Резня. Отражения (СИ) [Muftinsky] (fb2) читать онлайн

========== Часть I. Минус один 1. ==========

Вадим быстрым шагом проследовал к служебному выходу и как можно выше поднял воротник пальто. Это не спасало ни от ветра, ни от настойчивых поклонников, мечтавших об автографе, но жест этот с годами вошел в привычку, и рука сама тянулась к вороту, затем Вадим надвинул на глаза кепку и, слегка ссутулившись, толкнул вперед тяжелую крашеную дверь.

На улице было и всего-то человек десять, значит, удастся расквитаться со всем минут за тридцать, скользнуть в такси, а еще через полчаса - блаженно растянуться на роскошной постели очередной провинциальной гостиницы. При виде его девчонки тут же завизжали, а мужчины - радостно загудели, тоже, вероятно, предчувствуя скорое избавление.

Фото, другое, третье, дежурная улыбка на бледном лице, потухший взгляд и нечеловеческая усталость. В туре оставался всего один концерт, а там можно было сделать перерыв на пару месяцев, поваляться на пляже, полистать научпоп, наконец. Может быть, что-то написать. Или кому-то. Щелчок затвора фотоаппарата. Еще один. Вспышка, другая, третья… и вот из толпы остались всего двое скромных на вид и весьма еще юных парней, один из которых шагнул вперед, протягивая блокнот и ручку. Наверняка она не будет писать на морозе. Вадим сделал быстрый росчерк и машинально положил ладонь ему на плечо, оборачиваясь в сторону его друга, чтобы сделать фото и покончить с этим, но друг испарился где-то в темных кустах, лишь этот долговязый и прыщавый на вид паренек все мялся и не уходил.

- Фото не нужно? – вежливо уточнил Вадим, возвращая тому блокнот, и он отчего-то покачал лохматой головой.

- Поговорить бы, - едва слышно выдавил парень, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и комкая в руках автограф.

- Что-то случилось? - Вад склонил голову набок и бросил на паренька озабоченный взгляд.

Тому никак не могло быть больше 18 лет. Такой юный, а уже скачет в аготовские бездны разврата.

- Я ваш давний фанат. Ну… мы с Егором то есть. С другом моим, - заикаясь, молотил с бешеной скоростью пацан. – Очень любим мы Агату, в общем, - и замер, ощущая собственное косноязычие, но не в силах начать говорить связно и понятно.

- Так. И? - терпеливо спросил Вад, видя, как паренек задрожал с головы до ног, явно страшась приступить к главному.

- Где я мог бы обсудить с вами возможность ее возрождения? – наконец, выпалил он и опустил глаза, ковыряясь носком ботинка в ноябрьской жиже.

- Возможность ее…чего? – тихо переспросил Вад, решив, что ослышался.

- Воссоединения то есть. Агаты. Ну вас с Глебом, - и бледное лицо паренька залила краска, заметная в свете фонарей.

Вадим улыбнулся одними уголками губ и поправил кепку.

- Уж не знаю, что там у вас за подростковые фантазии… - начал было он, но паренек тут же перебил его.

- Никаких фантазий! Только точная наука! Мы с Егором учимся на физмате и недавно сделали одно интересное открытие, которое позволило нам создать один прибор, и он, как мы считаем, поможет Агате воссоединиться! – в жарком порыве достучаться до старшего Самойлова пацан наконец-то начал изъясняться понятнее и четче.

Вадим хмыкнул, шагнул к машине, затем развернулся на пятках и бросил слегка опешившему пареньку:

- Садись со мной в машину. Обсудим все у меня в гостинице.

Когда дверцы хлопнули, Вадим вдруг спохватился:

- А друг-то твой как же?

- А он…нет, он не поедет, - решительно тряхнул волосами паренек.

- Зовут-то тебя как? – и Вадим протянул пацану ладонь в качестве знакомства.

- Паша. Павел то есть.

- Не против, если я закурю?

Паша помотал головой и уткнулся в свой смартфон.

Опять какая-то детская чушь. Сколько ему приходилось сталкиваться с подобным за прошедшие почти уже 10 лет с момента распада Агаты. Ему на почту приходили километровые письма с подробной инструкцией, как поступить, чтобы Агата воссоединилась. Ему писали от имени Глеба, а Глебу - от его имени, и Вадим поначалу честно все читал, а потом стал игнорировать лишний источник боли.

Последнее подобное послание он получил еще до судов, а с тех пор, как они грянули, фанаты, кажется, лишились последней надежды на возрождение группы, лишь тайно мечтали о братском примирении. И вот пожалуйста. Выполз на свет фонаря со своей щуплой фигуркой и прыщавыми щеками и заявил свое право на внимание Вада к какой-то очередной чуши. Физмат, говоришь? Посмотрим, что там за физмат у тебя. Надеюсь, дело не кончится банальной сывороткой правды.

Когда такси остановилось у входа в гостиницу, Вад поспешно сунул водителю купюру и, не став дожидаться сдачи, схватил пацана за локоть и вытолкал его на улицу, а затем потащил за собой к входу в вестибюль. Через несколько минут Паша уже мялся на пороге просторного номера, не решаясь войти.

- Проходи, раздевайся, чего ты там топчешься? – усмехнулся Вадим, скидывая пальто и кепку. – Пить будешь?

- Я кроме пива пока и не пробовал ничего, - нахмурился Паша, по виду совершеннейший ботаник.

- Пива, извини, не употребляю. Есть водка. Будешь?

Паша испуганно втянул голову в плечи, затем нахмурился, но все же осторожно кивнул.

- Не боись, всего-то одна рюмка для сугреву. Замерз поди, пока нас ждал? – и он наполнил до краев крошечную рюмку водкой и протянул ее смущенному пацану.

- Давай. За Агату. До дна. Не чокаясь, - отчеканил Вад и принялся пить прямо из бутылки, а Паша поперхнулся, закашлялся, но все же мужественно допил ледяную водку.

- Почему не чокаясь? – только и успел прохрипеть он, как водка обожгла ему желудок, он замахал руками перед лицом, отбрасывая рюмку в сторону, и потянулся к бутылке с водой.

- Давай рассказывай, чего вы там с приятелем придумали, да я спать пойду. Завтра с утра опять на поезд. Сам-то ты местный?

Тот помотал головой.

- Тоже из Москвы. За вами приехали. В столице-то вас не поймать…

- Так что за прибор-то там у вас? – перебил его Вад, снова опрокидывая в себя бутылку. – Машина времени? – и громко расхохотался. – Боюсь, это нам точно не поможет.

- Нет, не совсем она. Вас в таком виде мы точно отправлять никуда не станем. Да и не работает машина времени для решения сложных проблем. Там же необходимо втереться в доверие к героям, убедить их поступить так, а не иначе, контролировать каждый их шаг, не имея почти никакой возможности повлиять на него… Нет, машину времени мы сразу отмели как неэффективный способ примирения. А вот передатчик сознания во времени…

- Что?! – поперхнулся Вад, роняя бутылку с недопитой водкой, и та покатилась по полу, оставляя вокруг себя мокрые и пахнущие спиртом следы.

- Передатчик сознания. То, что сознание можно вычленять из тела вы, я думаю, уже и так в курсе, - хитро улыбнулся Паша и как-то слишком понимающе ему подмигнул. – За это открытие премия уже получена. Нам с Егором оставалось лишь придумать, как передавать это выделенное сознание во времени. На все это у нас ушел год, и вот прибор, наконец, готов, и мы хотим испытать его на вас с Глебом.

- Что?! – снова бессильно повторил Вадим, не веря собственным ушам.

- Когда мы с Егором только наткнулись на это открытие, то разом поняли, для чего сможем использовать его, - затараторил Паша. – Править исторические события с этим прибором не составит теперь никакого труда! Но нам необходимо испытать его на добровольцах. Что скажете?

- Я что-то ничего не понимаю, - нахмурился Вадим, подбирая с пола укатившуюся под стул бутылку. – Но мне эта затея не слишком нравится.

- Подробности я расскажу, это не проблема! Мы захватываем ваше сознание и…перемещаем в ваше же тело ну, допустим, тридцатилетней давности, - Паша щелкнул пальцами в воздухе, - и вуаля! Вы открываете глаза, и вам снова 25, Агата в начале пути, все хорошо, куча возможностей все исправить или переиграть как нужно.

- А что будет с молодым сознанием? Оно окажется в теле нынешнего меня?

- Ну конечно же! Вы абсолютно верно поняли принцип работы прибора.

- То есть, получается, я там в своем юном теле буду в полном шоколаде, а молодой же схватит инфаркт, очутившись здесь на развалинах группы, на развалинах страны, не способный мало-мальски контролировать ситуацию? Малец, ты серьезно рассчитывал убедить меня на эту затею?

- Хм, - отозвался парень, - на самом деле я подумывал провернуть все это не с вами, а с Глебом. Именно поэтому и пришел договариваться к вам.

- Не вижу логики, - вмиг помрачнел Вадим.

- Ну вы верно заметили. Молодое сознание, попав в нынешнее тело и нынешние обстоятельства, слегка офигеет, и это еще мягко сказано. И вот здесь-то ему никак не помешает помощь старого проверенного товарища, который будет в курсе всего происходящего…

- То есть меня? Позволь-ка уточнить. То есть вы собираетесь махнуть сознания нынешнего и юного Глеба местами, а в качестве психологической поддержки использовать меня?

Паша с готовностью кивнул.

- Только я что-то не пойму, что это даст Агате и нам с братом? Как поспособствует ее воссоединению?

- Ну как же. Если мы переместим сюда сознание 20-летнего Глеба, он даже толком и не будет знать о распаде и с радостью выйдет с вами на сцену.

- А что будет с этим Глебом? Об этом вы подумали?

- Ну… в целом, ничего плохого. Кто не мечтает вернуться в молодость? – и Паша благоговейно заморгал, ожидая вердикта Вадима.

- В общем, так. Я не знаю, как вам вообще пришла в голову такая безумная идея, но я сразу говорю: нет. Я не согласен ни на собственное, ни на Глебово перемещение. Хотите испытывать свой прибор, делайте это на ком-нибудь другом.

- Но почему?! – в отчаянии всплеснул руками незадачливый фанат.

- А как ты нас возвращать потом будешь, а?

- А зачем вас возвращать? – совершенно искренне изумился Паша.

- Так, все ясно, – Вадим поднялся с кресла и указал парню на дверь.

Паша еще несколько минут, в течение которых Вад помогал ему одеваться и обуваться, лопотал что-то бессвязное в попытке уговорить кумира совершить прыжок веры, но тот даже не слушал его.

- На кошках тренируйся! – напоследок крикнул ему Вадим, захлопывая дверь прямо перед носом Паши.

Тот уныло побрел вниз, тыкая пальцами в экран смартфона. Через несколько секунд в трубке послышались гудки, и угрюмый голос произнес:

- Ну как все прошло?

- Как и следовало ожидать. Он отказался, - уныло протянул Паша.

- Значит, задействуем план В! Не кисни! – прокричал в трубку Егор. - Бегом на вокзал! Наш поезд уже через час!

========== 2. ==========

Вадим рухнул на постель и отрубился, как только шаги пацана стихли за дверью. Обдумать это потрясающее по форме и содержанию предложение у Вадима не было ни сил, ни желания. Но когда утром он разлепил глаза, отшвыривая в сторону будильник, первой его мыслью стало воспоминание о странной вчерашней встрече. Что это было? Розыгрыш? Или пацаны всерьез решили повернуть вспять колесо истории? И ладно бы это могло коснуться одной только Агаты, так ведь под ударом были все, когда над своим прибором склонялись две вихрастые юные головы. Их надо было остановить во что бы то ни стало.

Но. Вадим не знает, где они живут. Не знает их телефонов. Даже фамилий не знает. Лишь имена. Но мало ли в Москве обитает юных Павлов и Егоров! Вадим взъерошил остатки тщательно сбриваемой шевелюры и отчаянно застонал. Черт с ней Агатой, но вот что если они переместят сознание какого-нибудь условного Чубайса в тело условного Сталина образца 42 года? А что еще можно ожидать от малолетних дебилов? А тогда сознание Сталина вселится в тело Чубайса, и… Что случится с российской и общемировой историей при таком раскладе?! Война будет в одночасье проиграна? Вад лихорадочно соображал, вспоминая хоть какие-то детали, но как назло на ум ничего не приходило.

Вообще пареньки в целом производили впечатление вполне разумных людей. Ну да, изобрели этот безумный прибор, так ведь не опробовали его разом на Гитлере, а выбрали жертву помельче. Еще и посоветоваться вздумали, испросить согласия на эксперимент, так сказать. Значит, просто так в омут с головой они бросаться не станут. Но поверить в то, что ребята не попытаются подыскать себе новую жертву, а в их терминологии – добровольца – Вад попросту не мог. Ну и первым на ум, разумеется, приходил Глеб. Если им отказал старший, никто парням не помешает обратиться за помощью к младшему. И вот тот уже будет достаточно безумным, чтобы…

Вад вдруг ощутил, как сердце его ухнуло вниз, он схватился руками за голову и вылетел из гостиничного номера, хватая на бегу вещи. У Глеба сегодня был концерт в Москве, а из Твери туда надо было еще добраться.

Автобус ехал по пробкам около двух часов. Вадим должен был успеть смотаться до Москвы и обратно, чтобы послезавтра рвануть в тур по Сибири: отменять его не хотелось даже ради такого из ряда вон выходящего события. И когда старший Самойлов, запыхаясь и роняя шарф с перчатками, подбежал к клубу и заметил там две знакомые долговязые фигуры, то понял, что не ошибся в своих подозрениях. Не дожидаясь запуска толпы в зал, он схватил обоих за шкирки и отволок в сторону.

- Значит, так, ребятки. Даже не вздумайте. Понятно вам?! Я этого не допущу.

- Поздно, процесс запущен, - деловито сообщил ему тот, кто был, вероятно, Егором. – Прибор на таймере. Ровно через…

- Что?! – завопил Вадим и, расталкивая охрану, принялся пробираться в клуб. – В каком смысле на таймере? Глеб что, дал свое согласие?! - ревел Вад.

- Нет, - покачал головой Паша, а Егор, поддакивая другу, кивнул. - Но мы решили, что так будет лучше. В конце концов, ведь именно Глеб развалил Агату, именно он основная причина того, что Агаты сейчас не существует. Мы даем вам и всем нам шанс заполучить ее назад. Мы сделали для этого все и даже больше. Если вы не сможете этим шансом распорядиться…

- Когда это произойдет?! – проревел Вадим, не слушая ребят.

- Минут через пятнадцать, - вальяжно протянул Егор, бросив взгляд на часы.

Вадим чертыхнулся и рванул к клубу, пару минут пререкался с не узнавшим его охранником, пока не сунул тому в лицо паспорт, пару минут протискивался в толпе поближе к сцене, потом приводил в норму дыхание, глядя на то, как в своей обычной манере на сцене корежится и стонет Глеб. Его Глеб.

Он никогда прежде не был на концертах младшего, считал это бессмысленным времяпровождением: пока в Глебе жил запал и азарт, он немилосердно пил и едва стоял на ногах, и Вадим не мог посещать его выступления от жуткого стыда. Когда же с выпивкой тот завязал, то потерял на тот момент последние зачатки всякого энтузиазма и выглядел скорее зомби, а не рок-звездой. Вот и сейчас Глеб гнулся ломаной линией, лицо его было искажено мукой, словно для него быть на сцене стало своего рода испытанием. На несколько мгновений Вадим даже забыл, зачем он здесь. Пока не глянул на часы, и сердце его тут же пропустило удар. Две минуты. Одна. Тридцать секунд. Пятнадцать. СЕЙЧАС. Глеб поднял глаза и заметил стоявшего в толпе брата. Во взгляде его отразилось изумление с примесью отвращения.

На мгновение Глеб замер в изломанной позе, затем взгляд его остекленел, а в горле застыл истеричный вопль… но уже через секунду глаза округлились, а микрофон вывалился из опустившихся рук. Он испуганно моргал, близоруко озираясь по сторонам, прикрывал глаза ладонью не в силах понять, где он находится и что произошло.

- В-в-вадик? – неуверенно пробормотал он, переминаясь с ноги на ногу. – Вадик?! Что произошло? Ты где, Вадик?!

Удивленный и непонимающий гул пророкотал по залу. Кажется, сразу десятки лиц обратились в сторону Вадима, которого заметил со сцены и Глеб, подошел к краю и рухнул на колени:

- Вадик?

Вадим шумно выдохнул, вытер лоб рукавом пальто и ловким прыжком вскочил на сцену, хватая младшего под локоть. Публика зашумела еще громче, кто-то в толпе крикнул:

- Агата!

- Пошли на выход, - подталкивал он продолжавшего недоуменно озираться Глеба к кулисам.

- Вадик, что случилось? Что с тобой? Я перебрал кокса? Почему ты седой? Когда ты успел сбрить волосы? - тараторил без умолку Глеб, вцепившись в рукав старшего.

Снейк попытался было остановить обоих, но Вадим пригрозил ему кулаком, стащил Глеба со сцены и буквально поволок на себе к служебному входу.

- Вадик, - продолжал лепетать Глеб. – Что произошло? Нам вместо кокса подсунули ЛСД? Почему меня так плющит?

Вадим вызвал такси и развернул брата лицом к себе.

- Сейчас едем ко мне, и я все тебе объясню. Потерпи, пожалуйста, - Вадим подавил в себе порыв погладить Глеба по примятым волосам, до сознания факт присутствия рядом с ним совсем еще юного Глеба все никак не хотел доходить.

Больше всего Вадиму сейчас хотелось слинять в одиночестве домой и завалиться на диван, забыв обо всем, но в таком случае мелкий в этом мире точно пропадет. Иного выхода не было.

Он помог брату выйти из машины, проводил в дом и, велев раздеться, пошел на кухню за коньяком. Вадим вдруг осознал, что совершенно забыл спросить у ботаников, какого года Глеб стоял сейчас перед ним, а спросить прямо вот так в лоб не решался, хоть и понимал, что тяжелого разговора не избежать. Он налил себе стакан, опорожнил его и вернулся в гостиную, где на диване уже устроился Глеб.

- Что ты принимал? - задал Вадим наводящий вопрос, надеясь по ответу младшего распознать примерную даты, из которой его перенесли сюда.

- Да как обычно мы с тобой нюхнули перед концертом. Но ты что-то новое приволок, забыл что ли? А я тебя предупреждал, что не надо было вдариваться по полной. Вот и результат: у тебя отшибло память, а меня накрыли глюки!

- Какое сегодня число? – перебил его Вадим.

- О, докатился! – охнул Глеб, приложив к щекам ладони. – Числа уже не помнишь! Месяц хоть с годом припоминаешь?

- Не вполне, - ухватился за столь удачно подвернувшийся поворот Вад.

- Эх ты. Ты мою часть дозы употребил что ли? 19-е сегодня! 19-е сентября 1990 года. Слушай, а чего на улице так холодно? Вроде, когда мы приехали сюда из гостиницы, совсем тепло было. – И что это на мне, а? – Глеб с удивлением принялся ощупывать свой мятый и заляпанный остатками еды рибок, - где ты достал этот хлам? И где моя джинсовая куртка? О! А на ногах у меня что? Вадик, что вообще происходит, а?

Слушать непрекращающийся поток вопросов у Вадима больше не было сил, и он подхватил брата под локоть и повел его в прихожую. Остановившись у большого зеркала во всю стену, он включил свет и ткнул пальцем в отражение.

- Видишь? Узнаешь себя?

Из зеркала на юного 20-летнего Глеба смотрел какой-то странный и совсем незнакомый ему персонаж с торчавшими во все стороны короткими и начавшими уже седеть русыми волосами, помятой и явно пропитой физиономией в мятой и грязной кофте и бесформенных штанах с огромными карманами на бедрах. На ногах у незнакомца, смотревшего на него из зеркала, были гигантские ботинки на высоченной платформе, мутные почти бесцветные глаза подслеповато щурились, кожа была сухой словно пергамент. Да и в целом на вид персонажу этому было никак не меньше пятидесяти. И когда Глеб в ужасе прикрыл рот ладонью, помятого вида мужчина сделал то же самое.

- Кто это, Вадик? – прошептал Глеб, тыча пальцем в зеркало, и отражение ответило ему тем же. – Ты сказал, что это всего лишь гашиш, что максимум, чем нам это грозит – мы будем чуть веселее обычного! Что ты мне подсунул?!

- 19го сентября 1990 года, Глеб, это реально был всего лишь гашиш и ничего более. Мы весело и задорно отыграли концерт – вот и все последствия его приема. Но только сегодня на дворе 25 ноября 2019 года. И мы не в Свердловске, а в Москве. И будь я проклят, если не уничтожу этих проклятых мальчишек, провернувших все это! – в отчаянии возопил Вад.

- Погоди, погоди, я что-то ничего не понимаю, Вадик, - пролепетал Глеб, с ужасом заглядывая в глаза брату. – 2019 год? Я точно не ослышался?

- Они изобрели какую-то чертову машину, которая может поменять сознания людей во времени. И, не спросив ничьего согласия, взяли и махнули местами твое сознание с сознанием нынешнего Глеба Самойлова – такого, каким ты видишь его сейчас в этом самом зеркале. И я седой, потому что мне не 26 лет, как было в 1990, а уже 55. Ты попал в будущее, Глебка. И теперь нам придется как-то выкручиваться из этой ситуации. Один концерт ты уже сорвал.

- Вадик… но… как же…?! Как же я буду жить? – в растерянности бормотал Глеб. – Если все это правда, а не приход, как мне теперь быть? Как мне вернуться назад?

- Это моя вина. Я сглупил и не записал никаких контактов этих Винтика со Шпунтиком. Ума не приложу, как искать их теперь, чтобы заставить все вернуть по своим местам. Думается мне, впрочем, они не пропустят твой следующий концерт, там-то я их и выцеплю. Надо Снейку звякнуть, узнать твое расписание. Погоди-ка, - и Вадим достал телефон и принялся искать в списке контактов Хакимова. Глеб попытался и дальше расспрашивать брата, но Вад отмахнулся от него как от назойливой мухи. Наконец, нужный номер был найден. Хакимов взял трубку практически сразу.

- Какими судьбами, Вадим Рудольфович? Чему мы обязаны были честью лицезреть вас сегодня на нашем скромном концерте? И куда вы уволокли нашего фронтмена?

- Все вопросы ты задашь потом, - оборвал его Вад. – Скажи лучше, когда у Глеба следующий концерт в туре.

- Через 13го в Челябинске. Вылетаем 12го. А что, он совсем потерял ориентацию во времени и пространстве?

Вадим мог бы, конечно, сейчас притворно наехать на Снейка за то, что совсем довели лидера до ручки, но у него не было на это ни сил, ни желания.

- Сетлист мне скинь в ватсап, пожалуйста.

- Все так плохо? – скорбно поинтересовался Змей.

Но Вадим не стал ему отвечать и тут же нажал отбой.

========== 3. ==========

Высланный Змеем сетлист как назло на 50% состоял из творчества Матрицы. Вадим распечатал его, затем скачал из интернета тексты абсолютно всех песен – бедный Глеб ведь не подозревал о существовании даже таких хитов, как «Как на войне» или «Ковер-вертолет»! Ему все 20 песен придется учить заново с нуля. Затем достал гитару и повернулся к заскучавшему уже было брату:

- Значит, так. У нас всего несколько дней на то, чтобы выучить 20 песен – и слова, и музыку. Предлагаю приступить прямо сейчас.

- Вадик, но… я хочу есть, я хочу понять, в какой мир я попал и как мне теперь тут жить. Хочу узнать, что происходит с Агатой, много ли мы выпустили альбомов. Хочу с Сашкой увидеться. По Москве погулять, наконец! Хочешь, чтобы я дал тот концерт – я его обязательно отыграю, и песни все выучу, ты же знаешь, какая хорошая у меня память. Но дай мне хоть немного освоиться…

- Глеб, ты не должен запороть концерт. Никто не должен понять, что с тобой что-то не так.

- Ну ты ведь прикроешь меня в случае чего. Если я вдруг текст забуду или партию там, ты же поможешь мне? Справимся как-нибудь вдвоем-то.

- Нет, Глеб, - покачал головой старший. – Тут я тебе точно больше уже не помощник. Ты выступаешь один. Без меня. Агаты больше нет, Глеб. Мы расстались около десяти лет назад, и сейчас у тебя своя группа под названием Матрица. Поэтому твой тыл прикрыть я не смогу. Могу помочь лишь с разучиванием текстов и музыки. А когда на концерте те два оборванца попадутся мне на глаза, уж я не упущу шанса отодрать их за уши! Беда лишь в том, что послезавтра у меня у самого концерт в Екатеринбурге, и отменить я его не могу. Поэтому и предлагаю начать все разучивать прямо сейчас. Через неделю я вернусь и провожу тебя на самолет в Челябинск. Да и надо рассказать тебе, с кем ты сейчас играешь в одном коллективе, - Вад тараторил без умолку, а глаза Глеба становились все шире, полыхали все большим ужасом.

- Вадик… постой. Как это Агаты больше нет?!

- Ты захотел самостоятельности, - пожал плечами старший, стараясь придать себе как можно более безразличный вид. – Ты ее получил. Мы в ссоре и не общаемся. Мы судились. Мы теперь с тобой главные враги на отечественной рок-сцене. И если бы не эта рокировка сознаний, тебя бы здесь сейчас не было.

- Но… как такое возможно?! – воскликнул Глеб. – Судились? Враги? Вадик… я же люблю тебя, какие еще суды? Я же жить без Агаты не могу, как я мог развалить ее?!

- Это ты сейчас в свои 20 без Агаты не можешь, а к 40 годам она тебе осточертеет.

- А… Саша как же? Он где?

- Он в могиле, Глеб, - сухо бросил Вадим. – Умер в 2001 году. Нас это отчасти и подкосило тогда с тобой.

Глеб вцепился пальцами в волосы, на глазах его блеснули слезы.

- Уму непостижимо, Вадик. Как же жить теперь? Даже если ты вернешь меня назад в мое время, как же мне жить с осознанием того, что все это все равно случится?! Что Саша погибнет, а мы с тобой расстанемся…

- Может быть, ты сможешь что-то изменить, - пожал плечами Вад. – Впрочем вряд ли это у тебя получится. Вся история уже состоялась.

- Вряд ли получится? То есть ты думаешь, что попавший туда в мое тело нынешний Глеб будет вести себя в точности как я и Агата с ним дотянет до вашего 2009 года? Вадик, это абсурд. Прошлое уже изменено самой этой рокировкой наших сознаний. И в интересах Агаты вернуть все назад, чтобы теперь я, обладая новыми знаниями, сумел предотвратить ее распад.

- На самом деле эти горе-ученые совершили рокировку с несколько иной целью, - интеллигентно откашлялся Вад. – Они хотят восстановить Агату сегодня, а не когда-то там в прошлом. Они именно сегодня хотят видеть нас с тобой вдвоем со сцены.

- И что нам мешает выполнить их желание?

- Мое встречное желание вернуть все как было. Ты не должен отвечать за ошибки более старшей копии себя. Ты не должен решать его проблемы, разбираться с его женой и группой, с его неадекватными фанатами и в целом противоречивым анамнезом.

- Как ты заговорил, Вадик! А ведь это я. Позволь мне все-таки самому решить, что я выбираю.

- Ты серьезно хочешь жить в теле 50-летнего себя? Без шуток, Глеб? Или это только поза?

Глеб поджал губы и промолчал. Ну разумеется он хотел вернуться в привычное для себя время и спорил с Вадом исключительно ради самого спора.

- Ладно, давай показывай, что там за песни у меня. Буду учить, - махнул он рукой и потянулся к стопке распечатанных листов.

Первыми Вадим сложил агатовские вещи, чтобы поменьше шокировать младшего – Опиум, Ковер, Как на войне. Сперва включил их брату на телефоне, потом показал видео на ютубе и отметил, как на губах брата заиграла мечтательная улыбка.

- Я все-таки отдал тебе Как на войне? Я ведь ее написал уже, - усмехнулся Глеб. – Но не хотел показывать. Сольно подумывал записать…

- Альбом у нас тогда уж больно шикарным выходил, вот ты и не пожалел материала для него. Теперь это наш главный хит.

- Его мне и разучивать не нужно, - махнул рукой Глеб. – Я его написал всего несколько дней назад и помню текст наизусть. Давай дальше.

Его удивленный взгляд задерживался на телефоне и планшете, в глазах Глеба на секунду даже застыл немой вопрос, но тут же потух: он вспомнил, что на дворе 2019 год, а техника и в его убогом 1990 уже развивалась семимильными шагами.

Вадима вдруг накрыло странным ощущением дежавю: он сидел в одной комнате с младшим, между ними впервые за долгое время не стояли ни распад Агаты, ни разборки, ни суды, ни взаимные оскорбления, и на мгновение к нему вернулась назойливая мысль попытаться возродить группу: вот же он сидит тут, на все готовый. И ведь никто никогда ничего не узнает, кроме этих двух малолеток. Да даже если они и начнут вдруг вещать правду на каждом углу, кто им поверит? Глеб с Вадимом все будут отрицать. Вот он, сидит тут рядом, и даже взгляд его изменился, морщины разгладились, в глазах снова сквозит любовь и преданность – бери и пользуйся готовеньким, когда тебе предоставили такой шанс. Но только лишь коснулась эта мысль сознания Вадима, как взгляд его тут же померк: он безнадежно стар и депрессивен. Ему нечего предложить брату, кроме бесконечных чесов по стране со старым материалом. А новый никто из них написать не в состоянии: 20-летний Глеб будет сейчас сочинять Опиум и Два корабля, которые уже давным-давно созданы им же… а Вадим… Вадим уже от всего устал, ему хочется тишины и покоя. Хочется поговорить с Глебом – не этим юным и невинным пока еще, а тем, своим Глебом, до которого теперь не дотянуться никакими силами.

Пока Вадим предавался унылым размышлениям, Глеб успел послушать остальные два хита.

- Опиум ведь про нас с тобой, да? – задумчиво протянул он. – У этой сказки нет конца, ты не изменишь ничего… Вадик, почему мы все-таки расстались?

- Господи, да тысячи причин! Мы что были когда-то сильно счастливы вместе? Все время ругались напропалую, вот и достигли апофеоза 3 года назад, когда ты подал на меня в суд.

- Безумие какое-то, - помотал головой Глеб. – Поверить не могу, что я так поступил. Но почему?

- Я поехал в тур с Агатой один. Без тебя. Вот ты и…

- Аааа, ясно. Теперь мне все ясно. Зачем ты так сделал?

- Ты так много вещал мне в последние годы о том, что Агата тебе надоела. Ты с такой кислой миной выступал на Ностальгических…

- Так, стоп. Раз уж начал, расскажи мне обо всем по порядку. Прямо стартуя с 1990 года – опиши все эти тридцать лет нашей жизни. Хочу все-таки понять, куда же я попал.

И Вадим рассказал. И показал – некоторые особо яркие их выступления, скачал ему все альбомы с тем, чтобы Глеб послушал их, когда Вадим отбудет в тур. Нашел в интернете фотографии, показал концерты Матрицы и Ностальгические. Потом свои сольные концерты. На все это ушло несколько часов, и Глеб покорно слушал, почти не перебивая брата, но на лице его застыл ужас, словно бы он осознал вдруг, что все рассказанное просто не могло произойти с ним. Что все это случилось с каким-то другим человеком, другим Глебом.

Когда Вадим закончил, Глеб помотал головой:

- Я не верю, что мог натворить все это. Да, мы много ссоримся и всегда ссорились, но суды и публичные оскорбления?! Распад Агаты?!

- Мы слишком сильно разошлись идеологически. В твою жизнь вошел Кормильцев, в мою – Юля с ее отцом, связанным с госструктурами. Мы оба нашли себя, и вместе мы больше попросту не могли находиться.

- Вадик, но…мы же братья.

- Мне нечего ответить тебе, Глеб. Ты, наверное, действительно голоден. Пойдем я накормлю тебя, да и поздно уже, спать пора. Завтра продолжим разучивать песни, - и братья проследовали на кухню.

В ту ночь заснуть Вадиму так и не удалось. Он положил Глеба в спальне, а сам отправился в кабинет на диван да так и проворочался всю ночь, не смыкая глаз. Все его тело было словно прошито насквозь крошечными английскими булавками: его Глеб снова здесь, рядом, доступный, как и тогда. Бери и пользуйся. Выходи с ним на сцену, обнимай, шепчи нежности, бодайся лбами, перекидывайся глупыми улыбками… Люби, наконец, как любил всегда. Да только разве это будет честно? Все это у него уже было как раз с этим вот Глебом. Который много лет спустя превратился в того, кто бог знает чем теперь занимается в прошлом. Вадима вдруг пронзил животный ужас при одной мысли о том, что сейчас творит в 1990-м его нынешний Глеб. Они только-только записали и выпустили Декаданс, юный Вадим полон надежд и мечтаний…

Вад зажмурился и затряс головой. Спать хотелось еще меньше. Он медленно поднялся, стараясь производить как можно меньше шума и буквально на цыпочках прокрался в спальню, где, разметавшись на постели, мирно сопел его младший. Лицо немолодого уже Глеба и вправду заметно изменилось даже за эти несколько часов. Он словно бы помолодел разом лет на десять. Даже волосы, казалось, кудрявились отчетливее, а на губах играла едва заметная полуулыбка. Вад насилу смог подавить в себе желание подойти и коснуться этих жестких уже прядей, лишь стоял там в дверях, прижавшись лбом к прохладному косяку, и не сводил глаз со спящего мелкого. 20 лет… совсем еще мальчишка. Год как невинности лишился, а уже будет исполнять матричную грязь. И ладно бы еще в сетлист не входили Сто вагин, но Глеб как назло совал этот «шедевр» везде и всюду. Что подумает это невинное создание, когда познакомится поближе с самим собой? Каково это – увидеть собственную бездну с сидящим в ней твоим личным дьяволом?

Одеяло чуть сползло, обнажив спутавшиеся на груди волоски, и Вадим тяжело сглотнул, развернулся на пятках и заставил себя вернуться в кабинет.

Когда сон все же навалился на его отяжелевшие веки, часы пробили уже семь утра, и он провалился в небытие, напоследок дав себе слово, что проспит никак не больше пары часов.

========== 4. ==========

Ехать в клуб не было никакого настроения. Змей опять решил устроить очередную платную встречу с фанатами, которую так или иначе после концерта неизбежно придется отработать, и Глеб уныло натянул темные очки, только чтобы поменьше пересекаться взглядами с безумной толпой у его ног. Толпы той правда и было-то человек 300, лет 20 назад они с братом совсем другие площадки собирали, помнится… Они с братом. Фраза словно из другой жизни, жизни, которая была прожита каким-то иным Глебом, не тем, что стоял сейчас у стойки и отчаянно и зло выкрикивал:

- Я говорю тебе: Здравствуй! Теперь я непобедим!

Впрочем, даже и эти слова не значили теперь для нынешнего Глеба ничего. Он стоял на сцене, делал заученные пассы руками, не глядя в толпу, а в голове стучал ритм новой композиции. Только бы не вылетел из памяти, когда Глеб вернется, наконец, в гримерку, и сможет хоть примерно набросать на планшете черновой вариант. Выступать с таким, конечно, не станешь, но истинным ценителям, кажется, даже нравится. А, значит, стоит продолжать.

В клубе было болезненно душно, жара сшибала с ног, волосы промокли, пот ручьями лил за ворот. Глеб поднял очки, вытирая лоб рукавом, и на мгновение бросил взгляд в толпу – непроизвольный, неконтролируемый. Да так и замер с полуоткрытым ртом и расширившимися от изумления зрачками. Прямо напротив него в толпе стоял и смотрел ему прямо в глаза его старший брат Вадим.

Глеб нахмурился, и его сознания успела коснуться всего одна мысль: «Какого черта?!» Когда вдруг перед глазами все поплыло.

Так, только устоять, только не упасть. И не из такой духоты целым выбирались. Глеб зажмурился, покрепче ухватился за стойку, сделал глубокий вдох… и вдруг ощутил, что воздуха стало заметно больше, а сам он больше уже не нуждается в опоре, поскольку…сидит на стуле, что-то сжимая в руках. Глеб в ужасе распахнул глаза, успев подумать, что выступает на трезвую голову и примерещиться ему все это никак не могло. Взгляд его выцепил старенький бас, который он сжимал в руках, а пальцы по инерции продолжали что-то наигрывать. Впрочем, вероятно немилосердно лажали, потому что стоявший у микрофона обернулся вдруг к Глебу, и тот едва не издал пронзительный крик. Поскольку столкнулся взглядом с Вадиком. Вадиком в черной рубашке и брюках со стрелками. С модным хаером. Вадиком, которому было никак не больше 26 лет. Вадиком образца 1990 года.

Так, Глеб, когда ты в последний раз пил? Кажется, позавчера. Похмелье давно прошло, белой горячкой это видение быть никак не могло. Я заснул прямо у микрофона? Или потерял сознание от духоты и рухнул на пол, а мозгу отчего-то привиделось именно это? Презентация Декаданса? Кажется, это была именно она. Глеб придирчиво осмотрел себя. Черная джинсовая куртка, штаны заправлены в высокие ботинки, в левом углу сцены Саша за клавишами. Впереди Вадик дергает ногой и что-то завывает в микрофон. Кажется, Шпалу. И, кажется, сейчас его партия. Глеб напрягает память, но пальцам воспоминания ни к чему, они и так все эти годы знали басовую партию Шпалы наизусть так, словно играли ее каждый день. И чей-то чужой и такой молодой голос прохрипел в микрофон:

- Шпалалалалалала-лалалалалалалалала!

Левая нога дернулась, и Глеб сам не понял, как влился в общий ритм и снова стал частью этого скромного коллектива на сцене убогого свердловского ДК.

Стоп, Глеб. Мы все это уже проходили 29 лет назад. Ты хочешь повторения? Хочешь прожить эту жизнь по второму кругу? Совсем не дорожишь с таким трудом добытой свободой? Вот же она – Шпала эта – в точности про тебя самого и была написана:

- Сначала мне отрубят у-уши, ноги руки, возьмут щипцами глаза,

Потом зальют гудроном, пойдут по мне вагоны во имя отца колеса.

Ты видишь, я нормальный, трамвайно-рельсо-шпальный, не убегу никуда…

И ты опять на алтарь во имя пережитых и отболевших уже идеалов собрался? Братская любовь, светлое будущее, музыка, слава… это все уже было и чем все кончилось? Болью, агонией, смертью, гниением, полным разложением. Чего некромантией заниматься и к жизни духов вызывать? Агата умерла, нет ее и никогда больше не будет. Даже здесь и сейчас она мертва, эти пляски Вада у микрофона – лишь иллюзия жизни. Все они марионетки в руках коварной судьбы, запланировавшей их смерть с самого момента их рождения. Ничего уже не исправить.

Саша еще доигрывал соло на клавишах, а Глеб уже приставил бас к спинке стула, поднялся и молча отправился за кулисы прямо посреди концерта. Саша изумленно завертел головой. Вадим же, казалось, и виду не подал, спокойно доиграл Шпалу до конца, извинился перед немногочисленной публикой в зале и тоже скрылся за кулисами. Глеб пытался по памяти найти выход из этого ДК, чтобы потом вернуться к бабушке и там спокойно все обдумать, но Вадим успел его догнать и схватить за рукав.

- Ну что опять такое? Тошнит с гашиша? Мы же не доиграли до конца.

Глеб вздохнул. Сейчас просто так уже не уйти, громко хлопнув дверью. Это его Вад вопросов задавать не станет, просто с места орать начнет или и сам пинка для скорости даст, а этот пока еще невинен в вопросах их сложных взаимоотношений. Ну да, ссоры, кажется, были уже тогда, но они ни в какое сравнение не шли с тем, что произошло впоследствии. Глеб нахмурился, напрягая память. Маленький Фриц уже вышел или еще нет?

- Я ухожу, Вадик.

- Ну иди проспись, раз плохо. В следующий раз не будем больше так рисковать и принимать дурь прямо перед концертом. Такую презентацию запороли…

- Такую презентацию? – Глеб почуял удобный момент для того, чтобы разом расставить точки над и. – В зале всего несколько десятков человек! Кому нужно наше творчество, Вадим?

Старший выглядел таким жалким и потерянным, да и какой он был теперь старший? Он Глебу в сыновья годился, весь его прежний авторитет, на котором когда-то и держалось уважение младшего к нему, рассыпался в прах. 26-летний наивный глупец, не нюхавший жизни. Гашиша испугался. А слабо тебе героином передознуться, как я передознусь как раз лет через десять?! Какой к черту Декаданс? Я от Опиума и Ковра-вертолета отказался ради свободы, никакой Декаданс меня и тем более не удержит!

- Глеб, нас приняли в рок-клуб. Нас похвалил Макаревич. Мы в Свердловске вторые по популярности после Наутилуса!

- Про Чайфов забыл, - угрюмо напомнил ему Глеб.

- Да что с тобой такое сегодня?! Что за депрессивные настроения тебя накрыли?

- Я ухожу, Вадик.

- Это я уже понял. И вправду тебе надо пойти и проспаться. А мне придется администрации в ноги валиться, клясться, что тебе плохо стало прямо посреди концерта, и тебя госпитализировали. Никаких других причин они просто не примут.

- Ты не понял, Вадик. Я не с концерта ухожу, я вообще ухожу. В принципе. Из Агаты. От тебя. От вас с Сашей то есть.

- В каком смысле? - Вадим непонимающе таращил глаза и часто хлопал ресницами.

- В прямом. Вспомни, что ты мне обещал, когда брал в Агату? Что когда у меня появится возможность создать свою группу, я спокойно могу ей воспользоваться и уйти. Считай, что этот момент настал. Все свои песни оставляю вам, мне их не жалко, я новые напишу. Но я больше не в Агате. Думаю, нового басиста найти не проблема, - и Глеб широким шагом направился к выходу.

Вадим опешил и несколько секунд не мог сдвинуться с места, словно врос в пол, но потом будто очнулся и побежал за братом.

- Глеб, постой. Стой, тебе говорю! – и дернул младшего за локоть. – Давай поговорим. Что случилось?

Ничего не случилось, Вадик. На данный момент не случилось пока ничего. Но еще случится. Много чего случится, чего лучше бы никогда не случалось. И вот ты, конкретно ты ничего мне пока не сделал. Но еще сделаешь, если я останусь рядом и дам тебе хоть один шанс уговорить меня. Надо рвать сразу, пока еще свежи те воспоминания, пока не подкралась тихим шагом ностальгия и не поманила в свои цепкие лапы.

- Ничего, Вадик. Ровным счетом ничего. Я просто хочу свою группу, понимаешь? Не твою с Сашей, а свою собственную. Где лидером буду именно я. Где я сам буду определять звучание и концепцию. Где никто не будет править мои тексты и мелодии. Где на афише будет всего одно имя – Глеб Самойлов.

- Глеб, ты сошел с ума! Нас только-только приняли в рок-клуб. Если следующий альбом выстрелит, и Москва сдастся нам на милость, а ты разом обрубаешь все на корню. Ты кого-то уже подыскал себе из музыкантов?

- Пока еще нет, но я как раз думаю об этом.

Вадим выглядел таким растерянным и несчастным, что Глеб на секунду испугался, что он не сможет настоять на своем, видя этот потерянный взгляд щенка,которого пинком выбрасывали на улицу. Но перед глазами маячил совсем другой Вадим – взрослый, сильный, властный, жестокий, бескомпромиссный, бьющий его с размаху кулаком в нос за очередное пьяное выступление… И этот пока еще юный Вадим очень скоро превратится в того, дай только Глеб слабину.

О музыкантах Глеб в тот момент даже и не подумал. Его имя здесь хоть и не гремит на каждом углу, как будет греметь лет пять спустя, но кто-нибудь обязательно должен отыскаться. Можно с Наутилусом на крайний случай посоветоваться. С Наутилусом? Так здесь же еще жив Илюха! Внезапное озарение прошило его от макушки до пят, и Глеб ускорил шаг, лихорадочно соображая, где же у них теперь репетиционная база и где живут Слава с Ильей. Остановился, обернулся и бросил семенившему сзади брату через плечо:

- Не знаешь случайно, где Нау теперь репетирует?

