КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124645

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Старые друзья [Леонид Антонович Малюгин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Старые друзья

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ Пьеса в трех действиях, четырех картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Е л и з а в е т а  И в а н о в н а  Ф е д о т о в а — учительница.

Т о н я — ее дочь.

В л а д и м и р  Д о р о х и н.

А л е к с а н д р  З а й ц е в.

С е м е н  Г о р и н.

Т а м а р а  С о л о в ь е в а.

А л е к с е й  С у б б о т и н.

Я к о в  Д а р ь я л о в.

Д у с я  Р я з а н о в а.

С и м а.

А р к а д и й  Л я с к о в с к и й.


Действие происходит в Ленинграде и 1941—1945 гг.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната Елизаветы Ивановны Федотовой. На стене — большой портрет Л. Н. Толстого. Круглый стол. Пианино. В комнате тот несколько подчеркнутый порядок, который бывает перед приходом гостей; его замечают и ценят только хозяйки. Налево — дверь в комнату Тони.

Стук в дверь.


В о л о д я (в дверях). Можно? Никого нет — значит, можно. (Входит.)

Ш у р а (в дверях). Тебе же не ответили.

В о л о д я. В комнату не входят тогда, когда говорят «нельзя» или «пошел вон». Входи и располагайся.


Ш у р а  входит.


Что за манера — приглашать в гости и скрываться!

Ш у р а. Кто тебя приглашал?

В о л о д я. Сам себя пригласил. Елизавета Ивановна, наверное, хлопочет на кухне. А Антон, надо полагать, наряжается. Вообще у Антона за последнее время появилось очень много фасону. Закурим!

Ш у р а. Обожди — цветы прилажу.

В о л о д я. Кавалер. Что за цветочки?

Ш у р а. Незабудки.

В о л о д я. Ничего поумнее не придумал?

Ш у р а. Чтоб она меня не забывала.

В о л о д я. Дарить незабудки — пошлость.

Ш у р а. Это ты от зависти.

В о л о д я. Вообще мужчина с цветами выглядит глупо. С цветами должны ходить женихи.


Т о н я  вбегает с белым платьем в руках.


Т о н я. Здравствуйте, мальчики!

В о л о д я. Здравствуй, Антон. Только мы сегодня уже виделись.

Т о н я. Посмотрите на платье. Хорошо?

В о л о д я. Произведение искусства!

Т о н я. Верно, нравятся?! Хотя — что вы понимаете!

В о л о д я. Невеста! Фату бы к такому платью. Шурку в женихи — с незабудками. А я шафером.

Т о н я. Такого балбеса и в шаферы?! Ни за что! Кучером!

В о л о д я. Кучеров теперь нет. Шофером. Ну что ж, не шафером, так шофером.

Т о н я. Очень остроумно!

В о л о д я. Трудно жить среди людей, лишенных юмора. Верно, Шурка?! (Стучит по столу.)

Ш у р а. Тоня, мы пришли поздравить тебя с днем рождения.

В о л о д я. С чем поздравлять — постарела на год!

Т о н я (Володе). Целуй руку!

В о л о д я. Иди ты…

Т о н я. Целуй руку — тебе говорят!

В о л о д я. Отстань!

Т о н я. Целуй руку… Шура, поцелуй руку! Я тебя прошу. Мне никто в жизни не целовал руку. Шура, я тебя прошу. Будь кавалером! Будь, наконец, товарищем!


Шура целует Тоне руку.


Теперь я ухожу наряжаться. Пойду к соседке — у нее зеркало большое. А вы пока поговорите обо мне. (Убегает.)

В о л о д я. Она все-таки дура.

Ш у р а. Не говори о ней так. Я ее очень уважаю.

В о л о д я. А я просто люблю. Но она все же полоумная. Полоумных нельзя уважать. В крайнем случае их можно только любить.

Ш у р а. Обо всем, кажется, мы с тобой говорили серьезно. А об Антоне почти никогда. Почему это, Володя?

В о л о д я. Не знаю.

Ш у р а. И я не знаю. Но догадываюсь.

В о л о д я. Мне она нравится. И тебе тоже. И я и ты это знаем. И она знает.

Ш у р а. Вообще все всё знают.

В о л о д я. И незачем хитрить! И если мы не говорим о каких-то вещах, значит, так проще. Закурим. Бери мои. Мы с тобой, слава богу, и дрались, и ссорились, и не разговаривали по месяцу…

Ш у р а. Это ты не разговаривал.

В о л о д я. Ну ладно… Но ты для меня первый человек в классе.

Ш у р а. В классе — это еще не много.

В о л о д я. Ты хочешь — в мире?!

Ш у р а. Хотя бы в районе.

В о л о д я. Сколько лет мы просидели с тобой на одной парте?! Это не забудется. И я нашу дружбу из-за какой-то девчонки ломать не стану.

Ш у р а. Из-за какой-то? Я просил бы…

В о л о д я. Понятно, ты целовал руку и защищаешь честь прекрасной дамы! Рыцарь! А жалко, черт побери, что отменены дуэли! Вот бы мы с тобой схватились из-за Антона. Оружие холодное?!

Ш у р а. Оружие холодное… Ты верно сказал — не забудется. Чувство локтя. Я чувствую твой локоть на парте. Но мы были в классе сегодня в последний раз. Завтра выпуск. Если вдуматься, — это грустный вечер. Очень жаль школу — дружные у нас были ребята. Были… Послезавтра мы разойдемся по разным дорогам! А хорошо бы и дальше мы были все вместе. И Елизавета Ивановна с нами.

В о л о д я. Маниловщина!

Ш у р а. Правильно! Нельзя оставаться юношей. Будем учиться дальше — появятся новые друзья. А помнишь, Володя, в пионерлагере мы уходили вдвоем в лес и мечтали дружить до старости? И всегда быть вместе! Неужели это только детство и сейчас об этом даже неловко вспоминать?! Стоит подумать!.. Мы слишком много шутим в последнее время и ни разу не поговорили серьезно о будущем.

В о л о д я. Верно. Всем, конечно, ерунда, а нам с тобой нужно быть вместе. И мы с тобой поговорим. Только знаешь, Шурка, я все еще не определился. Я последнее время в моряки хочу. Интересное дело — по свету бродить. И форма красивая. Ты не смейся, в ней есть что-то благородное. Но ты ведь не пойдешь в моряки?

Ш у р а. Я человек сухопутный.


Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ребята! Вы, наверное, умираете от голода?

В о л о д я. Как воспитанные вами ученики, мы должны ответить: что вы? что вы?! Но, как прямые и честные люди, мы скажем: да, мы умираем от голода.

Ш у р а. Елизавета Ивановна! Я принес вам в подарок пепельницу.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Это не самый нужный предмет в нашем доме.

Ш у р а. Пусть это будет моя пепельница. Мы, выпускники, курим теперь открыто. Разрешите мне пользоваться у вас моей пепельницей.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Неплохо придумано!

В о л о д я. К пепельнице нужны папиросы. Шура, сходи.

Ш у р а. Есть папиросы.

В о л о д я. Про запас нужно иметь.

Ш у р а. Хватит.

В о л о д я (вполголоса). Ты стал каким-то бестолковым! Иди, Шура, а то магазины закроют.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Только быстро.


Шура уходит.


В о л о д я. Погода сегодня просто праздничная…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Издалека начинаешь?

В о л о д я. Елизавета Ивановна! Я к вам имею серьезный разговор.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Так по-русски не говорят.

В о л о д я. Елизавета Ивановна! Мы же не в классе! Мне с вами надо поговорить серьезно, а вы обращаетесь со мной, как с учеником.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А ты что думаешь — выпускник, и моя власть над тобой кончилась? Да ты для меня на всю жизнь останешься учеником. Пройдет двадцать лет, может, большим человеком станешь, а я все равно буду говорить тебе «ты», а ты изволь величать меня «вы». Иначе поставлю плохую отметку за поведение. Ну, будем разговаривать серьезно?!

В о л о д я. Не знаю, с чего начать?..

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Начинай опять с погоды… Хорошо, я начну. Кончил школу, потанцуешь завтра на выпускном вечере. А потом что будешь делать? Ведь не каникулы начинаются, молодой человек! Пора бы подумать. Я вот слежу за тобой. Переменчивый ты. И никак не могу понять, что тебя интересует.

В о л о д я. Путешествия.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Это не профессия.

В о л о д я. Вы нас учили: человек — хозяин вселенной. Надо же осмотреть свое хозяйство.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Осматривают туристы. Учиться надо.

В о л о д я. Учиться… Я вот о чем думал — все глупости, конечно… Почему никто не придумает какую-нибудь прививку, чтобы в короткий срок усваивать все знания. Мне вот в Публичной библиотеке показывали библиотеку Вольтера. Сколько ему нужно было прочитать! Мать честная! А мне еще больше — сколько после Вольтера написано! Хорошо еще, многое утеряно — до нас не дошло.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Тебя больше бы устроила жизнь в каменном веке?!

В о л о д я. Это уже крайность! А вот в средние века я бы хотел. И сколько было неизвестных земель! Открывай да открывай!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Дорохин! Ты, кажется, хотел разговаривать серьезно.

В о л о д я. Дорохин! Совсем как в классе. Вы говорите правильно — надо решать. И надо посоветоваться с вами, пока мы еще ваши ученики. И очень трудно решить. Не думайте, Елизавета Ивановна, что я хвастаюсь. Но у меня такое чувство, что мир принадлежит мне, и мне надо выбирать в моем мире.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. И выбирай!

В о л о д я. Я вечером засыпаю — буду геологоразведчиком. А утром проснусь — инженером, железные дороги строить. А к вечеру — моряком!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А футболистом не хочется?

В о л о д я. И футболистом хочется. Легко сказать — решать на всю жизнь. Жизнь дается раз — надо прожить ее интересно. И я поднатужусь, чтоб не сплоховать. Но я хотел поговорить с вами о другом. Посоветоваться. Не смотрите на меня так подозрительно, а то я покраснею.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ты уже покраснел. Не смущайся, это свойство кожи.

В о л о д я. Сущность вопроса заключается в том, что есть, в общем, одна девушка. Она, как бы сказать, мой друг. Вернее, я считаю ее своим другом. Да и она меня.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я ее знаю?

В о л о д я. Вы? Впрочем, это неважно… Она очень хорошая девушка. Конечно, она немного псих, но все же таких мало. И я ее… я к ней очень хорошо отношусь.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Есть такое слово — люблю.

В о л о д я. Есть такое слово — люблю. Ей я не могу сказать, а вам можно.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. По-моему, ей-то как раз и нужно это сказать.

В о л о д я. Ну да… Я скажу ей: я тебя люблю. А она мне: и я тебя люблю. Тогда что?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Положение трудное.

В о л о д я. Вам со стороны легко рассуждать. Жениться сейчас я не имею права. Надо определиться в жизни. Как ни крути — учиться придется. Вот мы учились вместе. А теперь все в разные стороны. И вообще дружба с детства до старости — это все романтика.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А любовь?

В о л о д я. Любовь — другое дело. И вот мы с ней будем врозь. Ну, изредка сходим в кино. А в ее институте будут вокруг нее другие. Она ведь хорошенькая. И вот какой-нибудь парень побойчее уговорит ее и уведет к себе. Да зачем побойчее? Вот тот же Шурка Зайцев — вы не смотрите, что он мой друг и тихий, — он первый и уведет. Он даже в один институт поступит, чтобы легче уводить было. И на свадьбу не позовет.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Если ее уведут, в этом будет виновата не она, а ты.

В о л о д я. Ну, а какая мне радость? Все равно я буду в дураках!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Но еще обиднее любить девушку, которую никто не хочет увести.

В о л о д я. Уведут!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ты раздумываешь — жениться тебе или подождать. А в ее согласии ты абсолютно уверен?

В о л о д я. А чего ей не согласиться? Я не урод, парень веселый, со мной ей скучно не будет. И в жизни я своего добьюсь…


Стук в дверь.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Да.


Входит  С е н я  Г о р и н.


С е н я. Здравствуйте, Елизавета Ивановна. А я думал, пир уже в полном разгаре.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Какой тут пир — хозяйка сидит и разговоры разговаривает. Пойду на кухню, там у меня пирог. (Уходит.)

В о л о д я. Закуривай.

С е н я. Спасибо. Бросил.

В о л о д я. Уже? Чего?

С е н я. Денег нет ни шиша. А на чужих проезжаться неохота.


Пауза.


В о л о д я. Слушай, Сеня… ты был когда-нибудь влюблен?

С е н я. Влюбленный в очках — персонаж для комедии. Но я-то был ли, нет ли, а ты-то уже готов.

В о л о д я. А ты откуда знаешь?

С е н я. Влюбленный никого не замечает… Его замечают все.

В о л о д я. Непонятное слово — любовь. Я вот знаю ее несколько лет. Может, все это не любовь, а привычка. Может, я выдумал, что мне без нее скучно будет. Я еще не знаю, как будет, я без нее не жил. Может, я выдумал, что она лучше всех. Мир велик, и девушек много. Как быть, старик?

С е н я. Все довольно просто, Володя, когда смотришь сбоку. Но если сам — не помогут никакие товарищи. Надо решать самому или надеяться на бога. Гейне говорил…


Входят  Т а м а р а  С о л о в ь е в а  и  Ш у р а  З а й ц е в.


В о л о д я. Тамара, ты вечно не вовремя.

Т а м а р а. Опоздала? Но еще…

В о л о д я. Не опоздала, а рано пришла. У нас тут мужской разговор…

Т а м а р а. Очень вежливо! Я не к вам пришла. (Кричит.) Тоня!

В о л о д я. Тоня просила ее не беспокоить. Она наряжается. А где Милочка?

Т а м а р а. Милочка с Бобочкой.

В о л о д я. Неужели их ждать придется? Есть охота — просто беда!

Т а м а р а. И мне!

Ш у р а. Ты, Тамара, насчет еды поосторожнее. Ох, и толстая ты будешь…

Т а м а р а. Не говорите, ребята. Люблю поесть. Я как расстроюсь, пока не наемся, успокоиться не могу. Я все, что угодно, есть люблю — и плохое и хорошее. Лишь бы побольше.

С е н я. У нас в Гомеле был учитель. Он говорил, что любит процесс еды.

Ш у р а. Тамара, есть такой Институт общественного питания. Вот бы тебе туда!

Т а м а р а. Нет, учиться я больше не собираюсь. Поиздевались надо мной — хватит! Я с одним проклятым «Фаустом» сколько ночей провела! Прочитаю страницу и ничего не понимаю. Ни одного слова!

Ш у р а. В доме выпускников об экзаменах не разговаривают…

С е н я. Тем более о «Фаусте». Не читать «Фауста» — преступление, а читать — наказание.

Ш у р а. «Фауста» лучше всего изучать в опере — она не требует большого напряжения мысли.

В о л о д я. Выходи, Тамара, замуж, и вопрос исчерпан. Присмотри какого-нибудь полковника…

Т а м а р а. Полковник меня не возьмет. Я на службу поступлю. Хорошо бы найти легкую службу!

В о л о д я. Правильно. Чтоб не переутомляться. А то морщины появятся раньше времени. Ты вот сниматься любишь, а с морщинами что за фотография.

Т а м а р а. Сниматься я люблю.

В о л о д я. Однако, ребята, хозяева ведут себя странно.

Ш у р а. Володя, запомни: гости критикуют хозяев, только когда идут домой.

В о л о д я. Но я есть хочу.

Т а м а р а. И я.


Вбегает  Т о н я.


Т о н я. Ребята, очень хочется есть.

В о л о д я. Мы тоже говорим, а Тамара считает, что рано.

Т о н я. Кого мы ждем?

В о л о д я. Хозяев.

Т о н я (кричит). Мама!.. Кого нет, ребята?

Ш у р а. Мы же не знаем, кого ты звала.

Т о н я. Я никого не звала по обыкновению. Должны сами знать. А где Милочка?

Т а м а р а. Милочка с Бобочкой.

Т о н я. Тогда она не придет. Я сердита на Бобку.

С е н я. Сердиться — значит мстить себе за ошибки других, как сказал один мудрец.

Т а м а р а. Какой мудрец?

С е н я. Зачем тебе его имя? Ты все равно не запомнишь!

Т а м а р а. Кто сказал?

С е н я. Фауст. (Стучит по столу.)


Стук в дверь.


Т о н я. Неужели Милочка? Входи!


Входит  Л е ш а  С у б б о т и н. Он в военной форме ученика спецшколы.


Леша! Молодец! Не забыл!

Л е ш а. Забыл — слово для штатских.

Т о н я. Что так поздно?

Л е ш а. А побриться надо было? Хотя парикмахер уверял, что не надо. Нечего. Четыре волоса, да и те выросли, пока в очереди сидел.

В о л о д я. Лешка! Какой ты красивый! Прямо зависть берет.

Л е ш а. Не я красивый — форма. Не завидуй, Володя! Так трудно…

Ш у р а. Дисциплина?

Л е ш а. Этой радости хватает. Не забалуешься! Учиться заставляют. Я думал воевать, а тут соображать надо. Математика чертова! Артиллерия, оказывается, сплошная математика.

Ш у р а. А ты думал: прямой наводкой — огонь!

Л е ш а. Ничего я не думал. Я вообще живу не задумываясь. Была команда — курить!

Т о н я. Говорила тебе — пойдем в артисты. Не послушался.

Л е ш а. Не могу. В драму я не гожусь — курносый. А в комедии мне неинтересно — я человек серьезный.

В о л о д я. Тамара! Присматривайся — полковник растет!

Л е ш а. Иду я сейчас по Фонтанке, вот у самого вашего дома…

Т о н я. Потом расскажешь — тем более что никому не интересно… Садитесь, ребята, вот и мама идет.

В о л о д я. Поднялись, мальчики! Поднялись, девочки!


Все встают. Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


В с е (хором). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (в тон). Здравствуйте! На чем мы остановились прошлый раз?

В о л о д я. Прошлый раз мы остановились на пироге.

Т о н я. Ребята! Садитесь за стол. Уже поздно.

В о л о д я. А нам не к спеху.

Л е ш а. Дело субботнее… К Тоне, конечно, не подступись. Забронирована за Володей.

Ш у р а. Елизавета Ивановна! Чур, я с вами.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я не знаю. Тоня должна была приготовить записочки.

В о л о д я. Она все наряжалась — ей некогда было. Самое обидное, что на платье никто не обращает внимания.

Т а м а р а. Не суди по себе! А почему плечики прямые? Лучше бы валиком. Мирра Семеновна шила?

Т о н я. Елизавета Ивановна. Во-первых, я наряжалась. А потом думала, с кем мне сидеть. Леша! Садись со мной!

Л е ш а. Желание дамы — для меня закон.

В о л о д я. Как сказал Александр Македонский. Тамара! Ко мне! Мы с тобой поближе к винегрету. Какое чудесное изобретение — круглый стол. Как, Антон, не отгораживайся, все равно ты с нами. У кого не налито? Поднимите руки! У всех? (Встает.) Леди и джентльмены!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Джентльмены!

В о л о д я. В общем, ребята. Подымем стаканы, содвинем их разом — за Антона!

Ш у р а. Друзья! Я хочу предложить другой тост.

В о л о д я. Грубовато.

Ш у р а. Обожди. Сегодня у Антона день рождения. И мы обязательно выпьем за Антона. Но сейчас я хочу предложить другой тост. Завтра у нас выпускной вечер. Я предлагаю выпить за здоровье учителей. За Елизавету Ивановну!

В о л о д я. Прямо как на собрании!

Ш у р а. Хватить острить! Надоело! (Пауза.) Здорово повезло нам, товарищи шутники, что попали мы к такому учителю.

Л е ш а. Тамара! Перестань есть!

С е н я. Ш-ш-ш!..

Л е ш а. Ты на нее не шикай: он говорит, а она ест.

Ш у р а. Предлагаю выпить за глубокоуважаемую и любимую Елизавету Ивановну!

В о л о д я. Поднялись, мальчики и девочки! До дна!


Пьют.


Л е ш а. Нормально!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Спасибо, друзья. Теперь вы уже не ученики мои. Завтра мы расстанемся. Разлука всегда грустна, ее окрашивает лишь надежда на будущие встречи. Каждый пойдет своей дорогой, но мне хотелось бы, чтобы лет через десять мы собрались вместе.

Л е ш а. Через десять лет — не согласен! Мы привыкли каждый год двадцать первого июня — в Антонов день — собираться здесь. На ближайшие пятьдесят лет сохраняется старый порядок. Двадцать первого июня сорок второго года в двадцать один ноль-ноль все обязаны быть на месте.

Т о н я. Я не буду. В будущем году я уеду в Крым.

Л е ш а. Попробуй только. Голову отвинчу.

Ш у р а. Я предлагаю выпить за то, чтобы в будущем году нам снова собраться здесь. Именно здесь, а не в бомбоубежище. И в этих же костюмах.

В о л о д я. Что за мрачный тост?!

Ш у р а. Будет большая война.

В о л о д я. Об этом мы поговорим завтра. Тост о бомбоубежище отменяется. Предлагаю выпить за здоровье Антона. За разговорами забыли этого неплохого парня.

Т а м а р а. Тоня! Не позволяй им называть тебя Антоном! Что за свинство! Слава богу, не маленькие.

Т о н я. Попробуй не позволяй. Очень они спрашивают. Давай, Тамара, выпьем с тобой без мальчишек. (Пауза.) А все-таки грустно, ребята.

Л е ш а. Будь мужчиной, Тоня!

Т о н я. Не хочу.

В о л о д я. Шурка! Ты о чем задумался? О бомбоубежищах? Брось!

Т о н я. А Милочка с Бобочкой?

Т а м а р а. С Бобочкой.

Т о н я. Тоже подруга называется… Шура! Почему ты не пьешь?

Ш у р а. Что ты спросила?

Т о н я. Который час?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Нет, братцы мои, что-то у вас сегодня не клеится…

Л е ш а. За что я люблю Елизавету Ивановну? За то, что она всегда веселая. Старики! Выше головы! Будем молодыми!

В о л о д я. Будем!

Ш у р а. Верно, ребята, давайте веселиться. Мир в основном прекрасен.

Т о н я. Наконец-то сказал путное. Пей за мое здоровье!

Ш у р а. Я пью за твое здоровье! Я хочу, чтобы ты была здорова, весела, счастлива, чтобы тебе все удавалось в жизни. Я верю в твою счастливую звезду. И мне от этого легче будет жить. Мне нужно только одно: чтобы тебе хорошо жилось.

В о л о д я. Сильно́. Похоже на объяснение в любви.

Ш у р а. Ты угадал. Я люблю тебя, Тоня, ты это знай и помни. Когда тебе что-нибудь понадобится, ты позови меня. Если сумею, сделаю.


Пауза.


Т о н я. Нахвастал! Сбегай сейчас к Аничкову мосту, залезь на пьедестал и поцелуй лошадь в морду. Вот тебе первое испытание.

Ш у р а. Иду.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Не выдумывай! Я не разрешаю вставать из-за стола.

Т о н я. Благодари маму, что заступилась. Сбегал бы как миленький. Или до старости дразнила бы тебя хвастуном. Ребята! Споем?

Л е ш а. Вот это мудро!

Т о н я. Завтрашнюю нашу кантату. Володя, затягивай!

В с е (поют на мотив «Варяга»).

Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний урок наступает…

Стук в дверь.


Т о н я. Наконец-то Милочка!


Входит  Я к о в  Д а р ь я л о в  с букетом.


Д а р ь я л о в. Явление восьмое — те же и Яков Дарьялов. Только что кончился последний антракт. У нас, администраторов, не бывает свободных вечеров. Для всех искусство — радость, для нас оно — труд. А у вас, оказывается, театр на дому.

В о л о д я. Ансамбль песни и пляски.

Т о н я. Завтра у нас премьера. Яша, присаживайтесь к столу.


Елизавета Ивановна уходит.


Д а р ь я л о в. Слушаюсь. Заседание продолжается. Прошу слова для приветствия от работников искусств. Все знакомы? (Леше.) Ах, с вами не знакомы! Дарьялов.

Л е ш а. Субботин. Я вас знаю — вы прошлогоднего выпуска. И фамилию вашу помню — Салганик.

Д а р ь я л о в. В театре неловко работать с такой фамилией. Пришлось переменить.

Л е ш а. Для афиши Дарьялов будет позвучнее.

Д а р ь я л о в. Если работаешь в искусстве, надо и жизнь строить по законам эстетики.

Л е ш а. Тамара! Слыхала такое слово?

Т а м а р а. Отвяжись!

Л е ш а. Чего ты сердишься?! Я, например, первый раз слышу.

Т о н я. Яша! Догоняйте нас.

Д а р ь я л о в. Спасибо. Говорят, что пить вредно. Но разве можно думать об этом, когда пьешь за здоровье такой молодой, такой очаровательной, за здоровье такой…

В о л о д я. Здоровой.

Д а р ь я л о в. За здоровье здоровой. Хороший каламбур. И в особенности в такой день, когда она стоит на пороге жизни, когда…

Л е ш а. Братцы, он заводной. Он не остановится.

В о л о д я. За здоровье Тони!

Д а р ь я л о в. И не только за здоровье. За ваше блистательное будущее! Антонина Сергеевна, вам надо идти в актрисы. Жизнь легкая и красивая. Все знают. Все узнают. Поклонники. Слава. Деньги. У вас исключительные данные. Смешно и грешно с такой внешностью и голосом зарывать свой талант в землю. Попробуйте заройте — мы все равно откопаем. Наш долг — помогать талантам. Если не можешь быть светилом, будь спутником. Я буду вашим спутником. Я помогу вам выйти на сцену.

Л е ш а. Представляете, братцы, афишу. С участием Антонины Федотовой — «Дама с камелиями». Все билеты проданы. Хотя для афиши надо фамилию поинтереснее. Что-нибудь экзотическое — Тамара, слыхала такое слово? — вроде Казбековой.

В о л о д я. Казбекова! Красиво звучит!

С е н я. Казбекова — фамилия для оперетты.

Т о н я. А оперетта, по-твоему, не искусство?

Л е ш а. И будет она смотреть на нас сверху вниз.

В о л о д я. Положим, с галерки мы будем смотреть на нее сверху вниз. Я возьму и крикну: «Слышишь, Антон?!»

Л е ш а. А она ответит: «Не слышу!» Эх, Антон, была ты человеком, а станешь звездой.

Д а р ь я л о в. Антонина Сергеевна, почитали бы нам что-нибудь.

Т о н я. Вам — с удовольствием!

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело —
Все те же мы: нам целый мир — чужбина,
Отечество нам — Царское Село.
В о л о д я. Завела пластинку… Не пойму я, ребята, не то у нас вечеринка, не то урок литературы.

Т о н я (в слезах). Им бы только позубоскалить. (Убегает.)


Пауза.


Т а м а р а. Доострились, голубчики. (Стучит по столу.)

Д а р ь я л о в. Невоспитанно!


Володя хочет идти за Тоней. Ему навстречу идет  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Не подходи сейчас к ней.

С е н я. Да… Как писалось в одной заметке: побольше бы таких вечеров, — говорили рабочие, расходясь…

КАРТИНА ВТОРАЯ
Та же комната. Проходит три-четыре часа. Входят  Т о н я  и  В о л о д я. Тоня открывает окно.


Т о н я. И вот уже утро нашего последнего школьного дня. И все то, что здесь было, — это уже вчера. (Пауза.) Как ты меня разыскал?.. Откуда ты знал, куда я пошла?

В о л о д я. Знал.

Т о н я. А если знал, почему не пришел сразу?

В о л о д я. Я решил: раз ты ушла, значит, тебе хочется побыть одной.

Т о н я. Иногда соображаешь. (Пауза.) А тебе хочется побыть одному?

В о л о д я. Одному скучнее.

Т о н я. Не всегда. Садись. Что ты стоишь так, как будто приготовился объясняться в любви?

В о л о д я. Ничего я не приготовился.

Т о н я. Устала я. А ты устал?

В о л о д я. Нет. Я люблю ходить. Мне нужно обойти землю. Тренируюсь.

Т о н я. Планета небольшая — не Юпитер какой-нибудь.

В о л о д я. Ты все смеешься. А мне действительно везде побывать надо. И на Дальнем Востоке, и на Казбеке, и в Беловежской пуще, и на мысе Желания.

Т о н я. На мыс Желания я тоже хочу. И больше никуда! Я — человек ограниченный. Мыс Желания и Фонтанка.

В о л о д я. Когда мы учили про мыс Доброй Надежды, я подумал: мне надо обязательно увидеть мыс Доброй Надежды и погулять по этому самому мысу. Слова-то какие — мыс Доброй Надежды!

Т о н я. Больно широко размахнулся. Не стать бы тебе бухгалтером.

В о л о д я. Бухгалтером мне нельзя. Ты за бухгалтера не пойдешь!

Т о н я. Иди спать. Уходи!

В о л о д я. Не хочу я спать.

Т о н я. Я хочу.

В о л о д я. Ты и иди. Кто тебя держит? Это не твоя комната.

Т о н я. Ну и характер! Последний вечер вместе, а он все наперекор.

В о л о д я. Последний? С какой стати? Жили чуть ли не десять лет вместе и вдруг — врозь…

Т о н я. Тебе же надо в Беловежскую пущу!

В о л о д я. Съезжу и вернусь! А ты меня ждать будешь?

Т о н я. Как верная жена?

В о л о д я. Именно.

Т о н я. Не пойду я за тебя замуж.

В о л о д я. А за кого же?

Т о н я. Хоть за Шурку Зайцева.

В о л о д я. Шурка на тебе не женится.

Т о н я. Он меня любит. Слышал?!

В о л о д я. Любит… Для женитьбы этого маловато.

Т о н я. Много ты понимаешь. Женится…

В о л о д я. Он — меланхолик. Меланхолики умирают холостыми.

Т о н я. Ну за Дарьялова.

В о л о д я. Так тебе и надо!

Т о н я. В общем, выйду за кого-нибудь, кто не будет уезжать от меня в Беловежскую пущу.

В о л о д я. Споришь ты только из упрямства. Лучше меня тебе мужа не найти. Чего тебе еще надо? Любить тебя люблю, парень я такой — со мной не пропадешь…

Т о н я. Уговорил! Поезжай на Казбек! Буду ждать. Желаю тебе свернуть там голову. От чистого сердца!

В о л о д я. Мы все шутим. А ведь это, Антон, действительно вроде последнего вечера. И больше мы не будем с тобой в одном классе. Худо мне будет без тебя. Привык я к тебе — просто беда.

Т о н я. Привык? (Пауза.) А чего бы ты хотел больше всего в жизни?

В о л о д я. Хотел бы, чтобы по Волге ходил пароход под названием «Владимир Дорохин». Самый хороший пароход на Волге, чтобы все хотели попасть именно на него. (Пауза.) Как там ни шути, а я тебя люблю. Вот ты и не очень красивая как будто…

Т о н я. Володька!

В о л о д я. Хорошо, красивая. Но ведь не самая красивая в мире. И знаю я тебя наизусть. Ничего нет в тебе для меня нового, неожиданного. Я тебя за косы дергал и лупил не раз. И обидно, что ты про меня все знаешь… Рассказать нечего — все известно. И обидно, что мы никогда не говорили друг другу «вы» и уже не скажем, конечно. Вот мы с тобой шли и молчали. Я не знаю, о чем ты думала. А я думал, что ты моя жена. И я начал побаиваться. Ты — моя жена, а я тебе неинтересен, ты все про меня знаешь. Приходит другой, у него будет много интересного, неизвестного, таинственного, он будет говорить тебе сначала «вы», а потом «ты» и уведет тебя.

Т о н я. Спать ты, может, и не хочешь, а бред уже начинается. Иди домой!

В о л о д я. Поцелую тебя на прощанье и пойду.

Т о н я. Попробуй только! Я как стукну…

В о л о д я (целует ее). Бей!


Тоня плачет.


Антон, я не знал… Дала бы по морде — и дело в сторону. Антон, я не хотел тебя обидеть. Тоня! Тонечка моя!

Т о н я. Я — не твоя! Я — своя! Уходи!

В о л о д я. Ухожу, ухожу. Но я не могу тебя оставить в слезах, я спать не буду. (Обнимает ее.) Прости меня, Тоня. Это было по-дурацки…

Т о н я. Уходи, Володя! Дай я тебя поцелую! (Целует его в щеку.) Уходи.


Володя уходит.


(Сидит в кресле.)

Из края в край, преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой…

Входит  Ш у р а.


Кто там? Шура! Ты ничего… не слышал?

Ш у р а. Нет… А вы про меня говорили?

Т о н я. Про нас. Где ты был?

Ш у р а. На Аничковом мосту. Целовался с лошадью.

Т о н я. Молодец!

Ш у р а. Милиционер не одобрил. В отделение водил. Если бы, говорит, ты был пьяным, тогда все в порядке. А так — подозрительно. (Пауза.) А где Елизавета Ивановна?

Т о н я. Наверное, спит в моей комнате. У меня теперь своя комната. Со вчерашнего дня. Мы разделились. Со вчерашнего дня я взрослая. Слышишь, Шурка?

Ш у р а. Слышу, но не верю.

Т о н я. А мечтать уже стыдно…

Ш у р а. Почему?

Т о н я. Потому, что взрослая… И помнишь, докладчик из райкома говорил, что мечты должны быть целеустремленными. А у меня все какие-то не целеустремленные. Хочется, чтобы люди не воевали друг с другом. И чтобы было на всей земле счастье… Я сегодня почти не спала. Проснулась рано-рано и все думала — как я жила. И вышло все неправильно. С понедельника начну жить по-новому. Поиграем в правду?

Ш у р а. Идет.

Т о н я. Пять минут?

Ш у р а. Пять минут.

Т о н я. Кто спрашивает, кто отвечает?

Ш у р а. Как хочешь.

Т о н я. По очереди. Начали. Тебе весело?

Ш у р а. И да и нет.

Т о н я. Так не играют. Отвечай или «да», или «нет».

Ш у р а. Мне и весело и грустно. Сейчас мне хорошо.

Т о н я. Твоя очередь.

Ш у р а. Ты хотела бы, чтобы был одиннадцатый класс?

Т о н я. Да. Ты хотел бы, чтобы по Волге ходил пароход «Александр Зайцев»?

Ш у р а. Ни да ни нет.

Т о н я (кричит). Опять! Что это за игра? Все врешь — хотел бы!

Ш у р а. Не кричи — маму разбудишь! Предположим, хотел бы. Ходил бы пароход по Волге, и все спрашивали бы: «А кто такой Александр Зайцев?» Нет, не хотел бы! Позор на всю Волгу!

Т о н я. Отвечай «да» или «нет»: ты любишь меня?


Пауза.


Ш у р а. Моя очередь спрашивать.

Т о н я. Мало ли что твоя, раз ты не отвечаешь! Говори! Боишься?!

Ш у р а. Время кончилось.

Т о н я. Опять врешь. Можешь не отвечать — не любишь.

Ш у р а. Ты же знаешь, что я тебя люблю. Я и сегодня говорил…

Т о н я. Во-первых, не сегодня, а вчера. И при всех не считается.

Ш у р а. Я тебя очень люблю и даже не могу скрыть этого. А я совсем не знаю, как ты ко мне относишься. По-разному. Мне, кроме тебя, в жизни ничего не надо.

Т о н я. Это вы все говорите, чтобы нас обманывать.

Ш у р а. Обманывать?

Т о н я. И вообще неправильно — в жизни ничего больше не надо. Так жили старосветские помещики — друг для друга. (Пауза.) Шура! Я хочу с тобой поговорить: ты — настоящий товарищ. Ты давно дружишь с Володей. Он — хороший парень, но как-то не всегда соображает. Вы с ним обо всем говорите. Вы с ним обо мне говорили? Он меня любит? (Пауза.) Что же ты молчишь, Шура? Неужели вы обо мне не разговаривали?!

Ш у р а. Хороший товарищ не выдает тайны друга. Но тебе я могу сказать — мы не разговаривали на эту тему.

Т о н я. Странно. (Пауза.) Ты что заскучал?

Ш у р а. Спать хочется.

Т о н я. Не хитри.

Ш у р а. Я пошел.

Т о н я. Ну вот… Я хочу, чтоб всем было хорошо.

Ш у р а. Так и будет.

Т о н я. А так можно, чтоб всем было хорошо?!

Ш у р а. Можно.


Пауза.


Т о н я. Задумался. Значит, нельзя. Все ты врешь!

Ш у р а. Мне будет хорошо, когда тебе будет хорошо. Я пошел, Антон. Выспись как следует, чтобы на вечере ты была красивая.

Т о н я. Я — красивая?

Ш у р а. Ты самая красивая.

Т о н я. В классе или в школе?

Ш у р а. В мире.

Т о н я. Совсем изоврался.

Ш у р а. Спокойной ночи. Вернее, доброго утра.

Т о н я. До вечера.


Шура уходит. Пауза. Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а  с посудой.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я думала, что ты спишь.

Т о н я. А я думала, что ты спишь. (Задумавшись.) Как хочется, чтоб всем было хорошо!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (убирая посуду). Ты со мной или с собой?

Т о н я. Угу.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Опять «угу»?!

Т о н я. Больше не буду. (Пауза.) Мама! Володя хороший?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Хороший.

Т о н я. Очень хороший или просто хороший?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (улыбаясь). Это я тебя должна спрашивать. Он твой друг.

Т о н я. А Шурка все-таки ходил на Аничков мост целовать лошадь. Мальчишка!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Девчонка ты!

Т о н я. Извертелась я за день. И дурачилась много. Даже скулы болят. (Пауза.) Мама, а можно любить двоих?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (в дверях). Не слышу!

Т о н я. Это значит не любить никого.


Пауза.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что ты спросила?

Т о н я. Я уже ответила.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Спать не пора?

Т о н я. Пожалуй, уже вставать пора. И все-таки очень грустный вечер. Все говорят о любви, о разлуке, о встречах. Как будто собираются в дальнюю дорогу. И больше всего о любви. Отчего это, мама?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. От времени.

Т о н я. Весна?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Возраст.

Т о н я. Это пройдет?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Весна пройдет.

Т о н я. И возраст?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. И возраст пройдет.

Т о н я. А любовь?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Если не настоящая — пройдет.

Т о н я. А если настоящая? (Пауза.) Мама!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что, девочка?


Пауза.


Т о н я. Мамочка! Хорошо быть замужем?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Мне было хорошо.

Т о н я. А вот Багрицкий писал: «Женаты мы, любовь нас не волнует».

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А зачем все время волновать? Сначала пусть потревожит. А потом пусть успокаивает, радует. (Пауза.) Ты у меня сегодня такая красивая.

Т о н я. Это от платья. «Не я красивый — форма», — как сказал Леша. В белом платье кто угодно будет красивым. Тебе жалко было его переделывать?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Чиж! Для тебя мне ничего не жалко. И мне не ходить уже в этом платье.

Т о н я. Потому и жалко, что не ходить. В позапрошлом году в лагере я пошла в лес и забралась на березу. И подумала о том, что я, наверное, последний раз в жизни забираюсь на березу. Барышня — неловко! И стало мне так грустно, так грустно. Я даже поплакала там, сидя на сучке.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Раньше барышни плакали под березами.

Т о н я. На березе лучше — никто не увидит. А вообще не надо плакать. Все это от весны и от возраста. И от березы. И все пройдет. Поцелуй меня, мамочка. Мне вдруг захотелось стать маленькой, чтобы ты меня приласкала.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ты становишься взрослой, чиж.

Т о н я. И чтоб я лежала в своей кроватке с сеткой. И чтоб ты и папа стояли надо мной. А я как будто сплю, а сама просто зажмурилась. И слышу — вы про меня разговариваете, как будто я сплю. Очень я любила эту игру… (Пауза.) А все-таки приятно быть артисткой. Я буду артисткой, мамочка?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (улыбаясь). Будешь.

Т о н я. Ты сейчас сказала мне, как маленькой: спи, будет тебе кукла. Трудное это дело. Только если у меня выйдет и я стану артисткой, я не буду играть драматические роли. Я буду смешные. Жизнь ведь трудная, мамочка?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Трудная.

Т о н я. Надо, чтоб люди радовались. (Пауза.) Папа у нас был веселый. Ты его очень любила?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Очень.

Т о н я. Настоящая не проходит.


Задумываются.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что ты сказала?

Т о н я. Ты и сейчас его любишь!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Его все любили. Когда он погиб…


Пауза.


Т о н я. Мама! Мы об этом никогда не говорили. Прошло столько лет! Ты ведь была совсем молодой. Ты и сейчас у меня молодая и красивая. Неужели ты не встретила ни одного достойного человека? Ты считаешь, что правильно прожила жизнь?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Не знаю. Может быть, и неправильно, но иначе я не могла. (Пауза.) Пойдем спать.

Т о н я. Угу.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Опять «угу»?!

Т о н я. Последний раз. Слушай, мама, последний раз в жизни — «угу». (Пауза.) Мама! А если человек говорит, что ему в жизни нужно только одно: чтоб мне было хорошо, — это и есть любовь?!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Это и есть любовь.

Т о н я. А если, чтобы ему самому было хорошо, — это уже не любовь?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Любовь к себе. Любовь — все для любимого.

Т о н я. Ты у меня умница. (Пауза.) Мама! А если человек говорит, что ему в жизни, кроме тебя, ничего не надо, это хорошо?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Хорошо, но это неправильно.

Т о н я. Я ему так и сказала.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (улыбаясь). Ты у меня умница.


Пауза.


Т о н я. Все-таки очень хочется стать артисткой.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Пойдем спать, чиж.

Т о н я. Не хочется. Ты иди, мама. А я посижу — мне хочется побыть одной.


Грохот.


Что это? Стреляют?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Бог с тобой, девочка! Это гроза!

Т о н я (подходит к окну). Совершенно ясное небо.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ложись, чиж… Сегодня долго спать грешно — день-то у тебя какой…


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Та же комната. Окно забито фанерой. В кресле сидит  С и м а — девочка лет тринадцати. Разрыв. Чувствуется, что снаряд упал близко. В комнату врывается  Д у с я  Р я з а н о в а — девушка в военной форме, с вещевым мешком за плечами.


Д у с я (кричит). Есть кто? Кто дома? (Увидев Симу.) Кто ты? Где Елизавета Ивановна?

С и м а. Почему вы кричите?

Д у с я. Где Елизавета Ивановна?

С и м а. Почему вы кричите?

Д у с я. Я не кричу. Я так разговариваю. Что ты меня успокаиваешь? Где Елизавета Ивановна? Погибла?

С и м а. На огороде. Нет, вы не разговариваете, вы кричите.

Д у с я. Покричишь тут! На улицах такое делается…

С и м а. Но вы же военная…

Д у с я. Какая там военная! Я из Вологды.

С и м а. Из Вологды? Вы не от Тони?

Д у с я. От Антонины Сергеевны. Со специальным заданием.

С и м а. Садитесь, садитесь. Вот Елизавета Ивановна обрадуется! Присаживайтесь, она скоро будет.

Д у с я. Обожди, дай рассупониться.

С и м а. А Тоню не пустили?

Д у с я. То-то и горе — не пустили. Мало того, в медсанбат наладили. Хотя что ты понимаешь…

С и м а. Медсанбат я понимаю. На фронт.

Д у с я. Точно. А меня сюда — за ранеными. И попросила она меня к мамаше зайти.


Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Разрыв снаряда.


Сами слышим, что продолжается. Уж очень он спокойно докладывает. Это надо подумать, такое в городе устроили!

С и м а. Это ведь фашисты устроили!

Д у с я. Я могла не ехать. Меня, дуру, раненые подбили. Поезжай — город посмотришь. Посмотришь тут бомбоубежища. Я сегодня уже в трех отсидела. Еще страшнее, чем на улице, — темно, народу нет, сидишь одна как дура. Теперь я до конца войны в Ленинград не приеду.

С и м а. Что же, по-вашему, здесь будут стрелять до конца войны?! Глупо.

Д у с я. Ты уж больно умна для своих-то лет!

С и м а. Меня мама учила глупости не говорить, а оставлять в уме.

Д у с я. Ты у меня поразговаривай!

С и м а. Я не у вас. Вы и с ранеными тоже так разговариваете?

Д у с я. Я их в строгости держу. Не твое дело. Больно бойкая. Иди по своим делам. Ты здесь чужая. Что ты тут делаешь? Иди домой.

С и м а. Нет у меня дома.

Д у с я. Не выдумывай! У каждого есть дом.

С и м а. Погиб мой дом. Двадцать четвертого апреля.


Пауза.


Д у с я. Дела! Значит, здесь с матерью проживаете?

С и м а. И мама моя погибла! Я за хлебом уходила. А она спала посленочной смены.

Д у с я. Отец-то воюет?

С и м а. Помер. Еще до Нового года.

Д у с я. Сирота! (Плачет.) Девонька ты моя…

С и м а. Я с Елизаветой Ивановной живу.

Д у с я. Родственница, значит.

С и м а. Нет. Она из нашей школы. И взяла меня к себе.

Д у с я. Чужая! Вот теперь народ пошел — последним делится.

С и м а. Вовсе я не чужая. Я ее тетей Лизой зову.

Д у с я. Понятно… Вот что, милая, я тебя сейчас салом накормлю…

С и м а. Не хочу я вашего сала…

Д у с я. Не сердись, милая. Мы сейчас вместе поедим. А то я с этими обстрелами умаялась. Мешок-то неподъемный — ползай-ка с ним по подвалам! Подвигайся! (Достает из мешка сало.) У меня отец говорил: ешь, пока не вспотеешь, работай, пока не озябнешь! Ешь! Что глаза-то воротишь?!

С и м а. Не хочу я вашего сала.

Д у с я. Гордости в тебе много. А тебе теперь гордой нельзя быть. Не с мамой живешь! Ешь сало, тебе говорят! Что молчишь?

С и м а. Не хочется мне с вами разговаривать.

Д у с я. Такая мозгля, и уже обижается! Ешь сало — последний раз говорю! Не выводи из терпения! Ешь! Входит Елизавета Ивановна.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Почему вы кричите? Что случилось?

С и м а. Она не кричит. Она так разговаривает.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Кто вы?

Д у с я. Ну и характер у девочки… Одно счастье, что не ваша она дочь, а то набедовались бы вы с ней под старость. С таких лет и такая… Избаловали ее…


Сима плачет.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Почему вы так разговариваете?


Разрыв снаряда.


Д у с я. Что за город?! Стреляют, кричат… Я им посылки волоку на своем горбу, девять штук, а они… (Плачет.)

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Откуда вы? Из Вологды? (Плачет.)

Д у с я (сквозь слезы). Точно. От Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Три бабы, три плаксы. Ну-ка, девочки, утирайте слезы, а то зайдет кто — просто срам! С обидами мы потом разберемся, а сейчас рассказывайте о Тоне. Как она там? Вы с ней вместе работаете? Как вас по имени-отчеству?

Д у с я. Дуся. Про вашу дочь одно могу сказать: золотой у нее характер. Не то что…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Дуся!

Д у с я. Уж если она в госпитале свой характер не испортит, так судите сами. Я вам скажу, Елизавета Ивановна, насмотрелась я на этих раненых за восемь месяцев. Капризный народ. Они, конечно, не виноваты, но все равно надо себя соблюдать. Тем более военные. Я раньше в больнице работала. Больные — тоже не мед. Но они более сознательные. А эти?! С тяжелыми еще ничего. А легкие… они, дьяволы, здоровые, молодые, им бы только зубы почесать, или в город смыться, или вообще что-нибудь созоровать. Беда!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоня тоже мучается. Но она терпеливее. Я вам так скажу: лечить их не трудно, если, конечно, тебе образование позволяет. А ухаживать за ними… Он, главное, тебя болезнью не донимает — у него организм здоровый. У больного все как полагается, — с ним о температуре поговоришь, о лекарстве. А эти о болезни не говорят. У них свой разговор. Одному на фронте что-нибудь не нравится, сводка его не устраивает, без него, видите ли, не управляются… Другой из дома не такое письмо получил. А тот насчет второго фронта проезжается — что-нибудь Черчилль не так высказался. А главное — непослушные. Нам, говорят, команды и на фронте надоели. Я из-за чего так кричать стала? На работе все время сдерживаешься, нервы-то и сдают.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоне легче. Она подход к каждому знает. С одним о фронте, с другим — о жене, третьему — книжку почитает. Среднее образование. А мне трудно…


Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».


(С облегчением.) Прекратился!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я за хлебом схожу. А потом устроим пир на весь мир. Сегодня ведь Тонин день.

Д у с я. Точно. Я потому к первой к вам.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Спасибо. Как все удачно получилось. Раньше у нас всегда в Тонин день молодежь собиралась. И в прошлом году. А нынче… Ну ничего, будем надеяться, что через год все соберутся вместе. А сегодня нам придется без Тони и без кавалеров. Я пойду, девочки, а вы здесь не ссорьтесь. (Уходит.)

Д у с я. А ты раньше знала Антонину Сергеевну?

С и м а. В школе видела, а знакома не была. Мы к выпускным не подходили. Они такие фасонистые — в модельных туфлях.


Пауза.


Д у с я. Давай-ка и мы делом займемся. Будем картошку жарить. Ты любишь картошку — так, чтобы сырую жарить на сале? С луком?! Ты как любишь: с луком или без лука?

С и м а. Я теперь все люблю.

Д у с я. А раньше, значит, капризная была. Я чувствую — балованная. Ну ладно, не надувай губы-то… Пойдем на кухню, может, там поладим.


Уходят.

Пауза. Стук в дверь. Входит  Ш у р а  З а й ц е в — он в военной форме, но без петлиц, с небольшим свертком.


Ш у р а (стучит в Тонину дверь). Елизавета Ивановна! (Кричит в коридор.) Елизавета Ивановна!

С и м а (входит). Она ушла за хлебом. Скоро будет.

Ш у р а. Тебя как зовут?

С и м а. Сима.

Ш у р а. А меня — Шура. (Протягивает ей левую руку.) Будем знакомы. Почему я тебя никогда не видел? Ты давно в этой квартире живешь?

С и м а (показывая на Тонину комнату). Я в этой комнате живу. Я здесь недавно.


Пауза.


Ш у р а. Дождь собирается.

С и м а. Это хорошо!

Ш у р а. Я в детстве тоже дождь любил. По лужам босиком бегать — красота!

С и м а. Я солнышко больше люблю. Только я так думаю: нам — дождь и фашистам — дождь. Они сидят под Ленинградом в траншеях, и заливает их наш ленинградский дождь. Наши-то к нему привыкли, а им плохо. (Пауза.) Вас на Ленинградском фронте ранило?

Ш у р а. На Ленинградском.

С и м а. Вы рядовой или начсостав?

Ш у р а. Рядовой. Что ты читаешь?

С и м а. Достоевский. «Униженные и оскорбленные». Вы читали?

Ш у р а. Читал.


Разрыв снаряда.


(Вздрагивает.) Близко положил.

С и м а. И вы не можете привыкнуть?

Ш у р а. К этому нельзя привыкнуть. На фронте еще так-сяк. А в городе уж очень дико.

С и м а. Днем ничего. А ночью я очень боюсь. (Пауза.) А вы, как угадали, сегодня пришли. Вы знаете, что сегодня Тонин день?

Ш у р а. Знаю.

С и м а. Тетя Лиза говорила — ни Тони, ни друзей Тониных. А почему вы меня не спрашиваете, как я сюда попала и где мои родители?

Ш у р а. Догадываюсь.

С и м а. А все спрашивают. И жалеют… Папа у меня был веселый… Мама у меня тоже хорошая была, но она как-то серьезнее. Она нас ребятами звала. У меня, говорит, двое ребят: старый да малый. Он был здоровый — чуть ли не вдвое больше вас. Ему еды много требовалось. Он утром целый батон съедал. А тут сами знаете, какие нормы… А он еще дома мало ел, все нам подкладывал. Говорил, ему на заводе завтраки дополнительные дают. Он как слег, мы пошли на завод в первый же день, оказывается, он придумал — никаких завтраков нет. Мы ему последнее отдавали, но было уже поздно. (Пауза.) Вы хорошо знаете Тоню?

Ш у р а. Она мой лучший друг.

С и м а. И у меня подруга в эвакуации. В городе Котельниче Кировской области. (Пауза.) Я о Тоне часто думаю: какая она? Тетю Лизу я узнала — она хорошая. Но я так думаю: взяла она меня к себе из жалости. А еще тоскливо ей. Она привыкла жить с Тоней, никогда с ней не расставалась. Приедет Тоня, будут они опять вместе жить-поживать, а я уж буду лишняя. (Пауза.) Как вы думаете, война скоро кончится?

Ш у р а. Кто ее знает… Не тем у тебя голова занята. Ты бы лучше за хлебом сходить догадалась. Сидишь тут и послевоенные планы строишь. А Елизавета Ивановна устает за день. Надо понимать — не маленькая!

С и м а. Она меня на улицу одну не отпускает. Я только домашнюю работу делаю.


Входит  Д у с я.


Д у с я (в дверях). Сима! Давай, давай работать! (Шуре.) Дуся.

Ш у р а (протягивает левую руку). Шура.

Д у с я. Давно выписался?

Ш у р а. На прошлой неделе.

Д у с я. Тяжелый? Легкий?

Ш у р а. Средний.

Д у с я. Долго лежал?

Ш у р а. С января.

Д у с я. Попал бы к нам, быстрее бы вы́ходили. Тоню Федотову знаешь?

Ш у р а (улыбаясь). Знаю.

Д у с я. Может, ухаживаешь?

Ш у р а. Было дело.

Д у с я. Всерьез или для провождения времени?

Ш у р а. Сама видишь — человек серьезный.

Д у с я. Ну, парень, прямо скажу: плохо твое дело. За ней выздоравливающие увиваются, и такие, без изъяну, — и никакого толку. (Улыбаясь.) А ты, левша, ищи себе попроще и уговаривай. Сала хочешь?

Ш у р а. Спасибо, я недавно ел.

Д у с я. Режь и ешь! А мы пойдем картошку дожаривать. Живо!


Дуся и Сима уходят. Пауза. Стук в дверь. Входит  С е н я  Г о р и н.


С е н я. Шурка!

Ш у р а. Бледнолицый брат мой! (Обнимаются.)

С е н я. Как тебя угораздило?

Ш у р а. Первая война — сноровки мало! Обидно: обучали воевать полгода, а воевал я минуты три или четыре. В первом бою стукнуло. Здорово я разозлился. Попадись мне фашист, я бы его раненой рукой убил.

С е н я. Ничего. Писать научился, — значит, все в порядке. Что это — сало? Откуда?

Ш у р а. Какая-то Дуся угощает. Видимо, из Вологды, от Тони.

С е н я. А что Антон?

Ш у р а. Антон — молодец! Я с ней переписываюсь.

С е н я. И я изредка пишу. А что, Дуся эта угощает в порядке вежливости? Если она с серьезными намерениями, надо есть. Нельзя обижать хлебосолов.

Ш у р а. Не спеши. Сейчас придет Елизавета Ивановна. Жарится картошка. Будет мировой ужин. Потерпи немного.

С е н я. Это упражнение называется воспитанием воли.

Ш у р а. Тут будет девочка Сима. Она недавно осиротела. Ее приютила Елизавета Ивановна. Так ты ее не расспрашивай. Это вроде раны.

С е н я (стучит по столу). Ты считаешь, что у меня уже дистрофия мозга. Еще что нельзя делать? Объясняй сразу в популярной форме. «Да» и «нет» не говорить?

Ш у р а. Ладно, ладно… Расскажи лучше, что делаешь?

С е н я. Хвастаться нечем. Я — классический неудачник. Воевать не приняли — порок сердца. Я и выбрал работу, приличную неудачнику.

Ш у р а. Загадки не загадывай!

С е н я. Я — корректор. Это профессия неудачников. Они знают все, о них не знает никто.

Ш у р а. Переходишь на собственные афоризмы? Не нравится мне твое настроение.

С е н я. Мне тоже не нравится.

Ш у р а. Надо перестраиваться.

С е н я. Настроение вроде погоды: от тебя не зависит.

Ш у р а. Ерунда. Плохая погода — несчастье. Плохое настроение — это эгоизм. Но вот идут наши дамы с картошкой.


Входят  Д у с я  и  С и м а.


Девушки, беда! Объявился еще один гость, и, как назло, отчаянный любитель картошки. Сеня! Кланяйся, да пониже.

С и м а. Картошки-то здесь порядочно. Да она стынет. А керосин кончился. Ничего, мы укроем ее подушкой.

С е н я. Воспитание воли продолжается.

Д у с я. Что он говорит?

С и м а. Хлопнула дверь! Никаких подушек не надо! Тетя Лиза идет!

Ш у р а. Сеня! Спрячемся на кухне (Симе.) А ты позови, когда сядут за стол.


Шура и Сеня уходят.


С и м а (взвизгивает). Вот будет весело! Тетя Лиза! Скорей, скорей! Картошка стынет! (Бежит к двери.)


В комнату входит фотокорреспондент  А р к а д и й  Л я с к о в с к и й. Сима с разбегу бросается к нему.


Л я с к о в с к и й. Осторожно, Сима!

С и м а (отпрянув). Откуда вы знаете, что меня зовут Сима?

Л я с к о в с к и й. Я все про тебя знаю. Ты — сирота. Тебя приютила учительница Елизавета Ивановна Федотова. (Дусе.) Фотокорреспондент Аркадий Лясковский. Мне надо снять вас в домашней обстановке. Срочное задание — идет в номер. Не будем терять драгоценного времени. Садитесь сюда. Темновато у вас. Сделайте более веселые лица. Улыбайтесь, улыбайтесь, надо, чтобы было естественно. Это уже слишком, надо, чтоб и грусть была. (Снимает.) Спасибо. Теперь проверим текстовку. С Симой все в порядке. А с вами что-то напутано. Понимаю, в прошлом учительница. Так и запишем: Елизавета Ивановна Федотова — до войны учительница, теперь…

Д у с я. Я не Елизавета Ивановна. Елизавета Ивановна ушла за хлебом.

Л я с к о в с к и й. Погубленный снимок. Надо понимать, девушка, я снимаю вас на пленку высокой чувствительности. Последняя кассета. Ловко у вас получается: девочку не усыновили, а сниматься рады. Культура!

Д у с я. Вы же сами…

Л я с к о в с к и й (роясь в записях). Постойте, постойте… Родная дочь — Антонина Федотова — медицинская сестра. Все в порядке! Оригинальный сюжет — родная дочь и приемная дочь, две сестры. Вы — родная дочь, Антонина Федотова?

Д у с я. Меня зовут Дуся. Дуся Рязанова.

Л я с к о в с к и й. Невозможно работать! Вместо матери лезет сниматься какая-то посторонняя Дуся. Бред! Ты сирота или не сирота? Отвечай, тебя спрашивают…


Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Сима, тебя опять обижают. Почему вы так разговариваете с девочкой? Что вам от нее нужно?

Л я с к о в с к и й. Фотокорреспондент Лясковский. Простите, но в нашем деле нужна точность. У нас за каждую небрежность так греют!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А за грубости у вас не греют?

Л я с к о в с к и й. За все греют. Фотограф в редакции остался я один, а работы? Сегодня с утра поехал на передовую, снимать фронтовые эпизоды. Тут, как назло, начался обстрел, и трамваи остановились. Извольте шагать пешком. Пока там снимал — опять обстрел. И опять пешком — с самой передовой. Два таких конца! А сейчас вас надо снять в домашней обстановке с приемной дочерью. В дни блокады строится новая семья. Счастливая сирота!

С и м а. Я не хочу сниматься.

Л я с к о в с к и й. Нет такого человека, который не хотел бы сниматься. И кто тебя спрашивает!

С и м а. Я не буду у него сниматься. (В слезах убегает.)

Л я с к о в с к и й (растерянно). Что же теперь делать?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Боюсь, что вам придется искать другую приемную дочь и снимать ее более деликатным способом.


Голос диктора: «Передаем письма из действующей армии. Елизавета Ивановна Федотова, вам пишет ваш ученик — фронтовик Владимир Дорохин!»


(Кричит.) Сима! Сима! Скорей!


Сима вбегает.


Голос диктора: «Дорогая Елизавета Ивановна! Я обратился с просьбой к редакции отдела писем передать вам мой сердечный привет именно двадцать первого июня. Надеюсь, что они уважат мою просьбу. Я представляю, как вы все сидите за круглым столом, если, конечно, не сожгли его зимой. Здесь и Шурка, и Сеня, и Леша Субботин, и Тамара, и Милочка, и вспоминаете Тоню, а может быть, и меня. Я сегодня выпью за ваше здоровье, если позволит обстановка, а вы…»


Пауза.


«Район подвергается артиллерийскому обстрелу».


С и м а. Договорить не дали…

Д у с я. Пошли в подвал!

С и м а. Зачем?


Дуся показывает на радио.


Нет… Там сыро… (Обнимает Елизавету Ивановну.) Тетя Лиза, вы что загрустили?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Кто тебе сказал?


Лясковский в это время снимает их.


Л я с к о в с к и й. Спасибо. Бегу.

Д у с я. Куда ты?! Стреляют.

Л я с к о в с к и й. Мне бомбежки и обстрелы не страшны. У меня постоянный пропуск. (Убегает.)

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что ж поделаешь, война всех раскидала. А нас вместе собрала. И хватит грустить — давайте ужинать. Сядем за стол и вспомним Тоню и Володю и всех их товарищей. Еды много, накормлю вас сегодня досыта. Сима, приглашай нашу гостью к столу. Садитесь. Что ты ерзаешь?..


С и м а  выбегает и появляется с  Ш у р о й  и  С е н е й.


Ш у р а  и  С е н я (вместе). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Молодцы, ребята! Оказывается, полон дом гостей. Здравствуйте! На чем мы остановились в прошлый раз?


Входит  Л е ш а  С у б б о т и н.


Л е ш а. Прошлый год мы остановились на том, что Тоня должна стать артисткой. И нахамили ей по этому случаю. Я без стука — слышу голоса, знакомые голоса. Я, признаться, не ожидал. Я рассчитывал увидеть Елизавету Ивановну и Антона. А тут все наоборот.

Ш у р а. Тебя не устраивает наше общество?

Л е ш а. Более или менее устраивает.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Леша! Держись в рамках! Знакомься!

Л е ш а. Младший лейтенант Субботин.

Д у с я. Дуся.

С и м а. Тетя Лиза, картошка стынет. Мы не накрыли ее подушкой.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. За болтовней забыли картошку.

Л е ш а. Как можно забыть картошку в эпоху Великой Отечественной войны? Давайте ее сюда, пока не набежали еще гости. Тамара, например. Кстати, где она?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. В ПВО. Давно уже не была.

Л е ш а. На всякий случай надо садиться. Не дай бог, подойдет — тут начнется такой процесс еды…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Алексей!

С и м а. Тетя Лиза, он шутит.

Ш у р а. А у нас, Сима, была любимая песня:

Здравствуй, милая картошка,
Пионеров идеал,
Тот не знает наслажденья,
Кто картошки не едал.
Эта песня историческая. Вы уже не пели такие песни. Вы к картошке относились с презрением.

Л е ш а. Кончим войну, приглашу вас в самый шикарный ресторан. Оркестр заставлю весь вечер играть отбой воздушной тревоги. И закажу всю карточку. А рядом пусть стоит горшок с кашей. На всякий случай.

С и м а. А откуда взялся шоколад?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Леша!

Л е ш а. Шуркины штучки. Я втихомолку не умею. Заявляю официально: я принес галеты. Высокого качества — из настоящей фанеры.

Ш у р а. А картошка все стынет. Ты что смеешься, Сима?

С и м а. Весело.

Ш у р а. Надо серьезнее — не в школе. (Встает.) Леди и джентльмены! Я предлагаю выпить…

С и м а. Вы все любите шутить.

Л е ш а. Мы любим игры. Сама, наверное, до сих пор потихоньку играешь в куклы? Ну вот и мы. «Леди и джентльмены» — это игра. И выпить — тоже игра. К сожалению. Надо бы выпить за здоровье Антона и Володьки и всех, кто не дома. Такой тост пропадает! Обида.

Ш у р а. Доставай твою бутылку.


Сеня достает бутылку из сумки противогаза.


С е н я. Должен вас огорчить: это молоко. Я получаю его за ночную работу в типографии.

Л е ш а. И оно не от бешеной коровы?

Ш у р а. Увы, от самой обыкновенной.

С е н я. Если бы! От соевой.


Пауза. Дуся подходит к вещевому мешку и достает бутылочку.


Д у с я. Развести надо. Чистый.

Л е ш а. Дуся! Я сразу понял, что в твоей груди бьется великодушное сердце. Ты — благородный человек, Дуся. Как тебя по отчеству, Дуся?

Д у с я. Готово дело — на «ты».

Ш у р а. Дуся, положим, тоже не растерялась. Мне сразу «ты» стала говорить.

Д у с я. Ты — другое дело. Ты — раненый.

Ш у р а. Я — выздоравливающий.

Д у с я. Не зовут меня по отчеству. Вот Антонину Сергеевну… Ну, хватит разговаривать, люди ждут…


Елизавета Ивановна расставляет рюмки.


Л е ш а. Дуся, не кричи, здесь раненых нет. Тарой все обеспечены? (Отодвигая рюмки.) А эти лишние.

Ш у р а. Нет, не лишние. Это — Тонина рюмка, а это — Володина. И мы с ними чокнемся.

Л е ш а. Смешно чокаться с пустыми рюмками.

С е н я. К сожалению, это не смешно. Это только грустно. Симе налейте молока.

Ш у р а. Тост остается старый: за здоровье тех, кто не дома.

Л е ш а. Дуся! Это и за твое здоровье. Будем молодыми!

С е н я. За здоровье тех, кто в пути.


Пьют.


Ш у р а. За здоровье тех, кто в пути. Те, кто не дома, они в пути. И они все будут дома.

Л е ш а. За исключением законно отсутствующих. (Пауза.) Помню, в прошлом году…

Ш у р а. Воспоминания отменяются.


Пауза.


Д у с я (Леше). Разливай еще…

Л е ш а. Выдыхается?! Не допустим.


Разрыв снаряда.


С е н я. Ужин проходил в дружественной обстановке…

Д у с я. Пойдемте, братцы, в подвал.

Л е ш а. Это — наши!

С е н я. Ты уверен?

Л е ш а. Можешь не спорить. Не цитаты. (Пауза.) Выпили, друзья-товарищи!


Пьют.


Мы еще постреляем. (Пауза.) Прибыло к нам пополнение. Привезли ребят на позицию. Огляделся один боец вокруг и спрашивает: ребята, а где здесь дорога в Германию?

С е н я. Серьезный парень.


Пауза.


Л е ш а. Что за Антонов день — ни Антона, ни Володьки! Все равно что свадьба без жениха и невесты. Сенька! Ты что сидишь без работы — ни одной цитаты! Володьки нет. Золотой парень для компании!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Володя только что перед вашим приходом разговаривал с нами по радио.

Л е ш а. Молодец! Так и кричал — прямо с Волховского фронта?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Прочитали нам его письмо. Он обещал выпить сегодня за наше здоровье.

Ш у р а. А мы выпьем за его здоровье. Дуся! Разливайте остатки.

Л е ш а. За здоровье Володьки выпить необходимо. Парень больно горячий. Не свернул бы голову раньше времени.


Пьют. Пауза. В наступившей тишине слышен звук метронома.


Д у с я. Братцы, братцы ленинградцы! Невесело у вас.

С е н я (подходит к радио). Скоро ты перестанешь душу выматывать?


Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».


За что я тебя люблю, окаянный, — за отзывчивость!

Д у с я. Пойду, пока тихо.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Куда вы пойдете на ночь глядя. Оставайтесь.

Д у с я. У меня еще восемь адресов. Ежели в каждом доме ночевать — в неделю не управишься.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вы не зайдете перед отъездом?

Д у с я. Забегу. Письмо готовьте, а о посылке и не думайте. Приказано строго-настрого ничего не брать. Прощайте, братцы.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я вас провожу. Сима! Тебе тоже пора прощаться с гостями и укладываться спать.

Л е ш а (Дусе). Как прогоним фашистов, с первым поездом выезжаю за тобой в Вологду.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. И возьмемся тогда за среднее образование.

Д у с я. Куда там! Года вышли.

Л е ш а. Постыдилась бы говорить. Молодая, энергичная девица! Да ты у нас за два года без отрыва от производства станешь интеллигентной женщиной.

Д у с я. И звонарь же ты, как я погляжу. Желаю вам всем остаться живыми-здоровыми.


Дуся, Елизавета Ивановна и Сима уходят.


Л е ш а. Была команда — курить!


Курят. Молчат.


Я ее тогда обидел. Я и не видел ее с тех пор, как юна ушла обиженная. Это было в этот же день и в этот же час.

Ш у р а. Попозже.

Л е ш а. Но это она сдуру обиделась. Просто постучала бы мне по столу. И ты предлагал пить, чтобы через год нам собраться здесь, а не в бомбоубежище. И в тех же костюмах. Впрочем, в костюме мог бы явиться в синеньком. Фасонишь.

Ш у р а. Украли.


Пауза.


Л е ш а. Грустно, братцы! Сеня, цитату!

С е н я. Стендаль говорил, что грустный вид противоречит хорошему тону. Надо иметь скучающий вид.

Ш у р а. Плохо.

С е н я. По заказу всегда плохо.


Пауза.


Л е ш а. А кто говорил-то?

С е н я. Стендаль.

Л е ш а. Скажи пожалуйста! (Пауза.) Выпить бы. Пусто. А дамы наши разбежались.

С е н я.

Кто изменил пленительной привычке?
Кого увлек от нас холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж нами нет?
Ш у р а. Год назад так и не состоялся у нас выпускной вечер.

