Время кенгуру. Книга 2 (СИ) [Михаил Эм] (fb2) читать онлайн

Время кенгуру 2

Глава 1

Я, в окончании старых и начале новых приключений

Толстый выхватил из сумки диск с отверстиями и заскреб когтистой лапой. Из диска вырвался тонкий зеленый луч и сейчас же закрутился спиралью, после чего принялся ощупывать пространство. Нащупав мерцающую и облезающую клочьями протечку во времени, луч скользнул внутрь нее и взорвался изнутри зеленоватыми блестками. Протечка во времени на глазах начала уменьшаться и таять, исходящий из нее световой луч немедленно поник и побледнел.

— Мы уходить! — сказал, обращаясь к нам, Толстый.

Он сунул хвост Пегого, продолжающего истекать кровью, в первертор, и Пегий начал размягчаться. Вскоре отличить его непострадавшие органы от продырявленных стало решительно невозможно.

— Он выживет? — спросил я у Толстого.

— Выжить, выжить, — обрадовано закивал Толстый. — Это не полный швахомбрий, это мелкий ерундаторий. Благодарить вас за найтить протечка. Мы связаться с вами, когда новый протечка во времени.

— Спасибо, не надо, — отказался я.

Толстый, отправив в макромир раненого Пегого, сам уже размягчался и вскоре полностью всосался в первертор.

Световой луч продолжал бледнеть, поэтому я включил фонарик от айфона, чтобы в подробностях рассмотреть поле прошедшего сражения.

Люська, кинувшаяся под выстрелы спасать Пегого, не пострадала. Вид у нее был не ахти: платье укорочено до колен, губы густо накрашены. В таком виде Люська здорово напоминала Сонечку Мармеладову во время первого выхода на панель.

Сам я был ранен в левую руку, но чувствовал себя относительно сносно и почти не волновался по поводу того, что мне теперь, после устранения протечки во времени, делать: оставаться ли в 1812 году или отправляться в свое время, и если второе, то каким способом?

Граф Орловский был слегка задет пулеметной очередью, но чувствовал себя великолепно. Судя по всему, пережитое приключение взбодрило его ничуть не менее воздушной рыбалки на волжских осетров.

Иван Платонович, переносицу которого покрывала испарина, был жив и тихонько стонал. Рядом сидела Люська, приговаривая:

— Папан, как ты себя чувствуешь? С тобой все хорошо?

Я подошел к родственникам, вытащил из кармана эмоушер и надел на запястье раненого. Айфон выдал пять делений красного язычка пламени и три деления черного.

— Жить будет, — сообщил я жене.

«Это победа? Вселенная вне опасности?» — спросил меня внутренний голос.

«Надеюсь», — ответил я, чувствуя неимоверную, навалившуюся как-то вдруг усталость.

«Что собираешься делать?»

«Не знаю. В первую очередь я намерен выспаться — ночь выдалась слишком бурной. А там видно будет.»

Люси Озерецкая, дневник

На чем я остановилась в прошлый раз? Ах да, на том, что я вылезла из подземного хода и потребовала, чтобы папан и Андрэ прекратили стрелять в друг друга.

Они как будто послушались, но потом пальба началась заново. Я уже совершенно не понимала, кто в кого стреляет. Насколько можно судить, никто никого не победил, потому что Андрэ переговорил с графом Орловским, вызвал из своего черного портсигара милых зверушек, причем сразу обоих: Пегого и Толстого, — чтобы они помогли одолеть стрелявших. Рядом с папаном находился какой-то страшный человек, который попытался меня застрелить, и папан в него в свою очередь выстрелил и убил.

Или это случилось после того, как зверушки поскакали в сторону выстрелов? Да, наверное. Помню только, что в моего любимца Пегого попали несколько пуль, и я, не помня себя, кинулась к раненому зверьку, чтобы оказать ему первую медицинскую помощь.

После этого все быстро закончилось. Андрэ победил, однако папан оказался ранен второй зверушкой, которая ударила его нижними конечностями в грудь. Оставив Пегого, я кинулась к папану и начала приводить его в чувство.

По счастью, с папаном все оказалось в порядке. Он был немного оглушен, но прошептал, что грудь после удара побаливает. Однако, находился в сознании и вскоре смог даже подняться на ноги. После чего, наморщив по своему обыкновению переносицу, принялся наблюдать, как зверушки заделывают протечку во времени и скрываются затем в мужнином портсигаре.

Протечка во времени действительно побледнела и сделалась почти невидимой.

Жалко, конечно, что в нашем 1812 году не будет уже наладонников и силовых дорог. Но Андрэ объяснил, что иначе мы все погибнем во всемирной катастрофе, а именно: вселенная окажется демонтирована ее создателями-кенгуру. Лучше обойтись без наладонников и силовых дорог, чем погибнуть всем человечеством. Как папан не мог осознать такой простой мысли?! Не было бы тогда ни пистолетной стрельбы, ни вражды между папаном и Андрэ, никаких неприятностей.

С моей помощью папан поднялся на ноги и подошел к продолжавшему бледнеть световому лучу и какому-то исковерканному, сползающему клочьями пространству, из которого световой луч выходил. Пространство на глазах принимало все более и более правильные очертания и вскоре должно было окончательно заделаться. Рядом находились Андрэ с графом Орловским, они тоже наблюдали.

— Вы разорили мою семью, князь Андрей, — произнес папан.

— Ну, папан, ну пожалуйста, — взмолилась я. — Тебя предупреждали, от этого зависит спасение человечества.

— Попробуйте жить на зарплату, Иван Платонович, — посоветовал Андрэ. — В конце концов, вы министр государственных имуществ. Неплохо зарабатываете, наверное.

После этого муж крепко обнял меня.

Внезапно протечка, совсем уже бледная, сверкнула остаточным светом, и сквозь нее вывалилась человеческая фигура. После этого протечка во времени угасла без следа. Световой луч втянулся в нее и исчез, как будто его не бывало.

Андрэ с графом Орловским навели на фигуру, выпавшую из светового луча, фонарики. Впрочем, уже рассветало, можно было обойтись без дополнительного освещения. Фигура — а она была женской — поднялась на ноги. По тому, как вздрогнула рука Андрэ на моей талии, я поняла, что женщина ему знакома. Вероятно, выпавшая из светового луча женщина тоже признала моего мужа, потому что ошарашенно воскликнула:

— Ты, Андрей? Нашелся! Что ты тут делаешь?

— А ты? — поинтересовался муж в ответ.

Я заметила, что Андрэ произнес эту фразу немного скованно, но сначала не придала этому значения.

— Пришла к тебе, посмотреть, не вернулся ли. Волновалась же, блин, после твоего исчезновения. Пришла, а под столом хрень световая. Короче, меня засосало.

Я ничего не понимала. Кто куда и откуда вернулся? Кого куда засосало?

— Меня тоже, как видишь, — сообщил Андрэ.

— И где мы находимся?

— В 1812 году.

— Ой, блин!

При чем здесь блины? Я перестала что-либо понимать, но фамильярность, с которой чужая женщина общалась с моим мужем, плюс мужняя скованность настораживали.

— Андрэ, любимый, кто это такая? — спросила я мужа. — Ты знаком с этой женщиной?

Женщина моментально встрепенулась и тоже обратилась к Андрэ:

— Аналогичный вопрос. Это кто?

— Жена, — выговорил Андрэ, указывая на меня.

По тому, как напрягся мужнин голос, я поняла, что произнесение фразы далось ему с трудом.

Женщина из светового луча захохотала, указывая на меня пальцем:

— Эта проститутка?

Вид у меня был, конечно, ужасный. Сначала, с целью проникнуть на территорию завода Бинцельрода, я намеренно испортила свою одежду и вульгарно перекрасилась. Потом лезла по подземному ходу — довольно узкому, между прочим. Потом лежала на холодном грязном полу, под обстрелом. Но для чего? Для спасения человечества и нашей с Андрэ любви. И вот теперь какая-то незнакомая женщина смеет называть меня проституткой?!

В общем, я задохнулась от гнева.

— А вы кто, простите? — ответила я со всей гордостью и надменностью, присущей древнему роду Озерецких. — И как вы смеете обращаться ко мне, не будучи представленной?! Знакомство с моим мужем, если оно и имело место в прошлом, не дает право быть накоротке со мной, так и знайте.

Тут меня захлестнула невыносимая мысль. Ведь Андрэ — человек из будущего. Наверное, эта женщина тоже, во всяком случае ее платье не современного покроя. И что если у Андрэ имеются перед этой женщиной какие-то обязательства?!

Нет, успокоила я себя: это совершенно невозможно. Андрэ отбил меня у барона Енадарова, выкрал из-под венца из-за безумной любви, спасал, рискуя собственной жизнью. При чем здесь совершенно посторонняя женщина?

— С мужем? — переспросила женщина из светового луча. — Ты что, — обратилась она к Андрэ, — не успел попасть в 1812 год, как сразу женился? За полтора месяца охомутался?

Андрэ развел руками, говоря:

— Познакомьтесь девочки. Это моя супруга Люси Озерецкая, — он указал на меня. — А это… кгм… Катерина, женщина из будущего, — он указал на женщину из светового луча. — Также, Катерина, познакомься с моим тестем Иваном Платоновичем Озерецким, министром государственных имуществ, и графом Григорием Орловским.

Папан, будучи контуженным, кивнул, а граф Орловский любезно поклонился прибывшей.

— А, то есть на выгодную партию соблазнился? — спросила эта вульгарная Кэт, обращаясь к моему мужу.

— Разговор грозит затянуться, поэтому предлагаю покинуть это неудобное помещение, — вмешался в разговор папан.

Он говорил слабым голосом, но членораздельно и очень разумно.

— Во-первых, — продолжил папан, — выстрелами мы могли привлечь внимание прохожих, тем паче властей. Во-вторых, здесь находятся два трупа, о захоронении которых стоит позаботиться. Несмотря на то, что я являюсь министром государственных имуществ, давать объяснения в полиции мне не хочется. Переедем в мой особняк на Вознесенку, там и поговорим. Что касается трупов, я отдам соответствующие распоряжения.

— Едем на Вознесенку, Андрэ? — спросила я и дернула мужа за руку.

Видя, как Андрэ колеблется, папан добавил:

— Вы же добились своего, князь Андрей? С этого момента мы с вами не враги. Защищать протечку во времени у меня больше нет необходимости. Напротив, вы и ваша знакомая чрезвычайно интересуют меня в качестве людей из будущего. Возможно, мне удастся возместить свои убытки в качестве знаний, которыми вы обладаете.

— Ладно, едем на Вознесенку, — согласился муж.

И граф Орловский тоже сообщил, что не имеет возражений.

— Тем более, — добавил граф, — после того, что я наблюдал этой ночью. Такого выброса адреналина мне не доводилось испытывать.

Мы покинули Большую церковь Святого Вольфрама — уже не через подземный ход, а через двери, отпертые папаном, — и поехали в наш фамильный особняк, на Вознесенку.

Я, вскоре после

Фамильный особняк Озерецких был пятиэтажным и выглядел весьма солидно. Конечно, соперничать с современными бизнес-центрами он не мог, но именно за счет архитектурной солидности выигрывал.

«Ты бы о чем важном подумал», — посоветовал внутренний голос.

О да, подумать было о чем! Прежде всего, меня не перебросило обратно в мое время. Я даже не знал, радоваться этому и огорчаться. Проклятые кенгуру, воспользовавшись общей радостью по поводу того, что протечка во времени заделана, удалились в макромир, оставив меня в 1812 году. Ладно бы только это! Нежданно-негаданно из протечки выбралась Катька, которую я никак не ожидал здесь увидеть. В ходе беспокойств по спасению вселенной, обрушившихся на мою голову, я совсем про Катьку позабыл. Но зловредная судьба напомнила. Черт ее угораздил не вовремя посетить мою квартиру!

«Ты сам передал ей ключи от квартиры», — напомнил внутренний голос.

И внутренний голос был, разумеется, прав. То, что Катька посещала квартиру после моего исчезновения свидетельствовало в ее пользу. Я предполагал, что она, волнуясь, станет время от времени захаживать, не объявился ли беглец. Неожиданностью стало то, что протечка во времени образовалась под моим обеденным столом снова, и Катьку засосало внутрь времени. Почему, кстати? Создатели вселенной обещали заделать протечку: вероятно, обманули, или неустранимые остаточные явления… Не знаю — скорее всего, остаточные. Однако результат налицо.

В нанятом извозчике слева от меня сидела Люська, держа меня за руку, а напротив сидела Катька и принципиально держала меня за другую руку. Катьку я понимал больше: как-никак переместилась в 1812 год, где из всех знакомых один я. А что бы случилось в мое отсутствие?! Тяжело бы пришлось девушке. Впрочем, хорошо зная экстремальный и независимый Катькин характер, я был уверен, что она в новом времени быстро бы обустроилась. Каким образом — об этом не хотелось думать. И еще меньше хотелось думать о том, каким образом мне существовать в дальнейшем.

«А придется», — мстительно заметил внутренний голос.

Я лишь вздохнул в ответ.

Приехав на Вознесенку, мы выгрузились из двух пролеток: я с Люськой и Катькой и Иван Платонович с графом Орловым, — и зашли в особняк. Бородатый гардеробщик, отдельно поприветствовав Ивана Платоновича и вежливо кивнув остальным, принял у каждого верхнюю одежду и выдал номерки. В этот момент из комнаты выбежала Натали и кинулась к Люське.

— Барыня, все в порядке?

— Все хорошо, Натали. Не волнуйся за меня.

Еще из Большой церкви Святого Вольфрама, Люська отзвонила горничной с сообщением, что направляется на Вознесенку. Насколько я понял, Натали тоже была замешана во всей этой истории, но в данный момент мне недосуг было разбираться: имелись заботы поважнее.

— Пройдемте в гостиную и все обсудим, — предложил Иван Платонович. — Ночь выдалась бурной. Полагаю, никто не откажется перекусить после пережитых треволнений.

Время от времени тесть прикладывал руку к груди и морщился. Вероятно, удар Толстого задними лапами пришелся вскользь, иначе бы Люська осиротела. А если бы Иван Платонович строчил из своего пулемета более метко или в помещении не оказалось сваленных швеллеров, тогда овдовела бы. Н-да, ситуация… В любом случае с Иваном Платоновичем следовало держаться настороже. Не исключено, что я являюсь для него лишь ценным источником информации, и что случиться со мной после того, как вся информация будет из меня выужена, никому не известно.

Уселись за длинным столом, уже сервированным. Слуги начали вносить горячие и холодные кушанья, которые я с удовольствием после проведенной ночи испробовал. Но еще больше я хотел спать. И вообще, в перепачканных одеждах за белоснежной скатертью мы смотрелись вызывающе, особенно Люська в ее укороченном платье и с яркой помадой на губах. Я заметил, что Иван Платонович старательно от дочери отворачивается, при этом по его переносице пробегает глубокая складка. Впрочем, тесть был совершенно прав в том, что сначала следовало пообщаться, раскрыв свои карты и оценив карты соперника. После того, как положение с протечкой во времени определилось, изменилось буквально все — этому следовало подобрать подходящие формулировки.

Мы перекусили, и Иван Платонович жестом удалил слуг из гостиной.

— Ну-с, князь Андрей, пришелец из будущего, — сказал он. — Надеюсь, вы позволите задать вам несколько вопросов. Так сказать, на правах родственника.

— Задавайте, Иван Платонович, — ответил я, упираясь руками в стол. — Если смогу, то отвечу.

— Поскольку вы женаты на моей дочери, меня прежде всего интересуют ваши отношения с этой особой, — тесть кивнул в сторону Катьки. — Понимаю, что вопрос слишком личный, однако вынужден его задать.

Катька на это фыркнула и с искренним интересом обратилась в мою сторону.

— Понимаете, в чем дело, уважаемый Иван Платонович, — начал я глубокомысленно. — Вы справедливо изволили заметить, что я пришелец из будущего. Но я невольный пришелец, то есть я попал в ваш 1812 год случайным образом, сам того не желая. И разве моя вина в том, что я встретил здесь вашу дочь и честно с ней обвенчался?

— Эй, папаша, — встряла в разговор Катька, — Это мой дружок, понимаешь?! Мы с ним через двести лет после тебя познакомились, поэтому лучше тебе не встревать в наши отношения. А то твоя дочь быстро разведенкой окажется.

Ага, приблизительно этого я от Катьки и ожидал. Что-то чересчур быстро она свыклась с тем, что находится в прошлом. Люська, напротив, вспыхнула и еще крепче сжала мою руку.

— Во-первых, милостивая сударыня, — обратился к Катьке Иван Платонович, — мы находимся не в будущем, а именно в 1812 году, уверяю вас. Поэтому все ваши претензии на моего зятя безосновательны. А во-вторых, предлагаю дать слово самому князю Андрею, с тем чтобы он высказал свое отношение к вам, милостивая сударыня.

Взоры присутствующих обратились на меня.

«Что будешь отвечать, засранец?» — поинтересовался внутренний голос.

— Ну что я могу сказать, Иван Платонович. Сердце мое разрывается от разделения времен. В одном времени я люблю одну женщину, а в другом времени — другую. Вы никогда не испытывали перемещение во времени, поэтому вряд ли меня поймете. Однако, могу сказать совершенно точно: женат я только на вашей дочери, и ни на ком больше.

Катька фыркнула во второй раз.

Люська, напротив — несмотря на то, что я подчеркнул нерушимость семейных уз, — горько всхлипнула и, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной.

Но я никак, никак не мог отречься от Катьки, оставив ее одну в совершенно незнакомом ей 1812 году! Что поделать, если я люблю их обеих. А еще испытываю теплые сексуальные отношения к горничной Натали.

Глава 2

Я, сразу после

Мне с Натали понадобилось около часа, чтобы успокоить бьющую в истерике Люську. Через час до нее дошло: если я нахожусь в 1812 году, то люблю ее, а не Катьку. Еще час ушел на то, чтобы привести себя в порядок.

Когда Люська вернулась в гостиную, то представляла собой уже не падшую женщину, но княгиню Озерецкую — извините, Березкину, — одетую соответствующим образом.

Насколько я мог судить, за время нашего отсутствия разговоров в гостиной не велось. Иван Платонович скорбно, с задумчивым видом, сидел за столом. Граф Орловский, с бокалом вермута в руке, расположился в кресле, показательно скучая в ожидании нашего возвращения. Одна Катька с любопытством неофита глазела в окно на проезжающие мимо кареты.

Люська вернулась и заняла стул принципиально подальше от Катьки, на что та, впрочем, никак не отреагировала.

— Спасибо, что вернулась, доча, — произнес Иван Платонович, поднимая глаза. — Поскольку произошедшее касается нас всех, желательно, чтобы присутствовали все. Поэтому твое присутствие было совершенно необходимо. Однако, продолжим. Князь Андрей, можете пояснить нам, намерены вы остаться в 1812 году или же перебраться в свое, так сказать, естественное время? Для присутствующих здесь это принципиально.

— Боюсь, ничего не могу сказать по этому поводу, — ответил я тестю. — Мне неизвестно даже, существует ли такая техническая возможность. До того я занимался спасением вселенной от демонтажа, и такие пустяки меня не интересовали. Надо будет поинтересоваться у создателей, не смогут ли они перебросить меня обратно.

— Вы имеете в виду тех животных, которые на нас напали? Австралийских кенгуру, насколько понимаю? — осведомился Иван Платонович,

— Да. Именно кенгуру создали нашу вселенную и могли ее демонтировать, если бы протечка во времени не была обнаружена и устранена.

— Вы хотите сказать, у вас имеется связь с кенгуру?

— По крайней мере, была. Но сейчас я не уверен, выйдут ли создатели вселенной на связь со мной. Протечка устранена, больше создателям в нашем микромире делать нечего.

Электрическая люстра над нашими головами мигнула и погасла.

Наладонник у Ивана Платоновича зазвонил.

— Да? — сказал тесть в трубку. — Я понял, по всей Российской Империи. Сейчас я этим вопросом как раз занимаюсь. Алло?.. Алло?..

Попытки перезвонить ничего не дали, связь отсутствовала.

— Видите, что вы натворили, князь Андрей? — сказал тесть. — Конечно, можете успокаивать себя тем, что устранение протечки сделано для блага человечества, но это отговорки для легковерных. Облагодетельствованное вами человечество ожидают суровые времена, без электричества и связи. В отсутствие электричества наладонники окажутся никому не нужными безделушками.

— Вы предпочли бы умереть, вместе с остальным человечеством? — спросил я.

— Риторический вопрос. Однако, перейдем к делу. Мы остановились на том, что у вас имеется возможность связаться с создателями нашей вселенной. Хотелось бы присутствовать при вашем разговоре.

Я задумался, но не нашел причин для возражений. Протечка была заделана, мне в любом случае стоило поговорить с кенгуру о возможности возвращения в привычное для меня время. Тем более следовало проверить, работает ли связь. Если не работает, никакого выбора у меня нет: придется существовать в 1812 году, вместе не только с Люськой, но и Катькой. Как поладят между собой эти женщины, я пока не представлял и не чувствовал себя настолько сексуально и финансово достаточным, чтобы содержать гарем из трех женщин. Третьей была, разумеется, горничная Натали, к услугам которой я за время скитаний привык и с которой небезызвестным образом сроднился.

— Хорошо, — ответил я Ивану Платоновичу. — Сейчас в вашем присутствии я попробую выйти на связь с создателями вселенной. У меня нет от вас секретов, тем более от графа Орловского, оказавшего мне неоценимую дружескую поддержку.

Граф Орловский на мгновение оторвался от своего вермута и заметил:

— Какая поддержка, Андрей, о чем ты?! Я испытал подлинное адреналиновое удовольствие от нашего небольшого приключения.

Я извлек из кармана панталон первертор и продемонстрировал его присутствующим.

— С помощью этого прибора я вызываю создателей вселенной.

Люське первертор был хорошо знаком. Граф Орловский мог видеть, как я пользовался им в Большой церкви Святого Вольфрама, во время перестрелки. Тогда же это мог заметить Иван Платонович, хотя, конечно, у него такая возможность была гораздо меньше, ведь тесть наблюдал за мной с противоположного конца помещения, тем более что я специально от него прятался. Кому первертор был совершенно в новинку, так это Катьке.

Я положил первертор на пол, подальше от стола, и нажал пуск.

Я был готов к тому, что ничего не случится — тогда пришлось бы признать, что выбраться из 1812 года невозможно, — но розовая субстанция заструилась. Иван Платонович вскочил с кресла и сделал непроизвольный шаг, в опасении запачкать ботинки, так же поступила Катька, отступившая к окну. Граф Орловский, казалось, ничего не заметил, продолжая попивать свой вермут. Лишь мы с Люськой, неоднократно наблюдавшие вытекание розовой субстанции из первертора, остались на местах, с улыбками наблюдая, как из розовой субстанции формируется полноценный говорящий кенгуру.

Это был Толстый.

— Как там Пегий? — спросил я из вежливости, хотя интересовало меня совсем другое.

— Лечиться, лечиться, — закивал Толстый удлиненной понятливой мордой.

— Ты можешь вернуть меня обратно, в мое время?

— Ты хотеть вернуться?

О, черт! Я постарался, чтобы мой взгляд случайно не задел женщин.

— Какое тебе дело, ядрена корень, чего я хочу? Еще не решил! Я спрашиваю, ты можешь вернуть меня обратно или нет? И не меня одного, а ее тоже, — я указал на Катьку, которая смотрела на говорящего кенгуру, раскрыв рот.

— Этот реагент из твой будущее? — спросил Толстый.

— Ага, — сказал я. — Ее тоже затащило, как видишь.

— Не мочь отправить вас в будущий. Сначала обнаруживать протечка во времени, иначе вселенная погибать.

— Ты что, издеваешься, сукин сын? — вопросил я в сердцах. — Мы нашли протечку, ты ее устранил. Чего еще надобно, кенгуриная твоя морда?

— Найтить, найтить! — закивал Толстый радостно. — Одна маленький протечка найтить. Теперь найтить большой протечка, иначе вселенная демонтировать.

Я сел на стул и попытался собраться. Грудь моя ходила ходуном от ярости и волнения, руки подрагивали. Мне хотелось кого-нибудь убить. Почему не Толстого, в самом деле?! Это будет местью создателям вселенной за некачественную работу. Это ж надо такой брак допустить, что времена свободно смешиваются в результате протекания! Руки отрывать таким бракоделам надо, и головы тоже.

— Вы уверены, что вселенная будет демонтирована? — послышался уверенный голос Ивана Платоновича.

— Уверять, уверять, — подтвердил Толстый, постукивая толстым хвостом по полу. — Ваша вселенная демонтировать, а мой жизнь полный швахомбрий.

— Откуда вам это известно?

— Мы создавать ваш вселенный, мы его демонтировать.

— Вот непосредственно вы?

Я уже понимал, к чему клонит Иван Платонович. Выстрел в голову говорящему кенгуру, и демонтировать вселенную окажется некому. Этот этап размышлений я уже проходил — довольно давно, как будто в прошлой жизни.

— Нет, — ответил Толстый. — Мой начальник демонтировать. В макромир много-много большой-большой начальник, они демонтировать.

С большими начальниками из макромира кенгуру попал в самое яблочко: уточняющие вопросы у Ивана Платоновича отпали.

— Слушай, — сказал я Толстому. — У тебя много агентов, по крайней мере несколько. Пусть агенты занимаются этим, а меня отправь домой, а? Я тебе одну протечку во времени уже нашел, с меня хватит.

— Время перепутываться, ты мочь попасть в другой время, — сообщил Толстый, продолжая постукивать хвостом по паркету.

— В какое другое?

— В чужой время, не свой.

То есть отправить нас с Катькой в наше время проклятый кенгуру не может — велика вероятность ошибиться временем при перемещении. Час от часу не легче.

— Отправляй куда угодно, а там посмотрим, — выдавил я.

Сейчас же рядом со мной оказалась торжествующая Катька. Но не успела она прижаться ко мне как следует, как на шею мне бросила Люська, с криком:

— Я с тобой, любимый! Не бросай меня!

Взглядом я показал Катьке, что в будущее придется брать и жену. Катька повела носом, но показала: как знаешь, тебе же с ней в будущем возиться. Один Иван Платонович оставался обеспокоен.

— Князь Андрей, я правильно понял, что вы хотите манкировать своими обязанностями по спасению вселенной и возвратиться в свое время, при этом с моей дочерью?

— Вы совершенно правильно поняли, Иван Платонович, — спокойно ответил я. — Люси моя законная супруга. Естественно, что я возвращаюсь вместе с ней.

— А как же спасение вселенной?

Со своего кресла поднялся граф Орловский.

— А не заняться ли мне спасением вселенной?

Все с изумлением поглядели на графа. Подобная мысль никому не приходила в голову, хотя была довольно естественна. Физическими кондициями граф намного меня превосходил. Правда, он не был искусен в боевых единоборствах, как я, но физическая сила подменяла умение. Орловский был идеальной кандидатурой на должность агента создателей.

Присутствующие переглянулись — в этот момент решение было принято.

Григорий Орловский, вскоре после

Вызвавшись найти следующую протечку во времени, граф Григорий Орловский ничуть не сожалел. Напротив, впереди он предвидел множество занятных приключений, способствующих выбросу в кровь адреналина. Следовало лишь позаботиться о том, чтобы одно из этих приключений не оказалось смертельным.

Прежде всего, Орловский уточнил у создателя, какой объем багажа он сможет с собой взять. Выяснилось, что сколько угодно. Однако, сложность состояла в том, что нельзя было сказать заранее, в какое время и место он будет отправлен. Кенгуру сбивчиво объяснил технические подробности, но Орловский ничего не понял. Значит, багаж придется ограничить, исходя из того соображения, что неизвестно: найдутся в месте прибытия средства для переноски багажа или не найдутся. Можно было взять с собой любимый дирижабль «Святой Петр», но, опять-таки, неизвестно, найдется ли в месте прибытия сжиженный газ для надувания его оболочки. К тому же, Орловский не хотел рисковать «Святым Петром». Безопасней было оставить дирижабль в Петербурге, на платной стоянке, а в путешествие отправляться налегке. Все вышесказанное означало: с собой придется брать только ручную кладь — все, что можно донести на себе.

Граф Орловский сделал выводы и приступил к сборам. Через несколько часов самое необходимое было собрано и упаковано в большой наплечный саквояж. В саквояж были положены одежда, желательно на все случаи жизни, еда на первое время (граф рассчитывал добывать пропитание на месте прибытия), лекарства и перевязочные материалы. Пистолеты Орловский рассчитывал нести за поясом. Был соблазн взять с собой автоматическое ружье, использованное Озерецким во время перестрелки в Большой церкви Святого Вольфрама, однако патроны к этому диковинному ружью закончились, и толку от него ввиду закрытия протечки во времени не стало. Тем более что автоматическое ружье было слишком громоздким для переноски.

Собравшись, граф Григорий Орловский перекрестился, вскинул на плечи саквояж, сунул за пояс пистолеты и вышел из особняка.

— Петр, подгоняй! — крикнул он кучеру.

В столице, как и в остальной России, силы не было со вчерашнего дня: наладонники у горожан отключались один за другим, и подзарядить их было негде. Разруха наступала, однако разруха была не в пример лучше окончательной погибели, которую сулила протечка во времени. Протечку следовало найти и устранить. Все человечество с надеждой смотрело на Орловского — граф не имел права оплошать.

Петр подогнал экипаж, и Орловский легко в него заскочил, вместе с немалым грузом на плечах. Рессоры экипажа скрипнули и заходили ходуном.

— На Вознесенку! — бросил граф кучеру.

Отправление было назначено на Вознесенке, в фамильном особняке Озерецких, где остановился Андрей со своей супругой, также с прежней подругой из будущего. При мысли о том, как Андрею везет на женщин, граф улыбнулся и крякнул.

Вскоре они приехали. Орловский выскочил из экипажа и отпустил Петра, обронив, что обратно доберется самостоятельно. А когда доберется и насколько самостоятельно, он сам не знал.

На Вознесенке Орловского уже ждали. Во-первых, все любопытствовали поглядеть отправление живого человека в иное время. До этого Озерецкие наблюдали переход кенгуру из микромира в макромир, но человеческое путешествие во времени сулило иную картину. Во-вторых, сразу после отправки Орловского должна была состояться отправка Андрея с его подружкой в отдаленное будущее. С мужем желала отправиться прелестная Люсьена, но Орловский подозревал, что ей придется выдержать непростой разговор с Иваном Платоновичем. Впрочем, графа милые семейные подробности волновали мало: мыслями он уже пребывал в путешествии.

В гостиной находились сам Иван Платонович Озерецкий, также Андрей с женой Люсьеной, также Андреева подружка, случайно попавшая в 1812 год из будущего — кажется, ее звали Катериной, — и горничная Люсьены.

После взаимных приветствий Андрей передал графу черный портсигар, с помощью которого вызывал кенгуру.

— Возьми, Григорий, — сказал Андрей. — Эта штука называется первертор. Кнопка включения-отключения сбоку.

Орловский хмыкнул, засунул первертор в карман и предложил:

— Пожелаем друг другу удачи?

Они обнялись, потом с Орловским обнялась Люсьена, похлопала по рукаву женщина из будущего и даже Иван Платонович пожал руку и попросил не поминать лихом. Теперь, согласно договоренности с кенгуру, следовало вызвать его и попросить перемещения в другое время, страдающее от протечки гораздо более 1812 года.

Орловский положил первертор на стол и нажал кнопку. Из первертора полилась розовая желеобразная жидкость, через несколько минут сформировавшаяся в кенгуру. Этого кенгуру Андрей величал Толстым, хотя зверь был не толстым, а вполне себе упитанным, годящимся как для засолки, так и на хорошее охотничье жаркое.

— Вызывать? — спросил Толстый после того, как формирование закончилось.

— Отправляй меня на поиски протечки, — решительно проговорил Орловский, убирая первертор в карман. — Но смотри, чтобы багаж со мной был, — граф указал на бывший при нем багаж. — Действуй уже, я готов.

— Отправлять, отправлять, — заторопился Толстый. — Стоять здесь, я организовать контролируемый протечка, тебя внутрь засасывать. Ты понять?

— Действуй! — рявкнул граф, предвкушая новые приключения.

— А потом меня с женщинами, в свое время, — напомнил Андрей.

— Барыня! — крикнула горничная и, всхлипывая, полезла обниматься к Люсьене. — Кто же за вами там присматривать будет?

— Всех отправить, — пообещал кенгуру.

Толстый положил под ноги графу Орловскому зеленый шарик, а сам опасливо на него покосился. Зеленый шарик неожиданно завертелся, и пространство под ногами графа Орловского принялось видоизменяться. Граф хотел было дернуться, но сдержался, несмотря на то, что его ноги начали видоизменяться вместе с остальным пространством.

Из образовавшейся пространственно-временной дыры высунулся прозрачный щуп со светящимися отростками и как будто огляделся. После чего стремительным рывком ухватил за ноги очаровательную Люсьену и принялся втягивать в дыру. Вскрикнув, за Люсьену одновременно ухватились ее муж Андрей и ее отец Озерецкий, пытаясь противодействовать прозрачному щупу, который явно ошибся в своих действиях. Хватать за ноги следовало, разумеется, не Люсьену, а графа Орловского.

Прозрачный щуп со своими светящимися отростками оказался глух к крикам и увещеваниям. Когда к Люсьене прицепились Андрей с Озерецким, щуп лишь немного напрягся, после чего, легко преодолев сопротивление, втянул Люсьену внутрь клубящегося, мерцающегося и перекатывающегося пространства-времени. В попытках помочь, за ноги Андрея ухватилась горничная, а следом за ней женщина из светового луча. Естественно, они не помогли, разве что в ответ на их непременные женские визги святящиеся отростки прозрачного щупа недовольно зашевелились.

Граф Орловский, не веря своим глазам, наблюдал, как вместо него в протечку во времени втягиваются совершено посторонние люди. При этом протечка находилась у него под ногами, причем эти ноги составляли с протечкой фактически одно целое.

Орловский бросил вопросительный взгляд на кенгуру, и по отпавшей челюсти на вытянутом кенгурином лице понял, что произошедшее является неожиданностью для самого создателя вселенной.

— Твою ж мать! — высказался граф словами народной мудрости.

После чего ухватился за ногу почти исчезнувшей в пространстве-времени горничной, не забыв при этом обнять другой рукой поклажу. Не без удовольствия Григорий Орловский ощутил, как его засасывает в протечку вслед за товарищами.

Орловский уже не мог видеть, как после его исчезновения челюсть Толстого возвратилась на место. Кенгуру немного постоял, разглядывая опустевшую гостиную, почесал короткой передней лапой живот и произнес раздумчиво:

— Полный швахомбрий.

Глава 3

Я, сразу после

Оказавшись внутри протечки во времени, я перестал контролировать себя, в том смысле, что перестал ощущать свое тело. По идее, моя рука должно было держаться за Люськин подол, но я не ощущал своей руки и не различал ни Люськи, ни ее подола. Зато ощущал свой внутренний голос, причем во множественном числе.

«Куда направляешься, дурья башка?» — спросил у меня первый внутренний голос.

«А ты до него не доматывайся, а то хуже будет», — заступился за меня второй внутренний голос.

На что третий внутренний голос ответил:

«Кто до кого доматывается, это еще вопрос».

«Сколько же вас?» — поинтересовался я.

«Много!» — вскричала, причем разными тембрами, целая толпа внутренних голосов.

Даже не знаю, сколько их было, но никак не меньше сотни.

«Может, мне слово дадите?» — попросил я.

«А ты кто такой?» — заорал кто-то из толпы.

«Я ваш хозяин, центральный элемент нашего сознания», — пояснил я сдержанно.

Поднялся страшный гам. Внутренние голоса спорили, можно ли мне верить и не являюсь ли я одним из внутренних голосов, который только притворяется центральным элементом сознания, желая выгадать на своей лжи определенные привилегии.

Не желая вступать со своими внутренними голосами в пререкания, я отлетел от этой кучи-малы подальше и закружился в дожде светящихся солнечных отблесков. Внезапно внутренние голоса, один за другим, вырываемые неодолимой силой из общей массы, начали ко мне присоединяться. Я понял, что объявили посадку.

Моя догадка оказалась верной. Когда последние из внутренних голосов были сметены в мою сторону ураганом солнечных точек, вследствие чего я обрел желанную целостность, крутящаяся труба, в которой я все это время находился, буквально выплюнула меня на земную поверхность.

Взвыв последний раз, крутящаяся труба рассосалась в пространстве и исчезла, оставив после себя мириады сверкающих алмазов. Это была снежная пыль, поднятая в воздух моим падением. Не только моим, разумеется. Поблизости от меня находились фигуры, ворочающие головами и отряхивающиеся от снега.

Пересчет по головам показал наличие всех, присутствовавших в гостиной на момент ошибочной отправки:

1) граф Григорий Орловский — тот, кому и надлежало сюда отправиться, в отличие от остальных;

2) я, Андрей Березкин, сознательный путешественник во времени;

3) моя жена по 1812 году Люси Озерецкая;

4) ее горничная Натали;

5) ее отец, министр государственных имуществ Иван Платонович Озерецкий, мой тесть;

6) моя подруга Катька, случайная путешественница во времени.

Толстый предупреждал, что вследствие протечек путь может оказаться ошибочным, но, насколько я понял, до этого даже не дошло. Дурацкий световой щуп утащил нас в пространственно-временную дыру, для нас (за исключением графа Орловского, разумеется) совершенно не предназначенную.

— Орловский?

— Андрей, ты здесь?

— Люська?

— Барыня? Да вот же она.

— Я тут. Со мной все в порядке.

— Рад слышать, доча.

— Катька, ты где?

— Я тут.

Сгрудившись в кучу, по колено в снегу, мы огляделись.

Мы находились в горах, причем весьма высоких. Вершины, увенчанные ледяными коронами, возвышались повсюду, куда ни кинь взор. По счастью, упали мы не на самую вершину, а на относительно ровное место — плато, вероятно, — однако наше положение было воистину плачевным. Определить, в каком времени мы находимся, было решительно невозможно: вокруг царило настоящее безвременье.

Но опасно было не безвременье, а холод, начинавший пробирать до костей.

— Григорий, первертор с тобой? — спросил я, начиная стучать зубами.

Граф вытащил первертор из кармана.

— Вызывай.

Из спасительного отверстия, прямо на снег, полилась розовая субстанция, протаивая под собой небольшую проплешину.

— Вызывать? — заинтересованно спросил Толстый, сформировавшись.

Он попытался подпрыгнуть, но провалился в снег по самую сумку.

— Забрасывай нас в другое место, ежкин кот!

— Протечка найтить здесь, — обиженно пояснил Толстый, принюхиваясь к снегу.

— Нет здесь никакой протечки! — заорал я. — Мы здесь все замерзнем, тогда тебе полный швахомбрий наступит. Немедленно перемести нас в более теплое место, а еще лучше обратно в Петербург, в 1812 год.

— Не перемещать, — пояснил Толстый. — Цилинистый вздуропак взрываться. Бум-бум-бум. Вы найтить протечка, тогда перемещать.

— Шарик зеленый давай, — взмолился я. — Который вертится. Лучше мы еще раз переместимся.

— Не перемещать. Нельзя перемещать.

Толстый виновато потянулся хвостом к первертору и начал потихоньку втягиваться вовнутрь. По собственной инициативе, такая сволочь.

— Стой, как там тебя! — заорал я. — Бриик-Боо, кажется… Теплую одежду хотя бы принеси.

Толстый втянулся уже по плечи, но все же напомнил, давно знакомое:

— Найтить протечка, иначе вселенный демонтировать.

После чего окончательно скрылся в отверстии.

— Бери, Андрей. У тебя с ним лучше получается беседовать.

Орловский стоически возвратил мне первертор, а сам принялся распаковывать багаж.

— На шесть человек я не рассчитывал, — с улыбкой извинения произнес граф. — Но кое-что из теплых вещей предложить могу.

После чего из саквояжа были извлечены пара теплых курток и пара демисезонных курток, пара одеял и несколько комплектов теплого мужского нижнего белья.

— Одевайтесь, иначе замерзнете.

В результате распределения Люське с Катькой достались теплые куртки, Натали и Ивану Платоновичу — демисезонные куртки вкупе с одеялами. Мы с графом удовольствовались его нижним бельем, приобретя весьма пикантный вид. На головы накрутили какие-то тряпки, разорванные из еще одного предмета графского гардероба. Впрочем, нам было нее до модных изысков. Следовало как можно быстрее спуститься с гор. В долине климат должен оказаться более теплым, никто в этом не сомневался. Однако, до долины нужно еще добраться, желательно живым.

— Куда пойдем, Андрэ? — спросила Люська.

— Есть какие предложения? — спросил я у общественности на всякий случай.

Горы выглядели одинаковыми. В какой стороне находится ближайшая долина, было совершенно непонятно.

— Может быть, в ту? — предложил Иван Платонович.

— А почему в ту… — начал я, но тут увидел.

Во впадине между двумя вершинами, далеко за горизонтом, что-то сияло — я имею в виду, не в самой впадине, а на горизонте. Солнечная дуга будто уходила в небо, а потом возвращалась обратно, в то же место, из которого выходила. Это не очень походило на световой луч — тот был гораздо, гораздо меньших размеров, — но тем не менее…

— Полагаете, это световой луч, Иван Платонович? — спросил я.

— Не знаю, князь Андрей. Однако, нам стоит поторопиться, пока мы окончательно не замерзли.

Тесть был несомненно прав.

Мы встали в цепочку: вначале я, затем Иван Платонович, следом за ним женщины. Замыкал наше шествие граф Орловский.

— Минуту, — сказал я, вспомнив, что альпинисты обвязываются веревкой, чтобы в случае падения подстраховать товарища. — Григорий, у тебя случайно нет веревки?

Веревка случайно нашлась. Мы обвязались ей вокруг пояса и, прикрепленные друг к другу, заспешили по снежному насту к странной световой дуге на горизонте.

Я, через два часа

Через два часа передвижения с необустроенного горного склона Люська поскользнулась и поехала вниз. Все случилось так неожиданно, что остальные не успели зафиксировать свои ступни на снежном насте. Вследствие рывка поскользнулась Натали, идущая следом на Люськой, затем и Катька. Не удержался и Иван Платонович.

Так как мы находились в единой связке, ее середина провисла и заскользила вниз по склону. Лишь мы с графом Орловским не растерялись и одновременно упали в снег, головой к вершине, пытаясь таким способом затормозить падение наших товарищей. Выхватив из карманов ножи, мы воткнули их в снег, как можно глубже.

Тут же последовал рывок, вызванный падением четырех человеческих тел. Снежный наст оказался не слишком твердым, поэтому ножи держались в нем плохо. Мы с графом старались изо всех сил, но чувствовалось: еще немного, и мы вместе с женщинами и министром государственных имуществ соскользнем в пропасть.

Первым не повезло Орловскому. Вместе со своим ножом, оставившим в снегу глубокий порез, граф заскользил по насту, к остальным товарищам.

«Держи, твою мать!» — крикнул внутренний голос.

Но мне было не до внутреннего голоса.

На мне, можно сказать, висело пять человек, в том числе двое мужчин не самой миниатюрной комплекции. Исключительно от меня зависела их жизнь, а от моей жизни — судьба остального человечества. Как следует поступить в такой ситуации? Я не знал, как поступлю, но знал, как следует поступить: ни за что не отпускать веревку, чего бы это ни стоило.

— Андрэ! — визжала откуда-то снизу Люська. — Я не хочу умирать!

— Я тоже не хочу, Андрей! — вторила ей Катька.

— Держишь? — послышался ободряющий глас графа Орловского.

— Еле-еле удерживаю! Сейчас начну сползать, — крикнул я в ответ.

— Держись! Сейчас тебе станет легче!

Я понял, что хочет сделать граф Орловский: перерезать веревку, тем самым пожертвовать своей жизнью ради спасения товарищей.

— Нет! Не делай этого, Григорий! — крикнул я.

Но было поздно. Орловский перерезал веревку, на которой висел. Испытываемая мной тяжесть заметно уменьшилась.

— Прощайте, мои товарищи! — послышался отдаляющийся и постепенно отдаляющийся голос графа Григорий Орловского. — Спасите человечество!

Вот так теряешь верных друзей. Разговариваешь с ними, принимаешь от них дружеские подношения и не понимаешь, что в решающий миг друг перережет удерживающую его веревку, предпочтя длительному бесчестью мгновенную смерть.

Комок подступил к моему горлу, однако следовало вытянуть остальных, продолжавших висеть над пропастью. И тут, к ужасу своему, я понял, что не в силах вытянуть связку висящих в воздухе альпинистов. Я, распластавшись на снегу, вцепившись в него ножом, а также свободной рукой, ногами и зубами, по-прежнему еле удерживался от того, чтобы не сорваться вниз по крутому склону.

— Барин, сейчас тебе станет полегче!

Кто это? Натали? Что она такое кричит? Неужели, понимая, что я не в силах вечно удерживать висящих над пропастью, Натали тоже, как и граф Орловский, решила пожертвовать собой во имя общего спасения?!

— Натали, что ты такое задумала?

— Перережу веревку, барин!

— Чем? У тебя нет ножа.

— Зато есть маникюрные ножницы!

— Нет, Натали! Не надо!

Но Натали уже перерезала веревку маникюрными ножницами и ухнула в пропасть вслед за графом Орловским.

Мне стало немного легче, но явно недостаточно для того, чтобы вытащить оставшихся из пропасти. Я напряг все имеющиеся у меня силы, пытаясь ползти вверх по склону, но в результате съехал на несколько метров вниз. До края пропасти оставалось совсем немного.

— Прощай, Андрей! — донесся до меня Катькин голос.

— Нет, Катька! Ты не сделаешь этого!

— Сделаю! Я умру, а ты живи, вместе с молодой женой.

— Ты блефуешь! У тебя нет ножа.

— Зато есть маникюрные ножницы. Какая женщина ходит без маникюрных ножниц.

— Погоди немного, я сейчас соберусь силами и…

— Поздно, Андрей. Помни, как я тебя любила.

С этими словами моя любимая и незабвенная Катька перерезала веревку и упала в пропасть, где к тому моменту уже находились граф Орловский и Натали.

В связке у меня оставались Иван Платонович и Люська. Я заскрежетал зубами и пополз наверх. Мне удалось проползти метра полтора, до спасения оставалось чуть-чуть, но к этому моменту силы окончательно меня покинули. Утеряв их, я заскользил вниз по снежному насту, остановившись практически над самым обрывом.

— Прощай, Андрэ! — донеслось снизу.

— Что? — крикнули мы одновременно с Иваном Платоновичем.

— Прощай, Андрэ и ты, папан! — повторило эхо.

— Нет, Люси! — умоляюще крикнул я в пропасть.

— Не смей, доча! — не менее проникновенно крикнул Иван Платонович.

На этот раз я не успел даже спросить, чем Люська перерезает веревки. Конечно, это были маникюрные ножницы, черт бы их подрал! Тяжесть еще уменьшилась, и далеко снизу раздался слабый крик:

— Андрэ-э-э!

Я рыдал от горя, а метрах в двух ниже рыдал от горя министр государственных имуществ. Горе объединяет людей, поэтому, отрыдавшись, я спросил сдавленным голосом:

— Кажется, мы остались одни, Иван Платонович?

— Теперь-то вы можете вытащить меня из пропасти? — поинтересовался тесть.

Хотя голос у него был нехороший, неестественный какой-то.

— Не знаю, сейчас попробую, — ответил я.

Я свисал над пропастью, удерживаясь за нее животом, но силы мои были на исходе, и достаточно давно.

— Насколько понимаю, вы не в состоянии вытянуть меня наверх? — спросил тесть.

— Похоже, что так, — согласился я.

— В таком случае погодите минуту. Сейчас вес уменьшится.

— Алло, Иван Платонович? — спросил я. — Вы хотите сказать, что тоже перережете веревку?

Ответа не последовало.

— Вы здесь, Иван Платонович?

Тесть не отвечал, хотя его тяжесть я чувствовал.

— Да здесь я, здесь, — сказал он наконец. — Я не могу с вами разговаривать, так как разбираюсь с веревкой.

— Не можете перерезать?

— У меня нет ножа.

— Значит, вы перерезаете ее маникюрными ножницами?

Иван Платонович не отвечал, копошась внизу.

— Вы на удивление несообразительный, князь Андрей, — ответил он наконец через некоторое время. — Разумеется, у меня нет маникюрных ножниц, я же не женщина. Я перегрызаю веревку зубами. Собственно, почти перегрыз, совсем немного осталось, — вслед за этим последовала небольшая пауза, а затем слова прощания. — Если не смогли спасти мою дочь, спасите хотя бы человечество, князь Андрей.

— Господи, да что же вы сразу не сказали! — воскликнул я с состраданием. — Уже десять минут дурака валяли, а мне вас держи! Сейчас я вам пособлю, по-родственному.

С этими словами я уперся в скалу обеими ногами, освободил ножик и чиркнул по веревке, на которой висел Иван Платонович. Когда последнее веревочное волокно было перерезано, министр государственных имуществ устремился, вслед за остальными моими товарищами, к своей гибели.

Полностью освобожденный, я смог отползти от пропасти и сесть на снег, обратив лицо к сияющему на недостижимой высоте солнцу. Я потерял все, что у меня было: жену, ее горничную, которую я тоже любил, также любовницу и верного друга. Не говоря уже о тесте, с которым у меня были определенные трения. Однако, трения не привели к нашей взаимной гибели, а напротив, могли положить начало новой мужской дружбе. Но уже никогда не положат.