- На нашей репбазе, - пробормотал Вадим, запыхавшись.

- А где Кормильцев живет помнишь?

Вадим скривил губы и помотал головой.

- Ладно, сам разберусь.

- Глебка, постой! – Вадим схватил его за запястье и развернул брата к себе. – Ты точно все решил? Не пожалеешь потом?

- Абсолютно. Если все это не сон, - Глеб обвел рукой пространство вокруг себя, - значит, судьба дает мне второй шанс. И вот уж на этот раз я все сделаю как надо.

И Глеб хлопнул тяжелой дверью, выходя на крыльцо и всей грудью вдыхая теплый сентябрьский воздух.

А внутри остался Вадим, прижимаясь лбом к шершавому косяку и уставившись невидящим взором прямо перед собой.

========== 5. ==========

Когда Вадим открыл глаза, на часах уже давно перевалило за полдень. Он перевернулся на бок, угрюмо окинул взглядом книжный шкаф, в котором как попало навалены были книги, за которые он давно уже не брался, и медленно сполз с дивана. Через несколько секунд его вдруг накрыло осознанием произошедшего, и он ринулся в спальню проверить не приснилось ли ему все случившееся накануне, не ушел ли Глеб, внезапно вспомнив, кто он такой.

Тот по-турецки сидел на постели. Неодетый. Жевал бутерброд, запивая его соком, и что-то увлеченно читал. Вадим облегченно выдохнул и присел на кровать рядом с ним.

- Шедевры свои читаешь?

- А неплохо кстати, - закивал Глеб, протягивая Вадиму тарелку со вторым бутербродом. – Пошловато конечно, да и рифму я бы поправил, а в целом…

- Это все-таки писал ты, а не кто-то другой. Разумеется, полного отторжения у тебя эта история не вызовет, - он сунул в рот бутерброд и залез на постель с ногами, отбирая у младшего пакет с соком.

- А вот с музыкой лажа какая-то, - нахмурился Глеб. – Не хочешь подлакировать ее, ну чтобы мне не совсем уж позорно было на сцене показываться?

- Ты уже 9 лет с этим материалом выступаешь. Любое ощущение позора должно было затереться до блеска, - усмехнулся Вадим.

- Ну да. У него, но не у меня. Тебе когда на самолет?

- Завтра утром. Сегодня еще могу подсобить тебе, а дальше сам. Только ради бога, не выходи из дома дальше ближайшего магазина. Если кто-нибудь что-нибудь прознает, тебя же в дурку упекут.

- Не переживай, я справлюсь. Я подумываю еще и со сцены намекнуть малолеткам этим, чтобы крутанули свою шарманку назад. Если вдруг они не явятся на концерт, так хоть на видео потом посмотрят. Задумаются, может.

- Чокнутым фанатам даже их кумир не указ. Я подумываю просто начистить обоим морды и не отпускать их, пока не вернут все как было.

- Вообще забавная ситуация, Вадик. Прочел бы я что-то подобное в книге, умер бы от хохота. Но в жизни что-то вот вообще никак не смешно.

- Наша с тобой жизнь в принципе далека от веселья. Всегда была и, видимо, теперь уже всегда и будет.

- Что, помириться с ним нет никаких шансов? – опечаленно уточнил Глеб.

- Я и сам не знаю, что у него сейчас в голове. Думаю, тебе должно быть виднее. У меня есть шанс, Глеб?

- Не знаю, - пожал плечами Глеб. – Ты и сам сильно изменился. Суровым стал каким-то. Холодным. Будто и не ты вовсе. Не удивлюсь, если и я теперь совсем другой. А таким вам вообще мириться несподручно. Как двум ледышкам отогреться друг об друга?

- Две ледышки, - эхом повторил Вадим и соскочил на пол, стряхивая с простыни крошки. – Давай учи дальше, я пойду хоть омлет сделаю что ли. А то жрем с тобой что попало. Потом в магазин надо смотаться, холодильник тебе на неделю забить, чтоб не голодал.

Глеб поднял с пола гитару, принялся бренчать, подбирая к текстам мелодии, что-то черкал и правил на распечатанных Вадом листах, а Вадим отправился на кухню готовить одно из немногих блюд, которое смог осилить в своей полухолостяцкой жизни.

С одной стороны, его подмывало отменить концерты и просидеть эту неделю с Глебом, насладиться, наконец, обществом младшего, распробовать его, рассмотреть как следует, ощупать, погладить, познакомиться повторно – спустя 10 лет размолвок, недомолвок и одиночества. А с другой – и публику кидать не хотелось, и музыкантам надо было платить, да и самому себе нельзя было давать шанс вновь поверить в то, что они с Глебом вместе. Вот так поверишь на несколько дней – а потом вернется тот прежний Глеб, расковыряет затянувшуюся свежей кожицей ранку, пнет в самое больное и уйдет опять в свою одинокую берлогу воспевать свой непонятый окружающими внутренний мир. Нет, и этого Глеба подпускать близко было нельзя. Слишком больно будет потом.

Вадим принес ему поесть, а сам сел в кухне. Жевал омлет, запивая его коньяком и краем уха вслушиваясь в бренчание гитары за стеной. Глеб выполз часа через три, вынес тарелку с засохшими следами яиц, выбросил в мусор коробку из-под сока и сел рядом на табуретку.

- Ты же обещал мне помочь с разучиванием.

- Сам справишься, - буркнул Вадим. – Не маленький уже.

- Может, пойдем погуляем? За эти тридцать лет Москва изменилась. Да и я в ней был всего несколько раз наездами. Когда, говоришь, мы выстрелить должны?

- Через три года, - Вадим бросил тарелку в раковину, мыть не стал.

- Ты напился, Вадик? От тебя алкоголем разит за километр.

- Ничего, на пешие прогулки по столице меня хватит. Иди одевайся, я подтянусь, - и он пошлепал в спальню искать подходящую одежду.

Когда он вышел в коридор облаченный, как обычно, в привычные афгани и тунику, Глеб вдруг прыснул.

- Вадик, что это еще за обмундирование? Ты давно так ходишь? Сейчас мода что ли такая?

- Можно и так сказать, - миролюбиво проворчал Вад. – Ты вот гриндера свои не снимаешь – заметил по видео поди, а мне эти штаны полюбились.

- Ну с гриндерами все ясно, - махнул рукой Глеб. – В них я кажусь чуть выше. А здесь что? Торжественный сквозняк, чтоб не прело? – хохотнул он.

- Как ты сказал? – удивился Вадим. – Торжественный сквозняк? Откуда это у тебя?

- Как откуда? Только что придумал. Нравится сочетание?

- Так я ж вроде бы уже… А, ладно, - махнул рукой Вадим. – Пошли, - и накинул на плечи пальто.

Глебу пришлось одолжить старую куртку Вадима. В последний год он тоже успел серьезно раздаться в фигуре, а у Вадима сохранилось несколько вещей, которые он носил еще до своего радикального похудения. Вот и пригодились.

- Вы паршиво выглядите. Оба, - бросил Глеб, когда они выползли из подъезда. – Нет, я понимаю: возраст и все такое.

- Поменьше наркоты, побольше правильного образа жизни, и в нашем возрасте ты будешь выглядеть значительно моложе. Если снова не возьмешься за кокс с герычем.

- Что, и до этого дело дошло? – печально протянул Глеб.

До чего у них только не доходило дело в их прошлой жизни. Вадим прикрыл веки и ухватился за дерево, чтобы не упасть. Голова раскалывалась от недосыпа и коньяка. В жизни творится какой-то форменный сюр, а ты идешь и думаешь, как бы побыстрее слинять от брата на гастроли, окунуться опять в привычную атмосферу, не думать о том, как выстраивать отношения с тем, с кем не общался уже целых 30 лет. Тогда 30 лет назад этот идущий сейчас рядом с ним парень был его родным братом. Они целые сутки проводили вместе, разве что на один унитаз вместе не садились, хотя и до такого со временем могло дойти. И вот сейчас он шагает рядом, спрятав руки в карманы, словно чужой, а Вадим не знает даже, о чем с ним разговаривать. Про будущее Агаты рассказал, про Матрицу рассказал, про музыкантов его новых рассказал. Да на этом, собственно, и все. Нечего больше рассказывать, и разговор не клеится. Да и младший, кажется, все понимает.

- А ты и вправду другой, Вадик. Не тот, что еще вчера со мной Декаданс со сцены наяривал. Чужой какой-то… - бормочет Глеб, накидывая капюшон и глядя куда-то в сторону.

И будто бы и не нужна ему окружающая его шумная и яркая Москва. Он все равно в ней безнадежно одинок. И рядом никого. Даже родной брат и тот из другого мира. Из мира больших городов, большой сцены, больших залов, большой славы, больших денег, большой наркоты, большой политики, больший скандалов и больших трагедий. Его, Глеба, мир пока еще слишком маленький для таких больших вещей. Маленький Свердловск. Маленький Глеб. Маленький Вадим. Маленькая Агата. И их маленькое скромное счастье – одно на двоих. Раз – и нет его. Разлетелось на осколки одним взмахом жестокой подростковой руки.

- Осилишь Матрицу-то? – наконец после затянувшейся паузы спросил Вадим, чтобы хоть что-то спросить и как-то тянуть давно истлевшую нить разговора.

- Тексты там, конечно, аховые. Но я их правлю по ходу. Думаю порадовать фанатов свеженькими. С музыкой уже вряд ли что-то сделаешь. Наверняка музыканты уже отрепетировали то, что есть. Да мне бы лишь бы этот концерт продержаться.

- А ты молодец, Глебка, - тепло улыбнулся Вадим. – Я-то думал, ты в ступор впадешь от всего происходящего, а ты вон тексты переписываешь, в новой Москве осваиваешься, будто и всегда тут жил. И ничем-то тебя не шокируешь. Только вот я у тебя какой-то не тот… - горько протянул старший.

- Ты же знаешь, Вадик, я с детства мечтал на будущее хоть одним глазком глянуть. Не всякому такая возможность выпадает. А тут все так мрачно и печально. Ну телефоны. Ну компьютеры. А в остальном… разве вы лучше живете, чем мы тогда жили?

- Хуже, - бросил старший, надвигая кепку на лоб.

Они побродили по торговому центру, купили Глебу кое-каких шмоток, чтобы было в чем выступать на концерте. Зашли в кафе перекусить. Купили дешевенький мобильный, чтобы была хоть какая-то связь - отправлять его домой к Тане Вадим не решился. Та бы мигом заподозрила неладное, а там и до санитаров недалеко. Впрочем, Снейк успел, вероятно, нажаловаться Ларионовой на то, что старший брат увел у него фронтмена, и к вечеру Таня уже вовсю обрывала телефон Вадиму.

- Да, Глеб у меня, - спокойно заявил он. – И останется у меня на некоторое время. Да, он в запое, - Вадим поморщился, произнося явную ложь. – Ему надо оклематься до концерта. Телефон его остался в гримерке, но привозить его не стоит, мы купили ему новый. Потом после концерта разберетесь.

- Но… - попыталась хоть как-то возразить Таня, однако Вадим и слушать ее не стал.

- Так и передай Снейку короче.

- А могу я поговорить с ним? – робко попросила она.

Вадим поднес трубку к уху Глеба, а тот в ужасе замахал руками.

- Ни к чему это. Как придет в себя, я дам знать. Отбой, - на этом разговор и был окончен.

Глеб хотел проводить Вадима в аэропорт, но тот, хоть и понимал, что брат не совсем уж беспомощен и в состоянии найти дорогу домой, запретил ему ехать с ним. Ключи правда оставил в надежде, что тот не начнет буянить, и уехал с тяжелым сердцем.

Это были последние три концерта в уходящем году. После этого Вадим наметил длинный отпуск, надеясь поваляться на пляже и не думать о текущих проблемах. Но слухи о появлении в его квартире Глеба уже каким-то образом проникли и в прессу, и в фанатскую среду. И первым же вопросом от журналистов местного телеканала был вопрос о его взаимоотношениях с братом. Вад отбрехивался слухами, не желая врать про запой, но пресса наседала. Кто-то заметил, как они вдвоем ходили в супермаркет, кто-то обратил внимание, как Вадим отправился в аэропорт, оставив в квартире Глеба, кто-то проследил их путь по магазинам… Их даже умудрились сфотографировать и выложить в инстаграм с тегом #самойловыпомирились. Хэштег постепенно набирал популярность, а фотка кочевала с ресурса на ресурс.

Вадим представлял, как взбесится его нынешний Глеб, когда вернется сюда. Каким ядом он будет брызгать в ответ на вопросы любопытствующих журналистов и фанатов. И как тяжело ему будет выкручиваться в контексте таких фото…

И на концерте вместо того, чтобы в очередной раз передать привет брату Глебу, он пожелал «крепкого здоровья двум талантливым парнишкам с физтеха, которые творят будущее, топчась по прошлому». Больше он не добавил к этой тираде ни слова в надежде, что Паша с Егором поймут его намек, но в зале их лиц он не опознал.

Он звонил Глебу каждый день. Тот покорно брал трубку, покорно отвечал, что усиленно готовится к концерту, подбирает шмотки и пытается хоть как-то уложить волосы, чтобы они не выглядели как подгоревший блин. Что иногда на домашний звонит Таня, а разок набирал даже Снейк. Что Глеб не берет трубку, поскольку не знает, как вести с ними диалог, предпочитая отмалчиваться. И по истечение недели на гастролях по Сибири Вадим как угорелый мчится домой.

Глеб встречает его облаченным в махровый халат. Он поджарил сосиски и заварил чай – все лучше, чем ничего. Первым порывом Вада было броситься ему на шею, зажать халат в горстях и уткнуться носом в вихрастую седеющую макушку, но в этом Глебе хоть и много было от Глеба 20-летнего, побеждал все же нынешний. Организм неизбежно напоминал о прожитых годах и пережитых эмоциях. А за последние десять лет все эмоции по отношению к брату были сплошь отрицательными. Поэтому как не старался юный Глеб показать свою привязанность и теплое отношение – они таяли и потухали в холодных глазах нынешнего Глеба как едва уловимый огонек в огромной ледяной пещере.

Он облазил все соцсети, он даже создал фейковый профиль и с него попытался подружиться с несколькими фанатами в попытке выяснить подробности про Пашу и Егора, но никому из фандома эти персонажи не были знакомы. Все наоборот переполошились после памятного пожелания им здоровья от Вада и активно расспрашивали друг у друга, кто такие вообще эти Паша с Егором.

К началу концерта Матрицы оба брата были уже настолько злы на студентов, что готовы были взять их в заложники, только чтобы заполучить назад свою прежнюю жизнь: Глеб – так, словно он мог бы теперь жить спокойно, зная свое будущее, Вадим – так, как будто его нынешняя жизнь была хоть в чем-то лучше прежней. И оба они – так, словно только и мечтали, что избавиться от общества друг друга.

========== 6. ==========

Репбаза располагалась на окраине Свердловска, и Глеб, поднапрягшись, даже вспомнил номер курсировавшего туда автобуса. База арендовалась Наутилусом, Агата вынуждена была брать свободные часы. Пока еще дело обстояло так. Через три года ситуация переломится, Вадим устроится работать на студии, будет получать приличные деньги, они будут сами выбирать время записи, а не выкраивать время, остававшееся после работы Наутилуса… Воспоминания нахлынули на Глеба теплой волной, погребли его под собой, и пока он дошел до покосившейся и облупившейся остановки дожидаться старого тарахтящего автобуса, ноги его уже едва держали. До юридически оформленного развала страны оставался всего какой-то год, но фактически ее уже и так не существовало. Заводы закрывались, люди потихоньку челночили, кто-то даже в Турцию начал выезжать. С падением берлинской стены вообще многое в Союзе изменилось. Глеб сидел на убогой остановке, вспоминая тот яркий глянцево-неоновый мир, который покинул тридцать лет…вперед? И не скучал по нему. Здесь был жив Илья, здесь он сам был молод и полон сил. Его пока не настиг алкоголизм и панкреатит, пока не случилось ни одного передоза, и если Глеб будет аккуратнее, то и не случится. Пока его не душит в объятиях толпа, и если с Агатой отныне покончено, то теперь уже и не задушит. Дышалось как-то свободнее и вольготнее. В это мире внезапно нагрянувшей и такой желанной свободы его электронные фантазии станут для всех открытием. Здесь не нужна даже Матрица, да с ней и тоже покончено, как с недодавленным до конца апельсином. После Эпилога он выжал из него весь оставшийся сок и шагнул в новую жизнь и новое будущее.

Кроме Ильи за помощью обращаться было не к кому. Бекрев был совсем еще юн. Ни с кем из рок-клуба он не общался, это была прерогатива Вадика. Но просить старшего подыскать ему музыкантов Глеб не собирался. Хватило и того, что Матрица была создана руками брата. Свою новую жизнь без долгов Агате он начнет один. Абсолютно свободный.

Теперь даже и дышалось как-то по-иному. В том его 2019-м давила какая-то ностальгия, печальные глаза Вада вгоняли в тоску и мрачные размышления, а не стоит ли попробовать все вернуть, все равно ни с Матрицей, ни с электронными экспериментами не выходит ничего путного…

Все решилось как-то само собой. Чья-то злая, а, может, наоборот добрая воля забросила Глеба сюда, подарив второй шанс. И уж на этот раз разбазаривать свою жизнь почем зря он не станет.

К остановке подполз покосившийся автобус, чем-то напоминавший старое затертое фото Чехова в пенсне. Глеба вдруг осенило, что у него нет денег на проезд. Впрочем, покопавшись в карманах, он выудил несколько монет, но тратить их не стал. Кондукторов в автобусах в те времена еще не водилось.

Окунуться в старый Свердловск было словно вернуться домой. Глеб прижался носом к стеклу и вспоминал, вспоминал город, каким он был 30 лет назад. Нет, каким он являлся вот сейчас, в эту самую минуту. Глеб вдруг испугался, что это сейчас исчезнет, и его снова отбросит в его кошмарную неоновую реальность, где ему 49, где нет ни надежды, ни веры, ни будущего, ни любви, ни света, ни друзей. Автобус подскакивал на каждой кочке, проваливался в каждую яму, и вместе с ним взмывал кверху и падал вниз и Глеб. Вокруг все было таким, словно он и не уезжал из этого мрачного города. Словно он так вот и ехал в этом обшарпанном автобусе, закрыл глаза, подпрыгнул на выбоине, а когда открыл их – прошло уже 30 лет, а он все до сих пор едет по осеннему Свердловску, в автобусе все так же пахнет бензином, а впереди целая жизнь – большая и еще не прожитая…

К репбазе Наутилуса Глеб добрался уже под вечер, когда на город упали молчаливые серые тени. Он не знал часов аренды студии группой, но решил по крайней мере попытаться узнать там адрес Ильи или хотя бы Славы. Однако окна в подвальном помещении горели, и Глеб сбежал по ступенькам и толкнул тяжелую дверь.

У громоздкого микшерного пульта восседал Слава, чуть поодаль качался на стуле Илья. Больше никого в студии не было.

- Привет, - улыбнулся Глеб, оглушительно хлопая дверью.

- Привет, Глеб! – отозвался Слава, а Илья даже не поднял голову.

В том далеком 1990-м Илья не воспринимал деятельность братьев Самойловых всерьез. Они были для него двумя фриками, исполнявшими форменную ерунду. Он обратил на них хоть какое-то внимание, лишь три года спустя, когда Слава позвал Вадима записывать с ними Титаник. А в данный момент жизни Глебу придется еще как следует попотеть, чтоб Илья начал с ним хотя бы просто здороваться.

- Какими судьбами? – продолжал Слава. – И Вад где?

- Я один, - хмуро произнес Глеб. – Могу я с Ильей поговорить?

- Ну разумеется, - изумился Слава. – Мы как раз собирались уходить. Пойдемте я запру студию.

Долго мялись на остановке, потом Слава не выдержал, вызвал такси и умчал домой к новоиспеченной супруге, а Илья с Глебом остались вдвоем. Закурили в тишине. Глеб не знал, как приступить к щекотливой теме. Потом решился наконец:

- Скажи, ты веришь в машину времени?

- Хм, - сделал неопределенный жесть Илья. – Это же не вопрос веры. Насколько мне известно, чисто теоретически такая штука возможна. А уж сколько лет займет ее создание…

- Как думаешь, а бывает так, что во времени перемещается только разум? Ну вот жил и жил ты себе 49-летний взрослый мужик. А потом бац! – и оказываешься в теле себя же 20-летнего.

- Глеб, ты с веществами перебрал? – в голосе Ильи мелькнули озабоченные нотки.

- Ничего кроме гашиша. Ты ж знаешь, тут у нас больше ничем особо-то и не разживешься… Что если я скажу тебе, что мне сейчас 49 лет. Что еще несколько часов назад я давал свой сольный концерт на сцене одного столичного клуба в ноябре 2019 года, а потом в секунду вдруг оказался на сцене с Вадиком и Сашей исполняющим презентацию Декаданса? Ты поверишь мне или вызовешь санитаров?

- Хм. Интересный поворот, - Илья и бровью не повел. – А почему тогда ты приехал сообщить об этом именно ко мне, а не обратился к Вадиму? Родной брат в этом вопросе куда полезнее совершенно постороннего…

А что если я скажу тебе, что ты в будущем будешь мне не просто не посторонним, а станешь вообще моим лучшим и единственным другом? Что если я пришел к тебе, потому что только тебе и доверяю, только в тебе и уверен – что ты способен меня принять и поверить мне?

- А что все-таки не так с Вадимом?

- Давай упадем где-нибудь, и я все тебе подробно расскажу. И мы вместе подумаем, как нам дальше жить?

- Нам?

- Нам, Илюх. В том будущем, из которого я сюда пришел, ты погиб в 2007 году. И я хотел бы попробовать это предотвратить.

Они вернулись на репбазу, предварительно заскочив в магазин. У Илюхи еще оставались талоны – Глеб и забыть успел о тех годах, когда деньги были бесполезными бумажками. Развернули из газеты теплую водку, порезали колбасу.

- Не думай, что я тебе сходу поверю, но говори, перебивать не стану.

И Глеб начал рассказывать. Сперва сбивчиво, перескакивая с мысли на мысль, забывая, возвращаясь к уже пройденному, чтобы поведать что-то упущенное, но важное… Илья, как и обещал, не перебивал. Внимательно слушал все два часа, лишь водки выглотал два стакана почти без закуски. Когда Глеб закончил, он налил себе третий стакан и резюмировал:

- Я тебе верю. Все это звучит весьма правдоподобно. И моя смерть через 17 лет, и Сашина – за здоровьем ваш клавишник совсем не следит. И распад Нау, все к тому идет уже сейчас. И распад Агаты вашей. Вечно ты Вадимовы правила терпеть не станешь. Любому автору нужен свой коллектив, работающий на него. Да и слишком сложные отношения у вас уже сейчас, пока вы юны, дальше только хуже будет. Что до судов дело дошло, признаться, меня удивило. Но раз нарыв ваш так долго зрел, не находя выхода, значит, все произошло как и должно было быть. Скажи мне, ты сейчас не держишь на него зла? Простил?

- Простил, - кивнул Глеб, доедая очередной кусок колбасы. – Но в жизни своей больше не хочу его. Ни 55-летнего, ни 26-летнего. Хочу прожить эту жизнь иначе, не так, как прожил раньше. Поэтому и ушел из Агаты прямо сейчас, не дожидаясь оглушительной славы. Вадик и без меня наверняка чего-нибудь добьется, а я… я хочу пройти свой творческий путь с тобой. Если ты не пошлешь меня сейчас ко всем чертям…

- Предлагаешь и мне свинтить из Нау? – задумчиво протянул Илья. – Для этого у меня должны быть серьезные аргументы. Ты и сам пишешь неплохие тексты, зачем тебе я?

- Сейчас уже не пишу, - энергично и без тени сожаления помотал головой Глеб. – Сейчас меня увлекло совсем иное. Если получится изобразить вот здесь… то я попробую.

Это было не приложение на айпаде, и Глеб долго и безуспешно тыкал в клавиши синтезатора, чтобы изобразить хоть что-то, похожее на звучавшие в его голове сюрреалистичные шумы. Подумал вдруг о терменвоксе. А потом в отчаянии уронил голову на микшерный пульт.

- Пожалуй, здесь мне потребуется помощь аранжировщика, чтобы изобразить все, что я слышу вот здесь, - и он постучал пальцем по виску.

- Разберемся. Подыщем кого-нибудь, раз с Вадом работать не хочешь. Тебе есть где жить?

- Вроде сейчас я обретаюсь у бабушки. Но хотел бы от нее съехать, сам понимаешь…

- Понимаю. Перебирайся пока ко мне, там разберемся. И оставим мой вопрос с Нау до того момента, пока ты не покажешь мне, что ты сочиняешь сейчас.

Жена Ильи не возражала против внезапно нагрянувший гостей – она, в отличие от супруга, Агату Кристи уважала и верила в их большое будущее. Поэтому Глеб не стал огорчать ее вестью о своем уходе из группы. Поужинали в тишине и тут же разошлись по комнатам: в убогой хрущевке Глебу отвели что-то вроде чуланчика сзади гостиной, но ему хватило и этого крошечного своего уголка, чтобы отрубиться, как только голова его коснулась жесткой подушки.

На следующий день Илья договорился с начинающим звукачом Олегом Зуевым, и они с Глебом долго толковали, пока, наконец, синтезатор не был настроен. Зуев уже вовсю пользовался какими-то заграничными профессиональными программами, но они ни в какое сравнение не шли с приложениями на обычном айпаде. Ему бы только всего одну вещь забрать из того его гнилого 2019го… айпад… Однако, через несколько часов мучительных объяснений им с Олегом удалось, наконец, извлечь из синтезатора что-то напоминавшее по звучанию задумку Глеба. Зуев записал это с грехом пополам и предъявил Илье. Тот долго чесал затылок, пробормотал что-то вроде:

- Хм, а это интересно, - и больше комментировать не стал. Только спросил: - А зачем тебе тут я? Такое же нынче на дискотеках иногда диджеи крутят. Текст тут явно ни к чему.

- Ты можешь на фоне этих звуков читать свои стихи. Да и диджеям далеко до подобного, - Глебу было немного обидно, что даже Илья не смог по достоинству оценить его работу.

- В общем, давай так, - подытожил Илья. – Уходить из Нау ради этого я не стану, скажу тебе откровенно, чего уж тут увиливать. Но стихи для наложения на эти треки твои подгоню. Попросим какого-нибудь артиста прочесть их так, чтобы вот прямо на разрыв аорты. Ну и попробуем запустить парочку на радио да на дискотеках местных. Реакцию проверим. Если выстрелит, поработаем вместе пока. А если нет – Глеб, не обессудь. Времена сейчас тяжелые, мне семью кормить нужно.

Илья звучал словно заправский мещанин еще и почище Вада. Тот хотя бы упрямо таранил ворота рок-клуба, пока они, наконец, не распахнулись ему навстречу. Будь на месте Ильи Вад, поверь он в Глеба… да чего уж тут мечтать, Вадим точно не воспримет все это всерьез, не стоит и пытаться. А даже если и воспримет, то присвоит все лавры Агате, и Глеб снова останется скромным автором громкого коллектива. Ну уж нет. Сам, значит, сам. Теперь всегда и во всем. До самого конца.

Ради какой-то мифической веры в еще более мифическое будущее совсем уж мифического Глеба Илья даже урвал пару текстов из загашников Нау, за что Глеб был ему безмерно благодарен. Поверил, пожалел или просто решил попробовать – все это не имело значения. Главное – Илья подарил ему два сильных текста. Прочесть их Глеб решил сам. Не было ни времени на поиски актера, ни денег, чтобы оплатить его услуги.

Первый трек Глеб назвал «Нео». Никто кроме него не понимал символичности названия, однако, через 9 лет они еще поймут и оценят. Назовут Глеба пророком. Наверное, не совсем честный прием, ну да не грех и воспользоваться положением, пока ты еще здесь и тебя не отбросило назад в будущее.

Они с Ильей много и бесплодно обсуждали, каким образом случилось это перемещение, но так ни к чему и не пришли. Глеб лишь напирал на то, что виноват во всем этом был Вадим.

- Он никогда не ходил на мои концерты, понимаешь? Ни на одном не был с момента распада Агаты, а тут бац! – и явился как миленький. Как пить дать он все знал! Только вот зачем приперся и что теперь с моим телом там происходит… Я стал неразумным зомби?

- Да брось. Раз твой разум сейчас здесь, логично предположить, что разум юного Глеба переместился в твое взрослое тело в 2019 году. Если Вадим и знал обо всем, ничего удивительного, что он явился на концерт встретить там своего 20-летнего младшего. Для него-то ситуация куда более шокирующая! Ты хотя бы помнишь этот свой старый мир, а тому предстоит пережить куда больший шок…

- Это, получается, пока я тут борюсь за свою независимость, Вадик там возрождает Агату с моей юной копией?! – Глеб задыхался от возмущения.

- Каждый воспользовался ситуацией к своей же выгоде и своему же удовольствию, ты же понимаешь, - пожал плечами Илья, делая погромче радио: в этот момент на нем впервые включили композицию «Нео»:

мне снятся собаки мне снятся звери

мне снится что твари с глазами как лампы

вцепились мне в крылья у самого неба

и я рухнул нелепо как падший ангел

я не помню паденья я помню только

глухой удар о холодные камни

неужели я мог залететь так высоко

и упасть так жестоко как падший ангел

========== 7. ==========

До концерта оставалось всего каких-то пару дней. Все песни уже были выучены. Вадим даже доверил Глебу один раз смотаться на репетицию с Матрицей. Сам не поехал, чтобы не вызывать подозрений. Велел молчать тому и не высовываться и заранее предвкушал лицо Змея при виде трезвого, покорного и гладко выбритого Глеба, аккуратно одетого и никак не комментировавшего происходящее.

Вернулся он рано и с довольно кислой физиономией.

- Я не могу играть с ними, - прорвало его во время ужина. – Они все безрукие. Ритм-секция отвратная, звук отстойный. Стася эта на басу хуже меня лабает, Снейк Потапкину подметки лизать недостоин, а Аркадин… - и Глеб закрыл рот ладонью, чтобы только не выругаться. – Как я докатился до всего этого, а? Да и плевать, как докатился. Вадик, давай Агату вернем, а? Всем ведь только лучше будет. У меня столько идей новых песен…

- Мда? – хмыкнул Вадим, дернув бровью. – И каких же?

- Ну вот, послушай, например, - Глеб достал из-под стола гитару и забренчал:

- Счастье мое, почему ты грустишь?..

- Ох, - только и ответил Вадим, чиркая спичкой. – А еще что?

- Уже было, да? – скривил рот Глеб.

- Это один из главных наших хитов.

- Знаешь, как убить врага, совсем не ерунда…

- Было, - затянулся Вад сигариллой.

- Наша красота, подлая судьба нас еще погубит навсегда…

- Глеб, ты совсем не слушал наших альбомов что ли в мое отсутствие? – вспылил вдруг, и сам не понимая почему, Вадим.

Глеб виновато помотал головой:

- Я все с Матрицей знакомился, концерты изучал. Боялся слушать Агату…

- Боялся?

- Вот как раз по этой самой причине. Чтобы не услышать там все то, что еще только вызревает у меня. Надеялся, что хоть что-то припрятал, сохранил. Хоть чем-то смогу тебя удивить. Не вышло. Теперь придется переслушать все. Убивать себя – так махом.

- Может, не стоит, а? – попытался вдруг остановить его Вад. – Через пару дней вернешься в свое время и там заново напишешь все эти песни. Я буду изумляться и хвалить тебя. Саша поможет тебе с музыкой. И в таком случае лучше не знать заранее во что превратится твоя задумка…

Глеб покорно согласился. Он вообще с некоторых пор стал удивительно покорным. Вадим и сам не мог понять, что во всей этой ситуации напрягало его. Можно ведь было не выискивать студентов-обормотов, а ухватиться за этот последний шанс, урвать хоть немного счастья перед полным забвением. Пока Глеб молод и полон жизни. Что-нибудь да напишет помимо уже созданного. В 20 лет у всех уйма идей. Может, под его влиянием и сам Вад встрепенется, почистит перья, и Агата вновь взмоет ввысь. Мешала какая-то усталая обреченность. Какая-то уверенность, что ничего уже не исправить, что все уже уничтожено. Вот если бы тот его Глеб согласился на возрождение группы, тогда вся эта история имела бы хоть какой-то смысл, а тут… пользоваться младенцем, его неопытностью, его страхом оказаться в одиночестве и выжимать из него все соки ради ностальгии по группе, которая давно умерла даже для Вадима? Умерла группа, умер фандом, оставались разрозненные, разбросанные по стране поклонники. Не было ни фанклуба, ни движения, да и тех, кто действительно слушал Агату и знал все ее творчество, были единицы. Они задерживались в фандоме ненадолго, потом разборки братьев, их нежелание идти на контакт отталкивали свежую кровь, и все снова илом оседало на дне, словно ничего и не было. Словно не было бурных и ярких 90х, когда по ним сходили с ума. Словно и не обнимались они на сцене Лужников когда-то. Словно не было пьяных признаний в любви и верности. Словно не было Агаты.

Вадим смотрел в эти бесцветные глаза, сквозь пелену которых пробивался юношеский задор и жажда жить и творить, и устало отворачивался. Все это было даже не вчера, все это осталось в другой жизни, где они были еще вместе, где не было истца с ответчиком, где Агата была нужна еще им обоим. А теперь она лежала, словно неприкаянная, на дне старой шкатулки, заваленная старыми письмами и полузабытыми воспоминаниями, засыпанная кокаином, залитая алкоголем, заваленная кладбищенской землей… и уже даже не кричала. Она просто была натурально мертва. Вадим долго стоял на ее могиле. Почти 5 лет – стоял и пытался вызвать ее к жизни, веря, что вот еще чуть-чуть поднажать, и она разроет могильный холм и выберется наружу. Но ужасного чуда не случилось. И вот теперь, когда он принял этот факт и даже перестал носить цветы к ее надгробию, ему вдруг предлагают операцию по оживлению давно сгнившего трупа. Как оживлять его? Вколоть зловонному мертвецу хорошую дозу эфедрина? Пусть подергается, как лягушка под током? Недолго мучилась Агата в высоковольтных проводах.

Глядя на полного надежд и чаяний Глеба, Вадим вдруг ощутил себя безумно старым и уставшим. Не нужен был ни новый альбом, ни поклонники, ни бесконечные туры длиной в агатовские альбомные циклы. Хотелось лишь закрыться от всех, забиться в кресло с новой книжкой Брайана Грина и послать к черту все воспоминания и связанную с ними боль.

Вадим полетел вместе с Матрицей. Точнее на рейс раньше, чтобы никак не пересечься со Змеем. Засел в гостинице на полдня, а потом выдвинулся в сторону клуба. На этот раз заходить в зал Вадим не стал, чтобы не привлекать излишнего внимания. И без того постарался соблюсти идеальный камуфляж: гладко выбрился, нацепил темные очки, наклеил бороду, надел едва налезшую на него старую косуху, выгреб из закромов джинсы – из тех, что пока еще застегивались на нем. Пришел ко входу заранее, одним из первых, встал в стороне и принялся высматривать в подгребавших фанатах Пашу или Егора. Ближе к началу концерта увидел, наконец, обоих и тут же ринулся к дверям, схватил их за шкирки и уволок буквально из-под носа у изумленной охраны. Оттащил в кусты, скинул очки и прорычал:

- Значит, так, братва. Побаловались и хватит. Возвращайте все назад.

Парни обеспокоенно переглянулись, но продолжали молчать.

- Агата не вернется. Не в таком виде. Ваша затея провалилась. Возвращайте как было.

- Почему? – угрюмо процедил недовольный Егор.

- Да потому что невозможно совместить несовместимое! Мне 55, ему 20! Да он мне в сыновья годится! Он мечтает написать Вольно и Позорную звезду, а мне эти вещи уже оскомину на концертах набили! Он верит в светлое и прекрасное будущее, верит в то, что распад группы возможно предотвратить, так пусть реализует свои мечты в своем времени! Поскольку мне верить уже не во что, я этот распад пережи, и я сдох при попытке проглотить его! Подавился и сдох! Все, нет больше меня. Нету больше Вадима Самойлова, осталась жалкая кукла Франкенштейна, сшитая им же самим их объедков собственного трупа! Дайте хоть ему прожить жизнь по-человечески. Не разрушайте хотя бы наше прошлое!

- Прошлое? – непонимающе уточнил Паша. – А оно тут причем?

- Думаете, наш нынешний Глеб захочет по второму кругу проходить через Агату? У него одна электронщина на уме, в 1990-м еще жив Кормильцев. Да он уничтожит Агату, не дав ей толком распуститься. По вашей милости группы не будет ни здесь, ни там! Ни сейчас, ни тогда!

- Это проблема, да, - закивал Паша, чеша в затылке. – Но только вряд ли мы что-то можем с этим сделать.

- Я же сказал вам… - начал было снова Вадим, но Егор его перебил:

- Допустим, вы нас убедили. Это была неудачная идея, согласны. Но только мы все равно ничего не можем уже изменить. Процесс необратим.

- Но… почему?

- Необратим на данном этапе. Возможно, со временем у нас получится цеплять перемещенное во времени сознание и возвращать его на место, но пока…

- Зачем такие трудности! – вскричал Вад. – Почему бы вам не ухватить сознание молодого Глеба и не отправить его назад в его собственное тело?

- Все не так просто, - покачал головой Паша. – Мы можем работать только с тем сознанием, которое перемещали изначально. Сознание юного Глеба мы не трогали, оно переместилось сюда автоматически и назад вернуться сможет только автоматом, как только его отсюда вытеснять. Прибор наш способен работать только с текущими сознаниями, которые существуют на момент создания прибора. Все остальное для него – несуществующая тень, фикция, с которой он работает, но ухватиться за которую он не может. Она как зыбкий песок – утекает из пальцев, как ни старайся удержать. А чтобы ухватиться за сознание нынешнего Глеба в прошлом… нам нужно научиться протягивать щупальца в прошлое. Кроме того нужно с аболютной точностью установить в какой точке времени и пространства он находиться, чтобы зафиксировать его и извлечь из тела для совершения обратного переноса. А с учетом того, что вы только что нам сказали… что Глеб не собирается продолжать творить в рамках Агаты, то прошлое он уже изменил. И никакие воспоминания очевидцев нам уже больше не помогут выцепить время и место нахождения Глеба, чтобы вернуть его в наше время.

- Ну, может быть, вы хотя бы попробуете вернуть в прошлое юного Глеба?

- Попробовать ухватить чужую тень? Это не имеет никакого смысла, - уголок губ Егора дернулся и взлетел вверх. – Боюсь, на данный момент ситуацию не откорректировать. Но если мы еще чем-то можем вам помочь…

- Идите к черту, - устало бросил Вадим, опускаясь на корточки и вновь надвигая очки на глаза.

Значить, надо было выгребать так. Хотелось избить их до полусмерти, повозить мордами по асфальту как следует, да толку вот? Ничего уже не вернуть, живи так, мучайся с этим мелким мечтателем, тащи его на себе…

Вадим отряхнулся и вошел в клуб, даже не глядя в сторону охраны, а те пропустили его без билета, словно почувствовали, кто это.

Глеб вышел со стулом: не привык еще выступать без него. Маленький… робкий совсем пока… на меня оборачивается… Оборачивается? Сейчас скорее ищет мое лицо в толпе и, найдя, успокаивается: старший рядом, все путём.

Песня за песней, Глеб словно отрабатывает повинность. Стася с клавишами, он с басом. Публика удивлена такому Глебу. Такому эмоциональному. Такому настоящему. У Вада и самого, наверное, захватило бы дух, если было бы вообще что захватывать в его давно остывшем ко всему сознании. А он там на сцене такой теплый, такой живой, такой искренний, такой чистый. Ну как с таким лицом можно петь про сто вагин? Но он поет. И в его устах это уже без всяких оговорок песня об абсолютном одиночестве. Одиночестве человека из прошлого в мире сурового настоящего, где рядом нет никого, нет даже старшего брата, осталась одна лишь его оболочка, которая пытается выполнить какие-то элементарные обязанности по отношению к младшему – и то по старой памяти. Потому что мама когда-то наказала заботиться о Глебушке. Вот и Вадим теперь не человек больше, а всего лишь функция. Мама велела, значит, буду заботиться. Хоть и меня самого больше нет.

И Глеб чувствует это. Не может не чувствовать. Могильный холод. Кладбищенское равнодушие того, кто давно умер. Начал умирать десять лет назад, покорчился в агонии какое-то время да и испустил дух. Тот самый, который сейчас бы могло захватить при виде так внезапно порозовевшего лица младшего, черты которого стали вдруг безумно красивыми. Так, что даже и фанаты в зале замерли. А уж когда он затянул Эксперимент… Вадим даже рот открыл. Не ожидал такого сюрприза. Не представлял даже, как он умудрился Снейка на это уговорить. Но пел же сейчас. Пел, как единственное, что знал и понимал своим, а не чужим восприятием. Что хотел петь. Что было ему близким и родным.

- Но я лишь необходимый компонент,

Чтобы проистек эксперимент…

Махнула шаловливая подростковая ручонка и разнесла вдребезги четыре жизни – по две на каждого брата. И вот что им теперь делать? Как быть?

За Экспериментом последовало Собачье сердце. Публика неистовствовала. А Глеб с таким отчаянием орал в микрофон:

- Братцы-живодеры, за что же вы меня? За что же вы меня? За что?!

Что стоявшие в толпе Паша с Егором сжались, чтобы занимать как можно меньше места и привлекать как можно меньше внимания, словно бы вся толпа вокруг знала о том, что они натворили.

Вадим позволил Глебу ехать назад с группой. Пасти не стал. Решил «обрадовать» уже в Москве, пусть хоть еще денек поживет с иллюзией счастья. Но тот, каким-то образом узнав, в каком номере остановился старший, сам ввалился к нему посреди ночи. Пьяный как черт.

- Кто тебя так? – печально покачал головой Вад.

- Сам. Думаешь, братик, я неспособен надраться? Ну давай, выкладывай. Я видел их в толпе. Удалось договориться?

Говорить правду не хотелось, но пришлось. У Глеба на лице не дрогнул ни один мускул,когда он услышал свой приговор.

- Ну что ж. Значит, так тому и быть. Но ты же не оставишь меня в этой убогой Матрице? – пьяный взгляд его был расфокусирован, но из него потоками рвалась наружу ревущая в небо мольба. – Мы же возродим Агату, а, Вадик?

Вадим потер глаза шершавой ладонью, а затем едва слышно выдавил:

- Нет, Глеб. Этого не произойдет.

========== 8. ==========

В чарт Европы Плюс «Нео» пробилась как-то уж слишком подозрительно быстро. Тогда мало кто еще знал, кто такой Глеб Самойлов. Илья сидел за столом, постукивая подушечками пальцев друг об друга с выражением сомнения на лице. Нау был большим и сильным, а тут был какой-то пацаненок со странной музыкой, но выстреливший сразу же. В отличие от его старшего брата с Агатой.

Басиста на замену младшему Вадим нашел довольно быстро, а вот с материалом образовался полный затык. Они откатывали пока Декаданс, но времена были тяжелые, конкуренция давила со всех сторон. Нужен был качественный свежий материал. Позарез нужен был хит. Это понимал и Глеб. И, глядя на задумчивого Илью, подтолкнул к нему листок бумаги с текстом и аккордами. А потом взял гитару и сипловато запел:

- Ляг, отдохни и послушай, что я скажу.

Потом еще запел:

- Счастье мое, почему ты грустишь?

И еще:

- Ты была одна, в доме тишина, не работал даже телефон.

Илья с сомнением поднял на него глаза.

- На первый альбом хитов хватит, как считаешь? Можем остальное электонщиной забить на твои тексты?

Илья почесал лоб и обещал обсудить вопрос со Славой. И подыскать музыкантов. Кажется, тогда в его взгляде впервые мелькнуло осознание таланта Глеба к созданию хитов. А Глеб внутренне усмехался: я смогу и без тебя, братец! И даже без Агаты.