С е н я. И не состоится. В школе теперь госпиталь.

Ш у р а. Война кончится — всех соберем!

С е н я. Соберешь, как же! Пашку Кузнецова убили. Милочка погибла…


Пауза.


Ш у р а. Были такие глаголы — несовершенного вида.

С е н я. Припоминаю.

Ш у р а. Мне кажется, что счастье несовершенного вида. Оно не имеет настоящего времени. Помните, мы сидели за этим столом. Антон был в белом платье. И цветы. И мы болтали разные разности. Говорили о любви и дружбе. Много вздора, но много и серьезного. Может, это и есть счастье. Мы расходились утром. Было чудесное утро. Мы думали, что будет отличный день и вечер, который мы запомним на всю жизнь.

С е н я. Мы запомнили этот полдень на всю жизнь.

Ш у р а. Мы возвращались домой и думали: сегодня наш день. И хотелось, чтобы он шел медленно-медленно. А уже шла война. Уже лилась кровь. И у нас уже стреляли зенитки, а мы думали, что это гроза. (Пауза.) Ты куда?

С е н я. У меня начинается работа.

Л е ш а. Обожди. Сейчас все пойдем.


Вбегает  Т а м а р а.


Т а м а р а. Ребята! Я на минутку! Я в самовольной отлучке. (Здоровается.)

Л е ш а. Тамара! Сначала надо приветствовать старших по званию.

Т а м а р а. Раз я в самовольной отлучке, могу не соблюдать дисциплину.

Л е ш а. Отправлю я тебя сейчас к коменданту, он тебе разъяснит.

Т а м а р а. Не пугай. И так еле живая от страха. Капитана нет, подписать некому. Думала-думала и решила сбегать на минутку. По улице бегу, перед каждым военным вытягиваюсь, боюсь, остановят. Иду — патрули высматриваю, обхожу переулками.

Л е ш а. Применяешься к обстановке. Человеком становишься — образовали тебя.

Ш у р а. Беда, Тамара. Всё поели — придется без процесса еды.

Т а м а р а. Не хочу я есть. Да и некогда. А вы что скучные? Словно выпили и недопили…

Л е ш а. Угадала. Но будущее-то время все-таки есть?

Т а м а р а. Ты о чем?

Л е ш а. Если будущее есть, все в порядке.

Ш у р а. И мир в основном прекрасен.

Л е ш а. В основном прекрасен. Я сейчас пойду к своим артиллеристам. Веселым мальчикам из бессмертного племени «Прощай, молодость!». Я пойду к своей пушке. Я не могу вам сказать, где она стоит. Она стоит на окраине. Чтобы бить прямой наводкой по фашистским танкам, если они сунутся. Они могут сунуться — они нахальные… (Пауза.) По коням!

С е н я. Пошли, пошли!

Л е ш а. И ты, Тамара, с нами. А то еще попадешь в историю.

Т а м а р а. Дайте мне с Елизаветой Ивановной повидаться. Не на вас же я пришла смотреть.

Ш у р а. Грубо, мой друг.

Т а м а р а (кричит). Елизавета Ивановна!


Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Кто меня зовет? Тамара! Я все-таки попробую организовать чай.

Т а м а р а. Елизавета Ивановна! Здравствуйте и прощайте! Поздравляю и ухожу. Я в самовольной отлучке.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Без чаю не отпущу.

Л е ш а. Чай для нас, военных, не напиток. Верно, Тамара?

Т а м а р а. Елизавета Ивановна! Только не обижайтесь. Вот каша в концентрате. Вы не обижайтесь, она вкусная, с маслом.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ребята, у вас совести нет. Завалили меня подарками. Тонин день, а я за нее отдувайся.

Т а м а р а (у пианино, напевает).

Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний урок наступает…
Л е ш а. Тамара! Была команда — на выход.

С е н я. Побежали, ребята, я опаздываю.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Шура! Хоть ты оставайся. До десяти еще далеко.

Л е ш а. Верно, Шурка, оставайся. Куда тебе спешить?

Ш у р а. Мне спешить некуда.

Л е ш а. Елизавета Ивановна! Зайдем в будущем году в это же время. Антон чтоб был в полном параде — в белом платье. (Тамаре.) Концентраты в подарок приниматься не будут. Запомни.


Тамара, Леша и Сеня уходят.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Раньше, когда я читала про осаду в книгах, мне казалось, что люди сидят и ждут. А тут все спешат. И гражданские и военные. Вот твоя пепельница. Кури. (Пауза.) Что не куришь — не хочется?

Ш у р а. Табаку нет. А вы тоже спешите?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Начинаю. С осени у нас будут нормальные занятия.

Ш у р а. Если бы Антон был, все же подольше бы посидели. Ее все любят. Когда она нас с Володей провожала — мы и были-то вместе на вокзале каких-нибудь полчаса, — к ней некоторые ребята привязаться успели и потом вспоминали. Она была ласковая, веселая…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Она ведь девочка хорошая, только взбалмошная. Я с ней не попрощалась. Я на оборонных работах была, когда их госпиталь эвакуировали.

Ш у р а. Она мне писала.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Она тебе часто пишет?

Ш у р а. Я ей часто пишу. Одно время не писал, когда правая вышла из строя, а левой еще не научился. Тогда она часто писала.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Про руку-то писал?

Ш у р а. Нет.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Так я и знала. (Пауза.) Думаешь, поправится рука-то?

Ш у р а. Не поправится.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Врачи-то хорошие ли? Может, ошибаются…

Ш у р а. Не ошибаются. Я смотрел по учебникам. Не поправится.


Пауза.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Посылку-то я раскрыла, а письмо напоследок оставила. Садись, будем читать. Читай, а то не справляюсь я с ее иероглифами.

Ш у р а (читает). «Мамочка. Подружка моя. Пишу, стоя на одной ноге. Сейчас выяснилось, что будет оказия в Ленинград. Посылаю тебе десять луковиц и десять самых нежных поцелуев…»

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Не торопись.

Ш у р а (читает). «Все это может попасть к двадцать первому, к моему дню. Лишь бы не опоздало… Я в этот вечер буду думать о тебе, мамочка! А ты обо мне. Вот мы и вместе. Только ты не вздумай плакать без меня. Мы встретимся и поплачем всласть вместе. Я только сейчас поняла, какая ты моя подружка. Главнее Милочки. Кстати, что с ней — она не пишет мне тысячу лет. Разыщи ее и покорми, если есть возможность. К будущему Антонову дню я буду на месте, без опоздания. Ты приготовь мне белое платье. Мне еще можно будет в нем ходить, я еще не буду пожилая? Интересно, придет ли кто-нибудь в этот вечер? Помнишь, Леша Субботин в прошлом году отдавал приказания. Хоть бы Тамара пришла — чем только ты ее кормить будешь?! Вот Шурка, если свободен, придет обязательно, он аккуратный. Очень беспокоюсь я за Володю. Я и за вас беспокоюсь, я знаю: у вас очень тревожно. Но вы как-то все вместе. А Володя неизвестно где, и неизвестно, что с ним… Меня зовут. Целую. Твой Антон. (Пауза.) Постскриптум: у нас формируется медсанбат на Волховский фронт. Меня приняли. Надеюсь, что ты не будешь меня отговаривать, тем более что уже поздно». (Пауза.) Самое важное в постскриптуме.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. За здоровье тех, кто в пути!


Пауза.


Ш у р а. Любит она Володю.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Она тебя тоже любит.

Ш у р а. Его любит, а меня тоже. (Пауза.) Я у нее каждую интонацию знаю. Я ее люблю и потому все про нее знаю. Я про нее поэму написал. И про него.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. И про себя?

Ш у р а. И про себя. Старая коллизия — любовь и дружба. Стихи, конечно, слабоватые, но на фронте бывает такое настроение.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Почитай.

Ш у р а. Я ее сжег. Вернее, раскурили — бумаги не было.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Наизусть почитай.

Ш у р а. Забыл.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Нехорошо. Свои стихи надо помнить. (Пауза.) Ты зря сказал, что забыл.

Ш у р а. Зря. Вспомню. В следующий раз. Я пошел.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Рано еще.

Ш у р а. Нет, надо идти.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ты мне скажи, что делать собираешься? Как жить?

Ш у р а. Прошлогодние вопросы. Не рано ли?.. Война идет.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Ты свое отвоевал. Что же, будешь сидеть, думать и ждать конца войны?

Ш у р а. Что мне думать — я безрукий.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Припадок черной меланхолии?


Пауза.


Ш у р а. Плохое настроение — это эгоизм. Елизавета Ивановна! Я год назад, в это же самое время, на этом самом месте, одной нашей общей знакомой объяснял, что мне в жизни ничего, кроме нее, не нужно. Лежа в госпитале, я подумал — у меня время было. Я неправильно говорил. Мне многое нужно в жизни.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вот это разговор!

Ш у р а. Но она для меня все-таки… первая величина… Я не хочу прожить жизнь даром. Но жениться я не женюсь… Такой мне не найти, я и искать не буду. Вам этого не понять…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Мне не понять…

Ш у р а. Это я глупость сказал. Вообще все глупость. Женюсь — не женюсь… Припадок черной меланхолии. Елизавета Ивановна! Я вам это рассказал не как матери ее, а как учителю и другу. И забудем об этом разговоре.


Грохот.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что это? Опять обстрел?

Ш у р а. Что вы, Елизавета Ивановна, это гроза.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Уговаривай. В прошлом году я тоже думала, что гроза.

Ш у р а. Смотрите — дождь!


Шум дождя.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а (подходит к окну). Дождь-то дождь, но это не гроза.


Голос диктора: «Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение транспорта прекратить. Населению укрыться!»

Разрыв снаряда.

В комнату вбегает полуодетая  С и м а.


С и м а. Что это — обстрел? Бомбежка?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Спи, девочка. Это гроза!


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Та же комната. В о л о д я  Д о р о х и н — перед зеркалом. Он переодевается в парадный военный китель, убирает свои вещи, разбросанные по стульям. Стук в дверь.


В о л о д я. Одну минуту. Входите.


Входит  Ш у р а  З а й ц е в. Он обрадован и вместе с тем несколько растерян — и от неожиданной встречи и оттого, что Володя здесь расположился как дома.


Ш у р а. Володя!


Они долго жмут руки друг другу, хотят поцеловаться и не решаются, а потом все же целуются.


Я думал, ты скажешь: «Пошел вон!» Отвоевал наконец?

В о л о д я. Отвоевал!

Ш у р а. И навоевал?!

В о л о д я. Можно посмотреть и на правую и на левую стороны. А ты, брат, тоже орел!

Ш у р а. Обожди, не мни…

В о л о д я. Деликатный стал.

Ш у р а. Дай цветы прилажу.

В о л о д я. Всё как четыре года назад. Только теперь тебе потруднее прилаживать. Давай помогу.

Ш у р а. Управлюсь!

В о л о д я. Что я вижу? Наконец-то ты понял, что незабудки — пошлость.

Ш у р а. Просто нигде нет незабудок.

В о л о д я. Не держат. Нет спроса.

Ш у р а. Наоборот — расхватали.

В о л о д я. А ты все такой же — за словом в карман не полезешь.

Ш у р а. Безрукому-то неловко по карманам лазить.


Пауза.


В о л о д я. Мать померла?

Ш у р а. В сорок втором. Я в госпитале лежал. А твои все еще в Сарапуле?

В о л о д я. В Сарапуле. У родственников. Там хорошо. (Пауза.) А мы с тобой все такие же друзья?

Ш у р а. Теперь мы уже старые друзья.

В о л о д я. Нет, не такие же. Письма твои стали приходить все реже и реже.

Ш у р а. Есть такой закон: сколько пошлешь, столько и получишь.

В о л о д я. Наша жизнь — походная: не до писем. Да и неинтересно ее описывать.

Ш у р а. Описывать не хотел — рассказывать придется. Начинай с конца — с Берлина.

В о л о д я. Я и сам-то, Шурка, этот Берлин только по рассказам знаю.

Ш у р а. Не повезло тебе!

В о л о д я. Сидим, понимаешь, черт знает где, чуть ли не за тысячу километров от линии фронта, и мосты строим… Так и не видал я Германии. На финише мне не повезло. А так воевали — подходяще… Рассказывай, хвастайся, как живешь…

Ш у р а. В самый раз.

В о л о д я. Вот в педагогический ты зря пошел. Бабское занятие.

Ш у р а. Еще посмотрим.


Пауза.


В о л о д я. Чудно: четыре года не виделись… Я думал — встретимся, суток для разговоров мало будет…

Ш у р а. Ничего, разговоримся. Это от неожиданности.

В о л о д я. А здорово я нагрянул?! Не женился?

Ш у р а. Ищу невесту.

В о л о д я. Чудак, надо было торопиться.

Ш у р а. Это я не сообразил.

В о л о д я. Ребят видишь?

Ш у р а. Вижу, но редко.

В о л о д я. Антона?

Ш у р а. Тоже редко. Их перевели совсем недавно. И за городом — приезжает поздно. Она еще не приехала?

В о л о д я. Нет. Это ты для отвода глаз. Мы, фронтовики, народ прямой. Мы считаем, что нас обманывать нельзя.

Ш у р а. Володя! Я тебя уважаю, и воевал ты — знаю — хорошо. Но мне все время надо оправдываться…

В о л о д я. Ты прости и не обижайся! Ты и не имеешь права обижаться. А ты что, не воевал? Огрубел я, Шурка, отвык от таких разговоров.

Ш у р а. Были же и товарищи.

В о л о д я. Были. Столько лет нельзя без товарищей. Вообще были не только огонь и земля, было много и хорошего. И романы были, черт побери! Вернее, не романы, а новеллы. Тебе могу сказать — были. Только я тебя прошу — Антону ни гугу. Бабы этого не понимают и не прощают. Я, например, не ревнивый. А женщину скорее встретишь лысую, чем не ревнивую. Было всякое… Знаешь, Шура, жизнь тяжелая, солдатская. Радостей — никаких. Сегодня — здесь, завтра — там, а может, на том свете, да еще выпьешь с тоски и думаешь: пропади все пропадом… Да ты не думай, что все это под пьяную руку… Там тоже есть хорошие. Тут одна чудачка привязалась — просто жалко было расставаться. Ну да все это забыто! Антон для меня главный человек в жизни. Я ей исповедуюсь. Попозже, конечно. И ты для меня главный друг. И мы с тобой будем разговаривать нормально — просто я одичал. А ты мужчина интеллигентный, должен это понять. А понять — значит простить, как сказал кто-то, а кто именно, про то знает Сенька Горин. (Пауза.) А ты — неужели не влюблялся ни разу за это время? Скрываешь…

Ш у р а. Видишь, Володя… Когда полюбишь, так трудно влюбляться.

В о л о д я. Завидую вам, однолюбам. (Пауза.) Но я не хочу отставать от штатских кавалеров и сейчас же отправляюсь за цветами.

Ш у р а. Поищи незабудки.

В о л о д я. Нет, ромашки. И погадаю по дороге: любит — не любит. (Уходит.)


Пауза. Входит  С и м а.


С и м а. Здравствуйте, Шура!

Ш у р а. Здравствуй, Сима! Мне уже неловко такой взрослой барышне говорить «ты».

С и м а. Нет-нет, обязательно «ты».

Ш у р а. Тогда и ты говори мне «ты».

С и м а. Я буду постепенно.

Ш у р а. Постепенно не выйдет.

С и м а. Я только что с огорода. Устала. Но выкупалась — и все прошло. Тетя Лиза, наверное, еще не приходила?

Ш у р а. Не видел.

С и м а. А Тоня?

Ш у р а. Тоня еще не приехала.

С и м а. Придут гости, а хозяев нет.

Ш у р а. Гостей никто не звал. Придут только свои. И что значит — нет хозяев? А ты?

С и м а. Я не хозяйка.

Ш у р а. Опять бедной родственницей прикидываешься? Зря я тебя барышней обозвал. Не поумнела нисколечко.

С и м а. Что вы, Шура! Для ваших товарищей я не хозяйка. Она придут к Тоне и к Елизавете Ивановне. А так я привыкла. Я и к Тоне привыкла. Она хорошая.

Ш у р а. И мне так показалось.

С и м а. Вы все шутите. Тоня, она душевная… она какая-то…


Входит  Т о н я. Она в военной форме.


Т о н я. Какая она? Договаривай! Скажи что-нибудь неподходящее — и не возьму тебя в воскресенье в Тарховку. Шурка уже, понятно, на месте. Молодчина — я ценю внимание. Устала я… Мама не приходила?

С и м а. У них опять совещание. (Уходит.)

Т о н я. Шурка! Даже не верится. Снова я дома. И мой день. Как хорошо жить без войны! Ночью проснешься — нет войны. И сразу заснешь. И утром встанешь — опять нет войны. Меня всегда будило радио в шесть часов. Мне говорили — надо выключать, можно поспать подольше. Но я думала: настанет же когда-нибудь день, и он начнется не с оперативной сводки. Настанет же наконец этот долгожданный первый мирный день. И я его прозеваю. Я его дождалась. И буду рассказывать о нем своим внукам. О том, как мы жили годами без дома, без мамы, без друзей, я не буду рассказывать… Ты часто обо мне вспоминал, Шура?

Ш у р а. Для того чтобы вспоминать, надо забыть.


Пауза.


Т о н я. Хорошо без войны. Не просто хорошо, а очень хорошо. И очень хорошо жить дома. Вам, мужчинам, может, и нравится жить в палатках, а мы — слабый пол — созданы для дома.

Ш у р а. А помнишь пионерлагерь?

Т о н я. Сравнил — пионерлагерь и медсанбат! Плохо жить в палатках. Особенно во время бомбежки. Раненые начинают кричать. Больше всех боятся бомбежки раненые. Я тоже очень боялась — только никому не говорила. Когда дом — все-таки крыша. А тут как будто зонтиком закрываешься от осколков. Очень я люблю мирное время. Вот долечим раненых, и пойду учиться. Я еще не очень старая? Нет, я просто средних лет.

Ш у р а. И как раз театральный институт открыл прием.

Т о н я. Нет, артисткой я не буду.

Ш у р а. Чего это вдруг?!

Т о н я. Не вдруг. Я подумала. Это стать артисткой я решила вдруг. Мы болтаем, а мне ведь наряжаться надо. Еще минутку. Ладно? Мы с тобой еще не разговаривали, только «здравствуй» да «прощай». Я думаю, что артисткой стоит быть только хорошей. Очень хорошей.

Ш у р а. Так надо стать хорошей артисткой.

Т о н я. Надо… Вам надо, чтобы хвастаться: «Знаменитость, а я с ней на «ты», я ее за косы дергал…» Хорошей я бы согласилась. Но, понимаешь, нет во мне уверенности. Нет одержимости. Настоящие артистки как решали в молодости: или на сцену, или жизни нет — с обрыва в Волгу. А я вожусь с ранеными, и мне интересно. Возвращать людей к жизни! Ты бы видел их глаза… когда они приезжают и начинают оживать. Я поступаю в медицинский. Это мое призвание. Понял?

Ш у р а. Начинаю понимать.

Т о н я. А чего ты такой неразговорчивый? Экзамены?

Ш у р а. Угадала. Ты обходишься без моей помощи — и спрашиваешь и отвечаешь.

Т о н я. Это от одиночества. Я всю войну прожила сама себе — мама, сама себе — друг. Людей кругом много, и все откровенничают, а самой поговорить не с кем. (Пауза.) Сейчас забежала в школу — ты представить себе не можешь, до чего мне захотелось побывать в нашем классе. Нельзя! Неловко. (Пауза.) Шурка, мне наряжаться надо. Почему ты меня не гонишь?! Хорош друг! (Пауза.) Ты знаешь, я сегодня забралась на березу. Глупо, верно? Очень страшно было — вдруг кто-нибудь заметит! А ты мог бы забраться на березу?

Ш у р а. Пожалуй, не мог бы.

Т о н я. Дурости не хватает?

Ш у р а. Рук не хватает. (Пауза.) Иди наряжаться. Я тебя гоню. Ты слышишь?

Т о н я. Не слыхать!Ты — молодец, у тебя уже два курса позади… Скажи мне… ты решил стать учителем по призванию или…

Ш у р а. Как только я начинаю забывать о руке, мне сейчас же о ней напоминают.

Т о н я. Прости.

Ш у р а. Помнишь, мы играли в правду? Я спросил тебя, хотела бы ты, чтобы был одиннадцатый класс? Ты сказала — да. Я очень люблю школу. Я считаю, что лучшее помещение, которое придумало человечество, — класс.

Т о н я. Нет, коридор и спортивный зал.

Ш у р а. В общем, школа. Там кончается детство и начинается юность, начинается дружба и любовь.

Т о н я. Там иной раз и оканчиваются…

Ш у р а. Это уже зависит от нас. В чем же дело, подумал Шурка Зайцев, школу ты любишь, ребят любишь, литературу любишь, — значит, это и есть твое призвание. И будет тебе одиннадцатый класс, и двадцать третий, и тридцать седьмой. Словом, или в класс, или с обрыва в Фонтанку. Тебе нельзя больше бывать в школе, а мне можно.

Т о н я. О себе мы слишком много думали. А надо о людях подумать. Трудно живется народу, и надо ему помочь. А мы ведь можем, Шурка?!

Ш у р а. Сила у нас есть. А главное, мы уже взрослые и многое уже понимаем.

Т о н я. И я взрослая?

Ш у р а. Взрослая. Но ты только оставайся молодой.

Т о н я. А я красивая?

Ш у р а. Красивая.

Т о н я. Уже просто красивая. А раньше была очень красивая. Первая в мире. Грубеют люди. Ухожу. Только предупреждаю: наряжаться мне не во что. Мама обменяла все свои и мои вещи на продукты. Мне повезло — белое платье никто не хотел брать. Видно, плечики не понравились — не валиком. (Пауза.) А об экзаменах сегодня забудь, изволь улыбаться. (Уходит.)


Пауза. Входит  С и м а.


С и м а. Оказывается, тетя Лиза давно уже на кухне. И картошка сейчас будет готова. Наварила на целую роту.

Ш у р а. Не волнуйся, Сима. Еще не было случая в истории человечества, чтобы картошки оказалось много.

С и м а. Можно мне сегодня выпить вина?

Ш у р а. При одном условии — если оно будет.

С и м а. Будет. Тетя Лиза хранит одну бутылочку третий год.

Ш у р а. Тогда обязательно выпьем. На «ты».


Входит  В о л о д я  с цветами.


В о л о д я. Мой веник не хуже твоего. Тоня не приезжала?

Ш у р а. Приехала.

В о л о д я. Что же ты не докладываешь? Где она?

Ш у р а. Одевается. (Пауза.) Пойду на Невский, поищу папиросы.

В о л о д я. Перемучаемся без папирос. Табак есть — будем крутить.

Ш у р а. Крутить-то мне неловко. И сегодня надо по-праздничному. Я скоро вернусь.

В о л о д я. Как знаешь.


Шура уходит. Пауза.


А тебя… а вас как зовут?

С и м а. Сима.

В о л о д я. Ты, видимо, ученица Елизаветы Ивановны?

С и м а. Ученица.

В о л о д я. Тебя пригласили сегодня?

С и м а. Нет, не приглашали.

В о л о д я. Видишь ли, Сима… Только ты не обижайся. Сегодня особый день. Собираются все свои. Ты меня поняла?

С и м а. Поняла. А вас как зовут?

В о л о д я. Скажем, Володя.

С и м а. Вы меня извините, Володя, я вас оставлю. Пойду поговорю с Елизаветой Ивановной, — может, она меня пригласит. (Уходит.)


Пауза. Вбегает  Т о н я.


Т о н я. Шурка! Я по-военному — быстро!.. Володя!..

В о л о д я. Антон! И обнять неловко — какая ты белая, чистая, красивая. Не ждала?

Т о н я. Не ждала. Вернее, ждала, и долго. Но не сегодня.

В о л о д я. Значит, рано приехал?

Т о н я. Поздно.

В о л о д я. Ты — поздно. А я — утром. Вообще вовремя. Все идет по плану, предусмотренному командованием. Точно — в Антонов день.

Т о н я. Что ж ты так поздно?

В о л о д я. Нам, незаменимым, трудно. Не отпускают. Мосты строить надо.

Т о н я. Научился?

В о л о д я. Тяжелые танки проходят.

Т о н я. Землю еще не обходил?

В о л о д я. Еще много осталось.

Т о н я. А ты все такой же. И везучий. Ничего с тобой не случилось?

В о л о д я. Еще здоровее стал. Мне и война на пользу.

Т о н я. Видно. И медаль и орден.

В о л о д я. Говорят, продолжение следует. О себе расскажи. Как живешь? Как Елизавета Ивановна?

Т о н я. Мы с ней почти не видимся. Я ведь за городом — приезжаю поздно.

В о л о д я. Ты все с ранеными?

Т о н я. Угу.

В о л о д я. Ребят видишь?

Т о н я. Редко.

В о л о д я. Шурку?

Т о н я. Он почаще заходит.

В о л о д я. Ты… дружишь с ним?

Т о н я. Дружу…


Пауза.


В о л о д я. А Ленинград каков?

Т о н я. Я его толком и не видала.

В о л о д я. Квартира ваша не пострадала?

Т о н я. Нет. Только стекла.

В о л о д я. Я у себя еще не был. Может, дома и в живых нет.

Т о н я. Что-то мы не так разговариваем.

В о л о д я. Ты ни при чем. Я не так разговариваю. И Шурка заметил.

Т о н я. Все вокруг да около.

В о л о д я. Обживусь, сговоримся. Если, конечно, ты меня любишь по-прежнему.

Т о н я. А ты?

В о л о д я. Ты же знаешь, что я тебя люблю. (Пауза.) Я виноват перед тобой. Был невнимателен и так далее. Но я ведь воевал. Пойми, Антон, для мужчины главное — дело. Я не верю в равноправие. Для вас, женщин, любовь на первом плане.

Т о н я. Главное, не главное… Нельзя все разложить по полочкам. Может, и правильно, что для мужчины главное — дело. Ты — мужчина, тебе виднее. Но так не говорят девушке, которую любят.

В о л о д я. Антон! Мы свои люди. И можем разговаривать откровенно.

Т о н я. Свои… Но ты меня мало любишь.

В о л о д я. Много.

Т о н я. Для тебя много, а для меня мало. Разные у нас потребности. Себя любишь больше.

В о л о д я. Не виделись почти четыре года, двух слов не сказали, а она уже набросилась — выяснять отношения. Странный вы народ, женщины.

Т о н я. Я не народ. И не женщины! Я — девушка, хоть и зовут меня Антон. (Пауза.) Но ты прав, это невоспитанно.

В о л о д я. Просто не по-товарищески.


Пауза.


Т о н я. Я четыре года не праздновала свой день рождения. Не до праздников было. И без своих какой праздник! Я в этот вечер сидела и думала — и о тебе, и о себе, и о маме…

В о л о д я. Вечер воспоминаний.

Т о н я. Я и о будущем думала. О будущем даже больше. Я и сегодня подумала, меня на работе не задержали, я просто погуляла и подумала. Вечер воспоминаний.

В о л о д я. И мечтаний.

Т о н я. И мечтаний… и надежд…


Пауза.


В о л о д я. Давай, однако, поговорим, как мужчина с мужчиной.

Т о н я. Не хочу. Леша Субботин всегда говорил мне — будь мужчиной, Тоня! А я всегда отвечала — не хочу. Хочу как мужчина с женщиной. С девушкой… Нет, себя ты все-таки любишь больше.

В о л о д я. Уж очень ты быстро решила.

Т о н я. Я много думала.

В о л о д я. Целый вечер?

Т о н я. И еще четыре года.

В о л о д я. Но ты же не видела меня четыре года.

Т о н я. Я получала письма. Это вроде разговора. И я не раз начинала этот разговор. Но ты отмалчивался.

В о л о д я. Писал я редко. В этом виноват.

Т о н я. Ни в чем ты не виноват, Володя.

В о л о д я. Наша жизнь скучная, походная. Да и не мастер я писать.

Т о н я. Шурка тоже не литератор. И вообще…

В о л о д я. Вообще — это не точно.

Т о н я. А не всюду нужно точно. Это не мосты строить. (Пауза.) Когда любишь — все для любимого. Шурка очень старался выучиться писать левой рукой. Ему хотелось скорее написать мне письмо…

В о л о д я. Что-то ты часто Шурку вспоминаешь.

Т о н я. Попробуй его забудь. Он мне чуть ли не тысячу писем написал.

В о л о д я. Он тебе нравится?

Т о н я. Нравится. А тебе разве уже разонравился?

В о л о д я. Нет, я в другом смысле. Вообще многие нравятся. (Пауза.) Я тебе должен сказать — у меня там были кое-какие истории. Ты сама понимаешь, парень я молодой, прошло четыре года. Но все это несерьезно, и все прошло. Ты для меня главная.

Т о н я (кричит). Опять главная?! Единственная! (Пауза.) Вот что я тебе скажу, Володя, парень ты увлекающийся. Ты и мной увлекался, и совершенно искренне, а тебе показалось, что любишь. А сейчас ты ничего не знаешь. И это не недостаток. Это свойство характера. И ни в чем ты не виноват передо мной. Виновата я — я очень люблю постоянство. Слыхал такое слово — верность? Может, и не слыхал, оно старомодное. Но ты не расстраивайся. Было бы много хуже, если бы этот разговор вели не друзья, а муж и жена. Мы не сошлись характерами, и счастье, что выяснилось это сейчас, а не после.

В о л о д я. Значит, все кончено?

Т о н я. Наоборот. Еще ничего не начиналось. И только, пожалуйста, без трагического выражения лица. Ты парень здоровый, тебе это не идет. Сегодня мой день, и все должны быть веселыми. А самое главное — не надо сердиться. Сейчас тебе обидно, завтра будет беспокойно, а потом станет свободно. Жена у тебя будет красивая, спокойная. Требовать она будет мало и ждать терпеливо, пока ты будешь обходить землю.


Стук в дверь. Входит  Ш у р а.


Ш у р а. Я вам не помешал?

В о л о д я. Помешал.

Т о н я. Глупости!

В о л о д я. А может, помог. Я все шучу.

Ш у р а. Я так и понял.

Т о н я. Ребята, я сейчас. (Выходит.)

В о л о д я. Интересно, кто же придет из наших? (Пауза.) Шурка, скажи мне честно: ты говорил ей… ну то, что я просил не рассказывать?

Ш у р а. Володя!

В о л о д я. Прости. Я так и думал. А почему ты вообще не сказал, что я приехал?

Ш у р а. Я решил, что она знает, раз ты к ней приехал. Я удивлялся, почему она ничего не говорит о встрече с тобой.

В о л о д я. Я неожиданно приехал. Никого не было, Елизавету Ивановну из школы вызвали.

Ш у р а. А вы что, схватились?! Готово дело?!

В о л о д я. Она все налетает.

Ш у р а. Девушкам надо уступать. Тем более что они слабый пол.

В о л о д я. Я считаю, что фронтовикам надо уступать.

Ш у р а. Она, по-моему, тоже с фронта вернулась.


Входят  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а, С и м а  и  Т о н я  с посудой.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Здравствуй, Шура. Как экзамены?

Ш у р а. Нормально.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А ты, офицер, осваиваешься?

В о л о д я. Хороший блиндаж.


Входит  С е н я.


С е н я. Антон! В штатском виде. Обидно. Хоть ты и в белом платье, я все же приветствую тебя как старого солдата, прибывшего наконец на побывку. Здорово, служивый. Как воевалось?!

Т о н я. Сеня! Иди я тебя поцелую. (Целует его.)

С е н я (Шуре и Володе). Вам небось не досталось? Смотрите и расстраивайтесь. (Тоне.) Я уже давно догадывался, что ты меня любишь. Зачем же было скрывать столько лет?

В о л о д я. Сенька! А на меня ты не обращаешь никакого внимания. И не удивляешься!

С е н я. Я удивился бы, если бы тебя не было. Двадцать первого июня все обязаны быть на месте, поскольку война окончилась. Ты, брат, всегда привык быть в центре. Сегодня не выйдет. Ты у нас герой, но сегодня Тонин день.

Ш у р а. До чего интересно, когда друзья собираются под одной крышей.

В о л о д я. Верно. Бродил, бродил, и по дорогам, и без дорог, сколько земли исходил. И вот опять дома. Со своими.

С е н я. В странствиях есть одна приятная вещь — возвращение домой.

Т о н я. Хорошо сказано!

В о л о д я. Меня не уговорите — я до мыса Доброй Надежды дойду. Жаль, попутчиков нет.

С и м а. А я бы хотела на мыс Доброй Надежды.

В о л о д я. Вот малознакомая барышня, а не бросила в трудную минуту.

С е н я. Ты где остановился?

В о л о д я. Пока здесь.

С е н я. Потом обживешься, привыкнешь. Вопросов больше нет. Везет тебе.

Т о н я. Ребята! Садитесь. Сима, иди ко мне.

Ш у р а. А я думал, это моя дама. Мы с ней условились выпить на «ты».

С и м а. Я и с тобой и с вами, Шура.

Т о н я. Сима, понятно, без Шуры не может. Ага, попалась, покраснела.

В о л о д я. Шурка устроился, а мы в дураках. Нет, Сенька, не хочу я с тобой, надоело мне пьянствовать с мужиками. Елизавета Ивановна, можно мне быть вашим кавалером?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Такой бравый офицер, весь в погонах и орденах, и еще спрашивает разрешения. Да я об этом буду тридцать лет вспоминать и на уроках рассказывать. Я пошла за картошкой. (Выходит.)

С е н я. Трое мужчин и три женщины. И все же мне не хватило дамы. Обидеться, что ли, и уйти? Обижусь, но не уйду, пусть вам будет хуже. А потом, чем черт не шутит, может быть, и Тамара подойдет.

В о л о д я. Поднялись, мальчики, поднялись, девочки!


Входит  Е л и з а в е т а  И в а н о в н а.


В с е (хором). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Здравствуйте! На чем мы остановились в прошлый раз?

В о л о д я. На том, что Тоня должна стать артисткой.

Ш у р а. Ты пропустил один урок. Мы остановились на том, что вы собирались организовать нам чай.

С е н я. Но, помнится, вы его так и не организовали.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Нельзя быть таким злопамятным.

В о л о д я. Я поднимаю бокал за семью Федотовых. За Антона — поскольку нынче ее день, она идет первой…

Ш у р а. …за славного нашего фронтовика, она хлебнула столько горя и столько добра принесла людям…

В о л о д я. И за Елизавету Ивановну! Выпьем, товарищи!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. И за Симу, — если за нашу семью.

В о л о д я. За Симу обязательно.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А ты уже успел ее полюбить?

В о л о д я. Нет, я просто успел ей нагрубить. И потом — она едет со мной на мыс Доброй Надежды.

Ш у р а. Мне с Симой следовало бы пить отдельно — на «ты». Но можно ее присоединить, тем более что она несовершеннолетняя и на отдельный тост не имеет права.

С и м а. Вы всё шутите.

Ш у р а. Во-первых, теперь уже не «вы», а «ты». А во-вторых, научишься ли ты понимать, когда с тобой говорят серьезно?

С и м а. А я и верно иной раз не понимаю — когда в шутку, когда всерьез.

Ш у р а. У меня и мама не всегда понимала. Такая школа.

С и м а. Какая школа?

Ш у р а. Сто девяносто вторая, Фрунзенского района.

В о л о д я. Тамару вспомнили, а про Лешку Субботина забыли. И вам не совестно, ребята? Такого парня забыли! Тоже товарищи! (Пауза.) Что вы молчите, ребята? Что вы молчите, черт побери!

С е н я. Леша Субботин погиб второго марта в районе Кенигсберга. (Пауза.) «Будем молодыми», — любил он говорить. Очень обидно уходить из этого мира такому молодому и накануне победы.


Пауза.


Т о н я. Славный был парень, хоть жил не задумываясь.

Ш у р а. Выпьем, ребята, на помин души Леши, сложившего за нас свою честную голову.


Встают. Пьют.


Т о н я. Сколько там ни мудри, а в жизни нужно одно: сделать доброе дело, чтобы тебя помянули хорошим словом.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Помянули — мало. Вспоминали.


Пауза.


Т о н я. Мы еще мало сделали. Но мы еще молодые. Мы еще молодые, ребята? Мы будем молодыми или мы уже были молодыми? Что вы молчите?

С е н я. Мы долго будем молодыми!

Ш у р а. Ребята! Я хочу произнести речь.


Стук в дверь.


Т о н я. Вот и Тамара!


Входит  Я к о в  Д а р ь я л о в.


Д а р ь я л о в. Явление девятое — те же и Яков Дарьялов.

Т о н я (вполголоса). Вот кого не ждала.

Д а р ь я л о в. Незваный гость?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Не незваный, а нежданный.

Д а р ь я л о в. Спасибо, Елизавета Ивановна, выручили. Все как в доброе старое время. Друзья! Я предлагаю выпить за здоровье наших дам — уважаемой Елизаветы Ивановны и очаровательной Антонины Сергеевны. (Володе.) Почему вы не пьете?

В о л о д я. Вы забыли одну даму — Симу. Мне показалось это обидным. А потом, мы только что выпили за здоровье очаровательной Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вы отстали. Догоняйте.

Д а р ь я л о в. Охотно, Антонина Сергеевна. Война кончилась — пора приобщаться к искусству. Побыли сестрой милосердия — хватит. Пора становиться актрисой.

С и м а. Тоня! Я сегодня видела объявление — театральный институт открыл прием.

Д а р ь я л о в. Зачем театральный институт? При нашем театре открывается студия. Я помогу вам устроиться. У вас талант, но протекция никогда не вредила таланту.

В о л о д я. И не помогала.

Т о н я. Яша… Яков Борисович!.. Мне надо с вами посоветоваться.

Д а р ь я л о в. Завтра с утра я к вашим услугам.

Т о н я. Мне надо немедленно. Выйдем на минутку.


Тоня и Дарьялов выходят. Молчание.


В о л о д я. Почему все замолчали?

С е н я. Каждый думает, о чем они там секретничают.

В о л о д я. Шушукаются насчет своих театральных дел. Я предлагаю отомстить заговорщикам. Когда они войдут, будем две минуты молчать. Согласны?


Входит  Т о н я.


Т о н я. Яков Борисович просит его извинить, он очень спешит.

С е н я. Тоня! Как ты сумела выпроводить этого пижона?

Т о н я. Глупо все получилось. Вернее, не глупо, а грубо. Я во всем виновата.

В о л о д я. Закурим по этому поводу. Шурка, доставай папиросы.

Ш у р а. Не достал я папирос.

В о л о д я. Обидно. Я тебе скручу.

С и м а (Шуре). Вот ваша… твоя пепельница.

Ш у р а. Спасибо и за пепельницу и за твою…

В о л о д я. А все-таки Шурка хитрый. Он еще четыре года назад захватил плацдарм здесь, на правом берегу Фонтанки. Плацдарм крохотный, а держится.

Ш у р а. Что моя пепельница против твоего чемодана?

С е н я. Опять склока? И они это называют — вместо выпускного вечера.

Т о н я. Шура, ты же хотел говорить речь!

Ш у р а. И еще не раздумал. Не было у нас выпускного вечера…


Стук в дверь.


Т о н я. Кто там еще?


Голос: «Я там еще».


Кто это я?

Т а м а р а. Я — это я. Ребята! Вы как будто не рады?

Т о н я. Мы рады. Но ты могла бы прийти пораньше.

Т а м а р а. Не могла. Володька! Какой ты! Тебе и Володька неудобно сказать. И на плечах звезды, и на груди звезды.

В о л о д я. На плечах — звезды, а на груди — звезда. Мы, военные, любим точность. Подожди, скоро дослужусь до полковника и начну тебя сватать.

Т а м а р а. Боюсь, что мне не дождаться. Тоня, можешь не ревновать.

Т о н я. Тамара! Садись, ешь и молчи. Шура, говори!

Ш у р а. На чем мы остановились?

С е н я. На выпускном вечере.

Ш у р а. Остановились мы на выпускном вечере.

Т о н я (задумчиво). Остановились мы на выпускном вечере.

Ш у р а. Не было, ребята, в нашей жизни выпускного вечера. Выпустили нас не вечером, а утром — прямо на войну. Мы не все, может, много навоевали и о нас не напишут в газетах…

С и м а. О некоторых уже написали. Например, о нас с тетей Лизой.

Ш у р а. Стоит только стать с человеком на равную ногу, он моментально начинает разговаривать свысока.

С и м а. Я же шучу.

Ш у р а. То-то. (Стучит по столу.) Мы пошли воевать не по мобилизации. Мы не ждали, когда нас вызовут. Пошли мы с Володей, и нас взяли. Пошел Сеня, и его не взяли.

С е н я. Взяли, но потом, как неполноценного, прогнали.

Ш у р а. И Антон пошел в госпиталь. И Тамара и другие ребята. Мы не могли поступить иначе. Нет среди нас Леши Субботина. Нет среди нас Милочки. Она была маленькой, хрупкой девушкой. Мы дразнили ее говорящей куколкой. Милочка погибла на посту во время дежурства на крыше, она защищала наш город. Ребята, я, кажется, в самом деле произношу речь…

В о л о д я. Да, занесся… наши дела маленькие…

Т а м а р а. Не мешайте ему, он складно говорит.

Ш у р а. Вот именно складно. Не буду.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вы все честно воевали. И вы не подвели ни ваших товарищей, ни учителей. Прошло четыре года после вашей последней встречи. Много пролито крови и слез. Я встретила на днях вашего одноклассника — Борю Игнатьева. Кажется, вы его звали Бобочкой. У него уже появились седые волосы. Будем надеяться, что самое тяжелое в вашей жизни уже позади. Пусть седина не приходит к вам долгие годы. Но я хочу, чтобы вы и будучи седыми сохранили молодость и встречались как старые друзья.

В о л о д я. Как старые боевые друзья.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Я тоже, кажется, произнесла речь. Но зачтем ее за речь на выпускном вечере. Будем молодыми, как завещал Леша Субботин.

С е н я. И как он говорил — на ближайшие пятьдесят лет.

Ш у р а. Ребята! Мы будем стареть только для других. А так мы всегда будем молодыми. Ты, Тоня, будешь старушкой, а я буду говорить тебе: «Слушай, Антон!» И Елизавета Ивановна будет говорить «ты», а мы ей по-прежнему «вы». Ничто не меняется от времени, и каждый возраст прекрасен. Давайте выпьем, старые друзья!

С е н я. Подчеркиваю слово — друзья.

В о л о д я. А я подчеркиваю слово — старые.

Ш у р а. А я подчеркиваю слова — старые друзья. Леди и джентльмены! За молодость и за мир, который в основном прекрасен, в особенности когда он не находится в состоянии войны.

Т а м а р а. Тоня! Что ты задумалась?

Т о н я. Тебе показалось. Споем, ребята!

В с е (поют).

Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний урок наступает…
Т а м а р а. Ребята! А сегодня не просто Тонин день. Сегодня день особенный.

В о л о д я. Только без идиотских интриг.

Т а м а р а. Кто-то из ваших знакомых выходит замуж.

В о л о д я. Уж не ты ли?! (Стучит по столу.)

Т а м а р а. А почему бы не я? (Стучит по столу.) Именно я.

В о л о д я. Выходит, я действительно опоздал. Он, надеюсь, полковник?!

Т а м а р а. Он не военный. Вообще он парень хороший, только шалавый немного. Но он меня любит.

В о л о д я. Тамара, так нельзя. Пришла советоваться, а жениха не привела.

Т а м а р а. Да я не советоваться. И он не жених. Я уже давно замужем, мы только записались сейчас. Я подумала: война войной, а годы-то идут…

С е н я. Тамара! Наверное, он тебя не очень любит!

Т а м а р а. Почему ты решил?!

С е н я. Как же он тебя одну отпустил? К молодым людям.

Т а м а р а. Он и не отпускал. Мы с ним два часа ругались. Я говорю: день рождения подруги, Антонов день, а он — подруг Антонами не называют. Он и сейчас под окнами ходит — дожидается. Ребята, вы меня провожать не вздумайте.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Тамара, как тебе не стыдно! Веди его сюда!

Т а м а р а. Я — мигом! (Убегает.)

С и м а (у окна). Идут. Где-то я его видела?

Ш у р а. Опять хвастаться?

С и м а. Честное слово.

В о л о д я. Молодец, Тамара! Она не выясняла отношений.

С е н я. Военная хватка!


Звонок.


Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Сима, готовь места!

В о л о д я. Молодым — самые почетные.


Входят  Т а м а р а  и  Л я с к о в с к и й.


Т а м а р а. Знакомьтесь. Мой муж.

Л я с к о в с к и й. Аркадий Лясковский.

С и м а. По-моему, мы с вами знакомы. Вы — фотокорреспондент. Я запомнила, как вы нас снимали и заставляли естественно улыбаться.

Л я с к о в с к и й. У нас тогда произошло какое-то недоразумение.

С и м а. Этого я уже не помню.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Садитесь, товарищи. Что вы вскочили?

С е н я. Не каждый день удается видеть молодых. Присматриваемся.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вы держитесь, а то заклюют. Здесь народ зубастый. Вы, главное, не смущайтесь.

Т а м а р а. Он не смутится. Он только прикидывается таким.

В о л о д я. Здоровье молодых!


Пьют. Тамара и Лясковский целуются.


Т а м а р а! Я еще не успел крикнуть «горько».

Л я с к о в с к и й. Мне послышалось «горько».

В о л о д я. Он не смутится.

С е н я. Тамара! Расскажи нам, как это все получилось.

Т а м а р а. Он приехал к нам в ПВО снимать. Снял. Через день снова приехал. Снимок, оказывается, вышел неудачным. А мне, говорит, очень важен этот сюжет. А потом привез карточку показать. А потом еще что-то придумал. Девушки наши стали подсмеиваться — ему очень важен этот сюжет. А я и не заметила, как это вышло. Он меня снимал много, а я люблю сниматься.

В о л о д я. Знаем.

Т а м а р а. И он узнал. Аркаша, нельзя так много есть.

С е н я. В семье будет полнейшая гармония — процесс еды.

В о л о д я. Ты бы погулял столько по Фонтанке — тоже проголодался бы. (Лясковскому.) Вы не стесняйтесь! Ешьте на здоровье, теперь так трудно с продуктами.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вы не обращайте внимания. Ешьте!

Л я с к о в с к и й. Накушался. Теперь начну обращать внимание.

В о л о д я. Сеня! Поправь галстук.

Л я с к о в с к и й. Смотрю я на вас — ребята вы как будто ничего.

С е н я. Это первое впечатление.

Л я с к о в с к и й. Но какие-то странные.

В о л о д я. Прикидываемся. Сговорились, пока Тамара за вами бегала.

Л я с к о в с к и й. Нет, серьезно, странные. Куда бы я ни пришел, меня прежде всего просят снимать. И так мне опротивело — сказать не могу. Я разговариваю и жду: ты мне туману не напускай, проси снять. А вы не просите.

В о л о д я. Тамара! Твой супруг — отгадчик мыслей. Я как раз хотел попросить снять нас.

Л я с к о в с к и й. Наконец-то!

Т а м а р а. Я тебе говорила — захвати с собой «лейку»!

С е н я. Тамара! Без семейных сцен.

Л я с к о в с к и й. Вас я как раз сниму с удовольствием. Я сбегаю за аппаратом. Я здесь рядышком живу. На улице Рубинштейна. (Убегает.)

В о л о д я. Как ты сказала — немного шалавый? Почему немного?

Т а м а р а. Полегче. Это только я могу говорить.


Пауза.


Т о н я. Мама!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Что, Тоня?

Т о н я. Я — дома?

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Дома.

Т о н я. И все на месте?

С е н я. За исключением законно отсутствующих.

Т о н я. Ребята! Люблю я вас всех.

С е н я. Всех — это меня не устраивает.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Эх, ребята, молодые вы еще.

Т о н я. Значит, все еще глупые?

В о л о д я. Молодые — согласен, глупые — возражаю.

Т о н я. А я все-таки глупая. Выпьем за исполнение желаний!


Пауза.


Т а м а р а. Тоня, ты опять задумалась?!


Пауза.


Т о н я. Шура! Я тебя очень люблю! Четыре года назад ты при всех признался мне в любви. И я отвечаю тебе с небольшим запозданием. (Пауза.) Ребята! Что вы приумолкли? Выше бокалы! Я пью за первую любовь!

Ш у р а. И единственную!

Т о н я. Любовь бывает одна. Все остальное — увлечения.

С е н я. Кто это сказал?

Т о н я. Это сказала я.


Грохот.


Что это?

Т а м а р а. Гроза.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Вот это действительно гроза!

Т о н я. Побежали на улицу, девочки…


З а н а в е с.


1945

НАСМЕШЛИВОЕ МОЕ СЧАСТЬЕ Сценическая повесть в письмах в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ч е х о в  А н т о н  П а в л о в и ч.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч — его брат.

М а р и я  П а в л о в н а — его сестра.

М и з и н о в а  Л и д и я  С т а х и е в н а (Лика).

П е ш к о в  А л е к с е й  М а к с и м о в и ч (Максим Горький).

К н и п п е р  О л ь г а  Л е о н а р д о в н а.


Часть первая — 1884—1898 годы.

Часть вторая — 1898—1904 годы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

На одной половине сцены  М а р и я  П а в л о в н а  пишет письмо, на другой  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч, он тоже пишет письмо.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Мадемуазель сестра! Таганрог, казавшийся нам когда-то громадным, оказался микроскопической улиткой. Каждую пятницу приходит пароход, и мы досматриваем багаж пассажиров. Досматриваем ретиво, я удивляюсь, как нас не бьют по мордам. Публике, именуемой родителями, и Антону передай, что я скоро стану папенькой в третий раз. Жду на рождестве и уже приготовил себе веревочку, чтобы повеситься.

М а р и я  П а в л о в н а. Мы живем весело. Антон много пишет. Медицина его идет крещендо.


Появляется  Ч е х о в, подходит к Марии Павловне и дает ей книгу.


Ч е х о в. Таможенный брат мой! Хоть ты и пьяница, а без тебя скучно. Я собираюсь к тебе, в Таганрог.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Если тебе дороги твои бока, не советую приезжать сюда. О тебе говорят так: низко и недобросовестно со стороны Антона Павловича черпать материалы для своих карикатур из домов, где его принимали, как родного. Водка здесь — пакость.

М а р и я  П а в л о в н а (читает надпись на книге). «Другу и приятелю Марии Павловне Чеховой от собственного ее братца — автора Чехонте».

Ч е х о в. Я выпустил книгу. Советовали мне нарещи ее не псевдонимом «Чехонте», а фамилией. Подумав, я предпочел псевдоним. Фамилию я отдал медицине, с ней я не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придется расстаться. Мы живем помаленьку. Я безденежен. Читаем, пишем, шляемся по вечерам, пьем слегка водку, слушаем музыку и песнопения. Маша уже возросла и играет роль. Ей целуют руку те, коим молятся в Таганроге. Она на курсах, засела за науку. Переживает борьбу, и какую серьезную. Она ничем не хуже любой тургеневской героини.


Мария Павловна, смутившись, уходит. Чехов продолжает, оглянувшись, как бы желая убедиться, что Мария Павловна его не слышит.


О книге моей говорили газеты и журналы. Самую ядовитую ругань написал Скабичевский. (Берет журнал.) «Книга Чехова, как ни весело ее читать, представляет собой печальное и трагическое зрелище самоубийства молодого таланта, который изводит себя медленной смертью газетного царства. Его ожидает общая участь газетчиков — он обращается в выжатый лимон, ему придется в полном забвении умирать где-нибудь под забором».


Пауза.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Я считал бы себя счастливейшим в мире, если бы мог работать в газете. Рассказов и всякого хламу литературного у меня столько, что хоть на улицу выбрасывай. Нельзя ли мне приткнуться к «Московскому листку»?

Ч е х о в. Лучше на визит без штанов пойти, чем работать в «Московском листке». Есть на белом свете скверная болезнь — нежелание людей одного лагеря понять друг друга. Подлая болезнь! Пойми — их много, а нас — мало. Наш лагерь слишком немногочислен. Нас мало, и мы должны держаться друг друга.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Я никуда не хожу, нигде не бываю, потому что незаконно женат. Обалдел и омедведился. Для литературы я погиб. Порядочного не произведу ничего, измельчал.

Ч е х о в. Маленькая польза! Что за безобразие! Сидишь сложа руки и нюнишь. Все твои рассказы, которые ты прислал мне для передачи в «Осколки», сильно пахнут ленью. Не будь этого, из тебя вышел бы художник полезнейший. Из твоего материала можно ковать железные вещи. Каким нужным человеком можешь ты стать! Заключаю сию мораль выдержкой из письма, которое получил от Григоровича. (Читает письмо.) «Нужно уважение к таланту, который дается так редко… Берегите Ваши впечатления для труда, обдуманного, написанного не в один присест». Работай, голубчик! Бди, копти и не траться на суету! Уважай ты себя, Христа ради, не давай воли рукам, когда мозг ленив!


Александр Павлович уходит.


«Нужно уважение к таланту, который дается так редко… Уважающий Вас Григорович». Уважающий вас! «Ваше письмо, мой добрый благовеститель, поразило меня, как молния. Я едва не заплакал. У меня в Москве много знакомых, между ними десятка два пишущих, и нет ни одного, кто видел бы во мне художника. Если им прочесть кусочек из Вашего письма, мне засмеются в лицо. За пять лет моего шатанья по газетам я успел проникнуться этим общим взглядом на свою литературную мелкость. Доселе я относился к своей литературной работе крайне легкомысленно и небрежно. Нежданно-негаданно явилось Ваше письмо, и я почувствовал потребность скорее выбраться оттуда, куда завяз. Как Вы приласкали мою молодость, так пусть успокоит бог Вашу старость».


Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Тридцать три моментально! Твое письмо открыло мне дверь в редакцию «Нового времени». Суворин принял меня ласково и зачислил на службу в редакцию. Я устроился у краюхи.

Ч е х о в. Живется скучно, а писать начинаю скверно. Хорошо нашему другу Левитану. Он перевертывает свои картины вверх ногами, чтобы отучить от них свое критическое око. Я не могу работать не от усталости и даже не от бедности. Правда, у меня позеленела шляпа и отвалились подметки. А оттого, что слышишь и читаешь непрерывно ложь, и ложь мелкую. Ложь оскорбляет и доводит до нравственной рвоты от пресыщения пошлостью. В Москве нет ни одного человека, который говорил бы правду. Говорить не с кем, писать некому. Неужто наша молодость пропала ни за грош?! Неужто судьба не станет милосерднее? Если я, подобно другим, не вынесу и пропаду, прошу тебя описать мою особу.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Брате и друже! Быть твоим биографом завидно, но я предпочитаю отклонить от себя эту честь на полстолетия и терпеливо ждать твоей смерти. Ты — бесспорно умный и честный человек, неужели же не прозрел, что в наш век лжет всё. Лжет отец, когда молится, ему не до молитвы, «слова на небе, а мысли на земле». Лжем мы все в крупном и малом и не замечаем. Ты никогда не лгал, и тебе ложь воняет сортиром; ты не заслужил, чтобы и тебе лгали. Плюнь, брате, на все: не стоит волноваться. А что ты работать не в состоянии — этому я верю. Тебе жить надо, а не работать. Ты заработался.

Ч е х о в. Я написал пьесу, называется она «Иванов». Сюжет сложен и не глуп. Я лелеял дерзкую мечту суммировать все то, что писалось доселе о ноющих и тоскующих людях, и своей пьесой положить конец этим писаниям. К премьере я готовлюсь, как к венцу.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Может, мне удастся смахать в Москву к постановке твоей пьесы и по-братски… освистать.

Ч е х о в. Пьеса проехала! Шумели, галдели, шикали, хлопали. В буфете едва не подрались, а на галерке студенты хотели вышвырнуть кого-то, и полиция вывела двоих. Возбуждение было общее. Маша едва не упала в обморок. Она решила праздновать этот день ежегодно в семье попойкой. Но наутро в «Московском листке» появилась рецензия. Мою пьесу назвали цинической и безнравственной дребеденью.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. У нас в Питере случился ряд приятных для меня событий: было наводнение, несколько больших пожаров. В силу этих счастливых обстоятельств мой карман почувствовал некоторое благополучие. Жена толстеет. Я седею.

Ч е х о в. Написал большую повесть — называется она «Степь». Едва ли уж я вернусь в газеты. Прощай, прошлое! Сестра в угаре: поклонники, симфонические собрания. У нас полон дом Машиных подруг.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Твоей «Степи» я еще не читал, но все от нее без ума. Гаршин прибежал к приятелю с криком: в России появился новый первоклассный писатель. Он ходил по домам и всюду читал твою «Степь».

Ч е х о в. Два раза я был у Гаршина и оба раза не застал. Говорят, за неделю до смерти он знал, что бросится в пролет лестницы. А лестница ужасная. Я ее видел: темная, грязная. Невыносимая жизнь!

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Узнал, что ты думаешь двинуться на Сахалин. Скатертью дорога! Суворин считает, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен.

Ч е х о в. Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей… Мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, размножали преступников, а нам до этого дела нет, это неинтересно. Наши русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека, а нам это не нужно. В места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как в Мекку. У меня такое чувство, будто я собираюсь на войну. В случае утонутия или чего-нибудь вроде, все, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит сестре, она заплатит мои долги. Я купил себе непромокаемое пальто из кожи, высокие сапоги и большой ножик для резания колбасы и охоты на тигров. Я еще не уехал, а сестра уже начала скучать. Она и ее подруга — Лика Мизинова — будут провожать меня до Троице-Сергиевской лавры.


Александр Павлович уходит.


(Читает.) «Я не знаю зрелища более печального, чем этот, даром пропадающий, талант. Г. Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодной кровью почитывает. Г. Чехов и сам не живет в своих произведениях, а так себе, гуляет мимо жизни и, гуляючи, ухватит то одно, то другое. Вон быков везут, вон почта едет, колокольчики с бубенчиками пересмеиваются, вон человека задушили, вон шампанское пьют. Г. Чехову все едино, что человек, что его тень, что колокольчик, что самоубийца…» (Захлопывает журнал, берет другой.) «Еще вчера даже жрецы беспринципиального писания, как гг. Ясинский и Чехов…» (Захлопывает журнал.) Вукол Михайлович! На критику обычно не отвечают, но в данном случае речь идет не о критике, а о клевете. Я, пожалуй, не ответил бы и на клевету, но я надолго уезжаю из России, быть может, никогда уж не вернусь, и у меня нет сил удержаться от ответа. Беспринципным писателем, или, что одно и то же, прохвостом, я никогда не был. Правда, вся моя литературная деятельность состояла из целого ряда ошибок, иногда даже грубых, но это находит себе объяснение только в размерах моего дарования. Я не шантажировал, не писал ни пасквилей, ни доносов, не льстил, не лгал, не оскорблял. Если же моя деятельность прошла бесследно для земства, свободы печати, вообще свободы, то в этом отношении ваш журнал «Русская мысль» должен считать меня своим товарищем, а не обвинять. В этом направлении журнал сделал не больше меня — и в этом виноваты не мы с вами. Обвинение ваше — клевета. Просить взять его назад я не могу, оно уже вошло в силу, и его не вырубишь топором. Объяснить его легкомыслием или небрежностью я тоже не могу, так как у вас в редакции сидят безусловно порядочные и воспитанные люди. Ну а что после вашего обвинения между нами невозможны не только деловые отношения, но даже обыкновенное шапочное знакомство, это само собой понятно.


Появляются  М а р и я  П а в л о в н а  и  М и з и н о в а. Мария Павловна дает Чехову записную книжку. Мизинова вешает ему на плечо бутылку в кожаном футляре и дает фотографию. Чехов дает ей свою фотографию и уходит.


М и з и н о в а (смотрит на фотографию). «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу наперсток. А. Чехов. P. S. Эта надпись, равно как и обмен карточками, ни к чему меня не обязывает».


Мария Павловна и Мизинова уходят. Появляется  Ч е х о в  в кожаном пальто.


Ч е х о в. Великолепная моя мамаша, превосходная Маша и все присные мои! Мелькают верстовые столбы, лужи, березнячки. Вот перегнали переселенцев, потом этап. Встречаем и бродяг. Тряско, выворачивает душу. Вчера на рассвете на мой тарантасик налетели две тройки, мчавшиеся с горы во весь дух. Слава богу, я сумел отскочить в сторону. А то вернулся бы домой инвалидом или всадником без головы. Через Томь мы переправлялись на лодке. Доплыли до середины реки, начался сильный ветер, поднялись волны. Гребец посоветовал переждать непогоду, ему ответили, что если ветер усилится, то прождешь до ночи и все равно утонешь. Большинством голосов решили плыть дальше. Нехорошее, насмешливое мое счастье! Плыли молча, сосредоточенно. Я думал: когда лодка опрокинется, сброшу полушубок, потом кожаное пальто, потом валенки. Но вот берег все ближе, ближе… На душе все легче, легче, сердце сжимается от радости. Люди здесь хорошие. Боже мой! Как богата Россия хорошими людьми! Если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливой землей. Маша! Скажи Лике, что бутылка коньяку не разбилась. Если Лика летом будет гостить у вас, я буду очень рад. Она очень хорошая. (Пауза.) Россия — громадная равнина, по которой носится лихой человек. (Пауза.) Друзья мои тунгусы! У вас Троица, а у нас еще лежит снег. От ветра и дождей у меня лицо покрылось рыбьей чешуей. Похож на жулика! Но и горы, и Енисей сторицей вознаградили меня за все пережитые кувырколлегии и заставили обругать Левитана болваном за то, что он не поехал со мной. Я стоял и думал: какая полная, умная и светлая жизнь осветит со временем эти берега! Я, должно быть, влюблен в Лику, вчера она мне снилась. Где проживает теперь эта златокудрая обольстительная дева? (Пауза.) Кто глупее и грязнее нас — те народ… Администрация делит на податных и привилегированных. Но ни одно деление негодно, ибо все мы народ, и все то лучшее, что мы делаем — есть дело народное. (Пауза.) Милые домочадцы! Конно-лошадиное странствие мое продолжалось два месяца. Мне не верится, что я не в тарантасе и, ложась спать, могу протянуть ноги вовсю. Плыву по Амуру. Московский жулик преобразовался в барина. Если бы я был миллионером, то непременно имел бы на Амуре свой пароход. Берега дики, оригинальны и роскошны, хочется навеки остаться тут жить. А какой либерализм! Ах, какой либерализм! На пароходе воздух накаляется докрасна от разговоров. Здесь не боятся говорить громко. Арестовывать некому и ссылать некуда. Доносы не приняты. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России. По пути я практикую.


Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


Положительно ничего не знаю о вас. Сложились бы по гривеннику и прислали подробную телеграмму. Передайте Лике, что ее бутылку я разопью, как условились, на берегу Тихого океана.

М а р и я  П а в л о в н а. Отец просит тебя привезти свидетельство, что ты отговелся. Оп следит за твоим путешествием по карте и просит на обратном пути поклониться святой Палестине. Но учти, что в Суэце — холера. Может, тебе возвращаться через Японию и Америку? Хотя в Японии тоже холера.

Ч е х о в. Я видел все. Я вставал каждый день в пять часов, сделал перепись всего сахалинского населения, объездил все поселения, говорил с каждым. Мною записано около десяти тысяч каторжных и поселенцев. Видел наказание плетьми, после чего ночи три или четыре мне снился палач и отвратительная кобыла. Беседовал с прикованными к тачкам. Уже три месяца я не вижу никого, кроме каторжных или тех, кто умеет говорить только о каторге, плетях и каторжных.


Мария Павловна уходит.


Россия — страна казенная. (Снимает кожаное пальто, садится за стол.) Вот я и дома. Пока я жил на Сахалине, моя утроба испытывала некоторую горечь, как от прогорклого масла. Теперь же Сахалин представляется мне целым адом. Могу сказать — пожил! Будет с меня! Я был и в аду, и в раю — тоесть на острове Цейлон. Если в царстве небесном солнце заходит так же хорошо, как в Бенгальском заливе, то царство небесное очень хорошая штука. Хорош божий свет! Одно только нехорошо: мы. Как мало в нас справедливости, как дурно мы понимаем патриотизм! Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет. Понятие о чести не идет дальше чести мундира… Если бы к трудолюбию прибавить образование, а к образованию — трудолюбие. Какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома. Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел, черт меня знает! (Пауза.) Желание служить общему благу непременно должно быть потребностью души, условием личного счастья.


Появляется  М и з и н о в а.


М и з и н о в а. Утром я написала вам мрачное письмо, а теперь мне кажется, что все это вздор. Порвала, написала другое, но и это совестно посылать… я — ведь только думский писец, а вы — известный писатель Чехов. Посылаю вам программу начальных школ. Хочется уехать на Алеутские острова!

Ч е х о в. Думский писец! За программу большое спасибо и поклон в ножки. Завтра же отправлю ее на Сахалин. Отчего вы пренебрегли письмом, что написали утром? Эх, Ликиша, Ликиша! Написали письмо и уж думаете, что произвели столпотворение вавилонское. Уверяю вас, письмо ваше в высшей степени прилично, сухо, сдержанно, и по всему видно, что оно написано человеком из высшего света. Что ж — поезжайте на Алеутские острова! Куда же мне ехать? Вы лучшую часть земли захватите.

М и з и н о в а. Сейчас только вернулась домой. Меня провожал Левитан. А вас кто провожает? В среду Маша будет у меня. Если бы были вы, я была бы совсем счастлива. Хочу справить свой девишник, решила выйти замуж — назло. Я еще раз писала вам и не послала письма. Если бы Левитан хоть немного походил на вас, я бы позвала его ужинать.

Ч е х о в. Золотая, перламутровая и фильдекосовая Лика! Приезжайте нюхать цветы, ловить рыбку, гулять и реветь. Когда вы с ревом орошали мое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами ваше лицо и затылок. Ах, Лика, Лика, адская красавица! Не предавайтесь отчаянию, а приезжайте к нам, и мы со всего размаха бросимся вам в объятия. Кланяйтесь Левитану. Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о вас. Это невеликодушно. Мне нет никакого дела до его счастья.

М и з и н о в а. Успокойтесь, ни со мной, ни с Левитаном на свиданиях ничего не случается. Мне ужасно хочется попасть поскорее к вам и повисеть у вас на руке, чтобы у вас потом три месяца ломило руку и вы вспоминали обо мне с проклятием.

Ч е х о в (шутливо). Посылаю тебе свою рожу. Не забывай своего Петьку! Купил рассказы Чехова — что за прелесть! Купи и ты! Какая ты душка!

М и з и н о в а (в тон). Скоро ли ты приедешь. Мечтаю о свидании с тобой, как стерлядь в ресторанном бассейне мечтает о чистой прозрачной реке. Приезжай, и ты увидишь, что я могу быть поэтичной не только на словах.

Ч е х о в. Я люблю вас страстно, как тигр, и предлагаю вам руку. Ответ сообщите мимикой.


Мизинова уходит.


То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, есть нормальное состояние. Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть!


Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Вся редакционная компания разносит тебя в щепы — твоя повесть «Дуэль» занимает слишком много места в газете. Никогда на твою главу не падало столько ругани! В Питере говорят, что ты женишься на дочери купца Сибирякова и берешь капиталы несметные.

Ч е х о в. Мое сотрудничество в «Новом времени» не принесло мне ничего, кроме зла. Денег совсем нет… Женитьба моя на богатой, к несчастью, только сплетня… Ах, подруженьки, как скучно! Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке. Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырех стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья и аппетита — это не жизнь… (Пауза.) Окрестности Патриарших прудов на вид тихи и мирны, но на самом деле жизнь в них — ад. (Александру Павловичу.) Я вернулся из Нижегородской губернии. О голоде я буду писать завтра, а теперь скажу кратко: голод газетами не преувеличен. Дела плохи. Была лютая метель, и во един из вечеров я сбился с дороги, и меня едва не занесло. Ощущение гнусное. А какой прекрасный народ в Нижегородской губернии. Мужики ядреные коренники, молодец в молодца. И умный народ.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Ты хоть и гейним, но только сотрудник, тогда как твой брат — редактор журнала «Пожарный». Преисполняйся уважения ко мне!

Ч е х о в. Разбойник пера и мошенник печати! Мы живем в собственном имении — Мелихово. Меня одолевают тучи плотников, столяров, печников, лошадей, алчущих овса, а у меня — денег черт-ма. Приезжай, Саша! Я помещу тебя в курятнике. Приезжай в медной каске. Я привез с собой целый воз лекарств — занимаюсь медициной самым основательным образом. Самое нехорошее в моем имении — это изобилие земли. Похож я теперь на издателя, у которого пятьдесят тысяч подписчиков и нет денег на бумагу для газеты. Мое имение скоро будет продано с аукциона.


Александр Павлович уходит. Появляется  М и з и н о в а.


Лика! Лютый мороз на дворе и в моем сердце. Денег нет. Угарно. Отец накурил ладаном. Болит голова. Уединения нет. А главное — нет Лики и нет надежды, что я увижу ее сегодня или завтра. Не предавайте нас преждевременному забвению. Делайте вид, что вы нас еще помните. Обманывайте нас, Лика! Обман лучше, чем равнодушие.

М и з и н о в а. Напишите, удобно ли приехать к вам?

Ч е х о в. Вы врунья, я не верю вам: вы вовсе не хотите быть около нас. Мы для вас ничто. Мы прошлогодние скворцы, пение которых давно забыто. Когда же весна? Лика, когда весна? Этот вопрос понимайте буквально, а не ищите в нем скрытого смысла. Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для птицы, которую я люблю. Маша просит вас приехать на страстной и привезти духов.

