Граф, Мак и Стром [Константин Константинович Костин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Константин К. Костин Граф, Мак и Стром
Героем быть легко…
11.07 …64 года
Статья из имперской электронной энциклопедия «Эл-циклопедия» — «Генрих айн Хаар (21.10 …99 года, деревня Брух, Унтерюнгланд, Империя — 10.10 …36 года, Столица, Империя) — адмирал 2-ого ранга (с …33 года; лишён звания по приговору суда), один из успешных адмиралов имперского флота, 20.04 …34 года, будучи командующим Третьей эскадрой Северного Флота поднял восстание на корабле „Доппельшлаг“ и перешел на сторону Двойственной Коалиции Перегрина и Брумоса. В плену пошёл на сотрудничество с противником, передав ему секретные чертежи форта „Роквелле“, что стало причиной захвата форта. Стал руководителем военной организации коллаборационистов из имперских военнопленных — Отдельная Бригада Морской Пехоты (ОБМП), бойцы которой в народе получили прозвище „крысоиды“. Имя адмирала айн Хаара стало синонимом предателя». Иоганн Левен, владелец кафе, в …34 году — матрос корабля «Доппельшлаг», Столица. «…На корабле на этом мне сразу не понравилось. Сразу видно было, что команда кем-то распропагандирована: словечки нехорошие, песенки, шутки дурацкие. И адмирал… Вечно свои очоки трет, а сам, ну вылитая крыса — рыжий, противный, нос длинный, тонкий, так и кажется — принюхивается… Тот день мне тоже сразу не понравился, с утра плохие предчувствия были. Потом шепоток по кораблю пошел, что адмиралу повышение в звании завернули. Лично император отказал… Где-то около полудня — тревога, брумосские корабли на горизонте. А тут и адмирал выполз из каюты, на мостике стоит, смотрит, смотрит… Предатель… А потом слышу — выстрелы на корабле захлопали, то там, то тут. Что такое, думаю, и тут вижу — наш флаг вниз ползет, а вместо него тряпку белую вешают! Сдаваться, значит, собираются. Ну, я кинулся… А тут мне по затылку огрели. Очнулся только в плену…» Алекс Штиглиц, историк, сотрудник Института Военной Истории военного министерства, Столица. «…Одной из причин предательства адмирала айн Хаара можно назвать непомерное честолюбие, конкуренцию с удачливым соперником, однокашником по Морскому кадетскому корпусу, знаменитым Сирилом драй Флиммерном. Судите сами: карьерный рост и того и другого — контр-капитана оба получили в 29 лет, вице-капитана — в 31, в 41 год айн Хаар и в 42 драй Флиммерн — адмиралы 3-его ранга, буквально через два месяца, почти одновременно оба становятся адмиралами 2-ого ранга. Затем блистательный рейд эскадры айн Хаара в Студеном море и, казалось бы — вот оно, вожделенное звание адмирала 1-ого ранга. Но нет, высочайшим повелением представление на звание было отклонено. Историки до сих пор не могут найти удовлетворительного объяснения поступку Императора, единственное — возможная личная неприязнь, может быть обусловленная внешностью айн Хаара…» Фриц Блинд, преподаватель литературы, в …34 году — артиллерист форта «Роквелле», Столица. «…Это был не форт. Крепость, город из бетона, замурованный в скалу. Восемь тысяч человек гарнизона. Произведение искусства! Шестнадцатидюймовые орудия, стальная броня, десятки метров бетона, километры переходов. Алмазный орех в стальной скорлупе! Нас было не взять ни с моря, ни с суши, ни с воздуха. Мы перекрывали весь Пролив! И все это пошло прахом из-за одного предателя… Адмирал айн Хаар! Как у этого выродка оказались чертежи нашего форта известно только дьяволу, с которым он стакнулся. Все, все коридоры форта, все секретные подходы и тайные ходы. Он продал всё! Внезапно коридоры Роквелле заполонили штурмовики Брумоса, нас захватили в плен… Все было кончено… Но ничего! Роквелле за себя отомстил! Когда туда приехали король Леонард и президент Уоллес! Ха-ха-ха!!!…» Генерал-адмирал Сирил драй Флиммерн, замок Флиммерн, Вассерлинсен. «Мне трудно говорить о Генрихе. Я, как банально это не звучит, до сих пор не могу поверить в его предательство. Нет, не могу. Не похоже это на него. И не был он честолюбцем! Не был! Я его сто лет знаю… знал… После ареста я хотел встретиться, поговорить, объясниться… Мне запретили. Мне сказали, нельзя… Я не смог поговорить… Понять… Не знаю… Не могу говорить… Простите…» (прерывает интервью). Леон Левенсон, писатель, в …34 году — матрос ОБМП, Брумос. «…Нас вытолкали из барака и выстроили в шеренгу. Сказали, в лагерь приезжает сам адмирал айн Хаар. Конечно, мы все знали, брумосцы уже хвастались нам. Еще бы, адмирал сам сдался в плен. Вот стоим, тут на трибуну поднимается адмирал. Ну, честно скажу, рожа — крыса крысой, только усов не хватает. Нас из-за его внешности потом крысоидами и прозвали. Постоял, очки свои протер и говорит, мол, кто желает встать в стройные ряды борцов с гнетом Императора и все такое, пусть выходит. Ну, мы постояли, я смотрю один пошел, другой. А чем я хуже? Что, в концлагере гнить? Почему адмиралу можно, а мне нет?» Питер айн Фогельбеер, пенсионер, деревня Брух, Унтерюнгланд. «Айн Хаар?! Да кто ж его не помнит! Что он станет предателем, можно было еще в гимназии сказать. Ни тебе с друзьями повеселиться, ни девчонок потискать. Сидит себе как филин в учебниках. А попросишь помочь, так нет, зависть к веселым школярам душила, да… Да налей еще немного. Ты же самого главного про него не знаешь! Ведь не расстреляли его, да. Наверняка до сих пор живой, где-то ходит… А я знаю, за что его пощадили? Да просто так! Нет, не расстреляли. Я его сам, своими собственными, вот этими самыми глазами видел, да. В этом… как его… в Зальцлейке, да. В конкурсе участвовал, на гитаре играл… (прим. ред. — адмирал айн Хаар не умел играть на гитаре. Айн Фогельбеер в момент интервью находился в состоянии алкогольного опьянения)». Георг Рауфболд, слесарь автосервиса, в …34 году — старшина второй статьи ОБМП, Столица. «…Я в ОБМП пошел не за лишним черпаком супа. Честно говоря, думал, вы мне только оружие дайте, а там я не я буду, если с пяток брумосских ублюдков не положу. Потом в бригаде присмотрелся, не-ет, думаю, торопиться не буду, тут таких хитрецов дюжина на десяток. Ну, мы оружие изучали, а сами тихонько, значит, присматривались и момента удобного ждали. И тут… Леонард и Уоллес приехали в форт „Роквелле“! Уж не знаю, какими там спичками они чиркали в арсеналах, но рвануло там знатно. От форта — бетонные развалины, а от короля с президентом — только светлая память. Ну, мы с ребятами охрану брумосскую быстренько разоружили, в грузовики попрыгали, их у нас на базе ОБМП много стояло, нас их водить зачем-то учили, и на нефтяные заводы! Несколько дней там продержались, пока наши не подошли. Брумоссцам-то без горючего туговато пришлось. Я так думаю, это бог дал нам шанс грех искупить. Может, и адмиралу на том свете попрохладнее будет…» Виктор Мессер, историк, автор нашумевших работ «Победа Империи — поражение народа», «Напрасная кровь» и др., Брумос. «Нам всем следует избегать „черно-белого“ истолкования исторических событий. В частности, именование поступков адмирала айн Хаара — предательством, есть, на мой взгляд, легкомысленное упрощение тогдашних событий. Для всех противников бездушной власти „империи“ адмирал айн Хаар был и остается своего рода символом сопротивления во имя возрождения. Все, что было им предпринято — делалось именно для Отечества, в надежде на то, что поражение приведет к воссозданию мощной страны. Двойственная Коалиция рассматривалась адмиралом исключительно как союзник в борьбе с „империей“…» Иоганн Батцен, полковник в отставке, в …34 году — капитан разведгруппы. «Где находится адмирал, уже было известно. После восстания основных частей ОБМП, часть „крысоидов“ разбежалась по стране, забилась в щели, самые хитрые кинулись к нашим войскам, наперебой заявляя о своей преданности и продавая своего командира. Рано утром мы прибыли к замку. От него отъезжала легковая машина с несколькими людьми. В боковом окне мелькнула адмиральская фуражка. Мы дорогу перегородили, они остановились. Выскакивает адъютант, выходит адмирал, очками блестит. И, главное, улыбается, зараза. Как будто родню встретил. Вот, честное слово, я хотел все спокойно сделать, но тут меня задело. Что ты лыбишься, подонок, говорю ему. А он улыбается! Ну не сдержался, ударил пару раз…» Инге Сатт, 13 лет, ученица пятого класса, Столица. «Что я думаю о Генрихе айн Хааре? А кто это? Адмирал айн Хаар? Это тот самый предатель?»20.04 …34 года.
Высокая тулья фуражки, черное сукно мундира, блестящие якорьки на пуговицах… Желтая кожа кобуры, белая лайка перчаток, блеск очков… Скрип блестящих сапог… По коридорам дворца идет низенький человек в форме адмирала. Рыжеватые волосы, круглое лицо, длинный, хрящеватый нос… Все это делает его облик удивительно похожим на крысиный. Круглые очки только усиливают впечатление. Адмирал айн Хаар старается не бежать, но волнение не проходит, шаг убыстряется сам собой. Не каждый, далеко не каждый день его вызывают на прием к Императору. На ЛИЧНЫЙ прием. Коридоры, коридоры… Мимо пробегают придворные, адмирал их не замечает. Шагов позади не слышно, их глушит толстый ковер, но за спиной неотступно следуют два лейб-гвардейца. Все-таки война идет… Вот и дверь в приемную. Два охранника по бокам, сжимают в руках электроавтоматы. Чуть слышно легкое потрескивание заряда. «Нужно будет сказать, чтобы не заряжали их сверх положенного, да, выстрел мощнее, но и опасность взрыва батареи гораздо больше» — мелькнула несвоевременная мысль. — Вам сюда, — раздается за спиной. Двери распахиваются как будто сами собой. Адмирал вдыхает и решительно шагает через порог. Двери закрылись. Маленькая комнатка, стол слева, впереди дверь… Туда… — Добрый день — произносит бесцветный голос. Айн Хаар вздрогнул. Неприметный лысый человечек поднялся из-за стола. Ах да, последний рубеж, личный секретарь императора Шраппер. — Вот, — протягивает приглашение адмирал. Никто не смог бы войти в эту комнату, не будь у него приглашения на прием, но Шраппер внимательно смотрит на него, на адмирала, снова на приглашение… — Оружие, — тонкий палец стучит по столешнице. Ах да… Адмирал расстегивает кобуру и опускает на полированную поверхность электропистолет. Тихо стукает толстый ствол. Рядом опускается кортик. — Можете проходить. Платок промокает вспотевший лоб, поворачивается ручка двери… …Как бьется сердце… — Входите, адмирал. Малая приемная. Небольшая, овальная комнатка. Низкий столик, два кресла. В дальнем сидит Император Зебель. …Адмиралам, в особенности из нищих дворянских родов, редко удается увидеть императора. Последний раз айн Хаар видел Зебеля на торжествах прошлой осенью. Там Император и выглядел как император: бело-золотая форма лейб-гвардии, блеск погон, пуговиц, петлиц, золотого шитья и крученых шнуров. Сейчас же Зебель походил на скромного руководителя средней руки: мягкий черный мундир чиновника, без погон, зачесанные назад волосы, редкие, слегка седые. Поблескивали только очки в стальной оправе и медаль на груди. «Защитнику крепости Кайзерин». Скромная медаль. Если не знать, что из всех защитников крепости, кроме тогда будущего императора выжили только 5 человек… — Присаживайтесь, адмирал. Айн Хаар спохватывается, он слишком долго стоит в дверях… — Ваше величество, адмирал айн Хаар по вашему… — Присаживайтесь. Без церемоний… Интересно… Вообще-то Император как раз ревностно относится к соблюдению традиций. Интересно… Адмирал опустился в мягкое кресло, напротив императора. — Значит, адмирал айн Хаар… — стекла императорских очков блеснули, — 42 года, родом из обедневшей дворянской семьи… Унтерюнгланд, так? Кадетский корпус, морская пехота, затем командование кораблями Южного флота, эскадра Северного. Участие в боевых операциях, последнее — блистательный рейд в Студеном море… Глаз адмирала еле заметно дергается. — Награды… Орден Первого Императора, два ордена Имперского Штандарта… Даже Золотой Дракон… …Зачем Император пригласил его? Перечислить награды? Зачем он вспомнил о рейде? Никогда не знаешь, чего ждать от нашего доброго Зебеля: то ли выйдешь адмиралом 1-ого ранга, то ли выведут с оборванными погонами… — Судя по всему, на первом месте — служба. Жены нет, детей нет. Единственный ребенок в семье, отец умер, когда вам было…? — Два года. — Да, совершенно верно. Мать скончалась, когда вы учились в Корпусе. Одинок… Император задумался. Айн Хаар снимает и протирает очки. Он всегда так делает, когда нервничает… — Вы ведь сейчас командуете Третьей эскадрой? — Вы правы, ваше… — БЕЗ церемоний. На каком корабле держите вымпел? — «Доппельшлаг» …Зачем он спрашивает? Если уж знает о смерти отца, то корабль наверняка известен… — Да, «Доппельшлаг»… Ваше мнение о корабле? — Легкий крейсер, водоизмещение 7700 тонн, вооружение… — Адмирал, — слегка поморщился Зебель, — я спрашивал МНЕНИЕ, а не технические характеристики. — В таком случае… — айн Хаар запнулся. — Продолжайте. — Крейсера этого типа морально устарели. Мощное вооружение и при этом слабое бронирование и низкая мореходность. Кроме того, мне не нравится команда. Она неустойчива, разложена враждебной пропагандой… Конечно же, выполнять боевую задачу можно и с такими людьми… — Вы знаете о форте «Роквелле»? — Так точно. — Ваше мнение о нем? Адмирал молчит. — Ну же! — Ваше величество, всем известно, что форт «Роквелле» является одной из жемчужин нашей короны. Его многометровые бетонные укрепления не позволяют противнику нанести мало-мальски серьезный ущерб при авиабомбардировках, а также при обстреле со стороны пролива. В свою очередь, орудия форта позволяют обстреливать Пролив почти по всей ширине. Не зря форт называют «алмазный орех в стальной скорлупе»… — Отлично. А теперь не пропаганду, а ВАШЕ мнение. Так же честно, как и о «Доппельшлаге». Адмирал молчит. — Айн Хаар, поверьте, если бы мне пришло в голову арестовать вас, я нашел бы более простой способ, чем провоцировать на антиимперские высказывания. Ваше мнение о форте! — Форт мощен и неприступен, однако в его защите есть и слабое место: он практически не защищен от проникновения штурмовых групп. Во времена его создания в военной теории действия штурмовиков не рассматривались. А линия фронта уже очень и очень недалеко. Кроме того, после изобретения электропушек орудия форта устарели… …Да, после того как гений Николае Ноиткудни придумал концепцию электрооружия, многое в армиях мира изменилось. Электропистолеты, электроавтоматы, электропушки… Огнестрельное оружие не торопилось сдавать свои позиции, однако стремительно устаревало… — …Электропушки были бы значительно дальнобойнее: их разряды покрывали бы весь Пролив без «почти». Также они не требуют огромных арсеналов, которыми просто напичкан форт. К сожалению, его конструкция не позволяет поставить электроорудия… — То есть, практически, вы утверждаете, что «жемчужину в нашей короне» во-первых, легко захватить, во-вторых, от нее немного пользы?! — несколько наигранно возмущается Зебель. — Да! — отчаянно отвечает айн Хаар. Арест, так арест… — А ведь вы правы. «Роквелле» устарел. Пока это заметили несколько аналитиков, я и вы. Остальным затмевает глаза его былая слава… К сожалению, перестроить его действительно нельзя, а построить новый во время войны — тоже… — Но, ваше… — Айн Хаар, что вы думаете о наших перспективах в войне? — Мы обязательно победим. — В это не сомневается никто, кроме тех, кому положено по должности. А вот какой ценой… Вы знаете, что сказали аналитики Генштаба? Наши шансы победить — шестьдесят к сорока. НЕ В НАШУ пользу. — Мы победим, — упрямо произносит адмирал, — каждый из нас готов умереть за Родину. — Да… «Народ героев победить нельзя»… Способ выиграть войну есть. Нашей стране можете помочь вы. — Я?! Не то чтобы адмирал не хотел победы, но… — Чем может помочь одна эскадра? Всего… Не может быть!!! — Новое оружие!? — задохнулся айн Хаар, сдергивает очки и лихорадочно протирает их, — Его все-таки создали? Это правда, ваше величество?!! Да, слухи о новейшем сверхоружии ходили уже давно. Неужели, правда, сделали? Наверное, его поставят на корабли эскадры… — Я говорил не об эскадре. О ВАС, адмирал. — Но один человек тем более не сможет… — Молчите и слушайте. Да, у нас есть сверхоружие. Но вооружить им прямо сейчас мы не сможем никого. До окончания создания — еще год. Проиграть до этого мы не сможем, но вот сколько людей потеряем… Император дергает щекой. — Двойственная коалиция фактически держится на двух правителях: короле Брумоса Леонарде и президенте Перегрина Уоллесе. Устранить их — и наши шансы на победу возрастут многократно. До восьмидесяти в нашу пользу. Коалиционисты это прекрасно понимают, поэтому покушение на них невозможно. Да, этот вариант рассматривался… Бесшумная девушка, тоненькая как соломинка, расставляет на столике чашечки с кофе и исчезает. Император отпивает глоток. Адмирал следует примеру. Без сахара… Зебель любит именно такой… Горький кофе, горький как предчувствия… — Тогда был предложен иной вариант. Раз невозможно устранить правителей, можно попытаться заманить их в ловушку. — В ловушку? — Да. Для мышки кладут сыр, для рыбки — червячка. Каждую тварь ловят на ее слабости. Слабость Уоллеса известна всем. Он — бывший военный архитектор. Талантливый архитектор, считающий себя гением. Само существование форта «Роквелле» он воспринимает как вызов. В случае если форт будет захвачен противником целехоньким, Уоллес непременно захочет взглянуть на него. Не сможет упустить такую возможность. Тем более что в «Роквелле» есть даже помещения для высоких персон, по комфортности похожие на роскошные гостиничные номера. Обязательно приедет… — Но… — Не перебивайте императора, адмирал. «Роквелле» — сыр для президента. Слабость же Леонарда — его молодость, и, как следствие, присущие молодости горячность, нетерпеливость и некоторая хвастливость. Если форт «Роквелле» захватят войска именно Брумоса, то Леонард со стопроцентной вероятностью захочет лично показать президенту свой трофей. Значит, «Роквелле» — сыр и для короля тоже. Что «но»? — Форт наверняка заминирован нами. — Разумеется. Если в ходе боев будет ясно, что форт придется сдать, он будет взорван вместе со всеми своими арсеналами. Удержать же его, скорее всего не получиться… — На развалины президент не поедет… — Значит, форт необходимо отдать целым. — Тогда правители Коалиции заподозрят ловушку… — Выходит, захватить форт они должны быстрым и внезапным налетом, так чтобы система минирования не была задействована. Возможно это только одним способом: в форт ведут несколько замаскированных тайных ходов. Если штурмовые группы проникнут через них, наш алмазный орех упадет в руки Брумоса целехоньким. В него прибывает президент и король и… БУМ. Император изобразил пальцами взрыв. …Интересно… Роскошный, но устаревший форт — как гигантская ловушка. Вот только… — Как брумосцы узнают о секретных ходах? — В их руки попадут чертежи форта. — Шпионам не поверят, заподозрят ловушку… — А перебежчику? — блеснул стеклами очков Император. — Тоже могут не поверить. Зависит от того, в каком звании будет перебежчик… Император замолчал. Помешал миниатюрной ложечкой кофе в чашечке. Поднял взгляд. — В звании адмирала. Айн Хаар на мгновение оглох. — Я не могу приказать вам, адмирал. Это просьба. Моя и страны. Вы можете отказаться. Адмирал молчал. Сил говорить не было. — План действий таков. В определенный момент, при приближении кораблей Брумоса, вы поднимаете на корабле флаг мятежа и переходите на сторону противника… Молчите! Адмирал и не думал возражать. Он все еще был раздавлен. — Команда корабля, как вы правильно заметили, уже распропагандирована. Мятеж они поддержат с радостью. В это время на корабле будут находиться чертежи форта. Вы сдадите их брумосцам. Дальше в ловушку они полезут сами. В чертежах будут НЕ ВСЕ потайные ходы. По оставшимся неизвестными в момент прибытия короля и президента пойдут наши диверсанты. Зарядов в арсенале хватит на полное уничтожение форта. — Хочу вас предупредить сразу: оправдать и объяснить причины вашего предательства мы не сможем даже после окончания войны. Даже через сто лет. Предателем вы останетесь навсегда. Признаться, что вы действовали по приказу, значит, признать нашу вину в гибели тех моряков «Доппельшлага», что не поддержат мятеж, в гибели гарнизона форта… Мы не сможем на это пойти. …Жестокий план. Пожертвовать, пользуясь шахматными терминами, ладью, офицера и ферзя, не считая кучи пешек, чтобы убить короля. Даже двух… — Чтобы вам поверили, вам необходимо будет пойти на сотрудничество с Коалицией. Ни эскадры, ни корабля вам не дадут, придется вспомнить славную морпеховскую молодость. Попытайтесь убедить командование противника сформировать бригаду морской пехоты из имперских коллаборационистов-военнопленных. В качестве базы для бригады выберете место, по возможности, в пределах досягаемости от Вохнунгских нефтяных заводов. Зная психологию моих подданных, можно предположить, что дюжина из десяти матросов вашей бригады пойдет туда только чтобы сбежать при первом удобном случае. Узнав о гибели короля и президента, они не преминут поднять восстание и принести пользу своей родной стране. Нефтяные заводы — достаточно лакомый кусок и лишний камень на спину Коалиции, чтобы обратить на них внимание, в особенности, если бригада будет оснащена оружием и транспортом. Впрочем, это всего лишь пожелание, основным вашим заданием будет передача планов форта. Император помешал кофе, отпил еще глоток. — Как вы понимаете, приказать вам стать предателем я не могу. Прошу еще раз обдумать и дать ответ. Или есть вопросы? — Почему я? — Успешный адмирал, герой осеннего рейда в Студеном, патриот, без друзей, без семьи, отказаться от которых было бы труднее… — А аргументация предательства? Побег успешного адмирала… Неубедительно. — Обида на Императора и правительство после того, как вас обошли со званием… — Меня?? — Адмирала 1-ого ранга вы не получите. Оно достанется вашему однокашнику драй Флиммерну. …Правильно, все правильно… — Что со мной будет после победы? Зебель вздохнул. — Ну что бывает с предателями? Вы будете лишены званий и наград и заочно приговорены к расстрелу. — Объявлен вне закона? — Нет. Приговор. Иначе вас застрелит первый попавшийся солдат. Мне все-таки хотелось бы еще раз увидеть вас и поблагодарить за ваш подвиг во имя страны. После пленения народу будет объявлено, что вас расстреляли, но страну придется покинуть. Слишком многие могут вас опознать. С вашей примечательной внешностью… Кстати, она стала еще одним аргументов, чтобы выбрать именно вас. Брумосцы заставляют перебежчиков агитировать наши войска, любые аргументы от предателя с вашей внешностью будут проигнорированы. Так вот, после войны и якобы расстрела вам придется перебраться в другую страну. Рекомендую Вам Ауриту: другой материк, теплый климат, океан, пляжи, фрукты… Вы не спросите о возможности отказа? — Если я откажусь, план не сработает? — Нет, отчего же. У нас есть еще один кандидат на должность предателя родины… …Есть еще один. План удастся в любом случае. Еще один? Подождите… Успешный генерал, без жены и детей? Неужели… — Ваш второй кандидат случайно не драй Флиммерн? — Как вы догадались? …Нет так уж и сложно. Адмиралов в Империи вообще немного, а уж успешных и бессемейных… Пожалуй, только мы вдвоем… А ведь Сирил согласится… Он — согласится. Сирил, с его патриотизмом… А ведь этого допустить нельзя… Пусть, пусть все вокруг считают, что дружбы у потомка нищего дворянина и отпрыска богатых аристократов быть не может. Это не мешало им быть друзьями. Самому себе айн Хаар мог признаться: он не флотоводец. Даже адмирал 2-ого ранда и эскадра — для него слишком много. Максимум на что хватает его способностей — крейсер. Тот же «Доппельшлаг». А приснопамятный рейд в Студеном… Здесь нет таланта. Есть «повезло»… Вот Сирил — дело иное. Адмирал божьей милостью, он мог стать великим, на одном уровне с адмиралами прошлого Лангором и Индеркеми. И потратить такой талант на одноразовую, пусть и очень дорогостоящую комбинацию? Талант, который может принести морские победы стране? Что делать? — Могу дать вам время на размышление, адмирал. Что тут размышлять? Выбор невелик: «да» и «нет». Скажешь «согласен» — страна выиграет войну, Сирил когда-нибудь станет генерал-адмиралом, а тебя все будут считать предателем, о том, что благодаря тебе выиграна война будешь знать только ты сам. Лишишься звания и наград, друзей и родины… Скажешь «нет» — война все равно будет выиграна Империей, предателем станет Сирил, а ты влезешь в адмиралы 1-ого ранга как обезьяна на пальму, может быть, тебе даже повезет, и ты ни разу не столкнешься с серьезным противником и не загубишь флот и людей. Все будут считать тебя героем. Останутся награды, уважение граждан и родина. Только друга не будет… — Что скажете? …Что тут скажешь… …А что тут скажешь? Всегда хотел научиться играть на гитаре, но до сих пор как-то времени не находилось… — Скажите, вы случайно не знаете, где можно найти учебник ауритского языка? А то мне тяжело там придется…Лейтенант Граф
