Поручик (СИ) [Евгений Адгурович Капба] (fb2) читать постранично, страница - 2

уселись по местам.

   - Ваше благородие, не хотите бараньей похлебочки?

   - Это как это, господин вахмистр? Какая-такая баранина? От тыловиков вроде не поступало...

   - От них вообще мало чего поступает... Тут вчера цеппелин хутор разбомбил, люди-то в погребах спрятались, а баран вот не уберегся. Так хотите?

   - А-а, давай.

  Я подсел к котлу, взял чистую ложку и зачерпнул варева. Как говорила моя мама, пока горячее - пойдет.

  Солдаты рассуждали о войне и политике. Меня им бояться было нечего, я пулеметной команде не начальство, да и вообще... Я мало кому начальство. Заместитель командира штурмроты, поручик, кавалер ордена святого Георгия IV степени. Солидно звучит, а? А по-настоящему - студент-недоучка, закончивший офицерские курсы по ускоренной программе и брошенный на фронт 'затыкать дыры'...

  Солдаты говорили.

   - Когда этих побьем, что делать будем?

  - Вон, Степной фронт с лоялистами не справляется. Небось туда перебросят. Нет, вахмистр, вот, ты вроде умный мужик, можешь мне объяснить, как можно быть такой сукой, как лоялист?!

   - Ладно тебе, Панкратов! Хорош кипятиться! Мы здесь с тобой баранью похлебку наяриваем, а лоялисты, небось, сухпай фирменный, оттуда...

   - Да хоть икру красную! Нет, я понимаю - Протекторат. Воюют себе и воюют. Как люди. Ясно где свои, где чужие, кто друг, а кто - не очень. Одно слово - цивилизация! А лоялисты!? Вроде ж свои в доску, а ведь хуже зверей! Ваше благородие, что скажете?

  Я отложил ложку и посмотрел на Панкратова. Это был молодой голубоглазый солдат, одного со мной возраста. Волосы коротко пострижены, на щеке - свежий шрам. Наверное, идейный.

   - А я вот что скажу, рядовой Панкратов. Мы сейчас воюем за что, как думаешь?

   - Как это? За Его Высочество Регента, Святую Веру и Великую Империю! - он так и произнес это все, с большой буквы.

  Я заметил, как вахмистр улыбнулся уголком рта и пригладил усы, чтобы скрыть улыбку.

   - Рядовой Панкратов, - медленно проговорил я, - Не знаю как вы, а я воюю за то, чтобы мои близкие не голодали, чтобы мы с вами через пару лет могли спокойно работать, и, кроме того, чтобы ни я, ни вы, ни какой-либо другой наш человек не унижался перед чужим дядей. А обеспечить это все может только, как это? Его Высочество Регент, Святая Вера и Великая Империя, которой пока нет. Но обязательно будет.

  Панкратов смотрел на меня непонимающе все время, пока я высказывался, и только под конец, когда я начал говорить, ну, все с большой буквы, он утвердительно кивнул. А потом спросил:

   - А лоялисты?

   - Ну-у, как тебе объяснить? Лоялисты - это те, кто готов унижаться перед чужим дядей, чтоб сейчас поесть фирменный сухпай.

   - Я ведь и говорю - сволочи! За ноги людей на опоры вешают...

  Тут в разговор вступил Фишер. Он был подносчиком патронов в пулеметной команде, поскольку ни на что другое не годился. Интеллигент до мозга костей, худой, сутулый и с пенсне на носу. Так вот, Фишер сказал то, о чем я давно думал:

   - Послушайте, - заговорил Фишер, - а ведь там, в окопах у лоялистов, сейчас сидят какие-нибудь парни, и точно так же, на точно таком же языке называют нас фашистами, оборванцами и Бог знает как еще. И вспоминают, что мы людей в синей форме расстреливаем без особой волокиты.

   - Так это ж лоялисты! - возмутился Панкратов, - Если синяя форма - значит сволочь, это даже моя бабушка знает!

   Фишер почесал макушку и, задумчиво глядя на Панкратова сказал:

   - И свой Панкратов у них есть. Только стрижка у него не короткая, и ругает он нас почем свет стоит. Мол, имперцы такие-сякие... И бабушка у того, ихнего Панкратова, тоже есть...

  Я что-то стал терять нить разговора, встал, кивнул вахмистру и вышел.

  Луна выглянула из-за туч, и неверный серебряный свет окрасил траншеи, поле, изрытое воронками, колючую проволоку и все остальное в замогильную цветовую гамму.

  Откуда-то со стороны окопов второго взвода неслись звуки песни, я решил пойти послушать. По пути я встретил Стеценко, который сидел на краю окопа и ковырял что-то в подошве ботинка, бубня матерно под нос. Когда он меня заметил, то ругнулся и заявил:

   - Пропалил подошву насмерть! Заснул, пока тебя не было... Сучья печка!

  Я подумал, что печка моя, и, значит, он сейчас меня назвал сукой. И даже не заметил