вода зачерпывалась в одно погружение сосуда. Да и шарнир, на котором качалось коромысло, потребовал вдумчивого к себе отношения. Но постепенно мы справились с этими проблемами и общинники перестали беспокоиться за второй урожай.

Однако, количество работников на нашей верфи заметно сократилось: трое мужчин ушли на катамаране за лесом, трое постоянно заняты на подъёме воды, двое непрерывно подвозят грунт, извлекаемый из удлиняемой оконечности канала. Да ещё и разнарядка от храма пришла на общественные работы – ремонт причала в городе. Так что не каждый день удавалось приделать к нашему детищу хотя бы одну рейку. А ведь в это же время строилась и традиционная семиметровая лодка по заказу жрецов.

Не всё было так уж беспросветно: Пато пообщался с городскими ткачами и теперь для нашего катамарана ткали полноценный большой парус из суровых ниток, прямо на станке вплетая в него прочные шнуры в нужных местах. Прежде всего на кромках. Ну и по местам случившихся разрывов. Если попытка будет удачной – тамкары тоже закажут.

Чем собираемся платить? Так серебро в казне общины не переводится. Наши лодки очень популярны, как и катамараны из них. Сборка стандартных изделий продолжается непрерывно – на них выстроилась целая очередь. Городские ремесленники тщательно копируют эти "байдарки", но пока до наших кондиций свои изделия не довели – инструменты-то у нас лучше.

Тияна, тем временем, сделала неплохой обувной крем. Теперь не надо затевать канитель с расплавлением воска, чтобы обработать кожу обшивки. Как только в этом возникает необходимость – открываешь горшок и намазываешь.

Тем временем в устье канала насыпали дамбу и, пока он не пересох, принялись в круглосуточном режиме вычерпывать из него воду в наши канавы. Соседи же пока носили воду по-старинке – у них "журавли" ещё не готовы. Шумерцы – люди работящие и неглупые. Я даже плуг видел. Или это соха? Работает на человеческой тяге. Хотя бы здесь ничего изобретать не придётся.

* * *

Концентрация ила в воде неуклонно росла – мы уже не просто подавали влагу к посевам, а вносили органическое удобрение. Но с пересыханием канала возрастала высота на которую приходилось поднимать вёдра – пришлось оборудовать вторую ступень. Было много тяжёлой работы по пояс в воде и пристальное внимание служителей культа. Но система орошения функционировала. Думаю, наши главные организаторы постараются внедрить полученный опыт в широкую практику. Ведь на полях общины наливается и вызревает очень приличный второй урожай пшеницы. Да и ячмень радует.

Глава 15. Деревянные гвозди

Крепёж, который мы применили для большой лодки, продолжал тревожить меня своей ненадёжностью при возникновении нагрузки на корпус изнутри. Откуда им взяться, этим нагрузкам? Да хотя бы из-за давления груза на днище. Можно придумать и другие варианты, но достаточно и этого. Вероятность возникновения силы, направленной на вырывание шкантов, существует. Следовательно, наше судёнышко имеет все шансы сломаться по дороге. Какое уж тут спокойствие?!

Между тем в моей памяти крутится мысль о том, что корабли собирали и с применением деревянных гвоздей. Но как? Допустим, с одной стороны можно сделать шляпку. Но с противоположной-то деревянный стержень останется цилиндрическим и ничем за окружающее его "мясо" не зацепится. Он не из металла, поэтому и не может быть забит, раздвигая волокна своим острием. Его не зажмет окружающая древесина.

Теоретически, можно подобрать диаметры отверстия и шканта так, чтобы посадка стала очень тугой, и мы стараемся это делать, но степень "тугости" самопроизвольно варьируется из-за разброса размеров. У нас токарный станок цельнодеревянный и не особо точный, а отверстия получаются не идеально одинаковыми из-за примитивности сверловочного инструмента. И давать серьёзный "натяг" при индивидуальном подборе боязно – недолго и доску расколоть, если захлестать шкант со всей дури.

И тут я вспомнил про клин, которым закрепляют топорище в топоре. Его очень легко применить к наружному окончанию шканта – просто забить после того, как стержень уже загнан. Но его же можно забить и в глубине глухого отверстия, приладив заранее к нужному месту: вставив острым концом в неглубокий запил и захлестав шкант так, чтобы хвост клина упёрся в дно отверстия, вынужденно войдя в деревянный стержень при его забивании и расперев дальнюю оконечность этого крепления. И чтобы не расколоть доску, распор надо направить вдоль волокон скрепляемых деталей, а не поперёк. Это несложно, если знаешь и заранее прицеливаешься.

Для начала потренировался "на кошечках", хорошенько выверив размеры клинышка – а он маленький. Глубины отверстий, требования к обработке их дна, длины самих шкантов и прочие мелочи, без которых получалось криво или не получалось совсем.

Как только завершились работы по приведению в порядок ирригационных сооружений Урука, мужчины собрались в лодочном сарае и получили исчерпывающий инструктаж с демонстрацией и тренировками, после чего мы разобрали то, что успели настроить на большом судне, и собрали снова, но уже накрепко. Хорошо, что из-за занятости успели нагромоздить относительно немного.

Завершив центральную часть днища, согнули и установили шпангоуты, чтобы обозначить загиб бортов – ширина у нас в планируемые четыре локтя или два метра не поместилась, а разрослась в центральной части почти до семи локтей, то есть трёх с половиной метров.

В корме пришлось оборудовать место для крепления настоящего руля, отчего задняя часть судна стала полнее – в ряде случаев нас вели свойства применяемого материала, внося изменения в конструкторский замысел. Да и изъяны самого замысла проявляли себя по мере сборки кораблика, вынуждая находить не предусмотренные заранее решения.

За стенами строений стало мокро и довольно прохладно, отчего люди потянулись туда, где не дует и много интересного. Умелых рук и опытных помощников стало достаточно. При этом настроение у людей оказалось на подъёме – второй урожай не так уж сильно уступил первому – общину ждала сытая жизнь до самого весеннего сева. Все дружно расслабились и с удовольствием занялись лёгким трудом – судостроением.

* * *

В этот период до старосты дошло, как правильно применять умения Тияны. То есть, они с ней немного поспорили, но пришли к одному и тому же выводу. Потом были наняты горожане, занимавшиеся строительством тростниковых кораблей. Эти парни возвели "сарай" из поставленных одна к одной арок из бунтов тростника. То есть из толстых, в полтора обхвата колбас, профессионально увязанных прочными верёвками.

Просторное длинное помещение, в котором не сквозило и хорошо сохранялось тепло, стало использоваться в качестве лазарета, где принимались нуждающиеся в лечении соседи. Чаще всего с разного рода нагноениями после травм. Но однажды наша работница скальпеля и зажима вырезала аппендицит – ассистировать пришлось мне. Остальной контингент не был готов к созерцанию человеческих внутренностей, да и мне пришлось несладко.

Здешний народ вообще-то довольно крепкий, потому что каждый с детства прошёл неслабый отбор на сопротивляемость организма далёким от идеальных условиям существования, но даже с самыми отъявленными крепышами всякое может случиться. В данном случае Тияна в значительной мере действовала по наитию – она этого в институте не проходила и обо многом имела представление только понаслышке. Но рискнула, а потом выхаживала пациента почти две недели. Тем не менее, парень выжил и даже вернулся домой.

В чём здесь была выгода для старосты? А он договаривался с руководителями соседних общин о поставках продуктов для пропитания страждущих. Особо много не драл, но полученного хватало не только пациентам, но и своим общинникам. В меню постоянно был козий сыр и иногда появлялась свинина, хотя ни коз, ни свиней мы не держим.

Однажды нашу медичку даже вызывали к верховному жрецу – его должность называется "Эн". Вот прям будто первый слог из имён двух самых известных и могучих тутошних богов – Энлиля и Энки. Диагноз Тияна поставила достаточно уверенно – цирроз печени. Этот верховный не пил ничего, кроме пива из фиников. А оно крепче, чем ячменное, хотя и вкуснее. Теперь наш эн будет пить только травы, заваренные по рецептам долговязой, или через непродолжительное время предстанет… да не знаю я, пред каким из здешних богов – тут жутко длинный пантеон. Кстати, с простого общинника никто знания таких религиозных тонкостей не спрашивает, а мне достаточно четверых самых поминаемых божеств, функции которых практически не пересекаются.

* * *

Корабль мы достроили раньше, чем я предполагал – половодье ещё не началось, а он уже спущен на воду. То есть зимой. Не всё в нём идеально – те же съёмные крышки люков пришлось снабдить кожаными прокладками, чтобы не пропускали воду. Зато под палубой можно выпрямиться, с каждого борта можно усадить по пять гребцов спинами вперёд. Шестиметровая мачта с парусом из суровых ниток площадью в двенадцать квадратных метров. В трюме лежит балласт, но не слишком много. Как раз только, чтобы не лечь на борт при боковом ветре и пустом трюме.

Покупать наше детище жрецы не стали, а зафрахтовали на рейс в верховья Евфрата – немного ближе тех мест, куда мы доходили с Ситом. Загрузили зерна семьсот билту (примерно двадцать одна тонна), отчего судно "присело", оставив чуть больше локтя надводного борта, и на вёслах вышло из канала на простор великой реки. Вторым общинником со мной напросился Куруш. Остальной экипаж – целых десять гребцов, что невероятно много – привёл тамкар Канит. Парни были уже сработавшейся командой, так как раньше гоняли тростниковые корабли.

На реке в это время довольно тихо, так как встречное течение ещё не успело набрать силы. Да и не должно окрепнуть в ближайшее время: если в Шумере моросит, то в горах севернее вполне может идти снег. Парус тянул нас уверенно – не птицей летели, но за вёсла брались далеко не каждый день. По причине пасмурной погоды ночи проводили у берега. Экипаж не мок, укрываясь от дождя под палубой. Куруш блеснил на ходу, отчего рыба к столу подавалась регулярно. Не было по дороге ничего напряжённого, а за сутки мы проходили километров сорок-пятьдесят.

До нужного места добрались примерно через месяц – к этому моменту, следуя руслом Евфрата, сильно отклонились к западу и двигались в пределах видимости возвышенностей меж берегов с заметными откосами. Пристали к берегу недалеко от довольно значительного селения, отстоящего от воды на добрых полкилометра, где и закрепили судно со всем возможным тщанием. Перебросили на сушу сходни и приготовились к разгрузке.

Тамкар как раз привёл погонщиков с ослами, но без тележек – здесь пока пользуются вьюками. Пригнанного транспорта на двадцать одну тонну груза в дальнюю дорогу не хватило, и зерно временно перевезли в селение, где складировали под крышей. А нас с Курушем отпустили, расплатившись серебром.

Любопытный, однако, расклад. Доставленное зерно тамкар и его команда повезут куда-то на запад, где примерно в полутора-двух сотнях километров должно находиться Средиземное море. Это мне и память подсказывает из старых представлений о географии данного района, и местные жители об этом же толкуют. Что за обмен будет проведён где-то в будущей Сирии или что там в этих местах было позднее? Палестина? Ливан?

Нам ничего не сказали. Но вряд ли доставка полученного в обмен товара вызовет затруднения – вниз по реке можно и на плотах спуститься. Только никто не знает, через какое время понадобятся наши услуги. Поэтому мы теперь и не нужны торговому представителю храма. Не намерен он платить за наш простой, вот и отпустил. Но отсюда недалеко до озера Ван – мы преодолели не меньше половины пути до него. А там можно разжиться солью на продажу и содой для стекла. Правда, на особо крупную партию наших средств не хватит. Не хочется оставлять судно и пересаживаться на ослов ради достаточно скромного приобретения.

Так что я крепко призадумался. Эх, нет у меня коммерческой жилки. И идей достойных в голове не шевелится. Одна только мысль – деловой древесины привезти. Даже, если она здесь не даром, то можно и за серебро купить. Вряд ли это обойдётся чересчур дорого.

* * *

Мы с Курушемнекоторое время бездельничали, сидя в трюме, который здесь и каюта, и камбуз, и всё остальное. Снаружи довольно холодно. Не минус, конечно, но и до жары далеко. А в наших овчинных безрукавках и шерстяных плащах внутри корпуса очень хорошо.

Надежда на то, что явится некто с товаром, требующим перевозки, так и не сбылась, и я отправился в селение просто для того, чтобы осмотреться. Безлюдные улицы, бараны в загонах, мальчишка с охапкой хвороста и никаких признаков общественной активности. Все сидят по домам и ждут лета. Только из одной постройки доносятся какие-то подозрительные звуки, словно там активно работают, не покладая рук.

Зашёл без стука, потому что нет здесь ничего, по чему можно было бы постучать. Это шатёр, у которого только один столб посерёдке, от которого во все концы идут растяжки, удерживающие наклонные стены – некое подобие чума, но без жердей каркаса. Скромный костёр даёт немного света, пользуясь которым бородатый дядечка стучит камнем по камню. Или царапает. А то и молоточком ударит или ещё чем-то поскоблит. Взглянул он на меня и вернулся к своему занятию.

Я поздоровался сначала на шумерском, потом по-персидски – этим языком пользуются по берегам Карана. Еще припомнил, как это делается у людей, живущих на озере Ван – для себя я их называю армянами, ориентируясь по месту пребывания. Меня не поняли, но кивнули приветливо и рукой указали на камни, разложенные по периметру шатра. Красивые камни и очень разные. Жаль, что не помню, как называются, да и не все раньше видел. Стал я их разглядывать. Знаю, что из минералов делают множество украшений на любой вкус, но именно эти пока лишь заготовки или даже просто необработанные находки. А ещё знаю, что здешнего языка не понимаю – в этих краях с местным населением общался тамкар. Так что на лицо, как говорится, явный языковый барьер.

Однако, уходить не стал, внимательно разглядывая собранную хозяином геологическую коллекцию. Мой взгляд привлёк блестящий окатыш – где-то я такие видел. Не в этой жизни, а ещё в своё время. Точно! Гематит! Не знаю почему, но очень узнаваемый камень. Мне такой показывали во время экскурсий по замкам южной Чехии – их находили в тамошних реках. А ещё это железная руда, формула которой – феррум два о три. Потому что другая руда – магнитный железняк – имеет формулу феррум три о четыре. Как-то так уж запомнилось мне из школьного курса химии.

Как выглядит этот железняк – ума не приложу. Зато гематит запомнился. Да, про него много рассказывали о том, какой он магический, да под какие знаки зодиака подходящий. Короче, из-за этой муры его фотографии частенько встречались в рекламных вставках разных сайтов. Вот он и примелькался.

А прямо сейчас я знаю, что нынче в ходу одно только метеоритное железо, которое редкость и ценность почти ювелирного пошиба. Но прямо передо мной находится руда, из которой это самое железо можно выплавить. Как? В точности не знаю, но в совершенстве владею методом проб и ошибок. И отдаю себе отчёт в том, что издревле делали это в печах с применением древесного угля.

Сразу принялся за расспросы о том, где этого добра много, но упёрся всё в тот же языковый барьер – мы друг друга не понимали. Впрочем, хозяин кликнул переводчика – в этих местах и шумерский понимают, потому что тут явно проходит важный торговый путь. Объяснились, одним словом. Насобирают мне этих камней и отдадут по весу пшеницы. Но не сразу, а где-то через месяц. И то лишь потому, что меня устраивают не только блестящие окатыши, но и бесформенные обломки. Но и то идти за ними придётся неблизко, а там ещё и разыскивать. Куда идти? Ага, так они мне и сказали.

Из корабельного припаса мы легко выделили килограммов тридцать пшеницы и внесли полную предоплату, потому что кушать людям нужно прямо сейчас. А тут подошла вереница ослов с тюками пакли и нас зафрахтовали до Ниппура. Заплатить предложили той же паклей, из которой, насколько я понял, прядут суровые нитки. Ниппур отсюда значительно ближе Урука, но это уже шумерский город. К тому же, он расположен на некотором удалении от русла реки и там можно будет отстояться в период паводка. А то нас может и течением утащить при высокой воде, до которой уже осталось недолго.

Мы встали под погрузку.

Глава 16. Великая затея

В Ниппуре мы выгрузили паклю, оставив себе в качестве платы за перевозку три тюка. В этот момент вода в Евфрате значительно поднялась, и уровень её продолжал повышаться. Течение стало просто неудержимым. Река затопила огромные площади, оставив над своей поверхностью только отдельные островки – город и насыпи, на которых располагались селения общин.

Тем не менее, половодье продолжало развиваться – в этом году оно выдалось особенно бурным, что подчёркивали буквально все резко активизировавшиеся старожилы. Поэтому мы заторопились к себе в Урук – стало тревожно за наших: их ведь тоже сейчас затапливает!

Так, в принципе, и оказалось: канал удалось определить только по деревьям, растущим на его берегах – они выразительно торчали над водой. На душе полегчало, когда в поле зрения попал город: храм не подтопило, да и пристань оказалась на месте, в то время как домики горожан ближе к берегу подмокли. Не стали причаливать – тут нынче не до нас: народ носит скарб и утварь на возвышенные места.

Посёлок нашей общины теперь возвышался над водной гладью от силы на метр. Думаю, на тот самый метр, который насыпали уже у меня на глазах – помню ведь, что грунт сюда доставляли пусть и не помногу, но непрерывно. И насыпали, насыпали, насыпали… Регулярно переставляя повыше тростниковые жилища и хозяйственные постройки.

К счастью, течение Евфрата за пределами основного русла ослабло и не смогло размыть созданного людьми островка. Да и тополя, высаженные на склонах, держали грунт своими корнями. Поля, как нетрудно догадаться, оказались под солидным слоем воды и не выглядели лужами – сплошная гладь мутного мелководья. Прямо и не знаю, прорастёт ли после такого затопления уже посеянное зерно?

У соседей тоже обстановка была вполне пристойной – о непредсказуемом нраве реки-кормилицы шумеры знают не понаслышке и стараются предусмотреть её выходки. То есть не одни наши общинники такие умные.

Староста угостил меня и Куруша пивом: он рад, что новое судно успешно выдержало эксплуатационные испытания. А дома меня ждёт большой горшок тёплой воды для мытья и юная жена с тёплым шерстяным одеялом, собранным из остатков здешней ткани.

* * *

– Ылш! Лежебока! Хватит прохлаждаться! – это Тияна пришла меня будить с утра пораньше.

А так не хочется вставать, когда к тебе прижимается мягкое тело тёплой супруги. Мы лежим под уютным лоскутным одеялом и млеем. Я, вообще-то, только что с дороги, отчего моё право на расслабуху священно и непререкаемо. Как и право того, кто этой расслабухе способствует. Расслабленная, заспанная Тэра целиком и полностью на моей стороне, несмотря на то, что по-русски не понимает ни слова.

– И что же у нас вдруг такое срочное, что ты не даёшь усталому путнику вкусить заслуженного отдыха? – с недовольным видом смотрю я на долговязую.

– Я разгадала секрет бетона. Того древнего, который применили при возведении храмового строения.

– Круто! Ты меня заинтриговала. Рассказывай.

– Всё дело в иле. Замечал ведь, что речная вода всегда мутная? А ил – это органика. Она попадает в раствор, на который ведут кладку стен, и со временем его, то есть этот раствор, связывает, заставляя глину твердеть до каменной твёрдости, – горделиво вещает Тияна. – О чём-то таком рассуждали египтологи, описывая связующие свойства нильского ила, применявшегося при строительных работах египтянами.

– Неплохая попытка, – соглашаюсь я. – Из области "что вижу, то пою". Но ты ведь должна была прилежно учить химию! То есть понимаешь, что происходит с влажной органикой в тепле?

– Понимаю. Она гниёт, преет, протухает и с ней ещё что-то такое делается, отчего появляется цепкость, – продолжает гнуть своё девушка.

– Та самая цепкость, что и в куче прелой соломы, – меня искренне забавляют верования высоколобых учёных, легко принимающих на слово гипотезы, высказанные квази-авторитетами из их же числа. То есть, предположения воспринимаются в качестве авторитетных высказываний и становятся непререкаемыми истинами.

– А что не так? – удивляется Тияна. – Разве трудно понять, что гниение в стене даёт результаты, отличные от тех, к которым приводит перепревание на открытом воздухе?

– Ты справедливо упомянула стену. Стену, сложенную из известняка. А известняки известны тем, что при прокаливании на огне превращаются в негашёную известь – люди давно это заметили. Думаю, ещё живя в пещерах, – начинаю я с свой "доклад". – Негашёная известь весьма неприятная субстанция: непрочная, а то и сыпучая. Пыль из неё легко поднимается в воздух, попадает в дыхательные пути, а попадая в пищу, портит её.

Ничего удивительно, что её не раз намачивали, чтобы смыть. Или, чтобы не пушилась – ведь её строительное название – пушонка.

Дальше – следующее наблюдение наших далёких предков – эта пушонка при соединении с водой реагирует, выделяя много тепла и газа, поэтому этот процесс, называемый гашением, предпочитают проводить в ямах, запуская туда воду по жёлобу или канаве, а сами стараются держаться подальше. Это я не про маленькую трагедию с попаданием в ограждение очага неправильного камня, а про получение связующего, известного людям с незапамятных времён.

– Дальше! – потребовала Тияна.

– Гашёная известь теряет свою едкость. Или значительную часть её. Зато со временем схватывается не хуже, чем цементный раствор. Причём, схватывается в результате химической реакции, происходящей под действием углекислого газа. В воздухе его не очень много, отчего схватывание идёт очень долго. Но если есть обстоятельство, порождающее углекислоту внутри массива известкового раствора – процесс ускоряется. Гниющий ил и есть это самое обстоятельство. Его вносят в раствор, когда подмешивают к нему песок или глину.

– И при гашении, – подсказала Тияна. – Ведь гасят пушонку грязной илистой речной водой.

– Ну, именно в этом случае микроорганизмы имеют шансы погибнуть от высокой температуры, хотя их тела всё равно останутся в растворе и послужат в качестве пищи для гнилостных бактерий. А бактерии обязательно внесут при размешивании раствора, когда добавят туда глины или песка вместе с мутной речной водой. В результате схватывание будет длиться не многие недели, а считанные дни. Да и пройдёт сравнительно равномерно по всей толще слоя.

– А в Чехии при строительстве Карлового моста яйца в кладочный раствор добавляли именно для этого? – мою собеседницу постигло озарение.

– Думаю, для этого. Чтобы они протухли и выделили углекислоту. Ведь бактерии должны выделять её при дыхании пока не сожрут всю органику и не сдохнут от голода. А при постройке Московского кремля добавляли, вроде бы, яйца и творог. Вот только какая часть продуктов шла в замес, а какая в желудки мастеров?

– Получается, из известкового раствора можно отливать блоки, как из бетона, – задумчиво проговорила Тияна.

– Получается, можно, – согласился я. – Наполнив этот раствор кусками исходного известняка, чтобы сэкономить извёстку, которую ещё нужно изготавливать. В результате образуются блоки, очень похожие на натуральные, то есть на вырубленные. Зато идеально притёртые друг к другу по плоскостям, где устанавливали дощатую опалубку, препятствующую вытеканию раствора за нужные пределы.

– То есть в стенах здешнего храма могут лежать и плиты, вырубленные из природного известняка, и блоки, отлитые по месту, – констатирующим тоном сказала собеседница.

– Тесать известняк не слишком трудно, – кивнул я. – Думаю, камни на арочные своды так и делали. И именно их вряд ли отливали, сомневаясь в прочности получаемых блоков. Известковый раствор вообще твердеет не так, как цементный, поэтому сказать наверняка я бы не отважился. Да и, признаться, не настолько мне это интересно, потому что рецепт правильного цемента известен мне ещё со школьных времён.

– Ты можешь изготовить настоящий цемент? – удивилась долговязая.

– Могу. Но это значительно сложнее, чем наладить простое гашение извести. Я о другом хотел с тобой переговорить. Дело в том, что нашёлся гематит – камни, из которых теоретически можно выплавить железо. Известно, где брать инструментальную бронзу, есть понимание, как получить бронзу бериллиевую. В принципе, здесь и сейчас уже существует возможность построения индустрии на уровне семнадцатого века после Рождества Христова. Вопрос в том, где этим заниматься? Требуется территория, которую можно было бы защитить от вмешательства извне. Лучше всего какой-нибудь остров. Причём такой, на котором присутствует плодородная земля, позволяющая выращивать хорошие урожаи. Тогда голод нам будет не страшен.

– Почему обязательно остров? – потребовала уточнений моя собеседница.

– Потому что на воде мы сейчас впереди планеты всей – любого агрессора сможем отразить из корабельного огнемёта и заниматься своими делами без помех со стороны сильных мира сего.

– У тебя что, есть план? – уставилась на меня Тияна.

– Пока только намётки. Разрабатывать план, не имея конечного адреса, бесполезно. А просто тянуть в гору технический прогресс всего Шумера не получается. Жрецам не нужны ни десятичная система счисления, ни письменность, позволяющая реализовать практически безграничные возможности и даже стать общей на долгие годы для всего человечества.

Уже понятно, что нужно создавать собственное государство, где можно будет строить жизнь на свой манер. Но компактное и не перенаселённое. Изолированное от остального мира. Способное прожить за счёт судостроения, предоставления транспортных услуг и, возможно, торговли.

– Да уж! Планы у тебя неслабые, – развела руками Тияна.

– Это пока не планы, а пожелания. Мы полностью зависим от общины, которая контролируется жрецами. Не забывай об этом. Тем не менее, уже пора поразмыслить над тем, куда податься. Если даже придётся немного повоевать, чтобы занять удобное место под солнцем – не беда. Не так уж трудно получить техническое превосходство над неприятелем за счёт знания будущих разработок в области вооружений. Главное – не оказаться в окружении необъятной суши, с которой на нас двинутся неисчислимые орды или многотысячные армии.

Процесс милитаризации уже начинается. Мы видели это у порогов на Каране.

* * *

Конечно, в прошлой жизни я кое-что читал о Шумере. Общую картину хоть как-то, но представлял. Однако, многие мелкие детали открывались постепенно. Особенно потому, что ранее существовавшие представления были для меня лишены подробностей. Скажем, глиняные таблички – я полагал, будто они проходят полноценный обжиг в печах.

Да, печи работают и в них обжигают слепленные из глины предметы. Но не все подряд. Те же таблички обжигают на солнце. Они не становятся водоупорными, хотя и делаются крепкими – выдерживают перевозку и переноску. Впрочем, что-то для своих надобностей по указанию жрецов проходит и настоящий высокотемпературный обжиг. Но наша община этого не делает – дороговато. Особенно, учитывая "массовую" грамотность и обилие сделанных записей. Просто покупаем готовую посуду.

Мы и горшки для хранения зерна обжигаем на солнце. Лепят их по ленточной технологии тоже наши люди. Эти сосуды стоят рядами в одном из тростниковых сараев и имеют одинаковый объём – ведра три-четыре каждый. Зерна в них помещается примерно по одному билту – килограммов по тридцать. Они служат долго, находясь в сухом месте.

Ещё я разобрался с зерном, названия которого по-русски не знаю. Это тоже пшеница, но немного не такая, как основной возделываемый вид. Долго вызревает, имеет не столь высокую урожайность. Да и мука из неё значительно ниже качеством. Зато эта культура устойчива и к засухе, и к избыточному увлажнению. Это своеобразная страховка на случай неблагоприятных погодных условий.

