КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706105 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124641

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Cure Te Ipsum (СИ) [Гайя-А] (fb2) читать онлайн

- Cure Te Ipsum (СИ) 940 Кб, 210с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Гайя-А)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Вторая Смена ==========


Предчувствия иногда оправдываются. Знаете, с утра встанешь — и ясно сразу, что день удался. Или не удался. Чайник долго не вскипает, пока не выясняется, что штепсель опять кто-то выдернул из розетки. Потом автобус уходит из-под носа, маршрутка опять застревает в пробке, светофоры все горят красным или не горят вообще.


Тот день обещал быть удачным с самого начала. Ничто не предвещало, как говорится. Позвонила тетя из Молдовы. Она и шесть моих двоюродных родственников собирались в Россию. Позвонил брат, недавно в очередной раз переехавший — из Петропавловска в Анадырь. Цыганские гены заставляли его колесить по стране, но выбирал он отчего-то самые удаленные регионы. Мы всегда думали, выбирает он их по принципу — чтоб не добралась вся многочисленная родня. Добирались все равно. Ездить далеко любили все.


Позвонила мама — на даче поспели первые зимние яблоки. Позвонила сестра — она опять была беременна и спешила мне сообщить, что я решительно неправа, занимаясь чем угодно кроме поиска мужа и произведения на свет потомства. Позвонил зять — извиниться за звонок сестры.


Обычное утро. На работе сутки тоже удались довольно спокойные. Бабушки с давлением и приступами одиночества, дедушки с ишемией и ностальгией, тетушки с истерией и подростки с симуляцией. Нормальный день для скоропомощника.

Еще был мужик с флюсом и температурой. И боязнью стоматологов. И девушка с подозрением на внематочную — оказалось, пищевое отравление. Ничего серьезного, и слава Богу.


Пожалуй, день подпортил только тот факт, что сегодня у нас начинала работать новенькая, Эля. Мы уже сталкивались раньше, и она мне категорически не нравилась. Миловидная, улыбчивая, надоедливая девица, влюбчивая и липучая. За время нашего шапочного знакомства она перевлюблялась едва ли не во всю больницу. Благо, немного той больницы в провинциальном городке.


Методично опрашивая очередную пенсионерку о симптомах ее заболевания и выслушивая в ответ тираду о потере смысла жизни, я планировала поездку на дачу. Наш водитель тоже собирался, а мы, по счастью, были дачными соседями. Закрывать на зиму розы было, пожалуй, рановато, но следовало озаботиться старой малиной и зарослями ивняка. На выходные у меня были самые глобальные планы.


Если бы я знала, какой сюрприз меня ожидает!

***

— Максимыч, ты что туда напихал? — пыхтя, спросил Саня, втискивая набитую картонную коробку под сиденье медицинской «буханки», — ты, вроде, на дачу собрался, а не в партизанское подполье. А тут какие-то железки…

— Генератор и кое-что по ремонту, — ворчливо ответил Максимыч, закуривая.

— Не кури в салоне! — вмешалась Лара. Она уже надела белый халат и теперь с горечью разглядывала подпалины от утюга. Опять сестра-хозяйка не передвинула стрелочки с тройки на единичку.

— Максимыч, ты бы не курил в самом деле. С нами сегодня новенькая, нехорошо деморализовывать коллектив с самого юного возраста.

— Пусть привыкает, — сплюнул водитель в сторону.


После дежурства Максимыч обещал отвезти Лару на дачу к ее родственникам, а сам намеревался отправиться на свою. Служебный транспорт официально нельзя было использовать, но в маленьком городке на маленькой подстанции на это с недавних пор окончательно закрыли глаза. В конце концов, Максимыч своими золотыми руками ремонтировал видавший виды уазик, сам дозаправлял, когда бензина не хватало — что случалось с урезанием бюджета все чаще, и можно было позволить ему небольшую вольность.


Потому сейчас, после суток, машина была доверху забита различным скарбом, не имевшим к медицине никакого отношения. Большая часть его принадлежала Ларе, значительная — Максимычу. Саниного здесь были только три блока сигарет и пакет из Ашана.

— Здрасьте, — появилась, наконец, новенькая, — я Эля.

— Александр, — важно представился Саня, — это Федор Максимович, это — Лариса.

— Мы знакомы, — процедила та.

— Вызов есть?

— Да вот, ждем…


Минут десять убили на курение и разговоры о погоде. Хотя стоял конец августа, лето уже сдало свои позиции ранней осени, и было зябко.

— Эх! Вот бы сейчас сидеть у печки, смотреть на огонь и никуда не торопиться, — вздохнул Саня, подмигивая Ларе, — повезло тебе.

— Добро пожаловать в наш табор, — вздохнула она, — там к печке не протолкнешься, да и от печки название одно, буржуйка из восьмидесятых…

— А то тебе это не нравится. А чего хочется тогда?

— Купить новый стол, новую скатерть, новую квартиру. Убрать в подвал малиновое варенье. Кастрировать соседского кота. Найти мужчину моей мечты… — принялась меланхолично загибать пальцы Лара.

— А ты, Максимыч, чего хочешь?

— Чемпионат по хоккею. И чтоб наши канадцев уделали, — буркнул тот.

— Примитивно это, Максимыч, — не унимался Саня.


Лара закатила глаза: напарник явно рисовался перед новенькой. Эля, распахнув ясные голубые глаза, глядела на него безотрывно. Несомненно, уже готова была влюбиться.

— Ребят, вызов! — с крыльца донесся громкий голос, — Врубите уже рацию, наконец!

— Сломалась. Куда едем? — Максимыч мгновенно приободрился.

— На Двадцать Лет Октября, дом восемьдесят восемь. Бабуля с давлением.

— Жалко. Ерунда, — вздохнула Эля. На нее синхронно оглянулись и Саня, и Лара. Посмотрели друг на друга.


— А ты хотела огнестрел, что ли? — осторожно поинтересовалась Лариса. — Радуйся!

Новенькая смолчала в ответ, но очевидно стало, что бабулю с давлением она за большой медицинский подвиг не считала.

Максимыч завел машину.

— А почему врач сзади, а фельдшер спереди? — выдала Эля. Лара посмотрела на нее с явным отвращением во взгляде.

— У меня ноги туда не влезут, — добродушно пояснил Саня, — а Ларка мелкая. Максимыч, ты в медсанчасть заедешь завтра? Там какие-то стулья ненужные были, говорили забрать.

— Заеду, заеду…

— Саня, что-то я чемоданчика не найду, — вдруг заметила Лара, устраиваясь поудобнее спереди, — а ты аптеку-то собрал? Я только детскую вижу.

— Взял. А это хирурги покупали, оставили что-то.

— Тут три коробки зеленки.

— Нет, не там. Эля, уберись отсюда! — Саня скрылся под носилками, что занимали большую часть свободного пространства. — Лара, детка, тут твоего барахла на три сезона. Тазы какие-то…

— Это ящики для рассады.

— Сентябрь на носу, зачем тебе рассада? Нет, тут нету. А тут что? А тут шприцы… Эля, брысь!


Саня, продолжая ворчать, отыскивал в недрах буханки то запасы тушенки Максимыча, то изобилие дачных покупок Лары. Наконец на руках врача высилась целая башня коробок с лекарствами и перевязочными средствами. Такая же, только из синих чемоданчиков, наличествовала на коленях Эли.


— Это чо за бардак у тебя в тачке? Главный давно не вставлял люлей?

— Порядки наводить дома будешь. Литичка при тебе? Ну вот ее и будем кушать. Бабульке восемьдесят шесть, ей все эти сокровища зачем?


Незаметно добрались до улицы Двадцати Лет Октября. Лара всегда невольно кривилась: ведь, по сути, двадцать лет с революции — это тридцать седьмой год, эпоха жесточайших репрессий. Вот уже проехали сороковые дома. Немного помедлили, объезжая лужи на разбитой дороге — неподалеку строители парковали тяжелую технику. Фонари отражались в многочисленных лужах.


Саня с коробками и Эля с чемоданами сидели у носилок. Максимыч трепетно настраивал магнитолу. Лара бездумно смотрела в ночную осеннюю тьму, раскрашенную редкими фонарями и красными кронами кленов в их неровном электрическом свете. Стояла морось. Над речкой наверняка будет туман с утра. Даже ларек с сигаретами и тот весь в капельках дождя. Настоящая осень…


Внезапно завизжали тормоза, машину бросило вперед, Лара успела закрыть лицо руками, услышать визг Эли и смачный мат Максимыча:

-…твою налево, рессора!

И все вдруг померкло.

***

— Ларка! Ларка, ты жива?

Голос Сани вырывал меня из небытия очень настойчиво, хотя полежать еще хотелось. С трудом сфокусировав взгляд, я обнаружила над собой своего встревоженного друга, не менее испуганную бледную Элю и пасмурное серое небо…


Стоп. День? Это где я провалялась двенадцать часов? На улице?

— А Дэвла… Саня… — вышло хрипло, — Саня, что это было?

— Если бы я знал, — вздохнул он и подхватил меня под плечи, — давай, детка, приходи в себя. Нам тут без тебя никак не справиться. Тут лютый ад!


«Справиться» — последнее слово, которое я сейчас желала бы слышать. Я с собой сейчас не особо справляюсь. Особенно с левым запястьем. Видимо, сильно ударилась при аварии.

— Кто в нас въехал? — иного предположить не могла, Максимыч водит тридцать лет, и крайне при этом аккуратно, — что-то тяжелое? Жмуры есть?

— Да тут одни жмуры, — пробормотал Саня.

— Лара, мы куда-то попали, — это плаксиво вступила Эля, — посмотри вокруг!


Да. Это явно была не улица Двадцати Лет Октября. И вряд ли наш любимый Энск. Прежде всего, мы находились на открытом пространстве, и прямо передо мной высилась настоящая горная гряда. Вдобавок, было зверски холодно, дул пронизывающий ледяной ветер. Кроме ветра и гор, я обнаружила, что кроме нас, тут еще уйма народа, и все чрезвычайно плохо выглядят. Большая часть была абсолютно точно мертва.


Мутило от того, что мы видели, нехило. Но отчего-то, глядя на мертвые тела, я искала взглядом, возможно, неосознанно, выживших. Как будто ни на секунду не сомневаясь, что они найдутся.


Странное дело, мертвый человек почти всегда отличается от живого. Но когда речь о поле боя — а тут шла речь скорее о побоище — то спутать очень легко. Бело-серые лицами и в брызгах крови, все грязные. Все лежат в странных позах вповалку. Наверное, нет ничего ужаснее, чем умирать среди трупов, зная, что тебя просто не заметили, посчитав еще одним… вот там что-то шевелится, кажется.


— Э дей мури! Саня, — я с трудом начала подниматься, для чего сначала пришлось перекатиться и встать на четвереньки, — смотри. Там один живчик есть…


Саня дернул Элю и направился в указанную сторону. Рядом с собой я обнаружила сложенные коробки и два чемоданчика. Малодушно понадеялась на что-нибудь обезболивающее для себя. Не хотелось думать, что я уже очнулась, что кругом страшная реальность какого-то сумасшествия. Каким ветром нас занесло сюда? И если вокруг столько мертвецов, не грозит ли нам то же, что и им?


— Давай оклемывайся! — заорал вдруг Саня, и меня от тона его голоса почти подбросило на ноги, хотя прямо стоять все равно не получалось. — Ларка, тут такое!


Что «такое», я поняла, подобравшись к ребятам. Эля окаменела, вцепившись в левый рукав Саниного халата. Я сделала точно то же самое, вцепившись в правый.

За небольшим холмиком, усыпанным телами павших, перед нами открылся незабываемый вид: порядка полусотни шатров, еще пара сотен палаток и, очевидно, все выжившие победившей стороны. Суетились они как муравьи, а свершившаяся победа, кажется, пришла не более чем полчаса назад, потому что в нашу сторону направлялись десятка три уцелевших с носилками.


— Я это уже видел, — прошептал Саня с горящими глазами, — я знаю, где мы… это как в кино почти… точно, это же оно…

— И я, — пискнула Эля и дернула врача снова, — точно, мы там. То есть, мы здесь.

— Ну дела!

Одна я ни черта не понимала.


Снова тот же звук и неявное шевеление откуда-то из-под ног. Мы разом обернулись. Эля первая рискнула подойти. Молодой темноволосый парень был весь в крови и ею же плевался. Саня схватился за карман, в который по тупой своей привычке обычно засовывал рацию. Я — подвигала в воздухе руками, пытаясь найти спасительный чемоданчик… опомнившись, посмотрели друг на друга, окончательно осознавая ситуацию.


— Потерпи, дружок, — нежно напевала над юношей Эля, оглядываясь на нас поминутно, — сейчас дядя с тетей тебе помогут…

Дядя с тетей, тем временем, продолжали смотреть друг на друга с непередаваемым ужасом.

— Мы ничем ему не поможем, — голос мой сел, — у нас ничего нет, ты понимаешь это? И даже Максимыча с машиной нет почему-то. У нас ни антибиотиков, ни плазмы, ни…

— Прорвемся, — дернул меня за руку друг, упрямо сжав зубы, — а ну не ссать!

— У него, — я бросила короткий взгляд на парня, которого Эля пыталась удержать на месте, — у него ножевое… ох, мечное? Кровопотеря какая, мы не знаем. И он, кажется, вообще не человек… Легкие, Саня! Пневмоторакс! Туберкулез! Все что угодно!

— Не ссать, я сказал! Отставить панику! — Саня, если и был растерян, виду не подавал — настоящий мужик. — Вон тех видишь, с носилками? Чем-то они лечат. Значит, медицина есть. Значит, мы пригодимся.

— А если они решат, что мы враги? А чем лечить? А потом? А как мы вернемся домой?

— Разберемся. Выбора все равно нет. Не околевать же здесь на морозе. Эй, народ! — Саня влез на холмик и помахал рукой фигурам с носилками. — Коллеги! Сюда! Мы тут!


Позже я думала, что это был весьма опрометчивый поступок, но в ту секунду, контуженные своим внезапным перемещением между реальностями двух миров, мы не особо отдавали себе отчет в своих действиях.

И в их последствиях.

***

Вечером того же дня Лара, не спавшая уже двое суток, молча сидела у огня в одном из самых больших шатров и задумчиво курила. Чего-чего, а проблемы с куревом в этом новом мире не было точно. Только на Саню высокие остроухие смотрели как-то странно, когда он закуривал сигарету. Лара сразу заметила их недоуменные взгляды. Остальным, казалось, до прибывших из ниоткуда людей вообще дела не было. Оно и понятно, когда вокруг столько проблем.


За один день Лариса увидела больше мертвых людей, чем за все время учебы, практики и работы. А смертей столько, как она поняла, ни один из врачей ее родного мира не видел никогда. Плохих смертей. Мучительных и бестолковых. От ужаса происходящего и собственного бессилия было хуже всего. Вот если бы этого раненого в оперблок! А для того — пару ампул амоксициллина хотя бы!


Первый найденный раненый уцелел, ну или, по крайней мере, дожил до конца операции. То ли сын местной шишки, то ли сам по себе весь герой, но вокруг него хлопотали сразу несколько лекарей, включая Саню. Кое-как остановив кровотечение и понадеявшись на милосердие Божье, его и остальных после швов, перевязок и ампутаций распределяли по шатрам и палаткам — про себя Лара называла их «палатами». В той, где она находилась сейчас, складировали лекарства и все лекарские принадлежности. Значит, Лариса стала сестрой-хозяйкой. Понижение, если что. Какая нелепость, думать о таком.


Голова гудела, как после хорошей попойки. Особенно становилось плохо, когда кто-то обращался к ней. Язык общения явно был Ларе незнаком, но она отвечала на нем, хоть и с запинками. Но и вопрошающий понимал русский, хотя точно так же этому удивлялся. Правда, к чтению этот неожиданный навык не относился: на попавшие с бригадой незадачливых медиков коробки лекари косились недоверчиво.


Первым делом Лара разобрала их и в раздражении обругала Максимыча. Что ему стоило сложить все лекарства в одно место! Тогда у них был бы большой запас драгоценных анальгетиков и спазмолитиков, а не только коробка бесполезной зеленки, упаковка какого-то очередного фуфломицина, втюханного фармпредставителем, да древний тонометр. Ну и фонендоскопы, оба были заняты на сложных пациентах. Конечно, кое-что еще нашлось, но для серьезных травм было бесполезно.


Здешние целители, к счастью, пользовались арсеналом своих средств весьма умело, а в прибывших быстро распознали коллег. Это единственное, что радовало Ларису. Братство медиков познается в работе быстрее, чем где-либо. На него всегда можно положиться. Вот и табачком поделились.


— Вы из Харадрима? — спрашивали почему-то Лару все подряд.

— Я не здешняя, — отвечала она просто, этим обычно спрашивающие удовлетворялись.

Не до расспросов было.


У операционного стола Ларе стоять практически не пришлось — не больше пятнадцати раз, никак не больше. Правила действовали, что и везде — если врач мог чего-то не делать, он этого не делал, предоставляя заканчивать работу другим, а сам переходя к следующим раненным. Ларисе доставались преимущественно рваные раны, закрытые переломы и бессознательные больные, подозрительные на все беды разом. О том, что там приходится делать Сане и помогавшей ему бедняжке Эле, и где они оба пропадают, думать как-то не хотелось.


Тем временем, коллеги-иномиряне сновали туда и обратно по шатру-складу, сами находили все, что им требовалось. Лара обследовала два ящика и один большой сундук — это оказались бинты, скатанные и, кажется, даже в «стерильной» упаковке из плотной серой ткани. Нашлись местные скальпели и крючки — самой разной формы. С содроганием обнаружила девушка многочисленные секционные ножи. Редкость для Земли. Ампутация последние сто лет неизменно теряла популярность, здесь же использовалась широко.


Зато опасные бритвы, иглы и даже маленькие серебряные катетеры ничуть от земных не отличались. Это заставило Лару слегка приободриться, правда, ненадолго.

— Что, худо? — поинтересовался один из местных врачей — точная копия Сани, только гладко выбритый и остроухий. — Выпей немного, но не перебирай. У нас там некого к столу поставить.

— Я уже не могу…

— Никто не может, я тоже. Надо. Всё потом.


С трудом поднялась Лара на ноги и отправилась за светловолосым. У стола, к которому якобы некого было поставить, наблюдалось некоторое столпотворение. На самом столе — доски, прикрытые какой-то заскорузлой окровавленной тряпкой, заставили Лару вздрогнуть — восседал невысокий коренастый тип, длинноволосый, мрачный и лохматый. В одной руке он держал трубку. Другая безвольно висела, вывихнутая, если не сломанная.


— Ваше величество, надо обработать ранения, — доносилось откуда-то, но Лара не связала обращение с лохматым типом. Тот лишь затянулся и выпустил в сторону говорившего струйку сизого дыма.

— Вот этот, — ткнул в непокорного пациента светловолосый целитель и вытянул Лару вперед, — отказывается от нас. Не хочет у нас лечиться. Свободных больше нет.

— А почему отказывается? — слабо подала голос девушка. Собеседник пожал плечами.

— Ушами не вышли, говорит…

— Она женщина, — проскрипел упрямец со стола, — я перед женщиной без порток щеголять не буду.

— Торин! — взвыл из угла все тот же голос, и Лара увидела там другого невысокого бородача — тоже с трубкой, тоже курящего. — Да смирись уже, такой ты эдакий…


Несколько следующих фраз из диалога были произнесены на недоступном для Лары языке. Тот, кого звали Торин, отвечал сквозь сжатые зубы. Внезапно Лара поняла, что ему очень больно. Но подобных мужчин, особенно из некоторых гордых народов, она за практику насмотрелась. С ними не слишком сложно было управиться. Надо лишь найти нужный момент, и…


— Ну вот и всё, — радостно сообщила она светловолосому, протягивая то, что осталось от штанов упрямца, пока тот отчаянно прикрывался, подтянув колени к груди и пытаясь извернуться на узком столе, — меньше слов, больше дела!

— Я говорил, надо было девчонок звать, — вздохнул светловолосый.


Торин, очевидно, смирившийся с насильственным обнажением своих королевских чресел, решился на другую крайность. Прищурившись и совладав с собой, он распрямился, демонстрируя отсутствие всякого смущения. Только алевшие щеки выдавали его. Покидавшие шатер остроухие хихикали, не таясь.


«Никакого уважения к этике и деонтологии», — весело подумала Лариса, сама не удержавшись от короткой улыбки.

***

«Никакого уважения к этике и деонтологии», — подумала я, пряча неуместную улыбку, кусая губы и исподтишка любуясь своим патлатым пациентом. Ничего так. Посмотреть приятно, даже и сейчас. Мужик был раздосадован до крайности, но свирепо уставился на меня глаза в глаза. Знаю я этот взгляд. Кровь из пальца у таких нельзя брать без литра нашатыря под рукой.


Вздохнула. Нашатыря-то у нас и нет. Саня знает, конечно, как его добывать. Саня все знает… завтра начнет строить здесь новый советский союз. Если уже не начал. А я тут пропадаю со всякими венценосными недобайкерами…


Брутальный король-стесняшка терпеливо сносил мои манипуляции с многочисленными порезами и царапинами на своих королевских ногах. Ноги были мощные, волосатые и прямые — редкость для мужчины с таким телосложением. Убедившись в отсутствии серьезных повреждений, я, кроме вывиха, которым следовало озаботить мужчин покрепче, нашла только глубокий порез на левой ягодице. И не нашла бы и его — мужик явно нервничал, постоянно вертелся, то прикрывая свое выдающееся мужское достоинство, то уворачиваясь от моих рук.


Можно подумать, мне приятно щупать всяких незнакомцев без перчаток.

— Да хватит уже! — наконец, я не выдержала, — тут глубоко задело, и это может быть опасно, зашивать придется все равно!

— Обойдусь, — проскрипел пациент.

— Никак не обойдетесь. Так что повернитесь на живот и лежите смирно, пока я вас побрею…


От слов ли или от вида опасной бритвы в моих руках мужик натурально взвыл, соскочил со стола, но далеко не убежал — запрыгал на одной ноге и скривился. И хорошо: негоже королям метаться в чем мать родила по госпиталю… Не успела я своим уставшим от перегруза мозгом осознать абсурдность ситуации, как в палатку заглянул Саня собственной персоной.


— Что за шум? — сияя, как медный таз, мой напарник производил впечатление счастливейшего во вселенной человека. — Ваше величество! Что не устраивает в ходе лечения?

— Она… хочет меня… — задохнулся в пыхтении нервный тип.

Саня перевел на меня веселый взгляд. Как будто не он не спал двое суток точно так же, как и я. Только меня можно было использовать вместо половой тряпки, а он был бодр и отвратительно энергичен.

— Ножевое, — одними губами сообщила я, — инфицированное как пить дать. Ушивать послойно. Сам глянь.


Затравленно озираясь, его величество все же позволил Сане оглядеть его, кхм, тылы, после чего мой друг пожал плечами.

— Без вариантов. Брить.

— Нет! — и тут-то кое-что прояснилось, потому что голый король ухватился за бороду обеими руками. Минуту мы смотрели на него в полном оторопе. Потом заржали как кони. К счастью, соратники короля выбрали именно этот момент, чтобы появиться в шатре. Возможно, кого-то из нас это спасло от дыбы — король раскраснелся до багрянца и дико злился, полагаю, больше все-таки на себя же.


Краткий ликбез, который громким шепотом проводил мне Саня, пока я зашивала пострадавшую героическую ягодицу нашего несговорчивого пациента, меня уже даже не удивил. Хотя подробности напарник обещал рассказать позже, зная, что я на ногах уже не держусь, и ни хрена не соображаю.


Вот, значит, я в каком-то волшебном мире, про который Саня, большой любитель фантастики, знает едва ли не больше его автора (или предыдущего визитера?). Вот — под моими руками стискивает зубы и жмурит глаза король гномов Торин Второй, который вроде как должен был умереть — да и прочие детали, как заметил Саня, значительно разнятся. Вот эльфы — остроухие дивные создания, премерзко хихикающие над гномьим королем.


— Ты вылитый эльф, если побреешься, — заметила я. Саня с намеком поиграл бровями.

— Думаешь, они не разглядели? И даже угостили кое-чем, что берегут только для своих.

— Долбанный наркоман, — бросила я злобно, уже не сомневаясь в причинах бодрости напарника.

— Знаешь, сколько народу мечтает, чтобы с ними произошло то, что с нами?

— Психов полно, знаю. Наши перспективы туманны.

— Зато мы здесь не безработные!

— Утешил, Саня. Утешил.


Гномы. Короли. Эльфийская дурь. Перемещение между мирами только для того, чтобы жахнуло второй сменой. Я обдумаю это завтра.


Закончив с Торином и проигнорировав его гневные взгляды вместо «спасибо» — дело привычное, я, уже в полубреду, доползла до какой-то лежанки, потеснила неизвестную храпящую там же личность и мгновенно заснула.

Комментарий к Вторая Смена

А Дэвла - О Боже (цыг.)

Э дей мури - Мать моя (цыг.)


========== Пёстрые Халаты ==========


Просыпалась я долго. Ординаторскую впору переименовать в шалман-хону. Вечно суета и беготня. Сон решительно невозможен…


Сквозняком потянуло по ногам, и я со стоном села на диване. Точнее, накануне это был бы именно диван. Сейчас же вокруг был шатер-госпиталь, по углам — тюки и ящики, посередке — здешний операционный стол. А рядом со мной недоуменно разглядывающий меня бородач, в котором я опознала гнома. Ну всё, точно не приснилось.


Незнакомец разглядывал меня без недовольства, но с любопытством.

— Чой-то ты чернявая какая-то, — наконец, сообщил он мне с зевком, — не здешняя. С Харадрима, что ли?

— Нет. Цыганка я. А вообще под Калугой родилась.


На Калугу гном никак не среагировал, только поморщился, пытаясь сесть.

— Я еще вчера думал, кто ты такая, — продолжил он, ежась от холода, — вроде и не наша. А вроде…

— С тобой что?

Он откинул одеяло, демонстрируя забинтованную ниже колена правую ногу. При взгляде на нее я сразу его узнала.

— Спасибо, что лечила, — улыбнулся мужчина, и мне стало перед ним немного стыдно. Не говорить же, что лечить — не значит вылечить, а ноги он еще вполне может лишиться. Даже, вероятно, непременно лишится. Жаль. Нестарый еще, симпатичный и явно весельчак по жизни.

— Не за что. Который час?

— Не знаю. Торин… ты ведь его тоже… он цел? — забеспокоился вдруг мой сосед по койке. — Он жив?

— В жопу раненный король? — вырвалось у меня, и я испуганно зажала рот руками: упомянутый король храпел всего в паре шагов. Гном прыснул вместе со мной, но тут же сделал серьезное лицо.

— Ну, слава Махалу, — с облегчением выдохнул он, укладываясь поудобнее, — хоть что-то. Ты сейчас уйдешь?

— Нет! — я поспешила заползти под драное одеяло, которым прикрывался мой вчерашний пациент, игнорируя правила приличия и тесноту. — Я умираю от усталости. Если что, спрячь меня, пожалуйста. Еще хотя бы полчаса я должна пребывать в горизонтальном положении.

— Понял, — снова не удивился ничему гном и вдруг приподнялся надо мной — пахнуло запекшейся кровью, гарью и мокрой землей, — Я Бофур. К твоим услугам.

— Лариса. Можно без услуг?

— Ларис? Гномское имя. Но тебе идет.


Приятно познакомиться. Снова стало стыдно: даже сквозь ткань джинсов чувствовался жар от его забинтованной голени. Судьба — сука.

— Хорошо нас потрепало, кажись, — уставившись в потолок, с удовлетворением заметил Бофур тем временем, — отстояли все же. Ты из Дейла? То есть, я хотел сказать, из Эсгарота?

— Нет. Я вообще не отсюда.

— А, ну да, приезжая. Дракона застала?

— Нет, драконов не видела, — безумие окружающей действительности действовало на меня все хуже, я теряла всякую ориентацию, а в таком состоянии проку от меня мало, — я была на дежурстве в другом мире. Лечила людей. Старичков и старушек. Безобидных симулянтов и косящих призывников. И вот я уже здесь.


Гном поморгал. Ресницы у него оказались — девушкам-моделям на зависть. Покачал головой.

— Одно колдунство вокруг, — немного ворчливо заметил он. Я была с ним полностью солидарна.


Через полчаса встать все-таки пришлось. У шатра снаружи раздался голосок Эли. На выходе столкнулась с ней лоб в лоб.

— Меня не пускают лечить Трандуила, — с ходу сообщила она мне. Я, отчаянно зевая, отмахнулась.

— Лечи кого-нибудь еще. Тебе мало ахтунга? Зачем тебе этот… транда-кто-то?

— Он эльфийский король.


Явная передозировка королей на квадратный метр. Типичное средневековье и феодальная раздробленность: каждые пятьсот дворов объявляют себя отдельным королевством. Но на дурочек вроде Эли это всегда производит впечатление. Корона и скипетр, как же…


Я к ней пристрастна, я знаю. Она симпатичная, молодая, у нее длинные ноги, светлые волосы и ни одной морщины. У нее абонемент в салон красоты и богатый папа — владелец автозаправки. А мне тридцатник, и лето провожу я на даче, а не на Мальдивах.


— Хочешь короля? Вот, дарю от чистого сердца: его величество Торин. Порядковый номер запамятовала. Иди, лечи, спасай.

— Торин! — ахнула Эля, и я мстительно улыбнулась себе под нос. Поделом тебе, упрямый гном. Месть моя страшна. Получи себе сиделку, от которой нипочем не избавишься, если только увольнением не пригрозишь — а ты, душка Торин, в этой богадельне точно не главврач.


Саня нашелся быстро. Он наслаждался происходящим и не скрывал этого. Прямо сейчас он собрал консилиум у одного из костров. Остроухие целители кивали, обсуждая его предложения. Выглядели они среди всей грязи и крови, что нас окружала, так, что можно было снимать любого в рекламе: белоснежные одеяния, прически волосок к волоску, начищенная обувь. Из замши! Неужели ночью стирались? Или это не те, что были вчера?


По гномам-врачам точно можно было сказать, чем они занимались накануне: сначала рубились вместе со всеми против врага, потом пили. Их от прочих соотечественников отличало особое плетение бород, для того, чтобы убирать их назад. Эти горячо участвовали в общей дискуссии, размахивали руками и даже — я уставилась, как громом пораженная — топорами. Не вру, у каждого из них за широкий пояс был заткнут маленький топорик. Видимо, изначально не один. Посмотришь на такую картину, и начнешь слегка опасаться своих бородатых пациентов, да и коллег заодно.


Потрепанная и как будто подкопченая толпа человеческих целителей, если их слегка отмыть и переодеть, живо напомнила мне родное отделение. Те же мятые злые лица, те же красные глаза, та же кромешная усталость. И у них с собой были просто невозможно огромные тюки добра, которые они споро разбирали прямо на земле и раскладывали тут же: щипцы, ножи, крюки, местный вариант бестеневой лампы. И множество других хитроумных приспособлений, которые я опознать не смогла. Всё было грязное и иногда ржавое, а теперь еще и в серой пыли.


Чему я удивляюсь, стерильность здесь не особо ценится.


— Лара, добренькое! — кивнул мне Саня, важный, как индюк. — Присоединяйся.

— Можно, я отсоединюсь? Я спать хочу. И домой.

— Никак нельзя. Через полчаса обход.

— Саня! Не говори мне, что за грехи наши мы попали в ад, и здесь все то же!

— Здесь лучше. Про обход им я рассказал. У них тут так не принято было. Им очень понравилось…

— Портишь такое славное местечко, — я уселась рядом с костром и ошалело уставилась сквозь огонь. В животе урчало, хотелось пить, в туалет и очень хотелось курить.


Вполуха я слушала разглагольствования светил медицины. Если бы не горящий костер и не кипящий над ним котел, источающий божественные ароматы глинтвейна — или его местной версии, атмосфера ничуть не отличалась бы от нашей ежеутренней летучки. Только масштаб планируемой работы несколько отличался — в сторону больших цифр.


-…И давайте сосредоточимся на тех, кому еще можем помочь. Прежде всего, требуется соблюдать осторожность с гнойными ранами. Моргульские яды вызывают самые тяжелые формы заражения…


Ну сижу я здесь, замотанная в грязные лоскуты — то, что осталось от моего любимого халатика, за свои кровные купленного, между прочим. Трясусь от пробирающего до костей холода. Слушаю эльфийского целителя — главный у них именно он, значит, кто он? Заведующий? — который рассказывает об отличиях каких-то ядов, которым в нашем мире и названия-то нет. Слушаю с умным видом. Стараясь не думать, что сегодня же, буквально через полчаса, непременно столкнусь со всем, о чем он рассказывает. И сижу я, и сижу. А куда податься?


Надо было оказаться в другом мире, чтобы окончательно осознать бренность бытия и неизбежность рока. Я — медик, и в аду лечить мне чертей.


— Позвольте добавить к словам уважаемого господина Нориона. У нас есть почти восемь бочек отличного фиксирующего состава. Призываю использовать его экономно, но не скупиться на сложные переломы. Будьте внимательны при наложении лангеты. Не берите древесину хрупких пород.


Гномы чесали бороды. Я сама не заметила, как стала выкладывать палочками на земле перед собой количество необходимых заготовок для лангет. Заодно стоит примерить первую пробную партию, строение костей отличается у пациентов весьма значительно. Интересно, здесь есть какие-нибудь атласы по анатомии, пособия? Хотя о чем я. Типографий точно нет, а драгоценные рукописные книги никто с собой на войну не повезет.


Другая Лара внутри меня в полном оцепенении пыталась примириться с происходящим. Эпическое фиаско. Малиновое варенье на даче. Максимыч со своими генераторами. Эля и ее нарощенные ресницы. Как, черт возьми, мы отсюда будем выбираться? Мне точно нечего делать в этом мире. Чем я смогу помочь, знанием дозировок лекарств, которых здесь нет, и санитарных норм — которые тем более никому не сдались?


— Предлагаю собрать все медикаменты на складе и пересчитать, — это вдруг вступил Саня, — господин — простите, запамятовал? — из Эсгарота готов предоставить часть своей спасенной из огня алхимической посуды для хранения особо ценных…

— Очень вовремя! — раздались одобрительные голоса.

— Как я понял, препарат ацеласа не хранится иначе как в свежем виде дольше двенадцати часов…

— Давайте еще перераспределим нагрузку, — недовольный эльфийский голос, как будто слегка охрипший, — уважаемый коллега… Саннэ?

— Александр.

— Э… уважаемый коллега предложил приобщить к уходу за больными и помощи грамотных молодых людей из Эсгарота. Не могу не сообщить, что мне его предложение кажется чрезвычайно рискованным. Почему бы господам гномам не обратить внимание на свою молодежь из Железных Холмов, которой очевидно нечем заняться и уже не терпится начать праздновать триумф…


Я закрыла уши руками. Вовремя. Запал был подожжен: гномы и эльфы сцепились между собой, правда, в отличие от своих сородичей-солдафонов, что я уже наблюдала, чрезвычайно вежливо и изысканно. Со словами «осмелюсь высказаться» и «позвольте добавить критики». Правда, наряду с этим точно несколько раз звучали слова вроде «остроухий хрен» и «тормознутый коротышка».


Летучка закончилась. Точно так же, как заканчивалась каждая моя летучка последние десять лет. Переругиваясь и дружно понося начальство, врачи разбредались по вверенным им палатам, сменять ночных дежурных. Навстречу двигались носилки с теми, кто ночи не пережил, и почему-то ноги сами ускоряли шаг при виде них.


Я шла искать Саню, чтобы обсудить возможность вернуться в родной Энск и забыть наше сомнительное приключение, но мысли об этом вылетели из головы. Включился автопилот, бороться с которым я давно перестала. Так или иначе, работа от меня никуда не делась.


— Давай, Ларка, отрабатывай карму! — выкрикнул с самого утра заряженный Саня и махнул рукой, — на шатрах теперь номера. Твой номер восемнадцатый!

— Джя криго, — вяло отозвалась я.


На каждого целителя после переклички получилось по тридцать стационарных пациентов — так мы обозвали тех, кто не мог сам за собой ухаживать от слова «никак» и был прикован к койке. Коек, кстати, достало не всем — половину больных устраивали на земле. Посчитать целителей получилось тоже не с первого раза. Гномы беспрестанно ссорились с эльфами, эсгаротские целители нужны были и в Дейле, и в полевом госпитале, а деления на средний медицинский персонал и врачей здесь не существовало, и каждый занимался всем подряд, чем приходилось.


Сплошной бардак, в общем. Да еще и больные вполне могли попасться характером вроде гномьего короля и запросто отказаться от лечения доктором неугодившей расовой или половой принадлежности.


Сначала я грешила на гномье упрямство, но эльфы тоже не разочаровали. Особо запомнился юный лучник с очевидным внутренним кровотечением. Его можно было снимать на рекламный щит с надписью «Минздрав предупреждает». Бледный до синевы, он упрямо отказывался разоблачаться передо мной и разрешать до себя дотрагиваться. Мне пришлось поклясться какими-то неведомыми явлениями вроде падения Дориата и воскрешения Лютиэн, что я никак не посягну на его невинность и обязательно забуду все, что увидела. Смотреть там было не на что, а источником кровотечения оказалась язва желудка. Возможно, закровила после сильного удара. Я смылась прочь, стоило появиться эльфам из «хирургии»: не хотела даже случайно услышать, каковы шансы паренька.


Иногда лучше не знать, чем закончится та или иная история.


В полдень подошла к концу дегтярная мазь — мы с Саней обозвали ее, не сговариваясь, мазью Вишневского. Я умудрилась поскандалить с эльфом, который ее доставлял.

— Нет больше, — скупо бросил он, не оборачиваясь на меня и помешивая что-то в небольшом котелке.

— Что значит, нет? нужно!

— Открывай цех и производство. Я тебе не бездонная бочка.

— Дёготь еще точно есть, я видела.

— Вот сама и колупайся в нём! Мне некогда.

— Что кричим? — Саня, наконец, оторвался от жадного изучения банок с темно-зеленой полосой — я уже точно знала, что так эльфы отмечают все дурманящее.

— У нас кончилась мазь Вишневского.

— А от него тебе что нужно? — эльф и ухом не повел на такое вопиющее нарушение этикета.

— А это сам Вишневский.

Тут уж остроухий не выдержал и обернулся, хмурясь.

— Маэ, нэстон, — буркнул он, очевидно, не зная, как реагировать на присвоение нового имени, — что значит, бишу-неу-ски?

— Это — ты. Ты — Вишневский, — торжественно сообщил Саня, бесцеремонно хлопая эльфа по плечу, отчего тот поморщился, — ничего не поделать, Лара. Бери рецепт и сама, сама.

— Шурдало бузно, — не сдержавшись, прокомментировала я, и по едва уловимому движению ушей эльфа стало ясно, что он внимательно прислушивался.


Языковой барьер сказывался значительно. Множество разных акцентов и диалектные наречия парализовали работу нашей аптеки. Склад был заполнен ящиками с препаратами, названия которых мне ни о чем не говорили. Но, что хуже, половина целителей названий этих также не знала. Когда мне пришла запоздалая элементарная мысль надписать ящики на всех используемых нами языках, я едва не начала биться головой об стену. Меня остановило только то, что стен не было.


Придумать — проще, чем осуществить. Пришлось искать тех, кто знал лекарства, бегать за ними, отволакивать на склад и заставлять надписывать и диктовать. Естественно, нашлись какие-то травы, корешки, жидкости и суспензии, назначения которых не мог указать никто. Когда первые три десятка коробок, коробков, ящичков и сундуков были в очередной раз перепроверены и переписаны, оказалось, что примерно четверть наших врачей не умеет читать. Ни на одном языке.


За день я стояла у стола трижды. Даже запомнила происходящее. Уже вполне отдавала себе отчет в том, что и куда положила, не забыла ли чего, не перепутала ли. На шатре под номером три (отмеченном тремя вертикальными чертами, нарисованными углём) появилась надпись по-русски «Душегубка». Здесь Саня лично проводил полостные операции, пытаясь добиться относительной асептики. Сюда я не подходила даже случайно. Вчерашнего дня было более чем достаточно для душевной травмы на ближайшие лет двадцать.


После обеда (которого не было) неприятности посыпались как из ведра. Все было очень плохо. В палатках было слишком холодно, уплотнять больных — чревато инфекциями, врачей не хватало, оставлять выздоравливающих их друзьям и соратникам не хотелось. Эльфийские снадобья действовали, но только если их не перепутать — потому что чертовы остроухие помечали их пятнадцатью оттенками зеленого, которые различить никто, кроме них, не был в состоянии. С гномами дело обстояло не лучше, а уж когда две эти полярности сталкивались, катастрофа становилась очевидной.


— Оттенок молодой листвы сирени.

— Изумруд? Хризолит? Берилл?

— Э-э… ну нет, ближе к июльской ветви жасмина, пожалуй…


Все, что меня спасало — отсутствие в Средиземье победившего феминизма. Меня хоть немного, но жалели, и по возможности пытались избавить отперетаскивания трупов и работы с совсем уж страшными случаями. Так что на мою долю оставались тихие смерти от лихорадки и кровопотери.


Их по-прежнему было много. Возможно, даже больше, чем вчера. Неужели прошел всего один день?


К трем часам пополудни на складе иссякли ремни. Как известно, хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии — которой намечался близкий дефицит. Гномов зафиксировать было сложнее всего, справиться могли только их сородичи, им вязки вовсе не полагалось. Люди были более коварны. Хилый с виду дядька в одиночку рвал ремни как паутину.


К четырем часам я смотрела на нож, который прокаливался в огне после очередной гнойной операции, и размышляла о том, чтобы вскрыть вены. Вот только добьюсь полной стерильности — и сразу.


Еще через час, все еще почему-то живая, кляла Элю на чем свет стоит — она никак не могла принудить Торина к перевязке и, плача, явилась за мной.

— Эля, любовь моя, у нас тут, если ты не заметила, военно-полевая медицина! Уж одну задницу можно как-то оставить без внимания старшего персонала…

На самом деле я была ужасно рада сбежать со склада, совмещенного с операционной, но побухтеть тоже была охота. Отвести душу было больше не на ком.


Торин со спущенными штанами лежал на животе и смотрел на меня, как Берия на врага народа. Несомненно, стадию гнева гномий король уже преодолел и приближался к стадии торга.

— Не болит, — вымученно выдавил он, сверкая бритой ягодицей с аккуратным швом, — а если не болит, что трогать?

— Обработать все равно надо, — я толкнула Элю вперед, а она, как влюбленная десятиклассница, застыла немым изваянием безответной любви, с нежностью созерцая своего подопечного, — эй, не щелкай!


Торин стоически терпел. Я собралась уходить, когда мне пришло в голову кое-что важное. Если кто и мог знать, как нам, пришельцам один Бог знает откуда и из какого времени, выбраться… короли ведь все знают? Нет, спрошу его чуть позже. Когда будет время. Может, к тому времени он слегка оттает, а его седалище подживет достаточно, чтобы Торину криво, но лежать к миру лицом. Как-то неохота обращаться к его величеству в таком неловком положении. Достаточно с него и Эли в качестве воспитательной меры.

***

Солнце уже украсило закатом запад, а Лара все еще не могла навести хотя бы относительный порядок на складе. То и дело приходилось перебегать от койки к койке, от пациента к пациенту. Один хотел пить, другой — строго противоположного. О том, чтобы поесть, мечтать вовсе не приходилось. В неограниченном количестве водился исключительно разносортный алкоголь.


— Эльфийские вина, гномий эль и много-много самогона, — отчитался перед фельдшерицей довольный и поддатый сторож отдельного лабаза, выделенного под спиртное, — чего изволите?

— Домашний ликёр. Можно без хрусталя…


Лара неизменно выбирала самогон, как наиболее мощное средство для обеззараживания. Иногда приходилось и самой отхлебывать из горла, морщась и каждый раз молясь Богу, чтобы не отравиться насмерть.


Ступни жгло даже в удобных кроссовках. Руки вот-вот должны были начать неудержимо трястись, в глаза словно высыпали по камазу песка в каждый. Но пустеющие с каждым часом стеллажи и ящики красноречиво намекали, что о сне и отдыхе предстоит забыть еще на несколько непростых суток.


Собрать медикаменты в одном месте — лишь звучит просто. Но где их искать? У кого? Как они выглядят, и как их классифицировать? Эльфы мало были знакомы с грубой хирургией, зато уважали хилерство и наркологию. У них следовало искать анестезию и всевозможные травы с рецептами — и бесценные лечебники на всеобщем языке в том числе. Гномы ловко останавливали кровотечения и не гнушались полостными операциями — в окружавших их условиях Лара бы не рискнула. У гномов можно было найти минеральные средства и самые лучшие инструменты, правда, без намека на инструкции по применению. Люди везде и всюду одинаковы — здесь тоже были как светила науки, так и поклонники всемогущего кровопускания, шаманских камланий и всевозможной гомеопатии. Именно среди них находились отчаянные смельчаки, готовые спасать безнадежных и лечить неизлечимых.


— Всякую ерунду вроде пиявок тоже возьми, — посоветовал Саня, когда они с Ларой в очередной раз пересеклись — бегом, как передвигались почти все врачи по полевому госпиталю, — во-первых, в них гирудин, а во-вторых, если ничего не помогает, будем пробовать все подряд.

— Что, еще один у тебя? — голос у Лары окончательно сел. Врач только вздохнул.

— Вчерашний. Пока живой. Не дышит, и всё тут. Там брат его… пусть как-нибудь…


Как-нибудь. Вот правильное слово. Лара старательно гнала чувство, что вся здешняя медицина — это именно «как-нибудь», сработанная на авось вариация настоящего дела. Ведь вокруг было лучшее, что мог предложить целый мир. Ничего более совершенного при всем желании невозможно было найти.


И еще постоянно мелькала мысль об прискорбном отсутствии перчаток.

***

Ближе к вечеру эльфийские свежие физиономии, так впечатлившие меня поутру, поистрепались достаточно, чтобы не вызывать у всех остальных комплекс неполноценности. А особо выдающихся гномьих хирургов доблестные соратники по ножу носили из палатки в палатку под руки. Ребята из Эсгаротского Братства Целителей сорганизовались сами. Отлавливали наиболее выпивших, поили тех, кому это было необходимо, гоняли ленивых. У их беспрерывно горевшего костра вполвалку обнаруживались все подряд лекари, уже выработавшие смену до полного изнеможения.


Ну и мы. Эля так и сгинула в уходе за Торином, которого, как выяснилось, перевели в его собственный королевский шатер, и не путалась под ногами. Хотя, как я поняла, кроме него серьезно пострадали какие-то его родственники, и им тоже требовался уход. Для короля, как и для Эли, это был наилучший вариант — многих тяжелых она не вытянула бы одна, была еще неопытна и быстро сдавала. Но, чтобы не расслаблялась, Саня отправил к ней котел и повелел кипятить бинты.


Гномий вариант вип-палаты я разглядела издалека — это был самый потрепанный, самый убогий шатер среди всех, латанный-перелатанный, но над ним выше прочих вился просто-таки гигантский флаг. Стоило, наверное, вспомнить Фрейда. Хотя, если представить обнаженного Торина… опять я завидую Эле! Пока мы тут в грязи и гноище, она снова в шоколаде. Персональная нянечка у красивого мужественного короля, да еще и с такой пикантной раной…


Саня успевал везде и всюду. Только и видно было, как он летит мимо, раздавая указания всем подряд и заражая всех своей энергией, а потом исчезает на десять-пятнадцать минут. И снова появляется. С упорством, достойным лучшего применения, мой друг перестраивал окружающую действительность. Справедливости ради, не все глупые порядки больниц России он попытался привить в нашем новом месте пребывания. Им можно было только восхищаться и ужасаться. Спал ли он, ел ли и когда он это делал, я не знала.


Я осталась на складе и покидать его не намеревалась. На мне было всего лишь десять лежачих, и мы договорились с тем самым блондинистым эльфом — имя я запомнить так и не успела, — что я буду принимать нетяжелых больных, буде таковые явятся.

Но пока что основную массу работы составляли тяжелые, критически тяжелые и безнадежные.


Целый день был посвящен перегруппировке медицинских частей. Все путались. Врачей под конец рабочего дня невозможно было отличить от больных. Идея с белыми халатами увяла на корню. В лагере при всем желании невозможно было найти ничего белее наших лиц (если умыться, окей). Весь мир вокруг состоял из самых разных оттенков серости, крови, свежей и засыхающей, и грязи. Земля под ногами чавкала, истоптанная тысячами пар ног в тяжелой обуви.


Так что халаты лекарей пестрели весьма удручающими пятнами.


Мои джинсы промокли, я чихала, какая-то куцая куртка, снятая с одного из ушедших в мир иной воинов, не грела ничуть. Переставал действовать даже алкоголь. Может, приобщиться к эльфийскому дурману?


У центрального врачебного костра нашелся один подозрительный остроухий типчик. Судя по шальным глазам с почти вертикально стоящими зрачками, дурью сородичей снабжал именно он. Не удержавшись, я захихикала. Я бы узнала эту породу где угодно. Вроде здесь легально употреблять все, что пожелаешь, нет полиции и наркоконтроля, а все равно вороватые и порывистые движения выдают торговца дурью.

— Пс! Пс, — подмигнула я ему, — есть чо?

Эльф прищурился. Сначала я подумала, что он говорит только по-своему, но он тут же развеял мои опасения. Ни малейших следов акцента.

— Тебе поспать или проснуться?

Я даже растерялась.

— Грибы? Синий итилиенский мох? Радужная змейка? Травка? Железнохолмская соль? — буднично перечислял эльфийский барыга, — на серую пыль скидка, берешь гран, даю полтора…

— Так это не бесплатно? — эльф посмотрел на меня, как на умалишенную:

— Ты кто такая, чтоб бесплатно, Галадриэль Лориэнская, что ли?

— Нэстон, — припомнив немногие запомнившиеся мне на синдарине слова, сказала я.

— Да вы в конец охренели, коновалы, — выразился вполне ясно эльф и повернулся ко мне спиной.

Я не нашла ничего лучшего, чем сказать:

— Я главврачу пожалуюсь.

— Я тебя не знаю, — пробормотал эльф, не оборачиваясь.

— Он тебя лихо выпнет отсюда!

— Эй, не приставай ко мне, мне не нужно твое тело. У меня нет денег для тебя. Я не говорю на всеобщем. Я соблюдаю обет целомудрия! — ненатурально повысил голос остроухий и спустя некоторое время недовольно удалился под насмешливыми взглядами наблюдателей. Из чего я сделала вывод, что главный эльфийский врач или кто там был вместо него, употребления веществ действительно не одобрял.