Что мне было теперь делать, одному, посреди заснеженной пустыни? Посреди этих гор, равнодушных к судьбе пяти людей, погибших в ледяных расщелинах? К тому, что погибшие не помогут мне спасти вселенную, в результате чего все эти горы будут расщеплены на отдельные молекулы такой катастрофой, о которой они не имеют малейшего представления? Стоит ли мне отдалять эту катастрофу? Не лучше ли положиться на судьбу и кинуться со скалы вниз, разделив безрадостную участь любимых женщин, родственников и остальных друзей?

Решив, что да — так будет лучше, — я поднялся на ноги, последний раз оглядел этот прекрасный и величественный мир вокруг себя и ринулся в зияющую подо мной пропасть. Словно кондор, обитатель горных вершин, воспарил я, раскинув руки, над скалами и пропастями, радуясь, что не остается у меня никаких забот и печалей, а остается лишь это ослепляющее чувство прекрасного, и оно будет последним чувством в моей беспутной и все-таки такой полнокровной жизни.

Пролетев несколько десятков — а может, сотен? — метров по воздуху, я окунулся в мягкий девственный снег и покатился по нему, поджав под себя ноги и прижав руки к туловищу, дабы продлить свою окончившуюся жизнь еще на пару мгновений.

Голова у меня закружилась от мельтешения снега и солнца, снега и солнца, снега и солнца. Я понимал, что практически умер, и все-таки не был мертв, поскольку, укутанный снегом, еще летел в свою окончательную ледяную могилу.

Я уже не понимал, что происходит со мной наяву, а что в смертном сне. Вероятно, это все-таки был смертный сон, потому что солнечный свет бил мне прямо в лицо, и на его фоне виднелось чье-то любящее лицо, спрашивающее меня Катькиным голосом:

— Андрей, ты жив? Ну, приходи же в себя.

— Андрэ! Андрэ! — произнес другой не менее любящий голос, на этот раз Люськин.

Я покачнулся и приподнял туловище. Я лежал на снегу. Меня обступили погибшие друзья, все до единого, и это было по-настоящему удивительно. Все улыбались — за исключением разве что Ивана Платоновича, который стоял ко мне спиной и отряхивался от снега.

Оказалось, что пропасть переходит в плавный снежный спуск, тянущийся до самого подножья горы. Утес, с которого мы сначала падали, а затем катились, находился очень высоко и немного сбоку: его отсюда не было видно, и докричаться не представлялось возможным.

Мы спаслись все, без исключения, и могли продолжать путешествие к таинственной солнечной дуге.

Глава 4

Григорий Орловский, вскоре после

После счастливого спасения — и не только спасения, но и изрядного сокращения пути, — путешественники вновь обвязались веревкой и продолжили опасный путь. Граф Орловский замыкал связку, наблюдая за тем, чтобы никто случайно не развязался и не сбился с пути. Ледяная пустыня не прощает ошибок — в этом они уже убедились.

Через час цепочка альпинистов остановилась.

— Что случилось, Андрей? — крикнул граф Орловский.

— Здесь какие-то следы. Посмотри сам, Григорий.

Орловский отвязался и прошел вперед. Действительно, перед Андреем, пересекая путь, проходила цепочка следов. Это были не звериные следы, а человеческие. Но какие огромные! Ступня приблизительно вдвое превышала человеческую — следовательно, в этом существе было росту не менее трех саженей. Нога, оставившая эти следы на снегу, была не обута: судя по широко расставленным пальцам, она вообще никогда не знала обуви.

Рядом со следами алели крупные алые пятна.

— Что думаешь? — спросил Андрей у графа.

Орловский задумчиво помолчал, трогая пальцем алое пятно, потом ответил:

— Это безусловно кровь. Надо бы разведать.

— Зачем?

— Возможно, существо ранено. Попробую оказать ему помощь. Возможно, существу известно что-нибудь из того, что может заинтересовать нас. Я имею в виду протечку во времени.

— Привал! — крикнул Андрей, оборачиваясь.

Уставшие альпинисты принялись развязывать веревки и валиться в снег. Из открытых ртов вырывался мерзлый пар, а щеки покрывал иней.

Граф Орловский вытащил из-за пояса оба имевшихся у него пистолета и решительным шагом направился по склону, в направлении следов.

— Погоди, я с тобой, — крикнул Андрей.

— Не надо, я ненадолго, — отказался Орловский.

Взобравшись на склон, граф немедленно потерял из виду товарищей, зато обнаружил скальную гряду, в которой темнел большой провал. Следы существа вели туда. Орловский на всякий случай проверил, заряжены ли пистолеты, и проследовал провал, в который, по всей видимости, скрылось загадочное существо.

Провал представлял собой нечто вроде естественной пещеры, образованной приложенными друг к другу гранитными монолитами, с ледяной шапкой наверху. Снег перед провалом был хорошо утоптан, поэтому Орловский не сомневался: существо там. Выставив перед собой пистолеты и готовясь в случае необходимости произвести залп, Орловский осторожно зашел в провал и огляделся.

Это действительно было жилище, и жилище обустроенное. На ледяных стенах висели шкуры, похожие на козьи. Пол застилали такие же шкуры, но погрубее. У стены Орловский обнаружил лежанку, сделанную из цельной ледяной глыбы, обложенной такими же шкурами. В помещении имелись также несколько древесных обломков, приставленных один к другому — граф так и не понял, для чего они служили.

Сначала Орловский подумал, что хозяин всего этого добра отсутствует, но ошибся. Просто хозяин в это время занимался в дальнем углу разделкой туши животного. Хозяин — а это был снежный человек — сидел спиной, на корточках, и не сразу заметил вошедшего. Лишь почувствовав на затылке внимательный взгляд, обернулся и вскочил на ноги.

К этому моменту Орловский понял свою ошибку. Снежный человек не был ранен и не нуждался в помощи: он волок на себе убитую добычу — кровавые пятна на снегу можно было объяснить только так. Сам снежный человек был ростом около трех с половиной саженей, как и предполагал Орловский, и имел антропоморфный, но чрезвычайно заросший вид. Шерсть, которой снежный человек оброс, была белой, но вследствие того, что изрядно свалялась и запачкалась, казалось серой. Конечности были могучими, но чересчур длинными. Вздутая грудная клетка убедительно демонстрировала крутой и вспыльчивый норов ее обладателя. Голова заросла более длинной, чем остальное тело, шерстью. Челюсть снежного человека была квадратной, а довершал дело пронзительный взгляд, внимательно следящий за собеседником из-под тяжелых надбровных дуг.

Снежный человек увидел гостя и вскинул огромные лапы. Из мягких подушечек выдвинулись вперед длинные и острые, как арабские кинжалы, когти. Орловский, которому доводилось не только ловить камских осетров, но и охотиться на берберийских львов, молча направил оба пистолета в грудь снежному человеку. Тот на мгновение задумался. Затем когти снежного человека втянулись обратно в подушечки пальцев. Видя это, Орловский опустил пистолеты, тем не менее готовый в любой момент ими воспользоваться.

Снежный человек вопросительно рыкнул, на что граф Орловский любезно сообщил:

— Прошу прощения за беспокойство, это просто визит вежливости. Не соблаговолите указать мне дорогу в долину?

Снежный человек снова рыкнул: он явно не понимал по-русски.

Граф Орловский перешел на французский, затем на английский, но снежный человек по-прежнему не понимал. Видимо, он был совершенно диким, далеким от цивилизации. Вместе с тем снежный человек не был лишен некоторой доли гостеприимства и благородства. Граф Орловский сделал это заключение на том основании, что снежный человек резким движением выволок на середину помещения разделываемую тушу и приветственно зарычал, указывая на нее. Орловский понял, что существо приглашает присоединиться к трапезе.

Животное напоминало козу. Шкурами именно этого животного было отделано все жилище.

Граф Орловский присел над тушей на корточки, вытащил из-за пояса нож и отрезал себе огромный кусок сырого мяса. При виде ножа снежный человек с любопытством зарычал, но сразу же доброжелательно закивал, показывая, что гость на верном пути. Орловский отрезал полоску сырого мяса и положил себе в рот. Снежный человек, выдвинув из руки длинные когти, оторвал от туши огромный кусок и тоже положил в рот.

Они принялись задумчиво жевать, поглядывая друг на друга. Прожевав, оба закивали, всем своим видом показывая, что пища достойна всяческого одобрения.

Затем снежный человек заинтересовался ножом графа Орловского и, указывая на нож, учтиво рыкнул. Граф с поклоном передал снежному человеку нож, который буквально утонул в огромной мохнатой руке.

Снежный человек выдвинул когти и сравнил с ножом. Острие ножа размером было подобно когтю, не больше и не меньше. Орловский заметил, что одного когтя на руке снежного человека не хватает: видимо, коготь был обломан. Нож интересовал хозяина пещеры с этой точки зрения.

Снежный человек примерился и воткнул рукоять ножа себе в палец — туда, откуда должен был выходить обломанный коготь. После этого убрал все когти в подушечки. Лезвие ножа зашло в подушечку вместе с когтями. Затем снежный человек выдвинул когти: вместе с остальными когтями выдвинулось лезвие ножа.

Снежный человек удовлетворенно заурчал и обратил умоляющий взгляд на гостя. Граф Орловский дал понять, что хозяин пещеры может оставить ножик себе, на усмотрение. Снежный человек в свою очередь сделал широкий жест лапой, предлагая в обмен на ножик забрать из пещеры, что душа пожелает. Орловский выбрал несколько шкур и пару деревяшек, также отрезал от туши еще один кусок мяса, предполагая угостить ожидающих его товарищей. Снежный человек не возражал и предлагал взять что-нибудь еще, но Орловский отказался. Не стоило злоупотреблять гостеприимством хозяина.

Они распрощались перед пещерой, и Орловский заспешил вниз. Когда граф обернулся, снежный человек держал поврежденную лапу на весу и то втягивал в подушечки, то вытягивал из них ножевое лезвие.

Нет ничего приятней, чем вернуть утерянное. По всей видимости, снежный человек отчаялся вернуть обломанный коготь, но теперь, неожиданно получив искомое, готов был заплатить за него высокую цену.

Я, сразу после

Граф Орловский вернулся довольный, с несколькими шкурами и огромным куском мяса.

— Ты его убил? — спросил я.

Женщины, подозревая новую опасность, прислушивались к нашему разговору.

— Убил? — переспросил Григорий и захохотал.

— Хочешь сказать, что это не человечина?

— Что-то вроде козлятины, — сообщил Григорий. — Подарок от их стола нашему столу. В обмен пришлось пожертвовать ножом. Теперь, когда свалимся в пропасть, нечем будет перерезать веревку. Придется, как Иван Платонович, ее перекусывать.

Слыша это, Иван Платонович злобно нахмурил переносицу, но промолчал. Я пожалел, что рассказал графу об этой истории, но было поздно.

Пока Орловский отсутствовал, мы отдохнули и готовы были продолжить нелегкий путь. Однако, нам не суждено было его продолжить.

Где-то высоко в горах загромыхало.

— Гром? — предположил я.

— Лавина, — поправил тесть.

Громыхало как раз над нами. Я задрал голову и увидел, как на вершине, по склону которой мы спускались, образовалось снежное облако. Оно на глазах увеличивалось, причем в длину. Многотонные массы снега устремились с горы в нашем направлении, увлекая за собой не только все новые и новые снежные пласты, но встречающиеся на пути камни и целые каменные глыбы.

— Бежим! — крикнул я.

Куда бежать? Путь лавины заранее неизвестен, а и был бы известен, как убежать от смерти, несущейся на тебя с жутким ревом?!

— Туда!

Граф Орловский указал на скалу, темнеющую от нас в нескольких десятков метров. Скала был изогнута, образуя над своим основанием некий условный навес. Я моментально понял и целиком одобрил замысел графа. Встать под навес скалы, чтобы снежный поток промчался над нами и ушел вниз. Пожалуй, Орловский прав: это единственный шанс выжить.

Мы не были связаны веревкой, поэтому порознь кинулись к указанной графом скале. Я ухватил под руки Люську с Катькой и бежал вместе с ними, таща женщин на буксире, когда они отставали. Иван Платонович и Натали бежали поодиночке: видимо, аристократическое воспитание не позволяло тестю прийти на помощь горничной. Граф Орловский, нагруженный наплечным саквояжем, также принесенными шкурами и досками, бежал последним.

Я бросил взгляд на склон. Снежное облако, продолжающее расширяться по мере скатывания со склона, приближалось со скоростью экспресса. Нужно успеть, иначе мы окажется раздавлены и погребены под километровой снежной толщей!

Мы подбежали к скале и прижались к ней спинами. Последним добрался до скалы граф Орловский — добрался, и сейчас же сверху хлынул стремительный поток снега. Солнечный свет пропал, его место заняла движущаяся черная пелена. Через некоторое время движение лавины ослабло и вовсе прекратилось.

Мы находились в полной темноте. Ощущалось лишь движение взвихренных снежинок, но вскоре осели и они.

Я зажег фонарик от айфона. Подзарядки давно уже не было, но недешевый аппарат еще работал. Снег, легший от основания скалы до ее верха, оставлял нам узкий проход шириной не более двух метров. По нему можно было передвигаться, но можно ли выбраться наружу? Очевидно, что лавина сошла — нам необходимо выбираться на свежий воздух как можно скорее. Запасы воздуха здесь ограничены: скоро мы начнем задыхаться, и тогда пиши пропало, человечество может на нас не рассчитывать.

Орловский взял принесенную с собой палку и проткнул снежную стену. Снег не был слежавшимся, но какое расстояние отделяет нас от свободы? Хорошо, если пару метров, а если пара сотен метров? Такой длинный лаз нам не прокопать, тем более что снег осыпается. Иначе говоря, придется копать не только лаз, но и пытаться сгрести с пути всю снежную массу, находящуюся выше. Совершенно нереально.

Чтобы оценить размеры нашей снежной тюрьмы, мы с графом Орловским прошли вдоль основания скалы. Скала тянулась довольно далеко, метров на двести, в середине изгибаясь. Увы, лавина захватила ее полностью: проход вдоль скального основания имелся, но выход наружу отсутствовал.

— Что будет делать? — спросил я графа.

— Копать.

Вероятно, Орловский сам не верил в благополучный исход копательного мероприятия, поэтому был неразговорчив и мрачен.

Мы вернулись к товарищам.

— Иван Платонович, вы человек с государственным мышлением. Можете предложить путь к спасению, за исключением малопродуктивного способа копать снег палками?

— Что же еще предложить, кроме этого? Будь у нас динамит, можно было бы взорвать снежный занос, наподобие того, как это делают горнопроходчики. Но динамита у нас нет, насколько понимаю.

Виноватый вид Орловского подтвердил, что захватить в прошлое динамит граф не догадался.

И тут у меня возникла идея. Динамит не динамит, но нечто куда более впечатляющее я наблюдал с месяц назад, на пути из Сыромятино на Урал. И виной этому был… неисправный первертор. Для уничтожения неисправного первертора кенгуру потребовалось произвести небольшой ядерный взрыв. Ядерного взрыва с гаком хватило бы для очистки горного склона от снега. Разумеется, применение ядерных технологий в мирных целях требует предельной осмотрительности и соблюдения техники безопасности, но где наша не пропадала! На кону спасение человечества, а если мы в ближайшие часы задохнемся от недостатка воздуха в этой снежной пустотелости, спасать человечество окажется некому.

Я поделился своим мыслями с товарищами и получил полное одобрение.

Вытащив первертор, я вызвал создателей вселенной. В прошлый раз поломка первертора вышла нечаянной. На этот раз у меня имелся выбор: либо сломать первертор, попросив создателей снова его заменить, с последующим ядерным взрывом, либо обратиться к создателям напрямую, с просьбой войти в положение. Я выбрал второй вариант, как наиболее приемлемый по этическим соображениям.

Из розовой субстанции, вытекшей из первертора, снова сформировался Толстый. Видимо, Пегий находился еще на излечении от сквозных пулеметных ранений.

— Найтить протечка? — традиционно спросил Толстый после того, как окончательно сформировался.

— Срочно замени первертор, — потребовал я.

— Этот не работать? — расстроился Толстый.

— Мне все равно, работает или не работает, — жестко сообщил я. — Мне нужно, чтобы громыхнуло, как в прошлый раз, с Пегим.

— Пегий громыхнуть? — не понял Толстый.

Кажется, я заложил Пегого перед непосредственным начальством. Впрочем, сейчас было не до дипломатических реверансов.

— Я поломал первертор, а Пегий его заменил, — объяснил я. — Когда Пегий залез обратно в неисправный первертор, тот громыхнул. Типа утилизация посредством небольшого ядерного взрыва. Мне большого не нужно, мне нужно умеренной мощности. Я понятно излагаю?

До Толстого начало доходить.

— Кргыы-Уун заменить малый первертор? Прежний утилизировать? — переспросил он.

— Ага, — подтвердил я. — Быстро соображаешь. Теперь я верю, что кенгуру создали нашу вселенную. А может быть, не только нашу.

— Зачем утилизировать?

— Затем, что сам не видишь, как здесь темно?

Я направил фонарик в глаз Толстому, и кенгуру отчаянно заморгал, оглядывая скальную стену с одной стороны и снежную стену с другой.

— Мы погребены под снежной лавиной. Чтобы нам отсюда выбраться, необходимо утилизировать первертор. Взрыв нужен, понимаешь?

— Микровзрыв?

— Вот именно. Только махонький-махонький микровзрыв, иначе мы костей не соберем, а вам полный швахомбрий настанет. Соображаешь?

Толстый достал из нагрудной сумки новый первертор и повертел в руках.

— Этот исправный. Не нужно утилизировать.

— Ну Толстенький, ну пожалуйста! — умоляюще запричитала Люська.

Все находились поблизости и мой разговор с Толстым, естественно, слышали.

— А ну, дай сюда! — попросил я несообразительного кенгуру, протягивая руку.

Получив из кенгуриных лап первертор, я надавил на решетку пальцами и легко проломил ее. Там проламывать было нечего — такая же хлипкая конструкция, как вся наша вселенная.

— Сломан, подлежит утилизации, — резюмировал я, возвращая аппарат.

— Сломать, сломать, — грустно подтвердил Толстый, разглядывая проломленное устройство. — Утилизировать в макромир. Сам возвращаться в макромир через этот первертор, — и указал на мой исправный первертор, через который просочился сюда.

Впервые с момента заточения я почувствовал недостаток воздуха в снежной пустотелости, поэтому действовал решительно. Взяв в руки свой первертор, я проделал с ним процедуру, аналогичную той, которую проделал с первертором Толстого, а именно: проломил на нем защитную решетку.

— Этот тоже сломан, — сообщил я Толстому. — Тоже подлежит утилизации. И кстати, не забудь оставить мне новый первертор, во избежание полного швахомбрия. Ну, ты понимаешь.

Как я и предполагал, в сумке Толстого оказался третий первертор, новенький. А два сломанных подлежали утилизации.

И тут наступал решающий момент, потому что ядерные взрывы в горах сами по себе чреваты непредсказуемыми последствиями, а нам предстояло не только пережить ядерный взрыв, но еще и в непосредственной близости от него. По счастью, скала имела круто загиб. Если расположить взрывной запал, то есть перверторы, с одной ее стороны, а самим встать с другой, шансы на спасение будут. Скалу ядерному взрыву точно не пробить, чего не скажешь о снежном заносе, который взрывная волна попросту сметет со своей дороги, а оставшийся снег растопит тепловой энергией.

Отобрав у Толстого неисправные перверторы, чтобы он не вздумал первертироваться раньше времени, я отнес их подальше и расположил с одной стороны скалы.

— Залезай в первертор по моему крику, не раньше. Ты все понял?

— Понять, понять, — закивал кенгуру.

Люди ожидали с другой стороны скалы. Я велел всем сжаться в комок и заткнуть уши, а по возможности обмотаться одеялами графа Орловского, также принесенными им шкурами.

— Жди моего крика, — сказал я и бросился по ту сторону скалы.

Оказавшись среди товарищей, я сгорбился, зажал уши ладонями и крикнул:

— Давай!

Через пару минут пространство потряс взрыв жуткой силы.

Глава 5

Я, сразу после

Я разожмурил глаза и снова их зажмурил, потому что показалось: ядерный взрыв продолжается. Но это был не ядерный взрыв, а солнце.

Снежная толща, покрывавшая нашу скалу, исчезла. Снег отбросило метров за триста от нас, а рядом с нами по голым камням текли радиационные ручьи.

Впрочем, снежная толща исчезла лишь со стороны взрыва. С той стороны скалы, под которой мы прятались, снег не только сохранился, но значительно приумножился — именно по нему, во избежание радиации, следовало пробираться. Однако, мы быстро убедились, что это невозможно. Граф Орловский, ступивший в снежный занос, мгновенно провалился по грудь — мы еле его выловили.

Итак, с одного бока путь нам преграждала непроходимая снежная целина. С другого бока путь был свободен, но заражен радиацией. Граф Орловский и Иван Платонович предлагали следовать вторым маршрутом, но я доходчиво объяснил, через сколько времени и в каких мучениях они умрут. В результате товарищи передумали. Оставался путь наверх, через скалу, но при отсутствии специального снаряжения это было нереально.

Формально мы были свободны, в то же самое время оставались заточены на узенькой полоске снега, в основании скалы.

«Может, подскажешь что?» — спросил я у внутреннего голоса, особо на него не надеясь.

«Вспомни Индиану Джонса», — посоветовал тот.

«Что именно?»

«Как Индиана Джонс из самолета на надувной лодке выпрыгивал.»

«Эврика!»

— Делаем так, — сообщил я своим товарищам. — Берем шкуры, которые принес граф Орловский, и сшиваем их, получая одно большое покрывало. Далее садимся на эти шкуры, обвязываем себя веревкой и спускаемся по насту, как на салазках.

— А управлять чем? — посетовал Орловский. — У любого средства передвижения обязан быть руль.

— А рулем, — ответил я, чувствуя вдохновение, — будут доски. Тобой же, Григорий, и принесенные.

Орловский с сомнением посмотрел на радиационный склон, вычищенный до полного блеска, но вынужден был согласиться.

— Женщины! — обратился я к дамам. — Если во время висения над пропастью у каждой из вас нашлись маникюрные ножницы, надеюсь, иголки с нитками найдутся?

Иголка с нитками нашлась у Натали. Я усадил ее за сшивание шкур, а сам с графом Орловским принялся мастерить руль.

Ничего путного у нас не получилось. Мы немного обстругали и обтесали принесенные Григорием палки, но получить даже подобие руля не удалось. Руль все равно не к чему было крепить, ибо каркас нашей посудины представлял собой лишь сшитые шкуры. Решили использовать палки в качестве весел, для торможения и изменения направления движения. Мужчины должны были сидеть по бокам, с палками в руках, и управлять движением самодельного транспорта, а женщины находиться в центре шкур. Чтобы никто не вывалился по дороге, следовало обвязаться веревкой.

К тому времени, как стратегия и тактика передвижения по глубокому снегу были выработаны, козьи шкуры оказались сшиты. Мы усадили женщин в центре импровизированной повозки, а сами, вооружившись палками, устроились по бокам. Каждому сквозь пояс продели веревки, приобретя таким образом дополнительную устойчивость.

— Да пребудет с нами сила! — сказал я по привычке, приобретенной в 1812 году, и оттолкнулся от скального основания.

Шкуры заскользили по снегу, постепенно набирая ход.

— Лево держать, — скомандовал я.

Сидящий по правую от меня руку Иван Платонович опустил палку в снег, и повозка повернула левее.

— Так держать. Хорошо.

Мы летели вниз со склона на козьих шкурах. Опасностей было две. Во-первых, мы могли не заметить пропасть и соскользнуть в нее. Во-вторых, можно было налететь на камень и, учитывая высокую скорость передвижения, расшибиться в лепешку. Ввиду перечисленного следовало посматривать, куда мы движемся, и при необходимости корректировать курс.

Боясь развить слишком высокую скорость, я требовал тормозить, когда мы слишком разгонялись. Если же склон был слишком пологим, палки поднимались вверх, и повозка скользила согласно физическим законам природы. Нижней стороной повозки, чтобы шерсть не тормозила, мы сделали внутреннюю поверхность шкур.

Идея с передвижением на козьих шкурах оказалась довольно успешной. За какие-то полчаса мы преодолели расстояние в десяток километров, наверное. Иди мы в пешем порядке, путешествие растянулось бы минимум на полдня.

С каждой минутой горный кряж вокруг нас изменялся. Белые вершины уходили все глубже ввысь, за облака. Все больше камней выглядывало из-под снега. Приходилось уворачиваться, меняя направление движения. Было понятно, что передвижение на козьих шкурах близится к концу.

Действительно, вскоре я увидел идущую сплошной полосой каменную гряду и приказал тормозить. На малой скорости мы подъехали к валунам, пересекавшим нашу дорогу, и остановились.

Отвязав от пояса веревку, я взобрался на валун и огляделся.

За валунами снег заканчивался. Внизу виднелся первый робкий кустарник, а еще ниже, в туманной дали, зеленое марево леса. И ни намека на то, в каком времени и месте мы находимся. Кроме солнечной дуги, разумеется. Дуга горела над горизонтом. Теперь я ни секунды не сомневался в том, что это световой луч. Но какой огромный! По всей видимости, протечка во времени была титанической, раз световой луч такой мощности вышел из нее, рванулся ввысь, где, на расстоянии нескольких сотен метров, изогнулся и отправился обратно.

— Что там, Андрей? — крикнула Катька снизу.

— Там протечка во времени, — уверенно отвечал я. — Мы доберемся до нее и вернемся домой, целыми и невредимыми.

Я, вскоре после

Повозка из козьих шкур, сослужившая нам столь хорошую службу, была разобрана. Теперь идти в связке не было необходимости, ведь снег отсутствовал. Мы, уже не скрепленные веревкой, встали в цепочку и пошли. Я выбирал дорогу между булыжников, а находящийся в арьергарде граф Орловский присматривал, чтобы никто не заблудился.

С каждым нашим шагом растительность увеличивалась в высоту и наливалась соками. Сначала это были отдельные тощие травинки, позднее превратившиеся в коренастые стебли с мясистыми листьями и пышными цветами в основном желтых и розовых оттенков. Чуть ниже стали попадаться кустарники. Они были колючими — приходилось их обходить, так как продраться сквозь кустарник не было никакой возможности. На некоторых кустарниках висели плоды. Однако, биолога среди нас не было, поэтому я приказал не срывать незнакомых плодов, во избежание отравления. Пища пока имелась: припасы графа Орловского еще не закончились. К тому же граф нес в рюкзаке два больших куска мяса, позаимствованных им у снежного человека. В холоде мясо не могло испортиться, но сейчас, со снижением высоты, становилось теплее, и мясо следовало употребить в пищу как можно скорей.

На первой же стоянке мы разожгли костер и приготовили козьи отбивные. Орловский сказал, что, судя по внешнему виду туши, это были не козы, а их ближайшие сородичи. Впрочем, сказанное им не имело ни малейшего практического значения. Главное, что мясо животных оказалось пригодным в пищу.

И еще мы с удовольствием переоделись. Вид меня и Ивана Платоновича, щеголяющих в нижнем белье графа Орловского навыпуск, произвело бы неизгладимый фурор в петербургском обществе. Ранее выбирать не приходилось, но теперь мы стянули с себя теплое и изрядно пострадавшее белье, возвратив его хозяину. Орловский, осмотрев многочисленные дырки и порезы на возвращенных вещах, ничего не сказал, но мне сделалось стыдно. Вероятно, те же чувства испытывал Иван Платонович, пробормотавший, что за министром государственных имуществ не заржавеет.

Граф Орловский был непроницаем. Сложив пострадавшее белье, он убрал его в рюкзак и возвратился к костру за добавкой.

К женщинам возвращалось беззаботное настроение. Люська с Натали весело о чем-то щебетали. Сложней всего приходилось, разумеется, Катьке. Подумать только, сначала из своего времени попасть в 1812 год — хорошо, что в мои объятия, а не в чужие. Затем, вроде бы договорившись с создателями вселенной о возврате домой, опять оказаться незнамо где: в ледяных горах, совершенно не приспособленных для нормальной жизни! Много выпало на долю этой хрупкой девушки, а сколько еще выпадет!

В таких рассуждениях, я подсел на камень рядом с Катькой и положил ей руку на колено. Катька хмыкнула, а Люська сверкнула глазами, но сделала вид, что не заметила. Ничего, пусть привыкают. Как говорится, стерпится, слюбится. Одна хорошая групповушка, и от наметившейся антипатии не останется следа.

В текущих условиях о групповушке нечего было думать, естественно. Мы были уставшими, грязными и не определившимися во времени и пространстве — о последнем следовало позаботиться в первую очередь.

— Есть какие-нибудь предположения, где мы находимся? — спросил я.

— В горах, барин, — высказалась Натали.

За что я люблю русский народ, так это за простодушие.

— Более точные предположения имеются?

— Это Кордильеры, — подумав, сообщил тесть.

— Почему вы так решили, Иван Платонович?

— Насколько я могу различить своим далеко не идеальным зрением, ниже нас расположены сплошные девственные леса. Горы плюс девственные леса, из этого я делаю вывод, что мы находимся в Кордильерах. Европа отпадает: в ней не осталось девственных лесов, да и столь высокие горы отсутствуют. В Африке имеется несколько достойных гор, но не длинных горных гряд, которые мы с вами наблюдаем. В Азии имеются и горы, и девственные леса. Теоретически мы можем находиться в Азии, но интуиция подсказываем мне, что мы в Кордильерах. Где-то в Южной Америке. То есть под нами джунгли, мы движемся в их направлении. Естественно, я исхожу из того, что время, в котором мы находимся, соизмеримо с нашим. Если мы оказались в доисторическом прошлом, тогда любые предположения безосновательны. Местность, в которой мы находимся, может вообще не иметь названия, аналогичное справедливо в отношении целого континента.

— Что думаете по поводу солнечной дуги, Иван Платонович?

— То же, что вы, князь Андрей. Это протечка во времени, какие могут быть сомнения?!

— Как предполагаете действовать?

— По обстоятельствам. Если бы мы находились в моем кабинете на Вознесенке или в Сыромятино, я бы выставил вас за дверь, под предлогом занятости. Зачем задавать вопросы, ответы на которые заранее известны или не имеют значения?

«А ведь он прав», — заметил внутренний голос.

«А ты не лезь поперед батьки в пекло», — отрезал я.

Ничего другого не оставалось, как следовать в направлении солнечной дуги и действовать по обстоятельствам.

Я, на следующий день

На следующем привале мы заночевали — по счастью, обошлось без происшествий, — и к полудню следующего дня достигли долины. Иван Платонович оказался прав: долину занимали настоящие джунгли.

Древесные кроны смыкались над головой, практически не пропуская солнечного света. В кронах гомонили птицы с ярким тропическим оперением. Стволы деревьев, как один, были высокими: деревья тянулись вверх, к солнечному свету, которого катастрофически недоставало. Таким образом, верхняя часть леса была пышной, тогда как средняя — худосочной. Тем не менее худосочность средней части компенсировалось травяным разнообразием на земле. Различные плющи и другие вьющиеся растения цеплялись за ноги, мешая ходьбе. Я вытащил нож и по мере возможности прорубал дорогу сквозь непроходимые заросли. Мои товарищи шли следом, стараясь не растягиваться и не отставать.

Так — медленно, но неотвратимо — мы продвигались в направлении солнечной дуги.

Остановились передохнуть у небольшой речушки. Эта была первая речушка с чистой и относительно теплой водой, которую мы встретили. Ручьев на горных склонах было предостаточно, но вода в них была холодна, как смерть — от нее даже зубы сводило. Искупаться в таких ручьях нечего было думать. Теперь представилась возможность омыть тела в проточной воде.

В тропических реках могли водиться разные неприятные создания, начиная от плотоядных рыбок и заканчивая крокодилами, поэтому первым дело я зашел в воду и осмотрелся. Вода доходила до колен и была прозрачной. Ни рыб — какими бы они ни были, — ни крокодилов поблизости не оказалось.

— Можно купаться, если кто хочет! — сообщил я, выходя из воды.

Товарищи сидели на берегу, у весело потрескивающего костра, и распределяли последние остатки пищи. В путешествии граф Орловский рассчитывал на себя, поэтому взятые им запасы пищи оказались скудны для шестерых человек. За прошедшие сутки мы практически подъели припасы. Та же участь был уготована кускам козьего мяса, полученным от снежного человека, тем более что мясо оказалось приятным на вкус и нежилистым. Оставалось надеяться на то, что граф Орловский добудет что-нибудь из пропитания, которое бегает, ползает и летает по здешним тропическим лесам.

— Кто купаться? — повторил я.

Катька потянулась и встала с поваленного бревна, на котором сидела. Она и раньше не была стеснительной, но теперь наступил ее час, без сомнения! Я присел на освободившееся бревно, приготовившись наблюдать за купанием богини.

Катька медленно, наслаждаясь моментом, подошла к воде и сделала движение, чтобы стянуть с себя платье. Но в этот момент в воду уже бухнулась Люська, причем совершенно голая. Когда она только успела стащить с себя все свои причиндалы?! Их в нормальной обстановке не сразу снимешь, а тут буквально в одно мгновение. Впрочем, ей помогала Натали — без ее участия раздевание, разумеется, не обошлось.

Итак, Люська бухнулась в воду. Впрочем, что значит бухнулась? Воды было по колено, поэтому она просто запрыгнула в речку, подняв кучу брызг, и принялась зачерпывать себе воду в ладони и лить на грудь. Причем встала не задом и даже не боком, а принципиально передом, не стыдясь ни графа Орловского, ни своего отца.

Я обернулся на Ивана Платоновича. Тесть успел отвернуться. Поскольку я находился сбоку от него, то мог заметить глубокую складку, проходившую по переносице. Взрослые дочери — сущее наказание, в том числе замужние. Я читал об этом в художественной литературе.

Хотя гораздо занятнее было понаблюдать за Катькиной реакций. Увидев, что со стриптизом ее опередили, Катька замерла в оцепенении, потом стащила с себя платье и трусы, скинула на землю бюстгальтер и, оставшись в чем мать родила, последовала примеру остальных женщин. Остальных женщин — потому что к тому времени рядом сЛюськой уже плескалась Натали.

Понимая, что ходить грязным не пристало, я тоже разделся и присоединился к своим женщинам, которых очень любил, но не знал, как соединить воедино.

— Андрэ, потри мне спинку, — попросила Люська.

Мочалки с мылом не было, поэтому мне пришлось тереть ей спинку ладонью. Это было показательной акцией, естественно: жена вполне могла попросить потереть ей спинку своей горничной.

Я потер Люське спинку и занялся собой.

— А теперь мне, Андрей, — услышал я уже Катькину просьбу.

Пришлось тереть спинку и ей. Люська промолчала, понимая, что возражения бесполезны и даже оскорбительны для присутствующих. За моей спиной они вели свою дамскую игру, и я в этой игре был не более чем игровым кубиком. Каждая из женщин поочередно бросала кубик и смотрела, какая цифра на нем выпадет.

— Григорий, а ты купаться не пойдешь? — крикнул я в сторону костра.

Но Орловского у костра не было. Сидел, полуотвернувшись, один Иван Платонович. Я обратил внимание, что сидит он так, чтобы не видеть голой дочери, но при этом краем глаза наблюдать за голой Катькой. Это стрекоза добилась-таки своего, хотя бы в отношении самого немолодого из нас министра государственных имуществ.

Где-то поблизости жахнул пистолетный выстрел.

Женщины завизжали, прикрывая руками интимные места, и выбежали на берег одеваться.

Через минуту, как я и думал, из джунглей показался граф Григорий Орловский, волоча за собой убитую обезьяну.

— Тренировался на меткость? — спросил я.

Граф удивился.

— При чем здесь меткость? Наши запасы провизии подошли к концу, а обезьянье мясо чрезвычайно питательно.

Он насадил обезьяну на импровизированный деревянный вертел и водрузил на костер. Сначала неприятно запахло паленой шерстью, но вскоре вдоль речушки распространился аромат свежего жареного мяса.

Мы сытно пообедали обезьяним мясом и продолжили путь к солнечной дуге, изредка заглядывавшей в просветы между деревьями.

Глава 6

Я, на следующий день

Еще через один день странствия по джунглям мы вышли к руинам древней цивилизации.

Первым на них обратил внимание Иван Платонович:

— Смотрите-ка, что там.

Мы раздвинули сплошную зеленую завесу и вышли на площадь, мощеную крупными каменными плитами. Древний город окружали неприступные джунгли, но сами постройки — за счет того, что были воздвигнуты из каменных блоков и на совесть, — хорошо сохранились.

Возможно, город был воздвигнут несколько тысячелетий назад, с тех пор ни одна живая душа его не потревожила. Мы были первыми, кто — после исконных жителей, кем бы они ни были — ступил на эти массивные плиты. Грохоча подошвами современных ботинок, мы пошли по древним плитам в направлении храма, возвышающего в конце улицы.

По левую и правую руку от нас располагались опустевшие безглазые дома. Стекло, если оно в те незапамятные времена было придумано, исчезло под порывами тропического муссона, разлетевшись на мелкие осколки. Дома ничего не выражали своими открытыми зевами. Но когда-то здесь жили люди… а может, не совсем люди. Жители прогуливались по этим улицам, держась за руки; разговаривали; смеялись. Но теперь были мертвы — уже много веков. Город пережил всех, кого поглотили джунгли или смертельная эпидемия.

Я зашел в один из домов. Ничего — совершенно пустые стены. Мебель, если и оставалась здесь, давно сгнила. Небольшие кучи трухи, валяющиеся тут и там возле пустых стен — вполне возможно, бывшая мебель. Дерево — чрезвычайно удобный для выполнения поделок материал, но сколь же недолговечный! Хотя за прошедшие века проржавели бы и металлические изделия. Один камень не знает износа, поэтому внутренности каменных домов пусты, но сами здания в идеальной сохранности. Раковины, оставшиеся без своих обитателей и сохранившиеся благодаря извивам судьбы многие тысячелетия.

Вдруг я заметил нечто, поразившее меня до глубины души. На одной из стен, на уровне моего пояса, были нацарапаны на камне две фигурки, держащиеся за руки. Вероятно, здесь находилась детская кроватка. Вечерами — в ожидании, когда заснет, или утром, дожидаясь пробуждения родителей, — ребенок выцарапывал по камню заветный рисунок. Маму с папой, наверное. Царапал либо металлическим предметом типа гвоздя, либо твердым камнем наподобие алмаза. В этих горах имеются залежи алмазов — как пить дать имеются. Ребенок нацарапал рисунок и успокоился. Интересно, что сказали родители, увидев детское творение? Похвалили, разумеется. И вот нет теперь ни этого ребенка, ни его заботливых родителей — всех поглотило забвение.

Я вышел из дома и нагнал своих товарищей, в молчании бредущих по улице. Никто не спросил меня, что я увидел в покинутом здании и увидел ли что вообще. Все понимали: перед лицом вечности, к которой мы сейчас прикасаемся, это не имеет никакого значения. Мы просто шагали по мостовой в направлении к храму, в надежде, что именно там скрывается загадка погибшей цивилизации.

Вот оно, городское святилище, надменно возвышающееся над остальным городом. Оно посвящено неизвестным мстительным богам. Кому же еще, как не им?! Высоки ступени, ведущие от твоего подножия к алтарю, залитому жертвенной кровью. Удивительна и грандиозна твоя архитектура. Страшны оскалы полубогов-полулюдей, изображениями которых украшены твои стены.

Странные барельефы продолжились не только на наружных стенах, но и внутренних — после того, как мы проникли внутрь культового сооружения. Даже в человеческих лицах не было ничего человеческого. Позы были неестественны, а выражения не осмысленны, как будто древние скульпторы намеренно хотели принизить и исказить человеческое достоинство, чтобы вошедший сюда испытал священный ужас перед тем, что его ожидает.

Мы прошли к просторному алтарю, на который могло поместиться двое, а то и трое жертв, и еще раз поразились сакральной жестокости людей, сотворивших такое архитектурное чудо. Убийство без причины, во имя магического ритуала — что может быть хуже и противоестественней, чем это?! Над алтарем скалила зубы нефритовая богиня. В одной руке богини находился изогнутый жезл, оканчивающийся рычащей львиной пастью, а в другой руке — отрезанная голова. Но это была не человеческая голова, это была голова кенгуру, с ярко выраженными гуманоидными чертами.

Объятые ужасом, мы застыли перед алтарем, не в силах двинуться с места.

Страшным усилием воли я заставил себя пройти за алтарь, чтобы посмотреть, что находится в тайных культовых помещениях. Сразу за алтарем находился наклонный коридор, ведущий куда-то вниз, в расположенные под храмом подземелья. Сказав своим спутникам, чтобы они дожидались здесь, я начал спускаться по наклонному коридору и едва не погиб. В последний момент, подсветив фонариком айфона себе под ноги, я увидел разверзнувшуюся под моими ногами бездну. Коридор обрывался сразу после бездны. Дальше пути не было.

Опустившись на колени, я заглянул в бездну. До моего уха донеслось жуткое нечеловеческое бормотание:

— Туки-туки лу.

Никогда до самой смерти не забыть мне того ужаса и той безысходности, которым веяло от этого бормотания. Ничего омерзительней я в жизни не слышал. Внезапно мне почудилось, что бормотание поднимается из глубин.

— Туки-туки лу.

Так и есть, бормотание приближалось, с каждой секундой становясь громче и отчетливей. Каким образом существа, издававшие эти бормотания, поднимались на поверхность? Возможно, они обладали крыльями, хотя их приближение не походило на крики крылатых существ. Скорее, он поднимались медленно, подрагивая и меняя форму, подобно тому, как воздушные пузырьки поднимаются на поверхность моря. По всей видимости, воздух был для них не вполне проницаемой субстанцией. По этой субстанции эти бормочущие существа могли путешествовать из глубин земли к поверхности. Не они ли в таком случае учредили этот ужасный культ, выстроив руками своих многочисленных рабов, не только город, но и сам храм, на месте входа в беспросветную бездну?

Я посветил фонариком от айфона в бездну. Мне почудилось, что там, в жуткой глубине, я различаю странные тени — извивающиеся, трепещущие и пытающиеся до меня дотянуться. Кажется, они походили на медуз — впрочем, не помню точно. Их глаза, закрепленные к дискообразным телам на длинных стебельках, пронзали мрак, впечатываясь в мое лицо отчетливей, чем пощечины. Дискообразные тела трепетали тонкими окончаниями, всплывая на поверхность с каждым новым трепетанием.

В ужасе вскочив на ноги, я бросился сломя голову к спасительному выходу. Следом неслось таинственное:

— Туки-туки лу.

Ожидавшие меня спутники заметно нервничали. Увидев мое перекошенное от страха лицо, они, не произнеся ни единого слова, бросились за мной наутек.

Мы выбежали из проклятого храма и понеслись по безлюдным улицам, в спасительные джунгли. Мостовая стучала под нашими подошвами, отдаваясь в пустых домах звонким эхом. Нам казалось, что следом за нами несутся не только дискообразные чудовища с глазами на стебельках, но и покоренное ими население. Все жители этого вымершего города бежали за нами, осыпая проклятиями и оскорблениями, разгневанные тем, что мы не захотели следовать их нечеловеческим обрядам и традициям.

Лишь оказавшись на значительном расстоянии от древнего города, мы смогли перевести дух и успокоиться. Страх еще таился в наших глазах, однако мы были готовы продолжать движение. Следовало лишь навсегда позабыть чудовищный древний город, никогда не упоминать его в разговорах и по возможности выкинуть из памяти.

Мы так и поступили. Когда, через несколько часов напряженной ходьбы, Иван Платонович раздвинул густые заросли и обнаружил за ними новый покинутый город, еще более древний, страшный и загадочный, чем прежний, я с молчаливого одобрения остальных своих спутников произнес сакраментальное:

— Да ну их в жопу, эти развалины. В этих развалинах всегда одно и то же: полигональная кладка, в которую не просунешь человеческий волос; мегатонные конструкции, залитые качественным современным бетоном; отвратительные хари древних богов, которым надлежит молиться. Я бы с удовольствием отдал все эти древние артефакты за простой рулон туалетной бумаги.

Так как в 1812 году туалетная бумага не получила еще законное распространение, никто, кроме Катьки, меня не понял.

Я, в тот же день

К вечеру случилось еще одно происшествие, едва не приведшее нашу экспедицию к катастрофе.

Мы продолжали пробираться сквозь тропические заросли: я впереди, следом за мной Иван Платонович, затем женщины, замыкал шествие граф Орловский. Внезапно Иван Платонович повел носом и сказал:

— Не чувствуете вонь?

Идущие следом женщины подтвердили, что запах джунглей изменился.

— Вероятно, поблизости находится болото, — предположил граф Орловский.

Я, от природы обладающий неважным обонянием, тоже почувствовал неприятное жжение в носу, о чем не замедлил сообщить.

Пока мы беседовали, остановившись, неприятный запах неожиданно усилился — по крайней мере, женщины подтвердили, что чувствуют его усиление.

— Тише, — внезапно произнес Орловский, поднимая руку.

Граф всегда высказывался по делу, поэтому ему повиновались.

— Кто-то движется в нашем направлении, — прошептал граф, выхватываю из-за пояса пистолеты.

У меня пистолетов не было: пришлось выхватывать из-за пояса перочинный ножик и концентрироваться. Выдвинулся вперед и Иван Платонович, в результате чего женщины оказались за нашими спинами.

Действительно, в джунглях — где-то в сотне метров от нас — ощущалось отчетливое движение. Двигался не хищник, боящийся спугнуть свою жертву, и не сама жертва, естественно: двигался хозяин джунглей, не боящийся никого и ничего.

— Ложитесь, — прошептал Орловский.

Все упали на траву. Орловский выставил вперед пистолеты, а я — перочинный нож. Впрочем, я готов был вскочить на ноги и нанести врагу свой коронный джампинг-кик, хотя врагом на этот раз выступал не человек, а нечто более серьезное и устрашающее.

Зверь неторопливо, даже с некоторой ленцой, двигался в нашем направлении. Уже было ясно, что он массивен. Треск сучьев, ломаемых вовсе не у земли, свидетельствовал о многом. С приближением зверя вонь становилась непереносимой: было очевидно, что ее распространителем является именно это, неизвестное пока, животное.

И вот животное показалось. Люська вскрикнула от ужаса, но я зажал ей ладонью рот. Возможно, что, почувствовав приближение зверя, нам сразу следовало бежать, но теперь было поздно. Зверь находился в зоне нашей видимости и досягаемости.

Ростом он был метра три, а длиной гораздо поболе, а уж массой он обладал совершенно неимоверной. Наверное, в него вместилось бы с десяток белых медведей, если бы белые медведи водились в джунглях. Зверь умел длинную морду и передвигался на четырех лапах. По форме он напоминал гигантского муравьеда, а может ленивца. Когти на его лапах были огромны и, насколько я понял, не втягивались. Вскинув одну из лап, зверь ободрал кору с толстого дерева, причем на уровне не менее четырех метров. Вонь исходила от длинной свалявшейся шерсти зверя. Но более вони меня устрашил его раздвоенный язык, то и дело высовывающийся из узкого рта, как бы ощупывая пространство перед собой.

Я посмотрел на Люську, которой продолжал зажимать рот, и увидел совершенно безумные глаза и нос, из которого ручьем текут сопли. Я понял, что жене отвратителен не столько сам зверь, сколько исходящий от него запах. Я бросил перочинный ножик на землю, в осознании, что он в данную минуту мне не потребуется, и свободной рукой вытер Люськины сопли пожухлым древесным листом. При этом я заглянул в Люськины глаза и покачал головой, давая понять: нужно держаться, не издавая при этом ни звука.

После этого взглянул на Катьку, находившуюся на некотором от меня отдалении. Она самостоятельно зажимала рот ладонями, но хотя бы не хлюпала носом. Молодчина!

Зверь между тем приблизился на расстояние около десятка метров к нам, распластанным на земле, и внезапно наклонил голову. Его раздвоенный розоватый язык втягивался в звериную пасть и вновь оттуда выскакивал, как бы в предвкушении поживы, в метре от моей головы. Я боялся пошевелиться. Думаю, то же испытывали мои товарищи. Самым дурным вариантом было бы, если бы кто-то из женщин закричал и бросился бежать. Походка зверя казалась неторопливой, но кто знает, насколько он скор на бег. Несмотря на показную медлительность, массивные животные передвигаются весьма быстро.

По счастью, женщины не закричали. Однако, теперь нам угрожала другая опасность. Зверь поднял голову и, совершенно не замечая нас, и может, не интересуясь нами, затопал вперед. Мы находились как раз на его пути. Если бы зверь на кого-нибудь из нас наступил, то безусловно раздавил бы. Но, помимо того, его выпирающие вперед заточенные когти могли попросту разрезать человеческое тело надвое или нанести серьезную проникающую рану.

Зверь двинулся вперед, и у меня оказалось не более секунды, чтобы принять решение. Метнувшись по земле, я переместился между Люськой и Катькой, в результате чего мог контролировать движения обеих.

Зверь поднял правую переднюю лапу, чтобы сделать очередной шаг. Увидев, что гигантская лапа сейчас раздавит Катьку, я схватил подружку за руку и дернул на себя, краем глаза следя за тем, чтобы находившейся слева от меня Люське ничего не угрожало. В этот момент мы оказались под брюхом чудовища, делающего уже следующий шаг левой передней лапой. Я схватил обеих своих женщин и прижал к себе, чтобы быть уверенным, что они не ринутся отсюда навстречу гибели.

Через несколько секунд над нами нависла правая задняя лапа чудовища. Понимая, что не смогу перекатиться с обеими женщинами в обнимку, я сильно одной рукой оттолкнул Катьку в сторону от смертоносной лапы, а сам вместе с Люськой перекатился в другую сторону.

