Добрые боги [Екатерина Годвер Ink Visitor] (fb2) читать постранично

Екатерина Годвер Добрые боги

Добрые боги ходят среди людей.

Добрые боги несут надежду заблудшим.

Добрые боги несут возмездие падшим.

Пусть не оставят тебя в беде

Добрые боги.

Старинная молитва

Чужак вошёл в Малые Вражки вскоре после полуночи. Он плёлся через деревню нетвёрдой походкой, собаки брехали на него — как с ума посходили.

Встречать незваного гостя отправился Луших Рябой. Не по обязанности и не от храбрости: просто кобель у Лушиха был дурной, если разошёлся — пока палкой не огреешь, не утихнет. А раз всё одно вставать — так отчего бы заодно другим не подсобить, не разобраться?

Луших вышел из дому на крыльцо в одних подштанниках, заправленных в дырявые сапоги. Зевнул во весь рот, пошарил вокруг взглядом: ночь стояла светлая. Луших разглядел чужака — мужчину средних лет и крепкого сложения, — ругнулся, дал пинка неугомонному псу и, прихватив от сарая дубину, вышел со двора на улицу. Там он в два счёта догнал незнакомца и перегородил ему дорогу.

— Ты чего тут ходишь? — спросил Луших, не придумав ничего лучше.

— Что? — Тот уставился в ответ осоловелым взглядом, словно только сейчас очнулся. Луших аж присвистнул: по всему было видно — чужак побывал в переделке. Левая рука у него висела плетью, волосы налипли на лоб, перемазанные чем-то тёмным.

— Чего ходишь тут, ась? — повторил Луших.

— А-а. — На помятом лице чужака промелькнуло понимание; он улыбнулся широко и беззаботно, как слабоумный. — Кобыла моя там осталась. — Он махнул здоровой рукой в ту сторону, откуда пришёл. — Недалеко. Нужна — забирай. Только воды дай. И свежую лошадь. — Он пошатнулся и сплюнул кровью на утоптанную землю.

Луших опёрся на дубину, почесал в затылке. Одна лошадь, другая — всё это спросонок казалось ему какой-то бессмыслицей; к тому ж, говорили они в аккурат около общего колодца: пей — не хочу.

— А по роже тебе ещё разик не вдарить? — сердито сказал Луших. Ему всегда не нравилось, когда он чего-то не понимал. — Всех добрых людей в округе перебудил, демон! Кто ж по ночам ходит?

— Я не демон. Времени нет. Пожалуйста… — пробормотал чужак и, не окончив фразы, повалился на дорогу без сознания.

Пока Луших размышлял, что делать дальше, подтянулись остальные вражковцы, жившие по соседству: старый Пешвес, братья Фаббы, гончар со своей болтливой женой. Последним приковылял дед Рожбач, бывший во Вражках за старосту. По его указке старшие Фаббы и Луших оттащили чужака дом к Пешвесу — места у старика хватило бы на десятерых — и уложили на кровать. Младший Фабб тем временем сбегал к околице и обнаружил в поле издохшую кобылу.

По изорванной и грязной одежде чужака невозможно было предположить, кто он таков. В заплечном мешке у него нашлась только обёрнутая в промасленную ткань книжица, чёрствый ломоть хлеба и маленький короб с шариками, скатанными из горькой на запах сухой травы — зато на широком поясе висел в кожаных ножнах отличный нож в полторы ладони. На лезвии полосами запеклась кровь, будто его небрежно вытерли об одежду. Кроме вывихнутого плеча и глубокой ссадины на голове у чужака оказалась длинная резаная рана на бедре: разбуженная знахарка, ворча, промыла её и наложила свежую повязку. Чужак не очнулся, даже когда Луших с Фаббом без церемоний, по знахаревой указке, вправили ему плечо.

— Травник бродячий, что ль? — Пешвес понюхал короб с шариками и, шевеля губами, полистал книжицу: читать он не умел, но некоторые рисунки изображали сорняками, в изобилии растущие в местных оврагах. На других были всякие уродцы, то ли люди, то ли звери. К чудищам Певшес приглядываться не стал.

— Как же, травник. Осерчала трава-мурава — и на-кось его дубиной по затылку! — Дед Рожбач ещё раз осмотрел нож и богато выделанные ножны, поцокал языком и со вздохом сожаления сунул в мешок чужака. Не то чтоб в Малых Вражках у кого-то была скверная привычка грабить проезжих — просто нож был очень уж хорош.

— Кто б ни был, хорошенько ему вдарили, — со знанием дела заключил Луших: когда-то он ходил в солдатах, и до того, как сам был списан по ранению, насмотрелся всякого. — Крепкий мужик, раз досюдова добрёл.

Некоторое время все молча присматривались к чужаку, раздумывая, как быть дальше. У него были очень правильные, «породистые» черты, но напрочь лишённые благородства или того растущего из убеждения в собственном превосходстве мимолётного обаяния, которым обычно отличались физиономии отпрысков знатных фамилий.

— Не нравится он мне, — мрачно сказал дед Рожбач. — Вот что. Луших: седлай Сивую и давай в Шевлуг. Расскажешь там, что к чему. Пускай стража разбирается: нам неприятности ни к чему.

Луших покорно пошёл выполнять поручение, а Рожбач ушёл досыпать, перед тем велев старшим Фаббам и Певшесу стеречь чужака.

Но за ночь тот так ни разу ни очнулся.

Лишь утром,