К своим прямым обязанностям я приступила лишь под вечер, уже уставшая и злая как собака. Перетаскивая туда-сюда тяжелючие тюки с бельем и бинтами, ящики со склянками — пластика здесь не знали, конечно, я огрызнулась на троих молодых парней, которые пытались уже вскакивать со своих коек, наорала на пожилого дядьку, получившего удар по голове, и трижды обматерила Элю, невовремя зашедшую по какой-то своей надобности.


При такой нагрузке нервы совсем в клочья… и как-то совсем упустила я тот момент, что не услышала голос гнома, с которым делила тесную койку накануне. А ведь днем он подбадривал меня со своего места и изъявлял самое горячее намерение поскорее подняться и помочь. Я даже имя запомнила, хотя представлялся мне каждый, а были их сотни, наверное.


С самыми нехорошими предчувствиями я направилась в его угол. Сердце сжало ледяными тисками, когда, отодвинув одеяло, я поняла: опасения мои оправдались.


Мужчина лежал на постели ничком. Под лицом его промок свернутый кафтан — или свитер, сложно сказать, чем эта тряпка служила раньше. Наверное, закусывал, чтобы не кричать, очередной терпеливый идиот. Скольких я сегодня похоронила таких! Почему они во всех мирах идиоты, эти благородные воины? И почему в моем мире их осталось так мало? Наверное, вымерли все. Как вот он сейчас умрет.


— Бофур, — я дотронулась до его плеча. Горячее. Жар. Ожидаемо.

— Д-да? — он еще мог отвечать, и это меня заставило снова дышать.

— Поворачивайся, — я сглотнула, — если сможешь сам. Сейчас будем тебя лечить. Потерпишь без меня пару минут? Схожу за остальными.

— Что? — голос больной, голос с трудом удерживающего сознание.

Ну не говорить же ему, что дело швах, и сейчас мы будем отрезать от него по куску, пока не сохраним еще пригодное к доживанию!

— Давай-ка, лежи лучше, как лежишь…


Еще один, последний рывок. Надо. Под тяжелыми, как свинец, ногами плыла земля. Раза два я съехала в какую-то лужу и окончательно вымокла. Нашелся Саня на полпути в свою «Душегубку». Наконец-то я видела в его глазах тень усталости.

— Сделай милость, морэ, посмотри одного…

— Не могу тебе отказать, когда ты меня так зовешь, — вздохнул друг и поволокся нога за ногу за мной. Едва глянув на гнома, он вздохнул без особого сочувствия.

— Резать? — спросил, потирая виски. Я кивнула, потупилась. Напарник хлопнул меня по плечу:

— Тонометр возьми. У гномов нормальное давление на двадцать пунктов выше, учти. Попробуем.


Как-то быстро нарисовались еще два участника процесса: совсем молоденькая девочка с тазиком и седовласый гном, который, увидев Бофура, сразу нахмурился и расстроился. Должно быть, знакомый.

— Почтенный Оин, — Саня перенимал здешние манеры с той же скоростью, с которой когда-то почти выучил после знакомства со мной цыганский язык, — позволите вам ассистировать?

— А? — гном слышал плохо, — девонька, двинься, мы его сейчас…


Никогда не подозревала в старцах его возраста такой силы. Взрослого мужика тягать — совсем не легкая работа. Бофур, находясь на грани потери сознания, тем не менее терпел до последнего. Лишь спросил у Оина что-то сквозь зубы. Услышав ответ, побледнел. Потом кивнул. Снова сделал попытку улыбнуться мне. Получилось так себе.


— Боишься? — сипло спросил он вдруг меня.

— Саня, я на анестезии? — я отвернулась, но Бофур продолжал смотреть все равно. Ну и что. Пускай. Пульс на запястье, под указательным пальцем бьется часто и неровно. Рука твердая и сильная, привычная к работе. Есть ли шанс у него? Есть тут что-то вроде опийного мака, есть много спиртного в качестве дешевого и доступного наркоза. Оно же антисептик. Есть кривые иглы, жгуты и бинты, немного подозрительных мазей — их мы ставили стерилизоваться, но что в том толку… и есть операционный стол, грязный и ненадежный. Вот и все, что есть.


Гарантий на то, что даже после ампутации он останется жить, нет.

— Лара, пульс у них тоже выше. На десять.

— Считаю, — я набрала в грудь воздух и закрыла глаза. Помогало сосредоточиться.


И уйти от такого невыносимо острого и пронзительного взгляда гнома, чью руку я теперь буду держать до конца операции. Или до конца его жизни.

Комментарий к Пёстрые Халаты

Джя криго - Вали, иди вон (цыг.)

Маэ, нэстон - Нет, врач я (синдарин)

Шурдало бузно - Козлище, ругательное (цыг.)

Морэ - Братец, дружок (цыг.)


========== Приглашение в Братство ==========


Бофур очнулся. Некоторое время молча созерцал потолок над собой — матерчатый, колышется от сильного ветра предгорий — потом попробовал повернуть голову. Много он не увидел, койка была теперь отгорожена от остального пространства шатра занавесью. Философски рассудив, что смотреть особо все равно не на что, гном снова уставился в потолок.


Тело до шеи онемело, не чувствовалось почти ничего, кроме далекой подергивающей боли где-то ниже пупка. Ощутимо затекли плечи. Но страшный огонь, еще вчера плавивший его изнутри, исчез, как будто его и не бывало. Следовало приходить в себя. Не очень-то хотелось. Эту часть можно было пропустить. Сразу перейти к той, где он богат и здоров, вокруг полно друзей и родственников, и все празднуют. Только как он будет праздновать? Разве что напьется в слюни. Танцевать с одной ногой уже не получится.


Легкие шаги вернули Бофура в мир здесь и сейчас. Зашуршала занавеска. Это была Лариса.

— Ну как? — она определенно посвежела с прошлого вечера, — попей.

Подала ему ковшик и соломинку.

— Спасибо, — откашлявшись, поблагодарил он больше глазами, чем кивком, — как там? Погодка ничего?

— Погодка гадкая. Голова не болит?

— Нет.

— Не тошнит? Нет мушек перед глазами? Покажи язык. Глаза на меня, теперь в сторону. Если сюда смотришь, не темнеет?

— Нет. А вы долго вчера… резали… — почему-то гному казалось очень неприличным спрашивать, куда дели то, что от него отрезали. Но Лариса только улыбнулась.

— Дольше, чем ожидали. Нога при тебе, Бофур. Я Оину сказала, зря он стращал. Не надо такое заранее говорить. Иногда обходится.


Бофур вдруг резко обмяк. Выразилось это в том, что он никак не мог вымолвить ни слова, даже моргать стало трудно. И дыхание перехватило.

— И не вчера, а два дня тому назад. Тебя, кстати, брат нашел, наконец. Просил передать наилучшие пожелания, но это тебе Ори скажет. Все, кто на ногах, ушли в Гору работать. Так что не спеши, выздоравливай потихоньку. Если вдруг станет хуже, — она наклонилась к нему ближе и строго покачала пальцем перед его носом, — не терпи ни в коем случае! Сразу зови. Скоро придет доктор, осмотрит.

— А ты? — хрипло спросил Бофур.

— А я уже посмотрела, пока ты спал. Ничего, подживёт. Сегодня трубки вынем. Только ты не шевелись, ну и здоровой ногой старайся не двигать.

— Что, правда, не отрезали?


Перед этой девушкой было отчего-то совсем не стыдно задавать такой вопрос. Разве пристало воину бояться ран? Он был к ним готов, знал, на что идет… Но как же радостно было знать, что увечье его обошло!

— Правда. Хочешь, в зеркало… ох, забудь, — Лара махнула рукой, — конечно, как раньше уже не будет, но ходить сможешь, даст Бог.

— Кто даст?

— Неважно. Запомнил, что я сказала? Если что-то заболит, заколет в сердце, засвербит в… в других частях тела, сразу, в ту же минуту, зовешь врача. Бывай.

И она задернула штору.

***

Сутки дома, двое суток в Средиземье — и я отключилась.


Резервы истощились, горючка кончилась, батарейка села. Закончив с ногой Бофура и отправив в тазик последний расширитель, я аккуратно закрыла бессознательного гнома простыней до шеи и сползла на пол. Тоже аккуратно — даже руку под голову подложила.


Заснуть сразу не получалось, как часто бывает после сильной усталости. Но зато я расслабилась. Полностью. Кто-то нес меня куда-то — я не сопротивлялась и не участвовала никак. Звуки отдалились, стали слышны сквозь ватные стены, отключился слух, потом по телу поползли мурашки, и я провалилась в сладостное забытьё. Немного подумала отстраненно о том, что последняя операция была просто мастерски исполненной и ювелирной. Посочувствовала Бофуру, который будет хромать. Порадовалась за него и тут же побоялась сглазить. Черный глаз, цыганский глаз, минуй нас…


Мне ничего не снилось. А с утра я проснулась от запаха чего-то очень вкусного. Такого вкусного, что желудок аж свело. Последние дни я употребляла только спиртное и сигареты — когда они кончились, перешла на табак и трубку. Эльфы еще предлагали какую-то местную разновидность орехового напитка вроде желудевого кофе, но я не рискнула.


А теперь в нос ударил аромат тушеного мяса и… кажется… не знаю, что это, но пахло божественно. Еще не открыв глаза, я села на своей лежанке. И очень удивилась. Во-первых, меня вчера кто-то раздел, и джинсы мои повесил у очага — прямо на первой линии, на ближайшей к огню веревочке.


Во-вторых, меня прикрыли настоящим одеялом. Настоящим — в том смысле, что под ним было тепло, и оно более чем наполовину состояло из ткани, а не из дыр. И, наконец, в-третьих, незримый благодетель озаботился тем, чтобы раздобыть мне одежду — напротив меня поверх одеяла лежали два длинных вязаных чулка (или гольфа? не уверена, как правильно) и теплая шерстяная юбка.


Как мало надо человеку для счастья! Стоит приодеться и учуять завтрак — и уже можно жить.

Одевшись и завернувшись в одеяло на манер иранской чадры, я вылезла из шатра. Впервые увидела средиземное солнце — от земного ничем не отличалось. Тускло пробиваясь сквозь нависшие тучи, оно несколько преобразило окружавший нас унылый пейзаж.


— Доброе утро! — приветствовал меня незнакомый рыжий гном у костерка и поднял кружку, — Нори, к вашим услугам!

— Лариса. Никаких услуг, — пробурчала я и с удивлением обнаружила, что меня у костра ждали — оставили немного того блюда, что источало неземные ароматы. На вид — что-то вроде пшеничной каши с кусочками овощей, отдаленно напоминающими морковь и кабачки. Мяса в котле не оставалось. Не обращая внимания на остальных сидящих у костра, я схватилась за миску с самой себе слышным рычанием. Но, казалось, гномы меня понимают, как никто. С расспросами и разговорами не приставали до тех пор, пока на дне котелка не осталось ничего.


— Это Ори, мой брат, — отрекомендовал уже представившийся гном другого, совсем юношу, — мы его вам отдадим.

Вот это уже неожиданность.

— Зачем?

— Пусть помогает. Он умник у нас, вот пусть вам пригодится.


Умник Ори так очаровательно краснел, что я растрогалась пуще прежнего.

— Э, благородный Нори, спасибо, конечно. Уж не вы ли оставили мне эти чудесные дары? — тут я ничуть не льстила, юбка была в моем стиле и сидела как влитая, а согреться после трех суток промозглости — это вовсе бесценно. Нори хитро усмехнулся.


Взгляд у него был острый, цепкий и внимательный. И он очень напоминал мне моих братьев, движениями ли, повадками. Большой опасности от такого не ждешь, но палец в рот не клади, это точно.

— Нет. Это Бомбур принес. Брат Бофура. Нас Оин позвал. Мы думали, уже не найдем Бофура, ни живым, ни мертвым. Мне вот принести нечего, я Ори привёл… еще Бифура дождётесь, — тут Нори снова подмигнул.


Ага. Значит, за то, что мне повезло случайно оказаться рядом с Бофуром и едва не лишить его ноги, теперь дарят обновки и младших братьев. Занятно. А весь из себя король Торин даже спасибо не сказал.


— Бофур в себя сегодня вряд ли придет, — вздохнула я, — и нескоро встанет.

— Но жить будет! — торжествующе воскликнул Ори и тут же зарделся под коротким взглядом старшего брата, — простите…

— А вы… здесь останетесь?

— Да, — уверенно ответил Нори, делая широкий жест рукой, — у нас норма баланса военного присутствия с эльфами должна сохраняться.


Я ничего не поняла, но это было и неважно. Больше всего на свете хотелось вернуться назад и снова завалиться спать. Однако я уже точно прогуляла утреннее рабочее совещание, и отлеживаться и дальше было как-то совестно.


Потягиваясь, я обошла лагерь, где по сравнению со вчерашним утром и днем было уже значительно меньше бестолковой суеты. У центрального костра госпиталя натолкнулась на знакомую эльфийскую физиономию.


— Вишневский!

Эльф обернулся, неприязненно поджимая губы. Отозвался-таки.

— А где все?

— Работают, как и полагается, и в отличие от некоторых, утренний совет не проспали. Ты не господина Саннэ ищешь?


Саня о себе много возомнит после пребывания в Средиземье, это уж точно. Я кивнула, и эльф снизошел до продолжения беседы:

— Он в четвертой. Кому-то там сплохело. Вряд ли освободится скоро.

— А ты куда?

Он потряс двумя банками:

— Одному нашему другу нужно. Может, глаз еще спасем. Второй день пошел, как владыка его пользует, — тут эльфийский фармацевт тяжело вздохнул.

— О, тогда иди скорее. Вишневский! — крикнула я ему в спину, и он рефлекторно замедлил шаг, — я к тебе на обратном пути за мазью зайду? Оставишь нам?

— Я подумаю! — крикнул он, не оборачиваясь.


Вернувшись на склад и обнаружив, что Нори неведомым образом материализовался снова, я проверила Бофура и безымянного дядьку с переломом большой берцовой, натравила Ори на залежи эльфийских бумажек с рецептами и могла насладиться небольшой передышкой. Не знаю, кой-дьявол понес меня в четвертую к Сане. Уже с порога стало понятно, что дела плохи. Тут была целая толпа эльфов, в углу попыхивал трубкой какой-то молчаливый дед в высокой шляпе, под столом громоздилась куча окровавленных тряпок и инструментов.


Сжав зубы, Саня отрывисто раздавал команды:

— Зажим. Зажим еще один. Что, маленьких не осталось?

— Два. Оба в ране, — шепеляво сообщила эльфийка, ассистирующая моему другу.

— Твою мать, — безнадежно пробормотал Саня, и я нашла нужным обозначить присутствие:

— Помощь?

— К столу! — рявкнул Саня, не оборачиваясь, и продолжил бормотать, — нет, ну что за блядство… этого просто не может, не должно быть…


Давненько не видела я его в таком дурном состоянии духа. Зная нрав напарника, молча окунула руки в таз с водой и старательно их намылила. Только потом глянула на стол. Не гном. Не эльф. Не человек. Встревоженные, эльфы скользили вокруг светлыми тенями, кто-то дрожащими руками держал светильник — плясали тонкие тени. Я заняла место на инструментах — Саня ко мне там привык. Правда, здесь все было иначе, и с инструментами стояли и все наши немудреные антисептики.


— Хоббит, — бормотал Саня, обращаясь ко мне, но глядя точно на раненного, — пятьдесят один год. Молодой хоббит из Шира. Он не должен был быть ранен… Торин должен был… точно, вот и лезвие…

— Ум хару, — прошептала эльфийка.

— Сам знаю! Лара, может есть на складе, ну вот чисто случайно, малюсенький такой… совсем маленький… зажимчик?


Я потянула с волос невидимку — жест отчаянный и жалкий. С первого взгляда видно было, что ни один зажим из имеющихся не подойдет. Хоббит был в два раза мельче самого мелкого гнома.

— Нашел! — ворвался какой-то суетливый паренек в шатер, держа в руке нечто маленькое и блестящее, — детский гномий! У мастера… там…

— Давай сюда! прополощи вон в той баночке сначала. Идрен, сменишь меня на кройке?


Шили тщательно и долго. Несколько раз теряли сосуды — крохотные, тонкие. Иногда возникала такая тишина, что слышно было, как тихо-тихо сопит наш пациент — а его дыхание было очень сложно услышать, еще сложнее, чем смерить пульс. Рисковали страшно: ни давление измерить такому крохе, ни контролировать нормально сердцебиение… я уж молчу про наркоз.


Наконец, все было кончено. Четверо хирургов пожимали друг другу руки, хлопали по спинам и говорили традиционные глупости вроде «Мы отлично справились» и «Было честью работать с вами». Справились они, надо признать, просто на ура. Любого из присутствующих с руками оторвали бы самые крутые нейрохирургии Земли.


— Добро пожаловать в Братство, — от души обнял Саню Идрен. Шепелявая эльфийка, сладко улыбаясь, поцеловала нашего врача в щеку. Вот уж зрелище действительно необычное.

— Мы будем горды звать вас братом, мастер Саннэ, — пропела она.


Саня вымученно улыбался. Гордые и уставшие, целители расползались на заслуженный отдых. Я же, видя состояние друга, решила повременить с расспросами о хоббите и том, что там связывало его с Торином.


Дышалось мне как-то легче. По-прежнему врачи перемещались большей частью бегом. По-прежнему было холодно и голодно, прямо скажем, и не хватало медикаментов. Но мы уже сработались всем своим разношерстным коллективом, и каждый хотя бы приблизительно знал, где искать необходимой помощи в нужный момент. Да и выглянувшее из-за туч солнце все-таки слегка меняло общее настроение.


— Не радуйся слишком рано, — поспешил испортить мой боевой задор Вишневский, когда я дожидалась в его логове коробки с волшебной мазью, — не успеешь оглянуться, здесь весь Дейл будет.

— Какой-такой… — я вспомнила огни в городе, куда то и дело отправлялись люди и подводы.

— Беженцы. Там сейчас беженцы. Из Эсгарота. Пока оттепель намечается, они там пересидят, но через неделю припрутся сюда. Хорошо еще, если встанут у воинских шатров.


Надежды на это было мало: в воинском лагере соблюдался принцип «разделяй и властвуй», гномы и эльфы стояли порознь, людей почти видно не было, и между собой бравые солдаты не общались.


Как я поняла, политические распри местных королей — количество которых возрастало с каждым следующим днем, и я в них путалась, — заключались в том, что кто-то кому-то был сильно должен, кто-то натравил на кого-то дракона, потом подключилась третья сторона с молчаливого одобрения четвертой и пятой, а результатом стали шесть или семь тысяч погорельцев, два лежащих в руинах города и ничейная Гора, загаженная драконом и заваленная золотом.


И много мертвых героев, павших в борьбе с внезапно пробудившимся злом в виде орков.


Честно признаюсь, все это сильно смахивало на бред. Так я и сказала Сане, когда мы пересеклись в эльфийской части госпиталя, где он оттягивался с трубкой в компании своей ассистентки. Завидев меня, она моментально слиняла — ну надо же какая скромница.


Саня был как раз расположен к беседам о политике.

-…Башымо! Никогда не поверю, что можно не заметить на подходе армию, передраться из-за побрякушек, навалить гору трупов по недомыслию и после всего спокойно стоять рядышком, как ни в чем не бывало!

— Торин с Трандуилом теперь не разговаривают, между ними посредник Даин, — ответил Саня.

— Велика беда, — фыркнула я, закуривая в третий раз — табак страшно отсырел, — не разговаривают они! тут, если Вишневский дело говорит, через неделю не до разговоров будет.

— Как раз наоборот. Наследник Гириона, правитель Дейла, за дипломатическое решение конфликтов и мир.

— Так почему не помирятся?

— Торин не доверяет никому. С этого все и началось, — Саня вкратце обрисовал историю болезни гномьего короля. Я, конечно, не специалист в психиатрии, но по описанию здорово смахивало на биполярное расстройство. И подлец Саня знал, и не предупредил меня до сих пор. Конечно, на буйного король гномов не похож, но кто знает, как сдвигает крышу у гномов, да тут еще и посттравматическое расстройство может подключиться… я пребывала в шоке, но Саня не остановился на этом:

— А Трандуил вообще пьет последние лет шестьсот. С ним договориться нельзя в принципе.


Отличная компания королей подобралась. Убежденный пацифист, параноик с обострением и заядлый алкоголик. Всё как дома.


Так, на четвертый день я впервые заметила, что кроме врачей и больных в мире полно явлений и событий, и что-то происходит, пока мы тут врачуем и всячески извращаемся, пытаясь всех спасти. Я мотала на ус. Вскрылась, например, причина неразберихи в первые двое суток. Гномы и эльфы друг с другом никогда не работали, а Эсгаротское Братство в результате пожара оказалось полностью лишено инструментов и аптеки. Спасли, что успели.


К тому же, погиб их главный изобретатель, от которого осталась одна лишь книжица, накарябанная настоящим врачебным почерком.

— Там была даже такая штучка, как наружное дыхало, — мечтательно говорил мне пожилой врач, с которым я уже несколько раз оперировала, мастер Боргунд, — из мехов и серебряных трубок.


Я восхитилась беднягой, додумавшимся до искусственной вентиляции легких. Заодно перестала считать окружающих меня людей варварами. В конце концов, читать для того, чтобы быть хорошим хирургом, вовсе не обязательно, тем более здесь. Никакой жизни не хватит разобраться в местных закорючках.


Эсгаротское Братство, хоть и уступало в оснащении лихолесским эльфам, представляло собой уникальный профсоюз. Принимали в Братство не всех, за соблюдением правил тщательно следили, даже клятва какая-то своя была. Жили достаточно дружно — по медицинским меркам. Уводили друг у друга жен и зажиточных пациентов, подсиживали, но еще — строили друг другу дома и помогали в беде.


Было на что посмотреть и чему поучиться.

— Я тоже хочу братство, — сообщила Эля, — давайте изобретем свое.

— Миндздрав уже изобрел, — мне не хотелось признаваться в схожем желании.

— Просветлейте лицами, Братство Шприца! — возвестил Саня, широкими шагами врываясь на склад, — пришел обоз из Дейла. Разгружаемся.

— Что там?

— Бинты, чеснок, самогон.

— Негусто, — при мысли о том, что я еще раз вдохну неповторимый аромат местной сивухи, желудок скрутило спазмом, — нет ничего больше?

— Милочка, это Эсгарот, — вступил господин Боргунд, волоча гигантский тюк упомянутого чеснока с улицы, — там, кроме рыбы, ничего больше не было никогда.

— А как люди жили?

— Торговали.

— Чем?

— Рыбой.


Мне резко расхотелось вступать в Эсгаротское Братство. Пожалуй, стоит подумать о Лихолесье — торговали любители натуральных и экологически чистых продуктов чем-то более приятным и менее дурнопахнущим.

***

Лара в последний раз перепроверила повязку Бофура, и гном неожиданно попробовал сесть. Не удалось: охнул и упал назад.


— Бофур! Я сколько раз сказала: лежать! Ты не встанешь сегодня. И завтра. И не сядешь. Два дня как в себя пришел, еще два дня будешь лежать. Терпи, это надолго.

— Голова кружится, — слабо подал голос тот, как будто извиняясь.

— Крови много потерял, вот и кружится.

— А куда всех остальных убрали? — гном оглянулся, — что, все… того…

— Уплотнение у нас, — вздохнула Лариса, — тебя просто нельзя двигать, вот и оставили. Тебя, вон там еще мужик из Эсгарота спит, просто его не видно. И наши врачи тоже здесь ночуют.

— Мастер Саннэ?

— А он не спит, — ухмыльнулась Лара, — он впадает в эльфийскую кому и черпает энергию в транскосмических лучах…

— Детка, я все слышал! — врач вырос словно из-под земли у койки гнома. — Ну что, господин хороший, как ваше ничего?


С битвы прошло шесть дней. Медики всего госпиталя повеселели: наконец-то кто-то догадался доставить им запасы сносной провизии и дров. Правда, все как один зло смотрели на воинские стоянки поодаль. Там костры, не жалея дров, жгли каждую ночь, оттуда слышались дикие вопли и пьяные песни.


Битва воинов закончилась, сражение врачей продолжалось.


Появились и первые трофеи: Эля, сияя и радуясь, нарисовалась на складе в светло-сиреневом платье, расшитом жемчугом. Платье выглядело абсолютно новым, а материал здорово смахивал на парчу. Лара, впрочем, парчи никогда не видела и только рот открыла.

— Мне Торин подарил, — с ходу сообщила довольная медсестра, — и вот еще, смотри…


Она вытянула вперед руки, унизанные кольцами. На некоторых пальцах их было по два. Лара закрыла рот.


— Признавайся, ты ему итилиенского мха в суп накрошила?

— Зеркала не найдется? — вертясь во все стороны, кокетливо поинтересовалась девушка, — может, у эльфов?

— В инструментах посмотри.

— А если в большом лагере…

— Ты сунешься к пьяной солдатне в таком виде? Не рекомендую.

— Лара, ты так зубами скрежещешь, осторожнее, — пропела, не дослушав, Эля, приподнимая расшитый подол и направляясь к выходу, — здесь стоматология не на том уровне. Хотя, золотые зубы… тебе пойдут.


Пританцовывая, она удалилась. Лара закатила глаза к потолку и коротко, но ёмко, высказалась на родном языке.


— Забавно получилось, если ей это нравится, — вдруг довольный голос Нори вывел ее из прострации, — скажи, Ларис, она думает, что Торин ее так добивается, что ли?

— А разве нет?

— Он ей платье подарил, — хмыкнул Нори, — женщине!

— Еще и цацки к нему, — пискнул Ори.

— Объясняйте, товарищи гномы.

— Просто драгоценности — это ничего не значит. Все зависит от второго дара. Узбад символически откупился от нежелательного внимания. Платье — это не шуба, не платок даже, — наконец, заговорил Бофур из своего угла, — все равно, что сказать «Прикройся».

— Как бы сказать «Не хочу тебя видеть», — добавил Нори.

— «Глаза б мои не смотрели!» — это снова был Ори.

— Да и Торин по этой части совсем не…


Что с Торином не так, Лариса не узнала, потому что прибыл долгожданный обоз из Лихолесья, и у большого костра намечалась врачебная свара: распределяли всем необходимые обезболивающие.

***

Как говорится, «Мы делили апельсин. Много наших полегло…».


Эльфы били лезущих на обоз наглых гномов по рукам. Помогало плохо. Пока сражались с гномами, скромные и тихие целители Эсгарота вытягивали необходимое с другой стороны. Возвышался надо всем этим эльф в чем-то, напоминающем сутану небесно-голубого оттенка, и отчаянно пытался воззвать к народной совести и профессиональной гордости:


— Братья! Коллеги! Мы же все на одной стороне! Мы должны быть терпеливы…

— Ты опоздал на шесть дней, сучара! — ловко подпрыгнул и плюнул в сторону эльфа какой-то замызганный молодой гном с ужасно кривым швом поперек скулы, — хуле сразу не явились? Мы тут уже всех багульником поперетравили нахрен!

— Правильно, Гилри!

— Так его! Эй, морда, а ну-ка… терпели мы! Уж так натерпелись, чтоб тебя гоблины драли…


Эльфы тоже ругались. Только на синдарине. Лица у них были не такие выразительные, но горящие нехорошим огнем глаза и шипящие интонации сомнений не оставляли: опоздавших сородичей они не хвалили.


Времени на перегруппировку тратить не стали, и лекарства почти сразу растащили по местам назначения. Кое-что осело и на складе. На непродолжительное время в лагере воцарился мир и покой.


За следующие полтора часа я успела приобщить полезного, хотя и постоянно тормозящего Ори к делу: замочить бинты, отстирать, прокипятить, следить за огнем под чаном, где бултыхались ножи, зажимы и фиксаторы (не знаю местного термина, но в нашем мире это были именно они). Пока Ори был занят огнем, я пыталась найти кого-нибудь, чтобы озадачить водой. Но хитрый Нори испарился за долю секунды, стоило мне появиться на пороге шатра с ведрами.


Путь к источнику лежал через весь лагерь. Уже знакомые лица встречались все чаще. Странное дело, как и в больнице дома. Мир делится для тебя на коллег и больных. Коллег узнаешь за версту. Больных стараешься не запоминать, а потом и стараться не приходится, получается само.


Хотя некоторые коллеги сами чем-то больны. Возможно, неизлечимо. Так я подумала, найдя разряженную Элю почти у родника. Нет, ну только взгляните. Гвозди бы делать из этих людей: она брила ноги чьим-то кинжалом у начинавшего обледеневать болотца.

— Эля, я тобой восхищаюсь.

Девушка вздрогнула, но расслабилась, увидев меня.

— А, это ты. Я уж испугалась.

— Чего? Что тебя кто-то придет совращать раньше его величества Дубозада?

— Какая ты злая, — не поддалась блондинка, — нет, просто я взяла его… ножик. Не могу без эпиляции.


Перед моими глазами предстала картина Элиной головы над входом в королевский шатер наследника Дурина.


— Скажи, что я ослышалась.

— А что мне, волосатой ходить, что ли? Я и так уже на йети похожа.

— Тэ мэрав мэ! Ты с ума сошла? — я вовремя понизила голос и теперь шипела, — это! королевский! кинжал! Оружие воина! Там полно бритв, других ножей, скальпелей из обсидиана — нет, тебе обязательно надо было брить причинные места кинжалом Торина? И кстати, гномы вроде любят волосатых женщин.


Этот аргумент заставил ее призадуматься, но затем она продолжила свое черное дело со спокойствием Будды:

— Не попробуешь, не узнаешь.


Откуда в моих друзьях этот долбанный фатализм?

— Как там его величество, кстати? Не поддается?

— У меня появилась альтернатива, — Эля придирчиво изучила свои, надо признать, стройные ножки, и осталась вполне довольна увиденным, — там еще лежит его племянник Кили, а около вьется старший наследник Фили. Оба красавцы. А что низковаты для меня, так это ничего.

— Эля. Я тут слышала имя такое, Моргот. Кто-то кого-то к нему посылал. Может, обратишь внимание? Наверняка тоже завидный мужчина. На что хочешь спорю, холостой…


Ну почему одним короли и королевские племянники, а другим бесконечная стирка и судна из-под двух десятков мужиков?


Возвращалась я в смешанном состоянии духа. Встретила замотанного Вишневского. Вопреки обыкновению, он поздоровался первый. Вид у него был усталый и совершенно затраханный.


— Ты что, остроухий? Перебрал?

— Не я. За…мучали они меня, — вздохнул фармацевт, оправдывая мое предположение о его состоянии, и размял плечи с хрустом, — то горькое, это недостаточно сладкое, от третьего тошнит.

— Кто?

— Да Трандуилионы, чтоб им…


Внезапно он осекся, потом оглянулся несколько затравленно. Но видимо, желание хоть с кем-то поделиться было сильнее опасений, и эльф продолжил:

— Ну день ты пьешь. Ну два. Но на третий остановиться можно. А я их величество трезви, да непременно вкусненьким, все по губам читай, когда они только «му» сказать могут.

— Сочувствую. А эти ионы… это кто такие?

— Да родственнички его младшие. Сынок и племяшки, двоюродные-троюродные. Вот уж летчетыреста ждут, кто кого перепьет. Трон-то один в Лихолесье… а вот на днях король Дейла завалится со своим сбродом — и все, пропадай, моя голова.

— А что так?

— Отмечать начнут.


То есть, это они еще даже не начинали. А земля по ночам дрожит и крики страшные от того, что скорбят, видимо. Какой же здесь темпераментный народ.


— Переселяйся к нам, — чистосердечно предложила я, снова поднимая ведро с водой, — нечего тебе на оргии королевские отвлекаться, хоть иногда спать тоже надо.

— Не могу, — буркнул Вишневский угрюмо, — их величество ко мне привыкли, ибо я их личный дегустатор двести лет подряд был. Вот и в отставку вроде вышел, а все равно…


Махнул рукой и убрел куда-то.

Ну нет, подумалось мне. В Лихолесье тоже что-то неохота. И к гномам не пойду — зашибут ненароком, горячие хлопцы. Останусь при нашем Братстве Шприца. От добра добра не ищут…

Комментарий к Приглашение в Братство

Ум хару - Плохая рана (синд.)

Башымо - Бред (цыг.)

Тэ мэрав мэ! - Умереть мне! (цыг.)


========== О пользе личной гигиены ==========


Закончив с очередной перевязкой господина Бильбо Бэггинса из Шира, Саня решительно взял себе полтора часа перерыва на подумать. Подумать было о чем.

Вокруг определенно было Средиземье. Перед ним совершенно точно лежал без сознания обладатель страшного кольца. Возникали несколько закономерных вопросов: почему ранен Бильбо так, как должен был быть ранен Торин, где кольцо, и какова роль Сани во всей этой истории?


Если вдуматься, несостыковок с версией, известной на Земле, насчитывалось немало. И все они имели какой-то подтекст, что-то значили, словно представляя собой специально сочиненную загадку. Кем же? Случайно ли возникла эта загадка? Саня перебирал тысячи теорий, и никак не мог найти подходящую.


Прошли девять дней. Девять дней, наполненных постоянной тяжелой работой в чужом мире, где самые простые вещи были недоступны. А через несколько часов обещали начать прибывать переселенцы, жаждущие получить место в Горе, и предсказать, что из этого выйдет, не мог никто.


Не теряли ли они драгоценное время? Саня много раз с момента попадания в Средиземье и ровно до мгновения, когда увидел Торина Дубощита, думал о том, как он будет лечить раненых. Как и кого. Будет ли. Сможет ли выбрать между жизнями нескольких одинаково тяжелых пациентов. Рискнет ли изменить ход истории.


Пока не выяснил, что история давным-давно изменилась сама.


Лара ни о чем не думала — она работала. Эля радовалась — чего еще хотеть, любимые герои живы! А вот Саню одолевали сомнения самого разного рода.

— И что ты хочешь сказать? — оборвала его излияния в очередной раз Лариса, — накурился опять со своей эльфийкой? Нам теперь надо на тот свет отправить всех, кого мы лечили, или как?

— Мири чхаёри, я о том, что нам и не пришлось спасать никого из тех, кто должен был умереть. Даже Кили. Его бы спасли и без нас. В отличие от Бильбо.

— Кили? Напомни…

— Забудь, не в этом дело. Зачем мы здесь, Лара?

Она вытянулась во весь свой небольшой рост и отвесила ему подзатыльник.

— Ты меня спрашиваешь?


Нет, к философии боевая подруга не была расположена. Это и в нормальной жизни случалось редко. Несмотря на двенадцать лет знакомства, Лариса оставалась для него тайной за семью печатями. Иногда казалось, она не задумывается над жизнью вообще. Но случалось ей выдавать редкие сентенции, полные недоступной больше никому мудрости.


И сохранять при всей своей немыслимой откровенности неуловимую отстраненность, невидимую броню, которую и не ощутишь, пока при недопустимом приближении она не вопьется шипами.


А все-таки хорошо, что Ларка с ним здесь. Вместе как-нибудь разберутся. Саня вздохнул и вновь склонился над мирно спящим Бильбо Бэггинсом. Ну подумать только! Он — хоббитский реаниматолог!

***

Целая вечность минула со дня нашего экстремального перемещения между мирами. Я теряла главные рабочие навыки: отмирал автоматизм заполнения выездной карты, забывались три основных вопроса: «можно не разуваться?», «почему раньше не обращались к врачу?» и «где страховой полис?».


На врачей нагрузка постепенно снижалась, а вот на меня увеличивалась. Всем нужно было всё. Постоянно чего-то не хватало, и я и помогавшие мне с ног сбивались, пытаясь пересчитать все необходимые котлы, простыни, бутылки и банки, ножи и топоры. Психовала я пуще прежнего. Если что-то пропадало, прекращала выдачу, пока не находила пропажу. Не чаще пяти раз в день ко мне являлись скандалить гномы, чьи инструменты я выдала эльфам, а те — ну надо же! — не вернули их спустя пятнадцать минут. Из эльфов изрядным скандалистом оказался хирург Идрен — меня он невзлюбил и постоянно пытался поймать на растрате драгоценных снадобий вроде паучьего яда-миорелаксанта. А мастер Боргунд и его помощники не уставали этот самый яд клянчить.


В результате у меня выработался рефлекс отвечать «нет» на любой вопрос, заданный любым посетителем.

— Есть длинный эльфийский пинцет на…

— Нет!

— А льняное масло? А касторка? Или уголь?

— Нет!

— Выйдешь за меня?

— Саня, идиот, отвали! Нет!


От безысходности начала пробовать сочинить что-нибудь дельное, вроде капельницы из подручных средств. Как оказалось, я могу соорудить аппарат Илизарова — откуда вообще в моей памяти всплывали те или иные детали, понять не могла, отличницей не была никогда. Но стоило покорпеть полтора часика в компании гномов над чертежами — и еще восемнадцать коек в госпитале освободились, всех поломанных их соотечественников отправили на растяжку в Гору. В Гору, как я понимала, здесь отправляли всех стабильных пациентов, по крайней мере, из гномов. По какому принципу (и главное, куда — неужто в воинский лагерь, чтоб они там спились?) выписывали остальных, угадать так и не довелось.


Моим лучом света в царстве мглы стал, конечно, Ори. Читать и писать он умел, радовался этому делу, и всего за два дня склад из приюта первозданной энтропии превратился в полноценную работающую систему хранения. Заодно у нас появился нормальный учет.


Впрочем, Ори нравился мне не только своими рабочими качествами. На вид и по поведению ему было лет семнадцать-девятнадцать, но с нашей молодежью нельзя было и сравнить. Миловидный, но робкий, Ори совсем не умел обращаться с женщинами, и я радовалась любой возможности подшутить над ним и смутить его. Многого не требовалось, достаточно было просто улыбнуться.


Нори, несомненно, эти благие устремления одобрял, да и тиранил братца похлеще моего. Сам, гад, умудрялся исчезать, стоило мне только подумать о том, чтобы привлечь его к работе. Я вообще не уверена, что смогла добиться от него хоть какого-то мало-мальски результативного труда, но имитировал бурную деятельность он мастерски.


— Нори нельзя заставить работать, — поделился семейной бедой Ори, отдувавшийся за двоих, — еще никому не удалось…


Ну что ж, не будем биться в закрытую дверь. Назначив про себя Нори стражем склада, я просто смирилась с его бесцельным околачиванием возле трудолюбивого младшего брата, и на том и порешили.


Вообще, обстановка на складе оздоровилась с тех пор как убрали операционный стол и провели инвентаризацию. Правда, все равно было холодновато, это немного нарушало уют. Я утеплялась многослойными одеяниями и скоро стала напоминать вокзальную попрошайку. Кроссовки обещали долго жить, и нужно было найти сапоги. К гномам обратилась с опаской, памятуя об особом их отношении к подаркам:

— А вот юбку, которую мне брат Бофура подарил… можно считать намеком, как с Элей?

Гномы протестовали и пытались объяснить разницу. Вникнуть было тяжело.


Последнее слово всегда оставалось за Бофуром:

— Вот если бы он золото принес и горкой сложил — то да, это намек. Или если бы я сам тебе по монете за каждую перевязку в чулок опускал.


Я представила себе такую картину в родной больнице и долго смеялась. На Бофура вообще можно было приглашать, как на Петросяна. С каждым днем ему становилось лучше, и он все больше включался в общение, чем приятно скрашивал мою рутину. Правда, с тех пор, как рядом появились его друзья, ухаживать за собой мужчина мне не позволял и весьма рьяно подтягивал к груди одеяло, стоило в процессе зайти на склад.


— Я тебя видела не то что голым, а даже изнутри, — пыталась я ему втолковать, — можешь не прятаться!

— Когда ты меня видела голым — я тебя не видел, — ответно сообщал мне он.


Но гном не только веселил и хохмил. Руки у него были приделаны к нужному месту, и, едва оклемавшись, он уже пробовал работать. Выстругал мне за полчаса гребень, ложку, тарелку, и долго извинялся, что нет под рукой качественного материала, правильного ножа, идеального точильного камня…


— Я причесываюсь первый раз за неизмеримое количество времени, а ты! — и я вложила в волосы гребень, который даже был украшен незатейливым рисунком, — цены тебе нет, Бофур!

— А у вас делают только такие украшения, как на тебе? — полюбопытствовал окрыленный похвалой гном, — или посолиднее тоже?

— Посолиднее? Что ты имеешь в виду? — кроме колечек в ушах и одного более чем скромного серебряного браслета на мне не было ничего.

— Тебе нужны другие, — тоном железобетонной уверенности сообщил Бофур, — эти сделаны не для тебя. Чужие — это только металл.

— У нас вообще почти все украшения делаются массово. Они не для кого-то. Просто копии.

— Фу, гадость! — дружно возмутились гномы.

— Нет, Ларис, так нельзя, — мягко продолжил Бофур, поглаживая заготовку, что держал в руках, — в украшениях должна быть видна душа женщины. Вот закончим со всем этим — и такие тебе справим, ошалеешь.


От одного обещания можно было ошалеть. Гномы кивали, осуждая нравы моего мира. А Бофур все гладил кусок дерева в своих руках, делая это нарочито медленно и как-то… эротично? При этом иногда поглядывая на меня.


Выздоравливает мужик.


На тринадцатый день можно было официально признать: госпиталь состоялся. Мы бы пережили визит любой средиземной комиссии. Эльфы даже озаботились — внезапно! — организацией временной канализации в виде спонтанно разбросанных конструкций типа «деревенский сортир» вместо выгребных ям, которые, как заминированные рвы, отделяли нас от стоянки армий. Может, и не зря отделяли.

Направив на благое дело ассенизации нерадивую эсгаротскую молодежь, искавшую лучшей жизни, сами остроухие пытались привить свои представления о гигиене, раздавая всем подряд вполне приличное мыло и намереваясь внедрить мытьё рук перед едой. Смысла в этом массовом мероприятии было немного, ведь воду в основном доставляли из озера, которым в качестве канализации — причем, постоянной — пользовался целый город. Боюсь, я не смогла бы так спокойно попивать свой травяной чай, если бы хоть раз увидела, что волны оставляют после отлива на берегах.


Три родника с чистой ключевой водой после того, как некие бравые вояки в одном из них, подвыпив, моржевали, оцепили вооруженные эльфийские стражи: воду оттуда мы использовали для лечебных нужд. Пару раз я засекала поблизости без дела слонявшуюся Элю. Где она теперь брила ноги, осталось для меня тайной. Зато ее гардеробчик регулярно пополнялся. Так и подмывало намекнуть королю гномов о том, что он лишь крепче увязает со своими отдарками. Но Торин от услуг своей добровольной сиделки и традиционным способом пытался отказаться, тем более, что ему уже не требовалось снимать перед ней штаны дважды в день для обработок и перевязок. Однако уход все еще требовался его племяннику, а значит, никуда не девалась и Эля. Мне становилось жаль бедного Дубощита.


Но потом я вспоминала, что королям была доступна роскошь в виде горячей воды, и жалость испарялась. Мы ее, кроме как в котлах с бинтами, не видели, да и те набивали все плотнее. Дров не было уже нигде. Как мне объяснили, все деревья в округе пожег дракон.


На мой взгляд, в деле также была задействована незаконная вырубка — кое-где я видела следы волока бревен, но спорить не хотелось.


Мне начала сниться ванная. Баня на даче. И больничная душевая. Я чувствовала себя такой грязной, что мне самой от себя было противно даже во сне. А еще противнее от восторженно-влюбленных взглядов Ори. В моем присутствии юноша-гном бледнел, тормозил и терял дар речи — диагноз поставить было несложно. Я гордилась: когда-то с таких же взглядов в адрес одного врача начался мой интерес к лекарскому делу. Влюбленность угасла, интерес остался. Может, у Ори впереди блестящая карьера?


Это же будет катастрофа, если бедный Ромео получит травму на всю жизнь, подойдя ко мне чуть ближе десяти шагов и учуяв весь тот смрад, что меня окружает. Чего доброго, отринет медицину, возненавидит женский пол, сменит ориентацию. Все мы были грязны, но меня это уже не утешало. Я старалась не смотреть на свои руки: все лучше можно было разглядеть, докуда я их мыла по сто раз на дню, а каких частей вода не касалась вот уже две недели ровно.


С этим надо было что-то делать срочно.

***

Увидев Вишневского, Лара перегородила ему дорогу с самым решительным видом. Выглядело это комично: высокому даже среди эльфов фармацевту она доставала чуть выше солнечного сплетения.


— А ну стоять, чистюля! Колись: где вы, остроухие, моетесь?

Эльф, уже привыкший к маленькой целительнице, не удивился вопросу.

— Походная мыльня. И не надейся.

Двинулся было дальше, но юркая Лариса снова возникла перед ним.

— Почему?

— Только для своих.

— Ну ты и сволочь, Вишневский.

— Я ни при чем, таковы порядки, — эльф отчаялся сбежать, куда бы он ни повернулся, она появлялась там мгновенно, — у нас тоже очередь, нет воды, норма помыва — раз в три дня.

— Какая трагедия, скажите. Я две недели разлагаюсь заживо, имей совесть, мэллон!

— Не пытайся подкупить меня своим похабным коверканьем синдарина.


Кружа вокруг эльфа, Лариса добралась с ним почти до окраин эльфийской части госпиталя — той, которая плавно перетекала в их воинскую стоянку. Чистоты здесь было чуть больше, чем в основном лагере. Вот и сейчас вокруг королевского шатра эльфийские воины старательно подбирали оставшийся с пирушки накануне мусор. Лара прищурилась, глядя на роскошную вышивку на пологе шатра, и эльф поймал ее пристальный взгляд.


— Даже не думай.

— Даже не пытайся меня остановить.

— Как на твоем языке будет «неизлечимое безумие»? — спросил он уныло. Лара только усмехнулась.

— А как на вашем — «ваше величество, извините, но мне жизненно необходимо помыться, я на минутку, не обращайте внимания»?

***

Подумать только, я еще ругала Элю за кинжал Торина. А теперь стою и уговариваю Вишневского замолвить за меня словечко перед повелителем Леса, дабы мне ополоснуть свое бренное тело в его царской ванне.


Ванна была. Настоящая. Не знаю, из какого металла, но такие я раньше видела только в журналах о ремонте в домах олигархов. Знаете, где лепнина, золотые унитазы, львы, из пастей которых журчит розовая вода. Я узрела ее в щелочку, как орел замечает мышь за километр, и остановить меня мог только прямой залп из танка. И то не факт.


Не знаю, что именно подействовало на Вишневского, но получаса уговоров мне хватило. Я пала ниже некуда. Я цеплялась, как базарная ромни, за его рукава. Я скулила, что наворожу ему красивую жену и много здоровых детей, всемирную славу и уважение. Обещала нагадать богатства, вечную молодость — тут некисло промахнулась, угрожала порчей на паршу и импотенцию. Параллельно предлагала дефицитные склянки со склада вкупе с марганцовкой и зеленкой из наших заветных чемоданчиков. Где-то на между марганцовкой и моим визгливо высказанным намерением повеситься на собственном чулке прямо здесь и сейчас эльф сдался.


— Только веди себя прилично, и умоляю — молчи, — и с видом гладиатора, идущего на арену, Вишневский шагнул в шатер. Я смело двинулась за ним.


А дальше все пошло не так.

Пока я стояла за занавесом и слушала мелодичную речь Вишневского, который что-то вещал, обращаясь к его величеству, все шло хорошо. Звучали тихие смешки эльфийских аристократов, на меня косились две эльфийки, держа у носов надушенные платочки. А вот потом, когда меня впустили внутрь…


Я увидела короля Трандуила.


Ему бы пошел костюмчик из латекса и черной кожи — вот была первая моя мысль. Или вторая, после «Если бы секс ходил на двух ногах по грешной земле — он выглядел бы именно так». Как хорошо, что я такая грязная, иначе бросилась бы под ноги ему и выла что-то вроде «Я твоя, возьми меня, мой господин и повелитель!». Если бы на мне оставались трусы, они промокли бы насквозь.


Я стояла, пялясь на короля эльфов, напрочь забыв, зачем пришла, откуда, и как меня зовут.


В шатре стоял дивный аромат, дымились благовония, а на столе — когда я нашла в себе силы оторвать взгляд от Трандуила, обнаружилась батарея пустых бутылей, какие-то сверточки из тонкой бумаги и не оставляющие сомнений россыпи перетертых трав, лишайников, грибов и серой пыли. Томные эльфийки в платьях с открытыми плечами и спинами по обе стороны от короля довершали картину торжества порока.


Король точно умел развлекаться, неудивительно, что в его королевстве процветает наркоторговля. Но я простила ему все его шумные ночные оргии, когда он перевел на меня — медленно, медленно! — взор своих глаз и принялся разглядывать. Минута такого взгляда — и неминуем оргазм. В этих прозрачных глазах были две тысячи лет разврата. Ну ладно, может, сто лет непрерывного самосовершенствования, а в оставшееся время — разврата.


— Для гномки чересчур хорошо сложена, — сообщил он в пространство, и наваждение на какое-то время схлынуло.

— Я не гномка. Я человек. Из другого мира. Буду благодарна, если вернете назад.

Вишневский слабо застонал позади меня. Короля мой писк немедленно призвал вступить в дискуссию:

— Другой? Ты из Харадрима, дитя?

— Я из такого места, о котором вы не слышали, — ответила я с придыханием, не сводя с него жадных глаз. Трандуил поднял руку — и тут же в ней оказался наполненный прозрачной янтарной жидкостью бокал.

— Я знаю все места, — мне показалось, или он провел языком по нижней губе? Ой, держите меня, держите…


Потом он поднялся из своего кресла. Если у меня оставались силы стоять, то при виде того, как с кошачьей грацией он лениво двигается мне навстречу, полностью иссякли. Длинные, стройные мускулистые ноги, обтянутые ничего не скрывающими лосинами, тело опытного бойца и танцора, искушенного в боях всех сортов, в том числе и постельных… вот уж кто не станет стесняться раздеться даже при толпе народа и свете софитов. Между нами осталось три шага. Кто-то позади меня хмыкнул. Я что, стонала в голос?


— Забавное создание. Как мило, что ты, — тут он произнес что-то на синдарине, обращаясь к Вишневскому, потом снова ко мне, — скажи что-нибудь на своем родном языке, дитя, — сменил тон, кивая в сторону ванны — при виде которой меня резко вернуло в реальность, а сексуальные чары лесного короля потерялись на фоне двухнедельного слоя средиземной грязи на теле. Не рискуя отворачиваться от ванны, я пробормотала:

— Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы.


Возникла странная тишина. Эльфы смотрели на Трандуила, он смотрел на меня. Не уверена, что кто-то смертный может распознать, что за мысли вертятся в голове такого существа. А если и распознаешь, что от того толку? У него внутри своя атмосфера, своя логика, а меня от долгожданной ванны отделяет лишь его разрешение.