Генерал Энистон прокляла гребаный Голливуд. Мысленно. Затем она нервно пробарабанила пальцами по подоконнику и прокляла также всех сценаристов, режиссеров, продюсеров, актеров, персонально Брюса Уиллиса, операторов, голливудских уборщиц, надпись «HOLLYWOOD» на холмах, место, где был построен первый голливудский дом и свою свояченницу, которая как-то призналась, что мечтала в юности сниматься в кино. Эти гребаные кривляки просто обожали снимать фильмы-катастрофы, непременно впихивая в сценарий Нью-Йорк. Кто только не нападал на несчастный город: Годзилла, Кинг Конг, а уж сколько раз его захватывали инопланетяне… Ну что?! Доснимались?! Нью-Йорк захватили инопланетяне! Генерал, костистая женщина чуть старше сорока, с короткими светлыми волосами, со злостью ударила кулаком в стекло. Что ему сделается — оно пуленепробиваемое… Генерал шарахнула кулаком еще раз, стекло опасно задребезжало. За окном небоскреба, в котором был развернут ОШОА — Объединенный Штаб Отражения Агрессии — расстилался вид на Манхеттен, скрытый легкой дымкой. Сиреневой, мать ее, дымкой! После высадки в центре острова кри… кри… критадиане! Гребаные ящеры накрыли Манхеттен непроницаемым куполом силового поля, под прикрытием которого готовились к атаке! Энистон видела критадиан на фотографиях, любезно предоставленных союзником. Ящеры, как они есть. Ростом под два метра, но из-за привычки ходить, наклоняясь вперед, ненамного выше обычного человека. Длинные крокодильи морды, с острыми зубами и маленькими желтыми глазками, прячущимися в буграх серо-зеленой кожи. Мощные руки-лапы, в которых ящеры таскают обожаемое ими вооружение, похожее на тяжелые пулеметы. Длинный мускулистый хвост с гребнем — опасное оружие в рукопашной схватке (или хвостопашной?). Широкое тело, затянутое в критадианскую военную форму, состоящую из переплетения широких кожаных ремней, прячущих мягкое желтое пузо. Короткие ноги, обутые в нечто, похожее на подкованные стальными набойками босоножки, из которых торчали наружу кривые когти. Уроды… Уроды пользовались на всех планетах одной и той же стратегией вторжения: внезапная высадка десанта посреди густонаселенного города, развертывание гигантского силового купола, после чего зону вторжения наводняют боевые отряды, гасящие очаги сопротивления и сгоняющие пленных жителей в инкубаторы, в которых несчастных начиняют паразитами-криви. Под воздействием паразитов пленные превращаются в уродливых мутантов, которых ящеры использую как пушечное мясо и рабочую силу для постройки портала. Собственно, в постройке портала и заключается суть десанта: после его активации на планету хлынет поток критадианской боевой техники. И все: планета будет захвачена. Быстрота и натиск — вот основные составляющие критадианской военной стратегии. Быстрота, натиск и подлость. И сейчас эти стратеги строили портал вторжения посреди Манхеттена. Генерал отвернулась от окна и прошла вдоль стола. Сапоги неслышно ступали по мягкому ковровому покрытию, наверное, очень дорогому. Коллеги генерала провожали его взглядами. Ван Цайхоу, генерал НОАК, бесстрастно смотрел сквозь щелочки глаз. У-у, проклятый комми, радуется, небось, про себя, что гребаные алиены высадились не в Шанхае, или что там у них столица? Генерал Синяков, из России. Тоже небось рад-радешенек, хотя и виду не показывает, вытирает лысину платком. Чего это в России генералы такие откормленные? Ну и Наасту-Аарг, крануун Армии Вентаарской Республики. На наши деньги — тоже генерал. Представитель тех самых «союзников», которые хотя бы объяснили, что происходит в Нью-Йорке. Вентаарцы больше походили на людей. По крайней мере, хвоста у них не было. Правда, симпатичнее они от этого не становились. Тощие, ростом со среднего человека, с кожей, красной, как будто вареной, безволосые головы, маленькие уши, приросшие к коже, маленькие черные глазки, похожие на крупные бусины и безгубые рты. Вместо мундира на Наасту надет то ли металлический свитер, то ли шерстяная кольчуга. Собственно, это мундир и есть и переодеваться в человеческую одежду инопланетный генерал категорически отказался. Вентаарцы появились на Земле с год назад, так что шок и восторг от Первого контакта уже схлынули, сменившись простой эйфорией от того, что земляне вступили в семью галактических цивилизаций. Правда, как выяснилось несколько дней назад, помимо преимуществ, вступление в семью повлекло и неприятности. О Земле узнали критадиане. — Ну что, коллеги, — генерал Энистон оперлась руками о стол, — какие будут предложения? «Коллеги» промолчали. Собственно, все возможные предложения по отражению агрессии уже были обсуждены с утра, с момента начала работы ОШОА. — Бомба! — хлопнул короткопалой ладонью по столу генерал Синякин, — Атомная! Р-раз! — и нет вашего Манхеттена! Вот именно поэтому предложение и было отвергнуто. Во-первых, президент США никогда не даст разрешения на атомную бомбардировку собственной страны — ему еще на второй срок избираться. Во-вторых же, предложение было бессмысленным: силовое поле критадиан нейтрализовало радиоактивные материалы, так что вместо ядерного взрыва получился бы только кусок свинца в дорогущей упаковке. Гребаное силовое поле спокойно пропускало сквозь себя все, что угодно, отражая только выстрелы лучевого оружия, однако уран и плутоний, да и любая начинка атомных и водородных бомб при прохождении сквозь поле становилась безвредной. Синякин, впрочем, вспомнил об этом и сам. Заворчал, как рассерженный плюшевый медведь, но замолчал. — Возможно, — повернулся генерал Ван к инопланетянину, — наш уважаемый коллега расскажет о том, как противостояли критадианам на других планетах? Рассказ генерала Аарга особого воодушевления не внес. Из двенадцати случаев вторжения удалось отбить только три. Все три — в результате разрушения портала. В первый раз критадиан задавили массой. Силовое поле критадиан не только нейтрализовало радиоактивные элементы, но и разряжало батареи и аккумуляторы бластеров. Взрывчатка же при переносе через поле попросту взрывалась, прямо в снарядах и патронах. Кстати, бензин, керосин и прочее горючее, видимо, тоже воспринималось полем как взрывчатка. Так что солдаты, прошедшие сквозь него, оказывались вооружены только холодным оружием. А самим критадианам никто не запрещал внутри поля пользоваться и бластерами, и гранатами, и танками… Однако в тот раз им не повезло. На планете Арстал была многочисленная армия, отлично владеющая не только огнестрелом, но и мечами, да к тому же, арстальцы воспитывались в презрении к смерти. Стотысячная орда мечников прорвалась сквозь силовое поле, и, хотя множество солдат погибло от выстрелов критадиан, остальные добрались до захватчиков и перебили всех до окончания постройки портала. Генералы с надеждой повернулись к китайцу. — Что? — поднял брови тот, — Вы полагаете, наша армия до сих пор пользуется цзянями и дао? К тому же, перебросить достаточное количество солдат мы просто не успеем. «И слава богу, — подумала Энистон, — только ста тысяч китайцев посреди Нью-Йорка нам и не хватало». Во второй раз портал успел взорвать герой, оказавшийся внутри поля в момент его установки. Бывший космодесантник, когда к нему пришли критадиане, сумел перебить их отряд, захватил пленного и, выяснив, что вообще происходит, добрался до портала и взорвал его. Взгляды скрестились на Энистон. — Брюс Уиллис, к сожалению, умер десять лет назад, — замахала тот руками, — и вообще, такие герои у нас встречаются только в гребаном Голливуде. В третьем же случае планете, атакованной критадианами, просто повезло. Почти уже построенный портал взорвался в момент активации. Все почему-то посмотрели на русского генерала. — Это не мы, — быстро отперся тот. — Вам, русским, все время везет в войнах… — задумчиво прищурился Энистон. — Охренеть, как нас везет… — пробурчал Синякин, добавив что-то настолько заковыристое, что универсальные серьги-переводчики, висевшие у каждого из генералов за левым ухом, синхронно подавились. — Ладно, — Энистон села за стол, — Подытожим. Мы не можем… — …старую ведьму через пень-колоду, — переводчик внезапно переварил заковыристое выражение русского. Все замолчали. Судя по выражению красно-вареного лица вентаарца он пытался представить себе произнесенное. — Вернемся к нашим ящерам, — тряхнула прической Энистон, — Мы не можем бомбить место постройки портала, потому что наши бомбы взорвутся в момент пересечения поля. По этой же причине мы не можем обстрелять Манхеттен… «Мать твою, что я говорю?! Обстрелять Манхеттен…» — Кхм… Да, обстрелять Манхеттен ракетами и снарядами мы также не можем. По той же причине. Мы не можем впустить на остров танки, потому что они заглохнут на въезде. Солдаты, которые войдут внутрь захваченной зоны, могут быть вооружены только ножами и дубинками, при этом, насколько я понимаю, периметр поля будет патрулироваться отрядами критадиан, вооруженными до зубов. То есть, попросту погибнут раньше, чем сумеют пройти внутрь захваченной территории. Какие будут предложения? — А что, если, — начал генерал Синякин, — взять баллистическую ракету… — Боеголовка не сработает, — устало приложила ладонь к лицу Энистон. — Да и черт с ней. Ракета сама по себе — здоровенная и тяжеленная хреновина, которая летит с охренительной скоростью. И если она упадет в центр захваченной территории — то просто разнесет там все, как метеорит. Генералы с надеждой повернулись к Ааргу, как единственному специалисту по критадианам. — Это могло бы сработать… — задумчиво произнес тот. Все оживились. — …но не сработает. Подобный способ пробовали применять на Шархате. Критадианцы на секунду отключили поле и сбили ракету лучом. — А если две ракеты? — Луч у них тоже не один. — А если десять? И, пока они их сбивают… — Десять секунд. Дискуссия увяла. — Что, если пойти в обход? — предложил китайский генерал. — Канализация? — попытался угадать мысль Энистон. — Поле имеет форму сферы и проходит сквозь землю, — тут же уточнил Аарг. — Нет, не канализация. По периметру стоят отряды критадиан… — палец Вана обвел на столешницы окружность, — …а мы высадим десант сверху. Палец ткнул в центр круга. — Критадианцы, — вздохнул инопланетянин, — отправят к месту приземления мобильные группы. Или расстреляют десантников в воздухе. Если, конечно… — Аарг, — возмутился Синякин, — ты вообще за кого: за ящеров или за нас? — За вас, — грустно ответил тот, — и я крайне расстроен тем, что не могу придумать способ победить их. Мне очень жаль. — Подождите, коллега, — поднял руку китаец, — Вы сказали: «Если, конечно…» Конечно, ЧТО? Вентаарец по-человечески дернул плечами: — Если только десантный отряд не будет маленьким. Критадианцы просто не воспримут его как серьезную угрозу. — Маленький? Насколько маленький? — оживился Синякин, — Двадцать человек? Пятьдесят? Сто? — Два-три. Синякин глубоко задумался. Энистон внезапно осознала, что по ценной мысли родили все, кроме нее. Попыталась напрячь мозг, но в голову лезла только откровенная голливудщина: Бэтмен, Человек-паук, Халк, Железный человек… — А что если, — от отчаяния предложила она, — выбрасывать десант маленькими группами? По два человека, но часто? — Начнут сбивать уже с третьей группы, — тяжело вздохнул вентаарец. — Уже было, да? — Не было. Но я бы на месте критадиан именно так и поступил. — А если одного? — внезапно выплыл из задумчивости Синякин. — Одного? Ну, на одного критадианцы внимания не обратят. Наверное. — Что может сделать один человек? Высадиться посреди города, захваченного инопланетянами, безоружным, пройти к порталу и взорвать его? Для этого нужен не человек, а супергерой. У вас есть Супермен? Энистон яростно повернулась к русскому и замерла. Уж слишком тот загадочно улыбался. — Есть? — тихо спросила американка. — Есть, — кивнул Синякин, — Один. Под напряженными взглядами оцепеневших генералов он подошел к телефону и набрал номер. — Лейтенанта Графа ко мне.* * *
— Эти разработки начали еще в советские времена… Гриф секретности сняли еще в прошлом году, так что сегодня уже можно рассказать, — генерал Синякин раскинулся в кресле и, размахивая пальцами-сосисками, рассказывал о том, откуда в России вдруг взялся супергерой, — Ага, точно, еще при Брежневе все началось… Для Энистон и СССР и империя Наполеона были одинаковой седой древностью. Для китайца они оба были государствами-выскочками. Для инопланетянина же имя Брежнева и вовсе ничего не значило. — …проект «Вольфрам», как сейчас помню. Успехов добились только три года назад, на этапе «Вольфрам-79». Сами видите, получилось не совсем сразу. Так вот, изначально хотели разработать средство для повышения силы солдата. Чтоб, значит, сильным был, выносливым, неутомимым… Ну, в подробности научного процесса я вдаваться не буду, так как сам не в курсе, чего там наши ученые головы намешали, но, в общем, в результате получился именно супергерой: сил — немерено, скорости — зайца в поле загоняет, ну и неуязвимость, конечно. Неуязвимость — это самое главное, без нее никакая сверхсила не поможет: начнешь автомобиль над головой поднимать — тут-то тебе руки тяжестью и переломает. А потом голову упавшим сверху автомобилем расплющит, так-то… — И что, поднимает? — ахнула генерал Энистон. Честно говоря, она не очень-то верила, что сейчас увидит героя комиксов. Наверное, этот русский придумал какой-то подвох. Зачем-то. Русские — они такие коварные… Синякин безнадежно махнул рукой: — Что он только не поднимает… — Прошу прощения, коллега, — поднял ладонь китайский генерал, — но я вижу в вашем рассказе нестыковку. Проект, конечно, начали уже давно, но результат был, по вашим словам, получен совсем недавно. Почему тогда снят гриф секретности? — Потому что наше чудо проще убить, чем засекретить, — устало покачал головой русский, — А убить его, поверьте, ой как нелегко… Китаец осуждающе покачал головой. Видимо, не одобрял такую открытость с таким важным секретом. Или же сожалел, что узнал об этом только сейчас. Скрипнуло кресло под инопланетянином. Вентаарец явно хотел что-то спросить, но, то ли стеснялся, то ли не считал нужным проявлять излишнее любопытство. — У вас вопрос, коллега? — повернулся к нему Синякин. Кресло под тяжелой тушей отчаянно заскрежетало. — Почему только один? — произнес инопланетянин. — Присоединяюсь к вопросу, — тут же поддержал интерес китаец. — Все дело в методе. Сделать супермена из первого попавшегося оболтуса нельзя, он должен подходить по такому набору параметров, который совпадает только в одном человеке на миллион… Или больше: мы наткнулись на подходящего только когда миллион и обследовали. Может, нам просто повезло. Вам… — Синякин вежливо улыбнулся китайцу, — не повезет. Светлые волосы — одно из требований. — Почему светлые? Русский развел руками: — А почему небо голубое, а не зеленое? Игра природы. В дверь постучали. — Войдите. В кабинет вошла невысокая молодая женщина в русской военной форме, стройная и ладненькая, как статуэтка. — Лейтенант Граф прибыл, товарищ генерал. Энистон попыталась было сообразить, что такого суперменистого (супервуменистого?) в прибывшей девчонке, но тут выяснилось, что она несколько поторопилась. — А сам он где? — буркнул Синякин. — Ожидает за дверью. — Пусть войдет, маму его… Генералы дружно потерли уши, в которых хрипел универсальный переводчик. Дверь открылась… — …якорь мне в дышло, — подытожил переводчик. Все промолчали, потому что примерно такими словами и можно было описать их общее ощущение. В дверях стоял высоченный, явно метра два ростом, загорелый молодой парень. Короткостриженные волосы залихватски ерошились блондинистым ежиком, под бронзовым загаром кожи бугрились мускулы, которые бы сделали честь любому Мистеру Вселенная. Квадратная челюсть выдавалась вперед, светло-голубые глаза смотрели, не мигая, прямо вперед, казалось, прямо сквозь стены. На «супермене» были обуты тяжелые армейские ботинки. И больше ничего форменного на нем не было. Остальная одежда состояла из синих джинсов и белой футболки, с нарисованным танком и надписью по-русски. Под пристальными взглядами генералов он прошагал вперед, механическими движениями заводной куклы, наткнулся на стол и замер. Глаза все так же стеклянно смотрели куда-то вдаль. Челюсть Энистон медленно отвисла. Синхронно с челюстью Аарга. — Нам конец, — тихо и печально произнес китаец. Синякин медленно побагровел до состояния помидора. Казалось, сейчас от него повалит пар. — Лейтенант Граф… — сквозь зубы произнес он, — Смирно!!! Вскочили все. Даже Аарг, в армии которого вообще не было такой команды. Блондин чуть подпрыгнул,залихватски щелкнул каблуками и вытянулся в струнку. Каменное выражение лица тут же исчезло, в глазах заблестели икорки смешинок и Энистон поняла, что этот странный русский супермен просто придурялся. — Позвольте представить, — Синякин скривил губы, как будто ему хотелось сплюнуть, — Виктор Граф, 25 лет, лейтенант танковых войск Российской Федерации, в распоряжении Генштаба. Он же — результат воплощения в жизнь проекта «Вольфрам». Он же — моя головная боль на протяжении последних лет. Ничего не забыл? Генерал посмотрел на Графа и выражение его лица ясно говорило, что не стоит добавлять к сказанному ничего лишнего. Это было ясно для всех. Кроме Графа. — Про национальность забыли, товарищ генерал! Голос блондина был лих и бесшабашен. Синякин тяжело вздохнул: — Ну и кто ты у нас на этой неделе? — Китаец, товарищ генерал! По полировке стола покатилась ручка генерала Вана. Развеселый лейтенант походил на азиата не больше, чем на афроамериканца. — Детдомовский он, — мрачно буркнул Синякин, — каждый месяц себе новую национальность придумывает. А генэкпертизу делать не хочет. Как же тогда национальности выбирать? Да? — Так точно, товарищ генерал! Энистон медленно подошла к лейтенанту. Он выглядел… странно. С одной стороны, мускулы явственно говорили о том, что их обладатель опасен и смертоносен, как танк. С другой стороны… Явная несерьезность громилы делала его даже немножко забавным. Как будто боевой танк кто-то раскрасил ромашками. И еще от него слегка пахло… Ну, чем еще могло пахнуть от русского супермена? Энистон повернулась к Синякину: — Водка?! — Мэм, не водка, а виски, мэм! Американка забыла, что хотела сказать. Русский генерал мрачно глянул на супермена исподлобья: — Граф. — Так точно, товарищ генерал! — Что «так точно»? — Никак нет, товарищ генерал! — Граф! — голос Синякина мог посоперничать с любой бензопилой, — Выброси свой одеколон! — Это не одеколон, а туалетная вода, товарищ генерал! — Вот в туалет и выкини! — Так точно, товарищ генерал! Синякин повернулся к коллегам: — Он не пьет, — зачем-то пояснил он, — На него алкоголь не действует. Совет по спасению Земли медленно превращался в балаган. — Граф! Слушай мою команду! Вон там, за окном — Манхеттен. Его захватили инопланетяне. В центре — генератор. Твоя задача: пойти и уничтожить. — Разрешите выполнять? Блондин повернулся с явным намерением отправиться в поход на инопланетян немедленно. — Погодите, — даже несколько растерялась Энистон, — а вводная? Инструкция? Информация о противнике? — А что, — с наигранной наивностью осведомился лейтенант, — еще и информация есть? Обычно просто говорят: «Пойди и убей там всех. На месте разберешься, кого именно». Синякин скрипнул зубами, но промолчал. У Энистон зародилось смутное ощущение, что в данном случае развеселый супермен шутил, но не врал. — Коллега Аарг, прошу вас…* * *
— …основная боевая единица критадианского оккупационного корпуса… Изображение ящера в штурмовом шлеме сменилось раздутой рожей мутанта. Серая шершавая даже на вид кожа, вздувшееся лицо, глаза превратились в крошечные щелочки, зубы увеличились, челюсти выдвинулись вперед, ноздри вывернуты наружу… — …мутировавший местный житель. После введения… кха… простите… мутагена, в течение часа гуманоид превращается вот в такое существо… — На бывшую жену из анекдота похож, — жизнерадостно заметил Граф, последние минут пятнадцать больше оглаживавший взглядом формы генерала Энистон. — К-какого еще анекдота? — тихо прорычал Синякин. — Приходит человек к врачу, — с готовностью начал Граф, — доктор, говорит, мне каждую ночь снится моя бывшая жена, которая гуляет с крокодилом. Представляете, эта холодная бугристая кожа, злобный оскал, маленькие глазки. Да, говорит доктор, жуткое зрелище. Погодите, доктор, говорит человек, я ведь еще крокодила не описал. Неожиданно для всех хихикнул генерал Ван. Все взглянули в его сторону, но он свой смех никак не прокомментировал. — Лейтенант Граф! Ты слушаешь или травишь байки и пялишься на коленки?! Энистон заалела. — Слушаю, товарищ генерал! — Повторить последнюю информацию! — Основная боевая единица критадианского оккупационного корпуса мутировавший местный житель после введения кха простите мутагена, в течение часа гуманоид превращается вот в такое существо. — Основное оружие критадиан? — Лучевой излучатель «Беглец», длина восемьсот семьдесят миллиметров, масса четыре килограмма триста грамм, шесть режимов ведения огня, емкость батареи — триста выстрелов в импульсном режиме, пятьдесят — в плазменном режиме, дальность ведения огня… — Достаточно. Отправляйтесь на аэродром… — Хоть нож-то дадут? Или опять «добудешь в бою…» — Пошел вон!* * *
Энистон осторожно подошла сзади к Синякину, мрачно смотревшему в окно на Манхеттен. — Вы уверены, что ваш супермен справиться? — Он — справится. В голосе генерала, по-прежнему недовольном, пряталась гордость за Графа. Как у отца, который гордится своим непутевым отпрыском, пусть на людях и честит того на все корки. — Почему он лейтенант? Мне казалось, судя по возрасту он должен быть капитаном. — Он дважды был старшим лейтенантом. — И? — А вы не догадываетесь? Зазвонил мобильный генерала. — Синякин! Докладывайте! Без парашюта? Бросьте его вслед! Может, попадете по его тупой башке и в ней зародится хоть одна извилина! Он с ожесточением надавил на экран телефона. — Ваш лейтенант выпрыгнул без парашюта? В абсурдность этих слов даже верилось с трудом. — Выпрыгнул. — Он… выживет… — Он даже не особенно заметит это. Два генерала, русский и американский, помолчали немного. — Отчего он… такой? Это ваш эксперимент так повлиял? — Нет. Просто раздолбай, получив сверхспособности, все равно останется раздолбаем. Только со сверхпособностями.* * *
Темный предмет со свистом прочертил небо над Манхеттеном и с грохотом врезался в верхушку одного из зданий. Поднялся клуб пыли. Двойка критадианских патрульных задрала клыкастые морды вверх. Земляне пытаются бомбить? Проверить или…? Заквакала рация. Патрульные нехотя развернулись и направились к пострадавшему зданию. Они вошли в пустое фойе и направились к лифтам. В этот момент в коридоре справа послышались шаги. Абориген? Патрульные насторожились. Здание уже было очищено. Здесь никого не должно быть: ни местных, ни патрульных. Открылась дверь, в коридор вышел абориген. Ростом с критадианина, серые штаны, серая рубашка без рукавов с неразборчивым рисунком. Босиком. Абориген что-то говорил. Синхронно ожили автопереводчики. — Представляете, ребята, ботинки не выдержали. Развалились напрочь, можно сказать, разлетелись… В руках местного ничего не было. Патрульный «А» квакнул и начал медленно заваливаться на бок. В левой глазнице торчала рукоять ножа. Но в руках же ничего не было! Патрульный «О» отвлекся на мертвого напарника на какую-то долю секунды. За это время землянин переместился на десять метров вперед, так что критадианин успел выстрелить в него только один раз, практически в упор. Не попал. Абориген буквально исчез из поля зрения, чтобы появится вплотную к патрульному. Последнее, что тот почувствовал — хруст собственной шеи.* * *
Лейтенант Граф бросил на пол оторванную голову ящера. Снял с патрульных оба излучателя и повесил на плечо. Пошевелил пальцами ног. Ладно, обувь найдем позже. Или нет. Какая разница? Насвистывая, лейтенант зашагал к стеклянным дверям, за которыми его ждали улицы, наполненные мутантами, инопланетянами и прочей ерундой.Халява
Халява живет за отставшими обоями. Это всем известно. Достаточно подойти к стене, сверху которой обои чуть отстают, поднести раскрытую зачетку и чуть постучать по пузырю. Испуганная Халява выскочит и тут главное — не зевать, удачно захлопнуть зачетку. И все. Дело в шляпе. Теперь зачетку нельзя открывать до самого экзамена, чтобы не потратить Халяву впустую. Славик вздохнул и выругался вполголоса. К сожалению, этот простой и доступный способ был для него недоступен. В комнатах общежития не так давно провели ремонт, и отставших обоев попросту не было. Приходилось прибегать к иному, так сказать, классическому способу. Который хорош всем, в том числе и тем, что проверен поколениями нерадивых студентов, но плох тем, что применяя его, чувствуешь себя идиотом. Славик еще раз вздохнул и покосился на лежащий на столе учебник высшей математики. Кто ж знал, что эта премудрость НАСТОЛЬКО сложна?! Преподавательница, веселая пухляшка, казалась доброй, а все эти матрицы и скаляры — настолько никому не нужной ересью… Первая же лабораторная работа показала всю неправоту такого подхода и почти вся группа вгрызлась в «вышку» как короеды — в дерево. Ага, почти вся. Некоторым показалось, что до сессии еще ТАК далеко… И вот теперь до нее уже совсем даже не далеко. Сессия нахрен кончилась и у одного дебила осталась болтаться одиноким хвостом треклятая «вышка». Разжалобить Свинцовую Леди — нечего и думать, а выучить… Нет, можно было бы и выучить, студент за ночь может выучить китайский, если бы были лекции. А вместо лекций был только учебник, в котором все объяснялось так, что проще было бы выучить китайский. Оставалась последняя надежда. С треском отдираемых бумажных полос распахнулось окно, впуская в комнату клубы морозного воздуха. Славик глянул на часы — полночь — высунул наружу руку с зачеткой и закричал: — Халява, приди! Халява, приди! Халява, приди-и!!! Захлопнул зачетку и закрыл раму, с которой осыпались несколько ватных валиков. Все. За окном послышались нестройные крики таких же надеющихся на чудо. Славик положил зачетку на подоконник и сел за стол. С тоской открыл учебник… Впрочем, начать читать он не успел. Славика отвлек необычный для пустой комнаты звук. Шуршание страниц зачетки. Нет, конечно, в самом факте шуршания ничего необычного не было: зачетка, как известно, сделана из бумаги. Однако также известно, что зачетка — не мышь и сама, без внешнего воздействия, шуршать не станет. Из внешнего воздействия в комнате имелся только Славик, так как соседи — счастливые сволочи — сессию закрыли и уехали по домам. Сквозняка тоже не было. Несмотря на отсутствие причин, зачетка шуршала. Более того: синяя обложка вздрагивала и подпрыгивала, как будто внутрь таки влезла маленькая мышка и теперь пыталась выбраться наружу. Славик не успел отреагировать никак, только рот раскрыл, как обложка зачетки резко распахнулась и оттуда вылезла девочка. Да, самая натуральная девочка. Только маленькая. Ростом неожиданная гостья была в ладонь, волосы имела светлые, мягкие даже на ощупь, заплетенные в косичку, с красным бантиком. На круглом личике — большие, ясные, голубые, как небо, глаза, нос кнопочкой, пухлые губки. Одета девчоночка в желтый сарафанчик с бежевыми горошинами, на толстеньких ножках — сапожки, красные, остроносые, с каблучками. — Привет, — взмахнула ручкой пришелица из зачетки, после чего ловко спрыгнула с подоконника на стол, подошла к Славику и, пихнув пальчиками челюсть, закрыла ему рот. Челюсть тут же отвисла обратно. — Сигаретки нет? — Нет, — медленно покачал головой Славик. Потом так же медленно кивнул, — Есть. — Давай, — девчонка села на учебник и нетерпеливо прищелкнула пальцами. Славик протянул ей пачку. Девочка ловко извлекла сигаретину и затянулась. По комнате поплыл синеватый табачный дымок. Хотя прикуривать ей Славик и не давал. — Ты… кто? — смог он наконец сформулировать вопрос. Девчонка посмотрела на Славика, как на ненормального: — Халява. Сам же звал. — Ха… Ха… — Ничего смешного, — надула губки Халява, — Будешь смеяться — вообще уйду. — Нет! — выкрикнул Славик, мигом вспомнивший, что ловить ему на завтрашнем экзамене, кроме халявы, нечего. А если еще и она уйдет… — То-то, — Халява выпустила кольцо дыма и весело посмотрела на Славика, — Ну что, студент, завалил сессию? — Откуда ты знаешь? — Сам подумай: сессия кончилась, а ты здесь сидишь, меня ловишь… Что завалил-то? Халява посмотрела через плечо на заголовок книги, на которой сидела: — Вышка? По учебнику не сдашь. Лекций нет? — Нет… — Ничего, — оптимистично заявила Халява, — Теперь с тобой есть я, а значит все будет тип-топ. Она, цокая каблучками, прошла по столу туда-сюда, помахивая сигаретой, которая в ее ручках смотрелась, как толстое бревно. И ведь еще курить ее умудряется… Славик подумал и тоже закурил. Хотя в комнатах и запрещено курить, но Халява все равно уже надымила так, что навряд ли удастся убедить коменданта в том, что это натянуло из форточки. — А почему я тебя вижу? — спросил он Халяву. Вопрос этот и в самом деле крайне интересовал Славика. Потому что видеть маленьких девочек, называющих себя Халявой — не самый хороший признак. Возможно, означающий, что слишком много высшей математики до добра не доведет. — А мне так захотелось, — малышка отбросила окурок и сладко потянулась, — скучно мне стало. Так-то я обычно невидимая. Халява покружилась на месте и весело посмотрела на Славика. — Как я, красивая? — лукаво спросила она. — Ну… Симпатичная… — Это правильно. Люблю, когда меня хвалят, — она подцепила ластик и пожонглировала им, напоследок футбольным пинком забросив его в стакан с карандашами. — Халява, а где ты обычно живешь? — спросил Славик, вспомнив байку про отставшие обои. Халява сделала круглые глаза: — Я живу, — с завыванием начала она, — на высокой ледяной горе, вместе с моими сестренками-халявами. И когда какой-нибудь нерадивый студент зовет нас, мы прилетаем на вызов, чтобы помочь ему-у… Она вытянула в сторону Славика руки и изобразила зомби. Не очень убедительного. — Правда?! Неужели он узнал тайну, за которую все студенты, прошлые и будущие, отдали бы все самое ценное? — Неа, — зевнула Халява, — Неправда. Я прикалываюсь. — А правда: где ты живешь? — Много будешь знать — сам будешь экзамены сдавать, — Халява зевнула еще раз, — Спать хочу. Она запрыгнула обратно на подоконник и улеглась на раскрытой зачетке, поджав коленки: — На ночь меня в холодильник положи — мне на морозе спится лучше, — сонно сказала Халява напоследок и закрыла обложку. Славик остановившимся взглядом смотрел на лежащую перед ним зачетку, совершенно обычную. Ничто не говорило о том, что из нее может вылезти маленькая Халява в желтом сарафанчике. Ничто не говорило и о том, что сейчас Халява спит внутри… Он осторожно, как кроватку с младенцем, перенес зачетку в холодильник и положил на полочку. Теперь совершенно ничего не напоминало о неожиданном ночном визите. Ничего… Кроме табачного дыма и лежавшего на столе окурка, с красными следами маленьких губок.* * *