Все это время нас обдавало невыносимой вонью. Даже мне было не по себе, а что говорить о женщинах!

На прощанье зверь обмахнул нас отвратительным хвостом и начал медленно удаляться. Я оглядел спутников, чтобы убедиться в том, что они не раздавлены и не разрезаны на куски.

Все были целы. Распластавшись, мы лежали на земле, между вмятинами от чудовищных лап. Граф Орловский еще обнимал Натали. Значит, находясь ближе к Натали, он контролировал ее перемещения. Иван Платонович также был цел. Один из когтей прорезал его сюртук, но сам владелец сюртука не пострадал.

— Кто-нибудь знает, что это за зверь? — спросил я.

Никто не знал.

— Значит ли это, что мы оказались в доисторическом лесу? — задал я следующий вопрос.

Если бы ответ был положительным, это означало: помимо увиденного гигантского муравьеда-ленивца, можно ожидать более традиционных для доисторических времен тварей вроде диплодоков, игуанодонов, птеродактилей и других видов динозавров.

Однако, никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть мои опасения.

Чудовище отдалилось от нас на приличное расстояние, вонь от его шерсти уменьшалась с каждой минутой.

Мы поднялись на ноги и принялись отряхиваться. Я подобрал с земли перочинный ножик и сунул в карман. В этих неведомых джунглях мне не хотелось оставаться совершенно без оружия. Впрочем, если мы находимся в доисторических временах, наши шансы на выживание, с оружием или без, довольно призрачны. Люди, хотя и представляют собой наиболее очевидную опасность, все же имеют и свою оборотную сторону, хотя и редко проявляемую. Что же касается диких зверей, вроде того, с которым мы сейчас познакомились, они опасны всегда и повсюду, хотя бы вследствие того, что с ними невозможно договориться.

— Хотел бы я поохотиться на такого зверя, — заметил граф Орловский, отряхиваясь.

— За чем же дело стало? — язвительно осведомился Иван Платонович, рассматривая длинный порез на своем сюртуке. — Вы еще можете его догнать. Если поспешите, конечно.

Глава 7

Григорий Орловский, на следующий день

На следующий день путешественники вышли к реке, в добрую сотню саженей шириной. Учитывая сильное течение, переправиться через нее нечего было и думать. Оставалось идти вдоль берега. Это было осуществимо, поскольку река текла в направлении солнечной дуги — не вполне точно, но хотя бы приблизительно. Следуя вдоль берега, путешественники приближались к солнечной дуге, а не отдалялись от нее.

К сожалению, опять возникла нехватка съестных припасов. То, что было прихвачено с собой из дому, давно закончилось, снежных людей и обезьян на пути не попадалось, между тем кушать хотелось все больше и больше. Но рядом была большая вода, и граф Орловский решил попытать счастье в том, в чем почитал себя отменным специалистом, а именно в рыбной ловле.

Андрей объявил привал. Все повалились на землю от усталости, а граф Орловский принялся соображать, каким образом выудить из реки обед на шестерых человек. Дирижабля у него с собой не было, поэтому воздушная рыбалка отменялась. Более полагаясь на охоту, чем на рыбалку, Орловский не догадался захватить из Петербурга и рыболовные принадлежности. Оставалось воспользоваться самым примитивным, вместе с тем надежным способом добычи — острогой.

Орловский попросил у Андрея нож (свой-то он вынужден был оставить снежному человеку) и вырезал длинный и умеренно гибкий прут. После чего заточил его с одного конца, оставив небольшой зацеп для удержания добычи. Получилась острога — не самая изящная, но пригодная для рыбной ловли.

Однако, лодки не было, а заходить в воду было опасно из-за возможных хищников, которые могли обитать в водах тропической реки. Оставалось рыбачить с берега.

Пройдя по течению, Орловский обнаружил толстое дерево, удобно склонившееся над водой. Взобравшись на него, граф распластался над течением и принялся высматривать добычу. Рыбьи спины мелькали в воде — то тут, то там, — но либо далеко от дерева, либо это были совсем мальки, подцепить которых острогой не представлялось возможным.

Прямо под деревом мелькнула широкая рыбья спина. Граф нанес удар и, кажется попал. Острога застряла в рыбьей спине. Рыба дернулась и ушла под воду, что было вполне ожидаемо. Неожиданным стало то, что, пытаясь удержать острогу в руках. Орловский едва не свалился в реку, чего ему категорически не хотелось.

Рыба изменила направление, и острога в руках Орловского переломилась.

Граф с минуту полежал на дереве, заново прокручивая в памяти случившееся, потом выбрался на берег и пошел делать новую острогу. На этот раз он поступил иначе. Во-первых, острога имела не один, а два зуба, и была заметно короче прежней. Во-вторых, к концу остроги была привязана веревка. Таким образом, граф рассчитывал выуживать рыбу не непосредственно острогой, а с помощью веревки.

Новая снасть оказалась уловистой. Уже через десять минут Орловскому удалось поразить рыбину, почти такую же крупную, как прежняя. На этот раз граф даже не пытался сразу вытянуть ее из воды, а соскочил со ствола на берег и лишь после этого потянул за веревку. Натяжение веревки показало, что рыбина загарпунена, и загарпунена надежно. Предстояло вываживание.

Орловский был опытным рыболовом, поэтому знал: если рыба крупная, сразу выволочь ее на берег невозможно. Сначала рыбу следует обессилить, то натягивая веревку, то понемногу стравливая. Так Орловский и поступил. Следуя спорадическим порывам загарпуненной рыбы, он расхаживал по берегу, обмотав веревку вокруг кисти. Если рыба начинала тянуть слишком сильно, он стравливал веревку, запас которой у него, по счастью, имелся. Если же рыба уставала, пытался подтянуть ее к себе.

Где-то через полчаса вываживания рыба начала уставать. Периоды активности становились все более и более редкими, тогда как периоды пассивности, наоборот, все более частыми. В результате Орловский подтянул к себе рыбину настолько близко, что она начала всплывать на поверхность, бултыхаясь и колотя по воде мощным хвостом.

Еще несколько усилий, и граф выволок добычу на глинистый берег. Добыча была хороша: на полпуда, не меньше. Удовлетворенно крякнув, Орловский ухватил рыбу, широко разевавшую зубастую пасть, за жабры и поволок к лагерю.

Рыбалка графу Орловскому понравилась: здешняя тропическая река — если, конечно, не принимать во внимание радующие глаз пейзажи — была не хуже родной Камы. Полную приключений жизнь Орловского отравляла только лишь мысль о том, что вселенная может быть демонтирована. С этим графу еще предстояло разобраться.

Я, вскоре после

Путешествие продолжилось вдоль реки, но вскоре мы оказались перед препятствием. Путь преграждала пропасть, образуемая отвесными скалами. Река, с ухарским клокотанием, проваливалась с обрыва. Снизу доносился звук падающей непрерывным потоком воды. Поднимаемые при этом брызги доходили почти до обрыва, образуя туманную, состоящую из мельчайших капель завесу.

Обрыв продолжался во все стороны, насколько хватало глаз: его обход, если вообще был возможен, мог занять длительное время.

Мы остановились на самом краю, наблюдая, с одной стороны, ниспадающий вниз водный поток, а с другой стороны, за зеленым горизонтом — приблизившийся световой луч. Если удастся спуститься с обрыва, до луча остается несколько дней ходу. Световой луч висел за горизонтом, но как до него добраться? Что называется, близок локоть, да не укусишь.

Никто не знал, что предпринять в столь трудной ситуации. В месте нахождения водопада высота была метров пятьдесят, наверное. Прыгать с такой высоты рискованно. Будь я один — возможно, рискнул бы, но со мной были женщины, и я не мог поручиться, что они со столь сложной задачей справятся.

Воспользовавшись минутой отдыха, Катька скинула с себя одежду и зашла в воду, сначала по колени, затем по пояс. Перед тем, как свергнуться с обрыва, река, до того глубокая, обмелела и расширилась. Впрочем, течение оставалось быстрым.

— Ты куда? Кто позволил? — выговорил я.

Но не успел я это выговорить, как течение сбило Катьку с ног и повлекло в пропасть.

— Цепляйся за что-нибудь! — крикнул я, кидаясь в погоню.

Катька умела плавать, но течение оказалось гораздо сильнее. Не рассчитала силы, что называется. Подружка выгребала, как могла, но течение утягивало ее с собой.

— Держись! — крикнул я.

Товарищи что-то орали за моей спиной, но течение уже утянуло Катьку за собой — туда, где вода ниспадала в пропасть. Не помня себя, я кинулся в воду и, прикладывая невероятные усилия, устремился в погоню. Я рассчитывал догнать Катьку до водопада и совместными усилиями зацепиться за торчащие из воды древесные стволы.

Догнать мне почти удалось. Я уже протягивал к Катьке руку, чтобы покрепче ухватить ее, затем другой рукой ухватиться за древесный ствол или камень и дожидаться спасения. Но течение было уже неодолимым. Я все-таки успел схватить Катьку за руку, но в это мгновение нас обоих увлекло в водный обрыв.

Секунды падения показались мне вечностью. Взявшись с Катькой за руки, мы парили в клокочущих струях воды, свободные и прекрасные. Особенно прекрасна была, конечно, обнаженная Катька. Продолжайся наше парение подольше, я бы и дальше любовался ей, сколько смог. Однако, все хорошее когда-нибудь кончается — кончился и наш полет в водяных струях.

Мы с Катькой одновременно вошли в бурлящую внизу водную пену. Наши сомкнутые ладони разорвало яростным встречным течением, и на какое-то время я потерял свою возлюбленную из вида. Вынырнув и сделав глоток спасительного воздуха, я снова занырнул в бушующий поток, в попытке отыскать потерявшуюся. Вода бурлила, поэтому видимость была плохой. Сделав еще пару нырков, я наконец увидел голую девичью пятку, отчаянно взбивающую водную пену. Будь я Таррантино, я бы непременно сосредоточился на этой пятке, но в данный момент меня интересовала Катька целиком, и желательно живая. Проследовав в направлении пятки, я обнаружил вслед за ней стройные ножки, затем попу, а затем и тонкую талию, за которую не преминул ухватить. После чего, бережно поддерживая Катьку одной рукой, всплыл на поверхность и выбрался на берег.

Катька была жива. Открыв глаза, она первым делом спросила:

— Ты меня спас, что ли?

Я подтвердил и без того очевидное. После чего спасенная глубоко вздохнула и крепко меня поцеловала, затем поинтересовалась:

— А где моя одежда?

Я пояснил, что свою одежду она сама же и оставила над обрывом.

— Что???

Очевидно, что возможность путешествовать по джунглям голышом подружку не прельщала.

С края обрыва уже свешивалась голова графа Орловского и Ивана Платоновича, кричавших:

— Вы живы? Все хорошо?

Из-за шума водопада слышимость была отвратительной, а поскольку это был реал, а не компьютерная симуляция, устранить помехи не представлялось возможным.

— Что? — крикнул я ответ, пытаясь перекричать грохот падающей воды.

— Жи-и-ивы? — донеслось до меня еле различимое.

— Живы! — радостно заорал я.

— Скажи, чтобы одежду кинули, — попросила голая Катька.

— Киньте одежду! — заорал я что есть мочи.

— Что-о-о? — донеслось ответное.

— Одежду киньте! — заорал я, пытаясь не охрипнуть.

— А-а-ааа?

— Оде-е-ежду!

Наверху, кажется, поняли. Голова Орловского исчезла, а через минуту потрясла над собой свернутым тюком с Катькиной одеждой.

— Кида-адаю!

— Кидай!

Орловский кинул тюк, который описав высокую дугу, свалился в воду, хотя неподалеку от берега. Чертыхаясь, я снова бросился в реку и выудил-таки заветный комок.

Выйдя из воды, я еще раз окинул голую Катьку оценивающим взглядом и только затем позволил ей одеться. Простудится еще, сидя на камнях голышом.

В этот момент наверху произошло что-то неординарное. По крайней мере, оттуда раздались протестующие голоса — такие громкие, что было слышно даже внизу, — потом в волнах падающего вниз потока мелькнуло еще одно обнаженное женское тело. Кому принадлежало тело, было не видно, но я сразу сообразил, что Люське. Жена не решилась оставить меня одного наедине с обнаженной любовницей и, обнажившись по ее примеру, кинулась в водопад.

Честя семейную жизнь, на чем свет стоит, я вынужден был еще раз броситься в бурлящий поток, в поисках сначала голой пятки, потом ляжки, потом попы, затем талии и в окончании процедуры спасения целой Люськи.

— Ты почему в одежде не прыгнула? — спросил я жену после того, как вытянул ее на берег.

— С-скажи, чтобы одежду скинули, Андрэ, — попросила вместо ответа голая Люська.

Диалог по поводу скидывания одежды повторился. На этот раз он был покороче: Орловский уже сообразил, что к чему, и следующим заходом спустил с водопада Натали. Само собой, горничная не смогла обойтись без своей барыни.

Натали бросилась в водопад в одежде, поэтому ее спасение оказалось вдвое короче.

Спасение от утопления зараз трех любимых женщин изрядно меня утомило. Поэтому я был благодарен графу Орловскому и Ивану Платоновичу, которые спрыгнули со скалы и выплыли из бурлящего потока без моей непосредственной помощи. Сложней пришлось с багажом Орловского, который пришлось вылавливать мне с Иваном Платоновичем, однако и здесь обошлось.

Я еще раз убедился: нет таких препятствий, которые не преодолеет русская душа на пути к спасению всего человечества.

Я, на следующий день

Еще через день мы вышли к людям. Сначала мы пересекли тропинку, но решили, что она звериная. Затем вышли на поляну и оказались перед несколькими туземными хижинами.

Хижины были совсем примитивными. Они представляли собой вбитые в землю колья, покрытые сверху пальмовыми листьями. Пальмовые же листья, переплетенные между кольями, образовывали стены этих незамысловатых жилищ. От тропических ливней жилища, наверное, укрывали, а большего в этом климате не требовалось.

Между хижинами прохаживались люди, то есть туземцы, одетые в нечто вроде плащей. У мужчин плащи были подвязаны на поясе, а у женщин — под грудями. Судя по тому, что туземцы не были одеты в футболки и треники, а в руках не имели устройств, воспроизводящих рэп или сальсу, мы оказались в историческом периоде неопределенной древности. Либо туземцы были настолько дикими, что блага цивилизации до них еще не докатились.

Увидев нас, туземцы явно опешили и напряглись. Впрочем, мы напряглись не менее. Сбившись в кучу — так, чтобы женщины оказались внутри, — мы медленно приблизились к туземцам. Граф Орловский держал наготове оба своих пистолета — просто так, на всякий случай, — а я напряг тело и сконцентрировал внимание.

Пока туземцы не выказывали нам враждебных намерений. Они просто отшатывались от нас, как будто с испугом, позволив нам пройти на площадку перед хижинами, которую можно было условно поименовать центральной площадью. Дальше идти было некуда.

— Приветствую вас, друзья, — произнес я, вскидывая руку и улыбаясь что есть сил.

Туземцы промолчали, видимо не понимая.

— We are peaceful people, — произнес я далее, тем самым исчерпывая свои толмаческие способности.

Туземцы ожидаемо не поняли. Становилось ясным, что другими цивилизованными языками они также не владеют.

Внезапно туземцы заговорили, причем все разом. Они подбежали к нам и принялись просительно хватать нас за руками, а знаками приглашая следовать за ними. Следуя пожеланиям, мы зашли в одну из хижин и обнаружили в ней труп немолодого туземца с раной от холодного оружия в груди. Становилось очевидным, что местные жители жаловались на кого-то, кто убил их человека — возможно, совершил и другие преступления против гуманизма.

Отстранив меня, за дело общения с туземцами взялся Григорий Орловский. Туземного языка граф, разумеется, не знал, зато весьма лихо общался с помощью жестов. И, кажется, понимал местных жителей, а они понимали его.

Нас давно уже отвели под навес и угощали спелыми плодами и напитками, подаваемыми в выдолбленных деревянных чашках, а граф Орловский все жестикулировал и жестикулировал с каким-то морщинистым старцем, наверняка старейшиной.

Наконец, Григорий возвратился в наш узкий круг. Лицо его выглядело озабоченным.

— Перед нами непростая дилемма, — сообщил он собравшимся. — На эту туземную деревню, незадолго до нашего появления, совершено нападение вооруженной бандой. Какие-то головорезы из соседнего племени, я не знаю. Один житель деревни возмутился, и его убили. Это его труп лежит в хижине. Теперь деревенские жители умоляют нас остаться и защитить деревню от насилия и произвола.

— Погоди, — прервал я графа, — а что там со световым лучом? Надеюсь, ты спросил о нем?

— Разумеется, — ответил Орловский. — Световой луч, который туземцы называют солнечной дугой, находится в столице империи, в каком-то столичном храме, если конкретно. Что это за столица и храм, мне не удалось выяснить. Ясно лишь, что мы находимся в прошлом. Я пытался расспрашивать о ружьях, дирижаблях, чернильницах, конках, паровых двигателях и других свидетельствах технического прогресса, но не получил ответа. Очевидно, что о них туземцам ничего не известно. Так что, по моему обоснованному предположению, мы в настоящий момент пребываем в прошлом.

— Нам необходимо продолжить путь в имперскую столицу, где находится световой луч. Протечка во времени должна быть устранена! — воскликнул я.

Граф Орловский опустил голову и спросил:

— А как же туземцы, Андрей?

Я окинул взором приютившее нас племя. Вокруг нас женщины готовили еду, мужчины выпиливали лобзиками, беззаботные детишки играли в салочки. И всем им в случае возвращения вооруженной банды грозила опасность.

— Собираешься остаться здесь, Григорий? Намерен защищать мирную туземную деревню от бандитов?

— Думаю, да.

— А как же спасение всего человечества? Если мы погибнем здесь, погибнет и все человечество.

— А если мы не защитим этих мирных рыболовов и собирателей корешков, зачем защищать все человечество?

— Я с тобой, Григорий, — воскликнул я, сдерживая подкативший к горлу комок.

— Пожалуй, и я присоединюсь, — сказал Иван Платонович, скрепляя общее рукопожатие.

— И мы с вами! — закричали слушавшие нас женщины.

— Всего шестеро. Немного, если разобраться. Кстати, сколько человек в вооруженной банде? Ты выяснил, Григорий?

— Выяснил. Около пятидесяти человек, но это неточно. Туземцы плохо считают.

— Вшестером против пятидесяти? Насколько я тебя понял, эти туземцы — мирные люди, и заниматься военными действиями не обучены.

— Совершенно верно, не обучены. Только нас не шестеро, а семеро. Один из туземцев готов участвовать в предстоящей битве. Пачакути, подойди сюда.

К нам приблизился один из туземцев, совсем молодой парень. Он был широкоплеч и имел развитую мускулатуру. Его гордый взор смотрел на нас прямо, без стеснения и подобострастности, как надлежит настоящему воину.

Пачакути ударил себя кулаком в грудь и произнес что-то на местном диалекте.

— Он говорит, что готов сражаться с нами, пока сердце в его груди не остановится, — перевел Орловский.

Пачакути подошел поближе и положил свою ладонь поверх наших, сложенных в одну стопку.

— Нас семеро, — подытожил граф Орловский.

Вид у него был довольный — разумеется, в предчувствии нового выброса адреналина и новых увлекательных приключений.

Глава 8

Я, вскоре после

Оружия в деревне не оказалось, за исключением копий, с помощью которых туземцы охотились на мелкую дичь.

Мы с графом Орловским замучались, пытаясь сообразить, каким образом сможем защитить деревню от вооруженных бандитов. Мы не обладали оружием — за исключением двух пистолетов Орловского, запас патронов к которым имелся, и моего перочинного ножика. Однако, рано или поздно патроны должны были закончиться.

Остановились на том, что Орловский займется созданием укреплений, которые должны будут затруднить доступ врага в деревню. Туземцы согласны были участвовать в земляных работах под началом графа. Я со своей стороны брался обучить Пачакути основам рукопашного боя. Вдвоем с ним — при условии, что Пачакути окажется способным учеником, — мы должны были составить грозную силу.

Наутро Орловский настругал деревянных лопат и увел туземцев на постройку укреплений. С ним отправились женщины, которым стало любопытно, что именно задумал граф. Мы же с Пачакути облюбовали уютную поляну, на которой предстояло заняться боевыми искусствами.

— Запомни, Пачакути, — начал я первый урок. — Наше тело — это оружие. Используя тело, мы можем нанести противнику серьезный ущерб.

Я крутанул вертушку перед носом парня, затем имитировал несколько джебов и панчей. Пачакути даже не сморгнул, что мне чрезвычайно понравилось.

— Теперь приступаем, — хлопнул я в ладоши. — Сначала пробежка.

Мы размялись, и я показал туземцу еще несколько ударов, затем попросил повторить. Пачакути повторил, и мне снова понравилось.

— Теперь нападай на меня.

Пачакути попытался меня ударить. Я ушел в сторону и в свою очередь нанес ему дружеский удар по почкам. Туземец вспыхнул и кинулся ко мне с недвусмысленными намерениями. Я ударил его в грудь, чтобы остановить, затем выполнил подсечку, и Пачакути хлопнулся спиной оземь. Однако, сейчас же вскочил, сделал замах, а затем попытался достать меня хуком, который от меня же усвоил десять минут назад. Не ожидая такой сообразительности от ученика, я едва не попался, но смог уклониться и произвести хук-кик, в результате чего Пачакути снова оказался на земле.

— Из тебя выйдет толк, мальчик, — похлопал я его по щеке и помог подняться.

Все это время мы с Пачакути общались, естественно, знаками. Лишенные вербального общения, мы тем не менее прекрасно понимали язык тела. Молодой туземец был прирожденным воином, поэтому усваивал материал за десятерых.

Показав ученику еще несколько секретных ударов, я закончил тренировку и предложил посмотреть, как продвигаются дела у Орловского.

Дела у него продвигались успешно. Одна команда туземцев, под командованием Катьки, рыла блиндаж. Вторая туземная команда, под управлением Люськи, рыла траншею. Но особенно отрывалась командующая третьим туземным отрядом Натали. Горничная заставляла туземцев заострять бревна, которыми предполагалось оснастить и блиндаж, и траншею. У туземцев не было металлических орудий для обработки дерева, поэтому они использовали острые камешки, подобранные, как я понял, на берегу реки. Туземцы сидели в ряд, в руках каждого из них был кол, который требовалось обточить. Натали прохаживалась вдоль ряда, уперев руки в боки, и материлась, как заправский фельдфебель:

— Обтачивайте острее, мать вашу! Чтоб острием заусенцы можно было вытаскивать, мать вашу! До утра будете сидеть, пока не выполните, чтоб вас, олухов!

Как ни странно, туземцы ее прекрасно понимали.

Я не удержался и хлопнул Натали по попе. Горничная вспыхнула и так заорала на своих подчиненных, что те уткнулись в свои заостренные камешки и глаза боялись поднять.

Я хотел хлопнуть Натали по попе еще разок, эксперимента ради, но подошел Орловский, с объяснениями.

— Мы окружим деревню несколькими рвами, — сообщил граф. — Рвы по возможности замаскируем. Это нанесет живой силе противника первоначальный урон. Те, кто прорвется сквозь рвы, попадут в следующую ловушку. Укрепим на деревьях щиты с заточенными колышками. Щиты будут падать сверху и придавливать противника. Если же противник надумает рассеять свои силы, окружив деревню со всех сторон, применим спецсредство. Я выяснил, здесь водятся отличнейшие лягушки, кожа которых выделяет смертельный яд. Установим вокруг деревни стреляющие дротики. Стрелы будут смазаны ядом. Не посчастливиться тому воину, которого подобная стрела хотя бы оцарапает. Если и это не сработает, вся надежда на тебя и твоего супербойца, Андрей. Сойдемся с врагами на деревенской площади врукопашную. С нами создатели вселенной, мы победим.

Мы с Пачакути переглянулись и ударили себя кулаками в грудь.

Я, на следующее утро

Ночью перед нападением головорезов мне не спалось. С одного бока от меня посапывала Люська, с другого — Катька. Я открыл глаза.

«Не спится?» — спросил внутренний голос.

«Не спится», — признался я.

«Почему?»

«Слишком много всего навалилось. Спасение человечества как глобальная задача. А тут еще туземную деревню защищать…»

«Но ты же хочешь помочь бедным туземцам спастись. В прошлый раз одного ихнего убили, в этот раз всю деревню могут перерезать, включая малых детей.»

«Я даже не знаю, в каком времени нахожусь.»

«Придет время — узнаешь.»

Я начал подбирать каламбур подостойней, но в этот момент объявили тревогу: дежурный туземец трижды проухал обезьяньим голосом. Я сделал вывод, что сработала одна из ловушек — головорезы напали на деревню.

Спящие вскочили и схватились за… Нет, оружия у нас не было, за исключением двух графских пистолетов. Поэтому правильнее будет написать так: мы вскочили. Граф Орловский схватился за свои пистолеты, а остальные просто вскочили на ноги и приготовились дать головорезам достойный отпор.

Вместе с туземцами мы выбежали на площадь. Туземцы были вооружены рыболовными острогами и копалками для сбора съедобных корешков. Это был мирный народ: другим оружием они, в отличие от головорезов, не располагали.

Появился Орловский, прекрасный и огнедышащий — в том смысле, конечно, что граф воодушевлял туземцев на беспощадную борьбу против насилия и порабощения.

— Рассредоточиться! — громовым голосом приказал Орловский.

Жестами граф расставил туземцев по надлежащим местам — там, откуда в первую очередь следовало ожидать нападения.

Я ничего не слышал, кроме звуков, обычных для пробуждающихся джунглей, но туземцы слышали. По их оживленным лицам и жестам я понял, что несколько стреляющих дротиков сработали. Если стрелы попали по назначению, несколькими головорезами стало меньше.

В отдалении послышался крик. Один из обрадованных туземцев разыграл целую пантомиму, из которой я понял: кто-то из головорезов провалился в яму, в центре которой стоял заточенный кол. Что же, этому головорезу не повезло.

Из другого места послышался испуганный ах, как будто свалилось подгнившее дерево. Теперь я понимал: это не дерево, а щит с заточеннымиколышками рухнул вражескому бойцу на голову.

Понимая, что их присутствие раскрыто, головорезы огласили джунгли истошными воплями. Граф Орловский, с двумя пистолетами наперевес, встал в боевую стойку. Рядом с ним занял позицию Иван Платонович. Орловский посмотрел на безоружного Ивана Платоновича, покачал головой и поделился с ним пистолетом.

Из джунглей в направлении деревни выбежали первые головорезы. Это были такие же туземцы, как наши, и одетые в похожую одежду, но более темной расцветки. Вооружены головорезы были копьями, обсидиановыми мечами и булавами. Также пращами — это выяснилось после того, как несколько головорезов раскрутили над своими головами какие-то веревки и, с их помощью, запустили в нашу стороны по булыжнику. Один из булыжников попал в голову туземца, стоявшего рядом со мной. Туземец охнул и свалился на землю с проломленным черепом.

Граф Орловский прицелился из пистолета и выстрелил. Один из головорезов упал на землю бездыханным. Произвел свой выстрел, из одолженного у графа пистолета, и Иван Платонович. На этот раз бездыханными на землю пали двое — за счет того, что тесть выбрал момент, когда оба врага пересекли линию выстрела.

— Отлично стреляете, Озерецкий! — заметил восхищенный граф.

Иван Платонович перезарядил пистолет и произвел второй выстрел, сразив им еще двоих пересекшихся врагов.

Головорезы, раскрутив над головами пращи, швырнули в нашу сторону несколько булыжников, но булыжники не нанесли нам существенного ущерба, за исключением одной рухнувшей хижины. В ответ наши туземцы швырнули остроги.

Враг был почти остановлен, однако пара головорезов, из особо отчаянных, все-таки прорвалась на площадку перед хижинами. Вооруженные булавами, они были опасны.

— Пачакути! — крикнул я, устремляясь к месту прорыва.

Ученик последовал за мной подобно тени.

Первый из головорезов начал поднимать булаву, чтобы опустить ее на голову ближайшего туземца, но, увидев меня, изменил цель. Булава оказалась поднята, но нанести удар головорез не успел. Моя пятка врезалась ему в челюсть и сокрушила ее. Головорез умер задолго до того, как пятка вошла в мозг и окончательно его деформировала.

Я кинулся ко второму головорезу, но увидел, как Пачакути избивает его довольно грамотными джебами. Головорез держался, но было заметно, что он потрясен.

Я присел на корточки, наблюдая за ходом поединка.

Первый раунд завершился с безусловным преимуществом моего воспитанника. Во втором раунде Пачакути нанес несколько отличных хуков. Колени головореза задрожали, и он начал оседать на землю.

— Добивай его! — крикнул я.

Однако, Пачакути был сильно измотан, поэтому отполз в свой угол, тяжело дыша. Я похлопал своего подопечного по щекам и вылил на голову ведро холодной воды, любезно принесенной кем-то из туземцев.

— Постарайся навязать ближний бой. Почаще используй апперкот. Будь осторожен, у твоего противника в руках булава.

Начался третий и последний раунд. Дрожащими от усталости руками головорез поднял свою булаву и прицелился. Пачакути, как я обучал его на тренировках, выполнил заднюю подсечку. Головорез потерял равновесие и начал заваливаться на спину. В этот момент Пачакути высоко выпрыгнул и нанес своему противнику смертоносный экс-кик, прямо в солнечное сплетение. Головорез задохнулся и рухнул на спину. Находясь в воздухе, Пачакути выпрямил свое тело и пал на поверженного противника, с тем, чтобы добить его бесповоротно. Под локтем Пачакути хрустнули ребра, и я понял, что трудная победа одержана.

— Молодец, — сдержанно похвалил я воспитанника. — Отлично поработал. Однако, задняя подсечка далека от совершенства. Займемся при случае.

Первая атака головорезов была отбита. Мы потеряли одного туземца, в то время как наш противник — не менее двадцати хорошо обученных бойцов. Но это было далеко не завершение схватки. Далеко не завершение, к сожалению.

Я, на следующий день

— Нам придется туго, — сообщил мне граф Григорий Орловский на следующий после сражения день.

— Почему?

— Во-первых, у меня заканчиваются патроны. Очевидно, что Озерецкий стреляет лучше. Но даже в том случае, если я передам ему оба пистолета, исхода битвы это не решит. Слишком мало патронов. Слишком мало.

— Предлагаешь покинуть деревню, Григорий? Если мы доберемся до солнечной дуги, возможны любые сюрпризы. Протечка во времени способна дать нам любое оружие, хотя заранее невозможно сказать, какое.

— Нам не успеть, Андрей, — покачал головой Орловский. — Придется принять бой с тем, что имеем.

— У головорезов осталось не так много бойцов, человек тридцать.

— Этого может хватить для нашего уничтожения. К тому же, враг может применить хитрость. Если честно, хитрости я опасаюсь больше всего.

— Может, вызвать создателей вселенной и посоветоваться с ними?

— Разве они тут помогут?

Мне, как и графу Орловскому, было очевидно: не помогут. Надеяться стоило исключительно на собственные силы.

Граф Орловский оказался прав во всем: и в том, что надеяться приходилось только на собственные силы, и в том, что враг применит хитрость. Это выяснилось на следующий день, когда последовала вторая атака.

На этот раз головорезам удалось обойти большинство расставленных ловушек и добраться до деревни практически без потерь. Когда головорезы показались на поляне перед деревней, стало ясно, почему. Перед собой они гнали связанных людей — судя по виду, плененных в битве воинов. Сейчас пленные представляли собой жалкое зрелище: некогда богатая одежда была порвана — по всей видимости, когда с них стаскивали доспехи, — а лица мрачны. Я предположил, что пленные приняли на себя удары отравленных стрел, поэтому ряды их поредели. За каждым пленным, укрываясь от туземных копий, крались по нескольку головорезов. Враги потрясали булавами и раскручивали над головами пращи, готовясь к решительному штурму.

— Умрем, но не сдадимся! — крикнул я, становясь в боевую стойку.

— Умрем, но не сдадимся! — вторил мне Пачакути на своем туземном языке.

— Мочи гадов! — провозгласил граф Орловский, засучивая рукава.

Даже туземцы — эти мирные собиратели корешков, — вдохновившись нашим примером, прокричали что-то воинственное и потрясли рыболовными острогами.

Головорезы приблизились к деревне, высыпали на площадь, и началось генеральное сражение. Как написал поэт, смешались в кучу кони, люди. Повсюду мелькали разгоряченные тела, слышались проклятия и стоны, свистели раскручиваемые над головами пращи, и запускаемые с них булыжники сыпались на наши головы метеоритным дождем. Булавы, оканчивающиеся звездчатыми серебряными насадками, раскраивали черепа. Зазевавшихся прокалывали острыми копьями, как мясные куски шампурами.

Я, находясь в непрестанном движении, работал руками и ногами без устали. Вражеские черепа раскалывались под моими ударами, а позвоночники переламывались легче, чем спички. Вскоре мои кулаки и ступни превратились в один сплошной синяк, тем не менее я продолжал убивать головорезов одного за другим, посматривая краем глаза, чтобы они не убили меня самого.

Вскоре деревенская площадь оказалась устлана трупами. Погибло множество туземцев, однако и число головорезов также уменьшилось, практически до нескольких человек. Как водится, оставшиеся несколько человек оказались самими упорными и искусными в военном деле.

Одному из головорезов удалось метнуть в меня булыжник. Я не успел увернуться. Булыжник попал мне в грудь, и я завалился на спину. Я попытался очухаться и вскочить на ноги, однако, ввиду сильной усталости и помутненного от пропущенного удара сознания это было проблематично.

И вот надо мной, лежащим на земле навзничь, навис вражеский воин. Головорез вложил в пращу новый булыжник и принялся раскручивать над головой, чтобы поразить меня с ближнего расстояния, наверняка.

«Пришла твоя смерть?» — спросил меня внутренний голос.

Я не успел с ним согласиться.

Из ближайшей хижины, в котором отсиживались во время перестрелки женщины и дети, выскочила простоволосая Люська. Она выскочила и побежала в мою сторону. Рот жены был разодран мучительным криком:

— Не-е-е-е-е-ет!

Лицо воина, застывшего над моим беспомощным телом, исказила хищная радость. Головорез обратился в сторону бегущей к нему Люськи и изменил направление раскручиваемой над головой пращи. Теперь все видели, что он намерен метнуть булыжник не в меня, а в мою женщину — с тем, чтобы причинить мне максимальную душевную боль.

— Не-е-е-е-е-ет! — прохрипел я, осознав дьявольскую задумку головореза.

— Не-е-е-е-е-ет! — раздался яростный вскрик Ивана Платоновича.

— Не-е-е-е-е-ет! — послышались сразу несколько туземных голосов.

Будто в замедленной съемке, Григорий Орловский принялся вскидывать пистолет. Однако, графа опередил Пачакути.

Молодой воин высоко подпрыгнул, заслоняя Люську своим телом, и принял удар булыжника на себя.

Какая-то нечеловеческая сила подняла меня на ноги — из горизонтального сразу в вертикальное положение, практически не разгибаясь. Я ухватил головореза за горло и разодрал его кадык надвое. После этого пробил ладонью грудную клетку врага и вытащил из груди трепещущее сердце. Потом ударом ноги забросил еще теплый труп подальше в кусты, а сам побежал к Люське, с распростертыми объятиями.

— Я так испугалась, дорогой, — сказала жена, прильнув к моей груди.

— Не бойся, родная. Все неприятности позади, — ответил я.

В моей зажатой руке продолжало биться теплое вражеское сердце.

— Смотри, — сказал я, показывая вырванное сердце жене. — Этот негодяй больше никогда тебя не обидит.

Мы поцеловались и прильнули друг к другу. И тут вспомнили о человеке, спасшем Люську от брошенного булыжника. Мы кинулись к Пачакути, продолжавшему недвижимо лежать на земле, и с ужасом убедились, что молодой туземец мертв.

— Спасибо, ученик, — поблагодарил я погибшего, преклоняя перед трупом колено.

После этого я вложил вражеское сердце в молодую холодную руку Пачакути.

Люська зарыдала и поцеловала молодого туземца в губы. Но, естественно, оживить не смогла. Это только в сказках мертвого героя можно оживить поцелуем, а в жизни такого не случается.

Битва между тем заканчивалась. Последнего оставшегося в живых головореза, пытавшегося спрятаться за последним оставшимся в живых пленным, застрелили граф Орловский и Иван Платонович. Они произвели выстрелы одновременно. Пуля, выпущенная Орловским, вошла головорезу в правое ухо, а выпущенная Иваном Платоновичем — в левое.

С гибелью последнего головореза все было кончено. Повсюду валялись трупы. Те же, кому повезло остаться в живых, один за другим, опустошенные и измотанные, бросали оружие и опускались на землю, залитую вражеской и дружеской кровью.

Можно было перевести дух, успокоиться, набраться сил перед новыми, еще более захватывающими приключениями.

Глава 9

Я, на следующий день

К следующему утру трупы были сожжены на костре.

Когда костер догорел, я зачерпнул горсть золы, еще теплой, и сунул в нагрудной карман. В этой золе была частица Пачакути — туземца, пожертвовавшего своей молодой жизнью ради моей Люськи, в сущности малознакомой ему женщины. Разве это не прекрасно, когда молодой туземец жертвует своей жизнью ради вашей жены?

Что имеем в итоге?

Вооруженная банда уничтожена, но и туземцам досталось. Погибли, не считая Пачакути, еще пятнадцать человек. Также погибли пленники, которых головорезы использовали в качестве живого щита. Все пленники, за исключением одного.

Это был чуть полноватый и начинающий лысеть мужчина, в богатой одежде. Туземцы общались с ним весьма почтительно — видимо, он был какой-то шишкой в их иерархии. Шишки иногда попадают в плен, но этому туземцу повезло: благодаря нашим усилиям, он был освобожден.

Граф Орловский пообщался с освобожденным пленником — с помощью знаков, разумеется, — и объявил мне:

— Этого человека зовут Якаки. Он личный имперский аудитор.

— Кто? — переспросил я.

— Аудитор. По воле начальника, посетил отдаленную провинность, чтобы провести перепись населения. На отряд напали бандиты, охранники не смогли защититься. Остальное тебе известно. Охранники погибли, сведения о переписи тоже, выжил только имперский аудитор.

— Имперский? — воскликнул я недоверчиво.

— Да, Андрей, мы находимся на самой границе империи. Только благодаря этому нападение на деревню оказалось возможным. Бандиты не рискнули проникнуть на имперскую территорию глубже, где у них не было ни единого шанса.

— Что за империя? — спросил я.

— Не удалось понять. По словам Якаки, самая могущественная империя на земле. Жителей в ней больше, чем песчинок на побережье. Именно поэтому необходимо периодически проводить их строгую перепись.

— Стрелкового оружия у местных нет? — уточнил я.

— В привычном понимании. Вместе с тем, у тамошних церковников имеются приспособления, стреляющие огненными шарами. Что за приспособления, из объяснений Якаки я не понял.

— Огнеметы?

— Прости, Андрей?

Тьфу, я совсем забыл, что граф Григорий Орловский прибыл сюда из 1812 года, когда огнеметы еще не были в употреблении.

— Нет, ничего. Еще какие-нибудь сведения? О солнечной дуге, в частности?

— Возможности моего общения с Якаки ограничены. Однако, в этом нет нужны. Скоро мы сможем лицезреть чудеса могущественнейшей империи наяву. Якаки отведет нас в имперскую столицу, к солнечной дуге. Кстати, столица называется Теночтитлан.

— Теночтитлан? — воскликнул я. — Минуточку, но это же… Что-то такое альтернативное. Америка, наверное.

— Будем считать, что мы находимся в Америке, — согласился со мной граф Орловский. — Можно предложить, что Якаки намерен отвести нас в столицу…

— В столицу инков! — закончил я, хлопая себя по лбу.

— Можем быть, ацтеков? — спросил подошедший Иван Платонович.

— Или майя? — предположил Орловский.

— А разве это не одно и то же? — удивился я.

Иван Платонович и граф Орловский задумались.

— Сложно сказать, — заметил после продолжительного молчания министр государственных имуществ. — Будь я в Петербурге, обратился бы в Академию Наук, к специалистам. Здесь обратиться не к кому, поэтому предлагаю голосовать.

— Я за инков, — сообщил я.

— Мне более вероятным представляются ацтеки, — сказал Иван Платонович.

— А мне нравятся майя, — признался Орловский.

— Что будем делать?

— Бросим жребий.

Мы скинулись в камень-ножницы-бумага. Орловский и Иван Платонович выдали бумагу, я — ножницы, в результате чего победил.

О Господи, нас занесло на территорию Америки, в древнее государство инков! Протечка во времени находится здесь. Да пребудет с нами сила.

— Кстати, кто помнит, инки проживали в Южной или Северной Америке? — поинтересовался Орловский.

— А какая разница? — спросил Иван Платонович.

— Ну как какая? Если инки проживали в Южной Америке, то и мы находимся в Южной. А если в Северной, то в Северной.

— Пусть будет Южная, — предложил Орловский. — В Южной должно быть теплее.

— Принято.

Орловский кивнул и продолжил:

— Итак, мы находимся в Южной Америке, в государстве инков. Якаки намерен отправиться в Теночтитлан немедленно. Ему нужно сообщить начальству об уничтожении отряда переписчиков, также о том, что банда головорезов нейтрализована. Пора собираться.

— Понял, Григорий.

Мы с Иваном Платоновичем отправились к женщинам, сообщить о том, что путешествие продолжается в сопровождении официального имперского аудитора Якаки, также о том, что волей судьбы нас забросило в Южную Америку, в древнее государство инков. Время, в котором мы находились, установить пока невозможно. Но вряд ли мы находились позднее 17 века. Наладонники давно разрядились и не работали, уточнить время было не у кого и негде.

Собирались мы недолго. Рассовали личные вещи по карманам. Еду и теплую одежду, которыми благодарные туземцы щедро нас одарили, запихнули в рюкзак графа Орловского и отправились в путь.

На прощание спасенные туземцы долго махали нам натруженными руками и смахивали со смуглых щек скупые слезинки — но ровно до тех пор, пока джунгли не поглотили наш маленький, но сплоченный отряд.

Я, на следующий день

Якаки шел впереди, указывая дорогу. За ним следовал граф Орловский, наловчившийся объясняться с туземцами с помощью знаков. За Орловским вышагивали остальные путешественники.

Якаки оказался дружелюбным и улыбчивым человеком. Чувствовалось, что он еще и разговорчив, однако этому мешало наше незнание туземного языка. Объясняться же с графом Орловским с помощью жестов было слишком утомительно. В любом случае Якаки был заметно благодарен нам за свое счастливое избавление от головорезов и делал все возможное, чтобы мы чувствовали себя обнадеженными в завтрашнем дне, уверенными в том, что в Теночтитлане нас ожидает теплый и дружественный прием.

По мере того, как мы продвигались вперед, джунгли отступали. Сначала они просто редели. Потом между деревьями начали попадаться отдельные каменные валуны. Изменился характер растительности: одни древесные породы постепенно вытеснялись другими, более характерными для возвышенной местности. Эти же породы, хотя очень недолгое время, мы наблюдали во время спуска с вершины. Становилось ясным, что мы покидаем заросшую буйной растительностью впадину и вступаем в мир плоскогорья — более холодный, зато обжитый.

Мы вышли из джунглей на склоны невысоких гор, и перед нами открылись ухоженные круговые террасы. Они представляли собой искусственные ступени, в основании которых находились крупные булыжники, в то время как плоскости террас зеленели аккуратными посадками.

На одном из склонов мы смогли наблюдать процесс постройки террас. Люди — вероятно, призванные на сельскохозяйственные работы местные жители — складывали из камней невысокие, хотя широкие уступы. Другие люди, с деревянными коробами за плечами, тянулись откуда-то издалека — оттуда, видимо, где имелась плодородная почва. Ходоки добирались до готовых террас и высыпали из коробов принесенную с собой землю, после чего удалялись за новой плодородной порцией.

Техники не было в помине. Я мог убедиться в том, что мы действительно в империи инков, в глубоком средневековье.

Моя уверенность поколебалась в момент, когда мы сошли с горной тропинки на шоссе, мощеное каменными плитами. Кладка была необычной, однако высокотехнологичной. Альтернативщики правы, утверждая, что подобное может быть достигнуто лишь высокоразвитыми цивилизациями. В недрах одной их таких цивилизаций мы пребывали.

С другой стороны, технологичная шоссейная кладка могла объясняться протечкой во времени. В этом случае цивилизация инков оказывалась ни при чем. Названной технологии достигли даже не канувшие в небытие погибшие цивилизации, а преспокойно существующие будущие цивилизации. Данную возможность следовало учитывать в расчетах.

Я окончательно убедился в существовании протечки после того, как на одном из блокпостов, попадавшихся время от времени на шоссе, солдаты не пропустили нас. Они указали на уши и принялись что-то объяснять.

Якаки вытащил из кармана нечто черное, искусственного происхождения, и вставил себе в ухо. Граф Орловский обратился к нему, пытаясь объясниться жестами. Якаки принялся жестикулировать в ответ.

Через пару минут жестикуляций Орловский оборотился к нам, со словами:

— Ничего не понимаю. Якаки утверждает, что через этот прибор можно общаться с центральным солнечным богом империи. Имя этого бога Виракоча. То есть можно непосредственно слышать божественный голос. Ношение этого прибора, называемого мрукси, на территории инкской империи обязательно. Сейчас Якаки объяснится с солдатами по поводу нашей непростой ситуации.

Действительно, Якаки принялся оживленно переговариваться с солдатами, с удивлением на нас посматривавшими. В результате переговоров один из солдат сбегал в блиндаж из каменных блоков — такие имелись вблизи каждого блокпоста — и принес горсть мрукси.

Якаки указал жестами, что мрукси следует вставить в ухо. Мы подчинились его требованию. В самом деле, в мрукси звучала размеренная речь: язык был туземным, разумеется.

«Микрофон!» — подсказал внутренний голос.

«Протечка во времени здесь», — убедился я.

То, что для меня и Катьки было привычным, для остальных стало неожиданностью. На меня обратились недоумевающие взоры. В ответ я кивнул, давая понять: да, это протечка во времени — она самая. Люська попыталась поговорить с голосом, как по наладоннику, но успеха это мероприятие не принесло. Голос в мрукси, явно не слыша Люськиных слов, продолжал свою плавную речь.

Жена пожала плечами и сунула мрукси в карман. Солдат сделал замечание. Люська не понимала на туземном, поэтому солдат потребовал Люськин мрукси, а когда получил, то вставил ей обратно в ухо. При этом недвусмысленно погрозил пальцем, показывая: вынимать мрукси из уха нельзя ни в коем случае.

Граф Орловский пообъяснялся с Якакой и пришел к выводу, что ранее в мрукси не было необходимости, поскольку дальше от столицы данный аппарат не действует. Так и оказалось впоследствии.

Трансляция божественного голоса производилась с места протечки. На расстоянии нескольких десятков километров сигнал затухал, пользоваться аппаратом на более дальнем расстоянии было невозможно. Поэтому блокпосты, расставленные по границе действия мрукси, следили за тем, чтобы аппарат имелся в ухе каждого находящегося на территории инкской империи. Данное требование распространялось как на имперских граждан, так и на гостей, временно находящихся на территории империи. Посредством мрукси до всеобщего сведения доводилась важная информация, в частности последние новости и государственный официоз. По счастью, информация передавалась не постоянно, а эпизодически, несколько раз в день по мере необходимости, поэтому меня, как и моих товарищей, мрукси в ухе не беспокоил. Громкость была умеренной, приходилось даже прислушиваться, чтобы что-то разобрать. Тем более что мы не понимали туземного языка: для нас божественный голос в мрукси был не более чем фоновым шумом.

Мы миновали блокпост и проследовали по шоссе далее. Если, желая поскорей достигнуть столицы, мы не взяли попутку, так это из-за того, что никаких попуток в империи инков не встречалось. Люди передвигались либо пешком, либо на животных, напоминающих коз. Шкурами этих животных граф Орловский в свое время разжился у снежного человека. Позднее я вспомнил, что животные называются ламами.

Ламы в самом деле были похожи на коз, однако имели относительно голые и слишком длинные шеи. Основной мех, более темный, сосредотачивался на задней части их туловища. Рога у лам отсутствовали. Кажется, ламы более использовались не в качестве транспортного средства, а как вьючные животные. В любом случае их скорость была невысока, поэтому путешествовать было удобней пешком.

По мере приближения к столице число встреченных путников увеличивалось, равно как количество работающих на склонах крестьян. Теперь я замечал, что у каждого встреченного инка в правом ухе наличествует черная коробочка мрукси. Инки слушали божественный голос Виракочи, лившийся прямо в уши, а иногда даже легонько кивали в знак согласия с ним.

Я, через два дня

Через два дня пути мы взошли на холм, и перед нами открылся вид на Теночтитлан.

Имперская столица находилась посреди огромного, доходящего почти до горизонта синего озера. Находилась не на воде, разумеется, а на острове. Но, поскольку остров имел идеально прямые геометрические очертания, я решил, что он насыпной. Столица древней империи на насыпном острове посреди горного озера — это было круто!

Остров соединялся с берегами мостами. На дно были уложены квадратные каменные блоки, выступавшие из воды невысокими опорами, на блоках сверху находились другие блоки, уже удлиненные. В качестве перил также использовались камни, но гораздо меньших размеров. Мосты соединяли город со всеми берегами: всего было четыре моста — вероятно, обозначающих стороны света. К каждому из мостов на берегу примыкала дорога, мощеная каменными плитами.

Несмотря на то, что мосты были невысокими, под ними свободно проходили лодки с грузами. Лодок было много, очень много — ими было заполнено все озеро. Насколько я понял, это были не прогулочные лодки, а в основном рыбацкие и грузовые. Одни люди рыбачили, другие перевозили выловленную рыбу в город.

