КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124645

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Да здравствует карнавал [Игорь Валерьевич Винниченко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Игорь ВИННИЧЕНКО ДА ЗДРАВСТВУЕТ КАРНАВАЛ

(Фантастическая повесть)
Из всех искусств важнейшим для нас является кино.

Неизвестный киновед начала XX века

На лесной дороге

По сухой и пыльной дороге среди леса неторопливым шагом двигался кортеж вооруженных всадников, сопровождавших неуклюжую карету, запряженную четверкой лошадей, что было признаком немалой значимости ее пассажиров. Погода стояла жаркая, и в лесу, куда сквозь густые заросли не пробивался ветерок, было особенно душно. Вооруженные всадники изнывали от жары, кряхтели и негромко поругивались.

Впереди кортежа находился юный оруженосец Клаус Биргер на стройном худом жеребце, покрытом полосатой попоной. В малиновом камзоле, с гербом своего сеньора, герцога Рихарда фон Дюрренштадта на груди, юноша сидел в седле прямо, одной рукой придерживая поводья, а другой — древко вымпела с фигурным гербовым наконечником. Время от времени он подносил к губам рожок и оповещал окружающих о приближении отряда, но никто им навстречу не попадался, а может, оповещенные звуком рожка, они прятались в гущу леса.

Начальник отряда, барон Эрик фон Розенден, ехал следом за ним, ссутулившись в седле. Это был рыцарь лет сорока, с остроугольным лицом и выразительным безразличием во взгляде. На нем был бархатный упеленд, из-под расшитой полы которого выглядывали богато украшенные ножны его боевого меча. Голову его прикрывал черный берет с пером, из-под которого на плечи спадали густые, светлые от ранней седины волосы. Барон устал и чувствовал тупую злую тоску, но не от нудной и монотонной дороги, а от общего недостатка приключений, к которым привык за свою долгую рыцарскую жизнь. Поездка не сулила ему острых переживаний, и это его заранее раздражало.

Следом за ним катила тяжелая средневековая карета, еще не знающая ни рессор, ни подвесок, неуклюжая деревянная колымага, обшитая черным сукном, которое от пыли стало серым. Под пылью еще различался герб Дюрренштадта на дверце, и это означало, что в карете находятся весьма важные персоны.

Далее следовал, гремя оружием, конный отряд — два десятка могучих воинов в кольчугах и латах, с копьями и щитами. Эти не стремились к приключениям, и мечты о скорейшем окончании затянувшегося пути одолевали их.

Дорога вилась среди леса, и высокие деревья хотя бы прикрывали путников от солнца, но не спасали их при этом от духоты. Поскрипывали колеса кареты, кучер с капюшоном на голове лениво подергивал вожжи, покачивались в седле воины, холодно тосковал барон фон Розенден, и лишь молодой оруженосец восторженно трубил в рожок.

Но вот на повороте показался высокий дуб, на толстой ветви которого висели трое повешенных. Проезжая мимо, оруженосец глянул на них и поморщился. Барон же даже головы не повернул.

Когда же мимо дуба с повешенными проехала карета, и кучер лениво стеганул лошадей длинным кнутом, внутри кареты послышался сдавленный стон, и женский голос произнес:

— Какой ужас!..

Сразу же распахнулась дверца, и из кареты на ходу выскочил молодой человек в голубых потертых джинсах и в серой рубашке с короткими рукавами. Его звали Александр Горелов, и был он кинорежиссером.

— Стойте! — крикнул он, махнув рукой кучеру.

Барон остановил коня и обернулся, не очень понимая причины задержки. Саша Горелов торопливо подбежал к нему.

— Ваша честь, не соблаговолите ли вы задержаться на краткое время? Нам надо немного поработать, — сказал он, махнув рукой в сторону повешенных.

Барон ничего не понял, но не мог себе позволить выказать это. Он пожал плечами и произнес, скучая:

— Как вам угодно, мессир.

Саша улыбнулся, кивнул головой и побежал назад, к остановившейся карете.

Тем временем из кареты на землю спустился и второй странный для этих мест молодой человек, на нем были зеленые полотняные брюки и спортивная майка с эмблемой какого-то футбольного клуба на груди. Молодой человек был в очках, держал во рту жевательную резинку и накручивал механический завод французской кинокамеры «Эклер». Это был кинооператор Олег Коркин.

— Давай, Олежек, прикинь точку, — сказал ему Саша, подойдя. — Мне нужна вертикальная панорама, от самого неба, с наездом на этих жмуриков.

Олег выплюнул жвачку на дорогу, глянул пристально на висящих людей, перевел взгляд вверх, где в просвете листвы виднелось голубое небо. Потом снял очки, дужки которых были соединены цепочкой, повесил их на грудь и поднял к глазам кинокамеру.

Воины, уже привыкшие к непонятным поступкам этих чужестранцев, следили за ними равнодушно.

Из дверцы кареты выглянул еще один член киносъемочной группы, ассистент оператора и осветитель в одном лице Коля Затейкин. Он огляделся вокруг, сладко потянулся и посмотрел в сторону засуетившихся друзей с сомнением.

— Саша! — крикнул он. — Я вам нужен?

— Отдыхай, — отмахнулся от него Саша.

Коля еще посмотрел на повешенных, вздохнул сочувственно и вернулся в карету. Там, откинувшись к стене, обшитой красным бархатом, он произнес не без удовлетворения:

— Вот. Я им не нужен. Закурим, Марин?

Напротив него, у противоположной стены кареты, отвернувшись, сидела девушка в джинсовом костюме, с коротко стриженными светлыми волосами. Это была администратор группы и жена режиссера Марина Горелова.

— Отстань, — сказала она, не оборачиваясь, и судорожно сглотнула.

Ей было не по себе от очередного свидетельства здешней простоты нравов.

— Чего ты, глупая, — усмехнулся Коля. — Да они уже высохли все. Ты глянь, это же мумии одни. Фараоны египетские!..

— Заткнись, дурак! — обернувшись к нему, закричала на него Марина, и Коля, все еще улыбаясь, но уже защищаясь, быстро произнес:

— Все, все, молчу…

Он снова выбрался из кареты, прислонился к большому заднему колесу и достал сигарету. Прикуривая, он следил за работой друзей.

Олег нашел точку для съемки, улегшись на землю на другой стороне дороги. Саша уселся ему на ноги для упрочения позиции. Олег провел панораму, прильнув к окуляру камеры, и сказал:

— Вот так и будем снимать. Начали, командир?

— Давай, — позволил режиссер.

Едва только ассистент Коля Затейкин, стоявший у колеса, выпустил первое облако дыма, все внимание конных воинов сразу перешло на него. Они оживились, зашевелились, стали указывать на него руками, загомонили. Хотя этот аттракцион повторялся тоже не в первый раз, значимость его не снижалась, неизменно вызывая всеобщий восторг. Местным жителям это казалось ловким фокусом. Коля к этому эффекту уже привык, тоже улыбнулся в ответ и, стряхнув пепел, помахал воинам рукой. Те отозвались одобрительным гулом.

— Есть, — сказал Олег, закончив съемку.

— Снято, — сказал Саша и поднялся, отряхиваясь от пыли.

Оруженосец радостно затрубил в рожок, и кортеж так же неторопливо, как и прежде, двинулся дальше по лесной дороге.

Скрипели колеса кареты, изнывали от жары воины, скучал барон фон Розенден, и устало млели в глубине кареты члены съемочной группы.

Славный город Тиммесдорф

Городские стены показались сразу же, едва они выехали из лесу. Дорога спускалась вниз, проходила по мосту через небольшую реку и поднималась к городским воротам. Город Тиммесдорф, только недавно отстоявший в очередной осаде свои права, встречал их флагами, развевавшимися на башнях. И хотя вымпел герцога Дюрренштадского возвышался над другими, знамена цехов, землячеств и торговых объединений не теряли при этом своего достоинства. Там, у ворот, сгрудились повозки окрестных крестьян, у которых не было денег для уплаты въездной пошлины, и потому они продавали свою провизию оптовым закупщикам.

Саша Горелов разглядел все это скопление в бинокль, выглянув для этого чуть ли не по пояс из окна кареты.

— Олежек, Коля, давайте на крышу, — приказал он. — Сейчас крутая натура пойдет. Эй, Гуго! — крикнул он кучеру, — останови на минутку.

— Как скажете, мессир, — произнес тот, натягивая вожжи.

Карета стала, и двое молодых людей ловко вскарабкались на плоскую крышу кареты, устраиваясь там для съемок. Саша Горелов специально выбрал эту карету, отнюдь не самую лучшую во владении герцога фон Дюрренштадта, именно за качество ее крыши, которую можно было использовать как съемочный партикабль.

— Снимайте все подряд, — давал последние указания режиссер уже на ходу. — А главное, лица!..

— Буй сделано, — отозвался Коля, а Олег лишь кивнул головой.

Он был немногословен.

Крестьяне высыпали из своих повозок, выстроились вдоль дороги и кланялись барону, снимая шляпы. Какой-то мальчишка хотел было перебежать дорогу, но мать так крепко схватила его за руку, что он заорал от боли.

Улегшись на крыше кареты по разные стороны, Олег с Колей снимали их поклоны и испуганные взгляды, смешанные с искренним недоумением. Эти люди впервые в жизни видели кинооператоров и не знали, что от них ждать.

Барон Эрик фон Розенден ничего этого не замечал, да и в голову ему не пришло бы разглядывать толпу простолюдинов. Еще более высокомерным выглядел молодой оруженосец Клаус, наслаждавшийся своей ролью в этом социальном спектакле. Остановив коня шагах в двадцати от городских ворот, он привстал на стременах, поднял рожок и протрубил, не сдержав улыбки после совершения этого важного геральдического действия.

Из городских ворот на сером коне выехал шультгейс Тиммесдорфа, почтенный Георг Шеффер, за ним выбежали воины городской стражи, быстро выстраиваясь черепахой и выставляя копья. Шультгейс, мужчина почтенного возраста с морщинистым лицом, облаченный в кожаный камзол и светло-зеленый плащ, остановил коня и поднял руку.

— Кто вы такие и что вам надо? — низким голосом выкрикнул он, прищурившись.

Это был церемониал, позволяющий горожанам сохранять достоинство при встрече с посланцами герцога. Конечно, они уже знали, что приехал барон, на это прямо указывал вымпел в руках оруженосца, но привилегии города позволяли им требовать от официальных гостей представления при въезде. Старый Георг Шеффер за свою долгую жизнь немало поборолся за эти привилегии и теперь не преминул их продемонстрировать.

— Барон Эрик фон Розенден! — звонко воскликнул оруженосец. — По повелению герцога Рихарда фон Дюрренштадта!

Только после этого шультгейс неторопливо спешился, снял шляпу и преклонил колено, придерживая своего коня под уздцы. Воины у ворот немедленно расступились, застыв вдоль дороги почтительным коридором. По условному знаку на башне ворот протрубил сигнал горнист.

Оруженосец Клаус восторженно протрубил ему в ответ и первым тронул своего коня к воротам. За ним двинулся весь кортеж, и уже поднявшийся с колена Шеффер с изумлением увидел странных людей на крыше кареты. Он даже был готов заподозрить в этом какое-то глумление над городской независимостью Тиммесдорфа, но явление это было настолько необъяснимым, что не вписывалось ни в какие рамки.

Над воротами висел щит с городским гербом, еще одна привилегия, завоеванная в борьбе. Кортеж медленно проезжал под ним, вступая в город, и барон фон Розенден чуть скривился, видя этот геральдический нонсенс, герб купчишек и ремесленников.

Масса народу высыпала если не приветствовать, то во всяком случае лицезреть их въезд, так что по узким улочкам карете пришлось передвигаться со значительными трудностями. Горожане с почтением склонялись перед бароном, но когда замечали карету, на крыше которой расположились странные люди в незнакомом облачении, они неизменно приходили в возбуждение, тыкали пальцами, гомонили, смеялись. Олег Коркин невозмутимо снимал их реакцию, и от его резких поворотов очки, висевшие у него на груди, метались из стороны в сторону. Коля Затейкин находил время поприветствовать собравшихся помахиванием руки, посылал воздушные поцелуи молодым девушкам, выглядывавшим из окон второго этажа, и одна из них осмелилась даже кинуть ему цветок, который он ловко поймал, вызвав общий восторг. Похоже, их опять принимали за клоунов на службе у барона.

Через некоторое время они выехали на соборную площадь, где напротив высокого готического собора располагалось приземистое здание ратуши с гербом города на фасаде. На площадь уже сбегались люди, быстро запрудив ее. Карета остановилась.

Коля Затейкин, осторожно придерживая камеру, полез вниз, а Олег поднялся на крыше во весь рост, с сомнением оглядываясь по сторонам.

— Что там, Олежек? — спросил снизу Саша.

Народ уже окружал их кольцом.

— Убрать бы эту массовку, — пробормотал Олег. — Всю панораму портят.

Саша снизу усмехнулся.

— Снимешь ты еще эту панораму, — сказал он. — Слезай!

Барон Эрик фон Розенден сидел в седле, застыв. Он понимал, что городские власти этой небольшой затяжкой времени только подчеркивают свою независимость, и не спешил проявлять свое нетерпение. Он полагал, что ему еще представится случай его проявить. Оруженосец Клаус оглянулся на него и, не получив никакого знака к действию, в порядке собственной инициативы решил поторопить горожан звуком рожка.

Ворота ратуши широко распахнулись, и два вооруженных стражника вышли и стали по сторонам. Из темноты ворот показалась процессия магистрата. Первым шел бургомистр города, круглый, гладкий человечек в темно-красном сюрко с пышными рукавами, в синих чулках и в высокой шляпе «боннэ». На груди его сверкала золотая цепь с городским знаком. Толстяка этого звали Генрих Бомзе, он происходил из бакалейщиков, и главной его заслугой было умение находить компромиссные решения в самых безвыходных ситуациях. Именно ему город был обязан удачным завершением последнего противостояния с герцогом, и только это и сделало его бургомистром.

Бургомистр Бомзе стал спускаться по лестнице, и за ним торжественно и с достоинством ступали члены магистрата, все в парадном одеянии, вышагивающие попарно, в ногу. У барона даже мелькнула ехидная мысль о том, сколько же времени они репетировали этот выход.

Олег Коркин чуть не испортил всю церемонию, выскочив вперед со своей камерой. Бургомистр запнулся, остановился и глянул на него недоуменно. Олег с досадой махнул ему рукой и закричал:

— Идите, идите!..

На застывшем лице барона мелькнуло подобие улыбки. Толпа горожан, стоявшая вокруг, весело рассмеялась. Налицо был конфуз.

— Уберите его, — рявкнул рассержено бургомистр.

Выскочили двое стражников с алебардами, но барон резко вскинул руку, и они остановились в нерешительности.

Бургомистр помялся, с некоторым усилием обрел прежнюю торжественность и, почтительно глядя на барона, двинулся дальше церемонным шагом по прежнему маршруту, с приседаниями и полупоклонами через каждые два шага.

Он остановился неподалеку от барона, склонился в последний раз, разведя руки, и, выпрямившись, начал с почтением говорить:

— Ваша честь! Магистрат вольного города Тиммесдорфа счастлив приветствовать вас в нашем городе.

Вся процессия, сопровождавшая бургомистра, дружно склонилась. Народ вокруг зашумел. Барон выдержал паузу и благосклонно кивнул головой, всколыхнув тем перья на берете.

— Не соблаговолите ли спешиться, — предложил заискивающим тоном бургомистр, — и пройти в зал ратуши, где уже все приготовлено для приема.

Олег перевел камеру на лицо барона, и тот невольно глянул на него озабоченно, но тотчас отвернулся, выпрямился в седле и поднял руку.

Его воины спешились, и толпа слуг кинулась к ним принимать коней. Оруженосец Клаус церемонно передал вымпел герцога герольду магистрата. Целый взрыв возбуждения возник в толпе, когда из кареты показалась Марина Горелова в брючном джинсовом костюме. Костюм хоть и был брючный, но этим лишь подчеркивалась женственность его хозяйки. Для большинства собравшихся это было откровением, граничащим с недопустимым вольнодумством.

Сам же барон легко спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге и мягким шагом подошел к бургомистру.

— Мы приехали, чтобы увидеть ваш прославленный карнавал, господин Бомзе, — сказал он, следуя вместе с бургомистром по коридору среди расступившихся членов магистрата в направлении к ратуше.

— О, ваша честь! — восклицал тот. — Все уже готово!.. Это будет славный праздник, вы не пожалеете!..

Следом за ними шел оруженосец, горделиво поглядывая по сторонам и по-петушиному выбрасывая ноги, за ним шла съемочная группа в полном составе, с кинокамерами и сумками, топали воины. Копья и щиты они приторочили к седлам, и теперь шли, позвякивая латами, держа руки в кольчужных рукавицах на рукоятях мечей. И только за ними двинулись, вновь попарно, члены магистрата.

Прием в ратуше

Слуга в желто-зеленом камзоле налил из высокого медного кувшина с тонким горлом вино в сверкающий бронзовый кубок. Бургомистр Бомзе взял этот кубок, поднялся со своего кресла и звонким голосом произнес:

— Ваша честь! Господа! Я хочу поднять этот кубок во здравие и благополучие нашего великого сеньора, герцога Рихарда фон Дюрренштадта!

От слов этих в обеденной зале ратуши поднялся гомон. Барон нахмурился и медленно встал с кубком в руке. Поднялись все сидящие за длинным столом, уставленным яствами.

— Виват герцогу Дюрренштадтскому! — крикнул кто-то взволнованно.

Все с воодушевлением закричали: «Виват!» и стали пить.

Как только допили и сели, Коля не преминул заметить сидевшему рядом Олегу:

— Кошмар! Средство от насморка!..

Олег посмотрел на него со снисходительным прищуром и, хоть он и не поощрял зубоскальство, ответил в том же духе:

— На халяву и уксус сладкий.

Коля радостно хохотнул.

На блюде перед Мариной лежала большая оленья нога, и она, беспомощно улыбаясь, глянула на сидевшего неподалеку Сашу, не зная, как ей поступить. Саша только руками развел, сам он пользовался ножом.

— Могу я вам предложить? — обратился к Марине с другой стороны светловолосый мужчина с чуть вытянутым лицом. Он ласково улыбался и протягивал ей изящный кинжал.

— Мерси, — улыбнулась ему Марина, осторожно взяла кинжал и принялась осторожно отпиливать приемлемый по размеру кусочек мяса.

Слуги мелькали вдоль стола, убирая посуду и разнося кувшины с вином. Собаки тут же, у стола, дрались из-за костей, вызывая жизнерадостный смех у воинов барона.

— Держите свору, господин Бомзе? — поинтересовался барон, попивая вино.

— Эта свора — подарок магистрату цеха скорняков, ваша честь, — сказал бургомистр не без самодовольства. — Ведь Маазейский лес принадлежит городу, и мы с видными горожанами позволяем себе охотиться там.

Бургомистр посмотрел на собак с нежностью, они являлись для него одним из знаков приближения к заветному торжеству над рыцарской спесью. Барон тоже улыбнулся, но своим мыслям. Склонившись к Саше, он негромко произнес:

— Вы замечаете, мессир, с какой охотой эти мужланы притворяются знатью? Это похоже на детские игры, не так ли?

— Истинно так, ваша честь, — ответил Саша беззаботно. — Но это говорит еще и о том, что они сохраняют доверие к своим властителям.

Барон задумчиво кивнул.

Олег вытер губы носовым платком, вызвав этим заинтересованный взгляд на себя со стороны соседей, после чего поднялся и, пройдя позади кресел, наклонился к Саше.

— Так что, Саша, я возьму несколько кадров, ага? На студии увидят это пиршество — с ума сойдут.

Саша усмехнулся и кивнул головой.

— Не слишком ли тут темно? — спросил он озабоченно.

— Открою дырку на полную, — сказал Олег. — Это же все-таки «Кодак». Что-нибудь да получится.

— Собак сделай, — указал Саша дополнительно.

Обаятельный сосед Марины вновь обратился к ней:

— Госпожа приходится родственницей барону?

— Нет, — сказала Марина охотно. — Мы иностранцы, гости герцога. Барон сопровождает нас в посещении вашего карнавала.

— Значит, ваши женщины одеваются так, как одеты вы?

— Не все, — сказал Марина с улыбкой. — Так удобнее в дороге. Вас смущает мое одеяние, да?

— Ваш костюм не может испортить вашей красоты, — сказал сосед.

Марина глянула на него с интересом и благодарно улыбнулась.

В этот момент Саша захлебнулся вином и закашлялся. Марина бесцеремонно хлопнула его по спине.

— Спасибо, родная, — кивнул ей Саша.

— Это мой муж, — сообщила Марина чуть удивленному соседу. — Он кинорежиссер.

Сосед кивнул, взял в руку свой кубок и представился:

— Меня зовут Густав Паупиц, я геймбург нового города. Сердечно приветствую вас в нашем городе и готов услужить вам всеми средствами.

— Спасибо, Густав, — отозвалась Марина.

Олег выбрался из-за стола, проверил экспонометром освещение и недовольно покачал головой. Какой-то толстячок, сидевший с краю стола, поднял кубок и провозгласил:

— Слава герцогу!..

