Пьесы [Аширмурад Мамилиев] (fb2) читать онлайн

Пьесы

НА РАСПУТЬЕ Драма в двух действиях

60-летию образования Союза Советских Социалистических Республик посвящается

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М.  И.  К а л и н и н.

Г е л ь д ы - Б а т ы р.

Г е о р г и й  А н т о н о в.

К е л ь д ж е.

К а л а ш и н.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и.

М е р д а н - П а л ь в а н.

М у р а д - Г ю р з а.

А з а т - Ш е м а л.

М а р и я.

С а п а р.

А т а - Т ю р к.

С а х р а г ю л ь.

С е к р е т а р ш а.

С т а р и к  т у р к м е н.

Б о й ц ы  д о б р о в о л ь ч е с к о г о  о т р я д а.

Н у к е р ы, б а с м а ч и.

М и л и ц и о н е р ы.

События происходят в 1920-х годах.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Приемная М. И. Калинина в Ашхабаде. В кабинете стол, стулья, диван и кушетка. Одна из дверей ведет в кабинет М. И. Калинина.

За столом  с е к р е т а р ш а.

Открывается дверь. В приемную заглядывает  с т а р и к  т у р к м е н.

С е к р е т а р ш а (усталым голосом). Отец, опять вы?! Умоляю вас, поймите же, нет сейчас Михаила Ивановича. Нет, нет! Сколько раз можно говорить одно и то же? Вы по-русски понимаете?

С т а р и к. Мал-мал понимай, дочка. Я ведь издалека приехал. Очень важный дело есть. Очень надо, пойми. Очень издалека.

С е к р е т а р ш а. Откуда бы вы ни приехали, отец, товарища Калинина сейчас нет. Приходите завтра утром.

С т а р и к. Вах, но ведь я… Когда это утро будет?.. Не скоро, дочка. Вах-вах!..

С е к р е т а р ш а. Да не вздыхайте вы, пожалуйста. Все напрасно, отец. Домой идите, домой. Если у вас есть заявление или жалоба, оставьте мне, я передам лично товарищу Калинину. Вы написали заявление?

С т а р и к. Вах, дочка!.. Если бы я мог писать заявления, разве бы я был сейчас здесь? Я был бы мирзой! Большим начальником!

С е к р е т а р ш а. Отец, дорогой, ну, пожалуйста, поверьте мне, Михаил Иванович придет не скоро.

С т а р и к. Хорошо, дочка, тогда я буду ждать Калин-джана на улице. (Исчезает.)

С е к р е т а р ш а (ворчит). Очень трудный день. И вчера был трудный. Все хотят видеть Михаила Ивановича. И у всех, разумеется, самые важные, самые неотложные дела. Люди идут и идут. (Направляется в кабинет Калинина.)

Дверь открывается; в приемную, ступая на цыпочках, входит  К е л ь д ж е. В руках у него большая палка-посох. Он делает несколько шагов по комнате. В приемную опять заглядывает  с т а р и к  т у р к м е н.

К е л ь д ж е. Это самое… Нельзя, нельзя. Эй, как тебя там?.. (Пытается закрыть дверь.) Нельзя, говорю, сынок!

С т а р и к. Я — сынок?! Это ты мне — сынок! И почему нельзя? Тебе, значит, можно, а мне почему-то нельзя, да?

К е л ь д ж е. Ах, какой ты упрямый! Это самое… Удивительно, как тебя уговорили в свое время покинуть утробу матери? Извини, конечно, что я заговорил об этом. И все-таки ты очень несообразительный, недогадливый человек! Ты что это вздумал равнять меня с собой?

С т а р и к. А ты что — внук белого царя?

К е л ь д ж е. Эх, темный ты человек! Отсталый турок! Белого царя давно в помине нет, а ты говоришь про его внука! Я — государственный человек, я почти вступил… в этот самый… в капратил… Ясно тебе? А внук белого царя — это ты сам. Понял?

С т а р и к. Замолчи, эй, замолчи! И перестань трясти своей козлиной бородой! Ты надоел мне! Тьфу!

К е л ь д ж е. И ты надоел мне! Тьфу! (Выталкивает старика за дверь. Папаха старика падает на пол.)

Голос старика за дверью: «Эй, ты, отдай мою папаху! Отдай, говорят, а то хуже будет!»

Это самое… На кой черт мне сдалась твоя папаха! (Держит дверь.)

Появляется  с е к р е т а р ш а, подскакивает к Кельдже, легонько хлопает его ладонью по спине.

С е к р е т а р ш а. Что здесь происходит? Что за безобразие? Я ведь сказала вам, отец!..

К е л ь д ж е (продолжает держать дверь). Вот и я говорю ему… (Оборачивается.)

С е к р е т а р ш а (видит, что обозналась). Так это не вы? Вы ведь были без бороды, кажется.

К е л ь д ж е. Нет, это я. И борода всегда при мне. Это самое…

С е к р е т а р ш а. А вы откуда взялись? Как вы здесь оказались, товарищ?

К е л ь д ж е. Это самое… Я пришел к Калин-джану. Вхожу — а здесь никого нет.

С е к р е т а р ш а. Так, понятно.

К е л ь д ж е. А потом сюда начал лезть вот этот самый… Ну, я и решил…

С е к р е т а р ш а. Все ясно. Вам нужен Михаил Иванович? Но он приедет поздно. Сегодня приема не будет. Приходите завтра.

К е л ь д ж е. То же самое я сказал и этому упрямцу. (Кивает на дверь.) Это самое… Ты, дочка, занимайся своим делом, а я… Это самое…

С е к р е т а р ш а. Ну что вы заладили, товарищ, одно и то же?! «Это самое, это самое…» Лучше объясните коротко, что у вас за дело к Михаилу Ивановичу?

К е л ь д ж е. С удовольствием объясню, с большим удовольствием, дочка. Это самое… Я — Кельдже, сын Амана-Проказника. Это самое… Мы из рода Иг. Понимаешь, что это значит, дочка? Это самое… То есть мы — чистокровные туркмены, настоящие, стопроцентные туркмены, не смешанные с персами. Понимаешь теперь? Кроме того, мы — из племени Тильки. Тильки — значит «лиса». Это по-туркменски…

С е к р е т а р ш а. Товарищ, очень рада за вас, что вы из рода Иг и что вы — Тильки.

К е л ь д ж е. Да не я сам тильки-лиса! Ох, непонятливая! Это самое… Племя наше так называется — Тильки. А что, у вас, у русских, этого нет? Вам неважно, из какого рода и племени человек?

С е к р е т а р ш а. У нас, дорогой товарищ, выясняют происхождение человека не по роду и племени, мы обычно интересуемся классовой принадлежностью человека.

К е л ь д ж е. Ну, хорошо, допустим, у вас так. К какому же классу в таком случае вы относите людей из племени Тильки? Ты не забыла, дочка?.. Тильки — значит «лиса».

С е к р е т а р ш а. Не знаю, не знаю я, что вы за лисы? Да и вообще… Что вы мне голову морочите, товарищ? Как вы попали в эту комнату?

К е л ь д ж е. Вах, подумаешь! Я еще не в такие комнаты могу попадать!..

С е к р е т а р ш а. Я вижу, товарищ, вы человек остроумный и веселый. Однако не будем терять время на пустые разговоры. Давайте займемся каждый своим делом.

К е л ь д ж е. Так это мне как раз и надо! Я пришел по делу. Слушай, дочка. Вот мы, люди племени Тильки… Это самое…

С е к р е т а р ш а. Пожалуйста, покороче. Что вам угодно?

К е л ь д ж е. Мне надо увидеть Калин-джана.

С е к р е т а р ш а. Послезавтра товарищ Калинин будет выступать на городском митинге, там вы его и увидите.

К е л ь д ж е. Нет, я хочу увидеть его сегодня. И именно здесь. Я хочу сообщить товарищу Калин-джану важное известие. Что, не веришь? Это самое…

С е к р е т а р ш а. Товарищ Калинин вернется усталый, ему надо отдохнуть. Он ведь живой человек, не из железа. Приходите завтра. Это самое… Тьфу, вы, товарищ, заразили меня вашими словечками!

К е л ь д ж е. А я слышал, что Калин-джан никогда не устает, работает и днем, и ночью.

С е к р е т а р ш а. Повторяю, он живой человек.

К е л ь д ж е. А я повторяю, дочка, что мне надо видеть его сегодня. Давай сделаем так, дочка, ты займись своим делом, а я сяду здесь и подожду.

С е к р е т а р ш а. Ох, какой вы упрямый! Где ваше заявление? Дайте мне его. Придет товарищ Калинин — я лично передам ему.

К е л ь д ж е. Заявление? Что такое заявление, дочка? Как я тебе дам то, чего у меня нет?

С е к р е т а р ш а. Вот я и объясняю вам: надо было вначале написать заявление, а потом уже приходить.

К е л ь д ж е. «Написать, написать»… Ну, скажешь тоже! Разве я умею писать? А что, без этого самого заявления никак нельзя?

С е к р е т а р ш а. Нельзя. Это самое… О господи, опять!

К е л ь д ж е. Если нельзя, ты сама и напиши мне… А, дочка? Это самое… Напиши, пожалуйста.

С е к р е т а р ш а. У меня нет времени.

К е л ь д ж е. Нехорошо, дочка, отказывать гостю, который к тому же годится тебе в отцы. У нас, в Туркмении, это не принято. Гость — это всегда от бога, запомни. Прошу тебя, напиши. И не бойся, я тебе за, то, что ты напишешь мне это самое заявление, дам… это самое…

С е к р е т а р ш а (смеется). Что это самое?

К е л ь д ж е. Как его?.. Ну, это самое… (Делает тремя пальцами характерный жест.)

С е к р е т а р ш а (пытается возмутиться). Знаете что, товарищ?!

К е л ь д ж е. Ну, хорошо, хорошо, не сердись, дочка… А что, у вас, у русских, это не принято?.. Хорошо, не берешь вознаграждение — еще лучше. Только напиши.

С е к р е т а р ш а. Хорошо, так и быть. (Садится к столу.) Говорите, что писать?

К е л ь д ж е. Пиши, пожалуйста, так. Во-первых, пиши… Эс-салам алейкум, Калин-ага. Теперь дальше… Мы тысячу раз благодарны нашему единственному творцу аллаху за то, что твоя нога ступила на туркменскую землю, и мы поэтому тысячу раз готовы произнести: эльхамдульильлях!.. эльхамдульильлях!..

С е к р е т а р ш а. Товарищ, товарищ! Это что, мечеть вам?

К е л ь д ж е. Что, нельзя про аллаха?

С е к р е т а р ш а. Михаил Иванович атеист, он не верит в бога. Он верит в человека, в определенные экономические законы.

К е л ь д ж е. Вот как? Хороший человек — и не верит в бога?! Это самое… Однако, мне кажется… Ну, хорошо, вычеркни про аллаха. (Оборачивается к зрительному залу.) Ну и ну! Взял и вычеркнул имя аллаха! Что же теперь будет?.. Нет, не видать мне теперь своей верблюдицы!.. Так, пиши дальше… Добро пожаловать, Калин-джан! Пусть твоя голова всегда будет поднята гордо! Пусть ты всегда будешь в добром здравии!.. Пиши дальше… К тебе обращается Кельдже из туркменского племени Тильки, сын Амана-Проказника…

С е к р е т а р ш а. Товарищ, говорите по существу. Это самое…

К е л ь д ж е. Ага, опять! Ты не спеши, не спеши, дочка. Это самое… Пиши дальше… Моего деда звали Язлы Гочак. Это был бедняк из бедняков. Почти всю свою жизнь он проработал у бая слугой и жениться сумел лишь на старости лет… Написала?.. Давай дальше… Так он жил, и наконец аллах призвал его к себе. Уходя, он оставил на этой земле сына, то есть моего отца, и верблюдицу. Мой отец тоже был этим самым… батраком у бая. Он ушел из жизни, не сумев довести количество оставленных ему верблюдов до двух…

С е к р е т а р ш а. Товарищ, зачем товарищу Калинину нужна вся эта история?

К е л ь д ж е. Нужна, очень нужна, дочка! Ты пиши, пиши. Лишь бы ты успевала писать… Да, затем на свет появился я — Кельдже. Я тоже, как и все мои предки, был бедняком. Однако кое-что мне удалось сделать. Я сумел довести количество верблюдов до двух… Это самое…

С е к р е т а р ш а (в сторону). Подумаешь! Великое дело сделал!

К е л ь д ж е. Правильно говоришь, дочка! Очень трудное дело я сделал! Это самое… Но пока я удвоил количество своих верблюдов, ох и пришлось мне хлебнуть горя! Однако, представляешь, дочка, как я был счастлив, когда эти мои верблюдицы принесли мне наконец по одному верблюжонку? Ах, как я радовался! Теперь у меня было вдоволь вкусного белого айрана и верблюжьего чала. Но опять пришла беда — басмачи, да накажет их аллах! Пришли и забрали силой одну из моих верблюдиц! И верблюжонка одного тоже угнали. Ах, какая это была верблюдица! Породистая, племенная! Видела бы ты, дочка, ее мордочку! Чтобы купить такую, мне пришлось поехать чуть ли не на край света — в Теджен! Это самое…

С е к р е т а р ш а. И что же теперь? Это самое… Хотите, чтобы басмачи возместили вам вашу потерю?

К е л ь д ж е. Возместят они, жди!

С е к р е т а р ш а. Действительно, жалко вашу верблюдицу!

К е л ь д ж е. Ты должна понять, дочка. Ты ведь тоже… это самое… женщина. Да, а теперь местные власти пристают ко мне. Это самое… Говорят: раз за тобой числится четыре верблюда, двух ты должен отдать в капратил.

С е к р е т а р ш а. В кооператив.

К е л ь д ж е. Я и говорю: в капратил.

С е к р е т а р ш а. Раз надо отдать в кооператив, вот и отдали бы. Другие ведь отдают. Устав для всех один.

К е л ь д ж е. Что, разве у меня четыре верблюда?

С е к р е т а р ш а. Два. Вы сами только что сказали. Это самое… Тьфу!

К е л ь д ж е. Что я сказал? Что я сказал? Ты когда-нибудь видела, что такое верблюд, дочка?

С е к р е т а р ш а. Конечно, видела.

К е л ь д ж е. Нет, не видела. Клянусь аллахом, никогда не видела настоящего верблюда. Если бы видела, ты была бы в состоянии отличить взрослого верблюда от верблюжонка. Нельзя верблюжонка считать верблюдом. Это самое… И я сказал тебе, одну верблюдицу с верблюжонком угнали басмачи!.. Это самое…

С е к р е т а р ш а (прекращает писать, разочарованно). Вот уж не думала, товарищ, что вы такой мелочный человек!

К е л ь д ж е (конфузится). Почему же мелочный, дочка? Просто я надеюсь: может, жива еще моя верблюдица с верблюжонком?

С е к р е т а р ш а. Думаете, сюда забрела? Думаете, Михаилу Ивановичу нечем больше заниматься, как только вашими верблюдами?

К е л ь д ж е. Но ведь должен кто-то входить в положение таких бедняков, как я! Если бы басмачи не угнали ее… Это самое…

С е к р е т а р ш а. Сами виноваты! Надо было еще до этого отдать их в кооператив. Тогда бы вы избавились от ненужных хлопот.

К е л ь д ж е. Верблюдица — это не хлопоты, дочка! Верблюдица — это хорошо, очень хорошо! Верблюдица кормит туркмена, верблюдица поит туркмена, верблюдица одевает туркмена! Верблюдица — это очень, очень хорошо! Запомни. А отдать верблюдицу в капратил — это все равно что отдать ее басмачам.

С е к р е т а р ш а. Это почему же?

К е л ь д ж е. Да потому, что капратил не может защитить свой скот от басмачей.

С е к р е т а р ш а. Но ведь и вы не смогли.

К е л ь д ж е (вздыхает). Не смог. Потому и пришел к товарищу Калин-джану. Может, он найдет управу на басмачей!

Входят  К а л и н и н, А н т о н о в  и  Г е л ь д ы - Б а т ы р.

К а л и н и н. Слышите, товарищ Гельды-Батыр? И здесь идет разговор о басмачах. Вот вам и ответ на вопрос: в какой степени сейчас это серьезно для Туркмении?

К е л ь д ж е. Да как же о них не говорить, почтеннейший, не знаю, как тебя звать?.. Это самое… Ведь они — да накажет их аллах! — и мою верблюдицу… Это самое… Понимаешь?

К а л и н и н (смеется). Понимаю, понимаю. Прежде всего, здравствуйте, товарищ!

К е л ь д ж е. И тебе тоже — салам алейкум, почтеннейший! (Протягивает Калинину руку, знаками спрашивает Гельды-Батыра: мол, кто это, что за человек?)

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Товарищ Калинин. Из Москвы.

К е л ь д ж е. Да ну! Калинин?! Сам Калин-ага?!

К а л и н и н (весело). А что, дорогой товарищ, разве я не похож на Калинина?

С е к р е т а р ш а выходит.

К е л ь д ж е. Это самое… Когда мне говорили: «В Туркмению едет Калин! Едет Калин!» — я представлял себе богатыря вроде нашего Мердана-Пальвана, шурина вот его — Гельды-Батыра, а ты, оказывается… Это самое…

К а л и н и н. Ну, ну, смелее! Что — это самое? (Садится за стол.)

К е л ь д ж е. Да нет, ничего…

К а л и н и н. Все-таки? На кого же я похож, уважаемый?

К е л ь д ж е. Это самое… Извини, но ты похож на такого же дайханина, как я сам. Мне кажется, Калин-ага, у тебя там, наверху, есть, наверное, большая поддержка, а?

К а л и н и н. Есть, уважаемый, есть.

К е л ь д ж е. Я так и думал. Кто же это, если не секрет?

К а л и н и н. Партия Ленина.

К е л ь д ж е. А-а, это самое… Значит, ты тоже из племени Ленин-ага, вставшего на защиту бедняков всего мира?

С е к р е т а р ш а  возвращается, в руках у нее пачка бумаг.

С е к р е т а р ш а. Михаил Иванович, это все вам. Я отобрала самое важное.

К а л и н и н (просматривает бумаги). Спасибо, Нина Андреевна. И здесь тоже — басмачи, басмачи, басмачи… Кстати, Гельды-Батыр, как у вас в масштабах республики обстоит дело с оружием? Я помню ваше письмо. Вы получили винтовки?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Получили, товарищ Калинин, получили. Большое вам спасибо за содействие! Винтовки мы сейчас же распределили по районам — в народную милицию. И все-таки оружия у нас мало.

К а л и н и н (показывает на Кельдже). Этот товарищ сетует совершенно справедливо. Необходимо действенно помогать дайханам, охранять их труд, их имущество. Завтра я буду говорить с товарищами из ЦК. Кроме вашего отряда, Гельды-Батыр, надо создать еще несколько добровольческих отрядов в областях и районных центрах Туркмении. Наша большая ошибка заключается еще и в том, что мы слишком уж суровы по отношению к середняку и зажиточному крестьянину. Мы несправедливо смешиваем их с басмачами и тем настраиваем их против себя. А в результате — дружба врозь. Они держатся от нас на расстоянии, не хотят знаться с нами. Всякие перегибы с нашей стороны приводят к тому, что середняки частенько присоединяются к басмачам. Владимир Ильич Ленин говорил, что с помощью насилия ничего невозможно создать. Насилие по отношению к середняку, считал он, — это самое что ни на есть политическое вредительство. Наша цель, товарищи, не в том, чтобы посажать в тюрьмы неугодных нам, несогласных с нами людей или же насильно загнать их в кооперативы. Надо их убедить, надо добиться такого положения, чтобы народные массы сами, добровольно перешли на нашу сторону. Многие крестьяне здесь, в Туркмении, еще не разобрались в истинных целях большевиков и потому пребывают в бегах, боятся, не доверяют нам.

К е л ь д ж е. Вах, Калин-джан, истинная правда! Это самое… Будь неладен этот Мердан-Пальван, но ведь вначале он тоже был с вами, с большевиками. А затем что-то ему не понравилось. Чем-то вы его обидели. И теперь, веришь, Калин-джан, нет злее и лютее врага, чем он. Это он увел мою верблюдицу с верблюжонком… Вернее, его нукеры.

К а л и н и н. Вот, пожалуйста! Значит, наши коммунисты на местах обошлись с ним несправедливо. Значит, местные власти действовали, не разобравшись, что к чему, перегнули палку. Обычная история.

К е л ь д ж е. Верно говоришь, почтеннейший. Это самое… Вот недавно пришел ко мне Курбан-Тилькичи из исполкома и наорал на меня. Почему, говорит, ты, контра, не отдаешь в капратил своих верблюдов? Во-первых, я не знаю, что такое контра. Во-вторых, с какой стати я должен отдавать в его капратил своих последних верблюдов, которые для меня и кусок хлеба на старости, и в то же время транспорт? И в-третьих, если мы все, дайхане, знаем, что Курбан-Тилькичи сукин сын, хоть он и в исполкоме, как мы можем довериться его капратилу? Как говорится, каков мулла — такова и мечеть!

К а л и н и н. Этот крестьянин здраво рассуждает. Я полностью на его стороне. Мы, организаторы советской власти, не всегда четко представляем себе все сложности жизни дайханина, не знаем его веками формировавшуюся психологию. У него от рождения привычка к собственности. Это надо понимать. А в политике это надо учитывать практическими действиями. Всегда!

А н т о н о в. Михаил Иванович, мы строго ориентируемся на декреты, директивы и указы партии в отношении крестьянства.

К а л и н и н. На директивы надо ориентироваться не столько строго, сколько творчески, диалектически, проверяя практической отдачей их целесообразность. Директивами и указами следует пользоваться, прежде всего исходя из интересов революции, интересов народа, исходя из особенностей данной республики, данной нации. К сожалению, многие коммунисты на местах забывают, что директивы и указания партии должны осуществляться в соответствии с местными условиями жизни. Подобные товарищи приносят нашему делу больше вреда, чем пользы.

К е л ь д ж е. Я слышу, почтеннейший, ты говоришь мудрые слова. Спасибо тебе за них!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Михаил Иванович, извините, у меня к вам еще одна просьба. Большая и последняя.

К а л и н и н (смеется). Не зарекайтесь, товарищ Гельды-Батыр. Досадно, что местные органы власти не дают крестьянам удовлетворительные и исчерпывающие ответы на все их вопросы. Досадно слышать о перегибах, об извращениях линии партии. Это наносит существенный урон нашему делу. От этого страдают и наша политика, и наша экономика.

К е л ь д ж е. Вах, если бы Мердан-Пальван не переметнулся от вас, большевиков, к басмачам, если бы вы удержали его при себе, я бы не лишился своей верблюдицы с верблюжонком и судьба не занесла бы меня в этот кабинет, не отнимал бы я сейчас у тебя твое драгоценное время, Калин-ага!

К а л и н и н. Вот видите, товарищ Гельды-Батыр, выходит, и наша с вами вина есть в том, что этому дайханину сейчас плохо.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Лес рубят — щепки летят, товарищ Калинин. Так, кажется, у вас, в России, говорят? И еще я слышал на Украине: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. (Смеется.)

К а л и н и н. Плохо, очень плохо, что щепки летят. В наше дело они летят, товарищ Гельды-Батыр, в наше великое дело. Работа нам предстоит большая и долгая. Эту великую работу желательно с самого начала делать аккуратно, чистыми руками. Ясно?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ясно, товарищ Калинин. Учиться будем на ходу.

К а л и н и н (улыбается). Что верно, то верно. Так что за просьба, товарищ Гельды-Батыр?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Михаил Иванович, мою просьбу только вы один можете удовлетворить.

К а л и н и н. Говорите, слушаю вас. Если будет хоть малейшая возможность…

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Оставьте у нас Антонова. Мы с Георгием четыре года прослужили в одном полку. В нашем добровольческом отряде, который сейчас создается, нужен толковый комиссар.

К а л и н и н. Об этом вы говорите с самим Георгием Николаевичем. Действительно, его больным легким необходим теплый климат, это мне известно. Словом, лично я не против.

А н т о н о в. Михаил Иванович, а как же…

К а л и н и н (перебивает). Георгий Николаевич, вы должны по-хозяйски отнестись к своему здоровью. Оно не только ваше, но и наше, то есть общественное. (Смеется.) Солнце Туркмении пойдет вам на пользу. Кроме того, вы знаете местные условия, характер туркмен, а они знают ваш характер.

А н т о н о в. Туркменскую землю я считаю своей второй родиной.

К а л и н и н. Вот и отлично. Решено. Итак, товарищ Гельды-Батыр, и эта ваша просьба удовлетворена. Но мы будем спрашивать с вас.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я готов.

К а л и н и н. С бандитизмом в вашем районе должно быть покончено! Сейчас это очень важно. Ваш район дает основной хлеб республике.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Главное, товарищ Калинин, сколотить хороший отряд и хорошо вооружить его.

К а л и н и н. А в чем загвоздка?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Люди не так охотно, как мы хотели бы, идут к нам еще и потому, что у нас туговато с оружием, с боеприпасами. Районные руководители не очень-то поддерживают нас в этом вопросе.

К а л и н и н. Да, то, что добровольцы не рвутся к вам, — это скверно.

К е л ь д ж е. Эгей, почтеннейший Калин-ага, да кто же пойдет добровольно на эту волчью стаю?! У них ведь это самое… Есть столько этих самых… Ну, как их?.. С круглой-то пастью…

К а л и н и н. Что, что? Я не понял.

К е л ь д ж е. Ну, это самое… Тьфу, будь проклято даже их название!.. Ага, вспомнил! Пушки, пушки! У них есть даже пушки!

К а л и н и н. У басмачей — пушки? Неужели? Впервые слышу. (Смотрит вопросительно на Гельды-Батыра.)

К е л ь д ж е. Есть, есть, почтеннейший Калин-джан!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Товарищ Калинин, да откуда у них пушки?! Старик преувеличивает.

К е л ь д ж е. Это самое… Как там тебя звать?.. Ты не говори так. Я точно знаю, что у басмачей есть… это самое… пушки.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ты видел их своими глазами?

К е л ь д ж е. Да, можно сказать, видел.

А н т о н о в. Когда вы их видели?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ничего он не видел. У страха глаза велики.

К е л ь д ж е. Не наговаривай на меня, Гельды-Батыр. Я старый человек. Есть у басмачей пушки, есть!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Вот заладил. Тебя спрашивают, когда ты их видел и где?

К е л ь д ж е (растерянно). Это самое… Значит, не то, чтобы я сам лично, своими глазами видел… Но их видел такой же человек, как и я.

А н т о н о в. Кто этот человек?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Кадыр-Болтун?

К е л ь д ж е. Да, он. Наш мельник.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Все ясно. Кадыр-Болтун пулемет называет пушкой.

К а л и н и н. Но пулеметы у басмачей, выходит, есть?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пулеметы есть, товарищ Калинин. Англичане снабжают их.

К а л и н и н (с горечью). На тружеников-дайхан — с пулеметами! Да, надо всерьез брать в руки оружие, надо раз и навсегда покончить с басмачами!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Уверяю вас, товарищ Калинин, мы с Георгием создадим такой отряд, что…

К е л ь д ж е (перебивает). Это самое… Когда создадите хороший отряд, вы должны… Это самое… Словом, и я тоже…

К а л и н и н. Уважаемый, на коней сядут те, кто помоложе, а вы будете спокойно сеять пшеницу, хлопок.

К е л ь д ж е. Нет, почтеннейший Калин-джан, как я смогу спокойно что-то делать, зная, что в этот момент хромой бандит Мердан-Пальван отправляет по кусочкам в свой огромный, как мешок, живот мою верблюдицу с верблюжонком?! Чувство справедливой мести не дает мне покоя! Я хочу отомстить за свою дойную верблюдицу, за своего невинного верблюжонка! А вторую свою верблюдицу я хотел бы подарить тебе, уважаемый Калин-ага — от своего имени и от имени всех моих односельчан. Только она сейчас в ауле. Не знаю, как нам быть…

К а л и н и н (смеется, приложив руки к груди). Спасибо, спасибо за верблюдицу! Я вижу, вы очень щедрый человек, уважаемый. Но там, где я живу, нет никакой возможности держать такое величественное животное. Может, вы подарите свою верблюдицу Георгию Николаевичу, если он, конечно, согласится?

К е л ь д ж е. Раз ты так хочешь, Калин-ага, я отдам ему мою верблюдицу. Но сможет ли он достойно оценить все бесценные качества этого прекрасного животного?

К а л и н и н. Сможет, сможет. Георгий хороший парень.

Раздается телефонный звонок. Секретарша поднимает трубку.

С е к р е т а р ш а. Здравствуйте. Сейчас… Михаил Иванович, вас. (Передает трубку Калинину.)

К а л и н и н (берет трубку). Да, слушаю… А, это вы, Кайгысыз Сердарович? Слушаю, слушаю вас… Что?.. В Мары?.. Что ж, я готов… Ничего, в дороге отдохнем. Но, товарищ Атабаев, как мы с вами договорились, никаких торжеств, никаких церемоний! Не отрываете людей от работы только для того, чтобы встретить заезжего гостя. Теперь такое дело… У меня здесь товарищ Гельды-Батыр. Вы, Кайгысыз Сердарович, назначили его командиром ударного добровольческого отряда. Он обратился ко мне с просьбой, и я не отказал ему. Просьба такая: он просит назначить Георгия Николаевича Антонова комиссаром отряда. Антонов согласен. Как вы?.. Тоже?.. Верное решение, говорите?.. Я ни при чем, выражайте свою благодарность Гельды-Батыру… Хорошо, хорошо, приезжайте, я готов. (Кладет трубку.) Ну вот, Гельды-Батыр, вы все слышали.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Большое вам спасибо, Михаил Иванович!

К а л и н и н. Георгий Николаевич, нам предстоит поездка в Мары. Сейчас за нами заедут.

А н т о н о в. Я готов, Михаил Иванович.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Не дали мы вам отдохнуть, товарищ Калинин. Извините. До свидания! Счастливой дороги!

К е л ь д ж е. До встречи в добром здравии, почтеннейший Калин-ага!

К а л и н и н (тяжело поднимается из-за стола). То ли старость подкрадывается, то ли сильно устал?

К е л ь д ж е (протягивает свою палку). Вот тебе в помощь еще одна нога, почтеннейший. Прими хоть это…

К а л и н и н. Спасибо, друг Кельдже. У меня есть своя трость.

К е л ь д ж е. Это не простая палка, Калин-ага, — особая. Я бы даже сказал — золотая.

К а л и н и н (усмехается). Вы, уважаемый, веселый человек.

К е л ь д ж е. Я говорю серьезно, Калин-ага. Вообще-то это обыкновенный чабанский посох — из тамариска. Но в тот год, когда у нас был голод, я этой самой палкой продырявил всю землю у нас в ауле и обнаружил столько запрятанного байского зерна, что после этого односельчане сказали про мою палку — золотая.

К а л и н и н. Ах, вот оно что! (Берет палку в руки, рассматривает.) Значит, золотая? А что, если мы передадим эту палку в организуемый добровольческий отряд Гельды-Батыра? Пусть они прикрепят к ней свое красное знамя. Красное знамя на золотой чабанской палке! Это символично!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Товарищ Калинин, по-туркменски золотой и красный — одно слово. Так что это будет красное знамя на красной палке.

А н т о н о в. А отряд предлагаю назвать — «Краснопалочники».

К а л и н и н. Неплохое название.

К е л ь д ж е. Раз такое дело… Это самое… Я тоже записываюсь к вам. Уж лучше к вам, чем в капратил Курбана-Тилькичи.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. В отряде старикам делать нечего, Кельдже-ага.

К е л ь д ж е. Как это — нечего? Палку мою берешь, а меня самого, значит… это самое?.. Несправедливо! Скажи ему, Калин-ага!

К а л и н и н (улыбчиво). Я на стороне стариков. Я ведь и сам уже, как говорится, не первой молодости.

К е л ь д ж е (после паузы, задумчиво). Это самое… Как же это вышло? Пришел вроде в поисках своей верблюдицы — и вдруг стал нукером Гельды-Батыра!

А н т о н о в (усмехается). Да, неожиданный поворот!

К а л и н и н. Я бы сказал — революционный поворот!

К е л ь д ж е. Вообще-то я давно сыт по горло этими ружейными выстрелами, но… раз надо… Калин-джан, прошу тебя, прежде чем я возьму в руки винтовку, благослови меня на ратные подвиги.

К а л и н и н. Гельды-Батыр, Георгий Николаевич! Уважаемый Кельдже! Пусть выстрелы, которые вы, краснопалочники, сделаете, защищая дайхан от басмачей, станут последними выстрелами на земле туркменского народа, совершившего решительный и важный поворот в своей судьбе, в своей истории!

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната в здании исполкома районного городка.

М а р и я  сидит одна, пишет, изредка мурлычет что-то про себя.

За окнами сумерки.

В комнату заглядывает  С а х р а г ю л ь  и тотчас исчезает. Затем раздается робкий стук в дверь.

М а р и я. Да, войдите!

Стук повторяется.

Я сказала, войдите! (Встает, открывает дверь.) Прошу вас, смелее, смелее!

Входит  С а х р а г ю л ь.

С а х р а г ю л ь. Неудобно как-то… Я не помешала тебе, сестра?

М а р и я. Нисколечко! Садитесь. Слушаю вас.

С а х р а г ю л ь (садится на краешек стула). Я пришла…

М а р и я. Вы не смущайтесь. У вас, наверное, какая-нибудь жалоба?

С а х р а г ю л ь. Нет, нет… Я не жаловаться пришла. Просто так… На сердце тревожно… Понимаешь, сестра?

М а р и я. Понимаю. Очевидно, кто-то вас обидел? Говорите, не стесняйтесь, тут, кроме нас двоих, никого больше нет.

С а х р а г ю л ь. Да нет, никто меня не обидел. Я в лавку иду — за керосином. Думаю, дай зайду… спрошу…

М а р и я. Как вас звать?

С а х р а г ю л ь. Сахрагюль.

М а р и я. А меня — Мария. Давай я тоже буду говорить тебе «ты»! Хорошо?

С а х р а г ю л ь. Конечно, Мария.

М а р и я. Так что у тебя стряслось, Сахрагюль?

С а х р а г ю л ь. Понимаешь, Мария, прошла уже неделя, как мой муж не появляется дома…

М а р и я. Бросил тебя? У меня такая же история…

С а х р а г ю л ь. Что ты, что ты, сестра! Упаси аллах! Просто утром он сел на коня, сказал: вечером жди… И вот уже прошла неделя… Дома он говорил мне про какой-то отряд… Говорил, нужны храбрые нукеры для отряда, нужно оружие, нужны хорошие лошади… Соседи сказали мне: иди в исполком, Сахрагюль, они все знают…

М а р и я. Как звать твоего мужа?

С а х р а г ю л ь. Гельды.

М а р и я. Гельды?!

С а х р а г ю л ь. Да, Гельды. Он мой муж.

М а р и я. А по отчеству? Как звать его отца?

С а х р а г ю л ь. В округе все зовут его Гельды-Батыр.

М а р и я. Ах, Гельды-Батыр?! Он жив-здоров. Его срочно вызвали в Ашхабад. Сам товарищ Калинин вызвал. Оказывается, он знает твоего мужа, Сахрагюль.

С а х р а г ю л ь. Слава аллаху! Значит, жив мой Гельды?! Время очень нехорошее, Мария… Опасное…

М а р и я. С твоим джигитом ничего не случится, Сахрагюль. У него есть голова на плечах.

С а х р а г ю л ь. Дай аллах, чтобы все было так, как ты говоришь, сестра! Пусть до всевышнего дойдут твои золотые слова! А я сижу дома одна и жду, жду… Еще один день прошел. На сердце — камень. Понимаешь, сестра?

М а р и я. Еще бы! Теперь, как станет тоскливо, приходи ко мне. Будем дружить.

С а х р а г ю л ь. Спасибо, Мария, приду.

М а р и я. Детей у вас с Гельды много?

С а х р а г ю л ь. Детей пока нет. Но… (Смущается, умолкает.)

М а р и я. А чем дома занимаешься, Сахрагюль? Не скучно?

С а х р а г ю л ь. Когда скучать-то? Дома всегда много дел, Мария. Когда есть время, тку ковер.

М а р и я. Счастливая — умеешь!

С а х р а г ю л ь. Приходи и ты ко мне — научу.

М а р и я. Эх, да разве нам сейчас здесь до ковров?

С а х р а г ю л ь. Ковер — всегда хорошо! Ковер — красиво, Мария! Ковер радует душу. Ковер — сам частица души… Душа человека вечная — и ковер тоже. Я пойду, Мария.

М а р и я (улыбается). Славная ты женщина, Сахрагюль! Заглядывай. И не волнуйся. Приедет твой джигит. Как увижу его, скажу: мчись домой, Гельды, молодая жена соскучилась!

С а х р а г ю л ь. Нет, нет, Мария! Ради аллаха, не говори ему, что я была здесь. Очень прошу!

М а р и я. Но почему?

С а х р а г ю л ь. Так… Он рассердится на меня, если узнает, что я приходила. Умоляю тебя, Мария, не говори ему ничего. У нас свои порядки…

М а р и я. Странно. Но раз ты просишь, не скажу.

Входят  К а л а ш и н  и  К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Курбан-Тилькичи пристально смотрит на Сахрагюль. Мужчины проходят в кабинет Калашина.

С а х р а г ю л ь. Этот тоже у вас работает?

М а р и я. Кто?

С а х р а г ю л ь. Да этот, Тилькичи. Лиса!

М а р и я. Работает. А что?

С а х р а г ю л ь. Нет, ничего, я просто так спросила. Хорошо, Мария, я пойду. А то лавку закроют. На обратном пути, может, опять загляну.

М а р и я. Счастливо, Сахрагюль! Теперь я знаю, какая у нашего Гельды-Батыра жена.

С а х р а г ю л ь. Какая же?

М а р и я. Душевная. Вечная душа!

С а х р а г ю л ь. Я тоже тебя полюбила, Мария. Ты успокоила меня. (Выходит.)

Мария складывает бумаги в папку и тоже выходит.

Входят  К а л а ш и н  и  К у р б а н - Т и л ь к и ч и.

К а л а ш и н. Итак, Тилькичиев, вы против назначения Гельды-Батыра командиром добровольческого отряда?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Решительно против, товарищ Калашин.

К а л а ш и н. Но почему, почему, черт возьми?! Ведь его рекомендует на этот пост сам Атабаев! Лично звонил сегодня.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вы — новый человек, товарищ Калашин. Всех наших дел не знаете. Мы здесь, на местах, лучше знаем своих людей. Последнее слово должно быть за нами.

К а л а ш и н. Для меня вопрос не ясен, черт возьми!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сейчас объясню. Вы видели жену Гельды-Батыра? Она только что была здесь, разговаривала с Марией. Так вот, Сахрагюль — родная сестра Мердана-Пальвана. Вы понимаете, басмача Мердана-Пальвана?!

К а л а ш и н. Неужели родная сестра, черт возьми?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да, единоутробная.

К а л а ш и н. Действительно, фактик! Но Атабаеву я обязан подчиниться. В последнее время ваш Мердан-Пальван действует не так активно, как прежде. Очень нетипичный басмач, черт возьми! Мечется. Сначала был на нашей стороне и принимал активное участие в борьбе с белогвардейцами и интервентами. Затем заступился за Аталы-бая и поссорился с нами. После этого, говорят, побывал за кордоном в гостях у самого Джунаид-хана. Кажется, после этой встречи он прозрел. Вернулся — и весь свой скот поголовно отдал государству.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Когда ваш предшественник Иванов в прошлом году встретился и поговорил с ним, он опять согласился помогать нам. И опять дружба не вышла. Однажды ночью вскочил на коня и снова подался в пески. Ни с того ни с сего.

К а л а ш и н. Ни с того ни с сего ничего на свете не бывает, Тилькичиев. Запомните это. Диалектика! Вы с Ивановым и загнали его в Каракумы, черт возьми! Левак вы, Тилькичиев! Как минимум — левак!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин, у туркмен есть поговорка: «Волчонка не приручишь». Мердан-Пальван — коварный барс. Он и до революции занимался разбоем, грабил людей. На него нельзя ни в чем положиться, ему нельзя верить. Сотня-другая овец, которых он для виду передал государству, едва ли составляет десятую часть его отар. Если я не ошибаюсь, его скот должен находиться где-то возле Уч-депе или же в урочище Гум-гиден.

К а л а ш и н. Откуда у вас такие подробности, Тилькичиев?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да уж знаю. Туркмены — народ подвижный, много ездят по пустыне — туда-сюда, все видят, все замечают.

К а л а ш и н. Так, так. По моим сведениям, до революции Мердан-Пальван грабил только богачей.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не только, не только! Бедняки тоже пролили немало слез из-за него.

К а л а ш и н. Тилькичиев, хочу спросить у вас одну вещь.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Спрашивайте, товарищ Калашин.

К а л а ш и н. В девятнадцатом году вы отказались служить в отряде Гельды-Батыра? Ушли от него. Причина?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вы уже спрашивали меня об этом.

К а л а ш и н. Да, спрашивал. Но тогда вы ответили мне весьма туманно.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Честно говоря, товарищ Калашин, мы с Гельды-Батыром просто не любим друг друга.

К а л а ш и н. Из-за чего?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да так…

К а л а ш и н. А все-таки?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Это допрос, товарищ Калашин?

К а л а ш и н. Я хочу знать.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Хорошо, скажу. Я был заместителем командира отряда. И я потребовал ликвидировать Мердана-Пальвана как классового врага, как изменника. Комиссар отряда был согласен со мной. Дело в том, что в самый драматический момент боя с белогвардейцами и англичанами Мердан-Пальван со своими нукерами повернул коней и умчался в аул. Он предал нас. Это было покушение на революцию. Из-за него погибли бойцы. Мы обратились в ревтрибунал, потребовали расстрела Мердана-Пальвана. Нам удалось поймать его. Но Гельды-Батыр каким-то образом организовал ему побег. Вскоре он женился на его сестре. Вот почему я ушел из отряда. Я решил, что мне нечего делать в отряде врага.

К а л а ш и н. Легче, легче, Тилькичиев! Субъективные оценки оставьте при себе!

Входит  Г е л ь д ы - Б а т ы р.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Разреши, Владимир Петрович?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мы заняты. Подожди немного.

К а л а ш и н. Входи, входи, Гельды-Батыр! Здравствуй! Почему не позвонил из Ашхабада?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Не было возможности, Владимир Петрович.

К а л а ш и н. Ну, удачно съездил?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Кое-что сделал.

Входит  А н т о н о в.

А н т о н о в. Разрешите? Привет старым знакомым!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. О-о-о, товарищ Антонов! Какими судьбами? Здравствуйте, здравствуйте!

А н т о н о в. Здравствуйте, Тилькичи. Слышал, слышал! Стали большим начальником. Поздравляю.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (улыбчиво). Товарищ Антонов, мы с вами давние знакомые, а вы все никак не можете запомнить, как меня звать. Я не Тилькичи — Тилькичиев. Хорошо?

А н т о н о в. Простите. В отряде вас звали все Тилькичи, вот и я тоже.

К а л а ш и н. Добро пожаловать в наши края, товарищ Антонов! Наслышан.

А н т о н о в. Спасибо. Будем вместе работать.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Владимир Петрович, просили тебе передать. (Достает из нагрудного кармана бумагу, передает Калашину.)

К а л а ш и н (читает). Так, ясно. (Передает бумагу Курбану-Тилькичи.) Вот познакомьтесь.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (читает). Что это значит?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Это — приказ, Тилькичи. Азата-Шемала надо освободить.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Азат-Шемал — предатель. Потому и арестован. Его отец, его брат…

А н т о н о в (перебивает). Вы неправильно арестовали его, товарищ Тилькичи.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Тилькичиев.

А н т о н о в. Да, Тилькичиев.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин, но ведь…

К а л а ш и н. Приказы партии надо выполнять. Разумеется, мы все проверим, разберемся в фактах.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Я возражаю! Азат-Шемал — предатель!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Азат-Шемал — честный человек. Освободи его из-под стражи, Тилькичи!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ты слишком много берешь на себя, Гельды! Я предупреждаю…

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Владимир Петрович, объясни, пожалуйста, смысл приказа своему заместителю.

К а л а ш и н. Тилькичиев, освободите из-под стражи и приведите сюда Азата-Шемала.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин!..

К а л а ш и н. Выполняйте приказ, черт возьми! Мы должны соблюдать законность.

Курбан-Тилькичи, недовольный, выходит.

Поздравляю, Гельды-Батыр! Телефонограмма о твоем назначении командиром добровольческого отряда нами получена.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Спасибо, Владимир Петрович. Буду сколачивать боевой отряд!

К а л а ш и н. Набрать бойцов для отряда — дело непростое, как я понимаю. Не влезешь в душу каждого. Надо исключить малейшую вероятность того, что наше оружие будет повернуто против нас же. Где будешь брать людей?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. В окрестных аулах — где еще? Ядро отряда у меня уже есть, как ты знаешь.

К а л а ш и н. Проверяй, проверяй и еще раз проверяй!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Этим ребятам я могу доверить свою жизнь. А сколько отчаянных смельчаков в районе ждут сейчас моего приглашения!

К а л а ш и н. Что же, действуй! В добрый час!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Мы рассчитываем на твою помощь, Владимир Петрович.

К а л а ш и н. Всегда готов.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Нужно оружие.

К а л а ш и н. Будет.

Г е л ь д ы - Б а т ы р (показывает на Антонова). Мой комиссар.

К а л а ш и н. Знаю. Поздравляю, товарищ Антонов!

А н т о н о в. Спасибо, Владимир Петрович. И за обещанную поддержку тоже спасибо. Оружие, боеприпасы — сейчас для нас это важнее всего.

К а л а ш и н. Главное — люди, повторяю.

А н т о н о в. Да, люди — главное.

К а л а ш и н. Старайтесь брать в отряд из тех, кто прежде служил в Красной Армии.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. В районе не так уж много бывших бойцов Красной Армии.

К а л а ш и н. Тоже верно.

Голос Марии: «Туда нельзя, отец!»

К е л ь д ж е (врывается в комнату, в руке у него палка). Это самое… Ты, дорогая, не очень-то… А-а, салам алейкум сразу всем!

К а л а ш и н. Салам алейкум, отец! Что вам надо?

К е л ь д ж е. Это самое… Как бы тебе объяснить, сынок… Я ведь уже был у тебя… Ты помнишь?

К а л а ш и н. Да, припоминаю. Но очень смутно.

К е л ь д ж е. Я приходил с жалобой.

К а л а ш и н. Ах, по поводу верблюдицы?

К е л ь д ж е. Точно, сынок. Ну, получилось что-нибудь?

Г е л ь д ы - Б а т ы р (смеется). Ох, упорный старик! Вынь да подай ему его верблюдицу.

К е л ь д ж е. Эй, эй, почему только верблюдицу?! И верблюжонка тоже.

К а л а ш и н. Послушайте, отец, как же я вырву вам вашу верблюдицу из лап басмачей?

К е л ь д ж е. Ну уж не знаю… Это самое… Вырви как-нибудь, сынок. Если ты — наше правительство, то тебе придется вырвать! И про верблюжонка не забудь.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ох, Кельдже-ага, как ты надоел нам всем со своей верблюдицей!

К а л а ш и н. Ужасно надоел, черт возьми!

К е л ь д ж е. А мне надоело объяснять всем, что значила в моей жизни эта дойная верблюдица!

К а л а ш и н. Мы строим новую жизнь, старик. У нас столько забот, а ты — моя верблюдица, моя верблюдица!

К е л ь д ж е. И верблюжонок тоже!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Тьфу! (Смеется.)

К е л ь д ж е. Строите новую жизнь?

К а л а ш и н. Вот именно. Но-ву-ю, пойми, отец!

К е л ь д ж е. И новая, и старая жизнь туркмена в пустыне, сынок, начинается с овцы, с верблюдицы. Это в раю людям не надо заботиться об одежде, а нам здесь, на земле… это самое… Вот, например, Калин-ага сразу меня понял и обнадежил в отношении верблюдицы.

Г е л ь д ы - Б а т ы р (хохочет). С верблюжонком?

К е л ь д ж е. Да, с верблюжонком.

К а л а ш и н. Так ты был у самого Михаила Ивановича?

К е л ь д ж е. А как же? Конечно, был. Говорю, он понял и поддержал меня.

К а л а ш и н. Твою жалобу, отец, я передал Тилькичиеву. Обращайся к нему.

К е л ь д ж е. Ничего он не сделает, этот ваш Тилькичи.

К а л а ш и н. Тилькичиев — мой заместитель. И он обязан принять меры по твоей жалобе, отец.

К е л ь д ж е. И вернет мне мою верблюдицу? Сомневаюсь. Он ведь чужак здесь, Тилькичи… Он не из нашего племени. Ведь мы не Тилькичи, мы — Тильки… Это самое… Это разные вещи.

Входят  К у р б а н - Т и л ь к и ч и  и  А з а т - Ш е м а л.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вот он, привел.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Салам, Азат! Ты свободен.

К е л ь д ж е. Ну вот, все! Теперь им не до моей верблюдицы!

А н т о н о в. Здравствуй, Азат-Шемал, то есть Вольный Ветер!

Азат-Шемал угрюмо молчит, смотрит исподлобья на присутствующих.

К а л а ш и н. Мы освобождаем тебя, Азат-Шемал. Ты слышишь?

А з а т - Ш е м а л (угрюмо). Слышу.

Г е л ь д ы - Б а т ы р (весело). Азат-Шемал, затяни потуже свой джигитский пояс, мы опять садимся на коней!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Азат, племянник, не обижайся на нас. В революционных делах прежде всего нужна бдительность!

А з а т - Ш е м а л (кидается к Курбан-Тилькичи). Собака!

А н т о н о в. Товарищи, товарищи, что все это значит?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Это значит, товарищ Антонов, что Азат-Шемал сердит на нас за то, что мы арестовали его. Но ведь есть же интересы революции, интересы советской власти…

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Тилькичи, нельзя именем советской власти чинить беззакония!

К а л а ш и н. Товарищи, давайте прекратим эту взаимную перебранку и вернемся к обсуждению основного вопроса! Ведь очень важный вопрос!

К е л ь д ж е. Эй, как тебя там, начальник?! Это самое… Прежде чем вы перейдете к своему важному и большому вопросу, решите вначале мой — маленький. И еще… Это самое… Как может тот, кто не способен сделать малое, совершить нечто большее?

К а л а ш и н. Тилькичиев, рассмотрите жалобу этого человека и избавьте нас от него.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (Кельдже). Я приму вас немного позже, отец. Сейчас мы заняты.

К е л ь д ж е. Эй, начальник! Может, ты все-таки, как и я, из племени Тильки? Тогда ты должен обязательно помочь мне.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Кельдже, извини, но ты надоел нам. У нас серьезное дело. Дай спокойно поговорить.

К е л ь д ж е (отходит в сторону, ворчливо). Дорвались люди до разговоров! У них это называется делом. Посмотрел бы я на них, если бы не мою, а их верблюдицу угнали басмачи.

А н т о н о в. Товарищ Калашин, я предлагаю следующее: вы отправите свои милицейские группы на защиту аулов, расположенных вблизи города, а мы, краснопалочники, двинемся в пески. Гельды-Батыр хорошо знает эти места.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Как только ты, Владимир Петрович, обеспечишь нас боеприпасами, мы тотчас сядем на коней.

К е л ь д ж е (Азату-Шемалу). Эй, как тебя там?.. Ты слышишь меня?.. Ты веришь, что эти говоруны могут сидеть в седлах? Я — нет. Я считаю, или ты — джигит, сидишь на коне, делаешь дело, или ты — болтун, как бы красивы ни были твои речи. Послушай, а ты, часом, не глухонемой?.. Чего уставился на меня? Говори, если тебя спрашивает человек, который годится тебе в отцы!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Зачем создавать большой, громоздкий отряд? Я считаю, достаточно прикрепить к каждому аулу два-три вооруженных человека.

К а л а ш и н. Нет, черт возьми, это не мера! Два-три вооруженных активиста способны лишь поддерживать некоторый порядок в ауле. А как противостоять тем, кто, как Мердан-Пальван, может нагрянуть со стороны? В Ялкыме у нас было два милиционера, а чайхану подожгли среди бела дня! Нашу красную чайхану! Басмачи угнали весь скот кооператива «Азатлык», убили секретаря партячейки аула Дашрабат. Две активистки района исчезли бесследно. Я им не завидую, черт возьми!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Поймать бы этого Мердана-Пальвана, да поставить к стенке, да шлепнуть на глазах у всех — вот тогда, я уверен, в районе стало бы тихо и спокойно. Это был бы наглядный урок каждому любителю пострелять и пограбить.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. «Поймать, поймать»… Дело гораздо сложнее, чем ты представляешь его нам, Тилькичи.

А н т о н о в. Мердан-Пальван — это лишь часть зла. Не следует забывать о тех, кто подстрекает его, натравливает на нас и даже действует под его именем.

К а л а ш и н. Полностью согласен с товарищем Антоновым. Вчера мне звонили чекисты из Ашхабада. Они считают, кто-то под видом Мердана-Пальвана регулярно совершает в районе террористические акты.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Если я не ошибаюсь, ниточка тянется к Джунаид-хану? Не так ли?

К а л а ш и н. Да, у чекистов имеются достоверные сведения о причастности Джунаид-хана к этим террористическим актам.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Лично я в это не верю. Джунаид-хан уже не фигура. Политический труп!

К а л а ш и н. Товарищи, конечно, первым делом необходимо ликвидировать банду Мердана-Пальвана.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мое мнение: надо вызвать из Ашхабада регулярные войска и в одну ночь покончить с бандитами.

А н т о н о в. Регулярные войска — в Каракумы?! В это безбрежное море?!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. По нашим данным, примерно две трети людей, собравшихся вокруг Мердана-Пальвана, дайхане — бедняки и середняки, не понявшие нашей программы.

А н т о н о в. В какой-то степени это и жертвы нашего политического головотяпства! Кооператив — новое дело. Объяснять надо народу, пробуждать его сознание, а мы сплошь и рядом — силком, силком… Не агитируем за новую жизнь, а волоком за собой тащим, на аркане. Как тут не кинуться в Каракумы?

К а л а ш и н (внезапно мрачнеет). Как это понимать, черт возьми? Камень в мой огород? Тут еще до меня нарубили дров Иванов с Тилькичиевым.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Словом, речь идет не только о создании мирной обстановки в районе, но и об исправлении наших собственных ошибок, о спасении человеческих душ, которые на нашей же совести!

К а л а ш и н. Это что-то новое!

А н т о н о в. Только для тех, кто не усвоил ленинского завета: сила социализма только в сознательности масс!

К а л а ш и н. Не надо меня учить политграмоте, черт возьми!

А н т о н о в. Я не учу. Я лишь хочу обосновать свое предложение: следует попытаться мирно договориться с Мерданом-Пальваном.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что?! Мирно?! С этим басмачом?!

К а л а ш и н. Не противоречит ли это духу нашего великого дела?

К е л ь д ж е (Азату-Шемалу). Вах, как люди быстро учатся долго и красиво говорить без пользы делу?!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Георгий прав! Если бы нам удалось мирно договориться с Мерданом-Пальваном…

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (перебивает). Ах, как тебе хочется, чтобы с Мерданом-Пальваном договорились мирно! Ах, ах!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Тилькичи, не паясничай!

К а л а ш и н. Гельды, это правда, что Мердан-Пальван брат твоей жены, твой шурин?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я вижу, Тилькичи и здесь уже поработал языком.

К а л а ш и н. Я тебя спрашиваю.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Да, да, он брат моей жены! Но разве дело, которому мы служим, это не вся наша жизнь? Всех нас! Так что больше?

К а л а ш и н. Вопрос исчерпан. Мария!

Входит  М а р и я.

К а л а ш и н. Подготовь мандат товарищу Гельды-Батыру, командиру добровольческого отряда района, и товарищу Антонову — комиссару отряда.

М а р и я. Владимир Петрович, отпустите меня в отряд медсестрой. Ну, пожалуйста!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что за прихоть?

М а р и я. Я была медсестрой красного казачьего полка в гражданскую.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Наша пустыня называется Каракумы! Черные пески! Страшные пески!

К а л а ш и н. Мария, я сказал — два мандата! И соответственно — приказ по исполкому!

М а р и я (уныло). Хорошо. (Выходит.)

К а л а ш и н. С разговорами покончено, черт возьми! Как говорится, по коням! С тебя, Гельды, — отряд в полсотни всадников. Три дня сроку. Мы с Антоновым занимаемся оружием.

К е л ь д ж е. Эй, эй! Это самое… А как же моя верблюдица? Значит, махнули на нее рукой?

Входит  М а р и я.

М а р и я. Вот мандаты и приказ, Владимир Петрович.

К а л а ш и н (читает документы, подписывает). Все правильно.

Мария идет к двери.

К е л ь д ж е. Эй, дочка, дочка, погоди… Это самое… Пиши, пожалуйста!

М а р и я. Что писать-то?

К е л ь д ж е. Это самое… Пиши приказ…

М а р и я (прыскает). Какой еще приказ, отец?

К е л ь д ж е. Не смейся, дочка, не смейся. Это самое… Сядь и пиши. Приказ Мердану-Пальвану! Пиши так… Эй, ты, хромоногий Пальван, хоть народ и уважал тебя когда-то, но сейчас мы приказываем тебе в течение трех дней вернуть дайханину Кельдже дойную верблюдицу с верблюжонком, которых твои джигиты угнали у него со двора!

Все смеются.

М а р и я (с интересом смотрит на Азата-Шемала). А у вас, молодой бородатый человек, не будет никаких приказов?

А з а т - Ш е м а л (сдержанно улыбается). Ох, дурной старик!

К а л а ш и н. Тилькичиев, ты останешься вместо меня. Звони в Ашхабад, вырывай оборудование для артезианских скважин! Дайханам нужна вода. Вода, вода! Сейчас все вопросы — политические, черт возьми!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сделаю, товарищ Калашин.

Г е л ь д ы - Б а т ы р (подходит к Азату-Шемалу). Выше голову, Азат-джан! Как говорят в народе, у хорошего джигита вечно неприятности. Значит, ты и вправду джигит. Пошли.

Азат-Шемал идет к двери, бросая на Курбана-Тилькичи сердитые взгляды.

К е л ь д ж е. Эй, эй, стойте! Это самое… Сначала басмачи угоняют мою верблюдицу, а теперь и вы… это самое…

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Идем, идем, старик! Вместо верблюдицы я дам тебе пулемет, а вместо верблюжонка — лишнюю ленту с патронами.

К е л ь д ж е. Это тот, что с круглой-то пастью?.. Ну, хорошо, хорошо! Серьезная штука. А как дашь-то, насовсем?

Все, кроме Курбана-Тилькичи, выходят.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мария! Эй, Мария-джан!

Входит  М а р и я.

М а р и я. Да, товарищ Тилькичиев!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. А ты куда пошла? Ты ведь на работе.

М а р и я (сухо). Да, я на работе, товарищ Тилькичиев.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сядь, поговори со мной.

М а р и я. Я печатаю то, что вы дали мне утром. (Хочет уйти.)

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ну вот, сразу начинаешь хмурить брови. Хорошеньким женщинам не идет сердиться. Погоди, Мусенька! Думаешь, я не видел, как ты косилась на этого щенка Азата?

М а р и я. Товарищ Тилькичиев, если у вас есть ко мне какое-нибудь поручение.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ну, хорошо, хорошо, иди. Нет, постой! Скажи, сегодня никто не приходил… за лекарствами?

М а р и я. За лекарствами?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да, для кооператива «Гореш». Никто не спрашивал меня?

М а р и я. Никто.

Входит  С а х р а г ю л ь. Увидев Курбана-Тилькичи, теряется.

С а х р а г ю л ь. Ой!..

М а р и я. Сахрагюль, с тебя магарыч! Гельды вернулся. Жди его сегодня дома.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (слащаво). А-а, Сахрагюль?! Цветок пустыни?! Что с тобой, красавица? Похудела, поблекла, бедняжка! Так-то за тобой смотрят!

М а р и я. Да уж вы посмотрите! По себе знаю. Сначала наобещаете с три короба, а потом — одни переживания!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (Сахрагюль). Я-то тебя понимаю, голубка! Вечно одна. И детей у тебя нет… А теперь еще этот приказ…

С а х р а г ю л ь (настораживается). Какой приказ?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Твой муж получил приказ уничтожить Мердана-Пальвана.

С а х р а г ю л ь. Моего брата?! Аллах, аллах!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Приказ есть приказ.

С а х р а г ю л ь. О аллах, помоги нам! (Убегает.)

М а р и я. Сахрагюль, постой! Товарищ Тилькичиев, ну как вы могли?! Эх!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мария, ты можешь идти домой, поздно уже.

Мария молча выходит. Курбан-Тилькичи подходит к окну, смотрит вслед ей.

Открывается дверь, в комнату входит  М у р а д - Г ю р з а.

М у р а д - Г ю р з а. Салам алейкум, хозяин.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (недовольно морщится). Тише. Какой я тебе тут хозяин, скотина?! Или ты забыл, как надо обращаться ко мне?

М у р а д - Г ю р з а (ухмыляется). Здравствуй, товарищ Тилькичиев! Здравствуй, советский начальник!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Здравствуй, Мурад, здравствуй. Я ждал тебя вчера. Какие новости, Мурад?

М у р а д - Г ю р з а. От великого хана приехал человек. Хан говорит, ему нужно триста лошадей и люди! Люди, люди! Оружие есть — английское!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. «Великий хан, великий хан»! Отсиживается за хребтом. Уснул! Когда он наконец ударит?

М у р а д - Г ю р з а. Как только накопит силу, как только объединит вокруг себя все отряды, которые действуют в Туркмении против большевиков.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Он упускает момент. Завтра от этих отрядов не останется и следа!

М у р а д - Г ю р з а. Что-нибудь случилось?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да, случилось. Многое случилось. Большевики организуют по всей Туркмении свои отряды. Здесь у нас Гельды-Батыр через три дня возглавит пятьдесят всадников — краснопалочников.

М у р а д - Г ю р з а. У-у, шайтан!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сколько у тебя парней, на которых ты можешь положиться?

М у р а д - Г ю р з а. Два десятка, не больше. Остальные — стадо, сброд. Жалкие трусы. От одного гневного взгляда Мердана-Пальвана будут три дня лежать, обняв пески, затаив дыхание. Они — с ним, не со мной. Увидишь, рано или поздно этот хромоногий станет нашим заклятым врагом.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мурад, ты разговариваешь с ним, значит, должен знать, что у него в душе. Или Пальван не делится с тобой?

М у р а д - Г ю р з а. Он не доверяет ни мне, ни великому хану. Когда я предлагаю ему предпринять что-нибудь серьезное, он отмахивается, говорит: не трогайте тех, кто не трогает нас. Он днями молчит, все думает, думает. О чем? Я не знаю. Сердцем он не с нами. Убрать бы его сейчас! И тогда, считай, нам достанется двести его всадников. Двести джигитов станут на сторону великого хана. Им некуда деться.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Гельды-Батыр и русский комиссар хотят идти к Мердану-Пальвану и предложить ему мир. Как только они отправятся в пески, я сообщу тебе. Надо сделать так, чтобы они не вернулись назад. Любой ценой! Пока они живы, я бессилен. Хромоногий может снюхаться с ними и прийти в город для переговоров. Если тебе не удастся прикончить их там и Мердан-Пальван появится с ними здесь, я сделаю все, чтобы он больше не вернулся в пески. А ты будь начеку. Учти: если хромоногий задержится в городе хоть на один день, ты возглавишь его ребят.

М у р а д - Г ю р з а. Хорошо, Курбан-ага. А если Гельды-Батыр и русский комиссар не вернутся от нас, постарайся стать во главе их отряда. И тогда дни этого отряда будут сочтены. Если нам будет сопутствовать удача, отправишь в Гум-гиден к Рябому Оразу надежного человека с письмом для великого хана. Напиши ему: пусть ждет нас — двести всадников. Пригоним лошадей, пригоним скот.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Только учти, Мурад, у меня не две жизни, одну из которых я могу пожертвовать большевикам.

М у р а д - Г ю р з а. Об этом не беспокойся, Курбан-ага. Если тебе придется трудно, дай мне знать. Я не оставлю тебя в беде, лишь бы голова моя была на плечах.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Спасибо, Мурад-джан, иного ответа я не ожидал от тебя. Теперь иди. И да поможет тебе аллах!

М у р а д - Г ю р з а. Ты живешь в стане наших заклятых врагов, Курбан-ага! Пусть всевышний аллах позаботится, чтобы ни один волосок не упал с твоей головы!

Обнимают друг друга.

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Пустыня. А т а - Т ю р к  и  С а п а р  лежат в дозоре.

А т а - Т ю р к. Вах, как же это получилось, Сапар-джан, что я, человек преклонного возраста, бросил дом, старуху жену, взял и сел на коня? Зачем мне это надо было? Удивляюсь я себе.

С а п а р. На все воля аллаха, Ата-ага. Ты меня извини, но я замечаю, у тебя последнее время испортился характер: ворчишь без конца. Раз все от аллаха…

А т а - Т ю р к. Вах, Сапар-джан, как же не ворчать, сынок? Не могу понять, зачем мы тут прячемся, в песках, будто играем с кем-то в прятки? Ты можешь мне объяснить, что мы здесь делаем?

С а п а р. Ждем благоприятного момента. Я так понимаю. Но как только дядя Мердан…

А т а - Т ю р к. «Дядя Мердан, дядя Мердан»! Брось! Я думаю, не сбился ли он с правильного пути, твой дядя Мердан?..

С а п а р. Ата-ага!

А т а - Т ю р к. Да, да. Если это не так, почему он позволяет Мураду-Гюрзе грабить таких же бедняков, как мы? Раньше было понятно: баи грабили бедняков, дайхан, а теперь что же получается? Бедные грабят бедных. Хорошо это?

С а п а р. Ата-ага, когда дело касается чести, разница между богатым и бедным исчезает. Я так понимаю.

А т а - Т ю р к. Эх, молод ты еще, сынок! Ничего не смыслишь в жизни. Что бы там ни было, а мне не по душе то, что мы творим.

С а п а р. Если не по душе, иди домой и отлеживай там себе бока на тюфяке.

А т а - Т ю р к. Если мы будем и дальше рыскать, как волки, по голодной пустыне, я так и поступлю, парень. И тебе советую сделать то же. (Поднимается, хочет идти. Неожиданно настораживается.) Взгляни, Сапар-джан, кажется, там кто-то идет. Или мне мерещится?

С а п а р (вглядывается). Да, идут двое. Это не наши. Направляются в нашу сторону. (Поднимает ружье.)

А т а - Т ю р к. Погоди, Сапар, сначала надо узнать, кто такие.

С а п а р. Иди, Ата-ага, сообщи дяде Мердану, а я буду следить за ними.

Ата-Тюрк уходит. Сапар прячется за кустом верблюжьей колючки.

Появляются  Г е л ь д ы - Б а т ы р  и  А н т о н о в.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. По-другому надо было действовать, Георгий.

А н т о н о в (оглядывается). Что тебе не нравится в наших действиях, Гельды?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я думаю, не лучше ли тебе вернуться назад, к отряду?

А н т о н о в. Перестань. Опять ты об этом… Осторожничаешь.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. На сердце у меня неспокойно, Георгий. Кроме того, в народе у нас говорят: «Осторожность украшает джигита».

А н т о н о в. Пока мы делаем все правильно, товарищ командир. Вон за барханом наш конный отряд. Если что — ребята подоспеют.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Говорю, тревога на сердце, Георгий. Все-таки веду тебя в логово хищного зверя.

А н т о н о в. Не ты меня ведешь — долг наш партийный, советский ведет нас обоих. Да и не ты ли говорил мне о Мердане-Пальване как о человеке, не лишенном благородства?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Времена меняются, Георгий. Меняются обстоятельства — и человек меняется.

А н т о н о в. Но если не переговоры — тогда, значит, бой, Гельды?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Да, бой. Нас меньше, но на нашей стороне внезапность. Окружим банду — и ударим. А потом пусть наш, советский суд определяет степень вины Мердана-Пальвана.

А н т о н о в. Послушай, Гельды, в самый последний момент ты меняешь точку зрения. Как это понять?

Г е л ь д ы - Б а т ы р (несколько раздраженно). Не знаю, Георгий, не знаю.

А н т о н о в. Я знаю. На тебя действуют все эти разговоры о твоем родстве с Мерданом-Пальваном. Решение вопроса вооруженной схваткой заткнуло бы рты всяким там Тилькичиевым, попрекающим тебя симпатией к брату жены. Разве не так?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Возможно, ты прав, Георгий. Возможно. Но самое странное… самое странное, друг, это то, что я и в самом деле симпатизирую Пальвану. И проклинаю себя за эту слабость. Но ничего не могу поделать. Все-таки брат жены, а?

А н т о н о в (усмехается). Самое странное, что я и сам симпатизирую ему! Из-за тебя, Гельды, из-за Сахрагюль… И очевидно, это совсем не странно, а очень даже по-человечески. Не истуканы же мы каменные, живые люди. Опаснее другая крайность — ожесточиться до потери всего человеческого.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. А что на этот счет говорят умные книги, наша великая теория? Все-таки ты мой комиссар, должен знать.

А н т о н о в. Великая теория тоже на нашей стороне, Гельды. Тот, чье имя носит эта наша теория, считает, что государство отсекает от себя свои живые части всякий раз, когда оно делает из гражданина преступника. Поэтому не будем терзаться. Мы действуем разумно. Надо непременно перетянуть Мердана-Пальвана на нашу сторону, если это, конечно, возможно. Пусть его люди вернутся в свои аулы, к семьям. Кроме того, если мы сейчас навяжем Мердану-Пальвану бой, он может уклониться от него. Он не дурак, уйдет еще дальше в Каракумы и еще больше ожесточится. То, что мы делаем с тобой сейчас, это тоже сражение. Мы обязаны думать о завтрашнем дне. Если Мердан-Пальван примет наши условия, дайхане десятков аулов избавятся от страха перед грабежом, получат возможность спокойно заняться крестьянским трудом. Люди не будут бояться идти в кооперативы.

Из-за куста выходит  С а п а р.

С а п а р. Эй, руки вверх! Иначе уложу на месте!

Г е л ь д ы - Б а т ы р (тихо). Ну вот, попались.

А н т о н о в. Спокойно, спокойно, командир.

С а п а р. Эй, Гельды, не шевелись, а не то наполню твое поганое нутро горьким дымом! А ты, в остроконечной шапке, подними руки повыше! Еще, еще! Вот так.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Щенок, молокосос! Чего надрываешь горло? Лучше пойди скажи своему самозваному хану, что к нему пришел Гельды-Батыр. И не балуйся с ружьем. Рядом мои ребята.

С а п а р (неожиданно испуганно кричит). Дядя Пальван! Дядя Пальван! Большевики напали!..

Появляется  М е р д а н - П а л ь в а н.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что за крик? Кто здесь воет, словно голодный пес?

С а п а р. Дядя Мердан, это — Гельды!

М е р д а н - П а л ь в а н. Перестань пугать зверей в округе, Сапар! Ступай отсюда, оставь нас.

Сапар уходит.

А н т о н о в. Здравствуй, Мердан-Пальван!

М е р д а н - П а л ь в а н (подходит к Гельды-Батыру). А зачем ты пожаловал в пески, Гельды?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Прежде всего, салам алейкум, Мердан-Пальван!

М е р д а н - П а л ь в а н. Ваалейкум салам. Но, по-моему, тебя мы не приглашали в гости. Я ждал только русского комиссара.

А н т о н о в. Мы пришли вместе.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Как поживаешь, Мердан-Пальван? Как самочувствие?

М е р д а н - П а л ь в а н (морщится). Послушай, русский комиссар, твой человек сказал мне, что ты хочешь поговорить со мной с глазу на глаз.

А н т о н о в. Мердан-Пальван, считай, мы здесь с тобой одни. Гельды-Батыр свой человек. Мне он друг и товарищ, а тебе, если я не ошибаюсь, он даже родственник.

М е р д а н - П а л ь в а н. Не нужны мне такие родственники!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пальван…

М е р д а н - П а л ь в а н (Антонову). Ну, говорите, с чем пришли.

А н т о н о в. Мы пришли дать тебе добрый совет, Пальван. Откажись от дурных дел.

М е р д а н - П а л ь в а н. Я сел на коня ради правого дела.

А н т о н о в. Считаешь басмачество правым делом?

М е р д а н - П а л ь в а н. Послушай, комиссар. Ведь вы первые начали преследовать невинных людей. За что? У тебя десять овец — ты плохой, раз у тебя десять овец. У тебя десять верблюдов — ты тоже плохой. Как же тут не сесть на коня? Или мы должны были сидеть дома и ждать, когда вы придете и арестуете нас, так, что ли?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Того, кто идет против советской власти, мы можем и к стенке поставить!

М е р д а н - П а л ь в а н. Заткнись!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. А ты мне рот не затыкай, Пальван!

А н т о н о в. Товарищ Гельды-Батыр, возьми себя в руки. Мердан-Пальван, мы не собираемся ставить тебя к стенке.

М е р д а н - П а л ь в а н (насмешливо). Спасибо за милость. Но я и сам не позволю кому бы то ни было ставить меня к стенке. Да здесь, в пустыне, и стенок-то нет. Или вы с собой захватили?

А н т о н о в. Повторяю, мы не собираемся ставить тебя к стенке, Мердан-Пальван.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что же вы намерены делать со мной? Уже решили?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Посадим на ханский трон.

М е р д а н - П а л ь в а н. Трон можешь взять себе, Гельды. Меня устроит седло.

А н т о н о в. Давайте прекратим эту словесную перепалку и будем говорить серьезно.

М е р д а н - П а л ь в а н. Тогда тебе, комиссар, придется сначала заткнуть рот этому выскочке.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. А что будет, если этот рот не заткнется?

А н т о н о в. Товарищ Гельды-Батыр, прошу тебя отнестись ответственно к нашей миссии! Мердан-Пальван, если ты признаешь свою вину и…

М е р д а н - П а л ь в а н. Какую вину, комиссар? В чем моя вина? Что плохого сделал я людям, чтобы чувствовать себя виноватым?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пальван, не хитри. И не вали с больной головы на здоровую. Того, что ты натворил, не замолить и всему твоему роду.

А н т о н о в. Гельды-Батыр, помолчи! У нас, у русских, есть поговорка: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Оставим в покое прошлое, поговорим о будущем.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Без прошлого нет будущего. И это прошлое совсем еще свежее. Я как сейчас вижу горящую школу в ауле Азатлык. Кто ее поджег? Разве не ты, Мердан-Пальван?

М е р д а н - П а л ь в а н. Комиссар, ведь ты хотел поговорить со мной без посторонних.

А н т о н о в. Гельды-Батыр, ты мне мешаешь. Мы пришли не старые счеты сводить, Мердан-Пальван, мы хотим, чтобы ты со своими людьми перешел на сторону советской власти.

М е р д а н - П а л ь в а н (смеется). Комиссар, ты думаешь, раз мы живем в песках и носим на головах косматые папахи, значит, мы глупцы? Ошибаешься.

А н т о н о в. Ошибаешься ты, а не мы. Мы пришли к тебе, считая тебя разумным человеком.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Учти, Мердан, мы могли бы говорить с тобой совсем по-другому.

М е р д а н - П а л ь в а н. Да, поздравляю вас, вы нашли глупого туркмена в огромной папахе! Думаете, я опять суну свою ногу в ваш капкан?

А н т о н о в. Мердан-Пальван, скажи откровенно, чем тебе не по душе советская власть?

М е р д а н - П а л ь в а н. Мне не по душе та жизнь, которую вы надумали тут создать. Я и раньше чувствовал, что от вас, большевиков, никакого проку не будет. О том же мне говорили многие мудрые люди. Я же поверил красивым словам одного сбившегося с пути дурака и лишился всего своего добра и свободы.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Эй, эй, Пальван, выбирай выражения!

М е р д а н - П а л ь в а н. Запомни, Гельды, я ушел в эти бескрайние пески не для того, чтобы выбирать выражения.