Сам город состоял из каменных построек, причем большинство из них были многоэтажными. В качестве строительного материала использовались те же каменные блоки, из которых строились мосты — вероятно, и сам остров тоже.

Каменный остров с каменными домами — это смотрелось бы уныло. Видимо, архитекторы Теночтитлана это прекрасно понимали, поэтому каменный пейзаж приятно разнообразили очаги тропической зелени, то тут, то там поднимающиеся из каменных ниш. Конечно же, в ниши была засыпана плодородная почва. За растениями наверняка ухаживали. Судя по тому, что деревья были в основном плодоносящими, их еще и целенаправленно высаживали.

Передо мной и моими спутниками открылись практически сады Семирамиды.

С возвышенности, на которой мы находились, открывался прекрасный вид на окрестности, поэтому я мог рассмотреть инкскую столицу в деталях.

Особенное впечатление на меня произвел расположенный в центре города — и озера тоже — роскошный дворец. В нем было шесть или семь этажей. Дворцовая архитектура была замысловатой, а стены покрывали барельефы, хотя издали я не видел, какие именно. Хотелось надеяться, что это не те барельефы, которые я мог наблюдать в обнаруженном в джунглях древнем городе. Нет, разумеется: они не могли быть теми же самыми, слишком много солнечного света и синевы было в столичной архитектуре. Люди, создавшие это чудо, имели другую психологию и другие мотивы, чем те, кто вытесывал провал в адскую бездну за алтарем кровожадной богини.

Все изложенное я ухватил первым же взглядом в то мгновение, когда передо мной открылся вид на озеро. Но уже вторым взглядом я (полагаю, мои спутники тоже) отметил не менее великолепное, чем дворец, здание, расположенное на противоположном от нас берегу. Именно из этого здания выходила солнечная дуга и в него же возвращалась.

Если город на искусственном острове производил неизгладимое впечатление, то солнечная дуга, зависшая над величественным зданием, впечатление производила прямо-таки ошеломляющее.

Граф Орловский указал на солнечную дугу и с помощью жестов поинтересовался у Якаки, в какое здание солнечная дуга впадает. Вопрос был настолько очевиден, что не требовал перевода. Якаки, как мне показалось, немного запнулся, затем стал объяснять, с помощью жестов же.

— Это храм, — перевел Орловский. — Солнечного бога зовут Виракоча. Тот самый бог, который выдает сообщения по мрукси. А дуга, возвышающаяся над храмом, передана от Виракочи людям, в знак подтверждения его божественной воли. Больше Якаки ничего не говорит. Мне кажется, эта тема является у инков в некотором смысле запретной.

Подождав, пока мы вдоволь не насладимся открывшимся видом, Якаки повел нас с возвышенности вниз, к озеру. Людей на шоссе было уже довольно много: мегаполис, что говорить.

Я обратил внимание на то, что люди шли по шоссе не вполне организованно, в том смысле что не по одной ее стороне. Находись мы в нашем времени (впрочем, то же самое относится к 1812 году), прохожие интуитивно распределились бы на два параллельных встречных потока: один поток двигался бы по одной стороне шоссе, тогда как встречный поток — по другой. Здесь же прохожие брели совершенно разрозненно, вне зависимости от сторон.

Также я обратил внимание, что Якаки — в случае, если на него двигается встречный пешеход. — всегда уступает дорогу. Учитывая его звание имперского аудитора, это выглядело странным. Я попросил графа Орловского уточнить данный момент.

В результате обмена жестикуляциями, Орловский пояснил:

— Идущие в столицу обязаны уступать дорогу идущим из столицы. Таковы здешние правила дорожного движения. Инки считают, что посетивший столицу приобщился к божественному, поэтому обладает приоритетом в сравнении с тем, кого только ожидает приобщение. Зато, когда мы пойдем обратно, дорогу будут уступать нам.

Хорошо, что у меня не возникло желания не уступить кому-то из встречных пешеходов дорогу. Тем более что я вовсе не собирался возвращаться по этой дороге в джунгли. Я рассчитывал на то, что мне с помощью создателей нашей вселенной удастся устранить протечку по времени и вернуться в своей время, с Катькой и желательно с Люськой. Впрочем, насчет Люськи меня одолевали определенные сомнения. У нее же в нашем времени никого нет — придется прописывать на своей жилплощади. Опять-таки, с документами могут возникнуть проблемы.

«Самому не стыдно?» — спросил внутренний голос.

«Стыдно», — признался я, вспомнив, как Люська полетела ко мне навстречу, когда надо мной навис бандит, раскручивающий над головой пращу.

«То-то», — сказал внутренний голос.

За время, пока я препирался с внутренним голосом, мы спустились с холма с подошли к озеру — вернее, к перекинутому через него мосту.

Я заметил, как, ступив на мост, Якаки приосанился и приобрел важный вид. Я его понимал: одно дело — стоять связанным, чувствуя спиной вооруженных головорезов, и совсем другое — возвращаться в столицу: потерявшим охранников, но по крайней мере живым.

Мы ступили на мост и оказались в столице древних инков — Теночтитлане.

Глава 10

Григорий Орловский, сразу после

Путешественники прошли по мосту и очутились непосредственно в городе. Если на шоссе их иноземная для здешних мест одежда вызывала скромное любопытство, то в городе она произвела настоящий фурор. На одежды образца 1812 года не пялился только ленивый. Если что удерживало любопытствующих от большего, так это Якаки, шествовавший по городу с величавым, хотя потрепанным видом. Если кто-то из прохожих пытался дотронуться до необычной одежды путешественников, с целью оценить качество материи, то Якаки мягко, в двух словах, выговаривал прохожему, после чего путешественники продолжали путь.

Процессия проследовала по всему городу и остановилась у дворцовых ворот. Якаки повернулся к графу Орловскому и жестами дал понять, чтобы его возвращения ожидали здесь. После чего исчез в широком дверном проеме.

— Ожидаем возвращения Якаки, — сообщил Орловский своим спутникам.

Они отошли в сторону, чтобы не мешать входящим и выходящим, однако от толпы любопытствующих не так просто было отделаться. Очевидно, что в толпе находились инки разных званий и профессий: вельможи, воины, рыбаки, ремесленники, крестьяне. Это были люди, по тем или иным причинам оказавшиеся на дворцовой площади и заинтересовавшиеся необычным внешним видом путешественников во времени. От местных путешественники отличались не только одеждой, но и обликом, разумеется. Среди инков они выглядели совершенно инородно. Не удивительно, что желающих поглазеть собралось хоть отбавляй.

Чувствуя себя немного не в своей тарелке — особенно сейчас, когда их статус в империи инков еще не был определен, — путешественники прижались к стене. Непосредственно у стены оказались женщины. Мужчины же во главе с графом Орловским прикрыли их собственными телами.

Однако, любопытные руки продолжали тянуться, а Якаки все не появлялся.

Долгое время Орловский терпел, но когда чья-то рука, ощупав его костюм, потянулась к костюму прелестной Льсьены, граф не выдержал и довольно резко ударил по не в меру любопытной руке. Человек, которому принадлежала рука, вскрикнул и начал что-то быстро говорить. Судя по имевшемуся у него оружию и защитному нагруднику, это был воин. Впрочем, графа Орловского было не так легко запугать.

Поскольку любопытный воин изъяснялся без жестикуляции, к которой за время знакомства с Якаки привык Орловский, суть его речи осталась неизвестной. На всякий случай граф Орловский сделал утвердительный жест — в том смысле, что все понятно, человек может идти восвояси, — а чтобы стало совсем понятно, легонько оттолкнул любопытного раскрытой ладонью.

Туземная толпа зароптала. Двое человек, с разных сторон, ухватили графа Орловского за рукава и одновременно потянули в разные стороны. Один из рукавов с треском разодрался. Граф немного рассвирепел от такой бесцеремонности и толкнул раскрытыми ладонями уже двоих.

— Григорий, не надо, — зашептал Андрей, пытаясь занять позицию между Орловским и обиженными им людьми.

— Я бы на вашем месте этого не делал, — сообщил также Иван Платонович.

Люди, которых Орловский толкнул, заговорили, одновременно и сбивчиво.

— Нечего приставать к незнакомым людям, — заметил граф.

Желая сгладить возникшее напряжение, он — вынужденно, хотя с брезгливой улыбкой — продемонстрировал оппонентам тот же самый утвердительный жест, что и в первом случае. Оппоненты — все трое — казалось, удовлетворились и заговорили между собой, что-то обсуждая.

В этот момент из дворца вышел Якаки.

Видя человека, с которым иноземцы пришли, трое оппонентов обратились уже в Якаки, несомненно, пересказывая случившееся. Якаки был заметно озадачен: улыбка мгновенно сползла с его лица. Он что-то переспросил у оппонентов, и даже не один раз, затем обратился к Орловскому — разумеется, на привычном для их общения языке жестов. Потом начал что-то лихорадочно объяснять Орловскому, опять же на языке жестов. Трое оппонентов, наблюдая за жестикуляцией, утвердительно кивали.

После минуты объяснения Орловский обернулся к своим товарищам.

— Якаки уверяет, — сказал он, — что в его отсутствие я вызвал этих троих наглецов на дуэль и что, согласно здешним правилам, дуэли здесь проводятся до смерти одной из сторон.

Женщины ахнули. Иван Платонович насупил переносицу, а Андрей сжал кулаки.

— Да и черт с ними, — продолжил Орловский свою мысль. — Оружие мне, наверное, выдадут, а с оружием я этих клоунов не боюсь. В чем почтительнейше заверяю.

После этих слов Орловский жестами объяснил Якаки, что все так и случилось, как рассказывают оппоненты, и что против дуэли он, граф Григорий Орловский, нимало не возражает.

Удивленный до глубины души Якаки кивнул и обратился к оппонентам Орловского с некоторыми вопросами. После бурных обсуждений, во время которых имперский аудитор постоянно указывал на дворец, удалось достичь договоренности. Это было видно по тому, что оппоненты, еще раз смерив графа оценивающим взором, наконец удалились.

Якаки жестом указал на дверной проем, предлагая войти во дворец Великого инки. Там путешественников уже ждали.

Я, сразу после

Нас ввели во дворец и почти сразу провели к Великому инке. Его имя было Атауальпа. Я понял это по тому, что в словах, обращенных к Великому инке, это слово наиболее часто повторялось, причем либо в конце, либо в начале фразы, и обязательно с волнительным придыханием.

Атауальпа сидел на троне (интересно, кто-нибудь из императоров способен сидеть не на троне?!) и был одет… разумеется, в царственные одежды. Одежда Атауальпа была расшита золотом и серебром. Впрочем, корона на голове отсутствовала — ее заменял золотой головной убор, немного напоминающий венок, с двумя птичьими перьями и со свисающими на уши золотыми бляшками.

В качестве переводчиков служили: с нашей стороны — граф Орловский, а со стороны инков — Якаки.

Для разговора с Великим инкой требовалось определить старшего из нашей дружной компании. Я предложил графу самостоятельно вести переговоры, но тот, отговорившись скорой тройной дуэлью и возможной смертью на ней, настоял, что старшим по званию являюсь я. О чем было сообщено Великому инке.

Ниже приводится запись беседы, состоявшейся между мной и, согласно проведенного голосования, предводителем инков Атауальпой, восстановленной по памяти в тот же день к вечеру.

Атауальпа: Кто вы такие и откуда проникли на священную землю инков?

Я: Мы из дальних краев. Мое имя Андрей, это граф Орловский, это Иван Платонович Озерецкий. С нами наши женщины.

Атауальпа: Из каких именно краев вы прибыли? Где находится страна, из которой вы прибыли?

Я: Она находится за океаном.

Атауальпа: Вы не приплыли по океану, вы спустились с гор. Каким образом вы очутились в горах?

Я: Мы приплыли по воздуху.

Атауальпа: Вы умеете летать?

Я: Нет, мы пользовались летательным аппаратом. Однако, потерпели катастрофу в горах. Летательный аппарат был уничтожен.

Атауальпа: Вы можете восстановить летательный аппарат?

Я: Это не в наших силах.

Атауальпа: Вы можете построить новый аппарат?

Я: Это тоже не в наших силах.

Атауальпа: Чего же вы хотите?

Я: Мы просто спасаем наши жизни.

Атауальпа: Мне сообщили, что вы защитили нашу деревню от захватчиков. Вы вели себя мужественно и благородно, к тому же спасли жизнь одного из моих верных слуг.

Я: Мы защищали невинных.

Атауальпа: Каким образом вам удалось противостоять такому числу нападавших?

Я: Мы применили военные хитрости, которым были обучены. Всякий, кто смотрел «Рембо», смог бы повторить наши успехи.

Атауальпа: Что такое Рембо?

Я: Это сложно объяснить. Артефакт нашей цивилизации, увеличивающий человеческую силу вдвое, а то и втрое.

Атауальпа: Вы можете передать данный артефакт инкам? Мы нуждаемся в таком могущественном артефакте.

Я: Этот артефакт не с нами — он в нас. Артефакт находится в наших мозгах, поэтому передать его мы не можем. Тем более что он преклонного возраста.

Атауальпа: Мне сообщили, у вас было удивительное оружие, поражающее громким хлопком.

Я: Да, пистолеты.

Атауальпа: Вы можете показать их? А может быть, подарить?

Я: Подарить можем, но сейчас пистолеты бесполезны.

Атауальпа: Почему?

Я: Пистолеты исчерпали волшебный запас, позволяющий поражать противника с помощью громкого хлопка. А восстановить этот волшебный запас мы не можем. Этот запас можно восстановить только на нашей родине.

Атауальпа: Все же я хотел бы полюбопытствовать.

Я: Пожалуйста.

Я попросил графа Орловского, чтобы он передал императору Атауальпе свои пистолеты, все равно бесполезные. Граф исполнил мою просьбу. Атауальпа, повертел пистолеты в руках и даже показательно прицелился в одного из своих придворных, но затем, опамятовавшись, отложил пистолеты в сторону и продолжил разговор.

Атауальпа: Мне также доложили, что ты, назвавшийся Андреем, владеешь приемами рукопашного боя.

Я: Да, это правда.

Атауальпа: Можешь ли ты научить моих воинов этим приемам?

Я: Могу. Я уже научил приемам рукопашного боя одного из жителей деревни. К сожалению, молодой воин погиб, хотя перед смертью успел совершить множество героических поступков.

Атауальпа: Я скорблю по каждому погибшему герою. К несчастью, я не в состоянии защитить каждого своего подданного. Империя велика, враги часто совершают набеги на пограничные территории.

Я: В этом я успел убедиться.

Атауальпа: Чего вы хотите в награду за свои подвиги?

Я: Нельзя ли провести нас к солнечной дуге? В наших краях ничего подобного не встречается.

Атауальпа: Да, мне сообщили, что вы неоднократно интересовались тем, что называете солнечной дугой. Однако, простым смертным туда хода нет. Солнечная дуга находится на территории храма солнечного божества Виракочи, на которую вхожи только храмовые служители. Я над храмовой территорией не властен.

При этих словах Великого инки многие придворные из его окружения потупились.

Я: Как жаль.

Атауальпа: Есть ли у вас другие пожелания?

Я: Мы устали и голодны. Наша одежда износилась.

Атауальпа: Об этом могли не упоминать. Разумеется, вы получите все необходимое. Есть ли у вас другие пожелания?

Я: Мы бы хотели некоторое время оставаться в вашей столице в качестве туристов, чтобы полюбоваться достопримечательностями.

Атауальпа: Вам придется остаться здесь, потому что у вас нет дома, а до дома без летательного аппарата вам, по вашим же словам, не добраться. Однако, в Теночтитлане все мужчины занимаются каким-либо делом. Я постараюсь найти для каждого из вас подходящее занятие. Мои советники этим займутся. Также распоряжусь, чтобы вас обучили нашему языку. Вы же не можете постоянно ходить с переводчиком.

Я: Совершенно согласен. Это нас полностью устраивает.

На этом моя беседа с Великим инкой Атауальпой закончилась. Я посчитал ее результаты весьма удовлетворительными.

Стоит сказать, что во время нашей беседы Великий инка Атауальпа постоянно отвлекался, играя в какую-то настольную игру со своим приближенным. Если Атауальпа отвлекался так сильно, что забывал произнести свою реплику, второй подчиненный шептал ему на ухо, после Великий инка снисходил до ответа. Тогда в дело вступали переводчики.

Я, сразу после

После разговора с Великим инкой нас вывели из дворца и сопроводили до нового жилища. Сопровождали Якаки с несколькими вооруженными охранниками. Видимо, имперский аудитор учел печальный опыт, имевший место у дворцовых дверей, и решил перестраховаться.

Наше жилище представляло собой небольшой двухэтажный коттедж на самом берегу озера. Как и остальные здания в Теночтитлане, коттедж представлял собой каменный дом, в котором каменным было все, начиная от стен и заканчивая лестницами. Дерево при обшивке дома не использовалось. По крайней мере, за пожаробезопасность можно не волноваться.

Внутри здание делилось на отдельные помещения — в этом плане все было достаточно традиционно. Нестандартным оказалось разве что подвальное помещение.

Как выяснилось, остров, на котором располагается город, не является сплошным. Остров был составлен из каменных блоков, однако под домами, в подвальных помещениях, имелись пустоты, оборудованные в виде бассейнов. Таким образом, ванны можнобыло принимать непосредственно в озере. Правда, вода была без подогрева. Сначала меня смутило, что канализация находилась также в подвальном помещение, однако более детальное обследование показало, что нечистоты отводились по трубам.

В общем, жилище мне понравилось сразу и решительно — полагаю, что моим спутникам тоже. Надо заметить, я поразился той легкости, с которой инки решили наш квартирный вопрос. В сравнении с московскими властями они действовали намного более эффективно.

Якаки — кроме того, что показал нам здание, — также передал двенадцать комплектов одежды: шесть — мужской и шесть — женской. Каждому из нас полагалось по два сменных комплекта.

Затем Якаки принялся размашисто объясняться с графом Орловским. Я ожидал, что Якаки рассказывает Орловскому о том, где находятся магазины Теночтитлана, однако Орловский сделал недовольный жест, показывая: к нам эта беседа отношения не имеет.

Когда имперский аудитор удалился, Орловский сообщил: они обсуждали условия дуэли, которую граф обязан провести со своими оппонентами. Черт, про дуэль я совсем забыл! Видя мое негодование, Орловский рассмеялся и сказал, что постарается не увечить туземцев.

Орловскому лишь бы адреналиновый вброс испытать. Между тем в связи с назначенной дуэлью жизнь его висела на волоске — этот фактор следовало учитывать в общих планах. Впрочем, до завтрашнего утра (а дуэль была назначена на завтрашнее утро) время еще оставалось.

— Про лавки узнал что-нибудь? — спросил я графа.

Орловский хохотнул:

— Про лавки-то, Андрей, я и позабыл спросить! Впрочем, местной валюты у нас нет, поэтому придется рассчитывать на хозяйское гостеприимство.

Основания для таких надежд, разумеется, были. Пока мы блуждали по джунглям, Якаки приходилось столоваться у нас — тем, чем одарили спасенные туземцы. Когда же мы вышли на шоссе, уже Якаки, ненадолго отлучаясь, приносил нам продукты питания. Вероятно, договаривался с местными крестьянами или попросту реквизировал продукты именем императора.

Мои предчувствия не обманули. Совсем скоро Якаки появился, нагруженный спелыми плодами и местными блюдами, в качестве дара от гостеприимных хозяев. Он, посредством жестикуляции, сообщил графу Орловскому, что, во-первых, в придачу к одежде, передаст также деньги на первичное обзаведение. Как оказалось, в качестве денег у инков используются морские раковины и медные топорики. Приобрести все необходимое для жизни: еду и прочее, — можно в лавках, каких в Теночтитлане полно на каждой улице. А во-вторых, нас обучат туземному языку, после чего мы сможем свободно общаться с имперскими гражданами.

Насчет скорости обучения я не был уверен, но в целом сообщения радовали.

Якаки удалился, на этот раз совсем, и мы приступили к обустройству жилища: в том смысле, что требовалось распределить между собой имеющиеся комнаты. Право выбора предоставили женщинам.

Люська и Катька взглянули друг на друга и одновременно спросили, в какой комнате намерен ночевать я. Вопрос был не лишен смысла, так как в каждой из комнат имелось каменное ложе, но односпальное. Комнат было достаточное количество. Таким образом, каждый из нас мог выбрать себе по отдельной комнате. Пришлось выбирать первому.

— В этой, — выбрал я.

Мгновенно комнаты, соседние с моей, оказались заняты: одна — Люськой, вторая — Катькой. Оставшиеся комнаты разобрали наши товарищи. В каждой из комнат имелось достаточное количество сшитых из шкур постельных принадлежностей — их делить не пришлось.

Решив вопрос с комнатами, все разошлись, с кипами туземной одежды в руках.

Прежде чем переодеваться в чистое, я решил принять ванну. Спустился в подвальное помещение и сунул руку в воду. Нет, вода была чистой — я бы сказал, кристально чистой. Ступени, ведущие вниз, показывали, что данная архитектурная конструкция мыслилась именно в качестве купальни, а не чего-то иного.

Раздевшись, я с наслаждением окунулся в воду. Вода была холодной, но терпимой.

Выше послышались голоса, и в купальню вошли Люська с Натали. Обнаружив меня, женщины захихикали, но быстро разделись и присоединились.

Купальня была устроена таким образом, что последние ступеньки, самые широкие, находились в воде. А вот дна не было. Таким образом, можно было плавать — насколько позволяли размеры купальни, конечно, — а можно было сидеть на ступенях, свесив ноги в голубую бездну.

Мы именно так и сделали: свесили ноги в бездну, а сами уселись на нижней подводной ступеньке и принялись болтать.

Вошла Катька. Увидев компанию в сборе, заулыбалась, скинула с себя одежду и пристроилась рядышком.

Вода была все же холодновата, поэтому просидели мы недолго. Гораздо дольше времени заняло переодевание в туземные костюмы. Если я довольно быстро в него облачился, вызвав у окружающих заливистый смех, то сами женщины долго примеряли и так, и сяк.

Не дождавшись, я ушел к себе. На данный момент меня заботили две вещи. Во-первых, предстоящая дуэль графа Орловского сразу с тремя противниками. Во-вторых, возможность проникнуть в храм, с целью приблизиться к солнечной дуге и устранить протечку во времени.

Глава 11

Григорий Орловский, на следующее утро

На следующее утро Якаки зашел за графом Орловским, чтобы отвести его на место дуэли.

Вместе с Орловским стал собираться Андрей, но граф отказался:

— Не стоит, право слово. Дело-то ерундовое.

— Возможно, — сказал Андрей. — Однако, я хотел проследить, чтобы другая сторона играла по-честному.

Орловский захохотал:

— Если другая сторона надумает играть не по-честному, я ей не завидую. Нет, Андрей, спасибо за поддержку, но оставайся дома. Тем более что туземным языком ты не владеешь. Своим секундантом я назначаю Якаки.

— Ну, как знаешь, — обиделся Андрей и остался дома.

В сопровождении Якаки граф Орловский проследовал на дворцовую площадь, где встретился с тремя оппонентами.

Якаки еще раз обсудил условия дуэли с оппонентами, затем, на языке жестов, обратился к Орловскому. Тот понял, что Якаки — вернее, туземные дуэлянты — интересуются очередностью дуэлей. Если Орловский будет убит в первой же дуэли, остальные двое бретеров не получат требуемого удовлетворения.

Орловский заверил, что такой случай маловероятен — если, конечно, ему выдадут оружие. Якаки подтвердил, что оружие выдадут: такую же звездчатую булаву, которой был вооружен каждый из бретеров, — затем повторил вопрос об очередности. Орловский сообщил, что ему безразлично, в какой последовательности убивать своих противников.

Когда Якаки перевел эти слова на туземный, дуэлянты ожесточенно заспорили. Через некоторое время им удалось договориться между собой. Первым драть с Орловским должен был упитанный туземец по имени Портальто, затем следовала очередь Араульто. Если двое вышеназванных окажутся убиты Орловским, в драку должен был вступить последний туземец по имени Атасиу — истинное дитя джунглей, с холодным и благородным взглядом.

Условия дуэли Якаки сообщил графу Орловскому с помощью жестов. Нетерпеливый граф пожелал немедленно получить в руки звездчатый жезл и начать дуэль, однако выяснилось, что имеется определенная загвоздка. Дело в том, что в империи инков дуэли были категорически запрещены и в то же время весьма распространены. Иными словами, дуэлянты дрались на незаконных основаниях, на свой страх и риск — под угрозой административной ответственности.

Понятно, что административная ответственность никого не пугала, однако место для дуэли следовало выбрать поукромней. О том, чтобы драться непосредственно в городской черте, не могло быть и речи.

Объяснив местный дуэльный кодекс графу Орловскому, Якаки повел всю четверку за город, в надежде отыскать неприметное местечко на берегу.

Они миновали мост и вышли на берег озера. Это была сторона озера, на которой располагался храм бога Виракочи. Орловский еще раз поразился тому, насколько высокий и толстый световой луч выходит из храма и вновь в него опускается. Вероятно, это была очень большая протечка во времени, несравнимая с той — петербургской, оставшейся в далеком прошлом, а точнее, в будущем.

Сойдя с каменного шоссе, дуэлянты нашли небольшую, поросшую кустарником впадину. Середина впадины была свободна от кустов, образуя площадку диаметром саженей в тридцать. Лучшего места для дуэли было не пожелать.

На середину площадки вышел, поигрывая звездчатой булавой, здоровяк Портальто. Якаки как раз вручал Орловскому булаву, которой графу предстояло сражаться. Приняв орудие в руки, граф пару раз махнул дубиной над головой, для примерки, после чего дал понять, что готов.

Якаки, Араульто и Атасиу отошли поближе к кустам, чтобы не мешать дерущимся.

Не успел Якаки дать отмашку к началу поединка, как из кустов с грозным кличем выскочили вооруженные туземцы в одноцветной одежде. По рисункам на их груди, изображавшем солнце, Орловский догадался, что это служители храма солнечного божества Виракочи.

Потрясая копьями и обсидиановыми кинжалами, служители что-то потребовали от занявших оборонительную позицию знакомых Орловского. Что именно, путешественник во времени не понял ввиду незнания туземного языка.

Словесная перепалка между двумя группами туземцев продолжалась несколько минут. По всей видимости, не договорились. Орловский решил так, потому что храмовые служители наставили свои копья на противников и попытались их окружить. Графом они не интересовались. Несмотря на туземную одежду, было видно, что Орловский не местный и уж тем более не официальное лицо, в отличие от своих знакомых.

Якаки жестами показал Орловскому, чтобы возвращался домой.

«Сейчас здесь начнется бой», — показал жестами Якаки.

Но не таков был граф Григорий Орловский, чтобы возвратиться домой не солоно хлебавши, без адреналинового выброса. Граф вскинул на широкое плечо свою звездчатую булаву и присоединился к Якаки, Портальто, Араульто и Атасиу. Те удивленно посмотрели на приезжего, но, видя такое дело, закивали и приняли в свою команду.

Служители храма еще раз угрожающе потрясли копьями, потом напали.

Надо сказать, что Портальто, Араульто и Атасиу управлялись своими булавами весьма искусно. В несколько взмахов они обезоружили служителей храма и отбросили их в колючие кусты. Следом полетели сломанные копья. Якаки в битве не участвовал: телосложение имперского аудитора не позволяло ему полноценно драться. К тому же свою булаву он отдал графу. Что касается самого Орловского, граф успел отбить несколько копейных выпадов. К его вящей досаде, битва вскоре завершилась усилиями новоявленных товарищей, Дабы компенсировать слишком малый, по его мнению, вклад в общее дело, Орловский дал последнему из храмовых служителей такого пинка под зад, что тот летел раза в два дольше остальных.

Обезоруженные служители с позором бежали.

Якаки пояснил Орловскому, что храмовые служители пытались арестовать их за проведение дуэли. Также он сообщил, что у служителей могло все получиться, если бы имелись приспособления, стреляющие огненными шарами. По счастью, такими приспособлениями располагали не всех служители: знакомым Орловского, и ему самому, сильно повезло, что отряд оказался вооружен простыми копьями.

Услышав о странных приспособлениях во второй раз, Орловский понимающе закивал.

Само собой, внутренний конфликт между графом, с одной стороны, и Портальто, Араульто и Атасиу, с другой стороны, исчерпался сам собой. Орловский хотел возвратить звездчатую булаву Якаки, но тот отказался, показывая, что булава обрела нового хозяина.

Спрятав оружие под туниками, все отправились в ближайший кабак, чтобы отпраздновать одержанную над храмовыми служителями победу.

Коцатль, в то же самое время

Коцатль набрал охапку валежника, вынесенного океаном на берег, и обвязал веревкой. Пора возвращаться. Разумеется, десятник его отпустил — все совершенно официально, — однако злить начальство не стоило. Припомнит потом — хуже будет.

Жизнь в айлье продумана до мельчайших деталей. Делай, что поручат, и будь уверен, что без куска мяса на старости лет не останешься. Вот и сейчас: начальство вникло в положение, что хворост в хижине закончился, отпустило с общественных работ — сходить на берег и набрать валежника. В это время остальные крестьяне строят новую террасу для выращивания маиса. Работа тяжелая, но необходимая. Зерно выращивать надо, а земли в горах нет — приходится обустраивать.

Задания на обустройство приходят из самого Теночтитлана. Необходимый объем работ распределяется по тысячным, от них — по сотенным, от сотенных — по десятникам. А десятники уже наблюдают за крестьянами: как те ворочают камни и перетаскивают плодородную почву в горы, на новообразованные террасы. Все правильно: иначе, чем сообща, столь сложную работу не осилить. Им в айлье еще повезло, что дорог у побережья достаточно: будь иначе, пришлось бы не строить террасы, а мостить дороги. Эта работа куда более сложная и ответственная.

Коцатль взвалил валежник на плечи и отправился от океана в деревню.

Взойдя на пригорок, крестьянин непонятно зачем оглянулся — вернее, что-то заставило его оглянуться. Океан как океан, вроде бы ничего особенного. Только морские птицы вьются над одним местом и кричат: вероятно, обнаружили рыбину. Хотя никакой рыбины не видно.

Коцатль свалил валежник на землю и присел на связку, лицом к океану. Он совсем не устал — его путь до деревни только начинался, — однако слишком оголтелые крики морских птиц заинтересовали. Птицы вились как-то странно: они концентрировались в одних точках пространства, тогда как других точек как будто избегали. Казалось, птичьи тела вычерчивают невидимую фигуру. То есть вычерчивают не самими телами, а наоборот, их отсутствием. Как будто предмет невидим, а морские птицы порхают вокруг него, но в сам невидимый предмет залететь не могут.

Коцатль помотал головой от удивления. Что такое ему мерещится? Однако, зрение его к тому моменту уже перестроилось: крестьянин начал видеть не гомонящую птичью стаю, а невидимый предмет, вокруг которого стая вилась. Это невидимый предмет напоминал собой… Коцатль даже не представлял, что он собой напоминает. Единственное, что можно было сказать о нем: этот невидимый предмет был огромным, просто очень огромным. По высоте он, наверное, был величиной с холм, на котором в данный момент находился крестьянин.

Присмотревшись, Коцатль понял, что невидимый предмет двигается вдоль берега. То есть сначала он двигался, вместе с облегающей его птичьей стаей, затем замедлил ход и остановился, как раз напротив Коцатля.

Крестьянин наконец сообразил, что невидимый предмет ему напоминает. Предмет напоминал птицу. Но не летящую с распластанными над землей крыльями, а сидящую на воде и поднявшую крылья вверх, для того, чтобы похлопать ими. Сначала невидимый предмет хлопал невидимыми крыльями, а потом невидимые крылья опали и повисли без движения, хотя в поднятом состоянии.

Этот невидимый предмет… Впрочем, почему невидимый? С мозгом Коцатля что-то произошло, как будто в нем открылось дополнительное око, и Коцатль воочию увидел сидящую на воде громадную птицу. Вокруг этой птицы вились обыкновенные морские пернатые, но они крестьянина нисколько не интересовали — крестьянин попросту перестал их замечать.

Громадная птица, помимо своих титанических размеров, отличалась от малых сородичей также формой. Ее крылья, вздернутые кверху, находились в опавшем состоянии. Тело было непропорционально большим — сложно было представить, что крылья способны увлечь такое массивное тело в воздух.

Тут Коцатль сообразил, что летающей эту птицу не видел.

«Неужели она не умеет летать, а только плавает по воде? В таком случае это водоплавающая птица», — подумал крестьянин.

Наверное, так оно и было.

Коцатль еще присмотрелся и, к своему изумлению, обнаружил на теле птицы копошащиеся человеческие фигуры. Конечно, расстояние было велико, и Коцатль мог ошибиться, но все-таки он был уверен в том, что это люди. Люди находились на теле птицы и, судя по плавности передвижений, прекрасно себя чувствовали. Птичье тело имело замысловатый вид (свалиться с него в воду было сложно, наверное), но ведь это птичье тело! Коцатль не знал, как бы он ощущал себя на месте этих людей, и даже не хотел представлять. Не в своей тарелке, наверное. Интересно, зачем этим людям понадобилось забираться на птичье тело? Уж конечно, это не инки, а какие-нибудь иноземцы. Ни одному инку не пришла бы в голову мысль лазить по птичьим телам.

Голову громадной птицы Коцатль не видел — она могла быть с обратной стороны тела. Вполне возможно, если птица засунула свою голову подмышку с обратной стороны туловища.

От птицы что-то отделилось и поплыло по воде. Хотя все прекрасно было видно, Коцатль от неожиданности даже привстал со своего валежника, чтобы получше рассмотреть. Отделившаяся часть не могла быть ничем иным, как птенцом. До этого птенец сидел на теле матери, а теперь отделился от матери и поплыл к берегу. Примечательно, что на теле птенца, как и на теле матери, находилось несколько человеческих фигурок. Люди взмахивали чем-то, напоминающим птичьи лапы. Или, наоборот, птенец перебирал своими многочисленными, как у гусеницы, лапами, а люди держались за лапы с другой стороны, чтобы не упасть в воду.

Понимая, что птенец вскоре достигнет берега (если, конечно, не передумает плыть в ту сторону), Коцатль вскочил на ноги, перекинул вязанку валежника через плечо и поспешил прочь. Нужно будет сообщить десятнику о странной громадной птице. Также о том, что у птицы имеется птенец, и что этот птенец высадился на берег. И, разумеется, о том, что на птице и ее птенце находятся люди — какие-то иноземцы, которые этой птицей и ее птенцом, возможно, и управляют. Десятника наверняка заинтересует эта информация, особенно в отношении иноземцев, о появлении которых на территории деревни следовало сообщать в Теночтитлан незамедлительно.

Я, через некоторое время

Согласно воле Великого инки, к нам пришел учитель туземного языка — пожилой морщинистый туземец, небольшого росточка, но с приятным понимающим лицом.

Якаки отсутствовал, а учитель туземного языка не знал ни русского, ни английского, поэтому объясняться с ним было проблематично. Хотя особых объяснений не требовалось. Учитель указал на свой язык, затем показал, как с языка слетают слова и попадают в уши других людей. И все стало понятно.

Я полагал, что учитель усадит всех нас в общей зале, достанет кусок мела и примется рисовать на черной поверхности слова, попутно объясняя их значения. Но все случилось иначе.

Прежде всего, учитель потребовал одного ученика. Я понял, что занятия будут индивидуальными, и, с согласия своих товарищей, вызвался быть первым. Конечно, с моей точки зрения это было глупостью: я имею в виду индивидуальные, а не групповые занятия. Нас шестеро. Если заниматься с каждым по отдельности, выйдет в шесть раз дольше. Не слишком эффективно, надо заметить. Если обучение одного человека языку инков займет около полугода, то обучение шести человек — аккурат три года. За это время мы проникнем в храм бога Виракоча и заделаем протечку во времени с помощью создателей нашей вселенной. И исчезнем отсюда, само собой разумеется. Таким образом, обучение туземному языку не имело особого смысла. Даже в том случае, если учитель собирается обучать нас параллельно, мы начнем разбирать отдельные фразы не ранее через два-три месяца. Очевидно, что протечка во времени будет заделана раньше.

Мы с учителем прошли в мою комнату.

Учитель достал из-под одежды небольшой сосуд, вскрыл его и плеснул в чашку темной жидкости. Я понял так, чтобы во время обучения прочищать себе горло.

Я уселся на каменный куб, служивший здесь вместо стула, и стал ожидать анализа артиклей и согласований во времени. К моему удивлению, учитель не произнес ни слова, зато предложил мне хлебнуть из своей чашки темную жидкость. Я с некоторой робостью пригубил напиток, показавшийся мне местным аналогом кока-колы. Учитель радостно закивал и со вниманием на меня воззрился.

Не понимая его столь пристального интереса, я хотел поинтересоваться по поводу обучения, однако комната начала расплываться перед моими глазами. Впрочем, комната расплывалась не так, как при потере сознания, когда сначала все расплывается, а потом наступает темнота. Комната сначала раздвоилась, потом съехала немного набок, однако вовремя остановилась и зафиксировалась в раздвоенном состоянии. Вся обстановка оказалась раздвоенной, в том числе учитель, продолжавший за мной внимательно наблюдать.

Я поднял руку. Рука также раздваивалась: казалось, что я поднимаю две руки, растущих из одного плеча.

«Доигрался?» — спросил внутренний голос.

«Да пошел ты…» — отмахнулся я.

«Ты кого на три буквы посылаешь?» — возмутился внутренний голос.

Он настолько сильно возмутился, что я ощутил его неприязнь и дрожание в своей грудной клетке. Внутренний голос задергался во мне от негодования и принялся раскачивать меня, как маятник. Я испугался и ухватился за каменный стул. Раньше мне удавалось свой внутренний голос контролировать, но теперь, похоже, он совсем охренел.

Внутренний голос раскачивался и раскачивался во мне. Когда мне это надоело, я перестал его удерживать, и внутренний голос внезапно вывалился из меня наружу. Чем-то он меня, безусловно, напоминал, но уж точно не моей прирожденной доброжелательностью и оптимизмом. И вообще, внутренний голос оказался довольно неприятным субъектом: хамоватым, несдержанным и требовательным — в том смысле, что, вывалившись из меня, сразу принялся что-то требовать.

Внутренний голос произнес несколько фраз, но я их не разобрал: это был набор совершенно бессмысленных звуков.

«Тебе чего от меня надо?» — спросил я, стараясь сохранять выдержку.

Внутренний голос снова проорал нечто невразумительное.

Я легонько толкнул внутренний голос раскрытой ладонью в грудь, стараясь привести в чувство. В ответ внутренний голос засадил мне апперкот в челюсть. Такой наглости я от него не ожидал. Кто бы мог подумать?! Мой собственный внутренний голос, а никакого такта, никакого воспитания!

Разозлившись, я достал внутренний голос хуком. Голос ответил, причем так умело и неожиданно, что я свалился со своего сиденья на каменный пол. Надо мной нависли ноги моего внутреннего голоса, обутые в мои же туземные сандалии. Внутренний голос снова что-то произнес — утвердительное, но вместе с тем непонятное, — после чего приложил меня ступней по ребрам. Я вскочил, как ужаленный, и нанес своему внутреннему голосу убойный кресент-кик. Но этот подонок — мой внутренний голос — снова, моим же излюбленным приемом, увернулся и ударил меня в солнечное сплетение. Я упал, с перехватившимся дыханием.

Внутренний голос сгреб меня за ворот и рывком поднял на уровень своей головы.

— Теперь, сука, ты понимаешь?

— Что я должен понимать? — завопил я, тщетно пытаясь освободиться.

— Понимает, — удовлетворенно заметил внутренний голос и ткнул меня в солнечное сплетение во второй раз.

Я окончательно задохнулся. Внутренний голос кинул мое беспомощное тело на каменные плиты, после чего наступил ногой на мою грудь и внезапно провалился в нее. Даже не пытаясь вытащить ногу из моей груди, внутренний голос поставил туда же вторую ногу, затем принялся проваливаться в разъятую грудную клетку. Вскоре в грудной клетке скрылось туловище внутреннего голоса, затем плечи и голова. Последними в моей груди исчезли пальцы с отбитыми костяшками. Внутренний голос попытался удержаться пальцами за мои поломанные ребра, наподобие того, как тонущий в болоте пытается удержаться за окружающие его травинки, но затем его окончательно засосало, и внутренний голос сгинул в пучинах моего собственного сознания.

Когда я очнулся, учитель смачивал мой лоб холодной водой и хлопал по щекам.

— Ты меня слышишь? — спросил учитель.

— Слышу, — прохрипел я.

— Полежи немного, отдохни, — сказал учитель. — А я пойду обучать языку кечуа твоих товарищей.

— Значит, вы разговариваете на языке кечуа? — спросил я.

— Мы разговариваем.

Ага, я уже понял, что разговариваю с учителем на туземном языке, причем свободно его понимаю.

Учитель ушел.

Не знаю, с кем дрались мои товарищи по путешествию, но к концу для все они свободно разговаривали на кечуа.

Использованный инками способ лингвистического обучения мне, в принципе, понравился — если не считать того, что еще с неделю мне пришлось прикладывать примочки к синякам, которых сгоряча наставил мне внутренний голос.

Глава 12

Я, на следующий день

На следующий день нас вызвал к себе Атауальпа. Теперь переводчик не требовался — любой из нас мог общаться со всемогущим Великим инкой абсолютно свободно.

Великий инка с видимым неудовольствием оторвался от настольной игры, в которую опять играл. Теперь я находился к трону чуть ближе, чем в прошлый раз, поэтому смог рассмотреть игру в подробностях. В качестве фишек использовались вырезанные из драгоценных камней фигурки животных. Игра заключалась в том, чтобы передвигать фишки по доске, на которой были нарисованы водоросли, морское дно, волны и прочие прелести подводного мира.

Итак, Атауальпа оторвался от своей игры и обратился к нам со словами:

— Я обдумал, какой работой вы можете заняться в моей империи. Двое из вас, а именно ты и ты, — Атауальпа указал на меня и графа Орловского, — являетесь могучими воинами. Объединенными усилиями вы защитили одну из моих деревень от захватчиков. Причем один из вас действовал голыми руками, тогда как другой использовал неизвестный нам вид вооружения, поражающего противника звуковым хлопком. Более того, этот второй не устрашился вызвать на дуэль сразу трех моих воинов. Хотя дуэль не состоялась, однако вчетвером вы смогли прогнать превосходящий вас в численности отряд храмовых служителей. За это вы достойны особой благодарности. Было бы удивительным, если бы я использовал вас не по воинскому назначению, тем более что сейчас представился подходящий случай. С окраины моей империи пришло важное сообщение. Огромная птица подплыла к нашей земле, с целой стаей птенцов. С нее на нашу землю высадились люди, по описаниям очень напоминающие вас. Я хотел бы, чтобы вы, вместе с вооруженным отрядом, который я придам вам в подмогу, выяснили, зачем эти люди появились на нашей земле. Если их намерения немирные, следует этих людей уничтожить, точно так же, как вы уничтожили бандитов, напавших на мирную деревню. Если их намерения мирные, следует данные намерения выяснить и доложить мне, чтобы я мог принять подобающее случаю решение.

— Мне все понятно, Великий инка, — отвечал я с благодарностью. — Остается лишь узнать, какой полезной работой займутся мои товарищи.

— Ты, — указал Атауальпа на Ивана Платоновича, — останешься в Теночтитлане для выяснения твоих умений. Что же касается женщин, то, как всем известно, их работой является удовлетворение мужчин, вынашивание детей и последующая забота о всех них. Поэтому женщины вольны вести себя так, как им позволяют правила приличия.

— Одна из этих женщин — моя жена, — пояснил я.

«А две другие — мои любовницы», — напомнил внутренний голос, но его никто не услышал.

— Это ничего не меняет, — торжественно произнес Атауальпа. — Женщине в любом случае не место в военном походе. Твоя жена будет дожидаться здесь, в полной безопасности.

Я поклонился.

— Есть ли у тебя, Андрей, какие-нибудь вопросы по поводу предстоящего похода? — спросил Атауальпа.

— Сколько вы можете дать воинов? — спросил я.

— Согласно докладов, количество пришельцев не превышает двух десятков человек. Полагаю, что пятикратного перевеса будет вполне достаточно для того, чтобы одержать над ними победу. Если, конечно, придется с пришельцами воевать. Но в принципе, я могу дать тебе столько воинов, сколько ты пожелаешь. Моя империя столь велика, что может выставить против каждого иноземца по миллиону обученных бойцов.

Я прикинул, как тяжело будет с непривычки командовать таким количеством туземных воинов.

— Спасибо, Великий инка, но полагаю, воевать с пришельцами не придется. Мне достаточно такого же количества воинов, что у пришельцев. Если их намерения мирные, так будет легче договориться, ну а если нет, мы с градом Орловским всегда начеку. Одолеть нас двум десяткам людей, даже вооруженных, не так-то просто.

Строго говоря, я надеялся, что пришельцы окажутся такими же путешественниками во времени, как мы. В этом случае цель у нас будет единой, и договориться не составит труда. В противном случае придется повоевать, конечно. Хорошо, что Иван Платонович остается в Теночтитлане. Нужно подумать, оставить ли ему первертор на случай, если он сможет пробиться к протечке во времени в наше отсутствие. С другой стороны, мне не хотелось застрять в империи инков надолго — в этом смысле первертор лучше было держать при себе. Если Иван Платонович и найдет способ добраться до протечки, устранить протечку во времени без помощи кенгуру он не сможет.

— Да будет так, как ты просишь, — провозгласил Атауальпа. — Выбери любых воинов и отправляйтесь в путь, завтра же.

— Мы с графом Орловским отправимся завтра с восходом солнца, — пообещал я.

Мы с товарищами откланялись и покинули приемную залу. Завтра нам предстояло разделиться. Одни из нас оставались в Теночтитлане, другие направлялись на встречу с с пришельцами, приплывшими по морю на огромной птице. Необходимо было выяснить намерения пришельцев и, в случае необходимости, уничтожить отряд.

Я, вскоре после

Перед отъездом мне пришлось выяснить отношения с Иваном Платоновичем.

— Так что же, князь Андрей, — сказал тесть. — Вы уезжаете в ратный поход. Мне кажется логичным, что первертор следует оставить здесь, в Теночтитлане, у меня или Люси. На войне случается всякое, вы можете погибнуть, простите за напоминание. Безусловно, я этого не желаю. После того, как вы уничтожили источник нашего коммерческого благополучия в Петербурге, у меня нет ни малейшей причины желать смерти своему зятю. Так вот, если вы погибнете, я не смогу вызвать кенгуру, и протечка времени останется не заделанной. Вселенная, вместе с обитающем в ней человечеством, погибнет. Вы этого не желаете, князь Андрей, я правильно понимаю?

— Вы понимаете правильно, Иван Платонович, — ответил я, к тому времени все для себя решив. — Однако первертора я вам не дам, первертор поедет вместе со мной на войну. Будем считать, что он послужит гарантией моего возвращения.

— Как знаете, — вздохнул Иван Платонович. — Однако, князь Андрей, не больно-то вы жалуете человечество, если готовы рискнуть его существованием ради какой-то гарантии.

— Лучше постарайтесь выяснить, каким образом можно попасть в храм Виракочи. Если к моменту нашего с Орловским возвращения из похода вы сможете обеспечить доступ к протечке, мы сразу же из этого времени и переместимся. Не можем же мы оставаться здесь вечно!

— А то бы я без вас не догадался, князь Андрей.

На этой минорной ноте я расстался с тестем и, вместе с графом Орловским, отправился комплектовать наш небольшой отряд. Орловский к тому времени успел уже предпринять кое-какие действия, поэтому в назначенном месте нас ожидало человек пятьдесят бойцов (отборных, насколько я понял). Заправляла ими тройка, в которой я с удивлением признал туземцев, не так давно доматывавшихся до нас на дворцовой площади — тех, с которыми у графа Орловского была назначена дуэль. После дуэли граф явился домой вдрызг пьяным и больше по этому поводу не распространялся. Некоторую информацию к размышлению мне дали слова великого инки Атауальпы о несостоявшейся дуэли и состоявшейся драке со служителями храма. Теперь я мог убедиться, что со своими бывшими оппонентами отношения у графа Орловского наисердечнейшие. В этом был весь граф Орловский: стоило ему затрудниться с набитием кому-то морды, как этот человек немедленно становился его лучшим другом и побратимом.

— Портальто, Араульто и Атасиу, — представил мне Орловский своих новых друзей.

Первый из них был немного полноват для туземца — впрочем, широк в плечах. Второй был тонок и изящен. Лицо третьего было таким благородным, как будто перед встречей с нами он выпил стакан лимонного сока.

— Мне нужно два десятка человек, лучших из лучших, — сообщил я туземной троице. — Оружие должно быть максимально разнообразным. Отбирать преимущественно молодых людей, во время пути я стану обучать их приемам силовых единоборств.

По сложившейся традиции, я выступал в роли командира, тогда как граф Орловский — в роли моего заместителя и одновременно комиссара.

Через полчаса нашими совместными усилиями были отобраны недостающие в команду люди. Я назначил место встречи, а также время — завтра утром с восходом солнца. Пришельцы были обнаружены на окраине империи — туда, вдоль побережья, нам и следовало направиться как можно скорее.

Отпустив солдат, с грустным сердцем я возвратился домой. Я надеялся, что отъезжаю ненадолго, но полной уверенности в этом не было. Женщины разделяли мою грусть, поэтому выполняли требования безоговорочно.

В эту ночь я был хорош как никогда. Три наяды сладострастно стонали под моим натиском, как единое существо.

