Рождество ежедневно [Джеймс Ганн] (fb2) читать постранично

Джеймс Ганн Рождество ежедневно

Вот и остались позади невыносимые три года моего добровольного заключения. Там, среди равнодушных глыб метеоритного пояса, в тесноте навигационного маяка, только ожидание этой минуты спасало меня от безумия. И мечта о Джин...

Наконец я ступил на Землю. «Господи, какое здесь пекло» — первое, что я подумал. После искусственного климата маяка земля казалась горячей, а воздух — влажным и липким.

Вместо бурного восторга, естественно, впрочем, по возвращении, реакция моя оказалась чисто физической, а нервное напряжение, копившееся все три года, еще ждало своей разрядки. Лица снующих вокруг людей действовали угнетающе, мучила неясная тревога. Что-то было не так, но сейчас я думал лишь об одном.

Джин... Почему она не встретила? Еще на подходе к Земле я послал ей телеграмму. Неужели не получила? А я так хотел поскорее увидеть ее...

Я вновь перечитал казенный бланк: «В случае Вашего согласия на возобновление контракта мы со своей стороны готовы удвоить ставки…»

От бездонного неба, испещренного невесомыми облачками, кружилась голова. Сто семьдесят пять фунтов моего тела, отвыкшего от нормального тяготения, стали здесь тяжелым бременем. Но не это сгибало меня — другое, не имеющее отношения к законам природы.

Какова цена трех лет человеческой жизни? А самой жизни?

Пятьдесят тысяч в год? А сколько стоит одиночество? Чем вообще измеряется жизнь? Быть может, тем, чем заполнена? Три года на маяке показались мне целой жизнью, и я не берусь оценить ее в долларах. Теперь они предлагают сто тысяч в год. Будто одну жизнь можно продать дважды! Я не могу согласиться. Я уже продал.

Сто пятьдесят тысяч… Я богач! Джин не могла много истратить, к тому же на службе ей платят вполне прилично. Теперь мы лет десять сможет жить роскошно и еще двадцать — приемлемо.

Я вспоминал ее милое лицо в обрамлении золотистых локонов, голубые, чуть раскосые глаза и нежное тело, чуть полноватое, но всегда желанное. Все три года я вспоминал ее в мельчайших подробностях. Изучил лучше, чем самого себя. Где же ты, Джин?..

Я заспешил. Такси или метро? Мне захотелось пошиковать. Как пошлы эти двадцати пятицентовые турникеты! Но метро быстрее, это и определило мой выбор. Где ты, Джин?..

Нет, это еще не Земля. Жаркий и душный бетон давил на меня со всех сторон. А я хотел упасть в траву, руками ощутить Землю, сдавить в ладони мягкий комок, чтобы он просыпался меж пальцев в траву…

Воняло в метро омерзительно. Под ногами попадались какие-то огрызки, обрывки газет. Размалеванные подростками стены уродовались еще и ободранными плакатами. «Поезд — один доллар», — сообщало самое заметное из них. Я поморщился. Не слишком ли подскочили цены за три года?

Я опустил монету в широкую щель турникета. Механический страж злобно лязгнул и пропустил меня.

Нетерпеливо прохаживаясь взад-вперед по пустой платформе, я от нечего делать, изучал рекламные щиты. Прежде их было гораздо меньше, да и выглядели они скромнее и понятнее.

На одном из них переливались цветные разводы, напоминающие нефтяные пятна на воде. Смысл ускользнул, но щекотал нервы где-то на уровне подсознания. Когда я уже отводил взгляд, вдруг появилось что-то круглое, сдобное, очень сексуальное и пробежали слова «Будь, как все, на высоте, покупай товар везде!»

На другом щите хаотически перемигивались разноцветные пятнышки. Но тут бессмысленная рябь слилась в нечто знакомое — белый цилиндрик, с дымком. Память услужливо воспроизвела расслабляющий аромат сигарет. Страшно захотелось курить, даже дух занялся.

Последний раз я курил перед отлетом на маяк. Три года я и не помышлял о сигаретах. Но теперь накатило неодолимое желание затянуться.

Еще в космосе, по пути на Землю, я мечтал только об одном: стакан холодного молока, хрустящей горькой луковице — чтобы слезы из глаз — и паре помидоров. И чтобы все было свежее. Наверное, всю оставшуюся жизнь я не смогу даже глядеть на консервы.

Из тоннеля донесся нарастающий гул. К нему добавился железный перестук, прерванный визгом тормозов. У платформы остановился поезд. Никто не выходит на этой станции, и я без помех прошел в вагон. Дверцы сомкнулись, поезд плавно начал разгон. Яркий свет люминофоров сменился темнотой тоннеля.

В вагоне сидело не более десяти человек. Отрешенные лица пустыми глазами смотрели в никуда, тела, казалось, окаменели. Женщины, одетые в шорты кричащих расцветок, отличались от мужчин лифчиками с отверстиями, из которых вызывающе торчали накрашенные соски.

«Мода, конечно, прогрессирует, — ошарашено подумал я, — но ведь это сущее уродство!»

«Тр-р-рбум-бум!» — взревела вдруг музыка. От неожиданности я вздрогнул. Рев без пауз, но с резкими диссонансами рвал уши. Звуки неслись со всех сторон, я не мог обнаружить динамик.

«Чаруй, пленяй, меньше думай, покупай!» — визжал хор.

Я взглянул на неподвижных людей. Похоже, шокирован был один