После перелома [Леонид Михайлович Сандалов] (fb2) читать онлайн

Сандалов, Леонид Михайлович После перелома 

Глава первая. На новое направление

Осень сорок третьего года выдалась под Брянском сухая, погожая. На порыжевшей, поникшей траве тончайшими нитями поблескивали на солнце кольца паутины. Заметно поредевшие Брянские леса поражали глаз буйством красок: оранжевых, коричневато-охристых, бледно-оливковых. И когда эта смесь цветов и оттенков вместе с бирюзовым простором неба отражалась в каком-нибудь лесном озерке, то дух захватывало от такой щедрой красоты. Стояла удивительная тишина. Даже обычного приглушенного гула канонады не было слышно. И как-то не верилось, что еще несколько дней назад здесь шли тяжелые бои. Шум боя сменился глухим шепотом вековых могучих деревьев, И только торчавшие по обе стороны дорог расщепленные и обгоревшие деревья да видневшиеся то тут, то там присыпанные опавшими листьями края воронок напоминали о том, что совсем недавно по этим лесным дорогам прогромыхала война.

Таким мне, в то время начальнику штаба Брянского, фронта, запомнился этот погожий октябрьский день 1943 года, когда я возвращался на «виллисе» из войск первого эшелона фронта в свое временное пристанище — чудом уцелевшую бревенчатую избушку. Я намеревался привести себя в порядок перед заседанием Военного совета. Времени было еще вполне достаточно, и можно было особенно не торопиться. Вот и почерневший от дождей и ветров сруб. Своими очертаниями он напоминает вылезший из земли гриб-боровик. Толкаю скрипучую дверь. В помещении приятная прохлада, пахнет сушеными травами. Я не спеша разделся, достал бритвенный прибор, но едва пристроил на подоконнике зеркальце и начал намыливать щеки, как раздался стук в дверь и в комнату вошел ординарец командующего фронтом. Он сообщил, что генерал армии М. М. Попов просит срочно прибыть к нему.

Стерев с лица мыльную пену, выхожу из избы и сажусь в машину, стараясь угадать, зачем так срочно понадобился командующему.

До заседания Военного совета еще часа три. Стало быть, что-то другое, тоже, видимо, важное и срочное. Это предположение превратилось в уверенность, когда я переступил порог хорошо знакомого сборного деревянного домика и увидел Маркиана Михайловича, мрачно шагавшего из угла в угол.

— Вот почитайте! — Попов ткнул рукой в бумагу, лежавшую на просторном столе, покрытом картой с нанесенной на ней обстановкой в полосе фронта.

Это была телеграмма из Ставки Верховного Главнокомандования. Я торопливо пробежал взглядом по строчкам. Нам предписывалось большую часть войск передать соседнему слева Центральному фронту генерала армии К. К. Рокоссовского, а фронтовому управлению Брянского фронта с 11-й гвардейской армией генерал-полковника И. X. Баграмяна, 15-й воздушной армией генерал-лейтенанта авиации Н. Ф. Науменко, фронтовыми танковым и артиллерийским корпусами, а также со значительной частью артиллерийских, танковых, инженерных и других специальных соединений, частей и учреждений срочно передислоцироваться в район севернее Великих Лук.

— Ну как вам это нравится? — спросил Попов.

— Пока понимаю мало, — озадаченно ответил я.

— Я тоже, — сказал Маркиан Михайлович.

Мы молча смотрели на карту, стараясь вникнуть в причины решения, принятого Ставкой. Оно поступило к нам в те дни, когда войска Брянского фронта неожиданным для противника фланговым ударом из района Кирова разгромили оборонявшуюся в Брянских лесах сильную немецкую группировку и освободили Брянск. Знаменитые, раскинувшиеся на сотни километров леса, свидетели легендарной двухлетней героической партизанской войны, были целиком очищены от фашистов. Из искусно замаскированных лесных убежищ вышли и соединились с войсками многочисленные партизанские отряды. Наши войска пробились на открытую ровную местность и, используя солнечную, сухую погоду, безостановочно погнали врага на запад, к Днепру. В первых числах октября 1943 года армии Брянского фронта овладели городами Унеча, Кричев, Новозыбков и подошли к рекам Проня и Сож. Командующий фронтом уже готовил прорыв вражеской обороны на Соже и нацеливал удар на Рогачев. Штаб фронта планировал сроки выхода войск к Днепру. 

Конечно, все наши мысли были об этом, и смысл решения Ставки мы как следует поняли несколько позже.

— Ну что ж... Приказ есть приказ. Приступим к его выполнению, — произнес после долгого молчания Маркиан Михайлович. — По-видимому, у Ставки есть веские основания для переброски нашего фронта на север...

Слушая командующего, я размышлял о том, что следовало немедля предпринять штабу фронта. Работа предстояла большая и сложная. Требовалось, прежде всего, спланировать переброску большого количества людей и техники, произвести расчеты потребных транспортных средств, времени, составить четкие графики движения, дать необходимые заявки и организовать контроль их выполнения. Кроме того, мы должны были в самые сжатые сроки передать часть войск Центральному фронту.

Времени терять было нельзя, поэтому, согласовав с командующим необходимые распоряжения, я направился в помещение штаба. Должен сказать, что личный состав штаба сумел быстро переключиться на выполнение новой для него задачи, и напряженная работа закипела.

Через некоторое время представитель Ставки генерал Н. Н. Воронов разъяснил нам то, чего не было в полученных нами распоряжениях.

— Намечается крупная наступательная операция нескольких фронтов на северо-западе, — сказал Николай Николаевич. — В этой операции вашему фронту отводится важная роль...

Первыми с фронтовым управлением отправились к новому месту командующий М. М. Попов, член Военного совета Л. З. Мехлис, начальник политуправления А. П. Пигурнов. Только мы вместе с начальником штаба тыла генерал-майором И. И. Левушкиным, начальником военных сообщений фронта генерал-майором П. И. Румянцевым и группой офицеров остались на месте руководить отправкой из Брянска войск и грузов.

Один за другим от погрузочных площадок потянулись длинные составы: теплушки с пехотой, пассажирские пульманы со штабами, платформы с танками и артиллерией. По шоссе и грунтовым дорогам двинулись длинные автоколонны. С аэродромов поднимались и растворялись в небесной синеве эскадрильи бомбардировщиков и истребителей. Перебросить такую массу людей и боевой техники, «протолкнуть» около 600 эшелонов на расстояние свыше 500 километров — дело нешуточное. К тому же маршруты войск нашего фронта проходили через тылы Западного и Калининского фронтов. Нам стоило немалого труда перевезти войска и грузы Брянского фронта на север. Этот маневр, проводимый нами впервые, прошел успешно. Когда большая часть эшелонов и транспортов была отправлена из Брянского района на север, я доложил об этом в Генеральный штаб и отправился самолетом У-2 на только что организованный в районе Великих Лук фронтовой КП.

* * *

В первых числах октября 1943 года фронтовое управление Брянского фронта и переброшенные на новое направление его войска вместе с силами, принятыми от Северо-Западного и Калининского фронтов, получили название Прибалтийского фронта. В его состав вошли 1-я и 3-я ударные, 6-я и 11-я гвардейские, 22-я и 15-я воздушная армии. После моего прибытия на фронтовой КП — 11 или 12 октября — командующий фронтом собрал всех руководящих работников штаба и фронтовых управлений на совещание. Показывая на большую, повешенную на стене карту с нанесенной на ней обстановкой, М. М. Попов сказал:

— От Ставки и Генерального штаба я получил разъяснение, что нас перебросили сюда с ближайшей задачей ударами на Идрицу, на Пустошку и Остров помочь Ленинградскому и Волховскому фронтам в наступательной операции по разгрому главных сил немецко-фашистской группы армий «Север» и по окончательному, полному снятию блокады с Ленинграда. В последующем вместе с этими фронтами мы будем освобождать Прибалтику. Во второй половине января, — продолжал командующий, — войска Ленинградского и Волховского фронтов одновременным ударом соединились в районе севернее Синявино и создали южнее Ладожского озера коридор шириной 8–11 километров. Кольцо вражеской блокады было прорвано. Через образовавшийся коридор войска, обороняющие Ленинград, и его жители получили прямую сухопутную связь со страной. Стало быстро улучшаться обеспечение войск боевой техникой и боеприпасами, а героического населения Ленинграда — продовольствием. Однако противник несколько раз проводил операции с целью закрытия этого узкого коридора...

— Каково же будет наше участие в этом деле? — спросил начальник политуправления фронта генерал-майор А. П. Пигурнов.

— Против войск нашего фронта действует 16-я немецкая армия, — стал пояснять М. М. Попов. — Имеются данные, что из этой армии намечается переброска нескольких пехотных дивизий и бригад к Ленинграду для участия в операции по закрытию пробитого нашими войсками коридора в кольце блокады. Поэтому Ставка предложила нам немедленно провести несколько частных наступательных операций, чтобы сковать главные силы 16-й немецкой армии и не допустить переброску ее войск под Ленинград... По телефону из Ставки мне сказали, что она учитывает богатый опыт фронтового управления бывшего Брянского фронта в подготовке крупных операций, в частности успешное руководство Орловской и Брянской наступательными операциями. Кроме того, мне напомнили о том, что накануне войны я был командующим Ленинградским военным округом, а в первые ее месяцы командовал Ленинградским фронтом и знаю местные условия, что тоже принято во внимание. Наш Прибалтийский фронт, — продолжал командующий, подходя к висевшей на стене карте, — имеет в первом эшелоне от озера Ильмевь до Невеля три армии: на правом фланге 1-я ударная, в центре — 22-я и на левом фланге — 3-я ударная. За последней сосредоточивается из полосы Калининского фронта 6-я гвардейская армия. Туда же выдвигается с юга 11-я гвардейская армия Баграмяна с 5-м танковым корпусом, а также танковые и артиллерийские силы бывшего Брянского фронта.

— Не забудьте, что за правофланговой армией фронта сосредоточился двухдивизионный 8-й эстонский стрелковый корпус генерал-майора Пэрна, — подал реплику Пигурнов. — При нем находится группа членов ЦК Компартии и правительства Эстонии. А в тылу 22-й армии расположена 43-я латышская гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Бранткална. Бюро ЦК Компартии и правительство Латвии внесли предложение в Ставку развернуть дивизию в латышский стрелковый корпус...

Последним на этом совещании выступил со справкой начальник связи фронта генерал-майор Панин. Он сообщил, что с Москвой, соседями и армиями установлена связь телеграфная и по телефону ВЧ, а также и по радио.

— Средствами связи нам очень помог штаб Северо-Западного фронта, — сказал он в заключение.

В тот же день командующий фронтом и я с группой офицеров штаба и фронтовых управлений выехали в армии.

* * *

С 20 октября 1943 года наш фронт стал называться 2-м Прибалтийским, а Калининский фронт генерала армия А. И. Еременко был переименован в 1-й Прибалтийский.

В конце октября армии нашего фронта приступили к проведению частных наступательных операций. 1-я ударная армия под командованием энергичного молодого генерал-лейтенанта Г. П. Короткова организовала наступление несколькими дивизиями на Старую Руссу, стремясь охватить этот город с юго-запада. 22-я армия многоопытного генерал-лейтенанта В. А. Юшкевича, которого я знал по гражданской войне (в его полку при освобождении Крыма в 1920 году командовал ротой), повела наступление севернее города Новосокольники.

Части трех дивизий этой армии стремились разгромить гарнизон Новосокольников, освободить этот город и крупный железнодорожный узел.

Войска 1-й ударной и 22-й армий не смогли полностью выполнить поставленные задачи. Немецко-фашистское командование подтянуло на это направление пять дивизий с других участков фронта. Сопротивление врага, опиравшегося на заранее подготовленную систему обороны, резко возросло. 5 ноября продвижение наших войск прекратилось совсем.

В первых числах ноября нанесла удар из района Невеля в направлении на северо-запад, на Пустошку, левофланговая 3-я ударная армия генерал-лейтенанта Кузьмы Никитовича Галицкого. Эта армия в течение первой недели октября блестяще провела в составе Калининского фронта Невельскую наступательную операцию, разгромила вражеские части под Невелем и освободила город. И вот теперь силами четырех дивизий и трех танковых бригад, поддержанных всей армейской артиллерией, она неожиданно для противника возобновила наступление от Невеля, успешно прорвала вражескую оборону и стала быстро продвигаться к Пустошке. Воспользовавшись успехом нашей левофланговой армии, перешла в наступление и примыкавшая к ней правофланговая 4-я ударная армия 1-го Прибалтийского фронта. Она стала продвигаться на запад, к озеру Нещердо, и частью сил на юго-запад, к Полоцку.

Уже через три дня после начала наступления войска этих армий продвинулись свыше 30 километров в глубину и расширили прорыв более чем на 40 километров по фронту. Такое удачное наступление наших войск к западу от Невеля обусловливалось в значительной мере тем, что этим лесисто-болотистым районом владели в основном партизаны, а немецкие части, главным образом военно-полицейские отряды по борьбе с партизанами, занимали лишь отдельные опорные пункты. В результате успешного продвижения в районе Невеля войска фронта охватили 16-ю немецкую армию с юга.

Немецкое командование было серьезно обеспокоено возможностью глубокого прорыва наших войск от Невеля. Ведь здесь и у него был один из самых уязвимых участков, так как тут проходил стык групп армий «Север» и «Центр». Поэтому оно в самом начале наступательных действий нашего фронта стало использовать все имевшиеся возможности для усиления 16-й армии, снимая войска с других участков и из резерва. На невельское направление, например, были направлены дивизии, подготовленные к отправке под Ленинград.

Эти данные о противнике мы получили через агентурную разведку штаба Северо-Западного фронта, вся сеть которого к тому времени была передана штабу нашего фронта. Еще активнее снабжали нас сведениями о тыловых районах противника и его войсках действовавшие там партизаны.

Для лучшей увязки наших действий с партизанскими соединениями в штаб фронта прибыл в те дни из Москвы руководитель Центрального штаба партизанского движения при Ставке П. К. Пономаренко — секретарь ЦК КП(б) Белоруссии. Мы были хорошо знакомы, так как П. К. Пономаренко был раньше членом Военного совета Брянского фронта. Остановившись в домике, где жил и я, он подробно рассказал мне о действиях партизан, намеченных для поддержки наступательной операции Ленинградского, Волховского и нашего фронтов.

* * *

К 10 ноября фланговые ударные армии нашего и 1-го Прибалтийского фронтов продвинулись более чем на 50 километров и расширили прорыв в глубине обороны противника до 60 километров. Но, поставив врага в опасное положение, наши войска оказались растянутыми по 60-километровой дуге, причем на некоторых участках между частями образовались разрывы.

Дело в том, что образованная горловина прорыва наших войск, которая вначале достигала 10 километров, в результате нескольких вражеских контрударов с севера и юга подброшенными сюда свежими дивизиями сузилась в два раза. По этой тесной, методически обстреливаемой артиллерией противника горловине, по одной относительно проезжей дороге, и шел подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия для армий обоих фронтов. Транспортная нитка была слишком тонкой, и войска во всем ощущали недостаток. Прибывавшие в армии резервы и пополнение преодолевали горловину только в ночное время, двигаясь по колено в грязи по обе стороны дороги, по которой беспрерывно шли транспорты. Это был период осенней распутицы. Зачастили мелкие, моросящие дожди, иногда с мокрым снегом. Большое число меридиально текущих речек и ручейков, бесчисленные озерца и озера, многочисленные болотистые районы, покрытые мелким лесом и кустарником, крайне затрудняли не только боевые действия и подвоз, но и передвижение частей и подразделений. Мы ездили в войска на вездеходах, а чаще верхом. Сумерки наступали рано, особенно в ненастные дни.

После одной из поездок в армию К. Н. Галицкого Маркиан Михайлович Попов делился со мною впечатлениями:

— Проскочил через горловину под неприятельским огнем, как заяц, несколько раз «виллис» застревал, бойцы помогали вытягивать его из грязи. Да, воевать на этой земле потруднее, чем было на Орловщине или на Брянгцине!

И. В. Сталин очень интересовался в то время обстановкой на нашем фронте и не раз звонил генералу М. М. Попову по телефону ВЧ. В частности, он беспокоился:

— Не думаете вы, что противник заткнет горловину и наши войска западнее Невеля очутятся в кольце?

Командующий фронтом заверил Верховного, что он и командующий 1-м Прибалтийским фронтом усилили оборонявшие горловину войска артиллерией и инженерными средствами, что не позволяет врагу перерезать горловину. А как только подойдет армия И. X. Баграмяна, он ее и 6-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта И. М. Чистякова с двумя танковыми корпусами введет для развития прорыва на Идрицу.

И. В. Сталин, по словам Попова, согласился с ним.

16 ноября А. И. Антонов позвонил по ВЧ М. М. Попову.

— Верховный приказал вам и 1-му Прибалтийскому перейти временно в невельском выступе к обороне, — сообщил он. — А на участках других армий вашего фронта продолжать частные наступательные операции. Директиву об этом получите. Имейте в виду, что 1-й Прибалтийский фронт в ближайшие дни начнет наступательную операцию в направлении на Городок. Освобождение этого города откроет нашим войскам выгодную возможность обхода Витебска и всего левого фланга группы армий «Центр» с севера. К тому же при ударе на Городок южная половина горловины невельского выступа будет ликвидирована и опасность ее закрытия противником исчезнет.

— А какие задачи лягут на наш фронт для помощи соседу в этой операции? — спросил генерал Попов.

— Наступательной задачи вам поставлено не будет, — ответил Антонов. — Но должен вас огорчить: на время этой операции ваш фронт несколько «раскулачат». В командование 1-м Прибалтийским фронтом вступает вместо Еременко Иван Христофорович Баграмян. Ему присвоено звание генерала армии. Вы передаете Баграмяну один стрелковый корпус из 6-й гвардейской армии. На должность командующего 11-й гвардейской армией уйдет от вас генерал Галицкий, а вместо него вашу 3-ю ударную армию примет генерал-полковник Чибисов. Перед межфронтовой наступательной операцией по деблокированию Ленинграда к вам придет новая, равноценная передаваемой Баграмяну армия. Вместо танкового корпуса на ваш фронт в ближайшее время будет направлен кавалерийский корпус. В тех условиях, в которых вы действуете, он найдет лучшее применение, чем танковый корпус. Кроме того, вам занаряжено пополнение людьми, танками, боеприпасами и горючим...

* * *

До конца второй декады декабря войска 2-го Прибалтийского фронта продолжали активными действиями сковывать 16-ю армию. Оборонявшаяся в невельском выступе 3-я ударная армия периодически тревожила противника то на одном, то на другом участке. В последние дни эти частные операции предпринимались одновременно с началом наступления войск 1-го Прибалтийского фронта на Городок. Поэтому противник не без основания ожидал удара крупных сил на идрицком направлении и вел большие работы по подготовке оборонительного рубежа, который проходил по линии река Нарва, Чудское озеро, Псков, Остров, Идрица. Ни одной дивизии из 16-й армии перебросить к Ленинграду гитлеровское командование не смогло, хотя наступления наших войск против своей 18-й армии, несомненно, ожидало со дня на день.

* * *

В середине декабря я был вызван в Генеральный штаб. Прилетел в Москву на самолете У-2, поставленном на лыжи. На Центральном аэродроме меня встретил офицер Генштаба.

Генерал А. И. Антонов принял меня немедленно. Он рассказал мне об окончательном замысле операции. По решению Ставки Ленинградский и Волховский фронты должны были разгромить 18-ю немецкую армию, в то время как на 2-й Прибалтийский фронт возлагалась задача сковать войска 16-й армии и часть сил группы армий «Север», составлявших ее оперативный резерв. После этого все три наших фронта должны были перейти в наступление в направлении на Нарву, Псков, Идрицу, разгромить 16-ю армию, полностью освободить Ленинградскую область.

Наступление 2-го Прибалтийского фронта планировалось первым.

В соответствии с решением Ставки нам предписывалось сначала разгромить войска противника в районе севернее Невеля, затем ударить на Идрицу и севернее Новосокольников для того, чтобы лишить врага возможности пользоваться рокадными железными дорогами, не допустить переброски его войск из состава 16-й армии под Ленинград и Новгород.

— На 2-й Прибалтийский фронт во второй половине декабря прибудет с Западного фронта 10-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Сухомлина, — сказал генерал А. И. Антонов. — Несколько позже к вам подойдет 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Осликовского.

В заключение нашей беседы Алексей Иннокентьевич по моей просьбе поделился своими впечатлениями о Тегеранской конференции, в работе которой он незадолго до этого участвовал.

* * *

После моего прилета из Москвы на фронтовой КП я доложил Военному совету фронта о полученных указаниях по предстоящей операции, о передаче нам 10-й гвардейской армии и кавалерийского корпуса. Генерал М. М. Попов немедленно принялся вместе со мной и начальниками родов войск за разработку плана операции. А тут пришла и директива Ставки.

Главный удар мы наметили на левом фланге фронта силами двух армий: 3-й ударной — на Пустошку, Опочку, а прибывающей 10-й гвардейской — на Идрицу, Зилупе. Армии правого крыла фронта, каждая силами двух-трех дивизий, должны на сутки раньше армий левого крыла перейти в наступление и приковать к себе противостоящие войска противника.

После постановки задач командармам и уточнения их на местности началась тщательная подготовка штабов и войск к наступлению, особенно в 3-й ударной армии. Соединения и части, намеченные для наступления, выводились поочередно в тыл для проведения учений по организации и проведению прорыва вражеской обороны.

— Все это хорошо, — сказал М. М. Попов, выслушав мой доклад о ходе подготовки войск фронта к предстоящей операции. — Больше всего меня сейчас беспокоит одно: прибудет ли своевременно 10-я гвардейская армия.

Вопрос о своевременном прибытии этой армии, естественно, волновал всех нас.

Перед наступлением на многих участках фронта проводилась непеременно то на одном, то на другом направлении разведка боем. Этими действиями противник как бы предупреждался, что снимать войска 16-й немецкой армии, действующие против нашего фронта, и перебрасывать их к Ленинграду опасно. Наряду с этим разведка боем по всему фронту маскировала намеченный участок главного удара.

* * *

Утром 30 декабря командарм 3-й ударной генерал Н. Е. Чибисов доложил командующему фронтом, что разведка боем установила ослабление обороны северной части горловины невельского выступа. Главные силы противника отошли оттуда к северу для усиления обороны 43-го армейского корпуса 16-й армии на подступах к железной дороге Новосокольники — Идрица.

— У меня подготовлены на правом фланге три стрелковые дивизии с танковой бригадой для наступления на ослабленные в горловине выступа войска противника, — заявил Н. Е. Чибисов. — Разрешите мне этими силами ударить по врагу накануне Нового года?

Командующий фронтом, посоветовавшись со мною, утвердил это предложение. Неожиданный удар войск 3-й ударной 31 декабря застал противника врасплох и увенчался успехом. Первая позиция врага была прорвана. Новогодним вечером гитлеровцы под покровом темноты стали отходить в северном направлении. Правофланговые войска армии Чибисова начали преследование противника и всю ночь громили отступающие вражеские войска. Темнота, крепкий мороз, начавшаяся вьюга и заминированные дороги чрезвычайно затрудняли преследование врага. В деревнях пылали пожары — фашисты, уходя, сжигали дома. За ту новогоднюю ночь правофланговые дивизии 3-й ударной прошли около 10 километров. Утром 1 января наши войска приблизились к заранее подготовленному оборонительному рубежу. Попытки с ходу его преодолеть не удались.

В наступательных боях в новогоднюю ночь, так же как и при прорыве от Невеля на Пустошку в начале ноября, в 3-й ударной армии особенно отличились бойцы 28, 146 и 46-й гвардейской стрелковых дивизий, а также танкисты 118-й танковой бригады. Сержантам этой бригады Алексею Ивановичу Соколову и Виктору Семеновичу Чернышенко было присвоено звание Героя Советского Союза.

Это был относительно небольшой успех, но все же он сделал более приятным празднование Нового года на фронтовом КП. Так как немецкие войска были отброшены теперь от Невеля на несколько километров на северо-запад, мы перенесли через два дня фронтовой КП в деревню Спичино.

* * *

11 января начались частные наступательные операции армий правого крыла нашего фронта. А на другой день после тридцатиминутной артподготовки перешли в наступление армии левого крыла — главные силы фронта. К сожалению, опасения командующего фронтом подтвердились: соединения 10-й гвардейской армии подошли поздно, и в первый день наступления армия смогла ввести в бой с ходу только один стрелковый корпус. Лишь на другой день в сражение вступила вся армия генерала А. В. Сухомлина. По силе сопротивления вражеских войск становилось ясно, что наше наступление не явилось неожиданным для противника. Поэтому продвижение армий левого крыла фронта шло медленно, не более 2–3 километров в сутки. Особенно тяжело, со значительными потерями, наступали корпуса 10-й гвардейской армии. И это неудивительно. Ведь они только что пришли на эту незнакомую однообразную лесисто-болотистую местность. Были случаи, когда части и подразделения сбивались с заданных направлений, теряли связь со штабами и соседями.

Тем не менее армия Н. Е. Чибисова и А. В. Сухомлина в течение недельного наступления продвинулись вперед на 15–18 километров и нанесли войскам противника большие потери. Правда, мощный оборонительный рубеж, созданный противником в районе городов Пустошка и Идрица, прорвать тогда не удалось.

Ударами армий левого крыла и частными наступательными операциями на правом крыле фронта мы крепко сковали войска 16-й немецкой армии. Однако разгромить группировку противника севернее Невеля мы к намеченному ранее сроку не смогли. Это, конечно, вызвало недовольство со стороны Ставки и Генерального штаба.

20 января я разговаривал по телефону с начальником штаба Ленинградского фронта генерал-лейтенантом Д. Н. Гусевым. Сообщил ему об обстановке на нашем фронте и просил информировать о боях под Ленинградом.

— Об этом вам хочет рассказать командующий фронтом, — ответил он.

В трубке послышался глуховатый голос Леонида Александровича Говорова, хорошо знакомого мне по совместной службе в войсках и учебе в академии в довоенные годы.

— Как вы знаете, главный удар наш фронт наносит при содействии Балтийского флота двумя армиями: 2-й ударной генерала Федюнинского с ораниенбаумского плацдарма на Рошпу и 42-й генерала Масленникова из района южнее Пушкина в направлении Красное Село, Ропша. Наступление вначале развивалось медленно. За три дня армии продвинулись на 10 километров. Только с вводом в бой подвижных групп и резервов 18 января наступил перелом. Противник начал отводить свои изрядно побитые войска. Вчера наши соединения овладели Ропшей и освободили Красное Село, а сегодня начали наступление на Кингисепп, Нарву и Гатчину...

Вечером того же дня мне позвонил начальник штаба Волховского фронта генерал-лейтенант Федор Петрович Озеров, мой однокурсник по Военной академии Генерального штаба и близкий друг. Он радостным голосом известил меня:

— Сегодня утром войска нашей 59-й армии генерал-лейтенанта Коровникова соединились западнее Новгорода, освободили город и завершили окружение части сил противника западнее его. Командующий фронтом генерал Мерецков, который сидит рядом со мной, советует вам создать сильную группировку на правом фланге и совместно с нашими соединениями развивать достигнутый успех. А то, как нам известно, наступление на идрицком направлении у вас застопорилось.

К концу суток я позвонил начальнику штаба 1-го Прибалтийского фронта генерал-лейтенанту Владимиру Васильевичу Курасову и ознакомил его с обстановкой на нашем фронте. Он сказал, что командующий фронтом хочет высказать в связи с этим свое мнение. В трубке послышался голос генерала армии И. X. Баграмяна.

— Почти целый год соседние армии наших фронтов наступают в направлении Пустошка, Идрица, — сказал Иван Христофорович. — Противник настроил здесь столько оборонительных позиций и скопил столько войск, что продолжать наступление на этом направлении, на мой взгляд, бесцельно. Надо бы изменить направление главного удара вашего фронта.

— Этот вопрос командующий фронтом уже поставил перед Ставкой, — заметил я.

— Вот это я и хотел вам посоветовать! — закончил разговор Баграмян.

Здесь уместно сказать, что таким откровенным разговор между Баграмяном, его начальником штаба Курасовым и мной был главным образом потому, что все трое были однокурсниками первого набора Военной академии Генерального штаба, близкими товарищами. Кстати, нашими однокурсниками — а слушателей тогда было немногим больше ста — являлись А. М. Василевский, А. И. Антонов, ряд других командиров, ставших командующими и начальниками штабов фронтов, армий и флотов.

После полуночи я зашел к командующему фронтом и доложил ему о своем докладе Антонову и о разговоре с начальниками штабов и командующими соседних фронтов. Выслушав меня, Маркиан Михайлович сказал:

— А мне звонил товарищ Сталин. Верховный высказал недовольство слабыми результатами наступления фронта. Предложил заменить командующего гвардейской армией Сухомлина.

— Кого же вы предложили вместо него? — спросил я.

— Своего заместителя Михаила Ильича Казакова, — ответил Попов. — Верховный согласился. Я уже известил об этом Казакова, и он уехал принимать армию. Просил назначить начальником штаба армии вашего заместителя генерала Сидельникова.

— Тогда я буду просить генерала Штеменко прислать на его место одного из руководящих работников Оперативного управления Генштаба, — сказал я.

— Сталин разрешил прекратить наступление на Идрицу, — уведомил меня Попов. — Разрешил перегруппировать 10-ю гвардейскую армию к центру для совместного с 22-й армией наступления на Опочку. На перегруппировку гвардейской армии и подготовку к наступлению дается неделя сроку...

М. М. Попов и генерал М. И. Казаков с присущей им энергией принялись перегруппировывать войска 10-й гвардейской к Новосокольникам. Для маскировки передвижения соединений с фланга к центру фронта дивизии первого эшелона армии оставили на месте и включили их в состав 3-й ударной. Вместо них в 10-ю гвардейскую передали гвардейские стрелковые дивизии из других армий. 10-я стала однородной, все соединения были гвардейскими. Переброска войск армии на расстояние 50–70 километров производилась только в ночное время. Пополнившись людьми, боеприпасами и горючим, 10-я гвардейская совместно с 22-й армией готовилась к наступлению на Новосокольники, Опочку, которое намечалось начать 30 января.

В последние дни января войска Ленинградского и Волховского фронтов продолжали громить 18-ю немецкую армию и успешно продвигались вперед. Они сражались на рубеже Нарвский залив, Кингисепп, Любань, Чудово, река Луга, Шумск.

* * *

В войсках 2-го Прибалтийского фронта, готовившихся к наступлению, в широких масштабах проводилась политическая работа. К лозунгу «Разгромим вражеские войска, блокирующие Ленинград!» добавился новый — «Мощными ударами по противостоящим немецко-фашистским войскам не допустим их переброски к городу Ленина!». В подразделениях проводились беседы об успешных действиях войск Ленинградского и Волховского фронтов, пропагандировались примеры героических подвигов, совершенных воинами. Бойцов призывали равняться при наступлении на этих замечательных героев. В канун предстоящей фронтовой операции от красноармейцев стал поступать поток заявлений с просьбой принять их в партию, комсомол, шло укрепление партийных организаций в подразделениях.

30 января на ряде участков нашего фронта проводилась разведка боем крупными силами. А на следующий день войска 2-го Прибалтийского после артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление в направлении Новосокольники, Опочка.

Войскам приходилось наступать в очень трудных условиях, по сильно пересеченной местности с толстым снежным покровом, изрезанной многочисленными балками, заполненными водой. Высоты и подступы к ним были покрыты лесом и кустарником. Для танков такая местность была почти непреодолимой, и вся тяжесть наступления ложилась на плечи пехоты. По два, а иногда по одному километру в день продвигались вперед наши части, преодолевая многочисленные, заранее оборудованные гитлеровцами позиции. Большая часть войск 16-й немецкой армии была переброшена с других направлений против наступающих главных сил нашего фронта. И все же к середине февраля новосокольническая группировка противника, потерпев поражение, была отброшена на 15–20 километров северо-западнее, на рубеж Нарва, Маево. Наши войска овладели городом и железнодорожным узлом Новосокольники. За время боев гитлеровское командование не смогло перебросить под Ленинград сколько-нибудь значительные силы из своей 16-й армии на помощь оказавшейся в те дни в крайне тяжелом положении 18-й армии.

В этой операции особенно отличились гвардейцы армии генерала М. И. Казакова. А в этой армии успешнее других сражались гвардейские дивизии генералов Б. Б. Городовикова^[1], А. Т. Стученко, М. Ф. Андрющенко, гвардейские стрелковые полки под командованием полковников В. М. Лазарева, И. К. Колодяжного и В. А. Черкасова, а также гвардейские стрелковые батальоны майоров Г. И. Демидова и И. М. Третьяка.

В 22-й армии генерала В. А. Юшкевича при освобождении города Новосокольники отличились соединения под командованием генералов А. Л. Кроника и Д. К. Бранткална и полковника В. К. Чеснокова.

К середине февраля войска Ленинградского фронта форсировали реку Нарву, создали южнее города Нарвы плацдарм и перерезали железную дорогу Нарва — Таллин.

К этому времени наступавшие на Лугу фланговые армии Ленинградского и Волховского фронтов разгромили вражеские части в районе Луги, овладели городом и принудили противника поспешно отступать оттуда на юго-запад.

Волховский фронт решением Ставки был расформирован, его войска вошли в состав Ленинградского фронта.

* * *

Немецкое командование, как установили позже, не имело намерения глубоко отводить свои войска. Армии Ленинградского фронта, наступавшие на псковском и островском направлениях, вынуждены были вскоре приостановить наступление. Остановились и армии нашего фронта. Оказалось, что противник оттянул свои войска на заранее подготовленный оборонительный рубеж под названием «Пантера», построенный на линии река Нарва, Чудское озеро, Псков, Остров, Новоржев, Идрица.

* * *

17 февраля, когда наступление главной группировки нашего фронта совсем иссякло, мы неожиданно получили приказание Ставки готовить армии левого крыла фронта к новому наступлению на Идрицу, Резекне. Вспомогательные удары, как и прежде, надлежало готовить на Остров и Опочку. На себежском направлении, примыкающем с юга к идрицкому, планировалось наступление двух армий правого крыла 1-го Прибалтийского фронта.

На другой день для планирования взаимодействия межфронтовой операции на наш фронтовой КП прибыло командование соседнего фронта во главе с И. X. Баграмяном. Мы уточнили намеченные для каждой армии задачи, в каких направлениях они будут наступать главными силами. Определили ориентировочно начать операцию 28 февраля.

Надо откровенно признаться, что командование обоих фронтов без особого оптимизма занималось подготовкой этой операции. Особенно это касалось нашего фронта — сказывалось то, что на идрицком направлении нам долго не удавалось достичь необходимого успеха.

— Во время только что проведенной операции мы израсходовали большую часть боеприпасов и горючего, численность личного состава в дивизиях уменьшилась до трех с половиной и даже до трех тысяч человек, — говорил генерал М. М. Попов. — Исправных танков и грузовых автомобилей осталось мало. К тому же начинается весенняя распутица. А нам снова предстоит наступать на Идрицу... Правда, Ставка сообщает, что на компенсацию потерь людского состава и техники на фронт посланы эшелоны с пополнением и транспорты с танками, боеприпасами и горючим.

Во время подготовки межфронтовой операции пополненная стрелковым корпусом правофланговая 1-я ударная армия и правофланговые дивизии 22-й армии продолжали во взаимодействии с силами Ленинградского фронта продвигаться вперед. 18 февраля они овладели старинным русским городом Старая Русса, а 21 февраля — городом Холм. 24 февраля 1-я ударная содействовала 54-й армии Ленинградского фронта в овладении важным железнодорожным узлом и городом Дно и впоследствии стала развивать наступление на Остров. В этих боях особо отличились соединения генерала Н. Д. Захватаева и полковника В. М. Шатилова.

В конечном счете значительное продвижение соединений Ленинградского фронта в направления на Псков и Остров и настойчивость в наступлении нашего фронта на Идрицу вынудили немецкое командование отвести свои войска. Решающую роль в этом сыграла угроза окружения, нависавшая над 16-й немецкой армией.

Должен сказать, что разведка нашего фронта вскрыла отход вражеских войск с запозданием. Это явилось одной из причин, помешавших нашему фронту воспрепятствовать организованному отходу противника на заранее созданные оборонительные рубежи. Анализируя допущенный просчет, я пришел к выводу, что разведуправление фронта и штаб в целом за массой мероприятий по организации в войсках тактической разведки ослабили внимание к вопросам разведки в оперативном масштабе, что не позволило точно и своевременно раскрыть замысел вражеского командования о таком маневре, как отход крупной группировки. Это было тяжелым уроком, который все мы, генералы и офицеры штаба фронта, глубоко прочувствовали. Особенно сильно переживал неудачу начальник разведуправления полковник Маслов. К чести Михаила Степановича следует подчеркнуть, что позже в его служебной деятельности подобных ошибок не было.

Преследующие противника соединения нашего фронта были остановлены восточнее городов Остров, Пустошка. Для объективной оценки событий тех дней следует отметить, что сил, необходимых для успешных действий по прорыву обороны противника и преодолению его сопротивления, у нас тогда не было.

Однако частные неудачи, о которых сказано выше, не должны заслонять главного: упорное продвижение войск наших трех фронтов не только освободило Ленинград от блокады, но и основательно подорвало силы стратегической группировки вражеских войск на северо-западе.

Конечно, мы тогда отчетливо сознавали, что решение Ставки было нами выполнено не полностью. Оценивая наши действия, Ставка учитывала, что в ходе длительных наступательных боев, когда характер местности и погода помогали упорно оборонявшемуся противнику, наши войска понесли значительные потери и устали.

Не принесло желаемых результатов и апрельское наступление Ленинградского и Прибалтийских фронтов. Весенняя распутица, сделавшая непроходимыми большинство дорог, сводила на нет наши возможности маневрирования. Продвижение на всех трех фронтах было небольшим, и наступление вскоре приостановилось. Войска перешли к обороне и находились в ней до июля 1944 года.

28 февраля на наш КП в Спичино прибыл представитель Ставки Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Его сопровождал — в качестве начальника штаба — начальник Оперативного управления Генштаба генерал-полковник С. М. Штеменко. Поместились они в домике рядом с фронтовым узлом связи.

Надо сказать, что с Семеном Константиновичем Тимошенко я был хорошо знаком. В тридцатые годы я некоторое время служил в кавалерийской дивизии, а затем в штабе Киевского военного округа, а С. К. Тимошенко в то время был помощником командующего округом по коннице и при инспектировании кавалерийских соединений нередко брал меня с собой. Сергея Матвеевича Штеменко я знал лишь по кратковременным встречам в Генштабе.

В тот же день С. К. Тимошенко долго и пристально изучал принесенную мною карту. После моего доклада об обстановке на фронте и вручения карты С. М. Штеменко, находившийся у Семена Константиновича, ушел.

29 февраля утром на нашем КП в Спичино маршал Тимошенко провел совещание с командованием 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов. И. X. Баграмян приехал с начальником штаба фронта генералом В. В.. Курасовым и членом Военного совета генералом Д. С. Леоновым. От нашего фронта в совещании участвовали М. М. Попов, Н. А. Булганин и я.

В начале совещания генерал С. М. Штеменко кратко ознакомил нас с положением на всем советско-германском фронте, обратив особое внимание на Прибалтийские и Ленинградский фронты. А затем генералы И. X. Баграмян и М. М. Попов доложили, показывая на карте, о задачах, поставленных выделенным для наступления армиям, и о том, что войска готовы к наступлению с утра следующего дня.

После короткого обмена мнениями С. К. Тимошенко внес мелкие поправки в план операции и дал разрешение начать ее 1 марта.

Вскоре все участники совещания разъехались для проверки готовности войск к наступлению.

Хочу, забегая вперед, отметить, что на третий день операции на КП в Спичино, а затем через две недели на КП левофланговой 3-й ударной армии маршал Тимошенко провел точно такие же совещания и в таком же составе. На них обсуждались ход и результаты наступления войск, намечалось, как развивать наступление дальше, и составлялись на имя Верховногосовместные письменные донесения об операции и предложения о ее продолжении.

Рано утром 1 марта Тимошенко, Штеменко и командование Прибалтийских фронтов находились на фронтовых наблюдательных пунктах.

Из-за тумана и плохой видимости начало наступления задержалось. Около полудня после артиллерийской подготовки наши войска атаковали противника. Ожидаемого успеха это не принесло. Немцы подготовили мощную систему обороны, их артиллерийский и пулеметный огонь был настолько плотным, что все попытки атаковать оказывались безуспешными.

День ото дня все больше давала себя знать наступившая весенняя распутица. Почва раскисла, особенно на равнинах. Вода затопила низины и овраги. Атакующие пехотинцы едва двигались по разбухшим от воды полям, с трудом вытаскивая сапоги из вязкой грязи. Колеса пушек и машин крепко засасывало в разбитых колеях дорог. Даже танки застревали в канавах и речках, останавливаясь иногда перед самыми вражескими позициями. Автомашины, да и конные обозы могли передвигаться только по ночам, когда подмерзала почва, а днем беспомощно увязали в грязи.

И мы, и представители Ставки, находившиеся на фронтовом командном пункте, понимали, что продолжение наступления в таких условиях ничего, кроме потерь, не принесет.

С разрешения Ставки С. К. Тимошенко дал указания о переносе наступления на 10 марта.

К середине марта две наши наступавшие армии прорвали на своих участках оборону противника на 10–15 километров в глубину и на 25–30 километров по фронту и овладели городами Новоржев и Пустошка.

На этом, собственно, совместная операция Ленинградского и Прибалтийских фронтов завершилась.

В результате межфронтовой наступательной операции войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов при содействии Краснознаменного Балтийского флота и многочисленных партизанских соединений полностью сняли блокаду с Ленинграда, освободили от фашистских захватчиков Ленинградскую область, часть Калининской и Псковской областей, вступили на землю Советской Эстонии и создали благоприятные условия для последующего наступления с целью освобождения всей Прибалтики.

В ходе наступления в этой важной стратегической операции наши войска нанесли тяжелое поражение 18-й немецкой армии. Значительный урон потерпела также и 16-я немецкая армия.

Последними операциями Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов были установлены важные для Ставки данные о том, что фашистское командование не имеет намерения отводить свои войска на юго-запад и запад. Оно оставило свою группу армий «Север» на заранее подготовленном оборонительном рубеже «Пантера», растянувшемся на линии река Нарва, Чудское озеро, Псков, Остров, Идрица.

После совещания, которое С. К. Тимошенко провел с командованием обоих фронтов, Ставке было доложено об итогах наступления. Для нового наступления требовалось усилить войска Прибалтийских фронтов, более тщательно подготовить их к боевым действиям, пополнить боеприпасами. Ставка согласилась перенести начало нового наступления на месяц.

* * *

В последних числах марта и в начале апреля наш и Ленинградский фронты предприняли несколько частных наступательных операций. Противник, занимавший мощную систему оборонительных сооружений, сопротивлялся искусно и с большим упорством. Достичь решительных успехов наши войска не смогли.

При такой обстановке командованию Ленинградского фронта управлять своими многочисленными армиями, растянувшимися на огромном пространстве (на правом крыле — перед войсками Финляндии, а в центре и на левом крыле, от Финского залива до Острова, — против немецко-фашистских войск группы армий «Север»), становилось день от дня труднее. И Ставка по предложению Генерального штаба решила создать в полосе бывшего Волховского фронта новый фронт, передав ему армии левого крыла Ленинградского фронта.

20 апреля был образован 3-й Прибалтийский фронт. В командование им вступил генерал армии И. И. Масленников, а начальником штаба стал хорошо знакомый мне генерал-лейтенант В. Р. Вашкевич.

На нашем фронте к этому времени тоже произошли изменения в командовании. Генерал М. М. Попов, при котором войска фронта испытали ряд неудач, был освобожден от должности. На его место Ставка назначила генерала армии А. И. Еременко, при этом М. М. Попов стал его заместителем. Сменился и член Военного совета фронта — им стал генерал-лейтенант В. Н. Богаткин.

Андрея Ивановича Еременко, под началом которого мне предстояло теперь работать, я хорошо знал еще до войны, когда он был командиром кавалерийского корпуса в Белорусском военном округе. Кряжистый, с широкими плечами, он производил впечатление человека волевого и физически сильного. Нелегкий путь от солдата до командующего фронтом дал ему возможность обрести большой военный опыт, который он успешно применил и летом сорок первого на Западном фронте, и в битве на Волге, и в операции по освобождению Крыма. В начале войны судьба свела нас в сложной обстановке на Брянском фронте, где я был заместителем начальника штаба фронта. В любой обстановке Андрей Иванович действовал спокойно, уверенно. Однако работать вместе с ним было непросто. Еременко отличался крутым нравом. К одной черте его характера, в частности, я никак не мог привыкнуть. Он редко сообщал, когда и куда уезжает. Видимо, любил появляться в войсках неожиданно и на всякий случай не спешил раскрывать заранее свои планы.

— Где вас искать в случае необходимости? — бывало спрашивал я.

— Где буду, оттуда позвоню вам сам, — недовольно отвечал Еременко.

Генерал-лейтенант В. Н. Богаткин был человеком иного склада.

Все, кому довелось с ним работать, глубоко уважали его за спокойную житейскую мудрость, выдержку. До войны Владимир Николаевич занимал должность начальника политуправления округа, окончил академию. Человек большой культуры и эрудиции, он был очень скромен, уважал это качество в других, недовольно морщился, когда какой-нибудь начальник мнил себя этаким столпом и не допускал возражений со стороны. Таких не в меру самонадеянных начальников Богаткин строго одергивал, не глядя на прежние заслуги и высокое положение. Здесь уместно отметить, что сын генерала служил в то время в 10-й гвардейской армии. Володя Богаткин все время находился на передовой, командуя дивизионом^[2].

В течение последнего весеннего месяца новые командующий фронтом и член Военного совета, сопровождаемые группой офицеров штаба и политуправления фронта, большую часть времени находились в войсках. Знакомились с командованием и штабами, проверяли состояние войск и их боевую готовность, ставили задачи на подготовку к летним наступательным операциям. Новый командующий фронтом провел почти во всех армиях показные занятия на тему: «Наступление усиленного стрелкового батальона на укрепленную оборонительную позицию». Свой богатый боевой опыт по проведению наступления на вражескую оборону генерал армии А. И. Еременко стремился передать всему командному составу фронта.

Кроме того, командование фронта всеми мерами старалось пополнить стрелковые дивизии личным составом. Рассчитывать на прибытие значительных подкреплений мы в то время не могли, поэтому усиленно искали резервы у себя: во фронтовых и армейских запасных полках, госпиталях готовили к отправке в боевые части всех, кто мог воевать. 

Глава вторая. В боях за Прибалтику

В конце весны 1944 года на подступах к Прибалтике, от Финского залива по реке Нарва и восточному побережью Чудского озера, оборонялись войска левого крыла Ленинградского фронта, поддерживаемые Краснознаменный Балтийским флотом.

Далее на юг по восточному побережью Псковского озера, перед Псковом и Островом, занимали оборону войска 3-го Прибалтийского фронта (42, 67, 1-я ударная и 54-я армии).

Левее него — на рубеже восточнее Пушкинских Гор, Идрицы и до озера Нещердо — действовали войска 2-го Прибалтийского фронта (3-я ударная, 10-я гвардейская и 22-я армии). Южнее озера Нещердо и до Западной Двины (против Витебска) держали оборону войска 1-го Прибалтийского фронта (4-я ударная, 6-я и 11-я гвардейские и 43-я армии).

Войска фронтов усиленно готовились к летним наступательным операциям, укомплектовывались личным составом и вооружением, ремонтировали оружие и боевую технику, пополнялись всеми видами запасов. Соединения поочередно выводились из первых эшелонов в тыловую полосу, и с ними проводились учения по преодолению оборонительных позиций, а также стрельбы.

В штабах разрабатывались планы операций, уточнялось начертание вражеских позиций и численность обороняющих их войск.

Против Ленинградского и Прибалтийских фронтов от Финского залива до Полоцка действовали немецко-фашистские войска группы армий «Север» (оперативная группа «Нарва», 18-я и 16-я армии) и часть сил 3-й танковой армии группы армий «Центр».

Вражеское командование придавало большое значение сохранению в своих руках Прибалтики, поскольку она прикрывала с северо-востока Восточную Пруссию, являясь по отношению к ней своеобразным предпольем. Кроме того, удержание Прибалтики обеспечивало действия немецко-фашистского морского флота в восточной части Балтийского моря и сохраняло связи с Финляндией, еще остававшейся союзницей Германии, и находившимися там немецкими войсками. И наконец, из Прибалтики гитлеровцы вывозили значительное количество сельскохозяйственных продуктов. Поэтому немецкое командование держало в Прибалтике крупные силы и подготовило на подступах к ней и на ее территории ряд мощных оборонительных линий. На таллинском направлении на перешейке между Финским заливом и Чудским озером был создан рубеж «Танненбург». Южнее Псковского озера, на подступах к Эстонии с юго-востока, а также на подходе к Латвии с востока, протянулся оборонительный рубеж немецко-фашистских войск. Он проходил восточнее Пскова, Идрицы, Полоцка и составлял северную часть Восточного вала — по хвастливым заявлениям немецкой пропаганды, непреодолимого препятствия для Красной Армии. На глубине около 50 километров от основного был оборудован еще тыловой рубеж — «Рейер», а за ним три промежуточных рубежа.

Основной, главной операцией летней кампании 1944 года, по замыслу Ставки, должна была быть стратегическая операция с целью разгрома группы армий «Центр» и освобождения Белоруссии. В этой крупнейшей операции под кодовым названием «Багратион» должны были участвовать четыре фронта: 1-й Прибалтийский, 3, 2 и 1-й Белорусские фронты. Начать Белорусскую операцию намечалось во второй половине июня. А наступление нашего фронта, нацеленного в общем направлений на Ригу, а также 3-го Прибалтийского и Ленинградского фронтов планировалось двумя неделями позже.

И вот рано утром 23 июня 19.44 года началась одна из самых крупных наступательных операций Великой Отечественной войны — Белорусская. Огромные силы четырех фронтов мощным ударом успешно форсировали Западную Двину и прорвали вражескую оборону на витебском, оршанском, могилевском и бобруйском направлениях. Фашистская группа армий «Центр», еще недавно угрожавшая Москве, теперь панически отступала.

Немецко-фашистское командование перебрасывало свежие части и соединения из внутренних районов Германии, из оккупированных ею стран, а также с участков советско-германского фронта, продолжавших оставаться стабильными, на усиление группы армий «Центр». А на создание обороны у границ Литвы перед 1-м Прибалтийским фронтом выдвигались войска группы армий «Север», противостоявшие 2-му и 3-му Прибалтийским фронтам. Вражеская оборона перед этими фронтами была ослаблена, создалась благоприятная обстановка для нашего наступления.

* * *

В первых числах июля из Ставки через Генштаб стали поступать настойчивые требования к командованию 2-го Прибалтийского фронта о сокращении сроков подготовки наступления на Ригу.

Передний край нашего фронта проходил по линии Новоржев, Пустошка, озеро Нещердо и упирался левым флангом западнее Полоцка в Западную Двину.

Войскам 2-го Прибалтийского фронта директивой Ставки было приказано разгромить группировку противника в районе Идрица, Себеж, Дрисса, овладеть рубежом Резекне, Даугавпилс, затем продолжать наступление на Ригу и совместно с 1-м Прибалтийским фронтом изолировать группировку противника в Прибалтике от Германии с последующим разгромом этой группировки.

Во исполнение решения Ставки нашему фронту предстояло нанести два удара. Правым крылом фронт планировал нанести удар в направлении Себеж, Резекне в обход Идрицы с севера, левым — в направлении Дрисса, Даугавпилс.

Андрей Иванович Еременко решил нанести главный удар силами 10-й гвардейской и 3-й ударной армий в общем направлении на Резекне. И еще один — левым флангом, а точнее — войсками 22-й и 4-й ударной армий на Даугавпилс. В состав 22-й армии влился 130-й латышский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Д. К. Бранткална, состоявший из двух дивизий: 43-й гвардейской и только что сформированной 308-й. Для развития успеха 4-й ударной армии (она была передана нам из состава 1-го Прибалтийского фронта, 1-ю ударную армию мы передали в 3-й Прибалтийский фронт) в ее полосе намечалось, ввести 5-й танковый корпус. Начало наступления войск фронта генерал А. И. Еременко наметил на 10 июля.

Уточнить готовность войск к наступлению командующий послал своих заместителей. Мне с группой штабных офицеров он приказал вылететь в 4-ю ударную.

— Проверьте до деталей, как обеспечивается армией ввод в прорыв танкового корпуса Сахно, — напутствовал меня Еременко. — После проверки останьтесь там, помогите Сахно пробиться на оперативный простор.

С командующим армией генерал-лейтенантом Петром Федоровичем Малышевым я встретился на командном пункте, расположенном в лесу неподалеку от шоссе. Он сидел в кабине автобуса, разостлав на коленях помятую карту. Рядом с П. Ф. Малышевым склонился над картой его начальник штаба генерал-майор А. И. Кудряшов.

Командующий поднялся, подал мне руку. Глаза его от длительной бессонницы были воспалены. Узнав о цели моего приезда, Малышев пробасил:

— Ну что ж... поработаем вместе. Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Поедемте сейчас к Сахно...

К танкистам приехали в полдень. В последние дни в корпус М. Г. Сахно поступило 140 новеньких тридцатьчетверок. Укрытые в лесу, они поблескивали еще свежей краской. Усиленный самоходно-артиллерийскими, минометными и зенитными частями, танковый корпус представлял собой грозную силу. На это соединение мы возлагали большие надежды.

Командир корпуса генерал-майор Михаил Гордеевич Сахно был знаком мне по Орловской операции. Это опытный танкист и очень храбрый человек. Среднего роста, не по летам подвижный, с высоким с залысинами лбом, Сахно сразу производил впечатление человека хладнокровного и уверенного в себе. Он размашисто шагал рядом с нами и докладывал:

— В основном все готово. Немножко тревожит то, что техника новая, еще как следует не освоена. Машины необкатанные, да и экипажи есть несколоченные. — Помолчав, он добавил: — Правда, комсостав опытный... Полагаю, все будет в порядке.

Малышев приказал собрать людей. Через несколько минут танкисты выстроились на поросшей папоротником полянке. В шеренгах стоят очень молодые люди. Но большинство из них народ стреляный, отмеченный орденами и медалями. Чувствовалось, что комкор гордится своими молодцами.

Вид у танкистов действительно был бравый. Некоторые из них мне показались знакомыми. Особенно один старший лейтенант, молодой, скуластый, с хитроватыми прорезями темных глаз. Я подошел к нему поближе, стараясь припомнить фамилию офицера.

— Мы, кажется, уже где-то встречались? — не очень уверенно проговорил я.

— Так точно, товарищ генерал! — весело отозвался он. — Под Карачевом, на Брянском... Тулунин моя фамилия.

«Тулунин... Тулунин...» Услышав эту фамилию, я вспомнил, при каких обстоятельствах встречался с ним. Перед глазами встали картины прошлогодних боев за Орел. После освобождения этого города войска совершали бросок к Брянску. Пыльные дороги, сгоревшие дотла селения. Я, тогда начальник штаба Брянского фронта, заехал в 11-ю гвардейскую армию, в составе которой действовал танковый корпус М. Г. Сахно. Иван Христофорович Баграмян вручал ордена и медали отличившимся в последних боях. Среди них был и Павел Федорович Тулунин. Мне сказали, что он со своей танковой ротой первым выскочил на железную дорогу Орел — Карачев, взорвал полотно и отрезал врагу путь к отступлению.

— Вы и теперь командуете ротой? — спросил я.

— Тогда я только исполнял обязанности, а сейчас командую. Очередное звание вот присвоили...

От танкистов я уезжал в хорошем настроении. Генерал Сахно, подчиненные ему офицеры произвели самое благоприятное впечатление знанием дела, опытностью, уверенностью в успехе. Рядовые танкисты отчетливо понимали важность стоявшей перед ними задачи и работали не покладая рук. Возле укрытых и умело замаскированных боевых машин кипела работа, в командирских и штабных блиндажах царила деловая обстановка. Люди трудились старательно, без суеты, во всем чувствовалась рука опытного, твердого командира. Конечно, это укрепляло уверенность, что в предстоящем наступлении армии будет сопутствовать успех.

Перед рассветом 10 июля я отправился на наблюдательный пункт 14-го стрелкового корпуса. НП был оборудован наспех. Он представлял собой плохо замаскированную землянку, расположенную поблизости от узенькой траншеи. К ней примыкали еще два небольших сооружения. Командир корпуса генерал-майор П. А. Артюшенко стоял у стереотрубы. Не успели мы с ним поздороваться, как тишину прошила пулеметная очередь. Потом несколько раз тявкнула малокалиберная пушка. Один из снарядов разорвался недалеко от бруствера. Нас осыпало землей. Осколком задело стереотрубу.

Когда стрельба утихла, я, отряхиваясь, сказал комкору:

— Что же это вы... Даже наблюдательный пункт не смогли приличный сделать.

Артюшенко пошевелил густыми бровями:

— А зачем? Через какой-нибудь час двинемся вперед. Теперь не сорок первый...

— Ну знаете, — резко возразил я, — не надо под свою небрежность подводить такую базу. Впредь потрудитесь более требовательно подходить к оборудованию своих наблюдательных пунктов.

Я подошел к стереотрубе, прильнул к окулярам.

Стояла та особая хрупкая тишина, которая бывает только перед атакой. Небо на западе посерело, высветив пригорки и загнав клочковатый сумрак в ложбины. Туман то ластился к земле, то шел пластами, цепляясь за обгорелые пни и кустарники... От переднего края противника нас отделяло каких-нибудь 700–800 метров, и даже в этот предрассветный час можно было различить сеть колючей проволоки и темные полосы противотанковых рвов.

До начала артподготовки оставалось тринадцать минут.

— Эх, — вздохнул Артюшенко, — снарядов маловато!.. Ведь немцы этот рубеж полгода укрепляли.

Командир корпуса посмотрел на часы. Его беспокойство передалось и мне. Почему-то вспомнилось, как много лет назад я, тогда еще парнишка, лежал на дне окопа под Гуляйполем, ждал, когда из-за пригорка ударит по траншеям врангелевцев наша батарея и мне со своим взводом нужно будет покинуть окоп и броситься вперед...

...За темной полоской леса заполыхали зарницы. Земля вздрогнула, и тотчас озарилась кочковатая равнина перед нами. Яркие вспышки и черные фонтаны покрыли ее. Земля под ногами дрожала, сквозь щели дощатой обшивки тоненькими струйками сыпался песок. Артюшенко пошел по траншее. Он не пригибался, и голова его маячила над бруствером. Казалось, он совсем не обращал внимания на зловещее повизгивание пуль.

За орудийным грохотом я не услышал гула нашей авиации. Увидел самолеты, когда они уже прошли над окопами. От их фюзеляжей темными каплями стали отделяться бомбы... Грохот усилился. С наблюдательного пункта видно было, как рушатся оборонительные сооружения противника: взлетают в воздух бревна, доски, колья... Вот-вот должна была начаться атака, и я вместе с сопровождающими меня офицерами отправился на НП армии. Еще при подходе к нему до меня донесся сердитый бас генерал-лейтенанта П. Ф. Малышева. Он за что-то отчитывал светловолосого старшего лейтенанта. Увидев меня, командарм замолчал.

— В чем дело? — спросил я.

Выяснилось, что старший лейтенант, находясь со своей ротой во втором эшелоне, не соблюдал маскировку. Вражеская артиллерия накрыла и подразделение и НП командарма. Правда, серьезно никто не пострадал, но случай этот вывел командующего из себя.

— Тут и мы с вами виноваты, — сказал я Малышеву, когда старший лейтенант ушел, — плохо подавили огневые точки.

— С нас тоже спросят, — постепенно отходя, буркнул Петр Федорович.

Началась атака. Мы перешли на передовой наблюдательный пункт.

Вскоре стали поступать донесения. Они были не очень радостными — продвижение соединений армии шло медленно. К середине дня противник был отброшен всего на 2–3 километра и лишь местами на 4–5 километров. Сказалось то, что нехватка боеприпасов не позволила нашей артиллерии надежно подавить огневые средства противника на необходимую глубину. Участок прорыва вражеской обороны был недостаточно широким и глубоким для ввода в него танкового корпуса, но без решительного удара танкистов наступление армии на главном направлении могло захлебнуться. Поэтому после краткого обсуждения сложившейся обстановки с командармом П. Ф. Малышевым я решил незамедлительно вводить танковый корпус М. Г. Сахно в бой.

Вздымая облака рыжей пыли, танки устремились вперед. Я с волнением наблюдал в стереотрубу, как густая масса танков втягивалась в четырехкилометровый прорыв. Гитлеровцы открыли по ним довольно сильный огонь уцелевших артиллерийских батарей. Несколько тридцатьчетверок были подбиты, загорелись, окутываясь черным дымом. Видя это, генерал Сахно предложил вывести две бригады своего корпуса из боя.

— Нет, — ответил я. — Надо не выводить бригады из боя, а усилить удар, и прежде всего — помочь вашим танкистам огнем всей армии!

— Правильно, — сказал генерал Малышев и тут же отдал распоряжение. Последовал сильный артиллерийский удар по уцелевшим огневым точкам врага, и танкисты пошли вперед быстрее. Бой переместился в глубину вражеской обороны, и видеть что-либо через стереотрубу было уже нельзя.

В этот момент зазвонил полевой телефон. Из штаба фронта сообщили, что войска нашего левого соседа, наступавшие южнее Даугавы, уже вышли на указанный им рубеж. Это известие всех нас обрадовало.

Примерно через час сопротивление гитлеровцев было сломлено, и танкисты вырвались на оперативный простор. Вслед за ними хлынула пехота. Противник пятился по всему фронту. 4-я ударная армия повела наступление в направлении Даугавпилса.

Вот когда мы все вздохнули с облегчением. Я направил командующему фронтом донесение о прорыве 4-й ударной армией обороны противника и вводе в прорыв танкового корпуса Сахно. Легче стало и потому, что в течение дня я и П. Ф. Малышев получили от Андрея Ивановича Еременко несколько колких телеграмм. Он упрекал нас в том, что даже с помощью танкового корпуса мы не можем прорвать вражескую оборону.

Очевидно, гитлеровцы никак не ожидали, что их так скоро собьют с этого рубежа, поэтому и не приняли мер к своевременной эвакуации тылов. На станции Свольна, куда мы с М. Г. Сахно въехали вслед за нашими частями, они бросили артиллерийский, продовольственный и инженерный склады, базу горючего, несколько железнодорожных транспортов с имуществом. Все было целехонько. Фашисты не только не успели увезти это добро, но даже и ее взорвали. Вокзал, подсобные сооружения и пути оказались исправными.

В кабинете дежурного по станции на лавке валялся немецкий мундир.

— Это кто же забыл? — поинтересовался я.

— Эсэсовский майор, — ответил пожилой железнодорожник с морщинистым лицом и прокуренными усами. — Командовал тут нами.

Он рассказал, что минут за пятнадцать до нашего прихода в дежурку вбежал ефрейтор, испуганно крикнул: «Руссише панцерн!» — и тотчас же исчез. Майор сорвал с себя мундир, надел рабочую куртку и тоже скрылся.