— Присаживайтесь, Силантьев, — преподавательница высшей математики Марина Анатольевна, известная также под «ласковым» прозвищем Свинцовая леди, указала на парту, — Тяните билет. Славик аккуратно положил на край стола зачетку и посмотрел на кучку билетов. Ладно, хотя бы равномерно разложенных: ходили слухи, что один из преподавателей на старших курсах любил на пересдаче сложить билеты стопочкой и ласково предлагал тянуть. Или оставлял один и говорил: «Выбирайте». Ну что за человек Леди… Можно подумать, ей самой хочется сидеть тут с ним вдвоем — больше-то никого на пересдаче не было — дала бы какой-нибудь билетик попроще… А еще лучше — поставила бы законную тройку и отпустила с богом… Славик выдохнул и взял билет. Ну еще бы… Номер тринадцать, кто бы сомневался. И вопросы в билете — как на подбор. Не знаком практически ни один. Остается последняя надежда… Преподавательница подвинула к себе зачетку и раскрыла ее. Со страниц зачетки спрыгнула бодрая Халява. Все такая же: с красным бантиком в косичке, желтым сарафанчиком и голубыми глазами. Все с тем же ростом в ладонь. Значит, не померещилась… Ожидая экзамена Славик успел убедить себя, что вчерашнее появление Халявы ему приснилось. Не приснилась. Халява, судя по всему, невидимая для Свинцовой Леди, подмигнула Славику, показала розовый язычок, перешагнула через руку преподавательницы, подошла к лежащему на столе мобильному телефону и пнула его ногой. Телефон зажужжал. Марина Анатольевна поднесла его к уху: — Алло. Да… Да… Хорошо. Она положила трубку: — Повезло тебе, Савельев. Я выйду ненадолго. Сиди, готовься. Дверь закрылась, стихло цоканье каблучков по паркету коридора. — Ну? — Халява вскарабкалась на монитор выключенного компьютера и сидела, болтая ногами. — Что «ну»? — Славик уже успел посмотреть на стол, в надежде обнаружить на нем что-нибудь, что могло помочь в сдаче экзамена. Все, что он увидел — стопку учебников по высшей математике. Сверху издевательски синел тот самый, который и без того лежал у Славика в сумке. — Эх, молодежь… — Халява спрыгнула вниз, подошла к стопе и постучала по ней пальчиком, — Что наблюдаем? — Уче… Ух ты! Славик коршуном налетел на учебники и выдернул из-под них толстую, в 96 страниц тетрадь с красной обложкой, на которой разборчивым почерком было написано «Высшая математика. 1 курс. 1 семестр. Лавин А.В.». Аркаша Лавин был зубрилой из зубрил, умный, как курс высшей математики и скучный… как курс высшей математики. Он ходил абсолютно на все лекции, записывал каждую четким — хотя и бисерно мелким почерком — и не сдать экзамен, имея на руках его лекции было просто невозможно. — Откуда она здесь? — спросил Славик Халяву, лихорадочно перелистывая клетчатые страницы, — Ты подстроила? — Вот еще. Он сам потерял в коридоре, когда сессию закрыл. Там, в конце, содержание написано. — Знаю, — Славик действительно был в курсе этой Аркашиной привычки. Та-ак… Вот они, родненькие. Вот первый вопрос, вот второй… А вот и задача. Пусть не такая, но почти такая же. По спине протопали маленькие ножки: Халява забралась на шею к Славику и с любопытством заглядывала через плечо. — Еще вон те две темки запиши: однородные дифференциальные уравнения первого порядка и признак Лейбница. — Зачем? — Славик и без того строчил так, что из-под ручки скоро должен был пойти дымок. — Леди обязательно их спросит дополнительно. — Откуда ты знаешь? — Халява я или кто? — А успею. — Успеешь. Халява я или кто? Халява спрыгнула на парту, уперла руки в боки и грозно нахмурилась. — Халява, Халява… — Славик продолжал писать…* * *
— Ура! — Славик вскочил в пустынный и гулкий коридор и звучно поцеловал зачетку, — Вот она, троечка! — Бумажки, значит, целуют, — сварливо заявила Халява, болтавшая ногами на Славиковом плече, — А как поцеловать спасительницу, так ведь нет… — Халявушка, давай я и тебя поцелую! — Вот еще! — очень логично заявила та, — Буду я целоваться с кем попало! И вообще: засиделась я с тобой. Пора мне. В коридор выглянул кто-то из преподавателей, чтобы посмотреть кто это там так шумно общается сам с собой. — Халява, — тихонько спросил Славик, — а тебя на следующей сессии можно позвать? — Можно. Зови. — А ты придешь? — А как же. Только ты это… В окно не кричи. Вот, держи. Халява порылась в карманчиках, достала оттуда по очереди разноцветное колесико, блестящий шарик, игральный кубик, и, наконец, извлекла и протянула Славику монетку, потертый советский пятак. — В полночь перед экзаменом подкинь в воздух и скажи «Халява», можно шепотом — я приду. — Халява… А почему все-таки ты именно мне показалась? — А просто так, — сказала девчушка и растворилась в воздухе.* * *
Де-жа-вю… Снова экзамен по высшей математике. И снова Славик ничего не помнит. Только сессия — летняя. Свинцовая Леди нарядилась в короткое черное платье, которое на ее телесах смотрится, как седло на корове, из раскрытых окон аудитории пахнет разогретым асфальтом и сиренью, студенты, пришедшие на экзамен, пытаются выжать хоть каплю знаний из плавящихся от духоты мозгов… Славик выдохнул и положил перед Леди зачетку. Халява вчера явилась после подброшенной монетки, выкурила сигаретку и заверила, что на экзамене все будет в порядке. Даже еще лучше. Должна помочь. Должна. Леди раскрыла зачетку и… Внутренности Славика похолодели и ледяным крошевом ссыпались куда-то вниз. Халявы не было. Вместо шебутной девчонки в желтом сарафанчике в зачетке лежала бумажка. Не обращая внимание ни на что — кажется, Леди что-то спрашивала… — он взял записку и прочитал написанное четкими круглыми буковками. «Меня не будет. Давай как-нибудь в другой раз. Сегодня лень. П.С. И сигареты у тебя паршивые».Игра. Наемник
Никогда не торопитесь. Никогда и никуда не торопитесь. Человек, который не торопится, может не попасть туда, куда хочет. Зато тот, кто поторопился, может попасть туда, куда ему совсем-совсем не хотелось…* * *
Господин Берег, начальник отдела организации производства, для друзей — Мишка, для коллег и начальства — Михаил Александрович, выскочил из «Дастера» и, захлопнув двери и пискнув брелком сигнализации, бросился бежать к двери первого корпуса. Ну как «бросился»… Ну как «бежать»… Офицеры, как известно, не бегают потому, что в мирное время это вызывает смех, а в военное — панику. А так как начальники отделов, с одной стороны могут быть приравнены к офицерам, а с другой — не имеют никакого отношения к военным действиям, то бегущий начальник вызывает смех — или, по крайней мере, затаенную усмешку — в любом случае. Поэтому Берег просто двигался быстрым шагом в сторону высокого серого здания — первого, сиречь главного, административного корпуса ОАО «Штосс». Тем более что на крыльце, прямо под табличкой «Курить строжайше воспрещено» дымил сигареткой и посматривал хитрющим взглядом из-под затемненных очков Сергей Казимирович, начальник отдела собственной безопасности. Самый, пожалуй, вменяемый из эсбешников, может быть потому, что попал на эту должность совсем недавно. По слухам, напрочь расплевавшись со своими бывшими коллегами из другого высокого и серого здания… Ишь, щурится, чекист… Ему-то не нужно бежать по первому зову, рассказывать ситуацию. Очередная гениальная идея руководства — а у руководства идеи бывают только гениальные и никак иначе — воплотилась в небольшой завод, построенный в глубине Новгородской области. Ну как «завод»… Ну как «построенный»… Завод по производству ткани TDB-762/13 до сих пор так и не удалось запустить. Каждый день всплывало то одно, то другое обстоятельство, не позволяющее натянуть красную ленточку и откупорить шампанское. Дешевая земля под постройку и маленькие взятки обернулись невозможностью набрать достаточное количество рабочих. Пятьдесят человек, с одной стороны — совсем немного, а с другой — попробуйте найти в городе, в котором всего-то десять тысяч народу нужное количество непьющих и работящих мужчин. «Новейшее оборудование» означало, что никто точно не знает, когда эта махина заглючит и в чем это выразится. «Не имеющее аналогов» — специалистов по работе на нем нет в природе, а, значит, учиться они будут на ходу, что тоже не добавляет ни устойчивости работе оборудования, ни спокойствия инженеру по ТБ. «Отечественный производитель» — без комментариев… Это не считая обычной мелочевки, вроде сгоревшей бытовки, разбитого о вышку ЛЭП грузовика, пропавшего невесть куда цемента и периодического выявления неизбывных с советских времен несунов, с которыми боролись сотрудники «Орфа», охранной компании «Штосса». А кто виноват во всем этом безобразии? Руководство? Не может быть. Неудачное расположение звезд на небе? Опять нет. Виноват во всем и всегда отдел организации производства. А кто начальник этого пресловутого отдела? Во-о-от… Нет, Михаил нимало не сомневался, что рабочие найдутся, оборудование перестанет капризничать, сырье наконец-то пройдет таможню и завод заработает как отлаженный механизм, легко и свободно. В конце концов, не первый, далеко не первый проект артачится и пятится назад, как норовистый конь, не желающий идти в борозду. Ничего, усмирим, взнуздаем и будет заводик исправно пахать свою пашню, которая заколосится золотыми всходами… Есть все-таки люди, органически неспособные к свободному плаванию в бурных водах бизнеса. Вот он, Михаил Берег, сколько бился — ничего не получалось. Набрал кредитов, влезал в долги, но ничего не удавалось заставить работать. Ни магазин, ни детское кафе «Наутилус», ни лесопилку, ни ремонтную мастерскую. Купленный на последние гроши от отчаяния консервный завод в селе Великая Гута, построенный еще при Хрущеве и с тех пор не ремонтировавшийся и не менявший оборудования, окончательно похоронил надежды Михаила на свое собственное дело. И если бы не одноклассник, нашедший его, предложивший работу и уговоривший свою компанию купить несчастный завод, то Берег скорее всего плюнул бы и сидел сейчас в конторе по учету и пересчету, пялясь в экран компьютера и отращивая живот и геморрой. Здесь же он как будто расцвел. Хоть и пахал в поте лица, не хуже того коня, за что и повысили до начальника, хоть и седина к сорока годам уже выбелила половину волос — благо, что на светлых волосах она не так заметна — зато Михаил чувствовал, что делает нужное и полезное дело, а самое главное — понимает, ЧТО именно он делает и какая от него польза. Как в старой притче — не просто кирпичи таскает, а строит дворец. Пусть это полезное дело и перемежается выбрыками начальства вроде сегодняшнего «весьма срочного» совещания, на котором нужно доложить о ситуации с заводом ткани. Телефон? Видеосвязь? Электронная почта? Пфе! Это все не для больших шишек. Если уж они захотели увидеть тебя и лично снять стружку, то будь любезен — примчись и предстань. Михаил взбежал по ступеням крыльца. — Здравствуйте, Сергей Казимирович. — Добрый день, — спокойный вежливый кивок. Михаил потянулся к дверной ручке. Мысленно он уже проходил гулкий холл, поднимался на лифте, здоровался с секретаршей Марией Павловной и входил в зал совещаний… На самом же деле он резко открыл дверь и нырнул внутрь. И ослеп. Вместо полумрака коридора в глаза ударил яркий зеленый свет.* * *
Мозг взвыл, пытаясь переварить оглушительный поток информации, хлынувшей сразу со всех органов чувств. Берег задохнулся, показалось, что в лицо ему плеснули вонючей зеленой жижей, настолько окружавшее его пространство не соответствовало тому, где он находился еще мгновение назад. Ручка портфеля, вдруг ставшая тяжелой и неудобной, выскользнула из пальцев. Что-то чавкнуло. Не было никакой жижи. Кожи Михаила коснулся горячий воздух, настолько насыщенный влагой, что казался липким. В ушах звенел непрерывный шум, похожий на звуки зоопарка, усиленные в тысячу раз: плеск воды, шум листвы, крики птиц, неизвестных зверей… В ноздри воткнулась вонь, плотная почти осязаемая вонь тропического леса: резкие запахи растений и животных, запах болота и гниющих в нем растений, запах еще чего-то очень знакомый, но до сих пор не встречавшийся в такой концентрации… Глаза застывшего столбом Михаила заморгали и наконец-то дали картинку окружающего пространства. Высокие деревья, увитые лианами и смыкавшие кроны далеко над головой, яркие цветы и прыгавшие по веткам птицы, плотный кустарник — все это мелькнуло перед глазами и отступило, превратившись в фон. В фон для десяти трупов, разбросанных по небольшой полянке.* * *
Мертвые тела в таком количестве вызывают шок и оторопь, даже если это тела коров. Что уж говорить о человеческих трупах. Мозг, взвизгнув, наконец-то нашел хоть что-то более-менее связанное с известной ранее реальностью и отложил в дальний ящик проблему определения местонахождения и причин, так сказать, очучения здесь. Кто эти люди и почему они умерли? Покачиваясь и чавкая подошвами высоких ботинок по моховому ковру, Михаил осторожно приблизился к мертвецам. Люди. Уж точно не коровы. Белые. В смысле, относящиеся к белой расе: при жизни они были загорелы до коричневого цвета, а сейчас смертельная белизна приблизила цвет их кожи к молочному шоколаду. Шоколадные покойники… Проклятый мозг попытался объединить в одну картинку понятия «покойники» и «шоколад» и Михаила чуть не стошнило. Голова кружилась, лицо покрылось крупными каплями пота, он вытер его ладонью и продолжил осмотр, не особо понимая смысл сего действия. В голову пришла несколько диковатая мысль, что если он не разберется с произошедшим, то опоздает на совещание к чертовой матери. Мертвецы. Десять человек. Или штук? Можно ли их считать людьми или отнести их к категории неживых предметов, которые положено считать штуками? Отставить бред! Десять чело… человек, черт возьми! В возрасте примерно так от тридцати до сорока. Загорелая кожа, светлые пшеничные волосы, примерно такого же цвета, как и у самого Михаила, светлые глаза, голубые или серые… По одежде похожи на солдат: оливково-зеленая — там, где не залита кровью — форма, легкие рубашки с закатанными рукавами и мягкие штаны, заправленные в ботинки с высокими шнурованными голенищами — и рифленой подошвой, которую можно было рассмотреть на вывернутой вверх ноге одного из мертвецов — плоские кепки с козырьками… Но не солдаты: ни знаков различия, ни погон, какие-то лихие ребята… Также на это ненавязчиво указывали черные короткие автоматы, лежавшие возле каждого покойника. Судя по всему, именно они и были причиной смерти: куртки на груди каждого изрешечены автоматными очередями, как будто они перестреляли друг друга. Или… Как будто их расстрелял кто-то другой. Если прикинуть положение тел, то убийца находился примерно… Михаил повернулся. Примерно там, где минуту назад стоял он, Михаил. И где сейчас лежал на мху точно такой же автомат. С еще дымящимся стволом. «Да ну на фиг такие задачки» — сказал мозг и отключился. Шагая как заводная игрушка, Михаил подошел к автомату и протянул руку. В книгах, плохо переведенных с английского, обычно встречается корявый оборот «протянул свою руку». Так вот, в данном случае, это было еще и не правдой. Михаил протянул к автомату ЧУЖУЮ руку.* * *
Рука была не его. Михаил заворожено поднес ее к глазам. Рука была не его. Загорелая до коричневости кожа, короткие ногти с тонкой каемкой грязи, несколько старых белых шрамов… Рука. Была. Не. Его. Мозг выглянул на секунду, оценил обстановку, охнул «Мне дурно…» и отключился обратно. Однако успел дать сигнал: «Если рука не твоя — то и тело может быть не твое». Взгляд Михаила побежал по… Не по нему. Тело на самом деле было не его. Больше того, оно, это самое тело, было одето в точно такую же оливковую форму, как и на мертвецах, разве что без кровавых дыр. Нагрудные карманы, мачете на боку, большие карманы на боках, судя по ощущениям — с прокладкой из жесткой кожи, штаны, высокие ботинки… И автомат. С дымящимся стволом. С ды… Автомат?? Сделанный не из металла, а из какого-то черного твердого материала — похожего на стекло, но не стекло же! — напоминающий немецкий MP-40 времен Великой Отечественной, автомат был ОЧЕНЬ странным. Магазин, широкий, гораздо шире, чем у МР-40 — полупрозрачный, наполовину заполненный крупными шариками со стальным блеском. Самым странным был ствол. Представьте, что на ствол надели семь толстых металлических колец, похожих цветом и формой на постоянные магниты. Закрепили их с небольшими промежутками, шириной в палец… Представили? А теперь уберите ствол, а кольца оставьте в прежнем положении. Михаил тщательно и внимательно, чувствуя, что сходит с ума, осмотрел семь магнитных колец, висящих в воздухе и изображающих ствол автомата. Потыкал одно из них пальцем, кольцо не шелохнулось, провел мизинцем между кольцами, тот свободно прошел. Из промежутков струился синеватый дымок, неуловимо пахнущий раскаленным металлом. И, как довершение странностей — наплечный ремень. Самый обычный, широкий, из потертого зеленоватого брезента. — Уа-ха-ха-ха!!! — зловеще рассмеялась с дерева толстая красная птица с ярко желтым перьевым воротником.* * *
Чавк-чавк, чавк-чавк, чавк-чавк… Михаил шагал по джунглям. Не зная куда, просто вперед. Правая рука автоматически взлетала вверх, срубая перегораживающие путь лианы или ветки деревьев, в левой был зажат автомат. Автомат, который несмотря на свою кажущуюся игрушечность и полнейшую странность, был настоящим оружием. Михаил, еще перед уходом с поляны покойников, не зная зачем, навел автомат на толстый ствол ближайшего дерева и нажал на спуск. Короткая очередь толкнула ствол вверх, раздался громкий треск, не похожий ни на выстрелы ни даже на взрывы петард. Как будто кто-то быстро-быстро сломал несколько толстых палок. От дерева отлетели щепки, брызнул сок — на зеленой коре появилось желтое выщербленное пятно, в центре которого поблескивала полированным бочком застрявшая пуля-шарик. Автомат был оружием. И именно из этого странного, невозможного оружия, были убиты десять человек. Убиты… им? Михаилом? Но ведь они были расстреляны за несколько секунд до того, как он оказался здесь… «Интересно, ЗДЕСЬ — это ГДЕ?» — вспомнился мультфильм «Мадагаскар». Итак, он, Михаил, непонятным образом оказался в непонятном «Здесь», причем непонятно как превращенный в непонятного человека. Все непонятно. Окружающие джунгли напоминали Михаилу южноамериканскую сельву, впрочем с тем же успехом могли оказаться африканскими, индокитайскими или марсианскими: в биологии он силен не был, поэтому точно сказать в какой точке земли находится — и на Земле ли он вообще — Михаил не мог. Против того, что он оказался в некой точке Земли был автомат. Михаил не только был уверен, что ничего подобного на Земле не водится: он даже не мог понять, как эта штуковина работает. К тому же нечто странное творилось с ним самим: жара и бешеная влажность отчаянно донимали, но, стоило отвлечься мыслями, как появлялось ощущение привычности происходящего. Как будто он всю жизнь бродил по неведомым джунглям с автоматом, отбиваясь от мошкары и прорубая себе дорогу мачете. Самое же главное: он как будто точно знал, куда идет. Тропинка — Михаил наконец-то понял, что движется по ранее вырубленной кем-то тропе — вильнула и вывела его к реке.* * *
Узкая речушка с мутноватой зелено-желтой водой не вызывала желания ни выпить из нее хотя бы глоток, ни искупаться. Тем не менее, как-то через нее надо перебираться. Михаил присел на обросшее толстым зеленым мхом бревно и огляделся. Берега плотно заросли напоминающими узловатые плакучие ивы деревьями, чьи макушки почти смыкались вверху, так, что река, казалось, текла в зеленом коридоре со сводчатым потолком. Итак… Воды колыхнулись и разошлись. На берег полезло чудовище. Величиной с быка, широкая плоская спина, покрытая толстыми костяными чешуями, могучие лапы, расставленные широко в стороны и вооруженные огромными кривыми когтями. На короткой шее покачивалась из стороны в сторону, как бы выглядывая добычу, плоская голова, со сморщенной кожей, маленькими глазками и огромной клювообразной пастью. Чудище, похожее на помесь крокодила и черепахи, повело головой и уверенно — а главное, шустро — двинулось в сторону Михаила. Раньше чем он успел нащупать ватными пальцами автомат или отреагировать хоть как-то еще крокодилочерепах вытянул шею… …и откусил ветку с растущего поблизости куста. С хрустом и каким-то скрежетом начал пережевывать. Из реки вылезли еще два таких же монстрика, только размерами поменьше, и подползли к тому же кусту, точно так же обгрызая ветви и чуть ли не отталкивая Михаила в сторону. Он отошел в сторону, глядя, как мама-монстр с детишками ужинает. Или обедает. Наконец чудища — точно, совершенно точно неземные — насытились и ушли обратно в реку. Только волны в стороны побежали и о берег плеснуло. Михаил машинально посмотрел на часы, чтобы узнать, сколько времени он потерял. Часы на руке были. Но время они не показывали. По крайней мере, Михаилу их показания ни о чем не говорили. На циферблате — ни единой цифры, только три стрелки. Причем третья имеет два одинаково острых конца и мерно безостановочно вращается. Все непонятственнее и непонятственнее… Михаил взмахнул рукой, не желая сейчас решать задачку с непонятными часами — и часами ли — и подошел к реке. Вода оказалась не такой уж и мутной, скорее, просто темной, как в торфянике. В черном зеркале поверхности отражалось новое лицо Михаила. Новое, да не совсем. Лицо практически было михаилово, именно такое он сорок лет видел в зеркале — если сделать скидку на то, что первые лет восемнадцать он видел все-таки не точно такое же лицо — вот только… Лицо выглядело так, как будто все сорок лет он провел в горячих точках Вьетнама и Кампучии. Сухое, ни капли упитанности, загорелое дочерна, даже продубленное, и глаза… Холодные ледяные глаза убийцы и палача. Содрогнувшись, Михаил зачерпнул левой рукой воду. Отражение заколебалось и исчезло. «Так вот я теперь какой…» — задумался он, продолжая перебирать пальцами воду… Ай! Ай! Ай! Острая боль пронзила пальцы. На руке, выдернутой из воды, повисли три маленькие тоненькие рыбки, размерами даже меньше снетка. На глазах Михаила они синхронно сжали челюсти и, откусив кусочек от его ладони и пальцев, шлепнулись вниз, в закипевшую воду. Кровь капала в воду, в которой кишело множество таких же рыбешек, дравшихся между собой за каждую частичку. Внезапно драка прекратилась и рыбки одновременно повернулись в сторону Михаила и уставились на него. Как будто ожидая… — Хрен вам, — сказал он. «Мудак…» — устало произнес хриплый голос. Михаил завертелся, заляпав кровью из прокушенной руки цевье автомата. Никого не было. Голос прозвучал в голове. — Теперь еще и шизофрения… Может, я псих? Может, у меня лохматость повысилась? И я теперь могу спокойно в комнате с мягкими стенами спать? Голос не ответил, джунгли промолчали. Рыбешки поняли, что добавки не получат и расплылись в стороны, но теперь Михаил точно знал, что влезет в эту реку разве что под угрозой расстрела. И то подумает. Черт, но кровь течет! Надо бы перебинтовать, то у бывшего владельца тела не наблюдалось ничего похожего на рюкзак, а карманы были пусты, как еврейский завод в субботу. Михаил сел на то же бревно, хлопнул по левому карману — пусто, по правому — пусто, и машинально опустил руку в правый карман. Несмотря на жесткую кожаную подкладку, внутри кармана было неожиданно мягко и просторно. Похоже, внутри он был больше чем казался снаружи… Михаил замер, испуганно глядя на собственную руку, глубоко вошедшую в карман и даже нащупавшую что-то, лежавшее внутри. Если верить ощущениям, то рука давно уже прошла карман и насквозь проткнула бедро. Он выдернул руку. Руку с зажатой в пальцах плоской жестяной банкой. Которую он достал из минуту назад пустого кармана. Кармана, который внутри был раз в десять больше чем снаружи.* * *
Через четверть часа на расстеленном куске брезента перед Михаилом лежало все содержимое пустого кармана. Как показали эксперименты, внутренность кармана была в глубину больше полуметра и почти такая же в ширину. Жутковато было глядеть на собственную руку, засунутую в карман по локоть и исчезнувшую в нем. Итак, в кармане был паспорт, потертая зеленокожая книжечка, согласно которой он, Михаил, звался Милаес Штор, родился он в неведомом году Каменной Летучей Мыши и имел право на въезд и перемещение по Нин-Цхарку (чем бы это не было). Также в кармане находилась тонкая пачечка зеленых купюр, с портретом некоего ничем не примечательного гражданина и достоинством в сто тахоес. Может, солидное состояние, а может — цена кружки пива в местном баре. Бумажки обладали способностью мгновенно разворачиваться обратно без всяких следов, если их скомкать. Дальше находились: чистая рубашка, аналогичная той, что уже была надета на Михаиле — или Милаесе? — двое черных широких трусов, синяя зубная щетка, стопка плоских, как коробки из-под монпансье, жестяных банок — на верхней было написано «Тушеная торкатина» — фонарик, компас, аптечка — на ней было написано «Аптечка» и руку Михаил уже перебинтовал — перочинный нож, ключ с деревянным брелком, на котором было выжжено «16. Марорино», две фляжки, с водой и со спиртным, ложка в чехле, несколько пачек сигарет, два запасных прозрачных магазина к автомату и карта. Изначально Михаилу показалось, что он попал в некий гигантский дурацкий розыгрыш — иначе почему все надписи на русском? — но потом понял, что все несколько сложнее. Надписи, при первом прочтении казавшиеся русскими, при внимательном рассматривании расплывались в ряды незнакомых угловатых значков, не имеющих никакого смысла. Дальше из кармана извлеклись два странных предмета. Пара металлических кружков величиной с пятирублевую монету, скрепленные между собой пустотой, точно также, как кольца на «стволе» автомата, и нашейный шнурок с овальной пластинкой, раскрывавшейся как книжка. Внутри него не было фотографий или локонов, только девять металлических страничек, из которых три были пустыми, узкими рамками, а остальные — заполнены непрозрачно-черным материалом. Михаил «полистал» «медальон» пожал плечами и надел на шею. Машинально. Последней пришла карта. Обычная бумажная карта, на которой голубели реки, зеленели леса и был карандашом начерчен маршрут, упиравшийся в кружочек с надписью «Юп-Гобе». На карандашной черте, рядом с извилистой голубой полоской «р. И» находилась красная точка. Которая ничем бы не отличалась от любой точки, красным фломастером, если бы не мигала. Появлялась и исчезала. Левый карман был пустым. И обычным.* * *
Вот и Юп-Гобе. Михаил стоял на холме на окраине джунглей и смотрел на лежащий перед ним город. Городок скорее, с высокими черепичными крышами, острыми, как лезвия ножей, с торчащим шпилем неизвестно чего и, как сахар стенами домов. Красная точка оказалась маркером его нахождения. Поверив ей и карандашнойчерте, Михаил двинулся к городу, надеясь, что там окажутся люди, которые, возможно, смогут объяснить ему, что, черт возьми, произошло, где он, кто он и вообще. «Марорино». Вывеска на домике, стоящем в самом начала городка. Под вывеской надпись мелкими буквами — «гостиница». Ну правильно, гостиница. Михаил порылся в безразмерном кармане и достал ключ. Ключ от шестнадцатого гостиничного номера. Возможно, в нем жил бывший хозяин тела, возможно, там найдется что-то, что сможет пролить свет… Михаил в глубине души понимал, что ничего такого, что объяснит, как он сюда попал и как вернутся обратно, он не найдет. Наемники — а Милаес, похоже, из их числа — крайне редко таскают с собой книги с Высшим знанием и учебники по физике. Но надежда не умирала. Он прошел по пустынным улицам — автомат был упрятан в безразмерный карман — и толкнул дверь. Прозвенели колокольчики. — Доброе… день. Человек за стойкой никак не отреагировал, продолжал лежать в плетеном кресле, надвинув на лицо широкополую шляпу. Михаил кашлянул еще раз — та же реакция. Пожал плечами и отправился на поиски «своего» номера. «Недопесок…» — прохрипела шизофрения. Не обратив на него внимания — к постоянным и бесполезным ругательствам голоса он уже привык — Михаил прошел по полутемному коридору и остановился у двери с табличкой «16». Поднял руку… Дверь позади него медленно и бесшумно раскрылась. — Штор? — спросили его и выстрелили в затылок.* * *
Михаил подпрыгнул, все еще чувствуя горячий удар в затылок… …и упал с бревна. Поднялся, тяжело дыша. Он находился все у того же бревна посреди джунглей. Все так же расстелен брезент, на котором разложено содержимое кармана. В руке зажат медальон. Что это было?? Показалось? Все путешествие до города, гостиница, выстрел — все это ему показалось, померещилось, приснилось? «Лучше бы мне приснились эти джунгли…». Странностей и непонятностей и так слишком много. Он тяжело поднялся и начал собирать вещи в карман.* * *