— Да, пожалуй, это что-то новенькое, — произнес Трандуил, постоял, покачиваясь от пятки к носку, и грациозно стек обратно в свое кресло; обе эльфийки немедленно заняли свои позиции: беленькая слева, темненькая справа, — при случае надо будет показать это, — тут снова несколько фраз на синдарине, и славно, потому что меня взбесило обращение «это». Но отдаться ему по щелчку пальцев я готова была все равно.


Заговорил другой эльф — судя по внешности, близкий родственник владыки:

— Раздевайся и мойся.


Если он думал меня смутить — это зря. Стоило ему произнести «раздевайся» — и я сорвала с себя одежду двумя движениями, а третьим нырнула в ванну, не то что не раздумывая — даже не успев дослушать, аж брызги полетели во все стороны.

Кто там на меня смотрел, что за слова на синдарине звучали — какая разница! Вода почернела мгновенно. Поймав на себе взгляд одного из Трандуилионов — красивый, томный, чуть менее обдолбанный, чем остальные — я беззаботно плеснула в него водой:

— Со ту якха пуравэся? Джа манди!


Он поморщился и отвернулся. Эльфы чокались бокалами и с любопытством посетителей зоопарка разглядывали меня. Я плескалась в едва теплой воде, игнорируя их. Было холодно, мокро и безумно весело. Наверняка простужусь — но плевать!


К тому моменту, как я через минут десять вылезла из ванны, король потерял к моему существованию всякий интерес и увлекся своей постоянной любовью — выпивкой. Если не ошибаюсь, попивал он что-то вроде текилы, потому что закусывал солью с плечика одной из своих барышень, слизывая ее с будоражащей воображение медлительностью… надо бежать, Лара! Глупо было думать удержать его внимание на еще одной голой женщине, пусть даже и из другого мира. Будем надеяться, ни один цыган сюда больше никогда не попадет, потому что на прощание я не удержалась от маленького хулиганства — присела в подобии поклона и произнесла:

— Яв састо-васто, вэшитко молпино!


И была такова. Хорошо, если Эля о моем приключении никогда не узнает…

***

Отмывшись, получив свою дозу проклятий от Вишневского и слегка согревшись в его фармацевтической берлоге, Лара поспешила включиться в работу на складе, хотя безумно хотелось вздремнуть. Выходных не полагалось. Тем более, Саня предупреждал, что уже к вечеру переселенцы окажутся в непосредственной близости от госпиталя.


— Может, пусть ЭБЦ ими занимается? — робко сказала Эля, — у нас же тут боевые раны…

— Какими боевыми ранами ты занимаешься, все мы знаем, Эля. А я считаю, надо валить. И что такое ЭБЦ?

— Эсгаротское Братство, — пояснил Саня, вздыхая, — нет, девчонки. Пока нам никак не сорваться. Если не мы, то кто? — пафосно возвысил голос он.

— Тут и без нас толпа. Даже если гномы в Гору уйдут, в чем я сомневаюсь. Эльфы на что?

— А эльфы здесь только потому, что остается их король.

— Хорошо, тогда почему не уезжает он?

— Ждет от Торина своей доли в золоте.

— Очаровательно: нам грозит из военно-полевого госпиталя превратиться в Красный Крест и Орден Милосердия, потому что их величества никак не попилят бюджет, — Лара схватилась за голову. — Саня! Да сколько ж можно-то! Давай уже как-нибудь вытаскивай нас отсюда!

— Да что я тебе, Гэндальф?


Следующие полчаса ребята потратили на выяснение степени могущества Гэндальфа в масштабах вселенной. Предположения высказывали самые разные. Гномы, сначала молча слушавшие, подключились к беседе.

— Еще Элронд есть, — сердобольно посоветовал Нори, — он, хоть и остроухий, но небесполезный.

— Ты бы еще в Валинор им посоветовал смотаться, — хмыкнул Бофур на слова друга.


Еще минут двадцать пытались выяснить степень удаленности Валинора и возможности туда «смотаться». Лариса наотрез отказывалась безропотно ждать визита Элронда и требовала хоть что-то предпринять.

— Ты пойми, до следующей помывки я просто не доживу! И помывку не переживу тоже.


Спор их был разрешен самой судьбой. Раздались громкие звуки приближавшейся толпы, снаружи шатра началась необычная суета. Медики замерли, прислушиваясь.

— Дейл, — догадался Саня, — беженцы.


На улице происходило нечто, напомнившее первые минуты после битвы. Метались между палатками госпиталя врачи и выздоравливающие. Сновали туда-сюда люди с котлами, котелками и мешками, носилками и ведрами. Поодаль отважные гномьи целители оцепили походную кухню, воинственно выставив топоры и копья. А по дороге на Дейл, огибавшей военную стоянку, змеилась вереница беженцев и телег с добром. Телеги были в меньшинстве. Конца и края тем, кто покидал Дейл, видно не было. Не оставалось сомнений, что первые уже были возле госпиталя, когда последние еще только собирали сумки в городе.


Картина внушала немалое отчаяние. Но и Саня, и Лара, и Эля разинули рты вовсе не потому, что удивились количеству переселенцев, неумолимо, как цунами, надвигавшихся на госпиталь.

— Не могу поверить, — выдохнул Саня.


Запряженный четверкой лошадей, в лагерь гордо въезжал знакомый уазик Максимыча.

Комментарий к О пользе личной гигиены

Мири чхаёри - Девочка моя (цыг.)

Мэллон - Друг (синд.)

Ромни - Цыганка (цыг.)

Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы - Я очень грязна и чешусь. И немного вшивая (цыг.)

Со ту якха пуравэся? Джа манди! - Что таращишься? Иди ко мне! (цыг.)

Яв састо-васто, вэшитко молпино! - Будь здоров, лесной пьяница (пьяница-леший)! (цыг.)


========== Забастовка ==========


Когда Максимыч открыл дверцу и спрыгнул на землю, к нему ринулись три тени. Он не успел и шагу сделать, как они налетели на него с радостными воплями, захватили и закружили. И только тогда он узнал свою бригаду — Саня основательно зарос бородой, Эля была одета в что-то совершенно несусветное под стать свадебному платью, а Лару под слоями мешковатых одежек с чужого плеча вообще сложно было разглядеть.


— Максимыч, старый хрен, я люблю тебя! — кричал Саня.

— Мы спасены! Мы спасены! — почему-то подпрыгивала Эля.

— Наша тачка! Мои тампаксы! — и только Лара вела себя как и положено Ларе.


Максимыч переобнимал всех, пожал руку Сане, расцеловал Элю и привычно потискал льнущую к нему Лару.

— Ах вы сукины дети, тудыть вас и растудыть, — ласково побранился он, оглядывая ребят, — я уж думал, пропали с концами.

— Мы про тебя то же думали, — Саня еще раз с чувством потряс руку водителю, — не представляешь, что тут было.

— Да как не представлять, я-то с верхотуры смотрел, — и Максимыч кивнул в сторону видневшегося вдали Дейла, — еще смотрю, главное, и думаю: каково было бы там, внизу? Что, освоились, дохтора?

— Да и ты, как поглядим, — Лара никак не могла оторвать взгляд от родного уазика, — ты откуда лошадей добыл? Они ж дорогие, точно знаю.

Максимыч покачал головой.

— Одолжил. Так, давайте я припаркуюсь по-людски сначала. Где тут наша подстанция нынче обретается?


Игнорируя потрясенные взгляды остальных врачей, бригадные медики, хохоча и спеша поделиться всеми подряд новостями с обретенным четвертым членом своей компании, отвели его к складу. Уазик пришлось оставить метрах в пятнадцати — ближе не могли пройти ни лошади, ни сам автомобиль.


На долгие разговоры времени не было. Как и на короткие.

— Мы б тебя, Максимыч, уважили, — извиняющимся тоном сказал Саня, дуя в рукава и пытаясь согреться, — но у нас тут…

— Сам вижу, не маленький, — привычно заворчал водитель, — скажи, где разгрузиться, да и иди работать. Вечером посидим, побалакаем. Ларка! Погоди ты со своим добром! Никуда не денется!


Лариса, что-то сопя себе под нос по-цыгански, пыталась в одной охапке унести все добытое из уазика. Из рук ее валились упаковки туалетной бумаги и одноразовой посуды.

— Ты просто здешний народ не знаешь, — грозно стрельнула она глазами по сторонам, — сопрут и не покаются. А еще врачи, интеллигенция. Ори! Бегом ко мне! Тащи все на склад, головой отвечаешь…


Ори безропотно таскал в шатер и по настоянию Лары прятал в дальний угол запасы мыла, стеариновых свечей, шампуня, пачки семян и все прочее многообразие дачных запасов. Лара спешно перебирала аптечные припасы, то и дело восклицая радостно при обнаружении находок вроде адреналина и глюкометра.


Саня, куда-то было исчезнувший, внезапно вернулся.

— Присмотришь тут, Максимыч? Ларка, бросай шмотьё, кое-что поинтереснее намечается.

— Что может быть интереснее…

— Получка. Да брось ты все, давай скорее со мной!


Медики удалились. Лариса не переставая бурчала что-то про вороватых гномов и подлых остроухих. Максимыч огляделся и не рискнул оставлять драгоценный уазик без присмотра. К нему уже несмело начали подтягиваться любопытные зеваки. Какой-то молодой гном попробовал ногтем шину, обошел машину, попинал колеса, почесал бороду со значительным видом и сплюнул.


— Говно работа, — с чувством превосходства сказал он, косясь на Максимыча, — я бы такой цельнолитой за неделю забацал. И без зазоров.

Максимыч заинтересовался.

— А сварку могёшь?

— Могём и сварку, — не растерялся гном.

— А припаять на тонкую проволоку?

— Могу. Да что там, показывай, что тебе надобно. Сработаем!

***

У самой помойки собрались почти все лекари. Саня, который силой оторвал Лару от обретенного богатства в виде багажа уазика, быстро пытался ввести ее в курс дела, насколько сам был осведомлен.


Кажется, при виде изрядной толпы переселенцев их коллеги задумались о том, откуда будут брать хлеб насущный, и организовали небольшую стачку с требованием выдать плату за работу немедленно. Инициатором, как поняла Лариса, выступило ЭБЦ, но судя по молчаливому присутствию эльфов, те натуральный обмен своего труда на спиртное тоже не одобряли. Шумная же толпа гномов бесчинствовала, как футбольные фанаты в худшие времена: несколько из них с непонятными целями вовсю расшатывали ни в чем не повинную кабинку эльфийского сортира.


— Золото! Золото за работу! Оплачиваемый световой день на поверхности! — раздавались голоса на всеобщем, но больше звучал все-таки кхуздульский мат. Несколько эльфийских целителей, вступившихся за достижение своей архитектурной мысли, выползли из-под толпы гномов чуть живыми и больше защищать хлипкую постройку не решились.


Внезапно на крышу взгромоздился плотный человек в видавшем виды кафтане и, простирая руки вдаль, возопил с трагическими нотами:

— Братья! Братья-целители! Доколе? Доколе мы будем терпеть?!

— Доколе?! — подхватили эсгаротские коллеги призыв своего друга.

— Доколе мы будем позволять издеваться над собой власть предержащим? Разве не их виной разрушен наш город и стоит пустой Гора? Разве не из-за них мы без крова над головой вынуждены обретаться теперь, надеясь лишь на милость соседей?

— Увы нам! — снова высказались люди.

— Разве можно в невыносимых условиях, — тут целитель-революционер обвел широким жестом помойку и собравшихся на ней, — вести борьбу за жизнь и здоровье наших храбрых воинов? Разве можно славить нашу блистательную победу?

— Нет!

— Потрясающее единодушие, — заметил вполголоса Саня, толкая Лару локтем, — как по писаному чешет, ты глянь.

— Подожди, что дальше будет, — шепнула она, присматриваясь к выступавшему энтузиасту, — сдается мне, весь надрыв лопнет, когда он провалится вниз прямо в очко, крыша там хлипкая.

— Скорее, из лагеря явится местная версия ОМОНа и похерит все собрание, — Саня кивнул через выгребные ямы в сторону воинских стоянок, где уже намечалось некоторое оживление в связи со стихийной стачкой.


Человек на крыше туалета продолжал декламировать, не сдаваясь даже налетевшему ветру:

— А теперь, когда жизни наших славных воинов вне опасности, когда Валар пролили свет своего милосердия… мы узнаём, что нам своими силами предстоит позаботиться о судьбах этих несчастных! — прямым жестом он указал на кибитки беженцев, сгрудившихся точно в центре между выгребными ямами, воинскими кострами и госпиталем, — разве не доля властителей — радеть за судьбы народа?

— Ну и чего надо-то тебе, человече?


И Саня с обреченным вздохом разглядел в центре круга прямо у деревянной кабинки маленькую фигурку своей бесстрашной подруги. Человек из Эсгарота не растерялся:

— Уважения к профессии?

— В чем оно должно быть выражено? — звонкий голос Лары перекрывал и шум ветра, и ропот толпы, — эй, коллеги! Чего хотим от жизни? Чего нам надо?

— Денег! Нормированного рабочего дня! — грянул дружный крик со всех сторон.

— Жилища! Законного вскрытия трупов! Свободы экспериментов! — посыпались предложения со стороны эсгаротских врачей.

— Золота! — не пытались оригинальничать гномы.

— Эля и закусить, — выбился из общего хора чей-то голосок, и все засмеялись.

— И чего кричим тогда в воздух? Требовать надо адресно, — Лара вскинула кулак в воздух, — айда с претензиями к тем, кто платит! Кто платит?

— Владыка Трандуил Ороферион, — слаженно и мелодично спели эльфы.

— Узбад Торин, сын Траина, — немного вразнобой проскрежетали гномы.

— Никто, — голоса эсгаротских целителей звучали совсем уж тускло, хотя их было больше всех.


Лара оглянулась на приятеля с видом «Что я говорила?». Саня только развел руками:

— Что я могу сказать? Бескорыстие — суть человеческой натуры.

— Скорее, тупизна и борзота поровну. Идеалист ты, Саня. А вы что молчали? — вдруг напустилась она на компанию гномов, стоящих чуть в стороне от основной массы подгорных лекарей.

— Мы из Железных Холмов, — тихо сказал самый бородатый.

— И что это значит?

— У нас там узбад Даин.

— Звучит как «у нас там эпидемия холеры», — скептически хмыкнула Лара. Судя по кривым ухмылкам железнохолмцев, от истины она была недалеко.

— Ларка, сворачивай забастовку, — посоветовал Саня, — упомянутый узбад уже на подходе.


В самом деле, раздалась тяжелая поступь нескольких десятков пар гномьих сапог, окованных металлом, и послышался хриплый грозный рык:

— Р-разойдись, медицина!

***

Я во все глаза смотрела на прибывших гномов. Никак не могла определиться с тем, как охарактеризовать их внешний вид — «вооруженные до зубов» или «стальные яйца». На каждом оружия и доспехов было столько, что самого гнома почти не было видно, только и торчали что бороды, косы и носы. Возглавлял их, как я поняла, сам Даин.


Нельзя сказать что зрелище меня радовало. По сравнению с ним Торин казался просто Божьим одуванчиком и миролюбцем. Передо мной в компании двух десятков настоящих головорезов стоял, уперев кулаки в бока, плотный рыжий мужик и криво скалился, поигрывая здоровенным топором в мозолистых руках массового убийцы. Глянув через плечо, я обнаружила, что железнохолмских целителей и след простыл.


Не могу винить. Судя по прищуру на лице узбада, репрессии для непокорных у них в Железных Холмах в полном ходу.

— Эт-то что тут за сходка? — спросил он у гнома справа от себя.

— Хотят платы за работу, ваше-с-ство.

— Нилфи, есть у нас деньги заплатить? — это — у гнома слева.

— Никак нет, ваше-с-ство.

— А ты кто, лепила-недоросток? — это Даин рявкнул мне; я убраться в сторону попросту не успела и вжалась в стенку хлипкого эльфийского «домика уединения».

— Лариса.

Обойдешься без услуг, жадина! Узбад Даин хмуро окинул меня недоверчивым взглядом.

— Из Харадрима, что ли, — буркнул он.


Дался им этот Харадрим. Надо, пожалуй, съездить туда и прояснить обстановку. Тем временем, Даин на кхуздуле резко выговаривал эреборским целителям. Слова он не произносил, а вырубал из воздуха, чем весьма напоминал мне руководителя нашей военной кафедры. Целители хмурились, но слушали, однако убираться прочь не спешили. Иногда кто-то даже отвечал — тогда в ход шли угрозы и натиск свиты Даина с топорами. Коллеги держались стойко, хотя многим прилетало если не дубинками, то кулаками как минимум.


Наконец, прибежавший гномий паренек, по виду ровесник Ори, что-то сказал гневливому королю, и тот, сплюнув, резко свернул разгон митинга. Напоследок окинув толпу внимательным взглядом, точно составляя расстрельный список. Вполне возможно, это он и делал.


— Кхазад! Позорище! Спелись с остроухими и всяким отребьем, — это узбад смачно харкнул в нашу сторону, — давно пора брату взяться за наведение порядка!

— Повесить бы каждого десятого, вашес-с-тво, и дело с концом.

— На каждом десятом вырезать кровавого балрога! — угодливо подпели бравые военачальники Железных Холмов, и вооруженная банда удалилась так же внезапно, как налетела.


Отлепив спину от стенки сортира, я опасливо потянула ближайшего ко мне гнома:

— Что это было?

— Даин Железностоп, — вздохнул тот, — кузен его величества Торина Дубощита.


Ну и семейка! Надо предупредить Элю хорошенько присмотреться к племянничкам. Дурная наследственность берет свое. Я отметила про себя, что познакомилась еще с одним королем — прижимистым диктатором-милитаристом.


А заодно убедилась — метод забастовки не работает и в Средиземье тоже. Так что, пошумев и сбросив напряжение, мы — и как так всегда выходит? — снова возвращались на работу.


Которой — я бросила быстрый взгляд на все возрастающее количество эсгаротских беженцев — нехило так прибавилось.


Вернувшись, я забаррикадировалась на складе, наотрез отказавшись его покидать. Хотела даже нацарапать углём «Приём товара» или «Ревизия», но кто здесь обращает внимание на то, что написано, даже если умеет читать? Так что ограничилась тем, что прямо на входе посадила Нори и велела меня охранять. Не учла особенностей характера этого очаровательного мерзавца: через полчаса его не было нигде в радиусе километра.


Снаружи, судя по звукам, происходила репетиция армагеддона. А может, и сам армагеддон. Всклокоченный и озверевший прибежал Вишневский, требуя себе навесной гномий замок.

— Куда вешать собрался, ушастый? На палатку свою?

Он притормозил немного. Высунулся из шатра, вернулся.

— Что это за металлическая колымага стоит там?

— Уазик. Повозка для лекарей.

— Уа-с-сике? Можно, я там переночую?


Оказалось, король Трандуил в знак добрых намерений снизошел до беженцев и выделил им тридцать два шатра и сорок с чем-то палаток. Беда была лишь в том, что ни палаток, ни шатров не было в таком количестве во всем госпитале, так что эльфы жертвовали уже имеющиеся в добровольно-принудительном порядке, сами расселяясь кто куда. При особом отношении этого народа к личному пространству я понимала трагедию Вишневского — он даже среди своих слыл мизантропом.


На склад въезжать эльф наотрез отказался ввиду наличия там гномов. Громким шепотом я призывала его отказаться от употребления в их адрес эпитета «вонючие». На мой взгляд, никто из нас другого не заслуживал. Гномы, впрочем, гостеприимством также не пылали. Пускать кого бы то ни было в уазик отказался Максимыч.


Путем сложных перестановок мне удалось выделить Вишневскому в шатре пространство между полками с перевязочными и бадьями с маслом. Он мгновенно соорудил что-то вроде балдахина и испарился — спасать свою лабораторию. Я же, глядя на предполагаемое спальное место для эльфа, гадала, как одновременно расположить на крохотном пятачке двухметрового остроухого, Максимыча со всеми его железками и свои дачные прибамбасы.


Саня, зашедший проведать нас на склад в перерыве между обходами, окинул его нехорошим взглядом. Я знала причину его дурного настроя: у него тоже отобрали шатер, и «Душегубка» теперь была совмещена с палатой выздоравливающих.

— Что-то у тебя тут просторно, — зловещим тоном произнес он, — не пора ли уплотняться?


Я огляделась. На оставшихся незанятыми двух квадратных метрах ночью мы раскладывали жаровню, оставляя вокруг мизерное пространство для пожарной безопасности.

— Саня, если ты умеешь открывать пятое измерение, сделай это. Где мне спать, не представляю — там сейчас ящик с нашей земной аптекой.

— А вон в том углу, где какое-то тряпье?

— Это не тряпьё, а Бофур.

— Я всё слышал, — и Бофур выполз на свет Божий, зевая и морщась. Я подошла к нему и уселась на его койку.

— У меня к тебе деловое предложение.

class="book">— Весь внимаю.


В его усах запутались сушеные лихолесские грибы, в бороду набилась пыль. Вряд ли я сильно изменю ситуацию с чистотой, если лягу рядом.

— Ты будешь возражать против соседства одной очень грязной женщины?

— А если буду? — гном сделал попытку отодвинуться от меня, но потерпел неудачу — некуда было, — давай ты с Ори поменяешься, а он здесь ляжет.

— Причина возражения — то, что я очень грязная?

— То, что ты очень женщина.

— Помнится, тебя это не смущало, когда мы…


Тут я осеклась, потому что на нас смотрели и жадно впитывали каждое слово Максимыч, Саня, Ори и Нори — паршивец опять дождался, пока мы со всем справимся без него, чтобы явиться.

— Совет да любовь, Ларка, — хмыкнул Максимыч, грохая очередной баул из уазика на мое прежнее место, — вот что значит — без моего присмотра!

— Не дождётесь, — усилием воли я не отодвинулась от Бофура. Ну что, в самом деле, не школьница уже.


Пока беженцев расселяли по конфискованным шатрам — к счастью, метрах в пятистах от нас — мы с ребятами разбирали дары цивилизации из уазика. На улице очень похолодало. Жаровня не особо спасала. Запалив четыре лучины, мы сгрудились на свободном пятачке и принялись раскладывать свои сокровища, параллельно выспрашивая Максимыча о его истории знакомства с нашим новым миром.


Рассказывал он охотно, хотя на наш вопрос о том, куда девался весь бензин, отвечать отказался.

— Никак местную детвору катал? — усмехнулся Саня, — или кумушку какую обхаживал?

— А хоть бы и так!


За две недели в Дейле, на полпути к которому он оказался — всего-то в паре километров от нас, — Максимыч завел дружбу с остававшимися там медиками и с горечью посетовал на отсутствие в городе извозчиков. Оно и понятно: в Эсгароте в них нужды не было, на новом месте предприимчивые владельцы плавучих транспортных средств еще не сориентировались.


Жил Максимыч в уазике, приютил у себя какую-то семью из близлежащей деревни, с удовольствием слушал сплетни горожан о будущих золотых реках, в которые ни на минуту не верил, попивал местную брагу у одной достойной госпожи-повитухи.


— А потом тоска замучала, — признался он нам, — думаю: да как же это, я тут, а вы где? Скука одолела. И решил, будь что будет, подамся под Гору, может, мастеров поищу среди здешнего народа — у меня там перепаять кое-что надо было, думал, может, на спирт движок перевести…


Мы попадали, где сидели, давясь хохотом. В этом был весь Максимыч. Бофур, свесившийся с койки и внимательно слушавший нас, на слово «перепаять» среагировал по-мужски и по-гномски одновременно, подкрутил ус:

— Перепаять — это можно. А металл какой?

— Латунь и медь. Там одну пластинку надо к двум проводкам. Проводки витые. Диаметр маленький, ну я покажу. Да тут один уже предложил, Нилси звать.

— Знаю я этого Нилси, — вступил Нори, — руки из задницы у всей семьи растут. Мы сами лучше…

— Ну ты-то сработаешь, Нори, — ревниво съязвил Бофур, свешиваясь еще сильнее, — а что насчет толщины пластины? А витые проводки — это, наверное, медные, я правильно понял?

— Мы их теряем, — пихнула я Саню, — Бофур! Что и как ты собрался паять? Мы тебе швы только с утра сняли.

Гном вздохнул. Вставать я ему разрешала, ходить — нет.


За суетой мы и не заметили, как стемнело. Подул холодный ветер, вскоре ударил в полог шатра мелким градом. Саня, тяжело вздохнув, отправился на вечерний обход. Эля снова пропадала у гномьих принцев, лелея надежду охмурить их дядю. Вишневский пока не появился, надеюсь, его не сдует по дороге…


На ночь я устроилась перпендикулярно ложу Бофура, где, притиснутый к ящику, с одной стороны спал без задних ног Ори, а с другой, замотавшись в то самое тряпьё, скорчился сам хозяин койки. Ворочался он минут пятнадцать, пока не отчаялся устроиться удобно. Я протянула руку и потрогала его лоб — почти уверена, что он простудился.


— Я в порядке, — стряхнул он мою руку с неудовольствием.

— Это я решу, — отрезала я. Хотя теперь он точно выздоровел: начал упрямиться.

— Смотри, приворожит, не отшепчут потом, — сквозь дрему выдал Максимыч, — она у нас такая, эта Лара.

— О чем он?

— Ни о чем умном, — вздохнула я, поворачиваясь к огню, — о том, что я цыганка.

— А что это значит там, где ты живешь?

— О, ну это многое значит, — я задумалась, — например, люди часто думают, что я должна хорошо танцевать и петь под гитару.

— А ты не поешь? — расстроился гном.

— Пою, но не потому, что я цыганка, а потому, что мне это нравится. Еще постоянно просят погадать по руке. Предсказать будущее.

— Я так и думал, — важно кивнул Бофур, — что ты ведьма.

— Нет-нет, это не так!

— Нечего стесняться, это полезно, ты вон лечишь здорово…

— Бофур! Я лечу не наложением рук, это наука! В нашем мире никто не верит в колдовство.

— Ты сама сказала, что тебя просят предсказать будущее, — резонно заметил тот, — значит, верят.


Я замолчала. Он был прав. А сам Бофур широко улыбался, радуясь, что подловил меня. В полумраке только и видно было, что его задорную улыбку и блестящие темные глаза.

— Ладно, проехали. Так о чем мы? А, ну да. Еще считается, что цыгане хорошо обращаются с лошадьми. Некоторые умеют, некоторые нет. Я лошадей опасаюсь. Больше люблю огород и сад… а еще нас побаиваются. Тоже из-за волшебства, а еще из-за воровства.

— Почему? — тут уж он удивился.

— Ну, так считается, что цыган — это тот, кто всегда стянет то, что плохо лежит, даже без выгоды для себя.


Минуту Бофур смотрел на меня своими большими ясными глазами, потом дернулся в сторону с восхищенным громким шепотом:

— Нори! Нори, ты слышал? Нори, ты цыган!


Что сказал Нори в ответ, я не узнала, потому что заснула.

***

Вчерашняя акция протеста на холодном ветру не прошла даром: я проснулась без голоса. А Бофур, как я и предполагала, подхватил какую-то вирусную заразу. Покинуть склад я не решалась в опасении, что его немедленно разнесут. С утра перед ним уже выстроилась очередь из злых медиков, и мое уныние не знало границ. Все мерзли и злились, огрызались и вели себя так, словно я одна виновата во всех войнах Средиземья, плохой погоде и том, что Гора по-прежнему закрыта для нас.


Уплотнение дало единственный положительный результат: на складе слегка потеплело. По крайней мере, воду с утра не приходилось добывать из-под ледяной корки. С водой, кстати, стало совсем лихо, потому что один родник замерз.


— Для того мы лечим их, чтобы они все поумирали от воспаления легких? — ворчала я, пытаясь отогреть руки над жаровней, — кто-нибудь, чхавалэ, видели Вишневского или его замело вчера?

— Здесь я, — выполз эльф из своего угла. Не могу понять, как эти остроухие умудряются протискиваться в щели, в которые чисто физически нельзя проникнуть ничему толще бумажного листа.

— Есть у тебя желание выйти наружу?

— Не вижу оснований.

— Совсем-совсем, или это обсуждаемо? У нас воды нет…

— Эй, добрый народ, — на склад вторгся, принеся с собой морозный воздух, еще один эльф, с которым мы пару раз пересекались на операциях, — к вам никто вчера на ночь чужой не приходил? Не замечали?


Я в недоумении оглянулась.

— Дорогой, как тут можно кого-то лишнего не заметить?

— Не знаю, может, заполз как-нибудь…

— А кого потеряли?

— Да одного оборванца, — эльф хмуро посмотрел на Вишневского с явным осуждением во взгляде, — Барда Лучника. Они с их величеством вчера переговоры вели допоздна. А с утра не можем его найти. Как бы не замерз где.

— Знаю я эти переговоры, — едва слышно прокомментировал Вишневский, и я закусила губу.

— А как он выглядит, ваш Бард?

— Рослый, темненький, грязный, небритый.

— Максимыч под описание подходит, забирай.

— Я знаю Барда Лучника, — неожиданно кашлянул Бофур, — наследник Гириона, да?

— Именно. Будущий король Дейла. Найдете где-нибудь, дайте знать.

Ох везет мне на королей!


Утреннее общегоспитальное собрание из-за погоды было перенесено на обед. Как обычно, посварились за второй ряд у огня, и кто-то замерзал сзади, а кто-то опалил бороды, брови и одежду. Пока усаживались, я обратила внимание, что полку нашего основательно прибыло: вместе с беженцами пришли и врачи. А еще у нас появилась своя женская консультация: повитухи. То есть, акушерки.


— Очень актуально, — возмутился было Саня.

— Еще как! Ты беженок видел? Это доиндустриальный мир, семьдесят процентов женщин перманентно беременны. Морально готовься.


Демагогию долго не разводили — было слишком холодно. Но если бы это была наша главная проблема! Ведь нагрянули переселенцы сразу с трех направлений: из сгоревшего города (ожоги, отравления, старческий маразм, куча больных вшивых детей), из деревень (чертовы попрошайки-симулянты), и ожидались из каких-то гор — гномьи женщины и дети (сплошное акушерство и педиатрия).


И тут выяснилось удивительное: педиатров в мире Средиземья не было. От слова совсем. Детей до трех лет пытались лечить только гномы, оказавшиеся большими чадолюбцами. Эсгаротцы вообще не могли понять смысла детского отделения, на организации которого с пеной у рта настаивал Саня.

— Дети всегда болеют, — пожимали коллеги плечами.

— А если умрут?

— Светлого пути на лучшую сторону. Еще родятся по милости Валар.


Милостью Валар в данном случае было отсутствие надежной контрацепции и элементарных знаний эмбриологии. Но такой подход, хоть и был основан на здравом смысле, никак не мог устроить нас, по здешним меркам, знатных гуманистов. К счастью, эльфы разделяли наши намерения, правда, больше из утилитарных соображений:

— Мало нам нагноений, гангрены и столбняка, еще и скарлатина добавится!


На идею Эли попробовать пойти земным путем и производить вакцины Саня вызверился и сообщил, что он и от земных инфекций всегда старался держаться подальше, а рисковать подцепить средиземные подавно не желает. Даже прирожденный экспериментатор Вишневский идею вакцинации признал мракобесной и заведомо провальной.


— Для гномов и людей разные типы нужны будут, — пояснил он свою позицию, — некоторыми заболеваниями болеют только одни, но не другие. И потом, человеческих детей вы привьёте, а вот заставить пойти на это гномок не под силу никому. Даже гномам.


Я хотела обратиться за разъяснениями к нашим складским гномам, но те на удивление громко храпели в унисон, демонстрируя нежелание обсуждать эту тему. Оставалось дождаться гномок, чтобы убедиться.


Среди наших подгорных бородачей по этому поводу наметилось небольшое волнение. Извелись все.

— Прибудет сама королева Эребора, — с придыханием говорил Ори, и я, давя улыбку, приготовилась к тому, что мой верный паж вскоре сменит объект обожания.

— Жена узбада Торина? — полюбопытствовала я между делом. Ответил мне всезнающий Бофур:

— Государыня Дис — его родная сестра.


И затем, почему-то без улыбки пристально глядя на меня, словно пытаясь разглядеть, как я отреагирую, тихо добавил:

— Но все-таки Торин действительно женат.

Комментарий к Забастовка

чхавалэ - ребята, ребятки (цыг.)


========== Решая женский вопрос ==========


К приезду гномок мы оказались не готовы. Впрочем, за время моего пребывания в Средиземье я убедилась, что ждать события и быть готовой к нему — вещи иной раз диаметрально противоположные.


Мы собрались у костра и договорились все делать по плану. Я и Ори пересчитали все лекарства, которые могли понадобиться — сборы от кашля, сушеную калину-малину, медовые настойки. Мы запаслись водой. Эльфы клятвенно обещали привезти сушняк из своего леса — якобы он был идеален для жаровен. Эсгаротцы развернули просветительскую работу среди своих соотечественников и применяли жесткую физическую силу к тем, кто по-прежнему выплескивал помойные ведра прямо перед палатками.


Гномы, на мой взгляд, занимались сущей ерундой: подстригали бороды, переплетали косы, украшались и трезвили своих не в меру загулявших братьев. Готовились по-своему, в чем-то я могла их понять, но актуальной помощи от них ждать не приходилось.


Гномок я встретила лично одной из первых. Распахнув вход шатра — все спали — я увидела перед собой невероятно пеструю толпу, точную копию табора, каким его представляют газетчики: уйма ободранных женщин в пышных юбках, увешанных детьми и узелками со всевозможным барахлом. Многие были совершенно не по сезону холодно обуты и одеты, зато у каждой в ушах покачивались увесистые золотые серьги. Возглавляла их воинственная гномка в трех разной степени потертости юбках разом, каждая из которых когда-то была синего цвета. Сверху на женщине наличествовала поеденная молью шуба с мужского плеча и шаль фасона «битый швед под Полтавой». И корона.


Кажется, пора и мне приобрести парочку, это здесь в моде.

— Чего надо? — вероятно, в три часа ночи я была не слишком любезна с особой в короне. Гномка нахмурилась.

— Где мой брат? — резко спросила она, — почему перегорожен ход в Гору?


Уже по одной интонации и манере выражаться я узнала родственницу Торина. Из соседнего шатра, позевывая в кулак, показался Оин и замер на месте, глядя на ораву перед собой. Толпа в три сотни душ, тут никто не останется равнодушным.

— Государыня Дис! — громко возвестил пожилой лекарь, и началось настоящее светопреставление.


Сразу поднялся невероятный шум: сонные гномы метались, пытаясь куда-нибудь спрятать своих женщин, отогнать на безопасное расстояние посторонних, а все, кроме гномов, яро этому препятствовали, пытаясь прибывших хотя бы пересчитать. Длился этот хаос почти до рассвета — мы находили спрятавшихся от чужаков гномок то в операционных, то в палатках, и каждый раз приходилось потом долго доказывать разъяренным отцам семейств, что никто не покушался на честь его женщин тем, что, повернувшись к ним спиной, стоял в десяти метрах.


В чем проблема с гномками, я так и не поняла. Ни безумной красоты, ни страшного уродства в них не разглядела. Однако вся ситуация привела к тому, что весь и без того тесноватый лагерь буквально затрещал по швам.


Мы не сомневались, что еще неделя морозов — и даже упрямый Торин вынужден будет перебраться в Гору. Меня грыз вопрос, прибыла ли среди остальных его жена, и нет ли возможности повлиять на него при ее помощи. Не может существовать на свете женщины, которой нравился бы наш образ жизни. А в Горе, по слухам, били горячие термальные источники — меня к ним влекло значительно больше гор золота, о которых все говорили с придыханием. Вопрос был лишь в том, успеем ли и мы внутрь, когда откроют ворота. Максимыч всерьез планировал прорываться на уазике. Все были на нервах, и Горе угрожал штурм.


Я же в эти дни только и делала, что скатывала и разматывала бинты, капала настойки и кипятила, кипятила и кипятила. И считала все, что прокипятила. Иногда казалось, мы выпарили уже целое море на кипячение всего что под руку подворачивалось. Отрадно было, тем не менее, надеяться, что этим спасли хоть одну жизнь.


Все, кто мог умереть из раненых, умерли. Ну или почти все. Отважный хоббит по-прежнему балансировал на грани жизни и смерти, и в себя пришел раза два. Из-за него Саня топил «Душегубку» по три раза на дню, а круглосуточный пост держали как минимум три врача. Еще у нас оставалось три эльфийских коматозника, к которым их родичи относились с поразительным равнодушием. Мы удивлялись, пока не выяснили, что для тяжелораненных остроухих это нормальное состояние, всяко лучше пребывания в сознании.


Так что экстренная хирургия уступала место будничной терапии, и я не знаю, что было хуже.


Привыкнув к медикам, я как-то оказалась не особо готова к тому, что они при всей своей дремучести были самыми учеными представителями народов Средиземья. Безграмотность здесь была страшная. Гномы не имели понятия, что такое заразные болезни. Люди имели, но плевали на это, отговариваясь волей каких-то местных божков. В итоге не было в лагере ребенка, что гномьего, что человеческого, который не включился бы в увлекательную игру «передай бо-бо другому». Человеческих мы быстро обрили налысо, тем самым покончив хотя бы со вшами, а вот гномы своих отпрысков нам не отдавали ни в какую.


Зато к болезням аборигены явно были устойчивее, наверное, работал естественный отбор. Корь переносили легко, я даже принимала ее за диатез.


За прошедшие недели в лагере беженцев умерло двенадцать человек. Хотя «человек» — это условно, среди них был один невесть как затесавшийся эльф и три гнома — и родилось семеро. Из них два гнома. К помощи врача в деторождении женщины здесь не прибегали.


Поэтому я удивилась, когда матрона Мина из Эсгарота пришла ко мне в палатку. Отличная повитуха и великолепный психолог, она практически полностью взяла на себя «женско-детское» отделение.

— У нас есть пижма? — спросила она меня с порога.

— Есть. А у кого глисты?

— Да вон, глянь, — тяжело вздохнула Мина, грузно усаживаясь на заскрипевший жалобно пустой ящик, — вон-вон, стоит.


Перед входом в шатер застыла тонкая фигурка, в которой я даже не сразу опознала эльфийку. Немного ниже прочих сородичей, она к тому же была рыжая.

— Не думала, что у эльфов они тоже заводятся, — пожала я плечами, перебирая веники трав, обмотанные льном. Госпожа Мина постучала пальцем по столу.

— Там кое-что другое завелось, я думаю, — с намеком подняла брови она, — она за этими пришла… конра…контара…цапа…тива…

— Противозачаточными. Эльфийка?! — я осторожно высунулась из шатра.

— Ага. Как бы не поздно-то. Я в ихнем положении особо не смыслю, но сдается мне…

Надо же, любвеобильный народец. Тут война была, как я поняла, но кому-то и это не помеха.

— Давай ее сюда, госпожа Мина, тут ее хоть осмотреть можно.


Но вместе с эльфийкой в шатер вошли еще двое. Двое гномов. Одного я даже узнала: тот самый первый паренек, замеченный нами среди умерших сразу после перемещения между мирами. Ходить сам он мог с трудом, но опирался на плечо другого — русоволосого красавца постарше и побородатее.


— Это что, эскорт? Тут женские дела.

— Она наша женщина, — сообщил старший с видимым усилием, — моего брата.

Вот что значит многолетняя практика — госпожа Мина и виду не подала, что перед ней нечто неординарное. В уголке наших складских гномов было подозрительно тихо.

— Ну, тогда присядьте где-нибудь в сторонке, а ты, девочка, иди за занавеску.


Молчаливая эльфийка просочилась мимо меня. Невольно я залюбовалась ее плавными движениями. Только в светлых глазах была явная печаль и очень сильный испуг. Вспомнив все, что знала о возможных последствиях криминального аборта, я содрогнулась — надеюсь, нас не ждало что-то в этом роде. Но еще больше стало не по себе, когда из-за занавески раздался тихий-тихий плач. Почти беззвучный и очень горький. Госпожа Мина улыбалась, тем не менее, выходя.


— Что? — вскинулся темненький гном и немедленно тяжело закашлялся. Повитуха тут же нахмурилась. Мужское племя она вообще в целом недолюбливала — издержки профессии, надо думать.

— Иди отсюда. Ничего нет.

— Жаль, — тут же сообщил гном и, опираясь на плечо брата, покинул шатер. Появилась из-за занавеси и бледная эльфийка, но она уходить не спешила.

— Ты зачем с ним обсуждаешь такие дела? — тут же упрекнула ее Мина, — ты мужчин, что ли, не знаешь? Что ревешь-то?

— Госпожа Мина? — меня снедало любопытство. Женщина дернула плечом досадливо:

— Дева эльфийская непорочная еще. Чего пришла, спрашивается, похвастаться?

— Я думала, будет… у нас было уже три раза… еще тогда… испугалась, вот и пришла.


Так я выяснила, что некоторое количество юных эльфов не представляет себе, откуда берутся дети у других народов, считая их чем-то вроде болезни, способной передаться при любом близком контакте. Там еще была какая-то мудреная теория о родстве душ, но как водится, опытные любовники этими теориями не обманывались. В итоге молодая и неопытная парочка и стала объектом нашего пристального внимания: эльфийка боялась забеременеть даже от поцелуев с гномом, гном был уверен, что для нее и это возможно. Чудный мирок, не перестаю удивляться.


— Ну теперь они точно до результата долюбятся, — заметила я, провожая взглядом эльфийку. Гномы уже караулили ее чуть поодаль, опасливо выглядывая из-за уазика. Матрона Мина размышляла.

— Нельзя это так оставлять, — сказала она самой себе, — надо их родителей найти.

— Э, госпожа Мина, как-то это против свободы чувств, врачебной тайны и все такое, — мне вдруг представился поистине шекспировский финал с двойным самоубийством, — может, их… поучить там, чтобы не было последствий?

— Парень — гном, они в этом плане необучаемы, — твердо ответила акушерка, — мы же и виноваты останемся.


Матрона Мина, ворча что-то о всеобщем падении нравственности, отправилась выполнять функции социального работника, а я некстати подумала, что опять забыла забрать Элю из королевского шатра Торина.


Два дня назад, потерпев неудачу с тонкими намеками в виде платьев и украшений, он перешел на толстые. Когда он на нее срывался, что слышала вся Гора, весь Дейл и, я думаю, окрестности Ривенделла, она выбегала прочь в слезах, долго плакала и стенала у костерка, куда я периодически заходила проведать ее. Потом шлялась без дела по лагерю и донимала лысого друга короля — гнома Двалина — разговорами о своем кумире. Рано или поздно, я не сомневалась, она переключится именно на Двалина. Бедолага Двалин.


— Убери эту отсюда! — возмущался узбад, обращаясь к Двалину, и дальше шла непереводимая игра слов на кхуздуле, — она смотрит на меня! — и снова кхуздул, эмоциональный и яростный.


Когда я повторила несколько запомнившихся оборотов перед Бофуром, он покраснел, позеленел, сменил еще парочку оттенков и попросил никогда больше не произносить ни одного подобного слова.


Задумавшись о перипетиях межрасовой любви, я на него едва не села.

— Ой, извини. Я не думала, что ты здесь.

— Куда бы я ушел, — Бофур выполз из своего убежища и потер руками уши, — холодно-то как! Эх, моя шапочка… эх, шубейка моя…

— Могу одолжить свой дачный пуховик, — во мне взыграл неожиданный альтруизм, — а то скоро дойдем до метода чукчей.

— Что это? — природное любопытство Бофура было неистребимо.

— Есть такой народ у нас, чукчи. Или это метод эскимосов? В общем, они живут там, где все время зима и снег. И чтобы не замерзнуть, греются друг о друга голыми, а сверху заматываются…


Он с готовностью рванул с себя жилет и уже взялся за рубашку, намереваясь воспользоваться предложенным способом. Я захохотала, остановив его руку.

— Мы же не чукчи!


И поспешила убраться с его койки. Во-первых, мне нужно было на обход, а во-вторых, Бофур уже был очень даже здоров, и в его потемневших глазах читалось откровенное сожаление о том, что мы не чукчи.


Ну и в-третьих, у меня последние десять месяцев не было мужчины, и неизвестно еще, кто больше жалел.

***

Вишневский пришел на склад не один, а с двумя эльфами не из врачей, и выглядел мрачнее обычного.

— Кто это сделал? — с ходу наехал он на Лару, — кто принимал Тауриэль?

— Фыво фы фам нефёф?

— Дожуй эту гномью гадость и отвечай: кто принимал и осматривал здесь эльфийку Тауриэль, начальницу лесной стражи?

— Акушерка, — Лариса, одной рукой держа бутерброд, другой продолжала скручивать тампоны из местной вариации хлопка, — из Эсгарота. А что, ей обменная карта нужна?

— Ты! — сжав кулаки, вперед двинулся один из эльфов, но фармацевт хмуро глянул на него, и тот сделал шаг назад.

— Мэ, — согласилась Лара.

— Ну всё, — упавшим голосом сообщил Вишневский, устало садясь на хлипкий раздаточный столик и вытягивая свои длинные ноги, — готовьтесь к новому заходу. Сейчас дело завертится, и снова гора трупов и завал в госпитале. Будет война.

— Да объясни уже…


Вишневский объяснил. Эльфийка Тауриэль, возлюбленная принца Кили и одновременно с тем — принца Леголаса, оказалась в его версии кем-то вроде Елены Троянской, а ее визит к акушерке в компании гномов стал последней каплей перед осадой Трои. Принцы подрались, причем раненный принц Кили против Леголаса выступил вместе с братом — принцем Фили, мстить за родича вызвались скучающие Трандуилионы, и вот уже лагеря снова находились на пороге вооруженного столкновения.


— Да не было у них ничего, — вздохнула Лара, — по крайней мере, на тот момент.

— Теперь, может, и было, — не унимался эльф.

— Так осмотрите её и убедитесь, раз неймётся.

— Уже разницы нет. Другие эльфы видели, как она заходила в шатер лекарей — раз. Гномы видели, что к акушерке — два. Вышла с принцем Кили вместе и пошла в неизвестном направлении — три.

— Морды потом били? Били. Это четыре, — кажется, это высказался Нори.

— Черный пиар как по нотам получился, — подал голос Максимыч, — все беды через баб!


Все присутствующие в шатре осуждающе покачали головами.

— Сборище шовинистов! По-моему, баба тут мимо случайно пробегала, а королям и королевичам надо меньше думать о половых утехах, и больше — о деле, — едко заметила Лара, обиженная за слабый пол.


К счастью, конфликт не разгорелся. Госпожа Мина нашла Торина и с потрохами сдала ему Кили, Трандуил пришел к каким-то выводам сам. Принцев развели по разным углам и не выпускали их родственники, а взбудораженная молодёжь быстро нашла себе другие развлечения. Эльфийская же Елена Троянская была объявлена ссыльной, и сослали ее весьма оригинально — просто выставили на улицу и в приказном порядке велели не показываться на глаза никому из обитателей лихолесского лагеря.


Так что теперь на складскую хранительницу обиделись эсгаротские целители, у которых бездомная Джульетта по очереди ночевала и столовалась. Как будто Лара была виновата!


Вишневский на Ларису разобиделся больше всех и из своего угла на складе носу не казал, а когда она к нему обращалась, демонстративно отворачивался. Бойкот свой он проводил весьма оригинально и в садистком ключе: словно нарочно постоянно встречался Ларе и обращался к ней через третьих лиц, доводя ее до состояния, близкого к нервному расстройству.


Когда Саня нашел Лару, она сидела снаружи шатра и хлюпала носом.

— Ты что, Ларка?

— Надоело мне здесь. Назад хочу. Авэн кхарэ!

— Авэса тырдэс?

— Буду.

Посидели у костра. Покурили. Саня неловко погладил подругу по плечу.

— Ты не расстраивайся раньше времени. Я у Бильбо был, там Гэндальф. Сейчас некогда, но потом он что-нибудь может подсказать. А нет, мы поедем в Ривенделл. К Элронду Полуэльфу. Он точно знает, как нас отправить домой.

— Ривенделл? Что это?

— Что-то типа местного эльфийского санатория для убогих. А Элронд тамошний король.

Лариса вздрогнула и недоверчиво посмотрела на друга.

— Саня, скажи сразу, что не так с этим Элрондом. Он пьет запоями? Он маньяк? Предпочитает мальчиков? Приносит в жертву юных девственниц в полнолуние?

— А должен?

— Практика показывает, что если он король — без неожиданностей не обойдется. Кстати, как там Эля? Второй день не показывается.

— Ты меня совсем сбила, я ведь потому и пришел! Выручать надо Элю.

— Что там? Торин? Или его ревнивая жена?

— Хуже. Пошли внутрь, нечего здесь околевать.


По слухам, в ожидании супруги Торин окончательно озверел и накануне прибытия гномок сплавил бедную медсестру своему брату Даину, который выразил желание ее приютить у себя. Получив в свое распоряжение, немедленно отобрал у нее все платья и обувь и запретил покидать пределы своего царского ложа. Лара похолодела.


— Вот это начались проблемы. Допрыгалась-таки, фаворитка недоделанная.

— Он ее не обидит — неуверенно вступился за Даина Ори, — мы не обижаем женщин.

Лара только улыбнулась невесело его наивности.

— Ори, я очень ценю твое внутреннее рыцарство, но поверь, «обидеть» — не совсем правильное слово относительно того, чего женщине стоит в данном случае опасаться. Тем более если речь о Даине, я его видела.


Ребята начали горячее обсуждение операции по спасению Эли. Рассмотрели все варианты: отвлекающий маневр с наездом уазика (отверг Максимыч), предложение выкупа — было нечем, отравление стражи Железных Холмов и похищение прямо из шатра после того, как узбада Даина кто-нибудь опоит чем-нибудь снотворным. Последние варианты не понравились Сане.


— У нас анестезия и седация на исходе, как оперировать потом будем? К тому же они крепкие, гномы эти. Лучше прокрадемся как-нибудь, когда они все перепьются. Хотя нет. Я прокрадусь. Не надо тебе туда.

— Думаешь, он на меня после Эли позарится? — Ларка фыркнула.

— Думаю, пора бы привыкнуть, что здесь тебе не Земля, и женщинам надо быть поосторожнее.

— На ромни, э лачхимари.

— Ты только что слезы лила? Сиди дома, дадэвэс ту сан ромни. Всё, я ушел.


Лара пнула запаску, которую Максимыч в приступе всеобщей подозрительности приволок на склад.

— Ларис, — раздался голос Бофура, и сам он, шатко опираясь на стол, встал со своей койки, — ты не думай плохого. Я знаю, как Даин выглядит, но женщину, даже чужачку, он не тронет против ее воли, пока она сама не захочет.

— Этого я и опасаюсь, — криво улыбнулась Лара.

— То есть ты за нее не боишься. А почему тогда плакала?

— Домой хочу.

— Среди нас тебе так плохо? — тихо спросил Бофур.