Краем глаза Глеб все-таки наблюдал за происходящим в бывшей группе. Саша стал подтаскивать музыку. С текстами был полный затык, Саша их не писал в принципе, у Вадима они выходили корявыми, тяжеловесными. А совсем без текстов было не обойтись. В Москву им, по слухам, прорываться было совсем тяжело. Тамошние продюсеры прознали, что основной автор группы ушел и теперь пытается сманить из Нау Кормильцева. И, видимо, решили сделать ставку именно на него.

Глебу поступил звонок буквально через несколько дней после того, как «Нео» возглавила хит-парад Европы Плюс. Предложили поработать с одним звукозаписывающим лейблом. Вместе с Кормильцевым. Обещали даже с музыкантами подсобить, впрочем, Илья приволок барабанщика и гитариста из старых и давно забытых составов Нау. Ребята были не огонь, но вполне покладистые и послушные, а им с Глебом других и не надо было. Нау уже обосновывались в Москве, отправился туда и Глеб. Снял квартиру. Вадим с Сашей остались в Свердловске – на их потенциал не находилось ни продюсеров, ни спонсоров. Вадим узнал тогда через маму телефон Глеба, позвонил – где-то через неделю, как тот осел в Москве.

- Может, вернешься? – заискивающе произнес старший.

- А смысл? У меня все хорошо. Я делаю то, что мне интересно, у меня почти готов дебютный альбом, мои синглы возглавляют чарты, со мной сотрудничает Кормильцев и подумывает об уходе из Нау. Назови хоть одну причину, почему я должен вернуться в Агату.

Братство? Когда-то хорошие и теплые отношения с братом? Бренд Агаты? Так ничего этого для Глеба уже или еще пока не существовало. Да, звук с новыми музыкантами в подметки Вадикову не годился, но для начала 90х годилось и такое. После выхода дебютного альбома с тремя зубодробильными хитами Глеб надеялся привлечь музыкантов и звукачей порукастее, поярче.

С Таней повторно он связываться не хотел, подыскал себе девчонку попроще, посговорчивее, к себе селить ее не стал, встречался все больше на нейтральной территории. И каждый день боялся, что это внезапно обрушившееся на него счастье вдруг исчезнет, и он снова окажется на замызганной клубной сцене со Снейком, Валерой и Стасей. Без будущего, без перспектив.

Он снял квартиру поближе к Илье. Постарался найти буквально в соседнем доме. И виделся с ним каждый день, словно пытаясь возместить себе те проведенные без него 12 лет, прожитые впустую, в полном одиночестве. Знакомство с Алисой, блиставшей тогда на московской сцене, открывало прямой доступ в мир тяжелых наркотиков, и на это повелись почти все. Даже Бутусов. Устояли лишь Глеб и Илья – по разным причинам. Первого подобным было уже не удивить, он и с алкоголем-то завязал серьезно, хоть нынешний молодой организм позволял выпивать куда больше прежнего. А Илье для достижения измененного состояния сознания совсем не нужно было закидываться химией. Ему стихи давали больше наркоты.

Их отношения с Глебом складывались поначалу очень и очень непросто. Он одной лишь подкожной чуйкой поверил в юношу и дал ему шанс увлечь себя. Да и подушка безопасности в виде Наутилуса позволяла быть смелее. Но, подсев на наркоту, Слава стал злее и обидчивее. Требовательнее. Ревнивее. Начал ставить ультиматумы, заставляя Кормильцева сделать, наконец, выбор. Определиться с кем он. А это было трудно. В Нау была стабильность, слава и деньги. Но с Глебом… с Глебом было будущее, молодость и какая-то общая волна одна на двоих, которой у них никогда не было со Славой. Слава не понимал его текстов да и не пытался даже понять. Просто клепал на них какую-то свою неотмирную музыку, которая пользовалась высоким спросом у девчонок. Так и выходило, что стихи Ильи, написанные кровью из раненого сердца, продавались на базаре для девочек-подростков. Никому серьезнее и взрослее все это уже было неинтересно, какую бы тему в стихах не затронул Илья.

Аудитория Глеба была еще менее понятна. И Илья тянул с выбором вплоть до выхода их нового альбома. А когда тот вышел, наконец – к лету 1991 – позвонила мама. И заплакала в трубку.

- Глебка, у Вадика совсем плохи дела. В долги влез ради Агаты своей. Пить начал – прямо на концерты пьяный приходит. Саша не может повлиять на него. Может, поможешь. Договоришься с кем-нибудь там, может, устроят его куда-нибудь. Он ведь и просто на студии не против поработать. Может, ты его к себе возьмешь?

И Глеб задумался. Им нужен был хороший звукач. Лучше Вадима он вряд ли найдет: он очень котировался на уровне Свердловска, а Свердловский рок-клуб блистал куда ярче московского. Глеб посоветовался с Ильей. Илья согласился на одном условии: он будет только звукачом и никем больше. Все решения по группе они принимают только вдвоем. Вадим – лишь наемный работник.

Когда Глеб предложил это старшему, у того, вероятно, что-то перевернулось внутри. Наверное, чтобы ответить «да», он что-то сломал и безнадежно, бесповоротно растоптал в себе. Разбил какие-то мечты, чаяния и стремления. Уничтожил последнюю надежду.

Зато благодаря этому шансу на постоянную работу в столице, он смог перетащить туда же и Сашу с Котовым и новым басистом, имя которого Глеб даже и не пытался узнать. Агата стала периодически мелькать в московских клубах. Четвертого альбома они так пока и не выпустили. Насколько было известно Глебу, он даже не созревал у них. Саша иногда приходил к ним на студию, сидел, подперев щеку кулаком, и качал головой, жалуясь, что зря он забросил медицину ради мифической славы, которая так и не состоялась. Так и не случилась.

Иногда Глеб посматривал на то, чем стала сейчас, в его новом 1991-м, Агата, и его накрывало чувством вины: здесь она никогда не станет культовой, не станет легендой. Здесь страна не будет знать, кто такой Вадим Самойлов. Но она по-прежнему будет распевать:

- Я на тебе, как на войне, а на войне – как на тебе.

Все встало на свои места. Каждый получил то, что заслуживал.

Вадим вел себя спокойно и безропотно. Не спорил, не высказывал мнений, отрабатывал свой хлеб и уходил. Подыскивал где-то дешевую репбазу для Агаты, пытался протолкнуть их материал на радио, устроился звукачом еще в пару коллективов, а Саша пошел подрабатывать на скорую.

К концу 1991-го Глеба провозгласили главным хитмейкером русского рока.

Судьбоносный звонок состоялся прямо в новогоднюю ночь. Отмечали они опять вдвоем с Ильей. Отношения с женой у того не ладились, Бутусов же наоборот повсюду таскал за собой свою юную Анжелику. В итоге они завалились в какой-то третьесортный шумный бар и всю ночь пили и гадали, как же все это так случилось. Глеб рассказывал Илье подробности своей прошлой жизни, Илья качал головой. В глубине души никто из них не был уверен, что поступает правильно.

- Ну что я, мать Тереза что ли в конце концов? – ударил Глеб ладонью по столу. – Я и без Агаты прославился. Лишний раз только доказал себе, что Агата – это и есть я. Бренд ничто. Почему я должен тащить троих взрослых людей на своем горбу? Вадик создал группу, пусть он ей и занимается. А я ему с самого начала сказал, что хочу свой коллектив со своими правилами.

- Все правильно, - кивал Илья. У него не было ни одного контраргумента, но на душе у обоих почему-то все равно было паршивее некуда.

По домам они разошлись уже под утро, и только Глеб успел рухнуть на кровать, как раздался телефонный звонок. Он потерся носом о подушку и опустил руку – телефон стоял у него под кроватью.

- Глеб Самойлов? – прозвучал в трубке голос с заметным акцентом.

- Да, - проворчал Глеб и перевернулся на спину, устраиваясь поудобнее.

- С вами говорит представитель саунд продюсера Рика Рубина. Послезавтра Рик будет в Москве по рабочим делам. Будет ли у вас возможность встретиться с ним?

Глеб подскочил, усиленно моргая и пытаясь сообразить, что происходит.

- Да. Но где и во сколько?

Секретарь безапелляционным тоном продиктовала ему время и место встречи, пожелала удачи и положила трубку.

Рик Рубин? Глеб никогда прежде не слышал этого имени. Тут же набрал Илью.

- Рик Рубин? Кажется, неплохой молодой саунд продюсер. Вроде даже с Аэросмит работал и Ред Хот Чили Пепперс. Глеб, это наш шанс!

На встречу договорились в итоге идти вместе. Выбор между Нау и Глебом стал для Кормильцева очевидным. Он лишь решил озвучить его Бутусову после встречи с Риком.

Несмотря на свою молодость – а он был всего на год старше Вадима – Рик выглядел весьма импозантным и солидным мужчиной, хоть и довольно просто, если не сказать небрежно, одетым. Английским Глеб не владел, поэтому присутствие Ильи оказалось весьма кстати еще и поэтому. Предложение Рика звучало весьма коротко и емко. Музыка, которую пишет Глеб, нынче набирает бешеную популярность, надо ловить момент. Рик послушал его альбом и был очень впечатлен. Он приглашает обоих в США, музыкантов подберет своих. От них выполнение всего одного условия – тексты песен должны быть на английском.

- Без проблем, - тут же отозвался Илья.

Рик торопил их, приступать к работе необходимо было немедленно, поэтому собирались они в спешке: подавали документы на визу и пока дожидались, Глеб записался на курсы английского, а по вечерам с ним еще дополнительно занимался Илья.

Вадима с собой они разумеется не брали.

Трудно было сказать по непроницаемому лицу старшего, был ли он искренне рад за Глеба или улыбался лишь для видимости. В глазах его давно уже осел вулканический пепел, и во взгляде не читалось уже более ничего. Он смиренно кивнул, когда услышал новость, бросил короткое и сухое «Поздравляю!» и пошел собирать вещи. В той студии Глеб работать больше не будет.

Однако, в тот момент все же немного повезло и старшему. Работать его оставили – осиротевшему Наутилусу позарез нужен был хоть кто-то для компенсации ушедшего Кормильцева. И хоть Вадим не писал текстов, но он делал грамотный звук, и они с Бутусовым решили держаться вместе – насколько хватит их ресурсов.

В США друзья вылетели в марте 1992 г. Одни.

========== 9. ==========

После возвращения в Москву надо было что-то решать с Глебом, как-то внедрять его в его нынешнюю большую жизнь без старшего брата, раз уже решение касательно Агаты было принято окончательно и бесповоротно. Знакомить его с Ларионовой, приучать к тому, что теперь он часть Матрицы и будет исполнять ее песни.

Домой они снова летели разными рейсами. Встретились в аэропорту – Глеб намеренно отстал от группы и поехал с Вадимом к тому домой. Еще толком не осознавая своей участи.

Вадим долго мерил шагами кухню, молча наблюдая за тем, как Глеб поглощает купленную по дороге пиццу, затем сел на соседний стул и просто произнес:

- Думаю, тебе надо будет завтра поехать к Тане.

- Вадик, но… я ее совсем не знаю.

- Познакомишься. В конце концов, ты же сам на ней женился, не кто-то еще – ты!

- Вадик, она же намного старше меня!

- Тебе и самому 49 уже, привыкай к этой мысли, Глеб.

- Но я же не виноват, что так вышло!

- И я не виноват, - хмуро бросил Вадим.

- Вадик, ну давай я переслушаю всю Агату от и до и с учетом уже написанного ранее напишу что-нибудь новое! Мы альбом выпустим, а?

- Выпускай его с Матрицей, - Вадим был неумолим.

- Скажи, почему ты наказываешь меня? – Глеб уронил голову на руки. – Вы поругались с ним, а расхлебывать ваши сложные взаимоотношения должен я! Почему, Вадик?!

- Потому что мы поругались с ТОБОЙ, понимаешь? С тобой, Глеб, а не с кем-то там. Ты все равно станешь таким – рано или поздно. Это сейчас я нужен тебе как единственное знакомое существо в абсолютно чужом тебе мире. А лет через десять ты освоишься и снова захочешь в сольное плавание. А второго такого удара я уже не переживу. Я тогда буду слишком стар для подобных заявлений. Я утомлю тебя своими лидерскими замашками, ты потребуешь свободы… все пойдет по старому накатанному сценарию. Только лет мне будет уже значительно больше. Что переносится в 45, от того в 65 умирают. Нет, Глеб, я один раз уже похоронил Агату. Не хочу хоронить ее повторно. Не хочу давать себе шанс снова поверить в нас с тобой. Я как смогу помогу тебе освоиться в новой жизни, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Если хочешь – мы даже распустим слух о том, что помирились, чтобы нам было проще проводить все это в жизнь. Но и не более того.

- Я разведусь с Таней, - буркнул Глеб.

- А вот это пожалуйста.

- Можно я перееду жить к тебе?

- Нет, Глеб, это исключено, - сразу пресек Вадим даже намеки на подобные мысли.

- А если я Матрицу распущу?

- А жить на что будешь?

Глеб охнул и отодвинул к краю стола остатки пиццы.

- А ты как? Продолжишь гастролировать сольно?

- Отгастролировал уже, - горько усмехнулся Вадим. – Отыграю на паре фестов да и отчалю на заслуженный отдых. Уходить надо вовремя. Накопления, благо дело, есть кое-какие.

Глеб нахмурился. Брат махом вычеркивал его из своей уже отлаженной жизни. Его взрослый 55-летний брат, который по логике должен был бы помочь ему адаптироваться в новом мире, бросал его на растерзание незнакомым людям. Тянуть дальше волынку было бессмысленным. Глеб поднялся, вытер губы рукавом.

- Адрес скажешь, где я живу? Я поеду…домой…

- Давай легенду что ли для тебя пока придумаем, - быстро и радостно спохватился Вадим. – Ну, допустим, ты на том концерте, когда вас обменяли, напился сильно и головой стукнулся. Поэтому события разные там путаешь.

- Прямо как в Джентльменах удачи, - печально и вяло улыбнулся Глеб.

- Проверенный и эффективный способ! – Вадим оттопырил большой палец правой руки. – Давай я вызову тебе такси, а ты мне позвонишь, как доедешь и с Таней переговоришь.

Глеб уныло кивнул.

Телефон Вадима зазвенел примерно через час. Звонила, как ни странно, Таня. Говорила почти шепотом.

- Что с Глебом? – переполошился вдруг Вадим, на секунду пожалев, что не пошел у младшего на поводу.

- Да все в порядке, я его сразу спать отправила. Странный он какой-то. Говорит, головой ударился, соображает плохо. Может, его на ЧМТ сводить провериться?

- Проверялись уже, - отчеканил Вадим. – И лекарства необходимые пропили. Церебролизин там и все такое. Он после того удара только меня помнил, поэтому и пришлось забрать его к себе и выхаживать, - врал он напропалую.

- А как же так совпало, что ты пришел к нему именно на тот концерт, где он в итоге и шарахнулся головой? – засомневалась вдруг Таня, и Вад ощутил, как трещит по швам его на первый взгляд складная история.

- Он сам мне позвонил, он ударился головой до концерта.

- И сразу позвонил тебе?

- Кажется, он плохо помнит нашу ссору. А из того, что помнит, его уже мало что беспокоит.

- Одним словом, вы помирились? – насторожилась Таня.

- Можно и так сказать, - согласился Вадим.

- Вообще-то он мне тоже что-то похожее заявил перед тем, как лег спать. Что вы помирились. Что ссор и разборок больше не будет. Это что же, значит, быть Агате? – кажется, одна только мысль об этом неимоверно обрадовала Ларионову.

- Нет, Агата – пройденный этап, с ней покончено. Но мы хотя бы перестанем бодаться. И чем смогу – я помогу ему. Но я планирую пойти по стопам Ларри Даррелла.

- Хм, - задумалась Таня. – Это который из «Острия бритвы»? И чего ты задумал?

- Я знал, что ты поймешь. Вы с Глебом очень начитанные, а мне эта книжка попалась в руки совсем недавно. Я очень впечатлен.

Вадим не лгал. Ларри вызвал в нем живой интерес, желание взглянуть на мир его глазами. Казалось: вот он, тот самый путь, который должен пройти каждый, чтобы ощутить себя человеком в полной мере.

- Уезжаешь? Тоже в Индию?

- В Индию. В Тибет. Куда судьба забросит, куда жизнь подскажет, я не планирую. Мне надо переосмыслить все произошедшее и определить свое место в этом мире.

- Но ведь вы помирились! Что мешает творить дальше! – в отчаянии воскликнула Таня.

- То, что я мертв, а он жив. Если мне удастся воскресить себя, то это произойдет в Гималаях. А если и этот метод не сработает… ну что ж, я вернусь на сцену и продолжу работать сольно. Но труп Агаты эксгумировать не стану.

- По-моему, ты сошел с ума. Как и твой Ларри! – взвизгнула Ларионова и бросила трубку.

«Береги его. Пожалуйста», - настрочил Вад ей в ватсапе.

«Когда уезжаешь?» - тут же прилетел ответ.

«Думаю, в течение месяца».

Для начала надо было отыграть на двух обещанных фестах. Но Вадим тем временем занялся подготовкой документов на визу, составлением маршрута, списка вещей. Потихоньку выбирал удобную обувь, рюкзак.

Слухи о примирении братьев поползли буквально сразу. Вадим отказывался комментировать ситуацию, а вот Ларионова подтвердила их сразу. Глеб тоже шел на открытый диалог с прессой. Да и журналисты с поклонниками не смогли не заметить преображение младшего: он отказался от привычных гриндеров, вместо них купив высокие армейские ботинки, заправлял в них брюки, купил джинсовую куртку – копируя свой образ времен Декаданса, в котором ему было привычно и комфортно. Начал потихоньку отращивать волосы. Все приписывали это примирению со старшим, однако, как раз Вадим исчез из поля зрения: не давал интервью, почти не выступал. Но на тех немногих фотках, что все же просачивались в соцсети, он выглядел по-прежнему очень уставшим. Носил все те же афгани, не брил бороду, но продолжал сбривать виски. Его все чаще атаковали с вопросами по поводу будущего Агаты, он отвечал коротко и односложно: планы не изменились, все по-прежнему. Глеб сам по себе, он сам по себе.

Постепенно Глеб давал все более откровенные интервью, пока, наконец, его не прорвало. Журналисты тоже стали смелее.

Это было перед концертом, посвященным 10-летию Матрицы. Одна из местных московских радиостанций вызвала Глеба на открытое интервью без купюр.

Все вопросы касательно прошлого группы Глеб сразу же пресекал: отчасти потому, что толком не знал, что отвечать, а всю информацию про Матрицу сам же узнал исключительно из прессы. Отчасти, потому что тема его мало интересовала.

- Наверное, Матрица мне многое дала. Наверное. Сейчас я не могу сказать об этом с уверенностью. В любом случае, был период, когда мне независимость и свобода были просто необходимы. Но теперь это время прошло.

- Что вы имеете в виду под словом «независимость»?

- Независимость от своей группы. От людей, с которыми я работал.

- Вы имеете в виду вашего директора Снейка? Или вашего бывшего коллегу Константина Бекрева?

- Я имею в виду Агату Кристи. Я хотел бы ее вернуть.

- Означает ли это вашу готовность вновь сотрудничать с братом? – сказать, что журналистка была удивлена – не сказать ничего.

- Да. И он знает об этой моей готовности. Решение за ним.

- То есть, получается, теперь сам Вадим против возрождения группы?

- На данный момент против, да, - и уголки губ Глеба резко поползли вниз.

- Но ведь у вас были серьезные разногласия. Вы даже подавали на него в суд, называли вором…

Глеба словно бы передернуло, он потер пальцами лоб и натужно улыбнулся.

- Да, у нас всякое было, и я готов принести ему за это свои извинения. Знаю, что он и сам не против извиниться передо мной. Однако, Агату почему-то возвращать не хочет. Возможно, гласность и публичность помогут нам.

- Глеб, вы отдаете себе отчет, что сейчас множество ваших преданных фанатов, выступавших на вашей стороне против вашего старшего брата, чувствуют себя обманутыми.

Глеб пожал плечами.

- Это их проблемы. Да, мы с Вадиком виноваты в том, что перевели конфликт в публичную плоскость, вовлекая в него посторонних людей. И извиниться перед этими самыми людьми нам теперь тоже не мешало бы, но в целом это только наше с ним дело. Наши ссоры, суды. И наше нынешнее примирение, наконец. И я больше не допущу поливания его грязью. Как, надеюсь, и он меня.

- Ну что ж, будем ждать ответа от вашего брата. Во всяком случае, наша радиостанция дает вам слово в самое ближайшее время пригласить к себе на разговор Вадима.

- Спасибо, - тихо отозвался Глеб.

Когда милая диджей набрала номер Вадима, он уже стоял в аэропорту в очереди на посадку.

- Извините, - произнес он, стараясь перекричать шум, - но я надолго уезжаю из страны. Все интервью будут после возвращения.

- А когда оно примерно состоится?

- Этого я и сам не знаю.

Диджей отключила громкую связь и подняла на Глеба виноватый взгляд:

- Я сделала что могла.

- Ничего страшного, - понимающе кивнул он, а в глазах его тем временем осела тьма. – Я догадывался, что так и будет.

========== 10. ==========

Илья с Глебом сняли поначалу крохотную двушку на окраине Нью-Йорка. Рик смог выбить им бессрочную рабочую визу, да в те годы с этим проблем было значительно меньше: после падения Союза любого мало-мальски годного специалиста любой области принимали в США с распростертыми объятиями.

Рик не стал скрывать от них, что пока вплотную занимается более значимыми проектами, однако, постоянно держал руку на пульсе: раз в неделю приезжал на студию, следил, как продвигается написание музыки. Он дал Глебу полный карт-бланш на электронщину, попросил лишь пару хитов с английским текстом, и Илья в спешке переводил текст Опиума и Ковра-вертолета. Глеб отдавал себе отчет, что стащил музыку у Саши, но в имеющихся условиях он также понимал, что Саша вряд ли напишет хоть что-то стоящее. Да и как объяснить Саше всю ситуацию – Глеб не знал.

В новой обработке и с английским текстом песни в одночасье стали хитами в США и возглавили все чарты. Рик радостно потирал руки. Вслед за синглами они выпустили и второй альбом. Пару композиций с него Рик сумел пропихнуть в Голливуд в качестве саундтреков к весьма перспективным фильмам в надежде, что Грэмми и Оскар не обойдут новых звезд своим вниманием.

И уже к концу 92го из маленькой квартирки на окраине города Илья с Глебом перебрались поближе к центру, сняли каждый по отдельному жилью в непосредственной близости друг от друга и взялись за работу еще активнее. У Ильи тоже было много музыкальных идей и наработок, которые в рамках Наутилуса реализовать он не мог. Теперь же они шли в авангарде перемен, выступали законодателями мод в области звука. И теперь страх того, что однажды он проснется утром в своей старой московской съемной квартире и в старом теле одолевал Глеба все сильнее.

Изредка звонила мама. Вадим не звонил вообще. Новости о нем Глеб узнавал окольными путями: с Бутусовым они не сработались. Выпустили один совместный альбом, который не взлетел, да и разбежались. Наутилус тоже переживал сейчас тяжелые времена: после ухода Ильи у них ничего не клеилось, и хоть Слава продолжал писать музыку, тексты его вызывали отторжение у публики, да и в целом концепция группы резко изменилась, и из гонки за место в первом эшелоне русского рока Наутилус безнадежно выбыл.

Впрочем, Агата в эту гонку не вписалась с самого начала. Они играли все больше по клубам. С горем пополам выпустили альбом без единого хита. Конечно, поклонники нашлись и у них, но Вадику с Сашей было тяжело. Котов ушел, получив более выгодное предложение, и на его место взяли очередного безвестного сессионщика.

Тем временем Глеба с Ильей номинировали на Грэмми за саундтрек к одному из выстреливших фильмов. А затем и на Оскар. Деньги потекли к ним рекой. Они много и плотно гастролировали по США, начали постепенно выбираться и в Европу. А в своей родной стране и вовсе обрели почти божественный статус. Кое-кто из бывших коллег правда нет-нет да и отпускал укол в адрес двух «предателей дела рока», перекинувшихся на электронщину, но их тут же обвиняли в черной зависти и затыкали им рты.

В середине 93-го – уже с Грэмми и Оскаром на руках – они дали первый с момента отъезда в США концерт на Родине.

Это событие долго готовилось. Реклама висела по всей Москве. Организаторы арендовали Лужники. Билеты разлетались с немыслимой скоростью, подумывали даже дать два концерта – два дня подряд.

Глеб с Ильей прибыли на отладку звука за пару дней до концерта. Прогулялись по Москве, поняли, что от многого отвыкли, что не хотели бы вернуться сюда и вновь работать здесь.

В день концерта в гримерку проскользнул их менеджер – весь красный и запыхавшийся.

- Насилу отбился! Там к вам несколько человек с боем пытаются прорваться. Пришлось охрану ставить. Кажется, кто-то из ваших бывших коллег.

Илья насторожился:

- Они представились?

- Да, попросили даже вам имена передать. Вя-чес-лав Бу-ту-сов, - по слогам прочел менеджер, - и Ва-дим Са-мой-лов. Фамилия такая же, как у Глеба. Заявил, что он твой родной брат. Да только мало ли чего наплетут эти сумасшедшие фаны!

- Пусти, - нахмурился Илья. – Мы знаем их.

- Но… до концерта всего час!

- Пусти, кому говорят! Может, это наш единственный шанс увидеться со старыми знакомыми. Не поедем же мы в Свердловск!

Через пару минут на пороге гримерки и вправду оказались Слава с Вадимом – оба печальные и осунувшиеся. С восхищением осматривали помещение. Слава полез было обниматься с Ильей, но тот мягко отстранил его.

- Вы теперь большие звезды, - с некоторой обидой в голосе произнес Бутусов. – Не чета нам.

- Ты пришел давить на жалость? – даже Глебу послышалась в голосе Ильи ничем не оправданная жестокость.

- Нет, ну что ты, как я могу. Жизнь расставила все по своим местам, все справедливо, - с горечью и смирением добавил Слава.

Вадим молчал, почти не поднимал глаз, не смотрел на брата. Глеб так и не понял, зачем он так рвался в гримерку, о чем хотел поговорить. Он был совсем худым, под глазами пролегли багровые тени, волосы были коротко острижены. От былого жизнерадостного и энергичного Вадима не осталось ничего. Впрочем и Слава выглядел не лучше. Казалось, они оба хотели о чем-то попросить бывших коллег, но ни у одного не поворачивался язык. Еще пара ничего не значащих фраз, и оба покинули гримерку.

Лужники были битком, и организаторы пожалели, что не сделали второй концерт на следующий день. У дуэта Глеба и Кормильцева было в России множество фанатов – тем паче, что они были своими, родными, которые слишком быстро переросли уровень российского шоубизнеса.

Глеб вдруг осознал, как сильно он соскучился по таким крупным площадкам. Много лет вещая о том, как здорово выступать в клубах, Глеб прекрасно понимал, что лжет. Что тысяча человек лучше сотни, а десять тысяч – при любом раскладе лучше тысячи. И глаза тут уже неважны: раз они пришли на твой концерт, значит, они хотят видеть именно тебя.

Фан-зона неистовствовала: электронной музыкой в ту пору почти никто не занимался, а благодаря Рику синтезаторные мелодии стали задорными и запоминающимися. Пара часов концерта пролетели как пять минут.

Они решили задержаться в Москве еще хоть на несколько дней: встретиться со старыми знакомыми, обсудить возможность еще одного концерта: билетов в Лужники и так было продано едва ли не в полтора раза больше необходимого. Но уже на следующий день – прямо с утра – администратор сообщил Глебу, что его очень хотела бы видеть его мама. Глеб смутился: как-то глупо встречаться с матерью здесь при таких обстоятельствах в качестве мировой звезды.

Мама явно стеснялась – долго вытирала ноги о ковер в холле, комкая в руках старый цветастый платок, а в номере боялась и повернуться, чтобы не задеть белоснежные стены своим замызганным пальтецом. Глеб почувствовал внезапный укол совести, словно в нынешнем положении матери была и его вина. Он ведь даже не мог дать ей денег: у него была только валюта, ее надо было сначала обменять на рубли.

- Проходи, мам, - он поспешно убрал одежду с кресла, освобождая ей место. – Завтракать будешь? Мне сейчас прямо в номер еду привезут, я заказал.

- Да нет, сынок, какое там, - махнула мама рукой и покраснела, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу у самого порога. – Я у Вадика чаю попила с утра.

- Ты у него остановилась? – нахмурился Глеб, это известие чем-то неприятно кольнуло его, словно было каким-то невнятным укором.

- Я у него теперь часто бываю, - пробормотала она. – Подумываю совсем в Москву перебираться. Реаниматологи тут тоже нужны, с работой проблем не будет.

- Молодец, правильно! – поддержал ее Глеб, просто чтобы хоть как-то отреагировать.

- Да я ради Вадика, - насупилась мама и все-таки прошла в номер, расстегивая пальто. – Плох он совсем…

- Что с ним? – Глеба укололо куда-то прямо в солнечное сплетение. Стало вдруг так страшно, словно он стоит над обрывом, а внизу плещется ледяная вода, застывая на морозе причудливыми прозрачными узорами. Инфаркт? Инсульт? Рак? – пронесся вихрь версий в его голове. Он тут же вспомнил, каким потерянным и худым Вад выглядел вчера. Как ни слова не сказал ему в гримерке…

- Я вот как раз пришла с тобой это обсудить. Хоть ты с ним поговори, повлияй на него как-нибудь.

Глеб помог матери раздеться, убрал пальто в шкаф и все-таки заставил ее сесть в кресло.

- Наркотиками он увлекся, - дрожащим голосом произнесла она и тут же принялась утирать слезы старым платком.

- А, - тут же с облегчением выдохнул Глеб, - ну это ничего страшного. Побалуется немного да слезет. Ну кто из рок-тусовки нынче не нюхал кокс. Даже я… - и он тут же осекся.

- Он на героине, Глебушка. Все вены исколоты. Год уже. Исхудал весь, в долги влез, - и мама вдруг громко разрыдалась.

В этот самый момент в номер доставили завтрак. Глеб попросил вторую чашку. Разлил чай, разделил поровну блинчики со сгущенкой… От еды мама отказалась, а вот чай одолела в два глотка.

- Он у каких-то серьезных людей уйму денег занял на дозы… Теперь не знает, как отдавать, Агата же не окупается совсем. Саша подумывает бросить музыку и вернуться в медицину. Бутусов этот, друг его, который и подсадил его, уже слез. В бога уверовал и переломался. А Вадик все никак. Смысла, говорит, нет, все равно жизнь под откос пущена.

У Глеба отчаянно защемило в груди. И осознание того, что в этом нет никакой его вины, не помогало. Ну разве виноват он, что у Вадима не получается писать песни? Разве виноват он, что группа брата загнулась без него? Разве виноват, что талантливее и успешнее старшего?

Не зная, как утешить мать, он сбегал вниз в пункт обмена валюты и принес ей толстую пачку. Им с Вадимом должно было хватить на несколько месяцев.

- И скажи ему, пусть придет ко мне, я помогу ему с долгами. Но только если он решит завязать с наркотой – дозы покупать ему не стану.

Мама благодарно закивала, от денег не отказалась, они и вправду были ей сейчас очень нужны, чего уж тут комедию ломать… Когда она ушла, Глеб тут же побежал в номер к Илье и все ему рассказал. Тот нахмурился, потер ладонью лицо.

- Паршиво. В этом есть и твоя вина, приятель, как не отнекивайся.

- Да в чем тут моя вина?!

- В нечестности. Ты пользуешься коллективными трудами и наработками Агаты…

- Какими еще коллективными? Я сам все написал в одно рыло! И то, что Вад сейчас тонет, только лишний раз доказывает, что Агата – это я, а не он!

- А смог ли бы ты все это написать в свои 20, если бы рядом не было брата? – задумчиво протянул Илья. – Что-то сейчас без него ты не особо блещешь свежими хитами.

- Мою электронную музыку котирует сам Рик Рубин!

- Но даже сам Рубин потребовал у тебя хитов для раскрутки этой самой электронщины, которая так ему понравилась. Да и когда ты пишешь ее? В своем 2019 и позднее? Когда она уже, вероятно, никому давно не нужна, ибо безнадежно устарела для вашего времени? Глеб, тот, кто тебя сюда закинул, сослужил тебе шикарную службу. Ты же сам рассказывал мне, в каких условиях существовал до того, как вновь очутился здесь…

- И что ты предлагаешь? Тащить на себе ярмо Агаты? Тот, кто забрасывал меня сюда, не думал о моем комфорте, а я взял и выкрутился! Сам, один! Без Вадика! А вот как раз Вадик и не может без меня сейчас. Я помогу ему, но только в части выплаты долгов. В остальном мы по-прежнему каждый сам по себе.

Илья не стал дальше спорить, где-то в глубине души осознавая непреложную правоту Глеба. Вот только у обоих паршиво было на душе после этого разговора.

========== 11. ==========

Восхождение до одного из самых знаменитых, но при этом и труднодоступных буддийских монастырей должно было занять несколько долгих недель. Без доступа к малейшим благам цивилизации. Воду взяли заранее и в больших количествах. Группа из десяти человек с провожатым отправилась ранним утром.

Вадиму было тяжело – лишний вес, недостаток отдыха, ботинки, которые хоть и казались изначально удобными, натерли ему мозоль в первый же день. Зато в условиях сильного физического дискомфорта ни о чем не думалось. И повернуть назад было уже невозможно: в одиночку с дикой кручи не спустишься. Приходилось терпеть. Утром умываться из общего тазика, экономя воду, оставляя для себя в бутылке лишь пару глотков. Зубы чистили через день, кто-то вообще забил на этот элемент гигиены. Чай и супы не готовили, опять же берегли воду, обходились консервами, иногда разогревали их на костре, раз в три дня некоторые все же обмывались. И каждый день меняли футболки – иначе сохранить божеский вид в таких условиях было попросту невозможно.

То и дело на ум приходили картины Рериха, мечталось так же вот – взобраться на самую вершину да и остаться там навсегда.

Народ перешептывался, что монастырь располагался на самой вершине горы, едва ли не упираясь шпилем в облака. Провожатый все больше молчал. Он был из числа послушников, решал все возникающие сложности быстро и без лишних слов, да и группа собралась разношерстная, а английский язык он, судя по всему, знал плохо.

Вадим не стал ни с кем заводить знакомства, отсиживался в стороне, пытаясь упорядочить мысли. Ему все прежде казалось, что стоит начать восхождение, как в голове наступит дивная ясность и придет, наконец, понимание, как же жить дальше. Но за заботами восхождения на размышления о высоком не оставалось ни времени ни сил. После ужина они тут же заваливались спать. Поначалу Вадим боялся скатиться с кручи в пропасть, но потом привык и уже без опаски следовал за провожатым, ощущая, как из-под подошвы катятся вниз мелкие камушки, чтобы найти прибежище на самом дне.

Телефон он не взял, да здесь и не было вышек, сеть здесь все равно было не поймать, как не старались некоторые из туристов. Это успокаивало, настраивало мысли на нужный лад. Наверное, он бы снова начал сомневаться в своем решении, если бы ему вдруг позвонил Глеб или снова кто-то из прессы. Если бы начали выжимать из него ностальгию, хотя сквозь толщу нынешнего возрастного равнодушия до нее не так и просто было добраться.

Вадим и сам временами подскакивал по ночам от странных снов, в которых они с Глебом вновь были вместе – юные и прекрасные, как смертные грехи. Не подозревавшие о том, что ждет их в будущем.

Иногда ему казалось, что он поступает неправильно: молодой Глеб ни в чем не был виноват, он жертва обстоятельств, пешка в руках любопытных подростков-всезнаек, и было более чем жестоко бросать его на произвол судьбы – тем более такой судьбы. Без Агаты, без брата. Отчасти именно поэтому Вадим и полез на вершину горы – чтобы как-то разобраться в себе, найти в душе ошметки любви к младшему и возродить ее к жизни. То его задавленное и давно затоптанное чувство заслуживало того, чтобы воскресить его. Вадим еще помнил, как замирало его дыхание при виде брата, как сердце начинало биться чаще. Как хотелось прижать к себе до хруста в ребрах и ладонях и никуда не отпускать. И каким небратским тогда все это ему казалось. И какой братский вид он намеренно придавал всему этому, скрывая правду даже от самого себя. Ладони до сих пор помнили прикосновения пальцев младшего, губы – тот дурацкий поцелуй на камеру, сухой и бесстрастный. Но Глеб тогда так сильно сдавил его подбородок, привлекая брата к себе, что кожа Вадима, казалось, до сих пор хранила на себе отпечаток его пятерни.

Те давние времена давно уже поросли быльем. Нынешний Глеб ничем не напоминал себя же 30-летнего, Вадим привык к этому факту и перестал бесконечно перемалывать его в голове. И вот он вернулся – юный, наивный, любящий, желающий, чтобы все было как раньше. Но как раньше у него могло быть только с тем молодым Вадимом. А нынешний Вадим, глядя на Глеба, понимая умом, что внутри него его настоящий младший, тот, с которым у них все было радостно, светло и по-настоящему, все же никак не мог себя заставить обращаться с ним как с тем самым давешним Глебом. А не нынешним, матричным.

Нельзя давать себе надежду, нельзя – убеждал Вадим сам себя, заматывая стертые в кровь ноги каким-то тряпьем, которым с ним поделился один из туристов. Он заметно похудел в первую же неделю повышенных физических нагрузок и серьезных ограничений в еде. Одежда висела на нем мешком, так, что пришлось даже ушивать ее.

Путь до монастыря в итоге занял около двух с половиной недель. Поначалу в первые дни им еще попадалась какая-то растительность, даже деревья. Со временем ее становилось все меньше, и ближе к вершине они находили один только мох, хотя из проспекта им было известно, что у монахов имеется сад, где они выращивают все необходимое для жизни.

Гости в этом монастыре появлялись редко. Мало кто решался на такие длительные подъемы с минимумом удобств, да и предложить монахам им было нечего. Деньгами те не пользовались, от деликатесов тоже отказывались: мясо не ели, сладости были им в дикость, а свежие фрукты и овощи быстро портились в дороге. Поэтому посетители старались заранее согласовать с проводником условия их нахождения в монастыре и приносили строго то, о чем их просили. Иногда это был материал для пошива одежды. Или готовая обувь. Сухофрукты, средства бытовой химии. Ну и все в таком духе, в чем могла возникнуть нужда, но чего трудно было достать в условиях изоляции от внешнего мира.

Монастырь и вправду располагался на самой вершине и смотрел прямо на возвышающуюся рядом с ним гору с нахлобученной снежной шапкой. Ослепнуть можно было от открывшегося глазам великолепия. Сделав последний рывок, Вадим рухнул на площадку перед монастырем и разрыдался. Он не думал в тот момент о том, что рано или поздно придется идти назад, делать многодневный спуск, снова спать на склонах горах, постоянно просыпаясь из страха свалиться вниз, снова обходиться почти без воды и минимальным количеством еды… Но сейчас у него было несколько дней покоя.

Для гостей прямо за зданием монастыря была возведена небольшая скромная постройка с одной единственной комнатой без кроватей. Все покидали туда свои спальники и отправились в основной корпус с подарками. Их приняли в целом радушно, хотя и весьма сдержанно. С готовностью разделили с ними трапезу, пригласили поучаствовать в огородных работах. Согласились не все, некоторые устали так, что просто валились с ног. Монахи отнеслись к ним с пониманием. И Вадим был из тех, кто после обеда сразу отправился к себе, заполз в спальный мешок и отрубился в ту же минуту. Проснулся он уже под вечер и не сразу вспомнил, где находится. Выбрался наружу и осмотрелся. Вокруг царила непроглядная тьма, хотя из-за снежного пика напротив и выглядывал тонкий серп луны. Здесь бы зверский холод. Он достал предварительно взятый с собой пуховик, закутался в него да так и замер, не сводя взгляда с умирающей луны. Теперьон окончательно понял, зачем здесь оказался.

Наутро избежать садово-огородных работ уже не удалось. Зато он плотно позавтракал какими-то странными лепешками, по вкусу напоминающими запаренный рис, и отправился подрезать деревья, недоумевая, как они выживают здесь по ночам в такой адский холод. На обед был скромный постный суп с лапшой, затем сбор не совсем еще спелых апельсинов и ужин. После ужина позволялось посетить храм и даже побеседовать с монахами. Парочка из них вполне сносно говорили по-английски, но беспокоить их своими ерундовыми делами Вадим не решился, хотя другие туристы буквально выстроились в очередь. Он же снова сел у обрыва, закутавшись в пуховик, и молча наблюдал за диском луны, тающим на глазах. Луна так спешила умереть, словно где-то там ждал ее какой-то свой особый лунный рай, и Вадим без единой мысли в голове просто сидел и наблюдал за тем, как каждый день она становилась все тоньше и тоньше, пока, наконец, ее не поглотила тьма. В безлунную ночь монахи зажгли свечи, и у них началось нечто вроде крестного хода, но Вадим снова не участвовал, лишь бездумно наблюдал за всем со стороны.

Когда он собрался было уже идти спать, кто-то коснулся его плеча, и рядом с ним опустился их давешний провожатый – бритоголовый мужчина без возраста.

- А вы почему не участвуете? – произнес он по-английски, и Вадим изумился: выходит, этот стервец две с половиной недели просто водил их за нос?

- Так вы знаете английский? – буркнул Вадим, тот лишь молча кивнул. – Тогда чего же вы молчали все это время?

- Нет на свете таких проблем, которых нельзя было бы решить молчанием, - изрек он.

Вадим усмехнулся: очередная буддийская мудрость ни о чем.

- А что если к тебе вернулось прошлое и требует твоего внимания к себе? Как уж тут промолчишь? – язвительно откликнулся Вадим.

- Ну тебе же удалось, не так ли? – улыбнулся монах.

- Паршиво, видно, удалось, - покачал головой Вадим. – В итоге все равно все страдают.

- Страдание – неотъемлемая часть жизни. Когда ты это поймешь, ты постигнешь высшую мудрость. Нельзя сопротивляться страданию, только при сопротивлении оно способно причинить тебе боль. Если же ты поддаешься ему, тогда оно уже над тобой не властно.

- Что-то я все равно не пойму, как мне лучше поступить, - нахмурился Вадим так, словно бы монах знал суть его дилеммы.

- Подбрось монету, - изрек монах, даже не поворачивая голову в его сторону.

- И каким образом это мне поможет? Я бы хотел все же поступить правильно.

- Это и поможет тебе понять, чего ты по-настоящему хочешь.

- Ну хорошо, давайте попробуем, - Вадим извлек из кармана десятикопеечную монету и внятно произнес: - орел – возвращаем Агату, решка – остается все как есть сейчас, - подбросил.

Через несколько секунд монета упала на землю орлом вверх. Вадим поморщился.

- Что? – улыбнулся монах.

- Я не согласен с этим.

- Значит, не хочешь делать загаданного на орла?

- Нет, - помотал он головой. – Но если это правильно…

- Правильно лишь то, чего хочешь ты. Зачем тогда ты шел сюда, если и так знал, чего хочешь?

- Да мало ли чего я хочу… - пробурчал Вадим, убирая монету назад в карман.

- Как думаешь, а почему я живу здесь? – монах приблизил свое лицо к Вадимову.

- Ну…. – поиски бога там. Или истины? – Вадим не знал, что ответить.

- Нет. Потому что здесь мои поиски завершились. Здесь я нашел то, что мне нужно. То, что я хочу. Я нахожусь здесь, потому что хочу. А чего хочешь ты?

- Ну… - Вадим нахмурил лоб и задумался. – Наверное, покоя. Устал от вечной гонки. Устал от всех и от всего. Хотел бы так же вставать с восходом и ложиться с закатом, есть рисовые лепешки и рвать апельсины. И никогда ни о чем не думать.

- Ну если сейчас ты хочешь именно этого, тогда оставайся, насколько хватит твоего запала. Захочешь уйти – держать тебя не станем. Я даже провожу вниз.

- А как же дзен там, ну, нирвана, - Вадим и сам едва понимал, что несет.