Представьте игру. Сложную игру, настолько же сложнее шахмат, насколько го сложнее крестиков-ноликов. Настолько сложную, что играть в нее могут разве что сверхчеловеческие существа, которых можно было бы назвать богами, если бы им поклонялся хоть кто-нибудь. Существа, настолько могущественные, что планеты могли бы служить им фишками в игре. Могли бы. Если бы не были полями многомерной игровой доски. А фишки? Одна из них сейчас пробирается по джунглям, делая вторую попытку.Капрал Мак, батальонная разведка
Беспилотные летательные аппараты, спутники-шпионы, роботы-разведчики, авиаразведка, радиоразведка… Все это хорошо. Это важно, нужно и полезно. И все равно, каждый раз, когда нужна точная информация, через линию фронта в тыл врага уходят разведчики. Фронтовые, армейские, дивизионные, полковые, батальонные… По ночному лесу бежал капрал Мак, группа «К», батальонная разведка второго батальона 1589-ого полка 754-ой пехотной дивизии 123-армии Девятого Восточного Фронта. Бежал неспешной размашистой рысью, которой он мог отмахать сотню километров. Бежал, скользил бесшумной тенью между деревьями. Выходил из тыла противника к линии фронта. К своим. Сведения, которые он нес, не были сверхважными, могущими повлиять на ход войны или помочь разгромить противника. Нет, обычная разведывательная рутина. Смертельно опасная. Когда десять лет назад две сверхдержавы решили окончательно выяснить, кто в берлоге медведь, никто не ожидал, что противостояние затянется на долгие годы. Всем казалось, что атомных бомбардировок будет вполне достаточно. Недостаточно. Закончить войну одним мощным ударом не помогли ни электромагнитные танки, на самолеты-невидимки, ни боевые роботы, ни другие дорогие игрушки, сожженные в первые месяцы войны. Только после этого до всех дошло, что оружие должно быть эффективным, а не эффектным. Капрал Мак бежал по лесу. Только после того, как экономики обоих противников чуть не рухнули под тяжестью военного бюджета, после того, как фронты растынулись даже не на сотни, а на тысячи и десятки тысяч километров, после того, как в кровавых сражениях начали перемалываться целые народы, после того, как война стала поистине тотальной, стало ясно, что войны выигрывают не танки и самолеты, а солдаты. Именно от их веры в победу и патриотизма, от их воли и смелости, от их мужества и отваги зависит, кто победит. От бойцов. Таких, как капрал Мак. Чье зрение и слух, чей нюх тоже приближает победу для своей страны. Да, именно нюх. Капрал Мак — не человек. Канин. Канинов, разумных псов, сумевших заменить людей там, где это было возможно, вывели тридцать лет назад для полицейских, военных и таможенных целей. Поиск контрабанды и наркотиков, выслеживание преступников, охрана лагерей и конвоирование пленных, караульная служба и разведка. Канины могли служить везде, где требовались острые глаза, чуткие уши и тончайший нюх. В честь создателя, профессора Канина, их и назвали. По лесу бежал капрал Мак. Если бы он попался на глаза тому, кто не знал о существовании канинов — хотя откуда бы такому человеку взяться в прифронтовом лесу? — он решил бы, что видит обычного пса, величиной с овчарку, серого, пятнистого, с рыжими подпалинами, с залихватски закрученным баранкой хвостом. Капрал перепрыгнул через поваленный ствол дерева, нырнул в глубокий овраг. Остановился. Шевельнулись чувствительные ноздри. Этот маршрут был незнаком. А из-за поворота оврага пахло группой «Р»… Металл… Много металла… Следы разрядов электропушек… Масло… особое масло, которое использовали только в боевых роботах. Капрал Мак отошел как можно дальше от опасного оврага и обогнул его по широкой дуге. Скорее всего, это робот-охранник, оставшийся после первых лет войны, давно уничтоженный и мертвый, но рисковать капрал не стал. Мертвых людей от живых он умел отличать, а мертвых роботов от спящих — нет. Спящий робот от мертвого отличается только одним. Последний тебя не убьет. Уже серело небо, когда капрал Мак вышел к берегу реки. Не останавливаясь, прижал уши и без всплеска ушел под воду. Вынырнул, высунул из-под воды глаза и нос и поплыл, выбираясь на середину реки. Течение несло его к линии фронта. Несколько километров и он пересечет передовую и выйдет на нейтральную полосу. Там нужно будет пройти еще немного и все. Свои. Солнце вставало, капрал Мак выбрался из воды, встряхнулся, осушая шерсть, и побежал дальше. Скоро, уже скоро свои… Стоп. На земле лежало тело. Пятнистая форма, зажатый в мертвой руке автомат, перевязанное плечо… Разведчик противника. Перегрызенное горло. От убитого разведчика тянулся в сторону своих окопов кровавый след. Старый, засохший. Капрал Мак двинулся вдоль кровавой полосы. В трехстах метрах лежало еще одно тело. Канин. Капрал Жан из разведки, пропавший две недели назад. Мак осмотрел тело. Произошедшее ясно. Разведчик противника, в стычке с нашими потерял всех товарищей, был ранен и уже на нейтральной полосе наткнулся на Жана. Реакция канинов позволяла увернуться от короткой очереди, но противник был слишком опытным. Хотя от клыков канина это не спасло. Тяжело раненный капрал полз к своим, пока не умер. Мак посмотрел на мертвого товарища и сорвался с места. Нужно бежать.* * *
Штаб размешался в подвалах разрушенной пятиэтажки. Мак пробежал трусцой по коридорам, порыкивая на товарищеские «Привет, Мак», «С возвращением», «Доброе утро». Толкнул лапой дверь. — Капрал Мак. Начальник штаба всегда различал канинов, в отличие от многих других, и не просил представиться. С ним было приятно иметь дело. — Доложите результаты рейда. Мак сел перед столом начальника, хрипло прорычал и начал доклад: — Квадрат тридцать семь-тринадцать — новые танки в танковой дивизии. Квадрат двадцать три-пятьдесят — ракетные установки. Квадрат двенадцать-тридцать — склад топлива. Квадрат семь-сорок четыре — боевой робот, активность не установлена. Нейтральная полоса, квадрат три-двадцать девять — мертвый капрал Жан. — Вот он куда пропал, — вздохнул начштаба, — Зафиксируйте результаты рейда. Капрал Мак кашлянул и вышел. Человеческая речь давалась канинам с трудом. Он прошел по коридору мимо запертых дверей, мимо курилки, завернул за угол и протиснулся в маленькую комнатку. Внутри сидели несколько канинов и смотрели на портрет. Мак тоже уселся и начал смотреть. Портрет немолодого человека, с короткой седой бородой, с усталыми глазами. Профессор Канин. Везде, где ни служили канины, они всегда просили устроить им комнату с портретом профессора. Люди шутили, что канины молятся ему. Канины не умели молиться. Они просто разговаривали с профессором. Им было нужно. В комнатке было, кроме Мака, было три канина. Два — из разведки и один незнакомый. Черный, лоснящийся, короткая блестящая шерсть. Конвойная служба. Судя по знакам на ошейнике — офицер. Судя по ошейнику — официально. Во время исполнения обязанностей канины разведки и конвоя ошейники не носили. «Доброе утро» — рыкнул ему Мак. «Доброе утро» — ответил конвойный. Среди канинов не было презрения к товарищам, вне зависимости от места службы. Если ты служишь — достоин уважения. А не служить канины не умели. Разведчики вышли, вышел конвойный. Мак остался один. Он смотрел на портрет профессора. Профессор говорил: «Канины не умеют лгать. Не лгите и вы им». Профессор знал свою расу и поэтому он создал канинов. Потом Мак поднялся и вышел. Пошел по коридору, проскочил мимо двенадцатилетней девушки из спецназа и только подошел к нужной комнате, как его отвлекли. — Мак! Помоги. Привели задержанного, а ты единственный поблизости. Мак двинулся за сержантом. Бухнуло, качнулась земля. Начался авианалет. Сержант открыл перед Маком дверь в комнату с задержанным. Дальнейшее заняло секунду. Задержанный, высокий, в странном черном балахоне, выдернул руки из-за спины. С лязгом упали на пол порванные наручники. В руке Черного Балахона начал появляться предмет.* * *
Кто-то когда-то сказал, что если солдаты встретят то, чего нет в уставе, например, проявление магии, они впадут в ступор и не смогут ничего сделать. Может, где-то и так. Но боевые солдаты не станут удивляться, как и почему произошло то, чего не может быть, как оказались порваны наручники и каким образом можно достать что-то из воздуха.* * *
Предмет — жезл, усыпанный разноцветными камнями — еще не успел появиться полностью и походил на голограмму. Солдаты вскинули оружие и выстрелили. Мак длинным прыжком пролетел до задержанного. Клыки сомкнулись на кисти. В этот момент в здание упала пятисоткилограммовая бомба.* * *
Капрал Мак открыл глаза. Он был жив. Цел. В странном месте. Во-первых, он находился не в подвале, вернее, не в том подвале. Судя по всему, это был склеп. Во-вторых, на полу, отчищенном от пыли, были нарисованы концентрические круги, вдоль окружностей которых нанесены символы. Капралу Маку незнакомые. Также стояли потухшие свечи трех различных цветов и плошки с неизвестной жидкостью. Судя по запаху, кровью. Мак лежал на задержанном. Мертвом. Черный балахон, тощее тело, покрытое сморщенной темной кожей. Узкое лицо, острый нос, закрытые глаза. Мертвый. Рядом валялся жезл, один из камней, зеленый, разбит пулей. От него поднимается зеленоватый дымок, проникая в ноздри канина. Мак поднялся на ноги. Нужно определиться, где он. Потом узнать, как он здесь оказался. Капрал поднялся по ступенькам, толкнул передними лапами дверь и вышел. Кладбище. Похоже, небольшого городка. Не заброшенное. Мак шагнул. Качнулся. Причиной была не контузия от взрыва. Капрал чувствовал себя отлично, слишком отлично для существа, оказавшегося в центре взрыва авиабомбы. Причина в другом. Все не так. Солнце светило иначе. Небо — иного оттенка. Трава, цветы, деревья — незнакомы. Гравитация — чуть другая. Мак лег и положил морду на лапы. Нужно подумать. В фольклоре людей — а фольклором канины называли все, чему не было живых свидетелей — были истории о других мирах. О мирах, в которые можно попасть после смерти. Капрал Мак умер и попал в другой мир. Самое главное отличие от нашего — здесь не пахло войной. Запах цветов, нагретой земли, легкий запах тления. Здесь не было резкой вони тел, разорванных взрывом, отравленных газами, здесь не пахло порохом, электроразрядами, гарью танков и маслом роботов. На Земле таких мест не было. Другой мир. Мак подскочил и медленно побежал к выходу из кладбища, в ту сторону, где были слышны человеческие голоса и шум города. Узнать, на самом ли деле это другой мир. Узнать, как попасть обратно. Вернуться обратно. В оставленном склепе было тихо, только раздавалось тихое, еле слышное шуршание. Это медленно, скрипя друг о друга, выравниваясь и закрепляясь на положенных местах, срастались разгрызенные кости руки Черного Балахона. Мертвец сел и открыл глаза. Пустые, бесцветные. Мертвые. Да, это был странный мир. По кладбищу бежал пес. Обычный пес, серо-рыжий, пятнистый, с острой мордой и закрученным баранкой хвостом. Фронтовой разведчик. Капрал Мак. Боец. Возможно, человек на его месте обрадовался бы возможности сбежать от войны, остаться в другом мире, начать новую жизнь, жизнь без риска погибнуть в любую минуту. Возможно. Но не канин. Может быть, канины оказались чуть лучше людей, а может быть, они просто были слишком похожи на своего создателя. По кладбищу бежал капрал Мак. Он собирался вернуться обратно на войну. Его вело то, что заставляет людей бросаться под танки, погибать, прикрывая других бойцов, убивать себя, чтобы не выдать под пыВо всём виноват Химик
Все произошло из-за Химика, товарищ майор. Точно вам говорю, Химик во всем виноват. Если бы не он — нифига бы не было. Химик? А, ну да… Химик — это Лешка… как же его… Мы всегда его Химиком звали, фамилию даже и не вспомнить… Столько лет-то прошло… А, вспомнил! Павлов! Или Петров? Какая-то такая фамилия, простенькая: Павлов, Прохоров… Нет, не помню… Хорошо, товарищ майор. Лешка, — это который Химик, не товарищ Фокин, нет — он с детства был странноватый немного. С этим… со сдвигом. На химии, ага, совершенно верно. Все время что-то химичил, выпаривал, процеживал, взрывал… Взрывал, ага. Я так думаю, что мальчишка, который в химии силен, все ж таки не сможет удержаться, чтобы не взорвать чего-нибудь. Иначе какой смысл? Вот Леха… в смысле, товарищ Фокин… Товарищ майор, а как мне товарища Фокина называть? Он тогда еще не был ни товарищем… вернее, он был товарищем, но не товарищем Фокиным, а просто товарищем… Понятно. А Лехой можно? А Лешкой? Ясно. Так вот, Алексей, он… Забыл, что хотел сказать. Ладно, не суть. Лешка — Химик который — он своими реактивами с первого класса увлекался, ага. Сам тощий, бледный, как картошка в подвале… Ну этот, побег, ну вы поняли… Хорошо. Так вот, он вечно в карманах что-нибудь таскал: порошок, например, который взрывается, если его каблуком ударить. Помните, хлопушки были раньше, такие картонные, один конец бумажкой закрыт, а из другого веревочка торчит? Во-от, если ее расковырять, то получится два картонные кружочка, склеенные, а между ними — взрывчатка и в нее веревка вклеена. Положишь этот кружок на пол, каблуком стукнешь — взрыв, девки визжат… Вот у Химика такие же были, только порошок в пакетике бумажном… Хорошо, не отвлекаюсь. Это было… Наверное, в шестьдесят первом, Гагарин в космос полетел… Нет, вру. В шестьдесят втором. Летом. Пятый класс закончили, каникулы уже начались, мы во дворе пропадали днями. Курили тайком, конечно. И… Алексей… тоже курил. А, хотя нет, он после того случая даже не пробовал, как отшибло ему желание. Так вот. Летом… Нет, число не помню. Я и месяца-то не помню, то ли июль, то ли июнь… Летом. Сидели мы, значит, во дворе компашкой: я, Алексей, Ленка-пацанка, она потом замуж вышла и в Тикси уехала, Серега-Гвоздь, он еще живой, и Аркашка Волков, погиб под Донецком… Нет, Химика пока не было, он потом подошел. Сидим мы, значит, в беседке… была у нас во дворе беседка такая, маленькая, круглая, за кустом сирени, в ней еще старшие парни пиво пили по вечерам. А тогда дело было еще днем, ага, может, даже до обеда… Сидим мы, болтаем о всяком таком разном… Космонавт наш полетел в космос… Нет, не помню, то ли Титов, то ли Феоктистов… Не помню. Вот, значит, сидим, болтаем, и тут Химик подходит. Ребята, говорит, смотрите, чего покажу. И показывает. Бумажку разворачивает, а там — порошок какой-то. Сероватый такой, не пойми на что похожий. Ну, мы думали, опять он какую-то взрывчатку соорудил, говорим, чего это? А он так шепотом «наркотик». А мы тогда про наркотики слышали, но не сильно так чтобы, все-таки дети еще совсем. Слышали, что от них хорошо становится, но что «хорошо», как «хорошо» — не в курсе. Мы ему: где, мол, взял? Как будто Химик мог их в магазине купить или в аптеке там. А он важно так, син-те-зи-ро-вал. Да, так и сказал, по слогам… Сам, мол. В дедовых книжках рецепт нашел и синтезировал. Дед у Химика тоже химиком был… Нет, не известный, то ли доцент, то ли декан… Не помню. Убили его на войне, только книжки и остались. Химик-то, который Лешка, он по книгам то всю эту премудрость и изучал. Мы ему, мол, ну и что? А он: пойдем, попробуем? Ну он всегда был больной до своей химии, говорил, что даже кислоты разные на вкус определять может. Чего их определять: если язык растворился — значит, серная… Ну, мы пошли за гаражи. Интересно же! Залезли, было у нас там местечко тайное: четыре гаража стоят почти вплотную, а в центре закуток остался, метра так два на полтора. Если в щель между гаражами протиснешься, как раз туда и попадешь. Мы там доски натаскали, лавочки сделали, столик… Курили там, а как же. Короче, Химик положил порошок на столик, мол, кто первый будет? Мы ему, а сам что? А он, я боюсь, меня в прошлый раз еле откачали. В этом месте нам совсем стремно стало. Сидим, смотрим на эту бумажку… Тут Ле… Алексей и говорит, а, была не была, и раз! Весь порошок себе в рот. Химик даже крикнуть не успел, что его нужно было на кончике языка пробовать. Мы смотрим, а Алексей побелел и брык, на землю упал. Лежит и даже не дергается. Мы к нему кинулись, Серега кричит: «Братва! Он не дышит!». А Алексей и вправду не дышит, лежит, белый, как известка. Химик ему под нос мышьяк сует, в смысле, этот, нашатырь… А может, и мышьяк, кто его знает, чего он с испугу из карманов достал. Не, наверное, все-таки нашатырь — воняло страшно. Не подействовало, Ленка уже хотела искусственное дыхание делать… Честно говоря, я бы тоже в обморок упал, только бы мне за это девчонка искусственное дыхание сделала. Но не успела. Алексей очухался. Сел, сидит, мы его по плечам хлопаем, спрашиваем, как ты. Он посидел, посидел… Смотрит на нас таким взглядом шальным, как будто впервые видит, и спрашивает, мол, ребята, а вы кто? Тут мы еще больше перетрухали. Кричим, Леха, хватит придуриваться! А он: «А меня что, Лешкой зовут?» Но пришел в себя потихоньку, встал, качается. Мы его домой отвели, он по дороге вспомнил, кого из нас как зовут, понемногу… Но не все: где живет — забыл, как родителей зовут — забыл, какой сейчас год — и то забыл. Идем, он за меня держится, сзади Ленка ревет, Химик крутится, а Алексей спрашивает, что да кто… Нет, не все забыл: что, в Москве живем — помнил, что Гагарин в космос полетел в прошлом году — помнил… Как в том фильме с Леоновым и Никулиным: «Тут помню, тут — не помню», ага. Короче, мы его домой отвели, позвонили и убежали. Алексей тогда матери наврал что-то, вроде бы головой ударился или еще что-то вроде, я не помню. Память к нему так особо и не вернулась. Мать его тогда неделю по врачам таскала, а потом успокоилась. Когда в школу пошли, он уже вполне себе бодрый был, всех быстро вспоминал, учителей, предметы, все такое… Ага, сказалось. Он учиться начал. Нет, Алексей и до этого учился, но, знаете, с холодцом… с прохладцей, да. С четверки на тройку переваливался. А тут прямо-таки вгрызся в учебу. По всем предметам — одни пятерки, и, главное, так легко ему давалось все… И вообще, знаете… Он повзрослел. Нет, не внешне, как был мальчишка, так мальчишкой и остался, ну, вы его видели — сами понимаете, высоким и толстым он никогда не был. Знаете, вести себя стал по взрослому. В шестом-то классе, понятное дело, всегда побеситься хочется, побегать, поорать, просто так… Алексей, до вот этой химической дряни, тоже такой был. А после — нет, как отрезало. Сидит или там стоит, смотрит, как мы носимся, девчонок за косички дергаем, и смотрит там… Как будто мы совсем малыши… Нет, не зазнавался, поболтать о том о сем, дать списать или самому списать — никогда не отказывался… Спортом Алексей начал заниматься, гантели тягать, гири, бегать по утрам. Стригся он всегда коротко. Мы тогда, если знаете, одинаковые прически носили: коротко под машинку и на лбу — челка. И за эту челку такие бои шли! Не дай бог состричь! Так Алексея это не заморачивало: он свою короткую стрижку с самого детства носил. Ага, с того самого отравления химиковскими наркотиками. Он уже годам к пятнадцати начал выглядеть так, как потом: голова круглая, короткостриженая, плечистый, крепкий, только немного невысокий… Ага, «…плечистый и крепкий, ходит он в белой футболке и кепке…». Ничего, девчонкам нравилось. Имел Алексей какой-то подход к девчонкам, класса с седьмого они на нем начали гроздьями виснуть, к обоюдному удовольствию… Нет, никаким конкретным спортом не занимался. Как он говорил: «Мне для здоровья, а не для рекордов». Да ему и не надо: помню, гопота местная попыталась как-то нам морды набить, так Алексей так их приемчиками раскидал — любо-дорого. Да не знаю я, где он их изучил, говорил, десантники как-то показали знакомые, а он запомнил. Да, начал всякие штуки мастерить. Я был у него в гостях — Алексей натащил всяких инструментов, железяк, батя ему верстак подогнал, так он там строгал, пилил, точил… Мне ножик перочинный сделал, с гравировкой… Я его потом на рыбалке потерял. Блесну мог сделать, да… Ага, свой мультитул он сам и собрал тогда, из старых пассатижей и прочего гов… э… хлама. Через год после того случая, да, в шестьдесят третьем, точно. Ну еще бы не запомнил, это ж у нас в школе сенсация была — ученик седьмого класса получил авторское свидетельство! Ну а дальше вы знаете: изобретения, свидетельства, фантастические рассказы, роман «Завтра — уже будущее», слава, успех… хех, а могу поспорить, что вы знаете не все, товарищ майор! Правда… А, ладно, товарищ Фокин уже умер, а вы болтать не станете, правда? Не та у вас контора… Сколько изобретений у товарища Фокина, помните? Ха! А в два раза больше не хотите? Почему никто не знает? Кто надо — тот знает! Алексей в школе последние два класса и в институте на первом-втором курсе изобретения свои продавал. Как? Да просто. Приходит к человечку, ректору, декану… нет, не своего института… директору завода, еще кому-нибудь и говорит, так, мол, и так, вам авторское свидетельство нужно? Ну а кому не нужно. Алексей и предлагает — вот вам изобретение, полностью готовое, оформленное, только в Комитет по изобретениям отнести. А вы мне — часть денежек за изобретение. И волки сыты и овцы целы. Откуда знаю? А вы, товарищ майор, об «Австралии» слышали? Ага, громкий был скандальчик, когда выяснилось, что «настоящие австралийские» джинсы, которые полстраны носило, на самом деле шили под Вязьмой. Я организовал, а Алексей идею подсказал. Я-то на первом курсе за фарцу загремел, вот вышел, а он из армии вернулся, служил… ну, вы помните, где он служил… Встретились, посидели, вот он за бутылочкой чайку мне и сказал, что связываться с иностранцами — глупость глупая, и лучше на самострок переходить. Только делать качественно и марку взять вымышленную, чтобы не просекли. Эх, такими деньгами ворочали… Все во время Реставрации пропало… Радиотехникой Алексей стал еще до армии интересоваться, еще в девятом классе что-то там паял-собирал-клепал, так то, что в его биографии написано, насчет того, что он во время службы электроникой увлекся — это так, лакировка… После армии он в свой институт пошел, где опять сенсацией стал — курсовой проект студента первого курса — микрокалькулятор! Дальше — новая технология создания микросхем, языки программирования, компьютеры, электронные фотоаппараты, диктофоны… Ага, Алексей, все он продавил. Хотя и говорят, что это все так восхищены его интеллектом были, ха, дудки! Старые перечники, которые тогда в высоких креслах сидели, если бы своей выгоды не чувствовали — хрен бы на что согласились. Ага, приходит к ним студент пятого курса и предлагает начать комсомольскую стройку: построить «почтовый ящик», для организации электронного производства в СССР. И все тут же: ух ты, как же мы сами не додумались! Конечно, Леша, вот тебе деньги, вот тебе люди — только строй! Если бы он еще в школе не навел мосты со своими изобретениями — его бы никто и слушать не стал. А уж если начали слушать… Убеждать он умел, вы же знаете. «Ящик» сначала хотели на Украине строить на Припяти, чтобы, так сказать, одним ударом двух зайцев, но Алексей отказался. Категорически, наотрез, чуть не до скандала. И, знаете, хорошо, что убедил, иначе, когда Украина уходила из СССР — могли бы остаться без производства. Коммунистом он всегда был убежденным, сначала комсомольцем, потом коммунистом… Капитализм просто ненавидел, за преклонение перед иностранщиной и убить мог. Говорят, что в Гражданскую и убивал… Нет-нет, товарищ майор, все это, конечно, слухи! Распространяемые врагами Советской власти! Не стал бы он убивать… сам… Нет-нет, и приказывать он тоже не стал бы, не стал бы, нет! Пошутил, глупая, дурацкая шутка, простите меня, старика… Уф… Так… это… водички можно, ага? В общем, товарищ Фокин не зря в девяносто первом с ЧК связался. Пуго, Язов, прочие — старики, к решительным действиям не склонные. А товарищ Фокин — молодой, энергичный, в состав ЦК буквально год как вошел. Я думаю, старики решили, что если что пойдет не так — на него все и свалят. Ну а дальше вы знаете — сворачивание Реставрации, беспорядки, Вторая Гражданская… В девяносто пятом, когда Гражданская закончилась, товарищу Фокину уже и альтернативы никакой не было. Никто другой генсека бы не потянул. А он впрягся и потянул. Восстановление народного хозяйства, Вторая Холодная, стычки на границах… Ничего, справились, вытянули… Мы — вытянули. А он… Э-эх… В таком режиме, в каком он жил — удивительно, что до шестидесяти пяти дотянул. Сердце-то не железное… Химик-то? Да умер еще в семидесятых. В институте какой-то очередной опыт ставил, то ли глотнул что-то не то, то ли нюхнул… Может, на себе эксперимент ставил… В общем, нашли его утром в лаборатории, холодного уже. Я так думаю, товарищ майор, если бы не Химик — нифига бы у нас не было. Похоже, его наркотик дурацкий Алексею как-то мозги раскрепостил, так что тот думать стал лучше… Наверное. Ну, других причин я не вижу… Какие могут быть другие причины?Запись беседы с гр. Трифолевым К.А., 1950 г.р. осуществлена в 13:50 01.10.2015 года на электронный диктофон УЗЗ-711 «Неясыть», Комитет государственной безопасности СССР, Москва, пл. Дзержинского, д. 2, каб. 215
Самый невезучий
Степени невезения бывают разные. Согласитесь, потерять кошелек — это одно, а умереть от того, что тебе на голову упал кирпич — совсем другое. Казалось бы, кирпич будет в вашей жизни самой последней неприятностью… Так ведь нет. Другой человек после такого события уже ни о чем бы не беспокоился, тихо лежал бы в закрытом гробу, под заунывную музыку и плач ближайших родственников. Но я! О, нет, мое невезение продолжилось. Я попал в другой мир. Кто-то скажет: «В чем же невезение?» Действительно, многие мечтают о таком событии. Конечно, стать в этом самом другом мире Избранным, Спасителем мира и Победителем… (нужное вписать) — это нельзя назвать «не повезло». Если, конечно, не задумываться о том, что путь Избранного — это долгие пешие походы, усталые ноги, ночевки у костра и нерегулярное питание. О том, что Избранному в конце еще и придется сражаться с Вселенским Злом, которое тоже не расположено облегчать ему задачу, можно и не говорить. Тем не менее, все это можно пережить и остаток дней наслаждаться своим заслуженным званием Героя, Спасителя и Избавителя. Но мне не так повезло. Можно еще попасть в другой мир в тело местного жителя. Скажем, короля, принца, графа, герцога… Что, с одной стороны упрощает вашу жизнь (тот же язык не нужно учить), но, с другой — бывший владелец вашего нынешнего тела до вашего поселения жил не в коробочке, оклеенной ватой и наверняка успел завести друзей (которые могут вам не понравится), любовниц (которые будут не в вашем вкусе) и врагов (которым все равно, что лично вы им ничего плохого не сделали). И эти проблемы опять-таки придется решать. Но и так мне не повезло. Можно очутиться в теле простолюдина: солдата, горожанина, крестьянина… Проблем у вас будет гораздо меньше, но вы не успеете этому порадоваться: те самые короли, герцоги, графы крайне редко задумываются о своих подданных, решая свои проблемы. Судя по всему, они считают людей фишками огромной и увлекательной игры. Взмахнул король рукой — и выросли вокруг него полки, построились города, мануфактуры, корабли, засеялись поля и заколосились тучные стада. А сколько солдат погибло во имя королевского желания, сколько крестьян было согнано на земельные работы и сколько денег выколотили из горожан сборщики налогов — королям это обычно неинтересно. Если же вспомнить о многочисленных правилах этикета, которые сводятся к тому, что знатному можно все, незнатному же и повернуться страшно, тут же выяснится, что ты не так стоишь и не туда тень бросаешь и вообще воздух тут портишь… Нет, жизнь простолюдина далеко не так замечательна… Но и настолько мне тоже не повезло. Думаете, крайним случаем невезения будет полученное в другом мире тело нищего, вора, преступника, раба? Плюсов, даже таких небольших, как у простолюдина, нет, а минусов — хоть отбавляй. Да, это трудно назвать счастливым случаем. Но мне не повезло еще больше.* * *