А н т о н о в. Понимаю тебя, Мердан-Пальван. Однако выслушай меня внимательно. Если ты согласишься честно служить советской власти и поможешь нам разгромить банды басмачей, мы простим тебя. Ты же бывалый, мудрый, рассудительный человек. Зачем проливать напрасно кровь? Какой смысл в том, что наши люди будут продолжать истреблять друг друга? Какой тебе смысл идти наперекор могучему селю?

Мердан-Пальван сосредоточенно молчит.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. А нукерами своими будешь командовать сам.

М е р д а н - П а л ь в а н. А потом?

А н т о н о в. Сейчас мы объединимся и уничтожим все разбойничьи банды в районе. После этого мы покончим с баями, которые еще остались в аулах.

М е р д а н - П а л ь в а н. А как только вы покончите с баями, вы покончите и со мной. Не так ли, русский комиссар?

А н т о н о в. Если большевики дают слово, они держат его. Словом, ты поможешь нам, а мы потом поможем тебе.

М е р д а н - П а л ь в а н. Как, интересно?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пристроим тебя к какому-нибудь подходящему делу.

М е р д а н - П а л ь в а н. Нет, комиссар, я не гожусь для службы советской власти.

А н т о н о в. Почему же?

М е р д а н - П а л ь в а н. За эти три года я накормил ее досыта.

А н т о н о в. Простой народ — великодушный народ, Мердан-Пальван. Послужи ему, сделай ему добро — и он простит тебя. Говорят: повинную голову меч не сечет.

М е р д а н - П а л ь в а н. О каком добре ты говоришь, комиссар? Что я должен сделать?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Сказали тебе: помоги нам в борьбе с басмачами, с приспешниками Джунаид-хана.

А н т о н о в. Мердан-Пальван, хочешь ты этого или не хочешь, а держать ответ перед народом все равно придется. И очень скоро. Остались считанные дни.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что же, комиссар, возможно, ты прав. Но, как говорится, хоть один день жить, но с удачей дружить!

А н т о н о в. Почему один? Живи много дней и дружи с удачей. Но и с народом дружи. Словом, мы даем тебе возможность загладить свои ошибки. Верь нам.

М е р д а н - П а л ь в а н (с горечью). «Возможность, возможность»… Сколько раз я обжигался, поверив вашим обещаниям. Когда вы, большевики, пришли к власти и пообещали сделать мой народ счастливым, я отдал вам все свое добро — овец, землю, колодцы. Все! Оставил себе немногое. Кто-нибудь сказал мне тогда спасибо?! Нет. Каждый проходимец, из тех, что примазался к вам в надежде на легкую жизнь, мог накричать на меня, оскорбить меня. Вы отобрали у меня двух племенных коней и погубили их, запрягая в груженные мешками телеги капратила. Один сломал себе ногу, а второй и вовсе сдох. Это был мой любимец! Ему не было равных в резвости и быстроте. Что замолчал, комиссар? Я встал на сторону большевиков, я обнажил свою саблю, борясь против англичан и белогвардейцев по всему Туркменистану — от Хивы до Хазар-моря. Я пролил свою кровь за ваше дело. В одном из боев меня ранило в ногу. С тех пор я хромой. К твоему сведению, комиссар, прозвище Пальван, то есть богатырь, силач, мне дали за то, что я в честной борьбе победил многих богатырей Хивы, Ахала, Этрека, Каракумов и Хорасана. Я боролся на свадьбах, и за победу меня награждали овцами и лошадьми. Ни я, ни мои предки не обижали простых людей. Помогали? Да. И все это знают. Мне ведомы секреты джигитского искусства. Я передавал их молодым парням, учил их верховой езде, учил, как надо ухаживать за лошадьми, обучал тонкостям народной борьбы. Даже вот он, Гельды-Батыр, который прежде пас коров и не умел даже толком утереть свой сопливый нос, учился сидеть на коне у меня. Я сделал его человеком.

А н т о н о в. Я согласен, Мердан-Пальван, с тобой обошлись несправедливо, тебя обидели. Но ведь не народ это сделал. Я много слышал о твоем мужестве и великодушии. Ради народного счастья, забудь обиды, нанесенные тебе теми, кто, как ты верно заметил, примазался к нам, большевикам.

М е р д а н - П а л ь в а н. Комиссар, я не трогаю тех, кто не трогает меня. Когда у меня отбирали моего любимого коня Лачина, я просил, умолял оставить его мне. Думаешь, меня послушали? Я дал себе клятву отрубить голову тому, кто будет ездить на моем Лачине и сжечь его дом. Об этом я предупредил советскую власть. И я сдержу свою клятву. Тебе известно, за что я отдал вот этому сопляку, который стоит рядом с тобой, свою прекрасную, как цветок, сестру?

А н т о н о в. Пусть он сам расскажет.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Сейчас не время, Пальван. Как-нибудь в другой раз.

А н т о н о в. Нет, почему же? Расскажи сейчас, Гельды.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. После, комиссар, после.

А н т о н о в. Комиссар должен все знать, товарищ командир. Рассказывай.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Лачина угнали белые, когда отступали. Пальван по всему Туркестану разыскивал своего коня. Все было напрасно. Прошел год. Я находился в Фергане, в составе Туркестанского конного полка. Мы добивали прихвостней Энвера-паши. Однажды днем вижу: едет по улице красноармеец-таджик, а под ним — Лачин. Я к таджику, начал просить его: отдай коня, наш конь. Таджик ни в какую. Я узнал, из какой он части, пришел к комиссару, все рассказал ему, комиссар уговорил парня обменять Лачина на моего коня. Короче говоря, Лачин вернулся к Пальвану. У меня и раньше были с Пальваном неплохие отношения. Он знал, что я неравнодушен к его сестре Сахрагюль. И он отдал ее за меня, устроил богатую свадьбу!

А н т о н о в. Любопытная история. Однако, Мердан-Пальван, народу очень дорого обходится твоя клятва. Люди, которые у тебя под началом, творят много бесчинств. Твои джигиты обижают дайхан.

М е р д а н - П а л ь в а н. Мои джигиты, мои джигиты… Сейчас каждый сам себе джигит. Мои джигиты — это мои родственники, их можно перечесть по пальцам. Да еще человек пятнадцать, обиженных советской властью.

А н т о н о в. А по нашим сведениям, под твоим началом около двухсот всадников.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Нам известно также, что у тебя в банде находится человек, специально посланный Джунаид-ханом.

М е р д а н - П а л ь в а н. У меня нет никаких дел с Джунаид-ханом. И не будет. Если ко мне приходят безвредные, обиженные люди, я говорю им: пожалуйста, оставайтесь, а когда кто-нибудь хочет уйти от меня, я тоже говорю: пожалуйста, идите на все четыре стороны.

А н т о н о в. Мердан-Пальван, повторяю, нам нужна твоя помощь. И мы, в свою очередь, поможем тебе. Если ты дашь честное слово, что…

М е р д а н - П а л ь в а н. Поздно, говорю, поздно, комиссар.

А н т о н о в. Никогда не поздно свернуть с неверного пути. Сейчас советской власти помогают даже те, кто прежде служил царю. Даем тебе на размышление неделю. Мы будем ждать, Мердан-Пальван!

Раздается выстрел. С головы Гельды-Батыра слетает папаха.

Ты ранен, Гельды?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пронесло.

Вбегает  М у р а д - Г ю р з а. Его трудно узнать — голова и лицо его закутаны башлыком. В руке маузер.

М у р а д - Г ю р з а. Вы будете долго ждать, лежа в земле!

М е р д а н - П а л ь в а н (Мураду-Гюрзе). Как ты посмел, рыжий шакал?

М у р а д - Г ю р з а. Пальван-ага, с большевиками, неверными, только так и нужно разговаривать! Сейчас я отправлю их в дальнюю дорожку!

Г е л ь д ы - Б а т ы р (хватается за кобуру). Что?

Мурад-Гюрза хочет выстрелить, но Мердан-Пальван в одно мгновение обезоруживает его.

А н т о н о в (стискивает руку Гельды-Батыра). Гельды, без глупостей!

Появляется  А з а т - Ш е м а л. В руке его карабин.

М е р д а н - П а л ь в а н. Азат?! Племянник! Сын моего брата! Разве ты не в тюрьме?

Азат-Шемал молчит.

А н т о н о в. Мы уходим, Мердан-Пальван. Запомни, неделя тебе на размышление, ни часа больше!

Антонов, Гельды-Батыр и Азат-Шемал уходят.

Мурад-Гюрза порывается кинуться вслед за ними.

М е р д а н - П а л ь в а н. Стой!

М у р а д - Г ю р з а. Пальван-ага, такой случай! Ради аллаха, позволь проводить их!

М е р д а н - П а л ь в а н. Стой, говорят тебе!

М у р а д - Г ю р з а. Странно ты ведешь себя последнее время, Пальван-ага! Давай-ка объяснимся.

М е р д а н - П а л ь в а н. Еще один шаг — получишь пулю. Она тебе все объяснит.

М у р а д - Г ю р з а. Что с тобой, Пальван-ага? Не понимаю тебя.

М е р д а н - П а л ь в а н. Это был Азат. Ты видел? А ты что говорил мне?

М у р а д - Г ю р з а. Пойми, хан-ага, большевики хитрят. Они освободили его специально, чтобы заманить нас в свои сети.

М е р д а н - П а л ь в а н. Врешь, шакал! Ты ведь говорил, что его сразу же без суда отправили в Сибирь.

М у р а д - Г ю р з а. Так мне сказали. Как говорится, за что купил — за то продал.

М е р д а н - П а л ь в а н. Подлец! Лгун! Может, ты и брата моего убил? Признавайся!

М у р а д - Г ю р з а. Клянусь священным кораном, Пальван-ага, его убили большевики!

М е р д а н - П а л ь в а н. Клянись всевышним!

М у р а д - Г ю р з а. Клянусь аллахом, Пальван-ага!

М е р д а н - П а л ь в а н. А где же твои англичане? Где белые войска? Что-то ни те, ни другие не спешат к нам на помощь. И твой великий хан залег в норе, спрятал от большевиков свою раскормленную задницу.

М у р а д - Г ю р з а. Великий хан ждет удобного момента. Он мудр, как волк.

М е р д а н - П а л ь в а н. Пустые слова. Твой великий хан смотрит в рот англичанам, а ты — в его рот. Вы оба — слуги!

М у р а д - Г ю р з а. Пальван, ты плохо разговариваешь со мной. Не путай меня с одним из своих нукеров.

М е р д а н - П а л ь в а н. Ты пьешь воду из моих колодцев — и смеешь заниматься грабежом без моего ведома!

М у р а д - Г ю р з а. Пальван, я — представитель великого хана и подчиняюсь только ему.

М е р д а н - П а л ь в а н. Я не желаю видеть тебя! Иди лижи пятки своему хану!

М у р а д - Г ю р з а. Пальван, не будем ссориться.

М е р д а н - П а л ь в а н. Прочь с моих глаз, собачий сын!

М у р а д - Г ю р з а. Хорошо, я уйду. Но ты пожалеешь о своих словах. (Уходит.)

М е р д а н - П а л ь в а н. Эй, Сапар!

Вбегает  С а п а р.

С а п а р. Да, дядя Мердан.

М е р д а н - П а л ь в а н. Присядь, сынок. Расскажи еще раз, что за люди приходили к твоему отцу, моему брату, накануне его исчезновения?

С а п а р. Я знаю все только со слов матери, дядя Мердан. Меня ведь не было дома. Они пришли в сумерках, трое, вызвали отца во двор, разговаривали с ним за сараем. Мать не знает, о чем они говорили. Они сердились, уговаривали отца сделать что-то. Он не соглашался. Мать слышала только, как один твердил: «Ты должен это сделать, Довлет Мирза, и тогда люди пойдут за тобой». Под конец отец тоже рассердился и прогнал их. А на другой день он исчез.

М е р д а н - П а л ь в а н. Может, они и вправду уговаривали его вступить в капратил?

С а п а р. Не знаю, дядя. Так потом начали говорить люди, так мне сказал спустя неделю Мурад-Гюрза. Но я сейчас думаю: зачем уговаривать человека, который и без того собирался вступить в капратил?

М е р д а н - П а л ь в а н. Бедный Довлет!

С а п а р. Но когда из Ашхабада вернулся Азат и его сразу же арестовали, я поверил, что…

М е р д а н - П а л ь в а н. Сапар, сынок, Азат на свободе, он жив и здоров.

С а п а р. На свободе? Откуда ты знаешь, дядя Мердан?

М е р д а н - П а л ь в а н. Я видел его только что своими глазами. Держись подальше от этого Мурада-Гюрзы. И ребят предупреди. Он предатель, я чувствую это сердцем.

С а п а р. Понял тебя, дядя Мердан. Мы будем поглядывать за ним.

М е р д а н - П а л ь в а н. Ступай, сынок.

Сапар уходит.

Да, пожалуй, Гельды-Батыр и его русский комиссар правы. Нельзя идти против селя, против народа. Можно просидеть в песках еще год, ну, два года, а дальше что? Собачья жизнь! Люди устали. А советская власть крепнет с каждым днем. О аллах, помоги нам! Что делать? Как быть?

Входит  А т а - Т ю р к.

Что тебе, старик? К добру ли?

А т а - Т ю р к. Не знаю, Пальван-джан. Мысли меня одолели.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что за мысли?

А т а - Т ю р к. Хочу вернуться домой, в аул.

М е р д а н - П а л ь в а н. Ах, домой?.. Ну, иди, иди, там тебя ждут с распростертыми объятиями!..

А т а - Т ю р к. Я думаю, если я приду, низко опустив свою повинную голову, меня простят. Кроме того, разве я мало служил советской власти, большевикам?

М е р д а н - П а л ь в а н. Думаешь, если ты придешь и низко поклонишься им, они вернут тебе десять твоих паршивых овец и пару верблюдов?

А т а - Т ю р к. Не об овцах я думаю, Пальван.

М е р д а н - П а л ь в а н. А что ты будешь делать, вернувшись в аул?

А т а - Т ю р к. Еще не знаю. Сначала вернусь.

М е р д а н - П а л ь в а н. Значит, думаешь, большевики не арестуют тебя?

А т а - Т ю р к. Я думаю, они и раньше не собирались трогать меня. За что? Что я сделал им плохого? Я думаю, Аннак-чабан наврал мне. А я испугался, бежал в пески…

М е р д а н - П а л ь в а н. Вот оно что!

А т а - Т ю р к. Пальван-джан, напрасно мы скрываемся, только злим большевиков. Надо браться за ум. И ты возьмись, Пальван!

М е р д а н - П а л ь в а н. Ну вот. Теперь этот умник вздумал учить меня!

А т а - Т ю р к. Что же здесь плохого, Пальван? Говорят, одна голова — хорошо, а две лучше.

М е р д а н - П а л ь в а н. Или ты только сейчас уразумел то, что большевики вдалбливали тебе в голову в течение тех шести-семи месяцев, когда ты работал у них?

А т а - Т ю р к. Может быть. Очевидно, до меня поздно доходит, я ведь вон какой верзила! Но все-таки дошло.

М е р д а н - П а л ь в а н. Не прикидывайся дурачком, Ата-Тюрк! И запомни: пока Мердан-Пальван жив, ты никуда не уйдешь отсюда, из пустыни. Другие пусть идут, ты — нет. Ты нужен мне.

А т а - Т ю р к. Пальван-джан, давай уйдем вместе. Ведь ты не хан. И хан из тебя никогда не получится. Ты всего-навсего заблудившийся в пустыне верблюд. Верблюд-одиночка!

М е р д а н - П а л ь в а н. Замолчи, старик, а не то…

А т а - Т ю р к. Не боюсь тебя, Мердан-Пальван. Мое время бояться давно прошло.

Взбешенный Мердан-Пальван направляет винтовку на Ата-Тюрка. Старик стоит, бесстрашно глядя ему в глаза. Мердан-Пальван в сердцах швыряет винтовку на землю. Ата-Тюрк, спокойный, равнодушный, уходит.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Авансцена. Вечер. Улица в городке. Угол дома. Чуть дальше — развалины кибитки.

Появляется  М у р а д - Г ю р з а  в сопровождении  т р е х  б а н д и т о в. Приложив руки ко рту, кричит по-совиному. Издали доносится ответный крик.

М у р а д - Г ю р з а. Хозяин идет.

Входит  К у р б а н - Т и л ь к и ч и.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ты, Гюрза?

М у р а д - Г ю р з а. Я, хозяин.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Тише, тише! Что случилось? Почему пришел? К добру ли?

М у р а д - Г ю р з а. Увы, хозяин, не сделали мы дело. Проклятый хромой помешал мне осуществить наш замысел.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вот так ты оправдываешь деньги, которые я плачу тебе! Скотина!

М у р а д - Г ю р з а. Курбан-ага, я сделал все, что было в моих силах! Я стрелял в Гельды-Батыра, но, к сожалению…

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. «К сожалению, к сожалению»… Сделать бы так, чтобы ты сожалел о том, что родился на свет!

М у р а д - Г ю р з а. Воля твоя, хозяин. Я весь в твоей власти. Я пришел сказать тебе, что хромой Пальван решил помириться с большевиками.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Тьфу, шайтан!

М у р а д - Г ю р з а. Что будем делать?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (с усмешкой). Отдам тебя в руки Гельды-Батыра.

М у р а д - Г ю р з а. Сейчас не время шутить, хозяин.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Жаль, что я не могу сделать этого. Ты достоин наказания, Гюрза!

М у р а д - Г ю р з а. Я еще пригожусь, хозяин! Дай мне время и возможность. Хочешь, отправлю к дьяволу душу хромого Пальвана?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (размышляет). Хромой хитер, тебе не осилить его. Лучше подумай о душе Гельды-Батыра.

М у р а д - Г ю р з а. Согласен.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Если ты не прикончишь его, он прикончит тебя. Ты понимаешь это?

М у р а д - Г ю р з а. Говори, что делать, хозяин?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сейчас он должен пройти здесь. Его ждут в исполкоме. Действуйте осторожно, но решительно!

М у р а д - Г ю р з а. На этот раз я не промахнусь, Курбан-ага.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Никаких выстрелов! Не убивай его здесь, Гюрза. Кроме того, у меня есть особый разговор к Гельды-Батыру. Старые счеты! Свяжите ему покрепче руки, ноги и увезите в пески. А когда мы схватим и хромого, мы поставим их рядышком, зятя и шурина, на бархане и скажем им «аминь» на двоих.

Доносится пение Гельды-Батыра. Пение все ближе.

М у р а д - Г ю р з а. Это он — Гельды!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Удачи тебе! (Скрывается в развалинах.)

Появляется  Г е л ь д ы - Б а т ы р. Бандиты набрасываются на него. Завязывается схватка. Гельды-Батыр отчаянно сопротивляется. В схватке принимает участие и Курбан-Тилькичи. Бандитам удается оглушить и связать Гельды-Батыра.

М у р а д - Г ю р з а. Ну вот, товарищ красный командир, теперь тебе будет очень хорошо! А голову твою мы на днях отправим в подарок великому хану.

Г е л ь д ы - Б а т ы р (приходит в себя, тяжело дышит). Выходи, выходи, Курбан-лиса! Не прячься! Я узнал тебя. Жалкая трусливая лисица! Предатель!

М у р а д - Г ю р з а. Заткнись, батрак, или я заткну тебе рот свинцом!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Подлецы! Грязные свиньи! Жалкие трусы! Напали на одного из-за угла!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Забирайте его, джигиты! И в путь! До встречи в урочище Гум-гиден!

Бандиты уводят связанного Гельды-Батыра.

Курбан-Тилькичи идет в противоположную сторону.

Открывается занавес. Комната в здании исполкома. К а л а ш и н  разговаривает по телефону. Входит  К у р б а н - Т и л ь к и ч и.

К а л а ш и н. Безобразие!.. Куда вы смотрели, товарищ Назаров? Средь бела дня бандиты нападают на аул и поджигают гумно!.. Где была ваша конная милиция?.. И где наш добровольческий отряд, черт возьми? Где его командир?.. Как только он объявится, скажите, его ждут в исполкоме! (В сердцах швыряет трубку на аппарат, ходит взад-вперед по комнате, не обращая внимания на Курбана-Тилькичи.)

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да, неприятная история.

К а л а ш и н. Это преступление! Мы создали большой вооруженный отряд, а басмачи прямо у нас под носом сжигают большую часть нашего урожая! Вы не видели Антонова, Тилькичиев? Может, он знает, где находится Гельды-Батыр?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Антонов тоже очень странно ведет себя. Упорно ищет союза с Мерданом-Пальваном. С этим матерым волком!

Входит  А н т о н о в.

К а л а ш и н. Очень кстати, Георгий Николаевич. У нас опять происшествие. Где Гельды-Батыр?

А н т о н о в. Я сам ищу его.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Странно как-то получается, товарищ Калашин! Басмачи нападают на гумно, сжигают хлеб, а командир отряда краснопалочников второй день где-то прохлаждается.

А н т о н о в. Очевидно, с ним что-то случилось.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Может, он опять поехал в пески — в гости к своему шурину?

К а л а ш и н. Действительно, очень странно ведет себя ваш хваленый Гельды-Батыр.

А н т о н о в. Я не нахожу ничего странного в его действиях.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Зачем он отвел свой отряд к городу? Басмачи мгновенно воспользовались этим и подожгли гумно в Ялкыме.

А н т о н о в. Вы отлично знаете, почему отряд был оттянут к городу. Сегодня должен прибыть Мердан-Пальван.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Значит, пусть погибает народный хлеб, так? Я считаю, Гельды-Батыр должен ответить за это перед трибуналом.

К а л а ш и н. Да, черт возьми, Гельды-Батыру придется ответить за погибший хлеб! Отряд второй день без командира.

А н т о н о в. Надо спокойно разобраться во всем, товарищи.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мы уже разобрались, товарищ Антонов. Фактов слишком много. Налицо измена. Да, да, предательство!

А н т о н о в. Перестаньте болтать вздор, Тилькичи!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вы, товарищ Антонов, не посчитавшись с мнением видных работников района, сделали попытку добиться компромисса с врагом народа Мерданом-Пальваном. В тот день, когда вы отправились к нему на свидание, его головорезы поголовно истребили видных активистов двух аулов и угнали весь кооперативный скот. Кто в этом виноват? Вы! А сегодня в Ялкыме сгорело зерно. Разве это не доказывает, что Гельды-Батыр предает нас, предает советскую власть?

А н т о н о в. Перестаньте обливать грязью честного большевика, Тилькичи!

К а л а ш и н. Георгий Николаевич, вот уже восьмой день мы ждем Мердана-Пальвана с повинной, а его все нет и нет. Надо начинать операцию против его банды!

А н т о н о в. Я считаю, отряду не следует выступать без командира.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Гельды-Батыр уже не командир отряда. Он предатель!

А н т о н о в. Повторяю, вы клевещете на честного человека!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. С вас, товарищ Антонов, мы тоже спросим по всей строгости!

К а л а ш и н. Действительно, черт побери, странные вещи у нас тут происходят! Мы создаем большой вооруженный отряд, а толку никакого! Наоборот, бандиты до предела активизировались.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Это ли не доказательство предательства Гельды-Батыра?

А н т о н о в. Гельды-Батыр своей жизнью, своими делами доказал верность советской власти! Он защищал Советы от белогвардейцев и англичан! Советское правительство дважды наградило его орденом Красного Знамени. Называть предателем одного из храбрейших бойцов гражданской войны может лишь человек, у которого черная душа и лютая ненависть к нашей власти!

К а л а ш и н. Ну, ну, Георгий Николаевич, ты переходишь границу дозволенного!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не надо нас запугивать! Лучше подумайте о себе, Антонов. Ты шел на поводу у Гельды-Батыра, а ведь ты комиссар отряда!

А н т о н о в. Я верю Гельды-Батыру, как себе! (Выходит.)

К а л а ш и н. Антонов! Вернись! Антонов!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин, я предлагаю немедленно арестовать Антонова! Ясно, он и Гельды-Батыр — одного поля ягоды.

К а л а ш и н. Вздор, Тилькичиев!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Простите, товарищ Калашин, я просто советуюсь с вами.

К а л а ш и н. Необходимо срочно поднять на ноги всех активистов района!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Зачем? Начнется паника.

К а л а ш и н. Это надо сделать. Мне звонили из Ашхабада — из Чека. Там по-прежнему предполагают, что диверсии последних дней совершались не людьми Мердана-Пальвана, а организовывались специально, чтобы бросить на него тень, дабы скомпрометировать его еще больше в глазах местного населения и властей. Чекисты считают, что в районе действует опытный враг. Они убеждены, это один из людей Джунаид-хана. Я склонен согласиться с этими выводами.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ваши слова для меня закон, товарищ Калашин. За дело советской власти я готов умереть. У меня есть предложение: надо срочно позвонить в милицейскую часть, пусть пришлют людей. Сюда, к нам.

К а л а ш и н. Для чего?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Пусть окружат здание исполкома. Если Мердан-Пальван и в самом деле придет сюда, клюнув на сладкие речи Антонова…

К а л а ш и н. Тилькичиев, если Мердан-Пальван придет с повинной, мы не должны брать его под стражу. Ведь Антонов и Гельды-Батыр гарантировали ему неприкосновенность, дали ему слово.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин, но ведь существует еще и такое понятие, как интересы советской власти, интересы народа. Прежде всего надо учитывать их, эти интересы, а не чьи-то неоправданные обещания. Мердана-Пальвана следует брать немедленно, врасплох. Потом будет трудно сделать это. Враг есть враг!

К а л а ш и н. Вы так считаете, Тилькичиев? Возможно, вы правы, черт возьми! А придет ли он?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Должен. Я знаю Мердана-Пальвана как облупленного. Он тем и знаменит, что если уж что пообещал — сделает непременно. Примитивный человек.

К а л а ш и н. Вы считаете верность слову признаком примитивности, Тилькичиев?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Отчасти. Интересы советской власти требуют гибкости. Постоянной, неослабной! Революционной гибкости!

К а л а ш и н. Любопытная теория.

Входит  М а р и я.

М а р и я. Товарищ Калашин, там пришел человек, говорит, что он — Мердан-Пальван.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мердан-Пальван?! Пришел, значит! Он один?

М а р и я. Да.

К а л а ш и н. Пусть войдет.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Эх, не успели вызвать милицию!

Мария выходит.

К а л а ш и н. Да, черт возьми, этот Мердан-Пальван — человек слова!

Входит  М е р д а н - П а л ь в а н.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Заходи, Пальван, заходи.

К а л а ш и н. Здравствуйте, Мердан-Пальван.

М е р д а н - П а л ь в а н (настороженно). А где русский комиссар?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Зачем тебе комиссар?

М е р д а н - П а л ь в а н. Нужен. Есть разговор.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Комиссар и Гельды-Батыр уехали по срочному делу. Говори, зачем пожаловал? Что тебе надо от нас?

М е р д а н - П а л ь в а н (растерянно). Так, так… У нас с комиссаром был один разговор… Я думал… И вот я решил… Если, конечно, комиссар говорил правду…

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что ты решил, Пальван?

М е р д а н - П а л ь в а н. Я согласен.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ах, согласен? С чем же ты согласен?

М е р д а н - П а л ь в а н. Я согласен помириться с советской властью и служить ей.

К а л а ш и н. Понятно. Вы все хорошо продумали, Мердан-Пальван? Все взвесили?

М е р д а н - П а л ь в а н. Если бы не продумал, не взвесил, не пришел бы сюда.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Пальван, если не секрет, расскажи нам чистосердечно, чем вызвана столь неожиданная перемена в тебе?

М е р д а н - П а л ь в а н. Я не понимаю вас.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. А мы тебя отлично понимаем, тебя и твой ход, Пальван. Натворил столько дел, а теперь вдруг надумал стать ангелочком?! Да?!

М е р д а н - П а л ь в а н. Вы первые пришли ко мне.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мы — к тебе, а ты вот — к нам.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что ты хочешь сказать этим, Тилькичи? Говори напрямую! Без выкрутасов!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Если без выкрутасов, то давай выкладывай оружие на стол. Быстро!

М е р д а н - П а л ь в а н. Так, так… Но ведь я пришел не для этого.

К а л а ш и н. Короче говоря, Мердан-Пальван, вы арестованы. Контрреволюция есть контрреволюция, черт возьми!

М е р д а н - П а л ь в а н. Значит, вы пригласили меня для того, чтобы арестовать?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не тебе рассуждать, зачем мы тебя пригласили, бандит! Повторяю, оружие на стол!

М е р д а н - П а л ь в а н. Значит, так?!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Да, да, значит, так!

М е р д а н - П а л ь в а н. Значит, опять обман?!

К а л а ш и н. Сдайте оружие, потом будем разговаривать.

М е р д а н - П а л ь в а н. Не думал я, что представители советской власти окажутся и на этот раз такими бесчестными!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не тебе судить о нашей чести, бандит! Ты арестован! (Направляет на Мердана-Пальвана револьвер.)

М е р д а н - П а л ь в а н. Я чувствовал, что этим может кончиться.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вот и хорошо, когда игрок понимает, что он проиграл, и признает свое поражение.

М е р д а н - П а л ь в а н. Некрасивую игру вы сыграли. Позорную для чести мужчины игру!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Довольно болтать! Сдавай оружие! Ну!

М е р д а н - П а л ь в а н. Берите! (Делает шаг к Курбану-Тилькичи, затем молниеносным движением ноги выбивает револьвер из его руки. Бросается к окну, ногой высаживает раму и выпрыгивает на улицу.)

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Держите его!

К а л а ш и н. Стой, стрелять буду!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Стреляйте, стреляйте! (Поднимает с пола револьвер, стреляет в окно.)

Вбегает  А н т о н о в.

А н т о н о в. Что здесь происходит?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Мердан-Пальван!..

А н т о н о в. Пришел?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Пришел и ушел…

А н т о н о в. Что?!

К а л а ш и н. Мы хотели арестовать его.

А н т о н о в. Какая безответственность!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Жаль, вырвался гад!

А н т о н о в. Вы совершили преступление!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не валите с больной головы на здоровую, товарищ Антонов! Кажется, вы сочувствуете ему?

А н т о н о в. Не словоблудствуйте, Тилькичиев!

Вбегает  М а р и я.

М а р и я. Товарищи, товарищи! Скорее!

А н т о н о в. Что случилось, Мария?

М а р и я. Они увезли ее. Скорее! Скорее!

А н т о н о в. Кого увезли? Говори толком!

М а р и я. Они увезли Сахрагюль…

А н т о н о в. Кто? Как?

М а р и я. Один из всадников этого Мердана-Пальвана. Она шла по улице. Очевидно, к нам. Бандит подхватил ее, бросил поперек седла и умчался!

А н т о н о в (Курбану-Тилькичи). Вот что вы натворили!

К а л а ш и н. Да, теперь Мердан-Пальван совсем озвереет!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Надо было пристрелить его сразу же, как только он вошел.

А н т о н о в. Что касается Гельды-Батыра, я кое-что узнал. Вчера вечером его видели на улице, он шел в сторону исполкома.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Шел и не дошел?

А н т о н о в. А может, не дали дойти?

М а р и я. Бедная Сахрагюль, бедный Гельды-Батыр!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Я уверен, скоро мы услышим о Гельды-Батыре! Услышим его выстрелы из Каракумов в нашу сторону!

А н т о н о в. Сукин сын!

К а л а ш и н. Георгий Николаевич, придется тебе взять на себя командование отрядом. Начинай операцию против банды Мердана-Пальвана. Немедленно!

А н т о н о в. Командир отряда — Гельды-Батыр. Без него я не буду действовать. А с вами мы поговорим в другом месте. (Уходит.)

К а л а ш и н (кричит вслед). Антонов, вернись, черт возьми! Какая ерунда! Тилькичиев, возьмите вы на себя командование отрядом! Срочно в погоню за Мерданом-Пальваном! Я сейчас позвоню в Ашхабад в Чека — и тоже за вами!

З а н а в е с.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Весенний день в Каракумах.

А з а т - Ш е м а л  лежит на песке, смотрит в небо. Рядом с ним дутар. Он поднимается, берет в руки дутар, играет на нем и тихо поет.

Входит  М а р и я.

М а р и я. А, дядя-бородач, это вы? А я думала, вы глухонемой. О чем вы поете?

А з а т - Ш е м а л. Да так. Песня.

М а р и я. Про любовь?

А з а т - Ш е м а л. Нет, просто песня. Про дом, про отца, про мать.

М а р и я. А про любовь вы знаете песни?

А з а т - Ш е м а л. Нет, не знаю.

М а р и я. Пожалуйста, дядя-бородач, спойте мне какую-нибудь песню про любовь.

А з а т - Ш е м а л. Тот, кто не любит, не может петь о любви. И не должен.

М а р и я. Вы все время молчите, дядя-бородач. Почему?

А з а т - Ш е м а л. Люди тратят столько слов, что это только мешает им понять друг друга. Почему?

Входят  А т а - Т ю р к  и  К е л ь д ж е. Кельдже тащит за собой пулемет. Азат-Шемал хочет уйти.

К е л ь д ж е. Эй, как тебя там?.. Это самое… Подожди! Слушай, Азат-Шемал, почему ты такой мрачный всегда? Почему сторонишься людей, парень?

А з а т - Ш е м а л. А тебе-то что?

К е л ь д ж е. Просто любопытно, что ты за человек. Это самое… Вот я заметил, днем, с людьми, ты молчишь, а ночью, когда спишь, разговариваешь. Много разговариваешь, парень.

А з а т - Ш е м а л. Что же я говорю?

К е л ь д ж е. Все отца зовешь. «Отец, отец!» А что дальше — не разберешь. Это самое… Что ты за человек, парень? Из какого рода? Из какого племени? Я, например, из племени Тильки.

А з а т - Ш е м а л. А я — из племени пролетариев.

К е л ь д ж е. О-о, выходит, ты, парень, из одного племени с Ленин-джаном и Калин-джаном?! Теперь мне все понятно. Это… самое… Ну, раз ты из племени пролетариев, то я, выходит, могу и пожаловаться тебе, не так ли? Понимаешь, Парень, было у меня две верблюдицы и два верблюжонка…

М а р и я. Послушайте, дядя-жалобщик, я ведь тоже из племени пролетариев до мозга костей. Значит, вы и мне можете пожаловаться.

К е л ь д ж е (в сторону). О-хо-хо! Ну, времена настали! Женщины не стесняются мужчин! Вмешиваются в наши разговоры! Зачем Георгий таскает эту девку за собой по пескам? Это самое… Так вот, Азат-Шемал, было у меня, значит, две верблюдицы…

А т а - Т ю р к. Ох, Кельдже-джан, как ты надоел мне своей болтовней! «Верблюдицы, верблюдицы»!.. О другом говорить не можешь?

К е л ь д ж е. Ты тоже надоел мне, Ата-Тюрк. Без конца говоришь о другом. А мне хочется о верблюдицах…

А т а - Т ю р к. Скажи, Азат-джан, кем ты приходишься Довлету Мирзе?

А з а т - Ш е м а л. Довлет Мирза — мой отец.

А т а - Т ю р к. Я так и думал. (Тихо.) Да упокоит аллах его душу!

М а р и я. А где он сейчас, твой отец?

А з а т - Ш е м а л. В песках, говорят. Он давно уже с басмачами. Сам я не был в родном ауле уже с год. Работал в Ашхабаде.

М а р и я. Твой отец басмач?

А з а т - Ш е м а л. Да.

А т а - Т ю р к. Кто тебе сказал это, парень?

А з а т - Ш е м а л (нехотя). Сказали. Из-за отца меня и арестовали, едва я приехал в город. Спасибо Гельды-Батыру, освободил меня, а то бы подыхал сейчас где-нибудь в сибирской глуши…

А т а - Т ю р к. Азат-джан, да упокоит аллах душу твоего отца. Он погиб.

А з а т - Ш е м а л. Как — погиб? Не может этого быть! Мне сказали, что…

А т а - Т ю р к. Да, погиб. Его застрелили недалеко от Змеиного колодца, когда он гнал домой овец. Застрелили и там же закопали. После этого твой младший брат Сапар ушел к Мердану-Пальвану. Но ты должен знать, Азат-джан, что твой отец, бедняга Довлет, никогда не был с басмачами.

А з а т - Ш е м а л. А как же тогда…

А т а - Т ю р к. Да, по аулу тотчас пустили слух, будто его забрали и убили большевики за то, что он не вступил в капратил. Мать твоя не верила, думала: может, ушел к басмачам?

А з а т - Ш е м а л. А что мой брат?

А т а - Т ю р к. После того как исчез твой отец, в ауле появился Мурад-Гюрза. Пришел в ваш дом и тоже сказал Сапару, что твой отец замучен до смерти в ашхабадской тюрьме. И тогда Сапар дал клятву на коране отомстить за отца. «Сто большевистских голов будут жертвой тебе, отец!» — сказал он. Об этом Сапар рассказал мне самолично. Мурад-Гюрза сбил его с толку. А о том, как погиб Довлет Мирза, мне рассказал Гарыб-Йомуд. Мы вместе с ним уходили от Мердана-Пальвана. Гарыб-Йомуд тоже был у Змеиного колодца в тот злосчастный день. В твоего отца стреляли нукеры Мурада-Гюрзы.

А з а т - Ш е м а л. Бедный отец! Зачем они сделали это?

А т а - Т ю р к. Чтобы смутить народ. Чтобы еще больше натравить Мердана-Пальвана на советскую власть.

Появляется  К у р б а н - Т и л ь к и ч и.

К е л ь д ж е. А-а, товарищ Тильки-джан! Или как там тебя?.. Салам алейкум! Это самое… Скажи, долго мы еще будем торчать в этих песках? Почему не наступаем? Почему не уничтожаем бандитов?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Сами виноваты, товарищи! Почему вы не стали стрелять, когда я приказал? Если бы из ста ваших пуль в цель попала хотя бы одна, то и тогда бы мы уложили многих из них. Простая арифметика.

К е л ь д ж е. Басмач есть басмач, Тильки-джан. Его издали не запугаешь. Это — лихие головы. Без рукопашной схватки нам не обойтись. Это самое… Тильки-джан…

К у р б а н - Т и л ь к и ч и (сердито перебивает). Какой я тебе Тильки-джан?! Меня звать Курбан Тилькичиев! Запомни, старик: Курбан Тилькичиев. Я ваш командир!

К е л ь д ж е. Это самое… Товарищ Тилькичи, не обижайся на простого человека. Я бедный дайханин. Было у меня две верблюдицы…

А т а - Т ю р к. Ай, кемендир-джан, долго ли мы еще будем продавливать песок своими боками?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Вы правы, товарищи, надо продолжать погоню. Надо сесть басмачам на хвост!

А т а - Т ю р к. Ай, кемендир-джан, преследовать надо было раньше. Прошли уже сутки. Теперь тебе не угнаться за басмачами. У них лошади получше наших.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ничего. Рано или поздно они вынуждены будут остановиться. Вот тогда мы и накроем их.

К е л ь д ж е. Это самое… Товарищ Тилькичи, я смотрел, когда они уходили… Видишь вон ту тамарисковую рощу?.. Там они разделились на четыре отряда, и каждый отряд пошел своей дорогой. Который из них ты хочешь преследовать?

М а р и я. Может, они разделились на четыре отряда для того, чтобы окружить нас с четырех сторон?

К е л ь д ж е. Это самое… Ата-Тюрк, в каком же направлении я должен теперь установить свой пулемет?

А т а - Т ю р к. Теперь тебе, Кельдже, надо иметь четыре пулемета и защищать все четыре стороны. Короче говоря, от наступления мы переходим к обороне? Так, кемендир-джан?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. В таком случае мы должны отступить к аулу.

А т а - Т ю р к (насмешливо). А что, если разбойники отрезали нам путь и к аулу.

К е л ь д ж е. Это самое… Товарищ Тилькичи, я в отряд вступил добровольно из-за похищенной верблюдицы. Ведь так? Но теперь я чувствую, мне никогда не найти ее. Тем паче верблюжонка… Больше того, здесь под твоим руководством, я могу потерять еще и голову. Гельды-Батыра нет, Антонова нет. Поэтому я хочу добровольно уйти от тебя.

А т а - Т ю р к. А пулемет свой оставишь нам или с собой заберешь — вместо верблюдицы?

К е л ь д ж е. Пулемет очень хорошая вещь, Ата-Тюрк, но пахать им землю нельзя. Пулемет не возьму.

А т а - Т ю р к. Пожалуй, Кельдже, и я составлю тебе компанию. Азат-джан, счастливо оставаться, сынок. А мы пойдем домой.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищи бойцы, прекратим разговоры о возвращении домой! Лучше сообща все обдумаем и придем к какому-нибудь мудрому решению.

К е л ь д ж е. Это самое… Как тебя там?.. Тилькичи, разве советская власть не искоренила насилие, с помощью которого ты хочешь заставить меня остаться под твоим началом?

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Советская власть прежде всего не любит предателей. Учти это, старик! Предателей мы будем безжалостно шлепать!

А з а т - Ш е м а л (в сторону). Вор кричит: держите вора!

М а р и я. Товарищ Тилькичиев, вы, как всегда, перегибаете палку!

А т а - Т ю р к. До свидания, Азат-джан. С таким командиром главное — береги голову. Все остальное можно приобрести. Пошли, Кельдже!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Теперь мне ясно, старик: ты — шпион Мердана-Пальвана! Именем советской власти сейчас я кокну тебя на месте! (Достает наган.)

К е л ь д ж е. Это самое… Тилькичи, советская власть дала тебе оружие не для того, чтобы ты направлял его на честных дайхан!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Она дала мне оружие для борьбы с ее врагами и предателями!

А т а - Т ю р к. Можешь стрелять в меня, Тилькичи. А мы пойдем. Стреляй в спину старым людям. Пошли, Кельдже-джан.

Курбан-Тилькичи целится в Ата-Тюрка. Азат-Шемал бросается к нему, выхватывает наган из его рук.

А з а т - Ш е м а л. Советская власть дала всем равные права шлепать предателей!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. А ты заткнись, молокосос! С тобой-то все ясно. Твой брат — с басмачами. И ты такой же.

А з а т - Ш е м а л. Хитрая лиса!

А т а - Т ю р к. Не марай своих рук, Азат-джан. (Курбану-Тилькичи.) Мне кажется, Тилькичи, единственный шпион и предатель среди нас — это ты!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ты ответишь за свои слова, старик! Мы помним: всего неделю назад ты был в банде басмачей!

К е л ь д ж е. Это самое… Азат-джан, сынок, отдай мне наган этого лиса. Он нам пригодится в дороге.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Даю голову на отсечение, вы все трое связаны с басмачами.

К е л ь д ж е. Считай, ты уже без головы, Тилькичи. Впрочем, ты немного прав… Я-то, конечно, связан с басмачами, здесь ты не ошибаешься, связан тем, что у них моя верблюдица.

А т а - Т ю р к. Вот именно. Раз они пьют молоко твоей верблюдицы, значит, ты помогаешь им!

М а р и я. Я слышу конский топот. Кто-то скачет к нам.

А т а - Т ю р к. Тебе показалось, дочка. Это ветер шумит на гребнях барханов.

М а р и я (вслушивается). Да нет же… Явно кто-то скачет. Кто это может быть?

К е л ь д ж е. Кажется, ты права, дочка. (Ложится на песок, прислушивается.)

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Азат-джан, пожалуйста, верни мне мой револьвер. Пошутили — и хватит.

А з а т - Ш е м а л. На, возьми, шутник! (Возвращает наган.)

К е л ь д ж е. Что будем делать, воины? Надо принимать решение. Иначе нас могут застать врасплох.

А т а - Т ю р к. А на что твой пулемет? И перестань дрожать. Вспомни, ведь ты мужчина, Кельдже!

К е л ь д ж е. О, вспомнил! Действительно, мужчина! Это самое… Но и мужчине обидно погибать из-за какой-то верблюдицы…

А т а - Т ю р к. При чем здесь-то верблюдица?

К е л ь д ж е. Никак не могу забыть, ребята!

А з а т - Ш е м а л. Довольно болтать. Сейчас они будут здесь. (Командует, возвысив голос.) Эй, джигиты, всем залечь! Стрелять по команде! (Марии.) А ты что стоишь, ханум, словно джейран на пригорке?

М а р и я. Любуюсь тобой, дядя-бородач. Из тебя, я вижу, вышел бы неплохой командир!

А з а т - Ш е м а л. Командовать — не подчиняться!

Все ложатся. Курбан-Тилькичи стреляет наугад.

А т а - Т ю р к. Никак ты застрелился, Тилькичи?

К е л ь д ж е. Зачем стрелял? Теперь они узнали, где мы! Предатель!

А з а т - Ш е м а л. Дай сюда револьвер, Тилькичи!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не подходите ко мне! Уложу на месте!

А т а - Т ю р к. Вот негодяй!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Я вынужден защищать свою жизнь!

К е л ь д ж е. Ни одна шальная пуля не берет таких! Всегда находит какого-нибудь бедняка вроде меня. Это самое… Кажется, они остановились.

А з а т - Ш е м а л (кричит). Эй, кто вы такие? Что делаете здесь?

Голос Антонова: «Не стреляйте! Свои!»

А т а - Т ю р к. У нас здесь, в песках, все свои, даже бандиты тоже наши, местные.

Голос Антонова: «Мы — краснопалочники!»

К е л ь д ж е. Это самое… Голос знакомый. Кажется, Георгия.

Голос Антонова: «Эй, вы, там! Что замолчали?»

М а р и я. Георгий Николаевич, это вы?

Входят  К а л а ш и н  и  А н т о н о в. Их сопровождают два вооруженных  м и л и ц и о н е р а.

А н т о н о в. Здравствуйте, товарищи! Гоняемся за вами второй день по пескам!

А т а - Т ю р к. Здравствуй, Георгий-джан! Как самочувствие?

М а р и я. Нет ли известий о Сахрагюль, Георгий Николаевич?

А н т о н о в. Увы, как в воду канула.

А з а т - Ш е м а л. А что с Гельды-Батыром?

А н т о н о в. Тоже ни слуху ни духу. Но есть одна ниточка… К нам пришел человек. Он живет на окраине города, в районе Сухой балки. Говорит, неделю назад видел, как вечером в сторону балки четверо в папахах тащили кого-то, связанного по рукам и ногам. Потом, говорит, слышал топот копыт. Это было как раз в тот день, когда исчез Гельды-Батыр. И еще у нас есть сведения, что в этот вечер в городе был некто Мурад-Гюрза, махровый басмач, со своими людьми.

А т а - Т ю р к. Ядовитая гюрза! Убийца!

А з а т - Ш е м а л. Товарищ Георгий, отпусти меня на несколько дней из отряда. Я знаю, где искать Гельды-Батыра, если только…

А н т о н о в. Вот именно, если только… Нет, Азат-джан, один в поле не воин.

К а л а ш и н. Товарищи, черт возьми! Пропал не верблюд, не овца. Исчез командир добровольческого отряда! Надо найти!

А т а - Т ю р к. Искать надо Мурада-Гюрзу.

А н т о н о в. По коням, бойцы!

З а н а в е с.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Глухое место в Каракумах. Под навесом из хвороста и сухой травы сидит М е р д а н - П а л ь в а н. Он угрюм, размышляет.

Входит  С а п а р.

С а п а р. Не помешаю, дядя Мердан?

М е р д а н - П а л ь в а н. Нет, сынок. Садись. Что-нибудь случилось? Я вижу, ты озабочен чем-то.

С а п а р (садится рядом). Долго мы еще пробудем здесь, дядя?

М е р д а н - П а л ь в а н. А что?

С а п а р. Вода кончается. Люди недовольны. Сегодня ушли еще трое. И еще, дядя…

М е р д а н - П а л ь в а н. Ну, говори, Сапар!

С а п а р. Напрасно ты отпустил Мурада-Гюрзу живым. Он враг. Он нанесет удар в спину. Напрасно…

М е р д а н - П а л ь в а н. Я делил с ним хлеб-соль. И с ним, и с его отцом Хаджи-баем. Только подлец посягает на жизнь того, с кем он сидел у одной скатерти.

С а п а р. Он увел своих нукеров. Он сманил с десяток наших парней. Он угрожал тебе.

М е р д а н - П а л ь в а н. У нас с Мурадом-Гюрзой разные пути. Да ведь я и не удерживаю никого возле себя силой, ты знаешь это. Если хочешь, ты тоже можешь уйти от меня, Сапар.

С а п а р. Обижаешь меня, дядя Мердан!

М е р д а н - П а л ь в а н. И в мыслях не было, сынок. Дело в другом… Я понял: не будет у меня удачи в жизни, которую я избрал. Поэтому лучше тебе уйти от меня. Нечего тебе делать здесь, в песках.

С а п а р. Я останусь с тобой до конца, дядя.

М е р д а н - П а л ь в а н. Напрасно, сынок.

С а п а р. Может, уйдем за хребет, как это сделал Джунаид-хан?

М е р д а н - П а л ь в а н. Нет, Сапар, человек так устроен, что может жить только у себя на родине.

С а п а р. Но другие-то живут.

М е р д а н - П а л ь в а н. Живут?! Гниют, сынок. Долго и мучительно гниют. Потом исчезают навеки, растворяются в чужом народе, как в кислоте. Живое мясо дымит, ничего не остается.

С а п а р. Аэроплан с красной звездой и сегодня кружил над нами, словно беркут. Нас выследили. Плохо.

М е р д а н - П а л ь в а н. Да. Потому я и говорю тебе, сынок: уходи от меня.

С а п а р. А как же ты, дядя?

М е р д а н - П а л ь в а н. Мне некуда идти. Но, пока я жив, я не дам топтать свою честь!

С а п а р. Нам бы лучше податься в сторону жилых мест. Тебе нужны новые нукеры.

М е р д а н - П а л ь в а н. Наше спасение здесь, вдали от аулов, от дорог.

С а п а р. Людям нечего есть. Кончается вода.

М е р д а н - П а л ь в а н. Кончается надежда — это хуже.

Входит  С а х р а г ю л ь.

С а х р а г ю л ь. Приготовить тебе чай, брат?

М е р д а н - П а л ь в а н. Чуть позже, после намаза, Сахра. Значит, с водой у нас плохо?

С а х р а г ю л ь. На день, на два — не больше.

С а п а р. Надо найти колодец. Хеким-ага говорит, здесь где-то должен быть. Разреши, мы пойдем с ним на поиски.

М е р д а н - П а л ь в а н. Пойдете завтра с утра. Сегодня займись моим седлом.

С а п а р. Хорошо. (Уходит.)

С а х р а г ю л ь. Брат, милый!.. (Припадает к ногам Мердана-Пальвана, плачет.)

М е р д а н - П а л ь в а н. Перестань, Сахра, мне надоели твои слезы! Чего ты хочешь от меня?

С а х р а г ю л ь. Прошу тебя, брат, брось эту проклятую жизнь! Вернись к людям! Тебя простят. Гельды говорил мне…

М е р д а н - П а л ь в а н. Будь он неладен, этот Гельды! Я — твой брат! Я воспитал тебя, заменил тебе отца и мать. Ты должна слушать только меня!

С а х р а г ю л ь (поднимается). Скажи мне: умри — я умру за тебя, брат, но такая жизнь хуже смерти! Женщине нужен дом, очаг. Если я буду слушать тебя — обидится он, а буду выполнять его волю — обидишься ты. Как же мне быть? И еще, брат… Ты ничего не знаешь… Случилась одна вещь… Такая вещь… Даже Гельды еще не знает…

М е р д а н - П а л ь в а н. Не произноси при мне его имя!

С а х р а г ю л ь. Но ведь он — мой муж!

М е р д а н - П а л ь в а н. Да накажет его аллах!

С а х р а г ю л ь. Мердан-джан, заклинаю тебя именем пророка Мухаммеда, вернемся домой! Гельды говорил, если ты повинишься — тебя простят.

М е р д а н - П а л ь в а н (горько смеется). Да, простят и тут же заставят проститься с жизнью.

С а х р а г ю л ь. Что случилось? Ведь ты любил Гельды. Отчего вы поссорились?

М е р д а н - П а л ь в а н. Будь проклят тот день, когда я познакомился с этим обманщиком! Он предал меня. Хотел заманить в западню.

С а х р а г ю л ь. Ты сам отдал меня в жены ему. Ты соединил наши жизни. А сейчас я… Сейчас у меня… (Кладет руку на живот.)

М е р д а н - П а л ь в а н. Забудь его!

С а х р а г ю л ь. Это невозможно, брат.

М е р д а н - П а л ь в а н. Должна, должна! Он недостоин тебя, Сахра! Он бесчестный предатель!

С а х р а г ю л ь. Нет, нет, нет! Я люблю Гельды! Люблю, люблю!

М е р д а н - П а л ь в а н. Замолчи!

С а х р а г ю л ь. Брат, заклинаю тебя памятью наших покойных родителей, осуши мои слезы! Вернемся домой! Во мне его ребенок…

М е р д а н - П а л ь в а н. Что?!

Немая сцена.

Слышны конский топот, возбужденные голоса. Вбегает  С а п а р.

С а п а р. Дядя Мердан, вернулся Мурад-Гюрза со своими головорезами. Его надо прогнать как паршивого пса!

М е р д а н - П а л ь в а н. Всегда успеем. Приведи его ко мне. А ты, Сахра, ступай, набери сушняка, займись чаем.

Сахрагюль и Сапар уходят.

Вскоре  С а п а р  возвращается с  М у р а д о м - Г ю р з о й.

М у р а д - Г ю р з а. Салам алейкум, Пальван-ага!

М е р д а н - П а л ь в а н. Ну что, Гюрза, не пригрел тебя твой великий хан?

М у р а д - Г ю р з а. Я не был у великого хана. Когда я поеду к хану, я погоню к нему много лошадей, много овец. И хан не прогонит меня. Ему нужны верные, удачливые нукеры.

С а п а р. Верный нукер! Лучше скажи, зачем ты вернулся? Не иначе, чтобы сделать нам очередную пакость?

М у р а д - Г ю р з а. Помолчи, Сапар, когда старшие разговаривают! Ты еще молод и глуп, чтобы рассуждать о серьезных вещах! Я привез хороший подарок твоему дяде Пальвану.

М е р д а н - П а л ь в а н. Мне не нужны твои подарки, Гюрза!

М у р а д - Г ю р з а. Когда увидишь его, тебе станет стыдно за эти слова, Пальван-ага. Эй, ребята, тащите его сюда!

Т р о е  б а с м а ч е й  вводят обессиленного  Г е л ь д ы - Б а т ы р а. Его лицо залито кровью.

М е р д а н - П а л ь в а н. Гельды?! Где вы раздобыли его?

М у р а д - Г ю р з а. Накрыли в его же курятнике. Так аккуратно вытащили, будто волосок из теста!

М е р д а н - П а л ь в а н. Что ж, добро пожаловать, большевистский командир! Проходи на почетное место. Садись. Чем угостить тебя, зятек?

Г е л ь д ы - Б а т ы р (устало улыбается). От глотка воды не отказался бы, Пальван.

С а п а р. Я принесу.

М у р а д - Г ю р з а. Не смей! Пусть лижет песок, собака!

М е р д а н - П а л ь в а н. Сапар, принеси ему воды!

Сапар уходит.

По знаку Мердана-Пальвана нукеры Мурада-Гюрзы тоже удаляются.

М у р а д - Г ю р з а. Напрасно. Когда мы брали его, он сломал челюсть Косому Рашиду, а Мухаммеду проломил нос. Мы едва его одолели.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Эх, Пальван, с кем ты знаешься!

М е р д а н - П а л ь в а н. Не очень-то он любит тебя, Гюрза. Ну, так чем будем угощать дорогого гостя?

М у р а д - Г ю р з а. Вах, известно чем! Чем-нибудь погорячее…

Приходит  С а п а р, дает Гельды-Батыру кружку с водой. Тот жадно пьет.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Спасибо за воду, Пальван. Сладка!

М е р д а н - П а л ь в а н. Я лишь отвечаю добром за добро. Ты тоже славно принял меня в городе.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ты прав, Пальван. Не получился прием. Твой приятель помешал… (Кивает на Мурада-Гюрзу.)

М е р д а н - П а л ь в а н. При чем здесь он? Просто и ты, и твой комиссар, сделав свое дело, отсиживались в кустах! Совесть не позволила вам встретиться со мной лицом к лицу.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Совесть моя чиста, Пальван. Спроси у Гюрзы, почему мы не встретились.

М е р д а н - П а л ь в а н. Нет, зятек, позволь мне самому решать, что и у кого мне спрашивать. Мне хотелось бы знать, какую ловушку вы готовите мне теперь?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Ловушки — это по части Мурада-Гюрзы и Тилькичи.

М е р д а н - П а л ь в а н. Ты поступил со мной подлее, подлого, Гельды! Ты запятнал себя бесчестием.

М у р а д - Г ю р з а. Вах, Пальван-ага, откуда может быть честь у вероотступников? Вспомни, я первый говорил тебе: не ходи, не ходи! Ты не послушал меня. Пошел — и едва не угодил в их капкан.

М е р д а н - П а л ь в а н. Да, на сей раз ты оказался прав, Гюрза.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Проклятый Тилькичи! Он предает наше дело!

М е р д а н - П а л ь в а н. Предателей наказывают, а вы дали ему власть над людьми. Значит, вы глупцы. А с глупцами опасно иметь дело.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Мы служим народу!

М е р д а н - П а л ь в а н. И наносите ему вред.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Мы ошибаемся, но исправляем ошибки.

М е р д а н - П а л ь в а н. Повторяю, с вами нельзя иметь дело! Вы обманывали меня и раньше.

М у р а д - Г ю р з а. Пальван-ага, зачем ты портишь себе кровь, разговаривая с этим безбожником? Выдай ему кусок свинца — и делу конец!

М е р д а н - П а л ь в а н. Да, не знаю, что и делать с тобой, зятек. Может, сам подскажешь?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Делай что хочешь, Пальван, я в твоей власти. Одно учти: ваши дни сочтены. Всех, кто идет против народа, ждет суровая кара.

М у р а д - Г ю р з а. Нет, вы только посмотрите на этого наглеца! Он еще угрожает!

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Еще не поздно, Пальван! О себе не думаешь, подумай о людях, которые идут за тобой и верят тебе. У всех у них есть семьи. А со мной поступай как твоей душе угодно. Я готов…

М е р д а н - П а л ь в а н. Прекрасно. Тогда помолись за упокой своей души. (Достает маузер.)

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Не теряй время, Пальван! Стреляй! Я буду последним трусом, если сердце мое дрогнет перед дулом твоего маузера!

М е р д а н - П а л ь в а н. Сейчас мы это проверим. Между прочим, красиво вы научились говорить — советские начальнички! Работали бы так! (Целится в Гельды-Батыра.)

Сапар отворачивается.

Мердан-Пальван стреляет поверх головы Гельды-Батыра.

(Насмешливо.) Да, я вижу, сердце твое не дрогнуло, Гельды. А есть ли оно у тебя вообще-то — сердце?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я такой же человек, как все.

М е р д а н - П а л ь в а н. Человеку свойственно бояться смерти. Сейчас я думаю: могут ли те, кто не дорожит своей жизнью, ценить жизни других?

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Погибнуть за правое, великое дело — счастье!

М е р д а н - П а л ь в а н (смеется). Нет, все-таки ты немножечко… того… дурак, Гельды. Дурак и краснобай! И поэтому я не стану стрелять в тебя. Ступай на все четыре стороны. Пусть люди не скажут потом, что Мердан-Пальван поступил не по-мужски, пристрелив раненого человека, мужа своей сестры, к тому же немного чокнутого.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пальван, твоя жалость оскорбительна для меня. Стреляй, прошу тебя!

М е р д а н - П а л ь в а н. Перестань говорить стихами! А как же твое великое дело? Не жалко расставаться? Уходи, пока отпускают: ступай, я простил тебя.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Я ни в чем непровинился перед тобой.

М е р д а н - П а л ь в а н. Возможно. Тем паче — ступай с богом! Все-таки ты — мой зять. Разговор окончен. Сапар, проводи гостя. (Прячет маузер в кобуру.)

М у р а д - Г ю р з а. Пальван-ага, позволь, я провожу его!

М е р д а н - П а л ь в а н (твердо). Нет, Сапар проводит.

М у р а д - Г ю р з а. Как же так, Пальван-ага? Пальван-ага!

М е р д а н - П а л ь в а н. Я все сказал.

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Пальван, может, вместе уйдем?

М е р д а н - П а л ь в а н. Нет. Сапар, дай этому поэту коня. И дай ему винтовку. Все-таки пустыня.

С а п а р (весело). Хорошо. Пошли, Гельды-ага.

М е р д а н - П а л ь в а н. Счастливо! И не разбрасывайся жизнью, Гельды. Не будь дурным примером для других. Жизнь — от аллаха!

Сапар и Гельды-Батыр уходят.

М у р а д - Г ю р з а. Зачем ты отпустил его, Пальван? Одумайся!

М е р д а н - П а л ь в а н. У мужчины слово — одно.

М у р а д - Г ю р з а. Он — мой! Я рисковал своей жизнью, когда брал его. (Порывается уйти.)

М е р д а н - П а л ь в а н. Стой, Гюрза! Здесь распоряжаюсь я.

М у р а д - Г ю р з а. Коран учит нас: врагов веры нельзя щадить!

М е р д а н - П а л ь в а н. Оставь в покое коран. Не оскверняй священную книгу своим упоминанием ее!

М у р а д - Г ю р з а. Ты поддался родственным чувствам, Пальван.

М е р д а н - П а л ь в а н. Возможно. Я всего лишь грешный смертный.

М у р а д - Г ю р з а. Ты забываешь, что мы ведем священную войну против большевиков!

М е р д а н - П а л ь в а н. Ты надоел мне, Гюрза! Помолчи!

М у р а д - Г ю р з а. Тот, кто жалеет нашего врага, сам враг!

М е р д а н - П а л ь в а н. Не делай себе больше врагов, чем следует, Гюрза. Имей их столько, чтобы ты мог с ними справиться, и ни одним больше. (Поворачивается, чтобы уйти.)

Мурад-Гюрза срывает с плеча карабин, намереваясь выстрелить ему в спину, вскидывает его, прицеливается…

Раздается выстрел. Мурад-Гюрза хватается за плечо, карабин падает из его рук на землю.

Мердан-Пальван оборачивается. Вбегает  С а п а р.

С а п а р. Дядя Мердан, я опередил его.

М е р д а н - П а л ь в а н. Спасибо, сынок. Проводил Гельды?

С а п а р. Да, и дал ему хорошего коня, как ты велел.

М е р д а н - П а л ь в а н. Что он за человек, по-твоему, наш зять?

С а п а р. Такие мне нравятся.

М е р д а н - П а л ь в а н. Слишком простодушен. Этим будут пользоваться другие.

С а п а р. Что будем делать с Гюрзой?

М е р д а н - П а л ь в а н. Пока перевяжи ему рану. Все-таки он — гость. Потом решат старики.

С а п а р перевязывает рану Мурада-Гюрзы.

М у р а д - Г ю р з а. Поскорее снимайтесь с места. Уходите на север! Подальше на север! Гельды-Батыр через день приведет сюда своих краснопалочников.

С а п а р. Они и так знают, где мы. Их аэроплан пролетал над нами.

Появляется  б а с м а ч  в косматой папахе, подходит к Мураду-Гюрзе. Оба отходят в сторону.

М у р а д - Г ю р з а. Что, Нуры?

Б а с м а ч. Гельды-Батыр не приведет сюда свой отряд. Я догнал его.

М у р а д - Г ю р з а. И что?!

Б а с м а ч (ухмыляется). Он там… на песке.

М у р а д - Г ю р з а. Молодец, Нуры!

Слышны конский топот, возбужденные голоса. Раздаются выстрелы. Вбегает вооруженный  н у к е р.

Н у к е р. Мердан-ага, мы окружены!

М е р д а н - П а л ь в а н. Всем залечь! Приготовиться к бою!

Бандиты прячутся. Мердан-Пальван занимает позицию под навесом. Входит  А н т о н о в.

А н т о н о в. Мердан-Пальван, выходи! У меня к тебе мужской разговор.

М е р д а н - П а л ь в а н (лежа под навесом). Мы уже разговаривали с тобой по-мужски, комиссар. Ваши мужские разговоры — сплошное надувательство. Поэтому учти: еще один шаг — и в твоей голове будет дырка. Комиссар с дыркой в голове — это не очень хорошо, а?

А н т о н о в. Поверь, Мердан-Пальван, к тому мужскому разговору, который ты имеешь в виду, я непричастен. Ты прав: с тобой поступили подло. Но мы накажем виновных. В настоящий момент речь о другом. От тебя зависит, будет сейчас или нет литься кровь твоих и наших людей. Прояви мудрость. Вы окружены. Ни один из вас не уйдет из нашего кольца. Добровольная сдача спасет жизни многих и облегчит участь многих. Это — мой мужской разговор.

М е р д а н - П а л ь в а н. Я не верю тебе! Повторяю, комиссар: еще один шаг — и ты, считай, на том свете!

А н т о н о в. Что ж, стреляй, если тебе так нужна моя жизнь.

М е р д а н - П а л ь в а н. Так… Это уже похоже на мужской разговор. Отчаянный ты человек, комиссар.

А н т о н о в. Я надеюсь на твое благоразумие, Мердан-Пальван.

М е р д а н - П а л ь в а н (поднимается, выходит из-под навеса). Ты прав, комиссар. Нет смысла дайханам убивать друг друга. Пусть лучше погибнет один. Вот он — я. Убей меня, комиссар!

А н т о н о в. Я не судья тебе, Мердан-Пальван. Тем паче — не палач. Тебя будет судить наш, советский суд. Он определит степень твоей вины.

М е р д а н - П а л ь в а н. Со мной можете делать все, что угодно, комиссар, но людей моих пощадите.

А н т о н о в. Добровольная сдача смягчит их участь. Я сделаю для тебя и твоих людей все, что смогу, Мердан-Пальван.

Появляются  К а л а ш и н, К у р б а н - Т и л ь к и ч и, М а р и я, К е л ь д ж е, А з а т - Ш е м а л, А т а - Т ю р к, С а п а р, М у р а д - Г ю р з а  и  д р у г и е.

К е л ь д ж е. Это самое… Мердан-Пальван, а где же моя верблюдица?

М а р и я. Где Сахрагюль?

М е р д а н - П а л ь в а н. Здесь она, жива-здорова.

А з а т - Ш е м а л. Сапар, братишка! (Обнимает брата.)

С а п а р. Слава аллаху, ты жив! А мне говорили, тебя сослали в Сибирь!

А з а т - Ш е м а л. Глупый щенок! Твое ли дело скитаться по пустыне?! Дома мать больная, хозяйство!

К е л ь д ж е. Азат-джан, поздравляю тебя! И ты брата своего нашел, и брат твой нашел тебя, а вот мы с моей верблюдицей никак не можем соединиться! Где же справедливость, о аллах?!

А т а - Т ю р к. Твоя верблюдица, Кельдже-джан, давно уже соединилась с желудками этих голодных джигитов!

М а р и я (приглядывается к Мураду-Гюрзе). Товарищ комиссар, а что делает здесь этот человек?

А н т о н о в. Странный вопрос, Мария. Что может делать басмач в песках?

М а р и я. Басмач?!

А т а - Т ю р к. Еще какой! Басмач из басмачей!

М а р и я. Вы не ошибаетесь? Я не раз видела его у нас в исполкоме.

К а л а ш и н. Что?!

М а р и я. Да, он приходил к Тилькичиеву. Я часто видела их вместе.

А н т о н о в. Это точно, Мария?

М а р и я. Всякий раз Тилькичиев уводил его в свой кабинет, и они долго разговаривали там о чем-то.

К а л а ш и н. Черт возьми! Это правда, Тилькичиев!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Какая ерунда! Я знать не знаю его. Впервые вижу!

М а р и я. Вы лжете, товарищ Тилькичиев. Однажды вы даже сказали мне, что он приходил к вам за лекарствами для одного из аулов.

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Это клевета, товарищи! Клянусь вам партийным билетом, гнусная клевета!

А н т о н о в. Тилькичи, не верти хвостом, как лиса! Говори правду!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Что у меня может быть общего с этим бандитом?

А н т о н о в. Именно это нас и интересует.

К а л а ш и н. Мердан-Пальван, из города исчез Гельды-Батыр, ваш зять. Не ваших ли рук это дело?

М е р д а н - П а л ь в а н. Гельды был здесь только что.

А н т о н о в. И что?

М е р д а н - П а л ь в а н. Я дал ему коня, винтовку и отпустил.

К а л а ш и н. Что значит — отпустил? Как он попал в эти места?

М е р д а н - П а л ь в а н. Это вы спросите у Мурада-Гюрзы. Он его привез ко мне, связанного по рукам и ногам, как овцу перед убоем.

А з а т - Ш е м а л. Мурад-Гюрза?

М е р д а н - П а л ь в а н. Он самый.

Мурад-Гюрза выхватывает из рук Кельдже винтовку, стреляет в Мердана-Пальвана. Тот падает. Сапар и Азат-Шемал набрасываются на Мурада-Гюрзу, обезоруживают.

М е р д а н - П а л ь в а н. Собака!

К а л а ш и н. Мария, помоги ему!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищ Калашин, вы поняли, кто этот человек?! Ярого бандита хотели сделать моим знакомым! Он достоин пули! Так пусть и получит ее!

Стреляет в Мурад-Гюрзу. Мурад-Гюрза, раненный, падает. Азат-Шемал выбивает из рук Курбана-Тилькичи наган.

А з а т - Ш е м а л. Хитрая лиса! Хотел спрятать концы в воду?!

К а л а ш и н. Тилькичиев, ваши действия противозаконны!

К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Хищного зверя надо уничтожать!

М у р а д - Г ю р з а. Ах, змея! Так ты меня благодаришь? Не верьте ему, люди! Он шпион Джунаид-хана! Он навел меня на Гельды-Батыра!

К а л а ш и н. Черт возьми! Тилькичиев, вы арестованы!

А н т о н о в. Я и раньше догадывался, что ты за гусь, Тилькичи!

Вбегает  С а х р а г ю л ь, бросается к Мердану-Пальвану.

С а х р а г ю л ь. Брат мой! (Плачет.)

М е р д а н - П а л ь в а н (теряя сознание). Передайте Гельды… Скажите Гельды…

С а х р а г ю л ь. Что?! Что сказать?

М е р д а н - П а л ь в а н. Сестра, скажи ему… Скажи… (Умолкает.)

С а х р а г ю л ь. Брат мой!.. Он умер!.. (Рыдает.)

М а р и я (обнимает Сахрагюль). Не плачь, он жив, мы спасем твоего брата.

А н т о н о в. Товарищи, Гельды-Батыр недавно был здесь. Надо догнать его.

С а п а р. Я провожал его. Я покажу, в какую сторону он поскакал.

М у р а д - Г ю р з а (насмешливо, зло). Догоняйте, догоняйте! Вы догоните его очень скоро! За ближайшим барханом.

А н т о н о в. Мария, всех раненых срочно отправить в райцентр. Позаботься!

М е р д а н - П а л ь в а н (открывает глаза). Меня оставьте здесь… Не возитесь со мной…

К е л ь д ж е. Это самое… Нет уж… Мы раненых не бросаем… Хоть ты и съел мою верблюдицу…

Мердана-Пальвана поднимают, уносят.

С а х р а г ю л ь. О аллах, помоги моему брату! Помоги моему мужу Гельды!

З а н а в е с.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Бойцы добровольческого отряда стоят у могилы Гельды-Батыра. В руках Кельдже красное знамя, древком которого служит «золотая» палка.

Здесь же  К а л а ш и н  и С а х р а г ю л ь.

А н т о н о в (тихо, раздумчиво, с большими паузами). Мы прощаемся с нашим товарищем, другом, нашим командиром, который погиб, выполняя свой долг.

С а х р а г ю л ь (припадает к могиле, причитает). Мой Гельды! Мо-о-ой Ге-ельды-ы-ы!

А н т о н о в. Над могилой принято обращаться к усопшему — «мир праху твоему», «спи спокойно, наш незабвенный товарищ»… Но ведь Гельды не слышит нас. И поэтому сегодня мне хочется избежать этих вежливых, но бессильных слов. Слишком дорог нам этот человек, ушедший от нас.

С а х р а г ю л ь (плачет). Ге-ель-ды-ы! Мой Ге-ельды-ы-ы!

А н т о н о в. Обидная штука — смерть. Необратимая! Таковы законы… борьбы… за жизнь, за лучшую долю на земле… Кто-то падает в строю. Отдает свое самое дорогое — жизнь! — за то, чтобы другим было лучше. Другие — это мы с вами.

С а х р а г ю л ь. Как я буду жить без тебя, Гельды?! Будь проклята рука того, кто разлучил нас!

А н т о н о в. Я не стану никого призывать вечно хранить в сердце память об этом человеке. Такой призыв был бы оскорбительным для дела, за которое погиб наш Гельды-Батыр, для него самого. Мы и без того никогда не забудем его. Пока мы живы — он с нами, в наших делах.

С а х р а г ю л ь (кричит). Нет у меня Гельды! Отняли у меня Гельды!

А н т о н о в (так же раздумчиво). Увы, от хвалебных слов, даже от самой ярчайшей, долгой памяти наш товарищ не воскреснет. И никогда не увидит весеннего неба над Каракумами, алых маков на желтом песке, никогда, как мы с вами, не познает радостей любви и многого другого, волшебного, непередаваемого словами, чем полна человеческая жизнь. Я обращаюсь не к нему, не к его праху, — к вам, живые.

С а х р а г ю л ь. Встань, пожалуйста, Гельды, встань, мой джигит!

А н т о н о в. Помните, товарищи, Гельды-Батыр отдал свое дыхание за счастье людей на туркменской земле! Нам! Мы будем жить вместо него, за него. И вот этого мы все, знавшие Гельды-Батыра, его друзья, не имеем права забыть никогда. В этом есть великий смысл! Своей жизнью, поступками мы несем ответственность за наше общее большое дело… Ответственность не перед этой могилой. Перед своим разумом! Перед будущим, которое мы создаем!

Бойцы отряда салютуют выстрелами вверх.

Конец

ПРОДАННЫЙ СОН Пьеса-сказка в двух действиях

По мотивам туркменских народных сказок

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М а м е д.

Т а б и б  К е м а л.

Г ю л ь б а х а р (она же — голубка).

Ш а х.

В и з и р ь.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и.

В о р  И б р а г и м.

М а к л е р.

Х а д ж и - а г а.

С л е п о й  н и щ и й.

Х а м м а л - н о с и л ь щ и к.

Д е р в и ш.

Ш а х - з а д е.

Ш у т.

С к о т о в о д.

С т р а ж н и к и.

Т е л о х р а н и т е л и  ш а х а.

Т о р г о в ц ы.

Г о р о ж а н е.

Ч е р н ы й   к о б ч и к.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Площадь рядом с городским базаром в древнем Мерве. По ней то и дело снуют торговцы с туго набитыми хурджунами, носильщики с мешками на спинах и большими корзинами на головах, жители города.

Со стороны базара доносится многоголосый гул.

На краю площади стоит кибитка. В ней живет известный по всему Туркестану ученый, знахарь и немного волшебник Табиб Кемал. На топчане перед кибиткой лежит молодой человек — М а м е д. Он то и дело стонет.

Из кибитки выходит скромно одетая миловидная девушка. Это Г ю л ь б а х а р, внучка старого Табиба Кемала. В руке у нее пиала с каким-то снадобьем.

Г ю л ь б а х а р. Дедушка интересуется, как ты себя чувствуешь, джигит?

М а м е д. После лекарства, которое ты, о славная девушка, дала мне вчера вечером, мне стало легче дышать. Но ноги по-прежнему без движений, парализованы. Как видишь, Гюльбахар, речь вернулась ко мне, разум прояснился, однако все равно я — полумертвец.

Г ю л ь б а х а р. Вот, Мамед, выпей еще и это. (Поит Мамеда снадобьем.) Дедушка говорит, что ты пошел на поправку. Верь и ты!