— Да, да, — кивнул Олег, накручивая завод камеры.

Он снял очки, прильнул к окуляру и занялся работой.

Сидящие за столом наблюдали за ним с некоторым недоумением. Воины барона, привыкшие к странности в поведении иноземцев, отнеслись к его действиям с пониманием, один даже похлопал Олега по плечу, когда тот вел панораму по снеди на столе.

— Брось кусок мяса собакам, — попросил его Олег.

Тот с охотой бросил, и собаки кинулись рвать мясо друг у друга. Воины хохотали, а Олег все это снимал с движения. Получались очень динамичные кадры.

Пережевывая свое мясо, бургомистр Бомзе с тревогой наблюдал за ним, озадаченный не меньше остальных горожан.

— Ваша честь, — осторожно обратился он к барону. — Кто эти странные люди?

Но поворачиваясь к нему, барон холодно ответил:

— Это художники, господин Бомзе. Они делают живые картины. Никогда не видели?

— Живые картины? — с недоумением переспросил бургомистр.

Барон рассмеялся. Не собираясь ничего объяснять, он был занят тем, что рвал мясо руками и отправлял в рот. Впрочем, даже это он совершал с подлинно рыцарским достоинством.

— Это, наверное, очень интересно, — пробормотал бургомистр.

Барон повернулся в другую сторону, где Саша что-то записывал в своей записной книжке, и сказал:

— Мессир! Не откажитесь показать свои живые картины этим остолопам. Меня позабавит их изумление.

Саша понимающе улыбнулся.

— Нет проблем, ваша честь!..

Он дал указание Коле Затейкину, и тот пошел к карете, сгружать проектор. Демонстрация фильмов была важной стороной их деятельности, и потому у них на все случаи жизни были заготовлены короткометражки, дабы ублажить вкусы местных властителей. До сих пор все демонстрации проходили с неизменным успехом, и теперь Саша заранее был готов к триумфу.

По его просьбе для просмотра выделили небольшой зал, закрыв шторами свет из окон. Олег установил на штативе проектор, подсоединил его к аккумулятору, который потом подзаряжался от динамо-машины, подключенной к велотренажеру, повесил на стену переносной экран. Все их короткометражки были без звука, это освободило их от необходимости везти с собой звуковоспроизводящую аппаратуру. Демонстрации проводились под музыку из переносного бытового магнитофона.

В зале собрались избранные: барон, бургомистр, видные горожане, члены магистрата. При завешенных окнах комната освещалась толстыми сальными свечами. Кроме барона, никто не знал, что их ждет, и оттого атмосфера была тревожная.

Саша вышел вперед, чуть помялся, собираясь с мыслями, и начал вступительное слово:

— Ваша честь! Господин бургомистр! Господа! Сейчас вы станете свидетелями настоящего чуда. Вы увидите живую картину, на которой будет изображение меняющейся жизни. Это чудесное искусство мы вывезли из далеких восточных королевств, и в нем слились воедино великие чудеса и тайны Востока. Спешу заметить, что вся наша атрибутика освящена кроплением святой иорданской воды в Иерусалиме, и потому никакой нечистой силы тут быть не может. А теперь смотрите и наслаждайтесь нашим искусством…

В это время в другой комнате ратуши, поменьше размером, устроились на деревянном диване Марина с Колей. Они заперлись там для того, чтоб тайно перекурить, не привлекая к этому излишнего внимания местного населения.

— Прием мне нравится, — заявил Коля, удовлетворенно похлопывая себя по животу. — Кормят на убой.

— Потому что мы здесь представляем герцога, — сказала Марина, прикуривая свою сигарету. — Не знало, как бы нас встретили, появись мы здесь без барона.

— Сожгли бы на хрен, — хмыкнул Коля.

— Странно, да? — сказала Марина задумчиво.

— Чего странно?

— Все это, — сказала Марина. — Другое время, другие люди…

— Нормально, — сказал Коля, пожав плечами. — Когда мы в прошлый раз в Анголу мотались, там куда напряженнее было.

Марина усмехнулась. Сопоставление Анголы с европейским средневековьем показалось ей забавным.

— Ты на Сашку молиться должен, — сказала она, стряхивая пепел в бумажный кулек.

Коля хмыкнул, ехидно улыбнувшись.

— Был бы у меня такой папа, — сказал он, — я бы вообще на Луне натуру бы заказывал.

Марина глянула на него с сожалением и произнесла со вздохом:

— Ты тоже.

— Что, тоже?

— Ему все завидуют, — сказала она. — При чем тут папа? Через папу тоже надо было пробиться! Это же уникальный случай!..

Она затушила окурок о ручку дивана и поднялась.

Коля хотел ей возразить, но передумал и лишь пожал плечами.

Меж тем в соседнем зале потушили свечи, после чего при мягком жужжании проектора экран вдруг засветился, и на нем появился цветочный горшок с ростком. Заиграла музыка, льющаяся из магнитофона. Все ахнули. А когда росток в горшке зашевелился и стал на глазах расти, по собравшимся пробежал возбужденный гомон. И вот уже на экране распустилась, шевеля лепестками, пушистая алая роза.

Появился юноша, который сорвал эту розу и преподнес ее прекрасной девушке. Девушка совершила в ответ плавный реверанс, юноша предложил ей руку, и они стали танцевать.

Бургомистр перекрестился с раскрытым от изумления ртом. Собравшиеся в зале уже говорили возбужденно, в полный голос. Отовсюду слышалось: «Чудо! Неслыханно! Невероятно!»

Экран погас, музыка затихла.

— Зажгите свечи! — произнес Саша громко.

Все взволнованно обсуждали увиденное, но большинство зрителей, кроме жестов и междометий, ничего не могли произнести. Растерянные и возбужденные горожане выходили из зала, покачивая головами и переглядываясь.

Стоя в коридоре, неподалеку от выставленных рыцарских доспехов, Марина и Коля наблюдали за ними, посмеиваясь. Они уже не впервые встречали такое восприятие кинематографа и невольно чувствовали к этим людям долю снисхождения. Среди прочих зрителей был и Густав Паулиц, геймбург нового города — увидев Марину, он шагнул к ней.

— Ваш муж настоящий волшебник, сударыня, — сказал он, улыбаясь. — Это удивительно!

— Я рада, что вам понравилось, — сказала Марина.

— Понравилось? — повторил Паулиц. — Я потрясен!.. Скажите, в какой из стран Востока расцвело это чудо?

Марина на мгновение растерялась, но тут ей на помощь пришел Коля Затейкин.

— Абу Даби, — сказал он. — Это султанат в Аравии. Бывали в тех местах?

Паулиц покачал головой.

— Нет, разумеется. Но я должен все записать в хрониках, такое событие уникально!

Он отошел, все еще немного ошалелый от переживаний, а Коля, проводив его взглядом, сказал:

— Ну вот, и что теперь? Напишет он в хрониках про волшебников из Абу Даби, и что подумают про это наши историки?

— Понятия не имею, — сказала Марина, дернув плечом.

Меж тем Саша подошел к барону с бургомистром, поклонился и поинтересовался.

— Я угодил вам, ваша честь?

— Как всегда, — отвечал фон Розенден, улыбаясь ему уголками губ.

— Понравилась ли наша живая картина господину бургомистру?

— Я поражен, — выдавил тот потрясенно.

Саша еще раз поклонился им и отошел помогать Олегу собирать аппаратуру. Бургомистр перевел дух, осторожно покосился на них, возившихся у проектора, и шепнул барону:

— Ваша честь, вам не кажется, что это похоже на колдовство?

— Не беспокойтесь, — отвечал барон снисходительно. — Его светлость, герцог Рихард фон Дюрренштадт, вполне одобряет их искусство. Или вы с ним не согласны?

— О, разумеется, согласен, — пролепетал бургомистр и склонился в поклоне.

Бал у бургомистра

Сам барон расположился в отведенных для него палатах в ратуше, но гости пожелали устроиться в гостинице, чтобы иметь возможность свободно влиться в предпраздничную жизнь города с целью запечатлеть ее в будущих живых картинах. Для них предоставили лучшую гостиницу города, именуемую «Единорог», и они отправились туда после приема на своей карете. За ними следом направилась целая толпа ротозеев, и хозяин гостиницы, длинноволосый толстячок по имени Аврелиан Тумос-младший, шел впереди них, радостно всем объявляя, что гости остановятся именно у него. Это были начатки рекламного дела.

— Вы не пожалеете, — уверял их Тумос, когда они принялись разгружаться у дверей гостиницы. — Для вас приготовлены лучшие номера!.. А какая у нас кухня!.. Эрик, что стоишь, как пень!.. Или же, помоги господам!..

Внешне это был трехэтажный дом, встроенный впритирку между соседними домами по улице, но он явно выделялся отделкой фасада, вывеской над входом, ажурными решетками на окнах. Внизу располагался трактир, где все посетители встали, когда гости проходили к лестнице наверх, а уже наверху были номера.

Супругам предоставили соответствующий номер, а Олег с Колей получили по отдельной комнатенке с кроватью, деревянным седалищем, которое одновременно являлось сундуком, и принадлежностями туалета в виде кувшина с водой, тазика для умывания и ночной вазы. Для местных условий это было верхом обслуживания, хотя канализация, по слухам, была в употреблении уже у древних римлян.

Олег, вселившийся в свою комнату, немедленно занялся проверкой аппаратуры, а Коля, указав слуге, куда бросить вещи, остановил его на выходе, ткнув пальцем в грудь.

— Как звать?

— Виллифредом, ваша честь, — отозвался тот с поклоном.

— Город знаешь?

— Город? — переспросил с удивлением слуга. — Какой город?

— Ваш город, — сказал Коля. — Где здесь можно со вкусом поразвлечься? Понимаешь?

Он столь гнусно при этом ухмыльнулся, что Виллифред понял его сразу.

— Конечно, ваша честь, — сказал он с пониманием. — У нас есть места, где можно славно гульнуть, если вы это имеете в виду.

— Покажешь?

Слуга в замешательстве кашлянул.

— Если вы попросите хозяина отпустить меня, то я с удовольствием…

— Прекрасно, — сказал Коля. — А теперь сгоняй на кухню, притащи какой-нибудь закуски и стаканы.

— Стаканы? — не понял слуга.

— Можно кружки, — поправился Коля. — Две.

После чего достал из сумки и поставил на столик для умывания непочатую бутылку водки.

В комнате, предоставленной Саше с женой, стояла большая кровать под балдахином, стол со стульями, сундук. Деревянные стены были украшены резьбой, на столе стоял подсвечник с пятью свечами, в камине на всякий случай были приготовлены дрова, но окно не имело стекол, и, кроме фигурной решетки, его могли прикрыть только глухие ставни. Утешало то, что погода в городе стояла летняя, и открытое окно можно было посчитать удобством, а не трудностью.

В тот вечер бургомистр назначил бал в ратуше по случаю приезда барона с гостями. Это было не более, чем протокольное мероприятие, но Марина немедленно решила надеть на себя платье, подаренное ей еще при дворе герцога, и это облачение потребовало дополнительных усилий, ради чего в комнату Гореловых были вызваны две служанки. Они-то и облачали Марину, пока Саша смотрел в окно, пребывая в настроении меланхолическом.

По улице внизу прошел старик, сгорбившийся и опиравшийся на палку. Из двери напротив вышел какой-то благообразный господин с кошельком на поясе и приветствовал старика со слащавой улыбкой. Старик кивнул ему, не останавливаясь. Саша подумал о том, что это готовый эпизод, не нуждающийся ни в каких текстах для толкования отношений.

— Можно, — сказала Марина.

Саша повернулся от окна и увидел свою жену одетой для бала.

На ней было длинное голубое платье, простое в покрое, но обильно разукрашенное вышивкой. Волосы жены были тщательно уложены, и на голове ее был сложный головной убор, именуемый «эскофьон». Марина заказала его по совету дочери герцога, но еще не имела случая показаться в нем. Служанки, стоявшие рядом с нею, не скрывали своего восхищения.

— Фея, — сказал Саша с улыбкой. — А ну-ка, пройдись!..

Марина грациозно отвела руку в сторону и прошлась по комнате, томно покачивая бедрами.

— Не то, Маня, — заявил Саша, покачав головой. — В походке должна быть непуганность лани. Понимаешь?

Марина с досадой нахмурилась.

— Это ты принцессам советуй, — сказала она сухо. — Хожу, как умею.

Саша растерялся, посмотрел беспомощно на служанок, которые смущенно отвели взгляд. Саша шагнул к жене и обнял ее за талию.

— Манечка, ты что, обиделась?

Марина сделала над собой усилие и улыбнулась.

— Ладно. Собирайся лучше, а то тебе еще побриться надо.

В это же время в комнате у Затейкина ошалевший от водки слуга Виллифред уже валялся на полу с остекленевшими глазами, а сам ассистент оператора сидел у окна, смотрел вниз, играл на лютне и пел лирические песни другой эпохи.

— Вилли, — вдруг вспомнил он про собутыльника. — А как же злачные места? Вставай, морда!..

Слуга что-то жалобно промычал, не имея возможности выразить свои чувства членораздельно. Коля махнул на него рукой.

— Дохлый народец у вас тут… Придется своими силами…

Он поднял Виллифреда, уложил его на свою постель, а сам надел его камзол, взял лютню и отправился на поиски приключений в город. Он уже давно мечтал о приключениях, скучая от приемов и церемоний.

В дверь к Гореловым постучали, и вошел Олег. Он был в элегантном сером костюме при галстуке. Для торжествующей вокруг пестроты он был одет по сути не слишком выразительно, но это был его образ, который он не собирался менять ни при каких обстоятельствах.

— Ребята, Затейкин исчез.

— Что, опять? — рассердился Саша. — Ну, знаете, мне это надоело!

— Опять где-нибудь напьется, — предположила Марина, хмыкнув.

— Он ничего не понимает! — воскликнул Саша. — Он думает, это обычная зарубежная командировка!

— Ладно, не бушуй, — сказал Олег миролюбиво. — Бургомистр уже прислал за нами карету. Пора двигать.

Наступал вечер, и бальный зал ратуши освещался огнем множества толстых свечей. Вдоль колонн прогуливалась разодетая публика, цвет городского общества, дамы и кавалеры. Олег Коркин бродил среди них с камерой на плече, и на лице его отражалось творческое неудовлетворение. Во время пребывания при дворе герцога Дюрренштадского он снял уже немало бальных сцен, и там все это было намного ярче и значительнее. Прижимистые горожане, хоть и лелеяли мечту выглядеть не хуже дворян, но позволяли себе стремиться к этому в очень умеренных формах.

Саша с Мариной уже нашли среди присутствующих геймбурга Паулица и вели с ним негромкую беседу. Паулиц был молод, энергичен и не робел перед странными иноземцами.

— Вы говорили о соборе, Густав, — напомнил Саша, заглядывая в свою записную книжку. — Там есть орган?

— Разумеется, мессир, — ответил Паулиц.

— Хотелось бы послушать.

— Орган играет на каждом богослужении, — сказал Паулиц. — Но если вы хотите, я познакомлю вас с органистом. Этот занятный малый сбежал из Тюрингии, обвиненный в святотатстве. Кажется, он исполнил во время мессы канон собственного сочинения, и это посчитали преступлением. Наш отец Иероним в этом смысле куда более терпим, и мы наслаждаемся музыкой Людвига.

— Это просто потрясающе, — сказал Саша.

— Вы тоже будете танцевать, Густав? — поинтересовалась Марина, с интересом разглядывая гостей.

Паулиц улыбнулся и лишь поклонился в ответ.

— Значит, у вас здесь есть дама?

— У меня нет дамы, — сказал Паулиц, — но обычно у меня не бывает проблем с выбором.

— Вот как? — Марина посмотрела на него с улыбкой. — Тогда не будете ли вы столь любезны уделить один танец мне. Мой муж, к сожалению, не владеет искусством танца, а я успела научиться этому при дворе герцога.

— О, госпожа! — воскликнул Паулиц. — Я мог только мечтать об этом.

Он выразительно склонился перед нею, и Марина в ответ улыбнулась ему и величественно кивнула.

— Не увлекайся, — сдержанно шепнул ей Саша.

Марина не успела ответить, потому что в парадную дверь зала вошел герольд и громко выкрикнул:

— Барон Эрик фон Розенден!

Все повернулись к двери. Бургомистр со своей супругой, молодой женщиной в розовом платье с тюрбаном на голове, поднялись со своих мест и пошли навстречу знатному гостю.

Барон Эрик фон Розенден вошел в зал в сопровождении оруженосца Клауса и двух вооруженных воинов. Сам барон был в богато расшитом упеленде, с остроносой шляпой на голове, а платье оруженосца было украшено бубенчиками, которые позвякивали при ходьбе.

Все склонились в полупоклоне. Бургомистр с женой проводили барона на приготовленное для него место, кресло под балдахином на возвышении. Двое воинов встали позади его, положив руки на рукоятки мечей, а оруженосец стал рядом, готовый к исполнению любого поручения.

Олег тем временем снимал готовящихся к игре музыкантов, их было шестеро с лютнями, виолами, флейтами. Они волновались и посматривали на оператора озадаченно. Саша подскочил к нему и дернул за рукав.

— Ты все прозевал, — сказал он сердито. — Вся прелесть была в церемонии встречи барона!

— Да ладно, — сказал Олег в ответ. — У нас уже два километра сплошных церемоний. Надо же хоть немножко жизни!..

— Олег, делай, пожалуйста, то, что я тебе скажу, — потребовал Саша решительно.

— Все, все, — миролюбиво сказал Олег.

Начало бала было строго регламентированным ритуалом. Дамы и кавалеры выстроились попарно в два рада и склонились перед бароном.

Олег подошел поближе, взял приготовленный для почетных гостей стул, взобрался на него, скинув предварительно туфли, и с этой верхней точки начал съемку. Супруга бургомистра глянула на него с ужасом, но бургомистр одернул ее.

Барон взял с подноса, поднесенного Клаусом, белоснежный платок, поднял руку и взмахнул им. Тотчас заиграла музыка, танцоры начали поклоны в сторону барона, почетных гостей и друг друга. Олег снимал все это, стоя на стуле.

Барон улыбался с надменной благосклонностью, испытывая самые противоречивые чувства. Он был горд тем, что является господином бала, что эти мужланы кланяются ему и исполняют все его повеления, но сама спесь этих городских выскочек глубоко возмущала его, вызывая гнев и раздражение. Его оруженосец уже подмигивал кому-то из молодых девиц, быстро пьянея от обилия почестей.

Поклоны закончились, и начался собственно танец, тяжелый и церемонный средневековый гавот, не очень-то отличающийся от предваряющих его поклонов.

Марина и Паулиц стояли в стороне, у колонн.

— Мне это не кажется веселым, — призналась Марина.

Паулиц усмехнулся.

— Конечно, это же парад чести! Не беспокойтесь, позже все оживится и вы получите веселье. Вы еще не передумали танцевать со мной?

— Конечно, нет, — сказала Марта, глянув на него с вызовом. — Я хочу этого!

Паулиц почтительно склонился перед нею, скрывая свое волнение. Эта иноземная красавица вела себя совсем не так, как знакомые ему девушки, и в этом была тайна ее обаяния.

— Много веселья будет на карнавале, — сказал Паулиц, распрямившись. — Вы не пожалеете, что приехали к нам, госпожа.

— Я надеюсь на это, — сказала Марина, продолжая смотреть на него с вызывающей многозначительностью.

Это совсем смутило геймбурга, и он поспешил перевести ее внимание на другой объект.

— Посмотрите, как кривится барон!

Барон Эрик фон Розенден по-прежнему снисходительно улыбался, но теперь в глазах его искрилось холодное бешенство, которое он и не пытался скрыть. Оглядевшись вокруг, он заметил Сашу Горелова и подозвал его пальцем. Ему был нужен собеседник, кто бы мог его понять.

— Обратите внимание, мессир, как неуклюжи эти свиньи, — с усмешкой произнес он.

Саша согласно улыбнулся, но не потому, что заметил в движениях танцоров неуклюжесть, а лишь чтоб угодить свирепому барону.

— Они еще только учатся быть людьми, ваша честь, — сказал он при этом.

Барон весело рассмеялся, найдя в этом выход своему раздражению.

Неподалеку стоял на стуле Олег Коркин и накручивал механический завод своей кинокамеры. Эпизод не вызывал в нем творческого вдохновения, и он демонстрировал это выражением глубочайшей скуки на лице. Даже веселый смех барона вызвал у него не более, чем зевок.

— У вас какое-то странное отношение к барону, Густав, — сказала Марина своему собеседнику. — Вы что, не любите его?

Паулиц посмотрел на нее изумленно и рассмеялся.

— Люблю? Известно ли вам, милая госпожа, что этот самый барон фон Розенден каких-то восемь лет назад взял наш город штурмом и разграбил его?

— Какой ужас! — сказала Марина. — А вы его так принимаете?

Паулиц пожал плечами.

— Да, увы… Герцог его простил и приблизил к себе. И все же он ненавидит нас столько же, сколько и мы его.

