КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 710588 томов
Объем библиотеки - 1388 Гб.
Всего авторов - 273939
Пользователей - 124923

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

Михаил Самороков про Мусаниф: Физрук (Боевая фантастика)

Начал читать. Очень хорошо. Слог, юмор, сюжет вменяемый.
Четыре с плюсом

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Влад и мир про Д'Камертон: Странник (Приключения)

Начал читать первую книгу и увидел, что данный автор натурально гадит на чужой труд по данной теме Стикс. Если нормальные авторы уважают работу и правила создателей Стикса, то данный автор нет. Если стикс дарит один случайный навык, а следующие только раскачкой жемчугом, то данный урод вставил в наглую вписал правила игр РПГ с прокачкой любых навыков от любых действий и убийств. Качает все сразу.Не люблю паразитов гадящих на чужой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Влад и мир про Коновалов: Маг имперской экспедиции (Попаданцы)

Книга из серии тупой и ещё тупей. Автор гениален в своей тупости. ГГ у него вместо узнавания прошлого тела, хотя бы что он делает на корабле и его задачи, интересуется биологией места экспедиции. Магию он изучает самым глупым образом. Методам втыка, причем резко прогрессирует без обучения от колебаний воздуха до левитации шлюпки с пассажирами. Выпавшую из рук японца катану он подхватил телекинезом, не снимая с трупа ножен, но они

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
desertrat про Атыгаев: Юниты (Киберпанк)

Как концепция - отлично. Но с технической точки зрения использования мощностей - не продумано. Примитивная реклама не самое эфективное использование таких мощностей.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Влад и мир про Журба: 128 гигабайт Гения (Юмор: прочее)

Я такое не читаю. Для меня это дичь полная. Хватило пару страниц текста. Оценку не ставлю. Я таких ГГ и авторов просто не понимаю. Мы живём с ними в параллельных вселенных мирах. Их ценности и вкусы для меня пустое место. Даже название дебильное, это я вам как инженер по компьютерной техники говорю. Сравнивать человека по объёму памяти актуально только да того момента, пока нет возможности подсоединения внешних накопителей. А раз в

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Соловьём залётным... [Юрий Александрович Фанкин] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Юрий Фанкин СОЛОВЬЁМ ЗАЛЁТНЫМ…


1

Ранней солнечной осенью, под лепет падающих листьев, так похожих на спокойный шорох “слепого” дождя, писатель Полудин возвращался из продуктового магазина в свою квартиру. И вдруг, подходя к подъезду, он ощутил неожиданный толчок в спину. Толчок не был бесцеремонно-грубым – он даже походил на давно забытую детскую шалость. И всё же в этом толчке угадывалась обидная жёсткость.

Полудин оглянулся и никого не увидел.

За его спиной стояла… старость.

Как только перевалило за семь десятков, Полудин по-другому ощутил движение времени. Казалось, остатние годы обрели особые, полётные, крылья: не успеешь с весной распроститься, как слёзная осень в окна стучится. Накопилась возрастная усталость, которую многие люди, не особенно вдумываясь, склонны принимать за лень. И всё чаще, несмотря на свою изжитость, у Полудина возникало странное ощущение возвращения в детские годы: так же, как когда-то, стал белым волос, появилась неустойчивая – впору материнскую руку ищи – походка, а голос истончился до ломкости.

Ему часто вспоминалась бабушка по отцу, Варвара, прожившая почти сто лет. Угнетённая немощью, она не раз обращалась к Богу: “Господи! Когда же ты возьмёшь меня к себе?” Тогда, в пору беззаботной молодости, Полудин не понимал эту искреннюю мольбу. Казалось, бабушка в душе лукавит и ищет у ближних обыкновенного сочувствия.

Теперь Полудин с особым интересом разглядывал в семейных альбомах старые фотографии. Он сравнивал знакомые лица с обликом тех, кто давным-давно ушёл в мир иной, и ему становилось грустно. Он замечал, что некий, “усреднённый”, образ человека терял черты былой открытости и простодушия.

Порой, мысленно отстраняясь от всего бренного, Полудин ощущал себя каким-то пришельцем, невольным соглядатаем в земной жизни, и тогда многие человеческие поступки виделись ему нелепыми, непонятными, да и сам телесный облик человека вызывал у него удивление.

Перед ним, как и перед каждым человеком, оказавшимся на обрыве земной жизни, вставал неумолимый, волнующий своей тревожностью, вопрос: а что будет дальше? Да, тело бренно. Да, душа бессмертна. Но что ожидает весь род человеческий? Рано или поздно, по своей вине или по воле Божьей, человечество исчезнет, повторив судьбу отдельного человека. Гениальные книги превратятся в прах. Навсегда умолкнет земная музыка. И каково будет нашим осиротевшим душам, лишившимся церковного поминовенья? Кто вспомнит нас на безлюдной Земле, которая тоже не вечна и когда-то превратится в бесплодную пыль? И как, видя такое будущее, не опустить бессильно руки и не впасть в тяжкий грех уныния и безразличия?..

Полудин мучился, осознавая бесполезность своего писательского труда, и всё же, в силу какой-то непонятной инерции, подходил к своему письменному столу, где застыла как изваяние его пишущая машинка, и начинал, как он выражался, “отаптывать место” для новой повести: записывал на маленьких листочках отдельные слова, фразы.

Он знал, о чём будет писать, но, чтобы стронуться с места, не хватало первой фразы. Этой фразе Полудин придавал особый, магический смысл. Эта фраза могла быть короткой, простой. Она могла быть довольно длинной, цветистой. Но в любом случае первая фраза должна была тронуть душу и вызвать неудержимое желание писать дальше. Писать, как дышать. Не считаясь со временем и со своими сомнениями.

Полудина волновали картины былой охоты. Перед глазами вставал покойный отец – страстный охотник по перу, и, отдавшись воспоминаниям, в каком-то блаженном забытьи, Полудин тянулся к стене, где висела его ижевская двустволка. Он оглаживал приклад, трогал замершие курки, и ему явственно, как будто это было вчера, слышались терпеливые отцовские наставления: “Левый глаз закрой! Твёрже стой! Крепче прижимай приклад к плечу! Мушку веди снизу вверх! Так, так… Довёл до цели, притаил дыхание – и плавненько-плавненько нажимай курок…”

Постаревший Полудин, прищурившись, начинал целиться в чучело глухаря. Дуло немножко гуляло, и Полудину понадобилось время, чтобы успокоить его.

Однажды, когда он намеревался спустить курок, в его кабинет заглянула жена:

– Ты что делаешь?

– Да вот… – замялся Полудин. – Охочусь!

– Убрал бы ты его подальше! – посоветовала жена. – От греха…

– Куда подальше? – возразил Полудин. – В землю, что ли, закопать?

И, вернув ружьё на прежнее место, начал копаться в раздвижном ящике с патронами, ища спичечный коробок с использованными дробинами. Как утверждал старый охотник Ерофеич, патрон с такими дробинами никогда не даст “пуделя”, точно поразит цель. “Счастливая” дробь, подобно первой художественной фразе, будоражила воображение Полудина.

“А не махнуть ли мне в деревню, к Полковнику?” – думал он. Когда он отвлекался от своей немощи, это желание казалось ему таким простым, сбыточным.

Полковник, брат жены Полудина, почти его одногодок, проводил всё