М а м е д. Какой же я неудачник! Мне двадцать лет, из них семь я — калека. В двенадцать лет, Гюльбахар, я сел на коня, начал джигитовать. Однажды на тое, во время скачек, взбесившийся жеребец сбросил меня, на землю. Так я стал жалким калекой. Умоляю тебя, великодушная Гюльбахар, дай мне какой-нибудь яд, прекрати мои адские муки! Я хочу умереть!

Г ю л ь б а х а р (с улыбкой). Не спеши, джигит! Умереть всегда успеешь. Всю эту ночь до зари дед мой не спал, варил какое-то лекарство. Я видела лицо дедушки, видела: он верит в твое исцеление, Мамед. Потерпи еще немного. Он верит. И я верю. Верь и ты.

М а м е д. А у меня, мне кажется, не осталось веры, Гюльбахар. И родители мои не верят в мое исцеление. Они живут далеко отсюда — на берегу бескрайнего моря Хазара. Год назад темной ночью я выполз из отчего дома и пополз по дороге на восток… Я много слышал о знаменитом ученом и врачевателе Табибе Кемале, живущем в Мерве. И я решил добраться до него. Целый год я полз. Посмотри на мои руки, Гюльбахар! Они все в мозолях. Я здесь, в Мерве, у дома знаменитого Табиба Кемала. Но веры, повторяю, уже почти нет в моем сердце, я растерял ее в пути — по пескам Каракумов.

Г ю л ь б а х а р. Крепись, джигит! Крепись, Мамед-джан! Ты еще сядешь на коня. Верь! Верь!

М а м е д. Проклятый недуг подточил мое мужество. Даже неудобно признаваться тебе в этом, Гюльбахар.

Г ю л ь б а х а р. Вера и надежда — вот два великих крыла человеческой души. Не опускай эти крылья, джигит!

М а м е д. Пока не опустил, Гюльбахар. Они-то и помогли мне добраться сюда. Но прошла уже неделя с тех пор, как Табиб Кемал начал бороться с моим недугом, а я вот все лежу…

Г ю л ь б а х а р. Дедушка вернул тебе речь, Мамед, он прояснил твой рассудок. Не все сразу, джигит! Имей терпение!

М а м е д. А ноги! Мои ноги!

Из кибитки выходит  Т а б и б  К е м а л. В руках у него пиала и розовый кувшинчик.

Т а б и б  К е м а л. Не все сразу, молодой человек. Извини, забыл твое имя.

М а м е д. Мамед.

Т а б и б  К е м а л. Так вот, Мамед-джан, не скрою, бывают и у нас неудачи. Ты, наверное, слышал о знаменитом во всем мире ученом, враче, поэте и философе — Авиценне. Так вот, Авиценна спас от смерти и болезней тысячи людей, а вот собственного сына Джамала спасти не смог. Все бывает, сыночек Мамед.

М а м е д. А что, у сына Авиценны тоже был паралич ног?

Т а б и б  К е м а л. Хуже, сынок, хуже. Говорят, печень его сына от недуга превратилась в камень. Авиценна удалил камень, но все-таки парень умер, да упокоит его душу аллах!

Г ю л ь б а х а р. Говорят, из этого камня Авиценна сделал рукоятку для своего ножа.

Т а б и б  К е м а л (наливает из розового кувшинчика в пиалу снадобье, подносит его ко рту Мамеда). Выпей это, сынок. А ты, Гюльбахар, сходи принеси голубой кувшинчик, который стоит на огне.

Гюльбахар уходит в кибитку.

М а м е д. Я видел, Табиб Кемал, сколько людей ушли от вас исцеленными за эти дни. Я верю в вас, Табиб Кемал!

Т а б и б  К е м а л (улыбается). А я, Мамед, верю в любовь человека к жизни, в его могучий дух! И еще я верю в целебную силу природы. Я верю в голубое небо, в чистый воздух, верю в травы. Должен сказать, Мамед, после того как Авиценна потерял родного сына, он отправился путешествовать по белому свету. Однажды, изрядно устав, он остановился у какого-то родника — отдохнуть и перекусить. Сел. А нож свой с каменной рукояткой бросил на траву, которая росла рядом. Когда настала пора двигаться дальше в путь, Авиценна протянул руку за ножом и увидел, что на траве лежит одно лишь стальное лезвие! Каменной рукоятки как не бывало! «Что за чудо?!» — воскликнул Авиценна. Достал из хурджуна еще один кусочек камня, того самого, извлеченного из тела сына, и бросил его на траву. Камень на его глазах растаял, словно снег у костра. Печали Авиценны не было предела. Он понял, что мог бы излечить этой травой печень сына, знай он раньше о лечебных свойствах этой травы. Это была мята.

М а м е д. Обыкновенная мята?!

Т а б и б  К е м а л. Необыкновенная, необыкновенная мята, сынок! Так-то, Мамед.

Из кибитки выходит  Г ю л ь б а х а р. В руке ее голубой кувшинчик.

М а м е д. У вас симпатичная внучка, Табиб Кемал!

Т а б и б  К е м а л. Не только симпатичная, но и толковая. Гюльбахар — прекрасная помощница. Я уже доверяю ей готовить некоторые лекарства. Доверяю лечить некоторые недуги. И вообще я ей доверяю во всем. Извини, что я хвалю ее, свою родную кровь, Мамед-джан. Говори мне «ты», сынок! Сказано в одной мудрой книге: с шайтанами — на «вы», с аллахом — на «ты».

Г ю л ь б а х а р. Сглазишь меня, дедушка!

Т а б и б  К е м а л. Разумное не боится порчи.

М а м е д. Табиб Кемал, прошу тебя, помоги мне!

Т а б и б  К е м а л. Этим мы и занимаемся, джигит. (Показывает на голубой кувшинчик.) Мамед-джан, в этом сосуде сильное лекарство, которое я приготовил по рецепту знаменитого Авиценны.

М а м е д. Дай мне выпить его поскорее!

Т а б и б  К е м а л. Погоди, Мамед. Не все так просто. Сначала послушай. В этом лекарстве нет лишь одного компонента. И самого главного. Без него даже такое мощное лекарство не подействует.

М а м е д (уныло). Зачем же тогда пить его? Ты не смог бы найти недостающего, Табиб Кемал?

Т а б и б  К е м а л. В лекарстве недостает сильной, страстной человеческой веры в выздоровление. Не просто веры, повторяю, а страстной, железной веры в исцеление! Ты должен найти ее в себе, Мамед, в своем молодом сердце! Ты должен сказать себе: я поднимусь с постели, я встану на ноги, я буду здоров! Буду плясать на своей свадьбе! Вскачу на скакуна! Ты должен приказать себе! Ну!

М а м е д (кричит). Я должен подняться! Я поднимусь! Непременно! Я хочу на коня!

Т а б и б  К е м а л (протягивает Мамеду голубой кувшинчик). Пей, джигит! И да поможет тебе вера в себя!

Г ю л ь б а х а р. Пей, Мамед-джан!

Т а б и б  К е м а л. И да поможет тебе вера в исцеление!

М а м е д (жадно пьет содержимое кувшинчика, восклицает). На коня! Хочу на коня! Хочу встать! Хочу-у-у! (У него перехватывает дыхание.) Что это?!. Я не могу дышать!.. (Кладет руку на грудь.) Табиб Кемал, здесь все горит!.. Здесь огонь! Огонь! Или я умираю?..

Т а б и б  К е м а л. Умрешь, если заколеблешься! Верь! Ну!.. Кто — кого? Ты — его, огонь, или он — тебя? Собери свою волю в кулак, джигит! Ну! Ну же!

Г ю л ь б а х а р. Ты сядешь на коня, Мамед-джан!

М а м е д (корчится от боли). Да!.. Да!.. Да!.. (Кричит.) Да-а-а-а! (Внезапно умолкает.)

Наступает долгая пауза.

Т а б и б  К е м а л. Ты здоров, Мамед-джан, встань! Поднимись с топчана! Иди!

Мамед продолжает лежать с закрытыми глазами.

Г ю л ь б а х а р. Ой! Он умер, дедушка! Как жалко! Ведь такой симпатичный! Ма-мед!

Т а б и б  К е м а л (улыбается). Жив. Жив! И не только жив, но и здоров.

Г ю л ь б а х а р. Ты думаешь? А мне кажется…

Т а б и б  К е м а л (перебивает). Смотри, у него подергиваются губы. Хитрец! Он едва сдерживает смех. Хочет попугать, подшутить над нами. Верный признак, что он здоров. Таков человек! Пока жив — смеется! Вставай, Мамед!

М а м е д (вскакивает с топчана). Ур-р-р-а-а-а-а!.. Ур-р-р-а-а-а!.. Я здоров! Я исцелен! (Обнимает Табиба Кемала.) Спасибо тебе, отец! Моя жизнь принадлежит тебе! Распоряжайся ею! (Кидается к Гюльбахар, обнимает и ее, при этом не торопится выпустить девушку из своих объятий.)

Т а б и б  К е м а л (в зал). Да, здоров! И уже заболел — моей внучкой! Обратите внимание: меня, старика, он обнял едва-едва. Такова природа молодости! Сейчас он объяснится ей в любви. Как говорится, с корабля — на бал. Слушайте, слушайте!

М а м е д (не обращая внимания на Табиба Кемала). Ты понимаешь, Гюльбахар, пока я здесь лежал, ты столько раз проходила мимо меня, что я… Короче говоря, твое лицо… Твои глаза… Твоя улыбка… Словом, ты покорила меня!

Г ю л ь б а х а р (улыбается). Дедушка может обидеться на тебя, Мамед. Ты бы с ним поговорил.

М а м е д. Да, да, ты права, Гюльбахар. У нас ведь все впереди, а? Точно?

Г ю л ь б а х а р (смущенно). Не знаю, не знаю. Ты ведь имеешь понятие о наших законах, Мамед. Судьбу девушки решают старшие. (Показывает на Табиба Кемала.)

М а м е д. Ах, да! Как это я забыл? (Кидается к Табибу Кемалу.) Ты — волшебник, Табиб Кемал! Ты — чародей! Я так благодарен себе за исцеление! А какая у тебя внучка! Чудо-внучка! Когда я пил твой бальзам, я думал: если поправлюсь — непременно станцую с Гюльбахар что-нибудь веселенькое. (Оборачивается к Гюльбахар.) Гюльбахар, может, порадуем дедушку? Прошу тебя! Пусть посмотрит, как работают мои ноги!

Звучит музыка. Мамед танцует и увлекает в танец вначале Гюльбахар, а затем и Табиба Кемала.

Слышны громкие голоса: «Дорогу! Дорогу луноподобному! Дорогу солнцеподобному! Дорогу нашему великому шаху! Нашему шах-ин-шаху! Дорогу наследнику аллаха на земле!»

Музыка смолкает. Танец обрывается.

Жаль, помешали! Но мы ведь еще станцуем, а, Гюльбахар? Ведь станцуем? На нашей свадьбе… Чего тянуть резину? Давай, Гюльбахар?..

Т а б и б  К е м а л (усмехается, в зал). Какая может быть здесь у нас резина — в средние века?! Необразованный парень! Когда еще только изобретут резину?! Эх, молодо-зелено!

Г ю л ь б а х а р (лукаво, Мамеду). Посмотрим, посмотрим, парень! Все зависит от дедушки.

Вновь слышны голоса: «Дорогу мудрейшему из мудрейших! Дорогу нашему дорогому и любимому, трижды луно- и солнцеподобному шаху! Нет, четырежды луно- и солнцеподобному!»

М а м е д. Ого! Оказывается, у нас очень мудрый правитель?! А я и не знал.

Т а б и б  К е м а л. С чего это ты взял, Мамед, что он мудрый?

М а м е д. Так ведь вот — кричат!

Т а б и б  К е м а л. А кто кричит?

М а м е д. Ну кто, кто?.. Человек кричит.

Т а б и б  К е м а л. Не человек, а придворный глашатай. Есть разница. Запомни на всю жизнь, Мамед. Ему платят за то, что он превозносит шаха. И еще запомни, Мамед… От слов «халва-халва» во рту сладко не бывает.

М а м е д. Хорошо, Табиб Кемал, запомню. Однако нам помешали… Мы здесь разговаривали… Гюльбахар, ты скажи дедушке…

Г ю л ь б а х а р. Что сказать?

М а м е д. Ну, про резину… которую не надо тянуть. Мы же решили с тобой. Ты дал мне слово.

Г ю л ь б а х а р. Я?! Слово?! Когда?!

М а м е д. Ну, перестань притворяться! Я знаю, ты скромная, скромная.

Г ю л ь б а х а р. Но разве я давала тебе слово?

М а м е д. Но ведь ты пошла со мной танцевать.

Г ю л ь б а х а р. Да, но и дедушка тоже танцевал с нами.

М а м е д. Вот именно! Вот именно! Значит, он одобряет наш союз. Он одобряет, а я еще ни разу не поцеловал тебя, свою невесту! Хорошо это? Это же невежливо!

Г ю л ь б а х а р (хохочет). Как, уже невесту?

М а м е д. Разумеется. Ведь чем-то я должен отблагодарить его? Карманы мои пусты. Все, что у меня есть, — это моя жизнь. И я уже отдал ее твоему дедушке. Ты же слышала…

Г ю л ь б а х а р. Но ведь ему — не мне!

М а м е д. Какая разница? Пользуйтесь оба. Я не жадный.

Т а б и б  К е м а л (весело смеется, в зал). И к тому же, кажется, не дурак. Но это мы еще проверим!

Появляется  н а ч а л ь н и к  д в о р ц о в о й  с т р а ж и.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Привет, старик! Как говорят у нас на Востоке, салам алейкум!

Т а б и б  К е м а л. Ваалейкум салам, почтеннейший начальник дворцовой стражи! (В зал.) У него есть кличка. Возможно, вы слышали?.. Рябой Реджеб.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Как дела, волшебник? Что нового? Как двигаете науку… в этом самом направлении? (Делает характерный жест тремя пальцами.) Научились, наконец, превращать песок в золото?

Т а б и б  К е м а л. Я не алхимик, начальник. Я — врач, лекарь! Это всем известно.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. А-а-а! Верно, верно. Кстати, ты нам и нужен как врач, как лекарь. Радуйся и трепещи! Сам четырежды луно- и солнцеподобный, наш великий шах-ин-шах хочет побеседовать с тобой. Дай-ка я обыщу тебя. На всякий случай. По инструкции. Нет ли при тебе оружия? Руки за голову! (Профессионально обыскивает старика, находит в его кармане мелкую монету, кладет в свой карман. Кричит в сторону кулис.) Все в порядке, ваше четырежды луно- и солнцеподобное величество! Можете пожаловать!

Входят  ш а х, в и з и р ь, т е л о х р а н и т е л и, с т р а ж н и к и. Табиб Кемал, Мамед и Гюльбахар кланяются им.

Ш а х. Так это ты — старик, дающий исцеление от тысячи болезней?

Т а б и б  К е м а л. Ваше величество, сам мудрейший Авиценна лечил только от пятисот недугов. Куда уж нам, его недостойным ученикам? Так, работаем по мере своих сил, кипятим травы… Кого-то удается исцелить, а кого-то…

Визирь и начальник стражи пожирают глазами Гюльбахар.

Ш а х. Ну, ну, не скромничай. Я этого не люблю — скромности! Настоящий джигит всегда должен быть немного хвастуном. Я по себе сужу.

В и з и р ь. Перестраховщик он, ваше величество!

Ш а х (кивает на Гюльбахар). Кто это, старик? Твоя дочь?

В и з и р ь. Ах, какой персик! Какой гранат! Какая клевая чувиха!

Т а б и б  К е м а л. Это моя внучка, ваше величество! Гюльбахар. Сирота.

В и з и р ь. Нет, я просто обалдеваю! Клянусь!

Ш а х (протягивает Гюльбахар руку). Очень приятно познакомиться, девушка. Шах!

В и з и р ь. А мне выходит — мат?!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. И мне — мат?!

Ш а х (сладким голосом). Ваш шах, девушка! (Меняет интонацию голоса, строго.) Однако шахматными играми займемся потом. Старик, ты должен исцелить меня.

Т а б и б  К е м а л. Если бы мне удалось исцелить хотя бы щенка, который лежит у ворот дворца вашего величества, я и тогда уже считал бы себя самым счастливым из смертных! (В сторону.) Прости за лицемерие, господи!

Ш а х. Щенками пусть занимается живодер. А ты займись мною, старик. Болезнь у меня странная, предупреждаю. Собственно, это даже не болезнь, а так… нечто… Но с другой стороны — иначе не назовешь. Понимаешь, старик, мне снятся кошмарные сны, от которых я потом, днем, делаюсь больным.

Т а б и б  К е м а л. Давно, ваше величество?

Ш а х. С весны, старик. После крестьянского бунта. Столько голов полетело! Мне бы радоваться. Не они — меня, а я — их! Я и начал радоваться, но тут начались эти сны. Жуткие сны! Видно, насмотрелся я всякого…

Т а б и б  К е м а л. Людям свойственно видеть во сне то, что они видели и пережили наяву, ваше величество!

Ш а х. Не перебивай! То, что сны жуткие сами по себе, — это полбеды. Некоторые из этих снов сбываются. В этом их главный кошмар!

В и з и р ь. Например, три дня назад нашему уважаемому и дорогому, трижды луно- и солнцеподобному…

Ш а х (перебивает). Четырежды…

В и з и р ь. Простите, ваше величество! Четырежды! Четырежды! Итак, нашему четырежды луно- и солнцеподобному шаху три дня назад приснился сон, будто его единственный сын Шахин, как безродный конокрад, похитил из шахской конюшни самого резвого, самого любимого шахского иноходца и хотел удрать в соседнюю страну — к нашим врагам. Началась погоня, наш шах-ин-шах послал в беглеца стрелу…

Ш а х. Ложь! Не я, а ты, визирь, выстрелил в Шахина из лука, в моего единственного сыночка!

Т а б и б  К е м а л. Так, действительно событие! А мы тут погрязли в мелких, житейских заботах и ничего не слышали об этом.

В и з и р ь. Это сон, старик! Шахский сон! Всего-навсего только сон, слава всевышнему!

Ш а х. Уж не знаю — слава или не слава! Короче, мне снится… Сын мой летит на сером иноходце. Летит по-настоящему, парит над землей, будто на орле. И вот визирь — будь он трижды проклят! — посылает черную стрелу в летящего коня. Конь мгновенно исчезает, а сынок мой Шахин летит на землю и падает на спину ослицы — откуда она только взялась? Будь она трижды проклята! Да, Шахин падает на спину ослицы, которая тут же — бесстыжая! — ожеребилась… Не могла найти другого времени! Тьфу! Тьфу!

Т а б и б  К е м а л. Ну и ну! Надо же! Действительно, некрасиво поступила ослица! Но мы, ей-богу, ничего не слышали об этом!

Ш а х. Эй, Реджеб! Джигиты! Всыпьте ему десять плетей, раз он не слышал!

Начальник стражи бьет плетью Табиба Кемала.

Г ю л ь б а х а р. За что? Остановитесь! В чем вина моего дедушки?

В и з и р ь. Пусть не иронизирует! Великий шах-ин-шах всего-навсего пересказывает свой сон, а твой дед-нахал пытается высмеять его. Красиво это? (Хочет потрогать волосы Гюльбахар, та ускользает.)

Ш а х. Да, старик, это был сон, но он оказался вещим. Наутро из конюшни исчез мой серый иноходец, будто сквозь землю провалился. А светоч моих очей, мой любимый единственный сынок Шахин не стал есть плов, не стал есть шашлык, люля-кебаб и прочее, а выбежал в дворцовый сад и, встав на четвереньки, принялся есть клевер. С тех пор он воображает себя осленком и кричит по-ослиному: и-а, и-а, и-а… И уши у него сделались длинными, как у осленка…

Т а б и б  К е м а л. Ваше величество, может, его заколдовали? Сглазили?

В и з и р ь. Глупости, старик. Какой колдун осмелится заколдовать сына нашего трижды… виноват, четырежды луно- и солнцеподобного шах-ин-шаха?!

Ш а х. Короче говоря, мое дело маленькое, старик! Дай мне срочно лекарство против моей болезни!

Т а б и б  К е м а л. А чем все-таки вы больны, ваше величество? Что у вас болит? Где? В каком месте?

Ш а х. Послушай, старик, по-моему, я разговариваю с тобой по-туркменски, на нашем с тобой родном языке! Повторяю, мне снятся кошмарные сны. Я просыпаюсь и потом уже не могу заснуть. Разве это не болезнь? Измени мои сны. Дай мне какое-нибудь лекарство!

Т а б и б  К е м а л. Уважаемый шах-ин-шах, ваше величество, сны можно только толковать. Лечить надо в подобных ситуациях не человека, а жизнь этого человека, образ его жизни. Никаких лекарств против дурных снов не было и не может быть!

В и з и р ь. То же самое говорим и мы. Вчера нашему высочайшему приснилось, будто у него выпали все тридцать два зуба. Ну, мы, конечно, немедленно призвали нашего придворного звездочета, штатного толкователя снов. Дурак и ляпнул, что, мол, должны погибнуть все родные и близкие шах-ин-шаха и он останется один, как сова на развалинах…

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. У этого грамотея мы сначала раскаленными щипцами вырвали с корнем его поганый язык, а затем и вовсе голову отхватили.

Ш а х. Не напоминайте, не напоминайте, ради аллаха! Не бередите мне душу. Не такой уж я изверг!

В и з и р ь. Вот именно, не такой. Совсем другой. Например, заглянул к нам как-то во дворец один старик дервиш. Так вот, он сказал совсем другое, сказал, что наш великий шах-ин-шах переживет всех своих родных и близких.

Ш а х. За это я дал ему пиалу золотых монет.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (в сторону). Черта с два ему достался хоть один золотой! Я лично выпроваживал оборванца-бродягу из города. (Шаху.) Мой повелитель, ваше величество, я должен отлучиться, заглянуть на базар. Он наводнен моими агентами-джасусами — в целях, естественно, вашей высочайшей безопасности. Маленькая проверка… (В сторону.) Купеческих карманов.

Ш а х. Молодец, начальник стражи, молодец. Вот тебе орден! (Вешает на грудь начальника стражи орден.)

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Благодарю, ваше величество, наш четырежды луно- и солнцеликий!

Ш а х (достает из кармана еще один орден, протягивает его начальнику стражи). А ты — мне!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. С удовольствием, ваше величество. (Прикрепляет к груди шаха орден. Уходит.)

Ш а х. Такие-то дела, старик. Короче говоря, мне хвалили твои познания в медицине, и я, как видишь, решил снизойти до тебя. Сам пришел к тебе.

Т а б и б  К е м а л. Примите в жертву голову вашего верного слуги, мой шах-ин-шах!

Ш а х. Зачем мне эта пустая тыква? Мне нужно лекарство от моего недуга. Ясно?

Т а б и б  К е м а л. От дурных сновидений есть прекрасное, испытанное дедовское средство, ваше величество! Побольше работать физически, поменьше спать. Не будет такого живота…

Ш а х. Что?! Что ты сказал?! Наглец! Нахал! Работать физически?! А кто будет думать?! Думать за вас, рабы! За всю страну! Живот тебе мой не нравится?! Мой высочайший шахский живот?! Визирь! Дай-ка ему еще парочку горячих!

Визирь бьет плетью старика.

Благодарю, достаточно! Он мне нужен живой. Слушай, старик! Этой ночью мне опять приснился гнусный сон. Приказываю тебе истолковать его! Эй, визирь, изложи ему содержание моего сна. (Пальцами затыкает себе уши.)

В и з и р ь. Слушай внимательно, старик! Наш высочайший и справедливейший шах-ин-шах увидел во сне белого дракона. Этот дракон ворвался в шахский дворец, и тотчас райская птица Бильбильгойэ, которая до этого кружила над головой нашего солнцеликого, метнулась в сторону и села на голову какого-то нищего оборванца. А белый дракон кинулся к нашему несравненному шах-ин-шаху и отгрыз ему голову. (Кричит.) Я рассказал ему, мой шах! Все! Откройте уши!

Ш а х (вынимает пальцы из ушей). Ну, слышал?

Т а б и б  К е м а л. Слышал.

Ш а х. Ну так истолкуй мне этот сон! Мы ведь остались без звездочета.

Т а б и б  К е м а л. Я не звездочет, ваше величество. Я врач, лекарь.

Ш а х. Какая разница! Тот же книжник!

Входит  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и, шепчет что-то на ухо визирю.

В и з и р ь. Тащи его немедленно сюда!

Ш а х. Что случилось, ребята?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Пощадите нас, ваше величество, не гневайтесь!

Ш а х. Хорошо, обещаю. Выкладывай, Реджеб, что там такое?

Начальник стражи делает знак в сторону кулис. Д в а  с т р а ж н и к а  вводят  ч е л о в е к а  в одежде чабана.

Ш а х. Кто это?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Кочевник-скотовод, ваше величество! Этот сукин сын затевает заговор против вашего величества!

Ш а х. В зиндан! В темницу немедленно! Пожизненно! А какой заговор, любопытно? Так, для коллекции. Очевидно, не без участия внутренней оппозиции и соседних держав?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. И да, и нет, ваше величество. Новый вариант.

Ш а х. То есть?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Негодяй продает своих паршивых овец в долг — до вашей смерти!

Ш а х. Что?! В долг — до моей смерти?! В темницу, в темницу! Навечно! И плетью наказать!

Начальник стражи бьет скотовода плетью.

С к о т о в о д (кричит). О справедливый, о солнцеликий шах, выслушай меня!

Ш а х. Не желаю я слушать того, кто пожелал смерти своему шаху. Сво-е-му! А? Тащите изменника в темницу-зиндан! В самую темную, в самую глубокую! Да, и не забудьте допросить его как следует!

Визирь кивает начальнику стражи, тот делает знак стражникам. Стражники уводят скотовода.

Голос скотовода за сценой: «Выслушайте меня, о справедливый, о солнцеликий шах!»

Слышны бранные голоса стражников, звуки плетей, истошные вопли скотовода. Затем тишина.

Ну, вот, все… Дает показания. Теперь полстраны придется пересажать. (Визирю.) Как у нас с темницами, визирь?

В и з и р ь. Как всегда, ваше величество. Плохо. Нехватка. Но мы выйдем из положения. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Т а б и б  К е м а л. Великий шах-ин-шах, к вашему сведению, этот бедняга делал вам добро.

В и з и р ь. Какое еще там добро?

Т а б и б  К е м а л. Допустим, он один желал вам смерти, а сто человек, которые купили у него овец, теперь день и ночь будут молить аллаха, чтобы он дал вам железное здоровье и благополучие.

Ш а х. Это с какой же стати?

Т а б и б  К е м а л. Да потому, что в тот день, когда наш шах умрет, им придется раскошелиться — вернуть долг.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Врешь, собака!

Ш а х. Сам ты врешь, начальник стражи!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Совершенно верно, мой шах. Я вру.

Ш а х, Старик мудро рассудил. Очень топко. Мы напрасно бросили в темницу-зиндан беднягу скотовода! Жаль, очень жаль!

Т а б и б  К е м а л. Так выпустите его, ваше величество! Сделайте доброе дело.

Ш а х. Не могу, старик. Он ведь сознался уже и в другом.

Т а б и б  К е м а л. В чем?

Ш а х. Да в чем угодно. Во многом, очень многом! У начальника стражи там такие ребята! Кому угодно развяжут язык. Умеют будоражить воображение.

Т а б и б  К е м а л. Но ведь…

Ш а х. Да, да, скотовод невиновен. Но раз сознался… И потом, старик, есть же такая сложная вещь, как мой престиж — авторитет шахской власти! Словом, ты не лезь в наши дела, в политику! У нас много нюансов. Много смутного, неясного, неожиданного. Сами иногда диву даемся от того, что у нас в результате получается. Но ты не дурак, старик. Я вижу, далеко не дурак. Потому я и прошу тебя: а — растолкуй мой сон с белым драконом и птицей Бильбильгойэ, б — сделай так, чтобы впредь дурные сны не снились мне.

Т а б и б  К е м а л. Это не в моей власти, ваше величество. Не могу, увольте.

Ш а х. Я приказываю тебе! Эй, начальник стражи! Реджеб, помоги ему! Подстегни его воображение!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (замахивается на старика плетью). Слушаюсь, ваше величество…

Т а б и б  К е м а л. Мне кажется, дракон — это…

Ш а х. Да, да, кто дракон? Визирь? Или этот?.. (Кивает на начальника стражи.)

Т а б и б  К е м а л. Затрудняюсь сказать, ваше величество. Не хочу врать. Вот если бы ваш сон видел еще кто-нибудь!

Ш а х. И что тогда?

Т а б и б  К е м а л. Возможно, в вашем сне, ваше величество, были еще какие-то моменты, какие-то детали, на которые вы не обратили внимания и уже забыли. А они-то и могли бы подсказать нам кое-что.

Ш а х. Верно рассуждаешь, старик. (Начальнику стражи.) Эй, Реджеб, найти человека, который, кроме меня, видел мой сон!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (стражникам). Найти человека, который видел шахский сон!

Стражники убегают.

Т а б и б  К е м а л (недоуменно). Что, и найдут?

Ш а х. Конечно. У них большой опыт.

М а м е д. Фантастика!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (в сторону). Не найдут, так изобретут! Мой метод.

Ш а х. Но пока не нашли, пока ищут, у нас есть некоторое время. Давай-ка ты, старик, поработай головой! Выкладывай свои соображения.

Т а б и б  К е м а л. Значит, вначале птица Бильбильгойэ порхала над вашей головой, ваше величество?

Ш а х. Да, а потом опустилась на голову нищего голодранца.

Т а б и б  К е м а л. Возможно, это знак: если жизнь в стране не изменится, то счастье обладания троном отвернется от шаха и повернется к кому-нибудь другому.

Ш а х. Не кощунствуй, старик! Учти, я ведь могу и рассердиться!

Т а б и б  К е м а л. А дракон, очевидно, — это гнев народа. А может, и ваши придворные, их козни.

В и з и р ь. Старый пес несет вздор! Он умышленно перевирает сон вашего величества!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Позвольте, мой шах, я отрублю ему голову. (Хватается за рукоятку меча.)

Т а б и б  К е м а л. Я сказал правду, ваше величество.

Ш а х. Думаешь, околел бы, если бы сладко солгал? Неужели не мог? Тьфу!

Т а б и б  К е м а л. Мы, честные лекари, говорим только правду, ваше величество.

Ш а х. А почему?

Т а б и б  К е м а л. Язык не поворачивается лгать.

Ш а х. Что ж, если у тебя такой непослушный язык, старик, мы можем вообще избавить тебя от него. Короче говоря, я требую, чтобы ты исцелил меня от кошмарных снов. Явно, это недуг. А раз недуг, ты обязан лечить меня.

Т а б и б  К е м а л. У меня нет лекарств против этой странной болезни. Обратитесь к народу, ваше величество. Посоветуйтесь со своими подданными. Говорят, глас народа — глас божий!

Ш а х. Ты предлагаешь мне, луноподобному, солнцеликому, великому шах-ин-шаху, обращаться за советом к нищим голодранцам?! Наглец!

В и з и р ь. Отрубить ему голову — и все!

Г ю л ь б а х а р (кидается к Табиб у Кемалу). За что? Он ведь ни в чем не виноват! Дедушка!..

В и з и р ь. А эту голубку… (Стражникам.) Эй, свяжите ей крылышки и доставьте водворец! Пригодится!

М а м е д. Как бы не так! (Хватает палку, преграждает стражникам дорогу.)

Завязывается отчаянная драка. Один из стражников бьет саблей плашмя по голове Мамеда. Мамед падает и теряет сознание.

Т а б и б  К е м а л. Внучка, спасайся! Беги в дом! В углу на полке стоит красный кувшин. Хлебни из него, а кувшин разбей! Скорее! Скорее!

Гюльбахар скрывается в кибитке.

Ш а х. Вырвать старику язык!

Стражники набрасываются на Табиба Кемала, связывают его.

В этот момент из кибитки выбегает  Г ю л ь б а х а р. На ней белое покрывало. Ее руки превратились в два больших белых крыла. Она приняла облик голубки.

Все изумленно смотрят на нее.

Мамед, очнувшись, поднимает голову. Он тоже изумлен.

Г ю л ь б а х а р. Дедушка! Родной!

Т а б и б  К е м а л. Улетай! Скорее! Спасайся!

Г ю л ь б а х а р. А как же ты?

М а м е д (вскакивает на ноги). А как же я?

В и з и р ь. Хватайте голубку!

Т а б и б  К е м а л. Спасайся, Гюльбахар!

Гюльбахар улетает.

Ш а х. В зиндан старика! В темницу его! Как следует допросить — и на плаху!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Само собой, ваше величество! Допросим на совесть! Сил не пожалеем!

Ш а х. Слушайте мой очередной указ! Под страхом смертной казни запрещаю всем своим подданным видеть какие-либо сны и вообще спать, дабы среди этих снов не затерялся тот сон, который мы ищем, дабы его легче можно было обнаружить на пустом, так сказать, месте! Мы хотим, чтобы в нашей счастливой стране не было никаких снов, от которых, как мы знаем, может случиться большая беда в случае их исполнения! Никаких снов по всей стране! Никто не должен спать! А тот мой злополучный сон — с белым драконом и птицей Бильбильгойэ — найти во что бы то ни стало! Он нужен мне для исследования и выводов! Верните мне мой сон! Ищите мой сон! Тот, кто найдет его, будет щедро вознагражден. Тот получит кувшин золота! В стране объявляется чрезвычайное положение! Никто не должен спать! Ни днем, ни ночью! Под страхом смертной казни! Никаких снов! Никаких сновидений! Визирь, начальник стражи! Повторяйте!

В и з и р ь. Слушайте шахский указ!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Высочайший шахский указ! Да здравствует солнцеподобный шах-ин-шах! Да здравствует свобода от снов!

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Городской базар. Ночь. Темно. Однако люди бодрствуют, сонные, как мухи. У некоторых в руках фонари, у других свечи. У всех очень замедленные движения.

Появляется вор  И б р а г и м, хлопает себя по щекам.

И б р а г и м (зевает). О аллах, помоги мне! Дай мне бодрости! Залез одному в карман, а там было так скучно, так пусто, что я едва не уснул. Мог бы и завалиться… (Зевает.)

Как бы в ответ ему зевает весь базар.

Появляется  М а м е д. В отличие от остальных, он бодр.

П е р в ы й  т о р г о в е ц (зевает). Ну что за жизнь! Что за жизнь! Шах все обещает и обещает… (Мамеду.) Эй, сынок, когда же будет хорошо? Не знаешь?

М а м е д. Хорошо уже было, дядя! (Уходит.)

В т о р о й  т о р г о в е ц (зевает). Гранаты, покупайте гранаты! Грузинские, хорасанские, самаркандские! Стамбульский инжир! Хурма из Египта! (Зевает, клюет носом.)

И б р а г и м. Эй, земляк, почем?.. (Одну инжирину кидает в рот, две — в карман.)

Торговец дремлет.

Почем, спрашиваю, эй? (Повторяет операцию несколько раз.) Фу, даже неинтересно работать! (Выворачивает свои карманы, возвращает украденное торговцу, который продолжает клевать носом.) Послушай, братишка, проснись! (Хлопает торговца по плечу.) Почему не продаешь фрукты нашей родины? Чем они хуже заморских?

В т о р о й  т о р г о в е ц (зевает). Задай этот вопрос нашему шаху, друг. Мы покупаем все это у придворных, шахских купцов-поставщиков вдвадорога и продаем вам, народу, втридорога. За торговлю платим огромный налог, так что почти весь барыш уходит в казну шаха.

И б р а г и м. Чистая работа! А еще говорят, будто шах наш — дурак. (Одну инжирину кидает в рот, две — в карман.)

П е р в ы й  т о р г о в е ц. Да, вот так и живем. Как говорят: купил орехи, продал орехи — остался в кармане один треск!

В т о р о й  т о р г о в е ц (зевает, лениво). Эй, эй, проваливай, воришка! (Зевает, клюет носом.)

И б р а г и м. Что, мешаю тебе спать? Смотри, угодишь на плаху! У шаха есть везде глаза и уши! (Хочет уйти.)

П е р в ы й  т о р г о в е ц. Стой, Ибрагим, погоди. Ты — бродяга, везде бродишь, все знаешь. Верно ли говорят, что если найдется человек, видевший шахский сон, и вернет этот сон шаху, он получит кувшин золота?

И б р а г и м. Шах может дать за сон и полказны, а затем… (Проводит ребром ладони по горлу.) Хюшт! И ты, правоверный, уже в раю!

П е р в ы й  т о р г о в е ц (зевает). Ладно, проваливай! Объяснил… (Зевает.)

Т р е т и й  т о р г о в е ц (пробудившись). Башмаки! Башмаки! Покупайте башмаки! Европейские! Индийские! Византийские!

И б р а г и м. Мать честная! И тут импорт! Будто нет своих мастеров! Будто мы обувь шить разучились! Эй, приятель, давно ты из Европы?

Т р е т и й  т о р г о в е ц. Из Европы? А что это такое?

И б р а г и м. Спросим иначе. Эй, откуда у тебя весь этот товар?

Т р е т и й  т о р г о в е ц. Приобрел по знакомству у маклера. А он — у личных лавочников-поставщиков шаха. Вдвадорога беру — втридорога продаю. Все сто процентов от выручки идет в казну.

И б р а г и м. Действительно, в кармане один треск! Словом, трещим на всю Европу по всем швам! Даже скучно… И в сон потянуло. (Зевает.)

Третий торговец тоже зевает и клюет носом.

Постой, постой, вот ты и спишь! А шахский указ?!

Т р е т и й  т о р г о в е ц (вздрагивает, пробуждается). Да не спал я. Отвяжись, шайтан! (Зевает.) Да накажет аллах того, кто издал этот указ! Да заболеет он навеки сонной болезнью!

Появляется  м а к л е р.

М а к л е р. Продаю что угодно! Покупаю что угодно! Беру всякий товар! Любой возможный товар! Продаю! Покупаю! Продаю! Покупаю! Что угодно! Как угодно! Где угодно! Кому угодно!

И б р а г и м. Эй, безбородый, лицо — сырая лепешка! Что ты можешь продать, если у тебя за плечами нет ни хурджуна, ни мешка? И в руках — ничего.

М а к л е р. У меня все здесь! (Хлопает себя ладонью по лбу.) Я — деловой человек!

И б р а г и м. А чем сейчас занят?

М а к л е р. Ищу сны! Сны! Старые и новые! Сейчас в моде сны! Покупаю сны! Продаю сны! Покупаю, продаю! Продаю, покупаю! Эй, у кого есть сны? Кому надо сны?

И б р а г и м. Неужели с этого имеешь что-нибудь? (Делает характерный жест тремя пальцами.)

М а к л е р. А ты как думал!

И б р а г и м. Ну-ка, лицо — сырая лепешка, покажи свой товар.

М а к л е р. Э-э, глупец!.. Сон разве можно показать? Его можно только увидеть — и то во сне!

И б р а г и м. Выходит, приобретая товар, ты должен погружаться в сон? Плюешь на шахский указ?

М а к л е р (отталкивает Ибрагима). Отстань, иди своей дорогой. Ты что, на службе у шаха?! (Говорит вполголоса речитативом, обращаясь к прохожим.) Если вы хотите, не покидая родины, стать счастливым, если вы хотите взлететь к седьмому небу на жар-птице, если вы хотите плыть по семи морям и семи рекам на спине огромной рыбы, если вы мечтаете искупаться в озере из меда и молока, покупайте сны! Покупайте сны!.. Берите сны!.. Сны, сны!.. Сновидения!

Появляется Х а д ж и - а г а.

М а к л е р. Салам, караван-сарайщик Хаджи-ага! Привет, друг бедняков и нищих! Салют, чудак-человек! Как поживаешь? Как твоя хибара — караван-сарай? Не рухнула еще? Не развалилась?

Х а д ж и - а г а. Салам, безбородый обманщик! Как всегда, ищешь, кого бы надуть?

М а к л е р (ухмыляется). Тише, тише, земляк! Не отпугивай моих клиентов, которых я учу уму-разуму!

Х а д ж и - а г а. Отдать бы тебя в руки правосудия, плут! Да где оно у нас?

М а к л е р (ухмыляется). Наше правосудие — солнцеликий шах. А он мне ничего плохого не сделает. Мы нужны друг другу.

Х а д ж и - а г а. Вот как?

М а к л е р. А ты как думал? Что-то вид у тебя слишком бодрый, Хаджи-ага. Уж не спишь ли ты тайком по ночам? Бьюсь об заклад, спишь. Значит, нарушаешь шахский указ. Постой, постой… Я вспомнил. О тебе мне кто-то говорил, будто ты мастер видеть интересные цветные сны. Длинные-предлинные! По нескольку снов за ночь. Верно ли это?

Х а д ж и - а г а (вздыхает). Верно. Точнее, было когда-то верно. Сейчас нам не до снов. Шахский указ! Сам знаешь, безбородый. Хитришь! Хочешь подловить?

М а к л е р (понизив голос, насмешливо). Какой указ, Хаджи-ага?! Мы-то с тобой — взрослые люди, понимаем, что не спать человек не может. Все спят тайком, втихомолку. Короче, если у тебя есть свеженькие, еще не забытые тобой сны, продай — куплю!

Х а д ж и - а г а. Свеженьких нет, безбородый. (В сторону.) Продай — куплю… Провокатор проклятый!.. Стукач!.. Думаешь перехитрить. Не выйдет номер.

М а к л е р. А старенькие есть? Что-нибудь интересное… эдакое! (Прищелкивает пальцами.)

Х а д ж и - а г а. Например? Что тебя интересует, безбородый? Конкретно.

Появляется  М а м е д, прислушивается к разговору Хаджи-ага и маклера.

М а к л е р. Что-нибудь про зверей, про птиц, про животных, Хаджи-ага. Про дворец, про шаха… В этом вот роде… Подумай, вспомни!

Х а д ж и - а г а (задумывается, после паузы). Видел я недавно один странный сон — с белым драконом и райской птицей Бильбильгойэ, которая вначале кружила над головой нашего шаха, а потом вдруг села на мою голову, после чего дракон кинулся к шаху и обезглавил его…

М а к л е р. Что?! Шахский сон?! Ты видел шахский сон, Хаджи-ага?!

Х а д ж и - а г а (в сторону). Тьфу! Проговорился! Проклятый склероз! Как я не хотел ввязываться в эти придворные дела! Ну, кто меня тянул за язык? (Маклеру.) Ну, видел. Ну, шахский! Но учти, безбородый, это было еще до указа!

М а к л е р. Прекрасно! Беру твой сон оптом! Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять!.. Куплено!

М а м е д. Такой сон и я бы купил! Он может мне пригодиться.

М а к л е р (оборачивается к Мамеду). Пожалуйста, приятель. На то я и маклер! Купил — продал. Бери сон с ходу! Двадцать туманов.

М а м е д. Десять!

М а к л е р. Пятнадцать!

М а м е д. Одиннадцать!

М а к л е р. Тринадцать!

М а м е д. Двенадцать с половиной!

М а к л е р. Согласен. Давай деньги!

М а м е д (отдает маклеру деньги). На.

М а к л е р. Вот тебе сон! (Хлопает по ладони Мамеда.)

Х а д ж и - а г а. Зачем, парень, даешь этому безбородому провести себя?!

М а м е д. Хаджи-ага, мне нужен любой повод, чтобы попасть в шахский дворец. Там, в темнице, сидит Табиб Кемал — мой исцелитель и мой будущий тесть. Я должен его спасти. А он спасет мою любимую — Гюльбахар! (Убегает.)

Х а д ж и - а г а. Бессовестный ты человек, безбородый! Обманул парня! Я-то ведь еще не продал тебе свой сон. (В сторону.) Да и нельзя это сделать.

М а к л е р. Продал, продал! Да это уже и неважно, Хаджи-ага. Деньги-то у меня в кармане. Вот тебе туман за твой сон. (Кидает на землю монету.) Дело сделано. (В сторону.) А теперь я продам визирю самого парня, скажу: у парня шахский сон. Опять денежки! На то я и коммерсант!

Хаджи-ага и маклер уходят.

Появляется  с л е п о й  н и щ и й.

С л е п о й  н и щ и й. Подайте слепому! Подайте, ради аллаха, слепому! (Понизив голос.) И пусть тот, кто пожалеет меня и поможет мне, станет таким же, как я! Подайте слепому! Подайте слепому!

Появляется  М а м е д. С удивлением прислушивается к словам слепого нищего.

М а м е д. Странный ты человек, земляк! Просишь помощи — и тут же проклинаешь того, кто тебе помогает. Не очень-то это красиво!

С л е п о й  н и щ и й. Ты уверен в этом, прохожий?

М а м е д. Уверен. Меня звать Мамед. Не могу ли я помочь тебе чем-нибудь?

С л е п о й  н и щ и й. Увы, раб божий, ты бессилен помочь мне!

М а м е д. И все-таки всегда очень хочется сделать кому-нибудь хорошее. Хотя бы чуть-чуть. Ведь добро — как семя тополя. Маленькое — но из него непременно вырастет большое дерево. Пусть даже ты не увидишь его, не посидишь в его тени — другие увидят, другие насладятся. А семена от этого дерева разлетятся по свету. Взойдут другие деревья. Еще, еще! Так и тебе достанется!

С л е п о й  н и щ и й. Разные есть семена, Мамед. И зло творит зло! И злые семена тоже разлетаются по свету. И добро, случается, оборачивается злом против того, кто это добро совершил. Так случилось со мной.

М а м е д. Сочувствую тебе, брат. Расскажи мне, пожалуйста, свое горе.

С л е п о й  н и щ и й. Я был кяризником, Мамед, рыл колодцы, каналы для воды, идущие под землей, находил людям воду. Словом, делал добро. Жил я далеко отсюда, в городе Ниса. Может, слышал?

М а м е д. А как же!

С л е п о й  н и щ и й. И вот однажды, когда я рыл колодец, я увидел: мимо проходит караван. А за караваном шел шелудивый осел. А за ослом плелся нагой человек, одна рука которого была привязана к хвосту осла. Он шел и рыдал. Я спросил караванщиков, кто этот человек. Они мне сказали: «Это — Рябой Реджеб. Он совершил вероломную подлость. Нанялся к нам в охранники, а сам ночью хотел угнать десять верблюдов с товаром. Мы поймали его с поличным. И вот теперь водим по всему краю, показываем вора людям, бесчестим!» Я пожалел беднягу, дал купцам много денег, выкупил его. Привел домой, одел, накормил, уложил спать. А утром проснулся в пустом доме. Ночью мой гость сложил в мешки весь мой домашний скарб, погрузил на моего же осла и был таков. Я взял у соседа лошадь и погнался за неблагодарным. Вскоре нагнал. Говорю ему: «Как же так можно, правоверный?! Ты заплатил за мое добро черной неблагодарностью! Ведь я спас тебя от позора!»

М а м е д. А он что? Очень интересно!

С л е п о й  н и щ и й. Да, говорит, спас. А теперь, говорит, я сам себя спасу от позора. Поднял с земли огромный камень и как даст мне им в лоб! Да так дал, что я тотчас ослеп. С тех пор вот нищенствую. А Рябой Реджеб, говорят, сейчас служит у шаха начальником стражи.

М а м е д. Точно. Его имя Рябой Реджеб.

С л е п о й  н и щ и й. С тех пор, Мамед, я обозлился на весь мир, на всех людей и поэтому желаю каждому, кто подает мне, помогает, моей же участи. Знаю, что это плохо, а поделать с собой ничего не могу. Вот если бы зрение вернулось ко мне!.. Я услышал, в Мерве живет чудодейственный лекарь Табиб Кемал. Много месяцев я добирался сюда в надежде: может, он исцелит меня? Увы! В тот день, когда я вошел в этот город, шах, говорят, велел казнить Табиба Кемала.

М а м е д. Говорят и другое, земляк. Говорят, что Табиб Кемал жив. Он в темнице. Я хочу освободить его. Подумай, земляк, как бы это сделать! Он нужен нам! Он нужен народу! Подумай! Говорят, одна голова — хорошо, а две — лучше. Что же касается добрых и недобрых семян, учти: многое зависит от почвы. Гнилая почва родит ядовитые травы. Сад на болоте не даст хороших плодов! Почву надо менять в нашей стране, почву! Всю нашу жизнь!

Слышны голоса: «Дорогу шахскому визирю!.. Дорогу начальнику шахской стражи!..»

Мамед и слепой нищий уходят.

В окружении стражников появляются  в и з и р ь  и  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. К ним тотчас подбегает  м а к л е р.

М а к л е р. Салам, ваши превосходительства!

В и з и р ь. Ну, безбородый плут, какие новости? Что разнюхал? Что в твоих сетях?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Есть ли подозрительные люди?

М а к л е р. Ваши превосходительства, есть тут один старик Хаджи-ага — хозяин караван-сарая для голытьбы. Он видел шахский сон — белого дракона и райскую птицу Бильбильгойэ. Птица села ему на голову…

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Не завидую я этой голове!

М а к л е р. Села, отвергнув шаха! Нахалка!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Теперь мы отвернем голову от туловища. (Стражникам.) Эй, тащите этого крамольника Хаджи-ага сюда!

Стражники убегают и вскоре возвращаются с караван-сарайщиком  Х а д ж и - а г а, волокут его по земле, кидают к ногам визиря.

В и з и р ь. Эй, старик, нахал из нахалов, наглец из наглецов! Говорят, ты видел шахский сон? Где он? Гони его сюда! Ты слышал шахский указ?

Х а д ж и - а г а. Сон я, ваше превосходительство, видел. Шахского указа не слышал. Я ведь старик, глуховат, склероз у меня, все это знают, у меня есть свидетели. (В сторону.) Да простит меня небо за мою ложь! (Визирю.) А сна у меня уже нет, ваше превосходительство. Я продал его.

В и з и р ь. Продал шахский сон? Кому?

Х а д ж и - а г а (возводит глаза к небу, делает вид, будто вспоминает). Кому же я продал свой сон? Дай бог памяти… Ага, вспомнил! Вот ему, безбородому!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Этому плуту?!

Х а д ж и - а г а. Ему, ему!

М а к л е р. Клянусь аллахом, он врет!

В и з и р ь. Как ты посмел, старик? Кто ты такой, чтобы разбазаривать сны его величества нашего шах-ин-шаха, четырежды луно- и солнцеподобного?! Эй, стражники, всыпать ему плетей! Хватайте старика!

Х а д ж и - а г а. Ваше превосходительство, но ведь я не знал! А этот безбородый плут ничего не объяснил мне толком. Значит, я не виноват, ваше превосходительство!

В и з и р ь. Дайте и безбородому как следует! Поработайте плетками, эй!

М а к л е р. Пощадите, ваше превосходительство! Я не покупал шахского сна! Да и разве сны продаются, покупаются?!

В и з и р ь. Что?! Ты берешь под сомнение шахский указ, мудрость нашего четырежды луно- и солнцеликого?!

М а к л е р. Нет, нет, извините, оговорился! Был сон, покупал я сон…

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Где же он в таком случае? Отвечай, безбородый плут!

М а к л е р. Да вертелся здесь один парень. Мамед! Он схватил у меня шахский сон и удрал.

В и з и р ь. Найти Мамеда!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Сейчас найдем! (Убегает.)

В и з и р ь. Безбородый, учти, ты можешь лишиться нашего доверия!

Появляется  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и, ведет впереди себя  М а м е д а.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Безбородый, этот Мамед?

М а к л е р. Он самый.

В и з и р ь. Эй, Мамед, признавайся, ты брал у безбородого сон? Да не вздумай врать!

М а м е д. Брал.

В и з и р ь. Давай его сюда! Живо!

М а м е д (размышляет несколько мгновений). Это невозможно, ваше превосходительство.

В и з и р ь. Почему?!

М а м е д (в сторону). Сон ни в коем случае нельзя отдавать, хоть его у меня и нет, равно как и ни у кого! Сон, даже такой, фиктивный, — это пропуск в шахский дворец, где, как говорят, в тайной темнице-зиндане-заначке сидит Табиб Кемал, которого надо непременно спасать. (Визирю.) Я вернул сон этому безбородому. Подумал: зачем мне шахский сон? И вернул. Продал. Перепродал.

В и з и р ь. Безбородый! Где сон!

М а к л е р. Клянусь хлебом и солью, это наглая ложь, ваше превосходительство!

М а м е д. Верно, ложь! Безбородый дурит вас, ваше превосходительство.

М а к л е р. Клянусь аллахом, нет!

В и з и р ь. Не ври, безбородый, говори правду! Иначе мы вытянем ее из тебя раскаленными щипцами вместе с языком!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Уж не разыгрываешь ли ты нас, парень? Эй, Мамед!

М а м е д. Да зачем мне ваш сон?

В и з и р ь. Верно — зачем он ему? Но на всякий случай мы вас обоих бросим в бездонный колодец на бесконечной веревке. Будете днями лететь, ежесекундно ожидая — бенц! Очень трудное ожидание! А когда по плану у нас не будет хватать единиц для казни, мы извлечем вас оттуда с мокрыми штанами!

М а к л е р. Ой, а у меня ревматизм! Клянусь, у меня нет шахского сна! Мамед врет! (В сторону.) Вот влип я в историю! Доигрался в сны!

М а м е д. Если не верите, можете обыскать меня. Вот, вот… (Выворачивает карманы, распахивает халат.) Смотрите, смотрите! Что, есть?!

В и з и р ь. Как ты думаешь, Реджеб, у кого из них высочайший шахский сон?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Возможно, и у безбородого. Он ведь известный на всю страну плут.

В и з и р ь. А как узнать точно?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Погадать надо.

В и з и р ь. Гадай, Реджеб!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и.

Все, безбородый, сон у тебя! На тебе кончилось!

М а к л е р (падает к ногам визиря). Уважаемый, достопочтеннейший визирь, ваше превосходительство!..

В и з и р ь. Мошенник! Лгун! Преступник! Реджеб, в колодец его! На веревку!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (стражникам). Эй, ребята, в бездонный колодец лгуна!

М а к л е р. Пожалейте, ваши превосходительства, я еще пригожусь!.. Ведь я ваш самый результативный доносчик! Лучший стукач!

Стражники хватают сопротивляющегося маклера и уволакивают.

Г о л о с  м а к л е р а. Я пригожусь! Я еще пригожусь!

В и з и р ь. Теперь ты можешь пригодиться только Азраилу — ангелу смерти!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. А что делать с этими, визирь? (Показывает на Хаджи-ага и Мамеда.)

В и з и р ь. Прихватим их с собой во дворец. Чем не вещественные доказательства того, как мы стараемся? А, Реджеб?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Обоих? Или кого-нибудь одного? Только возня с ними!

В и з и р ь. Можно одного — вот его, старика. Сон-то он видел. Я так считаю.

Х а д ж и - а г а. Умоляю вас, люди добрые, оставьте меня в покое!..

В и з и р ь. Не надо было видеть шахский сон. А теперь уже поздно… Не ной!

Х а д ж и - а г а. Но ведь я не виноват! Сон — это сон, природное явление. Что я мог с собой поделать?

В и з и р ь. У шахского трона, старик, тебе объяснят — что. Пошли! Не вопи, будь мужчиной!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (хватает Хаджи-ага за шиворот). Пошли, пошли!

М а м е д. Ваши превосходительства, старик ни в чем не виноват. Да и сна-то у него уже нет. Он ведь продал его безбородому маклеру.

Вбегает  И б р а г и м.

И б р а г и м. Салам, салам, высокочтимые придворные! Отраженно источающие аромат нашего владыки! Что вы хотите делать с этим стариком?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Он — нахал, осмелился созерцать шахский сон! Сон четырежды луно- и солнцеподобного! Крышка ему, конечно, за это! И еще какая!

И б р а г и м. Ох, как здорово! Ура! Ура! Какая прелесть! За-ме-ча-тель-но!

В и з и р ь (хватает Ибрагима за грудки). Бессовестный! Человеку грозит смерть — а ты радуешься?!

И б р а г и м. Ваше превосходительство, я хоть и не знаю точно, кто вы, а только догадываюсь, тем не менее я готов бескорыстно открыть вам одну тайну, если вы дадите мне за это три таньги.

В и з и р ь (кидает на землю две монеты). Вот тебе две. Говори, бескорыстный!

И б р а г и м. Этот старик — не человек.

В и з и р ь. Как это — не человек? Кто же он?

И б р а г и м (отводит визиря в сторону). Заколдованная змея. Да, да, ваше превосходительство! Один мой знакомый дервиш прочел об этом факте в священной книге и рассказал мне. Имейте в виду, в тот день, когда этот старик умрет, его тело вновь превратится в змею, которая будет жалить в зрачки всех тех, кто при жизни делал ему плохое. Сам старик об этом не знает, иначе он давно бы уже наложил на себя руки, чтобы превратиться в змею и рассчитаться с недругами.

В и з и р ь (пятится назад). Эй, Реджеб, отпусти старика! Скорее! (Хаджи-ага.) Прочь с моих глаз, негодник! И не вздумай покушаться на свою жизнь!.. Реджеб, вместо старика берем этого парня — Мамеда! Ребята, свяжите ему руки!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Эй, Мамед, пойдешь с нами! Ясно тебе?

М а м е д. А куда?

В и з и р ь. Во дворец.

М а м е д. Будете морочить голову шаху из-за какого-то сна?! Кому это нужно?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Шагай, шагай! Что ты кумекаешь в государственных делах, щенок?!

Стражники уводят Мамеда. Визирь и начальник стражи удаляются за ними.

Х а д ж и - а г а (бьет себя ладонями по голове). Глупая башка! Ну, кто тебя тянул за язык?! Ну, увидел сон! Молчал бы — и все! А теперь из-за меня пропадет славный парень! Помоги ему, всевышний!

Появляется  с л е п о й  н и щ и й.

С л е п о й  н и щ и й. Подайте слепому! Подайте, ради аллаха, слепому! И пусть тот, кто сделал меня несчастным, станет таким же, как я! Проклятие Рябому Реджебу!

Х а д ж и - а г а. Аминь!

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Тронный зал в шахском дворце. Время — за полночь.

Ш а х  сидит на троне, дремлет. Возле трона пляшет  ш у т.

Поодаль на ковриках сидят  в и з и р ь  и  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и, тоже клюют носами.

Ш у т (пляшет и напевает). Шах наш, шах наш, шах-ин-шах! Ты навяз у нас… в ушах! Тьфу! Почему же в ушах? Надо — в зубах! А ну-ка еще разок! Шах наш, шах наш, шах-ин-шах! Ты навяз у нас… в зубах! Не получилось. Нет рифмы. Еще раз!.. Шах наш, шах наш, трах-бабах!.. Ты навяз у нас в зубах! О! То, что надо! Трах-бабашки, трах-бабах! Ты навяз у всех в зубах!

Ш а х (пробуждается). Что?! Где трах-бабах?! Где я?! А, это ты, шут? Ты что шумишь, шут? Спать мешаешь.

Ш у т. А как же ваш указ, мой шах?

Ш а х. Какой еще указ?

Ш у т. Не спать по ночам.

Ш а х. Мне можно.

Ш у т. А визирю?

Ш а х. Нельзя.

Ш у т. А начальнику стражи?

Ш а х. Ему и подавно.

Ш у т. Оба храпят.

Ш а х. Что?! Как они смеют?!

Начальник стражи просыпается, толкает локтем в бок визиря. Тот, перепуганный, вскакивает на ноги, за ним — начальник стражи.

В и з и р ь. Что? Что угодно, наш солнцеликий? Трижды! Четырежды!

Ш а х. Ты спал, визирь!

В и з и р ь. Упаси аллах!

Ш а х. Храпел. Я слышал.

В и з и р ь. Храпел, чтобы не заснуть, ваше величество. Так сказать, будил себя. Верный способ.

Ш а х. Что вы сделали с тем стариком лекарем и немного волшебником?

В и з и р ь. Это с Табибом Кемалом-то?

Ш а х. Да, с Табибом Кемалом.

В и з и р ь (начальнику стражи, тихо). Что ты сделал с лекарем, Реджеб?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (тихо). Ты что, забыл? Проснись! Я сделал так, как ты велел. Он в темнице-зиндане-заначке, той, что возле Дэв-горы. Сегодня мы должны перебросить его в Волшебное ущелье, где он будет готовить нам обещанные снадобья.

В и з и р ь (тихо, начальнику стражи). Ага, вспомнил… Со сна память отшибло. (Шаху.) Ваше величество, как вы сказали, так мы и сделали. Старик Табиб Кемал был тщательно допрошен нашими ребятами, сознался во всем и казнен.

Ш а х. В чем же он сознался, интересно?

В и з и р ь. Легче сказать, в чем он не сознался, ваше величество.

Ш а х. А в чем он не сознался?

В и з и р ь. Он не сознался только в том, о чем мы не спрашивали его. А все остальное старик признал. Вы же знаете добросовестность наших молодцов, ваше величество.

Ш а х. Жаль!

Ш у т. Жаль, жаль!

Ш а х. Старик мог бы еще пригодиться мне. К тому же он еще немного волшебник.

В и з и р ь (в сторону). Нам с Рябым Реджебом он тоже пригодится. Волшебники на дороге не валяются. Он на нас поработает в Волшебном ущелье…

Ш а х. Я говорю, жаль старика, визирь!

В и з и р ь. Но у нас ведь план, ваше величество. План по сдаче снесенных голов… Вы же в курсе. Месяц как раз кончается. Вам ведь тоже, наверное, хочется получить премиальные.

Ш а х (уныло). План, план… Могли бы в счет плана отправить на плаху того, другого… этого… караван-сарайщика Хаджи-ага, видевшего мой сон. Напрасно отпустили.

В и з и р ь. Нельзя было не отпустить, ваше величество, Он — заколдованная змея. Такого бы наделал! Упаси, аллах, и помилуй!

Ш а х. Давайте сюда парня, купившего у маклера мой сон! Или продавшего? Или перепродавшего? Как его звать?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Мамед, ваше величество.

Ш а х. Тащите сюда Мамеда!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Слушаемся и повинуемся, ваше величество! Тащим Мамеда!

В и з и р ь. Вернее, везем, ваше величество! За ним еще надо ехать, за этим Мамедом.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Как — ехать?

Ш а х. Почему ехать? Разве он не здесь, не в нашей дворцовой темнице-зиндане?

В и з и р ь (тихо, начальнику стражи). Молчи, так надо… (Шаху, громко.) Да, ехать, ваше величество. Мы отправили Мамеда в темницу-зиндан, что у Змеиной горы. Там ведь дают только воду.

Ш а х. Сколько времени ехать туда, визирь?

В и з и р ь (прикидывает). Туда, обратно… К восходу солнца будем здесь, ваше величество.

Ш а х. Жду вас с Мамедом во дворце к восходу солнца! В дорогу, бездельники!

Визирь и начальник стражи, низко склонившись, пятятся к двери. Негромко переговариваются.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Что ты задумал, визирь?

В и з и р ь. К утру мы должны получить от Табиба Кемала то, что он нам обещал.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. К чему такая спешка?

В и з и р ь. А чего тянуть, Реджеб? Плод вполне созрел. Чуть качнем дерево — и…

Визирь и начальник стражи исчезают за дверью.

Вбегает подросток — ш а х - з а д е. В его облике много ослиного. Он галопирует по залу, взбрыкивая ногами.

Ш а х - з а д е. Па-па!.. И-а!.. Па-па!.. И-а!..

Ш а х, Дитя мое! Свет моих очей! Мой бедный заколдованный сыночек! Что ты хочешь? Что тебе дать, мой ненаглядный осленочек?

Ш а х - з а д е (останавливается перед троном). И-а!.. И-а!.. Папа, я видел сон. Мне приснилось, будто и ты превратился в осла. И мы с тобой вдвоем катаемся на дороге в пыли! Ах, как мы катались! Ах, ах!.. И-а!.. И-а!.. (Опять скачет по-ослиному.) Дайте мне кожуру дыни Вахарман!.. И-а!.. И-а!.. Ко-жу-ру! Ко-жу-ру! Хочу кожуру!

Ш а х. Эй, дайте моему сыну все, что он просит! Дайте! Дайте! Дайте! Иначе я велю набить соломой ваши шкуры! Иди, сыночек, иди, милый! У меня здесь государственные дела.

Ш а х - з а д е. Де-ла! И-а! Де-ла! И-а! (Убегает.)

Ш а х. Эй, шут!

Шут пишет что-то пальцем на мраморном столике, покрытом пылью, не обращая внимания на шаха.

Я тебе говорю, эй, шут! Подними голову или навеки потеряешь ее!

Ш у т (отмахивается). Я занят, мой шах, не мешай мне. Я пишу нечто вроде корана.

Ш а х. Лжешь, шут! Вздор! Есть лишь один коран, тот, что написан пророком Мухаммедом!

Ш у т (насмешливо). Я пишу ваш персональный коран, мой солнцеликий шах-ин-шах! Трижды, четырежды!

Ш а х. Ты, шут, шути, шути, да не за… не за… Это самое… Не кощунствуй! У всех мусульман земли есть лишь один коран, как и аллах. Ясно?

Ш у т. Я пишу коран вашей жизни, мой шах-ин-шах. Я пишу историю вашей жизни.

Ш а х. Мою историю пишут мои мирзы, мои писари.

Ш у т. На истории, писанные писарями, следует, как правило, попи…

Ш а х. Что-о?!

Ш у т. Да.

Ш а х. Это почему же?

Ш у т. А вот потому. Кто вы такой?

Ш а х. Я?!

Ш у т. Да, вы, вы.

Ш а х. Ты что, чокнулся, шут? Забыл, кто я такой? Я — шах этой страны!

Ш у т. Прекрасно. Шах этой страны. Вот я возьму и напишу о вас всю правду, все так, как оно есть.

Ш а х. Напиши.

Ш у т. И напишу. А что будет?

Ш а х. Ну, и что будет?

Ш у т. Изумятся грядущие поколения. Неужели, скажут, были на свете такие безмозглые правители?

Ш а х. Это я-то безмозглый?

Ш у т. А то кто же?

Ш а х. Объясни, почему.

Ш у т. Кто запретил народу всей страны спать?

Ш а х. Ну, я.

Ш у т. Кто запретил народу всей страны видеть сны?

Ш а х. Я. Ну и что?

Ш у т. Разве не глупо?

Ш а х. Я уже предупредил тебя, шут! Ты, шут, шути, да не за… это самое! Учти, дошутишься!

Ш у т. Я говорю правду.

Ш а х. Значит, по-твоему, в моем государстве нет другого человека, который бы говорил правду? Выходит, ты, шут, один у нас такой правдолюб? (Пауза.) Тогда почему все мои придворные, моя свита, дворцовое духовенство пляшут от радости и наперебой восхваляют мой указ, запрещающий спать?

Ш у т. Э-ге-е! Посмей они возразить вам, вы бы перестали их кормить, платить им!

Ш а х. Ошибаешься, дурак! Мудрые люди, зрелые мужи не стали бы превозносить до небес глупый указ.

Ш у т. Они пекутся о своих шкурах, о своих головах, ваше величество.

Ш а х. По-твоему, в огромном государстве нет никого, кто не кривил бы душой?

Ш у т. Почему же нет? Есть. Народ. Люди.

Ш а х. Народ молчит. Люди молчат. Бараны!

Ш у т. Не молчат. Не успевают рта раскрыть, как ваши приспешники, ваши шпионы и стражники хватают их и волокут в застенки, на плаху.

Ш а х. Что ж, по-твоему, я — убийца?

Ш у т. Кто вы, об этом вам скажут в тот день, когда вы, ваше величество, на деревянной лошадке отправитесь в заоблачную деревню.

Ш а х (незлобно усмехается). Не боишься, шут, что я тебя за эти дерзкие, мало сказать — дерзкие, за эти твои наглые, нахальные, бесцеремонные слова четвертую? Не боишься?

Ш у т. Не боюсь, мой щах!

Ш а х. А почему? Думаешь, настроение у меня сегодня не кровожадное?

Ш у т. Да нет, не поэтому.

Ш а х. А почему не боишься?

Ш у т. Так ведь план месячный и квартальный у нас по этим самым делам… выполнен. (Проводит ребром ладони по горлу.) С какой вам стати, ваше величество, брать на свою душу лишний, незапланированный грех? Верно я рассуждаю?

Ш а х (удивленно). Верно, шут.

Ш у т. Да и скучно вам без меня будет, ваше величество. Верно?

Ш а х. Тоже верно.

Ш у т. Поэтому давайте, ваше величество, сосуществовать!

Ш а х. Давай, шут! Развлекай меня! Смеши! Сбреши что-нибудь!

Ш у т. Пожалуйста, ваше величество. Начинаю. Два дня назад на мельнице куры заклевали до смерти мельника! Ха-ха-ха!

Ш а х. Не смешно.

Ш у т. Он забыл покормить их. Ха-ха-ха!

Ш ах. Не смешно.

Ш у т. Ха-ха-ха! Так ведь на мельнице и без того повсюду рассыпано зерно. Это же смешно!

Ш а х. Не смешно.

Ш у т. Ах, нет, не то, не так! Они заклевали мельника за то, что он накануне отправил в суп единственного в округе петуха! Ха-ха-ха!

Ш а х (вяло). Хи-хи-хи! Тоже не смешно, шут. Но в этом что-то есть… наводящее на размышление… о нашем гареме.

Ш у т. В суп вас давно пора, ваше величество! На другое вы уже не годитесь.

Ш а х (вяло). Заткнись, дурак! (Засыпает.)

Ш у т. Я ведь сказал — в суп. (Тоже засыпает.)

В зале делается темно.

Проходит некоторое время. Постепенно за окном светлеет. Виден восход солнца.

Распахивается дверь. Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и  вводит связанного  М а м е д а. Входит и  в и з и р ь.

Лица визиря и начальника стражи расцарапаны, в кровоподтеках.

Шах и шут просыпаются.

Ш а х. А?.. Что такое?! Где я?.. (Удивленно смотрит на визиря.) Что с твоим лицом, визирь? Где фонарь заработал? (Смотрит на начальника стражи.) И ты тоже… Где вы так… офонарели?

В и з и р ь. Понимаете, ваше величество… Да тут… Да так… (Не знает, что сказать, бормочет.) Проклятый старик!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (приходит на помощь визирю, врет). По дороге на разбойников наскочили, ваше величество. Ну и задали мы им перцу! Всех порубили до одного!

Ш у т. Тьфу! Не дали поспать. (Уходит.)

В и з и р ь (показывает на Мамеда). Ваше величество, вот он, этот негодяй, посмевший купить у караван-сарайщика ваш высочайший сон!

Ш а х. Действительно, негодяй!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Негодяй из негодяев!

Ш а х. Эй, парень, Мамед! Где была твоя совесть? Как ты осмелился купить сон своего шах-ин-шаха, то есть мой высочайший сон? Неслыханная дерзость!

М а м е д. Ваше величество, честное слово, ведь я не знал, что это ваш высочайший сон. Я думал, это сон — того старика, Хаджи-ага. Ведь это он видел сон.

Ш а х. Мой сон, парень! Мой!

Вбегает  ш а х - з а д е. Взбрыкивая ногами, как ослик, делает галопом круг по залу.

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Па-па!.. Па-па!.. Пи-пи!.. Пи-пи!.. Пи-пи!.. (Убегает.)

Ш а х. Ты слышал мой указ, Мамед? Тот самый, что мы на днях издали.

М а м е д. Не спать, что ли? Не видеть сны?

Ш а х. Да. А также приказ — найти мой сон!

М а м е д. С запозданием, ваше величество, уже здесь, в темнице-зиндане.

Ш а х. Тебе придется вернуть мне мой сон. Давай его сюда. Живо!

М а м е д. Ваше величество, но у меня уже нет его.

Ш а х. А где же он?

М а м е д. Спросите своего визиря.

Ш а х. Визирь!

В и з и р ь. О наш четырежды луно- и солнцеподобный шах-ин-шах! Мы вот только что разобрались с этим сном. Значит, так… Парень случайно купил ваш сон у старика караван-сарайщика Хаджи-ага, а затем перепродал его безбородому маклеру. Или как там было? Я уже запутался.

Ш а х. Начальник стражи, где маклер? Почему вы не привели его ко мне?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Ваше высочайшее величество, по дороге к бездонному колодцу, куда мы хотели кинуть его, он испустил дух от страха. Очевидно, паши стражники слишком крепко держали его, когда он пытался вырваться, или слишком неумело зажали ему рот, когда он кричал и вопил.

Ш а х. Ерунда какая-то! Парень утверждает, что мой высочайший сон не у него. (Мамеду.) Ты не врешь, Мамед? Действительно, у тебя нет моего вещего сна?

М а м е д. Обыщите меня, если не верите, ваше величество. Прошу вас! Пожалуйста!

Ш а х. Вежливый парень, между прочим. Обыскивали?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Разумеется, ваше величество. Тщательно. Сна не нашли.

Ш а х. Уведи его, Реджеб! Киньте парня в бездонный колодец! Он у нас пойдет в счет плана следующего квартала. Намек мой поняли?

В и з и р ь. Поняли, ваше величество.

Ш а х. Парень как будто неплохой, но что поделаешь? Хозяйство-то у нас плановое!

М а м е д. Ваше величество, план, конечно, нужная вещь, но ведь и человек тоже чего-то стоит. Человека ведь тоже надо жалеть!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Посмотрите-ка на этого нахала! Он еще смеет пререкаться с нашим шах-ин-шахом! Критикует его политику! А ну, шагай!

М а м е д. Ваше величество, прежде чем стать жертвой вашей высочайшей плановой политики, мне хотелось бы сказать вам несколько откровенных слов. Не кажется ли вам, ваше величество, что ваша политика не по душе вашему народу?

Ш а х. Впервые слышу об этом.

М а м е д. Прикрываясь словами «политика», «план», вы творите беззаконие, уничтожаете ни в чем не повинных людей, калечите душу народа. Вот, например, Табиб Кемал… Человек приносил только пользу стране, исцелял ваших подданных. И стал жертвой вашей политики — исчез бесследно.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (подносит руку к лицу, бормочет). Не так уж бесследно…

В и з и р ь (тоже подносит руку к лицу). Вина его огромна, парень!

Ш а х. Во-первых, он не смог должным образом истолковать мой сон. Во-вторых, он не смог найти средство против наших дурных сновидений.

В и з и р ь. А вот мы такое средство нашли!

М а м е д. Хорошенькое средство! Разве человек может не спать вообще?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (зевает). Может, коль его величество считает это нужным.

М а м е д. Ваше величество, я думал, вы — справедливый, мудрый правитель страны, отец народа. Но когда я увидел ваши темницы-зинданы, когда я понял суть вашей плановой политики…

В и з и р ь. Ты еще не видел нашу виселицу, парень.

М а м е д. Это не так уж обязательно.

В и з и р ь. Начальник стражи! Реджеб!

Начальник стражи дремлет стоя.

Эй, начальник стражи! Реджеб!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (пробуждается). Что?! Да, да, ваше величество!

В и з и р ь. Какой я тебе «ваше величество», болван?! Протри глаза! Уведи Мамеда! Кинь его в бездонный колодец. Пусть себе летит, пока не понадобится в следующем квартале!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Слушаюсь! Я тут немного задумался, искал правильное толкование сна его величества. Эй, Мамед, пошли! (Опять дремлет.)

Ш а х (зевает). Что это со мной? Глаза сами собой закрываются. Может, вздремнуть еще немного? Визирь, как думаешь? (Замечает, что визирь дремлет.) Эй, визирь!

В и з и р ь (спросонок). А что?.. Проклятый старик!.. Проклятый колдун!.. Догнать!.. Поймать!.. Души его, души!.. (Открывает глаза.) Он удрал, ваше величество?

Ш а х. Кто удрал?

В и з и р ь. Да этот самый… Я тут немного призадумался, размышляя о судьбе вашего высочайшего сна. И мне показалось, что один из драконов… Вернее, тот белый дракон…

Ш а х. Хватит, хватит о драконах!.. Запрещаю! Ты лучше скажи, визирь, а не вздремнуть ли мне немного? Так, самую малость. Чуть-чуть!

В и з и р ь. Пожалуйста, ваше величество. Вы вздремните… На здоровье!

Шах тотчас начинает клевать носом и всхрапывать.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Эй, визирь, может, и мы тоже? Ведь всю ночь не спали. Давай, а? Пока шах дрыхнет…

В и з и р ь. То есть?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (зевает). Умираю — хочу спать! Но если этот парень убежит, нам будет плохо.