После этой ночи я стал уверен: Люська и Катька смогут ужиться вместе, а Натали послужит обеим надежной защитой. Их можно брать с собой в будущее. Насчет Натали я не был стопроцентно уверен, оставались сомнения по поводу вместимости однокомнатной квартиры, но Люська и Катька ее точно достойны.

Если бы я только знал, как страшно ошибался!

Люси Озерецкая, дневник

Господи, эта бесстыдная женщина, Эта Особа, тень из прошлого — вернее, из будущего — продолжает вставать между мной и моим мужем.

Только появившись из светового луча, она, не мешкая, начала с оскорблений. Якобы я похожа на проститутку. Естественно, что в своем гриме и укороченном платье я походила на падшую женщину, но ведь это был грим! Я пыталась спасти своего мужа, разве непонятно с первого взгляда?!

Как Андрэ мог так ошибиться! Конечно, он ошибся через 200 лет после моего существования, еще не будучи знаком со мной — это его в некоторой степени извиняет. Однако, прошлые ошибки необходимо исправлять, а будущие предотвращать. Но я же вижу, вижу, как муж колеблется.

Я немножко понимаю Андрэ. У него доброе сердце, он не может оставить без помощи знакомую, оказавшуюся в чужом времени. Кстати, Эта Особа провалилась в протечку во времени, находясь в его апартаментах — я так поняла. Какое бесстыдство! Наверняка, она явилась к Андрэ, в его отсутствие, затем, чтобы копаться в его бумагах или просто шпионить. Андрэ исчез, отсутствовал — Этой Особе все прекрасно было известно. Тем не менее она провалилась в протечку, теперь Андрэ вынужден всюду таскать ее с собой, как собачку на привязи.

Но как Эта Особа бесстыдна! Так и норовит продемонстрировать свое голое тело, как будто у Андрэ нет законной жены. Стоит показаться речке или озерцу, как она тут же обнажается и бежит полоскаться! При этом совершенно не стесняется ни папана, ни графа Орловского. Конечно, те делают вид, что не обращают внимания на ее неприличный вид, но это только из вежливости. Впрочем, я заметила, что папан, кажется, обращает. Надо будет предупредить его: если такое еще раз повториться, я все расскажу маман, тогда папан сильно не поздоровится.

Конечно, весь этот спектакль с раздеванием предназначен в первую очередь для Андрэ. По-моему, его это ситуация забавляет. Не понимаю, как муж может быть столь легкомыслен. Хорошо, что у Андрэ есть верная жена, которая всегда в нужную минуту разденется и своим телом прикроет его мужской взгляд от соблазнов. Натали помогает мне по мере возможности в охранной деятельности.

Когда Андрэ вернется из боевого похода, я обязательно поговорю с ним по поводу отношений с Этой Особой. Что он в ней нашел, в самом деле? В последнюю перед походом ночь она, во-первых, дольше других сидела в купальне. Все уже ушли, а она еще сидела. Что она там делала? Может, ждала графа Орловского или какого-нибудь другого любовника, который пробрался в наш дом на тайное свидание? Во-вторых, когда Эта Особа пришла из купальни, то сразу попала на все готовенькое. Мы с Натали как следует разогрели Андрэ и готовились довести его до исступления, как врывается эта особа и сразу начинает делать ему минет, как будто мы с Натали не можем его сделать. Возмутительное поведение!

Мужчины слабы, они ничего не замечают. Зато мы с Натали все видим и оцениваем правильно. Если какая-то невоспитанная женщина — хоть из будущего, хоть откуда — входит в спальню с опозданием и сразу завладевает членом моего мужа, как будто он ее собственность, это свидетельствует о недостаточном воспитании. Маман и папан Этой Особы не научили ее правильно себя вести и не научили правильно ублажать мужа. Когда мужской член входит в тебя, необходимо немного подвигать бедрами взад-вперед — плавно, но энергично. А что делает Эта Особа?! Оказавшись на мужском члене, она сразу начинает стонать, совершенно не заботясь о чувствах своего партнера. Наблюдать за этим просто неприятно. Мужчины, несмотря на свой угрожающий вид, на самом деле такие ранимые — с ними нужно уметь обращаться.

Когда Андрэ вернется из похода, нам предстоит серьезный разговор. Мне кажется, не стоит брать Эту Особу обратно в будущее. Если я смогу обжиться в будущем, как надеется Андрэ и в чем я совершенно не сомневаюсь, то и Эта Особа легко обживется в 1812 году. Я даже могу попросить папана, чтобы он ее куда-нибудь пристроил. Хотелось бы, чтобы в публичный дом, а если не в туда, то, допустим, белошвейкой. Мы с Андрэ легко обойдемся в будущем без Этой Особы, так мне кажется.

Кстати, Натали придерживается ровно того же мнения, что и я.

Я, через неделю

Уже несколько дней мы уверенно продвигались к цели. Препятствий не находилось, ведь мы двигались по густонаселенному побережью, по прекрасному шоссе из каменных плит. Если что нас и задерживало, так это немалое расстояние, которое требовалось преодолеть. Будь у нас вертолет или хотя бы дирижабль, мы оказались бы на месте в день отлета. Однако, подобными устройствами мы не располагали.

Через неделю мы все-таки добрались до цели.

Когда дорога взошла на холм, перед нами открылась деревня, в которой впервые были обнаружены пришельцы. В самой деревне, естественно, не было ничего примечательного: интерес представляло стоящее у берега парусное судно. Не знаю, почему местные решили, что это птица — с моей точки зрения, на птицу парусное судно походило мало.

Что же, наша задача усложняется. Если бы пришельцы оказались путешественниками во времени, подобными нам, мы бы быстро нашли общий язык. А вот с конкистадорами общего языка могло не найтись. Что в общем логично: ребята приехали завоевывать новый континент, а тут появляются непонятные товарищи и заявляют, что место занято. В результате у конкистадоров возникает рефлексивное желание выхватить шпагу или нажать на курок.

У них ведь огнестрельное оружие, если не ошибаюсь — не только холодное? А пистолеты графа Орловского отданы на хранение Великому инке. Впрочем, без зарядов они бесполезны. Интересно, соответствуют ли калибры пуль, которыми пользуются конкистадоры, калибрам пистолетов графа Орловского?

— Послушай, Григорий, — спросил я графа, — у конкистадоров имеется огнестрельное оружие, ты не помнишь?

— Мушкеты, — ответил Орловский, не задумываясь.

— Пули от мушкетов подойдут к твоим пистолетам?

— Не думаю, — ответил граф. — Слишком много времени прошло с тех пор.

Орловский был прав, разумеется.

Если у конкистадоров имеются мушкеты и если конкистадоры настроены воинственно, нам будет сложно договориться. Да и о чем договариваться? Намерения конкистадоров нам с Орловским прекрасно известны. Следуя указаниям Великого инки Атауальпа, мы должны уничтожить отряд конкистадоров. Но, простите, какими подручными средствами?

Я начинал жалеть, что не взял у Атауальпы… ну не пару миллионов, но хотя бы пару тысяч воинов. Впрочем, я не был уверен, что завалить конкистадоров инкскими трупами — хорошая идея.

Спасибо, что корабль конкистадоров не отплыл восвояси. Не знаю, что конкистадоры делали возле этой приграничной деревни. Скорее всего, местные власти что-то им посулили, и теперь гости дожидались обещанного. А может, ремонтировали корабль — я не знаю.

Как бы там ни было, мы дошли и убедились в том, что имеем дело с конкистадорами. Также в том, что конкистадоры должны быть уничтожены, потому что добрых намерений у конкистадоров не может быть по определению. Но конечно, сначала с этими людьми следовало пообщаться — желательно, на равных и с осторожностью. Так сказать, прощупать почву. А потом уже бить точно в яблочко и наверняка, чтобы с завоеванием Америки у мерзавцев вышел полный швахомбрий.

Глава 13

Я, сразу после

— Как будем действовать, Григорий? — спросил я графа Орловского.

— Нападем? — предложил граф.

— Может, прежде пообщаемся? — усомнился я.

— О чем?

— О том, что завоевывать чужие континенты нехорошо?

— Надеешься, усовестятся?

— Нет, конечно. Однако, мы можем сообщить, что место кормежки занято. Пускай отправляются завоевывать другой континент.

— Какой?

— Антарктиду.

Граф Орловский задумался.

— Мифический южный континент?

— Почему мифический? Вполне себе реальный, только немножко холодный. Это здесь, неподалеку.

На том и сговорились.

Прежде всего, мы пообщались с сотенным деревушки, возле которой встал на якорь конкистадорский бриг. Сотенный сообщил, что переговоры с пришельцами затруднены из-за незнания языка. Однако, для обучения пришельцев языку кечуа необходим приказ из Теночтитлана.

Пришельцы ведут себя смирно: вглубь территории проникнуть не пытаются, оборудовали временный лагерь на берегу. Предлагали занятные вещицы, но у сотенного нет полномочий что-либо закупать. Также просили еды, но без разрешения из Теночтитлана отпустить общественные запасыневозможно. В результате пришельцы ловят рыбу и всеми силами демонстрируют миролюбие. При этом ходят вооруженными, пиками и какими-то непонятными дубинами, которые носят на плече.

«Мушкетами», — догадался я.

«Ты чертовски догадлив», — похвалил меня внутренний голос.

«Иди в задницу», — попросил я.

Внутренний голос отстал.

Что касается конкистадоров… Они явно чего-то ожидали, и это ожидание мне не нравилось. Следовало выяснить их ближайшие намерения, после чего действовать.

Я со своим отрядом спустился к побережью.

Лагерь конкистадоров представлял собой несколько установленных в ряд сундуков, за ними пару палаток. На песок были вытащены шлюпки. Можно было предположить сменный график дежурства: переночевав на твердой почве, конкистадоры возвращались на корабль, чтобы уступить место следующей смене. Я понимал европейцев: плавание в Новый свет было нелегким и продолжительным.

Конкистадоры заметили наше приближение. Паники не было, но я обратил внимание, что несколько человек взяли в руки лежащие на сундуках мушкеты и принялись, как бы ненароком, их заряжать. Мирные искатели приключений, угу — чего там говорить!

Я велел своему туземному войску остаться не некотором отдалении, однако в пределах нашей видимости, а сам с графом Орловским спустился на пляж. Оружия мы не взяли.

Мы помахали руками, показывая, что безоружны, но подходить непосредственно к конкистадорскому лагерю не стали, усевшись на песок метрах в пятидесяти от него. Тем самым дали понять, что явились на переговоры и ожидаем от противоположной стороны полномочного представителя.

Конкистадоры посовещались, затем один из них махнул рукой и указал на корабль. Я понял, что лицо, уполномоченное для переговоров, находится на корабле. Один из матросов забрался на сундук и замахал флажками, отправляя на судно сообщение. Оттуда замахали в ответ.

Вскоре от корабля отчалила шлюпка. Матросы усердно гребли. На скамейке сидел человек с длинной бородой, в богатом парчовом костюме, явно предназначенном для торжественных случаев.

— Григорий, у тебя есть опыт ведения дипломатических переговоров? — спросил я Орловского.

— У меня нет. А у тебя?

— У меня тоже.

Шлюпка уткнулась в песок, и человек в парчовом костюме, прихватив с собой одного из военных, направился в нашу сторону. Я отметил, что военный свою шпагу в лагере не оставил, более того, захватил с собой заряженный мушкет. Это сразу настроило меня против этих людей, ведь мы с Орловским вышли к ним безоружными.

Конкистадоры подошли к нам и остановились, рассматриваяМы с Орловским не встали, поэтому они вынужденно опустились на песок. Там, в положении сидя, и проходили наши переговоры по поводу судьбы новооткрытого американского континента.

— По-русски понимаете? — спросил я, особо не надеясь.

Человек в парчовом костюме заговорил на неизвестном мне языке — видимо, испанском.

— Hello, — сказал я тогда на чистейшем английском.

— Hello, — удивленно отозвался человек в парчовом костюме.

Он, конечно же, не ожидал услышать английскую речь. Дальнейшие наши переговоры проходили на английском.

— Я Андрей Березкин, представляю здешнюю законную власть. А вы кто такие? — осведомился я у пришельцев.

— Мое имя Писарро, — представился человек в парчовом костюме. — Мы приплыли издалека, чтобы принести мир и процветание на вашу землю.

— Ага, — заметил я. — Мир и процветание, я понял. Спасибо, что принесли. Можете унести это обратно. И не забудьте защелкнуть дверь на замок, чтобы не дуло.

— Простите? — не понял Писарро.

— Ваше присутствие здесь нежелательно.

— Мы… путешественники. Рассчитывали сделать запасы питьевой воды и приобрести продукты.

— Питьевую воду можете набрать из ручья. Что касается продуктов, вы что, наблюдаете поблизости вывеску «Супермаркет»?

— Но мы можем предложить в обмен ценные вещицы! — воскликнул Писарро. — Таких замечательных вещиц вы еще не видели.

— Например?

Писарро вытянул из кармана расческу, зеркальце и гвоздь.

— И насколько они ценные? — спросил я.

— Это, — Писарро продемонстрировал расческу, — мы готовы отдать за десять больших шкур вот тех животных, которые на лугу пасутся. А если их мясо съедобное, то не только шкуры, но и тушки несите. Просто пригоняйте животных, мы их сами освежуем.

— А это? — изображая непомерное любопытство, я указал на расческу.

— О, это волшебная отражающая вещь! — воскликнул Писарро в душе которого пробудился купеческий азарт. — Здесь такой вещицы ни у кого нет, а у вас будет! Волшебную отражающую вещь мы готовы отдать за тридцать больших животных.

Я указал на гвоздь.

— А этот наконечник за пять животных, наверное?

— Вообще, мы продаем его за десять, но вам могу отдать за семь, — зашептал Писарро, как бы в испуге оттого, что кто-то может услышать, как сильно он продешевил.

— Так дешево! — воскликнул я, имитируя изумление. — Острый наконечник за каких-то семь животных?!

— Первая партия со скидкой, следующие будут дороже, — нашелся предводитель конкистадоров.

— Издеваетесь? — спросил я сурово.

— Нет, но…

— А, по-моему, издеваетесь. Вы вообще за кого меня принимаете? Расческу я, что ли, не видел?! Мы с графом Орловским сильно походим на аборигенов?

Строго говоря, мы с Орловским напоминали аборигенов, но исключительно одеждой, конечно.

— Вы уже общались с цивилизованными людьми! — воскликнул Писарро. — Как я сразу не догадался, вы же разговариваете по-английски.

— Блин, мы и есть цивилизованные люди.

— А мы? — спросил Писарро растерянно.

— А вы хрен знает кто.

— Позвольте! — закричал Писарро, немного приходя в себя. — У нас имеется такое оружие, которого вы отродясь не видели! Высокие технологии! Желаете, чтобы я продемонстрировал дальнобойное действие?

Второй конкистадор снял мушкет с плеча и с готовностью помахал оружием над головой.

— Ты своей пукалкой не тряси, — обратился я к конкистадору. — Не то я тебе такие пушки острова Наваррон устрою, что пупок развяжется.

— Кто же вы такие? — вскричал Писарро.

— Слышь, граф, они еще не поняли, — толкнул я Орловского.

— Козлы, блядь, — сплюнул через плечо граф, на глазах осваивая дипломатическое искусство.

— Мы русские, — объявил я Писарро. — Можете брать ноги в руки и уматывать отсюда. Здесь окучено. Америка наша.

— Русские???

Казалось, Писарро не может прийти в себя от изумления.

— Да, русские. А что вас, собственно, удивляет? Наши костюмы? Мы вынуждены притворяться своими среди местного населения. Между тем Великий инка — наш ставленник. Территория, на которой вы сейчас находитесь, занята Российской империей, поэтому вам надлежит ее немедленно покинуть. Пакуйте чемоданы, короче. Чтобы до вечера очистили побережье. И не вздумайте пристать в другой бухте, последствия окажутся ужасны.

Мы с графом Орловским поднялись с песка и неспешно пошли к своему войску. Опасаясь мушкетного выстрела в спину, я пытался улавливать спиной каждое движение. С этих испанцев станется выстрелить в спину.

Но выстрела не последовало. Впрочем, конкистадоров не следовало недооценивать: ребята были ушлые, взять их на голый понт не получится. Особенно Писарро. Когда первое удивление спадет, предводитель поймет: кроме умения вести дипломатические переговоры, ему ничего не предъявили. Тогда Писарро может нанести ответный удар.

— Как считаешь, Григорий, — спросил я графа. — Уедут или нет?

— Не думаю.

Я тоже не думал, что конкистадоры возвратятся в Европу. Необходимо было предъявить более убедительные аргументы, вот только какие? Как ни крути, конкистадоры обладали мушкетами, у инков мушкеты отсутствовали. Хотя Якаки говорил о каких-то приспособлениях, стреляющих огненными шарами. Нужно пообщаться на эту тему с Якаки, а, возможно, с самим Великим инкой Атауальпой.

— Что предпримем, Андрей?

Я подумал и решительно ответил:

— Сегодня ночью атакуем конкистадорский бриг. Постараемся его сжечь. Это единственное, что нам остается, чтобы выполнить задание Великого инки. Если вернемся в Теночтитлан с победой, приблизимся к световому лучу. Поражение, напротив, поставит на затее с возвращением решительный крест.

Я нащупал в нагрудном кармане первертор и ласково погладил. На что приходится идти ради спасения человечества! И еще я нащупал в нагрудном кармане пепел Пачакути, который переложил из своей одежды. Пепел Пачакути стучал в мое сердце.

Люси Озерецкая, дневник

Я так и знала, так и знала, что от Этой Особы можно всего ожидать!

Мои подозрения родились сразу, когда к нам пришел Якаки. Что ему тут делать, спрашивается? С нами все в порядке, быт налажен. Продуктами затариваемся в лавках ежедневно и в достаточном количестве, а других потребностей у нас нет. С кем Якаки общаться? Андрэ и граф Орловский в боевом походе. Остался, конечно, папан, которому Великий инка пока не подобрал подходящей работы. Папан специалист по финансам и государственному управлению, поэтому Якаки с ним интересно. Как говорится, финансист финансиста чует издалека. Но я-то вижу, что Якаки разговаривает с папан, а искоса посматривает на Эту Особу, и папан тоже посматривает. А она, как назло, вертится рядом.

От негодования я скрылась в своей комнате, но дверь оставила приоткрытой, поэтому могла наблюдать в щелочку.

Сначала Якаки разговаривал с папаном. Тот интересовался, как в империи инков обстоит с ипотекой и процентной ставкой. Якаки что-то отвечал — не помню, что; мне это не интересно. Потом папан извинился и ушел спать — было довольно поздно. А Якаки остался и все время поглядывал на Эту Особу, которая специально вертелась поодаль. Естественно, они заговорили. Было бы невежливо не заговорить в такой ситуации: на этом, несомненно, и строился расчет Якаки.

Итак, они заговорили. Но уже не о процентных ставках — кому они нужны?! Заговорили об инкских женщинах. По просьбе Этой Особы, Якаки рассказал о свадебных обычаях в их империи. Подумать только, здесь нет обряда венчания! Невесту выставляют перед женихом и его родственниками и раздевают догола, чтобы все могли убедиться, что она сберегла девственность. Если девственность невесты подтверждена, играют свадьбу, а в противном случае невеста покрывается вечным позором и отправляется на рудники.

Когда я об этом услышала, то пришла в ужас, а Эта Особа, напротив, хохотала как ненормальная.

Я в сердцах хлопнула дверью, чтобы не слышать этих развратных разговоров, однако потом, поразмыслив, снова приотворила. В гостиной никого не было.

Неужели Якаки удалился? Давно наступила ночь и Якаки, разумеется, мог удалиться домой. Но что-то мне подсказывало, что мог и не удалиться. На цыпочках я подкралась к комнате Этой Особы и прислушалась. В комнате было тихо. Если Якаки и Эта Особа находились там, то вели себя крайне осмотрительно.

Приоткрывать дверь я не решилась. А вдруг они только того и ждут, чтобы я проявила любопытство и была поймана за неприличным занятием?! Но на всякий случай решила проверить купальню. Эта Особа и Якаки вполне могли уединиться там.

И что же вы думаете? Как я и предполагала, эти двое были в купальне!

Честно говоря, я не ожидала, что там кто-либо окажется. Поэтому я сошла в купальню, топоча по каменной лестнице ногами, и широко растворила двери, с целью убедиться, что в купальне никого нет. Но они были в купальне!

Я так и застыла в дверях, ошеломленная. Они же как ни в чем не бывало сидели голыми по пояс в воде, совсем как мы с Андрэ, и весело болтали ногами.

Обернувшись на произведенный мной шум, Эта Особа произнесла с ядовитой улыбкой:

— А, это ты, Люська! Купаться пришла? Присоединяйся.

Уйти после этих слов было бы верхом глупости. Это означало бы признаться, что я шпионю за ними. Поэтому мне ничего не осталось делать, как раздеться и присоединиться к этой развратной парочке, как будто так изначально и планировалось.

— Якаки говорит, что твой отец отлично разбирается в финансах и системе управления, — сообщила Эта Особа. — Якаки сообщит об этом Великому инке, чтобы тот подобрал ему какую-нибудь руководящую должность в аппарате управления. Может быть, даже в числе своих ближайших советников.

— Спасибо, — выдавила я из себя.

— Да-да, — закивал Якаки. — Ваш отец чрезвычайно сведущ. Он сообщил сразу несколько, ранее не известных мне способов ухода от повинностей.

Я не нашла ничего лучшего, чем сообщить:

— У нас на родине папан работает министром государственных имуществ.

— Если вы найдете способ вернуться, — любезно сказал Якаки, — я с удовольствием посещу вашу родину с длительным визитом, в целях перенять передовой опыт.

— Я очень рада, — пролепетала я.

Эта Особа во время моей беседы с Якаки выпячивала сиськи и продолжала болтать ножками. Она явно издевалась — собственно, как и сам Якаки, отвлекавший меня разговорами от главной их темы, не оставшейся для меня тайной. А главной темой их беседы был, разумеется, сексуальный разврат.

Не желая выглядеть глупо, я вскочила на ноги и зашлепала босыми ногами по ступеням.

— Ты куда, Люська? Посиди с нами еще! — закричала эта особа.

— Я уже искупалась, — гордо ответила я и принялась одеваться.

Когда Андрэ вернется из боевого похода, я непременно сообщу ему, с какой дрянной женщиной он связался в своем будущем! Своим поведением она позорит моего мужа. Если Андрэ сам не поймет, как с Этой Особой следует поступить по справедливости, я ему подскажу.

Ах, дорогой Андрэ, где же ты? Возвращайся поскорее, я так по тебе истосковалась.

Я, в ту же ночь

План был таким. Ночью мы подкрадываемся к лагерю конкистадоров и берем всех в плен. В случае сопротивления — уничтожаем. Затем вплавь добираемся до корабля и поджигаем его, тем самым останавливаем испанское вторжение в империю инков.

Идти со мной вызвались Портальто, Араульто и Атасиу. Просился Орловский, но я графа не взял: ему придется возглавить отряд в случае, если я пострадаю.

— Я плаваю, как рыба, — заметил Орловский.

Я задумался.

— Если так, — ответил я, — тогда я снимаю часовых, затем принимаю на себя общее командование. А ты, Григорий, поджигаешь корабль Писарро.

На том и порешили.

Стараясь, чтобы ни один камушек не покатился под нашими ногами, мы с Портальто, Араульто и Атасиу подкрались к лагерю конкистадоров и принялись наблюдать. В лагере было спокойно. Двое часовых, с мушкетами на плечах, прохаживались по песку перед сундуками, которыми была огорожена территория. В палатках было тихо. Мне хотелось думать, что в палатках спят, а не караулят в засаде.

Луна скрылась за тучей. Я кивнул товарищам, и мы расползлись в разные стороны. Важно было не просто ликвидировать вражеский лагерь, а ликвидировать, не подняв шума. Если на корабле услышат, поднимут тревогу. Если и не высадят десант на берег по причине ночной поры и полной неизвестности, то в любом случае будут начеку: подплыть к кораблю и поджечь его уже не удастся.

Ядовитой змеей я скользил по песку в направлении часового. Когда часовой поворачивался ко мне лицом, я замирал, превращаясь в безвредную ночную тень, а когда отворачивался — подползал поближе, оставляя за собой извивающийся след.

Договорились, что Атасиу возьмет на себя второго часового, тогда как Портальто и Араульто разберутся с конкистадорами, оставшимися в палатках.

Часовой дошел до противоположной крайней точки, которую сам себе отметил, и направился обратно, в мою сторону. Я напряг мышцы, готовясь к прыжку.

Часовой дошел до противоположного предела и, кажется, что-то заподозрил. По крайней мере, он остановился и принялся пристально вглядываться в мою сторону. Вряд ли он успел увидеть что-нибудь большее, чем черную тень. Я произвел прыжок, запрыгнув часовому на плечи. Под моей тяжестью часовой рухнул на песок. Я оглушил врага джебом и метнулся ко второму часовому, с которым разбирался Атасиу. Туземцу не удалось подобраться к часовому незаметно, тем не менее Атасиу хладнокровно выбил из рук противника мушкет и спокойно дожидался, когда часовой вытащит из ножен шпагу. Часовой почему-то не кричал, не пытался поднять тревогу, а, видимо, намеревался вступить с Атасиу в честный поединок. Я хотел кинуться на второго часового и сбить его с ног, но Атасиу дал понять, что в этом нет необходимости и что он сам с этим человеком разберется.

Я метнулся к палаткам и увидел забавную картину. Одна из палаток была опрокинута и свалена в кучу. На этой куче сидел могучий Портальто и молотил по ней своими огромными кулаками. Со второй конкистадорской палаткой разбирался Араульто — иначе, но тоже весьма эффективно. Он просунул в матерчатый проем звездчатую булаву и ей призывал на выход находящихся в палатке конкистадоров. Те понимали и выходили с поднятыми руками. Кричать никто не пытался — все понимали, что со звездчатой булавой шутки плохи.

Вскоре все находившиеся на берегу конкистадоры были связаны. На всякий случай я запечатал тряпками их рты. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из плененных конкистадоров поднял тревогу, тем самым обрек нашу военную операцию на неудачу — графу Орловскому вместе с Портальто, Араульто и Атасиу предстояло еще сжечь конкистадорский бриг.

Глава 14

Григорий Орловский, сразу после

Андрей снял часовых, и граф Орловский с удовольствием передал ему командование над отрядом.

Оставалось сжечь корабль с конкистадорами. Андрей сработал чисто, на корабле никто ничего не заметил, однако стоило поторопиться. Тревога могла быть поднята в любой момент, по чистой случайности.

— Готовы, ребята? — спросил Орловский у Портальто, Араульто и Атасиу.

Те, довольные, ощерились. Под ногами туземцев валялся десяток связанных конкистадоров, с кляпами во рту.

— Горючую смесь принесли?

Араульто указал на герметично запечатанные баллоны с жидкостью:

— Здесь.

Горючую жидкость заимствовали поблизости, отправив за ней несколько человек из отряда. Как выяснилось при общении с сотенным, горючую жидкость добывают неподалеку, из-под земли. Андрей сказал, что жидкость называется нефтью, однако в данный момент Орловскому было безразлично, что горючая жидкость собой представляет и как называется. Он знал лишь, что с помощью горючей жидкости можно сжечь конкистадорский бриг, что обеспечит, во-первых, возвращение домой, а во-вторых, мощный адреналиновый выброс в кровь.

— Забираем баллоны, — приказал Орловский своей команде. — Дальше действуем, как договаривались. Подплываем к кораблю, опорожняем баллоны на борт, поджигаем, уплываем. Чем будем поджигать?

Портальто вытащил из-за пояса два камня, ударил ими друг об друга. От удара посыпались искры.

— Хорошо. Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

Все разделись и, толкая перед собой баллоны с горючей жидкостью, поплыли к бригу с конкистадорами.

Из-за туч выглянула луна, по воде пробежала яркая желтая дорожка. Орловский легонько ругнулся, но понадеялся, что плывущие по воде баллоны сойдут за обычные кокосовые орехи или пучки водорослей. Назад нельзя было возвращаться в любом случае.

Плыли довольно долго — корабль находился на приличном расстоянии от берега. Хорошо, что держались неподалеку друг от друга: никто не отставал и не вырывался вперед. Орловский намеренно не спросил, водятся ли в этих водах акулы, и чувство опасности приятно щекотало грудь.

Оказавшись под бортом покачивающегося на волнах судна, отважная четверка аккуратно раскупорила баллоны с горючей жидкостью. Чтобы горючую жидкость не отнесло течением от борта, Атасиу взобрался на якорь и уже оттуда щедро расплескал из баллонов по деревянной корабельной обшивке. Пустые баллоны выкинули, и они уплыли по течению.

Оставалось поджечь борт и спасаться бегством.

— Поджигай! — прошептал Орловский Портальто.

Портальто вытащил из-за пояса, который только и был на него надет, один камень, поискал второй и не нашел. Снова поискал и наконец убедился, что второй камень, по всей видимости, выпал из-за пояса во время заплыва.

Граф Орловский выругался — хотя по-прежнему шепотом, но уже крепко. Они находились в воде, далеко от берега. Нырять за потерянным камнем на протяжении всего пути было глупо, а спичек в империи инков не знали.

Размышление над проблемой отняло у графа не более секунды. Шепнув товарищам, чтобы отплывали от борта подальше, а огонь он раздобудет, граф Орловский ухватился за якорный канат и полез наверх. Наверху перевалился через бортик и попытался оглядеться.

Луна снова скрылась за тучу, поэтому тьма была хоть глаз выколи. В капитанской каюте горела свеча, однако общаться с Писарро в столь невыгодных для себя условиях Орловский не собирался. У противоположного борта он заметил несколько пляшущих красных точек. Конкистадоры перекуривали и о чем-то негромко беседовали.

Делать было нечего, и Орловский, постаравшись принять по возможности более непринужденную позу, направился к этой компании.

При виде голого человека разговоры прекратились. Орловский жестами показал, чтобы ему дали закурить. У него что-то спросили, по-испански. Один из конкистадоров протянул недокуренную папиросу. Орловский схватил ее, прикурил и чуть не бегом направился к якорному канату. Теоретически, он мог прыгнуть с борта — в этом случае оказался бы в относительной безопасности, но тогда горячая папироса непоправимо потухла бы. Это вариант не годился. Спускаться в воду следовало по якорному канату, рядом с которым была расплескана горючая жидкость, и никак иначе.

В спину Орловскому еще что-то крикнули, уже громче.

— Fuck you, — огрызнулся граф Орловский, добегая до якорного каната и перенося одну ногу через бортик.

На палубе призывно закричали. Раздался мушкетный выстрел, и граф Орловский почувствовал, как в плечо ему ударила пуля.

Не выпуская из рук драгоценной папиросы, граф перевалился через борт и, уцепившись за якорный канат, заскользил вниз. Оказавшись над самой водой, у борта, обильно политого горючей жидкостью, Орловский поднес к нему тлеющую папиросу. Борт вспыхнул — сразу, сильным чадящим пламенем.

Убедившись в том, что огонь не потухнет, Орловский разжал руки и упал в волны. Сверху выстрелили еще раз, но промахнулись. Больше стрелять не стали — вероятно, заметили огонь, и стало не до поджигателя.

Уворачиваясь от возможных пуль, Орловский поднырнул, а когда вынырнул, на значительном удалении от борта, почувствовал, что слабеет. Раненая рука занемела и плохо двигалась. Он ухватился за воду. Вода расступилась, и граф почувствовал, что проваливается в нее всем телом. В этот момент Орловского подхватило сразу несколько рук, принадлежащих его верным друзьям: Портальто, Араульто и Атасиу.

Четверка медленно поплыла к берегу.

Орловскому казалось, что заплыв продолжается вечность. Однако, и вечность подошла к своему логическому концу. Когда, с занемевшей рукой, Орловский ступил на прибрежный песок и оглянулся, конкистадорский бриг за его спиной пылал ярким пламенем.

Подошел Андрей.

— С завоеванием Америки покончено? — спросил его Орловский.

— Нет, — с грустью ответил Андрей. — Смотри.

Андрей указал на маленькую точку, отдалившуюся от горящего корабля. Это была шлюпка, на которой спасалось высшее командование конкистадоров, включая Писарро.

— На шлюпке не доплыть до Испании. Они погибнут в пути, — возразил Орловский.

— Ты плохо смотришь, Григорий, — покачал головой Андрей. — Смотри на горизонт.

Граф Орловский окинул взглядом предрассветный горизонт. На горизонте ясно проступали очертания множества кораблей. Это была испанская армада, прибывшая к берегам Южной Америки по требованию Писарро. Вот кого поджидал испанский командарм в защищенной от ветров бухте!

Теперь, когда покушение на Писарро не удалось, а испанская армада добралась до берегов Южной Америки, положение империи инков становилось плачевным. Следовало как можно быстрее возвратиться в Теночтитлан и доложить о случившемся Великому инке Атауальпе.

Я, через две недели

Мы вошли в Теночтитлан триумфаторами и одновременно побежденными. С одной стороны, уничтожили испанский бриг и пленили около двух десятков конкистадоров (ночевавших на суше, а также доплывших до берега после того, как бриг загорелся). С другой стороны, новости, которые мы несли Великому инке, были неутешительны. К берегам империи подошла армада испанских кораблей. Испанцы намеревались высадить на берег десант и развязать против империи инков военные действия. Чем военные действия закончатся, мне было известно, к сожалению. Следовало как можно скорее доказать свое верность и преданность Великому инке, тем самым получив доступ в храм солнечного божества Виракочи — к находящемуся в храме световому лучу.

Вид пленных конкистадоров собрал на улицах Теночтитлана множество любопытных — куда больше, чем наше здесь первое появление. Детишки бежали за пленными и показывали им языки, женщины посылали проклятия, а мужчины смотрели исподлобья. Все понимали, что принесенная чужеземцами война окажется нелегкой.

Однако, первая победа была за нами.

Встречать победителей Великий инка вышел на балкон, выходящий на дворцовую площадь. Мы триумфально прошествовали мимо балкона, гоня за собой пленных. В палатках разгромленного лагеря нам посчастливилось найти два конкистадорских штандарта. Сейчас мы несли эти штандарты в приспущенном состоянии, в знак того, что отряд конкистадоров разгромлен. Атауальпа приветствовал нас с балкона.

Мы несли вражеские штандарты и бросали их под балкон, на котором стоял Великий инка. В мрукси играли походный марш, одновременно строгий голос вещал:

«Я, солнечный бог Виракоча, даровал инкам желанную победу. Воздадим должное моей прозорливости и милосердию. В связи с победой над конкистадорами объявляется дополнительный сбор пожертвований. Вы можете сдавать дополнительные пожертвования в храм солнечного бога с началом завтрашнего дня. Основные пожертвования принимаются в рабочее время ежедневно. Напоминаем, что инки, не сдавшие пожертвования в храм, будут прокляты мной, солнечным богом Виракочей, и не смогут надеяться на мою милость после своей кончины».

За солдатами-победителями брели пленные конкистадоры, подгоняемые улюлюканьем толпы. За пленными шли городские уборщики с ведрами воды. Водой уборщики поливали мостовую, дабы очистить ее от испанской скверны.

В толпе на площади мелькнули Люська и Катька. Однако, встретиться с родными придется позднее: после марша нам с графом Орловским предстояло отправиться на аудиенцию к Великому инке Атауальпа. Доложить о сложной политической обстановке следовало незамедлительно.

Великий инка принял нас с графом Орловским в тронной зале.

Как обычно, он играл в настольную игру — на этот раз с каким-то ребенком: скорее всего, своим сыном.

— Поздравляю с блистательной победой, — сказал Атауальпа. — Мне уже доложили, что корабль, на котором пришельцы проникли в мою империю, уничтожен.

— Это правда, — ответил я. — Однако, опасность близка. Взамен одному тому кораблю приплыла еще сотня. В этот момент конкистадоры, вероятно, высаживают десант. Положение на самом деле критическое.

— О, — сказал Атауальпа. — Но ведь у меня есть множество генералов. Мое войско многочисленно и могущественно, еще никому не удалось его одолеть. К тому же у меня есть вы с графом Орловским, доказавшие свою преданность и квалифицированность. С вами, друзья, мне ничего не страшно.

— Великий инка, вы, наверное, шутите?

— Да нет же, Андрей, — ответил Атауальпа. — Посуди сами, о чем мне беспокоиться? В моем распоряжении несколько миллионов человек, каждый из которых при необходимости встанет под копье, включая женщин и малых детей. Что мне какая-то сотня испанских бригов? На них больше десяти тысяч солдат и не поместится.

— Но это не женщины и не малые дети, а закаленные в битвах солдаты, — заметил я. — Если нам с графом Орловским удалось пленить пару десятков конкистадоров, это совершенно не означает, что остальные испанцы окажутся столь безмятежны. Сейчас Писарро научен горьким опытом. Больше конкистадорский предводитель не допустит подобных ошибок, а станет действовать быстро и беспощадно. По крайней мере, мы с графом Орловским действовали бы беспощадно на его месте.

— Пустое, — произнес Атауальпа. — Особенно после показательной казни, которую я устрою пленным. Услышав о ней, конкистадоры настолько устрашаться, что покинут мою империю, дрожа от ужаса.

— Вы уверены, что пленных стоит казнить? — спросил я у Великого инки. — В будущем они могут пригодиться для обмена пленными. Война фактически началась, следует действовать, исходя из этого факта.

— Разумеется, я уверен, — отвечал Атауальпа. — Что бы я ни сказал, я всегда в этом уверен, даже если за мгновение до этого я не имел понятия о том, что скажу. Тем более что на казни настаивает Верховный жрец Урумбо. Итак, друзья, чем мне отблагодарить вас?

— Лучшей благодарность стала бы экскурсия в храм солнечного бога Виракочи, к его солнечной дуге.

— Да я же вам говорил, — расстроился Великий инка Атауальпа, — что в солнечный храм допускаются только его служители. Здесь я вам ничем не могу помочь. Солнечным храмом заведует Урумбо. Именно он выписывает гостевые пропуски.

— Нельзя ли попросить уважаемого Урумбо, чтобы он выписал нам гостевой пропуск? — попросил я.

— Конечно, я спрошу его о такой возможности, — закивал Атауальпа. — Завтра, во время казни пленных я увижусь с ним и поговорю.

— Огромное вам спасибо.

Мы с графом Орловским поклонились и покинули тронную залу. После двух недель странствий нам не терпелось вернуться домой, омыть усталые тела в купальне и заснуть на мягких шкурах кордильерских лам. И, разумеется, не терпелось повидаться со своими женщинами, по которым я изрядно соскучился.

— Твоей минога съедена, я выиграл! — послышался из залы обрадованный голос Атауальпы.

Я, немного погодя

Я зашел в дом, в котором не был около двух недель. На шею мне кинулись три счастливых женщины.

— Погодите, погодите, — сказал я, обнимая всех троих. — Дайте сполоснуться после дороги. Сейчас я спущусь в купальню, ждите меня там.

Я зашел в свою комнату, чтобы взять чистое белье. Дверь отворилась, и в комнату проникла Люська, с заговорщицким видом. Она явно хотела мне сообщить нечто важное.

— Ах, Андрэ! — воскликнула Люська.

— Ну что тебе? Я же сказал, встретимся в купальне. Вымоете меня после дороги.

— Ты должен знать, Андрэ, это серьезно.

— Ну что еще? Что-нибудь с Иваном Платоновичем?

— Нет, с папаном все хорошо. Папан помогает Якаки с деловыми бумагами. Целыми днями сидит с ним и помогает.

— Ну и замечательно.

— Но Якаки, Андрэ…

— А что не так с Якаки?

— Не с Якаки, а с Этой Особой… — зашептала Люська, оглядываясь на дверь.

— С какой особой? — не понял я.

— С Кэт.

— И что не так с Катькой?

— Мне кажется, она заигрывает с Якаки. О, Андрэ, когда я это заметила, я чуть не умерла от ненависти! Это было так ужасно. Ты воевал, а она в это самое время кокетничала с Якаки. Ты должен прогнать ее, Андрэ! Эта ужасная женщина тебя недостойна.

Да, закрутить роман в мое отсутствие — это было весьма похоже на Катьку. Я почти верил жене, но, конечно, ее информацию следовало проверить и проанализировать.

— Хорошо, я подумаю, — пообещал я, за что был вознагражден поцелуем. — А теперь идем в купальню.

В купальне собралась вся компания, за исключением занимавшегося служебными бумагами Ивана Платоновича. Катька и Натали рассматривали рану графа Орловского и дружно ахали. Рана воспалилась и, вкупе с могучим графским телом, производила неизгладимое впечатление, особенно на женщин.

— Ее нельзя мочить, — говорила Катька.

— Ее нужно немедленно перебинтовать, — вторила ей Натали.

Голый Орловский смеялся и утверждал, что воспаление вызвано тем, что рану он получил во время купания. Однако, женщины настаивали, и Орловский согласился на то, что рану лучше перебинтовать. Он встал со ступенек и принялся одеваться.

— Натали, иди помоги графу, — сказал я. — Дорогая, — обратился я к жене, — ты ведь не возражаешь против того, чтобы Натали понаблюдала за графом, вернее за его раной. Ночью рана может воспалиться еще больше.

— Конечно, понаблюдай, — воскликнула добрая Люська.

Натали вылезла из купальни и принялась одеваться, дабы сопровождать Орловского на медицинские процедуры. Мы с Люськой тем временем разделись и залезли в купальню, в которой продолжала нежиться Катька.

— Иди ко мне на колени, — сказал я Катьке.

Катька покосилась на Люську, но послушно забралась ко мне на колени.

— Ну, признавайся во всем, изменница, — сказал я, чувствуя, как Катькина попа приятно давит на мой член.

— Уже накапали? — весело спросила изменница.

— А ты как думала?

— Все ложь. Ничего не было.

Люська рядом со мной вспыхнула:

— Было! Было!

— Сейчас буду проверять, — строго сообщил я.

— Интересно, каким образом? — спросила Катька ангельским голосом.

— Есть у меня для тестирования один зонд.

— А, понятно… — протянула подруга. — Видала я этот зонд.

Я приподнялся, нагнул Катьку и поставил раком. После этого ввел тестировочный зонд в тестируемое отверстие.

— Ну, сознавайся, было или не было? — произнес я замогильным голосом.

— Не было! — пропищала Катька, намеренно ерничая.

— Сознавайся, я почувствую ложь, — сообщил я, делая круговые движения бедрами.

— Не лгу-у-у, — заухала Катька.

— Лжет, лжет! — крикнула Люська, со вниманием наблюдавшая за процедурой допроса. — Гляди, как попой вертит.

— Ничего я не лгу, — обиделась Катька. — Разве можно лгать, когда внутри тебя находится тестировочный зонд?

— Это утверждение также требует проверки, — задумался я.

— Какой? — тут же заинтересовалась Люська.

— Как какой? Становись рядом. Я задам тебе какой-нибудь вопрос, а ты попытайся сказать неправду. Сразу станет ясно, можно ли врать во время ввода в тебя тестировочного зонда.

Люська опустилась рядом с Катькой на корточки и приняла аналогичную позицию. Я ввел в жену тестировочный зонд и спросил:

— Сколько будет дважды два?

— Четыре.

— Видишь, во время тестирования врать невозможно.

— Я ошиблась, ошиблась! — закричала Люська. — Я могу соврать! Спроси еще раз.

— Сколько будет дважды два?

— Пять.

— Извини, ты соврала, а я сразу почувствовал. Как видишь, тест работает.

Я успешно дотестировал обеих женщин. Несмотря на это, Люська в отношении Катьки осталась в некоей задумчивости и антипатичности, которые мне не удалось побороть ни тестированием, ни последующей совместной беседой на посторонние темы.

Глава 15

Я, на следующий день

По мрукси объявили:

«В полдень в центральном храме солнечного бога Виракочи состоится торжественная казнь пленных пришельцев. Вход свободный.»

— Пойдете? — спросил я женщин.

— Смотреть на этот ужас?! — воскликнула Люська.

Катька оказалась с ней солидарна.

Не хочу сказать, что меня привлекала сцена казни людей, причем плененных никем иным, как моим отрядом, однако упустить возможность взглянуть на храм солнечного божества Виракочи я не мог. Ведь именно из этого храма выходил и в него возвращался световой луч.

— Ну как знаете. А я пойду прогуляюсь.

В одиночестве я побрел туда, куда уже стекался народ.

Храм представлял собой типичное общественное (то есть очевидно, что не жилое) сооружение, расположенное на высоких ступенях и обнесенное двумя золотыми (или позолоченными — с такого расстояния я не мог достоверно разглядеть) оградами. Первая ограда, предварительная, была высотой пару метров. Внутренняя часть храмовой территории, вплотную прилегающая к предварительной ограде, была засажена колючим кустарником. Я понял, что кустарник используют вместо колючей проволоки — различия в самом деле были невелики. Вторая ограда, очерчивающая непосредственно храмовое здание, имела в вышину около трех метров.

Особенным храм Виракочи делала, конечно, не золотая ограда, а солнечная дуга, выходившая откуда-то из крыши — видимо, в специально прорезанное отверстие, — и туда же возвращавшаяся. Жалко, что казнь проходила снаружи храма, а не внутри. Впрочем, я не надеялся на то, что простых зрителей допустят к световому лучу.

Сами зрители толпились у начала лестницы, вход на которую преграждали храмовые служители. Со служителями я уже был знаком.

В моем ухе заиграла торжественная музыка, потом закончилась. Через десять минут на площадке, возвышающейся над зрителями, появились несколько важных инкских сановников. Среди них находился Великий инка Атауальпа. Как ни странно, он появился не первым, а вторым. Перед правителем империи находился человек в таком же роскошном, как у него, одеянии и с золотым посохом в руках. Как я понял, это был Верховный храмовый жрец Урумбо.

Урумбо был среднего роста и имел продолговатое лицо — больше я ничего не смог разглядеть, поскольку находился от него в отдалении, в плотной туземной толпе.

Верховный жрец произнес несколько подобающих ситуации слов: о великой непобедимой империи и необходимости сплачивать ряды. Его голос показался мне знакомым. Минуточку, да ведь этот голос я каждый день, по нескольку раз, слышу в своем ухе! Этот голос зачитывает сообщения от имени солнечного божества Виракочи.

Я толкнул одного из стоящих рядом туземцев:

— Простите, пожалуйста. Верховный жрец зачитывает тексты по мрукси?

— По мрукси с людьми общается солнечный бог Виракочи, — ответил сильно удивленный туземец.

— Да ведь голоса схожи!

— Разумеется. Урумбо потому и является Верховным жрецом, что имеет голос, неотличимый от голоса Виракочи.

Я что-то заподозрил. Чтобы мысль не ускользнула, поинтересовался:

— А Виракоча часто меняет голоса?

— Не часто. Только в момент смерти Верховного жреца, от горя.

— И его новый, то есть следующий, голос оказывается голосом нового Верховного жреца?

— Вы странно говорите. Все ровным счетом наоборот. Жрецы слушают опечаленного Виракочи в своем узком кругу. Тот, чьим голосом говорит солнечное божество, становится новым Верховным жрецом.

— Теперь мне понятно.

Верховный жрец Урумбо, голос которого мы обсуждали, трижды хлопнул в ладоши. По третьему хлопку храмовые служители вывели пленных конкистадоров. Те выглядели ужасно. Хотел бы я посмотреть на человека, имеющего цветущий вид в день своей казни.

Конкистадоров поставили на колени, лицом к толпе. Я полагал, что сейчас появится палач с мечом, и пленникам начнут рубить голову — может быть, вынимать сердца. Но я ошибся.

Палачи появились, но в руках у них были не мечи, но… неужели автоматы? Присмотревшись, я обнаружил, что это пейнтбольные маркеры. Я, вместе с толпой, подался вперед, боясь пропустить что-то очень важное. Палачи заняли место за спинами приговоренных и по команде Урумбу выпустили по очереди. Эффект от использования пейнтбольных маркеров оказался странным: вместо того, чтобы завопить от боли и перепачкаться разноцветной краской, конкистадоры завопили от боли и вспыхнули пламенем. Все вокруг меня завопили и протянули руки в направлении храма. Поддавшись стадному чувству, я тоже завопил и протянул руки в направлении храма, одновременно прикидывая, каким образом пейнтбольные шарики оказались заряжены не краской, а чем-то воспламеняющимся.

Одежда на конкистадорах мигом вспыхнула, подозрительно быстро. Видимо, она была пропитана той же воспламеняющейся жидкостью. Люди закричали и зашатались, некоторые свалились с ног и покатились вниз по ступеням.

Через несколько минут все было кончено. Несколько обгорелых трупов лежали на ступенях и чадили. Смысла в казни пленных конкистадоров не было никакого: впрочем, испанские ребята того заслуживали. Что они в скором времени начнут творить с пленными инками, я представлял не менее живо и доходчиво.

Как бы там ни было, пора выбираться из древности. Вот парадокс: от меня требовалось найти протечку во времени, и протечка была обнаружена практически сразу по перемещении. Проблемой оказалось приблизиться к протечке, чтобы кенгуру могли ее заделать.

Вверху, на храмовой лестнице, Верховный жрец Урумбо переговаривался с Великим инкой Атауальпой. Мне показалось, что последний указал Верховному жрецу в мою сторону и принялся что-то объяснять. Вероятно, уговаривал выписать на меня и моих товарищей пропуск к солнечной дуге.

Погруженный в размышления и угнетенный случившимся огненным безумием, я направился к дому.

Иван Платонович Озерецкий, незадолго до того

Князь Андрей и граф Орловский отъехали по служебным делам — у них опять боевые действия намечались, — а Иван Платонович остался. Зять увез первертор с собой, поэтому рассчитывать на то, что вместе с Люси удастся возвратиться в свое время, не стоило. Приходилось дожидаться возвращения зятя и скучать.