— Я хочу домой не потому, что здесь плохо, а там хорошо, а потому что там мой дом, — Лариса скомкала неудавшийся ватный тампон, которым неосознанно заняла руки.

— А что значит «лачхимари»? — гном не упускал случая еще что-нибудь выспросить у нее.

— Это «доктор». Это я. Лара лачхимари.

— А почему Саня…

— Всё, Бофур! Я злая лачхимари сейчас, не трогай меня. Будем надеяться, Даин поймет, что совершил ошибку, раньше, чем Эля разорит ваши Железные Холмы, и отпустит ее.

— Если вдруг полюбит — не отпустит, — сказал едва слышно Бофур, но Лара уже была занята чем-то, и больше в его сторону не смотрела.


Вздохнув, гном сделал два круга — до выхода и обратно, и улегся на койку.

***

Саня вернулся обескураженный. Эля из плена быть спасенной категорически отказывалась: несмотря на отобранную одежду, у нее были драгоценности, меха, свой персональный шатер и охрана, гном до нее не домогался, но каждый день дарил подарки и всячески демонстрировал свой восторг и преклонение. Грешным делом подумалось о повторении митинга на тему получки — с засланным казачком можно было надеяться на его удачное завершение.


Я начинала задумываться о том, чтобы найти себе мало-мальски приличного короля и обольстить его. Мне очень нужен был свой теплый угол и тихое место. Бард Лучник исключался: хиппи-бессеребренник, да еще и многодетный отец, он имел обыкновение теряться после каждых переговоров с Трандуилом, а тот, найдя в нем безотказного собутыльника, жаждал переговоров чуть ли не каждый день. Находили Барда обычно ближе к полудню следующего дня, и по его виду не было похоже, что он так уж жаждал быть найденным.


Опасаясь за будущее Дейла в случае, если их короля ударит панкреатитом от неумеренных возлияний, мы выделили ему персональную капельницу и обучили Вишневского обращаться с ней и физраствором. Точнее, обучал Саня — со мной эльф по-прежнему не разговаривал. Обретение нового метода вытрезвления даром эльфийской психике не прошло: довольный Вишневский ударился в загул, что выражалось в неумеренном потреблении средиземных стимуляторов, и вдвоем с Саней они донимали меня как никогда.


Но самый неожиданный сюрприз преподнес Максимыч. А точнее, его дружба с гномами. Валяясь в холода под уазиком и колупаясь в своих железках — его любимое времяпровождение, и гори огнем земля вокруг — он что-то свинчивал, скручивал, мастерил в компании скучающих гномов и через три дня представил нам свое изобретение. По его словам, оно должно было радикально изменить нашу жизнь в Средиземье.


— Что это, Максимыч? — передо мной был любопытный гибрид земных технологий и гномьей находчивости.

— Генератор, работающий на спирту, — гордо сообщил наш неугомонный мастер, — прошу любить и жаловать.

— Он нагреет наш склад? — обрадовалась я.

— Машина поедет? — осведомился деловой Саня.

— Нет, но… — Максимыч открыл остальную часть своего чудо-аппарата, — заработала магнитола!


Сначала что-то невнятно зашипело, затем с возрастающей громкостью заиграл самый ненавистный мне после десятков выездов с Максимычем трек группы Бутырка. Мы с Саней, пооткрывав рты, глядели на Максимыча. Грубый прокуренный голос надрывался, повествуя об осени в лагерях.


— Открываю корчму, — разорвала молчание я, — называю «Бригада», завожу веселых вдовушек, самогонный аппарат, и начинаю продавать эльфийскую дурь из-под прилавка. Максимыч!

— Ты думала, я тебе самолет из ничего свинчу? Радуйся тому, что есть. Мобильник еще от него можно зарядить.

— А куда и кому звонить?

— А ты пробовал?


Саня крепко призадумался. Из динамика доносилось что-то о летящем над зоной метеорите. Я и не заметила, как над нами навис Вишневский. Как бы он ни притворялся до сих пор равнодушным, но звуки из магнитолы его определенно завораживали. Эльф выглядел на редкость потрясенным.


— Благословенны младшие дети Эру! — выдохнул он, — что это за чудо?

И это он о низкокачественном шансоне.

— Поверь, друг мой, пожив у нас, ты перестанешь этим восторгаться.

Вишневский молчал, боясь дышать над магнитолой.

— Владыка должен это видеть, — наконец сообщил он.

— Давай я хоть другую музыку туда заправлю, неохота родину позорить! — видимо, Саня тоже представил вероятную реакцию Трандуила на то, что звучало из динамиков — как раз сейчас трагическая повесть о прокуроре и каких-то фраерах.

— Нет. Сейчас же, — бескомпромиссно заявил Вишневский.

— Кто тебя укусил? Через десять минут перевязки!

— Подождут.


Говорят, гномы упрямый народ, но по мне, эльфы куда хуже. Мы успели обойти по две палаты и выписать по нескольку пациентов, а Вишневский все еще настойчиво приглашал Максимыча с его магнитолой ко двору короля Трандуила. Судя по всему, эльф почти добился своего.


Если он его уломает, я многое отдам, чтобы посмотреть при этом на реакцию Трандуила. Эх, я бы и просто так на него посмотрела, хоть одним глазком…

Но мне было некогда. Поскольку женщин среди лекарей было абсолютное меньшинство — собственно, кроме меня и акушерок, по пальцам пересчитать — я с ног сбивалась, занимаясь проблемами гномок. Это было невыносимо. Полностью одобряя уместную мужскую ревность, идиотизм гномьих обычаев я не понимала никоим образом. Уж если прятать женщин, то скорее от представителей своего народа, а не чужих. Может, кто-то когда-то и воспылал страстью к гномкам и похитил нескольких, но пока что в лагере в роли роковых красавиц выступали исключительно эльфийки и иногда — потасканные эсгаротские проститутки.


Даже мне осматривать гномок приходилось через занавеску, прикасаться — исключительно через платок, причем делать это в присутствии толпы мужчин их семей, каждый из которых был вооружен и напряженно следил за моими движениями. Молчу о том, что произошло, когда одной престарелой гномьей бабушке я попыталась померять давление тонометром.


Возможно, мне следовало уделять вопросу обычаев и табу гномов большее внимание. Но когда бы я успела? А в результате в один из дней, что называется, попала. И как!


Вообще, виноват в моем постыдном приключении был исключительно Торин Дубощит — мой список претензий к нему пополнялся каждый день. Если бы мы были в Горе, ничего подобного не произошло бы. Если бы мы оказались в Горе хотя бы на пару дней раньше…

Комментарий к Решая женский вопрос

Мэ - Я (цыг.)

Авэн кхарэ! - Давай домой! (цыг.)

Авэса тырдэс? - Будешь курить? (цыг.)

На ромни, э лачхимари - Не женщина, а врач (цыг.)

Дадэвэс ту сом ромни - Сегодня ты женщина (цыг.)


========== О гномьей эротике ==========


— Всё, я больше не могу, — вот, что услышала я от Сани первым с утра.


Из своей «Душегубки» он выбрался ближе к рассвету — Бильбо пришел, наконец, в себя, и, хоть говорить пока не мог, Саня вокруг него на пару с Идреном скакали как привязанные, опасаясь неожиданностей.

— Можешь моргать? Как зовут, помнишь? Пить хочешь? А есть? О, вижу, вот это особенно. Ну, добро пожаловать обратно…


— Никогда не думал, что одними глазами можно так материться, — с удовлетворением рассказывал Саня, срывая с себя халат и валясь поперек моей лежанки, — сначала он высказал все, что думает о жизнеустройстве в целом, потом о Торине, Гэндальфу досталось больше всех. Упоминал драконов, эльфов, Эсгарот…

— А вы веселились и подкидывали ему идеи.

— А то! Но я насмерть уставший, Ларка, — и Саня стянул с ног сапоги, со стоном повращал ступнями, — объявляю персональную лежачую забастовку на сутки. Никуда не встану, не сяду и не буду двигаться строго до завтрашнего утра. Нападу со скальпелем на любого, кто попытается меня приобщить к происходящему в мире…

— Судно подложить?

— Да! Чтоб уж наверняка, — не сдался Саня колкости.


Разведя огонь в очаге и привычно закинув в котел наши рабочие шмотки и десяток простыней, я внезапно разозлилась до крайности. В самом деле, сколько можно! На дворе зима, а мы все еще под открытым небом.


И, когда меня с величайшим почтением пригласили в шатер Торина, я шла с намерением если не убивать, то калечить как минимум. Ну или хотя бы немного поскандалить с его величеством, жертвой паранойи. Что ему стоило пустить нас в Гору!


Я продумывала все самые страшные обвинения, которые я брошу ему в его заросшую дикой бородой физиономию. Искала нужные выражения, чтобы описать тот кромешный ад, в котором живу последний месяц. Но планы мои потерпели крах, потому что, подойдя к логовищу гномьего повелителя, я вдруг услышала изнутри заинтриговавшие меня звуки.


— А кто это у нас такой пушистый? А кто такой масенький? — голос Торина с трудом можно было признать из-за интонации, — кто такой у меня толстенький, — дальше кхуздул.

И женский тихий лепет с теми же ласковыми нотами. Откашлявшись, я громко сказала:

— Врача вызывали? — и вошла внутрь.


Пожалуй, в том виде, в котором Торин предстал передо мной, он мог составить достойную конкуренцию Трандуилу. Только при виде эльфа хотелось всячески морально разлагаться, а Торин просто-таки олицетворял семейные ценности. Величавой осанки он не потерял, хотя выглядел презабавно. Гномий король в белоснежных кальсонах и шубе на голое тело. Бороду, кстати, он привел в порядок, и вообще выглядел весьма презентабельно. Ради такого зрелища девочки вроде Эли многое бы отдали.


Тем более, если на одном колене под подолом шубы он держит младенца месяцев восьми — клон Торина номер раз, даже хмурится так же, и бороденка уже растет, а с другой стороны обнимает пацана лет семи — клон номер два, точная копия отца и тоже слегка бородат. Три пары синих глаз под одинаковыми густыми бровями.


А из-за его широкой спины показались сначала руки, а вслед за ними осторожно выглянула и мать семейства. Два круглых карих глаза, кудряшки орехового оттенка, веснушки и сердечком сложенные губки — то ли для поцелуя, то ли для улыбки. Я бы не назвала ее даже особо хорошенькой, но с первого взгляда на гномку становилось ясно как день: у грозного Торина Дубощита могла быть только такая жена.


— Порядок, — военным тоном сообщил Торин через плечо, — это женщина-врач. Я ее знаю.

Тут он смерил меня недовольным взглядом. Я подавила ухмылку. Ну еще бы, опасается за своюрепутацию. Не дай Бог, я расскажу о страшном ранении его величества в его величественную задницу и о том, как он сопротивлялся лечению.


Гномка высунулась из-за плеча мужчины повыше, рассматривая меня.

— Лариса, к вашим услугам, — улыбнулась я ей, и она несмело улыбнулась в ответ, окончательно выползая из-за широкой спины мужа.

— Дари, к ваши… — она хотела продолжить, но под красноречивым взглядом мужчины закончила, — супруга узбада Торина, сына Траина.

Услуг от нее, очевидно, ждать не предполагалось.

— Мне сказали, вам нужна помощь? — я оглянулась.

— Кое-какие лекарства. А идти я сама не могу. Вот список.

— О… но через весь лагерь…

— Я могу отправить сына с вами, — поспешила продолжить гномка, явно чувствуя неловкость из-за того, что причиняет неудобства, — он принесет их нам, если вы дадите.

— Я сама, — решилась окончательно; не знаю, может, потому, что на ней не было ни намека на корону.


Что-то совсем я теряю стержень. Надо как-то реабилитироваться.

— Эй, узбад! А когда мы переезжаем в Гору? — да, так лучше всего, напрямик и без уверток. Торин свел брови на переносице. Забавно, но вместе с отцом оба гноменка одновременно сделали то же самое.

— Кому там неймётся разворовать мою сокровищницу? Уже и лекарям? — грохнул он, не повышая, однако, голоса, — давно начали подсылать ко мне…

— Дорогой, — мягкий упрёк на кхуздуле мгновенно заставил его перестать хмуриться. Ага. Вот она, слабина сурового гнома.

— У нас там дети замерзают, — я постаралась сделать самое жалобное лицо, на которое только была способна, — плачут, голодные…


Надо было уронить слезу. Почти получилось — при воспоминании о том, что эти самые дети утащили один из наших фонендоскопов. Дари беспокойно посмотрела на мужа еще раз.

— Может, через неделю, — буркнул Торин, не сдаваясь.

— Дорогой.

— А может, и через две! — это он рявкнул, шикнув на жену и стукнув кулаком по кровати.


Дэвла, у него кровать. Настоящая, широкая, мягкая. С подушками, простынями, меховым одеялом. Он в ней спит и не дышит пятками Вишневского и мазутом Максимыча при этом. Скотина какая!


— Мы будем готовы, ваше величество, через три дня, — время умильного лица. Уж не знаю, как получилось. Морщины на его лбу разгладились, он кивнул с видом барина, дарующего вольную крепостному. Дари из-за его спины округлила глаза, делая знак, что я на верном пути. Пятясь со списком в руке и продолжая сладко скалиться, я задом покинула шатер наследника Дурина.


Тот еще дурин этот Торин, скажу я вам. Сплошные ужасы царизма!

***

Саня никогда не думал, что так тяжело ничего не делать. Слегка отоспавшись, он вот уже третий час лежал на месте Лары и с трудом выдерживал свое обещание не вставать весь день. Было это непросто. Зато, наконец, получалось поразмышлять о ситуации в целом и еще раз напомнить себе о том, что вокруг — Средиземье, а госпиталь — не родная больница.


Почему-то вспоминалось земное отделение плохо. А что, собственно, изменилось? Теперь на вызовы он ходит пешком. По палаткам. Те же температуры, рвоты, поносы у детей. Те же приступы одышки у взрослых. Правда, Саня столкнулся сразу с четырьмя разными типами анатомического строения: гномов, людей, эльфов и одного хоббита.


Подумав о хоббите, Саня задумался еще крепче. Кольцо.


Мысли его возвращались к кольцу постоянно. Кольца не было. Кольца не было в одежде хоббита, в которой его нашли на поле битвы. Кольца не было на хоббите. Если бы не уже намечавшиеся сугробы, Саня отправился бы искать его туда, где Бильбо был ранен. А может, на самом деле его и не находили? А вдруг оно вообще никогда не существовало?


Почему-то с Гэндельфом говорить Саня о кольце совсем не хотел. Кто знает хитроумного волшебника — выпустит ли он тогда ребят из Средиземья, даже если знает, как это сделать.


Значит, решено. Искать выход любой ценой. Дорогу домой, а не кольцо. Лечить пенсионерок-колхозниц, а не гномок четырехсот лет. Писать кириллицей, а не тенгваром синдарина. Хлопать по упругой заднице медсестру Марину, а не эльфийку Линуэль.


Дойдя в своих мыслях до эльфийских прелестей, Саня ощутил, как его решимость здорово колеблется.


В шатер ворвалась взволнованная Лара.

— Валерьянку завари, — бросила она Ори и смерила недовольным взглядом Саню, — все еще в горизонте? Ну-ну, лежи, расслабляйся. Товарищи гномы! Если ваш узбад сказал, что переедем в Гору через неделю, то…

— Десять дней, — хором ответили из гномьего кута. Лара взвыла.

— Так я и знала! Зла моего не хватает! Ори, отнесешь ему сам?

— Мои сапоги Тауриэль забрала, — извиняющимся тоном сказал юноша. Лариса фыркнула:

— А что, у нее уже имущество конфискуют? Вот босота эльфийская…

— Это не для нее, — брякнул Ори, и на него зашипели одновременно Нори и Бофур. Но Лара, задав вопрос, вовсе не ждала ответа: она уже бегала по складу, набирая все по списку Дари и бормоча себе под нос.


Саня усмехнулся, услышав ответ. Не было никаких сомнений: Ори выручал своего друга Кили, с которым его дядя обошелся по-гномьи: отобрал обувь, чтобы удержать взаперти. Поговаривали, что так же он поступил с Фили, зная о всегдашнем единстве братьев-неразлучников.


Обувь. А проверял ли он сапоги хоббита? Может, кольцо там? Саня едва не сорвался с койки, но остановило его вовсе не твердое намерение лежать до завтрашнего утра. И даже не то, что у хоббита не было обуви — ее этот народец вообще не носил.


«Да у меня все симптомы, — и врач почувствовал, как его едва не прошиб холодный пот, — я постоянно думаю о нем и ищу его. Самая настоящая болезнь кольценосца!»

***

Ударил крепкий мороз. Бравых вояк погнали на вырубку сушняка едва ли не в само Лихолесье. Мы грелись как могли. На улице остались два или три кострища, все очаги переехали в шатры, отчего после ледяного холода на складе наступила тропическая влажная духота. Даже с меньшей частотой кипячения бинтов и инструментов пара более чем хватало, чтобы Вишневский, задыхаясь, слег с тряпочкой на лбу и дышал через раз, а у любого входящего начинала кружиться голова. Лекарства и травы немедленно переехали в уазик. Чтобы они не перемерзали, мы по сто раз на дню таскали их туда и обратно. Я то обледеневала, то обливалась потом.


В один из прекрасных последних дней перед переездом мне пришло в голову, что именно сейчас у нас есть все шансы устроить постирушки и заодно искупаться, не рискуя заработать чахоточный кашель.

— Сверху аж все обледенело, — сообщил Саня, оглядев шатер со всех сторон, — надеюсь, не рухнет. Дамы вперед?


Дам у нас, хоть Эля и оставалась у Даина, снова было две. Не в силах смотреть на продрогшую рыжую эльфийку, Максимыч сердобольно поделился с ней своим лежбищем. Так она и появилась у нас — замызганная, в какой-то тонкой кофточке, потерянная. Зуб на зуб у бедняжки не попадал от холода.


— Ты, девонька, не горюй, — подбадривал ее наш водитель, — начальник ваш не такой изверг, отойдёт!

У этого самого «начальника» Максимыч проводил по три часа в день и все вечера. Вовремя он догадался сбрехать, что генератор и магнитола нуждаются в постоянном техобслуживании, доступном лишь у гномов. Терпеть гномов даже ради магнитолы Трандуил был не готов, и Максимыч по несколько раз на день мигрировал по лагерю со своей музыкой.


Пока его не было, пригретая им эльфийка, забившись в угол, оттаивала. Приучить ее к нашей атмосфере было непросто, а вредный Вишневский наотрез отказался вступать с ней в личные контакты и упорно продолжал делать вид, что ее нет.


Я много раз видела, как она шатается без дела неприкаянной тенью по лагерю, одинокая и грустная. Мы дали ей куртку, она ее постоянно забывала и мерзла. Я лично от сердца оторвала свою щетку для волос — Тауриэль ее потеряла и слонялась лохматая и нечесаная. В общем, у нас на складе завелась своя идейная страдалица. Позже мне пояснили, что влюбленные эльфы именно так и выглядят, причем в перспективе — столетия подряд. Чуть поодаль от нее я изредка замечала вторую такую же скорбную фигуру — тоже эльфийскую. Красавчик Трандуилион, которому повезло избежать пристального внимания Эли, неотступно следовал за рыженькой, соблюдая почтительную дистанцию. А Тауриэль толклась возле палатки своего гнома — которого, в свою очередь, от нее окарауливал суровый Двалин.


Средиземная Санта-Барбара, одним словом. Сначала мне казалось, что влюбленной эльфийке, раз уж этот процесс у них так болезнен, следовало дать выговориться, но позже обнаружилось, что она еще хуже Эли. Целыми днями и даже ночами она только и могла говорить, что о Кили. К концу дня хотелось выкрасть его и на себе приволочь ей в койку.


— Он такой нежный. Говорят, гномы грубые, но он очень нежен. Знаешь, Ларис, у него тут — на щеке — маленькая родинка. И он играет на скрипке. И любит вот так чесать нос, когда задумается…

Потом дело переходило к поэтическим метафорам — звездному блеску в глазах, шелку волос и прочим нефритовым жезлам, и я, притворяясь, что страшно занята, убегала прочь. Хотя этот метод тоже уже не работал — на улице не лето.


Так что, когда мы затеяли банный день, Тауриэль я из педагогических соображений припрягла по самую макушку. Но трудотерапия не помогла. Смотреть было больно на то, как она со скорбной миной стирает в бадейке, томно вздыхая после каждого движения — рабыня Изаура, не иначе. Я была только рада, что закончив, она куда-то сбежала — догадываюсь, впрочем, куда. Разоблачаться при мне она отказалась — и славно, не стоит плодить мои и без того многочисленные комплексы.


Вернувшись с обхода, я обнаружила, что гномы никак не могут определиться с назначением некоторых банных принадлежностей, в частности, опасливо передают друг другу шампунь. Меня разобрал смех.

— Это не яд, Ларис? — осторожно понюхал Нори открытую бутылочку, — очень уж подозрительно пахнет.

— Этим моют волосы, — я продемонстрировала безвредность шампуня, смело вылив его себе на ладонь, — потом смывают.

— Я буду смердеть, как эльфийский огород, — шарахнулся Нори в сторону, на всякий случай хватаясь за свою голову, — нет уж, благодарю покорно.


Прическа у него, надо признать, могла стать причиной сердечного приступа у сотен панков. Ори неодобрительно поджал губы, косясь на бутылку с шампунем. Поймав мой взгляд, сделал шаг назад, спрятавшись за старшего брата.


Вот еще, стану я настаивать. Бофур, закутавшийся в одеяло у самого очага, болтал ногами в шерстяных носках, беззаботно поглядывая на всю картину.

— Отличный шампунь, — обиделась я, придирчиво внюхиваясь в сладкий запах, — недешевый, между прочим. Бофур! Ты же не боишься шампуня?


Чтобы гном признал, что чего-то боится? Он лишь усмехнулся.

— Разве не хочется расчесать чистые волосы? — продолжала я соблазнять его шампунем, — помыть голову. Хочешь, я?..


И удивилась упавшей на гномью компанию мертвой тишине. Ори икнул и что-то выронил. Нори расплылся в похабнейшей из ухмылок. Бофур смотрел прямо на меня, и я не могла понять, о чем он думает. Казалось, он даже не дышит. Только глаза горят нездешним огнем, и алеют щеки и губы.


— Не робей, братец, — кажется, Нори выдавил это из себя через силу. Пинком выгнал Ори из шатра и сам последовал за ним.

Ну что за народ. Замороченный до предела.

— С шампунем лучше, — пояснила я, подходя к неловко застывшему мужчине, — сам намочишь или мне?

— Сам.


В этот раз он уже не прятался от меня. Смело скинул рубашку, размял плечи, как будто готовясь вступить в бой. Задержав дыхание, зажал нос и мокнулся головой в тазик — я не сдержалась и засмеялась. Наградой мне стал немного смущенный взгляд совершенно мокрого гнома. Смешно обвисли усы.

— Ты косы никогда не расплетаешь?


Он мотнул головой. Мокрые пряди поддавались плохо, я надеялась распутать их, не выдрав хотя бы половину. Бофур молчал. Я намылила ему голову, наклонив ее чуть вперед — он поддавался с трудом, как будто ждал от меня удара в спину. Пришлось использовать щетку, иначе не получалось.


Он вздрогнул, когда я потянула его назад.

— Извини. Запутались. Смывать буду руками.

— Да, Ларис, это было бы просто великолепно, — каким-то бесцветным речитативом отчеканил Бофур, и я немедленно принялась за дело.


Я не боялась причинить ему боль, волосы у него были жесткие, даже жестче, чем у меня самой. И торчащие уши, которые так и хотелось потрогать, за которыми так тянуло почесать. Представляю, какое это блаженство — чистота после долгих недель полной невозможности помыться. Или больше — до этого вряд ли у него много было возможностей пожить в нормальной обстановке. Поход, трудности, битва, рана… Очень хорошо представляю.


За этими размышлениями я как-то потерялась. Руки делали свое, я думала о постороннем. Только этим можно объяснить, что я упустила прорву деталей, которые следовало отметить. Дыхание Бофура. Вздрагивающие плечи. Не от щекотки, а порывисто, судорожно. Сжатые кулаки, вздувшиеся вены, напряженные, закаменевшие мышцы. Тот, кто казался мне самым безобидным существом, был всего лишь миро дукхано, под моими руками вдруг превратился в настоящего… мужчину?


Возбужденного мужчину. Я могла остановиться. Мне следовало это сделать. А вместо этого, как завороженная, продолжала. Отмечала сквозь странный туман, мутивший взор, как струйка пота стекает по его широкой спине. Проделывает путь под волосами, вдоль линии лопатки, вдоль позвоночника, через ямку у поясницы… еще одна. Еще одна. Еще.


А он подается вперед, прогибается, замирает. С беззвучным рычанием, которое я угадываю в его груди. Под моими пальцами горит его кожа от прилившей крови. Что натворила, понять не смогла, пока Бофур не вздрогнул всем телом, как будто натолкнувшись на стену, и дрожь уже было не унять. Дрожь, которая передавалась мне через пальцы, как ток по цепи. Только тогда я сообразила, что мужчина дышит слишком уж прерывисто. Увидела вдруг выступившую испарину на его мощных плечах. Мне стало ощутимо не по себе. Ноги почему-то подгибались, и слабость привела к тому, что я лишь крепче вцепилась пальцами в его волосы.


— О-ох, — вдруг раздался откуда-то из-под моих рук вибрирующий, гортанный звук. И звук треснувших в его руках краёв пластикового ковшика.


Я бы его ни с чем не перепутала. Но рук убрать уже не решилась.Затаила дыхание, глядя, как подрагивают его плечи, ходуном ходит грудь, слушая сопение и против воли млея, млея от сознания того, что происходит.


Какая-то странная близость у нас получилась. Незапланированная, помимо прочего. Немного нечеловеческая. И от души могу поклясться, что это у меня было в первый раз — чтобы кто-то кончил лишь потому, что я мыла ему голову.


Осторожно, как будто выходя из клетки с тигром, я убрала руки, но гном оказался ловок и проворен — молниеносным движением схватил за правую и впился жадным поцелуем в запястье. Хорошо, что я не видела его лица. Хорошо, что не отдернула руку и не опрокинула таз с водой. Хорошо было… хорошо.


— Палсо ту чамудэс, камло, палсо, — вырвалось у меня, — мэ ту мангав…

Горячие губы и такие незамысловатые ласки — лишь обещание, лишь мгновение, поддайся на минуту, на две, Лара, — как мне этого не хватало!

— Ничи мэ тутэр на мангава — инке!

Он понял.


Счастье, что рядом не было никого, кто мог бы слышать те звуки, что вырывались у меня из груди, пока он целовал мою руку. От запястья до локтя, ладонь, пальцы — все вместе, каждый по отдельности. Прижимая к лицу и щекоча мокрой бородой и усами. Целовал так, что мне пришлось ткнуться ему в макушку носом, левой схватиться за его плечо — ноги не держали…

***

Первый гром грянул, едва я на ватных ногах выползла наружу отдышаться. Слава Богу, Вишневский сотоварищи провожали Максимыча от Трандуила и, услышав их, Бофур ослабил хватку — не знаю, до чего бы я дошла, если бы этого не произошло.


Ори, столкнувшийся со мной у уазика, довольно демонстративно отвернулся в сторону, задрав нос. Я не придала этому значения. Я пыталась отвлечься. Залезла в машину, переложила веники лаванды, календулы и петрушки. Перебрала непослушными пальцами упаковки с катетерами. Пять раз перечитала идиотскую надпись на месте рядом с водителем «Ищу стюардессу». Вышла. Бездумно побрела вдоль госпитальных шатров, дошла до «Душегубки» и повернула назад. Дошла до шатра Трандуила и эльфийской стоянки — тишина, пустота, бессмыслица.


Пошлялась еще какое-то время без цели и уперлась в самую помойку и лагерь беженцев. Снова повернула, на этот раз в сторону гномов.


Вернулась, лишь когда завидела вдалеке Тауриэль и ужаснулась своей с ней схожести. Нет, ни в коем случае, я слишком стара для этой хрени.


На складе было полно народу: друзья Вишневского никак не могли отлипнуть от Максимыча с магнитолой. У того вид был уже довольно измученный. Ручаюсь, еще неделя — и он излечится от пристрастия к блатной музыке навсегда.


— Лара, будешь обедать? Приглашаем к нам! — дружелюбно обратились эльфийские гости ко мне. Я отказалась, невольно кося взглядом в угол Бофура. Его не было видно. Может, спит. А может, расхаживается где-нибудь. С мокрой головой в такие холода…


Забыть, забыть, забыть. Не было ничего. Просто у него давно не было секса. Просто я себя зачем-то накручиваю. Просто мне нравится чувствовать себя желанной, как и всякой женщине. Хоть немножечко, хоть иногда.


Отвлечься помог не аутотреннинг, а Ори. Он, когда я на него посмотрела, снова отвернулся с видом оскорбленной в лучших чувствах невинности. Так. Это уже что-то интересное. Ревность? Но когда юный гном трижды подряд сделал вид, что не услышал меня — бинты, кипячение, раскладка пилюль — стало ясно, что назревает производственная драма. Я только укрепилась в своей мысли в последующие несколько часов. Только этого нам сейчас и не хватало.


Вдобавок к горячке Бофура, в которой он непременно сляжет, если через час не вернется с мороза.


Нори я поймала за рукав, когда он уже растворялся в пространстве, пытаясь ускользнуть — и откуда он всегда знает, когда я иду по его душу?

— А ну стой! Что это такое?

Нори кисло скривился, понимая, что именно меня интересует.

— Почему Ори смотрит на меня, как на падшую личность?

Нори произнес витиеватую фразу на кхуздуле. Я напряглась.

— Это не переводится, — сжалился гном, — поговорка. Про волосы и бороду гнома. Что-то вроде…

— Не разводи мне теоретическую лингвистику! Где я накосячила? Что еще в ваших гномьих законах нарушила, и чем мне это грозит, кроме разочарования твоего братца? Где Бофур бродит, и что происходит вообще?


— Есть у вас такое, что некоторые женщины стесняются делать своим мужчинам, даже если мужчинам это нравится, и они много лет женаты?

— Тебе списком? Есть.

— Ну так это оно. То, что ты сделала Бофуру, — Нори ухмылялся так, что мне захотелось выдрать ему его патлы.


А следовало — себе.

Комментарий к О гномьей эротике

миро дукхано - мой больной (цыг.)

Палсо ту чамудэс, камло, палсо - Зачем целуешь, милый, зачем (цыг.)

Мэ ту мангав… - Прошу тебя… (цыг.)

Ничи мэ тутэр на мангава - инке! - Ни о чем не прошу - ещё! (цыг.)


========== Костры и лирика ==========


— А может, ты его выронил? Где-нибудь на поле? Не помнишь? А где это было? Ну ты не ругайся, я тебе серьезно, дело важное…


Главное, что понял Бильбо, это то, что странный целитель, говоривший на неизвестном наречии, хочет кольцо. И почему-то уверен, что Бильбо знает, где оно.


Последнее, что помнил хоббит — это собственную кровь, хлынувшую из горла, толчками выливавшуюся с каждой попыткой вдохнуть и выдохнуть. И кольцо, которое покатилось перед ним из ладони. Голоса не было позвать на помощь, и понимая, что это конец — домой, как хочется домой, спрятаться в нору и никогда не покидать! — Бильбо загадал одно, последнее желание: пусть бы кто-нибудь спас его. Кто-нибудь, только не Гэндальф, ни в коем случае…


А очнувшись, увидел, что оно сбылось. А кольцо исчезло. Целитель, однако, не успокаивался. Далось ему это кольцо…


Саня же, убедившись, что Бильбо или не знает, или не желает признаваться в обладании кольцом, потерялся окончательно. И очень удивился, услышав едва уловимые слова хоббита:

— Оно исполняет желания…


Захотелось встряхнуть как следует его и потребовать объяснений, но Бильбо уже замолчал. Даже и эти слова дались ему с огромным трудом. Саня взял себя в руки.

Кольцо исполняет желания. Точно, так и есть. Оно существует — уже это хорошо. Оно где-то неподалеку, под сугробами, возможно, в братских орочьих могилах — тут врача пробрала нервная дрожь. Как же его искать-то? Как объяснить свои поиски?

***

Долгожданный переезд в Гору почему-то меня больше не радовал. Я пребывала в мутном тумане, собирая тюки и сумки. Если бы Саня не пребывал в той же прострации, он непременно заметил бы мое состояние. Но он пропадал в «Душегубке» и на вызовах, пока я паковала наш склад. Максимыч уже устал отбиваться от эльфов с их меломанией. Мы извели весь самогон, заправляя генератор. Вишневский, возвративший себе милость Трандуила, на радостях загулял.


Так что на меня никто не обращал внимания. Я погрузилась в работу: собирала инструменты и лекарства перед переездом. Смутная надежда, что количество народа поубавится, рассеялась очень быстро. Трандуил все еще ждал своего золота и драгоценностей, и готов был ждать хоть вечность — благо, она у него в запасе имелась. Бард вообще бродяжничал вместе со своими погорельцами, и деваться ему было некуда. Даин представлял собой что-то вроде миротворческой силы. Хотя миротворец из него был хреновый.


— Добро должно быть с кулаками, — поучал меня Оин, которому я тоже помогала собираться, — иначе бардак.

— Он давно настал, — пробурчала я.

— Ась?

— Настал бардак давно.

— Да, буран перестал.

— Бардак! Настал! Давно!


И в самом деле, настал. С Бофуром я не разговаривала иначе как в присутствии множества свидетелей, каждый раз спиной чувствуя глумливую улыбочку Нори и молчаливое возмущение ханжи Ори. И то спасибо, что не разболтали никому о моем позоре, не знаю, как ходила бы по госпиталю и лагерю.


Но скрыться от гнома мне не удавалось все равно. В тесном шатре, заваленном барахлом, это было вовсе невозможно. Я занимала себя любой ерундой, лишь бы только не начинать неизбежный разговор о различиях в понимании пределов нравственности. Не рассказывать о том, что на Земле у меня, вообще-то, приличная репутация. Что все произошло случайно и повторения не предвидится.

Что было правдой — в Горе гномы, в отличие от нас, могли рассчитывать на нормальное отдельное жилье. А значит, еще три дня, и пытка закончится, Бофур съедет, я останусь.


Если бы не моральная составляющая, однако, о своем приключении я бы вспоминала с большим удовольствием. Особенно, когда постоянно ловила на себе взгляд темных глаз Бофура. Хотелось надеть футболку «Держи Дистанцию!», причем и на него тоже, потому что отношения наши стали, как у каких-то идиотов-подростков. Мы не разговаривали, но наши руки то и дело встречались на узлах мешков с вещами, на матрасах, на вылетевших кольях шатра, даже на дне котелка с супом. И как бы я ни пыталась скрыться, все равно мы постоянно сталкивались в чисто физическом смысле — то влечу в него под ворохом стиранных тряпок, то он меня поймает, поскользнувшуюся…


Да что ж творится-то со мной. Со манца, со манца…


Напряжение натянулось, как гитарная струна, в то утро. Я перебрала все оставшиеся ампулы анальгина. Перестелила тряпочками пиалы Вишневского и упаковала в отдельный ящик его реторты, колбы и прочее мудреное алхимическое барахло. Написала четыре рецепта. Забрала кучу изувеченных пинцетов и зажимов у мастера Боргунда. Приняла трех эсгаротцев с отравлением. Одного — с запором. Осмотрела одного ревущего ребенка. Добежала до гномьего лагеря и проведала бабулю с давлением.


На выходе столкнулась с Бофуром. Лобовое, не уйти, и я на его территории.

— Ты меня избегаешь, — глядя в глаза, сказал мужчина. Отступать было некуда.

— Тебя, пожалуй, избежишь…

— Я стал неприятен тебе?

— Что несешь-то, сам подумай.

— Это потому, что я гном?


Нет, это потому, что ты — идиот. У тебя мягкий взгляд и мягкие губы. Глаза, в которых я тону. Я хочу с тобой целоваться, сидя у ночного костра. Хочу твои руки на моем теле. Хочу потушить тобой жар, которым полыхает всё внутри, который ползёт от колен выше и заставляет сходить с ума от желания. Я хочу транквилизаторов, чтобы не думать об этом день и ночь.


— Давай не будем. Я не знала, что… ну, про волосы у гномов.

— А, это, — Бофур как-то выдохнул, с облегчением улыбнулся, — Ларис, только не подумай, что… в общем, я просто не хотел тебя смутить отказом.


Ах ты сучонок, вот оно как, да?

— Я очень тебе благодарен, Ларис, — легкий полупоклон, уголок губы ползет вверх чуть криво, — я не знал, не знаю, как выразить эту благодарность… и буду помнить о том, что ты для меня сделала, всегда.


Похоронный звон все еще звучал у меня в ушах, когда он раскланялся и ушел, прихрамывая. Свалил, скотина, поимев меня в самую душу.

— К твоим услугам, — прошипела я вслед, твердо вознамерившись вечером напиться.

***

Выпившей Саня Лару видел нередко. Пьяной, как сейчас, никогда. Уже тот факт, что она пришла за ним в «Душегубку», шатаясь и падая по дороге, говорил о том, что состояние подруги далеко от нормального.


Выпившая Лара любила иногда повыяснять отношения. Пьяная — очевидно нарывалась на скандал, мордобой и разборки. На отказ Сани немедленно отправляться в Ривенделл искать Элронда среагировала она бурно.

— Я тебя не упрекаю, я прошу подумать непредвзято.

— А в чем предвзятость?

— В том, что тебе здесь нравится.

— А тебе — нет?

— Саня! Посмотри на меня! — Лара нервически рассмеялась, — я сплю в двадцатиградусный мороз в тряпичной палатке! Бог знает, чем рискую заразиться по сто раз на день! Отлично, мы — попали, и ты считаешь, нам повезло. Мы всех спасли. Ура нам. Но теперь ты хочешь большего. Тебе надо быть героем. На скоряке-то мало геройствовали, правда?


Саня скручивал сигарету.

— Саня, я домой хочу. На дачу. Я наприключалась по самое не хочу, ни один психиатр никакими нейролептиками не вернет мне нормального сна до конца дней моих. Я не ропщу, слава Богу, мы попали сюда после боя, а не во время. Я в окопы не рвалась. Если пурано магари Гэндальф говорит, что можно прямо сейчас отправиться домой, я собираю шмотки и валю.

— Он просто однажды упомянул такую возможность. Гэндальф не дает гарантий.

— Их никто не дает, — отрезала Лариса, — тебе нравится жить в юрте, как бомжу?

— В юртах казахи живут.

— Казахи живут в Алма-Ате, а мы сейчас именно бомжи. Мне надоело, я ухожу!

— Элю прихвати, — чужим голосом сказал Саня, не поднимая глаз.

— Я тебе по морде прихвачу конкретно, если не перестанешь валять дурака. Подумай хорошенько. В любой момент тебя отсюда вынесет без предупреждения. Ты собрался спасать мир? А если тебя отправит назад прямо от стола?

— Не делай вид, что тебе есть дело до того, кто там будет на столе, Лара. Не передо мной. Ты пьяна, иди и проспись.


Она замолчала. Сжала зубы и скривилась.

— Ну спасибо, друг. Это ты здесь Склифосовский, великодушный спаситель всея Средиземья. А мы, ничтожные, лишенные дара эмпатии врачи-убийцы, неблагодарно недовольны тем, что нам досталось редкое счастье обслуживать столь сиятельную персону. Говном ты был, им и остался, и никакие эльфы этого не изменят.


— Да, я говно! — взорвался врач, вскакивая и роняя почти завершенную скрутку, — я, как и ты, годами рассекаю на говенном уазике по адресам, тоже бухаю на дежурствах и второй раз в разводе! Скажи мне, куда возвращаться. В съемную однушку на окраине? С видом на свинофермы и комбинат? Лечить бабусек и мамашек, которые с жиру бесятся? А может, я хочу начать все сначала? Здесь я нужен. Любая женщина, любые деньги, всё…

— Покажи мне эти деньги и эту женщину. Пообещай, что через год не откинешь копыта во время эпидемии какого-нибудь местного дерьма похлеще чумы и Эболы. Можешь? Ты тут сдохнешь, Саня.

— Нет, это ты там, без меня. От скуки. Хочешь, возьми кого-нибудь вместо меня. Того же Вишневского. Приклеишь эльфу бороду, напоишь хорошенько — и вперед, повышать квалификацию…


Ссора оборвалась так же резко, как началась — оба засмеялись. Лара вытерла слезы, оставив на лице грязные разводы.

— Я серьезно домой хочу.

— Я знаю. Ты выпила лишка, я дурак, мы все на нервах с этим переездом. Время, Лара, работает на нас, и надо терпеть. Здесь по-другому нельзя. Давай, давим истерику в зародыше. У нас еще полно работы.

— Ее всегда полно, — вздохнула Лара.

***

Однажды мужчина мне отказал. Мне было немногим больше двадцати, четыре года работы в травме висели на шее, тянули ко дну, я уцепилась за него, как утопающий за соломинку.


Он соломинкой быть не захотел. Некрасиво отказался: прилюдно, изощренно дал мне от ворот поворот, и я ушла. Собрала себя по кускам, сшила кое-как заново. Потом, как в плохом кино, он приходил и просил прощения, говорил, что все понял, что никто и никогда его так — ну и все в этом духе.

— Неужели эти чувства не могут родиться заново? — это он спросил.

— Нет.


Ну и всё, собственно. У меня уже была другая жизнь, другой город, другое сердце. Заманчиво было попробовать, как оно могло получиться в той, прежней жизни, но я не стала. И все со временем наладилось. Я работала, ездила на дачу, дважды — в Турцию, один раз на Кипр. Бросила курить, снова закурила, снова бросила, и опять. Вырастила финик из косточки.


Как-то само пришло осознание, простое и понятное: не всем дано. Так вот просто. Недоступного мужчину любить на надрыве с цыганской страстью — а я другой не знала, — это я могла. А строить отношения, ходить на свидания, взять вместе с ним ипотеку, в конце концов, — нет. Потом появился Саня, как воин света — железной рукой вытащил меня из моей толстой внешней скорлупы и сказал свое знаменитое «Не ссать!».


Сейчас мне хотелось пойти и найти остатки той скорлупы, надеть ее обратно. Давно я не умирала с каждым своим пациентом. Не болела вместе с ним. Не выздоравливала. Чертово Средиземье и один мужчина снова вытащили это из меня.


Из мрачных мыслей меня вырвал Вишневский, втиснувшийся на склад и оглядевший творящийся хаос с таким видом, как будто не его ерунды тут было четыре сундука.

— Уныние — тьма в душе целителя, — торжественно возгласил он, — отринь тьму и празднуй дни света.

— Встань и иди, — буркнула я в ответ.

— Что-что?

— У нас есть история об одном… в общем, он оживлял мертвых, они вставали и уходили.

— В терапию? — заинтересовался эльф. Я усмехнулась.

— Нет, вообще, домой к себе.

— Вот это дело, — одобрил Вишневский и распахнул шатер, — время пришло.

— Переезжаем? Прямо сейчас?

— Нет, празднуем. Надо же это дело как-то отметить.


Лагерь беженцев уже сворачивался, воинская стоянка тоже, а вот госпиталь оставался почти в своем первозданном виде. Разве что мусора много оставили после себя. Хотя, экологически чистого мусора. На площадке вокруг нашего главного кострища уже собирались лекари. Отрадно было видеть знакомые лица. Настраивали скрипки гномы. Среди толпы я увидела Саню — он обнимался со своей эльфийкой-ассистенткой, выглядел счастливым и отсалютовал мне фляжкой.


Если настроение у меня и было поганым с утра, оно очень быстро улучшалось по мере того, как зазвучала музыка, сначала тихая, но делавшаяся все громче. Ранний зимний закат накрыл госпиталь мягким покрывалом золотистого полумрака. Костер разгорался ярче. Запевали эльфы.


— Дорогие братья-коллеги! — наконец, взял слово эльфийский целитель, — мы сегодня можем поздравить себя с окончанием величайшей битвы в истории лекарского искусства — битвы у Горы!


Все закричали. Забили барабаны гномов. В костер полетели лубки и костыли, лангеты и остатки носилок. Наверное, из экономии следовало бы их оставить — но к черту! Мы свой праздник заслужили.


Кто первым вышел в круг — не помню. Знаю точно, что это была эльфийка или эльф. Никогда не думала, что увижу в исполнении лесного народа что-то настолько близкое к цыганочке, с игрой пышной юбкой, с широкими плавными взмахами руками и движением по кругу. Зрители хлопали в ладони, пока музыка ускоряла темп, и наконец, один из молодых гномов не выдержал и вылетел вперед.


А это уже был другой танец. Может, сравнимый с лезгинкой. Удивительно, как создания столь плотного сложения способны настолько легко двигаться. Ноги гнома подсекали одна другую, он заламывал руки, играл телом и лицом, плечами, браво пересекал дорогу эльфу — или эльфийке, снова и снова заставляя партнера возвращаться на прежнее место и кружиться в странном танце.


Я поняла, что попалась, когда свистнула во всю дурь, вложив пальцы в рот. Ну всё, Лару повело. Меня одобрили дружными криками и ответным свистом.

Вишневский попытки пригласить его танцевать пытался поначалу отбить.

— Ну давай, морэ, мэллон, давай, — тянула я его за руки, но он даже не клонился в мою сторону, дылда остроухая, — миленький, пойдем танцевать…

— Вот ещё, — не сдавался эльф, — в моем возрасте уже не танцуют. Это глупо выглядит.

— Пенсия тебе не светит, король сегодня тоже отдыхает, завтра с утра снова будешь у него, ну пойдем!

— Иди с мастером Саннэ танцуй.

— Саня уже занят. Смотри, даже Максимыч в круге!


Максимыч был звездой этого вечера. Вот уж кто дал жару. Прошел тур польки с акушеркой Миной. Станцевал с гномами гопака, с эльфами — канкан. Облился пивом, чем вызвал восторженный гномий рёв — признали своего. Только что-то я нигде не видела его магнитолы — наверное, Трандуил приватизировал окончательно.


Стоило мне вспомнить о короле эльфов — и он появился. В легком наряде не короля, а простого охотника, нарочито простом, без каких-либо украшений, только руки все были в перстнях — есть в нем что-то от рома, есть, в этом Трандуиле. Эльфы что-то там бормотали о короле, почтившем их скромное собрание присутствием. Я же мигом забыла про всякие слова типа «депрессия», «экзистенция», и в голове осталось одно только слово «Хочу».

Эльфы чуть подались назад в поклонах, но гномам все было нипочем, как и большинству эсгаротцев. Я же подошла к Сане, который уже изрядно набрался с Идреном.


— Саня, у тебя к мужчинам никогда тяги не возникало?

— Слушай, ну даже для тебя это чересчур. Или ты Вишневского ищешь кому сплавить? — округлил мой друг глаза. Я показала на Трандуила.

— Видишь вон его?

И тут же убедилась, что обаяние эльфийского владыки распространяется на всех. Саня поджал губы.

— Переодетая баба, — оправдал он свой мутный взгляд тут же, — или я напился в хлам.


Странным образом мне от его признания полегчало. Жажда танцевать просто распирала.

— Вишневский, ну не будь занудой, даже ваш король пришел, пойдем танцевать!

— Владыка не танцует, — пояснил еще один эльф, — он горюет о погибшей супруге.

Видали мы, как он горюет!

— Если не пойдешь, я твоего владыку вытащу, — пригрозила я эльфу, и наш бедный фармацевт аж поперхнулся. Поспешно подхватив полы своего длинного одеяния, он почти выволок меня за собой в круг. Поверил, глупый…


Поверил, что меня его согласие удержит от того, чтобы все-таки попробовать сделать это.

***

Скрипка выводила что-то чувственное, ей вторила флейта. Звенели бубны в руках эсгаротских лекарей. В освещенном костром круге под зимним звездным небом перед королем Трандуилом в неведомом Средиземью танце металась маленькая фигурка. Ей уступили круг, и она осталась в нем одна.


На столе перед ним клубится дымом чаша с благовониями — ладан нолдор, подарок Галадриэль Нэрвен; по венам кровь разносит дурман Лихолесья. Игристое вино горячит тело, но ничто не затрагивает душу, не туманит разум. Пресыщение удовольствиями существует, и король Трандуил знает все об этом.

Так мало осталось того, что способно удивить. Привлечь внимание.


Танцевала Лара страстно, не планировала своих движений, лишь следовала за звуками музыки и невидимого для всех наблюдателей рисунка. То хлестала себя широкой гномской юбкой, медленно подкрадываясь, то, захватывая ее, вертелась юлой на месте, пристукивая ногой в своем ритме. И все ближе подходила к королю, чтобы затем отступить — заманивая его, как маленькая камышовая кошечка опасного горного барса.


— Шунэса, вэшитко? — припевала она, улыбаясь и одновременно кидая на Трандуила жгучие взгляды, — дэ мангэ тут подыкхав!

Он выпрямился в своем походном троне. Заинтересованно подпер подбородок изящной рукой. Прищурился чуть. Трандуилионы за его спиной переговаривались, переглядывались.


Тысячи лет лесного короля приносили ему тысячи тысяч танцев, медленных и быстрых, соблазнительных, нарочито-бесчувственных, таких же разных, что и женщины, исполняющие их. Средиземье дало Трандуилу все, что было только возможно; он мог владеть всем. И он владел.


Но в круге костра танцевало не Средиземье. Незнакомка принесла новизну, которую уже сотни лет одурманенный собственной вечностью король не встречал.

Пляска продолжалась. И, когда король эльфов поднялся со своего места, провожая танцовщицу после ее поклона, Лара приняла это как знак своей символической танцевальной победы. Маленькой, никому, кроме нее, не понятной, но очень нужной сейчас.


Возможно, спустя тысячу лет найдется другая, чей танец даже заставит его улыбнуться.

***

Нет, это был не массовый праздник, а небольшой междусобойчик. Что там забыл секс-символ Лихолесья Трандуил? Но определенно, что-то такое он излучал в пространство. Что-то очень необходимое для того, чтобы мы разом опьянели. Все поголовно.


И мы были пьяны, пока хозяин шабаша снисходительно наблюдал. Но когда я вышла из круга, действовала не под воздействием этого странного опьянения. Ноги сами несли меня. На отделившийся от общей мелодии звук флейты. Я знаю, что он узнал мои шаги со спины. Он их еще прикованный к койке чуял безошибочно. Жаль мелодию, так внезапно оборвалась.


Недопетая песня.

— Не знала, что ты играешь. А флейта почему?

— Поет без слов. Не знал, что ты танцуешь.

— А что мы вообще друг о друге знаем?


Наконец Бофур обернулся. Любовно огладил флейту, старательно расправил чехол и спрятал за пазуху. Остался сидеть на столбе от шатра. Кажется, это была наша третья операционная.