М а м е д. Спите спокойно, ваши превосходительства. Я могу и подождать. Спешить мне некуда.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (визирю). Ну давай же, ну! Я думаю, с шахом ничего не случится, если мы сначала поспим здесь немного, а затем уж кинем парня в колодец.

В и з и р ь. Провокатор! Сейчас я донесу на тебя! Эй, ваше величество!

Шах не слышит, спит, похрапывая.

Ну, вот, ему все можно… Хорошо, Реджеб, не буду доносить на тебя. Пойди сдай Мамеда в дворцовую темницу, а потом уж мы немного… (Засыпает.)

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (нехотя). Ну, хорошо. Пошли, Мамед! (Доводит Мамеда до двери, оглядывается, видит, что визирь спит стоя, откинув голову назад.) Ишь какой хитрец! Я должен работать, а он храпит. Ну-ка, парень, стань здесь! (Связывает ноги Мамеда, а конец веревки привязывает к своему поясу.) Только попробуй удрать! Сейчас же останешься без головы! Уже в этом квартале. (Садится спиной к двери и тотчас засыпает.)

М а м е д (размышляет вслух). Любопытная ситуация, джигит-неудачник Мамед! Что же тебе делать? Бежать?.. Попробуй убеги! Спать не хочешь, сна ни в одном глазу! Очевидно, в темнице-зиндане выспался. О Табибе Кемале ничего не узнал. В здешней темнице его нет. В близлежащих, говорят, тоже. Исчез человек… и немного волшебник. Как в воду канул. На душе — камень. Тоскливо! Влюблен! По уши! Где Гюльбахар? Где моя любимая?! Ну, что за жизнь? Не успел влюбиться, не успел обзавестись невестой, как тут же потерял ее… И вдобавок — руки-ноги связаны. Впереди — бездонный колодец. А затем — ихнийквартальный план… (Кивает на спящего шаха. Проводит ребром ладони по своему горлу.) Словом, все как в поговорке: моя черная судьба в арбузе оказалась… белой. Где Гюльбахар?! (Кричит.) Гюльбахар!.. Люблю!.. Люблю!.. Любимая!.. (Прислушивается.)

Шах, визирь и начальник стражи продолжают спать беспробудным сном. Дружный виртуозный храп-трио.

Дрыхнут, скоты! (Кричит.) Скоты! Скоты! Скоты-ы-ы-ы!

Никто не просыпается.

В этот момент в тронный зал через окно проникает  б е л а я  г о л у б к а. В клюве ее — красивый ярко-красный цветок. Голубка делает круги по залу, подлетает к спящему шаху, визирю, начальнику стражи и касается цветком их губ. Затем оставляет цветок на ковре и улетает.

Странная птица! Как она похожа на ту, в которую превратилась моя Гюльбахар! Что это все значит?! (Делает резкое движение, веревка натягивается.)

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (валится на бок, просыпается и тотчас вскакивает на ноги). Сто-о-ой! Не убежишь у меня!.. (Набрасывается спросонок на визиря, валит его на пол, садится на него верхом.) Попался! Негодяй!

В и з и р ь (в испуге, со сна). Эй, Реджеб! Реджеб! Помоги! Караул! Эй-й-й!..

М а м е д (хохочет). Сейчас он тебе поможет!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (узнает визиря). Визирь?! (Помогает визирю встать.) Извини, пожалуйста, друг визирь! Надеюсь, я не сделал тебе больно?

В и з и р ь. Это сон или явь?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Еще не знаю. А где же он?

В и з и р ь. Кто он?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Да тот парень, Мамед, который сейчас пытался бежать. (Замечает Мамеда.) Ага, хотел удрать? Не вышло?!

М а м е д. Я и не думал.

В и з и р ь. Откуда он взялся здесь? Он что — воскрес?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Пока еще нет. Сначала он должен умереть. В том квартале.

В и з и р ь. Так ты до сих пор еще не выполнил шахского приказа? Не кинул Мамеда в бездонный колодец? Тебе что, жить надоело, Реджеб?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Прости меня, друг визирь, но ты так сладко уснул, так благозвучно захрапел, что я, боясь потревожить тебя, стоял и ждал, когда ты…

В и з и р ь. Ну, хорошо, хорошо, Реджеб, теперь хоть уведи его.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Пошли, парень! Как говорится, чабану пиры заказаны.

Опять через окно влетает  б е л а я  г о л у б к а. Крылом касается головы начальника стражи. Тот падает без сознания.

Ш а х (открывает глаза). Визирь!

В и з и р ь. Я здесь, солнцеподобный!

Ш а х. Что за шум?

В и з и р ь. Кажется, ваше величество, у начальника стражи начались припадки. Шах. Не заразит ли он нас?

Голубка задевает крылом голову визиря.

В и з и р ь. О аллах!

Ш а х. Что с тобой?

В и з и р ь (дрожит в страхе). Не знаю, ваше величество, но что-то случилось!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (приходит в себя, продолжает лежать). Я не виноват!.. Я не виноват!..

Ш а х. Да, этому несчастному уже вряд ли чем поможешь! Кажется, он тронулся умом.

В и з и р ь. Берегитесь, ваше величество! Нагните голову! Птица! Птица!

Ш а х (втягивает голову в плечи). Что такое?

В и з и р ь. Подозрительная птица! Странно ведет себя! (Мамеду.) А ты чего ржешь?

М а м е д. Смешно! Испугались белой голубки! Вот так храбрецы!

Ш а х. Так он еще здесь? Еще не в колодце?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Сейчас, ваше величество, сейчас мы его ликвидируем! (Встает, подталкивает Мамеда к двери.)

Голубка подхватывает лежащий на ковре красный цветок, делает круги по залу, задевая цветком лица начальника стражи и визиря.

В и з и р ь. О, какой аромат, ваше величество! Какой божественный запах!

Ш а х. Я впервые в жизни вижу такой красивый цветок! Поймать птицу, отнять у нее цветок! Он — мой!

В и з и р ь. Эй, Реджеб, поймай голубку! Живо!

Начальник стражи безуспешно пытается поймать птицу. Голубка прячется за спину Мамеда.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Эй, голодранец, хватай ее, хватай! Чего зеваешь?

М а м е д. Как хватать? Чем? Сначала развяжите мне руки и ноги!

Ш а х. Вот они — мои верные слуги! Мои мудрые придворные! Мои помощники! Бездарные тупицы! Ленивые, сонные мухи! Не могут поймать даже птицу! (Сам гоняется за голубкой.)

Голубка проворно ускользает от преследователей, затем дает понюхать цветок Мамеду, оставляет цветок у него на плече и улетает через окно.

Шах, визирь и начальник стражи наваливаются на Мамеда. Каждый старается завладеть цветком и понюхать его. Цветок оказывается у начальника стражи.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (подносит цветок к носу). Ах, ах!

Ш а х (выхватывает цветок). Ах, какой аромат!.. Ничего подобного я не нюхал в жизни!

В и з и р ь. Ваше величество, дайте же, пожалуйста, понюхать и вашему покорному слуге! (Выхватывает цветок, нюхает.)

Ш а х (вновь с трудом овладевает цветком). Визирь, не забывай, с кем имеешь дело!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. О повелитель правоверных, разрешите и мне!

Ш а х. На, Реджеб, нюхай, а то, я вижу, у тебя уже из носа потекло от желания!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (с наслаждением вдыхает аромат цветка). Райский запах!

Ш а х (отбирает у начальника стражи цветок). Визирь, как ты считаешь, не дать ли нам понюхать цветок и этому парню перед тем, как он полетит в бездонный колодец?

М а м е д. Нюхайте сами, ваше величество. А то вдруг цветок заколдованный!

Ш а х. Что?! Заколдованный?! (Отбрасывает цветок в сторону.) Кто же его заколдовал?

М а м е д (лукавит). Не знаю, ваше величество. Но мне кажется, тут все не так просто. Белая птица очень странно вела себя.

В и з и р ь. Что же теперь будет с нами?

Вбегает  ш у т.

Ш у т. Поздравляю вас, мой шах! С вас магарыч! Причитается!

Ш а х. Что?! Неужели выздоровел мой сын?

Ш у т. Не отгадали.

В и з и р ь. С чем же ты поздравляешь нашего четырежды луно- и солнцеликого?

Ш у т. Только что я видел сон, будто наш шах-ин-шах сам превратился в осла — из чувства сострадания к сыночку, из родственных, так сказать, чувств, дабы порадовать своего наследника.

Ш а х. Пусть отсохнет твой язык, дурак! Никогда ничего приятного не скажешь!

Ш у т. Это еще не все, мой шах. А визирь и начальник стражи, чтобы порадовать вас и не отставать от вас, словом, тоже из чувства сострадания, превратились — один в шакала, другой в собаку. Ха-ха-ха!

В и з и р ь. Ваше величество, а не вырвать ли нам сообща у этого наглого шута его поганый язык?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Я сделаю это мгновенно! У меня есть опыт. Дайте мне его!

Вбегает  ш а х - з а д е. Взбрыкивает ногами, делает галопом круг по залу.

Ш а х - з а д е. Па-па!.. И-а!.. Па-па!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. Что ты хочешь этим сказать, сынок? Или ты хочешь, чтобы… и я?! И я!.. И я?.. И-а!.. И-а!.. Сынок!.. (Ревет по-ослиному.) И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. Ну вот. Что и требовалось доказать! Сбылся мой сон. А вы не хотели верить!

В и з и р ь. Ах ты, гнусный шут!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!.. (Воет, как шакал.) О аллах!.. О аллах!.. У-у-у-у!

Ш у т. Поздравляю!

М а м е д. Твой сон оказался вещим, уважаемый шут! Очень интересно! А ты почему не лаешь, начальник стражи? Подай и ты свой голос! Если верить сну шута, ты ведь теперь собака. И не зажимай себе рта, Рябой Реджеб. Это тебе не поможет.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Не хочу! Не хочу! (Сквозь ощеренный рот прорывается собачий лай.) Гав-гав-гав!.. Гав-гав-гав!.. Гав-гав-гав!..

В облике шаха, визиря и начальника стражи происходят постепенные изменения. Каждый из них начинает немного походить на соответствующее животное.

М а м е д (изумленно). Ну прямо зверинец!

Ш у т. Во сне они выглядели привлекательнее!

Ш а х. Горе! Горе свалилось на нас! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Аллах покарал нас!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. И-а!.. А теперь вместе, папа!.. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Ну, пожалуйста, папочка, вместе! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Шах и шах-заде ревут по-ослиному вместе. Их дуэт сопровождается шакальим завыванием визиря и собачьим лаем начальника стражи. Сделав галопом круг по залу, шах-заде ложится на ковер и тотчас засыпает.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Надо убить этого шута-вещуна!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Надо разорвать его на куски! Надо обглодать его кости! Гав-гав-гав!..

Ш а х. Обезглавить его! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. В чем же я провинился, мой шах? Вы ведь сами видите сны, которые потом сбываются. Вспомните свой сон с белым драконом! Выходит, это вы, ваше величество, заразили меня вещими снами!

Ш а х. Молчи, шут! Ни слова про вещие сны, иначе останешься без головы! И-а!.. И-а!.. И-а!.. О аллах, прости меня, грешного! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Ваше величество, а не красный ли цветок всему виной? Тот цветок белой голубки, который мы только что нюхали… У-у-у-у!.. Может, этот парень прав и цветок на самом деле заколдованный? У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. И я так думаю, визирь! И-а!.. И-а!.. Ведь сам он не нюхал цветок. Ну-ка, признавайся, парень, твоих рук дело?.. Это ты заколдовал нас? Твоя птица?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ваше величество, я простой деревенский парень. Ну какой же я колдун? Да вы и сами не верите в это!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Тогда почему же наш четырежды луно- и солнцеподобный вдруг, ни с того ни с сего, — и-а, и-а?!

М а м е д. Может, в этом «и-а, и-а» вся его сущность, все, на что он способен? А красный цветок лишь отчетливо раскрыл эту его сущность, выявил в нем это «и-а, и-а»?

В и з и р ь. У-у-у-у!.. А почему тогда я — у-у-у-у?! Как шакал… У-у-у-у!..

М а м е д. Визирь, раскрылся твой подлинный настоящий характер — шакалий.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! Выходит, по-твоему, что и у меня собачий нрав? Гав-гав-гав!..

М а м е д. Ну конечно, Рябой Реджеб, на кого ты был похож, в того и превратился!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. А сам ты, Мамед, почему не стал нюхать этот красный цветок?

М а м е д. Так я, ваше величество, нанюхался его еще до вас.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Тогда почему ты, Мамед, не ревешь по-ослиному? Не воешь? Не лаешь? И-а! И-а!.. И-а!..

М а м е д. А это уж, ваше величество, спросите у белой голубки, которая принесла красный цветок.

Ш а х. А где она? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Откуда мне знать?

Ш а х. Ты должен знать! И-а!.. И-а!.. Должен найти ее! Я приказываю! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Как? Где?

В и з и р ь. У-у-у-у! Это твое дело, Мамед! Но если не найдешь, учти, твоя голова упадет к тебе в подол халата, словно яблоко. У-у-у-у!..

М а м е д (лукавит). Нет, нет, я не согласен! Не уговаривайте! Лучше уж я сразу умру. Убейте меня сейчас же! Убейте меня немедленно! Я хочу умереть! Это моя давнишняя мечта! Я очень любопытный от рождения и хочу поскорее узнать, как живут люди на том свете! Ну, пожалуйста, обезглавьте меня, ваше величество! Распорядитесь!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не надейся, Мамед. Мы не убьем тебя до тех пор, пока ты не найдешь нам голубку-колдунью! И-а!.. И-а!.. О аллах всемогущий, что за чудеса происходят на свете?! Раньше только сын мой — и-а, и-а, а теперь и я сам… И-а!.. И-а!.. Мамед, ну пожалей ты нас! Неужели не видишь, что с нами беда?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. А что, ваше величество, хорошего сделали вы мне? Почему я должен жалеть вас?

В и з и р ь. У-у-у-у! Нет, вы посмотрите, какой нахал! Как дерзко, как нагло он разговаривает с нами!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!.. Мамед, ну пожалей!.. У-у-у-у!..

М а м е д. Не знаю, как вам, а вот мне запах этого красного цветка прибавил много сил! И настроение у меня превосходное, и голова варит отлично! Цветок, по-видимому, действительно, волшебный. Мне кажется, ваше величество и ваши превосходительства, вы чем-то смертельно обидели эту птицу, раз она обошлась с вами так жестоко. Она наказала вас!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, издай от моего имени указ: пусть в моей стране переловят всех голубей до единого! Переловят и перебьют! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! Да исполнится ваша воля, ваше величество! У-у-у-у!.. (Усаживается на ковер, начинает писать указ.)

М а м е д. Эх вы, умники! Если вы перебьете всех голубей в стране, в том числе и белую голубку-волшебницу, кто же вас исцелит от ваших позорных недугов?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, Мамед говорит правду. Указ отменяется! Парень, кроме тебя, помочь нам некому! Будь человеком! И-а… И-а!.. Или ты хочешь, чтобы мы всю жизнь ревели по-ослиному, выли по-шакальи, лаяли по-собачьи? Выручи, пожалуйста! И-а!.. И-а!.. И-а!.. (Расстроенный, садится на трон.)

М а м е д (размышляет вслух). Может, действительно, эта голубка обладает волшебной силой?.. Может, она поможет мне узнать что-либо о судьбе Табиба Кемала, о судьбе Гюльбахар! Да, надо попытаться разыскать их! А умереть я всегда успею. (Шаху.) Ваше величество, я согласен! Я готов отправиться на поиски белой голубки. Но я хотел бы знать, что мне будет в награду, если я найду ее?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Отменю бездонный колодец, вычеркну из плана — отменю твой смертный приговор, Мамед. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! И еще дадим пиалу золота. У-у-у-у!

М а м е д. Э-э-э, этого мало, ваше величество.

Ш а х. Ну, две. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Нет! Выполните два мои условия.

В и з и р ь. У-у-у-у! Говори, послушаем твои два условия. У-у-у-у!..

М а м е д. Во-первых, ваше величество, освободите всех, кто томится в ваших темницах-зинданах! Во-вторых, разрешите людям спокойно спать по ночам.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Этого я не могу сделать, Мамед. И-а!.. И-а!.. Мой шахский престиж не позволяет мне этого. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Раз вы не можете, то и я не могу, ваше величество.

В и з и р ь. У-у-у-у! (Шепчет на ухо шаху.) Соглашайтесь, ваше величество, соглашайтесь. Потом мы все переиначим. А его самого укокошим… У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Ну, допустим, Мамед, я согласен. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Ищи белую голубку! Скорее! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Раз вы согласны, ваше величество, дайте мне документ с печатью, подтверждающий наш договор. Дайте мне расписку-обязательство выполнить мои условия.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Наглец, ты не веришь обещанию солнцеподобного?! У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

М а м е д. Желательно иметь документик с печатью, ваше величество.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, напиши расписку-обязательство и отдай парню. Но учти, если что-нибудь напутаешь, добавишь в документ лишнего, от меня хорошего не жди. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Да он и так, ваше величество, не ждет от вас ничего хорошего. А теперь, пожалуйста, развяжите мне руки и ноги! Да поскорее! Эй, Рябой Реджеб!

Начальник стражи перерезает мечом путы на руках и ногах Мамеда.

Визирь пишет расписку-обязательство, прикладывает к ней печать, передает Мамеду.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Даю тебе, Мамед, три дня! По истечении этого срока я должен получить или птицу-волшебницу в клетке, или… твою голову у своих ног. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Посмотрим, посмотрим, кто что будет иметь! Ну, ребята и зверята, я пошел. Пока.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (став на четвереньки, преграждает Мамеду дорогу). Гав-гав-гав!

М а м е д (легко поднимает его за пояс и отбрасывает в сторону). Ваше величество, привяжите куда-нибудь своего песика, а то он еще, чего доброго, и на вас набросится! (Выходит из зала.)

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Ох, моя поясница! Ведь у меня радикулит! Гав-гав-гав!..

В и з и р ь (начальнику стражи). У-у-у-у! Чего стоишь? Беги за ним следом! Следи! Выслеживай! У-у-у-у!.. У-у-у-у!

Начальник стражи с лаем выбегает на четвереньках из зала.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, а не обмишулит ли нас Мамед? Как бы он не смылся, оставив нас ни с чем! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! Да куда же он денется? Найдем. У-у-у-у!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Просыпается шах-заде, вскакивает, делает галопом круг по залу.

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Папочка, побежали в садик — погуляем!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сынок, родной, любимый!.. И-а!.. И-а!.. Я бы с удовольствием побежал с тобой, да вот государственные дела не отпускают!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! Действительно, пошли бы в садик, ваше величество, там такая свежая травка… У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. На что ты намекаешь, шакал и сын шакала?! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у!

Ш у т. Он у нас и раньше не блистал умом и красноречием, ваше величество, а теперь этого дурака визиря вовсе не поймешь!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Будь прокляты вещие сны!.. Будь прокляты белые голубки!.. И-а!.. И-а!.. О аллах всемогущий, спаси нас, исцели нас, расколдуй!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. Как говорится, каков хозяин — такова и скотина. Раз я являюсь шахским шутом, то и мне следует научиться реветь по-ослиному. А ну, попробую… И-а!.. И-а!.. И-а!.. А теперь все вместе! На-ча-ли!

Звучит дружный квартет: «И-а!.. И-а!.. И-а!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!.. У-у-у-у!..»

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Одна из улочек города, ведущая к базарной площади.

Двор небольшого караван-сарая, приюта бездомных бедняков, нищих и странствующих дервишей.

Хозяин караван-сарая  Х а д ж и - а г а  сидит в одиночестве на коврике у двери, удрученный, размышляет вслух.

Х а д ж и - а г а. О аллах всемогущий, в чем мы провинились перед тобой? В чем я согрешил? За что ты обрушил на мою старую, седую голову все эти напасти?! Сердце кровью обливается, глядя на страдания соотечественников из-за сна одного сумасбродного, тупого владыки, из-за его прихоти! Народу запрещено спать! По ночам стражники шаха врываются в дома жителей города, проверяют, следят — выполняется ли шахский указ? Но ведь не может человек жить без сна! Люди, конечно, спят. Но как? Тайком, урывками, прячась друг от друга, боясь доносов, не доверяя друг другу. Сосед опасается соседа, отец — сына, мать — дочери, и наоборот… Разве это жизнь?! Вырождается нация! Скудеет характер народа! Уходят лучшие, смелые, талантливые! Остаются трусливые, изворотливые! Остаются доносчики! Остаются предатели! Остаются подлецы! И от них пойдет поколение! И каждый знает про всех остальных: они спят! И каждый делает вид перед другими: я не сплю. И в то же время знает, что все знают: он лжет. Знает, что ему никто не верит! Рождается нация лицемеров! Нация трусов! Нация без достоинства! Люди думают одно, говорят — другое, делают — третье! Во что тебя превращают, о народ, о человек — венец природы?! Даже у зверей нет подобного! Позор! Позор и проклятие на головы тех, кто придумал такое, кто насилует и калечит душу народа! Исчезают самые достойные люди, приносящие наибольшую пользу народу! Исчезли Табиб Кемал и его внучка, исцелявшие больных и страждущих! Исчез тот парень, что перекупил у маклера шахский сон, приснившийся мне! Светлая голова! Смелое сердце! Где он?

Во двор входит  д е р в и ш.

Д е р в и ш. Салам алейкум! Добрый вечер, почтеннейший Хаджи-ага!

Х а д ж и - а г а. Ваалейкум салам! Добрый вечер, дервиш. Ну, удалось узнать что-нибудь?

Д е р в и ш. Увы, ничего не узнал. Очень у вас здесь трудная и бестолковая страна. Надо поскорее уходить из ваших мест. Завтра или послезавтра двинусь в путь.

Х а д ж и - а г а. Очевидно, бродяжничество у вас, дервишей, в крови. У вас все просто: покидаете страну — и никакой грусти в душе. А мы, грешные, привязаны к родным местам. Ну, что ж, будем довольствоваться тем, что нам на роду написано!

Д е р в и ш. Вид у тебя неважный, почтеннейший Хаджи-ага. Глаза красные.

Х а д ж и - а г а. Еще бы! Уже которую ночь не спим по-человечески. Трудно жить без ночного сна, уготованного человеку природой и всевышним!

Д е р в и ш. Это верно, нет более тяжкой муки, чем принудительная бессонница! (Садится на коврик.)

Во двор входит  х а м м а л - н о с и л ь щ и к.

Х а м м а л. Благополучие и счастье твоему дому, Хаджи-ага! Салам!

Х а д ж и - а г а. А, это ты дружище хаммал? Салам, салам! Добро пожаловать!

Х а м м а л. Спасибо, Хаджи-ага!

Х а д ж и - а г а. Проходи, садись.

Х а м м а л. Боюсь даже присесть.

Д е р в и ш. А что случилось?

Х а м м а л. Да вот, присел я утром на базаре и задремал. А кто-то донес. Начальник стражи Рябой Реджеб заставил меня в наказание целый день таскать камни для своего нового дома. За весь день во рту не было ни крошки.

Х а д ж и - а г а. Считай, что тебе повезло, хаммал. Другие, бывало, заснут на земле, а просыпаются в гостях у аллаха. Поблагодари случай и аллаха всемогущего за то, что голова твоя осталась на плечах. Устраивайся поудобнее. Только смотри не спи. А то опять донесут — и на тебя, и на меня: за подстрекательство ко сну.

Х а м м а л. В таком случае, Хаджи-ага, выпью-ка я чаю покрепче. (Садится на коврик, наливает в пиалу чай, пьет.)

Входит  с л е п о й  н и щ и й.

С л е п о й  н и щ и й. Примите божьего гостя!

Х а д ж и - а г а. Проходи, божий человек, садись. Добро пожаловать в мой караван-сарай!

С л е п о й  н и щ и й. Хозяин, у меня всего-навсего одна таньга. Но в моей торбе есть немного черствого хлеба. Берите, кто хочет. Ешьте.

Х а д ж и - а г а. Мне не нужна твоя таньга, божий гость. Устраивайся поудобнее, как твоей душе угодно. Отдыхай.

С л е п о й  н и щ и й. Хозяин, ты пожалел бедного слепца. Так пусть аллах всемогущий сделает с тобой то же, что он сделал со мной!

Д е р в и ш. Послушай, божий человек, у нас, у правоверных, за оказанное добро принято благодарить, а не призывать беду на голову доброго человека.

С л е п о й  н и щ и й (садится на коврик). Неужели в этой стране остались еще добрые люди? Разве они все не в шахских темницах?

Д е р в и ш. Или тебе только что не оказали здесь радушного приема?

С л е п о й  н и щ и й. Жизнь научила меня судить о людской доброте с оглядкой, не по тому, как начинается, а по тому, чем все кончается.

Х а д ж и - а г а (дервишу). Уважаемый, оставь слепого в покое. Он по-своему прав. Каждый живет так, как его научили люди и жизнь. Видно, слишком суровы были уроки.

Д е р в и ш. Хаджи-ага, подсказать рабу божьему правильный путь — наш святой долг!

С л е п о й  н и щ и й. Судя по твоим словам, ты — дервиш, не так ли?

Д е р в и ш. Да, ты не ошибся, раб божий.

С л е п о й  н и щ и й. Я знаю, дервишам приходится странствовать по всему миру, видеть разные страны, многих людей, скажи, дервиш-ага, ты встречал таких, кто за добро платит черным злом?

Д е р в и ш. Обычно за добро платят добром, божий человек.

С л е п о й  н и щ и й. А как быть, как жить тем неудачникам, на добро которых ответили коварным злом?

Д е р в и ш. И все-таки их души не должны ожесточаться. Ведь сказано в священной книге: «Добром за добро может заплатить каждый, а вот ответить добром на зло и тем победить его — удел самых достойных и мудрых».

С л е п о й  н и щ и й. Посмотрел бы я на тебя, дервиш-ага, послушал бы я, что бы ты запел, если бы и тебя, как меня, за твое добро лишили зрения!

Х а д ж и - а г а. Вах, бедняга!

С л е п о й  н и щ и й. Не надо меня жалеть, Хаджи-ага, во всем виноват я сам.

Д е р в и ш. На все воля аллаха!

С л е п о й  н и щ и й. Значит, по-твоему, дервиш-ага, это аллах лишил меня зрения? Значит, это он издал для народа страны указ — не спать по ночам, не видеть никаких сновидений?! Какая глупость! Какая жестокость!

Х а д ж и - а г а. Аллаху нет дела до людей.

С л е п о й  н и щ и й. Глаза мне выбил не аллах, а недобрый человек, который сейчас служит у шаха начальником дворцовой стражи, — Рябой Реджеб.

Х а д ж и - а г а. Говорят, он умертвил нашего Табиба Кемала.

Д е р в и ш. Значит, это аллах внушил и подсказал Рябому Реджебу сделать так.

С л е п о й  н и щ и й. Не кажется ли тебе, дервиш-ага, что ты пытаешься сделать всевышнего соучастником преступления?

Х а м м а л. Земляки, давайте-ка лучше пить чай! Поговорим о чем-нибудь приятном!

Х а д ж и - а г а. Лишь бы хуже не было! Хотя куда уж хуже?..

С л е п о й  н и щ и й. Дервиш-ага, ты, наверное, думаешь, что, проповедуя от имени всевышнего, вы, дервиши, тем самым облегчаете горе обездоленных?

Д е р в и ш. Мы, дервиши, приносим свои жизни, свое личное счастье, покой, благополучие в жертву этому благородному божьему делу!

С л е п о й  н и щ и й. И даже не подозреваете, что ваши проповеди приносят нам, людям, только вред! Они — гашиш! Дурманят ум, усыпляют человека, ослабляют волю!

Д е р в и ш. Этого не может быть!

С л е п о й  н и щ и й. Еще как может! Вы призываете народ всю жизнь слепо, бездумно повиноваться воле аллаха и тем, кто якобы осуществляет эту волю на земле. И народ вам верит, люди вас слушают… Нас мучают, притесняют, убивают, вешают, нашим трудом пользуются бездельники, а мы еще говорим им, этим бездельникам, нашим притеснителям: «Спасибо вам за то, что вы — над нами! Делайте с нами и дальше все, что вы хотите!»

Х а м м а л. Мне кажется, дервиш-ага, слова слепого не лишены смысла. Вот если бы все жители страны — все, как один! — наплевали на этот бессмысленный шахский указ о ночном бодрствовании, спали бы себе как ни в чем не бывало, видели бы сны…

Х а д ж и - а г а (перебивает). Тогда бы шах уничтожил всех нас, хаммал-джан!

С л е п о й  н и щ и й. Никогда! Ну, уничтожил бы сотню, даже тысячу, пусть — две! Но ведь он понимает, что, если перебьет всех своих подданных, ему придется царствовать над скотом и зверьем. Это его не устроит!

Д е р в и ш. С тобой, раб божий, невозможно толком разговаривать! Ты все переиначиваешь. (Кривит обидчиво губы, поднимается, отходит, садится в стороне.)

Х а д ж и - а г а. Как говорится, когда земля тверда, бык косится на быка. Трудна, очень трудна наша жизнь, вот мы и ссоримся, грыземся друг с другом.

Х а м м а л. Хаджи-ага, а где наш Ибрагим — гроза купеческих карманов?

Х а д ж и - а г а. Ибрагим как ушел утром — так пропал. Говорил, будто хочет пробраться в шахский дворец. Надеется разузнать что-нибудь о судьбе Табиба Кемала и о Мамеде.

С л е п о й  н и щ и й. Я ведь тоже, земляки, пришел в ваш город ради этого знаменитого лекаря и немного волшебника. Пришел из дальних краев. Выходит, напрасно.

Х а д ж и - а г а. Да, поистине наш Табиб Кемал был чудом, созданным природой на благо людей! На благо бедных и обездоленных! Был! Неужели — был?! Неужели его нет в живых?!

Х а м м а л. Неужели и это чудо было растоптано шахом и его придворными?!

Х а д ж и - а г а. Да накажет их всемогущий аллах за этот грех, за это кощунство!

С л е п о й  н и щ и й. Каждый день, с утра, у опустевшего дома Табиба Кемала собираются люди. Стражники разгоняют их, но через некоторое время они опять собираются. Народ идет и идет к нему за помощью.

Во двор входит вор  И б р а г и м.

И б р а г и м (выкладывает на скатерть перед собравшимися несколько лепешек, фрукты). Добрый вечер, люди добрые! Салам!

Х а д ж и - а г а (с легкой усмешкой). Добрый вечер, трудяга Ибрагим! Добро пожаловать! Легок на помине!

И б р а г и м. Ешьте, люди добрые, ешьте! Отведайте эти земные дары, да не забудьте поблагодарить за них торговца Хасана!

Х а м м а л. Пусть его богатство умножится в тысячу крат, пусть песок в его руках превращается в чистейшее золото!

И б р а г и м. Ну, ну, это уж слишком, хаммал! Таких пожеланий торговец Хасан не заслуживает. В сущности, это отъявленный жулик, обманщик и плут, какого на свете не сыщешь. Продает втридорога то, что скупает у приезжих крестьян за бесценок.

Д е р в и ш. Ты совершил большой грех, раб божий! Ты украл все это у ближнего!

И б р а г и м. Какой он мне ближний! Когда богатеи присваивают наш труд, наш пот, нашу кровь, наше добро, наши жизни — это можно, это им позволено, это, выходит, не кража. А когда мы, неимущие, берем у них маленькую, кро-о-ошечную толику того, что создано нашими руками, мы, значит, воруем, так?

Х а м м а л. Говорят, украсть у вора — не грех… Не будем портить себе аппетит ссорой, — давайте есть, земляки!

Х а д ж и - а г а. Как успехи, Ибрагим? Удалось узнать что-нибудь о Табибе Кемале?

И б р а г и м. Кое-что узнал, Хаджи-ага. Но утешительного мало. С час, не больше, Табиб Кемал находился в дворцовой темнице, затем его увели оттуда — для того якобы, чтобы казнить. Но главный шахский палач, у которого я, дабы расположить его к себе, стянул кошелек и тут же вернул, сказав, что подобрал кошелек на улице, признался мне, что ни через его руки, ни через руки его подручных Табиб Кемал не проходил. Никто не вешал его, никто не обезглавливал, никто не бросал его в бездонный колодец. С одной стороны, это добрая весть, но, с другой стороны, такое исчезновение меня беспокоит. Исчез человек… из темницы… Куда? Где он может быть?

Х а д ж и - а г а. А что с внучкой и помощницей лекаря, с Гюльбахар? Узнал что-нибудь о ней?

И б р а г и м. Увы, Хаджи-ага, о ней во дворце никто ничего не знает. Мне удалось переброситься несколькими словами с шахским шутом. Ничего оказался парень. Шут предполагает, что Табиба Кемала держат где-то в тайной темнице-зиндане.

Х а м м а л. Кто держит? Зачем?

И б р а г и м. Визирь и начальник стражи — чтобы использовать в своих корыстных целях. Все-таки знаменитый лекарь! Мудрая голова! И немного волшебник! (После паузы.) Это еще не все, Хаджи-ага. Оказывается, тот парень, Мамед, сказавший, будто купил у маклера и вновь продал ему же шахский сон, виденный тобой, жив! Шут говорит, что Мамед на свободе. Правда, я не очень-то верю в это. Шут говорит, очень шустрый парень этот Мамед, такие, говорит, вчера номера откалывал во дворце! Такое там будто бы творилось вчера… Ну, прямо, говорит шут, светопреставление! Но подробности он мне не рассказал. Побоялся. Не доверился.

С л е п о й  н и щ и й. Как я догадываюсь, ты, Ибрагим, говоришь о Мамед-джане. Я познакомился с ним недалеко от дома Табиба Кемала. Много лет бедняга был прикован к постели параличом, Табиб Кемал вылечил парня, спас от мучительной смерти. Если Мамед-джан действительно на свободе, я думаю, земляки, он тоже сейчас, как и все вы, пытается разузнать что-нибудь о своем спасителе, ищет пути вызволить Табиба Кемала из шахской темницы.

Х а д ж и - а г а. Вах, но как несправедливо устроена наша бедняцкая жизнь, ребята! Стоит нам протянуть наши руки с надеждой к чему-либо, как судьба тотчас подсовывает нам твердый камень! Стоит нам поднести к губам бокал вина — и в нем оказывается яд!

Х а м м а л. Увы, это так, земляки! А поэтому я предлагаю… Смотрите, перед нами свежие лепешки и фрукты. Давайте есть их, пока они не зачерствели, не испортились!

Д е р в и ш. Извини, Ибрагим, но я не могу притронуться к еде, которая была добыта воровством!

И б р а г и м. Воровство — моя работа, дервиш-ага. И учти, я никогда не халтурю в своей профессии. Так что можете считать, земляки, что вы едите честно заработанное.

Х а м м а л. Ибрагим, а ты мог бы на спор солгать в день тысячу раз?

И б р а г и м. Воровство и ложь — разные вещи, дорогой хаммал. Если тебя интересуют лгуны и обманщики, загляни во дворец, полюбуйся на шахских придворных, пройдись по базару, посмотри на торговцев-мошенников! Что же касается твоего покорного слуги, хаммал, то я — не лгун, я — честный вор и говорун!

Х а м м а л. Ну, тогда, Ибрагим-джан, сбреши нам что-нибудь не на спор, а просто так, от души. Сбреши что-нибудь забавное и интересное. Этим ты, во-первых, доставишь всем большое удовольствие, а во-вторых, поможешь нам скоротать долгую, бессонную ночь.

И б р а г и м. Хорошо, хаммал-джан, уговорил! Так и быть, потешу вас. Слушайте! Недавно приключилась со мной любопытная история. Хаджи-ага, помнишь тот день, когда мы с тобой отправились в пустыню за саксаулом?

Х а д ж и - а г а (улыбается). Конечно, помню, Ибрагим. Был на редкость холодный, морозный день. Разве такой забудется?

И б р а г и м. Так вот. Как ты помнишь, я немного задержался на базаре, делая кое-какие покупки. Потом бросился догонять тебя и бежал как угорелый, сломя голову, не разбирая дороги. Бежал и бежал по безлюдным пескам, с бархана на бархан. Вдруг вижу: огромный саксаул, а в тени саксаула — огромный казан. Поднимаю крышку и… ах, ах! Казан до краев полон горячего, жирного, душистого плова!

Х а м м а л (смеется). Выходит, Ибрагим, ты наскочил на зайца, который, еще не родившись, лежал в тени полыни, которая еще не выросла? Так, что ли?

И б р а г и м. Вот и ошибаешься, дорогой хаммал-джан! Та встреча с еще не родившимся зайцем произошла у меня в другой раз, а тогда, в тот день, я действительно наскочил на казан с горячим пловом. А рядом с пловом меня дожидались жареная курица и кувшин вина! Эх, какого вина! Я сделал всего один глоток — и голова моя пошла кругом…

Х а м м а л (хохочет). Да будет тебе заливать, Ибрагим! Ври, да не завирайся! В безлюдной пустыне — горячий заячий плов, жареная курица, кувшин вина! Откуда?

И б р а г и м. Ах, откуда?! Какой же ты недогадливый, хаммал-джан! Дело было так. Несколько купеческих сынков выехали в Каракумы — развлечься, подышать свежим воздухом, вкусно поесть, попить на лоне природы. Едва они сели за плов, как на них налетела банда разбойников. Купеческие сынки, конечно, на коней и драпать, спасая свои драгоценные шкуры! А разбойники — в погоню за ними. И в этот момент у саксаула оказался я. Хаджи-ага, как говорится, лгун всегда при свидетелях… Скажи, привез я вам тогда сюда целый казан плова или нет?

Х а д ж и - а г а (улыбается). Привезти-то привез. Вот только я, Ибрагим, не знаю точно, кого ты надул в тот раз, кого обвел вокруг пальца?

Д е р в и ш (тоже улыбается). Ибрагим-джан, откуда ты родом, живы ли твои родители?

И б р а г и м (вдохновенно). Мой покойный отец, дервиш-ага, жил тем, что покупал и продавал яйца. И вот однажды он привез домой с базара огромное — с голову нашего хаммала — яйцо…

Х а м м а л (усмехается, трогает руками голову). Так-так, а что было дальше?

И б р а г и м. Моя покойная мать положила это удивительное яйцо под нашу курицу-наседку. Хотите — верьте, хотите — нет, ребята, но из яйца на другой же день вылупился петушок, который начал расти не по дням, а по часам, прибавляя ежедневно в росте на четыре пальца… И в конце концов этот петух вымахал размером с крупного осла. Тогда мой отец стал навьючивать на него хурджуны и возить поклажу на базар и обратно. Долго это продолжалось, на спине трудяги петуха образовались даже коросты. Один наш знакомый посоветовал отцу: «Сдери эти коросты и посади туда, на спину, пяток абрикосовых косточек». Мы так и сделали. Косточки, брошенные на спину петуха, проросли, и через год мы имели огромный абрикосовый сад. Он давал столько плодов, что мы едва успевали собирать.

Х а м м а л. Ох, Ибрагим, заливаешь!

И б р а г и м. Не перебивай, хаммал-джан! Слушайте дальше! Желая полакомиться вкуснейшими абрикосами, мальчишки нашего аула кидали в кроны деревьев сухие комья глины, да так усердно, что вскоре на спине петуха образовалось поле. Кто-то посоветовал: «Разбейте там бахчу». Отец мой, покойник, был очень хозяйственным человеком. Он воспользовался добрым советом, распахал это поле на спине петуха и посадил там арбузы. Ах, какой славный получился урожай! Арбузы — огромные, тонкокорые, внутри краснющие! А сладкие какие! Ох, ох! Ешь — за уши тебя не оттащишь! Однажды, когда отец был на базаре, я взял его дамасский нож с рукояткой из драгоценных камней и решил полакомиться арбузом. Надрезал один… И вдруг не удержал нож, уронил его внутрь арбуза. Что делать? Нож-то драгоценный! Знаю, если я до возвращения отца домой не положу нож на место, он задаст мне взбучку. Я достал длинную веревку, один конец привязал к шее петуха, другой — к своему поясу и спустился внутрь арбуза, на самое дно. Ищу нож — не могу найти. Вижу: идут трое крестьян. Я к ним: «Что вы делаете в нашем арбузе?» — «А ты что?» — спрашивают они. Я говорю: «Нож ищу, провалился сюда, не находили случайно?» — «Эх, — смеются они, — глупец! Мы второй день караван верблюдов ищем здесь, потеряли, не можем найти, а ты нож захотел найти?!»

Все хохочут.

Х а д ж и - а г а. Ох, насмешил, Ибрагим! Лопнуть можно от смеха! Помолчи немного, дай передохнуть!

Во двор входит  М а м е д.

М а м е д (весело). Ассалам алейкум — всем сразу, земляки!

Все вскакивают на ноги, окружают Мамеда.

Х а д ж и - а г а (изумленно). Аллах, аллах! Ущипните меня! Не сон ли я вижу?

М а м е д. Нет, дорогой Хаджи-ага, не сон.

Х а д ж и - а г а. Вот чудеса! Ты ли это, Мамед?!

М а м е д. Я, Хаджи-ага, я!

С л е п о й  н и щ и й. Твой голос, человек, похож на голос Мамед-джана!

М а м е д. Не только мой голос, земляк, но и я сам сильно похож на него. Как две капли воды похож, почтеннейший. Я это, Мамед!

И б р а г и м. Не обижайся, брат Мамед, как я ни старался вчера, мне не удалось вызволить тебя из темницы-зиндана. Ты ведь не монета, а темница — не карман купца! (Делает ловкий фокус с монетой.)

Х а д ж и - а г а (Ибрагиму). Тогда, в суматохе, я не все хорошо расслышал. Кажется, ты, Ибрагим, говорил что-то про змею?..

И б р а г и м. Извини, Хаджи-ага! Но ведь надо было срочно спасать тебя от палачей. Вот я и ляпнул первое, что пришло мне в голову, а визирь поверил.

М а м е д. Еще как поверил! Он и во дворце еще долго не мог прийти в себя, без конца заикался.

Х а м м а л. Так ты и вправду был в шахском дворце, парень, не только в темнице?

М а м е д. Был немного и во дворце.

Д е р в и ш. Как поживает наш высочайший повелитель правоверных?

М а м е д. Ревет, как ишак, твой правоверный! А когда спит, храпит, как свинья!

Д е р в и ш. Эй, парень, нельзя так говорить про нашего шаха! Он — наместник аллаха на земле!

Х а д ж и - а г а. Мамед-джан, присаживайся к скатерти. Эй, ребята, накормите и напоите его!

Все садятся вокруг скатерти.

И б р а г и м. Ну, рассказывай, друг, о чем поговаривают во дворце?

Х а м м а л. Там, наверное, как в раю?

М а м е д. Точнее, как в аду!

Д е р в и ш. Не богохульствуй, Мамед! Ад — это плохое место! Ад — это на том свете! В аду — шайтаны!

М а м е д. Дервиш-ага, а как еще называть место, где есть все, что угодно, кроме правды, добра, человечности и порядочности?

С л е п о й  н и щ и й. Я согласен с тобой, Мамед-джан. Справедливые слова.

Х а м м а л (зевает). Не знаешь, Мамед-джан, долго нам еще терпеть это наказание — спать втихомолку, украдкой, дрожа, будто что-то воруем?

М а м е д. До тех пор, друг хаммал, пока будем иметь над собой таких шахов, таких ослов, таких самодуров! Подайте ему, видите ли, его высочайший сон!

Д е р в и ш. Сон, земляки, — необъяснимое явление, с которым сталкивается спящий человек. Сон — это прихотливый мираж, который тает при приближении. Как же они там, во дворце, собираются удержать ситом воду?

М а м е д. Это ты, дервиш-ага, спроси у самого шаха! Эй, люди, знайте: в шахском дворце творится что-то невообразимое! Все началось с того, что шах-заде занедужил странным недугом, превратился, можно сказать, в осленка.

И б р а г и м. Бедное племя ослов! Не поздравишь их с таким приобретением!

Х а м м а л. Как же это получилось?

Д е р в и ш. Все — от аллаха!

С л е п о й  н и щ и й. Это слезы народа выходят им боком.

М а м е д. Но и это еще не все. Слушайте дальше, земляки! Вчера в тронный зал залетела белая голубка и дала понюхать всем, кто там находился, красный, словно кровь, цветок. После этого шах заревел по-ослиному, визирь завыл по-шакальи, а начальник стражи залаял по-собачьи.

Х а д ж и - а г а. Чудеса!

М а м е д. Действительно, чудеса. Дело в том, что первым цветок понюхал я. Но мне он не сделал никакого вреда, напротив, прибавил сил и бодрости настолько, что я даже теперь не знаю, на что потратить их. Шах приказал мне найти в течение трех дней волшебницу белую голубку, и я согласился, в надежде, что, может быть, с ее помощью мне удастся разыскать и расколдовать мою возлюбленную Гюльбахар, превратившуюся, как вы знаете, в такую же белую голубку, как две капли воды похожую на эту волшебницу, а также разыскать и спасти ее деда Табиба Кемала. Кроме того, за белую голубку шах — будь он неладен! — обещает выпустить из темниц-зинданов всех узников и избавить народ от дурацкого указа, требующего от жителей страны круглосуточного бодрствования!

И б р а г и м. Сдается мне, ребята, что эта голубка действительно волшебница! Надо же! Превратить дворец в зверинец! Голубку нужно найти! Она нужна нам!

С л е п о й  н и щ и й. Ты прав, Ибрагим-джан. Белая голубка — возмездие аллаха шаху за слезы народа! Голубку надо найти!

Х а д ж и - а г а. Хорошо сказать — надо найти. Но ведь мир так огромен! Как в нем найти маленькую птицу?

М а м е д. Не такая уж она маленькая, Хаджи-ага! Я бы далее сказал, голубка довольно-таки большая. Кроме того, земляки, отступать уже нельзя. Повторяю, если мне удастся найти ее, шах освободит из темниц-зинданов ни в чем не повинных людей, а народ опять сможет спокойно спать по ночам. Вот, смотрите, у меня есть расписка-обязательство шаха с печатью! Кто знает, может, и Табиб Кемал гниет в одной из темниц…

Х а м м а л. Вах, если мы не найдем нашего чудотворного лекаря, кто будет лечить нас, бедняков, кто будет врачевать наших заболевших детей?

М а м е д. Вот именно. Я считаю, земляки, мы все должны отправиться на поиски белой голубки! Ох, как я хочу с ее помощью опять увидеть мою Гюльбахар!

Х а д ж и - а г а. Итак, ребята, вы думаете, что Табиб Кемал жив?

И б р а г и м. Шахский шут убежден в этом. И главный палач так считает.

М а м е д. Шакал визирь — хитрец и пройдоха. И Рябой Реджеб под стать ему. Они не станут убивать такого искусного лекаря и к тому же немного волшебника. Уверен, злодеи держат Табиба Кемала где-нибудь под семью замками в надежде использовать при случае в своих недобрых целях.

Х а д ж и - а г а. Так что будем делать, люди? Решайте!

С л е п о й  н и щ и й. Мамед-джан, сколько дней, говоришь, тебе дали на поиски?

М а м е д. Три дня. Но если я не найду…

С л е п о й  н и щ и й. Нам ясно, что с тобой будет, если ты не найдешь. Нельзя терять время, земляки! Давайте искать волшебницу голубку! (Сокрушенно.) Искать… Но ведь я-то без глаз!..

Д е р в и ш. Три дня, три дня… Что можно сделать за три дня? Мало надежды…

И б р а г и м. Надо сделать все, что в наших силах, братья! Три дня не такой уж малый срок!

С л е п о й н и щ и й. Что толку сидеть сложа руки, земляки!

М а м е д. Под лежачий камень, говорят, вода не течет! Кто поможет нам, если мы сами не поможем себе? Уверен, мы не будем одни в наших поисках. С нами будут все добрые, честные, разумные люди страны!

С л е п о й  н и щ и й. Мамед-джан, мне по душе твоя уверенность! Сказано: кто ищет — тот найдет!

И б р а г и м (направляется к воротам). Пойду подниму на ноги всех городских воров!

Х а м м а л (также идет к воротам). Хаммалы города тоже будут искать волшебницу голубку! Три дня — немалый срок! Мы найдем ее!

М а м е д. Ребята! Через три дня встречаемся здесь же, у Хаджи-ага!

Х а д ж и - а г а. Ждем вас! Да сопутствует вам удача, джигиты!

Д е р в и ш. Аминь!

З а н а в е с.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Затемненная авансцена. Летит большая  б е л а я  п т и ц а. Это волшебница голубка. За ней гонится  М а м е д. Птица не дается ему в руки. Чувствуется, она заманивает Мамеда куда-то. Мамед тяжело дышит, смертельно устал.

М а м е д. Ну, погоди же, таинственная птица! Ну, пожалуйста! Дай поймать себя! Ты нужна мне! Ты нужна нам всем! Ты — наше спасение! Учти, если я сейчас упаду, то уже не встану! Целый день я гоняюсь за тобой!.. Куда ты заманиваешь меня, куда ведешь? Погоди!.. (Падает. Лежит ничком без движения.)

Голубка улетает.

Полностью гаснет свет.

Открывается занавес.

Диковинное ущелье в горах. Между больших камней, очертаниями похожих на людей и животных, растут невиданной красоты цветы. Некоторые горят, будто маленькие солнца, другие мерцают, напоминая звезды.

Среди камней ползет  М а м е д. Он почти без сил. С трудом поднимается, садится на камень.

Неужели мне суждено умереть здесь?.. Нужен глоток воды! Глоток холодной воды!.. (Замечает родник.) Ура, я спасен!.. Родник!.. (Ползет, припадает к роднику.) Что это?! Вместо воды — алая кровь?!.. Может, это кровь земли? Чудеса!.. Как же быть?.. Напиться… или? Попробую… (Протягивает ладонь к роднику.)

В этот момент к Мамеду подлетает  б е л а я  г о л у б к а, задевает крылом его плечо. Мамед вздрагивает, поднимает голову.

Опять ты?.. Куда ты завела меня, птица?.. Ну, дайся же мне в руки! Позволь поймать себя! Ты нужна мне! Ты нужна нам всем! В тебе наше спасение! Если я не выполню волю шаха, погибнут тысячи невинных людей! Помоги мне их спасти! Помоги народу вернуться к нормальной жизни!.. Впрочем, разве к нормальной?..

Голубка перепархивает с камня на камень, будто ищет что-то.

Жажда мучает!.. Эх, была не была — напьюсь из этого родника!.. (Тянет ладонь к роднику.)

Голубка подлетает, бьет крылом по руке Мамеда.

Не хочешь, чтобы я пил?.. Но где мы находимся, птица?.. Куда ты завела меня?.. Какое странное ущелье!.. Никогда не видел таких красивых цветов!.. Где мы?.. Что за место? (Оглядывается, опять садится на камень.)

Внезапно появляется  ч е р н ы й  к о б ч и к, гоняется за белой голубкой.

Голубка, спасаясь, садится на колени Мамеда. Черный кобчик пытается клюнуть птицу в голову. Мамед выхватывает нож и убивает кобчика.

Ну, вот, таинственная птица, ты спасена! Я убил твоего врага! А теперь ты спасай нас! Давай дружить! Вернемся в город, вернемся в шахский дворец!.. Я вижу, ты не слушаешь меня…

Голубка, отлетев в сторону, срывает причудливый белый цветок, кладет его к ногам Мамеда. Затем кропит его кровью из родника. Поднимает цветок и переносит его на большой голубого цвета валун, очертаниями похожий на человека.

Такое впечатление, будто валун начинает легонько шевелиться и раскачиваться.

Г о л о с  в а л у н а (медленно, таинственно). Кто ты? Кто меня беспокоит?

М а м е д (вздрагивает). О аллах, что это значит? Чей это голос?

Г о л о с  в а л у н а. Что тебе надо здесь, человек?.. Кто ты?.. Зачем пришел сюда — топтать эту красоту? Красоту… Красоту…

М а м е д. Я… я… пришел с добрыми намерениями… Неужели это ты, голубой камень, говоришь со мной?.. (Осторожно подходит к валуну, касается его рукой.)

Валун исторгает на Мамеда огненное пламя. Мамед отдергивает руку и отскакивает назад.

Г о л о с  в а л у н а. Не тревожь меня, человек!.. Не трогай… не трогай…

М а м е д. Послушай, камень! Что плохого сделал я тебе? Почему ты пытаешься опалить меня своим огнем?

Голубка делает знаки Мамеду, предостерегая, чтобы он не подходил близко к валуну.

Г о л о с  в а л у н а. Не тревожь… не тревожь…

М а м е д. Извини, таинственный валун! Очевидно, я не так понял тебя! Но что я должен делать? Стоять на месте? Хорошо, стою…

Г о л о с  в а л у н а. Зачем, с какой целью ты пришел в это ущелье, человек?.. Человек… Человек…

М а м е д. О странный, таинственный валун! Я пришел сюда не по своей воле. Меня заманила сюда вот эта белая голубка. (Показывает на птицу.)

Наступает долгая тишина.

Г о л о с  в а л у н а (медленно, с трудом). Хорошо, слушай меня, человек… Это ущелье называется Волшебным… Здесь погибло много знахарей, лекарей, ученых, мудрых, начитанных людей… Все они тщетно пытались разгадать тайну этого Волшебного ущелья… Здесь текут родники с мертвой и живой водой… Зная секрет, из камней и песка этого ущелья можно получить серебро, золото и всевозможные драгоценные камни… Растущие здесь цветы и травы способны исцелять людей от тысячи болезней… Но для этого надо знать волшебное слово… Из смертных это волшебное слово удалось узнать лишь мне одному…

М а м е д. Из смертных? Выходит, ты — человек?

Г о л о с  в а л у н а. Был… был… был…

Долгая пауза.

М а м е д. Ну, пожалуйста, таинственный валун, открой мне свою тайну! Кто ты? Мне кажется, голос твой знаком мне…

Г о л о с  в а л у н а. Тяжело говорить… Тяжело вспоминать… С каждым днем моя память слабеет все больше и больше. Но кое-что я могу еще вспомнить… Вот… Да… Я был лекарем в Мерве… Меня звали…

М а м е д. Табиб Кемал?!

Долгая пауза.

Г о л о с  в а л у н а. Да, меня звали Табиб Кемал…

М а м е д (кричит). Я нашел тебя!.. Я нашел тебя!.. Дорогой Табиб Кемал!.. Почему ты стал голубым валуном?! Что случилось?!

Г о л о с  в а л у н а. Не кричи, человек… Я не помню тебя… Моя память застывает с каждым мгновением… Слушай, слушай… Спеши услышать, пока я не забыл всего, пока я не застыл окончательно… Слушай, слушай…

М а м е д. Я — весь внимание, Табиб Кемал! А где Гюльбахар? Говори!

Долгая пауза.

Г о л о с  в а л у н а. Да, итак, меня звали Табиб Кемал… Что было потом… Что было потом?.. Уже забыл… Память застывает… Помню только, что злосчастный шахский визирь и начальник стражи Рябой Реджеб привезли меня в это ущелье и приказали срочно приготовить снадобье, способное изменять человеческий облик, превращать человека в то или иное животное. Они дали мне слово оставить меня в живых и отпустить с миром домой, если я исполню их волю… И вот… И вот… Обернись назад, человек… Обернись назад… И ты сам увидишь… Сейчас ты сам все увидишь…

Мамед оборачивается.

Гаснет и вновь загорается свет.

Мамед становится свидетелем недавнего события.

Табиб Кемал сидит на камне. Перед ним на паласе разложены всевозможные принадлежности для приготовления лекарств — миниатюрные весы, ступки, сосуды, флаконы, склянки и прочее.

Появляются  в и з и р ь  и  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и.

В и з и р ь. Ну, твое время истекло, чудодейственный лекарь! Мы спешим. Удалось сделать снадобье?

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (лицемерно). Иначе и не может быть! Мудрому из мудрейших, лекарю из лекарей — наши великодушные поздравления!

В и з и р ь. Заткнись, Реджеб! У нас нет времени! Нас ждут во дворце! Скоро рассвет.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Заткнулся, заткнулся, визирь. Говори ты!

В и з и р ь. Чем порадуешь, Табиб Кемал? Отвечай, тебе удалось сделать снадобье?

Т а б и б  К е м а л (вздыхает, угрюмо). Я приготовил снадобье, которое ты просил, визирь. Я совершил большой грех и чувствую, что всевышний накажет меня за это. Надеюсь, и вы сдержите свое обещание?

В и з и р ь. Эх, дорогой Табиб Кемал, наш мудрый лекарь и немного волшебник! Все мы, люди, грешны. Что же касается наказания всевышнего, он может сделать это посредством нас, своих слуг! Я могу волей аллаха и казнить тебя, и помиловать!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (с нетерпением). Где снадобье, меняющее облик человека?

Т а б и б  К е м а л. Вот здесь, в этом кувшине. (Показывает на кувшин желтого цвета.) Но снадобье действует не на всех людей.

В и з и р ь. Как так? Почему?

Т а б и б  К е м а л. Против честных, правдивых, порядочных людей оно бессильно. Оно действует только на тех, в чьих характерах есть нечто скотское, звериное. Например, вот ты, начальник стражи… Обрати внимание на его лицо, визирь. Рябой Реджеб похож на злую цепную собаку. И речь его похожа на лай цепного пса. И вот, если он выпьет это снадобье или даже просто понюхает его, он может тотчас превратиться в собаку. А может и не превратиться. Вернее, превратится, но только частично. Скажем, произойдут соответствующие изменения в лице, в характере, он начнет то и дело лаять по-собачьи. Все зависит от дозы, от концентрации снадобья.

В и з и р ь. Понятно.

Т а б и б  К е м а л. Или вот ты, визирь… В твоей внешности…

В и з и р ь (перебивает). Ну, ладно, ладно, старик, замолчи! Нам и так все ясно. (Показывает на голубой кувшин.) А что у тебя в этом голубом кувшине?

Т а б и б  К е м а л. В нем, визирь, тоже одно волшебное снадобье. Да простит меня аллах за мою работу!

В и з и р ь. И тоже действует не на всех?

Т а б и б  К е м а л. Это действует на всех.

В и з и р ь. Объясни, в чем же проявляется его действие?

Т а б и б  К е м а л. Если человек выпьет хоть каплю этого снадобья, у него застынет кровь и он превратится в голубой валун. И вернуть человеку его прежний облик почти невозможно.

В и з и р ь. Браво, Табиб Кемал, браво! Ты — великий ученый! Я думаю, твои волшебные снадобья сослужат нашему четырежды луно- и солнцеподобному шах-ин-шаху большую службу!

Т а б и б  К е м а л (бьет себя ладонями по голове). Ох, грешен я! Грешен!

В и з и р ь. Не кори себя, не кори, старик! Будь мудрым! Смотри на вещи шире! Ты выполнил свой верноподданнический долг!

Т а б и б  К е м а л. Раз вы считаете, что выполнил, тогда отпустите меня на волю. Я хочу домой, визирь! Меня ждут люди, больные!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Не спеши, не спеши, чудодейственный лекарь! Хоть мы и сами очень спешим. Во-первых, вот тебе за труды. (Кидает на землю несколько золотых монет.) Во-вторых, мы хотим заключить с тобой еще одну сделку.

Т а б и б  К е м а л (ногой отбрасывает монеты в сторону). Рябой Реджеб, я не купец!

В и з и р ь. Не сердись, не сердись, Табиб Кемал! Нам известно твое бескорыстие, твоя порядочность. Его величество наш шах-ин-шах очень сожалеет, что ему пришлось рассердиться на тебя. Но что поделаешь? Такая уж у него работа! Такая профессия. Шах!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Да шах — и мат! (Хохочет.) Между прочим, дорогой Табиб Кемал, его величество просил нас передать тебе большой-пребольшой привет и низко кланяться.

Т а б и б  К е м а л (с горькой усмешкой). Привет передал? Просил низко кланяться? Удивительно!

В и з и р ь. Он пообещал также построить лечебницу на сорок и одну келью для оказания помощи больным нашего государства. Просил нас сказать тебе об этом, старичок.

Т а б и б  К е м а л. Если бы каждый правитель всегда честно выполнял свои обещания, мир давно бы превратился в благодатный рай!

В и з и р ь. Однако, Табиб Кемал, мы спешим. Мы должны передать тебе еще одно поручение нашего четырежды луно- и солнцеликого! Последнее!

Т а б и б  К е м а л. Что за поручение? Говори, визирь. Я внимательно слушаю.

В и з и р ь. Не все спокойно на границах нашего государства, старик. Особенно шаха беспокоит наш южный сосед… этот самый… Ну, ты знаешь, кого я имею в виду… Короче, возможна война. А в войне, старик, выигрывает, сам знаешь, тот, у кого больше войска, чьи воины лучше вооружены. Понятно, да? А казна шах-ин-шаха почти пуста. Торговые отношения с соседями в последние месяцы сведены, можно сказать, к нулю. Словом, надо помочь казне, Табиб Кемал!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Надо, надо! Помоги, старик! Или ты не патриот?

Т а б и б  К е м а л (недоуменно). Чем же я могу помочь? Не понимаю…

В и з и р ь. Чудотворец, способный превратить человека в зверя или камень, может, надо думать, превратить того же человека и в слиток золота. Всем известно, Табиб Кемал, ведь ты немного и волшебник!

Т а б и б  К е м а л (возмущенно). Превращать живого человека — в слиток золота?!

В и з и р ь. Да, а что?

Т а б и б  К е м а л. Нет, нет! Даже говорить об этом — страшный грех! Да, я немного волшебник, но ведь добрый. Прошу тебя, не забывай этого, визирь! Губить человека?! Губить бессмертную человеческую душу?! Как можно?!

В и з и р ь (с усмешкой). Сразу видно, старик, что ты не государственный деятель! Как многие философы, ты, Табиб Кемал, переоцениваешь душу и жизнь человека. О каком грехе ты толкуешь? Выполнив эту просьбу шаха, ты окажешь тем самым и ему лично, и всем его подданным неоценимую услугу. Подумай, ведь в наших темницах томятся тысячи пленных, всевозможного рода проходимцы, сомнительные личности, воры, смутьяны, покушавшиеся на жизнь шах-ин-шаха и жизни нас, его вернейших слуг, и прочие преступники. Да, томятся! А кому от этого польза? Им? Нет. Нам? Тоже.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. В наших темницах-зинданах, старик, заживо гниют твари, поднявшие руку на шахскую власть! Их надо бы убивать и убивать! Легче содержать огромное войско, чем прокормить всю эту ораву. Одной воды за день они пьют столько, что нужна целая река. Но ведь им и есть иногда тоже что-то надо, согласись, старик. Одно разорение для казны!

В и з и р ь. А если всех этих бездельников превратить в золотые слитки, то, во-первых, они сами избавятся от каждодневных мучений, а во-вторых, в шахской казне вырастут горы золота, отчего наше государство станет еще могущественнее!

Т а б и б  К е м а л (взрывается возмущением). Вы оба — не люди! Вы — звери! Вы — шайтаны!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Ах ты, старый пес! (Бьет Табиба Кемала плетью.)

Т а б и б  К е м а л. Шайтаны! Шайтаны! Шайтаны! Но знайте, со дня образования мира, с момента появления человека на земле еще не было такого, чтобы черная сила закабалила людской разум, сделала бы его своим послушным рабом!

В и з и р ь (зло смеется). Хорошо, ты уговорил нас, старик! Мы не будем превращать тебя в послушного раба! Ты сгодишься нам и непослушным! Мы сделаем тебя слепцом с вырванным языком! У Рябого Реджеба большой опыт в подобных операциях. Он набил себе руку на этом. Но твои знания, твоя голова по-прежнему будут служить нам. Мы заставим тебя! (Начальнику стражи.) Эй, Реджеб, хватай этого выжившего из ума старого пса! Проткни ему глаза своим кинжалом! Вырви язык!

Начальник стражи кидается к Табибу Кемалу.

Лекарь хватает желтый кувшин и бьет им начальника стражи по голове. Кувшин разбивается. Визирь приходит на помощь начальнику стражи. Завязывается драка.

Табиб Кемал, изловчившись, вырывается, хватает голубой кувшин, размахивает им.

Т а б и б  К е м а л. Не подходите ко мне, шайтаны! Не подходите — или превращу вас в камень!

Визирь бьет палкой по голубому кувшину. Кувшин разбивается, у него отваливается днище.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (набрасывается на Табиба Кемала, валит его на землю, начинает душить). Смерть ему! Смерть! Он никогда не будет с нами! Смерть упрямцу!

В и з и р ь. Не трать на него силы, Реджеб! Угостим-ка лекаря его же снадобьем! (Поднимает отвалившееся дно голубого кувшина.)

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Осталось что-нибудь?

В и з и р ь. Немного есть. Держи его покрепче!

Начальник стражи и визирь насильно вливают в рот Табиба Кемала остатки зелья, превращающего человека в камень.

Табиб Кемал издает жалобный вопль.

Визирь и начальник стражи отбегают в стороны.

Т а б и б  К е м а л. О аллах, холодеет кровь в жилах!.. Я погибаю… Изверги!.. Шайтаны!.. Шай…

Табиб Кемал превращается в валун голубого цвета, похожий очертаниями на человеческое тело.

В и з и р ь. Вот так-то, старый пес!.. Считай, ты попал в яму, которую рыл для другого.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Жаль, мы остались без волшебного снадобья! (Осторожно поднимает осколки желтого кувшина.) Все сразу же испарилось.

В и з и р ь. Да, это зелье могло бы сослужить нам службу — превратить придурочного шахского сынка Шахина в полного осла! Но ничего! Во всех случаях ему не видать папашиного трона, как своих ослиных ушей! В ближайшее время, Реджеб, мы должны сделать так, чтобы наш солнцеликий переселился к дьяволу в ад. Он это вполне заслужил! И тогда шахом становлюсь я. А ты — моим визирем!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Может, он еще не околел окончательно, этот упрямый старый пес? (Обнажает меч, бьет им по голубому валуну.)

Валун исторгает столб огня.

В и з и р ь (задумывается, после паузы). Какой все-таки волшебной силой обладал этот лекарь! Какими знаниями! Жаль, что мы потеряли его! Поторопились мы, Реджеб! Дураки!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (чешет затылок, кивает головой). Что да, то да — погорячились мы, визирь! Но дело сделано. До восхода солнца остается совсем немного. Шах ждет нас. Ждет Мамеда…

В и з и р ь. Да, скорее на коней!

Визирь и начальник стражи поспешно уходят.

Гаснет и вновь загорается свет.

М а м е д  в задумчивости стоит перед голубым валуном. В стороне — б е л а я  г о л у б к а.

М а м е д (потрясает кулаками). Какая звериная жестокость! Какое гнусное предательство! Бедный Табиб Кемал! Скажи, как можно помочь тебе?

Белая голубка срывает большой алый цветок, кладет его на валун.

Г о л о с  в а л у н а. Помочь… помочь…

М а м е д. Знакомый запах! Кажется, это тот самый цветок, который мы нюхали во дворце. Уж не хочешь ли ты, птица, превратить меня в какого-нибудь зверя?

Г о л о с  в а л у н а. Ты хочешь помочь мне, человек?.. Это почти невозможно… Однако попробуй… Попытайся сдвинуть меня с места… Здесь, подо мной, находится красный кувшинчик с живой водой… Мне удалось утаить его от этих шайтанов. Если бы ты смог достать эту воду, растворить в ней лепестки алого цветка и окропить меня, мне бы стало полегче… Но боюсь, у тебя не хватит сил… Тяжел я, очень тяжел…

М а м е д. Я должен сделать это во что бы то ни стало, Табиб Кемал!

Мамед сбрасывает с себя халат, делает попытки сдвинуть валун с места. Белая голубка терпеливо ждет в стороне. После нескольких попыток Мамеду удается чуть-чуть сдвинуть валун, который исторгает при этом сноп огня.

Мамед извлекает из-под валуна небольшой красный кувшинчик, бросает в него алый цветок, взбалтывает живую воду и окропляет ею валун.

Постепенно в валуне еще явственнее проступают человеческие черты, он явно становится похожим на старого лекаря.

Г о л о с  в а л у н а. Спасибо тебе, джигит!.. Мне стало немного легче!.. Немного… Немного… Но память моя еще очень тяжела… Тяжела… Тяжела…

М а м е д. Я хочу, чтобы ты полностью стал человеком, Табиб Кемал!

Г о л о с  в а л у н а. Увы, джигит, даже живая вода и волшебный алый цветок бессильны сделать это!.. Бессильны… Бессильны… Бессильны…

М а м е д. Нет, нет, я хочу помочь тебе до конца! Ты нужен людям, Табиб Кемал! И мне! И Гюльбахар! Ты должен вернуть ее мне! Я не могу без нее!

Г о л о с  в а л у н а. К сожалению… К сожалению…

М а м е д. Ты должен придумать что-нибудь, Табиб Кемал! Ну, пожалуйста!

Г о л о с  в а л у н а. Я узнал тебя… Узнал тебя… Вспомнил… Ничего не поделаешь, сынок, Мамед… Видно, такова моя судьба… А как ты нашел меня?

М а м е д. В это ущелье завлекла меня вот она — белая голубка. (Показывает на птицу.) Она заколдовала шаха, визиря и начальника стражи. Они приказали мне найти ее в течение трех дней, пообещав в награду за это освободить из темниц-зинданов заключенных, избавить народ от принудительной бессонницы.

Г о л о с  в а л у н а. Белая голубка — моя внучка Гюльбахар. Она заколдована мною.

М а м е д. Что?! Гюльбахар?! Моя возлюбленная?! Моя невеста?! (Кидается к голубке, гладит ее. Он полон смятения.) Но мне нужна не птица!.. Мне нужна моя Гюльбахар! Уж не снится ли мне сон, Табиб Кемал?

Г о л о с  в а л у н а. Увы, сынок, Мамед, это явь… Печальная явь… Белая голубка — Гюльбахар… Гюльбахар… Гюльбахар…

М а м е д. Вы оба должны стать людьми! Непременно! Во что бы то ни стало! Ибо без Гюльбахар я сам не человек. Как это сделать, Табиб Кемал? Подумай! Пожалуйста!

Г о л о с  в а л у н а. Ничто и никто не может помочь нам. Мы обречены, сынок… Мы обречены…

М а м е д. Но почему?! Почему?!

Г о л о с  в а л у н а. Никто, кроме меня, не может приготовить снадобье, способное вернуть мне человеческий облик… А я… всего-навсего… говорящий камень… Мой ум скован… Мой разум скован… Мои знания скованы…

М а м е д. Надо что-то придумать! Надо что-то придумать! Эге-ге-ей! Горы! Камни! Травы! Цветы! Деревья! Отзовитесь! Надо что-то придумать! Надо помочь Табибу Кемалу! Надо помочь моей Гюльбахар!

Г о л о с  в а л у н а. Не кричи, Мамед… Не трать зря силы… Горы, камни, травы, цветы и деревья — это конечно же друзья человека… Наши друзья… Но помочь человеку в беде может только человек… Да, есть еще одно средство, способное расколдовать меня и Гюльбахар, вернуть нам человеческий облик… Но не так-то просто воспользоваться этим средством… Я бы даже сказал, это почти невозможно… Пытаясь помочь нам, ты можешь погибнуть… Погибнуть… Погибнуть…

М а м е д. Я не боюсь трудностей! Я не боюсь смерти! Скажи, что я должен сделать, Табиб Кемал! Клянусь, я сделаю невозможное!

Г о л о с  в а л у н а. Не надо заранее клясться, сынок… Боюсь… Боюсь, я пошлю тебя на верную смерть… На верную смерть… На верную смерть…

М а м е д. Что я должен сделать, Табиб Кемал? Говори, я жду! Я жду!

Г о л о с  в а л у н а. Слушай… Слушай… Если в живой воде, которую ты, Мамед, держишь в своих руках, растворить щепотку пепла от праха трех самых отъявленных злодеев страны, сгоревших на костре из веток саксаула — ноши сорока верблюдов, и полученной смесью окропить меня, то я вновь стану человеком…

М а м е д. Прекрасно! Есть у меня на примете три отъявленных, бесспорных злодея! Я знаю, где найти их! Или, Табиб Кемал, я погибну, или ты опять станешь человеком! Пожелай мне успеха!

Г о л о с  в а л у н а. Да сопутствует тебе удача, джигит, сынок, Мамед!.. Белая голубка, Гюльбахар, проводит тебя… Проводит тебя… Проводит тебя…

М а м е д. Ждите меня, родные! Ждите моего возвращения! До скорой встречи! До счастливой встречи. (Уходит, сопровождаемый белой голубкой.)

Гаснет свет. Валун излучает мерцающее сияние.

Г о л о с  в а л у н а. Счаст-ли-во, Ма-мед!.. Мы ждем!.. Мы на-де-ем-ся!.. На-де-ем-ся!.. На-де-ем-ся!..

Г о л о с  Г ю л ь б а х а р. Ждем! Надеемся!

З а н а в е с.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Тронный зал в шахском дворце.

Ш а х  ползает вокруг трона, пытается веревкой привязать ножки трона к ковру.

Ш у т  с насмешливой улыбкой наблюдает за этим бессмысленным занятием. У двери стоит и дремлет  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и Р я б о й  Р е д ж е б.

Ш у т. Мой шах-ин-шах, неужели ты думаешь, что так будет надежнее, прочнее? Но ведь не троны проваливаются в тартарары, а их владельцы!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не болтай вздор, дурак! Лучше расскажи что-нибудь смешное. Развлеки своего повелителя! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т (хохочет). А по-моему, нам и так очень смешно! (Копирует шаха.) И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Что же тебе смешно, болван? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. А разве не смешно? (Снова подражает.) И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не дворец, а конюшня!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Эй, начальник стражи!.. Рябой Реджеб!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (пробуждается). Гав-гав-гав!.. Да, ваше величество!.. Трижды… четырежды… луна… солнце… Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Реджеб, сними с шута голову!.. Пусть полюбуется на нее со стороны да посмеется! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. Пусть он сначала с себя снимет голову, а я посмотрю: если это не очень больно, то и я позволю.

Ш а х (смеется). И-а!.. И-а!.. И-а!.. Э, болван, как же он может сам себя обезглавить? И-а!.. И-а!.. И-а!

Ш у т. А мы поможем ему! Сначала — ему, потом — тебе! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а.. И-а!.. Опасно шутишь, шут! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Что делает мой сынок, мой наследник Шахин? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. Набил себе живот зеленым клевером в саду и спит в дворцовой конюшне.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Начальник стражи, Реджеб, где мой визирь? Тоже, наверное, дрыхнет где-нибудь? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! Ваше величество, у визиря под вечер наступает час бешеного вытья. Чтобы не беспокоить нашего четырежды луно- и солнцеликого, он убегает на пустырь за дворцом и воет там — отводит душу. Вот, слышите?.. Гав-гав-гав!..

Издали доносится шакалий вой: «У-у-у!.. У-у-у!..»

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Все-таки жаль его! Бедняга! Все убирайтесь прочь с моих глаз! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Начальник стражи и шут выходят.

Вскоре появляется  в и з и р ь.

В и з и р ь (с поклоном). У-у-у-у!.. Ваше величество, вы спрашивали меня? У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Навылся, визирь?.. Облегчил душу?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Скорее, напротив, ваше величество, — надорвал душу! Что за жизнь настала? Звериная, шакалья жизнь! Вы согласны, ваше величество? У-у-у-у!..

Ш а х. Ишачья жизнь! И-а!.. И-а!.. Визирь, сегодня истекает срок — три дня, с тех пор, как Мамед ушел на поиски волшебницы голубки. Или он обманул нас? Сбежал? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Не беспокойтесь, ваше величество. Говорят, резвость кошки до сеновала. Никуда не денется от нас этот Мамед. Сотни наших самых проворных ищеек-джасусов выследят его, поймают и бросят к вашим ногам! У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, я не понимаю твоих слов, твою мысль! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Почему? Му-у-у-у!.. Ой, извини, забыл!.. Я еще не корова… И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Ваше величество, мы говорим на разных языках. У-у-у-у!..

Ш а х. Без намеков, нахал! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. Я без намеков, ваше величество! Я от всей души… У-у-у-у!.. Надо было нам сразу же обезглавить этого парня Мамеда! У-у-у-у!..

