КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706104 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Другая жизнь и берег дальний [Михаил Константинович Айзенштадт-Железнов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Аргус Другая жизнь и берег дальний

Об Аргусе

Юмор — дар очень редкий и тем более ценный, что «сделаться» юмористом нельзя. Нет ничего более мучительного бессильных потуг на юмор: читаешь и чувствуешь, что автор рассчитывал на смех или хотя бы только на улыбку, а улыбаться нечему, смеяться не над чем, хочется зевнуть, поморщиться и книгу отложить.

Аргус — прирожденный юморист, едва ли не последний у нас оставшийся. Не сатирик, а именно юморист, зорко и пристально вглядывающийся в наше здешнее житье-бытье, все смешное или даже все досадное подмечающий, но к обличению не склонный. Обличение как бы вынесено за скобки его рассказов, набросков, стихов, и относится оно только к тем, кто во имя «бесчеловечного владычества выдумки», — выражение Бориса Пастернака, — создал в России удушающие бытовые условия. Над эмиграцией Аргус не издевается, нет, он разделяет ее надежды и невзгоды, ее бедствия и случайные, мимолетные радости, и пишет о ней, зная, что отклик возникнет сам собой: отклик и благодарность. Сатира вызывает злобу, нередко может быть и оправданную, однако исключающую сочувствие, не говоря уж о любви, — как большей частью у Щедрина. Ответом юмористу бывает именно благодарность, и вечный, великий русский пример этого — Гоголь.

Кстати, с удивлением вспоминаю, что Тэффи упорно отрицала наличие юмора у Гоголя и говорила, что ничего смешного в его книгах не находит. Правда, первые главы «Мертвых душ» навели на печальные размышления и Пушкина. Но Пушкин по-видимому задумался о России, о ее участи, о ее будущем, и например, к незабываемому вступительному разговору о колесе, которое до Москвы может быть и доедет, но до Казани, нет, не доедет, к этому шедевру комической бессмыслицы, внезапная грусть его отношения не имела. Уверен, что тут Пушкин рассмеялся или по крайней мере улыбнулся.

Все русские юмористы — ученики или потомки Гоголя, и Аргус в этом смысле исключения не представляет. Нам, его современникам, писания его дают умственный отдых, позволяют забыться, нас они развлекают, и лишь в редких случаях мы отдаем себе отчет, что за этими обманчиво-поверхностными, легкими, быстрыми зарисовками таится острая психологическая проницательность. Однако в будущем для человека, который поставил бы себе целью изучить и понять, как в течение десятилетий жили русские люди на чужой земле, фельетоны Аргуса окажутся свидетельством и документом незаменимым. Вероятно «будущий историк» над той или иной аргусовской страницей должен будет сказать себе, что кое-что у автора преувеличено: да, в самом деле, преувеличено, утрировано, и не все эмигранты были так наивны, доверчивы или кичливы, не столько было среди нас сантиментальности или бестолковщины, — о чем же тут спорить? Но юмор — это именно увеличительное стекло, наведенное на повседневное существование: оно ничего не искажает, а лишь дает возможность различить то, что иначе прошло бы незамеченным. Иногда, читая Аргуса, я признаться жалел, что он не жил в Париже и что, значит, особенности парижского эмигрантского существования, главным образом довоенного, остались ему неизвестны. Но в сущности разницы мало: Париж или Нью-Йорк остались только оболочкой, за которой видишь и улавливаешь почти то же самое.

Сколько меткости в иных словосочетаниях, сразу запоминающихся, даже если к эмиграции они не относятся! На смену былым нашим «кающимся дворянам» пришли на Западе, пишет Аргус, — «кающиеся капиталисты», и тут, в этой лаконической формуле дан материал для пространного социологического исследования. Или другое, в другом роде: в Советской России царил будто бы не только «культ личности», а и «культ двуличности», царил и удержался до сих пор. Я цитирую почти наудачу, мысленно соглашаясь с Буниным, который утверждал, что «блестящие строки» рассыпаны у Аргуса повсюду. Есть и отдельные рассказы, достойные войти в антологию русского юмора, — например, короткий, в полстранички рассказ «Ведьма».

Особняком в сборнике стоят стихи. Внимательный читатель заметит в них борьбу автора с самим собой: борьбу, т. е. затаенное, более настойчивое, чем на первый взгляд кажется, влечение к лиризму и наперекор ему, вошедшее в привычку, неодолимое стремление иронизировать. Примирить одно с другим трудно. Стихи о «Дне Благодарения», например, по теме своей, по приглушенному своему тону, могли бы стать стихами настоящими, — но как знать, не утратили ли бы они своеобразия, если бы изъять из них словечки подчеркнуто прозаические? Изменить себе, изменить своему творческому стилю Аргус не пожелал, и одинаково пристрастившись и к лиризму, и к иронии, он был и остался в нашей здешней литературе явлением оригинальнейшим.

Георгий Адамович.