М и з и н о в а. Вас, должно быть, очень удивило и шокировало мое поведение вечером накануне отъезда. Сознаюсь, что вела себя чересчур девчонкой, и это меня мучает. Не успокоюсь, пока не получу от вас хоть двух строчек, что вы относитесь ко мне по-старому и не осуждаете меня за несдержанность. Билеты на Кавказ будут.

Ч е х о в. Вместо того чтобы ныть и тоном гувернантки отчитывать себя и меня за дурное поведение, вы бы лучше написали мне, как живете, что делаете и ухаживают ли за вами ржевские драгуны? Помните, как мы рано утром гуляли по полю?

М и з и н о в а. Ухаживают ли здесь за мной? Конечно! Всегда и везде! На этот счет я всегда счастлива одинаково. Участвовала в живых картинах, и семидесятилетний винозаводчик сделал мне предложение. Такой важный шаг я не могу сделать без вас. Как поступить? Напишите, полубог мой!

Ч е х о в. У нас поспевают вишни. Вчера уже ели вареники из вишен с кружовенным вареньем. У нас все тихо, смирно и согласно, если не считать шума, который производят дети моего старшего братца. Ах, как у нас шумно! Чтобы думать и сочинять, приходится уходить на огород и полоть там бедную травку, которая никому не мешает. Снится ли вам Левитан с черными глазами, полными африканской страсти?! В вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который вы уже забросили мне на шею.

М и з и н о в а. Как бы я хотела, если б могла, затянуть аркан покрепче. Да не по Сеньке шапка! В первый раз мне так не везет. Зачем вы так часто напоминаете мне о Левитане! Неужели я ничего не заслужила, кроме иронии? Я ни о ком не думаю, ничего не хочу. Я буду типичной старой девой, ибо чувствую в себе задатки нетерпимости и злости.

Ч е х о в. Вы, Лика, придира! В каждой букве моего письма вы видите иронию или ехидство. Напрасно вы думаете, что будете старой девой. Со временем из вас выработается злая, крикливая и визгливая баба. Ваш муж — несчастный титулярный советник — будет красть у вас настойку и запивать ею горечь семейной жизни. Напишите, чтобы не хлопотали насчет билетов на Кавказ. Уехать я никуда не могу, назначен холерным врачом от уездного земства. Работы у меня больше, чем по горло. Холеру я презираю, но почему-то обязан бояться ее вместе со всеми. Конечно, о литературе и подумать некогда. Утомлен и раздражен адски. От жалованья я отказался, денег нет и зарабатывать их нет ни времени, ни настроения. Дано мне двадцать пять деревень, а помощника ни одного. Одного меня не хватит, и я разыграю большого дурака. Приезжайте к нам, будете бить меня вместе с мужиками. Готов перевод пьесы? Приезжайте к нам на зиму! Ей-богу, отлично проживем. Я займусь вашим воспитанием и выбью из вас дурные привычки. Не говорю вам никаких нежностей, вы увидите в них только иронию.

М и з и н о в а. Видимо, свыше не суждено нам с вами ехать на Кавказ и хоть две недели провести вместе — оттого и холера. Напишите по старой дружбе, право, у меня очень тяжело и нехорошо на душе и когда все это кончится — не знаю.

Ч е х о в. У вас нет потребности в правильном труде. Потому-то вы больны, киснете и ревете. Вы обещали мне сделать перевод немецкой пьесы, а вместо этого отдали его немке? В другой раз не злите меня своей ленью и, пожалуйста, не вздумайте оправдываться. Где речь идет о срочной работе и о данном слове, там я не принимаю никаких оправданий. Работы у меня по горло. Больных — пропасть! Пишите мне, дуся! А лучше, если бы вы приехали. Я так хорошо лечу холеру, что в Мелихове жить совсем безопасно. Мечтаю о вашем приезде, как житель пустыни бедуин мечтает о воде.

М и з и н о в а. Если вы действительно думаете обо мне, что и ленива-то я, и характер дурной, и придирчива, то что заставляет вас звать меня к себе, переписываться со мной и вообще показывать некоторое расположение. Если все это так, то не стоит продолжать какие бы то ни было со мной отношения. Свои недостатки я знаю сама лучше вас… Так-то, друг мой. А может, из-за перевода я не хотела отрываться от любимого дела. Вы не подумали об этом?

Ч е х о в. Характер ваш похож на прокисший крыжовник. У вас нет никакого любимого дела; если бы оно было, вы не держали бы его в тайне. За что вы ругаетесь?! Несносная вы канталупа! Под окном ждут больные. Жду вас на Машины именины. Я разрешу вам надсмехаться надо мной и браниться, сколько вашей душеньке угодно.

М и з и н о в а. Написала еще вчера вам, но сегодня утром перечла и увидела, что посылать нельзя. Когда-нибудь, когда мы оба будем стары, и если будем до тех пор знакомы, то я покажу это письмо — я его сохраню. Через неделю я поумнею, буду скучна и невозможно прилична в своих письмах. Ну, прощайте и не забывайте ту, которая постоянно думает о вас. Не правда ли, красивая фраза? Я боюсь, что она вас испугает, и потому спешу прибавить, что я пошутила. Вся и все мне надоело, люди противны — особенно те, которые за мной ухаживают.

Ч е х о в. Вы вскружили мне голову, и я готов поверить, что дважды два — пять. Могу себе представить, как вы тоскуете в обществе князя Урусова, как противен вам коньяк и каким раем представляется Мелихово, когда в Симфоническом собрании вы щеголяете в новом голубом платье, которое, говорят, вам очень к лицу.

М и з и н о в а. Зачем так много иронии там, где ее не нужно? Я вскружила вам голову? Вы вскружили мне голову, я готова поверить даже тому, что вы хотите меня видеть. Постарайтесь разубедить меня в этом, а то ведь влюбленные всегда склонны верить тому, что для них приятно.

Ч е х о в. Будем, Ликуся, жить мирно, не хандрите, приезжайте поскорее.

М и з и н о в а. Я вижу во сне вас и приписываю эти кошмары тому, что приходится пить много шампанского… Замуж назло я решила не выходить. Назло теперь я прожигаю жизнь. Это и приятнее и менее беспокойно. Приезжайте помогать поскорее прожечь ее.

Ч е х о в. Я приеду, когда буду иметь право, то есть после холеры. Приезжайте, милая блондиночка, поговорим, поссоримся, помиримся; мне без вас скучно. Мне кажется, что жизнь хочет немножко посмеяться надо мной, и потому я спешу записаться в старики. Был у нас Игнатий Потапенко — произвел хорошее впечатление. Очень мило поет. Приезжайте, хорошенькая Лика, и спойте.

М и з и н о в а. Люди вам нужны, когда наступает дурная погода и длинные вечера, разгонять скуку. Прятаться за старость, чтобы иметь возможность только спать и есть и писать в полное свое удовольствие…

Ч е х о в. Я ем, сплю и пишу в свое удовольствие? Я ем и сплю; но и вы не чужды этой слабости, несмотря на вашу воздушность. Что же касается писания в свое удовольствие, то вы, очаровательная, прочирикали это только потому, что незнакомы на опыте со всею тяжестью и с угнетающей силой этого червя, подтачивающего жизнь, как бы мелок он ни казался вам. Мне все удается? Да, Лика, все, кроме того, что у меня нет ни гроша и я не вижу вас. Холодно, Лика, скверно.

М и з и н о в а. Вчера опять провела невозможный вечер… Голубушка, как скучно! Что делать, чтобы не было так скверно? Я решила ехать в Париж, учиться пению. Это твердо! Мне так хочется вас видеть. Ведь мне осталось только три-четыре месяца вас видеть, а потом, может быть, никогда.

Ч е х о в. Что за мерехлюндия, Лика? Мы будем видеться не четыре месяца, а сорок четыре года: я поеду в Париж за вами, или, проще, не пущу вас. Будем видеться, пока не прогоните. Скажите вашим поклонникам, что им недолго осталось блаженствовать. У нас поспел крыжовник.

М и з и н о в а. Я приеду в Мелихово встречать Новый год. Пришлите на станцию что-нибудь теплое — для меня и Потапенко, который будет меня сопровождать из дружбы к вам. Приедем двадцать восьмого декабря, а уедем к Троице. Вы все-таки сумеете отделаться от меня и свалить на другого.

Ч е х о в. Приезжайте. У нас поспел крыжовник.

М и з и н о в а. Напишите мне, голубчик, и помните, что дали слово приехать в Париж летом. Не забывайте отвергнутую вами.

Ч е х о в. Никто вас не отвергал, Лика! В Ялте мне скучно. Я до такой степени измочалился мыслями об обязательной ежедневной работе, что меня мучают перебои сердца. Отвратительное ощущение. Крыжовник здесь еще не поспел, но тепло, деревья распускаются. Север все-таки лучше юга. У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее. Летом не я приеду в Париж, а вы — в Россию. Вас погонит тоска по родине. Будьте, Лика, покойны, довольны и счастливы.


Чехов уходит. Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


М и з и н о в а (весело). У нас, Маша, каштаны давно распустились и цветов масса. Вчера Игнатий уехал в Россию. Три недели мы с ним провели неразлучно. Я очень много пою и играю.

М а р и я  П а в л о в н а. Я по тебе сильно тоскую, не думала, что разлука с тобой будет так тяжела. У вас каштаны цветут. Антон пишет, в Ялте море смотрит по-летнему. Счастливые! А у нас лютая зима, вчера была сильная метель.

М и з и н о в а. Живу я недурно. У меня много знакомых. Часто бываю в театрах. Была на вечере в русском клубе. Произвела своим появлением сенсацию. Маменьки и дочки смотрели на меня в лорнеты и почему-то надулись. А мужчины говорили, что жестоко мне жить затворницей. Собираюсь учиться на скрипке. У меня есть поклонник француз. Красив и неглуп. Прекрасно поет. (Пауза.) Ах, Маша, почему я не могу говорить с тобой, как бы мне хотелось? Ведь ты мой единственный друг! В мечтах я часто летала в Мелихово. Эх, Маша!

М а р и я  П а в л о в н а. Потапенко рассказал мне все.

М и з и н о в а. Вот уже почти год, дорогая моя сестричка, как я забыла, что значит покой и радость. С первого дня в Париже начались муки, ложь, скрыванье. Игнатий прибегал ко мне на полчаса, тайком от супруги. Когда он уехал, я не шутя думала покончить с собой. Сидеть одной, не иметь возможности ни сказать ни слова, ни написать. Вечно бояться, что мама узнает все и это ее убьет, и при этом писать ей веселые беспечные письма. Затем рождение моей девочки в самых тяжелых условиях. Игнатий любит меня, но он несчастнейший человек. У него нет воли, нет характера, и к тому же его супруга не останавливается ни перед чем. Можешь представить себе, что я чувствую и какова моя жизнь. Нужно прожечь жизнь как можно скорее. Это одно на свете истина. Остальное все придумали люди по глупости. Мои письма не показывай никому, даже Антону Павловичу.


Мария Павловна уходит. Появляется  Ч е х о в.


Ч е х о в. Вы упорно не отвечаете на мои письма, но я все-таки надоедаю вам. Я повидался бы с вами, разумеется, с восторгом. Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как вас.

М и з и н о в а. Поздравляю вас с Новым годом, дядя! И желаю, чтобы все ваши поклонницы, в том числе и я, побольше надоедали вам своим поклонением. Ваши портреты расставлены у меня повсюду, и я обращаюсь к ним с некоторыми теплыми словами, которые еще не успела забыть… Меня все забыли. Последний мой поклонник Потапенко и тот коварно изменил мне и бежал в Россию. Сыро, холодно, чуждо! Отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться в Мелихове, посидеть на вашем диване, поговорить с вами, поужинать и вообще представить себе, что всего этого года не существовало, чтобы все и все осталось по-старому. Кто занял мое место на вашем диване? Я пою, учусь английскому языку, старею, худею. А теперь буду еще учиться массажу, чтобы иметь некоторые шансы на будущее. Вообще жизнь не стоит и гроша! Скоро у меня будет чахотка, так говорят все, кто меня видит. Перед концом, если хотите, завещаю вам свой дневник, из которого вы можете заимствовать много для юмористического рассказа. Напишите мне, дядя, ласковое письмо. У вас вся жизнь для других, и личной жизни вы словно и не хотите. Возможно, что через месяц я приеду в Россию. Хочу увидеть только Мелихово и всех вас. Голубчик, я очень, очень несчастна!

Ч е х о в. Я жду вас. Если я буду в Петербурге, то известите меня о вашем приезде, и я приеду в Москву, в Мелихово, куда прикажете. Дел у меня чертова пропасть. Строю школу в Мелихове. Пишу пьесу с птичьим названием «Чайка». Мне хочется поговорить с вами, писать же не о чем, так как все осталось по-старому. Жду вас с нетерпением.


Чехов и Мизинова уходят. Появляется  М а р и я  П а в л о в н а  с пачкой газет.


М а р и я  П а в л о в н а (читает газету). «Я не знаю, не помню, когда г. Чехов стал большим талантом, но для меня несомненно, что произведен он в этот литературный чин заведомо фальшиво. Пьеса «Чайка» производит впечатление творческой беспомощности, литературного бессилия лягушки раздуться в вола. Со всех точек зрения — идейной, литературной и сценической — пьеса совершенно нелепа, вымученна. Если бывают дикие чайки, то это просто дикая пьеса… в ней все первобытно, примитивно, уродливо и нелепо».


Появляется  Ч е х о в.


Ч е х о в. Пьеса шлепнулась и провалилась с треском. В театре было тяжелое напряжение недоумения и позора. Актеры играли гнусно, глупо. Отсюда мораль: не следует писать пьес. Вчерашнего вечера я никогда не забуду. Никогда я не буду ни писать пьес, ни ставить. Вчерашнее происшествие не поразило и не очень огорчило меня… чувствую себя не особенно скверно. Когда приедешь в Мелихово, привези с собой Лику.


Мария Павловна уходит.


Я уехал, не простившись. После спектакля друзья искали меня в ресторанах и на вокзале. На другой день стали ходить ко мне с утра с советами и выражением сочувствия. Это трогательно, но нестерпимо. Меня обзывают бабой, говорят, что я струсил. Если бы я струсил, то бегал бы по редакциям, актерам, нервно умолял о снисхождении, вносил бесполезные поправки. Я поступил так же разумно и холодно, как человек, который сделал предложение, получил отказ и которому ничего больше не остается, как уехать. Да, самолюбие мое было уязвлено. Но где же трусость?! Утром рецензий не читал, у газет был зловещий вид, а в полдень укатил в Москву. Да, проживу семьсот лет и не напишу ни одной пьесы. (Пауза.) Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай сам и вникай. (Пауза.) В искусстве публика больше всего любит то, что банально и ей давно известно, к чему она привыкла. Впрочем, на премьере не имела успеха не пьеса, а моя личность. Те, с кем я дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья, — все имели странное выражение, ужасно странное. Я теперь покоен, настроение у меня обычное, но я все же не могу забыть того, что было, как не мог забыть, если бы, например, меня ударили. Если начнется война, то я пойду, только, конечно, не сражаться, а лечить. В последние полтора-два года в моей жизни было столько всякого рода происшествий, что мне ничего не остается, как ехать на войну.


Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Поджигатель! Чи ты сдох, чи ты еще живой, чи ты уже уехал, чи ты в деревне — бог тебя знает? Может, у тебя почтовой марки нема? Не твоя вина, что ты ушел дальше века. Вчера у Суворина был сам градоначальник. Вероятно, советовался, можно ли тебя пускать в Петербург. За десять лет работы в «Новом времени» Суворин прибавил мне двадцать рублей жалованья.

Ч е х о в. Дело вот в чем. Двадцать второго марта в «Эрмитаже», во время обеда, у меня кровь пошла горлом. Попал в клинику. Был у меня Лев Толстой. Мы долго говорили о бессмертии. (Пауза.) Смерть страшна, но еще страшнее было бы сознание, что будешь жить вечно, никогда не умрешь. (Пауза.) После его ухода, в четыре часа утра, у меня опять шибко пошла кровь. Снятся архимандриты, будущее представляется весьма неопределенным. Хочу написать завещание, чтобы ты не захватил моего имущества. Дома о моей болезни ничего не знают, не проговорись в письмах по свойственной тебе злобе.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Зачем, дюша мой, хвораешь? Питер с волнением и участием говорит о тебе. Купи себе велосипед и нажаривай. Я на велосипеде так глубоко и смачно дышу. Роскошный инструмент.

Ч е х о в. Меня выпустили на волю, и я уезжаю в Мелихово в значительно исправленном виде. Доктора предписали мне изменить образ жизни. Это непонятно, потому что невозможно. Велят непременно жить в деревне, но уберечься в деревне от хлопот с мужиками так же трудно, как в аду от ожогов… Маша, правда, уже объявила, что я прекращаю в деревне медицинскую практику. Это будет для меня и облегчением и крупным лишением. Бросаю все уездные должности.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Фотограф Шапиро выставил твой портрет. Публика толпится у витрины и находит гениальные черты и в глазах, и в складках губ, и в носу. Восторгаются даже галстухом.

Ч е х о в. Я теперь похож на театрального чиновника: ничего не делаю, никому не нужен, но стараюсь сохранить деловой вид. Я выслушивал Левитана, дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Мне велят зимовать на юге. Если бы Таганрог был годен для зимовки! Посылают в Ниццу. Сюжетов тьма, и все они киснут в голове.


Александр Павлович уходит.


(С записной книжкой.) «Жуйте как следует», — говорил отец. И жевали хорошо, и гуляли по два часа в сутки, и умывались холодной водой, и все же вышли несчастные, бездарные люди. Молодой человек собрал миллион марок, лег на них и застрелился.


Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


М а р и я  П а в л о в н а. Дома все благополучно. Флигель твой будет отделан на славу, не хватило сорок изразцов. Сегодня начала сажать деревья около пруда. Погода очень плохая — слякоть и очень холодно. Какое счастье, что ты не испытываешь этой кислой мерзости.

Ч е х о в. Апельсины поспевают. Крыжовника здесь нет. Природа здешняя мне чужда, но я страстно люблю тепло, люблю культуру. А культура прет здесь из каждого магазинного окошка. Праздность опротивела, и начал пописывать. Работаю мало оттого, что много ем. Для писания же нужно прежде всего избегать сытости. Русские барыни, живущие в нашем «Pension Russe», — рожи, скучны, себялюбивы, праздны, злоба и сплетни. Самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки азиатские. Лечиться, как лечимся здесь мы — я и эти барыни, — это препротивный эгоизм. Я, кажется, уже начинаю тосковать по родине. Передай Лике, что я писал ей и ответа не получил. Не увлеклась ли она кем-нибудь?!

М а р и я  П а в л о в н а. Подарки школьникам купила и, кажется, удачно. О твоем рассказе «В родном углу» очень говорят в Москве, всем он нравится. Левитан и все знакомые умоляют тебя не приезжать зимой в Москву, чтобы тебе совершенно отделаться от болезни. Все дела твои в Мелихове я постараюсь исполнить. Зима промчится живо. Я познакомилась с Суриковым. Была у него, показывала рисунки. Ему понравились, и он предложил себя в руководители. Конечно, я рада. Все мелиховцы тужат о твоем отсутствии. Ну, будь здоров и счастлив и укрепляй свое здоровье, если не для себя, то для других, ибо очень многие нуждаются в тебе. Прости за мораль, но это верно. Спешу на урок, потому кончаю. Поздравляю с Новым годом!

Ч е х о в. Я Нового года не встречал, лег спать в одиннадцать часов. Я встаю рано и пишу. Утром мне хорошо, день проходит в еде, в слушании глупостей, вечером киснешь и хочешь одного — поскорее остаться соло. Денег у меня нет, но я не удержался и послал в таганрогскую библиотеку всех французских классических писателей. Скоро поеду в Африку, увижу там наших мелиховских скворцов, которые, быть может, и узнают меня, но не скажут.


Мария Павловна уходит.


Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу одиноким.


Появляется  Александр Павлович.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Заграничный благодетель! На родине твоей ничего нового нет. Ни государственный, ни общественный строй не изменились. Новый год встречал у Суворина. Преподлая была встреча. Кстати, есть ли в Ницце перцовка? В Питере трубят на всех перекрестках, что ты что-то такое особо хорошее написал.

Ч е х о в. Писать на чужой стороне сущая каторга, пишешь, точно на чужой швейной машине шьешь. Написал рассказ «Крыжовник». У нас только и разговору, что о Золя и Дрейфусе. Золя вырос на целых три аршина; от его протестующих писем точно свежим ветром повеяло, и каждый француз почувствовал, что, слава богу, есть еще справедливость на свете: если осудят невинного, есть кому вступиться. В деле Золя «Новое время» вело себя просто гнусно. По сему поводу мы с Сувориным обменялись письмами и замолкли оба. Я не хочу ему писать и не хочу его писем. (Пауза.) Обыкновенные лицемеры прикидываются голубями, а политические и литературные — орлами. Но это не орлы, а крысы или собаки.

А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. В Питере — затишье. Ясных моментов ни на небе, ни на душе нет. Зато слякоти и грязи в обоих местах достаточно. Не возвращайся, Антоша, в Россию. Сделайся лучше эмигрантом. Сходи в Ницце к лучшему сапожнику и спроси его — хорошо ли он шьет?

Ч е х о в. Бедный родственник! Я — дома. Чувствую себя сносно, не считаюсь больным и живу, как жил. Лечу мужиков, пишу, строю новую школу, по счету третью. У нас много огурцов, много фруктов, но мало роз. Я вернулся в мае и обрезал розы поздно, многие — захирели. Влачу жизнь холостого человека, с осени опять начну бродить. Такова уж юдоль! Поеду в Крым. Для заграницы нет денег.


Александр Павлович уходит. Появляется  М и з и н о в а.


М и з и н о в а. Как я вам завидую, что вы в Крыму. Париж мне опостылел ужасно. Была одна хорошая русская семья, но она уехала. Интересные люди, но уж слишком погруженные в политическую экономию и Карла Маркса. О вас говорили, как о божестве, в особенности прочтя «Мужиков». Спрашивали меня, какие ваши убеждения, марксист вы или нет? Здесь все говорят, что «Чайка» заимствована из моей жизни, и вы хорошо отделали еще кой-кого. Я похудела, похорошела (извините) и сделалась, говорят, похожей на прежнюю Лику, которая столько лет безнадежно любила вас. Я даже начинаю бояться, как бы с прежней наружностью не вернулась и прежняя глупость эта. Мне передали, что вы женитесь. Позовите меня на свадьбу, я расстрою ее, устроив скандал в церкви. А все-таки гадко не сообщить об этом такому старому приятелю, как я.

Ч е х о в. Вы легки на помине. В Ялте концертирует Шаляпин, мы вчера ужинали и говорили о вас. Хвалили вас, как певицу, и я был рад. Моя женитьба — это басня, пущенная в свет вами. Без вашего позволения я не женюсь, и, прежде чем жениться, я еще покажу вам кузькину мать. Приезжайте-ка в Ялту! У Немировича-Данченко и Станиславского очень интересный театр. Прекрасные актрисочки. Если бы я задержался в Москве, то потерял бы голову. Между прочим, ставится моя злосчастная «Чайка». Клянусь вам, Лика, без вас мне скучно.

М и з и н о в а. Когда-то я писала вам часто и много и в ответ получала открытки о том, что поспел крыжовник. В январе я в Россию не приеду, а буду ждать вас в Париже. Моя любовь к вам такая бескорыстная, что испугать вас не может. Слышите, дядя! Я приеду вас встретить, если бы у вас было даже десять невест и все они собрались меня бить. Я, милый мой, по обыкновению, без гроша. Но, несмотря на это, веселее и бодрее теперь, чем когда-либо. Недавно пела в ученическом концерте, при публике в пятьсот человек. Ничего себе! Пела не хуже других! Зато дрожала больше всех! Я сильно боюсь, что вы увлечетесь актрисочками Немировича. Как мне скучно здесь и как мне все надоели. Но решила выдержать до конца и вернуться в Россию чем-нибудь.

Ч е х о в. У меня умер отец. У него сделалось ущемление кишки, захватили поздно, везли до станции по ужасной дороге. Конец жизни у него был мучительный. Маша настрадалась. И у меня на душе тяжело. Если бы я был дома, я не допустил бы до омертвения. После смерти отца едва ли мать и Маша захотят жить в Мелихове. Я уже думаю — не переехать ли нам всем в Крым? Видеть вас очень хочется.

М и з и н о в а. Я не могу подумать без слез, что больше не увижу Мелихово. Так много хороших воспоминаний о нем, все лучшее в жизни связано с ним! Если бы я уже была великой певицей, то купила бы у вас Мелихово. Когда вы приедете в Париж?

Ч е х о в. В Париж я едва ли попаду — денег нет. Покупаю в долг участок около Ялты, буду строить логовище для зимовок и разводить на досуге ненавистный вам крыжовник. Дайте мне возможность увидеть вас хоть на фотографии.

М и з и н о в а. Могу прислать вам свою карточку, где я похожа на старую ведьму. (Делает надпись на карточке.)

Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь погубя, —
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы —
Все для тебя!
Я могла написать это восемь лет назад, а пишу сейчас и напишу через десять лет. Пусть эта надпись вас скомпрометирует, я буду рада.


Мизинова уходит.


Ч е х о в. Пусть грядущие поколения достигнут счастия; но ведь должны же они спросить себя — во имя чего жили их предки, во имя чего мучились?!

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

На сцене  Ч е х о в  и  Г о р ь к и й.


Г о р ь к и й. Пользуюсь случаем объясниться вам в искренней горячей любви… выразить мой восторг перед удивительным талантом вашим. Эх, черт возьми, жму вашу руку — руку художника и сердечного, грустного человека, должно быть, да? Сколько дивных минут прожил я над вашими книгами, сколько плакал над ними и злился, как волк в капкане, и грустно смеялся подолгу. Чувствую, что говорю ерунду, бессвязное и восторженное что-то, но это исходит от сердца. Мне сообщили, что вы выразили желание получить мои книжки?

Ч е х о в. Вчера на ночь читал вашу «Ярмарку в Голтве» — очень понравилось. В своих рассказах вы умны и чувствуете тонко и изящно. Единственный недостаток — нет сдержанности, нет грации, чувствуется излишество. Сколько вам лет?

Г о р ь к и й. Я самоучка, мне тридцать лет. До литературы я был бродягой. Не думаю, что я буду лучше, чем есть. И вообще я фигура малоинтересная. Вы, конечно, знаете о триумфе «Чайки»?! Вчера некто, тонкий знаток театра, рассказывал мне со слезами от волнения: сорок лет хожу в театр, но никогда еще не видал такой удивительной, еретически гениальной вещи, как «Чайка»… Мне ужасно хорошо и весело, и очень я вас люблю! Рад за успех «Чайки», за себя, что могу писать вам, и за вас — что вы есть! Желаю же вам здоровья, бодрости духа, веры в себя, и да здравствует жизнь! Рад я, что встретился с вами, страшно рад! Вы первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел. Я очень прошу вас не забывать обо мне.

Ч е х о в. Третьего дня я был у Толстого, он очень хвалил вас. Когда вы будете в Москве? В четверг идет «Чайка», закрытый спектакль для моей особы.

Г о р ь к и й. Приехать в Москву не могу. Начальство поднимет историю, и меня вышлют в Вологду или Вятку. Как гнусно — жить под надзором! Полицейский имеет право спрашивать вас обо всем, о чем захочет. Мне даже подумать больно, как, приехав в Москву, я пошел бы с вами смотреть «Чайку». Не приедете ли вы в Нижний?! Как здесь красиво теперь, как мощно разлилась река. Моя жена страшно любит вас. Мы встретим вас, как родного.


Чехов уходит.


Какой одинокий человек Чехов и как мало его понимают! Около него огромная толпа, а на печати у него вырезано: «Одинокому везде пустыня»! Он родился немного рано.


Горький уходит. Появляются  К н и п п е р  и  Ч е х о в.

Чехов — в кресле — смотрит на Книппер в роли Аркадиной.


К н и п п е р (в роли Аркадиной). «Ты последняя страница моей жизни!.. Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей, единственная надежда России… У тебя столько искренности, простоты, свежести, здорового юмора… Ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица или пейзажа, люди у тебя, как живые. Тебя нельзя читать без восторга!»


Чехов дает Книппер фотографию.


(Берет фотографию, читает.) «Книппер — многоуважаемой Ирине Николаевне Аркадиной — от автора «Чайки».

Ч е х о в. Последняя страница моей жизни. Великая артистка земли русской. Мы уже начинаем думать, что вы забыли о нас и вышли на Кавказе замуж. Автор забыт — о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно!

К н и п п е р. А я-то думала, что писатель Чехов забыл об актрисе Книппер. Что вы поделываете? Что Мария Павловна?! Пописывает этюдики или ленится?! Прокатилась бы сюда, право, здесь хорошо, отсюда вместе поехали бы в Батум и Ялту.

Ч е х о в. Писатель Чехов не забыл актрисы Книппер. Мало того, ваше предложение поехать вместе из Батума в Ялту кажется ему очаровательным. Я поеду, но с условием, что вы не вскружите мне голову. Меня считают очень серьезным человеком, и мне не хотелось бы показаться таким же слабым, как все.


Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й  с фотографией в руках.


Г о р ь к и й (читает надпись на фото). «Горькому — доктор Чехов». (Чехову.) Спасибо, доктор Чехов! Великолепная карточка. Часы получил и рад черт знает как! Мне хочется ходить по улицам и кричать — а знаете ли вы, черти, что мне Чехов часы подарил? Здесь публика возмущена смертью студента Ливена, сжегшего себя в тюрьме. Я знал его, знаю его мать-старушку. Огромная толпа шла за гробом и пела всю дорогу. К вам приеду, если кончится надзор за мной.

Ч е х о в. Одолевают чахоточные бедняки. Видеть их лица, когда они просят, и видеть их жалкие одеяла, когда они умирают, — это тяжело. Потеряешь всякий интерес к солнцу и к морю. Мы решили строить санаторий, я сочинил воззвание. Пропагандируйте его через нижегородские и самарские газеты, где у вас есть знакомства. Вы человек молодой, сильный, выносливый, я бы на вашем месте в Индию укатил, черт знает куда. Я бы еще два факультета окончил. Так обидно, что мне уже сорок лет, что у меня одышка и всякая дрянь, мешающая жить свободно. Хожу по набережной, точно заштатный поп.

Г о р ь к и й. В Индию я не поеду, а пешком по России — собираюсь. Вы пишете — «мне уже сорок лет». Вам только сорок лет! А какую уйму вы написали! И как написали! После вас все кажется грубым, написанным не пером, а поленом. Вы все лучше пишете, все сильнее, все красивее. Огромное вы делаете дело вашими маленькими рассказами, возбуждая в людях отвращение к сонной полумертвой жизни, черт бы ее побрал. Настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого. Всякий раз мне хочется наговорить вам чего-нибудь такого, от чего вам было бы и весело, и приятно, и легче жилось. По вечерам пью водку с малярами и пою с ними песни. Пение их изгоняет из сердца моего беспутного слезы, а вместе с ними и хандру.


Горький уходит.


Ч е х о в (с записной книжкой). Вы должны иметь приличных, хорошо одетых детей, а ваши дети должны иметь хорошие квартиры и детей, а их дети — тоже детей и хорошие квартиры, а для чего это — черт его знает!


Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Вчера перед репетицией зашла к вашей сестре, видела Лику — пардон, что так называю, — и Левитана. Прислушивалась к перезвону в Страстном монастыре, думала о вас. В вашем кабинете уютно так, хорошо. Я абонировалась на угол дивана, прямо против вашего портрета, буду приходить и сидеть.

Ч е х о в. Я привык к вам, скучаю и не могу помириться с мыслью, что не увижу вас до весны. Будьте здоровы, веселы, счастливы, работайте, прыгайте, увлекайтесь и, если можно, не забывайте заштатного писателя, вашего усердного поклонника.

К н и п п е р. Помню, как я дрожала, когда мне прислали повестку, что на репетиции «Чайки» будет присутствовать «автор». А теперь сижу и пишу этому автору без страха и трепета, и, наоборот, как-то светло и хорошо на душе. Сегодня разбирали третий акт «Дяди Вани». Какая я буду Елена — сама не знаю. Я решила поискать. Вы не откажетесь мне помочь, милый писатель, правда?! (С ролью в руках.) «Милая моя, пойми, это талант! А ты знаешь, что значит талант? Смелость, свободная голова, широкий размах. Посадит деревцо, и уже загадывает, что будет от этого через тысячу лет, уже мерещится ему счастье человечества. Такие люди редки, их нужно любить!.. А я нудная, эпизодическое лицо… если вдуматься, то я очень, очень несчастна… Буду играть и плакать, плакать, как дура».


Пауза.


Ч е х о в. Страдания надо выражать так, как они выражаются в жизни, то есть не ногами и руками, а тоном, взглядом, не жестикуляцией, а грацией… Вы скажете: условия сцены… Никакие условия не допускают лжи.

К н и п п е р. Ах, писатель Чехов, если бы вы могли быть на первом представлении «Дяди Вани». Вот был бы праздник! Вы будете волноваться, конечно? Так и надо, волнуйтесь, волнуйтесь вместе с нами.

Ч е х о в. Буду ли я волноваться? Но ведь о том, что «Дядя Ваня» идет двадцать шестого, я узнал из вашего письма, только двадцать седьмого. Телеграммы стали приходить, когда я был уже в постели. Их мне передают по телефону. Я просыпался и бегал к телефону в потемках, босиком, озяб очень. Впервые мне не давала спать моя собственная слава. На другой день я положил у постели и туфли, и халат, но телеграмм уже не было. Как живете, как себя чувствуете?! Я здесь скучаю отчаянно. Днем работаю. Потом сажаю деревья, сад у меня будет необыкновенный. А к вечеру начинаю вопрошать себя: что делать, куда идти? Я переживаю теперь состояние пересаженного дерева, которое находится в колебании: приняться ему или начать сохнуть? Не забывайте меня, и да не угасает наша дружба, чтобы летом мы могли поехать еще куда-нибудь вместе.


Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


М а р и я  П а в л о в н а. «Дядю Ваню» чем дальше играют, тем лучше. Даже жалеешь, что только четыре действия, можно было бы и десять таких с удовольствием прослушать. В среду компания затащила меня в литературный кружок. Масса знакомых, уютно и вкусно можно покушать. Много спрашивали про тебя и кланялись. В четверг будут читать твои рассказы. Лика бывает в кружке каждый день. Москва веселится вовсю! Уроков в гимназии еще не начинала — у нас дифтерит. Ольга Леонардовна ночевала у меня. Смеялись не переставая. Сейчас идем с ней смотреть французского трагика Мунэ Сюлли.

К н и п п е р. Привет писателю от актрисульки. Спала отлично, во сне была в Трансваале, прыгала по деревьям при электрическом свете. Меня поймали. Люблю бывать у вас. Сидим с Марией Павловной, как два студента, пьем чай и беседуем. Адье, знаменитость!


Книппер уходит.


Ч е х о в. Какая скука, какой гнет ложиться в девять часов, ложиться злым, с сознанием, что идти некуда, поговорить не с кем. Пианино и я — это два предмета в доме, недоумевающие, зачем нас здесь поставили, когда на нас некому играть.

М а р и я  П а в л о в н а. Я была сейчас в Художественном театре, на репетиции. Мне сказали, что весной они приедут в Ялту, специально показать тебе твои пьесы. Твои именины я провела в Художественном театре — водила Лику на «Чайку». После спектакля были у меня Лика, Книппер, Левитан. Пили за здоровье дорогого писателя и академика.

Ч е х о в. День моих именин и избрания в академики прошел в угрюмом молчании, я был нездоров. Вчера у нас целый день были гости. Вечером приходила начальница гимназии, по обыкновению сидела долго и изумлялась бесчеловечности гостей, которые сидят долго. Как только она ушла, с матерью сделалось дурно. Из Москвы мне никто не пишет, кроме тебя, да и ты пишешь раз в месяц. Попроси Ольгу Леонардовну приехать к нам в Ялту на все лето, без нее скучно. Я ей буду жалованье платить.

М а р и я  П а в л о в н а. Какой она прекрасный человек! Большой труженик и, по-моему, весьма талантлива. Я тебе советую поухаживать за ней.


Мария Павловна уходит. Появляется  М и з и н о в а.


М и з и н о в а. Смотрела на днях «Чайку», говорить о ней ничего не буду, все уже переговорили. Была в понедельник, а сегодня суббота, и до сих пор я еще под ее впечатлением. Я так ревела в театре, как никогда. Я в театре не бываю совсем. Машу почти не вижу. Мы с ней поменялись ролями — она выезжает, я же нигде не бываю. Вообще мне кажется, что я живу на свете уже лет сто. Занята я очень. Много работаю над пением, имею несколько уроков и переписку иногда. Приглашают петь в Нижний. Если б я имела возможность бежать в Австралию, то была бы счастлива. Ах, как скучно жить!

Ч е х о в. Мне писали, что вы сталиважной, и я никак не ожидал, что вы вспомните обо мне. В Ялте — Левитан; он в отличном настроении и пьет по четыре стакана чаю. На моем камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Я почти здоров; бываю болен, но это не часто — и только потому, что я уже стар, бациллы же здесь ни при чем. Мне в Ялте очень скучно. Этот милый город надоел мне до тошноты, как постылая жена. Он излечит меня от туберкулеза, зато состарит лет на десять. Жизнь моя не идет и не течет, а влачится. Не забывайте обо мне, пишите хотя изредка. В письмах, как и в жизни, вы очень интересная женщина.


Мизинова уходит.


(Задумчиво.) Голова ты моя удалая, долго ль буду тебя я носить?


Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Как же это я еще не поздравила вас с избранием в академики?! Замоталась, заигралась и устала. Теперь я скоро увижу вас, знаменитость! Довольны ли вы, что Художественный театр едет к вам? Вы знаете, что я приеду раньше с вашей сестрой? Летом согласна жить у вас, коли жалованье будете платить и на ваших харчах. Мария Павловна уже подрядила меня. Я недавно видела во сне нашу встречу. Уверена, что она такой будет и наяву.

Ч е х о в. Увидеть всех вас, да еще при полной обстановке — это мечта, в исполнение которой я, признаться, не верил до последнего момента. Да и теперь я вздрагиваю при каждом звонке телефона, думаю, что это телеграмма из Москвы об отмене спектаклей. Хорошо, что вы приедете с Машей раньше всех и мы успеем поговорить, погулять. (Задумчиво.) Мне хочется, чтобы на том свете я мог думать про эту жизнь так: то были прекрасные видения.

К н и п п е р. Вот я опять в Москве, милый, хороший мой! В Курске села ко мне в купе гимназисточка, славненькая, жизнерадостная девчурочка — поклонница нашего театра и в особенности чеховских пьес. Видела «Чайку» четыре раза и не подозревала, что болтает с Аркадиной. Я так ей и не открылась. Будущее лето мы с тобой постараемся пожить на севере, хорошо? Целую твою многодумную голову. Адье, академик!

Ч е х о в. Проводив тебя, я прятался от барынь, узнавших меня и устроивших мне овацию. Мне все кажется, что отворится сейчас дверь и войдешь ты. Но ты не войдешь, ты теперь на репетициях. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут. Один журавль улетел. Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле, около леса, около речки, около стада. Смешно сказать, уже два года я не видел травы. Я не знаю, когда и выеду в Москву, не знаю, потому что, можешь ты себе представить, пишу в настоящее время пьесу. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло.

К н и п п е р. Пьеса должна выйти отличной. Как мне хочется поскорее прочитать ее с тобой вдвоем. Не злись, не скучай, не томись. Увидимся — все позабудем. Как мне хочется посидеть у тебя в кабинете, глупостей поговорить, подурачиться. Мы так мало с тобой поговорили, и так все неясно, ты этого не находишь? Ах ты мой человек будущего!

Ч е х о в. Как мне мешают, если бы ты знала!! Такая масса всякого рода беспокойщиков! Не принимать людей я не могу, это не в моих силах. Пьесу ведь надо писать не останавливаясь, без передышки. А сегодняшнее утро — это первое утро, когда я один, когда мне не мешают. Одиночество — прекрасная штука. Как Левитан? Меня ужасно мучает неизвестность.

К н и п п е р. Привези мне карточку Левитана — я хочу сохранить память о покойном. (Пауза.) Я тебя жду, жду, жду отчаянно, мой ялтинский отшельник. Я чувствую — ты усиленно пишешь.

Ч е х о в. Пьеса уныло глядит на меня, лежит на столе, и я думаю о ней уныло. Вчера ночью сгорел театр, в котором ты играла. Он здесь совершенно не нужен, кстати сказать. Скоро я приеду в Москву, хотя непонятно, зачем я поеду туда. Чтобы повидаться и опять уехать? В Ялте все нет дождей. Бедные деревья за все лето не получили ни одной капли воды и теперь стоят желтые; так бывает, что и люди за всю жизнь не получают ни одной капли счастья. Одно дерево засохло, но оно вместе с другими все еще качается от ветра. Пиши мне почаще, твои письма поднимают мне настроение. Впрочем, теперь тебе не до писания: во-первых, дела много и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, это я так, между прочим. Если мы теперь не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству.


Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й.


Г о р ь к и й. Я уже в Мануйловке. Хорошо здесь, тихо, мирно. Мужики хорошие, грамотные, с чувством достоинства. Читал я им вашу повесть «В овраге». Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Чудесный вы человек, Антон Павлович, и огромный вы талантище! Антон Павлович! Поедемте в Китай! В Ялте вы говорили, что поехали бы. Поедемте!

Ч е х о в. В Китай ехать уже поздно, по-видимому, война приходит к концу. Если война затянется, то поеду, а пока вот сижу и пишу помаленьку. Издатель Адольф Маркс хочет приобрести ваши сочинения и просит меня помочь вступить с вами в переговоры.

Г о р ь к и й. Решительно отказываюсь иметь с ним дело! Он вас грабит, бесстыдно обворовывает. Вас теперь читают в деревне, читает городская беднота. Пошлите вы этого жулика ко всем чертям! Расторгните договор, верните деньги назад.

Ч е х о в. Вернуть деньги? Но как? Я почти все прожил, взаймы же взять негде, никто не даст. Договор с Адольфом Марксом представляется мне собачьей конурой, из которой глядит злой старый мохнатый пес. Невесело, словно женился на богатой.

Г о р ь к и й. Я только что воротился из Москвы, точно в живой воде выкупался. Художественный театр — это так же хорошо, как Третьяковская галерея, как Василий Блаженный. Не любить его невозможно, не работать для него — преступление. Был я у Марии Павловны и у Книппер. Понравились мне они ужасно. Живут просто и чертовски весело! Боюсь, что вам, мой хороший, любимый вы мой человек, от моей радости будет еще грустнее в этой чертовой пустынной Ялте.

Ч е х о в. Можете себе представить, написал пьесу. Ужасно трудно было писать «Трех сестер». Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец. Уезжаю в Москву, а оттуда — за границу.


Горький уходит.


(С записной книжкой.) В поезде люкс — отбросы общества.


Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Как хорошо, что ты вовремя уехал: сегодня четырнадцать градусов мороза. Нынче была репетиция «Трех сестер». Как больно, что ты не увидишь мою Машу, с какой радостью я играла бы ее тебе. (С ролью в руках.) «В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне. Я уйду… Сегодня я в мерехлюндии, невесело мне… пойду куда-нибудь…»

Ч е х о в. Здесь, дуся, удивительная погода. Так хорошо, что даже совестно. Со мной обедает много дам, есть москвички. Они заводят речь о театре, желая втянуть меня в разговор. Но я молчу и думаю о тебе. Мне уже захотелось в Россию.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Люблю, люблю… Он казался мне сначала странным, потом я жалела его, потом полюбила. Глупая ты, Оля… Люблю, такая, значит, судьба моя… Значит, доля моя такая. И он меня любит. Как-то мы проживем нашу жизнь?»

Ч е х о в. Ты хандришь теперь или весела? Опиши мне хоть одну репетицию «Трех сестер». Хорошо ли ты играешь, дуся моя? Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе, только посвистывают и задумываются часто.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Счастлив тот, кто не замечает — лето или зима теперь!»

Ч е х о в. Здесь, в «Pension Russe», я изучал киевских профессоров — опять хоть комедию пиши! А какие ничтожные женщины… сколько гибнет здесь русских денег. Как идут «Три сестры»? Ни одна собака не пишет мне об этом.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Трам-там-там…»

Ч е х о в. Я сегодня именинник. Здесь никто не знает об этом, к счастью. Ну как «Три сестры»? Если испортите третий акт, то пьеса пропала, и меня на старости лет ошикают.

К н и п п е р (с ролью в руках). «О, как вы постарели! Как вы постарели!»

Ч е х о в. Если пьеса провалится, поеду в Монте-Карло и проиграюсь там до положения риз.

К н и п п е р (с ролью в руках). «Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало-помалу грубеешь, становишься злой…»

Ч е х о в. Как идут репетиции? Боюсь, что скверно. Я собираюсь в Алжир.

К н и п п е р (с ролью в руках). «А уже летят перелетные птицы… Лебеди или гуси. Милые мои, счастливые мои…»

Ч е х о в. О пьесе ты не пишешь, и я подозреваю, что она проваливается.

К н и п п е р (с ролью в руках). «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… златая цепь на дубе том…» Я с ума схожу… «У лукоморья… дуб зеленый…»

Ч е х о в. Здесь стало холодно, и я рад, что уезжаю. Поеду не в Алжир, а в Италию, в Неаполь. Меня утомили «Три сестры» или попросту надоело писать, устарел. Мне бы не писать лет пять, лет пять путешествовать, а потом засесть.

К н и п п е р (в роли Маши). «Человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе его жизнь пуста. Жить и не знать, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава».

Ч е х о в. Как прошли «Три сестры»? Телеграфируйте подлиннее, не щадя живота моего.

К н и п п е р (в роли Маши). «О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить!»

Ч е х о в. Шла моя пьеса или нет? О ней ни слуху ни духу, очевидно, не повезло.


Чехов уходит. Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


М а р и я  П а в л о в н а. Милый Антоша! Я написала тебе в Алжир, ты, конечно, не получил моего письма. Пишу в Неаполь. Я была на первом и втором представлении «Трех сестер». Сидела в театре и плакала.

К н и п п е р. Публика сумасшествовала, В ушах звенело от криков и аплодисментов. С каким наслаждением я играю Машу! Спасибо тебе, Чехов! Браво!

М а р и я  П а в л о в н а. Уже нет ни одного билета на шесть будущих спектаклей. По всей Москве только и разговору, что о «Трех сестрах».

К н и п п е р. Публика нас принимает, а газеты ругают до бесстыдства. Пишут, что наш репертуар развращающе действует на молодежь. О, как ругают! Меня совсем загрызли. Я, признаюсь тебе, терзалась эту ночь.


Появляется  Ч е х о в.


Ч е х о в. Тебя бранят в первый раз в жизни, оттого ты так и чувствительна, со временем же привыкнешь! (Пауза.) Для театра можно писать где угодно, но не в России, где авторов не уважают и лягают копытами. От «Нового времени» я не жду ничего, кроме гадостей. Это не газета, а зверинец. Это стая голодных, кусающих друг друга за хвосты шакалов, это черт знает что! Не читай газет, не читай вовсе, а то совсем зачахнешь. Погода в Ялте чудесная, такая же чудесная, как твои письма, которые приходят теперь из-за границы. Работаю в саду. Все в цвету, птицы поют, не жизнь, а малина. Здешний климат я презираю и люблю, как презирают и любят хорошеньких, но скверных женщин. Я с удовольствием двинул бы теперь к Северному полюсу, куда-нибудь на Новую Землю. На Шпицберген, тем более что здоровье мое поправилось. Здесь Бунин, который, к счастью, бывает у меня ежедневно. Горький в Нижнем, его держат под домашним арестом. (Пауза.) В начале мая я приеду в Москву, мы повенчаемся и поедем по Волге. Можно и по Северной Двине в Архангельск, на Соловки. Если дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе, я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания, и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться.


Чехов уходит. Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


К н и п п е р. Маша! Свадьба у нас вышла преоригинальная. В церкви не было ни души, у ограды стояли сторожа. Священник не хотел венчать без оглашения, но мы его убедили, что не желаем оглашения. Во время венчания мне казалось, что я или расплачусь, или рассмеюсь. Из церкви поехали прямо на вокзал. В Нижнем были у Горького — у него в сенях и в кухне сидит по городовому. Обрадовался Горький Антону несказанно. Сидели мы долго и только в конце признались, что поженились. Он, конечно, пустил черта, удивился, обрадовался, принялся колотить меня по спине. Мой супруг велит тебе написать, что я одурела от счастья, — ты веришь?

М а р и я  П а в л о в н а. Вы не желаете оглашения, а о женитьбе Антона напечатано в газетах. Телефон трещит непрерывно. Я принимаю поздравления, острю, говорю глупости. Если бы ты знала, как я страдаю! Все хожу и думаю, думаю без конца. Я чувствую себя одинокой более, чем когда-либо. Уходят сразу и брат, и подруга. Я за два года так к тебе привязалась. Неужели между нами ляжет бездна, как всегда это бывает, когда одна из подруг выходит замуж? Если ты станешь Наташей из «Трех сестер», я тебя задушу собственноручно. Мама все плачет, не может успокоиться, что ее любимчик женился на актрисе. Как странно, что ты теперь Чехова, нужно писать на конверте — Ольге Чеховой.

К н и п п е р. Я хотела накатать тебе письмо сгоряча, но, спасибо, Антон остановил меня. Если бы ты знала, как огорчило Антона твое письмо. Машенька, дорогая, будь умницей, чтобы нам всем хорошо жилось. Неужели ты разлюбишь меня за то, что я стала женой Антона. Боюсь мечтать, но мне кажется, что мы с ним будем отлично поживать.

М а р и я  П а в л о в н а. Желаю тебе быть счастливой и своим счастьем зацепить и меня немножко. А нашему любимцу желаем полного выздоровления. Когда-то мы с тобой мечтали жить в Москве вместе. Как же теперь? Где ты теперь будешь жить зимой — в Москве или в Ялте?

К н и п п е р. Я сама ничего не знаю. Мне ужасно сразу бросить дело, дело новое, молодое, которому мы отдали все наши силы. Ведь, кроме театра, у нас не было жизни, не было других радостей. Запутала я и свою и чужую жизни, как-то я с этим справлюсь?


Появляется  Ч е х о в.


Мы с Машей все объясняемся. Все это самая обыкновенная ревность. Ведь мы с ней любим друг друга!

Ч е х о в. Все это вздор! Я боюсь, что, чего доброго, ты будешь ссориться с Машей.


Книппер уходит.


Милая Маша! Женитьба нисколько не изменит моей жизни. Буду жить так, как жил до сих пор, и мать тоже. И к тебе мои отношения останутся неизменно теплыми и хорошими, какими были до сих пор. С супругой своей придется быть в разлуке — к этому, впрочем, я уже привык.


Мария Павловна уходит.


(С бумагой в руках.) Марии Павловне Чеховой. Завещаю тебе дачу мою в Ялте и доход с драматических произведений, а жене моей — Ольге Леонардовне — дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Брату Александру — три тысячи. После твоей смерти и смерти матери все, что останется, поступает в распоряжение Таганрогского городского управления на нужды народного образования. Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно. Антон Чехов. (Запечатывает конверт.)


Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Мысленно я часто перелетаю к тебе, милая моя голова. Сегодня в театре был приемный экзамен. Я сидела за столом в комиссии. Ты сейчас удивишься: знаешь, кто экзаменовался? Угадай… Лика Мизинова. Все прочитанное было пустым местом, и мне ее жаль было, откровенно говоря. Комиссия единогласно не приняла ее. Наш режиссер Санин считает, что ей надо открыть модное заведение.

Ч е х о в. По соседству умерла татарка. Всю ночь и сегодня весь день голосили по ней родственники. Читал статью Мечникова — о том, почему мы не живем сотни лет. Наши правнуки будут жить по двести лет, а в семьдесят будут еще молоды. Жена моя, без тебя мне так скучно, точно заточили в монастырь. Живу один-одинешенек, как старый холостяк, как старый хрыч.

К н и п п е р. Вчера был день моего рождения, и я ревела утром и ревела вечером, я ревела бы весь день, если бы не была на людях. Была с Машей в Разумовском. Было необычайно тихо и грустно, грустно до боли. Мы сидели у самой воды. Маша писала, а я все молчала и созерцала. И вспоминала твои слова, что ты хотел бы ходить с котомочкой по белу свету. Я это понимаю.

Ч е х о в. Вчера ко мне пришел некий незнакомец, московский доктор, и сидел, сидел, сидел, я чуть не заревел от отчаяния. Конечно, бродить по миру с котомочкой на спине, дышать свободно — куда приятнее, чем сидеть в Ялте.

К н и п п е р. После спектакля заехала за мной Маша, и мы поехали в кружок, где кутили до четырех часов утра. Это было какое-то сплошное бешенство, вихрь — кто во что горазд. Пели, плясали, все и всё смешалось. Я играла в кошки-мышки — по этому можешь судить о настроении. Дубасили в гонг, оглушали всех, орали, хохотали. Описать это безумие невозможно. Хочется быть около тебя, ругаю себя, что не бросила сцену. У нас метель сегодня, у меня настроение противное.

Ч е х о в. Ты была в подпитии? Как я тебе завидую, если бы ты знала. Для той скуки, которая теперь в Ялте, покидать сцену нет смысла. Будущую зиму я не буду сидеть в Ялте, уеду в кругосветное плавание. Горький здесь, здоров. Он находится под надзором полиции. Ночует он у меня и у меня прописан. Сегодня был становой. Горький такой же, как и был, такой же хороший, даже как будто лучше. Всех лучших писателей я подбиваю писать пьесы для Художественного театра. Горький уже написал. Один хороший знакомый взял у меня шестьсот рублей до пятницы. У меня всегда берут до пятницы.

К н и п п е р. Выставка Машина прошла хорошо. Продался один этюд за десять рублей. Она рада. Я чувствую, что мои письма не удовлетворяют тебя, что я пишу скучно, однообразно. Прости, академик! И жизнь-то как-то между пальцами бежит. Какая-то возня, а не жизнь. Вечное ощущение чего-то ненастоящего, а вот-вот придет настоящая жизнь. Ты, Антон, настоящий человек, ты любишь и понимаешь жизнь настоящую, а не выдуманную. Я это люблю в тебе ужасно. Ты большой человек. И смешной ты бываешь ужасно. Ни один человек в мире не может меня рассмешить, как ты. Я сейчас вспомнила твой мелиховский флигель. Как чудно цвели яблони, вишни! Как все было бело и свежо! Я тебя тогда боялась немножко. А это дивное утро, когда ты меня провожал. Мы с тобой должны еще много, много хорошего пережить.

Ч е х о в. В кабинете пасмурно и холодно, писать трудно, пальцы не слушаются. И так будет всю зиму. Печки, случается, бывают горячие, но тепла не бывает. Здесь шли «Три сестры», отвратительно. Офицеры были с полицейскими погонами. Публика бранила пьесу отчаянно.

К н и п п е р. Ах, Антон, Антон! Тяжело так жить врозь! Нелепо! Я приеду к тебе на праздники с Машей, дирекция обещала отпустить меня на несколько дней.

Ч е х о в. Кровохарканье было чуть-чуть, но все же надо лежать. Злюсь, так как нельзя работать. Я жду тебя на праздниках. Около меня пусто, обеды жалкие, даже в телефон никто не звонит. Туман, ревет сирена, гудят заблудившиеся пароходы.

К н и п п е р. Дирекция не отпускает — я играю каждый вечер. Театр — не знаю, любить его или проклинать? Я способна все сейчас бросить и лететь к тебе. Мне больно, очень больно, когда я представляю, как ты лежишь там один и тоскуешь. Я так плакала сегодня, Антон. Я на год уйду из театра.

Ч е х о в. Я все мечтаю написать смешную пьесу, где бы черт ходил коромыслом. Не знаю, выйдет ли… Не скучай, работай, будь умницей, не хандри — это к тебе не идет. Когда ты весела, ты молодеешь лет на десять.

К н и п п е р. Здравствуй, мой мифический муж! Вчера ты остался без моего письма — прости! Произошло это от моего беспутного поведения. После премьеры большой компанией поехали в Эрмитаж. Там поужинали, болтали по-домашнему, расходиться не хотелось и решили дождаться газет с рецензиями. Нравится тебе эта беспутная жизнь? Зачем мы врозь? Даю тебе слово, что это последний год так. Воображаю — что думает обо мне твоя мать? И она права, права! Антон, родной, прости меня, легкомысленную дуру, не думай обо мне очень уж скверно. Тебе не стыдно, что у тебя такая жена? Сегодня я перечитывала твои письма. Я твои письма целую, когда получаю. Мне вдруг вспомнились наши майские дни: венчание и пароход, визит к Горькому в Нижнем, Волга, учительницы, Уфа, десять верст в таратайке, чудесный аромат степи.

Ч е х о в. Ты до утра сидела в ресторане? Смотри, здоровье испортить недолго. Глупая ты! Ни разу я не упрекнул тебя за театр, а, напротив, радовался, что ты у дела, что у тебя есть цель жизни. Работай и, главное, не хандри! С каким бы удовольствием проехал бы я с тобой куда-нибудь очень далеко, например на Байкал. Это чудеснейшее озеро, увидишь, всю жизнь будешь помнить! Поедем, собака! Поедем, пока есть деньги, а то, гляди, года через два-три уже нельзя будет разъезжать. Я уже полтора месяца не был на набережной. Завтра нарочно лягу спать в девять часов, чтобы не встречать Новый год.


Книппер уходит.


Любить непременно чистых — это эгоизм: искать в женщине того, чего во мне нет, — это не любовь, а обожание… (Пауза.) Актрисуля, опять я сегодня не получил письма. Ну, делать нечего, посидим и без письма, как курильщики сидят иногда без табаку. Если бы я целый день работал, то был бы доволен и счастлив.


Появляется  К н и п п е р.


Когда у вас пойдет «Дядя Ваня» для съезда врачей, напиши, как шла пьеса, как держали себя доктора.

К н и п п е р. Сыграли мы «Дядю Ваню» хорошо, не посрамились. Даже мужчины плакали. Приходила за кулисы депутация, говорили, что земские врачи глухих углов России никогда не забудут этот день. Поднесли театру твой портрет в лаврах. Если бы ты мог быть здесь! В театре все время говорят о тебе, твоей комедии.

Ч е х о в. О пьесе я написал тебе зря — это с пера сорвалось. Она чуть забрезжила в мозгу, как самый ранний рассвет. Я сам еще не понимаю, какая она, что из нее выйдет, и меняется она каждый день. Писатель должен много писать, но не должен спешить. Мать уехала, я остался соло. Живу во всем доме один. И ничего. Я уже не помню — блондинка ты или брюнетка, помню только, что когда-то у меня была жена.

К н и п п е р. Какая я тебе жена, если приходится жить врозь. Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе. Раз я на сцене, я должна остаться одинокой и не мучить никого. Не проклинай меня!

Ч е х о в. Не говори глупостей. Мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем заниматься друг другу делом. Я уже составил планы, как нам с тобой проводить будущее лето. Хочется в Швейцарию, где я еще ни разу не был, на озеро Комо. Поедем?

К н и п п е р. Как я завидую твоему сдержанному характеру. Ты — человек сильный, а я ничтожный, совершенно слабый. Ты живешь своей особенной жизнью и не придаешь значения явлениям каждодневной жизни.

Ч е х о в. От природы у меня характер резкий, я вспыльчив, но привык сдерживать себя. Скоро приеду! Подыскивай мне портного, очень хорошего, подыскивай легкий мех. У меня отродясь не было сносной, мало-мальски приличной шубы!

К н и п п е р. Наш режиссер Санин женится на Лике, уже принимает поздравления.


Пауза.


Ч е х о в. Лику я знаю давно. Она хорошая девушка, умная и порядочная. Ей с Саниным будет нехорошо, она не любит его. Ну, да все это от судьбы!


Книппер уходит.


Любовь — это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное.


Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Вчера сыграли пьесу Горького. Театр был полон полиции — и мундирной, и переодетой. На спектаклях у нас происходит черт знает что — зала наэлектризована. На улицах — городовые и жандармы. Побоище было здоровое. Говорят, государь не утвердил Горького академиком.


Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й.


Г о р ь к и й. Горячая была схватка! Я вовеки не забуду этой битвы. Женщин хватали за волосы и хлестали нагайками. Но хотя и рыло в крови, а еще не известно, чья взяла. А студентики милые, славные люди. Бесстрашно идут, дабы победить или погибнуть! Дай вам боже здоровья, охоты работать, счастья, ибо никогда не поздно быть счастливым. Я подал прошение министру внутренних дел — разрешить мне поездку в Ялту.

Ч е х о в. Полагаю, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах, пока не додерутся. Если бы вас пустили сюда, это было бы прекрасно. В Ялте зимой мало людей, никто не надоедает, не мешает работать. К тому же Лев Николаевич скучает без людей, мы бы навещали его. Сюжетов скопилось тьма-тьмущая. Но чувствую, что теперь надо писать как-то иначе, для кого-то другого, строгого и честного.

Г о р ь к и й. Мне разрешили жить в Крыму… кроме Ялты. Я в Арзамасе, дорогой друг. Жители говорят обо мне: «Не было печали, черти накачали! Пойдут и у нас теперь прокламации с революциями». Под окнами моими гуляет полицейский, внимательно всматривается, как я делаю революцию. Никто ко мне не ходит, опасаясь пятна неблагонадежности, а я этому рад. Живу себе да дрова колю, для гимнастики. Буду много писать. Приезжайте сюда! Возьмем мы с вами лодку, я буду книжки читать, а вы — дожидаться, пока окунь клюнет. И заберите тетю Ольгу с собой, она бы роли свои готовила и здоровье нагуливала. Зажили бы мы расчудесно! А ведь занятно жить на земле, ей-богу! Я ожидаю некоторых неожиданностей; ежели оные произойдут, жена своевременно известит вас об этом.


Горький уходит.


Ч е х о в. Будет время, когда произведения Горького забудут, но сам он едва ли будет забыт даже через тысячу лет. (Пишет письмо.) «Милостивый государь Александр Николаевич! В декабре прошлого года я получил извещение об избрании Алексея Максимовича Пешкова в почетные академики. Пешков тогда находился в Крыму, я первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию выборы признаются недействительными… Извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно, и я же признал выборы недействительными — такое противоречие не укладывается в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. После долгого размышления я пришел к решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно — почтительнейше просить Вас ходатайствовать о сложении с меня звания почетного академика. Антон Чехов».


Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч. Не сердись, брате, что я подолгу тебе не пишу. Происходит это потому, что я вообще много пишу ради manger и boir. Поживаю я тускло. Зарабатываю мало. В «Новом времени» меня не печатают, потому что ненавидят Антона Чехова. Живу я писанием глупого исторического романа в «Полицейских ведомостях». Мечтаю дать всем Сувориным вселенскую смазь. «Новое время» было ямой, стало отхожим местом. Лелею мечту: уйти на солнышко и обсушиться. Хотелось бы купить где-нибудь в глуши десятины полторы у речки з раками, построить из кизяка хатыну и замуроваться. Не знаешь ли ты такого глухого уголка? Можно и под Таганрогом. Все, Антоша, надо понимать! Даже и то, что мухи воздух очищают.

Ч е х о в. Многоуважаемый Артаксеркс Павлович! Тебе уезжать далеко от столицы никак нельзя: до самой своей праведной кончины ты будешь работать в поте лица и зарабатывать кусок хлеба. Я все похварываю, начинаю уже стариться и не вижу многого такого, что, как литератор, должен бы видеть. Вижу только, к счастью, что жизнь и люди становятся все лучше и лучше, умнее и честнее. Пиши письма по возможности почтительные. Первородством не гордись, ибо главное не первородство, а ум.


Александр Павлович уходит. Появляется  К н и п п е р.


К н и п п е р. Пришло на твое имя письмо из Парижа, из редакции. Спрашивают твое мнение — в упадке ли Франция? Можешь ответить не более пятидесяти строк.

Ч е х о в. Я чувствую себя полегче и уже не поглядываю сердито на свою рукопись. (Берет рукопись.) «Вся Россия — наш сад… Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест… Я уже предчувствую счастье, я уже вижу его. Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие». Пьеса получается веселая, легкомысленная. Есть места, которые может почеркать цензура, это будет ужасно. Пьесу пришлю на твое имя, а ты уже передашь в театр.

К н и п п е р (с ролью в руках). «О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. Весь, весь белый! О, сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть свое прошлое! (Пауза.) О, мой милый, мой нежный, прекрасный сад. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай! Прощай!» Театр ожил с твоей пьесой, настроение у всех отличное, работать и весело и приятно. Праздник, а не репетиция.

Ч е х о в. Здесь о войне говорят черт знает что. Чувствуется, в газетах вранья много. Интерес ко всему, кроме войны, иссяк.

К н и п п е р. Провожала дядю на войну. Когда отходил поезд — начались рыдания, вопли, обмороки. Дамы все шьют для солдатиков во дворце. Как все это ужасно.

Ч е х о в. В июле, если позволит здоровье, поеду на войну. Поеду врачом. Врач увидит больше, чем корреспондент.

К н и п п е р. Война глупая и меня начинает злить.

Ч е х о в. Мы все интересуемся только войной и думаем только о ней. Я работаю, но не совсем удачно. Все кажется, что по случаю войны никто ничего читать не будет.

К н и п п е р. Сыграли «Вишневый сад» на «ура». Играли хорошо, концертно. Успех шумный и серьезный. А какова гибель адмирала Макарова и крейсера «Петропавловск»?! Это ужасно. Уничтожен почти весь наш флот. Что дальше будет? И, несмотря на ужаснейшее настроение общества, все же «Вишневый сад» имеет огромный успех.


Книппер уходит.


Ч е х о в (с записной книжкой). Если вы будете работать для настоящего, то ваша работа выйдет ничтожной. Надо работать, имея в виду только будущее.


Появляется  М а р и я  П а в л о в н а.


За время моей московской жизни сегодня я в первый раз надевал сапоги и сюртук, все время лежал. И все это из-за отвратительной погоды — дождя и снега. По совету врачей мы уезжаем за границу, в Баденвейлер. Едва ли успею купить тебе часы; отложу до августа, когда возвращусь. Газеты и журналы, все без исключения, прикажи складывать у меня на столе.

М а р и я  П а в л о в н а. Ты опять болен? А как будто начал поправляться, когда я уезжала в Ялту? Поправляйся скорее, крепни и приезжай из-за границы молодцом. У нас, как нарочно, когда тебя нет, стоит все время великолепная погода. Сегодня приходили два студента и курсистка и просили позволения осмотреть сад и дом твои. Сад я показала и наделила их розами, но в дом не пустила. Они с благоговением ходили по дорожкам, и курсистка целовала розы. Было странно и мило. Мать кланяется тебе и Оле.

Ч е х о в. Уже третьи сутки я живу на месте, мне предназначенном. Здоровье входит в меня не золотниками, а пудами.

М а р и я  П а в л о в н а. Слава богу, что ты поправляешься, все радуемся и сразу повеселели. У нас в доме и во дворе все благополучно. Зацвели гвоздики, поспел крыжовник.

Ч е х о в. Скажи мамаше и всем, кому это интересно, что я выздоравливаю, уже выздоровел.


Появляется  К н и п п е р  с газетами. Чехов отходит и углубляется в газеты.


К н и п п е р (Марии Павловне). Здесь очень хорошо: очаровательные мягкие горы, виноградники, воздух легкий, масса роз. Заборы из роз. Антон все читает немецкие газеты, где пишут про нашу войну. (Увидев, что Чехов погружен в газеты, подходит к Марии Павловне и говорит ей тихо.) Хотя он часто пишет тебе, но вряд ли много — о своем здоровье. Чувствует он себя здесь все время очень нехорошо. Ночи мучительные, бессонные. Доктор ездит два раза в день. Я умоляла отпустить нас скорее в Ялту, но сейчас Антона везти нельзя. Если бы я могла предчувствовать все это, ни за что не решилась бы везти его за границу. Я долго мучилась, писать ли тебе правду, но решила написать. Антону, конечно, не давай почувствовать в письмах, что я тебе писала, а то это будет его мучить. Он заставляет меня писать, что ему лучше.


Подходит Чехов.


Просит заказать ему светлый костюм из фланели.

Ч е х о в. Дела мои по части здравия пошли на поправку, по-настоящему. Я уже привык и к комнате своей и к режиму. В полдень играет в саду музыка, дорогая, но очень бездарная. Не чувствуется ни одной капли таланта ни в чем, ни одной капли вкуса, но зато порядок и честность, хоть отбавляй. Наша русская жизнь гораздо талантливее. Меня неистово тянет в Италию. Хочется побывать на озере Комо. В Ялту мы вернемся морем. По железной дороге не хочется ехать, приедешь домой скорее, а я еще не нагулялся. Часы непременно куплю, не забыл. Будь здорова и весела.

М а р и я  П а в л о в н а. Постарайся не кашлять и побольше кушай, набирайся сил и приезжай домой. Форточку сделаю непременно. Газеты все будут целы.


Книппер и Мария Павловна уходят.


Ч е х о в (с записной книжкой). «Разговор через тысячу лет на другой планете — о Земле: помнишь ли ты то белое дерево — березу?!»


Чехов уходит. Появляется  А л е к с а н д р  П а в л о в и ч, к нему подходит  М а р и я  П а в л о в н а.


А л е к с а н д р  П а в л о в и ч (читает телеграмму). «Антон внезапно скончался от слабости сердца, умер без страданий, тихо. Ольга».