Марина задумчиво повернула голову, разглядывая танцующих дам и кавалеров, почетных гостей, тучных, солидных, разукрашенных, Сашу, присевшего на стул и склонившегося над своей записной книжкой, барона с сатанинской усмешкой на лице. Все это показалось ей каким-то диковинным спектаклем, комедией абсурда, в которой у нее самой была роль, идущая вразрез с ее внутренними побуждениями. Наверное, она устала от экзотики, и ей захотелось простых человеческих чувств.

Она подняла голову на Паулица и спросила:

— Густав, я нравлюсь вам в этом платье?

Тот сдержанно улыбнулся и отвел глаза в сторону.

— В нем вы настоящая королева, госпожа. Но ведь завтра вы все равно наденете свою мужскую одежду, не так ли?

— Нет, — сказала Марина с улыбкой, — если вам нравится, то я буду одеваться только так. Когда мы будем танцевать?

Паулиц радостно улыбнулся. Именно в этот момент оркестр сменил музыку, и танцоры стали выстраиваться для следующего танца.

— Немедленно, — сказал он, подал ей руку, и они пошли занимать свое место в ряду танцующих.

Ночь средних веков

На Тиммесдорф опустилась ночь. В ярком лунном свете по тихим улицам прошла ночная стража, топая сапогами и побрякивая оружием. Пробежал, прячась в тени, какой-то человек, кутаясь в плащ.

И вот со скрипом и скрежетом подъехала к одному из домов в районе проживания богатых горожан неуклюжаякарета с фонарем на подвеске. Двое слуг соскочили с запяток, и один из них стал стучаться в дверь дома, а другой открыл дверцу кареты.

Дверь отворилась, и испуганный хозяин с фонарем выглянул наружу.

— Кто здесь? Что вам надо, господа!..

— Поди сюда, Эммерих, — донесся из кареты женский голос.

— О, Господи, — пробормотал хозяин, выбегая к карете, — ваше высочество, вы ли это?..

— Тихо, дурак, — ответила ему женщина из кареты. — У тебя никого нет из посторонних?

— Нет, ваше высочество, одни домашние… Проходите, мы счастливы принять вас…

Женщина, закутанная в плащ, вышла из кареты и вошла в дом, сопровождаемая слугами. Дверь закрылась, карета уехала, и вновь все было тихо и темно.

В другом конце, в районе нового города, в подвальном кабачке продолжалась попойка, хотя собравшихся за столом было немного — двое разбойного вида парней и сразу три легкомысленные девицы. Хозяин уже косо на них посматривал, намереваясь прогнать вон, как вдруг дверь раскрылась и вбежали, спотыкаясь, трое новых клиентов. Двое из них были местными гуляками, а третий был Коля Затейкин.

— Ура! — закричал один из гуляк, румянощекий Фриц. — Мы нашли свой Остров Счастья!

— Только бы гарпии нас не настигли, — проговорил второй, длинноносый Ганс.

Они рассмеялись, спускаясь по лестнице в подвал.

— Что-то вы поздновато сегодня, господа, — проговорил хозяин не слишком приветливо.

— Задержались у Марты, — сказа Фриц. — Этот парень показывал фокусы с монетой. Эй, Клаус, покажи еще!..

— На сухую они не идут, — сказал Коля весело. — Хозяин, у тебя такое славное заведение!.. Не может быть, чтоб здесь было плохое вино, не так ли?..

— Да у нашего Дитриха лучшее вино в городе! — воскликнул Ганс. — Докажи нам это, Дитрих.

— Присаживайтесь, — сказал с неохотой хозяин.

Девицы из соседней компании явно заинтересовались новыми гостями, и это не понравилось их дружкам. Один из них громко произнес:

— Не знаешь, Ронни, чего эти молокососы так орут?

— Цыплята впервые вырвались из курятника, — отозвался Ронни со смехом.

Их девицы, вопреки ожиданию, смеяться не стали.

— Это Фриц и Ганс, — сказала одна из них, большеглазая Грета. — Я бы не стала называть их молокососами.

— Привет, Фрицци, — воскликнула вторая, худосочная Труди.

Но Фриц уже услышал оскорбление от их дружков и не был склонен обмениваться приветами.

— Кого ты назвал цыплятами, оборванец? — повернулся он к Ронни.

— Того, кто сегодня только вылупился из яйца, — ответил тот с вызывающей усмешкой.

— Смотри, — сказал Фриц. — Могу и клюнуть.

— Кого я всегда боялся, так это желторотиков, — сказал Ронни в ответ.

Коля Затейкин, до сих пор молчавший из-за того, что был изрядно навеселе, наконец включился в ситуацию и оказался между ними.

— Парни, — сказал он, — о чем спор? Я угощаю!..

— Отвали, — рявкнул на него Ронни и оттолкнул его.

Коля отшатнулся, и его мирные намерения мгновенно истощились.

— Да ты, брат, фашист просто, — пробормотал он и, живо подхватив тяжелый деревянный табурет, опустил его на голову Ронни.

Тот без звука упал, а девицы восторженно завопили.

Оставшийся один против трех приятель павшего Ронни немедленно вскочил с поднятыми руками.

— Все, все, господа, мы были неправы!..

— Тогда забирай эту свинью и вали отсюда, — сказал Фриц.

— Конечно, — сказал тот. — Я так и сделаю.

Он взвалил на плечо бедолагу Ронни и стал отступать вверх по лестнице, держась лицом к Коле Затейкину и его приятелям. Видимо, он ждал удара в спину.

— Иди, — махнул на него рукой Ганс, и друзья вновь сели за стол.

Хозяин принес вина в кувшине, поставил его на стол и сказал:

— Я уж сам думал, как бы их прогнать. Эти молодцы приходят неизвестно откуда, но денег у них всегда хватает. Я спрашиваю себя, где они их берут?

— У богатых и почтенных купцов, проезжающих ночью по Гронингенской дороге, — сказал Фриц. — Это же Петер Шляйссер и Ронни Мотылек, ночные сборщики налогов в свою пользу.

— Я бы не стал говорить об этом громко, — сказал хозяин предусмотрительно.

— Мы сами только что подрались с ночной стражей, — сказал весело Ганс. — Они хотели схватить нашего друга Клауса!..

— Вы вечно ищете себе неприятности, — буркнул хозяин.

Он отошел, но подошла Труди, уперев руки в бока.

— Эй, герои! Вы прогнали наших парней, так кто же возьмет на себя заботу о несчастных сиротах?

Ее подружки весело захохотали.

— Сирот надо пожалеть, — сказал Коля. — Подсаживайтесь к нам, сиротки, сегодня о вас забочусь я!

С шумом и смехом девицы перебрались за стол к приятелям, причем Грета устроилась на коленях у Коли Затейкина, а Фриц тотчас же принялся целовать в шею пышную Бригитту, на что та оказывала лишь символическое сопротивление. Хозяин принес на закуску большой кусок вареного мяса и краюху хлеба. Пиршество началось.

— Пьем за любовь! — объявил Коля, поднимая свою кружку и горячо обнимая при этом смешливую Грету. — За тебя, любимая, — сказал он ей и выпил.

Грета хихикнула и выпила тоже, но лишь один глоток.

— До дна, — потребовал Коля, облизывая губы от сладкого вина.

— Но я уже выпила сегодня две кружки, — смеясь, сказала Грета.

— Там, где уже две, и третьей найдется место, — сказал Коля.

Грета рассмеялась и допила вино до дна. Коля немедленно обнял ее и горячо поцеловал. Подружки Греты восторженно завопили.

Приступили к закуске, мясо рвали руками, отправляя в рот и запивая вином. Грета, отдышавшись после долгого поцелуя, стала посматривать на Колю с лукавой улыбкой, и он подмигивал ей в ответ.

— А меня ты поцелуешь? — подсела к нему с другой стороны Труди.

— Как сильно ты этого хочешь? — спросил Коля, пережевывая мясо.

— А как бы тебе хотелось?

— Не приставай к нему, Гертруда, — оттолкнула подругу Грета и прижалась к Коле еще крепче. — Дай человеку поесть.

— Ты меня понимаешь, — сказал ей Коля и чмокнул в носик.

Фриц допил стакан и, поставив его на стол, спросил:

— И все же, откуда ты взялся, Клаус?

— Какое тебе дело? — буркнул Ганс. — Он прилетел из Франконии, там все такие веселые, да?

— Бьюсь об заклад, он из Лотарингии, — сказал Фриц. — Признайся, Клаус!..

— Может, даже из Британии, — сказала мечтательно Труди, для которой Британия была далекой сказочной страной, где жили прекрасные рыцари.

— Все проще, ребята, — вздохнул Коля. — Я только что приехал из Дюрренштадта вместе с бароном Эриком фон Розенденом.

За столом возникла пауза.

— Ты приехал с бароном? — испуганно спросил Ганс.

— С этой паскудной скотиной? — добавил с ненавистью Фриц.

— Ты служишь барону? — спросила Грета с сожалением в голосе.

— Я не служу барону, — сказал Коля. — Если вам угодно, я могу согласиться с тем, что он порядочная скотина, потому что сам видел, как в Дюрренштадте он избил до крови своего оруженосца. Я служу одному восточному волшебнику, который делает живые картины.

— Художник, да? — догадался Ганс.

— Да, — сказал Коля, не намереваясь пускаться в объяснения.

— Я видел, они приехали с целым отрядом, — сказала Бригитта.

— Мы приехали на карнавал, — пояснил Коля. — Это довольно странно, встретить карнавал в ваших местах, не так ли?

— О, — воскликнул Фриц, — тогда вы не пожалеете!

— Уж там мы погуляем, — хихикнул Ганс.

Напряжение за столом пропало, и застолье продолжалось. По мере продолжения попойки Грета все сильнее жалась к Коле, все жарче дышала ему чуть ли не в ухо, и это не могло не породить в том соответствующие устремления.

— Хозяин, — позвал он сумрачного Дитриха. — Как я понимаю, у вас тут трактир? Значит, должны быть комнаты для гостей?

— Конечно, у нас есть комнаты для гостей, — буркнул тот неохотно.

— Я бы хотел бы снять у вас одну комнату, — сказал Коля.

Хозяин фыркнул.

— Если это для того, чтобы побаловаться с Гретой, то я не могу. У нас приличный трактир, а не какой-нибудь злачный кабак. Мы не поощряем разврата, это противно Богу и церкви. Тащите ее на свалку у стены, сударь, и делайте с ней что хотите.

Он хмыкнул и хотел отойти, но Коля поймал его за руку.

— Стоп, — сказал он. — Ты что это, хозяин? Это почтенную девушку я посадил за свой стол, значит, оскорбляя ее, ты оскорбляешь и меня.

— Этот парень служит герцогу, — сказал Ганс.

— А, оскорбляя меня, — рассудительно продолжал развивать свою мысль Коля, — ты оскорбляешь и моего господина!..

— Избави Бог, сударь!.. — испугался хозяин. — Если вам нужна комната, то пожалуйста!..

Компания за столом дружно расхохоталась.

— Мы ненадолго покинем вас, — объявил Коля, прихватывая за руку расцветшую и покрасневшую от волнения Грету.

— Будь с ней помягче, Клаус, — проворковала Труди. — Она мне как родная…

Смех сопровождал их, когда они поднимались по лестнице. Хозяин светил им фонарем, и, когда они вошли в комнату, поставил фонарь на стол и вышел, почтительно пожелав доброй ночи. Грета хихикнула, а Коля сказал:

— Вполне приличный номер. Ты довольна, радость моя.

— Да, — отвечала она. — Помоги мне.

Коля с растущим интересом развязал ей шнуровку на платье, и она сбросила его, оставшись в длинной рубашке. Потом она распустила волосы, поглядывая на Колю чуть застенчиво, и прыгнула на кровать.

— Давай, — сказала она тихо.

Коля неторопливо разделся, сложив одежду на скамью у стола, юркнул под одеяло и обнял девушку. Его неприятно поразила грубость материи ее нательной рубахи.

— Сними эту дерюгу, детка, — потребовал он.

— Зачем? — испугалась она.

— Мне будет приятнее обнимать тебя, — прошептал Коля.

— Это как-то нехорошо… — пробормотала Грета неуверенно. — Грешно открывать обнаженное тело…

Коля хмыкнул.

— Да? — сказал он.

— Если ты хочешь, — проговорила Грета и поднялась. — Только отвернись…

Коля отвернулся, дивясь ее нормам морали.

— Все, — сказала она, укрывшись одеялом. — Давай!..

Она отдавалась ему, как девственница, которая впервые в жизни встречает мужчину. Ее томило ожидание, и когда Коля принялся ласкать ее тело, она все торопила его, потому что не привыкла ни к ласкам, ни к поцелуям. Обычно ею владели быстро и торопливо, спеша получить результат, и хозяин трактира Дитрих был совершенно прав, когда говорил, что привычное место ее свиданий — это свалка. Эта девушка с детства училась удовлетворять мужчин, потому что это было вопросом ее выживания, а мужчины того времени не были склонны к изысканным утехам. Теперь же Коля вдруг открыл ей наслаждение любви, и еще до того, как принять его, она уже испытала невыразимый восторг. Потом же началось форменное безумие, и, когда все наконец закончилось, она тихо плакала и бормотала:

— Клаус, милый… Я никогда… Я никогда не знала такого…

Коля, конечно, мог на это ответить, что за его долгую кинематографическую карьеру у него были переживания и поострее, но он смолчал, потому что тоже попал под обаяние необычности. Эта маленькая шлюшка была проста, как ребенок, и в своей развратной профессии она еще не успела опуститься до самого дна. Похоже, она даже не до конца понимала до сих пор, чем она занимается.

— Хочешь еще? — спросил Коля, целуя ее в ушко.

Она заулыбалась и ответила смущенно:

— Очень…

— Сейчас, — пообещал Коля. — Надо перекурить…

В свете фонаря он покопался в своей одежде и достал пачку сигарет. Потом прикурил от огня фонаря и улегся на кровать. В этом было особое переживание, перекурить после…

— Что это? — удивленно спросила Грета, разглядывая дымящуюся сигарету в его руке.

— Это волшебное снадобье, — сказал Коля со вздохом. — Я же говорил, мой хозяин — волшебник.

— Но это не грех? — спросила Грета озабоченно.

— На этот счет существуют разные мнения, — сказал Коля, глубоко затягиваясь. — Думаю, окончательно это определится только на Страшном Суде.

Грета прижалась к его плечу и затихла. Коля гладил ее по давно не мытым волосам, курил и чувствовал радость жизни.

Прогулка по городу

Обещанная Паулицем прогулка началась с площади перед собором. Грандиозное здание собора возвышалось над ними, как множество рук, устремленных к небу.

— Он строился двадцать пять лет, — рассказывал Паулиц. — Представляете, мы воевали, торговали, решали свои проблемы, а строители таскали свои кирпичи и словно жили в другом мире, где не было ни войн, ни звона золота, а был один покой и умиротворение.

— Хорошо сказано, — отметил Саша.

— Вы просто поэт, Густав, — сказала Марина, улыбаясь ему.

— Я был хорошо знаком со строителем этого собора, — сказал Паулиц со вздохом. — Это был мой учитель и наставник.

— А мы не могли бы потолковать с этим вашим наставником? — спросил Саша. — Нам интересны люди творческого плана.

— Увы, — произнес Паулиц с грустью. — Он уже умер. Я когда-нибудь расскажу вам эту историю, в ней есть своя тайна.

Они только двинулись ко входным ступеням собора, как навстречу им из высоких дверей вышла процессия духовных лиц во главе с настоятелем собора, отцом Иеронимом. Священник был сравнительно молодым человеком с небольшой черной бородой и выбритой на затылке тонзурой. Сопровождавшие его служки и монахи семенили за ним почтительной вереницей.

— Святой отец, — окликнул его Паулиц, кланяясь.

— Густав, — обрадовался отец Иероним, благословляя его. — Как ваше здоровье, сын мой? Кто эти люди? Ах, да, я уже слышал… Это восточные художники, да?.. Мне рассказывали про них удивительные вещи.

Паулиц представил поочередно всех членов съемочной группы, и каждый последовательно поклонился настоятелю.

— Я уже слышал о вас, — сказал тот. — Вы делаете дело, угодное Богу. В каком здравии вы оставили герцога?

— Герцог в норме, — отвечал Саша. — Простите, вы не слишком торопитесь? Могу я вам задать пару вопросов?

— Конечно, спрашивайте.

— Каково вам работать в таком роскошном соборе? — спросил Саша, глянув вверх, на верхушки шпилей. — На психику не давит?

Духовные лица смущенно поникли, а один из монахов даже хмыкнул.

— Я не очень понял ваш вопрос, — сказал отец Иероним, — но догадываюсь, о чем вы хотели спросить. Конечно, судьба мастера печальна, и его трагический конец не мог не сказаться на его творении. Но мы молимся о спасении души мастера Луки и тешим себя надеждой, что Господь услышит наши молитвы. Столь прекрасная работа во славу Божию должна вменится ему в праведный подвиг, и это хоть в какой-то мере должно искупить его страшный грех.

Теперь уже Саша недоуменно посмотрел на Паулица, смущенно потупившего взор, но тут свой вопрос задал Коля Затейкин:

— Вы носите бороду, а я слышал, что католическое священство бреется.

Настоятель улыбнулся.

— Здесь нет общего правила, сын мой. Я почитаю своим покровителем святого Франциска, а он носил бороду, как известно. Но благочестие заключено, к счастью, не в бороде, а в сердце.

Коля Затейкин согласно кивнул головой и тяжко вздохнул. Он страдал одновременно и от похмелья, и от недосыпания, и эта прогулка была для него пыткой, а не удовольствием. Только под утро вернулся он в гостиницу и не успел даже часу поспать, как в комнату ворвался Саша Горелов и устроил ему головомойку. Пришлось подниматься и идти, чтобы хотя бы этим продемонстрировать свое чинопочитание. Теперь он тяжко вздыхал и ждал лишь того момента, когда они вернутся в гостиницу.

Олег, отойдя на несколько шагов, снимал всю сцену с рук.

— Как вы относитесь к карнавалу? — спросил Саша священника.

По тому, как переглянулись монахи за спиной настоятеля, Саша понял, что попал на интересную тему.

— Человеку необходим праздник, — медленно произнес отец Иероним. — Церкви следовало бы благословлять подобные карнавалы. Веселье, в котором торжествует равенство и любовь, угодно Богу.

— Здесь чувствуется какое-то «но», — уловил чуткий на интонации Саша.

— Да, — улыбнулся отец Иероним. — Я сам родом из Венеции, где подобные карнавалы давно в традиции народа. Здесь, в Тиммесдорфе, это кажется кощунством некоторым отцам церкви. Епископ не одобряет наш карнавал.

— Но, тем не менее вы проводите его? — отметил Саша.

— Проводим, — сказал прелат, — пока у нашего герцога сохраняются натянутые отношения с епископом. Но наше будущее в руках Господних.

Саша кивнул, щелкнул клавишей диктофона и спросил:

— Вы нам позволите послушать игру на органе в вашем соборе?

— Конечно, — сказал тот. — Скажите Людвигу, что я разрешаю.

— Спасибо, — благодарно поклонился Саша.

Отец Иероним благословил их крестом и вместе со своими сопровождающими отправился по своим делам вниз по лестнице.

— Что там за история с мастером? — немедленно спросил Саша у Паулица. — Почему вы нам сразу ничего не сказали?

— Тут особенно нечего рассказывать, — пожал плечами Паулиц. — Мастер Фиделио Лукас был обвинен в колдовстве и сожжен при дворе епископа в Эстергаузене.

— В колдовстве? — переспросила удивленно Марина.

— Под этим обвинением что-то было? — спросил Саша.

— Мне это неизвестно, — сухо отвечал Паулиц. — Ибо в общении со мною мастер не позволял себе никаких отступлений от благочестия. Пойдемте, господа.

В небольшом внутреннем пространстве собора было тихо и пустынно. Лишь две старые женщины сидели в одном конце на скамье, и какой-то мужчина стоял перед статуей Божьей Матери с Младенцем в молитвенной позе.

Органист, которого привел Паулиц, оказался невысоким лысоватым мужчиной с невыразительным лицом. На чужеземцев он глянул без интереса и бесстрастно спросил:

— Вы хотели меня видеть, господа?

— Это Людвиг Хейнден, — представил его Паулиц. — Он уроженец Тюрингии и учился у маэстро Фьорре из Падуи.

— Вы были в Падуе? — спросил с уважением Саша.

— Нет, нет, — поспешил объяснить Паулиц. — Маэстро Фьорре приехал к ним в Гезелькирхен пятнадцать лет назад, и Людвиг выучился у него игре на органе. Потом он был вынужден уехать, я уже говорил вам.

— Нам бы хотелось послушать какую-нибудь пьесу вашего сочинения, — сказал Саша с интересом. — Ведь вы пишете свою музыку?

— Я не пишу пьес, мессир, — сказал Людвиг хмуро. — Если угодно, могу предоставить вам мною составленную мессу. Правда, это займет некоторое время.

— Около часа, — добавил Паулиц.

— Чуть меньше, — поправил его Людвиг. — Или какую-то часть ее.

— Минут на пять — десять, — сказал Саша, но вспомнив, что деление на минуты еще не слишком принято, поправился, — четверть часа или даже поменьше.

Людвиг поскреб подбородок, потом предложил:

— Песнь Богородицы не желаете? В богослужении она именуется обычно «Magnificat».