- Дзен не постигается усилием. Он находит тебя сам, когда ты к нему готов. А приготовиться к нему можно только следуя за своими истинными желаниями.

- Ха! – выкрикнул Вадим. – Ну конечно! Люди спиваются, садятся на наркотики, носятся за каждой юбкой, а вы утверждаете, что, следуя за своими низменными желаниями, они постигнут дзен?

- Я не говорил про низменные. Я говорил про истинные, - поправил его монах. – В вине, наркотиках и разврате они ищут забвения. И если бы могли достичь его иными менее травматичными способами, они были бы только рады. Забвения же ищешь и ты. Что мешает тебе обрести его на дне бутылки?

- Не знаю. Возраст, наверное, - пожал плечами Вадим. – А еще мне кажется, я предаю этим своего младшего брата. У нас с ним сейчас такая сложная ситуация, - и он запнулся, понимая, что монах вряд ли поверит его рассказам о приборе, перемещающем сознания во времени… А как рассказать обо всем правдоподобнее, он и не знал.

- Мне не нужны лишние подробности, - остановил его монах. – Оставь их при себе. С братом ты разберешься, если захочешь. А если не захочешь… что ж, насилием над собой ситуацию не исправить.

- Но… психологи всех мастей только и твердят о выходе из зоны комфорта, о насилии над собой, которое нужно совершить для улучшения жизни.

- Ты недоволен своей нынешней жизнью?

- В данный момент очень доволен, - прошептал Вадим.

- А чем недоволен тогда твой брат?

- Ему в его жизни не хватает меня. Он хочет, чтобы я был с ним.

- Он хочет, чтобы ты был с ним помимо твоей воли?

- Нет, - медленно покачал Вадим головой. – Просто ему сейчас трудно в одиночку, я мог бы помочь, а я постыдно сбежал, оставив его разбираться с проблемами.

- Эти проблемы создал ему ты?

- Нет. Но и он по сути не виноват. Никто из нас двоих не виноват.

- Тогда твой брат просто боится самостоятельности. Ему нужен не ты, а моральный костыль. И он непременно найдет его.

Вся группа отправилась назад примерно через две недели пребывания в монастыре. Вадим остался. Помогал готовить, обрабатывать сад. Читать здесь было нечего – вся литература была на китайском, и вечерами он по-прежнему сидел, наблюдая за растущей теперь уже луной. Луной, которая никогда не умирает навсегда.

Иногда к нему приходил давешний монах, и они подолгу беседовали. Вадим пытался совладать с чувством вины, и спустя еще неделю оно его окончательно оставило. Он даже согласился полностью обрить волосы.

Дни бежали так быстро, что он перестал их замечать и даже в какой-то момент начал забывать, что он тот самый Вадим Самойлов, словно бы из его оболочки выросло что-то принципиально иное, чуждое ему.

По прошествии двух месяцев, когда он уже перестал мерзнуть по ночам, переселился в монашеский корпус и нацепил их оранжевую кашаю, давешний монах, с которым Вадим успел крепко сдружиться, проводил его в библиотеку и усадил за стол возле ноутбука. Несколько секунд Вадим бездумно пялился на технику, от которой успел уже отвыкнуть, затем повернулся:

- Зачем это?

- Если ты решил здесь остаться, тебе нужно оповестить об этом родных и друзей. Мы далеки от христианских традиций побегов от действительности и окружающих. Мы хотим быть уверены, что от твоего ухода никто не пострадает.

Вадим едва вспомнил пароль к инстаграму, долго пялился в директ, размышляя, кому бы написать. Увидел сообщение от Никиты.

«Вадим Рудольфович, я понимаю, что вам сейчас, наверное, не до нас, но с вами безуспешно пытается выйти на связь ваша мама. Там что-то случилось. Позвоните ей, пожалуйста».

- Откуда у вас ноутбук? – спросил вдруг Вадим.

- Мы тоже часть цивилизации и не можем оставаться в стороне от нее, - пожал плечами монах.

Вадим тут же набрал:

«Что произошло? Телефон не взял с собой, позвонить не могу, но могу отвечать в директ».

Никита откликнулся сразу:

«Она долго ждала от вас ответа, наконец, решила поговорить со мной. Там что-то с Глебом неладное. Он в Свердловск вернулся, у нее живет».

«В каком смысле?»

«Вы вообще за новостями не следите?»

«Я впервые вышел в интернет за последние три с лишним месяца».

«Глеб ваш распустил Матрицу, развелся с Таней и вернулся в Свердловск около месяца назад. Ваша мама звонила мне вчера. Плачет».

«Никита! – рассердился Вадим. – Ты можешь мне толком объяснить, что там случилось? Или из тебя все клещами тянуть нужно?!»

«Запил он, кажется, серьезно»

«Эка невидаль! Как будто это его первый запой»

«Ну, когда я его в последний раз видел, он был на труп похож. Страшно посмотреть. Общаться со всеми перестал, замкнулся в себе. Перегаром несет 24 часа в сутки. Не спит почти, не ест, пропивает всё. У матери деньги таскать начал. Она очень просит вас связаться с ней».

Вадим вздохнул, поднял взгляд на монаха.

- Если тебе надо идти, я провожу тебя, как и обещал, - спокойно изрек монах.

- Мне надо не просто идти. Мне надо бежать.

- Ну, если ты этого хочешь…

- Не хочу, - помотал он головой. – Но должен. Мама там свихнется одна без меня.

Монах промолчал, хотя Вадиму показалось, он понял, что тот собирался сказать ему.

========== 12. ==========

Вадим не приехал ни в тот день, ни на следующий, и Глеб впустую отбыл назад в Нью-Йорк, передав маме еще одну стопку купюр в надежде, что сумеет покрыть ими хотя бы часть долга старшего. Договорился раз в неделю созваниваться с Бутусовым, узнавать новости.

Уже через неделю Слава сообщил, что все деньги, что он передал матери, Вадик спустил на новые дозы. За квартиру платить нечем, и они подумывали возвращаться назад в Свердловск.

Саша вернулся первым, устроился пока фельдшером на скорой, дальше планировал постепенно передвинуться на кардиолога, когда квалификацию восстановит.

Хиты писались без запинки, тем более, что были написаны ранее. С электронщиной возникал некоторый затык, впрочем, тут сразу на помощь приходил неугомонный Рик – правил, что-то подсказывал, выбирал тексты Ильи для наложения. Вот у Ильи отчего-то писалось сплошь все новое, ничего не повторил из старого наутилусовского, и Глеб подчас изумлялся его неисчерпаемому дару.

Рик от счастья просто руки потирал: деньги текли рекой, гастроли шли нон-стопом, парни выдавали на-гора одну песню лучше другой. Иногда Глеб вообще отдавал свою старую музыку на растерзание Илье, и тот писал к ней принципиально новый текст. Чтобы никак не ассоциировался с Вадимом даже в воспоминаниях. Так Опиум вышел под названием Пленник, Чудеса стали Дивным новым миром, Черная луна – Перевертнем. Изменив текст и, следовательно, смысл, песни потеряли свою связь с прошлым Глеба, даже им самим стали восприниматься как что-то принципиально новое.

Бутусов звонил сам. Каждую неделю. Если задерживался хоть на день, Глеб бежал покупать карточку для международных звонков и тут же набирал его. Дела по ту сторону океана шли из рук вон плохо. Парни, у которых Вадим занял денег, нехило прессовали его, перекрыли каналы для покупки новых доз, и хоть Глеб регулярно отправлял в Свердловск деньги переводом, Вадик тут же отбирал их у матери и спускал на подпольный герыч, который начал добывать где-то еще. Когда не хватало денег на героин, он опускался до винта, и в такие дни мать сама звонила Славе и беспрестанно рыдала в трубку, прося спасти ее сына. Глеб орал в трубку, чтобы они отправили Вада в наркодиспансер, что он оплатит любых специалистов, но когда Вадим случайно услышал подобные разговоры, он тут же скрылся из дома и не показывался несколько дней. Наркологи лишь руками разводили: без согласия пациента они были бессильны.

Вернулся дней через десять, вполз в квартиру бледной тенью, рухнул на постель.

- Плохо мне, мама, - прошептал.

Она погладила по голове:

- Так давай в больницу, может, сынок, а? Завяжешь с наркотиками своими, за ум возьмешься, долги выплатишь. На студию опять устроишься. Может, с Сашей опять выйдет чего…

Вадим только скривился и махнул рукой:

- С Агатой покончено. Это с самого начала была неудачная затея. Глеб был прав. Он талантливый, он пишет, а я чего? Сама видишь, чем все в итоге обернулось, - отвернулся к стенке и принялся обводить пальцем узоры на ковре. – Я ведь даже колюсь теперь на его деньги. Даже наркотой себя обеспечить не в состоянии, - пробормотал он и вдруг вжался в стену всем телом, сграбастал в горсти ковер и завыл, впиваясь зубами в колючую шерсть.

Слава, наконец, не выдержал. Договорился со знакомым врачом, принес в рукаве шприц с клофелином, и в тот же день Вадима без сознания отвезли в наркодиспансер. Приковали к батарее, начали детокс.

Глеб ощутил прилив облегчения, когда ему сообщили об этом. Он как раз вернулся с очередных гастролей по Латинской Америке, побывал в Перу, денег хватило даже на вертолетную прогулку над плато Наска. Когда-то давно скромный асбестовский лаборант и мечтать о таком не смел. Их с Ильей лица украшали рекламные плакаты, растяжками висели по городу, каждый сингл тут же возглавлял чарт, в народе даже зашушукались о вторых Битлз. А когда с Глебом связался Гилмор и предложил совместный альбом с остатками Пинк Флойд, Глеб понял, что вершина достигнута, подниматься дальше некуда.

Дэйв оказался скромным трудоголиком. Он по-своему перерабатывал Глебовы мелодии, накладывал на них свои космические соло, и все трое торчали в студии сутками напролет. На это время Глеб с Ильей перебрались в Великобританию и поселились в одной из самых роскошных местных гостиниц.

Когда подложка была готова, и Дэйв включил ее, чтобы оценить результаты работы, Глеб понял, что не осилит новый текст Ильи для нового альбома. И недостоин открывать рот под музыку, которую Гилмор создал из черновых набросков Глеба и кое-какого старого материала. Свои исходники тот даже не узнал. Музыка звучала так, словно Пинк Флойд возродился из руин. Словно Уотерс, наконец, выпил кубок примирения с Гилмором, и они снова начали творить вместе. Словно бы они, пролетев сквозь кротовую нору, преодолев вигинтиллионы парсек, вдруг очутились в иной звездной системе и услышали принципиально иную, отличную от земной, музыку. Просто записали и воспроизвели ее. Из струн лился звездный водопад, кружа метеоритными вихрями, а слова были словно созданы для того, чтобы их пропевал Далай-лама, сидя на вершине заснеженной горы

Прослушав альбом от начала до конца, Глеб категорически отказался накладывать на эту музыку свой голос.

- Если мы можем по финансам позволить себе кого-нибудь покруче, давайте сделаем это. Помните, как было у Битлз в Tomorrow Never Knows? Я хочу чтобы это звучало схожим образом.

- Тогда тебе нужен Плант, - пожал плечами Гилмор. – Но, боюсь, даже я не смогу тебе в этом помочь. Этот златокудрый божок слишком капризен, чтобы обращать внимание на кого-то эшелоном ниже себя.

- Давно песни Планта попадали в хит-парад? – задумчиво протянул Глеб. – Значит, наш эшелон повыше будет. Давай все же позвоним ему.

Дэйв обреченно вздохнул, поставил телефон на громкую связь и набрал номер по памяти, что заметно повеселило Глеба.

- Роб? – робко начал он. – Разговор есть. Ты сейчас не слишком занят?

- Сейчас – то есть в данную минуту, чтобы поговорить с тобой? Или сейчас в принципе, потому что ты хочешь сделать мне какое-то предложение?

- Скорее последнее. Хотел бы позвать тебя поучаствовать в одном проекте. Тебе знакомо имя Глеба Самойлова? Им Рик Рубин сейчас занимается.

- Да, что-то слышал такое, - в голосе Планта скользнули скептические интонации.

- Мы записали обалденный альбом, достойный представлять нашу галактику на вселенском музыкальном фестивале. Нужен лишь вокалист от бога, способный озвучить все наши сложные задумки. Ну и…

- Ну и вы, разумеется, выбрали именно меня, - самодовольно и без тени сомнения в голосе усмехнулся Плант.

- Я скину тебе записи и отдельно тексты почтой. Или, хочешь, завезу, мы сейчас все равно в Лондоне.

- Да брось, Дэйв, я сам к вам на студию пригоню. Если понравится, сразу же и писаться начнем, а нет – так хоть увидимся, давно не пересекались уже.

К всеобщему изумлению, Роб явился в студию на следующий же день – элегантный и сексуальный, как завсегдатай древнеримских оргий, сразу ознакомился с текстом-это была его сфера, тут он мог легко заткнуть за пояс самого Илью, и тот слегка переполошился, когда первым делом Роб засел именно за текст. Потом послушал музыку. На лице его отразилось сомнение.

- Ну это же типичный Пинк Флойд, ребята. Ну пускай Пинк Флойд на новом уровне, но все же все это бесконечно далеко от моей энергетики. Дэйв, почему бы тебе не спеть самому? Да и наркоманский голосок вашего Глеба вполне подойдет…

- Понимаешь ли, нам бы хотелось, чтобы голос вокалиста копировал муэдзина или далай-ламу, а нам с Глебом это точно не удастся. Может, хоть попробуешь?

Авторитет Гилмора сделал свое дело, и Роб согласился сперва только на одну песню. Но, услышав готовый вариант, хмыкнул, почесал затылок и дал согласие на полное озвучивание альбома.

Глеб не верил ни глазам своим, ни ушам, ни остальным органам чувств: над его песнями работают лучшие музыканты мира, он пишется в лучшей студии, его талант признали рок-легенды… а где-то в далеком холодном Свердловске на кровати корчился от ломок его старший брат. За заботами о новом альбоме Глеб совсем забыл оставить Славе свой новый номер в Англии, а сам так ни разу и не позвонил ему, все как-то не думалось. Казалось, раз Вада устроили в наркодиспансер, то проблема считай что решена, можно о ней забыть и лишь регулярно отправлять матери деньги. Что он и делал.

В США они с Ильей вернулись через два месяца. С готовым альбомом, который тут же взорвал чарты. С Гилмором и Плантом обсудили возможность совместных гастролей, и теперь менеджеры всех троих пытались свести воедино плотные графики музыкантов, чтобы все остались довольны.

Глеб старался меньше думать о том, что осталось дома. Он верил, что Вадим переломается, снова устроится звукачом и худо-бедно будет как-то выживать. Глеб даже был готов продолжать перечислять ему деньги, лишь бы тот своими проблемами не выдирал Глеба из его комфортного мира счастья, в который он, наконец, попал и в котором пустил корни.

Иногда память подбрасывала ему совсем уж ностальгические воспоминания о 2003, когда все у них было радужно, когда во всем царила любовь. Но даже те времена ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило с Глебом здесь и сейчас. Он и представить не мог, что способен в одиночку, попав лишь в нужное время, забраться столь высоко.

Правда, временами по ночам его мучали кошмары, где юный Вадим являлся к нему с исколотыми венами и обвинял, жестоко хлестал словами. Глеб просыпался в холодном поту, тянулся к телефону и боялся набрать заветный Славин номер.

Слава позвонил, наконец, сам. Поздравил Глеба с фантастическим успехом, пожелал еще больших достижений. Ни слова не сказал про Вадима. Глеб сам не выдержал, спросил:

- Как там Вадик?

- Сбежал из наркологии, - сухо отрапортовал Бутусов.

- Как сбежал? И где он сейчас?

- А какая разница, Глеб? Ты, главное, деньги не забывай вовремя высылать. Это ведь куда важнее. Желаю удачи с новым альбомом! – и бросил трубку.

Глеб так и не понял, сарказм это был или нет.

В ту ночь Глеб так и не смог уснуть. Снова нахлынули воспоминания из той, своей жизни, которую он прожил сам честно от и до, которую ни у кого не крал. Стадионы там были редки, а пьянки – слишком часты. Бешеная популярность ограничивалась российскими городами и быстро растаяла. Там не было ни Ильи, ни Рика, ни Гилмора, ни Планта. Там были просто Вадик и Саша и не было самоплагиата. Все было по-настоящему. Сам Глеб был настоящим. А этот стоящий теперь на сцене любого стадиона расфуфыренный красавчик с модной прической и в берцах – не он, не Глеб, не Самойлов. Кристально трезвый трудоголик, на равных общающийся с Гилмором и обнимающийся с Плантом словно со старым приятелем… это была постмодерновая эклектика, собирательный образ чего-то популярного и безумно дорогого. Но чужого.

Глеб промаялся всю ночь, из памяти не шли картинки из 2003 и их гастрольного тура, посвященного 15-летию. Оба тогда были под транками, и на одной из передач Вадим словно бы в шутку, тычась лицом в плечо Глеба, сперва осторожно укусил его, а затем столь же осторожно и едва ощутимо коснулся губами. И Глеб чисто инстинктивно придвинулся тогда ближе, прижался плечом к губам брата, ощущая, как все внутри него полыхало, как многовековой торф, месяцами не видевший дождей.

Никто не поучал его сейчас, никто не указывал ему, как лучше сделать ту или иную песню. Но и в плечо больше никто не кусал.

Никто не указывал? Серьезно? Словно бы Рик в приказном порядке не перекраивал все его задумки. Он даже мелодию Опиума переработал, и Глеб вдруг с ужасом осознал, что не помнит, как звучала та оригинальная версия с неуклюжим соло Вадика, но такая теплая и родная. Теперь на соло в своих песнях он мог пригласить любого из величайших гитаристов планеты, но никто из них никогда не ткнется носом ему в плечо.

Внутри заболело так, словно тот многовековой торф полили бензином и подожгли, уничтожая в нем все живое. После давешней передачи в Глебе все полыхало с такой силой, что он едва устоял, чтобы не прижаться к брату сзади, не ткнуться губами ему в шею, не куснуть так же нежно и осторожно. Устоял. Не решился. А, может, и стоило бы? Может, все тогда было бы иначе? Может, Вадик тогда развернулся бы, прижал бы его к стене и укусил бы уже тогда не просто в плечо через свитер, а… Не появилась бы Юля и ненавистный ЗОЖ. Вадик остался бы прококаиненным, толстым и единственным в мире, а не вызывал бы спустя годы лишь ненависть и омерзение…

Ненависть и омерзение? А он правда вызывает их у Глеба? И кому Глеб мстит прямо сейчас? Тому своему старшему, который остался в его 2019? Или образу Вада вообще в принципе. Что сделал ему нынешний молодой Вадик? Ведь не будет этого Вадика, не было бы сейчас ни Гилмора, ни Планта, ни Рика…

Глеб вскочил с постели, рухнул на колени перед тумбочкой с телефоном, дрожащими руками набрал номер Бутусова. Сейчас он все ему скажет. Сейчас он повинится во всем и все признает. А потом поедет в Свердловск и сам уколется, если это поможет вернуть Вадика к жизни. Только бы узнать, где он. Ведь Слава наверняка знает, просто обижен на Глеба, но Глеб сейчас все уладит. Ради памяти о том укусе в плечо. Который никогда и ни с кем больше не повторится, если Глеб оставит все как есть сейчас.

Слава долго не отвечал, снял трубку только после пятнадцатого гудка.

- Я понимаю, ты зол и обижен, - бормочет Глеб, не дав тому даже поздороваться. – И все же что с Вадиком? Его нашли? Вернули в диспансер?

- Нашли, - сухо бросил Слава.

- Слава богу, - выдохнул Глеб. – А ты можешь передать ему, что я скоро приеду? Мне бы поговорить с ним надо…

- Нет, Глеб, не могу.

- Ну, пожалуйста, войди в мое положение… Или дай мне его номер телефона. Мне очень нужно сказать ему это прямо сейчас.

- Поздно уже, Глеб, что-либо кому-либо говорить. Он сбежал из наркодиспансера месяц назад, когда все были уверены, что он переломался. Его нашли спустя неделю в лесу с передозом. Уже окоченевшего.

- Почему мне не позвонили? – пробормотал Глеб, не понимая услышанного.

- Звонили, но тебя не было. Ты, видимо, альбом с Гилмором тогда как раз записывал, а твоих английских контактов у меня не было. Рик твой отказался передавать тебе информацию. Он решил, что она недостаточно существенна, чтобы отрывать тебя от альбома десятилетия.

- Выходит, его уже…?

- Да, уже. Так что, передать ему я ничего не смогу. Приезжай сам. Могила в Асбесте. Мама тебе покажет.

Мо-ги-ла, - по слогам выговорил Глеб, опуская трубку на рычаг. Это слово расползалось во все стороны прямо из сердца, иррадиировала в каждую клеточку организма, метастазами захватывало мозг, пеплом оседало в глазах, прахом скрипело на зубах, холодило руки, касавшиеся скромного обелиска из известняка – единственного, на который у матери хватило денег после выплаты всех долгов старшего.

Глеб провел у этого чертова обелиска почти сутки, вжимаясь в него всем телом, топча берцами свежий холмик земли, и выл.

А потом позвонил Рик и срочно вызвал его назад в Нью-Йорк: они выиграли очередной Грэмми с новым альбомом.

========== 13. ==========

Пришлось мчаться в Екатеринбург прямо так – в ярко-оранжевой кашае и бритым налысо. Сначала Вадим собирался было прикупить в Китае что-нибудь более привычного вида, а потом просто плюнул: зато дома никто в толпе не узнает, автограф не попросит. За буддиста или вайшнава примут, пальцем у виска покрутят да и мимо пройдут.

Правда, в Москве было уже холодно, пришлось все равно прямо в аэропорту вызванивать Никиту и просить его привезти пальто. Никита шефа тоже не признал, долго скользил взглядом по толпе, пока Вадим сам к нему не подошел. Побледнел, нахмурился: совсем не лады с Самойловыми: один спивается, другой кукушкой двинулся. Какая уж тут Агата.

Вопросов задавать не стал, поймал машину, довез Вадима до дома и тут же испарился. Вадим долго стоял перед зеркалом, наблюдая себя, заметно осунувшегося, но с абсолютно безмятежным взглядом. Хотел было сразу рвануть в Екатеринбург, но заставил себя сперва матери позвонить. Та заплакала сразу же, как только услышала в трубке голос сына.

- Вадик, приезжай, плох он совсем. Совсем плох. Меня не слушает, никого не слушает…

Он проверил остаток средств на карте: их было не так много. Прикинул, где мог достать бы еще. Для лечения Глеба наверняка потребуется солидная сумма. Кредит брать было некогда. Позвонил состоятельным приятелям из Екатеринбурга, договорился, что заедет к ним, как только доберется до города. Купил билет на ближайший рейс, переоделся… Мама точно не поймет, когда увидит его в таком виде. Хватит ей и одного потрясения: лицезреть старшего сына абсолютно лысым.

К матери попал лишь на следующий день, поспешно обнял ее, да и в целом приветствие вышло каким-то скомканным. Уточнил, где Глеб. Прошел в его комнату и с порога обомлел, а мать, стоявшая за плечом, тихонько заплакала.

Создавалось впечатление, будто комнату облюбовало стадо бомжей: все было раскидано, кровать разломана, а на полу валялся прожженный папиросами матрас, на котором и лежал, закутанный в куртку Глеб. Запах в комнате стоял страшный, словно бы Вадим угодил в эпицентр общественного туалета. По полу были разбросаны одноразовые тарелки – грязные и переломанные. Из старенького магнитофона, стоявшего на подоконнике, доносилось:

- Убей меня, убей себя, ты не изменишь ничего.

- И вот так уже месяц, - прошептала мама. – Я поначалу убираться пыталась, кормить его, да все без толку, все загаживалось моментально. Я его таким никогда не видела, - и плечи ее задергались. – Он ведь курит прямо там, квартиру может спалить.

- А алкоголь откуда берет?

- У него там были, вероятно, какие-то свои сбережения. Раз в неделю в магазин ходит, затаривается в огромных количествах…

Вадим вошел, осторожно озираясь в поисках хоть одного чистого участка, чтобы не запачкать ботинки. Присел на корточки, брезгливо дотронулся до плеча брата. Тот никак не прореагировал, словно бы спал. Рядом с постелью стояла початая бутылка водки. По комнате пустых еще едва ли не сотня валялась.

- Глеб, - тихо позвал он его. – Проснись, это я.

Тот медленно повел плечом, что-то буркнул, но головы не повернул.

- Глебушка, - сквозь слезы выдавила из себя мать. – Вадик приехал. Ты же так его ждал!

Снова нечленораздельное бурчание.

- Я привез водки, Глеб! – громче произнес Вадим.

Глеб пошевелился, нехотя поднял голову, окинул мать и брата мутным взглядом. В этом Глебе не было не только ничего из его давешнего 20-летнего Глебушки – он даже ничем не напоминал нынешнего 50-летнего, а был похож скорее на типового бомжа с Курского вокзала: опухшее синюшное лицо, переломанный нос, заплывшие красные глаза, покрытое темной коркой грязи тело. Вадим не мог поверить, что это и есть его Глебушка, с которым они когда-то скакали на Парнасе к самым вершинам славы.

- Где она? – прохрипел Глеб, кажется, совершенно не соображая, кого он, собственно, видит перед собой.

- Ты узнал меня?

- А ты кто? – буркнул Глеб. – Где водка?

Вадим вздохнул, встал, вышел на кухню, поискал в телефоне номер наркодиспансера.

Бригада прибыла через полчаса. За это время Вадим отправил мать собрать по комнате хоть какой-то мусор, а сама пошел с Глебом в ванную навести минимальный лоск. Стянул грязную одежду, намылил жесткую мочалку и под горячей водой водил по сухой бледной коже с кровоподтеками. У Глеба было недержание, и он продемонстрировал его прямо там. Вадим вздохнул, обмыл его, кое-как сполоснул спутанные сальные лохмы на голове, обрядил в чистое белье, отнес к матери на диван.

Санитары сделали ему капельницу, госпитализировать отказались. Миновали те времена, когда любого можно было отправить в клинику без его официального согласия, а подписывать бумаги Глеб категорически отказался. Алкоголизм – добрая воля каждого! – изрек фельдшер, оставил Вадиму названия лекарств и сказал, что на уколы им придется ходить в местную поликлинику. Каждый день.

С капельницы Глеб оклемался сразу. Узнал брата, вновь потребовал водки. За стенкой продолжала наводить порядок мама.

- Давай поговорим, - предложил Вадим. – Что случилось? Почему ты Матрицу распустил?

- Говорил же тебе – мерзко. Не могу их рожи видеть. Фанаты еще эти… странные. Агата им совсем не нужна, только Матрицу подавай. Клубы опять же крошечные, душные. Все вокруг чужое, не мое…

- А нос где сломал?

- Да так, - махнул Глеб рукой. – Неудачно за водкой сходил. Повздорили с коллегой.

- Ты бомжей теперь коллегами зовешь? – усмехнулся Вадим. – Давай в клинику тебя положим, а?

- Где ты был, Вадик? – не дал ему договорить Глеб. – Лысый совсем, - шершавая ладонь Глеба скользнула по бритому затылку брата.

Вадим перехватил его руку, мягко отстранил.

- Ну так что насчет больницы? Нельзя так дальше жить, Глебка…

- Я в больницу, а ты куда? – не унимался Глеб.

- У меня своя жизнь, - покачал головой Вадим.

- А у меня своя, - с обидой в голосе отозвался Глеб. – И не мешай мне проживать ее.

- Маму же мучаешь только…

- А куда мне еще деваться? У меня теперь только одна дорога…

- Глеб, - старший укоризненно покачал головой.

- Уезжай, Вадик, - оттолкнул его младший. – Ты мне больше ничем уже не поможешь, - и отвернулся к стенке.

Вадим налил себе реквизированной у Глеба водки, допил остатки в бутылке без закуски и просидел на кухне до утра. Мать легла рано, ночью начал шарахаться Глеб. Попытался дойти до туалета, у него ничего не вышло, и он облегчился прямо в коридоре, испачкав штаны. Пришлось убирать за ним, отправлять штаны в стирку, искать новые, снова обмывать брата… Угомонился тот только под утро.

Вадим курил, глядя в распахнутое окно, и никак не мог принять верного решения. Казалось, все так просто – верни Агату, и Глеб воспрянет. Да только запойный алкоголизм никогда так просто не лечился, и никакими счастливыми событиями его из головы носителя не вытравить. А у Глеба, видно, еще тогда в 90е была склонность, плюс изношенный организм, привыкший к алкоголю, требовал новой порции…

Ну хорошо, допустим, Глеба пролечат, мы возобновляем Агату, новых песен Глеб не пишет, бесконечно колесить со старыми? Это Вадим и сам вполне себе успешно мог делать, не оттаскивая никого при этом от бутылки.

Брат братом, но на этот геморрой Вадим не подписывался. И монетку не нужно бросать, все и так ясно.

- Забрал бы ты его в Москву, Вадик, - причитала мама.

- Я сам из Москвы уезжаю, - коротко бросил Вадим.

Оставил ей денег, велел как и прежде держать связь через Никиту, а затем написал в монастырь своему давешнему монаху. Описал вкратце ситуацию. Совета попросил.

«Разве один человек как-то может помочь другому? Каждый человек способен спасти себя только самостоятельно».

Продал студию, инструменты, выплатил долг друзьям, остаток снова отдал матери, решив, что этих денег должно ей хватить надолго, а там он непременно что-нибудь придумает.

И снова полез на эту чертову гору.

На этот раз сообщения от Никиты он стал проверять чаще – раз в три дня. Попросил того найти грамотного нарколога, чтобы тот порекомендовал лекарства. Глеб вроде даже согласился их принимать, хотя снова в считанные дни загадил комнату. Мама плакала, Никита раздражался, Вадим постигал дзен.

Сообщение пришло месяца через два, когда Вадим немного успокоился, решив, что давно пропитой организм младшего еще и не такой запой выдержит. Никита написал всего одно короткое:

«Всё».

«Что всё?» – не понял Вадим.

«До Екб добраться успеешь? На похороны».

Похороны? До Вадима не сразу дошла суть вопроса.

«Какие еще похороны?»

«Помер брат твой! – казалось, не на шутку взбесился Никита из-за того, что его втянули в эту темную историю. – Вчера еще. Успеешь? Или мне самому всем заниматься? У матери вашей инсульт случился».

Похороны? Инсульт? Как добраться в Екб за два дня, если только с горы спускаться будешь две недели? Заказать вертолет прямо до места? Никаких денег не хватит. Лихорадочное продумывание плана действий не давало Вадиму раскиснуть и задуматься о произошедшем. Словно бы все это случилось не с ним, не с его братом.

А там издалека смотрела на него огромная недоступная заснеженная вершина, сиявшая белым великолепием.

К Вадиму подошел его приятель монах, положил руку на плечо.

- Каждый человек сам в ответе за свою жизнь, - каким-то эхом произнес он.

Вадим тупо и бездумно кивнул и закрыл ноутбук.

Никита обязательно со всем разберется.

*

Экран погас, нырнув в черную пустоту безликих отражений.

- Ну что, добился своего?!

- А я-то чего? Я всего лишь данные ввел, обрабатывал-то их не я!

- А я тебе сразу сказал, что Вадима надо было перемещать, не Глеба! Видишь, чем все в итоге закончилось! А если бы мы… - и голос осекся от ужаса.

- Да чур тебя! Делов-то. Возьмем и попробуем снова, чего раскипешился-то так…

- Да чтоб я тебя еще хоть раз послушал, Пашка!

- Ой-ой-ой! Еще неизвестно, что из твоего расклада выйдет.

- Врубай давай. Меньше слов, больше дела, - прорычал Егор, и экран вновь загорелся тусклыми бликами.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Комментарий к 13.

Дорогие читатели! Автор с самого начала взял какой-то головокружительный темп написания фика (причем не одного, а сразу трех, теперь, слава Ктулху, уже только двух), выкладывая каждый день по свежей главе. Но теперь автор выдохся, и главы будут появляться чуть пореже - опять же по мере написания.

Все-таки лишний раз убеждаюсь, что выкладывать фик в таком режиме не для меня. Уж лучше написать, как я это обычно делала, и публиковать готовое.

Ни один фик, тем не менее, не будет заморожен, все будет дописано.

Прошу понять и автора - автор смертельно устал работать в таком режиме еще и в период законного отпуска :)))

Всем хороших праздников!

========== Часть II. Минус два. 1. ==========

Глеб медленно поднял одно веко и долго моргал, пытаясь понять, что за красная пелена стояла у него перед глазами. Лишь спустя пару минут до него дошло, что это было новое постельное белье, купленное Таней по случаю и постеленное буквально вчера. До мозга не сразу дошла причина пробуждения. Лишь когда со стороны прихожей раздался звонок, Глеб осознал, что кто-то явился к ним с утра пораньше и пытается вторгнуться в их личное пространство. Он хотел было возмутиться, пока взгляд его не упал на часы, стоявшие там же на тумбочке. Они показывали уже три часа дня.

Глеб кое-как отодрал себя от постели, понял, что идти открывать в исподнем не совсем прилично, накинул валявшийся тут же шелковый Танин халатик и пошлепал к двери.

В глазке сияли две юные прыщавые физиономии.

- Вы кто такие? – прохрипел Глеб и закашлялся.

- Глеб Рудольфович, мы молодые ученые с физтеха, и у нас к вам будет интересное предложение… - начал один из них.

- Я ничего не покупаю! – отозвался Глеб, не дослушав парня. – И в бога я не верю и верить не желаю! И вообще я еще сплю!

Но продолжал угрюмо пялиться в глазок, ожидая, что парни прекратят его мучить и уйдут сами. Второй ткнул первого локтем в бок и прошипел:

- Да говори ты яснее! Глеб Рудольфович, - обратился он к переминавшемуся с ноги на ногу, стоя на холодном полу, Глебу, - мы изобрели что-то вроде машины времени…

- Я же сказал, что ничего не покупаю… стоп, что?!

- Ну это не машина времени в полном смысле слова, но с помощью этого прибора мы можем захватывать сознание любого человека и перемещать его в прошлое…

- Так, и? – насторожился Глеб.

- Например, мы можем захватить ваше сознание и переместить его в ваше же тело образца 1990 года…

- Еще чего! – возмутился Глеб. – А что с моим телом будет при этом?

- В него вселится ваше юное сознание, которое по инерции будет перемещено в наше нынешнее время!

- И чего вы от меня хотите? – все еще не понимал Глеб.

- Дело в том, что мы давние поклонники Агаты Кристи и хотели бы таким образом попробовать помирить вас с братом…

- Сразу нет, чего бы вы там не предложили! – рявкнул Глеб. – Я даже слушать вас не желаю. И на эксперименты со своим телом и разумом согласия не даю!

- Да мы же и не на вас экспериментировать собрались, а на Вадиме! – беспомощно отозвался один из парней из-за двери.

- Что?! – поперхнулся собственной слюной Глеб, вернулся к двери и приоткрыл ее, высунув наружу нос. – Что вы только что сказали?

- По нашим прикидкам в распаде Агаты виноват ваш брат, а не вы. Вот если бы мы поменяли местами сознание нынешнего Вадима и сознание его же образца, допустим, года 1990…

- А зачем вы мне все это рассказываете, а? – оборвал их Глеб.

- Ну просто когда это случится, юный Вадим окажется здесь совсем беспомощным, он не будет понимать, где он. Тут ему и потребуется поддержка того, кто в курсе всей ситуации и вообще…

- Что вообще?! – взревел Глеб. – Няньку из меня сделать вздумали? Идите к черту! Я на это не подписывался! Хотите провернуть эту хрень – делайте, только меня в это не впутывайте! Говорите, нужен человек, кто поможет ему адаптироваться? Вот и возьмите эту роль на себя, а я ничего об этом знать не желаю! – и он хлопнул дверью прямо перед их носом и отправился назад в спальню досыпать.

За дверью некоторое время раздавалось какое-то шушуканье, которое, впрочем, вскоре стихло. И Глеб снова залез под одеяло – прямо в халатике.

Таня вернулась домой под вечер, долго копошилась в прихожей, потом скользнула в спальню, поцеловала Глеба и принялась искать свой домашний халатик.

- Ты чего ищешь? – не вынес непрекращающегося шума и ходьбы Глеб.

- Да халат вроде утром на стул бросила, а сейчас его тут нет. Ты его не видел?

Глеб вылез из-под одеяла, взъерошил волосы:

- В шкафу смотрела?

И, увидев его, Таня расхохоталась.

- Это у нас нынче ролевые игры такие? – и дернула шелковый поясок.

Халат распахнулся, обнажая волосатую грудь мужа. Глеб усмехнулся, почесал живот и сбросил халат.

- Кстати, тут какая-то записка в дверях была, - Таня бросила на постель клочок бумаги. – Кто-то приходил?

На вырванном из тетради листе было выведено карандашом:

«7 декабря, Санкт-Петербург, клуб Opera».

- О Господи! – простонал Глеб, порвал бумажку и швырнул клочки за диван.

Это должно было состояться через неделю. Да хоть прямо сейчас, ему плевать! У него сейчас небольшой перерыв в гастролях, он ляжет на диван и пролежит еще, не вставая, дней десять. И пусть эти два малолетних идиота творят что хотят. В конце концов, у Вадима есть жена, друзья. Вот они им и займутся. А Глеба это совершенно не волнует.

Он пошел в кухню, забросил в рот несколько холодных сосисок и вернулся на диван к планшету.

- Ты когда назад к Дамеру? – буркнул он Тане.

Той как раз недавно продлили визу, и вылетать в Висконсин она должна была через четыре дня. Четыре дня, которые Глеб провел в постели, изредка выползая к холодильнику, а затем снова проваливаясь в беспокойный сон без сновидений.

Когда за Таней захлопнулась дверь, Глеб отчего-то поднял взгляд на календарь: до концерта Вада в Питере оставалось 3 дня.

2дня.

6 декабря Глеб бродил по квартире, ворча себе под нос:

- Почему меня это вообще должно волновать? Пошел он куда подальше! Ему эти пацаны прекрасную жизнь вздумали организовать! В прошлое его отправят, молодость вернут, а я должен заботиться о его молодой копии? Да с какой стати! Пусть сам учится жить в этом мире. Пусть сам знакомится со своей женой – не просто же так он тогда жопой ко мне ради нее повернулся. С СДК своим тоже пусть разбирается. Научится, не маленький чай! 26 лет все-таки, уже Агату создал! А если что-то пойдет не так, то и в психушку его упекут, не велика беда.

Не велика беда… В психушку…

Глеб в два прыжка добрался до дивана, схватил планшет и кинулся искать билеты на ближайший поезд до Питера. Нашелся только утренний Сапсан на следующий день. Он тут же купил билет на него. Потом полез за диван, достал давешние клочки, сел на пол и принялся составлять из них паззл, чтобы восстановить название клуба, но за прошедшую неделю на них неоднократно проливали то сок, то коньяк, буквы расплывались.

Глеб чертыхнулся, принялся ерошить волосы, полез на сайт Вадима. Клуб Opera, конечно же! Пробил на карте адрес. Полез в шкаф за одеждой.

Нужно одеться как-то поприличнее, а то юный брат совсем ошалеет. Неизвестно еще, как он на свой-то внешний вид отреагирует – седой, бородатый, с бритыми висками, в штанах этих дурацких… один выступает, без Агаты… Без Агаты!!! Глеб вскочил и помчался в ванную, принялся скрести щеки бритвой, избавляясь от многодневной редкой щетины. Потом полез в душ, долго тер себя самой грубой мочалкой, используя подряд все прибамбасы Тани – гель с ароматом клубники и шоколада, солевой скраб-пилинг, шампунь для объема волос, мыло для интимной гигиены… Глеб тщательно побрил даже лобок и промежность, и сам не зная зачем, просто повинуясь старому мальчишескому инстинкту. Постриг ногти на руках и на ногах, даже волоски из носа подергал.

Выполз из ванны, облачившись в махровый Танин халат, и вернулся к шкафу продолжать выбирать вещи поприличнее и почище. Откопал старые джинсы, которые не носил со времен Эпилога. Осознал, что не влезает в них как прежде. Поискал еще. Нашел джинсы пошире, которые он носил примерно в 2007 – он никогда не выбрасывал старые вещи, которые еще окончательно не разъехались по швам. Белые носки. Хотел было облачиться в старый эпиложный свитер с розовым принтом, но тот выглядел совсем уж заношенным. Отказался от этой затеи, натянул черную рубашку – ее как раз Таня только постирала. Побежал за утюгом, долго крутил колесико температурного режима, поставил, наконец, на среднее значение, принес из кухни кружку, принялся поливать их и отглаживать, так и не поняв толком, куда заливать воду.

Повесил отглаженную рубашку на вешалку, которую закрепил на люстре, джинсы с носками бросил на стуле. Полез в обувницу искать что-нибудь помимо гриндеров. Хорошо было бы откопать старые берцы, но в итоге пришлось остановиться на стареньких зимних ботинках.

Пуховик был чем-то заляпан, а ничего другого из теплых вещей у Глеба не было. Он достал из ящика комода щетку, намочил ее средством для мытья посуды и принялся отчаянно оттирать пятна. Кинулся искать шапку, так же оттирал от пятен и ее.

Когда все было готово – выбрано, отглажено и отчищено, на сон Глебу оставалось всего около пяти часов. И их он толком не спал. Просидел пару часов за компьютером, просматривая старые серии Хауса. Потом принялся одеваться – медленно, осматривая себя в зеркале, сетуя на живот и не желавшие укладываться седоватые уже кудри.

И вышел из дома за два часа до отхода Сапсана.

В Питер поезд пришел за пару часов до начала концерта. Глеб решил не спешить. Зашел в забегаловку, выпил чаю, погрелся, съел бургер, полазил в планшете, читая последние новости. Хлебнул из фляги коньяка, чтобы успокоить нервы. В приложении подыскал недорогую гостиницу недалеко от Московского вокзала. Забронировал номер на двоих и сразу внес предоплату.

К Опере он решил выдвигаться не раньше времени начала концерта – билета у него все равно не было, в зал его не пустят, придется скакать на улице по льду под мокрым снегом. В какой момент будет совершен перенос и будет ли вообще, Глеб не знал, но решил все же для верности прийти не позднее, чем к середине концерта, а то вдруг Вада успеют увезти в дурку до того, как Глеб перехватит его.

Когда он подошел к клубу, концерт давно начался. Раньше Глеб здесь никогда не выступал, пришлось обегать окрестности в поисках служебного выхода. Не нашел и остался стоять у главного входа – в некотором отдалении, чтобы не мозолить никому глаза.

Замерз он довольно быстро и пожалел, что не нацепил свитер поверх рубашки, а также забыл взять варежки. Курил сигарету за сигаретой, быстро опорожнил флягу. Прыгал по лужам и постоянно смотрел на часы. Обманули поди, пошутили, а сейчас ржут откуда-нибудь из-за угла и на видео снимают, чтобы завтра выложить на ютубе и раскрыть всей стране всю силу любви Глеба к старшему брату! Хотелось плюнуть и тут же уехать в гостиницу, купить билет на поезд да и вернуться в Москву. Но поздно, если они тут, то давно уже засняли его, а теперь беги не беги – только дураком себя выставишь.

Сигареты кончились, а попросить было не у кого – клуб располагался в промзоне, люди здесь практически и не появлялись. Судя по времени, концерт должен был уже близиться к своему завершению.

Глеб окончательно окоченел и решился-таки зайти в предбанник. Здесь было ненамного теплее, но хотя бы не дуло и не шел снег. Он прижал ухо к двери и, ему показалось, уловил какие-то звуки. Зажав второе ухо, он все же расслышал: Вадим пел песни с Эпилога. Значит, концерт и вправду заканчивался. Обманули юные придурки.

Вдруг Глеб замер: следующая песня показалась ему как-то неприятно знакомой – вроде бы и он ее написал, а вроде бы… Глеб сжал кулаки и изо всех сил впечатал ими в дверь. «Под огнем»! С какой радости брат вдруг взялся петь Матрицу?! Он уже совсем берега попутал?! Глебу хотелось выломать дверь ногой, растолкать публику, ворваться на сцену и засветить Ваду кулаком промеж глаз. В этот самый миг его наивысшей ярости музыка вдруг прекратилась, и по толпе побежал возбужденный шепот. Глеб замер, решив оставить размышления о коварности старшего брата на потом. Приложил ухо к двери: там по-прежнему раздавался гул толпы, но более ничего. И вдруг сквозь шум прорезался вопль Вадика:

- Где я?!