Употребляют её, преимущественно, в варёном виде. То есть в качестве каши. Готовят не каждый день и стараются людей ею не чересчур потчевать, потому что вкус так себе. То есть, съедобно, но восторга не вызывает. На продажу она тоже уходит, но в небольших количествах. Да и у покупателей ценится не слишком высоко. Но не пропадать же добру!?

Что еще рассказать о еде? Надёжно опознаётся морковь – вкус выдаёт её, несмотря на разнообразие в окраске. Свёклы я так ни разу и не приметил. Зато присутствует тыква. Её едят и используют для изготовления фляг. В заметных количествах присутствуют корешки и черешки, про которые я ничего толком не знаю. Особого изобилия фруктов тоже не наблюдается. То есть их едят, конечно, но большинство назвать по-русски не удаётся. Как, впрочем, и орехи, которые тоже бывают изредка.

Мясо готовят редко. Сыры – хоть овечий, хоть козий – подают к столу тоже нечасто. Мёд – лакомство. Зато финики – обычная пища, пусть и не ежедневная. Словом, кормёжка довольно разнообразная, но с заметным преобладанием каш. Ещё пшеничная выпечка в виде пресных лепёшек. Вкусных в свежем виде, и твёрдых, если засохнут. Растительное масло покупное и довольно дорогое, хотя староста на него раскошеливается охотней, чем на другие "излишества".

Свиное сало, курдючный жир и костный жир – обычные продукты. Не поленюсь ещё раз подчеркнуть – изобилия не наблюдается. Всего понемногу, зато постоянно. Признаков чревоугодия нет и в помине, а упитанные люди встречаются редко.

Глава 17. Через пень-колоду

Время высокой воды – особый период. Полевые работы невозможны, отчего население занимается благоустройством и ремонтами. В нашей общине интенсивно строят лодки – одну большую деревянную и сразу две "кривобокие" семиметровые для ещё одного собственного катамарана. Старшой запасся материалами, а руки общинников всегда при них.

Как всегда ведётся доставка грунта с той стороны, куда продолжают копать канал – наша гондола пробирается над затопленной сушей к местам ранее возвышенным и загружается землёй. К поселению тоже подходит вплотную над одной из затопленных канав – удобная ситуация, когда не надо перекладывать груз в тележки и запрягать в них ослов. Соседи тоже так поступают – дурных нет упускать столь благоприятный момент.

Тияна зачастила в храм слушать проповеди – жрецы, как всегда, занимаются идеологической обработкой населения, повествуя о богах, об их неоценимых благодеяниях для человечества. Много чего рассказывают и на любой вопрос из зала обстоятельно отвечают, рассказывая про чудеса и необычайные свершения в исполнении сих достойных мужчин и восхитительных дам.

В частности, помянули Энки – бога мудрости, пресной воды и земного плодородия. Подобные сочетания зон ответственности – обычное дело. Обстоятельств, влияющих на жизнь людей, много. А бог в каждом городе свой. Вот и приходится каждому отдуваться за целую кучу направлений. Наша Инанна – и целительница, и охотница, и за женское плодородие ответственная, да ещё и капризуля знатная. Полагаю, когда шумеры начнут воевать, на неё повесят и удачу в ратном деле.

Так вот, про Энки. Есть мнение, что раньше он жил на райском острове под названием Дильмун. И остров этот находится не в необозримой дали и не в недоступном месте вроде тверди небесной, а в нескольких днях пути по морю на юг. Судя по описаниям храмовых тамкаров – где-то в Персидском заливе неподалеку от восточного побережья Аравии.

В общем, и место реальное, и люди там живут. Причём, прямо сейчас живут как раз шумеры, потому что по-нашему понимают. Города они себе там, однако, не построили. Интересная информация – города нынче собираются вокруг храмов, для постройки которых нужно организовать труд многих людей. Вывод – людей там не очень много. Что же касается остального – надо самому посмотреть.

Прямо сейчас нет никакого смысла двигаться вверх по Евфрату – течение не пустит. Зато вниз идти можно. И это удобный случай повторить ходовые испытания деревянного корабля, который мы как раз заново просмолили битумом – речной смолой, как его здесь называют. Ещё переделали мачту: вместо торчащей через палубу однодеревки поставили А-образную, опирающуюся на борта. Предыдущая версия плохо влияла на днище, вызывая течь. Не сказать, чтобы сильную, но постоянную. Поэтому пришлось ослабить нагрузку на это неподготовленное место.

Сейчас же половодье запросто вынесет нас в Персидский залив. А дальше посмотрим, как этот кораблик поведёт себя на морской волне.

О том, что я собираюсь посетить райский остров, знает только Тияна. Ещё с нами отправится Куруш и четыре гребца-общинника, ранее в плаваниях не бывавшие. В Каран уже ушёл катамаран под управлением Хапа. После достройки второго уйдёт и новый, ведомый Пато. На каждом будет по два гребца из наших, то есть мужчин в посёлке останется мало. Это не беда: до жатвы больших работ не предвидится, а запасы леса для постройки лодок подошли к концу.

Староста поспешно собирает у городских торговцев попутный груз до Ура, чтобы мы не гоняли пустыми, а ещё и зарабатывали, если всё равно плаваем.

* * *

В этот период у нас с Тияной прошёл консилиум о керамике. Проблема в том, что нынешние горшки водонепроницаемы только в бытовом смысле. Но, как и обычный красный кирпич, постепенно промокают. То есть, воздухопроницаемы и имеют пористые стенки. Чего бы то ни было сходного не то, что с фарфором или фаянсом, но даже с глазированной посудой нам не встречалось. А в небольших количествах добротная непроницаемая керамика нужна. Хранение дёгтя без этого превращается в постоянные мучения по поиску новых мест для вонючего горшка, где его запах никого не потревожит. Да тот же обувной крем хранится не слишком долго, постепенно теряя скипидар. У нас однажды из-за этого неприятность случилась – оттого, что горшок с растворителем постоял рядом с мешком семенного материала, зерно пропахло этим самым скипидаром.

В пищу оно не пошло – его, как и собрались, высеяли, а потом удивлялись уродствам, которые наблюдали после прорастания. То есть скипидар оказался мутагеном. Вероятно, знание этого даст нам возможность в будущем заняться селекционной работой, отбирая среди мутантов растения с полезными свойствами. Но подобные действия могут дать результат лишь после многолетних кропотливых трудов. А прямо сейчас нужно произвести непроницаемую керамику.

Самый старый из известных мне способов – глазирование. Это когда готовый горшок смачивают болтушкой-сметанкой из песка и соды, после чего обжигают. В результате на поверхности образуется стекловидная корка. Такую посуду я встречал в продаже ещё в двадцатом веке.

В школе мне весьма повезло с учительницей химии – она в этом вопросе секла и довольно подробно объясняла всё по первому же запросу. И в нашем классе "почемучек", как ни странно, хватало.

Но сода далеко – в озере Ван.

– А про костяной фарфор ты ничего не помнишь? – спохватилась Тияна, едва я припомнил про глазурь.

– Его что? С молотыми костями замешивали, – не понял я.

– Не помню. Только название в памяти сохранилось, – пожала плечами девушка.

– Предположим, что при обжиге кости сгорят, – зацепился за тему я. – Из них получится зола. Та самая, из которой мы получаем щёлок, когда заливаем золу водой и даём постоять. Щёлок – щёлочь, и сода – щёлочь. Можно предположить, что при высокой температуре они стекленеют.

– Если выпаривать щёлок, то остаётся сухой остаток без всяких признаков остекленения, – возразила Тияна. – Да и про остекленевшую соду я ни разу не слышала. Зато в каком-то фильме видела, что молния ударила в песок, а потом в этом месте нашёлся комок стекла. Он тектитом называется. Так что стекленеть должна не щёлочь, а песок, который окись кремния точь в точь как и кварц, который прозрачный кристалл совершенно стеклянного вида.

– Получается, что стекло образуется из щёлочи и кварца, – сообразил я. – Надо поискать белый речной песочек и хорошенько отмыть его от ила. Ну и поташа сколько-то выпарить.

– Поташа? – вскинулась Тияна.

– Сухого остатка от щёлока.

– Ну да. То-то слово показалось знакомым, а откуда – уже не помню.

Вот так задом наперёд мы пытались восстанавливать древние технологии и рецептуры. Это не очень просто, когда в памяти сохранились готовые изделия или материалы. Во всяком случае требует изрядных трудов – и поиски песка с его отмывкой, и подбор рецептуры с длительными просушками и бесчисленными обжигами – все требует и времени, и сил. Но керамику, пригодную для изготовления непротекающей посуды, мы получили. Не фарфор и не фаянс – нечто тёмно-серое, но звонкое и непроницаемое. Чистое стекло у нас тоже получилось, но изготавливать из него что-либо путёвое мы не умели. Поэтому тёмно-коричневый комок с признаками прозрачности так и остался невостребованным. Зато керамическая посуда отлично формовалась на гончарном круге, просыхала и обжигалась без особых сложностей. В составе замеса присутствовали песок и поташ, которые исправно стекленели прямо внутри глины, заполняя поры и превращая материал в монолит.

Обжиг мы проводили у городских гончаров в их печи вместе с ихними же горшками. За это с нас драли плату, как будто мы покупаем посуду их выделки. Староста покряхтывал, но зерно выдавал исправно – это здесь одна из основных "валют". Понимал, видать, что не ради себя, а ради благополучия общины стараемся.

* * *

Так, про плавание. До города Ур мы добрались быстро, потому что всю дорогу плыли по течению. Доставили троих торговцев и кучу корзин, тюков и мешков, после чего вернулись в Евфрат и вскоре нас вынесло в Персидский залив. В этот раз влево не принимали и к островкам не прижимались. Двигались, держа в видимости берег справа. Ветра толком не было, волнение ходу не мешало. Экипаж работал на вёслах, поочерёдно сменяясь. Тияна тоже гребла. В принципе, мы с этим делом сильно не упирались – скорость держали, как у человека, бегущего трусцой.

Без труда обогнали кильватерную колонну из трёх тростниковых кораблей. Сблизились, выяснили, что они из города Киш – едут хоронить своего верховного жреца. Выразили им свои соболезнования и ушли вперёд. Как раз дело к вечеру: потянул ветерок и наполнил парус. Ночь выдалась лунная и мы продолжали двигаться.

А уже к вечеру следующего дня впереди замаячила суша, не смыкающаяся с береговой чертой справа: низменный остров, который мы принялись огибать, снова перейдя на вёсла и зорко всматриваясь в воду – место здесь яркое, приветливое, отчего в душу закрадываются подозрения насчёт коралловых рифов. К счастью, вынесенная рекой муть исчезла и кое-что стало видно сквозь воду. Кроме того, мы постоянно забрасывали камушек на верёвке, снабжённой узелками – промеряли глубины. Случалось – сдавали назад упираясь в коралловые массивы своими неразлучными шестами.

Ночь провели, стоя на якоре в виде деревянной крестовины, загруженной большим камнем. А утром продолжили внешний осмотр острова. Здесь много песка – сплошной пляж, изредка прерываемый выходами скалистых образований. В отдалении от берега виднеются густые заросли, похожие на джунгли. Наблюдаются группы пальм, напоминающих пустынные оазисы. Видели и человеческое жильё – всего несколько хижин. Материковый берег – Аравия – с мачты виден отчётливо. Но оценивать расстояние до него на глазок я не решаюсь. Весь пролив между сушей и островом мы прошли уже к вечеру. И двинулись обратно на север с противоположной стороны.

Углядели рыбаков и ещё каких-то ныряльщиков, а также нескольких коз, пасущихся без охраны. Думаю, пора уже высаживаться и знакомиться с местными. Завершая осмотр, приблизились к северному концу острова, где обнаружился глубокий залив вычурной формы – здесь мы и причалили, зайдя со стороны, противоположной материковой.

Оживлённое оказалось место – тут стояли сразу два деревянных корабля. На одном шли ремонтные работы, а второй загружался пресной водой и провизией. Оба собраны из досок внахлёст и сшиты просмоленными шнурами. То есть, это шитики^[4]. Но какие-то чересчур длинные: оба метров по двадцать. Меня в них заинтересовали паруса: я ведь ещё не яхтсмен, а только учусь. Так вот, паруса у них прямые, мачты низкие, а рей длинный. И, да, парус на каждом всего один. Мест для гребцов у одного шесть, у второго – десять. На корме расположены будочки рядом с веслом для управления судном. Палуба у одного имеется, а у второго отсутствует.

Шкиперы наш кораблик тоже осмотрели, но на парус внимания не обратили – он был свёрнут и убран в трюм. Так что обстановка здесь мирная, а люди заняты своими делами. Сразу отмечу, что на острове жарко. И воздух влажный. Для нас – жителей шумерских болот – это привычно и даже приятно, потому что насекомых тут немного. Вода в море очень тёплая – входишь в неё, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Единственное неудобство – приливы и отливы. Они здесь бывают и по три метра, и по полтора, но заранее неизвестно какие и когда в точности.

Моё намерение колонизировать этот остров всё крепло и крепло – в этих местах пока не укрепилась власть жрецов. Нет здесь сложившейся теократии, как в материковом Шумере. Зато воды острова очень богаты на съедобности: креветки и устрицы, морские черепахи и рыба на любой вкус. А ещё здесь добывают жемчуг. Зато зерна не выращивают. То есть неподалеку от родников с пресной водой, которые местами встречаются, выращивают овощи, а вот пшеницы или ячменя не сеют. За ведро зерна мне удалось выменять красивую жемчужину. Так уж случилось, что Тияна, как всегда, не смогла усидеть на месте и стала искать на свою пятую точку приключений. Нашла: приняла роды у жены главаря одной из здешних общин, за что получила в награду ещё две жемчужины. Вот, непоседа!

Теоретически, здесь должна быть нефть. Да её в этих местах вообще очень много повсюду. Дело лишь в том, как до неё добраться? На рынке в Уруке её продают горшками, но откуда черпают, мне до сих пор неизвестно. Возможно, где-то она сама выходит на поверхность. Надо бы и на Дильмуне поискать – вдруг отыщется? Вообще, сама по себе нефть известна достаточно давно: места, где она просачивалась на поверхность, люди примечали и начинали использовать это истекаемое ископаемое. Насколько помню – часто для факелов. В качестве горючего материала для освещения. Ещё вшей керосином выводили. Лично меня она интересует в качестве топлива, потому что с дровами дела вокруг обстоят кисло. В Шумере это тростник и тополя, а здесь, на Дильмуне, финиковые пальмы и ещё какие-то пальмы, растущие отнюдь не в изобилии. То есть, флора здесь пышная, но на дровянистые растения не обильная. Обидно.

Глава 18. Зигзаг

Приобретённые нами на острове Дильмун жемчужины оказались величиной неизвестной. В ювелирной мастерской Урука я не бывал и женских украшений не видывал – такой уж у меня круг общения. Для островитян эти комки перламутра – просто красивая вещица, непригодная в пищу. А сколь велика их ценность в не самом маленьком городе? Да кто же его знает?! Мы с Тияной сдали их старшому и собрались совсем об этом позабыть, но не тут-то было: одну жемчужину староста отнёс жрецам в качестве дара богине Инанне. И получил за это благодарность.

Вторую понёс к городскому золотых и серебряных дел мастеру, чтобы выяснить, сколько и чего за неё можно выручить. Но об этом прознали в храме (и как умудрились-то?). И едва жемчужина оказалась в поле зрения ювелира – примчался быстроногий жрец. Объяснив, что такие вещицы предназначены только богам и их служителям, быстренько прибрал "нашу прэлесть" к рукам. Конфискация ценности произошла едва ли не мгновенно и была дополнена коротким внушением, завершившимся, слава богам, без тяжких телесных повреждений.

Но наш староста – человек упорный: пешком сходил в недалёкий от Урука город Ур, откуда вернулся с некоторым количеством серебра, но уже без последней жемчужины. Однако, довольство продолжалось недолго: цены на наши лодки упали, так как городские мастера переняли изготовление байдарок-переростков и вернули своё место на рынке плавсредств. Наша монополия продержалась недолго, отчего у старосты капитально испортилось настроение. А зерно второго урожая, которому мы так радовались, выгребли всё те же жрецы.

Пищевое изобилие сразу заметно сдулось. То есть голод ещё не наступил, но продать зерно община уже не могла – излишков не стало. Не то, чтобы мы совсем остались на мели, потому что у нашего хитрована наверняка припасено кое-что из серебра, да и дорогая инструментальная бронза где-то припрятана. Но основные пути заработка заметно оскудели. В принципе, осталось только предоставление транспортных услуг – перевозка чужих товаров за плату. Ещё, может быть, Хап удачно провернёт дела на Каране выше порогов – выменяет воск на ульи. Или ту же бронзу за зерно, которое ему успели отсыпать ещё до очистки зернохранилища служителями культа.

Осознав, что сколь ни трудись и как ни изгаляйся, большого материального благополучия добиться не дадут, наш старейшина внимательно прислушался к рассказам гребцов о чудесном острове, где те совсем недавно побывали. Особенно меня удивили его расспросы о том, какой храм находится в этом прекрасном месте? Какому богу поклоняются дильмунцы? Его интересовали и религиозные обряды, праздники, богослужения, а также в каком количестве собирается с населения мзда?

Как-то не сразу и сообразил, к чему подбирается самый уважаемый человек нашей общины. А он интересовался условиями проживания в раю. То есть в сказочном или легендарном месте, где живут счастливо. Явно какую-то крамолу замыслил, потому что почувствовал себя обиженным на духовенство в точности так же, как раскулаченный куркуль на большевиков – очень популярный образ в фильмах советского периода.

Мне некогда было вникать в душевные терзания главы общины – храм зафрахтовал наше деревянное судно на рейс вверх по Евфрату до того самого места, где я сговорился с человеком насчёт тридцати килограммов гематита. Опять загрузили двадцать тонн пшеницы и приняли экипаж с тамкаром. Мы с Курушем шли в качестве шкипера и его помощника. Тияна же осталась дома наедине с очень муторной задачей получить цемент, обжигая истолчённые и смешанные известняк и глину.

Древние римляне использовали глину порцеллановую. Ни я, ни долговязая не знаем, чем она отличается от других. Здесь встречаются разные глины, толк в которых знают не только гончары, но и обычные общинники. Вот и нужно выбрать правильную, найти верную пропорцию и выработать режим обжига. Работа кропотливая и не очень быстрая, но и не чересчур сложная.

Для чего понадобился цемент? Для отливки бетонных колец. Бурового оборудования у меня нет и в обозримом будущем не предвидится. Но можно ведь выкопать колодец. Читал, что поначалу нефть именно из колодцев поднимали вёдрами. А бурение скважин и откачка – это уже в двадцатом веке началось. Или незадолго до его начала.

Смущает только недоступность металлической арматуры, но всё равно проблему цемента решать нужно. И, в конце концов, гематит-то здесь имеется. Уж как-нибудь железо из него я получу!

* * *

В путь мы вышли в традиционное для этой эпохи время – как только снизился уровень воды в реке и ослабло течение. Ветер часто благоприятствовал, отчего гребцы не чересчур напрягались. Оценивать скорость движения нынче непросто: даже песочные часы пока не изобретены, потому что стекла нигде не делают, а устраивать водяные на судне неудобно – громоздко. Да и не смог я придумать, как их сделать, чтобы обеспечить хотя бы слабое подобие точности хода. Но попутные корабли или лодки мы обгоняли, не напрягаясь. Лунные ночи, почти стоячая вода у берегов, не вымотавшийся от гребли экипаж – хорошо бежали. Но всё равно долго. Около месяца.

К берегу пристали в знакомом месте, где тамкар и его команда принялись возить на ослах зерно под крышу в недалёкое селение. Я же поспешил к шатру здешнего торговца камнями. Про договорённость насчёт гематита он отлично помнил и товар дожидался меня в большой куче, которую я перебрал буквально по камушку, проверяя, оставляют ли эти окатыши и обломки красную черту на других камнях.

Оставляют. И самого гематита немного больше, чем договаривались, так что пришлось даже доплатить всё тем же зерном.

В этом посёлке сейчас не наблюдается зимнего запустения – тут действительно оживлённое место, через которое проходят торговые пути, взбодрившиеся летом. Хозяин лавочки толкает проезжим кусочки пирита для высекания огня и самые разные камушки, рассказывая об их магических свойствах и способности защитить владельца от неудач или сглазов. Не то, чтобы я успел научиться здешнему языку, но мальчишка-переводчик хлеб свой ест недаром. Ну а я благоговейно внимаю.

И тут – удача. Мне показали камушки, которые "липнут" друг к другу. Я купил несколько. Думаю, что мне попался магнитный железняк. Сам-то я в камнях почти не разбираюсь, но про некоторые что-то слышал или читал. Вот и вспоминаю, когда увижу. Тем более, что про них ещё и так красочно рассказывают. Встреть под ногами – прошёл бы мимо. Я-то намеренно высматривал среди этих богатств бериллы, но как-то не преуспел в опознании. А если определяться по названию, то тут и сам чёрт ногу сломит: сколько языков, столько и названий.

Так, о поездке. Освободившись от груза, мы приняли на борт гематит и стали выжидать фрахта вниз по реке, но тут со стороны низовий подошёл катамаран тамкара Сита, собранный из симметричных байдарок-переростков урукской выделки. Вот Сит-то нас и нанял на рейс вверх по Евфрату, потому что с его плавсредством начались неприятности – расшатались связи между корпусами. Да так, что надо полностью переделывать.

Сит даже подумывал вообще избавиться от перемычки и дальше идти двумя отдельными лодками, но и те несколько расшатались. Похоже, городские корабельщики не раз схалтурили, изготавливая это судно. Я хорошенько осмотрел его: в принципе, все недочёты мелкие, но в сумме получилась жуткая убогость. Например, настил закрепили только за внешние борта. В результате, связь стала не жёсткой. Ну и дальше по мелочам целый букет проблем отложенного действия. Мы с Курушем могли бы и поправить, но это было политически близоруко и уменьшило степень компрометации наших конкурентов.

Так что Сит продал обе половинки катамарана местным в качестве лодок и нанял нас. Ну, мы и пошли. А тут ещё и ветерок ладный, да нагрузка впятеро меньше против полной – ни о какой лямке даже речи не заходило – своим ходом двигались против течения в любых местах. С помощью вёсел, конечно. А иногда и на них одних. До места пересадки на ослов добрались быстро, а дальше горными дорогами довезли товар к озеру Ван.

Прежде всего меня интересовали некондиционные бериллы – осколки друз, которые "разбирал" подмастерье здешнего ювелира. В принципе, они – мусор. Но в этот раз у меня имелись средства, чтобы их приобрести, пусть бы и за бесценок.

Откуда средства? Староста субсидировал. Это зерно у нашей общины выгребли, а про его захоронки с серебром и инструментальной бронзой никто даже не подумал. Про них и знали-то немногие, да и те были не особо в курсе – сколько было и сколько осталось.

Нет, я старшого не шантажировал. Просто он уже приметил, что вложения в мои затеи окупаются, поэтому средствами делится охотно. Потому что жадный, как сказали бы некоторые. А я скажу – домовитый. Ибо старается не для себя, а для общины. И делится не только со мной, но и с другими парнями, уходящими в плавание.

Бериллового лома мы получили четыре ведра – сами с Курушем перебирали мусорную кучу и извлекали из неё нужные обломки. Следующий визит нанёс солеварам. В озере растворены и соль, и сода. Но сода не слишком дефицитна – не особо ходовой товар, мало кого интересующий. Зато соль берут многие. Я приобрёл и того, и другого в расчёте нагрузить двух ослов. Третий вёз берилловый лом. Разумеется, найм вьючных прошёл за мой счёт.

Ещё я присмотрелся к здешней меди. Желтая, мягкая, окисляется на воздухе – то есть достаточно чистая. Примерно того же качества, что и выплавляемая из здешней руды в городе Киш. Но дерут за неё немилосердно. Возить отсюда руду получается выгодней. Уж не знаю, из чего она состоит, но богатая на медь и практически без примесей.

Обратная дорога прошла без приключений. Судно дождалось нас на берегу Евфрата под присмотром местных. Приводить его в порядок не понадобилось, так что домой отправились без задержек. Вниз по течению, то под парусом, то на вёслах, да в режиме круглосуточного движения долетели за пару недель. Сит был очень доволен. Сказал, что это боги оказали ему милость, послав меня навстречу в трудный момент.

Эти тамкары как бы и жреческого сословия люди, но куда ближе мне, чем храмовники разговорного жанра. На мозги не капают: деловые и конкретные мужики.

Прибыли мы вовремя – к жатве. Кос-литовок в хозяйстве теперь было четыре, поэтому с работой справились быстро и без чересчур высокого напряжения. А потом пошла вспашка – волы подросли и вполне нормально тянули. Мотыжить землю пришлось только по краям и в неудобных местах. Людей для этого требовалось меньше – было кому поднимать воду из канала в канавы. Глядя на женщин, граблями заделывающих семена в грунт, я вдруг вспомнил про борону. Никогда не заморочивался сельским хозяйством, а тут никуда не денешься. Здесь реально хлеб – всему голова.

Новое зерно (сразу после просушки на солнышке) староста загрузил в катамараны и отправил на Каран с Пато и Хапом. Пока храмовники не выгребли, имеет смысл обменять его на что-нибудь ценное и не скоропортящееся. Большой корабль теперь водит Куруш – его то храм нанимает, то городские купцы. Помощником при нём средний сын старосты – один из лучших грамотеев. Ребята в близких годах между собой – ладят. Второй большой корабль так и стоит в сарае не вполне завершённый. Покупателя на него нет, а своих мужчин маловато, чтобы эксплуатировать и его. Без гребцов, под одним парусом по здешним водам ходить пока не принято.

Цемент Тияна получила. Не уверен, что высокой марки. И не уверен, что это действительно цемент. Скорее всё та же гашёная известь, только просушенная в смеси с такой же просушенной глиной. Если смешать его с песком в пропорции один к двум, то получаются вполне крепкие блоки. Схватывается он за сутки и ещё пару-тройку дней набирает прочность до состояния, когда эти блоки не ломаются, если взять их в руки.

Глины для этого связующего Тияна в здешней природе не нашла, а сделала её из черепков – отходов горшечного производства, которые перемололакамнями в муку. Вот с этой-то пудрой и стало получатся хоть отдалённо похоже на нечто быстротвердеющее, да и то с приколом – после обжига, при попадании в этот "продукт" воды, идёт разогрев и выделение газов, как при гашении извести, обожжённой без глины.

Непонятно, что за "квази-цемент" у нас получился, но работает он как настоящий цемент, пусть и с особенностями не вполне понятного характера. Да и прочность этого, с позволения сказать, "бетона" не особенно велика. Я бы сравнил с мелом.

* * *

Я раздумывал над тем, как подступиться к выплавке железа, когда ко мне подсел староста.

– Ылш! Ты не мог бы отвезти меня на остров Дильмун? – спросил он вежливо.

– Почему бы и нет? – развёл я руками, вспоминая, что плавучее осталось у нас незадействованным. – Только вот, на чём?

– Юноши сделали совсем маленькую лодку. Давай посмотрим!