Начинался снегопад. К утру совсем заметет. Хорошо, что мы уходим в Гору.

— Ты права, — развел Бофур руками сокрушенно, — я не знаю о тебе ничего, Ларис Лачхимари. К тебе нельзя приблизиться, чтобы не опалило. Ты не дала мне шанса.

— Всё верно. Сначала спасала тебе жизнь, потом бросилась мыть голову. Просто-таки насильница.


Бофур рассмеялся. А мне почему-то было совсем не до смеха. Легко соскочил со своего насеста. Живучий народ: хромота все меньше заметна с каждым днем. Возможно, обойдется только шрамом. Уродливым, кривым, трижды перешивали. Вот что оставляют мои руки, прикасаясь к мужчине.


— Кто я для тебя? — зачем Бог дает мужчинам такие голоса, а?

— А кем хочешь быть?

— Кхузд Бофур из Мории…

Неправильный ответ.

— Этого чертовски мало. Тут полная Гора кхуздов. И я понятия не имею, где твоя Мория.


Тень пробежала по его лицу. Обозначилась горькая морщина у рта. Такие бывают, когда часто улыбаешься через силу.

— Да. Так и есть, — мужчина отвернулся и больше не смотрел на меня, — как и я не знаю, откуда ты пришла. И куда уйдешь.


Я шла от него медленно. Без единой мысли. Тишину разрывал одинокий голос тоскующей флейты.

Ну вот и поговорили.

Комментарий к Костры илирика

Со манца, со манца - Что со мной, что со мной (цыг.)

Пурано магари - Старый осел (цыг.)

Ром - цыган (цыг.)

Шунэса, вэшитко? Дэ мангэ тут подыкхав! - Слышишь, леший? Покажи (мне) себя! (цыг.)


Для интересующихся: музыка Лары и Бофура - Евгений Росс и Рада Рай - Забери эту ночь


========== Терем-Теремок ==========


Гора была похожа на московскую подземку. Такая же шумная, полно народу, и столько же растерянных людей, не понимающих смысла указателей.


Хотя целителей и беженцев дальше первого уровня никто не приглашал, как и предполагал Саня, они сами находили себе место. Даже секьюрити из воинов Даина не могли удержать толпу: если не взрослые, то дети пробирались мимо гномов, и с визгом носились по коридорам и галереям. Гномята и дети людей вместе.


Гномки вошли в гору первыми еще в ночи. Госпиталь въезжал после всех. Перестраховавшись, Торин лично отдал приказ не пускать врачей глубоко в Гору, что устраиваило и врачей тоже. Эльфы с удовольствием обосновались почти у ворот, ЭБЦ чуть дальше, а уазик Максимыча въехал через ворота дальше всех, и припарковался почти у лестницы, что вела наверх, в жилые ярусы.


И все же Торин оценил необходимость организации врачебного корпуса, так что земная бригада все же нашла свое место и минимальное, но обеспечение. В трех комнатках, выделенных под первую в Средиземье «Скорую Помощь», было не намного просторнее, чем в шатре. Соединенные со складом, который Ларису совершенно искренне восхитил, они быстро оказались забиты неразобранными тюками с бельем, инструментами, ящиками с лекарствами. Оставлять все это богатство без присмотра Лара отказывалась даже и в Горе.


Ведь к ним, как в забегаловку, обещали зачастить посетители — удобное расположение гарантировало. Ребята начинали подумывать об организации регистратуры.

— Саня, ты свихнулся. Мы же от этого ушли… мы же прогрессивная медицина, каждый раз — как первый, личный контакт и все такое, ты как себе представляешь — девять тысяч карточек заводить?

— Ничего не девять тысяч, — врач от своей задумки был в восторге, — у нас всего пятьсот амбулаторных пациентов. Посадим Ори за работу, ему в кайф, нам свобода.

— Ага, а потом самоорганизуются страховые агенты и привет, родина, — Лара не сдавалась, — спроси сам остальных, им это надо?


Ответы были неоднозначны.

— А кто читать это будет? Богатые сами такие книжки заводили, про здоровьице свое, бедным оно не надо, — мудро отвечали эсгаротцы.

— У нас уже есть, — чуть свысока сообщили эльфы.

— В камне долго вырубать, — пояснили гномы. На последнем Лара притормозила.

— А что, обязательно в камне?

— Какой гном согласится, чтобы о его бесценной крепости тела, мощи духа и мужской силе было написано на бумаге?


Лара выдохнула: регистратура отменялась. Вещи постепенно занимали свои места, склад наполнялся, когда снаружи донесся рокочущий звук. Потом снова.

— Саня, это что, очередь выстраивается? Ветераны между собой дерутся?

— А ты разве не слышишь? — удивился Саня, — битва под Горой за магнитолу.


Вокруг уазика разгорались нехилые страсти. Гномы, набычившись, потрясали топорами и флэшкой Сани. Трандуилионы загораживали собой подходы к Максимычу, что прижимал к груди драгоценный агрегат.

— Песню про маму! — скандировали эльфы.

— Фрэдди! Кхазад ай мену! Фрэдди! — наступали гномы.


Лара подергала Саню за рукав, требуя пояснений.

— Группа Queen произвела неизгладимое впечатление на гномов, — пояснил врач, не отрываясь от зрелища, — а остроухие сама знаешь, что хотят.

— Он сидит в темнице и вспоминает маму, — возбужденно пересказывал один из пресловутых остроухих другому, еще не постигшему прелестей блатняка, — раскаивается… но уже поздно. А несправедливые властители пытают его и обвиняют в несовершенном преступлении.

— А как называется?

— «Мок-ру-ха», — выговорил фанат, — я ее переложил для арфы, вечером спою…


Наконец, гномам удалось отбить Максимыча с магнитолой. Горестные возгласы эльфов провожали водителя еще долго. Саня покачал с укоризной головой:

— Максимыч, своими, прямо скажем, немудреными пристрастиями в музыке ты поставил древнейшую культуру Средиземья под угрозу.

— Я сам сто раз пожалел, — огрызнулся тот, с тоской глядя на веселящихся гномов.


В сводах Горы отразились хлопки и топанье: они орали что-то под We will rock you.

***

Толпа железнохолмских воинов появилась в дверях нашей клиники внезапно. Мы слегка напряглись. Но хмурые гномы ничего не сказали, молча вносили один за другим большие изукрашенные ларцы и под конец — большой сундук. А вслед за ними вошла живая и невредимая Эля.


— Элька! Ты выбралась!

— Меня выгнали, — сияя не хуже своего бриллиантового колье, кокетливо сообщила медсестра. Гномы, пятясь задом и поглядывая недоверчиво на Элю, словно боясь, что она передумает, покинули нас и припустили прочь по коридору. Я очень хорошо слышала, как ускоряются их шаги в тяжелых сапогах.

— Можно было не сомневаться, — заметил Саня, разглядывая Элин багаж, — а это что?

— Приданое мое. Я сказала Данечке: если хочешь выгнать меня, то я пойду и перед всеми скажу, какой ты скупой гад, хуже Торина. Ну он и расщедрился.


Значит, Даин Железностоп все это время был «Данечкой». Да он просто образец терпения. Ох уж эта целомудренная гномская культура. В шатре Трандуила нашу Элю сожрали бы живьем соперницы.


Хотя как знать, как знать.

— А что это у нас затишье в приёмке? — вдруг заметила я, — целебный воздух подземелий?

— Не-а. Все празднуют.

— Как, опять?

— Вчера праздновали переезд, сегодня прибытие. Вишневского еще дня три точно можешь не искать. Потом приползет, болезный…


Саня был прав. На первом ярусе праздновали эльфы, а чуть выше резвились гномы. Эсгаротцы, как дорвавшиеся до халявы, курсировали между лагерями. У остроухих праздник был тихим — они валялись по подушкам и медитировали, иногда что-то распевая, но больше ведя беседы и потребляя все, принесенное с собой. На празднике гномов творилось нечто невообразимое. Скачки по столам, вопли, крики, драки. Звуки доносились до нас так же отчетливо, как звук перфоратора в панельной пятиэтажке. Поразмыслив, я открыла наш чемоданчик для травм.

— Приготовимся-ка на всякий случай.


Случай не заставил себя ждать. В дверях появилась могучая фигура гнома с топором в голове. Мы с Саней вытаращили глаза, прикидывая свои познания в операциях с черепно-мозговыми, но вместо ожидаемого падения хладным трупом к нашим ногам гном вытащил из-за своей спины зеленого и совсем бесчувственного парнишку и на одной руке пронес его через наш еще неустроенный зал к койке. Сложив на нее юношу как тряпку, он огляделся, остановил свой взгляд на мне, неодобрительно что-то буркнул и удалился.


Своими ногами.

— Это Бифур, — пояснил Ори, появившийся вслед за первым пациентом, — а это Кили.

— А, тот самый. Вот и первая жертва. А что с ним?

— Отравился.

— Эльфийскими поцелуями?


Ори взглянул на меня укоризненно. С недавних пор он окончательно стал считать меня кем-то вроде леди Макбет и Катерины Медичи. На средиземный лад.

— Супом. После эля не лёг…


На мой взгляд, суп все-таки был ни при чем, так что мы, определив очередность работы с Саней старинным методом «камень — ножницы — бумага», решили промыть несчастному желудок. Ори упорхнул прочь. Вместо него на подгибающихся ногах появилась зареванная Тауриэль.


Она являла собой картину безграничной эльфийской скорби: как обычно, нечесанная, ломая руки, пала на грудь бесчувственного молодого гнома и завыла в голос, мешая синдарин с понятным нам всеобщим языком. Суть сводилась к «на кого ты меня покидаешь». Эля глядела на нее с сочувствием, мы же с Саней, изрядно пресытившиеся ежедневными концертами тоски еще на складе — с отвращением.


— Кто ее позвал? — зашипел Саня. Я пожала плечами.

— Фили прислал Ори, — не отрываясь от Кили, сообщила эльфийка неожиданно деловым тоном и тут же продолжила рыдать.


Интересно, эти Фили-Кили порознь вообще водятся? Думается мне, от Кили его сородичи просто решили избавиться, сплавив нам. Сам Фили, надо полагать, не мог встать из-за стола. Его младший братец как раз слабо застонал и задергался. Еще бы: Тауриэль уже почти целиком на него заползла.


— Тазик! — грохнул Саня, и Эля метнулась исполнять, — а ну отцепись от него…

Оттащить Тауриэль я не могла чисто физически: она была выше меня минимум в полтора раза, да и весила немало, несмотря на обманчивую хрупкость. Плюс к тому — царапалась и шипела, как кошка. Мне все-таки удалось вовремя дернуть ее в сторону, потому что наш юный друг выбрал именно это время, чтоб заблевать себя, кушетку, пол, Элю — все, кроме подставленного тазика.


Умиленного взгляда эльфийки сей акт ничуть не изменил. Когда я покидала комнатку с изрыгающей страшные проклятья Элей, влюбленные как раз приносили друг другу какие-то очередные трепетные клятвы.


Ничто не остудит любовь младую, эх, где мои восемнадцать.

***

Через три дня мы убедились: идея открыть стационар была не лучшей. Семь коек забились моментально. Мы расширились до четырнадцати. Они оставались свободными недолго. Одну оккупировал Кили, который, стоило нам тонко намекнуть о его свершившемся выздоровлении, превращался в ипохондрика и тут же находил у себя миллион страшных симптомов, свидетельствующих о близкой кончине. К концу третьих суток я не выдержала и пригрозила ему ежедневной клизмой. Призадумавшись, юноша пообещал покидать нас хотя бы на ночь, но днем все равно обнаруживался в непосредственной близости от приёмной.


Тауриэль так легко не отделалась. За право оставаться с нами я потребовала от нее мыть полы и санитарить по полной. Признаюсь, не без злорадства наблюдала, как она мечется по коридору со шваброй и ведром, тщетно пытаясь призвать неизбежную очередь к порядку. Заодно методом научного эксперимента разгадала, как звучит на синдарине ворчание «Вытирайте ноги» и «Ходют тут всякие, натоптали страсть».


Никогда я еще не работала в приёмке с облицовкой из малахита и яшмы, но это было даже здорово. Обстановка у нас была просто волшебная, особенно мне нравились светильники. Мы выпросили себе два солевых, как попытку заменить кварцевание. Правда, очередь ничуть не становилась от этого короче. Да и вообще, возни на нас обрушилось немеряно.


Во-первых, мы не смогли организовать расписание приёма. Часов здесь практически не водилось. Сначала хотели нарисовать солнышко, восходящее и заходящее, но под Горой солнца видно не было. Ограничились приблизительными понятиями типа «после завтрака», «до ужина». Опять промахнулись: у многих пациентов завтрак свершался тогда, когда все ужинали, и они, ничтоже сумняшеся, заявлялись к нам после полуночи, именно сейчас озаботившись фурункулами или панарицием.


Во-вторых, очередь никак не желала соблюдать хотя бы относительно правила поведения. Меня пробрало, когда я услышала знакомые до боли интонации и фразы вроде «Вас здесь не стояло» и «Кто занимал вот за этим бородатым?». Гномки, решив для себя, что под Горой им дозволено разгуливать открыто, тоже приходили на приём. В сопровождении родни. Путем скандалов и угроз мы ограничили число сопровождающих до трех мужчин. С трудом добились того, чтобы хотя бы самое громоздкое оружие оставляли на входе в нашей версии камеры хранения.


И, наконец, в-третьих, кто-то должен быть идти без очереди. Кто? Воины, раненные в битве? Члены их семей — которых было слишком много? Многодетные матери? Многодетными мы, после небольшой работы со статистикой, постановили считать женщин с девятью живыми детьми. Беременным льгот не полагалось — как я и предсказывала, беременных здесь было слишком много.


Поняв, что мы рискуем повторить круглосуточный режим работы шатрового госпиталя, мы отправились делегацией к самому узбаду — просить еще помещений для сменщиков. Узбад нас не принял, его заменила госпожа Дис.


Честно говоря, я бы предпочла иметь дело с ее братом.

— Денег нет, — приветствовала она нас.

— Мы не за деньгами…

— Все равно нет.

— Нам бы две комнатки добавить… к клинике. Мы, знаете, врачи.

Гномка оглядела нас с плохо скрываемым презрением. Нас столпилось десятка два: здесь были и целители-эльфы, и представители ЭБЦ.

— Все болезни — от безделья, — безапеляционно сообщила нам Дис, — нечего развращать народ. Хилые и так все стали от этой вашей медицины. Моя бабушка прожила до трехсот двадцати и никогда в жизни не обращалась к врачам.


У меня зародилось нехорошее предчувствие, что мы имеем дело с поклонницей натуропатии или уринотерапии. Так и оказалось. Дис помучила нас знатно. Мы были признаны взяточниками, лентяями, бездельниками и вымогателями. Нам было велено лечить все болезни целебными пенделями и выпивкой, а если не помогает — ударной работой в шахтах, где все хвори, по словам гномки, проходили на раз.


Сжалившись над нами, она все же разрешила нам занять еще два помещения по соседству. Отчеты о тратах Дис пожелала видеть лично.

— А ты скучал по бюрократии, — упрекнула я Саню, когда мы вернулись назад, — мало тебе было, да? Получите-распишитесь.

— Я как-то не подумал, — уныло ответствовал Саня, оглядывая бесконечную очередь, что собралась в наше отсутствие. К счастью, нас могла заменить Эля — серьезных жалоб не было.


В основном, как и дома, время в приёмке приходили провести пожилые женщины и мамы с детьми. Особенно гномки — те, кого мужья отпускали под присмотром дядь, братьев, отцов и старших сыновей. Делать им было нечего, а здесь они развлекались и вели светскую жизнь. Так что одно из новых помещений пришлось целиком выделить под детское отделение. И, как итог, очередей стало две. Баро дукхани прямо-таки.


Всю неделю мы зашивались. Госпожа Мина настоятельно просила себе отдельный вход. Мастер Боргунд не допускался на вызовы в жилые ярусы выше второго и требовал охрану. Вишневский нас вообще бросил и ушел в частную наркологическую практику, как поняла, в основном трезвил Барда с тем, чтобы вечером снова его спаивала неутомимая золотая эльфийская молодёжь. Идрен отказывался делать перевязки на дому, и, несмотря на свои длинные эльфийские ноги, хотел лифт. Я могла его понять: от беготни по лестницам все начинало болеть уже к середине дня.


— Вот так я представлял себе ад скоропомощника, — заметил Максимыч, который отчаянно скучал, — нет выходных, некуда уйти и лестницы. Лестницы, лестницы…


Еще ладно бы, просто лестницы. Гномы не видели необходимости в перилах. По некоторым переходам я двигалась, схватившись за Ори, старательно не глядя вниз. Никаких красот восстанавливаемого Эребора к вечеру уже видеть не хотелось.


К концу недели девяносто процентов назначаемого нами лечения состояло из физиотерапии в виде термальных источников и профилактического мытья рук перед едой. Дважды столкнулись с немаленькими ожогами в кузне. Пару раз бинтовали сломанный палец на ноге: Двалин обозлился на какой-то предмет интерьера и пнул его со всей силы. На следующий день пришел второй раз — возвратившись домой, первым делом он пнул его другой ногой. Типа, отомстил.


За всей суетой клинических будней я почти забыла о Бофуре. Не буду врать, забыть совсем не представлялось возможным. Мы изредка встречались, раскланивались, но дальше дело не заходило.


Ну вот и славно. Я почти убедила себя, что так всем лучше, когда в ответ на мой окрик «Следующий!» в дверях появилась такая знакомая фигура. Да не одна, а в сопровождении двух гномов, один из которых мне был уже знаком — Бифур.

— Бофур? Ты болеешь?

***

— Бомбур, к вашим услугам. Посмотрите брата, доктор, — пробасил гном справа — рыжий толстяк совершенно необъятных размеров, — беда совсем.


Бофур смущенно улыбался, никоим образом не подтверждая слова брата. Бифур лишь нахмурился, глядя на Лару. Она пожала плечами:

— На что жалуетесь?

— Ни на что, — ответил Бофур тут же, но толстяк не смолчал:

— Не ест. Вообще перестал. Погибает братик мой! — казалось, он почти плачет.

Гном с топором во лбу прокомментировал сказанное на кхуздуле. В сказанном Ларе послышалось свое имя.

— Что ели, что пили, — монотонно перечисляла Лара полагающиеся вопросы, доставая и раскладывая инструменты, — после чего пропал аппетит…


Бифур немедленно гневно ответил длинной речью на последний вопрос. Бофур на него шикнул, Бомбур только закатил глаза к потолку. Лара машинально отметила общее семейное сходство гномов. Правда, для его братьев Бофур действительно мог показаться субтильным, хоть ни в коем случае таким не являлся.


— Что-нибудь еще беспокоит?

— Да, — немедленно ответил Бофур, его братья хитро переглянулись.

— Вы его полечите, доктор, — умильно сложил брови домиком Бомбур.

Бифур важно кивнул и добавил что-то свое, сложив пальцы в сложном жесте.

— Подождите в коридоре…


Едва они остались одни, Лариса взглянула на гнома с опаской. Но за столом готовила настойку Эля, и Лара решила, что ничего экстраординарного в обычном осмотре пациента не усмотрит даже Бофур.

— Ну и что, ты действительно болен? — спросила она, встряхивая термометр, — или решил пойти по стопам Кили?

— Тебя не увидишь, пока не заболеешь, — в тон ответил мужчина, но улыбнулся весьма скупо, — нет, я здоров.

— А что же…

— Братья, — он пожал плечами, как будто это все объясняло. Лара протянула ему термометр — Бофур уже знал, как с ним обращаться. Достала фонендоскоп.

— А беспокоит что?

Он красноречиво смолчал, покосившись на Элю. Лара отвела взгляд.

— Это детский сад.

— Почему детский?

— Так у нас говорят. Сделай глубокий вдох. Дыши. Дыши. Не дыши. Слушай, на тебе действительно куртка-то болтается. Может, простудился?

— Ларис…


Их руки встретились на вороте его рубашки. Лара беспокойно дернулась было в сторону, но пальцы гнома разжать — все равно что двигать тяжелые камни. Эля, позевывая, удалилась с подносом готовых настоек в детское отделение.

— Целебной клизмы хочешь? Отпусти.

— Я скучаю, — шепотом сказал он, только сжимая руку крепче, — я так ужасно скучаю.

— Скучай в другом месте. Отпусти, я сказала.

— Я скучаю по тебе, Ларис. Я даже готов себе эту ногу проклятую сломать, если только это позволит…

— Еще чего! Отправлю к эльфам лечиться, и знать забуду твое имя!


Их тихая борьба оставалась незамеченной недолго: очередь потихоньку начинала бунтовать за дверью. Лара с тоской оглянулась на коридор в детское. Эля флиртовала с кем-то, кажется, на этот раз с Идреном.

— Ну хорошо, — вздохнула Лариса, — после ужина приходи к уазику. Я буду злая, уставшая, сонная. Но приходи.

***

Два моих последних свидания — больше трех лет назад — начинались с распития пива в нашем городском парке, заканчивались наутро с несвежей головой в чьих-то незнакомых квартирах.


В этот раз мы пили пиво, сидя у уазика и слушая, как гномы хором распевали We are the champions. Получалось у них здорово, в ноты попадали, да и с чувством пели. Саня перевел им слова, они обрадовались еще больше.


— Расскажи мне о себе, — попросила я Бофура, когда пиво закончилось, — расскажи о том, чем жил, чем планируешь жить. О семье.

— Тебе всех перечислить? — кажется, его эта идея не вдохновляла.

— Братьев я видела.


Оказалось, в наличии имеются сестры, кузины, тетушки, дядюшки, бабушка и мама. Почему-то Бофур дико стеснялся, а вот мне нравилось его слушать. Заодно я узнала, что он мастерит детские игрушки и любит свое ремесло. Плавно перешли к вопросу того, почему собственной семьи, в отличие от братьев, гном не завел.

— Не сложилось. А ты?

— Не сложилось.


Курили трубку. Его трубку. Я, как он мне объяснил, неправильно ее раскуривала. Он так смотрел на меня, когда я ее раскуривала, что я твердо вознамерилась завязать с никотином окончательно. К тому же, пиво немного ударило нам обоим в голову.


Надеюсь, что это пиво виновато. Будем считать, что оно. От несложившейся семейной жизни перешли к жизни личной. Я рассказала, что имел в виду Саня, говоря «разведен». Бофур признался, что ему идея развода кажется ужасной и отталкивающей. Мы немного поспорили на эту тему.

— А если женщина полюбит другого?

— Замужняя? Зачем тогда замуж выходила?

Как все просто у него.


— А ты любил?

— Любил. Она не знала. Потом вышла замуж и уехала. Ее звали Дари.

Обухом по голове! Наверное, все было на моем лице написано яснее некуда, потому что он, потянувшись, махнул рукой со словами:

— Говорят, если кхузд хочет — получает. Значит, недостаточно сильно я хотел.


Нет, беру назад свои слова. В благородных воинах что-то есть. Например, великодушие отдать интересующую тебя женщину другому, а потом еще и служить этому самому другому, защищать его, идти за ним. Не знаю, как к этому относиться. Знаю, что такого мужчину раньше не встречала.


— Можешь кое-что сделать для меня? — продолжил Бофур, поворачиваясь.

— Смотря что. Как-то, знаешь, боязно здесь раздавать обещания.

— Распусти волосы, — хрипло попросил мужчина, и по особому блеску в его глазах я поняла, что просит он о чем-то очень интимном.


А и в самом деле. Он видел меня только с грязным пучком под косынкой. Не знаю, что это значит для него, для меня же… и тут и поняла: значит. Ох, значит.


На волосы не жаловалась никогда. Мне не нравилась, бывало, фигура, рост, форма ушей, форма глаз, но волосы свои я ценила. Не красила ни разу. Не стригла даже в тяжелую годину депрессии и меланхолии. Мне было чем похвастаться, но перед Бофуром… памятуя об особом отношении…

— Пожалуйста, Ларис.


Это сумасшествие, но я это сделала. Развязала узел платка, вытащила шпильки, сдернула резиночку. Любуйся, что уж там, не жалко.


Он нашел руками что-то, обо что оперся, не сводя с меня взгляда — такого, под которым хочется плавиться и растекаться по полу. Сделал «уф». Утер пот со лба. Как будто устыдившись, отвернулся, отвел взгляд — и снова. На меня. На меня так даже в цветущей юности никто не смотрел. Да и цвела ли я, честно вспомнить?


— Нравится?

Дебильные вопросы из тех, что женщины задают мужчинам, номер один в списке. Он сорвался с места, мгновенно оказался рядом, протянул было руку, остановился.

— Позволь.

Что? Дернуть за косичку? Дотронуться и тем самым удовлетвориться? Поцеловать? Вот этого, последнего, пожалуйста.

— Один раз, прошу, позволь…


Жалость — не лучшая мотивация. Любопытство еще хуже. Я кивнула, глядя в пол. Не видела больше ничего, кроме краешка его бороды и усов, которые приближались к моему лицу, приближались — пока крепкая рука не оказалась у меня в волосах на затылке. И вторая, там же. Мой нос где-то в его бороде. Терпкий запах выпитого. Теплые руки в моих волосах. Снова простые прикосновения. Что же меня так штормит от них?


За уазиком зазвучали далекие шаги. Бофур дернулся.

— Не нужно, чтобы тебя так видели.

— Хуже, чем мытье головы, или нет, скажи сразу?

Пальцы сильные, но нежные. Забирают тяжелые пряди, нажимают на кожу в каких-то таких точках, что сразу тянет расслабиться, вздремнуть, не видя снов, у него на плече. До самого утра.


— А и правда. Если кхузд хочет — получает.

В моем мире, когда мужчина говорил что-то в этом роде, я ставила на нем крест и забывала о его существовании. Здесь я нашла в себе только силы ткнуться ему в шею.

— И что же теперь, кхузд?

— Получил, — и меня обожгло его поцелуем, как огнем.

Комментарий к Терем-Теремок

Баро дукхани - Большая больница (цыг.)


========== О вреде случайных связей ==========


Саня начал скучать по дому.


Пожалуй, его разрывало на две половины: одна жаждала остаться навсегда в Средиземье, другая уже остро нуждалась в привычной обстановке. Саня пересматривал немногочисленные фотографии на телефоне и неизбывно тосковал. Но кое-что манило остаться: кольцо. Ведь было же оно на самом деле таким важным, как он считал? Или история уже настолько исказилась, что Войны Кольца не предвидится?


Бильбо уже начинал говорить. Кольцо обсуждать отказывался. Только и рассказал, что нашел его случайно, потерял тоже незаметно для себя, а больше не знал ничего и не хотел знать.


Да и пусть остается это кольцо потерянным, решил для себя Саня, собрав волю в кулак. Пускай остается, пускай его ищут и находят, будь что будет. Домой надо, на Землю, в Энск. Только как осуществить это?


Был только один способ узнать, не спрашивая при этом Гэндальфа. Спросить Трандуила. Вишневский быть посредником категорически отказался.

— Как он, король, склонен общаться со смертными? — осторожно попытался выведать Саня у Лары.

— Как тебе сказать… у него специфическое отношение к жизни в целом. Он большой любитель извращенно-утонченных игр.

— Ларка!

— Хорошо, хорошо! На дарпэ. Баро вэшитко Трандуил красивый и добрый дядька, вы поладите. Вазелину прихвати.

— Ларка, ну сколько можно…


Так что в шатер Трандуила Саня шел, обуреваемый самыми нехорошими предчувствиями. Пропустили его внутрь без вопросов. В полумраке Саня увидел ожидаемую сцену: король расслаблялся в компании своих родственников и очаровательных, но распутных эльфиек. Висевший густой дым резал глаза, но эльфы не казались этим обеспокоенными. Саня же слегка закашлялся.


— Так что же, молодой целитель, ты пришел просить о помощи в работе? — рука лесного короля устремилась в вырез платья его темноволосой любовницы, другой он выразительно огладил блондинку по бедру, — или ты все же…

— Я хотел спросить, — Саня мгновенно пришел в себя, вспомнив главное, зачем шел в шатер Трандуила.

— О, спро-си-ить.

Рука эльфа была уже неприлично глубоко.

— Я — не из этого мира. Не из Арды вообще. Я и мои друзья.

— М-м… Будь уверен, Арда велика, и в ней для вас найдется местечко… потеплее, — рука владыки проникла между бедер девушки, она бесстыдно развела ноги, демонстрируя мокрое пятно там, где ласкала ее рука короля.


— Нам бы домой, ваше величество, — Саня зажмурился, встряхнулся. «Соберись, тряпка!». Помнится, однажды ему довелось побывать на вызове в раздевалке стриптиз-бара. Но там было проще.


Там не было Трандуила.


— Ваше величество, нам действительно очень надо вернуться.

— А мне что до того? — лениво молвил король, одновременно поигрывая одной рукой с грудью своей брюнетки, а другой — то лаская блондинку, то — поднося к губам наполненный вином бокал.


Саня прикусил губу, напряженно размышляя, и тут же усмехнулся, вспоминая.

— Вам же понравилась наша музыка, — бросил он будто бы небрежно, — у нас ее много. У нас миллионы песен.


Трандуил едва уловимо нахмурился. Саня пожалел, что с ним нет Лары. Вот кто умел ставить условия.

— Руки убрала, — буркнул он брюнетке, и она покорно вынула руки у него из-за пояса штанов, — так-так. Чем еще ты думаешь соблазнить меня, целитель?

Саня напряженно размышлял. На мобильнике было несколько роликов с котами, с родным Барсиком — как он там, бедолага? — с красивыми девицами, но этим Трандуила вряд ли можно было удивить. А до технических новинок эльфы не охотники. Им нужны развлечения. Проклятые сибариты.


Видео. Какой же он кретин!

— Позвольте продемонстрировать, — Саня достал мобильник, медленно показал его королю, потом кивнул, сам не веря, что делает это, — продолжайте, ваше величество, и ни в коем случае не лишайте девушек вашего сиятельного общества. Через некоторое время я покажу вам результат.


…Выползая на полусогнутых из шатра Трандуила, Саня клялся постричься в монахи, сбежать в Непал и вести жизнь аскета. Спина вся взмокла от напряжения. Но одно он угадал точно: видео с самим собой, развращающим молодых эльфиек, Трандуила впечатлило.


Настолько, что он пообещал пригласить Элронда, своего заклятого друга, помочь бригаде вернуться домой как можно скорее, и сам обещал поспособствовать, сколь в его силах.

***

— Ну и как тебе в притоне разврата? — подначивала я Саню.

— Я не хочу об этом говорить, — простонал друг, закрывая лицо подушкой.


Вернувшись с успехом, он слег, потом куда-то запропастился. Ручаюсь, побежал сбрасывать напряжение с одной эсгаротской девицей, давно уже положившей на него глаз. То-то, не будет меня попрекать озабоченностью.


Хотя как раз сейчас стоило бы. Вишневский, вернувшийся к нам и покаянно попросившийся в заведующие лабораторией, уже раза три неодобрительно сообщал мне, что видел меня с «тем самым гномом, Лариссэ, ничего не хочу сказать о твоих предпочтениях, но не кажется ли тебе, что это неэтично?». Максимыч только хмыкал в усы. Эля вообще ничего не замечала, вертясь вокруг Идрена и параллельно выискивая, в кого бы еще по уши влюбиться.


Я целовалась с Бофуром. Собственно, этим можно описать мое времяпровождение в течение целых двух недель. Мы удалили один аппендицит. Мы реабилитировали Бильбо. Мы лечили прыщи, мозоли, гематомы, нервные припадки и геморрои. Дважды в день я готовила настойку валерианы для Дари — хотя, как подозреваю, предназначалась она непосредственно узбаду. Могу понять, в его любимую Гору вторглась эдакая толпа. Тут валерьянкой не обойдешься.


Ничего больше не помню: я целовалась с Бофуром. Мне казалось, часами и сутками напролет. Дошло до того, что Тауриэль на три дня поселила Кили в кладовой, где хранились всевозможные метлы и швабры, а я это проглядела.

Поскольку аналитика — не моя сильная сторона, а любые попытки во всем разобраться вели к неизбежному самокопанию и унынию, я перестала анализировать вообще. Что там творилось в голове у Бофура, не знала тем более. И без того зная, насколько мы отличаемся друг от друга, тем приятнее было находить точки соприкосновения.


Любимые блюда. Любимые цвета. У обоих — гигантские семьи и орда родственников, желающих причинять добро и активно вторгающихся в каждую деталь твоей жизни. Я показала ему видеозапись со свадьбы сестры — со всеми полагающимися атрибутами вроде пятиметровой фаты, белого лимузина и голубей. Впечатлился настолько, что через пару дней пришел с приглашением:

— Хочешь посмотреть на гномскую свадьбу?


Я немного смутилась. Я, конечно, хотела, но в памяти еще звучали слова Вишневского «только для своих», а свадьба — не купальня, туда не напросишься так просто. Но Бофур развеял мои опасения:

— Ты наша гостья и лечила жениха — это будет уместно.

— Но у нас принято приходить на свадьбу с подарками и в красивых нарядах, — предприняла я последнюю попытку отказаться. Гном прищурился, кивнул:

— Подарков не надо. А одежда — это легко. Сходим на рынок. Купим.


Ненавидела всегда это «мы», но у него получалось на удивление естественно и без давления. Просто так — сходим, сделаем, купим. Почему нет?


Гномий рынок меня восхитил. Здесь было весело, здесь было шумно, товары встречались такие, что я хотела всё подряд немедленно, и еще — здесь все были примерно моего роста. Если вспомнить, что на Земле мне, чтобы нормально помыть посуду, приходилось вставать на табуретку, то это не могло не радовать.


Я шагала за Бофуром, но поскольку за руки здесь держаться не принято, держалась то за его пояс, то за рукав. Другие гномы поглядывали на меня с улыбками. Бофур ориентировался, как будто у него внутри был встроенный навигатор. Я вертела головой и умудрилась пару раз едва не потерять его в толпе, от удивления застыв на месте.


Торговля здесь шла бойкая. Торговаться гномы умели. Эмоционально наскакивая друг на друга, едва не вцеплялись друг другу в бороды, хватались за топоры и ножны, вздымали руки к сводам Горы, кляли на чем свет стоит товар и лавку, потом — уходили при приобретениях и лучшими друзьями с продавцами.


Ювелиров было меньше, чем я ожидала. Видимо, гномы действительно не слишком одобряли ширпотреб. Пару раз мелькнули томные эльфийские физиономии. Людей тоже было немало, особенно там, где торговали кузнецы.


Наконец мы добрались до рядов с одеждой. Не успела я как следует рассмотреть портниху — темные круглые глаза, носатая, пышная, усики над верхней губой и килограмма четыре золота на видимых частях тела — а уже была облачена в красивую юбку — по подолу красная нить, черные узоры, никаких цветочков — геометрия, и длинную жилетку поверх шерстяной кофты. Которая была мне велика размера на четыре.


Сапоги мне нашлись только там, где торговали детской одеждой. Засмотревшись на удивительно красивые шали и платки, я посмотрела на Бофура, но он почему-то проигнорировал мой взгляд.

— Хочу платок.


Он покраснел. Гномы умеют так — внезапно краснеть. У эльфов краснеют только уши и подбородок — занятно, я уже и к этому привыкла.

— Я не могу купить тебе платок, — повинился он, — не принято.

Ага, опять традиции. Жаль — денег у меня самой не водилось, так что покупка не состоялась.


Свадьба меня восхитила.

Юная невеста очаровательно смущалась. Жениха я помнила — он все еще немного прихрамывал. Точно так же волновался. То и дело приглаживал бороду и усы, одергивал расшитый кафтан. Как я и предполагала, свадебным цветом здесь считался красный. Сам обряд был достаточно коротким. Жених обходил вокруг огня, невеста, положив обе руки ему на спину, следовала за ним, опустив глаза в пол. Сделав семь кругов, они приняли поздравления родителей, а гостей пригласили за стол.


Свадебная пирушка мало чем отличалась от любой другой гномьей пирушки. Разве что никто не брызгал пивом и не швырялся едой в молодоженов — остальным досталось, даже и мне. Песни и пляски на столах прилагались по полной программе.

— Наша гостья не скучает? — а вот присутствия принца Фили я не ожидала.


Не знаю, что это было, но внезапно вместо русоволосого симпатяги передо мной, как стена, выросла спина Бофура. Я, кажется, за последний день видела ее много чаще, чем его лицо.

— Бофур?

— Фили.

О, это непередаваемое ощущение, когда один мужчина загораживает тебя от другого.


— Прошу прощения, госпожа Ларис, — эх, а я и не в курсе, что Фили меня по имени знает. Напряженные плечи Бофура опустились.

— Это очень мило, но я предпочитаю видеть лица тех, кто меня приветствует.

— Это у меня само получилось, — бросил Бофур через плечо, но извинения я не услышала.

— А, рефлекс. Борись с рефлексами.

Одну руку я успела положить на его спину.


— Добавишь вторую — выйдешь отсюда моей женой, — сообщил он тут же довольно, и я отпрянула.

— Предупреждать надо!

— Я это и сделал. А мог бы и не…


Ухмыляется, негодяй.

***

Лара задумчиво осмотрела поднос с лекарствами. Их следовало разнести по нуждающимся. Первая партия — гномьей бабушке с давлением. Старушка Фрин была самым очаровательным существом, но ей было почти четыреста лет, она была совершенно глуха, беззуба, но, к сожалению, неимоверно болтлива. Ее оставить на потом, иначе к остальным не успеть.


Была еще многодетная семья эсгаротки Дафны, где имелось десять детей, муж, искалеченный во время пожара и некоторое количество родственников, ничуть не помогавших Дафне. К ней визит много времени не займет. Дети Дафны отнимают все ничтожное свободное время, которое у нее остается — ей не до болтовни.


Старик Брон. Этот совсем один, но его взяли к себе соседи. Жалко только, практикуют самолечение. С ним дедуля отправится на тот свет гораздо раньше срока. Хотя ему и так без малого семьдесят пять — здесь это уже серьезно, тем более для бывшего ныряльщика за жемчугом.


И последний сверток. Для Торина Дубощита. Точнее, для Дари. Набор интересный. Валериана. Зверобой. Беладонна — неловко спрашивать супругу короля, но все-таки сегодня Лариса спросит непременно. Нельзя же так просто разбазаривать яды. Пусть даже и для королей.


На этот раз Дари не пряталась. В колыбели сердито агукал младший сын, где-то в глубине покоев выл как заведенный старший, изображая не то орка, не то дракона.

— А узбад где? — полюбопытствовала Лариса. Дари улыбнулась:

— Спит. Храп не слышишь? Если бы его не было, я не могла бы открыть дверь… идем, я покажу.


Она осторожно прокралась по коридору. Лариса двинулась за ней.

В щелочку двери отлично было видно, как по лежащему ничком и издающему звучные носовые рулады Торину скачет его старший сын, а на полу сидит Фили и ловит кузена, когда тот промахнется.


— Дари, зачем тебе беладонна? — спросила Лара, едва только гномка прикрыла дверь в спальню. Дари подняла страдальческие глаза от корзины с лекарствами. Все было понятно и без ответа.

— Давно он этим лечится? Что с ним?

— Мы зовем это драконьей болезнью. Что-то вроде приступов падучей. Беладонна помогает иногда… сам не будет. Не говорите ему.


Лариса пожала плечами.

— Мое дело — напомнить: беладонна ядовита. Есть лекарства получше… — она осеклась, вспомнив о том, что в Средиземье лекарств лучше нет.

Дари печально улыбалась.

— Да ему уже лучше гораздо. Обострения редко бывают. Не любят мужчины лечиться!

— А давно вы женаты? — не удержалась Лара от вопроса.

— Давно. Сорок лет есть.


Лариса подавилась.

— Дари, — торжественно сказала она, вставая, — в нашем мире вам бы вручили орден «Жена-героиня».

***

Вечером я сидела у уазика, тщетно дожидалась знака свыше, пряталась от Бофура и размышляла о Торине. Точнее, о Дари. Ее мне было очень жалко.


Не то чтобы я не знала людей с психическими заболеваниями. По сути, та же ерунда, что диабет. С этим можно жить долго и счастливо. А вот родным порой не позавидуешь. Что же, Дари полюбила не простого работягу Бофура, а самого короля, и не ее вина, что король попался слегка бракованный. С королями здесь вообще беда.


Интересно, каким окажется этот Элронд, которого Саня так ждет, и который, по его словам, вот-вот должен прибыть. Я надеялась на него и не хотела даже допускать возможность того, что эти надежды тщетны. Простая мысль осталась: нам надо выбираться. Нам. Надо. Пока мы не увязли окончательно. Пока я сама не увязла.


А я уже хорошо так успела это сделать. Еще немного — и начну учить кхуздул.

Сзади на мое плечо легла рука, и я подпрыгнула на месте.


— Вишневский, ты меня чуть не убил! А если инфаркт?

— У меня смена кончилась, — пробурчал эльф, почесываясь, — а владыка зовет к себе. Говорит, серьезный разговор наедине.

— Кстати, давно хотела спросить, у вас, остроухих, однополые отношения приветствуются? Мне Эля все уши прожужжала, что по слухам Трандуил половой монстр в этом плане, прямо не подходи близко…


Вишневского аж затрясло.

— Да ладно тебе, на пхагёл, он же очень даже ничего, — настроение у меня было самое что ни на есть стервозное, — парно муй, кали пхувья… а уж тело какое, отказать — чиб на рисёла!


Вишневский снова яростно зачесался. Кажется, задумался.

— Друг мой, да ты совсем что-то запаршивел. Баня же вчера была.

— Я от твоих разговоров сыпью покрываюсь, ясно?

— Нет, дай-ка гляну…


А глянув, я прыгнула в сторону. Надеюсь, свившие себе гнездо на нашем бедном фармацевте блохи не прыгнули вслед за мной.

— Поход к королю отменяется, Вишневский…


…Он проклинал нас страшными словами. Он даже кусался. Мы скрутили его вчетвером: Максимыч и Саня висели на нем с одной стороны, Эля и вовремя попавшийся под руку Кили с другой. Идрен держал дистанцию и не приближался, Тауриэль, пользуясьслучаем отомстить за игнор, переводила мне все, что произносилось на синдарине. Занятные формулировки у эльфийских ругательств. Я-то думала, что-то вроде «опавших лепестков» и «поникших тычинок», а там все то же.


Как пояснил Идрен, блохи Вишневского оккупировали не простые, а лихолесские. И опасны были преимущественно для эльфов, разнося всякие гадостные хвори, на земле неизвестные. Что-то вроде эльфийских венерических заболеваний. Свою долю издевательств от нас Вишневский получил сполна.


Посовещавшись, мы решили поместить его в изолятор до полного выздоровления, а заодно провести всеобщую диспансеризацию и санобработку эльфийского лагеря.


— Колись, друг, где подцепил? — допытывались мы хором, — с кем блудил? Откуда принес в коллектив лихолесских мандавошек?

— Отвалите, изуверы! Отпустите!

— Сейчас мы тебя налысо брить будем, Вишневский, и уксусом патлы твои лихолесские промывать, — он аж взвыл.

— Уксус не поможет, — это была Тауриэль, тоже поминутно нервно почесывающаяся, — нужно глиной намазать, подождать, пока застынет, и держать так дней пять. И они все попередохнут.


Надо же, богатый опыт у нашей девы. Судя по взгляду, который Кили бросил на свою зазнобу, ежевечернее рандеву у парочки под угрозой.


— А где взять глину в это время года?

— Есть места под Горой, — вставил Ори, тоже на всякий случай державшийся в стороне, — но туда ход закрыт. Надо у узбада попросить открыть.


Мы с Саней переглянулись. Обоим представилась картина просьбы: ваше величество, такая беда, у нас тут потенциально полтысячи блохастых эльфов под вашей Горой, нам бы глины целебной для лечения, но вы не беспокойтесь, нет-нет. Особенно сейчас, когда, судя по всему, у него сезонное обострение драконьей болезни в разгаре.


И топор сразу — хрясь! И прощай надежды: очередной дипломатический конфликт, разрыв отношений между государствами, мы не увидим Элронда, а без магнитолы нас в Лихолесье не позовут. Останемся навсегда в Эреборе. Лечить гномов. И лестницы!.. нам всю жизнь придется ходить по лестницам!


— Я добуду глины, — вдруг выпрямился Кили во весь рост и оглядел нас с видом Тезея, идущего к Минотавру в лабиринт, — я принесу… только маме не говорите, — добавил он уже тише.

— Я пойду с тобой.

В дверях стоял Бофур.


Все посмотрели на Саню, как негласного лидера нашей подгорной компании. Он лишь развел руками:

— Благословляю вас, дети мои. Спасем Вишневского, даешь геноцид паразитов. А ты, — тут он зыркнул на нашего угрюмого «нулевого пациента», — вспоминай, где мог эту дрянь подцепить и с кем потом общался.

— Ну вот, Саня, обозначим фронт работы: передавить в подгорном королевстве всех лихолесских блох. Тайно от руководства… то есть, от монарших особ.

— Если у нас эльфы будут разгуливать с глиняными пирамидками на головах, тайна недолго сохранится, — вздохнул Саня.


Бофура и Кили я догнала почти на выходе из ведущего к нам коридора.

— В жизни всегда есть место подвигу, да? И дракона не нужно.

Бофур улыбнулся.

— Кили спасает свою принцессу от блох, а ты меня, получается, от дисциплинарного взыскания, — ну и чушь я несу. А что сказать? Вернись с победой? Со щитом или на щите? Да пребудет с тобой Сила?

— Ларис, ты такая иногда бываешь… — он произнес что-то невнятное, -…милая дурочка.


Подошел. Чуть приобнял — очередь немедленно жадно уставилась на нас. Кили делал вид, что ослеп и оглох. Я забыла как дышать.


— И мне это нравится, — в мою руку легло что-то мягкое, по губам скользнули его губы, усы, борода, кончик косы — и гномы ушли. Я опустила глаза — Бофур оставил мне платок. Тот, который я не купила.


Пришло время признать: да, я увязла. В Средиземье. В этом мужчине. Как блоха в глине…

Комментарий к О вреде случайных связей

Цыганские слова:

На дарпэ - Не бойся

Баро вэшитко - лесной король, барон-леший

Парно муй, кали пхувья - Белое лицо, черные брови

Чиб на рисёла! - Язык не повернется!


========== Ветеринары под Горой ==========


В сказках подвиги выглядят несколько иначе, чем в жизни. Я к этому привыкла. Пожалуй, ежедневные труды на скорой меня приучили к этому.


Ночь в Эреборе не похожа на день. Экономия, Дис взяла в руки казну своего царственного братца, и ночью под Горой почти нет света и движения. Разве что под самой первой лестницей горят несколько фонарей, и дежурит наша неотложка. Вход немного напоминает волшебный грот: украшен резьбой по камню, загадочными письменами и полудрагоценными камнями. Я своими ушами слышала, как Ори на полном серьезе предлагал вырубить в стене барельефы с нами в полный рост. Сказала ему, чтоб не маялся, а лучше придумал, как донести до народа расписание работы.


На дежурстве оставили одну Элю. В эту ночь мы совершали подвиг дезинсекции. Мои драгоценные коллеги, пообщавшись между собой, сошлись на том, что в эпидемии косвенно виновата я — сглазила. Суеверные неандертальцы!


Бофур и Кили как пропали в глиняном карьере, так и не появлялись — только бесшумными тенями сновали туда-сюда с ведрами, высыпали глину и исчезали вновь. Мы вели экстренное совещание в штабе борьбы с эпидемией. Вишневский с глиняной головой отказывался от еды, питья и разговоров, сидя в изоляторе спиной к двери. Скорбной его мине могли позавидовать журналисты НТВ.


Перебудив всю эльфийскую дежурку, мы отрядили пятерых остроухих проводить принудительную санитарную инспекцию. Судя по удивленным возгласам и коротким визгам из эльфийских палаток, остроухие такого не ждали. Не хочу даже гадать, как коллеги выясняли степень завшивленности собратьев. В добросовестности их, тем не менее, не сомневаюсь.


— Я умаялся, — уже в три часа ночи ныл Кили, растерявший всю свою прыть, — я хочу спать, есть и курить.

— Все умаялись.

— Я грязный!

— Все грязные. На Вишневского посмотри.

— Не буду я на него смотреть, он заразный…


Несмотря на наши опасения, нашлись еще только два подозрительных на заразу эльфа, один из которых был мне уже знаком: я пыталась в свое время разжиться у него дурью. Он ответить на вопрос о предполагаемом источнике инфекции не мог. Да и вообще мало что мог сказать — мы нашли его случайно в стойле для верховых животных в совершенно осоловелом состоянии.


Именно эта находка дала нам идею. К утру мы были уверены, что блох под Гору привез олень Трандуила, а теперь они расселились по всем пони, коих был табун, а также по баранам, боевым хрякам и ослам.


Саня, запустив руки в волосы, раскачивался на стуле.

— Мы уже ни при чем, если что, — бредил он вслух, опустошенный очередной бессонной ночью, — ветеринария — не наше дело…

— Дурья твоя башка, морэ! Это уже наше дело. Трандуил сядет на своего оленя, если не сам его заразил, и всё — снова все эльфы в паразитах.

— Я бы попросил… — донесся слабый голос из изолятора.

— Вишневский, ты оленя развращал, или он тебя? — вопросил Саня.


Раздались звуки, напоминающие рыдания.

— Я его с ладони кормил… он сахарок любит…

— Так-то, любитель дикой природы. Кто пойдет короля проверять на предмет блох?


Добровольцем вызвалась Эля. Отнеслись к ее инициативе более чем критически. Идрен забаррикадировался в хирургии и отказывался контактировать с гуманоидной формой жизни до окончания эпидемии. Изгнанница Тауриэль же являла собой неожиданный пример спокойствия посреди всеобщей паники: спокойно обмазавшись глиной и даже нанеся ее на лицо, она с поистине царским достоинством созерцала вспотевшего Кили, который мелькал туда и обратно с ведрами и жалко ей улыбался.


Вот бы еще кто-нибудь подсказал, как нам обмазать этой глиной всех пони, хряков, баранов… и оленя. И как сохранить их в таком виде пять дней подряд. Как ни крути, что-то придумать было надо. Саня сел за официальный запрос для госпожи Дис.


— Давайте, помогайте! — напряг он нас, — многоуважаемая госпожа государыня…

— Сиятельная. И про ее величество тоже не забудь.

— Ага. Ну и как нам оправдать глиняного оленя под Горой?

— Пони тоже сомнительны. Может, это новая мода?

— Да-да, а глиняного хряка мы в копилку принарядили, — Эля никак не могла смириться с тем, что Трандуила ей не видать и не обследовать.


Делать было нечего, и мы отправились играть в ветеринаров. Начали со свиней, как наиболее дружелюбных к нам созданий. Хрюшки манипуляции с полужидкой глиной восприняли с восторгом. Бараны не были так же воодушевлены. К некоторым пони подойти было страшно, но особого выбора у нас не было.