— Он пытался уехать с подготовленным к отправке эшелоном, — пояснил железнодорожник, — но наши ребята испортили паровоз. Так что его где-нибудь здесь надо искать.

Уже позже я узнал, что эсэсовского майора поймали-таки. Помогла собака. И не овчарка, а самая обыкновенная дворняга. Фашист спрятался в дровяном сарае, видимо рассчитывая пересидеть в нем до наступления темноты. Почуяв чужого, собака подняла лай, который и привлек внимание наших солдат.

К вечеру первого дня операции оборону противника прорвали и войска соседней 22-й армии, усиленные 118-й отдельной танковой бригадой. Гитлеровцы отступали к Освее.

Командующий фронтом приказал корпусу генерала М. Г. Сахно стремительным броском на северо-запад, в направлении на Себеж, отрезать путь отходившему врагу. С наступлением темноты Михаил Гордеевич сам повел головную танковую бригаду. Но слишком большое расстояние отделяло соединение от цели. Оно успело ударить лишь по арьергардам. Вместе с подоспевшей 22-й армией танкисты стали преследовать врага.

Утром 11 июля я переехал от М. Г. Сахно к командарму-22 генерал-лейтенанту Геннадию Петровичу Короткову. Он, как всегда во время боя, находился в одном из корпусов на главном направлении. Нужно сказать, что Коротков иногда увлекался: занимаясь войсками на решающем участке, он упускал из виду действия других соединений армии. К счастью, его опытный начальник штаба генерал-майор Николай Сергеевич Дронов восполнял этот недостаток командующего. У Короткова я нашел заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Михаила Никаноровича Герасимова. До войны оба генерала работали в центральном аппарате. Это были люди хорошо образованные, знающие военную науку, но совершенно различные по своим характерам. Жизнерадостный, живой, очень общительный, Коротков являл собой полную противоположность Герасимову, суховатому педантичному человеку, казалось, не знающему иного языка, кроме официального. От М. Н. Герасимова я и узнал, что А. И. Еременко приказал корпусу генерала М. Г. Сахно помогать 22-й армии.

— А мне поручено наладить их взаимодействие, — сказал он.

— Ну что ж, поедемте к Сахно вместе и положим начало увязки наступления танкового корпуса с 22-й армией, — предложил я Михаилу Никаноровичу. — А потом я поеду в штаб фронта доложить командующему о наступлении войск левого крыла фронта.

С группой штабных офицеров мы на трех «виллисах» направились в Юховичи, в район, куда двинулся танковый корпус.

Ехать по дороге на большой скорости было невозможно. Ее забили крытые машины разных типов, колонны различный артиллерийских частей и моторизованной пехоты. При обгоне штаба танкового корпуса я спросил начальника штаба полковника Ф. В. Бабицкого, где находится Сахно.

— В танковой бригаде полковника Корчагина, — ответил он и показал нам направление, в котором она наступает.

Оказалось, что проехать в район, где находилась эта бригада, было исключительно трудно — дорогу до предела заполнили вереницы автомашин и боевой техники. Попытка проехать проселочными дорогами едва не окончилась для нас неприятностью — мы наткнулись на крупное подразделение немцев, пытавшихся уйти на запад под прикрытием лесов. Это подразделение противника на наших глазах атаковал и разгромил танковый батальон майора С. А. Мкртчяна из 118-й отдельной танковой бригады.

* * *

По пути на фронтовой КП я заехал в 130-й латышский стрелковый корпус. Он после включения в его состав еще одной (308-й) стрелковой дивизии стал сильным соединением. Его роль с приближением к границам Латвии становилась очень большой. Начальник штаба латышского корпуса полковник Петр Оскарович Бауман доложил мне, как латышские части успешно прорвали накануне вражескую оборону и устремились вперед.

— За сутки корпус добился крупных успехов, — говорил он, показывая положение войск по карте. — Недавно наши передовые части овладели крупным населенным пунктом Ница, в 25 километрах юго-восточнее Себежа, и перерезали дорогу Идрица — Полоцк...

Вскоре на КП приехали из наступающих частей командир корпуса генерал-майор Д. К. Бранткалн и начальник политотдела полковник В. Н. Калашников.

Детлав Карлович Бранткалн подробно рассказал мне, как готовился корпус к наступлению, как латышские части прорвали вражескую оборону и развивают наступление к границам Латвии. Он передал мне список солдат и офицеров, отличившихся при прорыве, для представления к награждению орденами.

— Латыши с воодушевлением гонят на запад фашистских захватчиков, — говорил комкор, — спешат быстрее начать освобождение своего родного края. Мы вместе с руководителями Коммунистической партии и правительства Латвии готовимся торжественно ознаменовать вступление латышских войск на родную землю и встречу их с земляками.

Из латышского корпуса я поехал по только что очищенному от врага Идрицкому шоссе на север, на переместившийся к тому времени восточнее Идрицы фронтовой КП. 

Доложил командующему о ходе наступления армий Малышева и Короткова.

Андрей Иванович Еременко был недоволен результатами наступления войск левого крыла, особенно танкового корпуса.

— Не оправдал наших надежд Сахно, — нахмурясь, произнес он, — не сумел тылы противника как следует пошерстить. Досадно!

А. И. Еременко собирался в 3-ю ударную армию, которой предстояло наступать на Себеж.

— Поеду помогать Юшкевичу, оставайтесь здесь за меня, — сказал он мне при отъезде, раскрыв на этот раз направление своей поездки.

Во главе 3-й ударной стоял способный, многоопытный командарм генерал-лейтенант Василий Александрович Юшкевич. Мы знали друг друга еще по гражданской войне. Во время боев за Крым с войсками Врангеля я был ротным в полку, которым он командовал. Несколько позже мы оказались с ним в одном военном округе. В последнее время у Юшкевича ухудшилось состояние здоровья. Может быть, поэтому Еременко бывал в 3-й ударной армии чаще, чем в других.

Надо сказать, что из командармов, воевавших на нашем фронте, Андрей Иванович отличал более других генерал-лейтенанта М. И. Казакова, командующего 10-й гвардейской армией. Начальником штаба этой армии был опытный, отлично сработавшийся с Казаковым генерал-майор Н. П. Сидельников. Оба они были моими однокурсниками по академии Генштаба. Сама 10-я гвардейская армия была лучшим объединением фронта, его надежной опорой.

Оставшись на фронтовом КП, я познакомился с обстановкой и поступившими за три дня донесениями. Прорвав передний рубеж обороны противника, армии правого крыла фронта устремились к тыловому рубежу немецко-фашистских войск под названием «Рейер» («Цапля»).

К этому времени в результате успешных действий Белорусских фронтов, разгромивших группу немецких армий «Центр» в Белоруссии и продвинувшихся далеко на запад, группировке противника, действовавшей перед 2-м Прибалтийским фронтом, стали угрожать не только изоляция от войск, находившихся южнее Даугавпилса, но и полное окружение в случае успешных действий советских войск на шяуляйском направлении. Опасаясь этого, немецкое командование в ночь на 11 июля начало отвод своих войск на тыловой рубеж «Рейер».

По приказанию генерала Еременко войска 10-й гвардейской и 3-й ударной армий в первой половине дня 10 июля начали разведку боем.

Разведывательным отрядам силою до роты удалось на ряде участков вклиниться в передний край обороны противника. Вслед за ними для развития успеха были введены в бой усиленные стрелковые батальоны, которые во второй половине дня овладели рядом вражеских опорных пунктов. В 19 часов 30 минут 10 июля началось общее наступление войск правого крыла фронта.

На 100-километровом фронте взвились красные ракеты — сигнал, по которому дивизии первого эшелона устремились в атаку. За два часа они продвинулись вперед на 3–5 километров. В 22 часа были введены в прорыв армейские подвижные группы, которые начали быстро продвигаться в глубину обороны противника, захватывая переправы и узлы дорог, уничтожая на ходу живую силу и боевую технику врага.

За 3–5 часов наступления прорыв обороны был осуществлен на всю ее тактическую глубину. Расчет врага на планомерный отвод его главных сил на тыловой рубеж «Рейер» был опрокинут стремительным ударом войск правого крыла фронта.

Всю ночь на 11 июля не прекращались ожесточенные бои на промежуточном рубеже по реке Алоя. В результате этих боев к рассвету оборонявшиеся войска противника были разгромлены.

Уже за первые сутки наступления прорыв был расширен до 100 километров по фронту и до 25 километров в глубину.

Ломая сопротивление врага, 10-я гвардейская армия 12 июля подошла к опочкинскому обводу и завязала сильный огневой бой с противником, перерезав железную дорогу Псков — Идрица и шоссе Невель. — Опочка.

3-я ударная армия вышла на восточный берег реки Великой. Ее подвижная группа захватила два подготовленных к взрыву исправных моста и разведала несколько бродов через реку. А затем 79-й стрелковый корпус генерал-майора Семена Никифоровича Переверткина стремительным обходным маневром овладел крупным узлом железных и шоссейных дорог городом Идрица.

Фашисты несли большие потери. Например, 329-я немецкая пехотная дивизия попала в полуокружение в районе Идрицы, и только ее остаткам с трудом удалось прорваться и отойти в западном направлении.

За отличные боевые действия приказом Верховного Главнокомандующего войскам фронта была объявлена благодарность. Соединения и части, наиболее отличившиеся в боях, были представлены к наименованию Идрицких и к награждению орденами. 12 июля Москва салютовала воинам 2-го Прибалтийского фронта 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий.

13 июля войска 2-го Прибалтийского подошли к тыловому оборонительному рубежу противника «Рейер», который проходил по линии Опочка, Себеж, Дрисса. Этот рубеж подготавливался и оборудовался в течение длительного времени и представлял собой солидную систему инженерных сооружений. Не было сомнений и в том, что фашистские войска имели там достаточно огневых средств и были подготовлены к упорной обороне.

Одним из крупных узлов сопротивления на рубеже обороны «Рейер» был город Опочка, опоясанный широкой сетью траншей и противотанковым рвом. Бронированные и бетонированные огневые точки, укрытые в окопах танки значительно усиливали оборону подступов к городу. В этот день левофланговая 4-я ударная армия внезапным мощным ударом прорвала рубеж «Рейер», овладела в ожесточенном бою городом Дрисса и повела наступление на станцию Бигосово. А на правом фланге фронта, на стыке с 3-м Прибалтийским, нами были освобождены районный центр Псковской области Пушкинские Горы и село Михайловское. До сих пор жалею, что у меня не нашлось тогда времени посетить эти дорогие для каждого русского человека места. Поклониться праху великого поэта ездил член Военного совета В. Н. Богаткин, который любил литературу, хорошо знал ее.

Вернулся Богаткин очень взволнованным. С возмущением рассказывал о дикости и вандализме оккупантов, надругавшихся над местами, которые являются святыней для каждого цивилизованного человека.

— От дома-музея осталась лишь груда развалин. Домик Арины Родионовны разобрали на постройку укреплений. Святогорский монастырь взорвали. — Сообщая это, Богаткин возбужденно ходил по комнате. — Заминировали и могильный холм Пушкина, но наши части успели, не дали взорвать... Когда я был там, приезжали бойцы. Они долго стояли молча... Один пожилой солдат, помяв в руках пилотку, негромко проговорил: «Вот скоты! Даже такую святыню не пощадили». Вместе со мной ездила фотокорреспондент «Огонька» Галина Захаровна Санько. Она сделала там фотографии для журнала и нашей фронтовой газеты...

* * *

Войска безостановочно шли дальше.

Южнее Пушкинских Гор из Духново на Опочку наступала 29-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. Т. Стученко. В боях за Духново гвардейцы разбили 42-й пехотный полк противника и захватили большие трофеи. Здесь особенно отличился 93-й гвардейский стрелковый полк подполковника С. В. Фролова.

Первым в населенный пункт ворвался батальон двадцатилетнего майора И. М. Третьяка^[3]. Взвод во главе с сержантом Б. Басановым застал врасплох вражеский полковой штаб. Бойцы пробрались к дому, где он размещался, и окружили здание. У входа в него стоял грузовик с работающим мотором. Сидевший за рулем шофер, ничего не подозревая, курил сигарету. Бойцы набросились на него, зажали ему рот и выволокли из кабины. Рядовой Воронов встал у окна с гранатой и автоматом. Несколько человек в напряжении застыли у порога. Кто-то рванул дверь.

«Хенде хох!» — раздался повелительный голос командира отделения Авдеева, ворвавшегося в помещение. Находившиеся там офицеры пытались оказать сопротивление. Тогда Авдеев дал по ним длинную очередь. Зазвенело стекло. Помещение заволокло дымом. Толстый лысоватый полковник решил воспользоваться этим. Он с завидной резвостью выпрыгнул в окно. Отстреливаясь из пистолета, немец подался в сторону леса. Рядовой Воронов не дал ему уйти далеко. Меткая очередь настигла фашиста, который оказался командиром 43-го пехотного полка.

За отвагу, проявленную в этом бою, многие бойцы подразделения Басанова были отмечены правительственными наградами. А сам сержант Батор Басанов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Как я говорил выше, город Опочку противник сильно укрепил. С утра 14 июля 15-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Н. Г. Хоруженко вынужден был прекратить атаки. Бомбардировщики 15-й воздушной армии нанесли по обороне врага мощный удар. Лишь после этого нашим частям удалось ворваться в город. Гитлеровцы перешли речку и укрылись за высоким земляным валом. Оттуда хорошо просматривались все улицы. Из-за старинного крепостного сооружения неприятель засыпал гвардейцев снарядами и минами, а потом предпринял контратаку. Наших воинов удивило, что вражеские солдаты на бегу что-то бесновато и громко кричали. Из опроса пленных мы потом узнали, что перед боем их для храбрости напоили шнапсом. Но и это не помогло. Попытка фашистов восстановить положение провалилась. Их пехотный полк был наголову разбит, а один из батальонов, прижатый к реке Великая, целиком пленен.

Во второй половине 15 июля ударом с трех сторон разрушенный и сожженный фашистскими варварами город Опочка был полностью очищен от врага.

...Вечером к нам на КП зашел начальник политуправления фронта генерал-майор Афанасий Петрович Пигурнов. Ни на кого не глядя, он присел на табурет, расстегнул ворот гимнастерки, хмуро сказал:

— Ездил по городу. Понатворили здесь нацисты. Глубокую зарубку оставили по себе...

И он поведал нам историю, может быть и не самую трагическую из тех, что случались в те годы, но страшную. Я хорошо ее запомнил.

...Бои уже гремели где-то недалеко от Опочки. Жители города целыми семьями направлялись в лес, спасаясь от угона в фашистское рабство. Покинули родные очаги и Тимофеевы, Петровы, Кузьмин. Они вышли под вечер, когда бой завязался уже на окраине Опочки. Ночь застала беженцев у кладбищенской ограды, вдоль которой чернели окопы. В них горожане решили отсидеться до рассвета в надежде, что к утру фашисты будут выбиты из города.

Среди ночи совсем близко послышались шаги и резкие, чужие голоса. Потом над замершими людьми появились силуэты солдат в касках. По дну укрытия скользнул луч карманного фонаря, послышалась команда, из которой понятным было только одно слово: «Шнелль!» Когда все, кто был в окопах, вылезли наверх, один из гитлеровцев спрыгнул в яму и принялся перетряхивать пожитки. Он рылся долго, но ничего подходящего для себя не нашел. Тогда, сердито сопя, фашист стал медленно обходить женщин и испуганно прижавшихся к ним детей, трясущихся от страха старух. Приблизившись к Степану Кузьмину, он неожиданно выстрелил ему в спину. Другой солдат на глазах у матери убил Анатолия Петрова. Женщина кинулась к немцу, схватила его за руку, но тот отбросил ее ударом сапога и еще раз выстрелил в лежащего Анатолия. 

Оккупанты спешили удрать. Видимо, только поэтому они не расправились с остальными.

— Я видел мать Петрова, — взволнованно проговорил А. П. Пигурнов. — Она и сейчас у меня перед глазами. На лице скорбь... ненависть... Мы опубликуем эту историю во фронтовой газете. Пусть каждый боец знает о ней. Пусть в нем еще сильнее горит справедливый огонь ненависти к врагу...

На следующее утро мы с генералом С. И. Тетешкиным поехали посмотреть город. Он был разрушен. По выезде из Опочки вдоль Псковского шоссе мы увидели кирпичные корпуса, опутанные, словно паутиной, колючей проволокой. Это городской концлагерь.

Сколько патриотов провело здесь свои последние часы, сколько советских людей погибло под страшными пытками! Читаем надписи на стенах. Особенно их много в камере № 20. Предсмертные строчки выведены карандашом или кровью, нацарапаны стеклом или гвоздем. Каждый узник старался оставить хотя бы свое имя.

Всматриваемся в неровные каракули: «Михайлов Иван, 1924 года рождения. Приговорен к смертной казни».

На внутренней стороне двери совсем еще свежие следы чего-то острого: «Здесь сидело 7 партизан... Одного латыша увели неизвестно куда... Четырех расстреляли 30 июня 1944 года... Я еще сижу. Судьба неизвестна. К. Ахматорнов. 8 июля 1944 года».

Чуть ниже той же рукой дописано:

«4 часа. На расстрел иду. Москва, 10, 4-й Грохольский проезд, дом 10, кв. 5. Ахматорнов Костя. 11 июля 44 года...»

* * *

После освобождения Опочки войска армии генерала М. И. Казакова стали быстро продвигаться вперед, все ближе и ближе подходили к границам Латвии. А южнее Опочки армия генерала В. А. Юшкевича уткнулась в Себежский укрепленный район. Генерал А. И. Еременко бросил на его преодоление большую часть фронтовой артиллерии и авиации. Руководство наступлением на Себеж было возложено на заместителя командующего армией генерал-майора Г. И. Шерстнева. В двухдневных ожесточенных боях части стрелкового корпуса генерал-майора С. Н. Переверткина нанесли тяжелый урон врагу. Утром 17 июля вражеская оборона была прорвана на двух участках: у железной дороги севернее Себежа и к югу от Себежского озера. В середине дня одновременным ударом прорвавшихся частей с флангов и тыла старинный русский город Себеж былосвобожден. Особенно отличилась в боях за Себеж 150-я стрелковая дивизия полковника В. М. Шатилова^[4]. Первыми ворвались в город батальоны майоров Аристова и Чернобровкина.

В этот же день армия генерала Г. П. Короткова ударами с северо-востока и юго-востока обошла Освею и Освейское озеро и зажала врага в клещи. Окруженные силы противника были наголову разбиты. В боях за Освею особенно отличились батальоны майоров Мкртчяна и Новикова из танковой бригады полковника Брегвадзе.

* * *

17 июля прорвали оборону противника и успешно начали наступать в псковском направлении войска 3-го Прибалтийского фронта. А войска генерала И. X. Баграмяна продолжали освобождать Литву. Я вместе с начальником разведотдела полковником В. М. Масловым закончил в те дни перемещение фронтовой разведывательной сети, действующей во вражеском тылу, на территории Латвии.

Со взятием нашими войсками Себежа и Освеи рубеж «Пантера», разрекламированный немцами как непреодолимый, вместе с его тыловым рубежом «Рейер» рухнул. Укрепленные районы под Опочкой, Себежем и Освеей были последними тыловыми бастионами этого рубежа. Теперь перед войсками нашего фронта открылись границы Латвии. Враг под ударами передовых дивизий фронта отступал на ее территорию.

Глава третья. Латвия будет свободной!

Середина июля на Псковщине выдалась жаркой, сухой. Обильно вымахавшие на лугах и полях травы, не дождавшись косарей, стали под горячим солнцем темнеть и вянуть. Изредка выпадавшие дожди не замедляли темпа движения транспорта: дороги и тропинки под теплыми ветрами быстро просыхали. Дни еще были длинными, рассвет наступал рано. Правда, по утрам над озерами и болотами, а также в долинах рек ложились плотные туманы, но под первыми солнечными лучами они быстро таяли.

17 июля войска 2-го Прибалтийского фронта почти на всех участках подошли к восточной границе Латвии. В передовых соединениях всех армий и особенно в латышском стрелковом корпусе готовились торжественно отметить важное историческое и военно-политическое событие — вступление на территорию Латвии и начало изгнания с ее территории фашистских захватчиков.

К тому времени в полосе нашего фронта находилось бюро ЦК Компартии Латвии и правительство Латвийской ССР. Они имели в своем распоряжении самолеты, радиостанции и осуществляли руководство действиями партизанских отрядов и подпольных групп на территории республики. Все было готово к восстановлению Советской власти и народного хозяйства в Латвии с началом ее освобождения. Руководители. Коммунистической партии и правительства Латвии часто бывали в частях и соединениях, особенно в латышском корпусе, проводили там беседы и доклады на политические темы. Секретарь ЦК Компартии Ян Калнберзин и Председатель Совнаркома Латвии Вилис Лацис нередко выступали со статьями во фронтовых и армейских газетах.

Надо сказать, что с приближением к границам Латвии Военный совет фронта и бюро ЦК Компартии Латвии в широких масштабах проводили подготовку войск фронта к освобождению Латвии. Офицерам и солдатам рассказывали, каких успехов достигла Латвийская Советская Социалистическая Республика за годичный срок своего существования до войны, каково было ее народное хозяйство, в особенности свльское. Политработники разъясняли, почему в Латвии крестьяне живут не в деревнях, как в России, а по отдельным усадьбам и хуторам, расположенным на удалении от ста метров до полукилометра и более один от другого. Они говорили, как мучается латвийский народ под фашистским игом, как ширится партизанская борьба в Латвии, где и какие действуют партизанские отряды. Отмечалось, что немцы пугают население Латвии приходом советских войск, которые якобы будут отбирать все имущество у жителей и ссылать их в Сибирь. Поэтому перед каждым воином ставилась задача: личным примером, беседами с жителями при встречах убеждать их в лживости фашистской пропаганды.

На партийных и комсомольских собраниях, в беседах с бойцами, в статьях войсковых газет постоянно звучал призыв к воинам фронта: «Нанести такой же удар по вражеской группировке в Прибалтике, какой нанесли наши войска по врагу в Белоруссии!»

На фронтовом КП, который переместился к тому времени в район Себежа, проводил беседу Вилис Лацис. После беседы ему, как я помню, был задан такой вопрос:

— Поясните нам, в чем конкретно выражается борьба населения Латвии против фашистских захватчиков?

— Форм этой антифашистской деятельности много, — сказал он. — Это, например, неявка на призывные пункты при объявлении немецким командованием мобилизации, уход жителей призывного возраста в леса к партизанам, сопротивление угону латвийского населения в Германию, а также отправке туда заводов и продовольствия, невыход жителей на строительство оборонительных рубежей, саботаж на железных дорогах, заводах и предприятиях, работающих на немцев. А сейчас появилась новая и особенно важная задача: активное противодействие, конечно вместе с партизанами, уничтожению немцами перед отступлением объектов народного хозяйства и урожая. Вот тот далеко не полный перечень мероприятий активного участия движения Сопротивления.

Вот в чем, вкратце, заключается борьба против фашистов. Главный формой этой борьбы, конечно, является партизанская борьба.

С приближением к границам Латвии советских войск там заметно активизировалась деятельность партизан. Отряды народных мстителей росли и становились подчас полноценными боевыми частями. Народ, исстрадавшийся под фашистским игом, стремился поскорее его свергнуть, хоть чем-то помочь Красной Армии в разгроме врага. Отряды день ото дня пополнялись новыми бойцами. Приток добровольцев особенно увеличился, когда оккупационные власти объявили мобилизацию девяти призывных возрастов.

Угроза оказаться в ненавистной армии врага всколыхнула людей. Они группами потянулись в леса. Даже жестокие расправы с семьями ушедших не помогли. Мобилизация дала жалкие результаты. На пункты сбора явилось от пяти до двадцати процентов подлежащих призыву. Остальные скрывались или уходили к партизанам.

Помимо созданной в марте 1944 года в Северной Латвии 1-й латвийской партизанской бригады под командованием Вилиса Самсона, которая состояла из семи отрядов, летом 1944 года развернулись новые партизанские бригады и несколько отдельных отрядов. В Мадонских лесах и Лубанской низменности вступила в бой с фашистскими частями вновь созданная и руководимая Петером Ратынынем 2-я латвийская партизанская бригада. А за Даугавой, в лесах Земгале, развернулась 3-я латвийская партизанская бригада под началом Отомара Ошкална — секретаря Екабспилского уездного комитета партии. К югу от Резекне действовали несколько отдельных отрядов. Среди них особенно выделялся отряд Кравченко-Черковского, насчитывавший несколько сотен бойцов, и отряд В. Лайвиня. Отряды, входившие в состав бригад, имели от 100 до 800 бойцов. Бригады и отдельные отряды поддерживали радиосвязь с ЦК Компартии Латвии и штабом фронта^[5].

В те дни многие мобилизованные фашистами латышские юноши убегали из немецких казарм и также вливались в ряды народных мстителей. По словам Вилиса Самсона, к нему в бригаду явились однажды сразу 43 бывших легионера с оружием и боеприпасами.

Однако очень скоро в бригадах и отрядах набралось столько людей, что стала ощущаться нехватка в оружии и боеприпасах. Поэтому командование фронта решило помочь партизанам. Самолеты 13-го авиаполка Гражданского воздушного флота понесли в зеленую глухомань Лубанской низменности ящики с автоматами, патронами, минами, медикаментами. Летчики мастерски сажали машины в темноте на едва различимые площадки. Оттуда они забирали раненых и детей.

В моем фронтовом блокноте сохранилась запись: «Подразделение майора Седляревича совершило за два месяца 1000 самолето-вылетов, перебросило 90 тонн боевых грузов, вывезло из вражеского тыла 226 раненых и 1630 детей».

Да, неспокойно чувствовали себя враги на латвийской земле. Партизаны нападали на отходившие тыловые части, учреждения, взрывали базы и склады, подрывали железнодорожные эшелоны и мосты на дорогах, освобождали людей, угоняемых в Германию, отбивали обозы с награбленным добром и гурты скота. По многим дорогам немецкое командование опасалось посылать одиночные машины и даже отдельные подразделения.

Фашистское командование не раз объявляло, что «славные войска фюрера» покончили с «партизанской заразой». Но проходила неделя, другая — и вдруг глухой порой где-то на перегоне взлетал на воздух состав с боеприпасами или солдатами.

На борьбу с партизанами гитлеровцы выделяли довольно большие силы. Они создали густую сеть опорных пунктов с гарнизонами численностью до взвода — роты, на дорогах, на узеньких лесных тропинках устраивали ловушки, выставляли секреты, назначали патрули. Партизанам приходилось искать новые пути, прокладывать их через топи, болота...

Латышским партизанам приходилось действовать в трудных условиях. Ведь до войны Советская власть в республике просуществовала всего около года. Буржуазные элементы, затаившиеся при народной власти, с приходом немцев ожили, подняли голову. Эта нечисть выдавала коммунистов, комсомольцев, советских активистов.

Из этого отребья, а также из уголовников и бывших белогвардейцев гитлеровцы вербовали лжепартизан, а попросту — провокаторов. Их направляли в леса с задачей проникнуть в тот или иной отряд, сообщить о его местонахождении, убить командира. За эти черные дела захватчики щедро платили.

Предатели напакостили, конечно, немало. Но партизанское движение и подпольная борьба росли. Не только с оружием в руках боролись латыши со своими поработителями. Население срывало выполнение приказов оккупационных властей, устраивало саботажи на предприятиях и строительстве оборонительных сооружений, мешало противнику при отступлении уничтожать урожаи, взрывать важные объекты.

И всем этим движением, как я уже говорил, руководил Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии. Радиостанция ЦК разносила по всей республике вести о победах Красной Армии, сообщала о зверствах фашистов, призывала население к действию. Ее внимательно слушала трудовая Латвия. Слушала, ждала, боролась...

Когда наши войска подошли вплотную к Латвии, гитлеровская пропаганда стала усиленно распространять слух, будто правительства Англии и Соединенных Штатов потребовали от Советского Союза не переходить границ 1939 года. Этой жалкой выдумкой гитлеровцы рассчитывали лишить население надежды на скорое освобождение, внушить людям мысль о бесполезности сопротивления.

* * *

Итак, 17–18 июля армии 2-го Прибалтийского фронта с боями прорвались на территорию Латвии. В центре наступающих войск первыми вступили на родную землю воины 130-го латышского стрелкового корпуса генерал-майора Д. К. Бранткална. В утренней голубоватой дымке на рассвете 18 июля перед ними раскинулась Асунская волость. Многие бойцы родились в этих местах, у некоторых здесь жили отцы и матери, близкие и друзья.

Этот исторический боевой эпизод так описан в документах латышского стрелкового корпуса:

«В 4 часа 30 минут 18 июля 1944 года бойцы 1-го батальона 125-го полка 43-й гвардейской латышской стрелковой дивизии перешли границу Латвии и первыми вступили на латвийскую землю»^[6].

«Солдаты первой стрелковой роты под командованием гвардии капитана Вейса очистили от противника Боркуйцы и водрузили над одним из домов красный флаг. В то же время 2-я рота во главе с гвардии капитаном Пастернаком, быстро продвигаясь через болото, заняла Шкяуне»^[7].

Латышский народ радостно встречал своих освободителей. Вдоль дорог, по которым проходили части Красной Армии, собирались местные жители. Они обнимали советских солдат, как родных братьев, вернувшихся после долгой разлуки. Местное население помогало своим освободителям, указывая, где расположены укрепления врага, минные поля, доставляя боеприпасы, участвуя в наведении мостов и восстановлении дорог. Каждый хотел хоть чем-нибудь отблагодарить своих спасителей. Входившим в дом бойцам хозяева предлагали угощение, интересовались жизнью страны, старались помочь всем, чем могли. Бойцы рассказывали крестьянам об успехах Красной Армии, расспрашивали их о жизни в немецкой неволе.

Утром в тот день я и генерал В. Н. Богаткин наведались в латышский корпус. Нас встретили начальник штаба полковник Бауман и начальник политотдела полковник Калашников. Здесь же были секретарь ЦК Компартии Латвии Ян Калнберзин и Председатель Совнаркома республики Вилис Лацис. Мы нисколько этому не удивились, так как хорошо знали, что они часто бывают в корпусе, беседуют с бойцами.

В одной из частей шел митинг. Речь держал заместитель командира по политчасти. Обращаясь к солдатам, он говорил:

— Мы вступаем на землю отцов. Наш долг — поскорее очистить ее от фашистов, вырвать из рук палачей своих родных и близких... Они с нетерпением ждут нас. Вперед же, товарищи!..

К тому времени саперы, обтесав сучковатый березовый столб, врыли его в землю и прибили к нему заранее подготовленную железную дощечку с надписью: «Латвийская ССР». Поднявшееся из-за леса солнце осветило все вокруг нежным розоватым светом. Грянул оркестр, офицеры взяли под козырек, и части 43-й гвардейской латышской дивизии полковника Альфреда Юльевича Калниня перешли границу...

В этот день через границу Латвии прошли почти все войска нашего фронта.

* * *

На главном, режицком, направлении войска фронта в середине дня атаковали сильно укрепленный опорный пункт в районе Зилупе. Одновременным ударом левофланговых дивизий армии генерала М. И. Казакова с северо-востока и правофланговых соединений армии генерала В. А. Юшкевича с юго-востока противник был разбит, вражеский укрепленный рубеж «Синий» прорван. К вечеру штурмом с трех сторон город Зилупе был взят. Это был первый освобожденный город Латвии. А на левом фланге фронта наши войска 18 июля освободили широко известную до 1940 года пограничную с Латвией железнодорожную станцию Бигосово и подошли к границе Латвии.

В последующие дни, 19 и 20 июля, армии 2-го Прибалтийского фронта освободили свыше 250 населенных пунктов Латвии. А дальше на нашем пути встал новый, заранее укрепленный гитлеровцами рубеж по линии восточнее городов Карсава, Лудза, Дагда, Друя, вынесенный немцами восточнее шоссе, соединяющего эти города. Этот рубеж назывался «Зеленый». Немецкие генералы не тешили себя мыслью об успешной обороне этого рубежа. Заводы, мастерские, которые не были еще вывезены, а также железные дороги, узлы связи, мосты в зоне обороны и в тылу спешно минировались, готовились к уничтожению.

Войскам фронта пришлось снова готовиться к прорыву вражеской обороны. И вот 23 июля они одновременным ударом пробили ее на нескольких участках и устремились на запад.

На правом фланге армии генерала М. И. Казакова 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Панфилова генерал-майора А. Д. Кулешова в результате удачного обходного маневра и фронтального штурма овладела городом Карсава.

Направление на Резекне прикрывалось у уездного города Лудза группой озер. Оборонялись здесь пополненные части 23-й немецкой пехотной дивизии, разбитой в Опочке. А наступала на Лудзу хорошо известная врагу по боям у Опочки наша 29-я гвардейская стрелковая дивизия. Молодой энергичный командир этого соединения генерал-майор Андрей Трофимович Стученко наступал главными силами на Лудзу через межозерье вдоль железной дороги от станции Исталена. Одновременно севернее и южнее этой станции в обход озер были выброшены для выхода в тыл противника небольшие отряды. Маневр удался. В жестокой, кровопролитной схватке с врагом части дивизии генерала А. Т. Стученко с помощью частей 8-й гвардейской дивизии утром 23 июля освободили город Лудзу.

В боях за Лудзу особенно отличились гвардейский полк подполковника В. М. Андроникова, батальон майора Чабаева и рота лейтенанта Глычева. Беззаветно храбро дрались при штурме города старшина Иван Гусев, сержант Зариф Хафизов, ефрейтор Дмитрий Еричев. Пулеметчик Григорий Малышев уничтожил 18 гитлеровцев. В составе танковых подразделений, поддерживавших гвардейцев в боях под Лудзой, блестяще действовал танковый взвод лейтенанта Зайцева. Танкисты этого подразделения уничтожили батарею противника и совместно с танкистами других взводов разгромили штаб вражеского полка. Во время этой схватки Василий Иванович Зайцев погиб. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Здесь я считаю необходимым привести выдержку из книги «Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне»:

«Есть на латышской земле священное место — высота 144, в 30 километрах южнее города Лудзы. Стоит на этой высоте мраморный обелиск с выгравированными на нем именами десяти воинов, которым Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот эти имена: Хаким Ахметгаллин — башкир, Петр Сыроежкин — украинец, Михаил Шкураков — русский, Федор Ашмаров — чуваш, Чутак Уразов — таджик, Матвей Чернов — русский, Яков Шакуров — татарин, Урунбай Абдуллаев — узбек, Василий Андронов — русский и Тукубай Тайгараев — киргиз.

В тыл врага была заброшена группа храбрецов с заданием оседлать дорогу восточнее деревни Рунданы и обеспечить продвижение наступавших советских войск. В течение двух недель советские воины действовали в районе высоты 144, нападали на тылы врага, с помощью радиопередатчика корректировали огонь советских батарей по огневым точкам и скоплениям гитлеровцев, пока не были обнаружены и убиты.

Это были рядовые и сержанты 379-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии, почти все комсомольцы, которым только-только исполнилось по 20 лет.

Местные жители подобрали тела павших и наскоро похоронили их у места гибели. Впоследствии их останки были перенесены в город Лудза и захоронены в парке Мира. На этом месте воздвигнут памятник — скорбящая мать охраняет вечный покой героев»^[8].

* * *

В боях за Лудзу гитлеровцы были обескровлены. От частей оборонявшей город 23-й немецкой пехотной дивизии уцелели жалкие остатки, которые отошли к Резекне, а затем были отведены в тыл. Командир этой дивизии генерал-лейтенант де Болио, как мы узнали позже, был отдан под суд. У захваченных в плен офицеров штаба дивизии был изъят приказ командующего группой армий «Север», которым он своеобразно хотел поднять дух в потерявших боеспособность войсках. В этом приказе говорилось:

«Я вновь со всей серьезностью указываю на недопустимость такого положения, когда войска оставляют позиции. Приказываю на занимаемом ныне рубеже драться до последнего, ибо в противном случае вся группа армий идет навстречу катастрофе...»

* * *

День 23 июля был успешным также и для войск армий В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова, передовые части которых на ряде участков перерезали шоссейную дорогу Лудза — Дагда. Но особенно большими достижениями ознаменовался этот день на левом фланге фронта в направлении на Даугавпилс. Рано утром войска армии генерала В. А. Малышева прорвали вражескую оборону и устремились к Даугавпилсу. Весь день безостановочно с боями шли и шли вперед войска 4-й ударной. Они громили отходившего противника, обходили его с флангов, заходили в тыл. На отдельных участках передовые части армии прорвались до 40 километров в глубину, освободили свыше 150 населенных пунктов, захватили богатые трофеи.

Вырвавшиеся вперед части танкового корпуса генерала М. Г. Сахно еще накануне перерезали железную дорогу и шоссе между Резекне и Даугавпилсом. Первым вышел к железной дороге и уничтожил там до батальона вражеской пехоты один танковый батальон 24-й танковой бригады полковника Корчагина. Командовал этим подразделением капитан Константин Иванович Орловский, уроженец города Быхов. Часом позже перерезал железную дорогу и разбил оборонявшиеся за полотном вражеские подразделения и артиллерийскую батарею танковый батальон 41-й танковой бригады под командованием капитана Ивана Николаевича Мороза, бывшего до войны учителем в Житомирской области. Оба командира в ожесточенных боях в районе железной дороги сложили голову. За боевые подвиги и бесстрашие им посмертно присвоено звание Героя Советского Союза^[9].

* * *

Как только войска фронта перешли границу Латвии, перед командованием и штабом фронта открылись богатые возможности связи со своими разведывательными группами, действовавшими во вражеском тылу. Мы стали получать больше ценных сведений о группировке вражеских войск в Прибалтике и о положении в оккупированной Латвии. Ведь теперь ряд наших разведывательных групп был непосредственно связан с партизанскими соединениями и частями. Разведка уточняла, пополняла сведения о противнике через партизан. Через них же разведчики связывались с подпольщиками и патриотами в городах Латвии, в том числе и в Риге, расширяли сеть явочных квартир.

От действовавших в тылу врага фронтовых разведывательных групп мы получали уточненные сведения об оборонительных рубежах противника на территории Латвии, о перегруппировках его войск в процессе отхода и о многом другом. В частности, нам было сообщено о характере промежуточного оборонительного рубежа («Зеленый») Карсава, Лудза, Друя, о том, что из восточной части Латвии в Ригу спешно вывозится военное имущество, промышленное оборудование, продовольствие и что фашистское командование 21 июля объявило мобилизацию всех мужчин 1906–1924 годов рождения.

Обычно мы забрасывали в тыл врага (главным образом в районы действий партизан) небольшие группы — от трех до восьми человек. В них включались разведчики, знающие немецкий или латышский язык. Если район действия и задачи расширялись, то группа усиливалась. Возглавлял такую группу, как правило, офицер, который вместе с радистом находился обычно на одном месте. А остальные перебирались из одного пункта в другой, собирали необходимые сведения и в заранее условленном месте передавали их своему начальнику.

Забрасывали в тыл врага наших разведчиков летчики 13-го авиаполка ГВФ, которые перевозили оружие и боеприпасы партизанам. Среди них особенным искусством в этой тяжелой и опасной работе отличались командир эскадрильи капитан П. М. Ерохин и командир звена лейтенант П. М. Курочкин.

* * *

24–25 июля мы узнали от разведки о минировании немцами железнодорожных участков в восточной части Латвии и о подготовке их, а также железнодорожных узлов Резекпе и Даугавпилс к разрушению. Мосты через Даугаву в Даугавпилсе и Крустпилсе тоже были подготовлены к взрыву.

Способ порчи гитлеровцами стальных путей нам был хорошо известен. Но вдруг между Идрицей и Резекне был обнаружен стокилометровый участок железной дороги, выведенный из строя какой-то неизвестной нам машиной. Пленные называли ее «скорпионом». Путеразрушитель одновременно перерезал шпалы, подрывал рельсы и портил полотно. Эта машина заинтересовала нас, мы поручили разведчикам и партизанам собрать о ней необходимую информацию и установить ее местонахождение. Через некоторое время была получена радиограмма, сообщавшая, что на станции Резекне среди множества эшелонов, ожидающих отправки на Ригу, находится и состав с инженерными подразделениями, минирующими и разрушающими железные дороги. К нему и прицеплен путеразрушитель, имеющий форму гигантского крюка.

На партизанский отряд, действовавший в районе Резекне, возложили задачу взорвать железнодорожный путь западнее города и не дать противнику возможности вывести на запад из Резекне составы и инженерный эшелон с путеразрушителем. Генералу М. И. Казакову было поручено сформировать специальный отряд и выбросить его во вражеский тыл для усиления партизанского отряда. Эта задача была успешно выполнена.

* * *

Как только началось освобождение территории Латвии, Центральный Комитет Компартии и правительство Латвии тотчас же приступили к организации Советской власти и партийных организаций в освобождаемых районах. Сразу закипела работа по восстановлению разрушенного захватчиками народного хозяйства, по сбору урожая. Тыловые части и учреждения фронта оказывали жителям широкую помощь в этих работах.

А в это время армии фронта освобождали от оккупантов все новые и новые районы. В течение 24 и 25 июля войска 2-го Прибалтийского фронта продвигались все ближе и ближе к Резекне и Даугавпилсу. Начальнику разведки полковнику Маслову пришлось вновь передвинуть разведывательные группы фронта на запад, иначе они очутились бы на освобожденной территории. Однако самим командирам групп было приказано оставаться на месте. У них накопились ценные сведения об оборонительных рубежах противника в Латвии. Штаб фронта тщательно собирал данные о них. И мы с Масловым решили заслушать командиров групп лично.

В те дни фашисты спешно эвакуировали свои склады и тыловые учреждения на запад. Пользуясь сумятицей на железных  дорогах, партизанские отряды взрывали эшелоны, разрушали рельсы и мосты на перегонах. А фронтовая авиация наносила беспрерывные удары по забитым поездами железнодорожным узлам Резекне и Даугавпилс. Особенно удачным оказался удар восемнадцати штурмовиков под командованием майора Соколова по станции Резекне. Отважные летчики, подавив зенитную артиллерию, разгромили три состава с боеприпасами и взорвали склад с горючим. Всю ночь над городом метались сполохи разбушевавшихся пожаров.

За блестящее выполнение этого задания майор Михаил Егорович Соколов был удостоен звания Героя Советского Союза.

В ночь на 26 июля 10-я гвардейская армия завязала бои за Резекне, а 4-я ударная армия — за Даугавпилс. В эту ночь генерал М. И. Казаков послал во вражеский тыл небольшой отряд во главе с лейтенантом Кухаревым. С помощью партизан он лесами обогнул Резекне с севера и на рассвете 26 июля вышел к железнодорожной линии, которую охранял вражеский бронепоезд, встретивший гвардейцев огнем. Но храбрецам гвардейцам все-таки удалось подорвать, а затем и разобрать рельсы на путях. Станция Резекне со всеми эшелонами и бронепоездом оказалась отрезанной.

Утром 26 июля дивизии 7-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Юрия Владимировича Новосельского, поддержанные небольшим количеством танков, а также армейской артиллерией и фронтовой авиацией, прорвали передний край обороны противника под Резекне. Уничтожая вражескую пехоту, гвардейцы медленно продвигались к городу, захватывая одну за другой вражеские траншеи. Непосредственно на Резекне наступала 8-я гвардейская стрелковая дивизия имени Панфилова. В течение дня воинам этого соединения несколько раз приходилось отражать яростные контратаки частей противника, поддержанные огнем артиллерии и минометов, в том числе и шестиствольных. Вечером части дивизии ворвались на восточную окраину города.

Севернее и южнее Резекне действовали 119-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора И. В. Грибова и 7-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора М. Э. Москалика. Они успешно продвигались на запад в обход города с флангов и создавали угрозу его окружения войсками 10-й гвардейской армии. Южнее Резекне наступали правофланговые войска 3-й ударной армии. 

Такое же безотрадное для противника положение создалось и у Даугавпилса. 4-я ударная армия обошла с флангов город и перерезала железную дорогу западнее его. У противника оставалась лишь узкая горловинка вдоль Даугавы. А уходить за Даугаву гитлеровцы не могли: там уже находились войска 1-го Прибалтийского фронта, успешно развивавшие в это время удар на Шяуляй. Правофланговые части этого фронта, наступавшие вдоль южного берега Даугавы, вышли к Даугавпилсу. На лодках и подручных средствах небольшие десанты 6-й гвардейской армии уже переправлялись через реку в тыл гарнизону Даугавпилса и активно помогали войскам армии генерала П. Ф. Малышева овладеть городом. И все-таки фашисты упорствовали, не отступали из Даугавпилса.

В те дни от партизанских бригад сплошным потоком текли донесения об ожесточенных боях с фашистскими командами «факельщиков». Отступая на запад, гитлеровцы злодейскими руками этих команд на корню уничтожали урожай, взрывали дома, жгли улицы и целые кварталы. Густой дым тяжело висел над землей, застилая все вокруг. Тучи пепла тянулись до самого горизонта.

Каких только мер не предпринимало командование фронта и армий, чтобы быстрее освободить Резекне и Даугавпилс, помешать немецким варварам разрушить эти города! Перебрасывали к ним с других участков стрелковые части, подбрасывали туда артиллерию, танки, самоходки. Бои, длившиеся весь день 26 июля, продолжались и ночью. И только в 8 часов 10 минут утра 27 июля 8-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. Д. Кулешова пробилась наконец сквозь многочисленные линии траншей, завалы; противотанковые рвы, частые ряды надолб и на плечах врага прорвалась к центру Резекне. Ожесточенные схватки велись почти за каждое здание. Неприятель предпринимал отчаянные попытки отбить утраченные позиции, но все они потерпели неудачу. К вечеру части нашего 7-го гвардейского корпуса полностью очистили город от противника. Воины панфиловской дивизии взяли в плен несколько сот солдат и офицеров, захватили большие трофеи.

В боях за Резекне среди частей 8-й гвардейской дивизии особенно отличились 19-й стрелковый полк подполковника И. Д. Курганского и 23-й стрелковый полк подполковника Г. И. Ломова.

При наступлении на Резекне гвардейцев корпуса генерала Ю. В. Новосельского сопровождали и поддерживали на поле боя подразделения 758-го истребительного противотанкового полка майора И. А. Голика, 27-й артиллерийской дивизии генерал-майора артиллерии А. Д. Харламова и 810-го штурмового авиационного полка майора С. И. Ермолаева. Стрелковым дивизиям 7-го гвардейского корпуса, освобождавшим Резекне, и поддерживавшим их войскам было присвоено наименование Режицких. Такого же наименования был удостоен и 1-й латышский авиационный полк ночных бомбардировщиков майора Карла Кирша.

В этот же день 4-я ударная армия штурмом с трех сторон во взаимодействии с 6-й гвардейской армией 1-го Прибалтийского фронта овладела Даугавпилсом. Гарнизон города был частью уничтожен, частью пленен. К нашему огорчению, отступившие части противника сумели все-таки взорвать все мосты через Даугаву. Наши войска вынуждены были наводить через реку понтонную переправу.

* * *

Фронтовая газета после освобождения города писала:

«Три с лишним года немецкие варвары хозяйничали в Даугавпилсе. Они превратили цветущий латышский город в фашистский застенок. Немецкая комендатура с помощью полицейских производила массовые аресты. Без всяких причин гитлеровцы хватали каждого попавшегося под руку. Городская тюрьма была сразу переполнена. Начались злодейские расстрелы. За последние 6 месяцев хозяйничанья в городе немцы расстреляли и замучили до 23 тысяч человек. Немецкие палачи не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Даугавпилс был у них пересыльным пунктом военнопленных. Каждую ночь сюда пригоняли партии измученных полураздетых людей и загоняли в большое четырехэтажное здание с 83 камерами, двумя карцерами и двумя изоляторами. В этом каменном мешке томилось до тысячи человек. Их били плетьми, терзали электрическим током. Главным организатором этих пыток был немец Крис».

* * *

В полдень 27 июля на КП приехал начальник военных сообщений фронта полковник Николай Павлович Пидоренко. Он доложил мне, что железнодорожные узлы в Резекне и Даугавпилсе фашисты при отступлении сильно разрушили. Эшелоны, паровозы и вагоны на станциях взорваны или сожжены. Железнодорожный мост в Даугавпилсе через Даугаву взорвали. Саперы приступили к разминированию дорожных сооружений. А начальник управления военно-восстановительных работ фронта генерал-майор технических войск И. С. Картенев выдвинул в Резекне и Даугавпилс на восстановление разрушенных путей и мостов по одной железнодорожной бригаде.

— Ну а «скорпиона»... или как там его, удалось захватить? — спросил я у Пидоренко.

— Стоит целехонек на станции Резекне, — доложил он.

...В течение 27 июля армии генералов М. И. Казакова, В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова успешно продвигались на рижском направлении. Армия генерала П. Ф. Малышева наступала по северному берегу Даугавы. В этот день войска нашего фронта продвинулись в глубь Латвии на отдельных направлениях от 50 до 75 километров и освободили значительную часть республики. В восточной части ее остались неосвобожденными лишь три района.

...Вечером мы собрались на узле связи командного пункта, включили приемник и услышали голос Юрия Левитана. Диктор читал приказ Верховного Главнокомандующего:

«...В честь побед войск Второго Прибалтийского фронта, освободивших города Резекне и Даугавпилс, приказываю произвести салют из двухсот двадцати орудий...»

Мы замерли, прислушиваясь к потрескиваниям и шороху в эфире. Наконец до нас донесся торжественный гром салюта. Один залп, другой, третий...

Мы сидели, с трудом сдерживая счастливое волнение.

* * *

После освобождения Резекне перед армиями правого крыла фронта встала трудная задача — преодолеть огромную лесисто-болотистую Лубанскую низменность. Туда, как мы знали, противник направил свежие части, усилив их отрядами заграждения. Но зато в лесах Лубанской низменности было много партизанских отрядов.

Задача очистить от фашистских захватчиков Лубанскую низменность и овладеть рубежом Гулбене, Мадона была возложена прежде всего на правофланговую 10-ю гвардейскую армию. На южном участке низменности действовала 3-я ударная армия. За стыком между ними двигалась выделенная на усиление нашего фронта из резерва Ставки 42-я армия генерал-лейтенанта В. П. Свиридова. Новая армия передавалась в наш фронт на замену 4-й ударной армии, которая по распоряжению Генерального штаба выводилась во второй эшелон фронта.

В тот день у меня состоялся разговор с заместителем начальника Генерального штаба. Генерал А. И. Антонов сказал тогда:

— Ставка перенацелила 1-й Прибалтийский фронт. Главный удар он будет наносить не на каунасском, а на рижском направлении. Но сил у него маловато. 4-я ударная армия, видимо, перейдет от вас к Баграмяну и будет действовать на западном берегу Даугавы.

— А может быть, на участок от Даугавы до города Бауски передвинуть основные силы фронта? — спросил я Антонова. — Тогда нам не пришлось бы прорывать укрепленные вражеские линии с востока, а можно было бы миновать их и двигаться на Ригу с юга, из района юго-восточнее Елгавы. 1-й же Прибалтийский развивал бы наступление из района юго-западнее Елгавы на Тукумс или Кемери, в обход рижской группировки противника с запада.

— Не вы первый делаете такое предложение, — ответил Антонов. — Но Верховный не согласен. Он считает, что, во-первых, при таком решении сила удара по рижской группировке будет ослаблена. Во-вторых, переброску сейчас делать поздно. А кроме того, надо учесть еще и то, что лыжню-то к Риге проделал 1-й Прибалтийский. Но рижская группировка противника сильная, и в ее уничтожении примут участие оба фронта. 1-й Прибалтийский фронт будет наступать на Ригу с юга, а ваш — с востока. Разграничительной линией между фронтами остается река Даугава.

Таким образом, по правому берегу Даугавы повела наступление 22-я армия, ставшая теперь левофланговой армией 2-го Прибалтийского фронта. В ее составе по-прежнему действовал латышский корпус, а впереди армии наступал танковый корпус генерала М. Г. Сахно. На рассвете 28 июля его 24-я танковая бригада прорвалась сквозь арьергардные части противника и стала продвигаться в направлении на Крустпилс.

Утром 28 июля, когда все приказания командующего фронтом, связанные с перегруппировкой армий фронта, были переданы в войска, командование и штаб фронта стали поэшелонно переезжать на новый командный пункт в район Резекне.

* * *

В тот день — 28 июля — в большинстве частей и подразделений фронта состоялись партийные и комсомольские собрания, а затем с бойцами были проведены беседы. Мероприятия посвящались освобождению нашими войсками городов Даугавпилс и Резекне. На собраниях и в беседах большое внимание уделялось социалистическим преобразованиям, которые были осуществлены в Латвии перед войной, тому, какие раны нанесли молодой советской республике фашистские варвары. Как стало известно в тот день, гитлеровцы в период оккупации замучили и расстреляли в одном только Резекне свыше 7 тысяч жителей и несколько десятков тысяч человек угнали в Германию. Бойцы на собраниях и в ходе бесед высказывали свою готовность беспощадно бить врага, гнать его к Риге вместе с войсками соседнего фронта, наступающими на столицу республики с юга, разгромить там захватчиков и освободить всю Латвию. Об избавлении Резекне и Даугавпилса от фашистского ига, о варварстве оккупантов и о новых задачах воинов фронта были опубликованы в тот день во всех армейских газетах специальные статьи. Во фронтовой газете со статьями выступили Я. Калнберзин и В. Лацис.

* * *

В полдень на новый командный пункт фронта приехал из 4-й ударной армии генерал-лейтенант В. Н. Богаткин. Рассказал, что фашисты произвели в Даугавпилсе такие же разрушения, как и в Резекне.

— В Даугавпилс переехали и обосновываются там ЦК Компартии и правительство Латвии, — рассказывал Владимир Николаевич. — На днях состоится сессия Верховного Совета Латвийской ССР. Отсюда стало осуществляться руководство борьбой с захватчиками на оккупированной части республики, организацией местных партийных и советских органов и восстановлением народного хозяйства на освобожденной территории. На выполнение этих задач направляется большое количество партизан. Часть партизан передается в войска фронта, главным образом в латышский корпус. Генерал Малышев, который теперь связан со штабом Баграмяна больше, чем с нами, информировал меня, что войска 1-го Прибалтийского вчера вечером заняли город Шяуляй и успешно развивают наступление на Елгаву.

ЦК Компартии и правительство Латвии установили тесную связь с командованием 1-го Прибалтийского фронта, — продолжал Владимир Николаевич. — Именно исходя из складывающейся обстановки, они и свою «резиденцию» выбрали на стыке фронтов в Даугавпилсе. Некоторые из членов ЦК считают целесообразным латышский корпус перебросить к Елгаве, чтобы он действовал в составе войск Баграмяна, которые, по-видимому, быстрее наших дивизий освободят Ригу...

Вечером я, В. Н. Богаткин и М. С. Маслов допрашивали захваченных в городе Резекне пленных. Перед нами стояли двое. Один — пожилой ефрейтор в изодранном мундире, с худым небритым лицом, другой — совсем подросток, голубоглазый и узкоплечий.

Старший оказался крестьянином из Восточной Пруссии. Ответив на вопрос полковника М. С. Маслова, он неожиданно добавил:

— А вообще... надоело все это... В победу теперь уже мало кто верит. Некоторые говорят об этом вслух, не опасаясь осведомителей гестапо.

— Почему же тогда вы не прекращаете сопротивления?

Ефрейтор долго молчит, потом роняет:

— Это не так просто сделать...

О том, как в гитлеровских войсках расправлялись с колеблющимися, мы знали. Боялись солдаты также и репрессий по отношению к своим семьям.

Юнец больше рассказывал о родных. Его отец работал на военном заводе. За саботаж и связь с группой рабочих, настроенных против Гитлера, был арестован и расстрелян. Мать умерла, а брат находился во французском плену...

— Поверьте мне, герр генерал, — говорил он, — я ненавижу нацистов. В плен сдался добровольно и хочу чем-нибудь помочь вам.

Когда пленные вышли, я позвонил А. П. Пигурнову и предложил ему использовать юношу для выступлений перед микрофоном мощной громкоговорящей установки.

После этого в помещение ввели молодого лейтенанта артиллерии. Он, щелкнув каблуками, представился:

— Де Болио.

— Знакомая фамилия, — сказал я М. С. Маслову.

— Его отец командовал 23-й пехотной дивизией, которую мы разбили в районе Опочки, — напомнил мне Михаил Степанович.

Я с нескрываемым интересом посмотрел на офицера. Ему было года 22–23.

— Скажите, — спросил я де Болио через переводчика, — почему вы и ваш отец, французы, служите Гитлеру?

— Мои предки были военными, жили в Эльзасе. Когда произошла французская революция, мой прадед поступил на службу в немецкую армию. А дед, отец и я продолжаем служить в ней по традиции.

— Что же вы, представитель старинного французского рода, защищаете на этих вот полях?

— Нам платят, месье генерал...

— А вам не кажется, что деньги, которые вы получаете, дурно пахнут?

Пленный выслушал переводчика и пожал плечами, как бы говоря, что столь пустяковая тема не заслуживает разговора.

— Солдату незачем думать о морали. Это дело философов и писателей...

— Так вас учил фюрер?

Лейтенант промолчал.

Мне хотелось услышать от него не заученные фразы из катехизиса фашистского солдафона, а то, что он думает на самом деле. Поэтому я продолжал спрашивать:

— Вам, конечно, известно, что вы помогаете врагам вашего отечества? Или об этом тоже не положено думать солдату?

Француз долго не отвечал, потом наконец произнес:

— Да, да... Это ужасно...

Он достал надушенный платок, провел им по лбу. Затем, словно устыдившись минутной слабости, выпрямился и придал своему лицу выражение вежливого ожидания.

— За что смещен с должности и отдан под суд ваш отец?

— Видимо, ему перестали доверять. После покушения на Гитлера многих снимают или арестовывают.

— А вы не можете сказать, как теперь расценивают немецкие офицеры положение Германии и ее армии?

— Большинство предпочитает не говорить об этом. У гестапо длинные уши. Некоторые возлагают надежду на новое сверхмощное оружие, на перелом в войне.

— А каково ваше мнение?

Лейтенант посмотрел куда-то в сторону.

— У меня нет иллюзий. Я не хочу больше драться за мертвое дело. Поэтому вы и видите меня здесь...

— Чувствуете, — обратился ко мне полковник М. С. Маслов, когда конвой увел лейтенанта, — на какие песни пошла мода?

Он подметил верно. Мне вспомнилась осень сорок первого на Брянском фронте. Я допрашивал тогда холеного и оченьвысокомерного офицера. Как ни пытался выжать из него что-нибудь, он не удостоил меня ни одним словом, а когда его повели, вскинул руку и крикнул: «Хайль Гитлер!»

Такие пленные не встречались уже давно.

* * *

В последних числах июля армии нашего фронта с ожесточенными боями продолжали наступать на запад. Правофланговая 10-я гвардейская армия в тяжелых боях преодолевала лесисто-болотистую Лубанскую низменность, самую большую в Латвии. Кое-где она простиралась до 50 километров в ширину и около 60 километров в длину. В ее южной части находится озеро Лубанас, растянувшееся более чем на 20 километров в длину и в некоторых местах до 8 километров в ширину. Это огромное водохранилище окружали многочисленные мелкие озера. Топкие леса, камыши выше человеческого роста, безмолвие... Даже летом трудно пробираться в эти края. Прямо от озера Лубанас встают стеной густые заболоченные леса. Ни одной сносной дороги. Изредка встречаются гати да трясучие полусгнившие мостки. Свернешь с дороги — и сразу увязнешь в камышовом болоте. Но это еще не все. С юга и юго-востока в озеро Лубанас впадает несколько речушек: Лысина, Малмута, Малта, Резекне. В свою очередь, из озера берет начало Айвиексте, которая в центре низменности поворачивает на юго-запад и около города Плявиняс впадает в Даугаву. Впрочем, и сама Айвиексте, словно крупный венозный сосуд, изобилует многочисленной сетью ручейков-капилляров, лениво текущих по низким болотистым урочищам.

Обороняла Лубанскую низменность сначала только 19-я латышская дивизия СС. В помощь ей немецкое командование бросило две пехотные дивизии с инженерными частями. На путях наступления гвардейцев враг соорудил массу различных укреплений и заграждений. На узких лесных тропинках перед наступающими неожиданно появлялись из-под земли дзоты, вставали стены колючей проволоки или же путь преграждали лесные завалы. Редкие в этих краях мосты и гати немцы уничтожили, а узенькие тропинки, просеки, броды через болота, многочисленные ручьи и речушки, проходы между озерами заминировали.

К концу месяца войска правого крыла нашего фронта с трудом пробивались сквозь дебри и болота Лубанской низменности, а армии генералов В. А. Юшкевича и Г. П. Короткова с ожесточенными боями продвинулись по заболоченной низине к рубежу Эргли, Крустпилс.

30 июля 8-я мехбригада с ходу ворвалась в Тукумс и освободила город. За это командиру бригады полковнику С. Д. Кремеру было присвоено звание Героя Советского Союза. Взятие Тукумса означало, что группа армий «Север.» потеряла сухопутную связь с другими войсками фашистского вермахта.

На фоне блестящих успехов 1-го Прибалтийского фронту наше продвижение было незначительным. Лишь 2 августа 10-я гвардейская армия пробилась к озеру Лубанас, а 3-я ударная освободила город Варсклены.

С этими новостями я направился к А. И. Еременко.

Он сидел в своей землянке за столом из некрашеных досок. Я доложил о продвижении армий правого крыла фронта.

— А вот сегодня гвардейцы, как и войска 3-й ударной армии, встретили упорнейшее сопротивление врага в низине реки Нерета.

— Да, положение врага ухудшается, а сопротивление растет, — сказал А. И. Еременко. — Ради удержания Прибалтики немецкое командование пойдет на любые жертвы. Фриснер пытался драконовскими мерами укрепить стойкость своих войск, да не вышло, не сумел. Теперь новый их командующий Шернер лютует еще сильнее. Ждать ослабления упорства противника нам не приходится... — Задумчиво помолчав, Андрей Иванович продолжал: — Мы отстаем от 1-го Прибалтийского. Его части уже недалеко от Риги, а мехкорпус даже прорвался к Рижскому заливу. И дело не только в том, что наш сосед наступает по районам, где у противника слабее оборона. Бои показывают, что немцы просто не ждали серьезного нажима с той стороны. А с нашего направления они предвидели удары и подготовились к ним. Да и сил у них немало. Поэтому нам надо ожидать, что, чем ближе мы будем подходить к Риге, тем яростнее будет сопротивление врага. На руку ему и то, что дивизии наши наступают большей частью вдоль железных дорог и шоссе, обходят болота. Поэтому командармам я приказал смелее действовать там, где нет хороших дорог, не бояться болот, делать их из помехи своими союзниками, тем более что немцы привыкли спокойно сидеть под защитой болот. Главное — не останавливаться, гнать противника к Риге. Мы не должны позволять ему снимать части с нашего фронта и направлять их против 1-го Прибалтийского, — закончил командующий.