Лодка, и правда, оказалась маленькой – с байдарку-двойку. Подходящая для прогулок по каналу с малым грузом или налегке. В принципе, это половина нашей байдарки-переростка. Но сделанная продуманно: каркас выполнен из тонких реек и местами дополнен элементами жёсткости. Получилось очень легко и изящно. Кажется, в посёлке подрастает будущий корабел. Не тупой копировщик, а с мозгами, потому что творчески приложил их: поделенная на два ширина должна была получиться полметра, а он сделал на ладонь шире, чтобы даже самая широкая задница прошла. Да и другие мелкие отличия наблюдаются. Вполне годная получилась лодка. Но парус на неё не поставишь – опрокинет он судёнышко. А до острова Дильмун от Урука не меньше трёхсот километров. Чтобы преодолеть такое расстояние на вёслах надо затратить от шести до десяти дней. Я призадумался о балансире, какие приделывали к своим пирогам жители тропических архипелагов – уж с ним-то можно и под парусом не перевернуться.

Искать подходящее бревно отправился в лодочные сараи, где наткнулся ещё на одну лодку. Совсем маленькую буквально с человеческий рост длиной. Просто игрушка какая-то размером с доску для сёрфинга. Поселковая детвора явно играла в судостроителей, используя остатки и обрезки материалов. Деловитые здесь детки – они ведь хотят играть, как им и полагается. Вот и играют, подражая взрослым. Девочки изображают мам, возясь с соломенными куклами, а мальчики притворяются папами, которые делают лодки.

Глава 19. Второй визит на райский остров

Сначала я просто не поверил в свою догадку – слишком уж революционной она мне показалась. Но пожелание старосты осмотреть остров Дильмун – это уже чёткий знак, что старейшина всерьёз подумывает о переселении на райский остров. Туда, где некому будет лишить его заработанных упорным трудом пищи и иных радостей жизни. Крепко его обидели здешние жрецы. Чувствуется – зацепило мужика за живое.

Отсюда вывод: он у нас атеист. Молчаливый, не воинствующий, но верит не в вышние силы, а в свои и другие – человеческие. Понимает, кто здесь реально выращивает хлеб и копает каналы, и ничего божественного в этом не замечает. Такие конкретные мужики встречались во все времена, только вели они себя неприметно, потому что голосистые и задиристые долго не жили – против хорошо организованных верующих ничего не поделаешь – любого сметут в праведном гневе, если заподозрят в святотатстве.

А неверующим сплотиться непросто – они ведь помалкивают, вследствие чего между собой на трепетные темы не общаются. Не исключено, что эти, понимающие всё правильно люди, составляли даже не совсем меньшинство, но статистику тогда не вели и социологических опросов не устраивали. Поэтому дальше эту тему развивать не стоит.

Мысль о том, чтобы увлечь старейшину идеей переезда, всерьёз греет моё сердце – на новом месте непременно понадобится крепкий хозяйственник. Мне подобная работа откровенно в тягость – я как-то ближе к технике. Руководство целевыми работами моей душе значительно ближе. Труд организатора, на мой взгляд, это и талант, призвание и способность удерживать в памяти десятки направлений деятельности.

Те, кто мечтает о власти и могуществе частенько полагают, что окружив себя распорядительными и энергичными помощниками, легко преодолеют любые затруднения, но это не так-то просто, потому что вызывает укрепление вертикали власти, приводящее к росту числа управленцев, которых надо кормить. Сытно кормить, чтобы не скушали начальника. Да тут сразу начинается и борьба за место повыше, потому что все видят – командовать просто: отдавай распоряжения, проверяй исполнение, да наказывай нерадивых – действия по подобному алгоритму посильны любому.

В истории подобные ситуации создавались непрерывной чередой – возникали и росли могучие империи, а потом уходили в небытие в связи с потерей управляемости. Самым наглядным примером для меня служит судьба Рима, который был могуч и незыблем до тех пор, пока его земли располагались по берегам Средиземного моря – корабли быстро доставляли и депеши, и воинские подкрепления, цементируя державу. Но после начала экспансии вглубь суши, дела в "Вечном городе" пошли на спад. Завоевание Галлии, Британии и войны в Парфии оказались шагами к гибели, потому что появились отдалённые провинции, удерживать ситуацию в которых при тогдашних средствах транспорта и связи стало физически невозможно.

Зачем тогда римляне полезли вглубь континентов? Ведь не дурнее нас были! А им нужно было кормить растущие ряды управленцев. Сытно кормить. Для этого и требовалось расширять кормовые угодья. Так что с вертикалью власти нужно быть аккуратнее. То есть и совсем без неё не обойтись, но и переполнять бюрократическую машину людьми тоже опасно. Сразу заявляю – я не знаю, где находится оптимум в этой области. И даже не готов изобрести механизм, способный урегулировать процесс роста численности начальников и проверяющих. Но всегда надеюсь на лучшее.

Так вот – староста наш – дядька вменяемый. Стиль управления у него – от всех бочек затычка. Здоровье? Да сносное – он пока в силе. Если продержится хотя бы лет двадцать, то есть шанс успешно стартовать на новом месте при его активном участии. А заглянуть дальше просто невозможно. Отсюда задача для меня – укрепить в нём решимость осуществить свою мечту об освобождении из-под гнёта шумерской теократии.

И начать мне следует с дороги туда – она не должна показаться непреодолимо трудной и фатально опасной. Вот откуда столько внимания судну. И его строителям, разумеется. "Виновные" послушно собрались в лодочном сарае и "сознались", что чертежи для них выполнила тиянкина подружка по имени Юи – девочка ещё не начавшая по женски округляться. Она со своей "сестрицей" не раз занималась кройкой одежды и наловчилась рисовать и чертить. Так почему бы не вычертить пацанам лодку? Небольшую, на которую хватит остатков лесоматериалов. Циркуль и линейка из верёвочки и колышков, начальные представления об измерениях плюс развитый мозг – и дело в шляпе.

А уж как крепить рейки в узлах соединения и как их гнуть, нагревая – ребята видели. Они очень интересно поиграли. И ещё раз поиграли, собрав совсем маленькую лодочку для малышей. Только вот теперь эту маленькую лодку им пришлось снабдить палубой и прикрепить к лодке побольше. Тремя жёрдочками – двумя параллельными и одной наискосок. Заодно и мачту поставили для паруса размером с простынку.

На этом подобии полинезийской пироги мы со старостой и отправились в дорогу – ветер часто нам благоприятствовал. А что иной раз волна захлёстывала в пассажирский корпус, так вычерпывали. Поставить здесь палубу как-то не получилось – тут же нам самим сидеть нужно, и сидеть невысоко.

По этой пироге и не походишь толком – всё на четвереньках. Встать во весь рост и выпрямиться – целая история. Исключительно, чтобы поставить или убрать парус.

Где-то гребли, где то бежали, подгоняемые ветерком. Ночевали на берегу. И на четвёртый день вытащили судёнышко на сушу в том самом заливе, который на самом деле оказался проливом – с севера к Дильмуну примыкает ещё несколько островов поменьше. Здесь принимал на борт воду и провизию тростниковый корабль из Лагаша. Тут мы и оставили нашу лодку под присмотром береговых жителей, промышляющих, в основном, морскими обитателями.

Потом переходили от селения к селению. В каждом староста знакомился с жителями, преподносил подарки – в основном отрезы недорогой ткани урукской выделки. Горшочки, кувшинчики, платки – всё, что двое мужчин могут упереть на полсотни километров – таково здесь максимальное расстояние из одного конца остова в другой. Селений этих нашлось около двух десятков. Думаю, мы заглянули не во все – никто их тут не считал и не переписывал.

Однако, нами явно проводилась разведка местности – мне пришлось записывать имена здешних вождей и наскоро пересчитывать остальных. На свиных шкурах записывал своей вонючей тушью, которая к тому же ещё и расплывалась, но в пределах сохранения читаемости. Люди тут держались вблизи родников, сочащихся из-под земли. Что-то из пробившегося на поверхность даже до моря добиралось – очень удобно для рыбаков.

Пологие пляжи, на десятки метров затапливаемые приливами, выходы скальных пород отдельными грядами, возвышенности, сложенные известняками. Я, пользуясь наспех сооружённым подобием компаса, даже карту начал набрасывать, помечая места, где кто поселился.

Нашлись и роднички, рядом с которыми следов присутствия человека не было – нам местные показали. Может быть и не все, но уж на что расщедрились. Потому что на голом песке жить неудобно – а и такие участки встречались. Как и на голых камнях. Мы со старостой много чего осмотрели, а много чего и не успели посетить – всё ведь ножками. А под конец он спросил, что я думаю насчёт того, чтобы перебраться сюда всей общиной.

Толково мы поговорили. Даже наметили шаги по переселению. Я напирал на то, чтобы сначала поискать нефть. Заметных выходов её тут не примечали, но где-то под землёй чёрного золота должно быть видимо-невидимо. Ну, вроде как мне это приснилось.

Старосте же приглянулся один из родников. По его соображениям тут даже пшеничное поле можно будет организовать. Не очень большое – примерно в десяток саров площадью. В урожайный год это может принести до десятка билту зерна – килограммов триста. Здешний сар это примерно тридцать пять или тридцать шесть квадратных метров. Как я понимаю – квадрат двенадцать на двенадцать локтей, или шесть на шесть метров. Разброс в оценке связан с тем, что от города к городу эталоны мер отличаются – нет тут пока сложившейся метрологии.

Мне это предложение показалось привлекательным потому что совсем рядом, буквально в километре к северу, расположилась низина с плоским дном – подходящее место для рытья нефтяного колодца. До берега моря километров пять сначала по песку, и потом сухой равниной с редкой травой. Чуть южнее настоящие тропические джунгли, где немало деревьев – хоть какие-то дрова будут неподалеку.

Мы перестали скрывать друг от друга, что собираемся перевозить сюда население нашего посёлка и даже наметили этапы сего действия. Скандал со жрецами нам был ни к чему, как и широкая огласка, так что оставалось забросить сюда первую группу и начать её обустройство на месте.

Орошение посевной площади, как считал староста. Поиск нефти и начало её добычи, как полагал я. Теперь нам был реально нужен второй деревянный корабль. Материалы для его завершения уже должен был доставить Пато. А при удачном раскладе, и Хап, но несколько позже.

Если кто-то спросит, зачем нам деревянный корабль, если имеются целых два катамарана, докладываю – двухкорпусные суда для морских плаваний не слишком подходят – их легко сломает на волне. Они хороши на реках, на спокойной воде. Для того, чтобы бороздить на них моря и океаны, нужны не лодки, соединённые тонким настилом, а суда с достаточно толстой и прочной перемычкой, способной выдерживать изламывающие усилия. Это нужно заранее закладывать в конструкцию. А я пока даже в вопросе установки мачты допустил просчёт, который попытаюсь исправить только на втором варианте деревянного судна.

* * *

Дома косили позднюю пшеницу. Ту, которая немного дикая. Пахали поля под ячмень и ритмично подавали воду в канавы – Евфрат уже начал мелеть. Я сразу вернулся к вопросу о цементе – Тияне так и не удалось сделать правильный. Зато она обнаружила добавки, с которыми он быстрее твердеет. Молотые черепки наверняка. И речной песок предположительно. А после обжига в горшке образуется негашёная известь в смеси с глиной, но никакой не цемент. При приготовлении кладочного раствора или бетона в эту смесь добавляют воду. То есть гасят известь. Но использование этого состава хоть для отливки блоков, хоть для кладки – даёт крайне неубедительные результаты. Даже хуже, чем с традиционным известковым раствором.

Надо разбираться. Взял я горшок пива и двинулся к каменщикам. А с кем мне ещё посоветоваться? Так чтобы сразу, то разговор завязался нескоро – ребята поставили второй горшок. Откуда взялся третий, я не приметил, но мы его тоже осушили. Слово за слово, похвала за похвалой, но поведали мне, что гашение извести – дело не быстрое. Необходимо дать ей время созреть, когда уже залита водой. И заливать её нужно не речной водой, а колодезной. Потом хорошенько закрыть от воздуха и дать постоять хотя бы с год. Только после этого пускать в дело – смешивать с глиной или песком и использовать при возведении стен.

Так что купил я пару вёдер зрелой гашёной извести, смешал с молотыми черепками и песочком и сел дожидаться, когда это схватится. Через сутки уже к рукам не липло, а ещё через двое и совсем затвердело – можно было поднимать за края. На этот раз отливка получилась крепкой, как скальный камень. Этот результат оказался больше похож на тот, что происходит с цементом, а не на затвердевшую известь.

Ещё несколько проб убедили меня в том, что пресловутым римским порцелланом являются толчёные керамические черепки. Но и речной песочек влиял и на скорость твердения, и на финальную прочность. Скорость схватывания до привычных мне темпов не дотягивала, но зато прочность не подвела – выходила неслабой.

Тем временем из привезённого леса доделали второй деревянный корабль. Никто, кроме нас со старостой не знал о предстоящем переезде, однако, дело это было уже решённое. С виду община жила привычной жизнью, но на самом деле подготовка к обживанию на новом месте шла полным ходом. Я собственноручно сформовал из бетона три колодезных кольца диаметром в два локтя, как приблизительно помнил по прошлой жизни. Правда высотой всего полметра, чтобы вышло не чересчур тяжело. Ткань из суровых ниток сшили большими полотнищами, чтобы соорудить из них палатки. Бивачный скарб, провизия, семенной материал, инструменты – вещи по длинному списку неспешно грузили во второй из наших деревянных кораблей. В том числе и лесоматериалы и даже немного топлива.

Первым рейсом на Дильмун отправлялся сам староста в качестве одного из четверых гребцов. Необычно лишь то, что сами гребцы ехали с жёнами и младшими детьми, место которых до выхода судна из канала было в трюме. Зачем беспокоить соседей необычностью нагрузки корабля? Слухи о том, что наша община переезжает пока преждевременны.

Глава 20. О мелочах

Распоряжаться на старых общинных землях староста оставил своего старшего сына. Не первый раз. Молодой бритоголовый бородач уже несколько раз с этим справлялся – и снова справится. Тем более, что немало мужей сугубых и нарочитых осталось при нём – народ опытный, бывалый и надёжный.

А у нас на судне горланят младенцы, носится мелюзга, мальчуганы садятся на вёсла рядом с отцами – вроде как помогают папашам грести. Веселуха, одним словом. Я не знаю в точности, почему так, но чем корабль длиннее, тем быстрее он идёт. Даже не заметили, как преодолели предполагаемые триста вёрст и пришли к Дильмуну.

Не в проливы на севере вошли, а вытащились на песчаный берег на западе со стороны материка, выбрав момент максимума прилива – даже рифов не зацепили. А потом несколько дней возили скарб на четырёхколёсной тележке и устанавливали просторную палатку на деревянном каркасе.

Родник здесь представлял из себя лужу с мокрыми берегами и бьющим со дна источником. От него мы провели канавку, заполняющуюся водой, которая подтверждала горизонтальность прокопанного для неё пути. От неё проделали поперечные канавы – тут уже действовали с учётом правил геометрии, выдерживая регулярные расстояния и чёткую параллельность.

Земля здесь лёгкая, намокает охотно, да и мотыгой рыхлится запросто. Её разровняли граблями и принялись за сев – нет, не бросали семена с размаху горстями, а аккуратно проделывали палочкой углубления, в которые вставляли зёрнышки.

Дамы-сеяльщицы при этом стояли на деревянном трапе, поперечины которого как раз в канавки и были погружены. Завершив три или четыре рядка, они переходили на второй трап, положенный за их спинами, а отслуживший поднимали совместными усилиями и перекладывали дальше. Снова три-четыре рядка, и новая перекладка трапа. Метод сева не квадратно-гнездовой, а по вершинам равносторонних треугольников. Когда я объяснил старосте рациональность такого подхода в условиях ограниченности посевных площадей, даже малейших возражений не было – не ретроград наш старшой ни с одного бока. А простота применяемой оснастки его окончательно пленила.

Он отлично понимает, что прокормить семь десятков общинников с четырёх соток непросто даже при трёх урожаях в год. Чтобы не упустить деталей, уточняю – длина трапа и, соответственно, ширина "поля" – три целых и шесть десятых метра. Длина – десять. Так проще учитывать площадь в местных единицах – сарах, которые и есть эти самые тридцать шесть квадратов.

Тем не менее, сев мы завершили – можно приступать к поискам нефти. Аккуратно, чтобы не расколоть неармированные изделия, перевезли бетонные кольца к месту будущего колодца и принялись копать. Первые полметра дались нам легко, а потом пошли известняки. Мы продалбливались сквозь них с заметным трудом, извлекая на поверхность отбитые нашими трудами камни, до тех пор, пока не начала сочиться вода. А сквозь воду нам точно не пробиться. Вот тут-то до меня и дошло, что раз на острове имеются родники, значит сюда поступают подземные пресные воды. И взяться им здесь неоткуда, кроме как из недалёкой Аравии. Своих-то гор на Дильмуне нет, а имеющиеся возвышенности совсем низенькие.

Мы тут же перестали углубляться и выровняли края раскопа с расчётом установить на них нижнее кольцо, что и проделали, соорудив треногу с воротом и канатом. Верхняя кромка бетонного ограждения лишь самую капельку торчала над уровнем грунта – то есть прокопали мы меньше полутора метров вниз. Зато дно колодца уже покрылось сплошным слоем воды. Вывод неутешительный – на Дильмуне нам до нефти не добраться – надо искать её на континенте. В принципе, она точно есть на полуострове Апшерон – именно там её черпали из ям вплоть до девятнадцатого века. Но это даже дальше, чем озеро Ван – на юго-западной стороне Каспия.

Одним словом, надежды на топливное изобилие рухнули окончательно. Придётся ориентироваться на дрова с Карана и ещё одной речки с кашляющим названием, что тоже протекает через Элам – их устья до нас ближе всего. И на Аравийском берегу виднеется какой-то лес – посмотрим и там.

А вот староста наш заметно приободрился – стоял рядом с колодцем и погружал в него шест, отмечая скорость, с которой прибывает вода. Наверно, прикидывал, хватит ли влаги на орошение ещё четырёх соток? Отлично его понимаю. Даже разделяю восторг. Но мне сейчас нужно думать не о сельском хозяйстве, а о промышленности, которую очень хочется создать.

* * *

В обратный путь на деревянном судне мы со старостой отправились вдвоем. В крайнем случае, даже грести можно, но вообще-то ветер нам благоприятствовал, и до Ура мы дошли под парусом. В канал, ведущий вглубь суши, входить не стали – пристали к берегу прямо в русле Евфрата. Дальше старейшина отправился пешком и отсутствовал до вечера.

Мне он ничего не говорил, но я и так знаю – толкал жемчужины, которые выменял у островитян на мануфактуру. На другой день отправились дальше всё так же под парусом. Понимая мою озабоченность и принимая её близко к сердцу, наш старейшина рассказал о том, что видел в продаже нефть, которая ценится не так уж высоко, потому что добывают её не очень далеко – рядом с городом Киш – это здесь же в Шумере. Скорее всего нам придётся её покупать.

Киш – это не берег Капийского моря. Это рядом. Так что планы мои не рухнули, а приобрели несколько более коммерческий окрас. Оно и раньше было понятно, что силами одной общины нам не обойтись – придётся использовать труд других людей, покупая результаты его на средства вырученные за собственные изделия или привезённые откуда-то товары. А интенсивную торговлю очень затрудняет её меновой характер. И нестабильность основной шумерской валюты – зерна. Стоимость его колеблется в зависимости от времени года и размера урожая. Серебра в обиходе мало, золото вообще редкость и ценится в украшениях, дело с которыми имеет, в основном, жречество. Более-менее стабилен спрос на соль, и стоит она далеко не безделицу. Как-то же выпаривали её из морской воды на Сиваше! А почему не на Дильмуне?

За такого рода мыслями мы и добрались до дома.

* * *

Самым тугоплавким из широко распространённых нынче материалов является медь. Бронзы плавятся при меньших температурах. Из меди городской медник и сделал мне пульверизатор эжекторного типа – устройство, засасывающее жидкость через трубочку за счёт разрежения, создаваемого потоком воздуха. Два меха: ресивер и нагнетатель – я попросил сшить наших женщин, набравшихся опыта сшивания кож на обтяжке лодочных корпусов. Трубки из тростин потолще, кое-что из глины, и вскоре нефть у меня заполыхала, создавая нешуточный жар. Вот в этот жар и поместил я горшок размолотого гематита, смешанного с толчёным древесным углем. Горшок с прилепленной на слой мягкой глины крышкой, чтобы перекрыть путь поступлению воздуха.

Помню ведь, что атомная масса углерода – двенадцать, кислорода – шестнадцать, а железа – где-то пятьдесят четыре или пятьдесят шесть – близко к никелю. Это, так сказать, издержки прошлой профессии. Они и позволили мне рассчитать соотношения масс компонентов – участников реакции восстановления. Если даже с железом я и ошибаюсь, то погрешность невелика.

Через несколько часов нагрева, купленная на рынке нефть закончилась, горшок с "замесом" покосился, начав оплывать, и спёкся с собственной крышкой. Зато у меня получилось около двухсот граммов железа, собравшегося на дне в тоненький диск. В принципе – приемлемо: соответствует ожиданиям. Для моей личной индустрии наступил железный век.

Впрочем, в жизни общины нынче многое пошло иначе. Рыхление земли мотыгами сменилось вспашкой на волах. Убирать хлеб тоже стало легче – косьба это не работа серпом. Даже чисто по Марксу резко возросла производительность труда отчего высвободились рабочие руки для занятия ремеслом. Лодки-то у нас всё ещё покупают, пусть и не за те фантастические деньги, что поначалу.

Хап практически принял на довольствие селение кузнецов на правом притоке Карана. И общину бортников, становящихся пасечниками, живущую там же. Возит туда зерно, ткани, горшки и разное-всякое, чего те пожелают. Взамен получает инструментальную бронзу и воск – товары дорогие и всегда ликвидные.

Женщины варят мыло. Хозяйственное – с поташем. И туалетное – с содой. Оно востребовано у людей из соседних общин – шумеры не грязнули. Ещё в обиход вошли горшки, которые проектировались для судового камбуза. Дрова или тростник в них закладывают через отверстия в боках, сами эти отверстия нетрудно заткнуть, регулируя, таким образом, скорость поступления воздуха и интенсивность горения. Это ещё не поддувала, но их предшественники. В результате расход топлива уменьшился, а выход поташа из золы возрос.

Про все изменения так сразу и не упомнишь, но их довольно много. Жить становится удобней. Да в той же мойне появилась деревянная купель – ящик, собранный из досок на тех же деревянных шкантах.

* * *

Нефтепромысел к западу от Киша отыскал Пато, когда отвозил туда груз шкур, доставленный с левобережья Тигра. Действительно, это колодец, из которого вёдрами черпают "чёрное золото". Домой он этого добра привёз сколько уместилось в катамаране. В горшках, разумеется.

А вообще-то в районе этого замечательного города имеется возможность перейти из одной великой реки в другую – Евфрат здесь не раз менял своё русло, отчего образовалось несколько проток. Канал из одной доходит до Тигра, но пройти там можно не всегда – только временами, когда воды достаточно.

Ещё Тияна затеяла ткать бинты. Перевязочный материал ей бывает нужен часто, а в это небогатое время раздирать на полосы ткань – просто кощунство. С другой стороны, соткать плотную материю существенной ширины – не самый простой труд. А для бинтов и плотность материи не требуется, и ширина нужна небольшая. Сделать станок оказалось под силу даже плотникам, тем более, что у нас и токарный станок в наличии, и многие виды крепления деревянных деталей давно вошли в обиход.

Сначала освоили ширину полоски в три пальца, а потом и в шесть. Льняные нитки продаются свободно – никаких проблем. Но и сильно упираться с этими бинтами никто не стал – сделали небольшой запас и на этом остановились. Всё бы так и оставалось, если бы Тияна не сшила своей обожаемой Юи шляпку с полями. Сшила, как нетрудно догадаться, из широкого бинта. Вот не нравятся нашей непоседе платки из шерстяной ткани, а нравятся панамки из марлёвки! Накрахмалила она этот головной убор клейстером, заваренным из обычной белой муки, чтобы форма более-менее держалась.

А потом пришлось шить и для других девочек. И для их мам. Ткань быстро "потолстела" – её складывали в три слоя. Ткацкий станок перешёл в режим непрерывного функционирования, потому что соседи сполна оценили эти простенькие шапочки и тоже захотели себе такие. Большого шляпного бизнеса не получилось, но образовалась занятость для детворы, приносящая некоторое количество зерна в закрома общины.

Я собирался на Дильмун с нефтью, форсункой и мехами. Куруш повёз зерно храма с тамкаром к селению, где оказался доступен гематит – возьмёт, сколько дадут, и закажет ещё. Староста уже уехал на остров, прихватив очередные три бетонных кольца – мысль о колодцах явно его увлекла с точки зрения расширения орошаемых площадей.

* * *

– Ылш! Как думаешь, надолго ли хватит плодородия тех делянок, которые сейчас оборудуют на Дильмуне? – подошла ко мне Тияна и устроилась рядом на связке тростника.

– Думаю, ненадолго. И пока не придумал, где брать органику для его восстановления. Евфрат выносит в залив тысячи тонн ила. Ила, взвешенного в воде. Ума не приложу, как его отделить от всего остального. От песка на берегу, например. От растений, среди которых он оседает на суше. Это ведь тонкий слой, который перемешивается с тем, на что выпадает.

– Ну да, – кивнула девушка. – Видела, когда мы отмывали песок от него. Получить чистый ил – та ещё задачка. Разве что воду фильтровать и соскабливать с марлечки. Я пробовала для эксперимента – на кубометр мутной водички чайная ложка полезного компонента. Или кофейная. В общем – маловато будет.

– А ты не знаешь, этот ил тяжелее воды или легче? Он тонет, или всплывает?

– Не знаю. Не присматривалась. Был бы стеклянный стакан… Стой! Я же и сама могу его сделать! Сода и хорошо отмытый песок уже есть.

Соображает девчонка. Надо только вовремя подсказывать. Потому что ей ещё предстоит освоить органический синтез. Пластмассы там, сульфаниламиды, без которых очень трудно снизить смертность от инфекций. Сульфадимезин ещё на моей памяти был популярен. Только не помню – он или что-то другое решило проблему чумы. А то сейчас против эпидемий можно использовать только карантинные меры.

Глава 21. О великом

В период первого успеха, достигнутого с началом постройки в нашей общине лодок, мы проявили неосторожность: продуктовое изобилие и обновки в одежде не остались незамеченными соседями и теми, кто обо всём докладывает жрецам. В результате нас прессанули. Теперь мы осторожничаем и скрытничаем. Оперируем заметными средствами преимущественно вдали от всевидящего ока служителей богов, обитающих в родном Уруке. А средств этих постепенно накопилось изрядно – торговля дело прибыльное. Выяснилось – мы даже не заметили, как занялись ей вплотную. Четыре собственных судна на одну не самую большую общину – это много. Хотя торгуем мы, преимущественно, транспортными услугами, потому что покупать-продавать без знания спроса и предложения рискованно. Так вот, спрос-предложение наши судоводители постепенно изучают, развозя чужие товары по всему Шумеру.

На старых общинных землях всё выглядит привычно: пашем, сеем, жнём, сдаём в закрома храма положенную долю зерна. Продаём лодки чуточку дороже, чем городские ремесленники, потому что наши суда действительно лучше. Как говорится – привычная картина. А что людей стало немного меньше, так до этого никому нет дела. Работы-то проводятся в обычные сроки и у всех на виду.