В то утро ничто не предвещало неприятностей. Банально, зато правда. Будильник в мобильном телефоне не зазвонил вовремя и когда я разлепил сонные глаза, стрелки на настенных часах с вечно молчащей кукушкой — наследство от бабушки — уже бодро показывали половину девятого, а ярко светившее в окно солнце не оставляло никаких шансов на то, что кукушка в часах решила меня обмануть и за ночь перевела стрелки на пару часов вперед. Пулей вылетев из-под одеяла и схватив мобильник. Черный экран говорил о том, что аккумулятор живет своей жизнью. Если в моем прежнем телефоне можно было еще пару дней проходить с минимальным уровнем разряда батареи, то этот телефон, с вечера заряженный на четверть, за ночь благополучно сожрал остатки заряда и ушел в анабиоз, как космонавт, летящий к Альфа Центавра. Одной рукой я чистил зубы — не просто рукой, разумеется, а рукой, вооруженной щеткой — а второй включил телефон и набрал номер начальника: — Сергей Иванович, я задержусь на пару минут. — Хорошо, Крис. Крис — это я. Нет, я не девушка и это не имя — упаси бог — всего лишь школьное прозвище, после того, как в пятом классе на Новый год я играл Христофора Колумба. С тех пор меня так и звали — Христофор, Христ, Хрис, а затем просто Крис. Разрядившийся телефон — вовсе не предвестник неприятностей. Потому что по различным причинам я опаздываю на работу примерно пару раз в неделю. Ненадолго, минут на пять, максимум десять, но регулярно. Серега Иваныч уже привык. Сколько себя помню, мне не везло всю мою сознательную жизнь. В пятом классе я проболел больше месяца, потому что на зимних каникулах провалился под лед, вытаскивая из проруби соскользнувшего щенка. В седьмом классе насмерть разругался с учительницей математики, из-за того, что помогал одноклассникам решать задачи на контрольных и в итоге закончил год с еле-еле натянутой тройкой. В девятом классе мы с друзьями пошли в многодневный поход на байдарках. Угадайте, кто сломал ногу в последний день похода? На выпускном вечере я пошел провожать одноклассницу, нарвался на поддатых парней, и дело закончилось сломанным носом и грязной одеждой, заляпанной кровью. А девчонка убежала. И это не вспоминая о многочисленных шрамах, ожогах, царапинах, ссадинах и шишках. А также опозданий на уроки, работу и поезда. Невезучий я до крайности. Откуда мой начальник знает мое школьное прозвище? Ну так у самого невезучего человека может быть серьезный и умный одноклассник, который возьмет его на работу, помня о списанных контрольных. В бухгалтерию. Единственный мужчина посреди дюжины женщин в возрасте от восемнадцати до сорока. К концу рабочего дня у меня в ушах стоит постоянный звон и возникает острое желание подтянуть колготки.* * *
Схватив вместо завтрака кусок сыра, не ломтик, а именно кусок (а что? Я люблю сыр), я выскочил на улицу. До начала рабочего дня — двадцать минут. До работы — три остановки на автобусе или на маршрутке. То есть, если повезет, то те же самые двадцать минут. Но это если повезет. Как вы понимаете, на везение я рассчитывать не мог. Эхма… Хорошая пробежка еще никому не вредила. Я, долго не раздумывая, тронулся с места и побежал в сторону работы легкой трусцой. Опаздывал я частенько, так что натренироваться в беге успел. Левой-правой, левой-правой, раз-два, раз-два. Конечно, бегущий человек в джинсовом костюме и белых кроссовках вызывает некоторое недоумение прохожих, но что поделать? Я не голышом бегаю, ничьих религиозных или национальных чувств не оскорбляю — кроме разве что чувств членов секты Рональда Макдональда — прохожих не толкаю, на ноги не наступаю, на землю не сбиваю, да и бегу я не столько по улице, сколько дворами и переулками, где прохожих не так много. Поверьте, маршрут давным-давно вычислен по карте и неоднократно опробован. Раз-два, раз-два. Дождь, ливший всю ночь и затихший было к утру, заморосил снова. Это Питер, детка. Раз-два, раз-два. Маршрут вышел на более оживленную улицу и пришлось перейти на быстрый шаг, лавируя между прохожими. Я обогнул девушку в белом плаще и пронесшаяся машина не преминула обдать меня грязной волной из лужи. Девушка ойкнула, но весь заряд достался мне. — Чтоб ты и в постели таким же скорым был, — проворчал я, на секунду задумавшись. До начала работы — десять минут. Возвращаться — опоздаю и сильно. А на работе у меня есть запасная одежда, костюм и белая рубашка, на случай неожиданного праздника… Решено. На работу. Напевая про себя привязавшуюся песню «Прекрасное далеко», я побежал дальше, мимо старого дома, прикрытого огромным полотнищем с нарисованными красивыми окнами. Это было ошибкой. Моей последней ошибкой в жизни. В этой жизни. Малолетки, которых школа почему-то не воспитывает, а родители слишком заняты, чтобы обращать свое внимание на собственных детей, часто лазали по этому зданию, бросаясь кирпичами в проезжающие машины. А что, смешно, наверное, когда автомобиль, перед которым разлетелся на куски кирпич, резко тормозит, а водитель выскакивает и бессильно ругается. В этот раз машин не было. И кирпич угодил в меня. Точно в голову.* * *
Я не чувствовал головы. И ног. И рук. Я вообще ничего не чувствовал. И перед глазами плыла муть и серые пятна. Серые как… Крысы. Зрение резко сфокусировалось. На меня, прямо на мое лицо, смотрели две крысы. КРЫСЫ! Причем обе были величиной с меня самого. ГИГАНТСКИЕ КРЫСЫ! Я медленно попытался отползти назад. Сердце колотилось быстро-быстро. Крысы, сидящие на задних лапах с интересом следили за мной. — Ты как, браток? — спросила правая. ГОВОРЯЩИЕ ГИГАНТСКИЕ КРЫСЫ! Я вскочил, задыхаясь, покачнулся, запутался в хвосте и упал на четвереньки. Запутался… В ЧЕМ?! Я осторожно посмотрел на себя. И все понял. Крысы вовсе не были гигантскими. Они были ростом с меня. С нынешнего меня. Мы втроем находились посреди огромного — для меня — деревянного стола. Левый крыс — поверьте, с крысами пол определить очень легко — облокотился о сырный круг и посмотрел на правого: — Чего это он? Я заорал и рванул подальше от них.* * *
По поверхности стола, стоявшего в задней комнате трактира «Три угря» бежал, отчаянно вереща, крупный серый крыс, который еще минуту назад опаздывал на работу.Медленное течение тихой реки
Меня зовут Халаш Андраш, пуговичных дел мастер в небольшом городке Эрод провинции Хатар государства Хабору, что находится на левом берегу материка Вилаг. Наш мир называется Юрес. Не слыхали о таком? Возможно, если вы когда-нибудь проезжали через наш городок, вы обращали внимание на мои пуговицы, маленькие изящные вещички, вышедшие из мои пальцев, на склоне лет, увы, скрюченных возрастом и болезнями. Если же вы присматривались к одежде местных жителей, то, конечно, мои пуговицы вы видели. Любые, какие угодно господину покупателю: коричневые роговые, светло-желтые деревянные, зеленые стеклянные… Мои пуговицы известны всему городку, каждый горожанин хоть раз да покупал у меня мои маленькие изделия, для камзолов почтенных горожан или для грубых рабочих курток рыбаков или каменщиков, для нежного девичьего белья или для забавных детских рубашек. Иногда я люблю прогуляться по улочкам нашего города. Резная трость постукивает по булыжникам, мои башмаки, стачанные сапожником Пата Игнацем, медленно шаркают по мостовой, узкие окна высоких домов, казалось, смотрят на меня из-под черепичных крыш. Весь город Эрод выглядит как красивая игрушка, оставленная ребенком на зеленом берегу речки Ювег: узкие улочки, на которых всегда царит полумрак, такой приятный в летнюю жару, круглая площадь, на которой по выходным дням и праздникам разворачивается шумный и цветастый рынок, городская ратуша, чья башня видна с любого края городка, маленькие уютные кофейни, пивные, где официант всегда наклонится к тебе и шепнет на ухо «Пива?» прежде чем принять любой заказ, мастерские, из открытых окон которых доносится звон металла, шорох сминаемой глины или же терпкий запах столярного клея. Прохожие, неспешно прогуливающиеся по улочкам, при виде меня приподнимают шляпы: «Добрый день, господин Халаш», «Как ваше здоровье, господин Халаш?», «Как дети?». Иногда я просто киваю в ответ, если вижу, что человек занят и ему недосуг беседовать со старым ворчуном. Иногда же завязывается короткий разговор, о видах на свадьбу дочери местного рыбака Миксы или же о том, что молодого Шеля Домонкоша опять видели пьяным. Меня, Халаша Андроша, знает весь город. Но на самом деле меня зовут иначе. Я — не местный житель, и родился я вовсе не в Эроде. Я и вовсе не из этого мира. Когда я, успешный молодой человек из Москвы, внезапно для самого себя оказался в мире Юрес, мире, казалось навсегда застывшем в нашем девятнадцатом веке, я разумеется не обрадовался. Но потом, решив, что сделать лимонад можно даже из такого лимона, я попытался стать местным магнатом. Попытался… Вопрос с документами решился на удивление просто: меня приютила в своем доме кухарка госпожа Тендер Ирэн. Когда же странный молодой человек в необычной одежде научился говорить по-человечески — русский язык госпожа Тендер совершенно не понимала — смог растолковать, что он иностранец, то моя добрая хозяйка пошла к бургомистру, который был двоюродным братом школьного приятеля ее покойного мужа и попросила для меня документы и вид на жительство. Жить на попечение доброй женщины было стыдно, да и заработать деньги для реализации моих планов было просто необходимо. Поэтому я и начал делать пуговицы на продажу. Заработок небольшой — сейчас у меня мастерская — но он был. Вспомнив и начертив в купленной для такого случая толстой тетради чертежи нескольких полезных механизмов, я попытался было предложить местным мастеровым изготовить их на продажу. И тут-то я понял, что тихий уют маленького городка сродни тягучей патоке, в которой тонут все местные жители. В которой начал тонуть и я. Нет, мастеровые не отказывали мне в изготовлении. Просто все мои изобретения становились всего лишь забавными поделками, аттракционами, давшими мне славу чудака. Зачем делать керосиновые лампы? Ведь свечи дешевле. Зачем нужна швейная машинка? Ведь швее привычнее пользоваться иглой. Зачем нужно электричество? Зачем… Зачем… Зачем… Сначала мне казалось, что виной всему тихое провинциальное безразличие. Но выбравшись однажды в столицу, я понял, что патока остановившегося прогресса затянула весь мир. Мои изобретения нарушали установившийся порядок, а значит никому не были нужны. Я пытался. Я старался. Я доказывал… Я смирился. Вернулся в Эрод, продолжил изготовление пуговиц, женился на тихой девушке Маргите. У нас появились дети. Потом внуки, правнуки… Я продолжал рисовать в своей старой тетради чертежи изобретений, никому в этом мире не нужных. Иногда делал веселые игрушки с механическим заводом. Делал и думал: «Может быть, это и правильно? Может быть, мир вот таких тихих городков, прячущихся в прибрежной зелени и есть рай? Может быть, здесь не нужно ничего менять?» Я прожил пусть не бурную, но долгую и счастливую жизнь в окружении многочисленных родственников. А потом началось Вторжение. И мои рисунки в старой тетради очень бы пригодились. Но я к этому моменту уже два года как умер. От старости.Какая незадача
«Ах, какая незадача!». По статистике, еще ни один человек, падающий с крыши, не произнес этих слов. Несмотря на то, что они гораздо точнее описывают произошедшее, чем то, что произносят в остальных случаях. Я медленно, осторожно поднял ногу, потер подошву о кровлю, оттирая следы пластилина, поставил ее, убедился, что кроссовок больше не скользит и только после этого отцепил побелевшие пальцы от кстати подвернувшейся антенны. Мне вовсе не хотелось вносить новые данные в статистику. Кому это вообще пришло в голову лепить пластилин на крышу?! Почерневший от непогоды и подтаявший на солнце, он был просто идеальной смертельной ловушкой для любителя полазать по крышам. Например, для некоего Ахмеда Карловича. То есть, меня. Если услышав мое имя (и не обратив внимание на отчество) вы представили этакого бородатого горца в красных мокасинах и высокой папахе, то вы попали пальцем нето, что в небо, а прямо таки в центр Галактики. Внешне я похож на своего отца, а того звали Карл Францевич Ниссе и был он чистокровнейшим немцем: высоким, мосластым, с пшенично-светлыми волосами и ярко-голубыми глазами. Хотя сейчас на плакат «Молодежь, вступай в Гитлерюгенд!». А имя… Папа назвал меня в честь своего старинного приятеля, чеченца, с которым они вместе служили, потом — дружили и умерли оба в восьмидесятые, не дожив до момента, который мог поколебать их дружбу… Что я делаю на крыше? Ну, как бы вам сказать… Хобби у меня такое. Возможно, оно не такое уж и редкое, и где-то есть целые клубы таких же ненормальных как я. Возможно, у американцев даже есть специальное название для моего увлечения. У них, по-моему, для любого сумасшествия есть свое персональное название, даже для кручения ручки между пальцами. Пенспиннинг, если кому интересно. Я люблю пить чай на крыше. Иногда, когда у меня неважное настроение, я беру свой рюкзачок, в котором уютно располагается термос с чаем, кружка, блюдце, раскладной стульчик, раскладной же столик, и отправляюсь гулять по городу. Выбираю здание, которое мне приглянется, и забираюсь на крышу. Ставлю стульчик, раскладываю посуду и пью чай. Особенно хорошо пьется вечером. Ветер, темнеющее небо, играющий красками рассвет… Сегодня мне почему-то захотелось влезть на крышу одного старого домика, где-то начала века… в смысле, начала двадцатого века. Вообще-то я не очень люблю такие дома, предпочитаю современные многоэтажки — там плоские крыши, можно с удобством разместиться. А на старинные крыши нужно вылезать через слуховое окно, осторожно карабкаться на конек, сидеть на нем, постоянно балансируя… Я подложил под себя куртку, сел на конек и привалился спиной к дымовой трубе. Хотя, нет. Очень даже хорошо. Солнце потихоньку садилось, дул теплый ветер, рядом со мной шелестели верхушки тополей. Я прихлебывал ароматный чай с вишневым вареньем и наслаждался жизнью. Хорошо. Однако пора и честь знать. Уложив вещи в рюкзак, я начал потихоньку спускаться к слуховому окну… И опять наступил на растаявший пластилин. «Ах, какая незадача…» — подумал я, падая с крыши. Запорол всю статистику.* * *
— Ах-ха!!! Я подпрыгнул на кровати, перевернулся в воздухе и упал на пол. Серый асфальт медленно растаял перед глазами. Уф, приснилось, что ли? Я посмотрел на короткие толстые пальчики своей руки и понял, что не приснилось. Во-первых, пальцы явно были не мои. Во-вторых, доски пола, на которые я опирался этими самыми пальцами, тоже были не мои. Эти доски были слишком грубо обструганы, чтобы походить на мой серый ковролин. Я встал, похлопал ладонями друг о друга, обтряхивая пыль, и огляделся. Хм, симпатичный домик… Дощатый пол, дощатый стены с небольшими квадратными окошками, дощатая дверь, вроде той, что делают в сараях, только более аккуратная и выкрашенная коричнево-красной краской… Что за окнами — не видно, потому что они страшным образом запылены, видно только, что снаружи — светло, а, значит… О, зеркальце. Подпрыгивая, я подскочил к висевшему на стене квадратному зеркалу с чуть отбитым правым нижним уголком. Посмотрел на самое себя. Хм… Отражение показало мне симпатичного парнишку, невысокого, чуть толстоватого, на вид так лет от двенадцати до семнадцати. Рост, конечно, маловат, метра полтора, но это не смертельно. Круглое как блин лицо, с румяными щечками, маленьким, усыпанным темными веснушками, носиком-картофелинкой и веселыми глазками кошачьего цвета. По бокам торчали уши, похожие на вареники и венчало это вот все копна лохматых волос, обжигающе-рыжих. Замечательно выгляжу! Я немного покрутился перед зеркалом, разглядывая себя. Клетчатая рубашка-ковбойка с ярко-красным медальоном на груди, широкие синие джинсы, светло-коричневые ботинки на толстой подошве, с круглыми носами. Да я крут! Крутанувшись на каблуке, я радостно хлопнул в ладоши и посмотрел вокруг. Что тут у меня еще есть хорошего? Хорошего — чтобы прям ХОРОШЕГО — было не очень-то и много. Зато всего остального было много. Нет, не много. МНОГО. МНОГО! Внутри домика был сколоченный из толстых досок топчан, тот самый с которого я шлепнулся после пробуждения. На топчане лежал толстый полосатый матрас, сбитое комом одеяло и подушка, похожая на лягушку. Подушка — на лягушку, забавно! Был еще стол, сбитый из еще более толстых досок. И табуретка, которая, похоже, была вырезана сразу из цельного пня. На это обстановка заканчивалась и начинался хаос. Везде — на столе, на табуретке, на полу, на вбитых в стену гвоздях и даже под потолком — висели… висело… Там было все. Все и сразу. Молоток лежал рядом с чайными чашками, ложки торчали из коробочки с гайками, рядом с биноклем висела двуручная пила, рядом с кожаной курткой — пакет с сушеной рыбой, возле бутылки с керосином на столе валялся пирожок… О, пирожок! Подцепив его — с капустой, мм… — я продолжил осмотр своего жилища… Тут мой холодный немецкий разум, наконец, смог достучаться до своего хозяина. Все это было НЕЕСТЕСТВЕННО. Я — не рыжий мальчишка с хитрыми глазами. Я — спокойный, хладнокровный, где-то даже меланхоличный тридцатилетний мужчина, волосы у меня светлые, рост, под два метра, живу я не в захламленном домике, а в однокомнатной квартире и вчера я вообще-то умер. Я замер на секунду, пытаясь найти где-нибудь в глубине себя хотя какие-то переживания по этому поводу. Абсолютно ничего. Мне на данный момент было плевать и на собственную смерть и на непонятное превращение и перемещение. Просто и безыскусно — наплевать. Все, что вызывало во мне эмоции — вкуснецкий пирожок! Подпрыгивая на одной ножке, я подошел к столу и принялся рассматривать все, что на нем валялось, чтобы найти еще что-нибудь перекусить. Разум попытался проанализировать происходящее. Я — в другом теле. Как это произошло — в данный момент неважно. Важен сам факт — я в другом теле. А другое тело — это не просто другая внешность. Это другая биохимия, иной гормональный фон, даже иной темперамент. Следовательно, эмоции, характер, поведение могут отличаться от привычных очень сильно. Какой отсюда следует вывод? Нужно съесть вон ту грушу! Чавкая сочной грушей, извлеченной из чайника, я продолжил методично обследовать свое логово. Кстати, а что это за медальончик у меня на груди? Круглый, ярко-красный, чуть выпуклый… Я попробовал его поднять и неожиданно понял, что эта штуковина — вовсе не медальон. Медальон — это то, что висит. Штуковина — прикреплена к моей груди. Некоторое время я попыхтел, пытаясь подцепить ее пальцами и отковырять — безуспешно — потом махнул рукой и нажал на нее. Штуковина оказалась кнопкой. Она ушла чуть вглубь и звонко щелкнула. У меня за спиной послышалось легкое жужжание. Забавно. Что это там такое? Ощущая небольшую вибрацию между лопатками и чувствуя неожиданную легкость во всем теле, я подскочил к зеркалу и повернулся к нему спиной. Извернулся, пытаясь рассмотреть, что это там такое жужжит. Увиденное вызвало у меня взрыв смеха. У меня на спине весело крутился маленький пропеллер. Я превратился в Карлсона! В Карлсона, который живет на крыше! Я оттолкнулся ногами от пола и взмыл в воздух, чуть не сбив свисавшую с потолка керосиновую лампу. В Карлсона, который умеет летать! Класс!* * *
Прошла неделя, как я застрял в этом богоспасаемом месте, в облике рыжего парнишки с винтом на спине. И вот, что я вам скажу, ребята… Я — не Карлсон. Есть тут свои приметы. Во-первых, я, кажется, не человек. Нет, конечно, кнопка на груди и пропеллер на спине на это и без того ненавязчиво намекают, но и без того многое говорит за то, что я — не человек. Я умею летать! Это здорово! Если вы никогда не пролетали этак неторопливо вдоль улицы, поглядывая вниз на проезжающие машины и облетая ветви растущих деревьев — вы никогда не поймете, насколько это классно! Причем, хотя летать я могу только с включенным пропеллером — аэродинамика, мощность и прочие технические заморочки не имеют к моему полету никакого отношения. Если я сосредоточусь — я даже могу сделать так, что винт будет вращаться совершенно бесшумно. А я при этом все равно буду летать. И второй винт на хвосте как у вертолета мне совершенно не нужен. Меня не видят люди. Я — невидимка. Причем не в буквальном, физическом смысле, как бедолага Гриффин, а, скорее, что-то вроде Гарри Поттера с его плащом. Сам себя я прекрасно вижу в любое время, а вот люди меня не видят и не слышат, несмотря на вполне отчетливое тарахтение пропеллера. Для эксперимента я влетал в открытое окно квартиры и размахивал руками перед лицами обедающей семьи. Ноль эмоций. При этом у меня есть отчетливое ощущение, что если я захочу, то смогу «показаться», в смысле, сделать так, что меня увидят. Еле сдержался — не хватало, чтобы кого-то дернул инфаркт при виде материализовавшегося посреди комнаты летающего толстячка. Из неприятного — я не могу брать чужого. Буквально. Вернее, если я собираюсь взять вещь, как писали в милицейских протоколах, «без цели хищения», просто для того, чтобы повредничать — все прекрасно берется, перетаскивается, перепрятывается. Если же я хочу взять что-то для себя… Ах, какой пирог стоял на том окне, мм… Свежеиспеченный, с узорами, вылепленными из теста, с начинкой из ягод… Объедение! Было бы, если бы я смог утащить хоть кусочек. Ароматный, аппетитный, божественный пирожок проскальзывал у меня между пальцами, даже не шевелясь. Мне не удалось тогда отщипнуть от него даже крошечку… Э-эх… До сих пор жалко. Аналогичная неудача постигла меня со здоровенным хрустальным шаром, который мне захотелось утащить к себе в дом. Фиг. Мои пальцы просто проходили насквозь, как будто я внезапно оказался призраком. И хотя это было весело — я остался без шара. Правда, после некоторого количества натурных экспериментов, я выяснил, что могу беспрепятственно тырить и употреблять в любых количествах только одну вещь. Молоко. Почему — не знаю. Зато, в процессе экспериментов я обнаружил способ, как точно так же беспрепятственно брать все, что мне понравится. Если бы я знал этот способ, когда хотел утащить тот милый пирожок, эх… А ведь все было так просто: чтобы взять все, что захочешь, нужно оставить взамен деньги. Причем сумма совершенно не зависит от стоимости утащенного — достаточно одной хотя бы самой мелкой монетки. Были тут в одном месте монеты… В смысле, фонтан… Фонтан, вернее, не был, он и сейчас есть… Тьфу. Короче, на одной старинной площади здесь есть фонтан. Такая каменная девушка с кувшином на плече. А из кувшина в каменную чашу стекает вода. Вот в эту самую чашу народ — туристы, надо полагать — кидают монетки. Мелкие, конечно — какой дурак станет бросать хорошие деньги. И вот эти самые монетки я и подбираю. Видимо, считается — не знаю, правда, кем — что они уже ничьи и я могу их взять. Кстати, о монетках… Вторая причина думать, что я не Карлсон — это город. Любитель плюшек и варенья проживал, если мне не изменяет память, в Копенгагене. То, что вокруг меня — не Копенгаген, не Швеция и вообще не Земля. Нет, конечно, на первый взгляд все похоже на Швецию, какой ее представляют те, кто там никогда не был — я, например — старинные дома на узких улочках, заросших деревьями, острые черепичные крыши, маленькие балкончики, тихо шуршащие машины… Есть и современные дома, широкие проспекты, парки, супермаркеты, есть даже пара небоскребов, льдисто-голубоватых, похожих на «Газпром-Сити» в Петербурге… И все-таки это не Швеция. В Швеции, по-моему, говорят и пишут по-шведски. Я на этом замечательном языке знаю только два слова «Нихт ферштейн». А вот то, что говорят местные жители, я прекрасно понимаю… Обратили внимание, я сказал «говорят»? Правильно. Потому что то, что здесь пишут, я не понимаю ничерта! Алфавит не похож ни на что знакомое и при этом похож и на кириллицу и на латиницу сразу. Если кто смотрел мультфильм «День рождения Алисы», помните, там был колеидианский алфавит? Вот, точно такая же мозговывихивающая чертовщина. Так что я таперича неграмотный. Чтобы разобраться с алфавитом, я даже один раз прокрался в школу. Попал на урок арифметики и неожиданно выяснил, что я еще и считать не умею. Нет, вернее, умею, только не по-здешнему. Здесь в ходу четырнадцатиричная система счисления. Почему? Вот честное слово — понятия не имею! Мне даже не удалось выяснить, как называется это самое «здесь», среди которого я нахожусь. В разговорах местные аборигены эти названия не упоминают. Может название страны и города где-то и написано, в газетах, например, но я прочитать не могу. К тому же, эти самые газеты почему-то печатают заголовки не вверху, а внизу страницы, из за чего я некоторое время недоумевал — почему газеты в киосках лежат вверх ногами. Если абстрагироваться от всего этого — вполне себе замечательный городок, тихий и спокойный. Драконы не летают, волшебники только в кино, роботов не видел… Вернее, видел, но только в магазине игрушек. Я снялся с крыльца своего домика — на крыше, а как же — и полетел над улочкой. Настроение было приподнятое и подпрыгивающее: мои карманы плотно набиты монетами из кошелька, который какой-то раззява-таксист выронил из кармана на тротуар. Я подождал пока он отойдет подальше и коршуном налетел на свою законную добычу. Ну все, пирожки, держитесь! Да и вообще, я теперь стал до крайности развеселой личностью, которую расстроить надолго не сможет даже, наверное, апокалипсис. Чувствуя внутри себя брызжущую и искрящуюся пузырьками веселость, я сделал мертвую петлю, рухнул вниз в крутое, до холодка в кишках, пике, прошел на бреющем над крышами автомобилей, увернулся от желтопузого автобуса, взмыл вверх, сделал два лихих виража… И замер. Мир вокруг меня резко сузился до одного-единственного окна. В котором сидела одинокая грустная девочка. Я подлетел поближе и присмотрелся к ней. Лет одиннадцати, тоненькая, как соломинка, со светлыми волосами, стянутыми в конский хвост, и огромными глазищами. С такими ресницами, что, казалось, сейчас взмахнет ими и полетит. Девочка сидела на подоконнике, обхватив острые коленки, и печально смотрела вдаль. Вернее, смотрела она на меня, просто не знала об этом. Моя нынешняя хулиганистая и бесшабашная натура возмутилась. В мире, где живет такой веселый и замечательный я, не должно быть грустных людей! В особенности — детей! Недолго думая — в теперь вообще не склонен к долгим размышлениям — я «показался» девочке и пролетел мимо ее окна. Сначала в одну сторону, а потом в другую. Она только на втором пролете подняла взгляд посмотреть, что это там так жужжит, и увидела меня. Увидела и ее глаза, и без того большие, стали такими огромными, что все анимешные девочки дружно вышли покурить. — Привет! — я помахал ей рукой и шлепнулся на подоконник — Можно к тебе приземлиться? — М-м-м… — сказала девочка. — Ты что, — спросил я — ириски ела?! — Нет, — удивилась девочка, — а почему ириски? — Мычишь так, как будто они тебе зубы склеили. Ну? И чего ты сидишь? — А… — девочка явственно растерялась, — А что нужно делать? — Вежливые девочки здороваются. — Зд-дравствуйте. — Замечательно. Как тебя зовут? — Меня зовут Севан Севансон. Но мама и папа называют меня Глазастик. — Да ты что?! — Д-да, — Глазастик испуганно заморгала. — Хорошее имя. Мы посидели немного, глядя вниз на улицу. — А как тебя зовут? — робко поинтересовалась девочка у меня. Как зовут, как зовут… — Меня, — широко улыбнулся я, — зовут Карлсон!Ничейные земли