* * *

Вечером от командующего 22-й армией поступило радостное сообщение: 130-й латышский стрелковый корпус прорвал вражескую оборону на подступах к Крустпилсу и перерезал железную дорогу Резекне — Крустпилс близ станции Межаре. 125-й гвардейский полк, преодолев, казалось, непроходимые топи, вышел противнику в тыл. Услышав позади себя выстрелы, фашисты спешно отступили. В значительной степени успех полка обеспечила рота капитана Михаила Орлова. Позже я узнал подробности этих боев. 

125-й гвардейский латышский стрелковый полк несколько раз пытался переправиться через медлительную реку Аташе. Но едва на ее спокойной глади показывались плоты и лодки с солдатами, как противоположный берег, заросший серебристыми кустами ивы и ольхи, начинал изрыгать огонь. Перед бойцами взметались высокие фонтаны, осколки и пули пенили воду. Аташе словно закипала. Натыкаясь на стену огня, переправлявшиеся несли большие потери и возвращались ни с чем.

Однажды вечером в землянку командира полка А. Юревица зашел капитан Михаил Орлов, уроженец Латгалии.

— Разрешите доложить некоторые соображения?

Полковник Юревиц пригласил офицера присесть.

— Слушаю вас...

Орлов достал из планшетки карту, развернул ее и, ткнув пальцем в небольшой лес, вплотную подступавший к Аташе, спросил:

— Что, если я со своей ротой вот отсюда попробую? Место глухое, заболоченное, немцам и в голову не придет...

Командир полка склонился над двухкилометровкой.

— Переправляться тут очень трудно.

Орлов согласно кивнул головой:

— Да. Ну а где теперь пытаемся, разве легче? Зато уж если переберемся на другой берег, то черта с два нас оттуда выкурят!

Юревиц поколебался минуту.

— Ладно, рискнем, — согласился он.

На рассвете, когда над рекой еще плотными пластами ходил туман, рота капитана Орлова начала форсировать реку. Сначала продирались сквозь густой камыш. Временами плоты и лодки застревали, и их приходилось проталкивать. Те, кто решил перебраться на ту сторону вплавь, путались в подводных растениях, вязли в тине. Двигаться старались бесшумно, грести без всплесков. Замирали, когда из зарослей с тревожным криком поднимались дикие утки. Минут через двадцать пошла чистая вода. Сквозь туман проступил приближающийся берег. Наконец рота высадилась на какой-то косе. Выслав вперед разведку, двинулись в лес. Когда достигли опушки, стало совсем светло. За лугом виднелся хутор. Разведчики доложили, что в нем немцы. По словам крестьянина, у которого бойцы побывали в доме, их было человек тридцать. Орлов приказал окружить селение. Быстро разгромив вражеский гарнизон, воины роты часам к семи утра вышли к железной дороге близ станции Межаре. Неподалеку от полотна стали окапываться. Вскоре на шоссе, ведущем к переезду, показались танки. За ними следовало пехотное подразделение.

Капитан Орлов передал по цепи:

— Бронебойщикам подпустить танки до поворота дороги... Бить по гусеницам и бортам. Автоматчикам отсечь пехоту.

Когда передняя машина начала поворачивать, по ней ударили противотанковые ружья. Танк загорелся. Заговорили пулеметы и автоматы, их огонь заставил вражеских солдат залечь и отползти за насыпь. Немного опомнившись, гитлеровцы пошли в атаку. Рота Орлова отбила ее.

Оборонявшиеся у реки вражеские части, услышав за спиной грохот боя, начали отходить: видимо, гитлеровцы решили, что в тыл к ним прорвались крупные силы. Атаку за атакой отражали Орлов и его подчиненные. Тем временем наш 125-й стрелковый полк переправился через Аташе. Когда он подошел к железной дороге, в роте Орлова осталась лишь горстка бойцов. Большинство солдат вместе с командиром погибли. Капитану Орлову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронили его близ станции Межаре.

Южнее станции Межаре на Крустпилс успешно наступала 308-я стрелковая дивизия латышского корпуса. В тот день при уничтожении окруженного подразделения противника был смертельно ранен командир головного полка этой дивизии полковник Карл Озол.

* * *

В течение первой недели августа войска нашего фронта в тяжелых боях пробивались через полосу заграждений в Лубанской низменности и в низине перед Крустпилсом. Ежедневно продвигались всего на 5–6 километров, но все же неудержимо шли вперед к Риге.

Очень успешно развивалось наступление соседнего слева 1-го Прибалтийского фронта. Его войска дрались на южных подступах к Риге и в районе Тукумса, на побережье Рижского залива.

Командующий группой армий «Север», получив в свое подчинение 3-ю танковую армию, готовил против прорвавшихся в районе Тукумса и Елгавы войск И. X. Баграмяна мощный контрудар, чтобы освободить перерезанные вдоль морского побережья пути, выбить советские войска из Елгавы и отбросить их на юго-восток, а на востоке рижского направления прочно удерживать оборонительный рубеж «Валга».

Еще 30 июля генерал Шернер для укрепления дисциплины в войсках передал для объявления всем военнослужащим группы следующий, получивший широкую известность приказ. Он был изъят нами в первых числах августа у одного из пленных офицеров. Вот часть его: «Фюрер приказал: тот, кто без письменного разрешения командования группы армий оставит боевую зону, подлежит расстрелу».

Само собой разумеется, что в развитие этого приказа последовали дополнительные приказы командующих армиями и командиров корпусов. А одновременно с приказами начались массовые расстрелы в войсках.

* * *

В первых числах августа войска фронта в тяжелых боях продолжали преодолевать полосу заграждений в Лубанской низменности и в низине перед Крустпилсом. Ежедневно пробивались вперед к неприятельскому рубежу «Валга» по 5–6 километров в сутки. Огромную помощь нашим войскам оказывали партизанские отряды. Они по одним им ведомым тропинкам выводили подразделения в тыл врага, показывали подходы к его опорным пунктам и обходы минных полей, участвовали в боях вместе с подразделениями. Особенно широко пользовались помощью партизан части 10-й гвардейской армии, пробивавшиеся сквозь Лубанскую низменность. Так, в ночь на 1 августа отряд А. К. Рашкевица скрытно провел гвардейцев в тыл крупного населенного пункта Лиепны и помог разгромить оборонявшийся там гарнизон.

Вечером 4 августа гвардейцы, наступавшие в направлении города Мадона пробились, уничтожая опорные пункты врага, к реке Айвиекста. Но форсировать ее с ходу не удалось: за этот рубеж, в 25–30 км к востоку от Мадоны, крепко зацепились отступавшие вражеские части. Артиллерия противника вела непрерывный огонь по подступам к реке.

Командующий 10-й гвардейской армией генерал М. И. Казаков решил не давать противнику времени на организацию обороны и на уплотнение ее отходящими и резервными частями.

— Форсировать реку ночью, а главный удар нанести на стыке передовых корпусов усиленной 29-й гвардейской стрелковой дивизией, — приказал командарм.

И воины соединения оправдали эти надежды. Река Айвиексте в районе форсирования была шириной 40–60 метров и глубиной от полутора до 3 метров. Местами через реку имелись броды. Берега низкие, поросшие кустарником. Когда наступила темнота, командир дивизии генерал-майор А. Т. Стученко начал переправу двумя полками. Но левофланговый 93-й стрелковый полк был умышленно поставлен командиром дивизии в особые условия. Он действовал на крайне неудобном, болотистом участке и начал переправляться через реку позже соседних частей. В то время как соседи вели огневой бой с противником, этот полк, воспользовавшись тем, что внимание гитлеровцев было отвлечено, переправлялся без единого выстрела по отмеченным разведчиками бродам. Многие бойцы преодолевали реку вплавь, подняв над головой автоматы. Пулеметы и ящики с боеприпасами переправляли на заранее подготовленных плотиках, связанных прутьями. Форсирование на этом участке для противника оказалось неожиданным. Гвардейцы с ходу атаковали гитлеровцев с фланга и оттеснили их от реки. А в это время для каждого батальона были наведены мостики, по которым бойцы перетаскивали минометы и мелкокалиберные пушки. Перед рассветом, когда полк уже захватил за рекой небольшой плацдарм, был наведен мост, позволивший переправлять артиллерию на конной тяге.

В командование 93-м полком несколько дней назад вступил И. М. Третьяк, отлично зарекомендовавший себя в боях под Опочкой и ставший уже подполковником. Этот внешне похожий на курсанта военного училища молодой человек обладал кипучей энергией и отличался большой личной храбростью. Он до деталей спланировал форсирование реки подразделениями. Вслед за первым батальоном вместе со штабом командир полка переправился через реку и лично руководил завоеванием плацдарма. Забегая вперед, скажу, что за подвиги, совершенные при освобождении Прибалтики, Ивану Моисеевичу Третьяку было присвоено звание Героя Советского Союза.

Левее дивизии генерала А. Т. Стученко реку Айвиексте форсировала 8-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. Д. Кулешова, которая накануне подошла к реке от села Баркава. В панфиловской дивизии форсирование реки возглавлял 19-й гвардейский стрелковый полк, ведомый опытным храбрым командиром полковником Иваном Даниловичем Курганским. На подходе к реке гвардейцы уничтожили большую колонну противника, отходившую в направлении на Мадону. Затем головной батальон майора Андрея Егоровича Черникова, сбив вражеский арьергард, вырвался к Айвиексте. В разгоревшемся здесь бою воины подразделения уничтожили свыше 100 фашистов, захватили 18 орудий и 28 пулеметов. Утром 5 августа на плечах неприятеля батальон форсировал реку и захватил небольшой прибрежный участок. Особенно смело и решительно в этот раз действовали отделения гвардейцев под командованием старших сержантов Акрама Искандеровича Валиева и Осипа Андреевича Денисова. По глубокому болоту они раньше других пробрались к Айвиексте и уничтожили вражеских солдат, которые обслуживали переправочные средства. На захваченных плотах и лодках автоматчики переплыли на противоположный берег. За ними последовали другие подразделения батальона.

Майор А. Е. Черников, старшие сержанты А. И. Валиев и О. А. Денисов стали Героями Советского Союза.

Во время схватки у Айвиексте погиб полковник И. Д. Курганский. Посмертно ему также было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

С наступлением темноты 29-я стрелковая успешно продолжала наступление на город Мадону, к утру 6 августа вышла к реке Куя, в 13 километрах восточнее Мадоны, перерезала железную дорогу Мадона — Лубана, захватила железнодорожный мост через реку и вклинилась в оборону противника на противоположном берегу. Тем самым дивизия генерала А. Т. Стученко облегчила условия для наступления на Мадону и соседним соединениям. Пошли вперед и они, но выйти на линию 29-й стрелковой не смогли.

В ночь на 7 августа А. Т. Стученко повел наступление в обход города Мадоны с севера. Дивизия вырвалась вперед от линии соседней на 10–12 километров и к утру перерезала железную дорогу и шоссе Гулбене — Мадона. В этом блестящем ночном рывке опять особенно отличился стрелковый полк подполковника И. М. Третьяка.

* * *

Всю первую неделю августа войска фронта продолжали вести тяжелые бои под Лубаной и Крустпилсом. Особенные трудности выпали на долю бойцов 10-й гвардейской армии, в частности 19-го стрелкового корпуса, сформированного из добровольцев-сибиряков.

Утром гвардейцы 19-го корпуса повели с трех сторон наступление на город Лубану. Шаг за шагом выбивали наши части противника из города. В полдень город Лубана был освобожден, и остатки разгромленных вражеских частей стали отходить на запад.

Преследуя противника, воины натолкнулись на высотке за городом возле шоссе на страшное зрелище. Под деревьями лежали до неузнаваемости обезображенные, окровавленные тела наших солдат и офицеров. Как удалось выяснить позже, это злодеяние было совершено фашистскими извергами при следующих обстоятельствах. Одно из подразделений 22-й гвардейской стрелковой дивизии в ночь на 7 августа пробилось лесными тропами в тыл немецким частям, оборонявшим Лубану. Уничтожив вражеский заслон, воины закрепились на высотке и перехватили шоссе за городом. Как только гитлеровцы обнаружили наше подразделение, они немедленно предприняли против него яростные атаки, стремясь окружить гвардейцев. Силы были неравными, и скоро наши бойцы, уничтожив множество фашистских солдат, истратив все патроны и гранаты, все до единого пали на поле боя. Было только несколько тяжелораненых, остальные погибли. Фашистские палачи, ворвавшись на высоту, в звериной ярости совершили гнусное надругательство над погибшими и теми, в ком еще теплилась жизнь. Двоим воинам изверги вырезали кинжалами на лбу пятиконечные звезды, выбили сапогами зубы. У троих были выдавлены глаза, перебиты руки и ноги, тела исколоты кинжалами. Тела других бойцов тоже были изуродованы. Многие из погибших были опознаны.

В тот же день Военный совет 10-й гвардейской армии через политотдел, партийные организации частей довел до сведения каждого бойца о новом преступлении гитлеровцев. Член Военного совета армии полковник Ф. Г. Ткаченко в ряде частей второго эшелона провел митинги. Гвардейцы дали клятву беспощадно отомстить фашистским палачам.

* * *

После освобождения города Лубаны гвардейцы сибирского корпуса с ходу форсировали реку Айвиексте и без передышки повели наступление на Цесвайне.

А утром 7 августа к реке Айвиексте вырвались войска фронта, наступавшие на Марциену, и даже правофланговые части 22-й армии. 22-я, упираясь правым флангом в реку Айвиексте восточнее станции Яункалснава, своим левым флангом вышла к устью реки Нерета. В этот день армия готовилась перейти в наступление с целью разгрома частей 10-го армейского корпуса противника, оборонявших район Крустпилса, и освобождения этого города.

В виде особой задачи генералу Г. П. Короткову было приказано захватить в районе Крустпилса железнодорожный мост через Даугаву, не дать гитлеровцам возможности взорвать его при отходе. На поддержку наступления 22-й армии генерал армии А. И. Еременко переключал всю фронтовую авиацию. Главная роль в этой операции отводилась латышскому корпусу генерала Д. К. Бранткална. Его усилили стрелковой дивизией, танковой бригадой, артиллерийскими и саперными частями. Планировалась поддержка корпуса большей частью армейской артиллерии, а также силами 5-го танкового корпуса генерала М. Г. Сахно.

130-й латышский стрелковый корпус занял район для наступления в 20–25 километрах северо-восточнее Крустпилса. 43-я гвардейская латышская дивизия вместе с танковым корпусом нацеливались на захват железнодорожного моста северо-западнее города, а 30-я латышская дивизия с приданной танковой бригадой полковника Л. К. Брегвадзе — на станцию Крустпилс. В последующем это соединение ударом с тыла на город должно было совместно с приданной корпусу стрелковой дивизией и с левофланговыми войсками 22-й армии овладеть Крустпилсом.

В ночь на 7 августа и утром у командира латышского корпуса генерала Д. К. Бранткална, начальника политотдела полковника В. Н. Калашникова, начальника штаба полковника П. О. Баумана и, конечно, в частях побывало командование фронта и 22-й армии, руководители Компартии и правительства Латвии.

После мощной авиационной и артиллерийской подготовки латышский корпус и левофланговые войска 22-й армии в 15 часов 7 августа перешли в наступление.

Дивизии вместе с танкистами 5-го корпуса и танковой бригады стремительным броском преодолели передний край вражеской обороны. О том, насколько неожиданной для противника была атака пехоты и танков, свидетельствует тот факт, что на ряде участков сохранившаяся пехота противника не успела выйти по окончании артподготовки из укрытий и занять боевой порядок. Она была уничтожена латышскими частями в укрытиях и убежищах. В течение часа тактическая оборона противника была прорвана. Танки с посаженным на них десантом латышских стрелков вместе с неотрывно следующей за машинами пехотой устремились на запад и скоро достигли вражеских артпозиций. Противник в панике отступал, бросая оружие и технику. Воины 123-го стрелкового полка 43-й гвардейской дивизии под командованием подполковника Яна Пиесиса захватили на огневых позициях 75-миллиметровую артиллерийскую батарею и тут же открыли из нее огонь по отходившим вражеским подразделениям.

К исходу дня 43-я гвардейская латышская дивизия генерал-майора А. Ю. Калныня достигла шоссейной дороги, идущей из Крустпилса на север, и перерезала ее. 

К этому времени 308-я стрелковая латышская дивизия находилась в 5 километрах севернее Крустпилса, а левофланговые части 22-й армии на. таком же расстоянии западнее и юго-западнее города.

В ночь на 8 августа 43-я гвардейская латышская дивизия продолжала наступать к железнодорожному мосту через Даугаву. Так как местность там была лесисто-болотистая, пехота наступала без танков. 8 августа части соединения перерезали железную дорогу Крустпилс — Рига и подорвали следовавший из Крустпилса вражеский эшелон с боевой техникой. К сожалению, мост был уже взорван отходившими по нему на другой берег фашистскими частями. 308-я латышская стрелковая дивизия генерал-майора В. Ф. Дамберга вместе с танковой бригадой полковника Л. К. Брегвадзе захватила станцию Крустпилс и ворвалась в город.

К 12 часам 8 августа части латышского корпуса полностью овладели городом Крустпилс — важным железнодорожным узлом Латвии. В полдень к Даугаве приблизились также взаимодействовавшие с 130-м корпусом дивизии 44-го стрелкового корпуса 22-й армии. Части 10-го немецкого армейского корпуса, оборонявшие Крустпилс, понесли тяжелые потери. Однако сохранившиеся подразделения противника успели уйти по переправам через Даугаву в город Екабпилс^[10]. Там вражеская оборона была еще прочной, и этот населенный пункт был освобожден войсками генерала И. X. Баграмяна только через двое суток. Отходившие туда из Крустпилса гитлеровцы успели произвести в городе значительные разрушения, а перебравшись на левый берег Даугавы, взорвали все переправы через реку.

Отлично работала фронтовая авиация. Она нанесла противнику огромный урон, особенно при его переправе через Даугаву, сбила 24 вражеских самолета.

Итак, армейская операция 22-й армии в районе Крустпилса закончилась успешно. Львиная доля этого успеха принадлежала 130-му латышскому стрелковому и 5-му танковому корпусам.

За 20 часов части латышского корпуса прошли с боями Около 25 километров, нанесли огромный урон врагу, освободили вместе с другими войсками 22-й армии Крустпилс, уничтожили свыше 2 тысяч гитлеровцев, захватили много пленных и богатые трофеи. В этой операции воины соединения показали себя достойными преемниками славы легендарных латышских стрелков времен гражданской войны.

* * *

В то время как на левом фланге фронта успешно заканчивалась операция в районе Крустпилса, 29-я гвардейская дивизия генерала А. Т. Стученко вела тяжелые оборонительные бои северо-восточнее Мадоны. Противник, в обороне которого была пробита широкая и глубокая брешь и перерезаны сообщения между Мадоной и Гулбене, предпринимал отчаянные усилия, чтобы вытолкнуть гвардейцев к реке Куя. 8 августа дивизию А. Т. Стученко атаковали с флангов три немецкие пехотные дивизии, причем одна — от города Мадона. На помощь соединению командир 15-го гвардейского корпуса генерал Н. Г. Хоруженко вывел на его линию и две другие дивизии корпуса. В ожесточенных встречных боях 11 и 12 августа корпус генерала Хоруженко сломил сопротивление противника и начал теснить его части на запад.

Пользуясь ослаблением обороны противника в районе Мадоны, 7-й гвардейский стрелковый корпус, в командование которым вступил генерал А. Д. Кулешов, 12 августа прорвался к городу. А 13 августа его 119-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерал-майора И. В. Грибова штурмом взяла Мадону. Как показывали позже пленные, за сдачу города руководивший его обороной генерал Бек был снят с должности и отдан под суд.

Несмотря на упорные бои, город сохранился. Это результат стремительного обходного маневра наших частей в сочетании с фронтальной атакой.

В этот день мы слушали по радио сообщение Совинформбюро. В нем говорилось, что 2-й Прибалтийский фронт за время наступательных операций с 10 июля по 10 августа прошел с боями 220 километров, из них 150 по территории Латвии. Противнику нанесены потери: свыше 60 тысяч убито и около 10 тысяч солдат и офицеров пленено, уничтожено 167 самолетов, 226 танков, 1820 орудий, около 2500 автомашин.

Близилось полное освобождение Латвии и всей Прибалтики.

Таким был краткий итог нашего летнего наступления.

Глава четвертая. К латышской столице

Наступил сентябрь 1944 года. Группа немецких армий «Север» и усиливавшая их 3-я танковая армия группы армий «Центр» были прижаты к Балтийскому морю, продолжая удерживать небольшую территорию. Линия фронта в Прибалтике составляла в целом немногим более 900 километров.

Руководство фашистской Германии продолжало попытки удержать за собой Прибалтику, учитывая ее стратегическое значение. Потеря Прибалтики делала для Германии невозможным вывоз из Швеции высококачественной стали и руды, означала резкое ухудшение условий боевых действий немецкого флота на Балтике, а также непосредственную угрозу рубежам Восточной Пруссии. В связи с этим Гитлер и его приспешники делали все возможное для укрепления своих позиций в этом районе — от мер по инженерному совершенствованию обороны до присылки морем подкреплений из своих последних резервов.

29 августа Ставка поставила задачи Прибалтийским фронтам. Нашему фронту надлежало наносить главный удар в направлении Риги, овладеть столицей Латвии, разгромив группировку противника севернее Даугавы. Наш сосед слева — 1-й Прибалтийский фронт должен был совместно с нами разгромить рижскую группировку, затем выходом на побережье Рижского залива в устье Даугавы отсечь остатки группы армий «Север», лишить их путей отхода в сторону Восточной Пруссии. Справа от нас действовали армии 3-го Прибалтийского фронта. Ленинградский фронт имел задачу наступать на столицу Эстонии Таллин.

Все управления штаба фронта напряженно работами по подготовке предстоящей операции. Конечно, самое пристальное внимание было уделено разведке, глубокому и всестороннему изучению ее данных. Вместе с нами анализом выводов, вытекавших из результатов разведки нашего и других Прибалтийских фронтов, капитально занимался Генеральный штаб. До начала наступления необходимо было выяснить, насколько боеспособна группа армий «Север», каким образом намеревался противник оборонять Прибалтику, установить обоснованность предположений о намерении прорыва вражеских войск из Прибалтики в Восточную Пруссию, а также более полно выявить состав и численность группировки противника, характер подготовленной им обороны.

Как всегда, много ценных для нас сведении дал допрос пленных немецких офицеров, хорошо знавших обстановку и состояние своих дивизий и полков. Мне запомнился один из таких допросов, который проводил в моем присутствии начальник разведуправления штаба фронта полковник М. С. Маслов.

— Помощник командира роты пехотного полка 126-й пехотной дивизии, — доложил первый из представленных пленных.

— Покажите на карте участок вашего полка, — приказал ему Маслов.

Офицер быстро начертил на карте положение не только своего полка, но и соседних.

— Сколько человек в вашей дивизии и кто ею командует? — задал вопрос Маслов.

— Почти 7 тысяч человек. А командует дивизией... генерал Фишер...

— Эта фамилия нам хорошо знакома, — перебил пленного Маслов. — Дивизия генерала Фишера отличилась тяжкими злодеяниями, особенно под Лубаной... За счет кого пополнили вашу разбитую дивизию?

— Ее выводили в резерв, привезли из Германии пополнение на кораблях, укомплектовали и опять поставили в оборону, — отвечал пленный.

Пленный ответил еще на ряд вопросов.

Затем были допрошены пленные офицеры 112, 132 и 218-й пехотных дивизий. Они показали, что численность их соединений также доходит до 6500–7500 человек. Две из этих дивизий были переброшены против нашего фронта с другого участка.

В последующие дни были подробно и тщательно изучены и сопоставлялись разведывательные данные о противнике, имевшиеся в штабах всех трех Прибалтийских фронтов, сверены с донесениями разведывательных групп, действующих в тылу врага, с донесениями из партизанских частей, а также с последними данными боевой, авиационной разведки и радиоперехватов, свежими авиаснимками немецких оборонительных рубежей.

Ценные данные о противнике, составе его войск и их расположении дала радиоразведка. В то время радиоразведывательные части по почерку вражеских радистов, по мощности станций, позывным и особым приметам работы раций, по тому, как и с кем та или иная станция работает, быстро и точно определяли местонахождение штабов всех степеней, безошибочно указывали участки обороны дивизий и полков. Захватом контрольных пленных эти данные, как правило, подтверждались.

Разумеется, радиоразведка противника получала, в свою очередь, таким же путем данные и о наших войсках. Мы об этом знали достаточно хорошо. В качестве яркого примера можно привести один случай, который произошел на нашем фронте. Несколько месяцев назад 22-я армия по ряду соображений была рокирована с правого фланга фронта на левый. Перегруппировка совершалась ночными маршами с проведением целого ряда мероприятий по маскировке. В частности, на старом месте было оставлено несколько радиостанций, продолжавших, как и раньше, работать. На марше и в новом районе было запрещено пользоваться радиосвязью. И все же некоторые офицеры штаба армии, а также штабов корпусов и дивизий, видимо, не удержались и сделали по прибытии в новый район ряд радиозапросов в свои штабы. Запросы эти, нужно полагать, не остались без ответа. И вот в новой полосе 22-й армии немцы сбросили с самолета листовки примерно такого содержания: «Поздравляем 22-ю армию с благополучным прибытием!»

Обобщение данных разведки позволило сделать выводы о составе и боеспособности войск противника, противостоявших Прибалтийским фронтам.

Группа армий «Север», оборонявшаяся в Прибалтике, к тому времени состояла из 16-й и 18-й армий и группы «Нарва». Командованию группы армий была подчинена в то время также 3-я танковая армия из группы армий «Центр». Фронт всех этих войск противника к 1 сентября 1944 года проходил от Финского залива к западному берегу Чудского озера, далее западнее Гулбене, устье реки Айвиексте, Бауска, Елгава, Шяуляй и кончался у реки Неман.

В составе гитлеровских войск в Прибалтике были 42 пехотные дивизии и семь боевых групп, каждая из которых примерно равнялась бригаде, 5 танковых и 2 моторизованные дивизии, 3 моторизованные бригады. Вражеские войска были хорошо обеспечены боеприпасами, горючим и инженерным имуществом.

Фашистские войска в Прибалтике имели свыше 1200 танков и штурмовых орудий и около 400 самолетов. Они поддерживались легкими силами немецкого военно-морского флота. Боевые действия нашего Краснознаменного Балтийского флота из-за вражеских минных заграждений были весьма ограничены.

Боеспособность немецких войск в Прибалтике была в известной мере даже выше, чем в других группах. Она усиленно поддерживалась жестокой дисциплиной, наблюдением органов гестапо за каждым шагом солдат и офицеров, массовой отдачей под суд и расстрелом колеблющихся и недостаточно рьяно идущих в бой. А позади боевых частей для «поддержания их боевого духа» находились эсэсовские отряды, которые огнем из автоматов не допускали отступления пехоты с позиций.

Фашистская пропаганда настойчиво вдалбливала в головы своих солдат, что скоро, очень скоро наступит перелом в войне. Объявив тотальную мобилизацию, Германия, мол, сформирует много новых дивизий и сможет перейти в решительное наступление. На все лады расхваливалось несуществующее сверхмощное оружие. По всему было видно, что Гитлер не только не думал выводить свои войска из Прибалтики, но, наоборот, всячески стремился их усилить. Для чего это делалось, догадаться было нетрудно. Во-первых, прибалтийская группировка противника приковывала к себе силы трех Прибалтийских фронтов и даже левофланговые войска Ленинградского фронта. Во-вторых, она угрожающе висела над нашими войсками, наступающими на Восточную Пруссию. Кроме того, Прибалтика связывала Германию с Финляндией и войсками, находящимися в ней, а также со Скандинавскими странами — поставщиками стратегического сырья. И сама Прибалтика была в свою очередь для Германии богатой продовольственной базой.

Где же, на каких подготовленных рубежах командование группы армий «Север» рассчитывало остановить, сдержать наши войска, заставить отказаться от наступательных действий? Уточнено было, что восточнее Риги против войск 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов готовились четыре основных оборонительных рубежа. О первом рубеже под названием «Валга» я упоминал выше. Войсками нашего фронта, в особенности армиями правого крыла, он был во многих местах уже прорван, а силы соседнего справа фронта вплотную подошли к нему. Второй рубеж — «Цесис» — был подготовлен противником по линии Айнажи (у Рижского залива), Валмиера, Цесис, Эргли, Кокнесе. К южному его участку и вышли войска 2-го Прибалтийского фронта. Третий — «Сигулда» — тянулся через Саулкратсу, Сигулду, Огре. И наконец, четвертый рубеж готовился на ближних подступах к столице Латвии. Южнее и юго-восточнее Риги против войск 1-го Прибалтийского фронта гитлеровцы подготовили два сильно развитых по глубине оборонительных рубежа.

Как правило, главная полоса основных оборонительных рубежей состояла из двух-трех позиций. Первая позиция имела две-три траншеи с развитой сетью ходов сообщения. Впереди рубежа — проволочные заграждения и минные поля. Вторая позиция — в 2–4 километрах от первой, а третья — на таком же расстоянии от второй. Позиции состояли из одной-двух траншей. В 5–10 километрах позади главной полосы готовилась более слабая тыловая полоса. Между основными оборонительными линиями немецкое командование готовило, главным образом силами штрафных частей и местного населения, промежуточные рубежи.

Из всех разведывательных источников поступали сведения, что немецкие войска и большое количество привлеченного фашистскими властями местного населения лихорадочно совершенствуют оборонительные рубежи. Поэтому нельзя было медлить с началом наступления. И в то же время нельзя было начинать активные боевые действия, не подготовившись к прорыву сильной, заранее подготовленной обороны противника.

Конечно, все собранные и суммированные сведения о войсках противника в Прибалтике нуждались в дальнейшем уточнении и детализации. Но для решения о наступлении против группы армий «Север» их было достаточно.

В рассмотрении Военным советом нашего фронта вопросов, касающихся предстоявшего наступления, принял участие представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский, возглавлявший руководство действиями Прибалтийских фронтов в проводимой операции. Заседание Военного совета проходило в большой светлой комнате оперативного управления, размещавшегося в богатой усадьбе сбежавшего крупного кулака. Стены в комнате были увешаны плохими копиями с картин Рембрандта и Ван Дейка. За расставленными столиками разместились командармы, командующие родами войск, заместители командующего фронтом и работники штаба. Перед каждым лежала развернутая карта. За отдельным столом лицом к командирам сидели А. М. Василевский, командующий фронтом А. И. Еременко и член Военного совета В. Н. Богаткин.

Я стоял у прикрепленной к стене схемы с изображенным на ней решением на операцию.

— По указанию Ставки наш фронт наносит главный удар на Ригу из района западнее Мадоны, — докладывал я. — Командующий фронтом решил прорыв обороны противника произвести на двух удаленных один от другого на 25 километров участках — северо-восточнее и юго-восточнее Эргли. На правом 10-километровом участке — в стыке армий Казакова и Свиридова — силами шести стрелковых дивизий, из них четыре от гвардейской армии; на левом 8-километровом участке — в стыке армий Юшкевича и Короткова — силами пяти стрелковых дивизий. Ближайшая задача войск фронта — выход на рубеж Нитауре, Мадлиена, Скривери... На часовую артподготовку и поддержку наступления войск на участках прорыва выделить от 150 до 200 стволов на каждый километр фронта...

— Стволов много, снарядов мало, — сказал генерал В. П. Свиридов, в прошлом артиллерист.

— Воздушная армия, — продолжал я, повернувшись к генерал-полковнику авиации Н. Ф. Науменко, — перебазируется к началу операции на подготавливаемые полевые аэродромы ближе к фронту и вместе с артиллерией будет обеспечивать прорыв и наступление войск на основных направлениях... Армейские станции снабжения с головными армейскими складами в недельный срок переместить на восстановленный участок железной дороги Резекне — Крустпилс...

После моего доклада генерал А. И. Еременко детализировал задачи армиям, указал, сколько и каких снарядов будет отпущено каждой армии. Он, как, впрочем, и другие командующие фронтами, распределял боеприпасы лично. Затем был объявлен перерыв, который, как обычно, был оживленным.

— Тебе можно наступать, — громко говорил В. А. Юшкевич М. И. Казакову, видимо надеясь, что его услышит командующий. — Пополнения и снарядов ты получил больше всех, да и авиация будет действовать главным образом в твоих интересах.

— Зато за тобой стоит танковый корпус, будет развивать успех армии, — парировал Михаил Ильич.

В конце заседания А. И. Еременко указал командармам:

— Войска, предназначенные для наступления на главном направлении, в первую очередь стрелковые дивизии, намеченные для прорыва обороны противника, вывести во второй эшелон для укомплектования и обучения.

Эта мера вызывалась главным образом тем обстоятельством, что прибывшее пополнение в подавляющем большинстве не имело достаточной военной подготовки. На обучение прибывающих людей и их сколачивание в составе подразделений потребовалось некоторое время.

Чтобы показать, как проводить обучение войск наступательным действиям, 3 сентября поблизости от Мадоны с одним из полков было проведено показное учение. Руководил им генерал А. И. Еременко. На учении присутствовали командармы, командиры корпусов и дивизий.

Отрабатывался прорыв обороны противника и бой в глубине. Для этого была специально создана оборонительная полоса с траншеями и заграждениями по немецкому образцу и подобию.

Картина этого учения отлично сохранилась в моей памяти. День как по заказу выдался теплый, солнечный. Дул слабый ветерок. Он медленно нес на «противника» поднятую стену дымовой завесы. Местность для наступления была слабо пересеченная, полуоткрытая. Кое-где островки кустов или молодых, преимущественно хвойных, деревьев. Вот обозначен конец артподготовки, пролетели с ревом самолеты, и по особому сигналу с криком «ура» батальон поднялся в атаку. К пехоте подошли и атакуют вместе с ней танки.

Но генерал армии А. И. Еременко дает отбой. Собираются командиры атакующих подразделений.

— Разве так идут в атаку? — возмущенно упрекает их командующий. — Так ведут солдат в баню, а не в атаку. И танки опоздали. Вы пехоту будете поддерживать или она вас? — обращается Андрей Иванович к танкистам.

Несколько раз повторяется атака, а затем отрабатывается бой в глубине обороны противника. И опять батальоны возвращаются на исходное положение.

— Надо научить подразделения искусству наступать почти вплотную за огневым валом, — пояснял А. И. Еременко. — А у вас, — обратился он к одному из ротных, — солдаты боятся своих танков. Вместо того чтобы показать танкистам, где лучше пройти через траншею, нацелить их, они забились на дно окопа и пережидали, когда пройдут танки. Надо приучить солдат, — продолжал Еременко, — к совместным действиям с танками, нужно сажать их на броню во время наступления.

Через два дня на этом же поле показательные учения для своих подчиненных провел М. И. Казаков, ставший к этому времени генерал-полковником.

Мы готовились к наступлению, строжайше соблюдая меры оперативной маскировки. Перегруппировка войск проводилась только по ночам. Режим артиллерийского огня и работы радиостанций, а также полетов авиации оставался таким же, как и прежде.

Одной из важных задач штаба фронта при подготовке к операции было уточнение до деталей оборонительного рубежа противника, особенно на участках, намеченных для прорыва. Силовой разведкой, захватом пленных надо было установить, какие части противника и в каких районах обороняются, какие и где имеются заграждения перед передним краем, число траншей в первой позиции и т. д.

Для того чтобы улучшить способы проведения разведки, обменяться опытом, генерал армии А. И. Еременко приказал провести специальные сборы офицеров-разведчиков соединений. Возглавлял их полковник М. С. Маслов. Я приехал на сборы в день их окончания.

— Ну как вам понравились сборы? — спросил я окруживших меня во время перерыва офицеров.

— Мы узнали немало полезного о том, как лучше организовать и провести разведку боем в предстоящей операции, как проводить первый допрос захваченных пленных, — сказал один из разведчиков. Это мнение разделяло большинство участников сборов.

Чтобы полнее уяснить планы немецкого командования в Прибалтике, детализировать состояние оборонительных рубежей и состав вражеских войск, в тыл гитлеровцам были заброшены по воздуху новые разведывательные группы.

Не могу не упомянуть здесь о восемнадцатилетней разведчице Эльзе^[11], уроженке города Резекне, эвакуированной в глубь страны в 1941 году. Девушка и ее мать довольно приличноговорили по-немецки — качество, весьма ценное для разведчика. Первый раз в составе агентурной группы Эльзу забросили в район Даугавпилса. Привлекательная, веселая, подкупавшая своим человеческим обаянием, она сумела поступить в офицерскую столовую при военной комендатуре в Даугавпилсе. Бегая с подносом среди столиков, девушка внимательно прислушивалась к разговорам немецких офицеров и обо всем, что ей удавалось узнать, ставила в известность через своего начальника штаб фронта. Однажды столовую посетил военный комендант Риги. За обедом он шутливо сказал Эльзе, что с удовольствием видел бы такую официантку в своей столовой в Риге.

— О, господин комендант, — улыбаясь, ответила Эльза, — вы не представляете, как бы я была рада! Жить в Риге — моя давнишняя мечта!

Когда наши войска освободили Даугавпилс, Эльза осталась в городе и рассказала о своей полушутливой беседе с комендантом нашим разведчикам.

— Это же замечательно! — обрадовался работник разведотдела полковник С. В. Шитов. — Ни в коем случае нельзя упускать такие благоприятные обстоятельства. Вы, Эльза, должны непременно воспользоваться предложением коменданта...

Для Эльзы подготовили легенду, что она во время боя в Даугавпилсе вместе со всем персоналом столовой якобы убежала из города, а затем, растеряв своих попутчиков, пробиралась в Ригу, вспомнив о предложении военного коменданта. Полковник М. С. Маслов подготовил Эльзу для посылки в Ригу.

Тихой июльской ночью Эльзу выбросили с самолета восточнее Риги. Приземлившись, она закопала в лесу парашют и под видом беженки появилась в городе. Комендант был любезен. Не прошло и нескольких часов, как Эльзу оформили официанткой в его столовую. Здесь, как и в Даугавпилсе, она внимательно прислушивалась к разговорам немецких офицеров и довольно часто сообщала нам через связных важные сведения.

* * *

7 сентября, за неделю до начала Рижской операции, на участке 10-й гвардейской армии после рейда по вражеским тылам вышел к своим усиленный мотострелковый батальон танкового корпуса генерала М. Г. Сахно. В середине августа, когда войска фронта еще наступали, это подразделение вырвалось далеко вперед и преодолело рубеж «Цесис». На станции Эргли батальон разгромил роту гитлеровцев и несколько тыловых частей и учреждений, взорвал эшелон с боевой техникой, захватил много оружия, боеприпасов, горючего и продовольствия. Несколько суток воины батальона удерживали станцию Эргли, успешно отбивали вражеские атаки. Однако противник подтянул туда крупные силы, а затем ударом с нескольких направлений отбросил подразделение к востоку от Эргли и вновь сомкнул фронт на рубеже «Цесис». 

Тогда командир батальона майор Корней Корнеевич Дитюк отошел от станции, повел своих смельчаков на север. Вместе с батальоном, оказавшимся отрезанным от своих войск, двигался на север ряд подразделений и групп 3-й Ударной армии, также оказавшихся во вражеском тылу.

Шестнадцать суток продолжался этот славный рейд, о котором позже стало широко известно в войсках фронта. Советские воины нападали на подразделения и тыловые учреждения противника. В первые дни боев во вражеском тылу штаб батальона связывался со своим корпусом, а через него и со штабом фронта, доносил о нанесенном фашистам уроне и взятых трофеях. Позже мы получали лишь краткие радиограммы и радиосигналы о передвижении. наших подразделений от Эргли на север через радиостанцию разведчиков, двигавшихся вместе с ними.

Как стало известно позже от пленных и из захваченных документов, 1 сентября батальон Дитюка разгромил севернее Эргли штаб 329-й пехотной дивизии немцев. Во время стычки был убит командир этой дивизии полковник Шульце.

6 сентября утром я, генерал А. Ф. Федоров и полковник М. С. Маслов приехали на НП 8-й гвардейской дивизии. Мы намеревались проверить подготовку командования соединения к обеспечению перехода линии фронта батальоном Дитюка.

Командир дивизии полковник Г. И. Панишев с дивизионного НП указал нам участок, намеченный для перехода линии фронта батальоном, и сообщил, какие силы выделены для его обеспечения. Григорий Иванович Панишев недавно принял командование дивизией от генерала А. Д. Кулешова, который возглавил 7-й гвардейский стрелковый корпус. Он возглавлял раньше одну из дивизий 19-го гвардейского стрелкового корпуса, сформированного из сибиряков-добровольцев. Панишев был одним из организаторов этого соединения в Сибири.

В ночь на 7 сентября батальон майора К. К. Дитюка с больными, ранеными, пленными и даже убитыми, а также подразделения и группы других соединений перешли на двух участках 10-й гвардейской армии через линию фронта.

Сам Дитюк принял решение переходить не на участке панфиловской дивизии, а подняться выше. Он благополучно провел через линию фронта батальон со всеми тылами на несколько километров севернее намеченного ранее пункта, на правом фланге 10-й гвардейской армии. На участке северо-восточнее озера Юмурда, выбранном Г. И. Панишевым, к своим прорвалась только одна рота батальона Дитюка и около 200 бойцов и офицеров из различных частей 3-й ударной армии. Панфиловская дивизия помогла им проделать небольшой коридорчик. Но противник бросил к этому месту значительные силы и при поддержке авиации и артиллерии попытался закрыть брешь. Обоюдные атаки продолжались целый день. Рота Дитюка и воины 3-й ударной армии все-таки вышли здесь к своим и присоединились к батальону.

Майор Корней Корнеевич Дитюк, лейтенант Роман Спиридонович Машков и старшина Геннадий Александрович Мякшин за смелые и решительные действия в тылу врага были удостоены звания Героя Советского Союза.

Однако, как это часто бывает на войне, вместе с радостью к нам пришла и горечь потерь. Во время налета вражеской авиации на позиции панфиловцев одна из бомб упала неподалеку от наблюдательного пункта, где находились командир 8-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Г. И. Панишев и исполнявший обязанности командира 27-го гвардейского артиллерийского полка майор Виктор Игнатьевич Сороконуд. Осколки бомбы оборвали жизнь этих храбрых опытных офицеров. 9 сентября их похоронили в городе Резекне.

Вместе с ротой батальона К. К. Дитюка и остатками батальона армии В. А. Юшкевича линию фронта перешли и разведчики группы, действовавшие в Риге.

* * *

Главные силы 2-го Прибалтийского фронта стояли перед Видземской возвышенностью и готовились к наступлению. Обращенные к нам крутые склоны возвышенности, достигавшие иногда трехсотметровой высоты, были очень удобны для обороны. На возвышенности росли леса, преимущественно хвойные. Но они не образовывали сплошных массивов, а были разбросаны отдельными островками. На такой местности перемещать войска из одного района в другой и маскировать их легко. Текущие в низинах, между холмами, ручейки, речушки, серебристо поблескивающие озера из-за незначительных размеров не ограничивали возможности маневра. Немцы умело использовали характер местности, отрыли окопы и траншеи, соорудили доты и дзоты, расположили на всех командных точках бронеколпаки, заминировали подступы к переднему краю.

Хорошо еще, что к этому времени установилась сухая солнечная погода, которая в Прибалтике иногда держится в сентябре подолгу. К полудню солнце светило совсем по-летнему — весело и щедро. Дороги окончательно просохли, в соединения спешили этим воспользоваться. Подтягивались отставшие подразделения, подвозились боеприпасы, горючее, продовольствие. С заводов по железной дороге перебрасывались машины, пушки.

Как-то за несколько дней до начала операции ко мне зашел генерал-лейтенант Петр Никитич Ничков, командующий артиллерией фронта. Он грузно опустился на стул, вынул тяжелый портсигар с барельефом орудия на крышке.

— Как же быть, Леонид Михайлович? — спросил он, закуривая.

— О чем это вы?

— О снарядах, конечно. Стволов-то у нас много, а снарядов раз, два и обчелся.

Я и сам знал, что с этим у нас пока туговато. Даже на артподготовку первого дня наступления планировалось лишь три четверти боекомплекта.

— Ничего не поделаешь, — ответил я Ничкову. — Звонили в Москву. Ответили нам, что больше отпустить пока не могут.

Позже у меня состоялся разговор по телефону с генералом армии И. X. Баграмяном. Мы обменялись мнениями о подготовке к операции. Я узнал, что на рижском направлении будет действовать только одна армия.

— Мы сейчас растянулись от Даугавы до Немана, — сказал Иван Христофорович, — причем не по прямой линии, а в виде дуги. Так что выделить больше сил пока нет возможности.

Из дальнейшей беседы с командующим 1-м Прибалтийским фронтом я узнал, что на рижском направлении будет действовать 43-я армия, которой командует генерал-лейтенант А. П. Белобородов. Она усилена 3-м гвардейским механизированным корпусом генерала В. Т. Обухова.

— А как у вас дела с боеприпасами? — поинтересовался я.

— Думаю, что как и у вас, — коротко ответил Иван Христофорович. — Придется наступать с тем, что имеем в своих запасах.

* * *

Подготовка к наступательной операции проводилась по всем направлениям. Службы штабов частей, соединений и армий занимались накоплением боеприпасов, горючего, продовольствия, снабжением всем необходимым госпиталей и лазаретов. В войсках шла боевая учеба со всеми категориями личного состава — бойцы и командиры, не жалея сил, учились прорывать развитую систему вражеской обороны, преодолевать разнообразные инженерные сооружения, препятствия, форсировать реки и озера.

Напряженно работали все управления и отделы штаба фронта. На нас, как обычно, лежала обязанность контроля за подготовкой войск к наступлению, согласование и увязка возникавших вопросов, которых, естественно, было очень много. Штаб непрерывно занимался сбором, изучением и анализом данных о противнике. Кроме того, необходимо было строго следить за тем, чтобы все подготовительные мероприятия, проводимые войсками накануне наступления, максимально скрыть от противника, его разведки. Большой коллектив работников штаба занимался своими привычными делами сосредоточенно, без суеты и торопливости. Все — будь то генерал, офицер, сержант или рядовой телефонист — отчетливо сознавали, что длительная и трудная борьба в Прибалтике приближается к решающему периоду — освобождению столицы Латвии Риги.

Штаб трудился рука об руку с политработниками. Правда, офицеров политуправления в горячее время перед наступлением, как и в разгар боев, мы видели редко — в основном тогда, когда кто-либо из них наведывался на короткое время к нам, чтобы уточнить оперативную обстановку. Они занимались непосредственно на передовой своим ответственнейшим делом целеустремленно, неутомимо и в полном смысле слова непрерывно.

Суть проводимой накануне большого наступления партийно-политической работы сводилась к одному — обеспечить укрепление морального духа воинов, их наступательного порыва. На практике это означало проведение огромного числа тщательно продуманных, всесторонне подготовленных мероприятий. Проходили партийные и комсомольские собрания, совещания агитаторов, собрания и совещания партийного и комсомольского актива, причем, как говорится, на разных уровнях — от взводов до дивизий. Должен отметить, что каждый сбор людей во фронтовой обстановке был сам по себе исключительно сложной задачей. Однако политработники вместе с командирами подразделений, частей и соединений проявляли удивительную изобретательность и оперативность, собирали коммунистов и комсомольцев для обсуждения главного вопроса: что надлежало делать в бою, чтобы увлечь весь личный состав вперед, на разгром врага. При этом, конечно, основное внимание уделялось тому, как решения собраний довести до сознания каждого бойца. Политработники, партийный и комсомольский актив, состоявший из сотен и тысяч офицеров, сержантов, рядовых, умел мобилизовывать людей призывным словом и еще больше — личным примером. Этот актив все видел, все знал, обладал неограниченным авторитетом и был по-настоящему огромной силой.

Штабные работники тоже выступали перед воинами, и это помогало им глубже, вернее понять настроение людей, состояние их морального духа, укрепляло уверенность в успехе намеченных планов.

Мне хорошо запомнилось, как во время одной из бесед с личным составом полка, готовившимся первым атаковать вражеские позиции на участке главного удара, один из солдат, неторопливо оглядев своих товарищей, сказал спокойно и твердо, как бы размышляя вслух:

— Ну, теперь-то мы фашистов к морю прижмем!

— Только прижать-то надо надежно, чтобы не вырвались, — добавил я.

— Не беспокойтесь, товарищ генерал, не дадим убежать! — воскликнул другой боец, и столько горячей уверенности и задора прозвучало в его словах, что все стоявшие вокруг заулыбались.

— А чего же беспокоиться, когда за дело берутся такие орлы, как вы! — подбодрил я бойцов, заканчивая беседу.

Таких встреч и бесед у каждого из нас было немало. Фронтовой опыт свидетельствует, что, чем труднее и ответственнее были задачи, которые ставились перед войсками, тем большее значение приобретало личное общение командования с рядовыми воинами — непосредственными исполнителями оперативных и стратегических планов на полях сражений.

12 сентября состоялось еще одно расширенное заседание Военного совета фронта с участием военных советов и начальников политотделов армий, а также начальников фронтовых управлений. Подытоживались все мероприятия по подготовке операции.

В конце заседания генерал армии Еременко уточнил: начало наступления после часовой артиллерийской подготовки в 10 часов 14 сентября, наземные войска занимают исходное положение в течение двух ночей — на 13 и на 14 сентября; авиация приземляется на подготовленные передовые аэродромы после первых вылетов в день наступления.

Однако еще утром 13 сентября, когда командование войск фронта проверяло готовность дивизий в первом эшелоне, части, действовавшие на правом фланге, уже завязали бои, а вернее, начали преследовать отходящие войска противника.

Я уже упоминал, что войска 2-го Прибалтийского фронта вышли к оборонительному рубежу противника «Цесис» только в центре и на левом крыле. А правофланговые войска фронта остались в районе Гулбене перед рубежом «Валга». Поэтому передний край правофланговой 10-й гвардейской армии растянулся на 80 километров уступом назад.

Командующий армией генерал М. И. Казаков, чтобы не отвлекать гвардейские дивизии с главного направления, выставил для обеспечения растянутого правого фланга в виде завесы 118-й укрепрайон в составе пяти пулеметно-артиллерийских батальонов, стрелковую дивизию, приданную из фронтового резерва, и вновь сформированную особую группу. В нее были включены учебный батальон запасного армейского полка, дорожно-эксплуатационный полк, инженерный, дорожно-строительный и электротехнический батальоны. Командовать этой группой был поставлен опытный боевой командир полковник Ф. А. Петяев.

* * *

В ночь на 13 сентября перед правофланговыми частями гвардейской армии во многих местах вспыхнули пожары, послышались взрывы. А на рассвете наши разведчики установили, что противник начал отход. Гвардейцы стали немедленно преследовать врага и в течение суток, расчищая минные заграждения и завалы, продвинулись местами на 10–12 километров, освободив свыше 150 населенных пунктов.

Мы не сомневались, что немцы отводят свои войска из района Гулбене за оборонительный рубеж «Цесис» для того, чтобы сократить линию фронта. Но то, что они начали это делать за день до нашего наступления, заставило нас призадуматься. Видимо, гитлеровцы все-таки кое-что разнюхали о наших планах.

Мы пришли к выводу, что имеем дело со случайным совпадением и никаких изменений в наши планы не внесли. Однако последующие события показали, что здесь был допущен определенный просчет. Оказалось, что немецкое командование в основном правильно разгадало замысел о направлении главного удара нашего фронта и заблаговременно отвело часть своих войск с переднего края. Поэтому осуществляемая нами артиллерийская подготовка и не приносила ожидаемых результатов. Разного рода причины усугубили допущенный просчет. В результате темпы наступления войск фронта были низкими.

В 10 часов 14 сентября после часовой артиллерийской и авиационной подготовки войска 2-го Прибалтийского фронта перешли в наступление в направлении на Ригу. Одновременно с северо-востока и с юга двинулись на столицу Латвии соседние Прибалтийские фронты. Несмотря на упорное сопротивление врага, его первая позиция была к концу дня прорвана на глубину 2–4 километра.

Атаки 3-го Прибалтийского фронта севернее города Валги оказались не очень успешными. Река Вяйке-Эманыги создавала дополнительное препятствие. Прежде чем наступать на вражескую оборону, необходимо было преодолеть водную преграду. И только нескольким дивизиям 67-й армии генерал-лейтенанта В. З. Романовского удалось захватить небольшие плацдармы на западном берегу реки.

Между тем у левого соседа — 1-го Прибалтийского фронта — наступление началось успешно. Его 43-я армия генерал-лейтенанта А. П. Белобородова в 13 часов форсировала реку Лиелупе и прорвала вражескую оборону. Ударная группировка армии штурмом овладела укрепленным узлом противника городом Бауска.

Форсирование реки Лиелупе удалось облегчить следующим образом. 8 сентября приток этой реки — Муша — был перекрыт юго-восточнее города Бауски глухой земляной плотиной. Уровень воды в Лиелупе к 14 сентября значительно понизился, и ее можно было в ряде пунктов перейти вброд.

После освобождения города Бауски части армии генерала Белобородова устремились на север. Чтобы развить успех, в прорыв был введен 3-й гвардейский механизированный корпус генерала В. Т. Обухова, который получил к этому времени 50 новых танков Т-34. В результате за первый день наступления войска генерала армии И. X. Баграмяна продвинулись на север на 12 километров. 43-я армия успешно наступала и в последующие два дня. К тому же, используя ее успех, 15 сентября перешли в наступление и примыкавшие к ней справа фланговые войска 4-й ударной армии генерала П. Ф. Малышева, которые продвинулись за день на 5–8 километров.

В итоге войска 1-го Прибалтийского фронта за три дня боев продвинулись до 35 километров в глубину и расширили фронт прорыва до 80 километров. Передовые войска 43-й армии вели бои всего в 25 километрах юго-восточнее Риги.

Между тем наступление нашего и соседнего справа фронтов в последующие два дня продолжалось замедленными темпами. Войска прогрызали одну за другой вражеские позиции и проходили вперед от 2 до 5 километров в день. Недостаток снарядов и танков, малочисленность наших дивизий и, наконец, прочность обороны и упорное сопротивление противника — все это сказывалось на результатах наших усилий.

В этот день в Эстонии успешно перешли в наступление из района севернее Тарту в направлении на Таллин войска левого крыла Ленинградского фронта.

Но в середине дня 17 сентября произошли события, которые существенно поправили и наше положение. 22-я и 3-я ударная армии совместно с 5-м танковым корпусом прорвали оборонительный рубеж противника между поселком Эргли и городом Плявиняс и продвинулись вперед на 20 километров. Они штурмом овладели городами Гостини и Плявиняс и продолжали теснить врага.

Однако на центральном направлении войска нашего фронта продолжали двигаться вперед со скоростью 3–5 километров в сутки. Общая же обстановка в Прибалтике для противника день ото дня становилась тяжелее. Мы в штабе фронта понимали, что гитлеровское командование, трезво оценивая ситуацию, сложившуюся на советско-германском фронте вообще, будет стремиться во что бы то ни стало и в самые кратчайшие сроки эвакуировать войска группы армий «Север» из Курляндии в Германию. Это мнение разделяли и руководящий состав других Прибалтийских фронтов, и Генштаб, и Ставка. Было ясно, что Гитлеру и его приспешникам хотелось бы получить около трех десятков дивизий из группы «Север» для того, чтобы бросить их навстречу войскам Красной Армии, ведущим наступление у границ фашистского рейха. Однако реальных возможностей для этого у гитлеровского командования не было. При том тоннаже флота, которым располагало оно на Балтике, для переброски войск и техники из Курляндии в Германию потребовалось бы не менее полугода. Об этом, конечно, нам стало известно позже. Позже стало известно и о том, что командующий группой армий «Север» генерал Шернер на второй день нашего наступления на Ригу доносил 15 сентября в свою ставку: «Группа армий «Север» вчера вступила в решающие оборонительные сражения, которые вынуждают меня сделать определенные выводы... На ряде участков противник значительно вклинился в расположение наших войск (особенно у Бауски), что таит в себе опасность прорыва на Ригу. Я больше не могу говорить об организованной обороне... Я настоятельно прошу высшее командование сегодня отдать приказ о проведении операции «Астер»^[12]. Я прошу вас, сделайте это срочно... сейчас настала последняя возможность уйти»^[13].

На следующий день Шернер получил разрешение на отвод войск в Восточную Пруссию. Первой уходила из Эстонии группа «Нарва», за ней 18-я армия, а 16-я должна была обеспечить отвод этих войск, обороняясь на восточных и южных подступах к Риге. Она намечалась к выводу в последнюю очередь под прикрытием танковой армии. Как нам стало известно от фронтовых разведывательных групп и авиации, к Риге — на грузовиках, по железной дороге и на судах по Рижскому заливу — сплошным потоком перебрасывались в те дни части из Эстонии. В окрестностях Риги скапливалось все больше и больше немецких войск.

Чтобы ликвидировать угрозу Риге с юга, фашистское командование решило нанести два контрудара: первый — силами 3-й танковой армии в направлении Елгавы, второй — двумя танковыми и четырьмя пехотными дивизиями из района Балдоне по наступающей 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта.

С 17 сентября на этих участках начались особенно ожесточенные бои. Некоторые позиции переходили из рук в руки по нескольку раз. К гитлеровцам подходили все новые подкрепления. Часть сил вражеское командование перебросило туда с нашего фронта.

Вечером в тот же день позвонил генерал армии А. И. Антонов. Он рассказал о тяжелых боях, которые ведут войска Баграмяна, и указал:

— Противник перед вами ослаблен. Спешите воспользоваться этим.

Он был прав. Момент для нас наступил благоприятный.

В ночь на 18 сентября полковник М. С. Маслов и я еще раз внимательно просматривали разведданные, по свежим авиаснимкам уточняли начертание оборонительного рубежа «Сигулда». Разведка установила, что его уже заняли вторые эшелоны и скоро подойдут основные силы.

Группа лейтенанта Н. Я. Жирова захватила двух офицеров и несколько солдат из вражеской саперной части. Они подробно рассказали об укреплениях, прикрывающих Ригу с востока, сообщили, что работы на рижском обводе ведутся и сейчас. На них привлечено население из пригородов латышской столицы.

Стало известно и о передвижении двух танковых и одной пехотной дивизий из-под Риги на юг, к Балдоне.

Больше всего донесений в эти дни поступало от наших рижских разведчиков. Они информировали о передвижении немецких войск из Эстонии на юг, о паническом настроении латышской буржуазии и местных фашистских элементов. Разведчики сообщали, что из Рижского порта уходят в Германию караваны судов, груженные оборудованием, скотом и зерном, и что специальные команды минируют заводы, электростанции и железнодорожные мосты. Уже знакомая читателям Эльза из разговоров офицеров в комендантской столовой Риги узнала, что группа «Нарва» уходит на юг, и об этом сообщила нам. Она известила также, что ее покровитель — комендант уже подготовил все свои дела и имущество для эвакуации.

* * *

В эти дни мы получили из Ставки разрешение провести перегруппировку главных сил севернее Эргли, но только «в процессе наступления войск фронта». Надо сказать, что еще 14 сентября командование фронта просило Ставку разрешить наступать не на двух, а на одном направлении. В ночь на 19 сентября генерал А. И. Еременко начал сосредоточивать главные силы фронта к северу от железной дороги Эргли — Рига, чтобы нанести один общий удар. Это было действительно разумным решением. И авиация и артиллерия на одном участке могли подавить огневые средства противника на всей глубине его обороны. А все танки и самоходные орудия имели возможность поддержать пехоту с большей плотностью.

Во второй половине дня я переехал на фронтовой НП, организованный в лесу севернее Эргли, а Андрей Иванович Еременко с группой офицеров уехал в армии.

Три дня было предоставлено для перегруппировки войск к центру фронта — севернее Эргли. На главном направлении за стрелковыми соединениями намечалось сосредоточить и 5-й танковый корпус, и отдельные танковые бригады, и почти всю фронтовую артиллерию.

Командующий 15-й воздушной армией генерал Н. Ф. Науменко перебазировал на передовые аэродромы главного направления всю намеченную для наступления авиацию.

Уже в ходе первых дней наступления мы понесли большие потери в людях. Особенно велики они были среди коммунистов и комсомольцев. И это понятно. Коммунисты и комсомольцы первыми во взводах и ротах поднимались в атаку, первыми врывались в траншеи противника, находились там, где было наиболее опасно и трудно.

— Я вам перечислю потери лишь одного полка за несколько суток, — горячо говорил А. П. Пигурнов после одного из боев. — Парторг младший лейтенант Очнев убит, парторги сержанты Серпов и Бондаренко тяжело ранены, комсорг Перцев убит, комсорг Алексеенко ранен... Конечно, число коммунистов и комсомольцев не уменьшается. Лучшие бойцы вступают в партию и комсомол.

Докладывая в ночь на 19 сентября командующему обстановку, я подчеркнул, что численный состав рот в полках, в том числе и в гвардейской армии, катастрофически упал, значительно уменьшился вследствие больших потерь, а нарядов на пополнение у нас нет.

— Со снарядами тоже плохо, — добавил генерал В. Н. Богаткин. — Из Москвы отвечают, что сейчас им не до нас. Пополняют фронты, действующие на главном направлении.

— С боеприпасами я нашел выход, — ответил А. И. Еременко. — Возьмем их в тех армиях, которые обороняются, и передадим наступающим. Ну а что касается нехватки людей, то тут вы сами виноваты, — обратился он ко мне. — Шесть наших запасных полков дают мизерное пополнение. Легкораненые залеживаются в госпиталях. В тыловых частях и учреждениях масса здоровых солдат. Можно было бы заменить их негодными к строю или женщинами.

— Да, — согласился Богаткин, — с тылами у нас не все в порядке. Недавно я узнал, что один из командиров запасных полков крепко выпивает, живет как воевода.

Выслушав Владимира Николаевича, Еременко сказал мне:

— Надо хорошенько проверить наличие людей в запасных полках фронта и ускорить возвращение выздоровевших в части.

Еременко просил меня не задерживаться. На другой день утром на самолете По-2 я вылетел в запасные полки, расположенные в районе Резекне. Стоял хороший солнечный день. Самолет летел низко. Земля внизу хорошо просматривалась. Кое-где на полях уже копошились люди, вязали снопы, рыли картофель. Поблизости от деревень пасся скот. Над Резекне сделали два круга. Еще темнели развалины разрушенного города, но уже по улицам сновали люди, на станции не было видно разбитых вагонов. Освобожденная земля залечивала раны, обычная мирная жизнь с повседневными заботами возвращалась в Латвию. Я смотрел вниз под мерный шум мотора нашего По-2. В годы войны он сослужил огромную, поистине неоценимую службу как боевой, связной и санитарный самолет, незаменимый по надежности и неприхотливости. Во время моих полетов по фронту бывали случаи, когда отказывал мотор, но и тогда мы приземлялись благополучно. Я проникся уважением к этой скромной машине и до сих пор храню теплые чувства к старому доброму По-2. После войны я изменил ему и был жестоко наказан^[14].

Посещение запасных полков было полезным, оно позволило ускорить возвращение в части значительного числа выздоровевших после ранений бойцов, которые часто задерживались в запасных полках по чисто формальным причинам. Большинство солдат, прошедших после лечения курс боевой подготовки в этих полках, рвались на передовую.