Зато на острове Дильмун сложена печь, подобная той, которую долговязая соорудила для своей бани. И в этой печи я выплавляю из гематита железо. Выплавляю в обожжённых на солнце горшках с плотными крышками, создавая жар сжиганием нефти через форсунку. В ограниченном пространстве тепло рассеивается не так быстро, как на открытом воздухе. Рядом установлен горн с таким же типом подогрева. Есть наковальня, молоты, клещи, бородки-пробойники – все из инструментальной бронзы. Первейшая моя задача – сделать железные шины для тележных колёс. Колёса требуются для повозок, на которых наши люди отправятся горной тропой за солью и содой к озеру Ван.

Соль нынче всё равно, что валюта. В Шумере она дешевле меди, но дороже зерна. А на телеге осёл способен увезти в четыре раза больше груза, чем во вьюке.

Кроме обода колесу требуется ещё и втулка – на неё пойдёт бронза. И непременно нужна ось. Пока деревянная.

Такие вот у меня незамысловатые планы, потому что оборотные средства необходимо регулярно пополнять: покупать зерно по всем городам Шумера и расплачиваться им за множество нужных вещей.

На острове, между тем, выкопали второй колодец. Глубже первого на метр, но вода в нём поднялась почти до уровня земли. В обоих случаях черпают её теми же журавлями, что и дома. И тут, и там влаги хватает для орошения примерно четырёх соток, так что теперь в наличии не одно поле, а три. По десять-двенадцать сар каждое. Здесь высокая влажность воздуха, отчего воды на полив требуется относительно немного – почва не слишком быстро высыхает. К тому же, ночами случаются дожди, обычно короткие, но интенсивные. Не нудная морось, как в зимнем Шумере.

Одним словом, продовольственную базу община постепенно создаёт и здесь. Хотя вопрос с удобрениями меня продолжает тревожить, ведь исходное плодородие почв непременно истощится. Кое-что вернётся в грунт с компостом, но ведь далеко не столько, сколько необходимо.

Про речной ил: наблюдая за мутной водой в горшке, Тияна установила, что он оседает на дно. Следовательно, должен накапливаться на дне стоячих водоёмов. В долине Евфрата вполне могут найтись озёра, заполняемые в половодье, а потом пересыхающие или мелеющие. Да хоть бы то же болото, через которое мы ходили за ветками для самой первой нашей лодки. Может быть, даже не нужно далеко идти – достаточно просто копнуть у себя под носом?

Непростое нынче время. Заниматься чистой наукой невозможно в принципе. Может быть, только жрецам. И то далеко не всем: многие из них озабочены присмотром за хозяйственной деятельностью в городе и окрестностях, а иначе не прокормишь даже тех избранных, которые могут позволить себе не заботиться о пропитании и погружаться мыслями в высокие материи. А нам, свободным гражданам, надо соразмерять свои действия с потребностями сообщества, к которому принадлежим. В настоящий момент – общины. Потому что бурным прогрессом весь Урук осчастливить не удастся – пупок развяжется. Отсюда и заинтересованность в колёсах с железными шинами.

Про свою догадку насчёт ила я отписал Тияне – она человек обязательный: непременно разберётся с болотом. А мне, похоже, придётся израсходовать несколько инструментов из драгоценной инструментальной бронзы на валки для прокатки железных полос. Иначе у меня ничего хорошего не выходит с этими злосчастными шинами, для которых нужна полоса постоянной ширины и толщины – только металл понапрасну пережигаю, получая в результате всякие кривулины.

* * *

– Привет, старикашка! – приветствовала меня Тияна, появляясь в мастерской, которая отчасти плавильня, а отчасти кузница. – А я привезла краску. Настоящую, масляную. На кунжутной олифе.

– Опаньки! И что же мы будем красить?

– Покрытие палаток, чтобы не промокали от дождя, – улыбнулась девушка.

– Намереваешься оживить их художественной росписью? – попытался подколоть я.

– Одноцветной. Пока я только охру растёрла. Хотела применить это на обтяжке для лодок, но засомневалась и решила, как ты любишь говорить, потренироваться на кошечках. То есть, на полотнищах, служащих крышей здешних палаток. Они ведь натянуты на каркас, то есть условия в чём-то схожи с теми, в которых используются коровьи кожи на лодках.

Интересная, между прочим, мысль. Как-то она мне в голову не приходила. Ребёнок явно делает успехи в адаптации к местным реалиям.

– Ещё мужчины начерпали густого ила со дна луж на пересыхающем болоте, что за нашим посёлком. Там, где пасут волов и овец, – продолжила повествовать посетительница. – Субстанция густая, грязная и вонючая. Под неё пришлось собирать ящики вроде купели, но поменьше. А то не поднять. Как раз сейчас три таких сгружают с кораблика, на котором меня привезли. Надо придумать, каким образом его в почву вносить, – красиво подняла давно не щипанную бровь Тияна.

– Забей! – махнул я рукой. – Нам в подобных делах не сравниться с потомственными земледельцами, которые с рождения работают на земле.

– Ты сюда надолго?

– Думаю, навсегда. У меня со жрецами полный разрыв. Решили меня, понимаешь, осчастливить всем кагалом. Обычай у них такой: женщина в храме обязана, видишь ли, в качестве жертвы Инанне отдаться жрецу по его первому требованию. А я не согласилась. Насилу вырвалась. Пришлось расчистить себе путь: одному коленкой заехала по бубенчикам, второму хорошенько звезданула нунчаками, а остальные прочухаться не успели, как меня и след простыл.

Домой пробиралась огородами. Подружки спрятали. Кстати, твоя жёнушка с сестрицей, да Юи в придачу. Остальным я и не показывалась. Кто знает, как они отнесутся к непокорной? А так – средний сын старосты, когда пошёл сюда на втором деревянном судне, взял меня матросом в один конец. А обратно хочет тебя с собой пригласить.

– И где он прячется? – постарался я сохранить шутливый тон.

– К маме побежал. С середины лета не виделись. А он себе девочку присмотрел на Хабуре. Хочет посоветоваться насчёт женитьбы. В тех краях за невесту принято платить.

– Мальчишке же всего четырнадцать, – воскликнул я.

– А что поделать? Обычаи такое непотребство даже поощряют, – пожала плечами Тияна. – Половую жизнь начинают очень рано. Девушки – как падёт первая кровь. Ну, а юноши – как только, так сразу. Ылш, представляешь, – верховный жрец каждый год женится на девственнице, которых для него специально растят в храме и сохраняют в неприкосновенности. Учат молиться, врачевать, да и вообще всякому-разному.

– То есть создают некую общность просвещённых дам, – кивнул я понимающе.

– Ишь, как заговорил. Дам, не дам… Твои высокомудрые измышления, господин хороший, далеко не каждому «смерду» ведомы. Ты человек или калькулятор? – возмутилась моей оценке девушка. – Ты что, со своей Тэрой ночами занимаешься аналитическими упражнениями?

– Жарко у нас в Шумере. Только зимой и порадуешься тёплому телу, готовому согреть. В остальное время лежим рядом и рассказываем друг другу разные интересности. Я ей про тангенсы, а она – про цвет человеческой печени. Это ты просила её помогать тебе при вскрытиях?

– Самый наглядный способ изучения анатомии, – пожала плечами Тияна. – Заодно – возможность разобраться в истинных причинах смерти. Сам понимаешь – прижизненная диагностика не всегда позволяет верно выявить недуг. А местные на удивление спокойно относятся к виду человеческих внутренностей. Привыкли к жертвоприношениям или разделке туш.

У меня ведь, как и пристало практикующему медику, уже есть своё персональное кладбище. Не всем удаётся помочь. И родственники умерших обычно не возражают против того, чтобы я воочию убедилась в причинах их ухода от нас в мир иной. Некоторые даже присутствуют и вопросы задают. У нас там вроде культурного центра – люди тянутся к интересному от однообразия повседневности. Имею в виду соседей. Свои и так не скучают.

Так что тут у тебя с повозками?

– Три небольшие арбы собрали с колёсами диаметром по полтора локтя. И на этом железо у меня закончилось. Деревянную часть делали здешние мужчины, и помогали мне с ободьями и втулками. Они ведь сплошь и плотники, и столяры. Ты не знаешь, как устроен хомут? А то я с гужевой упряжью никогда дела не имел, – полюбопытствовал я. – Все эти постромки и прочие верёвки для меня предметы абстрактные. Но ведь неспроста же их придумывали!

– Хомут – нечто вроде деревянного кольца, обшитого кожей. За него лошадь и тащит телегу. В нашем случае – осёл. То есть не шеей тянет, а плечами и грудью, – припомнила девушка. – И ещё оглобли скреплены дугой, чтобы не расходились в стороны. Вот они и должны скрепляться с хомутом. А вес оглобель принимает на себя маленькое седло, оно так и называется – седёлко.

– Спасибо, – кивнул я. – А то в одну голову только сплошные сомнения лезут. Не с кем мне здесь словечком перекинуться. Глянь! Повозку к первому колодцу тянут. Пошли, посмотрим, как они будут удобрения вносить.

* * *

Общинники – великие традиционалисты – сделали всё максимально привычным им способом. Поставили ящик с илом рядом с колодцем и принялись ведро за ведром вливать в него воду. Избыток переливался прямиком в центральную оросительную канавку вместе с илистой мутью, которую взбаламутила струя из ведра.

Вода всё прибывала, расходясь по канавкам, а мужчины продолжали лить. Вскоре уровень поднялся выше уровня грунта так, что смешанная с илом вода стала покрывать пашню вместе со всходами. Так уж тут получилось, что поле выровнено строго горизонтально, дабы его орошала влага, поступающая самотёком. Извлечённый при выравнивании грунт сложен за внешней кромкой поля в невысокий вал, который и не позволил воде с илом разлиться во все стороны.

Пашня покрылась мутной водой, принёсшей земле удобрение. Та же самая картина, что и в Шумере во время паводка. Разве что мутность воды несколько сильнее потому, что в ящике-купели её нарочно взбаламучивают палкой.

– А я думала, что они этот ил разбросают по поверхности! – воскликнула Тияна.

– Ага. Расхаживая прямо по посевам, – хмыкнул я. – У этих людей опыт многих поколений предков-земледельцев и наглядный пример из природы перед глазами каждый год. Если Евфрат-батюшка вносит плодородный ил методом затопления посевных площадей, так почему они должны поступать иначе?!

Заглянув в колодец, убедился, что вычерпали его до самого дна. Насколько помню, наполняется он примерно за сутки.

* * *

В посёлке оживлённо. Сын старосты с настолько длинным именем, что в быту его зовут «Пал», оживлённо беседует с женщинами, братьями, сёстрами и всеми остальными. Ему есть, что рассказать о путешествиях, в которых он побывал за последние месяцы. Тем более, что стал полноценным капитаном – водит второй наш деревянный кораблик и подыскивает себе помощника: люди в общине нынче буквально наперечёт – все задействованы на своих местах. Даже в экипаж для родного сына староста не в силах никого выделить. А со стороны приглашать людей опасается, потому что тайна Дильмуна должна быть сохранена. Про неё и взрослые-то общинники знают не все, а из женщин только те, что уже переехали на остров.

Сегодня в большом глиняном котле варятся креветки – морепродукты постепенно входят в жизнь. Вчера у нас вообще был рыбный день, что немудрено: зерно интенсивно разбирают соседи. Сегодня их пока не видно, но завтра непременно придут меняться, потому что прибытие корабля, как пить дать, засекли. И про то, что он всегда доставляет ячмень и пшеницу, точно знают.

Глава 22. За содой

– Похоже, мы не туда попали, – говорит Тияна, осматривая берега реки, вверх по которой мы медленно поднимаемся, увлекаемые парусом и лёгким ветерком слева.

– Да, это не Каран, – соглашаюсь я. Мы беседуем не по-русски, а на шумерском, чтобы нас понимал капитан этого судна Пал – средний сын старосты, прошедший выучку у Куруша.

– Керхе? – догадывается наш юный шкипер.

– Похоже. Будем двигаться по ней – всё равно придём туда, куда нам надо. К селению Сузы. Там от одной реки до другой рукой подать. Такое же Междуречье, как и между Тигром и Евфратом, только маленькое. И реки эти – Каран и Керхе тоже разливаются и затапливают низменные земли, принося на них плодородный ил. Только размеры этой страны не такие огромные, как в Шумере. Берега здесь круче, а речные долины уже, – продолжаю я информировать начинающего шкипера.

– Люди здесь говорят на другом языке, но многие понимают наш. Сейчас мы направляемся в Сузы, чтобы набрать экипаж для похода вверх по Евфрату.

– Возьмём братьев Сун, – вступает в разговор Тияна. – Хоть и не самые удачливые торговцы, но гребцы отменные. Покупают-продают всё подряд и мотаются от низовий до порогов Карана. Да вот никак не разбогатеют. Грамоты не знают, считать не умеют. А всё, что наторгуют, уходит на содержание их семей. То есть как-то живут. Но если предложу им что-нибудь поинтересней – уверена, что согласятся.

– Они на полном серьёзе считают Тияну богиней, – пояснил я.

– Я тоже считаю её богиней, – пожал плечами Пал. – И не я один. – Она лечит, а ты, Ылш, придумываешь разные замечательные вещицы. Отец считает, что если вы и не боги, то ничем им не уступаете. А если не уступаете, то и есть боги. Научите меня вашему языку!

– Он очень трудный, Пал, – явно испугалась Тияна.

– Я смогу! Я умножать и делить умею. И знаю подобиетреугольников. Ылш объяснял и показывал.

– Некоторые слова из языка богов уже знают многие наши общинники: шпангоут, бимс, киль, шерхебель, – согласным голосом сказал я. – Так что процесс уже запущен. Остаётся перевести на шумерский песню о кузнечике и выучить с народом по-русски. А дальше – бой покажет.

Почему я решил рекрутировать в команду братьев Сун? Потому что они увидят достаточно много такого, что хотелось бы до поры, до времени не предавать широкой огласке в Уруке. Эти люди – эламцы. То есть шумерские жрецы и их боги для парней чужие. Вот и не будут "братья" делиться впечатлениями от поездок с кем не следует.

* * *

Храмы в Сузах тоже есть, но не монументальные каменные, а заметно скромнее. Тратить время на изучение новой кучи религиозных тонкостей мне откровенно неохота. И вообще это больше по тиянкиной части. Главное – нам показали, где найти братьев Сун.

Сами братья оказались не дома, а в плавании, поэтому пришлось их ждать. Наша непоседа занялась медицинским обслуживанием семей будущих матросов, Пал изучал состояние рынка, а я продолжил трудиться над арбалетом. Тут основная хитрость – удержание натянутой тетивы и её отпускание в момент выстрела. Важно при этом не повредить тетиву. Лучники, действующие пальцами, обращаются с тетивой бережней, чем механические держатели, которые могут иметь неприятные выступы и шероховатости, приводящие к быстрому выходу из строя туго натянутой веревочки.

Пришлось покумекать, а то я раньше с подобными приспособлениями дела не имел и об их устройстве не задумывался. А тут задумался: фрезерного станка в этом мире нет, да и напильники отсутствуют, а шероховатым камушком получается далеко не всё. Закавыка была в том, чтобы при плавном нажатии на спусковую скобу стержень, держащий натянутую тетиву, улетал вниз резким рывком. Как этого добиться без пружины, я не сообразил. Но среди выплавленного из гематита железа был и вариант с упругими свойствами – я варьировал соотношение руды и угля в "замесах" и получил более-менее углеродистую сталь, поддающуюся закалке. После череды проб и ошибок сделал приемлемый спусковой механизм с двумя пластинчатыми пружинами и сумел втиснуть его в приклад.

Плечи для сего хайтекового устройства сделал Куруш. Он с детства охотник и вполне приличный стрелок из лука. То есть понимает, какое дерево брать, как его сушить, и чем обклеивать. Замыслом я с ним поделился давно, так что у него в Уруке много палок сохнет под потолком, ожидая, когда у меня дойдут до них руки. Вот сейчас первая пара и пошла в дело. Натяжение тетивы для первого раза – просто рукой. Народ здесь поголовно неслабый, так что всякие стремена или рычаги пока излишни. Пока не совладаю с замком. А дальше видно будет.

Вот с этим самым замком я и возился, оставаясь на судне. Справился. А тут и "братья" приехали. Пообщались с домочадцами, сбыли привезённые товары и двинулись вместе с нами в дорогу – уважают они "богиню Ти" и верят, что худого она не посоветует.

В это время года при низкой воде легко отличить прозрачную толщу Персидского залива от мути, приносимой реками, а приподнявшиеся островки видны отчетливо, а не как плотные массивы торчащих из воды камышинок. Глубокая губа Тигра осталась позади справа – мы вошли в Евфрат. И не приставали к берегу до самого Ниппура, где закупили двадцать тонн пшеницы и ячменя. Потом тоже шли почти без остановок – небо оставалось ясным, ночи лунными, а ветер благоприятным, что продлится до наступления осенне-зимних дождей.

"Братья", немало походившие на тростниковых кораблях, очень удивились, когда поняли, что мы уверенно движемся и при боковом ветре. И даже при встречно-боковом. А уж когда сообразили, что даже против ветра можно плыть, меняя галсы, пришли в искреннее восхищение. Но этим приёмом мы и сами не особенно охотно пользовались, потому что ширина реки не так уж велика – с полкилометра. Идти на вёслах держась у берега получается быстрее, чем шарахаться из стороны в сторону.

Пал неплохо обучил и натренировал команду. Тияна стряпала, я в тесном загруженном трюме уже не мог развести свой походный горн и просто садился на вёсла шестым гребцом. Относительно слабое встречное течение позволило нам дойти до места пересадки на ослов буквально за четыре недели.

Здесь мы поставили на колёса привезённые с собой арбы и двинулись к озеру Ван. На каждой повозке ехало по пять билту груза. То есть по сто пятьдесят килограммов на наши меры.

Разумеется, весь груз за один рейс перевезти не удалось, поэтому повозки принялись курсировать туда-сюда. Им требовалось сделать около сорока рейсов, чтобы доставить всё зерно по назначению. Это заняло бы чересчур много времени – пришлось нанимать и ослов под вьюки. Вместе с погонщиками, разумеется. Обратно доставляли соду и соль. Еще травы, собранные Тияной по окрестностям озера или купленные у здешних женщин уже в сушёном виде. Нашей врачевательнице ничего не оставалось, как собирать знания по всем окрестным землям и запасаться средствами против любых недугов – во всемогущество отваров и настоек она верила крепко.

В здешнем языке встречалось много слов из шумерского языка, да и строение его было близким, так что языковый барьер она преодолела легко. Она и в Эламе без труда начала общаться с местными, но там многие понимали шумерский. Тем не менее, склонность к языкам у неё, несомненно, в наличии.

Наши "матросы" сопровождали гужевые обозы и вьючные караваны, а я "завис" у здешнего "ювелира" – эти люди более всех остальных осведомлены о работе с самыми разными материалами, сочетая в своих изделиях металл и камень. Для поддержания с ним тёплых отношений я преподнёс ему нож из углеродистой стали. Думаю, он не лучше бронзового, но явно особенный по этим временам, когда железа ещё нигде не выплавляют, а применяют одно только метеоритное.

С этим человеком мы легко договорились о большом мешке, куда его подмастерье станет ссыпать отходы от обработки бериллов. И о цене по которой уступит их мне или тому, кого я пришлю. Не помню уже, где я слышал о том, что если сплавить бериллы с медью, то получится бериллиевая бронза, которая хороша на пружины потому, что упругая. Сам я этого пока не пробовал, но запастись исходниками надо заблаговременно.

И пшеница, и ячмень в этих местах ценятся значительно выше, чем у нас в Шумере, потому что земли, пригодной для земледелия, тут заметно меньше. Если речь о берегах озера, то тут есть где развернуться земледельцу, но многие обитатели нагорья живут среди каменистых пространств, где даже трава растёт, находя лазейки между глыб или пробиваясь сквозь слои щебня. Так что в среднем получается – доставлять сюда продукты выгодно, если взамен тебе нужны камни или что-нибудь из них сделанное.

Кстати! О камнях и каменотёсах. В Шумере настоящих крепких камней почти нет – кругом сплошные известняки. Это, насколько я помню, осадочные породы. Первыми вспоминаются мрамор, мел и ракушечник. Но у нас это белые или серые довольно плотные массивы, встречающиеся в произвольных местах. На них и стоят многие храмы. Или селения отдельных общин.

Примесь известняка в муке не придаёт выпечке ничего хорошего – для перетирания зерна нужны крепкие камни, поэтому их привозят и продают. Но для тиянкиной баньки староста не захотел тратиться: он тогда не особенно ей доверял – присматривался. Потом испытал эту баню, но не одобрил – у нас и без подогрева жарко.

Так о камнях: здесь, в будущей Армении их сколько душе угодно. На любой вкус. И есть мастера, умеющие придавать им нужную форму – те самые каменотёсы, знающие, кстати, какие лучше других подходят для зернотёрок.

Вот этим парням я и заказал жернова. Скорее, жерновцы: потому что небольшие. Одного из мастеров идея увлекла. Уж не знаю, насколько она была для него новой, но центральное отверстие в верхнем жернове оказалось ему в новинку. Да и неглубокая конусность на сопрягаемых поверхностях, которая была призвана не позволить при вращении верхнему жернову съехать с нижнего.

А что? Я ведь никогда раньше мельниц не строил. Как придумалось, так и объяснил. И сам помогал. Особенно с отверстием – его пришлось пробивать раскрашиванием не от слова "красить", а от слова "крошить". Помучились, попробовали несколько вариантов, но результата добились – оно мололо зерно, засыпаемое в центральное отверстие верхнего жернова, а размолотое высыпалось в щель равномерно во все стороны и попадало на подстеленную шкуру. Вращение придавали прямо руками, крутя верхний камень за края.

Таким образом прототип мельницы, в принципе, получился. Убогий, конечно. Но то, как будет работать "боевой" образец, я пока никому не показал. Это произойдёт уже дома.

Мы прилично задержались у озера Ван. Тияна запаслась новыми травами и кое-какими познаниями. Я приобрёл жернова. А вот зерно мы перебросили сюда не всё – нам предстояла ещё остановка в пункте, где надеемся разжиться гематитом. И покупка жены для Пала.

* * *

Гематит ждал нас всё в том же шатре, сложенный в большую кучу. Или добывать его в этих местах легко, или везти совсем близко, но три мешка пшеницы за него отдать пришлось. Ну а что? Самому его в здешних холмах выискивать? Собирать, доставлять? На это никакого времени не напасёшься, да и людей на такую работу неоткуда взять. Нет уж – пусть пока будет, как есть. До настоящей металлургии нам ещё далеко, а на наши малые объёмы можно и дорогой рудой обойтись.

Отсюда недалеко уже оставалось до Хабура – левого притока Евфрата, но за первым же поворотом реки нас окружили лодки с людьми, вооружёнными длинными палками. Ничего не требовали, ничем не угрожали, а сразу полезли на палубу. Братья Сун отбивались вёслами, мы с Палом – шестами, а Тияна стреляла из арбалета.

Он достаточно легко взводится, болтов к нему наготовлено много, а "братья" никого не подпускали к нашей "богине смерти". Она работала с колена, оставаясь в полигонных условиях, и всегда попадала. Ряды нападающих таяли на глазах. Но легко не было – шкипера нашего уже свалили ударом на уровне ног, мне прилетело по плечу, да так, что я выронил шест, но тут прозвучал щелчок тетивы, и занесший дубину над моей головой здоровяк схватился за лицо и рухнул в воду. Так прозвучал последний аккорд этой сумбурной схватки.

Из четырёх долблёнок, доставивших разбойников, уплыла только одна – двое на вёслах и пятеро за неё держатся, оставаясь в воде. Ещё двое держатся за лодку в которой некому грести. Насколько мы подсчитали – трое утонули, и две лодки перевернулись, но не утонули потому что они сплошняком деревянные. Мы их неспешно подняли к себе, позволив двоим выжившим удаляться вплавь, придерживаясь за своё убогое плавсредство.

Синяки, пара не слишком глубоких резаных ран – это Тияна залечила пока мы пассивно дрейфовали. Самое серьёзное повреждение получил наш юный капитен. Возможно, у него трещина в кости – тут без рентгена наверняка не скажешь. Так что гипс на конечность ниже колена и костыль подмышку, как у Джона Сильвера.

В таком виде он и предстал перед родителями невесты. Побитый, но не побеждённый. Отец этой глазастой испуганной девушки встретил нас прямо на берегу, окружённый толпой нервных соплеменников. Впрочем, "встречающие" явной агрессии не проявляли, просто громко и возбуждённо переговаривались на уже не раз слышанном нами, но непонятном языке. Виновница торжества топталась рядом с папенькой и совсем не выглядела счастливой. Отче, а он явно был здесь из первых людей, деловито осмотрел мешки с зерном и бронзовый топорик, остался доволен и толкнул дитятко родное прямо в лапы совсем чужого и почти незнакомого парня. Да уж! Нравы здесь просты до дикости. Мне же откровенно стало жалко "невесту": Вместо ожидаемого красавца перед ней оказалось недоразумение с подбитым глазом и на костяной ноге!

Тияна сразу взяла бедняжку за руку и отвела на корабль. Я принял из рук вышедшей вперёд женщины кожаный мешок. Наверно, с приданным. Помог Палу подняться на борт и кивнул братьям Сун, чтобы отчаливали. Как-то уж очень недоброжелательно смотрела на нас собравшаяся на берегу толпа. А если обстановка непонятная – лучше унести ноги.

Так что забросил мешок на борт, подтолкнул нашу посудину, да и вскарабкался на неё. Несколько ударов вёслами, и мы стремительно приближаемся к стрежню, чтобы как можно скорее удалиться от места, где нас столь неприветливо встретили.

– Напавшие на нас были из этого племени, – заявила Тияна, едва усадила новенькую ближе к корме. Пал уже держал румпель, а я занялся парусом. – У берега стояла долблёнка с торчащим из борта болтом. Пал! – обратилась она к капитану. – Ты здешнюю речь понимаешь? Сможешь расспросить супругу, что тут у них стряслось?

– Несколько слов знаю. Мы больше жестами договаривались и на песке рисовали. То есть, я сначала полез приглянувшейся девчонке юбку задрать, а она меня схватила за руку и привела к этому дядьке. Тот нарисовал топор и пять мешков – как раз, сколько он запросил, столько мы и отдали. Но это было задолго до того, как этот выкуп попытались у нас отобрать. Предполагаю, что нападали соседи того самого дядьки.

Да уж! Вот тебе и криминология в чистом виде. Похоже, местные нас поджидали, зная, что на этом приметном судне привезут целое состояние в качестве выкупа за невесту. Обнаружить нас могли ещё, когда мы приставали к берегу неподалеку отсюда для покупки руды. Так что успели собраться и приготовиться. Сейчас и не скажешь: то ли хотели отжать кораблик, то ли не хотели отдавать девчонку? Но, чего у местных не отнимешь, слово сдержали. Есть у здешних людишек такие пунктики – выполнять обещания и не обижать тех, кто к тебе пришёл.

Логично. Без этих "кавказских" обычаев торговля, даже меновая, была бы невозможна в принципе. Вот какие озарения приходят в голову! Я ведь здесь уже не первый год, но не обращал внимания на подобные детали.

– Ти! Так ты не поняла, что за язык здесь в ходу? – обратился я к нашей полиглотице.