— Я учился восемь лет, — бурчал Саня, возясь с особо нервной кобылкой, то и дело норовящей цапнуть его за плечо, — я не спал и не ел, ночами зубрил, а теперь мажу каким-то говнищем блохастых копытных.

— Ты не рассуждай, ты работай.

— И надо же было Вишневскому этот триппер подцепить…

— А ну сплюнь, даже слова такого не произноси.


С наступлением утренних приемных часов пришлось нам поумерить активность. Глину таскать было нельзя у всех на виду, очередь требовала внимания — я зевала и страшно хотела спать, а Саня отрубился прямо на стуле. Бофур, по словам Кили, вообще не видел оснований вылезать из карьера и уснул прямо там.


Я уже приготовилась терпеть ужасный день после бессонной ночи, когда в коридоре послышались резкие голоса, и в нашу приёмку вторглись пять здоровенных гномов-железнохолмцев, а вслед за ними — собственной персоной Даин Железностоп.

— Эй, медицина! — грянул его рык на все отделение, — есть тут кто толковый?


И, глядя на то, как он беззаботно почесывает пах, я ощутила нехороший холодок по спине.

***

Определенно, смущением своего кузена владыка Железных Холмов наделен не был. О том, с чем он пришел, сообщил сразу, причем в малоаппетитных подробностях.


— Может, вам лучше мужчину-врача позвать? — предприняла Лара попытку сбежать. Даин отмахнулся, продолжая чесаться:

— Лечи меня уже, давай!

— Когда… э… началось беспокойство?

— Да была у меня одна, — гном нехорошо оскалился, — смачная белобрысая потаскушка. Видать, немного не того оказалась.


Лариса усилием воли отогнала картину превращения надменного владыки Трандуила в «белобрысую потаскушку». Наверняка это чистой воды совпадение. Олень, правда, точно не белобрысый.

— Покажите… предмет беспокойства.


«Предмет» Даин безропотно продемонстрировал, расстегнув штаны и отпустив пару шуточек на кхуздуле по этому поводу. Лариса медленно отступила назад, постучала в соседнюю комнату.

— Эля, тут твой Данечка в самом выгодном ракурсе, — шепотом сообщила она в приоткрывшуюся дверь, — и ты такая идиотка, что у меня даже нет слов, чтобы тебя правильно обозвать.

— Ну так что, лечить-то будешь? — нетерпеливо окликнул Даин.

— Да, ваше величество. Сию же минуту…


Лариса метнулась в сторону аптеки и забарабанила в дверь.

— Идрен, скотина, вылазь! Ваши лихолесские блохи опасны для гномов?

— Чего ты говоришь?

— Гномий узбад подцепил, кажись.

— Ну так намажь его глиной и дело с концом! — недовольный голос эльфа разносился едва не по всему коридору, Лара зашипела.


— Дело в самом конце, душа моя. Чем мне его обмазать? И как? Такую часть тела в глину на пять дней не запечатаешь. А там настоящий зоопарк.

— На что это похоже? — голос Идрена принял оттенок заинтересованности.

— Иди и посмотри. Рыжая шерсть и туча блох. И здоровенный гномий болт.

— Фу, Лариссэ, — Идрен отморозился окончательно, — можно же иносказательно. В осенних листопадных лесах под огромной горой скачут вольные звери…


Мерзко захихикав, он так и не открыл дверь. Лара припала к ней лбом и зарычала. По коридору, весь в машинном масле, проковылял Максимыч, обвешанный баулами железного хлама. Внезапно Лариса ринулась к нему:

— Где мои дачные припасы?

— На складе. На верхней полке, как ты и просила.

— Принеси мне Фумитокс, Максимыч!


Обработка мужского достоинства Даина много времени не заняла. Видимо, гному было не впервой лечиться от последствий случайных связей, потому что он не изъявил ни малейших признаков недовольства. Правда, стоило из-за двери появиться Эле, как узбад Железных Холмов поспешил прикрыться и убраться прочь. Лара облегченно выдохнула.


— Так, первый пошел. Кто следующий из власть имущих? Бард? Он у нас вроде тоже любитель животных, защитник природы, но к распутству не склонный.

— Любитель, тоже мне, — сквозь дрему буркнул Саня, так и не открывая глаз, — а последний экземпляр дракона захреначил, и рука не дрогнула…


Отловленные эльфы в изоляторе громко обсуждали вопросы морали, нравственности и внешней политики Лихолесья. Затесавшийся барыга в разговоре не участвовал — с эльфийскими сроками жизни его возвращение в нормальное состояние могло затянуться на долгие годы.


Саня мирно спал в приёмке под разговоры пациентов, рёв младенцев и переругивания из-за очереди. Ему снились глиняные олени, запряженные в уазик, везущие бригаду в Энск.

***

Надо не забыть записать куда-нибудь все, что я впервые делала в тот день. Например, лечила короля от постыдной болезни, мазала свинью глиной без намерения ее в этой глине запекать, и, наконец, каталась верхом на олене. На гигантском олене.


Сначала его пытались сдвинуть с места трое эльфов. С самой доброжелательной мордой он уперся всеми копытами в пол. Мы пытались заманить его морковкой — и не шелохнулся. Присоединились эсгаротцы. Ноль эмоций на оленьей морде. Движения тоже ноль. Пришел Леголас Трандуилион. Не задал ни вопроса о том, что мы, собственно, вытворяем со средством передвижения его отца, только сообщил, что кто-то оленя должен оседлать, ибо скотина слушается команд седока.


Не помню, почему выбор пал именно на меня, но когда я смогла взобраться на него — высоко, страшно! — то никто не мог мне сказать, как его остановить после того, как заставить двигаться. И он побрел. Сломал, не заметив, оградку. Нагадил у самой лестницы в жилые ярусы. Понюхал статую какого-то древнего гнома, пофырчал — и снова побрел. Я смотрела вниз и молилась только, чтобы не упасть.


И шел и шел. Шел, и шел… завидев впереди шатер Трандуила, я завизжала:

— Лосик, рогатенький, миро камло, ну-ка не иди туда, ну-ка стой!


Куда там! Он только ускорил шаг. Сунул морду внутрь, получил что-то в качестве лакомства, похрумкал с задумчивым видом и застыл, не реагируя больше на меня.

Я сползла с него и удрала до того, как меня кто-либо увидел. Черт с ними, пусть лихолесские блохи загрызают всех остроухих подряд, больше никаких подвигов.


Отмылась я до состояния скрипа, придирчиво изучила гребень на предмет вероятных ползучих и прыгучих насекомых, спать легла — точнее, упала — не успев высохнуть. Проснулась от того, что Бофур настойчиво дергал меня за ногу.


— Кось мандэ явья… я же сплю. А когда я сплю, меня не существует.

— Не мог дождаться утра, — серьезно ответил он, — ты завтра работаешь?

— Угу.

— Ты платок мой наденешь?

— Угу.

— Прямо завтра? Точно? Не передумаешь?

— Тегара-тася.


Отчасти я надеялась, что он останется со мной — скупердяйское казначейство не платило за теплые одеяла, и было зябко. Но таковы уж эти гномы — народ крайностей: то по бабам белобрысым, то за руку не держись, спать рядом не ложись.


До полудня следующего дня я все еще опасалась внезапного явления разгневанной Дис или кого-нибудь вроде советника Балина или Глоина — с тем, чтобы нас выбросили вон с нашими зачумленными пациентами, сидящими в изоляторе и распевающими хором эльфийские заунывные баллады вперемешку с шансоном.


Но явился Бомбур, занял собой почти всю лавку в очереди, дождался и втиснулся кое-как в приёмную. Молча оглядел меня, умиленно поцокал языком, грохнул корзину с хлебом на стол и удалился. В глубине корзины обнаружился гигантский, под стать пекарю, каравай, украшенный фигуркой гнома с непропорционально длинным копьем, упирающимся в микроскопического дракона.


— Коррупция процветает, — откомментировал Саня, оглядывая не без опаски корзину со съестным, — это за что такая взятка?

— Сама не знаю, — кое-какие соображения закрадывались, я отмела их, как несущественные. А зря. После трех приперся Бифур. Торжественно водрузил на стол огромный куль, из которого торчала баранья нога, встал в позу Ленина на броневике и минуты две изрекал на кхуздуле нечто торжественное и рифмованное. Подкравшийся сзади Кили вовремя толкнул меня в бок, я горячо зааплодировала, поэт раскланялся — и исчез.


— А ну-ка, это что было?

— Он прочел стихи о Бофуре, — надул щеки Кили, — о том, какой его брат смелый, отважный, каким отличным младенцем родился и в какого великого воина вырос.

— Я питаю самые теплые чувства к Бофуру, но это что, рекламная акция, что ли?

— Вроде того, — на полном серьезе кивнул юноша, — друзья жениха по очереди приходят к невесте и ее семье и…

— Стоп. Вот тут мы и остановимся. Это, значит, они просто дверью ошиблись, этажом и Горой заодно. Где ты видишь здесь невест?


Кили только хитро покосился на меня, ничего не сказав, но многозначительно кашлянул, зыркнув на мой новый платок. Следующим был Ори. Он пришел с длиннющим свитком, раскатал его от смотровой кушетки до самого порога, и принялся, откашлявшись, зачитывать мне родословную Бофура, перечисляя все достижения каждого представителя каждого поколения.


На десятом резчике по дереву и примерном семьянине, пылко любившем жену, мои нервы не выдержали. Ори был выставлен за дверь, прием временно вел Саня, я, забившись в самый дальний угол склада, мрачно смолила, глядя в пространство. И угораздило же меня с этим платком! Знала же, как относятся гномы к своим традициям. Альтернатив для них не то чтобы не существует, но когда выгодно, они притворяются именно такими: ревнителями обычаев и поклонниками старины глубокой.


— Лара, ты здесь? — Эля безжалостно вырвала меня из моей нирваны, — тебя там Саня просил. Посмотришь одну, ее, наверное, к госпоже Мине надо. Женщину просит.

— Посмотри сама. Не видишь, я самоизолировалась?

— Из-за Бофура? — Эля немедленно нашла на складе отражающую поверхность — начищенный бок котла, и принялась прихорашиваться, — бегай, бегай. Им нравится догонять…

— Ты своего Данечку бросила, это не лучшая форма агитации.

— Бофур — не Данечка, — изрекла Эля и удалилась.

Да что за день такой.


Распахнув дверь, перед ней я нашла Кили и Фили, которые, коротко поклонившись, выхватили скрипки и исполнили некоторое подобие вступления в сирбу. Я не стала дожидаться продолжения и закрыла дверь.

Бред.


Но они никуда не ушли.

— Ларис, он классный! — выкрикнул Кили, то и дело что-то наигрывая на своей скрипочке, — он будет тебя сильно любить…

-…а его брат — вкусно кормить! — добавил Фили, и принцы, судя по звукам, пустились в пляс.


Когда же два брата-акробата удалились, я осторожно выглянула наружу. Очередь и не думала редеть. Саня с самым серьезным видом слушал жалобы очередной гномки. Муж пациентки стоял рядом, опираясь на здоровенную булаву. Я же, глядя на друга, видела, что он спит с открытыми глазами.


Полезный навык, и вырабатывается еще во время учебы.

— Саня, у нас проблемы.

— Проблемы у оленя Трандуила, а у тебя перспектива замужества.

— Как, и ты знаешь?

— Кхм-кхм. Я не хочу прерывать беседу, госпожа, — встрял гном с булавой, — но Бофур — отличный мужик, а его отец…


Это было выше моих сил.

***

Приняв последнего пациента и со скоростью метеора повесив знак «закрыто» на двери приёмки, Саня выдохнул и переполз в аптеку. Здесь можно было выпить чая или пива, поесть, расслабиться. Иногда поспать. Врач заварил себе чашку чая, раскурил трубку, оглянулся и сам себе удивился. Как быстро он привык к переменам!


Вместо пластиковых упаковок — стеклянные бюксы. Вместо ампул и привычных пачек таблеток — пилюли и сахарные драже во всем многообразии форм и размеров. Среди средневековых реторт и дутых колб неправильной формы внезапными гостями из будущего — картонные коробки с анальгином и димедролом, тонометр, фабричные одноразовые шприцы, давно ставшие многоразовыми.


На стене — Саня обвел пальцем линии рисунка — карта Горы с обозначениями участков. Расписание дежурств на следующую неделю. Записка от Идрена — он начинал учить русские буквы. Записка от Эли. Ошибок не меньше, чем у Идрена.

А на столе свечи. И обстановка самая что ни на есть из мечты.


Скрипнула дверь. Вошла Лариса. Саня, вопреки обыкновению, не обернулся. Молча она подошла к плите, заглянула в дверцу, подбросила совок угля и поставила чайник.

— Только что кипел, — отозвался Саня, пуская струйку дыма в пространство.

Сзади зашелестела оберточная бумага.

— Не видел крапивного настоя? В неотложке акушерка с одной бабой после двойни.

— В леднике, Эля свежий ставила.


Привычное шебуршание. Саня зажмурился, встряхнулся. Снова быстрый перестук каблучков, хлопок двери, снова Лара.

— Почаёвничаем, Санинько? Тебе бы поесть не вредно.

— Разливай. А что еще есть?

— Караваем закусим. Надо бы Вишневскому и остальным пленникам отнести.


Пили чай. Уютно потрескивал очаг, и закипал котелок с многоразовыми одноразовыми шприцами. Друзья переглянулись.

— Не верится, да? — негромко заметила Лара, — как будто и не с нами было.

Саня сделал выразительное лицо:

— Телепатка.

— И так ясно же. Знаю я эти глаза с поволокой. Ностальгируешь по тому, что уже есть. Мама моя говорила — сама себе завидую.

— А неплохо получается же, — заметил врач, обводя взглядом кабинет, — представь, что через годик замутим. Эля сегодня о косметологическом кабинете мечтала. Нет, мы не пропадём.


Лариса смолчала, помешивая мед в чае. Саня спрятал улыбку, глядя на ее непривычно задумчивое лицо.

— Только не надо о нём, хорошо? — снова опередила она, не поднимая головы, — мне весь день сегодня рассказывали о том, какой он. Я знаю. Хороший. Честный, благородный. Таких в Энске не водится, а если водятся, я с ними не пересекусь никогда. Ты это хочешь сказать?

Саня молчал.

— Это обманчивая простота. Пока я для него экзотика, как и он для меня. Я знаю. Я там уже была. Я больше не хочу.

Саня хмыкнул.

— Лара, которую я знаю, сказала, помнится, что за край света ломанулась бы, если бы кто-то пообещал ей, что там будут любить ее за то, какая она есть. Помнишь? Так вот, мы за краем света. И такой мужчина нашелся.

— Почему здесь? Ну почему?

— Потому что ты лучше, чем Энск того заслуживает. Правда. И носом не хлюпай, я все равно слышу.


Врач вдруг нахмурился. Мысль скользнула по краю сознания, что-то жизненно важное, какая-то ключевая деталь… и в этот миг распахнулась дверь. На пороге стоял грязный до невозможности Нори с распущенными волосами, мокрый и злой.


— Нори! где тебя носило? Ты что в таком виде?

— Подъем, бригада, — выдохнул гном, — и остальных поднимайте тоже.

— Да ты толком-то скажи…

— Посольство Ривенделла попало в буран. Мы их случайно нашли. От орков смылись, да в пургу угодили — обморозились жуть, раненные тоже есть! Давайте, шустрее!


Врачи, забыв про чай, сорвались с места.

***

Моё тело знает движения. Знает последовательность действий. Я умею — и это то, что не давало мне сорваться в самые тяжелые времена. Я умею лечить. Теперь выяснилось, что не только людей.


Слышу топот сапог, вижу тех, кто такой же, как я — это братство больше, чем кровное, больше чем дружба, больше чем вражда. Каждый на своем месте: в дежурку мчится встрепанный Нори, Эля летит готовить смотровые и операционные, Идрен тут же забывает о своей боязни лихолесских блох и деловито суетится, раскладывая инструменты. Жаль, Вишневский на карантине, он бесподобен в роли анестезиолога.


Все на месте: торопливо одевающиеся на ходу дежурные ЭБЦ, врачи гномов, еще не проморгавшиеся со сна, но уже старательно прячущие бороды в свои чехлы — как раньше я не замечала этих мелочей?


А мы с Саней бежим к подводам, въезжающим в гору. Максимыч уже там — разгружает. Первого, самого тяжелого, перекладываем на земные носилки.

— Фонарь сюда! Вызывай третью бригаду, тут интенсивная нужна!

— Лаурита, как с полостными у тебя? Тут проникающее. Да осторожнее, не дрова везешь.

— Второй блок свободен? Давайте туда…


Мне нельзя привыкать. Мне надо сорвать с себя халат — новый, сшитый уже здесь, мне нужно опрокинуть котел на очаг и затушить огонь, мне надо остановиться. Но это — то, для чего я живу, где бы ни находилась, куда бы ни занесло. И, кто знает, не того ли самого Элронда я сейчас перекладываю на операционный стол?


Со мангэ тэ кира…

— Работать, Лара, — Саня уже намыливал руки, — к столу.

И это — единственный ответ. Пока что.

Комментарий к Ветеринары под Горой

Цыганские слова:

Миро камло - Мой милый, любимый

Кось мандэ явья - Кто (ко мне) пришел

Тегара-тася - Завтра-завтра

Санинько - игра слов: в переводе с цыганского - “худенький”, “тоненький”

Со мангэ тэ кира - Что мне делать


========== Капитуляция ==========


Время у операционного стола течет чуточку иначе, чем в любом другом месте. Перед глазами успевает пройти вся жизнь между тем, как пациент перестает дышать — и начинает снова. Между тем, как теряется только что найденный сосуд — и вдруг обнаруживается словно сам собой. Саня отклонился назад — дать Луниэль промокнуть пот со лба. Похоже, что у этого стола его работа закончена. Саня немного подождал и отправился мыть руки. Загремели колесики старой каталки — раненого увозили под наблюдение.


«Надо не забыть, — Саня глянул на доску объявлений, — записать: Максимыч должен озаботиться организацией изготовления новых каталок». Врач оглянулся. Проходящий мимо Дилмарт, хирург из ЭБЦ, скорчился и свел глаза к переносице, выразительно изображая следующего пациента, которому требовалось вмешательство.


— Эля, приберешь здесь? — поторопил Саня медсестру.

— Последнее ведро занято.

— Чем?

— Не чем, а кем. Тауриэль тошнит.

— Твою мать! Что, тешить свой токсикоз в другом месте нельзя? — врач пнул лавку, — когда мы превратились в приют для матерей-одиночек? Нам нужна чистая операционная.


Эля, ворча что-то о недоступности элементарных благ, ушла. Вошедшая Лара, оглянувшись в сторону уборной, перевела взгляд на друга.

— Что, уже? Хачкирдэс, сладкая парочка, — пробормотала она, — а ты говорил, что презервативы подарил Кили.

— Он из них шарики надул и гонял на боевом хряке по шахтам с криком «Победа Дурина!», — устало пояснил врач, потирая глаза, — а ее еще проверить надо, но тошнит весь день, так что диагностика «на глаз» проста. Нам-то что?

— Думай о Дис, — нажала голосом Лариса. Саня страдальчески воздел руки к потолку:

— О горе нам! Давай выделим ставку, чтобы следить за озабоченными малолетками. Ветеринарами мы были, санитарной инспекцией — тоже, теперь еще и социальная служба! Что в палате?

— Я выписываю глиняных эльфов, и размещаем обмороженных. Или я выписываю Вишневского, и кого-то кладем в коридоре. Или я никого не выписываю. Но тогда надо потеснить детское отделение.

— Скольких коек не хватает?

— Семи.

— Трое в коридоре по-любому, — сунулся мастер Боргунд, размахивая корзиной с бинтами, — мастер Саннэ, у нас угля перерасход. Занести в счет следующего?

— Занести в счет Ривенделла, — буркнул Саня, — будем считать, что у них полиса нет, и они не граждане Эребора.

— Чего?

— Ривенделл заплатит. И, Боргунд, от меня просьба… допиши там в тот же чек перевязочных и соли. Иначе не сойдется.

— Мастер Саннэ! А мастер Идрен говорит, вы ему нужны.

— Иду! — рявкнул Саня, окинувший недовольным взглядом грязную операционную, — мне как, разорваться?


Он громко протопал в соседнюю комнату. Лара слышала, как он раздраженно выговаривает Идрену о его методах лечения, параллельно успевая отвечать настырному помощнику Боргунда о нехватке обезболивающих. В дверях появилась бледная Тауриэль с ведром.


— Мне Эля сказала прибраться, — слабым голосом сообщила эльфийка. Лариса прищурилась, забрала из рук девушки ведро.

— Эля пусть и приберется, а ты, болезная, шуруй к леднику. Там на нижней полке банка с имбирем. Возьми ее. Сядешь на лавочку — и будешь его есть. Вот как затошнит — ешь имбирь.

— Весь день? — почти простонала Тауриэль.

— Дело так плохо? Эх, залётные!

***

Когда освобожденный Вишневский прискакал в оперблок, мы ничего не сказали по поводу его весьма оригинального головного убора, хотя следовало бы. На голове эльфа красовалась своеобразная конструкция: поверх глиняного пучка волос белая шапочка, подвязанная лентами. Нечто в духе модерн-арта. Или Жанны Агузаровой.


— Я готов, — он едва не ногами перебирал, — кого режем?

— Ты маньячина, Вишневский! Лишь бы резать. Слышишь, Нимир, не давай ему ножа, он в карцере озверел.

— Без тебя разберемся, — буркнул довольный Вишневский, занимая место анестезиолога, — о светлая воля Эру! Не знаешь, за что и браться.

— Повезло ему, на самом деле. Если б было лето, он бы уже от кровопотери умер. Как зовут тебя, герой?


Но раненого бил сильный озноб, и мы не дождались ответа. Они почти все прибыли одинаковые, грязные, потрепанные и уставшие. И замерзшие. Угля мы в ту ночь сожгли немеряно. Холодный ветер от ворот задувал даже в шахты и свистел там, рождая пугающие звуки, похожие на чьи-то стоны в агонии. Как в такую ночь вообще можно было кого-то спасать там, снаружи, думать не хотелось.

Нори, которого я поймала на выходе из неотложки, был на себя не похож. На рукаве видны были следы свежей крови.


— Ты ранен?

— Пустяки, царапина, — буркнул он, — Ларис, мне идти надо. Там наши на подходе, в такую вьюгу фонарей у ворот не видно, надо встречать.

— Что еще?

— Орков отбивали, те след в след за эльфами… Ларис, я пошел.

— А сколько еще там народу?

— Да нас пятеро, я, Бофур, Двалин, Инси…


Бофур. Пальцы разжались сами собой. Ну куда? Ну куда ему сражаться сейчас, он же ходит только по прямой, он не может танцевать, нога только-только зажила, он припадает на нее, если ослабит контроль за походкой. А там мороз. И орки. И он.


В холодном свете фонаря у ворот кружились снежинки. Я не могла ждать там. Я хотела. Хотела смотреть в снежную ночь, угадывать звуки, кроме рёва бури, но меня ждали в оперблоке. И мне нельзя было думать ни о чем, кроме инструментов и бинтов.


Ротация пациентов с койки на койку закончилась лишь ближе к утру. Обозначилось явное преобладание эльфийского населения стационара, и меня это, честно признать, здорово напрягло. На мой взгляд, если в тебе торчат три орочьи стрелы, бурчать о санитарных условиях, дискомфорте от табачного дыма и песен наших гномов за стеной — моветон. Эля вертелась юлой вокруг одного из наших обмороженных, красавца Элрохира, наименее, кстати, капризного.


— Это сын Элронда, — пояснил мне Саня необычную активность нашей медсестры, — как бы принц.

Я подавила зевок.

— А, еще один. Слушай, а может, ему и счет выставим?


Саня скептически оглядел коридор приёмки. Опасливо пробирались первые нетерпеливые амбулаторные пациенты, глядя на каталки со спящими эльфами. Забрезжила слабая надежда, что хотя бы гномьих мамаш с их бодрым многочисленным потомством это соседство отпугнет. Мамаши из Дейла отличались полным бесстрашием, даже если бы мы приютили тут раненых орков, они пробирались бы мимо, ничуть не опасаясь, со своим извечным «Мне только спросить».


В суете я не расслышала, как у входа послышались знакомые шаги. Тем сильнее забилось сердце, когда в полумраке галереи я разглядела Бофура. В шубе и удивительно нелепой ушанке — и при топоре, конечно. Стоит, смеется. А мне даже курить не хочется из-за беспокойства!


Сама не поняла, как налетела на него и вцепилась в отворот шубы.

— Ты живой!

— Живой, все хорошо со мной…

Его шуба заледенела, шапка съехала на бок, но он улыбался, обеспокоенно всматривался в коридор за моей спиной.

— Как там?

— Работаем, — вышел Саня, попыхивая трубкой, — молодцы, вовремя привезли. Как успели только.

— Разбирали завалы у бывшей стоянки, Нори первый увидел. А тут эта мгла снежная в минуту налетела… Ларис, ну хватит уже, Махал свидетель, все же хорошо.


Саня, многозначительно хмыкнув, отошел под фонарь неотложки.

— Мне надо идти, Ларис. Я зайду. Потом.

— На уджяс…

— Надо. Иди, Лачхимари. Ты там тоже нужна, — пальцы холодные, но ласковые. И он, весь такой заледеневший на морозе, растрепанный. Где мой весельчак-гном? Где мой немного застенчивый любитель потрепать языком и нести всякую чушь, спрашивать обо всем на свете? Неужели это он — воин с окровавленным топором, большой, серьезный, сильный?


Ушел. Чмокнул в лоб, развернулся и покинул меня. Все верно. Это Кили тут ошивается без дела целыми днями, отлынивая от любых работ, которые не касаются Тауриэль. А Бофур взрослый мужчина, ответственный.


Чувствую, вчерашняя реклама даром не прошла. Пропадай пропадом, Лара!


В перевязочной Вишневский задумчиво созерцал свою физиономию в отражении котла для стерилизации. Очередной приступ внезапного эльфийского нарциссизма.

— Ну как ты, прокаженный? Чувствуешь, как корчатся в муках попавшие в плен паразиты?

— Чувствую, что общение с тобой дурно сказывается на любом разумном существе, — отстраненно сообщил эльф и положил руки на стол для приготовления лекарств, — у нас, как я слышал, опять дефицит?

— Ага. И на этот раз ожидаемый и долгосрочный. Мне уже как-то совестно просить у гномов лекарств.

— Найти подход к представителю любого народа — твоя задача. Но целитель должен быть непредвзят, а ты уже не можешь быть непредвзятой, — поучительно сказал Вишневский, открывая шкафчик со своими реагентами и убеждаясь в моей правоте.

— Отлично! Тогда предоставлю тебе, самоотверженному и непредвзятому целителю, заниматься проблемами межрасовых взаимодействий. И их последствиями.


Вишневский точно заподозрил недоброе, подозрительно покосился на приёмную.

— Иди к госпоже Дис, друг мой, и проси у нее все сам. А, и не забудь обойти неудобную тему ее любвеобильного младшего сынульки и его подружки, которые достойно претворяют в жизнь план мирных переговоров. В горизонтальном положении преимущественно.


Вишневский скользнул змеей в коридор. Вернулся через полминуты, розовый от ярости.

— Она ест имбирь! Мой имбирь!

— Тебя тоже тошнит по утрам? Эльфы, вы меня пугаете.

— Что делать, что делать! — заметался Вишневский, хватаясь то за свою глиняную прическу, то за сердце, — владыка только протрезве… зови мастера Саннэ! Зови госпожу Мину! Всех зови!

— Поздно, Вишневский.


Консилиум на тему «отчего тошнит эльфиек» не состоялся и был отложен: у нас было много дел без того. Саня пропал у Элронда, я старалась не думать, что прямо сейчас, возможно, решается наша судьба. Эля обаяла Бомбура, разжилась какими-то деликатесами и пыталась кормить Элрохира с ложечки — дорвалась-таки. Максимыч развел бурную деятельность почти на выходе из дежурки: я споткнулась об какие-то запчасти.


Откуда он их берет в таком количестве? С тех пор, как скорешился с гномами, житья не стало: весь коридор в масле, железках, отвертках. Картина на выходе была просто эпической: четверо гномов и Максимыч расположились вокруг уазика и самозабвенно что-то обсуждали, то и дело залезая под машину. Неподалеку из магнитолы доносился еще один шедевр отечественной музыкальной промышленности — блатная повесть о магаданском лесоповале и воре в законе.


— Максимыч, я ценю твой вклад в научно-технический прогресс Средиземья, но обязательно делать это здесь?

Максимыч укоризненно склонил голову, приподнял свою кепочку и почесал макушку. Гномы прищурились, глядя на меня. Определенно, не одобряли того, что я оскверняла своим присутствием их суровое мужское царство.

— Лара, а ты скажи Сане, что нам нужен гараж.

— Саня его не построит. Это казначейство решает, а у нас с ними и так непростые отношения.

— Если я все это оставлю просто так, на улице, растащат, — Максимыч не сдается без боя — пример несгибаемого характера и стальной воли, — вон я и Нилси по очереди дежурим тут.


Нилси? Кажется, в перспективе у нас есть второй водитель. Рыжий молодой гном с неопрятными косами и курчавой бородкой сделал в мою сторону некоторое движение, отдаленно напоминающее поклон.

— Нилси, — и сплюнул на землю. И никаких там «услуг». Точно, будущий водитель. Вежливость так и прёт.

— Максимыч, ты и твои юные падаваны могли бы сами озаботиться гаражом. Но чтоб на пороге свой автосервис свернул.

— Злая Лара пришла, люлей принесла, — откомментировал флегматично Максимыч. Ничего, есть кроме меня злые доктора в этом домике.


Надо спросить у Сани, где тут в этом Средиземье добывают нефть. Будем строить бензозаправку. Действительно, непорядок: один уазик на такую кучу врачей. Не на олене же на вызовы ездить.

***

Саня тем временем точно так же был озабочен количеством неопознанных предметов в приёмке. Уже весь угол, отведенный под условный гардероб, был занят сваленными в кучу вперемешку эльфийскими доспехами, какими-то железками, обломками щитов и топоров. А сверху громоздились несколько мешков, мешочков и совсем крохотных кисетов. Вся конструкция выглядела весьма нестабильной и угрожала вот-вот рухнуть. Кого она погребет под собой, тоже нельзя было предугадать.


— Ори, твой братец принес это всё сюда, что с этим делать?

— Добычей поделился, — пожал плечами гном, — вот эти — с орков. Эти просто валялись. А в мешках… — он замялся, — надо его спросить будет.

— Мародерствуем, значит, потихоньку. Одобряю. Добра прибыло, — хмыкнул Саня и строго взглянул на нескольких любопытных мальчишек, уже присматривающихся к трофеям в углу, — помоги-ка мне. Давай на склад это кинем…


На складе вторжением возмутилась Лариса.

— Устроили тут блошиный рынок! В прямом смысле! Сначала Максимыч со своим шиномонтажом, теперь ты! Да издеваетесь, что ли.

— Нори это из караульной принес, — оправдываясь, промямлил Ори.

— Мэ тутыр пучява, котэ тхана на сля? Все надо сюда волочь? Хоть бы разобрали, что ли…


Ругаясь, она принялась сортировать добычу. Доспехи сразу приказала убрать как можно дальше — негигиенично. Мешкам уделила больше внимания: вытряхнула на пол и внимательно рассмотрела все, что нашла. В основном это были сапоги, наручи и мелкие украшения и талисманы. Лара брезгливо подняла один кулон двумя пальцами.


— Нори сорока. Ладно бы только с гномов, это с орка, я уверена.

— Пригодится. Ларка, зайди потом к Вишневскому, он там список набросал, чего в аптеке не хватает.

— Длинный?

— Длиннее тебя.

— Ну, это не страшно, — Лариса вытерла руки об себя, и Саня услышал, уже собираясь уходить со склада, — о, надо же, обручальное! Я думала, тут не носят…


И, обернувшись, увидел, как на длинной цепочке в руках у Лары покачивается то самое кольцо. Оно, кольцо всевластья. Он был в этом абсолютно уверен.


Медленно, не веря своим глазам, подошел Саня и осторожно взял из руки подруги цепочку с кольцом. Онапродолжила рыться в мешке. Саня посмотрел на очаг, потом на кольцо. Недолго думая, он швырнул кольцо в огонь и взял в руки длинный пинцет.


— Решил слиток замутить? — не отрываясь от работы, высказалась Лариса, — там еще пара печаток есть, но они, наверное, именные… Саня, ты чего? передумал?

Саня, уже узнав проступающую на кольце надпись, отчаянно пытался достать его пинцетом и не обжечься. Не получалось.


— Сегодня больше здесь не топим! — приказным тоном сообщил он, бросив свою затею, — Ларка, ты не поверишь, но у нас в руках — настоящее сокровище.

— С бриллиантами, что ли? — не поняла Лара.

— Я тебе — ой! — объясню… да ну, будем ждать, горячо. Иди сюда и внимательно на него посмотри…

***

Объяснения Сани меня ни в коей мере не удовлетворили. Сто раз говорила ему: тот, кто эти книжки сочинил, либо сам напутал, либо сознательно намудрил. Кольцо всевластья, порабощающее волю, ну надо такое придумать. Ори смотрел на нас круглыми от ужаса глазами. Саня уже вошел в раж, расписывая грядущие войны и несчастья, дошел до похода в Морию, осекся, посмотрел на гнома, потом строгим голосом сказал:

— Сходи за Бильбо.

Ори, кажется, обрадовался поводу исчезнуть.


— Ори должен погибнуть в Мории, — шепотом пояснил мне Саня, не отрывая взгляда от кольца, — вот и думаю я, что теперь делать…

— Не отправлять его туда, делов-то.

— История изменится!

— Саня, а нет ее, этой истории. Нет ее, понимаешь? Я это кольцо рада бы поменять на упаковку антибиотиков. Где эта его черная власть?

— Может, на тебя не действует, — неуверенно высказался напарник, и на склад вошел Бильбо.


Хоббит уже достаточно уверенно стоял на ногах, правда, дольше ста метров пройти по-прежнему не мог, вынужден был садиться и отдыхать. Я поставила ему табурет, он посмотрел на меня с осуждением: для него это был скорее стол.

— Это — то самое кольцо? — спросил Саня. Бильбо вытянул шею, заглянул в очаг, пожал плечами. Цепочку он узнал.

— Кажется. Похоже. Если на этой цепочке, то…

— Бильбо, оно твоё, — торжественно возвестил Саня, подвигая ворох углей к краю очага, — забирай.


Хоббит отшатнулся.

— Нет! — воскликнул он, и тут я увидела, как мой друг растерялся.

— Как так? Оно должно быть у тебя…

— Не нужно оно мне.

— Слушай, ты просто не понимаешь… однажды твой племянник пойдет в Мордор и бросит его в вулкан, и оно расплавится, Саурон падёт…

— Ничего не хочу знать. Не знаю никаких Мордоров. Снег начнет таять — уеду домой в Шир.

— Да сдалось оно тебе, Саня, — не выдержала я, — в ломбард сдай, хоть прибыль будет.


На моих глазах разыгралась драма «низы не могут — верхи не хотят», и мой друг представлял низы. Саня мог бы с легкостью зомбировать людей в секту. Хоббит зомбированию не поддавался. В угрозу всему Средиземью не поверил, на шантаж не поддался, при имени Гэндальфа ввернул несколько весьма неожиданных матерных оборотов. А говорили, благовоспитанный сквайр.

— Ничего не знаю, не хочу знать, на хрена мне это кольцо, племянников знать тоже не желаю, сами разбирайтесь.


Первое место по упрямству. Он, вроде бы, дракона выгнал из Горы? Не сомневаюсь. Когда Бильбо ушел, Саня запустил руки в волосы и застонал.

— Был бы бензин, сели бы на уазик, да и отвезли бы в Мордор, — неуверенно предложила я, — а может, этому… Сарону… или как там — продадим его?

— Ларка!

— А что?

— Саурон тут представляет собой чистое зло. От него все беды. Орки, пожары, пауки в лесах, чума…

— Если не он напустил на нас лихолесских блох — хреновое из него зло. Слушай, я в феодальные местные заморочки вникать устала. Не грузи меня.


Черный властелин, как же. А главное оружие валяется где ни попадя. Да и чем он так плох, тот Саурон? За технический прогресс и автоматику вроде как выступает — если я правильно поняла Саню. Мы тоже время зря не теряли, одна магнитола чего стоит. Можно и ее прихватить в Мордор — интересно знать, какой стиль музыки любит Зло. Да и не торопится сюда этот Саурон за своим колечком. То ли датчики на нем не работают, то ли в отпуске главный злодей.


— Я его Элронду покажу, — решил Саня, наконец, — Бильбо говорил, оно исполняет желания. Значит, все-таки работает. Может, его на шестьдесят лет раньше в вулкан кинут.


Я не стала разочаровывать Саню: как сообщил Вишневский, Элронд после визитов вежливости к Торину и Даину окопался у шатра Трандуила, а это может быть надолго.


До своей койки на складе я добиралась дольше, чем планировала. Сначала пришлось искать место добыче Нори, потом со скандалом выволакивать новые трофеи и выбрасывать их на свалку наших механиков — Максимыч сделал мне царский подарок и отодвинулся от порога ровно на два шага влево, увеличив при этом громкость магнитолы. Чтоб мне жизнь медом не казалась, я так думаю.

Потом пришли посланники ЭБЦ — как им показалось, кто-то из неотложки утащил у них щипцы. Щипцы утащила госпожа Мина, но искать их пришли на склад. Кажется, наша система учета дает сбой, слишком много отделений развелось, пора строить поликлинику…


И Вишневский, конечно. Именно сегодня ему надо было озаботиться процедурами по уходу, которые, ввиду глины на голове, никак не могли быть произведены в общественных банях на источниках. И ладно бы он производил свои педикюрные операции где-нибудь в темном уголке, но надо было занять своими длинными конечностями всю аптеку, перегородить проход к печной топке и стричь ногти нашими бесценными земными ножницами.


В общем, добралась я до койки в самом злобном настроении. Когда кто-то осторожно погладил меня по ноге, в самых нелестных выражениях я сообщила, что готова убивать.


Послышался вздох со смешком. Бофур. Я подскочила, прижимая к груди одеяло.

— Наконец-то! — и повалила его на постель.


Такого напора он не ожидал. Поначалу даже не отбивался, позволяя себя целовать, но потом вдруг отодвинул меня на расстояние вытянутых рук и сел рядом с самым воинственным лицом. Я даже растерялась.

— Бофур, ты что?

— До свадьбы… — начал было он, осекся — и вовремя, потому что я со сна совсем не соображала.

— Бофур, ты дурак? — сорвалось с языка раньше, чем я додумала. Он тяжело вздохнул из темноты.

— Видимо, да, раз пришел.

— Ну спасибо.


От него пахло хозяйственным мылом, солью источников и чистым бельем, глаженным и крахмаленным до скрипа. Я провела рукой по его косе — идеально заплетена. Устроила голову ему на плечо, обернувшись в одеяло. Большой и теплый. Собирался ко мне, принарядился, произнес слово «свадьба». А как мне ему сказать, что свадьбы не будет? Что ничего не будет, раз Элронд уже здесь, а у Сани — кольцо? Кто вообще начал эту кутерьму со сватовством, не я же.

Записать в блокнот из советов на будущее: не мыть головы незнакомцам. Знакомцам тем более. Надо Элю опечалить тем, что косметологию она здесь, может, и откроет, а вот парикмахерская разорится.


«До свадьбы»… Я не верю в такую выдержку у мужчины. Хоть трижды гнома. Да и не нужна она, только не между нами.

— Бофур, останешься со мной сейчас?

— Ты этого хочешь? — чужой голос, звенит воздух от напряжения.

— А ты?

Холод по спине от тишины. Тело как будто не мое. Полыхает пламенем каждый миллиметр кожи, которым я соприкасаюсь с ним.

— Больше всего на свете.


Вот и сказал. Разрешил мне дотронуться до себя. Не так, как я раньше это делала, когда он еще не был мужчиной, был лишь диагнозом. Когда и как все изменилось? Неужели сейчас все произойдет?

— Мне нужно что-то обещать, чтобы ты был со мной?

— Мне все равно.


Слова прозвучали. Мы потянулись друг другу навстречу, и мир вокруг остановил вращение. Если даже это первая и последняя ночь, оба хотели, чтобы она была. Игры, платки, сваты, стихи — оставим это молодежи. В этой темной комнате нет наивных идиотов. Я не уверена, что в ней есть что-то кроме двух уставших одиночеств.


И я не хочу знать правду.

У меня бывали связи на одну ночь. От них как-то и не ждешь верности и клятв. Чистое незамутненное думами о будущем удовольствие. Наивность в моем возрасте уже не красит.


От Бофура хотелось услышать хоть что-то. Говорить-то он любил. Только в постели не произнес ни слова. Молчал, как партизан. Делу предавался, однако, с большим пылом. Насколько это было только возможно на узкой лежанке. Сбивая простынь, путаясь ногами в одеяле, роняя на пол одежду… и все так искренне, так по-настоящему, что я не жалела. Ни об одной минуте.


Настоящий. Со всеми своими шрамами, морщинами, татуировками, родинками и седыми прядями в длинных волосах и бороде. Настоящий до кончика носа, до забавной впадинки над верхней губой. И любил он меня так, как и надо было — позволил привыкнуть к себе, позволил с собой познакомиться, так бережно, будто я в самом деле была юной испуганной невестой. Нас, пожалуй, было бы слишком скучно наблюдать со стороны.


А когда третий заход меня утомил до предела, и я свернулась у него под боком, обнял и прижал к себе. От его кос и бороды пахло мылом, табаком и морем почему-то. И немного — нашей дежуркой.


Думать не хотелось ни о чем. Да и о чем тут думать? Я никуда не денусь. Не смогу, не буду врать себе, отказать ему, даже если он начнет задирать мне юбку на помойных задворках Эребора. Надо запастись пижмой. Надо что-то уже решать с возвращением назад, перемещение случилось один раз, может и должно случиться второй. Поезда обычно ходят в обе стороны. Я буду вспоминать эту ночь завтра, послезавтра и через пятьдесят лет дряхлой бабкой. Надо вот сейчас, прямо сейчас выгнать его из постели или уйти самой.


— Мне уйти? — вдруг спросил Бофур, и я вздрогнула.

— Нет. Нет, не уходи! — и обняла его, крепче, чем сама от себя ожидала.

— И ты не уходи.

Так мы и лежали. Сна не было. Слов тоже.


Это обратная телепатия, думала я. Это точно тот самый мой мужчина — даже если только одна ночь у нас и будет. Каждая ночь может быть последней, что здесь, что на Земле. Авария, кирпич на голову, маньяк с топором на вызове. Голодные орки. Землетрясение. Завтра может не наступить, думала я. Ну же, Лара, сделай шаг, думала я.


— Не спишь.

— Не сплю, — согласилась я и села над ним, одетая в свои волосы и темноту, — только сейчас ничего не говори, хорошо?

— Почему?


Потому что мы будем играть по моим правилам. Пока не рассветет. Пока у нас вся жизнь на двоих впереди. Одеяло оказалось на полу. Крепкие руки подхватили меня, волосы на них — дыбом, щекочут кожу, глубокий вздох превращается в стон, и я сверху.


Это было бесподобно. Это было так страстно и отчаянно, так надрывно, так… что я буду плакать всю оставшуюся жизнь, думая о полной бесперспективности…


В дверь заколотили, и раздался голос Идрена:

— Сношайтесь тише, паучьи дети! — синдарин, ругательства, кто-то орет уже ему, чтоб заткнулся, — я после суток сплю, между прочим!


Бофур невежливо заржал подо мной, и мы снова оказались под одеялом, все еще возбужденные и все еще вместе.

— Даже не подумаем, — тихо сказал он мне, целуя и улыбаясь, — кому не нравится — может спать в уазике.


Мой. Мой мужчина.

Комментарий к Капитуляция

Цыганские слова:

Хачкирдэс - страстно, пылко

На уджяс - Не уходи

Мэ тутыр пучява, котэ тхана на сля? - Я тебя спрашиваю, там места нет?


========== О цыганской тоске ==========


Утро встретило меня ощущением колючей бороды на груди. Большой тяжелой ноги поперек живота — нестерпимо давит на мочевой пузырь. И растрепанной косички почти во рту.


Отплевавшись, я поняла, что выползти из тяжелого захвата гномьих рук не то что сложно — невозможно в принципе. Бофур счастливо всхрапнул, сжимая руки крепче — стальная хватка. Что ж, хорошо, полежим. Зато он теплый и уютный, от него пахнет сном и им самим — нет, возьму отгул, останусь здесь. Поселюсь под одеялом.


Идиллия долго не продлилась: в приёмке грохнула недавно поставленная железная дверь и зазвучали тяжелые шаги по коридору. Еще одна дверь, пронзительный женский визг, и за дверью началась какая-то кутерьма. Привычное утро.


Бофур поморщился, перевернулся на живот, подмяв под себя, и недвусмысленно притерся к моему боку бедром. Ну и не только.


Визг за дверью не смолкал, добавились глухие вскрикивания на нескольких языках. Сегодня дежурит в основном бригада ЭБЦ. Им и разбираться.

Надолго меня не хватило.

— Ларис, ну зачем…

— Ты спи, а у меня работа.

— Я не спать собирался.


Но я проигнорировала тоскливый влюбленный взгляд и по-утреннему возбужденного своего мужчину, и оделась — юбку натянула задом наперед, кое-как напялила халат и замотала растрепанную голову платком. Полная картина вокзальной попрошайки, надо думать. Стоило мне открыть дверь, на меня налетела зареванная Тауриэль.


Три лавки в коридоре оказались перевернуты, в четвертую собственной персоной Торин Дубощит тыкал лицом своего племянника Кили и рычал сквозь зубы что-то явно недоброжелательное. Одно ухо у молодого гнома опухло — судя по всему, это было дело рук Дис, которая, поджав губы, с удовлетворением наблюдала за сценой воспитания своего потомка. Сзади, ломая руки, прыгала Дари, одетая в какой-то домашний наряд вроде наших халатов.


— Дядя, я не нарочно! — неразборчиво бормотал юный гном, Торина это злило лишь больше.

— До свадьбы?! Паршивец! Растлители! — к кому последнее относилось, оставалось неясно.


Интересно, опять госпожа Мина донесла? Пора нашей маленькой неотложке обзаводиться собственными вышибалами. Из приёмной показался заспанный Вишневский. Увидев гномьи разборки, зевнул и вернулся назад, даже не задержавшись взглядом. Я бросилась за ним.

— И ты так спокойно уходишь? Они же сейчас весь коридор разнесут!

— Пусть разносят, — преспокойно ответил эльф, — сами потом заново будут наводить порядок.

— А где Саня?

— У Ривенделла. Что-то там обсуждает. Он с вечера там.


В коридоре зазвенело битое стекло. Судя по звукам, народу основательно прибавилось. Вишневский высунулся.

— Что это было?

— Зеленка. Была. Нету зеленки, — философски сообщил эльф.


Проснулся, наконец, Дилмарт, но не рисковал растаскивать гномов. Что-то лепетала Дари. Звуки разрушений прекратились слезными восклицаниями Тауриэль. Выглянув, я обнаружила ее на полу, на коленях, загораживающей собой слегка битого Кили. Молитвенно сложив перед собой руки, она обращалась к его величеству Дубощиту. Он, красный от гнева, тем не менее слушал.


— Акт третий, трагикомический, — из-за моей спины выглянул и Вишневский — позорный трус, — теперь сердце подгорного короля тронет милосердие, и он смирится…

— У вас тоже есть театр? — полюбопытствовала я. Фармацевт хмыкнул:

— А что это, по-твоему?


Двое влюбленных на коленях, перепачканные в зеленке, прижимались друг к другу. Дари что-то шептала на ухо узбаду. Тот хмурился. Потом повелительным жестом простер вперед руку со словами:

— Через три дня. По закону!

Тауриэль просияла — мне это видно было со спины. Кили, кажется, заплакал. Охомутали бедолагу. Уверена, это было подстроено…


Совершенно не вовремя из-за моей спины, зевая в кулак и спотыкаясь о собственные ноги, в штанах и рубашке выполз, потягиваясь, Бофур. Торин притормозил около меня — и я скользнула за спину своего мужчины. Только не дубль два! Я поспешно положила обе руки на спину Бофура.


Загрохотала железная дверь. Бофур оглянулся на меня. Сон из его глаз совсем пропал, выглядел он немного взволнованным.

— Зачем ты это сделала? — тихо спросил он, ловя мою руку, — ты не понимаешь, Ларис…

— Испугалась вашего узбада. Эй, молодожены!

Тауриэль, погруженная в свои сладкие мечты и мрачный Кили никак не отреагировали: она уже видела себя принцессой, он — молодым женатиком со сломанной судьбой.


На дворе зима, а под Горой романтика весенняя. Добром это не кончится. Пора валить.

***

Элронд в десятый раз пристально взглянул на кольцо, потом на Саню — и в сотый раз покачал головой.

— Я не знал Исилдура, — произнес он четко, с сочувствием глядя на врача, — и не уверен, что кольцо когда-то ему принадлежало. Тебя обманули, целитель.


Саня рассказал ему все. Пока Трандуил надирался, умудряясь сохранять величественный вид и вставлять уместные реплики, Элронд Полуэльф пытался вникнуть в земную версию истории Средиземья. Несостыковки нашлись уже в основах, и Саня совершенно потерялся.


— Кольцо сильное, — продолжил полуэльф, постукивая пальцем по столу, — определенно, его создатель вложил в него многое, неподвластное простому разуму. Но полурослик Бильбо не подпал под его власть. А значит, оно было создано для чего-то еще. И не тем, о ком ты сказал нам. Хоть и отрадно знать, что вещь к нему не попала.


После ночи разговоров, бесед с хоббитом, который ушел в отказ уже с порога, после историй и сказаний, которые Саня с трудом выуживал из памяти, он чувствовал себя потерянным и бесполезным. И полным идиотом. Наверное, хуже себя чувствовал только Бильбо, забившийся в угол и оттуда сверкавший глазами на собрание. На месте ему не сиделось, и он рад был бы уйти — Саня обещал в этом случае отдать хоббита на растерзание Ларе и ее лечебным процедурам принудительного характера.


На кольцо Бильбо смотрел с отвращением.

— Оно исполняет желания своего хозяина, — подал голос Трандуил, — опробуй, целитель. Пожелай…


Саня с опаской покосился на кольцо. Вздохнул, взял в руку, попробовал надеть на палец. Оно не налезало — пока не нагрелось достаточно, и дальше, словно живое, само скользнуло вниз, ощутимо нагревшись. Элронд одобрительно кивнул.