21 сентября после посещения запасных полков мы с начальником политуправления фронта А. П. Пигурновым побывали в армейских госпиталях, вручили некоторым раненым боевые награды, рассказали о делах на фронте, в стране. Беседы были обстоятельными. Почти все раненые, особенно те, кто успешнее других выздоравливал, сами просились на передовую.

Возвратившись в штаб фронта, я доложил генералу А. И. Еременко о результатах поездки в запасные полки и госпитали.

Следует подчеркнуть, что в дни перегруппировки войск фронта наступление на отдельных участках, особенно на правом фланге, не прерывалось. Войска продолжали продвигаться на 4–5 километров в сутки. Директива Ставки «производить перегруппировку в процессе наступления» выполнялась.

Накануне дня, намеченного для наступления, А. И. Еременко послал меня в 10-ю гвардейскую армию.

— Проверьте, как войска подготовились для нанесения удара, как установили взаимодействие с артиллерией фронта и авиацией, — напутствовал он.

Обговорив с моим заместителем генералом С. И. Тетешкиным вопросы, которые следовало решить в мое отсутствие, и уточнив с ним маршрут моей поездки и способы связи, я выехал из штаба на НП 10-й гвардейской армии. Дело в том, что до командования фронта дошли слухи, что генерал М. И. Казаков в последних боях лично водил в атаку подразделения. Член Военного совета просил меня проверить, правда ли это.

На НП я застал только начальника штаба армии генерал-майора Н. П. Сидельникова. Спросил его, как было дело.

— Было, — подтвердил он. — Пришлось Михаилу Ильичу по-пластунски... под огнем...

Я попросил Николая Павловича рассказать все подробнее. И вот что выяснилось.

17 сентября командарм был в одном из полков и наблюдал за боем. Подразделения пошли в атаку хорошо. Но через некоторое время одно из них залегло и начало окапываться. Генерал Казаков всполошился:

— В чем дело?

Не успели находившиеся рядом с ним офицеры понять, что он собирается делать, как Михаил Ильич выскочил из траншеи и, не обращая внимания на свист пуль и отчаянный протест своего адъютанта, пополз к распластавшимся на земле бойцам. Передвигался Казаков проворно и вскоре был уже среди гвардейцев, глазами отыскал командира, подозвал его к себе. Им оказался молоденький старшина с почерневшим от солнца и пыли лицом. Он испуганно заморгал, узнав в тяжело дышавшем усатом человеке командующего армией.

— Почему остановились? — сердито спросил Казаков старшину.

— Чтобы огнем поддержать соседей, — неуверенно доложил тот. — Потом, значит, сами пойдем, а они нас прикроют...

Казаков понял, что перед ним совсем еще неопытный командир. Он приказал ему немедленно поднять роту и догнать ушедший вперед батальон.

— Вот, собственно, и все, — закончил Сидельников.

В это время на наблюдательный пункт прибыл Михаил Ильич, усталый и раздраженный. Дав ему немного прийти в себя, я заговорил о том, что зря он так опрометчиво поступает. Казаков энергично крутнул темный ус.

— Неужели вы там думаете, что мне страсть как охота под пули себя подставлять? Просто я хочу в конце концов выяснить, почему у нас не все ладно. И не через посредников, а сам. Сказал ли вам Сидельников, что в той самой роте, которая чуть было не подвела часть, я обнаружил спящих? Да, кругом треск, грохот, а некоторые из солдат как только плюхнулись на землю, так сразу и уснули. Полк-то дерется уже двое суток без передышки. Какой же у бойцов может быть наступательный порыв, если они как сонные мухи?

Это сообщение было для меня неожиданным. Я знал, что у него все части отдыхали строго по графику. Казаков, как правило, умудрялся держать во втором эшелоне от одной трети до половины всех сил. Это давало войскам возможность привести себя в порядок, передохнуть. Я не раз советовал другим командармам перенять опыт у Михаила Ильича.

— К сожалению, — нахмурив густые брови, сказал Казаков, — сейчас и у нас не везде придерживаются расписания. Есть такие. Но я их все-таки заставлю...

Он тут же отдал распоряжение заменить, как только потемнеет, измотанные части свежими.

— Завтра у нас дела должны пойти лучше, — пообещал он мне.

— Надо, надо, — поддержал я. — Завтра вас будет поддерживать почти вся фронтовая авиация. А если армия добьется успеха, то в ее полосе введем и танковый корпус...

* * *

В 10 часов 22 сентября севернее поселка-Эргли началась артиллерийская и авиационная подготовка. А в 11 часов главные силы 2-го Прибалтийского фронта мощным тараном пробили тыловую оборонительную полосу вражеского рубежа «Цесис», форсировали реку Огре к северу и югу от поселка и устремились к Риге. Продвигаясь вперед, соединения к 14 часам расширили прорыв до 80 километров по фронту. Следует отметить, что большую помощь наступавшим войскам принес построенный под 60-тонные грузы понтонный мост через реку Огре севернее Эргли. Строили его под сильным вражеским огнем части 56-го понтонного батальона майора К. А. Коноша.

Южнее Эргли, на правом фланге 22-й армии, оборону противника прорвал 130-й латышский корпус. Введенная из второго эшелона этого соединения 308-я стрелковая дивизия, усиленная 118-й танковой бригадой, в ожесточенных, тяжелых боях вырвалась на линию гвардейской латышской дивизии. Затем обе дивизии устремились на Менгели и с ходу форсировали в этом районе реку Огре. Здесь под вражеским огнем тоже был построен понтонный мост. Наступление примыкавших к латышскому корпусу частей было значительно облегчено. В этих боях был тяжело ранен командир танковой бригады полковник Л. К. Брегвадзе.

В течение 22 сентября войска фронта, ведя беспрерывные бои, продвинулись на 8–12 километров к Риге и расширили фронт прорыва до 100 километров.

На следующий день 24-я танковая бригада полковника В. А. Пузырева из 5-го танкового корпуса прорвалась от Эргли к станции Таурупе. А несколько раньше на выходе от этой станции к Риге летчики 188-го бомбардировочного авиаполка майора А. А. Вдовина разбомбили вражеский эшелон. На фотоснимке, сделанном сразу после налета, было видно, что обломки вагонов и разрушения, причиненные путям, закрыли движение на этом железнодорожном участке. Между тем у противника на станции Таурупе остались два эшелона с боевой техникой и военным имуществом. Было принято решение для захвата эшелонов выбросить в район станции Таурупе стрелковый полк с противотанковым дивизионом и дивизионом штурмовых орудий. Оказалось, что станцию удерживали несколько охранных и железнодорожных батальонов противника. Вот с этими частями в течение суток и вела ожесточенные бои наша танковая бригада. Разгромленные их остатки с наступлением темноты 24 сентября скрылись в лесах. Эшелоны противника стали нашими трофеями.

В боях в районе станции Таурупе геройски пали на поле боя командиры танковых подразделений лейтенанты А. А. Горюнов, И. М. Косолобов, Д. Д. Литвих и командиры танков сержанты П. Н. Кузьмин, М. Д. Белицкий, И. Б. Разделовский, Н. В. Иванов, А. К. Бабин. Несколько офицеров и сержантов танковой бригады были ранены.

* * *

23, 24 и 25 сентября три армии фронта продолжали продвигаться к Риге, в центре — по 5–7 километров, а на флангах — по 6–12 километров в день. Они прорвали за это время два промежуточных оборонительных рубежа противника. Наступлению обычно предшествовала кратковременная обработка артиллерийским огнем очередной оборонительной позиции. Иногда в течение дня приходилось прорывать вражескую оборону дважды.

Гитлеровцы применяли при отступлении к Риге следующий метод. Половина обороняющихся войск занимала первую позицию, а другая часть — вторую. После прорыва нами первой позиции уцелевшие вражеские войска перекатывались через вторую позицию и начинали оборудовать позицию тыловую.

В наших армиях боеприпасов становилось все меньше и меньше. Прорыв обороны противника командование объединений было вынуждено осуществлять на участках шириной всего 3–5 километров. Дивизии производили прорывы на километровом участке. В образовавшиеся бреши тотчас же вводились вторые эшелоны, ударами по флангам они расширяли проломы во вражеской обороне. В последние сутки наши войска вели активные боевые действия и ночью.

За прошедшие четыре дня боев фашистские части понесли огромные потери. Только пленных нашими войсками было захвачено свыше 2000 человек. По их показаниям, значительное число немецких дивизий стали двухполкового состава, а некоторые из них, в частности 329-я пехотная, были реорганизованы в боевые группы. В полках у гитлеровцев осталось по два батальона.

Войска 2-го Прибалтийского освободили за это время свыше 600 населенных пунктов, в том числе такие крупные, как железнодорожные станции Кокнесе, Скривери и сильно укрепленный узел дорог Мадлиена. В ожесточенных, тяжелых боях северо-западнее Эргли 10-я гвардейская армия генерала М. И. Казакова разгромила 121-ю и 126-ю пехотные дивизии противника.

Гвардейцы, к сожалению, понесли тоже ощутимые потери. Пали на поле боя известные своей храбростью командиры подразделений лейтенанты А. Н. Васильев, Н. К. Косарев, Л. С. Харатян и А. А. Пупков. Вечером 22 сентября при уничтожении частями панфиловской дивизии окруженных вражеских подразделений был тяжело ранен командир 30-го гвардейского полка этого соединения подполковник В. П. Шевчук.

Выдающийся: подвиг, о котором стало широко известно в войсках фронта, совершил 25 сентября командир взвода 14-го гвардейского стрелкового полка 7-й гвардейской дивизии младший лейтенант Б. А. Лебедев. Во время наступления на селение Яунпил, в 25 километрах к северо-западу от Эргли, взвод Лебедева шел во главе батальона. При атаке, завершившейся рукопашной схваткой, воины подразделения уничтожили несколько десятков солдат противника. Затем Б. А. Лебедев с горсткой храбрецов, чтобы дать возможность батальону продвигаться вперед, пробрался скрытыми путями к пулеметам врага. Воины поразили огневые точки гранатами, а расчеты уничтожили автоматным огнем. Роты двинулись к Яунпилу. Однако ожил новый вражеский пулемет, который вынудил подразделения залечь. У младшего лейтенанта Лебедева в это время кончились патроны. Тогда он, сержант Яковенко и рядовой Хорин ползком по канаве подобрались, вплотную к вражеской огневой точке, и офицер бросился на пулемет. Пронзенный несколькими пулями, он закрыл его, прижал к земле. Подразделения рывком овладели селением и устремились на запад. Тело героя сняли с вражеского пулемета командир роты лейтенант Ширяев и рядовой Феничев. Младшему лейтенанту Борису Александровичу Лебедеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

* * *

В то время как войска 2-го Прибалтийского фронта с жестокими боями продвигались от одного рубежа к другому по направлению к Риге, соседние справа фронты стремительно преследовали отходившие части противника.

Силы левого крыла Ленинградского фронта 22 сентября овладели Таллином и завершили Таллинскую наступательную операцию. Танковый корпус вражеской оперативной группы «Нарва», оборонявшейся в Эстонии, закончил в это время отход по дорогам побережья Рижского залива в район Риги. Одна часть войск этой группы перебрасывалась туда же на морских судах, а другая эвакуировалась на острова Моонзундского архипелага...

Утром 23 сентября 3-й Прибалтийский фронт перешел к преследованию врага. На промежуточных рубежах и на рубеже «Цесис» гитлеровцы не останавливались. Отступая к Риге, они взрывали важные объекты, минировали мосты и места переправ, ставили заграждения.

С 23 сентября многие части 3-го Прибалтийского фронта преследовали вражеские арьергарды, а генерал-полковник Павел Алексеевич Белов, командующий только что прибывшей 61-й армией, которая сменила перед началом наступления 54-ю армию, выделил для преследования противника несколько сильных мотомеханизированных передовых отрядов. Правофланговые войска 3-го Прибалтийского 25 сентября были уже перед селениями Алоя, Лимбажи, в 30–40 километрах от Рижского залива, а левофланговые — на подступах к городу Сигулде.

Сильные контрудары врага по войскам генерала И. X. Баграмяна, а также постоянное усиление рижской группировки гитлеровцев вынудили часть соединений 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского перейти о 24 сентября к обороне.

24 сентября Ставка по предложению Генерального штаба решила главные силы 1-го Прибалтийского фронта скрытно рокировать к левому флангу, 4-ю ударную, 43, 51 и 5-ю танковую армии сосредоточить в районе Шяуляя. Оттуда эти армии, взаимодействуя с 39-й армией 3-го Белорусского фронта, должны были нанести удар на Мемель (Клайпеду) и выйти к Балтийскому морю на участке Паланга, Мемель, устье реки Неман, чтобы отрезать пути отхода прибалтийской группировке немцев в Восточную Пруссию. Ставка приняла такое решение, чтобы сократить потери наших войск и надежно обеспечить отсечение группы немецких армий «Север» от Восточной Пруссии.

Нашему фронту было приказано в течение пяти суток 3-й ударной и 22-й армиями занять освобождающийся войсками И. X. Баграмяна участок от реки Даугава до станции Бене, а остальными силами вместе с войсками 3-го Прибалтийского фронта продолжать наступать на рижском направлении.

Такой поворот в ходе боевых действий отражал изменившуюся стратегическую обстановку в Прибалтике. Главные силы врага к тому времени находились вокруг Риги. Под Мемелем же у гитлеровцев войск было меньше. Удар в этом направлении приходился по наиболее уязвимому месту в обороне противника.

Глава пятая. На подступах к Риге

Наш «виллис» остановился у маленького сборного домика, спрятавшегося в густом сосновом бору. Это командный пункт фронта. Огромные медноствольные деревья, окружавшие нас, казалось, подпирали низко нависшее сумрачное небо. Пахло лесной сыростью, хвоей и бензином.

Мы с Владимиром Николаевичем Богаткиным вышли из машины, миновали часового и вошли в помещение. В комнате за столом, устланным картами, сидел Андрей Иванович Еременко. Хмурягустые светлые брови, он красным карандашом проводил новые разграничительные линии между армиями. Взглянув на нас, командующий, грузно опираясь на палку, с которой не расставался в последнее время (давала о себе знать раненая нога), встал. Поздоровались. Я доложил командующему нанесенное на карту решение Ставки и план перегруппировки войск. Предусматривалось, что с передвижкой 22-й и 3-й ударной армий за Даугаву на участки, которые они занимали, перейдет 10-я гвардейская армия. 42-я армия останется на месте.

А. И. Еременко немного подумал и приказал перебросить за реку еще и 130-й латышский стрелковый корпус и сказал:

— На участок, передаваемый нам Баграмяном, мы выводим только две армии левого крыла фронта. 22-я принимает 80-километровый участок от реки Даугавы до Балдоне, а 3-я ударная займет такого же размера участок от Балдоне до Бене. Надо особенно укрепиться в районе Балдоне, — повернулся ко мне Андрей Иванович. — Этот город находится всего в 20 километрах от Риги, и немцы, несомненно, попытаются отвоевать его обратно.

— Генерал Коротков ночью переправляет через Даугаву латышский корпус, который затем выйдет в район Балдоне, — ответил я. 

— Я поручил начальнику инженерных войск навести понтонный мост через Даугаву и приступить к строительству постоянного. Возьмите это под особый контроль, — сказал Еременко мне. На этом он закончил совещание, оделся.

Слышно было, как к блиндажу подкатил «виллис». Командующий, опираясь на палку, пошел к двери.

— Я поеду в гвардейскую армию, проверю, как там войска готовятся к наступлению, — сказал он. — А вы организуйте проверку подготовки в 22-й и 3-й ударной, как они планируют перегруппировку войск за Даугаву. И надо подыскать место для фронтового КП в районе поближе к Даугаве.

— Мы наметили развернуть КП в районе Скривери, у Даугавы, невдалеке от намеченного к постройке моста, — сообщил я Еременко.

— Хорошо... Потом следует проверить, как готовится к наступлению командование 42-й армии.

От командующего я вернулся в свой блиндаж. Здесь меня ожидало много генералов и штабных офицеров. Я рассказал им о тех коррективах, которые внес генерал А. И. Еременко в план наступления и перегруппировки войск, а своему заместителю генералу С. И. Тетешкину и начальнику связи генералу П. К. Панину приказал поехать в район Скривери, чтобы уточнить место для фронтового КП и развернуть там узел связи.

— Концы проводов подайте от Скривери на новые армейские КП, — указал я. — Предупредите всех, что работать по радио запрещается.

Наконец все ушли, и мы остались с начальником разведотдела полковником М. С. Масловым.

— По нашим данным, — начал свой доклад Маслов, — противник собирается обороняться на рубеже Лиелварде, что у реки Даугава, Сунтажи, Сигулда. Там сосредоточилось большинство отступивших перед нашим фронтом частей. По имеющимся сведениям, из района Кегумской ГЭС немцы всех выселили, даже военнослужащих. Но станция из-за недостатка взрывчатки заминирована пока слабо: По данным разведки, на подступах восточнее Риги работает много немецких солдат и местных жителей. В самой Риге объявлено осадное положение. На улицах висят приказы, которые обязывают всё население в возрасте от 14 до 60 лет под угрозой тюремного заключения работать на оборонительных рубежах. Всю последнюю неделю из Эстонии и Северной Латвии на Ригу движутся потоки эшелонов и автомашин. 

Мы договорились с Масловым передвинуть разведывательные группы из района Риги на запад, в Курляндию, а некоторые из них передать штабу соседнего справа фронта.

Наш разговор прервал начальник штаба воздушной армии генерал-майор авиации А. А. Саковнин. Он вошел стремительный, веселый, шумный, в поскрипывающей новенькой кожаной куртке. Саковнин считался одним из способнейших руководителей авиационных штабов.

— Раз Маслов здесь, значит, какие-нибудь секреты? — спросил он.

Начальник разведотдела сдержанно пожал плечами, давая понять, что он считает свою работу слишком серьезной, чтобы ее вышучивать.

— Как вы собираетесь перебрасывать свою армию на новые места, за Даугаву? — спросил я А. А. Саковнина.

— Командующий армией генерал Науменко договорился с командующим 3-й воздушной армией генералом Папивиным, что мы принимаем у них аэродромы, которые вошли в нашу фронтовую полосу. Но, конечно, их будет недостаточно. Так что ищем подходящие площадки...

— А как вы намерены прикрывать перегруппировку войск фронта за реку?

— Истребительная авиация, которая будет прикрывать перегруппировку войск и переправу через реку, завтра перебазируется на новые аэродромы. Только вот что беспокоит: командующий решил переместить к югу армейскую станцию снабжения и армейские склады, а железная дорога там еще не восстановлена. Правда, начальник штаба 3-й воздушной генерал Дагаев обещал временно снабжать нас со своих складов.

Я заверил Саковнина, что в ближайшие дни железнодорожные пути будут приведены в порядок и закончится строительство мостов через Даугаву. Сказал ему также о том, что немцы собираются взорвать Кегумскую ГЭС, видимо, пригонят на станцию рядом вагоны со взрывчаткой и что их необходимо уничтожить.

— Ясно. Мы выделим для этой цели специальную группу летчиков.

После Саковнина ко мне зашли начальник штаба тыла фронта генерал И. И. Левушкин, начальник военных сообщений полковник Н. П. Пидоренко и начальник управления военно-восстановительных работ генерал И. С. Картенев. Я познакомил их с новыми задачами. Вместе мы обсудили, как сделать ответвление на юг от фронтовой автомобильной дороги, организовать питательные и ремонтные пункты, договорились о выделении бензозаправщиков, уточнили сроки готовности железнодорожного моста через Даугаву у Крустпилса. Однопутный трехпролетный мост длиной 276 метров был снесен полностью: устои и быки взорваны до фундамента, а фермы расчленены на части и обрушены в воду. Генерал Картенев сообщил, что восстановительные работы начались 2 сентября. Ведет их 13-я железнодорожная бригада. Трудиться приходится под артиллерийским обстрелом: в 5–6 километрах передовая.

— Через день-другой мост будет готов, — заверил И. С. Картенев.

* * *

С 26 сентября началась переброска войск на юг. 22-я армия оставила на своем участке севернее Даугавы только 118-й укрепрайон. Два ее стрелковых корпуса, в том числе и 130-й латышский, уже переправлялись через Даугаву в районе Кокнесе. Остальные соединения подходили к реке.

Главные силы 3-й ударной армии двигались к понтонному мосту, наведенному близ Яунелгавы.

10-я гвардейская и 42-я армии с танковым корпусом и тремя дивизиями 3-й ударной продолжали наступать. За два дня они продвинулись на 8–15 километров и вышли к Малплису, Сунтажам, Лиелварде.

Во второй половине 27 сентября я поехал в 42-ю армию. Вместе с командармом — своим однокурсником по академии Генштаба — генералом В. П. Свиридовым побывал в двух стрелковых корпусах. До полудня армия прорвалась вперед на 4–6 километров, до укрепленного рубежа противника «Сигулда».

По возвращении на армейский НП В. П. Свиридов доложил мне, что, по данным разведки, против армии на рубеже «Сигулда» обороняется больше четырех немецких дивизий.

— Снаряды у нас иссякли, танков почти нет, — заявил он. — Ожидаем, что вы пополните нас перед прорывом.

Я обещал доложить об этом командующему, но предупредил, что фронт имеет мало средств для обеспечения наступления войск.

* * *

Утром и вечером 28 сентября 10-я гвардейская и 42-я армии пытались прорвать оборонительный рубеж «Сигулда», но больше двух траншей первой позиции пробить не смогли. Пленные показали, что во многих их ротах оставалось по 15–20 человек. Однако гитлеровцы быстро получили пополнение. Оно прибыло из Германии морем. Интересно, что в числе прибывших было 2 тысячи юнкеров летной школы. Видимо, в Ригу направили тех, кто оказался под рукой. Несостоявшихся авиаторов использовали для укомплектования 10-го армейского корпуса.

Прорвать «Сигулду» было нелегко. Немцы строили эту линию целое лето. Окопы и траншеи рыло мобилизованное местное население и даже привезенные сюда под конвоем эсэсовцев 2 тысячи голландцев. Вдоль переднего края тянулись противотанковые рвы метра четыре шириной. Подходы к ним прикрывали проволочные заграждения, минные поля, и все пространство густо простреливалось. Штурмуя эти позиции, наши части несли потери.

В конце сентября мне позвонил генерал армии А. И. Антонов.

— Прорыв оборонительных сооружений под Ригой оказался более трудной задачей, чем мы ожидали, — сказал он. — Помимо вашего и 3-го Прибалтийского фронтов в наступлении на Ригу примут участие вдоль Рижского взморья и левофланговые войска Ленинградского фронта. Чтобы при этом не возникло недоразумений, Ставка решила возложить координацию наступления на Ригу всех трех фронтов на маршала Говорова, благо война с Финляндией закончена, — пояснил Антонов. — Окончательное решение Ставки об этом вы получите на днях.

...Наш новый фронтовой командный пункт был оборудован на западной окраине Скривери среди разрушенных домов. Впереди тускло серебрилась Даугава, сквозь утреннюю дымку проступали холмы, занимаемые противником. Командование и узел связи разместились в землянках, а большая часть офицеров штаба — в уцелевших окраинных зданиях.

Был последний день сентября. Я вышел из убежища на улицу. Там стояли А. И. Еременко, члены Военного совета, несколько офицеров штаба. Все поглядывали на шоссе — ждали Маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова. Вчера вечером из Москвы сообщили, что он должен приехать к нам утром.

Мне не терпелось увидеть Леонида Александровича, с которым я познакомился еще в тридцатых годах на киевских маневрах. Он был тогда артиллерийским командиром и пользовался большим авторитетом как крупный знаток артиллерии.

— Талантливый человек! — не раз говорил о нем И. Э. Якир.

Позже Л. А. Говоров хорошо проявил свои способности во время советско-финляндской войны, успешно руководил перед Великой Отечественной войной Артиллерийской академией имени Ф. Э. Дзержинского. Широко были известны его заслуги во время битвы под Москвой и под Ленинградом. Теперь Говоров — командующий Ленинградским фронтом и по совместительству представитель Ставки Верховного Главнокомандования.

На дороге показалось несколько «виллисов». Приблизившись к нам, они остановились. Из передней машины вышел Леонид Александрович. Его сопровождал генерал-лейтенант А. В. Гвоздков, сухощавый человек с манерами старого интеллигента. Я пристально приглядывался к Говорову. Несмотря на возраст, он был по-прежнему строен, подтянут. Внешне Леонид Александрович почти не изменился. Лишь на лице появились морщинки да густая изморозь тронула виски.

А. И. Еременко представился и отрекомендовал нас, коротко обрисовал положение войск фронта и протянул маршалу бинокль, предлагая взглянуть на позиции. Говоров отвел руку командующего:

— Я старый артиллерист, предпочитаю пользоваться стереотрубой.

Приникнув к окулярам оптического прибора, маршал долго не отрывался от них, потом проговорил:

— Недалеко отсюда видно...

Еременко ответил:

— Я наблюдаю за войсками из лесу, с вышки.

После беседы с командующим и со мною Говоров пообедал с нами в столовой штаба.

Во время обеда Леонид Александрович рассказал об освобождении войсками Ленинградского фронта Таллина, о бегстве остатков армейской группы «Нарва» на острова Моонзундского архипелага.

— Отход противника показался нам неожиданным, — признался Говоров. — Начали преследовать... Немало его подразделений окружили и уничтожили. Тыловых учреждений разгромили и захватили порядком. У Рижского залива настигли танковую часть. Почти всю пленили... А флот наш пустил на дно много вражеских транспортов. С Финляндией война закончена... Так что, как только очистим от противника острова, Ленинградский фронт останется безработным, — пошутил он. — Теперь о действиях вашего правого соседа, — продолжал Говоров. — Перед Сигулдой замедлилось продвижение его левофланговой 61-й армии. Остальные силы этого фронта, особенно 67-я армия генерала Романовского, совершили плечом к плечу с войсками Ленинградского фронта своеобразный бег к морю, наступали на пятки удиравших арьергардов противника. В течение пятя суток гнали врага по 20–25 километров в сутки и вышли к Рижскому заливу от Айнажи до Дучи... Нам известно, что немецкое командование значительную часть войск из Эстонии увело к Риге, а войска, действовавшие перед 3-м Прибалтийским фронтом, отвело за рубеж «Сигулда». Масленников преследовал лишь арьергарды противника. Жалко, конечно, что фронтовой танковый корпус, вырвавшийся вперед от пехоты, действовал в полосе центральной армии. Поэтому он и не выскочил за отходившими частями противника на оборонительный рубеж «Сигулда», а тоже вышел к Рижскому заливу. Теперь он перемещается генералом Масленниковым в полосу левофланговой армии генерала Белова. Вчера и сегодня армии 3-го Прибалтийского фронта пробовали прорвать вражеский оборонительный рубеж, но, так же как и ваши армии, успеха не имели... Сейчас главная задача для обоих фронтов — прорвать рубеж «Сигулда», разгромить противника под Ригой и освободить столицу Латвии. Так вот, чтобы координировать действия ваших фронтов, я и послан Ставкой, — заключил маршал Говоров.

— У нас есть предложения, — сказал я, — сменить наши войска севернее Даугавы и дать возможность собрать между городами Балдоне и Елгава кулак из двух армий и нескольких корпусов...

— Чтобы одновременно с 3-м Прибалтийским фронтом двинуться на Ригу с юга? — подхватил Говоров. — Да, этим вы помогли бы и Баграмяну, лишив противника возможности перебрасывать соединения из-под Риги к Мемелю. Это верно. Я — за такое решение. Думаю, и Ставка не будет возражать. Вот только какими войсками сменить ваши две армии севернее Даугавы?

— На левом фланге 3-го Прибалтийского фронта во втором эшелоне наступает 54-я армия. Может быть, ею? — спросил я.

— Она еще не укомплектована людьми и вооружением. Ставить ее в первый эшелон рискованно, — заметил генерал-лейтенант Гвоздков.

Мы обратились к карте.

— Смотрите, — повел я карандашом, — протяжение 3-го Прибалтийского фронта по переднему краю не превышает теперь шести — десяти километров. Генерал-лейтенант Захватаев, командарм бывшей нашей 1-й ударной, передавал мне вчера по телефону, что его соединения стиснуты с обеих сторон соседями. Вот эту армию и переместить бы южнее. А еще лучше, если бы ее возвратили нам. Мы включили бы в нее латышский корпус, который, кстати, и формировался в составе 1-й ударной.

Леонид Александрович встал, несколько раз прошелся по комнате, заложив руки за спину, наконец, остановившись напротив меня, сказал:

— Ну что ж, в принципе я не против такой перегруппировки. Но надо все это как следует продумать, обсудить с командующими фронтами, доложить в Ставку...

На следующий день, уехав от нас, Л. А. Говоров позвонил мне по телефону и сообщил, что получено разрешение Ставки сменить наши армии севернее Даугавы войсками 1-й ударной. 122-й стрелковый корпус, который до этого находился в составе 67-й армии, переподчиняется 1-й ударной. Он уже направился к нам. В ближайшие дни выступят остальные соединения. Однако нашим 10-й гвардейской и 42-й армиям разрешалось «переселяться» за Даугаву только после прорыва оборонительного рубежа «Сигулда».

Узнав об этом, Андрей Иванович Еременко решил перебросить 10-ю гвардейскую на участок севернее реки Огре, не дожидаясь смены. Уже 2 октября генерал М. И. Казаков стал переводить дивизии и корпуса через полосу 42-й армии. На месте осталось лишь несколько отдельных частей.

Связавшись по телефону с генерал-полковником П. А. Беловым, я узнал, что железная дорога Эргли — Рига включена в полосу наступления 61-й армии. Это объединение под командованием Белова два месяца назад действовало в составе 1-го Белорусского фронта, участвовало в освобождении Бреста, затем было выведено в резерв Ставки, укомплектовано и передано 3-му Прибалтийскому фронту. Армия не успела еще полностью выгрузиться из эшелонов, как ее бросили в бой. До 28 сентября она успешно преследовала противника, проходя по 20–25 километров в сутки. В первом эшелоне у нее было четыре дивизии. Прорвать рубеж «Сигулда» эти соединения не смогли, и в первую линию теперь выводились остальные две дивизии.

В первых числах октября войска всех Прибалтийских фронтов совершали крупные перегруппировки и готовились к наступлению на новых направлениях. Наши 42-я и 10-я гвардейская армии занимали теперь полосу, ограниченную справа шоссейной дорогой Эргли — Рига, а слева — рекой Огре. На сильно укрепленный Озолмуйжский район нацелился 19-й гвардейский стрелковый корпус, левее его вышли 15-й и 7-й. Междуречье Даугавы и Огре занял 118-й укрепрайон. 5-й танковый корпус расположился во втором эшелоне.

Вечером 3 октября я доложил в Генштаб решение командующего фронтом. Генерал А. И. Еременко задачу войскам фронта определил так: наступать вдоль обоих берегов Даугавы и, взаимодействуя с 3-м Прибалтийским фронтом, разгромить рижскую группировку противника, освободить столицу Латвии; 42-я армия нацеливается на Сунтажи, южную часть Риги, а 10-я гвардейская — на город Огре, южную окраину Риги. В заключение я просил уточнить, будут ли армии нашего фронта участвовать в освобождении Риги, и если нет, то когда и какие войска их сменят.

Генерал А. И. Антонов обещал ответить мне на эти вопросы позже. Часа через два он позволил и сообщил:

— В Ставке опасаются, и это опасение разделяет маршал Говоров, что войска вашего соседа без помощи 2-го Прибалтийского фронта прорваться в Ригу не смогут. Поэтому вопрос о смене ваших армий севернее Даугавы силами генерала Масленникова пока остается открытым. Разграничительная линия с правым соседом — шоссе Эргли — Рига.

Несколько позже, 6 октября, в связи с постоянным сужением полосы наступления нашего фронта, по решению Ставки началась переброска 10-й гвардейской армии генерала М. И. Казакова и 42-й армии генерала В. П. Свиридова на южный берег Даугавы с тем, чтобы 2-й Прибалтийский фронт нанес удар на Ригу с юга своим правым крылом, а центром и левым крылом продолжал наступление на Либаву.

* * *

Наступление 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов должно было начаться ориентировочно 7 октября. Но мы решили прощупать вражескую оборону уже за несколько дней до этого. Некоторые части провели разведку боем. Нам удалось установить номера вражеских соединений. Судя по всему, враг еще не обнаружил перемещения войск 1-го Прибалтийского фронта на новое направление.

Но вот поступили интересные сообщения от наших разведчиков: немцы готовятся отойти с рубежа «Сигулда» к Риге. Несколько дивизий уже заняли оборону на городском обводе вдоль нижнего течения рек Гауя и Маза-Югла. Разведка доносила, что отмечено движение войск противника к Огре и Ропаже. 

Итак, через несколько дней нам предстояло вести бои у окраины Риги.

И разведчики и партизаны сообщали нам, что в лесах неподалеку от Риги размещаются лагеря военнопленных. Сквозь деревья виднеются длинные ряды колючей проволоки, дощатые вышки с часовыми, приземистые бараки, слышится приглушенный лай овчарок. Изредка тишину прерывают короткие автоматные очереди. А в последние дни со стороны лагерей тянется густой черный дым, он стелется по мокрой траве, и его тяжелый, горький запах пропитал все вокруг, заглушив запах хвои и прелых трав. Стало известно, что гитлеровцы спешно эвакуируют пленных на запад, а трупы ранее расстрелянных и кое-как зарытых в лесу узников сжигают на кострах. Сколько трупов — неизвестно. Но много, очень много.

В Риге участились облавы. Полицейские хватали людей прямо на улицах, загоняли в крытые машины и гнали в порт, на корабли.

Трудовая Рига голодала. А из порта один за другим уходили в Германию суда, груженные награбленным продовольствием.

От наших разведчиков нам стало известно, что в первых числах октября в Рижском порту разыгрались две кровавые драмы. Большая группа латышских граждан воспротивилась посадке на пароход, смяла охрану, и стала разбегаться. Опомнившись, эсэсовцы схватились за автоматы. Густой ливень свинца обрушился на людей. Шестьдесят человек остались лежать на мостовой. На следующий день на одном из пароходов подняли бунт студенты, которых фашисты также насильно увозили в Германию. Конвоиры открыли по студентам огонь. Расправляясь с непокорными, они сбросили триста юношей и девушек за борт.

Фашисты приготовили для взрыва все важные объекты и коммуникации. Железнодорожные и понтонные мосты, электростанции, водопровод. Но заложить основательное количество взрывчатки под Кегумскую ГЭС им еще не удалось. В течение последней декады сентября и в первых числах октября 810-й штурмовой авиационный полк майора Ермолаева тщательно следил за эшелонами, останавливающимися на станции Кегумс и на всех следующих станциях до Огре. Вагоны, отцепляемые на этом участке, летчики штурмового полка тотчас же уничтожали точными ударами с бреющего полета. Среди них, по донесениям наших разведчиков из вражеского тыла, были и вагоны с взрывчаткой, предназначенной для минирования Кегумской ГЭС. Особенно отличился в уничтожении подвижного состава на станциях Огре и Кегумс старший лейтенант Б. Ф. Горохов. За несколько особенно удачных вылетов он был награжден орденом Красного Знамени...

Но однажды летчик разведывательного самолета доложил командующему фронтом, что плотина на Кегумской ГЭС в трех местах все-таки взорвана. Здание станции также частично разрушено.

Разведка доносила, что в Риге вспыхнула эпидемия гифа. Облавы, тиф, голод заставили жителей бежать в окрестные хутора, к родственникам или знакомым. Трудовая Рига притихла, с нетерпением ожидая своих освободителей.

* * *

В это время наш левый сосед производил сложную перегруппировку. Смысл ее заключался в следующем: передавая нам свои правофланговые участки, командование 1-го Прибалтийского фронта незаметно для противника переводило высвободившиеся войска в район Шяуляя, чтобы оттуда нанести мощный удар в направлении Мемеля.

Это было грандиозное по своим масштабам передвижение. Представьте только: на перекрещивающихся дорогах многотысячные колонны пехоты, артиллерии, всевозможных машин, штабы, тылы. Все они перемещаются ночью, быстро, чтобы нигде ни с кем не столкнуться, не образовать затора, не вызвать подозрения у противника. Не трудно понять, какая сложная задача стояла перед командующим и его штабом, возглавляемым генерал-полковником В. В. Курасовым. И они отлично справились с проведением этой операции. Вывод из боя частей, смена их, стремительные марши, остроумная маскировка были осуществлены искусно, с математической точностью. Всего шесть суток понадобилось для того, чтобы перебросить на расстояние от 80 до 240 километров около полумиллиона человек, свыше десяти с половиной тысяч орудий и минометов, танков и самоходно-артиллерийских установок.

Мы тоже закончили перегруппировку своих сил к югу в очень сжатые сроки.

* * *

Утром 5 октября, находясь на наблюдательном пункте северо-западнее Скривери, мы узнали об успешно начавшемся наступлении войск генерала И. X. Баграмяна на Мемель (Клайпеда).

Несколько позже я получил из Генерального штаба информацию, суть которой состояла в том, что на рассвете 5 октября к северо-западу от Шяуляя неожиданно для врага загремела артиллерийская канонада и на его оборонительные позиции обрушились мощные удары артиллерии и авиации; используя растерянность врага, главные силы 1-го Прибалтийского фронта, сосредоточенные северо-западнее Шяуляя, перешли в наступление и прорвали фашистскую оборону; для развития успеха генерал И. X. Баграмян выдвинул вперед подвижную группу в составе нескольких танковых соединений, которые, обогнав пехоту, устремились главными силами на Мемель, к морскому побережью, и частью сил — на Лиепаю.

Мы в это время внимательно наблюдали за вражескими войсками, которые действовали против нас. Из 42-й и 10-й гвардейской армий генералу армии А. И. Еременко доложили, что на некоторых участках гитлеровцы при поддержке артиллерии и авиации пытаются атаковать наши позиции.

Как стало известно позже от пленных офицеров, фашистское командование рассчитывало этими ударами дезориентировать нас, создать впечатление, что оно не намерено отводить свои войска. Гитлеровцы надеялись захватить пленных, уточнить срок нашего наступления и направление основных ударов. Проворонив подготовку удара на Мемель, они, видимо, теперь опасались, как бы то же самое не произошло и под Ригой.

Боясь оказаться отрезанным, враг принял решение на отход. Но днем и вечером 5 октября гитлеровские войска приказа на отход еще не имели. А наши силы правого крыла фронта продолжали готовиться к прорыву «Сигулды».

На НП командующего приехали генералы В. Н. Богаткин и А. П. Пигурнов. Еременко сказал им:

— Надо немедленно довести до войск сообщение об успешном наступлении 1-го Прибалтийского фронта на Клайпеду. Каждый солдат должен знать, что вражеские соединения в Прибалтике вот-вот будут отрезаны от Германии и что наш фронт должен как можно быстрее разгромить противника, освободить столицу Латвии.

Владимир Николаевич ответил, что вечером, где позволит обстановка, будут проведены собрания, а в подразделениях первой линии — беседы.

— Кстати, — добавил член Военного совета, — снабдим политработников материалами о злодеяниях фашистских захватчиков в Риге и в только что освобожденных районах.

Вскоре мы разъехались: В. Н. Богаткин и А. П. Пигурнов — в соединения первого эшелона на собрания, А. И. Еременко — в дивизии 42-й армии, чтобы лично проверить их готовность. Я направился в 19-й гвардейский стрелковый корпус, которым теперь командовал генерал А. Т. Стученко. Он находился на своем наблюдательном пункте. Туда же прибыл и начальник штаба 15-й воздушной армии генерал А. А. Саковнин.

— Вот хорошо, что и вы здесь, — обрадовался он, увидев меня. — Надо как раз кое-что согласовать.

Втроем мы уточнили, как будут завтра взаимодействовать авиаторы и гвардейцы. Затем Саковнин занялся проверкой результатов бомбежки вражеских укреплений в районе Озолмуйжи.

От Стученко я узнал, что утром на участках 56-й и особенно 22-й гвардейских стрелковых дивизий гитлеровцы пытались атаковать.

— Отбили, — сказал Стученко. — Сейчас они сидят в своих укрытиях и не дышат.

Андрей Трофимович передал мне свой бинокль. Я навел его на занимаемый немцами покатый взлобок. Он был изрыт воронками. Хорошо различались развороченные дзоты и траншеи, порванные ряды колючей проволоки.

В одной из дивизий я встретил В. Н. Богаткина.

— Заедем к Свиридову, — предложил Владимир Николаевич.

Я согласился. Вскоре мы добрались до небольшого строения, черепичная крыша которого просматривалась сквозь мокрую поредевшую листву яблонь. Здесь обосновался наблюдательный пункт командующего 42-й армией генерал-лейтенанта В. П. Свиридова. Его самого в доме не было. Владимира Петровича мы нашли в сарае. Он стоял по колено в сене и при помощи стереотрубы через пролом в кровле за чем-то наблюдал. Вот он на миг оторвался, крикнул в телефонную трубку: «Огонь!» — и снова приник к окулярам. Свиридов был так увлечен, что не заметил нас.

— Что это вы затеяли? — спросил я, удивленный таким странным занятием командарма.

Владимир Петрович спохватился и, пожимая нам руки, ответил:

— Пристреливаемся по целям, чтобы завтра бить без промаха.

— А сами еще не попали в «вилку»? — указал я на взметнувшийся неподалеку фонтан земли.

Свиридов отмахнулся. Он принадлежал к числу тех людей, которые если что делают, то с хорошим азартом. Владимир Петрович любил, как говорится, все потрогать собственными руками, все проверить лично. И не из-за недоверия к подчиненным, а именно потому, что загорался.

Пока мы беседовали с командармом, земля под нами еще несколько раз содрогнулась от взрывов. Один из снарядов ухнул прямо у сарая. Нас куда-то швырнуло. Очнулись все лежащими на земле. В ушах у меня гудело. Свиридов чертыхался, потирая ушибленный затылок: оторвавшаяся доска ударила его по голове. А в общем, все обошлось благополучно. Но вражеский огонь стал еще плотнее, и мы поспешили покинуть сарай.

В саду, прилегавшем к дому, нас опять тряхнуло. В. Н. Богаткин упал. Мы бросились к члену Военного совета, перетащили его в укрытие, вызвали врача. Оказалось, что Владимира Николаевича задел осколок. Он попал в спину. Спас Богаткина кожаный корсет, который он носил после травмы позвоночника. Кусочек стали величиной с наперсток, пробив этот своеобразный панцирь, потерял силу и застрял под кожей.

— Ничего опасного, — заключил врач.

Все повеселели.

...До вечера мне удалось побывать еще в 15-м и 7-м гвардейском корпусах.

Вернувшись на фронтовой командный пункт, я позвонил в Генеральный штаб и доложил, что все соединения и части фронта готовы к наступлению. Генерал армии А. И. Антонов оказал:

— Противник перебрасывает значительные силы из-под Риги к Мемелю. Если вы и ваш правый сосед нанесете завтра удар на рижском направлении, то этим окажете существенную помощь 1-му Прибалтийскому фронту. Враг будет лишен возможности маневрировать войсками.

Пока же фашистское командование снимало стоявшие против нас соединения. Наши разведчики донесли, что две танковые и одна пехотная дивизии отведены с участка, расположенного северо-западнее Елгава — Добеле. Авиаразведка и партизаны также подтвердили сведения о начавшемся интенсивном передвижении гитлеровских частей по железной дороге, на машинах и пешим порядком в сторону Риги и далее на юго-запад. Перебежчики показали, что две пехотные дивизии ушли с рубежа рек Даугава — Сунтажи.

Примерно то же наблюдалось и перед 3-м Прибалтийским фронтом.

Пришлось срочно вносить изменения в разработанный план. Генерал А. И. Еременко приказал командармам уже этой ночью провести на нескольких участках разведку боем.

Если выяснится, что враг начал отход, немедленно перейти в наступление.

Авиация поднялась на поиски и бомбежку вражеских эшелонов и колонн. В Генштаб была послана заявка на удар силами дальней авиации по Рижскому порту.

Поздно вечером из армий стали поступать сведения о том, что в глубине обороны гитлеровцев раздаются сильные взрывы и полыхают большие пожары.

В полночь мне позвонил маршал Л. А. Говоров, находившийся на командном пункте 3-го Прибалтийского фронта. Судя по его вопросам, я понял, что он уже разговаривал с А. И. Еременко и обстановку перед нашим передним краем знает.

— Могу вас порадовать, — сказал Леонид Александрович, — 1-я ударная армия сдает свой участок 67-й и передислоцируется ближе к вашему правому флангу.

— Какого она состава? — спросил я.

— Трехкорпусного. А в чье распоряжение она поступит, пока не решено, так как в новый район прибудет не раньше чем через трое суток. За это время ситуация может сильно измениться. Впрочем, не исключено, что вы и без нее обойдетесь. Не упустите только момент.

...На рассвете 6 октября, когда было обнаружено, что боевые порядки немцев поредели, две наши армии и две 3-го Прибалтийского фронта перешли в наступление. Они относительно легко преодолели первую вражескую позицию сразу в нескольких местах. Однако дальнейшее их продвижение задержали сильно укрепленные узлы и участки, оказавшиеся на флангах. Взять их с ходу не удалось.

Из района севернее Озолмуйжи противник плотно перекрыл путь некоторым частям и соединениям 42-й армии, нанося им ощутимый урон. Генерал-лейтенант В. П. Свиридов распорядился направить туда огонь артиллерийской дивизии и двух отдельных артиллерийских бригад. Сломив сопротивление гитлеровцев, армия завязала бой за крупный населенный пункт и железнодорожную станцию Сунтажи и к вечеру овладела ими.

В 10-й гвардейской армии наступление развивалось не везде одинаково. Утром вперед вырвался 15-й гвардейский стрелковый корпус. При поддержке 5-го танкового корпуса он преодолевал одну позицию за другой. Зато соединения, наступавшие справа и слева от него, основательно отстали. Командарм М. И. Казаков вызвал авиацию. После бомбового удара 19-й гвардейский стрелковый корпус стал продвигаться быстрее. Воины 22-й гвардейской стрелковой дивизии ворвались в траншеи противника и завязали рукопашную схватку. Вместе с гвардейцами 56-й стрелковой они разгромили два полка, захватили всю артиллерию 24-й немецкой пехотной дивизии, один вражеский батальон вынудили целиком сдаться в плен.

Несколько позже наша 15-я воздушная армия помогла сдвинуться с места и 7-му гвардейскому корпусу. Он пошел вдоль северного берега Огре.

Когда была освобождена деревня Глажушкюнис, командир корпуса генерал А. Д. Кулешов переправил через реку сильный отряд, который ударил по тылам вражеских частей, оборонявших междуречье Даугавы и Огре. При его поддержке подразделения 118-го укрепрайона ворвались в Лиелварде и овладели этим важным населенным пунктом и железнодорожной станцией.

Во второй половине дня командир 118-го укрепрайона полковник Виктор Александрович Перфирьев несколько своих подразделений переправил на левый берег Даугавы. Они с тыла атаковали немцев, которые вели бои с правофланговыми частями нашей 22-й армии. У противника произошло замешательство. Этим воспользовались наступающие. Решительным ударом они сбили гитлеровцев с позиций и, преследуя их, прошли от 8 до 10 километров.

По сравнению с результатами наступления войск генерала И. X. Баграмяна этот успех был, конечно, более чем скромным, но это был все же успех.

К вечеру 10-я гвардейская и 42-я армии продвинулись на 10, а кое-где и на 12 километров.

Об итогах первого дня операции я с радостью доложил заместителю начальника Генерального штаба генерал-полковнику С. М. Штеменко, который несколько раз был в войсках Прибалтийских фронтов и хорошо знал их. Выслушав меня, он сказал:

— С участка перед вашим фронтом противник снял и продолжает снимать значительное количество войск, чтобы перебрасывать их к району Лиепаи против войск Баграмяна. Мы думали, что ваш фронт, наступая против обессиленного и собравшегося отходить противника, по крайней мере выйдет к городу Огре. Правда, у вашего соседа справа успехи даже меньше ваших. Но зато генерал Баграмян сегодня не только продолжал блестяще развивать удар на Мемель и Лиепаю, но и успешно двинул в наступление войска, сосредоточенные юго-западнее города Шяуляй. Эти силы 1-го Прибалтийского вместе с его левым соседом держат направление на Тильзит. Ожидаем, что ваш фронт завтра покажет более быстрые темпы...

Я сообщил С. М. Штеменко, что командующий фронтом с группой офицеров и с начальниками родов войск организуют в 10-й гвардейской армии вместе с командармом прорыв промежуточного оборонительного рубежа противника и что генерал Казаков подготовил для развития прорыва на город Огре одну стрелковую дивизию центрального корпуса, усиленную танковой бригадой.

— На участке этой дивизии, — продолжал я докладывать, — генерал Еременко нацеливает ввод танкового корпуса. 42-я армия главные силы сосредоточила на левом фланге, рядом с 10-й гвардейской. Сейчас на корпусных участках ведут бои специально подготовленные для ночных боев батальоны. На отдельных участках они наступают успешно.

Позже я связался с командующим 61-й армией генерал-лейтенантом П. А. Беловым.

— Противник дерется за каждый тактически выгодный пункт, отходя, ставит много заграждений, — сказал Белов. — За день мы продвинулись на 8–12 километров и остановились перед городом Сигулда: сильно укреплен. Завтра будем штурмовать...

* * *

С утра 7 октября дела у нас пошли как будто лучше. Обнадеживающие вести поступили из 42-й армии. Ее войска прорвали вражескую оборону южнее железной дороги Эргли — Рига и успешно шли вперед. На правом фланге они овладели селением Сигулда.

Начальник штаба 10-й гвардейской армии генерал-майор Н. П. Сидельников примерно в полдень доложил:

— Все три корпуса с тяжелыми боями продвигаются между шоссе Эргли — Рига и рекой Огре к Риге. Части 7-й гвардейской дивизии, переправившиеся через реку южнее города Огре, заняли Кегумс и Кегумскую ГЭС. По бездорожной лесисто-болотистой местности, обильно оснащенной противником всевозможными заграждениями, войска армии прорвались вперед на 5–6 километров.

— А каковы успехи у Сахно? — спросил я.

— Танковый корпус вырвался на 4–5 километров вперед от войск, наступающих в центре армии, — ответил Сидельников. — Он нацеливается в обход города Огре с севера. Но танки корпуса с посаженным на них десантом пехоты пробиваются сквозь заграждения в болотистых, бездорожных лесах с большим трудом и значительными потерями.

— От нашего фронта ожидают сегодня донесения о взятии Огре, — напомнил я Сидельникову. — Вся авиация фронта поддерживает сегодня только вашу армию.

— Освободить Огре — главная задача гвардейцев на сегодня, и на ее выполнение нацелены все воины армии, — подтвердил Сидельников. — Для того чтобы лучше руководить войсками при взятии города, командарм приказал переместить армейский КП ближе к городу. Готовим его возле шоссе, идущего по северному берегу реки Огре.

— Как только обоснуетесь на новом КП, я вышлю к вам группу офицеров для организации возле вас фронтового наблюдательного пункта, — предупредил я начальника штаба.

В этот день утром генерал Г. П. Коротков возобновил наступление на правом фланге армии. Часть его сил продвигалась вдоль южного берега Даугавы на запад, а навстречу им наступали от Балдоне на восток две дивизии. Противник, опасаясь окружения, медленно отводил свои войска между городами Огре, Балдоне на запад. Но около 15 часов командир укрепрайона, части которого шли за 7-й гвардейской стрелковой дивизией, переправил в районе Кегумса два батальона на южный берег Даугавы. Они атаковали отходившего противника с тыла. Удар с трех направлений заставил вражеское командование ускорить отвод своих войск перед правым флангом 22-й армии.

Теперь, когда оба берега Даугавы были очищены от противника почти до города Огре, мы решили организовать фронтовой НП где-то возле шоссе Крустпилс — Огре.

Перед вечером, когда надежды на быстрое освобождение города Огре стали слабыми, генерал армии А. И. Еременко направился на новый КП 10-й гвардейской армии, поручик мне выехать из Скривери в части, ведущие наступление на Огре.

— Проверьте на месте, как действуют войска с юго-востока, и выберите там фронтовой наблюдательный пункт, — сказал мне командующий.

Я уехал немедленно. Из Кегумса по забитому шоссе я медленно продвигался к городу Огре. По дороге и обочинам шли тыловые учреждения, одни на автомобилях, другие на конной тяге. Слышалась несмолкаемая артиллерийская канонада, которая, чем ближе мы подъезжали к городу, становилась сильнее. А неподалеку от Огре мы обогнали части 27-й артдивизии и 19-й гвардейской пушечной артбригады, поддерживавших наступление корпуса генерала А. Д. Кулешова. Отсюда хорошо была слышна пулеметная стрельба. Но мощной поддержки стрелковых частей нашей артиллерией не чувствовалось. Причина была простая — боекомплект на исходе. В двух километрах от Огре остановилось несколько батарей.

Я связался по телефону со штабом фронта и приказал генералу Тетешкину незамедлительно организовать отправку снарядов для частей, которые вели бой в районе Огре, и разобраться, почему артиллерия в этом районе оказалась без боеприпасов.

— А, обороняет город довольно сильный гарнизон противника, — сказал командир полка. — Поэтому командарм решил штурмовать Огре ночью.

После выбора точки для фронтового НП я возвратился в Скривери.

Генерал Тетешкин доложил, что перебой в обеспечении артиллерии боеприпасами произошел из-за недостаточной расторопности офицеров службы артснабжения. Не проявили необходимой оперативности и предусмотрительности также командиры и штабы артиллерийских частей.

* * *

К вечеру 7 октября армии правого крыла 2-го Прибалтийского подошли к рубежу железнодорожная станция Ремине, город Огре. 8-я и 7-я гвардейские стрелковые дивизии вели бой перед восточной окраиной города. Командир корпуса генерал А. Д. Кулешов с офицерами штаба и начальник политотдела полковник А. Г. Евсеев с группой политработников готовили людей к ночному штурму. Гвардейцы широко оповещали, что войска 1-го Прибалтийского фронта выходят к морю.

— Делом доблести и чести гвардейцев является освобождение города Огре! — передавался из подразделения в подразделение призыв Военного совета фронта.

В это время головная танковая бригада подполковника Пузырева с посаженной на броню пехотой уже вышла северо-восточнее Огре к реке Маза-Югла и неожиданно для противника ворвалась по мосту в Туркалне. Отрадные вести поступали и с левого фланга. Южнее Даугавы войска 22-й армии отбросили части противника за рубеж между городами Огре и Балдоне.

Успешно продвигались и войска 3-го Прибалтийского фронта. Его левофланговая армия освободила город Сигулду. А на правом его фланге 67-я армия, наступавшая вдоль побережья Рижского залива, продвинулась на 10–12 километров и заняла крупный населенный пункт Саулкраста.

Ночью, уточнив результаты наступления на Огре, я докладывал обстановку генералу А. И. Антонову. Сообщил, что армии правого крыла фронта с боями продвинулись на 10–15 километров, освободили свыше 200 населенных пунктов, Кегумскую ГЭС и что сейчас 10-я гвардейская армия генерала Казакова завязала бой за город Огре.

Но на том конце провода не разделяли моего оптимизма.

— Противник перед вашим фронтом отступает, а город Огре еще держит в своих руках, — умерил мой пыл генерал Антонов. — Вот ваш сосед справа освободил меньшую территорию, чем вы. Но он овладел Сигулдой.

— Но ведь Огре на двадцать километров ближе к Риге, чем Сигулда, — заметил я. — Мы считаем, что надо немедленно перебросить две наши армии на южный берег Даугавы.

— Ваши 10-ю гвардейскую и 42-ю армии в ближайшие дни сменят, и вы займетесь их перегруппировкой, — сказал Антонов и добавил: — Против успешно наступающих на Лиепаю войск Баграмяна противник все больше и больше перебрасывает дивизий с рижского направления, особенно из состава сил, оборонявшихся против армий левого крыла вашего фронта. Поэтомувам придется перебросить свои главные силы к левому флангу для наступления на Лиепаю.

— Об этом уже есть решение? — спросил я.

— Директива на подписи у Верховного, — ответил Антонов.

Так закончился этот памятный для меня разговор с исполняющим должность начальника Генерального штаба.

* * *

Всю ночь продолжались ожесточенные бои дивизий 7-го гвардейского корпуса генерала А. Д. Кулешова за Огре. 7-я гвардейская стрелковая под командованием генерала М. Э. Москалика овладела юго-восточной частью города, до устья реки Огре. Освобождение остальной, большей часта города легло на плечи 8-й гвардейской дивизии, которой теперь командовал полковник Г. И. Ломов. Полки этого соединения — подполковника А. Я. Попова и майора А. А. Лебедева — пробились севернее Огре и нанесли удар по городу с фланга и тыла. Первыми ворвались на улицы батальоны старшего лейтенанта В. И. Яблонского и капитана В. М. Круподерова. Воспользовавшись возникшей у противника паникой, перешел в атаку и полк И. Л. Шапшаева, наступавший на город с северо-востока.

Долго гвардейцам, пробивавшимся к Огре с юго-запада, не удавалось преодолеть реку. Гитлеровцы усиленно охраняли берег, беспрерывно освещали его ракетами. Несколько попыток форсировать водную преграду окончились неудачей. Тогда командир 7-й гвардейской полковник Мерецкий и прибывший сюда начальник оперативного отдела штаба корпуса подполковник А. Н. Грылев решили прибегнуть к хитрости. На лодки было посажено отделение сержанта Виктора Голубева. Смельчаки спустились вниз по течению реки, вышли на лесистый берег за городом и оттуда незаметно проникли в западную часть Огре. Рассредоточившись, они подняли стрельбу из автоматов, пускали ракеты, бросали гранаты, отвлекая внимание гитлеровцев. Основные силы дивизии в это время начали форсировать реку. Оказавшись между двух огней, фашисты дрогнули, их сопротивление ослабло.

Улицу за улицей, квартал за кварталом отвоевывали гвардейцы у частей 10-го немецкого армейского корпуса, прижимая их к реке Даугаве. К 4 часам утра 8 октября город целиком был очищен от врага.

Нам досталось много орудий и других трофеев. В этих ночных боях вместе с пехотой бок о бок дрались воины полковой и дивизионной артиллерии.

За доблесть в бою, проявленную при освобождении Огре, многие солдаты и офицеры, в том числе и упомянутые здесь, были награждены орденами. А подполковник Иван Леонтьевич Шашпаев удостоился звания Героя Советского Союза.

* * *

В соответствии с решением Ставки 10-я гвардейская и 42-я армии начали перемещаться на левый берег Даугавы. После переправы гвардейцам М. И. Казакова вместе с 130-м латышским корпусом 22-й армии предстояло наступать по левому берегу Даугавы на южную часть Риги и овладеть ее западной частью — Задвиньем. В директиве указывалась и дальнейшая задача фронту: 42-ю армию переместить в район Добеле и, сосредоточив там крупную группировку, готовить удар главных сил фронта на Лиепаю.

Войскам 2-го Прибалтийского фронта не впервые приходилось совершать такие сложные перегруппировки, не снижая при этом темпов наступления.

С утра 8 октября между Огре и Кегумсом визжали пилы, стучали топоры — саперы готовили переправу.

Упорно цепляясь за каждый тактически выгодный рубеж, за каждый населенный пункт, противник в этот день продолжал отступать.

По мере приближения наших войск к Риге гитлеровцы все больше и больше применяли всевозможные заграждения, особенно в лесисто-болотистой местности по берегам реки Маза-Югла. Однако вырвавшийся вперед гвардейский сибирский корпус генерала А. Т. Стученко совместно с танковым корпусом генерала М. Г. Сахно разгромили в районе Туркалне вражеские части и открыли войскам путь к Риге. Особенно отличились здесь части 56-й гвардейской дивизии полковника А. И. Колобутина. Ее 258-й полк под командованием подполковника Сильченко и полк имени Матросова зажали в клещи севернее Туркалне около трех батальонов 389-й пехотной дивизии и, разгромив их, взяли свыше 200 пленных. Передовой батальон матросовского полка лично вели командир полка полковник Ф. Г. Шаплюк, его заместитель по политчасти майор Малицкий и начальник штаба майор Самарин. Особенно самоотверженно дралась рота под командованием лейтенанта Чистова, которая закрыла противнику переправу через реку Маза-Югла. Командир роты пал в сражении смертью героя.

Воспользовавшись вспыхнувшей у противника сумятицей на Маза-Югла и переброской в этот район нескольких вражеских подразделений с соседних участков, перешла в наступление и левофланговая 22-я дивизия сибирского корпуса. Гвардейцы прорвались сквозь поредевшие ряды противника, форсировали реку Маза-Югла и, преодолевая заграждения, стали развивать наступление на Ригу. Первым форсировал реку гвардейский полк подполковника Горбунова, но тяжелое ранение вывело этого храброго командира из строя. Опечалило в те дни сибиряков и известие о гибели известного в 10-й гвардейской армии санинструктора, коммунистки старшего сержанта Ольги Васильевны Жилиной. Имя этой женщины, подвиги которой не раз описывались в дивизионной, армейской и фронтовой газетах, пользовалось широкой известностью. Под градом пуль и осколков снарядов она вынесла с поля боя сотни раненых бойцов и офицеров. Зимой для вывоза раненых она приспособила собачью упряжку. В трудных условиях Ольга брала в руки винтовку и не раз ходила вместе с бойцами в контратаки. Жилина за два года получила восемь ранений. За боевые подвиги Ольга Васильевна Жилина была награждена орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Славы III степени, медалями и посмертно — орденом Отечественной войны I степени.

* * *

В течение 8 октября наступавшие на Ригу войска нашего фронта продвинулись еще на 10–12 километров. Во второй половине дня правофланговые войска 42-й армии в районе станции Кангараши были сменены частями армии генерала П. А. Белова. 7-й стрелковый корпус 54-й армии выдвигался для замены остальных войск 42-й армии. С наступлением темноты два корпуса этой армии уже были на марше к переправам через Даугаву на участке Кегумс — Лиелварде. А для переправы 7-го гвардейского стрелкового корпуса, сосредоточенного в районе освобожденного города Огре, был наведен в четырех километрах юго-восточнее города понтонный мост. Он был готов уже в 15 часов. Такое рекордное время наводки моста показал 54-й понтонный батальон майора С. И. Бабакоева.

Глава шестая. Знамена свободы над Ригой

Во второй половине дня 9 октября генерал А. И. Еременко детализировал и несколько изменил задачи войскам фронта, привел свое решение в соответствие с директивой Ставки и указаниями маршала Л. А. Говорова.

В ночь на 10 октября намечалась переправа через Даугаву армии М. И. Казакова. Севернее Даугавы оставался только один корпус генерала А. Т. Стученко. После переправы через реку 10-я гвардейская, заменив войска 22-й армии влево от Даугавы, должна была совместно с 130-м латышским корпусом наступать по левобережью на южную часть Риги. 15-й гвардейский корпус, первым форсировавший Даугаву, готовился во второй половине дня 10 октября начать наступление по ее южному берегу, а 19-й гвардейский корпус планировался к переправе последним, после сдачи участка войскам соседнего фронта.

Танковый корпус М. Г. Сахно изготовился перейти через Даугаву по наведенному этой ночью мосту и сосредоточиться вместе с 42-й армией в районе Добеле. Здесь ему предстояло пополниться людьми и танками. Участие корпуса в наступлении на Ригу не планировалось.