– Я немного изучала арабский. Не особо в нём преуспела, но отдельные моменты кажутся мне похожими. У торговца камнями кое-какие интонации показались мне знакомыми. То есть, звучание отдельных реплик. Думаю, что-то из семитских языков. Или показалось – от этого времени до нашего целых шесть тысячелетий, а языки живут и изменяются, – последнюю фразу Тияна проговорила по-русски, чтобы больше никто не понял, о чём речь.

Я перевёл взгляд на незнакомку – бедный ребёнок был явно встревожен. То есть она не ожидала прибытия жениха с выкупом?

Глава 23. Про самородков

В этот "рейс" мы собирались неторопливо, в дальнем конце маршрута действовали без поспешности и так же долго и обстоятельно возвращались: заходили в каждый город и продавали соль. Пара "братьев" выносила на рыночную площадь мешок и отмеривала наш товар мерками-черпачками – в каждом номе они немного свои. Выручку же доставляли на судно другие двое братьев на тележке, потому что расплачивались с нами зерном, отчего судно всё глубже "садилось" в воду – прибыль этой операции была чрезвычайно наглядна – пшеницы мы выручили бы значительно больше, чем отвезли в "Армению". Столько, что не смогли бы увезти. Но к счастью, случались и оптовые покупатели, платившие серебром, тканями, медью, горшками и даже мёдом. Впрочем, мы и от других продуктов не отказывались – нам ведь надо было и самим питаться.

Купленная в устье Хабура девчонка поначалу вела себя неприветливо. Даже пару раз отказалась от пищи. Но постепенно перестала дичиться, потому что кушали мы вкусно и сытно, а голод не тётка. Или, может быть, потому что новоиспечённый муженёк на неё не зарился: исполненная сочувствия к бедной девчушке Тияна сделала юному супругу соответствующее внушение в том смысле, что если немного подождать, то потом и уговаривать не придётся.

Постепенно Лыта, как её звали, начала разговаривать, перенимая слова шумерской речи. Готовить пищу, помогать "продавцам" отмеривать соль, делать покупки – всё это она выполняла чем дальше, тем с большим воодушевлением. И даже не пыталась сбежать, хотя возможностей для этого у неё было множество.

Палу сняли гипс, следы драки на его лице бесследно рассосались, и "жёнушка" частенько его обнимала. В том числе, и во время сна. Было там между этими почти детьми что-то взрослое, или не было – ума не приложу. Да и не моё это дело.

В городе Киш мы повстречали катамаран Пато, пришедший за нефтью. То есть в самом городе покупались горшки, но так чтобы расплатиться и за горючее, и за тару – средств на приобретение требуемого до полной нагрузки у нашего товарища не хватало – катамаран может увезти только четыре тонны зерна, но за четыре тонны нефти в горшках запросили двести билту пшеницы – около шести тонн. А что делать, если цены на зерно меняются, а полноценно обожжённые в печи горшки довольно дороги?

Задачу на количество горшков и массу заключённой в них нефти мы с Палом решали чисто цифровыми методами – последовательным суммированием. А недостаток средств у коллеги Пато устранили, поделившись солью, которая здесь в цене.

В Урук не заходили, чтобы не показывать жрецам Тияну, а в последнем пункте речного маршрута в городе Эреду повстречали Куруша, доставившего сюда смешанный груз из Лагаша. Сам же он наполнял трюм черепками растрескавшихся при обжиге горшков и гашёной известью в нерастрескавшихся горшках. Всё это предназначалось для использования на Дильмуне – староста затеял там какую-то стройку века.

* * *

Во время нашего долгого плавания я много размышлял о путях прогресса в этом древнем и незамысловатом мире. Пытался планировать следующие шаги, но всё более и более убеждался, что на все затеи просто не хватает людей. А доступным людям недостаёт образованности – сплошные земледельцы кругом.

Даже смешно. Есть средства для найма большого числа работников – у нас в трюме двадцать тонн зерна и тонна соли (про три тонны соды упоминать не стану, поскольку она несъедобна и неликвидна). Так вот – средств достаточно. Но в качестве промышленных работников в дело годятся только наши общинники, которые за последние годы освоили множество навыков. Именно они умеют учиться и проявляют смекалку в самых, подчас, неожиданных моментах. Пожалуй, даже городских ремесленников переплюнут по части соображалки.

Основная же масса народу мыслит категориями: "Могу копать, а могу не копать". Где-то и это нужно, но при выплавке железа требуется исключительно осмысленная работа.

И эти свои способности общинники наглядно продемонстрировали за время нашего отсутствия. Я делился с народом мыслью о выпаривании соли из морской воды – они и попробовали. Перетащили на берег моря купель, в которой привезли ил. И в каждый прилив доливали туда воду, восполняя испарившуюся под лучами солнца. Рассол довольно долго был горьким и со временем вкус его только ухудшался, но потом горечь пропала.

Тогда притащили вторую купель, куда этот чисто солёный рассол и перелили. Когда он выпарился, на дне обнаружилась самая настоящая соль. Чуть сероватая, как и вся здешняя, но ничуть не горькая. А в первой купели после испарения воды оказалась одна только горькая соль. Не знаю уж, один кто-то у нас тут такой умный, или вся толпа, собравшаяся в кучу, но отделение хлористого натрия от других содержащихся в морской воде солей было успешно проведено.

Теперь староста затеял изготовление стационарных бетонных "купелей" площадью по триста шестьдесят квадратных локтей, расположив их так, чтобы рассол из первой можно было перепустить во вторую, когда выпадут в осадок невкусные соли. Причём, первый бассейн должен был заполняться самотёком в прилив. А чтобы процесс заполнения можно было регулировать, на входе присобачили съёмный щиток-шибер, который мог наглухо перекрыть доступ воде.

Фактически, была произведена первая промышленная установка по извлечению соли из морской воды. Установка, спроектированная самыми настоящими древними шумерцами.

Объём земляных работ, конечно, предстоял изрядный, потому что с расчётами наши "арифметикусы" благополучно дали маху всего лишь на один десятичный порядок, потому что квадрат шестьдесят на шестьдесят локтей имеет площадь три тысячи шестьсот квадратных локтей или девятьсот квадратных метров. Но после вычерчивания задуманного на земле, истинный размер был привычно оценен на глазок. Эта оценка и позволила принять решение о количестве необходимого бетона и привлечении народа из старых общинных земель: почти все работоспособные мужчины, так и остававшиеся в урукских землях, отбыли на остров Дильмун в творческую командировку длительностью до начала работ по приведению в порядок оросительной системы в Уруке.

Я уже хотел привычно занять место в их рядах, когда староста принялся интересоваться тем, как повели себя на горных дорогах наши двухколёсные повозки с колёсами, снабжёнными железными шинами? Пришлось сразу сгружать арбы с судна и приводить в готовность – на них землекопы тут же принялись возить извлечённый грунт с места на место, а то в рогожных кулях таскать песок и глину тяжело.

– Молодой ты ещё, Ылш, – сказал старейшина мне назидательно. – Не понимаешь, в каком деле от тебя настоящая польза, – и послал меня собирать шибера и устанавливать их в нужных местах.

Подошёл катамаран Пато и народ принялся возить на этих повозках горшки с нефтью к моей металлургической мастерской. Потом прибыл Куруш с известью в горшках и с битыми черепками. Черепки требовалось перемолоть, для чего велением всё того же старосты немедленно выделили доставленные сюда из несусветной дали жерновцы. Пришлось срочно браться за постройку мельницы. Вот ведь: любые великие стратегические замыслы могут запросто разбиться об острые рифы мелких, насущных, сиюминутных потребностей.

Итак, о мельнице. Верхний жёрнов не соскакивает с нижнего, если ему этого не позволяют руки тех, кто его вращает. Слабовыраженная ответные вогнутость и выпуклость прилегающих друг к другу поверхностей лишь отчасти этому способствуют, но надёжной устойчивости не гарантируют. А я планировал крутить этот камень ремнём, как вал клино-ременной передачи. Второй же вал этой системы приводить в действие от вала вертикально расположенного ветряного ротора. То есть в обоих случаях это одно и то же вертикально стоящее бревно, но внизу оно служит ведущим шкивом, а вверху – опорой для лопастей, которые крутит ветер. Это, между прочим, уже целая конструкция. Несложная, но пока не только не сделанная, но даже не начатая.

Разумеется, это привело к авралу, в котором приняли участие сразу несколько наших самых умелых в этом мире плотников: деревянное дело они знают на отлично. Так что раму сделали уверенно и даже артистично. Закрепили на ней нижний жернов, а верхний с трёх сторон подпёрли деревянными роликами. Вообще-то на их уровень познаний задача запредельно сложная, но я и на пальцах объяснил, и на земле нарисовал в натуральную величину. Ремень выкроили и сшили женщины, а вот на лопастях для ротора ветряка я споткнулся – у меня для него не было готового решения, потому что не нашлось в этом мире подходящего материала. Хотя бы фанеры. Я уже подумывал о тряпичных полотнищах и прикидывал в уме, как их закрепить врастяжку на деревянном каркасе. И тут на выручку пришёл скромный и тихий Пато – любитель жёстких кожаных парусов.

Он много чего перепробовал, добиваясь, чтобы полотнище не становилось мягким под действием жарких лучей здешнего солнца, как получалось со шкурами, склеенными битумом. И меня расспрашивал, и с Тияной советовался, и продолжал искать путь к осуществлению своей заветной мечты. Сегодня он принёс кусок чего-то, напоминающего жёсткую кожу. Или рубероид, но довольно толстый и неохотно гнущийся. Настолько тёмно-серый, что почти чёрный.

На самом деле это была парусина, простёганная в несколько слоёв и пропитанная смесью из канифоли, хорошо проваренной нефти и яичных желтков. Естественно, подобный состав на здешнем рынке не продаётся. Я даже одной только канифоли не могу припомнить.

– Диана попросила меня добывать для неё скипидар, потому что я часто и подолгу нахожусь в местах, где много сосен, – пояснил парень в ответ на моё недоумение. А Дианой нашу продвинутую знахарку окрестили уже давненько, потому что для грубоватого крестьянского языка звук "т" не всегда удобно выговаривать. Слишком уж он "нежный". Точно такая же история со звуком "я". Когда в точности "перекрестили" долговязую в древнегреческую богиню охоты, я и не заметил. Да и не о том сейчас речь.

– И что случилось со скипидаром? Отчего он вдруг затвердел? – продолжил допытываться я.

– Он не твердел пока не остыл. Живица при нагревании в горшке стала кипеть, потом перестала. Вот её Диана и назвала канифолью, когда увидела, – объяснил Пато. – А скипидара я в тот раз так и не добыл. Оказывается нужно было накрыть горшок другим горшком, да ещё и блюдо под низ поставить. Но через блюдо греть нижний горшок неудобно, поэтому тоже ничего не получилось, но уже в следующую поездку на Каран. И я стал греть не живицу, а палки и щепки – тогда немного скипидара вытекало на дно. Но это старый способ. Хоть и проверенный, но слабенький.

– И отчего же ты сразу не стал добывать скипидар прямиком из древесины? – удивился я. – Ведь собирать живицу – дело не быстрое, да и не самое простое.

– Диана научила. То есть, предложила попробовать, потому что из древесины получается мало скипидара. А собирать живицу не очень трудно: надсекаешь кору и ждёшь, когда смола натечёт. Вот и вся сложность.

– А варить нефть тоже она тебя подучила? – спросил я, заранее зная ответ. Наша непоседа вечно полна планов и брызжет идеями.

Пато только кивнул.

– Тогда расскажи мне про яичные желтки. Где ты их раздобыл?

– В гнёздах, конечно. В пору, когда птицы откладывают яйца. Утки, гуси да и другие. Но с целыми яйцами у меня слишком быстро твердело. Я не успевал пропитать ткань, как оно уже схватывалось. И тогда уже при подогреве снова не разжижалось. Диана сказала, что это из-за кугуляции^[5] белка. Тогда я оставил только желтки, и смесь стала твердеть уже только после того, как я заканчивал пропитку основы. Но она твердеет не так, как битум. Не делается хрупкой на холоде. И в жару не течёт, хотя и становится мягче. В общем, главное в этом варианте – не вытекает из полотнища на жаре.

Я с интересом разглядывал новый для меня материал. Мягче подмётки. Даже гнётся по большому радиусу. Пробовать его на излом почему-то не хотелось. Это более всего походило на кирзу. И вполне годилось на лопасти вертикального ротора с ковшеобразно согнутыми лопатками. Где-то я видел картинку такого, где эти штуки не упираются в ось, а чуть свешиваются за неё, оставляя проход для воздуха. В чём смысл не знаю – просто повторил ранее виденное. Размер "турбины" продиктовал кусок сделанного Пато образца. Всё равно больше этого нового материала не было.

Вот так и получилась ветряная мельница. Ей было без разницы, откуда дует ветер: от материка или наоборот. При слабом ветре она работала медленно – понижающая клиноремённая передача уменьшала обороты, но увеличивала усилие, которое упрямо проворачивало жернов. Стоило ветру окрепнуть – работа шла веселее. Это чудо трудилось круглосуточно – только подсыпай мелко разбитые черепки, да выгребай их, перетёртые в муку.

Вот недавно же сетовал на необразованность основной массы шумеров, а тут тебе и новый материал с нужными именно в этот момент свойствами. И к созданию этого материала приложила мозги та, кого между общинниками считают богиней.

Глава 24. Про ошибки

Всё-таки, взявшись за дела, с которыми не знаком, я допустил целый ряд оплошностей. Это про кораблики. Ведь предупреждал же наших водителей катамаранов, что выходить на столь непрочных судёнышках из рек в море опасно. А они выходят. Если путь из Евфрата в Каран проходит вдоль берега, где от волн всегда можно найти спасение на суше, то дорога от устья Карана до Дильмуна идёт через просторы Персидского залива. Даже не представляю себе, какое расстояние преодолел Хап, чтобы добраться сюда – у меня ведь не слишком точные оценки дистанций. Больше из памяти про то, что видел когда-то на глобусе. Но синего цвета в этом месте хватало. Так что нашим храбрецам просто повезло с погодой – море было спокойным, и катамаран не сломался.

Так вот! Хап прибыл на Дильмун прямиком из Элама, преодолев значительное расстояние вне видимости берегов. И привёз сразу целую семью из посёлка кузнецов – я встречался с этими людьми, когда мы чуть не целый месяц стояли неподалеку от них в самых верховьях правого притока Карана. В этот раз "братишка", как всегда, доставил им хлебное довольствие, но получить в обмен бронзу не смог. Больше металла у этих людей нет. Его просто перестали привозить. Почему? Можно много чего предположить: места там чужие, мы по ним пешком не хаживали и в местной политике не разбирались. В принципе, теперь это не так уж страшно, потому что доступно железо и даже сталь. Как-нибудь обойдёмся.

Так что главу семьи я сразу пригласил в кузницу, которая, по совместительству, является ещё и плавильней. Человек, всё-таки, работал с металлом – не растеряется у жаркого пламени. Откуда вдруг такая спешка с этим делом? А я полностью переосмыслил кораблестроительную концепцию. И для её изменения необходим несколько иной инструмент.

Староста наш мысли мои одобрил. Да и ребята, что капитанствуют, – тоже. Но при этом я получил дополнительную информацию. Оказывается, этот кузнец – раб. Его продали на оговоренный срок, чтобы отработал полученное их селением зерно. Дети и жена просто последовали за отцом семейства. "Персидский" язык я всё ещё помню – поговорил с человеком и выяснил, что продали его не насильно, а с его собственного согласия: всё равно основной работы больше нет, по мелочам и без него управятся, а пасти коз или ковыряться на огороде душа не лежит. Шумерцы же, которых он не раз уже видел (то есть мы), произвели на него благоприятное впечатление. Вот он и не противился.

Начали с самого начала: намесили глины и налепили тиглей в форме перевёрнутых конусов – как цветочные горшки. С крышками, ясное дело, и по шаблону (чтобы совпадали объёмы). Лепили на гончарном круге – к этому тоже сноровка требуется, но не самая великая. Потом толкли гематит – вот где я пожалел о жерновцах, которых сделал всего одну пару. Уголь тоже толкли до измельчения в пыль. Взвешивание компонентов шихты, тщательное перемешивание, заполнение ими просохших и прошедших обжиг на солнце тиглей. Запуск форсунки и, одна за другой, – плавки. Из примерно сотни килограммов руды вышло больше шестидесяти килограммов стали – я сразу выбрал пропорцию гематита и угля в расчёте на крошечный избыток углерода, как перед этим подобрал практически во время пробных плавок.

Помощничек мой оказался вполне состоявшимся кузнецом – уверенно вытянул бронзовым молотком на бронзовой наковальне круглые слитки в полосы, которые мы прокатали на давно готовых валках, сделанных ещё для формования полос колёсных шин. Но на этот раз катали тоньше. Не к четырём миллиметрам стремились, а к одному, чтобы сделать полотна пил. Давно пора переходить от колотых досок к пилёным. Почему вдруг? Потому что даже у идеально прямых сосен в древесине присутствует свилеватость или косослой, который потом приходится устранять при обстругивании или обтёсывании. То есть и колоть приходится с большим запасом по толщине, и получившуюся на большой длине кривизну выправлять: удалять то, что выставилось за пределы прямой доски или рейки, превращая в щепу и стружку много древесины. Фактически, искусственно делая в наших рейках тот же самый косослой. Идеально прямослойные стволы попадаются крайне редко. Пилёный материал будет ничуть не хуже, зато работы меньше при том же результате. Так что взялись мы за изготовление продольной пилы с косыми зубьями. А для высекания зубьев нужен специальный инструмент. Даже целый комплект оснастки, если быть более точным.

Тем временем бассейны солеварни окружили невысокими бетонными стенками, выровняли горизонтальные поверхности и тоже забетонировали. А потом основную массу мужчин Куруш собрался отвёзти обратно в Урук. Пришла пора принять участие в работах по обслуживанию ирригационной системы нома. Потом наступит пора уборки ячменя, а там и очередное половодье. Здесь же Тияна настояла на постройке полноценной обжиговой печи, отапливаемой нефтью.

Правильно настояла: нефть в обычных горшках хранится недолго – выдыхается. Для её перевозки и хранения нужны кувшины из непротекаемой керамики, делать которую мы уже умеем. Но для неё требуется поташ, который нигде не купишь – его никто, кроме нас, не делает.

Я нарочно свалил проблемы в одну кучу, чтобы не возникло мысли, что всё получалось легко. А перед отправкой основной группы мужчин в старое поселение староста собрал нечто вроде совета из шкиперов, нас с Тияной и главной кухарки. Не то, чтобы мы решали какие-то вопросы – скорее, делились сведениями и обрисовывали проблемы.

Первой выступила Тияна: потребовала место под аптекарский огород. Она теперь прописалась на Дильмуне. Староста на это заявил, чтобы сама присмотрела подходящую поляну и не забыла про лазаретный сарай, потому что страждущие уже стали подтягиваться со всего острова. Но место для обжиговой печки, всё же, определил в нашей уже складывающейся промзоне.

Курушу предписали перевезти мужчин в Урук и брать фрахт в храме куда-нибудь в верховья Евфрата. Пато, как всегда, собирался за лесом на Каран, а вот Хап призадумался насчёт поездки по той же реке, но за пороги – ведь бронза там кончилась. Но нужно подкормить пасечников – воск стал для нас стратегическим товаром, потому что нужен для обувного крема, который охотно разбирают ходящие по рекам тамкары, пересевшие на наши байдарки-переростки.

– Слушай, братишка! – обратился к Хапу я. – А не перевезти ли сюда всю деревеньку тех кузнецов? Там точно есть ещё два мастера, да не меньше двоих должно подрастать.

Наш самый уважаемый кормчий вопросительно посмотрел на старейшину, дождался от того утвердительного кивка и тоже кивнул в знак согласия.

Вишенкой на торте оказался Пал. Он выяснил, что зерно в Армению мы привезли не вовремя. Не тогда, когда там подходят к концу сделанные жителями запасы, а в достаточно сытное время. То есть товар наш покупали недорого. Зато в обращении там ходит довольно много серебра, которым расплачиваются купцы, приходящие по суше с запада – северо-запада. Да и сами местные жители тоже кое-что приносят.

Не преминул наш юный шкипер помянуть и ножик подаренный мною тамошнему "ювелиру". Выяснил, что тот готов брать такие по двойному весу серебра. А ведь это был вовсе не кинжал какой-нибудь вычурный – обычный кухонный нож средних размеров с деревянной рукояткой.

Дальше, повествуя об обратном продвижении к дому, Пал помянул, что его юная супруга не раз примечала гематит на берегах Хабура – эти красивые окатыши действительно бросаются в глаза. В её "приданном" нашлись целых три штуки.

И наконец, в Шуруппаке самая дешёвая ткань из суровых ниток.

Не знаю, какой купец получится из этого среднего сына старосты, но в промышленном шпионаже он толк понимает.

Вернусь, пожалуй, к кораблестроению. Я всю дорогу строил речные суда. Далёкие от идеала, но достаточно прочные. Теперь со всей очевидностью стало ясно – море на таких не переплыть. Да и не пройти на них на хоть сколько-нибудь значительное расстояние, так как деревянные гвозди диаметром в один сантиметр не удержат доски днища и бортов даже при умеренном, но постоянном волнении.

Надо переходить на двухсантиметровый диаметр крепежа и на толщину досок в пять сантиметров вместо предыдущих четырёх. Из них же гнуть и шпангоуты поперечного набора. Кроме того, требуется увеличить и высоту бортов. А это полное переоснащение производства. Вернее, оснащение мастерской здесь, на Дильмуне, на новый манер, потому что в Уруке всё останется по прежнему – там продолжат строить байдарки-переростки, спрос на которые становится ажиотажным. Зато деревянные корабли так никого и не заинтересовали.

Ещё одну специфическую задачу мы признали важной, но не приоритетной – глиняные таблички, накопившиеся у нас на старом месте жительства. В них не только азбука с арифметикой, но и словарь значков, выражающих целые слова или понятия. Довольно увесистая библиотека, состоящая из достаточно хрупких предметов. Надо бы переправить её сюда, на Дильмун. Но хранить это добро пока негде. Не в палатках же!

Есть и некоторые достижения не самого величественного масштаба – за время отсутствия в Уруке Тияны моя сестрица Нэми на пару с моей же супругой Тэрой сумели наладить выгонку спирта из финикового пива. Аппарат-то нарисовал ещё я до отъезда, но городской медник провозился с ним очень долго. Да и "спирт" получился крепостью, как водка. К тому же с изрядной долей сивухи, но и то уже неплохо, потому что спиртовые настойки лекарственных трав получаются забористей, чем водные отвары или заварки.

В качестве "бумаги для записей" стали использовать вощёные дощечки. Ещё изобрели маркер – восковые карандашики в тростниковых трубочках. Цвет пока один – угольный. Потому что для окраски применена сажа. Пробовали ещё охру и толчёный гематит – это другие цвета. Но с сажей проще.

И не скажешь, что вся община в едином порыве бросилась строить светлое будущее, но здесь, вне поля зрения жрецов, движуха пошла веселее. Народ пробует, придумывает, изобретает. Мозги у моих нынешних современников ничуть не жиже, чем у людей из двадцать первого века. Хотя есть и такие, которые могут копать или не копать – как прикажут.

* * *

Братья Сун сходили на деревянном корабле в Элам и привезли семьи. Они сделали для себя выбор, а домочадцы их по местному обычаю покорились – собрали горшки и прочую утварь, да и переехали.

Куруш привёз из наших старых земель наших с "братишкой" жён. Нэми уже на сносях, а Тэра по-прежнему праздная. С началом просветительской работы, которую настойчиво вела среди женщин Тияна, такое явление, как хроническая беременность, перестало быть повальным в нашей общине. Бабы теперь осведомлены о таком явлении, как менструальный цикл, и ластятся к мужьям учитывая особенности своих организмов.

Надёжность такого метода предохранения не стопроцентная, но среднестатистический эффект налицо. Мы перестали хоронить младенцев и матерей, умерших от родовой горячки. Не так, чтобы совсем, но значительно реже, чем в других общинах. Тут и гигиенические мероприятия сказались, и гимнастики, которыми Тияна мучает и девочек-свиристелок, и опытных мамок.

Почему никто не протестует? А попробуй возразить богине – мигом получишь в торец, если мужчина. Или по заднице, если не мужчина. Уважать себя Тияна заставила не только рукоприкладством – она ещё и лечит, причём помочь ей удаётся многим.

Собственного населения на Дильмуне от тысячи до полутора. Живут, как и мы, общинами. Парни дерутся из-за девок, но не насмерть. Старейшины могут полаяться до того, что схватят друг друга за бороды – делят, кому обслуживать очередной приставший к берегу купеческий корабль. В проливах, образующих защищённые акватории на севере, иногда останавливаются торговцы. Они приходят из Индийского океана. Одни – с востока, со стороны Индии. Другие – с запада, от южной Аравии. Привозят, в основном, сущую фигню – предметы роскоши. Красивые камни, слоновую кость, твёрдую древесину с красивой структурой, ароматические смолы и пряности. То есть вещи, нормальным шумерцам и даром не нужные. С храмами торгуют, со жрецами. Потому что царей здесь пока не образовалось. Вместо них имеются лугали – военные вожди (они же – полевые командиры), которые силу ещё не набрали из-за отсутствия войн.

Нынче вся власть принадлежит энам – верховным жрецам. Иногда их называют словом "энси". Но речь не о них, а о том, что торгуют пока древние люди исключительно бесполезной дребеденью, вся ценность которой – воображаемая, основанная на представлениях о прекрасном в среде жрецов.

Мы идём другим путём – ориентируемся на зерно, соль и сталь. На то, что реально нужно людям каждый день. На самом деле список немного длиннее: ткани, керамика, мыло и ещё куча мелочей повседневного спроса. Пока, конечно, не тысячи, но это дело времени.

Глава 25. Гематит и серебро

Всегда мечтал жить на курорте. Недаром Дильмун считается у шумеров райским местечком. Одна только полоса песчаных пляжей по всему периметру превращает эти места в сказку. И сейчас я просто балдею, созерцая гладь моря. Совсем чуточку волнистую, но спокойную и умиротворяющую. Рядом, под пляжным тентом, состоящим из льняной простыни, двух палок и двух камней, на пелёнке копошится мой племянник – сынишка сестры Нэми и "братишки" Хапа. Он уже способен ползать на животе.

Сама сестра, моя супруга Тэра и начинающая богиня Тияна выбираются из моря и выгоняют на сушу целую команду детворы: мелкие закончили купание и строго по распорядку должны обсохнуть, возводя замки из песка или разглядывая добытые со дна морского ракушки и мелкую живность. Тех, кто не умел плавать, я уже научил, как когда-то (в прошлой жизни) дочек и внучек. И нырять тоже. Малыши здесь получают права в четыре года. Вместе с обязанностями: убирают мусор, подкармливают топливом очаги и вообще в меру своих сил и соображалки делают всё, что им поручают. Эту систему трудового воспитания совсем не хочется разрушать. Но и к классическому школьному обучению их тоже следует приучать.

– Дети! Все ко мне! – командует Нэми. – Пусть каждый из маленьких положит перед собой по три ракушки справа и по две слева. Ты, ты и ты – показывает она на тех, кто постарше, – разровняйте песок и напишите на нём: "День начинается утром и заканчивается вечером". Я проверю, кто сколько ошибок сделает.

Я, тем временем, подзываю к себе самых больших – у нас по плану египетский треугольник.