Ш а х. Все-таки он пообещал нам поймать волшебную голубку, которая, я уверен, может расколдовать и шах-заде, и меня, и тебя, и начальника стражи. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Не смею вам советовать, ваше величество, но, мне кажется, луноподобному шах-заде лучше оставаться в полуживотном, ослином состоянии. В наше время, ваше величество, наследникам нельзя очень-то доверять! Не успеете глазом моргнуть, как лишитесь трона! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а! И-а!.. Да ты спятил с ума, визирь! Я ведь отец, да к тому же еще и… И-а!.. И-а!.. И-а!.. А они очень любят свое потомство… И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Не гневайтесь, мой шах-ин-шах! Вы — отец всего нашего государства! И если вы хотите быть счастливым, спокойным ослом… извините, я хотел сказать — отцом… У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Довольно! Заткнись, визирь! Не береди душу! Вах, сынок! Ведь с тебя все началось! Ты первый огласил наш дворец этим ревом! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Вбегает  ш а х - з а д е. Делает галопом круг по залу. Оглушительно ревет по-ослиному.

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Ты звал меня, папочка? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сыночек! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не звал, так как я никогда не расстаюсь с тобой, ты всегда, постоянно со мной, в моем сердце! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Как изволили спать-почивать, наш драгоценный шах-заде, наш маленький луненочек? У-у-у-у!..

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Папа, мне приснился сон, будто я стал взрослым осликом! И я так быстро-быстро побежал! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х (грустно, с человеческой интонацией). И-а, и-а, моя радость! Визирь, ты — скотина! Ты еще посмел бросить тень на моего сына, на моего наследника! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Мой долг — сказать, предупредить, предостеречь, посоветовать, ваше величество! А там уж — ваше дело! У-у-у-у!..

Вбегает  н а ч а л ь н и к  с т р а ж и.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Ваше величество, поздравляю! Мамед вернулся. Негодяй оказался честным парнем! Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Что?! Мамед?! С голубкой?! С волшебницей? И-а!.. И-а!.. И-а!.. Давай его сюда! Скорей! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Реджеб, немедленно! Срочно! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (распахивает дверь). Гав-гав-гав!.. Мамед, добро пожаловать! Просим! Ждем тебя! Гав-гав-гав!..

Входит  М а м е д.

М а м е д (оглядывается). Я смотрю, ваше величество, у вас здесь мало что изменилось. (Втягивает носом воздух, принюхивается.) Фу, как в зверинце!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Мы устроим тебе здесь византийский цирк, Мамед, если ты не выполнил нашего поручения! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Ты выполнил его, Мамед? Признавайся! У-у-у-у…

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! Отвечай, Мамед! Да или нет? Чет — нечет? Волк или лиса? Гав-гав-гав!..

М а м е д. Ни то, ни другое.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Что?! Как ты сказал?! Значит, ты обманул нас? Ну, Мамед!.. Ну, Мамед! Берегись! Начальник стражи! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! Да, слушаю вас, ваше величество. Гав-гав-гав!..

М а м е д. Да не обманывал я вас. Просто я ответил на вопрос Рябого Реджеба. Я не волк и не лиса, не осел, не шакал и не собака. Я — человек!

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Па-поч-ка, я тоже хочу стать человеком! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Мамед, ближе к делу! Где белая голубка, которая заколдовала-попортила нас? Ты поймал ее? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Поймать-то я ее поймал, ваше величество, только она не дотянула до лицезрения вас.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, что он говорит? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у! Как я понял, наш четырежды луно- и солнцеликий, этот парень не выполнил вашего поручения. У-у-у-у!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Тогда что же вы, ослы, собаки, шакалы, стоите — глазами хлопаете? Вешайте его! Рубите ему голову! Кромсайте его на куски! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! Это мы мигом, ваше величество! (Выхватывает из ножен меч.) На самом высшем уровне! Гав-гав-гав!.. Смерть обманщику солнцеликого! Гав-гав-гав!

М а м е д. Погодите, ваше величество! Куда такая спешка? Что, пожар? Вначале выслушайте — потом уж судите и сносите голову. Подумаешь! Голубку эту, белую волшебницу, я поймал…

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Если поймал, Мамед, так давай ее скорей сюда! У-у-у-у!.. Не тяни! Пусть она немедленно расколдует-излечит нас. Всех-всех-всех! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Да, да, пусть расколдует! И в первую очередь — моего сыночка! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Хочу расколдоваться!.. Хочу расколдоваться!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Однако слушайте дальше, ваше величество… Да, волшебницу голубку я поймал. Бедная птаха так перепугалась, оказавшись у меня в руках, что едва могла говорить по-человечески. Но потом пришла-таки в себя, и мы поняли друг друга. Да, сказала она мне, шах-заде, ваш луненочек-осленочек заколдован-попорчен. И снадобье дала мне для расколдования его. Здесь оно у меня. (Хлопает по карману своего халата.)

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Мамед, а про наши болезни что сказала голубка? И-а!.. И-а!.. И-а!.. Дала снадобье? Ты взял?

М а м е д. Про ваши болезни, ваше величество, она сказала, что это вовсе не болезни. Просто, говорит, они сами по себе такие! В характере, говорит, все это у них — ослиное, шакалье, собачье. От рождения. Вот, в конце концов, эти свойства и проявились.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Мамед, и ты не задушил негодницу, нахалку за эти слова?! Не оторвал ей ее вольнодумную голову? Не выколол ей глаза? Да как ты мог спокойно это слушать, Мамед? Да ты знаешь, кто ты? Ты — государственный изменник! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Именно так я и хотел поступить, ваше величество. Я уже занес было руку… Но не успел. С неба камнем упал черный кобчик и в один миг прикончил голубку.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Молодец кобчик! Правильно сделал! Не то что ты, ротозей! Видишь, Мамед, даже птицы защищают мою честь! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ваше величество, давайте, как вы сами сказали, ближе к делу! Итак, если вы не отказываетесь от своего обещания — выпустить из темниц-зинданов всех заключенных, если вы обещаете избавить народ страны от пытки бессонницей, я готов приступить к исцелению вашего наследника.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. А меня, Мамед, кто исцелит-расколдует? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Может быть, ваш визирь? Говорят, он разбирается в науках.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Это правда, визирь? Ты разбираешься? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. (С поклоном.) Не настолько, ваше величество, не настолько. У-у-у-у!.. Если бы я был такой ученый, разве я выл бы сейчас по-шакальи? Как говорится, знал бы плешивый средство, он бы себя первого сделал волосатым! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Первым ты должен расколдовать-излечить меня, Мамед! Кто здесь шах? Я или не я? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Вы, конечно, шах. И еще какой! Вас, ваше величество, слышно далеко. — за тридевять земель!

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Не-ет!.. Не-ет!.. Не-ет!.. Слушай меня, Мамед! Первым ты расколдуешь-излечишь меня! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сынок, нельзя пререкаться с отцом… Да еще с таким… С отцом-шахом! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И-а.. И-а!.. Если ты настоящий отец, да еще отец-шах, будь великодушным, папочка, вели первым излечить меня! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ваше величество, я же сказал по-туркменски: я могу исцелить-расколдовать только вашего сына.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. А как же быть нам? Посмотри на мои уши, Мамед! Неужели мы так и будем до конца жизни — и-а, и-а, и-а?!

В и з и р ь. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. Раньше-то мы не были такими, Мамед! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ваше величество, повторяю, вы и раньше были почти такими же, только никто не осмеливался сказать вам об этом прямо, в лицо.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. О аллах, неужели это навеки?! У-у-у-у!.. Мамед, пожалей! У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Пожалей, Мамедик!.. Гав-гав-гав!..

М а м е д. Короче говоря, ваше величество, выбирайте! Или я расколдовываю-излечиваю вашего сына Шахина, или зовите своих палачей. Вот моя голова!

Ш а х (недоуменно). И-а!.. И-а!.. Ты что, чудак! Так спешишь умереть? С ума спятил, Мамед, не иначе! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Я хочу определенности, ваше величество! И чем скорее, тем лучше. Или я живу здесь, на земле, или в раю! Мне все равно.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Ты уверен, что в раю? А если в аду? У-у-у-у!..

М а м е д. Я не успел нагрешить. Ясно, что попаду в рай!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Вы слышали, мой шах? Какой хвастун!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Слышать-то я слышал, но… И-а!.. И-а!.. И-а!.. Эй, парень, это точно, что ты бессилен расколдовать-излечить нас и вернуть нам наш прежний облик? И еще… Это правда, что волшебница голубка мертва? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. С какой стати я буду врать вам, ваше величество? И как я могу браться сделать то, что мне не под силу? А волшебница голубка, увы, мертва! Но я сейчас вспомнил… Испуская дух, она сказала мне: «Шах, визирь и начальник стражи смогут исцелиться-расколдоваться, если побывают на том свете и трижды перепрыгнут через адский огонь.

Входит  ш у т.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Это что-то новое, Мамед! А разве можно побывать на том свете так, чтобы потом и вернуться? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Конечно, можно.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Как? У-у-у-у!..

Ш у т. Если решишься пойти туда, мой шах, захвати на обратном пути райскую веточку для моего колпака!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Как, Мамед? Гав-гав-гав!..

М а м е д. Волшебница голубка сказала мне, как это сделать. Она дала мне на этот случай эликсир. Вот он, смотрите! (Достает из кармана халата флакон, показывает всем.) Надо натереть этим эликсиром руки, лицо и прыгнуть в огромный костер из веток саксаула — ноши сорока верблюдов. Человек мгновенно оказывается на том свете и вскоре возвращается назад живым и невредимым. (Прячет флакон в карман халата.) Ну, так решайте, ваше величество, будем расколдовывать вашего луненочка-осленочка или нет?

Ш а х (сыну). И-а!.. И-а!.. Шахин-джан, сыночек, кровь моя, если тебя сейчас расколдуют и сделают полноценным человеком, ты не предашь меня, своего папу? И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не спихнешь с трона?.. Не загонишь на конюшню?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Не знаю, не знаю, папуля! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Там будет видно… Сначала расколдуйте меня! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х (размышляет вслух). И-а!.. И-а!.. Сын или трон? И-а!.. И-а!.. И-а!.. Оба дороги… Но кто больше?.. Если визирь окажется прав, сын скрутит меня в бараний рог… И-а!.. И-а!.. Проклятие человеческому роду!.. Нельзя положиться даже на родное дитя! И-а!.. И-а!.. И-а!.. О аллах, подскажи, научи, как поступить! (Бросает кости, гадает.) И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И-а!.. И-а!.. Папуля, позволь мне поваляться вот здесь, на ковре!.. Спинка чешется!.. Блошки, наверное, завелись… И-а!.. И-а!.. И-а!.. (Ложится спиной на ковер перед троном, валяется по-ослиному.)

Ш а х. И-а!.. Мамед, расколдуй-излечи Шахина, помоги, если и вправду можешь! Оказывается, отцовское чувство — любовь к сыну — берет верх над любовью к трону. А там посмотрим… И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д (достает из кармана халата флакончик). Вот оно — волшебное снадобье! Голубкин э-лик-сир! (Делает вид, будто читает этикетку.) Антиослин для малолетних! Достаточно одного глотка — и…

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (бросается к Мамеду). Гав-гав-гав!.. Дай, я дам ему, Мамед!.. Гав-гав-гав!.. (Хочет выхватить флакон из рук Мамеда.)

М а м е д. Нет, не ты, Реджеб! Пусть визирь даст эликсир Шахину.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Я? А почему, собственно, я?.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Что, визирь, не хочешь помочь Шахину?.. Или дать тебе золотой за эту чепуховскую услугу? На взятку набиваешься?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь (несколько растерянно). У-у-у-у!.. Не в этом дело, ваше величество!.. У-у-у-у!.. Быть удостоенным подобной чести… Для меня это большое счастье, но… У-у-у-у!.. (Берет у Мамеда флакончик, направляется к шах-заде. Вдруг роняет флакончик на пол. Флакончик разбивается.)

М а м е д. Что, визирь, рука дрогнула?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Что ты наделал, визирь?! Проклятие на твою шакалью голову!.. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Теперь мой сын навеки останется осленком!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Простите и пощадите меня, ваше величество! Виноват… Споткнулся я… Нечаянно… У-у-у-у!.. Все видели… У-у-у-у!..

Ш у т. Вопрос к присутствующим! Какова цена визирю, который спотыкается на ровном месте? А что будет на неровном?

М а м е д. Было бы очень странно, визирь, если бы ты поступил иначе — не разбил флакончик! Я просто проверял тебя, испытывал твои чувства к шаху и шах-заде. Только знай, во флакончике была обыкновенная вода, не имеющая никакого отношения к исцелению шах-заде. Вот оно — волшебное снадобье, эликсир голубки! (Достает из кармана халата другой флакон.) Вот он — дар чудодейственной птицы! Пей, осленок, и да поможет тебе всевышний! (Вливает в рот шах-заде волшебное снадобье.)

Внешность шах-заде мгновенно преображается. Исчезают длинные уши и прочие черты ослиности.

Ш а х - з а д е. Ур-р-р-а-а-а!.. Ур-р-р-а-а-а!.. Вы слышите?.. Вы слышите?.. Ура, а не — и-а!.. Ур-р-р-а-а-а!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сынок!.. Шахин!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Ур-р-р-а-а-а!.. Отец, не сон ли это?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Не сон, сынок, не сон! Самая что ни на есть явь!.. Молодец, Мамед! И-а!.. И-а!.. Визирь, дай ему пиалу золота! Или что там мы обещали ему?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ваше величество, золото — золотом, но вы обещали и другое.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Мамед, ты не выполнил все пункты нашего уговора! Вспомни! Ты должен был поймать и принести во дворец волшебницу голубку, которая расколдовала бы его величество шаха и нас, его верных слуг! Мой шах-ин-шах, я утверждаю: этот парень — колдун! А колдунов мы обычно вешаем. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Верно, вешаем. И-а!.. И-а!.. Молодец, что вспомнил, визирь! Начальник стражи, эй! Займись парнем! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ах, вот оно что?! Вы платите злом за добро, ваше величество? Очень некрасиво!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Видите, ваше величество, он уже критикует вас! Я же говорил — колдун! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Действительно! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Отец, не будь тряпкой! Или ты убей Мамеда, или… уступи мне свой трон — я отправлю его на тот свет собственноручно! Ур-р-р-а-а-а!.. А не — и-а!

Ш у т. Дай бог не сглазить! Сыночек-то — вылитый папаша! И вот-вот турнет его с его позолоченной табуретки!

М а м е д. Ваше величество, не по-человечески поступаете! Нечестно это!

В и з и р ь. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Конечно, не по-человечески, Мамед. Согласен, по-скотски. Ты ведь не расколдовал, не вылечил нас. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не видишь?.. Не слышишь?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. О аллах! Как здесь у вас интересно!.. Как в зоопарке! (Хохочет.) Ур-р-р-а-а-а!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Да и вообще, Мамед, ты уже не раз подводил нас. У-у-у-у!.. Вспомни случай со сном нашего луно- и солнцеликого — трижды, четырежды, с тем сном, который потом повторно увидел и старый караван-сарайщик Хаджи-ага, увидел, а затем продал его безбородому плуту маклеру. Сон у маклера перекупил ты. А где он сейчас, этот нужный нам высочайший сон? Где?! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Вот именно, где сон, Мамед? Имей мы его сейчас под рукой, в наличности, мы бы изучили его, исследовали бы и с помощью аллаха нашли бы ключ к тайне нашего высочайшего недуга, пути к нашему — и-а!.. и-а!.. и-а!.. — исцелению. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. И я тоже — у-у-у-у!. — исцелился бы с помощью этого сна иаллаха! У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. И я — гав-гав-гав! — исцелился бы!.. Чем я хуже других?.. Гав-гав-гав!.. Где сон, Мамед-джан? Нужен сон, Мамедик! Гав-гав-гав!

М а м е д. Я ведь уже говорил вам, ваше величество, сон у меня потом перекупил опять безбородый плут-маклер.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Вот именно. А мы этого неприлично безбородого маклера поторопились отправить на тот свет — отращивать бороду. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Не надо было продавать! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Не надо было спешить, ваше величество! Я-то при чем?

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Так или иначе, он — там, на том свете! У-у-у-у!.. Не надо было перепродавать ему сон! у-у-у-у!.. ты виноват, парень! Смотайся на тот свет, забери у безбородого сон. Ты ведь можешь, у тебя есть волшебный эликсир. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Да, да, смотайся на тот свет, Мамед, забери мой сон у безбородого, тогда и я выполню свои обещания — открою двери темниц-зинданов, разрешу народу спать. И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Да уж знаю я, как вы выполняете свои обещания, ваше величество!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Вы изволили изречь мудрые слова, наш четырежды луно- и солнцеликий! Пусть Мамед принесет вам с того света ваш высочайший сон, если он такой шустрый и не врет насчет своих возможностей! У-У-У-у! Тогда вы исцелитесь с помощью этого сна… И мы с Реджебом исцелимся. У-у-у-у!.. Хо-о-ти-и-м!.. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Хо-о-ти-и-им!.. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Из уст моих всегда сыплются жемчужины мудрости, визирь!.. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Эй, Мамед, я передумал! Я не стану убивать тебя. Если ты действительно любишь своего шаха, если ты действительно любишь свой народ и хочешь, чтобы он вышел из темниц и получил возможность пользоваться сном и сновидениями, принеси мне с того света мой высочайший сон. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Долгая пауза. Мамед размышляет.

М а м е д. Хорошо. Я согласен.

Ш у т. С ума ты спятил, парень! Как же ты пойдешь на тот свет? А главное — как вернешься?

М а м е д. Я уже говорил — как, дружище шут! Разложу огромный костер из веток саксаула — ноши сорока верблюдов, натру лицо и руки эликсиром, который дала мне волшебница голубка, заберусь в середину костра, подожгу его и мгновенно окажусь на том свете. Сделаю там дело и вернусь.

Ш у т. Ты превратишься в пепел, несчастный! Безвозвратно! Одумайся!

М а м е д (ворчливо, тихо). Мне дают возможность одуматься… на плахе. (Шуту.) Промашки быть не может, шут! Способ верный. Я не сомневаюсь в волшебстве голубки, в возможностях ее эликсира! Да и вы все сами только что видели, как ее волшебное лекарство — антиослин для малолетних — расколдовало-излечило наследника престола!

Ш у т. Ну, посмотрим, посмотрим. Однако мне жаль тебя, Мамед! Наивняк!

М а м е д. Ваше величество, я сам должен наблюдать за сбором веток саксаула для костра. Нужны самые толстые, но сухие. Мне потребуется также сорок верблюдов и три дня сроку. Ровно через три дня в полдень, ваше величество, мы встречаемся с вами на площади перед вашим дворцом. И вы получаете свой высочайший сон! Устраивает?

Ш у т. Чокнулся ты, наверное? Еще раз говорю, опомнись, парень! С огнем не шутят!

М а м е д. А я, дружище шут, и не шучу. Однако ты мне нравишься! Мы будем с тобой дружить! Ваше величество, но если вы и на этот раз обманете…

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Не беспокойся, Мамед. Говорю при свидетелях: если ты принесешь нам с того света наш сон, все твои желания будут исполнены так быстро, что ты не успеешь даже глазом моргнуть! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Прекрасно! Итак, ваше величество, через три дня встречаемся на дворцовой площади. Хоп?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Хоп-хоп!.. Заберешь у безбородого мой сон и принесешь от него расписку, подтверждающую, что это именно тот самый сон. Хоп? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Само собой, ваше величество. Хоп!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Погоди, еще не все — хоп, Мамед. Есть еще одно поручение… Если вдруг встретишь на том свете моего покойного родителя, передашь ему от меня большой привет и поклон. Поцелуешь руки! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Все смеются.

М а м е д. Непременно, ваше величество! Считайте, я уже выполнил ваше поручение. Ну, я пошел.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Иди, Мамед, иди!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Мамед уходит.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Вы верите Мамеду, ваше величество? Думаете, принесет с того света ваш высочайший сон? У-у-у-у!..

Ш а х (вздыхает). И-а!.. И-а!.. Этот сон — наша последняя надежда на исцеление, визирь. А ты веришь в исцеление, визирь? Твое мнение? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Хотелось бы верить, ваше величество! Действительно, последняя надежда! Только я сомневаюсь, сильно сомневаюсь… У-у-у-у!..

Ш а х - з а д е. Ну и воешь ты препротивно, визирь! И уши у тебя с каждым днем все острее и острее! И глаза злее! Сразу и не поймешь, чего в тебе больше: шакальего или человеческого?

В и з и р ь. У-у-у-у!.. В том-то все и дело, наш луненочек! (Понизив голос.) Свернуть бы тебе голову!.. (Громко.) Самому хотелось бы ясности, наш луненочек! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сы-нок!.. Визирь!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е (хохочет). Ох и даешь же ты, папа!

Ш у т. Можно подумать, ты сам совсем недавно не давал еще похлеще!

Ш а х - з а д е. Не попастись ли тебе, папуля, на лужайке, не порезвиться ли тебе на воле? Взгляни на себя в зеркало: могут ли быть у главы государства такие длинные уши?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Нет, сынок, не спеши… Ведь пока я жив… И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Ну и что с того, что ты жив?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Есть же традиция… И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Ты послушай себя со стороны, папочка!..

В и з и р ь (в сторону). У-у-у-у!.. Рвешься к трону?! Тебе никогда не видеть его как своих ушей! (Закрывает ладонью рот, тихо воет.) У-у-у-у!.. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Каков бы я ни был, сынок, я — шах, шах — до самой своей кончины! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И долго ты думаешь задерживаться, папуля?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Где, сынок? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Здесь, на этом свете, папочка?!

Ш у т (б зал). Вот она, эта вечная проблема — отцы и дети! В самом неприглядном ее свете. (Шаху.) К чему этот неделикатный семейный спор, мой шах? Вы можете оба преспокойненько покинуть этот бренный мир, тем самым бренность подтвердив земного! Свою! И этой табуретки! А пока… (Взбирается на трон, задирает ноги на спинку трона.) Был бы трон — а шах найдется! Ну, чем я не шах?!

З а н а в е с.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

На авансцене стоят  х а м м а л  и  И б р а г и м.

Х а м м а л. Напрасно Мамед пошел во дворец!

И б р а г и м. Да, упрямец. Не послушал нас. И меня не захотел взять с собой.

Х а м м а л. Думаешь, Ибрагим, ты смог бы помочь ему в случае смертельной опасности?

И б р а г и м. Две головы — всегда лучше одной, друг хаммал. Он и он — это уже почти народ!

Появляется  Х а д ж и - а г а.

Х а д ж и - а г а. А если он и она — это что?

И б р а г и м (весело). Он и она — это жизнь! Это бессмертие!

Х а д ж и - а г а. Ну, что, ребята, Мамеда все еще нет?

И б р а г и м. Ждем, ждем, Хаджи-ага.

Х а д ж и - а г а. Наследника он должен был исцелить. Но разве от шаха можно ждать благодарности? Как бы не отдал он нашего Мамеда в руки палачей!

И б р а г и м. Может, мне пробраться во дворец и разузнать, как там и что?

Х а м м а л. Ну вот! Еще один герой нашелся! Тоже горишь желанием погибнуть, Ибрагим?

И б р а г и м. Погибать не собираюсь, друг хаммал. Но ведь надо что-то делать. Неизвестность — хуже смерти!

Х а м м а л. Если уж кому идти во дворец, то мне. С одной стороны, такая жизнь, как у меня, носильщика, — это не жизнь, такую не жаль и потерять. А с другой стороны, ребята, посмотрите на мои руки, на мои мускулы, на мои плечи! Их ведь можно с пользой приложить кое-куда, вернее — кое к кому. Ей-богу, я им там, во дворце, наломаю порядком дров, прежде чем они меня прикончат!

Х а д ж и - а г а. Вот именно — наломаешь, хаммал. А нам это совсем не нужно. Нам нужна тонкая работа. И ты нам нужен живой.

Появляется  д е р в и ш.

Д е р в и ш (с тревогой). Хаджи-ага, правоверные! Вернулся Мамед?

Х а д ж и - а г а. Пока ни слуху ни духу, дервиш-ага. Ждем.

Д е р в и ш. Вай-вай-вай! Напрасно Мамед-джан пошел на риск. Человек обязан покориться воле аллаха!

И б р а г и м. Вот уж не думал, что воля шаха — это воля аллаха! Извини, дервиш, но в этом вопросе ты явно ошибаешься.

Появляется  с л е п о й  н и щ и й.

С л е п о й  н и щ и й. Эй, эй, земляки! Вы здесь?.. Что нового? Вернулся наш Мамед-джан?

Х а д ж и - а г а. Эх, боюсь, погиб наш Мамед…

И б р а г и м. Все-таки разреши мне, Хаджи-ага, пробраться во дворец! Или умру, или узнаю, что с Мамедом.

С л е п о й  н и щ и й. Не ходи, Ибрагим! Погибнешь ни за понюшку табаку. Подождем еще немного.

Х а д ж и - а г а. Что же там происходит, во дворце, о аллах?! Почему его так долго нет?

С л е п о й  н и щ и й. Имейте терпение, земляки! У меня такое предчувствие, что вернется наш Мамед-джан. Вот увидите.

Х а м м а л. Или ты ясновидец, слепой? Тогда объясни нам, на чем основана твоя уверенность?

С л е п о й  н и щ и й. В моих ушах звучит голос Мамеда! Я помню мысли Мамеда! Я, как при прощании, ощущаю сильное и мужественное пожатие его руки. Такие джигиты, как он, должны победить!

И б р а г и м (оборачивается). Земляки! Люди! Мы вознаграждены за ожидание! Мамед-джан идет! Вот он! Живой и невредимый! С каждого — магарыч! Наш Мамед-джан! (Бросается к нему.)

Появляется  М а м е д. Все обступают его, пожимают ему руку, похлопывают по плечам.

М а м е д. Приветствую вас, земляки. Пламенный салам — от всей души!

Х а д ж и - а г а. Вернулся, сынок?!

М а м е д. Как видишь, Хаджи-ага. (Обнимает старика.) Я — да не вернусь?!

С л е п о й  н и щ и й. Как дела, Мамед-джан? Рассказывай! Не томи нас! Заждались!

М а м е д. Дела только начинаются, ребята! Самое главное — впереди! Эх, неужели не повезет?!

И б р а г и м. Случилось что-нибудь, друг?!

М а м е д. Случится, Ибрагим, случится! Случится мне на том свете очутиться!

Д е р в и ш. Не спеши на тот свет, Мамед-джан! Все там будем, когда аллах призовет!

М а м е д. Будем, да не так, как ты думаешь, дервиш-ага. Мне, например, надо туда смотаться и тут же вернуться назад.

Д е р в и ш. Безумец! Не святотатствуй! Оттуда не возвращаются!

М а м е д. Я должен вернуться, дервиш-ага! Иначе не видать мне вовеки моей Гюльбахар, а вам — вашего лекаря и немного волшебника Табиба Кемала! Должен!!! Понимаете, ребята, должен!

И б р а г и м. А что тебе понадобилось на том свете, Мамед-джан? Извини, конечно, за нескромный вопрос!

М а м е д. Я должен, Ибрагим, взять там у безбородого плута маклера липовый шахский сон, будто бы проданный ему нашим уважаемым Хаджи-ага, затем будто бы перепроданный маклером мне и мною опять будто бы переперепроданный ему же.

Х а м м а л. «Будто бы»!.. «Будто бы»!.. «Будто бы»!..

И б р а г и м. Ерунда какая-то!

М а м е д. Не ска-ажите! И еще, ребята, я должен будто бы принести с того света нашему шаху расписку о будто бы собственноручном маклеровском вручении мне этого будто бы сна на будто бы том свете! Вот! Такова будто бы воля шаха!

Х а д ж и - а г а. Воля шаха — тоже будто бы или — не будто бы, на самом деле?

М а м е д. Правильно задан вопрос, Хаджи-ага. Молодчина! Воля шаха будто бы не будто бы, но на самом деле она, эта шахская воля, все-таки будто бы, так как эту волю ему навязали мы. Я!

И б р а г и м. Будто бы?

М а м е д. Нет, не будто бы, а на самом деле, Ибрагим. Поэтому, друзья, земляки, давайте, как у нас говорят, положим перед собой наши туркменские папахи и подумаем, посоветуемся, как нам быть?

С л е п о й  н и щ и й. А как шах собирается отправить тебя туда, на тот свет?

М а м е д. На площади перед дворцом разожгут костер из веток саксаула — ноши сорока верблюдов, а в середине костра, под ветками, буду сидеть я, Мамед. Кто со мной? Есть желающие?

Х а д ж и - а г а. Вай, аллах! Мгновенно очутишься на том свете! Вай, несчастный!

М а м е д. Погоди скорбеть, Хаджи-ага!

И б р а г и м. Чудовищная жестокость! Звери! (Кричит.) Зве-ери!.. Зве-ери!..

Д е р в и ш. Значит, считай, Мамед-джан, можно читать по тебе заупокойную молитву!

М а м е д. Лучше не спеши, подожди с молитвой до моего возвращения, дервиш-ага.

Х а м м а л. Как же ты собираешься вернуться с того света, Мамед-джан, откуда еще никто никогда не возвращался?

М а м е д. Еще не знаю, друг хаммал, как, но вернуться я должен непременно. Если не вернусь, значит, я проиграл. Значит, выиграл шах, выиграл негодяй визирь, выиграл Рябой Реджеб! Ясно вам?!

Д е р в и ш. О аллах всемогущий, подскажи нам выход! Помоги нам! Дай совет!

И б р а г и м. Он уже подсказал, помог и дал! Волосы дыбом встают от его помощи!

Д е р в и ш. Не кощунствуй, Ибрагим! Если сейчас нашему Мамеду не поможет сам аллах, то ему уже никто не поможет! Человек бессилен! Тот свет — это царство аллаха!

М а м е д. Полностью с тобой согласен, дервиш-ага. На все сто процентов!

И б р а г и м (уныло). Значит?..

Х а д ж и - а г а (печально). Значит?..

Д е р в и ш (еще печальнее). Значит?..

Х а м м а л (совсем печально). Значит?..

С л е п о й  н и щ и й (едва не плача). Значит?..

М а м е д (весело). Значит, возвращаться, ребята, надо… с будто бы того света!

И б р а г и м (с надеждой). С будто бы?..

Х а д ж и - а г а (чуть веселее). С будто бы?..

Д е р в и ш (более весело). С будто бы?..

Х а м м а л (еще веселее). С будто бы?..

С л е п о й  н и щ и й (кричит, словно Архимед — «Эврика!»). С будто бы! С будто бы! С будто бы! (После паузы.) Эй, ребята, каково расстояние от дворцовой площади до караван-сарая нашего Хаджи-ага? Сколько локтей?

И б р а г и м. Точно не знаю, слепой, но это довольно близко. А для чего тебе? Что ты придумал?

Х а д ж и - а г а. Мы это мигом уточним!

М а м е д. Что, земляк, пришла идея?

С л е п о й  н и щ и й. Сколько у нас дней, Мамед, до… этого будто бы?

М а м е д. Три дня.

С л е п о й  н и щ и й. Всего три дня? (Чешет голову, думает.) Немного. Но ведь надо успеть.

М а м е д. Надо, земляк, надо! Во имя победы! Во имя народа! Во имя моей Гюльбахар! Во имя любви и жизни!

Д е р в и ш. Эй, раб божий, слепец, что ты задумал? Открой свой замысел и нам! Что ты придумал?

С л е п о й  н и щ и й. Как говорится, подарок чабана — палка. Я ведь кяризник, ребята. Моя профессия — рыть колодцы и каналы. Хаджи-ага, собирай как можно больше верных людей. Между твоим караван-сараем и дворцовой площадью мы выроем подземный ход.

И б р а г и м. Я низко кланяюсь твоей сообразительности и уму, брат. Будем работать без перерыва! Как кроты! Людей найдем сколько угодно! Весь город за нас! Вся страна!

Д е р в и ш. Да поможет нам аллах!

Х а м м а л. Да помогут нам наши мозолистые руки!

Х а д ж и - а г а. За работу, ребята, за работу! Нельзя терять ни минуты! Пошли!

Все уходят.

Открывается занавес. Дворцовая площадь. На ней собрался народ. Дымит догоревший костер. Рядом возвышается еще одна большая куча дров и хвороста саксаула, словно бы еще для одного костра.

Все с нетерпением и конечно же сомнением ждут возвращения с того света человека.

На площади много стражников. Они следят за порядком. Во главе их — н а ч а л ь н и к  с т р а ж и.

Здесь же  Х а д ж и - а г а  и  И б р а г и м.

Голос из толпы: «Да упокой аллах его душу! Сгорел человек! Живьем сгорел! Бедняга! С того света не возвращаются!»

И б р а г и м. Он вернется! Этот парень вернется! Иду на спор! Даю сто туманов против десяти — Мамед вернется! Двести туманов! Триста туманов! Тысячу!

Голоса из толпы: «Не вернется!.. Не вернется!.. Вернется!.. Вернется!.. Он сгорел!.. А может, и не сгорел!.. Все мы ходим под аллахом! Аллах велик! Аллах-у-акбар!.. Вернется… Не вернется!..»

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (размахивает плетью). Гав-гав-гав!.. Тише, люди! Тише! Не оскверняйте шумом слух нашего шах-ин-шаха, нашего четырежды луно- и солнцеподобного, который вот-вот должен пожаловать сюда для высочайшего лицезрения! Гав-гав-гав!

Толпа хохочет.

Гав-гав-гав! У, рабы! (Размахивает плетью.) Всех запорю до смерти! Гав-гав-гав!..

И б р а г и м (Хаджи-ага). Ах, как мне хочется опустошить карманы этого злого пса! Может, попытаться, Хаджи-ага? Я мигом!

Х а д ж и - а г а. Стой спокойно, Ибрагим! Удивляюсь, как ты сейчас можешь думать об этом!

И б р а г и м. Прямо-таки руки чешутся.

Х а д ж и - а г а. Почеши одну о другую, если чешутся.

И б р а г и м. Это иной зуд, Хаджи-ага! Профессиональный! Тебе этого не понять!

Появляется  х а м м а л, подходит к Хаджи-ага и Ибрагиму.

Х а м м а л (тихо). Мы только что отправили его назад. Он передохнул, попил воды и теперь ползет сюда. Да поможет ему всевышний!

Х а д ж и - а г а. А где слепой кяризник?

Х а м м а л. Идет вместе с дервишем.

И б р а г и м. Ох, Хаджи-ага, никогда в жизни я так не волновался! А ведь в моей воровской жизни было очень много волнительного! В такие переплеты приходилось попадать, но никогда сердце так не билось. Вот-вот, кажется, разорвется.

Х а д ж и - а г а. Это от усталости и работы под землей. Молодцы, ребята! Потрудились на славу. Такую работу проделали! Прорыть под землей ход за три дня и три ночи — это не фунт изюма съесть!

И б р а г и м. Спасибо слепому кяризнику! Этот крот знает свое дело. Он за троих работал. Работяга!

Х а д ж и - а г а. Людям скажи спасибо, землякам. Не пожалели своих сил!

Х а м м а л. Столько земли вынесли в мешках за город! Даже у меня спина болит. А каково тем, кто к такой работе непривычен?

Х а д ж и - а г а. Да ниспошлет нам аллах за наши труды удачу!

Появляется  с л е п о й  н и щ и й.

С л е п о й  н и щ и й. Хаджи-ага, Ибрагим, где вы?

Х а д ж и - а г а. Мы здесь, кяризник.

И б р а г и м. А где дервиш?

С л е п о й  н и щ и й. Довел меня до площади, дальше не пошел. Не верит в успех нашего дела. Боится. Твердит, как баран, одно и то же: мол, шахская власть от аллаха, аллах, мол, не допустит гибели шаха, голос шаха — глас аллаха! Совсем зарифмовался. (Делает у головы характерный жест рукой.)

И б р а г и м. Хаммал, пойди приведи его сюда. Пусть своими глазами увидит, на что способны человеческие руки и головы, если они объединяются.

Х а д ж и - а г а. Оставь его в покое, Ибрагим! Он сам примчится сюда, когда каша заварится. Как там Мамед, кяризник?

С л е п о й  н и щ и й. Как всегда. Уверен в успехе. Настоящий джигит! Такого вы никогда не увидите выбитым из седла и волочащимся по земле за лошадью судьбы!

Хаммал незаметно исчезает.

Издали доносится ослиный крик: «И-а!.. И-а!.. И-а!..»

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Дорогу!.. Дорогу нашему четырежды луно- и солнцеподобному! Дорогу нашему шах-ин-шаху! Дорогу владыке наших жизней и сердец! (Размахивает плетью.) Гав-гав-гав!..

Х а д ж и - а г а. Ну, начинается!..

Ослиный крик повторяется.

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (вслушивается, приложив ладонь к уху). Гав-гав-гав!.. Нет, обознался. Это — не наш! Гав-гав-гав!

Толпа хохочет.

Опять раздается ослиный рев. На этот раз — голос шаха.

Голос шаха: «И-а!.. И-а!.. И-а!..»

(Вслушивается, мажорно.) Гав-гав-гав!.. На этот раз — это наш. Дорогу владыке наших жизней и сердец! Гав-гав-гав!..

Появляются  ш а х, ш а х - з а д е, в и з и р ь, ш у т, т е л о х р а н и т е л и.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Визирь, не слишком ли много народу собралось? Не опасно ли это?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Толпа весело смеется.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Пока народ смеется, это не опасно, ваше величество! Мы следим за всеми подозрительными лицами. У-у-у-у!..

Новый взрыв смеха.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Почему они смеются, визирь? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Очередной взрыв смеха.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Выражают верноподданнические чувства при виде вас, ваше величество! Как им иначе выразить свою любовь к вам и нам, вашим слугам?! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Приятно это слышать, визирь. А верят ли они в возвращение Мамеда с того света? Действительно ли он отправился на тот свет? Как это произошло? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Отправился, отправился, ваше величество. Сомнений не может быть! Разрешите доложить? Я сам присутствовал при этом. Мамед забрался в середину костра, под самый хворост, крикнул: «Поджигайте!» Старик караван-сарайщик Хаджи-ага поджег. С четырех сторон. Через несколько минут костер запылал с такой силой, что огонь взметнулся до небес. Жаркий был костер. В десяти шагах нельзя было стоять. Гав-гав-гав!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. И ты считаешь, Реджеб, что парень не сгорел в таком пекле? У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. В том-то и дело, что не сгорел, визирь! Гав-гав-гав!.. Костер уже догорал, когда мы услышали его голос: «Все в порядке, земляки! Я добрался! Здесь я уже, на том свете! Привет всем от аллаха!» Гав-гав-гав!.. Глухой был голос… Похоже, что с того света. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Чу-де-са!.. Чу-де-са! И-а!.. И-а!.. И-а!.. Но вернется ли он оттуда? Как ты думаешь, Реджеб? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Вот этого я не знаю, ваше величество! Многие сомневаются. Никто еще оттуда не возвращался. Гав-гав-гав!..

Ш у т. А ты веришь в возвращение Мамеда, мой шах?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Не знаю, шут. С одной стороны — верю, а с другой… И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. Папуля, а где он, тот свет? Далеко отсюда?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И этого не знаю, сынок. Да и вообще этого никто не знает. Я еще не был там ни разу. Реджеб, а костер не маленький был? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Я же сказал, ваше величество: в десяти шагах нельзя было стоять. Мгновенно сгорел парень. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. А эта куча дров для чего? Почему ее не подожгли? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Это так, про запас, на всякий случай, ваше величество. Еще одна ноша сорока верблюдов. Но она не понадобилась. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Так вернется он или нет, визирь? Как думаешь? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Откровенно говоря, ваше величество, я рад, что Мамед теперь на том свете. Не доверял я ему. У-у-у-у!.. Было у меня такое чувство… Не могу объяснить… Словом, опасался я его… Лихой он, хитрый… Хорошо, что мы избавились от него.

Ш у т. Лучше бы мы от тебя избавились, шакал!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Шут, прекрати свои дурацкие шуточки! И-а!.. Я думаю, Мамед не вернется. Ясно, что сгорел. Раз до сих пор не вернулся… Реджеб, эй, пусть народ расходится! Разгоняйте толпу! Опасно! Уже никто не смеется! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Ваше величество, подождем еще немного. Все-таки интересно узнать, чем кончится. Подождем! И исцелиться очень хочется! Я как-то верю… Гав-гав-гав!..

И б р а г и м (тихо, своим). Пора бы Мамеду и появиться уже! Где же он?

С л е п о й  н и щ и й. Ибрагим, Мамед просил тебя раздобыть для него несколько золотых монет. Достанешь?

Х а д ж и - а г а. Что-что, а это для нашего фокусника не задача.

И б р а г и м. Конечно, достану.

Появляются  х а м м а л  и  д е р в и ш.

Х а м м а л. Вот, ребята, привел-таки этого упрямца! Никак не хотел сюда идти.

Д е р в и ш (виновато). Мне не следовало приходить сюда, земляки. Нам, слугам аллаха, грешно принимать участие в подобных зрелищах. Это святотатство! Ведь в книге пророка сказано…

И б р а г и м (перебивает). Это не зрелище, дервиш-ага. Это борьба! Здесь происходит схватка между добром и злом! Между шахом и народом! Не на жизнь, а на смерть!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Реджеб, вели всем расходиться по домам! Видно, с того света не возвращаются! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Подождем еще немного, ваше величество! А вдруг вернется, а? Я сам слышал его голос с того света. Глухой был голос. Очень любопытно увидеть воскресшего человека, ваше величество. Не торопитесь уходить! Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Мне надоело ждать! Эй, визирь! Разгони народ!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Эй, правоверные! С того света еще никто не возвращался и не вернется никогда! Так считает наш шах-ин-шах! Расходитесь по домам! У-у-у-у…

Толпа приходит в волнение.

Х а д ж и - а г а. Мы не уйдем! Мы верим, он вернется! Мы будем ждать! Народ верит!

И б р а г и м. Аллах всемогущ! Мы будем ждать!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Ах, ты будешь ждать, смутьян?! Ты у меня дождешься! Вот тебе! Получай! У-у-у-у!.. (Пытается ударить Ибрагима плетью.)

Ибрагим ловко увертывается и опустошает при этом карман визиря.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, начальник стражи! Задайте им перцу! Наведите здесь порядок! Очистите площадь! Мы с Шахином уходим во дворец. Пошли, сынок! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Будет сделано, ваше величество! Наведем такой порядок — надолго запомнят! Жаль, в темницах-зинданах наших битком! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Эй, народ! Слушай и повинуйся! Никто не спит! Ни днем, ни ночью! Никто не видит сны! Указ сохраняется! И-а!.. И-а!! И-а!..

Груда головешек и пепла приходит в движение. Из нее, чихая и отряхиваясь, появляется  М а м е д.

Толпа восторженными криками приветствует ходока на тот свет и обратно.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!

Ш а х - з а д е. Ур-р-р-а-а-а!.. Вот это да!

М а м е д. Здравствуйте, земляки! Вот и я! От всей вам души — потусторонний голубой салам от аллаха! Это самая любимая красочка аллаха, не считая белой и желтой!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Сгинь, нечистый дух! Сгинь! Исчезни! Пропади! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!… Вот видите, ваше величество. Я говорил, что он вернется и расколдует нас! Теперь он нас излечит-расколдует (Поет.) И я не буду лаять на весь мир! Гав-гав-гав!..

Ш а х - з а д е. Мамед, ты и вправду побывал на том свете?

М а м е д. Да, наш четырежды луненочек! Самому не верится! Все как во сне произошло!

Ш а х - з а д е. Ой, как интересно! А чем там занимается народ?

М а м е д. Каждый занят своим делом. Кто звезды чинит, кто…

Ш а х - з а д е (перебивает). Ой, как интересно! А что они едят? Халву едят, плов готовят?

М а м е д. Ох, наш четырежды луненочек, какой плов мне пришлось там отведать! Ах, какой плов! Пальчики оближешь! (Обращается к толпе.) Дорогие земляки, люди! Благодарю вас за жаркое расставание и теплую встречу! (Шаху.) Ваше величество шах-ин-шах, не бойтесь меня. Я не дух и не нечистая сила. Я — живой Мамед. Можете даже пощупать меня! Только не очень… Я жив и здоров! (Чихает.) Вот только простудился в дороге — в облаках немного продуло. А в остальном я все тот же. Не верите? Ну посудите сами, ваше величество, разве нечистая сила может чихать? Ап-чхи! Ап-чхи!

Ш а х (радостно). И-а!.. И-а!.. Ты прав, Мамед, нечистая сила не чихает! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Прежде всего, ваше величество, наш четырежды луно- и солнцеликий, разрешите мне сделать небольшой отчет о моей командировке на тот свет и обратно.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!.. Рассказывай, Мамед, рассказывай! Что там интересного? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Х а д ж и - а г а (обнимает слепого нищего, тихо). Я преклоняюсь перед твоей благородной профессией, брат кяризник!

И б р а г и м (горячо жмет руку слепого). Готов служить тебе до конца моих дней, друг!

С л е п о й  н и щ и й. Братья, мы делали общее дело — добро! Оно возвращается. Так мне сказал однажды наш Мамед. Мы совершили подкоп под шаха, под визиря, под Рябого Реджеба! Под зло!

М а м е д. Ваше величество, во-первых, вот вам письмо-записка от безбородого плута маклера. (Достает из-за пазухи и протягивает шаху сложенный вчетверо листок бумаги.)

Ш а х (передает письмо-записку визирю). И-а!.. И-а!.. Читай, визирь! Что пишет безбородый? И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь (беспомощно вертит письмо-записку в руках). У-у-у-у!.. Ваше величество, я забыл очки во дворце. Извините, пожалуйста! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Все равно читай! Я приказываю! Никогда не видел тебя в очках, визирь, равно как и читающим с тех пор, как ты стал полушакалом! Или ты не можешь? Разучился? Тогда так и скажи! Не морочь мне голову! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь (разглядывает письмо-записку). У-у-у-у!.. Почерк как будто его, безбородого маклера… Да, ваше величество, его почерк… Точно! Безбородый писал нам доносы… Я помню его руку. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. А где же мой сон, Мамед? Ты не принес его? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Нет, ваше величество. Хотел принести, но не удалось. Оказывается, проклятый безбородый опять перепродал ваш сон. Негодяй и на том свете покупает, продает и перепродает все и вся.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Как — перепродал? Не может быть! Мамед! Как же так? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. Выходит, тот свет — это вроде продолжения этого? Стоит ли тогда умирать?

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Кому же он продал его? У-у-у-у!..

М а м е д. Покойному отцу нашего шах-ин-шаха.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Моему покойному отцу?! О аллах, какая наглость! Продать моему бедному отцу, моему усопшему родителю такой гнусный сон?! Какая бесцеремонная жестокость! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Напрасно убиваетесь, ваше величество! Ваш благословенный родитель не придал особого значения этому сну. На том свете все воспринимается в розовом… виноват, в голубом свете. Вы даже представить себе не можете, ваше величество, какая чудная жизнь на том свете! (С пафосом.) Тот свет! Что за жизнь! Какая благодать! Какие волшебные краски! Столько голубизны и белизны. А какая там желтизна! (Делает характерный жест тремя пальцами.) В смысле золота…

Ш а х (утирает рукой слезы). И-а!.. И-а!.. Значит, ты видел моего папу, Мамед? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Не только видел, ваше величество, но и поздоровался с ним за руку. Передал от вас привет. Мы посидели с ним, потолковали о земных делах, попили зеленого… виноват, голубого чайку.

Х а д ж и - а г а (тихо). Ай да молодчина, Мамед-джан! Великий дипломат и политик!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Вах, вах, мой почтенный родитель!.. Мой дорогой папочка!.. Да упокоит аллах твою душу! Ты и знать не знаешь, какая беда обрушилась на твоего сыночка! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Ну, что вы, ваше величество! Оказывается, ему все известно! Все-все! Он в курсе всех ваших дел. До малейших подробностей!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. А про меня ему тоже известно, Мамед? Гав-гав-гав!..

М а м е д. А как же, Реджеб?! Кто не знает, что ты собой представляешь?! (Шутливо подражает его лаю.) Гав-гав-гав!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Но откуда он знает? У-у-у-у!!!

М а м е д. Очевидно, безбородый плут растрепался, когда продавал ему сон его величества.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Но ведь мы казнили его еще до того, как нас заколдовала белая голубка? Как же так, Мамед? Тут что-то не сходится!

М а м е д (чешет затылок). Значит, его величество покойный шах, отец нашего здравствующего, услышал ваши голоса с земли. Там, между прочим, сверху все очень хорошо слышно. Учтите это!

Ш а х - з а д е. Папуля, я тоже хотел бы увидеть дедушку! Очень! Очень! А ты?

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Я сам хотел бы, сынок. Но разве это возможно? Это же все-таки тот свет, не этот! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Кстати, ваше величество, ваш покойный папаша велел передать вам, что все ваши недуги и напасти можно излечить только там, у них, в голубизне-белизне-желтизне. Нам это, говорит, — раз плюнуть! Пусть, говорит, мой сынок не поленится и заглянет к нам на небеса на часок-другой.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Я ведь говорил! Гав-гав-гав!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. А ты не врешь, Мамед? У-у-у-у!..

М а м е д. А зачем мне врать?

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Как ты нам докажешь, Мамед, что видел на том свете покойного отца нашего четырежды луно- и солнцеликого? У-у-у-у!..

М а м е д. У меня есть неопровержимые доказательства, ваше превосходительство визирь.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Где они, Мамед? И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д (достает из-за пазухи и протягивает шаху свиток с сургучной печатью). Вот вам письмо-послание от вашего покойного высочайшего папы, ваше величество.

Ш а х (некоторое время разглядывает свиток, затем передает его визирю). И-а!!. И-а!.. Визирь, это печать моего отца! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Печать легко подделать, ваше величество! У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Посмотри почерк. Его?.. Папин?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь (разворачивает свиток, долго смотрит). У-у-у-у!.. (Бормочет.) Сплошные каракули… Почерк как будто вашего покойного родителя, ваше величество. У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Тогда читай, визирь! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь (хлопает себя по карманам). У-у-у-у!.. Очки, ваше величество! Я ведь без очков… У-у-у-у!.. (Смотрит по сторонам, замечает дервиша.) Эй, дервиш, читать умеешь? У-у-у-у!..

Д е р в и ш. С помощью аллаха, ваше превосходительство визирь!

В и з и р ь (протягивает дервишу свиток). У-у-у-у!.. Читай! У-у-у-у!..

Д е р в и ш (разворачивает свиток, читает). «Сыночек мой!..»

Ш а х. И-ах-вах-вах!.. И-ах-вах-вах!.. Отец, родной!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Успокойтесь, ваше величество! Ради аллаха, успокойтесь!.. У-у-у-у!..

Д е р в и ш (продолжает читать). «…Радость моя! Свет моих очей! Мой лев и барс! Услышав, какая беда обрушилась на твою шахскую голову, как ты некстати захворал из-за волшебства белой голубки, я очень огорчился. Потому-то я и купил у безбородого плута-маклера твой сон, приснившийся старому караван-сарайщику Хаджи-ага. Спешу сообщить тебе, сынок, что белого дракона мы здесь изрубили на мелкие кусочки и сделали из его мяса шашлык-бастурму. А непочтительную райскую птицу Бильбильгойэ заперли в семи золотых клетках — одна в одной. Как только ты, сынок, собственноручно свернешь ей шею, и ты, и твои придворные мгновенно избавитесь от чар белой голубки, обретете человеческий облик и членораздельную речь. Есть, сынок, конечно и другие верные способы расколдовать вас, например, с помощью прыгания через адский огонь, но этот — самый простой и приятный. У Бильбильгойэ такая нежная шейка!.. Мы здесь уже все продумали…»

Ш а х. И-ах-вах-вах-вах!.. Папочка, как сладостны твои слова! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Д е р в и ш (продолжает читать). «…Живу я здесь, сынок, как ты сам понимаешь, в раю. Являюсь шахом одного из крупнейших райских государств. Одно плохо — государство мое слишком обширное, а я старею, есть много дел, которые мне трудно решать одному. Твои ценнейшие советы очень помогли бы мне, сынок. Было бы весьма кстати, если бы ты, родной, воспользовался подвернувшимся случаем и заглянул к нам сюда, в голубизну-белизну-желтизну, на денек-другой. Очень хочу тебя видеть, радость моя! Придворных тоже захвати. Не всех. А самых верных и близких, в порядке вознаграждения за безупречную службу. И излечим вас, и посоветуемся по государственным делам, и ордена вам дадим — голубо-бело-желтые, каких у вас, на земле, вообще нет. И внучка своего очень хочу лицезреть. Ах, мой единственный внучонок Шахин! Словом, возьми и его…»

Ш а х - з а д е. Ур-р-р-а-а-а!.. Папа, дедушка и меня приглашает в гости! Пошли! Скорее!

Д е р в и ш (продолжает читать). «…Парень Мамед, который доставит тебе это мое письмо-послание, очень мне понравился. Обласкай его и вообще доверяй ему во всем…»

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Визирь, как только вернемся, издашь от моего имени указ! Все заключенные выпускаются из темниц-зинданов! Народу разрешается спать и видеть сны! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д (негромко, с усмешкой). Надеюсь, как-нибудь обойдемся и без твоего указа! Без указа и без тебя самого, придурок!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Тогда поскорее в дорогу! Визирь, начальник стражи! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е (как бы припоминая, что он недавно был полуосленком). И я! И я! И я!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав! В дорогу! В дорогу! Гав-гав-гав!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Вы это серьезно, ваше величество? У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Разве ты не слышал, что написал мой отец? И-а!.. И-а!.. И-а!..

И б р а г и м (негромко, своим). Молодец, Мамед-джан!

Х а д ж и - а г а. Мы должны целовать руки дервиша, так здорово он написал, так ловко подделал почерк безбородого и покойного шаха!

Д е р в и ш. О аллах, прости мне мой грех! Я хотел послужить добру!

С л е п о й  н и щ и й. Ну, дервиш-ага, теперь ты понял, что народ — это тоже аллах, способный сворачивать горы и творить чудеса?

Д е р в и ш. Понял, земляк, понял. Понял и поверил в силы народа.

С л е п о й  н и щ и й. Однако, ребята, посмотрим, чем все кончится. Впрочем… вы-то смотрите, а мне смотреть нечем. Я ведь, увы, слепой!

М а м е д (улучив момент, тихо). Ибрагим-джан, ты раздобыл то, что я просил?

И б р а г и м (так же тихо). Конечно. Вот, на! (Сует в карман Мамеда горсть золотых монет из украденного кошелька визиря.)

М а м е д. Ваше величество, ваш покойный отец, оказывается, очень любил и до сих пор любит вашего визиря. Он попросил меня передать ему вот эту горсть золота. Вы не возражаете? (Отдает визирю монеты.)

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Да будет земля пухом для отца нашего четырежды луно- и солнцеликого! У-у-у-у!..

М а м е д. На том свете так много золота! Там это — как у нас песок, ваше величество!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Тогда чего же мы ждем? Визирь, захватите побольше мешков! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Мешков на том свете сколько угодно, ваше величество! Из чистейших золотых и платиновых ниток! Представляете? Такие огромные-преогромные мешки!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Тогда отправляй нас, Мамед! Отправляй поскорее! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Отправляй, Мамед-джан! Гав-гав-гав!..

В и з и р ь (еще немного колеблется). У-у-у-у!.. Ну, что ж, пошли… У-у-у-у!..

Ш а х - з а д е. И я! И я! И я!

С л е п о й  н и щ и й (тихо, рядом стоящим). Видимо, сейчас капкан сработает, ребята!

М а м е д. Мне, ваше величество и ваши превосходительства, известен лишь тот путь, которым я сам сегодня воспользовался. Если устроит он вас — могу поспособствовать и поделиться опытом.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Устроит, устроит! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д. Тогда, ваше величество, вот вам флакон с голубкиным эликсиром! (Отдает шаху флакон.) Забирайтесь в середину вот этой кучи дров и веток саксаула и натрите себе эликсиром лицо и руки. Как только натретесь, мы подожжем кучу.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Мой шах, может быть, не стоит? У меня нехорошее предчувствие… У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Стоит, визирь, стоит! Эй, все за мной! Живо!.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Может, я останусь, ваше величество?! Надо же кому-то присматривать за государством до вашего возвращения? Мало ли что может случиться… У-у-у-у!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Ты можешь мне вдруг понадобиться там, на том свете, визирь. Раз я шах, при мне должен быть и визирь. Согласен? И-а!.. И-а!.. И-а!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. И я могу понадобиться. Гав-гав-гав!..

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Само собой. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш а х - з а д е. И я! И я! И я!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. До моего возвращения за государством будет присматривать… вот он, Мамед! Такова моя воля, таков мой высочайший указ! И-а!.. И-а!.. И-а!..

М а м е д (в сторону). Как-нибудь обойдемся и без твоего указа, олух!

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Мамед-джан, скажи, огонь сильно жжет? У-у-у-у!..

М а м е д. Не успеете почувствовать, ваше превосходительство визирь! Все произойдет мгновенно. Голубкин эликсир очень волшебный!

Ш а х. И-а!.. И-а!.. За мной! За мной! И-а!.. И-а.. И-а!..

Ш а х - з а д е (бежит следом за отцом, слегка взбрыкивая ногами). И я! И я! И я!

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и (решительно шагает). Гав-гав-гав!..

В и з и р ь (нехотя плетется сзади всех, жалобно). У-у-у-у!..

Ш а х (оборачивается, шуту). И-а!.. И-а!.. Эй, шут, а ты чего же? Пошли и ты с нами! Будешь развлекать меня в дороге! И-а!.. И-а!.. И-а!..

Ш у т. По-моему, ваше величество, вам и без меня будет не скучно.

Ш а х. И-а!.. И-а!.. Пошли, пошли, шут гороховый! Не отлынивай! И-а!.. И-а!.. И-а!..

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Пошли, дурак! У-у-у-у!..

Ш у т (с усмешкой, многозначительно). Не такой уж я, ваше превосходительство визирь, дурак, мне кажется.

В и з и р ь. У-у-у-у!.. Все равно пошли, шут! У-у-у-у!..

Н а ч а л ь н и к  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Пошли, пошли, шут… На обратном пути понесешь мешки с золотом! Гав-гав-гав!..

М а м е д. Ваше величество, стоит ли вам брать с собой шута? Оставьте его здесь. У вашего покойного родителя, я видел, есть превосходнейший шут. Из всех шутов шут! Один у него недостаток — такой же козел-бабник, как и ваш. Не берите, а то они там еще передерутся из-за какой-нибудь райской красавицы гурии. Там их много! И такие!.. (С причмокиванием целует три пальца.)

Ш а х. И-а!.. И-а!.. (Мамеду, тихо.) Значит, есть там гурии, говоришь? Ничего, да? (Всем, громко.) Хорошо, шута я не беру, пусть остается.

Шах, визирь, начальник стражи и шах-заде забираются в середину кучи дров и веток саксаула, натирают себе лицо и руки «эликсиром». Люди из толпы заваливают их сверху ветками саксаула.

М а м е д. Ну, как, вы готовы, ваше величество? Натерлись? Можно начинать?

Г о л о с  ш а х а. И-а!.. И-а!.. Можно! Давай! Так есть там, говоришь, гурии?.. Есть, Мамед?.. И-а!.. И-а!.. И-а!..

Г о л о с  ш а х - з а д е. И я!.. И я!.. И я!.. И мне!.. И мне!.. И мне!.. Значит, есть там хорошенькие девочки, Мамед?

Г о л о с  н а ч а л ь н и к а  с т р а ж и. Гав-гав-гав!.. Давай, Мамед, давай! Отправляй нас!.. Гав-гав-гав!..

Г о л о с  в и з и р я. У-у-у-у!.. Не хочу-у-у-у!.. На тот свет не хочу-у-у-у! У-у-у-у!..

М а м е д. Эй, Ибрагим, ребята! Давайте! Поджигайте! По-е-ха-ли! По-е-ха-ли! Попутного ветра и огонька, скоты!

Ш у т. Привет райским красоткам!

Ибрагим и несколько парней из толпы поджигают со всех сторон кучу саксаула.

Гаснет свет.

Костер вспыхивает, словно огромная пороховая куча.

Через мгновение свет загорается. На земле видна маленькая горсть золы и пепла.

И б р а г и м. Чистая работа!

Площадь оглашается восторженными крикамитолпы.

Ш у т. Таков закон жизни: рано или поздно зло превращается в прах. Жаль лишь, что очень часто это удается увидеть только потомкам!

М а м е д (хаммалу). Давайте несите!

Хаммал и еще несколько человек уходят. Толпа расступается. Все ждут. Наступает тишина.

Х а м м а л  и его  п о м о щ н и к и  вносят голубой валун, очертаниями похожий на тело человека. Осторожно кладут его в центре площади. Мамед накрывает валун покрывалом, достает из кармана флакон, бросает туда щепотку пепла из остатков костра, в котором сгорели шах и его придворные, взбалтывает флакон, окропляет этой смесью покрывало на валуне. Флакон ставит на землю. Осторожно поднимает покрывало.

Под покрывалом по-восточному, поджав под себя ноги, сидит  Т а б и б  К е м а л. Он улыбается.

Толпа приветствует своего лекаря и немного волшебника радостными возгласами. Затем опять воцаряется тишина.

Т а б и б  К е м а л. Спасибо тебе, народ! (Мамеду.) Спасибо тебе, Мамед, сын народа!

С л е п о й  н и щ и й. Счастливые!.. Всё видите!.. Счастливые!.. А я…

Т а б и б  К е м а л (слепому). Ты тоже увидишь, кяризник! Подойди!

Слепой кяризник подходит к Табибу Кемалу. Лекарь и немного волшебник смачивает кончики пальцев снадобьем из стоящего рядом флакона, прикасается ими к глазам слепого. Кяризник прозревает.

К я р и з н и к (вне себя от счастья). Вижу-у!.. Люди, я ви-и-жу-у!.. Кончилась темная ночь!

М а м е д. Для всех она кончилась, люди!

Толпа рукоплещет. И снова наступает тишина.

Т а б и б  К е м а л (простирает в стороны руки). Опять мы все вместе!

М а м е д. Не все! Не все! Я пока еще без Гюльбахар! Табиб Кемал, расколдуй ее! Ну, пожалуйста! Умоляю! Скорей!.. Без нее я — не я! Без нее — меня нет! Нет света! Нет воздуха! Жизни нет! Нет ничего! Ни-че-го-о-о!.. Без Гюльбахар нет ни-че-го-о-о! Расколдуй ее, Табиб Кемал!

Т а б и б  К е м а л. Сам расколдуй, Мамед!

М а м е д. Но разве я волшебник, Табиб Кемал? Ведь это ты у нас немного…

Т а б и б  К е м а л. Расколдуй!

М а м е д. Не волшебник, говорю!

Т а б и б  К е м а л. Но ведь любишь, Мамед?!

М а м е д. Еще как!

Т а б и б  К е м а л. Нет в жизни большего чуда и волшебства, чем любовь, Мамед! Не-ету, люди! Так расколдуй же, Мамед!

Г о л о с  т о л п ы. Расколдуй, Мамед!

М а м е д (кричит). Гюль-ба-хар! Эй, Гюль-ба-хар! Люблю тебя!.. Люблю!..

Наступает мертвая тишина. Все ждут. Замерли.

Слышится стук каблучков.

Как ни в чем не бывало появляется  Г ю л ь б а х а р. На ней обычное, будничное платье. Гюльбахар как Гюльбахар. Она улыбается — весело, озорно и немного смущенно. Подходит к Мамеду.

Г ю л ь б а х а р. Мамед, послушай, ну зачем так громко?! Все-таки я — восточная девушка. Мне неудобно, мне стыдно… (Тихо, почти шепотом.) Но я тоже люблю тебя, Мамедушка, джигит ты мой милый!.. И все-таки мне стыдно…

Мамед и Гюльбахар целуются долгим, затяжным поцелуем.

Т а б и б  К е м а л (хлопает себя по бедру). Нет, вы полюбуйтесь на них! Это на востоке-то! В средние века! Эй, Гюльбахар! Гюльбахар!

Поцелуй молодых людей продолжается.

(С шутливой укоризной.) Да, стыдливая… Такая стыдливая, что, как говорят у нас в Туркмении, лицо подолом закрывает!.. Эй, поженитесь сначала! А потом уж… (В зрительный зал, с улыбкой и сожалением.) Все, конец сказке!

М а м е д (на мгновение оторвавшись от губ Гюльбахар, хвастливо). У кого как! (Снова припадает к губам Гюльбахар.)

Т а б и б  К е м а л (в зрительный зал, тепло). Надо прощаться! (Показывает на Мамеда и Гюльбахар, безнадежно машет рукой.) Это у них надолго! Не дождемся…

М а м е д (опять на мгновение прерывает поцелуй). Нет, почему же?.. (Опять целует Гюльбахар.)

И как бы в подтверждение этих слов, то из-за спины Мамеда, то из-за спины Гюльбахар в разные стороны начинают выбегать  м а л ы ш и — мал мала меньше: один, второй, третий… пятый… седьмой… и так далее.

Т а б и б  К е м а л. Ну вот, дождались! (Бегущим малышам.) Эй, куда вы? Далеко ли?

О д и н  и з  м а л ы ш е й. Далеко, дедушка! Да-ле-ко-о-о-о!

Малыши бегут и бегут.

Медленно идет занавес.

Голоса Мамеда и Гюльбахар через усилитель: «Да-ле-ко-о-о-о!.. О-о-очень да-леко-о-о-о!..»

Конец

ТРИ ЧИНАРЫ Романтическая драма в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К о н у р д ж а - б а й.

О г у л ь н и я з — его жена.

М о в л я м — их сын.

М е р е д — их сын.

Г ю л я л е к — их дочь.

К о в ш у т — чабан.

Д ж е р е н — его сестра.

А х м е д — слуга в доме Конурджа-бая.

П е р в ы й  ч а б а н.

В т о р о й  ч а б а н.

Т р е т и й  ч а б а н.

Ч а б а н ы, п о д п а с к и.

События происходят в Каракумах в годы Октябрьской революции.

ПРОЛОГ

Затемненная сцена. Контуры трех чинар. Колодец.

На авансцену выходит К о в ш у т. Свет падает только на него.

К о в ш у т. Здравствуйте, мои дорогие!

Голос Гюлялек: «Здравствуй, Ковшут!»

Голос Мереда: «Здравствуй, Ковшут!»

Голос Джерен: «Здравствуй, Ковшут!»

Голос Ахмеда: «Здравствуй, братишка Ковшут!»

Опять я пришел к вам. Плохо мне без вас. Вы ушли, оставили меня одного. Меред, а ведь вместо тебя должен был уйти я!

Голос Мереда: «Да, кто-то уходит, кто-то остается. Борьба не бывает без жертв, Ковшут!»

Голос Джерен: «Такова судьба, брат мой!»

Голос Гюлялек: «Не терзай себя, Ковшут! Ты поступил как настоящий мужчина!»

Голос Ахмеда: «Не грусти, Ковшут!»

Вы всегда со мной — в моем сердце, дорогие мои! Всегда, пока я жив! Всегда! (Пауза.) Но как жаль, что вас не было рядом со мной, когда мы начали новую жизнь, когда мы поплыли к новому берегу!

Гаснет свет. Ночь в Каракумах. Гремят гром. Сверкает молния. Начинается ливень. Слышны голоса: «Эй, все, кто в колодце, — вылезайте наверх! Овцы могут погибнуть!.. Овцы!.. Спасите отару!.. Помогите!.. Помогите!..»

Голос Ковшута: «Эй, отец, отец, где ты?! Отец!.. На помощь, люди!.. О аллах, да что же это такое?!»

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Наутро после грозы. Небо очистилось. На нем радуга.

Справа на сцене небольшой бассейн, сделанный из прутьев, обмазанных глиной.

Слышится блеяние овец, ягнят, голоса чабанов.

К о в ш у т, невеселый, стоит у колодца, положив руку на деревянный вал. В другой руке у него букетик красных маков.

К колодцу подходит  Г ю л я л е к  с ведрами в руках.

Г ю л я л е к. Дай-ка мне веревку, парень. Помоги.

К о в ш у т (прячет цветы за спину). О-о, Гюлялек!.. Веревку?.. Сейчас, сейчас…

Г ю л я л е к. Что с тобой, Ковшут? Почему такой грустный? Слава аллаху, буря промчалась.

К о в ш у т (вздыхает). Да, промчалась…

Г ю л я л е к. Но что случилось, Ковшут? Я вижу по твоему лицу, у тебя какая-то неприятность. Да?

К о в ш у т. Да, случилась. И еще случится. Конечно, если тебе суждено всю жизнь батрачить…

Г ю л я л е к. Но ведь ты мужчина, Ковшут. А настоящий мужчина должен суметь однажды повернуть вспять коня своей судьбы, если конь идет не той дорогой, что надо. И еще учти, Ковшут: девушки любят смелых, удачливых. Девушки любят победителей! (Понизив голос, с улыбкой, многозначительно.) Ковшут, я хочу увидеть тебя победителем. Слышишь меня, Ковшут?

К о в ш у т. Ты сыплешь соль на мою рану, Гюлялек. Безжалостно! Она горит!

Г ю л я л е к. Раны надо врачевать, джигит! Достань лекарство и излечись.

К о в ш у т (раздраженно). «Лекарство, лекарство»!.. Можно подумать, лекарство для этих ран по карману таким беднякам, как я.

Г ю л я л е к. Но и надежду терять не стоит, а, джигит? Отчаяние — наш, женский, девичий, удел. Достаточно наших слез…

К о в ш у т. Посмотри на эти цветы. (Показывает букет.) Только что, когда я рвал их, они были совсем свежие, живые, а сейчас уже начали увядать. Так и надежда. Она не живет в сердце сама по себе…

Г ю л я л е к. То же самое говорю и я.

К о в ш у т. А я говорю тебе: моя надежда — ты! И лекарство от моей тоски — ты! Ты! Ты! Ты! Слышишь, Гюлялек?

Г ю л я л е к. Как тебя не услышать? Оглушил своим криком. Тише! Родители услышат!

К о в ш у т. Не хочу — тише! Ты — моя надежда! Моя судьба! Моя Гюлялек! Гю-ля-лек!

Г ю л я л е к. Не ори так, парень! Лучше помоги воды набрать. Мать ждет воду.

Слышится крик Огульнияз: «Эй, Гюлялек, девчонка, куда ты пропала? Гюлялек!»

Ковшут достает воду из колодца, наполняет ведра.

Я пошла.

К о в ш у т. Подожди. Скажи мне еще что-нибудь.

Г ю л я л е к. Я уже сказала. Или ты не понял?

К о в ш у т. Мне мало этого. Скажи еще!

Г ю л я л е к. Говорят: веревка хороша длинная, а речь — короткая.

К о в ш у т. И еще говорят: нежное слово слаще меда.

Г ю л я л е к. Сначала заимей улей — потом будешь есть мед. Джигит прежде всего в деле джигит. (Уходит.)

Появляются  К о н у р д ж а - б а й  и  А х м е д.

А х м е д. Бай-ага, говорят, с отарой беда случилась?

К о н у р д ж а - б а й. А ты и рад повторять недобрую весть, проклятый раб! Вы не успокоитесь, пока не разорите меня и не сведете в могилу.

Появляется  О г у л ь н и я з.

О г у л ь н и я з. Ахмед! Куда ты пропал, ленивый осел? Где дрова для тандыра?

А х м е д. Я был с хозяином. Готовил ему кальян.

Огульнияз уходит, появляется  М о в л я м.

К о н у р д ж а - б а й. Что с отарой, Ковшут?

К о в ш у т. Слава аллаху, бай-ага, большую часть отары удалось спасти.

М о в л я м. Аллах аллахом, а сам-то ты где был в ливень, батрак? Небось дрыхнул в пустом колодце?

К о н у р д ж а - б а й. Что это за чабан, который не может справиться с одной отарой?

К о в ш у т. Мы с отцом обшарили всю окрестность, бай-ага, бархан за барханом. Я считаю, что нам еще повезло…

К о н у р д ж а - б а й. Хорошенькое везение! Пропало больше ста овец!

К о в ш у т. Буря виновата, бай-ага. Мы-то с отцом ни при чем.

М о в л я м. Кто знает…

К о в ш у т. Как вы можете не верить мне, Мовлям-бай? Не первый день знаете меня и отца.

А х м е д. Ты — честный человек, Ковшут. Все в Каракумах знают это. Ведь ты — сын Сейитли-ага!

К о н у р д ж а - б а й. Ах, какая беда! Не пять, не десять — больше ста овец!.. Никогда еще меня так не грабили!

К о в ш у т. Никто вас не грабил, бай-ага. Ну, испугались овцы, отбились от стада… Возможно, приблудились к отарам других баев. Найдутся, я думаю… Кто в наших краях посмеет позариться на добро Конурджа-бая? Овцы-то клейменые.

А х м е д. Верно он говорит, бай-ага. Помните, у нас собака пропала — Акбай? Ведь нашли же в конце концов…

К о н у р д ж а - б а й. Ду-рак! Не суй свой нос куда не следует, раб!

К о в ш у т. Бай-ага, дайте мне четыре-пять дней сроку. Надо расспросить чабанов у дальних колодцев. Не может столько овец пропасть бесследно.

М о в л я м. Раз ты не нашел их до сих пор, уже не найдешь. Другие-то чабаны нашли своих.

К о в ш у т. Мы с отцом находились в низине и были застигнуты бурей врасплох. Не успели добраться до загонов.

М о в л я м. Сами-то добрались.

К о в ш у т. Что вы хотите сказать этим, Мовлям-бай? Ведь лежачего не бьют. Или вы не знаете, в каком состоянии мой отец? Бедняга надорвал сердце, бегая по барханам, собирая стадо.

К о н у р д ж а - б а й. С отцом твоим ничего не случится. Отлежится. Главное — овцы, которых вы потеряли.

К о в ш у т. Из-за них-то отец и слег. Неужели скотина для вас дороже, чем человек, бай-ага?

А х м е д. Да, Сейитли-ага очень плох. Я был у него. Худо ему, бедняге.

М о в л я м. Я давно раскусил этих притвор, этих хитрецов!

К о в ш у т. Говорите яснее, Мовлям-бай.

М о в л я м. Сами бьете, сами же и кричите: «Караул!»

К о н у р д ж а - б а й. Довольно болтать! Итак, Ковшут, сколько тебе надо дней, чтоб найти отбившихся овец?

К о в ш у т. Я уже сказал, бай-ага. Сейчас только проведаю отца и отправлюсь на поиски. А если несколько овец не найду, можете высчитать из нашего заработка.

К о н у р д ж а - б а й. Что?! Что ты сказал! Ты еще смеешь мне говорить о каких-то заработках?

К о в ш у т. Бай-ага, и я, и Джерен, и наш отец много лет служим у вас. Отец поседел, приумножая ваши отары. Но до сего дня вы ни разу не заплатили нам за наш труд.

М о в л я м. Да как ты смеешь, чабан, спорить с нами, говорить о какой-то плате? Кто подучил тебя?

К о в ш у т. Я не спорю, но…

К о н у р д ж а - б а й. Молчи! Даю тебе три дня сроку. Если за это время не найдешь пропавших овец, не обижайся!

К о в ш у т. Если найду — найду, а не найду, так что же делать?.. Вот он — я, можете зажарить меня в тандыре живьем и съесть. Возмещать вам убытки мне нечем.

М о в л я м. Мы найдем, чем тебе возместить.

К о в ш у т. Учтите, Мовлям-бай, я не позволю никому задевать мою честь! Ни-ко-му!

К о н у р д ж а - б а й. Можно подумать, у тебя есть честь, чабан!

К о в ш у т. Бай-ага, и вам я не советую оскорблять меня.

А х м е д. Да, да, лучше договориться по-хорошему.

М о в л я м. Чего тут договариваться? Цена пропавших овец — твоя сестра. Ты слышишь, Ковшут?

К о в ш у т. Замолчите, Мовлям-бай!

М о в л я м. А если не замолчу — что будет?

К о в ш у т. Пожалеете!