— Пожелай.

Саня представил себе блок сигарет. С неба не упали.

— Может, вслух?

Нет, на «блок сигарет» средиземный артефакт не отзывался. Да и откуда им было взяться?


За следующие два часа перепробовали все варианты. Просили, осмелев, по очереди. Элронд размахнулся и заказал сильмариллы. Трандуил не был оригинален — тоже хотел каких-то сокровищ. Саня перебирал земные блага: коньяк, яйца Фаберже, аппарат искусственной вентиляции легких и систему диализа. Король Лихолесья из перечисленных благ заинтересовался коньяком — в Средиземье подобного не водилось.


— Мы чего-то не учитываем, — наконец, сдался Элронд, — ты прав, целитель, каким-то образом кольцо связано с вашим появлением здесь. На твоей руке оно горячее всего, а Бильбо пожелал твоего присутствия…

— Я просто хотел врача, — проворчал хоббит из своего угла.

Саня выдохнул.

— Кольцо исполняет только сильные желания, — произнес он неуверенно, — Бильбо был ранен, он умирал. И очень сильно хотел жить. Может, он мог пожелать и чего-то другого, и оно бы исполнилось.

— Когда в тебя втыкают меч, посмотрю я на твои жизненные приоритеты, кровопийца длинноногий, — Бильбо разобиделся.

— Тогда пожелай чего-нибудь сильно, — пожал плечами Трандуил, — как будто от этого зависит твоя жизнь.

— Его жизни ничто не угрожает, — тут же возразил Элронд, — это невозможно теоретически…

Эльфы пустились в дискуссию о силах страстей и желаний смертных.


Саня закрыл глаза. Чего он хотел перед тем, как они с уазиком и бригадой провалились в колодец тьмы, вихрем перенесший их в Средиземье? Эля, помнится, хотела медицинских подвигов — исполнено, только не Элей. Лара что-то говорила о новой квартире и мужчине мечты — Саня усмехнулся. Максимыч жаждал победы «наших над ненашими» — что ж, определенным образом исполнилось и это странное желание, тем более, Максимыч смотрел на госпиталь и поле битвы с высоты Дейла — почти как дома на хоккей в телевизоре.


А чего хотел Саня?

Чего он вообще в жизни хотел?


«Начать заново», — понял Саня, с трудом возвращаясь к себе прежнему — в Энске, уставшему врачу Скорой Помощи, снимающему однушку на окраине. Он хотел начать заново. Хотел новую жизнь, новую работу, новую систему здравоохранения. Перестроить мир, который так жестоко выбросил его на обочину в тридцать три, обрекая на вечное существование в слишком тесных рамках — может быть, безопасных, но душащих и давящих со всех сторон. Он хотел свободы.


Горло сдавило, в глазах защипало. «Вот бы сигарет сейчас моих», некстати вспомнилось Сане, и он услышал прерывистый вздох эльфов.


А когда открыл глаза, воздух перед ним скрутился в маленький черный вихрь и выплюнул ему прямо на колени блок золотых Мальборо.

***

Саня появился вовремя: Вишневский уже почти доконал меня своими запросами в аптеке. Подать ему сулему, купорос, раздобыть ему эссенции валинорской плесени! Загубленную Торином зеленку отмыть с мраморной плитки возможным не представлялось. В итоге в коридоре появились отпечатки разного размера зеленых подошв. Тауриэль, счастливо что-то мурлыкая под нос, весело возила тряпкой по полу, размывая грязь, добавляя в атмосферу нотку нездоровой бодрости.

Бофур, бормоча о необходимости каких-то срочных дел, испарился вслед за Торином. Я не придала этому значения.


Сияющий Саня, пританцовывая с блоком Мальборо под мышкой, ворвался в аптеку.

— Опять где-то добыл эту вонючую дрянь, — прокомментировал недовольно эльф, — и как вы, люди, можете это терпеть? Это вредно.

— Вишневский, ты как минздрав. Лара, я поздравляю тебя, — торжественно начал Саня, попыхивая сигаретой. И откуда только выкопал заначку?

— С чем? С утренними разборками?

— Можешь собирать вещи, — заухмылялся Саня, — дорога домой нашлась.

Я подскочила на месте, едва не разбив при этом нос Вишневскому.

— Сейчас? Прямо сегодня? Как?

— Хоть когда. Там еще не все гладко, но дорожку проторили, — он взмахнул сигаретами, — вот тебе привет с Земли.

Я завизжала от радости. Вишневский поморщился, но не отстранился. Выглядел он немного удрученным.

— Скучать будешь, остроухий?

— Не надейся, — буркнул он, отворачиваясь, — и музыку свою увезите. Маг-ни-то-лу.

— Развод, детей об стенку… — напевал Саня, мечась по аптеке, и вдруг остановился, опустил руки, — Лара… да как же это… все это бросим?

Вид у него был растерянный. Я не дала ни себе, ни ему времени задуматься:

— Все, морэ! Перерыв! Посмотри, какой у нас тут бардак. Нанэ шукар. Потом думать. Никаких резких движений. Вишневский, ставь чайник на огонь, Саня — рассказывай!


Мы собрались за столом. Эля грезила тем, как появится на очередной вечеринке в своих новых украшениях. Максимыч интересовался, как через маленький портал протащить целый уазик, в перспективе — груженый «очень важными» гномьими железяками. Заодно наш водитель просил перенести отъезд хотя бы на недельку — так мы и думали, уже здесь нашел себе гараж и приятелей по гаражу.

— А кто-нибудь вообще проверял, живой человек через эту штуку пройдет? — наконец, спросил Вишневский, и повисла тишина.

Умеет поломать кайф.


— Ты и проверишь, — толкнула эльфа я. Он хмыкнул.

— Можно как-нибудь на веревочку привязать что-нибудь, кинуть туда, и утянуть назад. Посмотреть, сработает ли…


Посыпались предложения. Проводить эксперимент немедленно отказался Саня:

— Мы не знаем, вдруг он работает для каждого только один раз? А я свое желание уже потратил. Вдруг мы сейчас себе сигарет назаказываем и прочей лабуды и потом не вернемся?


Атмосфера за столом вдруг стала самая радостная, даже бука Идрен к нам присоединился. Мастер Боргунд и госпожа Мина допытывались у Максимыча о правилах игры в дурака. Эля рекламировала сияющей, как медный таз, Тауриэль, земные свадебные платья — судя по виду эльфийки и ее горящим глазам, это была самая актуальная тема на ближайшее будущее. Саня разошелся, расписывая дежурным ЭБЦ невозможные достижения медицинской науки, преимущества использование пластика и асептической упаковки.


Казалось, все обсуждают нечто вроде совместного пикника. Я выскользнула из аптеки почти бесшумно. Только Вишневский как-то на меня недобро покосился. Он умеет…


В коридоре горели три светильника, тихо гудела очередь в приёмку, где отдувался Нимир, лихо закрутивший бороду вокруг шеи. Поодаль к стене прислонился, сложив руки на груди, еще один гном.


На меня он не посмотрел, когда я подошла. От прикосновения к плечу тоже не вздрогнул. Ждал.

— Я не в обиде, — негромко произнес Бофур, — сам ведь знал.

— Тогда почему не смотришь на меня?

— Не хочу еще сильнее привыкать.


Можно было бы сказать, что сильнее некуда. Но печаль в том, что — есть. Так и надо расставаться, на самом деле. На надрыве, на изломе. Оставляя чистоту памяти, чувств, разбитое сердце и тоску, о которой потом можно только петь.

Не строить дома. Не растить детей. Не ездить на дачу вместе.


— На какой-то короткий момент мне показалось, что ты будешь со мной всегда, — горько улыбнулся мой мужчина, стянул шапку с головы, расстегнул воротник кафтана, — жила бы за мной… как самоцвет бесценный… за камнями шахты…

Я заставила его замолчать поцелуем. Не надо говорить о том, что могло бы быть. Я и сама думала. Слишком, непростительно много, думала.

— Не уходи.

— Это ты уходишь, Ларис. Я остаюсь.

— От меня — сейчас не уходи. А где ты был?

— Бомбур маме письмо отправил, — вздохнул Бофур, — что я женюсь. Ходил к нему, хотел остановить. Опоздал, как видишь.


Ну и стерва же я, оказывается, невольно или вольно.

— Миро ромэро… — на вкус эти слова звучали ничего так. Хорошо звучали. И очень подходили к Бофуру. Он коротко прижал меня к себе, поцеловал, отодвинулся.

— Вечером. Приду вечером, и ты мне все расскажешь.


Тратить наш вечер на слова? Наивный.

***

— Мы вас так просто не отпустим, — категорически заявил Нимир поздно вечером земной бригаде, основательно выпив. Максимыч солидарно хрюкнул — прикрывшись кепкой, он дремал в углу.


Саня икнул. Прослышав, что коллеги намереваются покинуть гостеприимное Средиземье, их пришли провожать, и посиделки быстро превратились в дружную попойку, а потом — в уговоры остаться еще хотя бы ненадолго.


Например, поучаствовать в свадьбе Тауриэль и Кили, по поводу которой Трандуил обещал выставить угощение.

— Он же против был, — удивился Саня. Лара закатила глаза:

— Трандуил? Против повода праздновать?


Кто первый предложил начать «прямо сейчас» — Саня не вспомнил потом. Почему он сам с радостью отреагировал — тоже. Как при этом не посмотрел на график дежурств, из которого выходило, что, так или иначе, а ему завтра на смену? Как не подумал, что Лара опять куда-то уползла с Бофуром и не остановит его — и он ее не остановит тоже?


Утро навалилось беспощадным гомоном очереди. В голове гудело. В аптеке, серо-зеленый от ночного празднества и немного в рыжеватых потеках — от смываемой, наконец, глины, Вишневский оздоравливался каким-то своим сомнительным зельем.

— Чтоб я еще раз… эти несносные… не иначе, я проклят… — неразборчиво бормотал эльф.


Пошатываясь, поправляя сбившийся мятый халат и пытаясь принять солидный вид, Саня добрёл до склада. Храп Бофура. Заспанная Лариса, удрученно созерцающая порванную свою одежду. Судя по виду склада, страсть настигла любовников еще на пороге.


Идрен спал во второй смотровой и на предложение Сани поменяться дежурствами ответил вполне себе земным жестом поднятого среднего пальца. Научился у Лары, тут на картах не гадать.


Саня уныло оглядел очередь, вздохнул и взлохматил волосы. Страшно подумать, в каком виде они окажутся на Земле, когда придет время. И кстати, в каком времени они появятся на Земле? Как объяснят свое отсутствие?


Спокойно, спокойно. Что вчера было? Кажется, кольцо пошло по кругу. Заказывали все подряд, что-то даже получалось доставить. Всеобщая попойка быстро перешла в братание с воспоминаниями об общих медицинских подвигах, потом — в задушевные разговоры. Лара упорно отказывалась петь под перебор струн местного варианта мандолины и требовала семиструнную гитару — здесь такого инструмента не знали. Потом пели «Мохнатого шмеля». Потом — что-то из репертуара Ваенги. Ох уж эта Лара…


Голова просто раскалывалась. Саня бросил отчаянный взгляд на коробку с анальгином, но потом заставил себя мужественно отказаться от своего намерения.

Он сел за стол, осторожно отодвинул чернильницу в сторону, минуту созерцал свое отражение в мутном стекле напротив, затем выпрямился.


— Заходите!

На пороге уже топтался парень лет двадцати из Эсгарота…

***

Перспектива возвращения на Землю, которой обрадовал нас Саня, оказалась не такой-то близкой. Засада таилась в каждой детали. Правда, открылось это не сразу.

Подвыпив, мы рискнули экспериментировать. Кольцо работало. Опытным путем мы выяснили, что размер портала напрямую зависит от интенсивности внутренних потребностей, и кольцо все-таки работает многократно. Саня разошелся: в углу громоздились сигареты, блоков десять. Один раз удалось протащить помятую банку безалкогольного пива «Бавария» — гномы попробовали и скривились.


— Пиво без пива, что за бурда! — высказался Нимир.

Бофур промолчал, но явно был солидарен с соотечественником.


Эля не смогла воспользоваться кольцом ни разу, оно только искрило в ее руках.

— Чего ты хочешь, что оно так сверкает? — удивился Саня.

— Унитаз, маникюрный набор и лифчик пуш-ап, — вздохнула наша медсестра.


Я не могла сосредоточиться ни на одном желании, и кольцо перешло к Максимычу, который оказался самым лучшим путешественником между мирами: за десять минут протащил с Земли в Средиземье три канистры бензина по десять литров, огромный кусок брезента и гнутый дорожный знак.


Вишневский получил по голове мгновенно появившимся из портала эмалированным ведром. Боюсь предполагать, что именно он заказывал.

— Саня, я знаю, что обязательно нужно, — осенило меня на следующий день, — ведь мы извели все лекарства из уазика! Как мы вернемся? Там наркотики были?

— Нет, повезло, — выдохнул напрягшийся друг, — наверное, его надо постепенно открывать. Туда ведь целый уазик должен въехать.


В подсобку заглянул злой Идрен.

— Расселись, колдуны-чернокнижники, — недовольно констатировал он, — пропойцы и бездельники! Там, между прочим, работа кипит, долго мне еще за вас отдуваться?


Нехотя мы разошлись по отделениям.


Вчерашнее расслабленное времяпрепровождение даром не прошло: в аптеке был такой хаос, словно туда запёрлись два десятка мародеров-наркоманов. Я почти два часа пыталась расположить лекарства и бинты в прежнем порядке. Вишневский нервно и недовольно блуждал по коридору, ожидая, когда Тауриэль уберет в его кабинете. Эльфийка сияла и летала с ведром и шваброй, как мотылек. Уверена, и свою тошноту и наши выводы из нее она спланировала давно, как и то, что это дошло до Торина. Неисчерпаема женская хитрость и дальновидность!


Эля напросилась в подружки невесты и пропала где-то — уж эта не упустит случая праздновать что угодно и находиться в центре внимания. Мне пришлось заменять ее в детском отделении, где нашлась самая многодетная семья эсгаротцев — пятнадцать детей, у старших из которых уже были свои дети, в полном составе жаловались на понос и рвоту, педикулёз и чесотку.


— А вы их мыть не пробовали? На источниках хотя бы.

— Простудятся, — строго возвестила мать семейства.

— Источники горячие.

— Ошпарятся. Отродясь не мылись, и ничего, живы.


Я была несказанно рада, когда пахучее семейство покинуло нашу обитель.

Нервничала из-за возвращения. И мысль о том, что наркотики в уазике все-таки были, а нам предстоит вернуться, душила меня. Такое уже было со мной, когда пара ампул промедола пропали у нас. Кто виноват? Подозрение падало на меня, даже несмотря на то, что дежурила не я. Мне совсем не хотелось снова сталкиваться с полицией и наркоконтролем.


Я никогда не видела таборной жизни, если не считать того, что происходило у нас дома. Наш табор никогда не кочевал: мы жили в дачном домике, провода накидывали на высоковольтную линию по утрам, ближе к вечеру — снимали, зимой топили буржуйку, летом бегали на ближайшую железнодорожную станцию торговать семечками и выклянчивать деньги. Я помнила еще, как бабушка гадала соседкам, поджав губы.


Может, кто-то из наших и торговал наркотиками. Мне этим заниматься не доводилось: все мои знакомые собирали металлолом, иногда с боем вырывая его у окрестных бомжей на заброшенном аэродроме, а в свободное время мы предпринимали набеги на соседские огороды. Босоногое детство…


Но вся эта романтика закончилась очень быстро для меня: сестры рано выходили замуж, братья рано женились, только мне взбрело в голову идти в медицину и жить как гаджо. Если б я заранее знала, что цыганка — это нечто большее, чем цветастая длинная юбка и пестрый платок!


Почему для того, чтобы понять это, нужно было оказаться именно в Средиземье?

Загрустив, я сама не заметила, что стала напевать что-то вроде «нанэ цоха, нанэ гад».

— Красиво, — раздался над моим плечом чей-то незнакомый голос, и в следующую минуту я от неожиданности подпрыгнула на месте. Раздался хруст и сдавленный вой. Отскочив в сторону и обернувшись, я увидела незнакомца в поношенном сером сюртуке, схватившегося за окровавленный нос.


— Господин Бард! Что-то случилось? — сунулся в дверь другой.

— Выйдите! В очередь! — рявкнул Саня из соседней комнатки, — исключений ни для кого не делаем!


Я во все глаза смотрела на невинно пострадавшего. Довольно высокий, такой же пыльный и немытый, как и большинство эсгаротцев, он покорил меня своим невинным детским взглядом огромных карих глаз.

— Кровью тут не капайте, — вырвалось у меня, — я сейчас врача позову…

Пришлось идти с повинной к Сане.


— Ларка, ты только что покалечила еще одну венценосную особу, — довольно прокомментировал он вполголоса, увидев моего незадачливого посетителя, — это Бард, наследник Гириона.

— Ту миро мурш, откуда всех знаешь? — пробормотала я, — что нос его, сломала?

— Похоже на старый перелом, наверное, сместилась кость. Ну ты даешь, Ларка! Это же Бард!

— Да хоть бэнг рогэнса, со спины подкрадываться нельзя, — разозлилась я.

В самом деле, что за пресмыкание перед власть имущими? Может, и вип-палату организуем? Хотя идея…

— Кроме носа, что беспокоит? — расспрашивал Саня тем временем. Бард неразборчиво что-то прогундосил.

Вид у него при этом был все такой же миролюбивый и слегка смущенный. Просто-таки великий страстотерпец.

— Что вы хотели предложить? — допытывался Саня.

— Услышал… уезжаете… остаться. Построить эту вашу… клинику.


Смысл был ясен. Мы с Саней немедленно переглянулись.

Возвращение, судя по мечтательному взгляду моего друга, оказалось под угрозой.

Комментарий к О цыганской тоске

Цыганские слова:

нанэ шукар - непорядок

миро ромэро - муженек мой

гаджо - не цыган

нанэ цоха, нанэ гад - “юбки нет, рубашки нет”, слова из самой популярной цыганской песни (т.н. “цыганочка”)

ту миро мурш - удалец ты мой

бэнг рогэнса - черт с рогами


========== Свадебные хлопоты ==========


Свадьба Кили и Тауриэль поставила Гору с ног на голову. Казалось, больше забот у всего населения Эребора просто не существовало, только готовиться к празднику, который почему-то должен был стать главным событием в каждой семье и в каждом доме, как у нас отмечали бы Новый Год. Впрочем, тут я могла понять всеобщее внимание к грядущему мезальянсу: небывалая женитьба наследного принца на сомнительного происхождения девице, да еще, по слухам, не по доброй воле…


А чем еще, кроме слухов, развлекаться в свободное время долгой зимой в замкнутом пространстве подземелий? Но вот в нашей больнице свадьба привлекла едва ли больше внимания, чем предполагаемое устройство клиники в Дейле.

Бард оказался дядькой добрым, даже слишком. Весь этот безбрежный альтруизм не доводит до добра. Меня подобные настроения заманили в медицину, и посмотрите, чем кончилось.


- А почему вы обратились за консультацией к нам? - поинтересовался Саня, когда будущий король Дейла изложил свою идею, гундося в окровавленный платок. Разобрать дальнейшие комментарии было вовсе невозможно. Эля молча подала мне упаковку тампонов.


Хорошо, что здесь не знают, что это за штучка, которую мы запихали наследнику Гириона в кровоточащую ноздрю. Речь его стала значительно разборчивей.


- На вашей родине есть врачи, которые лечат всех, бесплатно, безвозмездно, бескорыстно, - патетически играл голосом Бард, и глаза его наполнились нездешним светом первопроходца.

- Нет! - хором ответили мы. Бард нахмурился.

- А я так понял… братство целителей…


Мы принялись переубеждать нашего Данко. Получалось из рук вон плохо. Выслушав сбивчивые пояснения о сути страхования, бесполезности государственной системы здравоохранения и дойдя до общей тленности бытия, Бард мягко, но неотступно продолжал гнуть своё: больнице для сирых и убогих (то есть, для подавляющего большинства населения) в Дейле быть.


- Вы можете помочь спланировать устройство… но я не настаиваю…

Он знал, чем соблазнить. Саня уже трепетно оглаживал извлеченную из-под завалов табличку “Душегубка” и напевал что-то в отросшие усы. Небось, уже планировал, как займет кресло заведующего приёмным отделением.

- Что ты как бомж ходишь, - ворчала я на него, - побрился бы.

- Лицо мерзнет. Твой Бофур вообще на Боярского смахивает, я ничего не говорю.

- Не мой! Не мой он! Что за мещанское собственничество…


Беда была в том, что Бофур точно определился, кто он и чей. Стоило мне покинуть дежурку, за мной неотрывно следовала гномья тень - или он сам, или Бифур, по-прежнему меня неодобрявший, но очень ответственно относившийся к моей никому не интересной персоне. Как будто Бофур боялся, что, выкрав кольцо, я тут же в одиночку сделаю ноги, не попрощавшись.


Кольцо у Сани с боем вырвал Максимыч. Он преуспел в управлении этим сомнительным артефактом, правда, категорически запретил нам заказывать всякую ерунду и сосредоточился на попытках вернуться на Землю. Подозреваю, что обещанная Трандуилом награда за доставку с земли коньяка манила его больше перспективы снова ошиваться в больничном гараже.


Эля проводила время с молодыми эльфийками, снова снизошедшими до общения с Тауриэль, и в речи ее то и дело проскальзывали новые словечки на синдарине. Полностью забросив медицину, Эля увлеклась приобщением к гламурной жизни Лихолесья, и на дежурство ее приходилось выгонять пинками.


- Ты такая зануда, Лара, - стенала она, с отвращением перебирая пучки полыни и лаванды, - будет настоящая королевская свадьба, а ты только и говоришь, что о клизмах, поносах и всяких педикулезах!

- Сыпной тиф. Это основная причина моей озабоченности завшивленностью местного аборигенного населения. Дизентерия - это к слову о поносах…

- Зануда, как есть! А хочешь, я попрошу Тауриэль, и ты будешь еще одной подружкой невесты?

- Благодарю покорно, - я содрогнулась; букет невесты из драгоценных камней весом в полпуда угрожал мне черепно-мозговой травмой при неудачном попадании, а с моим везением так оно и обещало быть.


Предстоящее торжество стало причиной очередной цепи гномо-эльфийских разборок, в основном с участием бездельной молодежи и радостно затесавшихся по обе стороны баррикад ребят из Эсгарота. То тут, то там вспыхивали потасовки в стиле “наши против городских”, начинались всегда с высокопарных слов о чести идостоинстве, дело быстро переходило к стадии “стенка на стенку”, а заканчивалось неизменно в нашей приемной.


Пора было заводить отдельный травмпункт, но мы так и не смогли определиться: будем ли мы ждать обещанной Бардом клиники или останемся в Горе.

Неопределенность начинала здорово напрягать. Видимо, не только меня, потому что внезапно Бофур как с цепи сорвался, три дня подряд пропадал - наверное, поддавал с братьями, и у меня не появлялся.


Ничем хорошим это закончиться не могло.

***

- А мастер Саннэ будет в нежно-салатовом камзоле стоять в первом ряду…

Саня стоически терпел присутствие Тауриэль, которая не могла заткнуться дольше, чем на минуту, расписывая будущую церемонию бракосочетания. Что было хуже, любимая эльфийская ассистентка Сани внимательно слушала совершенно свихнувшуюся невесту и то и дело подогревала безумие, вставляя реплики и комментарии.


Вишневский, не выдержав их словоизлияний, безуспешно пытался игнорировать происходящее вокруг, но высокий голос эльфиек разносился по всему коридору. В очереди прислушивались, а то и вступали в разговор. Тауриэль наслаждалась всеобщим вниманием.


Саня был близок к тому, чтобы принять обет целибата, когда, обвешанная тюками и зажав в зубах кипу исписанной бумаги, в дежурку ввалилась Лариса.

- Отдыхаем? А на планёрку к Дис я одна должна была идти от приёмной? - тут же предъявила она претензии всему собранию коллег, - расслабились, дружочки! Тауриэль, для декрета еще рано - марш мыть полы в аптеке! Эля, у нас не хватает стерильных бюксов - кто этим займется? Госпожа Мина в третьем ярусе принимает роды - нужен помощник-гном…

- У меня завтра свадьба, - немного высокомерно возразила Тауриэль. Саня прикусил губу: зря она это сказала. Лара прищурилась и уставилась на девушку со свирепостью.

- Мэ джином! Рэпирава - бьяв! А полы сами себя мыть не будут!


Тауриэль, поджав губы, нарочито медленно принялась складывать в кучку украшения Эли на столе. Лара этим удовлетворилась и загремела какими-то склянками в чемоданчиках экстренной помощи.


- Свадьба у нее, - ворчала она под нос, недобро усмехаясь, - наивные дети, Дэвла! На свадьбе ничего не заканчивается. Никому не нужная показуха.

- У твоей сестры была очень красивая свадьба, - робко подала голос Эля, опасливо отодвигаясь от Ларисы.

- Да. Свадьба, подарки, пляски. А потом? Свекры, родственники, шесть детей, готовь еду каждый день, потом у него кризис среднего возраста и простатит.


Тауриэль прислушивалась.

- Не пугай молодежь, Ларка. А как же семейные ценности? - возразил Саня.

- А сам-то? - Лариса скрылась под столом полностью, - расскажи, как через полгода после свадьбы она выбросила твою гитару и сожгла удочки. И остались от развлечений только торговые центры по субботам да тёщина гипертония.


Ори, притаившийся в углу, икнул. Саня не сомневался, содержание разговора в точности будет передано Кили. Тауриэль, всхлипнув, удалилась по коридору, скорбно утирая слезы. Эля укоризненно посмотрела на Ларису:

- У нее гормоны шалят, можно и не быть такой циничной.

- Она знала, куда шла.


Саня уже несколько дней не мог понять, что происходит с Ларой. Она беспрерывно находилась в нехарактерном для себя злобном настроении, часто хмурилась, и, как это обычно бывало, докапывалась до коллег, спасаясь от любовных переживаний в трудоголизме. А тут еще и Максимыч выдал:

- Твой-то, Ларка, все пьёт?


На что получил в ответ шипение, сообщение о том, что Бофур исключительно “свой собственный”, и что он делает и где, Ларисе совершенно наплевать. Весь оставшийся рабочий день подруга искала жертв среди пациентов и язвительно обрывала все восторги по поводу предстоящей свадьбы под Горой. Примерно так же реагировала на медиков ЭБЦ, которые вовсю планировали будущую организацию здравоохранения в возрожденном Дейле.


Саня же не мог остаться в стороне. Траты приходилось просчитывать до гроша, обосновать их предстояло перед Бардом, и, хуже того - перед казначейством, а значит, перед Дис. Когда врач предстал перед ней, гномка, засучив рукава и сурово хмурясь, уверенной рукой чертила схему рассадки гостей на свадьбе, одновременно успевая отдавать указания Двалину - что-то о повышенном уровне безопасности и всеобщем досмотре.


Бард, присутствовавший и сверкавший белоснежной повязкой на лице, прикрывавшей пострадавший нос, робко улыбался и соглашался со всеми словами грозной гномьей королевы. Двалин кивал ему в такт. Саня был уверен, что, будь здесь Гэндальф, и тот не рискнул бы спорить с Дис.

- Опять своей медициной народ портите? - грохнула Дис в сторону врачей, застывших на пороге.

- Нам бы клинику… расширить… - Саня протянул лист с прошением, который Дис даже не удостоила взглядом.

- В ваших клиниках эльфийские распутные женщины совращают невинных гномьих юношей, - прорычала Дис, уперев руки в крутые бока и нехорошо поигрывая тяжелым угольником.

- Не здесь клинику, в Дейле. Вот, закупки пришли утвердить…

Глаза Дис сверкнули синими огнями, стоило прозвучать слову “закупки”. Буря была неизбежна.


Следующие полчаса Саня обреченно выслушивал гневную тираду гномки, из которой узнал, что, во-первых, занимается лже-наукой, придуманной мордорскими заговорщиками для всеобщего ослабления народов Средиземья, во-вторых, содержит бордель и притон, маскируя черные намерения белым халатом, и, в-третьих, требует необоснованных трат на лечение и профилактику несуществующих болезней, тогда как гостям на свадьбе может не хватить вилок - а это уже проблема.

- Потому что остроухие гости не изволят жрать руками, - разносился возмущенный голос Дис по залу.


Ну и, конечно, врачи выслушали проверенные веками рецепты народной гномьей медицины, включавшие самые разнообразные методы самокалечения. Спорить с гномкой не стал никто. Бард соглашался, а Двалин - кивал, когда Дис, высказавшись, все же подписала бюджет будущей клиники Дейла.


Саня, торжественно вручая мастеру Боргунду бумагу, едва не прослезился.

- Я бы хотел видеть, как здесь все будет через год, - вздохнул он. Мастер Боргунд развел руками:

- Почему бы вам не остаться?

- Заманчивая перспектива. Но нас ждут дома. Так что будущая свадьба - это наши проводы.

- Отметим на славу, - пообещал мастер Боргунд, и Саня сглотнул, уже зная, что это значит в Средиземье. По лучшей традиции, отъезд предполагается в самом неприглядном состоянии жесточайшего похмелья…


С другой стороны, когда еще ему удастся побывать на таком празднике? И когда еще его коллегами будут эльфы, гномы и их соседи-люди?

***

Честно признать, опыт посещения свадеб у меня был внушительный. До определенного возраста я в тщетной надежде ловила букеты невест, потом уже неприлично было вставать в один ряд с молоденькими девчонками, жаждущими сего триумфа, ну а затем пришло время, когда никто уже и не спрашивал, когда же “будем гулять на твоей?”.


В целом, подготовка ничем не отличалась от земной, разве что происходила в ускоренном темпе. Мнение молодоженов насчет обстановки и приглашенных никого не интересовало. Поскольку наша дежурка выходила дверями прямо к парадной лестнице, а упрямец Торин категорически отказался пускать эльфов дальше, решено было праздновать во втором зале, а гостей встречать почти у нашего подъезда.


Прибыть на свою свадьбу Тауриэль, окончательно возомнившая себя пупом вселенной, возжелала в нашем уазике, украшенном лентами и цветами. Найти цветы среди зимы было нереально, разве что искусственные - эльфы кривились, а вот гномки пришли в восторг, после чего засели за дело. Уазику грозило славно сгинуть в качестве свадебной повозки: радостная эреборская молодёжь пообещала сделать все в лучшем виде, после чего толпа из двадцати гномов направилась к импровизированному гаражу на штурм.


- Да чтоб его с места сдвинуть, четверка лошадей нужна, - вяло отмахивался Максимыч.

- Олень его величества Трандуила один справится! - встали на защиту чести родного Леса молодые эльфы. Присмотревшись, я углядела среди них дружков Трандуилиона. Надо же, как быстро забываются старые распри, когда грядет всеобщая вечеринка.


Повод, очевидно, мог быть любой.

Уазик Максимычу отбить не удалось, как и магнитолу. Попытки обмануть гномов-технарей провалились: они освоили принцип работы генератора на спирту и даже вычислили, что одна песня на полной громкости в среднем обходится в маленькую стопку самогона.


- Выставим таксу в две стопки, - предложил паршивец Нилси, надеясь задобрить Максимыча, - и нам навар, и гостям радость.

- Ты еще аукцион предложи, - встрял Нори. Судя по загоревшимся глазам остальных гномов, идея им понравилась.


Вишневский не оставил выбор музыкального сопровождения гномам.

- Владыка хотел услышать несколько песен о неволе и любви, - торжественно провозгласил наш фармацевт, - их величество составили список…


Вишневский смотрел на список, как на ядовитую змею, зажатую в руке. Список, точнее, свиток, в развернутом виде мог соперничать с генеалогией всего Дуринского рода. Львиную долю, насколько я смогла понять, составлял репертуар земных мест лишения свободы из плейлиста Максимыча.


Определенно, их величество впечатлились достижениями земного человечества.

Я тщетно пыталась призвать коллег к ударному труду, но все их мысли были заняты предстоящим торжеством и вероятным строительством клиники в Дейле. Немного остудить общий энтузиазм помог рассказ о Минздраве и коррупционных схемах, но средство это оказалось палкой о двух концах: медики тут же радостно включились в дискуссию и принялись фантазировать.


- Давайте будем писать по три локтя бинта на каждую царапину!

- И пусть освобождение от работы в шахте по состоянию здоровья стоит два золотых!

- А как насчет платных услуг по устранению похмелья и выведению из запоя? - кажется, кто-то из лихолесских целителей; Вишневский аж побледнел, услышав.


По коридору бегали туда-сюда дежурные ЭБЦ, принося то и дело новые идеи по дальнейшему вытягиванию денег у казначейства. Всех захватила жажда наживы.

- Что вы суетитесь, - увещевали мы их, - Бард ведь обещал уже построить клинику, разве он может передумать?

- Нет, он-то и не передумает, - вздохнул мастер Боргунд, - да вот кроме нас на бюджет претендуют еще строители, городской дозор и несколько тысяч бездомных… так что урвем, что успеем.


Вишневский включился в систему коррупции: вместе с госпожой Миной увлеченно рисовал расходы на акушерское отделение, втрое превышающие реальные цифры. Мне с трудом удалось отволочь его в сторонку, буквально силой вырвав у него перо и забрызгав очередной халат чернилами.


- Скажи, насчет вытрезвления - сколько будет стоить?

- А что, думаешь загулять? Тебе со скидкой, как постоянному клиенту…

- У меня уже уши заострились, нет? Это вроде вы тут специалисты по “загулять”. Нет, мне бы одного… товарища протрезвить.

- Наличные, - мгновенно среагировал Вишневский, - в долг не работаю.


Наличных я не имела, но прощаться с вдребодан пьяным Бофуром я не собиралась, а судя по тому, что вот уже трое суток я его не видела нигде, он был именно в таком состоянии. Он был мне нужен в трезвом сознании еще хотя бы на один… нет, на два вечера.


А потом пусть пьет, не просыхая, а я буду заниматься примерно тем же самым уже на Земле.


Я притормозила около терапевтической палаты. Пятнадцати коек нам катастрофически не хватало, учитывая, что четырнадцать из них были заняты престарелыми личностями в возрасте от шестидесяти и до трехсот с лишним. Пятнадцатую занимал эльфийский воин лет… не знаю, сколько ему там, но судя по сварливости и общим темам с остальными пациентами, где-то пять-шесть тысяч. Старый эльфийский хрен, и да не обманет врача личико без единой морщинки.

Первым делом надо было строить вытрезвитель как раз. То бишь, отделение наркологическое. Судя по объему приготовленного к свадьбе спиртного, культурный отдых в Эреборе должен был погубить не одну здоровую печень.


На складе куковал одинокий Кили. Вид у него был разнесчастный и испуганный. Да, дружок, жениться - это не орков рубить.

- Не говорите, что я здесь! - сделав страшные глаза, взмолился он, - они там приданое собирают!

- Приданое?

- Ну, всякие там тряпки-стулья, посуду, - Кили сделал неопределенный жест рукой, - а у Тауриэль никого нет, из богатства - лук да стрелы… мама так кричала, так ругалась…


На склад сунулся Вишневский. В руках у него была огромная корзина с крышкой.

- Куда это, Лариссэ? О, и ты тут, юный гном! Держи, это же твоей невесты, - он оставил корзину на пороге и ушел. Я ринулась за ним:

- Ту, карик? Тырдёв! А ну, что это?

- Для выкупа невесты, - пояснил довольный Вишневский, - Эля тебе не сказала? Эта ваша традиция очень понравилась и гномам, и нам.

- Я ее убью, - простонала я, - а что, своих традиций мало?

- Какие? Прощание с родным домом не получится, благословение родителей - тоже…


В терапии наблюдались волнения: наши престарелые пациенты твердо были намерены участвовать в процессе и полезли с советами к страдающему Кили. Саня с отсутствующим видом прикручивал какие-то ленточки к арке над входом в приёмку, Максимыч сдался - Фили и Ори раскрашивали наш уазик. Из динамиков лились приторные попсовые мелодии.


На лестнице появилась сияющая не хуже своих бриллиантов Эля.

- Уже восемь вечера, а вы еще копаетесь! - напустилась она на гномов у машины, - с рассветом начинаем. Давайте, эти сумки - туда. С этими осторожнее, здесь хрупкое стекло. Нет, Ори, эту поставь на видное место, подарки показывать будут, а там как раз платья…

- Это что за балаган? - голос у меня срывался, - здесь у нас больница или что?


Элю было не пробить:

- Бабульки и дедульки, которые легли “полечиться на всякий случай”? Я тебя умоляю. Пилюльки я им раздала. И оставила фонендоскоп поиграться.

- Гномы среди них есть? Развинтят инструмент, гарантирую!

- Послушай, Лара, - Эля картинно изогнулась вдоль перил - наверное, подозревала где-нибудь рядом красавца Элрохира, - то, что у тебя не сложилось, не значит, что другим нельзя праздновать. Хватит тут ходить с кислой миной и портить всем настроение. Уж как-нибудь переживи чужое счастье, а потом можешь бурчать дальше.


Я ей сейчас патлы повырываю! Но она упорхнула вверх по лестнице, а у меня слишком устали за сегодня ноги, чтобы догонять ее.

- Джа прэ кар, - сказала я вслед. Легче не стало.


Полная противоречивых чувств, я вернулась на склад. Кили уже исчез куда-то, а свадебного барахла прибавилось. Не сомневаюсь, где-нибудь по подсказке Эли уже срочно куют кольца на уазик.


Интересно, краска с него смывается?

***

Бофур притормозил перед дверями склада. Одернул немного нервно кафтан. Он жал в плечах и болтался на поясе, пришлось одалживать - шить времени не было. Гном пригладил бороду, поправил усы. Надвинул ниже шапку - этот жест всегда придавал ему уверенности в себе - и открыл дверь.


Но на складе было пусто. Точнее, как раз пусто не было: все было завалено искусственными шелковыми цветами, сумками с подарками, сумками с лекарствами - наполовину упакованными для отправки в Дейл, это не говоря о других непонятных тюках, баулах и узелочках. Разобраться во всем этом могла бы только хозяйка. А вот ее как раз и не было.


Не нашлась Ларис в смотровой, где Саня, позевывая и прикладываясь к рябиновой настойке, заканчивал обработку бородавок какой-то древней старушки. Не было Ларис возле гаража, где гномы прилаживали оглобли к уазику, готовя его к торжественному участию в свадебной процессии.


Нигде ее не было. Бофур заглянул даже в кладовку, но там нашел только спящего Кили, свернувшегося в клубок.


Он уже раздумывал, не занята ли она на срочном вызове, когда услышал позади себя на лестнице ее тихий и непривычно робкий оклик:

- Бахталэс, камло.


Не мог не улыбнуться, услышав. Сердце словно кто-то освободил из стиснувших железных когтей. Но оно зашлось, как сумасшедшее, стоило Бофуру в полумраке приглядеться. Ларис, опустив руки и недоверчиво глядя на него из-под густых ресниц, не улыбалась. Казалось, она что-то хочет сказать, но все равно молчит.


Свадебный гномий наряд и платок, затейливо повязанный на распущенных черных волосах ниже талии, все сказали за нее. Алый цвет удивительно ей шел.

- Надеюсь, меня никто не увидел, - пробормотала Ларис, отводя взгляд, - глупо, должно быть, смотрюсь.


Бофур зашагал к ней. Некстати поморщился, припав на раненную ногу. Отмахнулся от тут же подскочившей своей женщины. Поймал в свою большую ладонь ее кажущуюся такой крохотной смуглую ручку.


- Помнишь, я обещал сделать тебе украшения? - он достал из кармана бархатный сверток, - вот. Три дня потратил. Я буду счастлив, если примеришь.


Но Ларис не развернула его подарка, лишь прижалась к нему и сунулась носом в его плечо:

- Ты… сам, - услышал он под ухом тихий, страстный шепот, - сам наденешь их на меня… когда снимешь все остальное. Ты… - и она горячо зашептала на своем языке, обнимая его и дрожащими руками проникая под одежду.


А дальше единым вихрем они ринулись куда-то в темноту, скрипнула дверь уазика, с грохотом посыпались какие-то коробки, свертки - но Бофуру было совершенно все равно. Ведь в его руках, сердцем к сердцу, была любимая, и обнимала его, сладко вздыхая и только повторяя в нескончаемый поцелуй:

- Мэ тут камам… мэ тут камам!


Комментарий к Свадебные хлопоты

Цыганские слова:

Мэ джином! Рэпирава - бьяв! - Я знаю! Помню - свадьба!

Ту, карик? Тырдёв! - Ты, куда? Стой!

Джа ду кар - Иди на хер

Бахталэс, камло - Привет, милый

Мэ тут камам - Я люблю тебя


========== Пела и плясала ==========


— Имей совесть, Эля, это же смешно! — взмолился Саня, но упертая медсестра была непреклонна.

— Отдавай телефон, зачем он тебе?

— Гномы его сломают, а эльфы не управятся.

— Тоже мне, наука, — заворчал Вишневский, раздосадованный несправедливым обвинением, — там интуитивный интерфейс, идиот поймет…


Саня схватился за голову. Эля, взявшись за организацию свадебных развлечений, не придумала ничего лучше, чем познакомить жителей Средиземья с искусством фотографии посредством мобильника. На зарядку всех трех — у Максимыча был без камеры — ушло почти десять литров самогона, залитых в генератор. По мнению Сани, употребленные внутрь, они принесли бы гостям не меньшее удовольствие.


Тауриэль, в полном облачении невесты, восседала, как кукла, на трех ящиках из-под лекарств. Вся ее поза выдавала запредельное напряжение, но лицо оставалось спокойным и безмятежным.


У входа в дежурку с рассвета окопалась Дис в сопровождении охраны — молодцев Двалина, всех как на подбор, в начищенных доспехах и при оружии. К настоящему моменту они уже заплевали табачной жвачкой двадцать квадратных метров каменных плит, а в клубах дыма невозможно было разглядеть даже уазик, запряженный оленем Трандуила. Олень меланхолично жевал разноцветные ленточки на машине, когда мог дотянуться. Когда не мог, добродушно вглядывался в курящих гномов и иногда чихал.


Дис громко извещала всех присутствующих о том, какой глупостью считает траты на свадьбу. Изредка докапываясь до Вишневского с расспросами, что делают эльфы, когда их любовники им надоедают.


— Не успеет за свой век он ей надоесть, — брякнул фармацевт, не подумав, и это вызвало еще большее возмущение гномьей королевы.


Народ подтягивался. Саня вышел навстречу делегации ЭБЦ, которые как раз затеяли громкий спор о свадебных традициях, которые противоречили одна другой, но должны были непременно соблюстись. Потоптавшись, врач направился к уазику, который ревниво оберегал от преждевременно выпивших гостей Максимыч.


— Какая-то сволочь истоптала все сиденья, — пожаловался водитель, — везде отпечатки сапожищ, под сиденьями гномье барахло, а еще я нашел это, — он протянул Сане помятую и немного сырую шапку-ушанку.

— Где-то я ее видел, — пожал плечами Саня, — ты Ларку не находил?

— В подсобке, вестимо.

— Нету.

— В аптеке.

— И там тоже нет. А Бофур где?

— Здесь я, — вырос, как из-под земли, гном, — о, шапочка моя! А я-то думал… — он осекся под двумя укоризненными взглядами, пожал плечами и лихо подкрутил ус. Смущением взгляд его наполнен не был.

— Она такая у нас, эта Лара… — пробормотал Максимыч, — а сейчас-то где?

— С Кили, — не удивился мужчина вопросу, — ставит ему эту… интр…инт… екца… в общем, колет иглой.


Саня хмыкнул, направляясь в смотровую. На стульчике, зажав рукой локоть, сидел прямой как палка Кили с отстраненно-блаженным лицом.

— Ларка, это что за самодеятельность? — притворно-строго осведомился врач. Лариса фыркнула:

— Реланиум. Ему полезно успокоиться.

— Ты хоть дозировку корректировала? Он же гном. Почем ты знаешь, как подействует?

— Мне уже хорошо, — сладко забубнил разомлевший Кили тем временем, — мне уже очень хорошо…

— Настолько, что готов жениться?

— Я иду, — пошатнувшись, юноша поднялся, сохраняя отсутствующую улыбку, — эээ… где мои ноги? Где здесь дверь?

— Ларка, ты что натворила?!

— Он весь издергался, — Лариса скептически осмотрела пошатывающегося гнома, — ты бы его полчаса назад видел.


Саня выглянул в коридор. Госпожа Дис неумолимо приближалась.

— Я вижу свет, — певуче выдохнул Кили.

— Только не иди на него. Со ту пав годя изджилян? Зачем раздеваешься, сапоги не снимай!

— Кто из них моя невеста?


Саня ринулся навстречу Дис. Лариса схватилась за голову, ловя Кили за воротник.

— Мы пропали, — простонал Саня, закрывая спиной обзор, — что делать?

***

Признаю: это был не лучший день моей жизни.


Знаете, бывают такие дни. Все идет наперекосяк с самого утра. Попадаешь в тупейшие неловкие ситуации. Ломаешь вещи, преимущественно чужие. Отправляешь сообщения не тем людям. Но этот день превзошел все случавшиеся прежде. Даже тот, в который с утра я на даче, отбиваясь от рыжих муравьев, угодила в крапиву, а выбираясь из крапивы — наступила на гвоздь.


Первый косяк обнаружился с утра, когда я проснулась в уазике с Бофуром, окоченевшая от холода, и выяснила, что вчерашний мой наряд насквозь вымок в каком-то спиртном, притыренном заботливым Максимычем в свадебном экипаже. Бофур на мороз вокруг вообще никак не реагировал, и храпел, только усы колыхались.


Голый. В шапке и сапогах. А спереди уже хлопнула дверь — Максимыч, будь он неладен!


Кое-как растолкав своего гнома, наспех напялила на него рубашку, эти идиотские гномьи штаны — что-то вроде наших спортивных, в них вся Гора ходит — и вытолкала с охапкой наших вещей наружу.

— Принеси мне одежду! — зашипела ему вслед.

— С кого снять? — грохнул он в ответ.


Так что на склад пробиралась, как будто укрываясь от снайперского обстрела, закутавшись в куртку Бофура и с ворохом всего, что успела унести с собой. Как выяснилось позже, ушанку его оставила в машине, зато прихватила вуаль Тауриэль и какую-то нелепую тряпку с лохматыми краями.


Этой самой тряпкой вытерла мокрые и грязные ноги, автоматически протерла пол в смотровой. И только Вишневский, созерцая мои лихорадочные метания, вывел меня из равновесия, вскользь заметив:

— Сам владыка Трандуил не придумал бы лучшего применения для знамени рода Дурина.


Я окаменела.

— Скажи, что ты шутишь.

— Не-а. Это Тауриэль должна нести в руках, идя под венец, — наслаждался эльф, — ее полуженишок, кстати, первый в очереди в приемке сидит.

— Я приму, — редкий приступ раскаяния и мук совести обуял меня.


Кили нервно сжимал в пальцах какую-то каменную штучку, перекидывая из ладони в ладонь, как Максимыч — четки. Он кусал губы и тяжело дышал. Налицо приступ панической атаки.

— Они все будут смеяться надо мной, — он зябко обхватил себя за плечи, — она откажется выйти за меня. Я споткнусь. Я забуду слова.

— Линяй, мой друг, пока не поздно. Но в целом, я тебя понимаю. Паларом мэ джилём…


Должно быть, именно это обстоятельство заставило меня поддаться искушению и вкатить нашему бедному страдальцу реланиума, который вообще-то я планировала употребить сама — когда вернусь на Землю.


Кто ж знал, что земной транквилизатор на гномов оказывает столь мощное воздействие! И чем я думала?


С громким гоготом гномы подхватили неадекватного и слабо протестующего Кили и поволокли выкупать невесту — Эля, торжествуя, нарисовалась у входа с телефоном.

— А ну-ка стойте! Улыбайтесь! — командным голосом повелела она недоумевающей толпе, — ближе, не все в кадре… Нори, твоя прическа все равно не влезает. Кили, а ты вообще не причесываешься?


Жених что-то едва слышно лепетал о свете звезд, огненных лунах и благословенных орочьих стрелах. Саня страшно гримасничал в мою сторону, а Дис приближалась, грозная и неумолимая. Ее надо было отвлечь, пока мой друг бросился предупреждать о катастрофе саму счастливую невесту.


— Госпожа королева! — кинулась я Дис едва ли не под ноги, — а вам еще нужны вилки для эльфийского стола? Я, как бы это выразиться, желаю преподнести подарок. Как бы молодым. На свадьбу. Как бы.


Дадолэ, что я несу! Но Дис на удивление положительно отреагировала. Я нарочно медленно извлекала из-под аптечных завалов набор одноразовой посуды для дачи, одним глазом следя за ходом выкупа. В акте, к счастью, Кили был задействован слабо. И хорошо: на данный момент он тормозил по-страшному.


Но Тауриэль включила свое эльфийское обаяние — я даже и не знала, что она так умеет — и в основном все замечали только ее. Главное теперь — следить, чтобы жених не уснул у нее под юбкой, ну и периодически утирать капающую слюну с его щетинистого подбородка.


Веселый день мне предстоит. Поздравляю, Лара!


Собственно, жениха с невестой мы больше почти и не видели — их присутствие требовалось лишь символически, в самом начале, когда гном Балин торжественно прогнусавил, что Кили и Тауриэль отправляются произносить священные обеты у огня, а гости могут тем временем…


Гости даже не дослушали. Всей гурьбой отправились во второй от лестницы зал, где были накрыты столы, сияли факелами освещенные стены — это, наконец, скупердяйское казначейство организовало освещение — и уже вовсю пировали первые энтузиасты праздника во главе с Даином. Он, как я поняла, набрался уже до той степени, в которой готов был приветствовать женитьбу Кили хоть на Трандуиле, хоть на его олене.


На входе мы проходили местный фейс-контроль.

— Сдаём оружие, — напевали гномы-секьюрити во главе с разряженным Двалином, — колюще-режущее, отравленные лезвия, стрелы, клинки… топоры в ладонь толщиной можно. Скальпели не оружие, но с ними не пустим! Эй, морда остроухая, куда с луком! Сдаём!


Взамен оружию выдавали что-то вроде бирок, только из плоского камня. У вторых ворот образовался затор: свита Фили с ним во главе забуксовала. На свадьбу брата наследник снарядился, как в последний бой — только при мне из его многослойных одежд вытряхнули штук десять ножей самого разного размера.


Максимыч зачем-то взял с собой разводной ключ, который у него тоже изъяли. Напрасно он доказывал, что это необходимая вещь, его пропустили лишь из-за магнитолы, в обнимку с которой он и шел перед нашим многострадальным уазиком.