Женщины в нашей компании в раздельных купальниках, а мальчики и девочки – в плавках. Не так уж трудно это сшить, если есть ткань и нитки. Наготу же здесь и сейчас никто противоестественной не считает. Просто мы в пляжной форме одежды.

– Представляешь? – сказала Тияна Тэре, – уже третий колодец попытались выкопать, но так воды и не нашли. Упёрлись в известняки, попытались обойти их, двигаясь в сторону, но всюду сплошной монолит, начиная с глубины по пояс. Теперь придётся закапывать, а то туда набежит дождевая вода.

– Не надо закапывать, – ответила Тэра. – Забетонируйте там, где может осыпаться. И пусть вода набегает. Получатся озёра вокруг лазарета.

Это девочки начинаютпродумывать ландшафт территории, где идёт постройка храма Дианы. По нынешним обычаям полагается возвести зиккурат, но пока наших возможностей хватило только на ленточный фундамент – квадрат тридцать на тридцать метров или шестьдесят на шестьдесят локтей. Сама "лента" имеет ширину в локоть, а в глубину – до известняка, которым тут всё геологически сложено.

Место для постройки Тияна выбрала там, где расположились местные джунгли – это пологая котловина, поросшая буйной тропической зеленью. Увы, подземных вод на разумных глубинах здесь достичь не удалось.

Лечебный корпус храмового комплекса пока представлен хижиной с крышей из пальмовых листьев – таков один из местных стилей строительства. Лабораторный корпус (я зову его зельеварней) – парусиновая^[6] палатка на деревянном каркасе. Вопрос о том, из чего возводить стены капитального храма пока остаётся предметом дискуссии.

Община постепенно перешла на вахтовый стиль жизни. В Уруке все мужчины разом собираются только в период ремонта ирригационных сооружений нома. В другие фазы земледельческой активности там находятся только те, кто нужен для вспашки, сева, косьбы или обмолота. Обеспечить это удаётся благодаря устойчиво работающему транспорту – наши суда затрачивают на путь от Урука до Дильмуна три-четыре дня.

Зерна в хранилищах старого посёлка оставляем столько, сколько исчисляется в качестве подати из размеров возделываемой и орошаемой пашни. Это около трети урожая, и это много, потому что урожайность на старых общинных землях просто ураганная. Я прикидывал по знакомым мне меркам типа столько-то центнеров с гектара, как сообщалось в советские времена рубрикой "Вести с полей", и офигел, сообразив, что шумеры с каждого квадратного метра берут целый килограмм еды. То есть с гектара собирают порядка сотни центнеров. Даже вскапывай они землю палками-копалками и срывай колосья голыми руками – и то бы не голодали.

А нам, кроме двух урожаев в Шумере, достаются ещё три на Дильмуне. Кроме того, немало зерна мы покупаем в других номах. Самим столько просто не съесть, зато есть чем расплатиться за нефть, ткани и лес. Лес доставляют с речки Керхе братья Сун. Круглый лес в плотах – берега Керхе богаты на него. Заготавливают его тамошние жители. Они же переводят срубленные сучья на поташ. И ещё собирают живицу. Пришлось объяснить людям, что нам требуется. Научить правильно выполнять нужные операции и начать обеспечивать их провизией – хлебом и вяленой рыбой. Нашлись в тех краях и бортники, охотно ставшие пасечниками. Мы подогнали им ульи, а по образцам они и сами теперь их делают.

Плоты к устью Керхе приводят те же братья и передают Курушу, который буксирует их своим парусником до самого Дильмуна. Это самая тоскливая операция, потому что занимает больше недели. Плоты очень неохотно двигаются, если не вниз по течению.

Общинники прекрасно поняли, что сиюминутная выгода от каждой отдельной торговой сделки не так уж важна – можно и проколоться разок-другой. Тем более, что община без особого напряжения возместит возможные убытки. Важно образовать устойчивый канал поставок большого количества нужных нам вещей. И когда я говорю "общинники" – имею в виду не всех поголовно, а тех, кто принимает решения. Старейшина входит в их число по умолчанию. Я о наших тамкарах: Пале, Куруше, Хапе и Пато. Называться столь уважительным словом они стали с того момента, как начали служение богине Диане, её верховному жрецу Аккорденамданапалу (это полное имя нашего старейшины, принявшего на себя обязанности эна или энси) и мне, как его лугалю – Карпонданамылшу. Только не заставляйте меня ещё раз записывать эти длинные слова, а тем более переводить их на русский.

Так о храме. Без почитания богов в эти времена не обойтись, поэтому пришлось для себя принять небольшой пантеончик, основанный на шумерском списке богов. Главный у нас на Дильмуне верховный бог Ан. Координатор и ужасный любитель порядка. И хватит с него пока, тем более, что при нужде можно ещё навесить то, что потребуется.

Энки ответственен за образование, источники пресной воды и плодородие почв. За растения и всякое-разное по хозяйству.

Энлиль – бог ветра и дыхания. Плюс громы, молнии, тучи, дожди. Одним словом, для простоты мы сознательно разделили верхнюю и нижнюю полусферы.

За женское плодородие и врачевание ответственной назначили Инанну – старшую сестру нашей Дианы, которая, если кто-то забыл, и есть Тияна. Но Тияна – богиня рабочая – одна из нас и всегда на виду. В отличие от Инанны, о которой никто не ведает – где болтается и чем занимается?

Теперь, в случае ревизии из Шумера, у нас всё в полном соответствии с принятой доктриной. А ревизоры вполне могут нагрянуть в любой момент – на северной оконечности острова иногда хоронят уважаемых людей с материка. Не просто закапывают, а помещают в домики вроде землянок с несколькими камерами: их строят заранее и, как только, так сразу везут сюда останки усопших и торжественно погребают.

Мы стараемся там не отсвечивать, но людей на острове много. Все они наши тайны хранить не станут. Поэтому мы и не прячемся, чтобы не спровоцировать вероятных стукачей. Кстати, местные – вовсе не сплошные шумеры. Здесь обитают люди разных племён, языков и обычаев. Есть и такие, с которыми смогла объясниться Лыта. То есть, предположительно, носители языка семитского корня. Они приехали с Аравийского полуострова, который с Дильмуна виден невооружённым глазом. Есть из Элама и из других мест, названия которых мне ничего не сказали, а их собственные языки не вызвали никаких аналогий. Поэтому шумерский здесь – язык межнационального общения.

Так вот. Храм Дианы постепенно становится культурным центром, потому что здесь не только лечат, но и учат письму. Для детей организован интернат, который пока больше смахивает на ночлежку: крыша над головой, циновка для сна, да кормёжка утром и вечером. Рядом – рабочие места для взрослых: солепромысел, мастерские, стройка. Все условия для жизни. Семейным предоставляется отдельная палатка и питание, как у всех.

Не скажу, чтобы народ со всего острова попёр сюда валом, но некоторый приток кадров в общину наблюдается – положение пришлых наёмников от положения наших людей ничем не отличается. Начинают новички обычно с распиловки брёвен, а дальше у каждого свой путь. Есть и такие продвинутые, что ездят с нашими на старые земли в рабочие командировки. А иные так и будут до старости пилой работать или копать. Может, и не копать, если не поступит указаний. Кто-то просится в экипажи торговых судов, а кто-то самозабвенно сидит на попе ровно и вырезает фигурки из дерева.

* * *

С гематитом у нас получилось непросто. Мы продолжали покупать его у собирателя камней, но искали и другие источники этого стратегического сырья. Прежде всего, на реке Хабур, где эти приметные камушки встречала Лыта. Пато сходил туда на катамаране, поскольку Пал и его команда вместе с судном могли запомниться местным, как убийцы, лишившие жизни троих соплеменников. А обычай мстить в тех местах бытует.

Нашего изобретателя кирзовых парусов встретили приветливо: шумерцев здесь знают, а на его катамаране нет знака о принадлежности к нашей общине. Так что насчёт сбора нужных нам камушков договориться удалось легко. Затем Пато двинулся дальше вверх по Хабуру и обнаружил, что здесь тоже живут как бы шумеры – сеют хлеб, строят храмы и обжигают посуду. Но язык опять другой, хотя и сходный с нашим. Посуда у них пузатая, глазированная, расписная и очень тёмных цветов – у нас в нижнем Шумере такая встречается редко и ценится высоко. Храмами наш тамкар интересоваться не стал, зато кувшинов накупил целый десяток.

Гематит здесь тоже встречается. Немного его подсобрали местные мальчишки, да и продали гостю из дальних краёв в обмен на вкусные лепёшки с мёдом, которые пекли прямо на катамаране. А что делать, если такая здесь конъюнктура рынка?

В сумме Пато привёз четыре тонны железной руды отличного качества – каждый кусочек был тщательно отмыт. В низовьях Хабура ещё и осталось несколько тонн – просто на судно взять больше оказалось нельзя. Пришлось оставлять предоплату тамошним старшинам. Серебром.

Этот драгметалл мы брали в "Армении". Ювелир, живущий на берегу озера Ван, покупал наши железные полосы за два веса серебра. Обычно туда ходил Пал, привозя обратно и серебро, и соду. Ну и берилловый лом, но его было немного. Хотя ещё Пал привозил жернова – там действовал постоянный заказ в одной из артелей каменотёсов. Оставалось только забирать готовую продукцию и расплачиваться. Мельницы мы собирали на Дильмуне. Те, что с ручным приводом, продавали в том же Шумере, а ветряных нам и самим не хватало – сложные это устройства по нынешним временам.

Наш флот стал редко брать фрахты: даже перевозки в собственных интересах приносили огромные прибыли. Это не считая продажи соли и мыла. Одним словом, у нас накапливалось серебро. Пришлось разбираться с мерами веса, потому что его "отсчитывали" именно взвешивая. Самая мелкая из гирь тянула на восемь-девять граммов. Откуда такой разброс? Есть у меня версия, что из-за разнобоя в длинах локтей от города к городу, потому что единица длины "палец" определена однозначно – одна двадцать четвёртая локтя. Так вот, тутошние "шик" и "сик" – это вес одного кубического пальца воды. Если принять локоть равным точно полуметру, то вес улетает за девять граммов, вместо восьми, которые получились бы, если палец полагать равным двум сантиметрам, как обычно поступал я.

С другой стороны, самый маленький из встречавшихся мне локтей имел длину порядка сорока сантиметров. Тогда этот несчастный минимальный разновес становится близким к четырём с половиной граммам. Двойная разница, если кто-то не заметил. Осознав это, я заложил основы законодательной метрологии и назвал данную единицу привычным мне словом "шекель", как деньга в будущем Израиле. И приравнял её к одной шестидесятой маны (или ману), равной половине килограмма. То есть шекель – это восемь и три в периоде грамма. Чтобы проще: три шекеля – двадцать пять граммов. А двенадцать – сто грамм. И сам не запутаюсь, и здешним математикам ничего не испорчу.

Десяток таких гирек, то есть по восемь и одной третьей грамма, отлили в мастерской из инструментальной бронзы в виде цилиндров, все поверхности которых покрыли рельефом против подпиливания. Впрочем, точнее, чем в одну десятую грамма выполнить эту меру нам не удалось. Да и степень защиты устоит только от подтачивания об кирпич. Ну а весы тут и без нас делать умеют.

Шекель серебра, между прочим, довольно значительная сумма. Применимая лишь при крупных покупках или продажах. А в бытовых случаях приходится расплачиваться солью (ложечками) или зерном (горшками или кружками). То есть для этого существуют свои меры объёма сыпучих тел – большие и малые. Причём, свои в каждом городе. Совпадают они с другими или не совпадают – вопрос, конечно, очень интересный. Да вот заниматься им недосуг. Ни мне, ни кому-либо другому. Всяк выкручивается, как знает. Наши вообще стали возить с собой собственные меры веса и объёма, дабы сверять их с местными, ведя пересчёт или используя собственные средства измерения при купле-продаже. Мне же стало интересно ввести монетки в одну десятую и одну сотую шекеля чисто для расчётов на Дильмуне. Тут ведь тоже существует торговля, пусть и не столь оживлённая, как в городах на материке.

Не стал изобретать велосипед: "монеты" выполнили из кожи, как (читал когда-то) финикийцы. Прямоугольники размером с памятный мне украинский купон многоразового использования проклеймили тавром вроде того, которым клеймят скот. Схема номиналов простейшая – один, два, пять, десять, двадцать, пятьдесят. Чтобы не искушать вероятных фальшивомонетчиков пририсовывать нули, свободное поле заполнили изображениями баранов, быков, львов и иных зверушек. Этими купонами и стали выдавать зарплату. Не все поначалу брали, но потихоньку эти платёжные средства вошли в обиход.

Толчок дали заезжие мореходы, которым не нравилось резать серебряные слитки, расплачиваясь за воду, продукты и материалы для ремонта. А потом взвешивать обрезки, то добавляя крошечку, то убавляя капельку – геморройное, скажу вам, дело. Куда проще продать имеющуюся серебруху по её изначальному весу, а потом расплачиваться "кожанчиками", имея возможность получить сдачу.

Эти, с позволения сказать, деньги каким-то неведомым образом получили распространение и за пределами острова. Неудобно стало, потому что приходилось допечатывать время от времени. А то приезжие их увозят и обратно они не возвращаются.

Глава 26. Злобные моменты

Одним из самых "злобных" вопросов оказался для нас вопрос об инструментальной бронзе. Очень уж дорого стала она обходиться, когда иссяк её источник в верховьях Каруна на его правом притоке. В свободной продаже она встречается, причём в верховьях Евфрата или в той же "Армении" заметно дешевле, чем в Месопотамии, но в разы дороже, чем мы платили за неё в "Персии". А она у нас уходит на подшипники для тележных колёс.

Настоящие шумерские колёса сейчас – это сплошные деревянные диски. То есть массивные сооружения, на которых едут четырёхколёсные повозки, перемещаемые ослами.

А наши значительно легче, потому что сделаны со спицами и железным ободом, стягивающим деревянный обод, составленный из фрагментов на манер обычных тележных колёс, которые мне довелось видеть даже в двадцатом веке. Сходятся спицы в деревянную втулку, в которую заделана бронзовая трубочка. И эта трубочка вращается вокруг неподвижной оси, на которую насажена ещё одна трубочка, тоже бронзовая и неподвижная. При вращении колеса происходит скольжение бронзы по бронзе, что довольно легко. К тому же эти места смазываются хоть дёгтем, хоть мазутом.

Таким образом деревянная ось, по-сути, осью не является, потому что не вращается. Она только выглядит осью, хотя на самом деле просто поперечная балка со скруглёнными на манер сужения окончаниями. В устройстве настоящей тележной втулки я никогда не разбирался – как придумал, так и сделали.

В результате эти колёса позволяют быстро ехать и много везти, прикладывая к оглоблям умеренное усилие – наши повозки таскает всего один ослик. Выигрыш здесь количественный, а не качественный. К тому же мы пользуемся двухколёсными повозками системы "арба" в отличие от четырёхколёсных, как принято на материке. Так получается поворотистей, учитывая что колёса между собой не связаны.

Почему для этого требуется бронза, а не сталь? Потому что оба элемента подшипника удобней отливать, чем выковывать из железа. И обрабатывать шершавым камушком на токарном станке тоже удобней. Даже внутреннюю поверхность, потому что в отверстие свободно проходит рука.

Каждый станок мы делаем в расчёте на определённую операцию, чтобы не слишком мучиться с креплением обрабатываемой детали. Для деталей подшипника станков два: один для наружной обточки втулки для оси, второй – для расточки втулки на колесе. Три станка для производства деревянных гвоздей, для арбалетных болтов – тоже три.

Кстати, о болтах. В качестве заготовок для них используются как раз деревянные гвозди, но выточенные не из сосны, а из бука – так мы стали называть деревья, из древесины которых выгоняется дёготь. Крепкая у них древесина и довольно тяжёлая.

Диаметр заготовки болта, как и гвоздя – два сантиметра. Минус пять миллиметров, что стачиваются по всей длине между носиком и хвостом. На хвостовом утолщении делаются продольные пропилы, чтобы получилось подобие оперения стрелы. А носик затачивается, как карандаш. Застрелить барана с тридцати шагов "боевым" болтом вполне получается. А самые "боевые" болты снабжаются ещё и стальным носиком-колпачком, но их у нас мало, и делаем мы их медленно.

Но есть ещё и тренировочные болты с тупым закруглённым носиком. Ими учатся стрелять по мишеням, потому что носик "боевых" деревянных не выдерживает и часто обламывается об твёрдое препятствие. Тренировочными также отгоняют чересчур навязчивых гостей: нас несколько раз пробовали ограбить, из-за чего мужчины взялись за палки, а дамы воспользовались арбалетами. Среди нападавших даже жертвы были, потому что бой у наших самострелов хлёсткий. Если даже тупой болт попадёт в уязвимое место, то может и насмерть убить. А уж ссадина или болезненный синяк гарантированы. И если таким болтом "зарядить" в голову – при "удачном" стечении обстоятельств можно даже черепушку проломить. По крайней мере, тонкую височную кость – запросто.

Да, здесь не многолюдный Шумер, где жители любого нома простыми деревянными лопатами и своим численным превосходством легко забьют любую "армию", которую способен собрать какой-нибудь "великий" вождь пастушьего народа. Тут далёкий остров с малочисленным, неорганизованным населением. Поэтому занятия военным делом пришлось начинать заблаговременно. Для мужчин – палкомахательство. Для дам – стрельба по тарелочкам. Заодно и про сигналы оповещения договорились, и о порядке действий по этим сигналам.

Провели разведку на аравийском берегу – здесь пока растут леса, по которым бродят охотники. Общественный строй – родоплеменной. В постоянных селениях замечены огороды. Живут небогато, так что напасть могут в любой момент, как только захотят, потому что у нас есть, чем поживиться. Сразу видно, что тут обитают богатенькие буратины.

Кстати, на материке растут леса. Бывают дожди, так что влага в почве имеется. На джунгли Амазонки не тянет, но и безжизненной песчаной пустыни не наблюдается. Пастбища, овцы, кочевники-пастухи или охотники-рыбаки, разобщённые племена и полная первобытно-общинность вокруг. Хотя в трёх сотнях вёрст к северу расположен вполне цивилизованный город Эреду. Чуть не забыл: родники в нынешней Аравии тоже встречаются.

Наш порт расположен на западной стороне острова ближе к северному его окончанию и прикрыт с моря крупным островом, до которого около трёх километров. Этот остров имеет ширину порядка четырёх километров и отстоит на шестнадцать километров от материка – мы это измерили со школярами методом треугольника. Пришлось, конечно, приподнимать точку наблюдения в последнем случае, но не очень высоко.

Вокруг Дильмуна господствует мелководье. Коралловые рифы повсюду. Даже для наших мелкосидящих судёнышек пришлось искать фарватер и обозначать его вехами и створными знаками на берегах.

* * *

Даже в эти древние времена земляки – они и есть земляки. Мы с Тэрой навестили "персов", деревенька которых расположилась на юго-восточной оконечности Дильмуна. По русскому обычаю явились не с пустыми руками: привезли три больших кувшина фильтрованного ячменного пива (чтобы не бегать два раза) и мешок белой муки тонкого помола. Хорошо посидели. Поговорили за жизнь, о погоде и вообще о бренности бытия. Я впервые отведал устриц. Совсем не наша еда, но под выдавленный в них сок из какого-то цитруса вполне пошли. В соке уловил явную апельсиновую кислоту при отсутствии сладости, а из устрицы на моих глазах извлекли жемчужину. Маленькую, но симпатичную. Оказывается, жемчужины встречаются редко и бывают разных размеров. Когда попадаются (это считается удачей), на них можно выменять что-нибудь полезное. Мальчишки даже нарочно собирают раковины на дне и раскладывают по берегу, выжидая момента раскрытия створок, дабы заглянуть внутрь. А потом выбрасывают их в воду, пока не сдохли и не завоняли. Мёртвые устрицы никому не нужны, ибо становятся несъедобными.

Своеобразные пищевые запасы так и хранятся на мелководье. Но они не слишком ценные, потому как не особо сытные. Тут в голову пришло воспоминание о способе выращивания жемчужин, который применяли японцы: корзины с ракушками подвешивали к плотам, чтобы те оставались в воде и росли – и устрицы, и жемчужины в них. А чтобы выход жемчужин был большим, японцы нарочно заталкивали в ракушки песчинки, вокруг которых и нарастал слой перламутра.

Здесь, в Шумере, я привык свободно делиться мыслями с общинниками – это всегда шло на пользу и приятно щекотало моё эго. Здесь и сейчас всё получилось точно так же: после двух кувшинов пива отец, его сыновья и внук проявили к моим разглагольствованиям неподдельный интерес. Даже полюбопытствовали: долго ли растут жемчужины? Припомнил, что, вроде как, несколько лет.

Поистине, нет пределов человеческой предприимчивости: через три года эти люди купили у нас лодку с балансиром, расплатившись жемчугом. Сразу целой ложечкой жемчужин. Не самых крупных, зато безупречных. Староста, когда прознал об этом, злорадно ухмыльнулся. Видимо, вспомнил, как у него отобрал жемчужину один из жрецов. Правда, та была крупнее, но зато здесь никто ничего у него уже не отнимет, потому что он сам – верховный жрец. Пусть и хронически недостроенного храма.

Для постройки этого вечно откладываемого храма наняли профессионального каменщика из молодых. Прибыл он, вроде как, из Уммы, где замахнулись на возведение храма. Но дело не пошло, отчего постройку зиккурата отложили – жрецы только напрасно сгоношили мастеров, подняв их с насиженных мест. Этот парень решил поискать работы в Уруке, где и попался на глаза Курушу, грузившему на судно зрелую гашёную известь. Хотя сам каменщик родом из Эреду.

Оно и хорошо, потому что ещё и стройкой заниматься у меня никакого желания нет. Да и в строительстве я не знаток. А этот мастер осмотрел наш ленточный фундамент, да и поделил охваченную им площадь на клеточки. Восемь на восемь с шагом по четыре с чем-то метра, чтобы не мучиться с длиной перекрытий. Разумный подход, между прочим.

Однако, стройку начал с подвала. Под его руководством рабочие извлекли грунт, докопавшись до известняка, в который и врубились стальными пешнями и кирками до глубины планируемого пола подземелья. Так и врубались "по клеточкам", оставляя между ними полуметровые стенки, которые станут нижней частью фундаментов будущих перегородок. То есть, несущих стен.

Понятно, что стройка эта растянется на многие годы, но никуда от этого не денешься: без храма в эти времена городов не бывает. Даже в Умме он есть. Временный, глинобитный, но со временем будет и каменный. Так уж принято в Шумере.

* * *

"Ревизия" от континентального духовенства появилась у нас в связи с погребением верховного жреца из Эреду. Завёрнутые в циновку останки доставили на тростниковом корабле, поместили их в заранее подготовленный домик вроде землянки, куда сложили кучу вещей, необходимых покойному в загробном мире. Прочитали молитвы, исполнили гимны, да и явились к нам вроде как на экскурсию. Всё осмотрели, кроме промзоны, которую мы давно уже огородили забором из горбыля.

Горбыль остаётся от распиловки досок, а ограда нужна, чтобы мелюзга не лезла в опасные места. Слава богу, тут она сберегла от чужого глаза наши технологические хитрости.

Так о "комиссии". Староста наш облачился в красивые одежды и внимательно слушал, лишь изредка кивая. Он ещё с Урука знает: доказывать что либо проверяющим – только нервы тратить. Я вообще не отсвечивал. Поглядывал, на что обращают внимание охранники, а было их десятка три. Все с копьями, в одинаковых набедренных повязках и головных платках. То есть, одеты по форме. И поголовно с мозолями на ладонях, потому что гребли по дороге сюда, но эта работа для них не родная. Кое-кому даже перевязка потребовалась из-за волдырей.

Почётного караула мы не выстраивали и ничего из военной подготовки не показывали. Зато закатили знатную пирушку: порадовали проверяющих и сопровождающих их лиц и вкусными блюдами, и крепким пивом, куда "для скусу" даже водки добавили. Уверен, что комиссия осталась довольна.

Проводив высоких гостей я немедленно принялся за совершенствование воинской экипировки и выставил наблюдательный пост на северной оконечности острова. Вернее, на острове, находящемся на севере от основной земли Дильмуна. Там возвели деревянную вышку, на которой регулярно меняли караул. И с сожалением подумал о том, что не сварил стекла, не наделал линз и не соорудил даже подзорной трубы. Не то, чтобы делал это раньше, но я и многого другого не умел. Однако, справлялся как-то. Хоть бы и тем же отработанным до совершенства методом проб и ошибок.

Ведь даже отмытый песок есть – тот, что привезён с реки. А то местный коралловый в дело не годится. Не говоря о соде, из которой варят туалетное мыло. Но прямо сейчас опять не до стекла: нужно придумывать доспехи и обучать мужчин действиям в строю. Очень уж подозрительными мне показались завистливые взгляды членов "комиссии". Это и немудрено: наши общинники выглядят так, словно каждый из них не меньше, чем верховный жрец. Это я про прикид – одежду со штанинами системы "шаровары" и рукавами-пелеринами, закрывающими руки до локтей. Да ещё бесплатное медицинское обслуживание и бесплатное образование. А это всё, как ни прискорбно, без заблаговременной подготовки не скроешь.

* * *

– Мне кажется, Эреду – самый старый из шумерских городов, – сказала Тияна, протирая ножницы спиртом. – В нём зиккурат выглядит уже достроенным. А, например, в Уре на один этаж меньше. А в Уруке – на два.

– Это ты к тому, что попали мы сюда в самое начало шумерской цивилизации? – уточнил я.

– Да. На это указывает и пиктографическое письмо. Оно ведь должно возникнуть раньше, чем клинопись, которой пока не видно. Впрочем, и твой алфавит никак не входит в обиход. Думаю, жрецам нужно, чтобы завтрашнее завтра было таким же, как и вчерашнее вчера. Им проще управлять, когда всё продолжается так, как они к этому привыкли. Когда всё идёт по обычаю и в русле традиций. Не хочется им ничего придумывать – всё уже есть.

– Думаешь, на наш век хватит этого благолепия? – ухмыльнулся я. – Хотелось бы. Да не похоже, что выгорит. Мы тут не на небесах живём: о нас на материке много чего известно. Не удивлюсь, если какой-нибудь храм направит сюда своего миссионера в сопровождении группы вооружённой поддержки. А у нас для встречи этих просветителей почти ничего не готово. Даже простых щитов – и тех не сделано. Не говоря уже об огнемёте.

– Четвёртый год тут живём, – призадумалась Тияна. – Расслабились, почили на лаврах.

– Какие лавры, твоя божественность? Сколько мы времени потратили на установку для перегонки нефти? Скипидара? Дёгтя? Спирта? А на постройку судов из по-настоящему толстых досок? – искренне возмутился я. А уроки в школе?

– Да не попрекаю я, – махнула рукой моя собеседница. – Скорблю вместе с тобой.

Глава 27. Набег

Переход промышленности на военные рельсы прошёл у нас легко и непринуждённо: староста сказал – "надо", а народ ответил – "есть". Проколы начались по ходу боевых действий: плохо обученная и не прошедшая слаживания армия мало, что могла противопоставить гораздо более обученному противнику. К тому же, была весьма малочисленна. Да и командир (то есть я) оказался не на высоте. Но, по порядку.

Малец на самом быстром из наших ослов примчался с воплем:

– Едут, едут!