— Итак, — подытожил А. И. Еременко, — 10 октября севернее Даугавы у нас останутся 19-й гвардейский стрелковый корпус, корпус 42-й армии, несколько авиационных частей да тыловые учреждения. Пора уходить за реку и нам. Готовьте командный пункт в новой полосе, чтобы завтра к вечеру можно было и переехать.

Едва я переступил порог своей землянки, как на столе заверещал телефон. В трубке послышался глуховатый голос генерал-лейтенанта А. В. Гвоздкова. Он проинформировал меня, как обстоят дела северо-восточнее Риги. 61-я армия и левофланговый корпус 67-й армии прошли за день 10–12 километров, а 111-й корпус генерал-майора Б. А. Рождественского, наступающий вдоль побережья Рижского залива, лишь 5–8 километров. Части противника с особым упорством защищают важную магистраль вдоль побережья и везде, где только можно, ставят заграждения.

Все мы радовались сообщениям об успешном наступлении 1-го Прибалтийского фронта.

В тот вечер, после 20 часов, по радио объявили приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Баграмяну. В нем говорилось, что войска 1-го Прибалтийского фронта при содействии войск 3-го Белорусского фронта прорвали сильно укрепленную оборону противника и за четыре дня наступательных боев продвинулись вперед до 100 километров, расширив прорыв до 280 километров по фронту, что в ходе наступления они овладели рядом важных опорных пунктов вражеской обороны и с боями заняли свыше 2000 населенных пунктов. В 20.30 в ознаменование одержанной победы столица нашей Родины Москва салютовала войскам 1-го Прибалтийского фронта двадцатью залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

...В течение 9 октября по одному корпусу от 10-й гвардейской и 42-й армий продолжали наступать к Риге. Их еще не успели сменить войска соседней 61-й армии. Во второй половине дня я связался по телефону с генералом П. А. Беловым, моим соратником по Брянскому фронту, и он сказал мне:

— Я по-кавалерийски — не сменяю, а заменяю ваши войска. Смело уводите свои корпуса. Противник в контрнаступление не перейдет. Он отступает к Риге...

На вопрос об обстановке на участке армии Белов ответил:

— Армия, как и ваши войска, продвинулась сегодня на 8–10 километров к Риге. Соседняя армия генерала Романовского с трудом пробивается сквозь болотистые леса между рекой Гауя и Рижским заливом. А две армии идут следом за нами.

* * *

В ночь на 9 октября войска правого крыла 2-го Прибалтийского фронта двигались по заранее намеченным маршрутам к переправам через Даугаву, а переправившись, продолжали марш в назначенные районы сосредоточения.

В оперативных документах штаба инженерных войск фронта сделана такая запись:

«Переправа 42-й и 10-й гвардейской армий через р. Даугаву на участке г. Огре, Яунелгава производилась в пяти пунктах. Части переправлялись по понтонным мостам грузоподъемностью 16 тонн, на паромах грузоподъемностью 30–60 тонн и на подручных средствах. Танковый корпус, большая часть отдельных танковых частей, а также тяжелая артиллерия переправлялись через постоянный мост в районе Яунелгавы. После переправы войска замаскировались в лесах поблизости... А в ночь на 11 октября войска армии Свиридова и корпус Сахно должны были переместиться в район Добеле».

В ночь на 10 октября с наступлением темноты тронулось с места и фронтовое управление. Штабные автобусы, лениво переваливаясь с боку на бок, тащили наше хозяйство на новый КП, оборудовавшийся севернее города Бауски.

Примерно через час мы уже были на месте. Обосновались в пустом доме, окруженном густым садом, бегло осмотрели просторные глухие комнаты, затем, придвинув к столу кресла с продранными спинками, уселись вокруг радиоприемника. Генерал-майор С. И. Тетешкин настроил его на Москву. В полупустых помещениях зазвучали наш и британский гимны. Передавали последние известия. Центральным пунктом в них был прилет в этот день в Москву для переговоров премьер-министра Великобритании Черчилля в сопровождении министра иностранных дел Идена и начальника генерального штаба фельдмаршала Брука. Диктор прочел заявление Черчилля, сделанное им в тот день на аэродроме. Речь премьер-министра была составлена гладко.

Позже оказалось, что это были не более чем слова, которые союзники быстро предали забвению и заменили другими. Так же быстро претерпели радикальные изменения и их дела.

* * *

...Едва мы успели прослушать передачу из Москвы, как в штаб начали поступать донесения. Генерал М. И. Казаков переправил свои корпуса, за исключением одного, на южный берег Даугавы. С утра он примет участок 22-й армии, примыкающий к реке, и вместе с латышским корпусом будет готовиться для наступления на Ригу. Свой КП переносит в район Балдоне. Генерал В. П. Свиридов переправляет через Даугаву свою армию тоже без одного корпуса.

* * *

На рассвете 10 октября войска 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов от Рижского залива до города Елгавы атаковали противника и, сбив его с промежуточного оборонительного рубежа, приблизились к столице Латвии еще на 8 — 12 километров. На всех участках они вплотную подошли к последнему перед Ригой оборонительному рубежу, так называемому городскому обводу. До Риги было, как говорится, рукой подать...

В этот день вдоль северного берега Даугавы наступали два корпуса нашего фронта: по одному от 10-й гвардейской и 42-й армий. В середине дня 10 октября командир сибирского корпуса генерал А. Т. Стученко доложил своему командарму, что его части находятся в 10 километрах от Риги и передают участок подошедшему из тыла 122-му стрелковому корпусу соседнего фронта.

Во второй половине дня 10 октября мне позвонил командующий 1-й ударной армией генерал Н. Д. Захватаев, который поведал мне новости о своей армии.

— Армия создана, по существу, только сегодня утром, — сообщил он. — В состав ее включили левофланговый корпус 61-й армии и по одному корпусу от 54-й и 67-й армий. Так что армия теперь совсем другого состава, чем была вчера.

— А что же командование фронта побоялось поставить вашу армию рядом с нашей в прежнем составе? — шутливо заметил я.

— Мне все же удалось убедить командование фронта замелить корпус 54-й армии бывшим своим корпусом, — продолжал Захватаев. — Завтра с утра вместо него будет наступать в центре армии наш старинный 12-й гвардейский стрелковый корпус. 1-я ударная армия получила почетную задачу — овладеть восточной частью Риги.

Я пояснил генералу Н. Д. Захватаеву задачу соседней с его армией нашей 10-й гвардейской и просил теснее держать связь с ней. Здесь уместно сказать, что генерал Захватаев был молодым командармом. Еще несколько месяцев назад он возглавлял стрелковый корпус, отличился в боях и был выдвинут руководством нашего фронта на пост командующего армией. Энергичный, подвижный как ртуть, моложавый на вид, с внешностью спортсмена, Никанор Дмитриевич выглядел скорее как командир полка.

Левее нас днем 10 октября войска 1-го Прибалтийского фронта вышли на побережье Балтийского моря севернее и южнее Мемеля и частью сил достигли границы с Восточной Пруссией. Прибалтийская группировка противника оказалась отрезанной от Восточной Пруссии. Почти вся Литовская ССР была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. В этих боях значительную роль сыграла 16-я литовская стрелковая дивизия полковника А. И. Урбшиса. Многие воины этого соединения удостоились правительственных наград, а ефрейтору Г. С. Ужполису было присвоено звание Героя Советского Союза.

Как только войска генерала И. X. Баграмяна вышли к морю, командование немецкой группы армий «Север» стало ускорять отвод своих частей из-под Риги в район Лиепаи для контрудара на мемельском направлении.

10 октября вечером генерал А. И. Еременко собрал совещание руководящего состава фронта. Как всегда на таком совещании, первым докладывал начальник разведотдела. Полковник М. С. Маслов, стоя перед повешенной на стене картой Риги и ее окрестностей, рассказывал о войсках противника, обороняющих городской обвод, и показывал положение их на карте длинной указкой.

— Рижский городской оборонительный обвод готовился в течение нескольких месяцев, — говорил он, — и состоит из двух полос. Первая; к которой вышли наши войска, проходит по левобережью рек Гауя, Криевупе и Маза-Югла, через станцию Саласпилс и далее к югу от реки Даугавы — по реке Кекаве. Вторая полоса обвода — в 6–12 километрах от первой.

— А какие силы противника обороняют обвод, особенно против правофланговых армий нашего фронта? — спросил Маслова генерал А. И. Еременко.

Михаил Степанович подробно перечислил вражеские соединения и части и отметил, что их число в последние дни уменьшилось. К северу от Даугавы противник, по данным нашей агентуры, большую часть войск из обороны вывел. Несколько из отведённых дивизий уже поставлены перед войсками Баграмяна, а другая группа дивизий, в том числе и латышская, появилась перед нашим фронтом. Некоторые соединения занимают оборону в тыловой полосе, по западному берегу реки Даугавы, от ее устья до юго-восточной окраины Риги. Город противник интенсивно минирует и продолжает широкую эвакуацию из него. В последние дни спешно готовится к обороне рубеж по реке Лиелупе. Численность войск противника юго-восточнее и южнее Риги не уменьшается, а увеличивается. Несколько дивизий поставлены для обороны тыловой полосы, которая подготовлена перед шоссе Рига — Елгава. Следует напомнить еще, что в лесисто-болотистой бездорожной полосе наступления войск нашего фронта устроено огромное количество всевозможных заграждений. Противник ожидает главный удар на Ригу с юга, штаб группы армий «Север» переместился в Тукумс, 18-й армии — в Лиепаю, штаб 16-й пока находится в Риге.

Когда М. С. Маслов сел, к карте подошел я, чтобы показать, в какой полосе к югу от Даугавы будут наступать 11 октября изготовившиеся дивизии 10-й гвардейской и 22-й армий и латышского корпуса.

— А как нацелены на Ригу армии соседнего фронта? — задал вопрос командующий.

— Три армии Масленникова будут наступать на Ригу по сходящимся направлениям, — сказал я. — Армия генерала Романовского — вдоль побережья Рижского залива, 61-я — вдоль железной дороги Сигулда — Рига. А армия генерала Захватаева — с востока, прижимаясь левым флангом к Даугаве... Недавно я получил последнюю информацию о наступлении войск Баграмяна. Они вышли на побережье Балтийского моря южнее города Лиепаи и заняли город Палангу. Группа армий «Север» в Латвии оказалась теперь изолированной от Германии и прижатой к морю.

Окончилось совещание, и мы вышли на улицу. Была такая кромешная тьма, что в двух шагах ничего не было видно. Мы с Масловым шли, осторожно обходя лужи.

— Ночка-то разбойничья, — проговорил мой спутник.

За многие месяцы совместной работы я очень привык к Михаилу Степановичу. Меня привлекали его замечательные качества: скромность и умение целиком отдаваться делу. Я и теперь вспоминаю его доклады и донесения, которые всегда отличались точностью и исчерпывающей полнотой. Нравилось мне также, что Маслов любое задание выполнял без спешки, спокойно, обстоятельно.

— Пойду к себе, — сказал он, прощаясь. — Придется еще поработать часок-другой...

Едва мы распрощались, как со стороны Риги донесся сильный взрыв, затем другой, третий... Небо осветилось багровым заревом.

— Что это такое? — тревожно спросил быстро возвратившийся Маслов. — Опять, наверное, немцы что-нибудь взрывают...

Я зажег спичку и посмотрел на часы. Половина второго...

— Нет, — ответил я. — Это наша авиация дальнего действия бомбит немецкие транспорты в портах Риги и Лиепаи. По нашему заказу...

Маслов ушел. Зарево на западе все разрасталось, становилось ярче. Видимо, бомбы не были потрачены зря... 

И действительно, на следующий день в оперативной сводке Совинформбюро сообщалось, что наша авиация потопила несколько транспортов и судов противника в Рижском порту...

Утром 11 октября стало ясно, что противник напрягает все силы, чтобы удержать обвод. Доносили о прорыве лишь на отдельных участках и на небольшую глубину.

Командующий фронтом выехал в войска наступавшей 10-й гвардейской армии, а я — на ее армейский КП. День был необыкновенно теплый, солнечный. Я и не заметил, как машина, свернув на проселок, через некоторое время остановилась. Меня встретил начальник штаба армии генерал Н. П. Сидельников. На мой вопрос об обстановке он ответил:

— В армии наступают пока только две гвардейские дивизии 7-го корпуса генерала Кулешова, а левее — севернее реки Миса — латышский корпус. Наши части буквально прогрызают позиции противника. Все командиры частей жалуются, что несут значительные потери, преодолевая заграждения. И все же к середине дня они подошли к реке Кекава.

— А где 15-й гвардейский?

— Корпус генерала Хоруженко подойдет к вечеру на правый фланг армии и будет наступать вдоль южного берега реки Даугава, — пояснил Сидельников. — Дивизия полковника Лазарева его корпуса уже сосредоточилась у реки и готовится к наступлению на Кекаву. К вечеру подтянутся также армейская артиллерия и инженерно-саперная бригада. Станция снабжения с армейскими складами переместилась южнее Даугавы, но снарядов на складах и в войсках очень мало.

— Чтобы помочь войскам гвардейской армии преодолеть заграждения, генерал Еременко направил вам штурмовую инженерно-саперную бригаду, — предупредил я Сидельникова. — Придет к вам сегодня и артиллерийская дивизия. А как дела у соседа? — спросил я.

— Недавно я разговаривал по телефону с новым начальником штаба 1-й ударной армии полковником Ничушкиным, — ответил генерал. — На ряде участков войска армии вторглись в первую вражескую позицию на глубину одного-двух километров. По словам Ничушкина, такое же положение и на левом фланге армии генерала Белова южнее озера Югла. А на остальных участках соседнего фронта войска остались на прежних рубежах.

— Завтра вашей армии будет передан танковый корпус, — сообщил я начальнику штаба.

Условившись с генералом Сидельниковым о порядке поддержки наступления армии фронтовой артиллерией и авиацией, я заглянул в дивизию полковника В. М. Лазарева. 29-я гвардейская стрелковая у нас была одной из лучших дивизий. Части ее после переправы через реку приводили себя в порядок, готовились к выходу на боевой участок. Судя по полку подполковника Игоря Николаевича Чумакова, в котором мне удалось побывать, настроение у людей было бодрое. Все были твердо уверены, что в ближайшие дни мы освободим Ригу. В ротах состоялись короткие партийные и комсомольские собрания, на которых коммунисты и комсомольцы приняли обязательства на предстоящие бои. Командиры рот рассчитывали перед выступлением полка провести также и ротные собрания.

По пути от гвардейцев я заехал на КП латышского корпуса. Оказалось, что в корпусе находится командующий 22-й армией генерал Г. П. Коротков. Он и командир корпуса генерал Д. К. Бранткалн поехали в гвардейскую латышскую дивизию, которая наступала севернее реки Миса. По словам начальника штаба латышского корпуса полковника П. О. Баумана, командарм сосредоточивает для поддержки их наступления большую часть артиллерии и инженерных средств армии.

Возвратившись на КП фронта, я узнал, что на железнодорожную станцию Тауркалне начали прибывать первые эшелоны 10-го танкового корпуса. Его передавали нам из состава соседнего фронта. Однако вводить его в бой совместно с гвардейской армией мы не могли — корпус нуждался в капитальном восстановлении боеспособности, так как понес потери в людях и боевой технике. Да к тому же и лесисто-болотистая местность, по которой шли наши войска, сплошь перекрытая различными заграждениями, не допускала возможности применения такого ослабленного танкового соединения. И корпус пошел также в район Добеле.

А местность, по которой предстояло наступать войскам правою крыла 2-го Прибалтийского фронта, поистине была необычайно тяжелой. Это была Рижско-Елгавская низменность. Она имела почти плоский рельеф и возвышалась над уровнем моря всего на 5–7 метров. Кое-где виднелись редкие маленькие холмики. В полосе нашего фронта низменность была покрыта почти сплошным заболоченным лесом, преимущественно хвойным. Многочисленные болота, небольшие озера, ручейки, глубокие, наполненные водой канавы и бездорожье крайне затрудняли продвижение войск. Население на территории низменности проживало главным образом в хуторах. Найти цели для авиации или артиллерии большого калибра на такой местности было трудно.

...До наступления темноты правофланговые войска нашего фронта и левофланговые силы 3-го Прибалтийского продвинулись еще на 1–2 километра, и хотя не прорвали обороны противника, но все же заметно нарушили устойчивость первой полосы городского обвода.

Вечером поступили последние донесения от наших разведчиков из Риги. Они подтверждали сведения об отводе войск за Даугаву и передавали последние новости из Риги, которые, коротко говоря, заключались в следующем. Немецкие войска отводятся за Даугаву не только по мостам. Они переправляются на катерах, паромах и лодках. Артиллерия после переправы становилась за рекой на позиции.

— Эльза задает вопрос: эвакуироваться ли ей вместе с комендантом или остаться в Риге? — спросил меня полковник М. С. Маслов, докладывавший о поступивших донесениях.

Я дал ему указание оставить Эльзу в Риге. Судя по некоторым данным, девушка в последние дни находилась на подозрении у гестапо, продолжать держать ее возле коменданта становилось опасно.

К середине ночи оперативный дежурный стал получать из штаба соседнего фронта извещения о том, что в ряде пунктов восточнее Риги и в ней самой вспыхнули пожары. Генерал А. И. Еременко дал указание провести на участке каждой дивизии разведку боем, а войскам армий приготовиться для немедленного наступления.

Выход войск И. X. Баграмяна на побережье Балтийского моря севернее Мемеля поставил группу немецких армий в Прибалтике перед неминуемой катастрофой. Гитлеровцы спешили отойти из Рижского района, чтобы нанести сильный контрудар по прорвавшимся к морю войскам 1-го Прибалтийского фронта, восстановить связь с Восточной Пруссией и освободить железную дорогу Лиепая — Мемель.

Видимо, поэтому на рижском городском обводе в те дни оставались сравнительно небольшие силы противника. Да и первая полоса обвода на ряде участков была уже прорвана. Держать теперь на обводе поредевшие дивизии, позади которых протекала река шириною в полкилометра, а спереди наступали советские войска, становилось весьма рискованно. И вот фашистское командование, как мы узнали позже от пленных офицеров, боясь нашего прорыва и окружения обороняющихся перед Даугавой дивизий, решило отвести свои главные силы за реку. Некоторые части должны были оставаться в обороне второй полосы обвода и обеспечить перенраву через реку главных сил.

Отводить войска с первой полосы обвода фашисты начали в ночь на 12 октября. Одновременно они стали отступать на вторую полосу и перед армиями правого крыла нашего фронта. Однако, боясь прорыва армий 2-го Прибалтийского фронта в тыл группировки, остающейся восточнее Риги, враг не только не уменьшил плотности войск, оборонявших южные подступы к Риге, но и увеличил ее.

Не удалось противнику незаметно начать отвод своих войск и на нашем фронте, хотя никаких пожаров и взрывов он здесь не производил, а как только были установлены признаки предстоящего отхода гитлеровцев, генерал Еременко дал армиям приказ перейти в наступление.

В 10-й гвардейской армии генерала М. И. Казакова быстрее других ринулась вперед правофланговая 29-я гвардейская дивизия полковника В. М. Лазарева, только что вступившая в строй. Ей удалось прорваться южнее Кекавы, крупного населенного пункта на реке Даугаве, и она главными силами стала развивать наступление по шоссе на Ригу, а полком подполковника Чумакова с несколькими подразделениями других частей ворвалась с тыла в Кекаву. В этом селении было уничтожено до батальона вражеской пехоты и захвачена автоколонна с грузами, подготовленными для отправки по шоссе на Ригу. Часть фашистских солдат бросилась в рукав Даугавы, надеясь выбраться на острове Долее. Южнее через реку Кекаву прорвались и выдвигались вперед еще три дивизии гвардейской армии, а также соединения латышского корпуса. Воздушная армия генерала Н. Ф. Науменко бомбила в это время вражеские колонны, отходившие по шоссе Кекава — Рига.

Как только стало светать, к передовым частям 29-й гвардейской дивизии полковника В. М. Лазарева подошла 78-я танковая бригада.

Утром 12 октября перешли в наступление в полосе от реки Миса до Елгавы и остальные корпуса 22-й армии генерала Г. П. Короткова.

Из-за многочисленных разного рода заграждений в лесах и на хуторах в наступающие части обеих армий переброшены были саперные отряды. 10-я гвардейская наступала при поддержке штурмовой инженерно-саперной бригады, Чтобы делать проходы в минных полях, даже на танках в составе десанта вместе с пехотой находились и саперы.

В этот день 10-я гвардейская и 22-я армии продвинулись вперед на 12–15 километров и остановились перед сильно укрепленной полосой противника в 5–8 километрах от шоссе Рига — Елгава. А к вечеру перешел в наши руки важный для нас железнодорожный участок Иецава — Митава. Теперь открылась возможность переместить армейские станции снабжения левофланговых армий ближе к войскам.

В течение дня 12 октября мы не раз делали запросы в штаб 3-го Прибалтийского о результатах наступления на Ригу. Нам было известно, что в 3–4 часа утра все три его армии перешли в наступление.

Армия генерала Романовского, форсировала тремя корпусами реку Гауя и наступала главными силами вдоль побережья Рижского залива. На заболоченной, лесистой местности противник соорудил много различных заграждений и защищал их небольшими отрядами. Шоссе и железную дорогу вдоль Приморья он прикрывал сильными частями. И наступавшие здесь подразделения корпуса генерала Рождественского с большим трудом пробивались вперед по лесным тропам и просекам, выходили во фланг и тыл обороняющим прибрежную магистраль вражеским частям, километр за километром отвоевывали ее.

Армия генерала Белова осталась в составе двух корпусов и из района Ропажи наступала к озерам, прикрывающим Ригу с востока.

Труднее всего развивалось наступление в армии генерала Захватаева, действовавшей между шоссе Эргли — Рига и Даугавой. Поскольку в этой полосе прикрывающих Ригу озер не было, противник оставил против ударной армии более значительные силы. Но под напором трех корпусов они и здесь медленно отступали от одного тактического рубежа к другому.

Итак, за 12 октября 67-я продвинулась на 13 километров, а две другие армии на 5–8 километров, освободив много населенных пунктов, в том числе Яунцием, Югласмуйжу, железнодорожную станцию Гарцием, Балтэзер, Сауриши и Саласпилс.

Войска 3-го Прибалтийского фронта достигли вражеских позиций перед озерами Кишэзер, Югла и ниже их до реки Даугавы.

С нашего командного пункта хорошо были видны зарева пожаров, бушевавших в латвийской столице и ее пригородах. Их отсветы будто кровью обрызгали низкие облака, зловещими бликами ложились на темную водную гладь. Тянуло тяжким запахом гари.

— Варвары! — проговорил стоявший рядом со мной Афанасий Петрович Пигурнов. — Что творят!

Часто звонили из Ставки. Нам снова и снова напоминали, что Ригу необходимо освободить как можно скорее.

При очередном моем докладе обстановки в Генеральный штаб Н. А. Ломов сказал мне, что войска 3-го Прибалтийского фронта рассчитывают выбить противника из города уже этой ночью.

— А у вас есть надежда завтра очистить западную часть Риги? — спросил он меня.

— Пока наши войска уткнулись в сильно укрепленный рубеж перед шоссе Елгава — Рига, на котором численность войск противника все увеличивается. Так что загадывать трудно, — уклончиво ответил я. — Пленные показывают, что им приказано биться до последнего...

* * *

Нам было известно, что командование. 3-го Прибалтийского фронта большие надежды возлагало на 67-ю армию, которую возглавлял генерал-лейтенант В. З. Романовский. Мне довелось служить с ним еще до войны в Западном Особом военном округе, и я знал Владимира Захаровича как опытного и находчивого командира. Его армия подошла к Риге ближе других. Дивизии отделяло от столицы Латвии только озеро длиной около 8 и шириной от 2,5 до 3 километров. Форсировать такую преграду было не просто. Попытка обойти его и с ходу пробиться через узкие межозерные дефиле не удалась.

Тогда командарм, как он сам после рассказывал, сосредоточил всю армейскую артиллерию на флангах, попросил у командования фронта поддержки авиацией и начал штурм вражеских позиций, расположенных слева и справа от Кишэзера. А 374-я стрелковая дивизия полковника Б. А. Городецкого тем временем готовилась под руководством командира корпуса генерала Н. Н. Никишина к форсированию водной преграды. Она сосредоточилась в лесу неподалеку от берега. Как только наступила темнота, сюда подошли 80 амфибий батальона подполковника Я. В. Киселева. Каждая из них могла взять на борт 5 человек с оружием.

Чтобы враг ничего не заметил, соблюдалась строжайшая дисциплина и маскировка. Контроль за действиями готовящихся к переправе подразделений осуществлял начальник штаба армии генерал-майор А. С. Цветков.

И вот 12 октября в половине восьмого вечера на машины был посажен передовой отряд — рота автоматчиков капитана Максимова, стрелковая рота лейтенанта Громова, взвод противотанковых ружей лейтенанта Воссина, взвод разведчиков старшины Андреева и саперный взвод старшего лейтенанта Борисова.

Под рев моторов наших штурмовиков и гул артиллерийской канонады тихо, без всплесков плавающие автомобили вошли в воду. Сначала все шло хорошо. Но на середине озера противник все-таки обнаружил десант и открыл по нему огонь из орудий и минометов. Маневрируя, амфибии все ближе подходили к цели. Когда до суши осталось рукой подать, навстречу ударили пулеметы, а вслед за ними и автоматы. Бойцы Федор Максимов, Николай Орлов, Николай Желтобрюхов, Сергей Жуков и другие лучшие стрелки подразделения прямо с воды ответили огнем. Видимо, гитлеровцев здесь было не так уж много, и они не смогли причинить серьезного урона десанту. Амфибии выскочили на берег и сразу же пошли в атаку. Возможно, оборонявшиеся приняли их за танки и поэтому начали поспешно отходить.

Отряд занял плацдарм.

Вторым рейсом были переправлены батальон капитана Жидкова, минометное подразделение и взвод противотанковых орудий, а последующими — все остальные. От вражеского огня пострадало всего несколько амфибий. Потери в людях также были незначительными.

Захваченный участок расширялся. У гитлеровцев поднялась паника. Опасаясь, что их отрежут от Даугавы, они подались к реке.

13 октября к половине третьего утра за озером в Межапарке сосредоточились 1244-й стрелковый полк подполковника Ф. И. Царева и ряд других частей дивизии полковника Б. А. Городецкого. Они стали угрожать засевшим в межозерных дефиле вражеским подразделениям с тыла. Машины батальона амфибий сделали по 15–18 рейсов. Части дивизии Городецкого обосновались в Межапарке и стали выдвигаться в тыл силам противника, оборонявшимся против фланговых войск армии. Среди гитлеровцев распространился слух о появлении под Ригой прорвавшихся советских танков, и они стали отходить к городу.

Около 4 часов утра правофланговый корпус генерала Рождественского и две дивизии центрального корпуса 67-й армии прорвались на перешейке между озером Кишэзер и Рижским заливом. На плечах отступающих частей противника, обходя их с флангов и тыла, наши соединения пробивались к реке Даугаве. Несколько позже пробил горловину в межозерье Кишэзера и Юглы левофланговый корпус генерал-майора Н. Н. Никишина и, нанося удары по тылам отступающих частей противника, с боями продвигался к Межапарку. Прикрывающие подступы к Риге вражеские войска стали отходить.

Прорвав вторую полосу рижского городского обвода, 67-я армия двинулась к реке Даугаве, к участку между ее устьем и Рижским портом. Правофланговый корпус генерала Рождественского наступал вдоль морского побережья. К 6 часам правофланговая 98-я стрелковая дивизия полковника Н. С. Никанорова овладела селением Вецаки на берегу Рижского залива. Генерал Рождественский передал большую часть артиллерии 112-му стрелковому корпусу и продолжал двигать свои дивизии к устью Даугавы. Центральные соединения, обойдя озеро Кишэзер с северо-запада, повернули к Риге. Головная 191-я стрелковая дивизия корпуса под командованием генерал-майора Г. О. Ляскина около 6 часов разгромила 547-й полк 83-й немецкой пехотной дивизии. Прижатые к рукаву, соединяющему реку Даугаву с озером Кишэзер, остатки этого полка вместе со штабом части сдались в плен. Дивизия полковника Городецкого, ставшая после переправы через озеро Кишэзер головной в 119-м стрелковом корпусе, с 4 часов повела наступление из Межапарка на северо-восточную окраину Риги. Ее части первыми завязали бой на окраине города. Противник стал быстрее отводить войска к Риге и с других участков. Генерал Н. П. Никишин, организовав преследование отступающего противника, вывел в район Межапарка весь свой корпус.

Ранним утром, когда над Ригой серел осенний рассвет, в восточной окраине города выдвинулись и соединения армий генералов П. А. Белова и Н. Д. Захватаева. Здесь ночью после передачи гвардейского корпуса в ударную армию 61-я армия наступала на Ригу лишь 80-м стрелковым корпусом. 212-я стрелковая дивизия этого корпуса под командованием полковника В. Г. Кучинева около 3 часов прорвалась севернее и южнее озера Югла и на плечах отступающего противника к 5 часам вышла в предместье Риги, расположенное южнее Межапарка, за железной дорогой. Правофланговая 82-я стрелковая дивизия полковника Т. Д. Дудорова вступила в бой на окраине Риги, левее дивизии полковника Городецкого. Генерал Белов, остановив корпус у окраины Риги, подготовил два сильных моторизованных отряда с задачей прорваться к центру столицы Латвии и захватить мосты через Даугаву.

1-я ударная армия перешла в наступление еще затемно, в половине четвертого. Задача ей была поставлена такая: овладеть восточной частью Риги и содействовать 2-му Прибалтийскому фронту в освобождении западной части города.

В ударной армии первым пробился сквозь вражескую оборону 9-й гвардейский стрелковый корпус. Воины его правофланговой 12-й гвардейской стрелковой дивизии неожиданно для врага форсировали на подручных средствах реку Мыза-Югла и ворвались в его траншеи. В ожесточенном бою, доходившем до рукопашных схваток, гвардейцы смяли противника и погнали его к Риге. В этих боях особенно отличились батальоны Героя Советского Союза майора В, Воронина и капитана Д. Фролова.

Вскоре перешли в наступление и другие корпуса ударной армии. К половине пятого утра дивизия левофлангового 122-го стрелкового корпуса генерала Н. М. Мартынчука подошла к юго-восточным предместьям Риги. Отступающие перед ней части противника переправились через Даугаву в районе острова Долес и включились в состав войск, оборонявших южные подступы к Риге. Немало вражеских солдат погибло в водах Даугавы. С занятого к тому времени подразделениями гвардейской армии острова Долес переправляющиеся вражеские подразделения подвергались губительному обстрелу из пулеметов и автоматов.

К 5 часам 13 октября 9-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Г. А. Халюзина и 12-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора С. М. Бунькова подошли к восточной окраине Риги и начали штурм города. Почти одновременно правее их включился в бои за город корпус генерала Н. Н. Никишина.

А в Риге после полуночи охранные, эсэсовские и саперные части коменданта города, команды поджигателей и факельщиков устроили дикую, разнузданную вакханалию. Они издевались над жителями Риги, разрушали город. Пьяные озверелые фашистские солдаты убивали арестованных жителей или попросту тех, кто попадался им под руку при облавах в домах и на улице. Озлобленные вандалы взрывали еще не разрушенные фабрики и заводы, уничтожали базы и склады на железнодорожной станции и в порту, жгли дома, магазины, рестораны.

Большинство оставшихся в Риге жителей затаились на чердаках, в подвалах, погребах, и других тайных убежищах. Прятались не столько из-за опасения попасть под перекрестный огонь, сколько из-за боязни попасться на глаза пьяным звероподобным эсэсовцам. Находившиеся в подполье партийные и советские активисты, рабочие заводов по мере сил мешали гитлеровцам творить их черное дело. Они совершили немало героических подвигов, спасли жизнь многим жителям и не дали фашистам уничтожить ряд заводов и зданий в городе.

Итак, к 5 часам 13 октября у восточной окраины Риги соединили свои силы три армии 3-го Прибалтийского фронта.

Дивизия полковника Городецкого в ожесточенных боях стала оттеснять противника к домам на северо-восточной окраине города. Однако вражеская пехота засела в отрытой траншее, а также в окопах возле зданий и закрыла улицы. Тогда комдив направил в обход с севера батальон из своего резерва, который прорвался к северо-западной окраине города и ударом по врагу с тыла помог соединению продвинуться.

Правее дивизии полковника Б. А. Городецкого наступали и другие части корпуса генерала Н. Н. Никишина.

Левее 374-й стрелковой дивизии наступали сводные отряды армии генерала П. А. Белова, стремившиеся прорваться к Понтонному мосту^[15]. А рядом штурмовали Ригу дивизии гвардейского корпуса генерала Г. А. Халюзина. Одними из первых ворвались на улицы гвардейцы батальонов Героя Советского Союза капитана Ф. Гаврилова и капитана И. Тоткайло. В своей заметке, опубликованной в дивизионной газете «За Родину», капитан Ф. Гаврилов так описывал бой:

«Первые дома города захватил взвод разведчиков лейтенанта Жилина, усиленный группой саперов и пулеметным взводом... Немцы отводили крупные силы за реку, оставляя на нашем пути заслоны из мелких групп автоматчиков, ручных пулеметчиков и стрелков, которые из окоп, подвалов и чердаков вели по наступающим огонь. Мы на первой же улице натолкнулись на такую группу. Разведчики обошли ее с тыла, несколько фашистов убили, двоих взяли в плен. А остальные скрылись по заранее намеченным проходам — через дворы домов, переулки к оставленным на берегу реки лодкам. Вслед за разведчиками ворвались в город подразделения офицеров Фролова, Сенченко, Андрюсенко и устремились к центру города».

Так, улицу за улицей, квартал за кварталом наши войска отвоевывали у врага столицу Латвии. Разведчики и автоматчики, танкисты и артиллеристы двигались вместе по улицам города, заходили в тыл вражеским заслонам, уничтожали и пленили их. Некоторые подразделения оставались для ликвидации засевших в ряде домов автоматчиков противника. Но большинство подразделений стремилось быстрее прорваться через город кДаугаве. В передовых подразделениях наступали и саперы, прибегая к помощи то миноискателя, то автомата.

Несмотря на огонь, на улицах появлялись местные жители, которые радостно встречали своих освободителей. Они помогали отыскивать спрятавшихся вражеских солдат, показывали заминированные объекты.

Едва забрезжил мутный осенний рассвет, как головные подразделения нескольких дивизий прорвались к центру города и водрузили на ряде зданий Риги красные знамена. Они после трех лет фашистского ига вновь гордо реяли над столицей Латвии. В центре города можно было встретить отряды и тех дивизий, путь которых не лежал через Ригу. Но город притягивал. Пословица «Все дороги ведут в Рим» звучала теперь: «Все пути на запад идут через Ригу». Воинам каждой дивизии хотелось, чтобы и ее знамя заалело над городом.

Уже совсем рассвело, когда передовые части 75-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Я. А. Немкова, полк подполковника Ф. Д. Степанова 415-й стрелковой дивизии и отряды 61-й армии вышли к Понтонному и железнодорожному мостам через Даугаву. Но, увы, мосты фашисты уже взорвали. Правее, к участку реки между портом и Понтонным мостом, пробилась 12-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Д. К. Малькова. Таким образом, все три соединения корпуса генерала Г. А. Халюзина прорвались через восточную часть Риги к реке.

С другой стороны порта к Даугаве вышла дивизия полковника Городецкого и другие соединения и части 119-го стрелкового корпуса генерала Н. Н. Никишина. А в юго-восточной части гремели залпы 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. Д. Козина. Два других соединения 12-го гвардейского стрелкового корпуса вышли в восточные предместья Риги. Юго-восточной окраиной столицы овладела 56-я стрелковая дивизия генерал-майора К. Г. Ребрикова.

Около семи часов 13 октября войска 3-го Прибалтийского фронта, в основном корпуса ударной армии генерал-лейтенанта Никанора Дмитриевича Захватаева, полностью освободили восточную часть Риги и почти повсеместно вышли к Даугаве. А уже к 10 часам восточная часть Риги и предместья были полностью очищены от вражеских групп. Из-за реки, с ее западного берега, противник вел по вышедшим к берегу частям пулеметный, артиллерийский и минометный огонь. Корпуса 1-й ударной и 67-й армии стали готовиться к форсированию Даугавы. Свою задачу войска 3-го Прибалтийского фронта выполнили. Они спешили теперь помочь войскам 2-го Прибалтийского в освобождении западной части Риги и левобережья Даугавы — Задвинья.

Какова же к тому времени была обстановка на нашем фронте?

Утром 13 октября 10-я гвардейская и 22-я армии продолжали метр за метром прогрызать болотистые леса Рижско-Елгавской низменности, медленно продвигаясь к шоссе Рига — Елгава.

В зоне наступающих войск агитаторы подразделений разбросали на земле и наклеили на деревьях, столбах и стенах домов листовки политуправления фронта, а также массу разнообразных призывов, вдохновлявших людей на быстрейшее освобождение столицы Латвии.

В первой половине 13 октября командующий 10-й гвардейской армией стал по указанию генерала А. И. Еременко выдвигать в направлении на станцию Баложи для ввода в бой на левом фланге гвардейский корпус генерала А. Т. Стученко. Он после переправы через Даугаву находился на марше в 12–15 километрах от Риги.

На южных подступах к Риге противник построил огромное число заграждений. Преодолевая их, наши части несли потери и от вражеского огня и от мин. Пробиваясь сквозь заминированные участки, части гвардейской дивизии полковника В. М. Лазарева уже в первой половине дня ликвидировали в полосе наступления 8 минных полей, а 3 обеспечили ограждением. На каждом шагу бойцы натыкались на так называемые «сюрпризы». Под настилами, проложенными к домам и землянкам, под ступеньками лестниц, под полом землянок и блиндажей ставились мины нажимного действия. К дверям, окнам, к дверцам печей в землянках и домах, к разного рода вещам, которые как бы нечаянно были брошены при отходе (карманные фонари, ножи, пачки сигарет), прикреплялись проволочки, ведущие к минам натяжного действия. Оставленные в блиндажах и землянках продукты и вино фашисты травили.

Все это заставляло наступающих действовать осторожно. Разумеется, темп продвижения вперед был замедленным.

И все же, несмотря на значительные силы противника, обороняющие к тому же заранее подготовленные позиции, ваши войска прорвали вторую оборонительную полосу врага. В тот же день дивизии 10-й гвардейской и 22-й армий продвинулись вперед на 6–9 километров. Сквозь серую дымку уже можно было видеть расплывчатые контуры стрельчатых башен, высоких зданий, заводских труб.

Ближе всех подошла к Риге гвардейская дивизия полковника В. М. Лазарева, усиленная танковой бригадой полковника Н. Г. Гришина. Ее головной полк подполковника И. М. Третьяка вместе с танковым батальоном майора Кравченко прорвался вдоль шоссе Кекава — Рига к селению Катлакална, что в 8 километрах от Риги. В этих частях с особым мужеством дрались гвардейцы стрелкового батальона майора В. А. Воронина и танкисты взводов лейтенантов И. В. Капустина и Н. А. Михайлова. Немало фашистов и их боевой техники уничтожили эти доблестные подразделения, но и сами несли ощутимые потери. При атаке вражеской батареи, мешавшей продвижению по шоссе нашим войскам, подорвались на минах два наших танка.

Вечером к селению Катлакална вышли также и передовые части гвардейской дивизии генерала М. А. Исаева, наступавшей вдоль южного рукава Даугавы, огибающего остров Долее.

А на левом фланге 22-й армии генерала Г. П. Короткова наши части в этот день очистили от противника северную часть Елгавы и продвинулись к северу от города до реки Иецавы. Многострадальная Елгава, которая продолжительное время была в зоне боев и переходила из рук в руки, оказалась совершенно разрушенной. Сохранившиеся на окраинах группы домов выглядели на фоне взорванных и сожженных строений редкими островками.

Поздно вечером я выбрал время, чтобы немного отдохнуть после минувших бессонных ночей. Едва я укрылся шинелью, как раздался настойчивый телефонный звонок. Звонил генерал А. И. Антонов.

— Нас интересует Рига, — сразу сказал он. — Ваши войска вступили в город?

— Пока еще нет, — ответил я.

— Верховный недавно разговаривал с генералом Масленниковым, и тот доложил ему, что некоторые подразделения уже в западной части Риги... Дело в том, — продолжал после небольшой паузы Антонов, — что Верховный хотел бы сегодня опубликовать приказ об освобождении Риги и в 22.30 произвести салют. У него есть важные мотивы, чтобы быстрее объявить о взятии Риги, разумеется, если она действительно взята. И потом Рига — это прежде всего Левобережье, и Задвинье — что-то вроде предместья. Так что главное уже сделано... — твердо сказал Алексей Иннокентьевич и, приказав мне уточнить списки награжденных частей, положил трубку.

Разговор разогнал сон. Я оделся и пошел в блиндаж командующего. В лицо ударил влажный осенний ветер, несущий с собой тяжкий запах гари. С трудом пробивая чернильную темень неба, из-за леса поднималось медное зарево пожаров.

У А. И. Еременко я застал члена Военного совета. Андрей Иванович и Владимир Николаевич сидели за столом, склонившись над какими-то бумагами. Выяснилось, что они как раз обсуждают кандидатуры представляемых к награждению за участие в освобождении Риги. Я хотел было сообщить Еременко и Богаткину о разговоре с Антоновым, но по отдельным их фразам догадался, что они уже в курсе дела. Видимо, Андрей Иванович говорил по телефону со Ставкой. Передав мне исправленные списки представленных к награждению, он сказал:

— Ставка требует как можно скорее освободить западную часть Риги. Вот мы с Владимиром Николаевичем и едем в войска организовывать штурм Задвинья!

Поздно вечером по радио был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего. В нем говорилось, что войска 3-го Прибалтийского фронта и правого крыла 2-го Прибалтийского фронта 13 октября 1944 года штурмом овладели столицей Советской Латвии городом Рига — важнейшей военно-морской базой и мощным узлом обороны немцев в Прибалтике. Когда чеканящий слова голос Левитана затих, послышались раскатистые залпы салюта, которым Москва отметила это важное событие.

В блиндаж зашел генерал А. П. Пигурнов.

— Слыхали, как объявлено о взятии Риги? А нам еще предстоит кое-что доделывать, за нами должок!..

— Об этом мы и думаем, — ответил я.

* * *

Утром 14 октября части 10-й гвардейской и 22-й армий продолжали бои с противником, удерживавшим часть шоссе Рига — Елгава. На правом фланге дивизия генерала М. А. Исаева подошла к поселку Ошкалны, а дивизия полковника В. М. Лазарева овладела поселком Катакалны, находившимся всего лишь в четырех километрах от Риги.

В это время в 7-м гвардейском корпусе генерала А. Д. Кулешова 119-я и 8-я гвардейская дивизии преодолевали вражеские укрепления в болотистом лесу северо-восточнее станции Баложи.

Части латышского корпуса генерала Бранткална, наступавшие севернее реки Миса, пробрались при помощи воинов — местных уроженцев в тыл врага, преодолели лесисто-болотистые топи и окружили ряд вражеских гарнизонов. Полк подполковника Павла Кушлиса 308-й стрелковой дивизии генерал-майора В. Ф. Дамберга уничтожил в селении Калныни несколько подразделений противника из 2-го пограничного полка, многие вражеские солдаты сдались там в плен. В лесных боях, которые вело это соединение, большую роль сыграли латыши-снайперы, ученики офицера штаба дивизии, удостоенного к тому времени звания Героя Советского Союза, майора Яна Вилхелмса. За год он подготовил около 300 мастеров меткого огня. На его личном счету было свыше 200 уничтоженных фашистов.

Воспользовавшись выгодными условиями, сложившимися на участке между 130-м латышским и 7-м гвардейским корпусами, командарм 10-й гвардейской генерал М. И. Казаков ввел там в бой гвардейский корпус генерала А. Т. Стученко. Он нацеливался на захват станции Баложи и в дальнейшем к наступлению в обход Риги с запада.

И вот с середины 14 октября разрозненные бои перед шоссе Рига — Елгава слились в единое сражение, в котором с обеих сторон приняли участие крупные силы. О нем хорошо помнят все ветераны 10-й гвардейской и 22-й армий и воины-латыши. Особенно жестокие бои разыгрались непосредственно под Ригой и по обе стороны станции Баложи.

Мужественно сражались в боях за Даугаву воины батальона капитана Д. М. Фролова. В тот день за время беспрерывных схваток с наседающим с трех сторон врагом он трижды вызывал на себя огонь своей артиллерии.

Командарм-67 генерал-лейтенант В. З. Романовский начал переброску войск через Даугаву уже в середине дня. Передовые подразделения на подручных средствах смело поплыли к левому берегу в самом широком месте в устье реки. Противник, не ожидавший, что наступающие рискнут форсировать Даугаву именно здесь, не смог оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления.

К 14 часам 14 октября полк А. А. Кузнецова занял судостроительный завод и ворвался на окраину поселка Даугавгрива. Часть подразделений форсировала реку на амфибиях.

Армии нашего фронта в это время продолжали вести ожесточенные бои на рубеже Рига, Елгава. Генерал армии А. И. Еременко с НП 10-й гвардейской армии, развернутого невдалеке от южной окраины Риги, лично руководил боевыми действиями и наращивал мощь наступающих войск. Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант артиллерии П. Н. Ничков помимо артиллерии двух армий привлек под Ригу всю фронтовую артиллерию, в том числе и реактивную. А командующий бронетанковыми войсками фронта генерал-лейтенант танковых войск Ф. Т. Ремизов сосредоточил здесь для развития наступления все фронтовые танковые и самоходные соединения и части.

На поддержку наземных войск генерал Н. Ф. Науменко бросил всю авиацию.

В 16 часов мне позвонил начальник штаба 130-го латышского стрелкового корпуса полковник П. О. Бауман. Он доложил, что 308-я стрелковая дивизия перерезала дорогу. Первой к ней прорвалась часть полковника Августа Аренда. Она выбила фашистов из селения Зандеры, уничтожив до батальона вражеской пехоты и захватив три танка. Вслед за нею южнее Зандер вышли гвардейцы Альфреда Юльевича Калныня, ставшего к этому времени генералом.

К концу дня 19-й гвардейский стрелковый корпус освободил станцию Баложи. Удар по этому сильно укрепленному узлу вражеской обороны был нанесен с двух направлений: с северо-востока гвардейской дивизией генерала М. Ф. Андрющенко и с юго-востока гвардейской дивизией полковника А. И. Колобутина. В боях за Баложи важную роль сыграла группа разведчиков-матросовцев. Противник искусно приспособил для обороны железнодорожное полотно. Подступы к дороге немцы заминировали. Несколько раз гвардейцы ходили на штурм этих позиций, но откатывались назад, натыкаясь на губительный огонь. Тогда сержант Волков, солдаты Дегтярев и Ставров, одетые в маскировочные халаты, по болоту, поросшему кустарником, подползли к насыпи, очистили от земли большую трубу в насыпи и по ней проникли в тыл гитлеровцам. За ними последовали еще два взвода. Они-то и решили исход боя. Неожиданной атакой с тыла наши бойцы вынудили фашистов к бегству.

Вечером к шоссе севернее Баложи вышел 7-й гвардейский стрелковый корпус.

Опасаясь, что 10-я гвардейская армия из района Баложи прорвется к Рижскому взморью, гитлеровцы решили нанести контрудар. Двумя пехотными дивизиями и двумя танковыми бригадами при поддержке авиации они попытались восстановить положение. Окрестности перелесков в районе Баложи задрожали от взрывов. Фашисты не жалели бомб.

Самолеты делали заход за заходом. Но когда вражеская пехота, сопровождаемая танками, поднялась в атаку, ее встретил мощный удар фронтовых артиллерийских и танковых частей. Все атаки гитлеровцев нашими бойцами были отбиты. По отступающим фашистским частям наши бомбардировщики и штурмовики наносили чувствительные удары. Особенно большой урон врагу принесли летчики бомбардировочной авиадивизии полковника А. И. Пушкина.

В этот день весь фронт облетела весть о подвиге лейтенанта Виктора Чернявского. С бреющего полета он поливал свинцом фашистских солдат, бил из пушек по машинам, штурмовал огневые позиции батареи. Но вот и в его самолет попал снаряд. Ил-2 загорелся. Можно было попытаться посадить его или хотя бы спастись самому. Но Чернявский в это время увидел внизу скопление вражеских танков. Он направил свой пылающий самолет прямо на них. К небу взвился огромный столб пламени и дыма, эхо взрыва многоголосо раскатилось по окрестным лесам...

Яростные бои разгорелись южнее Риги. Враг хорошо укрепил здесь свои позиции. Оборонялись они тремя дивизиями. Перед первой линией траншей тянулись огромные противотанковые рвы, желтовато поблескивающие мутной водой. А перед рвами гитлеровцы построили проволочные и минные заграждения. Частям гвардейских дивизий генерала М. А. Исаева и полковника В. М. Лазарева с помощью армейского противотанкового полка удалось в некоторых местах потеснить фашистов и завладеть первой траншеей. Но, только что отброшенный, противник снова и снова поднимался в контратаки. В траншеях завязались жаркие рукопашные схватки. Только с наступлением темноты несколько подразделений дивизии ворвались во вторую траншею.

Глухая осенняя ночь придавила окрестности Риги. Но накал боев на шоссе Рига — Елгава не ослабевал ни на минуту.

Но вот в ночной темноте загудели бомбардировщики дивизии полковника В. Г. Воеводина и латышского авиаполка майора Кирша. Еще днем хорошо изучив позиции врага, летчики наносили точные бомбовые удары. Особенно метко громили врага ночью летчики-латыши младшие лейтенанты Виктор Приедэ, Станислав Цируль и Эсвальд Калнин.

На помощь 15-му гвардейскому стрелковому корпусу генерал-лейтенанта Н. Г. Хоруженко подошел 130-й латышский корпус под командованием генерал-лейтенанта Д. К. Бранткална. Совместными усилиями они наконец сломили сопротивление противника, и в третьем часу ночи несколько подразделений из дивизии полковника В. М. Лазарева ворвались в Задвинье.

Почти одновременно с ними туда пробились и передовые полки генерала М. А. Исаева, наступавшие вдоль левого берега Даугавы. Здесь ими был применен примерно такой же тактический прием, как и при форсировании Огре. Десантная группа силой до роты под командованием лейтенанта Виктора Семина на лодках и плотах проникла по реке в город и благополучно высадилась на песчаной косе. Однако немцы обнаружили воинов и открыли по ним огонь. Завязался бой, отвлекший внимание гитлеровцев от наших главных сил, которые усилили натиск с фронта, и вражеская оборона затрещала.

К 6 часам утра район Атгазене и вся южная часть Задвинья были очищены от противника.

Части 15-го гвардейского и 130-го латышского стрелковых корпусов устремились к центру и северной окраине Задвинья. Каждый дом, переулок, улицу приходилось отбивать. Многие из них были забаррикадированы и заминированы.

При освобождении западных кварталов особенно отличились воины гвардейской дивизии полковника В. М. Лазарева, танковой бригады полковника Н. С. Гришина, а также 308-й латышской стрелковой дивизии генерала В. Ф. Дамберга. В кровопролитных схватках они разгромили 2 вражеских полка, взяли сотни пленных, захватили 17 танков и самоходных орудий, 26 пушек, 40 автомашин и несколько складов. Но и наши подразделения понесли тяжелые потери.

Когда наступил зыбкий, мутноватый рассвет, стали видны обгорелые скелеты зданий, заваленные грудами битого кирпича улицы, опрокинутые фонарные столбы, покореженные танки и пушки, черные остовы грузовиков. Так выглядело Задвинье ранним утром 15 октября. Где-то за западной окраиной Риги еще громыхало. Это наши летчики и артиллеристы громили отходившие на запад и к юго-западным предместьям столицы разбитые немецкие войска, а также колонны артиллерии и тыловые транспорты.

К 10 часам 15 октября Задвинье было полностью очищено от врага. Освободившая его 10-я гвардейская армия по приказанию Ставки должна была передать свой участок для дальнейшего преследования противника вдоль Рижского взморья войскам 3-го Прибалтийского фронта, а сама рокироваться к левому флангу, в район Елгавы. 

Глава седьмая. Враг прижат к морю

Дачные поселки взморья, куда я приехал по указанию генерала А. И. Еременко около 12 часов 15 октября, казались какими-то осиротевшими, безмолвными. Коттеджи богачей и скромные домишки рижан имели заброшенный, безжизненный вид. Разрушить их или сжечь фашистские варвары не успели: наступление наших войск помешало им свершить привычное черное дело. Вид у дач был, пожалуй, почти таким же, каким бывает и в мирное время, когда поздней осенью дачники покидают свои летние жилища. Многочисленные сады и парки Рижского взморья, как и всегда в это время, оделись в багряную листву. Необычна была лишь тишина на песчаном берегу. Не видно было длинных, развешанных на кольях вдоль берега для просушки и починки рыболовных сетей, и не копошились возле них рыбаки. Не лежали на берегу, уткнувшись в песок, вытащенные из воды лодки...

Приехал я с группой офицеров для проверки готовности к наступлению 10-й гвардейской армии и передачи ее корпусам своих участков войскам 3-го Прибалтийского фронта.

Дачные поселки только что освободил 19-й сибирский гвардейский корпус. Он прорвался сквозь неприятельские подразделения и, обогнув столицу Латвии с запада, устремился к морю с задачей отрезать вражеские части, отступавшие от Риги. Наша артиллерия вела мощный огонь, корректируемый с самолетов, по отходящим немецко-фашистским войскам. А бомбардировщики, особенно из авиадивизии генерала Л. С. Рубанова, бомбили вражеские колонны пехоты и артиллерии. Однако сибирский корпус продвигался медленно. О причине задержки наступления заметно расстроенный командир корпуса генерал А. Т. Стученко, которого я вскоре догнал, доложил:

— Из-за нашей неорганизованности... 

Как я узнал, дело было так. Примерно час назад головная дивизия корпуса, двигавшаяся вдоль железной дороги Рига — Тукумс, не доходя до реки Лиелупе, остановилась. К командиру дивизии генералу М. Ф. Андрющенко вскоре подлетел на коне рассерженный генерал Стученко и недовольно спросил:

— Почему остановились и топчетесь на месте? По какой причине не вышли к Рижскому взморью, не выполнили поставленной дивизии задачи?!

Изрядно растерянный, командир дивизии показал радиограмму, полученную им от начальника штаба корпуса полковника В. А. Табачного. Она была такого туманного содержания: «Кончайте выполнением задачи, главными силами сосредоточивайтесь южнее Приедайне».

Андрей Трофимович Стученко рассердился еще больше, но только теперь на свой штаб. Он в тот момент не стал расследовать это ЧП. Как бывший конник, генерал создал за счет верховых и артиллерийских лошадей дивизии импровизированную конную группу, на треть без седел. Ядром ее стали сопровождавшие командира корпуса автоматчики. Во главе этой группы комкор поставил заместителя командира дивизии. Конники, вооружившись автоматами, уселись на лошадей, как говорят на Дону, «нахлюстом» и понеслись преследовать отходящих гитлеровцев. Переправившись через реку Лиелупе, бойцы очистили от врага несколько поселков на Рижском взморье в районе Юрмалы. Последовавшие за всадниками части выловили и пленили несколько сот разбежавшихся вражеских солдат и офицеров. Теперь путь из Риги на запад гитлеровцам был отрезан. Много их в районе латвийской столицы удалось пленить. Однако значительному числу фашистских подразделений удалось уйти в Курляндию морским путем на судах...

Я уточнил А. Т. Стученко полученное от командарма распоряжение: корпусу надлежит передать свой участок подходящим от Риги войскам 3-го Прибалтийского фронта, а затем сосредоточиться в районе Приедайне для выдвижения ночью к Елгаве.

Затем я посетил наступающий левее железной дороги Рига — Тукумс 15-й гвардейский корпус генерала Н. Г. Хоруженко. Оказалось, что дивизии полковника В. М. Лазарева и генерала М. А. Исаева этого корпуса в 13 часов вышли к реке Лиелупе. Части противника держали оборону на западном берегу реки. Корпус, как мне доложил Хоруженко, ожидает смены войсками генерала И. И. Масленникова, а затем будет рокироваться к левому флангу фронта. 

Возвратившись на фронтовой КП, я кратко доложил об обстановке и обо всем виденном в Риге командующему фронтом. А. И. Еременко бесстрастно выслушал меня и сказал:

— В армиях левого крыла наступление развивается туго. Я опять еду туда.

Когда я пришел к себе в комнату, Сергей Иванович Тетешкин доложил о событиях, которые произошли за время моего отсутствия.

— В первой половине 15 октября командующий 67-й армией генерал Романовский, — сказал он, — продолжал переправлять свои войска через Даугаву. К середине дня 98-я стрелковая дивизия в составе двух полков очистила от противника остров от Даугавы до устья реки Лиелупе и готовилась к ее форсированию. К этому времени Даугаву преодолел авангардный полк дивизии полковника Городецкого. Этому соединению накануне удалось занять острова севернее Риги, и поэтому переправа дивизии облегчилась. Около 15 часов в Були, на Рижском взморье, вышли передовые части 98-й стрелковой дивизии, — продолжал генерал Тетешкин, — а в район Приедайне — части 374-й стрелковой 67-й армии. Корпуса генералов Стученко и Хоруженко передали по актам свои участки подошедшим войскам и стали готовиться для марша на Елгаву. В частности, район Приедайне был передан по акту, подписанному начальником штаба 29-й стрелковой дивизии полковником Фроловым и начальником штаба дивизии полковника Городецкого полковником Антоновым... Остались без смены лишь дивизии корпуса генерала Кулешова, которые в те часы вышли к озеру Бабите...

Около 16 часов ко мне неожиданно зашел маршал Л. А. Говоров.

— Я заранее поставил в известность Еременко, что в это время приеду к нему, — сказал он.

— Он поехал в левофланговые войска, там неважно развиваются события, — ответил я.

— Ну вот, Ригу взяли. Жаль, что не удалось окружить гарнизон города, — задумчиво произнес Говоров и, помолчав, добавил. — Имейте в виду, Верховный согласился расформировать 3-й Прибалтийский фронт. Завтра вам возвратят 1-ю ударную и 14-ю воздушную армии, 67-ю передадут Ленинградскому фронту, 61-ю — 1-му Прибалтийскому, а 54-ю Ставка берет в свой резерв. Вот так. Армию генерала Романовского я поставлю на оборону побережья Рижского залива от Пярну до Риги. 

— Но если 3-й Прибалтийский ликвидируется, то зачем же 10-ю гвардейскую перебазировать под Елгаву? — спросил я Говорова. — Ведь 1-я ударная очень слабая и не сможет использовать выгодной обстановки, сложившейся в этом районе сейчас. Отчего бы не перевести на это направление наши главные силы?

— Ставка опасается, что противник, оставив против вас прикрытие, прорвется на юг, деблокирует Мемель и уйдет в Восточную Пруссию. Вот поэтому удар в направлении Лиепаи и планируется нанести сразу двумя фронтами.

— Но ведь операционное направление вдоль Рижского взморья тоже важное!..

— Вот именно, — взглянул на часы Леонид Александрович. — Я как представитель Ставки нахожусь здесь последний раз. Представителем Ставки у вас будет Александр Михайлович Василевский, а я займусь ликвидацией моонзундской группировки.

Я предложил Леониду Александровичу пообедать на прощание, но он, сославшись на недостаток времени, отказался.

Спустя некоторое время я доложил по телефону генералу армии А. И. Антонову о продвижении войск.

Антонов был в добром настроении.

— Очень хорошо, — весело сказал он. — Теперь готовьте наступление на своем левом фланге.

Алексей Иннокентьевич подтвердил, что 3-й Прибалтийский фронт будет вечером расформирован, а 1-я ударная и 14-я воздушная армии переданы нам.

* * *

В тот день специальные команды до самого вечера расчищали рубеж Рига, Елгава, на котором накануне проходило сражение. В захваченных траншеях и около них было собрано несколько тысяч убитых и раненых солдат и офицеров противника. Начальник санитарного управления фронта генерал М. С. Ицкин вынужден был один госпиталь из числа полученных от 3-го Прибалтийского фронта выделить для приема раненых немецких военнопленных.

Вечером зашел Афанасий Петрович Пигурнов и предложил мне:

— Давайте съездим завтра в Ригу. Я доложил командующему, он не возражает.

— Хорошо, — согласился я. — Но сначала заедем в 1-ю ударную армию, подтолкнем Захватаева, чтобы он энергичнее наступал вдоль Рижского взморья к Тукумсу.

Ранним утром 16 октября я и Пигурнов поехали на «виллисах» в Ригу. Сначала мы побывали на КП 1-й ударной, который размещался на западной окраине Задвинья. Со стороны реки Лиелупе слышались глухая артиллерийская канонада и разрывы авиационных бомб.

— С радостью возвращаемся в состав 2-го Прибалтийского фронта, — приветствовал нас командарм генерал Н. Д. Захватаев. Никанор Дмитриевич кратко ознакомил нас с обстановкой в армии: — 12-й гвардейский стрелковый корпус сменил ночью корпус генерала Кулешова и выдвигается к Лиелупе. Налаживаю управление 112-м и 119-м стрелковыми корпусами, которые переходят из 67-й армии в мое подчинение. Их передовые части уже сменили 19-й и 7-й гвардейские корпуса армии Казакова.

— Генерал Еременко, который организует с утра наступление двух левофланговых армий фронта, приказал вам безостановочно наступать вдоль Рижского взморья, — указал я Захватаеву. — Сегодня армия должна выйти к реке Лиелупе, а завтра форсировать ее и нанести удар в направлении на Тукумс.

— Но в армии нет ни танков, ни артиллерии, — с огорчением информировал меня командарм. — На паромах, лодках и плотах мы смогли переправить через Даугаву лишь небольшое число малокалиберной артиллерии.

— Вслед за нами для поддержки наступления вашей армии следуют в ваше распоряжение артиллерийская дивизия, несколько танковых и самоходных полков и инженерная бригада, — ободрил я Никанора Дмитриевича. — Одна воздушная армия целиком выделяется на обеспечение действий ваших войск. Через час-два с фронтового КП будет установлена проволочная связь с вашим новым КП в районе Приедайне.

— В таком случае я сразу переезжаю на новый КП и по-настоящему разверну наступление армии, — заверил меня повеселевший генерал Захватаев.

С КП 1-й ударной я и А. П. Пигурнов поехали по улицам западной части Риги.

Перед глазами предстало тяжкое зрелище. Разрушенные здания, стертые с лица земли дома, взорванные мосты... С невыразимым чувством горечи смотрели мы на уничтоженные заводы и сгоревшие здания, с волнением слушали рассказы местных жителей о зверствах немецких оккупантов... Потом пробрались пешком к взорванным мостам. На рухнувшие от взрыва мосты — оправа железнодорожный и слева Понтонный — с болью смотрели местные жители, отрезанные рекой от другой части города. Они тихо, как возле покойника, разговаривали о злодеяниях фашистов.