Появляется  К н и п п е р, передает Марии Павловне конверт. Появляется  М и з и н о в а, за нею — Г о р ь к и й.


Г о р ь к и й. Вот и похоронили мы Чехова! Этот чудесный человек, этот прекрасный художник, всю жизнь боровшийся с пошлостью, был привезен в вагоне для «перевозки свежих устриц». Я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы. Ему все равно, хоть в корзине для грязного белья везти его тело, но нам, русскому обществу, я не могу простить вагон «для устриц». Я шел в толпе за гробом и слышал, как говорили обо мне, что у меня смешное пальто, что Шаляпин стал некрасив и похож на пастора, и никто ни слова о Чехове. Хотелось услышать какое-то красивое, искреннее, грустное слово, и никто не сказал его.

К н и п п е р. «Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… надо жить!»

М а р и я  П а в л о в н а (читает). «Помогай бедным! Береги мать! Живите мирно. Антон Чехов».

Конец

МОЛОДАЯ РОССИЯ Повесть для театра в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ч е р н ы ш е в с к и й  Н и к о л а й  Г а в р и л о в и ч.

О л ь г а  С о к р а т о в н а — его жена.

К о с т о м а р о в  Н и к о л а й  И в а н о в и ч — историк.

Л и с и ц ы н  М и х а и л  Н и к и ф о р о в и ч.

Д а ш е н ь к а.

М и х а й л о в  М и х а и л  И л л а р и о н о в и ч — поэт.

К о с т о м а р о в  В с е в о л о д  Д м и т р и е в и ч.

С т р у г о в  И в а н  М и х а й л о в и ч — метранпаж типографии «Современника».

К о р я г и н — генерал-майор.

К о л е с н и к о в  С т е п а н  И в а н о в и ч — крестьянин.

Г о л и ц ы н — председатель Особой следственной комиссии.

Р а к е е в — полковник.

Ш м е л е в — штабс-капитан.

Ж а н д а р м.

С т е п а н и д а.

У л ь я н о в  В л а д и м и р  И л ь и ч.

Г л а ш а — горничная.

Д е ж у р н ы е  о ф и ц е р ы.

К о н в о и р.


Часть первая — 1853—1862 годы.

Часть вторая — 1863—1889 годы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1
Кабинет директора Васильева. Входят  О л ь г а  С о к р а т о в н а  и  Н и к о л а й  И в а н о в и ч  К о с т о м а р о в.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Проходите, Николай Иванович, располагайтесь! Вы меня извините, но я должна вас покинуть.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Идите, идите. Хозяйка бала — должность эффектная, но беспокойная.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вам недолго придется томиться в одиночестве. Николай Гаврилович должен быть с минуты на минуту. С ним вы никогда не скучаете. Папу вызвали к больному, и никто не помешает вашему пиру умов.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Последний пир! Скоро начнется великий пост. Скоро мы с вами пойдем провожать Николая Гавриловича.

О л ь г а  С о к р а т о в н а (задумчиво). Не знаю — буду ли я его провожать?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Вы поссорились?

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Боже упаси! (Подумав.) Николай Иванович! Можно вам доверить великую тайну?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Конечно! Это вполне безопасно — и рад бы разболтать, да некому!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не шутите, я с вами говорю серьезно. Вчера Николай Гаврилович сделал мне предложение. Я сегодня всю ночь не сомкнула глаз, все думала, думала, думала…

Н и к.  К о с т о м а р о в (удивленно). Думали?! Конечно, это серьезный шаг в жизни, но не понимаю — о чем тут думать! Вы окружены поклонниками. Но полагаю, во всем Саратове не сыщешь равных по уму Чернышевскому.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Голова разваливается от думы…


Голос из-за двери: «Оленька, иди принимать гостей!»


(В ответ). Иду! (Ник. Костомарову.) Никому ни слова!

Н и к.  К о с т о м а р о в. Могила!


Ольга Сократовна уходит. Ник. Костомаров роется в книгах. В дверях показываются  Л и с и ц ы н  и  Д а ш е н ь к а — им лет по 15.


Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович еще не приходил?


За спиной Лисицына и Дашеньки показывается  Ч е р н ы ш е в с к и й.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Пришел! Кому он потребовался?!

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович! Говорят, вы уезжаете в Петербург?

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Знакомьтесь — мой ученик Миша Лисицын. Николай Иванович Костомаров.


Костомаров кланяется.


Л и с и ц ы н (недовольно). Я вас знаю. (Чернышевскому.) Это верно, что вы уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы бы лучше познакомили нас со своей дамой.

Л и с и ц ы н (сердито). Это не дама, это мой друг. Вы не отвиливайте, вы отвечайте прямо — уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Миша Лисицын не самый воспитанный из моих учеников.

Л и с и ц ы н. Уезжаете! И боитесь признаться.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Завтра я приду прощаться с вами! Я бы с удовольствием забрал с собой весь класс. Кроме нескольких оболтусов, разумеется. Но с вами, Миша, уверен, мы расстанемся ненадолго. Окончите гимназию, приедете в Петербург, поступать в университет. (Костомарову.) Миша очень увлекается историей.

Л и с и ц ы н. И лаптой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. С лаптой у вас получается хуже, чем с историей.

Л и с и ц ы н. А какие свечки даю! Мячика не увидишь. У вас таких не получается!

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Юноша способный. Но хвастун и грубиян. Будем надеяться, Миша, вас облагородит ваша подруга. Все-таки — как же вас величать?

Л и с и ц ы н (по-прежнему сердито). Дашенька! Она стесняется.


Заиграла музыка. Дашенька выходит из-за портьеры, берет Мишу за руку.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Идите танцевать! Надеюсь, что в зале Дашенька перестанет смущаться. (Дашеньке.) Жаль, что я так и не услышал ваш голос.


Лисицын и Дашенька уходят.


Умный юноша! Николай Иванович! Написали бы для них учебник истории. Какой мякиной забивают им голову!

Н и к.  К о с т о м а р о в. Я смолоду мечтал написать историю России. Не историю правителей — этим уже занималось немало ученых льстецов и подхалимов. А историю народа. Но я отсидел год в Петропавловской крепости. И всегда вспоминаю об этом, когда берусь за перо.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А может, пора уже забыть?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Я бы давно забыл. Они помнят. Я должен быть осторожным в каждом слове — цензура читает меня особенно внимательно. А творчество, наука — начинается со свободы. (Пауза.) Завидую я вам. Завидую не прогулкам по Невскому проспекту — красивейшей улице мира. Вы будете сидеть в библиотеке за книжными фолиантами. Завидую литературным и ученым спорам, без них не может развиваться мысль. А я буду сидеть, прикованный к Саратову, без книг, без семьи, без друзей. Буду заниматься собиранием песен Саратовской губернии. Тоска! Простите мне мое мрачное настроение — я теряю единственного друга, остаюсь одиноким как перст. За вас я радуюсь, потому что люблю вас и уверен, что вас ждет большое будущее. Но я знаю направление вашего ума и прошу, умоляю вас об осторожности. Не повторите мои ошибки!

Ч е р н ы ш е в с к и й (весело). Неужели мы с вами не перехитрим цензоров? Умел же Белинский и в своих подцензурных статьях говорить правду России.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Белинского сгноили бы в крепости. Его спасла смерть!


В дверях показывается  О л ь г а  С о к р а т о в н а.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вы, надеюсь, говорите обо мне?

Ч е р н ы ш е в с к и й (простодушно). Нет, не о вас!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не буду мешать ученой беседе. (Собирается уходить.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна, не уходите!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Распоряжусь подать гостям угощение и приду! (Уходит.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нравится вам Ольга Сократовна?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Очень! (Пауза.) Невеста у меня была молоденькая, моя ученица, между прочим. Будущее мне представлялось светлым — счастливая любовь, кафедра в университете, занятие любимой историей. Меня арестовали накануне свадьбы. Невеста ждала меня в фате, а я уже облачался в арестантский халат.


Пауза.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы никогда не рассказывали об этом.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Не хотелось трогать незажившую рану.


Пауза.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Она не захотела ждать, когда вас выпустят на свободу?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Она, наверное, только увлеклась мною. Не полюбила, а увлеклась! (Пауза.) Скучно, конечно, коротать жизнь бобылем, но полюбить мне больше никогда не удалось. Впрочем, я ее нив чем не виню. Она была молодая, следовательно, легкомысленная. Я был не так уж молод, но тоже легкомысленный. Когда я вступил в тайное общество, я обязан был подумать, что меня ждет любая судьба. (Пауза.) О чем вы думаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. О том же самом.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Но вы же не вступили в тайное общество?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Пока еще не вступил.

Н и к.  К о с т о м а р о в. У вас еще есть время подумать!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я думал об этом сегодня всю ночь!


Входит  О л ь г а  С о к р а т о в н а.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Гости довольны и танцами и антрактами. (Заметив, что Костомаров поднимается.) Вам интересно беседовать только с Николаем Гавриловичем.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Извините, Ольга Сократовна, у меня разыгрался приступ черной меланхолии. Не хочется портить ваш праздник. Я уйду незаметно, по-английски. (Раскланивается и уходит.)

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Деликатный человек. (Пауза.) Николай Гаврилович! До знакомства с вами я жила не задумываясь. Как птица поет, как трава растет… Поклонники! И вот появились вы, не похожий ни на одного из моих поклонников!

Ч е р н ы ш е в с к и й (глухо). Я не танцую, не пью вина, не умею ухаживать. Вам со мной скучно.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. С ними стало скучно. (Задумавшись.) В глуши забытого Саратова я б никогда не знала вас! (Пауза.) С вами никогда не скучно. Но всегда боязно. Каждой нашей встрече я и радуюсь и боюсь. У меня мало ума, я живу сердцем. А с вами чувствую себя еще глупее, чем есть на самом деле. Мне с вами скучно? Я боюсь другого — вам со мной будет скучно! Когда вы вчера объяснились мне в любви, я растерялась…

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Растерялись?!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я понимаю богатство вашего ума. Но мне и в голову не приходило, что у вас такое горячее сердце. Я всю ночь думала о щедрости и бескорыстии вашей любви. Думала, способна ли я, женщина, на такое сильное чувство? Мне казалось, такая цельная любовь сохранилась разве только в романах. Оказывается, она еще живет! Вы предложили мне подумать до осени. Незачем мне думать так долго!

Ч е р н ы ш е в с к и й (перебивает). Благодарю за изящную форму отказа.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не перебивайте — это на вас не похоже. Вы едете в Петербург, вас ждет там большая и серьезная работа. Могу ли я мучить вас неопределенностью? Вот что я надумала. Мне никогда не достигнуть вашего ума, даже и пытаться не стоит. Но бог с ним, с умом, — к чему он женщине?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не говорите глупости!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Говорю, что думаю. Ума у вас хватит на двоих. А может, от общения с вами и я поумнею. Я кажусь себе рядом с вами маленькой. Если вас не пугает моя малость, я отдаю вам руку и сердце. (Пауза.) Почему вы молчите?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна! Я люблю вас, только вас, и буду любить вас всю жизнь. Но, объяснившись вчера вам в любви, я поступил необдуманно. Я думал только о себе. Я не подумал о вашем счастье, мною руководил эгоизм. Я желаю, чтобы вы были счастливы, и вы должны быть счастливы, но как раз я-то не могу доставить вам счастья. С моей стороны было бы легкомыслием, нет, низостью, даже подлостью связывать свою жизнь с чьей-нибудь. Вряд ли я долго буду пользоваться свободой.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. За вами следят? Откуда вы это знаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я знаю свой образ мыслей.

О л ь г а  С о к р а т о в н а (задумчиво). Мне передавали, вы говорите ученикам такие вещи, которые пахнут каторгой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Видите, вдобавок я неосторожен. Но осторожности я научусь. Но я не могу отказаться от своего образа мыслей!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Даже ради меня? Даже ради моего и своего счастья?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Можно ли быть счастливым, покуда кругом несчастные. Скоро будет бунт, и я непременно буду участвовать в нем.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Откуда у вас сведения о бунте?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это мои предположения. Недовольство народа царем и помещиками растет из года в год. Растет и число образованных людей, недовольных существующим строем. Нужна только искра, чтобы поджечь все это. Рассудите сами — могу ли я связывать вашу жизнь с моею?!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я не хочу думать так мрачно о вашем будущем. Я человек беспечный. Я жду от жизни только хорошее. Когда еще будет этот бунт!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Скоро.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Откуда вам известно?! (Пауза.) Может, вы победите в этом бунте?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, победим! Иначе какой смысл его начинать!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вот видите — вы тоже ждете впереди хорошее. Хоть в чем-то мы с вами сходимся! Если вам выпало на долю полюбить, зачем же вы будете убивать большое чувство. И зачем мне отказываться от вашей великой любви — кому еще выпадет на долю такое счастье!


Заиграла музыка.


Хватит философствовать! Дайте мне вашу руку, пойдемте к гостям и объявим им, что мы жених и невеста! Согласны?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Какая вы умница, Ольга Сократовна! Мы с вами проживем счастливую жизнь!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Конечно. Вы будете учить меня уму, а я вас — легкомыслию.


Музыка заиграла громче, они уходят, взявшись за руки.

2
1861 год. Петербург.

Кабинет Чернышевского. Горничная  Г л а ш а убирает стол, достает из ящика письменного стола бумаги, читает. Раздастся звонок. Глаша поспешно прячет бумаги в стол и выходит. Она возвращается с  М и х а й л о в ы м  и В с.  К о с т о м а р о в ы м.


М и х а й л о в. Из редакции Николай Гаврилович уже давно уехал. Не понимаю — где же он может быть?

Г л а ш а. Ольга Сократовна нервничает — они собирались ехать в театр. Доложить?


Михайлов кивает. Глаша выходит.


М и х а й л о в. Не повезло нам!

В с.  К о с т о м а р о в. Побывать в доме Чернышевского — разве это не повезло? Ребята умрут от зависти!

М и х а й л о в. Любят студенты Чернышевского.

В с.  К о с т о м а р о в. Когда приходит новая книжка «Современника» — в московских кофейных не протолкаться. Его статьи читают вслух. А потом такой шум начинается — спорят за полночь, пока хозяин на улицу не выгонит. Он нам пригрозил — не будете вести себя по-благородному, перестану выписывать «Современник». А мы пригрозили ему бойкотом!

М и х а й л о в. Кто же победил?

В с.  К о с т о м а р о в. Сдался!

М и х а й л о в. Простите за нескромность — как относится молодежь к моим стихам?

В с.  К о с т о м а р о в. О вас говорят с уважением.

М и х а й л о в (улыбнувшись). Но без восхищения?!

В с.  К о с т о м а р о в. Восхищаются Некрасовым! Тяжело вам тягаться с такой махиной!


Входит  О л ь г а  С о к р а т о в н а.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Извините, Михаил Илларионович, я одевалась. Но, кажется, пустые хлопоты. В кои-то веки собрались с Николаем Гавриловичем в театр, а он пропал.

М и х а й л о в. Познакомьтесь — Всеволод Дмитриевич Костомаров.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Очень приятно. Вы не родственник нашему приятелю Николаю Ивановичу Костомарову?

В с.  К о с т о м а р о в (улыбаясь). Я — московский Костомаров. Мне польстило бы, конечно, родство с профессором Петербургского университета! Увы, я только однофамилец!

О л ь г а  С о к р а т о в н а (улыбнувшись). И вы не историк?

В с.  К о с т о м а р о в. Я пока еще никто. Студент.


Пауза.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Понравился вам Петербург?

В с.  К о с т о м а р о в. Меня интересует только одна петербургская, достопримечательность — Чернышевский.

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич специально приехал познакомиться с Николаем Гавриловичем.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. А удалось познакомиться только с его супругой. Полное разочарование! Вы были в редакции?

М и х а й л о в. Были, но никого не застали.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Где же Николай Гаврилович?

М и х а й л о в. Уехал, а куда — никто не знает. Да вы не беспокойтесь…

О л ь г а  С о к р а т о в н а (взволнованно). Я не могу не беспокоиться. Вы сами знаете — он нигде не бывает, только дома и в редакции. Где же он может быть? (Пауза.) Как обнародовали этот злосчастный манифест об отмене крепостного права, я не знаю ни одного спокойного дня. В доме появляются незнакомые люди… простите, Всеволод Дмитриевич… какая-то таинственность в разговорах, вечно что-то недоговаривают.


Бой часов.


Как я могу не беспокоиться! Николай Гаврилович не сдает статьи вовремя. А занят с утра до глубокой ночи, даже поесть некогда. Меня он просто не замечает…

М и х а й л о в. Не гневите бога! Вам все петербургские дамы завидуют — он вас так любит…

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Любит до той поры, пока не подвернется какая-нибудь рукопись!

М и х а й л о в. Тяжелый крест быть женой крупного литератора!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Откуда знать это вам — старому холостяку?..

М и х а й л о в (улыбаясь). И мелкому литератору! Я холост, и это уже навсегда, поскольку вы замужем. Посудите сами — все требуют, чтобы жена стояла вровень со своим мужем! А много ли найдется людей, равных по таланту и уму Чернышевскому?! Трудно, Ольга Сократовна, признайтесь!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. А я и не пытаюсь интересоваться его учеными занятиями! Не пойму, кого вы любите больше — меня или Николая Гавриловича?

М и х а й л о в. То-то и беда, что не знаю, кого люблю больше? Чернышевского я полюбил смолоду, с университета.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. С ним вам всегда интереснее, чем со мной. Обещали научить меня верховой езде. Съездили два раза в манеж и восвояси, я вам наскучила. Зачем я шила себе амазонку?

М и х а й л о в. Сейчас, признаться, не до верховой езды.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вы заняты высшими проблемами. Но надо хоть изредка вспоминать и о несчастных женщинах. Всеволоду Дмитриевичу скучно. Хоть бы почитали стихи.

М и х а й л о в (улыбаясь). Прежде чем что-нибудь читать, надо написать.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Чуть ли не полгода слонялись по башкирским степям и ничего не написали! Лодырь!

М и х а й л о в. Я хотел вернуться с кошелкой лирических стихов. Но увидел голод, трахому и сифилис и понял: описывать красивые степные закаты — безнравственно. И вообще — кто из порядочных людей пишет сейчас стихи?!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Странная пошла жизнь, беспокойная. Смутное время! Никто ничего не пишет, только спорят, обсуждают, произносят речи. И раньше спорили, даже ссорились, но мирились и снова встречались. А теперь расходятся в разные стороны люди, дружившие много лет. Отменили крепостное право — я понимаю, шум в деревнях… Но в Петербурге?!


Входит  Ч е р н ы ш е в с к и й. Он целует Ольгу Сократовну, здоровается с Михайловым и Вс. Костомаровым.


В с.  К о с т о м а р о в. Костомаров.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михаил Илларионович мне говорил о вас.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Где ты пропадаешь? Я так волнуюсь…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Извини, Оленька, дела. Какая ты сегодня нарядная! Ждешь гостей?

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Мы же сегодня утром условились поехать в театр. Я послала Глашу за ложей. Ты уже забыл?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Извини, Оленька. Сегодня был такой трудный день! Да и сейчас мне, признаться, не до театра! Какой я легкомысленный человек, как я мог тебе обещать. (Подумав.) Всеволод Дмитриевич! Вы человек молодой, и вам, наверное, хочется поразвлечься. Почему бы вам не познакомиться с петербургской оперой?!..

В с.  К о с т о м а р о в. Я, признаться, мечтал поговорить с вами. Для меня встреча с вами — это такое событие. Я готовился к ней как к празднику.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я никуда не денусь, еще попразднуем. А пропустить оперу, да еще в обществе такой дамы, было бы непростительной глупостью.

В с.  К о с т о м а р о в. Если Ольга Сократовна согласится быть моей дамой, я буду счастлив…

О л ь г а  С о к р а т о в н а (не без иронии). Все будут счастливы — и вы и я. А больше всего Николай Гаврилович!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Оленька!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я шучу. Прикажу подать вам чай и закуску, и мы поедем! (Уходит.)

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич, как и мы, грешные, бредит литературой.

В с.  К о с т о м а р о в. Мне очень хочется напечататься в «Современнике»! Я понимаю, это слишком смело с моей стороны.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что вы можете предложить?

М и х а й л о в. У Костомарова есть революционное стихотворение.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Этот жанр нам не подойдет. Не пропустит цензура!

М и х а й л о в. Оно уже напечатано.

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Где? В каком журнале?

В с.  К о с т о м а р о в. Отдельным оттиском. Тайная печать!

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич напечатал революционное стихотворение за полной подписью — Костомаров.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я уважаю вас за смелость! Но не рискованно ли подписывать такие вещи?! Печатали в Лондоне, у Герцена?

В с.  К о с т о м а р о в (гордо). В Москве! Мы — московские студенты — организовали первую вольную русскую типографию.

М и х а й л о в. Здорово!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Здорово! (Костомарову.) Что печатаете?

В с.  К о с т о м а р о в. Герцена и Огарева. Многое и переводим. Ждем ваш заказ, Николай Гаврилович! Сделаем быстро — наша типография поставлена солидно, привлечены десятки студентов.

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Десятки?!

В с.  К о с т о м а р о в (с гордостью). Мы придаем делу широкий размах!


Входит  О л ь г а  С о к р а т о в н а.


О л ь г а  С о к р а т о в н а (Вс. Костомарову). Нам пора!

В с.  К о с т о м а р о в (Чернышевскому). Готовьте материалы, я повезу их с собой. Первая вольная…

Ч е р н ы ш е в с к и й (перебивает). Мы об этом поговорим не на ходу. Вы поосторожнее рекламируйте ваше предприятие.


Ольга Сократовна и Вс. Костомаров уходят.


М и х а й л о в. Понравился вам Костомаров?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Про девицу можно сказать, понравилась или не понравилась. Мужчин мы, слава богу, не судим по внешности.

М и х а й л о в. На меня он произвел прекрасное впечатление!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Если бы мы могли полагаться на впечатления! (Раскрывает портфель.) Прибыл «Колокол».

М и х а й л о в. Есть что-нибудь о манифесте?

Ч е р н ы ш е в с к и й (достает газету). Есть. Статья Огарева. Знаете, как она озаглавлена?


Входит  Г л а ш а  с подносом. Чернышевский поспешно прячет газету в портфель.


Глаша! Сколько вас учить — не входите без стука!

Г л а ш а. Забываю. (Уходит.)


Чернышевский подходит, приоткрывает дверь, смотрит в коридор.


М и х а й л о в. Вы ее подозреваете? Такая милая девушка!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Милая-то милая, но уж очень любопытная.

М и х а й л о в. Кто из женщин лишен этой слабости?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Боюсь, что это не слабость. Просто она выполняет свои прямые обязанности. И добросовестнее, чем убирает квартиру!

М и х а й л о в. Почему же вы не уволите ее?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем? С нею я осторожен. А они пусть думают, что я ни о чем не догадываюсь!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Вы не заболели мнительностью? Сознайтесь, вы не случайно оборвали Костомарова, когда вошла Ольга Сократовна?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем Ольге Сократовне знать о тайной типографии? Трудно удержать при себе интересную новость.

М и х а й л о в. Как же называется статья Огарева?

Ч е р н ы ш е в с к и й. «Разбор нового крепостного права». (Дает Михайлову газету.) Молодцы! Не дадут нам сказать свое слово в «Современнике»! Но ничего, мы найдем обходные дороги и расскажем народу правду об этом обмане. Вы написали прокламацию?


Входит  Г л а ш а.


Глаша! Опять вы без стука!

Г л а ш а. Пустая голова — забываю! Типографщик! (Уходит.)


Входит  С т р у г о в.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Что случилось, Иван Михайлович?

С т р у г о в. Журнал принесли из цензуры. Наломали дров — весь номер переделывать придется.

Ч е р н ы ш е в с к и й (перелистывает верстку). Разбойники!

С т р у г о в. Хорошо бы вашу статью дать в эту книжку. Пишете вы быстро, а мы наберем быстро. Почерк, правда, у вас неразборчивый, но ради такого дела согласились бы, сверх срока отработали. Манифест вышел, и хотелось бы знать ваше мнение.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ну, а какое ваше мнение?

С т р у г о в. Мое мнение значения не имеет. Вчера из деревни земляк приехал.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из какой губернии?

С т р у г о в. Казанский. Говорит — большая булга среди мужиков идет.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Булга?

С т р у г о в. То есть брожение. Так в народе говорят. Мужики сохи не чинят, все время о воле толкуют. Каждый понимает по-своему, но в общем большое разочарование. Земли вроде прибавили, а участки дают такие, что ни пахать, ни сеять, бросовая земля. И за нее надо деньги платить, а где их взять. Непонятная какая-то воля! Одно несчастье с ней!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я думаю об этой воле примерно то же самое. И поэтому незачем мне писать статью. Не пропустит ее цензура!

С т р у г о в. Ну, а если так как-нибудь, намеком, не впрямую. У вас это получается. Пишете вроде как про Гоголя, а читается про народ.

Ч е р н ы ш е в с к и й (показывает на верстку). Я написал намеками, а что толку — цензоры раскусили! И не такое, видно, сейчас время, чтобы ходить вокруг да около! (Перелистывает верстку.) Точно Мамай прошел! Я ночью покумекаю, а вы завтра утром приходите. Хотелось бы повидать вашего земляка. Только его вы утром не приводите, лучше вечером, попозже.

С т р у г о в. Приведу. (Уходит.)

М и х а й л о в. Несчастье с этой волей! Верно! До этого злосчастного манифеста жизнь была содержательной, интересной и спокойной. Я переводил своего любимого Гейне и писал стихи. Я много ездил по России и писал про виденное. У меня не большой талант, но я старался восполнить малость его трудом. Я делал все, что мог, и ни разу не солгал в искусстве. У меня такие друзья, что мне может позавидовать каждый, — вы, Некрасов, Добролюбов. И Герцен — он далеко от России, но я вижусь с ним каждый год. И все это может кончиться в один день…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мне не нравится этот разговор, Михайлов! Разве может русский литератор уйти в сторону в такой момент, когда решаются судьбы народа. (С горечью.) Вы не написали прокламацию?!

М и х а й л о в. Не сердитесь за это лирическое отступление! (Достает из кармана бумагу, дает ее Чернышевскому.) Вот вам моя рука, я пойду за вами!

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не за мной, а со мной! Мы пойдем вместе. Я верю, что революционное дело будет для вас не долгом, а естественным и необходимым, Как дыхание. (Читает прокламацию.)


Михайлов ходит по комнате.


Прекрасно — это писал поэт и гражданин. Это именно то, что нужно сейчас нашей молодежи. Убежден — ваши горячие слова упадут на благодатную почву. Это лучшее ваше произведение!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Жаль, что останется анонимным и я не пожну славу.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Будем молить бога, чтобы автор этого произведения остался неизвестным! Вы, надеюсь, его никому не показывали?

М и х а й л о в. Никому… Только Костомарову!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем?

М и х а й л о в. Неужели вы его подозреваете? Он — чудный парень, поэт. Поэт не может быть скверным человеком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Добрый вы дядя…

М и х а й л о в. Доброта раньше не считалась недостатком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, доброта — это добродетель, а порок — подозрительность. Уродливо и противоестественно таиться ото всех, даже от любимой женщины. Но мы, увы, живем при уродливом строе! Стыдно подозревать Костомарова; наверно, он милый и порядочный человек. Но, пожалуй, не стоило показывать ему прокламацию.

М и х а й л о в. Таиться от Костомарова бессмысленно. Ведь он же повезет прокламацию в Москву в тайную типографию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы это твердо решили? А может, лучше связаться с Герценом и напечатать в его типографии? Это фирма надежная.

М и х а й л о в. Но она в Лондоне! Сколько мы потеряем времени!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы правы — дорого яичко ко Христову дню!

М и х а й л о в. Они сделают быстро. В типографии работают десятки студентов.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вот это смущает меня больше всего! Предположим — среди них не окажется ни одного негодяя. Но болтун может найтись! А один болтун может погубить все!

М и х а й л о в. А как можно в нашем деле без риска?! Рискнем! Ваша прокламация готова?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова.

М и х а й л о в. Я передам ее Костомарову и завтра же отправлю его в Москву. Давайте, давайте. Я оптимист и верю: наше опасное предприятие завершится успешно.


Чернышевский отпирает секретер, достает бумагу и передает ее Михайлову.


(Читает, разбирая с трудом.) Барским крестьянам от их… ну и почерк у вас… дальше ничего не разберу…

Ч е р н ы ш е в с к и й. От их доброжелателей…

М и х а й л о в. Вашу прокламацию нельзя посылать ни в Лондон, ни в Москву, никто ничего не разберет. Ее надо переписать. Диктуйте, я буду переписывать.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Дудки! Это пахнет самопожертвованием. Я не согласен прятаться за вашей спиной.

М и х а й л о в. Все равно вам не обойтись без переписчика. Более надежного, чем я, вам не найти.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы — благородный человек!

М и х а й л о в. Я просто здраво рассуждаю. Предположим — наше дело провалится. Не все ли равно — отвечать мне за одну прокламацию или за обе?! Диктуйте!

Ч е р н ы ш е в с к и й (диктует). «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Хорошее слово «булга» надо вставить.

3
1861 год. Казань.

Комната полицейского управления. За столом — генерал-майор  К о р я г и н, д е ж у р н ы й  о ф и ц е р. Перед столом — крестьянин  К о л е с н и к о в.


К о р я г и н. Фамилия?

К о л е с н и к о в. Нет у меня фамилии.

К о р я г и н. Как это нет фамилии?

К о л е с н и к о в. Зовут Степаном, по отцу Иваном, кличут Колесом. Зачем мужику фамилия?

К о р я г и н. Какой волости?

К о л е с н и к о в. Мы не из волости, а из деревни. Волость — это власть.

К о р я г и н. А ты власть не признаешь?

К о л е с н и к о в. Мужику земля нужна. Зачем мужику власть?

К о р я г и н. Признаешь, когда выпорют.

К о л е с н и к о в. Пороли, да отступились. Сколько об меня розог наломано — целую рощу извели. И ты меня не запугаешь!

К о р я г и н. Дурак! Как ты смеешь мне «ты» говорить?

К о л е с н и к о в. Да ведь ты один со мной говоришь, он все пишет. И тоже мне «ты» говоришь.

К о р я г и н. Ты пьян, что ли?

К о л е с н и к о в. А ты мне подносил? И не пью я водочку, зачем самому себя дураком делать.

К о р я г и н. Ты забываешь, скотина, я начальник, а ты подчиненный.

К о л е с н и к о в. У меня нет ни начальников, ни подчиненных. (Сжимает кулаки.) Вот мои рабы.


Входит генерал-лейтенант  Г о л и ц ы н. Корягин встает и собирается рапортовать.


Г о л и ц ы н (останавливает его). Продолжайте.

К о р я г и н. Не пойму — дурак или притворяется? Кто тебе волю дал так разговаривать?

К о л е с н и к о в. Мне-то волю царь-батюшка дал, только ее мимо нас провезли.

К о р я г и н. Я тебе покажу волю!

К о л е с н и к о в. Покажи! А то нам на нее и посмотреть не пришлось!

К о р я г и н. Вон!


Офицер уводит Колесникова.


Извольте таких дубин образумить! Что в Петербурге?

Г о л и ц ы н. У нас новостей нет. Вашими живем! Казань ликует. Все помещики съехались, веселые, нарядные. Говорят, устраивают вам обед.

К о р я г и н (не понимая иронии). Я исполнил свой долг перед государем!

Г о л и ц ы н. Вы провели блестящую операцию! Каковы итоги?

К о р я г и н. Ранен офицер и трое нижних чинов.

Г о л и ц ы н. А среди крестьян?

К о р я г и н. Убитых пятьдесят один.

Г о л и ц ы н. Эти цифры я знал еще в Петербурге. А точнее?

К о р я г и н. За это время прибавилось несколько умерших от ран. (Пауза.) Раненым оказывается помощь и дается нужная пища… Многие со слезами на глазах благодарят за заботу о них.

Г о л и ц ы н. Трогательно! Надо доложить государю. Может произвести сильное впечатление на императорскую семью. А сколько ранено? Тоже не установлено?

К о р я г и н. Семьдесят пять.

Г о л и ц ы н. Это было в вашем донесении. Я люблю точность. Вы знаете, что многие раненые разбежались по деревням, боясь наказания?

К о р я г и н. Не знаю.

Г о л и ц ы н. А я знаю. А вам это надлежит знать раньше и точнее. И доложить мне.

К о р я г и н (встает). Слушаюсь!

Г о л и ц ы н. Нечего вытягиваться! Службу надо исполнять точно и разумно. А вы научились только чинопочитанию.

К о р я г и н. Я полагал, что…

Г о л и ц ы н. Вы заслуживаете награды? Расскажите, как было в самом деле?

К о р я г и н. В селе Бездна собралось несколько тысяч крестьян. Как я уже сообщал в донесении государю…

Г о л и ц ы н. Я прошу рассказать, как было на самом деле.

К о р я г и н. Я принимал присягу и говорю государю только правду!

Г о л и ц ы н. Вы пробовали увещевать?

К о р я г и н. Целый день увещевал. Я думал, образумятся, когда дали первый залп. А они стоят и кричат: «Все умрем, а не покоримся!» Темный народ!

Г о л и ц ы н. Сколько было залпов?

К о р я г и н. Три. Удалось отрезать бунтовщиков от толпы. Будучи разбита на части, толпа потеряла способность к сопротивлению.

Г о л и ц ы н. Тщательно подготовленная операция! Вы, генерал, сейчас самый популярный человек в Петербурге. Но там вас не собираются чествовать! Надо понимать, мы живем не в николаевское время. Народ развивается и заслуживает иного обращения.

К о р я г и н. Я не привык деликатно обращаться с мятежниками. Я солдат, и меня учили действовать решительно.

Г о л и ц ы н. И солдату вредит поспешность.

К о р я г и н. Не мог же я проводить операцию в дни святой пасхи.

Г о л и ц ы н. Генерал Дубельт, направленный в Ярославскую губернию, поступил умнее. Он поставил войска на постой во взбунтовавшейся деревне. Мужики покормили солдат и лошадей с неделю и покорились.

К о р я г и н. Здесь не Ярославская губерния. Здесь проходит сибирский тракт, по нему гонят арестантов. Здесь университет, самый беспокойный в России. И здесь до сих пор помнят о Пугачеве.

Г о л и ц ы н. Начальствующие лица очень обеспокоены этим происшествием. Да и государь весьма смущен. Войдите в его положение — он дает волю крестьянам…

К о р я г и н. Он-то дает, да они не берут.

Г о л и ц ы н. А вы вручаете ее с ружейным огнем! Представляете, какое впечатление это произведет на либералов! А либералов теперь много. Я сам либерал, и меня эта история расстроила. А Чернышевский, Добролюбов — какой богатый материал вы им дали.

К о р я г и н. Я получил полномочия вершить суд строгий и правый. Надеюсь, досадное происшествие скоро забудется.

Г о л и ц ы н. Не думаю! Вчера в казанской кладбищенской церкви была устроена панихида по убитым. На ней присутствовало около четырехсот студентов и профессор Щапов произнес речь. С амвона! Вы знаете об этом?

К о р я г и н. Мне донесли. Нескольких студентов удалось задержать.

Г о л и ц ы н. А Щапов успел уехать. Вы знаете содержание его речи?

К о р я г и н. Это мне еще не известно.

Г о л и ц ы н. А мне известно! Он сказал: жертва, принесенная в Бездне, воззовет народ к восстанию и свободе. Это всё вы должны мне докладывать, а не я вам. Я здесь всего три часа. Но все же успел распорядиться: Щапов будет арестован сегодня в Нижнем. Зачем вы расстреляли Антона Петрова?

К о р я г и н. Я полагал, главарь шайки бунтовщиков не заслуживает иной участи.

Г о л и ц ы н. Зачем вы поторопились? Нужно было выяснить все. Говорят, он молодой.

К о р я г и н. Двадцать пять лет.

Г о л и ц ы н. Вот видите! Обычно коноводами были люди на возрасте. А здесь — молодой.

К о р я г и н. Он грамотный!

Г о л и ц ы н. А почему он грамотный? Это ведь тоже непонятно — мужик и грамотный! Он читал им манифест?

К о р я г и н. Не столько читал, сколько объяснял.

Г о л и ц ы н. А больше он им ничего не читал? В третье отделение поступила прокламация «К барским крестьянам». (Показывает прокламацию.) Это самый откровенный призыв к восстанию. Сюда она не попала?

К о р я г и н (смотрит прокламацию). Не замечалось.

Г о л и ц ы н. У вас сведения не самые полные. Да и какие у вас могут быть сведения?! Как вы ведете допрос? К чему угрозы и крики? Этим вы ничего не добьетесь. Ведите сюда этого вашего мужика.


Корягин звонит. Входит  о ф и ц е р.


К о р я г и н. Этого… как его… забыл!


Офицер уходит.


Г о л и ц ы н (у окна). Весна начинается. Поехать бы на воды. А тут теперь скитайся по губерниям. И сколько еще — неизвестно?!


Вводят  К о л е с н и к о в а.


Подойди ближе. Как тебя зовут?

К о л е с н и к о в. Степаном, ваше…

Г о л и ц ы н. Можешь без чинов. Только изволь говорить мне «вы».

К о л е с н и к о в. Вам можно.

Г о л и ц ы н. Ты с какого же чина начинаешь на «вы» говорить?

К о л е с н и к о в. Вы из Петербурга приехали, от государя?!

Г о л и ц ы н. Откуда тебе это известно?

К о л е с н и к о в. Народ все знает. Разве вы не государем посланы?

Г о л и ц ы н. Государем.

К о л е с н и к о в. Значит, не зря крестьянская кровь пролита. Христос в страстную неделю за народ муки терпел. И наши мужики в страстную неделю за общее дело кровь пролили. То дело всегда прочное, что на крови замешено. Узнал государь про Бездну.

Г о л и ц ы н. А знаешь, Степан, государь вами очень недоволен. Он вам волю дал, а вы от нее отказываетесь?

К о л е с н и к о в. Настоящую-то волю мимо нас провезли.

Г о л и ц ы н. Кто тебе такую ересь говорил?

К о л е с н и к о в. В народе говорят. На пяти тройках мимо Казани провезли — на Уфу и Пермь. И там по воле живут. А наши помещики ямщиков подпоили — они мимо и проехали. А господа подложную волю отпечатали.

Г о л и ц ы н. Что же за настоящая воля? Кто ее видел?

К о л е с н и к о в. Люди видели. Государь прислал бумагу, писанную своей рукой, с пятью золотыми печатями и георгиевским крестом. Дал крестьянам землю и запретил ходить на барщину.

Г о л и ц ы н. Ну, братец, ты человек рассудительный — разве мог государь такой приказ дать?

К о л е с н и к о в. Он не сразу решился, девять дней постился, три дня лежал в гробе…

Г о л и ц ы н. Ну посуди сам: как можно раздавать землю даром? Она же денег стоит.

К о л е с н и к о в. Зачем даром? Разве мы за наши луга и пашни не отработали? Мы за них, поди, сто лет работаем. Землю нужно раздать тем, кто пашет. Захочет помещик пахать — можно и его загон выделить. Государь на нас сильно гневается?

Г о л и ц ы н. Очень.

К о л е с н и к о в. Мы его последний приказ не выполнили. Он приказал барщину не отбывать и выбираться от господ на волю. И продержаться до пасхи. А мы не устояли.

К о р я г и н (кричит). Ты сам-то слышал царский манифест?

К о л е с н и к о в. Слушал. И в церкви читали, и Антон Петров читал.

К о р я г и н. И как ты его понял?

К о л е с н и к о в. А чего ее понимать, раз она подложная?

Г о л и ц ы н. Антон Петров вам больше ничего не читал?

К о л е с н и к о в. Запрещенные книги читал.

Г о л и ц ы н (показывает прокламацию). А это не читал? Хотя ты, наверное, неграмотный?

К о л е с н и к о в. Неграмотный.

Г о л и ц ы н. Слушай внимательно. (Читает.) «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Не читал?

К о л е с н и к о в. Не упомню.

Г о л и ц ы н. Слушай. (Читает.) «Что толку-то, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других деревнях еще готовности нет? Это значит только дело портить да себя губить. А когда все готовы будут, ну, тогда и дело начинай. А мы все люди русские и промеж вас находимся, но до поры до времени не открываемся». Вы этого не слышали?

К о л е с н и к о в. Нет.

Г о л и ц ы н. Твердо помнишь?

К о л е с н и к о в. Это я бы запомнил. То-то и горе, что не слышали. Если бы слышали, разве бы мы так поступили… Видать, умный человек писал. Почитайте еще!

Г о л и ц ы н. Я тебе почитаю! Ты, я вижу, дурак-дурак, а умный. Всё у тебя люди видели да народ говорил. Надоел ты мне!

К о л е с н и к о в. Нам самим эта канитель надоела. Надо землю пахать. Говорят, сам государь сюда едет.

Г о л и ц ы н. Едет. Только тебя уже не застанет. В Сибирь пойдешь!

К о р я г и н (кричит). В Сибирь! (Звонит.)


Входит  о ф и ц е р. Колесников и офицер уходят.


Я вам говорил — темный народ!

Г о л и ц ы н. Понемногу просвещают!..

К о р я г и н. Со студентами побеседуете?

Г о л и ц ы н. Некогда, надо ехать в Пензу.

К о р я г и н. Там тоже бунт?

Г о л и ц ы н. К сожалению. Двух-трех пошлите в Сибирь, чтобы другим неповадно было. А остальных исключить из университета. Народ молодой, погорячились и остынут. Мы ведь в молодости тоже… Хотя вы — солдат, служака! (Смотрит на часы.) Впрочем, давайте одного — ради любопытства.


Корягин звонит, входит  о ф и ц е р.


К о р я г и н. Кого-нибудь из студентов.


Офицер уходит.


Г о л и ц ы н. Разлив в этом году большой ожидается?

К о р я г и н. Не могу знать.

Г о л и ц ы н. Вам, наверное, нужно отдохнуть.

К о р я г и н. Я полагал, мое присутствие будет полезным…

Г о л и ц ы н. Не сердитесь, генерал! Люди наедине становятся откровеннее.


Корягин уходит. О ф и ц е р  вводит  Л и с и ц ы н а. Голицын отпускает офицера.


Ваша фамилия?

Л и с и ц ы н. Лисицын Михаил Никифорович.

Г о л и ц ы н. На каком факультете обучаетесь?

Л и с и ц ы н. На историко-филологическом.

Г о л и ц ы н. Решили посвятить свою жизнь литературе?

Л и с и ц ы н. Истории. Истории России.

Г о л и ц ы н. Зачем же вы отвлекаетесь от этой благородной цели?

Л и с и ц ы н. Разве я отвлекаюсь?

Г о л и ц ы н. Я имею в виду события в Бездне.

Л и с и ц ы н. Как знать, может, они тоже войдут в историю России?

Г о л и ц ы н. Так. Вы были на панихиде?

Л и с и ц ы н. Был.

Г о л и ц ы н. Среди убитых были ваши родственники?

Л и с и ц ы н. По христианской религии все люди братья.

Г о л и ц ы н. Вы слышали, что профессор Щапов закончил речь требованием демократической конституции?

Л и с и ц ы н (подумав). Нет, не слышал.

Г о л и ц ы н. Он это говорил. Это нам точно известно.

Л и с и ц ы н. Я же не утверждаю, что он не говорил. Но я не слышал. Я стоял позади всех.

Г о л и ц ы н. Сколько студентов было на панихиде?

Л и с и ц ы н. Трудно сказать!

Г о л и ц ы н. Но вы стояли позади всех. (Пауза.) Профессор Щапов читает у вас курс «Истории русского народа»?

Л и с и ц ы н. Да.

Г о л и ц ы н. А университетский курс должен называться «История империи Государства Российского». Это ведь не одно и то же.

Л и с и ц ы н. Вы правы. «История русского народа» будет точнее.

Г о л и ц ы н. Понятно. Как вы относитесь к Чернышевскому? Вас не удивляет этот вопрос?

Л и с и ц ы н. Нет. Отношусь так, как можно относиться к любимому учителю.

Г о л и ц ы н. Вы считаете Чернышевского своим учителем?

Л и с и ц ы н. Он был моим учителем в Саратовской гимназии, преподавал нам русскую словесность.

Г о л и ц ы н. Значит, сейчас вы уже не считаете его своим учителем?

Л и с и ц ы н. Конечно, считаю. Это уже на всю жизнь!

Г о л и ц ы н. Вы с ним не переписываетесь случайно?

Л и с и ц ы н. Нет. Я хотел ему писать, но… это сложно объяснить.

Г о л и ц ы н. Попробуйте. Я постараюсь понять.

Л и с и ц ы н. Жалко тратить его время на переписку со мной. Такой человек должен писать не для одного, а для тысяч.

Г о л и ц ы н. Понятно. «Современник» читаете?

Л и с и ц ы н. Читаю.

Г о л и ц ы н. А подпольную литературу не приходилось читать?

Л и с и ц ы н. Какая тут подпольная литература? Казань!

Г о л и ц ы н. Вот здесь, в Казани, обнаружено такое сочинение. (Показывает прокламацию.) Оно вам не знакомо?

Л и с и ц ы н. У нас в Казани — прокламация? (Читает.)

Г о л и ц ы н. Вас, видимо, обижает то, что не вы прочитали ее первым? (Ходит по комнате.) Хватит притворяться! Вы же знаете эту прокламацию.

Л и с и ц ы н. Я вижу ее впервые.

Г о л и ц ы н. Мне нравится ваша манера отвечать. В молодости я тоже был дерзок. Будьте откровенны, и я обещаю смягчить вашу участь.

Л и с и ц ы н. Даю вам слово, я вижу эту прокламацию впервые. Но я с ней целиком согласен.

Г о л и ц ы н. Какая наглость!

Л и с и ц ы н. У нас с вами официальный разговор. Я протестую против того, что вы называете чистосердечный ответ наглостью. Если вы будете разговаривать в таком духе, я вообще перестану отвечать.

Г о л и ц ы н. Значит, вы разделяете эти убеждения?

Л и с и ц ы н. Конечно!

Г о л и ц ы н. А вы понимаете, что вам грозит за ваши преступные убеждения?

Л и с и ц ы н. А разве можно судить за убеждения? Судят не за мысли, а за поступки.

Г о л и ц ы н. И это у вас твердые убеждения?

Л и с и ц ы н. Они могут измениться. Это будет зависеть уже не от меня, а от правительства, если оно сумеет отказаться от своей губительной политики.

Г о л и ц ы н. Я доложу правительству. Надеюсь, оно пойдет вам навстречу. У меня к вам еще один вопрос — вы один такой размышляющий, или у вас есть единомышленники?

Л и с и ц ы н. Конечно, есть единомышленники.

Г о л и ц ы н (кричит). Кто они? Фамилии!

Л и с и ц ы н (спокойно). Ответить на этот вопрос было бы несогласием с моей совестью!


Голицын звонит в колокольчик. Входит  о ф и ц е р.


Г о л и ц ы н. Увести!


Лисицына уводят. Входит  К о р я г и н.


К о р я г и н. Этого тоже в Сибирь?

Г о л и ц ы н. Нет, этого я возьму в Петербург. А вы что сияете?

К о р я г и н. Получил телеграмму от государя! (Читает торжественно.) «Христос воскрес! Благодарю за дельные распоряжения. Александр».

4
1862 год. Петербург.

Кабинет Н. Г. Чернышевского. Ч е р н ы ш е в с к и й  разбирает бумаги. Входит  Г л а ш а.


Г л а ш а. Типографщик.


Входит  С т р у г о в.


С т р у г о в. Здравствуйте, Николай Гаврилович!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова корректура?

С т р у г о в. Готова.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Вы можете идти.


Глаша уходит.


С т р у г о в. Зашел в редакцию — тихо, как на кладбище. Надолго закрыли наш «Современник»?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто знает? (Подходит к двери, приоткрывает, потом подходит к Стругову и спрашивает тихо.) Готово?

С т р у г о в (кивает). Почерк у вас — не приведи господь. Попотели, но разобрали — все аккуратно сделали!


Чернышевский открывает секретер, делает знак Стругову, а сам встает на страже у двери. Стругов быстро перекладывает пачки в секретер, запирает и отдает ключи Чернышевскому.


Вы скоро уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Сдам квартиру и уеду! Ольга Сократовна каждый день пишет — скучает!

С т р у г о в. Беспокоится! Уезжайте поскорее! От Михаила Илларионовича никаких вестей нет?

Ч е р н ы ш е в с к и й (задумчиво). Сибирь — страна далекая. А может, и пришли письма, да до нас не дошли.


Входит  Г л а ш а.


Г л а ш а. К вам Николай Иванович Костомаров.


Входит  Н и к.  К о с т о м а р о в.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы еще повидаемся до отъезда, Иван Михайлович!


Глаша и Стругов уходят.


Николай Иванович! Я как раз к вам собирался. Не поехать ли нам вместе в Саратов? Отдохнем там, вспомним молодость! И потом, у меня к вам есть дело. Оно несколько деликатное. (Подходит к двери, заглядывает в щелку.) Вы единственный из моих друзей постоянно общаетесь со студентами.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Общался. До сегодняшнего дня.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас уволили из университета?! Негодяи!

Н и к.  К о с т о м а р о в. Сегодня утром я получил по почте сочинение. Оно настолько взволновало меня, что я сразу же побежал к вам. Вот, позвольте, я прочитаю вам одно место. (Читает.) «Сегодня забитая, засеченная, народная партия завтра встанет за всеобщее равенство и республику русскую. Она пойдет против всей императорской партии, начнет резать помещиков за их притеснения». И дальше в таком же духе. (Дает прокламацию Чернышевскому.)

Ч е р н ы ш е в с к и й (читает прокламацию, искоса посматривая на Ник. Костомарова). Написано резко. Но это законная реакция на политику правительства.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Вы одобряете призыв к резне?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К борьбе! Правительство не стесняется в средствах борьбы. Оно бросило триста студентов в Петропавловскую крепость. Оно послало на каторгу Михайлова. Оно и до вас доберется, зная вашу популярность у молодежи!

Н и к.  К о с т о м а р о в. С молодежью, призывающей к насилию, мне не по пути.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В борьбе нежность неуместна. Цель-то у молодежи — благородная: борьба с деспотизмом.

Н и к.  К о с т о м а р о в. И для доброй цели нельзя пользоваться дурными средствами. Надо, в конце концов, понять правительство!

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Понять?

Н и к.  К о с т о м а р о в. Правительство защищается. Посудите сами — отменено крепостное право. Россия не знала более прогрессивной реформы! А на манифестответили крестьянскими бунтами, студенческими беспорядками, прокламациями. Поймите — я тревожусь не о правительстве, а о молодежи! Образумьте их! Отговорите от преступной деятельности. Жалко молодежь, попавшую в крепость. До боли жалко Михайлова! Вы должны предупредить новые жертвы. Подумайте, наконец, о себе. Ведь вас тоже могут не сегодня-завтра заточить в крепость.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нельзя же из-за страха перед крепостью менять убеждения?! А за себя вы теперь не опасаетесь? Вам уже не угрожает ни крепость, ни даже ссылка в Саратов.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Я шел к вам, как к другу, как к товарищу: видимо, я ошибся.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Когда-то вы считали себя революционером. И я вас считал революционером. Видимо, мы оба ошибались.


Входят  Г л а ш а, Л и с и ц ы н  и  Д а ш е н ь к а.


Г л а ш а. Николай Гаврилович! К вам пришли…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы, наверное, по поводу найма квартиры? Осматривайте.

Л и с и ц ы н. Вы меня не узнаете?!

Ч е р н ы ш е в с к и й (думая о другом). Простите… у меня очень плохая зрительная память.

Л и с и ц ы н (Костомарову). И вы не узнаете? (Чернышевскому.) Вспомните Саратов, вы уезжали в Петербург, и к вам приходил прощаться гимназист. Нехорошо забывать своих учеников.

Ч е р н ы ш е в с к и й (радостно). Вспомнил! Миша! Миша Лисицын!


Лисицын крепко жмет руки Ник. Костомарову и Чернышевскому.


Л и с и ц ы н. Прошло столько лет, и как будто ничего не изменилось. Опять вы вместе. И все так же дружите? (Пауза.) Мы, кажется, пришли не вовремя…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы уже переговорили.

Н и к.  К о с т о м а р о в. Мы увидимся до вашего отъезда?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не очень понимаю — зачем?!

Н и к.  К о с т о м а р о в (пожав плечами). До свидания.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Прощайте!


Ник. Костомаров уходит. Пауза.


Л и с и ц ы н. Я понимаю — в Саратове он…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Помню, помню… Нельзя строить отношения на воспоминаниях. Либералы недовольны правительством до той поры, пока не возникает угроза социализма! (Дашеньке.) Простите, все это вам, наверное, неинтересно. Нас даже не познакомили…

Л и с и ц ы н. Вы давно знакомы! Тоже забыли!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вспомнил… Вспомнил, Машенька!

Л и с и ц ы н. Дашенька!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Простите, Дашенька! Вы с тех пор изменились, и, конечно, в лучшую сторону. Но по-прежнему такая же молчаливая? И вы по-прежнему дружите?!

Л и с и ц ы н. Мы решили пожениться.

Д а ш е н ь к а. Миша!

Л и с и ц ы н. От Николая Гавриловича у меня никаких тайн нет.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы пришли пригласить меня на свадьбу?! Если скоро — приду с радостью. А не скоро — не обессудьте, уезжаю. Когда свадьба?

Л и с и ц ы н. Если бы мы знали!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Родители не соглашаются? Ваши? (Дашеньке.) Или ваши? Неужели вы не могли их убедить?

Л и с и ц ы н. Есть препятствия посильнее родителей. Николай Гаврилович! Я принес вам замечательную вещь — прокламацию «Молодая Россия». (Достает из кармана прокламацию.)

Ч е р н ы ш е в с к и й (протягивает ему прокламацию, оставленную Ник. Костомаровым). Эта?

Л и с и ц ы н. Она самая. Кто меня опередил?


Входит  Г л а ш а  с подносом.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Я вас не звал. Всегда вы являетесь не вовремя!

Г л а ш а. Время обедать, а вы еще не завтракали. А Ольга Сократовна приказала заботиться о вас. И гости, видно, из дальних краев. (Начинает расставлять чашки и тарелки, внимательно осматривая Дашеньку и Лисицына.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы сами справимся. Идите и никого к нам не пускайте!

Г л а ш а. А ежели придут смотреть квартиру?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Этих можно пустить. Для всех остальных меня нет дома!


Глаша уходит.


Дашенька, какой вы пьете чай, слабый или крепкий?

Д а ш е н ь к а. Какой нальют — такой и пью! Позвольте — я за вами поухаживаю. (Разливает чай.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто писал прокламацию «Молодая Россия»? Она подписана Центральным революционным комитетом — это, конечно, мистификация?

Л и с и ц ы н. Чтобы запугать всех реакционных чертей. Писали в Петропавловской крепости. В общей камере. Сочиняли целой артелью. И ваш покорный слуга приложил свою руку.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Удалось испугать даже либералов! Вас арестовали в Петербурге? Почему же вы не пришли ко мне, пока были на свободе? Красиво!

Л и с и ц ы н. В Петербурге мне удалось побывать только в Петропавловской крепости. Меня привезли из Казани под конвоем.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Прокламация родилась в тюремной камере, — это великолепно! Петропавловская крепость — хорошая революционная школа! Вы — молодцы, от вашей прокламации веет настоящим революционным духом. Молодая Россия! И главное — вы сумели передать прокламацию на волю!

Л и с и ц ы н. А знаете, через кого передали? (Показывает на Дашеньку.) Через нее!

Ч е р н ы ш е в с к и й. А Дашенька молча разливает чай и делает вид, что наши разговоры ей скучны и неинтересны.

Л и с и ц ы н. Дашеньке разрешили проститься со мной перед отправкой в Сибирь.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как невесте?!

Л и с и ц ы н. Конечно, иначе разве бы позволили. Поскольку она была моей невестой, я обнял ее и передал прокламацию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Откуда вы сейчас?

Л и с и ц ы н. Из Тобольска!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Помиловали?

Л и с и ц ы н. Бежал. Я вам привез привет от Михайлова. Мы с ним познакомились в пересылочной тюрьме.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михайлов держался на допросах мужественно, все взял на себя. Погубил его Всеволод Костомаров. Михайлов стал жертвой своей доверчивости. Я прощался с ним в Петропавловской крепости. Он держался молодцом, шутил, что ему удалось наконец прославиться — о нем заговорил весь Петербург. Как Михаил Илларионович чувствует себя в Тобольске?

Л и с и ц ы н. Он уже не в Тобольске. Его везут далеко на восток, в Забайкалье, в рудники. (Пауза.) В остроге он сохранил юмор. Он говорил, что ему посчастливилось попасть в историю литературы — арестовал его жандарм Ракеев, тот самый, что вез мертвого Пушкина в Михайловское. Михайлов прислал со мной не только привет вам. Но и послание молодежи. В стихах!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Оно у вас с собой?

Л и с и ц ы н. С собой!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Покажите!

Л и с и ц ы н. Показать, к сожалению, невозможно. Михайлов сочинял стихи без бумаги, она в нашем остроге — под строжайшем запретом. И мне пришлось держать его стихи в уме. Слушайте!

Крепко, дружно вас в объятья
Всех бы, братья, заключил.
И надежды и проклятья
С вами, братья, разделил.
Но тупая сила злобы
Вон из братского кружка
Гонит в снежные сугробы,
В тьму и холод рудника.
Но и там, назло гоненью,
Веру лучшую мою
В молодое поколенье
Свято в сердце сохраню.
Эти стихи знал наизусть весь тобольский острог. Теперь узнают и на воле! Вообще в тюрьме я познакомился с замечательными людьми.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не хотелось убегать?

Л и с и ц ы н. Не убежал бы, ежели бы не нужно было увидеть вас. И Дашеньку. Все хорошо. Одно плохо — нельзя нам с Дашенькой пожениться.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Беглецов, конечно, не венчают. Была бы любовь, а все остальное — это только форма. А как по-вашему, Дашенька?!

Д а ш е н ь к а (виновато). Родители не соглашаются без венчания. А огорчать их не хочется.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что же вы собираетесь делать?!

Д а ш е н ь к а. Не знаю. Ничего не знаю — как у нас будет с Мишей? Что с ним будет? Беглец!

Л и с и ц ы н. Меня-то не найдут и не поймают! Вот только под венец нельзя идти под чужой фамилией.

Д а ш е н ь к а. Он все шутит…

Ч е р н ы ш е в с к и й. В нашем положении без шуток пропадешь.

Д а ш е н ь к а. У меня тяжело на душе. Не понимаю — что мне делать?! Мне хочется стать врачом, а потом поехать в деревню, лечить крестьян. Но у нас в России женщину не принимают за человека. Ее удел — ухаживать за образованным мужем, сама она учиться не может. Поехать учиться за границу? Как я могу уехать, когда Миша останется здесь, да еще в таком опасном положении…

Л и с и ц ы н. Крестьян сейчас надо не лечить, а подымать на восстание. У молодежи сейчас один путь — в революцию.

Д а ш е н ь к а. Но девушек не пускают даже в революцию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В революцию, Дашенька, не приглашают. Революционерами становятся сами. Между прочим, вы уже причастны к революции. Вы же, не кто иной, передали на волю прокламацию «Молодая Россия». С вашей легкой руки она пошла гулять по России.

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович прав — ты, Дашенька, настоящая революционерка.

Д а ш е н ь к а. Перестань!

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович! Нас, революционеров, сейчас много, но мы разобщены. Знаете, какая у меня идея? Установить единую форму для революционеров, всем ходить в одинаковом платье. Вот студент Заичневский произносил революционную речь перед крестьянами в красной рубахе! Здорово! Верно? Красный цвет — это символ пожара, революции. Вам нравится?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не нравится!

Л и с и ц ы н. Не нравится красный цвет — можно выбрать другой. Но одинаковая форма нужна, чтобы мы, революционеры, узнавали своих сразу.

Ч е р н ы ш е в с к и й. И чтобы жандармам было удобнее нас хватать! Красный цвет в этом случае просто незаменим — его видно издалека! Вам, Миша, надо учиться конспирации. Убежал из тюрьмы и сразу явился ко мне, да еще с прокламацией в кармане. Вы не подумали, что за мной могут следить. Зачем нам с вами проваливаться?!

Л и с и ц ы н. О вас я не подумал. А мне жизнь не дорога — она принадлежит революции.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У вас какая цель: пожертвовать жизнью, и возможно скорее? Или прожить ее с пользой? Вы пришли удивительно вовремя. Мне надо немедленно уехать из Петербурга. Я еду в Саратов. А вас попрошу доставить туда мой багаж — мне везти его рискованно.

Л и с и ц ы н. Понятно. Динамит?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Хуже. (Открывает секретер и передает пачки Лисицыну.) В Саратове сначала придете без пакета. И спросите не меня, а Ольгу Сократовну.

Л и с и ц ы н. Понимаю. Будет доставлено по назначению.

Д а ш е н ь к а. Груз не очень тяжелый, и лучше поручить его мне.

Л и с и ц ы н. Это дело не женское!

Д а ш е н ь к а. Когда наконец перестанут унижать женщину?! Неужели бог создал нас лишь для вышивания гладью? (Чернышевскому.) Вы говорите об осторожности. Кому этот груз везти безопаснее — Мише, которого разыскивают, или мне, которую никто не станет подозревать?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, с вами послать багаж безопаснее. Но вы сами-то будете подвергаться опасности. Дашенька! Вы пробьетесь в революционерки! (Передает ей пакеты.) Берите, я пожелаю вам счастливого пути! Я смотрю на вас, Дашенька и Миша, и думаю, сколько в русской литературе изображено лишних людей, усталых, разочарованных в жизни, — Онегин, Печорин, Рудин и несть им числа! Почему никто не опишет таких людей, как вы, с радостью жизни, с желанием изменить ее. Нужен роман о новых людях, нужен, как прокламация! Так бы и назвать его «Новые люди». Или еще лучше — «Что делать?».

Л и с и ц ы н. Как прокламацию?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Именно!

Д а ш е н ь к а. А почему такой роман не написать вам?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Руки чешутся! Но время ли писать романы. Сейчас, когда молодая Россия поднимается на борьбу?! Царская Россия хочет запереть молодую Россию в тюрьму — она лишь готовит себе могильщиков! (Задумчиво.) Вы правы, Миша, организация нам нужна. И теория. Нужна новая наука, указывающая пути человечеству.


Входит  Г л а ш а.


Потом уберете, Глаша.

Г л а ш а. Вас спрашивают.


Входит  Р а к е е в.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы хотите посмотреть квартиру?! Глаша, покажите комнаты.

Р а к е е в. Полковник Ракеев.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Чернышевский. Ракеев? (Сухо.) Что вам от меня нужно?

Р а к е е в. Я прибыл к вам с весьма неприятным поручением — произвести у вас обыск и арестовать вас.

Л и с и ц ы н (Чернышевскому). Теперь вам уже не до моих стихов! (Берет со стола прокламации. Дашеньке.) Пошли!


Дашенька и Лисицын уходят.


Р а к е е в (закуривает). Ничего не поделаешь — приходится исполнять свои обязанности. Разрешите ключ от вашего секретера!

Ч е р н ы ш е в с к и й (дает ключ). Пожалуйста. Только вряд ли вы найдете там что-нибудь интересное!

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1
1863 год. Петербург.

Зал заседаний Особой следственной комиссии. За столом  Г о л и ц ы н  и  К о р я г и н. Продолжается допрос  В с е в о л о д а  К о с т о м а р о в а.


Г о л и ц ы н. Скажите, Костомаров, вы сами слышали, как Чернышевский читал прокламацию «К барским крестьянам»?

В с.  К о с т о м а р о в. Слышал.

Г о л и ц ы н. Кто еще был при этом?

В с.  К о с т о м а р о в. Поэт Михайлов.

К о р я г и н. Не поэт, а революционер.

В с.  К о с т о м а р о в. Михайлов передал ее мне для напечатания.

Г о л и ц ы н. Михайлов показал на допросе, что прокламация «К барским крестьянам» написана им.

В с.  К о с т о м а р о в. Этому нельзя верить. Михайлов — друг Чернышевского.

Г о л и ц ы н. Но ведь Михайлов и ваш друг?

В с.  К о с т о м а р о в. Я и теперь горячо люблю его, несмотря на то что мы пошли в разные стороны. Но сейчас мне трудно назвать его своим другом.

Г о л и ц ы н. Что верно, то верно.

В с.  К о с т о м а р о в. Общество забудет, вероятно, а может, и не узнает, сколько я выстрадал за это время.

Г о л и ц ы н (удивленно). Выстрадали?

В с.  К о с т о м а р о в. Самое горькое — страдать за идею, которой не служишь. Меня арестовали за убеждения, от которых я давно отказался. Я оказался в самом тяжелом положении. Михайлову сочувствуют даже люди противоположного образа мыслей. А меня отвергнут все. И может быть, назовут предателем друзей своих.

Г о л и ц ы н. Что вы еще можете сообщить о Чернышевском?

В с.  К о с т о м а р о в. Я составил записку о сути его статей в «Современнике». Это проповедь материализма и социализма!

Г о л и ц ы н (взвешивает рукопись на руке). Я прочитал ваше сочинение. Здесь мало фактов, слишком много рассуждений… Все?

В с.  К о с т о м а р о в. Пока все.

Г о л и ц ы н. Что значит — пока? У вас еще припрятано что-нибудь?

В с.  К о с т о м а р о в (посмотрел на Корягина). Я обмолвился.

Г о л и ц ы н. Увести! Чернышевского!


Костомарова уводят.


Вы говорили, Костомаров окажет вам важную услугу.

К о р я г и н. Он представил нам много материалов.

Г о л и ц ы н. Гимназические сочинения! Какие-то письма к несуществующим адресатам! Подозрительные записки! Грубые подделки. Это не студент первого курса, а Чернышевский! Надо уважать противника. Два года мы держали у Чернышевского бестолковую Глашу!

К о р я г и н. Она наш опытный сотрудник. До Чернышевского она служила горничной у…

Г о л и ц ы н (перебивает). Мне не интересно, у кого она служила. О Чернышевском она ничего не знает. Ничего!

К о р я г и н. У нее много подозрений.

Г о л и ц ы н. И ни одного доказательства! Вероятно, она отличная горничная, и я готов взять ее в свой дом. Но как сотрудник третьего отделения она бездарна! Если бы нам удалось доказать, что Чернышевский написал прокламацию «К барским крестьянам», можно было уже давно начинать суд. А мы восемь месяцев топчемся на месте. Государь спрашивает о Чернышевском каждый день. И во взгляде у него такое неудовольствие, что я готов провалиться сквозь землю. Нам остается надеяться только на самого Чернышевского, что он сознается.


О ф и ц е р  вводит  Ч е р н ы ш е в с к о г о.


Я очень уважаю ваш талант, господин Чернышевский, и очень сожалею, что приходится знакомиться с вами в таких обстоятельствах.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А в каких иных обстоятельствах мы могли бы познакомиться?

Г о л и ц ы н. Расскажите, с кем вы были знакомы в Петербурге и в других городах и в каких находились отношениях?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я занимался несколько лет редакцией большого журнала. И по роду своей работы был знаком с сотнями, если не с тысячами людей. Рассказывать о них было бы слишком долго.

Г о л и ц ы н (улыбаясь). А у вас разве нет времени?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно. Мне надо работать.

Г о л и ц ы н. Что вы пишете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Роман.

Г о л и ц ы н. Ну хорошо, обо всех ваших знакомых не будем разговаривать. С Герценом вы знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как литератора я его знаю очень хорошо.

Г о л и ц ы н. «Колокол» читаете регулярно?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Да. И вы, вероятно…

Г о л и ц ы н. А лично не знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й (подумав). Нет.

Г о л и ц ы н. Жаль. Очень интересный человек. Я с ним беседовал.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Наверное, в таких же обстоятельствах?

Г о л и ц ы н. Вы чем-то раздражены? У вас есть претензии к тюремной администрации?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К людям, которые арестовали меня безо всяких улик. За восемь месяцев меня один раз вызвали на допрос. Я понимаю, почему меня не обвиняют: нет никаких материалов. Мне не дают свиданий с женой.

К о р я г и н. У вас было свидание.

Ч е р н ы ш е в с к и й. После того, как десять дней я отказывался от пищи. Я не могу каждый раз добиваться свидания таким образом — мне надо работать.

К о р я г и н. Про вашу голодовку известно. Вы и здесь, в крепости, хотите установить новый порядок! Свой порядок!

Г о л и ц ы н. Вы много занимались крестьянским вопросом?

Ч е р н ы ш е в с к и й. То, что я писал о крестьянстве, печаталось в «Современнике».

Г о л и ц ы н. Все?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не все, разумеется. Многое не разрешалось цензурой.

Г о л и ц ы н. Я имею в виду другое. Ваши сочинения не выходили отдельными изданиями? Прокламация «К барским крестьянам» — разве это не ваше сочинение?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нет.

Г о л и ц ы н. Всеволод Костомаров уверяет, что вы читали ему эту прокламацию. Не могли же вы читать ему чужую рукопись?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не читал Костомарову никаких прокламаций.

Г о л и ц ы н. Вы, вероятно, забыли?! Подумайте.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас ввели в заблуждение. Я не читал Костомарову никаких прокламаций. Вообще у вас скверная агентура. Было известно, что за мной следили, и хвастались, что следили хорошо. И я был спокоен: я знал свой образ жизни. А следить назначили людей плохих, недобросовестных, и вот поставили вас в трудное положение. А может быть, даже скомпрометировали правительство.