Сердце Глеба заколотилось, как сумасшедшее, он заметался от одной двери к другой, не зная, оставаться ему тут или выбежать на улицу и ждать брата там.

- Где Глеб?! – раздался второй вопль, и Глеб отчаянно заколотился в дверь, крича:

- Я здесь! Откройте!

Но ему никто не открыл. Однако минут через пятнадцать дверь распахнулась, из нее пулей вылетел взъерошенный Вадим с округлившимися глазами, за ним бежал Никита с пуховиком наперевес, а замыкал шествие совершенно очумевший Алик.

- Что случилось? Где я?! – бормотал себе под нос Вадим, толкая дверь на улицу.

- Вадим Рудольфович, там же холодно, - лопотал ему в ответ Никита. – Пуховик хоть наденьте.

- Вад, да ты водки перебрал, - деловито сообщил Алик. – Сейчас в гостинице отоспишься и всего делов.

- Какая гостиница? Кто вы такие вообще? И где Глеб?!

И Глеб, спотыкаясь и поскальзываясь на ледяной шуге, побежал к брату, схватил его под локоть и, вырывая пуховик из рук Никиты, отчеканил:

- Тут я. Все хорошо, пойдем.

- Глеб? – удивленно подал голос Алик. – Ты-то как тут?

- Ну видишь? Он звал меня, я и материализовался по первому зову, - усмехнулся Глеб и оттащил Вада в сторону, поспешно вызывая через приложение такси.

- А публике-то что говорить? – непонимающе таращился Никита. – Концерт-то не закончили…

- Инфаркт, инсульт, - начал тут же сочинять Глеб, - ну придумайте что-нибудь. Видите же, он не в состоянии петь.

В этот момент подъехала машина, Глеб запихнул ничего не соображавшего и едва сумевшего натянуть на себя пуховик брата внутрь и сам плюхнулся рядом, называя водиле адрес своей гостиницы.

========== 2. ==========

- Куда мы едем? – спросил Вадим, недоуменно осматриваясь.

Судя по всему, несмотря на все Глебовы старания, брата он так и не узнал.

- В гостиницу. Я должен тебе все объяснить.

- Кто вы? И где я вообще нахожусь?

- Поговорим об этом не в такси, хорошо? – Глеб опустил ладонь ему на колено и скривился от ощущения привычного тепла.

Вадим перехватил его руку, вгляделся ему в глаза в темноте такси.

- Кого-то вы мне напоминаете… - протянул он.

Глеб не ответил, чтобы не вызвать череду новых вопросов и недоуменых реплик.

- Где мы? – все же настаивал Вадим, когда они выбрались из машины и подошли к гостинице. – Это определенно не Свердловск.

- Не Свердловск, - эхом повторил Глеб. – Это Ленинград, Вадик. Пойдем.

Когда они вошли в номер, Глеб стащил с брата небрежно накинутый пуховик и, сам не зная зачем, хмуро поинтересовался, не замерз ли он. И на всякий случай все равно заказал в номер горячего чаю. Хотел сперва еще и коньяка заказать, но потом решил не экспериментировать. Он плохо помнил, пил ли Вадик в 1990 вообще и вынесет ли он вид Глеба, хлещущего коньяк, словно компот.

Пока несли чай, Глеб силой отправил его в душ, но не успела дверь за ним закрыться, как Вад тут же пулей выскочил, в ужасе хлопая глазами:

- Что со мной?! Что происходит?! Вы обещали мне все объяснить, когда мы придем в гостиницу!

- Чертово зеркало, - пробормотал себе под нос Глеб. – Ну хорошо. Скажи, какой сейчас год? Где ты был до того, как оказался здесь, в этом непонятном месте?

- Мы играли презентацию Декаданса на сцене свердловского ДК, - пробормотал Вадим. – А год… 1990-й конечно же.

- Вадик, вот ты радиоинженер по образованию, так? – ухмыльнулся Глеб.

- Ну.

- Скажи мне как почти ученый почти неучу: можно ли создать машину времени?

Вадим нахмурился:

- Это нарушает законы физики. Ну то есть в отдаленное будущее мы можем попасть, если разгоним космический корабль до скорости, близкой к скорости света, и тогда время на борту замедлится по сравнению с земным… но это будет путешествием в один конец. А на что вы, собственно, намекаете? – до Вадима, кажется, начал доходить кошмар ситуации.

- Хорошо, с такой машиной все понятно. А можно только одно сознание во времени перенести? Ну допустим, взять твое сознание 1990-го года и забросить его в твое тело образца 1975 года, например? А то сознание, соответственно, вселится в твое нынешнее тело, - Глеб скептически окинул взглядом тело 55-летнего Вадима, но решил пока не уточнять деталей.

- А это тем более невозможно! Разум не способен вести существование отдельно от тела! Разум – это мозговые импульсы. Нет мозга – нет и разума.

- Вот ты, Вадик, шибко умный у меня, как я погляжу. Физику знаешь. Ан нашлась парочка мудозвонов поумнее тебя. Хочешь знать правду, Вадик? Сейчас на дворе декабрь 2019 года. И в зеркале ты увидел самого себя в возрасте 55 лет – таким, каким тебе еще предстоит стать. А в твое тело в 1990-м году переместился разум нынешнего повзрослевшего Вадима. Говоришь, невозможно это? Нашлись двое ушибленных на голову студентов физтеха, которые каким-то образом сумели это провернуть.

- Хм, - только и произнес Вадим, однако, ужас покинул его черты. Он присел в кресло, приложил указательные пальцы к вискам и принялся размышлять вслух. – Ну, допустим, то, что вы говорите – это правда. С какой целью они сделали это? И как все вернуть назад?

- Это единственные вопросы, которые волнуют тебя в настоящий момент? – искренне изумился Глеб.

Вадим не спросил его, кто он такой, не стал интересоваться, что там в будущем, как поживает Агата, а разом полез в научные дебри.

- Пока да. Разумеется, есть и куча других, но если нам удастся все вернуть на круги своя, то ответы на них мне и не потребуются.

- Не удастся! – почти радостно выпалил Глеб. – Я понятия не имею, где их искать. Впрочем… они могут прийти на твой следующий концерт. Когда он там у тебя?.. – Глеб снова залез на сайт брата, не обнаружил ни одного ближайшего концерта и недоуменно почесал лоб. – Хреново. У тебя в ближайшие месяцы не запланировано почему-то ни одного концерта. Так что, ловить этих чертовых Самоделкиных нам пока негде.

- У меня? – удивился Вадим.

И в этот самый момент им в номер принесли чай.

Глеб все-таки настоял, чтобы брат отправился в душ, как следует согрелся там, и тот вышел через полчаса румяный и свежий в большом белом махровом халате.

- Что за борода у меня ужасная? – проворчал он, проводя пальцем по ныне гладкому подбородку, и Глеб отчего-то радостно улыбнулся.

- Вы ведь… Глеб? – спросил Вадим, беря одну из кружек. – Похожи очень.

- Почему на вы? – немного огорчился тот.

- Хм… и вправду. Хотя… теперь ты вроде как старше меня почти вдвое. Может, расскажешь, как сейчас дела у Агаты, у нас ну и вообще?

Глеб готовился к этому разговору с самого начала: когда брился и скреб свое дряблое тело, проговаривал про себя монолог, придумывал реплики, старался быть убедительным и красноречивым. В Сапсане даже основные тезисы на бумажку набросал, а сейчас вот, когда пришло время пустить их в ход, все мигом забылось, показалось несущественным, и он просто и тихо произнес:

- Агаты больше нет, Вадик. Мы распались 10 лет назад.

- Как так?! – на лице его отразился такой ужас, такая скорбь, что у Глеба защемило сердце, и он понятия не имел, как отвечать на этот вопрос.

Я устал, Вадик, спорить с тобой, надоело тебя слушаться, и я свинтил в закат с книгами Кормильцева под мышкой? Как объяснить своему старшему, а теперь, выходит, уже младшему брату, что дело всей его жизни, которое он только-только начал, безнадежно и бесславно исдохнет?

Вадим закрыл лицо руками, плечи его затряслись.

- Это я во всем виноват, - пробормотал Глеб, неуклюже обнимая брата за плечи.

Было стыдно, горько и мерзко как-то. Почему-то появилось желание все исправить, чтобы только он не разочаровался в том, что они когда-то сотворили.

- А хочешь песни наши послушать, а? Мы же были дико популярны, мы стадионы собирали! У нас куча хитов была! – затараторил Глеб.

- Да? – Вадим вытер глаза и заулыбался. – У нас все-таки получилось?

- Получилось! – Глеб поспешно нашел на ютубе первые попавшиеся агатовские хиты – Как на войне, Ковер, Опиум, Тайгу… Включал их по очереди брату, смеялся и плакал вместе с ним.

Они несколько часов просидели плечом к плечу – пересматривали старые агатовские концерты, Вадим кричал, как классно он выглядел в 2003 году, и какие шикарные шмотки были у Глеба. Глеб смущался, отпихивал его плечом, пил давно уже остывший чай и все искал, искал новые видео, чтобы только оттянуть закономерный вопрос: почему же распалась Агата?

Известие о смерти Саши Вадим воспринял довольно спокойно, хоть бледность и залила его щеки. А потом в ютубе вдруг всплыли Ностальгические, и Глеб не успел оттолкнуть руку Вадима, быстро освоившего планшет и, словно ребенок, радовавшегося технической новинке…

- 2015… Почти 5 лет назад… Когда, говоришь, Агата распалась? – наивный асбестовский увалень… надеялся уличить брата во лжи… искренне поверил вдруг, что это была только шутка…

И тогда Глеб решился. Зажмурился и все рассказал. Все без утайки – про Кормильцева, Юлю и Суркова. Про Снейка и Бекрева. Про Матрицу и СДК. Про Ностальгические и суды. Про ссору и тотальное отчуждение. Про то, что сейчас он общался с братом впервые за несколько лет…

Он старался не смотреть брату в глаза, но взгляд нет-нет, да скользил туда в карие бездны, которые заволокло тьмой Мордора, когда тот узнавал все новые и новые глубины их с Глебом падения.

- То есть сейчас вы вообще никак не контактируете?

Глеб пожал плечами, покачал головой.

- Я его голос слышу только с планшета да из наушников. Даже запах его, кажется, забыл…

Вадим подвинулся чуть ближе, толкнулся лбом брату в нос:

- Понюхай. Точно забыл?

Глеб вдохнул и вдруг понял, что помнит. Помнит его до сих пор – терпкий, чуть душноватый, но странно приятный. Вадим так пах всегда даже после душа, и было время, когда Глеб пропитался этим запахом насквозь. Вот и теперь вспомнил, заново ощутил его на своей коже. Прикрыл глаза, провел пальцами по волосам Вада…

- А вот так можно представить, что это ты, а не он… и словно бы прошлое вернулось.

- Какой еще он, Глеб? Есть только я и больше никого. Что мне делать теперь?

Глеб спохватился, открыл глаза. И вправду, с братом надо было что-то решать. Возвращать его домой к Юле было опасно: если она просечет, что с мужем что-то не то, он мигом улетит либо в дурку, либо в обычную клинику на проверку на предмет амнезии. Под нее кстати проще всего было закосить, но тогда Вада без сомнения запрут и начнут пичкать лекарствами, а ему надо было что-то решать с концертом, чтобы как-то привлечь к себе внимание двух юных гениальных умов.

У себя селить брата Глеб тоже не мог: у Тани возникнет масса вопросов, по фандому тут же поползут слухи, которые и без того-то постоянно циркулируют там. Потом это в прессу просочится, и как тогда с настоящим Вадимом разбираться? Как в глаза ему вообще смотреть после такого? Отчего-то Глеба вдруг дико заволновал этот вопрос.

Снять Ваду гостиницу и периодически приходить его проведать? И того хуже. Тогда их точно примут за любовников. Мама! – сверкнуло внезапно в голове Глеба точно озарение.

- Вадик, а ты не хочешь пока поехать у мамы пожить? Думаю, она рада будет.

- А с концертом тогда что?

Тоже не сходилось. Глеб поначалу решил было сам связаться с Никитой, так у того лишние вопросы могут возникнуть. Да они у него и так уже поди возникли, когда Глеб уволок обезумевшего брата прямо с концерта. Наверняка это уже успели заснять на камеру и выложить во всех пабликах всех соцсетей. Не отвертишься.

Глеб полез по хештегам инстаграма. Так и есть: всюду они двое во всех ракурсах. Вот стоят возле машины, и Глеб запахивает на Ваде пуховик. Вот он заталкивает его в машину прямо у носа очумевшего Никиты. Вот они заходят в гостиницу. Кто-то даже в холле умудрился их заснять и залить короткое видео. Соцсети уже загудели вопросами о вероятном примирении братьев. Завтра наверняка и пресса проснется. Необходимы были решительные действия.

- Может, поспишь пока, а? – предложил Глеб брату, кивая на одну из кроватей. – А я пока подумаю, как нам быть дальше. Хотя… давай-ка для начала Никите позвоним.

Глеб подошел к Ваду и принялся бесцеремонно рыться в карманах его широких штанов. Вадим засмущался, покраснел и отвел глаза. Глеб достал мобильный, нашел в списке контактов Никиту и сунул телефон брату:

- Значит, так. Это твой директор, он должен знать твой концертный график. Звонишь ему сейчас и как-нибудь намекаешь, что тебе на концерте стало плохо, извиняешься, обещаешь опубликовать официальное заявление в соцсетях по данному поводу. А потом как бы невзначай спрашиваешь, когда у тебя следующий концерт. Нам надо будет к нему как-то ведь подготовиться.

Глеб ощущал прилив незнакомого или давно забытого адреналина. В голове гудело, уши горели, а в груди все пело на разные лады, он и сам толком не понимал почему и откуда взялась вдруг такая радость. Но пока он не стремился анализировать собственные ощущения.

Вадиму, великолепно обращавшемуся с техникой, даже не потребовалось объяснять, как вызывать нужного абонента. Он даже сообразил поставить телефон на громкую связь, чтобы Глеб по возможности мог подсказать ему что отвечать.

- Никита? Слушай, - Вадим замялся, явно смущаясь так по-хозяйски общаться с абсолютно незнакомым человеком, - мне что-то неважно стало на сцене. Давление, кажется, скакнуло. Я в больнице сейчас.

- Мне подъехать? – тут же нашелся Никита.

- Не стоит, как только оклемаюсь, я сам доберусь до поезда. Я тебя только попрошу как-то организовать прямо сейчас публичные извинения перед поклонниками за этот эпизод. Нехорошо получилось…

- Да, конечно, это не проблема. Сейчас поговорю с Ядовым, все решим.

- И еще… из-за скачков давления у меня что-то с сосудами головного мозга… - Глеб сидел и умилялся на то, как врал на ходу Вадим. – Я подзабыл, какого там числе у нас следующий концерт-то?

- Тьфу-ты черт, опять вывесить забыли! Чартова Дюжина это февральская. Сейчас Сашку тоже попрошу обновить график.

- Понял, спасибо тебе большое.

- Может, я все-таки подъеду?

- Да нет, все в порядке, - Вадим хотел было добавить, что с ним Глеб, но вовремя осекся.

- Значит, ты в Дюжине выступаешь, - с ноткой ревности в голосе протянул Глеб, заходя на сайт Нашего радио. – Так, она будет 13 февраля. Времени у нас вагон, целых два месяца. Разберемся. У кого бы нам твой сетлист узнать… Впрочем, вряд ли кто-то из СДК его знает. Может, ты и сам еще не придумал, что играть. Значит, придется думать вместе. Но это ладно, ты и вправду иди ложись сейчас, а я поищу, куда тебя поселить можно до Дюжины.

Вадим покорно отправился в кровать, а Глеб до глубокой ночи лазил по Циану в поисках съемного жилья где-нибудь поближе от его собственной квартиры. И к великой радости нашел неплохую однушку прямо в соседнем подъезде своего дома. Оставил на сайте заявку, отправил сообщение агенту о желании на следующий же день снять ее даже без просмотра и сам отправился на соседнюю кровать.

Вадим спал как обычно – скинув с себя одеяло, в позе звезды. Глебу на секунду захотелось подойти ближе и коснуться пальцем обнаженной волосатой груди брата, но он тут же поморщился, тряхнул головой и отвернулся к противоположной стенке.

========== 3. ==========

К Легендарному концерту Вадим готовился долго и тщательно: подбирал сетлист, прикидывал, насколько его вокал сможет заменить Глебов. Даже реакцию публики пытался просчитать: что выстрелит, что станет бомбой, а что…уподобится ядерному взрыву? Ну, разумеется, услышать из уст Вадима Извращение и Крошку уже станет настоящим событием, но взорвет ли это массы? И когда Вадим, прикрыв глаза, взял на сцене первые аккорды «Под огнем», то понял, что не прогадал. В зале наступила гробовая тишина. Потом послышались робкие неуверенные смешки, а потом все как один вдруг взревели и принялись подпевать ему.

- Респект Глебу Рудольфовичу! – крикнул Вадим и вдруг ощутил, как проваливается в яркую бездну, мерцающую странными бликами.

Первой мыслью было, что кто-то из зала швырнул в него бутылкой или чем-нибудь более тяжелым, услышав, как он поганит творение их любимого Глеба.

«Фурор произведен!» - удовлетворенно отметил про себя Вадим, готовясь тут же потерять сознание. Однако, оно никак не желало теряться.

Тогда он решился и открыл глаза. Тут же прищурился от ударившего ему в глаза яркого света. Он по-прежнему стоял у микрофона. Стоял? Значит, не упал! Значит, удар вышел не таким сильным? Просто звезды в глазах закружились?

От непонятного удара в голове все спуталось, он сбился с партии и обернулся было вправо, чтобы глянуть, куда ускакала ритм-секция, но еще прежде того, как увидел, кто именно располагался справа, Вадим понял, что зал погружен в кромешную тишину. Музыканты не играли, а лишь растерянно озирались, вероятно, осознав, что Вадим остановился, а люди в зале напряженно молчали. Не хлопали. Просто сидели. Стоп! Сидели?!

И в этот самый миг до мозга Вадима, наконец, дошло, кого именно он увидел справа. Не Баранюка. Не Алика с двойным грифом. А Глеба. Просто сидевшего на стуле Глеба, не сводившего с него удивленного взгляда.

Вадим снова повернулся в его сторону да так и застыл, разинув рот. У него галлюцинации? А Глеб что-то шептал ему, делал какие-то знаки. Подсказывал текст?

Со второго раза Вадим таки смог разобрать:

- Сначала мне отрубят у-уши, ноги, руки, возьмут щипцами глаза.

Что? Он только что пел Шпалу? Шея автоматически повернулась влево, и тут рот открылся еще шире: за клавишными с обычным для него видом полной и совершенной невозмутимости стоял Саша Козлов в привычных темных очках и вслед за Глебом, кивая, повторял Вадиму текст Шпалы. Словно бы тот забыл его.

- Что произошло? – пробормотал Вадим. – Где я?

Он подошел к Саше, к Глебу идти не решился, наклонился и прошептал:

- Где мы? Что это за место?

- Вадик, ты в порядке? – изумился Саша.

Конечно же Вадим до последней минуты помнил тот день и прекрасно понял, где очутился. Но понимать и верить своим глазам, осознавать произошедшее – события разного порядка. Кажется, это была осень 1990, презентация Декаданса. Вадим помнил даже сетлист, но как, черт побери, как он там оказался? Ему таки прилетело по голове бутылкой, и все это ему мерещится?

Публика начинала недоуменно перешептываться. Саша толкнул Вада локтем в бок:

- Ты Шпалу забыл что ли?

- Помню…

- А что за ней будет? Остальной список?

- Тоже, - кивнул Вадим.

- Так давай допоем, а потом разберемся, что там у тебя случилось. Хорошо?

Саша умел аргументировать, и Вадим не стал с ним спорить. Вернулся к микрофону, попутно отмечая свои старые никчемные штаны с кривыми стрелками и черную же шелковую рубаху – безумно модный по тем временам прикид. Откашлялся и громко произнес:

- Приносим свои извинения за технические неполадки. Песню Шпала мы исполним с самого начала.

И он запел. Запел, не узнавая толком собственный еще юный и очень звонкий голос. Не чувствуя боли в коленях и лишнего веса. Ощущая, как послушны и ловки его пальцы, как густы волосы, как задорно завывает сзади Глеб, абсолютно бездарно лупя по струнам баса, как методично и флегматично бьет по клавишам Саша… Как Агата – такая еще местечковая, нелепая, почти самодеятельная – живет, здравствует и радуется жизни во всю глотку, вдыхая эту жизнь полной грудью.

Хотелось обижаться на Глеба, не смотреть в его сторону, наградить невниманием. Хотелось дать волю собственной усталости и апатии. Но… это же ведь была презентация Декаданса. Если он сейчас провалит ее или просто уйдет со сцены – конец Агате, не будет больше ничего – ни Позорки, ни Опиума. Ни распада, ни взлета. Ни крошечных ДК, ни многотысячных стадионов. Ни судов, ни поцелуев. Вместе с водой в снег выплеснется ребенок.

И Шпала захватила, повлекла за собой. Еще юный и влюбленный Глеб заставил вдруг сердце биться чуть быстрее… И когда упал, наконец, занавес, Вадим вдруг осознал, как в сущности давно он не был счастлив.

Но с окончанием недолгого счастья вернулись и вопросы. Подошел Глеб, сцепил пальцы у него на шее, бесцеремонно поцеловал в уголок губ, и Вадим замер, не в силах оттолкнуть его. Хотелось спросить, как он сюда попал, да только, судя по всему, Глеб и сам не знал ничего подобного. Для него не изменилось ровным счетом ничего, просто брат посреди концерта вдруг забыл текст его любимой Шпалы.

И желание выяснять прямо сейчас, что и как, отодвинулось на задний план. Надо закончить этот день как положено, отправить Глеба к бабушке, выпить с Сашкой – они ведь так давно не виделись, он успел безумно соскучиться… Вдруг это и вправду сон, так надо использовать подвернувшиеся возможности на полную катушку.

С Сашкой они решили выпить у него дома – Таня с новорожденной Яной этого бы не одобрила, но Таня в его прежнем мире была, как была и Янка, а вот Сашки уже почти 19 лет как не было… Глеб увязался с ними, ни в какую не захотел идти домой к бабушке. Вадим нахмурился: ему 20 еще, надо бы с пьянками поосторожнее теперь, чтобы потом не разошелся на полную катушку. И когда Саша достал из буфета элитное грузинское вино, которое ему из поездки привезла родня, Вадим ударил ладонью по столу и обратился к Глебу:

- Ты пить не будешь. Ну разве что пару глотков.

- Это еще почему? – взвился младший. – Вроде совершеннолетний уже.

- Не будешь, я сказал! – прорычал Вадим. И тут же вдруг осознал, где он и с кем он. Смягчился. – Бабушка огорчится ведь, Глебка…

Тот покорно согласился на крошечную рюмку вместо нормальных бокалов.

Вино расслабило, раскрепостило, словно и не было этих тридцати лет. Словно они так и сидели на кухне у Сашки, пили и болтали. И сейчас Вадим уже не мог вспомнить, пили ли они тогда, в той его прежней жизни, или сразу после концерта разъехались кто куда. Глеб не захмелел, но поддался общему веселью, лез к брату обниматься, глаза его подозрительно ярко блестели, но Вад откидывал все лишние мысли, тянулся к Сашке, словно он вот-вот растает в воздухе… Даже домой уходить не захотел. С трудом вспомнил свой старый домашний телефон, позвонил Тане, предупредил, что останется у Сашки, и принялся стелить себе на полу.

- Я тоже остаюсь! – эхом откликнулся Глеб и стал требовать у Саши второй комплект белья.

- Спать ты где собрался, Ирод? – беззлобно рассмеялся Вадим, а у самого сердце зашлось от одной мысли, что он будет вот здесь, рядом, что теперь никаких условностей – пока еще – что это не темное и туманное будущее, а яркое, светлое, юное и беззаботное прошлое, ставшее вдруг снова настоящим…

И Вадим не стал отворачиваться от него к стене, а наоборот – протянул руку, коснулся его тонкой почти мальчишеской еще ладони, погладил пальцы, сплетая их со своими. И дыхание Глеба в этот момент словно прервалось, он замер, но через мгновение его пальцы откликнулись на движения брата, поддались им, раскрываясь, позволяя все… И Вадим прижал сверху его ладонь своей, с силой вдавливая в тонкий матрас и слыша прерывистое дыхание брата. Испугался вдруг, отпустил ее, немного отодвинулся. Глеб тоже больше не шевелился, но дыхание его выровнялось очень нескоро. А Вадим так и вовсе проколобродил до утра.

Утром же, пока все еще мирно спали, выскользнул из-под одеяла, поспешно оделся и, не умываясь, даже не согрев себе чаю, побежал на автобусную остановку. Бессонной ночью он понял, куда ему следовало обратиться со своей проблемой, которая и не думала рассасываться. Туман не таял, Глеб рядом оставался живым и теплым, Сашка на диване похрапывал как живой. И вокруг был 1990-й. Не 2019-й.

В институте было гулко и пустынно: он пришел как раз посредине пары, все сидели на занятиях. Решил не допрашивать секретарей, сам пробежался по этажам, освежая память. Отыскал кафедру физтеха, приоткрыл дверь и просунул нос. В углу кабинета возле окна сидела секретарь – сухая дамочка в очках и сером костюме, чем-то напомнившая Вадиму ухоженную домашнюю крысу. Услышав шум, она подняла глаза и недоуменно уставилась на непрошенного гостя.

- Ээээ, - начал было Вадим и тут же нашелся: - Здравствуйте!

- Добрый день, - важно отозвалась дама.

- А с заведующим как могу переговорить?

- Нет его сегодня, на конференции он в Москве, вернется через неделю.

- Понятно, - смиренно кивнул Вадим. – А кого вы тогда можете мне порекомендовать ну из преподавателей? Кандидаты наук ведь имеются здесь?

- Порекомендовать для чего собственно? – насторожилась крыса, и Вадим понял, что сыпется на элементарном.

Союз тогда еще формально существовал, и ни о каком официальном репетиторстве речи и быть не могло.

- Хотел бы проконсультироваться с ним по поводу одной научной статьи. Очень важно мнение специалиста, ну вы понимаете…

Взгляд крысы смягчился.

- Павел Валерьевич Кузнецов, наш самый молодой кандидат наук и гордость всей кафедры! Правда, он сейчас на занятиях, но вы можете его подождать.

Вадим снова кивнул, прикинул, что ждать осталось никак не меньше получаса, и решил пока смотаться в институтский буфет, по которому, как выяснилось, он безумно соскучился. Те самые пресловутые коржики с лимонадом, вызывавшие прежде приступ тошноты, теперь провоцировали активное слюноотделение, и Вадим взял их сразу три и два стакана чая. В остальном меню он знал практически наизусть: пюре с котлетами, свекла со сметаной, винегрет с селедкой… оно не менялось семестрами, студенты ненавидели его всей душой, но теперь, в своем 2019-м, в свои 55 Вадим был счастлив прикончить эту несчастную заветренную свеклу, что позволила ему вновь ощутить себя юным.

Вадим дождался звонка, не спеша вернулся к кафедре, попросил крысу объяснить ему, как выглядит этот самый Кузнецов. Но тут дверь распахнулась, и дама расплылась в подобострастной улыбке:

- Здравствуйте, Павел Валерьевич! А тут к вам пришли! – и она указала на Вадима.

Кузнецов выглядел худощавым долговязым парнем никак не старше 27 лет. В очках и с густой растительностью на лице. Чем-то напоминал по виду молодого Перельмана.

Вадим замялся, не желая обсуждать тему при секретаре, но выхода у него все равно не было, тем более, что сам Павел теперь заинтересованно смотрел на него, явно желая поскорее развязаться с этим и пойти обедать.

- Скажите, Павел Валерьевич, как физик, возможны ли путешествия во времени? Я сам не так давно окончил этот институт, но только я по специальности радиоинженер и в детали квантовой механики особо не вникал…

- Почему вас так заинтересовал этот вопрос? – удивился преподаватель.

- Дело в том, что… - начал было Вадим и тут же осекся. – Если у вас есть такая возможность, я бы хотел детально обсудить свою проблему все же на более нейтральной территории и без свидетелей, - и он выразительно двинул глазами в сторону секретаря, которая старательно делала вид, что печатает какие-то безумно важные документы.

- Моя квартира подойдет? – тут же нашелся физик. – Подождите меня, я отведу еще одну пару. Встретимся внизу в холле через полтора часа, и вы расскажете мне про свою машину, - и Кузнецов подмигнул Вадиму.

Вадим снова отправился в буфет, заказал полноценный обед, медленно жевал отвратную на вкус, но казавшуюся такой родной пищу и думал, что Глеб с Сашей уже наверняка проснулись и недоумевают, куда он подевался. Дожевав, он спустился на первый этаж и отправился в читальный зал библиотеки. Книг ему тут, разумеется, выдать не могли, но он просто побродил вдоль полок, погладил пальцами пыльные тома Маркса. Ведь если прикинуть по времени, выходит, он вышел из этих стен всего четыре года назад, тут многие еще могли его помнить. Да и самого Вадима накрыла ностальгия, и он поспешно вышел в холл, украдкой вытирая глаза.

Кузнецов подошел через двадцать минут, и когда они вышли к остановке, тут же повернулся к Вадиму с любопытствующим видом:

- А почему вы решили обратиться с этим вопросом именно ко мне?

- Вас порекомендовала та дама на кафедре. А мне по сути подошел бы любой ученый…

- Какого толка ваш вопрос? – продолжил Кузнецов. – Вы литератор? Пишете книгу?

- Если бы, - сквозь зубы процедил Вадим. – Вы не сочтете меня сумасшедшим, если я скажу вам, что пришел сюда из 2019 года?

Кузнецов весь как-то напрягся:

- Давайте оставим обсуждение до моего дома, а то окружающие, - он осторожно осмотрелся по сторонам, - могут нас неправильно понять.

Стоило им войти в скромное жилище Кузнецов, как тот тут же с порога, не разуваясь, лишь захлопнув и заперев за ними дверь на два замка, заговорщически прошептал:

- Рассказывайте.

Вадим и рассказал. Вкратце. Кузнецов, разумеется, что-то слышал про Агату Кристи, но не сказать, чтобы очень много. Вадима в лицо не знал, но слушал внимательно и, судя по серьезному выражению лица, верил каждому слову.

- Когда, говорите, это произошло?

- Вчера вечером.

Кузнецов задумался. Принялся кусать губы.

- Мне надо будет завтра кое-что проверить у себя в лаборатории. С коллегами обсудить. На данный момент то, о чем вы говорите, принципиально невозможно и нарушает законы физики и биологии. Однако, если даже простые студенты в вашем времени смогли провернуть нечто подобное, значит, наука за эти годы шагнула далеко вперед. Вы что-нибудь помните из монументальных научных открытий этих лет?

- Ну… - замялся Вадим, - бозон Хиггса вроде открыли. Суперсимметрию опять же. Квантовую телепортацию. Или ее раньше открыли? – он почесал затылок.

- Бозон – это, конечно, хорошо, но в нашем деле он не помощник, - задумчиво протянул Кузнецов. Приходите ко мне дня через два. В это же время. Думаю, к тому времени я смогу дать ответы на все ваши вопросы.

- А отправить меня назад? – с надеждой в голосе спросил Вадим.

- Оно вам нужно? – улыбнулся Кузнецов. – Вам вторую молодость подарили. Я бы на вашем месте наслаждался моментом, а не рвался назад в старое тело и во время, когда все надежды и мечты уже разрушены.

Вадим понуро кивнул. С этим трудно было не согласиться.

========== 4. ==========

В поезде решили ехать в разных вагонах, чтобы не дай бог никто ничего лишнего не заподозрил. Но Глеб поначалу звонил Вадиму каждые пятнадцать минут – все ли в порядке, ничего ли не произошло. Иногда и заглядывал в его вагон как бы невзначай, все боялся, вдруг кто-нибудь из СДК вдруг окажется рядом и выяснит ненароком, что с Вадимом что-то не то. Успокоился Глеб, только когда Сапсан прибыл, наконец, в Москву.

Агент по аренде недвижимости отзвонилась еще утром, договорились встретиться после обеда для передачи ключей.

Всю дорогу до дома Вадим смиренно молчал, лишь с изумлением осматривал изменившееся метро, а затем и шумную Павелецкую площадь. Сам-то он в столице бывал редко, наездами, и все теперь было для него в новинку, даже молодежный сленг.

Квартира оказалась небольшой и чистой, впрочем, очень скромной и изрядно потрепанной. Хозяйка недавно умерла, а сын решил пока не избавляться от недвижимости в хорошем районе и выставил на аренду. Предложил даже жильцам сделать ремонт в счет нескольких месяцев проживания. Глеб с Вадимом обещали подумать. Глеб ничего не сообщил агенту о своих планах снять жилье всего на два месяца.

Когда ключи были на руках, Глеба тут же осенило, что надо как-то перевезти сюда вещи брата, надо говорить его жене, как-то в целом выкручиваться из сложной ситуации в которую они угодили. Выход внезапно предложил сам Вадим:

- Да скажу, что поживу у Алика и всего делов. Говоришь, я с Аликом теперь выступаю? Придумаю что-нибудь про запись альбома, возьму самое необходимое…

- Ага! Самое необходимое, - задумался Глеб. – А ты знаешь, где это необходимое лежит? Юле тоже будешь врать про ромашку: тут помню, тут не помню? Тут надо как-то подгадать, когда ее дома не будет и смотаться туда без нее.

- Давай хоть просто позвоню для начала, почву прощупаю, - ловеласом Вад был уже и в 26, и Глеб решил положиться на это его свойство, тем более с незнакомыми женщинами он вообще мог изливаться соловьем. – Юля? – пропел он в трубку, когда та ответила на звонок. – Мы тут с Аликом решили все-таки за альбом взяться, масса идей. Поэтому поциркулируем пока между студией и его домом: он все-таки поближе к ней живет. Я заскочу домой забрать кое-какие вещи. Когда тебе удобно?

- Хм, - задумалась та. – Да приходи хоть сегодня, чем раньше, тем лучше. Ты ж помнишь, я послезавтра улетаю.

Братья решили не спрашивать куда, чтобы не палиться, Вадим тут же согласился и выдохнул:

- Ну вот видишь, как все просто? Послезавтра вечером или даже ближе к ночи можем рвануть туда за вещами.

- Ладно, пока свои тебе подгоню, - вздохнул Глеб. – Сиди тут, жди, никуда не выходи. Я за вещами и продуктами.

Взял пару трусов, долго прикидывал, будут ли они как раз брату и…понравятся ли, это его почему-то тоже заинтересовало. А то подумает еще, что Глеб одевается как полный придурок. Выбрал немаркие боксеры нейтральных оттенков, осмотрел их, чтобы нигде не затесалась нечаянная дырочка. Порылся на антресолях, в итоге все равно остановил выбор на том сером свитере с розовым принтом – он был прилично растянут, и Ваду точно будет как раз. Еще вполне годилась рубашка с блестящей вставкой по спине между лопаток – кажется, и у самого Вада была такая же. Пара носков, одни домашние штаны, а из тех, что на выход, Глеб в итоге выбрал те свои широкие с карманами. Он сам-то перестал уже влезать в свой гардероб, и Вадим в этом плане не отставал. Тяжело было выбирать одежду для двоих из оставшихся в Глебовом распоряжении шмоток сравнительно больших размеров.

Потом сбегал в супермаркет за углом, набрал пельменей, пиццы, еще кое-чего по мелочи из бытовой химии, мыло опять же, бритву, полотенце. Сперва хотел еще Джека Дэниэлза прикупить, но в последний момент отдернул руку от полки: нечего мелкому бухать, а то пристрастится еще. Глеб поразился и испугался тому, как он про себя вдруг назвал Вадима в точности так же, как тот всегда называл его самого – мелкий. В роли старшего было очень непривычно, даже появление на свет Глебыча не придавило Глеба такой тяжелой плитой ответственности: там была Таня, которая взяла все заботы на себя, а тут передать брата с рук на руки было совершенно некому, приходилось со всем разбираться самому. Благо дело, Вадим все же был не новорожденным и кое на что был способен и сам.

Глеб ввалился в квартиру брата с пакетами наперевес, озираясь всю дорогу до соседнего подъезда, чтобы никто не заметил,как он благополучно свернул раньше, не дойдя до собственного подъезда. Вадим успел включить холодильник и тут же принялся раскладывать продукты.

- Сигареты принес? – дернул его за рукав Вад.

- Забыл, - хлопнул себя по лбу Глеб. – Ладно, обойдешься без них, бросать надо.

- Сам и бросай, - обиженно вякнул Вадим.

- Да ты посмотри на себя, - ткнул его Глеб пальцем в пузо. – Тебе худеть нужно! Как и мне, впрочем. Давай пока вещи примерь, как бы не малы были… Ну на пару дней хватит, а там к тебе сходим.

Вадим смотрелся нелепо в Глебовом растянутом свитере с розовым принтом и штанами с большими карманами. Оставалось только очки нацепить с котелком для полного завершения образа эпиложного Самойлова. И даже неважно какого именно, все равно многие их за близнецов принимали.

Глеб просидел с братом до вечера, хотел даже ночевать остаться, но побоялся вызвать подозрения у соседей. Махнул рукой на прощание, но Вадим потянулся обняться, и Глеб не отстранился, погладил ладонями сильную спину, и самому вдруг захотелось стать маленьким и слабым, и чтобы рядом был большой брат, который всегда защитит и любому даст в морду. Но теперь этим большим братом был он сам и просто не имел права раскисать.

Пришел домой, разулся, пошел на кухню, налил коньяка, полез за телефоном, чтобы позвонить брату.

- Ну ты как там, мелкий? – уже не стесняясь собственных мыслей, озвучил их вслух Глеб.

Вадим тихо хохотнул, но сопротивляться не стал.

- Спать собираюсь.

- Все в порядке у тебя? Горло не болит?

- А с чего оно у меня болеть-то должно? Стоп, у тебя голос какой-то странный. Ты бухаешь там что ли, Глебсон?

- Не твое дело, - голова поплыла довольно быстро, не хотелось отпускать брата, хотелось просто болтать с ним всю ночь напролет о каких-нибудь глупостях, Декаданс вспоминать, выбирать сетлист для Чартовой дюжины… - Вадик, может, о сетлисте подумаем?

- Прямо сейчас? – удивился тот.

- Ну а что? Ты чем-то занят? Решил без меня освоить интернет? – в голосе Глеба мелькнула странная, его самого удивившая ревность.

- Ну надо бы для начала хоть регламент узнать, Глеб…

Вад был прав. Он всегда был прав. Он же все равно остается старшим, как ни крути, хоть ему сейчас всего только 26, а Глебу уже 49. Он практичнее, он умнее. Ну не знает он современного мира, не знает расстановки сил после распада Агаты, незнаком ни с кем из своих нынешних приятелей, так он быстро обучится. Еще годик – и из этого Вадима снова вылупится тот самый, с которым Глеб судился и бодался…

Да нет, не может такого быть. Этот не проходил ни через горнило славы, с Юлей и ее именитой родней не якшался, с Сурковым незнаком. Бери его и лепи что хочешь, он на все пока согласен. Правда, в распоряжении у них всего-то два месяца, но и за этот срок можно многое успеть, если действовать с умом. Сетлист они подберут. Надо вот только Матвееву завтра позвонить и регламент узнать – что петь и в каком количестве. А уж с СДК они как-нибудь разрулят все, там же теперь Алик, с ним Вад точно найдет общий язык.

- Ты прав, - протянул Глеб.

- Я пойду спать, - произнес Вадим, зевая. – Утомился я в этом дурдоме.

- Я скучал по тебе, братик, - прошептал Глеб и, не дожидаясь ответа, нажал отбой.

На следующий день, едва умывшись, он тут же рванул к Ваду. Тот еще спал, вышел к двери в одних Глебовых трусах, выглядел сонным и помятым, вызвав в брате тонну умиления. Глеб обнял его.

- Не выспался?

- Ты чего-то рано, - пробурчал Вадим, запирая дверь.

- Ну иди досыпай, я пока кофе сделаю.

- Ты? Кофе? – фыркнул Вад. – Я сам лучше сделаю, у тебя он вечно убегал, и плиту потом приходилось оттирать.

- Иди спи, говорю, - насупился Глеб. – Я разберусь.

Сделал бутерброды. С кофе и вправду решил не рисковать, заварил чай, а Вадим к тому времени умылся, оделся и вошел в кухню, изучая список контактов в телефоне.

- Кому там по поводу Дюжины этой позвонить?

- Матвееву. Может, поешь сначала?

- Угу, - кивнул Вадим и схватил бутерброд.

Глеб едва поборол желание ударить его по пальцам и заставить сесть за стол и нормально поесть.

- Привет, - Вадим говорил так легко и непринужденно, будто всю жизнь сам был знаком с этим Матвеевым. – Я спросить-то тебя забыл, сколько ты мне песен дашь на фестивале? 5-6? – голос его звучал деловито, и Глеб в очередной раз убедился в том, почему в Агате лидером был именно Вад. – А хочешь-то ты от меня чего? Блок хитов, как обычно? Или я могу сам решить, что петь? А, ну и отлично, спасибо. Ну давай, поехал в студию со своими разбираться. Ага, бывай. Ну пока! – нажал отбой и поспешно дожевал бутерброд, плюхаясь на табуретку и прихлебывая горячий чай.

- Ну что? Ковер с Опиумом? – хитро прищурился Глеб.

- Неа, - помотал тот головой. – Сказал, могу выбрать что хочу на мое усмотрение.

- Значит, пора тебе сесть и послушать все, что мы создали после Декаданса, - обреченно произнес Глеб.

- Давай пока не будем, а? А то ж как творить-то мы будем потом, когда я вернусь к себе? Вдруг ничего не получится? Может, я что-то из старых альбомов подберу да и все, а?

- На сцену Дюжины выйдет Вадим Самойлов и споет Декаданс? Хм, ну этим ты точно всех удивишь. С другой стороны, так действительно будет проще. Сколько песен-то нужно, 6?

- Ага. Возьму и вправду Декаданс, Щекотно, Мотоциклетку, Бессамэ, Вива Кальман да Канкан.

- Последние две не нужно, - помотал Глеб головой. – Они слишком заезжены и без того. Если уж хочешь всех удивить, давай без них.

- Ну хорошо. Африканку тогда и Пантеру.

- Ну вот и славно, - довольно рассмеялся Глеб. – Бомбический успех тебе обеспечен. Вадик, ты произведешь фурор! – Глеб рассмеялся и потрепал брата по остаткам шевелюры.

- Жаль, конечно, что у меня тут сбрито все. Хоть парик надевай, - провел Вадим ладонью по голым вискам.

- Ничего, потерпи уж пару месяцев, а там забудешь все как страшный сон, - произнес Глеб и сам вдруг испугался этим мыслям – мыслям о том, что через два месяца все вновь вернется на круги своя – и прежний Вадим, и молчаливая вражда…

Назначили репетицию для СДК через три дня. Вадим позвонил Алику, они договорились о времени, и он попросил оповестить остальных ребят. Сетлист Алика, конечно, сильно удивил, но он был скорее рад такому повороту, чем огорчен.

На следующий день братья отправились домой к Вадиму уже под покровом ночи. Вызвали две машины такси и поехали порознь с интервалом в 15 минут. Первым прибыл Глеб. Прежде он тут был всего пару раз, но еще помнил, на какой замок они всегда запирали дверь, и встретил брата уже поставленным на плиту чайником. Они решили переночевать прямо здесь, а утром при свете дня нормально собрать вещи.

У Вада оказался неплохой бар, и Глеба снова кольнуло желание выпить с братом, да и сам Вадим, словно интуитивно осознавая, что это его жилище, сразу верно определил шкаф с бутылками и собрался уже было взять одну, но Глеб тут же одернул его.