— О, «Магнификат», конечно! — воскликнул Саша. — Разве она короткая?

— Меньше четверти часа, — сказал Людвиг.

Он пошел по деревянной лесенке наверх, на хоры, где стоял небольшой церковный орган. Саша дал последние указания Олегу, который с сомнением вглядывался в царивший в соборе полумрак, и поспешил с магнитофоном за ним. Остальные остались внизу, присев на скамьи.

С первых же звуков органа возникло впечатление, что собор ожил. Мужчина, молившийся Богородице, от переизбытка чувств упал на колени, а женщины, поначалу всполошившиеся, склонили головы, погружаясь в молитву. Марина сидела у самого входа, и, услышав орган, она, словно застигнутая врасплох во время недостойного поведения, сжалась, широко раскрыв глаза, устремленные вверх, под потолок, откуда, казалось, и текла эта небесная музыка. В этот момент сошлось все, ее платье, готический собор, окружающее средневековье, и церковная музыка, как зов религиозной совести… Она осталась одна, обнажившаяся душа в холодном потоке времени. И стало страшно.

Коля Затейкин сидел в другом ряду и, несмотря на свое похмельное состояние, тоже проникся музыкой, но по-своему. Он застыл, скрестив руки на груди, и с лица его никак не сходила маска снисходительного небрежения, с которым он отнесся ко всей этой идее посещения собора. Маска-то осталась, но многообразие новых неизведанных ощущений подавило его, и он старался не шевелиться от того, что всякое движение в потоке этой музыки казалось очевидно суетным. И потому перед глазами его оказался затылок молящегося перед статуей мужчины. От надвигающейся волнами музыки затылок этот приобретал какое-то мистическое значение — на лицевой стороне ожидалось нечто ужасное.

Густав Паулиц смиренно опустил глаза и поднял молитвенно сложенные ладони, вспоминая слова молитвенного пения. Олег, снимавший в это время догорающие свечи в подсвечнике, тоже почувствовал что-то неладное, прекратил съемку и замер, глядя наверх. Он уже слышал обращенный к нему зов, но еще не знал, что на это надо отвечать.

Прозвучал последний аккорд, органист опустил голову со вздохом, и орган затих.

Саша выключил магнитофон.

— Нормально, — сказал он, глянув на часы. — Больше восьми минут!..

— Вы довольны, мессир? — спросил Людвиг холодно.

— Маэстро, вы — гений! — сказал Саша, похлопав его по плечу, и пошел по крутым ступеням вниз.

Олег шел среди церковных скамей ему навстречу и накручивал по привычке завод камеры.

— Как у тебя, Олежек? — спросил Саша. — Интерьеры сделал? Все нормально?

— Вскрытие покажет, — сказал Олег. — Но там был один совершенно гениальный блик!..

Он снова вернулся в мир привычных ценностей и даже почувствовал от этого облегчение.

— Ну что, Густав? — склонился Саша к сидящему Паулицу. — Вы обещали показать нам библиотеку магистрата. Я помню.

Паулиц пришел в себя, вздохнул и кивнул головой.

— Да, мессир, конечно.

Они поднялись и вышли из-под сводов собора.

— Ты какой-то бесчувственный, — буркнула Марина своему мужу, когда тот попытался взять ее под руку.

— Глупая, — усмехнулся Саша. — Я берегу остроту чувств для монтажного периода.

Они шли по узким улицам города, впереди Густав Паулиц с Мариной и Сашей вел неторопливую беседу, за ними шел Олег с кинокамерой в руках, время от времени останавливаясь и снимая любопытную деталь, эпизод или открывшийся пейзаж. Он чувствовал себя охотником за выразительными кадрами. Последним шел Коля Затейкин, погруженный в страдание. Прохожие почтительно раскланивались с Паулицем и провожали компанию любопытствующими взглядами.

На улицах уже ясно были видны приготовления к празднику. До начала карнавала, приуроченного к празднику Пятидесятницы, оставалось четыре дня, но горожане уже украшали фасады домов, развешивали гирлянды и наряжали забавные чучела. Мимо съемочной группы двое парней провезли тележку с огромной бочкой, и Олег, отскочив в сторону, немедленно зафиксировал это на пленку. Туда же попала замеченная им виселица с подвешенным чучелом, набор холодного оружия в одной из лавок, а также свинья, развалившаяся по случаю жары в грязной луже посреди улицы.

— Мои вкусы остались в древнем мире, — отвечал Паулиц на один из вопросов Саши. — Ведь именно тогда человеческий разум достиг вершин гармонии. С тех пор все только разваливается.

— Сами-то вы рады карнавалу? — спросил Саша.

Паулиц весело рассмеялся.

— Конечно! Хотя это действительно напоминает вакханалию, но в нем живет дух древнего свободомыслия…

Вдруг он остановился и помрачнел. Заметив это, Саша проследил его взгляд и повернулся, чтобы увидеть, что его расстроило.

На перекрестке, у стены дома, сидела на земле светловолосая девушка в какой-то пестрой бесформенной мешковине. Безмятежно и радостно смотрела она по сторонам, то и дело пытаясь что-то сыграть на дудочке, которую держала в руках. Ничего, кроме мерзких звуков, у нее не получалось.

— Кто это? — спросил Саша заинтересованно.

Какой-то мальчишка, проходивший мимо, вдруг выхватил у девушки ее дудочку и побежал прочь. Девушка вскрикнула, вскочила, обнажив босые ноги, и хотела было побежать за ним, но Коля Затейкин перехватил маленького вора на бегу, отобрал у него дудочку и дал ему легкий подзатыльник.

Девушка чуть настороженно застыла у стены, не зная, что ей ждать от группы незнакомых богачей, у которых оказалась ее дудочка.

— Это Катарина, гадалка, — со странным волнением в голосе произнес Паулиц. — Я зову ее Кассандрой, потому что она всем предсказывает несчастья.

— Олежек, это кадр, — заявил Саша и шагнул к девушке.

Паулиц, придержав за руку Марину, остался стоять на месте. Девушка неуверенно заулыбалась. При ближайшем рассмотрении она оказалась даже симпатичной, волнистые светлые волосы обрамляли круглое лицо с прямым носом и огромными глазами. Она никак не походила на гадалку.

Саша взял дудочку у Коли и протянул ей.

— Вот ваша дудочка, — сказал он ласково.

Катарина кивнула головой, улыбнулась и взяла дудочку.

— Сыграть? — спросила она.

— Давай, — кивнул Саша и щелкнул пальцами для Олега.

Тот и сам уже понял, что разворачивается эпизод, снял очки и поднял камеру.

Катарина опять села на землю у стены, счастливая от всеобщего к ней внимания. Загадочно глядя на Сашу, она поднесла дудочку к губам, дунула, издав чудовищные скрипящие звуки, и сокрушенно развела руками.

— Сегодня что-то не получается. Погода не та, наверное…

Саша усмехнулся.

— Какая милая оборвашка, — заметила Марина, стоя рядом с Паулицем в стороне. — Откуда она взялась?

— Ее ненавидит весь город, — понуро сказал Паулиц. — Она пророчит всякие неприятности. Сейчас бегает по городу и утверждает, что карнавал не состоится.

— А ее пророчества что, сбываются?

— Как когда… — Паулиц пожал плечами.

Марина усмехнулась, глядя на него.

— Я замечаю, что вы к ней неравнодушны.

Паулиц глянул на нее с некоторым удивлением, усмехнулся и кивнул головой.

— Так оно и есть, наверное… Мне жаль ее.

Саша меж тем пытался разговорить маленькую колдунью.

— Ты зачем людей пугаешь? — спрашивал он.

— Да потому что они все дураки, — отвечала Катарина весело и охотно. — Они все карнавала ждут, а карнавала и не будет!

— Это почему же? — поинтересовался ко всему равнодушный Коля.

— Откуда я знаю, — пожала плечами Катарина. — Не будет, и все. Сами увидите.

— А ничего нельзя сделать, чтоб он все-таки состоялся? — продолжал расспросы Саша.

Катарина помрачнела.

— Нельзя…

Густав Паулиц шагнул к ней и сказал девушке:

— Не говори так, Катарина! Людям нужен карнавал, и он будет!..

Он очень серьезно это произнес, хоть ребята и продолжали легкомысленно посмеиваться. Катарина глянула на Паулица испуганно, покачала головой и сказала:

— Нельзя, Густав!.. Будет большая беда!..

— Замолчи! — приказал ей Паулиц, но почувствовав, что несколько перешел грань допустимого, виновато добавил: — Этим она только раздражает людей, и это может плохо кончиться для нее.

— Это профессиональный риск всякой гадалки, — философски заметил Саша.

Коля присел рядом с Катариной и попросил ее:

— Слышь, ты, Чучундра… Мне погадай?

Он протянул ей левую руку, и девушка, рассмеявшись, ткнула в нее указательным пальцем.

— Тебе голову отрубят!..

— Вот спасибо, — сказал Коля. — А то, понимаешь, болит, сил нету…

Катарина радостно рассмеялась.

— А мне? — спросил Саша.

— Не надо этого делать, мессир, — сказал Густав Паулиц.

— Тебя сожгут, — махнула рукой на Сашу Катарина.

Она чувствовала себя очень уверенно в этой легкомысленной атмосфере, ей было весело от того, что ее слушали и не били.

— Про меня спросите? — напомнил Олег, выбирая новую точку.

— Тебя стрелой убьют, — сказала Катарина, — чик! — она ткнула пальцем чуть ли не в объектив.

— Ишь, разгулялась, — пробормотал Олег, снимая ее жизнерадостный смех.

А Марина, вдруг испытав какое-то недоброе предчувствие, поспешно отшатнулась, испугавшись, что и ей самой будет произнесено страшное предсказание.

— Хватит! — нервно воскликнул Паулиц. — Уходи, Катарина!..

— А тебя зарежут! — сказала ему Катарина, рассмеялась и убежала вприпрыжку по улице, сверкая голыми икрами.

— Жалко ее, — сказал Саша, глядя ей вслед. — Дурочка.

Паулиц посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал.

Сюрпризы барона фон Розендена

Они не успели пройти нескольких шагов, как какой-то паренек в немыслимом малиновом клоунском костюме догнал их, тяжело дыша от бега.

— Господин геймбург! Беда, господин геймбург! Барон запретил проведение карнавала!

— Что? — ахнул Паулиц. — Но почему?

— Я ничего не знаю, — отвечал паренек. — Меня послали срочно собрать всех членов магистрата. Скорее идите в ратушу…

И он поспешно убежал дальше.

— Ну вот, — проговорил Паулиц сквозь зубы. — Началось…

— Что случилось? — встревоженно спросил Саша.

— Вы не слышали? — посмотрел на него Паулиц. — Барон запрещает карнавал!

— Но почему?

Паулиц пожал плечами.

— Придумать причину не трудно. Простите, господа, но я вынужден вас оставить. Но вечером я непременно жду вас всех у себя в доме!

Он поклонился им и скорым шагом ушел в сторону центра города.

Ребята переглянулись.

— Опять облом? — спросил Коля.

— Что он там еще придумал! — воскликнул раздраженно Саша. — Честное слово, я пожалуюсь герцогу!

— Боже мой, — прошептала Марина. — Гадалка ведь так и говорила!..

— При чем тут гадалка, — проговорил с досадой Саша. — У них тут свои заморочки, вот они и дуреют.

— Саня, сходи, — сказал Олег. — Попроси его, чтобы он притих на время. В конце концов, он был направлен туда, чтобы нас сопровождать!

— Сходи, Саша, — попросила и Марина. — Может, это чем-то поможет.

— Не представляю, как это поможет, — пробормотал Саша неуверенно.

— Заходишь, — балагурил Коля, — и сразу в морду. Без разговоров…

— Ой, помолчи, — скривилась Марина. — Тебя еще не хватало!..

Саша вздохнул.

— Ладно, я попробую. Только чтобы без меня никаких больше приключений!

— А я чего? — пробормотал смущенно Коля.

— Я за ним прослежу, — пообещал Олег.

Не слишком представляя, как он сможет помочь, Саша отправился в сторону центра, и горожане то глазели на него, как на диковинку, то подобострастно кланялись, зная, что он прибыл вместе с бароном. У лавки оружейника Саша на минуту остановился, осмотрел коллекцию кинжалов, но не нашел среди них достойных.

На соборной площади по случаю полудня было малолюдно, но у дверей ратуши уже стояли воины из отряда барона. Проходя мимо них, Саша поприветствовал их взмахом руки, и те отозвались веселым смехом. Он поспешил наверх по лестнице, в зал, где барон устроил свою временную резиденцию. Представители магистрата, попадавшиеся ему по дороге, посматривали на него неодобрительно.

Когда Саша вошел, барон вел беседу с жалким и испуганным бургомистром. Барон сидел в кресле с высокой спинкой, уподобляясь этой позой королю или герцогу, рядом с ним стоял оруженосец Клаус Биргер, очень важный и серьезный, а бургомистр склонился перед ними и лепетал нечто невнятное.

— Я боюсь, ваша честь, что такое резкое решение, хотя оно, может быть, и имеет под собою некоторые правовые основания, будет вызывать в городе только смуту и волнение…

— Значит, вам, бургомистр Бомзе, следует принять меры, чтобы это волнение подавить, — наставительно сказал барон.

Теперь он был весел и бодр духом.

— Что случилось? — спросил Саша осторожно.

— Город Тиммесдорф должен выплатить налог, — пояснил барон, — без уплаты которого никакой карнавал невозможен.

— Ах, если бы вы сказали об этом раньше, — вздохнул бургомистр.

— Но вы были так гостеприимны, — рассмеялся барон.

Бургомистр задрожал и упал на колени.

— Пощадите нас, господин барон! Город так ждал этого карнавала! Мы вам все выплатим после, я клянусь вам!..

Барон холодно покачал головой.

— Это исключено.

— Мне с таким трудом удается держать их в повиновении, — жалобно заговорил Бомзе. — Но этого они не вынесут, я вас уверяю! Это будет бунт!

Барон снисходительно усмехнулся.

— Я раздавлю этот бунт без всякой пощады, имейте в виду!

— Неужели вам нужна кровь? — воскликнул бургомистр. — Боже мой, дайте им повеселиться, и они заплатят вам вдвое!.. Но если запретить им это веселье… Мне просто страшно подумать, ваша честь…

Барон покачал головой.

— Полно вам, господин бургомистр, — сказал он. — Речь идет о сумме, которую вы тратите на содержание вашей своры. Мне не нужна кровь, мне нужны деньги. Найдите эти деньги — и можете начинать ваш карнавал.

— Но сейчас все средства ушли на подготовку карнавала…

— Не вздумайте меня обманывать, — оборвал его барон. — Все средства? Как бы не так!.. Мне хорошо известно, сколько золотых флоринов привез ваш Эммерих Краузе из Ломбардии! А в какую сумму обошлась продажа Арнейских рудников? Не правда ли, что ваш зять, бедолага Адальберт, заказал своей жене, вашей дочери, какую-то немыслимую золотую диадему, такую же, как та видела на герцогине?.. Ну, отвечайте.

Бомзе сглотнул слюну.

— Это выдумки завистников, — пробормотал он. — Я ведь не отказываюсь платить, ваша честь. Но нам нужно время, а карнавал должен начаться буквально послезавтра.

— Вы вполне успеете, если проявите прыть, — отвечал барон.

— Стоит мне оповестить об этом горожан, как недовольство выплеснется на улицы…

— Найдите для них какое-нибудь достойное развлечение, — посоветовал барон. — Повесьте вора, сожгите колдуна… Никто и не заметит, что вы в это время собираете деньги.

Бургомистр удивленно раскрыл рот.

— Сжечь колдуна?.. Как странно!.. Ко мне только вчера приносили жалобы горожан на одну ведьму…

— Вот, вот, — усмехнулся барон. — Займитесь этим, но не забывайте о налоге. Я уверен, что вы все сделаете, как надо, господин бургомистр.

Тот поспешно поднялся с колен.

— Я пойду, господин барон, — поклонился он. — Надо успокоить членов магистрата и срочно собрать суд. Да, я все сделаю…

— И не тяните с этим, — сказал ему вслед барон.

Бургомистр вышел, непрестанно кланяясь, и барон рассмеялся. Оруженосец поддержал его скрежещущим смехом.

— Что вы хотели, мессир? — спросил барон, обращаясь к Саше.

— Я хотел?.. — переспросил растерянно Саша. — Так что, карнавал отменяется или нет?

— Не думаю, — сказал барон. — Карнавал состоится, но только после того, как город выложит мне всю сумму. Простите, мессир, но у меня свои счеты с этими лавочниками.

— Прекрасно, — кивнул Саша. — Потому что я обещал герцогу сделать живую картину про Тиммесдорфский карнавал, и мне бы не хотелось…

— Вы все успеете, — сказал барон, перебивая его. — Будьте спокойны.

— Ага, — сказал Саша. — Ладно.

Ему оставалось только уйти, что он и сделал.

По дороге домой он ощущал некоторую неловкость от того, что ничего не смог добиться на приеме у барона, да и не пытался вовсе, но он сумел себя убедить, что все это — законы чужого мира, и он не должен в них вмешиваться. Научная фантастика уже приучила читателей к мысли, как порочны и опасны вмешательства в прошлое, и в этом оправдании Саша нашел окончательное успокоение.

В гостинице «Единорог» было все также гостеприимно и уютно, и хозяин поклонился Саше, когда тот проходил через трактир на первом этаже.

— Ваши друзья уже вернулись, — сообщил он с улыбкой.

Саша кивнул ему и пошел вверх по лестнице.

Как он и ожидал, ребята собрались в комнате Гореловых, обсуждая новости и думая о том, что они должны в такой ситуации делать. Саша прежде всего успокоил их, заявив, что ничего страшного не произошло, а потом рассказал о своем разговоре с бароном.

— Это просто феодальный рэкет, — сказал он в заключение. — Барон со своим отрядом вошел в город и теперь может диктовать условия.

— Скотина! — сказала Марина.

— Это очень похоже на провокацию, — сказал Олег в ответ на рассказ Саши.

— Он хочет спровоцировать их на выступление, чтобы потом устроить бойню.

Олег за столом выкладывал колодец из спичек, а Коля Затейкин, кряхтя, пытался растопить камин, не участвуя в разговоре.

— Вот именно, сказал Саша. — Приехали, поели, потанцевали, теперь можно и пограбить. Вполне в духе барона.

— А я сразу говорил, что этот барон — козел, — отозвался Коля.

— Густав так рассердился, — сказала Марина. — Я думала, он сейчас же пойдет к барону бить морду!

Саша поднялся и принялся ходить по комнате. Пришло время высказаться по существу, и он пытался сформулировать те мысли, что пришли к нему в голову по дороге домой.

— Мы должны понять, что это их внутренние дела, — сказал он. — Эти люди живут по своим законам, и мы не имеем права вмешиваться в их отношения. Мы приехали сюда только наблюдателями. В конце концов, это тоже материал для фильма!

— У тебя вся жизнь — это материал, — буркнула Марта.

— А оно так и есть, — пробормотал Олег.

Коля поднялся, раздраженно отшвырнув кочергу.

— Я пошел, — сказал он и двинулся к двери.

— Куда пошел? — остановил его Саша. — Что это еще за номера, а?

— У меня свой материал, — хмыкнул Коля.

— Погоди, — потребовал Саша. — Чем, собственно, ты недоволен?

Коля обернулся от дверей.

— Чем мы занимаемся, ребята?.. Меня уже мутит от герцогов и баронов, от поклонов и приседаний…

— Это наша работа, приятель, — сказал Олег снисходительно.

— Вот именно! — воскликнул Саша. — Это же уникальная экспедиция, ты это понимаешь? Когда мы брали тебя, ты же клялся во всем подчиняться мне, не так ли?

— Устал я от всего этого, — сказал Коля. — В душе у меня клокочет пламя классовой ненависти. Пойду в народ!..

И он вышел, оставив всех в недоуменном состоянии.

— Ну вот что с ним делать? — пожаловался Саша.

— Он пользуется ситуацией, — сказала Марина. — По всем правилам его бы уволить надо, но куда же тут его увольнять?

Олег, уже успевший выстроить на столе колодец из спичек, решительным движением развалил все сооружение и поднялся.

— Подождем развития событий, — сказал он. — Я пока пленку проявлять буду.

— Я к тебе зайду, — сказал ему Саша.

Олег поднялся и вышел. Супруги остались вдвоем.

— Ох, и устал же я, — пожаловался Саша, сев на кровать.

— Не ты один, — буркнула Марина.

— Господи, ты-то чего взъелась? — рассердился Саша.

— Ты только о себе думаешь, — заявила Марина. — Тебе совершенно наплевать на остальных!

Саша сердито засопел, готовый взорваться, но тут постучали в дверь.

— Войдите! — крикнул он.

Вошел слуга и остановился у двери.

— Мессир, — сказал он и замялся, глядя на Марину.

Саша поднялся и подошел к нему.

— Что такое?

— Это вам, мессир, — слуга сунул ему свернутый рулоном лист пергамента и быстро вышел.

Саша изумленно развернул пергамент и прочитал:

«Мессир, слуга проводит вас, как только вам будет угодно.

Я жду. Принцесса Эльза».

Он осторожно сложил лист пополам и еще раз пополам. Ему не хотелось оборачиваться.

