Побег [Юрий Алексеевич Пупынин] (fb2) читать постранично

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля —

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальнюю трудов и чистых нег.

А. С. Пушкин. Пора, мой друг, пора!

Часть I. В МИРЕ ГРЕЗ

1

Он раскрыл книгу, которую купил случайно, попавшись неизвестно на какой крючок. Книг не покупал давно. Во-первых, некуда было ставить в тесной квартирке: домашний стеллажик просто уже давился ими, не в силах поглотить. Во-вторых, какие же книги в эпоху Интернета? О нет, они еще не погибли, просто, покопавшись, можно книгу разыскать где-нибудь на сайте, простодушно ее уворовавшем, либо уж купить на лазерном диске, на ослепительном и резком, похожем на императив, «сиди».

Начиналось скучно: поворачивалась, освещаясь с разных сторон нудным автором, какая-то женщина, — стоя, сидя, лежа на диване, едучи в автобусе. Он сам не знал, почему не захлопывает, все продирается сквозь какие-то вопросы к ней и ее неумные ответы. Спустя несколько абзацев она отчего-то поскользнулась и упала. Стала вставать, будучи наконец поименована Бабушкиной Ольгой Михайловной. И тут он понял, что выбирающаяся из-под колес описываемой истории героиня является его родной сестрой. Та как раз была Бабушкина по мужу.

Как? Что? Почему ее взяли в повествование, да еще поместив в самое начало? Не успев обдумать это, несколько ниже он уже читал ее прямой вопрос:

— Есть ли среди читателей Капустин Олег Михайлович? Отзовись!

— Да, есть, — хрипло отозвался он и ощутил с изумлением, как оказался рядом с нею, обнимаемый и целуемый.

Они находились в какой-то неизвестной стране, читал он далее, под названием Боруния. По отменному качеству ветчины она была похожа на Германию, зато по сладкой, до невозможности пряной селедке — на Швецию. Населяли ее поровну все три основные расы: белая, желтая и черная, так что даже неясно было, кто был борунцем изначально, а кто понаехал из других мест. По селедке и ветчине Олег Михайлович склонялся к Европе и, соответственно, белому старшинству, но по количеству китайских ресторанов допускал и восточный вариант. Это могла быть и Южная Африка, где тоже в целом неплохо с комфортом и копченостями.

У сестры было спрашивать бесполезно, в географии была слаба.

— Мне-то что? Живу! — говорила она.

Язык был как везде: английский и еще какой-то другой, неясный.

Ольга, дипломированный инженер, работала горничной в гостинице. Работа была случайной. Ну а в России, матушке России, разве не случайно работала она последние годы, то продавая книги с лотка, то распространяя какой-то препарат, вылечивающий от всего, если его принимать не менее трех месяцев, следуя непростой инструкции?

Олег не был избалован путешествиями, поэтому больше помалкивал, вглядываясь в улицы с чистенькими, большей частью серыми домами. Они частично удовлетворяли его тоску по порядку, которого не хватало дома.

Шел уже второй день из тех, что он проводил у сестры. Она дала ему автобусную карточку, чтобы он поездил по городу, несколько денежных купюр с чопорными дамами без сережек и в строгих темных платьях, а также мужчинами в костюмах и галстуках. Среди мужчин попалась пара китайцев, а одна дама была явной негритянкой. Вопрос о части света оставался открытым.

Книга ему все больше нравилась. Он двигался по ней не спеша, стараясь ничего не упустить. В маленьком кафе под навесом к заказанному им крепкому, как коньяк, эспрессо бесплатно подали маленькую шоколадку. Браво, автор!

Он зашел в универмаг, где от обилия хороших, но абсолютно ему ненужных рубашек, пиджаков и, конечно, блузок, платьев и элегантных женских трусиков заскучал. Это место показалось ему немного затянутым, но, может быть, он просто был не в настроении.

Олег вежливо, но быстро прошел все четыре этажа и вернулся на улицу. Текла неторопливая борунская жизнь. По ходу повествования она пока особенно не разъяснялась. «Ничего, постепенно все пойму из контекста», — спокойно думал он.

Вернувшись к сестре, он вскользь поинтересовался: а где же муж ее, Бабушкин Сергей? В ответ та понесла какую-то околесицу о том, что в повесть его не взяли, что она из-за этого долго страдала и рвалась вон из героинь. Олег удивился про себя: ну какая она героиня? Всегда до смерти боялась лошадей и пожаров, даже слушать про них не терпела. Пекла потихоньку изумительные печенья и эту — как ее? — шарлотку с яблоками.

Единственный ее подвиг состоял в том, что она никогда не сердилась. По крайней мере так, как многие дамы, то есть не повышала голос, не припечатывала обидными словами, никого не обвиняла с прискорбием. Обидит ее Олег случайно или мать грубоватым поучением заденет — она просто замолчит, как бы потрясенная. Далее все зависело от глубины обиды. Если мелкая, через пять минут заговорит как ни в чем не бывало, ни словом не