К о р я г и н. Вы осмотрительнее выбирайте выражения в отношении правительства.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я о нем ничего дурного не говорю. Я даже сочувствую ему в данных обстоятельствах. Арестовали человека, а никаких доказательств нет. А я все-таки литератор.

Г о л и ц ы н. Значит, вы твердо помните, что не читали прокламацию Костомарову?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я вообще никогда не читаю что-либо написанное мною. Я, как литератор, чрезвычайно горд. И из-за этой гордости чужд авторского тщеславия.

К о р я г и н. Психология!

Г о л и ц ы н. Костомарова!


Офицер уходит и возвращается с  К о с т о м а р о в ы м.


Костомаров, расскажите, при каких обстоятельствах Чернышевский читал вам прокламацию «К барским крестьянам»?

В с.  К о с т о м а р о в. Я пришел к Чернышевскому с Михайловым. Сначала его не было, мы разговаривали с Ольгой Сократовной. Потом пришел Чернышевский. Ольга Сократовна уехала в театр, а Чернышевский стал читать. Тогда мне очень понравилась прокламация. Позже я изменил свои взгляды.

Г о л и ц ы н (Чернышевскому). Теперь вы вспомнили?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Господин Костомаров страдает галлюцинациями или имеет намерение оговорить меня. Сначала все было, как рассказывается, а потом он с Ольгой Сократовной уехал в театр. Это может подтвердить Ольга Сократовна.

Г о л и ц ы н. Показания вашей жены, к сожалению, не могут быть приняты во внимание.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Можно ли верить человеку, который меняет свои убеждения в зависимости от обстоятельств и местопребывания? Человеку, который не может подтвердить свои слова никакими доказательствами? И потом — я видел Костомарова впервые. Правдоподобно ли, что я стал выдавать себя за государственного преступника человеку, которого я вижу в первый раз? Логично ли это?

К о р я г и н. Слишком много логики и психологии!

Г о л и ц ы н (Костомарову). Что вы еще можете добавить?

В с.  К о с т о м а р о в. Я полагаю, дело не только в этой прокламации. Чернышевский систематически проповедует теорию социализма, доведенного до крайних результатов, то есть до коммунизма.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это где же я проповедую?

В с.  К о с т о м а р о в. В «Современнике».

Ч е р н ы ш е в с к и й. Каждый номер «Современника» просматривался цензурой. Если я заключен в Петропавловскую крепость за преступные статьи в «Современнике», то рядом со мной должен быть помещен и цензор.

Г о л и ц ы н (показывая на Костомарова). Увести!


Костомарова уводят.


Вы правы — цензоры наделали много преступных ошибок. Но надо вам отдать справедливость — вы искусный литератор. Вас надо читать между строк. Сегодня вы меня очень порадовали…

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Чем же я вас мог порадовать?

Г о л и ц ы н. Тем, что вы пишете роман. Роман! Это новое в вашей литературной деятельности! Будем надеяться, ваш замечательный талант окончательно перейдет в русло чистого искусства. И поверьте, мне очень досадно, что я вынужден мешать этой работе. Я должен вызывать вас на эти тягостные допросы. Вы думаете, мне они не тяжелы? К чему все это?! Я ведь лишь для проформы спрашиваю, являетесь ли вы автором прокламации «К барским крестьянам»?! Я знаю, эту прокламацию написали вы. Неужели же мы, два неглупых и уважающих друг друга человека, не можем прийти к соглашению? Есть два пути. Путь первый — вы сознаетесь и суд смягчит наказание. Думаю, оно будет не тяжелым, государь у нас милостивый. И вы скоро вернетесь к вашей деятельности. И сколько романов напишете вы в своей жизни! И есть путь второй — мы будем мучить друг друга этими допросами. Вам в конце концов придется сознаться, но сколько времени и сил будет убито на эти бессмысленные и тягостные процедуры.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У вас нет никаких доказательств.

Г о л и ц ы н (резко). Поищем — найдем. А не найдем — вы все равно сознаетесь!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я поседею, умру… но не признаюсь!

Г о л и ц ы н. Довольно. У вас есть какие-либо просьбы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Есть. Две. Я прошу освободить меня от содержания под арестом. Вторая — я прошу применить статьи к лицам, виновным в моем арестовании и содержании в крепости!

Г о л и ц ы н. Увести!


Чернышевского уводят.


Но у нас же действительно нет никаких доказательств.

К о р я г и н. Неужели вы сомневаетесь в том, что он коновод революционеров?

Г о л и ц ы н. Я убежден в этом. Но за всю историю третьего отделения еще не было такого конспиратора. Помучает он нас, генерал!

2
Кадуя. Изба. О л ь г а  С о к р а т о в н а  ходит из угла в угол, смотрит в окно.

Жандармский штабс-капитан  Ш м е л е в  вводит  Ч е р н ы ш е в с к о г о.


Ч е р н ы ш е в с к и й. Оленька! Любовь моя!


Они обнимаются.

Шмелев садится в угол и закуривает.


Как ты доехала? Пуститься в такой долгий и опасный путь — женское ли это дело?! Я так волновался за тебя!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. До Иркутска я доехала хорошо. А последние одиннадцать дней были ужасными.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В наших краях скверные дороги.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Дороги в России везде одинаковы. До Иркутска я ехала без телохранителей. А от Иркутска до Кадуи меня сопровождал жандармский офицер.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Но с ним же ехать безопаснее.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Всю дорогу приставал с любезностями.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как сыновья? Здоровы?

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Саша уже совсем взрослый. А Миша… (Шмелеву.) Вы боитесь, что я похищу Чернышевского?!

Ш м е л е в. Я обязан присутствовать при свидании с государственным преступником. Во избежание передач.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У государственного преступника нет при себе никаких бумаг. Можете убедиться!

Ш м е л е в. Передачи могут быть и словесными.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не беспокойтесь и за словесные передачи. Они никуда отсюда не уйдут. Вы думаете — я приехала в Кадую повидаться с Николаем Гавриловичем? Я остаюсь здесь жить.

Ш м е л е в. Что же вы сразу не сказали?! (Уходит.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ловко ты его выпроводила! Умница! А вообще к конвойным легко привыкнуть. Как к дурной погоде.

О л ь г а  С о к р а т о в н а (усмехнулась). И к острогу можно привыкнуть?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Трудно. Но можно привыкнуть и к острогу. Надо только посмотреть на все, как на исторические надобности. И не стоит ни дивиться, ни особенно огорчаться, что вышла на несколько времени перемена в нашей с тобой жизни.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. На несколько времени?! На семь лет! В любом положении ты находишь лучшую сторону.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, тяжело просидеть семь лет в тюрьме. Самая отвратительная вещь на свете — тюрьма, ибо главная потребность человека — свобода. Но если вдуматься, они правы. Они ничего не могли доказать, но они понимают — я их враг. Поверь — помилование огорчило бы меня больше. Тебя я жалею — сколько пришлось тебе пережить! А я бы не согласился вычеркнуть из моей жизни этот поворот. И потом — мне так повезло! Надо же оказаться на одном руднике с Михайловым!

О л ь г а  С о к р а т о в н а (усмехнувшись). Руднике!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, лучше бы оказаться на одном курорте. Но все же мы вместе!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вы с ним часто видитесь?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Сейчас редко. Он — в тюремном лазарете.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Он серьезно болен?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Чахотка. К счастью, он о ней не подозревает. Работа в рудниках оказалась губительной для его здоровья!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. А есть такие люди, которым рудники были бы полезны? Тебе они на пользу?! (Озабоченно.) Как ты себя чувствуешь?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Превосходно. Климат здесь, в сущности, неплохой, только надо к нему привыкнуть.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я остаюсь здесь жить.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Когда ты сказала это твоему конвоиру — это было кстати. Но мне не надо говорить такие вещи даже в шутку.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Это мое твердое решение. В Иркутске мне разрешили прожить в Кадуе пять дней. А если задержусь долее, то обязана остаться здесь на жительство.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, тяжело сразу же снова пускаться тебе в долгую и опасную дорогу. Но иного выхода нет. Здесь ты не можешь остаться. Климат погубит тебя.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Ты только что уверял — климат здесь здоровый.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Для меня. Но не для тебя — слабой женщины! Здесь нет докторов! Грубая пища! Оставь эти мысли!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я не могу больше жить одна!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я очень виноват перед тобой. Не сумел составить тебе обеспечение. Я полагал — меня могут взять под стражу, но не думал, что это получится так скоро. Я оставил тебя с детьми в самом тяжелом положении, обрек на одинокую жизнь, на лишения. Я люблю тебя по-прежнему, нет, не по-прежнему, еще сильнее, но больше тебе невозможно продолжать эту тяжелую жизнь. Тебе необходимо развестись со мной. Сделай это безотлагательно! Развод будет легким, поскольку я осужден!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Опомнись, что ты говоришь!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это у меня серьезное решение. Я много думал об этом. Перемены в моей жизни имеют свой резон и свою логику. Они со мной расплачиваются, сейчас они сильнее. Но ты-то чем провинилась, почему ты должна коверкать свою жизнь? Ты — молодая женщина, зачем тебе переживать тяготы одинокой жизни. Ты должна выйти за человека благородного и порядочного. Он позаботится о тебе, поможет тебе поставить на ноги детей.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. У тебя помутился рассудок!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Уверяю тебя — это решение обдуманное. Я очень прошу тебя, Оленька, последовать моему совету. Иного выхода нет. Я уже давно собирался тебе написать об этом. Но письма мои читаются людьми посторонними и, как правило, грубыми. А сейчас, когда мы наконец встретились…


Вбегает  М и х а й л о в  в больничном халате.


Михаил Илларионович, мы только что вас вспоминали! От кого вы узнали об Ольге Сократовне?

М и х а й л о в. Каторжане — страшные сплетники. Вся Кадуя шумит — приехала красивая женщина. Годы ничего не сделали с вами!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как это вас отпустили из лазарета?

М и х а й л о в. Красивая женщина и тюремщика превращает в рыцаря. А если говорить начистоту — убежал!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михаил Илларионович! Вы понимаете, что вам грозит…

М и х а й л о в. Не будем говорить о пустяках — семь бед один ответ! (Ольге Сократовне.) Мне только неловко, явился перед вашими очами в таком непрезентабельном виде. Мой портной опять подвел меня, не сшил фрак к вашему приезду. В Кадуе портные такие же шаромыжники, как у вас в Петербурге, — пьяницы и обманщики!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Как вы себя чувствуете?

М и х а й л о в. Живу согласно воле поэта:

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье!
(Пауза.) Рассказывайте, как в Петербурге?

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Шумно. Роман «Что делать?» взбудоражил все общество. (Чернышевскому.) Твои герои стали примером для молодежи. Они, как и в романе, устраивают коммуны, артельные мастерские… Лисицын с Дашенькой тоже организовали коммуну и переплетную мастерскую.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Молодцы! Они, надеюсь, не все силы отдают переплетению книг?!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не очень много шили там, и не в шитье была сила! Они приходили провожать меня целой артелью. Мы выпили посошок на дорогу — шампанское.

М и х а й л о в. Шампанское! Вспоминаю, существовал на свете такой божественный напиток!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. И знаешь, какой был провозглашен тост?

Выпьем мы за того,
Кто «Что делать?» писал,
За героев его,
За его идеал.
Они часто ходили ко мне и посвящали меня во все планы. Я вес время удивлялась — разговаривают со мной о серьезных вещах, словно я Чернышевский.

М и х а й л о в. Но вы же Чернышевская. А вообще, кто вы такая, если вдуматься? Декабристка!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. А вас ничто не меняет — ни годы, ни Сибирь, ни арестантский халат. Такой же комплиментщик.

М и х а й л о в. Какой же это комплимент? Только декабристкам был по плечу этот тяжелый путь. Гляжу на вас — и восхищаюсь! Эх, если бы мой друг не был вашим мужем…

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Не забыли старые шутки.

М и х а й л о в (серьезно). Это не шутки.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Вас тоже помнят. Ваше стихотворение «Смело, друзья, не теряйте…» стало любимой песней молодежи!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Живет молодая Россия!

М и х а й л о в. Вы надолго к нам?

Ч е р н ы ш е в с к и й (поспешно). На пять дней.

М и х а й л о в. Поживите подольше.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Больше нельзя. Не разрешат!

М и х а й л о в. Проделать такой путь всего из-за пяти дней? Возмутительно!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Николай Гаврилович пугает вас — я буду жить здесь до конца срока.

М и х а й л о в (улыбаясь). Моего или Николая Гавриловича? У нас же с ним разные сроки.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна шутит.

М и х а й л о в. Я понял.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я не шучу. Вы, конечно, тоже станете мне доказывать, что здешний климат пригоден только для мужчин. Но жили здесь декабристки. Вы поставили меня рядом с ними, и я должна вести себя соответственно высокому званию.

М и х а й л о в. Климат здесь хуже, но обществу можно позавидовать! Вряд ли есть в России такое место, где было бы собрано вместе столько умных и благородных личностей.

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Я тоже думаю — здесь мне скучать не придется.

М и х а й л о в. И все же вам придется возвращаться в Россию! Это уже серьезно. (Приближается к Ольге Сократовне и говорит тихо.) Мы собираемся бежать. У нас уже все подготовлено.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не слушай его, Оленька, я вовсе не собираюсь бежать.

М и х а й л о в. Николай Гаврилович боится стать нам помехой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, я погублю все дело. Я не умею ездить верхом, а пешком далеко не убежишь!

М и х а й л о в. Сколько раз в Петербурге мы с Ольгой Сократовной уговаривали вас ходить с нами на уроки верховой езды. Я положу вас поперек седла, как вьюк. Мы убежим!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Это очень опасно?

М и х а й л о в. Конечно, рискованно! Но поймите, Ольга Сократовна, больше нет сил жить в неволе. (Читает стихи.)

       Только помыслишь о воле порой,
       Словно повеет оттуда весной.
       Сердце охватит могучая дрожь,
       Полною жизнью опять заживешь.
Мир пред тобою широкий открыт,
Солнце надежды над далью горит.
       Ждет тебя дело великое вновь,
       Счастье, тревога, борьба и любовь…
       Снова идешь на родные поля,
       Труд и надежды с народом деля…

Он не успел дочитать, в это время врывается в избу конвоир, штабс-капитан  Ш м е л е в.


Ш м е л е в (Михайлову). А вам кто разрешил свидание?! Кто позволил отлучаться из тюремного лазарета?

М и х а й л о в. Я ушел ненадолго.

Ш м е л е в (Ольге Сократовне). Вы приехали сюда повидаться с мужем? Или собирать государственных преступников?! (Конвоиру.) Обоих отведи в острог. Михайлова тоже поместить в одиночную камеру.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы обязаны доставить больного в лазарет.

Ш м е л е в. Больные не убегают! Если убегает, значит, здоровый. В острог!


Конвойный подходит к Чернышевскому и Михайлову и знаком приказывает им идти.


М и х а й л о в (Ольге Сократовне). Жалко, дочитать не дали! Но мы еще увидимся!

Ш м е л е в. Не надейтесь! (Ольге Сократовне.) Вам предписано собираться в обратную дорогу!

3
1871 год. Почтовая станция в Восточной Сибири.

За столом сидят  Ч е р н ы ш е в с к и й  и  ж а н д а р м. Жандарм пьет водку. Чернышевский — чай. Около них суетится, прислушиваясь к разговору, С т е п а н и д а.


Ж а н д а р м (наливает из штофа). Ты, видать, человек серьезный. Только водку не пьешь. (Чокается.) По последней!

Ч е р н ы ш е в с к и й (наливает из самовара). Я пить буду, покуда самовар не осушу. Даже кости промерзли.

Ж а н д а р м. А ты, верно, русский?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Русский.

Ж а н д а р м. Ежели русский — должон водку пить. (Пьет.) Ты, видать, перед государством крепко провинился. Сколько лет отсидел?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Семь. Да в Петербурге два.

Ж а н д а р м. Эва срок какой — девять лет! Ты по какой части служил?

Ч е р н ы ш е в с к и й. По писарской.

Ж а н д а р м. За девять лет ты бы как в должности продвинулся! Захотел с царем тягаться! У него войско. А у тебя кто — студенты?!

С т е п а н и д а. Мужиков тоже много к нам гонют.

Ж а н д а р м. Солдаты и мужиков одолеют.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Солдаты тоже из мужиков.

Ж а н д а р м. Но-но… Я понимаю, куда ты гнешь. (Степаниде.) Как тебя там?

С т е п а н и д а. Степанида.

Ж а н д а р м. Так вот, Степанида. Я за штофом пойду, а ты готовь закуску.

С т е п а н и д а. Хватит тебе! Ты на службе!

Ж а н д а р м. Куда он денется? Отсюда бежать некуда! В нашей службе каторжной одна радость — бутылка! (Чернышевскому.) А ты ложись спать. Завтра большой перегон. Отдыхай!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Благодарю вас.


Жандарм уходит.


С т е п а н и д а. Вы тоже за волю пострадали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. За волю. И вы?

С т е п а н и д а (кивает). Вы из каких мест?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из Петербурга. По рождению-то я саратовский.

С т е п а н и д а (радостно). Наш, волжанин! А мы — самарские! У вас Волга, говорят, похуже нашей.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не скажите, у нас есть замечательные места.

С т е п а н и д а. Наши Жигули, говорят, место самое красивое на всю Россию. Но все равно — Волга, она Волга. (Пауза.) Все несчастья от воли пошли. Прочитали нам волю — не понравилось мужичкам, не настоящая. Другую им подавай! Но мы-то люди темные. А вы должны понимать, какая от господ воля? Захотели от каменного попа железной просвиры.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас за бунт сюда прислали?

С т е п а н и д а. За бунт. Началось в Казанской, и будто Антон Петров дал приказ всей Волге подниматься против господ. Но пока до нас приказ дошел, войско в Казанской всех победило и к нам пришло. И показали нам волю. Только из нашей деревни шесть мужиков да нас, баб, четверо в Сибирь погнали. Захватили мы по горсти нашей самарской земли — я и сейчас за иконой держу — и пошли. (Достает из-за иконы землю в платочке, показывает.) А шли мы сюда, батюшка, полтора года. И дорожка наша слезами полита — потому и трава тут такая серая растет. Говорят, эти места черт три года искал, трое лаптей истаскал, так и не нашел. А мы дошли!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Трудно здесь живется?

С т е п а н и д а. Нашему брату мужику где легко? Мы здесь пестрый столб караулим, да серый камень, да темный лес. А еще тоска такая возьмет — ложись да помирай. Здесь все не как в России. И дрова не такие, и печка по-другому сложена, и хлеб не по-нашему пекут. И веники здесь плохие — больше насоришь, чем выметешь.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Но люди-то не хуже?

С т е п а н и д а. Люди разные. Я когда дома жила, думала, все честные люди по домам живут, а в тюрьмах только воры и разбойники. А потом насмотрелась и вижу: самых хороших людей в тюрьмах держат. (Пауза.) Я Волгу часто во сне вижу. Будто я молодая и на Волгу с девчатами купаться иду. Босиком по траве, а трава-то мягкая, шелковая! И березки! Идем мы и песни поем. И веники будто вяжем и в Волгу бросаем. И несет их вниз по матушке по Волге.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А наши саратовские ребята их ловят…

С т е п а н и д а. Ваши саратовские — народ отчаянный. Вы не поете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Голосом бог обидел.

С т е п а н и д а. Жалко. Спели бы в два голоса. (Пауза.) Скорее бы от этой жизни отмаяться! Нам приказ вышел — поселиться здесь навсегда. А что это за жизнь? Самой мучаться и на вас, страдальцев, смотреть, сколько вас гонют. Слез не хватает оплакивать. Лучше смерть, чем такая жизнь. Не может быть, чтобы на том свете хуже было.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Веришь?

С т е п а н и д а. А как же без веры? Неужто человек только на муку рождается. (Пауза.) И жить нам в Сибири и умирать на чужой стороне…

Ч е р н ы ш е в с к и й. И в Сибири можно хорошо жить.

С т е п а н и д а. Можно, батюшка, можно. Вот, говорят, в нашей же Саратовской губернии из одного села все мужики и бабы в Сибирь ушли. Они эту волю прочитали, взбунтовались, а как узнали, что на них войско идет, погрузились на телеги и уехали. И выбрали они большую поляну в тайге, стали избы рубить. И землю стали пахать все вместе, миром, — такая деревня дружная оказалась, ну и в беде-то все друг за друга держатся. И живут, говорят, припеваючи. Никого не знают — ни царя, ни господ. Пашут вместе, хлеб убирают вместе. И всего у них вдосталь — и хлеба и скотины. И ничего им не надо, сами себе одежу и обувку шьют, только с солью маются. За солью в город приезжают, там их наши ямщики видели. Только место свое не показывают, и дорогу к ним ни один ямщик не знает. Наш народ ежели миром возьмется, ему и тайга посторонится. Вот бы в это место царя привезти! И то ему небось про народ только плохое говорят: дескать, работать мужики не любят, бунтовать любят.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А сам-то царь хороший человек?

С т е п а н и д а. Говорят, хуже самого лютого помещика. Сказывают, был при нем важный генерал и сенатор Чернышевский. И сказал он однажды царю: «Сколько на нас золота, серебра навешано, а много ли мы работаем? Меньше всех! А которые больше всех работают, те вовсе, почитай, без рубах. И все так идет навыворот. И надо бы нам поменьше маленько богатства, а работы бы прибавить, а прочему народу убавить тягостей». И царь будто осердился — правда-то глаза колет — и за эти слова отправил Чернышевского в каторгу. Вы про это не слышали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Про Чернышевского слышал.

С т е п а н и д а. Ямщики говорили. И будто царь про этого Чернышевского каждое утро спрашивает, нет ли ему какого послабления? На всю жизнь осердился.


Входит  ж е н щ и н а, закутанная в платок, и молча кланяется.


Вы в Россию или на восток?

Ж е н щ и н а. На восток.

С т е п а н и д а. Мы на краю света живем, под небо сугорбившись ходим. Про наших баб говорят, они белье полощут — вальки на небо кладут. Куда же еще дальше гонят?Пойти самоварчик подогреть! (Уходит.)

Ж е н щ и н а (всматриваясь). Позвольте, вы же Николай Гаврилович! Вот так встреча!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы с вами знакомы? Простите — не узнаю.

Ж е н щ и н а. Я — Дашенька! Жена Миши Лисицына. Не узнаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Попробуй узнай — мы встречаемся раз в десять лет.

Д а ш е н ь к а (снимает платок). Меня сейчас и родная мама не узнала бы.

Ч е р н ы ш е в с к и й (озабоченно). Какими ветрами занесло вас в такую даль? Где Миша? Дарья… простите, не имею чести знать ваше отчество.

Д а ш е н ь к а. Какое там отчество. Для вас я на всю жизнь Дашенька! И от Дашеньки становишься моложе! Еду к Мише!

Ч е р н ы ш е в с к и й (хмуро). Как все это повторяется! Сколько ему дали?

Д а ш е н ь к а. Шесть лет. Ему везло — сколько раз попадал в переделки и всегда выходил сухим из воды. А на этот раз попался в капкан! (Пауза.) Но из всей группы только он один провалился. Как ни старались жандармы: и угрозой, и подкупом, — ничего не добились.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Молодчина!

Д а ш е н ь к а. Брал пример с учителя! Я думала — вы здесь где-нибудь встретитесь. Не судьба! (Пауза.) Но ничего, я его обрадую — вы возвращаетесь в Россию! Вы возвращаетесь в самое время. В Петербурге опять студенческие волнения. И крестьяне не успокоились — начались бунты в Тульской губернии. Еще новость — большая стачка в Петербурге, на бумагопрядильной фабрике. Бастовало восемьсот рабочих. Россия не знала таких стачек. Ольга Сократовна давно уже ждет вас со дня на день. Она меня провожала! И Мишу она провожала!

Ч е р н ы ш е в с к и й. У нее все печальные проводы.

Д а ш е н ь к а. Горести и печали уже позади. Впереди у вас радостная встреча!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы думаете, меня везут в Россию? Я еду на север. Меня отправляют в новую тюрьму, в Вилюйск.

Д а ш е н ь к а. Какая тюрьма? Ваш срок давно кончился.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Дали новый срок.


Пауза.


Д а ш е н ь к а. Без суда?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно.

Д а ш е н ь к а (горячо). Это же произвол, полнейшее беззаконие!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михайлов говорил — они сами устанавливают законы, они вправе и нарушать их.

Д а ш е н ь к а. Мы с Мишей радовались, что судьба свела вас с Михайловым.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы пробыли с ним год на одном руднике. Это был лучший год, если, конечно, на каторге могут быть лучшие годы. Он все порывался убежать. И меня увезти! (Пауза.) Он умер у меня на руках. (Пауза.) Сколько погибло здесь, в Сибири, честных, смелых и благородных людей! Сколько обречено на бессмысленную работу. Сколько бы вышло из них ученых, литераторов, учителей, инженеров, врачей. Какое преступление перед народом, перед Россией! Вы едете в ссылку, я еду в новую тюрьму. (Пауза. Закуривает.) Но надо обрести спокойствие и посмотреть на настоящее как на историческую эпоху. История делает человека оптимистом, ибо она движет человечество вперед, к высшим формам общества. Настанет время, и Сибирь, эта земля отверженных, зацветет садами и станет богатейшей землей.

Д а ш е н ь к а.

Только жить в эту пору прекрасную
Уж не придется ни мне, ни тебе!
Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Некрасов нашему делу великий помощник, и нехорошо так обращаться с его словами. Я отвечу на ваш пессимизм строками Михайлова:

Смело, друзья, не теряйте
Бодрость в неравном бою!
Даже в неравном бою мы не должны терять бодрости. А уж когда станем посильнее — тогда царизму несдобровать!


Входит  С т е п а н и д а  с самоваром.


Степанида, знакомьтесь — землячка!

С т е п а н и д а. Самарская?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К сожалению, саратовская. Но наша, волжанка.

С т е п а н и д а (Дашеньке). Вы не поете?

Д а ш е н ь к а. Сейчас как-то не до песен.

С т е п а н и д а. Жалко! Скучно без песен.

Ч е р н ы ш е в с к и й (Дашеньке). Спели бы!

Д а ш е н ь к а (запевает).

         Смело, друзья, не теряйте
         Бодрость в неравном бою…
         Родину-мать защищайте,
         Честь и свободу свою!
Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в рудники посылают,
Пусть мы все казни пройдем!

Начинает подпевать ей и Степанида.


Ч е р н ы ш е в с к и й. И вы эту песню знаете?!

С т е п а н и д а. Много разного народу проезжает — чего не наслушаешься!

Д а ш е н ь к а  и  С т е п а н и д а (поют).

         Если погибнуть придется
         В тюрьмах иль в шахтах сырых, —
         Дело, друзья, отзовется
         На поколеньях живых.
Час обновленья настанет —
Воли добьется народ,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.

Входит  ж а н д а р м.


Ж а н д а р м. Весело вам! Распелись!

Д а ш е н ь к а  и  С т е п а н и д а (продолжают петь).

Если погибнуть придется
В тюрьмах иль шахтах сырых…
Ж а н д а р м. Молчать! Прекратить безобразие!


Но они спели песню до конца.


Дело, друзья, отзовется
На поколеньях живых!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Чудесный у вас голос, Дашенька.

Ж а н д а р м. Вы что, знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Еще хуже — друзья!

Ж а н д а р м. Одевайся! Едем!

С т е п а н и д а. Ты что, ошалел — на ночь глядя в дорогу! Садись — я закуску поставлю. (Чернышевскому.) А вам соломы постелю — ложитесь!

Ж а н д а р м. Едем! Ежели бы простой арестант был. Чернышевский!

С т е п а н и д а. Вы — Чернышевский? Тот самый?! А я с вами попросту, словно вы из нашей деревни.

Ж а н д а р м. А ты откуда о нем знаешь?! Я вижу, тут у вас собралась теплая компания! (Кричит.) Кому сказано — одевайся!

С т е п а н и д а. Допился — ум потерял! Ночь на дворе, мороз — деревья трещат. Такого человека на погибель повезешь!

Ж а н д а р м. Какой человек? Где человек? Арестант, а не человек! Каторжник! Все вы нелюди. Я здесь один человек! (Чернышевскому.) Ну, что ты на меня уставился?!

Ч е р н ы ш е в с к и й (надевает тулуп). Родился ты человеком, и мать тебе пела в колыбели, и дружки с тобой в игры играли. И вот до чего довела тебя твоя каторжная судьба — человечье обличье потерял. Жалко мне тебя, братец!

Ж а н д а р м. Какой я тебе братец? Ты себя жалей! (Кричит.) Выходи!


Чернышевский идет к двери, за ним идет Дашенька.


А вы куда?

Д а ш е н ь к а. Проводить.

Ж а н д а р м. Назад!


Жандарм уводит Чернышевского, подталкивая его в спину.

Дашенька подходит к окну, смотрит, Степанида тоже подходит к окну.


Д а ш е н ь к а. Темно, ничего не видно.

С т е п а н и д а. Помашем, он-то увидит.


Они машут в окно. Слышен звон колокольчика.


(Утирая слезы.) Пойти вам блинков испечь! (Уходит.)

4
1889 год. Самара.

Служебный кабинет. За столом сидит  Л и с и ц ы н, щелкает костяшками на счетах. Стук в дверь.


Л и с и ц ы н. Прошу.


Входит  У л ь я н о в.


С кем имею честь?

У л ь я н о в. Ульянов.

Л и с и ц ы н (внимательно смотрит на него). Чем могу служить? Как вас по имени-отчеству?

У л ь я н о в. Владимир Ильич.

Л и с и ц ы н. А меня Михаил Никифорович.

У л ь я н о в. Я знаю.

Л и с и ц ы н. Вы — сын Ильи Николаевича?

У л ь я н о в (кивает). Вы его знали?

Л и с и ц ы н. Я получал у него материалы о народных училищах. Чем могу быть полезен?

У л ь я н о в. Мне необходимы статистические данные о крестьянском хозяйстве Самарской губернии.

Л и с и ц ы н. Я полагал, такими скучными вещами интересуемся только мы — люди пожилые. А у молодежи есть более увлекательные занятия! Зачем вам понадобились сведения?

У л ь я н о в. Хочу составить экономический обзор.

Л и с и ц ы н. С какой целью?

У л ь я н о в. Попробую его напечатать.

Л и с и ц ы н. С выводами не пропустит цензура. А цифры без выводов вряд ли заинтересуют читателя.

У л ь я н о в. Серьезный читатель сам сделает выводы.

Л и с и ц ы н (еще раз посмотрел на Ульянова). Разумно! (Пишет записку.) Вам дадут все необходимые сведения.

У л ь я н о в (берет записку). Спасибо. (Собирается уходить.)

Л и с и ц ы н. Больше вам ничем не могу быть полезен?

У л ь я н о в (пожимает плечами). Пока ничем.

Л и с и ц ы н. Конечно, губернский статистик не возбуждает особого любопытства. Однако в прошлом у меня было кое-что интересное. Вам ничего про меня не рассказывали?

У л ь я н о в. Мне говорили, в прошлом вы — революционер.

Л и с и ц ы н. И это вас не заинтересовало?

У л ь я н о в. Но вы ведь отошли от революционной деятельности? У вас, мне сказали, произошла в жизни тяжелая драма — вы похоронили жену.

Л и с и ц ы н. Дашенька умерла за месяц до моего освобождения. Эта рана не затянулась до сей поры! (Пауза.) Человек преодолевает все, даже неутешное горе. Вы человек молодой, а вам уж пришлось пережить даже не драму, а трагедию — казнь брата. Но это не сломало вас! Надеюсь, вы занимаетесь не только экономическими обзорами?!

У л ь я н о в. Готовлюсь сдать экстерном за университетский курс. Еще даю уроки.

Л и с и ц ы н. А поступать в университет уже не собираетесь?!

У л ь я н о в. Меня исключили из Казанского университета. Теперь меня вряд ли куда-нибудь примут.

Л и с и ц ы н. Мы с вами связаны альма-матер. Я тоже учился в Казанском университете. И тоже не закончил — по не зависящим от меня обстоятельствам. (Пауза.) О таком занятии, как переводы Маркса, решили умолчать. Благоразумно!

У л ь я н о в (удивленно). Откуда это вам известно?

Л и с и ц ы н. Кое-что мне известно. Я понимаю вашу осторожность. Будущий революционер не товарищ бывшему революционеру. Бывший революционер вообще плохо звучит. Это все равно что бывший честный человек. Неужели вы думаете, что я решил закончить жизнь спокойной должностью губернского статистика? Плохого вы мнения об ученике Чернышевского!

У л ь я н о в. За вами не замечено ничего предосудительного.

Л и с и ц ы н. Прекрасно, что ничего не замечено. Значит, я не разучился конспирации. Этому тоже учил меня Чернышевский. Ваша осторожность похвальна. Но хватит нам с вами играть в прятки, Владимир Ильич!

У л ь я н о в (улыбаясь). Зовите меня лучше Володя.

Л и с и ц ы н. Нет, для губернской земской управы лучше Владимир Ильич. Не дай бог, обмолвишься при постороннем.

У л ь я н о в. Вы — ученик Чернышевского! Как я вам завидую! (Пауза.) Мне очень хочется, нет, это не то слово, мне необходимо повидаться с Чернышевским. Я решил махнуть в Саратов. Но вряд ли он рискнет принять незнакомого человека. Вы не могли бы дать мне рекомендательное письмо?

Л и с и ц ы н. Письмо-то я напишу охотно. Но встретиться вам с ним не так просто. И за ним следят в оба, и вы под надзором. А на пристанях приезжающих встречают не только родные и друзья.

У л ь я н о в. Я думал об этом. Пристань можно миновать!

Л и с и ц ы н. Каким образом?

У л ь я н о в. Приехать в Саратов не на пароходе, а на лодке!

Л и с и ц ы н. Батенька! От Самары до Саратова четыреста верст.

У л ь я н о в. Четыреста двадцать. У меня есть приятели, приличные гребцы, кругосветку ходили. По течению мы быстро доплывем.

Л и с и ц ы н. Я вижу — у вас все продумано! Конечно, вам надо встретиться! Только нужна величайшая осторожность. Ведь это только считается, что Чернышевский на свободе. Следят за каждым его шагом. Его просто перевели в более просторную тюрьму. Я с ним виделся тайком у родственников Ольги Сократовны — свидание наше продолжалось каких-нибудь полчаса.

У л ь я н о в. Как он себя чувствует?

Л и с и ц ы н. Сохраняет бодрость и юмор. Говорит, что живет словно на необитаемом острове. Робинзон, окруженный невежественными Пятницами.

У л ь я н о в. Двадцать лет заключения не сломили его дух?!

Л и с и ц ы н. Не двадцать лет, а двадцать один год три месяца. В тюрьме каждый день запоминается.

У л ь я н о в (улыбается). Верно. Я просидел в тюрьме один день, но запомнил его крепко.

Л и с и ц ы н. Вам надо списаться с ним и условиться о встрече в нейтральном месте, скажем, у тех же родственников. (Пишет записку.) Вот вам адрес, напишите на имя Ольги Сократовны. Ну, а теперь вам пора идти. Долгая беседа может вызвать подозрения. Рад был познакомиться с вами, очень рад! Домой не приглашаю — у меня бывают только лица благонадежные. А в земскую управу заходите. Это не вызовет подозрений. Поскольку вы интересуетесь статистикой, вам регулярно будут требоваться новые цифровые данные. А у бывшего и будущего революционеров могут оказаться общие интересы и помимо статистики.

У л ь я н о в (весело). А может, мы с вами настоящие революционеры? Или это звучит слишком громко?

Л и с и ц ы н (прикладывает палец к губам). Для земской управы несколько громко! Здесь во весь голос лучше говорить о статистике. Заходите!

5
1889 год. Саратов.

Ч е р н ы ш е в с к и й  пишет, стоя у конторки. Входит  О л ь г а  С о к р а т о в н а  с письмом в руках.


О л ь г а  С о к р а т о в н а. Письмо адресовано мне, а оказывается, оно тебе. Извини, что я распечатала, — почерк незнакомый.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбается). У меня от тебя никогда никаких тайн не было. Можешь мне прочитать — тебе, наверное, интересно. Сохранились еще какие-то личности, интересующиеся моей особой. А у меня глаза отдохнут. (Садится, закуривает.)

О л ь г а  С о к р а т о в н а (читает). «Дорогой Николай Гаврилович! Простите, что незнакомый человек обращается к вам столь фамильярно. Мне не хочется употреблять, как принято — «милостивый государь», ибо считаю слово «государь» для вас неподходящим, даже оскорбительным! Ваше имя запрещено упоминать в печати, его не дозволяется произносить публично, но Чернышевский если не на устах, то в умах всей России. Мы недавно праздновали свадьбу моей сестры. Знаете, какой был первый тост, после здоровья молодых?

Выпьем мы за того,
Кто «Что делать?» писал,
За героев его,
За его идеал!
Прошло четверть века, как вышел ваш роман. Правительство загнало его в подполье, но он продолжает служить евангелием всем, кто не надеется на бога. Мне тут, в Самаре, посчастливилось познакомиться, а теперь уже и подружиться с вашим учеником, Михаилом Никифоровичем Лисицыным. Простите меня за самомнение, Николай Гаврилович, но мы все считаем себя учениками Чернышевского. Вашими сочинениями — этой могучей проповедью — и всей вашей благородной жизнью вы показали нам, что всякий думающий и порядочный человек должен, обязан быть революционером. Я не знаю, что из меня получится, но я постараюсь прожить жизнь с пользой, быть достойным вас, кого я считаю своим учителем. Простите мою бесцеремонность, но мне необходимо повидаться с вами. Если это возможно — не откажите в любезности сообщить через Ольгу Сократовну — как и где мы могли бы встретиться, чтобы это не осложнило вашу жизнь. Буду ждать с нетерпением того дня, когда смогу сказать вам — «здравствуйте, Николай Гаврилович». Владимир Ульянов».


Она передает письмо Чернышевскому.


Ч е р н ы ш е в с к и й (задумчиво). Здравствуй, племя, младое, незнакомое! (Он зажигает спичку и сжигает письмо. Долго смотрит на конверт и тоже сжигает.)

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Ты не будешь отвечать ему? Так спокойнее — и для него и для тебя.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не буду отвечать, а ты ответишь — ведь письмо-то адресовано тебе. Только надо обдумать — где и когда мы можем встретиться!

О л ь г а  С о к р а т о в н а. Но ты не сохранил адреса!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Такие адреса я держу в уме! Зачем осложнять жизнь молодому человеку. Может, его ждет большое будущее?!

О л ь г а  С о к р а т о в н а (с горечью). Большое будущее! Тюрьмы, допросы, ссылки. И это на всю жизнь!

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Почему на всю жизнь? Только до революции! (Про себя.) Ульянов Владимир Ильич, — запомнил!

Конец

ЖИЗНЬ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ Пьеса в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
А н т у а н  д е  С е н т - Э к з ю п е р и (Сент-Экс).

М а р и я — его мать.

Р е н э — его подруга.

К о н с у э л о — его жена.

Г о с п о ж а  Н.

Д и д ь е  Д о р а́ — один из руководителей авиакомпании.

А н р и  Г и й о м е }

Ж а н  М е р м о з }

М о р и с  Д о р а́ } — летчики.

Л е о н  В е р т — литератор.

Ш а х о в с к а я.

В а с и л и й  Ш у б и н.

О ф и ц и а н т.


Действие первое — 1921—1931 годы.

Действие второе — 1934—1944 годы.

Пролог и эпилог — 1965 год.

ИЗ СВИДЕТЕЛЬСТВА О РОЖДЕНИИ:
29 июня 1900 года у графа Жана де Сент-Экзюпери, происходящего из старинного рыцарского рода, служащего инспектором в страховой компании, и у Марии де Фонс-Коломб родился сын Антуан.

ИЗ РАПОРТА СРЕДИЗЕМНОМОРСКОГО АВИАСОЕДИНЕНИЯ:
Фамилия — майор Антуан Сент-Экзюпери.

Дата вылета — 31 июля 1944 года, 08.45.

Задание — аэрофотосъемка к востоку от города Лион.

Отметка о выполнении задания — снимков нет; пилот не вернулся на базу, считается пропавшим.

ПРОЛОГ

Сен-Рафаэль.

Комната Марии де Сент-Экзюпери. М а р и я — в очках, в широкой рабочей блузе — за мольбертом, работает.

Входит  В а с и л и й  Ш у б и н.


Ш у б и н. Здравствуйте, госпожа де Сент-Экзюпери!

М а р и я (не отрываясь от мольберта). Здравствуйте…

Ш у б и н. Простите… я помешал вам…

М а р и я (продолжая работать). Я научилась работать при посторонних. Я уже привыкла — туристы рассматривают меня как достопримечательность. Вы — серб или чех?

Ш у б и н. Русский. Я не турист. Я приехал с делегацией на авиационную выставку.

М а р и я (рассматривает Шубина). Сенсация Парижа шестьдесят пятого года. Я читала, вы собираетесь перебрасывать пассажиров со скоростью звука. (Принимаясь за мольберт.) Вы извините, но я должна работать. У меня мало времени, мне недолго осталось жить, а сколько еще нужно сделать! Не сегодня-завтра я шагну в вечность. (Пауза.) Вы знаете, мой сын был в России.

Ш у б и н. Мне посчастливилось познакомиться с ним в Москве!

М а р и я (бросает работу). Как ваша фамилия?

Ш у б и н. Василий Шубин. Сент-Экс не вспоминал Василия Блаженного?

М а р и я (подумав). Вспоминал. Вы ведь летчик.


Шубин кивает.


Блаженный — это ваш псевдоним?

Ш у б и н. Прозвище.

М а р и я. Это вы привели сюда фантастическую машину, обгоняющую звук?

Ш у б и н. Увы, я всего-навсего пассажир. Уже не летаю, только учу.

М а р и я. Как вы меня разыскали? Неужели моя фамилия попала в путеводители по Франции? Тогда я уже совсем не смогу работать.

Ш у б и н. Я узнал о вас совершенно случайно. Пошел на выставку и увидел ваши картины. Признаться, я думал…

М а р и я. Что я давно уже умерла? Это, конечно, неприлично — задерживаться так долго. Но в небе такая же неразбериха, как на земле. Им надо было взять кого-нибудь из Сент-Экзюпери, и они схватили Тонио. Вместо вздорной, никому не нужной старухи.

Ш у б и н. Около ваших картин всегда толпа.

М а р и я. Это из-за Антуана. Мне самой никогда бы не удалось прославиться. Антуан сделал это и за меня и за себя.

Ш у б и н. Мне захотелось увидеть женщину, воспитавшую его. И поклониться ей с благодарностью.

М а р и я. Своим воспитанием Тонио пришлось заниматься самому. Младенцем он остался без отца. Подростком ему пришлось разлучиться и со мной. Началась война. Мне пришлось проводить мальчиков в колледж, а самой пойти в госпиталь сестрой милосердия.

Ш у б и н. Воспитывать можно и в разлуке. Пример убедительнее нравоучения.

М а р и я. Мы с Тонио любили друг друга, но он всегда был далеко-далеко от меня. Может быть, поэтому он всегда говорил мне «вы».

Ш у б и н. У нас в России раньше тоже говорили родителям «вы».

М а р и я. Но теперь уже не говорят?

Ш у б и н. Я не уверен, что так лучше.

М а р и я. А вы своей матери говорите «вы»?

Ш у б и н. Моя мать погибла во время войны.

М а р и я (виновато). Вот, а я живу… (Пауза.) Я ждала его годами, а видела часами. Стоило ему появиться, я не радовалась, а тревожилась. Он всегда собирался в новую дорогу, всегда дальнюю и всегда опасную. Он приходил ко мне передохнуть перед крутым поворотом. А крутых поворотов в его жизни было достаточно.


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

1
Париж. Квартира Сент-Экзюпери. М а р и я  за мольбертом, работает. Она без очков, в изящном костюме. Входит  С е н т - Э к с.


С е н т - Э к с (тихо). Мама! Я умираю от голода.

М а р и я (не отрываясь от работы). Спасибо!

С е н т - Э к с. Мама! Вы меня слышите? Я умираю от голода!

М а р и я. Извини, Тонио! Я увлеклась работой. А где твоя подруга?

С е н т - Э к с. Она задерживается.

М а р и я. Прекрасно — я ничего не успела приготовить. Этот колдовской город разволновал мою душу. Я уже собиралась заняться обедом, но подошла к окну, взглянула на бульвар и присела пописать — на минутку.

С е н т - Э к с. Ничего, мы переименуем обед в ужин. Что может быть прекраснее увлекающейся молодой мамы?!

М а р и я (смотрит на картину, делает последние штрихи). Говорят, сейчас я пишу в манере раннего Мане? А по-твоему?

С е н т - Э к с (взглянув на картину). Я плохо знаю раннего Мане.

М а р и я. Ты чем-то возбужден? Или просто голоден?

С е н т - Э к с. Конечно, голоден. Впрочем…


Пауза.


М а р и я (озабоченно). Подруга, с которой ты меня хочешь знакомить, твоя невеста?

С е н т - Э к с. Я хотел бы на ней жениться…

М а р и я. У тебя хороший вкус — наверное, это славная девушка. Можешь считать, что я согласна.

С е н т - Э к с (улыбнувшись). Дело за небольшим — согласится ли она?

М а р и я. Неужели найдется на свете девушка, которая отказала бы тебе?!

С е н т - Э к с. Увы, не все такого высокого мнения обо мне.

М а р и я. Просто я тебя лучше знаю… Но вообще-то не стоило бы торопиться с женитьбой. Кончишь архитектурную школу…

С е н т - Э к с. Мама, я не кончу архитектурную школу.

М а р и я. Почему? (Пауза.) Что это значит? Тебя исключили? (Взрываясь.) Бездарности всегда затирали талантливых.

С е н т - Э к с. Успокойтесь, мама. Я ушел сам. Я решил стать летчиком.


Входит  Р е н э.


Познакомьтесь, моя подруга — Ренэ.

М а р и я (сердито). Очень рада. Вы это одобрили?!

С е н т - Э к с. Мама, Ренэ ничего не знает. (Ренэ.) Я решил стать летчиком.


Пауза.


Р е н э. Ну что ж — сейчас это самая модная профессия.

С е н т - Э к с. Мода быстро проходит. Авиации же принадлежит будущее. Вы не расстраивайтесь, мама, вы радуйтесь, ваш сын нашел наконец свое призвание.

М а р и я. Об этом не любят писать в газетах, но всем известно — редкие аэропланы долетают до места.

С е н т - Э к с (улыбаясь). Потому что авиацией до сих пор не занимался ваш сын.

Р е н э. Антуан будет блестящим летчиком! Ему очень пойдет летная форма.

М а р и я (не поняв иронии). Вы думаете — он мужественный? В Ниме я водила его на бой быков. Когда матадор заколол быка, Тонио потерял сознание.

С е н т - Э к с. Нужно добавить — мне тогда была двенадцать лет.

М а р и я. Пустить по ветру талант, годы учения! Чудовищное легкомыслие!

С е н т - Э к с. Мама, я, конечно, талантлив. Вероятно, я даже гений. Но гений не пропадет и в авиации.

М а р и я. Когда ты станешь серьезным?

С е н т - Э к с. За столом. Мы увлеклись авиацией и забыли об ужине.

М а р и я. Могут ломаться человеческие судьбы, рушиться миры, но мужчины никогда не забудут о еде. (Уходит.)

Р е н э. Раньше молодые аристократы шли в морские офицеры. Теперь — в летчики. И вас не пощадила эпидемия пошлости! Граф Антуан де Сент-Экзюпери — авиатор. На девушек это будет действовать неотразимо. Это твердое решение? Или есть надежда, что вы еще передумаете?

С е н т - Э к с. Сегодня утром я записался добровольцем в истребительный полк в Страсбурге.

Р е н э. Вчера вы и словом не обмолвились о вашем решении. А еще называете меня своим другом?! Вы же не внезапно решили стать летчиком! Не ночью же на вас накатило?

С е н т - Э к с. Я боялся, вы мне отсоветуете.

Р е н э. Это не легкомыслие. Это преступление — обращаться так со своим дарованием. Вы подаете большие надежды, о вас говорят…

С е н т - Э к с (перебивает). Я устал подавать большие надежды. Слишком рано я начал их подавать. И в детстве, и в юности каждый год открывали у меня новый талант. Я и рисовал, и пел, и сочинял стихи, и играл на скрипке. Я перезревший вундеркинд. При таком обилии талантов есть шансы стать только неудачником.

Р е н э. Не кокетничайте. Вы написали неплохую трагедию.

С е н т - Э к с (перебивает). Перечитав ее, я и решил оставить в покое искусство. Наверное, я написал не такую уж плохую трагедию. Беда в том, что я написал чужую трагедию. За полтораста лет до меня ее сочинил Шиллер.

Р е н э. Все начинают с подражаний. Она напоминает Шиллера! Не Поль де Кока!

С е н т - Э к с. Она напоминает Шиллера, но она, увы, не заменяет Шиллера. Я никого не хочу напоминать, даже самых великих. Я хочу быть просто Сент-Экзюпери… Я хочу взяться за дело ясное и точное и, главное, кому-то нужное. Скучно заниматься искусством для знакомых.

Р е н э. Неврастения! Не думала я, что вы так легко расстанетесь… с Парижем!

С е н т - Э к с. Мне тяжело расставаться только с вами — и вы это знаете…

Р е н э. Не знаю.

С е н т - Э к с. Знаете. Я все же надеялся на чудо — вы обрадуетесь моему решению, протянете мне руки…

Р е н э. И помчусь за вами в Страсбург? Зачем я вам? Вы собираетесь улететь в небеса!

С е н т - Э к с. Но я вернусь на землю.

Р е н э. Вернетесь! Ваша матушка зря тревожится — с вами ничего не случится. Вы разочаруетесь в авиации раньше, чем успеете сломать шею. Таков ваш удел — увлекаться и разочаровываться. Вы и во мне разочаруетесь! К сожалению! Вы никогда ничего не добьетесь в жизни. (Собирается уходить.)

С е н т - Э к с. Куда вы? Сейчас будем ужинать!

Р е н э. Не хочется!

С е н т - Э к с. Мы больше не увидимся?

Р е н э. Я приеду проститься с вами. (Уходит.)

2
Париж. Кабинет Дора́.


Д о р а́ (разговаривает по телефону). Говорите спокойно. Да, у него вынужденная посадка. Ну и что из того? Вы же знаете, какой отличный пилот ваш муж.


Входит  С е н т - Э к с. Дора́ указывает ему на кресло.


Мы не прекращаем поисков ни на минуту. Мы найдем Кафрона! Как только его обнаружат, я сам позвоню вам. (Пауза.) К чему такие слова?! Жена летчика должна обладать выдержкой. (Кладет трубку.) Разрешите вашу полетную книжку.


Сент-Экс протягивает документ, Дора́ внимательно его рассматривает.


Почему вы уволились из истребительной авиации?

С е н т - Э к с. Я стал летчиком, но выяснилось, что нужно стать и пулеметчиком…

Д о р а́. И вам стало скучно?

С е н т - Э к с. Противно! Стоило изобретать аэроплан, чтобы стрелять из пулемета. Попасть бы вам в истребительную авиацию — вы бы тоже разочаровались!

Д о р а́. А я ею и не очаровывался. Я в ней воевал. Где вы работали после демобилизации?

С е н т - Э к с. Проще перечислить места, где я не работал.

Д о р а́. У вас неуживчивый характер?

С е н т - Э к с. Не думаю. Я все искал, пока не понял: у меня одно призвание — летать.

Д о р а́. Вы женаты?

С е н т - Э к с. В этом отношении мне тоже не повезло. Но это вас как раз должно порадовать — вам не придется успокаивать мою жену.

Д о р а́. Нам не нужны романтики, у нас работа грубая. Мы не парим в воздухе, мы возим почту. Люди хотят получать письма не только в ясные дни. Почтовые самолеты вылетают в любую погоду. А при вынужденной посадке пилот обязан доставить почтовые мешки на ближайшую железнодорожную станцию. Вы способны на такую не аристократическую работу?


Входит  Г и й о м е. Дора́ бросается к нему.


Нашли Кафрона?

Г и й о м е. Нашли всё, что осталось от Кафрона. (Пауза.) В Пиренеях была низкая облачность. Я стал пробиваться наверх. А он пошел на снижение и врезался в скалу.


Пауза.


Д о р а́. Почта цела?

Г и й о м е. Цела.


Звонит телефон.


Д о р а́. Это жена Кафрона…

Г и й о м е. Вдова Кафрона.


Звонит телефон.


Д о р а́. Поезжайте к ней…

Г и й о м е. Нет уж, увольте! Мне легче сейчас же снова отправиться в полет.

Д о р а́. Вам надо ехать к госпоже Кафрон! Я не могу показаться ей на глаза! Она уже кричала по телефону, что я убил ее мужа.


Звонит телефон.


Я послал ее мужа в полет. И она мне этого не простит никогда.


Звонит телефон.


Идите, Гийоме. Никто не сумеет лучше вас… к тому же вы знаете все подробности катастрофы.


Гийоме уходит.


Позвоните мне послезавтра… Нет, послезавтра мы будем хоронить Кафрона. Позвоните в четверг. Или вы уже передумали?

С е н т - Э к с. Нет, не передумал.

Д о р а́. Будете работать на линии Тулуза — Дакар. Вас, наверное, привлекает Париж?!

С е н т - Э к с. Не скрою, мне хотелось бы работать в Париже.

Д о р а́. Хотите стать настоящим пилотом — осваивайте новые трассы. Вы что-то хотите спросить?

С е н т - Э к с. Вы человек… решительный и твердый!

Д о р а́. Вы хотите сказать — холодный? (Пауза.) Мне очень повезло в жизни. Во время войны в нашей части из шестидесяти четырех летчиков остался в живых я один. Меня называли счастливчиком. Счастливчик, похоронивший шестьдесят трех товарищей! Трудно после этого оставаться горячим.


Звонит телефон.


Можете идти.


Звонит телефон. Сент-Экс уходит.

3
Париж. Раннее утро. Р е н э  и  С е н т - Э к с  выходят из ресторана.


Р е н э. Вам было весело?

С е н т - Э к с. Увы, слишком весело! Мне хотелось поговорить с вами. А барабанщик лупил своей колотушкой мне в самое ухо. Я устал объясняться мимикой. Если вы не засыпаете, поболтаем немного.


Они садятся на скамейку.


Хороший город Париж! А после Тулузы он кажется еще прекраснее.

Р е н э. Сейчас придут дворники и начнут с остервенением мести. Они ненавидят ночных гуляк.

С е н т - Э к с. Мы объясним им, что они метут не улицу, а свою часть земного шара. И у них сразу улучшится настроение. Только летчикам и дворникам удается видеть рождение дня. И птицам! (Пауза.) Я поднимаюсь в небо и чувствую себя свободным и независимым. Я свысока смотрю на город с его низменными интересами. Я везу мешки с почтой. В моих руках тысячи судеб. Я повелеваю делами и страстями. Не нервничайте, люди! Почта будет доставлена в любую погоду — в дождь, в ветер, в снегопад.

Р е н э. Вы не могли бы запихать меня в почтовый мешок? Хочется посмотреть свысока на землю!

С е н т - Э к с (улыбаясь). Не полагается по инструкции. Вы — живой груз. Как вам не повезло, Ренэ, что вы родились женщиной! И вам никогда не изведать этого счастья — сидеть за штурвалом! Мы — летчики — первыми увидели планету. Пилот — это ведь не профессия, это мировоззрение. Самолет приобщает человека к вечности.


Пауза.


Р е н э. С кем вы дружите?

С е н т - Э к с. У меня отличные товарищи. Гийоме моложе меня, но он мой воздушный крестный отец. Он учит меня обходительному обращению с туманами и ветрами. И с землей — это наш самый коварный противник. Мермоз — полная противоположность Гийоме. У Гийоме я учусь благоразумию, у Мермоза — риску…

Р е н э. И легкомыслию?

С е н т - Э к с. Этому они учатся у меня. Нас называют тремя мушкетерами.

Р е н э. Вы проводите время только с мужчинами? Так я вам и поверила! Или после парижанок провинциалки кажутся пресными?

С е н т - Э к с. Тулузские девушки не хуже парижанок. Но, к сожалению, и не лучше. Они такие же. Одинаковые прически, одинаковые фасоны платьев.

Р е н э. Девушки стараются не отстать от столичной моды.

С е н т - Э к с. Нет большего идиотизма, чем мода. Дикая страсть к стандарту — обязательно походить на другую, на многих, на всех. Все одинаковое — от причесок до туфель. Одинаковые улыбки, заимствованные вместе с прическами у кинозвезды. Скоро, наверное, заведут моду на одинаковые характеры. Девушек словно выпускают сериями с конвейера. Их можно полюбить с первого взгляда и разлюбить с первого слова.

Р е н э. Вы стали женоненавистником?

С е н т - Э к с. Увы, не стал. Беда этих милых девушек не в том, что они похожи друг на друга. Ни одна из них не похожа на вас.


Пауза.


Р е н э. Знаете, что было самым радостным в моей жизни за это время? Ваши письма! Я ждала их с нетерпением. Вы изящный и тонкий стилист.

С е н т - Э к с (шутливо). Какой ужас! Я изливаю вам душу, а вы анализируете мои исповеди.

Р е н э. Не зря Бальзак говорил — литератор не должен увлекаться женщинами. Он должен писать им письма — это улучшает слог.

С е н т - Э к с. Мало ли глупостей наговорили великие люди. Я хочу встречаться с вами. Дружба на расстоянии — не самая радостная вещь в жизни.

Р е н э. Если бы вы знали, как мне не хватает вас. Мы должны быть рядом. И хватит вам писать для меня одной. Вы — прирожденный литератор. Если вам так уж понравилось летать — летайте. Но вы должны писать.

С е н т - Э к с. Прежде чем писать, надо научиться жить. Жизнь длинная — все успеется.

Р е н э. Вы выбрали профессию не самую подходящую для длинной жизни.


Молчание.


О чем вы думаете?

С е н т - Э к с. О вас. Хорошо бы действительно запихать вас в почтовый мешок и увезти в Африку.

Р е н э. Мне давно хочется в Африку.

С е н т - Э к с (радостно). Знаете, зачем вызвали меня в Париж? Дора́ назначил меня на аэродром в Сахаре.

Р е н э. Самую эффектную реплику вы приберегли под занавес.

С е н т - Э к с. Я же не знал, что вам хочется в Африку.

Р е н э. Я хочу побывать в Африке. Но жить там как-то не тянет.

С е н т - Э к с. Конечно, в Сахаре парижанке покажется неуютно.

Р е н э. Неужели меня испугало бы отсутствие комфорта? Вы же не считаете меня пошлячкой. Вам надо вернуться в литературные салоны, а вы убегаете в Сахару. Я ненавижу вашего Дора́. Он думает только о деле и ни минуты не подумал о вас, о вашей судьбе. Завтра же вы должны пойти к нему и отказаться. Таланту нужна живая вода, атмосфера поэзии, искусства!

С е н т - Э к с. Живая вода! Может ли быть живая вода в аквариумах?! Я пошел в авиацию не потому, что полюбил ее. Я полюбил ее только теперь. Я бежал из салона. Какая поэзия на этих ярмарках тщеславия? Идеями перебрасываются, как теннисными мячами. Болтают об искусстве и философии, а обращаются с ними, как со шлюхами. Сожительство без любви. Неужели вам не осточертела жизнь в оранжерее?

Р е н э. Не думала я, что мы так далеки друг от друга.

С е н т - Э к с (с горечью). И удаляемся все дальше и дальше…

Р е н э (встает). Идемте, мне смертельно захотелось спать!

4
Аэродром в Кап-Джуби.

Г и й о м е  сидит около граммофона и слушает старинный романс. Подходит  С е н т - Э к с, передает ему письма.


Г и й о м е. Будет доставлено точно по расписанию. Сколько тонн писем отвез я твоей подруге?

С е н т - Э к с. И маме. (Слушает романс.) Во Франции сейчас цветут яблони.

Г и й о м е. Кажется, уже зацвели.

С е н т - Э к с. Все это представляется далеким, словно юность.


Они слушают романс.


Г и й о м е (смотрит на часы). Мне пора!

С е н т - Э к с (выключает граммофон). Обожди. Сейчас должен прилететь Мермоз. Я люблю эти дни, когда встречаются три мушкетера.

Г и й о м е. На минуту. Дора́ приучил нас к точности. В полете я боюсь не туманов и не бури, только Дора́. Он страшнее любой стихии. Ради писем каких-то торгашей рискуешь…

С е н т - Э к с (перебивает). Анри, ты везешь и мои письма!

Г и й о м е. Ради твоих можно пойти на выговор! Ничего — настанет когда-нибудь день, и мы с тобой развалимся в директорских креслах. Будем давать распоряжения пилотам и читать нотации.

С е н т - Э к с. По-твоему, это веселее, чем летать?

Г и й о м е. Безопаснее. Плох тот летчик, который не мечтает стать директором авиакомпании.

С е н т - Э к с. Такие вещи пилоты не говорят даже в шутку.


Слышен звук самолета, идущего на посадку.


Мермоз! Какой дурак поверит, что такой прекрасный летчик, как ты, мечтает о месте в конторе.

Г и й о м е. Самого хорошего летчика не хватает надолго. Ты видел хоть одного старика, который в молодости был пилотом? Мне хочется быть садовником! Если бы на заработки садовника можно было прокормить семью! Тебе, Сент-Экс, меня не понять — твой отец был графом, а мой ходил за плугом. Ты вырос в замке, а я — в хижине.

С е н т - Э к с. В детстве я жил в замке у бабушки. Она показывала его туристам за плату. Это было единственным источником нашего существования.

Г и й о м е. Но все же ты из старинного рыцарского рода. А я из крестьян, мне недоступен возвышенный образ мыслей. Ты пошел в летчики по призванию. А мне некуда было идти. Я был безработным.

С е н т - Э к с. Но ты же полюбил наше дело?!

Г и й о м е. Привык. Ты думаешь, я стал хорошим летчиком по вдохновению? Я понял, это единственный шанс остаться в живых. Я люблю машину, люблю, когда она меня слушается. Но наша авиакомпания слишком торопится. Надо наладить трассу, а потом уже вводить регулярные рейсы. Начальники почему-то поступают наоборот. У нас слишком много шансов отправиться на тот свет. Можно разбиться при вынужденной посадке. Погибнуть в пустыне от жажды. Попасть, наконец, в плен к кочевникам. Я не трусливее других. Но перед полетом каждый раз думаю — что я скажу через два-три часа? «Почта доставлена вовремя» или «Здравствуйте, апостол Петр!»?


Появляется  М е р м о з.


С е н т - Э к с. Здравствуй, Мермоз! Есть письма?

М е р м о з (дает письма и газеты). Увы, только от матери!

С е н т - Э к с. Грубый человек! Ты не знаком с моей матушкой. Это самая очаровательная женщина Франции.

М е р м о з. Но ты все же не кинулся читать ее письмо. А будь письма от другой, менее очаровательной, ты сразу бросил бы нас.

С е н т - Э к с. Какие новости?

М е р м о з. Одна. Но выдающаяся. Американский летчик Чарльз Линдберг перелетел через Атлантический океан.

С е н т - Э к с. Вот это прыжок! На какой машине?

М е р м о з. Обыкновенный почтовый самолет.

Г и й о м е. Чепуха! Кто бы разрешил такой полет на почтовом самолете?!

М е р м о з. Он по рассеянности забыл попросить разрешения у начальства. Ему осточертело летать по заданному курсу. Он подумал: чем бы рассеять скуку? — прихватил с собой три апельсина, поднялся в воздух и опустился в Европе. И сразу убил двух зайцев — избавился от хандры и стал знаменитым!

С е н т - Э к с. Вот на какие дела способны почтовые летчики! Надо бы выпить за этого парня!

М е р м о з. Выпьешь — черта с два! Самое отвратительное место на земном шаре — промежуточный аэродром. Твой самолет заправляют горючим, а тебя — едой. Только едой!

С е н т - Э к с. Когда мы пили вместе последний раз?

Г и й о м е. Прошлой осенью, когда провожали тебя в Африку.

С е н т - Э к с. Мы все-таки выпьем за Линдберга! Не выпить за такого парня было бы просто безнравственно.

Г и й о м е. Ты с ума сошел! Я сейчас вылетаю.

С е н т - Э к с. Мы выпьем сегодня вечером. Давайте условимся: ровно в двадцать часов по среднеевропейскому времени. Гийоме выпьет в Тулузе, Мермоз — в Дакаре, а я — в Джуби. Вот мы и вместе.

Г и й о м е. Красиво, а главное — весело!

С е н т - Э к с. Пустыня имеет свои достоинства — здесь не сопьешься. Не с кем пить! (Пауза.) Сейчас вы улетите в разные стороны. Я не успокоюсь, пока не получу радио, что вы благополучно приземлились. А потом наступит три дня тишины.

Г и й о м е. Не поддавайся хандре, Сент-Экс. Кап-Джуби не худшее место. Пустыня у тебя за спиной, а перед глазами — океан.

С е н т - Э к с. На хандру у меня не хватает времени. Работенки достаточно. А теперь, признаюсь вам по секрету, я пишу книгу.

М е р м о з. Каждый развлекается как умеет. Кто прыгает через океан, кто скрипит пером.

Г и й о м е. Молодец, Сент-Экс! Ежели человек из старинного рыцарского рода — он себя покажет! У меня нет ни одного знакомого, который умел бы сочинять книги.

С е н т - Э к с (улыбаясь). Я пишу, но это еще не значит, Анри, что я умею писать. И я ничего не сочиняю. Это книга о нашей линии, о наших рейсах. Она так и называется «Южный почтовый». Книга про друзей и знакомых.

Г и й о м е (встает). Мне пора!

С е н т - Э к с. Обожди минуту — я напишу коротенькое письмо.

М е р м о з (насмешливо). Самой очаровательной женщине Франции?

С е н т - Э к с. А тебе какое дело? Не ты же повезешь это письмо! (Уходит.)

М е р м о з. Вчера Линдберга не знала ни одна душа, а теперь все школьники будут учить его биографию. Обидно, что такая простая идея не пришла в голову кому-нибудь из нас. Судьба!

Г и й о м е. Наше дело доставлять почту вовремя. (Смотрит на часы.) Из-за его любовного послания мне будет нахлобучка от Дора́.

М е р м о з. Он может написать ей еще две тысячи писем. Но все это впустую. Чепуха! Художественная литература! Странные люди аристократы! Он живет заочной любовью и думает, что другие тоже способны на это. Женщины любят нас сильнее всего, когда мы рядом, впостели.

Г и й о м е. Не так легко уговорить женщину поехать в пустыню.

М е р м о з. Надо приковать ее к себе брачной цепью. Он не сумел это сделать вовремя. Его положение безнадежно. Он сопьется — тут только дело времени.

Г и й о м е. Он не умеет пить один.

М е р м о з. Научится. Сегодня в двадцать часов по среднеевропейскому времени будет первый урок. В пустыне можно спасаться только миражами. А миражи легко возникают от виски.

Г и й о м е. Его может спасти книга.

М е р м о з. Кому нужна книга о друзья и знакомых? Только друзьям и знакомым. Книгу нужно писать о Линдберге. А не о воздушных извозчиках. Впрочем, пусть пишет. Лучше стать графоманом, чем пьяницей.

5
Париж. Кабинет Дора́.

Д о р а́, С е н т - Э к с, Г и й о м е, М е р м о з.


Д о р а́. Я вызвал вас, друзья, чтобы задать один вопрос: не надоела ли вам Африка?

М е р м о з. До чертиков! Нет ничего скучнее, чем летать по налаженной трассе и по графику.

Д о р а́. Будем считать, что с Африкой покончено. За проложенную линию трем мушкетерам благодарность от компании.

Г и й о м е. Когда начальство начинает с похвал — добра не жди!

Д о р а́. Гийоме не проведешь! Вы правы — я вызвал вас, чтобы поручить вам дело трудное и, может быть, даже опасное.

М е р м о з. Мы должны полететь на Северный полюс?!

Д о р а́. Наша авиакомпания, к сожалению, не заинтересована в Северном полюсе. Кому туда возить почту? Белым медведям?! Трем мушкетерам предлагается — открыть Америку!

М е р м о з. Эту дорогу уже проложил Чарльз Линдберг.

Д о р а́. Вы должны проложить авиалинию в Южную Америку, туда еще не проникли американцы. Вам будет потруднее, чем Линдбергу. Чтобы прославиться, достаточно перелететь через океан однажды. Вам придется летать регулярно.

М е р м о з. По графику! И, следовательно, никогда не удастся прославиться!

Д о р а́. Авиакомпания расплачивается со служащими франками, а не лавровыми венками. И вам предстоит летать не только через океан. Вам надо открыть Южную Америку — континент, еще не тронутый авиацией. (Подходит к большой карте.) Смотрите, здесь почти нет железных дорог. Мы начнем с Аргентины. Мушкетеры! Вам поручается великое дело: проложить самую длинную в мире авиалинию! Завидую я вам, ребята. Будь я помоложе, попросился бы в вашу дружину.

Г и й о м е. Не горячитесь, Дора́! Всегда вы торопитесь! Жаль, что вы не побывали в Сахаре, не посмотрели на скелеты погибших самолетов. А океан посерьезнее пустыни. Вы не боитесь на таких машинах посылать людей через Атлантику?

Д о р а́. Других не рискнул бы, а вас не боюсь! Такие асы и на этих машинах долетят куда угодно.

Г и й о м е. Даже на тот свет.

