КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124646

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Владукас [Владимир Алексеевич Плющев] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Владукас

Челябинск
Южно-Уральское книжное издательство
1992
Посвящаю литовским друзьям города Шяуляя, спасавшим нас от фашистов…

Жизнь и для меня — это не только мир без войны. Это мир без угнетения и рабства.

Глава первая Смертники

1
Трах!.. Бах!.. — приближаются шаги, стуча по железнодорожным шпалам. От их стука трепещет мое сердце, переполненное страхом: «тик-тик-тик…». Чем ближе шаги, тем сильнее и чаще оно тикает, готовое вылететь из груди, как перепуганный воробей. Зажать бы его рукой, чтоб не тикало, да никак нельзя: я двумя руками держу на весу рубашку, приспособленную под мешок, в которую из продырявленной щели вагона тоненькой струйкой сыплется пшеничное зерно. Рукава рубашки с перевязанным ими воротом болтаются у моих грязных босых ног. Пшеничная струйка тихо-тихо журчит, раздувая старый сатин, и наполняет мое тело какой-то радостной дрожью. Но я не гляжу на нее. Все мое внимание сосредоточено по ту сторону вагона, где всего в нескольких метрах от меня размеренным шагом ходит немецкий часовой. Из-под вагонного колеса видны только его сапоги с широкими раструбами голенищ. Они то приближаются ко мне, то удаляются. Когда приближаются, сердце мое тревожно колотится, удаляются — отпускает, и я с удовольствием замечаю на них железные подковы и шипы, поблескивающие на солнце. «Только бы не заметил… Господи, если ты есть на свете, сделай так, чтобы часовой меня не заметил!» — мысленно молю я бога.

Немцы целыми эшелонами увозили хлеб из Дятьковского района в то время, как жители Дятькова помирали с голоду. Мой друг Муха предложил мне диверсию, на которую я быстро согласился. Под самым носом у часового мы проковыряли дырку в обшивке товарного вагона, и из дырки посыпалось пшеничное зерно…

Муха — это кличка. Дятьковские пацаны с Базарной улицы, где я жил до войны, любили давать друг другу клички, причем довольно меткие. У меня тоже была кличка — Пузатый. Она мне не нравилась. Но что поделаешь, если я действительно был упитанным, розовощеким мальчуганом. С круглой, как шар, головой. С веснушками, которые, как гречневая каша, осыпали мое лицо.

А сейчас, какой же я Пузатый? Остались одни кости да кожа — в чем душа держится. Руки — таволожки. Шея вытянулась, как у цыпленка. Голова приобрела какую-то продолговатую форму, а с боков ребра выпирают наружу, как у стиральной доски. Удивительно, но и веснушек на моем лице не стало. С некогда толстых щек они исчезли вместе с розовым цветом детства. Лицо посерело, покрылось восковой желтизной. Теперь я совершенно не походил на Пузатого, поэтому был, пожалуй, единственным пацаном среди ребят, за которым не удержалась довоенная кличка, отлипла сама собой.

А вот мой друг до войны был Мухой и сейчас Муха. Как его по-настоящему зовут, я даже не помню. Он лежит, притаившись, за железнодорожным откосом и терпеливо ждет, когда я наберу полную рубаху зерна, чтобы потом занять мое место. Мы так договорились. Тянули жребий, кому первому лезть под вагон. Выпало — мне. Я снял с себя рубашку, перевязал ворот рукавами и полез. Спрятавшись за вагонное колесо, вытянул колышек, которым была заткнута продырявленная нами щель, и подставил мешочек из рубахи. Из маленькой дырочки посыпалось золотистое зерно…

Я все судорожнее сжимал края рубахи. Часовой маячил почти рядом. Сердце мое стучало так сильно, что становилось страшно, как бы его не услышал фриц. С Мухой уговор: пока не насыплется полная рубаха — не уходить. Как же она медленно насыпается!

Трах!.. Бах!.. — снова нарастают шаги. Часовой приближается. Что есть силы я прижимаюсь к холодному колесу, словно хочу втиснуться в него. От страха сапоги часового вырастают до огромных размеров и сливаются в один сапожище — толстокожий, черный, угрожающий. Тупой носок его приближается все ближе, ближе… К самым моим глазам. И вдруг в тот момент, когда я уже, кажется, не могу больше выдержать напряжения, часовой делает полный разворот и мелкая разноцветная галька разлетается в разные стороны из-под его сапог.

Шаги удаляются: Бах!.. Трах!..

А что, если часовой заметит меня? В лучшем случае тут же пристрелит и спустит в канаву под железнодорожный откос. Но может быть и хуже: отведет в комендатуру, а там станут бить и до смерти замучают. От этих мыслей я невольно вздрогнул. Захотелось бежать без оглядки, куда глаза глядят, лишь бы не видеть эти чудовищные сапоги с тупыми мысами, не слышать их страшного стука. Но я не мог бежать. Я словно прирос к вагонному колесу. Ведь там, за откосом-бугром, лежит мой друг Муха и не сводит с меня настороженных глаз. Он честно ждет своей очереди. Я понимаю это и пересиливаю страх. Прерванные мысли вернулись ко мне: «Нет, часовой, пожалуй, не станет из-за нас поднимать стрельбу. И в комендатуру не