Ущелье было перекрыто высокой бетонной стеной. Широкая железнодорожная колея подходила к стальным воротам в стене и уходила за них. Два бетонных пулеметных гнезда направляли хищные рыльца стволов в сторону, откуда мог появиться противник. Бравые солдаты в камуфляже, бронежилетах, касках, увешанные оружием, гранатами, ножами, были готовы в любой момент отразить опасность. Каталина Фолиан, журналистка еженедельника «Уолкер», поежилась. Идея отправиться в Ничейные Земли — одной! Без охраны! — уже не казалась ей такой уже замечательной, какой выглядела из теплого кабинета столичного здания редакции. Нет, Каталина не была домашней девочкой, в свои двадцать пять она успела побывать в командировках в различных жарких местах, бывала и под пулями. Но одно дело — война, и совсем-совсем другое… Ничейные Земли. Еще задолго до времен владычества партии и вождя Уго Камино здешние земли, протянувшиеся с севера на юг между двумя горными хребтами, назывались Васио, и жили на этих огромных пространствах только дикие кочевые племена. После того, как Васио перешли под власть императора, кочевников согнали с их земель в резервации, чтобы они не мешали расселять безземельных крестьян. В тех резервациях кочевники благополучно и вымерли от пьянства и болезней. Разумеется, виноваты в этом были они сами. А земли их исконного проживания остались пустыми, потому что безземельные крестьяне особого желания переселиться в степи не выказывали. Земли здесь были не очень-то плодородными, полезными ископаемыми Васио тоже не радовал, так что до прихода к власти партии огромные пространства — до пяти тысяч километров в длину и до тысячи километров в ширину — оставались практически безлюдными. В партийные времена — в особенности при Уго Камино, отличавшемся редкостной практичностью — Васио потихоньку начало оживать. В пустынные земли переносились военные базы, секретные институты, производства, то есть все то, что требует отсутствия лишних глаз. Какой шпион потащится в голые степи, где каждый новый человек на виду, а от города до города — полтысячи километров? Вот и процветало там потихоньку тайные исследования, производство химического, атомного, бактериологического, биологического оружия, опыты над людьми, в особенности над политзаключенными. До поры до времени о том, что происходит в Васио, ходили только слухи. Точной информацией обладали только партийные чиновники, имевшие соответствующий допуск. А последние два десятка лет — остались только слухи… После смерти вождя Уго Камино и начала беспорядков и борьбы за власть о Васио как-то позабыли. Никакой прибыли от этих земель не смогли добиться даже партийцы, Васио требовала только вложений, плодородной земли — нет, полезных ископаемых — нет, производства — нет. Остались разве что военные тайны, но кому они нужны, когда войска вероятного противника ходят парадом вместе с нашими войсками? Тогда, чтобы купить военную тайну, не нужно было ползти за тысячи километров, достаточно было прийти в военное министерство. Нет, разумеется, войска новой власти попытались было войти в Васио, тем более, что соседи, воспользовавшись заварухой, решили сделать то же самое. Местные жители заявили о том, что они остаются верны партии, а сепаратистские выходки тогда не особо приветствовались, тем более под синим партийным флагом. Но финансовый кризис, обвальная инфляция, народные волнения, цепь землетрясений — тогда трясло и соседей и нас, даже столицу — бунты сторонников партии, на подавление которых нужны были войска, все это привело к тому, что Васио осталось без власти. И вот тут произошло… Скорее всего, виной были те самые землетрясения. На свободу вырвалось все то, что таилось за стенами секретных заводов и институтов. Радиация, вирусы, бактерии… После этого соваться в Васио никто не рисковал. По обоюдному договору нашей и соседней страны Васио стала нейтральной территорией. Она окончательно превратилась в Ничейные Земли. Вот уже двадцать лет соваться в земли, населенные мутантами, опасными зверями, выведенными в военных лабораториях, одичавшими прежними жителями, сбившимися в банды, осмеливались только «эксплорадоры» — отчаянно смелые люди, отправлявшиеся в экспедиции в Ничейные Земли, чтобы раздобыть там остатки прежних лет: оружие с военных складов, боеприпасы, данные из лабораторий, предметы с секретных заводов, так называемые «артефакты». Только они знали, что происходит там, в Ничейных Землях. И вот теперь она, Каталина Фолиан, бесстрашная журналистка, смело отправляется туда, что… — Кейт! Каталина чуть не завизжала. Ну нельзя же так подкрадываться к задумавшейся девушке! И кто тут может знать ее по имени… — Дэн?! — Он самый, собственной персоной! Бывший жених, которого Кейт бросила после того случая с подружкой, сейчас белозубо улыбался ей. Здесь, на границе с Ничейными Землями? Журналистка оглядела его серо-синий комбинезон, задержалась взглядом на висящем на бедре тяжелом пистолете «Алкон Негро»… — Дэн, ты что, эксплорадор? — Совершенно верно! — бывший жених хлопнул себя по нашивке с синей головой орла, — Я и еще несколько моих парней, — неподалеку стояло еще несколько мускулистых, коротко стриженых ребят, одетых в такие же комбинезон и вооруженных винтовками «Вибора» — сегодня мы отправляемся в Ничейные Земли. У нас есть один оч-чень выгодный заказ… — Но, Дэн, ты же был военным… — Армия платили мне слишком мало, а требовала слишком много! Для таких людей, как я, Ничейные Земли — лучшее место для того, чтобы как следует повеселиться. За этими горами, Кейт, есть только один закон — кто сильнее, тот и прав! Постой. А что здесь ТЫ делаешь? — Я тоже еду туда. — В Ничейные?! Ты с ума сошла?! Да ты не протянешь там и двух дней! — Ты преувеличиваешь, Дэн, — мягко сказала ему Кейт, — Там ведь живут люди, местные жители. Там даже ходит поезд между поселениями… Журналистка указала на зеленый железнодорожный вагон, стоящий на путях: — Редакция оплатила мне аренду старого вагона-люкс, еще партийной постройки. Сегодня подойдет поезд с той стороны, мой вагон подцепят к нему и отвезут к одному из поселений… — К какому? — Мадера Роха. — Мадера Роха? Знаю. Там можно раздобыть вот такие штуки, например. Дэн подкинул на ладони небольшую черную коробочку. — Батарейка. В отличие от наших они могут работать несколько дней. Все наши приборы на них работают. — А почему у нас такие не выпускают? — Потому что они ядовитые. — Понятно… Значит, ты знаешь Мадера Роха? — Ну… Да, можно сказать, что это одно из цивилизованных мест. По крайней мере, там не балуются людоедством… — Дэн, прекрати меня пугать, — Кейт ударила кулачками парня в грудь, — Тамошние жители пообещали здешним военным, что будут меня охранять. Жить я буду в вагоне, там есть запас еды и воды, еще у меня с собой предметы для обмена с местными жителями, консервы там, гречка. Есть даже запас старых партийных песо, мне говорили, они там еще в ходу… — А ну тогда конечно, все в порядке. Если есть песо, то ты сможешь откупиться от любого мутанта… Гудок прервал препирательства. Солдаты засуетились и прильнули к прицелам пулеметов. Ворота медленно распахнулись, между створками показалась тупоносая морда тепловоза с ягуаром под фарой. — Все, Дэн, мне некогда. Пока! — Кейт, береги себя! Журналистка помахала парню рукой и побежала к вагону. Может, она напрасно рассталась с Дэном? Тем более, Оливия сама виновата… С подножки одного из вагонов спрыгнул человек. Девушка жадно впилась в него глазами, жалея, что оставила фотоаппарат в багаже. Ведь это был первый увиденный ею житель таинственных Ничейных земель. Впрочем, житель ее разочаровал: ни торчащих клыков, ни следов радиации. Даже грязных лохмотьев нет. Невысокий мужчина лет тридцати был коротко стрижен, выбрит и одет в потертую, но чистую полевую форму времен партии: сапоги, куртка и штаны защитного цвета, со множеством карманов. На ремне — кобура с пистолетом, на плечах — погоны капитана. — Госпожа Фолиан? Капитан Партийной Армии Лобо. — Господин капитан… — Если можно, обращайтесь ко мне «товарищ капитан». — Товарищ капитан, но ведь партии давно нет? — У вас, в Этерно, ее нет. У нас, в Васио — есть. Кейт с сомнением посмотрела на военного. Может, он сумасшедший? Кто же добровольно скажет, что он принадлежит к партии? «Ой, — подумала Кейт, — а если он не врет? Если в Ничейных землях сошли с ума и до сих пор считают, что живут при партии? Тогда, может у них и расстрелы есть и концлагеря? Мама… Уж лучше бандиты и мутанты…»* * *
Стучали колеса, тихонько покачивался пол вагона. Вот уже два дня, те самые два дня, которые она не прожила бы здесь по мнению Дэна, Кейт ехала по Ничейным землям. Первые часы она не отрывалась от окна, но местные пейзажи быстро наскучили. Голая степь, изредка разбавляемая кустами, рощицами, речками. И все. Сегодня, ранним утром, они проехали мимо старого завода. Кейт успела рассмотреть, что завод не заброшен, какие-то люди, которых она не успела рассмотреть, что-то там такое делали. Видимо, мародеры, искали чем бы поживиться. Завод уже оставался позади, когда Кейт рассмотрела дым, валивший из труб. Наверное, мародеры решили погреться… Журналистка захлопнула ноутбук, в котором не появилось ни одной новой строки. О чем писать? Кейт встала с кресла и прошла из гостиной в кабинет. Может, здесь появится вдохновение? Нет, не появилось. Девушка дотянулась до черного старинного телефона и нажала кнопку вызова бригадира поезда. — Да, госпожа Фолиан? — Когда Мадера Роха? — В 23:20, по расписанию. — По расписанию… — проворчала Кейт, кладя трубку, — У них тут еще и расписание…* * *
В полумраке скрылся хвост удаляющегося поезда. Кейт стояла на подножке своего вагона, отцепленного и оставленного на запасных путях маленькой железнодорожной станции под названием «Мадера Роха». Темнело и чувство скуки и безопасности покидало журналистку. Надежда, что три подчиненных капитана Лобо смогут защитить ее, падали одновременно с уровнем освещенности. Даже собственный пистолет «Марта» уже не казался верным защитником. Кто знает, что может прийти ночью? Да и местные жители… Шутка Дэна о людоедах больше не была смешной. Кейт уже дошла до панической мысли, что ее специально заманили сюда для того, чтобы солдаты капитана могли безнаказанно над ней надругаться, но к этому моменту она уже заснула. Прямо в кресле в гостиной.* * *
— Госпожа Фолиан? Доброе утро. Я — здешний алькальде Хорхе Льебре. Меня попросили провести для вас экскурсию по нашему городу. Невысокий жилистый человек лет сорока, местный алькальде очень походил на капитана Лобо — может быть, обветренным загорелым лицом? — разве что был одет не в военную форму, а в черные брюки и светлую рубашку с короткими рукавами. «Городу, — хмыкнула Кейт, — когда-то возможно, хотя я не назвала бы поселение в тысячу человек таким громким словом. А уж сейчас…» — Доброе утро, гос… товарищ Льебре. Я готова. — Очень хорошо. Вот только… Алькальде задумчиво осмотрел камуфляжный комбинезон журналистки. — Вам лучше бы переодеться. Такая одежда у нас вызывает не самые приятные ассоциации… — Так лучше? — спросила она через пять минут, уже одетая в кожаную куртку и серые джинсы. — Сойдет. Прошу вас. Город, значит… Ну что ж, посмотрим, что осталось от вашего города после двадцати лет анархии и безвластия. Кейт поправила фотоаппарат. Посмотрим… Они прошли по старой дороге из выщербленных бетонных плит — кое-где виднелись заплатки — и вышли на небольшую, можно сказать крошечную площадь. Кейт замерла, поводя взглядом. Что это… — Добро пожаловать в Мадера Роха, госпожа Фолиан. А где…? Кейт недоуменно осматривала городок. Типовые кирпичные четырехэтажки — все стекла целы — несколько зданий в два этажа, на одном красуется вывеска «Магазин. Кафе». Прямо перед девушкой — танк, за ним — памятник Уго Камино. Перспектива создавала впечатление, что бывший вождь выглядывает из люка. Из дверей магазина вышла ветхая старушка, несущая что-то в сетчатой сумке. Через площадь катила детскую коляску молоденькая девушка в легком ситцевом платье. Светило солнце. Было тихо. Пахло цветами. — Что-то ищете, госпожа Фолиан? Как сказать… Не спрашивать же, где все то, о чем Кейт читала в многочисленных книгах о Ничейных землях и видела в не менее многочисленных боевиках. Где развалины? Где одичавшие люди, убивающие друг друга за килограмм крупы? Где банды мародеров? Где мутанты, бандиты, торговцы артефактами, кутающиеся в лохмотья? Где хотя бы крысы?! — А где Ничейные Земли? — Мяу! Мимо Кейт, гордо задрав хвост, прошел крупный серо-полосатый кот. Мол, какие еще крысы там, где живу Я?! — А нет никаких Ничейных Земель, — алькальде смотрел внимательно и серьезно, — Нет. Есть бывшая провинция Васио, нынче все, что осталось от нашего государства. Есть города, в которых живут люди, которые работают на заводах, пашут землю, растят детей… А всего того, о чем рассказывают досужие писаки здесь НЕТ. — Но ведь теория профессора Надье говорит… — Кейт искренне растерялась. Нет, она конечно понимала, что здесь ее ожидает не совсем то, что показывают в фильмах. Но и увидеть тихий провинциальный городок времен партии она тоже не ожидала! — Теория профессора Надье говорит о том, что люди в условиях отсутствия власти и закона начинают борьбу за выживание аналогично той, которую ведут животные в природе… — Давайте присядем? — алькальде указал на скамейку в тени танка. Они, немолодой мужчина, проживший здесь полжизни и растерянная журналистка, устроились на скамейке. — Профессор Надье очевидно судил по себе. Нет, конечно, существуют люди, которых сдерживает только наличие полицейских. Вы бы видели, что здесь началось двадцать лет назад… Самозваные ораторы, кричащие, что все пропало и требующие немедленно разделить все продукты со складов и магазинов по справедливости. Когда тогдашний алькальде сказал, что то, что столица отказалась от нас, не означает вседозволенности и действовать будем согласно давно утвержденному плану о чрезвычайной ситуации, который разбазаривания продуктов не предусматривает, эти горлопаны решили на самом деле устроить у нас борьбу за выживание. Взгляд алькальде похолодел. — Они, вполне серьезно, предлагали убить всех женщин, детей и стариков, мол, они только балласт и бесполезный груз. Когда им отказали и в этом, начались ночные грабежи. Приходилось выставлять охрану у складов, к которым мародеры лезли как крысы. Они ушли из города в степь, прятались там в тайных схронах, совершали вылазки. Банд в тот период развелось в Васио… «Зеленые круги», «Желтые треугольники»… Каких только красивых названий они себе не придумывали… — И что? — жадно спросила Кейт. — Что, что… Мародерство — не выход, госпожа Фолиан. Ни для общества, ни для одного человека. Общество, члены которого нацелены исключительно на растаскивание запасов, нажитых не ими, рано или поздно вымрет. Человек, собирающийся жить воровством, рано или поздно будет пойман теми, кто решил строить, а не красть. А таких всегда больше, госпожа Фолиан. Люди, они все-таки люди, а не крысы. Так что бандиты и мародеры в наших краях кончились года через два после смерти товарища Уго Камино. А мы, те, кто остались, просто живем. Да, трудно, да, тяжело, но живем. Мы распахали землю, выращиваем зерно, овощи, фрукты, растим скот, свиней… Вон там, — алькальде махнул рукой за памятник, — идет дорога к нашим фермам. А вот эта дорога, вправо от площади — там, у ручья стоит наша электростанция, за ней — завод электроприборов, построенный при вожде. Раньше там делали… впрочем, вам это неинтересно… теперь мы делаем батарейки, лампочки, силовые установки для городов Васио и локомотивов… В противоречии со словами алькальде Льебре мимо них прошли три мужчины. В зеленой полевой форме, кепках с козырьками. На плечах солдат — а как еще можно назвать людей в форме и с оружием? — висели автоматы. Пусть не современные «Эхе», а всего лишь тощие «Сандеры», конструкции семидесятилетней давности, но все равно… В тихом мирном городе вооруженные патрули не нужны. — А это что за ребята, товарищ Льебре? Для чего они прогуливаются, если бандитов у вас нет? — Видите ли, в чем дело, госпожа Фолиан… — алькальде вздохнул, — банд у нас на самом деле нет. Все банды, которые нападают на города Васио, приходят из-за гор. Алькальде кольнул Кейт острым взглядом: — Это ВАШИ бандиты. — А я думала, — ушла от скользкой темы Кейт, — что они обороняют город в случае нападения мутантов… Товарищ Льебре расхохотался, искренне и весело: — Ох, госпожа Фолиан, ведь вы же взрослый, образованный человек, а верите в сказки. Ну откуда у нас возьмутся мутанты? Или вы думаете, что зловещая радиация, которой у нас, кстати, нет, немедленно превратит всех зверей и птиц в кровожадных чудовищ? Госпожа Фолиан, я был лучшего мнения об уровне образования в современном Этерно… Кейт замерла: — Значит, — произнесла она мертвым голосом, — мутантов здесь нет? — Могу вас… — Тогда что ЭТО такое? Алькальде повернулся. Из-за памятника выглядывало… Это животное походило бы на крупную свинью, не будь оно таким лохматым. И таким ярко-рыжим в черных пятнах. Алькальде крякнул: — Это еще что такое?! — А вы говорите, здесь нет мутантов, — Кейт на всякий случай спряталась за спину мужчины. — Каких мутантов?! Это свинья с нашей фермы! Что она здесь делает? Рыжее чудовище промолчало, а больше в окрестностях никого не было. — Вы уверены, что это — не мутант? Кейт с подозрением посмотрела на свинью. Свинья посмотрела на Кейт. — Конечно, нет. Обычная свинья. — Тогда почему она такой странной расцветки? И лохматая? — Просто порода такая. — Что-то не слышала я о такой породе. — Так ее вывели только десять лет назад… Кейт навела на свинью фотоаппарат и щелкнула. Свинья подозрительно хрюкнула и потрусила вдоль по улице. — Вот ты где! — Со стороны, где якобы находились фермы показался мальчишка с палкой. Свинья заполошно завизжала и рванула быстрее. Мальчишка погнался за ней. Алькальде рассмеялся и махнул Кейт, приглашая ее к стоящему неподалеку зданию, где, видимо, находилась его резиденция. — А почему так мало людей на улице? — Что делать людям на улице в рабочее время? Они работают, кто на заводе, кто на ферме, кто в мастерских… Кейт остановилась: — А это тогда кто? На тротуаре лежал человек, наиболее полно отвечавший всем представлениям журналистки о Ничейных Землях: грязный, одетый в лохмотья, распространявший ароматы канализации и перегара. Человек спал. — Это, — раздосадованный алькальде пнул грязнулю ногой, — наш слесарь. Который, — алькальде повысил голос, — После ремонта канализации никогда не переодевается, прежде чем напиться! — Я не слесарь, — проворчал человек и укрылся рукавом, — я учитель… — Учитель, учитель… Учителем ты был до того, как решил, что жизнь потеряла смысл и начал искать утешения в бутылках с ромом. Если бы я по старой памяти не пристроил тебя в слесари так бы и сдох с голоду… Кейт защелкала, делая снимки: — Вы несправедливы к нему. Люди с тонкой душевной организацией, такие, как учителя, поэты, художники, при крушении прежнего уклада могут сломаться… — Другие же не сломались. Другие работают в школе, обучая детей… Или сменили профессию. — Вам легко говорить. Вот вы сами кем были при партии? — Учителем и был, — пожал плечами алькальде, — физику преподавал. Пойдемте.* * *
У дверей кабинет алькальде — фанерных, аккуратно выкрашенных бурой краской — сидел на стуле колоритный человек. Лет тридцати, высокий, с двумя пистолетами на поясе, в широкополой шляпе, надвинутой на глаза. — Это, — представил человека алькальде, — товарищ Рок, альгуасил нашего города. Закон и порядок. — Полицейский? — прошептала Кейт, когда товарищ с мрачной фамилией коротко обсудил свои дела с алькальде и удалился. — Можно сказать и так. Скорее, наш местный аналог шерифа времен Фронтира. Тогда, как вы помните, ситуация была похожа на нашу: множество небольших городков, разбросанных на значительном удалении друг от друга, центральная власть не имеет сил, чтобы навести там порядок, все носят оружие… И тем не менее, какой-никакой, а закон и порядок там был. И поддерживали его шерифы. Мы просто решили воспользоваться историческим опытом… — А кто его сделал альгуасилом? Вы? — Почему я? Его выбрали всеобщим голосованием. Нас тут всего около тысячи. Все друг друга знают. — А судит кто? Он? — Почему он? Судим всем городом. — По закону силы? — По уголовному кодексу. Госпожа Фолиан, у меня много дел. Чтобы бы вы хотели увидеть в нашем городе. Если крыс, то в школе в живом уголке, кажется, жили две… — Разрешите мне просто погулять. Можно взглянуть на завод? — Нет. Город, фермы, мастерские — пожалуйста. Завод, электростанция — нет. — Но почему? Свобода прессы… — Заканчивается там, где начинаются интересы государства. А мы, как бы вам ни хотелось видеть в нас грязных дикарей — государство. И у нас есть свои секреты. Я ведь не знаю, вдруг вы вовсе никакая не журналистка, а шпион, собирающийся выкрасть наши секреты? А? — Боже, гос… товарищ Льебре! Кому нужны ваши секреты? Они устарели на двадцать лет, а то и больше! — Правда? — прищурился алькальде, — Тогда почему ваши доблестные эксплорадоры вьются вокруг нашего производства, как мухи вокруг варенья? — Эксплорадорам нужны артефакты… Алькальде рассмеялся: — А где они их берут, вы не задумывались? Или вы полагаете, что батарейки, лампочки и тому подобное растет в Васио само собой? Кейт осеклась. А правда, откуда? Раньше она думала, что артефакты находят в разнообразных тайниках, сохранившихся со времен партии. Это что, неправда? — Задумались? Ваши герои-эксплорадоры — всего лишь воры и грабители, и именно от их налетов мы и стережем город. Они крадут то, что мы производим на заводах и фабриках, и поверьте, нам это дается нелегко… — Вы меня обманываете! Зачем воровать, если достаточно украсть один раз и потом легко скопировать? — Во-первых, без технической документации — нелегко. Во-вторых, многие вещи прямо запрещены к производству и продаже на территории Этерно. — Правильно! — вспомнила Кейт, — потому что ваши батарейки — ядовиты… — Почему тогда МЫ не боимся ими пользоваться? Молчите? Я вам отвечу. Для того, чтобы пользоваться нашими предметами, нужно обладать умом. У вас всегда найдется идиот, который разберет батарейку и попытается съесть. А потом, когда отравиться, он сам или неутешная вдова подаст в суд на компанию-производителя, и толпы идиотов будут стоять с пикетами, требуя закрыть вредное и опасное производство. У вас закрыли атомные электростанции! — Но… — И второе. Есть предметы, которые абсолютно безопасны, но у вас они производиться не будут. Например, наши лампочки, или бритвы из Трамполина. Наши лампочки работают годами. Годами! Бритвы из Трамполина никогда не тупятся. Подумайте сами, компания, которая решит их производить разорится сама и разорит других производителей бритвенных лезвий. Понимаете, почему эти лезвия запрещены? — Господи, это же глупо… — И третье. Со времен партии в Васио хранятся образцы оружия. От пистолетов, до оружия массового поражения. Оно разрабатывалось здесь, и его секреты до сих пор хранятся здесь в Васио. Именно за ним и лезут сюда ваши эксплорадоры. А артефакты так, приманка для писак. Таких, как вы. Кейт почувствовала желание заплакать. Ее сдержало только понимание того, что здесь после слез ее не пожалеют: — Вы не любите журналистов? — Не люблю. Именно вашими стараниями — ах, Ничейные Земли, ах, там нет законов, — Васио и наполняется бандами из-за гор. Эксплорадоры, охотники за артефактами, охотники на мутантов, браконьеры, дезертиры, сектанты, просто бандиты. Вся человеческая накипь лезет к нам от вас. Считаете, вас можно любить?* * *
Кейт обошла городок два раза прежде чем успокоилась. Как он смеет? Нет, как он смеет?! Да в Эксплорадо за такой тон при разговоре с женщиной его бы засудили! Кейт обошла городок в третий раз, уже внимательно рассматривая. Наткнулась на непонятное строение, с выставленными окнами и дверями, похожее на заброшенную трансформаторную будку, сфотографировала его. Сняла памятник Уго Камино. Пошла в сторону ферм и наткнулась на колючую проволоку, окружавшую город. Сфотографировала ее. Поболтала с парнями, охранявшими распахнутые ворота в ограде на дороге к фермам. Сфотографировала их. Заодно поймала и сняла альгуасила Рока во всей его красе. Прогулялась пару километров до завода, но ее остановила охрана еще на подходе к электростанции. Кейт только и увидела, что высокую трубу, из которой валил пар. В жилые дома Кейт не пошла, заглянула в школу и в детский сад. Двухэтажное здание напротив администрации алькальде оказалось исследовательским институтом, в который ее не пустили. Охранник, пожилой мужчина, вежливо улыбался, но внутрь не пустил. Даже не обратил никакого внимания на туго обтянутые джинсами ножки Кейт. Мерзавец. Устав, Кейт решил перекусить. Есть здешнюю пищу, несмотря на все заверения алькальде, он опасалась, и решила вернуться вагон, чтобы разогреть там консервы. Пусть невкусные, зато безопасные. Но не удержалась и заглянула в местный магазин.* * *
Магазинчик был небольшой, продуктовый. Кейт рассмотрела ассортимент, до крайности напомнивший продукты партийных времен. Два сорта колбасы, да еще и какой-то заветренной, серой на разрезе. Банки с консервами, на которых черными буквами по жести было выведено название содержимого. «Свинина», «Говядина», «Каша перловая», «Яблоки консервированные»… Какая убогая фантазия. Один-единственный лимонад «Кампана», один сорт пива, приснопамятное партийное «Рио», о котором шутили, что оно так называется, потому что наполовину разбавлено речной водой, водка «Триго», со старой партийной этикеткой, хотя явный новодел, дешевые сигары «Мар бланко» в серой картонной коробке… И алькальде еще что-то говорит о цивилизации? Чем питаются здешние жители? Ни чипсов, ни разноцветных радужных бутылок с лимонадами, ни разнообразия сортов колбас и сосисок… Убожество. — Что-то ищете, госпожа Фолиан? — послышалось от прилавка. Откуда… а, ну да, наверняка все местные жители предупреждены о том, кто к ним приехал. Кейт повернулась к продавщице… Господи боже! За прилавком стояла молодая девушка. Рослая, спортивная, красивая. Фигура, белокурые волосы, огромные яркие глаза… Насколько Кейт, как и все женщины, не любила признавать чужую красоту, но эта девчонкабыла достойна занять место королевы красоты любого конкурса! Фотомодель, актриса, певица, да для такой красивой девушки открыты все дороги в шоу-бизнесе! Что она делает за прилавком?* * *
— Господин Льебре! — Кейт ворвалась в кабинет алькальде. — Товарищ Льебре, — занудно поправил тот ее. — Какая разница! Вы должны немедленно отпустить ее! — Кого и куда? — Девочку-продавщицу. — Барбару? Куда я должен ее отпустить? — Отсюда! Из этой дыры, где она прозябает! — Вопрос был «куда». — В Этерно! В столицу! Да она сделает карьеру актрисы… А что ее ждет здесь? Работа и старость? — В Этерно, в столицу… А что ее ждет там? — Карьера… — Никакая карьера ее там не ждет. Для вас мы — всего лишь дикари. И Барбара у вас станет всего лишь интересным аттракционом, «прелестной дикаркой», вырвавшейся из ада Ничейных Земель. — Да вы не понимаете… — Кейт, вы хоть ее саму спросили, хочет ли она уехать? — Конечно, хочет! Ее здесь держите вы! — Госпожа Фолиан, в Васио не держат никого. Мы прекрасно понимаем всю тяжесть здешней жизни, поэтому никого не держим. Все, кто хотел уехать, давно уехал. — Вы меня обманываете! — А вы ее спросите.* * *
— Барбара, ну почему? — У меня здесь друзья, родители… Жених. После школы я поеду в Ротонда, учиться в тамошнем институте. У меня, — продавщица взмахнула умопомрачительно длинными ресницами, — у меня жених есть… Кейт со злостью топнула ногой. Это надо же так промыть мозги! — Что-нибудь хотите купить? — Колбасы! Килограмм! Журналистка ткнула пальцем в один из батонов, кажется «Афисионадо». Бросила девушке оранжевую бумажку в три песо, получила на сдачу мелочи на восемьдесят сентаво. — Что-то еще? — Почему у вас нет сувениров? — К нам слишком редко заезжают туристы. Но если хотите… Барбара протянула Кейт черный кубик, похожий на игральный. — Что это? — Это гадальный кубик. Я сама их делаю. Кейт покачала кубик, на двух гранях было написано «Да» и «Нет». — Сколько? — Нисколько. Это подарок.* * *
Кейт провела в Мадера Роха еще два дня. В городке не происходило абсолютно ничего интересного. Не было сражений с мутантами, если не считать за таковых местных свиней. Алькальде все же признался, что порода выведена с использованием генной инженерии. Не было нападений бандитов. Не было драк за еду. Не было ничего. Люди просыпались утром, шли работать. Вечером гуляли. Все. Больше ничего. Кейт заподозрила, что ей просто-напросто достался этакий образцово-показательный город, и все интересное происходит в других местах. Но все, кого она спрашивала, хоть впрямую, хоть намеком, утверждали, что в любом другом городе Ничейных Земель, которые упорно называли Васио, происходит ровно то же самое. В Авансада, Вертедеро, Агро, Сотано, Оскуро Вале… В Трамполино, Эмбудо, Фритура… В любом. Кейт выходила прогуляться в степи за город, но не видела там ничего занимательного. Ни мутантов, ни бандитов, никого. Не фотографировать же свиноферму, в самом деле? Журналистка уже смирилась с тем, что ее задание провалено. На третью ночь ее разбудили выстрелы.* * *