Ниже мостов я встретил командира 88-го понтонного батальона майора К. А. Дорошенко, развернувшего работы по постройке наплавного понтонного моста. На пароме он перевез нас и наши машины на другой берег. Генерал Пигурнов поехал к Яну Калнберзину. Нам было известно, что Центральный Комитет партии и правительство Латвии уже двое суток находятся в Риге и отсюда руководят восстановлением Советской власти в освобожденных районах, налаживают в республике нормальную жизнь и возглавляют работы по восстановлению столицы.

А я посмотрел, как подразделения Дорошенко перевозят на паромах в Задвинье артиллерию дивизий 1-й ударной армии, переправившихся через Даугаву и выдвигавшихся к реке Лиелупе, потом пробрался к взорванному железнодорожному мосту.

— Основательно работали, гады, — сказал встретивший меня там командир 17-й железнодорожной бригады, восстанавливавшей мост, Ф. И. Москвитис. — Взрывчатки не жалели.

Да, действительно, двухпутный, длиной 758 метров мост был уничтожен. Все его одиннадцать пролетов были обрушены, большинство устоев и опор подорваны.

— Когда собираетесь пустить по мосту первый поезд? — спросил я Москвитиса.

— Закончить работы первой очереди и открыть движение по новому мосту планируем через 35 суток, — ответил он.

От моста я поехал по улицам восточной части Риги. Сопровождать меня, показывать кровоточащие раны города вызвался старый рижанин, рабочий электростанции. Набережная и улицы города были захламлены битым кирпичом, кусками камней, разного рода изуродованным, обгоревшим металлом. Машина медленно двигалась по улицам. Иногда приходилось останавливаться и пробираться пешком. Вся набережная была в воронках от взрыва фугасов. Мой сопровождающий с горечью и негодованием показывал мне:

— Вот уничтоженная пристань и сожженные пакгаузы. Вот взорванная электростанция, вернее, ее остатки. Здесь когда-то я работал... Теперь по вечерам зажигаем пока коптилки. Это разбитая водонапорная установка. Водопроводную сеть фашисты также во многих местах подорвали. Воду берем из реки, так как колодцев мало. Вот развалины старого города. А на месте этих обгорелых корпусов был завод «Проводник». Это тоже разрушенный завод. И это...

Потом мы проезжали мимо разграбленного банка, разрушенных универмага и почтамта, взорванного вокзала и трамвайного депо, где валялись опрокинутые обгоревшие остовы вагонов...

Затем машина остановилась у невысокого, мрачноватого вида здания с выбитыми окнами.

— О, этот дом в Риге знает каждый. Здесь было гестапо, — сказал рабочий. — Немало хороших людей исчезло за этими стенами... Вы, может быть, слышали о такой улице — Ремерской? Так вот на ней всего два дома. Это самая короткая улица в городе. Раньше там был земельный отдел. Немцы устроили в домах тюрьму. Каждый день ровно в пять вечера на Ремерскую подъезжала «душегубка». Это знает вся Рига.

На одной из улиц собралась огромная толпа народа, большей частью женщины с исхудавшими лицами, с запавшими глазами. Они переговаривались между собой и, поднимаясь на цыпочки, смотрели вдоль улицы.

— Это они ждут прихода в город гвардейской латышской дивизии, — пояснил мне мой новый знакомый. — Она как раз должна сейчас переправиться через Даугаву. В двенадцать часов будет торжественная встреча жителей города с воинами-гвардейцами.

В полдень я возвратился на фронтовой КП. Генерал С. И. Тетешкин доложил:

— Еременко в 3-й ударной. Наступление там, так же как и в 42-й, развивается медленно. Продвинулись всего на 2–3 километра, да и то на отдельных небольших участках. Впрочем, две правофланговые армии 1-го Прибалтийского, наступающие во взаимодействии с нашими войсками, прошли вперед примерно столько же. А вот правофланговая 1-я ударная движется к реке Лиелупе успешно...

Позже на командный пункт приехал А. И. Еременко. К этому времени мы получили директиву Ставки от 16 октября. В ней конкретизировалось то, что нам уже изложили Л. А. Говоров и А. И. Антонов. Перед войсками 2-го. и 1-го Прибалтийских фронтов ставилась задача уничтожить прижатую в Курляндии к морю группировку противника. Директива объявляла о расформировании 3-го Прибалтийского фронта и о том, что координировать действия 1-го, 2-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов будет Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Поздно вечером генерал А. И. Еременко в присутствии Ботаткина и меня принял приехавшего из Риги полковника М. С. Маслова. Он доложил нам, что, по донесениям разведывательных групп, переброшенных на Курляндский полуостров, рубеж, который стремятся прорвать наши войска, занимается крупными, основными силами противника.

— Тем более настойчиво следует продолжать наступление, — заметил А. И. Еременко. — Недаром ведь Ставка проявляет такое пристальное внимание к проблеме ликвидации курляндской группировки. Ее окончательный разгром развяжет нам руки для действий в другом месте. — Андрей Иванович несколько раз взглянул на левую часть карты, где начиналась Восточная Пруссия.

В конце совещания Маслов обратился к генералу армии А. И. Еременко с просьбой о награждении разведчиков, которые продолжительное время действовали в тылу врага, и представил на подпись заготовленный приказ.

Андрей Иванович просмотрел приказ, показал его нам и тут же подписал документ. В числе награжденных была и отважная разведчица Эльза. Она удостоилась ордена Красной Звезды.

По нашему указанию Эльза сбежала от военного коменданта Риги^[16]. В ночь на 13 октября военная комендатура эвакуировалась. Машины с имуществом коменданта подъехали к Понтонному мосту для переправы через Даугаву и попали под бомбежку нашей авиации. Поднялась суматоха, и Эльза незаметно скрылась.

За успешное проведение Рижской операции, за освобождение столицы Латвии четыре дивизии 10-й гвардейской армий (22, 30, 65 и 85-я гвардейские) и 43-я гвардейская латышская дивизия получили наименование Рижских. Орденом Ленина была награждена 29-я гвардейская дивизия; орденом Суворова II степени — 130-й латышский стрелковый корпус и 8-я гвардейская дивизия; орденом Красного Знамени — 7, 56 и 119-я гвардейские и 308-я латышская стрелковые дивизии.

Многие генералы, офицеры и солдаты получили за Рижскую операцию ордена и медали. Значительное число командного состава было повышено в званиях. В частности, генералу М. И. Казакову и мне было присвоено звание «генерал-полковник».

17 октября войска 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов продолжали наступление. Противник к тому времени был хорошо осведомлен об участке, с которого наносится главный удар, и о его направлении. Фашистское командование оставило на территории Латвии разветвленную разведывательную сеть из разного рода профашистских элементов. Кроме того, радио — и авиаразведка, видимо, установили перегруппировку нашей гвардейской армии и главных сил фронта к левому флангу, а войск генерала И. X. Баграмяна — к правому.

Поэтому продвижение вперед Прибалтийских фронтов в этот день не превышало 2–4 километров. А наша правофланговая армия 17 октября лишь расширила на несколько километров плацдарм за рекой Лиелупе в районе дачных поселков Рижского взморья.

На следующий день противник подтянул к участку главного удара наших фронтов еще несколько дивизий и в некоторых районах неоднократно переходил в ожесточенные контратаки. Гитлеровцы дрались яростно, но их натиск везде был отбит с большим для них уроном.

Немецкому командованию 19–20 октября удалось приостановить дальнейшее наступление на Лиепаю войск 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов. Вражеские дивизии удержались на заранее укрепленных рубежах. Но для этого противник израсходовал большую часть своих резервов, накопленных за счет сокращения линии фронта.

Теперь немецко-фашистскому командованию замысел нанесения контрударов на Мемель пришлось отложить. Между тем успешное наступление правофланговой 1-й ударной армии нашего фронта продолжало благоприятно развиваться. 18 октября она форсировала реку Лиелупе и прорвала оборону противника на всю глубину. Войска генерала Н. Д. Захватаева продвинулись в тот день вдоль Рижского взморья на 18–25 километров и овладели городом Кемери. На другой день 1-я ударная прорвалась вперед еще на 15–20 километров, а 20 октября уже вышла к городу Тукумс. Особенно в этих боях отличился правофланговый 119-й стрелковый корпус генерала Николая Николаевича Никишина.

19 октября Андрей Иванович Еременко договорился с генералом армии И. X. Баграмяном поставить перед Ставкой вопрос о временной приостановке наступления смежных войск фронтов и перенесении участков главного удара к западу.

— Прошу доложить Верховному, что командование Прибалтийских фронтов просит разрешения сделать недельный перерыв в совместном наступлении на Лиепаю, — просил по телефону А. И. Антонова А. И. Еременко. — За это время мы перегруппируем войска, вольем в ударные группировки свежие силы.

Разрешение Ставкой было дано. И вот в течение последующей недели войска Прибалтийских фронтов готовились к возобновлению наступления на Лиепаю, перегруппировывали свои силы. В частности, в нашем фронте 42-я армия была заменена 10-й гвардейской. Дивизии ударных группировок были пополнены личным составом, главным образом за Счет внутренних ресурсов. А Ставка за это время пополнила наши фронты боеприпасами.

Армия генерала М. И. Казакова 20 октября заняла участок для предстоящей операции в левой половине полосы 42-й армии, в районе юго-восточнее города Ауце, и вместе с 3-й ударной готовилась утром 26 октября начать наступление в направлении Ауце, Салдус.

В 19-м гвардейском корпусе генерала А. Т. Стученко намечались к наступлению в первом эшелоне 56-я и 22-я дивизии.

Однако непредвиденное происшествие в этом корпусе поломало намеченные планы.

С утра 22 октября артиллерия обоих соединений вела в обычном режиме пристрелку целей в полосе предстоящих действий. Командир 56-й гвардейской дивизии полковник Анатолий Иванович Колобутин следил с наблюдательного пункта за разрывами снарядов и мин. После обеда он, несмотря на возражения начальника артиллерии дивизии, приказал вести пристрелку «веселее».

Повышение интенсивности артиллерийской и минометной стрельбы насторожило врага. С дивизионного НП было видно, что из обстреливаемой первой траншеи гитлеровцы перешли во вторую. Колобутин принял это за начало отступления противника, и по его приказанию разведывательная рота 254-го гвардейского полка имени А. Матросова была брошена вперед. Дружной атакой воины подразделения захватили небольшой участок траншеи и взяли несколько пленных.

Полковник Колобутин, увидев, что разведрота овладела первой траншей, поднял в атаку весь 254-й полк.

Матросовцы, возглавляемые полковником Феодосием Григорьевичем Шаплюком, стремительно ринулись за разведротой, захватили и вторую вражескую траншею, продвинувшись на 2–3 километра. Но из третьей траншеи, что была на опушке леса, гитлеровцы встретили наши подразделения массированным артиллерийским и пулеметным огнем. Полк принужден был остановиться, залечь в немецких окопах, неся потери от губительного огня.

В таком же положении очутился и 62-й гвардейский полк соседней дивизии, который из чувства локтя и с молчаливого согласия генерала А. Т. Стученко пошел вперед вслед за матросовцами.

Через некоторое время противник подбросил к этому участку значительные силы, а затем пехотными частями и танками отрезал 254-й и часть 62-го полка. Чтобы выручить попавших в беду гвардейцев, командиру корпуса пришлось ввести в бой всю 56-ю и часть 22-й дивизии, а также поддержать их действия дивизионной и корпусной артиллерией.

В результате было раскрыто перед противником сосредоточение сил на этом направлении для предстоящего наступления. Участок, намеченный для удара войск левого крыла фронта, и замысел наступления оказались скомпрометированными. А. И. Колобутина пришлось от должности отстранить, а генерал А. Т. Стученко отделался выговором.

— Эх, какой замечательный для наступления участок придется менять! — возмущался А. И. Еременко, узнавший об этом происшествии. Он немедленно принял решение на перегруппировку главных сил влево, вплотную к войскам 1-го Прибалтийского. Туда была передвинута 3-я ударная армия, а 10-я гвардейская рокировалась вправо для наступления на Ауце с востока. 15-й гвардейский корпус генерала Н. Г. Хоруженко намечался для действий на правом фланге, сибирский корпус генерала А. Т. Стученко — в центре, а 7-й гвардейский корпус генерала А. Д. Кулешова — на левом фланге, непосредственно на Ауце. Начало наступления пришлось отнести на день позже, на 27 октября.

* * *

На рассвете 24 октября, после двух ночных маршей, 3-я ударная армия сосредоточилась главными силами к участку Юргапги, Вегеряй. Ей была поставлена задача прорвать здесь вражескую оборону, а затем, наступая в северо-западном направлении в обход Ауце с юга, во взаимодействии с 10-й гвардейской армией разгромить противника в этом районе и стремительно двигаться к Салдусу.

По решению командующего армией на правом фланге вводился для наступления 7-й стрелковый корпус генерал-майора В. А. Чистова, в центре — 79-й стрелковый, которым временно командовал заместитель командарма генерал-майор Г. И. Шерстнев. На левом фланге армии, занимая большой участок, был поставлен для обороны 14-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора П. А. Степаненко. Левее готовились к наступлению силы 4-й ударной армии 1-го Прибалтийского фронта.

Всередине дня 24 октября генерал А. И. Еременко сообщил мне о своем отъезде в 3-ю ударную.

— Командарм там новый, молодой, еще не имеет достаточного опыта, и я решил помочь ему, — пояснил он мне. — На 16 часов я велел назначить совещание...

Надо сказать, что вместо заболевшего генерала В. А. Юшкевича командующим 3-й ударной 6 октября был назначен генерал-лейтенант Николай Павлович Симоняк. Я еще ни разу не видел его. Знал только, что он — Герой Советского Союза, отличившийся при обороне полуострова Ханко и при защите Ленинграда. Симоняк командовал там 30-м гвардейским стрелковым корпусом. И я попросил Андрея Ивановича взять меня с собой.

— Ну что ж, поедемте, — согласился Еременко.

Мы поехали на КП 3-й ударной на трех «виллисах».

Новая полоса 10-й гвардейской и 3-й ударной армий, где еще недавно шли затяжные бои правофланговых войск 1-го Прибалтийского фронта, была пересечена траншеями, ходами сообщения, различными заграждениями, изранена воронками. Немцы, наступая, усиленно минировали дороги, взрывали мосты, устраивали завалы. Нам было хорошо известно о потерях от мин и разного рода «сюрпризов», коварно замаскированных гитлеровцами. Гибли люди, подрывались танки, орудия, автомашины. Не хватало саперных частей и минеров, чтобы снять все оставшиеся заграждения.

Наши машины подошли к перекрестку дорог, километрах в десяти от линии фронта. Впереди нас в том же направлении двигался еще один «виллис». Сидевшие в нем, очевидно, узнали командующего фронтом и свернули немного в сторону. И тут же на наших глазах машина взорвалась. Еременко и я поспешили к месту взрыва. Явно сработала противотанковая мина... Это была машина командира 79-го стрелкового корпуса. Он, видимо, тоже ехал на КП армии на совещание.

Из остановившихся поблизости машин выскакивали и подбегали к взорванной машине офицеры и солдаты. В их числе оказался врач. Он установил, что комкор генерал Г. И. Шерстнев, командующий артиллерией корпуса полковник Н. Б. Лившиц и начальник оперативного отдела штаба корпуса подполковник П. Я. Ветренко мертвы, а шофер тяжело ранен.

С болью в душе стояли мы безмолвно возле погибших...

Когда мы приехали на КП ударной армии и вошли в помещение, в котором предстояло быть совещанию, уже наступили сумерки.

Генерал Н. П. Симоняк доложил командующему фронтом, что на совещание прибыли все, за исключением командования 79-го стрелкового корпуса.

Генерал А. И. Еременко, приняв рапорт командарма, тихо сказал собравшимся:

— Они не приедут... Генерал Шерстнев и сопровождавшие его только что трагически погибли, подорвались на мине. Прошу почтить минутой молчания их память...

Командующий фронтом заслушал решение командарма, которое генерал Симоняк иллюстрировал, пользуясь повешенной на стене картой.

Я только на совещании как следует рассмотрел Николая Павловича Симоняка. Среднего роста, широкий в плечах, одет по-кавалерийски — в синюю венгерку, отороченную серым мехом. Папаху он сдвигал немного набок, что придавало командарму молодцеватость.

После обмена мнениями по решению, в котором принял участие и я, Еременко задал ряд вопросов командирам корпусов и командующим артиллерией. Внеся кое-какие коррективы в решения командарма и командиров корпусов, командующий фронтом утвердил их и указал Н. П. Симоняку, что начало операции назначено на 27 октября.

* * *

И вот утром 27 октября 10-я гвардейская и 3-я ударная армии при поддержке артиллерии и авиации перешли в наступление. Начало операции было удачным. Гвардейская армия стремительно пошла вперед. В середине дня дивизии 7-го гвардейского стрелкового корпуса ударом с двух направлений овладели городом Ауце, и комкор генерал-майор Андрей Данилович Кулешов немедленно переместил туда свой НП. В это время дивизии 19-го гвардейского сибирского корпуса быстро продвигались вперед, обходя город с севера. Когда тактическая зона обороны противника была взломана, командарм 10-й гвардейской М. И. Казаков во второй половине дня ввел в прорыв приданный ему 10-й танковый корпус генерал-майора М. К. Шапошникова. Задача ему была поставлена такая: прорваться через Ауце к Мызе Абардэ, а в последующем развивать наступление к городу Салдус. Вслед за ним в направлении на Лиэлблидиэне предполагалось ввести 5-й танковый корпус генерала М. Г. Сахно. 

Части 10-го танкового корпуса со стрелками-гвардейцами на броне машин ринулись вперед и к исходу первого дня операции продвинулись в направлении на Салдус на 12–15 километров. В тот день особенно отличились 7-й гвардейский корпус генерал-майора А. Д. Кулешова, 119-я гвардейская дивизия полковника А. И. Ильина и 22-я гвардейская дивизия полковника В. И. Морозова. Воспользовавшись успехом гвардейской армии, двинулась вперед и соседняя справа 42-я армия.

Еще успешнее в этот день действовали соединения 3-й ударной армии, в частности воины 79-го стрелкового корпуса, в командование которым вступил генерал-майор С. Н. Переверткин, возвратившийся после лечения. А в корпусе вырвалась вперед 150-я стрелковая дивизия полковника В. М. Шатилова. С таким же примерно успехом наступали и армии ударной группы 1-го Прибалтийского фронта.

В последующие дни противник подбросил к участку прорыва на автомобилях и в пешем строю большое количество пехоты с других направлений. Появились там танковые части, в том числе под Ауце — 12-я танковая дивизия, а также артиллерия всевозможных калибров. Все резервы вражеской группы армий, как мы узнали от наших разведывательных групп, действующих на Курляндском полуострове, и от пленных офицеров, были стянуты для усиления обороны на подступах к Лиепае, особенно против войск 1-го Прибалтийского. Туда немецкое командование бросило несколько пехотных дивизий, 4-ю и 6-ю танковые дивизии и два танковых полка «тигров». Однако действующие на лиепайском направлении 4-я ударная, 6-я гвардейская, 61-я и 51-я армии совместно с 5-й гвардейской танковой армией давали 1-му Прибалтийскому фронту перевес в силах.

* * *

В последующие дни октября продвижение армий правого крыла фронта на Салдус замедлилось и не превышало 5–7 километров в сутки, а по достижении рубежа озеро Лиэлауцес, Инцени, озеро Карклени, Гаракас наши войска уперлись в подготовленную на этом рубеже оборону и в 30 километрах от Салдуса остановились.

В таком же примерно положении оказались и правофланговые армии И. X. Баграмяна.

В первых числах ноября на наш фронтовой КП приехал представитель Ставки Александр Михайлович Василевский. Он и сопровождавшая его группа генералов и офицеров побывали во всех армиях. А затем маршал Василевский и командующий фронтом наметили новый участок для совместного с 1-м Прибалтийским удара, составили ориентировочный план операции, а также установили сроки перегруппировки войск. Соображения по продолжению операции они направили для утверждения в Ставку.

Ставка предложение на перегруппировку войск и перемену участка удара утвердила. Однако для того чтобы держать противника в постоянном напряжении и не дать возможности ему перебрасывать свои войска морским транспортом в Германию, фронтам предлагалось проводить в процессе перегруппировки главных сил частные армейские наступательные операции.

В дни, предшествующие празднику Великого Октября, начало таким операциям, положила 3-я ударная армия. Отлично подготовленным внезапным ударом трех усиленных танками дивизий противнику был нанесен ощутимый урон в районе города Лайжув. Город и район, прилегающий к нему, были заняты нашими войсками. В последующие дни вражеское командование несколько раз пыталось вернуть потерянные позиции, но его контратаки и контрудары успехом не увенчались. Значительную помощь нашим войскам оказывала авиация. Летчики использовали каждый час ясной погоды, чтобы обрушить на неприятеля бомбовый груз.

Бои в районе Лайжува превратились в сражение, привлекшее сюда с обеих сторон значительное число войск. Генерал А. И. Еременко передал на усиление 3-й ударной армии и правофланговой армии генерала Н. Д. Захватаева 12-й гвардейский стрелковый корпус. Генерал Н. П. Симоняк нацелил его для наступления в центр оперативного построения армии.

Через несколько дней удары по вражеской обороне были нанесены: в 1-й ударной армии 119-м стрелковым корпусом в направлении города Тукумс, в 22-й армии 100-м стрелковым корпусом вдоль железной дороги на Лиепаю и в 42-й армии в направлении озера Зебрас.

В 10-й гвардейской армии для частной наступательной операции был привлечен 19-й гвардейский сибирский корпус генерала А. Т. Стученко. Его 22-я и 65-я гвардейские дивизии нанесли неожиданный для врага удар в районе селения Земгали, разгромили оборонявшуюся там 215-ю немецкую пехотную дивизию, уничтожили 18 танков и самоходок, пленили около 200 солдат и офицеров, захватили 15 орудий. Освободив Земгали, наши части углубились на несколько километров в полосу вражеской обороны. Особенно отличились в этих боях части 22-й дивизии полковника Василия Ивановича Морозова, одного из ветеранов сибирского добровольческого корпуса.

* * *

Командование и штаб фронта проводили праздник на новом КП, который к тому времени находился невдалеке от освобожденного города Ауце. Откровенно говоря, настроение у нас было не совсем праздничное. Успехи наших войск, к сожалению, не ознаменовались такими результатами, как у фронтов, действующих на центральном направлении... В частности, наш 2-й Прибалтийский не только не расколол группу «Курляндия» на две-три части, но даже не выполнил ближайшую задачу, не овладел городом Салдус. До него оставалось еще около 25 километров.

Тем не менее в десятидневных боях, с 27 октября по 5 ноября, армии левого крыла фронта прорвали мощную оборону врага в районе города Ауце, расширили прорыв до 50 километров по фронту и продвинулись на 35 километров в глубину. За время операции наши войска освободили свыше 500 населенных пунктов, в том числе два города и шесть железнодорожных станций.

Надо сказать, что сопротивление вражеских войск, насыщенность их обороны укрепленными позициями на Курляндском полуострове, а также количество контратак против прорвавшихся в фашистскую оборону наших частей не имели себе равных за все время наших операций в Прибалтике.

В ожесточенных оборонительных боях, в частности во время контратак, гитлеровцы несли огромные потери. Особенно сильно были потрепаны и обескровлены 81, 329, 215, 24, 122, 389-я пехотные дивизии. Армиями левого крыла фронта в десятидневных боях было захвачено 2239 пленных, 10 танков, 257 орудий и минометов, уничтожено 17 750 солдат и офицеров противника^[17].

Такие же примерно результаты боевых действий за это время были и у 1-го Прибалтийского фронта.

На каких устоях держалось сопротивление вражеских солдат и офицеров?

Командующий немецкой группой армий, как нам стало известно, издал приказ о взятии с солдат письменных обязательств ценой жизни удерживать свои позиции. Стратегические задачи обороны определялись так: «Речь идет о жизни к смерти Германии. Наши позиции в Курляндии представляют волнорез, о который разобьются волны русского наступления. Курляндия — это форпост Восточной Пруссии». «Дисциплина», «сознательность» в войсках поддерживались такими приказами: «каждый солдат должен держаться до последнего патрона, кто отступит, будет расстрелян»; «если офицер не будет стрелять по отходящим без. приказа солдатам, он сам будет расстрелян».

Однако следует подчеркнуть, что поставленные в положение смертников немецко-фашистские войска на Курляндском полуострове получали значительную помощь — морской транспорт подвозил им все необходимое.

Вражеская линия обороны на полуострове сократилась более чем в четыре раза по сравнению с той, которая была в процессе Рижской операции, плотность войск была значительной.

Как известно, приближенные Гитлера не раз обращались к нему с предложением об эвакуации в Германию морем хотя бы части прибалтийской группировки, но неизменно наталкивались на отказ. Причин, видимо, было несколько, но, как показал на Нюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал Кейтель, главным являлось то, что даже грубый подсчет показывал: из-за нехватки судов на эвакуацию всей группировки в Германию потребовалось бы не менее полугода. Поэтому фюрер решил продолжать вывоз, техники, матчасти, лошадей и лишь небольшого количества войск, оставляя главные силы для сковывания советских фронтов^[18].

Сюда, в группу армий «Север», была эвакуирована часть войск из Финляндии. Дивизии в Прибалтике регулярно пополнялись за счет призванных в фольксштурм подростков и стариков. Командование группы превратило Курляндский полуостров в сплошной укрепленный район. Вся территория полуострова была покрыта оборонительными рубежами с полевыми и долговременными укреплениями и различными заграждениями, в том числе и со сплошными минными полями. За одним рубежом на расстоянии 6–8 километров от него находился следующий. И так до самого моря. Пересеченная, с большим числом озер и речек лесисто-болотистая местность полуострова благоприятствовала организации траншейной обороны, усиливала ее многочисленные инженерные сооружения.

Кроме того, наступательные действия наших войск сильно затруднялись ненастной погодой. Прибалтийская осень давала себя знать промозглыми затяжными дождями. Не только машины, но и пехота и танки с трудом двигались по разбитым, раскисшим дорогам. Такие метеорологические условия — сильные туманы и плотная облачность — почти исключали возможность применения авиации.

* * *

На второй день праздника мы были приглашены на обед к Александру Михайловичу Василевскому. Он размещался со своей группой поблизости от КП 1-го Прибалтийского фронта. Там мы встретились с Иваном Христофоровичем Баграмяном и его начальником штаба Владимиром Васильевичем Курасовым.

Во время обеда мы, бывшие однокурсники академии Генштаба, вспоминали о днях, проведенных в академии, о службе в предвоенные годы, но больше всего делились впечатлениями об операциях Великой Отечественной войны, особенно об операциях в Прибалтике.

Из некоторых высказываний Александра Михайловича я понял, что войска 1-го Прибалтийского фронта предполагается постепенно перенацеливать с лиепайского направления на Восточную Пруссию для совместных действий с 3-м Белорусским фронтом. Об этом же меня предупреждал накануне при разговоре по телефону генерал С. М. Штеменко.

...Примерно через неделю к нам на КП приехал А. М. Василевский. Он одобрил перенос удара с левого она правый фланг. Вместе со своей группой Александр Михайлович в сопровождении Еременко посетил 1-ю ударную и 22-ю армии, внес ряд изменений в планы армейских операций, вместе с командующим наметил срок начала наступления.

После отъезда А. М. Василевского и А. И. Еременко из 1-й ударной армии в 22-ю командарм генерал Н. Д. Захватаев позвонил мне.

— Ну, план наступления утвердили, — сказал он. — А вот наступать — силенок не хватает. Ведь свой лучший 12-й гвардейский корпус мы передали по вашему распоряжению две недели назад в 3-ю ударную армию. В нашей армии теперь остались только два стрелковых корпуса. Правда, Еременко обещал перебросить для поддержки наступления артиллерийскую дивизию и воздушную армию, а Василевский — танковый корпус...

— По всем данным, противник не ожидает удара с вашего участка, поэтому подготовку операции надо проводить с мерами самой тщательной маскировки, — посоветовал я: — Внезапность удара в значительной мере возместит вам недостаток сил.

— К счастью, противник одну дивизию снял с участка перед нами и отвел ее, как показывают пленные, в район Вентспилса, — сообщил мне Захватаев.

О выводе немецким командованием с фронта по одной дивизии мне донесли накануне и начальники штабов 42-й и 3-й ударной армий. По их данным, эти соединения подтягиваются в район Лиепаи. А о сосредоточении поблизости от Лиепаи 12-й танковой дивизии нам было известно еще раньше.

Вечером я доложил по телефону ВЧ о намечаемом нами ударе на правом фланге фронта генералу А. И. Антонову. Поставил его в известность также об отводе противником с фронта к портам Лиепая и Вентспилс трех дивизий.

— Перенос главных усилий вашего фронта с левого фланга на правый Ставка одобряет, — ответил мне Алексей Иннокентьевич. — Но и другие армии не должны сидеть сложа руки, а проводить частные наступательные операции. Иначе противник часть войск увезет на судах из Либавы и Виндавы в Германию.

На мой вопрос, не снимет ли 1-й Прибалтийский фронт часть войск с лиепайского направления на левый фланг, Антонов сказал:

— О 6-ю гвардейскую, 4-ю ударную и 51-ю армии Баграмяна, как о крепостную стену, разбились войска противника, намеревавшиеся в прошлом месяце пробиться из Прибалтики в Восточную Пруссию. А теперь они будут бить по противнику и не давать ему возможности снимать с фронта войска и отводить их к портам для перевозки... Если и будут сняты какие-либо войска с лиепайского направления, то во всяком случае не эти армии, — сказал он в заключение.

* * *

После ряда частных наступательных операций армий левого крыла нашего фронта и сил 1-го Прибалтийского в середине и во второй половине ноября войска противника принуждены были отойти на ряде участков еще на 5–10 километров. По данным нашей разведки, три укомплектованные пехотные дивизии от Лиепаи были брошены к участкам прорыва.

В конце ноября мы получили приказание: 3-ю ударную армию срочно снять с фронта и отправить по железной дороге в состав 1-го Белорусского фронта^[19]. В первых числах декабря она передала свой участок 10-й гвардейской армии и убыла из состава нашего фронта.

* * *

До 20 декабря войска нашего и соседнего фронтов из-за крайне неблагоприятных погодных условий наступательных операций не вели. Декабрь в Прибалтике в том году не походил на зимний месяц. Снег и дожди шли вперемежку. Лишь по ночам слегка подмораживало и лужицы покрывались тонкой ледяной пленкой. Льдинки утром быстро таяли, и земля опять раскисала, превращаясь в густую липкую грязь. Поэтому приходилось ограничиваться атаками на нескольких участках силами полка — дивизии. Проводилась также подразделениями в широких масштабах разведка боем, в ходе которой неожиданными атаками наши воины уничтожали вражескую пехоту и захватывали пленных. Все эти многочисленные удары притягивали к себе войска противника, перебрасываемые с других направлений, держали врага в постоянном напряжении.

По донесениям разведки, ни одна дивизия противника до сих пор не вывезена из портов Лиепаи и Вентспилса в Германию. В начале декабря два транспорта с продовольствием вскоре после выхода из Лиепаи были потоплены кораблями Балтийского флота.

Следует напомнить, что 24 ноября войска Ленинградского фронта полностью освободили острова Моонзундского архипелага и тем самым, как говорится, развязали руки Балтийскому флоту для действий у портов Лиепая и Вентспилс.

Главное внимание командования нашего фронта в это время было, приковано к правофланговым армиям. Для усиления двухкорпусной 22-й армии в ее состав был включен подтянутый из Риги 130-й латышский стрелковый корпус. За армиями правого крыла был сосредоточен 19-й танковый корпус генерал-лейтенанта И. Д. Васильева, переданный нам из состава 1-го Прибалтийского фронта.

Войска в это время занимались боевой подготовкой. Батальоны попеременно выводились из первой линии, и их обучали преодолевать вражескую оборону во взаимодействии с артиллерией и танками. То же самое проводилось и в армиях наших соседей, действовавших на лиепайском направлении.

Чтобы дезориентировать противника в определении направления главного удара, армии левого крыла нашего фронта и правофланговые войска 1-го Прибалтийского 21 декабря — за два дня до намеченного на правом фланге удара — перешли к активным боевым действиям. Чтобы и это наступление было внезапным для врага, сосредоточение войск к участку прорыва в армиях происходило ночью. В 10 часов 21 декабря неожиданно для гитлеровцев началась артиллерийская подготовка. На вражеские передовые позиции обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Одновременно авиаторы воздушной армии генерала Н. Ф. Науменко наносили удары по фашистским артиллерийским и минометным позициям.

А в 11 часов главные силы 10-й гвардейской и 42-й армий перешли в атаку. Каждое из этих объединений имело в своем составе по три стрелковых корпуса. Позади армий изготовился 10-й танковый корпус.

К 15 часам атакующие войска прорвали первую позицию, а на отдельных участках и вторую. К исходу дня они продвинулись в глубину вражеской обороны почти на 3 километра.

На следующий день наши и смежные армии генерала И. X. Баграмяна продолжали наступление и продвинулись еще на 2–3 километра. Однако к концу дня противник подтянул силы с других направлений, перебросил из района Лиепаи 12-ю танковую дивизию, и темп нашего продвижения вперед снизился.

Для внезапного нанесения главного удара — вдоль Рижского взморья — армии правого крыла по указанию командующего фронтом произвели перегруппировку, не замеченную противником. Главные силы 1-й ударной армии в составе 112-го и 119-го стрелковых корпусов и одной самостоятельной стрелковой дивизии были сосредоточены в районе Озолмуйта. А 22-я армия свои 93, 100 и 130-й латышский стрелковые корпуса сконцентрировала в 2–7 километрах юго-западнее города Добеле. Для прикрытия второстепенных направлений армии поставили на них по одному пятибатальонному укрепленному району.

1-я ударная и 22-я должны были нанести внезапный удар смежными флангами из района Добеле между реками Джуксте и Абава в северном направлении, на Мушумуйжа. Их наступление изготовились поддерживать 28-я артиллерийская дивизия прорыва РГК, две гвардейские минометные бригады (М-31), три гвардейских минометных полка (М-13), 19-й танковый корпус и воздушная армия.

И вот в 11 часов 23 декабря армии генералов Н. Д. Захватаева и Г. Н. Короткова после артиллерийской подготовки перешли в наступление. Как и ожидалось, им пришлось преодолевать многочисленные заграждения, в том числе сплошные минные поля. Во второй половине дня перед ними появились новые, переброшенные с других участков части врага, которые контратаковали наши прорвавшие гитлеровскую оборону войска.

Несмотря на яростное сопротивление врага, к исходу дня армии прорвали на 12-километровом фронте две вражеские позиции, состоявшие из трех траншей каждая, и продвинулись в глубину от 3,5 до 5 километров. На следующий день в полосе 1-й ударной армии был введен 19-й танковый корпус.

В последующем все наши войска и армии 1-го Прибалтийского в ожесточенных схватках продолжали наступать на лиепайском направлении. До 30 декабря 10-я гвардейская и 42-я, а также войска И. X. Баграмяна вклинились во вражескую оборону на глубину 10–15 километров. А объединения правого крыла фронта пробились за это время на 15–20 километров. Противник на противодействие нашему наступлению израсходовал часть своих резервов, подготовленных для переброски в Германию.

Накануне Нового года активные действия Прибалтийских фронтов на Курляндском полуострове были приостановлены. С уходом от нас 3-й ударной и половины состава 1-го Прибалтийского на другие направления наше превосходство над противником стало незначительным. Пополнения людьми и техникой мы почти не получали, поэтому и весомых результатов от своих действий ожидать не могли.

* * *

В новогодние праздники я и Афанасий Петрович Пигурнов, постоянный мой спутник при поездках в войска, полетели на самолетах По-2 в правофланговую армию. Вместе с генералом Н. Д. Захватаевым мы побывали в стрелковых корпусах и танковом корпусе генерала И. Д. Васильева, провели ряд собраний, на которых в торжественной обстановке вручили ордена и медали воинам, награжденным за героические подвиги в ходе Рижской операции и в боях, на Курляндском полуострове.

Затем я и А. П. Пигурнов посетили дачные поселки в районе Юрмалы, на Рижском взморье. Богатые владельцы дач удрали вместе с немцами. В брошенных коттеджах обосновались фронтовая госпитальная база и госпитали 1-й ударной и 22-й армий. Здесь же разместились фронтовые запасные полки и ряд тыловых учреждений.

Нас встретил начальник, медицинского управления фронта генерал Макс Семенович Ицкин. Вместе с ним мы осмотрели госпитали, вручили отличившимся воинам ордена и медали, провели беседы, главным образом об обстановке на фронтах.

* * *

Боевые действия Прибалтийских фронтов на Курляндском полуострове в начале января мало чем отличались от декабрьских минувшего года. По-прежнему проводились наступательные армейские операции с ограниченными целями. Вклинившись во вражескую оборону на 5–8 километров, командармы переносили удар на другое направление.

В те дни 4-я ударная армия 1-го Прибалтийского передала свой участок нашей 42-й и перешла на левый фланг. Главными силами она блокировала мемелъскую группировку врага, а остальные ее войска сменили 43-ю армию, которая перешла в состав 3-го Белорусского фронта.

...В начале января генерала армии А. И. Еременко отозвали в Москву для назначения на новую должность. Я очень тепло распрощался с Андреем Ивановичем. За годы совместной службы мы сблизились с ним, прониклись уважением друг к другу. Мелкие разногласия, конечно, были не в счет. У него ведь очень своеобразный, ершистый характер, да и я не лишен недостатков...

Когда я на аэродроме, расставаясь с генералом А. И. Еременко, употребил в вежливом напутствии слово «прощайте», Андрей Иванович возразил:

— Зачем же так... Может быть, мы еще и встретимся...

После убытия Еременко войска фронта возглавил заместитель командующего генерал-полковник Маркиан Михайлович Попов. Никаких изменений в группировку и действия войск фронта он не внес.

С 5 по 9 января 1945 года войска 22-й армии 2-го Прибалтийского фронта отбивали яростные атаки шести пехотных и двух танковых дивизий, стремившихся срезать вклинение наших войск южнее Джуксте. В результате ожесточенных боев противнику удалось на 0,5–1 километр потеснить части армии. Но эта попытка командования группы армий «Север» предпринять активные боевые действия с целью восстановления ранее утерянных позиций была последней.

— Внутри курляндского котла в январе произошли большие изменения. В первой половине месяца из Курляндии в Германию морем были переброшены 4-я танковая, 32-я и 227-я пехотные дивизии, а затем 389-я пехотная дивизия СС, а также штаб 3-го танкового корпуса СС.

В те дни началась грандиозная Восточно-Прусская операция, в которой приняли участие 3-й и 2-й Белорусски» фронты и левофланговые войска 1-го Прибалтийского фронта. С 13 по 19 января ударные группировки этих фронтов полностью прорвали тактическую зону обороны противника, продвинулись на 20–39 километров и создали условия для развития успеха на Кенигсберг и Мариенбург.

Балтийский флот под командованием адмирала В. Ф. Трибуца активно нарушал морские коммуникации противника от Рижского залива до Померанской бухты и одновременно воспрещал снабжение вражеских войск и их эвакуацию из Курляндии и портов Восточной Пруссии.

20 января правофланговые войска 3-го Белорусского фронта и левофланговые армии генерала И. X. Баграмяна овладели городом Тильзит.

С 25 января немецко-фашистская группа армий «Север» была переименована в группу армий «Курляндия». Командующим этой группой был назначен генерал от инфантерии Гильперт.

Чтобы предотвратить возможную дальнейшую переброску соединений курляндской группировки противника в Германию, 23 января 1945 года после проведенных перегруппировок войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов перешли в наступление. Бои сразу же приняли крайне ожесточенный характер. Каких-либо существенных изменений в положение войск они не внесли, но зато притянули на себя несколько вражеских резервных дивизий.

Утром 28 января 1945 года 4-я ударная армия 1-го Прибалтийского фронта под командованием генерала П. Ф. Малышева штурмом разгромила гарнизон противника, блокированный в районе Мемеля (Клайпеда). Город Мемель и важный Мемельский порт стали советскими. Литовская ССР была полностью очищена от немецко-фашистских захватчиков.

К этому же времени войска 3-го Белорусского фронта при содействии левофланговых армий 1-го Прибалтийского фронта вышли к внешнему обводу крепости Кенигсберг. Теперь немецкое командование лишилось возможности наносить удары из Восточной Пруссии по группировке советских войск, наступавшей на берлинском направлении.

Совершенно потеряла оперативное значение и вражеская группировка, запертая в Курляндии.

В начале февраля Ставка приняла решение объединить войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов в один — 2-й Прибалтийский фронт. Командующим был назначен Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, от поста командующего Ленинградским фронтом он не освободился. Генерал М. М. Попов стал его заместителем, а я остался начальником штаба фронта.

В состав нашего фронта из 1-го Прибалтийского вошли 6-я гвардейская, 4-я ударная и 51-я армии. Фронтовой КП поэтому пришлось переместить западнее, в селение Илакяй.

С Леонидом Александровичем Говоровым я сработался быстро. Знал я его хорошо — мне довелось вместе с ним учиться в академии Генерального штаба, участвовать в Московской битве на Западном фронте, когда Говоров был командующим 5-й армией, а я начальником штаба этой армии. У нас были одинаковые взгляды на многие вопросы оперативного искусства, сходные методы разработки и проведения операций...

В день приезда к нам Л. А. Говорова я и мои заместители подробно доложили ему обстановку на фронте, рассказали о проведенных наступательных операциях против курляндской группировки врага, не утаили и своих промахов в этих операциях.

— Ставка очень недовольна, что вы дали возможность противнику перебросить из Курляндии в Германию несколько дивизий, — предупредил нас Леонид Александрович. — Она опасается переброски отсюда новой партии вражеских войск. Поэтому нам приказано наносить один за другим сильные удары по врагу, расколоть его группировку на части, не допустить ее переброски в Германию.

После того как мы с Леонидом Александровичем разработали план наступления, 12 февраля вечером на новом фронтовом КП были созваны члены военных советов и начальники штабов армий. Командующий познакомился с ними и выслушал их суждения об обстановке на армейских участках.

Потом маршал Говоров изложил новую задачу фронта. Главный удар с двадцатикилометрового участка намечалось нанести силами 6-й гвардейской и 51-й армий на левом крыле фронта, в полосе между реками Вента и Вартава. На правом крыле и в центре на два-три дня раньше главного удара планировалось начать частные армейские наступательные операции.

— Готовность к наступлению армий правого крыла — 16-го, а армий левого крыла — 19 февраля. Прошу иметь в виду, что блокированная группировка противника имеет возможность получать подкрепления морем, поэтому войск в ней может оказаться больше, чем мы предполагаем исходя из данных разведки. Наш Балтийский флот, к сожалению, не может полностью блокировать эту группировку с моря. Поэтому непрерывная разведка — первостепенная задача ваша и всех штабов, — указал Л. А. Говоров.

После того как мы остались с Леонидом Александровичем вдвоем, он приказал мне:

— Попросите прибыть на наш КП командующего Балтийским флотом. Надо ознакомить его с намеченной операцией и поставить задачу флоту по блокаде портов Лиепая и Вентспилс.

Сам маршал Говоров с группой офицеров фронтового управления большую часть времени находился в армиях, проверял, как идет подготовка к наступлению, и помогал командармам в этой работе. Разумеется, армиям левого крыла он уделял больше внимания и времени.

...В 10 часов 16 февраля 1-я ударная и правофланговые дивизии 22-й армии перешли в наступление на тукумском направлении. Они имели задачу сковать противостоящего противника, воспрепятствовать переброске его войск на другие направления или эвакуации их из Курляндии.

Несмотря на яростное сопротивление противника, армии генералов Н. Д. Захватаева и Г. П. Короткова в течение семидневного наступления прорвались в полосе шириной свыше 25 километров и продвинулись в глубину вражеской обороны на 9–12 километров. Противник бросил сюда три пехотные и 12-ю танковую дивизии. К исходу 23 февраля войска правофланговых армий закрепились на рубеже Зеллюциемс, Прушукрогс, Спиргус, Лестене.

А на левом крыле фронта в 10 часов 50 минут 20 февраля перешли в наступление после часовой артиллерийской и авиационной подготовки армии генералов И. М. Чистякова и Я. Г. Крейзера (6-я гвардейская и 51-я). Они имели ближайшую задачу наступать на Приекуле, разбить приекульскую группировку и овладеть рубежом реки Вартава.

23 февраля эти объединения совместно с введенным в сражение 19-м танковым корпусом разгромили вражескую группировку и штурмом с юга и северо-востока овладели крупным узлом сопротивления на лиепайском направлении городом Приекуле.

* * *

Поздно вечером 23 февраля 1945 года командование фронта скромным ужином отмечало День Красной Армии.

Когда я предложил тост за успехи фронтов, Л. А. Говоров заметил:

— Фронты центрального направления действительно имеют огромные успехи и в Восточной Пруссии, и в Польше, и в странах Юго-Восточной Европы. На днях они окружили город-крепость Бреслау, освободили столицу Венгрии... Наши успехи гораздо скромнее, но и они необходимы.

Затем поднялся из-за стола В. Н. Богаткин с телеграммой в руках.

— Я хочу зачитать, — сказал он, — переданные нам по телеграфу из Москвы для ознакомления поздравления с праздником Красной Армии Рузвельта и Черчилля.

В поздравлениях руководителей союзных государств, которых нельзя заподозрить в любви к нам, совершенно определенно подчеркивалась, лишь в разных словах, выдающаяся, главная роль Советских Вооруженных Сил в разгроме немецкой армии^[20].

Потом Л. А. Говоров предложил почтить минутой молчания память генерала армии Ивана Даниловича Черняховского, командующего 3-м Белорусским фронтом, который 18 февраля погиб при поездке в войска. А М. М. Попов сообщил, что 20 февраля в командование 3-м Белорусским вступил Александр Михайлович Василевский.

— Кто же теперь будет начальником Генерального штаба? — спросил А. П. Пигурнов.

— Вчера на этот пост назначен Алексей Иннекентьевич Антонов, — сказал Говоров.

* * *

В последующие дни армии левого крыла фронта продолжали наступать в направлении на Лиепаю, преодолевая день ото дня нарастающее сопротивление вражеских войск, усиленных в последних числах февраля еще одной пехотной и 14-й танковой дивизиями.

Вечером 28 февраля соединения 6-й гвардейской и 51-й армий, усиленные 19-м танковым корпусом, расширили прорыв в обороне противника до 25 километров и, продвинувшись в глубину на 9–12 километров, вышла к реке Вартава. Ближайшая задача армиями была выполнена. Но развить тактический успех в оперативный, прорваться к Лиепае, до которой оставалось около 30 километров, сил не было.

Командование группы армий «Курляндия» направило к реке Вартава на оборону подступов к Лиепае все свои резервы, а также войска, снятые с других участков. Наступление наших войск было приостановлено.

Поздно вечером 28 февраля маршал Л. А. Говоров после доклада об обстановке в Ставку зашел ко мне.

— Верховный разрешил временно приостановить общее наступление, — сообщил он. — Но частные наступательные операции велено продолжать. В пополнении нашего фронта людьми, танками, самолетами и боеприпасами отказано. Посоветовали обойтись своими внутренними ресурсами...

— По-видимому, рассчитывают, что вы пополните Прибалтийский фронт за счет Ленинградского, — высказал я предположение.

— Его оголять я не имею права, — нахмурив брови, ответил Говоров. — Эстонский корпус я уже забрал... Очевидно, кое-что придется еще взять из Ленинграда. Ставка выражает недовольство, что наш фронт не прорвался к Лиепае, не расколол вражескую группировку на две части...

На следующий день маршал Говоров приказал переброшенный из Эстонии 8-й эстонский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Л. А. Пэрна подчинить 42-й армии. Ей же передавались из 22-й армии 130-й латышский стрелковый корпус генерала Д. К. Бранткална и прибывающий из резерва Ставки 3-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта В. Т. Обухова. Кроме того, Леонид Александрович распорядился перебросить один стрелковый корпус из Ленинграда в 10-ю гвардейскую армию. Ей же была предназначена большая часть занаряженного оттуда пополнения и боеприпасов.

Командармам было приказано готовиться к проведению частных наступательных операций. Особенно большие надежды Л. А. Говоров возлагал на усиливаемые им 10-ю гвардейскую и 42-ю армии.

1 марта днем в штаб фронта приехал командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц. Леонид Александрович ознакомил его с обстановкой и еще раз поставил флоту задачу закрыть выходы и входы в порты Лиепая и Вентспилс.

— Вы знаете, товарищ маршал, силы нашего флота, — сказал Трибуц. — Знаете, сколько у меня самолетов, подводных лодок, торпедных катеров и других кораблей. С декабря я в подчинении Ставки. Поэтому значительной частью моих сил, особенно минно-торпедной авиацией с истребителями, приходится поддерживать наши войска, наступающие в Восточной Пруссии. Тем не менее блокаде портов Лиепая и Вентспилс мы придаем огромное значение и приложим все силы, чтобы выполнить задачу.

— Умения и боевого духа морякам не занимать, — заметил Говоров. — Поэтому не допускайте снижения интенсивности ударов, особенно по транспортам. Главное — не дать противнику возможности перебрасывать войска из Курляндии в Германию.

— Приложим все силы и умение, — заверил В. Ф. Трибуц.

* * *

Первой положила начало мартовским армейским операциям 6-я гвардейская армия. Силами двух стрелковых корпусов она начиная с 3 марта повела наступление на лиепайском направлении от реки Вартава. В тяжелых боях корпуса в течение трех дней пробились на 3–5 километров вперед. Приближение наших войск на расстояние 25 километров с востока к Лиепае заставило вражеское командование перебросить сюда часть войск с салдусского и тукумского направлений и из своего резерва. Воспользовавшись этим, 4 марта развернула наступление на салдусском направлении 22-я армия. Внезапным ударом она прорвала вражескую оборону и начала успешно продвигаться вперед. Однако к концу первой недели марта наступила теплая погода и как-то сразу началась весенняя распутица. Дороги стали непроезжими. Не помогали даже жердевые настилы. Траншеи и землянки заливало водой. Условия подвоза войскам боеприпасов, продовольствия и горючего становились день ото дня хуже.

Неимоверно трудные условия наступления, вынужденное отставание артиллерии от пехоты не позволяли нам развить первоначальный успех. Да и боеприпасы иссякли. Наступление заглохло.

— Разгромить группировку противника, почти равную нам по силам, можно только при решающем перевесе в огневой мощи, а у нас такого перевеса нет, — сказал Говоров однажды после очередного доклада в Ставку.

Леонид Александрович очень переживал, когда дела шли не так, как хотелось бы. Видимо, от этого у него резко ухудшилось и без того слабое здоровье. Его постоянно мучили бессонница, сильные головные боли, пошаливало сердце, донимала, сильная гипертония. Как только заходил острый разговор, лицо Говорова начинало заметно дергаться. Верховный узнал об этом. Как известно, он очень ценил Леонида Александровича. И вот однажды генерал армии А. И. Антонов от имени Ставки приказал мне ежедневно в 24 часа переключать все телефоны на себя, брать управление войсками в свои руки, чтобы командующий мог спокойно отдыхать до утра.

Изредка в часы затишья к Говорову приезжал сын Владимир^[21], служивший командиром батареи в артполку 10-й гвардейской армии. Настроение у Леонида Александровича после встреч с сыном заметно улучшалось.

* * *

После произведенной перегруппировки активные боевые действия на салдусском направлении возобновились. С рубежа юго-западнее Салдуса в наступление перешла 10-я гвардейская, а с юго-востока и востока — 42-я армия, которая главный удар наносила силами латышского и эстонского корпусов. Армии имели задачу разбить салдусскую группировку врага и овладеть городом Салдус.

Более успешно в этой операции действовали войска 42-й армии, а среди них сражавшиеся плечом к плечу 8-й эстонский корпус генерала Л. А. Пэрна и 130-й латышский корпус генерала Д. К. Бранткална. При наступлении 18 марта 7-й эстонской стрелковой дивизии в направлении станции Блиндене 300-й стрелковый полк этого соединения вырвался вперед и захватил пересечение железной и шоссейной дорог. В бою под станцией особенно отличился стрелковый взвод этого полка под командованием лейтенанта Я. М. Кундера. Сам он при атаке прикрывавшего станцию вражеского дзота повторил легендарный подвиг Александра Матросова. Он подполз к дзоту и своим телом закрыл амбразуру, из которой гитлеровцы вели по батальону огонь. За совершенный подвиг Якобу Мартиновичу Кундеру посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

В ожесточенных боях на салдусском направлении, длившихся до 21 марта, войска армии продвинулись от 6 до 10 километров.

В этот день начали наступательные операции с целью выхода к тыловому оборонительному рубежу противника Тукумс, Салдус 1-я ударная и 22-я армии.

В 10-й гвардейской армии во время мартовского наступления произошло неприятное событие, которое, к счастью, кончилось благополучно. 19-й и 30-й гвардейские стрелковые полки 8-й гвардейской дивизии имени Панфилова вырвались 18 марта в лесном массиве под Салдусом вперед. Однако соседние соединения не смогли выдвинуться на линию, достигнутую панфиловцами. Противник установил это и подбросил туда значительные силы пехоты с танками для окружения наших вклинившихся полков. В течение девяти дней, до 27 марта, гвардейцы отражали атаки фашистов. Имея минимальный запас боеприпасов, панфиловцы подпускали вражеские подразделения вплотную и уничтожали их в рукопашных схватках.

Маршал Л. А. Говоров выезжал на место боя и, проанализировав обстановку, приказал командарму обеспечить отвод панфиловской дивизии налинию других войск армии.

Вернулся Леонид Александрович на фронтовой КП крайне недовольным. Объяснив мне суть дела, он оценил как неудовлетворительное руководство операцией командованием и штабом армии, а также командирами корпусов.

— Придется провести ряд оргмероприятий, — сказал он.

Выручить попавшую в беду 8-ю гвардейскую дивизию генерал М. И. Казаков поручил командиру 19-го гвардейского сибирского корпуса генералу А. Т. Стученко. Тот выделил для этой цели часть сил из второго эшелона. На рассвете 27 марта гитлеровцы ударили с флангов, перерезали горловину и закрыли нашим полкам последний выход. Но через несколько часов 65-й гвардейский полк 22-й гвардейской дивизии, батальон полка имени Матросова 56-й гвардейской дивизии и несколько армейских частей внезапно ударили по противнику, прикрывавшему отдушину. 28 марта после упорного боя они овладели несколькими вражескими позициями. Образовался проход шириной 2–3 километра. Через него и вышли панфиловцы. Прорываясь из кольца, они не потеряли ни одного человека, вынесли с собой более 100 раненых, в том числе и командира 19-го гвардейского полка подполковника Ивана Леонтьевича Шапшаева. В боях он потерял руку, но не утратил мужества. Позже ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В наступавших для выручки полков 8-й гвардейской дивизии подразделениях сибирского корпуса особенно самоотверженно дрались бойцы полка имени Александра Матросова. Одному из самых отважных — рядовому Лушко был вручен автомат прославленного героя. И, надо сказать, Лушко был достойным его преемником.

В конце марта — начале апреля 19,45 года наступление наших войск на Курляндском полуострове прервалось. Наступила оперативная пауза. 

Во второй половине марта Маршал Советского Союза Л. А. Говоров получил из Ставки приказание об откомандировании меня в Москву для назначения на новую должность. День за днем он оттягивал мой отъезд и просил Ставку и генерала Антонова оставить меня на месте. В конце марта пришла телеграмма за подписью А. И. Антонова с приказанием о немедленном моем вылете в Москву.

Я спешно передал штаб фронта генерал-полковнику М. М. Попову. Распростившись с ним, с В. Н. Богаткиным, А. П. Пигурновым, офицерами штаба фронта, пошел докладывать об убытии в Москву Говорову.

Жалко мне было расставаться с этим крупным советским полководцем. Замкнутый и несколько суховатый на первый взгляд, Леонид Александрович в действительности был душевным, очень отзывчивым и даже несколько застенчивым человеком.

Говоров тепло распрощался со мной.

На «виллисе» я с трудом добрался по совершенно разрушенной грязной дороге до Елгавы, где был полевой фронтовой аэродром. Почва на нем разбухла, и машина едва смогла оторваться от земли. Самолет сделал круг над Елгавой и взял курс на Москву. Прощай, Прибалтика!

Что ж, в жизни военного человека такие события естественны. Готовясь убыть к новому месту службы, я мысленно подводил итоги своей работы на 2-м Прибалтийском фронте. Со времени назначения меня начальником штаба этого фронта прошел год — срок на войне немалый. Должен сказать, что этот период был для меня одним из наиболее сложных и трудных за всю войну. Сложность его состояла в том, что командование и штабы нашего и соседних с нами фронтов решали проблему борьбы с крупной группировкой противника, не располагая силами и средствами, необходимыми для ее решительного и полного разгрома. Ставка тогда не имела возможности (мы все это хорошо понимали) выделить Ленинградскому и Прибалтийским фронтам в достаточном количестве то, в чем они нуждались.

Конечно, за годы, прошедшие после войны, многое стало более ясным, чем тогда. Сейчас, например, можно обоснованно считать, что в ходе проведения наступательных операций командование и штаб 2-го Прибалтийского фронта должны были более решительно и гибко маневрировать имевшимися силами и средствами. К сожалению, в то уже далекое от нас время мы не смогли отыскать и в надлежащей мере использовать возможности такого маневра. Боевые действия войск нашего фронта в Прибалтике были напряженными, кровопролитными, в них было мало крупных прорывов на большую глубину, а также дерзких, проходивших в стремительном темпе наступательных операций. Частям и соединениям фронта больше приходилось упорно пробивать мощную, заранее созданную систему инженерных сооружений, оборонявшихся вооруженными до зубов многочисленными войсками противника. Это определяло напряженность боев и наше сравнительно медленное продвижение вперед.

Поэтому в Прибалтике более часто, чем на других фронтах, я мог бывать в соединениях и частях. При разработке планов операций я и мои сослуживцы по штабу днями и ночами работали над подготовкой необходимых документов, сбором и анализом данных о противнике и своих войсках. Аппарат штаба постоянно занимался огромным кругом организационных вопросов, имевших одну цель — обеспечить выполнение утвержденных Ставкой решений. Я хорошо знал коллектив штаба фронта. Он состоял из добросовестных, трудолюбивых, отлично знавших свое дело людей, и работа с ними приносила большое удовлетворение, была плодотворной.

После поступления решений Ставки большое значение имел контроль за тем, как они претворялись в жизнь на местах — в армиях, корпусах, дивизиях, бригадах и полках. В осуществлении такого контроля всегда ведущую роль играл (и до сих пор играет) штаб. Наиболее эффективной формой контроля я считал личное ознакомление с состоянием дел в войсках и всегда искал возможности для этого.

Обычно я сначала получал разрешение или указание на поездки в войска непосредственно от командующего фронтом, затем с заместителем детально рассматривал все вопросы, которые надлежало решать штабу, определял их последовательность, знакомил его с теми задачами, которые нам предстояло решать в войсках, с планами поездок, порядком и способами связи со штабом. Поездки в войска давали мне возможность не только видеть работу подчиненных штабов и их начальников собственными глазами, но и более оперативно влиять на нее, информировать командующего, Военный совет и штаб фронта по наиболее важным вопросам боевой деятельности войск.

Мне довелось работать с разными по своим характерам командующими. И тот и другой всесторонне и глубоко знал роль и задачи штаба, но при этом каждый по-своему относился к различным сторонам стиля и методов выполнения обязанностей штабными работниками. Маркиан Михайлович Попов был полностью согласен со мной в том, что начальник штаба фронта должен использовать каждую возможность, чтобы побывать в войсках, и всячески мне в этом содействовал. Андрей Иванович Еременко на первых порах смотрел на это без одобрения, сказав как-то, что больше привык видеть начальника штаба фронта у себя в штабе. Позже, однако, он изменил свое мнение на этот счет и часто сам ставил передо мной задачи на поездки в войска, когда требовала обстановка. Это, на мой взгляд, повышало возможности контроля за исполнением решений командования фронта, позволяло более правильно оценивать деятельность подчиненных командиров и начальников.

Глава восьмая. Через Карпаты

Ясная солнечная погода при полете из Елгавы в Москву сопутствовала мне только до восточной границы Латвии. А дальше до самой столицы лететь пришлось в условиях ненастной погоды, час от часу ухудшавшейся. Маленький По-2 с трудом пробивался через сплошные, насыщенные дождевыми каплями серые тучи, которые со всех сторон обволакивали самолет и лишали нас возможности что-либо видеть. Изредка летчик пытался пробиться выше облаков, и мы плыли над ними, как на волнах, беспрерывно проваливались в воздушные ямы.

Наконец неприятный восьмичасовой полет закончился, и мы в прогалинах между тучами увидели Москву. Летчик сделал несколько кругов над Центральным аэродромом, прежде чем решился опуститься на полузакрытую туманом посадочную полосу, но приземлились мы благополучно.

На аэродроме меня встретил представитель Генерального штаба генерал-майор В. Д. Уткин, не раз бывавший в войсках нашего фронта. Аэродром примыкал к Ленинградскому шоссе, и я по пути в центр с понятным любопытством осматривал Москву. В довоенные годы в течение нескольких лет я жил в столице, учился в военной академии и поэтому знал город неплохо.

— А Москва мало изменилась, разве что дома несколько поблекли, так как давно не ремонтировались, не красились, — делился я своими впечатлениями с сопровождающим меня генералом, показывая ему на здания, возле которых проезжали.

— Да, — согласился он, — Москва давно перестала иметь вид прифронтового города. А следы вражеских бомбардировок настолько хорошо стерты, что их даже очевидцы немецких воздушных налетов найдут не сразу.

Оставив меня в гостинице для отдыха и приведения в порядок, генерал Уткин предупредил, что он заедет через час-полтора.

— Генерал Антонов примет вас в 17 часов, — пояснил он.

Я с удовольствием принял душ и минут сорок отдохнул, а затем, не дожидаясь машины, пошел от гостиницы «Москва» к Генеральному штабу пешком. Он тогда размещался в десяти минутах ходьбы от гостиницы. Поэтому я успел пообедать в штабной столовой и около пяти часов явился на прием к Алексею Иннокентьевичу Антонову. Я гордился тем, что мой однокурсник по Военной академии Генерального штаба и друг назначен на такую высокую должность. Я не встречался с Антоновым больше года.

Переступив порог кабинета начальника Генштаба, я, признаться, был несколько поражен, когда мне навстречу поднялся заметно отяжелевший и поседевший генерал. Во всем его облике чувствовалась какая-то непроходящая усталость — видимо, результат бессонных ночей и постоянного напряжения. Только большие темные глаза Алексея Иннокентьевича Антонова по-прежнему молодо поблескивали.

Мы поздоровались. Я еще раз поздравил Алексея Иннокентьевича с назначением его на высокий пост, который фактически он занимал давно.

Вначале разговор зашел об обстановке в Прибалтике, хотя, откровенно говоря, мне очень хотелось узнать более подробно о причинах моего вызова в Москву. Антонов, глядя на карту, поинтересовался, как я считаю: не лучше ли войскам Прибалтийского фронта «поставить высокий забор» вокруг группы армий «Курляндия», то есть продолжать блокировать их, а часть сил перебросить на другие направления? Или продолжать доколачивать вместе с Балтийским флотом прижатого к морю неприятеля?