— Что там? — спросила Марина.

— Так, ерунда, — сказал Саша. — Барон пишет о налоге.

Теперь он повернулся. Марина сидела у камина на стуле, и он подошел к ней.

— Густав ненавидит барона, — сказала Марина со вздохом.

— Конечно, — сказал Саша. — Это понятно. Классовый антагонизм.

Ленивым движением он бросил свернутое письмо в огонь, но в пламени лист медленно развернулся и стал съеживаться.

Марина наклонилась к камину и успела что-то прочитать.

— Вот как! — произнесла она, усмехнувшись.

— Ты о чем? — невинно спросил Саша.

— Снова принцесса Эльза! — произнесла Марина с горечью.

Она поднялась, отошла к кровати, разыскивая там что-то, потом подошла к стулу и опрокинула его на пол.

— Мало того, что эта дура увивалась за тобою в замке, — говорила она возмущенно, — так вы еще переписку затеяли!..

— Ну я-то лично ничего не затевал, — сдержанно напомнил Саша, поднимая стул.

Марина снова опрокинула стул и заявила Саше в лицо:

— Твоя принцесса — сексуальная психопатка!

— Очень может быть, — согласился Саша, снова поднимая стул.

— Она переспала со всеми в замке, включая слуг, — выкрикнула Марина. — Мне герцогиня говорила!

— А я что, спорю?

Марина отошла и села на кровать.

— Каждый раз появляются какие-то принцессы, — воскликнула она. — Чем ты их притягиваешь?

— Ну, перестань!

— Нет, почему же! Вспомни! Эта бездарная дура, которую никто не хотел снимать, несмотря на родство — как она вилась вокруг тебя в Ялте! А в Болгарии, когда появилась эта племянница министра! Это же наваждение прямо!

Саша сел рядом с нею на кровать и усмехнулся.

— Но я-то в этом не виноват.

— Кстати, — вспомнила Марина. — Хоть она и зовет себя принцессой, но никакого королевства у нее и в помине нет. Герцог содержит ее из жалости.

— Авантюристка какая-нибудь, — улыбнулся Саша.

Марина тяжело вздохнула. Выговорилась и остыла.

— Что хоть пишет? — спросила она.

— Ее покорили наши живые картины, — отвечал Саша, улыбаясь. — Она мечтает стать персонажем одной из них.

Марина хмыкнула.

— Уж я бы ее отобразила, — сказала она злорадно.

Саша согласно рассмеялся и поцеловал ее в щеку.

Ночные приключения и последствия их

Ночью, сопровождаемый слугой в плаще, который нес фонарь, Саша прошел по темным улицам города, то и дело спотыкаясь о неровности и мусор. Они остановились у какого-то незнакомого дома, в окне которого виделся слабый свет. Слуга постучал дверным молотком, через некоторое время им открыли, и они вошли.

Человек, встретивший их, не произнес ни слова, но слуга, ведший Сашу, весело произнес:

— Ну и тьма на улице! Я чуть лоб не расшиб!..

Сашу его фамильярность резанула, и он спросил сухо:

— Меня ждут?

— Да, сударь, конечно, — отвечал слуга. — Поднимайтесь по лестнице, там вас встретят.

Саша поднялся вверх по деревянной лестнице и оказался напротив большой двухстворчатой двери. Он осторожно постучал, после какого-то едва слышного шума дверь приоткрылась, и выглянула смазливая служанка в чепце.

— Это вы, мессир! — радостно отметила она. — Входите скорее, ее высочество ждет вас!

Саша вошел в светлую комнату и огляделся. Он до сих пор не был уверен в том, что поступает правильно.

Принцесса сидела в кресле, и другая служанка читала ей какой-то роман — огромный фолиант с пергаментными страницами. Едва Саша вошел, принцесса остановила служанку, произнеся:

— Довольно, уходите!

Та закрыла книгу, расположенную на деревянной подставке, поднялась и, попрощавшись с госпожой книксеном, вышла, закрыв за собою дверь. Другая служанка, та, что привела Сашу, поступила также.

— Добрый вечер, — сказалСаша не очень уверенно.

— Как долго вы шли, мессир, — сладко потянувшись, произнесла принцесса. — Но я прощаю вам, потому что знаю вашу жену. Верно, от нее нелегко было отделаться?

Саша прошел, сел в кресло напротив принцессы и вытянул ноги, положив их на подставку с книгой. Принцесса на это чуть улыбнулась, она принимала его именно таким, каким он старался казаться.

— Давно вы приехали? — спросил он.

— Вы даже не поклонились мне, — чуть обиженно произнесла принцесса, но Саша знал, что эта обида наигранна.

— Простите, я устал, — сказал ей Саша. — Как самочувствие герцога?

Он смотрел на принцессу холодным, равнодушным взглядом, отчего та, поняв его взгляд по-своему, радостно улыбнулась.

— Вы снова хотите поставить меня на колени, мессир?

Саша усмехнулся и пожал плечами.

— Вряд ли я думал об этом, — сказал он насмешливо. — Но если вам угодно…

— Хорошо, я встану на колени, — улыбнулась принцесса и, действительно, поднялась со своих подушек и стала перед ним на колени, склонив голову. — Вы довольны?

Не меняя позы, Саша протянул руку и погладил ее по голове.

— Вы пугаете меня своей покорностью, ваше высочество.

Стоя на коленях, принцесса подняла голову и весело заявила:

— Не заставляйте меня заходить слишком далеко, мессир! Я все же принцесса.

Саша кивнул и пробурчал:

— Да, действительно… Как я мог забыть!

Он поднялся с кресла и стал на колени напротив принцессы, глядя ей в глаза. В ее взгляде было ликование и ожидание. Саша улыбнулся.

— Теперь мы на равных? — спросил он.

— Мой великий волшебник, — проговорила принцесса самозабвенно и обхватила его за шею.

Для своего времени она была необыкновенно страстна. Их сближение началось с того, что Саша поцеловал ей руку после того, как они сняли ее во время конной прогулки. Целование рук в средневековой Европе еще не вошло в обычай, и потому принцесса была поначалу просто шокирована. Но в тот же вечер она послала за Сашей служанку, и теперь шокирован был Саша. Некоторое время он отказывался от встреч, но однажды она устроила так, что они оказались вместе в одной комнате. Она хотела только одного, чтобы Саша снова поцеловал ей руку, и Саша снизошел до этого. Но на этом дело не кончилось, принцесса показалась ему удивительно женственной и притягательной, к тому же такой трогательно доверчивой, и он продолжил демонстрацию достижений цивилизации в области лирических отношений. Средневековые женщины были удивительно пассивны в деле соблазна, но именно это придавало им особенную соблазнительность. Голова у Саши пошла кругом, его устремления приобрели очевидную направленность, и принцесса, при том, что выказывала несмелое сопротивление, только поощряла его этим. Они занялись любовью, устроившись на узкой деревянной скамейке у стены, и Эльза потом призналась, что это было ее самым ярким любовным переживанием. Саша, который предполагал в этих отношениях известную интимность, был неприятно удивлен, когда рассказы об их свидании поползли по двору герцога. Кавалеры насмешливо поздравляли его, а дамы посматривали на него с интересом. Правда, когда слухи доползли до Марины, Саше удалось представить все это фантазиями возбужденной принцессы.

Их второе свидание состоялось незадолго до отъезда в Тиммесдорф, и случилось оно по инициативе самой принцессы. Саша с Олегом возвращались из замка одного вельможи, который устроил для них псовую охоту, и в дороге заплутали, оказавшись накануне ночи в незнакомом месте. Впрочем, потом выяснилось, что подкупленные слуги нарочно привезли их в придорожный трактир, где их поджидала принцесса Эльза. Саша встретился с нею, когда пришел в свою комнату на ночлег. Немало раздосадованный ею, он стал ругаться, и тогда принцесса в знак покорности стала перед ним на колени. Раздражение Саши сразу улеглось, и дальнейшее развитие событий пошло в лирическом русле. Тогда ему казалось, что это расставание навсегда, и потому он был особенно нежен. В конце концов он был просто обязан оказать внимание этой женщине, чтобы продемонстрировать тем отзывчивость людей своего времени. Ему было приятно, что принцесса осталась довольна его отзывчивостью.

Нынешнее свидание выходило за рамки необходимости, но Саша пошел на него, потому что начинал чувствовать себя неуверенно в складывающихся обстоятельствах. Коля Затейкин устроил бунт, Марина почти открыто презирала его, да и Олег начинал испытывать разочарование. Принцесса Эльза оказалась единственным человеком, для кого Саша был ценен как личность, а не как функция.

И потому он снова был нежен и ласков, и принцесса принимала его со страстными стонами, наслаждаясь его близостью и покоряясь его мужественности. В этой любви Саша ощущал себя сильным и решительным, а это было именно то чувство, которого ему в последнее время так не хватало. Он старался, и принцесса была счастлива.

В соседней комнате, за дверью, догорала свеча в бронзовом подсвечнике, стоявшем на деревянном столе. За столом, тупо уставившись в эту свечу, сидел мрачного вида мужчина, верный исполнитель порочных прихотей принцессы Эльзы, Румеро. Он слышал звуки из комнаты, где тешились любовники, и терпеливо ждал. У него была своя задача в этой ночи. Вот он повернул голову, прислушался к чему-то, вздохнул и решил, что пришла пора действовать. Рядом стоял подсвечник на пять свечей, и Румеро зажег их поочередно от догорающей свечи. Потом достал из-за пояса длинный нож, в другую руку взял подсвечник и поднялся.

Он вошел в комнату, без стука отворив дверь. Дело, которое он должен был исполнить, было для него привычным и доставляло ему столько же удовольствия, сколько любовь — Эльзе.

Принцесса с разметавшимися волосами лежала на кровати в объятиях Саши и все еще возбужденно дышала. Она быстро повернула голову и сказала Румеро:

— Уйди!

Тот поклонился и вышел.

— Что это значит? — лениво спросил Саша.

Принцесса повела рукой по его лицу и улыбнулась.

— Вам не следует об этом знать, мессир. Может, потом когда-нибудь…

— Мне пора идти, — сказал Саша в ответ на эту улыбку.

— Нет, — прошептала принцесса и упала ему на грудь.

Саша осторожно освободился из ее объятий, поднялся и стал одеваться. Принцесса медленно перевернулась на спину, подняла глаза, глядя в темный потолок, и облизала губы.

— Вы истинный колдун, мессир, — прошептала она.

— Что? — переспросил Саша, застегивая рубашку.

Принцесса повернула к нему голову и произнесла:

— Я отпускаю вас.

Саша усмехнулся, глянул на часы и надел их на руку.

— Но вы должны прийти завтра ночью, — сказала принцесса.

— Посмотрим, — сказал Саша. — Как еще будут складываться дела.

Принцесса устало усмехнулась и произнесла:

— Берегитесь, мессир. Вы сделали меня ведьмой.

— Вам это идет, ваше высочество, — усмехнулся Саша, наклонился и поцеловал ее в губы.

— Что ж, — отозвалась она. — Тогда вы не будете удивлены и всем прочим, что должно случиться.

Саша посмотрел на нее внимательно, вздохнул и сказал:

— Увы, моя дорогая, ничего нового уже не случится. Все уже случилось. Спокойной ночи, ваше высочество!..

Болтливый слуга повел его по темной улице назад, в гостиницу «Единорог», и по дороге в темноте они столкнулись с каким-то человеком, который с перепугу стал звать на помощь. Им едва удалось от него отделаться.

В гостинице предупрежденный хозяин уже поджидал его возвращения и ни о чем не спросил, когда Саша, расплатившись со слугой, сунул монету и ему. Только пожелал спокойной ночи, дал ему свечу и стал запирать дверь.

Саша прошел к комнате Олега, осторожно постучал, но, не дождавшись, ответа, отправился к себе. Марина уже спала, и, глянув на часы, Саша определил, что времени только половина первого. Устраиваясь рядом с женой, он подумал о том, что вовсе не чувствует себя изменником. Ни один нормальный суд не признает изменой отношения с женщиной, которая умерла еще в средние века. Хорошо бы, конечно, чтобы и Марина так рассуждала, подумал он, засыпая.

Утром Саша проснулся, когда Марина уже умывалась. Служанка поливала ей из кувшина. Саша сразу припомнил события прошедшей ночи и интуитивно почувствовал, что сейчас ему придется оправдываться. Это было отнюдь не самым любимым из его занятий, и потому просыпаться не хотелось.

Марина отпустила служанку и стада вытираться махровым полотенцем. Она была в майке с короткими рукавами и в вельветовых черных брюках.

— Маня, — позвал ее Саша.

— Я не хочу с тобой разговаривать, — спокойно сказала Марина.

— С чего это? — испугался Саша.

— Где ты был ночью? — спросила Марина.

— У Олега, — тотчас ответил Саша. — Спроси сама, мы просматривали материал!

— Я заходила к Олегу, — отвечала Марина.

Саша осекся.

— Понимаешь… — начал было он, но Марина перебила его:

— Можешь не утруждать себя объяснениями. Ты мне противен.

Вновь вошла служанка и спросила:

— Будете одеваться, госпожа?

— Да, — сказала Марина и стянула майку через голову.

Саша повернулся на другой бок и тяжело вздохнул.

Пока служанка одевала Марину, он терпеливо молчал, но в голове его лихорадочно выстраивалась легенда о прошедшей ночи. Нужно было соединить правдоподобие с ирреальностью окружающего времени.

— Спасибо, — сказала Марина служанке, и Саша поднялся.

Марина вновь облачилась в средневековое платье, уложила наскоро волосы и теперь разглядывала себя в небольшое зеркальце. Она выглядела роскошно.

— Только не воображай себе ничего такого, — сказал Саша. — Я всю ночь со слугой шлялся по городу, искал Затейкина.

— Нашел? — спросила Марина, продолжая свое дело.

— Нет! — сказал Саша. — Но попал в неприятную историю…

— Да, это, наверное, очень интересно, — произнесла Марина насмешливо.

— Не так уж это интересно, — буркнул Саша. — Какой-то идиот принял нас за грабителей и поднял крик. Городская стража оказалась рядом, и нас едва не прикончили на месте.

— Жаль, — сказала Марина.

— Перестань ты злобничать! — воскликнул Саша. — Это обычное дело, и повода для твоей ненависти здесь нет.

— Почему же ты не предупредил меня? — спросила Марина.

— Это родилось спонтанно, — сказал Саша. — Я сидел у Олега, пока тот не собрался укладываться, а потом вспомнил про Затейкина. Если хочешь знать, мне было важно почувствовать средневековье в ночи. Ни фонарей, ни реклам… Тьма просто кромешная.

— И что же ты будешь снимать в этой кромешной тьме? — спросила Марина.

— Если, скажем, взять отдельное светящееся окно, — стал фантазировать Саша. — С наездом на одинокую свечу в этом окне… Это может получиться очень глубокий образ.

— Чушь, — буркнула Марина пренебрежительно. — Это типичная банальность.

— Ну, знаешь! — воскликнул Саша. — В тебе говорит раздражение!..

Он был счастлив уже от того, что разговор перешел в другой план, и тема прошедшей ночи уже не казалась такой опасной. Теперь ее можно было перевести в эстетическое измерение, а там возникало уже бесконечное количество вариантов.

— Свеча в ночи, — пробормотала Марина, копаясь в своей сумочке в поисках сигарет. — Ты уже свихнулся с этим средневековьем!.. Нам давно пора возвращаться, вот что!..

— Я же сказал, — отозвался Саша. — Заканчиваем с карнавалом, и будем возвращаться. Мы должны иметь на руках достойный материал, понимаешь?

— Ладно, закончим про это, — сказала Марина, присев к столу и достав свою косметичку. — Поди, узнай насчет завтрака.

— Сейчас, — радостно пообещал Саша. — Только накину халат.

Но едва он накинул халат, как раздался стук в дверь и вошел Олег. Вид у него был возбужденный.

— Новости слышали? — спросил он. — Собирайтесь скорее, там сейчас такой аттракцион затевается!..

— Что еще такое? — спросил недовольно Саша.

— Они поймали колдунью, — сказал Олег, — и в полдень будут сжигать ее на Фонарной площади. Для них это вроде матча на Кубок по футболу.

— Еще не хватало, — произнесла Марина угнетенно.

— Как бы там ни было, — сказал Саша, — нам надо там быть. Быстро завтракать и за работу!..

День начался.

Пепел колдуньи

Они без труда нашли центр событий, потому что буквально все устремились туда, на Фонарную площадь, где богатые жители разместили столбы с масляными фонарями. Площадь эта славилась в городе проведением общих застолий, танцев и прочих увеселительных мероприятий. Во время карнавала здесь предполагался турнир поэтов и большая мистерия с участием заезжих жонглеров.

Ту самую девушку, светловолосую Катарину, которая играла на дудочке и гадала съемочной группе за день до того, теперь везли в телеге, и городские стражники с алебардами охраняли ее от вопящей, свистящей и улюлюкающей толпы. Девушка была связана, она испуганно оглядывалась и жалобно плакала. Рядом с нею сидел понурый монах в коричневой сутане и некоторые из камней и гнилых фруктов, швыряемых в несчастную гадалку, попадали и в него, но он никак не реагировал на это.

На небольшой площади уже сбежался народ. Мрачные воины из баронского отряда держали оцепление, а в центре была приготовлена поленница дров со столбом посреди. Это было место казни.

На возвышении почетные места уже были заняты видными горожанами. Бургомистр Бомзе улыбался знакомым и волновался, чувствуя себя чуть ли не именинником. Ожидали барона, и его кресло пустовало.

Саша, расталкивая толпу локтями, пробирался к центру, за ним, подняв над головой камеру, шел Олег. За его спиной укрылась Марина. Они уже прослышали, что собираются жечь гадалку Катарину, и это сообщение обеспокоило их. Им не хотелось думать, что пострадает та самая девушка с дудочкой.

Воины разогнали толпу, и на площадь выехал барон Эрик фон Розенден в сопровождении верного оруженосца. Оцепляющие площадь воины дружно гаркнули приветствие и стукнули оземь копьями.

Барон подъехал к месту казни, мрачно осмотрел его и направил коня к возвышению. Все почетные граждане поднялись, кланяясь ему. Барон легко спрыгнул с коня, поднялся по лесенке и сел в предназначенное ему кресло. Оруженосец стал рядом по правую руку.

— Надеюсь, — спросил барон небрежно, — все законно? Мне бы не хотелось быть свидетелем самоуправства.

— Конечно, — отвечал бургомистр с поклоном. — Согласно Великой хартии вольностей города Тиммесдорфа магистрат имеет право совершать наказания конокрадов, воров и колдунов.

— Вы все так быстро устроили, — усмехнулся барон.

— Мы старались, — улыбнулся в ответ бургомистр.

Послышались свист и крики, это на площадь выехала повозка с осужденной. Повозка остановилась у места казни, и монах помог девушке спуститься на землю. Она с ужасом поглядывала на столб, возвышавшийся над поленницей, и жалобно смотрела по сторонам.

Толпа вновь расступилась, на площадь вышла процессия монахов во главе с отцом Иеронимом. Быстрым шагом священник подошел к почетным гостям и поклонился барону.

— Ваша честь, я немного волнуюсь… Верно ли, что несчастная будет казнена по вашему распоряжению?

— Помилуйте, — сказал барон. — Я ее впервые вижу!..

— Святой отец некоторым образом протежировал этой несчастной, — пояснил бургомистр. — Дело в том, что она дочь архитектора нашего собора.

— А, — сказал барон. — Так это целое семейство колдунов!.. Вы защищаете ее, святой отец?

— Как и всех других, — сказал твердо отец Иероним. — По правде сказать, она заслуживает нашей жалости, ваша честь.

— Поднимайтесь к нам, святой отец, — позвал его бургомистр. — Ваше место свободно.

— Господин барон, — произнес взволнованно отец Иероним. — Позвольте мне дать этой несчастной последнее благословение.

Барон усмехнулся и кивнул головой.

— Конечно, это ваше право, святой отец.

Отец Иероним отошел к девушке, и она стала перед ним на колени. Он положил руку ей на голову, поднял глаза и стал молиться. Толпа вокруг кричала и жаждала крови.

Саша, Олег и Марина только-только пробрались к месту казни, и воины пропустили их.

— Боже мой, это она! — воскликнула Марина.

Толпа ревела и свистела, все ждали огня.

— Сделай что-нибудь, — схватила Марина за руку мужа. — Ну, сделай же что-нибудь!..

Саша неуверенно осмотрелся, пожал плечами.

— Сейчас, — сказал он и направился к почетным гостям.

Барон встретил его с улыбкой.

— Ваша честь, — волнуясь начал Саша. — Я хотел бы знать, в чем обвиняют эту девушку?

— Мне это неизвестно, мессир, — отвечал барон. — Это дело городских властей. В чем она виновна, господин бургомистр?

— Это зловредная колдунья, ваша честь, — доложил Бомзе. — У нас есть достоверные свидетельства о насылаемых ею проклятьях.

Саша не сдавался.

— Действительно ли доказана вина этой девушки?

— Конечно, мессир, — отвечал бургомистр. — Лучшие богословы нашего университета разоблачили ее.

— Господи, когда же они успели? — воскликнул Саша. — Только вчера утром я видел ее свободной!

— А вечером в магистрате уже состоялся суд, — кивнул головой бургомистр. — Видите ли, мессир, общее мнение сложилось уже давно, но мы не могли ее поймать. Нам повезло, стража задержала ее вчера во время колдовского танца во дворе сапожника Петерса.

Саша подавленно кивнул и вернулся к своим.

— Ничего нельзя сделать, — сказал он виновато.

— Тряпка, — сказала ему Марина, повернулась и, пройдя сквозь цепь воинов, исчезла в толпе.

— Будем снимать? — мрачно спросил Олег.

Саша лишь понуро кивнул.

Девушка стояла на коленях перед Иеронимом, и тот говорил ей что-то, держа в руках крест. Потом она поднялась и поцеловала крест. Отец Иероним осторожно наклонился и сам поцеловал ее в лоб, после отошел.

— Святой отец! — услышал он из толпы.

Отец Иероним испуганно оглянулся и увидел Густава Паулица. Тот смотрел на него мрачным взглядом.

— Я ничего не могу сделать, Густав, — произнес отец Иероним.

— Вы помните пророчество старого мастера, святой отец? — напомнил ему Густав.

Тот вздохнул и кивнул головой.

— Мы еще будем много страдать за все это, — прошептал он тихо.

— Пророчество будет исполнено, — сказал Густав. — Город Тиммесдорф будет разрушен и исчезнет с лица земли.

— Что мы можем сделать? — вздохнул отец Иероним.

— Я постараюсь спасти хоть что-нибудь, — отвечал Паулиц жестко. — А вы молитесь за нас, святой отец.

И он стал решительно выбираться из толпы.

Марина протолкалась и пошла по безлюдной улице, не очень понимая, куда и зачем она идет. Она горько плакала, бессильная изменить ситуацию, и ненавидела всех вокруг.

— Госпожа! — услышала она и, подняв голову, увидела Густава.

— О, Густав, — простонала она, упав ему на грудь.

Она плакала, и Паулиц осторожно поглаживал ее.

— Господь помилует ее, — говорил он.

Марина судорожно вздохнула.

— Да, — пробормотала она, всхлипывая, — наверное, вы правы…

— Вы должны знать, — сказал Паулиц еще. — Катарина, это дочь моего учителя, мастера Фиделио Лукаса. Она потеряла разум после казни отца.

Марина тяжко вздохнула, утирая слезы.

— Как это ужасно…

— Пойдемте, я провожу вас в гостиницу, — предложил Паулиц.

Марина закусила губу и отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она, — я не хочу туда. Я не хочу его видеть!

Паулиц нахмурился.

— Простите, госпожа, — сказал он, — но мне нельзя здесь оставаться. Пока толпа сходит с ума на площади, солдаты барона начинают грабить наши дома. Мне надо идти…

— Не оставляйте меня, — жалобно попросила Марина.

Паулиц вздохнул.

— Хорошо, — решил он, — я помогу вам. Пойдемте.

И они пошли по улице, а за их спинами с Фонарной площади доносился рев толпы.

Там все еще только начиналось.

Отец Иероним стоял, наклонив голову, и в руках его скользили четки. Двое монахов помогли девушке взобраться на поленницу, и там палач привязал ее к столбу. Другой палач стоял в стороне, держа в руках два горящих факела. Какие-то люди укладывали вокруг поленницы вязанки с хворостом, а некий доброхот из граждан поливал их маслом.

Олег снимал их средним планом. Он видел лицо девушки, смиренное и умиротворенное, несмотря на то, что глаза ее были красными от слез, и это так резко контрастировало с лицами в толпе. Опустив камеру, Олег и сам утер слезы, но, закусив губу, продолжал съемку. Кончился завод, и он стал ожесточенно накручивать ручку.

Все было готово. Бургомистр подал знак, и палачи стали зажигать хворост вокруг. Костер быстро разгорелся, и вскоре сквозь рев толпы послышался жалобный крик девушки. Отец Иероним, а следом за ним и все сопровождавшие его монахи стали на колени и запели какой-то религиозный гимн, но его не было слышно за воплями толпы.

На лицах играли блики огня. Испуганный интерес был на лице господина Бомзе. Непреклонная уверенность отражалась на лице барона фон Розендена. Ликование и восторг были на лицах окружавших площадь людей. Они вопили, свистели, радостно орали что-то, возбуждаясь все больше с каждой секундой, и наконец прорвали цепь воинов и хлынули к костру. Там, у самого пламени, они радостно прыгали, размахивали руками и громко хохотали.

Олег едва уцелел в этой вакханалии со своей аппаратурой, но Саша вовремя подскочил к нему с парой воинов, и те прочистили им дорогу. К этому времени барон фон Розенден уже сел на коня и удалился, сопровождаемый стражей, но почетные гости все еще оставались на своих местах. Некоторые из них даже привстали от восторга, другие же, напротив, в ужасе вжались в свои кресла.

— Что, господин бургомистр, — крикнул Саша бургомистру Бомзе. — Вы довольны?

— Конечно, — отвечал тот восторженно. — Эту тварь давно пора было сжечь. Воздух города стал чище после этого костра, мессир.

Саша не нашел, что на это ответить, и только махнул рукой.

Усталые и измотанные шли они по улице, увешанные сумками. Им не хотелось ни о чем говорить.

— Господи, — бормотал Саша. — Скорее бы все кончилось, что ли!..

Олег на это только вздохнул.

Какой-то мерзкий человечек в капюшоне отошел от стены и обратился к Саше:

— Господин, не желаете купить пепел колдуньи? Он еще теплый!

— Пошел вон, дурак! — заорал на него Саша.

Тот шарахнулся в сторону и поспешно убежал.

Вокруг одного из домов собралась толпа народу, запрудившая всю улицу. Там, у двери дома, стояла телега, и воины из баронского отряда выносили из дома вещи и грузили в телегу. Неподалеку у стены дома лежал окровавленный человек. Собравшаяся толпа понуро молчала.

— Что происходит? — спросил Саша у одного из воинов.

Тот узнал Сашу с Олегом, улыбнулся и охотно объяснил.

— По велению барона собираем налог.

— Люди, да что же это! — выкрикнул кто-то.

Толпа зашумела.

— А ну, разойдись! — прикрикнул воин на толпу.

Саша с Олегом пошли дальше, оглядываясь назад.

— Кажется, барон взял их за горло, — сказал Олег.

— Это их дела, — отвечал Саша, — пусть сами разбираются.

Олег вздохнул и сдержанно заметил:

— Ты так часто это повторяешь, что я начинаю сомневаться…

Саша остановился.

— Я не хочу принимать все это за правду, — воскликнул он. — Но они так живут, и это их право. С какой стати мы должны вмешиваться?

Олег пожал плечами и ничего не ответил.

Когда они вернулись в гостиницу, в комнате Гореловых убирала служанка.

— Госпожа не приходила? — спросил Саша.

— Ммм, — промычала девушка растерянно.

— Что? — прикрикнул на нее Саша.

— Она забрала вещи, — несмело отвечала служанка.

Саша изумленно переглянулся с Олегом.

— Нет, мне это нравится, — произнес он горько. — Она была одна?

— Н-н-нет, — склонилась служанка.

— Кто с нею был? Ну!

— Господин геймбург Паулиц.

Саша бессильно опустился на ступ. Олег, тоже немало озадаченный, присел рядом.

— Как это понимать, а? — спросил Саша обескураженно.

— Может, просто вышли куда погулять?

— С вещами? — горько спросил Саша.

Олег промолчал.

— Такой удар со стороны зарождающейся буржуазии, — пробормотал Саша с кривой усмешкой.

Олег тоже усмехнулся.

— Истеричка, — сказал Саша еще.

— Не заводись, — сказал Олег. — Ее все равно надо найти. В городе назревают беспорядки.

— Они ни фига не понимают! — закричал Саша. — Идиоты! Им все кажется обычной командировкой!

Олег снял очки и протер глаза.

— Надо искать, — сказал он.

Восстание

Теперь на улицах царило какое-то непонятное оживление, люди тихо переговаривались, собираясь в группы, и порой громко кричали, выражая свое возмущение. Проскакал по улице конный отряд воинов барона, они торопили коней и были явно чем-то встревожены. В воздухе чувствовалось нарастающее напряжение.

Саша с Олегом обеспокоенно шли по улицам города, задавали вопросы, но ясных ответов не получали. Когда они вышли на Рыночную площадь, здесь бурлили страсти. Народу было необыкновенно много, казалось, весь город собрался сюда высказать свое решительное мнение. Какой-то человек с перевязанной головой, поддерживаемый двумя другими, что-то горестно говорил, стоя на телеге. Его мало кто слушал, все спорили, кричали, размахивали руками.

— Тише, тише! — закричал вдруг кто-то. — Это люди барона!..

Рассеянно оглядываясь по сторонам, Саша не сразу обратил внимание на этот крик, хотя он относился именно к ним. Окружающие поутихли, стали поглядывать на них с угрозой и ненавистью. Олег же сразу понял ситуацию правильно и потянул Сашу за рукав.

— Пошли отсюда быстро!..

Тот тоже наконец сообразил, что внимание толпы переключилось на них, осмотрелся и бодрым тоном выкрикнул:

— Друзья, я ищу свою жену!

Вперед вышел большой бородатый человек в рваных чулках, в грязной рубахе, с откинутым за спину капюшоном.

— Чего мы их боимся! — прохрипел он. — Придушить их да выбросить в реку!

— Саша, уходим, — поторопил друга Олег.

— Кто-нибудь видел геймбурга Паулица? — спросил громко Саша.

Из толпы вылетел камень и угодил ему в плечо. Это немедленно вызвало общее оживление.

— Вы чего, ребята? — пролепетал испуганно Саша.

Олег решительно схватил его за руку и потащил вон. Вслед им полетели еще камни и всякий мусор. Кто-то из ребятишек побежал за ними с радостным визгом.

— Баронские прихвостни! — донеслось до них.

Кровавые инстинкты в толпе еще не проснулись до такой степени, чтобы кинуться за ними, и это их спасло. Ребятишки, улюлюкающие и свистящие им вслед, скоро отстали, и они поспешно ушли. Саша смочил платок в фонтанчике и прикладывал его к разбитой камнем скуле.

— Атмосфера накаляется, да? — говорил Олег.

— Я пойду к барону, — сказал Саша. — Он должен помочь!..

— Не валяй дурака, — раздраженно оборвал его Олег.

— Как пройти к Ратуше? — спросил Саша у какого-то мужчины, стоявшего у стены дома.

Тот скорчил страшную рожу и дико засмеялся.

— Идиот! — сказал ему Саша.

Потом мимо них пробежала группа горожан, и в руках у них были большие ножи, топоры и даже алебарды.

Как-то вдруг весь город забегал. Женщины вели под руки окровавленного мужчину, стонавшего от боли. Толпа горожан била палками лежащего воина. Когда из-за поворота выскочил конный отряд, горожане кинулись врассыпную, но кое-кого конники настигли и стали рубить наотмашь мечами.

Олег схватил Сашу и утащил в переулок.

— Что творится? — испуганно пробормотал Саша.

Мимо них пробежала женщина, волоча за руку плачущую девочку.

— Похоже на восстание, — сказал Олег. — Мотаем отсюда!..

Саша был вынужден с ним согласиться, в такой атмосфере поиски не могли принести результата. Им удалось проскользнуть к гостинице «Единорог» без дополнительных приключений, и хозяин, впустивший их, немедленно запер все двери. Ставни окон уже были закрыты.

— Вы что, к осаде готовитесь? — спросил Олег.

— Вы думаете, это первый бунт за мою жизнь? — спросил хозяин скептически. — Уж я-то знаю, чем все кончается. В конце соберутся воришки и пройдохи и начнут грабить зазевавшихся.

Друзья разошлись по комнатам. Олег, чтобы снять напряжение, установил у себя велотренажер и принялся накручивать педали, заряжая таким образом аккумуляторы для проектора. Саша же велел растопить камин и сел у огня.

В это время в городе события подошли к кульминационному моменту. На Соборной площади перед ратушей выстроился конный отряд барона фон Розендена, готовый к подавлению возмущения. Сам барон в сверкающих латах, с копьем и щитом, сидел на коне впереди своего отряда и ждал. Он был доволен развитием событий, ибо все совершалось по плану, который задумал именно он. Конечно, герцог не одобрил бы его устремлений наказать горожан Тиммесдорфа, но теперь у него был вполне благопристойный довод, ведь они возмутились назначением текущего налога. Теперь он просто вынужден применить силу. Рядом с ним гордо восседал на коне молодой оруженосец.

На площадь выскочил всадник и подлетел к барону.

— Они идут, ваша честь! — выкрикнул он.

Барон мрачно усмехнулся.

Издали уже слышался шум приближающейся толпы. Воины нервно сжимали древки своих копий, и их кони, чувствуя общее напряжение, тревожно ржали. Приближался час битвы.

Из собора вышел отец Иероним с монахами. Они торопливо подошли к барону, и отец Иероним взволнованно заговорил:

— Господи барон, молю вас не допустить кровопролития.

— Чернь взбесилась, святой отец, — сказал барон. — Разве церковь поощряет бунт?

— Я попытаюсь остановить их, — сказал отец Иероним.

— Пусть выдадут зачинщиков и уплатят налог, — потребовал барон.

В конце концов, ничего иного ему и не было нужно. Он знал, что эти условия будут неприемлемы для возбужденных горожан, но священник сможет потом стать свидетелем его миролюбия.

Со стороны Рыночной площади повалил вооруженный народ. Возбужденные люди размахивали копьями и мечами, и настроение их было решительное. Впереди с мечом и со щитом шел Густав Паулиц. Будучи самым молодым членом магистрата, он был одновременно и наиболее энергичным из городских сановников. Волна протеста подняла его в вожди, и теперь он очень уверенно руководил возмущенными толпами.

Отец Иероним вышел к ним навстречу.

— Дети мои! — громко сказал он, подняв руку.

Толпа остановилась, голоса умолкли.

— Не поддавайтесь искушению, — произнес священник. — Противление властям идет от гордыни.

— Святой отец! — закричал Паулиц. — Они грабят дома и убивают свободных граждан!

— Они не ведают, что творят, — тихо сказал священник. — Герцог накажет их за самоуправство.

— Пока это дойдет до герцога, барон уже вырежет половину нашего города! — крикнул Паулиц.

Толпа поддержала его дружным гомоном.

— Сын мой, — обратился священник прямо к Густаву. — Вы жаждете отмщения. Но отмщение не даст вам покоя, и кровь породит новую кровь.

Толпа зашумела, и Паулиц жестом руки успокоил их.

— Мы не хотим крови! — заявил он. — Пусть барон уходит из города!

Среди прочих восставших оказался и Коля Затейкин, уже определившийся как вожак всякого сброда, вооруженного чем попало. С прищуром оглядев расположение противника, Коля выдал резолюцию:

— Парни, берем на себя левое крыло. Если всадники ринутся по улице, мы будем сшибать из окон второго этажа!..

Его команда дружно завопила, выражая тем свое боевое настроение, и они побежали занимать позицию.

Отец Иероним понуро вернулся к барону.

— Они требуют, чтобы вы ушли, господин барон, — сказал он.

— Большего вы не смогли добиться, святой отец? — усмехнулся барон.

— Нет, — опустил голову отец Иероним.

— Тогда уйдите с дороги! — рявкнул гневно барон.

Встревоженные монахи под руки отвели поникшего священника к собору.

— Рубить всех без пощады! — закричал страшно барон.

Он опустил забрало своего шлема, направил копье в толпу и вонзил шпоры в круп коня. Он был уверен, что его отряд разметает толпу трусливых горожан, и это будет сладкой местью за то унижение, которому он подвергся три года назад, когда его спор с горожанами Тиммесдорфа герцог разрешил в пользу лавочников и ремесленников. Тогда он не посмел спорить, но теперь старые обиды вспомнились, и рука потянулась к оружию. Останавливать его было уже бесполезно.

Отряд сорвался с места и кинулся на толпу. Закричали со всех сторон. Горожане выставили копья и пошли навстречу. Битва началась.

Барон имел все основания надеяться на своих воинов, это были опытные бойцы, для которых война стала сутью существования. Но он оказался не совсем прав, решив, что, оказавшись в стенах города, получил таким образом преимущество над горожанами. Одно дело, когда после штурма воины врывались в город с целью грабежа, когда местное население деморализовано и защитники сломлены, но совсем другое дело, когда горожане полны решимости воевать в родных стенах. Узкие улицы не были предназначены для масштабных военных действий, и когда воины проломили толпу, то оказались едва ли не запертыми между домами, из окон которых их принялись расстреливать из луков. Густая толпа не позволила им маневрировать, и потому это оказалось чем-то вроде засады. Хотя воины и положили немало горожан в своей атаке, но большего сделать не смогли, и их принялись бить. Барон фон Розенден несколько запоздало понял это, крикнул, чтобы отряд возвращался на площадь, но совершить этот маневр удалось немногим. А там, на площади, в дело включилась городская стража во главе с шультгейсом Георгом Шеффером, они выстроили стены из щитов, выставили копья, и всадники ничего не могли с ними сделать. Барон собрал вокруг себя с десяток оставшихся воинов, рванулся с ними по улице, которая казалась им менее многолюдной, но именно там их ждала засада, организованная Колей Затейкиным. Улица была перегорожена телегами, и бравых воинов вышибали из седел палками из окон второго этажа. Сам Затейкин, разохотившись, прыгнул из окна на барона, свалил его на землю, и набежавшая толпа не позволила ему подняться.

Таким образом в считанные минуты битва была закончена.

Уже в нескольких кварталах от Соборной площади крики и звон оружия глушились стенами домов, и до гостиницы «Единорог» звуки битвы не доходили вовсе. Наступающий вечер, хоть и внушал тревогу, но пока не сулил сюрпризов.

Олег в своей комнате прокручивал на ручной перемотке проявленную накануне пленку, просматривая ее на свет свечи.

— Качество, блеск! — хвастался он.

Саша стоял у окна и смотрел, как по улице пробегала ватага ребятишек. Осторожно перешел улицу мужчина с тяжелым мешком. Торопливо прошла женщина с корзиной.

Издалека доносился чей-то горький плач.

— Как ты думаешь, чем это все кончится? — спросил Саша задумчиво.

Олег повернулся к нему, пожал плечами и усмехнулся.

— В конце концов, наступит капитализм, и так далее… А ты что, думаешь иначе?

Саша только вздохнул в ответ.

— А помнишь, — вдруг вспомнил он. — Консультант говорил: относительно тихий период, мир и благоденствие…

— Ну да, — хмыкнул Олег. — Средневековая провинция.

— А оно вона как, — закончил Саша и снова вздохнул.

Он впал в меланхолическое настроение, и ему было не до творчества. Извинившись перед оператором, он отправился к себе в комнату, подбросил поленьев в камин и сел напротив. Сердце его томило неясное предчувствие, и он чувствовал даже легкий озноб. Он протянул руки к огню и, почувствовав его тепло, расслабленно улыбнулся.

А в соборе в это время играл орган. Отец Иероним стоял на коленях перед алтарем и молился, неслышно шевеля губами. Множество людей прятались от бунта в соборе, и их испуганный шепот, казалось, вторил молитвам священника.

Послышались тяжелые шаги, и все затихли. Отец Иероним обернулся и увидел Густава Паулица. Одежда его была изодрана, а на щеке была кровавая царапина. Он тяжело дышал.

— Мы победили, святой отец, — тихо сказал он. — Я пришел за покаянием.

По толпе собравшихся пробежал ропот, но священник поднял руку.

— Помолимся, братья, — сказал он. — Нам всем есть в чем покаяться…

Наступила ночь, но Саша не спал, он все сидел, укутанный в одеяло, сжавшись в кресле, и тупо смотрел на огонь в очаге. С улицы то и дело доносились крики, топот и дикий смех, и он каждый раз кривился от этих звуков. Вдруг громко постучали в дверь, и он вздрогнул.

— Да, — негромко позвал он.

Вбежала служанка, испуганная и возбужденная.

— Господин, — задыхаясь, выкрикнула она. — Там рвутся в дом… Хозяин послал меня разбудить вас!..

— Кто рвется? — не понял Саша. — Что им нужно?

— Не знаю… Мне кажется… Они хотят…

— Ну!

— Им нужны вы.

Саша присвистнул.

Тут вбежал Олег с двумя кофрами. Видимо, еще недавно он спал, но проснулся сразу.

— Ну, что, баронский прихвостень, кисло стало, да? — воскликнул он насмешливо.

— Держи!

Он протянул Саше одну из своих сумок.

— Клара, — сказал он служанке. — Ты головой отвечаешь за наши вещи, поняла? Пошли, Саша!..

— Куда? — недоуменно спросил Саша.

— К черному ходу, идиот!

Они спустились вниз, вышли через черный ход в ночную темноту, прошли по двору, спотыкаясь в непроглядной тьме, и вышли на соседнюю улицу. Все освещалось лишь половинкой лунного диска.

— Куда теперь? — спросил Саша.

Олег споткнулся и выругался вполголоса.

— Не знаю, — сказал он тихо. — Можно отсидеться в соборе. Там вроде бы не тронут…

Впереди вдруг вынырнула из-за угла какая-то процессия с факелами, и Саша с Олегом вжались в стену. Люди громко разговаривали и смеялись.