- Может, не будем пить?

- Глеб, ну ты чего? Забыл, как мы в Свердловске бухали?

- Ну так мы тогда были молодые и здоровые. Ты сейчас дозу не рассчитаешь, а организм-то не тот уже…

- Сам-то ты на днях надрался!

- Ну ладно, - не стал настаивать Глеб. – Давай если только по рюмочке, чтобы не развезло.

Он и не хотел терять контроль, не хотел в таком состоянии видеть полураздетого брата в его ношенных боксерах, осознавая вдруг твердую решимость больше никогда в жизни не стирать эту пару трусов, убрать ее в пакет на антресоль, периодически доставать и… Дальше Глеб и думать боялся. Кому расскажи – пальцем у виска покрутят, а сам Вадим и в особенности. Но только эти трусы удивительным образом связали их, сблизили. Они единственные вступили в столь интимную близость с обоими братьями.

Вадим лег спать у себя в спальне, словно опознав там свой собственный запах. Глеб уже было поднялся, чтобы пойти и постелить себе на диване в кабинете, как брат окликнул его:

- Да тут кровать как аэродром. Оставайся, - и принялся вальяжно раздеваться.

Они и раньше частенько спали на одной постели и без всякого там подтекста. Просто заваливались пьяные там же, где и сидели, иногда принимая друг друга за баб и пытаясь друг друга лапать. В одну из таких попыток рука Вадима оказалась в нехорошей близости от паха Глеба. Тот резко дернулся, страшась разоблачения, и отодвинулся на безопасное расстояние. И вот опять. На этот раз почти трезвые, не в одежде, а обычный стариковский сон на одной широкой постели…

Глеб повернулся спиной, стянул свитер и футболку, расстегнул джинсы и кое-как снял их, стараясь не привставать и не сверкать лишний раз трусами перед Вадом. Юркнул под одеяло и посмотрел налево. Вадим не сводил с него глаз и странно улыбался.

- Чего? – угрюмо буркнул Глеб, краснея в темноте.

- Ты совсем не изменился, - прошептал Вадим и коснулся пальцами его волос.

Глеб перехватил его руку, захотел прижаться к ладони губами, но все-таки не решился, просто поднес ее к лицу и аккуратно потерся гладкой щекой: он теперь тщательно брился каждый божий день.

И испытал в тот момент прилив благодарности к двум придуркам с физтеха.

========== 5. ==========

Когда Вад в следующий раз появился на пороге дома Кузнецова, тот втащил его в квартиру, захлопнул дверь и велел проходить на кухню, бормоча на ходу:

- Вряд ли что-то у нас с вами получится, но у меня для вас будут кое-какие новости. Говорите, вы родом из 2019 года?

Вадим кивнул, присаживаясь на стул.

- А насколько хорошо вы помните все, что происходило с вами, начиная с 1990-го?

- Да вообще прекрасно. У меня нет проблем с памятью.

- Ну ладно, эту версию тогда мы обсудим позже. Дело в том, что над созданием машины лично я и еще пара моих коллег работаем вот уже несколько лет. Подвижки есть, но весьма скромные. И затык, как вы понимаете, заключается в том, что сознание так или иначе неотделимо от его физического носителя – мозга. А физически перенести тело в прошлое невозможно. Прошлого не существует. Мы можем только заглянуть в будущее, над этим мы, собственно, сейчас и трудимся. Поэтому попробовать помочь вам я могу. Впрочем, разогнаться до нужных скоростей у нас вряд ли получится, хотя нам и надо-то преодолеть всего 30 лет… Но у этого метода есть один минус.

- Хм?

- Если у нас все получится, вы вернетесь в свое время не сознанием, а всем нынешним телом. Ваше прежнее постаревшее тело так и останется там с юным сознанием внутри него. Полагаю, прежде чем давать мне ответ, вам все же необходимо подумать…

Вадим почесал лоб и кивнул. Время на размышление и вправду тут требовалось да и немалое.

- А назад в случае чего вернуть меня сможете?

- Увы, нет. Это билет в один конец.

- Хорошо, я понял. А что там за вторую версию вы упоминали, когда я пришел?

- Надеюсь, вы воспримете мои слова правильно и не станете злиться или обижаться, но… я просто обязан был проверить и эту версию. Тем более, что моя жена – психиатр, и…

- О боже! – простонал Вад и откинулся к стене, больно ударившись затылком.

- Нет-нет, я ничего не утверждаю, просто… вы слыхали про такое явление, как парамнезия?

Вад поморщился и почесал кончик носа.

- Проще говоря, ложные воспоминания, - тут же уточнил Кузнецов. – Человек якобы помнит то, чего никогда не было.

- И в чем причина подобного? – нахмурился Вад.

- Любое психическое расстройство, - пожал плечами Павел. – Тут без хорошего диагноста точно не обойтись. И я бы все-таки порекомендовал вам обратиться – ну хотя бы для начала к моей супруге. Она в курсе всей ситуации и в случае чего болтать не станет. Если вдруг и вправду будет поставлен какой-то диагноз…

- Когда я могу дать ответ? – перебил его Вадим.

- О, вы совершенно свободны в выборе времени… это же ваша жизнь, мы не можем вам указывать…

- С вариантами негусто, как я погляжу, - усмехнулся Вад. – Либо я шизик, либо я попаду в будущее и буду там вторым лишним. Меня никто не узнает, максимум – будут говорить, что я чем-то похож на молодого Самойлова. И мне придется все начинать с нуля. Шикарная альтернатива. В любом случае, спасибо вам, Павел, за беспокойство. Я свяжусь с вами, как только пойму, как мне действовать дальше.

Вадим встал, задвинул табуретку назад под стол и отправился обуваться.

Обдумать ситуацию он решил во время гастролей – их все равно было не избежать. Хоть пока еще скромных и состоявших из нескольких концертов по близлежащим городам, но и их предстояло объехать с новой программой.

Вадим все делал практически на автомате – память хранила все. Но предательское слово «парамнезия» отныне заползло в его разум и прочно там обосновалось, пустив корни. А были ли это реально воспоминания? Разве он все то же самое не мог проделать просто с нуля? В конце концов, это его собственная группа. И не могут ли эти ложные воспоминания быть результатом слишком сильного желания обрести, наконец, успех, а потом и…покой без выматывающего душу Глеба? Мог ли его разум, уставший от безвестности и бесконечных попыток хоть как-то устаканить коллектив и приткнуть его творчество хоть куда-нибудь, выдумать весь этот мир – стадионы, деньги, наркотики, славу, культовый статус и, наконец, после всего этого – распад? Но зачем тогда сознанию были нужны суды и ссоры? Ведь сейчас на данном этапе у них все с Глебом хорошо.

Хорошо. А хорошо ли? Вадим задумался, припоминая, и в этот самый момент раздался телефонный звонок. Вадим отложил сумку, в которую забрасывал вещи, готовясь к выезду, взял трубку.

- Так ты поможешь мне с Маленьким Фрицем? – без всяких предисловий сходу заявил Глеб.

Вспомнились вдруг все стычки, связанные с этим многострадальным альбомом. Как Глеб хотел протащить его в Агату, как Вадим встал намертво, как они ругались и поливали друг друга самыми изощренными ругательствами, которые только приходили им на ум… Он вздохнул. Проходить через эту историю повторно у него не было никакого желания. Но выхода не было. Агата не могла замарать себя подобным.

- Помогу, - покорно ответил Вадим. – Обеспечу тебе возможность записываться на студии, подыщу музыкантов, сведу звук – все, что хочешь.

- Да? – удивился Глеб, вероятно, готовившийся к длительной стычке. – Вот так просто?

- Но только ты выпустишь его под своим именем.

- Вадик! – задохнулся от накатившего вмиг бешенства Глеб.

- Глебушка, - мягко начал Вадим, вспоминая, как крыл брата тогда, в тот первый раз, - ну ты же понимаешь, тема фашизма очень скользкая и сложная. Агате не выплыть на подобном материале.

- А на вашем с Сашкой она выплывет! – усмехнулся Глеб.

- Но ты же тоже пишешь. У тебя много прекрасного материала. Если ты не против…

- Ладно, Вадик, - Глеб чувствовал, что брат не собирался устраивать скандал и давить, и решил использовать другие методы, - поговорим на гастролях. Встретимся у поезда. Чай захватишь?

- Захвачу, - обреченно кивнул зачем-то Вадим.

За эти несколько дней Вадим так влился в прошлое, словно никогда и не покидал этого времени, словно вся его прежняя жизнь и вправду оказалась каким-то ложным воспоминанием. Вот же он Сашка стоит живой, улыбается, рядом Глебка с пушистой кудрявой шевелюрой и еще ангельским взором, словно у Ганимеда - курит, смеется, а ветер треплет его волосы. И все так славно, так по-настоящему, что Вад сам себе позавидовал – себе тогдашнему, не постаревшему 55-летнему человеку в теле юнца, а самому юнцу, не знавшему еще своего печального будущего.

В автобусе Глеб, не задумываясь, шлепнулся на сиденье рядом с братом, опустил подбородок ему на плечо и хитро улыбнулся:

- Ну так что там с Фрицем?

- Давай после концерта, а? – с надеждой в голосе протянул Вадим. – А то сейчас ор ведь на весь автобус поднимется, - и сам рассмеялся да и Глеб вместе с ним.

Они оба знали, как тяжело им было уживаться друг с другом, и частенько сами же и высмеивали свои бесконечные скандалы.

- Пусти к окну тогда, - и Глеб оттолкнул брата к проходу.

Он словно чувствовал, что с Вадом что-то не то, что тот стал мягче, уступчивее, что он не орет, не приказывает, а мягко убеждает, словно бы боится поругаться, словно бы он внезапно и бесповоротно помудрел. Глеб уткнулся лбом в пыльное стекло, и Вадим невольно залюбовался им: пожалуй, родись тот женщиной, у него отбоя бы от поклонников не было, да даже и сейчас он нет-нет да вызывал странный интерес со стороны лиц своего пола – столько в нем было странной грации с примесью какой-то почти женской истеричности. Раньше Вад никогда не обращал внимания на эту особенность брата: Глеб и Глеб, ну песни хорошие пишет, поистерить любит, внимание к себе привлечь, ну да брат все-таки родной, на такое и глаза закрыть можно… А сейчас он напомнил Вадиму какую-то античную статую с дивными тонкими чертами лица, неотмирным взглядом и поведением истинного мифического Нарцисса…

А на концерте Вадим опять удивился сам себе. Думал, что собьется, потянет одеяло на себя, начнет снова щелкать пальцами в воздухе, привлекая внимание звукачей, забудет, что это Агата, а не его сольный номер… но забыться не получалось. Он стоял у микрофона и четко знал, что на дворе 1990, что он – участник группы Агата Кристи, которая презентует свой новый альбом Декаданс. Он даже не посмел выбрать для выступления более приличную одежду, а нацепил все ту же дурацкую рубашку с широкими неотглаженными брюками без стрелок, словно хотел нырнуть в прошлое прямо с головой и никуда его не отпускать. Вот разве что эмоций давал больше. На Щекотно отчего-то заплакал, и Глеб, услышав это, обеспокоенно уставился на брата. Но в остальном Вадиму казалось, что он дома, он на своем месте, хоть и понимал умом, что не по праву занимает чужое.

Гостиница была совсем крохотной, музыканты сняли два двухместных номера. Вадим искренне изумился, когда узнал, что в одном из номеров будет одна двуспальная кровать – остальные все заняты.

- Ну, может, хоть раскладушку… - попытался договориться он, но Глеб хлопнул его по плечу и закивал администратору.

- Давайте этот номер, не проблема, поспим на двуспальной, - и перехватил ключ у брата, бегом направившись к лифту, словно торопился поскорее лично узреть эту самую кровать.

Братья заказали в номер бутылку коньяка. Вадим сперва хотел запретить Глебу столь глобальную попойку, какой она ему теперь виделась, а потом махнул рукой. В конце концов, это Глеб Самойлов, а не папа римский. Из него не сделать зожника и йога. Он все равно будет пить и нюхать кокс, он все равно будет писать странные мрачные песни и все равно рано или поздно доведет их отношения до суда. Но пусть хотя бы сейчас, вот в этот самый момент они будут счастливы.

Первые стопки улетели резво, и не слишком привыкший к крепким напиткам Глеб тут же поплыл, не отводя расфокусированного взгляда с куда более закаленного старшего.

- Так что там с Фрицем, Вадик? – промычал Глеб.

- Помогу, я же обещал, - спокойно ответил тот.

- Почему под Агатой выпустить его не хочешь? Почему поработать над ним не хочешь?

- Глеб, ну я же сто раз тебе это объяснял…

- Я для тебя вообще ничего не значу! – и чисто по-женски по столу хлопнула ладонь.

- Глебсон, ну чего ты сразу начинаешь, обсудили же уже все…

- Если я это сольно выпущу, никто не станет это слушать, ты же понимаешь.

- А если мы это выпустим под Агатой, из рок-клуба нас вышвырнут в один миг. Все труды коту под хвост!

- Ну конечно же тебе рок-клуб дороже родного брата… - буркнул Глеб.

Вадим подсел ближе, ткнулся лбом в круглое мягкое плечо Глеба, ласково укусил его свитер, потом коснулся его губами.

- Ну не дуйся.

Глеб как-то сразу обмяк, и ссоры не вышло, и воздух озонировал, и хотелось творить глупости, а не ругаться.

- Вадик, ты какой-то не такой, - произнес Глеб после очередной рюмки. – У меня никак не получается на тебя злиться и обижаться.

- Может, потому что я твой брат, и ты меня… хм… любишь?

- Люблю, - с готовностью согласился Глеб, и слово это тонкой золотой струной зазвенело в полумраке провинциальной гостиницы.

Как давно Вадим не слышал его от младшего. Кажется и забыл, как звучит голос Глеба, когда он произносит это простое слово из пяти букв…

- И я тебя люблю, - прошептал он, крепко прижимая брата к себе.

Они, пьяные, падают на постель прямо так, не раздеваясь, сжимая друг друга в вялых объятиях. Потолок плывет и кружится над их головами. Вадим трет глаза в попытке немного прийти в себя и тут же проваливается в темный алкогольный сон.

Просыпается он спустя несколько часов, уже ближе к утру. Рядом, прижавшись к нему, словно ложка к ложке в ящике для посуды, лежит боком Глеб. Они так и не разделись с ночи, даже покрывалом не накрылись. Голова гудит, изо рта откачали все намеки на жидкость, и Вадим окидывает мутным взглядом номер в поисках хоть крошечной бутылки с водой. Не находит, вздыхает и слезает с постели, плетется в ванную и пьет большими жадными глотками прямо из-под крана. Когда он возвращается в комнату, Глеб спит так же сладко и что-то бормочет во сне. Вад садится рядом, гладит его по ладони, затем наклоняется к мягким вихрам, касается их губами.

Парамнезия…

Возвращение в 2019…

В любом из исходов этот кукольный Глеб останется один.

Ну так, может, и будет лучше? Может, у него одного выйдет и не хуже, чем у целой Агаты?

Мысли не отпускают, так и вертятся роем беспокойных мух в голове у Вада.

Парамнезия… может, все же рискнуть и решиться на пару уколов галоперидола? Вдруг полегчает, если они правы? Взять и прожить все с нуля, не задумываясь о завтрашнем дне, не страшась его…

Или вернуться туда к себе, рассказать все тому Глебу и той своей юной копии, и пусть в будущем будет сразу два Вадима, зато в этом не будет ни одного…

Выбор был слишком очевиден, хоть Вадим и до последнего отрицал это, до последнего пытался бороться, глядя на почти девичьи черты спящего Глеба.

Он поцеловал брата в лоб, затем в щеку, задержался в нескольких сантиметрах от губ, но все же не решился. Ласково провел ладонью по спине, а затем встал и вышел из номера.

========== 6. ==========

Когда Глеб открыл глаза, то первое, что увидел перед собой, была растрепавшаяся темная шевелюра с седыми вкраплениями. Несколько прядей лежали прямо у него на лице, и Глеб изумился, как он не проснулся раньше: обычно его будил малейший дискомфорт. А тут к нему привалилась немаленькая громко сопящая, а временами и почти храпящая тушка, и Глеб проспал эту ночь, так ни разу и не проснувшись. Сном отключившейся от реальности кошки. Рука Вадима расположилась на животе брата, да и весь он раскинулся в позе звезды, уткнувшись лицом в подушку, и Глебу потребовалась вся оставшаяся еще в наличии ловкость, чтобы выпростаться из-под одеяла, не разбудив мелкого. Потом он прямо так в трусах пошагал на цыпочках в ванную, быстро привел себя в порядок, уже по заведенной привычке тщательно выбрившись и причесавшись, и побрел на кухню искать съестное.

Холодильник был ожидаемо забит под завязку. На столе лежала записка:

«Все равно смс ты не прочтешь, поэтому пишу тут. Еды полно, но на все три недели тебе не хватит, так что, следи уже сам. Главное - выкидывай испорченное, а то я не хочу по приезде найти в холодильнике признаки зарождения новой цивилизации. Целую и все такое. Юля».

- Три недели! – присвистнул Глеб, изображая на лице работу мысли. – На Бали что ли умотала? Тогда есть смысл нам потусовать пока тут, - он поскреб в затылке.

Достал из холодильника четыре яйца и нарезку ветчины. Зажег плиту и принялся практиковать свои скромные кулинарные способности. От аппетитного шкворчания ветчины проснулся и Вадим, вышел на кухню, забавно протирая заспанные глаза кулаками, широко зевнул и шлепнулся на табуретку.

- Твоя жена умотала аж на целых три недели! Живем! – и Глеб резко поднял вверх руку с зажатой в ней силиконовой лопаткой, от чего на кафель сразу упало несколько жирных капель.

- Это хорошо, - кивнул все еще плохо соображающий со сна Вадим. - Вот только репетиции надо бы уже начинать. Я-то все эти песни знаю назубок, а эти мои новые музыканты?

- Значит, так. Позвонишь Алику первым делом, назначишь дату и время. А уж он пусть обзвонит всех остальных.

- Глеб, - рот Вадима вдруг распахнулся в ужасе, и он тут же прикрыл его ладонью. – А адреса-то студии я не знаю! Куда ехать репетировать?

- Охрененно! – воскликнул Глеб, осознавая, что они облажались, еще даже толком не начав ничего делать.

Он выключил огонь, раскидал получившееся подобие омлета с ветчиной по тарелкам, потом разлил чай, порезал хлеб… Он никогда прежде ни для кого не сервировал даже такой нехитрый стол. Да и 26-летний брат был вполне сам в состоянии проделать это. Но Глебу отчего-то хотелось казаться хорошим и правильным, словно он по-прежнему был младшим. Словно боялся, что брат откроет на ютубе матричные видео и познакомится с настоящим Глебом образца 2019 года. И сойдет с ума от ужаса.

- Позвоню опять Никите. Так мол и так, забыл, - предложил Вадим.

- Не, ну дата концерта - это еще куда ни шло! - запротестовал Глеб, махая вилкой. - Но забыть адрес собственной студии! Это уже ни в какие ворота. Нет, этот вариант никуда не годится, думаем дальше.

- А чего тут думать? От раздумий адрес мы не вспомним…

- Погуглить разве что, - задумчиво протянул Глеб. – Или здесь в твоих документах порыться. Ты же ее арендовал ведь наверняка. Значит, где-то должен валяться договор аренды. Его-то мы и будем искать. Когда поедим, - Глеб поразился собственной находчивости в этой, казалось бы, совершенно безвыходной ситуации. Но и думать ему во многом приходилось сейчас за двоих.

- В крайнем случае можно Алику признаться, - произнес Вадим.

- Нет, ни в коем случае! На самый худой конец попросим его подбросить тебя. Ну выкрутимся как-нибудь.

После еды они покидали тарелки в раковину, залили их водой и отправились в рабочий кабинет Вада.

- Значит, так, - заявил Глеб. – Нам нужно произвести поиски так, чтобы потом теперешний Вадим не заподозрил, что кто-то рылся в его документах. Иначе он пришлет сюда криминалистов, те снимут отпечатки пальцев – и все, мне кранты! Теперь под суд пойду уже я.

Глеб взял на себя письменный стол, брата отправил ворошиться в шкафу, заведомо зная о его аккуратности, поэтому и доверил ему значительно больший объем бумаг. В верхнем ящике валялось все подряд – клочки бумаги с кое-как нацарапанными стихами, листы с полноценными текстами и аккордами, а на дне под всем этим ворохом обнаружилась их детская черно-белая еще фотография, где 12-летний Вадим неуклюже обнимал шестилетнего вихрастого Глеба. Фотка уже была слегка пожелтевшей и валялась где-то в самом углу, но как-то же она туда попала! Глеб сжал ее в пальцах, чувствуя, как глаза начинает разъедать от предательских слез. И поделиться с этим копошившимся у шкафа Вадимом по сути было и нечем. Вряд ли он поймет эмоции нынешнего постаревшего Глеба. Для него такое норма. Он и сам наверняка держит похожую фотографию где-нибудь у себя в кошельке. А вот для нынешнего циничного и равнодушного старшего подобные финты были за гранью. Или просто Глеб давно перестал его понимать? Или Вадим отрастил такую маску, за которой Глеб уже не видел его настоящего?

Хотелось забрать это фото себе, но Глеб буквально заставил себя убрать ее назад на дно ящика: в кабинете все должно было остаться на своих местах.

Во втором ящике валялись кипы статей – экономических, научно-популярных, даже какие-то электронные схемы, показавшиеся Глебу арабской вязью. А на дне под ними прятался небольшой томик Маяковского. Глеб хмыкнул. Брат никогда особо не жаловал поэзию, а тут вдруг Маяковский… С чего бы? Все бумаги отправились назад, и Глеб выдвинул последний ящик. Тут было уже кое-что посерьезнее - копии каких-то договоров, исправленные прямо от руки, неподписанные допники, договор аренды предыдущей студии…

Вадим тем временем раскладывал на полу аккуратными стопками бумаги из шкафа: документы на машину, свидетельства о рождении и о браке…

- Кажется, нашел! – позвал он Глеба, извлекая из недр шкафа очередную прозрачную папку.

Глеб подошел с телефоном, сфоткал страницу с адресом, удовлетворенно хмыкнул: еще одной проблемой в их нынешней непростой жизни стало меньше.

Документы вернулись в шкаф в точности на те же места, которые и занимали, и братья отправились на кухню: подошло время обеда, в кабинете они провозились несколько часов.

Пока Глеб чистил картошку, моментально порезавшись и озираясь в поисках аптечки, Вадим набрал Алика, предложив начать репетиции прямо с завтрашнего дня. От длительных разговоров он решил воздержаться, чтобы не спалиться на какой-нибудь мелочи.

- Сварил бы пельмени, чего так мучиться, - бурчал Вадим, поливая Глебу палец найденной, наконец, перекисью.

- Одними пельменями сыт не будешь. Мы ими что ли все два месяца питаться будем? Уж картошку я как-нибудь пожарю. А ты давай салат что ли постругай, там вроде тебе жена свежие овощи оставила. Ну то есть не тебе… хотя какая разница. Не оставила, так оставит. Лет через 30, - и Глеб хохотнул, возобновляя процесс чистки картошки.

Он вдруг поймал себя на мысли, как уютно и хорошо ему сейчас. Словно дома в Асбесте в той их убогой пятиэтажке, где каждый день они встречали и провожали солнце… И впереди таких еще целых два месяца, прежде чем Вадик, его Вадик навсегда растворится в далеком прошлом, а на его место вернется тот нынешний, подлый и бессердечный. Как же вышло так, что вот этот Вадик за 30 лет вдруг стал тем?

Вдруг ли? Стал ли? Глеб задумчиво рассматривал крошившего огурец брата. Захотелось вдруг снова прижаться к нему, чтобы он прикрыл своей широкой спиной от всех проблем… Да только теперь именно его надо было прикрывать и защищать, а тот, кто в реальности приходился Глебу старшим, оказался вдруг недоступен во всех смыслах. Даже просто в физическом. Глеб находился в его доме, ходил по его ламинату, резал его ножом его картошку, трогал его бумаги, вдыхая его запах, и все это было как-то неправильно, извращенно. Совсем по-самойловски.

Картошка, разумеется, подгорела. Этому не удивился ни один из братьев. Но оба со смешком догрызли полу-угольки, и Вадим таки поставил вариться пельмени, без которых они так и не смогли обойтись.

- А теперь тебе надо подобрать гардероб на завтра, - деловито заявил Глеб. – Не можешь же ты заявиться в студию в моих шмотках!

Они выгребли из шкафа всю одежду, и первая вещь, за которую ухватился Вадим, были пресловутые афгани, которых на полках оказалось великое множество самых разных размеров и конфигураций.

- О нет, только не афгани! – простонал Глеб, отбирая их у Вада. – Дай-ка я лучше сам их примерю. Может, они мне пойдут, и я их у тебя позаимствую.

Штаны оказались Глебу впору. Он откопал на вешалке длинную рубашку, нацепил в прихожей стоявшие прямо у входа кеды с белой подошвой и вернулся в комнату, изображая суровый взгляд старшего и его игру на гитаре:

- Плавала мечта через пустоту, - завыл Глеб низким голосом, а Вад поднял на брата испуганный взгляд.

- Там за черными дырами встретила судьбу, - продолжал тот, усиленно “наигрывая” партию на гитаре. - Без красивых слов из дурного сна…

- Глеб, что это? – нахмурился Вад.

- Вот она мечта! Розовые сопли! Вдохновенья вопли! Горе не беда! – заорал Глеб уже в полный голос, вертясь волчком на одном месте, изображая обычное поведение брата во время гитарного соло. – Вот она судьба! Бешеное чудо! Горе ниоткуда! Счастье в никуда!

- Глеб, что это за набор слов?

- А это твоя песня, Вадик. Взяла между прочим годовой чарт в прошлом году, - Глеб поправил слегка великоватые ему штаны. – Мне идет?

Подошел к зеркалу, осмотрел себя с ног до головы.

- А что если я прямо в таком виде и заявлюсь на следующий концерт? Как думаешь, что скажут фанаты? Сразу бригаду вызовут или дадут мне шанс объясниться?

- Подумают, что мы с тобой в спешке похватали одежду друг друга, - хохотнул Вад.

Наверное, он не имел в виду ничего двусмысленного, но Глеб моментально залился краской и отвернулся.

- Так, ну что тут у нас есть… - подошел он к куче одежды, чтобы отвлечь внимание мелкого от собственного смущения. – Одни галимые афгани, ужас какой-то! Так, ну вот вроде тут какие-то джинсы есть. Давай-ка примерь, как раз они тебе или нет, а я поищу еще, - и Глеб снова зарылся в куче.

Вадим стянул с себя домашние штаны, и Глебу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не косить глазами в сторону брата.

- Мне еще белье надо поменять, не буду же я век ходить в твоих трусах! – и Вад проследовал к комоду, словно бы точно знал, где лежат его собственные трусы, достал оттуда первые попавшиеся, придирчиво осмотрел их, кивнул.

- Белые! – охнул Глеб и тут же задохнулся, увидев, как брат без тени смущения, без попытки отвернуться или скрыться в ванной, тут же стащил с себя старые Глебовы боксеры.

Прятать взгляд стало значительно сложнее, и положение спас сам же Вадим, в секунду натянув на себя обычные белые плавки. Эти обтягивали все, что не нужно, куда заметнее, и Глеб ругнулся и проворчал:

- Джинсы меряй давай, эксгибиционист!

Вадик тут же принялся натягивать на себя брошенные ему джинсы, и Глеб решил все же бросить один взгляд на прощание с белыми плавками… однако, попрощаться им так и не удалось: джинсы застряли на полпути и не желали натягиваться выше. А никаких других в арсенале Вадима больше не нашлось. Он удрученно смотрел на брата, разводя руками, словно сдаваясь и готовясь смириться и нацепить афгани, но Глеб сдаваться не собирался.

- Они же тянутся! Сейчас все модели джинсов тянутся! – заверил он его и принялся пропихивать брата в единственный стоящий предмет гардероба.

Дотянул до ягодиц, но когда пальцы коснулись теплого зада Вадима, Глеб отдернул руку, словно обжегшись.

- Теперь сам давай, - буркнул он, делая шаг назад.

Вадим беспомощно дергал штаны вверх, упаковывая себя в их непомерную узость, а Глеб, словно завороженный, наблюдал, как колыхались рельефы брата под тонкой белой тканью в такт его неуклюжим движениям. Вадим пыхтел, краснел, втискиваясь в джинсы, и, наконец, все же влез. Оставалось самое сложное – застегнуть их. На данном этапе это попросту не представлялось возможным - между пуговицей и прорамкой пролегало сантиментов пятнадцать объемного Вадова живота.

- Значит, так, - заключил Глеб. – Сегодня жрать не будешь. Завтра тоже. А потом мы купим тебе новые джинсы. Но сейчас мы должны упаковаться именно в эти.

- Почему именно сейчас? – взмолился Вадим. – Репетиция же завтра!

- Так мы должны потренироваться! – важно изрек Глеб и толкнул брата спиной на кровать. – Такое безобразие можно натянуть только в лежачем положении, - и наклонился над братом, пытаясь стянуть два края вместе, чтобы дать молнии хоть крохотный шанс.

- Пузо втяни! - кричит Глеб, натягивая края изо всех сил.

- Да и так уже! – стонет Вадим.

- Да какое там уже! – возмущается Глеб, хлопая брата по выпуклому животу, и от этого прикосновения ладонь его вдруг словно прожгло насквозь.

Он дернул рукой, и пальцы его задели резинку трусов всего в нескольких сантиметрах от паха. Глеб тяжело сглотнул.

- Значит, придется подключать тяжелую артиллерию, ничего не попишешь, - пробормотал он и оседлал брата, вдавливая его в кровать.

- Ты что творишь! – завопил Вадим. – Больно же! Лучше я в паршивых афгани схожу на репетицию!

- Нет, ты у меня больше никогда в жизни – по крайней мере за оставшиеся два месяца – не наденешь это уродство! Так что, терпи! – и, чувствуя, как горячий пах брата соприкасается с его собственным, Глеб снова потянул края молнии навстречу друг другу.

Темные волоски внизу живота Вадима встали дыбом, и Глеба окатило вдруг внезапной горячей волной. Еще несколько мгновений, и его отчаянное положение будет обнаружено, раскрыто, и как на это отреагирует брат, было неведомо, поэтому Глеб решился, рванул края на себя, другой рукой дергая вверх молнию, стараясь не думать о том, как его пальцы скользят по белой ткани выше к густой темной дорожке… Глеб выдохнул, лишь когда была застегнута пуговица, и медленно слез с брата.

- А теперь ты. Вставай давай.

- Не могу, - прохрипел Вадим.

- Что значит не могу? – нахмурился Глеб.

- Глеб, я сейчас умру, - и раздался сдавленный стон.

- Какое там умру? Я что, зря старался что ли? Вставай, будь молодцом, - и он подал брату руку.

Тот зашевелился, словно перевернутый на спину тюлень, охнул и сполз с кровати. А когда выпрямился, Глеб вдруг ощутил, как ему в живот тут же впиявилось что-то маленькое и твердое.

- Пуля? – промелькнуло в его сознании.

Но это что-то тут же отскочило от его живота и со звоном покатилось по полу. А Вадим вслед за этим облегченно выдохнул и заржал во весь голос: освобождая его из тяжкого каземата джинсов, оторвалась и полетела на пол металлическая пуговица.

Глеб несколько раз перевел взгляд с валявшейся у них под ногами пуговицы на вмиг вновь оголившийся живот брата и обратно, а затем тоже расхохотался.

========== 7. ==========

Вадим возник на пороге Пашиной квартиры уже спустя неделю.

- Хм. Быстро вы определились, - уголок губ Кузнецова дернулся вверх да так и застыл в усмешке. – Ну проходите.

- Я, собственно, к вашей супруге, - уточнил Вадим.

- А, ну тогда ваш выбор ясен. В принципе, на вашем месте я бы тоже начал с малого. А то вдруг и правда парамнезия, а мы будем предпринимать такие радикальные действия… Света! Это к тебе, – позвал он жену.

Из комнаты выплыла невысокая дама явно старше своего мужа на несколько лет. В очках и довольно замызганной домашней одежде. Смущенно улыбнулась.

- Думаю, в такой ситуации сеансы необходимо проводить дома. Проходите, пожалуйста, - она указала ему на дверью в гостиную, - а я сейчас подойду, - и, переглянувшись с мужем, почти бегом направилась в спальню, вероятно, чтобы переодеться.

Вадим разулся и прошел в просторную комнату, явно предусмотренную для периодического приема пациентов – вот таких вот, как он, которым в больнице было не место. Опустился в стоявшее в углу кресло и принялся осматривать помещение. Обычная скромная квартира интеллигентов. Трешка, для двоих - более чем достаточно. Спальня, кабинет Паши для его бесконечных физических опытов, да гостиная, подходящая для работы Светланы. Идеально отстроенный быт простой советской семьи. Телевизора тут не наблюдалось, что для тех лет было некоторой странностью. Но разве таким людям было до телевизора? У них хватало забот и занятий и без этого.

Светлана появилась минут через десять – волосы были приглажены, домашняя одежда сменилась свитером и джинсами. Она села за стоявший тут же напротив кресла письменный стол, достала из верхнего ящика толстую тетрадь, что-то написала на первой странице и отложила ее в сторону.

- Ранее у психиатров наблюдались?

- Нет, - покачал головой Вадим. – По крайней мере, я этого не помню.

- Хорошо. Значит, даже если диагноз и имеется, вы его не знаете. Тогда я предлагаю самый простой способ установления истины. Но для этого мне необходимо будет получить ваше письменное согласие, - она извлекла из тетради небольшой листок и протянула его Вадиму.

- Гипноз? – прочел он и нахмурился.

- На данном этапе я пока не вижу другого менее безопасного способа постановки диагноза. Впечатление шизофреника вы не производите, это я вам как опытный психиатр говорю. Поэтому я подозреваю у вас скорее какую-то давнюю травму, которая выливается в ложные воспоминания. Если бы вы ее осознавали, вы бы не пришли сюда. Поэтому нам придется ковыряться в вашем прошлом, а лучше гипноза способа для этого не найти. Впрочем, если вы не согласны, мы можем просто поговорить. Психоанализ зачастую тоже неплохо помогает в таких случаях. Просто с гипнозом все будет значительно быстрее. Но если вы никуда не торопитесь…

- К черту церемонии, - перебил ее Вад и тут же оставил росчерк внизу переданной ему бумаги. – Начинайте, я согласен.

Светлана снова потянулась к ящикам, достала из глубин второго нечто, напоминающее одновременно метроном и песочные часы, хорошенько встряхнула это приспособление, перевернула его, нажала какой-то рычажок и поставила на стол прямо перед Вадимом. Крохотные темные песчинки посыпались вниз, маятник метронома медленно задвигался из стороны в сторону, отмеряя короткие временные промежутки равномерными ударами.

- Смотрите сюда, - постучала Светлана ногтем по стеклянной колбе, из которой темно-фиолетовый песок струйкой сбегал вниз. - Прислушивайтесь к ударам. Потом глазаможете закрыть.

- И все? – удивленно спросил Вадим, опуская веки и ощущая, как сознание его погружается в вязкую тягучую субстанцию. И ответа Светланы он уже не услышал.

Вадим откинулся на спинку кресла, руки его повисли на подлокотниках безвольными плетями. Светлана удовлетворенно хмыкнула и поправила очки.

- Ну что ж, пожалуй, начнем. Вадим, скажите мне, сколько вам сейчас лет?

- 55, - голос его звучал глухо, словно из-под земли.

Брови Светланы на мгновение взлетели вверх, она спустила очки на нос и наморщила лоб.

- Где и с кем вы живете?

- В Москве с моей супругой Юлей, - в голосе Вадима не прослеживалась ни единая эмоция, что свидетельствовало о полном погружении в гипнотический транс.

- Кто вы по профессии?

- Музыкант.

- Вы являетесь участником какой-либо группы?

- Являлся. Группа «Агата Кристи», но она распалась около 10 лет назад, сейчас выступаю один.

- Так, - протянула Светлана себе под нос. – На парамнезию не слишком похоже. Но, впрочем, продолжим. Итак, Вадим, оставим разговоры о настоящем и переместимся в прошлое. Допустим, год в 1990-й.

Губы Вадима тут же тронула счастливая улыбка, и он пробормотал едва слышно:

- Глебка…

- Расскажите мне, где вы сейчас. Что видите перед собой? Кто с вами рядом?

- Глебка… - снова повторил Вадим и заерзал на кресле. – Мы в гостинице, в одном номере на двоих. Кажется, ничего лучше они предложить нам не смогли, но мне и так хорошо. Кровать двуспальная, Глеба это немного беспокоит, совсем чуть-чуть. Меня не беспокоит совсем…

- Почему? – насторожилась Светлана.

- Так я могу быть ближе к нему… без страха быть раскрытым… - и ладонь Вадима легла на бедро и принялась медленно его оглаживать.

- В каком смысле? – Светлана начала понимать, что вторглась на территорию, о существовании которой ей лучше бы не знать, но остановиться уже просто не могла.

- Он…он так прекрасен, мой маленький Глебка… когда я обнимаю его за шею, стараясь коснуться оголенной кожи, то мечтаю, чтобы и он хоть на миг ощутил нечто похожее, а не одну лишь суровую необходимость со смирением принимать объятия старшего брата… Чтобы однажды он обернулся ко мне, и в его взгляде я прочел бы согласие…

- Согласие на что? – уже почти равнодушно отчеканила Светлана.

- Быть со мной. Быть моим. Во всех смыслах…

- Хм. И давно это вас мучает? – постучала она карандашом по поверхности стола.

- Лет с 20, когда он вытянулся и перестал выглядеть как ребенок…

- Тогда давайте сдвинемся во времени назад к 1984 году. Итак, вам 20, Глебу… сколько?

- 14, - отозвался Вадим.

- Глебу 14, - повторила Светлана. – Где вы сейчас?

Вадим улыбнулся еще шире.

- Это лето. Я в Асбесте на каникулах. Он очень ждал меня, но и виду не подает. Выдает себя за взрослого, но я-то читаю в его глазах, как он скучал, как тосковал… Я вхожу в квартиру, кидаю в прихожей тяжелую сумку. Навстречу из кухни вылетает мама, охает, бросается меня обнимать. Я тоже безумно рад ее видеть. Про Глеба пока даже и не думаю особо – ну вихрастый и нервный младший брат, подумаешь. Но тут мама зовет его, кричит во весь голос: - Глебушка! Вадик приехал!

Тот даже не отзывается, словно бы ему все равно, словно бы мы виделись только вчера, а не несколько месяцев назад… Я сама вхожу в нашу с ним комнату, он сидит за столом и что-то напряженно строчит, даже не обернувшись. Подхожу сзади, треплю его по непослушным кудрям и восклицаю:

- Привет, мелкий!

Он дергает плечом, но по-прежнему не оборачивается, словно бы и нет меня.

- Ну хрен с тобой, - машу я рукой. – Как освободишься, приходи на кухню, я торт Паутинка привез.

Глеб замирает – это же его любимое лакомство, которое в Асбесте нынче не достать. Он и видит-то его раз в год, когда я из Свердловска привожу уже изрядно помятую и промокшую от крема коробку. Удочку я забросил и отправился на кухню дожидаться клева. Мама уже поставила чайник, достала из холодильника борщ, охает, как я отощал за эти месяцы. Я открываю коробку, начинаю резать хрустящий торт, моментально крошащийся под ножом… И в этот момент в дверном проеме появляется он… Он очень вытянулся за это время, в первый миг я даже не узнал его. Тонкая пока еще совсем мальчишеская, неоформившаяся фигура, словно натянутая гитарная струна, которой с таким бы наслаждением теперь коснулись мои пальцы, чтобы сыграть на ней мою лучшую мелодию… Стоп, Вадим! О чем ты сейчас думаешь?! Он стал почти одного со мной роста - кудрявый, с огромными в пол-лица серо-голубыми глазищами, в которые меня словно кто-то столкнул как в бездонные зеркальные озера. Я смотрю на него и даже не осознаю, что это мой младший брат, тот самый Глебка, который еще год назад вис на мне и весело хохотал, когда я щекотал его, с которым мы трепались ночами напролет, которого я учил играть на гитаре и пианино… Вот он стоит теперь на пороге кухни в старых спортивках и застиранной футболке, по тонкой шее его вьются русые кудри, пухлые губы заветрены, и он непрестанно облизывает их розовым языком, так мило приоткрывая при этом рот. Он весь угловатый, совсем еще не обретший форму подросток - ершистый, с норовом, но в нем уже проторило свою дорожку что-то эдакое, что заставило мое сердце отчаянно колотиться о грудную клетку при одном лишь взгляде на него. Захотелось подойти и коснуться его узких плеч, сжать в ладони тонкую руку с дурацкими обгрызенными ногтями, дотронуться подушечками пальцев до шершавых губ и… Я замер, не позволяя мысли двигаться дальше, лишь громко сглотнул и почти прошептал:

- Садись, будем пить чай.

Он выглядит чем-то недовольным, но плюхается на табурет, придвигает к себе самую большую кружку, шумно отхлебывает, хватается за разламывающийся в пальцах кусок торта и тут же отправляет его в рот. Пальцы липкие, в кремовых разводах и крошках безе, и он облизывает их по-мальчишески быстро, резко, а я смотрю за тем, как скользят по пальцам его губы, и понимаю, что мне надо в душ.

Кое-как запихиваю в себя борщ, чтобы не обижать маму, потом спешу в ванную под предлогом того, что надо бы сполоснуться с дороги. А сам упираюсь лбом в кафель и пытаюсь осмыслить происходящее. Глебу всего четырнадцать, ну через пару месяцев стукнет пятнадцать, он мой родной брат, я водил его за руку в садик, я менял ему подгузники, учил его читать и защищал от хулиганов, что же, черт побери, происходит?!

Кое-как приведя себя в порядок, возвращаюсь на кухню. Торт еще стоит на столе, а вот Глеб уже ретировался, а, значит, я спокойно могу закончить с десертом. Возвращаться в комнату уже страшно, хочется сбежать к друзьям, отыскать первую попавшуюся девушку и развлекаться с ней несколько часов кряду, пока мозги, наконец, не встанут на место. Но все как назло разъехались – кто на практику, кто в лагерь, кто еще куда, и в моем распоряжении только асбестовские карьеры, плавящая кости жара и Глеб, тонкий, хрупкий, натянутый, словно струна моей гитары…

Бреду в комнату, он снова за столом, снова что-то строчит. Мать еще в кухне просила меня хоть как-то развлечь мелкого. Дескать, засиделся дома, совсем не выходит, говорить разучился. Все время строчит что-то, по ночам не спит, аж круги под глазами темные заплыли… Подхожу к нему, а на ум как назло ничего не приходит. Позвать его погулять в лес? Или на речку? Но вида Глеба в плавках с обнаженным бледным торсом я точно не вынесу. Поэтому молчаливо падаю на кровать и моментально засыпаю – сказалась усталость после дороги.

Когда я просыпаюсь, за окном на город уже рухнуло звездное крошево. В комнате хоть глаз выколи. Глеб по-прежнему сидит за столом – по крайней мере, его силуэт никак не поменял позу.

- Глеб, свет хоть включи, - бормочу я, поднимаясь. – Не видать же ничего.

- Звезды хорошо видны только в темноте, - мечтательно шепчет он. – Посмотри. Помнишь, ты меня учил, где какое созвездие? Я запомнил…

- Из окна плохо видно, - хриплю я, чувствуя, как сердце снова готово проломить грудную клетку.

- Пойдем на крышу, а? – предлагает вдруг он. – Я там частенько сижу…

По дороге я захватываю нам куртки, и мы забираемся по давно не крашенной лестнице наверх, где гуляет теплый ветер, где не слышно городского шума, где царят только звезды и только тайга…

Глеб давно отточенными движениями распахивает дверь и тут же направляется к краю крыши. Садится, спустив ноги вниз, и внутри меня что-то ухает от ужаса. Бегу за ним, сажусь сзади, хватаю за плечи и дышу в вихрастый затылок.