— Для разгрома курляндский группировки у 2-го Прибалтийского сил маловато, — ответил я. — Считаю, что целесообразнее все же блокировать с суши и с моря, для этого сил вполне хватает. Без помощи извне противник долго сопротивляться не сможет, а мы избежим больших потерь.

После разговора об обстановке в Прибалтике генерал Антонов сделал паузу, а затем встал и сказал, слегка улыбаясь:

— Сердечно поздравляю тебя, Леонид Михайлович, с назначением на должность начальника штаба 4-го Украинского фронта!

Признаться, хоть я и понимал, что вызван в Генштаб для назначения на новое место, слова Алексея Иннокентьевича меня взволновали; я знал, что 4-й Украинский фронт действовал на одном из основных стратегических направлений, и потрудиться на посту начальника штаба этого фронта было для меня приятной перспективой. Я поблагодарил генерала Антонова за оказанное мне доверие и заверил, что постараюсь его оправдать.

— Ну, положим, назначить тебя на эту должность предложил мне товарищ Сталин, — пояснил Антонов. — А я с удовольствием дал согласие. Возможно, о твоем назначении просил Верховного Еременко. Он уже несколько дней назад вступил в командование 4-м Украинским фронтом и ежедневно запрашивает о времени твоего прибытия.

— Я мало знаю об этом фронте, — откровенно признался я.

— Этот фронт, — сказал Антонов, — после разгрома противника в Крыму в мае 1944 был упразднен, а его управление выведено в резерв Ставки. В августе того же года он был образован вторично на территории Западной Украины.

Алексей Иннокентьевич подвел меня к одному из столов, на котором лежала огромная карта, и сообщил, что в конце августа прошлого года началось Словацкое национальное восстание. Получилось так, что словацкая армия, которая составляла основную силу восстания, не смогла выполнить отведенную ей роль — немцы в самом начале восстания разоружили восточнословацкий корпус, наиболее значительное соединение этой армии. В помощь восставшим и была проведена в сентябре и октябре 1944 года специальная операция — Восточно-Карпатская.

В ней участвовали войска 1-го Украинского и только что созданного 4-го Украинского фронтов. Они в ходе напряженных боев достигли перевалов через Главный Карпатский хребет и в ряде мест вступили на территорию Чехословакии. Продвижение наших войск проходило медленно — противник не только оккупировал Словакию, но и занял все перевалы и закрепился на них. Армии 1-го Украинского фронта овладели Дуклинским перевалом. Антонов подчеркнул, что в этих боях отлично действовали части 1-го чехословацкого армейского корпуса. Показав на карте место южнее, он далее сказал, что там 1-я гвардейская и 18-я армии 4-го Украинского фронта преодолели Главный Карпатский хребет, заняли перевалы. Словацкое восстание не достигло желаемых результатов, однако итоги боевых действий наших фронтов расценивались Генштабом как крупный успех. Большие потери были нанесены армейской группе противника «Хейнрици», полностью освобождены Закарпатская Украина, преодолены труднодоступные Карпаты, и наши войска, вступив в Словакию, закрепились на рубеже реки Ондава.

Алексей Иннокентьевич некоторое время молча смотрел на карту. Для меня его разъяснения значили очень многое — они вводили в курс боевых действий фронта, на котором предстояло воевать. Поэтому я слушал с напряженным вниманием, стараясь ничего не упустить.

— Южнее, — говорил Антонов, проводя по карте. небольшой указкой, — успешно действовали войска 2-го Украинского фронта. Они освободили крупные города Западной Украины Мукачево и Ужгород, овладели перевалами в Карпатах и вышли на правый берег Тисы.

— Да, в этих операциях каждый из фронтов сделал немало, — заметил я.

— Следует также иметь в виду, — подчеркнул Антонов, — что все Украинские фронты и дальше будут тесно взаимодействовать. Каждый имеет свои важные задачи, но все они связаны единым замыслом по разгрому противника. Для 1-го Украинского фронта основным является общее направление на Берлин. Войска 2-го Украинского наступают с целью освобождения Чехословакии, — указка энергично двинулась по карте через Прагу в сторону западной границы Чехословакии. — О задачах вашего фронта несколько позже...

Алексей Иннокентьевич свернул лист карты, лежавший сверху, отложил его в сторону. Под ним оказался другой лист. Антонов начал объяснять замысел Ставки в очередной — Западно-Карпатской операции. Эту операцию осуществляли 4-й и 2-й Украинские фронты. Цель им ставилась решительная — разгромить вражеские войска в Западных Карпатах. А они здесь составляли сильную группировку: 1-я танковая, 8-я, часть соединений 17-й немецкой армии, 1-я венгерская армия. Ставка усилила и 4-й Украинский фронт. В его состав помимо 1-й гвардейской армии генерала Гречко, 18-й армии генерала Журавлева вошли 38-я армия генерала Москаленко и 1-й чехословацкий армейский корпус генерала Свободы. Войска фронта занимали позиции от города Кросно, далее по реке Ондава. На широте Кошице линия фронта круто поворачивала на запад. Западнее 18-й армии действовали соединения 40-й армии 2-го Украинского фронта. В этой операции 4-му Украинскому фронту ставилась задача сломить сопротивление противника в Западных Карпатах и наступать в направлении Моравской Остравы. Цель операции достигалась ударами в направлениях южнее Кракова, Люботин, Попрад.

Главный удар наносился войсками правого фланга армии на город Бельско-Бяла восточнее Моравской Остравы. Его направление было выбрано с таким расчетом, чтобы обойти Карпаты с севера. Кроме того, этот удар содействовал 1-му Украинскому фронту в проведении Сандомирско-Силезской операции. Наступление началось 12 января этого года. Оно развивалось благоприятно, чему способствовали успехи 1-го Украинского фронта в районе Сандомира и в Силезии. Армии 4-го Украинского фронта, взломав оборону противника, рвались вперед. К середине февраля они подошли к Моравской Остраве, продвинувшись в общей сложности на 200 и более километров. В результате операции значительная часть Словакии была освобождена от фашистов.

— Таковы в общих чертах итоги боевых действий фронта за зимнюю кампанию этого года, — продолжал генерал Антонов, повернувшись ко мне. — Это, как вы понимаете, еще не главное. Для вас, конечно, главным сейчас является план той операции фронта, которая началась 10 марта. Андрей Иванович Еременко вступил в командование фронтом 26 марта, то есть через 16 дней после ее начала.

— Фронт наступает в том составе, который вы называли? — спросил я.

— В основном, — кивнул Алексей Иннокентьевич. — Замечу сразу только одну особенность этого состава — в нем нет ни танковой армии, ни танковых корпусов, так как применять их в Карпатах практически невозможно. Основная цель наступательной операции вашего фронта — освобождение Моравско-Остравского района, что имеет, в свою очередь, большое значение для последующих наступательных действий как для вашего фронта в Чехословакии, так и для соседей — 1-го Украинского в Силезии и 2-го Украинского в Венгрии.

Я смотрел на карту. Красные стрелы, означавшие удары фронтов и армий, решительно устремлялись на запад в направлении Праги, на север в глубь Германии, рассекали густую сеть нанесенных синим карандашом вражеских укреплений вокруг Моравской Остравы и южнее, в Венгрии...

Главный удар 4-й Украинский фронт наносил силами 38-й и 1-й гвардейской армий, как разъяснил Алексей Иннокентьевич. Задача по освобождению Моравской Остравы возлагалась на 38-ю армию. Далее эти обе армии должны наступать на Оломоуц и Прагу с выходом на реку Влтава. 18-я армия, наступая левым крылом, имеет задачу обеспечить действия правофланговых армий фронта от ударов с юга. Общая глубина операции — 450 километров. Вашему фронту приданы для усиления три корпуса — горнострелковый и два механизированных, а также артиллерийская дивизия прорыва. Выбор направления главного удара обуславливался тем, что вдоль польско-чехословацкой границы противником созданы мощные оборонительные рубежи. Поэтому войска фронта должны обойти их с юга. При таком направлении главного удара можно одновременно обойти с севера полосы вражеской обороны на подступах к Моравской Остраве. Кроме этого армии, наносящие главный удар, получают условия для тесного взаимодействия с правым соседом — 60-й армией 1-го Украинского фронта.

— О характере обороны противника, составе его войск в полосе действий фронта вам доложит наш направленец.

— Он уже информировал меня об этом очень подробно, — сказал я.

— Что касается внутриполитической обстановки в Чехословакии, то в ней вас более обстоятельно сориентирует на месте член Военного совета фронта генерал Мехлис, ваш старый знакомый, — указал генерал Антонов. Он лишь подчеркнул, что политическая обстановка в стране благоприятствует наступлению наших войск. Народ видит в нашей армии свою избавительницу от ненавистного фашистского ига, а это главное. Есть там и реакционные силы на разных уровнях, что тоже приходится учитывать. Но это, мол, вопрос особый, и политработники фронта знают его не хуже меня...

Потом Алексей Иннокентьевич ознакомил меня с наиболее важными данными о ходе наступления 4-го Украинского фронта и его соседей.

В Генштабе уже была готова директива командующему 4-м Украинским фронтом о проведении Моравско-Остравской операции, и я был ознакомлен с выдержкой из нее, касающейся главного удара: предписывалось силами 60-й, 38-й армий, 31-го танкового корпуса и двумя артиллерийскими дивизиями прорыва нанести его по западному берегу Одера с задачей овладеть с севера городами Опава, Моравская Острава и в дальнейшем наступать на Оломоуц, навстречу удару с юга войск 2-го Украинского фронта.

— Стало быть, 60-я армия передается нам? — спросил я генерала А. И. Антонова.

— И не только она, — подтвердил он. — Если вы, новое командование фронта, успешно поведете операцию, то, возможно, под Оломоуцем вам будет передана и правофланговая армия 2-го Украинского фронта. Да, — спохватился Алексей Иннокентьевич, когда я прощался с ним, — ты, как я знаю, ни разу не видел салюта. Пусть направленец свозит тебя вечером посмотреть салют за взятие Гдыни...

Остаток вечера и первую половину ночи, с перерывом для того, чтобы посмотреть салют, я провел в комнате направленца, детально изучая обстановку на своем и соседних фронтах. Одновременно пытался побыстрее протолкнуть поступившие в центральные управления от генерала А. И. Еременко заявки на пополнение фронта людьми, танками, боеприпасами. В 2 часа ночи, распростившись с работниками Генштаба, которые в то время работали, как правило, до утра, я поехал в гостиницу.

* * *

Рано утром мы уже ехали на аэродром. Погода резко изменилась, облака рассеялись. Отчасти, по-видимому, потому, что я получил новое, обрадовавшее меня назначение, Москва, московские улицы мне казались более красивыми, чем накануне. Из машины я любовался улицей Горького и Ленинградским шоссе. Я покидал Москву, унося приятное чувство душевной легкости и бодрости. Близость скорой победы ощущалась не только в сводках Совинформбюро, не только в том, что война уже шла за пределами нашей страны, ее можно было угадать по лицам людей, более оживленным и веселым. В ожидании этого светлого дня теперь всем легче жилось, работалось и воевалось.

Мне вспомнились слова Антонова:

— Ну, Леонид Михайлович, теперь уж, наверное, расстаемся ненадолго. Надеюсь, скоро свидимся.

Да, теперь, конечно, встретимся скоро, очень скоро, здесь, в столице, шумно сверкающей огнями, кипящей веселыми, праздничными толпами, громыхающей салютами...

Наш «дуглас» легко поднялся ввысь с Центрального аэродрома и взял курс к Карпатам. Однако когда мы подлетали к предгорьям, с самолетом что-то случилось.

— Надо лететь на тыловую авиационную базу, осмотреть как следует самолет, отремонтировать, — доложил мне летчик. Я, конечно, согласился.

С большим трудом самолет перевалил через высокие Восточные Карпаты, наконец стал постепенно снижаться в долину Закарпатья и едва-едва дотянул до военного аэродрома. Тщательно проверив машину, авиационные техники объявили мне, что на ее исправление потребуется не меньше трех часов.

С сопровождающим офицером авиационной базы я осмотрел городок и его живописные окрестности. 

Затем мы поехали в Ужгород — главный город Закарпатья. Я счел долгом познакомиться с секретарем Коммунистической партии Закарпатской Украины Иваном Ивановичем Туряницей, избранным на этот пост в ноябре 19,44 года на перкой конференции местных коммунистических организаций. Нашел я его в помещении Народной рады. Он очень приветливо встретил меня; узнав, кто я такой, отвел мне комнату и предложил остаться переночевать. Иван Иванович показал выгравированный на одной из стен внутри рады дословный текст приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении войсками 4-го Украинского фронта Ужгорода и Закарпатской Украины. Потом он повел меня осматривать город, показал городской кремль, другие достопримечательности города.

Мы вернулись в помещение рады, Туряница угостил меня обедом, и мы тепло распрощались. Когда я приехал на аэродром, самолет был готов к полету, и мы немедленно поднялись в воздух.

* * *

Во второй половине дня мы прилетели на фронтовой аэродром, находившийся поблизости от штаба фронта, который в то время переместился в освобожденное на днях селение Кенты, южнее Освенцима. К моему большому удивлению, почва здесь уже просохла, при езде по грунтовым дорогам поднималась пыль. А ведь только два дня назад в Прибалтике мою машину по непролазной из-за распутицы грязи тянул к аэродрому трактор.

По приезде в штаб фронта я застал генерала А. И. Еременко собравшимся к выезду в войска. Мы сердечно поздоровались, и я изложил командующему содержание своих разговоров с Антоновым и показал ему выписку из готовящейся директивы Ставки.

— Руководствуясь ею, внесите немедленно необходимые изменения в план операции, — приказал мне Андрей Иванович. — Да, раз удар будут наносить армии правого крыла, фронтовой КП надо разместить за ними.

Командующий тут же уехал в войска.

Остаток первого дня и два последующих я занимался вместе с начальником оперативного управления фронта генерал-майором Василием Архиповичем Коровиковым корректировкой плана наступательной операции, а также изучал обстановку на фронте, знакомился с руководящим составом фронтового управления. Текущие оперативные документы в те дни — после просмотра — я отсылал на подпись к прежнему начальнику штаба генералу Ф. К. Корженевичу.

Я с удивлением узнал, что заместителем командующего является генерал армии Георгий Федорович Захаров, который еще недавно командовал 2-м Белорусским фронтом.

Посетив меня после приезда из войск, он после взаимных приветствий сказал весело:

— Начинали войну вместе и, очевидно, кончать ее будем также вместе.

Дело в том, что осенью 1941 года, когда генерал А. И. Еременко командовал Брянским фронтом, Г. Ф. Захаров был у него начальником штаба, а я — заместителем Георгия Федоровича.

* * *

С утра 2 апреля, после прибытия из войск А. И. Еременко, я вступил в должность начальника штаба фронта официально.

В тот день наша 38-я армия генерала К. С. Москаленко, прижимаясь с юга к 60-й армии 1-го Украинского фронта, которая переправилась через Одер в районе Ратибора, также начала форсировать реку. Для наступления правого крыла фронта с севера на юг, по западному берегу Одера, складывались благоприятные условия. 3 апреля пришла ожидаемая директива Ставки. Теперь, когда в состав фронта включалась 60-я армия и его удар планировался армиями правого крыла, фронтовой КП целесообразно было перенести севернее, за 38-ю армию. В тот же день мы и переехали на подготовленный КП в местечко Необшют, поблизости от города Рыбник.

Наш путь туда проходил через только что освобожденный нашими войсками город Освенцим, и я с группой офицеров штаба заехал в ставший сразу широко известным зловещий лагерь смерти, в котором фашистские палачи умертвили более четырех миллионов человек различных национальностей. С гневом смотрели мы на грязно-серые бараки, обнесенные высоким забором, опутанным проволокой, тянувшиеся на 20 километров вдоль шоссе. В районе Освенцима гитлеровцы создали 20 лагерей на площади 50 квадратных километров, подвели для перевозки сюда узников специальную железнодорожную ветку. С ужасом рассматривали мы 74 огромные печи, в которых, по рассказам жителей, день и ночь пылал огонь, печи, в которых сжигали сразу тысячи людей. Когда сюда подошли наши войска, им удалось спасти около 10 тысяч человек. Сопровождающий офицер показал нам газовые камеры — душегубки, огромные рвы, в которых сжигали узников, большие деревянные ящики с аккуратно рассортированными и подготовленными комендатурой лагеря к отправке в Германию личными вещами смертников, в том числе одеждой и обувью детей...

* * *

В то время как мы приступили к доработке плана Моравско-Остравской операции, левофланговая 18-я армия в тесном взаимодействии с войсками соседнего фронта развернула наступление на город Ружомберок. 4 апреля, после тяжелых, ожесточенных боев, войска армии совместно с бригадами чехословацкого корпуса выбили гитлеровцев из города Липтовский Микулаш. А на следующий день 18-я внезапным ударом, главным образом частями чехословацкого корпуса, овладела крупным словацким городом Ружомберок, важным узлом коммуникаций в горном массиве Большая Фатра. Генерал А. И. Антонов известил меня, что за взятие этих городов в честь войск 4-го Украинского фронта, в том числе и чехословацкого корпуса, будет произведен салют, и просил дать сведения об отличившихся войсках.

К этому времени уточненный план Моравско-Остравской операции и проект директивы фронта о наступлении на Моравскую Остраву были мною уже подготовлены. Однако подпись документов задерживалась, так как маршал Конев по каким-то причинам медлил с передачей 60-й армии.

Замедлились темпы наступления нашей левофланговой 18-й армии.

— Вам надо выехать в 18-ю армию, — сказал мне генерал А. И. Еременко. — Разберитесь на месте в обстановке на левом фланге фронта и в причинах медленного продвижения армии. Помните, что только энергичное наступление армии во взаимодействии с войсками Малиновского может ввести противника в заблуждение о направлении главного удара фронта.

Перед моим отлетом Андрей Иванович дал еще одно указание.

— Побеседуйте с руководством чехословацкого корпуса, ознакомьтесь детально с его действиями в составе армии, — сказал он. — Генерал Свобода, как стало известно, назначается министром национальной обороны, вместо него корпусом будет командовать другой генерал. Побеседуйте с заместителем начальника разведки корпуса поручиком Антонином Сохором. Он Герой Советского Союза, прекрасно знает местные условия...

5 апреля я полетел в 18-ю армию. Надо признаться, что лететь через Карпаты на маленьком неустойчивом По-2 было страшновато. Самолет то взвивался ввысь, то как будто проваливался в глубокую яму, то сносился воздушными потоками в сторону. Огромные темно-синие царственные вершины Карпат, заросшие дремучими лесами, казались какими-то хмурыми, неприветливыми. Но вот показалась и река Ваг. Из-за прошедших в горах проливных дождей она стала многоводной, разлилась. Ширина ее на ряде участков превышала 200 метров. По долине этой реки и наступали войска 18-й армии к городу Ружомберок. Впрочем, долина эта местами превращается в глубокую теснину с нависающими по обе стороны крутыми горами, обрамленными лесами или густым кустарником.

С посадочной площадки меня отвезли на армейский КП. Там я встретился с командующим армией генерал-лейтенантом А. И. Гастиловичем, членом Военного совета генерал-майором С. Е. Колониным, начальником политотдела генерал-майором Л. И. Брежневым и начальником штаба генерал-майором Н. Г. Брилевым. Я поздравил их с освобождением города Ружомберок, потом кратко проинформировал Антона Иосифовича Гастиловича о готовящейся на правом крыле фронтовой операции и о значении действий 18-й армии для скрытия замысла главного удара фронта.

Командующий 18-й армией генерал Гастилович был высокообразованным человеком с большим боевым опытом. 18-ю он возглавлял с ноября 1944 года, со знанием дела руководил боевыми действиями в ходе преодоления Карпат, в Моравско-Остравской операции. Соединения армии во время наступления освободили ряд крупных населенных пунктов, в том числе города Кошице и Попрад.

Большое впечатление произвела на меня встреча на командном пункте с начальником политического отдела армии генералом Леонидом Ильичом Брежневым. Еще до прибытия сюда я знал, что генерал-майор Л. И. Брежнев возглавлял политотдел армии во время легендарных боев на Малой земле под Новороссийском, проделал вместе с армией поистине героический ратный путь от Северного Кавказа до Чехословакии. Познакомиться же с Леонидом Ильичом лично мне довелось только теперь. С первой же беседы он запомнился мне доскональным знанием состояния дел в армии по всем важнейшим направлениям — политической работе, оперативно-тактическим и хозяйственным вопросам, причем в его информации все эти проблемы составляли неразрывное целое. Живость и общительность характера, внимательность к собеседнику, способность сразу схватывать сущность сказанного, а также готовность поддержать шутку, остров слово — эти черты быстро располагали людей к Леониду Ильичу.

О высоком авторитете Л. И. Брежнева я уже слышал от А. И. Еременко, генералов и офицеров политуправления и штаба фронта. Постоянно находясь в частях и подразделениях, в гуще воинов, Леонид Ильич не только отлично знал, какие задачи и как они решают, каковы думы и запросы людей, не только умел оказывать своевременную помощь словом и делом, но всегда оказывался в нужный момент именно там, где этого требовали интересы боя в операции.

Конечно, таких политработников очень уважали и любили воины-фронтовики. Замечательные качества человека и партийного руководителя у Л. И. Брежнева были неразрывны.

Необходимо подчеркнуть, что вся работа командарма, штаба и политаппарата 18-й армии отличалась целеустремленностью, согласованностью, твердостью в руководстве подчиненными соединениями и частями. Армия неуклонно приумножала славные боевые традиции, завоеванные в минувших боях. Большая заслуга в этом принадлежала и Леониду Ильичу Брежневу. С ним мне довелось вместе служить на 4-м Украинском фронте до конца войны. Затем Леонид Ильич был назначен начальником политуправления фронта. Он был нашим боевым комиссаром и после окончания войны — на Параде Победы под Знаменем сводного полка 4-го Украинского фронта.

* * *

На КП чехословацкого корпуса мне сообщили новость Оказывается, командир корпуса генерал Людвик Свобода в тот день принял пост министра национальной обороны Чехословацкой республики. От имени командования фронта я передал ему поздравление с победой войск корпуса, сообщил о предстоящем в их честь вечером в Москве салюте и поздравил генерала Свободу с назначением на высокий государственный пост. Людвик Свобода информировал меня, что завтра в командование корпусом вступит генерал К. Клапалек, возглавлявший ранее 3-ю чехословацкую бригаду.

С боевыми действиями чехословацкого соединения меня знакомил преимущественно начальник штаба корпуса подполковник Богумир Ломский.

Почти все работники штаба говорили по-русски. Они показали на карте, как 3-я, а за ней и вновь сформированная 4-я бригада чехословацкого корпуса неожиданно для гитлеровцев ворвались в Ружомберок с фланга и вместе с войсками 18-й армии, наступавшими с фронта, освободили город. Фашисты не успели разрушить подготовленные для взрыва важные объекты, бросили свои склады, оставили на станции много железнодорожных транспортов с грузами. На мой вопрос о наиболее отличившихся в боях частях и воинах Ломский доложил, что командование корпуса представляет к награде за бои под Ружомбероком 1-ю бригаду полковника Я. Саториса, 3-ю бригаду под командованием полковника В. Брожи, 4-ю чехословацкую бригаду полковника П. Куна, несколько отдельных частей и значительное число офицеров и солдат. В первую очередь были названы раненый командир 3-й бригады генерал К. Клапалек, тяжело раненные подпоручики Релявский и Линга. Чехословацкие офицеры просили также отметить геройски дравшийся под Ружомбероком вместе с чехословаками батальон 24-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием майора И. В. Сорокина.

В свою очередь я порадовал руководство штаба корпуса сообщением о героизме чехословацких воинов, сражавшихся бок о бок с советскими частями на других участках фронта, рассказал, что два дня назад войска 38-й армии успешно форсировали Одер южнее города Ратибор и с тяжелыми боями расширяют плацдарм за рекой. В рядах армии беззаветно дрались танкисты чехословацкой танковой бригады. В ее составе особенно храбро бились воины танкового батальона под командованием поручика С. Вайды. Сам он на своем танке лично уничтожил три вражеских танка, два орудия, а также несколько пулеметов и минометов. Он героически сложил свою голову в бою^[22].

Последний, с кем я встретился на КП чехословацкого корпуса, был заместитель начальника разведки корпуса поручик Антонин Сохор, Герой Советского Союза. Это был подтянутый серьезный офицер с умными, пронизывающими собеседника глазами. Выглядел он молодо, но было видно, что жизнь уже изрядно потрепала его. По-русски Антонин говорил хорошо, лишь с небольшим акцентом. Узнав, что я беседую с ним по поручению генерала Еременко, он даже покраснел от смущения.

Поручик Сохор действительно превосходно разбирался во внутриполитической обстановке в стране. Чувствовалось, что это стойкий коммунист с твердыми взглядами на будущее своей родины. Он рассказал немало интересного и полезного о происках врагов новой Чехословакии, об их попытках склонить на свою сторону офицеров словацкой армии, об особенностях Словацкого национального восстания. С большим воодушевлением он рассказывал о самоотверженной работе чехословацких коммунистов по созданию новой армии, укреплению ее связей с народом и Красной Армией.

— Словаки и чехи понимают, что вы несете им свободу, что советские воины — их братья, — говорил Антонин. — Есть, конечно, и люди другого склада, но это все разномастные буржуа или прислужники немцев, таких очень мало. А наши солдаты, которые давно воюют в чехословацком корпусе, очень горды тем, что пришли на свою родину бок о бок с воинами Красной Армии.

Поручик высказывал мысли, владевшие умами чехословацких рабочих, крестьян, доблестных бойцов корпуса. В этом я убедился за время пребывания в этом славном соединении, ставшем впоследствии ядром чехословацкой Народной армии.

Очень высокую оценку боевым делам солдат, офицеров, командиров и политработников корпуса дали командарм генерал А. И. Гастилович и член Военного совета армии генерал С. Е. Колонин.

— Они прекрасно сражались и раньше, а в боях за Чехословакию — выше всяких похвал, — тепло сказал Антон Иосифович. — Все так отчаянно рвутся в бой, что часто даже сдерживать приходится...

Посещение чехословацкого корпуса, встреча с командованием 18-й армии, беседы с генералами, офицерами, бойцами вселяли уверенность в том, что личный состав готов к выполнению дальнейших задач в условиях самого ожесточенного сопротивления противника.

Улетал я из армии в хорошем настроении.

* * *

К вечеру 5 апреля я прилетел на фронтовой КП и доложил командующему и членам Военного совета фронта о результатах своей поездки в 18-ю армию, о состоянии армии и чехословацкого корпуса.

О характере деятельности нового правительства Чехословакии мы узнали из полученного документа, известного как Кошицкая программа правительства Национального фронта чехов и словаков. Это правительство было сформировано 4 апреля в освобожденном 18-й армией и 1-м чехословацким корпусом городе Кошице. Правительство возглавил Зденек Фирлингер, который раньше был послом Чехословакии в СССР. Заместителем председателя правительства стал коммунист Клемент Готвальд. Министром обороны был назначен наш боевой товарищ и соратник генерал Людвик Свобода. В качестве основного принципа внешней политики Кошицкая программа выдвинула союз и сотрудничество новой Чехословацкой республики с СССР.

— Как видите, программа разрабатывалась ЦК Коммунистической партии Чехословакии, — подчеркнул генерал А. И. Еременко. — Рекомендую в первую очередь внимательно прочесть раздел о строительстве новой чехословацкой армии...

После того как Военный совет утвердил список представленных к награждению за освобождение города Ружомберок частей, а также воинов 18-и армии и чехословацкого корпуса, я передал его по телеграфу генералу А. И. Антонову.

В 23 часа 5 апреля мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением благодарности войскам фронта и салют.

Глава девятая. На земле Северной Моравии

В конце марта и в начале апреля 1945 года погода в нашей прифронтовой полосе была очень изменчивой. Ясные весенние дни сменялись пасмурными, дождливыми, иногда со снегом. Температура воздуха на равнинной территории Польши была значительно выше, чем в горной, холмистой Словакии. В то время как в полосе армий правого крыла фронта воздух в солнечные дни нагревался в середине дня почти по-летнему, в Словакии, где действовали наши левофланговые армии, в отрогах Карпатских гор еще лежал снег, температура нередко была ниже нулевой.

На стыке марта и апреля река Одер и ее притоки, берущие начало в Карпатах и ее отрогах, были полноводными, шумными и затопляли низины и долины, по которым протекали. Даже небольшие потоки теперь стали труднопреодолимым препятствием для войск. Нередко по утрам в долинах рек стояли почти до середины дня густые туманы.

Утром 6 апреля, когда мы получили распоряжение Ставки о приеме от 1-го Украинского фронта 60-й армии, ее войска полностью закончили переправу через реку Одёр и, выдвинувшись западнее реки на сорокакилометровом фронте Михельсдорф, Берендорф, постепенно поворачивались главными силами в южном направлении, лицом на город Троппау (Опава).

Левее 60-й армии 38-я и 1-я гвардейская армии генералов К. С. Москаленко и А. А. Гречко, преодолевая в первых числах апреля один оборонительный рубеж за другим, с тяжелыми боями продвигались к Одеру. Сражаясь в районе, состоявшем из сливающихся крупных населенных пунктов с каменными постройками, приспособленными для стрельбы из пушек и пулеметов, наши войска прорывали, по существу, на подступах к реке глубокий укрепрайон.

2 апреля 38-я армия, используя успех своего правого соседа, успешно форсировала реку Одер южнее города Ратибор и к 4 апреля образовала за рекой небольшой плацдарм — шесть километров в ширину и полтора километра в глубину.

Стремясь не допустить распространения наших правофланговых войск западнее реки Одер и выхода их к рекам Одер и Ольша, противник ввел против них войска, снятые с участков 1-го Украинского фронта. Кроме того, на подступах к реке Одер гитлеровцы заняли заранее подготовленные сильные полевые укрепления и приспособили для обороны населенные пункты, многочисленные озера, каналы и протоки, обильно наполнившиеся водой.

Фашистское командование решило отбросить за реку переправившиеся войска 38-й армии и ликвидировать плацдарм. С этой целью оно нанесло удар довольно крупными силами пехотных и танковых соединений при поддержке авиации. Однако командующий армией генерал Кирилл Семенович Москаленко и член Военного совета генерал Алексей Алексеевич Епишев лично организовали отпор врагу на опасном участке. И мужественные пехотинцы, танкисты и артиллеристы 38-й армии отразили все атаки фашистов, предпринимавшиеся в течение нескольких дней, нанесли им большой урон.

Совместно ссоветскими войсками в рядах 38-й армии храбро сражались танкисты 1-й чехословацкой танковой бригады под командованием майора В. Янко. За первые пять дней апреля они уничтожили 13 танков и самоходных установок, 25 орудий, 970 вражеских солдат, а 367 человек взяли в плен.

Наши войска, переправившиеся через Одер, поддерживались многочисленной артиллерией, которая вела огонь с восточного берега реки. Однако часть орудий была переброшена на левобережье. Батарейцы поддерживали пехоту и танки, следуя вместе с ними. В частности, командир орудия старший сержант М. А. Ташкин переправил свое орудие на левый берег Одера на плоту и огнем прямой наводкой уничтожил три вражеских танка. С помощью орудийного расчета Ташкина через реку была переправлена вся батарея. За храбрость, проявленную в этих боях, старший сержант М. А. Ташкин был удостоен звания Героя Советского Союза.

Большую помощь нашим войскам в их противоборстве с превосходящими силами противника на плацдарме оказывала 8-я воздушная армия генерал-лейтенанта авиации Василия Николаевича Жданова. 3 апреля ее самолеты совершили 694 боевых вылета. За этот день наши истребители вместе с зенитной артиллерией сбили 23 вражеских самолета.

6 апреля, после рассылки в армии фронтовой директивы на наступление, я поехал на КП 1-й гвардейской армии. Командарма генерал-полковника Андрея Антоновича Гречко я немного знал по Военной академии Генштаба, в которой мы учились вместе в довоенные годы, правда на разных курсах. Членом Военного совета был генерал-майор К. П. Исаев, а начальником штаба — мой однокурсник по Военной академии имени М. В. Фрунзе Александр Григорьевич Батюня, один из опытнейших штабных генералов. Он показал мне на карте положение войск армии и уточнил обстановку.

Здесь следует напомнить, что в те дни армии фронта вели начатое 24 марта наступление и в частных армейских операциях продолжали прогрызать оборону противника на дальних подступах к Моравской Остраве, Цешину и Жилине.

— Наша армия, — рассказывал генерал А. Г. Батюня, — продолжает продвигаться вперед, причем особенно успешно на флангах. В последние два дня на главном направлении наступающих войск армии разгорелись тяжелые бои за город Френштат.

Александр Григорьевич показал мне боевое донесение, в котором отмечалось мужество, героизм бойцов и командиров 81-й и 340-й стрелковых дивизий, отличившихся в боях. Например, воины 7-й роты 410-го стрелкового полка под командованием старшего лейтенанта И. Г. Чернова, прикрываясь дымовой завесой, штурмом овладели опорным пунктом Пельгжимовице. В ходе боя рота отразила три мощные контратаки и удержала занятый район. Чернов получил новую задачу: перерезать железную дорогу в районе Зебжидовице, не дать бронепоезду противника маневрировать и вести огонь по нашим наступающим частям. Бойцы стремительной атакой выполнили эту задачу. Старший лейтенант Чернов был дважды ранен, но геройски продолжал руководить боем. Бойцы роты, истребив до 150 фашистов, способствовали успешному развитию наступления полка. Роту бесстрашно поддерживал орудийный расчет старшего сержанта И. Ф. Зубарева, уничтоживший 12 пулеметных точек противника и несколько десятков гитлеровцев.

Старший лейтенант И. Г. Чернов и старший сержант И. Ф. Зубарев были удостоены звания Героя Советского Союза.

Мужественно действовали воины 72-й отдельной горнострелковой бригады полковника И. П. Амвросиева. Ломая сопротивление врага, отбивая у него один за другим населенные пункты, они подошли к реке Одер. Там в жестоких схватках уничтожили свыше 2000 и взяли в плен 170 вражеских солдат и офицеров, подбили 33 танка. В этих боях командир бригады был смертельно ранен. Посмертно полковнику И. П. Амвросиеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

— Обстановка на правом фланге и на стыке с 38-й армией с 4 апреля характеризуется, — продолжал Батюня, — на редкость жестокими боями с ударной группировкой противника, перешедшей в наступление с целью ликвидации нашего плацдарма за Одером. Однако введенный на левом фланге 38-й армии наш 11-й стрелковый корпус, стоявший в резерве, стремительно форсировал реку и помог командованию 38-й армии сковать вражеский удар.

— А на левом фланге? — спросил я.

— Там наши войска во взаимодействии с 18-й армией сегодня продвинулись на 5 километров и овладели городом Живец, — ответил Александр Григорьевич.

С командного пункта армии я перебрался на НП командарма, который был оборудован на чердаке одного из стоявших на возвышенности домов, откуда открывался хороший обзор поля боя вплоть до реки Одер. По пути я рассматривал карту с нанесенным на ней положением войск и подвел для себя некоторые итоги наступления армий фронта, начавшегося 24 марта. На правом крыле войска 38-й и 1-й гвардейской армий продвинулись на 40 километров в направлении Моравской Остравы. А левофланговая 18-я армия при содействии части сил 1-й гвардейской прошла на запад свыше 80 километров. За эти дни были освобождены несколько крупных административных центров Польши и Словакии и сотни различных населенных пунктов.

На армейском наблюдательном пункте 1-й гвардейской армии я услышал от Андрея Антоновича Гречко об обстановке то же самое, что рассказал мне начальник штаба. Затем в стереотрубу я посмотрел панораму боя на подступах к Одеру.

— Оборона противника здесь как в настоящем укрепрайоне, — сказал генерал Гречко. — Конечно, сохранение Моравско-Остравского промышленного района для Германии — это вопрос жизни и смерти. Поэтому немецкое командование построило здесь столько всевозможных укреплений и посадило в них столько войск, что преодолевать каждую пядь земли во вражеской обороне приходится с огромным трудом и большими жертвами...

— Со всем этим меня подробно ознакомил по телефону начальник штаба 1-го Украинского фронта генерал армии Петров, бывший командующий 4-м Украинским, — сказал я. — Мы с ним почти ежедневно обмениваемся по телефону информацией.

— В последнее время мы преодолеваем оборонительную полосу противника с широким использованием штурмовых батальонов и групп, по методу прорыва укрепрайонов, — пояснил Андрей Антонович. — Приведу пример из боевого опыта 569-го стрелкового полка 161-й стрелковой дивизии. Созданный там штурмовой батальон включал три стрелковые роты, в каждой из которых была в свою очередь штурмовая группа, пулеметную и минометную роты, группу разведки, саперный взвод, взвод ПТР. Батальону придавалось 6–8 орудий. В состав штурмовых групп входили стрелковый взвод, отделение саперов, одно-два орудия, станковый пулемет, два миномета, два противотанковых ружья...

Как рассказал командарм, штурмовые подразделения комплектовались наиболее опытным личным составом. Подготовка его проводилась на местности, оборудованной такими инженерными заграждениями и оборонительными сооружениями, какие возводит противник. В подготовке особое внимание уделялось выработке навыков ведения ближнего боя в траншеях, преодоления полосы огня и инженерных заграждений, атаки долговременных сооружений, организации тесного взаимодействия с артиллерией и саперами.

Утром 1 апреля 1-й штурмовой батальон полка занял исходное положение для атаки на опушке рощи. Впереди на возвышенных местах находились отдельные каменные строения, которые противник оборудовал как доты. Входы в подвалы домов соединялись траншеями и ходами сообщения полного профиля, служившими для скрытого маневрирования живой силой. Перед первой траншеей шли сплошные проволочные заграждения с противопехотными и противотанковыми минными полями. Перед батальоном оборонялись две роты противника. Штурмовой батальон поддерживал минометный полк. Перед подразделением стояла задача прорвать вражескую оборону, занять пять оборудованных под доты домов, разбросанных у дугообразной опушки леса, и в последующем, продвигаясь через лес, взять укрепленную высоту. 

В ночь накануне атаки были проделаны проходы в минных полях и проволочных заграждениях. А в 10 часов после пятиминутного огневого удара по вражескому переднему краю, когда минометчики перенесли огонь в глубину обороны, огневые подгруппы открыли огонь по амбразурам домов. Тут же по сигналу командира батальона устремились перебежками по проходам подгруппы разрушения и стрелковые взводы. Штурмовая группа 1-й стрелковой роты, ворвавшись в траншею противника и уничтожив до 20 солдат и офицеров, была остановлена огнем из ближайшего дома. Командир батальона дал команду открыть по этой цели огонь из орудий прямой наводкой. Воспользовавшись поддержкой, бойцы вплотную приблизились к дому-доту и по знаку командира дружно атаковали его. Артиллеристы и пулеметчики в это время перенесли огонь на другие цели, а минометчики поддерживали огневое окаймление штурмовой группы, которая захватила первую укрепленную позицию врага и продолжала продвигаться вперед.

Между тем гарнизон дома-дота, блокированного бойцами 2-й стрелковой роты, продолжал упорно сопротивляться, вел сильный пулеметный и артиллерийский огонь. По приказанию комбата эта группа, используя успех соседа, вышла основными силами на фланг объекта атаки и после нового артиллерийского налета во взаимодействии с группой 1-й роты ворвалась во вражескую траншею, а потом и в сам дот. Это ослабило систему обороны гитлеровцев на этом участке, создало необходимые условия для штурма остальных домов-дотов и последующего наступления через лес к укрепленной высоте. За день боя противник лишился здесь ключевых позиций, потерял убитыми и ранеными более 80 солдат и офицеров. Было взято в плен 12 солдат, захвачено 6 пулеметов, 2 орудия и другие трофеи.

— В предстоящей Моравско-Остравской операции армиям правого крыла фронта придется преодолевать мощную систему обороны противника, — сказал я. — Генерал Еременко намерен провести в ближайшие дни в тылу этих армий ряд учений по прорыву укрепленных полос. Я ему порекомендую использовать ваш опыт...

— Когда же мы получим директиву на проведение операции? — спросил А. А. Гречко.

Я ответил, что директиву Ставки мы получили 3 апреля и в соответствии с ее требованиями разработали свою. Отправка ее в войска задержалась в связи с тем, что у командующего фронтом не было ясности, передадут ли нам 60-ю армию с 1-го Украинского фронта. Сказал, что сегодня Ставка известила нас о включении 60-й армии в состав нашего фронта с полуночи 6 апреля, что после этого мы подписали директиву и отправили ее в армии, она через час-два будет получена. Я ознакомил Андрея Антоновича с основными требованиями этого документа. В целях разгрома группировки противника, обороняющегося в горах юго-восточнее и южнее Моравской Остравы, Ставка приказала командующему 4-м Украинским фронтом нанести главный удар силами 60-й и 38-й армий с двумя артиллерийскими дивизиями прорыва и 31-м танковым корпусом. Удар должен быть нанесен по западному берегу реки Одер с ближайшей задачей не позднее 12–15 апреля овладеть Троппау (Опава) и Моравской Остравой. В дальнейшем приказано продвигаться в общем направлении на Оломоуц навстречу войскам 2-го Украинского фронта, развивающим наступление на север.

Гречко спросил, какая роль отводится его армии.

Я сообщил ему, что 1-я гвардейская включена в состав фронтовой ударной группы, что завтра ей передадут из 38-й армии 95-й стрелковый и 127-й легкий горнострелковый корпуса и после прорыва обороны противника на участке Одра, Гожице объединение наносит удар по восточному берегу реки Одер. Во взаимодействии с 38-й армией не позже третьего дня операции 1-я гвардейская должна овладеть Моравской Остравой и в дальнейшем наступать на Фридек, Нови Йичив.

— Задача не из легких, — заметил А. А. Гречко, выпрямляясь и выразительно переглянувшись с начальником артиллерии. Я, конечно, понимал значение этого взгляда.

— Командование фронта докладывало Ставке о нехватке боеприпасов, — ответил я на немой вопрос командарма. — Однако обстановка такова, что ожидать, пока нам подвезут все необходимое по вашим потребностям, нельзя. Наступать придется с тем, что есть, экономнее расходовать снаряды.

...По пути на фронтовой КП я заехал на командный пункт 38-й армии. Командующий армией генерал-полковник К. С. Москаленко и член Военного совета генерал-майор А. А. Епишев находились на армейском НП, руководили удержанием и расширением плацдарма за Одером. За столом, склонившись над картой, в одиночку трудился начальник штаба армии генерал-майор Василий Фролович Воробьев, в прошлом преподаватель Военной академии Генштаба, военный историк.

— Составляю по указанию командующего план наступательной операции, конечно, руководствуясь вашей директивой, — кивнул он на лежавшую на конце стола сколотую скрепкой бумагу.

Здесь директиву фронта уже успели получить. По ней и разрабатывался план наступления. Выслушав краткий доклад, я уточнил с начальником штаба основные задачи армии в операции. 38-я армия должна была прорвать оборону противника на участке Заудиц, Крановитц и, нанося главный удар на Долни Бенешев, Моравскую Остраву по западному берегу реки Одер, не позже третьего дня операции овладеть Моравской Остравой, далее наступать на Фулнек, Оломоуц по реке Опава.

— Наша задача нам ясна, — сказал Василий Фролович. — Понятна в основном и задача левого соседа, 1-й гвардейской армии, с которой нам придется освобождать Моравскую Остраву. Хотелось бы подробнее знать о задачах 60-й армии и 31-го танкового корпуса.

— Задача 60-й армии, — ответил я, развернув свою карту, — прорвать оборону противника на участке Реснитц, Заудиц, затем, нанося удар в южном направлении, не позже второго дня операции овладеть городом Опава и в дальнейшем наступать на Литовель. Таким образом, ваш правый фланг обеспечивается надежно. 31-й танковый корпус, действуя в полосе наступления 60-й армии на ее левом фланге, должен развивать удар в общем направлении на Штернберк. Его задача — расчленить группировку противника в Моравско-Остравском промышленном районе и отрезать ей пути отхода на запад. Действия вашей и 1-й гвардейской армий в овладении Моравской Остравой обеспечивает 8-я воздушная армия. Помимо согласованных с вами действий по объектам на поле боя она прикрывает ваше наступление с воздуха и не допускает подхода в район ваших действий резервов противника с запада.

— Оборона противника перед нами, по данным разведки, исключительно сильная, — глядя на карту, сказал генерал Воробьев. — А подавить ее с должной надежностью вряд ли удастся. У половины полков нашей артиллерии запас снарядов менее одного боекомплекта.

— И в других армиях с боеприпасами тоже трудно, — сообщил я. — Фронт в данном случае помочь вам не сможет. А наступать надо во что бы то ни стало. Обстановка требует, сами понимаете. Но я вижу, что вы в своем плане предусматриваете не только экономию боеприпасов, но и широкий маневр огнем. Это правильно. 

— В этом мы видим выход из положения, — согласился Воробьев. — Продолжительность и интенсивность артиллерийской подготовки вынуждены сократить — сейчас разведчики и артиллеристы все внимание отдают уточнению и выявлению скрытых огневых позиций артиллерии и танков противника, чтобы бить по ним только наверняка. Затем, конечно, сыграет свою роль маневр огнем, его своевременность и точность. Этими вопросами постоянно занимается командарм. Вы ведь знаете, что Кирилл Семенович Москаленко в прошлом артиллерист.

Вскоре появился генерал К. С. Москаленко, которого я не встречал со времени Воронежско-Касторненской операции 1943 года. Он уже тогда командовал 38-й армией, а я был начальником штаба Брянского фронта.

Кирилл Семенович с тех пор мало изменился, несмотря на то, что испытать ему пришлось немало, командуя армией в серьезнейших сражениях на Днепре, под Корсунь-Шевченковским, Сандомиром, на Дуклинском перевале...

Вошел он, как всегда, быстро, порывисто, поздоровавшись, стал оживленно рассказывать о том, что наши войска отбили все атаки противника за рекой Одер и расширили плацдарм. Сказал и о том, что на армейском наблюдательном пункте был генерал Еременко.

Поскольку о задачах в предстоявшей операции с Кириллом Семеновичем разговаривал командующий фронтом, я поторопился возвратиться на командный пункт фронта. Генерал А. И. Еременко в это время заслушивал доклады моего заместителя генерала В. А. Коровикова и начальника разведки фронта генерала М. Я. Грязнова о продвижении войск за день, о начертании вражеских оборонительных рубежей и о силах, которыми они обороняются.

Василий Архипович Коровиков после доклада передал командующему новую карту с нанесенным на ней положением армий к концу дня. Андрей Иванович на основе личных наблюдений с НП Москаленко несколько расширил на карте плацдарм 38-й армии за Одером.

3 апреля А. И. Еременко подписал приказ 18-й армии на проведение армейской операции, которая имела вспомогательное назначение по отношению к Моравско-Остравской, отвлекала туда внимание и силы противника:

«18-й армии в составе стрелкового и чехословацкого армейского корпусов с артиллерийскими инженерными частями усиления нанести удар в общем направлении от Ружомберок на Жилину с ближайшей задачей выйти на рубеж Яблунков, Чадца, Жилина и в последующем наступать на Голешов»^[23].

Потом командующий фронтом в моем присутствии заслушал доклад начальника разведки о противнике.

Генерал-майор Михаил Яковлевич Грязнов был опытным, инициативным и изобретательным разведчиком.

— Теперь перед 4-м Украинским фронтом обороняются исключительно немецкие войска, — докладывал М. Я. Грязнов. — Венгерская армия, которая входила в армейскую группу «Хейнрици», в конце марта была расформирована и ее дивизии заменены немецкими. Группа «Хейнрици» тоже упразднена. Все немецкие дивизии, как прежние, так и вновь прибывшие, противостоявшие нашему фронту, объединены в 1-ю танковую армию под командованием генерала танковых войск Неринга. Однако эта армия была таковой только по названию: три четверти ее дивизий являются пехотными.

А. И. Еременко поинтересовался теперешним составом 1-й танковой армии, и генерал Грязнов уточнил, что в нее входят 24-й танковый, 11-й и 59-й армейские и 49-й горнострелковый корпуса, которые занимают следующее положение: перед 60-й армией — две пехотные, одна танковая («Охрана фюрера») и одна лыжная дивизии, а также три отдельных батальона; перед 38-й армией — две пехотные и одна летно-пехотная дивизии, два стрелковых полка и четыре отдельных батальона; перед 1-й гвардейской армией — две пехотные, две танковые (19-я и 8-я) и две горнострелковые дивизии, семь отдельных батальонов; перед 18-й армией — три пехотные дивизии, один полк и пять отдельных батальонов.

— В оперативном резерве противника на участке Троппау и севернее Моравской Остравы дислоцируются две танковые дивизии и два полка, — добавил Михаил Яковлевич и заключил: — Таким образом, немецко-фашистское командование, придавая огромное значение обороне Моравско-Остравского промышленного района, сосредоточило против нас 13 пехотных и 5 танковых дивизий. Кроме того, по нашим данным, у противника насчитывается 235 самолетов, базирующихся в основном на аэродромах Острава, Долни Бенешов, Оломоуц, Простеев, Пардубице, Главнице.

— Вы не уточнили начертание укрепрайона перед армиями правого крыла фронта, — укоризненно заметил Грязнову и мне командующий. 

— Схему укреплений на северных подступах к Моравско-Остравскому промышленному району дадим дня через три, — ответил начальник разведки. — Завтра из чехословацкого корпуса приедут три офицера во главе с подполковником Кокердой, которые до 1938 года служили в укрепрайоне. А послезавтра мы ожидаем переброски к нам самолетом двух чехословацких партизан, которые участвовали в строительстве укрепрайона, причем один из них был прорабом. Кроме того, мы нашли несколько местных жителей из числа обслуживавших укрепрайон в довоенные годы.

Когда мы остались с А. И. Еременко вдвоем, я доложил ему о ходе подготовки 1-й гвардейской армии к операции.

— Москаленко меня информировал обо всем, когда я был у него на наблюдательном пункте, — сказал Андрей Иванович.

В полночь заработала проводная связь с 60-й армией. Я позвонил командарму генерал-полковнику Павлу Алексеевичу Курочкину, поздравил его с включением армии в состав нашего фронта. Он поблагодарил меня, но каким-то невеселым голосом.

— Ты, по-видимому, не особенно обрадован этим событием? — спросил я.

— Я солдат, — ответил он. — Приезжай завтра ко мне, познакомишься с моим штабом, и поговорим обо всем.

Я, конечно, понимал, что передача 60-й армии из 1-го Украинского фронта, который после Верхне-Силезской операции достиг реки Нейсе и вместе с действующим севернее его 1-м Белорусским фронтом устремлялся к Берлину, едва ли радует Павла Алексеевича, потому что все это означало: в боях за Берлин, о которых мечтал всю войну каждый советский воин от солдата до маршала, он со своей армией участвовать не будет.

При рассмотрении группировки противника, предназначавшейся для обороны Моравско-Остравского промышленного района, сразу бросалось в глаза, что здесь были сосредоточены опытные и стойкие войска, в том числе танковая дивизия «Охрана фюрера». Укрепленная полоса с мощными укреплениями в комбинации с дотами прикрывала Моравскую Остраву с востока и юга. Это объяснялось исключительно важным значением Моравско-Остравского промышленного района для фашистской Германии, о которой я уже говорил.

На следующий день с разрешения командующего я и начальник политуправления фронта генерал-лейтенант Михаил Михайлович Пронин поехали в 60-ю армию. По небольшому мосту пересекли Вислу, которая в том месте была еще маленькой, незаметной речкой. А через Одер мы переезжали в большом красивом городе Ратибор, коренном польском городе Рацибуж, долгое время находившемся под немецким гнетом. Оккупанты успели в значительной мере заселить город немцами. Неширокий, несудоходный в том месте Одер (по-польски — Одра) из-за весеннего половодья разлился до 200 метров в ширину и затопил долину.

...Командующий армией генерал-полковник П. А. Курочкин, член Военного совета генерал-майор В. М. Оленин и начальник штаба генерал-майор А. Д. Гончаров занимались планом операции. После взаимных приветствий Павел Алексеевич ознакомил меня со своим решением.

60-я армия в составе трех стрелковых корпусов (девять стрелковых дивизий), 31-го танкового корпуса, 13-й артиллерийской дивизии прорыва, артиллерийской бригады, двух артиллерийско-противотанковых бригад, минометной бригады, истребительно-противотанкового полка, двух минометных полков, штурмовой инженерно-саперной бригады и инженерно-саперной бригады должна была прорвать оборону противника на участке Респитц, Заудиц, нанося главный удар левым флангом в направлении Краверте, Диттердорф, овладеть Троппау (Опава) и в дальнейшем наступать на Литовель, имея в первом эшелоне два стрелковых корпуса. Один стрелковый и танковый корпуса будут наступать за левофланговым стрелковым корпусом.

— У вас столько танковых, артиллерийских, противотанковых и инженерных средств, сколько нет у всех наших остальных армий, — удивился я.

— Ну так ведь прорывать-то придется сильную многополосную оборону с многочисленными дотами, — подчеркнул генерал Курочкин. — Мы надеемся, что вы как следует поддержите нас авиацией.

— План обеспечения наступления наших войск воздушной армией на днях получите. Кроме того, с началом наступления армии на вашем НП будет находиться представитель воздушной армии, которому вы будете давать свои заявки. Как у вас с изучением укреплений противника в полосе наступления армии? Есть ли данные о долговременных сооружениях? — спросил я начальника штаба.

А. Д. Гончаров ответил утвердительно.

— Что ж, ждем завтра ваши данные в штабе фронта. Вы получите составленную у нас схему обороны противника.

Затем я ушел с генералом А. Д. Гончаровым в штаб, а генерал М. М. Пронин — к члену Военного совета В. М. Оленину.

Гончаров познакомил меня с руководящим составом штаба армии. Потом я вместе с командармом выехал в дивизии. Там всесторонне готовились к предстоящему наступлению. Численный состав соединений был выше, чем в других наших армиях. В целом состояние войск 60-й армии и ход их подготовки к наступлению были хорошими.

* * *

С 8 апреля генерал Еременко вместе с командармами начал проводить в тылу армий, намеченных для нанесения удара, показательные учения. Основная цель их сводилась к обучению организовывать взаимодействие в бою между пехотой, артиллерией и танками при преодолении вражеских укрепленных полос, готовить практически войска к штурму дотов. Мне почти безвыездно приходилось оставаться во время учений на фронтовом КП.

Я и генерал М. Я. Грязнов тщательно изучили с помощью офицеров чехословацкого корпуса данные всех видов фронтовой и армейской разведки, показания пленных и перебежчиков, материалы, полученные от партизан и местных жителей, и на этой основе составили подробную схему укреплений на подступах к Моравской Остраве и описание этих укреплений, в первую очередь дотов.

Как мы и предполагали, противник предпринял попытку сильным ударом отбросить наши войска с подступов к Моравской Остраве с таким расчетом, чтобы сорвать или по крайней мере задержать их наступление. Утром 8 апреля части трех пехотных и трех танковых дивизий противника нанесли удар на стыке 38-й и 1-й гвардейской армий, стремясь оттеснить наши части с занимаемых ими плацдармов на берегу Одера.

Развернулись ожесточенные бои. Ценой больших потерь гитлеровцам удалось вернуть себе несколько населенных пунктов.

При отражении вражеских атак отличались многие подразделения и воины нашего фронта. Исключительную храбрость и стойкость проявили артиллеристы 126-го легкого горнострелкового корпуса 38-й армии сержант Рахимжан Токатаев и младший сержант Ф. К. Кердань, подбившие из своих орудий по нескольку танков противника. Оба они были удостоены звания Героя Советского Союза.

Чтобы восстановить утраченные позиции, командующий 1-й гвардейской армией генерал А. А. Гречко силами 129-й гвардейской и 167-й стрелковых дивизий нанес удар с рубежа лес Домбрау, Сыринка в направлении Вытшеншув, Рогув. Наступление противника было приостановлено. Фронт стабилизировался на линии Тунскирх, Камень, Роговец, Мощеница, Забжыдовице, Охабы, Живец, Камешница, Браница, Врутки, Каменна Поруба.

Атаки противника на стыке армий генералов Москаленко и Гречко продолжались и в последующие дни, но сколько-нибудь значительных успехов ему не принесли. Правда, 9 апреля гитлеровцам удалось овладеть южной окраиной Тунскирха и железнодорожным полустанком восточнее этого пункта на занятом нами плацдарме. Но зато на поле боя фашисты оставили подбитыми и сожженными 14 танков, 4 бронетранспортера и до 600 трупов солдат и офицеров. Наши части, сдерживая врага, отбили все его атаки, а затем восстановили положение. Плацдарм за рекой продолжал расширяться.

Несмотря на то что противник бросил сюда все свои резервы и новые войска с других участков, положение его с каждым днем ухудшалось. Вражеские дивизии несли большие потери, моральный дух фашистских войск падал.

Мы получали сведения о том, что многие немецкие солдаты покидают позиции при появлении наших танков, что в гитлеровских войсках участились случаи дезертирства и что фашистское командование, пытаясь помешать разложению своих войск, широко применяет расстрелы на месте для устрашения солдат.

Через два дня я и генерал М. Я. Грязнов докладывали командующему составленное нами на основе различных данных описание оборонительной полосы на подступах к Моравско-Остравскому промышленному району и схему оборонительных рубежей с обозначением на ней железобетонных сооружений.

Надо сказать, что в приграничной северо-восточной зоне Чехословакии в течение 1933–1938 гг. строился с помощью французских военных инженеров укрепленный район, предназначенный для противодействия немецко-фашистским войскам, если они попытаются захватить Моравско-Остравский промышленный район и всю Чехословакию, об оккупации которой Гитлер открыто говорил со времени своего прихода к власти в Германии. Но уже в 1938 году, когда Чехословакию возглавило профашистское правительство, сооружение укрепрайона было прекращено, он остался недостроенным и в 1939 году по воле мюнхенских «миротворцев» был сдан гитлеровцам без единого выстрела. В первые годы войны фашистское командование сняло из укрепрайона значительное число орудий, оставив в дотах лишь малокалиберные пушки и крупнокалиберные пулеметы. Оно считало, что он никогда не понадобится. Однако в последние месяцы положение резко изменилось. Немцы стали восстанавливать и модернизировать заброшенный укрепрайон. Там были поставлены новые орудия. Троппау и Моравская Острава — главные города, которые особенно прикрывались противником на направлении предстоящего нашего удара, — были превращены гитлеровцами в мощные узлы сопротивления. Кроме того, севернее этих городов, по левым берегам Опавы и Одера, на десятки километров тянулись полевые укрепления, связанные между собой единой огневой системой.

С востока и северо-востока подходы к Моравской Остраве прикрывались двумя оборонительными рубежами. Первый проходил по восточному и западному берегам реки Ольша — от Богумина на Цешин и Скочув — и состоял из укреплений полевого типа, сплошных траншей в одну-две линии, противотанкового рва и долговременных точек типа железобетонных колпаков и дотов. Общая глубина обороны достигала 6–10 километров. Второй рубеж пролегал в нескольких километрах восточнее Моравской Остравы, огибал город с северо-востока, перерезая реку Опава, выходил на ее правый берег и следовал далее примерно на километр к югу от города. Оба рубежа представляли собой систему мощных дотов, расположенных в две, а на отдельных направлениях в три и четыре линии, с промежутками между дотами от 120 до 700 метров. Доты по качеству постройки и мощи вооружения относились к типу первоклассных сооружений.

В составлении схемы и описания укрепрайона мне и генералу Грязнову оказал неоценимую помощь подполковник чехословацкого корпуса Кокерда.

При составлении и оформлении этих документов у меня, да и не только у меня, возникли сомнения: не совершаем ли мы ошибку, нацеливая главный удар на Моравскую Остраву с севера, непосредственно на железобетонные сооружения укрепрайона? Однако, учитывая, что сооружение его закончено не было и что он в значительной мере был демонтирован немцами в начале войны, а восстановлен лишь в последнее время, и то далеко не полностью, эти наши сомнения стали рассеиваться. К тому же, как я видел на наблюдательном пункте А. А. Гречко, против 1-й гвардейской армии на восточных подступах к Моравской Остраве немцы создали не менее мощные укрепления с дотами, чем в бывшей северо-восточной приграничной зоне Чехословакии. Да и войск, особенно танковых, на восточных подступах к Моравской Остраве было значительно больше, чем на северных.

Как мы увидели из последующего развития событий, решение атаковать противника главными силами фронта именно с севера, а не с востока было, безусловно, целесообразным.

Войска ударной группировки фронта готовились к наступлению детально и всесторонне. Уроки мартовской операции учитывались командованием всех степеней. В тылах корпусов и дивизий продолжали проводиться учения по отработке взаимодействия пехоты со всеми родами войск при преодолении сильно укрепленных вражеских рубежей. Подготовка к операции осуществлялась в условиях строжайшего соблюдения мер маскировки. Передвижение войск, инженерные работы в намеченных исходных районах для наступления производились только ночью. Пристрелка артиллерии, воздушная разведка и фотографирование ее велись без нарушения привычного для противника режима стрельбы и авиационных налетов.

Одновременно для дезориентации врага усиленно проводились инженерные работы полевого типа на второстепенных участках фронта. Инженерные части ремонтировали дороги, восстанавливали и строили мосты и т. д.

В ходе подготовки операции генерал А. И. Еременко и я ежедневно к вечеру подводили итоги работы за день. За время довольно продолжительной совместной работы мы стали хорошо понимать друг друга. Наши добрые отношения, основанные на взаимном доверии и уважении, сложились еще в Прибалтике. Они продолжались и здесь, на новом для нас фронте.

В обсуждении результатов проведенной работы, проходившем, как правило, четко и по-деловому, участвовали члены Военного совета генералы Л. З. Мехлис и В. М. Новиков, начальник разведуправления генерал М. Я. Грязнов, командующий артиллерией генерал Г. Г. Кариофилли и мой заместитель генерал В. А. Коровиков.

На совещании, которое командующий фронтом провел вечером 12 апреля, шла речь о готовности войск фронта к наступлению. Всех нас беспокоило положение с. пополнением соединений личным составом и боеприпасами. Принятыми нами мерами около 10 тысяч человек возвратились в строй из запасных полков и госпиталей. Помимо заявки на пополнение фронта танками и самоходками до штатного количества мы попросили Ставку усилить нас четырьмя самоходными артполками. Были приняты меры к дополнительному укомплектованию самолетами 8-й воздушной армии.

В это время особенно энергично и широко развернулась партийно-политическая работа, которая была нацелена прежде всего на поддержание у личного состава высокого наступательного порыва и самоотверженности. На собраниях, в беседах и печати приводились многочисленные факты геройских подвигов, совершаемых нашими воинами. С другой стороны, сообщались бесчисленные факты зверств фашистских варваров. Руководство партийно-политической работой на фронте осуществляли опытнейшие политработники генералы Л. И. Брежнев, А. А. Епишев, К. П. Исаев, С. Е. Колонин, С. М. Новиков, В. М. Оленин, М. М. Пронин и многие другие.