На месте водителя сидел Леголас Трандуилион, со страдальческим выражением лица двумя пальцами придерживающий пыльный руль, обмотанный синей изолентой.


— У тебя есть длинная палка? — на ухо забормотал Вишневский, подкравшись бесшумно, как и всегда, — мне для оленя.

— Палка-ковырялка?

— Ха-ха, я ценю твой незатейливый юмор. Он чешется, — фармацевт склонился еще ниже, — а если его блоха укусит в самый ответственный момент, может сорваться.

— А тебе-то что?

Вишневский обрел несколько зеленоватый оттенок и закатил глаза к высоким сводам Эребора.

— Их величество милостиво назначили меня хранителем королевского друга, предводителя лесных оленей, сиятельного обладателя…


Титулов оленя хватило бы еще на два десятка средиземных королей. Как и моих дачных запасов одноразовой посуды — насколько мне было видно, ее как раз торжественно расставляли во главе стола особо важных гостей. Возникла, как я заметила, небольшая заминка: появившийся в зале Торин Дубощит о чем-то жарко спорил с сестрицей. Подобравшись чуть поближе, я поняла, что гномий король наотрез отказывается садиться за один стол с Трандуилом. Более того, отказывается даже здороваться без посредничества третьих лиц.


Благоразумный Бард испарился. Даин был не в том состоянии. Больше высокопоставленных третьих лиц в обозримом пространстве не обнаруживалось, а Элронд тоже был причислен капризным Дубощитом к персонам нон-грата. Дис разъярилась уже всерьез.

— Или ты сядешь рядом с владыкой Лихолесья, или я…


Не найдя слов, она с размаху вонзила одну из немногих металлических вилок в стол в полусантиметре от руки своего братца. Торин содрогнулся всем телом и сделал шаг назад, не переставая хмуриться.

— Ишь чего удумала! — рыкнул он и добавил что-то эмоциональное на кхуздуле, — сама и садись!

— А вот и сяду, — и Дис грохнулась напротив предполагаемого места Трандуила.


Вишневский опасливо просочился за ее плечо. Ему, как королевскому дегустатору, пришлось расположиться неподалеку. Однако никакой субординации в рассадке не соблюдалось — не смущаясь, с противоположной стороны от Вишневского уютно расположился Бомбур и его приятели-камнетесы, за ними — эльфийки из шатра Трандуила. Места занимали, как в Энске в междугороднем автобусе.


Впрочем, для гномов бардак был обычным стилем жизни, как я поняла. Порядок в инструментах и хаос везде, кроме работы и ремесла — точь-в-точь как у меня…

***

Застолье набирало обороты — жених и невеста вернулись к гостям, о заключенном браке было, наконец, официально объявлено.


Саня, опасливо присматривающийся к Кили, сделал вывод, что в целом идея Лары с успокоительным пошла молодому гному только на пользу. Он молчал и улыбался, не делая попыток сбежать, а Тауриэль так и вовсе лучилась безграничным счастьем.


Раздухарившийся и немного красный Леголас осваивал искусство селфи. Эля уже сделала сто кадров с новобрачными, не постеснялась обняться с Элрохиром и Фили, и разве что до Трандуила не добралась, но глазами его пожирала изрядно. Саня, которого пригласили как почетного целителя эльфийские хирурги, нервно сглотнул, оказавшись окруженным безмятежно надиравшимися Трандуилионами. Рядом с ними он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке, даже употребляя то же вино и тот же дурман.


В нескольких метрах владыка Трандуил общался с Балином на исторические темы, но по лицу владыки Леса видно было, что церемонные обращения и почтительный тон ему уже прискучили. Максимычу удалось развлечь лесного повелителя магнитолой и рассказами о шампанском, но водителя быстро уволокли прочь другие фанаты эстрады и шансона. А Трандуил то и дело бросал заинтригованные взгляды на госпожу Дис, которая каждый кусок, взятый любым гостем со стола, провожала ревнивым взглядом, словно подсчитывая будущие убытки в королевской казне.


— Вы совсем не пьете? — осведомился король, придавая своему лицу любезной вежливости, — ведь это ваш сын женится?

— Успею напиться позже, — мрачно, но с достоинством ответствовала гномка. Саня обратил внимание, как напрягся Торин, по-прежнему делавший вид, что эльфов не существует, что давалось ему с немалым трудом.


Особенно сейчас, когда главный из них подвинулся к сестре гнома ближе и склонился к ней, чтобы продолжить учтивую застольную беседу.

— Вы находите этот союз невозможным? Отчего же? — и глаза эльфа подозрительно сверкнули, — может быть, молодые нашли свое счастье?

— В чем? Что они знают? — фыркнула гномка, — страсть ослепляет. Только в юности можно принять вспышку похоти за истинное чувство!


При слове «похоть» Трандуил склонился еще ниже.

— Я с вами полностью согласен, прекрасная госпожа королева, — жарко шепнул он, но шепот этот разнесся едва ли не по углам зала, — отдаться страсти по-настоящему можно лишь в зрелости…


Саня подавил смешок. Торин старательно делал вид, что оглох, только ноздри его гневно раздувались. Даин уже поглядывал на стол, намереваясь, несомненно, исполнить пару песен после следующего тоста. Молодёжь затевала танцы.

Эля торжествовала в роли тамады-распорядительницы, и неплохо в этом преуспела. Она, Фили и ассистентка Луинель бегали по залу с мобильниками и фотографировали всё и всех подряд.


Ларка, насколько мог слышать Саня, увлеченно объясняла Бомбуру и Бифуру смысл криков «горько!» и воровства невест на земных свадьбах. Кто-то поймал Нори в момент его инспекции содержимого уазика, где хранилось небогатое приданое Тауриэль и сомнительной ценности подарки медиков. Бильбо лично перечислял нуднейшим голосом все, что подарили молодоженам, причем сам получал от процесса немалое удовольствие, которое с ним делила везде суетившаяся Эля.


На видео засняли момент, когда Тауриэль, чье платье уже было основательно покрыто пятнами мясной подливки и красного вина, встала из-за стола — молодоженов провожали в опочивальню. Эля метнулась к невесте, ловко организовала бесчисленное множество незамужних девушек и громогласно объяснила правила бросания и ловли букета. Саня вытянулся, надеясь на стоящее зрелище, и не ошибся. Разгоравшееся сражение за право стоять в первом ряду легко могло заткнуть за пояс минувшую битву с орками.


— А теперь… — надрываясь, заорала Эля, и девицы притихли, как коршуны, вперившись взглядами в букет, — раз, два, три!

Меткая лучница Тауриэль неслабо замахнулась. Саня проследил букет глазами ровно до его столкновения с головой Барда Лучника.


Контузив многострадального деятеля-миролюбца, букет срикошетил в руки Фили, который отфутболил его, — и, наконец, оказался в руках одной юной особы, в которой Саня с трудом признал Сигрид, дочь Барда: именно она помогала ему на операциях несколько раз.


Бард смотрел на дочь с недоумением, Фили — с интересом. Разочарованный стон стайки девиц утонул в восхищенных воплях молодежи Эсгарота — теперь уже официально молодежи Дейла.


Саня не удержался от подмигивания растерянному Барду. Тот, казалось, ничего не понял. Только Сигрид очаровательно закраснелась, бросая из-за букетика смущенные, но очень красноречивые взгляды на Фили.

Принц улыбался в ответ.

***

С момента проводов молодоженов вечеринка перешла в стадию разнузданного буйства. Старшее поколение предпочло выпивку и беседы, делавшиеся все более фривольными, молодежь увлеклась танцами, песнями и вольной борьбой.


Я, не зная, к кому отнести себя, держалась коллег — мы, как всегда, выделялись своей кастой, и вскоре занимали почти половину самого длинного стола, на котором вовсю плясали эреборцы и железнохолмцы, то с топорами, то — с нашими фонендоскопами.


В нескольких шагах от нас слегка выпившая и немного расслабившаяся госпожа Дис увлекательно повествовала о своих приключениях по дороге от Синих Гор. Торин одергивал сестру, но попытки его оставались безуспешными: Дис захватывал пыл рассказа, и она все активнее жестикулировала, сшибая при этом посуду и роняя с пальцев многочисленные кольца.


Чем больше на нее смотрели, тем больше она распалялась.

— Дис! — зашипел Торин со своего места, гномка что-то выпалила на кхуздуле, не прекращая обворожительно — как ей казалось — улыбаться Трандуилу.


История набирала обороты, по ее словам, дорога была полна опасностей и неожиданностей, а от навязчивых поклонников приходилось отбиваться денно и нощно.

— Чем же вы спасали свою честь, прекрасная госпожа? — услышала я незабываемое мурлыканье короля Лихолесья. Дис что-то пробормотала в ответ, и Трандуил издал низкий, протяжный звук — что-то между смешком и горловым пением.


— О, вы умеете управляться с хлыстом?

— Владыка Леса! — в голосе Торина послышалось отчаяние, — пожалуй, в честь этого праздника мы можем пересмотреть некоторые наши давние соглашения!


Трандуил бросил на давнего недруга равнодушный взгляд из-под густых ресниц. Я же наблюдала редкость: красную и разморенную гномью королеву Дис, которая уже едва ли не стекала на пол, и держалась прямо лишь усилием воли. Взгляд у нее был совершенно шальной.


— Не уверен, что стоит обсуждать дела на таком великолепном торжестве, — сладко пропел эльф и облизал губы — Дис явно задышала чаще, — пожалуй, с утра все мы будем больше расположены к подобным беседам…

— Белые камни, — забубнил Торин, но Трандуил, легко поднявшись — хорош, стервец! — галантно предложил гномке свою руку, и она, как завороженная, поднялась следом, едва не оборвав себе при том подол.


Дубощит немедленно залил себе в глотку почти полный кувшин местного крепкого пойла.


Я терпела до последнего. С тоской смотрела на вовсю пляшущих гномов, веселящихся и горланящих. На эсгаротскую молодежь — эти быстро подключились ко всеобщему буйству и уже исполняли какие-то свои танцы под немного тормозящий гномий аккордеон. Но на гномьей лезгинке — или чем-то, очень ее напоминающем — не удержалась. Бофур беспокойно напрягся, поняв, что держать меня от танцев сейчас невозможно, а сам он все еще хромал, но вдруг поднялся Бомбур, и лицо моего гнома просветлело.


Никогда не думала я, что мужчина таких размеров, как Бомбур, способен так танцевать. Я за ним не успевала. Он ухитрялся подпрыгивать, вертеться на носках — это с его-то весом — и даже несколько раз с ликующим криком припасть на колено. Рыжие вихры взметались и падали, он залихватски прикусывал ус — жест, общий у братьев — и подмигивал зрителям.


А Бофур хохотал, глядя на нас. И я снова и снова обходила круг в танце, пока Бомбур вытворял что-то невообразимое под крики со всех сторон, а завершая свою неистовую пляску, так грохнул сапогом, что камень наверняка должен был треснуть.


Вскоре я ускользнула — зверски хотелось покурить где-нибудь в относительном уединении. То ли от алкоголя, то ли от накопившейся усталости совершенно заплутала и пришла на какой-то мост, ведущий в темноту, вглубь Горы.

На противоположной стороне моста Кили играл на скрипке что-то неожиданно веселое, а Тауриэль, улыбаясь, слушала его с закрытыми глазами. Идиллическая картина, невинная и при этом чувственная — так бывает только в юности, только в первый раз. Можно было бы сказать что-то пошлое, но почему-то это зрелище меня опечалило, растрогало и довело до сомнительного состояния духа. И я ушла, ничем не выдав себя.


Как я и подозревала, курилка обнаружилась неподалеку от уборных, но уединения здесь точно нельзя было найти. Основную массу потребителей табака и прочих зелий составляли коллеги-медики. В углу кого-то шумно тошнило. Среди курящих гуляк обнаружился Идрен, который при моем приближении безуспешно попытался спрятать сигарету за спину и сделать вид, что оказался тут случайно.

— Ах ты ханжа ушастая, я все видела.

— Что ты видела, что? — взвился немного поддатый эльфийский хирург, — я только попробовать.

— Дэй сы! С этого все начинали. Народ, кто угостит?


Чуть поодаль нашелся игорный стол из стремительно пустевших бочек с элем, за которым в кости резались Нори и Вишневский. Судя по отчаянному виду нашего фармацевта, он уже прилично проигрался.

— Ну что, тебя уже раздели, Вишневский?

— Тебе так охота посмотреть на его мосластые прелести, Ларис? — хмыкнул в дупель пьяный гном, — мы на желание.

— Не узнаю тебя, Нори. Это добронравие просто опасно для твоей репутации! А что зажелание?

— Умоляю, только не при ней, — высказался, запинаясь, Вишневский.

Нори зарычал в мою сторону и пригрозил кулаком.


Всеобщая вакханалия перешла в стадию, когда правила приличия окончательно отринуты. Танцы больше напоминали коллективные судороги. Музыканты наяривали что-то несуразное, подыгрывая магнитоле, из которой дуэтом орали Лепс и Стас Михайлов. У магнитолы рыдал Ори, упиваясь собственным одиночеством. Саня обольщал эльфиек Трандуила, оставшихся неприкаянными — интересно, где сам он пропал.


В каком-то полутемном закоулке я наткнулась на полураздетую Элю.

— Там Данечка Элрусика отмудохал, — сообщила она мне, приглаживая волосы, — и все из-за меня…


Я заглянула за угол. Упомянутые Даин и Элрохир, немного растрепанные, надирались вместе с Бардом. Хозяин Горы, героический Дубощит, занимал горизонтальное положение за их спинами, завернутый в свой меховой плащ и всеми забытый.

— И не надейся, войны не планируется. Мужики предпочли тебе выпивку.

— Я не в убытке, — томно провозгласила наша медсестра, проворачивая на пальце очередной пудовый бриллиантище, — как думаешь, потянет на восемь карат?

— Эля, ты все еще не измеряешь их килограммами? Пора бы.

— Завидуй молча, — ослепительно улыбнулась негодяйка, послала в пространство воздушный поцелуй и скользнула в зал.


Хренова обольстительница, кем она себя возомнила, тоже мне, Клеопатра.


Бомбур при виде меня вскочил на ноги и резво — не ожидала от него — подскочил и подбросил меня в воздух в стальной хватке, долженствующей обозначать родственные объятия. У меня разом иссяк воздух в легких.


— Бофур думал, ты пропала! — я могла только безвольно болтаться в его огромных лапищах и что-то тихо мямлить. Из рук Бомбура я перекочевала в руки Бифура, который подергал меня туда-сюда, изображая осторожность, после чего что-то проворчал на кхуздуле.

— Ничего, откормим, — подмигнул ему рыжий, затем братья расступились и торжественно вручили меня Бофуру, подняв и посадив с ним рядом на лавку, как игрушечную.


Бофур покосился на меня с неодобрением.

— Теперь все будут думать, что я тебя гоняю за табаком. Зачем уходила?

— Если ты планируешь меня на цепь посадить, предупреждай — одолжу у Максимыча напильник.

— На цепь не надо, веревки будет достаточно, — высказался Бомбур. Я чуть не подавилась — Бофур заботливо хлопнул меня по спине.

— Ну вот, началось уже и домашнее насилие…


Под прикрытием стола его левая рука вовсю шарила у меня под юбкой, а я сжимала колени, тщетно пытаясь соблюсти хотя бы отдаленное подобие приличий. Лицо Бофур держал, только уголки губ немного подрагивали от сдерживаемого смеха, и смешно топорщились усы.


Хочу на склад, на нашу с ним койку, заснуть в кольце его сильных рук, спрятаться в его бороду лицом. Хочу остаться в этой ночи навсегда, даже если всегда буду такой — немножко пьяной, не к месту отпускающей пошлости, непонятной чужестранкой. Такой я буду и там, на Земле. Хочу — и не могу — остаться. Никогда-никогда не забывать его милых карих глаз. И держать его руку до рассвета, до самого утра, до неизбежного окончания ночи…


Или до конца своей жизни?

***

Саня хорошо запомнил, что после брудершафта с Вишневским к нему пришла Линуэль с полным пакетом дурмана, а вот что там было дальше — это почему-то ускользало. Как он оказался с чемоданчиком экстренной помощи под длинным столом вместе с дежурными ЭБЦ — точно не знал.


— Ты чем его бил? Табуретом? Молотком? Бутылкой? — допытывался он с пристрастием у второго пострадавшего в спонтанном поединке — паренька с фингалом под глазом.

— Черенком от лопаты.

— Покажи. Он хоть не железный был?

— Дак нет его, сломался. Об голову-то. Они у них знаете, какие твердые.

— Потому что внутри мозга нет, кость одна, — хмыкнул дежурный эсгаротец, но под взглядом напарника-гнома смешался.

— В приёмку его — распорядился Саня и зевнул, — кто завтра дежурит? Перевязку чтоб не забыли.

— Мастер Саннэ, не переживайте, езжайте со спокойной душой…


Да, как Саня мог забыть — ведь с утра они уезжают. Конечно. Максимыч уже спрятал бензин подальше от уазика — чтобы выпившие свадебные гости не вздумали извести топливо. Эля собрала сумки. Лара… а вот с Ларой возникли сложности. С ней об отъезде опасно было заговаривать, а сделать вид, что ничего не происходит — невозможно.


«Ларка сильная, — пытался уговорить себя Саня, — она вытянет…». Как раз сейчас Лариса гуляла по залу и с натянутой улыбкой прощалась со своими многочисленными пациентами и пациентками. Гуляние подходило к завершающей стадии — оставались лишь самые стойкие, что сбивались в кучки и уютно беседовали о своем.


— Когда вернусь, поеду в автосервис, — размечтался Максимыч, — движок сделаю — зверь будет!

— Зверь?! — напряглись гномы.

— Да еще какой!

— Они зверем дракона звали, — вставил Саня, тесня Вишневского, который меланхолично наигрывал что-то на местном варианте лиры, — а я Игорьку позвоню, помнишь? У нас работал, сейчас пластический хирург в Нижнем Новгороде…

— А я салон красоты открою, — вступила Эля, переводя дух и уже автоматически щелкая собрание на телефон.

— А что это?

— Место, где всем подряд моют головы за деньги, — появилась Лара из темноты, и присутствующие гномы уставились на Элю:

— Бордель, что ли?


Бофур, Бомбур и Бифур одинаково нахмурились. Нори, напротив, заинтересованно посмотрел на Элю. Лира в руках Вишневского брякнула как-то совсем жалобно, эльф отсел от медсестры на расстояние вытянутой руки, потом, видимо, посчитав эту близость недостаточно безопасной, двинулся еще на полшага. Эля сверлила довольную Ларису злобным взглядом.


Саня прикусил губу, но смех вырвался все равно.

Ларка не пропадёт, в этом он был уверен.

***

Гулянка подошла к завершению. Последних жертв зеленого змия разносили еще державшиеся на ногах друзья и родственники, особо тяжелых и нетранспортабельных складировали на лавках вдоль стен — насколько я могла видеть, на одной из них, завернувшись в драное одеяло, сиротливо прикорнул Леголас Трандуилион бок о бок с Бардом Лучником.


За его величеством Дубощитом пришла верная Дари, и ей я обрадовалась — из всех только с ней не виделась и не успела попрощаться. Мне было ей что сказать.

Она, завидев меня, осторожно шагнула вперед, как будто надеясь прикрыть собой открывшийся мне вид на полубессознательного узбада Эребора. Поздно, Дари. Эля подсуетилась и сфотографировала его со всех ракурсов, я знаю: Торин, задирающий синюю рубаху и бьющийся по пояс обнаженным на топорах, Торин и Даин, орущие вместе под музыку из магнитолы. И, наконец, финал: Торин, икающий на скамье и почесывающий волосатое брюхо пластиковой вилкой.


Дари, увидев эту картину, покачала головой и прикрыла гнома его же плащом.

Я протянула ей последний пакет с беладонной. Интересно, насколько правдива клятва Вишневского? Будет ли он вправду присылать Торину Дубощиту его столь необходимые лекарства, или забьет, и через полгодика-год у подгорного короля опять приключится рецидив и поедет крыша?


Дари слабо улыбнулась. Какое-то время мы, словно посвященные в общую тайну, смотрели друг на друга заговорщицки над почти бездыханном телом ее супруга — упомянутого психа-рецидивиста. Ровно до того времени, пока он смачно не рыгнул и не издал какой-то стон.

— Дари… масечка моя… у нас там, — кхуздул, неразборчиво и непонятно, но точно прозвучало слово «рассол».

— Поможете? — обреченно всплеснула руками супруга узбада.


Пьяный Торин был не в пример покладистей трезвого. И гораздо дружелюбнее. Стоило ему с нашей помощью принять вертикальное положение — и он воспылал любовью ко всему сущему, всех встречных, находившихся примерно в том же состоянии, порывался обнять, одарить золотом и эреборскими титулами. Владыка Элронд получил порцию комплиментов и был назван «обворожительной дамой». Фили едва не был коронован раньше времени. Максимыч оказался посвящен в рыцари за заслуги культпросвета.


Двалин, тоже не особо трезвый, только вздохнул, привычно подпирая Торина слева. Дари перевела дух и протянула мне руку.

— Не знаю, что бы я делала без вас, Ларис. Большое спасибо.

— И тебе. За платье и Бофура.

Она рассмеялась, покачала головой, пока я краснела, ляпнув очередную дурость. Потом заговорила, глядя немного мимо меня.


— Бофур и его братья — мои друзья детства. Они выросли вместе со мной. Он всегда был такой — любил пошутить. Только сейчас немного повзрослел. У нас женятся рано обычно. Я считалась… как это люди говорят… старой девой. Надо ходить на танцы, шутить, гулять, а я как-то… дома люблю. И свадьбы большой у меня тоже не было, — она выразительно обвела глазами украшенную лестницу, — только самые близкие родственники и соседи.

— А как же вы познакомились с Торином?

— Я пришивала пуговицу, которую мой брат случайно оторвал с его куртки, — хитро улыбнулась Дари, — через неделю он пришел и посватался. Еще через год мы поженились.

Помолчали.

— Некоторым, чтобы нагуляться, нужно больше времени, чем другим, — вздохнула Дари, поднимая глаза к потолку.


С лестницы раздался хриплый раскатистый гогот. Мы синхронно обернулись. Торин и Двалин, пошатываясь и поддерживая друг друга локтями, в две струи мочились со второго пролета лестницы на дремавшего внизу оленя Трандуила. Оба гнома издавали при этом демонические звуки, должные обозначать страшную месть и удовлетворение оной. Дари прикрыла глаза рукой.


Да некоторым, чтобы нагуляться и повзрослеть, всей жизни не хватит.


Проходя мимо храпящего на стуле Вишневского, свесившегося так, словно в нем костей не было вовсе, я ткнула его между ребер. Эльф подскочил, как ужаленный.

— Владыка Трандуил!

— Успокойся, остроухий, это я.

— Мне снился кошмар, — обмахиваясь ладонью, как барышня на приеме, Вишневский нервно заозирался. Однако, занятные у него кошмары, интересно, что такого ужасного в том, чтобы снился лесной король. Вот я бы не отказалась от такого сна.

— Твой шеф-алкаш давно предается распутству с новой родственницей. Сватьей. Ну, смекай.


Вишневский замахал на меня руками, отплевываясь:

— Фу-фу, Лариссэ! Не желаю ничего слышать, я еще не проснулся! Примерещится же всякое…

Он мгновенно обмяк в прежней позе. Ничего, на рассвете Саня его поднимет непременно, кто-то должен будет собирать наши вещи.


Я заставила себя забыть о предстоящем отъезде. Еще хотя бы на часа три. Да, пожалуй, я оставлю все здесь. Бог с ними, с тазиками, ящиками для рассады и запасами пластиковых вилок. И те, кажется, извели гости на свадьбе.

Шагнув в темноту склада, я была поймана крепко — не вырваться. Мне и не особо хотелось.


— Всех невест на свадьбах похищают? — услышала я голос, от которого по телу поползла сладкая дрожь.

— Только попробуй.

— Я не буду пробовать. Я это сделаю. Одно только слово…


Надо было крикнуть что-то вроде: «Тащи меня скорее, волоки прочь в подземелья, прикуй там к стене и не отпускай, а я буду вырываться, но вырваться не смогу, только вяжи надежнее!», но стоило мне поцеловать его — и все снова вернулось в плоскость горизонтальную, а мы еще ни разу не покидали ее меньше, чем через час.


Мы не могли наговориться. Не могли налюбиться. Трижды пытались выяснить отношения, чем донельзя их запутали. Сплелись до боли пальцы. Нельзя надышаться, нельзя насытиться вкусом его губ, его поцелуев. Как, если это в последний раз? Я хотела, чтобы сердце мое внезапно остановилось. Лучше так, чем…


— Ты же моя. Зачем, Ларис? — шептал Бофур мне в ухо, и я млела, желая только, чтобы он не замолкал.

— Я буду твоей и там.

— Но у нас не будет…

— Нас?

Опять это «мы», с которым я уже ничего и никогда не смогу поделать.


За стеной я слышала беспощадные звуки утра. Элю, собиравшую сумки. Максимыча, громко полоскавшего горло. Нудный голос Вишневского, вещающего о вреде пьянства. Скоро придет Саня, мы заведем уазик, и кольцо заберет нас назад, навсегда прочь от лучшего, что могло со мной случиться. Надо бежать было, Лара! Давно надо было!


А сама, вместо того, чтобы мчаться, куда глаза глядят, впилась в Бофура, как пиявка, и зацеловывала его, зная, что прощаюсь.

***

Саня не сомневался, что молодожены провели свою официальную брачную ночь в сладком сне — Кили так точно. В отличие от всех гостей, приглашенных и невольных. К последним врач относил и себя.


Эля не ложилась, в десятый раз перепроверяя свое богатство. Вот кто приобрел в Средиземье, помимо бесценного медицинского опыта, кое-что посолиднее. Пожалуй, увозимых ею драгоценностей хватит на пять лет беспрерывного кутежа в Энске.

Всей подстанцией.


Недовольный Вишневский, бурча, вытаскивал из уазика сваленное там добро. Между свертками обнаружился прикорнувший Ори. Максимыч, сдвинув кепку на лоб, дремал за рулем. По площадке перед лестницей ветер гонял оставшийся со свадьбы мусор, придавая окружающему миру несколько апокалиптический вид.


— Погрузились, кажется. Остались вещи Лариссэ…

— Я все оставляю, — безжизненно донеслось от Лары. Притихшая, серая и на диво молчаливая, она сидела в сторонке, равнодушно созерцая суету вокруг.

— Ларка, это не мое, конечно, дело… — начал было Саня, но она отвернулась в сторону. Этот жест он у нее знал давно. И потому предпочел замолчать.


Похмельные и помятые, коллеги выползали провожать земную бригаду. Это было удивительное зрелище. Кого-то вели под руки. Кто-то выглядел так, словно вообще не понимал, где он, как его зовут и что происходит. Но вышли все. Эля расцеловалась с эльфийками, Максимыч, разбуженный и невыносимо бодрый, жал руки своим друзьям по гаражу. Представители ЭБЦ долго обнимались с Саней, кто-то даже всплакнул.


— Нимир. Мастер Боргунд. Идрен, просыпайся, мы уезжаем… госпожа Мина — благодарны за науку…

— И как вы не боитесь, — вздохнул мастер Боргунд, уважительно поглядывая на Максимыча, который задумчиво вертел кольцо в руках, — ведь, как я понял, вам далековато отсюда домой ехать.

— Я за баранкой три десятка лет, это в крови, — Максимыч нервно почесал шею, — но, по-нашему выражаясь, ссыкотно.


Уазик, даже заправленный, упорно не желал заводиться. Гномы подкатили его к воротам Эребора. Саня столкнулся в дверях дежурки с Бофуром, который едва не полураздетый выбежал со склада.

— Успел. Не уехали.

— Уезжаем.

Бофур отодвинул его в сторону, не дослушав, ринулся в сторону Лары. Врач предпочел не вмешиваться. Из деликатности даже отвернулся, не желая видеть непростой сцены.


Нет, не всё можно вылечить. Есть боль, которую не исцелить лекарствами, и слова тоже не помогут. Иногда не стоит и пытаться.


Ухнули хором гномы, толкая уазик к выезду из Эребора. Максимыч распахнул двери, кивнул бригаде:

— Затаривайтесь! Сейчас поедем! Эля, ты чего? Отлипни от Вишневского.

— Эй, Вишневский, а как тебя на самом деле-то зовут? — но этот вопрос Сани остался без ответа; эльф лишь улыбнулся, отворачиваясь.

— Мастер Саннэ, мы будем помнить!

— Мы тоже не забудем… будьте здоровы, коллеги! — Саня отсалютовал уже с подножки родной буханки. Максимыч вертел кольцо в ладонях, что-то бормоча. Внезапно забурчал мотор, гномы шарахнулись в разные стороны.

— Лара, ты едешь?

— Да. Палэ.


И Саня поспешил обнять дрожащие плечи Лары и едва успел захлопнуть двери уазика, когда Максимыч, выжав сцепление, в открытое окно прокричал что-то и дал по газам.

— Прощайте, друзья! Мы любим вас!


Машина рванула с места, Максимыч удовлетворенно высказался, приобщив к словам «Средиземье» и «Эребор» чей-то хер и чью-то мать. Эля пискнула немного радостно, немного испуганно. Последнее, что рассмотрел Саня в заднее замызганное стекло — это удалявшийся одинокий фонарь дежурки и Бофура, закрывавшего лицо руками на пороге приемной.


Дальше уазик подпрыгнул, споткнулся обо что-то, и завизжали тормоза. Уазик бросило вперед, свет вокруг померк, а окно подул свежий ветер, бросил в лобовое стекло пригоршню ярких звезд.


А потом вдруг все пропало, и Саня часто заморгал, надеясь в глубине души, что морок развеется. Но нет: он по-прежнему сидел в уазике, обнимал спрятавшую лицо у него на груди Лару, а уазик, жалобно поскрипывающий, вспотевший от напряжения Максимыч парковал на обочине улицы Двадцати Лет Октября.


Сомнений не оставалось. Они снова были на Земле.

Комментарий к Пела и плясала

Цыганские слова:

Со ту пав годя изджилян: - С ума сошел, что ли?

Паларом мэ джилём - Я вышла замуж

Дадолэ - Батюшки!

Дэй сы! - Так и есть

Палэ - вперед


Дорогие читатели, окончание уже написано, но я хочу вас немного помучить, так что оно будет завтра. Прощения не прошу - вы не простите, я знаю)


========== Эпилог. Вторая ставка ==========


Саня, выбравшись из уазика, уже чувствовал, как дрожат и подкашиваются ноги. Но все же нашел в себе силы помочь спуститься Ларе и Эле. Закурил. Огляделся.


Прохладный ночной воздух осеннего Энска пах дождем, кислыми испарениями переполненных мусорных баков и мокрыми кошками. Не было ни души вокруг. Закрыт был табачный ларек. Оранжевый свет фонаря выцепил ромбик номера дома напротив.


— Если бы не то, как мы выглядим… — неуверенно начала Эля, но Саня отмахнулся.

— Бабуля. С давлением, — немного хрипло произнес он, — пятнадцать минут, и мы свободны. Тогда и подумаем, было оно или привиделось.


Стоило подумать заранее о внешнем виде, но отчего-то они упустили эту деталь. Одеты они были все еще по-средиземски, а тамошние свои белые халаты оставили в дежурке. Максимыч, когда Саня хлопнул его по плечу, вздрогнул.

— Спасибо, что вывез.

— Не за что особо, — тихо ответил водитель, встряхиваясь, — жутковато, скажу я тебе, когда глазами все это видишь. У черта на куличках эта ихняя планета Средиземья…


В молчании прошествовали к пожилой пациентке. На кухне гремело радио, в комнате — телевизор. Бабушка была хорошо знакома медикам, они выезжали к ней не реже раза в неделю.


— Вы бы криминал-то на ночь не смотрели, — привычно начал Саня, удивляясь, как язык сам произносит нужные заготовленные фразы, — ручку вот сюда. Лара, тонометр.

— Да Яночка моя тоже говорит: бабуль, выброси ты ентот телевизор, давай я тебе лучше интарнет проведу. Куда мне, старой. Вот и дед телевидению не особо ценит. Радио любит. А я привыкла. Да ты угощайси, там еще конфеты есть…


Она продолжала свой монолог. Саня бездумно созерцал привычную обстановку дома, отмечая последовательность действий Лары. Две минуты — тонометр. Минута — ласковые упреки любительнице криминальных новостей на ночь. Три минуты — иньекция литической смеси «от давления», которая, в принципе, была не обязательна, но приводила бабушку в значительно более бодрое состояние духа.

Получив привычные благодарности, бригада молча вышла в ночь. Уазик был на месте. Максимыч тоже.


— Я домой, — высказалась Эля первая, — я сейчас полсундука золота отдам за возможность увидеть унитаз и газовую колонку.

Максимыч хмыкнул:

— Не жила ты, девочка, в наше время.

— Лара, ты на дачу? — обеспокоенно потряс подругу за плечо Саня. Молчаливая Лариса с опозданием кивнула, пряча глаза.


Усталость, казалось, ждала их на пороге родного мира. Стоило Сане войти домой — прижать Барсика к груди, потискать мурчащее существо, насыпать ему миску корма — и он едва нашел в себе силы доползти до дивана, где моментально отрубился.

***

Следующие две недели я провела, с трудом осознавая реальность.


Я окончательно пала на дно депрессии. Взяла отпуск за свой счет. Слушала попсу и хуже — читала всякую ерунду на бабских форумах, часами смотрела с балкона в темноту, почти бросила курить — любимые сигареты совершенно потеряли вкус. Запах земного табака напоминал только о том, другом, который мне не суждено было вдохнуть… горьковатый, древесно-пряный…


Пересмотрела три сериала про любовь. Рыдала часами, отключила звонок на телефоне, чуть не покрасилась в рыжий (затея была обречена заранее, так что вовремя остановилась). Молчу о том припадке безумия, во время которого я вдруг решила затеять ремонт в ванной и начала с того, что вырвала раковину из труб и залила в итоге весь пол. Кое-как скрутила в итоге трубы, но разборки с соседями снизу продлились до выходных.


Эля добросовестно выполняла функции социального работника-садиста: прислала мне несколько гигабайт средиземных фотографий, снабдив их поясняющими комментариями, от щедрот поделилась какими-то гномьими побрякушками, в довершение всего посоветовала книжку в стиле «помоги себе сам». Открыв ее и прочитав первую строчку «Как много значит в жизни человека любовь! Найдя ее, мы обретаем счастье. Но что делать, если…» — выкинула в окно.


Все было, как всегда. Эля вела бурную общественную жизнь. Саня работал. Максимыч пропадал в гараже. А я сидела дома, игнорируя родственников, не подходя к двери и по несколько дней не выходя в социальные сети.


На столе перед компьютером разложила украшения — подарок Бофура, платок, на рабочий стол установила заставкой нашу средиземную дежурку за праздничным столом. Вишневский кривился и пытался выглядеть величественно, Нимир спал лицом в рагу, Линуэль висла между Саней и Идреном. На заднем плане видны были Леголас, Максимыч и Нилси возле уазика.


Фотографии я смогла пересмотреть не сразу. Не находила в себе силы. Знакомая обстановка, ставшая родной и близкой, настолько контрастировала с тем, что снова было вокруг, что от этой двойственности было совсем тошно. И чем дальше — тем чаще я открывала заветную папку, и под грустную музыку и ментоловый дымок изучала снова и снова лица, которых больше никогда не увижу.


Было несколько видео: Кили, лохматый и взъерошенный, с вороватым видом держит Тауриэль за руку, прокрадываясь в кладовку. Не было случая, чтобы он при этом как-нибудь себя не выдал. Бессмысленное, но очень милое видео осмотра какого-то парня из Эсгарота. Крупным планом прыщи на спине. Видео свадебное — букет летит мимо гномок, человеческих девушек и эльфиек, похожих на клубок прыгающих змей.


Фотографии — множество, самых разных, сиюминутных, постановочных, смешных, грустных. Кусок плеча мастера Боргунда с выцветшим якорем — татуировкой времен, когда пожилой врач служил на флоте и сплавлялся с какими-то вояками по Андуину.


Засвеченное слегка фото — мне очень понравилось. Утро на складе. Куча тряпок — одежда пациентов. Ведро с глиной. Я потягиваюсь в свете соляной лампы. На столе неразобранные пучки полыни и мяты.


Дежурка. Вишневский маячит с кучей бутылок странной формы, Саня распекает кого-то из ЭБЦ, Оин вздымает руки, обращаясь к толпе, напирающей из коридора. Сюрреалистическая композиция.


И многочисленные фото со свадьбы. Торин с выражением лица «уберите камеру». Элрохир с выражением «достала, липучка». Элронд в позе опытного селебрити — надо же, здесь он может соперничать даже и с… да, вот и он — Трандуил собственной персоной. В руке бокал, на голове корона, слева брюнетка, справа блондинка, из-за плеча выглядывает олень. Трандуил, что удивительно, улыбается. Кажется совсем юным и простым.


Двалин изображает непримиримую силу Эребора, опираясь на здоровенный топор. Если бы не попавший в кадр Даин в кальсонах в цветочек, эффект был бы что надо.

Неудачное фото — пляски в круге, все в каких-то сомнительных позах, у кого-то глаза красные, Саня клонится влево, Бомбур с кружкой эля занимает половину кадра.


Бофур. Я, Бофур, ушанка. Ушанка, Бофур, топор Бифура, торчащий из черепушки, усы Фили, немного меня — локоть и кулак. Бофур ржет, запрокинув голову. Видны даже коренные зубы. На левой семерке наверху черное пятнышко. На шестерке — пломба. Надо же, стоматология там все-таки существует.


Бофур и Бомбур изображают какую-то сцену из похода к Горе. Бофур тузит Кили, Кили не в состоянии сопротивляться. Бофур надел на голову мастеру Нимиру салатницу. Бофур и Нимир с салатницей на голове позируют.


И только одно-единственное фото из всех этих гигабайтов памяти, где он не веселится и не веселит. Он и я, обернувшиеся в камеру. Его губы слабо изгибает мягкая улыбка, в блестящих молодых глазах отражается огонь факелов, он придерживает одной рукой меня за плечи, другой — свою куртку. У меня во рту его трубка, на голове — его платок, на шее и в ушах — его подарки…


Вырезанные из дерева украшения. Металла почти нет, только дерево — можжевельник, кораллы и немного янтаря. И соединяющие петельки и застежки. Таких больше ни у кого нет. Тончайшая работа: подвески в бусах — крохотные шприцы, пилюли, склянки. В ушах — стилизованные, но вполне узнаваемые котлы с янтарным огнем под ними. По круглым деревянным браслетам бежит узор листьев крапивы и мать-и-мачехи. Все такое миниатюрное и живое при этом, что сложно представить, сколько внимания нужно уделять деталям, как глубоко вникнуть в суть вещей, чтобы получился именно такой эффект.


— Носи, — сказал он мне в нашу ночь накануне прощальной, — носи и думай о том, каким будет наш дом.

— Я не люблю готовить, учти. А к уборке меня приучила только Скорая. И кстати, у тебя нет своего дома разве?

— Он не был мне нужен, — невозмутимо ответил мой мужчина, — у нас так. Нет у тебя женщины — живи с братьями.

Задумался, прищурился, глядя в потолок над нами.

— Люблю с деревом работать, — закинул руки за голову, сладко потянулся, — хочу сам всю мебель сделать, чтобы рука радовалась, а глаз отдыхал.


Знали оба, что общего у нас — короткие месяцы в прошлом и две оставшиеся ночи. И другого дома, кроме складской койки, уже не предвидится. Но отчего не помечтать о том, что могло бы быть?


Одно я знала точно: я не позволю больше ни одному мужчине дотронуться до своего сердца. Насчет тела обещать не стану, я знаю, как потом плохо, когда нарушаешь такие обещания. Но мечтать с кем-то еще о доме? Резной мебели? Позволить снова появиться картинке, где уже есть не я, но мы? Нет.

И эти браслеты пусть станут моими оковами, держащими сердце вечно в тюрьме памяти.


Я всхлипнула, и с отвращением покосилась на очередной стремительно расходующийся рулон туалетной бумаги. Извести такую бесценную вещь на сопли и слезы!


Включила телевизор. Опять местный телеканал передавал бодрые новости городка. Невыносимо было слушать нудные разглагольствования чиновников о борьбе с наркоманией, открытыми люками на улицах и непокрашенными скамейками в парках, но хотелось чем-то забить гулкую тишину вокруг.


Нет привычного шума пациентов. Ни бурчания сменщиков, ни толчеи в очереди. На работу идти тошно — там память меня вообще с ума сведет. Как я смогу заснуть в ординаторской? Никогда не смогу без бульканья в алхимической лаборатории Вишневского, без грохота сапог Нимира и сурового оклика матроны Мины.


— В районе деревни Ивановка егеря обнаружили необычные следы…

Снежный человек — его уже ловили в Костроме, Перми и Ингушетии, вот и до нас мода дошла.

— На чердаке дома по улице Мира найдена мина времен Великой Отечественной.

Каждый год. Каждый долбанный год!

— Всплеск необычного заболевания…

Погромче.

— Как сообщают сотрудники санэпидемстанции, уже несколько десятков человек обратились к ним с жалобами на сильный кожный зуд, вызванный необычным видом кровососущего паразита. Сотрудники сообщают…


Из моих рук покатилась чашка. На экране возник толстый дядька в белом халате, с самым озабоченным выражением лица.

— Новое насекомое, не относящееся к эндемичным видам, представляет собой тип блох, по предположениям, обитающим на крупных парнокопытных. Скорее всего, к нам эти насекомые попали с экзотическими питомцами, которых жители…


Я не смогла удержаться от смеха. Ну удружил Энску олень Трандуила! Живучи лихолесские блохи оказались. Наверное, затесались в Элиных тряпках от Даина. Словно уловив телепатически, что я подумала о ней, позвонила Эля. Вопреки обыкновению последних дней, звонок я не сбросила, обнаружив, что у меня аж одиннадцать пропущенных вызовов. Ничего себе.


— Лара? Лара, Саня тебя искал-искал, но не нашел. Слушай, у меня батарея разрядится сейчас, а я на шашлыках с Арменчиком в Березовке, скажи ему, я все поняла, и завтра положу ему на карточку. Да. И побрякушек этих страшненьких привезу, пусть сдаст. И пусть позвонит Насте из терапии, у нее там что-то есть на списание. А машину я ему не дам, он плохо водит. Чао.


Информативно, однако. Я перезвонила, но Эля уже была недоступна. Снова входящий. Таня, из хирургии.

— Алё, Лариска? У тебя первое дежурство восьмого? Тут Саня намутил что-то, я уже сумку сложила, а он не велел никому отдавать, кроме тебя.

— Какую сумку? — что там учудил в очередной раз Саня, предположить было сложно.

— Синюю, сетку. Ой, я не могу тут долго, у меня обход. Короче, пусть в медтехнику съездит, а не клянчит. А денег в долг у меня ему нет, так и передай.

— Непременно, — пробормотала я, но Таня уже дала отбой.


Загадочные звонки продолжились. Позвонил Женя — спросил, зачем, по моему мнению, ломбард нужен Сане. Позвонил Максимыч, грозно потребовав у меня донести до старшего медицинского персонала, что на даче он занят жизненно важными делами — разбирает на зиму стеклянную теплицу, и потому… — дальше связь оборвалась. А Саня не звонил и не отвечал на мои звонки и сообщения.


Я снова зависла перед компьютером, пересматривая фотографии. Грустная музыка осточертела. Телевизор только усугублял положение. Я принялась бродить в пижаме по квартире, лохматя нерасчесанные вот уже три дня волосы, и с тоской глядела в сторону ванной. Там меня ждал ремонт.


Наконец, решилась. Залезла, пыхтя, под раковину, уставилась на хитросплетение труб. Помедитировала минут пять, пытаясь понять смысл увиденного. Наугад протянула руку к одному из кранов, и тут ожил мой телефон. Я зашипела, стукнувшись локтем о ванную.


— Я ненавижу тебя, Саня, — сообщила я в трубку, пытаясь изогнуться под раковиной так, чтобы разглядеть все краны. Ящик с инструментами меня пугал еще больше, чем перспектива остаться без воды.

— Ларка, детка, срочное сообщение! — бодро зазвучал Саня в трубке, — у тебя марля есть?

— Вроде была, — я попыталась закрутить кран. Труба угрожающе заскрипела в месте сочленения с пластиковой.

— Сколько метров?

— Тебе много? Возьми в аптеке, ты же дежуришь сегодня.

— Уже взял. Слушай, Таня звонила?

— Кто только не звонил! — снова промах, труба покривилась уже в другую сторону, — слушай, ты не мог бы перезвонить минут через… а, черт. Мэ пхэнава тукэ чячипэн: ты вообще сейчас невовремя. Сантехник мне нужен, я тут погибну.

— Ларка, ты не поверишь! — громыхал Саня в телефоне, — тебе больше никогда не понадобится сантехник, я клянусь! Теперь все изменится…

— Ты что, в секту попал? Говори, что происходит?

— Бери листок, записывай. Нам нужно конкретно закупиться. До завтрашнего утра чтоб все было. Максимыча я уговорю, машина нужна. Пиши: марганцовка, йод, бинт нестерильный, записала? Фурацилин. Поваренная соль, мелкая, крупная. Стрептомицин.

— Саня, ты организуешь Красный Крест? — я дернула застрявший кран, и тонкая струйка зажурчала между чугуном и пластиком, — блин, давай не сейчас. У меня завтра дежурство уже стоит, отоспаться бы.

— Вишневский подежурит!


Я дернулась, ударилась темечком о раковину, телефон выпал из руки — точнехонько в унитаз, а из оторванной трубы хлынул ледяной фонтан. Сави гожыма! Что делать, соседи снизу меня и так ненавидят…


Тряпка, ведро, остановить воду — за что хвататься? Я попробовала заткнуть трубу — стало только хуже. В отчаянии стала крутить кран — отломала ручку. Попыталась найти разводной ключ, поскользнулась и грохнулась на плитку.

И разревелась.


Сидела в расползающейся луже слегка ржавой, пахнущей хлоркой, воды и выла в голос. Обо всем: о том, что я одна, что Саня идиот, что Вишневский не отдежурит — больше никогда! — за меня, что Эля на шашлыках, а я никогда больше не смогу есть жареное мясо без того, чтобы не вспомнить гномье застолье. И своего гнома. Своего мужчину.


И тут в дверь позвонили.

Размазывая слезы по лицу, я постаралась прийти в себя. Если соседи снизу пришли скандалить, это надолго, и надо иметь выдержку. Ни в коем случае не плакать. Сразу пообещать им поклеить их чертову клеенку, отмокшую от стены. Набрав воздуха в грудь, я решительно распахнула дверь.


И обомлела тут же, потому что передо мной с двумя гигантскими клетчатыми сумками стоял Бофур. Он, кажется, удивился не меньше меня, потому что сделал шаг вперед, и наступил сам себе на ногу при этом.


Если это галлюцинация…

— Лачхимари, ты плачешь, — тихо сказал он, вглядываясь в мое лицо, — кто обидел?

— Трубы, — и я взвыла еще громче, чем до этого, бросившись ему на шею. Это было непросто, устоять с сумками и мной, висящей на нем, но Бофур не шелохнулся, пока я не сползла с него сама. Ничего не говоря, он отодвинул меня в сторону, грохнул баулы в коридоре и прошел мимо в ванную. Покряхтел что-то, погромыхал пару минут многочисленными железками и высунулся наружу, где я являла собой картину дождавшейся Одиссея Пенелопы.


— Готово, — сообщил он и сделал в мою сторону осторожный шаг, — Ларис? Ты чего?

— Кай ту санас, Бофур!

— Я не один, — смущенно выдавил Бофур, — там еще Вишневский прибыл, у мастера Саннэ сейчас, они по лавкам ходят. Трандуил всему Лесу жизни не дает, вот Вишневский и отправился.

— Но как?

— Максимыч выбросил кольцо в окно, когда уезжал. Мы два месяца пытались. Трех варгов в этот… как его по-грамотному… портал запихали, пока убедились, что по адресу попадем.


Мне внезапно открылась тайна загадочных следов в лесах вокруг Энска. Истерическое хихиканье не давало мыслям собраться.


Он здесь. Мой. Передо мной. Потрогать руками, срочно. Бофур улыбался, позволяя мне несмело ощупать его, потом осторожно дотронулся до меня. Под глазами у него появились тени. Действительно на этот раз похудел. Два месяца прошли там, а здесь три недели. Или как? Ох, какая разница.


Мы оба мокрые. Соседи обязательно придут. У меня немытая посуда горой на кухне, волосы формата «гнездо птички-наркоманки» и ноги небритые. Мы… снова мы.

— Сколько у нас времени?

— До утра, — одними губами сообщил Бофур, одновременно со мной начиная раздеваться — срывать с себя одежду, обувь, да так, что пуговицы отрывались.

— Потом ты уйдешь обратно?


Лэ ман пэса, хотела я закричать, но голос мне уже не подчинялся. И хорошо.

— Потом мы уедем. Все вместе. Сначала Вишневский и мастер Саннэ купят все, что они там напридумывали, — руки, любимые, мозолистые, но очень ловкие руки ползут под пижамой, под майкой, — а потом…

— Ты меня больше не отпустишь.

— Никогда. Даже за этими вашими мобильниками. Даже за коньяком и анти…биотиками. Никогда.


Закрывая глаза, я видела перед собой свой дом — наш дом: резную мебель, соляную лампу. Видела путь, который буду преодолевать, отправляясь на работу и возвращаясь с нее. С собой взять: нейролептики для Торина, антидепрессанты для него же, теплые стельки, обязательно запастись средством от насекомых. Распечатать особо удавшиеся фотографии. Я потом еще подумаю.


— Ларис Лачхимари, — прошептал Бофур мне на ухо и чуть его прикусил, щекоча усами шею — бесподобное ощущение, — моя Ларис.

— А что в сумках? — уплывая куда-то, успела спросить я.

— Мама, бабушка и Бомбур гостинцы собрали, — вдруг смутился мой мужчина, — варенье там всякое. Ветчину. Еще что-то, по-моему, чеснок маринованный.


И, посмотрев на меня, спросил:

— Ну, что ты смеешься?

Я хохотала, не в силах остановиться. Посмотрела на телефон, грустно сохнущий на бачке унитаза. На Бофура, едва втиснушегося в наш тесный коридор со своим добром — приветом от моих будущих родственников. На свое отражение в зеркале — лучше не смотреть.


Завтра с утра мне на работу — вторая ставка, как ни крути. У меня ведь дежурство под Горой. Но сегодня, сейчас, в эту минуту, есть только он и я, мужчина и женщина, нашедшие друг друга сквозь пространство и время. Мы вместе. И любовь. Навсегда.


Будем надеяться, с лихолесскими блохами земные коллеги справятся без меня.