- Аккуратнее, малыш, - шепчу ему я. – Так и навернуться недолго.

- Смотри, - тычет пальцем в небо, - я вижу Сириус!

- Это не Сириус, малыш, - непроизвольно прижимаюсь к нему сзади я и перехватываю его ледяную ладонь, сжимая ее в своих пальцах и ведя его руку чуть в сторону, - это Полярная, а Сириус вот, видишь? Крохотная блестящая оранжевая точка. Смотрит прямо на нас, - бормочу прямо ему в ухо не в силах сдержать галопирующее дыхание.

- Он прекрасен, - восхищенно тянет Глеб, а мне только и хочется, что откликнуться в ответ: это ты прекрасен…

- А мы можем увидеть млечный путь? – продолжает вопрошать он.

- Не здесь, Глебка. Где-нибудь в горах, на открытой местности, где нет фонарей и вообще никакого иного освещения…

И он снова прежний, такой, каким я его помнил. Он снова не смущается, не ершится, словно ночь раскрепостила его, позволила быть самим собой даже со своим старшим братом, с которым вдруг стало так сложно отчего-то общаться… Он откидывает голову назад, кладя мне ее на плечо, и сдерживаться становится почти невыносимо. Руки мои дрожат, да и всего меня колотит, но я не смею предпринять ни единой попытки. Ему 14 лет, и он мой младший брат. Если я только опущу губы чуть ниже, мне останется лишь сигануть с крыши, поскольку жить с этим я не смогу…

На небо выползает тонкая струнка луны, и Глеб восхищенно цокает языком.

- Жаль, у нас нет телескопа… - стонет он.

- Я куплю тебе его, - хрипло шепчу ему на ухо я, чувствуя, как в голове все плывет от его невозможной близости. – И мы будем смотреть на звезды плечом к плечу. Всегда. Всю жизнь, слышишь?

- Да… - мечтательно отзывается он.

Все во мне бурлит, клокочет и рвется наружу, сил сдерживать себя почти не остается. Не работают уже ни призывы совести, ни навязанные обществом барьеры, все летит к чертям, когда он здесь так близко лежит на моем плече и лопочет что-то бессвязное про звезды. Пытаюсь хотя бы отвлечься.

- А что ты такое писал, когда я приехал? Даже встретить меня не вышел, - в голосе моем звякнула затертой монетой странная обида.

Глеб вдруг резко обернулся – так, что губы его задели мои, и я на мгновение окаменел от этого нечаянного, но такого смелого прикосновения.

- А ты никому не скажешь? – глаза его в темноте сверкнули обсидианом и тут же погасли.

Он едва заметно улыбнулся, когда я покачал головой.

- Я тут сказку одну на днях прочел. Взял в библиотеке странную книжку, сборник рассказов разных авторов. Всего Гофмана я уже давно перечитал, и библиотекарь сказала мне, что это в похожем стиле. Там была история о том, как люди, умирая, превращаются в синие цветы…

- Красиво, - выдохнул я, едва ли понимая, о чем он говорит.

- Говорят, мертвецы – синие добрые цветы.

Замолчи, не кричи. Подожди – зацветешь и ты, - пропел он, приближая губы к моему уху.

- Глеб? – изумился я, ощущая, как мне стало чуть легче дышать от удивления, слегка охладившего мой пыл. - Ты написал песню?

- Ты умрешь и скоро, медленно и больно, - продолжал напевать он, - я тебя целую, на ухо шепчу: “Скоро будет лучше, скоро станет легче…”

- Глеб… - я хватаю его в охапку и отодвигаюсь от края крыши.

В голове моей царит сумбур, хаос. Хочется задать ему тысячу разных вопросов, но этот хриплый голосок, это дыхание, опалившее мою шею… Я отталкиваю его и бегу вниз, понимая, что еще секунда - и будет слишком поздно куда-либо бежать…

Мерный стук метронома вдруг прекращается от прикосновения тонких пальцев.

- Просыпайтесь, Вадим, - звучит откуда-то сверху профессионально поставленный женский голос.

И Вадим выныривает из темного асбестовского неба и обнаруживает себя сидящим на кресле в позе зародыша, обхватив себя руками.

- Что-то было? – выдавливает из себя он, принимая обычную позу и поправляя одежду.

- Вадим, у нас с вами, кажется, наклевывается очень сложная ситуация. Я выявила причину вашей парамнезии, она многое объясняет, если не вообще все, но для того, чтобы дальнейшие сеансы были эффективными, я должна получить от вас прямой ответ на свой вопрос.

Вадим испуганно, но покорно кивнул.

- Скажите, что вы испытываете к своему младшему брату? – и в глазах Светланы блеснуло ледяное пламя.

========== 8. ==========

В итоге бесплодных стараний на следующее утро Вадим отправился на репетицию СДК в свободно сидящих на нем афгани. Перед выходом он окинул себя взглядом в зеркале, недовольно скривился, но все же вынужден был признать, что в штанах этих чрезвычайно удобно – нигде не жмет, все проветривается как надо. И даже поймал себя на порочной мысли, что было бы неплохо и в своем 1990-м найти себе что-то похожее.

Глеб отправился с братом. Они уговорились созвониться по ватсапу, как только подъедут к студии, и Глеб останется в машине, а Вадим отправится на репетицию, и брат в случае необходимости будет подсказывать ему, как и что отвечать. Для этих целей Глеб вооружился планшетом, вышел в интернет и приготовился оказывать мелкому посильную помощь.

Первая трудность, с которой столкнулся Вадим, возникла сразу же по выходе из машины: адрес-то они нашли, но вот какая из множества дверей огромного здания относилась к его студии, он понятия не имел, поэтому отправился дергать все подряд. Глеб поначалу хотел было помочь ему, но потом все же решил остаться в машине: еще не хватало, чтобы СДК заметили, как братья ломятся во все двери подряд. И без того уже фотографии гуляют по сети, а фанаты с придыханием ждут свежей порции наркоты под названием «самойловцест».

Ситуацию спас подъехавший вскоре Алик. В течение нескольких секунд он с недоумением наблюдал за тем, как Вадим тыркался то в одну, то в другую дверь. Потом окликнул его, наконец:

- Вад, ты чего?

Тот охнул, бросился обниматься с единственным знакомым ему в СДК человеком.

- Да я это… магазин искал, - ляпнул он первое, что пришло в голову.

- Магазин? – удивился Алик.

- Ну да. Одежды. Штаны хотел новые купить. Обычные какие-нибудь, без мотни этой, - и Вадик уже чувствовал, что безбожно врет, что влюбился в эти дурацкие афгани.

- А я тебе давно говорил, что пора от них избавляться, - удовлетворенно похлопал его по плечу Алик и распахнул перед ним единственно верную дверь.

Глеб замер, холодея от страха: впервые за последние дни мелкого уводили за пределы досягаемости. Точнее, он, конечно же, слышал его, но едва ли мог полноценно контролировать ситуацию без риска спалиться окончательно и бесповоротно. Глеб заскрипел зубами.

Студия не произвела на Вадима никакого впечатления. Скорее наоборот разочаровала. Сам он ждал, что спустя столько лет с обретением Агатой культового статуса он обзаведется роскошным помещением, а это была обычная небольшая комнатка обитая ковролином. Таких по Москве не один десяток.

Вся команда уже была на месте: выдрессированные суровой Вадимовской рукой, они явились на репетицию за час до шефа и уже вовсю сыгрывались.

- Здравствуйте, - произнес Вадим, с интересом всматриваясь в незнакомые лица.

Светловолосый мужчина за клавишами – кажется, его звали Андрей – приветливо помахал ему рукой. Глеб накануне показал ему фотографии всех его сотрудников, которых только знал сам и смог найти в сети. Со стула навстречу шефу поднялся кудрявый темноволосый парень, чем-то напомнивший Вадиму его же самого да и Глеба заодно. Вадим кивнул, вежливо пожал его ладонь. За барабанами восседал эдакий культурист, и Вадим усмехнулся сам себе: спустя столько лет он нашел, наконец, полностью подходящего ему барабанщика?

- Ну давай, - не дал ему прийти в себя и как следует осмотреться Алик, - по какой схеме погоним? Опиум, Тайга, как обычно?

Вадим нахмурился. Ни одной песни Агаты после Декаданса он так и не послушал и вообще твердо решил не слушать их до своего возвращения. Пусть все идет своим чередом. Он помотал головой и протянул Алику согласованный с Глебом список. Тот посмотрел в него несколько секунд, потом поднял обеспокоенный взгляд на Вада:

- Африканка? Бессамэ? Ты уверен, что хочешь играть именно это?

Вадим кивнул.

- А что, будет оригинально. Старенькое без хитов. Может, кому-то и понравится…

- Ну хоть один-то хит включить нужно! – настаивал Потапкин.

- Вива Кальман? – осторожно спросил Вадим, надеясь на подсказку брата.

- Дался тебе этот Кальман, - проворчал голос Глеба в наушнике. – Настаивай. Без хитов обойдетесь.

- Я вообще не стал бы для фестиваля такой плейлист выставлять, если честно. Там народ левый соберется, не фанаты. Они же ни одной песни не знают, подпевать не смогут.

- Да и хрен с ними! – кричал в наушнике Глеб. – Вадик, стой на своем.

- Я все-таки хотел бы выступить именно с этими песнями, - мягко повторил Вадим.

- Не, ну смотри сам, конечно, - пожал плечами Алик, - дело твое, но ты пролетишь мимо кассы со своим сборником раритетов… Ты бы их лучше в сольники свои включал, а не для фестов берег.

- Да стукни ты там кулаком по столу, как со мной делал, чего ты с ними цацкаешься? – возмутился Глеб.

- И все же я хочу попробовать именно этот список, - снова завел старую шарманку Вадим. – Надо разнообразить репертуар.

- Как скажешь, босс, - хмыкнул Алик.

Гонять и строить СДК у Вадима не получалось, хоть Глеб и требовал этого от него, беспрестанно крича в наушник:

- Да поддай уже им там, наконец! Радченко твой кудрявый совсем расслабился! Хуже меня на басу играет, хотя куда уж, казалось бы.

И тут Вадим не выдержал, сорвался, забылся на мгновение и прошипел в трубку:

- Да они только начали партии разучивать, Глеб! Чего ты от них так быстро хочешь-то?

И тут же в студии повисла могильная тишина.

- То есть… – запнулся Вадим, - я хотел сказать не Глеб, а Алик…

- А я вообще молчу, - пожал тот плечами. – Мы только начали.

В глазах Каплева появился какой-то подозрительный блеск, Баранюк, казалось, и не слышал ничего, а если и слышал, то не понял, и только на Радченко произнесенное нимало не подействовало. Словно Глеб с ними каждый день в студии репетировал, и его имя звучало тут постоянно.

- Сегодня, мальчик, ты со мною станешь старым,

Отдашь мне силы и забудешь навсегда, - выводил Вадим, а Глеб в наушниках заливисто хохотал.

- У тебя роскошно получается, мелкий. Даже лучше, чем тогда в 90-е. Радченко твой челюсть еще с пола не подбирает?

Вадима так и подмывало спросить, чего это Глеб докапывается именно до Радченко, но сделать это решил уже в машине, иначе теперь даже невнятный шепот будет расцениваться музыкантами как очередной сигнал съехавшей крыши шефа.

- Налей вина мне, мальчик, это невыносимо!

- Обязательно налью, но уже вечером, - снова прыснул в наушниках Глеб.

- Да ты прекратишь или нет! – прошипел Вадим, и Алик как-то странно посмотрел на него.

- Что-то не так? – уточнил Радченко.

- Все хорошо, мальчики. Вы очень четко и слаженно все играете, я просто поражен.

- Ну еще бы, - продолжал гундосить Глеб, - сам вымуштровал их, выдрессировал до состояния идеальных овощей, вот, смотри теперь на дело рук своих. Особенно хорош твой Радченко.

- Чем тебе Радченко-то не угодил? – не выдержал Вадим.

- Кому? – удивился Алик.

- Вадим, - Каплев осторожно коснулся его ладони, - шел бы ты домой, отдохнул. А то тебе что-то явно нездоровится. Мы доучим тут без тебя, а?

- Соглашайся! – тут же ухватился за идею Глеб. – А мы хоть по магазинам прошвырнемся пока, шмотки тебе подберем. Давай, прикинься сумасшедшим.

Вадим потер лоб, едва удержавшись от комментариев.

- Пойду и вправду. Магазин поищу… - и поставил гитару в угол.

Ушел, даже не попрощавшись, не проверив инструменты, и Алик снова изумленно вскинул брови. Когда дверь за Вадимом закрылась, он услышал уже в коридоре, как Каплев протянул:

- Что это с ним, а?

- По-моему, он того после Легендарного стал, - заговорщическим тоном произнес Радченко.

- Вон, послушай, что про тебя твой любимый вещает, - тут же возобновил измывательства Глеб.

- Сейчас прольется чья-то кровь! – зарычал Вадим и с силой толкнул дверь на улицу.

- Ну что, по магазинам? – бодро встретил его появление брат.

- И зачем ты все это устроил? – Вадим хотел было фурией налететь на Глеба, но, увидев того, вновь осознав их чудовищную разницу в возрасте и опыте, как-то быстро сник.

- Ну и как тебе Радченко? – ответил Глеб вопросом на вопрос. – Качественно заменяет меня на басу?

- Глеб, это не я его взял.

- А то кто же! Ты, ты, Вадик, собственной персоной.

- Ну, судя по твоим же рассказам, это ты помахал Агате ручкой. Поэтому почему бы мне было и не взять на твое место Радченко? – хитро ухмыльнулся ему Вад.

И Глеб задохнулся от возмущения, но в этот момент машину резко качнуло вправо, и Вадим отвлекся на дорогу, а Глеб стал подыскивать в планшете адреса ближайших магазинов мужской одежды. И чтобы в ассортименте не было и намека на туники и афгани. Но пока он рылся, отключившись от реальности, Вадим заприметил первый попавшийся магазин и остановил машину:

- Сюда пойдем!

На витрине виднелся силуэт мужского манекена…в проклятом афгани!

Однако, Глеб не сдавался. Стоило им войти, как он тут же кинулся к вешалкам с джинсами, набрал их целую гору, выискивая размеры побольше, потом запихнул не успевшего ничего сообразить Вада в кабинку и водрузил гору штанов прямо на него.

- Меряй, а я пойду рубашки гляну.

- Себе бы тоже чего-нибудь присмотрел, а? – робко предложил Вадим, но Глеб только рукой махнул. Не до себя ему было, младшенького следовало преобразить.

Хотя… взгляд упал сперва на один свитер, потом на второй. Выцепил несколько рубашек, и вот Глеб уже окопался в соседней кабинке и, стащив штаны с карманами, примерял на себя одну шмотку за другой.

Минут через десять Вадим отодвинул занавеску и вышел в зал, окликая Глеба. Когда тот выглянул, то просто обомлел и потерял дар речи: Вад стоял перед ним в афгани с мотней едва ли не до лодыжек и в длинной темной тунике.

- Хоть сейчас в монастырь! – всплеснул руками Глеб. – Я тебя для чего сюда притащил, а? Вон смотри, какие джинсы голубенькие классные. Вон рубашку с ними белую примерь, футболок целая гора, любую выбирай. Только не черную, черт подери!

- Сам-то чего в черное облачился? – поддел его брат.

- Хорошо, давай так, - кивнул, соглашаясь, Глеб. – Выбираем по 3 комплекта. 3 на твой выбор, 3 на мой. И так каждому. Чтобы никому не обидно было, хорошо? С тобой по одному комплекту мы уже выбрали. Отложи их и давай дальше.

Братья долго копошились на полках, спорили до хрипоты. И Вадим, наконец, выбрал себе первый комплект с афгани, второй – простые черные джинсы и темную же рубашку, ну и третьим он пытался выбрать себе костюм, получилось не совсем удачно, но Глеб в итоге махнул рукой - лучше, чем ничего. Глеб же засыпал его светлыми рубашками, свитерами спокойных оттенков, джинсами и брюками на любой вкус, и Вад сдался, выбрал наименее броское из предложенного. Его же собственный выбор для Глеба всколыхнул в том море давно забытых, казалось бы, эмоций. Сам для себя Глеб особо не изощрялся, набрал потемнее да попрактичнее. Единственное – не стал брать вещи слишком широкого кроя. А вот Вадим его потряс. Когда он безошибочным движением достал из кучи шмоток ярко-красную рубашку, а вслед за ней такого же в точности цвета брюки, Глеб охнул.

- Примерь, красный цвет тебе очень идет.

Но это Глеб знал и без всяких примерок. Потом тоже подобрал ему костюм – гораздо более подходящий, чем для самого себя, ну а в конце сунул ему узкие белые джинсы и голубую рубашку. Глеб просто остолбенел.

- Куда я буду это носить?

- Туда же, куда я буду носить все вот это. Мне тут на оставшиеся два месяца с лихвой, - хохотнул он, и Глеба снова больно укололо воспоминание о том, что брат здесь не навсегда.

Они так и вышли из магазина: Вадим в драных голубых джинсах и белой рубашке и Глеб – в отчаянно-красном костюме, чувствуя, что жизнь его переворачивается с головы обратно на ноги – спустя столько нелепых и невнятных лет.

И в тот вечер Глеб впервые за все это время позволил брату напиться от души – в той мере, в какой хотелось ему самому. А потом Вадим уснул, привалившись головой к плечу Глеба, и Глеб сам не понял, как так вышло, что они сидят вдвоем на предрассветной кухне, на полу, Вадим сладко сопит у него на плече, а Глеб гладит его по бритым вискам и лихорадочно размышляет, как уговорить его остаться здесь. Новые голубые джинсы заляпаны пиццей, на рубашке следы красного вина, и Глебу хочется отчего-то лизнуть их языком, хоть они давно подсохли. С улицы доносится утренняя природная кутерьма. Глеб смотрит на спящего на плече брата, поворачивается и вдруг обнимает его насколько хватает сил, безысходно прижимая к себе, словно вот у них за спиной уже стоят те самые Паша и Егор в полной готовность снова растащить их по разным реальностям и вернуть Глебу его ответчика вместо его брата. На нем красный костюм - конечно же, далеко не тот самый, но он такой же красный, и Глебу в нем точно так же хорошо, как было и в том.

Он так и отрубился там на полу кухни, уронив голову на Вадима. Тот слабо заворчал, но не проснулся. Но не успел Глеб провалиться в живительный сон, как раздался звонок Хакимова.

- Может, ты сделаешь в таком случае официальное заявление? А то народ требует, донимает меня, - сходу начал он.

- Ты о чем? – прохрипел спросонья Глеб.

- Глебка, кто там? – довольно громко, не задумываясь о природе звонка, спросил Вадим.

- Ооо, ну вот я по этому поводу, собственно, и звоню. Мне фанаты инстаграм забомбили вашими совместными фотографиями в автомобиле, в магазине… Так официальное заявление будет или нет? Матрице начинать писать завещание?

========== 9. ==========

Голос Светланы все еще звучал в голове Вадима, когда он шел по улице, возвращаясь домой. «Как вы относитесь к своему брату?» Да черт его знает. Ей он тогда не ответил ничего и довольно быстро слинял, получив задание как следует обдумать свои эмоции в отношении Глеба. Следующий сеанс был назначен через неделю. Что произошло во время процедуры гипноза, Вадим не знал, а Светлана предпочла об этом умолчать. Приходилось начинать с нуля.

«Как вы относитесь к своему брату?» Да никак не отношусь. Слишком большой и противоречивый клубок эмоций вертится у меня внутри. Тут смешано и детство, садик, прогулки под снегом, и юность, первая гитара, первые пластинки, и молодость, Агата, успех, наркотики, и зрелость,– ссоры, распад, суды… И где тут правда, а где - фантазии, уже не разобрать. А Светлана сходу взяла и задала ему как раз тот самый вопрос, с которым он к ней и пришел. Если бы он знал ответ на него, помощь врача ему, возможно, и не понадобилась бы.

Вместо своей квартиры ноги принесли Вадима к бабушкиной, где сейчас временно обретался и Глеб. Тот сидел на диване, потягивая из кружки квас, и смотрел очередной выпуск новостей. Вадим разулся, прошел, сел рядом. От Глеба пахло уютом, хотя более неуютного человека Вадим в своей жизни не встречал.

- Как успехи? – Глеб дернул плечом и снова присосался к кружке, внимательно вслушиваясь в монотонную речь диктора.

Профиль его показался вдруг старшему столь красивым, словно у статуи персонажа древнегреческих мифов. Вероятно, сам Зевс соблазнился бы этой линией носа и губ и похитил бы своего капризного возлюбленного. Волосы неаккуратным колечками рассыпались по вискам и шее, и Вад ощутил внезапное желание запустить в них пальцы и гладить, гладить до изнеможения…

Черт, откуда в нем все это? Вадим с усилием отвернулся и принялся копошиться в разрозненных воспоминаниях. При этом что-то непрестанно маячило на задворках сознания, но Ваду не удавалось схватить эту юркую тень за хвост, чтобы как следует рассмотреть, а тем временем именно она причиняла самое большое беспокойство.

- Когда альбом записывать начнем?

- Ты все-таки соизволишь мне помочь? – уголок рта Глеба скептически дернулся.

- Ну если нужны какие-то советы по инструментальным партиям, я подскажу.

- Сам все сделаю, - буркнул Глеб.

- По поводу аренды студии я уже договорился, - это было ложью, в данном отрезке времени Вадим этого еще не сделал, но помнил, как делал это в прошлой жизни, и знал, как организовать это здесь. - Так что, можешь начинать.

Глеб нахмурил лоб, повернулся к Вадиму, и у того вдруг захватило дух. Маленькая юркая тень замельтешила у него перед глазами, не позволяя себя рассмотреть. Сердце заколотилось как безумное, а взгляд голубых глаз напротив окатил ледяной водой безразличия. Все это уже было? Или начало происходить только сейчас? Испытывал ли он что-то подобное в прошлом? Вадим непроизвольно придвинулся к брату, ухватил его крепкими пальцами за шею, касаясь подушечками оголенной кожи и ощущая, как тысячи раскаленных иголочек вонзаются ему под ногти от этого братского прикосновения. Глеб даже не шевельнулся, продолжал сидеть и потягивать квас.

- Пойдем на студию сейчас, - прохрипел Вадим. – Я покажу тебе, как и что делать. И ты все запишешь сам, без моей помощи.

Глеб нехотя поднялся, Вадим не успел при этом отнять руку от его шеи, и пальцы его нечаянно скользнули вниз по спине брата, на мгновение задержавшись на пояснице и слегка задев округлые ягодицы. Юркая тень замерла в ужасе, и понимание ситуации вдруг накрыло Вадима лавиной. Рука повисла в воздухе и сама, словно помимо воли ее обладателя, потянулась к спине Глеба. Вад зажмурился и силой заставил себя убрать ее, дрожавшую, спрятать под мышкой.

- Вадик, ну ты где? – крикнул Глеб уже из коридора.

В автобусе Глеб без умолку болтал о своем планируемом альбоме, а Вадим мечтал лишь дотронуться до него лишний раз, чтобы убедиться, что он здесь, что никаких судов и распадов не случилось, что его Глеб по-прежнему с ним и будет с ним еще лет двадцать кряду. Что все еще можно исправить, что жизнь можно прожить совсем иначе, беречь каждую минуту вместе, не тратить ресурсы на наркоту, бухло и баб на одну ночь, и вот тогда все сложится по-другому…

В студии Глеб достал из кармана тетрадку с заготовками песен, а Вадим кинулся было объяснять ему что к чему, но Глеб резко оборвал его:

- Я же автор, Вадик, так? На студии есть свои звукачи, вот они мне и помогут. Я хочу все сделать сам.

- Ладно, - миролюбиво согласился старший. – Можно я хотя бы просто посижу тут. Я буду молчать, не дам ни одного совета.

- А сможешь? – улыбнулся Глеб.

Он стал выглядеть таким самостоятельным, таким независимым. Когда он объяснял свои задумки местному звукачу, рука его с зажатой между пальцами сигаретой в азарте летала из стороны в сторону, растрепанные волосы местами прикрывали раскрасневшееся от возбуждения лицо, и Вадим залюбовался младшим. Столько долгих лет между ними лежала пропасть ссор и взаимного непонимания, и снова увидеть брата вот таким – юным, полным жизни, счастливым и пылавшим… Хотелось дотронуться до него, прижать к себе и… В этот самый момент мысли Вадима разом окаменели, как только он осознал, куда они его привели. В паху билось болезненно-острое желание, и Вадим сам не мог понять, в какой момент оно вдруг оформилось в нем с такой безапелляционностью. Он встал и тихо вышел из студии на воздух.

- Я его хочу, - произнес он хоть и очень тихо, но все же вслух, выдыхая сигаретный дым навстречу солнечным лучам.

Идиот, ты понял это только сейчас? Когда тебе позволили прожить эту жизнь повторно? Вадим задумался. А повторно ли? Бывают ли ложные воспоминания столь живыми, как будто и вправду все это происходило с тобой? Как будто тебе в душе и вправду сейчас уже 55, а на деле всего этого и не было никогда, а была лишь греховная любовь к младшему брату, которую ты вот уже несколько лет пытаешься побороть, похоронить – так, что даже новую жизнь себе выдумал, все свое будущее придумал, в котором места Глебу больше нет. В котором они с Глебом в вечной и непреходящей ссоре.

Сигарета улетела в урну, и Вадим отправился домой к жене. Надо Светлане честно во всем признаться, если он и вправду хочет разобраться, что с ним происходит. Если это действительно парамнезия, и ничего не было – ни Опиума, ни Майн Кайфа, ни смерти Саши, ни распада, ни Хакимова, ни судов, тогда он начнет принимать лекарства и проживет эту жизнь совсем иначе – так, чтобы Эпилог не случился никогда. Так, чтобы Глеб не захотел уйти от него.

Признаваться во всем Светлане неделю спустя было не просто сложно. Вадим выгребал все из себя буквально насильно, отлавливая мелькавшие тени за хвост и вышвыривая их наружу – одну за другой. Он предполагал, какой получит эффект, но, в конце концов, за умысел, за намерение даже УК не карает, а он явился к врачу сам и сам желает получить лекарство.

- И давно это началось? – ни один мускул не дрогнул на лице Светланы, словно бы во время их прошлой встречи она уже поняла что-то и сейчас лишь желала получить подтверждение от самого Вадима.

- Я не знаю, - пожал он плечами. – Вспоминаю свою прошлую жизнь и убеждаюсь лишний раз в том, что тогда я всего этого не осознавал совсем. Когда злился на брата или наоборот испытывал приступы нежности к нему, когда мы, дурачась, целовались, когда судились… все это уже было во мне, просто я это для себя сформулировал как «хрестоматийные отношения старшего и младшего брата». Не больше и не меньше. Да только что хрестоматийного может быть в желании раздеть его и раздеться самому, лечь рядом, гладить, ласкать, целовать? За такое срок положен или минимум Кащенко… - губы Вадима искривились ломаной линией.

- Как вы думаете, почему вы осознали все это только сейчас, когда, по вашему впечатлению, вам был дан второй шанс прожить эту жизнь заново?

- Потому и осознал, что повзрослел. Мне 55, ему 20. Я смотрю на него другими глазами. Я соскучился по нему нынешнему, слишком уж привык в последние годы видеть его совсем иным – злым, равнодушным, чужим…

- Вот и вскрылся ваш давний нарыв. Это хорошо, я вам как специалист говорю. Только теперь вам необходимо решить, что вы будете дальше делать – пытаться от этого избавиться или наоборот дать этому волю, - в интонации Светланы не чувствовалось ни грамма иронии, она словно совершенно серьезно хотела разложить всю ситуацию по полочкам и принять любое решение Вадима.

- Но это ведь… противозаконно… Гомоинцест – это… это… - и Вадим закрыл лицо ладонями. – Уколите мне галоперидол лучше. Положите в клинику на месяц, наколите любыми нейролептиками, чем угодно…

- Нейролептики вам тут точно не помогут. Если бы гомосексуализм лечился так просто, геев бы не было в мире 12% от общего числа населения.

- 12%? – изумился Вадим, поднимая глаза на Светлану.

Та спокойно кивнула, словно бы обсуждала с ним самую обыденную в мире вещь.

- Вас не так мало, как может показаться. Нейролептики сделают из вас овоща, но как только вы от них немного оклемаетесь, чувства вернутся. Тут не химией лечиться нужно.

- Психоанализ? – тут же предложил Вадим. – Я готов. Давайте определим цену, буду ходить к вам пару раз в неделю…

- Вы все же решили избавиться от этих чувств? Точно потом не пожалеете?

- Если бы он хотя бы не был моим братом…

- В вашем случае кровное родство не играет большой роли. Отвращение к инцесту существует в людях исключительно на уровне инстинкта: инцестное потомство обычно появляется на свет больным и уродливым. Но у двух мужчин потомства не может быть ни при каком раскладе, поэтому по сути не имеет значения, будет ли у вас роман с родным братом или совершенно посторонним мужчиной.

- Но… наша мама точно этого не переживет. Да и Глеб… он не такой…

- Вы в этом уверены?

Вадим помотал головой. Глеб никогда не давал поводов поставить под сомнение его ориентацию, никогда не проявлял к Вадиму эмоций, хоть как-то выходивших за рамки допустимых братством. Конечно, утверждать со всей уверенностью было нельзя, но Вадим все же склонялся к мысли, что Глеб вряд ли любил его даже как брата, не говоря уже о каких-то сексуальных порывах.

- Скажите, чего в вашем желании избавиться от своих чувств больше – страха оказаться геем или же страха быть отвергнутым братом?

Она попала в самую точку, и Вадим задохнулся от всей очевидности ситуации. Если бы только Глеб дал ему понять, что он тоже не против, Вадим плюнул бы на галоперидол с психоанализом, прекратил бы думать про парамнезию и суды, а с разбегу прыгнул бы в омут страсти. Вот только при взгляде на брата в глазах Глеба плескалось в лучшем случае равнодушие. В худшем – потребительство.

- Второе, - честно ответил Вадим. Хотя бы один человек на этом свете должен знать о нем правду, так почему же не Светлана?

- И вы не хотите даже попробовать дать себе шанс?

- Если он меня отвергнет, нашу группу можно будет закрывать. А мне бы этого не хотелось. Агата должна существовать, несмотря ни на что.

- Но вы уже видите, к чему вся эта история привела. Если допустить, что у вас парамнезия, ваш мозг и дальше продолжит плодить сущности, чтобы избавиться от ненужных и травмирующих чувств. Если же все это реально и вы каким-то образом действительно переместились сюда из 2019-го, тогда все еще хуже. Ваши подавляемые всю жизнь чувства привели Агату Кристи к распаду, а отношения с Глебом попросту уничтожили. Не лучше ли открыться и узнать его реакцию?

- Я и так ее уже знаю, он не примет меня, - упорствовал Вад.

- Даже если и так. По крайней мере, он будет знать о ваших чувствах и расценивать любую ситуацию с этой позиции…

- Нет, - покачал головой Вадим. - Лучше я поступлю иначе.

В этот день Глеб снова зависал в студии. Вадим пришел, тихо сел в углу и пару часов просто слушал и наблюдал за тем, как песни из мятой зеленой тетрадки находили, наконец, свое воплощении на пленке. Если бы им придать несколько иное звучание, если бы народ у нас в стране был чуть посмелее… если бы после той большой войны прошло чуть больше времени… Так много разных если, но тогда у Глеба с этим материалом были бы все шансы выстрелить. А, может, и вправду помочь ему со звуком? Пусть у мелкого получится настоящий годный материал, а не эта самодеятельность, интересная лишь упоротым агатоманам?

Когда по окончании записи братья вышли на улицу и закурили, Вадим озвучил свою идею:

- Хочешь, полноценно помогу тебе с записью Фрица? Включишь мою фамилию в обложку, материал-то все равно твой останется. Зато будут все шансы получить признание.

- А зачем оно мне? – удивился Глеб. – Мне и с Агатой сейчас забот хватает. А так придется сольники с Фрицем катать…

Вадим вдруг ухватился за эту мысль с энтузиазмом:

- Так это ж хорошо! Помнишь, что ты мне говорил три года назад, когда я звал тебя к нам? Ты говорил, что хочешь свою группу. Что хочешь выступать и записываться один. Вот, я даю тебе этот шанс. Помогу подыскать музыкантов, помогу с продюсером – чтобы не хуже меня песни тебе делал.

- А зачем все это, Вадик? – насторожился Глеб. – Ты поможешь мне с этим, поможешь с тем, и опять получится, что сам я могу только песни писать и больше ничего…

- Ну так это же нормально! Каждый занимается своим делом. Ты пишешь песни, продюсер превращает их в конфетку, менеджер продает их и заодно тебя публике. Просто у тебя пока опыта в подборе персонала нет, но ты обязательно наверстаешь!

- Вадик, а тебе-то это зачем? – испугался Глеб. – Вы с Сашкой избавиться от меня хотите? Вам не понравился материал к Декадансу?

- Очень понравился. Просто я не хочу, чтобы ты наступал на горло собственной песне ради Агаты… Твори как считаешь нужным, я тебя поддержу, - а у самого внутри все ликовало от одной мысли, что видеть брата он при этом раскладе будет значительно реже, не будет сбиваться дыхание, пальцы не будут тянуться к его кудрям, болезненная пульсация в паху исчезнет окончательно…

- Ты выгоняешь меня, Вадик?

- Я просто хочу, чтобы ты нашел свой собственный путь.

- Агата – и есть мой путь.

- Нет, Глеб. Свой путь ты творишь сейчас с Фрицем. Не променяй его на что-то иллюзорное, на эфемерную популярность.

- Вадик, я… - Глеб повернулся к брату, прижался лбом к его лбу, его горячее дыхание замерло чахоточными алыми пятнами на щеках старшего.

Вадим до хруста сжал кулаки и сцепилзубы.

- Я помогу, - снова прорычал он, опуская веки.

- Но я не хочу, - шептал Глеб, кладя ладони на плечи брата.

- Ты сам пока еще не понимаешь, чего хочешь. Попробуй хотя бы, а? – настаивал Вадим.

- Ну хорошо. Давай запишем Фрица так, как ты считаешь нужным. Пригласи музыкантов, сделаем из него полноценный альбом. И если он действительно выстрелит, я уйду в сольное плавание. Хорошо? – и голова Глеба нырнула в ямку между плечом и шеей брата и замерла там.

Вадим протянул руку к макушке младшего, зарылся пальцами в его спутанных кудрях и выдохнул с глухим стоном, ощущая, как в штанах разлилось мокрое вязкое тепло.

- Договорились, - и недокуренная сигарета упала к ногам братьев.

========== 10. ==========

- Скажи, что им померещилось! Глюки у них на почве фанфиков! – крикнул в трубку Глеб и тут же нажал отбой.

Вадим поднял голову и окинул кухню осоловелым взглядом.

- Фанфики? – пробормотал он, потирая лицо ладонями. – Что это еще за напасть?

- Лучше и не скажешь, - усмехнулся Глеб, пытаясь положить голову брата обратно себе на плечо. – Да пишут разные сумасшедшие истории про нас с тобой. Про наши отношения и все такое…

- Хм. И что пишут? – Вадим не стал сопротивляться, и его голова снова уютно разместилась на Глебе.

- Ну… какие у нас с тобой хорошие…кхм… братские отношения. Как мы друг друга любим – и так, и эдак. В студии, в загородном отеле, в гримерке. Даже в детстве, - и Глеб покачал головой, прижимая ладони к щекам.

- Почему даже? Детство – самое подходящее время для любви, - улыбнулся, закрывая глаза, Вад.

- Ну это смотря для какой, конечно, - пробормотал Глеб, гладя брата по волосам. – Но вообще да, ты прав. И фаны тоже с тобой согласны. Вот они пишут и пишут и все никак не остановятся…

- Дашь мне потом почитать?

- Обязательно, - брякнул Глеб, судорожно вспоминая хоть один фанфик с низким рейтингом.

Хакимов больше не звонил, и никаких официальных заявлений Матрица делать, разумеется, не стала. Слухи, циркулировавшие в фандоме, так и оставались слухами – ни один из братьев не подтвердил их правдивость, и теперь Глеб решил действовать осторожнее, помня о том, что когда вернется его настоящий Вадим, ему может не поздоровиться за все эти эксперименты.

На репетиции он теперь отправлял брата исключительно в одиночестве, однако, продолжал постоянно контролировать каждый его шаг по ватсапу. Сам же выбирался из дома лишь под покровом ночи и в минимальной маскировке – темных очках и бейсболке.

СДК довольно быстро освоили шесть предложенных им песен, и Вадим был просто в восторге от работы с ними. Они вслушивались в каждое его слово, ни с чем не спорили, готовы были исполнить любой каприз. Вад восхищенно присвистывал, рассказывая об этом Глебу.

- То ли дело в Агате. Постоянные разборки и ссоры. Одному то не нравится, другому это. А тут щелкнул пальцами, и все делается по-твоему, обалдеть!

- Зато Агата стала легендой, - пробурчал недовольно Глеб, - а кем стали твои СДК? В рот смотреть большого ума не нужно. Ты попробуй сам свое мнение иметь и уметь его отстаивать…

- Ну, этого у тебя, Глебка, не отнять, - улыбнулся Вадим.

С каждым днем он становился все смелее, все отчетливее в нем проступали черты настоящего Вадима, того самого, старшего, с которым Глеб рука об руку прошел всю жизнь. Точнее не прошел, а продрался сквозь джунгли, тернии, чертополох бесконечных ссор, взаимных претензий, обвинений и ненависти. Да и Глеб постепенно начинал смотреть на этого Вада другими глазами: нет, забота старшего осталась с ним, ее уже было не вытравить, но постепенно вклинивались и былой пиетет, и уважение, и желание не только защитить его, но и самому получить от него защиту. Странное двойственное ощущение росло и крепло в Глебе. И нравилось ему, словно он по-новому узнавал и проживал их отношения, словно в них открывались доселе неведомые грани и ослепляли своей красотой.

Судя по рассказам Вадима, СДК были слегка удивлены некоторыми переменами в шефе. Он стал менее авторитарным, постоянно спрашивал их мнение, а они, непривыкшие его выражать, все больше молчали, и он буквально требовал у них высказываться, спорил с ними, доказывал, аргументировал, а не просто апеллировал к своей безграничной власти. Как пока еще привык делать в пока еще новенькой Агате, готовой к покорению первых в своей жизни вершин.

Дома братья вели относительно разгульный образ жизни, однако, Глеб по мере сил старался держать их обоих в рамках: не позволял брату слишком много пить, слил в унитаз где-то добытую тем травку, буквально наорав на него.

- Тебе 55, мать твою! Не 26. Забудь о веществах, нам и алкоголя хватит, чтобы упороться. Тебе веселья не хватает? – вопил Глеб. – Давай я тебе его обеспечу, - и в два шага преодолел расстояние между ними, потянулся к потным подмышкам брата и принялся исступленно его щекотать, зная, как боится и не любит это дело Вадим.

Тот всплеснул руками, истерично захохотал и принялся отступать все дальше и дальше, а Глеб толкал его вперед прямо на кровать и навис, наконец, продолжая водить пальцами по бокам брата. Вадим извивался, орал, пинался, пытался отталкивать обнаглевшего Глеба, но был абсолютно бессилен перед его олимпийским спокойствием и упорством, достойным Феликса Эдмундовича, в желании довести Вада до абсолютного изнеможения.

- Прекрати! – вопил он. – Больше никакой марихуаны, обещаю!

- Ты у меня еще и пить завяжешь, - приговаривал Глеб, прохаживаясь пальцами по ребрам мелкого.

- Да бля, только кефир, клянусь! – верещал Вадим, сам не осознавая, на что он соглашается.

Глеб вдруг замер с ладонями на груди брата. Тот тяжело дышал, не веря, что его мучения закончились. Его влажные глаза все еще сверкали блеском перевозбуждения. Их бедра и колени невольно соприкасались, и Глеб не в силах был заставить себя оторваться от брата и слезть с кровати. Да и Вадим молчал, часто моргал и пытался привести в порядок дыхание.

- Ты закончил? – прошептал он наконец, хватаясь за ладони Глеба и пытаясь убрать их с груди.

- Да, - отрезал тот и резко поднялся. – Заметь, ты поклялся.

- Хочешь сказать, что мы теперь будем напиваться исключительно кефиром? – уныло протянул Вадим, поправляя одежду.

- Пока да. А там в своем 1990-м пей что угодно, там я тебе уже буду не указ. Там ты мной командовать будешь.

- Да уж как теперь и командовать тобой, - беззлобно проворчал Вад, - после всего пережитого-то.

- Ничего, Вадик, у тебя все получится, я в тебя верю, - махнул рукой Глеб и отправился на кухню разогревать обед.

Готовили оба из рук вон плохо, поэтому пробавлялись самой простой едой – жарили сосиски, резали овощи, варили пельмени и макароны с тушенкой. Иногда просто заказывали на дом пиццу, и тогда Глеб прятался в глубине квартиры, чтобы курьер ничего не заподозрил.

До выступления на Чартовой дюжине оставалось все меньше времени, а Вадиму все никак не удавалось похудеть. Глеб нагуглил в интернете несколько самых простых диет и в итоге решил выбрать наиболее эффективную – посадить брата на гречку. Две недели одной только запаренной кипятком гречки – и Вадим должен был скинуть килограмм десять. В доме у него имелись тренажеры, так что, привести себя в божеский вид было вполне реально.

И когда Вадим заявился на кухню, готовясь в очередной раз слопать тарелку пельменей, Глеб поставил перед ним блюдце с двумя горстями полусырой гречки. И ничего больше.

- Это что? – нахмурился мелкий.

- До фестиваля, Вадик, остается не так много времени. Тебе нужно обязательно похудеть до той поры, чтобы явиться на сцену в лучшем виде. Поэтому с сегодняшнего дня ты садишься на запаренную гречку и… все. Будешь лопать только ее и заниматься на тренажерах. И успех тебе обеспечен.

- Ты с ума сошел! Да чихал я на это похудение! Все равно через полтора месяца вернусь обратно!

- Там и отожрешься, а здесь ты должен стать красивым. Начнешь отращивать волосы и качать пресс.

- Глеб, я не стану этого делать! – пытался сопротивляться Вад.

- Еще как станешь.

- То есть я буду жевать гречку в то время, как ты лопаешь пиццу?

- Для твоего спокойствия я тоже могу сесть с тобой на диету. Будем худеть вместе! – и Глеб поставил на стол второе блюдечко с гречкой.

- А к чаю что? – заныл Вадим, скребя чайной ложкой по краям блюдца.

- К чаю будет чай! Ну можешь съесть яблоко, оно не калорийное. На ночь выпьешь кефир. И так месяц! – заключил Глеб и с перекошенным лицом принялся заглатывать гречку, которую сам с детства терпеть не мог. Но на что не пойдешь ради любимого братца.

Вадим поморщился, но смиренно приступил к еде. Гречку Глеб явно не додержал в кипятке: она скрипела на зубах и плохо жевалась, но Вада и самого захватила идея сбросить лишние кило, и он двигал челюстями, представляя себя на сцене фестиваля снова стройным, подтянутым, с плоским животом и в узких джинсах…

Однако к вечеру, когда под ложечкой основательно засосало, фантазии эти помогать перестали. Глеб оказался предусмотрительным и выкинул из дома все продукты, кроме пресловутой гречки, яблок и кефира. На репетиции он теперь ездил с Вадом, контролируя каждый его шаг, чтобы тот не сорвался и не сбежал в ближайшее кафе за бургером.

- Глеб, может, хватит, а? – стонал Вадим три дня спустя.

Голод преследовал его повсеместно, гречка раздражала одним своим видом. Казалось, ее запах преследовал Вада повсюду. Ни яблоки, ни кефир не помогали.

- Ну подумаешь, выйду на сцену в афгани и тунике….

- Никаких тебе больше афгани! – авторитетно изрек Глеб. – А будешь сопротивляться, я их порежу на клочки, сожгу, а пепел развею по городу! Иди лучше побегай, а то сегодня отлыниваешь чего-то.