А х м е д. Ковшут, брат мой, успокойся! Не горячись! Ступай, займись своим делом.

К о н у р д ж а - б а й. Мовлям, не надо сейчас об этом!

М о в л я м. А что я сказал?.. (Ковшуту.) Чего ты петушишься? Лучше бы одевал свою сестру понаряднее.

К о в ш у т. Подлец! (Выхватывает нож, кидается к Мовляму.)

Ахмед удерживает Ковшута. Мовлям сует руку за пазуху. Конурджа-бай стискивает руку сына.

К о н у р д ж а - б а й. Ковшут, учти, мы свое слово сказали! Потом пеняй на себя! (Мовляму.) Пошли!

Конурджа-бай и Мовлям уходят.

А х м е д. Ковшут, не горячись, брат. Все равно тебе не осилить их. Лучше отправляйся на поиски овец. (Уходит.)

К о в ш у т. Проклятая жизнь! Как мерзко устроен этот мир! Подонок зарится на твою сестру, а ты ничего не можешь сделать! (Уходит.)

Появляется  Д ж е р е н.

Д ж е р е н. Где же Ковшут? Отец сказал, он может быть у колодца, но его здесь нет.

Появляется  М о в л я м.

М о в л я м. О, Джерен!.. Какая ты уже большая! Стройная, статная! И симпатичная, тьфу, тьфу, не сглазить бы! А давно ли бегала девчонкой? Тебе замуж пора, красавица!

Д ж е р е н. Ой, что вы, Мовлям-ага!

М о в л я м. Не надо смущаться, милая! Рано или поздно девушка должна выйти замуж за кого-нибудь. И чем раньше — тем лучше.

Появляется  О г у л ь н и я з.

О г у л ь н и я з (ворчит). Ленивый осел! Ни брань, ни уговоры не действуют на него! Весь день дурака валяет. На голову норовит сесть. Ну, обнаглели!.. Совсем обнаглели эти слуги и батраки! Что за времена настали?! (Замечает Джерен и Мовляма.) Тьфу, нечистая сила! Что люди скажут?.. (Ловит на себе злой взгляд Мовляма.) Нет, нет, я ничего не видела. Ухожу… Эй, проклятый раб! Куда ты провалился?

Джерен хочет уйти. Мовлям преграждает ей дорогу, пытается задержать. Джерен убегает.

М о в л я м (вслед ей). Далеко не улетишь, пташка!.. Считай, ты у меня в руках. Мать, иди-ка сюда!

О г у л ь н и я з. Нет, нет, я ничего не видела! Ой, а где же Джерен?

М о в л я м. Джерен ушла. Она уже вполне созрела для замужества. Цветок, сорванный на рассвете, имеет особый аромат.

О г у л ь н и я з. Что ты хочешь сказать этим, сынок?

М о в л я м. Хочу сказать, что девушку надо поскорее прибрать к рукам.

О г у л ь н и я з. Это уж как получится, сынок.

М о в л я м. А ты постарайся, чтобы получилось, мать! Я прошу тебя. Слышишь?

О г у л ь н и я з. Слышу, Мовлям-джан, слышу. (Уходит, продолжая ворчать.)

М о в л я м (зло смеется). Погоди, я с тобой рассчитаюсь, Ковшут-хан! Ты у меня получишь под дых, спесивый чабан! Я не буду сыном Конурджа-бая, если не заполучу твою сестру!

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Декорации те же. Тот же день, под вечер.

Голос Ахмеда: «Эй, бай-ага, с вас магарыч! Меред приехал! С вас магарыч!»

Появляются  А х м е д  и  М е р е д. У Мереда на плече хурджун.

А х м е д. Эй, бай-ага, поздравляю! Меред приехал! Встречайте сына! Меред вернулся!

М е р е д. Ну, как вы здесь поживали, Ахмед-джан? Все ли живы-здоровы?

А х м е д. Все живы-здоровы. Бай-ага поправился на полпуда. Твой брат Мовлям-бай недавно приехал.

М е р е д. Мовлям? Погостить?

А х м е д. Не погостить — насовсем приехал. Видимо, в городе ему не очень повезло.

М е р е д. Возможно.

А х м е д. Ты вернулся — для меня сегодня праздник, Меред-ага! Извини, я пойду побыстрее, обрадую хозяина. (Убегает.)

М е р е д (раздумчиво). Итак, Мовлям вернулся…

Входит  К о в ш у т. У него озабоченный вид. Не замечает Мереда.

Ковшут!

К о в ш у т. Меред?!

М е р е д. Да, я. Здравствуй, друг!

К о в ш у т. Здравствуй. И ты вернулся?

М е р е д. Как видишь. У тебя случилось что-нибудь? Почему такой невеселый?

К о в ш у т. Ну вот, еще один хозяин появился — интересны ему мои беды!

М е р е д. Что с тобой, Ковшут? По-моему, я не сказал ничего обидного.

К о в ш у т. Оставь притворную вежливость и приступай к допросу. Я нашел не всех ваших пропавших овец. Пятьдесят голов как сквозь землю провалились. Что будете делать со мной?

М е р е д. О чем ты толкуешь, Ковшут? Не понимаю.

К о в ш у т. Все ты прекрасно понимаешь. Не притворяйся.

М е р е д. Говорю — не понимаю. Я ведь только что приехал. Объясни, что произошло? Овцы пропали?

К о в ш у т. Твой отец все объяснит тебе.

М е р е д. Ковшут, мы ведь выросли вместе. С детства ты был моим лучшим другом. И сейчас я для тебя не байский сынок, а друг, товарищ, брат. Скажи, я могу чем-нибудь помочь тебе?

К о в ш у т. Вряд ли. Речь идет об овцах, о добре твоего отца. Ведь это и твое добро. Поэтому ты будешь помогать не мне, а своему отцу и брату, — брать меня за горло. Своя-то рубашка ближе к телу…

Голос Огульнияз: «Сыночек вернулся! Свет моих очей вернулся!»

Вбегает  О г у л ь н и я з.

М е р е д. Мама!

О г у л ь н и я з. Меред-джан! Сыночек! Родной мой! Вернулся живой и здоровый! (Обнимает сына.)

М е р е д. Как вы тут жили, мама? Где отец? Где Гюлялек, Мовлям?

О г у л ь н и я з. Сейчас, сейчас придут… Вах, как я скучала по тебе, родной! Дай полюбуюсь на тебя, душа моя!

Появляются  К о н у р д ж а - б а й  и  А х м е д.

К о н у р д ж а - б а й. Меред, сынок! Живой, здоровый! (Обнимает сына.) Слава аллаху!

К о в ш у т. Бай-ага, часть ваших овец…

К о н у р д ж а - б а й. Да погоди ты с овцами! (Мереду.) Настоящим джигитом стал, сынок! Не сглазить бы!

О г у л ь н и я з. Да поможет нам господь! Наконец-то мы все вместе!

К о н у р д ж а - б а й. Ну, как успехи, сынок? Закончил учебу?

М е р е д. Можно сказать, закончил, отец… Вернее, отучился. В мире такие события происходят! По России идет революция. Слышал, наверное? Сейчас пока не до учебы.

К о н у р д ж а - б а й. Так, так. Значит, слухи, которые доходят до нас, не лишены основания? Слухи про новую власть в Ашхабаде…

М е р е д. Это не слухи, папа. Это — правда.

А х м е д. Меред-джан, мы тоже не живем без событий. У нас несколько дней подряд бушевала буря. Нанесла урон многим отарам.

К о н у р д ж а - б а й (Ковшуту). Ну, рассказывай, что там у тебя? Нашел овец?

К о в ш у т. Многих нашел, бай-ага, но пятьдесят две овцы как сквозь землю провалились.

К о н у р д ж а - б а й. Что же теперь будем делать?

К о в ш у т. Не знаю, бай-ага.

К о н у р д ж а - б а й. Придется нам подсказать тебе.

К о в ш у т. Будьте великодушны, бай-ага! Бог даст, мой отец поправится, мы будем, как прежде, работать на вас и возместим убыток.

К о н у р д ж а - б а й. Работа работой, но ведь у нас и уговор есть. Забыл?

К о в ш у т. Бай-ага, разве мы с отцом виноваты? Ведь стихийное бедствие!

К о н у р д ж а - б а й. Ладно, хватит! Иди займись своим делом. Я свое слово сказал.

К о в ш у т. Бай-ага…

К о н у р д ж а - б а й. Разговор окончен. Уходи!

Ковшут уходит.

М е р е д. Отец, в самом деле, ведь стихийное бедствие — это как судьба. Ковшут не виноват. И ты не бедный человек. Войди в его положение.

О г у л ь н и я з. Да, видимо, так было суждено. Все в нашей жизни от аллаха!

А х м е д. Ты права, хозяйка. Все — от судьбы. Ведь и человек умирает, когда приходит его смертный час.

К о н у р д ж а - б а й. Ну вот, сын у меня, называется! Рачительный наследник! Будущий хозяин! Видимо, Мовлям был прав, когда рассказывал о тебе, о твоем легкомыслии. Мать, забирай своего сына, идите домой! Там я с ним потолкую.

О г у л ь н и я з. Пойдем, сынок. Сними свой хурджун. (Берет хурджун Мереда. Ахмеду.) Возьми его хурджун. Почему он такой тяжелый, Меред-джан? Что у тебя там? Уж не камни ли?

М е р е д. Там книги, мама.

А х м е д. Книги? Что это такое, Меред-джан?

М е р е д. Книги — верные мудрые друзья, Ахмед!

А х м е д. Друзья?! Но как тебе удалось поместить их всех в один хурджун?

М е р е д (смеется). Наивная душа, Ахмед! Большой ребенок! Ничего, я думаю, настанет день, когда книги станут и твоими друзьями. Книги учат человека, как правильно жить, как добиться в жизни счастья.

К о н у р д ж а - б а й (мрачно). Уж не для того ли ты вернулся, Меред, чтобы и меня, своего отца, человека в летах, учить уму-разуму?

М е р е д. Я вернулся, чтобы научить, как надо бороться за счастье в жизни, тех, кто обездолен. Но и тебе, отец, не мешало бы поучиться кое-чему.

К о н у р д ж а - б а й. Я постараюсь сделать так, чтобы учитель остался без учеников. Я не позволю тебе мутить воду нашего колодца. Как говорится, безумца излечит палка.

М е р е д. Отец, повторяю, в мире произошли большие события. Переменилась власть в Ашхабаде. И она уже везде по Туркмении переходит в руки бедняков.

К о н у р д ж а - б а й. У нас здесь, в глуши, в песках, не перейдет. Кто позволит? Не ты ли?

М е р е д. Это сделают люди, которые в России свергли белого царя. Так будет!

К о н у р д ж а - б а й. Мы не допустим этого!

М е р е д. Отец, вы бессильны помешать могучему потоку, который сметет каждого, кто станет на его пути!

К о н у р д ж а - б а й. Приятные вести ты привез, сынок! Перестань болтать всякий вздор! Долг сына — оправдать хлеб, который он ел в родительском доме.

М е р е д. Я хочу, чтобы хлеб в доме моих родителей был заработан честно.

К о н у р д ж а - б а й. Если ты такой честный и благородный, не впутывайся в недостойные дела.

А х м е д. Бай-ага, поверьте, Меред не станет топтать родного отца!

О г у л ь н и я з. Замолчи, несчастный раб! Еще сглазишь! Сплюнь трижды через плечо!

К о н у р д ж а - б а й (Ахмеду). Убирайся отсюда!

Ахмед нехотя уходит.

Меред, советую тебе образумиться! Бери пример со своего старшего брата, иначе тебе придется плохо!

М е р е д. Мовлям не может быть примером для меня. Это исключено, отец.

К о н у р д ж а - б а й. Если так, нам с тобой будет тесно в одном доме. (Сердито.) Пошли, жена!

О г у л ь н и я з. Отец!.. Меред-джан!.. (Плачет.)

К о н у р д ж а - б а й. Пошли, я сказал.

Конурджа-бай и Огульнияз уходят.

М е р е д. Отныне отец будет считать меня своим кровным врагом. Это понятно. А что должен делать я? Он хочет, чтобы я плясал под его дудку… Мол, раз я его, байский, сын… Но это исключено! Как же быть? Вернуться назад, в город? Товарищи скажут, я не справился с заданием. Нет, я обязан выполнить свой долг.

Вбегает  Г ю л я л е к.

Г ю л я л е к. Меред, родной мой! Как я рада, что ты вернулся! (Обнимает брата.)

М е р е д. Гюлялек, сестричка! Как ты выросла! Как похорошела! Как ты тут жила без меня?

Г ю л я л е к. Почему не идешь в дом? Что случилось, Меред?

М е р е д. С отцом разговор не получился, сестренка. Не жаждет он видеть меня в своем доме. (Шутливо.) Видимо, придется мне поселиться в песках.

Г ю л я л е к. А со мной что будет? Не уезжай, пожалуйста. Мовлям мечтает породниться с Сирен-баем, хочет отдать меня ему в жены. (Плачет.)

М е р е д. Успокойся, сестренка, я не дам тебя в обиду.

Входит  А х м е д.

Расскажи, как вы тут живете, Ахмед?

А х м е д. Никаких изменений. Как жили, так и живем, Меред-джан.

М е р е д. Что-то я не вижу своего брата Мовляма. Не знаешь, где он, Ахмед?

А х м е д. Он еще утром уехал к Сирен-баю.

Г ю л я л е к. Очевидно, решает мою судьбу. Я ведь сказала тебе, Меред…

М е р е д. Успокойся, сестра! Постараюсь не дать тебя в обиду.

Г ю л я л е к. Спасибо, брат.

Входит  К о в ш у т. Увидев Гюлялек, немного смущается.

К о в ш у т. Извини, Меред. Ты, наверное, обиделся на меня, брат?

М е р е д. Нисколько. Я все понял.

А х м е д (Ковшуту). Бай-ага очень рассердился на Мереда.

М е р е д. Ты, Ковшут, жаловался на свою долю, но, по-моему, мое положение не лучше твоего.

А х м е д (Ковшуту). Конурджа-бай сказал: «Будь таким, как Мовлям, или ты мне не сын!»

Г ю л я л е к. Пойдем, брат, напою тебя чаем. Ведь ты с дороги, устал.

М е р е д. Я считаю, лучше мне пока не показываться на глаза отцу. Пусть немного успокоится.

А х м е д. Да, так будет лучше.

К о в ш у т. Чай к твоим услугам в моем доме, Меред, если, конечно, ты не считаешь зазорным для себя общество чабана.

М е р е д. Ты для меня не просто чабан, а друг детства. Ты — мой друг! Брат! Запомни это, Ковшут. Кроме того, я буду очень рад увидеть твоего отца — Сейитли-ага. И с тобой мне надо поговорить кое о чем. Где сейчас находятся отары? У каких колодцев? Кто из чабанов сейчас здесь, в ауле?

К о в ш у т. Поговорим за чаем, Меред-джан. Пойдем.

М е р е д. Подожди. (Гюлялек.) Сестра, пожалуйста, возьми мой хурджун.

Гюлялек берет хурджун и уходит, бросив на Ковшута взгляд исподтишка.

К о в ш у т. Пойдем с нами пить чай, Ахмед. Или Конурджа-бай поставил тебя часовым у колодца?

А х м е д. Я стою здесь с вами по своей воле, Ковшут. Меня мысли одолевают.

К о в ш у т. Интересно, что за мысли? (Насмешливо.) Наверное, думаешь, как бы получше угодить хозяину?

А х м е д. Ошибаешься, Ковшут. Мысли мои совсем о другом. Трудно придется Мереду в доме отца…

К о в ш у т. Да, это верно. Однако будем надеяться на лучшее.

Ковшут и Меред уходят.

Голос Конурджа-бая: «Куда ты пропал, проклятый раб?! Где мой кальян?»

А х м е д. Чтоб тебе подавиться своим кальяном! (Громко.) Иду, бай-ага, иду! Я менял воду в вашем кальяне. Помоги нам аллах! Чувствую, у нашего колодца вот-вот разыграется новая буря. (Уходит.)

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Декорации те же. У колодца один Меред. Светает. Появляется  Д ж е р е н.

Д ж е р е н (пугается). Ой, кто это?!

М е р е д. Не бойся, Джерен. Это я, Меред.

Д ж е р е н. Меред?.. Как ты меня напугал!

М е р е д. Невольно, Джерен. Пожалуйста, извини. Ты и сейчас боишься?

Д ж е р е н. Уже не очень. Я вижу, тебе не спится. Весь аул еще спит.

М е р е д. В Сибири, где мне пришлось жить, говорят: кто рано встает, тому бог даст.

Д ж е р е н. А что он дал тебе сегодня?

М е р е д. Я увидел тебя.

Д ж е р е н. Ну, это не так уж много. (Поднимает лицо к небу.) Смотри, смотри, звезда покатилась!

М е р е д. Помнишь, как мы в детстве уходили вечерами в пески?

Д ж е р е н. Да. Забирались на вершину бархана, смотрели на небо. Каждый из нас выбирал себе заветную звезду и загадывал, сколько он проживет. Один восклицал: «Я буду жить сто лет!», другой: «А я тысячу!»… Помнишь, Меред? Дарили друг другу годы.

М е р е д (смеется). Делили шкуру неубитого медведя. Но здорово было, Джерен! Ах, детство!

Д ж е р е н. Ты дарил мне всегда самую долгую жизнь, Меред. Я помню.

М е р е д. И сейчас мне хочется сделать то же, Джерен, милая. И в придачу отдать тебе еще и свою жизнь.

Д ж е р е н. У тебя доброе сердце, Меред. Ты всегда был такой. Таким родился.

Джерен достает воду из колодца. Хочет уйти.

М е р е д. Джерен, не уходи.

Д ж е р е н. Надо. Еще увидит кто-нибудь…

М е р е д (вслед ей). Джерен, подожди! Я хотел бы сказать тебе кое-что…

Д ж е р е н (оборачивается). Пока одни говорят, другие действуют. (Уходит.)

Появляется  А х м е д.

А х м е д. Так, еще один охотник объявился!

М е р е д. Охотник? Что ты хочешь сказать этим, Ахмед?

А х м е д. Я хочу сказать, что, когда охотников двое, а добыча — одна, кто-то должен остаться внакладе.

М е р е д. Кто еще охотится за Джерен?

А х м е д. Твой брат.

М е р е д. Что?! Мовлям?!

А х м е д. Да.

М е р е д. Не может этого быть! Ты лжешь, Ахмед! Ведь Мовлям женат.

А х м е д. Увы, это так. Для бая одна жена — разве это много?! Я слышал разговор твоего отца с Мовлямом. Бай-ага дал слово женить Мовляма на дочери Сейитли-ага.

М е р е д. Проклятие! Проклятие! И Джерен только что намекала.

А х м е д. Мовлям опасный человек. Недобрый. Коварный. Это гюрза — ядовитая змея!

М е р е д. И для гюрзы найдется палка.

А х м е д. Имей в виду, Мовлям знает, что Джерен нравится тебе. Берегись его. Даже бай-ага боится Мовляма и не перечит ему ни в чем.

М е р е д. Я не боюсь Мовляма. А ты, Ахмед? Неужели боишься, ты, мужчина?!

А х м е д. Боюсь, Меред-джан. Но еще больше боюсь, что однажды не удержусь и удавлю его вот этой веревкой, которая заменяет мне пояс.

М е р е д. С такими, как Мовлям, веревкой не справишься! Если понадобится, мы найдем для него что-нибудь покрепче.

Появляется  К о в ш у т.

Отчего такой мрачный, Ковшут? Может, сон нехороший приснился?

К о в ш у т. Что там сон? Наяву все нехорошо у меня, наяву, Меред!

М е р е д. Да брось ты портить себе кровь из-за этих пропавших овец!

К о в ш у т. Легко сказать — брось! Не так все просто, Меред. Ты, брат, не знаешь.

А х м е д. Я-то понимаю Ковшута.

К о в ш у т. И ты не знаешь всего, Ахмед. Вчера вечером к нам пришел старик Дурдг-ага и под большим секретом рассказал отцу, что те пятьдесят овец, которых я не мог найти, прибились к отаре Аннаберды-бая. Мовлям ездил к Аннаберды-баю, и они обо всем договорились. За сходную цену Мовлям продал этих овец Аннаберды-баю, а тот отправил их на продажу в город. Чабанам, которые знают об этой сделке, пригрозили и велели молчать. Таким образом, овцы нашлись, но мы с отцом по-прежнему считаемся должниками Конурджа-бая.

М е р е д. Зачем моему отцу понадобилась эта ложь? Не понимаю.

К о в ш у т. Это нужно Мовляму.

М е р е д. Я поговорю с отцом.

К о в ш у т. Напрасно потратишь время, Меред. Твой отец увяз в паутине Мовляма, во всем идет у него на поводу. Но я-то знаю, что мне делать.

М е р е д. Что?

К о в ш у т. Я прикончу Мовляма! Вот этими руками прикончу!

М е р е д. Если уж воевать, рисковать головой, то за большое дело, друг.

К о в ш у т. Что ты предлагаешь, Меред? Что значит — большое дело?

М е р е д. Надо начать борьбу за новую, счастливую жизнь, Ковшут!

К о в ш у т. Я готов бороться. Но с кем? Кого надо уничтожить? Скажи, Меред-джан.

М е р е д. Один в поле не воин.

К о в ш у т. Разве я один? А ты? А наш Ахмед? Вот уже нас трое!

М е р е д. И этого мало. Надо, чтобы все поднялись. Все бедняки округи!

К о в ш у т. Зачем нам все? Чтобы справиться с двумя баями, достаточно нас двоих.

М е р е д. Ошибаешься, Ковшут. Вот, скажи мне… Допустим, ты избавился от Конурджа-бая и Мовлям-бая, а дальше что будешь делать?

К о в ш у т. Как что? Буду жить в свое удовольствие.

М е р е д. Наивный ты человек, Ковшут! Так тебе и дадут жить в свое удовольствие. А Сирен-бай? А другие баи? О них ты забыл? Они уничтожат тебя.

К о в ш у т. Пусть. Но сначала я отведу душу. А там… что будет — то будет.

М е р е д. Неразумно. Ведь дело не только в тебе одном, Ковшут. Не тебе одному здесь плохо. Большевики, свергнувшие в России белого царя, протягивают руку помощи и нам, туркменам. Но и мы не должны сидеть сложа руки. Чабаны, подпаски, батраки должны объединиться и выступить единой силой против местных баев. Итак, наша первая задача — объединиться! Тогда мы — сила. Каждый из нас должен сделать что-то для этого. Ты мог бы поговорить со своими сверстниками в ауле, Ковшут?

К о в ш у т. Конечно, мог бы. А что я должен сказать им?

М е р е д. Скажи, что в России бедняки свергли белого царя, уничтожили власть богачей. Во главе бедняков идут люди, которые называют себя большевиками. Это — честные, самоотверженные патриоты, цель которых — помочь бедному, трудовому народу всего мира, в том числе и нам, туркменам. Неделю назад советская власть победила и в Ашхабаде. Скоро большевики придут сюда к нам, в Каракумы, — помочь нам установить нашу, народную власть. Мы должны подготовить жителей округи, объяснить им суть политики большевиков. Надо сделать так, чтобы Мовлям и другие баи не смогли обмануть чабанов и батраков с помощью хитроумной лжи. Они обязательно постараются сделать это. Например, они будут утверждать, что большевики хотят сделать всех мусульманских жен общими, имущество — тоже, хотят заставить народ отказаться от веры, принудить правоверных есть свинину, и так далее. Они пообещают беднякам золотые горы, и, возможно, некоторые поверят им.

К о в ш у т. Могут поверить.

А х м е д. Могут, могут.

М е р е д. Словом, надо действовать. Надо объяснить чабанам положение вещей. Кроме того, дело может обернуться таким образом, что баи, почувствовав близкий конец, попытаются погубить отары, уничтожить овец. Вы должны знать, что отары принадлежат не баям, а тем, кто смотрит за этими отарами, кто эти отары приумножает, тем, кто трудится, то есть — народу. А народ — это вы. Народ — это ты, Ковшут, ты, Ахмед!

К о в ш у т. Справедливые слова, Меред-джан. Может, мы прямо сейчас и угоним отары куда-нибудь подальше в Каракумы? Места-то мы знаем. Давай!

М е р е д. Нет, этого делать не следует. Повторяю, сейчас главное — объединить народ, чтобы все бедняки стояли один за одного. Сейчас все зависит от нашей организованности, от нашего единства.

А х м е д. Значит, и у меня когда-нибудь будут свои овцы, Меред-джан?

М е р е д. Будут, Ахмед, будут. И овцы у тебя будут, и земля, и вода. И дом свой будет.

А х м е д. Да услышит всевышний твои слова! Если у меня будет дом — я женюсь.

М е р е д. Словом, Ковшут, дел у нас с тобой достаточно. Ты не раздумал? Будешь помогать мне?

К о в ш у т (улыбается). У джигита слово одно! Я — с тобой. Говори, что надо делать.

М е р е д. Ты сделал то, о чем я попросил тебя вчера, Ковшут?

К о в ш у т. Да. Чабаны и подпаски к обеду соберутся у Змеиного колодца. Пора в дорогу.

М е р е д. Прекрасно! Молодец! Не будем терять время. Пошли, друг!

А х м е д. Я тоже с вами, можно?

К о в ш у т. Зачем ты нужен нам? (Насмешливо.) Займись лучше кальяном хозяина.

А х м е д. Думаешь, ни на что иное я не гожусь? Не веришь мне, Ковшут?

М е р е д. Я верю тебе, Ахмед. Но ты оставайся здесь. Следи за Мовлямом. Мне важно знать каждый его шаг.

А х м е д. Понял тебя, Меред-джан. Пусть аллах поможет вам в ваших делах!

М е р е д. Пошли, Ковшут!

Уходят.

А х м е д (мечтательно). Значит, и у меня будут свои овцы, свой дом? Даже не верится! (Уходит.)

Появляется  К о н у р д ж а - б а й.

К о н у р д ж а - б а й. Эй, ишак! Куда ты исчез?

Вбегает  А х м е д.

А х м е д. Я ходил за кальяном, бай-ага.

К о н у р д ж а - б а й. Будь ты неладен, пес! Где Меред? Куда он ушел?

А х м е д. Не знаю, бай-ага.

К о н у р д ж а - б а й. Правду говори, не то шкуру спущу! (Замахивается плетью на Ахмеда.)

А х м е д. Валла, не знаю, бай-ага. Здесь его не было.

К о н у р д ж а - б а й. А где же он?

А х м е д. Ушел.

К о н у р д ж а - б а й. Куда? С кем?

А х м е д. С Ковшутом. Пошли вон в ту сторону, бай-ага. (Показывает рукой в сторону, противоположную той, куда ушли Меред и Ковшут.)

К о н у р д ж а - б а й. Куда же они пошли?

А х м е д. Не знаю, бай-ага. Они не сказали мне. Пошли, и все.

К о н у р д ж а - б а й. Ты лжешь, собака! Подойди ко мне!

А х м е д. Валла, бай-ага, они не сказали мне, куда идут. Кто я для них?

К о н у р д ж а - б а й. Подойди, подойди, не бойся, бить не буду.

А х м е д. Подошел, бай-ага. Что прикажете?

К о н у р д ж а - б а й. Скажи мне: ты кто?

А х м е д. Я — ваш раб.

К о н у р д ж а - б а й. Тогда почему ты не оправдываешь тот хлеб, которым я кормлю тебя?

А х м е д. Разве не оправдываю, бай-ага? Но ведь я стараюсь… Очень стараюсь.

К о н у р д ж а - б а й. Ты был ребенком, когда я взял тебя в свой дом.

А х м е д. Верно, бай-ага, верно. Взяли.

К о н у р д ж а - б а й. Я вырастил тебя, сделал из тебя человека.

А х м е д. Сделали, бай-ага, сделали.

К о н у р д ж а - б а й. И не так уж часто я обижал тебя.

А х м е д. Не часто, бай-ага, не часто.

К о н у р д ж а - б а й. Как тебя звать? Я забыл, запамятовал… Старею…

А х м е д. Ахмед.

К о н у р д ж а - б а й. Да, да, Ахмед… Так вот слушай меня, Ахмед. Пойди следом за Мередом и Ковшутом. Узнай, о чем они говорят, что замышляют. Потом расскажешь мне.

А х м е д. Хорошо, бай-ага. Если что-нибудь узнаю, расскажу. Валла!

К о н у р д ж а - б а й. Тогда чего стоишь? Иди догоняй их… Живо!

А х м е д. А кто вам, бай-ага, кальян подаст, если я уйду?

К о н у р д ж а - б а й. Подадут, подадут! Делай то, что я сказал тебе! Ступай!

А х м е д. Иду, бай-ага, иду. (Уходит.)

К о н у р д ж а - б а й. Проклятие! Даже этот несчастный раб пытается обмануть меня! Дурачка из себя разыгрывает! Эх, времена, времена! До чего мы дожили? Приходится лисой изворачиваться перед рабом.

Появляется  М о в л я м. Видно, что он с дороги.

Вернулся, сынок? Все ли благополучно?

М о в л я м. Устал чертовски, отец! (Достает ведром поду из колодца, пьет из ведра.)

К о н у р д ж а - б а й. Остынь сначала, не пей очень много. Как там Сирен-бай? Жив-здоров? Что он сказал тебе, что посоветовал?

М о в л я м. Пусть дом обрушится на голову того, кто в тех местах живет лучше Сирен-бая! Но он ничем не утешил меня. Напротив, только огорчил.

К о н у р д ж а - б а й. Что же он сказал?

М о в л я м. Говорит, всем нам надо держаться вместе, иначе, говорит, погибнем.

К о н у р д ж а - б а й. Спаси нас, аллах!

М о в л я м. Твой аллах бессилен перед урусами, отец! Чабаны переходят на их сторону. Куда бы они ни пришли, все валится, рушится! Мир рушится!

К о н у р д ж а - б а й. Думаешь, Мовлям, они придут и сюда — к нам, в пески?

М о в л я м. Что для них пески, отец? Таких горы не остановят!

К о н у р д ж а - б а й. Что же нам делать?

М о в л я м. Сирен-бай говорит, надо брать в руки оружие и действовать сообща.

К о н у р д ж а - б а й. О всемогущий аллах, помоги нам!

М о в л я м. Отец, сейчас не время уповать на аллаха. Надо самим действовать! Действовать!

К о н у р д ж а - б а й. Может, пронесет как-нибудь? В наших местах пока все тихо и спокойно.

М о в л я м. Вот именно — пока. Если уж твой родной сын пошел против тебя, то что можно ожидать от таких, как Ковшут?

К о н у р д ж а - б а й. Ты прав, сынок.

М о в л я м. Надо проучить как следует и того, и другого, обезвредить. А то потом будет поздно.

К о н у р д ж а - б а й. Надо сделать попытку образумить Мереда, наставить на путь истины. Его знания могут пригодиться нам. Как ты думаешь?

М о в л я м. Я сам поговорю с ним. А теперь о другом… Сирен-бай сказал мне: «Мы посылали сватов к Конурдже, но определенного ответа до сих пор не получили. Или он не хочет породниться с нами?» Что ты ответишь ему, отец?

К о н у р д ж а - б а й. А ты как считаешь?

М о в л я м. Я считаю, отец, надо отдать Гюлялек за него.

К о н у р д ж а - б а й. Я тоже так считаю. Надо известить Сирен-бая и назначить день свадьбы.

М о в л я м. А как мои дела, отец? Ты понимаешь, о чем я? Сейитли согласен?

К о н у р д ж а - б а й. Что нам его согласие? Станем мы еще спрашивать чабана об этом! Джерен будет твоей, не беспокойся!

М о в л я м. Надо торопиться, отец. Время тревожное. Никто не знает, что случится завтра.

К о н у р д ж а - б а й. Сынок, это доброе дело — твое дело! — мы сделаем в ближайшие дни. Теперь слушай меня… Меред и Ковшут ушли вместе. Явно, они замышляют что-то. Я велел Ахмеду выследить их, но на этого проклятого раба нельзя положиться. Ты должен сам заняться своим братом.

М о в л я м. Отец, если ты разрешишь мне, я займусь ими обоими.

К о н у р д ж а - б а й. Да, проучи их как следует! Проучи их, сынок!

М о в л я м. Я знаю, как это сделать.

К о н у р д ж а - б а й. Пошли в дом. За чаем все обсудим.

Мовлям и Конурджа-бай уходят. Появляется  А х м е д.

А х м е д. Отец с сыном замышляют что-то недоброе. У-у, волки! Надо помешать им! Надо обязательно предупредить Мереда. Чувствую, будет жестокая схватка. (Уходит.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Стан чабанов в Каракумах. Колодец. Ч а б а н ы, п о д п а с к и  сидят и полулежат на песке.

Здесь же  М е р е д  и  К о в ш у т.

М е р е д. Люди, не буду отнимать у вас время долгими разговорами. Я коротко расскажу вам то, что видел своими глазами. Бедняки туркмены, живущие в городах и вблизи городов, уже обрели свои права. Они были такими же, как вы, полуголодными, неимущими, обездоленными. Теперь у них есть все, что нужно человеку для нормальной жизни, — еда, работа, равные со всеми права. А главное — всего этого они добились своими же руками.

П е р в ы й  ч а б а н. Как же это им удалось?

В т о р о й  ч а б а н. Мне кажется, такого не может быть. Мы не можем заставить баев заплатить нам даже те жалкие гроши, которые мызаработали, ишача на них день и ночь много лет, а тут… равные со всеми права, сытая, нормальная жизнь! От баев такого не дождешься!

Т р е т и й  ч а б а н. Верно! Я тоже так считаю. Если уж ты, Меред-бай, такой добрый и справедливый, то отдай нам хотя бы одну отару своего отца, мы поделим ее между собой!

К о в ш у т. Да подождите вы! Имейте терпение! Дослушайте до конца!

В т о р о й  ч а б а н. Что нам его слушать, этого байского сына? Чем он лучше своего отца?

М е р е д. Люди, я говорю вам правду!

Т р е т и й  ч а б а н. Если ты такой правдивый и умный, пойди и вразуми своего отца!

М е р е д. Прежде всего эту правду должны понять вы. Баям, богачам эта правда не нужна! Это — не их правда!

В т о р о й  ч а б а н. Чудеса! Оказывается, на свете есть нечто такое, что не нужно богачам!

Общий смех.

П е р в ы й  ч а б а н. Меред-бай, раз эта штука не нужна богачам, может ли она пригодиться нам?

Общий смех.

К о в ш у т. Ну что за народ?! Да вы сначала послушайте, о чем речь-то идет! Богачи, баи в правах не нуждаются. Зачем им права?

М е р е д. Верно, Ковшут. Чего богачам не хватает? Овцы у них есть, хлеб — тоже. Им принадлежат и земля, и колодцы. Они живут в свое удовольствие. О каких правах можно говорить с ними? Они и не поймут меня. Нет.

В т о р о й  ч а б а н. А сам-то ты, Меред-бай, как понял все это? Ты ведь из той же, байской, породы!

К о в ш у т. Перестань болтать! Люди, или вы не знаете нашего Мереда? Да, он — байский сын. Но есть ли среди вас хоть один, которого бы он когда-нибудь обидел, оскорбил?

П е р в ы й  ч а б а н. Чего не было — того не было.

В т о р о й  ч а б а н. В народе говорят: что белая свинья, что черная — все равно.

К о в ш у т. Да заткнись ты! В народе и по-другому говорят! И от черной овцы, говорят, может родиться белый ягненок. Меред по-братски хочет помочь вам, а вы, неблагодарные, не желаете даже выслушать его!

В т о р о й  ч а б а н. Кого же из них двоих, баев, нам слушать? Отец говорит одно, сын — другое. Не знаешь, кому верить.

Т р е т и й  ч а б а н. И у того, и у другого уста источают мед. Жаль только, в наши желудки ничего не попадает.

Появляется  А х м е д.

М е р е д. Что случилось, Ахмед? Почему такой встревоженный?

А х м е д. Осел сорвался с привязи!

М е р е д. А пояснее можешь сказать?

А х м е д. Сюда идет Мовлям, сейчас он будет здесь.

К о в ш у т. Паршивый пес! Выследил нас!

М е р е д. Да, он нам здесь не очень нужен.

К о в ш у т. Будь что будет, Меред. Так или иначе, а схватки не миновать!

Т р е т и й  ч а б а н (показывает рукой). Смотрите, ребята, кто идет! Старший сынок Конурджа-бая! Может, он несет нам подарки от своего отца? (Хохочет.)

Появляется  М о в л я м.

М о в л я м. Так, ну, что же замолчали? Продолжайте, продолжайте! О чем вы тут беседовали? Интересно.

В т о р о й  ч а б а н. Меред-бай, давай говори! Может быть, твой брат, Мовлям-бай, поймет тебя, согласится с тобой.

М о в л я м. О чем шла речь? Что я должен понять? (Обводит взглядом присутствующих.) Ну, так что же я должен понять? Объясните!

К о в ш у т (насмешливо). Мне кажется, ты уже и сам все понял, Мовлям-бай.

М о в л я м. Это опять ты?.. Вырос там, где тебя не сеяли! Ублюдок!

М е р е д. Откуда в тебе столько злости к людям, брат?

М о в л я м. Так, понятно. Значит, это ты, Меред, верховодишь здесь? Ну, ну, расскажи чабанам, что нового в городе, откуда ты приехал? Нам-то с отцом ты уже рассказывал.

М е р е д. Было бы лучше, если б ты ушел отсюда, Мовлям! Уходи!

М о в л я м. Я уйду, но вместе с тобой, Меред. Ясно тебе? Пошли! Отец ждет тебя дома.

М е р е д. Уйти придется тебе, Мовлям!

М о в л я м (чабанам). Чего расселись, бездельники? Расходитесь! Живо!

К о в ш у т. Не ты нас собрал, Мовлям-бай, не тебе и разгонять нас!

М о в л я м. Ах ты, голодранец! Получай! (Бьет Ковшута плетью.)

М е р е д (пытается перехватить плеть). Мовлям, не смей! Остановись!

М о в л я м. Вот и тебе! (Бьет брата.)

К о в ш у т. Бешеный пес!

М о в л я м. Сейчас я тебе покажу, батрак, кто из нас пес! (Набрасывается на Ковшута.)

Ковшут, изловчившись, валит Мовляма на землю и садится на него сверху.

К о в ш у т. Как себя чувствуешь, Мовлям-богатырь?

М о в л я м (чабанам). Помогите, собаки! Чего стоите разинув рты? Бейте его! Скоты неблагодарные! Ублюдки!

М е р е д. Ковшут, отпусти его! Хватит! Для него это будет уроком!

Ковшут отпускает Мовляма. Тот встает, отряхивается.

К о в ш у т. В другой раз будет знать!

М о в л я м. Собака!

М е р е д. Уходи, Мовлям, пока цел! Умей проигрывать с достоинством!

М о в л я м. Ну, погодите, сволочи! Я с вами рассчитаюсь! (Ковшуту.) А с тобой, пес, — в первую очередь! (Уходит.)

К о в ш у т (весело). Если б не ты, Меред, я бы намял ему бока как следует. (Чабанам.) Ну, видели, кто свинья?

В т о р о й  ч а б а н. Вот теперь я верю, что Меред на нашей стороне.

А х м е д. Сильно он тебя ударил, брат?

М е р е д. Ерунда, Ахмед! Один удар — это ничто! Да и мы не остались в долгу. На удар ответили ударом. Это должно стать законом нашей жизни.

П е р в ы й  ч а б а н. Меред, на нас не обижайся, брат. Говори, что ты хотел сказать.

К о в ш у т. Разве вы даете?

М е р е д. Люди, вы живете здесь, в песчаной пустыне, и не знаете, что творится на свете! Как я уже сказал вам, в мире произошли большие перемены. В России строится новая жизнь. И в Ашхабаде уже власть перешла в руки народа. Теперь у нас, в Туркмении, не будет ни бедных, ни богатых. Скот станет общим…

Т р е т и й  ч а б а н. Постой, постой, Меред! Как это — скот станет общим? Допустим, у меня есть одна паршивая коза и осел, а у Конурджа-бая — тысячные стада овец. Выходит, мы с ним должны объединить свой скот и разделить пополам? Так? Половина — ему, половина — мне?

В т о р о й  ч а б а н. Я не согласен! Конурджа-бай уже съел свою долю. Его надо исключить из дележа. Мы с тобой, Чары, все и разделим на двоих.

П е р в ы й  ч а б а н. А как же я, ребята? Обо мне забыли? Имейте совесть, Аман, Чары!

А х м е д. Да, да, имей совесть, Аман! Ведь где-то должна быть и моя доля!

В т о р о й  ч а б а н. Ну вот, о совести заговорили!.. Когда я в течение многих лет день и ночь, без сна, без отдыха приумножал отары Конурджа-бая, никто не вспоминал про совесть, а сейчас, когда наконец настал час расплаты, вы кричите: совесть, совесть!

К о в ш у т. Перестаньте спорить, ребята! Слишком легко и просто все у вас получается.

Т р е т и й  ч а б а н. Но ведь Меред сам только что сказал, что скот будет общим.

М е р е д. Да, будет! Но весь вопрос в том, как, каким образом сделать его общим. Поэтому-то я и пришел к вам — посоветоваться. Если вы сейчас придете к баям и скажете: «Отдайте нам ваши отары», они вам вместо отар надают хороших оплеух.

В т о р о й  ч а б а н. За оплеухами к баям ходить не приходится, они сами приходят к нам и раздают оплеухи!

К о в ш у т. Погоди, Аман, не перебивай. Лучше послушай, что тебе говорят.

М е р е д. Итак, весь вопрос в том, чтобы вместо оплеух получить то, что вам принадлежит по праву. Для этого мы должны сплотиться. Наше единство — наша сила. Это залог победы в борьбе за справедливую жизнь на земле. Как говорится: «Дружным да согласным сам бог помогает!» Будем действовать сообща — достигнем цели. А что надо делать — я вам скажу. Но я хочу, чтобы вы полностью доверяли мне. Мой путь — не с отцом, не с Мовлямом, не с баями. Мой путь — с вами, чабаны!

К о в ш у т. Братья, даю вам голову на отсечение, Меред говорит искренне! Верьте ему! Ради нас он не пожалеет своей жизни. Он — брат не Мовляма, он — наш брат!

П е р в ы й  ч а б а н. Не разбрасывайся своей головой, Ковшут, она у тебя одна. Мы и без того верим Мереду. Не так ли, ребята? Веди нас, Меред! Мы пойдем за тобой. А там — будь что будет!

М е р е д. Мы с Ковшутом должны побывать и у других колодцев, в других кошах, поговорить с другими чабанами. Затем мы соберемся все вместе и разработаем план конкретных действий. Будьте наготове, ребята!

А х м е д. Меред, ты, я вижу, задумал поднять наших чабанов на большую борьбу!

М е р е д. А ты как думал, Ахмед-джан! Как говорится, кто сел в седло, должен взять в руки плеть.

З а н а в е с.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Вечерние сумерки в Каракумах. По авансцене проходят  К о в ш у т  и  М е р е д.

К о в ш у т. Пока все идет хорошо, Меред. Чабаны поняли тебя, а главное — поверили. Ты — молодец, сумел убедить их.

М е р е д. Ладно, ладно, не очень-то расхваливай меня. Сглазишь.

К о в ш у т. Тебе удалось зажечь их сердца надеждой. Уверен, эти люди пойдут за тобой в огонь и в воду.

М е р е д. Да, думаю, на наших чабанов можно положиться. Боевые ребята!

К о в ш у т. Раз можно положиться, не пора ли начинать?

М е р е д. Не горячись, Ковшут. Для борьбы нужно оружие. С кулаками на врага не бросишься.

К о в ш у т. Для начала можно пойти и с кулаками. Уничтожим нескольких — вот тебе и оружие.

М е р е д. Так нельзя.

К о в ш у т. Почему?

М е р е д. Наивная ты душа, Ковшут. Борьба предстоит серьезная. Некогда и я рассуждал по-твоему. Жизнь переучивала. К революционной работе я приобщился в Питере. Как началось? Однажды мой близкий друг Сергей Сорокин взял меня на сходку молодежи. Говорили о свободе, равенстве, справедливости на земле. Честно говоря, многое я тогда не понял. Потом спрашивал у Сергея — он объяснял. Заставил меня прочесть несколько серьезных книг. Еще были сходки, еще были книги. Постепенно я втянулся в революционную деятельность. У меня появилась благородная цель в жизни: сделать всех людей на земле счастливыми, уничтожить социальное неравенство между людьми. Случилось так, что двух наших товарищей исключили из университета. Можно сказать, ни за что ни про что. В знак протеста мы организовали во дворе университета митинг.

К о в ш у т. Молодцы!

М е р е д. Университетское начальство вызвало жандармов. Митинг, конечно, разогнали. Организаторов митинга обвинили в тайной связи с большевистской организацией Питера. Многих выгнали из университета, многих отправили в ссылку, в том числе и меня. Там, в сибирской глуши, я познакомился с Иваном Трапезниковым, профессиональным революционером-ленинцем. Он был моим самым толковым учителем в жизни.

К о в ш у т. Так ты и в Сибири побывал, Меред? Холодно там, наверное?

М е р е д. Побывал, дружище, побывал. Когда свергли белого царя, нас освободили. Мы вернулись в Питер. Мне и Трапезникову дали специальное задание — направили сюда, в Туркмению.

К о в ш у т. Специальное задание?! Ого! Да, я вижу, голова у тебя толково работает, брат! Молодец ты!

М е р е д. Но и мы с тобой, Ковшут, не избежали ошибки. Не следовало нам связываться с Мовлямом у Змеиного колодца. Только обозлили, насторожили его. Надо было действовать с головой.

К о в ш у т. Но ты видел?.. Я одолел его.

М е р е д. И все-таки в настоящий момент Мовлям сильнее нас. Не забывай этого.

К о в ш у т. Но мы проучили его, щелкнули по носу! Меня удержало еще то, что я уважаю тебя, Меред, а не то бы…

М е р е д. Прошу тебя впредь не поступать опрометчиво, Ковшут. Будешь делать только то, что я скажу. Договорились?

К о в ш у т. Обещаю, брат.

М е р е д. Пустить в ход кулак всякий может, для этого не требуется-большого ума. А теперь идем, Ковшут! До следующего колодца еще шагать и шагать!

Меред и Ковшут уходят.

Открывается занавес. Часть двора и комната в доме Конурджа-бая. Вечер. Горит керосиновая лампа.

На ковре сидят  Г ю л я л е к  и  Д ж е р е н. Гюлялек показывает Джерен книгу.

Г ю л я л е к. Ох, Джерен-джан, видела бы ты, как запросто читает наш Меред эти книги!

Д ж е р е н. Неужели это так интересно — читать книги? Для чего они нужны людям, книги? Что в них, Гюлялек? Не представляю.

Г ю л я л е к (пожимает плечами). И я не знаю. Но Меред сказал мне: «Погоди, сестренка, придет время, я и тебя научу читать».

Д ж е р е н. Конечно, Гюлялек, научишься. Раз Меред сказал…

Г ю л я л е к. И ты научишься, Джерен. Раз другие читают, и мы, наверное, сможем.

Д ж е р е н. Тебя-то научит твой брат, а вот кто меня?

Распахивается дверь. Входит, пошатываясь, М о в л я м.

М о в л я м. Воды… Дай воды, сестра! Гюлялек. Что с тобой, Мовлям? Кто порвал твой халат? Где ты был?

М о в л я м. Не твоего ума дело! Воды — скорее!

Г ю л я л е к. Сейчас (Убегает.)

Джерен идет следом за ней.

М о в л я м. А ты куда? Подожди! (Пытается схватить Джерен за руку.)

Д ж е р е н. Не трогай меня! (Убегает.)

М о в л я м. Далеко не убежишь, глупышка!

Входит  К о н у р д ж а - б а й.

К о н у р д ж а - б а й. О аллах, аллах! Что это значит, Мовлям? Что произошло, сынок? Что за вид?

М о в л я м. Постой, отец, дай немного прийти в себя. Пить хочу — умираю!

К о н у р д ж а - б а й (кричит). Эй, вы, там! Сдохли, что ли? Дайте воды!

Входит  Г ю л я л е к, ставит на ковер кувшин с водой и тотчас уходит. Мовлям жадно пьет из горлышка кувшина.

Ну, так что случилось, Мовлям? Рассказывай!

М о в л я м (зло). «Что случилось, что случилось»!.. Дом твой обрушился на твою голову, отец!

К о н у р д ж а - б а й (растерянно смотрит по сторонам). Мой дом? Обрушился? Где? Какой дом? Что ты мелешь? Кто обрушил его?

М о в л я м. Твой младший сын.

К о н у р д ж а - б а й. Меред?

М о в л я м. Кто же еще?

К о н у р д ж а - б а й. Объясни.

М о в л я м. Как ты велел мне, я пошел следом за Мередом и Ковшутом. Настиг их у Змеиного колодца. Они собрали вокруг себя чабанов-голодранцев и призывали их взбунтоваться против тебя. Против нас!

К о н у р д ж а - б а й. Какой позор! Бессовестный сын! Да накажет его аллах!

М о в л я м. Наглецы! Они подняли на меня руку! Смотри, что они сделали со мной, отец! (Показывает разорванный халат.) Будь я проклят, если сегодня же не отправлю на тот свет обоих!

К о н у р д ж а - б а й. Не горячись, сынок, не горячись! Сейчас мы все спокойно обсудим. Иди приведи себя в порядок, переоденься. Пошли на мою половину.

М о в л я м. Что тут обсуждать? Все ясно, отец. Или мы — их, или они — нас. Я пристрелю обоих!

Мовлям и Конурджа-бай уходят. Появляется  Г ю л я л е к.

Г ю л я л е к. О аллах, они убьют Мереда! Они убьют обоих! Надо предупредить их.

Входит  А х м е д.

А х м е д. Гюлялек, сестра, что случилось? Что произошло? Чем ты встревожена?

Г ю л я л е к. Я сама толком ничего не знаю. Но ты должен помочь мне, Ахмед-джан.

А х м е д. Что надо сделать, Гюлялек? Я готов.

Г ю л я л е к. Как можно скорее найди Мереда и Ковшута. Предупреди их: отец и Мовлям затевают что-то недоброе против них.

А х м е д. Гюлялек, прикажи мне: умри — я умру! Все сделаю, сестра. (Хочет уйти.)

Входят  М е р е д  и  К о в ш у т.

К о в ш у т. Гюлялек, где Джерен?

Г ю л я л е к. О аллах, это вы?

М е р е д. Гюлялек, что случилось? Почему такая встревоженная?

А х м е д. Меред-джан, тебе и Ковшуту надо исчезнуть на некоторое время. Быстро уходите отсюда, Мовлям замышляет недоброе против вас.

М е р е д. Этого следовало ожидать.

К о в ш у т. Меред, нет смысла идти на попятную. Воевать так воевать, брат!

А х м е д. Заклинаю вас аллахом, уходите поскорее. Иначе случится непоправимое…

Г ю л я л е к. Да, да, уходите, оба погибнете!

Вбегает  Д ж е р е н. У нее испуганное лицо.

Д ж е р е н. Гюлялек!.. Ой, и вы здесь?! Ковшут, брат мой!.. Меред!.. Вас ищут! Конурджа-бай и Мовлям идут сюда.

К о в ш у т. Джерен, за нас не волнуйтесь, мы будем где-нибудь поблизости, в соседнем ауле.

А х м е д. Скорее, скорее! Сейчас не время долгих речей! Торопитесь, джигиты!

К о в ш у т. Меред, пошли.

Ковшут, Джерен и Гюлялек выходят.

М е р е д. Ахмед, брат мой, у меня к тебе просьба. В доме остались мои книги, береги их.

А х м е д. Не беспокойся, Меред-джан. Я спрячу их в надежном месте. Никто не найдет.

В комнату врывается  М о в л я м.

М о в л я м. Ага, вот ты где, предатель?! Сейчас я с тобой рассчитаюсь!

Меред кидается к двери. Мовлям набрасывается на него. Ахмед ногой толкает Мовляма, тот падает. Меред убегает. Ахмед выскакивает из комнаты вслед за ним и запирает дверь снаружи на замок.

Мовлям колотит в дверь кулаками.

Эй, проклятый раб! Открой, открой!

Во дворе появляется  К о н у р д ж а - б а й. Подходит к двери, прислушивается.

К о н у р д ж а - б а й. Что за шум? Мовлям, где ты? Мовлям, сынок!

М о в л я м (из дома). Открой, тебе говорят! Собака! Немедленно открой, иначе я сдеру с тебя кожу живьем!

К о н у р д ж а - б а й. Кто это? Аллах, аллах! Голос Мовляма! Мовлям, это ты, сынок?

М о в л я м. Поскорее открой, отец!

К о н у р д ж а - б а й. Что произошло? Опять голодранцы напали?

М о в л я м. Выпусти меня, отец! Скорее! Они убежали!

К о н у р д ж а - б а й. Кто?

М о в л я м. Меред и Ковшут! Предатели!

К о н у р д ж а - б а й. Что?!

М о в л я м. Да, Меред и Ковшут! Собаки! Дверь, дверь открой, отец!

К о н у р д ж а - б а й (пытается ножом открыть замок). Тьфу, проклятие! У меня нет ключа. Эй, Ахмед, Ахмед!

Во двор вбегает  А х м е д.

А х м е д. Я здесь, хозяин! Что угодно? Кальян приготовить?

К о н у р д ж а - б а й. К черту кальян! Неси ключ!

А х м е д. Ключ у хозяйки. Сейчас принесу! Я мигом, хозяин! (Убегает.)

Конурджа-бай топором сбивает замок. Мовлям выскакивает во двор.

М о в л я м. Где этот проклятый раб? Где Ахмед?

К о н у р д ж а - б а й. Зачем тебе Ахмед?

Мовлям кидается за угол дома. Нечаянно толкает отца, тот падает.

Слышится крик Ахмеда: «Вай!.. Вай!..»

Появляется  О г у л ь н и я з.

О г у л ь н и я з. Отец, они убили тебя?! Люди, на помощь! Скорее! О аллах, помоги!

К о н у р д ж а - б а й (поднимается с земли). Заткнись, Огульнияз! Перестань вопить!

Появляется  М о в л я м, вытирает полой халата кровь с ножа.

М о в л я м. Проклятый раб! Будет знать!

К о н у р д ж а - б а й. Ты убил его?

М о в л я м. Пустил ему кровь!..

К о н у р д ж а - б а й. Не надо было, сынок. Напрасно.

Появляется  Г ю л я л е к.

Г ю л я л е к. Там… нашего Ахмеда… ножом… Кто это сделал?

О г у л ь н и я з. О аллах! Что происходит в нашем доме?! Спаси нас, всевышний!

М о в л я м. Что, подох этот раб?

Г ю л я л е к. Нет, в руку ударили…

М о в л я м. Выходит, промахнулся я. Ничего, сейчас я добью собаку!

К о н у р д ж а - б а й. Не надо, сынок! Прошу тебя! Он нам еще пригодится… Ты наказал его — хватит. Пойдем. (Жене и дочери.) Перевяжите рану этого мерзавца!

Мовлям и Конурджа-бай уходят. Вслед за ними уходят Огульнияз и Гюлялек.

Вскоре появляются  Г ю л я л е к  и раненый  А х м е д.

Г ю л я л е к. Ахмед-джан, потерпи, брат! Сейчас я приложу бальзам из трав к твоей ране.

А х м е д. Да вознаградит тебя аллах за твое доброе сердце, сестра! Ты ведь знаешь, у меня нет ни родных, ни близких. Умру — меня и не похоронят по-человечески.

Г ю л я л е к. Жить тебе тысячу лет, Ахмед-джан! Вспомни поговорку: раны на теле заживают, а вот в душе нет.

А х м е д. Золотые слова, сестра. Душевные раны остаются навеки. Спасибо тебе, Гюлялек!

Г ю л я л е к (занимается рукой Ахмеда). Не переживай, Ахмед. До свадьбы заживет. Через неделю сниму повязку.

А х м е д. Все-таки я дал возможность Мереду и Ковшуту скрыться.

Г ю л я л е к (шутливо). Ты — герой, Ахмед-джан! Ты — наш Кёроглу! Джигит!

З а н а в е с.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

По авансцене идут  М е р е д  и  К о в ш у т.

К о в ш у т. Передохнем немного, Меред-джан. Ноги гудят. Который день ходим!

М е р е д. Да, присядем, Ковшут. Мы имеем право. Кое-что нам удалось сделать, братишка. Как ты считаешь? Чабаны округи пойдут за нами, они рвутся выступить против баев. Сколько в простом народе ненависти к ним! Святой ненависти!

Меред и Ковшут садятся на землю.

К о в ш у т. Еще бы! Изо дня в день сосут нашу кровь. И у отцов, и у дедов наших пили!

М е р е д. Теперь осталось самое главное — поднять оружие! Но его у нас пока нет. За оружием надо ехать в город. Трапезников ждет вестей от меня.

К о в ш у т. А что будет потом?

М е р е д. Когда потом?

К о в ш у т. После того, как мы поднимем оружие.

М е р е д. Мы, Ковшут, хотим создать новое общество, в котором будет царить справедливость. Не будет ни баев, ни бедняков. Все люди станут равноправными. А главное — труд перестанет быть принудительным, рабским. От каждого — по способности, каждому — по труду! Этот принцип ляжет в основу нового общества. Мы будем стараться превратить пески Каракумов в плодородные поля, цветущие сады, щедрые пастбища. Туркменская земля хранит в себе много богатств. Она отдаст их нам, людям.

К о в ш у т. Эх, дожить бы до этих дней!

М е р е д. Эти дни не за горами. Мы, Ковшут, приближаем с тобой эти дни, кочуя по пескам от аула к аулу, от колодца к колодцу, от коша к кошу.

К о в ш у т. Уже неделю ходим.

М е р е д. Час настал! Сегодня мы расстанемся с тобой на несколько дней.

К о в ш у т. Разлука — всегда плохо, брат.

М е р е д. Согласен с тобой, Ковшут. В каждой разлуке есть что-то от смерти. Ты должен выполнить важное задание. Поедешь в город, передашь от меня записку Трапезникову: мол, все готово, нужно оружие. Ждем оружие!

К о в ш у т. Не хочется оставлять тебя одного. Опасно сейчас в Каракумах.

М е р е д. Й все-таки тебе надо ехать, Ковшут. Ради нашего большого дела, ради людей, наших земляков, ради всех обездоленных, ради будущего Туркмении!

К о в ш у т. Нельзя ли послать кого-нибудь вместо меня? Подумай, друг.

М е р е д. Нельзя, Ковшут. Дело слишком ответственное. Поехать должен или ты, или я. Я нужен здесь.

К о в ш у т. Боюсь я за тебя, Меред.

М е р е д. Ничего со мной не случится, Ковшут. А ты — в путь. Дойдешь до аула Колтук, там возьмешь коня у Худого Ораза, я с ним уже договорился. Помни, от тебя сейчас зависит успех всего нашего дела. (Достает из кармана лист бумаги, пишет записку, передает Ковшуту.) Трапезникова найдешь в исполкоме.

К о в ш у т. Поехали бы в город вместе, Меред-джан! Не будем разлучаться, прошу тебя!

М е р е д. Нельзя, Ковшут, повторяю. Ради будущего бедняков нашей родины ты выполнишь это задание. (Обнимает Ковшута.) Удачи тебе, друг!

К о в ш у т. Хорошо. Я слетаю в город как птица. Жди меня, Меред-джан! (Уходит.)

М е р е д (вслед ему). Ну, Трапезников, братишка, ждем твоей помощи!

Открывается занавес. Комната в доме Конурджа-бая.

К о н у р д ж а - б а й  сидит на ковре в задумчивости.

Входит  О г у л ь н и я з. Конурджа-бай не замечает жену.

К о н у р д ж а - б а й. О аллах! Что же это получается? Что за времена настали? Сын пошел против отца… Опозорил меня на всю округу! И, выходит, теперь я должен своими же руками убить родное дитя?!

О г у л ь н и я з. Отец… (Всхлипывает.)

К о н у р д ж а - б а й (не слышит). Нет, это не мой сын! Сын не поднимет руку на отца. (Замечает жену.) Что же нам делать, Огульнияз?

Огульнияз молча плачет.

Я с тобой разговариваю! Что, оглохла? Или язык проглотила? Говори, что мне делать? Ты родила этого ублюдка!

О г у л ь н и я з. Ругай меня, бей меня, отец, убей!.. Отведи на мне свою душу, но только…

К о н у р д ж а - б а й. Что «но только»?.. Что «но только»? Говорю, это ты родила такого отступника! Ты!

О г у л ь н и я з. На все воля аллаха, отец.

К о н у р д ж а - б а й. Воля аллаха, воля аллаха! Пойми, глупая баба, аллаху нет дела ни до кого из нас! Если бы аллах исправно делал свою работу там, на небесах, если бы он не был равнодушным, бессердечным слепцом, то здесь, на земле, не царила бы такая неразбериха! Мой сын Меред — мой кровный враг! Как же это так?!

О г у л ь н и я з. Он — наша плоть, отец, пойми!

К о н у р д ж а - б а й. Все, конец! Отныне при мне не произноси его имени!

О г у л ь н и я з. Как скажешь, отец.

К о н у р д ж а - б а й. Какой завтра день, Огульнияз? Кажется, пятница?

О г у л ь н и я з (считает на пальцах). Да, отец, пятница.

К о н у р д ж а - б а й. Значит, так… Слушай! Завтра, как только взойдет солнце, накиньте на голову дочери Сейитли халат и отведите ее в дом Мовляма. Ты поняла?

О г у л ь н и я з. Отец, как можно вот так, ни с того ни с сего, набросить халат на голову девушки и насильно потащить ее в чужой дом, будто скотину?!

К о н у р д ж а - б а й. Не твоего ума дело!

О г у л ь н и я з. Джерен не любит Мовляма. Она не пойдет к нему в дом. Она будет кричать!

К о н у р д ж а - б а й. Пусть кричит. А ты тащи ее волоком! Волоком тащи! За волосы!

О г у л ь н и я з. О аллах всемогущий, обрати на нас свой взор! Вмешайся в наши грешные дела! Рассуди нас и помоги, господи! (Идет к двери.)

К о н у р д ж а - б а й. Стой, хочу спросить! Как там рана этого раба? Заживает?

О г у л ь н и я з. Заживает, отец, заживает.

К о н у р д ж а - б а й. Пойди скажи ему, пусть придет сюда, он нужен мне.

О г у л ь н и я з. Скажу, отец, передам. (Выходит.)

Конурджа-бай опять погружается в раздумье. Входит  А х м е д.

А х м е д. Вы звали меня, хозяин?

К о н у р д ж а - б а й. Да, проходи, Ахмед, садись. Все-таки ты свой человек, Ахмед, близкий нам. Я отругал Мовляма как следует. Он не тронет тебя больше, не бойся.

А х м е д. Да вознаградит вас аллах за вашу доброту, бай-ага!

К о н у р д ж а - б а й. Ладно, ладно, не стоит меня благодарить. Долг каждого правоверного — помогать ближним.

А х м е д. Бай-ага, я к вашим услугам. Что прикажете? Может, кальян приготовить?

К о н у р д ж а - б а й. В доме оставались книги Мереда. Надо найти их и сжечь. Где они? Ты знаешь?

А х м е д. Не знаю, бай-ага. Откуда мне знать? Клянусь аллахом…

К о н у р д ж а - б а й. А Мовлям говорит, ты знаешь. Как же так?

А х м е д. Он сказал неправду, бай-ага.

К о н у р д ж а - б а й (достает нож). Видишь это?

А х м е д. Бай-ага, я не знаю, где книги Мереда. Поверьте, мне неизвестно, куда он спрятал их.

К о н у р д ж а - б а й. Ищи и найди! Если не найдешь книги, я прирежу тебя, как овцу!

А х м е д. Пощадите, бай-ага!

К о н у р д ж а - б а й. Сам себя пощади, ничтожный раб! Или ты не хочешь жить?

А х м е д. Очень хочу, бай-ага!

К о н у р д ж а - б а й. Тогда неси книги! (Подносит острие ножа к животу Ахмеда.)

А х м е д. Меред сказал мне…

К о н у р д ж а - б а й. Книги, говорят тебе! Тащи сюда книги, хитрый раб! (Тычет нож в живот Ахмеда.)

А х м е д. Сейчас, бай-ага, сейчас. Кажется, книги зарыты за домом.

К о н у р д ж а - б а й. Ступай, принеси их! Да поживее! Ну!

Ахмед выходит и вскоре возвращается с книгами.

А х м е д. Вот они — верные друзья Мереда… Так он называл их…

К о н у р д ж а - б а й (выхватывает книги из рук Ахмеда, кидает на пол, топчет ногами). Будь проклят и Меред, и его друзья!..

А х м е д. Что вы делаете, бай-ага?! Не надо! Книги вашего сына!

К о н у р д ж а - б а й. Теперь в огонь их! Немедленно в огонь! Жги их!

А х м е д. Жечь книги?! Ведь это грех! Бай-ага, одумайтесь!

К о н у р д ж а - б а й. В огонь, я сказал тебе! В огонь их, проклятый раб! Если ты сейчас же не сожжешь книги, это сделаю я сам! А тебя отдам в руки Мовляма! Он поджарит твои пятки на костре из книг!

А х м е д. Бай-ага, побойтесь аллаха!

К о н у р д ж а - б а й (тычет острием ножа в бок Ахмеда). Сжигай! Сжигай их! Собака, сын собаки!

А х м е д. А как же это сделать, бай-ага?.. Ну, хорошо, хорошо… Я сожгу… Я брошу их в тандыр за домом. Хозяйка недавно пекла хлеб. Там остались угли…

К о н у р д ж а - б а й. Стой, скотина! Гнусный раб! Сжигай книги здесь, на моих глазах, в этом очаге! (Показывает на очаг в углу комнаты.) Облей их керосином и подожги!

А х м е д. Слушаюсь, бай-ага! Сейчас принесу керосин. (Убегает.)

К о н у р д ж а - б а й. Проклятый сын! Неверный сын! Проклятые времена!

Ахмед возвращается, в руках его бидончик с керосином.

А х м е д. Вот, бай-ага, принес керосин. Что делать-то теперь?

К о н у р д ж а - б а й. Плесни керосину в очаг!

Ахмед льет керосин в очаг. Конурджа-бай наклоняется к полу за книгами. Ахмед быстро выливает остатки керосина ему на голову.

Проклятие! (Трет глаза.) Негодяй! Собака! Я ничего не вижу! Ты ослепил меня, гнусный раб! (Пытается схватить Ахмеда, тот не дается.)

А х м е д. Не подходите, бай-ага!.. Еще один шаг — и я подпалю вас! (Зажигает спичку.) Берегитесь!

К о н у р д ж а - б а й. Гнусный раб! Остановись! Ты сожжешь мой дом!

А х м е д. Сожгу, бай-ага, сожгу! И вас вместе с домом! (Подбирает с полу книги.) Я ухожу, бай-ага! Пусть теперь кальян подает вам ваш пес Акбай! Счастливо оставаться! Привет вашему сыночку Мовляму! (Убегает, уносит книги.)

К о н у р д ж а - б а й (мечется по комнате, трет глаза). Проклятый раб!.. Он ослепил меня!.. Я ничего не вижу!.. Эй, помогите!.. Огульнияз!.. Мовлям!.. Помогите! Где вы? Помогите, ради аллаха!

З а н а в е с.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Утро. М е р е д  сидит в задумчивости у колодца в родительском дворе.

М е р е д. Где же Ковшут? Почему задерживается? Или он не добрался до города?

Появляются  К о н у р д ж а - б а й  и  М о в л я м.

М о в л я м (удивленно и злобно). Братец?! Как говорится, мы ищем тебя на небе, а ты, оказывается, здесь, на грешной земле!.. Сам пришел к нам! Добро пожаловать, отступник! Сейчас мы побеседуем с тобой по-родственному!

М е р е д. Я пришел поговорить с отцом. Не с тобой, Мовлям.

М о в л я м. Вот как?!

М е р е д. Да, с тобой нам не договориться. Мы не поймем друг друга. Так было всегда — с детства.

М о в л я м. Думаешь, отец поймет тебя?

М е р е д. Я надеюсь.

М о в л я м. Напрасно надеешься, глупец! Что ты хочешь от отца?

М е р е д. Жизненный опыт должен подсказать ему, что правда не на его стороне. Жизнь делает резкий, крутой поворот, и тот, кто хочет остаться в этой жизни, должен тоже сделать поворот, иначе…

М о в л я м. Ну, ну, договаривай, философ! Что иначе? Что будет тогда?

М е р е д. Иначе жизнь сметет его. Безжалостно уничтожит!

К о н у р д ж а - б а й. Неблагодарный щенок! И ты смеешь говорить это мне? Ты угрожаешь родному отцу?

М е р е д. Я лишь объясняю. Пойми, отец, я здесь ни при чем. Ход истории неумолим.

К о н у р д ж а - б а й. «Ход истории»! «Ход истории»! Перестань болтать заумные вещи! Я думал, ты опомнился, пришел просить прощения у отца.

М е р е д. Я хочу спасти тебя, отец!

К о н у р д ж а - б а й (насмешливо). Вот как? Как же ты намерен спасать меня?

М е р е д. Ты должен добровольно дать свободу своим чабанам и подпаскам.

М о в л я м. Наши чабаны и подпаски всегда были на свободе — в бескрайних песках Каракумов. Чем не свобода?

М е р е д. Испокон веку Каракумы были для них песчаной тюрьмой!

М о в л я м. Все ты врешь! Начитался в Петербурге глупых книг! А теперь сюда приехал — мутить людям головы!

К о н у р д ж а - б а й. Ты печешься о чабанах, об этих голодранцах?! Они не нужны мне. Можешь сказать им: они свободны, пусть убираются на все четыре стороны!

М е р е д. Ты должен заплатить им, отец!

К о н у р д ж а - б а й. Что?!

М е р е д. Да, да, рассчитайся с ними, заплати им за их многолетний труд. Заплати, отец! В этом твое спасение. У тебя тысячные отары овец!

М о в л я м. Шайтан им заплатит!

М е р е д. Повторяю, отец, только в этом твое спасение! Иначе…

К о н у р д ж а - б а й. Заткнись, изменник! Отступник! Неверный сын!

М е р е д. Изменник тот, кто изменяет своей совести и здравому смыслу!

К о н у р д ж а - б а й. Ты говоришь это мне?!

М е р е д. К сожалению, отец!

К о н у р д ж а - б а й (замахивается на Мереда плетью). Ах ты, ублюдок! Предатель!

М о в л я м. Отец, позволь мне продырявить ему шкуру!

М е р е д. Вы можете четвертовать меня, но от этого ничего не изменится. Ваши часы сочтены!

К о н у р д ж а - б а й. Паршивый пес! (Бьет Мереда плетью.) Получай! Получай!

М е р е д. Сочтены!

М о в л я м. Вот тебе! (Бьет брата кулаком по лицу.)

Завязывается драка. Мовлям и Конурджа-бай валят Мереда на землю.

К о н у р д ж а - б а й (кричит). Мовлям, давай веревку, вяжи ему руки и ноги!

Конурджа-бай и Мовлям связывают Мереда веревкой.

М о в л я м. Что будем делать с ним, отец?

К о н у р д ж а - б а й. Привяжем его вот сюда, к столбу! Пусть постоит денек на солнышке! Может, образумится!

Конурджа-бай и Мовлям привязывают Мерада к столбу у колодца. Уходят.

З а н а в е с.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Раннее утро следующего дня. Едва-едва брезжит рассвет.

М е р е д, привязанный к столбу у колодца, в одиночестве. Он почти без сознания.

Слышны звуки веселья, пение бахши.

К колодцу, крадучись, подходит  А х м е д.

А х м е д. Вах, Меред-джан, бедняга! Что они сделали с тобой, эти изверги!

М е р е д (открывает глаза). Ахмед, ты?

А х м е д. Я, я… Сейчас развяжу тебя, брат. У-у, кровопийцы!

М е р е д. Воды… Сначала воды…

А х м е д. Сейчас, сейчас. Потерпи… (Достает из колодца воду, дает Мереду напиться.)

М е р е д (жадно пьет). Ох, полегче немного… Спасибо тебе, друг. (Прислушивается.) Что происходит в доме? Всю ночь веселятся, поют…

А х м е д (зубами пытается развязать узел). Как затянули, сволочи! Погоди, сейчас сбегаю за ножом… Бай-ага хотел сжечь твои книги.

М е р е д. Сжег?!

А х м е д. Нет. Я унес их и спрятал.

М е р е д. Молодец, Ахмед. А почему поют в доме?

А х м е д. Свадьба.

М е р е д. Чья свадьба?

А х м е д. Мовляма.

М е р е д. А кто невеста? На ком он женится? Ведь он женат уже…

Ахмед молчит, понурив голову.

Ну, говори, Ахмед! На ком женится Мовлям? Кто невеста? Джерен?!

А х м е д. Да, Джерен. Он насильно увел ее из дома отца.

М е р е д. Проклятие!

А х м е д. Что поделаешь, брат?! Богатым, сильным все можно.

Слышится голос Мовляма: «Ешьте, дорогие гости, пейте, веселитесь! Я сейчас вернусь. Хочу проведать тут одного отважного джигита!»

М е р е д. Мовлям идет сюда. Прячься, Ахмед! Поскорее… Уходи…

А х м е д. Я буду здесь поблизости. Я не оставлю тебя, Меред-джан. (Убегает.)

Входит, пошатываясь, М о в л я м. Он сильно навеселе. В руке его стакан водки.

М о в л я м. Где здесь мой славный братишка, мой отважный Меред, наш сорвиголова, наш защитник народа?.. Ага, вот он — ты! Отчего такой грустный! У старшего брата праздник, свадьба, а ты нос повесил? Нехорошо, некрасиво это… А я вот решил проявить заботу о брате. Принес тебе водочки. На, выпей! За мое здоровье и за здоровье своей невестки! (Подносит стакан ко рту Мереда.) Пей! Теперь у тебя две невестки — первая и вторая! Ты — богач! Пей! Вот сыграем свадьбу и двинемся в путь, за кордон. Там твой старший брат самолично выберет для тебя невесту!.. (Насильно вливает водку в рот Мереда.)

М е р е д. Отстань, подонок! (Выплевывает водку в лицо Мовляма.)

М о в л я м. Ах, так?! Вот тебе! (Бьет кулаком по лицу брата.)

Голос Конурджа-бая: «Мовлям, сынок, где ты? Ждем тебя!»

Иду, отец! (Мереду.) Я еще загляну к тебе, красавец! Народный вождь! (Уходит.)

Вбегает  Д ж е р е н  в изорванном платье, припадает к ногам Мереда.

Д ж е р е н. Меред, милый, что они сделали с тобой! Изверги! И я опозорена… Прости меня, любимый! (Плачет.)

М е р е д. Это ты прости меня, Джерен… Не смог защитить тебя… Да, горе-джигит я…

Д ж е р е н. Мы должны бежать!

Появляется  А х м е д. В руке его топор.

А х м е д. Бежать! Бежать! Сейчас я освобожу тебя, Меред-джан! (Заносит топор, хочет перерубить веревку на столбе.)

Раздается выстрел. Ахмед падает. Появляется  М о в л я м. В одной руке его маузер, в другой — плеть.

М о в л я м. Проклятый раб! Ты получил сполна! (Видит Джерен.) И ты здесь, сука?! Пошла прочь! Ступай в дом! (Бьет Джерен плетью.)

Д ж е р е н. Паршивая собака пойдет с тобой, облезлый шакал! Блудник! Сводник!

М о в л я м. Что-о-о?!

Д ж е р е н. Да, да, сводник! Блудник!

Мовлям хлещет Джерен плетью.

М е р е д. Подлый трус! Развяжи мне руки! Если ты мужчина, развяжи меня! Подлец!

М о в л я м. На, получай и ты! (Стреляет в Мереда.)

М е р е д. Дже-рен… (Умирает.)

Д ж е р е н. Убийца! Изверг! (Поднимает с земли топор, пытается ударить им Мовляма.)

М о в л я м. Иди и ты за ними! (Стреляет в Джерен, та падает замертво.)