Д о р а́. Вы правы, Гийоме, наши машины несовершенны. Но если мы будем ждать самолеты новых конструкций, Южную Америку захватят другие авиакомпании. И прежде всего — янки. Не думал я, что покорители Африки испугаются Южной Америки.


Пауза.


Г и й о м е. Есть и другие летчики.

Д о р а́. Другие меня не устраивают. Не каждому можно доверить новые трассы. Пусть летают через Атлантику янки. С легкой руки Линдберга! Пусть получают все — и славу и деньги! Все свободны!

М е р м о з. Я согласен.

Д о р а́ (достает бумагу). Прошу закрепить свое согласие подписью.


Мермоз подписывает бумагу, не читая.


Как не восхищаться отвагой Мермоза!

М е р м о з. Подумаешь — Атлантический океан! Перепрыгнем!

Д о р а́. Океан для вас пустяки. Но подписать контракт не читая — нужна большая смелость!

М е р м о з. Читай не читай — все равно счет будет в вашу пользу.

Г и й о м е. В нашу пользу будет только страховка после смерти.

Д о р а́. Гийоме, не перейти ли вам в гробовщики? (Дает чек Мермозу.) Получите аванс! А вы чему улыбаетесь, Сент-Экс?

С е н т - Э к с. Любуюсь вами! Когда потребуется проложить трассу в преисподнюю — вы уговорите нас и на это!

Д о р а́. Я могу рассчитывать на ваше согласие?

С е н т - Э к с. Можете, дьявол-искуситель! (Подписывает бумагу и получает чек.)

Д о р а́. А вы, Гийоме, решительно отказываетесь? Или еще подумаете?

Г и й о м е (помолчав). Что же я буду расстраивать компанию. Не вашу компанию, а нашу компанию. Пропадать, так вместе!

М е р м о з. Продав свои души дьяволу, мушкетеры могут отправиться в ближайшую таверну.

Д о р а́. Два мушкетера могут идти и ждать в таверне третьего. Сент-Экс! Я вас немного задержу.


Гийоме и Мермоз уходят.


Гийоме стал слишком много ворчать, не правда ли?!

С е н т - Э к с. Мы летаем в ужасных условиях. Один Гийоме осмелился сказать то, о чем думаем все мы.

Д о р а́. Он как-то обмолвился, что ему надоело летать.

С е н т - Э к с. Мы все любим прихорашиваться, казаться лучше, чем есть. А Гийоме — великий мастер на себя наговаривать. Он будет летать дольше нас всех, вспомните мое слово. Он будет летать до конца.

Д о р а́. Смотрите, вам с ним работать.

С е н т - Э к с. Вы задержали меня, чтобы дать отвод Гийоме? Мы попусту тратим время. Гийоме — коренник нашей тройки, без него все разладится.

Д о р а́. Коренником теперь будете вы. Авиакомпания предлагает вам должность директора филиала в Аргентине.

С е н т - Э к с. Спасибо за доверие. Но я еще не налетался. Вы разочаровались во мне как в летчике?

Д о р а́. Вы — отличный пилот.

С е н т - Э к с. А еще неизвестно, какой из меня выйдет администратор.

Д о р а́. Убежден, что лучше меня. Дьявольски трудно быть и начальником и товарищем. Как важно, чтобы летчика после трудного полета встречал веселый человек. Мне это не удается. А у вас получится. Вы любите людей. Но не забывайте, что вы теперь не только товарищ, но и начальник. Фамильярность может помешать делу. Вероятно, вам придется перейти с вашими товарищами на «вы».

С е н т - Э к с. Вы уже даете мне инструкции? Я должен перестать летать, я должен изменить свои отношения с товарищами. Зачем мне все это нужно?! На кой черт мне это директорство?

Д о р а́. Вы думаете, я забочусь о доходах авиакомпании? Я думаю о престиже нашей страны. На вашу долю выпало счастье прославить Францию. Нужно быть упрямым чудаком, чтобы отказаться от этого! Первый пассажирский самолет в Европу поведете вы! Я вас буду встречать. Да что я? Вас будет встречать президент Франции. Я могу передать компании, что вы согласны?

С е н т - Э к с. Авиакомпанией я еще мог бы пренебречь. Но разве у меня хватит сил отказать Франции?

6
Париж. Кафе. За столиком — С е н т - Э к с  и  Р е н э. Входит  Л е о н  В е р т, осматривается.


Р е н э (окликает). Господин Верт!


Верт подходит к столику.


Вы точны, как всегда. Как это вам удается никогда не опаздывать?

В е р т. Очень просто — я никогда не спешу.

Р е н э. Знакомьтесь — мой старый друг. (Показывает на Верта.) А это мой новый друг — Леон Верт, литератор.

С е н т - Э к с. Что вы пьете?

В е р т. Слабый чай. Мне, увы, категорически запрещено спиртное. Что вас, разумеется, не должно смущать.

Р е н э. Должна вам покаяться, Сент-Экс, я дала Верту вашу рукопись.

С е н т - Э к с. Ренэ, я же вас просил — никому…

В е р т. Ну хорошо, вы старые друзья и найдете время для выяснения отношений. Я не могу из-за вашей ссоры опаздывать в редакцию. (Сент-Эксу.) Должен признаться — я терпеть не могу летчиков. Все они пижоны, избалованные дамочками.

С е н т - Э к с. Может, мне лучше уйти?

В е р т. Сидите и слушайте. Когда Ренэ решила познакомить меня с вами, я подумал — бедняжка, даже она не убереглась от массового психического заболевания. А когда выяснилось, что летчик вдобавок еще пишет, я вас совсем возненавидел. Не хватало нам небесных графоманов. Я прочитал сто тысяч рукописей. Увлечь меня труднее, чем статую Будды. Но, прочитав вашу книгу, я не спал до утра. Мне, собственно, уже незачем знакомиться с вами. У меня такое ощущение, что вчера я провел с вами вечер наедине.

Р е н э (кричит). Гарсон!


Подходит  п о ж и л о й  о ф и ц и а н т.


Шампанского!

В е р т. Мне категорически запрещено спиртное.

Р е н э. Нам шампанское, а вам (она вопросительно смотрит на Верта) апельсиновый сок?

В е р т. Виски! (Махнув рукой.) Ради такого случая не грех нарушить режим.

О ф и ц и а н т (понимающе). Виски с содовой?

В е р т. Чистое. Мне же нельзя пить много.


Официант уходит.


Я отнес вашу рукопись издателю.

Р е н э (радостно). Уже?

В е р т. Вы радуетесь, а его перекосило, когда он увидел заглавие. Он спросил, нельзя ли название «Южный почтовый» переменить на «Любовь в Сахаре». А когда он увидел, что рукопись начинается и заканчивается служебной радиограммой, то завопил, что я собираюсь разорить его.

Р е н э. И вам не удалось его убедить?

В е р т (Сент-Эксу). Он издаст вашу книгу.

Р е н э. Я знаю, вас все уважают.

В е р т. Он никого не уважает. Он боится меня, не хочет ссориться с нашей газетой. (Сент-Эксу.) А почему вы так упорно молчите?

С е н т - Э к с (улыбаясь). Вы же вчера провели вечер наедине со мной. Я боюсь вам надоесть.

В е р т. Ваша книга будет напечатана. Но не рассчитывайте на следующее утро проснуться знаменитым. Книги надо не только уметь писать, но и уметь читать. В наше сумасшедшее время не читают, а глотают чтиво. Вашу книгу трудно проглотить — ей недостает пошлости. Мы попробуем пробить тупые головы публики, но не знаю, удастся ли. Одичание прогрессирует слишком быстро.


Подходит  о ф и ц и а н т  с напитками.


Р е н э (Сент-Эксу). За вашу книгу!

В е р т. За ваши будущие книги!


Пьют.


Вам надо немедленно садиться за новую вещь. Иначе вас забудут и все надо начинать сначала. С авиацией, конечно, вам придется расстаться. Мы живем, увы, не в эпоху Возрождения, в наше время нельзя молиться двум богам. Мне, к сожалению, пора в редакцию. Завтра утром зайдите в издательство — подписать договор. (Уходит.)


Молчание.


Р е н э. О чем вы думаете?

С е н т - Э к с. Об эпохе Возрождения. О том, что нельзя молиться двум богам. Сегодня я дал согласие Дора́ ехать в Южную Америку.

Р е н э. Завтра вы помашете перед его физиономией договором и пошлете его к черту!

С е н т - Э к с. Это не так просто, Ренэ.

Р е н э. Если у вас не хватит смелости, поручите это мне. Я сделаю это с наслаждением. Я ненавижу его давно. Он разлучил нас. Если бы не эти несчастные полеты — сколько книг написали бы вы!

С е н т - Э к с. Если бы не эти несчастные полеты, я не написал бы книгу.

Р е н э. Я потратила столько сил, чтобы приобщить вас к литературе. И когда мы пожинаем плоды, когда вас признали литератором, вы собираетесь все пустить по ветру.

С е н т - Э к с. Ренэ, когда-нибудь я сумею угодить вам. Я перехитрю всех. Стану лучшим писателем среди летчиков и лучшим летчиком среди писателей.

Р е н э. Меня вы, может, и перехитрите. Но литература — дама серьезная, ее не обманешь. Ею нельзя заниматься время от времени. Она забирает человека целиком или выпроваживает его.


Пауза.


С е н т - Э к с. Литература — дама серьезная. Я позвоню вам из Буэнос-Айреса и уговорю вас приехать в Аргентину.

Р е н э. Не надо звонить. Я не приеду.


Подходит  о ф и ц и а н т.


О ф и ц и а н т. Можно еще?

С е н т - Э к с (мрачно). Пожалуйста.

Р е н э. Спасибо. Не нужно. Я спешу.


Сент-Экс расплачивается, официант отходит.


Не звоните мне, не пишите мне. Я устала от этих редких встреч — в них слишком много горького и слишком мало радостного. Я приеду вас проводить, мы простимся, и на этот раз навсегда!


Она встает и идет к выходу. Сент-Экс идет за нею.

7
Буэнос-Айрес. Офис авиакомпании. С е н т - Э к с  и  Д о р а́  разговаривают по телефону.


Д о р а́. Добрый вечер, Сент-Экс!

С е н т - Э к с. Это у вас в Европе вечер. У нас еще утро.

Д о р а́. Как вам понравился Буэнос-Айрес?

С е н т - Э к с. А я его и не видел.

Д о р а́. За две недели?

С е н т - Э к с. Могу рассказать только про свой небоскреб. По вашему распоряжению мне сняли квартиру при офисе.

Д о р а́. Вы недовольны? Это же удобнее.

С е н т - Э к с. Для авиакомпании. Ко мне обращаются по делам в любой час. Я не выхожу на улицу сутками. Живу словно в большой пирамиде.

Д о р а́. Как дела?

С е н т - Э к с. Гийоме со своей группой осваивает Кордильеры. Мермоз готовится возить почту через океан.

Д о р а́. Недурно. Благодарю вас от имени компании.

С е н т - Э к с. А меня-то за что? Я уже забыл, как выглядит штурвал. Целыми днями подписываю бумаги, пишу отчеты, принимаю клиентов — скулы сводит от улыбок.

Д о р а́. Я послал к вам своего племянника Мориса. Он еще не приехал?

С е н т - Э к с. Только что звонил — сейчас должен прийти.

Д о р а́. Молодой летчик рвется в небо. Вы не допускайте его к полетам, пока не начнутся регулярные рейсы. Можете использовать его как помощника, он парень толковый.

С е н т - Э к с. Будем хранить вашего племянника в офисе, как в холодильнике.

Д о р а́. То, что вы сделали за две недели, — это великолепно. Но сейчас перед вами более сложная задача.

С е н т - Э к с. Как говорил Гийоме, когда начальство хвалит — добра не жди.

Д о р а́. Надо внедрять ночные полеты. Поезда и пароходы идут и ночью, а самолеты по ночам отсиживаются на аэродромах. Пора кончать с этой варварской тратой времени.

С е н т - Э к с. Надо подождать! Наши промежуточные аэродромы не оборудованы прожекторами.

Д о р а́. Ждать нельзя. Такие летчики, как у вас, могут сесть и при факелах.

С е н т - Э к с. Мне легче самому отправиться в ночной полет, чем посылать других.

Д о р а́. Придет время — полетите и вы. А пока придется посылать других. Займитесь этим безотлагательно. Желаю успеха!


Вешает трубку. Сент-Экс сидит задумавшись. Стук в дверь.


С е н т - Э к с. Прошу!


Входит  К о н с у э л о.


К о н с у э л о. Вы директор?

С е н т - Э к с. Да. Чем могу быть полезен?

К о н с у э л о. Я хочу лететь в Европу.

С е н т - Э к с. Мы сейчас налаживаем почтовую линию. Пассажиров мы еще не возим. Придется подождать.

К о н с у э л о. Сколько?

С е н т - Э к с. Сейчас еще трудно назвать срок. Мы известим через газеты о регулярных рейсах.

К о н с у э л о. Я хочу лететь первым рейсом. Первым! Запишите меня!

С е н т - Э к с. В подобных случаях женщины должны уступать мужчинам.

К о н с у э л о (упрямо). Запишите меня!

С е н т - Э к с. А ваш муж разрешит вам лететь через океан?

К о н с у э л о. Мне никто не может запретить!

С е н т - Э к с. Вы не замужем? Вы слишком красивы для одинокой женщины.

К о н с у э л о. Я вдова.

С е н т - Э к с. Ваш муж был летчиком?

К о н с у э л о. Журналистом. Авиакомпания интересуется даже родственниками пассажиров?

С е н т - Э к с. Прошу извинить. Ваша фамилия?

К о н с у э л о. Консуэло Сунцин.

С е н т - Э к с (записывает). Телефон?

К о н с у э л о. 218-74.

С е н т - Э к с (записывает). Вы не возражаете, если ваша фамилия появится в газетах?

К о н с у э л о. Я не нуждаюсь в рекламе.

С е н т - Э к с. Мы нуждаемся. Если женщина осмелилась лететь через океан — представляете, сколько мужчин устремится за нею. Тем более — за такой очаровательной женщиной?

К о н с у э л о. Это, пожалуй, тоже выходит за рамки ваших служебных обязанностей.

С е н т - Э к с. Нисколько. Я обязан быть учтивым с клиентами.

К о н с у э л о. Боже, как вы все одинаковы!

С е н т - Э к с. Трудно быть красивой женщиной?

К о н с у э л о. Трудно было в Европе. Здесь — нестерпимо!


Стук в дверь.


С е н т - Э к с. Да.


Входит  М о р и с  Д о р а́.


М о р и с  Д о р а́. Я помешал вам?

С е н т - Э к с. Мы уже закончили. (Консуэло.) Я вам позвоню, как только станет известно о рейсах.


Консуэло уходит.


М о р и с  Д о р а́. Пилот Дора прибыл в ваше распоряжение!

С е н т - Э к с. Здравствуйте, коллега. Я только что разговаривал с вашим дядей. Как вы доехали?

М о р и с  Д о р а́. Мой организм оказался непригодным для качки. Я валялся на палубе, как мешок. Пассажиры смотрели на меня с презрением.

С е н т - Э к с. Летчик на пароходе — вообще жалкое зрелище. Теперь мы будем летать через океан. Только летать! На пароходах будут ездить в Европу только пожилые дамы.

М о р и с  Д о р а́. Когда я могу приступить к работе?

С е н т - Э к с. Не торопитесь. Вам надо отдохнуть, акклиматизироваться.

М о р и с  Д о р а́. Я уже акклиматизировался. Пошлите меня в группу Мермоза.

С е н т - Э к с. Захотелось летать над океаном. Думаете, у Гийоме более легкое дело? Джунгли и горы — тоже серьезные вещи.

М о р и с  Д о р а́. Можно и в группу Гийоме. Но лучше к Мермозу!

С е н т - Э к с. А в группу Сент-Экзюпери вам не хочется? Дядя не сказал, что вам придется поработать в офисе?

М о р и с  Д о р а́. Нет.

С е н т - Э к с. Этот неприятный разговор он уступил мне! Должен вас огорчить — вы будете моим помощником.

М о р и с  Д о р а́. Я очень уважаю вас. Говорят, вы замечательный пилот. Я с удовольствием стал бы вашим помощником. Но не в конторе. Мне хочется летать!

С е н т - Э к с. И мне! Как это ни скучно, но придется нам с вами потрудиться в конторе. (Подходит к карте.) Наша сеть превышает четыре тысячи километров. Представляете, какие у нас с вами масштабы.

М о р и с  Д о р а́ (хмуро). Я еще не отдохнул после дороги.

С е н т - Э к с. Отдыхайте и приходите в офис с хорошим настроением.

М о р и с  Д о р а́ (иронически). Улыбаться обязательно?

С е н т - Э к с. В полете не обязательно. А в конторе необходимо — мы имеем дело с клиентами.

8
Париж. Зал телефонной станции. У кабины — М а р и я  и  Р е н э.


Р е н э. Во всем виновата я, только я. Я все тащила его в Париж, хотела приковать… не к себе, не волнуйтесь — не к себе, к литературе. Не понимала, что ему мало Парижа, мало литературы, ему нужен весь мир. Сколько сил я положила, чтобы приблизить его к себе. Вместо того чтобы самой приблизиться к нему! Я все хотела переделать его. Но, кажется, он переделал меня. (Сквозь слезы.) Я больше не могу жить без него!

М а р и я. По-моему, все это лучше сказать не мне, а ему.

Р е н э. А он захочет разговаривать со мной?

М а р и я. Мне надоела эта канитель. Вам давно пора пожениться.

Р е н э. Как будто это зависит от меня!

М а р и я. Мужчины думают, что они нас выбирают. Мы их выбираем. Если вы такая неумеха, придется мне самой взяться за дело!


В кабине загорается свет.


Тонио!


Мария входит в кабину. Начинается телефонный разговор. С е н т - Э к с  в офисе, рядом с ним  К о н с у э л о.


(Очень громко.) Тонио! Тонио! Ты меня слышишь? Ты слышишь меня, Тонио?

С е н т - Э к с. Я вас услышу, если вы не будете кричать. Зачем так громко?

М а р и я. Но ты же так далеко!

С е н т - Э к с. Мама, земля не так велика, как представляется с первого взгляда. Успокойтесь!

М а р и я. Какая у вас погода?

С е н т - Э к с. Чудесное утро.

М а р и я. Какое утро? Вечер! Ты пьян?

С е н т - Э к с. Мама, я же в другом полушарии.

М а р и я. Вот видишь — как ты далеко! Могу похвастаться — я написала неплохой пейзаж. Говорят, он в духе позднего Коро. Серая размытая гамма. Жаль, что ты не можешь его увидеть. Боже, что я болтаю! Каждая минута нашего разговора влетает тебе в копеечку, а я мелю какую-то чепуху.

С е н т - Э к с. Я получаю теперь кучу денег. Говорите, говорите. Я так соскучился по вас!

М а р и я. У тебя все благополучно? Когда меня предупредили, что вызывает Буэнос-Айрес, у меня упало сердце. С тобой что-то случилось?

С е н т - Э к с. Ничего плохого не случилось.

М а р и я. Думаю, ты меня не обманываешь — у тебя слишком радостный голос. Между прочим, я пришла к выводу, что тебе надо жениться.

С е н т - Э к с (весело). Я тоже пришел к такому же выводу. И женился.

М а р и я. Тонио, я с тобой разговариваю серьезно.

С е н т - Э к с (весело). И я. Я женился, мамочка.

М а р и я. Нет, ты все-таки пьян… Позвони мне, когда протрезвеешь.

С е н т - Э к с. Мамочка, я говорю серьезно. Я женился. Я вызвал вас, чтобы вы меня благословили и поздравили! (Пауза.) Мамочка, вы меня слышите?

М а р и я. Слышу.

С е н т - Э к с. Мне показалось, что нас разъединили. Почему же вы молчите?

М а р и я. Я не умею благословлять по телефону.

С е н т - Э к с. Ну, хоть поздравьте!

М а р и я. Дай мне прийти в себя. Это для меня так неожиданно.

С е н т - Э к с. Для нас это тоже неожиданно. Моя жена, Консуэло, рядом со мной. Она вырывает у меня трубку!

К о н с у э л о. Вы не сердитесь, что я так скоропалительно вышла за вашего сына? Но что делать — мы так быстро полюбили друг друга. Наверное, это веление бога. Ведь наша любовь зародилась на небесах!

М а р и я. Нет, вы все-таки шутите! В Аргентине многие так развлекаются? Дикая страна!

К о н с у э л о. Клянусь вам, это чистая правда. Все началось в небе. Сент-Экс взял меня в полет над Буэнос-Айресом. В такого летчика нельзя не влюбиться! Если бы вы видели, как он ведет самолет…

С е н т - Э к с. Мама, вам понравилась Консуэло?

М а р и я. Красивый голос.

С е н т - Э к с. Сама она еще красивее.

М а р и я. Она полюбила тебя как лучшего пилота. А ты ее как лучшую пассажирку?

С е н т - Э к с. Она вам понравится. Через месяц мы открываем пассажирскую линию в Европу! И первым рейсом отправляемся к вам!

К о н с у э л о (в телефон). Воздушное свадебное путешествие. Шикарно!

С е н т - Э к с. Я прилечу, и мы отправимся с вами в полет. Вы увидите, какой я летчик!

М а р и я. Я верю тебе на слово. (Подумав.) Между прочим, здесь Ренэ. Ты можешь поговорить с ней?

С е н т - Э к с. Конечно, могу.

М а р и я (открывает дверь кабины и зовет). Ренэ!


В это время в офис входит  М о р и с  Д о р а́.


С е н т - Э к с (Морису Дора́́). Что-нибудь срочное?

М о р и с  Д о р а́. Срочное.


Сент-Экс передает трубку Консуэло и отходит к нему.


Радиограмма от Гийоме — идет на вынужденную посадку.

С е н т - Э к с (тихо). Координаты?

М о р и с  Д о р а́. Не успел передать, связь прервалась.


В кабину входит Ренэ. Мария передает ей трубку.


Р е н э (по телефону). Алло, Антуан, алло, Антуан…

К о н с у э л о (по телефону). Антуан сейчас подойдет. (Передает трубку Сент-Эксу.)

С е н т - Э к с (по телефону). Здравствуйте, Ренэ!

Р е н э. У вас очень наглая секретарша. Она еще не посылает вас за сигаретами? Вы ей позволили называть вас Антуаном или она действует по своей инициативе?

С е н т - Э к с. Это — моя жена. Ренэ, я сейчас не могу разговаривать с вами. Я позвоню вам на днях.


Молчание.


Вы меня слышите?

Р е н э (плача). Слышу. (Сдерживая слезы.) Прощайте! (Вешает трубку.)

С е н т - Э к с. Консуэло, у нас с Морисом неотложное дело.


Консуэло уходит.


Аварийный самолет наготове?

М о р и с  Д о р а́. Я готов к полету.

С е н т - Э к с. Здесь нужен опытный летчик. Полечу я.

М о р и с  Д о р а́. Вы знаете Кордильеры не лучше меня. И вы не имеете права летать. По положению вы должны остаться здесь и руководить спасательными операциями.

С е н т - Э к с. Вы уже успели изучить все инструкции? Поздравляю. Скоро я могу передать вам офис. Но пока вас еще не назначили директором, извольте выслушать мои распоряжения. Я вылетаю на поиски Гийоме. Вы останетесь вместо меня. Звоните в ангар! (Садится и пишет.)

М о р и с  Д о р а́ (по телефону). Дежурный! Выводите машину на взлетную полосу. Нет, не я. Полетит Сент-Экзюпери. Не задавайте лишних вопросов, действуйте! (Сент-Эксу.) Вы хотите улететь тайком? Чтобы я нанес вашей жене удар? Это благородно?! Я ей сейчас же скажу!

С е н т - Э к с. Дора́, ведите себя достойно! (Подходит к двери.) Консуэло.


Входит  К о н с у э л о.


К о н с у э л о. Что случилось? (Пауза.) Что-то случилось?

С е н т - Э к с. Консуэло! Я должен вылететь… немедленно… Мой товарищ попал в переделку.

К о н с у э л о. Я не пущу тебя.

С е н т - Э к с. Я должен лететь.

К о н с у э л о. Это опасно? Подумай обо мне — я уже была вдовой.

С е н т - Э к с. Успокойся, Консуэло. Я скоро вернусь. Я написал тебе молитву. Это, конечно, шутка. Но отнесись к ней серьезно, и все завершится счастливым концом. До свидания.


Он обнимает ее и уходит вместе с Морисом Дора́.


К о н с у э л о (читает). «Боже, я не буду вас слишком затруднять. Прошу вас только об одном: спасите моего мужа, без него я буду сиротой. Но когда мы вам понадобимся, сделайте, пожалуйста, так, чтобы он умер первым. Ему без меня будет еще тяжелее, чем мне без него. Боже, храните наш дом и нашу семью!»

9
Буэнос-Айрес. Палата. На кровати лежит забинтованный  Г и й о м е. Входит на цыпочках  С е н т - Э к с.


С е н т - Э к с. Здравствуй, Анри! (Пауза.) Ты спишь?

Г и й о м е. Здравствуй, апостол Петр! Признаюсь — я уже не рассчитывал здороваться с тобой. Почту нашли?!

С е н т - Э к с (кивает). Все мешки целы. Все до единого. Мермоз уже везет их в Европу. Мермоз летит через океан! Представляешь его настроение?

Г и й о м е. Все равно Дора́ влепит ему за опоздание! Дора́ нас хорошо выдрессировал! Когда я выбрался из самолета, то сразу же выкопал яму в снегу и обложил себя мешками с почтой. И лишь когда понял, что погибну и погибнет почта, выбрался из ямы и пошел.

С е н т - Э к с. Долго ты шел?

Г и й о м е. Не знаю. Ноги уже не передвигаются, но я говорил себе: жена надеется, что я жив, как же я могу не идти. Сент-Экс, Мермоз верят, что я иду, как же я остановлюсь? Шел, пока не упал. И тут понял — не встану, нет сил. Я подумал о страховом полисе — он спасет жену от нищеты. Но я помнил: если труп не найдут, семье уплатят страховку только через четыре года. За это время они подохнут с голоду. Я увидел скалу — метрах в пятидесяти. И решил забраться на нее во что бы то ни стало. Там скорее обнаружат мой труп, не позже, чем летом. Больше ничего не помню. Вру, помню еще, как запели петухи. Это были уже галлюцинации.

С е н т - Э к с. Выпей соку!

Г и й о м е. Детский напиток. Ты не догадался прихватить с собой фляжку? Я бы глотнул с удовольствием.

С е н т - Э к с. Нельзя.

Г и й о м е. А летать в эти чертовы Кордильеры можно? Ты не догадался объяснить Дора́, что горы здесь выше потолка наших самолетов. Мы изловчились летать в ущельях. Но в пургу и Мермоз не пробьется в ущелье.


Пауза.


С е н т - Э к с. Мы знаем, что человеческая жизнь дороже всего. Но все время поступаем так, словно в мире есть что-то еще более дорогое, чем человеческая жизнь.

Г и й о м е. И по-твоему, это правильно?

С е н т - Э к с. Не знаю.

Г и й о м е. А вот Дора́ знает, главное в жизни — доставить почту вовремя. И ты, если хочешь сделать карьеру, должен поступать так же. (Пауза.) Проклятье — даже покурить нельзя!


Входит  М о р и с  Д о р а́.


С е н т - Э к с. Что случилось?

М о р и с  Д о р а́. Вас вызывает Париж!

Г и й о м е. Передай Дора́ горячий поцелуй!

С е н т - Э к с (Морису Дора́). Я пойду, а вы посидите. Гийоме есть что рассказать молодому пилоту. (Уходит.)


Пауза.


Г и й о м е. Пташку по-прежнему держат в клетке?

М о р и с  Д о р а́. Сент-Экс обещал на следующей неделе послать меня в Кордильеры.

Г и й о м е. Не лезь на рожон, мальчик. Не бери пример с нас, старых дураков, — не вылетай в непогоду! В нашем деле главное — не горячиться! И вовремя остановиться! (Пауза.) Я буду летать еще год. И — баста! Только я невезучий. Вот Сент-Эксу повезло — летает меньше меня, а уже пробился в управляющие. Да и тебе туда дорога открыта. А мы будем летать и проваливаться в пургу, в туманы, в чертовы ночи, в преисподнюю. А Сент-Экс будет встречать нас и за ужином слушать рассказы о том, как мы бедовали. И потом напишет об этом книгу. Хорошо в уютном кабинете, когда красотка жена подает тебе кофе, писать книгу о том, как твои товарищи ковыляют в ночной мгле.

М о р и с  Д о р а́. Сент-Экс рассказывал мне о вас очень много хорошего. Но не будь вы в таком положении, я бы набил вам морду.

Г и й о м е. Полегче, мальчишка! Будь я в другом положении, из тебя получилась бы отбивная котлета.

М о р и с  Д о р а́. Он прочесал все Кордильеры в поисках вас. Он пропадал четыре дня, десять раз рисковал сломать себе шею.

Г и й о м е. Но почему же он не сказал мне ни слова об этом? Прости меня, мальчик, я подумал дурно о друге. (Пауза.) Даже курить нельзя! Проклятье! (Пауза.) Иди, мне хочется побыть одному.


Морис Дора́ уходит.

10
Буэнос-Айрес. Офис.


С е н т - Э к с (по телефону). Когда же наконец дадут Париж? Жду… жду…


Входит  К о н с у э л о  с кофе.


Спасибо. Вот видишь, бог услышал нашу молитву — я жив и невредим.

К о н с у э л о. Я не спала четыре ночи.

С е н т - Э к с. Бедняжка!

К о н с у э л о. Ты ничего не рассказал мне о своем полете.

С е н т - Э к с. Я не успел даже поздороваться с тобой. (Пьет кофе.) Там было смешно.

К о н с у э л о (удивленно). Смешно?

С е н т - Э к с. Забавно. Когда горючего осталось всего на час, я понял, что заблудился.

К о н с у э л о. Там можно заблудиться?

С е н т - Э к с. Очень легко. Я бродил среди недосягаемых планет и думал — как, черт побери, отыскать ту единственную, родную, с ее полями и лесами, с Консуэло, мамой, друзьями? Я ждал, когда наконец послышится голос Земли. И Земля наконец откликнулась. Это был голос государственного контролера аэропорта. Он сказал спокойно и вежливо: при вылете вы нарушили правила безопасности — развернулись слишком близко от ангаров.

К о н с у э л о. Наглец! Делать замечания управляющему?!

С е н т - Э к с. В воздухе все одинаковы.

К о н с у э л о. Представляю, как ты разозлился!

С е н т - Э к с. Мне стало весело. Из-за такой нотации можно расстроиться только на Земле. А на полпути от Большой Медведицы до созвездия Стрельца, в тумане, когда горючего осталось на час, можно лишь улыбаться. Я недосягаем, я сам себе хозяин. Мне не может приказать ни государственный контролер, ни парламент, ни король, никто! Я показал язык педанту и повернул на Меркурий. Я летел неизвестно куда, кругом была ночь.

К о н с у э л о. Ты думал обо мне?

С е н т - Э к с. Прости, я думал о горючем. Его оставалось на полчаса. В этот момент тот же спокойный и вежливый голос спросил — какой индекс моего самолета?

К о н с у э л о. Ты послал его подальше?

С е н т - Э к с. Я показал ему фигу, но ответил, какой индекс. И получил в ответ — у вас нестандартный бак, горючего еще на полтора часа. Мне хотелось расцеловать этого зануду. Стоило чуть-чуть отклониться от стандарта, и господь бог подарил мне жизнь. И я сижу рядом с тобой и рассказываю тебе все это.

К о н с у э л о. Сидишь рядом со мной, рассказываешь только мне и думаешь только о Гийоме. (Пауза.) Ему плохо?

С е н т - Э к с. Может ли быть плохо человеку, который перехитрил смерть? После таких передряг становишься оптимистом. Радуешься каждому дню — его ведь могло не быть. Вообще, Консуэло, самое тяжелое — позади. На днях мы откроем пассажирскую линию Буэнос-Айрес — Париж. Мы с тобой полетим в Европу!

К о н с у э л о. Я так соскучилась по Парижу! Первый самолет поведешь ты?

С е н т - Э к с. Конечно!

К о н с у э л о. Нас будут встречать журналисты.

С е н т - Э к с. Не только журналисты.

К о н с у э л о. Мы сойдем по трапу под руку. Наши фотографии появятся в вечерних газетах. Мы пойдем гулять по бульвару. Прохожие будут узнавать нас и идти за нами.

С е н т - Э к с. Хорошо бы прямо с аэродрома рвануть в Сен-Рафаэль! К маме! Хочется побродить по аллеям детства.

К о н с у э л о. Ты сентиментален?! В тебе все время открываешь новое.

С е н т - Э к с. Успокойся, я не буду мучить тебя воспоминаниями. Я сяду писать!

К о н с у э л о. В эти бессонные ночи я читала твою книгу. Она показалась мне, извини, скучноватой. И потом — я люблю, когда все заканчивается хорошо. Твоя новая книга будет со счастливым концом?

С е н т - Э к с. Еще не знаю.


Пауза.


К о н с у э л о. Мне бы хотелось пожить в Париже! Кого ты больше любишь — маму или меня?

С е н т - Э к с. Обеих. (Улыбаясь.) Обеих люблю больше.

К о н с у э л о (задумчиво). Значит, маму! Эту женщину я еще могу тебе простить. А всем другим я не завидую. (Пауза.) У тебя было много подруг?

С е н т - Э к с. Странный вопрос!

К о н с у э л о. Нормальный. Представляю, сколько девушек вешалось тебе на шею!

С е н т - Э к с. Попробуй повеситься на такого верзилу.

К о н с у э л о. Ради такого дела девушка может подняться на цыпочки! И даже подпрыгнуть! Ничего, я сумею отбиться от всех твоих подружек. Отбилась же я от мужиков. (Пауза.) Вообще, мне повезло. Я ведь могла выйти за кого попало — я же совершенно не умею жить одна.

С е н т - Э к с. Иди отдыхать. Я поговорю с Парижем и приду к тебе.

К о н с у э л о (подозрительно). Ты будешь разговаривать с женщиной?

С е н т - Э к с. Консуэло!

К о н с у э л о. Почему же ты меня выпроваживаешь? Это Ренэ? Я никуда не уйду!

С е н т - Э к с (с горечью). Мы открываем друг в друге новое! Впрочем, это не удивительно — мы же почти не знаем друг друга.


Звонит телефон.


(По телефону.) Я слушаю.

Д о р а́ (по телефону). Здравствуйте, Сент-Экс! Как Гийоме?

С е н т - Э к с. Пришел в себя. Мермоз приземлился?


Консуэло уходит.


Д о р а́. У Мермоза всегда все в порядке. Он рассказал мне, вам тоже досталось.

С е н т - Э к с. Пустяки! Дора́! Хорошо, что вы позвонили. Я собирался вызывать вас. Я не могу больше сидеть в офисе в то время, когда мои товарищи летают по ночам. Я буду летать вместе с ними. Прошу уволить меня из конторы. Я вас убедительно прошу — это мое твердое решение.

Д о р а́ (устало). Не надо меня уговаривать! Вы уже уволены!

С е н т - Э к с (взрываясь). Вы не имели права увольнять меня! Чем я провинился?

Д о р а́. Вы ни в чем не провинились. Я тоже ни в чем не провинился. И тоже уволен. Наша авиакомпания обанкротилась. Произведите полный расчет со всеми и возвращайтесь во Францию.

С е н т - Э к с. И вы можете говорить это спокойно? Мои товарищи сделали всё. Они совершили прыжок через океан. Они летают в ущельях Кордильер. И после того, как они победили ночь, океан, горы, джунгли, доказали, что Франция способна на великие дела, вы говорите невозмутимо — все по домам!

Д о р а́. А что изменится, если я буду говорить взволнованно?

С е н т - Э к с (горячо). Объясните вашей авиакомпании — мы накануне открытия линии. Мы открыли Южную Америку, а вы собираетесь ее закрывать!

Д о р а́ (устало). Спокойнее, Сент-Экс! К чему так много слов? Если вы завтра же не уволите всех, то мы с вами встретимся в долговой тюрьме. (Вешает трубку.)


Сент-Экс сидит задумавшись. Входит  К о н с у э л о.


К о н с у э л о. Когда мы полетим в Европу? Ты поведешь первый самолет?

С е н т - Э к с. Мы поедем в Европу пароходом.


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

1
Париж. Пустынный зал выставки абстрактного искусства. Г о с п о ж а  Н. внимательно рассматривает скульптуры. С другой стороны появляется  С е н т - Э к с. Он тоже рассматривает скульптуры, они чуть не сталкиваются спинами.


С е н т - Э к с. Простите…


Они узнали друг друга.


Г о с п о ж а  Н. Вы тоже интересуетесь абстрактным искусством?

С е н т - Э к с. Мне захотелось уединения. Трудно сыскать в Париже более пустынное место.

Г о с п о ж а  Н. Не буду нарушать ваше одиночество!

С е н т - Э к с. Не уходите! Прошу вас! Всевышний устроил нашу встречу. После нашего знакомства я много думал о вас. Думал: сведет ли нас судьба?!

Г о с п о ж а  Н. Париж не так велик…

С е н т - Э к с. Но где мы можем встретиться?

Г о с п о ж а  Н. Для вас открыты двери любого салона.

С е н т - Э к с. Мне не по душе литературные игры. Не затем я бежал из салонов, чтобы возвращаться в них.

Г о с п о ж а  Н. Можете бывать у нас. Мой муж — ваш поклонник.

С е н т - Э к с. А вы?

Г о с п о ж а  Н. Напрашиваетесь на комплименты?! У меня такое впечатление, что Флобер писал несколько лучше вас. Но вы сумели подойти к читателю так близко, что он готов пойти за вами куда угодно, хоть на край света. Приходите к нам, вы всегда будете желанным гостем… Я обещаю хвалить вас весь вечер. Вашей супруге будет приятно слушать похвалы ее мужу.

С е н т - Э к с. Не уверен. Она, бедняжка, ревнива до болезненности.

Г о с п о ж а  Н. Разве у нее есть поводы ревновать ко мне?

С е н т - Э к с (подумав). Не знаю.


Пауза.


Г о с п о ж а  Н. Что вы сейчас пишете?

С е н т - Э к с. Ничего не пишу.

Г о с п о ж а  Н. Готовитесь к полетам?!

С е н т - Э к с. По заказу Голливуда выкраиваю из своей книги киносценарий.

Г о с п о ж а  Н. Это интересно?

С е н т - Э к с. Не сказал бы. В книге я рассказал о печалях нашего прекрасного мира. А они настаивают на счастливом конце. Они готовы Жанну д’Арк выдать замуж за Робеспьера. И отправить их в свадебное путешествие по Соединенным Штатам. Странные люди!

Г о с п о ж а  Н. А может, страшные?


Появляется  Л е о н  В е р т, он рассматривает скульптуры.


(Заметив Верта, тихо.) Мне надо идти.

С е н т - Э к с. Не уходите! Это мой приятель, Леон Верт. Журналист.

Г о с п о ж а  Н. Я остерегаюсь журналистов. Чего доброго, наши имена появятся рядом в вечерних газетах.

С е н т - Э к с. Верт не занимается сплетнями. Он серьезный литератор.

Г о с п о ж а  Н. Можно попасть на глаза и другим журналистам. Мы опутаны условностями. Зачем тревожить вашу жену?!

С е н т - Э к с (иронически). И вашего мужа?

Г о с п о ж а  Н. И ваш покой. Зачем вам выслушивать сцены ревности, да еще без всякого повода? (Уходит.)

В е р т. Я, кажется, помешал свиданию.

С е н т - Э к с. Случайная встреча.

В е р т. Тем сильнее моя вина. Свидание можно перенести на завтра. А случайная встреча неповторима.

С е н т - Э к с. Пришли открывать нового гения?!

В е р т. Я открыл вас. Для меня достаточно.

С е н т - Э к с. Меня уже можно закрывать!

В е р т. Терпеть не могу кокеток. А мужчины-кокетки особенно отвратительны. О «Ночном полете» шумят все газеты. Чего вам не хватает? Нобелевской премии? Ручаюсь, в сегодняшних вечерних газетах будет — выставку абстрактного искусства посетил известный писатель Сент-Экзюпери!

С е н т - Э к с. Было время, я колебался, кем мне быть — летчиком или писателем? Теперь я не летчик и не писатель. Я — никто.

В е р т. Не валяйте дурака — садитесь за новую книгу.

С е н т - Э к с. О чем? Скажу вам по секрету, не проболтайтесь в печати, — я ведь не писатель. Я любитель. Я не умею сочинять. Прежде чем писать книгу, я должен сначала ее прожить. А кому интересна моя теперешняя жизнь?! Вы стали бы читать книгу о том, как фабрикуются хэппи энд для Голливуда? (Пауза.) У меня, правда, есть одна идея. (Подумав.) Закончу сценарий для Голливуда и сяду за книгу.

В е р т. Не проще ли жить на маленькие деньги, чем зарабатывать большие?

С е н т - Э к с. Дело не во мне. Жизнь не баловала Консуэло. Молодость ее прошла в бедности, она рано овдовела. Когда она вышла за меня, я получал уйму денег. И она привыкла тратить, не считая. Мне не хочется огорчать ее!

В е р т. Погубит вас Голливуд! Бегите, пока не завязли в трясине.

С е н т - Э к с. Кто мне даст деньги, кроме Голливуда?

В е р т. Любая редакция. Даже мой скупой патрон.

С е н т - Э к с. Ему нравятся мои книги?

В е р т. Вряд ли он читает их! Но он охотно вложит деньги в такое рентабельное дело, как Сент-Экзюпери. Это имя повысит тираж газеты. А вам полезно посмотреть, что делается на свете.

С е н т - Э к с. Я облетал всю планету.

В е р т. Облетали. А вам полезно и походить по земле.

С е н т - Э к с. Это заманчиво! А куда мне поехать?!

В е р т. На вашем месте я поехал бы в Россию.

С е н т - Э к с. Самая загадочная страна. Я ничего о ней не знаю.

В е р т. Как и все мы. Тем интереснее побывать там.

С е н т - Э к с. Поехать в неизвестную страну без знания языка?!

В е р т. В этом отношении для вас все страны загадочные. Лодырь!

С е н т - Э к с. Я не лодырь. Я тупица! Пожалуй, вы меня уговорили!

В е р т. Перед таким ответственным шагом не нарушить ли нам режим?

2
Москва. Входят в комнату  Ш а х о в с к а я  и  С е н т - Э к с.


Ш а х о в с к а я. Проходите, пожалуйста. (Она разговаривает и наводит порядок в комнате.) Простите меня за беспорядок. Если бы я знала, что у меня будет такой гость! У меня скверное произношение?

С е н т - Э к с. Оказывается, москвички говорят по-французски, как парижанки!

Ш а х о в с к а я. Правда? Хотя какой француз скажет даме правду?! Я даю уроки — в школе и на дому. Но поговорить по-французски не с кем. Поэтому я затащила вас к себе! Простите мою бесцеремонность — я так люблю французский язык!

С е н т - Э к с. Я прошу извинения за то, что напросился к вам. Мне показывают соборы, Оружейную палату, монастыри. Русская старина очаровательна и поэтична. Но мне хочется узнать, как живут русские сегодня, а не в старину.

Ш а х о в с к а я (прихорашиваясь перед зеркалом). Увы, я тоже русская старина.

С е н т - Э к с. Не заставляйте меня говорить банальные комплименты. Вы очень интересная женщина! (Осматривается.) Сколько комнат в вашей квартире?

Ш а х о в с к а я. Пять.

С е н т - Э к с. У вас большая семья?

Ш а х о в с к а я. Увы, я одинока.

С е н т - Э к с. Зачем же вам такая огромная квартира?

Ш а х о в с к а я. Я здесь живу с детства. Привыкла.

С е н т - Э к с. Не слишком ли дорогие привычки? Сколько вы платите за квартиру? Простите мою назойливость. Я журналист.(Он достает блокнот.)

Ш а х о в с к а я (встревоженно). Журналист? Это коммунальная квартира.

С е н т - Э к с. Что значит — коммунальная квартира? (Радостно.) Понимаю — коммуна!

Ш а х о в с к а я. Не совсем.

С е н т - Э к с. Вы живете с родственниками?

Ш а х о в с к а я. Нет. Просто соединились несколько жильцов.

С е н т - Э к с. По какому принципу соединились? Вас связывают общие интересы?! Игра в карты? Или в лото? Вы занимаетесь спиритизмом?

Ш а х о в с к а я. Меня уплотнили.

С е н т - Э к с. Что значит — уплотнили?

Ш а х о в с к а я. Вселили жильцов.

С е н т - Э к с. Зачем же вы позволили впускать чужих в свою квартиру?

Ш а х о в с к а я. Это сделали без моего разрешения. После революции, которую тоже устроили без моего разрешения.

С е н т - Э к с (понимающе). Вам не удалось уехать за границу?

Ш а х о в с к а я. Не захотела. Я не могу жить без Тверского бульвара. Если я утром не поздороваюсь с Александром Сергеевичем — для меня испорчен день.

С е н т - Э к с. Кто такой Александр Сергеевич?

Ш а х о в с к а я. Пушкин. Памятник. Видели?

С е н т - Э к с. Да…

Ш а х о в с к а я. Я иной раз с ним здороваюсь по-французски. Он знал французский в совершенстве. Поздороваюсь, и сразу улучшится настроение.

С е н т - Э к с. Простите, много в Москве таких коммунальных квартир?

Ш а х о в с к а я. Боюсь сказать. (Спохватившись.) Мало, очень мало. И вообще коммунальная квартира имеет свои преимущества. Заболеешь — за тобой ухаживают. Соседка заняла мне очередь за булками.

С е н т - Э к с. За чем очередь?

Ш а х о в с к а я. За булками.

С е н т - Э к с. А почему не пойти в другую булочную?

Ш а х о в с к а я. Там тоже очередь. (Ищет.) Никак не могу найти карточку!

С е н т - Э к с. Вы хотите подарить мне свою фотографию?

Ш а х о в с к а я (улыбаясь). Ищу хлебную карточку. Такая досада — дают булки, а я потеряла карточку.

С е н т - Э к с (радостно). Понимаю — дают булки бесплатно. Коммуна! (Записывает.)

Ш а х о в с к а я (встревоженно). Не бесплатно, за деньги.

С е н т - Э к с. Если за деньги, тогда почему же дают? Продают! А если продают — тогда зачем карточка?

Ш а х о в с к а я. Как это вам объяснить?!


Входит  Ш у б и н.


Познакомьтесь, это мой ученик — Василий Шубин.


Шубин молча кланяется.


А это наш гость из Франции (торжественно) граф (спохватившись) Антуан де Сент-Экзюпери. Журналист.

С е н т - Э к с. И летчик. Летчик и журналист.

Ш а х о в с к а я. Василий вам все объяснит. Я — бывшая, мне трудно разобраться.

С е н т - Э к с. Что значит «бывшая»?

Ш а х о в с к а я. Буржуйка. Вася, господин Сент-Экзюпери не понимает по-русски. Вам придется объясняться с ним по-французски. Хорошая практика для вас. А я приготовлю кофе. Надо же в такой день потерять карточку! (Уходит.)

С е н т - Э к с. Почему вы рассматриваете меня? Думаете — я шпион?

Ш у б и н (удивленно). Почему?

С е н т - Э к с. Меня предупреждали — в России всех иностранцев принимают за шпионов. Честное слово, я не шпион. Вы мне не верите?

Ш у б и н. Какой из вас шпион, если вы не знаете русского языка?! Первый раз вижу живого графа.

С е н т - Э к с. Я знаю — у вас аристократов считают классовыми врагами. Может, вас расположит ко мне то, что мой отец служил инспектором в страховой компании. (Пауза.) Неужели во всей Москве стоят в очереди за булками?

Ш у б и н. Почему только в Москве? И в Ленинграде, и в Киеве, и в Саратове.

С е н т - Э к с. Вся Россия стоит в очереди за булками?

Ш у б и н. Не вся Россия.

С е н т - Э к с. А в каких городах не стоят в очереди?

Ш у б и н. Во многих.

С е н т - Э к с. А почему там нет очередей?

Ш у б и н. Потому что там нет булок.


Пауза.


С е н т - Э к с. Простите, а вы тоже живете в коммунальной квартире?

Ш у б и н. Нет, не в коммунальной.

С е н т - Э к с. Только бывших заставляют жить в коммунальных квартирах?

Ш у б и н. Там много и настоящих и будущих.

С е н т - Э к с. Много? Ваша учительница сказала, что коммунальных квартир мало.

Ш у б и н. Побольше, чем отдельных.

С е н т - Э к с. Она лгунья?

Ш у б и н. Она патриотка. Стесняется нашей нужды.

С е н т - Э к с. Бывшая — и патриотка?

Ш у б и н. Она уже бывшая бывшая… Вкалывает, как все.

С е н т - Э к с. Что значит «вкалывает»? Не понимаю.

Ш у б и н. Работает. Ее недавно повесили на доску.

С е н т - Э к с. Куда повесили?

Ш у б и н. На Доску почета. Ее фотографию. (Пауза.) Закурим?


Он угощает Сент-Экса папиросой. Тот закуривает и кашляет.


Не тем концом закурили.

С е н т - Э к с (улыбаясь). Здесь все непонятное — даже сигареты.


Курят.


Скажите, а почему вы занимаетесь французским языком? Если это не секрет. Вы, надеюсь, не шпион?

Ш у б и н. Я строитель. А в будущем и ваш коллега. Учусь в летной школе. Без отрыва от производства.

С е н т - Э к с. Успеваете?

Ш у б и н. Управляемся. Я не один такой.

С е н т - Э к с. Многие увлекаются авиацией?

Ш у б и н. Не знаю, сколько увлекается, а занимается много. Увлекаюсь-то я философией!

С е н т - Э к с. Вы не слишком разбрасываетесь?

Ш у б и н. Приходится!

С е н т - Э к с. Я тоже увлекаюсь философией. Она требует больших усилий, чем поэзия. Зато дает истинно интеллектуальное наслаждение.

Ш у б и н. Смотря какая философия. Другая вызывает даже отвращение. Вам не хочется некоторых философов излупить?!

С е н т - Э к с (улыбаясь). Мне не приходило в голову решать спор с философом врукопашную. По-моему, вам надо изучить в первую очередь немецкий язык. Ведь ваш бог — Карл Маркс! Все началось с него!

Ш у б и н. Положим, все началось с вас. С Франции. Утопический социализм. Бастилия. Парижская коммуна. Даже наш гимн «Интернационал» родился во Франции.

С е н т - Э к с. Вы интернационалист?

Ш у б и н. Конечно. Я коммунист.

С е н т - Э к с. Я тоже интернационалист. Но не коммунист. В салонах меня, правда, называли коммунистом, но это преувеличение.


Входит  Ш а х о в с к а я  с кофейником.


Ш а х о в с к а я. Вам удалось понять друг друга?!

С е н т - Э к с. Василий меня понимает. А я, признаться, многого не понимаю.

Ш а х о в с к а я. У него плохое произношение?

С е н т - Э к с. Нет, просто я плохо разбираюсь в вашей жизни. (Шубину.) Я слушал вас и вспоминал свою молодость. Я тоже был жаден и хватался за всё!

Ш у б и н. Вы уже простились с молодостью?

С е н т - Э к с. Нет, не простился. Но мир уже не представляется мне таким же прекрасным, как прежде.

Ш а х о в с к а я. Прошу к столу! Извините за скромное угощение!

С е н т - Э к с (улыбаясь). Я должен извинять не вас, а вашу страну. Я понимаю — пятилетка! Оказывается, на свете нет ничего вкуснее булки, полученной по карточке. (Шубину.) Можно мне прислать вам свою книгу?

Ш у б и н. Спасибо.

С е н т - Э к с (Шаховской). Я и вам пришлю.

Ш а х о в с к а я. Стоит ли затрудняться — у меня совсем нет времени для чтения.

С е н т - Э к с. Вы боитесь получить книгу от иностранца? Могут быть неприятности?

Ш у б и н. Смотря какая книга. Надеюсь, вы нас не подведете?

С е н т - Э к с. Постараюсь!

Ш у б и н. Знаете что — поедемте к нам!

Ш а х о в с к а я. У нашего гостя, наверное, есть более интересное…

Ш у б и н. Поедемте!

Ш а х о в с к а я. Вася!

С е н т - Э к с. Я с удовольствием. Мне интересно познакомиться с вашей семьей. Посмотреть обыкновенную квартиру, не коммунальную.

Ш у б и н. Вот этим я вас не могу угостить.

С е н т - Э к с. Вы же мне сказали, что живете не в коммунальной квартире.

Ш у б и н. Верно, не в коммунальной. Я живу в общежитии.

С е н т - Э к с. Что такое общежитие? (Радостно.) Понимаю — коммуна!

Ш у б и н. Не совсем. Мы мечтаем о коммунальной квартире как о высшей фазе. Нас в одной комнате шестеро!

С е н т - Э к с. Строители не могут построить себе дом? Странно!

Ш у б и н. Сначала нам нужно построить завод. Пятилетка.

С е н т - Э к с. Шестеро в одной комнате? Боюсь, в таких условиях вашего оптимизма не хватит надолго!

Ш у б и н. Поживем — увидим!

С е н т - Э к с. Ваш учитель говорил — бытие определяет сознание. Не так ли?

Ш у б и н. Именно так. Для пессимизма прежде всего необходимо уединение, одиночество! А попробуй уединиться в общежитии! А когда заживем по-человечески — переходить в пессимисты будет уже совсем глупо!

Ш а х о в с к а я. Я его называю Василий Блаженный!

С е н т - Э к с. Что значит Блаженный?

Ш у б и н. С придурью. Сегодня у нас субботник — вам будет интересно.

С е н т - Э к с. Что значит субботник? (Радостно.) Понимаю — вечеринка.

Ш у б и н. Не совсем. Поработаем, поужинаем чем бог послал. А потом послушаем музыку — будет концерт.

С е н т - Э к с. Хорошие музыканты?

Ш у б и н. Замечательные. Наши ребята!

С е н т - Э к с. Вы и музыкой занимаетесь без отрыва от производства?

Ш у б и н. Иначе не получается.

С е н т - Э к с. Пятилетка?!

Ш у б и н. Вдобавок в четыре года! Но без музыки скучно. Поехали?!

С е н т - Э к с. Поехали!

Ш а х о в с к а я. Блаженный! Куда вы его везете! Господин Сент-Экзюпери — граф. Понимаете, граф!

Ш у б и н. Посмотреть наше бытие графу будет интересно. (Сент-Эксу.) Вообще — неплохо бы вам пожить у нас.

С е н т - Э к с (улыбаясь). Седьмым в одной комнате?

Ш у б и н. То-то и беда, что негде койку поставить. Вам бы понравилось. Конечно, тесновато, но мы живем дружно, ребята у нас мировые. Есть нечего, да жить весело. Пожили бы у нас недельку-другую, и стал бы граф парнем своим в доску.

С е н т - Э к с. Что значит «свой в доску»?

Ш а х о в с к а я. Непереводимая игра слов.


Шубин и Сент-Экс уходят.

3
Париж. Кафе. За столиком  С е н т - Э к с  и Г о с п о ж а  Н. О ф и ц и а н т  подает напитки и уходит.


Г о с п о ж а  Н. Вы чем-то расстроены?

С е н т - Э к с. Вы не читали сегодняшние газеты?! Погиб Жан Мермоз.

Г о с п о ж а  Н. Это известный летчик?

С е н т - Э к с. Выдающийся! Мой старый друг!

Г о с п о ж а  Н. Зачем же вы позвонили мне? Вам, наверное, надо хлопотать о похоронах.

С е н т - Э к с. Какие похороны! Он летел над океаном. (Поднимает бокал.) Прощай, Мермоз! Мы с ним мечтали полететь вместе на Северный полюс! (Пауза.)


Послышалась музыка.


Я не мог оставаться один и позвонил вам.

Г о с п о ж а  Н. А куда уехала Консуэло?

С е н т - Э к с. Никуда не уезжала. (Пауза.) Кто это сказал: если боитесь одиночества — не женитесь. (Пауза.) Я вызвал вас затем, чтобы испортить вам настроение. Это эгоистично!

Г о с п о ж а  Н. А зачем вам прихорашиваться передо мной? У нас же не флирт. (Пауза.) Я вообще не читаю газеты. По мне — такие гадкие вещи, как табак, виски и газеты, созданы только для мужчин. Я сделала исключение только для вас. Я читала ваши московские очерки. В особенности мне показался забавным этот Василий Благословенный.

С е н т - Э к с. Блаженный. Он хороший парень. Свой в доску!

Г о с п о ж а  Н. Не понимаю.

С е н т - Э к с. Непереводимая игра слов. Как жаль, что вы не слышали тот концерт.

Г о с п о ж а  Н. Русские — хорошие музыканты?

С е н т - Э к с. Те, кого я слушал, — неважные. Любительский оркестр! А вот слушателей таких я не встречал нигде. Огромный цех был забит людьми.

Г о с п о ж а  Н. Музыка в цехе?

С е н т - Э к с. У них еще нет клуба. Пятилетка. Усталые люди в замасленных спецовках. Они отработали смену, потом еще был субботник, а потом концерт. Они слушали музыку стоя.

Г о с п о ж а  Н. Об этом стоит написать книгу.

С е н т - Э к с (улыбнувшись). Для тех, кто не читает газет? Кто ее издаст? Леон Верт передал мне двести ругательных писем, пришедших в редакцию. Меня обвиняют в самом оголтелом вранье. Пишут, что я продался коммунистам. (Пауза.) Мне хочется написать книгу о великом братстве людей. Напомнить людям, что они живут в одном доме, на одной планете, что все мы — пассажиры одного корабля. Она так и будет называться «Планета людей». Она вся у меня в голове — осталось только написать ее. Закончу сценарий для Голливуда и примусь за «Планету людей».

Г о с п о ж а  Н. Каждый сценарий дает вам шанс написать не книгу, а новый сценарий. Когда наконец вы покончите с Голливудом?!

С е н т - Э к с. Мне нужно немного — пачка сигарет и стопа писчей бумаги. Но Консуэло…

Г о с п о ж а  Н. Вы собираетесь писать о великом братстве людей. А в одной семье люди не могут понять друг друга. Простите, что я вмешиваюсь в вашу жизнь. (Смотрит на часы.) К сожалению, мне пора идти.

С е н т - Э к с. Уже?! Как жалко!

Г о с п о ж а  Н. Мы встретимся послезавтра.

С е н т - Э к с. Нет, не встретимся! Послезавтра я буду в Испании. Сколько раз я летал над Испанией! Пора наконец походить по испанской земле.

Г о с п о ж а  Н. Не стройте из меня дурочку! Я хоть и не читаю газеты, но знаю, что в Испанию сейчас едут не на корриду.

С е н т - Э к с. Сейчас вы начнете меня отговаривать?

Г о с п о ж а  Н. Зачем? Во-первых, вы все равно не послушаетесь. А потом, я вас уже немножко знаю. На вашем месте я тоже поехала бы в Испанию. За это я вас и люблю! (Спохватившись.) Не понимайте меня буквально. Это слово имеет очень широкое толкование. Прошу вас об одном — не лезьте в самое пекло!

С е н т - Э к с. Вы — чудная женщина, с вами можно разговаривать, как с мужчиной. За это я вас и люблю. Можете понимать это буквально!

Г о с п о ж а  Н. Опомнитесь — вы любите Консуэло!

С е н т - Э к с (задумчиво). Мы с Консуэло не успели полюбить друг друга. Не хватило времени — быстро увлеклись и поженились. А потом тоже не было времени полюбить. Мы с ней редко видимся — наша жизнь состоит из встреч и разлук. (Пауза.) Я никогда не оставлю Консуэло — без меня она пропадет.

Г о с п о ж а  Н. (с горечью). Мы слишком поздно встретились.


Пауза.


С е н т - Э к с. Но мы вообще могли не встретиться. В мире так много людей и так легко разминуться!


Снова послышалась музыка. Они встают и уходят.

4
Испания. Ночь. Темная хижина. Входит  Ш у б и н.


Ш у б и н. Арестованный?! Где вы?

С е н т - Э к с (в углу). Слава богу! Нашелся наконец испанец, говорящий по-французски. Прежде всего объясните мне — почему меня арестовали? Я требую!

Ш у б и н. Он требует! Наглец! Дать бы тебе по морде! Заело фонарик! Проклятие!

С е н т - Э к с. Я требую объяснить, почему меня схватили и бросили в эту хижину? Мне надо писать!

Ш у б и н. Не успел передать шифровку? Теперь уже не успеешь!


Фонарик загорелся.


Слава богу! (Вынимает из полевой сумки блокнот.) Арестованный! Предупреждаю — за ложные показания отвечаете по законам военного времени. Имя и фамилия?

С е н т - Э к с (радостно). Василий Блаженный!

Ш у б и н. Откуда вам известно мое прозвище?

С е н т - Э к с. Мы же встречались в Москве! Неужели вы меня не помните? Посчастливилось однажды увидеть живого графа — и то позабыли!

Ш у б и н. Сент-Экс! Вот уж не рассчитывал встретить вас в Испании.

С е н т - Э к с. А почему не рассчитывали? Не поверили, что я интернационалист? А еще говорили — свой в дощечку.

Ш у б и н. В доску!

С е н т - Э к с. Я же не удивляюсь, что вы здесь.

Ш у б и н. Почему вас арестовали?

С е н т - Э к с. Меня подвело дурацкое любопытство. Я пробирался к линии фронта. И по дороге заинтересовался каким-то невиданным кустом. И решил его сфотографировать — уж очень он был красив. Из-за красивого куста выскочили люди с карабинами и скрутили мне руки. Я пытался объясниться, но по-испански я знаю только «о».

Ш у б и н. Нашел место фотографировать! Здесь же полевой аэродром.

С е н т - Э к с. Отлично замаскировались! Провести такого старого воздушного волка, как я?! Молодцы!

Ш у б и н. Воздушный волк! Вы хоть сейчас-то понимаете, что вам грозит? Не окажись я поблизости, кто бы стал вас допрашивать? Разбираться некогда — фашисты наступают. Вас расстреляли бы на рассвете!

С е н т - Э к с (поеживается). У вас есть сигареты?


Шубин угощает его папиросой. Он закуривает и закашливается.


Проклятие — забыл, как курят папиросы!


Курят, молчат.


Какая тихая ночь! Я вдруг вспомнил, как ваши товарищи играли Моцарта!


Раздается выстрел.


Здесь расстреливают запросто, словно деревья вырубают. Сейчас убили человека, который, может, стал бы Моцартом! (Пауза. Протягивает фляжку Шубину.) Глоток бренди?


Тот отрицательно кивает головой.


Так и не научились пить?!

Ш у б и н. Некогда!

С е н т - Э к с. Вы, конечно, летаете?!


Шубин кивает.


А я, к сожалению, только пишу. (Отхлебывает из фляжки.)

Ш у б и н. Вы были в Мадриде?


Сент-Экс кивает.


Как там? Тяжело?

С е н т - Э к с. Может ли быть легко городу, по которому стреляют каждый день?! Каждый снаряд попадает в цель. Каждый! Я не знаю, что страшнее — домашние хозяйки с вывороченными внутренностями или консьержка, выливающая на тротуар ведро воды, чтобы смыть кровь? Я не понимаю, чего добиваются фашисты, убивая мирных жителей? Обстрел не разобщает, а сплачивает людей. Так уж устроены люди: испытания укрепляют их мужество.

Ш у б и н. Здесь вам писать будет еще труднее.

С е н т - Э к с. Вероятно. Но в Мадриде можно взять интервью только у генералов. Я хочу быть поближе к солдату — у него можно получить самые достоверные сведения о войне. (Пауза.) Светает… Сегодня будет хороший день. Если бы не вы, я бы его уже не увидел!

Ш у б и н. Вам надо его запомнить. И праздновать, как день рождения.

С е н т - Э к с (улыбнувшись). Пожалуй, я могу праздновать день рождения уже раз пять в году. Вы знаете, где я встречал нынче Новый год? В Ливийской пустыне, у останков самолета. Я спасся чудом. Но погибнуть от пули республиканца было бы уж слишком глупо.


Пауза.


Ш у б и н. Тяжелый предстоит день. Небо ясное, будет много вылетов. Пошли!


Они уходят.

5
Париж. Кафе. За столиком  С е н т - Э к с , Г и й о м е, М о р и с  Д о р а́. Резкая оглушительная музыка.


С е н т - Э к с (официанту). Старые друзья встретились после долгой разлуки. Угостите нас как следует! Я полагаюсь на ваш вкус!

О ф и ц и а н т. Останетесь довольны!

С е н т - Э к с. Не музыка, а преступление против человечества. Ваши музыканты играют по заказу?

О ф и ц и а н т. В порядке исключения. Что вам исполнить?

Г и й о м е. Сент-Экс, не расходитесь!

С е н т - Э к с. Кутить так кутить! Я заказываю тишину!

Г и й о м е. Зачем задерживать гарсона глупыми шутками?

С е н т - Э к с. Какие шутки! Весь вечер молчания мне не по карману! Но я могу позволить себе роскошь заказать полчаса тишины?!

О ф и ц и а н т. Музыканты примут ваш заказ с радостью. Гости будут недовольны.

С е н т - Э к с. Попросите музыкантов сыграть Моцарта.


Официант уходит.


Г и й о м е. Надеюсь, он не принял нас за миллионеров?

С е н т - Э к с. Я угощаю!

Г и й о м е. Без пижонства.

С е н т - Э к с. У меня уважительные причины для кутежа.

Г и й о м е. Тебя наградили орденом Почетного легиона?

С е н т - Э к с. Поднимай выше. Я выпустил книгу. Она вышла уже давно. Но попробуй разыщи вас в разных странах света. (Достает из портфеля книги, подписывает их и дарит Гийоме и Дора́.)


Оркестр заиграл Моцарта.


Г и й о м е. Спасибо. (Раскрывает книгу.) «Планета людей»! Здорово. Начал скромно с «Южного почтового». А как кончил? «Планетой людей».

С е н т - Э к с (улыбается). Кончу я вселенной. Листай дальше.

Г и й о м е. Я хожу в кабачки не книги читать.

С е н т - Э к с. Прошу — переверни страницу.

М о р и с  Д о р а́ (читает). «Анри Гийоме, товарищ мой, тебе посвящаю эту книгу».

Г и й о м е. Книги надо посвящать знаменитостям!

С е н т - Э к с. Я хотел посвятить самому модному шансонье Морису Шевалье. Но испугался. Вдруг он спросит: а кто такой этот Сент-Экзюпери?

Г и й о м е. Не скромничай. Вот гаркну сейчас — здесь сидит Сент-Экзюпери. Представляю, какой гвалт поднимется.


Подходит  о ф и ц и а н т  с подносом.


С е н т - Э к с. Гарсон, вы читали книгу «Планета людей»?!

О ф и ц и а н т (виновато). У нас так много посетителей. А в свободный вечер жена тащит в кино.

Г и й о м е. Почитайте. Это он написал. (Показывает книгу официанту.)

О ф и ц и а н т. Обязательно прочитаю.

С е н т - Э к с. Не торопитесь! Прочитаете, когда выйдете на пенсию.


Официант уходит.


Вообще скоро читать книги будут только очень богатые люди.

М о р и с  Д о р а́. Выпьем за книгу «Планета людей»!

С е н т - Э к с. Я предлагаю выпить за вас!

Г и й о м е. Не пойдет!

С е н т - Э к с. Тихо! Писать такие книги — проще простого. Стоит только завести хороших друзей и не спеша о них рассказывать. Выпьем за вас — без вас не было бы этой книги. Я пью за тебя, Анри, мой старый друг! За вас, Морис, мы встретились позже, но успели вместе побывать в переделках. Я пью за тебя, Мермоз! Прими мою книгу, как венок на твою могилу! Могила у тебя просторная — океан!


Они пьют молча. Пауза.


Анри! Сколько лет ты летаешь последний год? Пятнадцать?

Г и й о м е. С моей женой будешь летать еще тридцать. Она находит для наших сбережений самые выгодные акции. И каждый раз мы оказываемся на бобах.

С е н т - Э к с. Ты будешь летать, даже если тебя осыплют золотом. Я счастлив, что поведал о тебе человечеству.

Г и й о м е. Я, кажется, превращаюсь в памятник. Мы пашем небо, как пахари пашут землю. Будем пить и оставим в покое человечество!


Проходит  г о с п о ж а  Н., приветствуя Сент-Экса легким кивком. Сент-Экс этого не заметил.


Тебе поклонилась дама!

С е н т - Э к с (оглядывается и замечает госпожу Н., севшую за соседний столик). Я приглашу ее к нам? Не возражаете?

М о р и с  Д о р а́ (оживляясь). Против дам возражают только наши жены.


Сент-Экс отходит к соседнему столику.


С е н т - Э к с (возвращается). Простите, друзья, моя дама не может познакомиться с вами. Вы обиделись?

Г и й о м е. Какие мы к черту друзья, если бы мы обиделись.

С е н т - Э к с. Вы меня извините… Но я вас прошу выпить еще.

М о р и с  Д о р а́ (встает). У меня завтра утренний вылет.

Г и й о м е. Я тоже пойду. Жена не любит, когда я выпью лишнее. Пойду почитаю «Планету людей». Интересно, что ты наврал про меня!

С е н т - Э к с. Я испортил вам вечер!

Г и й о м е. Не расстраивайся, Сент-Экс, выпьем в следующий раз! Дамы — проходят, друзья — остаются.


Гийоме и Морис Дора́ уходят. Сент-Экс переходит к госпоже Н.


Г о с п о ж а  Н. Я расстроила вашу компанию?