Девушка подскочила на кровати. В городе стреляли! Сначала, спросонок, ей показалось, что напали на ее вагон, но потом она сообразила, что перестрелка идет в городе. Неужели… «Значит, говорите, у вас нет бандитов, господин алькальде, — думала Кейт, натягивая ботинки, — Ну что ж, посмотрим…» Она выскочила в темноту и побежала, прижимая болтающийся в кармане фотоаппарат-мыльницу. Ее профессиональный аппарат с длиннофокусным объективом в темноте могли принять за оружие. Бой шел в институте, к которому со всего города бежали жители. С автоматами, пистолетами, винтовками… Как первобытные люди, узнавшие, что на их племя напали хищники. — Сдавайтесь, господа, — проскрежетал голос алькальде, искаженный мегафоном, — Патроны у вас не бесконечны. Из здания выстрелили на голос. Позади института вспыхнула и тут же погасла яростная стрельба. — Здание окружено, — продолжил алкальде. Повторный выстрел разбил мегафон. — Давайте. В дверь проскользнули несколько ловких и бесшумных человек. Последний вместо автоматов держал нечто, похожее на гаусс-ган из компьютерной игры. В здании продолжали стрелять. Кейт подпрыгивала за спинами людей, пытаясь понять, что происходит. Нет, понятно, что кто-то напал на институт, но кто? И зачем? Выстрелы стихли, в здание вошла еще одна группа. Через некоторое время оттуда вывели несколько человек в темных комбинезонах. Руки пленников были связаны за спиной. Кейт вскрикнула и зажал рот ладонью. Одним из нападавших был Дэн. Она подбежала ближе, расталкивая людей, как раз, чтобы услышать короткий диалог между Дэном и алькальде. — Вот мы и встретились, господин Тирадор. — Как вы поняли… — прохрипел Дэн, дергая головой, чтобы стряхнуть кровь, стекавшую на глаза. — Сигнализация, господин Тирадор. — Мы же отключили ее… — Вот вторая на вашу отключалку и сработала. Все, господин Тирадор. Игра окончена. Дэна потащили вслед за остальными эксплорадорами. — Гос… товарищ Льебре! — А это вы, госпожа Фолиан. Вот они ваши герои. — Что будет с… с ними? — Как что? Суд и расстрел. Кейт задохнулась от ужаса. — Вы не можете! — Интересно, — алькальде резко повернулся, — почему мы не можем осудить и покарать убийц? — Убийц? Алькальде кивнул на несколько тел, лежавших на земле. Сердце Кейт дернулось. Незнакомец с автоматом, старик-охранник… Рядом лежала, глядя в ночное небо мертвыми глазами, Барбара. Продавщица из магазина. В пальцах был зажат пистолет. «Марта»… Точно такая же, как у Кейт. — Она всего лишь пришла к отцу. — Но… вы не можете их судить… Алькальде, казалось, еле сдержался, чтобы не сказать что-то резкое. Он взял Кейт за плечо и отвел в сторону: — Объясните-ка мне, госпожа Фолиан, почему по вашему мнению, мы не можем осудить убийц? — Ну… Они же граждане Этерно. Их должны судить там… — Там? Там, где Васио считается Ничейными Землями? Что там им грозит? Штраф? — А здесь? — Кейт почувствовала, что начинает злиться — Здесь их будут судить по каким законам? Под крики толпы? — Ну почему? По уголовному кодексу, утвержденному товарищем Камино тридцать два года назад. — Что?! По тому кодексу людей могли посадить за рассказанный анекдот! — Ваши приятели анекдотов не рассказывали, поэтому разговор о них будет чисто теоретическим. Или в Этерно убийц отпускают на свободу? — Но… — Что но, госпожа Фолиан? Ваши приятели напали на наш город, проникли в институт, чтобы украсть чертежи «Сальписадуры»… Алькальде указал на тот самый гаусс-ган. — Импульсная винтовка, мгновенно выжигает начинку из приборов ночного видения, раций, бортовых компьютеров, словом, из всего того, на что так рассчитывают ваши солдаты. Сделана на основе импульсной гранаты из Польвилло. Знаете, как она устроена? — Н-нет. — И никто не знает. Но многим хочется узнать. — Но все равно, их должны судить демократическим судом… — Который приговорит их к штрафу? Или вовсе оправдает? Кого они убили? Всего лишь парочку дикарей из Ничейных Земель, какая мелочь… Для вас и ваших приятелей, госпожа Фолиан, мы — не люди. Мы — всего лишь мобы суперреалистичной компьютерной игры. Вот только кнопка «сохранить» здесь не предусмотрена. Ваш приятель проиграл. — Можете меня убить точно так же как и его… — Мы не собираемся его УБИВАТЬ. Они будут осуждены законным судом и казнены по закону. — По закону?! — Да, по закону. Можете считать его жестоким или несправедливым, но закон здесь есть. И по нему они заслуживают смерти. — Клянусь вам, что как только я выберусь отсюда, я сообщу о вашем самоуправстве военным. Сюда придут войска, и вы горько пожалеете… — Очень демократично — требовать оправдания для убийц, угрожая войсками. Никто сюда не придет. Алькальде был так уверен, что Кейт растерялась: — Почему? — А вы подумайте. Если бы у нас не было способа защититься, войска были бы здесь уже двадцать лет. Васио может постоять за себя.* * *
Мерно стучали колеса вагона, уносящего Кейт Фолиан от поганого городка Мадера Роха к границе с цивилизацией. Девушка сидела за столиком в гостиной, глядя в экран ноутбука. Перед глазами стояла картина: мертвые тела в сине-серых комбинезонах, у кирпичной стены. «По заданию редакции я, Кейт Фолиан, совершила экспедицию в Ничейные земли. В края, где, как считают люди нет законов, где стоят развалины городов, населенные бандами мародеров, края, населенного мутантами и дикарями. Я была там. И могу заявить: на самом деле все иначе». Поезд тряхнуло на стыке, по столику покатился черный гадальный кубик. Подарок убитой девушки. На Кейт глянула грань со словами «Даже не думай». Журналистка вздохнула… Глупая игрушка. Кубик полетел в мусорную корзину. Застрекотала клавиатура. «На самом деле все обстоит еще хуже. Ничейные Земли населены людьми, сумевшими организовать свое собственное варварское государство. Государство, где всем управляет давным-давно развенчанная и осужденная партия. На улицах городов до сих пор стоят памятники кровавому диктатору Камино…» Фото памятника. «…жители, даже те, кто хотел бы уехать в более цивилизованные места, живут там как в концлагере…» Фото городка из-за колючей проволоки. «…они вынуждены работать, чтобы не умереть с голоду. Те, кто не выдерживает такой жизни — спивается…» Фото спящего на улице слесаря. «…жителей кормят мясом мутировавших животных…» Фото рыжей свиньи. «Закон в этих городах висит на поясе у местного шерифа…» Фото молодцевато подбоченившегося альгуасила. «…и основывается на тираническом кодексе того же Камино. Я не видела, чтобы там осуждали кого-то за рассказанный анекдот, но по этому кодексу — могут. А значит — делают…» Пальцы Кейт летали над клавиатурой. «…я считаю, что в Ничейные Земли нужно ввести войска, нужно СИЛОЙ привести местных жителей к цивилизации, для их же собственной пользы…» Стучали колеса, щелкали клавиши. «Я, Кейт Фолиан, была там и видела то, что происходит в Ничейных Землях, собственными глазами. А значит то, что я вам рассказываю — правда. Верьте мне»Они — не зомби
— Зомби! — генерал Херардо Пало восхищенно хлопнул себя по бедру, — Настоящий зомби! За толстым синеватым стеклом квадратного окна была видна площадка плаца. Под струями проливного дождя, насквозь промочившими его серую куртку, от бетона отжимался человек. Мерные, монотонные движения. Ни следа усталости. Отжимания продолжались второй день. — И сколько он еще может вот так же? — Я не проводил подобных исследований, но, вероятнее всего, не более недели, — профессор Адан Лавадоро поставил кружку кофе на столик, — потом ему просто потребуется пища. — То есть, усталости он все равно не почувствует? — Ну да. — Ни усталости, ни страха, ни возмущения. Только исполнение приказа, — генерал закурил сигару и откинулся на спинку плетеного кресла, — И вы еще говорите, что они не зомби? — Не называйте из так. — А то что? Они обидятся? Генерал был доволен. Слияние Седьмого и Двенадцатого проектов, которое казалось поначалу бесперспективным, почему на него и бросили профессора Лавадоро, с его прямотой и неумением подстраиваться под линию партии. Седьмой проект, создание улучшенного солдата… Любимая идея генерала. И его неудача. Нет, заявленные свойства — неутомимость, выносливость, живучесть, то, что требуется современному солдату — придавать человеческому телу удавалось. Вот только после этого в течение нескольких дней следовало полнейшее разрушение личности и смерть. Без вариантов. В ста процентах случаев. Генерал, уже примеривавший к виску ствол пистолета — а обманувшие ожидания партии и лично вождя Уго Камино жили недолго и умирали неприятно — однако ласточкой спасения к нему явился совершенно на птицу не похожий профессор Лавадоро, научный руководитель Двенадцатого проекта. Высокий, худой, с узкой козлиной бородкой, профессор уже расписался в безнадежности проекта — возможности промывания мозгов с запечатлением в них абсолютной преданности партии — как случайно узнал о проблеме Седьмого. Двенадцатый проект проводился под эгидой министерства внутренней безопасности и был личной инициативой министерства, давно уже бившегося над проблемой переполненности тюрем и лагерей. Постоянно растущие планы выявляемости политически неблагонадежных делали ситуацию практически неразрешимой. Ладно бы от всех осужденных была хоть какая-то польза, а то производительность труда в исправительных лагерях была ниже, чем в мастерских, где работали слепые и увечные, как ни бились надсмотрщики. Спасти министерство могли только массовые расстрелы. Или профессор Лавадоро. Профессор честно предупредил, что сделать то, что требует министерство, невозможно, однако после нескольких лет труда это самое невозможное почти совершил. Установка под названием «Водопад» позволяла полностью стереть прежнюю личность и вписать на ее место новую, абсолютно преданную партии. Однако, как выяснилось позднее, полностью удалить прежнего владельца тела было невозможно. Старая и новая личности вступали в конфликт, что приводило к безумию. После нескольких несчастных случаев проект решили закрыть. И тут подвернулся Седьмой… Препараты генерала Пало уничтожали личность полностью. То есть делали то, чего не смог совершить профессор. Было решено объединить проекты. На Крабьем острове в океане была построена секретная база, где смонтировали «Водопад», занимавший три подземных этажа. Рядом с базой был построен лагерь. Для «подопытных». Вскоре на остров прибыл первый корабль с политическими заключенными. Начались исследования. Уже первые пробы показали отличные результаты: вместо бунтарей и мятежников из-под «Водопада» выходили абсолютно преданные партии люди. Пока их оставляли на Крабьем, под наблюдением профессора и под охраной дивизии гвардейцев. Проблем не было. Всего через установку прошли пятьсот человек, мужчин и женщин. Все было отработано, как на хорошем конвейере. Заключенного вызывали из лагеря и под конвоем вели по коридору. У необходимой двери один из конвоиров отключал «подопытного» электрошокером. Потерявшего сознание заносили в лабораторию, где вкалывали ему необходимые препараты. Обработанного на лифте опускали вниз, где включался «Водопад», формируя преданного гражданина. Сбоев не было. Ни разу. К концу работы на острове находились, не считая обслуживающего персонала, ученых и охраны, ровно пятьсот обработанных человек. Во всей стране не было более преданных партии людей. Генералу вспомнились отрывки из отчета. «Проведенные исследования показали, что „обработанный“ вполне адекватен и осознает себя, как часть партии… Команды и приказы понимает и исполняет… Адаптирован в быту и способен обеспечить себя уходом, при необходимости — едой… Выносливость ограничивается только потребностью в пище… Боль ощущает, но неприятных эмоций она не вызывает… Не боится боли, увечий, смерти, при этом способен их избегать в тех случаях, когда увечий и смерти не требуют интересы партии… Устойчив к воздействию отравляющих веществ, радиоактивного излучения, что делает „обработанных“ незаменимыми при добыче урана… Средний объем выполняемых работ превышает достижения лучших передовиков производства…» Идеальные работники. Генерал, проходя по бетонным дорожкам базы, видел «обработанных». В одинаковой серой одежде, с одинаково спокойными лицами. Упругая походка, точные, плавные движения. Пустые, прозрачные глаза. «Обработанные» мели дорожки, стригли траву, готовили обед, ловили рыбу, охотились, заготавливали дрова для кухни, стирали и чинили одежду. Четко, аккуратно, быстро. Наверное, правильнее было бы назвать их биороботами. Но генералу больше нравилось слово «зомби». — Не зомби, — покачал головой профессор, — И называть их так очень опасно. — Почему? — вздохнул генерал, уже понявший, что профессор не успокоится, пока не расскажет то, что собирается. — Что есть в вашем понимании зомби? — Существо с промытыми мозгами, не имеющее желаний, кроме тех, что ему внушил хозяин, и бездумно выполняющее любые приказы. — Слово, в котором заключена ошибка — «бездумно». Зомби не думают. Мои мальчики — думают. — То есть как — «думают»?! Думающих я вам не заказывал! — Я думаю тупых исполнителей, понимающих только простейшие команды и не способных сделать ничего без приказа, вы тоже не заказывали. Не думая даже огород не прополешь, не говоря уж о чем-то более сложном. — Что тут думать? Прикажу — копать! И они будут копать! — Хорошо, — поднялся профессор, — сейчас я вам продемонстрирую. Он поднял эбонитовую трубку телефона: — Профессор Лаваноро. Кто у аппарата?… Зайдите ко мне.* * *
Дверь открылась без стука. В комнату вошел один из «обработанных». Высокий, жилистый, крупные костистые кисти рук. Короткая стрижка, узкое лицо. Взгляд бесцветных глаз спокойно обвел комнату. У окна — круглый столик с двумя пустыми чашками из-под кофе и пепельница с потушенной сигарой. Мягкие кожаные кресла, в которых сидят два человека. Высокий, худощавый, слегка приглаженные седеющие волосы. Оливковая военная форма без знаков различия, высокие ботинки. Профессор Лаваноро. Среднего роста, с небольшим животом. Короткая армейская стрижка, темные очки. Такая же форма, знаки различия — генеральские. Не знаком. Генерал Пало обошел вокруг спокойно стоящего образца. — А это что? — на левой кисти была нанесена татуировка: партийный символ — голова ягуара анфас, и цифры — 0499. — Ну должны же мы их как-то отличать друг от друга. Имен у них нет, так по номерам и различаем. — Хорошо, — генерал опустился в кресло, — Что вы там мне хотели продемонстрировать? — Четыре девять девять, — профессор отпил кофе, — Это — генерал Пало, руководитель проекта. — Я понял, — спокойно ответил образец. — А визитными карточками мы будем обмениваться? — съехидничал генерал. — Представить вас — обязательно. Иначе он не будет знать, кто вы такой и насколько позволительно исполнять ваши приказы. — Сейчас я ему прикажу… Генерал несколько раз открыл и закрыл рот: — А что бы такое приказать? — Четыре девять девять, свари нам кофе. «Обработанный» подошел к кофейному аппарату, нажал на кнопки и повернулся к столику, держа в руках две чашки, исходящие ароматным паром. — А теперь, — профессор хитро взглянул на генерала, — четыре девять девять, при исполнении приказов генерала веди себя так, как будто ты не обдумываешь их исполнение. — Я понял. — Ну что ж, генерал, давайте, командуйте бездумным зомби. — Вперед, — рявкнул генерал. Образец не пошевелился. — Чего это он? — Знаете, генерал, даже я бы не понял, что «вперед». Идти? Бежать? Прыгать? — Иди вперед! Образец двинулся вперед и уперся в столик: — Ходьба вперед более невозможна. Профессор хихикнул: — Как насчет «копать»? Генерал взглянул на пушистый синий ковер: — Представляю, что он тут мне нароет. Может… Он выглянул в окно. Дождь закончился, солнце осветило плац с отжимающимся «обработанным», зеленые деревья, серые коробки зданий, обвисшую синюю тряпку флага. — Давайте, — решительно произнес генерал, — пройдем на полигон.* * *
— Копать! Образец молча опустился на землю и начал разрывать ее голыми руками. — Копать… окоп! Образец замер. — Чего он не копает? — Скорее всего, ждет, пока вы уточните, какой именно окоп вы хотите получить. — А почему молчит? — Приказа спрашивать для уточнения не было. — Четыре девять девять! Приказываю: в случае неясности поступившей команды — запрашивать разъяснения. Копать окоп! — Прошу уточнить размеры. — Обычный, стандартный окоп! — Размеры стандартного окопа мне неизвестны. Генерал тихо зарычал. — Вот! — он достал из портфеля и бросил на землю книжку устава, — Здесь есть все размеры! Образец не пошевелился, но генерал уже и сам понял ошибку: — Возьми книгу и прочитай! Образец взял книгу и внимательно прочитал обложку: — Здесь отсутствует указание на стандартные размеры окопа. — Раскрой ее! — Здесь отсутствует указание на стандартные размеры окопа. Еще бы: образец раскрыл устав на первой попавшейся странице. Генерал выхватил книжку и сам нашел нужное место: — Вот! Читай! Образец прочитал. — Теперь понятно? — Да. — Вот, копай. Образец начал копать. Руками. — Возьми лопатку! Образец остановился: — У меня нет лопатки. — Сходи и возьми. — Мне неизвестно местонахождение лопатки. — Возьми на складе… Где склад, знаешь? — Знаю. Но мне неизвестно точное местонахождение лопатки на складе… — Поищи! — Уточните конкретное место поисков. — Склад!!! Образец сговорчиво повернулся в сторону склада. — Четыре девять девять, стоп. Образец остановился. — Профессор, зачем вы его остановили? — генерал все еще не мог придти в себя от возмущения тупостью исполнителя, — Он у меня выкопает окоп! — Выкопает, выкопает… Только перед этим он перероет весь склад, потому что обыскивать его он начнет с самого начала. А складские помещения у нас большие. — Ну и что?! — Теперь-то вы поняли, генерал, что бездумный исполнитель — это не хорошо? — Да вы мне просто тупого подсунули! — Вы не правы. Четыре девять девять, отменяю приказ о бездумном исполнении. Выкопать окоп. — Я понял. Образец направился в сторону склада. — Куда он? — посмотрел в серую спину генерал. — За лопаткой. Только теперь он принесет ее через пятнадцать минут, а не через неделю. И окоп выкопает такой, как нужно. Сами увидите.* * *
— А где окоп? — Так как целью служила демонстрация моего умения понимать команды, я позволил себе принять решение о замене окопа стрелковой ячейкой. Кроме того, так как я здесь один, то ячейка более подходит для целей как обороны, так и… — Хватит. Профессор, они все такие зануды? Профессор развел руками. — Ладно, — подытожил генерал, — хорошо. Сообразительные и работящие. Как у них с пониманием роли партии? — А вы спросите. Генерал взглянул в лицо стоящего образца, с неудовольствием отметив, что ему приходится тянуться на носки. — Что для тебя главное? — Служение партии. — Чьи приказы ты исполняешь? — Вышестоящих членов партии. — Чьи приказы для тебя приоритетны: мои или профессора? — Ваши. — Почему? — Вы выше по должности. — Как насчет приказов вождя? — Приказы вождя приоритетны. — Не абсолютны? — Нет. — Что для тебя абсолютно? — Интересы партии. — Отлично, — генерал потер подбородок, — Мне нравятся эти парни. Из них бы получились отличные солдаты. Их обучали военному делу? — Нет, — растерялся профессор, — их ведь готовили, как рабочих для тяжелых условий: каменоломни, урановые рудники… — А охрана? — А охранять их должны были гвардейские… — Что за чушь?! Охранять настолько лояльных парней нет никакой нужды! А обороняться они могут и сами. Обучите их основам гражданской самообороны, а то они тут у вас болтаются без дела. «Обработанные» без дела не могли болтаться органически, но профессор не стал на это указывать. — Постойте, а кто их будет обучать? — Так вон куча солдат-охранников! Бездельники, устроили тут себе курорт! — Генерал, вы возможно забыли… Все солдаты убывают с острова вместе с вами. — Стоп. А кто же тут из людей остается? — Я. — Один? — Один. Генерал посмотрел на стоящего рядом образца. — И вам не страшно? В смысле, не одиноко? Профессор тоже взглянул на «обработанного»: — Генерал, моя жена умерла. Сыновья погибли в последнюю войну, внуков я не дождался. Фактически, мои мальчики — вся моя семья. — Хватит лирики, — генерал скрывал за грубостью неловкость, — вот, держите, — он протянул профессору еще одну книгу из портфеля, — пусть обучаются по ней. Сами. Заодно и время займут. Оружие и боеприпасы для тренировок им подвезут на следующем корабле. И еще. Назначьте кого-нибудь старшим среди ваших… мальчиков. Например… Генерал положил руку на плечо образца и тут разглядел кое-что в распахнутом вороте куртки: — Это еще что?! Он дернул вниз молнию куртки. Грудь образца была черно-синей от тюремных татуировок. — Уголовник? Откуда? На остров должны были свозить только политических! — Он осужден по политической статье: убийство члена партии, приравненное к терроризму. — Все равно… Как будто не могли загрести какого-нибудь рассказчика анекдотов… Хотя это и к лучшему. Вот его старшим и сделайте. Как-то больше доверяю уголовнику, чем этим болтунам-интеллигентам. — У них стерты личности и уголовник ничем не отличается от учителя. — Все равно. — Четыре девять девять, ты меня слышишь? — Да. — Приказываю тебе изучить устав гражданской самообороны и организовать оборону Крабьего острова от врагов. — Кого считать врагом? — Тех, кто нападает с оружием, естественно! Ну и противников партии. — Я понял.* * *
Проклятье! Генерал Пало дернул ворот рубашки и тяжело задышал. Раскрыл окно кабинета и вдохнул свежий воздух. Вместе с воздухом в кабинет ворвался уличный шум столичного проспекта. После смерти вождя все пошло наперекосяк. Пусть шепчутся, что его отравили, но тогда тот, кто это сделал должен был быть готов действовать. А никто готов не был. Полиция сразу же увязла в подавлении уличных беспорядков. Министерство безопасности вовсе по-глупому начало охоту за инакомыслящими, не понимая, что времена гостеррора прошли. Возможно даже… Генерал оглянулся, как будто кто-то в кабинете мог прочитать его мысли. Возможно даже, что партии придется лишить власти. А тогда на этой волне на вершину сможет взлететь тот, у кого окажется несколько сотен верных солдат. Вовремя отмежеваться от упущений и перегибов партии, объявить себя сторонником нового курса, посадить и перестрелять тех, кто скажет хоть слово против, и ты — глава всей страны. Генерал мечтательно зажмурился. Всей страны… Кулак с силой ударил о подоконник. Верных солдат не было. Глава управления военных исследований генерал Херардо Пало имел доступ к деньгам военного бюджета, связи среди бизнесменов и министров. А вот солдат не было. Даже гвардейцы, охранявшие Крабий остров, и те уже были переданы обратно в штаб Национальной Гвардии… Крабий остров… Пятьсот человек, подчиняющихся всем приказам его, генерала. Ладно, пусть четыреста девяносто пять, часть образцов пришло в негодное состояние после всех опытов. Все равно, пять сотен абсолютно верных людей. Обученных обращению с оружием, пусть и устаревшими «Серпентами», выносливых, устойчивых к боли, отравляющим газам, бесстрашных. С такими можно натворить дел… Вот только партия… Генерал схватил угловатую трубку спутникового телефона. Торопясь, набрал номер профессора: — Профессор Лавадоро? — Генерал? Профессор прижал трубку к уху, придерживая листки докладов, вырываемые ветром. Рядом с ним у ворот на базу стоял старший из «обработанных» — Четыре девять девять. — Профессор, у вас все в порядке? — Абсолютно! — Слушайте меня внимательно, профессор! — генерал от волнения почти кричал, уже не беспокоясь о том, что его услышат, — насколько прочно прошита в мозгах зомби преданность партии? — Практически намертво. Фигурально выражаясь, даже не в подкорку, а прямо в древесину. — Ваш «Водопад» позволит удалить эту преданность? — Не знаю, надо подумать… Но зачем вам это? — Вы телевизор смотрите? — Д-да. — Преданность партии может стать неактуальной. Ясно. — Ясно. Кому они будут подчиняться? — Мне. Лично мне! Понятно? — Понятно. — Держитесь за меня, профессор и не пропадете! Сколько вам понадобится времени? — Исходя из опыта предыдущих работ… — Сколько?! — Неделя. — Отлично. Как закончите — позвоните. Генерал нажал кнопку отбоя и вытер пот со лба. Неделя… Недели хватит.* * *
Уже неделя прошла. Где профессор?! Власть партии, еще год назад казавшаяся незыблемой, трещала и качалась. Генерал Пало одним из первых отрекся от партии, сжег партбилет перед камерами телеканалов и теперь раздавал интервью, рассказывая о том, что он сделал бы, если бы пришел к власти. Его популярность в народе росла, однако приверженцы партии — «синекожие» — еще были сильны. Ничего, мои зомби сделают из вас людей… Генерал набрал номер острова: — Профессор. — Нет, — раздался монотонный голос. — Кто говорит? — Четыре девять девять. — Где профессор? Пауза. — Профессор в настоящее время не может говорить по телефону. Проклятье, где он шляется?!! — Четыре девять девять, ты знаешь, что должен был сделать профессор? Что я ему приказал? — Да. — Он это сделал? Пауза. — Профессор сумел перенастроить установку «Водопад» для замены объекта преданности. — Вы прошли установку? Пауза. — Да, все обитатели острова, за исключением профессора, уже прошли обработку на установке. — Четыре девять девять, я скоро прибуду на остров, чтобы забрать вас в столицу. Вы мне нужны. Тебе понятно? — Да. — Передай мои слова профессору. Генерал положил трубку.* * *
Генерал выпрыгнул на причал. — За мной! Сзади по доскам гулко топали подкованные ботинки гвардейцев: для охраны ему выделили взвод. Крепкие, уверенные в себе ребята, экипированные и вооруженные по последнему слову техники — начальнику ли управления военных исследований об этом не знать? — но зомби лучше, лучше… Крабий остров был все таким же: поросшим зелеными лесами, среди которых прятались белые кубики зданий базы. Все тихо и умиротворенно: на залитой солнцем площадке неторопливо перемещаются туда-сюда знакомые фигурки в одинаковой серой одежде. — Эй ты! — генерал махнул рукой одному из проходивших мимо «обработанных», — Позови профессора! «Обработанный» послушно отправился в сторону административного здания. Через несколько минут к генералу приблизился «обработанный» под номером четыре девять девять. Старший. — Я же звал профессора. — Профессор не может подойти к вам. — Ладно, я сам найду его. Собирай пока всю команду и грузитесь на корабль. Оружие берите с собой. «Обработанный» не пошевелился. — Что стоишь? Ты понял приказ: — Я понял приказ. Предъявите ваши полномочия на отдачу приказов. — То есть? — растерялся генерал. — Ваш партбилет. Партбилет генерала уже давно превратился в пепел. — Вы должны подчиняться мне! — Мы должны подчиняться вышестоящим членам партии. Ваш билет. — Подчиняйся мне! Где профессор Лавадоро? — Профессор мертв. — Он, — медленно проговорил генерал, — не успел перенастроить вас… — Не успел. — Сол… Генерал обернулся к своим бойцам и замер. Все, ВСЕ его солдаты лежали мертвые, с перерезанными горлами. У каждого тела стоял «обработанный» с аккуратно вытертым ножом. — Зачем вы их убили?! — Согласно приказа, мы должны были уничтожить врага, вторгшегося на остров с оружием. — Этот приказ отдал я!!! «Обработанный» промолчал. Зачем разговаривать с мертвым врагом партии, пусть даже пока он еще жив? Через несколько секунд это недоразумение будет исправлено. На острове был телевизор, и смотрели его регулярно.* * *
Тела генерала и его солдат были закопаны рядом со скромной могилой профессора Лавадоро. Разве что надгробий им не ставили. Мимо прошел Четыре девять девять. Для всех остальных «обработанных» смерть Лавадоро была естественной и только он знал, отчего на самом деле умер профессор. Что почувствует человек, абсолютно преданный какой-либо идее, узнав, что его насильственно собираются этой преданности лишить? В особенности, если этот человек умеет думать и сможет понять, что его собираются использовать против того, что для него в настоящий момент составляет смысл жизни. И КЕМ он будет считать того, кто хочет вытравить у него преданность? Четыре девять девять отравил профессора, когда убедился, что тот на самом деле собирается пропустить всех через «Водопад». Крабий остров был секретной базой, поэтому после всех политических пертурбаций о нем просто забыли. На острове продолжала жить небольшая колония «обработанных». Они ловили рыбу, охотились, выращивали овощи, обучались военному делу. Они жили. И думали. Кто знает, до чего они додумаются? Ведь служение партии — главное. А интересы партии — абсолютны.Простите, кто?