Великий инка Атауальпа сулил подобрать подходящее занятие, но Иван Платонович не слишком на это надеялся. Он знал, что обещания начальства недорого стоят, и чем начальство выше, тем обещания дешевле. Тем более, что Иван Платонович заинтересовался государственным устройством империи инков. То есть не совсем государственным устройством — с ним все было предельно ясно. Великий инка противостоял Верховному жрецу — в этом противостоянии крылась интрига, вокруг этого вертелись все происходящие во дворце события. Ивана Платоновича заинтересовал используемый инками управленческий опыт.

Насколько удалось узнать из разговоров с Якаки и понять по личным наблюдениям, империя инков отличалась строгой централизацией. Все население было разбито на семьи — так называемые айльи. Семьи составляли более крупные социальные единицы, и так далее, вплоть до социальных единиц, охватывающих отдельные территории. У каждой единицы, начиная с айлья, имелось руководящее и одновременноответственное лицо.

Любопытно, что земли и остальное имущество на этих землях принадлежали не айлья как низшим социальным единицам, а Великому инке. За право принятия решений с Великим инкой спорил Верховный храмовый жрец, но этот нюанс подковерной борьбы можно было опустить как естественный. Наличное имущество принадлежало Великому инке, и все создаваемое с помощью него тоже. Соответственно, создаваемое имущество распределялось между всем населением по мере необходимости.

Для хранения собранного урожая по всей империи строились каменные хранилища, в которые ссыпалось выращенное зерно и плоды. Запасам велся строгий складской учет. Продукты поступали в государственные хранилища и оттуда же отпускались на нужды населения. Таким образом, голодающих не было, вместе с тем каждому приходилось трудиться на общественное благо — за этим следили десятники. Подобная централизация позволяла сооружать объекты общего пользования, такие как хранилища продуктов, дороги, наконец террасы для выращивания сельскохозяйственных культур. Крестьянину не было нужды ломать голову, чем сегодня заняться. Он получал задание от десятника и шел его исполнять, в то же самое время был абсолютно уверен в том, что получит пищу по своим потребностям.

Аналогичным образом в империи инков возводились жилые дома. Десятник определял, что кому-то — допустим, новобрачным — требуется новый дом. Соответственно, он давал крестьянам задание выстроить его, и пара молодоженов получала жилище.

Не обходилось без злоупотреблений, разумеется, однако кары за нарушения были столь строгими, что желающих рисковать было мало.

Иван Платонович подумал, что по возвращении сможет использовать инкский управленческий опыт в Российской империи. Государственная собственность на все наличное имущество Российской империи открывало такие грандиозные возможности перед министром государственных имуществ, коим Иван Платонович еще оставался, что останавливало дух. Конечно, длительное отсутствие Ивана Платоновича на рабочем месте могло негативно повлиять на его карьеру. Но министр надеялся, что сможет перебороть все интриги и неприятности и сохранить за собой свой высокий пост.

Гораздо больше Ивана Платоновича беспокоила возможность не возвратиться домой, в Петербург. Крайне неприятная возможность, которой нельзя было полностью пренебрегать. В случае невозвращения Иван Платонович решил посвятить себя государственному устройству империи инков. Оставалось надеяться, что Атауальпа окажется настолько умен, что позволит Ивану Платоновичу занять достойное его место — в должности министра, разумеется. Никто в империи инков, кроме Ивана Платоновича, не смог бы реформировать инкскую экономику лучше. Каким образом реформировать, вопроса не стояло: разумеется, по образцу Российской империи. Децентрализация в виде оформления крепостного права на крестьян позволит высвободить имеющиеся ресурсы. Часть крестьян должна, разумеется, отойти Великому инке и храму солнечного бога Виракоча, конфликт между которыми Иван Платонович мыслил разрешить полюбовно. Оставшаяся часть крестьян могла быть переписана на наиболее доверенных и отличившихся людей вроде самого Ивана Платоновича и других выдающихся сановников.

Иван Платонович так и решил: использовать одну из двух альтернативных возможностей — какая представится.

Беда была в том, что Великий инка Атауальпа был глуп и недальновиден, вследствие чего мог не предоставить Ивану Платоновичу должность министра. Насколько оправданы эти опасения, должно было выясниться в ближайшее время.

В любом случае следовало подробнее расспросить Якаки о государственном устройстве, в частности о финансах. Иван Платонович был уверен, что сможет дать ему несколько полезных консультаций по финансовым вопросам. Якаки, занимающего немалый финансовый пост в государственном аппарате, следовало заинтересовать собственными познаниями и наработками — в этом случае можно ожидать ответной отдачи, хотя бы в виде рекомендаций перед высшими сановниками, в том числе перед самим Атауальпой.

Наметив цель, Иван Платонович принялся двигаться в выбранном направлении. А двигаться в выбранном направлении министр государственных имуществ Российской Империи умел.

Я, через три дня

— Слушай, Андрей, — сказала мне Катька. — Поговорить надо.

— Говори, — благодушно позволил я.

— Разговор будет серьезным.

— Я предельно серьезен, — сказал я и засмеялся.

— Сейчас тебе станет не до смеха, — предупредила Катька.

Я перестал смеяться.

— Ты мне изменила?

— Пока нет, но собираюсь.

— И это весь твой серьезный разговор?

— А тебе мало?

— Ну не мало, — согласился я. — А смеюсь из-за нервного припадка, которым ты меня огорошила. Давай, рассказывай, с кем ты мне собираешься изменять. С Якакой, насколько понимаю?

— Да.

Я не выдержал и снова заржал.

— Андрей, если ты не отнесешься к этому серьезно, я развернусь и уйду.

— Куда?

Этот вопрос привел Катьку в недоумение, но ненадолго.

— К Якаке!

— Звучит довольно логично. Здесь тебе неудобно заниматься с Якакой любовью, потому что моя жена может неправильно это истолковать. С ее точки зрения, ты должна заниматься любовью исключительно со мной.

— А ты, ты-то сам что думаешь? — спросила Катька.

— Мне не привыкать, — вздохнул я с притворной печалью. — Я помню, как ты мне с тем… как его… блондином изменяла.

— С Сережей я тебе не изменяла, — зло сказала Катька.

— Вот те на! — воскликнул я. — А на дачу ты к кому уезжала, с ночевкой? Разве не к Сереже?

— Последнее предупреждение. Или ты меня слушаешь, или я ухожу.

«Куда?» — хотел спросить я, но вовремя спохватился.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Якаки мне нравится.

— Я так и понял, когда ты сказала, что собираешься мне с ним изменить.

— Только попробуй засмеяться, — предупредила Катька.

— Ни в коем случае, — кивнул я, еле сдерживаясь.

— В общем, Якака мне нравится, и я ухожу к нему жить.

— Единственный вопрос.

— Какой?

— Когда заделаем протечку, тебя дожидаться? Ты вообще назад в будущее собираешься?

— Я не знаю, Андрей.

— Даже так?

— Да.

— Вот теперь мне действительно не до смеха. Бедная моя Катька! Втюрилась в Якаку.

— Андрей, если ты скажешь мне, что не нужно этого делать, я этого не сделаю.

— Делай, что хочешь. Когда станем заделывать протечку, я тебе свистну. А там сама решай, возвращаться ли, а если возвращаться, то с кем.

— Андрей, я так тебя люблю!

Катька поцеловала меня в щечку и убежала, счастливая.

О, женщины, вам имя — вероломство! Не помню, кто сказал. Оскар Уайльд, кажется? Когда заработает айфон, нужно будет погуглить.

Григорий Орловский, вскоре после

Когда граф Орловский услышал от Андрея, что храмовые служители использовали маркеры для пейнтбола, стреляющие воспламеняющимися шариками, то сильно задумался. Прежде всего, он не понял, что такое маркеры, пейнтбол и зачем нужны воспламеняющиеся шарики.

Андрей пояснил:

— Военная игра. Маркеры — ружья, которые стреляют шариками, в которых краска. Шарики разбиваются о цель и взрываются краской, чтобы было заметно. Но они не воспламеняются. Это какая-то новая технология, либо переделка.

— Ничего не понял, но верю на слово.

И граф Орловский продолжил думать.

— А что за горючая жидкость была в тех баллонах? Ну, с помощью которых жгли корабль Писарро?

— Нефть, насколько понимаю.

— Может, в шариках тоже была нефть?

— Не знаю, но вполне допускаю, — ответил Андрей.

— Нужно выяснить, много ли добывается нефти.

— Зачем?

— Во-первых, с ее помощью можно попробовать остановить испанский десант. Корабли конкистадоров, наверное, уже высадили десант, а мы об этом ничего не знаем. Как долго здесь распространяются известия! То ли дело в 1812 году! Фельдъегерская служба работает без промедления. Если нефти достаточно, земля будет гореть под ногами завоевателей.

— А во-вторых?

— Во-вторых, обнаружив и устранив источник могущества служителей храма, мы сможем проникнуть в храм, к световому лучу.

— И каким образом ты собираешься выяснить, много ли добывается нефти?

— Поспрашиваю умных людей, того же Якаки, к примеру. А потом схожу и посмотрю — с разрешения Великого инки, разумеется. Надеюсь, он не откажет своим друзьям в небольшой экскурсии по стране. Тем более что одновременно мы можем посмотреть, что предпринимают испанцы. Великому инке будет интересно.

— Одобряю. Твой план может сработать, Григорий.

Григорий Орловский, через несколько часов

Вскоре после беседы с Андреем граф Григорий Орловский встретился со своей неразлучной троицей: Портальто, Араульто и Атасиу, — и переговорил уже с ними.

— Вы были на вчерашней казни? — спросил граф.

— Конечно, — ухмыльнулся Портальто. — Смерть врага вселяет в сердце воина уверенность.

— Вы раньше видели оружие, стреляющее огненными шариками?

— Оно всегда было у храмовых служителей. Но пользуются им в исключительных случаях. Простые дозоры ходят с копьями.

— Храмовые служители боятся, что огненное оружие попадет в чужие руки, — добавил Араульто.

— Его разрешено носить только храмовым служителям, — пояснил Атасиу.

— Давно служители пользуются огненным оружием?

— Всегда, сколько себя помним. Считается, что оно получено от самого солнечного бога Виракочи.

— И солнечная дуга висела над храмом всегда?

— Конечно.

— Как вы думаете, — спросил граф Орловский, — горючая жидкость в баллонах, с помощью которых мы сожгли конкистадорский корабль, и горючая жидкость в шариках — одна и та же?

Портальто, Араульто и Атасиу переглянулись и пожали плечами.

— Где вы достали баллоны?

— Пошли в деревню, к сотенному. Тот дал нам человека, чтобы отвел к месту добычи. Это было неподалеку, на побережье. Мы реквизировали несколько полных баллонов и возвратились.

— Где еще горючая жидкость добывается?

На это раз ответил Атасиу:

— В горах, на побережье. Добыча горючей жидкости — один из видов общегосударственных работ, которыми занимаются крестьяне. Как и все производимое на территории империи, горючая жидкость — имперское имущество. Добытый продукт заливается в баллоны и поступает на государственные хранилища. Но как используется в дальнейшем, мне неизвестно. Возможно, ее добывается слишком мало.

Портальто и Араульто закивали, подтверждая, что все сказанное Атасиу — чистая правда.

— Где еще добывается горючая жидкость?

— На побережье таких мест несколько, — без раздумий сообщил Портальто.

— Вы меня туда отведете?

Портальто, Араульто и Атасиу снова переглянулись.

— Чтобы покинуть Теночтитлан, потребуется разрешение Великого инки.

— А если такое разрешение будет получено? Империи инков грозит нашествие испанцев. Со дня на день до Теночтитлана дойдут известия о том, что экстерриториальная целостность империи нарушена. Мы можем стать дозорным отрядом, который первым встретит испанских конкистадоров и окажет им сопротивление. Вы готовы к этому?

— Готовы, — ответили трое благородных туземцев одновременно.

— Один за всех… — протянул граф Орловский свою могучую ладонь товарищам по оружию.

— И все за одного! — воскликнули Портальто, Араульто и Атасиу, скрепляя договор рукопожатием.

Глава 16

Я, через несколько дней

Графу Орловскому удалось получить разрешение у Великого инки на то, чтобы отправиться в разведку на побережье.

Сведения об испанской армаде поступали, но чересчур отрывочные, а иногда противоречивые. Было известно лишь, что армада продвигается вдоль побережья. При наличии удобной для стоянки бухты на берег высаживался десант и грабил государственные склады. При оказании сопротивления — уничтожал местных ополченцев, используя в том числе мушкеты. Однако, нахождение армады в настоящий момент оставалось загадкой — это-то и следовало выяснить графу Орловскому в первую очередь. Как и то, где планируется высадка испанского десанта. Обладая многократным перевесом в численности войск, инки, при выборе правильной тактики, могли легко остановить испанцев и отбросить их обратно на корабли.

К сожалению, именно легкость ожидаемой победы служила инкам плохую службу. Великий инка Атауальпа настолько в нее уверовал, что занимался другими — как ему казалось, более неотложными — делами. Уговорить Атауальпу разрешить экспедицию графа Орловского стоило большого труда.

Тем не менее разрешение было получено, и небольшой отряд Орловского, состоящий из самого графа, также Портальто, Араульто, Атасиу и нескольких носильщиков отправился в путь. Побочной целью экспедиции была разведка нефтедобычи, но об этом Великому инки знать не следовало. Хотя в данной ситуации Орловский с товарищами лил воду на его мельницу. Любая информация, позволяющая усилить позиции дворца относительно позиций храма Виракочи служила Великому инке во благо.

Отряд графа Орловского отправился в путь, а я остался в Теночтитлане, надеясь дождаться пропуска на проход к световому лучу. Атауальпа сообщил, что разговаривал по поводу меня с Верховным жрецом Урумбо, но ответа не получил. Урумбо обещал подумать, но было очевидным, что, получив предложение от своего естественного противника, думать он может долго.

Если бы я располагал способом проникнуть в храм любым мирным путем, я бы, несомненно, этим способом воспользовался.

Можно было поступить иначе, ворвавшись в храм солнечного божества Виракочи силой — этот вариант я оставил на крайний случай. Во-первых, следовало дождаться возвращения графа Орловского: не исключено, что в случае успеха его экспедиции мы получим на руки некоторые козыри, информационные либо военные. Во-вторых, при провале подобной операции нам просто некуда будет скрыться. В чужой стране и чужом времени, мы окажемся обречены. Очевидно, что выгодней оставаться доверенными лицами Верховного инки — тогда шансы приблизиться к световому лучу более предпочтительны.

Такие мысли одолевали меня во время прогулки по берегу, вокруг храма солнечного божества. Несмотря на неприятие силового прорыва на храмовую территорию, я рассчитывал вычислить все возможные варианты. Для этого требовалось осмотреться на местности. В принципе, рассмотреть храм с блистающей над ним солнечной дугой можно было с любого холма, окружавшего озеро, и в любое время суток, однако я решил сделать дневной променад вокруг храма. Служителей я не боялся, так как в данный момент не собирался ни драться на дуэли, ни даже участвовать в ней в качестве секунданта.

Ближний осмотр храма подтвердил мои опасения: ворваться в него силой практически невозможно. Проходы перегораживали золотые решетки и колючий кустарник, незаметно пробить в них дыру диаметром в человеческое туловище казалось нереальным.

Я собрался возвращаться домой, но тут меня посетила идея — нельзя сказать, что удачная. Полагаю, что со всяким человеком время от времени случается такое, что он поступает совершенно алогичным образом. Можно сказать, что с человеком случается умственное затмение. Потом человек, конечно, все понимает и осознает, сам себе ужасается, но поделать уже ничего нельзя. Вот со мной произошла точно такая же ситуация.

На свою голову я припомнил, что давно не вызывал создателей вселенной на связь. Разумеется, мне следовало возвратиться домой и там, в относительной безопасности, вызвать кенгуру. Но, как я сказал, со мной случилось умственное затмение. Я решил, что погода хорошая, а место совершенно безлюдное и закрытое (действительно, вокруг во множестве росли кусты, а людей поблизости не наблюдалось). Отчего бы не вызвать кенгуру здесь и сейчас?

Я еще раз огляделся, вытащил из кармана первертор и нажал кнопку. Из отверстия привычно заструилась розовая субстанция. Через несколько минут из субстанции сформировался Пегий, которого я не видел со времен памятной перестрелки на заводе Бинцельрода.

— Это ты, Пегий? — обрадовался я. — Как самочувствие? Раны не беспокоят?

— Вылечить. Это мелкий ерундаторий. Наложить на рана паршуэстый концельбраум. Все дела.

— Замечательно.

— Найтить протечка? — спросил Пегий с волнением.

— Конечно, нашел. Вон она, протечка! — кивнул я на висящую у нас над головами солнечную дугу.

— Протечка, — прошептал Пегий, завороженно глядя на солнечную дугу. — Большой, большой протечка. Надо подойтить ближе.

Угу, я понимал, что зеленый шарик, с помощью которого выполняется ремонт, должен находиться поблизости от протечки. Однако, приблизиться к протечке не было никакой возможности.

Сообщить это Пегому я не успел, потому что из кустов выскочили храмовые служители с копьями и обсидиановыми мечами. Я изготовился показать служителям некоторые из приемов силовых единоборств, неизвестных в их времена. Копья и каменные мечи меня, разумеется, не пугали. Однако, из кустов вышли еще двое человек, вооруженных уже не холодных оружием, но пейнтбольными автоматами — маркерами. Если, как я предполагал, маркеры были заряжены теми же шариками, что и во время казни конкистадоров, лучше было не трепыхаться.

Копья служителей приблизились к моему лицу и к вытянувшейся морде Пегого.

— Отводить к световой луч? — спросил Пегий с надеждой.

— Это навряд ли, — ответил я.

Нас с Пегим опутали веревками и повели внутрь храма.

Еще минуту назад я только и мечтал о том, как проникнуть внутрь храма солнечного божества Виракоча. Теперь же путешествие по храму меня не радовало. Еще больше меня расстраивало (а если сказать прямым текстом, ужасало), так это то, что у меня отобрали все гаджеты: айфон, эмоушер и первертор.

Потеря последнего была особенно огорчительна. Без первертора нечего было и думать спасти вселенную.

Иван Платонович Озерецкий, немного спустя

Иван Платонович сидел за столом — вернее, за цельным каменным блоком, который использовался в качестве стола, — и разбирался с кипу.

Кипу, которыми инки пользовались для записей текстов и арифметических вычислений, представляли собой переплетенные между собой разноцветные шерстяные веревки. Узлы на веревках обозначали слоги или цифры. К сожалению, гипноз, которому путешественники во времени подверглись во время обучения языку кечуа, не распространялся на письменную речь — ей приходилось обучаться самостоятельно.

В своих попытках Иван Платонович был настойчив и старателен. Он почти разобрался в последовательности, цвете и конфигурации узлов, необходимых для записи текстов. Оставалось уточнить некоторые, оставшиеся неясными моменты у Якаки. В доме путешественников во времени тот был частым гостем. Кажется, Якаки приударял за любовницей князя Андрея, но в данные отношения Иван Платонович предпочитал не вмешиваться. Чай, не маленькие — сами разберутся.

Якаки как будто услышал и пожаловал. Однако, взглянув на имперского аудитора, Иван Платонович понял: что-то случилось, причем нерадостное. Так оно и оказалось.

— Андрей арестован храмовыми служителями, — сообщил Якаки, тяжело опускаясь на каменный блок.

— Так, — сказал Иван Платонович, отставляя кипу в сторону. — За что его угораздило?

— Точно не известно. Но, по моим данным, вместе с Андреем арестовано странное говорящее животное. У нас таких не водится.

По переносице Ивана Платоновича прошла глубокая складка. Зять традиционно доставлял ему одни неприятности: начиная с того момента, когда появился в толпе гусаров с тарелкой оливье в руках и пренебрежительной ухмылкой на лице. Тогда он мелькнул и, казалось, исчез навеки. Однако, уже на следующий день явился в качестве нареченного супруга Люси. Это было из ряда вон выходящим событием. Далее, в череде многочисленных и досадных происшествий, князь Андрей поставил на бизнесе Ивана Платоновича большой и жирный крест. Если они с зятем не поубивали друг друга, то только из-за того, что не сумели, оказавшись серьезными и равными противниками. В итоге бизнес с протечкой во времени приказал долго жить. На какое-то мгновение Иван Платонович понадеялся, что теперь князь Андрей исчезнет в будущем времени, но сильно просчитался. Зять уволок в иное время не только его, но и Люси, и вообще всех, до кого смог дотянуться. И вот теперь снова попал в двусмысленную ситуацию. Арестован, подумать только! Вместе с создателем вселенной, которого, разумеется, вызвал в месте, не приспособленном для связи. На что князь Андрей рассчитывал, спрашивается?!

— Животное арестовано или исчезло? — уточнил Иван Платонович у Якаки.

— Арестовано, насколько мне известно, — удивленно промолвил тот.

Якаки был не в курсе того, насколько бесследно умеет исчезать кенгуру. С этой стороны Ивана Платоновича больше заботило, чтобы у князя Андрея не отобрали первертор. По сути, их совместное возвращение в родные времена зависело от наличия этого невзрачного гаджета. Исчезни первертор — найти путешественников в прошлом окажется неисполнимым даже для создателей вселенной, так понимал Иван Платонович. Поэтому, крути ни крути, а князя Андрея следовало выручать. Самым оптимальным представлялось забрать у него первертор и вместе с Люси вернуться в 1812 год, навсегда оставив зятя в империи инков. Однако, Иван Платонович был прагматиком до мозга костей и не рассматривал несбыточные варианты. Тем более что в этом случае оставшаяся без мужа Люси расстроиться, а расстраивать дочь Иван Платонович не хотел. Если не удалось ликвидировать князя Андрея еще тогда, в Сыромятино, затем в Петербурге, придется спасать сейчас.

— Как освободить Андрея? — спросил Иван Платонович в лоб.

— Решение об освобождении может принять только Верховный жрец. Если бы Андрей был арестован дворцовой охраной, следовало просить о милосердии Великого инку. Теперь все зависит от Урумбо.

— Все же Великого инку мы постараемся умолить. Якаки, сможете испросить у него аудиенции для меня?

— Думаю, что смогу, Иван Платонович.

— Чем быстрее, тем лучше.

Якаки замялся. На его крупном и добром лице отобразились сомнения.

— Как только окажусь во дворце.

— Да-да, разумеется, — сказал Иван Платонович. — Катерина что-то говорила про то, что вы должны зайти. Она вас дожидается, наверное. А князь Андрей, ничего с ним не сделается за лишние пару часов. Пускай посидит в храмовой тюрьме, подумает над своим опрометчивым поведением. С говорящим животным связался, это ж надо такое учудить! В общем, Якаки, вы мне сообщите, когда аудиенция у Великого инки будет получена.

Якаки удалился, а Иван Платонович продолжил прерванное занятие. С некоторыми узлами кипу ему пока не удалось разобраться.

Я, в то же самое время

Нас с Пегим затащили внутрь храма солнечного божества Виракочи (если быть точным, не в сам храм, а в стоящее особняком здание) и кинули в золотые узилища — раздельные, к сожалению. После чего храмовые служители удалились.

Находись я с Пегим в одной клетке я бы, разумеется, не преминул освободить создателя вселенной, отправив его в макромир. Увы, это было невозможно. Клетки были не только отдельными, но и находились слишком далеко друг от друга.

— Ты как, Пегий? — спросил я, прислонясь лицом к золотым прутьям.

— Не понимать живой частица, — пожаловался Пегий. — Ограничить мой свобода. Невозможно.

— Привыкай к микромиру, убогий, — пояснил я. — Здесь еще не такое возможно. Научно-популярная литература утверждает, что в микромире законы макромира не действуют.

— Научно-популярный литература? — удивился Пегий. — Тогда полный швахомбрий.

— Это точно.

— Нас не отводить к протечка во времени? — продолжал настаивать Пегий, все еще не понимая, в какой плотный переплет угодил.

— Не отводить. Нас сейчас прессовать, а потом сжигать воспламеняющимися шариками, я так полагаю.

— Прессовать? Сжигать? Реагент шутить?

Я не успел ответить, потому что подошли служители.

— Вы нас действительно прессовать? — спросил у служителей наивный создатель нашей вселенной.

Служители ничего не сказали, потому что Пегий обращался к ним на русском, а туземцы русского не разумели. Однако, внимательно слушали, как кенгуру обращается к ним, явно чего-то добиваясь. Потом служители отперли дверцу и вывели Пегого из клетки, крепко ухватив за передние лапы. Пегий попробовал подпрыгнуть, но получив удар копейным древком по голове. Я даже испугался, не повредится ли он после такого удара в уме. По всей видимости, Пегий не повредился, потому что спросил с искренней обидой:

— Зачем ударять? Я хотеть прыгать, я так передвигаться.

Служители не поняли и на всякий случай добавили еще. После чего Пегий уже не прыгал, а позволил уволочь себя по каменному полу вдаль, за пределы моего ограниченного горизонта — видимо, в соседнее храмовое помещение. Я остался в одиночестве.

«Приплыли?» — спросил внутренний голос.

После сеанса обучения кечуа, на котором внутренний голос меня изрядно поколотил, я с ним практически не общался. Поэтому ответил не сразу.

«Ну приплыли», — нехотя подтвердил я.

«Сам виноват, — сообщил внутренний голос с осознанием неколебимой правоты. — Это ж надо быть таким мудаком, чтобы вызывать создателя вблизи от храма!»

Крыть, по большому счету, было нечем, но я нехотя огрызнулся:

«Там никого не было.»

«А кто же тебя пленил?»

«Кто-кто? Дед Пихто!»

Мы помолчали.

«Обидно, что из-за такого придурка я пострадаю», — сообщил внутренний голос через некоторое время.

«Ты-то чем пострадаешь?»

«Не с кем станет беседовать.»

В отдалении послышался шорох. Я прервал беседу и принялся вслушиваться. Шорох повторился. Вскоре из-за угла показалась девичья фигурка, в том же одеянии, что у других служителей культа.

Девчонка приблизилась ко мне, приложив палец к губам, тем самым давая понять, что она здесь тайком, и шум поднимать не следует. Ей было лет семнадцать, наверное. Девчонка была худосочной — не кормили ее по месту службы, что ли? — и с огромными, широко раскрытыми глазами на круглом лице.

— Не бойся меня, — прошептала она.

— Я и не боюсь, — отвечал я, просовывая губы сквозь золотые прутья.

— Как тебя зовут?

— Андрей.

— А меня зовут Улайя.

— Не знаешь, когда здесь обед, Улайя?

— Я принесу тебе обед, когда все уйдут, — зашептала девчонка. — А вечером, если получится, принесу ужин. Не бойся, Андрей, здесь хорошо кормят.

— По тебе не скажешь, — засмеялся я.

— Это диета такая, — промолвила Улайя, застеснявшись. — Не смотри, что я худая, я очень выносливая.

— Чем ты занимаешься в храме?

— Прислуживаю: готовлю пищу, мою полы, делаю гостям минет.

— Что? Минет?! Заставлять семнадцатилетнюю девонку делать гостям минет?!

В исступлении я затряс золотые прутья клетки, пытаясь выдернуть их из пазов. Но пазов не было: клетка была цельнометаллической.

— Не расстраивайся за меня, Андрей. Я уже привыкла. Мне это даже нравится. Тем более что на самом деле мне не семнадцать лет, а восемнадцать. Я сбавила себе возраст, чтобы выглядеть помоложе. Служители солнечного бога любят молоденьких девчонок.

— Правда? — спросил я, обмякая.

— Конечно. Если хочешь, я и тебе сделаю минет. Просунь свой член между прутьями, и ты увидишь, как ловко у меня получается.

— Нет, — выкрикнул я. — Только не это! Я хочу сказать, не в этот раз. Может, в следующий.

— Хорошо, — кивнула Улайя. — Я стану приносить тебе еду и делать минет.

— А нельзя ли выпустить меня отсюда? Я имею в виду, на свободу. А еще лучше, если ты приведешь сюда моих друзей и устроишь нам экскурсию к солнечной дуге. Мы так хотим на него посмотреть вблизи. Когда я говорю «всех», то подразумеваю также мое говорящее животное. Ты знаешь, куда отвели животное, Улайя?

— Андрей, с твоим говорящим животным беседует сейчас сам Урумбо, Верховный жрец нашего храма. Меня туда не пустят.

— А экскурсия? Ты сможешь провести нас к солнечной дуге — к тому месту, откуда она выходит? Это очень важно, Улайя. Скажу тебе по секрету, от этого зависит спасение нашей вселенной.

— Не знаю, Андрей. Спасти вселенную гораздо сложнее, чем сделать минет. Но я попробую, — шепнула девчонка и скрылась в полумраке.

Я остался один. Все мои мысли были о том, что говорит сейчас Пегий на допросе у Верховного жреца. Если Пегий расколется, нам несдобровать — не только нам, но и всему человечеству.

Глава 17

Иван Платонович Озерецкий, на следующий день

— Ты хотел что-то мне сообщить? — вопросил Великий Инка.

Иван Платонович кивнул.

— Я хотел узнать о судьбе моего товарища князя Андрея. Он арестован и находится в тюрьме по подозрению в совершении неизвестного мне преступления.

— В храмовой тюрьме, — уточнил Великий инка. — В дворцовой или храмовой тюрьме, большая разница.

— Разве Великий инка не может повлиять на то, что происходит на территории его империи? — поинтересовался Иван Платонович, надеясь пробудить в Атауальпе чувство высокомерия.

— Храмовая территория принадлежит Урубо, — со вздохом ответил Атауальпа. — Андрей был арестован храмовыми слугами, поэтому и помещен в храмовую тюрьму. Мне даже не доложили о причине ареста, я вынужден был прибегнуть к услугам шпионов, чтобы узнать.

— Андрей не мог сделать что-то, что противоречит законам империи.

— Колдовство нарушает наши законы.

— Князь Андрей не колдун!

— В таком случае что это за животное, вместе с которым Андрея арестовали? — спросил Атауальпа. — Мне доложили, что похоже на гуанако, но передвигается на задних ногах. При этом разговаривает на неизвестном языке. Андрей с ним беседовал. Если так, то Урубо имеет все основания казнить Андрея за колдовство. В империи инков запрещено разговаривать с непонятными животными.

— Если язык, на котором разговаривает животное, неизвестен, тогда откуда известно, что животное разговаривает на каком-то языке? Логично предположить, что это всего лишь способ самовыражения. Птицы кричат, хищники рычат, домашние животные блеют. Многие животные издают определенные звуки, но не каждый звук есть членораздельная речь.

Это был заранее заготовленный аргумент.

Казалось, Атауальпа задумался.

— И я не уверен, — продолжал Иван Платонович, — что Верховный жрец способен это понять.

Атауальпа оживился.

— Жрецы понимают далеко не все, что доступно истинным сведущим вроде меня.

— Еще бы, — поддакнул Иван Платонович. — Они считают любое неизвестное им животное колдовским. Но это неправда!

— Все-таки, что это было за животное, которое арестовали вместе с Андреем?

— Я не знаю, — бесстрастно соврал Иван Платонович. — Однако, нахождение неизвестного животного рядом с Андреем не является поводом для ареста.

— Но ведь животное говорящее, — напомнил Великий инка.

— Даже в том случае, если животное говорящее, — стоял на своем Иван Платонович, которому по роду своей деятельности в Петербурге приходилось обламывать и не таких неуступчивых господ. — Представьте, что к вам подошло неизвестное вам животное и попросило немного листьев коки. Разве это повод для вашего ареста? Что с того, что животное с вами заговорило? Тем более в уединенном месте, где других людей, кроме вас, попросту не было. Вы-то в чем провинились, скажите на милость?

— Андрей арестован храмовыми служителями, — задумчиво произнес Атауальпа.

— Тем более. Князь Андрей имеет перед вами неоценимые заслуги. Разве не под его руководством была одержана славная победа над испанскими конкистадорами? И вот теперь, в самый ответственный момент, когда другой наш товарищ, граф Григорий Орловский, вынужден уйти в новую экспедицию против конкистадоров, Андрея арестовывают по надуманному предлогу. По-моему, это вызов.

— Вызов? Кому? — удивился Великий инка.

— Вам, разумеется. И всей инкской империи, которая угрожает безжалостный враг. В момент, когда нации следует объединиться перед лицом опасности, Верховный жрец Урумбо позволяет себе мелкие интриги, арестовывая ваше доверенное лицо. В конце концов, это непозволительно! Это непатриотично! Это преступно!

— Что же делать, Иван Платонович? — спросил Атауальпа обеспокоенно.

— Действовать.

— Но каким образом?

Иван Платонович непроизвольно оглянулся, потом наклонился поближе к Великому инке и произнес:

— Самым решительным. Ясно, что Верховный вождь замыслил переворот. Он дожидается, когда империя инков ослабнет в результате испанского вторжения, после чего свергнет Великого инку и захватит власть в стране.

Атауальпа дернулся, как от удара электрическим током.

— А кто же тогда станет Великим инком?

— Сам Урумбо и станет. Он провозгласит себя одновременно Верховным жрецом и Великим инкой. Если, конечно, мы не помешаем и не захватим храм солнечного бога Виракочи. Для этого необходимо… — Иван Платонович перечислил все, с его точки зрения, мероприятия, необходимые для захвата храма Виракочи и свержения Верховного жреца.

При военных действиях князь Андрей мог пострадать, в частности его могли убить при попытке штурма храма, но такие мелочи Ивана Платоновича не волновали. Он лишь надеялся, что во время переворота не пострадает первертор, с помощью которого следовало вернуться в Петербург. Если не удастся вернуться, придется обустраиваться здесь.

Великий инка, казалось, понял и закивал, укладывая услышанное в память.

— Смиренно ожидаю вашего решения, — произнес Иван Платонович на прощание.

Он сделал для спасения князя Андрея все, что только было возможно. Дальнейшее Ивана Платоновича никоим образом не волновало.

Григорий Орловский, в то же самое время

— Здесь добывают горючую жидкость, — сообщил Портальто.

— Вот как? — протянул граф Орловский, окидывая взглядом местность.

В прошлый поход они проходили по этой местности, но без задержки. Деревня, в которой сначала велись переговоры с Писарро, а затем начались полномасштабные боевые действия, находилась далее по побережью. Не сказать, что слишком далеко — несколько сотен верст, не более. Все это время они двигались по побережью, и испанских кораблей не заметили. Следовательно, испанцы сюда не добрались. Вероятно, испанцы пытаются выведать, где находится столица империи инков, грабят государственные хранилища и вырабатывают план предстоящих действий. Возможно, о горючей жидкости испанцам пока не известно.

Сейчас граф Орловский с Портальто, Араульто и Атасиу стояли на небольшом, нависающим над пляжем каменистом холме. Под ними, в узком ущелье между соседними холмами, копошились фигуры крестьян. К ущелью вело ответвление от основной дороги, следующей вдоль побережья.

— Что ж, идем посмотрим, — сказал Орловский.

Маленький отряд сошел с основной дороги и двинулся по ответвлению, которое привело к колодцу. Из этого колодца крестьяне и черпали горючую жидкость, поднимая ее вверх на лебедке. Затем жидкость разливалась в баллоны, сделанные из полупрозрачных пленок — видимо, внутренних органов млекопитающего. В точно таких баллонах граф Орловский доставлял горючую жидкость к испанскому кораблю, чтобы сжечь его.

Орловский недолго понаблюдал, как заполненные баллоны навьючиваются на лам и увозятся в неизвестном направлении.

— Куда доставляются баллоны? — спросил он у десятника, руководившего крестьянами.

— В храм солнечного бога Виракочи, — последовал ответ.

— Разве не в государственные хранилища?

— Эта жидкость горючая, она принадлежит солнечному богу. Поэтому баллоны транспортируются в храм Виракочи.

Десятник отвечал графу Орловскому, но взгляд его был устремлен куда-то вдаль, за графскую спину. Орловский обернулся и увидел множество парусов на горизонте. Вражеская армада добралась и сюда.

Люди прекратили работать и смотрели, как приближаются испанские корабли. Приближались они быстро, очень быстро, гораздо быстрее, чем бы хотелось.

Поравнявшись с холмом, на котором стояли люди, испанские суда убрали парусность и начали бросать якоря, один за другим. Бухта казалась удобной для стоянки. Однако, до вечера было еще далеко — оставалось непонятным, почему испанские суда не продолжили движение.

Причина выяснилась после того, как с кораблей принялись спускать шлюпки — только тогда людям открылась ужасающая правда. Выбрав удобную для стоянки бухту, испанская армада высаживала десант. Кораблей было множество — Орловский насчитал их около полусотни. Но еще больше было лодок, одновременно отчаливших от кораблей и как раз подплывавших к берегу. На носу каждой из лодок стояло по испанскому офицеру, каждый из которых держал в руках шпагу и указывал ей в сторону Теночтитлана. Враждебность испанских намерений не вызывала сомнений. Писарро решил сыграть ва-банк, и не промахнулся. Если бы здесь и находилась бесчисленная армия инков, несколько мушкетных выстрелов обратили бы ее в бегство. Технологический уклад наступал — патриархальная цивилизация инков не могла этому противодействовать.

Граф Орловский задумался, что предпринять. С ним было лишь трое бойцов: Портальто, Араульто, Атасиу. Все они были героями, подтвердившими свое мужество в бесчисленных схватках. Однако, бойцов было мало. Можно было рассчитывать на десяток крестьян, добывавших горючую жидкость, но они не были воинами. Напротив, испанская армия была не только хорошо обучена и экипирована, но и многочисленна: десант состоял из нескольких тысяч человек. С таким количеством врагом графу Орловскому с товарищами было не справиться.

Неужели придется отступать?

Граф Орловский замер на скалистом уступе, глядя, как под его ногами высаживается на песчаный пляж несколько тысяч конкистадоров. Внезапно в его голове родилась великолепная идея. Орловский почувствовал мощный выброс в кровь адреналина и, вскинув правую руку в жесте, объемлющем мир, громко воскликнул:

— Эврика!

— Вы что-то придумали, граф? — одновременно спросили Портальто, Араульто и Атасиу.

— Разумеется, друзья мои. Складывайте сюда заполненные баллоны, да побыстрее.

Орловский показал, куда складывать — в выемку, находившуюся поблизости от колодца с горючей жидкостью. Портальто, Араульто, Атасиу принялись стаскивать с нагруженных лам заполненные баллоны.

— Что вы делаете? — взволнованно закричал десятник. — Меня накажут за то, что я вам позволил распоряжаться храмовой собственностью.

Граф Орловский подошел и положил свои тяжелые руки десятнику на плечи.

— Настал момент выбора, — торжественно произнес Орловский. — Либо ты с народом инков, либо с испанцами. Выбирай.

— Разумеется, я с народом, — ответил порядком перепуганный десятник. — Только я не понимаю, что вы задумали.

— Сейчас поймешь, — пообещал граф Орловский.

Между тем почти все лодки испанцев причалили к пляжу. Конкистадоры выстраивались в шеренги, чтобы начать завоевание инкской империи. До начала завоевания оставались считаные минуты.

— Портальто, — торжественно провозгласил граф Орловский. — Надеюсь, камни, высекающие искры, при тебе?

Услышав, что от него требуется, силач-туземец ухмыльнулся и вытащил из-за пояса искомое. Орловский попросил всех, кроме Портальто, удалиться на безопасное расстояние. После этого раскупорил один из баллонов и разлил горючую жидкость, вышагивая при этом в сторону.

Когда жидкость в баллоне закончилась, и они с Портальто удалились на безопасное расстояние, граф Орловский велел своему спутнику:

— Поджигай.

Портальто высек из камней искры. Горючая жидкость вспыхнула. Огонек побежал по дорожке и вскоре достиг заполненных горючей жидкостью баллонов. Раздался ужасающий по своей силе взрыв. Камни взлетели в воздух и опустились на пляж, который уже заполнился высадившимися испанскими войсками. С пляжа раздались стоны и проклятия. Но это было только начало.

Ущелье, в котором находился колодец, порядком разворотило. Из образовавшейся щели на пляж, причем непрерывным широким потоком, хлынула горящая жидкость. Стоны, раздававшиеся снизу, сменились воплями ужаса.

Граф Орловский и его верные друзья: Портальто, Араульто, Атасиу, — наблюдали с вершины холма, как испанцы в панике сталкивают лодки в воду и отчаливают восвояси. Друзья просто стояли и смотрели на дело рук своих, гордые и непобежденные.

Через час место высадки стало пустынно. На пляже осталось сотня обугленных трупов, еще с десяток убитых камнями, также пара сгоревших лодок. Горючая жидкость догорала, в воздух поднималась черная копоть. Пляж был безнадежно испорчен, купаться на нем было нельзя, но высадка испанских конкистадоров не состоялась. Очередная попытка вторжения на южноамериканский континент была отбита.

Вместе с тем граф Орловский понимал: это еще не победа. Испанская армада отошла от берега в поисках нового места для высадки. Побережье слишком велико, пригодных для высадки бухт слишком много. Нужно возвращаться в Теночтитлан, чтобы предупредить: вторжение испанцев неизбежно.

Я, на следующий день

Наконец, пришли и за мной. Храмовые служители схватили меня под руки и поволокли на допрос к Верховному жрецу Урумбо.

Теперь я смог разглядеть этого человека поближе. На нем была расшитая золотом одежда — похожая на ту, в которую одевался Великий инка, — но головной убор был другим. Вместо шерстяного венка с золотыми украшениями, Верховный жрец имел на голове нечто вроде украшенного золотом колпака с меховой оторочкой.

Выражение на лице Урумбо показалось мне неожиданным: Верховный жрец как будто мне соболезновал.

Меня вволокли в его кабинет и поставили на колени. В кабинете, кроме меня и Урумбо с его охранниками, находился также Пегий. Создатель вселенной был заточен в золотую клетку и выглядел чрезвычайно грустным.

— Приветствовать тебя! — сообщил Пегий при моем появлении.

— До протечки пока не добрался, — сразу сообщил я, предвидя вопрос.

— Я видеть, — уныло согласился Пегий.

Все это время мы беседовали на русском.Урумбо ловил каждое наше слово, но, ясное дело, не понимал. Наконец, вскричал на кечуа:

— Да что же вы на ногах стоите, Андрей!

Затем Верховный жрец обратился к охранникам:

— Поднимите же его, поднимите!

Меня потянули вверх и поставили на ноги.

— Ну как же так? Как же это? — заговорил Урумбо с печалью в голосе.

Я немного оторопел. Не такой я представлял себе встречу с человеком, оспаривающим власть над великой империей.

— Что, извините, это?

— Да вот все это: животное неизвестное, разговоры с ним душевные. Нельзя же так. Право слово, нельзя!

Я всерьез озадачился.

— Вы меня-то поймите, — продолжал Верховный жрец. — Докладывают, что схватили человека, разговаривающего с неизвестным животным. И какого человека?! Дорогого гостя и доверенное лицо Великого инки! Вы хоть представляете, в какое неудобное положение меня поставили? Что мне теперь делать прикажете? Отпустить вас я не могу, не имею права. Вы не глядите, что я верховный жрец, здесь у нас целая жреческая коллегия. Чуть что, настучат Виракоче…

— Это солнечному божеству? — уточнил я.

— Ему самому, кому же еще? Что мне делать прикажете?

— Отпустите нас.

— А, была не была! — махнул рукой Верховный жрец. — Быстрее с формальностями покончим, и идите себе восвояси. О чем вы там со своим животным беседуете?

— Ну, о разном, — скромно сообщил я.

— О чем именно?

Я насторожился. Кажется, Верховный жрец был из тех людей, которые мягко стелют, да спать после этого жестко.

— Вы сами слышали. Я издаю звуки в ответ на его животное бормотание.

— Нет, вы разговариваете! — взволновался Верховный жрец. — Не обманывайте меня, я хочу помочь.

— Ну, хорошо, обманываю, — признался я, желая сгладить очевидную промашку. — Прошу прощения, это я от испуга соврал. Мы действительно разговариваем.

— Разговаривайте на кечуа.

— Это животное не понимает кечуа.

— На каком же языке вы в таком случае общаетесь?

— О! — сообщил я, понижая голос. — Это древнейший из всех языков на земле. Понимать его могут лишь посвященные.

— О Виракоча! — воскликнул Урумбо. — Наконец-то мы, двое посвященных, нашли друг друга! Рассказывайте мне все, брат мой! Рассказывайте, чтобы должностные обязанности не помешали мне поскорее освободить вас из неволи. Как, вы говорите, этот язык называется?

— К сожалению, не могу перевести слова священного животного на кечуа: аналог отсутствует. Если очень приблизительно, название можно перевести как: очень древний язык.

— В таком случае переведите, что говорит ваше священное животное.

— Оно говорит весьма любопытные вещи. Это животное — прорицатель, это пронзает своим взором настоящее, прошлое и будущее и рассказывает обо всем, что удалось лицезреть.

— Ой, как интересно! — чуть не захлопал в ладоши Верховный жрец. — Что же ему удалось лицезреть в настоящем, прошлом и будущем?

— Я не могу сказать.

— Но почему??? — обиделся Урумбо. — Я объяснил, в каком неудобном положении оказался. Неужели не желаете оказать мне дружескую помощь?

— Желаю, — сообщил я. — Но это не так просто. Чтобы я смог переводить вам хотя бы некоторые пророчества этого животного, необходимо, чтобы… — я на секунду задумался, потом закончил неожиданно для себя самого, — чтобы я стал храмовым служителем.

— Что?

— Чтобы я стал храмовым служителем, — повторил я намного уверенней.

— Ах ты, солнечный Виракоча! — запричитал Верховный жрец. — Да ведь это сложно, Андрей. Жреческая коллегия…

— Не сложней, чем переводить с древнего языка священного животного. Для справки: никто, кроме меня, этот древний язык не знает. Поэтому, если со мной что-нибудь случится…

— Что вы, что вы! — замахал на меня руками Урумбо. — Это не я придумываю! Это даже не жреческая коллегий, а солнечное божество Виракоча! Постоянно требует жертвоприношений, понимаешь. Сколько ему не объясняй, сколько не веди воспитательную работу, все без толку. Между прочим, откуда оно взялось?

— Кто?

— Священное животное.

— Я вызвал его из бездны, — сообщил я.

— Вы можете вызвать кого-нибудь еще?

— Вы пытаетесь подловить меня на противоречии, Урумбо, — заявил я, полностью раскусив двойную игру Верховного жреца. — Но я не настолько глуп, чтобы попасться. Если бы я мог, я непременно вызвал бы, и священные животные освободили бы меня, а ваш позолоченный храм разнесли на куски. Нет, к сожалению, я не могу никого вызвать. Но священные животные меня хватятся и придут за мной, остается лишь дождаться. Когда это случится, вы пожалеете, что не приняли меня в свой храм. Пока не поздно, соглашайтесь на мое предложение. Оно прямо-таки роскошное. Если я стану храмовым служителем, то смогу переводить вам прорицания священного животного.

— Что же мне делать? Что делать? — запричитал Верховный жрец. — Если Виракоча услышит ваши слова, он сильно прогневается.

— Если другие священные животные услышат ваши слова, Урумбо, то прогневаются еще больше.

— Не кощунствуй, мальчишка! — не выдержал Урумбо, на секунду раскрывая свое истинное лицо. — Ты угрожаешь не кому-нибудь, а солнечному божеству Виракоче и его служителям. Твое животное не способно ни на что, кроме пустой болтовни. Разве оно может сравниться с Виракочей?! Смешно сравнивать.

— Зачем вы в таком случае со мной разговариваете, уважаемый Урумбо?

Верховный жрец затопал ногами.

— Сердить? — спросил меня Пегий.

— Ага, — подтвердил я. — Ужасно сердится, оттого что не читал Асту Зангасту в оригинале. Такой урод.

— О чем, о чем вы беседуете? — воскликнул Верховный жрец.

— Мое животное высказало пророчество относительно вас, многоуважаемый Урумбо. Теперь мы обсуждаем, насколько быстро оно сбудется.

— Переводите немедленно!

— Только после того, как я стану одним из полноправных служителей солнечного культа, — твердо объявил я.

— Увести его! — приказал Верховный жрец охранникам.

— Прощай, Пегий! — крикнул я, когда храмовые служители подняли меня на ноги и поволокли из кабинета.

Вдогонку послышалось, жалобным кенгуриным голосом:

— Подойтить к протечка?

Якаки, в последний месяц

С тех пор, как Якаки получил от Великого инки задание провести перепись населения приграничной полосы и в результате угодил в плен к разбойникам, совершающим набеги из-за кордона, он совсем пропал.

Сначала Якаки думал, что не выберется из плена живым, особенно при виде того, как один за другим погибают его охранники и подчиненные переписчики. Затем разбойники использовали пленных в качестве живых щитов. Казалось, шансов на спасение нет, но Якаки выжил. Собственно, он не прикладывал к тому никаких усилий, а закрыл глаза и молился о спасении солнечному богу Виракоче.

Виракоча не подвел и спас имперского аудитора от неминуемой смерти. Когда Якаки открыл глаза, все было кончено: разбойники валялись мертвыми. Их воинское искусство оказалось бессильно против чар белых пришельцев.

Увидев людей, одолевших разбойников, Якаки сильно удивился их необычному внешнему виду, но окончательно пропал, когда из хижин вышли белые женщины, особенно одна из них. Эта белая женщина была… Всю последующую дорогу до Теночтитлана Якаки старался не смотреть на женщину, имя которой было Кате-Рина, но не мог не смотреть.

По счастью, белые пришельцы не знали кечуа, поэтому Якаки объяснялся с одним из них, по имени Гри-Горий, с помощью жестикуляции.