С е н т - Э к с. Признаться, обидно, что я не могу познакомить своих друзей с вами.

Г о с п о ж а  Н. О нас и так ходит слишком много сплетен.


Оркестр заиграл модную музыку.


С е н т - Э к с. Создатель! Что они играют? Как им не совестно?

Г о с п о ж а  Н. Вы отстали от моды — весь Париж сходит с ума от этой вещи! (Пауза.) Это наша последняя встреча. Нам надо расстаться!

С е н т - Э к с. Это невозможно!

Г о с п о ж а  Н. Это необходимо. Я думаю не о себе. Вам необходим покой — вам еще много нужно сказать людям. Я пришла проститься с вами!

С е н т - Э к с (с горечью). Может, лучше было об этом сказать по телефону?

Г о с п о ж а  Н. Я больше не могу видеться с вами урывками. И не могу завести с вами тайный роман, я слишком люблю вас для этого. И мы не в силах ничего изменить. Мой муж любит меня без памяти, у меня не хватит сил уйти от него. И вы… вы сами мне говорили, что никогда не оставите Консуэло.

С е н т - Э к с (глухо). Она меня оставила!


Сент-Экс делает знак официанту, тот подходит.


Скажите музыкантам, пусть немедленно прекратят это и играют Моцарта. Пусть весь вечер играют Моцарта.

О ф и ц и а н т (виновато). Это невозможно, господин Сент-Экзюпери! Они играют по заказу! (Отходит.)


Музыка играет еще громче.

6
Париж. Комната Сент-Экса. С е н т - Э к с  собирается уходить. Звонит телефон. Он возвращается, берет трубку.


С е н т - Э к с (устало). Слушаю.

Г о с п о ж а  Н. (по телефону). Доброе утро!

С е н т - Э к с. Его можно назвать добрым?

Г о с п о ж а  Н. Забудьте о вчерашнем вечере. Обо всем, что я вам говорила. Я не спала всю ночь. Я решила объясниться со своим мужем. Я скажу ему, что не могу жить без вас. Нам нужно встретиться.

С е н т - Э к с. Встретимся вечером.

Г о с п о ж а  Н. (упавшим голосом). Вечером? Мне нужно видеть вас немедленно. Сейчас.

С е н т - Э к с. Сейчас у меня неотложное дело.

Г о с п о ж а  Н. Разве есть дело более важное? Я вас не понимаю.

С е н т - Э к с. Ах да, вы ведь не читаете газеты. Счастливая, вы еще не знаете, что уже идет война.

7
Париж. Кабинет Дора́. Д о р а́  в военной форме. Входит  С е н т - Э к с.


С е н т - Э к с. Здравствуйте, Дора́! Всё в жизни повторяется. Прошло двенадцать лет, и я опять пришел наниматься к вам.

Д о р а́. Управлению военно-воздушных сил нужны энергичные, инициативные работники. Будете моим помощником. (Вынимает бланк.)

С е н т - Э к с. Не портите бланк! Один раз вам удалось запихать меня в контору. Больше не выйдет. Мое место — в действующей армии.

Д о р а́. Вы непригодны для строевой службы.

С е н т - Э к с (дает ему справку). Комиссия признала меня годным.

Д о р а́ (смотрит на бумажку). Удалось уговорить медицинскую комиссию? Ваше обаяние действует не только на женщин, но и на мужчин. Меня вы не проведете! Заберите вашу справку!

С е н т - Э к с. Это официальный документ, вы обязаны с ним считаться.

Д о р а́. Сент-Экс, вы непригодны для летной службы — я-то знаю, сколько раз вас ремонтировали. А главный ваш дефект — вы слишком знамениты. Мы не можем позволить себе роскошь рисковать вами. Если бы не ваша последняя книга, я еще мог бы послать вас на фронт. Но теперь, когда «Планету людей» читают люди всей планеты…

С е н т - Э к с. А что толку? Прочитали, что мы все пассажиры одного корабля, и набросились друг на друга. Забудьте про эту довоенную книгу: она устарела за несколько дней.

Д о р а́. Я обязан думать о других книгах, которые вы напишете.

С е н т - Э к с. Я не буду служить в вашем управлении. Я хочу воевать в небе, а не в кабинете.

Д о р а́. Я мог бы назначить вас своим помощником. Но я знаю ваш гнусный характер. Вы будете переедать мне печенку каждый день. (Выписывает предписание.) Поедете в Тулузу!

С е н т - Э к с. Как двенадцать лет назад. Боже, как жизнь бедна сюжетами! В какую часть?

Д о р а́ (дает ему предписание). В летную школу. Будете обучать пилотов.

С е н т - Э к с. Все-таки хотите записать меня в старики? Черта с два! Я буду служить только в действующей армии.

Д о р а́ (встает). Капитан Сент-Экзюпери, вам надлежит завтра выехать в Тулузу и приступить к исполнению своих обязанностей. Вы свободны!

С е н т - Э к с. Можете предать меня военному суду, но я не поеду в Тулузу. Я не хочу прогуливаться в безоблачном небе. Я буду воевать.

Д о р а́. Вы же сами объясняли мне, что вы летчик, а не пулеметчик.

С е н т - Э к с. Я говорил это в мирное время. Я ненавижу войну, но обязан воевать вместе со всеми.

Д о р а́. Мы не настолько богаты талантами, чтобы швыряться ими. Вы заслужили лучшее, чем смерть!

С е н т - Э к с. Возможно. Но прятаться от опасностей было бы невежливо по отношению к товарищам. Я помню, в детстве, когда у нас в Провансе начинался пожар, все хватались за ведра и лопаты. Все! Большое свинство — делить людей на высший и низший сорт!

Д о р а́. Черт с вами — я пошлю вас на фронт! Но никогда не прощу себе этого!


Выписывает предписание и дает Сент-Эксу. Сент-Экс уходит. Входит  М о р и с Д о р а́. Они молча здороваются. Дора́ выписывает предписание и протягивает Морису.


Будешь служить вместе с Сент-Экзюпери в дальней разведке. Ты что, недоволен? Здесь не выбирают — у нас не бюро путешествий.

М о р и с Д о р а́. Ты послал Сент-Экса в действующую армию? Я подозревал, что ты холодный человек. Но не думал, что такой жестокий! Бросаться такими людьми! Если с Сент-Экзюпери, не дай бог, что случится, мы никогда не простим тебе этого.

Д о р а́ (спокойно). Лейтенант Дора́! Идите и приступайте к исполнению своих обязанностей. Пригласите следующего!

8
Париж Кафе. За столиком  С е н т - Э к с. Он в военной форме.


О ф и ц и а н т (ставит напитки). Давно вы у нас не были, господин Сент-Экзюпери! Я прочитал вашу книгу — мне очень понравилось. Вы ничего нового не написали?

С е н т - Э к с. Молчит моя муза! А у вас всё как в доброе старое время…

О ф и ц и а н т. Трудные времена. Но мы стараемся все сохранить, как прежде. Только нет оркестра — музыканты мобилизованы.

С е н т - Э к с. Перемучаемся без модной музыки.

О ф и ц и а н т. Немцы перешли в наступление. Не дай бог, начнут бомбить Париж. Ведь наше кафе существует сто пятьдесят лет.

С е н т - Э к с. А вы сколько в нем существуете?

О ф и ц и а н т. Тридцать четыре года.


Входит  г о с п о ж а  Н.


Извините! (Отходит.)

Г о с п о ж а  Н. Мы не виделись целую вечность. Полгода. Больше.

С е н т - Э к с. Семь месяцев и одиннадцать дней. Я считаю каждый день нашей разлуки.

Г о с п о ж а  Н. Сколько вы пробудете в Париже?

С е н т - Э к с. Получил двухдневный отпуск. За выполнение важного задания.


Появляется  В е р т. Они кивают друг другу.


Г о с п о ж а  Н. Пригласите вашего друга!

С е н т - Э к с. Ни в коем случае! Ваше инкогнито свято и нерушимо.

Г о с п о ж а  Н. Пригласите! Бог знает, когда вы еще свидитесь…


Сент-Экс отходит и возвращается с Вертом. Верт обменивается поклоном с госпожой Н. Подходит  о ф и ц и а н т, ставит напитки.


В е р т (отодвигает стаканчик). Мне категорически запрещено.

С е н т - Э к с. Жаль!


Официант отходит.


Какие великолепные сюжеты предлагает нам жизнь! Я сижу в кафе со своими друзьями. А еще утром я летел над пылающей Францией. По мне отчаянно били зенитки. Но я сфотографировал скопления немецких танков. Я выскочил из костра.

В е р т. Сегодня выскочили. А завтра?

С е н т - Э к с. Я могу теперь праздновать день рождения каждую неделю. За три недели наша эскадрилья из двадцати четырех экипажей потеряла семнадцать.

Г о с п о ж а  Н. Какой ужас!

С е н т - Э к с. Ужасно не то, что мало шансов вернуться на базу. Наши полеты бессмысленны. Я доставил разведывательные данные. Я от этого выиграл поездку в Париж. А что выиграла Франция? Мы знаем теперь, где расположены танки немцев. А что толку? У нас один танк против ста фашистских. (Госпоже Н.) Выпьем еще! Неизвестно, когда мы снова встретимся.


Сент-Экс делает знак официанту, тот понимающе кивает головой.


В е р т (вдогонку официанту). И мне!

С е н т - Э к с. Я запрещаю.

В е р т. Обстановка обязывает к нарушению режима. Глава правительства вчера объявил по радио: мы будем защищать в Париже каждый квартал, каждый дом. А сегодня сел в машину и уехал в Бордо. Мы во власти преступно легкомысленных людей. Я не верю в сопротивление Франции, ее дни сочтены.

С е н т - Э к с. Франция воспитала Пастеров, Ренуаров, Гийоме. Но она же воспитала тупиц, политиканов и жуликов. Прекрасная и бедная Франция!

В е р т. Вы должны уехать в Америку.

С е н т - Э к с. Хотите спрятать меня в безопасном месте, как экспонат Лувра? Не выйдет. Я неотделим от своей авиагруппы, неотделим от Франции. Мы будем сражаться до конца!

В е р т. Вы же сами говорите — ваши полеты бессмысленны. В Америке вы напишете книгу и ударите по фашистам из-за океана.

С е н т - Э к с. Однако сами-то вы не уезжаете из Франции?

В е р т. Мне и здесь найдется дело. Я не собираюсь пойти навстречу нацистам с поднятыми руками.

С е н т - Э к с. Уходите в подполье?

В е р т. Возможно.

С е н т - Э к с. А я, конечно, не гожусь? Не внушаю доверия?

В е р т. Ваша физиономия непригодна для подполья — уж слишком она популярна. У вас два выхода. В лучшем случае — погибнуть! В худшем — стать военнопленным. Не теряйте времени и поезжайте в Америку. Ваша книга нужна Франции. Кажется, наш гарсон ушел на консультацию к моему врачу.


О ф и ц и а н т  подкатывает столик с шампанским.


С е н т - Э к с. Вы перепутали — мы не заказывали шампанского.

О ф и ц и а н т. Подарок от шефа! (Радостно.) Сейчас по радио передали: «Париж объявлен открытым городом!» Нашему кафе не угрожают ни снаряды, ни бомбы! (Разливает вино по бокалам.) Разрешите и мне выпить с вами!


Все поднимают бокалы.


В е р т. Ну что ж, кафе мы спасли! Теперь нам остались сущие пустяки — отстоять Францию!

9
Нью-Йорк. Номер гостиницы. С е н т - Э к с  диктует в магнитофон.


С е н т - Э к с. «Когда мне было шесть лет, я нарисовал цветным карандашом свою первую картинку».


Звонит телефон. Сент-Экс снимает трубку и кладет ее обратно.


«Но взрослые посоветовали мне не рисовать, а побольше интересоваться арифметикой и правописанием».


Звонит телефон.

В переговорной будке  г о с п о ж а  Н.


Г о с п о ж а  Н. (по телефону). Алло… Это Нью-Йорк?.. Алло…

С е н т - Э к с (телефону). Пошел к черту! (Диктует.) «Побольше интересоваться арифметикой и правописанием. Я долго жил среди взрослых. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше».


Звонит телефон.


Г о с п о ж а  Н. (по телефону). Алло… алло… Нью-Йорк?.. Антуан…

С е н т - Э к с (снимает трубку и говорит, не слушая). Идите к черту! Не мешайте работать!

Г о с п о ж а  Н. Вы с ума сошли! Как вы со мной разговариваете?

С е н т - Э к с (диктует). «Я не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звездах».


Звонит телефон.


(Говорит в телефон.) Идите к черту!

Г о с п о ж а  Н. Антуан, Антуан!

С е н т - Э к с (продолжает диктовать). «Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж, о политике и о галстуках».


Звонит телефон.


(Берет трубку и говорит со злостью.) Дайте хоть ночью спокойно поработать, черт вас раздери!

Г о с п о ж а  Н. Простите, Антуан, я помешала вам…

С е н т - Э к с. Это вы? Простите, бога ради. Я думал, это кто-нибудь из журналистов. Я осатанел от их телефонных звонков! Днем я прогуливаю свое одиночество в толпе. А по ночам работаю. Они пронюхали и стали донимать меня по ночам. Откуда вы говорите?

Г о с п о ж а  Н. Из Швейцарии.

С е н т - Э к с. Как вам удалось перейти границу?

Г о с п о ж а  Н. Переоделась работницей!

С е н т - Э к с. Оставили фашистов в дураках! Молодчина! Что вы делаете в Швейцарии?

Г о с п о ж а  Н. Ничего не делаю. Я же не могла позвонить вам из Франции!

С е н т - Э к с. Перейти границу для телефонного разговора?! Вы ангел!

Г о с п о ж а  Н. То вы посылаете меня ко всем чертям, то возводите в ангелы. Мне этого не выдержать!

С е н т - Э к с. Вам трудно живется?!

Г о с п о ж а  Н. А кому во время войны легко живется? Что вы пишете?

С е н т - Э к с. Сказку о маленьком принце.


Молчание.


Вы не расслышали?

Г о с п о ж а  Н. Расслышала…

С е н т - Э к с. И подумали — не спятил ли я от сытой и мирной жизни? Здесь не мудрено. Американцы живут на другой планете. Они не расстроены разгромом Франции, им только не понравилось, что это произошло так быстро. Странная здесь жизнь. Никаких интересов, кроме баров, кроссвордов и автомобилей. Сегодня первый счастливый день моей жизни в Америке: я слышу ваш голос. (Шепотом.) Я люблю вас!

Г о с п о ж а  Н. Не слышу.

С е н т - Э к с (громко). Я люблю вас!

Г о с п о ж а  Н. Нас слышат!

С е н т - Э к с. Пусть слушают все — и телефонные барышни, и военные цензоры, и фашистские шпионы. Сколько лет мы скрывали свою любовь?! Пусть теперь узнают о ней и Европа и Америка! Что говорят французы о моей книге?

Г о с п о ж а  Н. Ничего не говорят.

С е н т - Э к с. Она не нравится?

Г о с п о ж а  Н. Они ее не читали. Вашего «Военного летчика» не разрешают печатать.

С е н т - Э к с. Даже в неоккупированной Франции?

Г о с п о ж а  Н. Даже в неоккупированной Франции. Мне больно огорчать вас, но не могу же я скрывать от вас правду.

С е н т - Э к с. Так за каким же дьяволом я уехал в Америку? Зачем я писал эту книгу, если ее не могут читать французы?

Г о с п о ж а  Н. Для нее придет время.

С е н т - Э к с. Я не хочу работать на потомков. Я не классик. Простите, что я срываю на вас свою злость.

Г о с п о ж а  Н. Я должна передать вам…

С е н т - Э к с. Что вы должны передать мне, любимая?

Г о с п о ж а  Н. Печальную новость. Вчера погиб Гийоме. Он вел пассажирский самолет. Его расстреляли истребители.

С е н т - Э к с. Убийцы! Прощай, Гийоме! Я уезжаю из Америки! Я буду воевать!

Г о с п о ж а  Н, Где вы будете воевать? Верт объяснил вам, что вы не годитесь для подполья!

С е н т - Э к с. Неужели не осталось места, где можно сражаться за Францию?

10
Алжир. Комната Сент-Экса. С е н т - Э к с  в военной форме и  г о с п о ж а  Н.


Г о с п о ж а  Н. Ты устал?

С е н т - Э к с. Рассказывай, рассказывай. Ты почти ничего не сказала о Верте.

Г о с п о ж а  Н. Он очень бедствует — голодает и мерзнет. Но работает без устали. Они напечатали подпольно все, что ты написал, — и «Военного летчика» и «Письмо заложнику». И распространяют по всей Франции.

С е н т - Э к с. Молодчина!

Г о с п о ж а  Н. Я не знаю — откуда берутся силы у этого пожилого больного человека?!

С е н т - Э к с. Он же философ.


Пауза.


Г о с п о ж а  Н. У тебя неважное настроение? (Пауза.) Мне показалось, ты не очень рад моему приезду?

С е н т - Э к с. Не говори вздор. Я не знал, что в тебе столько силы и мужества! Это только русские женщины ехали к любимым в Сибирь.

Г о с п о ж а  Н. Алжир — не Сибирь.

С е н т - Э к с. Но они ездили в мирное время! У меня неважное настроение? Отвратительное. Нам прислали новые американские самолеты. Машины с высокими скоростями. Мы осматривали их с восхищением. Но для меня все осмотром и закончилось. На них, видите ли, разрешается летать пилотам до тридцати пяти лет. А мне сорок четыре! Раньше меня берегли, как уникальную ценность. А теперь гонят, как старую клячу.

Г о с п о ж а  Н. Ты будешь летать!

С е н т - Э к с. Не успокаивай меня, как мальчика!

Г о с п о ж а  Н. Ты будешь летать! Я немножко знаю тебя и понимала твое убийственное настроение… У меня есть приятель в военном министерстве. Я привезла тебе разрешение на полеты.

С е н т - Э к с (целует ее). Умница!

Г о с п о ж а  Н. Я — дура! Ни одна женщина не сделала бы это. Тебе дали разрешение только на пять полетов. Больше я не буду хлопотать! Не проси меня! Не буду! Должен ты подумать и обо мне.

С е н т - Э к с. Успокойся, ничего со мной не случится! Сколько раз я мог погибнуть и в мирное время! И все же остался цел. Там (показывает наверх) понимают: мне надо еще многое сделать. Я буду жить долго. Я родился на рубеже столетий. Я ровесник века и собираюсь прожить весь двадцатый век.

Г о с п о ж а  Н. Фантазер!

С е н т - Э к с. Думаешь, ученые тратят время попусту? Пока мы уничтожаем друг друга, они решают проблемы долголетия. А может, и бессмертия! Мы с тобой встретим двадцать первый век. Имеет смысл дожить — он начнет новое тысячелетие. Вообще у нас с тобой все впереди! Мы еще ничего не знали, что это за жизнь — встречи да разлуки.

Г о с п о ж а  Н. Так будет всегда. Ведь ты занят не собой и не мной, а человечеством!

С е н т - Э к с. Бедное человечество! Как о нем не позаботиться.

Г о с п о ж а  Н. Но его так много.

С е н т - Э к с. Тем более о нем надо позаботиться. Человек живет для счастья, иначе какой смысл рождаться?! Но можно ли быть счастливым, когда человечество так несчастно?!


Пауза.


Г о с п о ж а  Н. Когда наконец кончится эта страшная война?

С е н т - Э к с. Второй фронт открыт, мы с русскими возьмем Гитлера в клещи. Настанет день, раздастся последний выстрел, и на всей земле воцарится тишина.

Г о с п о ж а  Н. (радостно). По-твоему, война кончится скоро?

С е н т - Э к с (улыбаясь). На будущей неделе. Или чуть-чуть позже. Мы услышим эту тишину. Мы будем слушать ее часами, сутками, неделями! (С горечью.) Если бы все страдания человечества кончились с войной?! (Пауза.) Невозможно больше жить холодильниками, балансами и кроссвордами. Куда мы пойдем после войны? Неужели по пути Соединенных Штатов? К человеку-муравью, который мечется между каторжным трудом на конвейере и игрой в карты?! Всю жизнь меня мучает то, что в каждом человеке могут убить Моцарта. Его могут убить не только на войне. Его можно убить и в мирное время. Все, что я люблю, всегда под угрозой. Завтрашний мир страшит меня больше войны.

Г о с п о ж а  Н. Я хочу делить с тобой счастье. Если его не будет, я буду делить с тобой и несчастье.

11
Корсика. Командный пункт авиагруппы.


М о р и с  Д о р а́ (по телефону). Говорит командир авиагруппы Дора́. Сегодня в пятнадцать ноль-ноль прибывает на специальном самолете русский офицер связи майор Василий Шубин. Встреча должна быть на высшем уровне — русские это заслужили. Как понимать высший уровень? На столе должно стоять не только бордо, но и чистый спирт. (Вешает трубку.)


Входит  С е н т - Э к с.


С е н т - Э к с (весело). Доброе утро! Ну как, еще не кончилась война?

М о р и с  Д о р а́. Для вас заканчивается. Напоминаю — сегодня ваш последний вылет. Последний!

С е н т - Э к с. А я сразу не понял, почему у вас такой веселый вид. Вы рады за меня?

М о р и с  Д о р а́. За себя! При каждом вашем полете я терял покой, — не дай бог, собьют Сент-Экса, тогда я себе не завидую. Меня проклянет Франция.

С е н т - Э к с (улыбаясь). За что вас проклинать?! Вы мне только запрещали. Будь ваша воля, вы бы держали меня в сейфе до конца войны. Мне всегда были ненавистны начальники. Но нет хуже начальника, бывшего когда-то в твоем подчинении.

М о р и с  Д о р а́ (показывает по карте). Задание — аэрофотосъемка к востоку от города Лион.

С е н т - Э к с. Я знаю эти места наизусть — это моя родина! Могу рассказать о них без аэрофотосъемки!

М о р и с  Д о р а́. Но вы не знаете, где в ваших родных местах сосредоточены немецкие танки. Скоро мы освободим нашу бедную Францию. Признаться, не думал я, что нам с вами удастся дотянуть до конца войны.

С е н т - Э к с. Я везучий.

М о р и с  Д о р а́. Вылет в восемь сорок пять. (Взглянул на часы.) Желаю, чтобы последний полет был удачным.

С е н т - Э к с. Может ли быть удачным последний полет? Он же последний! Все же придется отметить это печальное событие — последний полет. Пообедаем вместе. Тризна — за мой счет.

М о р и с  Д о р а́. Не могу. Должен встречать русского офицера.

С е н т - Э к с. Досадно. Не мог он прилететь днем позже. Важная шишка?

М о р и с  Д о р а́. Не очень. Майор. Майор Шубин.

С е н т - Э к с. Шубин? Василий Блаженный?

М о р и с  Д о р а́ (смотрит в блокнот). Василий, но не Блаженный. Шубин.

С е н т - Э к с. Это одно и то же. Я его знаю. Я тоже буду его встречать. Я успею.

М о р и с  Д о р а́. Конечно, успеете. Горючего на шесть часов. Что он пьет?

С е н т - Э к с. Боюсь, что ничего. Я пытался совратить его и в России и в Испании, но он был тверд как кремень. Прилетает Василий Блаженный — мое дело в шляпе! С ним сговориться легче, чем с вами. Мы еще полетаем на линии Нормандия — Неман. Неужели я когда-нибудь скажу — я перестал летать! Это все равно что сказать — я перестал любить!

М о р и с  Д о р а́. Вам уже можно успокоиться — облетали всю землю.

С е н т - Э к с. По слухам, во вселенной есть и другие планеты. Неужели вас не тянет заглянуть туда? (Показывает наверх.) Мы когда-то говорили с Василием Блаженным об этом в Испании, о том, чтобы нам полетать вместе. Народы научились воевать рука об руку. Неужели после войны они утеряют то, что сблизило их в беде?! Я мечтаю о том, чтобы мы собрались за столом, накрытым белой скатертью. А наутро полетели вместе в неизведанные края. Надо же наконец выяснить, для чего созданы звезды? Неужели только светить людям? От этого можно заболеть чудовищным сомнением. Или завыть от отчаяния! Зачем существуют и звезды и вселенная, если все это мертво?!

М о р и с  Д о р а́ (перебивает). Вам пора лететь!

С е н т - Э к с. Как тихо! Может, в самом деле кончилась война?! (Пауза.) Лечу! (Быстро уходит, посылая Дора́ воздушный поцелуй.)


З а н а в е с.

ЭПИЛОГ

Сен-Рафаэль. Комната Марии. М а р и я  и  Ш у б и н.


М а р и я (читает). «Мама! Я бы так хотел, чтобы вы не беспокоились обо мне и чтобы это письмо дошло до вас. Мне очень хорошо. Совсем хорошо. Мне только очень грустно оттого, что я так давно вас не видел. И я очень тревожусь за вас, моя старенькая, любимая мама. Как несчастна наша эпоха!» (Убирает письмо.) Это было его последнее письмо. Я получила его вместе с письмом от командования о том, что он считается погибшим.

Ш у б и н. Я был там в это время.

М а р и я. Вы с ним встретились?

Ш у б и н. Чуть-чуть опоздал.


Пауза.


М а р и я. И вот уже много лет я пишу его портреты.

Ш у б и н. Можно взглянуть?

М а р и я. Конечно.


Шубин подходит к мольберту.


Это вам кого-нибудь напоминает? Все мои работы напоминают каких-нибудь художников!

Ш у б и н. Это напоминает Сент-Экса.

М а р и я. Серьезно? Вам нравится?

Ш у б и н. Очень.

М а р и я. Возьмите его с собой! Может, он украсит вашу квартиру!

Ш у б и н. Спасибо. Я как раз получил недавно квартиру. Для такого портрета мы найдем более почетное место. В доме культуры. Сент-Экс был в Москве, когда его никто не знал. Если бы он сейчас приехал в Москву, как бы мы его встретили…

М а р и я. Вы не можете взять меня с собою в Россию? На этом вашем новом самолете. Унестись в вечность со скоростью звука! (Пауза.) Вам это покажется смешным, но очень не хочется умирать! Господь подарил мне длинную жизнь, но я обошлась с ней бездарно. Даже ни разу не летала на аэроплане. Тонио сколько раз обещал взять меня с собой в полет. Не успел! Он собирался долго жить. А прожил так мало!

Ш у б и н. Он прожил мало для себя. Для человечества он будет жить долго.


З а н а в е с.

РОДНЫЕ МЕСТА Комедия в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
М о р о з о в  С е р г е й  П е т р о в и ч — 45 лет.

Н и н а — его дочь, 15 лет.

О р е ш к и н  Г л е б  Н и к о л а е в и ч — 45 лет.

Г а л я — его дочь, 12 лет.

П е т я — его сын, 15 лет.

Н а т а ш а — его дочь, 21 год.

Д е м е н т ь е в а  Е л и з а в е т а  А л е к с е е в н а — 45 лет.

Ш у р и к — 15 лет.

А н т о н  В о р о н ь к о — 21 год.


Действие происходит в деревне средней полосы России.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В доме Глеба Орешкина. Солнечный день. Г а л я  убирает комнату. Входит  В о р о н ь к о.


В о р о н ь к о. Здесь живет председатель колхоза Орешкин?

Г а л я. Орешкин. Здесь.

В о р о н ь к о. Можно видеть… (Смотрит в блокнот.) Глеба Николаевича?

Г а л я. Нельзя! Нет дома!

В о р о н ь к о. Ни дома, ни в правлении. Непорядок!

Г а л я. Если бы он был дома или в правлении, это был бы непорядок!

В о р о н ь к о. Где же его искать?!

Г а л я (подумав). Вы по какому делу?

В о р о н ь к о. По важному. Где у вас лесопосадки?

Г а л я. Как из деревни выйдете, завернете направо, мимо оврага, а там увидите…

В о р о н ь к о. Скажи ему, что спрашивал Воронько. Не перепутаешь фамилию?!

Г а л я. Не перепутаю!


Воронько уходит.


Опять обследователи! (Она убирает комнату, смотрит в окно.) Еще городские! С самого утра обследователи.


Входят  М о р о з о в  и  Н и н а  с рюкзаками за плечами.


М о р о з о в. Здравствуй, девочка! Ты что такая неприветливая?

Г а л я. Вы тоже с обследованием?!

М о р о з о в. С каким обследованием?! Дело у нас пустяковое, даже неловко тревожить председателя колхоза. Мы приехали отдыхать!

Г а л я. Милости просим! Галя. Двенадцать лет. В шестой класс перешла!

М о р о з о в. Полное знакомство. Отлично. Меня зовут Сергей Петрович. А это Нина. Взрослых никого нет?

Г а л я. Петр в саду работает.

М о р о з о в. Позови его, пожалуйста!


Галя уходит.


Хороший дом, чисто, здесь нам бы и остановиться! Проголодалась?

Н и н а. Пить хочется.

М о р о з о в. Потерпи немножко.


Входят  Г а л я  и  П е т я.


П е т я. Здравствуйте! Вы дачники? Из Харькова или из Курска?

М о р о з о в. Из Москвы. Мы, собственно, не дачники. Мы карамышевские. Вернее, я. Здесь родился и прожил примерно до твоего возраста. И так получилось — тридцать лет в родных местах не был. А нынче мы с Ниной решили отдохнуть в деревне.

П е т я. У нас местность красивая.

М о р о з о в. У вас нельзя расположиться? Мы вас не стесним, дело летнее.

П е т я. Надо папашу спросить. Я сейчас сбегаю.

Г а л я. Он на ферме.


Галя и Петя уходят. Пауза.


Н и н а. Почему мы решили отдохнуть в деревне?! Ты решил!

М о р о з о в. Устала?

Н и н а. Устала.

М о р о з о в. Четыре километра по жаре — не шутка.

Н и н а. Я не сегодня устала. Я от экзаменов устала. Письменные еще ничего, а устные… Почему-то становишься дура дурой. Знаешь, что отвечать, а говоришь какую-то ерунду. Надо что-то придумать вместо экзаменов.

М о р о з о в. Но люди еще не научились по-другому проверять знания.

Н и н а. Пусть научатся! Неужели ты считаешь, что и в будущем обществе сохранятся экзамены?! Нет! Ученик будет говорить: «Это я выучил, а «Ревизора», прошу извинить, еще не знаю». (Пауза.) Интересно, пирамидон забыли или не забыли? По-моему, забыли…

М о р о з о в. Хорошо, если забыли.

Н и н а. А твои головные боли?

М о р о з о в. Здесь я постараюсь обойтись без них. У меня ведь тоже не будет экзаменов. Двойка причиняет сразу две неприятности — и тому, кто ее получил, и тому, кто ее поставил. Но хватит об экзаменах! Мы теперь будем разговаривать о купанье. О парном молоке. О грибах!

Н и н а. Ненавижу парное молоко. И грибы! И вообще все это твои затеи. Ехали бы мы сейчас вместе с мамой на юг.

М о р о з о в. Не понравится, поедем на Кавказ. Мы — вольные путешественники.

Н и н а. Вольные-то вольные, но с завтрашнего дня начнем жить по режиму, как мама приказала. И не спорь, пожалуйста! Я за тебя отвечаю! (Вспоминает.) Режим забыли!

М о р о з о в. Не понимаю.

Н и н а. Режим, распорядок дня, все, что выписано на бумажке, — забыли!

М о р о з о в. Это легко восстановить по памяти. Утром купанье, после завтрака — прогулки, перед обедом лежать…

Н и н а. После обеда.

М о р о з о в. Верно, верно, после обеда. Постой, кажется, по новой системе нужно лежать перед обедом.

Н и н а. После… Вспомнила — и до и после. И до обеда лежать и после обеда лежать.

М о р о з о в. Это немыслимо! Хорошо, что забыли бумажку с режимом. Будем лежать один раз в день, а маме скажем, что все перепутали… Но вообще режим надо восстановить. Надо, чтоб все было организованно. (Пауза.) И вот странно, желтенький, тридцать лет здесь не был и еще бы, наверное, столько же лет прошло, так бы и дальше жил. А как увидел родные места, так сердце и ёкнуло. Здесь юность прошла — самое золотое время. Я сегодня проснулся рано-рано, стоял у окна и все детство вспомнил. И как мы в Москву уезжали, вспомнил — тоже тогда у окна всю ночь стоял. Провожали меня дружки Глеб Орешкин и Лиза Дементьева. Живы ли они?

Н и н а (строго). Надо было пораньше поинтересоваться!


Входят  О р е ш к и н  и  П е т я.


О р е ш к и н. Здравствуйте…

М о р о з о в. Здравствуйте… Дело в том, что мы…

О р е ш к и н. Петр докладывал… Вы в самом деле из этих мест?

М о р о з о в. Карамышевский. Сейчас меня вряд ли уже кто помнит.

О р е ш к и н. И вы, надо полагать, всех забыли. И местность не припоминаете?

М о р о з о в. Деревню-то просто бы не узнал! И как узнаешь — все дома новые. (Пауза.) И рощу не сразу узнал. У меня такое ощущение, что она была много больше. В детстве все представляется огромным.

О р е ш к и н. Роща была больше. Война и людей губила, и дома, и леса.

М о р о з о в. Роща изменилась, а соловьи по-прежнему заливаются.

О р е ш к и н. Наши курские соловьи на всю Россию славятся.

П е т я. Это не соловьи, а черноголовки…

М о р о з о в. Что ж ты, братец, меня конфузишь. Я человек городской, но в соловьином пении разбираюсь.

П е т я. Соловьи свое отпели. Это черноголовки. Славки. Они с чужого голоса поют. Подражают.


Пауза.


М о р о з о в. А как к речке подошел — сразу все вспомнил…

О р е ш к и н. Речка, конечно, легче запоминается.


Молчание.


М о р о з о в. Были у меня здесь друзья — Лиза Дементьева и Глеб Орешкин. Вы про них не слышали?

О р е ш к и н (уклончиво). Про Лизу Дементьеву слышал.

М о р о з о в. Где она теперь?


Пауза.


О р е ш к и н. Вы, значит, у меня остановиться хотите?

М о р о з о в. Если не стесню…

О р е ш к и н. Дом просторный — роту расквартировать можно… (Пауза.) Вы, значит, в Москве проживаете?

М о р о з о в. В Москве.


Нина толкает отца.


Простите, мы не договорились о плате…

О р е ш к и н. Не в плате дело…

М о р о з о в (растерянно). А в чем же?

О р е ш к и н. Не пойму я, что вы за люди…

Н и н а (резко). Надо верить людям!

М о р о з о в. Нина!

Н и н а. Пошли! Нас из дома выпроваживают…

М о р о з о в (растерянно). Как-то неудобно получилось…

Н и н а (надевая рюкзак). Пошли, пошли на станцию. И поедем на Кавказ!


Нина и Морозов идут к выходу.


П е т я. Папаша!

О р е ш к и н. Петр! Помолчи!

П е т я. Это неправильно.

О р е ш к и н. А ежели человек не признает своего школьного товарища — это правильно?!


Морозов и Нина останавливаются у двери.


М о р о з о в. Глеб?! (Он подходит к Орешкину, они обнимаются.)

О р е ш к и н. Бессовестный ты человек…

М о р о з о в. Как ты изменился! Не узнал. Честное слово, не узнал. (Пауза.) И невозможно было узнать.

О р е ш к и н. А я тебя сразу узнал. По носу твоему курносому узнал. А присмотрелся — по шраму у левого виска узнал.

М о р о з о в. Твой братишка Митька память на всю жизнь оставил!

О р е ш к и н. Напутал — не Митька, а я.

М о р о з о в. Не хвастайся. Ты меня слева бил, это Митька!

О р е ш к и н. Честное слово, я. Все на свете забыл. Я тебя справа бил.

М о р о з о в. И вообще вы меня били неправильно.

О р е ш к и н. Правильно.

М о р о з о в. Вдвоем на одного — это правильно?

П е т я. Неправильно.

О р е ш к и н. Вдвоем-то это точно неправильно. Но вообще бить надо было. Мы снегирей ловим, а он, видите ли, их на волю выпускает. За это бить полагается. Ну конечно, надо было по одному. Но я бы тебе и один влепил по первое число.

М о р о з о в. Это еще бабушка надвое сказала. Можем побороться!

О р е ш к и н. Можем!

Н и н а (встает между ними). Папа! Тебе резкие движения запрещены.

М о р о з о в. Кем запрещены?! Тобой?!

Н и н а. Ну, не рекомендуются!

О р е ш к и н. Молодец дочка, поддерживает авторитет отца! Я бы тебя в минуту на обе лопатки положил. Ну что, ты так долго стоять собираешься?

М о р о з о в. Ты же меня из дома гонишь? Пошли, Нина!

О р е ш к и н (помогая ему снять рюкзак). Тебя надо гнать. Друга-товарища не признал. Во-вторых, в родные места тридцать лет не показывался… А помнишь, как мы тебя Анчуткой дразнили?

Н и н а (возмущенно). Почему Анчуткой?! Глупо!

О р е ш к и н. А по-моему, смешно.

М о р о з о в. Мухомор смешнее.

О р е ш к и н. Ну, уж на мухомора я никак не был похож… Петр! Ты бы барышне сад показал.


Нина и Петя уходят.


Закуривай!

М о р о з о в. Не курю.

О р е ш к и н. Мальчишками вместе начинали.

М о р о з о в. Поумнел — бросил!

О р е ш к и н. Одобряю. (Закуривает.) Тридцать лет — это сказать легко.

М о р о з о в. И годы-то пролетели незаметно. Рабфак, потом институт. В Мурманске семь лет учительствовал. Потом — в Москве. Наконец к вам собрался, тут война подоспела, будь она неладна.

О р е ш к и н. Но все же мог бы заехать. В перерывах. Тут тебе оправдания нет. (Пауза.) Ты что — вдовый?

М о р о з о в. Нет.

О р е ш к и н. В разводе? Не одобряю.

М о р о з о в. Что ты?! Хозяйка наша, Елена Ивановна, в санаторий поехала, лечиться.

О р е ш к и н. А я, брат, овдовел. Я воевал и живой остался, а она погибла! Хорошо, сестра помогла ребят тянуть. Вот какие дела, Анчутка. Дочка-то одна?

М о р о з о в. Одна.

О р е ш к и н. У меня пятеро. Старшая — Наталья, в Курске, в сельскохозяйственном институте, заканчивает этим летом. Второй — Николай, служит в пограничных войсках, на Дальнем Востоке. Третий — Илья, помощником машиниста, мимо нас ездит.

М о р о з о в. По всей стране разбросал.

О р е ш к и н. Зато сам в карамышевскую землю корнями врос. (Пауза.) Значит, у тебя высшее образование! Достиг! Это большое дело! (Задумался.) Ну, а мы, конечно, институтов не кончали, чего могли, своим умом достигли. Это ведь не простое дело — колхозом руководить! То ли дело был я бригадиром! А сейчас у нас как раз объединение идет — еще тяжелее работать будет.

М о р о з о в (улыбаясь). Ты уж не в отставку ли собираешься?!

О р е ш к и н. Зачем? Мы, карамышевские, отступать не умеем. Просто готовлюсь к будущим трудностям.


Пауза.


М о р о з о в. А где Лиза Дементьева? Такая тихая, с косичками.

О р е ш к и н. Запомнил! Не зря ее твоей невестой дразнили. Она председателем колхоза работает, в соседнем селе, в Лунине. Жалко было такую толковую женщину отпускать из Карамышева.

М о р о з о в. Зачем же отпустили?

О р е ш к и н. Замуж вышла за лунинского.

М о р о з о в. Замуж вышла?

О р е ш к и н. А ты думаешь, все сидела — тебя ждала тридцать лет?!

М о р о з о в. Надо ее повидать.

О р е ш к и н. Она у нас часто бывает — соревнуемся с их колхозом. (Пауза.) Сеньку Грачева помнишь?

М о р о з о в (подумав). Не помню.

О р е ш к и н. В городки первый забивала был.

М о р о з о в. Нет, не помню.

О р е ш к и н. Он теперь большой человек. У вас, в Москве. Заместитель министра! А Ваньку Колобова?

М о р о з о в (подумав). Какой он из себя?

О р е ш к и н. Рыжий такой, и летом все в малахае ходил, чтобы свою рыжину прятать.

М о р о з о в. Его оглоблей дразнили?

О р е ш к и н. Точно! И не смотри, что такой рыжий и долговязый, а артист. Обнаружился сильный голос, и поет. И представь, басом поет! Этой зимой транслировался из Свердловска на весь Союз. Подумать только — оглобля, и басом поет!


Входит  Г а л я.


Г а л я. Папаша, тебя в правление вызывают. Дементьева приехала.

О р е ш к и н. Легка на помине. Я ее приведу.

М о р о з о в. Я с тобой пойду.

О р е ш к и н. Не сидится? Недаром говорят — старая любовь не ржавеет.

Г а л я. Тебя Воронько спрашивал!

О р е ш к и н. По какому вопросу?

Г а л я. Лесопосадки.

О р е ш к и н. Потом.


Орешкин и Морозов уходят. Галя прибирает комнату. Входит  Н и н а.


Г а л я. Вы отличница?

Н и н а (со вздохом). Нет.

Г а л я. А я думала, у вас, в Москве, все отличницы. А вас как дразнят?

Н и н а. Нина-глина.

Г а л я. Ну? Мою подружку, Нинку Звереву, тоже Ниной-глиной зовут. Ее длиннее дразнят: Нина-глина, голова — мякина!.. Я завтра на работу иду.

Н и н а (удивленно). На работу?

Г а л я. С ребятами заниматься. В детсад. Все на сенокос идут, и остается одна бабка Степанида. Меня назначили ей в помощь.

Н и н а. А ты не боишься?

Г а л я. Боюсь, но что поделаешь — надо… Я боюсь, они плакать начнут. И потом — я мальчишек боюсь. Нам Восьмого марта учительница говорила: «Мальчики, вы должны уважать девочек». А они нас все равно не уважают. У вас, в Москве, мальчики, наверное, уважают девочек?

Н и н а. Мало.

Г а л я. У вас школа рядом с домом, наверно?

Н и н а. Конечно.

Г а л я. Я в Петушки хожу, за четыре километра. У нас ведь только начальная.

Н и н а. Что же семилетку не открывают?

Г а л я. Строят. По плану в будущем году закончат.


Входит  П е т я.


П е т я. Галька! Мое ли дело за печкой смотреть. Каша пригорит.


Галя убегает.


Все забывает!

Н и н а. Сад у вас замечательный.

П е т я. Я сады больше всего в жизни люблю. И леса. Я и в кино больше всего люблю сады и леса смотреть. А вы какую специальность себе наметили?

Н и н а. Отцы друг другу «ты» говорят, а мы на «вы». Смешно!

П е т я. Они же с детства друг друга знают. Давайте и мы будем на «ты».

Н и н а. Давайте! Давай!

П е т я. Давай!

Н и н а. Не наметила я еще никакую специальность.

П е т я. Наших, карамышевских, в Москве много учится. Наши больше по технической части идут.

Н и н а. По технической я не гожусь. Но вообще-то мне кажется, что у меня нет характера. У вас… у тебя есть характер?

П е т я. А как же?

Н и н а. Главный мой недостаток — нет у меня силы воли. Понимать я многое понимаю, а воли не хватает. Я даже на лекции была «Воспитание воли и характера», а все же мало что изменилось… А уже целый месяц прошел…


Пауза.


П е т я. Взять бы котомку за плечи, палку в руки и пешком — через степи, леса и горы — на Украину, на Кубань, на Кавказ. Как Максим Горький.

Н и н а. Любите вы, мальчишки, хвастаться! Кто тебя держит?! Иди!

П е т я. Времени нет. (Пауза.) У меня дружок есть — Васька Дунаев. Он говорит, надо заняться реактивными самолетами! Но я в технике мало смыслю. И вообще — они уже вошли в массовое производство. Вроде автомобилей «Москвич».

Н и н а. И не удастся прославиться?

П е т я. Конечно!

Н и н а. А тебе очень хочется прославиться?

П е т я. Конечно. Не очень, а все-таки хочется… А тебе не хочется?

Н и н а. Хочется. Только я не прославлюсь.

П е т я. В нашей стране слава имеет другое значение.

Н и н а. Знаю.

П е т я. Тут рядом с нами лесохозяйство. И лесозащитная полоса Белгород — Дон. На сотни километров — до самого Дона — лес идет! Вот бы мне туда! Но отец не отпускает! У нас с ним такая война идет который день! И сегодня опять схватились. Ты играешь в лапту?

Н и н а (брезгливо). У нас в лапту не играют.

П е т я. Васька Дунаев свечки дает в небеса. К планетам и кометам — мячика не увидишь! Ты бы пораньше приезжала — поучилась бы, сейчас времени не будет… Хорошо бы ученый какой изобрел средство против сна…

Н и н а. Придумаешь ты…

П е т я. А что?! Проглоти таблетку, и можешь свободно обходиться без сна. Или — поспал часок-другой, сделал гимнастику и бодрый садишься за книжку. Представляешь, сколько бы мы сэкономили времени…

Н и н а. А я люблю спать. Вообще из меня ничего не получится. Я иной раз с ужасом нахожу в себе черты Наташи Ростовой. Бедная моя Наташа! Увлекалась ты многим, а чем все кончилось?! Домашняя хозяйка!

П е т я. Какая Наташа?

Н и н а. Наташа Ростова.

П е т я. А-а-а…

Н и н а. Петя! Ты не читал «Войну и мир»?

П е т я (нетвердо). Читал.

Н и н а. Дай честное слово.


Молчание.


Читал или не читал?

П е т я. И читал и не читал.

Н и н а. Хитришь!

П е т я. У нас на всю библиотеку один экземпляр. Дают только на неделю. А он сколько там написал… Я и читал с пропусками. По-французски-то я вообще не понимаю. И про любовь пропускал. А про Кутузова и про Наполеона я все прочитал.

Н и н а (задумчиво). Это ужасно — быть похожей на Наташу Ростову!

П е т я (сочувственно). Чего хорошего!


Молчание.


Н и н а. Так и умрешь домашней хозяйкой!

П е т я. Но человеку никогда не поздно исправиться и начать жить сначала. Вот капитан Мересьев был в отчаянном положении…

Н и н а. Я читала. Без пропусков!


Входит  Г а л я, смущенная.


П е т я. Что ты?

Г а л я. Каша пригорела.

П е т я. Не реви! Как же ты с ребятами управляться будешь?! Не реви, горе ты мое луковое…

Н и н а. Пойдем кашу спасать!


Нина и Галя уходят.

Входят М о р о з о в, О р е ш к и н  и  Д е м е н т ь е в а.


О р е ш к и н. Гость на гость — хозяину радость!

Д е м е н т ь е в а. Петя! С семилеткой разделался? Какая же дальше дорога будет?

П е т я. Не знаю.

О р е ш к и н (резко). Дорог много, да все из Карамышева ведут. Подчеркиваю — из Карамышева! Как подрастут, так и разлетаются пташки вольные. Это мы с тобой на одном месте сидим, за родные места болеем.


Делает знак Пете. Петя и Орешкин уходят. Молчание.


М о р о з о в. Ты была в классе самая маленькая и самая тихая. Когда была дежурной по классу, никто тебя не слушался.

Д е м е н т ь е в а. Ты слушался.

М о р о з о в. А теперь — председатель колхоза! Неужели тебя слушаются?! Вот ты какая стала, Лиза.


Входит  О р е ш к и н  с крынкой молока и чашками.


О р е ш к и н. Была Лиза, а стала Лизавета Алексеевна. Холодненького! (Разливает молоко в чашки.)


Пьют молоко.


М о р о з о в. Вот и встретились школьные товарищи. (Орешкину.) А помнишь, как ты ее за косы дергал, до слез доводил?

О р е ш к и н. А ты все заступался. Не зря невестой дразнили. Бывало, его ищешь, ищешь в городки играть. А он с Лизой в степи гуляет. Дрались-то мы с ним не из-за снегирей, а из-за тебя. Это он о тебе всю жизнь памятку на левом виске носит.

Д е м е н т ь е в а. Нравился ты мне тогда, Сергей. Когда уехал, я так тосковала, так тосковала…

О р е ш к и н. Да ты его просто любила, мы и то замечали, сейчас уже можешь признаться…

Д е м е н т ь е в а. Этого я уже не помню…


Пауза.


О р е ш к и н. И как ты угодил — самая уборка. Но с другой стороны — самая веселая работа.

М о р о з о в. Как урожай?

О р е ш к и н. По нашим местам неплохой!

М о р о з о в. Что-то ты о нашей земле невысокого мнения.

О р е ш к и н. Я землю не хаю. Засухи — частые гостьи. Ты что молчишь, Лизавета?

Д е м е н т ь е в а. У тебя Воронько не был?

О р е ш к и н. Был! Уж очень много обследуют! Это что еще за птица?!

Д е м е н т ь е в а. От него покоя не жди. У тебя лесопосадки в порядке?

О р е ш к и н. Не пугай, мы народ пуганый. Мне сейчас не до лесопосадок, у меня сенокос.

Д е м е н т ь е в а. Ну, а все же пойдем посмотрим твои лесопосадки!

О р е ш к и н. Сейчас гостя бросим и побежим.

Д е м е н т ь е в а. Мы и его с собой прихватим. (Морозову.) Разве тебе не интересно?

М о р о з о в (вяло). Вообще-то интересно…

Д е м е н т ь е в а. А помните, как мы сажали тополя у пруда? За тридцать лет какие вымахали!

М о р о з о в. Я перед дочкой похвастался!

Д е м е н т ь е в а. И тополя растут, и дети растут. Я как-то чудно живу, своих лет не чувствую, будто я все еще молодая, песни петь и плясать хочется. (Пауза.) Пойдем, Сергей, посмотрим наши лесопосадки. А потом приедешь и сравнишь.

О р е ш к и н. Ну, теперь нам тридцать лет труднее ждать.

Д е м е н т ь е в а. А я стариться еще не собираюсь! Вот Мечников считал, что человек должен жить полтораста лет. Неужели наука не достигнет? Достигнет! Мы поэтому молодому лесу еще погуляем. Верно, Сергей?

О р е ш к и н. Опять тебя под облака занесло! Надо по земле ходить. Мы — люди реальные. Вообще, Лизавета, я тебе скажу: работник ты неплохой, но разбрасываешься. И сады у тебя, и лесопосадки, и прочее. И всегда ты спешишь — за все тебе хочется ухватиться! Я понимаю — хочется быть на виду! Ты не сердись, я тебе это говорю в порядке самокритики. (Морозову.) Не любим мы критику! А критику надо любить!


Молчание.


Д е м е н т ь е в а. Глеб Николаевич! Я к тебе по делу приехала.

О р е ш к и н. Опять насчет объединения колхозов?

Д е м е н т ь е в а. Ну как, вы еще не решили?

О р е ш к и н. Думаем. Надо объединяться. Будет большая экономия! И машинам будет на полях просторнее.

Д е м е н т ь е в а. Вчера мы на правлении говорили о слиянии с карамышевским колхозом.

О р е ш к и н. Уже готово дело! Ты опять спешишь! Впрочем, эта спешка понятна. У тебя губа не дура. И колхозники ваши метко нацелились — в самую точку. У нас хозяйство в полном порядке. Объединяться мы будем, но с кем — надо подумать! И другие соседи есть — не в Лунине свет клином сошелся. Мы можем и выбирать, от нашего жениха любая невеста не откажется. (Пауза.) Ты вот о чем подумай: предположим, объединятся наши колхозы. Тебе ведь со мной трудно работать будет. Я на похвалы скуповат, а на критику тороват. За каждую ошибку взыскиваю по всей строгости. У меня порядок такой — прежде всего критика! Это ты учти! И подумай — может, тебе выгоднее объединиться с другим колхозом, где председатель будет покладистый!

Д е м е н т ь е в а. Народ решит — с кем объединяться… Поедем в район, посоветуемся!

О р е ш к и н. Поедем, дело серьезное, надо взвесить и обсудить со всех сторон.

Д е м е н т ь е в а. Вот сейчас и поедем. Сергей, поедем и ты с нами, я тебя в Лунино завезу.

О р е ш к и н. Дай ему отдохнуть с дороги. Человек в своей деревне тридцать лет не был, а ты его увозить собираешься. Он — карамышевский и должен жить у нас. Держись, Сергей, переманит она тебя.

М о р о з о в (улыбаясь). Кому я нужен?

О р е ш к и н. Еще как нужен! Я, признаться, хочу использовать тебя как культурную силу. Бывают у нас лекторы из области, но редко.

Д е м е н т ь е в а. Ты, Сергей, подойди поближе к колхозникам — и самому полезно, будет о чем на уроках рассказать, и нам поможешь.

О р е ш к и н. Поближе к колхозникам, но к карамышевским!

Д е м е н т ь е в а. Сначала пусть у вас позанимается с молодежью, а потом к нам.

О р е ш к и н. Нельзя одного человека на две деревни разрывать. Некогда ему будет в Лунино ездить.

Д е м е н т ь е в а. Ты, я вижу, с нашим гостем, как со своим колхозником, обращаешься. Будешь ему наряды на работу выписывать. Не думаю, чтобы Сергей обошел наше Лунино.

О р е ш к и н. Пойми, Сергей получит у нас стопроцентную загрузку. Ты держись, Сергей, переманит она тебя.

М о р о з о в. Какие беседы и лекции?! Я до того от природы отстал — соловья от славки не отличаю. Я по грибы хочу. Я об удочке который год мечтаю. Я на травку хочу, на солнышко! Я нашу рощу нынче ночью в вагоне во сне видел. Я в наш овраг пойду, где мы в казаков-разбойников играли, и воды попью из нашего родничка — столько лет прошло, а я вкуснее воды не пил. Вы в мое положение войдите: я — отдыхающий. Мне так и жена приказала себя вести, и режим мне задан! С отдыхающими нельзя обращаться как с нормальными людьми.

О р е ш к и н. Зря, выходит, мы горячились и из-за него спорили.

М о р о з о в. Но и я поработать хочу.

О р е ш к и н (радостно). Переутомлять не будем, но соберем раза два-три народ.

М о р о з о в. Только, чур, никого не собирать! Я в луга пойду, на сенокос, для меня эта работа слаще всякого отдыха. (Дементьевой.) Я и к вам в Лунино на сенокос приеду.


Пауза.


Д е м е н т ь е в а (холодно). С этой работой мы справимся. (Орешкину.) Ты собирайся, а я к брату на минутку зайду. (Уходит.)

М о р о з о в. Мне показалось, не хочется тебе с Лунином объединяться.

О р е ш к и н. Хочется — не хочется, не я ведь решаю. Я не директор, а председатель колхоза — лицо выборное. Им-то с нами выгодно объединяться! А нам, может, выгоднее — с другими соседями, с Кузьминкой. У них хозяйство похуже, чем в Лунине, — но почему? Председатель у них неавторитетный и выпить любит. А земли у них лучше лунинских. Все дело в руководстве. Я на кузьминских полях знаешь какой урожай возьму!


Пауза.


М о р о з о в. Я понимаю, почему ты на Кузьминку заглядываешься. Их председатель тебе не опасен. А Дементьевой побаиваешься.

О р е ш к и н. А чего мне ее бояться?

М о р о з о в. Ну, как же — было два председателя, а нужен будет один. Вдруг не тебя, а ее выберут председателем?

О р е ш к и н (хмуро). Ты это серьезно?

М о р о з о в. Шучу, конечно, что я в этом понимаю! И вообще мое дело — сторона.

О р е ш к и н. Шутки шутками, а это серьезное дело — объединение. (Задумчиво.) Было два председателя, а нужен будет один. А ты бы за кого голосовал: за меня или за Дементьеву?

М о р о з о в. Я еще не разобрался. Пожалуй, за тебя!

О р е ш к и н. Хитришь! Ты, я думаю, голосовал бы за Дементьеву, так сказать, из личной симпатии.

М о р о з о в. Нет, верно, за тебя — у тебя же опыт больше.

О р е ш к и н. Конечно. Со мной тягаться тяжело. Ну, там еще неизвестно, с кем мы объединяться будем. И мы, карамышевские, народ дружный, всегда за своих стоим. (Кричит.) Петр!


Входит  П е т я.


Я в район еду. Придет Воронько, ты его на лесопосадки не води, скажи, чтобы в другой раз зашел. Я там давно не был, надо посмотреть, что делается.


Петя уходит.


Ну что ж, Сергей, не будем тебя беспокоить и режим твой нарушать.


Орешкин уходит. Входит  Н и н а  с кашей. Морозов садится за стол. Входит  Ш у р и к.


Ш у р и к. Здравствуйте. Меня прислала мама. Мы тоже москвичи — дачники, как и вы. Меня зовут Шурик. Мама приглашает вас на чашку чая.

М о р о з о в. Куда там идти? Садитесь с нами — позавтракаем и будем чай пить!

Н и н а (тихо). Чай забыли!

М о р о з о в. Досадно. Ну, мы поедим и пойдем к вам чай пить.

Н и н а. Папа!

М о р о з о в. Это все условности. Как можно отказываться от такого божественного напитка! Садитесь, Шурик, сейчас пойдем к вам чаевничать.

Ш у р и к. Мама приглашала в шесть часов вечера.

М о р о з о в. Это — хуже. А раньше никак нельзя?!

Н и н а. Папа! Садитесь, Шурик!

Ш у р и к. Спасибо. Мне ничего есть нельзя. В час я должен пить молоко.

М о р о з о в. Молоко как раз есть. Прошу!

Ш у р и к. Но сейчас половина первого.

М о р о з о в. Понимаю — режим. Нина, нам надо посоветоваться с мамой Шурика о режиме. Вы когда лежите — перед обедом или после обеда?

Ш у р и к. Мы вообще не лежим. Мы гуляем.

М о р о з о в. Гулять, конечно, интереснее, но обязательно надо лежать, тогда организм отдыхает.

Ш у р и к. Нам лежать нельзя. Вернее, маме, — ей приходится все время гулять, ну и я с ней гуляю, из-за нее мучаюсь. У мамы, как она говорит, есть склонность к полноте. А честно сказать, она просто толстая. Ей во что бы то ни стало надо сбросить несколько килограмм. А это очень трудно. Ну, мы и гуляем целыми днями, как каторжники. И вообще здесь невыносимая скука.

М о р о з о в (удивленно). Скука?

Н и н а. А я что говорила?

Ш у р и к. В прошлом году мы были в Сочи. Там тоже невесело, а здесь еще скучнее. Здесь же абсолютно не с кем поговорить. Ни одного интеллигентного человека. Мама, когда услышала, что приехал учитель, так обрадовалась. Все-таки, говорит, человек нашего круга.

М о р о з о в. А мама ваша чем занимается?

Ш у р и к. Мой папа — начальник райпищеторга.

М о р о з о в. А мама чем занимается?

Ш у р и к. Я же вам сказал: мой папа — начальник райпищеторга. А мама ведет дом. У нас большой дом.

М о р о з о в (понимающе). Большая семья…

Ш у р и к. Семья-то у нас как раз маленькая — я, папа и мама. Ну, а дом большой.


Молчание.


М о р о з о в. Значит, скучно отдыхать?

Ш у р и к. Очень. Вы сами через два дня почувствуете, какая здесь скучища. (Взглянул на часы.) Я пойду, мне надо пить молоко. Так мама вас ждет в шесть часов. (Нине.) Здесь очень красивые места для прогулок. До свиданья. (Уходит.)

Н и н а. Ешь. (Ест.) Ну и каша… Прижгла как следует. Ты, конечно, не замечаешь?

М о р о з о в. Я обратил внимание, что у нее какой-то своеобразный привкус.

Н и н а (отставляет тарелку). Просто есть невозможно. А она еще собирается заниматься с ребятами.

М о р о з о в. Ты ей помоги.

Н и н а. Варить кашу или заниматься с ребятами?

М о р о з о в. И то и другое!

Н и н а. Папа! Поедем на Кавказ!

М о р о з о в. Ну поживем с недельку, а то неудобно — тридцать лет не был и приехал на один день!


Вбегает  Г а л я.


Г а л я. Наша учительница — Ольга Николаевна.


Пауза.


М о р о з о в. Ну, и что же с ней случилось?

Г а л я. Она говорит, что она — ваша учительница.

М о р о з о в. Непонятно.

Г а л я. Она вас учила. Ну, вот когда вы были маленький, вроде меня.

М о р о з о в. Ольга Николаевна! Ну конечно же… Где же она? (Надевает пиджак.) Зови ее сюда!

Г а л я. Она велела вам прийти! Мало ли, говорит, что он москвич, раз ученик, должен сам прибежать!

М о р о з о в. Бегу, бегу… Она ведь строгая?

Г а л я. Строгая.

М о р о з о в. Скажи пожалуйста, сколько лет прошло, и все строгая. Побежали, Галя! Да, Галя, Нина хочет идти с тобой в детсад! Нина! Садись писать письмо маме!


Морозов и Галя уходят.


Н и н а. Хочет. Конверты забыли… (Задумывается.) Конечно, гулять по лесам и полям, и петь песни, и собирать цветы, и лежать на траве, и читать стихи, и загорать у речки — все это куда приятнее, чем заниматься с ребятами в детсаде. Но, может, это и есть воспитание воли?!


Входит  В о р о н ь к о.


В о р о н ь к о. Не приходил отец?

Н и н а. Здравствуйте. Я вам, конечно, не нужна, но все же не мешало бы поздороваться.

В о р о н ь к о. Прошу прощенья. Здравствуйте. Не пойму, как тебе — «ты» или «вы» говорить?

Н и н а. Как вам удобнее.

В о р о н ь к о. Мне-то удобнее — «ты». Я думаю, в будущем обществе все будут на «ты».

Н и н а. В будущем обществе все будут на «вы»! Все будут вежливые. Отец скоро будет. А он, собственно, зачем вам нужен?

В о р о н ь к о. Сейчас объясню. Это что — каша, что ли?

Н и н а. Она, наверно, остыла. Я подогрею.

В о р о н ь к о (останавливает ее). Это не имеет решающего значения. И когда там греть — время горячее. (Ест.) Я студент московского лесного института. А сейчас я на практике в лесохозяйстве. Ну и сожгла ты кашу!

Н и н а. Я эту кашу не варила.

В о р о н ь к о. Ты угощаешь, — значит, отвечаешь за качество каши. Положи еще. Мне отец в детстве говорил: ешь горелое — волков бояться не будешь.

Н и н а (насмешливо). Вы и волков не боитесь!

В о р о н ь к о. Я, милая моя, никого на свете не боюсь. Я сейчас иду по району, проверяю колхозные лесопосадки. И наиболее активных ребят хочу завербовать на постоянную работу в лесохозяйство. Но требуется согласие председателя колхоза. А председатели разные — на одного можно идти прямо, а другого нужно обходом брать. Твой отец строгий, говорят?

Н и н а. У меня отец не председатель колхоза. А председатель только что в район уехал.

В о р о н ь к о. Обидно! А сама-то ты как относишься к нашему делу? Ты не пойдешь в лесохозяйство на постоянную работу? Я понимаю, ты любишь свою деревню и свой колхоз…

Н и н а. Я не здешняя. Мы сюда из Москвы на отдых приехали.

В о р о н ь к о (задумывается). Но отдых сам по себе — дело скучное, его надо разнообразить. Если два месяца только гулять и купаться, отупеть можно. Вот академик Павлов считал, что отдых — это перемена привычного образа жизни. Он очень налегал на физическую работу! Тебе надо поработать на колхозных лесопосадках!

Н и н а. Я буду заниматься с ребятами!

В о р о н ь к о. С ребятами? Великолепно. Ты проведешь с ними разъяснительную работу и мобилизуешь их на лесопосадки.

Н и н а. Их нельзя мобилизовать. Они еще маленькие. Детсад.

В о р о н ь к о. Ну хорошо, этих мобилизуем в свое время, когда подрастут. Но вообще все это можно совместить — и детсад и лесопосадки. И отдыхать надо — учебный год нужно встретить окрепшей. Все можно успеть. Нужно жить по плану.

Н и н а. И во время отдыха?

В о р о н ь к о. Конечно. Разумеется, если во время отдыха человек живет, а не пребывает в расслабленно-животном состоянии. Комсомолка?

Н и н а. Нет еще.

В о р о н ь к о. Все равно, даю тебе задание. Собери ребят и возьми с ними под постоянное наблюдение лесопосадки. Как тебя зовут?

Н и н а. Нина.

В о р о н ь к о. Этого мало. (Достает записную книжку.)

Н и н а. Нина Морозова.

В о р о н ь к о (записывает). Так и запишем: за карамышевские посадки отвечает Нина Морозова. Задание ясно?

Н и н а (неопределенно). Ясно.

В о р о н ь к о. С завтрашнего дня приступай к делу! Действуй!

Н и н а. Но как мне разыскать вас?

В о р о н ь к о. Разыскать меня трудновато, я сейчас веду кочевой образ жизни. Ты свое дело делай, а я появлюсь в нужный момент! (Уходит.)

Н и н а. Надо бежать на Кавказ!


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

В доме Глеба Орешкина. Середина дня. Слышны грозовые раскаты. М о р о з о в  сидит у окна. Н и н а — в новом платье — причесывается у зеркала.


М о р о з о в (смотрит на часы). Что-то долго заседают! Вопрос-то, правда, серьезный: выбирают председателя колхоза! Как ты думаешь — кого выберут? Дементьеву или Орешкина?

Н и н а. Лучше бы выбрали Орешкина — мы же у него в доме живем. Хотя и Дементьеву жалко, тем более она женщина!

М о р о з о в. По тебе, двух председателей надо выбрать, чтоб всем было хорошо!

Н и н а (задумчиво). Как хочется, чтоб всем было хорошо! А ты бы за кого голосовал — за Дементьеву или за Орешкина?


Морозов разводит руками.


Тоже хочется, чтобы всем было хорошо!


Молчание. Морозов нетерпеливо ходит.


Когда вчера принимали новых пионеров, ты обратил внимание, какие они беспомощные. Торжественное обещание начали и сразу же сбились. Неужели мы такими же были? Я вспомнила свою последнюю линейку… Это ведь был конец детства!

М о р о з о в. Ты говоришь так, будто это — конец жизни!


Раскат.


Дождь с утра грозится, да опять, видно, стороной пройдет. Истомилась земля от жажды.

Н и н а (не слушая). Так жалко было расставаться с дружиной. Хорошее слово — дружина!

М о р о з о в. У тебя сейчас тоже вроде дружины. Только ты уже на правах вожатого.

Н и н а (не слушая). Ребята у нас боевые. Мы дружно живем. И не только играем и песни поем. Колосья ходили собирать. Ребята меня уважают. Сегодня я не была в детсаде — первый раз за месяц, и мне уже скучно без моих ребятишек.

М о р о з о в. Тебе еще рано выбирать профессию, но все же подумай о педагогической работе. Что может быть увлекательнее воспитания человека?! А потом, уча других, и сам поймешь, сам все время учишься! Подумай об этом, Нина!


Пошел дождь.


Дождь! Нина, очнись — дождь идет! Мы его все лето ждали.

Н и н а (подбегает к окну). Радуга! Радуга-дуга! Дай нам дождя! (Она берет цветы в горшках и хочет вынести их.)

М о р о з о в. Нина! Береги платье! Помни о маме!


Нина накрывается мешком, выносит цветы и возвращается.


Н и н а. Вообще, папа, плохо то, что я мало думаю. Думаю как-то по частностям. Об уроках. О книжке. О сегодняшнем дне. Вот Лев Толстой — сколько он думал о жизни, даже в детстве. А он тогда еще не был Толстым… Я раньше думала, что все понимаю, у меня только воли нет. Нет, я мало что понимаю. А Толстой с детства все понимал. И потому жил правильно.

М о р о з о в. Как раз этот гениальный человек немало в жизни напутал.

Н и н а. Но он все же задумывался! И тем более нам легче: мы можем учесть его ошибки. Вот и Зоя Космодемьянская или Ульяна Громова, они в детстве жили правильно. Представляешь, какие это были бы люди?! А у меня столько лет в жизни пошловпустую. И все надо начинать сначала.

М о р о з о в. Для начала нужно меньше думать о себе.

Н и н а. Я о себе ничего хорошего не думаю.

М о р о з о в. Все равно, думай о себе меньше. Ты часто говоришь о воспитании воли.

Н и н а. Я не только говорю, я уже воспитываю.

М о р о з о в. Похвально. Но для чего это делается? Чтобы отличиться и покрасоваться или для того, чтобы жить с пользой людям? Много, много еще сидит в нас себялюбия.

Н и н а. У меня нет себялюбия. Я вот целый месяц вожусь с ребятами.

М о р о з о в. Не хвастайся! Не в том дело, что ты мало думаешь. С давних времен одни думали о себе, о своем благополучии, другие — о людях, о благе общества. Только раньше об общем счастье думали одиночки, сейчас многие, а потом будут думать все. Надо воспитывать в себе коммунистическое сознание. А разве так не бывает — мы изучаем Маркса, Ленина, спорим о коммунистическом обществе, а проходим все это как науку. И разве не живут среди нас зависть, лень, себялюбие и самая откровенная обывательщина?! А дело очень простое — это великое учение надо применять к жизни. Каждому! И каждый день! Нельзя обладать гениальным умом этих великих людей, но можно и нужно следовать примеру их жизни.

Н и н а. Хватит меня прорабатывать.

М о р о з о в. Да это я не про тебя говорю. Про себя. Вернее — про нас. (Пауза.) А о последней линейке не грусти: осенью будешь вступать в комсомол, и старые комсомольцы тоже будут тебе завидовать. (Смотрит на часы.) Долго, долго заседают!

Н и н а. Мне это как раз на руку. Глеб Николаевич просил приготовить праздничное угощение.


Вбегает  Г а л я.