Вбегает  Г ю л я л е к, в ужасе застывает. Затем, опомнившись, набрасывается на брата, царапает ему лицо.

Г ю л я л е к. Подлый убийца!.. Негодяй!.. Убийца!.. Убийца!.. Эй, люди! Сюда!.. На помощь!.. Накажите убийцу! Накажите преступника!.. Сюда, скорее!..

М о в л я м (вырывается). Отпусти!

Слышны приближающиеся голоса людей, топот ног.

Г ю л я л е к. Скорее!.. На помощь! Я держу его!.. Люди!..

М о в л я м. Так подыхай и ты! (Стреляет в Гюлялек, убегает.)

Появляется  О г у л ь н и я з. Опускается на землю рядом с телами Гюлялек и Мереда, причитает, плачет.

О г у л ь н и я з. О, горе мне!.. О, горе мне!.. Меред-джан!.. Гюлялек!.. Дети мои!.. О, горе мне!.. Будь проклят ваш убийца!.. Будь проклят дом вашего отца, который допустил вашу гибель!.. Да обрушится на тебя твой дом, Конурджа!.. Да подавятся твои гости мясом твоих овец в день твоих поминок!.. Чтоб ты сдох, проклятый, где-нибудь под забором, как бездомный пес!..

Затемнение. Звучит траурная музыка. Ее сменяет революционная песня.

ЭПИЛОГ

Вспыхивает свет. На сцену выбегают  ч а б а н ы  во главе с  К о в ш у т о м. В их руках винтовки.

На заднем плане четыре могильных холмика. Ковшут приближается к ним. Стоит, поникнув.

К о в ш у т. Простите меня, родные! Я спешил к вам, летел к вам птицей и… опоздал. Прости меня, Джерен, сестренка!

Голос Джерен: «Не кори себя, брат! Ты выполнил свой долг! Ты ни в чем не виноват!»

Царица души моей, Гюлялек! Прости! Прости меня! Прости!

Голос Гюлялек: «Мой Ковшут! Я любила тебя. Я мечтала, что у нас будут дети — стройные, красивые, ловкие, как ты! Но ведь не все мечты сбываются».

Увы, не все!

Голос Гюлялек: «Не кори себя, милый! Ты выполнил свой долг! Ты победил!»

Гюлялек, я люблю тебя! Я буду любить тебя, пока жив!

Голос Гюлялек: «Люблю! Люблю!»

И ты, братишка Ахмед, прости за опоздание! Ты так мечтал о новой, счастливой жизни!

Голос Ахмеда: «Я погиб как мужчина, как солдат, как боец! Не кори себя, Ковшут, дружище!»

Меред, брат мой, прости! Я опоздал!

Голос Мереда: «Выше голову, боец Ковшут! Наше дело победило! Это значит — никто из нас не опоздал выполнить свой долг! И мы, ушедшие, вечно с вами — в ваших делах! Ваши — в этой земле! Берегите ее!»

Конец

ДИРЕКТОР Пьеса в трех частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Х е к и м о в — директор обувной фабрики.

Г о ш л ы е в — заместитель директора.

М е р д ж е н — начальник ОТК.

Ш и х н а з а р о в — начальник цеха.

К у р б а н о в — начальник цеха.

О р а з — начальник цеха.

А й н а — заместитель начальника ОТК.

Х а д ж и - а г а — мастер.

А й г ю л ь — секретарша.

У б о р щ и ц а.

Действие происходит в наши дни.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Открывается занавес. Интерьер кабинета директора обувной фабрики. Одна из стен представляет собой витрину, на полках которой расставлена красивая, модная обувь.

В кабинет входит  Х е к и м о в. Первым делом он подходит к витрине и любовно оглядывает ее. Сдувает пыль с образцов. Заметив какой-то непорядок, качает головой, расставляет обувь так, как было прежде. Затем подходит к столу, поднимает трубки телефонных аппаратов, проверяет, все ли работают.

Включает селектор.

Х е к и м о в. Айгюль, в чем дело? Белый аппарат мертв.

Голос Айгюль: «Да, Нурлы Хекимович, не работает. Был мастер, сказал: дело в трубке. Сегодня заменят. Работает черный аппарат. Тоже городской».

Хорошо, Айгюль-джан. Рад был увидеть тебя сегодня.

Голос Айгюль, кокетливо: «Взаимно».

Хекимов выключает селектор, включает телевизионную установку.

В этот момент раздается долгий телефонный звонок. Хекимов поднимает трубку черного аппарата.

Да… Междугородная?.. Слушаю… Здравствуйте, здравствуйте… Разумеется, я в курсе дела… Что?.. Да, мне уже сказали. Поэтому я и вышел на работу раньше времени. Пришлось прервать отдых… Оставил жену одну в санатории… Хорошо, хорошо… Логично… Да, да, мы помним. Не беспокойтесь. Раз мы дали слово, не подведем… Здесь ваш представитель, в Ашхабаде?.. Тем лучше!.. Понимаю, понимаю… Все очень логично! Как говорится, уговор дороже денег!.. Да, да, так и можете передать: товар будет отправлен в срок. Завтра отправим. Слово — закон! Всего доброго! (Кладет трубку на телефонный аппарат. Говорит в экран телеустановки.) Гошлыев! Гош-лы-ев!

На телеэкране появляется лицо  Г о ш л ы е в а.

Г о ш л ы е в. Слушаю вас, Нурлы Хекимович. Здравствуйте, здравствуйте! С приездом, шеф! Ох, вижу, глупость я спорол! Знай мы, что вы свернете свой отпуск, мы бы не спешили с телеграммой, дали бы ее дней через пять.

Х е к и м о в. Ладно, Гошлыев, как говорится, после драки кулаками не машут. Хотя обидно немного: вторую серию «Графа Монте-Кристо» не успел посмотреть. Первую посмотрели с женой, а вторую — нет. Хорошо, скажи-ка мне, Гошлыев, почему вы тянете, почему досих пор не отправили обувь заказчикам, согласно договору?

Г о ш л ы е в. Это в Сибирь?

Х е к и м о в. Да, да, в Сибирь. На стройку.

Г о ш л ы е в. А вам еще ничего не сказали?

Х е к и м о в. Нет.

Г о ш л ы е в. Странно. Я думал…

Х е к и м о в (строго). «Думал, думал». Индюк тоже думал, да в суп попал. Срочно уточни, сколько готовой продукции лежит у нас на складе. Когда уточнишь, принесешь мне данные. (Выключает телеустановку.)

Входит  Ш и х н а з а р о в. Чувствуется, он чем-то удручен.

Х е к и м о в (благодушно). Входи, Шихназаров, входи. Привет, футболист!

Ш и х н а з а р о в. Здравствуйте, Нурлы Хекимович! Добро пожаловать, Нурлы Хекимович! Салам, как говорится, алейкум! Вы приехали как нельзя кстати, Нурлы Хекимович… Мы здесь без вас…

Х е к и м о в (перебивает, хмурится). Ну, что тут у вас стряслось без меня? Рассказывай. Только чтобы логично было. Ясно?

Ш и х н а з а р о в. Ясно. Хорошо, что вы приехали, Нурлы Хекимович! Если бы вы задержались еще на несколько дней, наши дела совсем были бы плохи. А теперь, я думаю, мы как-нибудь выкарабкаемся.

Х е к и м о в (усмехается). Логично. Однако не ходи вокруг да около! Говори, что случилось. Ну!

Ш и х н а з а р о в. Хорошо, слушайте, Нурлы Хекимович. Как только вы уехали, в мой цех и цех Курбанова дали остатки отвратительной кожи. Работа в обоих цехах, разумеется, остановилась. Такая кожа подошла бы разве что для ремней, которыми раньше в аулах подвешивали к потолку детские люльки. Ни на что иное она больше не годится. А ведь вы знаете, Нурлы Хекимович, на продукции моего цеха, как правило, стоит Знак качества. Конечно, я имею в виду мячи, точнее — покрышки для мячей. Словом, вот уже три дня мы простаиваем, бездельничаем.

Х е к и м о в. Кто распорядился? Кто дал команду остановить цех?

Ш и х н а з а р о в. Мерджен Мурадовна.

Х е к и м о в. Безобразие!

Ш и х н а з а р о в. Согласен с вами, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Покажи мне ее приказ!

Ш и х н а з а р о в. Официального приказа, Нурлы Хекимович, то есть приказа на бумаге, не было, но…

Х е к и м о в. Что — но? Что — но?

Ш и х н а з а р о в. Я был вынужден это сделать, Нурлы Хекимович. Она настояла.

Х е к и м о в. Где была твоя голова? Как ты мог остановить цех без официального приказа? Ты знаешь, кто ты? Ты — преступник. Тебя надо отдать под суд. И Курбанова тоже.

Ш и х н а з а р о в. Но, с другой стороны, Нурлы Хекимович… Не могу же я из отходов кожи выпускать продукцию со Знаком качества. Совесть моя не позволяет производить бракованные мячи, вернее — покрышки. Ведь у нас уже был разговор об этом, Нурлы Хекимович, до вашего отъезда. Словом, вот он — я, делайте со мной что хотите…

Х е к и м о в. Брось ты эти восточные фокусы, Шихназаров! Не в средние века живем. Я спрашиваю, как ты посмел остановить работу в цехе? Отвечай обстоятельно, когда тебя спрашивают! Меня интересуют детали.

Ш и х н а з а р о в. Ну, остановить-то мы работу не совсем остановили, Нурлы Хекимович, кое-что мы все-таки делали, но, мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы мы остановили ее вовсе, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в (насмешливо). Я вижу, Мерджен положила тебя на лопатки. Тебя — джигита! А, Шихназаров, положила?

Ш и х н а з а р о в. Нурлы Хекимович, вы у нас на фабрике не найдете ни одного руководящего работника, который бы морально не пострадал от нее, от этой Мерджен Мурадовны. Я работы не боюсь, Нурлы Хекимович, вы знаете, но мне нужен хороший материал. Ведь мячи! Они идут со Знаком качества! Дайте мне хорошую кожу — и тогда спрашивайте с меня мячи, спрашивайте с меня план, тогда говорите мне о повышенных обязательствах, которые я брал на себя! Тогда требуйте, Нурлы Хекимович!

Х е к и м о в. Будет тебе, будет хороший материал! Иди, передай Гошлыеву, пусть даст в твой цех качественную кожу. У него есть в заначке. Но смотри!.. Чтобы вся твоя продукция шла со Знаком качества на все сто процентов!

Ш и х н а з а р о в. Договорились, Нурлы Хекимович! Если дадите хорошую кожу, я вам, Нурлы Хекимович, дам продукцию даже с двумя Знаками качества.

Х е к и м о в. Вот это мужской разговор! Но одно запомни хорошенько, Шихназаров: премия рабочих, переходящее Красное знамя зависят также и от твоих этих (делает ногой характерное для футболиста движение)… мячей.

Ш и х н а з а р о в. Покрышек, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Да, покрышек. Иди действуй.

Ш и х н а з а р о в. Понимаю, Нурлы Хекимович. Все будет в ажуре. (Выходит.)

Х е к и м о в (вслед ему). Ну вот, доверься этим джигитам, этим конникам на ветрокрылых ахалтекинцах! Стоило мне отлучиться на несколько дней, как дело застопорилось. Впрочем… вполне логично.

Входит  у б о р щ и ц а.

У б о р щ и ц а. С приездом, директор-ага! Я и не знала, что вы вернулись. Мне говорили, вы приедете после праздника, после Нового года. Хотела прибрать в вашем кабинете.

Х е к и м о в. Была бы наша воля, милая, думаешь, мы сидели бы вот так здесь, в душных кабинетах, словно птицы в клетках? Скакали бы по прериям, то есть по Каракумам, а на груди — «томпсоны», как минимум — «калашниковы». Ведь логично, а?

У б о р щ и ц а. Да, я думаю, должна быть причина, большая, как верблюд, если вы так быстро вернулись из санатория, директор-ага. А кабинет ваш всегда должен быть чистым и прибранным. Об этом мне ежедневно твердила Мерджен. В ваше отсутствие, стоило мне разок не прийти убрать, как она сделала мне выговор.

Х е к и м о в (весело). Логично, логично! Я вижу, Мерджен никому из вас не давала здесь спуску. Молодец Мерджен!

У б о р щ и ц а. Да, Мерджен — молодец, тьфу, тьфу, не сглазить бы! В работе любого мужчину заткнет за пояс. Светлая голова. (После паузы, со вздохом, многозначительно.) Дай бог ей хорошего жениха!

Х е к и м о в (внезапно хмурится). Дай бог, дай бог… Может, вы потом сделаете уборку, когда я уйду? А, милая? Приходите в обеденный перерыв.

У б о р щ и ц а. И так можно, директор-ага… Только вот здесь немного подмету. (Машет веником.) А полностью я сделаю уборку, когда вы уйдете домой… (Выходит.)

Х е к и м о в (недовольно качает головой). Да, чувствую, тут без меня натворили дел! И людей распустили. (Протягивает руку к селектору.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

В кабинет входит  Г о ш л ы е в.

Г о ш л ы е в. Разрешите, шеф?

Х е к и м о в. А, Гошлыев?! Входи. Ну, так как у тебя дела? Волк или лиса, как говорят у нас в Туркмении? Со щитом или на щите?

Г о ш л ы е в. Трудно сейчас сказать, Нурлы Хекимович, как у меня дела. Не знаю я, ей-богу…

Х е к и м о в (смеется). Если не знаешь, подойди к зеркалу, посмотри на себя. Ты похож на курицу, выскочившую из-под машины и слегка помятую. Разве это не ответ на мой вопрос? Хорошо, докладывай, как у нас дела на фабрике?

Г о ш л ы е в (ставит на стол толстый портфель, достает из него пачку бумаг, перебирает их; наконец находит то, что нужно; кладет перед Хекимовым два документа). Вот они, шеф, — наши дела! (После паузы.) Как отдохнули, шеф? Хорошо, надеюсь?.. Ну, теперь можно и поздороваться! (Протягивает Хекимову руку; тот нехотя пожимает ее.)

Х е к и м о в. Отдыхать — не работать. Логично? Для отдыха много ума не надо… Как же ты оставил в таком трудном положении цех Шихназарова, вообще фабрику и укатил в Теджен? Горит наш план! Почему не обеспечил цеха хорошим материалом?

Г о ш л ы е в (садится). Это вы меня об этом спрашиваете, Нурлы Хекимович? При чем здесь я, шеф?

Х е к и м о в. Как — при чем? Ведь ты заместитель директора. Мой заместитель. Логично?

Г о ш л ы е в. Если я в чем-то и виноват, дорогой Нурлы Хекимович, так только в одном, что отношусь к своей работе крайне добросовестно и выполняю своевременно все данные мне поручения… А в Теджен я ездил… вы сами знаете зачем.

Х е к и м о в. Теджен Тедженом… Но ведь кто-то должен выполнять и взятые обязательства!

Г о ш л ы е в. Какие такие обязательства, шеф?

Х е к и м о в. Кто заключил договор о поставке обуви ударной стройке? А договор — прежде всего сроки. Логика!

Г о ш л ы е в. Договор-то мы заключали, но ведь…

Х е к и м о в. Не притворяйся, Гошлыев. Ты все прекрасно понимаешь. Договор, обязательства — это не пустые слова, нацарапанные на бумаге. Это закон! Закон для всех без исключения. К тому же договор был подписан в присутствии огромной аудитории. Ты забыл?

Г о ш л ы е в. Договор в присутствии огромной аудитории подписывали вы, Нурлы Хекимович. И выступали там с высокой трибуны вы. Когда надо трудиться день и ночь до седьмого пота — снабжать, реализовывать, Гошлыеву говорят: вперед! А вот когда приходит время делить трудовую славу и награды, никто о нем не вспоминает, его место сзади, в самом хвосте.

Х е к и м о в. Опять ты завел старую пластинку. Просто уму непостижимо, как вы без меня могли докатиться до такого позора? Впрочем… это логично.

Г о ш л ы е в. Дорогой Нурлы Хекимович, умоляю вас, когда вы в следующий раз пойдете в отпуск, забирайте с собой и фабрику. Или уж, на худой конец, возьмите с собой и меня, шеф. Чтобы глаза мои не видели всех этих дел! Просто сердце кровью обливается. Кош-мар!

Х е к и м о в. Гошлыев, не ходи вокруг да около! Говори прямо. В чем дело?

Г о ш л ы е в. Не в чем, а в ком, шеф! Мерджен…

Х е к и м о в. Опять Мерджен!.. Да что все значит? Все в один голос: Мерджен, Мерджен!

Г о ш л ы е в. Да, Мерджен. После вашего отъезда, шеф, дня не проходило без скандала. А потом я уехал в Теджен.

Х е к и м о в. Удивительно! Мерджен не похожа на скандалистку. Просто не верится.

Г о ш л ы е в. Раньше и я был того же мнения, шеф. Но стоило ей оказаться здесь, в этом кабинете, за директора, то есть за вас, шеф, — и все… Ее как подменили. Устроила на фабрике настоящий погром!

Х е к и м о в. Но как ты мог допустить? Повременил бы с поездкой в Теджен. И вообще… как вы, джигиты, позволили женщине устроить на вашей фабрике погром? Как вы теперь смеете смотреть мне в лицо? По вашей вине возникла опасность срыва плана.

Г о ш л ы е в. Если вы, шеф, сейчас же не поставите эту особу на свое место, нам еще не раз придется краснеть. Учтите это.

Х е к и м о в. Ты это серьезно говоришь?

Г о ш л ы е в. Вы видели когда-нибудь, чтобы у Гошлыева слова расходились с делом? Я готов поклясться чем угодно… Шеф, срочно нужен ваш приказ, а не то…

Х е к и м о в. Да-а… Я вижу, вы и в самом деле наворочали здесь дел. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит  А й г ю л ь. В руке ее блокнот.

А й г ю л ь. Да, Нурлы Хекимович!

Х е к и м о в. Айгюль, милочка, подготовь приказ. Пиши! (Диктует.) «Вернувшись из отпуска, я приступил к исполнению своих обязанностей. С этого дня Мерджен Мурадова возвращается к своей непосредственной работе — в ОТК. Точка. Хекимов. Точка». Постарайся отпечатать это поскорее, милочка!

А й г ю л ь. Лечу, лечу! Других поручений не будет, Нурлы Хекимович?

Г о ш л ы е в. Будут и другие поручения, но ты сначала выполни это. Ведь логично, шеф?

Х е к и м о в. Логично, логично. Но ты не лезь не в свои дела. Тоже мне — логик нашелся! Она что, твоя секретарша? Чего ты командуешь, Гошлыев?

Айгюль, самодовольно тряхнув головой, выходит.

Г о ш л ы е в. Ничего она у нас, а, шеф? Просто диву даешься, как, откуда эта птичка достает себе такие изящные туфельки?

Х е к и м о в. Кстати, надо подумать о новогоднем подарке для моей жены. Она у меня тоже туфли просила. Красивые импортные туфли!

Г о ш л ы е в. Где вы, шеф, за три-четыре дня найдете красивые импортные туфли?

Х е к и м о в (смеется). Если мы не найдем ей такие туфли, считай, Гошлыев, я не отдыхал. Все пойдет насмарку.

Г о ш л ы е в (полушутя, полусерьезно). Постараюсь, шеф. Но учтите дух времени и наш братский, рабочий принцип: «Ты — мне, я — тебе». Туфли будут. Но за Теджен я прошу дополнительно процентов пять. Все-таки удачно съездил.

Х е к и м о в (морщится, перебивает). Об этом после, после! (Ворчливо.) «Рабочий принцип, рабочий принцип»… Этот принцип придумали такие же испорченные люди, как ты, Гошлыев. Хорошо, туфли туфлями, но сейчас для нас главное — план.

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, вот приказ, пожалуйста. Подпишите. (Кладет приказ на стол, выходит.)

Г о ш л ы е в. План, план… А что, если Мерджен забракует все двадцать тысяч пар обуви?! Сейчас она больше всего придирается к цеху детской обуви. Курбанов готов в петлю лезть из-за нее. И вообще… Как вы, шеф, не нашли на нашей фабрике никого лучше Мерджен?.. Как вы оставили ее вместо себя?! Кош-шмар! Вы развратили ее властью!

Х е к и м о в. Никак, Гошлыев, ты обиделся, что я оставил в этом кабинете не тебя, а ее?

Г о ш л ы е в. Разумеется, было немного обидно, шеф. При наличии меня, вашего заместителя, вы оставляете верховодить на фабрике вместо себя начальника ОТК… Странно!

Х е к и м о в. Ничего странного. Все логично! Ведь ты, Гошлыев, не тянешь в руководстве. Как руководитель ты слаб, ты — снабженец. А Мерджен прекрасно знает обувное дело, специалист с высшим образованием — раз. Коммунист — два. Да и в Теджен ты не смог бы съездить — три. Ладно, оставим эти пустые разговоры. Не успел я приступить к работе, как вы все начали: Мерджен, Мерджен!.. Мерджен — это наша Мерджен. Я знаю ее много лет. И на работу ее принял, и в партию рекомендовал, и…

Г о ш л ы е в (со смешком). Ну, ну?.. Договаривайте, шеф. Что еще?

Х е к и м о в. Ничего. Без намеков, пожалуйста, Гошлыев. Без пошлостей.

Г о ш л ы е в. Может, и придираться к нам приказали ей вы, шеф, а? Признавайтесь!

Х е к и м о в. Вполне возможно. Итак, отправляйся сейчас к представителю заказчика, отвези ему документы на те двадцать тысяч пар обуви. А то он, я чувствую, готов уже поднять на ноги и горком, и обком. Кстати, мне сегодня звонили из Тынды.

Г о ш л ы е в. Моя миссия закончена, шеф. У представителя заказчика я уже был. Коньяк распили. Это было вчера. С ним дело улажено. Теперь все зависит от ОТК — от Мерджен.

Х е к и м о в (морщится). «Коньяк»! «Улажено»! Ну и стиль работы! Мне нет никакого дела до Мерджен. Мне нужен план. Это и твоя забота!

Г о ш л ы е в (обиженно). Да, план — моя забота, а когда дело касается наград и прочего, обо мне забывают. Где справедливость, шеф?

Х е к и м о в. Перестань ныть, джигит! Ты имеешь хорошую должность. И ты до сих пор еще не получил по шапке. Разве это само по себе не награда? Иди. По пути загляни к Хаджи-ага, скажи, он нужен мне. Надо посоветоваться, посовещаться.

Г о ш л ы е в (встает). Мне тоже прийти на совещание, шеф?

Х е к и м о в (насмешливо). Что за совещание без тебя? (Изменив интонацию. Жестко.) Нет, ты мне не нужен.

Г о ш л ы е в. Да, шеф, вы быстро находите наши слабинки. Молодец вы, шеф! Однако на совещание я приду.

Гошлыев выходит. Хекимов нажимает кнопку звонка. Входит  А й г ю л ь.

Х е к и м о в. Кто же все-таки трогал витрину, милочка? Неужели нельзя было вытирать пыль, не переставляя образцы?

А й г ю л ь. Пыль вытирала лично я. Не доверяла даже уборщице. Но кто-то еще трогал образцы, кроме меня, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Кто же этот «кто-то»? Ты должна знать, Айгюль. Кто?

А й г ю л ь. Только Мерджен могла. Кроме нее и меня, никто не входил в ваш кабинет. А уборщицу я предупредила и сказала, чтобы к витрине она не прикасалась. Наверное, Мерджен.

Х е к и м о в. Что же это такое?! Все в один голос — Мерджен да Мерджен!

А й г ю л ь. Мне Мерджен сказала: «Зачем выставлять напоказ то, чего мы не можем делать в своих цехах?..» Кстати, не вы ли сами оставили ее в этом кабинете, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в. Не ревнуй, не ревнуй. Но разве это значит, что она могла делать тут все, что ей взбредет в голову? Я тебя спрашиваю!.. Впрочем, при чем здесь ты, милочка?! Можешь идти.

А й г ю л ь. Других просьб, пожеланий не будет, Нурлы Хекимович? (Игриво, многозначительно.) По-жа-луй-ста!

Х е к и м о в (усмехается, сверкает глазами). Пока нет.

А й г ю л ь (так же игриво). Странно.

Х е к и м о в. Что же тут странного, голубка?

А й г ю л ь. Да так, ничего. (Выходит.)

Х е к и м о в. Поразительно! Что произошло? Всего три недели тому назад фабрика работала нормально, и вдруг… Впрочем… весьма логично. Или нелогично?..

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Входит  Х а д ж и - а г а.

Х а д ж и - а г а. Вызывали, дирехтур?

Х е к и м о в. А, это вы, Хаджи-ага? Здравствуйте, здравствуйте, дорогой. Проходите, голубчик, прошу вас. Проходите, пожалуйста!

Х а д ж и - а г а. Ничего, не беспокойтесь, дирехтур. Я здесь сяду. (Садится на стул у двери.)

Х е к и м о в. Нет, нет, Хаджи-ага, я протестую! Сядьте вот сюда, в кресло. Вы — человек в летах…

Х а д ж и - а г а. Каждому — свое место, дирехтур. Я человек простой, мне и здесь удобно.

Х е к и м о в. Такие, как вы, Хаджи-ага, должны всегда сидеть на самых почетных местах. Сейчас Айгюль угостит нас крепким душистым зеленым чаем.

Х а д ж и - а г а. Думаю, дирехтур, у нас не будет времени чаевничать.

Х е к и м о в (улыбается). Если вы хотите, Хаджи-ага, мы найдем время и для чая.

Х а д ж и - а г а. Вы — найдете, а вот я — не найду.

Х е к и м о в. Так, так… Очень приятно слышать это. У мастера Хаджи-ага нет времени выпить с директором фабрики пиалу чая!

Х а д ж и - а г а. На фабрике порядки немного изменились. Так мне кажется, дирехтур.

Х е к и м о в. Порядки, говоришь, изменились?

Х а д ж и - а г а. Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот походите сами по цехам, посмотрите… А зачем вы, собственно, вызвали меня, товарищ, дирехтур?

Х е к и м о в. Логичный вопрос, Хаджи-ага. Сейчас, сейчас, все объясню. Если вы помните, голубчик, в декабре прошлого года мы брали обязательства. Обязательства на этот год.

Х а д ж и - а г а. Не помню точно, что за обязательства вы брали, дирехтур, но краем уха слышал кое-что.

Х е к и м о в. Короче говоря, Хаджи-ага, год прошел. Конец декабря. На носу Новый год. Согласно одному из пунктов наших обязательств, мы в этом году должны были освоить как минимум две новые модели обуви. Сами знаете, фабрика не успела этого сделать. Поэтому мы можем… просто опозориться. Мы опозоримся, голубчик, если нас не выручит наша испытанная, старая рабочая гвардия. Я имею в виду таких замечательных мастеров-модельеров, как вы, Хаджи-ага. Если бы вы постарались и сшили нам три-четыре пары обуви нового образца на уровне импортных, мировых стандартов, мы были бы избавлены от позора… Вам ясна моя мысль, Хаджи-ага?

Х а д ж и - а г а. Хотите пустить пыль в глаза представителям торговых организаций, не так ли, дирехтур?

Х е к и м о в. Как вы странно выражаете свои мысли, Хаджи-ага! Откуда в вас, голубчик, такая резкость суждений? Вы, наш старый, испытанный гвардеец, — и вдруг!..

Х а д ж и - а г а. Я привык называть вещи своими именами, дирехтур. А привычка — вторая натура.

Х е к и м о в. Повторяю, осталось всего несколько дней до Нового года. Как вы думаете, уважаемый Хаджи-ага, успеем мы сделать новые образцы? Надо поторопиться и надо постараться, так как они должны успешно пройти через ГОСТ.

Х а д ж и - а г а. Вы, дирехтур, сперва постарайтесь, чтобы они успешно прошли через контроль нашей Мерджен, через наш ОТК. А уж если она пропустит…

Х е к и м о в. При чем тут Мерджен? При чем тут ОТК? Где логика, милый? Речь идет об ответственном задании дирекции.

Х а д ж и - а г а. Для нас сейчас нет выше инстанции, чем наша Мерджен, да пошлет ей судьба хорошего жениха! Даже ГОСТу с ней не сравниться.

Х е к и м о в. Значит, вы тоже, Хаджи-ага, наш боевой гвардеец, пасуете перед ней, перед девицей? (Смеется.) Кажется, Мерджен разделалась здесь со всеми. Джигит-девка! Но где же логика? Наша многовековая каракумо-ахалтекинская логика! В кино-то ходишь, Хаджи-ага? Любишь вестерны?

Х а д ж и - а г а. Вот именно — разделалась, дирехтур. Хорошо, если зарплаты за этот месяц хватит, чтобы свести концы с концами… А в кино иногда хожу.

Х е к и м о в. Может, вы работали плохо последние недели? Ведь должна быть логическая связь…

Х а д ж и - а г а. Вы приехали, дирехтур, и теперь сами разберетесь, как мы работали и почему столько заработали. Но учтите, дирехтур, я больше не буду шить обувь для вашей выставки.

Х е к и м о в. Что? Почему, голубчик? Что случилось, Хаджи-ага? Говорят, после моего отъезда вы даже заявление об увольнении написали? Естественно, я не верю, ибо логика вещей подсказывает…

Х а д ж и - а г а (перебивает). Да, написал, дирехтур. Потому что мне, как и всякому живому советскому человеку, хочется немного заработать. В кино мы ходим, но живем-то мы не в кино, не в газете. Для выставки шить мне и невыгодно, и неинтересно. Обувь для выставки можете шить вы с Мерджен Мурадовой. А я лучше сяду на улице и буду чинить обувь прохожим. Счастливо оставаться, дирехтур. (Встает и уходит.)

Х е к и м о в (вслед ему). Да погодите же вы, Хаджи-ага! Гвардеец! Голубчик! Стойте! Давайте вместе подумаем, взвесим! Из всякого затруднительного положения всегда можно найти выход… Ну, что за времена настали, товарищи? Директору фабрики приходится умолять своих рабочих, чтобы они выполняли свой долг. Разве логично?

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, поднимите трубочку, звонит Шихназаров.

Х е к и м о в. Спасибо, милая! (Поднимает трубку.) Да, слушаю… Что, что?! Безобразие!.. Я ведь сказал, распорядился… Кто здесь директор — я или Мерджен Мурадова? Если директор я, то бери такую кожу, какая тебе нужна. Но предупреждаю, если не выполнишь план по выпуску продукции со Знаком качества, пеняй на себя!.. (Кладет трубку. Обращается к Айгюль.) Айгюль, голубка, разыщи по телефону Мерджен! Соедини меня с ней. Срочно нужна!

А й г ю л ь. Сейчас, Нурлы Хекимович. (Выходит.)

Выждав немного, Хекимов поднимает трубку.

Х е к и м о в. Алло! Алло! В чем дело? Почему короткие гудки? Почему дали отбой?

Вбегает  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Мерджен…

Х е к и м о в (всерьез встревоженный). Что с ней? Что-нибудь случилось?

А й г ю л ь (недовольно). Ничего с ней не случилось, с вашей Мерджен, но…

Х е к и м о в. Что — но? Что — но? Говори поскорее! Но только не ревнуй, не ревнуй.

А й г ю л ь. Мерджен говорит, что она очень занята, спешит куда-то, у нее срочное дело. Как только, говорит, освобожусь — приду. (Выходит, рассерженная.)

Х е к и м о в (ворчливо). Нет, Мерджен, золотко, так дело не пойдет! Что было — то давно прошло. А в народе говорят: «Если в шутку — победит сын, а всерьез — отец». Все, конец твоим шуточкам-выкрутасам! Теперь посмотришь, ласточка, как мы, соколы-джигиты, умеем шутки шутить!.. (В селектор.) Айгюль! Срочно вызови ко мне начальника экспериментального цеха Шихназарова и начальника детского цеха Курбанова!.. Повторяю, срочно!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Проходит не больше минуты — в кабинет входят  Ш и х н а з а р о в  и  К у р б а н о в.

Ш и х н а з а р о в. Можно, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в (мрачно). Проходите, джигиты! Садитесь!

Шихназаров садится. Курбанов отходит к окну.

Ш и х н а з а р о в. Ох, как нам повезло, что вы приехали, Нурлы Хекимович! Ох, как повезло!

Х е к и м о в. Я уже слышал это от тебя сегодня, Шихназаров. Не повторяйся. Варьируй!

К у р б а н о в. Совершенно верно, Нурлы Хекимович, повезло.

Х е к и м о в. Льстецы! Рассказывайте, каково положение с выполнением плана и обязательств? Год-то кончается. В состоянии мы выполнить данное нами слово?

К у р б а н о в. Дела в моем цехе, как вы знаете, Нурлы Хекимович, и прежде по объективным причинам оставляли желать много лучшего, а теперь… буквально все рухнуло. Катастрофа!

Х е к и м о в. Катастрофа, говоришь? Рухнуло? Может, это Мерджен разрушила? Она?

Ш и х н а з а р о в. Мерджен Мурадовна, как говорится, спутала нам все карты, Нурлы Хекимович. После того как вы взяли к себе заместителем Гошлыева, мы вроде бы избавились от нашей хронической болезни — невыполнения плана. Но, кажется, наша радость была преждевременной, Нурлы Хекимович…

Х е к и м о в (перебивает). Вот что я вам скажу, милые, дорогие товарищи. И наш авторитет, и наша заработная плата зависят исключительно от выполнения плана и обязательств. Так это или не так? Логично я рассуждаю?

К у р б а н о в. Логичнее некуда.

Ш и х н а з а р о в. Нурлы Хекимович, а много ли не хватает до выполнения плана?

Х е к и м о в. Если мы сможем дать еще хотя бы сто тысяч рубликов, считайте, план и обязательства выполнены. Почти всю продукцию, как вы знаете, согласно договору, надо отправить на ударную стройку в Сибирь. Для них мы должны постараться как следует! Это понятно, конечно, да?

К у р б а н о в. Двадцать тысяч пар готовой обуви лежит на складе. Готовой!

Ш и х н а з а р о в. Если бы ее удалось протащить, Нурлы Хекимович…

Х е к и м о в. Как это — протащить? Что значит — протащить? Выбирай, пожалуйста, выражения, Шихназаров! Через кого протащить?

К у р б а н о в. Через ОТК. Через Мерджен Мурадовну, разумеется.

Х е к и м о в. Разве эта обувь имеет какие-нибудь дефекты?

К у р б а н о в. Не знаю, но Мерджен Мурадовна каким-то образом умудряется находить дефекты. Она и ее заместитель уже дважды за последние недели обнаруживали недоделки и возвращали нам нашу продукцию. Я говорю о вверенном мне цехе. Прежде Мерджен Мурадовна не так придиралась…

Х е к и м о в. «Прежде, прежде»… То было прежде… Только, пожалуйста, без намеков.

К у р б а н о в. Я без всяких намеков. Я серьезно.

Входит  у б о р щ и ц а.

Х е к и м о в. Опять? Что тебе надо, милая? Разве я вызывал тебя?

У б о р щ и ц а. Никто меня не вызывал, директор-ага. Я сама пришла. Думала, вы ушли уже…

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Эй, тетушка, я же сказала тебе, идет совещание. Сюда нельзя.

У б о р щ и ц а. Вах, Айгюль-джан, посмотри на свои туфельки! Такие прекрасные туфельки, а ты их испачкала. Наверное, на улице в лужу наступила?

А й г ю л ь. Что же делать, тетя? Это же туфли, обувь… раз я ношу их, хожу в них, естественно, они должны пачкаться… Впрочем, ты мне зубы не заговаривай. Повторяю, здесь идет совещание.

У б о р щ и ц а. Нет, ты послушай меня, Айгюль-джан. У меня две дочки-погодки. И вот одна, старшая, достала себе где-то по знакомству такие же, как у тебя, красивые туфли. Младшей тоже захотелось. Я им говорю: «Девочки, почему не покупаете туфли нашей фабрики?» Так они на смех меня подняли: «Чем мы хуже других?!»

К у р б а н о в. Да, Айгюль, дочка, можно подумать, ты обзавелась собственным магазином. Каждый день у тебя новые туфли.

А й г ю л ь (немного кокетничая). В человеке все должно быть прекрасно… Особенно если этот человек — девушка, которая хочет устроить свою судьбу.

У б о р щ и ц а (в сторону). Будто бы не устроила! Де-евушка! Вся фабрика знает…

А й г ю л ь (кажется, услышала; тоже в сторону). Судьба — это то, что навечно, а не просто так… чтобы время провести.

Ш и х н а з а р о в. Действительно, Айгюль-джан, очень у тебя изящные туфельки. Чьей фабрики продукция? Наверное, импортные?

А й г ю л ь. Представьте себе, это продукция мастеря нашей фабрики.

Ш и х н а з а р о в. Брось шутить!

Х е к и м о в. Туфли туфлями, однако, дамы и господа, давайте не будем отвлекаться!

У б о р щ и ц а. Айгюль-джан, доченька, может, ты поможешь… чтобы и моим девочкам, а?..

А й г ю л ь. О господи! Иногда я думаю, о чем бы мы говорили, если бы в наших магазинах было изобилие отличных товаров и мы бы не знали очередей? Хорошо, хорошо, помогу. (Выходит.)

У б о р щ и ц а. Нашли бы о чем говорить. Странно, ей-богу! Магазины забиты обувью, но не найдешь ничего подходящего. А девочки мои понасмотрелись заграничных кинофильмов, и им теперь только импортное все подавай. Просто ума не приложу, как быть. (Выходит.)

Х е к и м о в. Это ли не доказательство того, как растет наше благосостояние?! Даже уборщица — и та хочет, чтобы ее дочка ходила в импортных туфлях! Растет, не по дням, а по часам растет у населения спрос на доброкачественные товары! И удовлетворить хотя бы на один процент этот спрос выпадает на нашу долю, товарищи! Ведь логично?

Ш и х н а з а р о в. Вах, Нурлы Хекимович, да мы бы с удовольствием удовлетворили его, но вот только…

Х е к и м о в. Что же мешает?

СЦЕНА ПЯТАЯ

Дверь кабинета открывается. Входит  Г о ш л ы е в.

Г о ш л ы е в. Не везет нам, шеф! Прямо какая-то полоса невезения… Кош-шмар!.. Может, оттого, что год дракона, а?

Х е к и м о в. Мы не в Японии, Гошлыев. Говори без обиняков и без этих… космополитических вывертов! В чем дело? Что случилось?

Г о ш л ы е в (подходит к столу, садится). Вот именно — случилось, шеф! Как говорится, собирали по ложечке, а выплескиваем чашками! На складе накопилась огромная гора обуви, и когда я сейчас пришел туда…

Х е к и м о в. Снова Мерджен?

Г о ш л ы е в. Конечно, она! Кто же еще? Она и ее заместитель! Просто вредительство какое-то! Кош-шмар!

К у р б а н о в. Я ведь говорил.

Ш и х н а з а р о в. Что, снова придирается?

Г о ш л ы е в. О, еще как! Она прямо-таки вихрем, нет — ураганом пронеслась по складу — и… нет уже у нас ни плана, ни премии, шеф. Все полетело в тартарары — и договор, и слово, данное с высокой трибуны перед большой аудиторией…

Х е к и м о в. Ну, ладно, ладно, Гошлыев, меньше эмоций, больше фактов! Что стряслось? Конкретно. Ты можешь объяснить толком?

Г о ш л ы е в. Могу. Короче говоря, из двадцати тысяч пар обуви Мерджен не пропустила даже десятка пар. Как это назвать, товарищи? Кош-шмар!

Х е к и м о в. Почему не пропустила? Чем мотивирует? Ее логика?

Г о ш л ы е в. Женская логика! Качество, мол, низкое. Брак, мол.

Х е к и м о в. Продукция какого цеха?

Г о ш л ы е в (кивает на Курбанова). Почти вся — цеха детской обуви.

К у р б а н о в. Неужели у нас настолько низкое качество обуви, что нельзя никак пропустить?

Х е к и м о в. Кому же это знать, как не тебе, начальнику детского цеха?

К у р б а н о в. Поскольку качеством обычно занимается Мерджен, то мы в смысле качества не очень…

Х е к и м о в. Не очень, не очень… Теперь разбирайся с ней сам, голубчик. Но учти: если вся твоя продукция не пройдет сегодня-завтра через ОТК и не попадет туда, куда ей следует попасть, пеняй на себя. Что же касается явного брака, его надо устранить. Пусть твои люди останутся сегодня после работы. Кроме того, поработайте в субботу и воскресенье. Ясно? А сейчас иди к Мерджен, уломай ее. Ублажи, наконец. Магазины полны французских духов… Или… Чем она там душится сейчас?

К у р б а н о в. Пойти-то я пойду, только мне не уломать ее. Не станет она слушать меня, Нурлы Хекимович.

Ш и х н а з а р о в. И на духи не клюнет. Идеи в ней играют. Она ведь, как вы знаете, Нурлы Хекимович, не городская, в деревне школу окончила. Крестьянское это в ней — хозяйственность. Цельная натура.

К у р б а н о в. А что касается работы в субботу и воскресенье, Нурлы Хекимович, то, пожалуйста, издайте приказ, иначе…

Х е к и м о в (сурово). Иначе нам, то есть руководству, вплотную придется заняться вопросом о том, как начальник цеха детской обуви руководит работой своего цеха и почему его цех гонит брак. Логично? А теперь иди, Курбанов, и приходи ко мне только волком — не лисой! Победителем! Ясно?

Курбанов выходит.

Г о ш л ы е в. Что же теперь делать, шеф? Как быть? Ведь опозоримся! Кош-шмар!

Ш и х н а з а р о в. Вах, Нурлы Хекимович, только мы начали приближаться к выполнению плана, только наш авторитет начал подниматься в глазах вышестоящих инстанций — и вот на тебе! Новая помеха — Мерджен! ОТК!

Х е к и м о в. Куда вы смотрели, деятели? Где были ваши глаза, когда детский цех начал выпускать бракованную обувь? Это же позор! Позор! Теперь о вас узнает весь город, да что там город — вся страна! Опозоритесь на всю страну! И меня опозорите! Зачем обещали, если не можете выполнить своих обещаний? Зачем ставили свои подписи под договором?.. Неужели у вас нет ни совести, ни самолюбия? Не выполнить план, не сдержать данное слово — это же… это же… самая что ни на есть аморальность! Ведь логично? Нет, надо принимать решительные меры! Прежде всего надо наказать начальника цеха детской обуви, ответственного…

Г о ш л ы е в (перебивает). Шеф, дорогой, вы можете выгнать с фабрики и начальника цеха, и меня, своего заместителя, но план от этого не выиграет. И обязательства как были, так и останутся невыполненными. Меня и Курбанова вы можете уволить и в будущем году, а вот план вам нужен сейчас, в этом году, сегодня. Се-го-дня!

Х е к и м о в. Логично. Если план не будет выполнен, я всех уволю… перед тем, как уволят меня.

Г о ш л ы е в. План есть план. С ним нельзя шутки шутить. Мы это понимаем.

Х е к и м о в. Что же я должен делать? Советуйте! Если ОТК не пропускает обувь… Что подсказывает логика?

Г о ш л ы е в. Надо дать команду, чтобы пропустил. Хотя бы на этот раз.

Х е к и м о в. Ты мой заместитель, Гошлыев, а толкаешь меня на преступление.

Г о ш л ы е в. Не на преступление я вас толкаю, шеф, а на верный путь, который поможет вам завоевать еще больший авторитет — там, наверху.

Х е к и м о в. Дутый, фальшивый, преступный авторитет меня не устраивает. У меня в кармане красная книжка, которой я искренне дорожу.

Ш и х н а з а р о в. Я считаю, Нурлы Хекимович, не такое уж низкое качество у нашей продукции. Во всяком случае — хуже не стало. Просто у Мерджен Мурадовны последнее время испортился характер. Странное что-то произошло. Очень уж разборчива стала. И никто не одернет ее, не поставит на место, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. При чем здесь Мерджен Мурадовна?! Разве она виновата, что вы не можете качественно работать, производите бракованную продукцию? Я спрашиваю — виновата? Раньше ведь она не была такой придирчивой.

Ш и х н а з а р о в. Была, Нурлы Хекимович, но не настолько. Вы как-то влияли на нее…

Х е к и м о в. Вот видишь — сам признаешь: не настолько. А почему?

Ш и х н а з а р о в. Голову ей не крутил этот…

Х е к и м о в. Кто?

Ш и х н а з а р о в. Да Ораз.

Х е к и м о в. Какой Ораз?

Ш и х н а з а р о в. Байлыев.

Х е к и м о в. Наш, что ли, Байлыев? Этот выскочка?

Ш и х н а з а р о в. Ну да, наш. Начальник третьего цеха.

Х е к и м о в. Крутит ей голову, говоришь? Ну и что? При чем здесь обувь?

Ш и х н а з а р о в. Крутить — крутит, а дальше этого не идет. И предложение не делает. Вот она и дергается. Особенно в полнолуние. Это как раз сейчас. И нас дергает, всю фабрику дергает. Ораз — ее последний шанс. Лет-то Мерджен немало, сами знаете.

Х е к и м о в. Ах, значит, Ораз?!

Ш и х н а з а р о в. Ораз, Ораз, не сомневайтесь.

Г о ш л ы е в. Я подтверждаю. Вся фабрика в курсе.

Х е к и м о в. А ты, Шихназаров, говорил — не городская, деревенская, цельная натура.

Ш и х н а з а р о в. Ну, и это тоже дает себя знать.

Х е к и м о в. Ах, Ораз?! Ораз! Ну, Ораз! Ну, Ораз! По-го-ди! Она что — тоже влюблена в него?

Ш и х н а з а р о в. Не очень, Нурлы Хекимович, не очень. Сколько можно любить, Нурлы Хекимович! (Вздыхает.) Один раз в жизни любят, сами знаете, Нурлы Хекимович. Но ведь жизнь как-то устраивать надо. Женщина. За тридцать. Без семьи. Вот и думает, наверное, может, с Оразом получится. А он тянет, тянет… Фу! А она дергается, Нурлы Хекимович. Особенно…

Х е к и м о в (перебивает). Знаю, в полнолуние.

Ш и х н а з а р о в. А план-то при чем? Согласитесь, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Согласен. План ни при чем. Значит, тянет Ораз, говорите?

Ш и х н а з а р о в. Тянет, Нурлы Хекимович. Душу из нее вытянул. А она — из нас. А что ей остается?

Х е к и м о в. Значит, тянет Ораз?! Ну, Ораз! Ну, Ораз! По-го-ди! (В селектор.) Айгюль! Милочка! Срочно ко мне начальника третьего цеха Ораза Байлыева! Волоком! И в наручниках! (Вскакивает с кресла, ходит по кабинету взад-вперед.) Ну, Ораз! Ну, Ораз! С одной стороны — да как он посмел?! С другой — чего тянет?! (Останавливается перед Шихназаровым, протягивает к нему руку.) Давай!

Ш и х н а з а р о в (недоуменно). Что, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в. Магазин давай!

Ш и х н а з а р о в. Какой магазин?

Х е к и м о в. Любой. Желательно для «томпсона». Нету, что ли? (Гошлыеву.) А у тебя?

Г о ш л ы е в (пожимает плечами, переглядывается с Шихназаровым.) И у меня нету…

Х е к и м о в (усмехается). Джигиты называется! Лихие туркмены на ахалтекинцах! Эх, видели бы вас ваши деды — вас и ваши пузатые портфели! Позор!

Ш и х н а з а р о в. О чем это вы, Нурлы Хекимович? Я не понял.

Г о ш л ы е в. И я не понял, шеф.

Х е к и м о в (смеется). Где уж вам понять! Мы ведь с женой в санатории были. Каждый день вечером — какой-нибудь вестерн: трах-бах — и неугодный тип на том свете.

Ш и х н а з а р о в. А-а-а!

Х е к и м о в. Вот именно.

Г о ш л ы е в. Ясно, шеф. (Хихикает.) Остроумный вы, шеф.

Х е к и м о в. Ходи и ты в кино, Гошлыев. Тоже будешь остроумным. За пятьдесят копеек. Сам ходи, а вот детей своих не пускай. Понял мою мысль?

Г о ш л ы е в. Разумеется, шеф. Я того же мнения. Можно вопросик?

Х е к и м о в. Давай.

Г о ш л ы е в. А любовниц они своих бывших куда?

Х е к и м о в. Кто они? Каких любовниц?

Г о ш л ы е в. Ну, эти… в вестернах которые… Любовниц… Чтобы планы их ковбойские не срывали… Ну, там, банк ограбить или еще что… Ведь у всех есть свои планы, шеф. У кого их нет?

Х е к и м о в. Есть у меня один хороший план, Гошлыев. Скоро ты его почувствуешь на себе. Очень скоро!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Входит  К у р б а н о в.

К у р б а н о в (удрученно). Нурлы Хекимович, к сожалению, ничего не получается…

Х е к и м о в. Я так и знал. Я был уверен, что ты вернешься не волком и даже не лисой, а как побитый пес. (Включает телеустановку, вкрадчивым голосом.) Мер-джен Му-ра-дов-на!

На экране появляется лицо  М е р д ж е н.

М е р д ж е н (холодно). Слушаю вас, Нурлы Хекимович. С приездом! Салам алейкум. Как отдохнули?

Х е к и м о в. Средне, Мерджен Мурадовна, средне. (Многозначительно.) Не то, что раньше. Ваалейкум салам, золотко! У меня к тебе… вернее, к вам сразу же вопрос, дорогая Мерджен Мурадовна. Вопрос такой. Неужели наша детская обувь, затоваривающая склад, столь низкого качества, что ее нельзя пропустить через ОТК?

М е р д ж е н. Об этом не может быть и речи, Нурлы Хекимович. А начальника цеха, я считаю, надо привлечь к уголовной ответственности.

К у р б а н о в. Ну вот, слышали? Дался я ей!

Х е к и м о в. Спасибо за совет, дорогая, спасибо за совет! (Смеется, пытается обратить разговор в шутку.) Ну, а если серьезно, Мерджен Мурадовна?

Г о ш л ы е в. Вот именно, Мерджен, давай говорить серьезно, хоть сейчас и полнолуние!

М е р д ж е н. Я говорю вполне серьезно.

Х е к и м о в. Значит, к уголовной ответственности? (Хохочет.) Уж лучше «томпсон»! А, Мерджен Мурадовна? И как быть с планом, как быть с обязательствами?

М е р д ж е н. Таким путем, каким идет Курбанов, фабрика не выполнит плана, Нурлы Хекимович.

Г о ш л ы е в (передразнивает). «Не выполнит, не выполнит»!.. Нельзя быть такой зазнайкой! Как говорится, яйца курицу не учат!

Х е к и м о в (сурово). Тише, товарищи, тише! Гошлыев, ступай-ка ты… в кино! (Мягко.) Мерджен Мурадовна, милочка, я повторяю вопрос. Как быть с планом, с нашим родным планом, который мы не можем не выполнить? А до Нового года — считанные дни. Как нам выполнить его, посоветуйте, голубушка! Курбанова мы, конечно, казним на электрическом стуле, но это мы сделаем потом, после производственного триумфа, в узком кругу. Итак, как мы можем выполнить план?

М е р д ж е н. Это вы должны лучше знать, Нурлы Хекимович, вы — глава предприятия.

Ш и х н а з а р о в. Смотрите, как она разговаривает с директором! С Оразом она так не разговаривает!

Х е к и м о в. Тише, Шихназаров! Значит, наша обувь, Мерджен Мурадовна, не дойдет до прилавков. Выходит, тысячи детей в новогодние праздники не смогут надеть на свои ножки новые туфельки и ботиночки? Тысячи детей! Да еще чьих детей?! Строителей ударной стройки! Стройки, можно сказать, века! Так, что ли, Мерджен Мурадовна?!

М е р д ж е н. Нурлы Хекимович, мы уже три раза проверяли одну и ту же продукцию, продукцию цеха детской обуви. И моя совесть не позволяет мне предлагать эту обувь покупателям. Тем более если речь идет о детях рабочих ударной стройки!

Г о ш л ы е в. Скажите пожалуйста! Да кто тебя уполномочивает — предлагать или не предлагать что-либо покупателям? Шлепни свой штамп — и иди куда хочешь. Раньше-то шлепала!

Х е к и м о в. Спокойно, спокойно, Гошлыев! Возьми себя в руки! Хамить будешь дома своей жене. (Небольшая пауза. Другим тоном.) Товарищи джигиты, у меня есть предложение — сделаем маленький перекур, минут на пятнадцать — двадцать. А ты, Мерджен… А вы, Мерджен Мурадовна, зайдите ко мне прямо сейчас. Я хотел бы сказать вам кое-что с глазу на глаз, непосредственно… без этой волшебной техники. (Показывает на телеустановку.) Ведь логично?

Шихназаров, Курбанов и Гошлыев поднимаются, выходят.

(Улыбается, в телеустановку.) Так я жду тебя, Мерджен, милая.

М е р д ж е н. Нурлы, я опаздываю в райком. Едва успеваю. Может, ты поедешь вместо меня?

Х е к и м о в. А в чем дело?

М е р д ж е н. Сегодня туда вызвали Азизова — на ковер, к самому.

Х е к и м о в. Азизова? Директора кожзавода?

М е р д ж е н. Да. Я звонила, жаловалась. Ну, и меня тоже пригласили, разумеется.

Х е к и м о в. Напрасно.

М е р д ж е н. Что напрасно?

Х е к и м о в (раздражаясь). Не надо нам ссориться с Азизовым! Говорят, не плюй в колодец. И потом… Кто давал тебе такие права — жаловаться на Азизова?

М е р д ж е н. Ты. И еще — здравый смысл. И еще — интересы дела. И еще — мой партийный долг. Не забывай, Нурлы, три недели я руководила фабрикой. Вместо тебя. Ты сам этого захотел.

Х е к и м о в (так же раздраженно). Ну, хорошо, езжай в райком. Но, как вернешься, сразу же ко мне. Через час жду тебя. Вернее —ждем.

М е р д ж е н. Нурлы, я вернусь на фабрику не раньше четырех.

Х е к и м о в. Исключено. Ты нужна мне срочно. Что там еще у тебя?

М е р д ж е н (колеблется, после паузы). Я записалась к врачу.

Х е к и м о в. Пойдешь завтра.

М е р д ж е н. Нет, я пойду сегодня. Так надо.

Х е к и м о в. Ты нужна нам сейчас, Мерджен, здесь, на фабрике. Повторяю — срочно. Как представитель ОТК.

М е р д ж е н. У меня есть заместитель. Она в курсе всех дел ОТК. Я полностью доверяю ей.

Х е к и м о в. Почему ей? Разве твой зам не Демиров?

М е р д ж е н. Был. А сейчас — Айна Аманова.

Х е к и м о в. Секретарь нашей комсомольской организации?

М е р д ж е н. Да. Я перетянула ее к себе из отдела снабжения.

Х е к и м о в. «Перетянула»! Самовольничаешь, Мерджен!

М е р д ж е н. Повторяю, на Айну я могу положиться. Честная. Принципиальная. Толковая. Заочница. Учится на четвертом курсе института народного хозяйства. Словом, молодой перспективный специалист! Все это время, пока я сидела в твоем кабинете, Айна прекрасно справлялась с работой отдела.

Х е к и м о в. Хорошо. Пришли ее срочно! (Выключает телеустановку. Думает, закусив губу.) Так, так… Молодой… перспективный… специалист… Молодой… перспективный… У-гу…

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Совещание в кабинете директора обувной фабрики продолжается. Присутствуют  Х е к и м о в, Г о ш л ы е в, К у р б а н о в, Ш и х н а з а р о в, А й н а  и  О р а з.

Х е к и м о в (благодушно). Продолжайте, Айна Амановна. Мы внимательно слушаем вас, дорогая.

А й н а. Все. Я сказала все, Нурлы Хекимович.

Г о ш л ы е в. Как это все?! Как это все?! Срываете нам план, срываете обязательства, взятые нашей фабрикой, оставляете рабочих без зарплаты, без премиальных — и тебе нечего сказать?! Кош-шмар!

А й н а. Пусть говорят те, кто несет ответственность за брак.

К у р б а н о в. Что касается меня, товарищи, я уже высказался. Вы слышали…

Х е к и м о в. Да помолчал бы ты, Курбанов! Не из-за тебя ли весь этот сыр-бор?

К у р б а н о в. Вах, Нурлы Хекимович, я ведь уже объяснил вам, что если бы…

А й н а. Нурлы Хекимович, вы ведь не слепой. Вы сами еще до отпуска видели, какого качества продукцию гнали в цехе Курбанова. Как мы можем предлагать такую обувь покупателям? Надо же иметь совесть!

Г о ш л ы е в. «Совесть»! «Совесть»! Заладила! При чем здесь совесть?! О продукции говорим, об обуви. Не о совести. Совесть — абстрактное понятие, а нам, материалистам, нужна конкретная вещь — план! Ясно, что среди большого количества продукции может быть несколько пар некачественной обуви. Ведь тысячами шьем! Не десять — пятнадцать пар.

А й н а. А мы, ОТК, утверждаем с полным основанием: вся продукция цеха Курбанова — брак. Вся, вы понимаете?! Вся!

Г о ш л ы е в. Что ты морочишь нам голову, Айна? Что ты скандалишь тут из-за ерунды? У Мерджен научилась? Ведь это детская обувь! Дети есть дети. Откуда им знать, что такое брак и что такое доброкачественная обувь? Они еще маленькие, чтобы разбираться в таких тонкостях. Наденут туфельки на ножки да попрыгают несколько раз — вверх-вниз, прыг-скок! — вот и все. Много ли им надо?

А й н а. Много! Очень много! Нельзя обманывать детей, впрочем, как и взрослых! «Наденут туфельки на ножки»! «Вверх-вниз»! «Прыг-скок»! Не очень-то ребенок попрыгает, если у него в туфельке торчит острый гвоздь и подметка вот-вот оторвется. Нет, лично я не могу пойти на сделку с совестью, не стану обманывать детей! Речь идет о сотнях, тысячах ребятишек. И Мерджен Мурадовна того же мнения. Нет, нет и нет! На этот счет я получила строгие инструкции от Мерджен Мурадовны.

Г о ш л ы е в. «Гвоздь»! «Гвоздь»! А где была раньше твоя Мерджен Мурадовна? Пять лет назад! Три года назад! Полгода назад, наконец!

А й н а. Брак есть брак, Дорткули Базарович.

Г о ш л ы е в. А кто в этом виноват? За брак должны нести ответственность прежде всего вы, отдел технического контроля, точнее, твоя начальница — Мерджен Мурадовна. У нас есть все основания прийти к такому выводу.

О р а з (встает, подходит к столу). Может, ты, Дорткули, и нас познакомишь со своими липовыми основаниями? (Садится у стола.)

Г о ш л ы е в. А ты, Ораз, лучше помолчал бы! Твоя-то позиция мне ясна.

О р а з. Что же тебе ясно?

Г о ш л ы е в (с издевкой). Ах, какие мы наивные!

А й н а. Вы на что-то намекаете, Дорткули Базарович?

Г о ш л ы е в. Разумеется. Уж ты-то, Айна, должна быть в курсе дел своей начальницы.

О р а з. Дорткули, наши с Мерджен личные отношения здесь ни при чем.

Г о ш л ы е в. При чем, при чем! Еще как при чем! Разве ты просто так, ни с того ни с сего, стал бы заступаться за нее?

Х е к и м о в. Гошлыев, перестань! Мы сейчас говорим о работе, о делах, а ты опять… Где логика?

О р а з. Было бы странно, если бы ом говорил о работе. Работа, дела, труд — не его стихия.

К у р б а н о в. Я на сто процентов присоединяюсь к словам Ораза.

Г о ш л ы е в. Не спеши присоединяться. Я могу говорить и о работе. Еще как могу! И я хочу спросить вас всех: почему отдел технического контроля ограничивается лишь проверкой качества готовой продукции? Почему отдел не влияет на весь производственный процесс? Почему он не контролирует работу непосредственно в цехах? Почему его начальница своевременно не воспользовалась большими правами, данными ей законом? И наконец, повторяю, где она была все эти годы? Допустим, качество нашей продукции не на должном уровне. Но в этом есть и ее многолетняя лепта. Она фактически создавала это качество. Столько лет, повторяю, закрывала глаза, и вдруг, как снег на голову, — нет!

О р а з. Может, и твои обязанности заместителя директора фабрики переложить на этот отдел?

Г о ш л ы е в. Не надо иронизировать. Не надо шутить, Ораз. Если отдел технического контроля так уж дорожит авторитетом фабрики, почему он, повторяю, загодя грудью не встал на пути брака? Загодя! Вы понимаете — за-го-дя! Не ты ли, Ораз, как-то на собрании говорил, что высококачественная творческая работа и качественная продукция — это не только материальный, но и моральный фактор, что они имеют определенную этическую силу? В настоящий момент отдел технического контроля, вернее, его начальник Мерджен Мурадова, подходит формально, не творчески к проблемам фабрики, к проблеме нашего плана, нашей чести. А ведь подход к делу — под-ход! — это часть работы. Я бы даже сказал — весьма существенная часть. А, шеф?.. Разве я не прав?

О р а з (перебивает). Какая демагогия! Нурлы Хекимович, разрешите ответить Гошлыеву!

А й н а. Я хотела бы сама ответить. Вы кончили говорить, Дорткули Базарович?

Г о ш л ы е в. Пока — да. Но я надеюсь, все усвоили мою мысль. Повторяю, отдел технического контроля хочет пустить на ветер труд и усилия сотен рабочих, вместо того чтобы активно и практически содействовать получению высококачественной продукции.

О р а з. А я повторяю, Дорткули, что ты искаженно представляешь себе функции отдела технического контроля.

Г о ш л ы е в. Нет на свете таких производственных функций, молодой человек, с которыми бы не был знаком Гошлыев.

О р а з. Если бы ты был знаком с ними, ты не стал бы винить технический контроль за допущенный брак. Ведь как возникает брак…

Г о ш л ы е в (перебивает). Брак, молодой человек, возникает тогда, когда начальники цехов начинают крайне халатно относиться к своей работе.

О р а з. Вот, вот. А Волга впадает в Каспийское море. Однако я что-то не припоминаю, чтобы за последнее время нашу продукцию возвращали в столь большом количестве. Может, Дорткули, напомнишь, когда было такое?

Г о ш л ы е в. В том-то все и дело! Об этом-то я и толкую! Раньше наш ОТК был покладистей. И еще вопрос присутствующим. Почему из продукции цеха, которым руководит наш Ораз, за последние полгода бракуется, как правило, всего пять-шесть десятков пар обуви, в то время как продукция цеха Курбанова браковалась на шестьдесят — семьдесят процентов, а за последние три недели почти на все сто процентов? Почему, я спрашиваю? Неужели этот факт, это явление ни о чем не говорит?

О р а з. Послушай, Дорткули, может, хватит ходить вокруг да около? Может, скажешь прямо то, что ты хочешь сказать?

Г о ш л ы е в. И скажу, молодой человек. Ведь ни для кого из нас не секрет, что Мерджен не станет вставлять тебе палки в колеса. Разве не так?

О р а з. Если я тебя правильно понял, ты хочешь сказать, что продукция моего цеха благополучно проходит через ОТК не потому, что она сама по себе хорошего качества, а потому, что у меня с Мерджен хорошие отношения? Так, что ли?

Г о ш л ы е в. Да, именно это я и имел в виду, Ораз.

О р а з. Ты недобрый человек, Дорткули, и ты странный человек, Дорткули.

Х е к и м о в. Послушай, Гошлыев, говори по существу дела. Что тебе до их личных отношений?

А й н а. Нурлы Хекимович, вы бы сами заглянули сегодня на склад и посмотрели, что там за товар. Товарищ Курбанов, скажите честно, положа руку на сердце, смогли бы вы обуть своих детей в подобную обувь?

К у р б а н о в. Можно подумать, мы нарочно выпускаем некачественную обувь!

А й н а. Как бы там ни было, но за такую продукцию кому-то придется отвечать!

К у р б а н о в. Ну да, обычная история: стрелочник всегда виноват.

Х е к и м о в. Ах ты, бедненький! Несчастный стрелочник! Отказываешься признать свою вину? Да откуда в тебе такая наглость?.. Если не ты виноват, то кто же? Твой цех! Ты несешь ответственность за брак. Ты не просто виноват, ты — преступник! Айна Амановна права. И Мерджен права, судить тебя надо!

К у р б а н о в. Товарищи, как же так?! Или вы думаете, я нарочно выпускаю некачественную продукцию? Да что я — глупец?! Во-первых, кожа некачественная, во-вторых, не хватает классных специалистов, в-третьих…

Х е к и м о в (перебивает). Никаких «в-третьих»! Если ты видишь, что идет брак, надо немедленно принимать меры, надо останавливать цех. Как можно пускать на ветер государственное добро? Если б ты заранее проявил расторопность, смекалку, инициативу, нам бы не пришлось краснеть сегодня! Ведь логично?

К у р б а н о в. Странно! Не вы ли сегодня сами, Нурлы Хекимович, отчитывали нас за остановку цехов по приказу Мерджен Мурадовны в ваше отсутствие? А теперь вдруг… Где же логика?

Х е к и м о в. Не оправдывайся, не оправдывайся.

К у р б а н о в. Выходит, во всем виноват я? Так, что ли?! Выходит, невыполнение плана на моей совести, да? И это я, значит, виноват в том, что мы шьем детскую обувь из некачественной кожи? Так мне вас следует понимать, Нурлы Хекимович?

Г о ш л ы е в. Выходит, что так, товарищ начальник цеха.

К у р б а н о в. Что же мне теперь делать? Посоветуйте, подскажите, товарищи!

Ш и х н а з а р о в. Первым делом, пади к ногам Айны. Уж она-то уломает как-нибудь свою начальницу — Мерджен. Затем… Срочно исправь ошибки, устрани недостатки или… напиши заявление по собственному желанию…

К у р б а н о в. Айна, дочка, умоляю тебя, избавь меня от позора! У меня трое маленьких детей, пожалей хотя бы их! (Падает на колени перед Айной.)

А й н а. Встаньте, товарищ Курбанов! Мы ведь на работе, не в театре. Это же фабрика!

Г о ш л ы е в. Ах, Айна, Айна! И тебе не стыдно заставлять пожилого человека унижаться, стоять перед тобой на коленях?! И ты еще наш комсомольский секретарь! Что сказали бы в райкоме? Кош-шмар!

А й н а. Встаньте же, товарищ Курбанов! Прошу вас, поднимитесь!

О р а з. Встань, коллега!.. Рабочий человек! Это тебе просто не к лицу!

К у р б а н о в. Двадцать лет я работаю на этой фабрике, но никогда еще не испытывал такого позора!

О р а з. Прекрати комедию, коллега!

А й н а. Это не комедия, товарищи, — трагедия. Наша общая трагедия.

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, по белому телефону звонит Бердыев — из министерства, спрашивает, когда мы конкретно отправим обувь, согласно принятым обязательствам? И планом интересуется.

Х е к и м о в (Айне). Вот вы, Айна Амановна, и объясните товарищу Бердыеву, как и что.

А й н а. Могу объяснить. (Поднимает телефонную трубку белого аппарата.)

Х е к и м о в. Мой аппарат не работает. Поговорите из приемной. Пройдите туда.

А й н а. Хорошо. (Встает.)

Айна и Айгюль выходят.

Г о ш л ы е в. Бердыев… Это ваш свояк, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в (недовольно морщится). При чем здесь свояк, не свояк?! Сейчас мы на работе, Гошлыев. Логично? (Пауза.) Да, ситуация! На собрании солидного коллектива мы произносили громкие слова, давали обещания… Между прочим, Шихназаров, ты тоже давал обещание.

Ш и х н а з а р о в. Обеспечьте мой цех необходимыми качественными материалами, и я выполню свое обещание, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Ты тоже, Гошлыев… (Берет из рук Гошлыева портфель, кладет его на стол.)

Г о ш л ы е в. Вы только вывезите за ворота фабрики нашу продукцию — хоть миллион пар! — а пристроить ее — это уж мое дело. Об этом не беспокойтесь!

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, вас тоже просят к белому телефону. (Кивает в сторону приемной.) Там эта Айна такого наговорила!

Хекимов выходит в приемную.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

О р а з. Да, переполох в министерстве, видимо, изрядный.

Г о ш л ы е в. Если бы только в министерстве!

Ш и х н а з а р о в. Я считаю, нам нужен хороший вратарь. И два смелых нападающих.

О р а з. А к ним еще три умелых защитника и два полузащитника. Вот тогда бы твои мячи со Знаком качества еще успешнее влетали в ворота торгующих организаций. Не так ли, Шихназаров?

Ш и х н а з а р о в. Знаешь, что я скажу тебе, дружище? Не лезь не в свое дело.

Г о ш л ы е в (показывает на книги на столе Хекимова). Неужели наш шеф прочитал все эти книги? По-моему, это так… для красоты. (Берет одну из книг.) Ага, энциклопедия! (Листает книгу.) Интересно, очень интересно!

Ш и х н а з а р о в (подходит к Айгюль, игриво). Прекрасно выглядишь, Айгюлечка! О, какие мы носим модные туфельки! Если не секрет, где ты достаешь такие?

А й г ю л ь. Я уже говорила, у меня есть свои личные мастера на фабрике. Они шьют только для меня. Ясно?

Ш и х н а з а р о в (многозначительно). Ясно, ясно. А не мог бы я, дорогая Айгюль, пополнить их ряды своей скромной персоной?

Айгюль кривит губы и выходит.

Гошлыев начинает смеяться ни с того ни с сего. Все смотрят на него удивленно.

Г о ш л ы е в. Послушайте!.. Вы знаете, что значит — Мерджен? Мерджен — это коралл!.. Есть такой морской моллюск. А моллюск — это беспозвоночное существо, покрытое раковиной, мягкотелое…

Ш и х н а з а р о в. Мягкотелое?.. Я бы не сказал этого про нашу Мерджен.

Г о ш л ы е в. Да, да, мягкотелое существо, обычно без внутреннего скелета, которое обитает в морских водах…

О р а з (берет книгу из рук Гошлыева, пробегает глазами заметку). Если уж ты решил информировать нас, то надо читать все, что здесь написано! Мерджен — камень. Драгоценный камень ярко-красного, белого или розового цвета… (Закрывает книгу, кладет на место.)

Входят  Х е к и м о в  и  А й н а. Садятся.

Х е к и м о в. Теперь вы знаете точку зрения министерства. И у нас нет иного выхода, Айна Амановна. Я, как вы понимаете, тоже за высококачественную продукцию. В этом вопросе я всей душой на стороне ОТК и поддерживаю все ваши, с Мерджен Мурадовной, требования. Естественно, в наши дни стыдно выпускать продукцию низкого качества. Выполнение плана, да еще за счет доброкачественной продукции, — сейчас это должно быть нормой, обычным явлением. Именно поэтому как директор фабрики я считаю выполнение плана нашим священным долгом. Это не просто план, это — государственный план. Его надо обязательно выполнить. Надо держать данное слово. Ведь логично? Никаких других вариантов быть не должно.

Ш и х н а з а р о в. Нурлы Хекимович, разрешите мне сказать вам два слова.

Х е к и м о в. Два слова? Пожалуйста. Даже три, если это имеет отношение к делу.

Ш и х н а з а р о в. Имеет, имеет. Нурлы Хекимович, скажите, должны мы выпускать продукцию хорошего качества? Я считаю, что должны. Даже обязаны. Так о чем же мы здесь спорим?

О р а з (горячо). Есть такое понятие, как рабочая совесть, рабочая честь! Речь идет об этом.

К у р б а н о в (внезапно раздражается, Шихназарову). Я считаю… Мы обязаны… Тоже мне — грамотей нашелся! Чем ты кичишься? Подумаешь? Выпускаешь какие-то покрышки для мячей…

Ш и х н а з а р о в. А ты разве не в курсе, что эти мячи имеют Знак качества?

К у р б а н о в. В курсе, в курсе. Мне все известно. Только на твоих мячах со Знаком качества наша обувная фабрика далеко не уйдет. Подчеркиваю, мы прежде всего — обувная фабрика. Пусть и наш цех обеспечат тем же материалом, какой получаете вы, и тогда посмотрим, чей скакун окажется на финише первым!

Х е к и м о в. Не понимаю. Что ты хочешь сказать этим, Курбанов?

Курбанов угрюмо молчит.

Г о ш л ы е в. Ну, говори же! Что как воды в рот набрал? Говори.

К у р б а н о в. И скажу. Не хотел, но теперь скажу. Всякому терпению рано или поздно приходит конец!

Г о ш л ы е в. Ну, ладно, что пыжишься, словно варан в пустыне? Того и гляди, лопнешь!

Ш и х н а з а р о в. Жаль, если не лопнет!

К у р б а н о в. Не лопну, не надейтесь. Нурлы Хекимович, вы когда-нибудь всерьез интересовались, почему мой цех дает так много брака?

Х е к и м о в. Я интересуюсь не только одним твоим цехом. Мой долг как директора интересоваться даже тем, что вы едите в обеденный перерыв в нашей рабочей столовой, дорогой товарищ Курбанов. Ведь логично?

К у р б а н о в. Не очень-то вы интересуетесь проблемами нашего цеха, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Что ж, видно, теперь придется проявить к нему повышенный интерес.

К у р б а н о в. Вы хоть раз прочли внимательно мой рапорт, вернее — мои многочисленные рапорты? Вот вы все в один голос трубите: второй цех выпускает брак. Брак, брак, брак! Это верно. Но почему? По какой причине? Ведь это главное.

Г о ш л ы е в. Второй цех выпускает брак по той элементарной причине, что начальник цеха не справляется со своими прямыми обязанностями.

К у р б а н о в. Что касается моих обязанностей и того, как я с ними справляюсь, — это тема особого разговора. Лучше об этом сейчас не говорить. Будет только хуже…

Г о ш л ы е в. Как это понимать? Что значит — будет только хуже?

К у р б а н о в. Словом, был брак во втором цехе — и будет! Ясно вам?

Х е к и м о в. Послушай, Курбанов, ты не спятил? Ты понимаешь, что ты говоришь?

К у р б а н о в. Я-то понимаю… А вы, Нурлы Хекимович, часто интересуетесь, какие ко мне поступают материалы? Из кожи, которую я получаю, нельзя шить не то что обувь для детей, даже шихназаровские мячи. Хорошо, допустим, кожа плохая, другой кожи не дают нам, но ведь и эту плохую кожу мы не можем получить своевременно. Кроме того, мы идем не в ногу с модой, не учитываем спроса и вкуса покупателей. Наша обувь устаревает морально, не дойдя до детских ножек. Обувь, которую мы шьем в спешке, в погоне за цифрами плана по выпуску обуви, бумерангом возвращается к нам же на фабрику. Мы платим штрафы, затем мы перешиваем эту обувь, тратим много лишнего труда и материалов. Но заработная плата рабочих остается прежней. Отсюда — никто не заинтересован в работе, отсюда — текучесть кадров. Один работает шесть месяцев, другой — три, затем — прощай фабрика! Ветеранами труда мы называем таких, кто работает у нас на фабрике три-четыре года. Смешно!

А й н а. И я считаю — смешно! Но почему тогда вы, Курбанов, пытаетесь всеми правдами и неправдами протолкнуть через наш ОТК свою недоброкачественную продукцию?

К у р б а н о в. А что же нам остается делать? Нужно фабрике выполнить план по выпуску? Нужно. Рабочим платить надо? Надо.

Г о ш л ы е в. Наломал дров, а теперь, когда пришло время ответ держать, выкручиваешься, ищешь зацепку.

К у р б а н о в. Никакой зацепки я не ищу. Я говорю то, что есть в действительности. Такова истина.

Ш и х н а з а р о в. «Истина, истина»! Тоже мне — философ! Эта истина оборачивается против тебя. Ты что, с луны свалился? (Передразнивает.) «Кожа плохая»!.. «Не можем получить своевременно»!..

К у р б а н о в. Да — плохая! Да — не можем!

Ш и х н а з а р о в. А почему ты мирился с положением? Почему заранее не бил тревогу? Выходит, ты дважды виноват.

К у р б а н о в. А что я должен был делать?

Ш и х н а з а р о в. Схватить надо было за горло кого следует.

О р а з. До каких пор можно хватать друг друга за горло? Что мы — звери?