Когда добрались до Теночтитлана, Якаки сопроводил белых пришельцев во дворец Великого инки и доложил о произошедшем с ним, а потом, добившись благоволения Атауальпы, позаботился о том, чтобы устроить гостей как можно лучше.

В его короткое отсутствие, Гри-Горий ухитрился поссориться сразу с тремя профессиональными воинами. Но дуэли не состоялось. К удивлению Якаки, Гри-Горий мгновенно сдружился со своими потенциальными убийцами и даже, совместно с ними, дал отпор так не вовремя (или, наоборот, вовремя?) нагрянувшим храмовым служителям.

На следующий день, согласно распоряжению Великого инки, пришельцев обучили кечуа, и с ними стало возможным разговаривать. Якаки чрезвычайно робел, произнося свои первые слова Кате-Рине:

— Хотите, я принесу вам еще фруктов?

— Конечно, принесите, — ответила Кате-Рина.

Но это было еще не настоящее общение, а так: проверка того, насколько успешно прошло обучение языку. Все равно, в этот день на работе Якаки гонял своих подчиненных немилосердно. Вообще, чем больше он робел перед Кате-Риной, тем больше зверствовал с подчиненными. Если бы те знали о страданиях имперского аудитора, то могли бы легко определять, насколько далеко их начальник продвинулся в ухаживаниях за белой пассией.

Происходило еще многое и удивительное. На побережье были замечены другие белые люди, однако они оказались врагами Гри-Гория и его друзей, которым удалось сжечь большую вражескую лодку с иноземцами.

События следовали одно за другим, однако Якаки не мог отойти от белой женщины, приближаясь к ней с каждым новым брошенным словом и оказанной незначительной услугой. Иногда Якаки приносил Кате-Рине какие-нибудь мелочи, иногда водил по бутикам. В принципе, такое поведение вряд ли пристало имперскому аудитору, но Якаки было не до соблюдения этикета.

Однажды Кате-Рина поинтересовалась о том, как в империи происходят свадебные обряды, и Якаки рассказал. Он так и не понял, что было в его рассказе смешного, но Кате-Рина смеялась очень долго и заразительно. Ни одна инкская женщина не посмела бы так смеяться в его присутствии.

После этого рассказа в его отношениях с Кате-Риной что-то растаяло. Женщина пригласила Якаки в купальню, и он послушался, хотя не был ни в чем уверен. Они разделись и принялись о чем-то беседовать. Пришла вторая белая женщина, но быстро ушла, и они остались с Кате-Риной наедине.

В этот момент Якаки решился и сделал Кате-Рине первое предложение.

— Хочешь стать моей женой? — спросил он. — Я имперский аудитор, — добавил Якаки, чтобы подчеркнуть свою значимость.

Кате-Рина засмеялась и сначала ничего не ответила, а потом сказала:

— Но, Якаки, ты сам говорил: в жены у вас берут девственниц. А я не девственница.

Имперский аудитор задохнулся от горя и выбежал из купальни. На следующий день его подчиненные на своей шкуре ощутили начальственный гнев.

Гнев прошел, но образ Кате-Рины не желал выходить из головы, как Якаки ни старался. Он долго мучился, уже понимая, что не сможет себе пересилить и отыщет сейчас какое-нибудь оправдание для своей женитьбы. И действительно, оправдание незамедлительно нашлось.

Якаки логично рассудил, что Кате-Рина не инкская женщина, поэтому правила, распространяющиеся на инкских женщин, для нее не действительны. В тот же день, в который он это осознал, Якаки пошел в дом к белым людям и сделал Кате-Рине новое предложение.

— Я согласен взять тебя не девственницей, — сказал он. — Не бойся проверки на девственность. Я подкуплю женщин, они скажут, что ты невинна.

Кате-Рина ничего не ответила, но Якаки видел, что она польщена.

Теперь Якаки приходил в дом к белым людям каждый вечер и, всеми правдами и неправдами оставшись с Кате-Риной наедине, делал ей предложение. Он верил, что рано или поздно она не откажет.

Глава 18

Люси Озерецкая, дневник

Когда Натали сообщила мне, что Андрэ арестован, я вскрикнула от ужаса и побежала к папан.

— Папан, как же так? — зашлась я в рыданиях. — За что арестовали Андрэ? Что плохого он сделал храмовым служителям, что они его арестовали? Это несправедливо!

— Еще не знаю, за что арестован, — отвечал папан. — Но обязательно узнаю.

Но, поскольку Андрэ был арестован храмовой стражей, узнать что-либо было сложно.

Лишь на следующий лень, когда Якаки удалось устроить папану аудиенцию у Великого инки, удалось кое-что разузнать. Возвратившись с аудиенции, папан рассказал.

Действительно, Андрэ арестовали храмовые служители, за разговоры с говорящим животным. Я сразу догадалась, что эти животные — кенгуру. Ну и что, что они говорящие?! Они же такие милые, как можно арестовывать моего мужа за разговоры с ними?!

Я принялась умолять папана что-нибудь сделать, в смысле — освободить Андрэ из темницы.

— Доча, здесь тебе не Петербург, — отвечал папан. — Не так быстро. Но, поверь, я предпринимаю необходимые усилия.

Я заплакала и выбежала из комнаты, тем более что у меня были на это уважительные причины.

Из своей комнаты я слышала, как папан говорил с Якаки, потом тот ушел, а через некоторое время вернулся.

Папан зашел в мою комнату и сообщил:

— Доча, Якаки устроил тебе свидание с князем Андреем в храмовой тюрьме. Ты пойдешь?

Ну разумеется, пойду! Как я могу не пойти на свидание к своему арестованному мужу!

Я быстренько собралась и вместе с Якаки направилась в сторону храма Виракочи. Я смотрела на солнечную дугу, невозмутимо возвышающуюся над храмовым комплексом, и думала:

«Это все из-за тебя, протечка во времени! Если бы не ты, Андрэ никогда бы не попался. Наверняка он хотел устранить протечку и решил подобраться к ней поближе. Поэтому был арестован. Напрасно он связался с этой протечкой и с кенгуру. Хотя, надо отдать им должное, эти кенгуру такие смешные.»

Тут я вспомнила, что, если бы не протечка во времени, Андрэ никогда бы со мной не познакомился и не влюбился. Я вспомнила это и устыдилась. Я была свободна, шла по улице вместе с Якаки, в то время как мой муж томился в тюрьме. Как я могла так подумать, негодная девчонка, особенно в такой момент!

Мы дошли до храмового комплекса. Якаки объяснил, что мне разрешено свидание с арестованным, и меня пропустили. Самому Якаки пришлось остаться у входа.

Храмовый служитель провел меня за внутреннюю ограду, после чего сопроводил в одно из вспомогательных зданий. Мы зашли внутрь этого здания. Служитель взял меня за локоть и повел по какому-то коридору, затем коридор расширился, и я увидела мужа.

Бедный Андрэ сидел в золотой клетке и скучал. Когда он увидел меня, глаза его расширились от удивления.

— Ты? — воскликнул он, делая движение вперед.

— Андрэ, любимый! — крикнула я, бросаясь к нему навстречу.

Мы обнялись сквозь толстые желтые прутья.

— Как ты смогла сюда проникнуть? — спросил Андрэ.

— Разрешение организовали папан и Якаки, через Великого инку. Ах, Андрэ, когда тебя освободят?

— Полагаю, что скоро. Не волнуйся за меня, дорогая. Если меня не освободят, вселенная будет демонтирована. Тогда все погибнут, одновременно.

— Я знаю, знаю! — твердила я, плача от счастья.

— Я люблю тебя! — прошептал Андрэ.

Храмовый служитель, находящийся за моей спиной, крикнул, что свидание закончено.

— Андрэ, мне нужно тебе кое-что сказать, — прошептала я в ответ.

— Что ты тоже любишь меня. Я знаю.

— Нет, другое, — прошептала я.

— Что тогда?

— Я беременна.

Сильные руки мужа просунулись сквозь прутья решетки и крепко меня обняли. Храмовый служитель уже тянул меня за плечо.

— Люси! — донеслось до меня, увлекаемой к выходу настырным служителем.

— Андрэ! — крикнула я в ответ.

Служитель свел меня по ступеням на храмовую площадь, где дожидался Якаки.

— Встретились с Андреем? — спросил Якаки.

Я молча кивнула. По моим зареванным щекам было видно, что я имела с мужем свидание. Наверное, Якаки спросил из вежливости.

Григорий Орловский, через три дня

Отряд графа Орловского возвратился в Теночтитлан с печальными известиями.

Сейчас же по возвращении Орловский был принят у себя во дворце Великим инкой Атауальпой. Как ни странно, на этой встрече присутствовал также Озерецкий, стоявший по левую руку от правителя империи. Вероятно, Ивану Платоновичу удалось втереться в доверие Атауальпы — ничем другим это невозможно было объяснить.

— Пришельцы уже бежали? — спросил Великий инка у графа.

После этого Великий инка уткнулся в настольную игру и глубоко задумался.

— Боюсь, что нет, — с поклоном отвечал Орловский. — Они понесли некоторый урон, но остаются еще многочисленны и преисполнены самых дурных намерений. Никаких сомнений, вскоре они высадятся на берег и пойдут на Теночтитлан пешим строем. Положение представляется весьма серьезным.

Атауальпа надул губы.

— О чем мы разговариваем?.. Ах, да! Почему пришельцы не бегут?

— Они рассчитывают захватить Теночтитлан.

— Но это же невозможно!

Граф Орловский дипломатично промолчал.

— Если они настолько безмозглы, — продолжал Атауальпа, — я продемонстрирую им свое могущество. Надеюсь, тогда они поймут.

— Поднимайте армию в штыки, — посоветовал граф Орловский.

— В этом нет необходимости. Моя армия слишком многочисленна, чтобы воевать с какими-то немногочисленными пришельцами. Я могу выйти к пришельцам с одними своими слугами. Это произведет на пришельцев такое сильное впечатление, что они побросают оружие к моим ногам и сдадутся на милость победителя.

— Писарро не производит впечатление пугливого человека, — заметил Орловский.

— Пустое. На данный момент у меня имеются более важные дела, — величественно произнес Атауальпа, раздумывая над очередным ходом.

Иван Платонович по его левую руку пошевелился.

— В Теночтитлане назревает заговор, — сообщил Озерецкий. — Во главе заговора находится Верховный жрец храма солнечного божества. Он арестовал Андрея, по надуманному обвинению в беседах с говорящим животным.

— Что??? — воскликнул граф Орловский. — Андрей арестован?

— Вы правильно поняли, — подтвердил Озерецкий, знаками показывая, что беседовать слишком откровенно в присутствии Великого инки не стоит. — Вместе с Андреем арестовано неизвестное говорящее животное. И все это сделано для того, чтобы пошатнуть власть Великого инки. Но в данный момент справедливость восстанавливается. Войска окружают храм, чтобы потребовать выдачи Андрея. Когда это будет выполнено, Верховного жреца арестуют за похищение человека, приказ об аресте уже выписан.

— А как же испанцы? — спросил недоумевающий граф.

— Сначала необходимо вырезать внутренний источник инфекции, после чего предпринимать усилия по защите от внешнего. Вы согласны со мной, Орловский?

— Не смею возражать, Иван Платонович, — раскланялся Орловский. — Особенно в том случае, если Андрей будет освобожден. Однако, мне хотелось присутствовать при этом событии.

Великий инка Атауальпа закивал:

— Какие могут быть возражения, граф? Ступайте к храму Виракочи. Окружение на данный момент завершено, боевые действия сейчас начнутся.

Да, теперь граф Орловский сам слышал. Мрукси в его ухе передавал:

«Всем жителям, срочное сообщение. В эфире солнечный бог Виракочи. На мой храм готовится нападение. Если жители не защитят меня, своего солнечного бога, то после смерти останутся без верного защитника. Берите оружие и присоединяйтесь к защитникам центрального храма. Повторяю сообщение…»

Орловский выбежал из приемной залы и поспешил в направлении храма солнечного божества.

Григорий Орловский, сразу после

Храм солнечного божества Виракочи был окружен вооруженными людьми. Однако, штурм пока не начался: войска ждали команды.

С внутренней стороны храма тоже готовились. Ворота были закрыты. То тут, то там прохаживались храмовые служители с пейнтбольными маркерами — так Андрей называл эти хитрые устройства. Солнечная дуга сияла над головами напоминанием, за какие вечные ценности одни люди примутся сейчас убивать друг друга.

После сожжения испанского брига граф Орловский обрел значительную популярность в войсках, поэтому его появление у храма не осталось незамеченным. К Орловскому сейчас же подошли несколько высших военачальников, чтобы узнать, не желает ли граф принять личное участие в предстоящем штурме. Граф желал, но сначала хотел узнать, где находится вещательная станция — та, что транслирует сигналы на мрукси. Военачальникам известно не было.

— Ищите вещательную станцию, — распорядился Орловский. — В первую очередь моего арестованного товарища, во вторую очередь — вещательную станцию. Эту болтовню в ухе пора прекратить.

Военачальники кивнули и удалились.

Штурм начался через полчаса — с того, что на ламах подвезли таран, с помощью которого намеревались проломить золотую ограду. Храмовые служители с той стороны ворот заорали, угрожая пейнтбольными маркерами, и встали наизготовку. Однако приказ к штурму был уже отдан.

Солдаты взялись за таран и побежали в направлении ворот, стараясь ускориться. С той стороны последовали выстрелы. Пейнтбольные шарики взрывались и при попадании вспыхивали, тогда на людях загоралась одежда. Несколько шариков угодили в прутья и взорвались там. Видя это, храмовые служители изменили тактику. С трудом преодолев колючие кусты, служители приблизились вплотную к ограде и начали пальбу, просовывая автоматы через прутья. Теперь шарики не попадали в прутья: частота стрельбы увеличилась. Однако, это сделало уязвимыми самих храмовых служителей, вынужденных вплотную приблизиться к противнику. Солдаты принялись метать копья. Несколько служителей, пронзенные стрелами, обмякли и повисли на ограде.

Солдаты с тараном смогли добежать до ворот и ударить в них. Ворота зашатались, но выстояли. Храмовые служители били по солдатам из пейнтбольных маркером в упор. Равным образом солдаты кололи копьями храмовых служителей. Те в конце концов не выдержали и вынуждены были отступить от ворот, сквозь колючий кустарник, вглубь храмовой территории. Это дало солдатам шанс нанести по храмовым воротам еще несколько ударов. Ворота держались уже на честном слове: было видно, что им недолго осталось.

К сожалению, у графа Орловского отсутствовали привычные пистолеты. Туземное копье он принципиально не брал, хотя предлагали. В обращении с копьем требовался опыт, который у Орловского отсутствовал.

Тут граф обратил внимание на пронзенного копьем и съехавшего по ограде служителя. В мертвых руках служителя был зажат пейнтбольный маркер.

Уворачиваясь от воспламеняющихся шариков, Орловский подбежал к мертвому, просунул руки сквозь прутья и выдернул маркер. Такого оружия он в руках не держал. Еще бы разобраться, как работает…

Орловский нащупал пусковой крючок, который сам собой прижался к его пальцу, навел автомат в сторону неприятеля и выстрелил. Все получилось как нельзя лучше. Автомат дернуло. Вылетевший из дула шарик поразил цель, брызнул горючей жидкостью и тут же вспыхнул. Подстреленный закричал, выронил из рук оружие и покатился по земле, в попытках сбить пламя.

Храмовые ворота не выдержали удара и рухнули. Солдаты издали восторженный рев и ворвались на внутреннюю территорию. Храмовые служители отступили. Они находились сверху храмовой лестницы, ведущей ко второй ограде, тогда как солдаты Атауальпы располагались снизу. Это давало защитникам храма некоторое преимущество, тем не менее задача нападавших была практически решена. Нападавших было намного больше, а по плотности огня копья ничуть не уступали воспламеняющимся шарикам.

Мрукси в ухе Орловского надрывался безостановочно:

«Всем жителям, срочное сообщение. На храм солнечного бога Виракочи совершено разбойное нападение. Великий инка Атауальпа оказался самозванцем. Нападение на храм совершено по его преступному приказу. Жители инкской империи, братья и сестры, берите оружие и присоединяйтесь к защитникам центрального храма Виракочи. Немедленно, пока еще не поздно. Я. солнечный бог Виракочи, щедро одарю своих защитников и жестоко покараю тех, кто осмелился выступить против меня с оружием в руках.»

Внезапно мрукси умолк. Храмовые служители прекратили огонь и ретировались за вторые ворота — видимо, такой приказ им последовал.

Солдаты Атауальпы заполнили лестницу, ведущую ко второй ограде, подтащили таран и принялись ждать приказа на штурм внутреннего помещения.

Я, в то же самое время

Меня схватили, обмотали веревкой и потащили по коридору. Я надеялся, что не на казнь, а на второй допрос — и не ошибся.

В кабинете Урумбо все было по-прежнему: сам Верховный жрец и грустный Пегий в клетке.

— Не мочь идтить к протечка, — пожаловался Пегий.

— Аналогично, — посетовал я.

Вместе с тем что-то неуловимо изменилось — я сразу это почувствовал. Атмосфера в кабинете была другой: более доброжелательной, что ли — при этом менее притворной. Неужели Урумбо, поддавшись на мой неприкрытый шантаж, готов пойти на уступки?

Казалось, все подтверждает такую готовность.

— Андрей, я так рад, что все решилось, — возгласил Урумбо, — Я посоветовался с солнечным богом Виракочей, он согласился на то, чтобы вы сделались служителем в храме.

— Слава Силе! — вздохнул я по привычке.

— Готов ли ты стать служителем храма и подчиняться незыблемым правилам? — спросил Урумбо.

— Это смотря каким. Если вы рассчитываете, что я стану переводить предсказания священного животного, я должен стать высокопоставленным жрецом, а не мойщиком посуды. К тому же, мне необходима полная свобода действий. Надеюсь, вы это понимаете?

— Это само собой, — кивнул Урумбо, а потом по неискоренимой привычке лгать добавил. — Я так рад, что жреческая коллегия согласилась со мной. Я так рад, что Виракоча принял подтвердил принятое решение.

— Каковы правила? Надеюсь, никакого членовредительства, изуверства и жертвоприношений? Эти дела я не переношу, так и знайте.

— Вы, Андрей, будете провозглашен одним из высших жрецов. В обмен вам придется ходить в жреческой одежде и посещать жреческие обряды. В этих обрядах, — добавил Урумбо, видя, как я пытаюсь задать вопрос, — нет ничего неприятного или противоестественного. В обмен вы станете переводить мне пророчества священного животного.

— Слышь, Пегий, — сказал я по-русски, — нам с тобой наконец пофартило.

— Прийтить к протечка? — спросил обнадеженный Пегий.

— Пока нет. Но надежда появилась.

— О чем вы беседуете? — спросил Урумбо.

— Я испросил у священного животного разрешения на то, чтобы принять жреческий сан в храме солнечного бога Виракоча. Священное животное согласилось.

— Спросите его…

— Прошу пардона, — оборвал я Верховного жреца, — но переводить я стану только после принятия жреческого сана. И, само собой разумеется, после того, как мне вернут изъятые у меня вещи.

— Договорились, — пообещал Урумбо. — Сейчас вы примете жреческий сан. Но, Андрей, у меня имеется еще одно обязательное условие. В настоящий момент храм штурмуют войска Атауальпа. Великий инка не почитает солнечного бога, поэтому решился на штурм. Предлогом является ваше нахождение на территории храма. Атауальпа опрометчив и нечестив, в свое время он будет наказан солнечным богом Виракочей. Однако, штурм необходимо остановить сейчас. Я хочу, чтобы вы вышли к солдатам и объявили, что находитесь здесь по доброй воле.

— Атауальпа штурмует храм?! — воскликнул я, не веря своим ушам. — Из-за того, что меня взяли в плен.

— Это так. Вы согласны выйти из ворот и сообщить, что свободны?

— Утром деньги, вечером стулья, — сообщил я.

— Простите?…

— Я хочу сказать, что сначала должен принять жреческий сан, а потом уже сообщать о том, что свободен. В данный момент я далеко не свободен.

Действительно, я находился в связанном состоянии, и по бокам меня контролировали двое дюжих храмовых служителей.

— Но принятие жреческого сана требует определенной подготовки! — воскликнул Урумбо. — А штурм нашего храма вот-вот начнется.

«Нашего» приятно воздействовало на мой слух. Я находился на верном пути.

— Ничего страшного, — сказал я. — Я не против укороченной процедуры.

— Ах ты, солнечный Виракоча! — воскликнул Урумбо, хлопая себя по бокам якобы от обнаружившегося решения. — Ну разумеется, укороченная процедура! Я согласен.

Видимо, начавшийся штурм храма страшил Верховного жреца намного больше посвящения меня в жреческий сан.

— Развяжите его, и поскорее, — обратился Верховный жрец к служителям. — И можете идти. Отныне Андрей является одним из высших храмовых жрецов.

Меня развязали. Я с наслаждением размял руки, прикидывая, кого буду убивать первым. Служители удалились, и мы остались с Верховным жрецом вдвоем.

Урумбо достал из-под каменной глыбы, служившей ему столом, одежду и передал мне.

— Это жреческое платье. Вы должны переодеться, прежде чем покажетесь перед солдатами Атауальпы. Поторопись.

Я переоделся и приобрел, насколько мог судить в отсутствии зеркала, куда более солидный и респектабельный вид.

— Где мои личные вещи? Без их возврата наша договоренность недействительна.

Верховный жрец вытащил изъятые у меня при обыске гаджеты: айфон, эмоушер, первертор. В первую очередь меня интересовал первертор. Гаджеты наверняка осматривали самым тщательным образом. Если айфон и эмоушер не работали из-за отсутствия электричества, и нажимать на их кнопочки было бессмысленно, то выключение первертора могло привести к непредсказуемым последствиям. Вероятно, мне повезло, и на кнопку первертора при осмотре не нажимали. В противном случае проверяющий — наверняка это был лично Урумбо — получил бы очень любопытный результат.

Как бы там ни было, гаджеты мне вернули. С огромной радостью, хотя стараясь не подавать вида, я рассовал их по карманам.

— Идемте со мной, Андрей, — предложил Верховный жрец. — Вы не забыли, что должны сказать перед солдатами?

— Послушайте, Урумбо, — многообещающе предупредил я. — Вы не ведете двойную игру, нет? Если думаете, что я исполню свою задачу, а потом снова окажусь в золотой клетке, то глубоко заблуждаетесь. Священное животное предсказало, что в этом случае Верховный жрец умрет, причем довольно быстро и мучительно. Так предсказало священное животное, которое никогда не ошибается.

— Жрецы, коим вы с сего момента являетесь, не сидят в золотых клетках, — буркнул Урумбо.

Верховный жрец провел меня по коридору, мимо служителей. Затем мы вышли из дверей на воздух, только тут я смог оценить беспокойство Верховного жреца.

Внешняя ограда была проломлена, лестницу заполняли солдаты Атауальпы. Служители храма, вооруженные копьями и пейнтбольными маркерами, толпились за внутренней оградой, готовясь к отражению последнего натиска.

— Слушайте все! — крикнул Урумбо, выталкивая меня вперед. — Вот тот, кого вы ищете. Он проходит в храме солнечного бога обряд добровольной инициации. Отныне он жрец солнечного божества Виракочи. А теперь прекратите ломать храмовое оборудование и расходитесь по домам.

Взоры храмовых служителей и солдат Атауальпы обратились на меня.

— Это правда! — крикнул я, замечая в толпе графа Орловского. — Я принял обряд инициации! Я жрец храма солнечного божества Виракочи! Никаких проблем!

С некоторым замиранием сердца, не получу ли выстрел в спину, я перемахнул через ограду и через мгновение оказался в объятиях Орловского.

— Ты в порядке, Андрей?

— В полном, — подтвердил я.

— Где кенгуру? — спросил граф, понижая голос.

— У них.

Повод для штурма отпал. Солдаты, переговаривались, освобождали лестницу и храмовую территорию в целом.

Мы с Орловским направились домой, нам было о чем потолковать.

Глава 19

Я, на следующий день

На следующее утро (после бурного празднования освобождения и не менее бурной ночи сладострастия) я отправился обратно в храм — так сказать, по месту новой службы.

Я обязан был возвратиться по многим причинам. Во-первых, в храме оставался Пегий, которого позарез требовалось отправить обратно в микромир. Пегий не мог постоянно находиться в микромире, это было очевидно. Во-вторых, отказываться от жреческого звания было неудобно. Я понятия не имел, как на это отреагирует Атауальпа и другие инки. В-третьих, моей конечной целью была отправка в будущее: кого-то из моих товарищей — в 1812 год, остальных — еще через 200 лет. Для этого требовалось не только проникнуть в храм самому, но и провести туда остальных путешественников во времени.

На воротах меня пропустили без колебаний: возможно, из-за жреческой одежды, а возможно, из-за того, что по мрукси с утра передавали сообщения о том, что я принял жреческое звание, что сообщение о захвате храма было инспирировано врагами империи и что Великий инка Атауальпа по-прежнему почитатель солнечного бога Виракочи.

Зайдя внутрь храма, я остановился в замешательстве. Я не помнил даже, где находится кабинет Урумбы: на допрос меня тащили по коридору, а в храме никакого коридора не наблюдалось. Возможно, кабинет Верховного жреца вообще находился в другом здании.

Среди проходящих мимо служителей я заметил Улайю — девчонку, предлагавшую меня покормить, когда я находился в золотой клетке, — и схватил ее за локоть.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — обрадовалась Улайя. — Я рада, что тебя выпустили из клетки. Хочешь, чтобы я сделала тебе минет?

Я опешил от такой детской непосредственности и непроизвольно оглянулся на проходящих мимо людей. Улайя заметила мой взгляд и заулыбалась:

— В храме имеются специальные комнатки. Пошли?

— Я бы рад, — сообщил я, — но у меня срочное дело. Где кабинет Верховного жреца, не подскажешь? Можешь меня проводить?

Улайя с радостью согласилась.

Храмовый комплекс состоял из нескольких зданий, все они соединялись переходами, иногда подземными. Мы с Улайей проследовали по длинным коридорам, сделали несколько заворотов, иногда взаимоисключающих, и в конце концов оказались перед знакомым мне кабинетом. В нем я уже дважды бывал и оба раза не по своей воле.

Я постучал и зашел внутрь.

Урумбо, казалось, ожидает меня.

— Я рад, что вы вернулись, Андрей, — произнес он с улыбкой. — Как раз вовремя. Сейчас состоится обряд, посвященный избавлению от неминуемой опасности.

— Какой опасности?

— Вчерашнего штурма.

По только что пройденным коридорам и переходам Урумбо провел меня в центральную часть храма, где — наконец-то! — я встретился со световым лучом.

Луч находился за круглой оградой — разумеется, из золота: в храме солнечного бога Виракочи все решетки были из золота. Он поднимался из дыры в полу, затем раздваивался и исчезал в дырах в храмовой крыше. На самом деле, конечно, поднимался вверх, затем опускался в то же самое место, из которого вышел.

Толщина светового луча производила невообразимое впечатление — совсем не то, которое я некогда испытывал в своей квартире. Теперь я понимал, почему столько людей молится солнечному богу Виракоче. Существо, которое сотворило этот поток солнца, уходящий в небо сквозь отверстия в крыше и оттуда же возвращающийся, не могло быть никем, кроме солнечного бога. Ирония судьбы заключалась в том, что один из настоящих создателей вселенной в это время находился в золотой клетке, где-то недалеко от солнечной дуги. Не знаю, как обстоит с воздаянием в макромире, но в нашем микромире все остается по-прежнему.

Вокруг решетки, огораживающей световой луч, стояли жрецы и… возносили молитвы солнечному богу Виракоче, видимо. По крайней мере, они стояли недвижимо, протягивая ладони в сторону луча и беззвучно шевелили губами.

Мы с Урумбо присоединились к жрецам. Я скосил глаза, надеясь в месте выхода светового луча разглядеть протечку во времени: линяющее и облезающее пространство, — но увидел лишь дыру в полу, из которой выходил и в которую входил луч. Кроме дыры, ничего не было. Значит, протечка находится ниже, в подвальном помещении. Там же световой луч генерирует пейнтбольные маркеры и мрукси, заодно и транслятор, с помощью которого мрукси озвучиваются.

По кругу жрецов пошла чаша с напитком. Я подумал, что меня хотят отравить, но жрецы смело отхлебывали из чаши, затем передавали чашу соседу.

Я сделал осторожный глоток. Напиток сразу ударил в голову. Перед моими глазами заплясали мыльные пузыри. Нависшая над жреческим кружком солнечная дуга изогнулась еще больше, затем перекрутилась, и передо мной предстал солнечный бог Виракоча собственной персоной.

Протуберанцем, исходящим от Виракочи, меня отнесло метров на десять в сторону. Вышло так, что жрецы продолжали стоять вокруг побледневшей дуги, а мы с Виракоча оказались в стороне и начали благонамеренную беседу. Что интересно, беседовали мы не вдвоем, а втроем. Третьим был мой внутренний голос. Тем не менее Виракоча запросто обращался к нему, как к реальному собеседнику: спорил и поучал, — в общем, реагировал на мой внутренний голос подобно тому, как реагировал на меня.

— Зачем вы, двое, хотите уничтожить световую дугу? — спросил Виракоча.

— Протечка во времени должна быть ликвидирована, — пояснил я.

— Иначе вселенная будет демонтирована, — добавил мой внутренний голос.

Черт возьми, приятно петь со своим внутренним голосом в унисон!

— Без солнечной дуги инки утеряют веру, — сказал Виракоча. — Этого нельзя допустить. Каждый народ должен во что-то верить, хотя бы в солнечное божество.

— Да инкам и с солнечной дугой хана! — горячо возразил я. — Испанские конкистадоры на подходе! Писарро наступает! Через несколько недель империя инков будет уничтожена, а твой храм, многоуважаемый Виракоча, разрушен. Цивилизованные люди разрушают все, до чего в силах дотянуться.

— Испанцам не разрушить солнечную дугу, — возразил солнечный бог.

— Зато кенгуру запросто разрушат! — заорал внутренний голос. — Ты что, в самом деле не понимаешь?! Вселенная будет демонтирована нашими создателями в облике кенгуру. Кажется, нормально объясняю.

— Тогда люди утеряют веру в меня, — резюмировал солнечный бог Виракоча, с грустью в голосе. — Будет вселенная демонтирована или не будет, бабушка надвое сказала. А веру в меня инки утеряют.

— И на солнце бывают пятна, — сострил я.

— Эгоист, — упрекнул Виракочу внутренний голос.

Солнечный бог задрожал и принял форму светящегося облака. После чего поплыл в сторону солнечной дуги и влился в нее. Световая дуга сейчас же засияла с прежней яркостью.

Мыльные пузыри, задрожав, выплыли из моих глаз, и я обнаружил себя стоящим в жреческом круге, рядом с Урумбо.

— Хорошо пошло, — молвил Верховный жрец, вытирая рукавом губы.

Я промолчал.

Жрецы начали расходиться. Урумбо произнес, обращаясь ко мне:

— Ступайте, Андрей, вас отведут в покои. Вот она отведет, — добавил Верховный жрец, кивая на Улайю, ожидающую меня в дальнем углу центральной залы.

Девчонка отвела меня в комнату в одном из храмовых помещений. Остановилась в дверях и улыбнулась:

— Здесь ты можешь отдохнуть. Если тебе понадобится что-нибудь, вроде минета, только скажи.

Я притянул девушку к себе.

«Ай-яй-яй! — попенял внутренний голос. — У тебя жена беременная.»

«Поимей совесть, — возмутился я. — В конце концов, я спасаю вселенную, причем во второй раз. Должен я получить за свои старания хотя бы крохотную компенсацию.»

Я, на следующий день

На следующий день Урумбо вызвал меня к себе и сообщил:

— Ну, Андрей? Вы видите, как замечательно получилось?! Я помог вам, а вы помогли солнечному богу Виракоче сохранить его храм. Я выполнил свои обязательства, теперь вам надлежит выполнить свои. Пожалуйста, переведите мне пророчества священного животного.

— Как пожелаете. Оставьте меня наедине со священным животным, и я переведу, что он скажет.

— Нет-нет, Андрей, — не согласился Верховный жрец. — Такого уговора не было. Что-то подсказывает мне, что не стоит оставлять вас наедине. Для того, чтобы переводить с древнейшего языка, не нужно оставаться наедине.

Я понял, что поторопился с реализацией заветного желания. Теперь Урумбо знает, что оставлять меня наедине с кенгуру небезопасно.

Разумеется, я мог попытаться первертировать Пегого в присутствии Урумбо. В конце концов, Верховного жреца недолго вырубить. Но могли помешать храмовые служители, поэтому рисковать не стоило. Если уж я получил доступ в храм солнечного божества и к самой солнечной дуге, оставалось дожидаться подходящего случая для отправки Пегого в макромир. После того, как я окажусь вблизи солнечной дуги, Пегого можно было легко вызвать обратно, для устранения протечки.

— Ладно, — согласился я. — Готов переводить. Но предупреждаю, что время разговора ограничено. Священное животное может утомиться, после чего возможны ошибки в предсказаниях.

Верховный жрец кивнул в знак понимания.

Мы прошли в помещение, в котором, в золотой клетке, содержался Пегий. С каждой нашей встречей он становился все депрессивней и депрессивней. Не хватало еще, чтобы мы уморили создателя собственной вселенной.

— Привет! — поздоровался я с кенгуру. — Как поживаешь? Тебе, по крайней мере, кормят?

— Кормить хорошо, энергия оставаться мало, — пожаловался Пегий.

— Держись, скоро я тебя отсюда вызволю.

— О чем вы говорите? — спросил Урумбо с подозрением.

— О здоровье. Священному животному нужна свобода передвижения.

— Андрей, мы договорились, что это невозможно.

— Хорошо, Урумбо. Что вы хотите узнать у священного животного?

— Хочу получить ответы на два вопроса. Вопрос первый. Когда умрет Атуальпа? Вопрос второй. Что принесут с собой белые люди на кораблях — зло или добро?

— Скажи что-нибудь, Пегий, — обратился я к Пегому на русском.

— Что сказать?

— Да что хочешь. Как там у вас в макромире, хорошо?

— Макромир хороший, — ответил Пегий задумчиво. — Но слишком строгий. Если не делать свой работа, наступать полный швахомбрий. Страшно.

— Так и не объяснишь, что такое полный швахомбрий?

— Я объяснять. Аналог в микромир отсутствовать. Не мочь сказать.

— Ну ясно.

Я обернулся к Верховному жрецу и сообщил:

— Священное животное изрекло предсказание. Когда умрет Атауальпа, точно сказать нельзя. Имеются два варианта: либо очень скоро, либо очень нескоро. Если Атауальпа умрет скоро, его убийцами станут испанские конкистадоры — приплывшие на кораблях белые люди. Если же Атауальпа умрет нескоро, то умрет от старости. Что же касается второго вопроса, тут ответ однозначен. Белые люди накораблях несут на южноамериканский континент свою цивилизацию и культуру. Поскольку у вас собственная цивилизация и культура, то для вас белые люди несут уничтожение.

— Можно ли задать священному животному еще один вопрос?

— Боюсь, что нельзя. Священное животное устало.

Верховный жрец умолк. Он выглядел задумчивым и немножко растерянным.

— Пока, Пегий. Отдыхай, — попрощался я.

— Первертировать? — спросил Пегий с надеждой.

— Не сейчас. Чуток погодя.

Мы с Урумбо покинули помещение, в котором держали кенгуру. Мне следовало ускорить спасение Пегого — в противном случае вселенной, а вместе с ней человечеству, грозил демонтаж.

Люси Озерецкая, дневник

Как я была рада, когда Андрэ освободили, и он вернулся домой!

Мы все кинулись мужу на шею. Я плакала от счастья, что все самое страшное позади. Однако, Андрэ сказал, что не нужно забывать про спасение вселенной. Пока вселенная в опасности, нет нам покоя ни в море, ни на суше.

Действительно, на следующее утро Андрэ возвратился в храм. Сказал, что время от времени станет возвращаться, но неизвестно, когда именно. В лапах у жрецов остается Пегий — его нужно выручать, иначе вселенной придется худо.

Я ждала два дня, но Андрэ все не приходил. Видимо, дела замучили. Тогда я решила сделать мужу сюрприз: собралась и вместе с Натали отправилась к храму.

— Как думаешь, меня пустят? — спросила я.

— Кто же его, барыня, знает?! — ответила Натали. — Меня-то точно не пустят.

Потом мы поболтали о моей беременности. Естественно, Натали была в курсе — она же моя горничная.

— Чувствуете что-нибудь? — спрашивала Натали.

— Конечно, нет. Еще рано, — смеялась я.

— Но когда почувствуете, расскажете?

— Конечно, расскажу.

В таких разговорах мы дошли до храма, и я обратилась к охраннику:

— Вы не могли бы меня пропустить? У меня муж здесь работает.

Охранники — их было двое — переглянулись. Один из них убежал: насколько я поняла, за разрешением.

Мы с Натали немного подождали, и убежавший охранник вернулся с пожилым жрецом. Я определила, что это жрец, по одежде и золотым украшениям.

— Вы жена Андрея? — спросил пожилой жрец.

Я подтвердила.

— Идемте, я вас провожу.

Проводить Натали он не предложил, как та и предполагала. Поэтому горничная осталась у храмовых ворот, а мы вместе с любезным пожилым жрецом проследовали в одно из храмовых помещений — то, в котором были оборудованы номера.

— Вот комната Андрея, — указал пожилой жрец. — Вы можете оставаться до вечера. Только не заходите в центральное помещение, это запрещено.

Сказав так, пожилой жрец удалился.

Я тихонько отворила дверь мужней комнаты и… О, это было ужасно! Андрэ был не один, а с женщиной! Даже не с женщиной, а с девчонкой. Андрэ сидел на кровати, — точнее, на каменной платформе, которая служила кроватью, — широко расставив ноги, а девчонка стояла перед мужем на коленях.

Когда я отворила дверь, Андрэ поднял голову, и его челюсть отвисла. Стоящая на коленях девчонка обернулась и тоже открыла рот, перепачканный прозрачным и липким.

Я вскрикнула и бросилась прочь.

— Люси! — услышала я в ответ.

Я не ответила и побежала к выходу. Андрэ догнал меня незадолго до выхода и прижал к стене.

— Люси, ну что, дорогая? Что случилось?

— Ах, оставь меня! Оставь меня! — кричала я, вырываясь.

— Да что такое с тобой? Разве ты не видела, как это делают мне другие женщины?

— Но не посторонние женщины! — вскричала я, обливаясь слезами.

— Да ведь я в это время думал о тебе, дорогая! Завтра я приду домой, и мы все обсудим.

— Оставь меня!

Я вырвалась и побежала в направлении выхода. Охранники, пустившие меня, покосились на заплаканное лицо, но мне было все равно. Я кинулась в объятия Натали, и она увела меня подальше от этого ужасного места — домой.

Григорий Орловский, в то же самое время

Испанская армада высадила десант. Конкистадоры медленно, но неумолимо приближались к Теночтитлану, а Великий инка Атауальпа по-прежнему благодушествовал. Объяснить ему, что к конкистадорам следует отнестись серьезно, было решительно невозможно.

Отчаявшись договориться с Великими инкой, граф Григорий Орловский решил переговорить с Озерецким, в последние дни получившим значительное влияние на Верховного инку.

Улучив момент, Орловский остановил Ивана Платоновича, шествовавшего по дворцовым апартаментам, и спросил:

— Как вы намерены действовать далее?

— Что вы имеете в виду, граф?

— Ясно, что я имею в виду. Наступление конкистадоров на Теночтитлан.

— Почему вас это тревожит? Князь Андрей проникнул в храм Виракочи. Думаю, он найдет способ заделать протечку. После этого мы возвратимся в свои эпохи.

— Андрею может не хватить времени исполнить свою задумку, — заметил Орловский. — Если армия Писарро ворвется в Теночтитлан раньше, чем мы отсюда уберемся, возникнут проблемы. Нас могут убить, в конце концов! Нет спору, мы славно поразвлечемся перед смертью, однако это будет игра в одни ворота. Мы не сможем противостоять испанской армии. Чтобы спасти жизни, придется уходить в джунгли, прочь от цивилизации. Женщинам придется тяжело в походных условиях.

— Это вариант, кстати, — ответил на это Иван Платонович. — В крайнем случае можно действительно уйти в джунгли. Но будем надеяться, до этого не дойдет. Существует еще одна возможность, как спасти жизни при победе конкистадоров. Мы можем перейти на сторону конкистадоров. Менталитетом мы гораздо ближе к европейцам, чем к инкам. Хотя инская цивилизация меня удивляет. Вы знаете, граф, я тут провел кое-какие изыскания и пришел к выводу, что их узелковое письмо, то есть кипу, не так уж и отвратительно. Им вполне можно пользоваться. Особенно удобно узелковое письмо для формулирования приказов и распоряжений.

— Что вы имеете в виду под словами «перейти на их сторону»?

— Вы намерены воевать за инков до победного? Извините за вопрос, а чем они это заслужили?

— Хотя бы тем, — отвечал Орловский, — что приютили нас. Вы в настоящий момент являетесь одним из советников Великого инки, если не ошибаюсь.

— Боюсь, это обусловлено моими личными деловыми качествами, а вовсе не добротой представителей древней цивилизации. Я министр государственных имуществ Российской империи, если вы не забыли, и одновременно советник Великого инки Атауальпы. Ни в первом, ни во втором не нахожу ничего удивительного. Кстати, на вас не произвело впечатление, как инки заживо сожгли конкистадоров?

— Произвело, — признал Орловский. — Однако, если вы изучали историю, то должны знать, как поступят победившие испанцы с инками. Большинство инков вырежут.

— Испанцы пока так не поступили, но вы уже намерены вырезать самих испанцев, дабы любимые инки не пострадали? Вам самому не смешно, граф?

— Хорошо, Иван Платонович, — сдался Орловский. — Скажите, по крайней мере, что вы намерены предпринять в связи с наступлением испанцев?

— Важно не то, что собираюсь предпринять я, а то, что собирается предпринять Великий инка Атауальпа. А он, по-моему, собирается дождаться, пока испанцы подойдут к Теночтитлану, затем продемонстрировать свое могущество. По мысли Атауальпы, чем дольше пристыженные испанцы будут бежать до побережья, тем славнее окажется будущая победа инков.

— Но это безумие!

— Скажите, граф, вы фаталист?

— Ни в коей мере, Иван Платонович. Я герой другого времени.

— В таком случае действуйте. А я, являясь в определенной степени фаталистом, стану дожидаться, пока текущие события не превратятся в прошедшие, после чего посмотрю на конечный результат. Впрочем, шучу, граф. Разумеется, стану действовать, а именно: приложу все усилия для того, чтобы уговорить Атауальпу мобилизовать войско и выставить его против испанцев как можно скорее, пока они не добрались до Теночтитлана. Это даст время князю Андрею добраться до протечки во времени.

— Я вас понял, Иван Платонович.

По сути, разговор с Озерецким ничего не прояснил. Судьба путешественников во времени, равно судьба всей вселенной, оставались под вопросом.

Глава 20

Люси Озерецкая, дневник

Я вернулась домой в истерике. О Боже, мой муж мне изменяет! И это в тот момент, когда я беременна! Что теперь делать?

Натали успокаивала меня, как могла, но я продолжала рыдать, прижавшись лицом к мягкой шкуре ламы.

— Да что вы, барыня? — говорила Натали, — Разве так можно? Да это ж мужики, им бы только дырку найти, куда всунуть.

— О, Андрэ! — причитала я. — Я так тебе верила!

Я долго рыдала, а потом сделал вид, что заснула. Мне хотелось, чтобы Натали ушла, и я осталась одна, в тяжелых думах о своей дальнейшей жизни.

Я лежала на шкурах и размышляла.

Если Андрэ меня не любит, то придется возвратиться в Сыромятино, к маман. Я буду растить ребенка в гордом одиночестве. Когда ребенок вырастет, расскажу о его ненавистном отце, тогда ребенок захочет отомстить. Он найдет протечку во времени и доберется до будущей Москвы, в которую возвратится к тому времени Андрэ. Ребенок отыщет Андрэ и скажет ему, приставив пистолет к его виску:

— Как же так, отец? Почему ты бросил меня, нерожденного?

Ответить Андрэ будет нечего, поэтому он вернется ко мне в Сыромятино (какой тогда год будет?) и кинется мне в ноги, умоляя о прощении.

И вот тогда я подумаю, прощать его или нет.

А может, я не возвращусь в Сыромятино, а останусь здесь, в столице инкской империи. Буду растить сына в гордом одиночестве. Ребенок вырастет и сделается Великий инкой. Станет мудро управлять империей, по благо инкского народа. А когда вспомнит о своем отце, повелит найти протечку во времени — если, конечно, к тому времени протечки еще не заделают. Когда протечка будет обнаружена, мой сын, Великий инка, отправит в будущее вооруженный отряд, с целью обнаружить Андрэ и доставить в Теночтитлан.

Когда Андрэ под конвоем доставят сюда, мой сын, Великий инка, спросит его:

— Ты не узнаешь меня?

— Нет, не узнаю, — ответит постаревший Андрэ.

— Да ведь я твой сын!

В этот момент из потайной дверцы выйду я, по-прежнему молодая и прекрасная. Когда Андрэ увидит меня, то падет к моим ногам и станет умолять о прощении. Тогда я задумаюсь, прощать его или нет.

Хотя все это слишком долго. Сначала нужно родить ребенка, потом вырастить. И все это время я буду чувствовать себя неотмщенной. Лучше умереть сразу. Андрэ склонится над моим бездыханным телом и воскликнет, заламывая руки:

— О Люси, моя любимая! Зачем ты это сделала? Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Потом Андрэ возьмет кинжал и заколется от непереносимого осознания того, какую ошибку совершил.

Да, так будет быстрее, наверное.

Я вскочила с ложа, в намерении действовать незамедлительно. Каким образом мне лучше умереть — так, чтобы Андрэ испытал наибольшее сожаление? Кинжал. У меня нет кинжала, и попросить не у кого. К тому же от кинжала на теле остаются некрасивые порезы. Вешаться нельзя по этой же причине — на шее останется след от веревки. Остается утопление. Тело при этом не сильно пострадает: когда Андрэ увидит мой труп, я буду как живая. И кстати, утопиться легко в нашей купальне — там меня точно вскорости обнаружат и сообщат Андрэ.

Я подумала, не сообщить ли мне о своем плане Натали, но потом решила — не стоит. Натали примется меня отговаривать, зачем мне это?

Окончательно решив наложить на себя руки, я пошла в купальню.

В купальне никого не было — время для купанья было неподходящее. Я разделась и нерешительно зашла в воду по колени. Нужно было утопиться так, чтобы мой труп не вынесло из купальни течением. Теоретически это было представимо: если бы труп опустился на дно, он мог свободно пройти между опорами, на которых держался дом. Тогда мой труп придется искать по всему озеру, но этого мне не хотелось. Я рассчитывала, что, зайдя в купальню, Андрэ сразу обнаружит мое обнаженное и бездыханное тело. Когда Андрэ заколется, кровь будет живописно стекать с мужней груди в воду. Должно получиться красиво. Поэтому я решила утонуть на ступеньках, спускающихся в воду и продолжающихся в ней.

Я легла на ступеньки, погрузилась в воду с головой и открыла рот. В раскрытый рот сразу же залилась вода и я страшно закашлялась. Я вынырнула и продолжала кашлять, стоя на четвереньках.

Тут я увидела, что не одна в купальне. Пока я честно глотала воду, в купальню зашла Эта Особа, которая смотрела теперь на меня с некоторым сомнением.

— Люська, ты что, топишься? — спросила она.

Я не выдержала и снова разрыдалась.

— Так, — сказала Эта Особа. — И что же случилось?

Давясь от слез и, я рассказала:

— Андрэ! Он мне изменил…

Эта Особа расхохоталась:

— Всего-навсего?

Я вскинулась, чтобы наброситься на нее и задушить, но Эта Особа сказала, обняв меня за плечи:

— Какая ерунда. Даже не думай. Просто выброси из головы, и завтра будешь как новенькая.

— Но я беременна! — призналась я, неожиданно для себя самой.

— Тем более не стоит топиться. Родишь ребеночка, и твой Андрей станет думать только о нем.

— Правда? — переспросила я.

— Разумеется, — ответила Кэт. — Никто вам больше не помешает, вот увидишь. Я выхожу замуж.

— Замуж? За кого? — протянула я, веря и не веря.

— За Якаки, разумеется.

— А как же… — спросила я. — Ты что, не собираешься возвращаться домой?

— Даже не знаю, подруга. И не спрашивай! Ничего не знаю, — махнула рукой Кэт. — Вот замуж выйду, а там видно будет.

Я совсем уже успокоилась и передумала топиться. И чего это в голову взбрела подобная глупость?! Андрэ и так меня любит, а когда у нас появится ребеночек, полюбит вдвойне.

Поболтав, мы с Кэт встали, оделись и разошлись по своим комнатам, предварительно договорившись встретиться вечером и прогуляться по городу. Теночтитлан необычайно красив в свете заходящего солнца.

Я, на следующую ночь

Мои обязанности в храме Виракочи заключались в том, что я переводил Верховному жрецу предсказания Пегого.

Переводить приходилось не более двух предсказаний в день. Рано или поздно я должен был попасться на вранье, либо Пегий должен был умереть от недостатка энергии в микромире, либо наша вселенная исчезнуть, независимо от пребывания в ней Пегого. Ни один из этих вариантов меня не устраивал, поэтому с освобождением Пегого следовало поторопиться.