Про то, кто, откуда и сколько – пришлось расспрашивать его целенаправленно. А что он знает? Видел, что на сигнальной вышке подняли конус остриём вверх. Видел он это с главного острова, а вышка находится на отстоящем от него островке поменьше. Тем не менее, мы забили тревогу, объявили сбор армии, приступили к эвакуации женщин и детей и выслали боевой корабль навстречу предполагаемому агрессору.

В момент, когда многие находятся в рейсах, под боевые знамёна встали целых тридцать мужчин-копейщиков и двадцать женщин и девок, которые не на сносях и не заняты на других работах. Это арбалетчицы. Ещё двенадцать мужчин – гребцы на нашем деревянном "броненосце". Да плюс шесть арбалетчиц, составляющих артиллерийскую прислугу двух станковых арбалетов, установленных на палубе под прикрытием деревянных щитов.

Куда подевались мальчишки-подростки, которых обычно невозможно удержать от решительных шагов? Так и сейчас их никто не удержал – они среди мужчин. А те, что не вышли ростом – среди арбалетчиков.

Пока мы собирались и выдвигались, четыре неуклюжих тростниковых судна вошли в проливы на севере острова и приблизились к пристаням, где обычно причаливали приезжие и проезжие. Уже позднее выяснилось, что материковый Шумер прислал против нас около двухсот копейщиков-щитоносцев. А сейчас было видно, как обогнувший северную оконечность острова дильмунский "крейсер" сближается с последним из тростниковой четвёрки. Осушил вёсла, оттабанил, замерев в считанных метрах от цели, и окатил неприятеля струёй пламени, как из паяльной лампы. Это опаливание продолжалось с минуту – тростник успел прогреться, и палуба заполыхала местами, а местами начала тлеть. Обожжённые бойцы посыпались в воду с противоположного борта, спасаясь вплавь и побросав оружие.

"Крейсер" обогнул дымящееся судно и, активно работая вёслами, прямо по головам плывущих двинулся к пристаням, где уже завершалась высадка основного контингента экспедиционного корпуса. К этому моменту и основная часть нашего войска прибыла сюда же торопливым пешим маршем. Бойцы уверенно выстроились стеной, сомкнули легионерские щиты-скутумы и, направив на неприятеля копья, начали плавный разбег, чтобы нанести решающий удар по пока не организованной толпе.

В полной мере этот замысел не удался: кого-то мы смяли, кого-то закололи, но шумерцы успели повернуться к нам лицами и тоже выставить и копья, и щиты. И их было больше. К счастью, в этот момент дело до неуправляемой рубки не дошло: послушные команде дильмунцы сделали шаг назад. Надо было разорвать дистанцию, чтобы дать возможность девчатам пострелять из арбалетов, что немыслимо в условиях свалки, когда неизвестно, в кого угодит болт.

Стена наших щитов пятилась, ощетинившись копьями. А от кораблей накатывала волна нападающих, обтекая фланги, отчего крайние в нашей шеренге отходили, вынужденно загибая фронт. Мы удержали строй, собравшись в кольцо, но копья к этому моменту оказались утеряны – пошла рубка. Женщины с арбалетами попросту убежали и начали обстрел атакующих в незащищённые спины. Нам, отбивающимся в центре этой свалки, пришлось несладко, несмотря на то, что отмахивались мы кавалерийскими шашками, которые куда длиннее медных и бронзовых кинжалов континентальных шумерцев.

Нас бы всех положили, задавив массой, если бы не атака "береговых людей" – местных парней, которые кормились, обслуживая заходящие сюда корабли. Они приняли нашу сторону и с дрекольем в руках заступились за соседей. Пусть и не сразу: поначалу держались в сторонке, пока из них не собралась немаленькая толпа безучастных зрителей. Но потом кто-то бросил клич и толпа кинулась в схватку.

Наш "крейсер" тоже причалил. Его экипаж немедленно подключился к резне. И хотя народу у нас было немного, одновременное нападение с фронта, с фланга и с тыла заставило противника запаниковать. Доселе не бывавшие в столь сложной ситуации воины растерялись: опыта подобных сражений не было и у них. В конечном счёте, враг совершил кучу ошибок, которые и позволили одержать над ним верх. В общем, мы победили и почти всем личным составом поступили в распоряжение санитарок и медсестричек: панцири, наручи и поножи, конечно, уберегают от многих ударов, но идеальной защиты не дают.

Одиннадцать человек из наших пришлось впоследствии похоронить. Об усопших врагах и их имуществе позаботились береговые.

* * *

Я лежал под наркозом и смотрел, как подросшая Юи зашивает мне резаную рану на плече. Недолго смотрел – препарат из опиума отправил сознание в царство грёз. Так что боли я практически не почувствовал.

Время сейчас такое: царь ты или верховный жрец – твоё место на поле боя, а не в шатре на господствующей высотке. Наш старейшина (он же энси храма Дианы) стонал на соседней подстилке – из него доставали наконечник копья, пробивший и щит, и панцирь. Сейчас в селениях общины верховодят подростки, считающие себя взрослыми. Хорошо, хоть по старой привычке спрашивающие совета у мам. Мам-воительниц, между прочим. Ни для кого не секрет, что решающие потери неприятелю нанесли арбалетные болты, выпускаемые с малых (буквально пистолетных) дистанций.

Ещё у нас погибли две женщины. Не успели убежать в нужный момент, а панцири не удержали удара. Из чего панцири? Да из того же, из чего и остальная защитная амуниция – из кожанно-деревянного композита. Не нашлось у нас достаточного количества металла, поэтому все элементы воинского облачения выклеили из колотого шпона между двух слоёв бычьей кожи. Клеев у нас три вида: копытный, казеиновый и рыбий. Ни один из них не водостойкий, но в случае дождя даже шлемы не размокнут, не говоря о щитах, потому что покрашены. Да не той масляной краской, которую в своё время растёрла Тияна на масле, а на олифе. Вспомнил о том, что в неё превращается растительное масло после сильного нагревания. Даже признак достаточного нагрева вспомнил: когда опущенное в масло перо скукоживается. Слышал об этом когда-то от бабушки, которая родом аж из девятнадцатого века. В революцию была уже многодетной (по нашим представлениям) матерью. Так что точно знает. Практика это блестяще подтвердила.

Доспехи получились достаточно прочными. Кто же предполагал, что среди нападающих найдутся такие здоровяки?!

* * *

Раны мои оказались не слишком тяжкими – всё-таки привычка тела к дракам позволила увернуться от большинства ударов. Да и Хап отделался лишь ссадинами – тоже вёрткий. Теперь он придерживал моё вялое от наркоза тело, ведя обратно на поле боя: нужно осмотреть тела и, если хоть кто-то уцелел, провести допрос.

"Береговые" уже обчистили тела мёртвых налётчиков и теперь перевязывали раненых, которых собрали в одном месте. Отдельной группой смотрелись связанные пленники, не получившие заметных повреждений – мы поубивали далеко не всех. Уже выяснилось, что прибыли они из Эреду, собранные и направленные тамошним эном – нашим недавним гостем, занявшим свой высокий пост после погребения предшественника.

Правильно сработала у меня чуйка.

Подошёл Пато, командовавший в этом бою "крейсером":

– После первой вашей атаки целая толпа убежала в сторону старых погребений, – сказал он сразу, как приблизился. – Думаю, сидят где-то и дрожат от страха. Небось, молятся своему Энки о ниспослании спасения. Я попросил береговых не разбирать один из кораблей – пусть вернутся домой и расскажут, что здешняя богиня Диана ничуть не рада тем, кто желает недоброго живущим тут людям.

– Мне нравится ход твоих мыслей – произнесла Тияна, соскакивая с повозки. – Заберу пару трупов для вскрытия, – "объяснила" она в ответ на мой заинтересованный взгляд. – Уроки-то без наглядных пособий вести неудобно. А свои не каждый год умирают. Так пусть чужие хоть какую-то пользу принесут.

Ну да – вскрытие усопшего перед погребением здесь считается священным обрядом по подготовке покойного к вступлению в загробный мир.

– Просто чудо, что нас не вырезали под корень, – выдал я мысль, которая не давала мне покоя. – Систему обороны нужно менять в корне. Усиливать боевую подготовку, строить второй "крейсер" и не у берега его держать, а пусть патрулирует и опрашивает все встречные суда: куда идут, что везут и всё такое прочее. Чтобы армейские транспорты сжигать ещё на подходе, – да, я часто вынужден пользоваться терминологией своей эпохи, потому что в этой подобная не сформировалась.

– На вышке подняли сигнал – шар, – заметил Хап. Кто-то из наших возвращается.

А меня снова развезло от последствий наркоза. Какой-то он несовершенный. В голову полезли воспоминания, совершенно неуместные в настоящий момент. И мысли о необходимости увеличения численности армии. Вопрос в том, где набрать людей? Наших общинников и тех, кто по разным причинам влился в наши ряды относительно немного. Надо будет пересчитать на досуге. Население острова нам симпатизирует, что проявилось в действиях береговых людей. Здесь, на северной оконечности люди живут гуще, чем в других местах. А мы их даже не вооружили, не говоря о том, чтобы дать хотя бы начальную военную подготовку. А ведь их дети посещают нашу школу, сами они пользуются медицинской помощью, даже заглядывают в недостроенный храм – приносят глиняные статуэтки, чтобы те за них молились, пока они вкалывают. Это вообще широко распространённая практика отправления религиозного культа здесь в Шумере.

И статуэтки эти мы сами обжигаем для них совершенно бесплатно. А за службу можем даже платить, потому что наштамповать "кожанчиков" способны сколько угодно. Они хорошо расходятся что здесь, на острове, что на материке. Как ни крути, пора создавать регулярную армию. И начинать вести разведку в стане вероятного противника.

В этом разрезе мысль отпустить налётчиков представляется мне несвоевременной – у нас не хватает рук на великой стройке – храм Дианы всё так же, как и раньше, остаётся в пределах нулевого уровня. А это непорядок. С этим нужно что-то делать.

– Пато! Скажи береговым, чтобы растаскивали на тростник все корабли. Пленных мы поработим и припашем на стройке. Непедагогично отпускать провинившихся без наказания. И не на три года припашем, как диктуют шумерские традиции, а пока первый этаж не завершат.

Те из налётчиков, кому удалось доплыть до берега, сходились к деревушке местных жителей, где тутошний староста доходчиво втолковывал им особенности текущего момента и объяснял, как правильно себя вести, чтобы не прогневить грозную богиню, осерчавшую на напавших. Наши санитарки, закончив обрабатывать своих раненых, переключились на "приезжих". Со стороны захоронений подошёл сторож:

– Эти, которые сбежали, просят узнать, что с ними дальше будет?

– Три года исправительных работ, вот что с ними будет, – включился я. – Так и передай. Да предупреди, чтобы не шалили, а то, не приведи Диана, поумирают от колик в животе. Она и без того в гневе, за пораненных прихожан.

– Пи-ить! – отошёл от наркоза лежащий неподалеку староста.

– Нельзя, – осадила его сидящая рядом Юи. – Проникающее в живот, это очень серьёзно, – она смочила губы раненого влажной тряпочкой. – Придётся потерпеть.

– Он умрёт? – бестактно поинтересовался так и не ушедший кладбищенский сторож.

– Не сегодня, – отрезала Юи.

– Так ты ступай, любезный, – напомнил я человеку о порученной ему миссии. – Да не трясись! Ты же не просто так, а волю богини передаёшь. Волю, услышанную сразу от трёх её жрецов.

– Какую волю? – удивилась Тияна, поравнявшаяся с нами. Она вела ослика, запряженного в арбу с двумя телами.

– О порабощении оставшихся в живых налётчиков, пока они твой храм не достроят, – попытался я пожать плечами, но не преуспел: стало больно. Значит, наркоз уже отошёл, хотя в голове всё ещё как-то мутновато.

Глава 28. Картографирование

В момент прибытия в этот мир Тияны я несказанно обрадовался появлению мобильного телефона. Ведь в нём имеются часы, точность хода которых превосходит всё, чего сможет добиться шумерская наука! И вообще техника всей Земли на протяжении кучи тысячелетий. Идеальный вариант для определения долготы места по моменту прохождения солнца через меридиан – астрономического полдня. Это, когда дневное светило находится точнёхонько на юге.

Первым делом определил координаты порогов на Каране – мы там довольно долго стояли, дожидаясь подвоза меди. Даже лодку успели построить, так что времени на всё про всё хватило.

Угловая высота Полярной звезды – это точный градус северной широты места наблюдения. Прицелился на неё вдоль жерди, а потом упорно делил окружность на градусы, создавая транспортир. По этой жерди, так и оставленной в нацеленном точно на север положении, в полдень засёк момент, когда тень от столбика, установленного у нижнего конца этой жерди, попала на верхний конец моей астрономической системы. Знаю – этот эксперимент не учитывает высоты места, что вносит погрешность в определение широты, но с этим пришлось смирится – мой угломер и без этого являл из себя одну сплошную погрешность.

Вторую обсервацию удалось провести только дома в Уруке. Хотя телефон и хранился выключенным, батарея через некоторое время разрядилась. Аппарат просто перестал включаться. На этом мои попытки определения географических координат завершились. Но на Дильмуне я вдруг вспомнил, что встречал описания гальванических элементов с использованием фруктов, в которые втыкали металлические электроды. Главное, чтобы металлы были разные. А в моём распоряжении из более-менее чистых наличествуют медь и серебро. Уж не знаю, каким ЭДС меня порадует эта пара, но обычно бывает меньше полутора вольт. Откуда я возьму вольтметр? Так он имеется в самом телефоне – это индикатор заряда аккумулятора. Заработает, как только машинка включится. Есть, правда, вопрос с полярностью, но я почему-то подумал, что медь нужно подключать к минусу.

Проводники у меня – медные ленточки. Лезть в разъём для зарядного устройства – дохлый номер: чересчур там всё малогабаритное, чтобы пытаться выполнить ответную часть хотя бы с претензией на надёжность. Да и неизвестно какая пара контактов служит для подачи напряжения. Я даже не пытался, а сразу прицепился к контактам для подключения аккумулятора. И принялся поочерёдно добавлять в цепь свои гальванические элементы. Телефон включился от пяти здешних кислых апельсинов, но показал, что заряд угрожающе низкий. Пришлось добавить шестую "банку", после чего напряжение вошло в рабочие пределы. Зато за годы лежания без работы "слетело" время. В полдень я выставил часы на двенадцать дня, а Тияна перенастроила смартфон, переведя всё, что можно, в режим экономии.

Я-то в этих интерфейсах не разбираюсь. Планшетник мне настраивали внучки, а мобильник, с которым жил душа в душу, вообще из начала нулевых, когда о цветных экранах или андроидах никто и не слышал.

Проработал этот комплект батареек больше трёх месяцев. Я нарочно проверил, потому что с отключением внешнего питания время обязательно "слетало". Но с выключением телефона при сохранении напряжения на контактах часы исправно шли. Так что обязательно требовалась непрерывная работа наружного источника. Или я что-то не так угадал с контактами? Или у фруктовых "батареек" был заметный саморазряд? А может, они просто пересыхали? Без вольтметра в руках точного ответа найти не получилось. Мне даже цепь прозвонить нечем! Единственное, в чём уверен, так это в том, что напряжение, выдаваемое одним апельсиновым элементом, меньше Вольта.

С этой установкой на борту мы с Палом прошли вверх по Евфрату – парень у нас из самых продвинутых грамотеев, потому что понятливый. Нанесли на карту многие города играницы озера, в которое разливается эта река выше Урука. А также устья рек – Хабура и Балиха – левых притоков. Отметили и самую западную точку течения. Полученные отметки, нанесённые на специально подготовленную шкуру, сразу прояснили картинку, послужив хорошим наглядным пособием и позволив довольно точно оценить расстояния. На обратном пути от места, где обычно оставляем лодки по пути в "Армению", зашли в Балих. Здесь тоже живут люди, согласившиеся собирать для нас красивые камни – гематит. Это на Хабуре выращивают зерновые, а здесь особо удобных для обработки земель маловато. Поэтому не только пацаны заинтересовались обменом находок на провизию, но и большинство взрослых – местным жителям зерно пришлось ко двору.

А один даже показал склон, где после дождей не раз замечал интересующие нас обломки. Мы немного покопали и отыскали то, ради чего и заглянули в эти края. Ума не приложу, велико ли это рудное тело – мы его только с краешку зацепили. Но явно содержит не меньше сотни тонн нужного нам минерала. Так что тут же представились местным "буграм" и договорились о покупке этих камней за зерно строго по весу. Дорого покупать: один к одному. Но нам нужны только чисто отмытые камни. Причём, только те, что оставляют красную черту.

Старейшины мигом сгоношили народ и, пока мы пировали, непрестанно выражая друг другу самое неподдельное уважение, наше судно освободилось от съедобных "денег", без которых мы никогда не пускаемся в дорогу. Вместо мешков трюм наполнился корзинами камней. В другой раз соли привезём с запасом и мёда в качестве премии за ударный труд.

Мы тут успели обсудить что-то вроде протокола о намерениях, где оговорили когда и сколько руды возьмём в следующий раз. А то на радостях эти ребята накопают столько, что мы просто потонем. Ведь ещё Пато привезёт гематита и с Хабура, и от любителя камней с правого берега. Мы же не жадничаем, так как не хотим терять налаженные связи. Ведь любая точка может "отключиться" по самым разным причинам. А цивилизация очень зависима от постоянства связей, от устойчивости поступления сырья, топлива и множества материалов.

Сбивать цены нам не к спеху, пока "армянский" ювелир исправно отмеривает серебро за наши железные полосы. Да не железные, если быть более точным. За полосы добротной углеродистой стали, годной, как выяснилось, даже на клинки для шашек. Может, до аносовского булата^[7] мы и не дотянули, но оружие выковали грозное. Хоть ткнуть, хоть рубануть – на всё годится. И не тяжёлое: с ним даже девки управляются.

На обратном пути подзадержались на озере, где попытались черпать ил со дна. Получилось, когда стали опускать на верёвке ковш так, чтобы он ложился на дно. А потом немного протаскивали его, после чего поднимали за переднюю кромку. В принципе приемлемо, если в домашних условиях сделать этот ковш из металла, да придать ему правильную форму и снабдить судно, на котором с ним будут работать, специальной стрелой и лебёдкой. А ещё потребуются отстойники прямо на борту, так как извлекаемый ил жидковат. Нужно дать ему часов двенадцать на оседание, чтобы не везти за сотни километров лишнюю воду.

Короче – нужен целый илодобывающий комплекс. Чем быстрее – тем лучше, потому что посевные площади на Дильмуне расширяются. К тому же, посажены финиковые пальмы и много чего разного как для еды, так и аптекарского назначения. Те же каланхоэ в добавление ко всему остальному. Это не считая столетников (алоэ). У Тияны даже валериана растёт под парусиновым тентом.

* * *

Дома плохих новостей не оказалось. Пока мы путешествовали, в строй вступил второй "крейсер". Он дежурит на севере: выходит из проливов, удаляется в сторону Шумера на расстояние видимости, поворачивает и проходит проливом западнее Дильмуна до нашего порта. Потом возвращается в проливы, где причаливает, уступая вахту второму "крейсеру". Экипажи в обоих случаях смешанные: большинство гребцов набрано из "береговых людей". Они получают зарплату. Из наших общинников на борту – капитаны и командиры расчётов огнемёта и станковых арбалетов. Им тоже выплачивается жалование, потому что иначе людям непонятно, почему одним так, а другим иначе, если и те, и другие делают одно и то же? Получив деньги, и те, и другие сдают их старейшинам, как заведено во всех общинах. Старосты, в том числе и наш, складывают всё в одну кучу и снова пускают на жалование и зарплату командам. Такая вот гримаса первобытности.

Места в экипажах считаются престижными: их предоставляют тем, кто сдал нормативы по бегу, стрельбе и другим военно-прикладным дисциплинам. Тренировки проводят инструкторы из наших. Рабы – строители храма – тоже просятся в ряды. Те из них, кто поклялся не сбегать и не бедокурить, расконвоированы. Но дело в том, что поклялись, как ни странно, все. И теперь нам не нужно выделять народ для охраны пленных. Их любимый бог Энки тоже находится в числе почитаемых у нас, так что никто не мешает людям молиться. Пусть и в недостроенном храме.

К некоторым приехали жёны. Другие слюбились с местными женщинами. Трое попросились домой – у них родители в преклонном возрасте. Жрецов из числа пленных мы выделили в отдельную группу и поселили на дальнем конце острова, чтобы не тарахтели языками – это же политработники! Закрыл рот – и рабочее место в порядке. Вот пусть и убеждают друг друга в чём хотят. Мешок зерна им, утварь кухонную и полную свободу выбора деятельности. Захотят рыбки – наловят. Только бы не бродили где ни попадя, да не мутили народ. Так что при них даже стража имеется – чтобы не шлялись где попало.

Почему остальные ведут себя смирно? Похоже, пассионарии полегли ещё в бою. А в живых остались не самые смелые, да и не беззаветно преданные. Мы с ними по-людски – и они по-человечески. Как говорится, "своя рубашка ближе к телу". Что им хорошего сделали жрецы – послали на бойню? А тут, хоть и приходится вкалывать, зато кормят, поят, крышу над головой обеспечивают. И убивать никого не собираются. Прямо рай, да и только!

* * *

С подачи Тияны наши мастера стали чеканить монету. Не из чистого серебра, а из его сплава с семью процентами меди. А то чистое серебро чересчур мягкое – быстро изотрётся. Монетки сделали весом ровно в один шекель. Спереди указан номинал и сделана поясняющая надпись нашими буквами, а сзади изобразили контур острова с большими островами рядышком. Перерисовали с карты, снятой школярами построением треугольников между выразительными ориентирами. У неё даже масштаб имеется, определённый не особо точно, но очень старательно.

Насчёт количества драгметалла, конечно, вышло маленькое жульство. Но не чересчур страшное, потому что с точки зрения срока службы этой деньги выигрыш налицо – сплав получился довольно твёрдым. Да и вид монетки представительней – она лучше блестит и просто радует глаз. А погрешность в семь процентов в эти времена встречается повсеместно и редко принимается во внимание. Тем более, что рассчитываются серебром редко. Зато в широкий обиход массово поступила гирька стандартного веса, что, несомненно, порадует сердце верховного бога по имени Ан. Вот, кто всегда на стороне порядка!

Староста поправился, хотя болел долго. Очень исхудал, но держится молодцом. Некоторое время его подменял старший сын, но ему пришлось уехать обратно в старые земли – там ведь тоже целое хозяйство, бросать которое не хочется: прекрасно налаженное и весьма продуктивное. Да и поставки ила с болота по-прежнему для нас актуальны.

Иногда туда к часто и подолгу пустующим хижинам приходят тамошние шумерские люди: просят принять их в общину. И это хорошо, потому что кадровый голод на Дильмуне только растёт. У нас же без конца новые затеи. Даже "рабов" приходится отвлекать со стройки на разные работы: то на солеварню, то приставлять к мельницам, а то воду из колодцев черпать.

Так про колодцы. Я давненько вынашивал идею сделать насосы с приводом от ветра. Вертикальные валы у нас крутятся во многих местах – мельниц в эксплуатации почти десяток. Так почему бы не приделать к ним известный с античных времён архимедов винт? Он же шнек, если смотреть со стороны классической мясорубки.

Правда, древние греки упорно ставили его наклонно. Видимо, что-то у них не так было с напором: не шла вода вертикально вверх. Я даже проверять не стал – повернул ось вращения ветряной турбины на сорок пять градусов, а она возьми и заработай в наклонном положении, сообщая нижним концом вращение шнеку! И вода пошла. Не слишком быстро, зато всё время. Хотя, если надобности нет, – можно и отключить. Для наших неглубоких колодцев вполне подходяще.

Шнеки, как и крыльчатки ветряков, формовали из кирзы. А вот от парусов из неё Пато отказался. Перешёл на циновочные – тоже достаточно жёсткие. Но при этом их можно убирать без чрезмерных мучений. А вообще этот парень – фанат катамаранов. Вот и построили по его желанию четырнадцатиметровый, с асимметричными корпусами, связанными перемычкой толщиной в метр. Нарочно выполнили объёмную конструкцию, рассчитанную на серьёзные нагрузки при волнении – чтобы не сломался.

Он и не сломался, хотя его шкипер умудрился заглянуть на юг в залив, выходящий в Индийский океан. Если мне не изменяет память – Ормузский^[8]. Перетерпел там шквал и вернулся для устранения поломок. Да, море это вам не тихая речка и не узкий Персидский залив. Одна только океанская зыбь требует привычки и понимания, а уж непогода на больших просторах – вещь крайне неприятная.

Для меня важно, что силовой набор не пострадал, и обшивка не протекла – не придётся переделывать всё с нуля. Ну а сам я больше склонен к хождению через бурные воды на однокорпусном судне. Мы строили такие из толстых досок с прочными связями, но они стали крейсерами. Да ещё одно поступило в распоряжение братьев Сун. Им иногда приходится отстреливаться, а делать это лучше, находясь в крепком укрытии. Так что ходят "братья" на "крейсере" с поворотными башенками для стационарных арбалетов, а то с берегов в них частенько летят камни из пращей. Их путь вверх по Керхе проходит через земли не только дружественных племён, да и среди "культурных" эламцев встречаются желающие пограбить.

Глава 29. Без поспешности

Дела в Шумере делаются неспешно, зато всё время. Цикл каждого года проходит по накатанной колее повседневности и повторяется раз за разом. Обычаи, традиции, верования – именно они лежат в основе бытия и направляют деятельность людей по привычному кругу. Здесь никто не нумерует года потому, что последующие повторяют предыдущие. Каждый человек считает собственные. Или не считает, если не знает счёта. Старики помнят какие-то необычные события, что происходили во времена их молодости, но календаря в том смысле, чтобы в нём отмечался номер года, нет. Во всяком случае, ничего подобного я ни разу не примечал.

Этот вопрос озадачил меня, когда я припомнил события, в которых участвовал. Вспашки, посевные, уборки урожая, плавания, постройка судов, чистка канала. Я здесь уже семь лет, но не знаю, с какого по какой. Никаких признаков летоисчисления обнаружить не удалось. Забавно: календарь месяцев существует, но люди не считают годы, которые следуют один за другим, не имея индивидуальных маркеров. Хотя, начало каждого отмечается, как начало очередного цикла ежегодных работ.

* * *

Тростниковый корабль, на котором приплыл жрец из Исина, был перехвачен нашим "крейсером". "Нарушителя" остановили и произвели досмотр, о чём и доложили на берег сигналами, которых к этому моменту разработали целый свод. Так что встретил гостей на берегу почётный караул из двух десятков латников – самых рослых подростков обоего пола, "закованных" в фанерную, крашеную охрой "броню". Мы посчитали разумным сразу продемонстрировать гостям, что вооружены и готовы защищаться, дабы не возникло никаких поползновений диктовать нам свои условия с позиции силы.

Визитёр прибыл без конвоя в сопровождении только пары слуг, но с багажом, который сразу погрузили на повозку и переправили в храм, где уже готов практически весь первый этаж: завершается штукатурка последних комнат, а в остальных уже можно жить. Там прибывшего и поселили. Я, когда выпал свободный часок, зашел пообщаться с просвещённым человеком. Он оказался из звездочётов. И вообще мужик ни разу не высокомерный. И даже не верующий, если быть более точным. Объяснил мне, что в каждом номе годы нумеруют на свой манер, но лично ему больше нравится считать от солнечного затмения – их он полагает знаковыми событиями, доказывающими закономерности в движении небесных тел. В его записях нашлись упоминания нескольких, отмеченных коллегами-предшественниками.