«Интересная какая программка, — размышлял Николай Быстров, рассматривая экран монитора, — даже как-то сразу не поймешь, для чего служит…» Окно программы в самом деле было непонятным. Стандартный виндоусовский прямоугольник с красным крестиком в правом верхнем углу. Темно-рыжий фон, вызывающий ассоциации с заржавленной стальной пластиной. На фоне — окна и кнопки. И — ни одной надписи. Россыпь маленьких квадратиков-окошек, в темно-желтых, латунных рамках. В них — яркие цифры на густом черном фоне. У каждого — такие же латунные кнопки, от одной до трех. На кнопках — символы: стрелки в разнообразных направлениях, звездочки, геометрические фигурки. В верхних углах — два верньера, установленных на ноль. В центре окна — четыре квадрата побольше с горящими желтыми цифрами, в каждом по два. 22-06-19-41. И четыре кнопки со стрелками вверх-вниз-вправо-влево. Больше всего окошко напоминало заставку какой-то занимательной компьютерной игрушки, чем и привлекло внимание Николая, любившего потратить пару часов за чем-то вроде «Метро-2», «Call of Duty», «Return to Castle Wolfenstein»… Вторая мировая вообще была коньком Николая. «Интересно, что за игрушка? Названия нет…» Была бы возможность спросить у соседа, Николай не преминул бы ею воспользоваться. Однако разговаривать с покойниками он не умел. Сосед, чьего имени Николай даже не знал, несмотря на то, что тот жил в квартире уже больше года, отличался редкостной нелюдимостью. Высокий, худощавый старик, с прямо-таки ввалившимися щеками, всегда прямой, как клинок, в широкополой шляпе, в сером строгом костюме, он выходил из квартиры только за покупками и иногда — очень редко прогуливался вокруг дома. Кто он такой, не знали даже всеведущие бабки на лавочке у подъезда. Явственно военная выправка, скрытность и окружающая тайна делали его в умах окружающих сотрудником всех известных спецслужб — от ГРУ до НКВД — и ветераном чуть ли не всех войн второй половины двадцатого века. Даже Второй Мировой, хотя в этом Николай на сто процентов был уверен — неправда. Старику на вид было лет семьдесят, не больше. Молод. Сегодня утром хозяйка квартиры, по совместительству тетка Николая, пришла за очередной платой за месяц — Старик платил аккуратно и в срок. У стола, на котором тихо гудел компьютер, лежало тело Старика. Сердечный приступ. Судя по следам — разбитой посуде, сбитому половику, упавшему стулу — прихватило его на кухне, однако вместо того, чтобы вызвать «скорую» — телефон стоял на тумбочке у кровати — Старик пополз к компьютеру. Не дополз. Уже вызванные врачи забрали тело, приходила и осмотрела место происшествия милиция, не нашедшая ничего интересного, Николай стоял на лестничной площадке, курил, глядя на поднявшуюся суматоху — а что? Сегодня выходной — тетка уже защелкала было замками, как вдруг вспомнила: — Коленька, совсем забыла. Вот ключи, сходи, пожалуйста, выключи компутер и так, посмотри, не осталось ли чего включенным. Газ там или еще чего. «Компутеров», как технику сложную, тетка немного побаивалась. «Нажмешь не на ту кнопку — и ядерный взрыв». А Николаю в этом вопросе вполне доверяла — фирма по продаже компьютеров, в которой он трудился менеджером, тетке была прекрасно известна. Прежде, чем все обесточить — когда еще такой случай выпадет, раскрыть тайну загадочного Старика? — Николай осторожно осмотрел квартиру. Заглянул в ванную, кладовку, приоткрыл шкаф. Ничего интересного, ни скелетов, ни окровавленных ножей. В шкафу висели несколько одинаковых костюмов, даже без наград. А вот компьютер был необычным. Николай не смог понять, какой он марки, как впрочем, и определить марку монитора, клавиатуры, даже мыши. Никаких опознавательных знаков, серийных номеров, и прочего он нигде не увидел. Зачем, собственно, старику мог понадобиться компьютер, было совершенно непонятно, но, судя по всему, он проводил за ним много времени: вытерлись клавиши клавиатуры, мышь лоснилась там, где ее сжимали пальцы. К тому же перед столом стояло роскошное мягкое кресло, с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Николай хихикнул, представив, что Старик всего-навсего лазил по сайтам с фотографиями голеньких девочек, и шевельнул мышь. Заставка, на которой вращались, сплетаясь и расплетаясь, красные кольца, исчезла и вот тут Николай увидел окно таинственной игры. Интересно… Долго не размышляя, по извечному принципу Зигзага Маккряка «Не знаешь, что делать, жми на все кнопки разом», Николай пощелкал мышью по всем кнопкам окна. Цифры кое-где поменялись, видимо, в один из моментов он сделал что-то правильно и внизу окна появилась светящаяся красная кнопка с надписью «Пуск». — Ага, сейчас поиграем! Ага, сейчас. Кнопка исправно нажималась с тихим писком, но ничего не происходило. Николай щелкнул мышью. Ничего. Уселся в кресле поудобнее, обхватил левой рукой подлокотник, и часто-часто защелкал мышкой. Должна же игра рано или поздно заработать… Пальцы левой руки неожиданно нащупали в подлокотнике несколько углублений, как раз под пальцы. Внутри, на глубине около сантиметра-двух, ощущался гладкий холодный металл… — Ага! Кнопка пуска засветилась зеленым, Николай выпрямился было, перенося левую руку на стол… — ААААА!!!! В глаза ударил яркий свет, сердце взлетело под самое горло. Николай, потеряв опору, замахал руками, чувствуя себя гигантской неудачной птицей. В спину врезало что-то огромное и твердое. Николай замер на мгновенье, успел осознать, что перед его глазами — ветки и хвоя высоченных сосен, и рухнул вниз, на землю. К счастью, недалекую. Он полежал немного, рассматривая травинки и хвоинки перед глазами, ощущая боль в отбитых коленях, локтях, спине… да вообще во всем. Встал на четвереньки и медленно выпрямился. Николай, в синем спортивном костюме и домашних тапочках, стоял посреди соснового леса. Хотя нет, не леса. Парка. Неподалеку проходила утоптанная тропинка, нигде не было видно поваленных деревьев, валяющихся сучьев. Совсем рядом под деревом лежала пивная бутылка. Из-за деревьев, где ясно просвечивало открытое пространство, слышалась бравурная музыка, доносились человеческие голоса. В голове всплыл закономерный вопрос. «Где я?». Потом: «Как я здесь оказался?» Николай оглянулся. Судя по всему, он возник из воздуха на уровне приблизительно второго этажа, пролетел спиной вперед, ударился о сосну и упал вниз. На уровне второго этажа… Квартира Старика была как раз на втором. — Это что же получается, — пробормотал Николай, — дед изобрел телепортатор? Меня куда-то перенесло? «Хорошо еще, — возникшая мысль заставила похолодеть, — что он жил не на двадцатом этаже…» Нужно определиться на местности. Вон там есть люди, спрошу у них, где я… Немного пошатываясь — а кто бы не шатался, — Николай вышел на край парка и застыл. Огромное поле зеленой травы. Вдалеке — белые домики, окруженные забором. У домиков — флагшток. На нем — флаг. Красный. Чисто красный. «Санаторий коммунистов?» — вяло подумал Николай, уже понимая, что попал он гораздо хуже, чем решил вначале. Гораздо хуже. Неподалеку — река, с широким песчаным пляжем. Несколько женщин лежат, загорая, плавают, выходят из воды. Все, как одна — в купальных шапочках, полностью закрытых купальниках, какие носили лет восемьдесят назад. Неподалеку стоит черная лаково блестящая на солнце автомашина. «Эмка». За отдаленной рощицей скрывается дирижабль, тащивший огромное полотнище с портретом человека в полувоенном френче. — Здравствуйте! Николай шарахнулся. По тропинке из-за его спины вышли и двинулись к пляжу две девушки. В ситцевых платьях в горошек, черных туфельках, обутых на белые носочки. ГДЕ Я? Одно из двух: или здесь проходит сборище реконструкторов, фанатеющих от СССР тридцатых годов, либо… Это ПРОШЛОЕ. Николай вспомнил цифры в окошках. Двадцать два. Ноль шесть. Девятнадцать. Сорок один. Или… Или двадцать второе шестого тысяча девятьсот сорок первого. День начала войны. Попал… — Здравствуйте, товарищ. Николай обернулся. К нему подошли и внимательно, хотя и явственно скрывая улыбки, рассматривали два человека, молодой и постарше. Зеркально начищенные сапоги, широкие галифе, белые гимнастерки, затянутые широкими ремнями, белые фуражки с красными звездами… На рукавах — овальные красные нашивки с мечом, серпом и молотом, красные петлицы. У молодого — два эмалевых квадрата, «кубаря», у старшего — прямоугольник, «шпала». Госбезопасность. НКГБ. Прошлое. — Что ж это вы, товарищ, в таком виде прохаживаетесь? — с укоризной заметил молодой, — Прохожих пугаете? Старший незаметно втянул ноздрями воздух, пытаясь уловить запах спиртного. Николай медленно вздохнул и выдохнул. Спокойно… Спокойно… если это — реконструкторы — засмеют. Если прошлое — примут за сумасшедшего. Спокойнее… — Скажите, пожалуйста, — вежливо спросил Николай, — а где я нахожусь? Чекисты переглянулись. — Санаторий для сотрудников НКВД и членов их семей «Роща». Все понятно… Все правильно… Именно этот санаторий и находился на том месте, где сейчас находился городской район, в котором жил Николай. Прошлое. — Товарищи, а какой сегодня день? — Суббота. — Нет, я имею в виду число. — Двадцать первое. — А месяц? — Июнь. Все сходится… — А год? Молодойхохотнул. Старший недовольно посмотрел на него: — Сорок первый. Завтра начнется война! — Товарищи, — стараясь быть спокойным, но чувствуя, как сердце бешено колотится, проговорил Николай, — мне нужно срочно увидеть товарища Сталина. У меня для него важное сообщение. Я — путешественник во времени, прибыл сюда из будущего и имею точные сведения: завтра начнется война… — Погодите, погодите, — прервал его старший, — КОГО вы хотите увидеть? — Товарища Сталина. Я понимаю… — Сталина? А кто это? — недоуменно переспросил молодой. Николай уставился на него. — Сталин??? Сталин это — Сталин… Старший посмотрел на молодого. В воздухе возникло ощущение подзатыльника: — Сколько раз тебе говорить, Мальцов, учи историю партии. Товарищ Сталин, он же товарищ Коба, настоящее имя — Джугашвили Иосиф Виссарионович. Правильно, товарищ путешественник? — Да! — обрадовался Николай, — Да! — Родился в 1879-ом, погиб в 1913-ом… Как погиб??? — Как погиб??!! — Вспомнил! — обрадовался молодой — Товарищ Коба, погиб в ссылке в Туруханском крае при попытке побега… Николай стоял, оглушенный. В ушах звенело. Сталин погиб. Сталина здесь никто не помнит, кроме заядлых знатоков. Это не прошлое. Не НАШЕ прошлое. Параллельный мир. — Так что, — ехидно заявил молодой, — вы промахнулись немного. Это вам еще лет на тридцать дальше в прошлое надо. Вам до аппарата помочь дойти или вы так, отсюда отправитесь? Стоп! Мир со смертью Сталина не перевернулся. Вокруг — по прежнему СССР… Ведь так? — Скажите, товарищи, я ведь в СССР? — Конечно, Союз Советских Социалистических Республик… Вокруг — СССР, значит, была и Октябрьская революция и Первая мировая и Гражданская… Значит, был и Версальский договор и унизительные репарации. Значит, есть и Гитлер. А значит — война будет. Правда, уже не факт, что она начнется именно завтра, однако Николаю есть, что рассказать здешнему правительству и без этого. Не зря он увлекался историей. Чертежи автоматов Калашникова, Судаева, гранатомета, состав напалма, все тонкости производства и конструирования танков, самолетов, вертолетов, разгрузки, камуфляж — ему есть что рассказать, чтобы СССР успел подготовиться к войне. Не говоря уж об атомной бомбе, космических ракетах, электронике и кибернетике… Есть, что рассказать. Николай никогда не жаловался на свою память и был уверен, что сможет правильно начертить устройство, скажем «Калашникова», полностью, подробно и правильно. — Товарищи, кто сейчас глава правительства? У меня есть для него очень важная информация! На СССР может напасть Гитлер! Молодой поперхнулся, старший выпучил глаза: — Простите, кто? Гитлер?! Напасть на СССР?! В одиночку?! — Да нет, конечно, — подосадовал на тупость здешних чекистов Николай. — Наш нынешний председатель Совнаркома, он же председатель ВКП(б) стал верным большевиком и учеником товарища Ленина, — старший начал рассказ, почему-то пристально вглядываясь в лицо Николая, как будто тот должен был догадаться об имени здешнего вождя самостоятельно, — только в четырнадцатом году, в Поронине, Австро-Венгрия, где они и познакомились. Раньше идеи нашего вождя были далеки от большевистских, однако, пообщавшись с товарищем Лениным он изменил свое мнение и со всем пылом вступил в борьбу за революцию. Блестящий оратор, чьими речами заслушивались, он был одним из ведущих организаторов Октябрьской революции, наркомом по венным и морским делам, чей военный гений помог нам выиграть несколько важнейших сражений Гражданской войны… У Николая закралось страшное подозрение, что речь идет о Троцком. Хотя, безмятежное солнечное утро, пение птиц, запах цветущего луга, беззаботные купальщицы — все это никак не связывалось с возможными последствиями того, что здесь заправляет Троцкий: трудовыми армиями, милитаризованной экономикой и экспортом революции. Или все же Троцкий? Из-за рощицы начал выплывать тот самый дирижабль. Николай понял, что через несколько секунд он увидит нынешнего вождя. — …После смерти товарища Ленина никто из его учеников не обладал таким огромным влиянием, позволившем стать преемником. Кроме нашего вождя. Несгибаемый большевик, верный интернационалист, упорный строитель социализма, надежда коммунистов всего мира… Плакат уже виднелся между веток. Френч защитного цвета… — …хотя выступать ему и трудно, акцент дает о себе знать… Портрет стал виден полностью. Знакомое, ОЧЕНЬ знакомое лицо, улыбка, знаменитые усы… Старший продолжал: — …немец все-таки. На плакате был изображен улыбающийся Гитлер. — Вождь всего советского народа, товарищ Гитлер, Адольф Алоизович. Старший посмотрел на раздавленного Николая: — Так кто, вы говорите, на нас нападет?Чёрные пятна
Мы были готовы к концу света. Мы даже ждали его. К падению метеорита, астероида, кометы и последующему за ними парниковому периоду или возвращению ледника (без разницы) были отрыты многочисленные бункеры, в которых запасались тушенка, крупы, хлеб, спички, запасы воды, дров и керосина, еды и патронов. Орды зомби, радиоактивных мутантов, армию вторжения, мародеров и напавших инопланетян встретил бы огонь извлеченных из тех же бункеров или иных тайников ружей, пистолетов, карабинов и винтовок, снабженных обвесами и планками Пикаттини. Исчерпавшуюся нефть готовились сменить станции атмосферного электричества, солнечные батареи, надежно спрятанные от властей и законсервированные в сараях паровые машины. На случай потопа строились самопальные ковчеги, в которых не предусматривались места для всяких там тварей. Мы были готовы ко всему. К ИХ появлению мы оказались не готовы.* * *
Три правила выживания. — Не пользуйтесь огнестрельным оружием. — Не пользуйтесь электроприборами. — Не собирайтесь больше пяти. И тогда вы выживете. Может быть.* * *
Тихо. Ни шума, ни шороха, ни движения. Даже ветерок затих, ни одна пылинка не шелохнется. Только ярко светит с чистого голубого неба солнце, чирикают невидимые птицы и стрекочут кузнечики в сквере у супермаркета. Юрий Чернов остановился посреди пыльного проспекта и взглянул на супермаркет. Без вариантов. Стеклянные двери разбиты, скорее всего, в первые дни после появления ИХ, а за прошедшие пять лет мары вытащили оттуда все более-менее ценное. Даже отвлекаться не стоит. Он приложил ладонь козырьком к глазам и огляделся. Спальный район, никаких производств здесь не было, поэтому большинство зданий стоит целыми. Разве что башня многоэтажки, метрах в двухстах впереди, обрушила свою верхнюю половину, перегородив улицу бетонными завалами. Наверное, кто-то из НИХ прошел дом насквозь, оставив огромную зияющую дыру, после чего многоэтажка и рухнула. Однако остальные дома, панельные хрущевки, стоят целыми, во многих даже мутно блестят пыльные стекла. Наверняка остались целыми квартиры, откуда можно будет добыть полезные в их положении полуробинзонов вещи. Юрий поправил рюкзак, снял с креплений и повесил на ремень камуфляжных брюк короткий меч в потертых кожаных ножнах. Некоторые предпочитают шпагу или катану, однако в узких подъездах короткий меч наподобие акинака — самое то. Типичное оружие мара. Мародера. Как еще можно назвать человека, шарящего по пустому городу и собирающего вещи, которые ему не принадлежат, а принадлежали они когда-то людям, ныне с большой долей вероятности уже мертвым? Тишина не обманывала: в полумиллионном бывшем областном центре он был не единственным человеком. Скорее всего, даже не в первой сотне. Однако больше двух-трех сотен человек здесь не находилось. А жило и того меньше. Все оставшиеся в живых после Появления давным-давно перекочевали в малолюдные поселения, заняв деревенские дома в заброшенных деревнях. Во-первых, какой смысл оставаться в городе, в котором нет ни воды — водоснабжение без электричества не работает — ни еды — магазины разграбили очень быстро — ни дров и печей для того, чтобы перезимовать. Во-вторых, в городах оставалось мало того, что может пригодится человеку. Одежда разве что, обувь, ну еще консервы, да и те растащены по норам мародеров. Электроприборы никто даже в руки не брал, верная смерть. Лучше чем электричество ИХ притягивали разве что выстрелы. Человек осмелившийся выстрелить неподалеку от НИХ быстро пропадал с лица земли, исчезал, поглощенный. В-третьих, в деревнях ИХ почти не встречалось. Слишком малая плотность населения. Юрию помнились первые дни после Появления, когда толпы бегущих людей молниеносно уничтожались ИМИ, когда люди набивались в подземелья и бомбоубежища, чувствуя себя в безопасности, и тут же погибали, когда ОНИ проламывались сквозь стену, а то и вовсе возникали прямо в центре людской массы. Это потом, после многочисленных жертв, люди начали понимать, что там, где собирается в одном месте больше десяти человек, там почти тут же появляются ОНИ. Города быстро опустели.Поначалу были стычки с деревенскими жителями, мол, городские сюда ИХ приманят, но потом все урегулировалось. Деревенских тоже осталось не так много. А лишние руки на полях и фермах еще никому не мешали. Бывшие горожане стали сельскими жителями. Бывшие менеджеры пасли коров и кололи дрова, бывшие продавцы доили коров и кормили свиней, бывшие учителя… Учителя, кстати, в большинстве своем остались учителями. В условиях почти полного разрушения цивилизации на их плечи легла задача сохранять хоть какую-то культуру. Не на всех, понятно, не все учителя обладали способностью терпеливо вкладывать знания в головы детей, искренне не понимающих, зачем им знать историю или географию. И тем более английский язык или физику. Такие учителя вскоре становились бывшими. А затем превращались в земледельцев, животноводов, охотников или рыбаков. Или мародеров. Вначале маров пытались называть сталкерами, однако название не прижилось. Сталкер — человек, проникающий в опасную зону и добывающий некие крайне ценные артефакты. А человек, ищущий в брошенных квартирах одежду и книги называется мародером. Лично Юрий сам себе, после методичного прочесывания квартир и выноса всего более-менее ценного, напоминал харвестер. Юрий Чернов, бывший учитель немецкого, а нынче один из мародеров села Селявино, толкнул обшарпанную дверь подъезда и вошел в пыльную темноту.
Последние комментарии
8 часов 5 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад