Сказочные повести скандинавских писателей [Синкен Хопп] (fb2) читать постранично, страница - 3

растеряться, когда на вас обрушивается каскад забавных происшествий, смешных эпизодов, загадочных нелепиц, шуток, «перевертышей»! Как не упустить главное? Надо прежде всего помнить, что это сказка, идущая вслед за мечтой, за фантазией самого ребенка — мальчика Юна. И уж если он вообразил, что мелок волшебный, а плохо нарисованный мелом на заборе мальчик — живой, значит, так оно и будет в сказке. Мечта ребенка станет в ней комической реальностью. Ведь, как и колдунья, обронившая волшебный мелок, Синкен Хопп умеет колдовать — превращать в реальность желаемое. Уже сам этот факт становится в книжке одним из источников веселого юмора. Софус одновременно и живой, и нарисованный. Ему все время грозит опасность намокнуть — тогда мел сотрется и он потеряет ноги или живот. Это дает ему основание быть трусишкой, а Юну всякий раз бросаться ему на помощь со своим волшебным мелком. Так строятся их отношения, так намечаются характеры. И вот возникает типичная для такой книжки пара, знакомая нам хотя бы по «Малышу и Карлсону». Трусишка, хвастунишка, сластена Софус мечтает о славе, любит принарядиться и не любит чистить свои ботинки — «уж слишком это скучно!» Он как бы «берет на себя» многие обычные детские недостатки; он, если хотите, забавная карикатура, нарисованная ребенком мелом на самого себя. Он еще не совсем настоящий — как деревянный Пиноккио, как Буратино. Ему только предстоит еще стать человеком, и он понемногу меняется, даже внешне, но и в конце книги все-таки остается с «приставным носом», то есть гротеском, веселым шаржем на детство.

Однако и добрый, смелый, всегда готовый на действенную помощь Юн, верный друг, тоже не лишен комических детских качеств — он мечтает прославиться, чтобы ему поставили статую на площади, огорчается от перспективы «умываться среди бела дня», любит поучать, повторяя слова взрослых: «Смотри, обращайся с ним аккуратно!» «Сам-то он, конечно, всегда был прав, и поэтому очень старался указать другим на их недостатки», — шутит писательница. Так, соблюдая меру и такт, Синкен Хопп противопоставляет эти два характера, заставляя читателя улыбаться, а то и смеяться, узнавая самого себя. И это всего лишь один из бесчисленных оттенков ее смеха, одно из многих направлений ее юмора — так сказать, направление «педагогическое», включающее, впрочем, и комическую критику самой педагогики, если она назойлива и нравоучительна.

Но смех Синкен Хопп направлен не только на этическую оценку характеров и поведения героев. Ее лирический юмор, делающий рельефнее смешные недостатки ребенка и подсказывающий отношение к ним, сменяется часто, особенно во второй части книги («Юн и Софус»), острой социальной сатирой. Однако ее вкрапленная в повествование пародия на нравы родной «Розвегии», да и не только Розвегии, — на устаревшие законы, на правительство, «спящее глубоким сном», на прессу, отданную на откуп малограмотному троллю Кумле (а ведь тролли в скандинавском фольклоре — нечистая сила), на моду и рекламу, на преклонение перед всем американским, на «историческую науку», на бизнес, который делается из чего угодно, даже из национального своеобразия и вековых традиций народа, — пародия эта создана средствами детской игры и потому смешна, хотя и по-разному, и ребенку, и взрослому. Ребенка она предупреждает и воспитывает его отношение к подобным явлениям, причем не назиданием, а смехом, взрослого же заставляет посмотреть на давно знакомое другими глазами, рассмеяться, увидев привычное в шаржированных сценках из круга детского опыта. Законы устарели, и потому в яслях сосут из бутылочек молоко старички и старушки. Король и в самом деле спит вот уже «сто лет» во дворце вместе со спящей красавицей, а новые законы издают вместо него «разные самозванцы» вроде Юна и Софуса. Дворец вместе с парком демонстрируют иностранным туристам, и «разные предприимчивые типы», вроде Юна и Софуса, наживают на этом капитал. В «Ведомостях Кумле» то буквы в словах перепутаны, то большие буквы вместо маленьких напечатаны, да и какую чепуху там пишут! Даже свобода и демократия пародируются в детском разговоре: «Разве у нас в стране нет свободы? Разве мы не имеем права выговаривать слова так, как нам заблагорассудится?» А как смешон «молированный буфешкаф», пародирующий мещанское увлечение мебелью, или мундир со звездочками из цветных стеклышек! И как «по-детски», но четко формулирует писательница свое кредо, свое суждение об истинных ценностях: «Но, когда они захотели похвастаться кошельком, его не оказалось — Софус потерял его. Впрочем, это было не так уж страшно. Главное, он сберег скрипку». Отражение «взрослой жизни» в зеркале детского понимания и детской игры неизбежно комично, так как настоящие реальные связи подменяются здесь связями внешними, зримыми, причем причина и следствие часто меняются местами («А почему ты знаешь, что болен?..» «Потому что лежу»). Для кого же написана такая пародия? Для ребенка или для взрослого?

В хорошей детской книжке такая сцена