Я созвал наших грамотеев и донёс до них столь важную информацию, потому что кое-кто ведёт записи хозяйственного плана, упоминая в них даты. Мы легко договорились, что живём в тысяча сто тридцать втором году, а с обозначениями месяцев и дней разнобоя у нас не обнаружилось. И вообще, звездочёту у нас очень понравилось и он решил прописаться на острове навсегда: его здесь понимают и уважают. Да и школьная обсерватория устроила вполне. Даже более, чем. Он буквально прикипел к телескопу, разглядывая звёзды.

Да, мы сварили вполне пристойное стекло и наполировали линз, так что теперь у нас имеются подзорные трубы, через которые можно много чего рассмотреть на ночном небе. И микроскопы, позволяющие разглядывать клетки растительного и животного происхождения. Увеличение, правда, не очень, да и края изображения нечёткие, но в принципе действия оптических устройств молодёжь разобралась, а путь к совершенству бесконечен. Я ведь не способен контролировать решительно все направления развития наук и технологий, тем более, что не знаю тонкостей в оптике, химии, металлургии, навигации, астрономии и куче других областей знания. А в моём любимом приборостроении надобность здесь возникнет только через тысячелетия.

Так о годах. Я здесь уже семь лет. Успел вырасти, начать бриться и даже стал отцом. Телу моему как раз двадцать один год. Оглядываясь назад, только диву даюсь, сколько успел напахать! Всё-таки энергичность молодого организма – это замечательно. Да и Тияна за шесть лет пребывания здесь знатно накуролесила: вся наша медицина выросла её трудами. Неплохая, скажу я вам, медицина. Где-то на уровне начала девятнадцатого века. Или конца восемнадцатого. А по части "санитарии и гигиены" вполне тянет на начало двадцатого.

У меня успехи скромнее: поднять индустрию до уровня тех же времён пока не удаётся. Нас слишком мало для решения столь тяжеловесной задачи. Да и условий для множества отраслей на острове попросту нет. Те же горнодобывающая или лесотехническая промышленности выдвинуты на реки Балих и Керхе. Мы здесь выступаем в качестве потребителей, не заморачиваясь организационными вопросами. Только торгуем, причём не за деньги, а в обмен на продукты питания и инструменты. Даже "мануфактуру" не поставляем – ткут и шьют повсюду сами. Не обязательно, кстати, ткут – ещё и кожи выделывают множеством способов.

* * *

В день, когда строительство храма было завершено, я сообщил рабам, что они свободны. Как ни странно, особой радости это известие им не доставило. Как-то они здесь прижились, да и к климату привыкли. Особенно – к хорошему питанию и восьмичасовому рабочему дню. Пара десятков отправилась восвояси на специально для этого снаряженном судне, а остальные стали общинниками. И это хорошо, потому что нам нужно возводить башни маяков, которые послужат и наблюдательными вышками, и сигнальными. Где ещё взять для этого рабочие руки? И кирпич для печей делать надо, и в судовые команды народ требуется. У нас одних только регулярных маршрутов целых три штуки. А ещё ежегодная чистка каналов в Уруке.

Так что большинство бывших военнопленных из Эреду влились в наши ряды.

Новый храм мы начали использовать по мере готовности: перенесли туда глиняные таблички с алфавитом и словарём значков-понятий. Звездочёт, как выяснилось, знаком с этой системой записи. Шумерские жрецы приняли её на вооружение, но не стали об этом заявлять во всеуслышание. Сидят в своих святилищах и ведут записи. Это ведь внутренняя хозяйственная документация, а не газеты. Вот и не видно было.

Зато арифметика, начала геометрии и основы алгебры бывшему жрецу пришлись по нраву – он, хоть и древний, но учёный. А тут такой удобный инструмент для описания окружающей действительности! И вообще человек любопытный, а по этим временам – фактически, энциклопедист.

Так вот. В день окончательной готовности храма Дианы эта самая Диана (в миру Тияна) взяла и пропала. Стояла в комнате, где вела урок со старшим медперсоналом, а тут откуда ни возьмись за её спиной возник овал портала. Ам! И нет нашей дежурной по медицине. Что тут началось: народ забегал, как ужаленный, не понимая смысла произошедшего. Пришлось успокаивать и разъяснять, хотя на душе скребли кошки: скорее всего, с нашей врачевательницей мы больше никогда не увидимся.

– Это Инанна забрала свою сестричку, – объяснил я народу. А что было делать? В её божественность люди верили искренне. Табличками с описаниями симптомов, методик лечения и рецептами приготовления снадобий заполнены несколько комнат. И она напахала, и её ученицы.

Пусть и не в один момент, а постепенно положение женщин на Дильмуне перестало быть безмолвным и безусловно подчинённым. До полного равенства пока далеко, но персиянка Тэра, семитка Лыта и самая продвинутая из медичек Юи за словом в карман не лезут. Не ошумерились. Моя сестрица Нэми, постепенно ставшая учительницей, и то выглядит скромнее. Хотя человек она безусловно авторитетный.

С другой стороны, дильмунцы – вооружённый народ. У каждого за спиной всегда висит шашка рукояткой над левым плечом. А что делать, если жители Аравии то и дело переплывают на лодках пролив и высаживаются с самыми недружелюбными намерениями? Пару попыток, предпринятых днём, пресекли наши крейсера. Так бандиты повадились переправляться ночами. Вырезали рыбацкую деревеньку, но не успели убраться восвояси. На отходе их перехватили, отбили захваченных детей, а нападавших тут же и порешили, пустив на корм рыбам.

Отбитые в бою мелкие поступили в интернат и теперь подрастают, упорно тренируясь в обращении с оружием – собираются мстить. А нам пришлось вести сухопутное патрулирование, что тоже не панацея, так как осматривать нужно более полусотни километров пляжей. Поэтому гораздо лучше, когда все постоянно вооружены. Даже дети носят кистени и кинжалы с тонкими лезвиями.

Ещё были две попытки нападения из Шумера. Оба раза на тростниковых кораблях, которые наши моряки незатейливо сожгли. Но если в Междуречье воинственный пыл иссяк, то в Аравии ситуация остаётся напряжённой. Мы даже не принимаем к себе выходцев оттуда – опасаемся подвоха. И торговли с ними не ведём. У нас с Аравией политика железного занавеса. И "вооружённый до зубов нейтралитет".

Меж тем, мы не оставляем попыток обзавестись точными картами близлежащих территорий. Пал картографировал нижнее течение реки Тигр и его левые притоки. Там тоже орошаемые земли, города, храмы, жрецы. Зато на берегах растут леса и встречаются постройки из дерева. Хап добрался до реки Инд. Привёз пряности и слоновую кость. Индия сейчас многолюдна, но пока не выползла из каменного века. Там уже ткут и даже окрашивают ткани, причём красители применяют стойкие. Вверх по реке много лесов с неизвестными деревьями – целый незнакомый мир. Но мир воинственный – там постоянно сражаются за место под солнцем. Неудивительно, что оттуда сделало ноги множество народов. Может, даже сейчас этот процесс идёт, но и в грядущем он будет продолжаться. Это я из истории помню. Те же угры тикали из Индии до самой Финляндии и Венгрии через всю Сибирь и русские севера.

Хап незамысловато купил несколько подростков разных племён – тут детьми торгуют запросто. Это он так сообразил насчёт переводчиков, потому что собирается не раз наведаться в эти края за древесиной. Встречаются тут весьма интересные деревья: образчики он привёз, и даже саженцев прихватил. Ну и семена тоже, как нас приучила Тияна. Мы выращиваем и фруктовые деревья, и овощи, и целебные растения – целый ботанический сад. Но главное, Хап привёз бамбук. Из него получаются отличные трубы. Опять же ходят слухи, будто он быстро растёт. Может и у нас приживётся?!

* * *

Пришла мне в голову мысль о том, как организовать агентурную разведку по всему Шумеру. Медленно она вызревала, да и с реализацией как-то не всё ладилось, но в городах на материке появились лавочки, торгующие жемчугом и изделиями из него. Лавочки эти располагались обязательно поблизости от храмов – в оживлённых местах, патрулируемых стражей. Там, где активно циркулируют слухи, заменяющие в эти времена средства массовой информации.

Покупатели жемчуга – люди состоятельные. чаще всего расплачивались серебром. Жрецы и богатые торговцы даже редкое по этим временам золото иногда приносят. А то и камни самоцветные предлагают. Но на камни наши резиденты не ведутся – такова инструкция. Но сам по себе жемчуг, которого у нас теперь много, не особенно ходовой товар.

Зато спросом пользуются наши кожаные деньги. Очень уж они удобны для расчётов. Не портятся со временем, не меняются в цене, их всегда можно обменять на серебро в этой же самой лавочке. Наши продавцы – на самом деле менялы, изымающие из обихода драгметаллы. В том числе и бронзу, и метеоритное железо. Даже медь, если она достаточно чистая. И пускающие в оборот наши "фантики".

Ребята собирают слухи и подсаживают местную экономику на продукцию нашего печатного станка. Та же история, что и в двадцатом веке с американским долларом. Только этого здесь никто не понимает.

Первую "точку" мы основали в родном Уруке, потом в Эреду, в Уре, в Кише, в Ниппуре и других городах. Быстро это не получалось – не хватало грамотеев. Да и необходимо было позаботиться о сменяемости "резидентов" – не нравилось парням жить вдали от курортного Дильмуна. Другое дело, вахту отстоять с годик, но потом – домой, под пальмы к родным печам или станкам. К пляжам и морепродуктам, к солёному воздуху и непринуждённому общению с людьми, среди которых вырос.

* * *

Отыскать в этом мире олово мне так и не удалось. Не торгует им никто по отдельности. Только в составе бронз. Но среди тех же бронз встречаются и весьма неважнецкие. Возможно – мышьяковистые. Да и вообще сам чёрт ногу сломит в составе присадок, попадающих в здешние сплавы меди. Вероятно, ещё в составе руды, из которой её выплавляют.

Зато мне удалось получить бериллиевую бронзу. Не стану описывать своих мучений, главным из которых было добиться правильного процентного содержания легирующей добавки, потому что химическую формулу берилла я никогда не знал и рассчитать состав шихты не могу. Температуру плавления бериллов достичь удалось без особого труда – сталь-то мы выплавляем.

Хороший материал эта бронза: твёрдый, коррозионостойкий. Практически весь пошёл на хирургические инструменты.

Ещё стоит упомянуть дюгоней^[9], во множестве обитающих в водах Персидского залива. Их добычей занимались задолго до нашего прибытия. Очень полезные создания: вкусное мясо, шкура идеально подходит на обтяжку маломерных судёнышек, а кости используются для поделок. Аравийцы делают из них наконечники копий и ножи. Ну а мы – рукоятки и ручки зубных щёток.

Зубную пасту Тияна сделать не сумела, так что обходимся порошком из тонко размолотых мела и сушёных трав. После – полоскание полости рта хвойным отваром. Для сохранности и отбеливания зубов многие жуют сосновую или кедровую смолку. Поэтому солнечный Дильмун от блеска улыбок его жителей периодически становится просто сверкающим. Эх, как же мне иногда Тияны не хватает: за столько лет привык к этой непоседе. Всё же сестра-попаданка. Как-то там теперь сложится у неё?.

Глава 30. Эпилог

Технические новинки входят в жизнь постепенно. Например – металлический крепёж в кораблестроении вошёл в обиход только после того, как мы стали производить железо не килограммами, а десятками килограммов. Первыми начали делать гвозди, а потом и болты.

Остекление окон храма длилось три года, а работы над прожекторами для маяков, наверное, так никогда и не завершатся – у людей то и дело возникают всякие озарения, требующие проверки на практике. Старый добрый метод проб и ошибок продолжает успешно применяться.

Посевные площади на острове потихоньку доросли до того, что в зерне с материка мы больше не нуждаемся. Поэтому старую "поляну" в Уруке оставили соседней общине, с которой всегда были в хороших отношениях. Ил для удобрения берём из озера, в которое разливается Евфрат выше родного города. Черпаем со дна специальным ковшом и даём добытому отстояться в ваннах прямо тут же на борту. Специально для этого построено судно – большая плоскодонка, которую называют драгой^[10].

Неторопливое хорошо обеспеченное бытие располагает к размышлениям. Как-то всё чаще я стал задумываться об организации нашего общества, о властных структурах и институтах управления. Скажем, такое понятие, как "демократия" к здешней жизни ни в какую не прикладывается. Обсуждения в общине случаются, но на всенародные как-то не тянут. А уж голосований ни по каким вопросам не проводится никогда. Власть старосты не ограничена ничем, кроме его собственного разума.

Про то, что старосте любой может дать в ухо, упоминать не стану – это здесь не в обычае. Да и не припомню я, чтобы для этого возникали поводы. Хороший он руководитель. Расторопный, компетентный, понимающий интересы подчинённых. Теоретически – выборное лицо. Но при этом все осознают, что вслед за ним этот высокий пост займёт его старший сын. То есть складывается практика наследования власти. В принципе – на долгосрочную перспективу – ущербная: случаи, когда в руководители попадал неподходящий человек, известны. Далеко не все цари или короли вспоминаются добрым словом. Более того, вообще редко кого из них можно назвать заслуживающим уважения правителем. А хам, недоумок или коллекционер запросто провалят любое дело. Или доведут государство до развала. Может, и не всё государство, но хотя бы одну его часть обязательно: армию, флот, сельское хозяйство, либо промышленность. И размер тут не имеет значения.

Не один я это понимаю, а многие. Причём издавна. Уж чего только не было придумано вплоть до выборности президентов с регулярными компаниями по их перевыборам. Но и тут имеется изъян: что понимает инженер Петров в деятельности главы государства? Да только то, что ему вдули через газеты или телевидение.

Реально труд управленца видит только его ближайшее окружение. Но это окружение, как правило, озабочено, в первую очередь, тем, как к нему относится этот самый руководитель. Интересы собственных подчинённых для сподвижников государя вторичны. Так что эффективность власти зависит не столько от системы, сколько от личных качеств лица начальствующего. Приношу извинения научному коммунизму, не оценившему роль личности в истории. Я его и в институте-то еле-еле сдал на троечку.

Власть в любом случае строится по пирамидальной схеме, в основании которой находятся рядовые: дворники, грузчики, учёные или педагоги. И по какой теории ни выстраивай командные структуры, все они соберутся в пирамидку. Даже деление ветвей власти на законодательную, исполнительную и судебную не изменяет этого принципа.

Важность подбора руководящих кадров и правильной их расстановки подчёркивалась многими авторитетными людьми и даже провозглашалась с трибун партийных съездов. Но вот насчёт принципов такого подбора и правил расстановки ничего примечательного как-то не припоминается. Было на слуху что-то про ответственность, но это лишь лозунги, поскольку у данного качества отсутствует и единица измерения, и, соответственно, приборное оснащение.

А ведь ответственность – далеко не единственное качество, нужное руководителям. Готового списка у меня нет. И вряд ли он кем-нибудь когда-нибудь может быть составлен.

Возвращаясь к личности нашего старосты, которого вынужден принять за эталон, спешу отметить: доступность его "морды лица" для битья указывает на то, что он живёт одной с нами жизнью и питается вместе со всеми из тех же котлов, что и любой общинник. Вот где собака зарыта! Если глава государства пользуется ровно теми же благами, что и все граждане, то он на собственной шкуре ощущает любые промахи, допущенные им в основной деятельности.

При коммунистах бытовало такое настроение, но на практике оно применялось не слишком успешно. Да и у нас рассосётся с ростом населения. Общество непременно расслоится. Одни умнее, другие сильнее физически, третьи алчны, четвёртые амбициозны, пятые очень хитры, а остальным… нужна определённая диета. Как говорится: "Не любите политику? Да вы просто не умеете её готовить!^[11]"

Постоянно действующих столовых у нас уже пять, и в каждой свои кашевары – всяк стряпает на свой манер. Есть и семьи, где еду готовит мать или бабушка. Так что не получится уравниловки. Тем более, что и прислуга обязательно появится просто потому, что в мире будущего она так никуда и не девалась. Расслоение неизбежно. И руководящие товарищи непременно всплывут на самый верх.

Отсюда вопрос: каким образом обеспечить закрепление на важнейших позициях людей с нужными для ответственной работы качествами? А то уж очень часто начальниками становятся не самые лучшие. И, что прискорбно, система производственных отношений удерживает их на достигнутых позициях. Да и наверх нередко выталкивает.

Не знаете? Вот и я не знаю.

Зато не раз отмечал склонность местных жителей к жизни общинами. Та же отдача заработка старейшинам – ничто иное, как обычай кормиться из общего котла. Припоминаю, что даже в двадцатом веке Столыпин^[12] добивался распада крестьянских общин, мешавших проникновению капиталистических отношений в деревню. Что тут говорить про четвёртое тысячелетие до Рождества Христова, где люди только что выбрались из родоплеменного строя! Строя, именуемого первобытно-общинным.

Так что здешний менталитет никак не заходит в привычные мне рамки. Я не вполне понимаю нынешние общественные отношения. Просто принимаю то, что вижу и не пытаюсь это менять. У нас вообще отчётливо складывается монархия. Вот пусть и складывается. Тем более, что пирамидальная структура власти уже фактически образовалась. Те же общины береговых уже наши – дильмунцы. Да и люди моря – рыбаки, ловцы жемчуга, гарпунщики, бьющие дюгоней – всё это общины, принявшие над собой руку нашего старейшины и отправляющие детей в школу, а юношей – в армию.

Мы и сами "разошлись" на свои общины: строители судов, металлурги-кузнецы-слесари-керамики, земледельцы-агарии, мореходы (хотя, скорее речники). У каждой группы выделился свой "старейшина". Именно их собирает иногда наш староста, чтобы обсудить назревшие проблемы. Так что наблюдается вполне отчётливая парламентская структура – совет старейшин. И пирамидка власти отчётливо просматривается.

И кто я такой, чтобы влиять на ход закономерного исторического процесса? Обычный лугаль – старший военачальник. Командующий флотом Дильмуна и его морской пехотой. Обычная, чисто сухопутная пехота здесь не актуальна, да и матросам в бою приходится участвовать в схватках. Поэтому подготовка у парней одинаковая. Женский контингент с арбалетами – всегда во втором эшелоне. Терплю их только ради физподготовки будущих и действующих матерей. Ведь совсем не женское дело рубиться в настоящей свалке или смыкать щиты в атакующей фаланге.

* * *

Прекрасная мечта о мирном, гармоничном развитии на прекрасном курортном острове не осуществилась даже после того, как мы нивелировали активность жителей Аравии. Как нивелировали? Да разогнали огнём и мечом! Мчаться оравой на сомкнутую стену щитов дурных нашлось немного, да и те не добегали, получая в грудь арбалетные болты. Оставалось выдворить некомбатантов^[13] и засыпать родники.

Ночных визитеров, желающих пограбить, после этого не стало. Но наш леспромхоз в долине Керхе захватили люди с гор. Поработили население и заставили всё так же пилить доски и собирать живицу, а результаты их трудов предложили покупать нам.

Разумеется, братья Сун всё это приобрели за обычную цену, но вернулись домой и обо всём доложили. Дильмун тут же выслал четыре судна, доставивших в наше лесное хозяйство полтораста копейщиков и полсотни арбалетчиков-парней. Куча трупов, реки крови, длительное преследование – и на лесосеки вернулся мирный труд. К счастью, местные не оказали сопротивления напавшим на них захватчикам и сохранили самое ценное для нас – самих себя. Обученные люди нынче – великая сила.

Но нашему экспедиционному корпусу во главе со мной пришлось потрудиться, вылавливая разбежавшихся и разыскивая селение, где находилось гнездо рассадника хорошо организованного бандитизма. Ведь эта шайка пришла не пограбить, а "отжать" хорошо налаженное дело. По-сути, мы имели дело с рейдерским захватом.

Селения разбойников мы так и не нашли – кругом только стойбища скотоводов, которые что-то видели или слышали, но ни в чём не участвовали. Зато вышли к незнакомой речке, текущей отсюда во всё тот же Элам. Расспросили местных – точно! Этим путём пришли захватчики.

Мы тут же вернулись в Сузы – столицу Элама – и потребовали виру за доставленное беспокойство. К месту нашей высадки заторопилась стража. Босиком, в набедренных повязках, с плетёными щитами. Даже жалко стало парней, выполняющих свой долг. Но ничего не поделаешь – такие нынче времена. До эпохи великих гуманистов больше пяти тысячелетий.

Перестреляв стражников, мы сожгли постройки на левом берегу Керхе и только после этого дождались выкупа – три билту серебра. Девяносто килограммов.

А что делать, если политика, как искусство договариваться, никогда не была сильной стороной власть предержащих?

* * *

Дома ничего плохого не произошло. Наоборот – вернулся Пал из похода на запад. Он добрался до пролива, ведущего из Индийского океана в Красное море. Задержался на берегу: его супруга долго расспрашивала местных жителей о том, куда ведёт путь на север, но ничего внятного не выяснила. То есть, язык там применяется тоже семитский, но не всё в нём совпадает с тем, на котором общаются в верхнем течении Евфрата. А, может, темнили жители будущего Адена^[14]?

Так что всё у нас идёт нормально. Одна проблема – с геологоразведкой пусто. Нет её. Даже рудознатцев нигде не встречал. И не слыхивал о них. Придётся снова пускаться в дорогу, консультироваться с любителем камней, с ювелирами, с теми, кто выплавляет медь. Да уж! В эти времена не посидишь на месте. Постоянно приходится что-нибудь разыскивать.

* * *

На этом прерываются заметки Ылша Дильмунского, хранившиеся в храме Дианы на острове Бахрейн[15]. Сам этот остров не слишком хорошо известен мировой общественности: иностранцев допускают на его территорию ненадолго и лишь в хорошо охраняемые места.

Преимущественно учёных: биологов и историков. Этот остров издавна известен своей закрытостью. Даже англичане со своими канонерками не смогли попасть на его территорию. Как-то им всегда не везло.

Сами бахрейнцы считают себя дильмунцами. Приезжают учиться в университеты любых стран и охотно рассказывают о своей солнечной родине, о виндсёрфинге и роскоши ботанических садов, среди которых выросли. Все они глубоко и искренне неверуют сразу в четырёх богов, про которых охотно рассказывают анекдоты. Зато с почтением поминают богиню Диану и её современника Ылша.

Известно, что население острова – порядка двухсот тысяч человек. Финансисты и представители деловых кругов разговоров об этом острове никогда не поддерживают, а военные всегда молчат. Неугомонные журналисты выяснили, что исторические сведения о Шумере, Аккаде, данные о периоде Вавилона с Ассирией и древнем царстве Урарту нашли подтверждение в документах, копии которых предоставили архивариусы Дильмуна. Эти же архивариусы передали для расшифровки и записи самого Ылша – сами они не могли их расшифровать, потому что, несмотря на те же буквы, что и в остальном Шумере, язык повествования дильмунским учёным был неизвестен.

Также, дильмунцы подтвердили сведения о древних Мидии, Лидии и Персии, Китае: у них всё записано, а фотоснимки своих табличек они передают по запросам университетов без колебаний. Студенты из Бахрейна возвращаются домой, как правило, женившись на чужбине и привезя домой новую жену в свой гарем. Студентки в период обучения тоже частенько обзаводятся супругом, которого иногда забирают домой. Но могут и не забирать: институт брака на курортном острове предоставляет женщинам свободы, не вполне понятные последователям традиционных религий. Особенно интересен тот факт, что на Дильмуне ещё со времён древнего Шумера культивируется почти полное равенство в правах мужчин и женщин.

Женщина в силу своей физиологии, естественно, уступает мужчинам в силе и выносливости. Но при этом пользуется уважением наравне с последними за свои собственные заслуги перед обществом. К этому даже самые развитые страны мира пришли лишь относительно недавно, до последнего сохраняя образ женщины лишь как подчинённого и во всём зависимого от мужчины второсортного существа. Может, именно поэтому богиня Диана до сих пор почитаема всеми Дильмунцами? Ведь, похоже, с её лёгкой руки женщина стала восприниматься равной мужчине и приобрела статус полноправного человека, а не безмозглого сосуда для размножения и постельных утех.

КОНЕЦ

Примечания

1

В. Высоцкий. Солдаты группы "Центр"

Карта Шумера времён Шумера http://rushist.com/images/maps-2/map-sumer-big.jpg

(обратно)

2

Фото Тияны: https://picua.org/image/Sb3vrZ

(обратно)

3

"Разборка в Бронксе" – комедийный боевик с Джеки Чаном в главной роли, 1995 г. https://ru.wikipedia.org/wiki/Разборка_в_Бронксе

(обратно)

4

Шитик – небольшое плоскодонное парусное судно, части корпуса которого были сшиты ремнями или вицей (прутьями можжевельника и ели). Длина 10 м, ширина до 4 м. https://ru.wikipedia.org/wiki/Шитик

(обратно)

5

Пато имеет в виду коагуляцию

(обратно)

6

Парусина – тяжёлая плотная конопляная, льняная или полульняная ткань из толстой пряжи: https://ru.wikipedia.org/wiki/Парусина

https://protkani.com/tkani/parusina.html

(обратно)

7

Аносовский булат: http://rus-eng.org/invention/Bulatnaya stal'.htm

(обратно)

8

Ормузский пролив: https://ru.wikipedia.org/wiki/Ормузский_пролив

Ылш перепутал Оманский залив с Ормузским проливом. Простим ему эту неточность.

(обратно)

9

Дюго́нь (лат. Dugong dugon), – вид водных млекопитающих, единственный в роде дюгоней из семейства дюгоневых: https://ru.wikipedia.org/wiki/Дюгонь

(обратно)

10

Драга: https://ru.wikipedia.org/wiki/Драга

(обратно)

11

Отсылка к сериалу "Альф", где одной из фраз ГГ была: "Вы не любите кошек? Да вы просто не умеете их готовить!"

https://ru.wikipedia.org/wiki/Альф

http://fit4brain.com/4941

(обратно)

12

Имеется в виду "Столыпинская реформа": https://ru.wikipedia.org/wiki/Столыпинская_аграрная_реформа

(обратно)

13

Некомбатанты: https://ru.wikipedia.org/wiki/Некомбатанты

(обратно)

14

Аден: https://ru.wikipedia.org/wiki/Аден

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Занесло

Глава 2. По горным дорогам

Глава 3. Ожидание и сборы

Глава 4. Домой

Глава 5. Лодка

Глава 6. Лодочные страсти

Глава 7. Подарочек

Глава 8. Чёрная медь

Глава 9. Годовщина

Глава 10. Очередное судно

Глава 11. За бронзой

Глава 12. Сбыча мечт

Глава 13. Сомнения и терзания

Глава 14. Большая лодка

Глава 15. Деревянные гвозди

Глава 16. Великая затея

Глава 17. Через пень-колоду

Глава 18. Зигзаг

Глава 19. Второй визит на райский остров

Глава 20. О мелочах

Глава 21. О великом

Глава 22. За содой

Глава 23. Про самородков

Глава 24. Про ошибки

Глава 25. Гематит и серебро

Глава 26. Злобные моменты

Глава 27. Набег

Глава 28. Картографирование

Глава 29. Без поспешности

Глава 30. Эпилог

*** Примечания ***