Глеб следил, чтобы каждый день брат занимался на тренажерах – бегал, качал ноги и пресс. И каждое утро ставил его на весы, отмечая успехи. Худелось и вправду неплохо. Оба они в первые же дни сбросили по пять кило, и влезать в те самые пресловутые джинсы, пуговицу к которым Вадиму потом пришлось пришивать, стало значительно легче. Но они все же по-прежнему застегивались с большим трудом, а Глеб поставил цель: джинсы должны сидеть свободно и не перетягивать живот и бока.

Вадим теперь регулярно брился, а вот виски отрастали очень медленно и до чарта точно не успевали превратиться в прежние роскошные кудри. Так хотя бы избавиться от ненавистных афгани уже было бы достижением. Глеб гонял брата на репетиции в обновках, и СДК не узнавали шефа и слегка обалдевали от происходящих с ним перемен, а он обливался слюной, наблюдая за тем, как Каплев жевал жареную курицу - самому-то ему подобное счастье светило только после возвращения в его родное время.

До возвращения Юли с Бали оставалось еще несколько дней, но вместо ухода в отрыв братья продолжали ограничивать себя буквально во всем. И просыпались по ночам от урчавших от голода желудков друг друга.

- Глеб, я так больше не могу, - ныл Вад, отворачиваясь от очередной порции гречки. – Джинсы уже застегиваются, я даже дышать и ходить в них могу, может, хватит? Да и мне мои новые вещи такими темпами велики станут! Об этом ты подумал?

- Купим еще, проблема-то, - закатил глаза Глеб. – Зато ты у меня будешь красавчиком. Как и я сам впрочем, - и он похлопал себя по стремительно худевшему животу.

Потом они долго мерили друг друга, изучали вещи на сайтах одежды, подбирали себе кое-что. Вад старался не особо усердствовать: еще неизвестно, как его старшая версия отреагирует на все подобные изменения и будет ли носить так тщательно выбранный им гардероб. Однако, Глеб пообещал, что в любом случае заберет все шмотки себе. Они угрохали на это целый вечер, а на следующий день, когда все доставили, сумели, наконец, полноценно отвлечься от еды и заняться исключительно примеркой. Разделись оба до белья, спорили до хрипоты, отбирая друг у друга вещи, тыча друг другу в животы и зады, крича:

- У тебя пузо больше, поэтому эти джинсы мои!

- Зато у тебя жопа до пола висит, ты ее в них не засунешь, а ну отдай!

Толкались, щипались, хохотали до колик, в итоге оба перемерили все. За одну рубашку едва ли не передрались, пока не решили заказать еще одну точно такую же.

На город давно опустилась ночь, Самойловы даже забыли поужинать пресловутой гречкой и продолжали на голодный желудок разгребать гору одежды. В одни из джинсов не влезал никто из братьев, но нравились они обоим, поэтому их решили оставить на перспективу в надежде, что хоть кто-то похудеет до нужного размера. Джинсы и вправду были славные, но братьям не подходили – слишком светлые со слишком провокационными надписями, ободранной бахромой и вместо гульфика – широкой резинкой, которую издалека можно было бы принять за слишком откровенно торчавшее нижнее белье. У Глеба из них вываливалось пузо, на Вадима же они вообще с трудом налезали, и он, используя старый метод, лег на постель и принялся натягивать их на себя так. Глеб навис сверху, помогая, стараясь задвинуть на задний план эмоции, которые в нем вызывала вся эта процедура.

- Давай же, - бормотал Глеб. – Боже, как же тут узко, невозможно просто.

- Ну, я надеюсь, со временем растянется и будет входить как родное, без мыла, - хохотнул Вадим, изо всех сил втягивая живот.

- Еще раз толкнись, ну.

- Да я пытаюсь, - и снова ухватился за края джинсов, зажал их ногтями и случайно впился в пальцы Глеба.

Тот охнул, завопил:

- А! Боже, ну ты аккуратнее, мне же больно!

- А ты не сдавливай меня так, колени ослабь свои, чего навалился-то. Раз не лезет, значит, попытаемся в другой раз. А ну слезай давай, я стащу эту дурацкую резинку, уже все болит, сил нет.

И Глеб хотел было соскочить и дать брату возможность стащить неудобные узкие джинсы, как дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникла изумленно хлопавшая глазами Юля.

Она выглядела так, словно бы слышала весь их диалог и восприняла его при этом как-то совсем иначе, не так, как было в реальности.

- Что здесь происходит, Вадик? – наконец, выдавила из себя она.

Глеб по-прежнему нависал над Вадом в одних трусах, а сам Вад к тому моменту успел стянуть с себя джинсы и тоже лежал в одних плавках, а штаны сгрудились на лодыжках. Ладони Глеба все еще упирались в бедра Вадима, а ноги того были широко расставлены в попытке стряхнуть с себя проклятые джинсы.

Оба замерли, услышав этот голос, и почти одновременно спросили:

- Так рано? – разочарованно протянул Глеб.

- Вы кто? – ошарашено промолвил Вадим.

========== 11. ==========

- Одним словом, мы расстались, - Вад шумно втянул воздух и помассировал веки пальцами. Светлана поерзала в кресле напротив, но ничего не ответила, словно бы ожидала именно такого исхода. И Вадим продолжил, - он теперь существует отдельно со своей группой «Крошка Цахес». Мы ему подобрали музыкантов, им заинтересовался какой-то местный продюсер. Пока выступает с Маленьким Фрицем, но уже готовит следующий альбом – понимает, что на фашистской тематике далеко не уедешь, - Вадим сцепил пальцы и опустил на них подбородок.

- Вам стало легче?

- Наверное. Трудно сказать. Мы пока придумываем с Сашей, как выкрутиться, Глеб же был нашим основным автором. Впрочем… у меня есть несколько идей, - и Вадим деликатно умолчал о том, что планировал включать в их новый альбом свои уже давным-давно написанные хиты – Черную луну, Никогда, Ближе, Четыре слова…

- А ему как без вас?

Вадим поморщился. Глеб явно чувствовал себя не в своей тарелке и долго сопротивлялся решению брата разделиться на два лагеря. Свой первый в жизни сольный концерт с программой Фрица Глеб давал уже несколько месяцев спустя после того, как Вадим отправил его в одиночное плавание. И старшему пришлось встать за кулисы, чтобы Глеб мог иногда поворачивать голову, смотреть на него и успокаиваться. Вадим стоял там, смотрел на совсем юного еще младшего, и сердце его щемило от осознания того, что возможно он все-таки совершил ошибку, оттолкнув от себя брата ради призрачного шанса избавиться от сердечной боли. Глеб был таким хрупким, таким одиноким и каждую минуту поворачивал голову, чтобы встретиться взглядом с Вадимом, прочесть в его глазах поддержку и еще на минуту успокоиться, вцепиться в микрофон и выцеживать из себя песни, которые были только его и уже никакого отношения к Агате не имели.

Маленький Фриц не имел большого успеха и после его презентации Глеб поспешно сел за написание нового альбома, благо материала был вагон.

- Он постоянно бегает ко мне за советами, - сокрушался Вадим. – Я не знаю, как отвадить его. Хотел окончательно с ним развязаться, а никак не выходит. И звукача нашел, и продюсер есть, музыканты отличные… Не знаю, чего ему не хватает…

- Может, вас? - улыбнулась Светлана.

- Да поймите вы, - простонал Вадим, - я не выдержу, просто не выдержу. А он мой младший брат, я не имею права позволить себе что-то подобное в отношении него.

- Вы все равно не отпустили друг друга, все равно мучаетесь, - покачала она головой. – Так в чем смысл ваших мучений? Может, лучше спустить тормоза и дать себе волю?

- Я пытаюсь вылечиться! – закричал в голос Вадим. – Я пошел на уничтожение собственной группы ради этого, а вы даете мне такие советы?!

- Хотите правду? – Светлана снимает очки, кладет их на стол рядом с собой и подается телом вперед, опираясь на край стола. – Вы ничем не больны.

Брови Вадима взлетают вверх да так и замирают.

- Я не вижу у вас признаков ни одной из болезней, которые дают парамнезию в качестве побочного симптома. Вы абсолютно здоровы психически, поэтому решение вам нужно искать не в этой области.

- Значит, все реально?—бормочет Вадим.

- Судьба зачем-то подкинула вам второй шанс, почему вы не хотите им воспользоваться?

- Я… я боюсь, - Вадим закрыл лицо ладонями не в силах поверить в услышанное.

Версия с парамнезией настолько понравилась ему, что он почти в нее поверил. Ведь как просто тогда было бы избавиться от всех проблем: прими галоперидол, исцелись, и никаких судов не будет и в помине. Но суды были, была черножопая гнида и бухое Буратино, были истец с ответчиком, самый подлый и самый больной в мире люди. И если он сейчас здесь, то где же его юная копия? Бороздит просторы будущего? И каково ему там – в этом так косо построенном братьями будущем? Как он там выживает? Как справляется? Не покончил ли с собой, не спился ли от осознания всего произошедшего? Вада вдруг охватывает животный ужас за самого себя юного. Ведь у него там ни одного близкого человека. Мама разве что да Алик… Глеб… Да Глеб разве что пальцем у виска покрутит и вернется к своей бутылке.

- Чего именно вы боитесь?

- Быть отвергнутым, - едва слышно выдавил Вадим.

Глеб вернулся с гастролей по Сибири совсем недавно, и Вадиму приходилось его сопровождать: младший совсем раскис и шаг боялся сделать без брата. Какой толк было расходиться, когда все равно повсюду следуешь за ним, вот разве что только на сцену не выходишь да спишь в разных номерах, а то и разных гостиницах от греха подальше.

- Вы сейчас много общаетесь?

- Да почти как раньше, - качает головой Вадим.

А он все надеется, что вот с выходом нового альбома Глеб повзрослеет, остепенится, перестанет всюду таскать за собой старшего брата. Что и сам он отсохнет, осмелеет, перестанет оборачиваться и постоянно проверять, как там младший, в порядке ли, не напился ли, не обижает ли его кто… Словно Глебу и не 21. 21… какой же он в сущности еще молоденький. И ему ужасно страшно плыть одному, и он постоянно просить вернуть все на круги своя, показывает брату новые песни – те, что они уже когда-то записывали на Позорке. И Вадим вспоминает, как сочинил соло для Вольно и проигрыш для Как на войне, как они вдвоем любили во время пьянок распевать на два голоса Молитву… И ведь сейчас все это было таким реальным – только руку протяни, и снова будет Позорка, высшие места в хит-парадах, стадионы, пьяные откровения и любовь без начала и без конца. Вот только Вадиму все сложнее сдерживать себя, в мутных карих глазах оседает греховная похоть, и он снова отталкивает Глеба в который уже раз.

И они катаются, катаются каждый со своим материалом, встречаются в гостиницах…

- Он постоянно просит вернуть его в Агату.

- А вы?

- Придумываю байки о том, как важно для него стать сольным артистом. Правда, полагаю, он мне не верит ни на йоту. Просто подчиняется по давней детской привычке. А, может, думает, это моя блажь, которая со временем пройдет.

От психиатра мало толку, она отчего-то пытается убедить его сигануть в омут. Словно бы и не знает об уголовной статье и позоре, который их ждет, пойди Вадим на такой шаг. Позор… да и трижды плевать на него, если только…если только Глеб не оттолкнет, не откажется…

На днях у младшего выходит новый альбом, кажется, копия былой Позорки. Качество материала до старой Агаты, конечно, не дотягивает, но Глеб старается как может. На басу стал играть еще лучше прежнего. Вадим не отстает: наскреб материала за всю эпоху Агаты, кроме некоторых эпиложных вещей, и тоже включил его в новый альбом. В итоге Агата и Крошка Цахес выстрелили практически одновременно.

За конкурентной борьбой двух братьев с интересом наблюдал весь Свердловск. И оказались они в итоге примерно в равных условиях: собирали одинаковые залы, занимали близкие места в хит-парадах. Вадима чуть больше котировали в рок-клубе и профессиональной среде, Глеба чуть больше любила публика – но каждый не столь очевидно выделялся на фоне второго, они шли вровень, ноздря в ноздрю.

Иногда Вадиму становилось страшно, что он пустил под откос легенду, породив два неплохих, но отнюдь не культовых коллектива. И все ради пресловутых эмоций, словно бы он был капризным подростком, а не взрослым человеком. Вадим искал в себе зачатки логичности и рассудительности и не находил. Нелогично, неразумно было распускать Агату по велению своих инстинктов. Следовало бы наступить им на горло, раздавить их и жить дальше, а не мучить себя и брата. Глеб так до конца и не понимал, почему Вадим настоял на их расставании, но слепо следовал его указаниям: он был еще в той поре, когда во всем подчинялся брату, хоть и спорил да и истерил подчас, но все равно поступал так, как было велено.

Концерты их часто пересекались: сегодня в Перми играл Вадим, а на следующий день – Глеб. Они не расставались и на гастролях, а Вадим все ждал, когда же Глеб повзрослеет и сможет оторваться, наконец, от корней, но и сам переживал за брата, и сам приглядывал вполглаза за ним.

А потом случился Челябинск.

Прибыли они туда порознь, оба с абсолютно новыми программами. У обоих уже было кое-какое имя и авторитет в мире свердловского рока, а потому оба собирали не самые плохие залы. Им часто предлагали играть двойные концерты, Вадим всегда отказывал. Согласился лишь на Челябинск: уж больно переживали организаторы, что братья не соберут их ДК два дня подряд. Впрочем, у каждого все равно была своя публика, и зачем Вад пошел у них на поводу, он теперь уже не понимал. Глебом заслушивались подростки, депрессивные девчонки. На его концерте визг стоял неописуемый. К Вадиму ходил народ повзрослее и посерьезнее. Но даже сложенная вместе их публика не давала по количеству былые агатовские залы. Глеб не сетовал, он попросту не знал, чего мог добиться в Агате. А Вадим убеждал себя, что поступает правильно, что делает это ради сохранения их братства, во избежание болезненного распада, еще более болезненного расставания, судов и бесконечных склок.

В Челябинске Глеб выбрал первое отделение – хотел пораньше уехать назад домой, не дожидаться брата. Вадим же подумывал со временем перебираться в Москву и планировал сразу после выступления прыгнуть в самолет и отправиться прощупывать столичную почву. Подспудно подумывал пробить варианты и для брата.

Публика принимала обоих в целом неплохо, не выделяя ни одного, и, отстрелявшись, Вадим поехал в гостиницу за вещами. Вылет должен был быть уже через два часа, а надо было еще добраться до аэропорта. Однако стоило ему только проскользнуть в номер, как дверь тут же распахнулась, и на пороге вырос бледный взъерошенный Глеб.

- Чего-то забыл, Глебка? – мимоходом, кидая вещи в рюкзак, уточнил Вадим.

- Да, - каким-то утробным басом вымолвил тот. – Тебя.

- Что такое? – поднял голову старший.

- Мне все это надоело, - Глеб запер комнату изнутри, быстро прошагал к окну и выбросил ключ на улицу.

- Глеб, седьмой этаж же! - завопил Вадим. – Я на самолет опоздаю!

- Значит, улетишь другим рейсом, - Глеб опустился в кресло. – Улетим вместе.

- Что ты имеешь в виду? – насторожился старший.

- Я хочу, чтобы все было как раньше. Мне надоела эта гребаная Крошка Цахес. Я хочу, чтобы ты придумал гитарное соло к Вольно, оно будто голое без него. Я хочу, чтобы твой бэк звучал в припеве Войны. Я хочу, чтобы ты стоял на сцене справа от меня, а потом ночевал со мной в одной гостинице. Чтобы мы вместе бухали, вместе радовались местам в чартах и злились их отсутствию. Вместе собирали залы.

- Вместе собачились… - продолжил эту дивную прогрессию Вадим.

- Да, черт побери! – принял вызов младший. – Собачились, орали, материли, ненавидели друг друга до дрожи, но вместе! Всегда вместе!

- Чем тебе не нравится нынешнее положение дел? – дрожащим голосом спросил Вадим, опускаясь на кровать.

Глеб нервно барабанил пальцами по подлокотникам. Лицо его сливалось по цвету со свежей побелкой, волосы торчали в разные стороны, пересохшие губы беззвучно шевелились, глаза блестели словно после долгих рыданий.

- Тем, что ты отдаляешься. Еще альбом-другой, нас перестанут ассоциировать друг с другом, и мы будем видеться только по праздникам.

- Зато никогда не поругаемся. Никогда не встретимся в суде, - ляпнул Вадим и тут же осекся, прикрывая рот ладонью.

- В суде? О чем ты, Вадик? – Глеб почти не слушал брата.

Его трясло, он едва справлялся с нахлынувшими эмоциями.

- Вадик, пожалуйста. Давай вернем Агату. Я так больше не могу… - он сполз с кресла, сел на пол рядом с кроватью и уткнулся лицом брату в колени.

Вадим непроизвольно, почти не контролируя собственные желания, опустил ладонь на кудрявую русую макушку, ласково погладил ее, путаясь пальцами в густых прядях. Глеб поднял глаза на брата:

- Скажи, ты решил все разорвать, потому что понял, да? – в чертах его отразилась такая мука, что у Вадима физически закололо сердце.

- Понял что?—он сглотнул плотный комок, чувствуя, как спина его покрывается холодным потом от неведомого предвкушения.

- Ну… что я… не такой и… как я к тебе отношусь…

Вадим наклонился, сжал лицо брата в теплых ладонях, одним только болезненно трепетавшим сердцем догадываясь, о чем он, в то время как разум продолжал блуждать в дебрях неведения.

- Как? – выдавил он, а пальцы его гладили щеки младшего, спускались к шее, скользили по ключице.

Глеб перехватил его руку и поднес к пересохшим губам, касаясь сгибов пальцев невесомым поцелуем и не сводя воспаленного взгляда с совершенно потерявшего контроль за ситуацией Вадима. А где-то там в столицу уже улетал его самолет….

Другого ответа и не требовалось, Вад в ту же секунду понял все и ужаснулся. Ужаснулся отчаянной смелости младшего, его небывалой решительности, но еще больше тому, что ведь этого могло и не случиться… Выросший в парниковых условиях Глеб мог никогда не пойти на такой дерзкий шаг. И тогда… тогда… они бы прожили всю жизнь порознь. А вот не вышло. Не вышло. Придется снова вдвоем, как и тогда. Но теперь уже совсем иначе. И черт с ними с этими судами. Даже если они повторятся… твою мать, оно того стоило. Черт побери, стоило тысячу раз.

И Вадим сполз на пол к Глебу и накрыл его губы своими.

========== 12. ==========

Юля переводила изумленный взгляд с Вадима на Глеба и обратно. Трудно сказать, что поразило ее больше: вопрос мужа или поза, в которой она застала братьев.

- Это Юля! – прошипел Глеб соскакивая на пол и поспешно натягивая на себя джинсы. – А мы тут новые шмотки примеряем, - попытался неловко оправдаться он. – Решили похудеть вот и…

- Дорогая, это ты! – спохватился Вадим и расплылся в радостной улыбке, спеша загладить собственную оплошность. – А я и не узнал тебя издалека. Ты так загорела!

- Вообще-то я не сидела на солнце, - нахмурилась Юля. – А что вы вообще тут делаете? Вы что, помирились?

- Ну вроде того, - опередил брата Глеб. – Только это пока секрет, прошу тебя не распространяться на эту тему.

- Дело ваше, - пожала плечами Юля и отправилась разбирать сумку.

Братья принялись спешно рассовывать вещи по шкафам и рюкзакам.

- Переночуй сегодня здесь! – шипел Глеб на ухо младшему. – А завтра вернешься на Павелецкую.

- Ну уж нет! – Вадим испуганно замахал руками. – А вдруг она секса потребует?

- Ну трахнешь ее, делов-то, - смущенно откашлялся Глеб, пряча глаза.

- Не-не-не, у меня на нее не встанет. Она вообще не в моем вкусе!

- Ну да, - кивнул Глеб. – Особенно если учесть тот факт, что это твоя законная жена. А так-то и не поспорить, да.

- Глеб, я не останусь тут! Надо придумать что-нибудь, чтобы слинять отсюда! – настаивал Вадим.

- Ладно, угомонись, - проворчал тот, а сам полыхал от счастья, что сегодня вечером они снова будут вместе наедине в съемной квартире на Павелецкой, а до Чартовой дюжины еще уйма времени, и они успеют… А что успеют – Глеб даже и подумать не смел, мысли его не простирались дальше банального желания просто быть рядом с братом.

- Юль, мы это… - Глеб почесал в затылке, лихорадочно соображая. – Ко мне поедем. Нам еще порепетировать нужно, - и осекся, понимая, что сболтнул лишнее.

- Порепетировать? – удивилась Юля. – Вы что, Агату решили возродить?

- Да нет! То есть… - Глеб ощущал, что окончательно заврался. – Я ему помогаю в общем.

- Ты? Ему? Помогаешь? – глаза Юли неестественно округлились.

- В общем, мы пошли, - махнул он рукой, спеша ретироваться, пока не наговорил еще чего-нибудь неподобающего, и, не дожидаясь ответа, оба быстро слиняли.

Танька к тому времени уже вернулась из Висконсина, и Глеб вынужден был с тоской в сердце ночевать у себя в квартире. Он оттягивал этот момент до последнего: помогал брату раскладывать шмотки, тянул из кружки чай, проверял холодильник, чтобы выгрести оттуда все продукты, мешающие похудению, но время неумолимо приближалось к полуночи. Уже стоя в прихожей и зашнуровывая гриндера, Глеб буркнул:

- Не скучай тут. Я завтра с утра нагряну, когда Танька к косметологу отбудет.

Вадим промолчал, но в глазах его блеснуло что-то незнакомое, заставившее сердце Глеба подпрыгнуть к горлу и там замереть в мучительных спазмах. Он сделал шаг вперед, сжал брата в объятиях, и Вадим смутился, похлопал его по спине:

- Я же завтра с утра на репетицию.

- Я с тобой. В машине посижу, - не сдавался Глеб, и Вадим благодарно улыбнулся и кивнул.

Вернувшись к себе, Глеб завалился в душ, долго оттирал мочалкой дневную усталость, пыль и пот, а мысли его то и дело возвращались к брату. И в такие моменты Глеб ощущал, как внизу живота сворачивается тугая спираль, заставляя его прокручивать в голове постыдные, но такие сладостные мысли. Когда он добрался, наконец, до постели, Танька все еще сидела за компьютером. Он достал телефон в надежде увидеть сообщение от брата. Но никаких уведомлений за прошедшие сорок минут на экране не высветилось. Тогда он решился и написал ему сам:

- Не хочу, чтоб ты возвращался в свое время, - написал так, словно снова был капризным подростком, надувающим губы перед старшим братом. Так, словно что-то можно было изменить.

Вадим не ответил. Наверное, уже спал. А вот к Глебу сон не шел ни в какую. Он ведь был уже безнадежно стар. Скоро жахнет полтинник, он паршиво выглядит, да еще и алкоголизм в анамнезе, а Вадима там в 1990-м ждет юный 20-летний Глебка, там у них Агата покоряет новые вершины славы. С чего бы ему хотеть остаться тут, в полном забытье и разрухе. В стареющем теле рядом со стареющим же братом. Глебовы чувства были немыслимы, недопустимы и не просто постыдны – смешны. Когда он в свои 18 смотрел на брата, раскрыв рот от восхищения, это имело под собой хоть какую-то почву. А сейчас… ему было хорошо, зато у Вадима украли почти 30 лет жизни. Глупо было требовать от него взаимности.

Глеб отключил звук на телефоне и отвернулся к стене, забываясь беспокойным сном. Проснулся он довольно поздно. Танька уже умотала в салон красоты. Он поспешно потянулся к телефону, понимая, что проспал, и Вадим наверняка не стал его ждать и уехал на репетицию без него. В общем, так оно и было. Ватсап светился тремя непрочитанными сообщениями. Первое было отправлено еще ночью, остальные два утром:

- Я тоже…

- Доброе утро! Ну где ты там?

- Дрыхнешь еще? Я тогда помчался на студию без тебя. Созвонимся.

Глеб тут же, не вылезая из кровати, набрал номер брата.

- Вадик? Говорить можешь? – залопотал он, когда тот снял трубку.

- Не очень. Лучше до дома оставить, я скоро уже.

- Тогда я бегу к тебе и буду там тебя ждать.

Глеб поспешно умылся, оделся. Есть ничего не стал, решив закинуться привычной уже гречкой у брата. Войдя в его квартиру, он долго принюхивался: за эти несколько дней она успела пропитаться таким родным запахом Вадима. Глеб зарылся носом в висевшую в прихожей куртку, вжался в нее лицом и вдохнул всей грудью терпкий аромат. Достал телефон, открыл ватсап и снова, в сотый уже, наверное, раз перечитал эти странные два слова «Я тоже». Он тоже? Тоже не хочет возвращаться в 1990-й? С чего бы вдруг?

Вадим вернулся ближе к вечеру, когда Глеб успел сжевать аж две порции гречки и закинуться едва ли не целым килограммом яблок. Прошел на кухню и принялся там шуршать.

- Я нам еще гречки купил! – крикнул он. – И кефира.

Глебу хотелось обнять его со спины, прижать к себе и прижаться самому, но он не посмел, лишь протянул ладонь для рукопожатия. Словно бы и не было в телефоне этого пресловутого «Я тоже».

Оба весь вечер делали вид, как будто ничего особенного не произошло. Вадим рассказывал про репетицию, Глеб внимательно слушал, смеялся – брат постоянно шутил. И к полуночи он снова замер на пороге, ощущая, что дни утекают с устрашающей скоростью. Что осталось всего каких-то три недели, по истечении которых Вадим покинет его навсегда. Вадим и сам, вероятно, понимал, что происходит с Глебом, а потому стал проводить репетиции реже – через день. И они уже, не стесняясь, засыпали вместе на одной кровати – Глеб возвращался домой не каждый день, предпочитая каждую свободную минуту проводить с братом. Он много рассказывал ему про Агату, про их жизнь после распада, про суды. Вадим недоумевал, но, впрочем, не слишком сильно – у них и в 1990-м с младшим отношения были не сахар. Видимо, все это со временем накопилось, как снежный ком, и подмяло обоих под себя.

- Зато у тебя теперь будет шанс избежать всего этого в будущем, - бормотал Глеб, всматриваясь в горящие в темноте глаза брата, лежавшего рядом.

- Это ты сейчас уже понимаешь, а мой юный Глебка ничего еще не понимает. Он еще не обжегся, ему еще хочется царствовать. Да и я, чего уж там… - он закрыл лицо руками и помотал головой. – Но я буду стараться.

В день концерта, к которому братья так долго готовились, оба проснулись рано, принялись ворошить гардероб. В итоге остановились на драных потертых светлых джинсах и белой рубашке. Оба уже прилично похудели на одной только гречке, поэтому размеры пришлось брать новые. Виски заросли, но пришлось постричь и остальные волосы для достижения равномерной длины. И Вадим едва ли не впервые в своей жизни выходил на сцену с короткой стрижкой. Глеб решил караулить снаружи, чтобы не пропустить Пашу и Егора. Конечно, ему очень хотелось наблюдать брата на сцене, реакцию публики на обновленного Вадима Самойлова, но это он мог сделать и потом в записи, поэтому он засел в кустах неподалеку от входа и принялся напряженно всматриваться в первых подошедших к залу поклонников.

В глубине души еще теплилась надежда, что они, возможно, не придут, и вопрос можно будет отложить до следующего концерта, оттянув таким образом их расставание. В конце концов, Вадим сам прямым текстом признался, что тоже не хотел бы возвращаться к себе в 1990-й. Причин Глеб не очень-то и понял, мог лишь догадываться. Возможно, тому надоело быть старшим и постоянно волочь на себе чемодан без ручки, а с ним, нынешним Глебом, хоть и был он уже стар и потрепан, Вадиму очень нравилось проводить время. Глеб и сам замечал, каким неподдельным искренним счастьем светились глаза брата, когда они вместе жевали пресловутую гречку, мерили штаны или резались в очередную онлайн-игрушку. Плюс для любознательного и жадного до научных знаний Вадима будущее вообще стало сродни раю: здесь было столько технических финтифлюшек, которые можно использовать для выстраивания звука. Здесь был интернет, и любую научную статью можно было без проблем скачать без беготни по библиотекам и поисков ссылок. Да, здесь не было Агаты, ну так ведь это поправимо… Поймав себя на этой крамольной мысли, Глеб до жути перепугался. Он что, уже все решил? И когда из соседнего переулка вырулили две знакомые сутуловатые фигуры, Глеб облегченно выдохнул: «Не я решил. Мы решили».

Он проводил глазами Пашу с Егором, занявших место в очереди, и последовал за ними.

Да, у Вада отняли 30 лет жизни, ну так ведь их еще можно наверстать. Он прослушает все песни, а сейчас, пока молод, он обязательно напишет и что-нибудь еще. Да и Глеба внезапно накрыло вдохновением, и за последние несколько дней он написал уже, наверное, песен пять. Правда, пока стеснялся показывать их брату: пусть для начала хотя бы с творчеством Матрицы ознакомится. Глеб рассуждал так, словно все между ними уже было сговорено и решено, а как только его начинали одолевать сомнения, перед глазами снова всплывало врезавшееся в память «Я тоже». Он тоже. Он тоже хочет остаться.

И Глеб стоял в очереди в зал сразу за Пашей с Егором и твердо знал, что не скажет им ни слова.

Выступление Вадима было ближе к концу, и зал охнул, когда на сцену вышел помолодевший, постройневший и коротко стриженный Самойлов. Да еще и затянул свои старые хиты доопиумного периода. Кто-то прыгал и вопил от счастья, кто-то недоумевал, а Глеб не сводил с брата восхищенного взгляда, представляя себя рядом с ним в том его новом красном костюме. Он непременно нацепит его в следующий раз, когда…они возродят Агату? Сама мысль об этом пугала до дрожи в коленках, но если мелкий остается здесь, то другого выхода у них просто не будет. Да и захочет ли хоть один из них продолжать все по-прежнему?

Вадим не замечал его в толпе, но пел так, словно каждое его слово адресовалось именно и конкретно Глебу, и Глеб стоял там в толпе, маскируясь за темными очками, и плавился от желания, суть которого не смел даже сформулировать. Он тонул в теплой волне, несшей его по бескрайним просторам Вадова голоса. И он впервые в жизни был уверен, что поступает правильно. И даже не просто правильно, его решение было единственно верным в возникшей ситуации, какие бы красочные альтернативы ему не пыталось рисовать пугливое сознание пережившего суды и ненависть Глеба.

После окончания концерта он заспешил к служебному выходу, где уже толпились возбужденные фанаты. Сетлист потряс всех до глубины души. Но еще больше поразил сам Вад, который спел эти шесть полузабытых агатовских жемчужин так, словно они только что вышли из-под их с Глебом пера, словно еще жил и дышал ими, а не по сотому разу пропевал одно и то же.

Глеб робко прижался к фонарному столбу, дожидаясь, когда закончатся нескончаемые объятия фанатов с кумирами, подошел к брату, дернул его за рукав.

- Домой?

Они вызвали такси, но всю дорогу молчали, не решаясь заговорить при водителе. Лишь оказавшись у подъезда, Вадим задал волновавший его вопрос:

- Ну что, приходили они?

Глеб кивнул.

- Поговорил?

Снова кивок.

- Они смогут все откатить назад?

Глеб помотал головой. Он не знал, что выражал его взгляд. Отражались ли в нем следы его неприкрытой лжи. Но Вадим даже не пожелал знать подробностей, лишь облегченно выдохнул.

- Слава богу. Я боялся, что все может получиться.

Глеб со смешком впихнул старшего – старшего? – в квартиру, сжал его в объятиях:

- Боялся вернуться к юному и талантливому брату? И не видеть больше старого толстого истца?

Их лбы невольно соприкоснулись, но ни один не отстранился. Горячее дыхание обоих извергалось единым потоком, и Глеб, наконец, нашел в себе силы прошептать:

- Надо позвонить Хакимову.

- Ага, - пробормотал Вадим.

- Пусть закрывает Матрицу.

- Угу.

- Фаны с ума сойдут.

- Они еще только сойдут, - задыхаясь, выдавил Вадим. – А я уже.

- Аналогично, - со смешком добавилГлеб.

И тонувшая во мраке прихожая наполнилась движением сплетающихся губ, языков и тел.

========== 13. ==========

Снова погас экран, но в центре его еще несколько секунд мигала, постепенно затухая, яркая белая точка. Паша откинулся на спинку кресла и прижал пальцы к вискам, удрученно мотая головой, словно бы то, что он только что увидел, потрясло его до самых первооснов.

- То есть, ты хочешь сказать, что вот это вот, - Паша ткнул пальцем в окончательно потухший экран, - предпочтительнее моего варианта?

Сидевший рядом Егор энергично закивал головой.

- В ситуации одни плюсы! Сам посуди: все живы? Живы. Агату возродили? Возродили. Чего тебе еще нужно?

- Ну хотя бы того, чтобы мои кумиры не занимались инцестом! – Паша дрожал от возмущения. – Давай, показывай мне, чего ты там навводил, что нам симуляция такое выдала.

- Как и договаривались, - пожал плечами Егор, сохраняя абсолютно невинное выражение лица, - все данные взяты из интернета. Как, впрочем, и в прошлый раз.

- То есть одни и те же данные дали столь различные результаты? Нет, тут явно что-то не так. Давай-ка проверим все еще раз.

Паша схватил мышку, и экран ожил, по нему забегал курсор, на рабочем столе всплыли хаотично разбросанные по нему ярлыки. Он щелкнул по огромной красной букве А, расположенной прямо по центру рабочего стола, и на экране открылось пустое черное окно. Справа в нем размещалось нечто, напоминающее собой панель управления. Паша развернул выпадающий список и принялся внимательно его изучать, перескакивая с одного пункта на другой. Потом точно так же развернул другой список, сверил их друг с другом, почесал затылок.

- И впрямь данные идентичные. Только в первом варианте в прошлое уматывает Глеб, а во втором – Вадим. Почему же результаты так разнятся?

Он вернулся к изучению списков, затем нажал «пуск» в нижнем левом углу окна. Экран подернулся белой полосой, и на нем тут же возникла изумленная физиономия Вадима, слушавшего речи смущенного Паши, предлагавшего ему отправить Глеба в прошлое. Паша ускорил просмотр, потом промотал его вперед, поставил на паузу и снова почесал в затылке.

- А хорошая графика, правда? Прямо вот от видео местами не отличить.

- Да брось ты, братья слишком схематично прорисованы. Сколько я в эту ненасытную симуляцию фотографий залил, одному богу известно, а все равно на некоторых ракурсах эти трехмерные модели совершенно не похожи на прототипы…

- Ну для нашего эксперимента и этого достаточно. Не заказывать же нам было их в дизайн-студии. С их ценами мы бы за всю жизнь не накопили на одну скромную модельку, а тут их у нас вагон вышел! Заводили только Самойловых, так из всех щелей поперли то Кормильцев, то Матрица с СДК…

- Ну, это их жизни, без этого никуда. Все равно они существуют в социуме и не могут от него оторваться.

- Вот этот социум их друг против друга и накручивает! – возбужденно воскликнул Паша.

- Вадима и накручивать не нужно, - нахмурился Егор. – Сам полез на гору, его никто об этом не просил. И брата угробил…

- Будто Глеб поступил как-то иначе.

- Да, вот что бывает, когда тебе дают второй шанс, - задумчиво протянул Егор. – Ты как хочешь, но я не согласен пойти на это.

- То есть ты за свой вариант голосуешь, я правильно понимаю? – Паша аж позеленел от злости и приподнялся в кресле, опираясь ладонями о подлокотники.

- Из этих двух мой предпочтительнее. Я не понимаю, как это вообще обсуждать можно! Но вообще, конечно, и он гадкий. Оба старикана берут и используют молодых в своих целях. Не дают им прожить жизнь вместе. Нет, по-моему вся эта наша затея дурацкая до жути. Несправедливая.

- Хорошо сходу на живых пробовать не стали. Хватило ума симуляцию создать и в ней все это проиграть. Ну ты представь, что было бы, отправь мы реальных Вадима или Глеба в прошлое.

- Мне вообще уже после всего просмотренного сама мысль не кажется настолько оригинальной. Старички сами должны разобраться со своими проблемами, пусть оставят в покое юношей и выясняют отношения тет-а-тет.

- Ага, как их выяснить? Тем более тет-а-тет! Это ж надо как-то свести их на одной территории и не на пару часов, а на пару месяцев. И чтобы там были только они и никого больше. И чтобы выхода оттуда никакого не было. Ну, по крайней мере, изнутри.

- Если не переубивают друг друга за это время… то помириться в принципе должны. И без всяких скачков в прошлое. И вообще надо бы еще временные парадоксы получше изучить, прежде чем кидаться экспериментировать, очертя голову. Вот если мы, допустим, переместим сознание Глеба в тело Гитлера образца 1939…

- Что за жуткие у тебя фантазии! – всплеснул руками Паша. – А Вадима ты куда денешь? В тело Сталина? Второй мировой, может, тогда и не будет, зато мне страшно представить, что нас ждет здесь и сейчас. Агатоманы и так двинуты, а тут у них крыша окончательно уедет. Нет, ну ты только представь: Сталин в теле Вадима, а Гитлер – в Глебе! – воображение парня уже вовсю начало плодить самые безумные исходы.

- Нет, ну в симуляции-то мы можем попробовать проиграть эту ситуацию… - заинтересованно пробормотал Егор, напряженно щелкая стрелочкой по объектам на панели управления.

- Мы с тобой для чего эту симуляцию создали? Чтобы определить наиболее оптимальный вариант примирения братьев. А тебя куда понесло?

- А я-то чего? Ты сам обрисовал ситуацию, при которой они могут помириться. Мы им сможем такую ситуацию создать? Не, на симуляции я ее проиграю вообще без разговоров, но вот как мы ее в реальности организуем? В сарай их запрем?

- Вот и организовывай, чего заранее паниковать. Там подумаем. Может, и не помирятся еще они при таком раскладе-то.

- А у нас всего два расклада, как ты понимаешь. Либо трупы, либо инцест. Кому что больше нравится, - развел он руками.

Потом принялся поспешно вбивать в программу параметры, и спустя примерно час новый вариант симуляции был успешно запущен. На экране возник средневековый замок, возвышавшийся на вершине огромной зловещей скалы, окруженный безжизненными остовами деревьев с каркающими на их ветвях воронами.

- Попроще-то ничего не мог придумать? – закатил глаза Паша.

- Да какая разница, это уже готовые шаблонные декорации. Выбрал что полюбопытней да помрачней.

И парни уставились на экран с таким же неподдельным любопытством, с каким несколько часов назад сели смотреть предыдущие две симуляции.

По истечении примерно часа наблюдений Егор шарахнул ладонью по столу и поспешно свернул окно.

- Ну… я даже не знаю. Что скажешь?

- Пусть будет так, черт побери, - махнул рукой Паша. – Тут оба старички, оба отвечают единолично за собственные косяки, а не валят с больной головы на здоровую и молодую. Лично я за!

- Даже несмотря на…

- Думаю, это все твои шаблоны виноваты. Сам выбрал кладбищенскую романтику, вот расхлебываем… Хочешь, давай попробуем так?

- Хочу. Только КАК мы это провернем?

- Надо подумать. Одномоментно такие вещи не решаются.

Они отправили компьютер в спящий режим, потом долго гуглили одинокие заброшенные строения. Не нашли ничего подходящего и в итоге просто плюнули. На следующий день должен был состояться очередной концерт Матрицы, на который сбирались они оба.

На выходе из клуба под ноги им нырнула юркая девчонка лет 15 и сунула буквально в лицо темно-синий флаер. Егор схватил его чисто по инерции и хотел было скомкать листок и отправить его в ближайшую урну, как вдруг взгляд его привлекла броская желтая надпись. Он подошел к фонарю и принялся читать рекламку. Потом развернулся на пятках, подошел к Паше и сунул флаер ему. Тот пробежал глазами по тексту и пожал плечами:

- Да ну брось ты. Такого не бывает. Это явно какие-то шарлатаны.

- Так пойдем сходим и пообщаемся с ними! Это наш шанс, единственный шанс запереть их.

- Вот ЭТО - шанс? Да ты с ума сошел! – ужаснулся Паша. – Ты хоть понимаешь, чем все это может закончиться?! На все это наверняка потребуется их письменное согласие, а они его не дадут. Ну Вадик-то еще может быть, тут есть варианты, а Глеб точно пошлет именно туда, где вот это все, - он помахал листком в воздухе, - и находится.

- Предложи кто-нибудь такое приключение мне, уж я бы не отказался! - мечтательно улыбнулся Егор.

- И вообще очень на вранье похоже. Такие штуки на данном этапе развития науки принципиально невозможны.

- Вот давай сходим к ним и узнаем, - примирительно произнес Егор, похлопывая друга по плечу.

Потом достал мобильный телефон, набрал номер, указанный во флаере.

- Здравствуйте! – возбужденно затараторил он, как только на звонок ответили. – Я по поводу объявления. Мы хотели бы воспользоваться вашими услугами…

- Вы сами? – перебил его приятный женский голос.

- Не совсем. Двое наших…кхм… родственников. Они в крупной ссоре, и…

- И вы решили пойти на столь радикальные меры? – Егор, казалось, даже сквозь телефон мог почувствовать, как округлились глаза оператора.

- А нам ничего другого не остается. Ну так вы нам поможете?

- Вы хотите отправить их туда силой? Без согласования с ними? Без их письменного подтверждения?

- А такой вариант возможен?

- В принципе… - тянула, размышляя девушка, - с учетом того, что… думаю, да, - наконец, изрекла она.

- И какова цена всего удовольствия? – Егор приготовился услышать совершенно баснословную сумму. Но ведь если вся эта история и стоила столько, кто бы стал раздавать ее рекламки возле метро?!

- Абсолютно бесплатно. Как вы понимаете, заставлять клиентов платить за неизвестность…

- Да еще и какую, - Егор подпустил в голос нотки ужаса, впрочем, ему даже не пришлось ничего изображать, сам напугался до жути.

- Вот именно. А для нас это будет интересный опыт. Для них, надеемся, тоже.

- Ну хорошо. Как доставить их в ваш офис?

Девушка размеренно продиктовала номер своего телефона.

- Предварительно можете подъехать к нам сами, взять инъекции для них. Не факт, что вы справитесь, если ваши родственники будут бодрствовать. А тут они потеряют сознание на пару суток.

- Суток?! – ужаснулся Егор.

- Как раз хватит времени, чтобы все подготовить.

- Ну что, ты Вадима, я Глеба? – предложил Егор, нажав на телефоне отбой.

- Погоди ты, обмозговать все сначала надо. Как мы их туда повезем? Будет нужна минимум одна машина. Такси не подойдет по понятным причинам.

- У родаков возьму, - ни на секунду не задумываясь, заявил Егор.

Возбужденно переговариваясь, парни вернулись в квартиру Паши и снова засели за гугл, выискивая ближайшие концерты обоих братьев. В конце концов, не найдя ни одного пересечения по датам и городам, решили одного вырубить после концерта, а второго – возле дома.

Через несколько дней, когда они уже оказались на улице и отправились в разные стороны – один к метро, а другой – к остановке автобуса – Паша на прощание бросил воодушевленному Егору:

- Что-то жалко мне их. Слишком это… жестоко что ли…

- Братцы-живодеры заслужили подобную участь, - решительно тряхнул кудрями Егор. – На смерть их никто не отправляет. А то, что они на время сменят обстановку да еще и на такую, так я им, например, дико завидую.

- Ну тогда иди туда вместе с ними, - хохотнул Паша. – Тогда они узнают, кто истинный виновник их бед, сблизятся на этой почве…

- Ага, а хоронить меня будет уже негде. Зато на моей импровизированной могилке Самойловы возродят Агату, - и Егор всхлипнул, протирая глаза кулаками, однако наружу все равно прорывалась коварная улыбка.

Тут к остановке подошел автобус, Паша помахал рукой другу и взбежал по ступенькам, а Егора поглотила темная бездна метро. И уже спустя пару часов братья Самойловы, сгруженные на заднем сиденье авто, словно огромные мешки с картошкой, мчались навстречу отрывающему им тормоза черному дому мироздания.