— Стойте! — заорал кто-то из ночных прохожих. — Там кто-то есть!

Освещенные факелами Саша и Олег беспомощно стояли у стены дома, и Саша сразу почувствовал угнетающую досаду. Это все могло кончиться очень плохо. Вдруг Олег ударом ноги сбил ближайшего человека и крикнул:

— Беги, Саня! — и сам рванулся в темноту вдоль улицы.

Саша кинулся в другую сторону. За ним бежали, он слышал топот и тяжелое дыхание своих преследователей, и это заставляло его бежать еще быстрее. Он несся в темноте, не выпуская тяжелый кофр с камерой, то и дело наталкиваясь то на стены домов, то на прочие уличные препятствия, и знал, что останавливаться ему никак нельзя. Вскоре звуки преследования стихли, Саша перешел на шаг, отдышался и пошел по улице, среди угрюмых молчаливых домов. Впереди была ночь, полная страха и ожидания.

Карнавал

Проснулся Саша ранним утром, основательно промерзнув. Он спал, сидя на земле и прижавшись к стене деревянного дома. Вокруг были грязные окраины города, и в конце улицы была видна серая городская стена.

Саша поднялся, отряхнулся, подобрал свою сумку и, подняв воротник куртки, медленно побрел по улице.

Было тихо. Вдали перешел улицу какой-то скрюченный человек. Неподалеку бежала трусцой одинокая собака. Саша остановился, посмотрел ей вслед, потом достал кинокамеру и присел на колено. Получался отличный кадр с собакой и уходящей вдаль улицей. Он негромко просвистел и начал снимать.

Собака оглянулась неохотно на свист, посмотрела в его сторону, но не увидев в нем ничего интересного, отвернулась и потрусила себе дальше.

Саша поднялся, спрятал камеру, улыбнулся и зашагал за нею следом. Теперь он знал, кто он такой и для чего явился в этот мир.

В стене одного из домов был устроен небольшой фонтанчик для питья. Саша набрал пригоршню воды, плеснул себе в лицо, потом стал пить. Из-за угла дома за ним следил мальчонка лет шести. Саша увидел его, улыбнулся. Мальчонка опасливо смотрел на него, раскрыв рот.

Саша осторожно достал камеру, поставил фокусное расстояние, навел объектив на мальчика. А тот вдруг весело рассмеялся, указывая на Сашу пальцем. Но в этот момент вышла его мать с большой корзиной, хлопнула его на всякий случаи по затылку, подозрительно глянула на Сашу и пошла вниз по улице.

Поплутав еще по окраинам города, Саша все же увидел в просвете улицы шпиль собора и направился прямиком туда. Ночные страхи ушли, он снова почувствовал себя уверенно и был решительно настроен вернуться в рамки своего социального статуса.

На Соборной площади убирали тела убитых, укладывая их на паперти собора. Здесь были и воины, и горожане, жертвы битвы. Отец Иероним стоял над телами и беззвучно молился, обращаясь лицом к церковным дверям.

На фасаде здания ратуши висел подвешенный барон Эрик фон Розенден, и его плащ шевелился на ветру.

Шагах в десяти прямо на земле сидел Олег Коркин и снимал кинокамерой подвешенного барона. Саша подошел к нему и присел рядом на камни. Олег молча протянул ему руку, и Саша пожал ее.

— Такие дела, — сказал Олег.

Саша промолчал. Ему хотелось рассказать о тех кадрах, которые ему удалось снять этим утром, но он не решился.

— Я отсиживался в соборе, — сообщил Олег. — В компании видных горожан. Отец Иероним всю ночь читал нам выдержки из Библии.

— Эти-то чего испугались? — фыркнул Саша.

Олег пожал плечами и поднялся.

— Мало ли. Под утро появился Густав Паулиц и сообщил, что можно идти по домам.

— Паулиц? — переспросил Саша.

— Да. Он был главой восстания.

Саша хмыкнул и покачал головой.

— Ты не спрашивал его о Марине?

— Спрашивал. Он сказал, что она в полной безопасности.

Саша лишь тяжело вздохнул.

Монахи, поднявшись по приставной лестнице, снимали с виселицы тело барона.

Олег с Сашей устало побрели с площади.

— Самое интересное, — вспомнил Олег. — Обещанный карнавал начнется сегодня в полдень.

— Обалдели они, что ли, — пробормотал Саша.

Олег только рассмеялся.

Вернувшись домой, они вдвоем упали на кровать и долгое время лежали, глядя в потолок.

— Я так думаю, — сказал Олег, — что нам давно пора возвращаться.

— Я тоже так думаю, — согласился Саша.

— Представляешь, — улыбнулся Олег. — Ванная… Телефон звонит, друзья обнимают… И вся классовая борьба только в программе «Время».

В ответ Саша понимающе усмехнулся. Олег потянулся, устроился поудобнее, улегшись головой на подушку.

— Понимаешь, — стал объяснять он. — Вчера в соборе мне вдруг пришло в голову что я ошибся дверью. И я подумал, с кем мы? То ли мы с горожанами, которые улюлюкали, когда сжигали эту девчонку, то ли мы с бароном, который все это организовал?

— То-то и оно, — пробурчал Саша. — Мы тут вне игры.

Олег помолчал и сказал:

— Так не бывает, Саша.

Саша приподнялся на локте и посмотрел на Олега с изумлением.

— Почему?

— Потому что это жизнь. Это живые люди вокруг нас, и мы с ними одной крови.

Саша поднялся и сел.

— Глупости! — сказал он убежденно. — Ты пойми, Олежек, нас послали сюда не для того, чтобы мы хватались за оружие. Нас поспали отражать эту жизнь напленку.

— Чтобы снять правду, надо знать, на чьей мы стороне.

— Ну хорошо, — горячо сказал Саша. — Представь себе, я знаю, на чьей я стороне. Я на стороне строителей собора, на стороне органиста, на стороне всех честных художников этого времени… Чем это не позиция?

Олег покачал головой, лежа на подушке.

— Это красиво звучит, но это чепуха. Собор строили те самые горожане, которые вчера хотели нас прикончить, а финансировал это дело тот же барон или кто-то похожий. Вся красота в этом мире творится живыми людьми.

Саша сдержанно вздохнул.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

Олег не ответил, постучали в дверь.

— Войдите! — крикнул Саша, насторожившись.

Дверь распахнулась, и вошел Густав Паулиц, взволнованный и веселый, сопровождаемый какими-то людьми.

— Господа! — воскликнул он. — Слава Богу! Я так беспокоился за вас!..

— Присаживайтесь, Густав, — сказал Саша. — Как ваши дела?

— Порядок восстановлен, — отвечал Густав. — Карнавал начнется сегодня же, таково требование города! Только вот бургомистр куда-то пропал…

— Где моя жена, Густав? — спросил Саша.

Паулиц чуть смутился.

— Она в доме моих друзей, — отвечал он. — В полной безопасности.

— При случае намекните ей о моем беспокойстве, — сказал Саша.

— Разумеется, — кивнул Паулиц. — Извините, я покину вас, потому что много дел с организацией торжеств.

Он двинулся к двери, которую с готовностью раскрыли перед ним его сопровождающие.

— А про нашего приятеля Колю вы ничего не знаете? — спросил Олег ему вслед.

Паулиц остановился.

— Ну, как же! — улыбнулся он. — Его прозвали Николо-бешеный! Он показал себя героем в битве на площади!

И он поспешно вышел.

Саша с Олегом переглянулись.

— Узнаю Затейкина, — отметил Олег с усмешкой. — Где какая свара, он тут как тут.

— Это только с похмелья, — отозвался Саша.

И он широко зевнул.

Тем временем сам Коля Затейкин, хотя и провел ночь в самых бурных приключениях, вовсе не дремал. В назначенное время он во главе группы молодых людей пробирался по чердаку собора к колокольне. У всех было веселое настроение, и они испытывали решительную готовность порезвиться. Добравшись до колоколов, они присели отдохнуть. Один из молодых людей выглянул в слуховое окно и охнул, увидев город свысока.

— Тихо там! — прикрикнул на него Коля. — Клаус, ты точно знаешь, чего и за что тянуть?

Круглолицый парень в клетчатом сюрко застенчиво улыбнулся.

— Мой отец был звонарем.

— Пока не спился, — добавил другой, и они засмеялись.

— Тогда — все по местам! — приказал Коля.

Круглолицый Клаус тихим шепотом принялся давать указания, показывая рукой, как им устроить колокольный перезвон, и парни заняли места у веревок и прочих приспособлений.

— Начинаешь ты, Герберт, — шепотом наставлял Клаус. — Затем Питер, потом Николо с Бруно и я. Повторяем так же.

— Понято, — сказал Коля.

Он глянул на часы. На цифровом циферблате мелькали секунды.

— Начали, — объявил он.

И с колокольни собора полился веселый перезвон.

Лужи крови на площади были густо засыпаны опилками. В зале собора рядами стояли гробы.

А горожане, пережившие весь этот ужас, выходили из домов, зачем-то смотрели вверх и улыбались.

— Карнавал! — кричала с восторгом детвора. — Карнавал начинается!..

Двое испуганных звонарей в рясах, тяжело дыша, поднялись на колокольню, где компания молодых людей, озорно покрикивая друг на друга, увлеченно звонила во все колокола.

Звонари переглянулись и перекрестились.

Коля увидел их, подскочил, похлопал по плечу пожилого звонаря и крикнул, стараясь перекричать звон колоколов.

— Давайте, ребята, работайте! Карнавал!..

Город как будто только и ждал этого сигнала, с Рыночной площади двинулась по улицам нарядная карнавальная процессия. Впереди задавали тон приезжие музыканты с рожками, дудками, фанфарами и прочими музыкальными инструментами, какие к тому времени были в ходу. Они приплясывали и старались вовсю. За ними шли веселые жонглеры, те вытворяли сальто, перекатывались на руках, подбрасывали друг друга вверх с визгом и ловили. Огромный полуголый силач тащил за собой телегу, на которой сидела румяная улыбающаяся девушка среди корзин с цветами и разбрасывала цветы прохожим. Шел на ходулях человек и жонглировал булавами.

Шествовал по улицам веселый карнавал. Цехи ремесленников проносили свои изделия: огромный ботинок несли сапожники, с разукрашенными седлами на головах шли седельщики, везли огромную бочку на телеге бондари. Развевались всевозможные знамена и вымпелы, кто-то нес вместо флага кожаные штаны, символ пивоваров, кто-то тащил гирлянду разноцветных чулок.

Приезжие кинематографисты тоже не остались в стороне от событий и выскочили на улицу с первыми звуками колокола. Олег работал, снимая шествие ликующей толпы горожан, высыпавших на улицы, а Саша стоял рядом и не очень уверенно, лишь подчиняясь общей атмосфере, улыбался.

На Соборной площади процессии со всех сторон города сходились, образуя пеструю толчею костюмов и лиц. Здесь уже разыгрывали мистерию на наспех сколоченной сцене, читали стихи местные поэты, и дрались уже над занавесом кукольный рыцарь с кукольным драконом.

Саша наконец вошел в азарт и таскал Олега за руку от одной сцены к другой. Только отсняли оркестр, как уже Саша тащил Олега к под мосткам мистерии, потом указывал на проходившую процессию колбасников с огромной колбасой на огромном блюде.

— Простые ребята, — покачивая головой, отметил Олег. — Еще утром здесь барон висел.

— Это для них праздник победы, — объяснил Саша.

— А для нас? — спросил Олег.

Но Саша не ответил. По площади, встречаемый поклонами и приветствиями горожан, шествовал разряженный Густав Паулиц с золотой цепью бургомистра на груди, сопровождаемый видными членами магистрата. Держа его под руку, рядом с ним шла радостно возбужденная Марина, а уже за ними шла целая компания видных горожан.

Саша нахмурился, увидев жену. Тем не менее процессия во главе с новым бургомистром подошла к нему, и Паулиц, улыбаясь, сказал:

— Ваша жена, мессир.

Марина смущенно улыбнулась Саше и совершила церемонный книксен.

Саша сдержанно вздохнул, криво улыбнулся в ответ и сказал:

— Привет, родная.

Когда процессия двинулась прочь, он отвел Марину в сторону, по инерции посматривая за работой оператора, который снимал человека на ходулях.

— Где ты была? — спросил Саша.

— Ты уже проводил свою принцессу? — ехидно поинтересовалась Марина.

— Маня, кончай, — сказал Саша. — Это была дикая ночь, и я страшно за тебя волновался…

— Я тоже волновалась, — призналась Марина и уткнулась носом в его плечо.

Саша обнял ее и облегченно вздохнул.

Тем временем на площадь вышла новая процессия. Веселая, галдящая, поющая компания молодых парней и девиц во главе с ассистентом оператора Николаем Затейкиным, которого везли в кресле на двухколесной тележке. Следом катили другую телегу, на ней было установлено огромное чучело, пышно и затейливо разодетое.

— Боже, — испугался толстый, богато одетый горожанин. — Это же герцог!..

У чучела был высокомерный и самодовольный вид. Большинство собравшихся на площади хохотали, указывая на него, но были и такие, кто испуганно крестился и покачивал головой.

— Затейкин! — закричал Саша, проталкиваясь сквозь толпу.

Коля его услышал, обернулся и увидел их вместе: Сашу, Олега и Марину. Спрыгнув со своего трона на тележке, он бросился к ним.

— Ребята! — вопил он радостно. — Мы все-таки отметились, а?..

В общем гаме они стали обниматься, похлопывая друг друга.

— Выговор тебе обеспечен, — обещал Саша.

— Только громко об этом не говори, — смеялся Коля. — А то мои парни тебя тут же и повесят.

Позже, ближе к вечеру, здесь же на площади сложили огромную кипу хвороста. Сам Густав Паулиц подошел к ней с факелом и громко провозгласил:

— Да здравствует карнавал!

Под восторженные вопли костер вспыхнул и быстро разгорелся, взметнувшись к небу. Олег Коркин, конечно, не упустил этого момента. Озабоченно оглядываясь, он снова накручивал завод камеры.

Один из молодых людей из ватаги Затейкина поджег от карнавального костра свой факел и, пританцовывая, побежал к чучелу на телеге.

— Смерть деспоту! — закричал он, и друзья поддержали его криками.

— Это кадр! — воскликнул радостно Олег, поворачиваясь в их сторону.

Молодой человек поднес факел, и чучело загорелось. И вся веселая компания вместе с Сашей, Мариной и Колей закружилась вокруг горящего чучела в танце.

Штурм города

Утром из-за городских стен показалось солнце. Соборная площадь была завалена остатками ночного праздника, валялись остатки чучел, куски гирлянд, затоптанный серпантин и цветы. У бочки, обхватив руками деревянный черпак, спал, похрапывая, забулдыга. Ветер разносил по улицам пепелище карнавального костра.

Встревоженный монах в коричневой рясе пробежал по площади, шлепая по камням деревянными сандалиями, и скрылся в соборе.

Двое городских стражников в малиново-синих плащах и высоких шляпах, с алебардами на плечах, прошли по площади, посмеиваясь между собой.

На краю площади поднялась проснувшаяся на повозке женщина и широко зевнула. Стала лениво будить, толкая в бок, лежащего рядом мужчину. Из-под ее мятой юбки выглядывали ноги в полосатых чулках.

И вдруг ударил церковный колокол. Низкий тревожный гул прошелся над городом, поднимая заспавшихся граждан и предвещая неприятные новости. Ударил еще и еще.

Женщина на повозке озадаченно раскрыла рот, предчувствуя беду.

Этот тревожный звон докатился и до комнаты, где лежали в постели помирившиеся супруги Гореловы. Саша раскрыл глаза и машинально глянул на часы. Было еще слишком рано для того, чтобы просыпаться.

— Что там еще? — недовольно пробормотала Марина.

— Праздник продолжается, — отвечал Саша с зевком.

Распахнулась дверь, и в комнату без стука вбежал Коля, взъерошенный и возбужденный.

— Подъем, ребята! — воскликнул он. — Пришла самая крутая потеха.

— Ну что там такое? — сонно поинтересовалась Марина.

— Его светлость, герцог Рихард фон Дюрренштадт, наш великий сеньор, подходит к городу со своим отрядом! — провозгласил Коля. — Предстоит грандиозная разборка.

— И что же теперь будет? — поднялся на локте Саша.

— Судя по всему, большой шухер, — пожал плечами Коля. — Я бы на вашем месте все же поднялся, потому что шмон предстоит изрядный. Я побежал, надо предупредить наших ребят!..

С колокольным звоном и сам ритм жизни города резко ускорился. На улицах появились спешащие люди, некоторые владельцы лавок торопливо закрывали ставни окон.

Клаус Биргер, молодой оруженосец барона Эрика фон Розендена, чудом уцелевший в ночь восстания, теперь бродил по улицам грязный и оборванный. Победу горожан в восстании он полагал величайшим несчастьем, а то обстоятельство, что ему удалось уцелеть, считал позором для себя. Он видел только один способ смыть этот позор.

У дома Густава Паулица собрались видные граждане, озабоченные члены магистрата, городской шультгейс. Паулиц вышел из дому, и все приветствовали его встревоженным гулом.

— Спокойно, господа, — провозгласил Паулиц. — Оснований для беспокойства нет! Еще накануне я послал к его светлости господина Брюнинга с докладом обо всем происшедшем. Я уверен, что герцог примет справедливое решение.

— Следует ли нам закрыть ворота? — спросил кто-то.

— Ни в коем случае! — заявил Паулиц. — В данной ситуации мы не можем бросать вызов герцогу.

И тут, пробравшись вдоль стены, Клаус Биргер выхватил кинжал, страшно закричал и, кинувшись на Густава Паулица, ткнул его в живот.

Была минута оцепенения, в течение которой Паулиц, схватившись за рану, тяжело вздохнул, все замерли, а Биргер затравленно озирался. Потом Паулиц пошатнулся, упал на колено и свалился на бок. Все закричали в ужасе. Шультгейс Георг Шеффер выхватил меч и решительно рубанул молодого оруженосца, испуганно закрывшегося руками.

Страха пока не ощущалось, хотя напряжение росло. Народ по улицам бежал к городским воротам, но скорее для того, чтобы присутствовать при событии, а не для принятия каких-то экстренных мер. Бежали со всеми, зараженные общим беспокойством, Саша, Олег и Марина.

Ворота были открыты, и огромная толпа горожан стояла на въезде в город, рассматривая издали лагерь герцога, раскинувшийся по другую сторону реки.

На стене, среди выстроившихся городских стражников, расхаживал Коля Затейкин, и друзья поднялись к нему.

— Они думают, что герцог их простит, — ругался Коля.

Олег меж тем восхитился панорамой и стал устанавливать штатив. Стражники наблюдали за ним с опасливым интересом.

— Они направили делегацию, — сообщил Коля. — Будут настойчиво просить прощения. Идиотизм какой-то!..

Саша поднес к глазам свой маленький японский бинокль. Он увидел выстроившиеся ряды рыцарской конницы, увидел пеших копейщиков, стоявших колонной. Герцог сидел на коне, окруженный верховыми приближенными, а из лесу выезжали и останавливались неподалеку телеги и повозки. Там уже прохаживались какие-то дамы, неизвестно для каких целей увязавшиеся с военным отрядом.

Три человека в богатых одеждах, городская верноподданническая делегация, шли по мосту, держа шляпы в руках.

— А где же Густав? — спросила Марина.

— Какой-то идиот пырнул его ножом, — сказал Коля.

— Как? — испуганно воскликнула Марина. — За что?

Саша опустил бинокль.

— Не нравится мне все это, — признался он.

— Дай сюда, — попросил у него бинокль Олег.

— Саша, — умоляюще посмотрела на мужа Марина. — Я должна пойти к Густаву. Они же ничего не смыслят в медицине!

— А ты что, доктор? — спросил Коля.

— По крайне мере, я читаю журнал «Здоровье» — с вызовом отвечала ему Марина.

Саша пожал плечами.

— Иди, конечно. Только осторожно там, ага?

Марина поцеловала его в щеку и пошла по лестнице вниз.

Олег опустил бинокль, отдал его Саше и сказал:

— Это будет классный кадр!

Он достал из сумки длиннофокусный объектив и стал прилаживать его к камере на штативе.

— Думаешь, герцог разозлится? — спросил Саша у Коли.

— Уверен! Ты что, не знаешь герцога?

Олег уже вел съемку, прильнув к окуляру.

Саша поднял бинокль. Городская делегация уже подошла к герцогу, и теперь посланные опустились перед ним на колени.

— Что там? — спросил Коля.

— Беседуют.

И вдруг герцог взмахнул рукой. Пешие воины, окружавшие делегатов, взмахнули мечами.

— Там что-то завертелось, — произнес встревоженно Саша.

— Рыцари двинулись, — сказал Олег, продолжавший съемку.

Это было видно уже невооруженным глазом, конный отряд рыцарей, опустив копья, двигался к мосту.

Народ у ворот закричал и толпой ринулся под охрану городских стен.

— Так и есть, — сказал Саша. — Они всех убили!

— Началось, — отметил Коля и истошно заорал выстроившимся на стене лучникам: — К бою, ребята!