Ш и х н а з а р о в. Смысл жизни — в борьбе. Вспомни, нас учили: развитие — это борьба. Не так ли, Айна Амановна? Вы ведь в институте учитесь, должны знать.

А й н а. Борьба бывает разная. По-разному можно вести ее. Вот, скажем, та борьба, которую ведете вы, Шихназаров…

Ш и х н а з а р о в. Как же я веду ее?

А й н а. Сами знаете.

Ш и х н а з а р о в. Да, я веду борьбу, я борюсь. Могу и за горло схватить, если надо, если речь идет о высококачественной продукции. Хватаю, и еще как хватаю!

К у р б а н о в. Не другие ли за тебя борются? Не загребаешь ли ты жар чужими руками? Самая лучшая кожа, из которой шить и шить детскую обувь, попадает в твой хобот.

Ш и х н а з а р о в. Если бы не попадала, считай, у нас не было бы мячей со Знаком качества.

К у р б а н о в. Повторяю, зачем нам нужны эти мячи? Ведь мы — обувная фабрика. Для чего они нам? Для того, чтобы говорить: вот, мол, и мы даем продукцию со Знаком качества? Кому нужен столь сомнительный авторитет? Ведь это — пускание пыли в глаза.

Х е к и м о в. Хорошие мячи — это хорошая поддержка нашей фабрике. Если ты не понимаешь этого, Курбанов, что ж, тогда мне жаль тебя.

К у р б а н о в. Да, этого я не понимаю. Вернее, я понимаю, что это вовсе не так. Я уверен в этом.

Г о ш л ы е в. У тебя слишком низкий уровень экономических знаний, Курбанов. Надо учиться, дорогой. Учиться экономике. Ты слышал: экономика должна быть экономной? Вот тебе мой добрый совет: обязательно учись.

А й н а. Одна моя знакомая работает на заводе, который выпускает главным образом металлические чайники и металлическую посуду. А побочно они делают гири для весов. Основная их продукция оставляет желать много лучшего, а вот их гири — черные, чугунные гири! — имеют Знак качества. Ведь тоже своего рода очковтирательство.

Г о ш л ы е в. Ты хочешь сказать, Айна, что мячи и гири для весов никому не нужны?

А й н а. Сейчас я хочу сказать другое. Я считаю, что каждое производственное предприятие должно прежде всего заботиться о своей основной продукции. И Знак качества должен красоваться прежде всего на этой продукции. Хотите выпускать покрышки для мячей, — пожалуйста, делайте их хорошо из отходов кожи, из обрезков. И тогда у детей будет двойная радость — и хорошая обувь, и хорошие мячи.

Х е к и м о в. Айна Амановна, вы должны быть в курсе дела. И ассортимент основной продукции, выпускаемой нашей фабрикой, и побочной мы согласовываем с министерством. Экспериментальные мячи — только начало. Мы планируем в будущем году наладить выпуск башмачков для кукол.

А й н а. И все-таки, повторяю, все внимание следует уделять качеству нашей основной продукции. Тем более что она в этом очень нуждается. Знак качества должен перекочевать с мячей Шихназарова на нашу обувь!

Ш и х н а з а р о в (весело). А я предлагаю повесить его на шею нашего начальника отдела технического контроля — Мерджен Мурадовой!

О р а з. Послушай, друг, не кажется ли тебе, что ты переходишь границы дозволенного?

Ш и х н а з а р о в. Нурлы Хекимович, по-моему, мы ведем разговор не по существу. Секрет производственного успеха всецело зависит от начальника цеха, от его умения работать, от его смекалки, энергии, находчивости, от его способности найти общий язык с нужными людьми. Если будешь сидеть сложа руки и ждать, когда тебе принесут хорошую кожу, качественные нитки и прочее, останешься ни с чем. Что делаю я? Я не довольствуюсь тем, что мне дает Дорткули Базарович, я сам еду на ткацкую фабрику, на кожевенный завод. Иду с жалобами в вышестоящие инстанции. Где надо, делаю подарок нужному человеку. Словом, не ухожу с пустыми руками. Короче говоря, ты, Курбанов, напрасно думаешь, что быть начальником цеха так уж просто.

К у р б а н о в. Я не признаю твоих методов! Они противоречат принципам нашей общественной жизни.

Ш и х н а з а р о в (передразнивает). «Принципам, принципам»! Да перестань ты бросаться громкими словами! Учти: победителя не судят!

К у р б а н о в. Ты не победитель! Ты разрушитель. Ты насаждаешь методы, чуждые нашему образу жизни. И жаль, что тебя поощряют в этом! (Делает жест в сторону Гошлыева.)

Г о ш л ы е в. Спокойно, спокойно, Курбанов! Крушишь мечом направо и налево?! Недоволен тем, как твой цех обеспечивается материалом?

К у р б а н о в. Недоволен.

Г о ш л ы е в. Удивительно! Я вижу, Курбанов, ты хочешь действовать по принципу: «Не тот краснеет, кто ворует, а кто вора поймал». Так? Ну, это у тебя не получится. Нурлы Хекимович, у меня есть факты, свидетельства, документы, подтверждающие, что и второй цех своевременно обеспечивается материалом. У меня есть цифры!

К у р б а н о в. В смысле количества — да, здесь ваши цифры подтвердятся.

Х е к и м о в. А ты чего хочешь?

К у р б а н о в. Нас не устраивает качество.

Г о ш л ы е в. Так, так! Как говорится: «Дай мне орех, да еще и без скорлупки». Надо действовать, действовать! Бери пример с Шихназарова.

К у р б а н о в. На это не надейтесь. Я не сторонник аморальных методов.

Ш и х н а з а р о в. Выходит, это я аморальный, а не ты? У меня Знак качества, ты забыл?

К у р б а н о в. Знак качества на аморальности?

Ш и х н а з а р о в. На моих мячах!

Х е к и м о в (хитро усмехается, Курбанову). А ты знаешь, Курбанов… Я с тобой полностью согласен. Ты меня убедил. Логикой.

Г о ш л ы е в. Нурлы Хекимович! Шеф! Да вы что?!

Х е к и м о в. Да, да, согласен. Товарищи, прошу обратить внимание, я всегда стараюсь делать правильные выводы из критики. Разумеется, критика не очень приятная вещь. Но что поделаешь? Логика — мой бог! Итак, товарищи, вопрос прояснился. Будем считать, что мы договорились. Словом, план надо выполнять, а данное слово держать. А из критики будем делать конструктивные выводы.

А й н а. Прошу прощения, Нурлы Хекимович, лично для меня вопрос по-прежнему не ясен. Как я поняла, мы будем продолжать выпускать недоброкачественную продукцию. Будем и впредь швырять на ветер государственное добро, штамповать никому не нужный товар!

Х е к и м о в. Успокойтесь, Айна Амановна. Этим вопросом мы тоже займемся в свое время! Решительно! Мы поставим этот вопрос на партбюро. Как только наш главный инженер вернется с курсов повышения квалификации, а парторг выйдет из больницы…

О р а з. Его только вчера оперировали. Он пролежит в больнице еще с месяц.

Х е к и м о в. Но ведь выйдет наконец?

О р а з. Да, выйдет. И сразу же уедет в санаторий.

А й н а. И все это время мы будем выпускать брак?

Г о ш л ы е в. Пойми, Айна, вопрос-то очень серьезный! Ведь брак! Сначала мы обсудим на партбюро, а затем вместе со всеми коммунистами…

А й н а. По-моему, все, кто здесь присутствует, не только коммунисты, но и члены партийного бюро. Нет лишь одной Мерджен Мурадовны. Но ее точка зрения вам хорошо известна. А я — комсомольский секретарь фабрики. Так чего же нам ждать? Мы все, здесь присутствующие, несем ответственность за качество фабричной продукции. Мы и должны решить, как покончить с браком. И решить немедленно! Сколько можно обманывать самих себя? Сколько можно обманывать государство и народ?

Раздается телефонный звонок. Хекимов поднимает трубку.

Х е к и м о в. Да, Хекимов слушает… А, здравствуй, здравствуй… Что?.. Да, логично, это наша промашка… Они уже звонили… Словом, мы договорились… Дайте нам еще три-четыре дня… Три дня?.. Хорошо, спасибо… Всего доброго, до свидания. (После паузы, присутствующим.) Это Байрамов из Комитета народного контроля. Он тоже напоминает, что, согласно обязательствам, мы должны дать еще двадцать восемь тысяч пар обуви. Ясно вам? Двадцать восемь тысяч пар в три дня! Правда, двадцать тысяч пар у нас лежат на складе…

А й н а. Нурлы Хекимович!..

Х е к и м о в. Айна Амановна, о чем еще может быть разговор? Мы не снимаем с повестки дня вопрос об улучшении качества нашей продукции. Мы накажем тех, кто этого заслуживает. Но сейчас перед нами одна задача: мы должны дать в три дня двадцать восемь тысяч пар обуви. Надеюсь, все меня правильно поняли, товарищи?

А й н а. Значит, опять погоним брак? Как же так, товарищи? Где же у нас совесть?

Г о ш л ы е в. Надо выполнить план! Надо выполнить обязательства! Вот где наша совесть!

А й н а. Мы, ОТК, не позволим вывезти за ворота фабрики ни одной пары бракованной обуви!

О р а з. Товарищи, давайте разберемся! Я помню наше последнее собрание, где мы все в один голос ратовали за качественную продукцию, где мы говорили о рабочей чести, совести, а сегодня мы фактически берем за горло руководство ОТК, людей, которые всей душой болеют за производство и больше всех заботятся о качестве продукции.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Входит  А й г ю л ь, кладет на стол Хекимова папку с бумагами.

Х е к и м о в. Что это?

А й г ю л ь. Заявления об увольнении.

Х е к и м о в (открывает папку). Так… Хаджи Рахманов… А это кто? Закройщик Искендеров?.. А ему-то что надо? Чего он хочет?

А й г ю л ь. Не знаю. Он там, в приемной. Говорит: не уйду, пока Хекимов не наложит резолюцию. Впустить его, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в. Нет, я сам. Извините, товарищи. Покину вас на одну минуту. (Встает, выходит.)

Ш и х н а з а р о в. Айгюль, красавица, переходи работать в наш цех. Научу тебя шить покрышки для мячей со Знаком качества.

А й г ю л ь. Я, красавец мой, не футболист, и меня мячами со Знаком качества не соблазнишь. Я предпочитаю хорошие модные туфли. (Выходит.)

Ш и х н а з а р о в. Ей можно ходить и в чарыках, ей все идет. Даже бракованные туфли на ней покажутся хрустальными башмачками.

Входит  Х е к и м о в, садится за стол, хмурится, комкает заявления, кидает их в корзину.

Г о ш л ы е в. Нурлы Хекимович, я бы не стал задерживать тех, кто хочет уйти. Как говорится, насильно мил не будешь.

Х е к и м о в. Мне нужны кадры, Гошлыев. Кадры! Я нуждаюсь в рабочих, хорошо знающих свое дело.

Г о ш л ы е в. Да, но если человек не хочет…

О р а з. По-моему, надо шире и всесторонне подходить к проблеме качества…

Г о ш л ы е в. Сейчас мы должны думать только о плане, об обязательствах, молодой человек! Разве не ясно?

О р а з (не слушает Гошлыева). И Курбанов, и Мерджен Мурадовна, и Айна правы! Мой цех обеспечивается материалами не лучше, чем цех Курбанова. Болезнь одна. И тем не менее…

Г о ш л ы е в (насмешливо). «Болезнь, болезнь»! Ты что — медицинский кончал?

О р а з. И тем не менее с начальника цеха спрос особый. Он — и только он! — прежде всего отвечает за работу своего коллектива. Курбанову как минимум следовало бы влепить строгача, так как в некачественной продукции, которую производит его цех, повинен главным образом он.

Г о ш л ы е в. Ай, молодец, Ораз-джан! Ты, оказывается, башковитый малый!

А й н а. А по-моему, неправильно всю ответственность взваливать на начальника цеха. Низкое качество продукции — это и результат серьезных просчетов в общей организации производственного процесса на фабрике. А кто в этом виноват? Разумеется, руководители фабрики, партийный актив. Разве я не права?

Г о ш л ы е в. Нет, товарищи, эта девушка докопает нас сегодня! При чем здесь руководители фабрики? Кош-шмар!

Х е к и м о в. Продолжайте, продолжайте, Айна Амановна. Очень интересные мысли. Чувствую, мы поймем друг друга.

А й н а. Нурлы Хекимович, я уверена, вам не понравится то, что я скажу. Поэтому позвольте мне ограничиться сказанным.

Х е к и м о в. Напрасно. Повторяю: я — за критику. Если вам есть что сказать, пожалуйста, пожалуйста. Кто сказал «а», тот должен сказать и «б».

А й н а. Хорошо, я скажу. Мы с Мерджен Мурадовной считаем, что наша фабрика работает неритмично, неравномерно. В начале каждого месяца мы находимся в состоянии летаргии, спим, а как только месяц подходит к концу, у нас начинается переполох. Нас лихорадит. Объявляется аврал, возникает суматоха. Какое может быть качество у обуви, сшитой наспех, в суете?

Х е к и м о в. И что вы, лично вы, Айна Амановна, предлагаете? Мнение Мерджен Мурадовны меня сейчас не интересует.

А й н а. Прописная истина: нельзя работать по старинке в век научно-технической революции. Производство должно функционировать ритмично, четко, на научной основе. Каждый член коллектива должен рационально использовать свое рабочее время. На фабрике следует укрепить трудовую дисциплину, усилить контроль. Словом, дел много.

Х е к и м о в. Логично, Айна Амановна, дел у нас много, и их надо решать сообща, в монолитном единстве. Ведь и Москва не сразу строилась. Мы, разумеется, и сейчас уже не сидим сложа руки. Но… поймите, Айна Амановна, качество качеством, а объем выпускаемой продукции, количество ее — это, как говорят, примат, это главное. И от этого главного нам никуда не уйти. Это основной показатель нашей с вами работы.

А й н а. Чего стоит количество без должного качества?

Х е к и м о в. Количество всегда переходит в качество. Этому нас учит наша самая главная наука — философия. Вы ведь не станете отвергать этого тезиса, Айна Амановна? Это надо всегда иметь в виду: количество переходит в качество.

А й н а. Я это знаю. И мне очень нравится данный тезис. Количество брака всегда может обернуться качественными изменениями в коллективе тех, кто этот брак производит в столь непомерном количестве и несет за это ответственность.

Г о ш л ы е в. Что ты хочешь этим сказать, Айна?

А й н а. В данном случае говорю не столько я, сколько та самая мудрая философия, которая была только что здесь упомянута.

Х е к и м о в. К вашему сведению, Айна Амановна, обувные фабрики нашей страны ежегодно выпускают более семисот миллионов пар кожаной обуви. Это помимо текстильной обуви. И тем не менее мы не можем удовлетворить полностью спрос населения.

А й н а. Ничего нет в этом удивительного. Что там миллионы — миллиардов не хватит, если эта обувь разваливается прежде, чем ее надевают и завязывают шнурки! Вот мы — производители обуви. А есть ли на ком-нибудь из нас туфли нашего производства? Увы! Уверена, вы не найдете на фабрике ни одного человека, кто рискнул бы надеть нашу родную продукцию.

К у р б а н о в. Айна Амановна, а может, все-таки можно занизить сорт и как-нибудь протолкнуть?

Г о ш л ы е в. О занижении сорта не может быть и речи. Товароведы торговых баз и без того безбожно занижают сорт нашего товара.

Х е к и м о в. Подумайте, Айна Амановна, в какое положение вы, ОТК, ставите всех нас, в том числе и себя! Вы лишаете рабочих, как и всех нас, и дополнительного заработка, и премиальных. Это раз. Затем… В период, когда ваш начальник Мерджен Мурадова исполняла обязанности директора фабрики, она сорвала выполнение государственного плана! Мы строго накажем ее за это. А с вами, я чувствую, мы сработаемся.

А й н а. Я не очень уверена в этом.

Х е к и м о в. Нам, Айна Амановна, нужны молодые, толковые, инициативные, критически мыслящие руководители отделов.

А й н а. Государственный план следует выполнять в течение года, а не за две-три недели до его окончания. Вы должны это знать лучше меня, Нурлы Хекимович. А перед рабочими наша, с Мерджен Мурадовной, совесть чиста. И мы с ней считаем, что было бы в интересах дела и фабрики, если бы некоторые из товарищей написали заявления о добровольном снятии с себя обязанностей, с которыми они не справляются.

Г о ш л ы е в (многозначительно). Весьма самокритично, если Мерджен Мурадовна имеет в виду себя. Весьма!

Х е к и м о в (неопределенно). Дельная мысль, между прочим.

К у р б а н о в. Я бы с удовольствием сбросил с себя бремя начальника цеха и пошел бы в закройщики, каковым когда-то я и был.

Х е к и м о в. Что ж, если ты этого хочешь, Курбанов, мы переведем тебя в закройщики. И еще одно предложение: как вы смотрите, товарищи, если моим заместителем вместо Гошлыева станет Ораз Байлыев?

Г о ш л ы е в. Что?! Ораз?! Вместо меня?!

Х е к и м о в. Да, Ораз!

Г о ш л ы е в. А как же я?

Х е к и м о в. Тебя мы уволим.

Г о ш л ы е в. Кто это — мы?

Х е к и м о в. Ну, я.

Г о ш л ы е в. Так и скажите, Нурлы Хекимович. А заодно ответьте: почему это я должен расплачиваться за чужие грехи? Кто больше меня болеет за престиж фабрики, за ее авторитет? Болеет практически и даже физически, нанося удары по собственной печени при реализации нашей продукции.

Х е к и м о в. Это все риторика, Гошлыев. Считай, ты освобожден от занимаемой должности.

Г о ш л ы е в. Так, так. Как же это получается, Нурлы Хекимович? Вспомните, мы работаем вместе более пяти лет. (Многозначительно.) Вместе! Вы понимаете — вместе?! Чего только мы не перенесли с вами вместе! Столько раз делили хлеб-соль! Нужен козел отпущения? Стрелочник? Хотите наказать? Накажите. Но справедливо. А то сразу: бери чемодан в зубы и — прощай! Разве это честно?

Х е к и м о в. Честно, не честно… Ты мне, Гошлыев, голову не морочь. Я своих решений не меняю. Сказано: уволен, значит — уволен. Во всяком случае — сейчас помолчи. (Многозначительно, повторяя интонацию Гошлыева.) По-мол-чи!

Г о ш л ы е в (после паузы, как бы что-то смекнув). Хорошо, Нурлы Хекимович, раз вы такой непреклонный, я сам напишу заявление. Ухожу по собственному желанию.

Х е к и м о в. Увольнение по собственному желанию — это не мера наказания. Я увольняю тебя по своему собственному, директора этой фабрики, желанию. (Опять многозначительно.) И помолчи!

Г о ш л ы е в (явно не понимает Хекимова). В таком случае я буду жаловаться. (Поднимается.) Учтите, Нурлы Хекимович, вот здесь у меня, в портфеле, лежат кое-какие весьма любопытные…

Х е к и м о в (поспешно перебивает). Тьфу ты, черт! Да помолчи же ты, тебе говорят! Сядь и сиди спокойненько! Совещание еще не закончено. Я лишь хочу сказать: если план не будет выполнен, я никого из вас по головке не поглажу.

О р а з. Нурлы Хекимович, у меня есть одно предложение. Давайте еще раз тщательно проверим всю нашу, так сказать, забракованную продукцию. Создадим авторитетную комиссию… Может быть…

А й н а. Что, что? Ораз Заманович, у вас есть основания не доверять отделу технического контроля?

О р а з. Не сердись, Айна. Пожалуйста, не обижайся. Это не значит, что я не доверяю тебе и Мерджен. Это поиск. Поиск пути, который бы вывел нас из затруднительного положения.

Х е к и м о в. Я поддерживаю идею Ораза. Это — логично! Я — за авторитетную комиссию.

А й н а. Еще бы вы его не поддержали! Создавайте свои авторитетные комиссии. Только не забудьте включить в их состав представителей народного контроля и государственной стандартной комиссии.

О р а з. Зачем нам посторонние люди? Без чужих разберемся.

А й н а. Народный контроль, государственная стандартная комиссия — это чужие? Но вы меня удивляете, Ораз Заманович! Я просто поражена. Вам посулили начальственную должность — и вы уже переменились. Прямо-таки мгновенное превращение. Великий закон сработал без промедления: крохи нового бытия изменили элементы сознания. Хорошо, если он на этом остановится и вы не станете не четвереньки.

О р а з. Но ведь что-то надо делать, Айна?

А й н а. Вот-вот.

О р а з. Я не могу оставаться равнодушным, когда выполнение плана и обязательств находится под угрозой срыва!

А й н а. Но лично я не пойду на преступление ради выполнения обязательств, которые по существу не выполнены. Уверена, и Мерджен Мурадовна тоже не пойдет на это.

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Открывается дверь. Входят  Х а д ж и - а г а  и  А й г ю л ь. Айгюль пытается преградить дорогу мастеру.

А й г ю л ь. Хаджи-ага, Хаджи-ага, куда же вы? Здесь идет совещание! Нельзя! Мне сказали: посторонних не пускать.

Х а д ж и - а г а. Дочка, рабочий человек не может быть нигде посторонним, особенно у себя на фабрике. Идет совещание? Вот и хорошо. Я не помешаю.

Х е к и м о в. Айгюль, оставь в покое нашего уважаемого мастера. Пусть останется. У нас нет от него секретов.

Айгюль выходит.

Х а д ж и - а г а. И у меня нет от вас секретов, дирехтур. Я твердо намерен расстаться с фабрикой. И я не хочу ждать ни часа.

Х е к и м о в. Как же так, Хаджи-ага? Двадцать лет непрерывного стажа работы на фабрике — и вдруг ни с того ни с сего хочешь уходить?

Х а д ж и - а г а. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Я долго не решался, но теперь не изменю своего решения, дирехтур!

Х е к и м о в. Хаджи-ага, не торопитесь, давайте разберемся. Чем вы недовольны? Зарабатываете вы как будто неплохо. На фабрике вас ценят и уважают. Что вам еще надо?

Х а д ж и - а г а. Разве дело только в том, сколько я зарабатываю, дирехтур? Радость жизни не только в этом, хотя, если разложить мой заработок на всю мою большую семью… не густо выйдет, дирехтур, не густо… Мне не нравится обстановка на фабрике. Надоело мне так работать. Не лежит душа к такой работе. И своей работой я недоволен, дирехтур, и на вашем месте не хотел бы быть. Плохо стали о вас говорить, дирехтур, плохо… Не хочу больше обманывать ни себя, ни вас, ни народ. Хватит с меня! Не хочу! Довольно! И сам не хочу обманывать, и не хочу, чтобы меня обманывали…

Х е к и м о в. Кто же вас обманывает, Хаджи-ага? Мы накажем виновного!

Х а д ж и - а г а. Вы, дирехтур. И не только меня, вы обманываете всех. И нас заставляете обманывать других.

Г о ш л ы е в (благодушно улыбается). Ну, это уж слишком! Это смахивает на клевету, Хаджи-ага!

Х а д ж и - а г а. Это — истина, дирехтур. Плохо мы работаем, плохо… Все, дирехтур, все… Как маленькие дети ведем себя: мол, этого на фабрике нет, того нет… Чуть что случится — плачем: просим министерство сократить нам план, простить нам невыполненные обязательства… А как мы соревнуемся, дирехтур? У нас не рабочий соревнуется с рабочим, а бумага сбумагой. И все на бумаге остается. Лишь бы галочку поставить. И все знают, что для отвода глаз делается это соревнование, и все молчат, дирехтур, все… Не хочу я больше участвовать в обмане, не хочу!

К у р б а н о в. Браво, Хаджи-ага! Ну просто джигит! Ай да Хаджи-ага, ай да смельчак!

Ш и х н а з а р о в. Твое злорадство, Курбанов, можно понять, а вот к чему старик клонит, мне до конца не ясно.

Х а д ж и - а г а. Старику истина нужна, сынок. Правда ему нужна. Расскажу такой случай. У меня есть сосед, Аннаберды. Семеро детей у него: мал мала меньше. Месяц назад он и его жена пошли в магазин и купили шестерым из них новую обувь. А через два дня все это пришлось выбросить в мусорный ящик, к чертовой матери! Ночью я пошел, вытащил из мусорного ящика эти обновки, дирехтур. И что вы думаете?! Так и есть — продукция нашей фабрики! И на каждом ботиночке, на каждой туфельке стоит штамп нашей Мерджен Мурадовой — первый сорт! С тех пор мне стыдно смотреть в глаза Аннаберды. Стороной обхожу его. Когда меня спрашивают, где я работаю, ей-богу, мне совестно признаваться, что на местной фабрике.

Ш и х н а з а р о в (со смехом). Как же так, Айна Амановна? Выходит, иногда ОТК во главе с вашей начальницей делает исключение для недоброкачественной продукции?

А й н а. Это было еще до меня. И видимо, был момент, когда Мерджен Мурадовна поддалась вашим мольбам и уговорам, была усыплена вашими разглагольствованиями о чести фабрики, заработке рабочих и прочем… Видимо, у нее опустились руки и она закрыла глаза на брак…

Ш и х н а з а р о в. О, сколько их было — таких моментов за эти годы! Можно сказать, был один сплошной момент!

Х а д ж и - а г а. И еще, дирехтур. Глупая какая-то практика у нас на фабрике. Невыгодно, когда работаешь хорошо. Почему я зарабатываю больше не за то, что сошью высококачественную обувь, затратив на это больше времени и сил, а за то, что сошью побольше да похуже? Почему? Выходит, я должен идти на сделку с совестью, топтать свое доброе имя рабочего? Так, что ли? Вот поэтому я и ухожу от вас, дирехтур.

А й н а. Действительно, глупейшая практика! Почему бы нам не организовать производство так, чтобы заработная плата рабочего росла также в зависимости от ее качества, а не только от количества? Количество без качества — это же пускание пыли в глаза! Это обман народа!

Х е к и м о в. Браво, Айна Амановна! Верно подметили! Сейчас этим вопросом как раз и занимаются.

А й н а. Кто? Где?

Х е к и м о в (выразительно показывает пальцем вверх). Там! Весьма серьезные инстанции. По всей стране главным показателем при оценке продукции предполагают сделать не вал, а качество этой продукции.

А й н а. Мудрое решение.

Ш и х н а з а р о в. Да, молодцы! Как, интересно, только додумались?

Х е к и м о в. Но, повторяю, этот вопрос пока еще в стадии изучения.

Х а д ж и - а г а. Что изучать-то, дирехтур? Ведь и малому ребенку ясно: так надо было сделать еще до нашей эры.

А й н а. А пока что, выходит, мы в погоне за планом, за валом будем гнать и гнать брак?

Х е к и м о в. Увы, Айна Амановна, мы не можем опережать события. Сие нам не дано. Повторяю, план есть план. Он — наш бог!

А й н а. План? Не человек разве? Словом, мы лишены возможности проявить инициативу снизу?

Г о ш л ы е в. Из-за этой вашей инициативы, товарищи работники ОТК, мы и находимся на грани позора. План под угрозой срыва. Кош-шмар!

Х е к и м о в. Да, Айна Амановна, как говорят братья украинцы, мы не можем лезть в пекло попередь батьки. Надо ждать.

А й н а. Чего? У моря погоды? И переводить народное добро?

Г о ш л ы е в. Столько лет ждали, переводили — и ничего, не умерли. Подождем еще немного!

Х е к и м о в. Кроме того, мы все знаем, что существует проблема качественного сырья. Ведь логично?

А й н а. Было бы логичнее, если бы этой проблемы не было! Почему мы систематически получаем некачественное сырье?

Х е к и м о в (усмехается). Не знаю, не знаю, милая.

А й н а. А кто же знает?

Х е к и м о в. Наверху, наверное, знают.

А й н а. Я тоже знаю. Тут общая болезнь. На кожевенных заводах происходит та же история — гонятся за валом, не обращая должного внимания на качество продукции.

Х е к и м о в. С одной стороны — да, это имеет место. Но с другой стороны, Айна Амановна, на кожевенных заводах существует такая серьезная проблема, как отсутствие современного оборудования.

А й н а. Иными словами, на кожевенных заводах нет качественных машин, отсутствует передовая технология производства кожи, так?

Х е к и м о в. Логично.

А й н а. То есть и там во всех звеньях отсутствует должное качество?

Х е к и м о в (мило улыбается). Ясно, что отсутствует, Айна Амановна.

А й н а. И вы еще улыбаетесь! Надо действовать! Надо бить тревогу! Нельзя сидеть сложа руки! Почему вы, Нурлы Хекимович, не хватаете за горло руководителей кожевенного завода?

Х е к и м о в. Напрасно вы думаете, что мы не хватаем. Еще как хватаем. А что толку? Как говорится, собака лает, а караван идет. (Открывает папку.) Вот моя переписка с местным кожевенным заводом, с Азизовым. Как говорится, дружба дружбой, а счета счетами. Здесь копии всех моих писем. В каждом идет речь о низком качестве поставляемой ими кожи. В каждом из них я в категорической форме заявляю о том, что такие поставки нас не удовлетворяют. Кроме того, на всех совещаниях я выступаю с критическими замечаниями в адрес руководства кожевенного завода. Сколько раз мы возвращали им кожу назад! Ну, раз вернули, два вернули… Но шить-то обувь из чего-то надо? Вот и довольствуемся тем, что нам дают.

А й н а. Острее надо ставить вопрос! Те, которым поручено руководство, должны обладать прежде всего такими качествами, как настойчивость, пробивная способность, инициативность, смелость. Но прежде всего — мудростью!

Г о ш л ы е в. Эх, молодо-зелено! «Настойчивость, смелость, мудрость»! Легко рассуждать, Айна. Твоими бы устами да мед пить. Думаешь, кожевенный завод так, ни с того ни с сего, выпускает дрянную кожу? Сказали ведь тебе, у них устаревшее оборудование. Потому они и дают нам недоброкачественный материал. А план выполнять надо, платить рабочим за их труд надо. Вот так и идет брак.

А й н а. Словом, у попа была собака.

Х а д ж и - а г а. Да, заколдованный круг. Не позавидуешь покупателям нашей продукции.

Х е к и м о в. Увы, безвыходное положение! Ведь мы не можем остановить фабрику.

А й н а. Но и работать так дальше нельзя!

Х е к и м о в. Согласен, Айна Амановна. Трудно так работать. Но… будем ждать, наберемся терпения. Как говорится, терпение и труд все перетрут. Один древний мудрец хорошо сказал: «И это пройдет!»

А й н а. А другой мудрец ответил ему: «Да, пройдет, но прорвет-пройдет, испортит».

Х е к и м о в. Но мы не чувствуем себя белыми воронами. На многих производственных предприятиях ситуация аналогичная.

А й н а. Нам не легче от этого.

Х е к и м о в. Однако там никто революций не устраивает.

А й н а. Очень жаль! Ведь существуют такие понятия, как коммунистический долг, гражданская совесть, рабочая честь…

Ш и х н а з а р о в. Слишком высоко ты паришь, Айна! Держись ближе к земле, к реальности.

Г о ш л ы е в. По-твоему, Айна, выходит, что мы больше лягушек пугаем, чем рыбу ловим, так?

Х е к и м о в. Совещание закончено, товарищи. По-моему, всем все ясно. Ты, Гошлыев, и ты, Ораз, срочно займитесь отправкой нашим сибирским заказчикам всей продукции, которая лежит у нас на складе.

О р а з. Айна-джан, ты слышишь?

А й н а (нехотя). Слышу, не глухая.

Г о ш л ы е в. Раз слышишь, красавица, пошли, поработаешь своим штампиком. Мерджен вернется только к концу дня. Ты ей потом все объяснишь.

А й н а. Я не сделаю этого. Не могу.

Г о ш л ы е в. Не кипятись, Айна, не кипятись! Будь благоразумна! Ты еще молода и не представляешь себе, как много нужно ребенку. Когда у тебя будут свои детишки, ты узнаешь это. Словом, грех допускать, чтобы мерзли ножки крошек, чьи папы и мамы героически трудятся на ответственной стройке в далекой холодной Сибири.

Ш и х н а з а р о в. Пожалей детей, Айна! Перестань упрямиться! Говорят тебе, в Сибири очень холодно.

Х е к и м о в. Товарищи, все свободны. Поговорили, а теперь за дело!

Ш и х н а з а р о в. Давно пора.

Входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, тут вот… (Кладет на стол бумаги.)

Х е к и м о в. Что это?

А й г ю л ь. Извещения о штрафах. От торговых организаций. (Выходит.)

Ш и х н а з а р о в. Час от часу не легче! Конец года! За что эти штрафы?

А й н а. Расплачиваемся за качество той продукции, которую отправляли раньше.

Х е к и м о в. Ошибаетесь, Айна Амановна, в данном случае речь идет не о качестве продукции. Нас штрафуют за нарушение сроков поставки.

Г о ш л ы е в. Если мы будем так долго спорить, нам и на сей раз не избежать штрафа.

Х е к и м о в. Айна Амановна, мне кажется, наш спор разрешился сам собой. Не так ли?

О р а з (весело). Айна-джан, есть мудрая поговорка: «Хорошо, когда игрок понимает, что он проиграл, и признает себя побежденным». От себя я добавил бы: «И благородно выходит из игры».

А й н а. В отличие от некоторых товарищей, я не игрок. Но как странно мы работаем! Радуемся, что платим штрафы не по рекламации — за брак, а всего лишь за нарушение сроков поставки. Хорошенькое — всего лишь! Хотела бы я посмотреть на вас, если бы вы платили эти штрафы из своих карманов! То-то зашевелились бы!

Г о ш л ы е в. Будет, будет упрямиться, Айна! Ручаюсь тебе, что на этот раз наша обувь не вернется обратно, В Сибири народ что надо, без всяких там фокусов, неприхотливый. Вспомни, они и Москву отстояли в сорок первом.

Х е к и м о в. Если эта партия вернется, я лично, из своего кармана, покрою все убытки. Договорились, Айна Амановна? Ну, зачем, зачем нам накануне Нового года трепать нервы друг другу и всем остальным? Впереди у нас светлый праздник! Не будем портить его! Подумайте, как я посмотрю в глаза товарищам в горкоме, в обкоме? Ведь мы и их подводим. С них ведь тоже спрашивают. Что я там скажу?

А й н а. Скажите, что не способны организовать производство. Скажите, что не можете пользоваться дорогостоящими машинами, купленными за границей на золото. Скажите, что обувь нашей фабрики приносит стране одни убытки — материальные и моральные!

Наступает напряженная пауза.

Х е к и м о в (начинает вдруг хохотать, качает головой). Ну, молодчина! Ох, молодец! Настоящий комсомольский секретарь! Настоящий вожак! (Присутствующим, кивая на Айну.) Вот какие головы нам нужны! Головы и горячие сердца! (Смотрит с неподдельным восхищением на Айну.) Но… наивная душа милочка Айна Амановна, разве вы не знаете, что за низкое качество продукции с должностей не снимают? А вот в случае невыполнения плана сразу же дают по шапке.

Г о ш л ы е в. Словом, прекращай упрямиться, Айна! К чему эта ненужная принципиальность? Не надо лишать рабочих куска хлеба! И учти, если ты и Мерджен осмелитесь не послушаться нас сегодня, то на ближайшем собрании вам придется держать ответ перед всем рабочим коллективом. Уж мы это собрание подготовим как следует!

А й н а. Уверена, рабочие будут на нашей стороне. Мерджен Мурадовна сумеет…

Х е к и м о в (перебивает). При чем здесь Мерджен Мурадовна? Она у нас уже не работает.

А й н а (изумленно). Как? Почему не работает?

Х е к и м о в. Да вот так. Не работает. Освобождена.

А й н а. Почему освобождена?

Х е к и м о в. По собственному желанию. Как не справившаяся со своими обязанностями и. о. директора фабрики в горячую пору конца года. За развал работы.

А й н а. Но ведь я только что видела ее. Она ничего не сказала мне.

Х е к и м о в. И не могла. Она еще ничего не знает.

А й н а. Как?!

Х е к и м о в. Да. Но вопрос уже решен. Приказ об ее отстранении от должности будет готов через полчаса.

А й н а. А как же?.. А кто же теперь возглавит наш ОТК вместо нее?

Х е к и м о в (улыбчиво). Вы недогадливы, Айна Амановна. Вы! Вы и возглавите наш ОТК. Вернее, возглавили уже, считайте. Поэтому мы и разговариваем с вами так — доверительно. Словом, не теряйте времени, дорогая. Идите с товарищами и практически займитесь спасением нашего плана. Учтите, сегодня фабричный склад — это реанимационная палата, а штампик ОТК в ваших милых руках — волшебный шприц врача. Логично? Это — вам первое ответственное задание руководства! И поздравляю вас с новой должностью, Айна Амановна! (Широко улыбаясь, протягивает руку Айне.)

А й н а (прячет обе руки за спину). Я не согласна!

Х е к и м о в (присутствующим). Товарищи, все, кроме Айны Амановны, могут быть свободны! А с Айной Амановной мы сейчас договорим. Мы поймем друг друга.

Все поднимаются, идут к двери.

Дверь распахивается, на пороге кабинета появляется  у б о р щ и ц а  с ведром и веником в руках.

Х а д ж и - а г а. Что, пришла на совещание? Опоздала. Мы — уже… и прозаседались, и отзаседались!

У б о р щ и ц а. Разве еще не кончили? Так ведь уже перерыв. Мне же сказали — в перерыв. Подмести немного хотела.

Х а д ж и - а г а. Сейчас самое время поработать здесь как следует! Да не веником и даже не метлой. И не пылесосом. Земснарядом! Самой высокой мощности!

Г о ш л ы е в (хлопает но спине Хаджи-ага). Пошли, пошли, народный юмор! Не будем мешать.

Все выходят. В кабинете остаются Хекимов и Айна. Долгая пауза.

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Х е к и м о в. Так с чем вы не согласны, Айна Амановна?

А й н а. Я не согласна с увольнением Мерджен Мурадовны. И я протестую! И я предупреждаю вас, Нурлы Хекимович! Как работник ОТК я полностью поддерживаю все претензии Мерджен Мурадовны к качеству продукции, находящейся сейчас на фабричном складе. И я, как и Мерджен Мурадовна, не выпущу за ворота фабрики ни одной пары некачественной обуви! А как секретарь комсомольской организации я буду обращаться во все вышестоящие инстанции и решительно протестовать против несправедливого увольнения честного работника! Учтите это! Мы ее в обиду не дадим!

Х е к и м о в (заливисто смеется). Ох, молодец! Ну, молодчина, секретарь!

А й н а (недоуменно). Ничего не понимаю. Что я сказала смешного?

Х е к и м о в. Да нет же… Я просто восхищаюсь тобой, Айна! Извини, буду говорить тебе «ты». По-простецки! Браво, секретарь! Я ведь просто проверял тебя — твою принципиальность, твою верность Мерджен. Ты — новый человек в ОТК. И я как руководитель фабрики хотел знать, в какой степени Мерджен может положиться на тебя, Айна. Вижу, может. На все сто процентов. На двести! Разумеется, Мерджен Мурадова — один из лучших наших работников. Я первый не дам никому обидеть ее! Но ведь она доверчива… Ох как доверчива! И это был мой долг — проверить нового человека из ее окружения. Как говорится, доверяй, но проверяй! Я удовлетворен, Айна. Вижу, у Мерджен — достойный заместитель. Ты не предашь ее. Я спокоен. Все, можешь идти, Айна. Когда Мерджен Мурадовна появится в отделе, пусть заглянет ко мне. Скажи, я ее жду.

А й н а. Разумеется, скажу. (Выходит.)

Хекимов смотрит вслед ей долгим взглядом. Выражение его лица мгновенно меняется, становится озабоченным и хмурым.

Х е к и м о в. М-да… Ну и Мерджен! Сюр-при-зик!

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кабинет Хекимова. Х е к и м о в  у себя за столом.

Входит  М е р д ж е н. Хекимов поднимается, идет ей навстречу, протягивает руку. Делает попытку задержать руку Мерджен в своей.

М е р д ж е н (отдергивает руку). Не надо, это лишнее, Нурлы. Все давно в прошлом.

Х е к и м о в (немного наигранно). Все ли?

М е р д ж е н. Да, все. И потом… ты не боишься? Может войти эта… твоя секретарша… Айгюль.

Х е к и м о в (усмехается). Ну что ты, Мерджен! У меня с ней ничего нет. Даю тебе честное слово.

М е р д ж е н. Значит, только начало? А на фабрике уже всякое болтают. (Садится в кресло у стола. После паузы.) Со мной-то ты поступил оперативно. Раз, два — и в дамки. Не церемонился.

Х е к и м о в (стоит перед ней, жестикулирует, с улыбкой). Это был вихрь бешеной страсти, Мерджен! Я был искренне увлечен тобой. Вспомни. Я был влюблен в тебя как мальчик, по уши!

М е р д ж е н. Точнее, в себя.

Х е к и м о в (наигранно). Это клевета, Мерджен! Я протестую!

М е р д ж е н. Конечно, в себя. Я была нужна тебе — ты взял меня с потрохами. Взял! А что ты дал мне?

Х е к и м о в. Что я дал?! Как?!

М е р д ж е н. А вот так, конкретно! Что ты мне дал, кроме увечий?

Х е к и м о в (проходит, садится на свое место). Ну… Во-первых, я помог тебе закончить институт.

М е р д ж е н. Я бы закончила его и без тебя. Когда я пришла на фабрику, я уже училась заочно.

Х е к и м о в. Я помогал тебе материально.

М е р д ж е н (внезапно вспыхивает). Ты помогал себе. Своим желаниям. Ты удерживал меня возле себя всеми средствами, какими располагал, в том числе жалкими подачками — немецкий гарнитур к Восьмому марта, коробка конфет — к Первому мая и тому подобное. А взамен ты брал мою молодость, мою жизнь, мою душу. Брал! Брал! Хапал!

Х е к и м о в (заражаясь настроением Мерджен). Не только, не только конфеты. Извини, Мерджен, у тебя плохая память. Иногда и нечто посущественнее…

М е р д ж е н. Да, однажды ты дал мне деньги на пальто. Двести рублей. Я помню это. Боже, какой стыд!

Х е к и м о в. Уже пять лет ты работаешь начальником отдела. Я тебя сделал. Ездишь за границу, то, се… Я выдвинул тебя на производстве.

М е р д ж е н. Да, и задвинул в жизни. Мне тридцать один год, но у меня нет семьи, нет детей. А что женщина без семьи?! Медуза на берегу! Сгусток жижи! Ничто! (Долгая пауза.) Семья! Вот главнейшее человеческое производство!

Х е к и м о в. Но ведь все было добровольно, Мерджен. (Мягко, немного лирично.) Вспомни. Мы поехали в Фирюзу, уютный домик, пили шампанское, ели икорку. Ты сама позволила поцеловать себя… Сама, добровольно.

М е р д ж е н. Замолчи! Мне жутко вспоминать. «Шампанское, икорка». Это были противотанковые гранаты — в слепого котенка.

Х е к и м о в. Все было честно, Мерджен.

М е р д ж е н. Честно?! Это было гнусное насилие. И обман! Обман!

Х е к и м о в. Ну, ну, не передергивай факты, пожалуйста!

М е р д ж е н. Да, насилие. Ты раздавил меня — как танк улитку! — своей опытностью, своим авторитетом, своим положением, своей машиной. Но ведь это все не твое. Это то, что дало тебе общество, государство. В сущности, это была элементарная купля. Купля женского тела, а душа приложилась.

Х е к и м о в. Я думал и думаю иначе, Мерджен. Мы были равными партнерами. Мы были просто мужчиной и женщиной. Адамом и Евой!

М е р д ж е н. Демагогия. Между мужчиной и женщиной не может быть равенства и не может быть равноправия.

Х е к и м о в. Это уже новости! В нашем-то обществе?

М е р д ж е н. Да, да, не может. Ни в каком обществе! За эти десять лет ты четырежды отправлял меня в больницу, где из меня выскабливали моих детей. Это равноправие?! Равенство?! Ты принуждал меня убивать их! Моих детей! И твоих! Де-тей!

Х е к и м о в. Перестань, Мерджен. Можно подумать, ты одна…

М е р д ж е н. В том-то и дело. Нас — легион. Вы-то в стороне. Вас не распинают в медицинских станках. Это называется равноправие? Равенство?!

Х е к и м о в. Фу, какой натурализм, Мерджен! Общество не считает это детоубийством.

М е р д ж е н. А я, женщина, — считаю! И я не одна такая.

Х е к и м о в. У тебя нет права говорить за всех. Не все хотят рожать без конца.

М е р д ж е н. Да, не все… После того, как отведают вашего равноправия. Вашей любви! Ваших подачек! После того, как вы превратите нас в неврастеничек, калек, в медузьи сопли! После того, как вы растлите нас, навязав нам свои варианты любви. Вернее, то, что вы, оболгав многократно и в книгах, и в кино, смеете называть любовью!

Х е к и м о в. Любовь одна — и для мужчин, и для женщин. Повторяю, мы равноправны, Мерджен.

М е р д ж е н. Гнусная ложь! Избавьте нас от зависимости — прежде всего материальной, и мы вам докажем конкретно и зримо, что нет между нами равенства, равенства между мужчиной и женщиной. Нет и не может быть!

Х е к и м о в. Какая чепуха!

М е р д ж е н. Да, да, мы — антиподы. Но мы — лучше вас, чище!

Х е к и м о в. Голословное утверждение.

М е р д ж е н. Это аксиома.

Х е к и м о в (насмешливо). А если конкретно?

М е р д ж е н. Конкретно? Мы создаем главное! Мы, женщины, даем жизнь человечеству! Вы, мужчины, убиваете людей! На протяжении веков! При любых обстоятельствах. Равенство с вами было бы оскорбительным!

Х е к и м о в. Какая риторика!

М е р д ж е н. Это истина! И вот… в последнее десятилетие вы додумались расправляться с нашими детьми в наших же телах. Под благовидными предлогами. Вы узаконили этот акт, сделали его банальным пустяком.

Х е к и м о в. Но почему мы? Почему мы, Мерджен?

М е р д ж е н. А кто же? Вы принудили и приучили нас к детоубийству. Вы почти развили в нас равнодушие к этому. Иногда мы даже не плачем там… Только кричим. Вы нарушили сущность наших женских душ!

Х е к и м о в. Ты сгущаешь краски, Мерджен.

М е р д ж е н. Нисколько. Все гораздо хуже, Нурлы. В действительности, в перспективе все гораздо сложнее и трагичнее. Однако имейте в виду, что и себе в души и судьбы вы гадите, как гадит в штаны спившийся, валяющийся под забором мужичонка!

Х е к и м о в. Беспочвенные обобщения, Мерджен. Туманно!

М е р д ж е н. А я объясню. Посмотри вокруг себя, Нурлы. Вы, мужики, повсеместно обесчещены, обмануты нами! Вы — хронические рогоносцы! Навязывая нам свой вариант любви — бессмысленной, опустошающей душу любви, вы, в конце концов, сами едите свое же дерьмо!

Х е к и м о в (хмурится). Интересная точка зрения!

М е р д ж е н. Своей объективностью! Наши поцелуи все больше и больше отдают табачищем и алкоголем! Вам все скучнее и неинтереснее с нами. А ваши рога делаются все увесистее и массивнее. И это вас уже совсем не беспокоит, не оскорбляет, настолько вы перестали быть настоящими мужчинами, подлинным сильным полом.

Х е к и м о в. Болтаешь вздор!

М е р д ж е н. Да вы и обнимать-то женщин по-настоящему уже разучились. Только с помощью выпивки да вариантов. Известие о том, что через девять месяцев вы можете стать отцами, вселяет в вас не гордость, не чувство удовлетворения, не оправданное самодовольство созидателя, а жалкий страх.

Х е к и м о в. Не лги, Мерджен! Не лги! Сколько раз я говорил тебе — давай рожай!

М е р д ж е н. Я помню. Вот именно — давай! А не — роди, пожалуйста, любимая! Я хорошо помню интонации твоего голоса. Говорил, а сам дрожал: вдруг действительно родит, не дай бог! В таких случаях не надо ничего говорить. В таких случаях все ясно без слов. Ты знал, что я не решусь на это, а ведь была близка. Стоило тебе сказать решительнее…

Х е к и м о в. Конечно, я колебался, Мерджен. Все-таки я женатый человек, четверо детей…

М е р д ж е н. А у меня — четверо мертвецов.

Х е к и м о в (после долгой паузы). Прости, Мерджен.

М е р д ж е н. Аллах простит, как говорят у нас в деревне.

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

В кабинет входит  А й г ю л ь.

А й г ю л ь. Нурлы Хекимович, вы не искали меня?

Х е к и м о в. Нет, Айгюль.

А й г ю л ь (не спешит уходить). А то я была в буфете. Думала, может…

Х е к и м о в (перебивает). Нет, нет. Иди. Я занят сейчас. Мы здесь обсуждаем проблему плана.

Айгюль, передернув плечиками, выходит.

М е р д ж е н (насмешливо). Вроде отчитываешься перед ней?

Х е к и м о в. Да нет же, Мерджен. Говорю, у меня с ней ничего не было.

М е р д ж е н. Возможно. Пока нет. Начальная стадия: многообещающий, волнующий флирт… кошки с мышкой. Искалечишь ведь и ее.

Х е к и м о в. Не такая уж она мышка, эта Айгюль, если уж на то пошло. Ее ведь к нам из главка…

М е р д ж е н. Спихнули — ты хочешь сказать?

Х е к и м о в. Вот именно.

М е р д ж е н. Это все знают. Жена Карлиева грозила устроить скандал.

Х е к и м о в. Ну, вот видишь, ты в курсе. Жизнь есть жизнь. А люди есть люди, Мерджен. На всех уровнях. Но она и до Карлиева кое-что знала. Айгюль — новое поколение. Они не делают проблем из поездки за город в «Жигулях» с замужним мужчиной. У них все проще.

М е р д ж е н. Да, проще… до тех пор, пока не станет такой же калекой, такой же психопаткой, как я. У женщин не может быть проще, Нурлы, только сложнее.

Х е к и м о в. Ты где-то права по-своему, Мерджен: настоящих мужчин сейчас все меньше и меньше. Да, привыкли к рогам! Привыкли слюнявить уже обслюнявленное. Никакого самолюбия! Увидишь, через годик-другой Айгюль выйдет замуж. Мало ли дураков?

М е р д ж е н. Если муж дурак и рогоносец, а жена дрянь, какие у них будут дети?

Х е к и м о в. Это будет следующее поколение.

М е р д ж е н. Где будет еще проще?

Х е к и м о в. Вот именно. И что нам за дело до них, Мерджен, а?

М е р д ж е н. Ну, ты и тип, Нурлы!

Х е к и м о в. Что ты имеешь в виду?

М е р д ж е н. Так ведь речь идет и о твоих детях! У тебя их четверо!

Х е к и м о в (внезапно раздражается). У меня — да! У меня! А вот у тебя их нет! Ни одного! (Тотчас берет себя в руки.) Извини, Мерджен, я не хотел… Кстати, как там у тебя с Оразом Байлыевым? Говорят…

М е р д ж е н. Тебя это не касается.

Х е к и м о в. Ну, хорошо. Не касается — и не надо. Я вижу, ты раздражена. Успокойся, пожалуйста. Мерджен, я не собираюсь обсуждать с тобой наши былые отношения и твою личную жизнь сегодня. Я хотел поговорить с тобой о деле. Личное и работа — это разные вещи.

М е р д ж е н. Как сказать.

Х е к и м о в. Короче. Что за шлея попала тебе под хвост? Конец года. У нас горит план. Твой штамп ОТК должен спасти честь фабрики; нашу честь! Мерджен! Милая!

М е р д ж е н. И ваши премиальные?

Х е к и м о в. Да, в конце концов. И наши премиальные. Наши! В том числе и твои.

М е р д ж е н. Я не пропущу брак, Нурлы!

Х е к и м о в. Что случилось, Мерджен? Подумаешь — брак! Да и какой это брак? Типичные огрехи нашей технологии, на которые ты не раз закрывала глаза. В глуши, в Сибири, на периферии люди не такие привередливые. Там, как говорится, чем хуже… обувь — тем лучше! Не так жалко носить по грязи.

М е р д ж е н. Какой цинизм!

Х е к и м о в. Ну, я шучу, конечно. Мерджен, надо сделать! Надо! Горим!

М е р д ж е н. Не пропущу, Нурлы!

Х е к и м о в. Надо, золотко, надо! Надо, кисонька, надо! Ну, пожалуйста!

М е р д ж е н. Нет.

Х е к и м о в. Но ведь раньше пропускала?

М е р д ж е н. Раньше пропускала, а вот теперь — нет, не пропущу.

Х е к и м о в. А что случилось? Что изменилось?

М е р д ж е н. Значит, что-то случилось, Нурлы.

Х е к и м о в. Что именно?

М е р д ж е н. Ты ведь знаешь: количество переходит в качество. Мудрый, железный закон!

Х е к и м о в. Ну?

М е р д ж е н. Вот и перешло.

Х е к и м о в. Что? Где? Когда?

М е р д ж е н. Вот здесь. (Касается пальцами лба.) Количество ошибок и раздумий над ними, количество сделок с совестью, количество бессонных ночей, неудовлетворенности собой, тем, как живу, все это перешло в новое качество, — в твердое, непоборимое решение жить иначе. А когда? Представь, это случилось здесь, в этом кабинете, когда я на три недели почувствовала себя хозяйкой этой фабрики.

Х е к и м о в. Я тебя сделал этой хозяйкой, Мерджен. Мог бы и Гошлыева.

М е р д ж е н. Сейчас это не имеет значения, Нурлы. Главное, я почувствовала, что все это мое! (Делает жест руками.) Вернее — наше! А почувствовав, я поняла, что сделок с совестью больше не будет. И еще я подумала, знаешь что, Нурлы?.. Однажды вечером я засиделась здесь, размечталась. И я подумала: в нас, женщинах, больше хозяйственного инстинкта, больше порядочности, честности, больше здравого смысла, доброты, меньше кичливости, честолюбия, чем в вас, мужчинах! Отдали бы вы нам бразды правления во всех звеньях нашей жизни!

Х е к и м о в (смеется). Ох, шутница!

М е р д ж е н. Нисколько. Вот смотри: обувные фабрики! На них шьют и детскую обувь. Да разве мы, женщины, допустили бы, чтобы наши дети носили ту дрянь, которую выпускает твоя фабрика?!

Х е к и м о в. Это я уже слышал сегодня — от твоей Айны.

М е р д ж е н. Или, допустим, колбаса в магазине. Иной раз в рот не возьмешь: соленая, невкусная, из мороженого мяса не первой свежести. А ведь некогда это мясо было парным, аппетитным. Кто загубил его?

Х е к и м о в. Но я-то здесь при чем, Мерджен?

М е р д ж е н. Нет, не по-хозяйски вы, мужики, ведете все наше общее хозяйство, наш богатый дом. И уже давно. Как крыловские музыканты — суетитесь, снуете по сцене, пересаживаетесь без толку. А воз и поныне там! Отдайте нам бразды правления! Сделайте нас повсеместно хозяйками предприятий!

Х е к и м о в (смеется, качает головой). Это уже было, Мерджен. Пробовали. Не прижилось. Я имею в виду матриархат.

М е р д ж е н (тоже улыбается). Ну, пожалуйста! Ну, хотя бы на год! В порядке эксперимента!

Х е к и м о в. Глупости, Мерджен, глупости! Фантазерка! Говорю, брось шутить!

М е р д ж е н. Ну, проявите творчество! Не к этому ли всех нас призывают самые мудрые книги, наша великая наука?! К творчеству! А вы? Захапали посты! Дачи! Машины! А организовать толково хозяйство не можете.

Х е к и м о в (резко обрывает). Перестань болтать чепуху!

М е р д ж е н. Не можете. (Едко.) И знаешь, почему?

Х е к и м о в. Ну, почему?

М е р д ж е н. Я же сказала, вы — повсеместно рогоносцы, значит, в той или иной степени импотенты. А импотент — и в работе импотент, это давно известно.

Х е к и м о в. Твои обобщения грешат нелогичностью, которую тебе можно простить… как женщине. Но вульгарность и грубость женщине не к лицу!

М е р д ж е н. Ты меня сделал такой, Нурлы. Твоя работа. С кем поведешься… (После паузы.) Ну, отдайте нам бразды правления, пожалуйста! Вам же самим будет лучше. Через год-другой будете есть парные отбивные, бифштексы, вырезки, антрекоты, избавим вас от отупляющего стояния в очередях за жратвой, стояния, лишающего человека достоинства, отнимающего у народа миллиарды часов бесценной человеческой жизни. Ох, какого дорогого для страны стояния! Миллиардотонного, золотого! Отдайте! Оденем вас в красивые отечественные дубленки! В самые красивые в мире хлопковые сорочки! В обалденный вельвет и джинсы! Не вы к ним, в командировки, на работу в их фирмы, в наши зарубежные посольства — за тряпьем, будете рваться, они — к вам, к нам, за советским, ибо советское обязано быть синонимом лучшего! Обязано! Газеты ведь читаешь. И тот, кто этого не понимает, тот… тот… (От волнения не может найти подходящего слова.)

Х е к и м о в. Ну что, что?.. Кто он?.. Негодяй? Сукин сын? Проходимец?

М е р д ж е н. Хуже!

Х е к и м о в (смеется). Ну вот и договорились. Все сразу стало понятно. Но знаешь, Мерджен, если говорить серьезно, мы уже пережили эпоху красивых фраз. Мы давно спустились с небес на землю. И тебе тоже нечего там делать — в облаках. Не залетай, не пари! Ты будешь там в одиночестве. Бифштексы, ромштексы! Джинсы! Вельветы! Какая чепуха!

М е р д ж е н. Вот именно. Но тот, кто неспособен сделать хорошо чепуху, тот не сможет сделать хорошо и что-нибудь посущественнее.

Х е к и м о в. Не обязательно, не обязательно!

М е р д ж е н. Не перебивай! Даже ребенку ясно, что хорошее качество всего, повторяю: всего — не чепуха!

Х е к и м о в. Всему свое время. Не это главное.

М е р д ж е н. Хорошее качество всего — это не главное, это чепуха?! А что же тогда не чепуха?

Х е к и м о в (задумывается, прикидывает в уме). Порядок — не чепуха! Дисциплина — не чепуха! Движение! Система — не чепуха! Система во всем. Плановость! План!

М е р д ж е н. Да, план. Если им руководствуются толковые, честные люди. Если план — творчество, а не догма.

Х е к и м о в (удивленно вскидывает брови). Что ты хочешь сказать этим?

М е р д ж е н. А то, что говорили наши деды: заставь дурака богу молиться — он себе лоб расшибет.

Х е к и м о в. То есть?

М е р д ж е н. Лично ты превращаешь план в петлю на шее нашей фабрики, а на другом конце — камень, который тянет в болото. Вот твое движение. И ты не один такой — идолопоклонник. По всей стране вас наберется тысячи! Тысячи камней — всех форм и размеров! От и до! Не лишний ли это груз для народного хозяйства?

Х е к и м о в. Мерджен, детка, повторяю, спустись на землю! Занимайся своим скромным делом. Твой участок, вернее, наш участок — это ботиночки, туфельки. Не пари! Не манипулируй словами! Груз! Народное хозяйство! План! Пусть этим занимается государство.

М е р д ж е н. Манипулируешь словами ты, Нурлы! Не только словами — понятиями! Жизненно важными понятиями! Вот ты обложился книжками. (Показывает на книги, лежащие на столе, делает жест в сторону шкафа, где красуются солидные тома.) А для чего? Пыль в глаза пускаешь? Ко-му? Ведь себе же первому.

Х е к и м о в. Чем тебе мешают книги? В каждом солидном кабинете…

М е р д ж е н. Вот именно! Поставили как иконы! Но ведь вы — безбожники. Поставили — для перестраховки. Дабы не заподозрили в неверии. А ведь книги прекрасные. В них заглядывать надо. Помогут. Еще как! Вот, например… (Подходит к шкафу, достает книгу, открывает на одной из страниц.) Слушай, «…когда мы говорим «государство», то государство — это мы, это — пролетариат, это — авангард рабочего класса». Сказано это было двадцать седьмого марта двадцать второго года на Одиннадцатом съезде Коммунистической партии. Шестьдесят лет назад. Достаточный срок, чтобы всем нам усвоить. Всем!

Х е к и м о в. Да что ты меня учишь? Я веду семинар! Все это я давно знаю!

М е р д ж е н. Знаешь — устами! Голосовыми связками! А делами — лжешь, обманываешь народ.

Наступает долгая пауза. Хекимов думает, исподлобья поглядывая на Мерджен, явно обеспокоенный ее настроением. Он ищет выход из создавшегося положения.

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Х е к и м о в. Ты знаешь, Мерджен, ты меня убедила. Клянусь. У-бе-ди-ла!

М е р д ж е н. Да? В чем же?

Х е к и м о в. Я — на лопатках! (Смеется.) Как и все у нас на фабрике. Я согласен с тобой. Пожалуй, следовало бы попробовать — дать вам, толковым, деловым, образованным женщинам, эдак раз в год на месяц повсеместно побывать в наших шкурах, доверить вам румпели всех звеньев нашей жизни. Всех! Был бы полезный эксперимент. Да, я согласен. Искренне. Согласен с твоей мыслью, с твоим энтузиазмом, с твоей фантазией. (После паузы.) Конечно, мы не можем, не имеем права заранее предсказать результаты. Но… очень любопытно. Очень! Итак, согласен с твоей мыслью, Мерджен. Но давай и ты… (Улыбается.) Соглашайся. Давай и ты помогай — мне, нам, фабрике! Закрой глаза на дефекты. Спасай план!

Наступает долгая пауза.

М е р д ж е н. Не пройдет твой номер, Нурлы. Не обманешь. На этот раз — не обманешь.

Х е к и м о в. Ты не дослушала меня до конца, Мерджен. На этот раз план необходим мне любой ценой. Показываю свои карты. Ты — свой человек, близкий мне…

М е р д ж е н. Перестань! (Морщится.)

Х е к и м о в. Да, да. Такие вещи не забываются. Словом, тебе можно довериться. Меня прочат в главк на место Баширова. Вопрос фактически уже решен. Дам я план — я в главке. И тогда я посажу тебя на это место. (Стучит пальцем по столу.) Ты понимаешь?

М е р д ж е н (изумленно). Так. Предлагаешь мне взятку? Хорош гусь!

Х е к и м о в. Да при чем здесь взятка? Я же говорю: ты свой, близкий мне человек. Да, да, несмотря ни на что, Мерджен! Откуда ты знаешь, может, и во мне живет это чувство… ну, ну… как бы это сказать?

М е р д ж е н (насмешливо, с горечью). Отцовское чувство… к тем малюткам, которые могли бы родиться у меня и не родились?

Они долго молчат, смотрят в упор друг на друга.

Х е к и м о в. Может быть, и это, Мерджен. Не знаю. Может быть…

М е р д ж е н. Не это, Нурлы. Не заблуждайся. У тебя — не это.

Х е к и м о в. А что же, Мерджен? Объясни тогда.

М е р д ж е н. Совесть, которая не может не мучить тебя. Голос твоей совести! Вот что! Все-таки ты человек, Нурлы. (После паузы.) Впрочем, что это я выдумываю? Какая совесть?! Ее в тебе — капля, а желание занять пост — как океан. Тонет писк твоей совести в его призывном рокоте.

Х е к и м о в. Что я — хуже Баширова?

М е р д ж е н. В том-то и дело, что не хуже. В том-то и дело, Нурлы, что даже лучше. Это-то и ужасно, что Баширов хуже даже тебя!

Х е к и м о в. Хорошо, Мерджен, не будем о совести. В конце концов, это слишком тонкая вещь, где уж тут чужим рукам прощупать? Но в моем предложении есть и другой момент. Повторяю, ты станешь хозяйкой фабрики. Вот и докажешь всем нам, чего стоят твои гипотезы относительно вашей женской врожденной хозяйственности. Не на словах, а на деле. Поставишь фабрику на ноги. Чем не цель в жизни?

Опять наступает долгая пауза. Мерджен задумывается.

Ну, соглашайся! Ведь поставишь фабрику на ноги! Я верю в тебя! Верю в твою хозяйственную гениальность! Верю в великий, мощный закон сохранения энергии. В твоей крови — упорство, правдолюбие крестьян и жаркое каракумское солнце! Тысячи лет труда, чистого синего неба над головой и свободы от этих вот камней. (Показывает на стены.) Ты еще ничего не растеряла, как я, родившийся в городе. Не успела. Терять будут твои дети.

М е р д ж е н. Что тебя-то заставило терять, Нурлы?

Х е к и м о в. Очевидно, тоже… какой-то мощный закон.

М е р д ж е н. Попал под лавину издержек общественного бытия?

Х е к и м о в. Очевидно. Что может быть еще? Ну, так как, Мерджен? Меняемся?

Мерджен долго молчит.

М е р д ж е н (задумчиво, невесело). Баш на баш?

Х е к и м о в. Вот именно. Ты мне — пост в главке, я тебе — фабрику.

М е р д ж е н. Иными словами, я спасу фабрику от тебя, от твоего стиля руководства, так?

Х е к и м о в (усмехается). Я не сержусь на тебя, Мерджен, золотко. По моим понятиям, каждый из нас двоих живет один у другого в крови. Пусть даже нет уже любви. Но ведь десять лет!.. Шутка ли? Разве мужчина и женщина в любви мешают только пот?

М е р д ж е н (как бы размышляя вслух). Я спасу фабрику от тебя. А вот кто спасет от тебя главк?

Х е к и м о в. Зачем же его спасать? Может, это мое призвание? Руководство, но на более высоком уровне.

М е р д ж е н. Ты думаешь?

Х е к и м о в. Я уверен. Я скорее теоретик. Я всегда был плохим практиком. В детстве я любил читать книги…

М е р д ж е н (перебивает). И хотел быть Д’Артаньяном? Помню. Ты сказал мне об этом тогда… в Фирюзе… В тот день! До! Охмуряя меня. Опутывая меня ложью. Красовался!

Х е к и м о в. Опять ты об этом?! Перестань! (Искренне возмущается.) Что ж, по-твоему, я и родился таким обманщиком, да?! Но ведь так не бывает! По тем же твоим мудрым, железным законам. Кто-то, очевидно, сделал меня таким. Значит, я жертва! (Смеется неожиданному повороту разговора.) А может, мы, шустрые, энергичные мужички, выполняем некую важную миссию в делах матушки-природы. Ее задачу! Как волки — в лесу. Может, мы своего рода санитары. Выявляем и практически избавляем общество от слабой, нестойкой породы женщин, от их слабого, нестойкого потомства. Ведь у так называемых вечных общественных невест, легкодоступных и, как правило, уже слегка помятых обстоятельствами, надломленных, меньше шансов на семью. Жизни нужно лучшее, здоровое! Я, конечно, шучу, Мерджен, шучу! Но кто его знает?

М е р д ж е н. Да ты и вправду теоретик, Нурлы-Д’Артаньян! И не исключена возможность, что из главка ты шагнешь еще выше, а там — еще. Но ведь это опасно: рыба-то гниет с головы.

Х е к и м о в. Ты сама станешь фабричной головой, Мерджен! Бери фабрику. И не мешай мне.

М е р д ж е н. Мне ты — фабрику. А тем или тому, кто устраивает тебя в главк, — туда какая мзда? Я давно догадывалась, а за эти три недели твердо поняла, что вы с Гошлыевым сильно мудрили здесь. Интересно, какой приварок ты сделал себе за эти годы?

Х е к и м о в. У тебя больное воображение, Мерджен. Ты раздражена. Ты ненавидишь меня. Сейчас уже ясно, что нам не работать вместе на одном предприятии. Бери фабрику. Я уйду в главк. Ты получаешь реальную возможность сделать фабрику образцовой, помочь народу. Мерджен, чудачка, ты реализуешь свою романтическую мечту! Пойми, другого шанса у тебя не будет. Ни-ког-да!

Мерджен растерянно смотрит на Хекимова.

Ну, иди же на склад, где лежит гора обуви и ждет твоего штампа!

М е р д ж е н (явно колеблясь). Нет, Нурлы… Я хочу побороться с тобой! С тобой — как с явлением!

Х е к и м о в. Вот и борись, милая, борись! Бери фабрику и борись!

М е р д ж е н. То есть?

Х е к и м о в. Разве у директора фабрики, да еще образцовой, в какую ты, я не сомневаюсь, превратишь нашу через год-другой, меньше возможностей для борьбы с отрицательными явлениями в нашей жизни? Ты директор — ты номенклатура! Ты — депутат райсовета! И так далее… Это же реальная сила. А сейчас ты кто? Где твоя армия? Где твое оружие? Повторяю, бери фабрику и… догоняй меня! Догоняй и борись! Сотри меня в порошок! Карабкайся вверх — по лестнице! А сейчас не цепляйся ко мне, Мерджен.

М е р д ж е н. Но это же очередная сделка с совестью!

Х е к и м о в. Так ведь ради дела! Ради заветной цели! Ради возможностей успешной борьбы! Разве победа не стоит некоторых личных моральных жертв? Догоняй! Со ступеньки на ступеньку!

М е р д ж е н. Но ведь и ты… и вы там тоже со ступеньки на ступеньку! И будете мешать делу! Вы ведь выше. Как же вас догонишь?

Х е к и м о в (усмехается). А вот этого уж я не знаю, Мерджен, золотко. Не знаю. Но ведь шансы есть. Вспомни велосипедные гонки — за лидером. У того, кто сзади, — стимулы, порыв, злость! Задетое самолюбие! Честь! Бери фабрику!

М е р д ж е н (с горечью). «Честь»! Сверху так просто оглушить человека по голове. Возьму фабрику — а через полгодика вы же меня и спихнете. Утопите! То не дадите, это не дадите. Завалите мой план.

Х е к и м о в. Всегда есть возможность сработаться, Мерджен. Работали же мы с тобой как-то все эти годы? Закрывала же ты глаза на наши производственные огрехи?

М е р д ж е н. Да, но я многого не знала. Я не знала, что вы с Гошлыевым систематически сплавляете первосортную кожу налево. Рулонами! Годами! Не знала провашу левую обувь! Про твоих людей из горторга в Теджене.

Х е к и м о в. Перестань! «Не знала»! А наши с тобой вояжи в Кисловодск, в Баку, за Каспий! Самолеты, гостиницы, рестораны, такси… Как ужин — так сотня! Что я — наследник японского императора?

М е р д ж е н. Когда это было!

Х е к и м о в. Неважно, но было.

М е р д ж е н. Ей-богу, я точно не знала. Только догадывалась…

Х е к и м о в. Хорошо, кончили об этом! Ты получишь фабрику, спустишься на землю. И мы будем прекрасно работать. А сейчас нам нужен план. Фабрике. Мне. И тебе. Договорились? Ну?

Мерджен молчит, думает.

СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ

Х е к и м о в. Напрасно размышляешь, Мерджен!

М е р д ж е н. Я не о твоем предложении, Нурлы.

Х е к и м о в. О чем же?

М е р д ж е н. Я думаю, сказать тебе или не сказать?

Х е к и м о в. Что сказать или не сказать?

Долгая пауза.

М е р д ж е н. Скажу. Так или иначе тебе скажут сегодня другие. (Волнуется. Молчит, ищет слова. Понизив голос.) Я пошла на тебя войной, Нурлы. В открытую. После того как я убедилась, что одним из главных препятствий, тормозящих коренное улучшение работы нашей фабрики, является ее директор, Нурлы, я решила выступить против тебя. Неделю тому назад я написала письмо, обстоятельную докладную записку, в которой содержится анализ причин, приводящих к выпуску малокачественной и недоброкачественной продукции, и план перестройки работы фабрики. Коренной перестройки! Которая позволит внедрением ряда мер вывести фабрику в число высокорентабельных предприятий. Цель — продукция высшего качества. Я все обосновала, все подсчитала, все продумала, нашла скрытые резервы производства… (Многозначительно, подчеркнуто.) И кое-что более любопытное… Ну, и конечно, я написала, что…

Х е к и м о в (перебивает, небрежно). Куда ты написала? В главк?

М е р д ж е н. Нет.

Х е к и м о в (вскидывает брови). Что, самому министру?

М е р д ж е н. Нет.

Х е к и м о в (хмурится). Неужели?..

М е р д ж е н. Да. Именно туда.

Опять долгая пауза. Хекимов в упор тяжелым взглядом смотрит на Мерджен.

Х е к и м о в. Ах, вот оно что! Так, так… Но ты проиграешь, Мерджен. Не тешь себя надеждой.

М е р д ж е н. Это не игра, Нурлы. Это всерьез.

Х е к и м о в (после паузы). Да, не игра. Ты права — война.

М е р д ж е н. Очевидно, извечная. Каждый из нас — боец, завербованный одной из двух сторон, Нурлы.

Х е к и м о в. Ты проиграешь эту битву, Мерджен. Такова логика обстоятельств.

М е р д ж е н. Мы победим рано или поздно. Раз и навсегда.

Х е к и м о в (усмехается). А что потом будете делать?

М е р д ж е н. Дел много на земле, Нурлы. Добрых дел.

Х е к и м о в. Это без нас-то, джигитов? Да ведь вы выродитесь без нас, ангелочки! Ге-не-ти-чес-ки!

М е р д ж е н. Ничего. Уж эту-то биологическую проблему мы как-нибудь решим.

Х е к и м о в (после паузы). Что ты еще там написала?

М е р д ж е н. Все. И о твоих делах с Азизовым, о том, что рулоны качественной кожи, отгружаемые к нам с кожзавода, до фабрики не доходят, испаряясь где-то по дороге не без участия Гошлыева. И о твоих делах с Атаевым из Теджена.

Х е к и м о в. Что?!

М е р д ж е н. Да, да. В твое отсутствие я ознакомилась с несколькими любопытными документами, в частности с твоей перепиской, которая натолкнула меня на мысль проверить накладные. Сравнив по ним количество обуви, прошедшей через ОТК, и то, которое уходило из фабричных ворот с липовыми накладными в портфеле того же Гошлыева, я удостоверилась в том, что часть продукции сплавлялась, как говорят, «налево». И немалая часть, как ты знаешь, Нурлы, немалая…

Снова долгая пауза.

Х е к и м о в (негромко, но внушительно). Мерджен, немедленно поезжай и забери письмо.

М е р д ж е н. Уже поздно, Нурлы.

Х е к и м о в (спокойно и твердо). Не поздно, Мерджен. Поезжай и забери. Скажи, погорячилась. Тебе отдадут его. Я позвоню… Никто не заинтересован в скандале. Ни-кто! Ты понимаешь? Сейчас я позвоню… туда — и ты поедешь, возьмешь письмо. Тебе отдадут. Я все объясню твоей неуравновешенностью, болезненным состоянием. (Кладет руку на телефонный аппарат.)

М е р д ж е н. Кому ты хочешь звонить, Нурлы?

Х е к и м о в. Одному человеку. Езжай — забери письмо. Прямо сейчас.

М е р д ж е н. Кому ты хочешь звонить?

Х е к и м о в. Не твое дело. Иди. Я поговорю без тебя. Не тяни время, Мерджен. Езжай!

М е р д ж е н (встает с кресла). Поздно, Нурлы. Поезд ушел. Копию письма я отправила… (Умолкает.)

Х е к и м о в (мрачнеет). Ах, вот даже как?

М е р д ж е н. Да, именно так. Сегодня меня вызывали по этому поводу.

Х е к и м о в. И что?!

М е р д ж е н. Сказали: прийти завтра. Кто-то там вдруг заболел. (Идет к двери, оборачивается. Говорит твердо.) Но завтра все будет решено, Нурлы! Все! (Выходит.)

Хекимов напряженно думает. В лице его решимость.

Х е к и м о в (механически). Завтра… все… будет… решено… Завтра… (Поднимает телефонную трубку, начинает крутить диск.)

Конец

Оглавление

НА РАСПУТЬЕ Драма в двух действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ПРОДАННЫЙ СОН Пьеса-сказка в двух действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ТРИ ЧИНАРЫ Романтическая драма в двух действиях

  ПРОЛОГ

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ЭПИЛОГ

ДИРЕКТОР Пьеса в трех частях

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