Особое внимание в политической работе уделялось разъяснению особенностей предстоящих боевых действий, связанных с прорывом линий долговременных укреплений, необходимости стремительного развития удара. Личный состав воспитывался в духе глубокого уважения к братскому чехословацкому народу и ненависти к немецко-фашистским поработителям. В частях и подразделениях проводились партийные и комсомольские собрания на тему: «Освободительная миссия Красной Армии и задачи коммунистов и комсомольцев по оказанию помощи борющемуся братскому чехословацкому народу». На эту же тему проводились беседы, доклады, выпускались номера газет...

За два дня до начала наступления Военный совет фронта провел совместное совещание со штабом партизанского движения.

Накануне операции на всем фронте детально уточнялся передний край обороны противника, выявлялись прикрывающие его заграждения. В корпусах и дивизиях силами от роты до батальона при поддержке артиллеристов и минометчиков велась разведка боем с целью вскрыть огневую систему обороны противника и захватом контрольных пленных уточнить его группировку, а также нумерацию частей, действующих на данном участке. Тщательно велась также инженерная разведка оборонительных сооружений, уточнялись места переправ и бродов через реки Опава и Одер, готовились сборные мосты для быстрой наводки их на этих реках при форсировании.

В армиях создавались штурмовые батальоны и группы с включением в них саперных подразделений для захвата, уничтожения и блокирования дотов.

С целью маскировки главного удара фронта за два дня до начала операции перешла в наступление в направлении на Жилину левофланговая 18-я армия.

Днем 14 апреля генерал армии А. И. Еременко наблюдал в 38-й армии за действиями батальона, проводившего разведку боем. Этот бой подтвердил наши данные о противнике и его намерениях — многочисленные вражеские части занимали развитую сеть оборонительных сооружений, располагали мощной, тщательно организованной системой огня. Не было сомнений в том, что гитлеровцы будут обороняться ожесточенно и упорно. А. И. Еременко отдал приказ командармам: «Войскам ночью занять исходное положение и быть готовыми к наступлению в 6 часов 15 апреля. Вывод войск произвести с соблюдением строжайших мер ночной маскировки, обратив особое внимание на звуко — и светомаскировку».

Рано утром мы переместились на фронтовой НП. Солнце подымалось все выше и выше и все чаще проглядывало из-за облаков. Дымка, которая при восходе была густой, к 9 часам стала рассеиваться. День обещал быть ясным, погожим. Воздух постепенно стал нагреваться, но все же было еще свежо.

Итак, мы развернули в 200-километровой полосе действий 4-го Украинского 40 стрелковых и 6 авиационных дивизий, более 6 тысяч орудий и минометов, свыше 300 танков и САУ, 435 боевых самолетов^[24]. А вражеская группировка, противостоящая фронту, имела 20 дивизий, более 2100 орудий и минометов, свыше 300 танков и 280 самолетов. Войска нашего фронта превосходили противника по количеству дивизий в два с лишним, по артиллерии в три, по самолетам в полтора раза, а в танках имели равенство. Тем не менее наступать при таком соотношении сил на мощно укрепленный район было задачей весьма и весьма трудной.

* * *

В 10 часов 30 минут 15 апреля началось наступление армий правого крыла 4-го Украинского фронта. Атаке войск 60-й армии предшествовала артиллерийская и авиационная подготовка, продолжавшаяся 70 минут. На главном направлении удара этой армии части 28-го и 15-го стрелковых корпусов на шестикилометровом участке прорыва преодолели многочисленные заграждения перед вражеским передним краем и ворвались в первую траншею. Уничтожив и пленив вражеских солдат и офицеров, защищавших ее, они рванулись вперед, после ожесточенных схваток за вторую траншею преодолели ее и стали медленно продвигаться, обходя узлы сопротивления с флангов. Части первого эшелона армии при поддержке артиллерии, в первую очередь 13-й артиллерийской дивизии прорыва генерал-майора артиллерии В. И. Кофанива, и при содействии авиаторов воздушной армии генерала В. Н. Жданова захватили сильные опорные пункты противника Пилтш, Олдржихов, Служовице и другие. Особенно мужественно бились с врагом в тот день под командованием Героя Советского Союза генерал-майора П. В. Тертышного части 15-го гвардейского корпуса, действовавшего на левом фланге армии.

В 38-й армии после 35-минутной артиллерийской подготовки пошли в атаку на шестикилометровом участке Заудау, Крановитц части 11-го и 101-го стрелковых корпусов, поставленных в первый эшелон армии рядом с войсками главной группировки 60-й армии. Здесь в первый день операции особенно отличились воины 11-го стрелкового корпуса генерал-майора М. И. Запорожченко.

Одновременно перешла в наступление и 1-я гвардейская армия генерала А. А. Гречко. Ее ударная группировка после 40-минутной артиллерийской подготовки атаковала вражеские позиции на узком 6-километровом участке между станциями Гожыце и Лазиска. В первом эшелоне армии были 95-й стрелковый корпус генерал-майора П. П. Мельникова, 107-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Д. В. Гордеева и 3-й горнострелковый корпус генерал-майора А. Я. Веденина.

Медленно, с чрезвычайно тяжелыми боями развивалась эта операция. Наступление велось по методу прорыва укрепленных полос с долговременными сооружениями. Глубоко эшелонированные во всей полосе от бывшей северо-восточной границы Чехословакии до реки Опава доты создавали труднопреодолимые препятствия для войск, задерживали их продвижение вперед. Эти многочисленные доты и дзоты уничтожались специально выделенными армейскими штурмовыми батальонами и группами, сопровождаемыми танками, артиллерией и самолетами. Захват каждого дота являлся, по существу, героическим подвигом. Вот что, в частности, говорится в журнале боевых действий:

«Штурмовая группа капитана С. Ф. Харченко в момент артиллерийского налета скрытно подобралась к доту. Он был опоясан колючей проволокой в шесть рядов. Саперы Кушка и Никулин под огнем противника сняли проволоку и пропустили к доту штурмовую группу. В окопах перед дотом оборонялись вражеские солдаты. Дружной атакой штурмовая группа уничтожила их. Затем саперы заложили под стену дота 250 килограммов взрывчатки и взорвали ее. Не успел еще рассеяться дым от взрыва, а наши храбрецы — бойцы штурмовой группы уже подбежали к выходам и амбразурам дота. Гарнизон его в составе 30 солдат и 2 офицеров сдался в плен».

В таких же примерно условиях пришлось наступать и воинам 38-й армии. Ее части встретили упорное сопротивление противника. Насыщенность обороны танками, долговременными огневыми точками и многочисленными минными полями потребовала выдвинуть в боевые порядки пехоты больше орудий для стрельбы прямой наводкой. От умелых действий артиллеристов нередко зависел успех боя. И батарейцы с честью выполняли возложенные на них задачи. Так, 15 апреля в районе Креснитц, что на подступах к реке Опава, где противник оказал упорное сопротивление, подавить его огневые точки было приказано артиллерийской батарее капитана В. С. Припутнева из 18-й отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады. Несмотря на артиллерийско-пулеметный огонь, батарейцы начали смело выдвигаться к позициям врага. Во время преодоления минного поля был убит водитель первой машины. За руль сел комбат. Он первым развернул головное орудие и вместе с расчетом с близкого расстояния открыл огонь. За командиром последовал и остальной личный состав батареи. После подавления противника батарея вместе с пехотой устремилась вперед к следующему опорному пункту врага, находившемуся в небольшом поселке Олдржихов. При подходе к нему вражеским снарядом была разбита машина, которую вел командир батареи, и выведен из строя весь орудийный расчет. Капитан В. С. Припутнев получил ранение в голову. Но отважный офицер не покинул боевого поста. Сделав себе перевязку, он продолжал командовать подразделением. А несколько позже Василий Степанович в связи с большой потерей людей сам встал у прицела орудия. В этом бою он лично уничтожил три танка, четырнадцать огневых точек и свыше ста гитлеровцев. За проявленный героизм В. С. Припутневу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Большую помощь наземным войскам оказывала авиация 8-й воздушной армии. В течение 15 апреля наши летчики, нанося удары по противнику, произвели 960 самолето-вылетов на главном направлении. Бок о бок с нимисражались и авиаторы 1-й чехословацкой смешанной авиадивизии. Это соединение было сформировано в начале года на базе 1-го чехословацкого авиаполка.

С нового фронтового наблюдательного пункта хорошо просматривались некоторые участки, на которых вели бои части 60-й и 38-й армий, особенно взрывы дотов и воздушные бои над полем боя. Командующий фронтом вел наблюдение с верхнего этажа школы, а я со своими заместителями и группой офицеров штаба расположился на открытой веранде второго этажа.

После 12 часов меня вызвал А. И. Еременко.

— Середина дня, а войска продвинулись всего на два-три километра, — с огорчением сказал он. — Я поеду в 38-ю и, возможно, побываю в 1-й гвардейской. Надо разобраться на месте и принять меры, чтобы наступление развивалось энергичнее. — Еременко отвернулся от карты, посмотрел на меня. — А вы по плану должны быть в 60-й? — спросил он и добавил: — Поезжайте туда и передайте Курочкину, пусть строже следит, чтобы части не задерживались перед дотами, а обтекали их с флангов. Главное же — проверьте готовность к вводу в бой танкового корпуса.

На наблюдательном пункте генерала П. А. Курочкина, куда я прибыл, царила деловая обстановка. Командарм после краткого доклада подвел меня к огромной, во весь стол, фотосхеме.

— Вот они — доты, — сказал Павел Алексеевич. — Противник из них имеет возможность вести огонь не только вперед, но и по флангам и в тыл. Это значит, что обтекать такие точки трудней, чем мы думали, — части несут большие потери... В этом одна из причин того, что продвигались медленно. Сейчас дело пошло лучше — стали ослеплять доты огнем по амбразурам с близких дистанций и дымом из шашек...

— Правильно, это предусматривалось и отрабатывалось на учениях, — заметил я.

— Отрабатывалось, но в широких масштабах до сих пор не применялось, — уточнил генерал Курочкин. — Такого количества дотов и дзотов в обороне противника наши командиры частей еще не встречали.

— С дотами ясно, — сказал я. — А как с ведением боя в глубине обороны?

— Прорываем оборонительные позиции на узких участках, а потом соединяем захваченные участки в один. В штурмовые батальоны и группы и во все части первого эшелона выдвигаем орудия и целые батареи для стрельбы прямой наводкой. Придаем, правда, немного танков и самоходных орудий. Спасибо воздушной армии — летчики хорошо нам помогают...

После 16 часов дня командиры передовых частей донесли командарму, что противник отводит главные силы за реку Опава, но для обеспечения отхода часть сил оставляет в обороне на северном берегу реки. Я с НП 60-й армии связался по телефону с командармом-38 генералом Москаленко. Он сообщил, что такие же данные имеет от своих передовых корпусов.

К этому времени 60-я и 38-я армии прорвались на фронте около 15 километров на семикилометровую глубину. Примерно такое же положение было и в 1-й гвардейской армии. Генерал П. А. Курочкин в 17 часов ввел на Троппау (Опава) 31-й танковый корпус генерал-майора танковых войск Г. Г. Кузнецова. Вместе с ним пошел прибывший накануне командующий бронетанковыми войсками фронта, хорошо известный в армии танковый военачальник, генерал-лейтенант танковых войск Федор Тимофеевич Ремизов.

Я доложил об обстановке генералу А. И. Еременко, генералу А. И. Антонову в Генеральный штаб и поехал на фронтовой НП.

К 22.00 15 апреля командующий и я донесли начальнику Генерального штаба, что, перейдя в наступление, войска фронта прорвали сильную, заблаговременно укрепленную оборону противника и продвинулись до 8 километров.

На следующий день ударная группировка фронта продолжала пробиваться через укрепленные полосы противника, захватывая одну за другой вражеские позиции и доты. Днем 17 апреля 60-я и 38-я армии вышли к реке Опава. Части армий разведали броды через реку и разминировали их, а вечером начали форсирование ее в 11-километровой полосе восточнее города Троппау (Опава). В боях за водный рубеж воины различных родов войск действовали очень слаженно. Следует отметить отличное руководство инженерными частями начинжа фронта генерал-майора инженерных войск З. И. Колесникова. Генерал Курочкин сообщил мне, что после огневого налета саперы капитана А. С. Баюнова под сильным огнем гитлеровцев переправились на южный берег реки и закрепились там. 1-я рота 17-го горного инженерно-саперного батальона старшего лейтенанта А. С. Антонова, наведя переправу через реку Опава, вместе со стрелковыми подразделениями вышла на южный берег реки и вступила в бой с контратакующими фашистами. Проделывая проходы в минных полях, взвод 19-го горного инженерно-саперного батальона лейтенанта Г. В. Лабудкина вступил в бой с вражеской разведгруппой, насчитывавшей до взвода. Саперы отбросили гитлеровцев и успешно выполнили задание. Особенно отличились красноармейцы П. М. Горобец, А. Ф. Пальцев, И. Г. Крюков, Н. И. Орел, В. А. Проценко.

За саперами последовала пехота. Батальон капитана И. М. Снигирева одним из первых форсировал реку. Первая рота лейтенанта Ю. Асадулина, переправившись, сразу пошла в атаку. Завязалась рукопашная схватка. Наши подразделения почти полностью истребили подброшенный сюда немецкий запасной батальон, а уцелевших гитлеровцев пленили.

Из соединений первыми форсировали Опаву 322-я стрелковая дивизия 60-й армии под командованием генерал-майора П. И. Зубова и части 271-й стрелковой дивизии полковника И. Ф. Хомича из 38-й армии.

В это время фронтовой НП находился на высотке поблизости от селения Рогув, откуда хорошо просматривалась Моравская Острава.

Немецко-фашистское командование стремилось всеми мерами удержать за собой Моравскую Остраву и вводило для этого все новые силы. Сюда были переброшены с других участков, в том числе и с берлинского направления, 1-я и 6-я танковые, 158-я и 254-я пехотные и 10-я моторизованная дивизии.

Войска 60, 38 и 1-й гвардейской армий продолжали прорыв укрепленных полос противника на западных берегах рек Опава, Ольша, Одер. Уничтожая методическим огнем доты и дзоты, а также огневые точки в каменных домах, части медленно продвигались вперед. К этому времени фронт получил от Ставки боеприпасы, но в армии их еще не подвезли.

Наиболее упорные бои развернулись за город Троппау (Опава), защищенный с востока рекой и опоясанный 30 дотами. 22 апреля дивизии 60-й армии форсировали Опаву на широком фронте и начали штурм города. Уничтожение дотов проводилось и здесь в основном штурмовыми батальонами.

К вечеру 22 апреля после упорного штурма 60-я армия овладела городом Троппау (Опава), важным промышленным центром Чехословакии, узлом шоссейных и железных дорог, крупным опорным пунктом обороны противника на подступах к Моравской Остраве с запада. Первыми с севера ворвались в город 100-я и 246-я стрелковые дивизии 28-го стрелкового корпуса генерала М. И. Озимина совместно с двумя бригадами 31-го танкового корпуса генерала Г. Г. Кузнецова. За умелую организацию и руководство боевыми действиями армии при форсировании реки Опава с прорывом сильно укрепленных позиций врага, взятие города Троппау (Опава) и проявленные при этом личную отвагу и мужество командующий 60-й армией генерал-полковник П. А. Курочкин был удостоен звания Героя Советского Союза. Многие соединения и части армии были награждены орденами. В 23 часа 30 минут столица нашей Родины Москва салютовала войскам 4-го Украинского фронта, в основном 60-й армии, за взятие города Троппау (Опава).

В это время войска 1-й гвардейской армии генерала А. А. Гречко и левофланговые соединения 38-й армии генерала К. С. Москаленко, выдвигаясь к югу, завязали упорные бои на подступах к Моравской Остраве. Однако с помощью переброшенных новых дивизий враг замедлил наше продвижение к городу.

На другой день я поехал в 1-ю гвардейскую армию. Генерал А. А. Гречко организовал свой НП на крыше дома, стоящего на холме. Анализируя результаты наступления армии в предыдущие дни, мы еще раз убедились в том, что нацеливание удара на Моравскую Остраву с севера было правильным. Немецко-фашистское командование, предполагая, что наступление на город последует с востока, возвело особенно мощные полевые укрепления именно на восточных подступах к Моравско-Остравскому району. Наступление же с севера противник считал маловероятным. Понадеявшись на доты, гитлеровцы не возводили здесь таких полевых укреплений и заграждений, как на востоке. Наступавшие с севера войска были уже близки к завершению прорыва укреплений противника перед Моравской Остравой. Поэтому распоряжением командующего фронтом главные силы 1-й гвардейской армии стали переправляться через Одер для наступления на Моравскую Остраву с севера, а 38-я армия смещалась вправо, чтобы нанести затем удар по городу с запада.

Но к исходу 28 апреля армии генералов П. А. Курочкина, К. С. Москаленко и А. А. Гречко, получившие наконец снаряды, овладели многими дотами и оборонительными позициями в предместьях Моравской Остравы. В обороне противника были пробиты бреши, вражеская огневая система под городом была сильно нарушена. Хорошо действовали в боях под Моравской Остравой 1-я отдельная танковая бригада чехословацкого корпуса и 1-я чехословацкая авиадивизия.

Наши войска продвинулись к Моравской Остраве. Утром 29 апреля на фронтовой наблюдательный пункт прибыли члены правительства Чехословацкой республики Клемент Готвальд, Зденек Фирлингер, Людвик Свобода и другие. В течение нескольких часов они наблюдали в стереотрубу и бинокли наступление пехоты и танков, поддерживаемых артиллерией и авиацией. Наши части медленно, но неотвратимо приближались к Моравской Остраве. День был ясный, солнечный. Город горняков и металлургов был хорошо виден даже без бинокля. Гости узнавали не только отдельные районы города, но и улицы, заводы и некоторые большие дома.

К. Готвальд рассказал нам об успешных переговорах между правительствами СССР и Чехословакии о предоставлении широкой помощи чехословацкому народу. В частности, он сообщил нам, что 14 апреля достигнуто соглашение о передаче чехословацкому правительству вооружения и военного имущества для создания чехословацкой армии.

— Будем чехословацкий армейский корпус развертывать в армию, — объявил он, посмотрев на Людвика Свободу.

— Честь войти в Моравскую Остраву первой предоставляется чехословацкой танковой бригаде, — сказал генерал Еременко. — Соединение завоевало это право. Его воины сражаются мужественно, умело, заслужили у нас всеобщее уважение.

Члены чехословацкого правительства выразили желание увидеть командира танковой бригады, и через некоторое время командующий 38-й армией генерал К. С. Москаленко вместе с командиром танковой бригады майором В. Янко прибыли на фронтовой НП. После взаимных приветствий Клемент Готвальд, обращаясь к Владимиру Янко и в его лице ко всему личному составу чехословацкой танковой бригады, сказал:

— Вам выпала большая честь — на своих стальных машинах освобождать стальное сердце республики. В этом бою вы должны быть храбры и мужественны, как никогда ранее.

Майор Янко дал от имени бригады обещание своему правительству и командованию фронта оправдать оказанные им честь и доверие. 

В полдень я приехал на НП командующего 38-й армией. НП был оборудован на небольшой высотке в полутора-двух километрах от ведущих бой передовых частей. В ясную, солнечную погоду того дня подразделения, атакующие вражеские позиции у западной окраины Моравской Остравы, просматривались в стереотрубу как на ладони. Характер боя не оставлял сомнений в том, что вот-вот город будет взят. От посещения армейского НП у меня в памяти осталась еще одна деталь. У Кирилла Семеновича Москаленко, хотя он и командовал общевойсковой армией, сказывались привычки старого артиллериста. Некоторую часть армейской артиллерии он, как говорится, держал в своих руках и нередко лично отдавал распоряжения по телефону о сосредоточении огня по тому или иному узлу вражеской обороны, мешавшему наступлению.

Вечером 29 апреля 101-й стрелковый и 126-й легкий горнострелковый корпуса 38-й армии вышли на западную окраину города, а дивизии 1-й гвардейской армии подошли к его северным кварталам. Войска этих объединений готовились к назначенному на следующий день штурму Моравской Остравы. 60-я армия в тот день продвигалась на Фульнек. В то же время в левофланговой 18-й армии и чехословацком корпусе, которые в предыдущие дни успешно наступали во взаимодействии со 2-м Украинским фронтом на запад, готовились на 30 апреля к штурму города Жилины.

В конце суток мне позвонил генерал И. Е. Петров и рассказал о положении войск 1-го Украинского фронта. В самом Берлине, по сообщению Петрова, гарнизон расчленен на изолированные части и вот-вот будет окончательно разгромлен тремя армиями 1-го Белорусского фронта. Я информировал Ивана Ефимовича о положении на нашем фронте. Тут же я позвонил начальнику штаба 2-го Украинского фронта генерал-полковнику М. В. Захарову, и мы тоже обменялись информацией о событиях на наших фронтах.

— Мы три дня назад освободили Брно, — сообщил Матвей Васильевич. — Теперь наши армии двигаются на Оломоуц. Ожидаем рывка ваших войск навстречу нашим...

* * *

Утром 30 апреля после артиллерийской подготовки наши войска начали штурм Моравской Остравы. 101-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. Л. Бондарева и 1-я чехословацкая танковая бригада 38-й армии овладели пригородом Витковице и завязали бой за юго-западную часть Моравской Остравы. Первой ворвалась в город чехословацкая танковая бригада майора В. Янко.

Два корпуса 1-й гвардейской армии вступили в город с запада и северо-запада. 127-й легкий горнострелковый корпус генерал-майора Г. А. Жукова вместе со 2-й гвардейской воздушно-десантной дивизией, наносившей удар с запада, овладел Бобровниками, Лготкой, форсировал Одер и занял пригород Марианские Горы. К полудню он и другие соединения армии освободили и центральную часть Моравской Остравы. Там особенно отличились воины 318-й горнострелковой дивизии, ведомые храбрым опытным командиром Героем Советского Союза генерал-майором Василием Федоровичем Гладковым. В дальнейшем корпус генерала Жукова вышел к реке Остравице и вместе с десантниками дивизии полковника С. М. Черного приступил к ее форсированию. 107-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Д. В. Гордеева в жарких схватках с врагом овладел северной частью Моравской Остравы. В этих боях прекрасно действовали бойцы 167-й стрелковой дивизии полковника Ивана Семеновича Гречкосия, моего однокурсника по Военной академии им. М. В. Фрунзе. Это соединение первым ворвалось в северные кварталы города. Затем части корпуса генерала Гордеева и 127-го легкого горнострелкового корпуса завершили освобождение восточной части Моравской Остравы. К 18 часам 30 апреля город был полностью очищен от гитлеровцев войсками 38-й и 1-й гвардейской армий, действия которых успешно поддерживали авиаторы 8-й воздушной армии, и в их числе летчики 1-й чехословацкой авиадивизии.

Замечательным успехом увенчалось наступление 18-й армии генерала А. И. Гастиловича, правофланговые части которой овладели городом Нове Место, а чехословацкий корпус бригадного генерала К. Клапалека освободил важный узел дорог в Западных Карпатах город Жилину.

День 30 апреля 1945 года стал в освобожденных городах Чехословакии, особенно в Моравской Остраве и Жилине, настоящим праздником. Улицы были запружены ликующими жителями в праздничных нарядах, всюду слышались возгласы благодарности в адрес Красной Армии, наших воинов люди дружески обнимали, целовали, засыпали цветами. В разных местах городов стихийно возникали митинги, на которых вместе с чехами и словаками выступали наши бойцы и командиры. Братья по оружию говорили о скором освобождении многострадальной страны.

На имя командующего 4-м Украинским фронтом пришла телеграмма от Клемента Готвальда, в которой он от имени чехословацкого правительства выражал глубокую благодарность командованию и войскам 4-го Украинского фронта, в том числе и чехословацкому корпусу, за освобождение Моравской Остравы.

Поздно вечером 30 апреля Москва салютовала в честь войск 4-го Украинского фронта, освободивших города Моравскую Остраву и Жилину.

92 соединения и части фронта, отличившиеся в боях, удостоились высоких правительственных наград. Среди них были 1-я чехословацкая танковая бригада, награжденная орденом Суворова II степени, и 3-я чехословацкая пехотная бригада, получившая орден Александра Невского. Наиболее отличившимся воинам было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Его удостоились командир 128-й гвардейской горнострелковой дивизии генерал-майор М. И. Колдубов, командир 71-го стрелкового полка 30-й стрелковой дивизии подполковник Г. К. Багян, начальник штаба 93-го гвардейского артиллерийского полка майор Н. И. Сидоров, командир стрелковой роты 81-й стрелковой дивизии старший лейтенант Н. П. Чернов, снайпер из 183-й стрелковой дивизии старшина В. М. Безголосов, летчик 227-й штурмовой авиационной дивизии старший лейтенант А. М. Яковлев и другие.

* * *

После освобождения Моравской Остравы войска 4-го Украинского фронта устремились, проходя по 25–30 километров в сутки, на Оломоуц. Навстречу им с юга, из района Брно, вели наступление армии 2-го Украинского фронта. В те дни особенно широкую боевую деятельность развернули на всей оккупированной территории Чехии и Моравии чехословацкие партизаны. Их нападению подвергались железнодорожные эшелоны, склады, доты, небольшие подразделения и тыловые учреждения врага. Командование силами партизан в полосе фронта находилось при нашем штабе и совместно с нами руководило боевой деятельностью групп, отрядов и бригад.

За время боев в Чехословакии в марте — апреле 1945 года войска 2-го и 4-го Украинских фронтов продвинулись от 150 до 350 километров, очистили территорию трех областей, разгромили 15 вражеских дивизий, уничтожили и взяли в плен около 428 тысяч солдат и офицеров. Противник отводил свои войска из Словакии и Моравии на запад, надеясь на сдачу в плен американцам.

Глава десятая. Впереди — Злата Прага

1 мая, когда командный пункт нашего фронта переместился в Моравскую Остраву, мне позвонил начальник штаба 1-го Украинского фронта генерал И. Е. Петров. После взаимных — праздничных поздравлений он весело сказал:

— Вчера во второй половине дня наш сосед справа, 1-й Белорусский, штурмом взял центр Берлина. Рейхстаг пал, на нем водружено Красное знамя, Знамя Победы. А сегодня гамбургская радиостанция сообщила о смерти Гитлера. Командование наших войск предъявило командованию фашистских войск в Берлине требование о безоговорочной капитуляции Берлина.

Разгром и пленение немецко-фашистских войск, действовавших на берлинском направлении, ускорили развал фашистской Германии и дезорганизацию ее сохранившихся вооруженных сил. Немецкие войска, действовавшие на западном фронте, повсеместно стали капитулировать, сдаваться в плен. А на советско-германском фронте они дрались по-прежнему, продолжали везде оказывать упорное сопротивление. В частности, в Чехословакии оборонялась группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Шернера.

В первых числах мая с учетом соображений, полученных от командующих Украинскими фронтами, в Ставке был утвержден общий замысел Пражской наступательной операции. К участию в ней имелось в виду привлечь кроме 1-го Украинского фронта также войска 4-го и 2-го Украинских фронтов, развернутые в то время на пражском направлении и вышедшие в район Моравской Остравы и западнее Брно. Планировалось нанесение двух мощных ударов по обоим флангам группы армий «Центр»: с севера силами правого крыла 1-го Украинского фронта из района северо-западнее Дрездена вдоль западного берега Эльбы на Прагу и с юго-востока войсками 2-го Украинского фронта из района юго-западнее Брно также в общем направлении на Прагу.

Все войска 4-го Украинского фронта, осуществляя наступление на Прагу с северо-востока, востока и юго-востока, должны были рассечь пражскую группировку противника и уничтожить ее по частям.

Готовность войск 1-го и 2-го Украинских фронтов к операции устанавливалась к исходу 6 мая. По решению командующего 2-м Украинским фронтом развивать наступление на оломоуцком направлении совместно с нашим фронтом должна была только правофланговая армия фронта с оперативно подчиненными ей соединениями 4-й румынской армии.

Вечером 2 мая я позвонил начальнику Генштаба генералу А. И. Антонову. Алексей Иннокентьевич сказал, что Ставка согласилась с решением командующего войсками 2-го Украинского фронта маршала Малиновского, считая, что у него недостаточно сил для наступления на Прагу.

— Как вами выполняется указание Верховного о формировании сильной фронтовой подвижной группы для ввода ее в прорыв на вашем фронте? — поинтересовался Алексей Иннокентьевич.

— Фронтовая подвижная группа формируется в полосе 60-й армии. Командует ею генерал Захаров, — ответил я. — Кроме того, в 38-й армии генерал Москаленко создает армейскую подвижную группу, в которую войдет и чехословацкая танковая бригада.

Когда я рассказал о своем разговоре с Антоновым командующему, он решил немедленно ехать к генералу Г. Ф. Захарову, чтобы ускорить организацию подвижной группы. Но предварительно Андрей Иванович отдал ряд приказаний: 60-й армии развивать наступление на Штернберк; 38-й армии продвигаться также в западном направлении, 3 мая овладеть Фульнером, а в дальнейшем — Оломоуцем; 1-й гвардейской и 18-й армиям ускоренным наступлением на флангах соединиться в районе Фридланта и окружить карвинно-цешинскую группировку противника.

Главные силы нашего фронта наступали теперь в основном по широкой Оломоуцкой долине, то есть самым удобным, кратчайшим путем к Оломоуцу. Она являлась вместе с оломоуцким укрепленным узлом своеобразными воротами к Праге с востока. Для надежного прикрытия подступов к Оломоуцу Шернер оборудовал перед городом на выгодном возвышенном рубеже прочную глубокую оборону с массой укреплений. Этот рубеж обороняли многочисленные вражеские войска.

1 мая наступающие войска фронта прорвались на глубину свыше 20 километров и заняли большое число важных опорных пунктов. В этот день 38-я армия генерала К. С. Москаленко освободила 14 населенных пунктов. 1-я гвардейская армия генерала А. А. Гречко выбила противника из 80 населенных пунктов, в том числе из городов Богумин, Фриштат, Скочув. 18-я армия в жестоких непрерывных боях в условиях бездорожья и горно-лесистой местности прорвалась к западу на 20 километров и в результате обходного маневра овладела важным опорным пунктом обороны противника, узлом железных и шоссейных дорог городом Чадца, а также городом Битча. 1-й чехословацкий армейский корпус форсировал реку Ваг и успешно продвинулся на запад более чем на 20 километров.

* * *

В те дни войска 38-й и 1-й гвардейской армий заканчивали очищать западную часть Моравско-Остравского района.

3 мая 60-я армия генерала П. А. Курочкина в составе 3-го гвардейского стрелкового, 15, 28, 106-го стрелковых и 31-го танкового корпусов продвинулась на ближние подступы к Оломоуцу. 38-я армия (126-й горнострелковый, 11, 52 и 101-й стрелковые корпуса), наступая на Одры, вышла на рубеж Вальтержовице, Песков. 1-я гвардейская армия силами 127-го легкого горнострелкового, 64, 95 и 107-го стрелковых корпусов, наступая на цешинском направлении, овладела городом Цешин и завязала бои на рубеже Песков, Бистршице. 18-я армия генерала А. И. Гастиловича, имея в своем составе 17-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Н. В. Медведева и 1-й чехословацкий армейский корпус бригадного генерала К. Клапалека, вела бои на рубеже Бистршице, Лази.

4 и 5 мая действия армий 4-го Украинского фронта продолжали развиваться успешно на всех направлениях. За два дня войска фронта продвинулись до 45 километров, овладев при этом 360 населенными пунктами, в том числе городами Штернберк, Либава, Пршибор, Рожнов и другими. 60-я и 38-я армии к вечеру 5 мая прорвались на северо-восточную и восточную окраины Оломоуца и завязали бои за город Фульнек. Успешно в тот день наступали также войска 1-й гвардейской и 18-й армий.

5 мая закончилось в основном формирование фронтовой подвижной группы, и она под командованием генерала Г. Ф. Захарова выдвинулась к городу Штернберк.

К исходу 5 мая войска 1-го Украинского фронта после проведенной сложной перегруппировки начали занимать исходное положение для наступления. А силы 2-го Украинского, намечаемые для наступления, еще не завершили перегруппировки и исходное положение для наступления рассчитывали занять лишь на следующий день.

Однако обстановка вынуждала начать операцию немедленно. Вспыхнувшее в Праге вооруженное восстание призывало наши войска спешить на помощь восставшим.

Еще 3 мая начались освободительные бои партизан и рабочих отрядов с эсэсовцами в городах Семилы, Железны Брод, Нова Пака и ряде сел северо-восточнее Праги. Тогда же забастовали шахтеры и рабочие текстильных фабрик в Упице, где стояли отряды карателей. К рабочим присоединились освобожденные ими военнопленные. 4 мая пожар восстания полыхал в Средней Чехии.

В прифронтовых районах Восточной Моравии развернули боевые действия партизаны бригады имени Яна Жижки. 3 мая они в жестоких схватках с фашистами освободили город Визовице и окружающие его села. Непосредственно дрались за город партизаны во главе с младшим лейтенантом Толстым. В тот день был освобожден жителями и город Всетин. Немецко-фашистские части и эсэсовские отряды пытались подавить восстание. Однако в разгар ожесточенного боя к городу подошли наступавшие части 4-й бригады 1-го чехословацкого армейского корпуса генерала Клапалека и помогли жителям Всетина очистить город от гитлеровцев.

3 и 4 мая пламя восстания перебросилось и в районы Южной Чехии.

Бои в те дни вели партизаны и в западных районах страны. Бригада «Смерть фашизму!» под командованием Е. А. Олесинского вместе с рабочими отрядами освободила города Пршибрам, Бероун и ряд окрестных сел.

А 4 мая начались первые вооруженные столкновения рабочих отрядов с фашистскими частями в Праге. В ночь на 5 мая вспыхнуло восстание рабочих в одном из крупнейших промышленных районов страны — в Кладненском. 5 мая во всем этом районе и в городе Кладно власть перешла в руки Национальных комитетов. В тот же день началось восстание рабочих известного завода «Шкода» в городе Пльзень. К середине дня рабочие отряды освободили город от фашистских захватчиков. А на следующий день в Пльзень вошли американские войска.

В общем, 5 мая восстанием были охвачены вся Чехия и западная часть Моравии.

В этот день в Праге собрался в полном составе Чешский национальный совет, который принял решение возглавить вооруженную борьбу против оккупантов. В 12 часов 33 минуты по радио был подан сигнал о начале восстания в столице. В выпущенном обращении к народу от имени правительства Национального фронта объявлялось о ликвидации протектората и о взятии советом власти на территории чешских земель в свои руки. Рабочие отряды Праги приступили к разоружению вражеских войск в городе. Немецко-фашистскому командованию в Праге был предъявлен по радио ультиматум о немедленной и безоговорочной капитуляции.

Для подавления разгоревшегося в столице Чехословакии восстания немецкое командование бросило на помощь местному сорокатысячному гарнизону войска из состава группы армий «Центр». В Прагу устремились с севера танковая дивизия «Райх», с востока танковая дивизия СС «Викинг», с юга усиленный полк танковой дивизии «Райх», Авиация группы готовилась бомбить Прагу.

В этой тяжелой обстановке Чешский национальный совет призвал на помощь восставшей Праге население окружающих городов и сел и одновременно обратился по радио с призывом о помощи к союзным войскам, прежде всего к Красной Армии.

Учитывая резко обострившуюся обстановку в Чехословакии, особенно в Праге, Ставка приняла решение начать Пражскую операцию на день раньше намеченного срока.

В Пражской наступательной операции трем нашим Украинским фронтам противостояла вражеская группировка, имевшая в своем составе 65 дивизий, 3 бригады и 15 отдельных полков.

В составе трех Украинских фронтов насчитывалось 20 общевойсковых армий, включая польскую и две румынские, три танковые, три воздушные армии, пять отдельных танковых корпусов (из них один польский), механизированный и кавалерийский корпуса, конно-механизированную группу. В их составе сражались 1-й чехословацкий армейский корпус, 1-я отдельная чехословацкая авиационная дивизия и 1-я отдельная чехословацкая танковая бригада.

Наши фронты, изготовившиеся к наступлению, занимали выгодное стратегическое положение, располагали превосходством в людях, имели трехкратное превосходство в артиллерии и авиации. По числу танков силы были равными. Это являлось серьезной предпосылкой успеха намечавшейся наступательной операции.

Вечером 5 мая я был приглашен к телефону ВЧ начальником штаба 1-го Украинского фронта генералом И. Е. Петровым.

— Завтра утром войска нашего фронта перейдут в наступление на пражском направлении, — сказал Иван Ефимович. — Главные наши силы устремятся на Прагу и, разгромив по пути дрезденско-герлицкую группировку противника, на шестой день операции должны будут танковыми армиями овладеть столицей Чехословакии.

Я в свою очередь сказал Ивану Ефимовичу, что нам до Праги надо пройти еще около 200 километров. Сильная фронтовая подвижная группа генерала Захарова несколько часов назад уже выступила на помощь восставшей Праге в обход Оломоуца, где сейчас идут жаркие схватки войск центра фронта с крупными вражескими силами.

* * *

Наша фронтовая подвижная группа включала в себя посаженную на машины 302-ю стрелковую дивизию под командованием полковника А. Я. Клименко, 100-ю танковую бригаду полковника Д. Ф. Гладкова, 65-ю мотострелковую бригаду полковника М. Д. Сиянина (обе из 31-го танкового корпуса), два истребительно-противотанковых артиллерийских полка, один саперный батальон 59-й инженерно-саперной бригады, фронтовую моторизованную разведывательную роту, автомобильный полк и авиадесант в составе стрелкового батальона на 10 самолетах.

Генерал К. С. Москаленко создал подвижную группу 38-й армии в составе 70-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Л. И. Грединаренко и 140-й стрелковой дивизии полковника М. М. Власова, усиленных 42-й и 5-й отдельными гвардейскими танковыми бригадами. Эта группа была двинута к Праге вечером 7 мая. В процессе выдвижения в нее была включена дополнительно 1-я чехословацкая танковая бригада под командованием В. Янко, к тому времени уже подполковника. В последующие дни были организованы подвижные группы в других армиях.

Во второй половине ночи я узнал по телефону об обстановке на 2-м Украинском фронте от генерала М. В. Захарова.

— У нас наступление начнется только утром 7 мая, — сообщил мне Матвей Васильевич. — Не успели перегруппироваться и изготовиться.

На рассвете 6 мая сильные передовые отряды общевойсковых армий ударной группировки 1-го Украинского фронта внезапно атаковали вражескую оборону. Их наступление оказалось неожиданным для противника, и его позиции были прорваны, а сохранившиеся на участках удара подразделения гитлеровцев стали быстро отступать на юг.

В 14 часов 6 мая маршал И. С. Конев ввел для развития успеха главные силы 13-й и 3-й гвардейской армий и корпуса 3-й и 4-й гвардейских танковых армий. Наступление 1-го Украинского фронта на пражском направлении развивалось успешно. Вражеская оборона повсюду была прорвана.

Этот мощный удар во фланг немецкой группы армий «Центр» сказался в тот день и на участи блокированного гарнизона города-крепости Бреслау (Вроцлав). До сих пор находившийся в осаде, он ожидал обещанной генерал-фельдмаршалом Шернером деблокады. Но в 18 часов 6 мая комендант Бреслау генерал пехоты Нигофф, узнав об ударе во фланг войскам Шернера, осознал полную безнадежность дальнейшего сопротивления и отдал приказ о капитуляции.

6 мая войска и часть сил 4-го Украинского фронта продолжали вести бои с оломоуцкой группировкой противника, а остальные войска, обтекая Оломоуц с флангов, продвинулись за день к Праге на 25–30 километров. Фронтовая подвижная группа вырвалась вперед от 60-й армии на 8–12 километров.

А в героической Праге 6 мая велась неравная жестокая борьба партизанских и рабочих отрядов, а также восставших жителей столицы с подошедшими со всех сторон к городу фашистскими войсками.

Во второй половине ночи на 7 мая меня вызвал к телефону начальник Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Он спросил о причинах медленного продвижения войск фронта к Праге.

— Наши фланговые войска не стоят на месте, — ответил я, — а продвигаются вперед от 20 до 30 километров в сутки. Общевойсковые армии быстрее двигаться не могут.

— А каковы успехи фронтовой подвижной группы? — спросил Антонов.

— Она оторвалась от передовых войск 60-й армии на 15–20 километров, — ответил я. — Противник сдерживает продвижение группы главным образом отрядами заграждений.

— 40-я армия 2-го Украинского вместе с вашей правофланговой 60-й стягивают кольцо окружения вокруг оломоуцкого гарнизона противника, — после небольшой паузы заметил Антонов. — Они, насколько я знаю, находятся одна от другой на расстоянии всего 20–25 километров. Почему же Еременко не выдвигает вашу левофланговую 18-ю армию к 40-й, не сменяет ее? Ведь армия генерала Жмаченко действует в полосе вашего фронта...

— В полосе, но не в составе, — напомнил я.

— Фронту маршала Малиновского поставлена, как ты знаешь, очень важная и ответственная задача, — заметил Антонов. — Его надо усиливать, а не ослаблять.

— Вот, учитывая это, командующий фронтом уже и отдал приказ командующему 18-й армией генералу Гастиловичу перегруппировать в течение 7 мая главные силы армии и чехословацкий корпус в район Костина, — сказал я. — Гастилович завтра к вечеру сменит там 40-ю армию, и она уйдет в полосу своего фронта. В ее прежней полосе для наступления на Пршеров с востока оставлена только одна усиленная дивизия. Генерал Еременко принял решение блокировать Оломоуц небольшими силами, а остальные силы фронта спешно продвигать к Праге.

— Передайте командующему, чтобы к исходу суток 7 мая чехословацкий корпус был выведен из состава 18-й армии. Впредь до особого распоряжения пусть он продвигается к Праге на левом фланге вашего фронта.

— А в его составе он остается? — спросил я.

— По-видимому, корпус войдет в Прагу самостоятельно, как ядро будущей чехословацкой армии, — ответил Алексей Иннокентьевич.

Я рассказал о своем разговоре с начальником Генштаба приехавшему из войск А. И. Еременко, и он тут же, от меня, отдал по телефону ВЧ необходимые распоряжения генералу А. И. Гастиловичу.

* * *

С утра 7 мая войска 1-го Украинского фронта продолжали успешно развивать наступление на Прагу. Армии главной ударной группировки, сметая на своем пути отступающие части противника, устремились по западному берегу реки Эльба на юг и к исходу дня вышли к северным склонам Рудных гор. Действовавшая на правом фланге 4-я гвардейская танковая армия вырвалась вперед соединений 13-й армии и продвинулась за день на 45 километров. Левее 3-я гвардейская и 3-я гвардейская танковая армии вели наступление совместно и вышли на западную окраину Дрездена. Вместе с 5-й гвардейской армией, шедшей на Дрезден с севера, они завязали бои за этот крупнейший промышленный центр Германии.

Успех наступления главной группировки фронта дал возможность маршалу И. С. Коневу двинуть вперед с утра 7 мая, то есть на два дня раньше намеченного срока, и другие ударные группировки. В 7 часов пошли вперед 28, 52 и 21-я армии, а также 2-я армия Войска Польского. Продвинувшись за день на 12–15 километров, они вышли на шоссе Дрезден — Гёрлиц.

7 мая утром перешел в наступление на Прагу и 2-й Украинский фронт маршала Р. Я. Малиновского. Главный удар наносили 53-я армия генерал-лейтенанта И. М. Манагарова, 7-я и 9-я гвардейские армии генерал-полковников М. С. Шумилова и В. В. Глаголева, 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника танковых войск А. Г. Кравченко и 1-я гвардейская конно-механизированная группа генерал-лейтенанта И. А. Плиева. 46-я армия генерал-лейтенанта А. В. Петрушевского, обеспечивая левый фланг ударной группировки, наступала в направлении Ческе-Будеёвице, к линии американских войск. Наступление развивалось успешно.

А войска нашего фронта в тот день, продолжая в центре вести бои за Оломоуц, армиями правого и левого крыла успешно продвигались к Праге. Они прошли от 20 до 30 километров и овладели крупными узлами железных и шоссейных дорог городами Егерндорф, Френштат, Фульнек, Мистек, Штериберк, Голешов и др. 60-я армия правым крылом и центром продвинулась на 35 километров и освободила 150 населенных пунктов. Ее левофланговые части вели бои на северо-восточной окраине Оломоуца. 38-я армия ворвалась в Оломоуц и овладела его восточной половиной. А войска 1-й гвардейской армии и часть сил 18-й армии к вечеру 7 мая выдвинулись на рубеж Нови Йичин, Голешов, в 50–70 километрах юго-восточнее Оломоуца. Чехословацкий корпус и главные силы 18-й армии к тому времени достигли района Костина, продвинувшись за день более чем на 20 километров. Отсюда же на Оломоуц, навстречу 60-й армии, соединения которой вели бои на окраине города, наступала 40-я армия 2-го Украинского фронта. Дивизии 18-й армии заканчивали смену ее войск и прием участков.

Фронтовая разведка и штаб партизанского движения известили нас, что 1-я немецкая танковая армия, оборонявшаяся в районе Оломоуца, по приказанию командования группы армий «Центр» спешно отводит свои тылы и часть дивизий на запад. Как выяснилось позже, это делалось не только из-за угрозы окружения. К концу суток нам стало известно, что рано утром 7 мая уполномоченным «правительства» Деница генералом Йодлем был подписан предварительный протокол о капитуляции войск Германии на Западе и Востоке. Протокол был подписан в присутствии представителей военного командования США, Великобритании и Советского Союза в штабе союзного верховного главнокомандования в городе Реймсе.

Тогда главари фашистских оккупантов в Чехии и Моравии Франк и Шернер поняли, что их мечты об образовании «самостоятельного чешского государства» или хотя бы о вступлении в Прагу американских войск рухнули. Кроме того, Дениц, дав Йодлю полномочия на подписание капитуляции, в то же время передал командующим группами армий, в том числе и Шернеру, приказ, находившийся в полном противоречии с условиями капитуляции:

«Задача состоит в том, чтобы отвести на запад возможно большее число войск, действующих на восточном фронте, пробиваясь при этом в случае необходимости с боем через расположение советских войск. Немедленно прекратить какие бы то ни было боевые действия против англо-американских войск и отдать приказ войскам сдаваться им в плен»^[25].

Руководствуясь этим приказом, Шернер отверг полученный во второй половине 7 мая приказ своего главного командования о капитуляции и решил отводить войска группы на запад, в американскую зону. Он тут же отдал свой приказ в войска группы, в котором указывал, что слухи о капитуляции Германии являются ложными и что война против Советского Союза будет продолжаться.

...День 7 мая для борцов чехословацкой столицы стал критическим. Фашистские войска с большим числом танков прорывались к центру города. В занятых кварталах они зверски расправлялись с жителями.

Вечером мне позвонил командующий 18-й армией генерал А. И. Гастилович и сообщил, что смена войск 40-й армии закончена, ее участок принят и начато выполнение задачи по окружению совместно с 60-й армией оломоуцкой группировки противника.

— Генерал Жмаченко повел уже свою армию в полосу 2-го Украинского фронта? — спросил я.

— Да, как только он получил указание от маршала Малиновского, в каком направлении следовать, — заверил меня Антон Иосифович.

* * *

Около полуночи 7 мая меня вызвал к себе командующий. У него сидели Л. З. Мехлис, М. М. Пронин и другие генералы фронтового управления. Еременко ознакомил нас с только что полученной из Ставки телеграммой, в которой говорилось, что сегодня утром представитель Деница подписал в Реймсе в присутствии представителей военного командования США, Великобритании и СССР предварительный протокол о безоговорочной капитуляции Германии как на Западе, так и на Востоке. Командующему было приказано немедленно различными средствами ознакомить немецкие войска с содержанием протокола.

Радостные, возбужденные полученным известием, мы тут же сообща составили обращение к германским военнослужащим от имени командующего фронтом:

«7 мая 1945 года в городе Реймсе главное командование немецких вооруженных сил подписало акт о безоговорочной капитуляции всех немецких войск как на западном, так и на восточном фронтах. Акт о безоговорочной капитуляции вступает в силу в 23.00 8 мая 1945 года по среднеевропейскому времени.

Предлагаю:

1. Всем немецким военным частям, солдатам, офицерам и генералам прекратить с 23.00 8.5.45 г. всякие военные действия и сложить оружие.

2. К 7.00 9.5.45 г. выслать от каждой дивизии на передний край по одному офицеру за получением моих указаний.

3. Предупреждаю, что в случае невыполнения к указанному сроку моего требования — прекратить военные действия и сложить оружие — мною будет отдан приказ об уничтожении всех остатков немецких частей, противостоящих моим войскам»^[26].

Одновременно был составлен ультиматум, адресованный командующему 1-й немецкой танковой армией генералу Нерингу и всем командирам корпусов и дивизий этой армии.

Сразу же обращение и ультиматум были переданы немецким войскам по радио и через мощные громкоговорящие установки, а листовки с текстом обращения и ультиматума разбрасывались с самолетов на территории, еще занятой противником.

* * *

В ночь на 8 мая в Праге продолжалась кровавая расправа озверевших фашистских банд с восставшими жителями. Снова и снова пражские радиостанции посылали в эфир призывы о помощи. Обстановка требовала от войск Украинских фронтов как можно скорее достичь Праги, лишить гитлеровцев возможности совершать новые злодеяния в городе и разрушать столицу Чехословакии. Вместе с тем надо было отрезать пути отхода частям группы армий «Центр» на запад, за установленную демаркационную линию.

Рано утром 8 мая войска 1, 4 и 2-го Украинских фронтов устремились к Праге сбольшей скоростью, чем в предыдущие дни. В этот день на всей огромной дуге от Дрездена до Дуная были введены в бой все армии трех фронтов. И он, по существу, явился решающим днем Пражской операции.

Главная группировка 1-го Украинского, состоявшая из армий правого крыла фронта, сломила сопротивление фашистских полчищ на рубеже Рудных гор. В первой половине дня 3-я и 4-я гвардейские танковые, а за ними и общевойсковые армии захватили горные перевалы, с ходу смяли пограничные укрепления и, вступив на территорию Чехословакии с севера, неудержимо устремились к Праге.

При наступлении 4-й гвардейской танковой армии ее 5-й гвардейский механизированный корпус наткнулся на штаб немецкой группы армий «Центр» и полностью уничтожил его. Как оказалось, штаб по приказанию генерала Шернера двигался из Яромержа через Жатец в Карлсбад (Карловы Вары), где в то время уже находились американские войска. С тех пор всякое управление войсками группы прекратилось. Командующий группой пробирался в это время из Праги в американскую зону один, отдельно от штаба. И ему удалось перелететь туда на самолете.

8 мая 5-я и 3-я гвардейские армии маршала И. С. Конева при содействии 2-й армии Войска Польского полностью овладели городом Дрезден, а войска центра и левого крыла 1-го Украинского фронта вошли в полосу Судетских гор и заняли города Гёрлиц и Вальденбург. Они прошли за день до 50 километров.

Успешно шло наступление и на нашем фронте. В этот день войска 60-й и 38-й армий разгромили и пленили оломоуцкую группировку врага, освободили один из крупнейших промышленных городов Чехословакии Оломоуц, а также город Яромержице. За день операции войска 4-го Украинского, преследуя отходящие части противника, продвинулись вперед до 40 километров.

Но отступающие вражеские войска, хотя и торопились уйти в американскую зону, все же устраивали всевозможные препятствия на нашем пути. Они взрывали при отходе все мосты, плотины и переезды, портили дорожное полотно, устанавливали на дорогах мины и различные заграждения, ставили поперек проезжей части неисправные или без горючего грузовики и танки.

К счастью, продвижению наших войск активно содействовали местные жители, которые радостно, с цветами в руках приветствовали советских воинов, восторженно благодарили за освобождение от фашистского ига. В то же время они помогали нам исправлять разрушенные переправы, наводить мосты, показывали объезды. Так, например, когда части 107-й стрелковой дивизии 60-й армии подошли к реке Морава в районе города Литовель и остановились перед взорванными мостами, горожане доставили бревна и доски для постройки нового моста и помогли саперным подразделениям быстро навести его.

Следует отметить активную боевую деятельность в те дни партизан. Они не только добывали разведывательные данные о войсках противника, его оборонительных сооружениях и заминированных объектах, но и храбро дрались с отступавшим ненавистным врагом.

К исходу 8 мая наши войска находились в 80–120 километрах от Праги. Успешно продолжалось 8 мая наступление и на 2-м Украинском фронте. Вперед в этот день стремительно вырвалась 6-я гвардейская танковая армия. Ее соединения оторвались от общевойсковых армий на значительное расстояние, овладели городом Яромержице и продвинулись на глубину свыше 50 километров.

Вечером 8 мая Москва салютовала войскам 4-го Украинского фронта, освободившим крупный промышленный город Чехословакии Оломоуц. По радио был передан приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением благодарности войскам фронта. В тот же вечер салюты прозвучали также и в честь войск 1-го и 2-го Украинских фронтов.

8 мая в предместье Берлина Карлсхорсте представители немецкого командования фельдмаршал Кейтель, адмирал Фридебург и генерал Штумпф в присутствии представителей Верховного Главнокомандования Красной Армии и верховного командования союзных войск подписали окончательный акт о безоговорочной капитуляции Германии, исполнение которого начиналось с 24 часов 8 мая.

Поздно вечером советское командование обратилось по радио к немецко-фашистским войскам в Чехословакии с требованием безоговорочной капитуляции. Однако никакого ответа на это обращение не последовало, части группы армий «Центр» продолжали по-прежнему сопротивляться. Правда, вечером 8 мая и в ночь на 9 мая немецкие войска начали уходить из Праги на запад, стремясь пробиться в американскую зону. А эсэсовские части и органы гестапо по-прежнему продолжали производить в Праге аресты и расстрелы.

В 24.00 8 мая войска 1, 4 и 2-го Украинских фронтов возобновили наступление. На рассвете 9 мая после 80-километрового броска одновременно вступили в Прагу с севера 4-я и 3-я гвардейские танковые армии 1-го Украинского фронта под командованием генерал-полковников танковых войск Д. Д. Лелюшенко и П. С. Рыбалко. А в 10 часов 45 минут 9 мая части подвижной группы 4-го Украинского фронта, преодолев с боями более 100 километров, тоже пробились в Прагу.

В авангарде подвижной группы фронта пробивалась сквозь отходящие вражеские части и прокладывала маршрут движения для всей группы 8-я Севастопольская фронтовая моторизованная разведывательная рота. Впередсмотрящими в этом подразделении были мужественные разведчики — мотоциклисты головного дозора И. Н. Куроцепов и В. В. Саломатин.

Во второй половине дня в столицу Чехословакии вступила и подвижная группа 38-й армии, в составе которой сражались также бойцы 1-й отдельной чехословацкой танковой бригады подполковника В. Янко. Полковник В. С. Гаев, командир 42-й гвардейской танковой бригады, которая входила в эту группу, погиб смертью героя в боях на подступах к Праге. В 13 часов 9 мая в город прорвались с юго-востока передовые части 6-й гвардейской танковой армии 2-го Украинского фронта под командованием генерал-полковника танковых войск А. Г. Кравченко.

Всю первую половину дня не стихали в чехословацкой столице уличные бои. Вскоре советские войска при активной поддержке жителей Праги полностью освободили город от захватчиков.

При проведении Пражской операции советскими войсками было взято в плен около 860 тысяч солдат и офицеров противника, захвачено огромное количество оружия и боевой техники.

С утра 10 мая в Прагу стали съезжаться командующие Украинскими фронтами, командармы и командиры ряда соединений. Продолжали втягиваться в город и войска. Когда в Прагу уехал генерал А. И. Еременко, я тоже последовал его примеру. Связавшись по радио с командованием фронтовой подвижной группы, я попросил выслать на Пражский аэродром для меня машину, и часам к одиннадцати мы уже подлетали на По-2 к Праге. На взлетно-посадочной полосе аэродрома было много остовов сожженных самолетов, бензозаправщиков, всевозможных автомашин, она была вся в воронках. Посадить самолет было невозможно. Хорошо, что меня встретил офицер из группы и флажком показал небольшую площадку возле аэродрома, на которую летчик с трудом и посадил самолет.

И вот я приехал в освобожденную Прагу. В тот день все граждане чехословацкой столицы были на улицах. Одетые в праздничную одежду, с цветами и флагами в руках, они восторженно встречали своих освободителей. То тут, то там возникали импровизированные митинги, завязывались теплые беседы, слышались веселые песни. Многие граждане фотографировались вместе с советскими воинами, обменивались с ними адресами. Никогда не забуду я этого дня, никогда не забуду теплой братской встречи на чешской земле.

Навсегда сохранится у меня в памяти и в сердце то ощущение радости и счастья Великой Победы, волнующее предчувствие долгожданной мирной жизни и гордое сознание того, что ты и твои боевые друзья с честью исполнили свой солдатский долг.

* * *

Мне довелось участвовать в Великой Отечественной войне начиная с рассвета 22 июня 1941 года близ нашей границы в Белоруссии до ликующего майского праздника 1945 года в освобожденной Праге. События военной поры незабываемы, и я всегда считал и продолжаю считать своим первостепенным долгом рассказать людям о виденном и пережитом.

В этих воспоминаниях я стремился к тому, чтобы наиболее полно и точно воспроизвести самые значительные события, свидетелем которых был, рассказать о деятельности известных и не очень известных людей, с которыми мне довелось общаться на фронтах, о героических боевых делах воинов, идет ли речь о командирах, политработниках или солдатах и сержантах различных родов войск и специальностей, прославивших своими подвигами знамена и номера своих полков, дивизий, корпусов, армий. Память воссоздает образ моих товарищей по ратному труду, штабных работников — генералов и офицеров, разных по служебным постам, характерам, возрасту, но похожих в своем отношении к воинскому долгу. Не все и не всегда, конечно, получалось так, как планировалось штабами, были и в нашей работе ошибки, упущения, — о них тоже забывать нельзя. Труд людей, которые несли свою службу в штабах, большей частью мало заметен, о его сущности и особенностях знали на войне в полном объеме лишь немногие. Однако этот труд был необходимой составной частью тех усилий, которые в совокупности привели нашу доблестную Красную Армию к победе, и он занимает свое достойное место наравне с делами военачальников и главных тружеников войны — солдат. Это наполняет сердца бывших работников фронтовых и любых других штабов гордостью и удовлетворением тем, что сделано ими в годы войны.

Безостановочное течение времени отодвигает от нас события военных лет. С каждым годом они уходят от нас все дальше и дальше.

Советский народ и мы, солдаты его Вооруженных Сил, думали на фронте о том, что после такой долгой, тягостной и уничтожительной войны, которую пережило человечество, оно должно научиться жить в мире. Мы видели тогда и видим сейчас в прочном мире залог счастья наших детей и внуков, всех будущих поколений людей. И не наша вина в том, что и по сей день опасность новых военных потрясений продолжает оставаться реальной и грозной.

Мощь современных армий, разрушительная сила накопленного оружия несравнимы даже с тем, что использовалось в ходе второй мировой войны — самой тяжелой из всех войн, известных человечеству.

Но, пока империализм грозит миру войной, мы должны быть к ней готовы, должны быть во всеоружии. Огромное значение в этом имеет овладение нашими военными кадрами победоносным опытом Советской Армии в Великой Отечественной войне.

Научно-техническая революция подняла военное дело на качественно новую ступень. Но и сегодня неизменным остается главное требование к воину, прошедшее проверку историей, — быть преданным своей Родине, партии, любить и знать свое дело, постоянно искать пути к достижению победы. И если эти мои воспоминания в какой-то мере помогут читателю укрепить в себе названные качества, автор сможет считать задачу, которую ставил перед собой, взявшись за перо, выполненной.

Примечания

1

Басан Бадминович Городовиков после войны долгое время возглавлял областную партийную организацию Калмыцкой АССР.

(обратно)

2

Капитан Владимир Владимирович Богаткин погиб в боях на подступах к Риге в августе 1944 года. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

(обратно)

3

Иван Моисеевич Третьяк сейчас видный военачальник, генерал армии.

(обратно)

4

Воины этой дивизии под командованием генерал-майора Василия Митрофановича Шатилова участвовали во взятии Берлина и водрузили над рейхстагом Знамя Победы.

(обратно)

5

Самсон В. Партизанское движение в Северной Латвии. «Лиесма», 1951, с. 208.

(обратно)

6

ЦАМО, ф. 130 ЛСК, оп. 151117, д. 4, л. 1.

(обратно)

7

Там же, д. 1, л. 7.

(обратно)

8

Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. «Лиесма», 1957. Кн. 2, с. 91.

(обратно)

9

Капитаны К. И. Орловский и И. Н. Мороз похоронены в городском парке Даугавпилса.

(обратно)

10

В 1962 году города Крустпилс и Екабпилс объединены в один город — Екабпилс.

(обратно)

11

Видимо, это был псевдоним разведчицы. Ее подлинное имя в моих записях, к сожалению, не сохранилось.

(обратно)

12

Операция «Астер» предусматривала отвод группы армий «Север» в Восточную Пруссию.

(обратно)

13

Вторая мировая война 1939–1945 гг.: Военно-исторический очерк. М., 1958, с. 619–620.

(обратно)

14

Автор в 1951 году возвращался на самолете Як-12 с окружного учения в Москву. Во время полета отказал мотор, при падении самолета Л. М. Сандалов был тяжело ранен и стал инвалидом. — Ред.

(обратно)

15

Рижский Понтонный мост (названный так из-за своей конструкции) был постоянным высоководным мостом, по которому ходили даже трамваи.

(обратно)

16

Фашистский военный комендант Риги генерал Руфф после войны был осужден за свои злодеяние и повешен.

(обратно)

17

Еременко А. И. Годы возмездия. М., 1969, с. 495.

(обратно)

18

См.: «Совершенно секретно! Только для командования!»: Документы и материалы. М., 1967, с. 635.

(обратно)

19

3-я ударная армия под командованием генерал-полковника В. И. Кузнецова участвовала в Берлинской операции и во взятии Берлина.

(обратно)

20

Теперь с возмущением приходится читать «труды» буржуазных фальсификаторов истории войны, которые приписывают решающую роль в победе над фашистской Германией США и Великобритании и всячески умаляют заслуги Красной Армии.

(обратно)

21

Ныне В. Л. Говоров — видный военачальник, генерал армии.

(обратно)

22

Поручику С. Вайде было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

(обратно)

23

ЦАМО, ф. 244, оп. 3000, д. 1267, л. 5–8.

(обратно)

24

ЦАМО, ф. 244, оп, 3000, д. 1267, л. 6–11.

(обратно)

25

Военно-исторический журнал, 1960, № 6, с. 93.

(обратно)

26

Цит. по: Еременко А. И. Годы возмездия, с. 572–573.

(обратно)

Оглавление

Глава первая. На новое направление

Глава вторая. В боях за Прибалтику

Глава третья. Латвия будет свободной!

Глава четвертая. К латышской столице

Глава пятая. На подступах к Риге

Глава шестая. Знамена свободы над Ригой

Глава седьмая. Враг прижат к морю

Глава восьмая. Через Карпаты

Глава девятая. На земле Северной Моравии

Глава десятая. Впереди — Злата Прага

*** Примечания ***