Арбалетчик стал торопливо накручивать ворот своего орудия.

— Ворота, — кричал Коля. — Закройте ворота, дурни!

Городской шультгейс поднялся на стену в замешательстве.

— Господа, это невозможно, — не слишком решительно возразил он. — Герцог фон Дюрренштадт — владыка нашего города. Мы присягали ему на верность!

Олег тем временем уже поменял объектив и упросил одного из лучников произвести выстрел: исключительно для кадра. Тот выбрал стрелу поплоше, натянул тетиву и выстрелил, не прицеливаясь.

Довольный Олег похлопал его по плечу.

— Не стрелять! — закричал шультгейс и выхватил свой тонкий меч. — Если его светлости будет угодно наказать нас, это его право!

Рыцари уже неслись по мосту, и плащи их развевались. За ними спешили бегом пешие воины.

Крестьяне со своими повозками поспешно разбегались в стороны.

— Все пропало, — горько сказал Коля. — Сматывайтесь, ребята, сидите в гостинице и не высовывайтесь. Сейчас будет бойня…

— А ты куда? — крикнул ему вслед Саша.

Коля только махнул нетерпеливо рукой и скрылся.

Народ бежал по улицам, слышались испуганные крики, стоны, плач. Олег снимал эту панику с лестницы, спускавшейся со стены.

— Скорее давай, — торопил его Саша.

Они уже бежали по улице в толпе испуганных граждан, когда позади послышался конский топот. Олег повернулся и, охнув, схватился за камеру, увидев прекрасный кадр — наступающих конных рыцарей в узком проеме улицы, но Саша, схватив его на рукав, утащил в переулок.

Кое-как они добрались до гостиницы, хозяин которой поспешно закладывал окна толстыми ставнями.

— Что там? — спросил он их встревожено. — Говорят, будет штурм?..

— Уже, — ответил Саша, проходя мимо.

В комнате Олег торопливо сложил сумки на стол и подбежал к окну.

— Это то, что надо, — крикнул он Саше, накручивая завод.

Он стал снимать из окна уличные события, а Саша осторожно сел в кресло и перевел дух.

— Идут! — крикнул Олег. — Ах ты!.. Пленка кончилась!

Он подбежал к своим сумкам и стал торопливо менять кассету с пленкой. Саша поднялся и подошел к окну.

Какой-то человек бежал по улице, схватившись за голову. Промчались на конях несколько рыцарей.

Олег подскочил к окну и стал снимать.

Несколько пеших воинов в кольчугах окружили человека на улице у стены. Тот что-то жалобно объяснял им, но они не стали его слушать и зарубили на месте. Саша видел, как тот упал у стены окровавленный.

Один из воинов стал стучать ногой в дверь дома напротив. Ему помогал арбалетчик. Они выломали дверь и ворвались в дом, что-то воинственно крича при этом.

— Сейчас и к нам вломятся, — сказал Саша, стараясь казаться спокойным.

— Свободно, — согласился с ним Олег, продолжая съемку.

— Где-то у меня был вымпел герцога, — вспомнил Саша. — Достать, что ли? А то ведь и зарубят под горячую руку!

Он уже всерьез волновался.

Двое воинов волокли по улице женщину, таща ее за руки, и та отчаянно визжала. Тогда один из воинов пнул ее сапогом в бок, и она затихла.

Где-то вдали послышался душераздирающий крик. Из дома напротив доносился визг и грохот разгрома.

— Поищи вымпел, — сказал Олег, — и повесь на дверь.

— Да, да, — Саша отошел от окна, склонился над сумками и стал торопливо отбрасывать в сторону ненужные вещи.

— Нашел! — радостно крикнул он, доставая из чемодана прямоугольный шелковый вымпел с гербом герцога фон Дюрренштадта.

Он повернулся показать свою находку Олегу и в ужасе вскочил, отлетев к стене.

Олег Коркин лежал навзничь на полу, прижав к груди работающую камеру, и во лбу его торчала короткая и толстая арбалетная стрела. Все лицо его было залито кровью, и он уже не шевелился.

С улицы доносились крики и вопли. Шел грабеж, и те самые горожане, которые еще за два дня до того показали такую решительность в борьбе с отрядом барона фон Розендена, теперь безвольно сжались в своих домах, молясь лишь о том, чтобы беда прошла мимо их двери.

Сам герцог Рихард фон Дюрренштадт, очень похожий на чучело, сожженное в карнавальном празднестве, выехал на Соборную площадь в сопровождении пышного кортежа.

У ратуши на коленях стояли видные граждане, послушно склонив головы. Их вид выражал безусловное раскаяние.

Герцог спешился, подошел к ним.

— Мне нравится покорность наших подданных, — воскликнул он весело.

Сопровождавшие его господа также спешивались и подходили, бросив коней на попечение слуг. Подошел, шлепая длинными носами туфель, маленький человечек в клетчатом сюрко и разноцветных чулках, с капюшоном на голове. Это был шут Гримми, развлекавший герцога своими выходками и шутками.

— Гримми, — сказал ему герцог, — это ты говорил мне, что город Тиммесдорф восстал против своего сеньора? Я велю выпороть тебя за обман.

— Перед тобой послушные волы, — сказал тот. — А бычки еще резвятся!

— Значит, придется оскопить всех, — усмехнулся герцог.

Горожане смиренно молчали, стоя на коленях.

Прискакал на взмыленном коне рыцарь, остановил коня и спешился, гремя латами.

— Ваша светлость, — произнес он, став на одно колено. — Бунтовщики окружены в новом городе.

— Вешайте всех, — приказал герцог и, повернувшись к коленопреклоненных горожанам, спросил:

— А скажите-ка, уважаемые граждане города Тиммесдорфа, кто из вас является новым бургомистром, господином Паулицем?

Горожане осторожно подняли головы, и один из них осмелился ответить:

— Ваша светлость, господин Паулиц ранен рукою убийцы.

— Какая жалость, — произнес герцог. — Я так хотел его видеть. Так что же, господа! — продолжал он веселее, — я приехал посмотреть на ваш знаменитый карнавал, а застаю город в унынии!..

— Карнавал закончился, ваша светлость.

— Мы его продолжим, — пообещал герцог, и глаза его сверкнули.

Милости герцога

На улицах кое-где валялись трупы, повсюду было разброшено всякое тряпье и рухлядь. Монах склонился над умирающей женщиной, читая над ней отходную молитву, а какой-то человек рядом громко звал его к себе.

В сопровождении двух вооруженных воинов Саша шел к герцогу. Почти весь день он просидел в оцепенении перед телом своего друга, пока в комнату не вошел хозяин и не приказал слугам унести Олега. Саша со слезами пытался рассказать, каким хорошим оператором был Олег, но рассказ не получился, а затем пришли воины, разыскивавшие его по приказу герцога.

Все очень напоминало тот бал в ратуше, с которого началось их пребывание в городе. Пышно разодетые дамы и кавалеры заполнили зал, где-то в глубине играла музыка. На Сашу посматривали надменно и снисходительно.

Воины провели его по залу и остановились перед троном, на котором восседал герцог Дюрренштадт.

— Мессир! — радостно воскликнул герцог. — Милый наш волшебник! Как я соскучился по вас!

Саша склонил голову.

— Где же ваши друзья, мессир?

Саша вздохнул.

— Ваша светлость, мой друг Олле убит во время взятия города.

— Печально, — отозвался герцог безучастно. — А остальные?

— Я ничего о них не знаю.

Герцог щелкнул пальцами.

— Принесите!

Саша стоял усталый и безразличный ко всему.

Двое слуг принесли корзину, накрытую мешковиной.

— Загляните туда, мессир! — предложил герцог участливо.

— Славный подарочек, — хихикнул Гримми, сидевший у ног герцога.

Саша приподнял мешковину и вздрогнул. В корзине лежала окровавленная голова Коли Затейкина. Саша поспешно отошел, задыхаясь.

— Ваша светлость… — пробормотал он, весь дрожа.

— Да, да, — сочувственно кивнул герцог. — Мне тоже очень жаль, но ваш друг Николо возглавлял отряд мятежников.

Саша вытер рукавом вспотевший лоб.

— Я ничего не знал об этом, — произнес он с трудом.

— Вполне вероятно, — согласился герцог. — А знаете ли вы, где мы нашли вашу очаровательную жену?

Саша в ужасе широко раскрыл глаза.

— Она сердобольно ухаживала за неким Густавом Паулицем, — сказал герцог.

— Главным бунтарем в городе!

Саша упал на колени и заплакал.

— Ваша светлость, — всхлипывая, говорил он. — Умоляю, пощадите жену!..

— Это невозможно, мессир, — покачал головой герцог. — Мятеж должен быть наказан.

Саша упал на пол перед ним, рыдая.

— Мне нравится его супружеская верность, — объявил Гримми.

— Увы, увы, — вздохнул герцог, — это такая редкость в наше время.

Все вокруг засмеялись.

Гримми поднял голову и сказал:

— Послушай, братец, а пусть он ее выкупит!

Герцог озадаченно поднял бровь, затем усмехнулся.

— Это дельное предложение! Мессир!..

Двое слуг подняли на ноги заплаканного Сашу.

— Слушайте мое решение, мессир, — провозгласил герцог.

Все затихли. Саша, всхлипывая, утирал слезы.

— Я устраиваю бал, — сказал герцог. — По случаю карнавала. И вы должны достойно потешить нас новой живой картиной. Именно так вы сможете выкупить свою жену. Вы согласны?

— Да, — сказал Саша поспешно.

— Завтра к вечеру?

— Да, — сказал Саша.

— Ступайте, мессир, — благодушно позволил герцог. — Я не посмею мешать вашему творческому горению.

Саша вернулся в гостиницу почти бегом. Он знал, что должен непременно поразить всю эту толпу разряженных попугаев, которую он теперь просто ненавидел, и он приблизительно представлял себе, что их сможет поразить. Он потребовал от хозяина свет к себе в комнату и начал лихорадочно работать.

В его блокноте были записаны все планы, отснятые оператором, и прежде, чем заниматься монтажом, Саша принялся монтировать будущий фильм на бумаге. Прежде всего, он знал, нужно побольше красивостей, пейзажей и торжественных мероприятий. Обязательно нужны были портретные съемки герцога и всех значимых при дворе лиц, начальственные профаны всех эпох млеют, когда видят себя со стороны. И что-нибудь аттракционное, поражающее глаз. Благо, они наснимали всего предостаточно.

В комнате горели три факела, и свет их был болезненно желтый.

В этом свете Саша торопливо работал. Он просматривал пленку на свет, отсчитывал кадры линейкой, записывал их содержание в записную книжку, резал пленку и склеивал ее на монтажном прессе. Работа была кропотливая и однообразная, но понемногу фильм собирался и, прокручивая собранный материал на ручной перемотке, Саша уже представлял будущий эффект от просмотра.

Кто-то громко ударил в дверь, и Саша настороженно обернулся. Вошел слуга с фигурным подсвечником, внимательно оглядел комнату, подняв подсвечник над головой, и только после этого отступил в сторону.

Саша отложил пленку, отодвинул монтажный пресс и потянулся за сигаретой, глядя на дверь с интересом.

Вошла принцесса Эльза, укутанная темным плащом. Саша поднялся, кивнул ей, прикурил от пламени и сел.

Принцесса нетерпеливо махнула рукой, слуга чинно, всепонимающе поклонился, поставил подсвечник на пол и вышел.

Принцесса сбросила плащ и посмотрела на Сашу с торжеством.

— Вы удивлены?

— Некогда, ваше высочество, — сказал Саша. — Я работаю.

— Вздор, — сказала принцесса и прошла в комнату. — Оставьте это!..

Он небрежно взяла со стола кусок пленки и бросила его на пол. Саша только сдержанно вздохнул.

Принцесса недовольно топнула ногой.

— Ну, полно, мессир! Вы же знаете, чего мне стоило прийти к вам!

— Чего бы вам это ни стоило, — сказал Саша, — я вас не звал.

Принцесса выпрямилась, как от пощечины.

— Вот как… — проговорила она холодно.

Саша еще раз затянулся и затушил сигарету в крышке от коробки с пленкой.

— Простите, — он неловко поднялся со стула. — Я очень устал. Я должен сделать эту картину к завтрашнему вечеру. Вы же знаете, моя жена…

— Вы полагаете, что она еще жива? — усмехнулась принцесса.

Саша раскрыл рот и только потом испугался.

— Что вы говорите, ваше высочество? — хрипло спросил он.

Принцесса еще усмехнулась, прошла мимо него и села в кресло, стоявшее у стены.

— Герцог обещал мне! — сказал Саша в отчаянии.

— Глупости, — резко отвечала принцесса. — К тому же герцог здесь ни при чем. Эту дрянь удавили по моему приказу. Вы довольны?

Саша судорожно вздохнул и сел, потому что ноги уже не держали его.

— Зачем? — задал он глупый вопрос.

— Зачем? — переспросила принцесса. — После того, как она посмеялась надо мной на балу… Я не прощаю насмешек, мессир!

— О чем вы? — с тоской переспросил Саша. — Как она посмеялась?..

Принцесса снисходительно кивнула головой.

— Я так и думала, — проговорила она. — Мужчины, как правило, чудовищно невнимательны в таких вещах.

Саша склонил голову и прошептал.

— Уходите…

— Не притворяйтесь, мессир, — покачала головой принцесса. — Вы не любили ее!

— Это мое дело, — пробормотал Саша.

— Нас с вами связывает нечто большее, — уже взволнованно заговорила принцесса. — Вы должны признать, что я победила ее!

Саша поднял голову и посмотрел на принцессу с изумлением.

— Да, да, да! — сказала та. — Пусть теперь в аду блещет своим остроумием! И теперь вы только мой!..

Она поднялась.

— Мессир, — прошептала она так, что эхо звенело в ушах. — Не будьте жестоким. Я вновь становлюсь на колени…

Она опустилась на колени, склонив перед ним голову.

Саша вскочил, глядя на нее с ужасом.

— Уходите сейчас же!.. — вырвалось у него.

Принцесса склонилась к самому полу.

Саша подскочил к двери и крикнул:

— Эй, слуга!..

Тотчас в дверь из темноты выступил слуга.

— Ее высочеству плохо, — сказал Саша, глядя в сторону. — Помогите ей.

Слуга вошел, закрыл дверь и остановился, скрестив руки на груди.

Принцесса засмеялась, стоя на коленях на полу. Смех ее не был истерическим, в нем были лишь досада и разочарование.

— Помогите мне подняться, мессир! — выкрикнула она.

Саша глянул на каменную физиономию слуги, словно спрашивая разрешения, потом осторожно подошел к принцессе и, взяв ее под локти, легко поднял на нога.

Принцесса тяжело вздохнула и медленно подняла голову, глянув в лицо Саше, который пытался смотреть в сторону.

— Гримми не зря беспокоится за свое место, — сказала она насмешливо. — Из вас получится выдающийся шут.

Она обошла его стороной и усталыми шагами подошла к двери. Слуга раскрыл дверь и склонился. Принцесса повернула голову в сторону Саши, печально улыбнулась и произнесла:

— Прощайте, мессир. Вы были мне приятны.

— Прощайте, — сухо отозвался Саша.

— Кстати, — добавила принцесса от самого порога. — Я приходила убить вас. Но вы не стоите этого…

Саша даже не шевельнулся.

Они вышли, закрыв за собой дверь. Фигурный подсвечник с пятью свечами, внесенный слугой, остался стоять на полу у двери.

Саша подошел, поднял его и поставил на стол. Его вдруг охватила сильная нервная дрожь, он сжался, сев в кресло и обхватив себя руками. Потом вскинул голову, услышав какой-то шорох у двери. Некоторое время он сидел, затаив дыхание, потом вскочил, осторожно подошел к двери и закрыл ее на засов.

Еще пододвинул к двери тяжелую скамью, сверху взгромоздил два стула. Оглядев с удовлетворением эту баррикаду, он машинально вытер руки, сел за стол и раскрыл очередную коробку с пленкой. Но тут неотвратимость совершившегося дошла до него, он взмахом руки смел все со стола и зарыдал, уткнувшись лицом в руки.

Последний сеанс

Когда вечером его вели во дворец, улицы города уже были очищены от последствий штурма, но их безлюдностъ подавляла еще больше.

Саша нес коробку с фильмом, а сопровождавшие его воины тащили проектор и аккумуляторы. Последние два часа Саша посвятил тому, что заряжал эти аккумуляторы на велотренажере.

На Соборной площади Саша остановился, окинув взглядом собор.

— Иди, иди, — поторопил его воин.

Саша кивнул головой и пошел дальше.

В зале уже собрались люди, готовые к просмотру. Герцог с герцогиней сидели в креслах впереди, неподалеку от них сидела принцесса, дамы и кавалеры заполняли остальные места. С запоздалым сожалением Саша подумал о том, что для этих людей кино еще что-то значит.

Он заправил пленку в проектор, захлопнул крышку. Медленно вышел к экрану, оглядел всех и улыбнулся.

— Чем вы нас порадуете, мессир? — весело спросил герцог.

— Сегодня я закончил свою последнюю живую картину, — сказал Саша, как и полагалось, чуть робко. — Я вложил в нее все свои силы и надеюсь на ваше снисхождение. Эту новую картину я посвящаю герцогу фон Дюрренштадту!

— Благодарю вас, мессир, — улыбнулся герцог.

Саша подошел к проектору и громко сказал:

— Потушите свечи!

Слуги быстро потушили свечи, и в зале возникла тьма. Затрещал проектор, и на экране появилось изображение.

1. Веселая гадалка Катарина улыбается и подносит к губам дудочку.

Саша нажал клавишу магнитофона, и раздались вступительные аккорды органной музыки, записанной в соборе. На экране появились титры:

«КАРНАВАЛ»
Режиссер-постановщик — А. Горелов

Оператор-постановщик — О. Коркин

Ассистент оператора — Н. Затейкин

Администратор — М. Горелова

2. Поднимается 6 небо готический собор.

В зале все ахнули. Им еще не доводилось видеть натурных съемок.

3. Органист опускает руки на клавиши органа.

4. На троне сидит герцог фон Дюрренштадт.

В зале послышались восторженные крики.

5. Кланяются дамы и кавалеры.

6. Стоят строем конные рыцари.

7. Стоит на колене у городских ворот шультгейс города.

8. Бургомистр Бомзе склоняется в поклоне.

9. Почтительно кланяется, сняв шляпы, народ.

10. И только грязный взъерошенный мальчишка смеется, указывая пальцем.

11. Герцог хмурится.

12. Рыцари опускают копья.

13. Толпы народа бегут по улицам, испуганно оглядываясь.

14. Рыцари трогают коней.

15. Продолжает свою игру органист.

16. Кричит с повозки женщина на базаре.

17. Воины убивают человека на улице.

18. Воины ломают дверь, врываясь в дом.

19. Воины волокут по улице женщину.

20. Гадалка Катарина горит в огне костра.

21. Висят повешенные на дереве.

22. Герцог удовлетворенно улыбается.

23. Дамы и кавалеры кланяются перед началом танца.

24. Идет большая жратва за длинным столом в ратуше.

25. Собаки грызутся из-за кости.

26. Одинокая собака бежит по пустой улице города.

27. Натягивается лук.

28. Дамы и кавалеры церемонно танцуют.

29. Герцог весело смеется.

30. Играет органист.

31. Срывается и улетает вдаль стрела.

32. И вспыхивает карнавальный костер.

33. Герцог озабочен.

34. Играют, пританцовывая, веселые карнавальные музыканты.

35. Барон фон Розенден встревоженно оглядывается.

36. Шествует веселый карнавал.

37. Дамы и кавалеры застывают в танце.

38. Зато на карнавальной площади танцуют вовсю.

39. Играет органист.

40. Висит перед ратушей тело барона.

41. Горит на площади чучело герцога.

42. Радостно смеется гадалка Катарина…

В этом месте крики заглушили органную музыку, вскочившие рыцари рубили мечами экран, свалив его на пол, но Катарина продолжала смеяться со стены зала.

— В огонь колдуна! — поднявшись, выкрикнул герцог.

Но музыка продолжала литься из упавшего под кресла магнитофона.

Под эту музыку Сашу выволокли на площадь и бросили на землю.

Под эту музыку затаптывали воины аппаратуру, круша на мелкие кусочки камеру и объективы.

Под эту музыку избитого и оборванного Сашу привязали к столбу и обложили кругом вязанками хвороста.

Саша поднял голову и увидел перед собою собор, образ духовности и красоты. И, не чувствуя больше страха, он улыбнулся храму.

Костер загорелся.

Был уже поздний вечер, и в этих сумерках костер казался особенно ярким. Пламя костра отражалось на стенах и колоннах собора, так что казалось, что храм горит вместе с Сашей.

И город, и люди, метавшиеся вокруг огня, казались серыми призраками в сравнении с живым и ярким пламенем этого костра.


Оглавление

  • На лесной дороге
  • Славный город Тиммесдорф
  • Прием в ратуше
  • Бал у бургомистра
  • Ночь средних веков
  • Прогулка по городу
  • Сюрпризы барона фон Розендена
  • Ночные приключения и последствия их
  • Пепел колдуньи
  • Восстание
  • Карнавал
  • Штурм города
  • Милости герцога
  • Последний сеанс