Г а л я. Прения закончили. (Нине.) И знаешь, кто на собрании выступал? Твой Воронько!

Н и н а. Я каждое утро, как проснусь, думаю о Воронько. Карамышевские посадки в самом жалком виде. Он сказал — я появлюсь в нужный момент! И вот он настал, этот нужный момент.

Г а л я. Пора на стол накрывать. (Хлопочет около стола.)

М о р о з о в. Галя, трудно приходится?!


Галя отмахивается.


Н и н а. Ей с осени легче станет — не надо будет в Петушки ходить. Мы с ней как в детсад мимо новой школы идем, она на одной ножке скачет от радости.

Г а л я. А закончат школу к осени?

М о р о з о в. По графику идем!

Г а л я. Вы нам в этом деле помогли!

М о р о з о в. Ольга Николаевна дала мне личное задание. А разве можно ослушаться свою учительницу, тем более такую строгую. (Смотрит в окно.) Идет!

Н и н а (со страхом). Воронько?

М о р о з о в. Шурик! Каждый день как на дежурство является.

Н и н а. Я спрячусь. А ты скажи, что меня нет. (Убегает.)


Галя уходит вслед за Ниной. Входит  Ш у р и к.


Ш у р и к. Здравствуйте.

М о р о з о в. Здравствуйте. Вы не боитесь по дождю идти — простудиться можно.

Ш у р и к. Дома сидеть надоело. А Нины опять нет?

М о р о з о в. Нет. (Пауза.) Скучаете по-прежнему?

Ш у р и к. Привыкли. Теперь уже немного осталось. (Пауза.) Мама на это время очень надеется. Ей наконец удалось сбросить семьсот грамм. И наверное, это только начало. Она обижается, что вы к нам не заходите. Тихо сегодня в деревне — все на собрании. (Пауза.) А вы сразу решили стать учителем?

М о р о з о в. Сначала я хотел быть рыбаком.

Ш у р и к. Но ведь это скучно. Я бы хотел быть футболистом. Вратарем. Только в хорошей команде, чтобы защитники мяч к воротам не подпускали.

М о р о з о в. Говорят, интересное дело.

Ш у р и к. Но ведь это надо уметь!


Входит  П е т я  с цветами, яблоками и чашкой меда.


М о р о з о в. Ну, что там на собрании?

П е т я. Разве нас допустят… Говорят, голосуют. А где Нина?

М о р о з о в. Вот и Шурик ее спрашивает. Ты, Петя, займись с Шуриком, я пойду переоденусь.

П е т я. Хорошо.


Морозов уходит.


Ты чего приперся?

Ш у р и к. Я не к вам пришел. Это не ваш дом.

П е т я. А чей же?

Ш у р и к. Летом он не ваш, раз у вас дачники.

П е т я Сам ты дачник… Ты к Нине пришел! Отчаливай. Она тебя не любит.

Ш у р и к. Она мне этого не говорила.

П е т я. Надо самому догадаться.

Ш у р и к. Ты ее сам, наверное, любишь, потому и злишься.

П е т я. В кого ты такой глупый уродился? Ты ее любишь, потому и шляешься…

Ш у р и к. Я к ней хожу просто так, от скуки.

П е т я. И нечего тебе ходить. Вот что, Сашка…

Ш у р и к. Я не Сашка, а Шурик!

П е т я. Какой там Шурик? Самый обыкновенный Сашка! Все фасонишь! Еще раз к Нине придешь — я тебе носоглотку на сторону сверну.

Ш у р и к. Носоглотка внутри, — деревня!

П е т я. Будет снаружи! Брысь отсюда!


Шурик убегает.


Лопух!


Бежит за Шуриком и в дверях сталкивается с  Н и н о й.


Н и н а. Куда это он побежал?

П е т я. Молоко пить.

Н и н а. Он не пьет, а принимает. Как микстуру. (Она расставляет на столе цветы, яблоки, наклоняется к чашке с медом.) Какой аромат! Я еще ни разу в жизни не ела меда в сотах.

П е т я. Первый мед особенно сладким кажется. Ешь на здоровье.

Н и н а. Мама запрещает брать со стола до прихода гостей. (Она нагнулась к чашке.)

П е т я. Съешь кусочек.

Н и н а. Нет, это тоже воспитание воли.

П е т я. Завтра тебя в дальний лес поведу. Вот это красота!

Н и н а. Который раз обещаешь?

П е т я. Все времени не было.

Н и н а. Поведи обязательно. Обидно, если что-нибудь красивое пропустишь. Хорошо жить в большой стране! Представляешь, жили бы мы в Дании. Объездили всю страну за одно лето, а дальше что?

П е т я. В Дании вообще плохо.

Н и н а. Ты все знаешь…

П е т я. Капитализм.


Пауза.


Н и н а. Хорошо бы так жизнь прожить — всю страну объездить. И конечно, не просто путешествовать, а с пользой людям.

П е т я. Илья наш на паровозе всю жизнь катается. Хорошо!

Н и н а (не слушая). Строителем, например. Пришел на пустое место, построил завод, пустил его — и отправляйся в другое место.

П е т я. Теперь для скорости важных работников на самолетах перебрасывают.

Н и н а (не слушая). Или геологоразведчиком! Пройти пешком через всю страну и находить всякие ценные породы. И к концу жизни дойти до самого края земли! (Пауза.) А вообще-то я — только ты никому не проболтайся — хочу стать астрономом.

П е т я (удивленно). Ну?

Н и н а. А что? Думаешь, не получится из меня астроном?

П е т я. Почему не получится? Только, по-моему, это работа для наблюдателей. Сиди у трубы, наблюдай перемещение светил и записывай. Вроде сторожа!

Н и н а (задумчиво). Сторожи вселенную! Нет, это работа благородная. Я часто думаю о марсианах.

П е т я. О ком?

Н и н а. О марсианах. Тяжело им живется — на Марсе ведь очень мало воды.

П е т я. Марсиан нет. Ты читала про Тунгусский метеорит? Это был метеорит, а не снаряд с Марса. Ученые все опровергли.

Н и н а. Очень обидно, что опровергли. Но ведь наука еще не все знает. (Пауза.) Трудно марсианам и одиноко, надо бы им помочь. А ты бы полетел на Марс?

П е т я. Пусть они сами летят!

Н и н а. Чудак! А может, им лететь-то не на чем. Нет надо нам, людям, лететь. Ты бы, значит, не полетел? Эх, ты…

П е т я. Надо подумать.

Н и н а. Чего тут раздумывать, если это нужно для науки. Конечно, страшновато, но я бы полетела.

П е т я. Ты, я вижу, мечтаешь много. Надо как-то определяться в жизни, за всем не угонишься! Вообще на свете много интересных вещей, но по мне — лучше садов и лесов ничего нет. Меня в прошлом году хотели на слет юных садоводов в Мичуринск послать. А послали Витьку Гречухина. А у него яблони хуже моих. Но он кроме своего еще школьным садом занимается.

Н и н а. А ты, конечно, школьным садом не интересовался?

П е т я. А чего мне им интересоваться? Я не в нашей деревне, а в Петушках учился. У нас ведь только начальная.

Н и н а. А Петушки — это в Турции, что ли? Правильно тебя на слет не послали. Это все пережитки в сознании!

П е т я. Нет у меня пережитков!


Входит  Д е м е н т ь е в а.


Н и н а. Есть.

Д е м е н т ь е в а. О чем спорите?

П е т я. О яблонях!

Н и н а. О пережитках!


Входит  Г а л я.


Г а л я. Нина! Пойдем в детсад!

Н и н а. Что случилось?

Г а л я. Ребята спать не хотят — сказку требуют.

Н и н а (строго). Опять капризы! (Вспоминает.) Зонтик забыли! (Уходит.)

Д е м е н т ь е в а (Гале). Ну, как, хозяйка, управляешься?

Г а л я. И детсад и дом — прямо хоть разорвись.

Д е м е н т ь е в а. Разорвись надвое, скажут: что не натрое? От домашней работы нас никто не освободит — такая уж наша долюшка женская.


Входит  М о р о з о в  в новом костюме.


М о р о з о в. Ну, рассказывай, рассказывай…

Д е м е н т ь е в а. Ну, что там рассказывать… Председателем-то выбрали меня!


Петя уходит.


М о р о з о в. Д-да… А Глеб?

Д е м е н т ь е в а. Нескладно как-то получилось. Он меня перед собранием приглашал, да и с тобой повидаться хотелось. А сейчас вроде и ни к чему. Какой уж тут пир.

М о р о з о в. Обиделся?

Д е м е н т ь е в а. Виду не подает, но, конечно, обиделся! Я думала, его выберут, — у него же опыт больше. Покритиковали его, но так, как будто все к этому шло. Но тут вышел Воронько.

М о р о з о в. А он тут при чем?

Д е м е н т ь е в а. Угораздило его попасть в Карамышево в этот самый момент. И начал он возить Орешкина за колхозный сад и за лесопосадки. Остроумно выступал, народ смеялся. Тут и другие подбавили жару. Ну и не собрал Орешкин голоса.

М о р о з о в. Ну что ж, поздравляю тебя! А ты вроде и не рада, что тебя выбрали.

Д е м е н т ь е в а. Почему не рада?! Рада! Горжусь доверием! Думаешь, это легко — колхозом руководить?! А как начинали? Помню, пришли мы из партизанского отряда в свою деревню, сели на околице и заплакали — из жилья у нас одни скворечни остались!.. А председателем колхоза до войны был мой муж, мы с ним хорошо жили, на нас люди радовались! Опытный был руководитель! Командовал нашим партизанским отрядом. И погиб за освобождение родной деревни! Похоронили его с почестями, и пришлось мне становиться на его место. И все надо было начинать на голом месте, хуже, чем на голом месте, на минированном поле. А людей мало — ушли воевать дальше, а иные уже и не вернутся. Остались женщины, старики и ребята. Трудно было, Сергей, ох как трудно! Но что там тяжелое вспоминать, — выдюжили! Колхозы у нас, правда, не выдающиеся, в центральной печати о нас не писали, на кинохронику не снимали, Героев Социалистического Труда у нас нет…

М о р о з о в. Но будут?!

Д е м е н т ь е в а. Надеюсь! Вообще мы сейчас круто в гору пойдем! Обиделся — а чего обижаться?! Ты не поверишь, я даже радовалась, что не буду председателем. У бригадира куда меньше ответственности! По мне, всякий труд хорош, а все же лучше нашей работы в сельском хозяйстве нет. (Пауза.) Зимой нам читали лекцию о Томмазо Кампанелле. Он когда, еще триста лет назад, мечтал о коммунизме и говорил: «Земледелие окружено у них высшим почетом». И вот в городе Джамбуле поставлен памятник Чаганаку Версиеву. И чем, ты думаешь, он знаменит? Лишь тем, что вырастил невиданный урожай проса! Сколько веков люди землю пашут и хлеб сеют, и все этот хлеб едят, и никто не додумался памятник сеятелю поставить. Я тебе что-то все подряд говорю, все, что думала, длинно получается… А вообще это, пожалуй, к делу, чтобы ты почаще в школе рассказывал. Ведь городская молодежь неохотно идет в сельское хозяйство. Растолкуй ты им — труд на природе, что может быть интереснее?!

М о р о з о в. Что же ты меня в Лунино не приглашаешь?

Д е м е н т ь е в а. Я приглашала, да ты заупрямился. Приезжай, тебе рады будут.


Входит  О р е ш к и н, за ним Галя.


О р е ш к и н (взглянул на стол). Квасу!

Г а л я. Заседали?

О р е ш к и н. В городки играли!


Галя уходит.


Смотри, как принарядился, хотя сегодня день торжественный. Обсуждали создавшееся положение?!

М о р о з о в. Мы, собственно, о другом разговаривали…

О р е ш к и н. О другом? Странно.


Галя входит со жбаном кваса, она хочет убрать графин.


Погоди убирать, мы выпьем за нового председателя!


Молчание. Галя уходит.


Д е м е н т ь е в а. Я люблю вино веселое.


Тягостное молчание.


(Морозову.) На собрании и о тебе говорили. Сильно помог ты родной деревне — колхозников поднял на достройку школы. Целый год выиграли.

М о р о з о в. Колхозники — они ведь не только колхозники, но и родители. А родители ради детей ничего не пожалеют.


Пауза.


Д е м е н т ь е в а. Народ очень доволен твоими беседами.

О р е ш к и н. Выходит, ты тоже именинник! Тогда за тебя выпьем, поскольку за меня пить нельзя!


Молчание.


Д е м е н т ь е в а. Глеб Николаевич! Давай лучше о деле поговорим.

О р е ш к и н. Тут такое торжество, а у тебя все дела на уме… Я лично на рыбалку пойти хочу. На всю ночь. Пойдем, Сергей, на рыбалку?..

Д е м е н т ь е в а. Хорошее дело! Я вам, мужикам, так завидую… Почему не принято, чтобы женщины рыбу удили!

О р е ш к и н. Значит, не во всем еще вы добились равноправия…

Д е м е н т ь е в а. Добьемся! Мы это дело освоим, еще руки не дошли. (Пауза.) События событиями, а дело не стоит. Завтра надо сдачу хлеба начинать. Откуда раньше будем хлеб вывозить — из Лунина или из Карамышева?

О р е ш к и н (глухо). Теперь не я решаю. Не нашему носу рябину клевать!

Д е м е н т ь е в а. Ну, а все же, каково твое мнение?

О р е ш к и н. По мне — все равно. Это прежде мы соревновались — кто раньше.

Д е м е н т ь е в а. Если все равно, тогда сначала будем из Лунина вывозить.

О р е ш к и н. А почему не из Карамышева?!

Д е м е н т ь е в а. От нас дорога к элеватору суше.

О р е ш к и н. Теперь, я вижу, Карамышево всегда будет в затылок Лунину смотреть.

Д е м е н т ь е в а. Шутишь ты нынче невесело.

О р е ш к и н. А я не шучу. Да и веселиться-то мне вроде не с чего.

Д е м е н т ь е в а. Твою беду можно с хлебом съесть. Завтра все машины в Лунино посылай!

О р е ш к и н (резко). Это какое приказание будет — наше дело солдатское.

Д е м е н т ь е в а. Ты, я вижу, хочешь поругаться со мной — ничего не выйдет. Раньше мы могли ссориться, когда в разных колхозах были, а теперь нам вместе работать, теперь нам никак нельзя ссориться. Я так полагаю: ты в себя придешь, сам поймешь! Тут еще придет Воронько.

О р е ш к и н. Кто?

Д е м е н т ь е в а. Воронько. По поводу лесопосадок. Надо ему помочь.

О р е ш к и н. Примем! Вот уже настойка приготовлена!

Д е м е н т ь е в а. Сергей, ты когда приедешь?

О р е ш к и н. Куда?

Д е м е н т ь е в а. В Лунино.

О р е ш к и н. Выбирай, Сергей, ты с ней или со мной?

М о р о з о в. Ты как-то странно ставишь вопрос.

О р е ш к и н. Вопрос именно поставлен ребром. Она тебя агитирует, а ты решай…

М о р о з о в. Я, собственно, сам напрашиваюсь…

О р е ш к и н (резко). Напрашиваешься? Тогда поезжай.


Дементьева и Морозов переглядываются.


Желаю вам счастливого пути и ровной дороги.


Дементьева и Морозов уходят. Орешкин достает удочки.

Входит  Н и н а.


Н и н а. Глеб Николаевич! Вы на рыбалку собираетесь?

О р е ш к и н (глухо). Собираюсь.

Н и н а. Возьмите меня с собой — я еще ни разу в жизни не ловила рыбу.

О р е ш к и н. Не женское это занятие.

Н и н а. Возьмите! И у меня к вам дело. Надо в детсад игрушек купить. Ребятам скучно. Я давно хотела к вам обратиться, да вам не до этого было.

О р е ш к и н. А сейчас мне до этого дело? Четыре раза покупали — пусть не ломают.

Н и н а. Но это же дети… Я к вам обращаюсь официально, как к председателю колхоза, и вы не имеете права отказывать… И потом, почему вы Петю в лесохозяйство не отпускаете?


Вбегает  Г а л я.


Г а л я. Наташа приехала!


Входят  Н а т а ш а  и  П е т я.


Н а т а ш а (подходит к отцу). Здравствуй, папаша!

О р е ш к и н. Здравствуй, Наталья. Заждались мы тебя! Я решил, домой и повидаться не заедешь.

Н а т а ш а. Здравствуй, галчонок!


Галя виснет у нее на шее.


Отцепись. Тяжело. Как ты выросла за год! Не галчонок, а настоящая галка. Ну, как у вас, все по-старому? (Выходит.)

О р е ш к и н. Есть и новости! Пораньше бы ей приехать: у нее повышение, а тут — обратная картина. Вы пока помалкивайте, не надо ее сразу огорчать, а я ей потом объясню.


Входит  Н а т а ш а  с чемоданом.


Ты к нам надолго?

Н а т а ш а. Как принимать будете. Что-то вы мне не очень рады? Почему вы так мало радуетесь?

Г а л я (бросается к ней). Наташа!

Н а т а ш а. Получила назначение на работу в карамышевский колхоз. Удовлетворили мою просьбу как отличницы.

О р е ш к и н. Молодец, Наталья! Горжусь тобой: это шутка сказать — высшее образование! И отличием твоим горжусь, и тем, что о родном месте не забыла. А я в мыслях давно попрощался с тобой. Будет теперь в Карамышеве свой агроном!

Н а т а ш а. Принимайте подарки. (Дает отцу книгу.)

О р е ш к и н (читает). «Спутник председателя колхоза».

Н а т а ш а. Целый год за этой книгой охотилась, наконец достала. Как говорится — лучше поздно, чем никогда.

О р е ш к и н. Да… как говорится — лучше поздно, чем никогда.

Н а т а ш а (Гале). Ты все с куклами возишься?

Г а л я. Какие там куклы! Лишь в детсаде поиграешь с девочками.


Наташа достает ей форменное платье. Галя примеряет его.


Я в новую школу в новом платье пойду.

О р е ш к и н (перелистывает книгу). Ценное издание.

Н а т а ш а. Это для тебя необходимая книга! Вы все-таки какие-то невеселые. Вот и стол у вас праздничный, я удачно попала, а вы какие-то невеселые! Вы что, собирались праздновать? А мне от радости плясать хочется! Вчера была студенткой, а сегодня — агроном. Впрочем, не сегодня — месяц мне отдыхать полагается. Буду гулять целыми днями. А потом настанет день, я встану рано утром и пойду на работу. Страшновато, конечно. В институте было трудно и на практике, но там всегда преподаватель может выручить, можно спросить. Кончилось золотое времечко, когда мы задавали вопросы. Сейчас уже надо давать ответы. Но мне повезло — я в Карамышеве. Везде работать интересно, но Карамышево есть Карамышево. И потом, легче работать, когда председатель колхоза — твой отец, поможет. Характер у тебя трудный, и у меня не лучше, но я думаю, мы с тобой будем дружно работать. Что же вы за стол не садитесь? Есть смерть хочется! Или кого-нибудь ждете?..


Входит  В о р о н ь к о.


В о р о н ь к о (Орешкину). Еще раз здравствуйте.


Молчание.


Н а т а ш а. Может, вы его и ждали?

В о р о н ь к о. Нет, меня здесь вряд ли ждали.

О р е ш к и н (резко). Кто ты такой, что в наши дела вмешиваешься?

В о р о н ь к о. Гражданин Советского Союза. Поэтому и вмешиваюсь.

О р е ш к и н. От какой организации?

В о р о н ь к о. Студент лесного института.

О р е ш к и н. Дожили! Студент, а уже указания делает. И кому?! Председателю колхоза.

В о р о н ь к о. Во-первых, вы уже не председатель колхоза. (Наташе и Пете.) Разве вы не знаете — его забаллотировали? И потом — это не указание, а критика, а от критики и министры не освобождены.

О р е ш к и н. Ты зачем ко мне пришел? Ты мне душу растравлять пришел?

В о р о н ь к о. А я не к вам пришел.

О р е ш к и н. К кому же ты в мой дом пришел?

В о р о н ь к о (показывая на Нину). К ней! Я вам помешал?

О р е ш к и н. Ты мне жить помешал!

В о р о н ь к о. Ну, Нина Морозова, завалила ты работу на лесопосадках. Зря я на тебя понадеялся, это была моя ошибка.

О р е ш к и н. Девочка занималась ими в порядке общественном!

В о р о н ь к о. А какая разница — в общественном или по найму? Если за дело взялся — отвечай! Впрочем, вы правы — дело не в Нине Морозовой, а в вас. Я-то думал, что Нина с ребятами будет помогать вам в этом деле. Помогать! А вы обрадовались, что они стали заниматься лесопосадками, и взвалили целиком это дело на плечи ребят. (Нине.) Ты подбери трех-четырех ребят, и мы пойдем по району, проверим все лесопосадки.

О р е ш к и н. Меня в этом деле не худо бы спроситься.

В о р о н ь к о. Да нам нужны ребята вот ее возраста.

О р е ш к и н. У нас все при деле. Рабочей силы не имеется.

В о р о н ь к о. Мне надо охотников найти, а я уже с новым председателем сговорюсь.

О р е ш к и н. Тогда вам надо в Лунино проследовать. (Показывает ему на дверь.)

В о р о н ь к о. Я обращусь. Мне сначала надо охотников найти. Вы меня простите, но я действительно не к вам пришел.


Орешкин уходит.


Не понимаю, отчего вы-то такие сердитые?!

Н и н а. Неужели вы не понимаете, какое создалось положение?

В о р о н ь к о. А какое особенное положение?! Все развивается на основе критики и самокритики, поскольку свои люди. Я так полагаю, что все обомнется…

Н а т а ш а. Уж очень легко вы рассуждаете. У человека вся жизнь перевернулась. И что вы действительно — не видите, какая засуха?

В о р о н ь к о. В Лунине климат как будто такой же, а посадки там в образцовом виде. Он так рассуждает: хлеб — рентабельная культура. А лесопосадки — какой от них толк? Урожай от них не продашь и на трудодень не начислишь! Это означает отсутствие перспективы, неумение заглянуть в завтрашний день!

Н а т а ш а. Уж очень вы быстро обобщаете!

В о р о н ь к о. Да это не я обобщаю, это колхозники обобщили, поэтому они его и забаллотировали. А вы кто по специальности?

Н а т а ш а. Агроном.

В о р о н ь к о. Странно, что вы его защищаете!

Н а т а ш а. Но он ведь мне отец! (Уходит.)

В о р о н ь к о. Она давно агрономом работает?

П е т я. Только институт кончила.

В о р о н ь к о. По-человечески-то я его понимаю. Меня на втором курсе в комсомольское бюро прокатили — я культработу завалил. Я так страдал. Это так тяжело, когда прокатят, в особенности твои же товарищи. (Застенчиво.) У вас поесть ничего не найдется?

Н и н а. Как вы можете думать о еде в такой момент?

В о р о н ь к о. Ну, милая моя, нормальный студент может есть в любые моменты жизни. Я километров пятнадцать отшагал. А чайной-то у вас, в Карамышеве, нет…

Г а л я (показывая на стол). Ешьте!

В о р о н ь к о. Что-то уж больно роскошно. Мне бы чего-нибудь попроще.


Галя накладывает ему еду.


Спасибо, молодая хозяюшка. Ты лес любишь?

Г а л я. Я в большом лесу еще ни разу не была, только в кино видела.

В о р о н ь к о. Я тебе задание дам — желуди собирать. (Ест.)

Н и н а (не без иронии). И долго вы страдали?

В о р о н ь к о. Пострадал, пострадал — и выправился.


Входит  М о р о з о в, молча здоровается.


М о р о з о в. А где отец?


Галя тяжело вздыхает.


В о р о н ь к о (Морозову). Присаживайтесь, а то одному как-то неловко есть.

М о р о з о в. Неудобно признаваться, но очень захотелось есть. (Садится за стол.)

В о р о н ь к о. Леса среди нашей молодежи еще мало популярны. Надо с детства воспитывать любовь к лесу. Я-то с малых лет этим делом отравленный, у меня отец лесник.


Петя садится за стол.


Мы сейчас заняты проблемой быстрорастущих. То есть не мы, конечно, профессора! Надо продвинуть эти породы из южных мест в среднюю полосу России. Леса здесь пришли в упадок. Побыли бы вы здесь лет тридцать — сорок назад, это была совершенно другая местность… И лесов было больше, и оврагов меньше.


Галя садится за стол. Входит  Н а т а ш а.


Садитесь с нами!

Н а т а ш а. Я вижу, вы хозяин гостеприимный. Спасибо, не хочется.

В о р о н ь к о. Не хотите мириться?! Жалко. (Пауза.) Вот тут за деревней огромный овраг, его тогда не было.

М о р о з о в. Этот как раз был.

В о р о н ь к о. Не было — я же по литературе знаю.

М о р о з о в. Был. В этом овраге мы в разбойников играли. Правда, он был поменьше.

В о р о н ь к о. Может, есть какая неточность в литературе. Вы, конечно, должны лучше знать, поскольку вы местный, это я не сообразил. И дело, разумеется, не только в народнохозяйственном значении. Вот Чехов говорил: леса учат человека понимать прекрасное. Чехов наше дело любил. У него есть повесть «Степь». Вы обязательно почитайте — очень интересно и поучительно.

М о р о з о в. Я о ней на уроках рассказываю.

В о р о н ь к о. Ну? Опять промах! А что вы про нее рассказываете? Про красоту степного пейзажа?

М о р о з о в. И про это рассказываю.

В о р о н ь к о. Неправильно! Вы искажаете идейный смысл произведения. Чехов пишет: в степи скучно и уныло, и даже выжженная трава поет грустную песню.

М о р о з о в. Однако вы хорошо запомнили.

В о р о н ь к о. Я ее наизусть знаю, это ведь материал для пропагандистской работы. А воспевает он тополь! Но, заметьте, тополь этот одинокий. Вот почему проблема быстрорастущих становится особенно актуальной! (Морозову.) Очень приятно было познакомиться.

М о р о з о в. По-моему, мы до сих пор не знакомы. Вы — Воронько?

В о р о н ь к о. Он самый, в натуральную величину. Ну, Нина, собирайся в поход!

Н и н а. Не могу. Мама поручила мне за папой смотреть.

М о р о з о в. Мы с Ниной неразделимы.

В о р о н ь к о. Плохо дело. (Пете.) Петя, тебе надо в поход идти. Я тебя записываю!


Нина вздыхает.


(Наташе.) Я бы на вашем месте тоже пошел. Здесь вы все равно без дела не усидите, а там от экзаменов отдохнете. И в походе мы доспорили бы и выяснили, кто прав!

Г а л я. Я бы с вами пошла, да на кого дом оставишь?!

В о р о н ь к о. До чего приятно видеть, как растет сознательность ребят! Кого бы мне еще сагитировать?


Нина вздыхает.


М о р о з о в. Не вздыхай, Нина, мы с тобой неразделимы. А поскольку мы неразделимы, надо и мне в поход идти!

Н и н а. А режим?

М о р о з о в. А зачем нам режим?! Что мы, больные или старики?! И что может быть увлекательней путешествия по дорогам детства? Пойдем в поход, Нина?

В о р о н ь к о. Как-то неудобно вас в поход тащить! Вы же дачник!

М о р о з о в. Какой я дачник?! Никто не признает меня за дачника! Я, признаться, сам подумывал о походе по местному краю. При новой школе надо организовать уголок живой природы — гербарий, зоологическую площадку, геологическую коллекцию. Мне не хватало проводника. А вы идеальный проводник!

В о р о н ь к о. Вы и для московской школы много интересного соберете. У вас биологию тоже, наверное, по таблицам изучают…

Н и н а. Может, и мамонтова кость подвернется?!

В о р о н ь к о. Найдем вам и мамонта! (Пете.) Ты меня в какой-нибудь сарай пристрой, я сегодня со светом встал.

Г а л я. Я вам на террасе постелю.

В о р о н ь к о. Чего там стелить?! Мы, полевые работники, как солдаты — на живот лег, спиной укрылся!


Нина берет раскладушку и уводит Воронько. Галя, Наташа, Петя уходят. Входит  О р е ш к и н.


О р е ш к и н (радостно). Вернулся?! Выходит, твой самый первый школьный товарищ все-таки я! И подумать только — кто прокатил? Свои — карамышевские! И в семье-то все против меня. И Петр, и вот дочь приехала, двух слов не сказала, сразу критику начала. Пойдем, Сергей, на рыбалку. На всю ночь!

М о р о з о в (с сожалением). Не могу. Я завтра с товарищем Воронько…

О р е ш к и н. Новый товарищ… Так.


Он идет к двери, навстречу ему выходит  Н и н а.


Н и н а. Туда нельзя. Там… человек.

О р е ш к и н. Что еще за человек?

Н и н а. Воронько.


Орешкин тяжелыми шагами идет обратно.


Он спит. Тише.


Орешкин идет на носках, останавливается.


О р е ш к и н. И в своем доме я не хозяин, на цыпочках ходи! (Уходит, осторожно ступая на носках.)


З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

В доме Глеба Орешкина. Вечереет. Г а л я  сидит за столом и рассматривает учебник. Входит  Ш у р и к.


Ш у р и к. Не возвращались наши путешественники?

Г а л я. При чем тут путешественники, когда тебе только Нина нужна! Сегодня в четвертый раз прибегаешь.

Ш у р и к. Мы ночью уезжаем! Надо же мне с ней проститься.


Пауза.


Г а л я. Нынче должны вернуться — послезавтра в школу.

Ш у р и к. Начинается каторга. Что у тебя за книжка?

Г а л я. Учебник по истории.

Ш у р и к. Не успеешь начитаться! Жалко, что твой отец уже не председатель колхоза!

Г а л я (удивленно). Тебе тоже жалко?

Ш у р и к. Был бы он председатель, я бы попросил у него машину на станцию. У нас двенадцать мест, не считая авосек. Мы одного меду два пуда купили! У вас очень дешевый мед. А курочки, говорят, дешевле на следующей станции, в Кирсановке. Ты не знаешь, почем там курочки?

Г а л я. Не знаю. Мы не покупаем и не продаем. Ты все-таки какой-то чудной. Как с тобой ребята в школе водятся?

Ш у р и к. Я не виноват — меня родители так воспитывают!

Г а л я. А ты их перевоспитывай!

Ш у р и к. Попробуй их перевоспитай: я один, а их — двое.

Г а л я. Трудно с родителями! Но надо что-то делать, Шурик! Так нельзя!


Слышится песня.


Наши идут!


Она убегает и возвращается, следом за ней идут  М о р о з о в, Н а т а ш а, В о р о н ь к о  и  П е т я.


М о р о з о в. Располагайтесь на большой привал!

П е т я. Какой привал, теперь уж мы дома!

М о р о з о в. Кто — дома, а кому надо собираться в дорогу! Где отец?

Г а л я. В поле, на дальнем участке, овес убирают. Третий день дома не ночует.

Н а т а ш а. Ну как он, вошел в берега?

Г а л я. Голову на себе рвал.

Н и н а. Не голову, а волосы. Волосы на себе рвал.

Г а л я. Я про то и говорю. Потом немного успокоился. Но все же переживает. И если вдуматься — легко ли ему!

М о р о з о в. Надо мне с ним обязательно увидеться! А как Дементьева?

Г а л я. Она уезжает.

М о р о з о в. Куда уезжает?

П е т я. Слушайте вы ее! Наверное, на совещание в район.

Г а л я. В сельпо сказали — чемодан купила! На совещание с чемоданом не уезжают — я сколько раз отца собирала!

П е т я. Колхозы укрупнили, ну и совещания укрупняют!

М о р о з о в. Может, она на курорт едет?

Г а л я. А чем она больная?

М о р о з о в. А разве на курорты только больные ездят?

Н а т а ш а. Не поедет она сейчас на курорт — уборка не кончилась.

П е т я. Я знаю, куда она едет: в Болгарию!

Н и н а. Петя! Вечно ты что-нибудь выдумаешь! В Австралию она едет.

П е т я. В Австралию ей ехать незачем! А в Болгарию прошлым летом председатель из Петушков ездил.

М о р о з о в. А как школа?

Г а л я. Окна стеклят. Завтра — открытие.

М о р о з о в. Нина! Собирайся! Галя! У тебя не найдется ящика для наших трофеев?


Галя и Морозов уходят.


В о р о н ь к о. Ну, а мне собирать нечего — все мое на мне! Наташа! Пойдемте ваш сад осматривать.

П е т я (ревниво). Наташа этим садом меньше всего занималась.

В о р о н ь к о (без энтузиазма). Пойдем и ты с нами!


Наташа и Воронько уходят.


П е т я. Нина! Пойдем в сад!

Н и н а. А кто будет вещи укладывать?


Петя уходит, неодобрительно взглянув на Шурика.


Ш у р и к. А на меня почему-то никто не обращает внимания. Словно я не человек, а дерево!

Н и н а. Но мы же сегодня уезжаем.

Ш у р и к. Но я тоже сегодня уезжаю. А у нас два несчастья.

Н и н а (с тревогой). Что случилось?

Ш у р и к. Во-первых, мама прибавила в весе. Полтора кило. Ей надо было гулять до последнего дня. А она обрадовалась, что похудела, и самоуспокоилась. А потом приехал папа!

Н и н а. Это тоже несчастье?

Ш у р и к. Он не просто приехал. Его сняли с работы.


Входит  Г а л я.


Я не прощаюсь, мы на станции увидимся. (Уходит.)

Г а л я (сквозь слезы). Не уезжайте.

Н и н а. Послезавтра в школу! Прощай, лето! Эх, Галя, сколько мы красивых мест исходили!

Г а л я. Устали?

Н и н а. Я по этому лесу до самого Дона дошла бы! Дубки еще маленькие, ветерок ими, как травой, играет. Но если нагнуться и прислушаться, они уже шумят чуть-чуть, словно шепчут: представляете, какие мы вырастем, любой ветер о нашу могучую грудь разобьется. Они наших ребятишек в детсаде напоминают. Ползают под ногами, щебечут, а потом вырастут из них летчики, ученые, писатели… Как наши ребятишки поживают? Надо с ними проститься.

Г а л я (сквозь слезы). Не прощайтесь, они плакать начнут.

Н и н а. Галя, не плакать! А то я сама расплачусь! Помогай вещи собирать! Так хотелось мамонтову кость найти, не удалось.

Г а л я. Неужели на земле не осталось ни одного мамонта?!


Входит  П е т я.


П е т я (Гале). Ты чего ревешь?


Галя уходит.


Что же ты не идешь?

Н и н а. Еще не уложилась.

П е т я. Опять кашу сожгла?

Н и н а. При чем тут каша?! Ей со мной жалко расставаться. Вы, мальчишки, таких вещей не понимаете.


Пауза.


П е т я. А какой у тебя на будущий год план жизни?

Н и н а. Это ты хорошо сказал — план жизни! А то кругом говорят — «план, план», а плана-то жизни своей у нас нет!

П е т я. Интересно — можно заочно научиться писательскому делу?

Н и н а. Начинается.

П е т я. А что? Хорошо бы писать научиться. Вот ты про Марс говорила. Уэллс считал, что люди будут воевать с марсианами. Бедная у него фантазия! Он и Ленина не понимал. Хорошо бы написать правдивый фантастический роман о встрече людей с марсианами. Понимаешь, марсиане догадались — есть на Земле разумные существа. Но летать-то марсианам не на чем, ты правильно говорила — техника у них отстает! Сидят они расстроенные, и в этот момент прилетаем к ним мы, то есть люди. Ну марсиане, конечно, рады до смерти. Мы с собой саженцы яблонь прихватили. И представляешь — зацветет яблоня, первая на их планете. Марсиане вокруг нее будут хороводы водить. А потом зацветет весь Марс садами!

Н и н а. И назвать этот роман не «Борьба миров», а «Дружба миров»! Мир во всей вселенной! Хорошо!

П е т я. И пусть марсиан нет. Жизнь на Марсе есть — наука доказала. Значит, надо лететь, исследовать. Я бы с тобой вместе полетел. Хочешь, я с тобой до Кирсановки доеду? Я без билета!

Н и н а. Глупости. Нет, Петя, и на земле еще дела много, надо людям помочь. (Пауза.) Это ты здорово сказал — «план жизни»!

П е т я. Что тут здорово — не пойму! Я в том смысле, какой твой план будет на будущий год. Хорошо бы опять к нам на лето приехали. (Пауза.) Эх, Нина, Нина, неужели ты не понимаешь… Я так к тебе привык, мне без тебя будет так скучно…

Н и н а. И я привыкла. Тебе скучно, а мне грустно. Не знаю я ничего, Петя, про будущий год. Если бы я сама решала…

П е т я. Можно, я тебе письмо пришлю?

Н и н а (радостно). Пришли. Я буду ждать.

П е т я. А ты ответишь?


Входит  М о р о з о в.


М о р о з о в. Вы что невеселые? Или поссорились?

П е т я. Пойти вам на дорогу терновника нарвать. (Уходит.)

Н и н а (вдогонку). Конечно, отвечу.

М о р о з о в. Что?

Н и н а. Это я не тебе.


Морозов укладывает в ящик трофеи похода.


М о р о з о в. Какие коллекции мы в школу привезем — вот нам обрадуются! (Пауза.) Что нос повесила? Нина-глина? Учиться не хочется?


Молчание.


Разговаривать не желаешь, желтенький?

Н и н а. Не зови меня так!

М о р о з о в. Взрослой становишься! (Пауза.) Куда же это Дементьева уезжает?

Н и н а. Папа! Ты ее любил?

М о р о з о в. Любил.

Н и н а. А как же мама?

М о р о з о в. Первая любовь — сильная любовь, но бывает, что и она проходит.

Н и н а. Проходит? Как же это так?

М о р о з о в (задумчиво). Она хоть и проходит, но не забывается.

Н и н а (нашла в кармане рюкзака пакетик). Пирамидон. Не забыли.

М о р о з о в. Выкинь его.

Н и н а (прячет). В Москве пригодится. Папа, приедем сюда в будущем году!


Входят  Н а т а ш а  и  В о р о н ь к о  с корзиной яблок.


Н а т а ш а. Это в подарок вашей маме.

Н и н а. Петя уже нарвал.

В о р о н ь к о. Берите, не отказывайтесь. Яблоки никогда не бывают лишними.


Наташа выходит.


Ну что же, я на станцию пошагал.

Н и н а. Подождите, мы скоро уложимся.

В о р о н ь к о. У меня с хозяином такие отношения — лучше не встречаться.

Н и н а. А говорили — никого на свете не боюсь.

В о р о н ь к о. Я за себя не боюсь. Потом он Наташе до новых веников вспоминать будет.

М о р о з о в. Я вам очень благодарен. Я из этого нашего похода возвращаюсь в Москву помолодевшим и удивительно богатым. Сколько мы красивых мест исходили! Сколько новых людей увидели! (Пауза.) У вас все как-то легко получается — везде чувствуете себя как дома.

В о р о н ь к о. Это от невоспитанности. А потом, у нас дом такой: двери всегда широко раскрыты — заходи, садись за стол, живи, сколько хочешь…

М о р о з о в. А может, потому, что любой уголок страны для вас родное место? Признаться, жалко с вами расставаться!

В о р о н ь к о. А если жалко, зачем же расставаться? Нина Морозова, даю тебе задание: проведи зимой среди ребят разъяснительную работу. И будущим летом приезжайте сюда не разведчиками, а с целым отрядом школьников. Поработаете в лесохозяйстве и отдохнете как следует. Задание ясно?

Н и н а (радостно). Ясно. Но я не знаю, как папа?

М о р о з о в. Папа-то согласится. Как мама? Но мы проведем разъяснительную работу, Воронько. Вместе приедем.


Нина убегает. Входит  Н а т а ш а.


М о р о з о в. Я к Ольге Николаевне зайду. (Воронько.) Вам, пожалуй, действительно не стоит задерживаться. (Уходит.)


Молчание.


Н а т а ш а. Нина чему так обрадовалась?

В о р о н ь к о. Нина сначала показалась мне девочкой. Когда растет молодое деревцо, у него вдруг выбрасывает вверх целый побег, как стрелу. Мы называем его «иванов побег». Это бывает в середине лета, около Иванова дня.

Н а т а ш а. Интересно, вы только о лесе можете разговаривать?

В о р о н ь к о. Простите, но разве это о лесе? Это о Нине. (Пауза. Пожимает ей руку.) Ну что ж, простимся до будущего года. Как говорится, до скорой встречи через год! (Уходит.)


Наташа стоит в задумчивости. В о р о н ь к о  возвращается.


Я забыл вам сказать: я здесь зимой на каникулах появлюсь, буду собирать материалы для диплома, а летом приеду уже на постоянную работу.

Н а т а ш а. Вы уверены, что вас именно сюда пошлют?

В о р о н ь к о. Добьюсь. И я приеду сюда не один. У меня такая идея: привезти сюда писателей и художников. Вот Некрасов писал: «Плакала Саша, как лес вырубали»! Пусть советские поэты напишут, как радуется теперь Саша: леса не вырубают, а сажают. Вот Репин свою картину «Крестный ход в Курской губернии» в этих местах рисовал. Так тогда с засухой боролись. Пусть наши художники нарисуют, как советские люди с засухой борются.

Н а т а ш а. Опять вы про лес!

В о р о н ь к о. Простите, я, конечно, этим делом ушибленный. Мне надо бороться со своей ограниченностью.

Н а т а ш а. А может, я вас потому и люблю, что вы такой одержимый!

В о р о н ь к о. Значит, вы меня тоже любите?! Здорово получается!

Н а т а ш а. Что значит «люблю»?! Это слово имеет очень широкое толкование.

В о р о н ь к о. Но я, как человек ограниченный, знаю только одно толкование. Вы только не обижайтесь! Вообще, Наташа, нам нельзя ссориться, мы ведь теперь люди, связанные на всю жизнь…

Н а т а ш а. Уж очень быстро вы решаете…

В о р о н ь к о. Да я еще ничего не решил, вы сами решите. Я знаю только одно: приеду сюда в будущем году, с тем чтобы отсюда уже не уезжать. Хочу вырастить этот молодой лес! Я представляю, как мы сядем на траву, и над нами будут шуметь большие деревья, и мы увидим небо — оно будет уже не необъятное, как сейчас. Мы увидим его небольшими кусочками — сквозь густую листву. Лес начинается тогда, когда смыкаются кроны…

Н а т а ш а. Опять вы про лес!

В о р о н ь к о. Разве я про лес? Я про вас! А потом мы окажемся в разных местах этого могучего леса, и я вам крикну: «Наташа!» — и мне ответит: «а-а-а…» И я не пойму — это вы откликнулись или эхо? А потом я крикну: «Наташа, ты меня любишь по-прежнему?» А ты ответишь: «Нет, я люблю не по-прежнему, еще сильнее».

Н а т а ш а (зажимает ему рот). Чего вы кричите, мы еще не в лесу. Что это вы мне вдруг стали «ты» говорить?

В о р о н ь к о. Я же про то, как в будущем!


Входит  О р е ш к и н.


Здравствуйте, Глеб Николаевич!


Орешкин еле здоровается с ним. Наташа уходит.


Вам, конечно, со мной говорить трудно…

О р е ш к и н. Не скучал я по тебе, прямо скажу — не скучал…

В о р о н ь к о. Не любите вы критику!

О р е ш к и н. А кто ее любит?! Ты ее любишь?!

В о р о н ь к о. Терплю. Глеб Николаевич! Надо нам с вами мириться!

О р е ш к и н. А зачем я тебе нужен?! Я теперь не председатель — рабочей силой не распоряжаюсь…

В о р о н ь к о. Да разве дело в рабочей силе?! Надо нам мириться, как бы вам объяснить…

О р е ш к и н. Ох и хитер ты! Не понять — с какой стороны объезжаешь!


Входит  П е т я.


П е т я. Папаша! Отпусти меня в Москву!

О р е ш к и н. Зачем?

П е т я. Там, пишут, большие работы по озеленению. Сейчас как раз посадки начнутся. Буду работать!

О р е ш к и н. Надо десятилетку окончить! Не выучишься в молодые годы, потом спохватишься, да поздно…

П е т я. А зачем мне десятилетка?! Тригонометрия, романтизм Жуковского! Зачем мне романтизм Жуковского, когда у меня призвание… Вот товарищ Воронько смотрел мой сад, он меня поддержит…

В о р о н ь к о. Не поддержу!

П е т я. Сад не понравился?!

В о р о н ь к о. Сад понравился, а ты не понравился! В каком виде у вас колхозный сад?! Лесопосадки?! Позор!

П е т я. Я за них не отвечаю.

В о р о н ь к о. Вот это-то и обидно! А за Москву, значит, чувствуешь ответственность?! Я понимаю, ты человек крупного масштаба, мечтаешь озеленить планету в целом! Но начни пока с Карамышева, а потом будешь распространяться по всей земле!

О р е ш к и н. Сиди в Карамышеве — понятно?!

П е т я. Мне-то понятно, вам непонятно. (Уходит.)

О р е ш к и н. Ничего в нем постоянного не вижу! Мальчишка!

В о р о н ь к о. Что вы! Парень выносливый, терпеливый, с воображением, все, что нужно для нашего дела…

О р е ш к и н. Куришь?

В о р о н ь к о. Вообще-то курю!

О р е ш к и н. Угощай московскими!

В о р о н ь к о. Сейчас-то у меня как раз нет.

О р е ш к и н (протягивает портсигар). Спички есть?

В о р о н ь к о. Спичек-то как раз нет…

О р е ш к и н. Ты, я вижу, для куренья только рот захватил.

В о р о н ь к о. Я хотел с вами поговорить.


Подходит  М о р о з о в.


О р е ш к и н. Потом поговорим — товарищ уезжает!


Воронько уходит.


М о р о з о в. Ну как, забыл про свою обиду или все еще носишь за пазухой?

О р е ш к и н. Некогда обидами заниматься. Наше дело работать, вкалывать. А ты бы не обиделся, если бы тебя в должности снизили?

М о р о з о в. Работай — и повысят!

О р е ш к и н. Нет, теперь уж не повысят. Дементьева пользуется большим авторитетом. Из наших карамышевских много руководителей вышло — народ работящий, ответственный, за свое дело болеют…

М о р о з о в (улыбаясь). Она же лунинская, а не карамышевская!

О р е ш к и н. А в Лунино-то она откуда попала? Из Карамышева. А ты думаешь, ты какой? Карамышевский!

М о р о з о в. Тебя послушать — все люди вышли из Карамышева. Любишь ты Карамышево!

О р е ш к и н. Всякая сосна своему бору шумит. Как же его не любить — здесь жизнь прошла, за него кровь пролил. Мало ли у нас хороших деревень и колхозов, а по мне — лучше Карамышева нет. Теперь тебя опять тридцать лет ждать?

М о р о з о в. Будущим летом обязательно приеду. И ты знаешь, я Сеньку Грачева привезу. Он хоть и заместитель министра, а пусть в свою деревню приедет.

О р е ш к и н. Хорошо бы! Наших, карамышевских, в Москве много. По всей стране разбросаны. И некоторые про свои родные места забывают. Я бы сказал — многие. Хорошо бы вопрос о Карамышеве поставить через центральную печать, чтобы все карамышевские откликнулись. Помни место, где ты родился, а если забыл — загляни в паспорт, там записано, специально для памяти! Вы хоть и далеко, а некоторые и высоко, но не забывайте родную деревню — пришлите весточку, приезжайте в отпуск!

М о р о з о в (задумчиво). А может быть, и возвращайтесь! Не знаю — может быть, это начало старости, но мне вдруг захотелось вернуться в родные места, поработать в сельской школе… Труд на природе…

О р е ш к и н. Это было бы дело! Мы бы тебе создали условия! Приезжай!

М о р о з о в. Жена! Не так все просто в жизни, Глеб… и как оглянешься на прожитое, выходит, что жил не так, как хотелось бы… а может, и не с тем, с кем хотелось бы…

О р е ш к и н. Ты что имеешь в виду — непонятно!

М о р о з о в. Это я так, вообще… (Пауза.) Редко мы о жизни задумываемся, живем так: день да ночь — сутки прочь.

О р е ш к и н. Это ты прав, надо почаще задумываться. Как произошло со мной это несчастье, как прокатили меня на вороных, я о своей жизни крепко задумался. Года шли, а я так и застрял на своем низшем образовании. И тут надо смотреть в корень. Мой уровень теперь уже не годится для председателя колхоза. И с председательством мне надо проститься навсегда.

М о р о з о в. Ну, уж и навсегда.

О р е ш к и н (твердо). Навсегда. Ты меня не утешай, я не Галька. А пройдет время — меня из бригадиров попрут, моего уровня будет маловато. И полезайте, Глеб Николаевич, на печку — дети прокормят.


Входит  Д е м е н т ь е в а.


Д е м е н т ь е в а. Здравствуйте, друзья-товарищи! (Морозову.) Я боялась — тебя не застану! (Орешкину.) Нынче вечером правление собираем.

О р е ш к и н. Что такое стряслось?!

Д е м е н т ь е в а. Телеграмма из области: послать из нашего колхоза человека на учебу, на курсы колхозных руководителей. Поеду учиться!

М о р о з о в. Поздравляю!

Д е м е н т ь е в а. Спасибо. (Орешкину.) А ты что же не поздравляешь?!

О р е ш к и н. Постой, постой, налетела с ковшом на брагу! А отпустит тебя правление на курсы?!

Д е м е н т ь е в а. Надо отпустить! Я теперь, в укрупненном колхозе, поняла: нельзя руководить колхозом без агрономических знаний. Если вдуматься, я ведь не руководитель колхоза, а исполняющий обязанности. И притом временно исполняющий обязанности. Скоро мне придется другим дорогу уступать. И знаешь кому?! Вот его Наташе!

О р е ш к и н (хмуро). Молода еще!

М о р о з о в. Ну, этот недостаток проходит с годами. Или вот этот Воронько — окончит институт и станет у вас председателем!

О р е ш к и н. Воронько?! Да кто он такой для нашей деревни?! Посторонний человек.

М о р о з о в. Я так полагаю: он скоро освоится!

Д е м е н т ь е в а. Поеду учиться! Я этой телеграмме так обрадовалась! Быстро собралась!

О р е ш к и н. Собраться, оно конечно, не долго…

Д е м е н т ь е в а (озабоченно). Думаешь — не отпустят? Должны отпустить! Ты-то будешь голосовать за меня?

О р е ш к и н. Это надо взвесить и обсудить со всех сторон. (Пауза.) Одни, значит, будут учиться, продвигаться вперед, а другие сиднем сидеть, неученые! Интересно получается!

Д е м е н т ь е в а. Но не поедешь же ты на курсы?!

О р е ш к и н. А почему мне, собственно, не поехать? Что я, умственно отсталый?! Или лодырь?! Ты меня навсегда в отстающие записала?! Мне бы получиться, мы бы с тобой потягались, посчитали — кто сколько соберет голосов. Ты, как председатель, должна в первую очередь не о своем интересе думать, а воспитывать кадры. Был бы я председателем, я бы за эту путевку не хватался, а тебя на курсы послал. Но я, конечно, не председатель — бодливой корове бог рог не дает! Если говорить по справедливости, мне, как отстающему, нужно ехать на курсы в первую очередь. (Морозову.) А ты как считаешь?

М о р о з о в. Вопрос серьезный, сразу не решишь.

О р е ш к и н. Вопрос серьезный! Но его надо решить. И ты в сторону не отходи, ты тоже решай! (Махнул рукой.) Хотя ты, конечно, за нее!

М о р о з о в. Глебу надо на курсы ехать!

Д е м е н т ь е в а (недовольно). Быстро ты решил! А я как же?

М о р о з о в. Окончит он курсы, и ты поедешь учиться.

Д е м е н т ь е в а. Тебе-то легко рассуждать, ты в свое время выучился. А в нашем возрасте каждый год на счету.

О р е ш к и н. Мы как будто ровесники!

Д е м е н т ь е в а. Бабий век короче!

О р е ш к и н. Это раньше так рассуждали. А теперь равноправие…

Д е м е н т ь е в а. Что же мне, в пятьдесят лет за парту садиться?!

М о р о з о в. Я преподаю в школе для взрослых. Трудно учиться моим ученикам! Но учатся!

Д е м е н т ь е в а. Нелегко это дело решить!


Они сидят задумавшись.

Входят  П е т я, Н и н а, Н а т а ш а, В о р о н ь к о.


Н а т а ш а (Воронько). Непривычно как-то: учебный год начинается, а я не учусь. Завидую я вам! И тебе, Петя, завидую!

В о р о н ь к о. Вообще лесоводу без романтизма Жуковского нельзя.

П е т я. А потом философию заставят учить — это тоже нужно?!

В о р о н ь к о. А как же?! Без философии в нашем деле пропадешь! Ты лес любишь. Но его и всякие отшельники любили. А кто такой отшельник, с нашей точки зрения? Эгоист и человеконенавистник. Дело наше требует бескорыстия и большой любви к людям. Тимирязев называл лесовода человеком завтрашнего дня. (Наташе.) Ну что же, до каникул?! До зимних!

Н и н а (тихо). Если бы до зимних!

Д е м е н т ь е в а. Соберем правление, Глеб Николаевич, пусть народ решает — кому на курсы ехать Я-то лично буду голосовать за тебя. Но если ты после курсов в Карамышево не вернешься, я тебе этого не прощу!

О р е ш к и н. По-моему заговорила. Галька!


Вбегает  Г а л я  в форменном платье.


Собирай на стол! Что там у тебя, каша, что ли? Разносолов ты не любишь!

Г а л я (громко). Не стыдил бы меня при людях-то! Я который день хорошую кашу варю И я вам такое приготовила!

О р е ш к и н. Была одна тихая, да и у той голосок прорезался!


Шум пролетающих журавлей.


Журавли полетели…

В о р о н ь к о. Эх, ребята, хорошо на свете жить!


З а н а в е с.

ДРАМАТУРГ ЛЕОНИД МАЛЮГИН

Драматурга Леонида Антоновича Малюгина мы узнали в самом конце войны: в Московском театре имени Ермоловой, в Ленинграде и во многих других городах страны состоялись премьеры его пьесы «Старые друзья». Стало ясно, что в литературу пришел редкостно одаренный, ни на кого не похожий писатель.

Время действия «Старых друзей» — четыре года войны, место действия — комната ленинградской учительницы. Многие пьесы той поры начинались 21 июня 1941 года. Это естественно: неожиданное нападение фашистской армии в ночь на памятное воскресенье означало резкий поворот в жизни страны и каждого человека.

Пьеса Малюгина привлекла искренностью, лиризмом, задушевностью, мягкий юмор уживается в ней с тревогой за судьбы юных героев, пришедших с фронта. Примечательны концовки каждого из трех актов: грохот войны воспринимается в них, как небесный гром, и лишь в финале пьесы, когда наступила победа, над Ленинградом разразилась настоящая гроза. Быть может, кому-нибудь такой прием покажется искусственным. Мне думается, это не так. Грозная война обрушилась на людей, принесла страшные потери и бедствия, а вместе с тем явилась строгим душевным испытанием: одни его выдержали и вышли из войны сильнее, другие внутренне не устояли, а в послевоенное время стали смотреть на жизнь слишком легко. В пьесе нет трусов и карьеристов — Малюгин вообще предпочитал общаться и в жизни и в литературе с хорошими людьми. Старые друзья остались друзьями, только резче обозначились у них разные меры нравственной ответственности, разное понимание долга, любви, добра. Ошибется тот, кто увидит в таком построении драмы признаки «бесконфликтности». Дело в другом: драматизм пьесы запрятан далеко вглубь, внутреннее несогласие умного, тихого, душевно богатого Шуры Зайцева и энергичного, блестящего, но тронутого недугом самодовольства Володи Доронина заключает в себе подлинный драматический конфликт, только автор не хочет демонстрировать превосходство одного над другим, он вместе с нами задумывается над своими друзьями, и внутренняя красота Шуры раскрывается исподволь, ненавязчиво.

«Старые друзья» — пьеса грустная и вместе с тем светлая, в ней остро ощущается радость победы и неотделимые от нее тяжелые утраты. Передающая дыхание и чувства своего времени, лирическая комедия Малюгина с успехом шла на сцене в первые послевоенные годы. Но она сохранила правду, нравственную силу и обаяние и в наши дни — недаром «Старые друзья» нередко появляются на нынешней театральной афише.

Ободренный первым успехом, Малюгин уже никогда не расставался с драматургией. Одна за другой появляются его лирические комедии — «Родные места», «Новые игрушки», «Путешествие в ближние страны», «Девочки-мальчики», «Семь километров в сторону». Жизнерадостная интонация и юмор этих вещей звучат в согласии с раздумьем о радостях и огорчениях юных героев, которым писатель сохранил свою верность.

Малюгин писал пьесы легко, иногда, быть может, слишком легко — не потому ли иные из них лишь промелькнули на театральной сцене? Недолгую сценическую жизнь знала и напечатанная в этом сборнике комедия «Родные места», и все же она, написанная в 1951 году, примечательна тем, что вступила в спор со схематизмом и дидактикой, присущими в ту пору многим так называемым «тюзовским» пьесам.

Разные пути ведут в драматургию. Некоторые писатели начинают свою художественную работу с пьесы и не изменяют раз навсегда избранному роду литературы. Часто драматургами становятся те, кто уже накопил опыт в прозе и поэзии. Бывает и иначе: Погодин пришел в драму от очерка, из газеты. Розов был актером, Малюгин много лет выступал как критик.

Хорошо памятны статьи о драме и театре, полные точных наблюдений, зоркие, остроумные, приметные тем, что он всегда, о каком бы крупном художнике ни шла речь, говорил то, что думал. Его книга о Хмелеве — одна из лучших монографий об актерах.

В 1967 году, когда писатель находился в больничной палате, из которой уже не вышел, появился сборник статей Малюгина «Театр начинается с литературы», и мы вновь убедились, какой это умный, талантливый, последовательный критик.

Леонид Малюгин пишет о множестве явлений драматургии и театра разных лет — книга охватывает четверть века. И все же есть в ней мысли и приметы, которые объединяют ее в цельное сочинение. Прежде всего — это простая мысль о том, что в начале театрального творчества стоит драматическая литература. Литература! Именно на этом всегда настаивал Малюгин, резко отрицая даже хорошо сколоченные схематичные пьесы. Примечательно: Малюгин первым среди драматургов и критиков откликнулся на знаменательное событие в жизни советской культуры — на издание Полного собрания сочинений А. Н. Островского.

Но подлинная стихия Малюгина — драматурга и критика — современность. Такие его статьи, как, например, «Время искать и время спорить» или «Одержимость», врываются в жизнь нынешнего искусства, питают его точной критической мыслью. Причем если в первой статье автор не щадит своих оппонентов, охотно прибегая к столь близкой ему иронической интонации, то во второй (о кинофильме «Девять дней одного года») он от всей души радуется победе художника.

Есть у Малюгина самая любимая, заветная тема, с которой накрепко связано все его творчество. Тема эта — Антон Павлович Чехов. Вот случай, когда критик, исследователь породнился с художником. Любовь к Чехову возникла у Малюгина давно. Еще в молодые годы в Ленинграде он работал над книгой о Чехове. Затем — умные, тонкие статьи, вошедшие в сборник «Театр начинается с литературы» и объединенные общим заголовком «Уроки Чехова». Автор анализирует в них «Иванова», «Чайку», «Трех сестер». Можно наверняка сказать, что эти статьи займут видное место в литературе о Чехове. Их особое обаяние, однако, в том, что здесь виден живой Чехов — объективное исследование неотрывно от личного, лирического отношения автора к любимому писателю.

Это — в науке, в критике. Но Чехов стал героем и Малюгина-драматурга: после «Старых друзей» ни одна его пьеса не получи та такого единодушного признания, как «Насмешливое мое счастье». По сценарию Малюгина «Сюжет для небольшого рассказа», в котором воссоздана драматическая история первой постановки «Чайки», режиссер С. Юткевич поставил известный фильм.

Но до радостного успеха «Насмешливого моего счастья», до того, как Малюгин открыл для себя в драматургии новую тропу, которую хочется назвать документально-поэтической, прошло много лет. Были успехи и в театре и в кино, но «Старые друзья» по-прежнему оставались лучшей пьесой. Были и неудачи. Пришлось Малюгину пережить и самое тяжелое — наветы, клевету, грубую попытку вышибить его из литературы. Хорошо сказал об этом трудном периоде жизни Малюгина А. Крон: «На клевету он отвечал по-чеховски: молчаливым презрением». И продолжал работать. Именно тогда зародилась мысль написать книгу о Чехове, а вскоре появились и первые эскизы «Насмешливого моего счастья».

На нашей памяти уныло-назидательные биографические фильмы и спектакли, где великие люди прошлого не были ни великими, ни людьми, поскольку превращались в мертвые, антиисторические схемы. Очередь до Чехова тогда, к счастью, не дошла — его нет среди экранизированных писателей, художников, композиторов, всезнающих и по-игрушечному творящих на наших глазах свои произведения.

«Насмешливое мое счастье» — совсем особая пьеса, природу которой чутко уловил Театр имени Вахтангова. Драматургу пришла счастливая мысль: построить всю сценическую повесть на письмах, не прибавляя ни одного чужого слова. Это очень трудно, но, как оказалось, возможно. Из громадной переписки Чехова писатель выбрал лишь немногое — письма к брату Александру, к сестре, к жене, к Л. С. Мизиновой, к М. Горькому и их письма Антону Павловичу. Нас нисколько не смущает, что в действительности корреспонденты были разделены большими расстояниями, — мы совершенно поверили в условную природу пьесы, в истинность писем-диалогов. А порой слова Чехова звучат как мысли вслух, внутренние монологи и обретают силу драматического действия. Во всем этом большая заслуга режиссера А. Ремизовой, нашедшей верный ключ к трудной пьесе Малюгина. И недаром, конечно, она и ныне значится на афише вахтанговского театра.

В пьесе царит дух Чехова: правда строгой мысли, скромность, боль, человеческая красота, интеллигентность. Артист Ю. Яковлев не спешит доказать, что Чехов — великий писатель, не демонстрирует высокие нравственные свойства. Быть всегда самим собой — вот чеховское правило, которому верны автор и актер.

В «Насмешливом моем счастье» нет сюжета в обычном понимании этого слова. Впрочем, это тоже по-чеховски. Действие слагается из отношений Чехова с разными людьми, а главное — определяется внутренней драматической темой: мы пронзительно ощущаем одиночество писателя, который всю жизнь стремился к людям, одиночество человека, щедро наделенного чувством общности с людьми, жизнелюбием, юмором. Одиночество Чехова — это драма великого гуманиста, в которой мы особенно ярко чувствуем его гражданский и художественный подвиг. В пьесе речь идет главным образом о том, что называют личной жизнью. С целомудренным вниманием вглядывается драматург в отношения Чехова и Мизиновой, роль которой с поразительным проникновением в суть характера играет Ю. Борисова. Вот где сказалось очарование «второго плана» и той чеховской недосказанности, что в искусстве сильнее открытой формулы. Ощущение чего-то светлого, но несбывшегося, прошедшего стороной в чеховской жизни, возникает, когда слушаешь письма-диалоги Чехова и Мизиновой «Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас…»

Так — тоже по-чеховски скромно — входит в пьесу грустная, а потом трагическая тема неизлечимой болезни писателя. И если больной Чехов — в своем ялтинском заточении, в разлуке с друзьями — живет тревогой за жизнь людей, стремится сделать эту жизнь лучше, то разве это не самое главное в судьбе и натуре писателя?

Письма Чехова в пьесе не материал для реплик, не основа диалога, а воздух спектакля, его содержание и литературная плоть. Чехов предстает в пьесе Малюгина подлинно живым. Казалось бы, странно: на сцену вышли исторические лица, в разговорах, которые они ведут между собой, нет никакого вымысла, а между тем это не только документальная, объективная драма, но и очень лирическая история. Словно бы на сцене присутствует сам автор и мы в пьесе чувствуем его близость к Чехову. Конечно, о сопоставимости талантов нет и речи, я не хочу сказать, что Малюгин в жизни был похож на Чехова, и все-таки что-то чеховское было в этом одаренном писателе и человеке.

«Насмешливое мое счастье» едва ли не самое проникновенное произведение Малюгина. Оно занимает центральное место и в этой книге. Но пьесы, вошедшие в нее, объединены вовсе не одним только переплетом: в книге чувствуется живой интерес к людям большой судьбы, к тем, кто одушевлен, как говорил все тот же Чехов, «общей идеей» и всегда служит ей своими делами.

Так появились герои «Молодой России», и в первую очередь Чернышевский. Пусть в этой пьесе еще сохранились признаки биографической драматургии тех лет — схематизм, иллюстративность, она интересна как начало драматического повествования о любимых героях.

В ряду таких героев, на первый взгляд неожиданно, оказался Сент-Экзюпери. Неожиданно потому, что Малюгин — очень русский, он прирос душой к своей стране, истории, литературе. На самом деле и здесь сказалось внутреннее тяготение, особая симпатия и общность между писателем и героем. Вот, пожалуй, свойство, которое сближало Малюгина и с Чеховым и с Сент-Экзюпери: внутреннее изящество, интеллигентность в самом глубоком смысле этого слова.

Когда у нас появились книги французского писателя, Леонид Антонович зачитывался ими, любил в своей резковатой, тонкой манере говорить о «Маленьком принце» и «Планете людей». Ему были близки философия этих книг и тончайшие приемы художественной формы. Ему был бесконечно интересен сам Сент-Экзюпери, с его энергией, непоказным, прикрытым иронией героизмом, культом дружбы. Нет, не напрасно первая пьеса Малюгина называлась «Старые друзья», — есть в этом названии нечто выражающее жизненную позицию писателя, его представление о естественных человеческих отношениях.

Леонид Антонович Малюгин умер 20 января 1968 года после многолетней изнурительной болезни. Литература и театр потеряли талантливого драматурга и критика, друзья потеряли верного, сердечного, всегда правдивого друга. Удивительно прожил он последние годы своей жизни. Уже превозмогая мучительную болезнь, он написал «Насмешливое мое счастье» и «Жизнь Сент-Экзюпери», выпустил книгу «Театр начинается с литературы», подготовил к изданию сборник «Три повести о театре». За полтора месяца до смерти Малюгин опубликовал в журналах «Искусство кино» и «Наука и жизнь» сценарий «Сюжет для небольшого рассказа» и новые материалы к биографии А. П. Чехова. До последних дней он не прекращал работы над капитальным трудом всей своей жизни — книгой о Чехове, рукопись которой лежала на его письменном столе.

Что это — мужество, удесятеренное тем, что жить осталось недолго? Или стремление работой побороть страдания? Наверное, и то и другое. Однако были в характере Леонида Антоновича и иные черты, которые помогли ему в пору, когда тяжелая болезнь то и дело угрожающе давала о себе знать: жизнелюбие, живой интерес к тому, что творится вокруг, спасительный юмор и нежелание считаться со своим недугом. Когда один не очень тактичный доброжелатель стал расхваливать новое чудодейственное лекарство, Малюгин не проявил ни малейшего интереса, словно к нему это не имело никакого отношения. Он никогда не говорил о своей болезни не из страха перед ней, а потому, что был уверен, что одолеет ее. Уже в больнице, незадолго до смерти, он прочитал в «Литературной газете» мою рецензию на книгу «Театр начинается с литературы» и написал мне письмо, которое начиналось так: «Вы знаете, с чего начинается выздоровление? С чтения «Литгазеты»… Это было начало 1967 года, и в конце письма Леонид Антонович говорил: «Я ныне встречаю его, увы, в палате. Но ничего, выкарабкаюсь и надеюсь дожить до того дня, когда мы с Вами сможем осушить чашу зелена-вина…»

Помимо литературы была у Малюгина еще одна страсть — спорт, к которому он относился со знанием дела и с одержимостью болельщика. Был такой случай: отправляясь как-то в переполненном поезде метро на футбольный матч, Леонид Антонович услышал горячие дебаты среди пассажиров-болельщиков. Речь шла о его статье, напечатанной накануне в «Советском спорте». «Малюгин прав», — донеслось до него. «Ничего не петрит твой Малюгин». — «Он дело говорит» и т. д. «Вот когда, — шутил потом Леонид Антонович, — я единственный раз в жизни понял, что такое всенародная известность…»

Однажды я решил навестить его, уже тяжелобольного, но, как это, к сожалению, бывает, долго не мог собраться и страшно корил себя за это. Каково же было мое удивление, когда спустя некоторое время в «Литературной газете» одна за другой стали появляться корреспонденции Малюгина о мировом футбольном чемпионате…

Быть может, иным читателям покажется, что ни к чему рассказывать такие эпизоды в послесловии к книге писателя, вышедшей через десять лет после его смерти. Возможно, это и верно. Но что делать, Леонид Антонович Малюгин был таким: литературное творчество в самом большом смысле этого слова уживалось у него, больше того — было неотделимо от горячих, почти ребяческих увлечений, и мне кажется, именно это и помогло ему сохранить молодость до последних дней жизни.


А. Анастасьев


Оглавление

  • СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ Пьеса в трех действиях, четырех картинах
  •   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
  •   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
  •   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
  • НАСМЕШЛИВОЕ МОЕ СЧАСТЬЕ Сценическая повесть в письмах в двух частях
  •   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  •   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  • МОЛОДАЯ РОССИЯ Повесть для театра в двух частях
  •   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  •   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  • ЖИЗНЬ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ Пьеса в двух действиях
  •   ПРОЛОГ
  •   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
  •   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
  •   ЭПИЛОГ
  • РОДНЫЕ МЕСТА Комедия в трех действиях
  •   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
  •   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
  •   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
  • ДРАМАТУРГ ЛЕОНИД МАЛЮГИН