Урумбо, словно нюхом учуяв мою озабоченность, близко к Пегому не подпускал. Ночью у клетки с кенгуру дежурила охрана. Я легко мог бы ее снять и отправить создателя вселенной обратно в макромир, но в этом случае появились бы проблемы уже у меня. Вследствие чего я мог потерять то, чего добился с таким трудом: доступ к световому лучу. Впрочем, доступа в подвальное помещение, откуда исходил световой луч, у меня пока не было. В любом случае я не хотел рисковать, хотя с каждым часом ситуация становилась все более и более критической.

На следующую свою ночь в храме я все-таки решился на вылазку. Целью вылазки было: проникнуть в подвальное помещение, откуда исходит световой луч. Пегий томился в неволе — доставить его к световому лучу я не мог. Также я не мог выключить первертор и включить его снова, дабы вызвать Толстого. Данная технология была мной не опробована. Я опасался, что выключение первертора при нахождении Пегого в микромире приведет к катастрофическим последствиям. Я просто желал проверить, смогу ли в случае необходимости проникнуть в подвальное помещение.

Часа в четыре утра, когда храм солнечного божества погрузился в тишину и даже ночные мотыльки прекратили перебирать белыми крыльями во тьме, я выскользнул из своей комнаты в коридор. Рывками — останавливаясь, чтобы вслушаться в звенящую тишину, затем делая невидимое простому глазу ускорение, — я проследовал в молельню, где проходили обряды. Эта часть храма была освещена — световой дугой, разумеется. Несмотря на титанический размер световой дуги и то что храм был большим, солнечная дуга освещала далеко не все пространство. На дальних углах помещения лежали вытянутые тени.

Убедившись, что в молельне никого нет, я проследовал к золотой решетке, за которой находилась солнечная дуга, и обошел вокруг. Дуга, сходясь в одном месте, проваливалась внутрь пола, в большую, выдолбленную в камне дыру. Однако, входы в подвальное помещение отсутствовали: стены вокруг состояли из цельных каменных блоков, проходов в них не было. Мои надежды оказались напрасными. Мне следовало догадаться, что в целях безопасности вход в подвальное помещение находится где-то в другом месте и наверняка хорошо охраняется. Искать следовало не здесь, а в другом месте: возможно, в других зданиях — там, где наиболее сильная охрана, по всей видимости. Храмовая территория была не маленькой: чтобы исследовать ее всю, придется потратить несколько ночей. В том случае, если меня не схватят, разумеется.

Я застыл рядом с золотой решеткой.

Тут мне в голову пришла занятная мысль. Вот я нахожусь рядом со световым лучом, в какой-то паре метров от него, и никакой прозрачный щуп со светящимися отростками не ухватывает меня за ногу и не уволакивает в бездну времени. И жрецы, во время священного обряда по распитию неизвестного мне напитка, совершенно не опасались быть затянутыми внутрь времени. Как же так? Может, данная огромнейшая протечка обладает свойством незатягиваемости? Или прозрачный щуп высовывается вблизи от протечки — именно для этого основания светового луча огорожено золотой решеткой?

Я оглянулся и, убедившись, что в молельне по-прежнему никого нет, перемахнул через решетку, оказавшись внутри ограды, у основания светового луча.

С осторожностью я приблизил ладонь к солнечной дуге, готовый в любое мгновение, как только из солнечной дуги высунется прозрачный щуп со светящимися отростками, отпрыгнуть в сторону, перескочить через решетку и бежать. Однако, ничего не произошло. Моя ладонь находилась в миллиметрах от солнечной дуги, и совершенно ничего не происходило!

Набравшись решимости, я коснулся солнечной дуги пальцем. Меня пронзило острое ощущение радости и сопричастности — к чему, я так и не понял. Но понял, что в иное время солнечная дуга втягивать меня не собирается. Тогда я набрался еще большей решимости и впрыгнул в солнечную дугу всем телом, рассудив перед этим, что проникнуть в подвальное помещение можно через дырку в каменной плите.

Я полностью слился с солнечной дугой и, разумеется, тут же провалился в дыру в подвальное помещение. Уже в полете мне пришла в голову мысль, что подвальное помещение может оказаться высоким. Если оно окажется таким же высоким, как храм, я, пожалуй, разобьюсь.

С высотой мне отчаянно повезло: я упал с высоты метра в четыре, что для моей физической подготовки вполне допустимо. Упав, я тут же откатился в сторону, готовый ко всему.

Я находился в подвале, не очень большом по размерам — метров двадцать на двадцать. Дверей в подвале не было, зато к дыре в потолке, сквозь которую входил-выходил световой луч, была приделана лестница.

Я напрасно прыгал, можно было спокойно спуститься вниз по лестнице. Теперь мне стали понятными угрозы Урумбо испепелить меня солнечной дугой. С помощью таких слов Верховный жрец внедрял в подкорку людей страх перед прикосновением к световому лучу. Аналогичное назначение имело решетка, якобы предохраняющая жрецов от прикосновения светового луча. Верно задумано: лучший способ избежать ненужного любопытства — испугать возможным смертельным исходом.

Посреди подвала клубилась протечка во времени. Давно я ее не наблюдал. Пространство-время линяло и мерцало, зазывая к себе. По счастью, протечка находилась не прямо над дыркой в потолке, иначе, спрыгнув, я свалился бы прямо в нее.

Перед протечкой световой луч снова слегка раздваивался, задевая светящимся боком каменный блок, на котором лежал пейнтбольный маркер, коробка с шариками и газовый баллон. Рядышком покоилась горка мрукси.

Я сгреб все это добро с камня. Освободившееся пространство замерцало и через некоторое время сгенерировало новую аналогичную партию. Производство материальных ценностей, благодаря ошибке создателей нашей вселенной, было налажено. Если бы эта ошибка не возникла случайно, ее следовало придумать. Хотя понятия не имею, каким образом эта штуковина работала, нарушая при этом известные мне законы сохранения материи и энергии.

Я осмотрел шарики. Вроде бы они были обычными, наполненными краской. Интересно, почему они загораются?

В дальнем углу подвала находился агрегат, который я опознал как трансляционное устройство. Значит, передачи ведутся отсюда. Я надел наушники, взял в руки микрофон, включил кнопку передачи и…

«Ну, ляпни что-нибудь смешное», — посоветовал внутренний голос, устраиваясь поудобнее.

«Вот еще!» — одумался я, выключая транслятор.

Наговорить какую-нибудь белиберду в уши всем жителям инкской империи было забавно, но я не шучу столь плоско. Как-нибудь в другой раз.

В принципе, я выяснил все, что хотел. Почти все. Оставалось неясным, каким образом пейнтбольные шарики воспламеняются. Можно предположить, что краска в них заменяется другими химическими веществами. Нужно будет выяснить. Но, если брать в целом, логика функционирования храма солнечного божества прояснилась.

Я выбрался по лестнице наверх, на мгновение слился с солнечной дугой и тут же вынырнул из нее. Затем перемахнул через золотую решетку и, никем не замеченный, прокрался в свою комнату.

Иван Платонович Озерецкий, на следующий день

Войска Писарро приблизились к Теночтитлану практически вплотную, и Ивана Платоновича это сильно беспокоило. Чего нельзя было сказать об Атауальпе, который вел себя так, как будто полностью контролирует ситуацию.

Пора было решать, как и в чью пользу действовать, но для этого следовало пообщаться с Великим инкой. Получать аудиенцию не требовалось — Иван Платонович был доверенным лицом Великого инки, поэтому вошел к нему без приглашения.

Великий инка сидел на полу и с увлечением играл с детишками в настольную игру. Атауальпа оглянулся на шум и, видя вошедшего Ивана Платоновича, мягко сказал детям:

— Ступайте, мы потом доиграем.

Дисциплинированные дети убежали, и Великий инка смог обратиться в сторону своего советника.

— Писарро наступает, — сообщил Иван Платонович. — Через два дня он будет в Теночтитлане.

— Что ты хочешь сказать, Иван Платонович? — изумился Атауальпа. — Что через два дня, оценив мое могущество, Писарро побежит, как трусливая гуанако?

— Для этого Писарро должен убедиться в нашей силе, — осторожно сообщил Озерецкий. — Мы должны продемонстрировать все, на что способны.

Великий инка засмеялся.

— Зачем демонстрировать все, если достаточно части? Я выйду к нему с ближайшим окружением, мы спокойно побеседуем. Твои же товарищи беседовали с Писарро?

Иван Платонович подтвердил, что князь Андрей и граф Орловский действительно беседовали с Писарро и даже покушались на него — к сожалению, неудачно.

— У твоих друзей было всего два десятка воинов, — сказал Атауальпа. — Я же выйду к Писарро с пятью тысячью приближенных. Причем, заранее сообщу испанцам, что это не воины, а безоружные приближенные. Писарро разумный человек и, естественно, устрашится.

— А если не устрашится?

— Это непредставимо.

— Может, взять вооруженных воинов? — намекнул Иван Платонович.

— Ни к чему.

Иван Платонович и раньше сталкивался с идиотизмом высокопоставленных лиц, поэтому изобразил на лице полное понимание.

— Несомненно, испанские конкистадоры не ожидают от нас такого поступка.

— Еще бы, — оживился Великий инка. — Это будет оригинальный тактический ход. После того, как Писарро со своим войском отступит, я, на гребне успеха, смогу вплотную заняться храмом солнечного божества. В прошлый раз Верховному жрецу удалось избежать моего гнева. Ему помог Андрей, согласившийся вступить в жреческие ряды.

— Великий инка несправедлив, — заметил Иван Платонович. — Князь Андрей и раньше пытался проникнуть в ряды жрецов. Теперь же это удалось, цель можно считать достигнутой. В настоящее время рядом с Верховным жрецом находится наш человек. Теперь устранение Урумбы — вопрос времени.

— Наверное, ты прав, Иван Платонович, — согласился Великий инка. — А сейчас ты не мог бы меня оставить? Я не доиграл со своими детьми. Ты же понимаешь: война войной, но о семье забывать не следует.

Следуя просьбе, Иван Платонович покинул Великого инку. Он не знал, как развернутся события в дальнейшем, но ухватил из разговора самую суть. На победу Великого инки над Писарро можно не ставить. Следовало проработать альтернативные варианты действий, как-то: переход на сторону испанцев и отступление в джунгли. Также Иван Платонович держал в уме варианты с отстранением Великого инки от власти. И, разумеется, оптимальным оставался вариант, при котором князю Андрею удавалось решить проблемы с кенгуру и заделыванием протечки во времени. В присутствии всех путешественников во времени, разумеется — во всяком случае, в присутствии Ивана Платоновича и Люси. Сотоварищи волновали Озерецкого гораздо в меньшей степени.

Глава 21

Я, на следующий день

Возможность отправить Пегого в макромир представилась совершенно неожиданно. Случилось это так.

Очередной раз я сидел в кабинете Верховного жреца и переводил прорицания Пегого.

— Отправлять меня в макромир, — говорил измученный Пегий. — Иначе кончать энергия. Без энергия я не существовать в микромир. Полный швахомбрий.

— Великий инка Атауальпа намеревается выйти к испанскому войску с пятью тысячами безоружных приближенных, — излагал я информацию, полученную от Ивана Платоновича. — Атауальпа рассчитывает, что войска Писарро дрогнут и побегут.

— Атауальпа идиот, — заметил Урумбо.

— Посоветуйте ему не совершать столь опрометчивый шаг.

— Он меня не послушает: скорее, сделает наоборот, хотя и в этом нельзя быть уверенным. Нельзя ли устроить, чтобы этот совет дал Атауальпе ваш тесть Озерецкий? Он является доверенным лицом Великого инки, его Атауальпа послушает.

— Это идея, я так и поступлю, — пообещал я с чистым сердцем.

— Нельзя ли пригласить сюда еще одно священное животное, либо даже несколько, с тем чтобы они выдавали предсказания с большей частотой, чем сейчас?

Урумбо попал в самое яблочко, я даже озадачился.

— Священное животное устало. Лучше задать этот вопрос завтра.

— Мне хотелось услышать ответ сегодня.

В дверь просунулась голова храмового служителя, одного из помощников Верховного жреца, и сообщила:

— Разрешите?

— Я занят, — отозвался Урумба.

— Срочный вопрос. Буквально на пять минут.

— Прошу прощения, я сейчас, — бросил Верховный жрец и вышел из кабинета.

Я понял, что другого момента перебросить Пегого в макромир может не представиться.

Выхватив из кармана первертор, я бросился к Пегому и, сквозь золотые прутья решетки, сунул аппарат ему под нос. Кенгуру глубоко вздохнул и принялся размягчаться. Размягченная голова утончилась и принялась всасываться в отверстие.

— Быстрей! Быстрей! — умолял я.

Пегий не мог ответить, потому что голова уже всосалась в отверстие, но утвердительно махнул хвостом.

Голова всосалась полностью, начало всасываться тело.

Я положил первертор на каменный пол и заслонил своим телом. Если Урумбо войдет раньше положенного, я сэкономлю несколько мгновений перед тем, как он догадается: священное животное просачивается в отверстие черного прибора.

Кенгуриное тело прошло в отверстие, настала очередь хвоста.

Все мои чувства были напряжены до предела. Спиной я ощущал, как находящийся за каменной стеной Урумбо разворачивается в сторону кабинета, делает несколько шагов, протягивает руку к двери…

— Ну же!…

Дверь отворилась, но хвост уже исчез в отверстии, а я легким движением подхватил первертор с пола и сунул в одежду.

За пару минут отсутствия Верховного жреца в кабинете я успел продумать, что стану ему говорить. Это было важно. Если Верховный жрец не поверит, вся история с переброской Пегого в макромир теряет смысл. Пегого я спасу, а вот человечество, равно как остальную вселенную, погублю.

Когда Урумба вернулся в кабинет после недолгого отсутствия, клетка была пуста, а я лежал на полу, якобы в глубоком потрясении.

— Где?… Где оно, — послышался испуганный вскрик, — священное животное? Ну как же так? Андрей, где священное животное?

Я поднялся с каменного пола.

— Оно улетело.

— Что???

— Я исполнил вашу просьбу и задал вопрос, нельзя ли пригласить сюда еще одно священное животное. Оно… — я сделал вид, что от волнения не могу произнести ни слова.

— Говорите же!

— Священное животное ответило, что исполнит мою, то есть вашу просьбу, Урумбо. Через десять дней оно приведет с собой еще одно животное. Сейчас же священное животное удаляется на заливные луга бессмертия, за своим сородичем.

— Но это невозможно! Животное находилось в золотой клетке!

Я сардонически захохотал.

— Неужели вы решили, что священное животное можно удержать в золотой клетке?

Верховный инка ощупал золотую клетку и убедился, что все прутья целы, а замок не поврежден.

— Как это произошло?

— Вспышка! — объяснил я. — Сильная вспышка, и я временно ослеп. Больше ничего не помню, слышал только громкий хлопок.

— Не было никакого хлопка.

— Хлопок был не настолько громким, чтобы услышать его из-за двери, — пояснил я. — Собственно, священные животные всегда так исчезают. Время от времени им нужно попастись на заливных лугах бессмертия. Но животное вернется. Если обещало, непременно вернется.

— Когда, вы сказали, оно вернется?

— Через десять дней. Со вторым священным животным.

Я рассудил, что через десять дней мы окажемся далеко от Теночтитлана, на расстоянии десятков тысяч километров и двухсот лет времени.

— Хорошо, Андрей, — сказал Верховный жрец, поглядывая на меня с подозрением. — Ступай к себе в комнату и постарайся не покидать храм в ближайшее время. Помни, что я на тебя рассчитываю.

— Священное животное вернется, Урумбо, — повторил я уверенно. — Даже не сомневайтесь.

Григорий Орловский, через два дня

Великий инка Атауальпа принял решение выйти войскам Писарро навстречу, с сонмом приближенных, превышающем численность испанцев вдесятеро. Но безоружных.

Граф Орловский давно оставил попытки воспрепятствовать этой безумной затее, однако решил поучаствовать. Он участвовал во всех мероприятиях, способствующих выработке адреналина. Озерецкий, напротив, категорически отказался, сославшись на занятость финансовыми вопросами и временное, в виде насморка, недомогание.

Свита Атауальпы вышла из Теночтитлана на рассвете. Согласно приказу Атауальпы, все надели нарядную одежду, долженствующую продемонстрировать испанцам недосягаемое богатство и мощь инской империи. Процессия заполнила всю ширину моста — немногочисленным встречным приходилось отходить в сторону и дожидаться, пока процессия не закончится. Таковы были правила движения по общественным дорогам.

Граф Орловский шествовал в арьергарде, вместе со своей неразлучной троицей, состоящей из Портальто, Араульто и Атасиу.

— Взяли то, что я посоветовал? — спросил Орловский.

Портальто ухмыльнулся и отодвинув край одежды, показал торчащий из-за пояса обсидиановый кинжал. Араульто и Атасиу показывать ничего не стали, но кивнули.

— Держитесь подальше от центра, — предупредил Орловский. — Испанцев слишком много, мы не сможем им противодействовать. Нам придется спасать свои жизни, когда начнется заварушка.

— Сложно ожидать от испанцев такого коварства, — заметил Атасиу. — Если они нападут на безоружных людей, то покроют себя вечным позором.

— Следовало прийти вооруженными, — высказался Араульто.

— Тогда бы мы смели их в мгновение ока, — возразил Портальто. — Какой в этом интерес?! Следовало вооружиться, но уменьшить количество людей хотя бы до нескольких десятков. Чтобы на каждого инку приходилось по пять-шесть конкистадоров. Это было бы справедливо.

— Бедные мои друзья, — заметил на это граф Орловский. — Я же вам объяснял, у испанцев имеются мушкеты.

— Мы не боимся сотрясения воздуха, — заявил Портальто.

— Мушкеты стреляют не воздухом, а пулями. Сотрясение воздуха не причинит вам ущерба, однако попавшая в грудь пуля — причинит. Вы попросту умрете. Конкистадору с мушкетом даже не потребуется к вам приближаться.

— Вы не шутите граф? — спросил Атасиу, улыбаясь.

— Не советую проверять.

— Придется прислушаться к хорошему совету.

— Не дайте себя окружить. Как только конкистадоры станут обходить нас или возьмут мушкеты наизготовку, немедленно разрывайте окружение и бегите.

— Портальто никогда не побежит от врага! — самонадеянно заявил Портальто.

— Я хотел сказать, отступайте. Мертвыми вы не поможете своей стране.

В разговорах время прошло незаметно.

К полудню с одного из холмов они заметили несколько сотен иноземных воинов, поблескивающих металлической броней. Это были возглавляемые Писарро испанские конкистадоры.

Две колонны сблизились: малочисленная колонна испанцев, в латах и с мушкетами на плечах, и многочисленная, почти безбрежная, колонна инков, ведомая Великим инком Атауальпой.

Граф Орловский понимал: кроме него, переводить некому, — поэтому перешел из арьергарда в авангард и занял место рядом с Атауальпой.

— Что сказать пришельцам, Великий инка? — спросил Орловский.

— Скажи, что я приветствую испанцев на своей земле. Затем спроси, зачем они пришли, с оружием в руках. Пока я еще не прогневался, они могут удалиться, тем самым спасти свои жалкие жизни.

Орловский прокричал, что сказал ему Великий инка, на английском. С той стороны — расстояние между процессиями составляло порядка пятидесяти метров — ответили:

— Мы выражаем свое почтение Великому инке. Мы приплыли в вашу страну торговать. Оружие служит нам для защиты от диких зверей и разбойников.

Отвечал Писарро — граф Орловский узнал его по приметной внешности и бархатной одежде, видневшейся из-под кольчуги.

Дальнейшая беседа между Атауальпой и Писарро протекала следующим образом.

Атауальпа: Мне достаточно махнуть рукой, как все ваши корабли будут сожжены, подобно первому.

Писарро: Я верю, Великий инка. Мы убедились в твоем могуществе.

Атауальпа: Я могу выставить против каждого твоего воина целую армию.

Писарро: Но мы не собираемся воевать. Мы пришли выразить почтение, а также удивление перед твоим могуществом. Мы пришли посмотреть знаменитый город Теночтитлан, стоящий посреди озера — одно из чудес света.

Атауальпа: Поскорее выражайте свое почтение. После этого расходитесь по домам. Я могу сопроводить в Теночтитлан десять человек, считая тебя.

Писарро: Я согласен, Великий инка.

По команде предводителей, процессии начали сближение. Граф Орловский рванулся назад, в противоположном направлении. Когда колонны инков и испанцев соприкоснулись, он снова находился в арьергарде, вместе с Портальто, Араульто и Атасиу, и мог наблюдать происходящее издали.

Встречные колонны соприкоснулись и смешались, как две разноцветных жидкости разных объемов. Отличать инков от испанцев было довольно легко за счет несхожей одежды: парадная одежда инков была преимущественно красной, а одежда конкистадоров представляла собой металлические латы, синие кафтаны и штаны.

Итак, колонны смешались. Орловский не знал, как в его отсутствие будет объясняться Атауальпа и Писарро (кроме графа, никто со стороны инков английским не владел), но еще раз послужить в качестве переводчика не посчитал возможным. Адреналин вырабатывался в достаточных количествах, а самоубийцей граф Григорий Орловский не был.

Конкистадоры смешались с инками. Послышались оживленные голоса, не понимавшие друг друга, но пытавшиеся объясниться. Началось взаимное солдатское братание — то, чего граф больше всего боялся.

Через некоторое время Орловский заметил, что цвета в толпе как будто перераспределяются. Цвета инков стали оттягиваться к центру толпы, тогда как испанские цвета — к краю. Причем испанские цвета оттягивались не к одному краю, а ко всем одновременно, как будто более легкая жидкость всплывала из центра более тяжелой жидкости к краям.

Орловский, находясь в арьергарде, увидел, как несколько конкистадоров, продолжающих улыбаться и время от времени помахивать рукой веселящимся инкам, пытаются обойти толпу по часовой стрелке. С другой стороны, против часовой стрелки, приближались несколько таких же улыбающихся конкистадоров. Еще немного, и окружение будет закончено.

Орловский подал Портальто, Араульто и Атасиу знак к отступлению. Для внешнего наблюдателя они просто повернулись и направились по мостовой обратно в Теночтитлан. Цепь конкистадоров, опоясывающая толпу, сомкнулась уже за ними.

— Быстрее! — произнес граф Орловский, в опасении, что может получить пулю в спину.

Впрочем, четверо из нескольких тысяч человек, направившиеся обратно в столицу, никого не интересовали. Орловский, Портальто, Араульто и Атасиу успели отдалиться от толпы где-то на полверсты, когда тишину холмов нарушил мушкетный залп, с последующими криками.

Друзья обернулись. В отдалении металась человеческая — впрочем, уже мало напоминающая человеческую — толпа. То и дело слышались выстрелы. Можно было предположить, что первый залп последовал по команде. Затем Писарро распорядился стрелять без команды, по мере перезарядки мушкетов.

— Может, обойти испанцев и поджечь корабли? — предложил Араульто.

— Они хорошо охраняются либо барражируют вдали от берега, — ответил Орловский. — К тому же это никак не поможет Теночтитлану устоять. Завтра Писарро будет там. Нам надо поторопиться, чтобы организовать сопротивление.

Портальто, Араульто и Атасиу согласились с графом и направились в обратный путь. Они понимали: мало кто из свиты Великого инки возвратится в столицу.

Я, незадолго до этого

Вечером в мою комнату явился Урумбо, в сопровождении нескольких высших жрецов.

— Понимаете, Андрей, — начал Верховный жрец свою речь. — Вы являетесь одним из нас. Однако, таинственное исчезновение священного животного… Жреческая коллегия требует от меня дпринять некоторые меры для проверки вашей причастности к данному инциденту.

Когда Урумбо начинал стелить слишком мягко, от него следовало ожидать подвоха.

— Какие именно меры? — поинтересовался я.

— Вы должны подвергнуться испытанию священным дымом.

— Что это такое?

— Процедура установления истины.

— Не смертельная, надеюсь?

— Даже не болезненная.

— Испытание должно проходить в присутствии высших жрецов?

Я указал на высших жрецов, стоявших за спиной Урумбо.

— Конечно, Андрей, конечно, — засуетился Урумбо. — Жрецы не помешают. Они, так сказать, безмолвные свидетели испытания. Предлагаю начать. Итак, испытание священным дымом состоит в следующем. Испытуемый курит сигару. Жрец в это время задает испытуемому вопросы, тот отвечает. По характеру выдыхаемого дыма жрец определяет, правду говорит испытуемый или лжет.

— Я не курю.

— Десяток затяжек, Андрей. Совершенно безвредно для организма.

— Хорошо, я готов рискнуть.

Урумбо вытянул из принесенной с собой шкатулки толстую сигару, напоминающую кубинскую, и раскурил.

— Видите, ничего страшного, — заметил Верховный жрец, передавая мне сигару.

Я поднес сигару к губам и втянул в себя дым. Ничего страшного действительно не происходило. Обыкновенное курево, насколько могу судить.

Я выпустил дым сквозь ноздри и зажал дымящуюся сигару между двумя пальцами, как Черчилль на каком-нибудь дипломатическом рауте.

— Теперь я стану задавать вопросы, — произнес Урумбо сосредоточенно. — Вы отвечаете. После этого делаете затяжку и выпускаете дым.

— Через ноздри или через рот? — быстро спросил я.

— Безразлично. По характеру дыма я определяю, сказали вы правду или солгали. После чего я задаю следующий вопрос, и процедура повторяется.

— Ок, — кивнул я.

— Кинжал — это оружие? — задал первый вопрос Урумбо.

Видимо, первый вопрос был тестировочным.

— Оружие, — подтвердил я и выпустил дым через ноздри.

Дым принял шарообразную форму и поплыл в направлении Верховного жреца.

— Великолепно, — сказал Урумбо, уворачиваясь.

Вслед за ним увернулись остальные жрецы, и дымный шар уплыл в коридор.

— А теперь скажите, вернется ли священное животное через десять дней?

— Оно может вернуться.

Я затянулся и выдохнул, уже через рот, при этом пытаясь выдуть кольцеобразную форму. Несмотря на мои старания, дым принял удлиненные очертания.

— Отвечайте более конкретно, — взвизгнул Урумбо.

— Животное вернется. Но когда, я точно не знаю. Скорее всего, в течение нескольких дней.

Дым свернулся клубочком и уплыл к потолку.

— Чего вы добиваетесь? — спросил Верховный жрец.

— Возвращения домой.

Дым принял идеально шарообразное очертание.

— Зачем вы захотели стать жрецом?

На мгновение я замешкался, подыскивая более подходящий ответ.

— Не задумывайтесь! Отвечайте сразу!

Жрецы за спиной Урумбо возмущенно закивали.

— Я хочу находиться в храме.

Дым, вышедший из моего носа, закрутился спиралью.

— Не увиливайте от ответа! Какова ваша конечная цель?

— Спасти вселенную.

Спираль от предыдущего ответа еще на растаяла в воздухе, когда ее нагнал вылетевший из моего рта дымный клубок. Спираль, как поднявшаяся в стойку кобра, оглядела клубок и обвилась вокруг него, как кожица вокруг очищенного апельсина, только в данном случае процесс был обратным реальной очистке апельсина от кожуры. Вскоре два дыма превратились в единое целое, округлой формы.

— Это вы отправили священное животное из клетки на заливные луга бессмертия?

— Это само ушло.

Дым, вылетевший из моего рта, наэтот раз даже не стал закручиваться, а поплыл, как след от самолета.

— Вы лжете, Андрей! — вскричал Урумбо. — Зачем вы это сделали?

— Священное животное могло погибнуть. После его гибели могли погибнуть все мы, все человечество.

На мое счастье, дым принял шарообразную форму.

Я закашлялся: курить мне больше не хотелось, да и сигара прогорала очень быстро, гораздо быстрее обыкновенных сигар.

— Хорошо, — сказал Урумбо. — Тогда последний вопрос. Андрей, вы работаете на испанских конкистадоров?

— Нет, — ответил я с чистым сердцем. — Я ни на кого не работаю. Я не хочу, чтобы испанцы захватили империю инков.

Выплывший изо рта шар засвидетельствовал мою искренность.

— Отдыхайте, Андрей.

После этих слов сосредоточенный Урумбо покинул мою комнату, вместе с остальными жрецами.

Глава 22

Григорий Орловский, вскоре после

Граф Орловский со своей командой возвратился в Теночтитлан.

К вечеру стали возвращаться уцелевшие. Они рассказывали то, что, в принципе, было уже известно. Испанцы окружили инков и вероломно открыли стрельбу из мушкетов. Растерявшиеся инки, несмотря на численное превосходство над испанцами, не смогли ничего противопоставить. Инки своей массой прорвали окружение и, не помня себя, кинулись прочь. Конкистадоры продолжали стрелять из мушкетов, добивая раненых шпагами. Великий инка Атауальпа, по одним сведениям, погиб, а по другим сведениям — был взят в плен лично Писарро. Что испанцы намерены предпринять далее, никто не знал, но Орловский не сомневался: испанцы продолжат движение на Теночтитлан и постараются его захватить.

Первым делом Орловский направился к Озерецкому, за советом.

Иван Платонович спокойно выслушал рассказ графа, затем произнес:

— Собственно, ничего другого и не могло произойти. Не так ли? Вы об этом знали и действовали, исходя из данного предположения.

Орловский подтвердил.

— Отчего же сейчас как будто взволнованы?

— Я нисколько не взволнован. Просто через несколько часов испанцы войдут в Теночтитлан. Нам неплохо координировать свои действия. Что вы вообще собираетесь предпринять? Как дела у князя Андрея? Он сможет провести нас к протечке во времени?

— Похоже, что да. Я встречался с князем Андреем утром. Он надеется, что сегодня к вечеру удастся провести нас к протечке. Просил быть готовыми.

— Но сегодня к вечеру в Теночтитлан войдут испанцы! — вскричал граф Орловский.

— К тому времени мы войдем в храм солнечного божества Виракочи.

— Если испанцы нам не помешают!

— Совершенно верно, — кивнул Озерецкий.

Граф Орловский задумался, потом спросил:

— Великий инка Атауальпа пленен либо убит. Вы являетесь его ближайшим помощником. Иван Платонович, у вас не возникало желания возглавить сопротивление испанцам?

Министр государственных имуществ позволил себе улыбку.

— Вы, граф, хотите спросить, не возникло ли у меня желания стать Великим инкой в отсутствие Атауальпы?

— Вот именно.

— Да, возникало. Политическая ситуация действительно уникальная. Ближайшие приближенные находились вместе с Атауальпой и, по всей видимости, погибли в случившейся мясорубке. Управлять страной некому, однако в случае захвата империи испанцами ставленник отыщется, и очень быстро. Вопрос в том, имеет ли нам смысл менять историю, или выгодней присоединиться к заранее известному победителю. Над данной проблемой я в настоящий момент размышляю.

— На размышление остается совсем мало времени, испанцы вот-вот будут здесь. Теночтитлан расположен посреди озера, защитить город от испанцев не является сложной полководческой задачей.

— Но я не полководец, — заметил Иван Платонович. — Сейчас безвременье, отчего бы вам не возглавить защиту Теночтитлана от испанцев? Раз уж среди инков не находится человека, способного защитить страну.

Граф Орловский задумался.

— Отчего бы и нет, в самом деле? Вам случайно не известно, где сейчас Андрей?

— Возможно, еще дома…

Разговор происходил во дворце Великого инки, где Иван Платонович с некоторых пор получил отдельный кабинет. Услышав, что Андрей дома, граф Орловский завершил разговор с Озерецким и поспешил домой. Дорога была каждая минута.

Я, незадолго до этого

Когда я узнал, что Великий Инка Атауальпа вышел навстречу Писарро со своей свитой, то понял, что настала пора действовать. После того, как в Теночтитлан войдут испанцы, ситуация может измениться, причем весьма радикально. Очевидно, что пришла пора собрать путешественников во времени воедино и попытаться прорваться к протечке во времени. Оставалось понять, каким образом прорваться. В храме Виракочи слишком много прислужников, и большинство из них вооружены, в том числе пейнтбольными маркерами. Необходимо удалить прислужников их храма, тогда шансы прорваться к вожделенной протечке повысятся.

Как всегда, у меня возникла идея.

А что, подумал я, если воспользоваться транслятором, от имени солнечного бога Виракочи? Предположим, Виракоча повелит служителям храма защищать Теночтитлан от вторгшихся конкистадоров?! Я не был уверен, что конкистадоры доберутся до Теночтитлана — в конце концов, они действительно могли испугаться численности инков, на что надеялся Атауальпа, — но некоторые превентивные меры могли быть осуществлены в любом случае. Например, строительство баррикад. Если сам Виракоча повелит служителям выйти в город и строить баррикады, сможет ли Верховный жрец Урумбо противодействовать этому? Я сомневался. Но попробовать стоило в любом случае. Второго такого благоприятного стечения обстоятельств могло и не представиться.

Первым делом следовало предупредить товарищей. Я кинулся в опустивший дворец Великого инки и нашел Ивана Платоновича, занимавшегося разборкой так называемой деловой документации, а именно: связок веревок с разноцветными узлами.

Выслушав меня, Иван Платонович кивнул и подтвердил, что будет в назначенном месте в назначенное время. Я бросился домой, чтобы предупредить женщин.

На улицах было малолюдно. Жители Теночтитлана как будто чувствовали, что наступают тяжелые времена, и шли, понурив головы. Веселых голосов и перебранок, обычных для столицы в людное время суток, не слышалось.

Я распахнул двери и крикнул:

— Вы здесь?

По счастью, женщины были в гостиной, с ними был также Якаки, в последнее время зачастивший. Кажется, Катька ему в самом деле нравилась. Отсутствовал только граф Орловский, направившийся вместе с Атауальпой на встречу с Писарро. Я предупредил графа о возможных последствиях этой встречи: впрочем, он был осведомлен не хуже моего и заверил, что с ним все будет в порядке. Я надеялся, что Орловский успеет вернуться к вечеру, иначе вся моя затея теряла смысл.

— Андрэ, это ты!

Со счастливым визгом на шею мне кинулась Люська.

— Любимая! Если получится, сегодня вечером мы отсюда…

Я осекся, вспомнив про Якаки. Ему не следовало сообщать, что мы путешественники во времени и сегодня собираемся отправиться обратно.

— Андрей! — произнесла Катька серьезным голосом.

— Что?

— Мы с Якаки женимся.

— Что, серьезно? — спросил я в растерянности.

— Вполне серьезно.

— И ты хочешь сказать, что… — я снова покосился на Якаки.

— Да, я остаюсь в Южной Америке. Дорогой, пройдем в мою комнату. Моим товарищам нужно пообщаться конфиденциально, — добавила Катька и увела имперского аудитора в свою комнату.

Я остался с Люськой и Натали.

— Сегодня к заходу солнца будьте на площади перед храмом, — распорядился я. — И в полной боевой готовности. Если появится шанс, прорвемся к световому лучу. Если шанса не появится, уйдем в джунгли. Ивана Платоновича я предупредил. Когда возвратится Орловский, передайте ему. И да, будьте осмотрительны. Конкистадоры находятся на подступах к Теночтитлану, они могут появиться здесь в любой момент.

— Андрэ, а если Орловский не возвратится?

— Не знаю, ничего не знаю, — сказал я. — Будем смотреть по обстоятельствам. В конце концов, речь идет о спасении вселенной. Но я очень надеюсь, что Григорий появится. А сейчас извините, убегаю. Необходимо провести подготовку.

Я обнял беременную Люську и поцеловал. Потом привлек к себе Натали и тоже поцеловал: она была Люськиной горничной, поэтому поцелуи с ней традиционно не считались неприличными. Потом я привлек к себе обеих женщин, еще раз всех перецеловал и побежал на работу — в храм солнечного божества Виракочи.

Григорий Орловский, сразу после

Недалеко от места своего жительства граф Орловский натолкнулся на Андрея, бегущего в противоположном направлении.

— Андрей!

— Григорий, это ты! Как хорошо, что ты возвратился!

Они обменялись рукопожатиями и кое-какой информацией.

— Значит, Атауальпа погиб, — задумался Андрей.

— Возможно, пленен, — ответил Орловский.

— Спешу в храм, нет времени на разговоры. Женщин я предупредил, так что идем. Побеседуем по дороге.

Дальнейший их разговор проходил фактически на бегу, по пути в храм солнечного божества Виракочи.

Григорий: Что ты собираешься предпринять?

Андрей: Есть задумка. Постараюсь удалить служителей из храма и провести вас. Мне известно, как проникнуть к световому лучу, я там побывал.

Григорий: Но кенгуру…

Андрей: Я освободил Пегого. Он в макромире.

Григорий: Неужели сошло с рук?

Андрей: С большим трудом. Пришлось подвергнуться испытанию на детекторе лжи.

Григорий: На чем?

Андрей: Ах, да. Этот прибор изобрели позднее 1812 года, Григорий.

Григорий: Выходит, не позднее.

Андрей: Если мероприятие не удастся, придется уходить в джунгли.

Григорий: Зачем?

Андрей: Чтобы спастись от испанцев. Они не смогут пробыть в Теночтитлане вечно. Рано или поздно они уйдут, тогда мы вернемся к протечке во времени. Протечка точно никуда не денется.

Григорий: Испанцы оставят гарнизон.

Андрей: Немногочисленный. Его мы в случае чего перебьем.

Григорий: Если успеем уйти в джунгли. Испанцы будут здесь очень скоро, еще до вечера.

Андрей: Неужели город сдадут без боя?

Григорий: Без Великого инки наступила дезорганизация. Атауальпа был плох в организационных вопросах, но без него еще хуже.

Андрей: Можно ли что-нибудь предпринять?

Григорий: Можно. Озерецкий мне уже предложил, собственно. Возглавить защиту Теночтитлана от испанских конкистадоров. В армии я пользуюсь определенной популярностью, поэтому предложение имеет некоторый смысл.

Андрей: Какой смысл? Историю Южной Америки не перепишешь.

Григорий: На самом деле мы вполне можем ее переписать.

Андрей: Нам бы вселенную спасти.

Григорий: Совершенно верно. Поэтому я собираюсь возглавить инское сопротивление до вечера. Несколько часов у меня есть. Распоряжусь выстроить на мостах баррикады, это задержит конкистадоров на некоторое время. Плавучих средств у испанцев нет.

Андрей: Могут конфисковать лодки у крестьян.

Григорий: Лодки пригоним к городу.

Андрей: Не забудь обернуться до заката, иначе останешься здесь навсегда.

Григорий: Договорились.

Андрей: Погоди. Если у меня получится, тебя назначат официальным командиром сопротивления.

Григорий: Неплохо бы. Но каким образом? Великий инка пленен. Наиболее авторитетным политиком в настоящий момент является Верховный жрец Урумбо. Ты хочешь сказать, что договоришься с Урумбой о моем назначении?

Андрей: Не совсем чтобы договориться. Но одна мыслишка на этот счет у меня имеется.

Григорий: Тогда действуй.

Они распрощались, и Орловский побежал обратно во дворец, где рассчитывал найти Портальто, Араульто и Атасиу.

Я, сразу после

После разговора с Орловским я добежал до храма и прошел внутрь, в свою комнату. То, что я задумал, следовало предпринять немедленно, однако для исполнения требовалось отсутствие людей в молельной.

Служители молились солнечному богу Виракоче в одно время, а высшие жрецы, к которым принадлежал я, — в другое. Скоро должно было наступить время молитвы, этим я и хотел воспользоваться.

Придя в молельню с остальными высшими жрецами, я выполнил стандартный обряд, к которому успел привыкнуть, и дождался окончания церемонии.

— Все свободны, — провозгласил Урумбо.

Верховный жрец лично руководил молитвами. Жрецы молча направились к выходу. Я затесался в хвост толпы и, дождавшись, когда все удалятся, скользнул в темный угол, откуда, как надеялся, не буду заметен оставшемуся в молельне Верховному жрецу.

Мой расчет оказался верным — Урумбо меня не заметил. Слившись с тенью, я наблюдал, как Верховный жрец отпирает решетку, ограждающую световую дугу от помещения, затем запирает ее с внутренней стороны.

Оглянувшись, Урумбо слился с солнечной дугой и начал опускать вниз. Я знал, что это такое, но на человека, не посвященного в механизм протечки во времени, подобное слияние произвело бы впечатление чуда.

Как я и рассчитывал, через некоторое время мрукси в моем ухе заговорило голосом Верховного жреца:

«Внимание всем почитателям солнечного божества! Я, солнечный бог Виракочи, предупреждаю о том, что к Теночтитлану приближаются вооруженные пришлецы. Инкам надлежит оставаться в своих домах до последующих распоряжений. Повторяю, все остаются в домах до последующих моих распоряжений.»

Как видно, Верховный жрец решил договориться с испанцами полюбовно. Однако, медлить было нельзя.

Я метнулся к золотой ограде и в мгновение ока перемахнул через нее. Затем слился с солнечной дугой и провалился вниз. Опасаясь, что Урумбо начнет подниматься по лестнице, я не воспользовался ей, а предпочел прыжок, однажды уже выполненный.

Урумбо не успел подойти к лестнице, а находился рядом с транслятором, которым только что воспользовался. Я, приземлившись на пол в сгруппированном положении, молниеносно распрямился и бросился к Верховному жрецу. В принципе, мы с Урумбо находились в подвальном помещении одни, нас никто не услышать, но я не хотел рисковать, нарвавшись на какие-нибудь неизвестные мне жреческие штучки. Джеб в подбородок, и Урумбо отключается. Я вытаскиваю заблаговременно принесенную веревку и связываю Верховного жреца. После этого вырываю изрядный клок от одежды Урумбо и запихиваю ему в рот в качестве кляпа, затем продеваю кусок веревки в рот, наподобие уздечки, и завязываю на затылке. Так кляп не выпадет.

В принципе, время до заката в моем распоряжении. Теперь нужно помочь графу Орловскому оказать сопротивление наступающим конкистадорам. Мой голос не похож на голос Верховного жреца, но если постараться…

Я включаю транслятор и говорю в него, старательно подражая выговору Урумбо:

«Внимание всем инкам! Я, солнечный бог Виракоча, меняю свое решение. Повелеваю защищать Теночтитлан, как это только возможно. Главнокомандующим назначаю графа Орловского. Ему известны военные хитрости пришлецов, поэтому он станет лучшим вашим командиром на время осады. Все на защиту отечества от иноземных завоевателей, включая служителей моего храма! Повторяю, служители храма Виракочи должны немедленно покинуть храм и присоединиться к защитникам города. Это моя воля, солнечного божества Виракочи.»

Я выключил транслятор и перевел дух. Надеюсь, я все сделал правильно, тем самым выгадал время. Оставалось ждать.

Я проверил, дышит ли Верховный жрец и не развязались ли веревки. Все было в порядке.

После этого, оставив Верховного жреца в его потайном помещении, я выбрался наверх, на несколько секунд слившись с солнечной дугой. На этот раз перелезать через золотую ограду я не стал, а воспользовался ключом, позаимствованным в кармане Урумбо.

Григорий Орловский, сразу после

Граф Орловский как раз добежал до дворца, где обнаружил Портальто, Араульто и Атасиу. Начал совещаться с ними, кого из военачальников лучше привлечь для организации сопротивления наступающим испанцам.

В этот момент по мрукси объявили:

«Внимание всем инкам! Я, солнечный бог Виракоча, меняю свое решение. Повелеваю защищать Теночтитлан, как это только возможно. Главнокомандующим назначаю графа Орловского. Ему известны военные хитрости пришлецов, поэтому он станет лучшим вашим командиром на время осады. Все на защиту отечества от иноземных завоевателей, включая служителей моего храма! Повторяю, служители храма Виракочи должны немедленно покинуть храм и присоединиться к защитникам города. Это моя воля, солнечного божества Виракочи.»

Туземцы несколько ошалело посмотрели на графа Орловского и заулыбались. Орловский понял, что у Андрея все получилось, и улыбнулся в ответ.

Вопрос с Портальто, Араульто и Атасиу мигом разрешился: троица, получив от нового главнокомандующего соответствующие полномочия, разбежалась по военачальникам, координировать строительство баррикад. Орловский собирался руководить возведением баррикад лично, но перед эти забежал еще раз пообщаться с Иваном Платоновичем.

Озерецкий сидел в дворцовом кабинете, где Орловский не так давно его оставил, и продолжал заниматься кипу.

— Слышали? — спросил Орловский, заглядывая в кабинет.

— Вы имеете в виду ваше назначение инкским главнокомандующим? Да, слышал. Хорошая работа. Как вам это удалось?

— Понятия не имею.

— А, ну да, это же князь Андрей! Разумеется.

— Я предложил бы вам, Иван Платонович, перебраться поближе к храму.

— Почему? Здесь пока безопасно.

— Для сдерживания противника мне придется выстроить баррикады на всех мостах, ведущих в город. Скоро горожане окажутся отрезаны от храма. Я бы рекомендовал взять женщин и, не дожидаясь заката, идти в храм. Пока баррикады еще не выстроены. Потом может оказаться поздно.

— Вы не знаете, князь Андрей предупредил Люси о том, что мы убываем?

— Да, предупредил. Но Люсьена не в курсе того, что здесь вскорости начнется.

Иван Платонович с сожалением оторвался от кипу.

— Вы правы. Я немедленно иду за женщинами. Мы пойдем к храму солнечного божества. Однако, граф, я не вполне понимаю ваших намерений. Если вы, как планируете, соорудите баррикады на всех городских мостах, каким образом вы сами попадете в храм Виракочи?

— Постараюсь найти разумное решение.

— Да-да, вы же теперь инкский главнокомандующий. Назначены на этот пост самим солнечным божеством Виракочей…

— Если я это и делаю, Иван Платонович, то исключительно ради того, чтобы нам с вами отправиться в Петербург. Или вы предпочитаете совершить вечернюю прогулку по джунглям?

— Нет, что вы. Мне, безусловно, милей петербургские вечера.

Вдвоем они покинули дворец Великого инки. Иван Платонович скорым шагом направился в сторону дома, а граф Орловский побежал к мостам — туда, где должны были собраться поступившие под его командование солдаты.

Глава 23

Люси Озерецкая, дневник

Мы с Натали начали собираться, чтобы к закату быть возле храма, как велел Андрэ. Но тут пришел папан и сообщил:

— Доча, собирайся как можно быстрее. Конкистадоры на подходе к Теночтитлану.

Какие конкистадоры, папан? Я еще не собралась.

Правда, я до сих пор не поняла, можно ли брать в путешествие по времени багаж. Может, папан знает?

— Ты не знаешь, сколько багажа можно взять в протечку во времени? — спросила я у папана.

Кроме одежды, которая была на мне в момент попадания в протечку, у меня имелась теперь инская одежда. Кроме того, Якаки принес несколько местных безделушек, которые мне приглянулись. Ничего тяжелого: бусы, пара головных уборов, несколько выточенных из камня фигурок, золотые украшения и изящная каменная ваза, которая замечательно будет смотреться в моей комнате в Сыромятино.

Папан ответил на мой вопрос довольно нетерпеливо:

— Доча, если ты немедленно не соберешься, придут испанцы и всех женщин изнасилуют.

Я ахнула от такой нетактичности.

— Может, и не всех, барин, — буркнула сквозь зубы Натали, но папан услышал.

— Особенно горничных.

Я, при помощи Натали, принялась упаковывать вещи немного быстрее.

Где-то через час сборы были закончены.

— Где Катерина? — спросил папан.

В спешке я совсем позабыла про Кэт. Надо бы с ней попрощаться.

— Кэт выходит замуж за Якаки и остается в Теночтитлане, — сообщила я папану.

— Нашла время, — промолвил папан.

— Мне нужно с ней попрощаться.

— Прощайся, только быстро.

Я пошла на второй этаж и постучалась в комнату Кэт.

— Войдите, — послышался ее голос.

Я зашла. Кэт сидела на кровати в обнимку с Якаки.

— Кэт, мы уезжаем, — сказал я.

Кэт вспорхнула с кровати и обняла меня.

— Береги ребеночка.

— Может, ты с нами? — спросила я робко. — Папан сказал, что сейчас город займут испанцы и начнут насиловать всех женщин.

— Мы тоже уезжаем, — сказал Якаки.

— С нами? Как хорошо! — обрадовалась я.

— Нет, не с вами. Я увезу Катю в свое имение, которое находится в глубине страны. Испанцам туда не добраться. К тому же аудиторы нужны любой власти, в том числе испанской. Если станет совсем плохо, наймусь аудитором к испанцам.

— Ты будешь скучать по Андрэ? — шепнула я Кэт.

— Да, — шепнула мне в ответ Кэт и чмокнула меня в щечку.

— Извини, что я плохо о тебе думала.

— Ничего, это бывает.

Когда я вышла от Кэт, глаза у меня были на мокром месте.

Папан и Натали уже ждали меня, возле мешка с собранными вещами. Папан, кряхтя, взвалил вещи на спину, и мы навсегда покинули дом в инской столице, ставший нам за недолгое время пребывания родным.

На улицах было полно солдат, также жрецов. Они выламывали из мостовой небольшие каменные плиты — из тех, что могли унести на себе, — и куда-то оттаскивали. Кажется, они действовали целенаправленно, согласно приказа своего командира. Я поняла, что Теночтитлан готовится к испанскому штурму.

До заката было еще далеко, но мы направились в сторону храма. Папан сказал, что лучше прийти загодя. Если у Андрэ ничего не получится, придется уходить в джунгли. Да, Андрэ это тоже говорил. Не сказать, что мне хотелось обратно в джунгли. Там, конечно, дикая природа и свежий воздух, но в Петербурге 1812 года намного уютнее.

Мост на выходе из города был перегорожен.

— Разве испанцы придут оттуда? — спросила я у папана.

— Озеро не слишком большое. Испанцы могут его обойти, поэтому перегораживаются все мосты.

— Если удастся защитить город от испанцев, что потом? — удивилась я. — Город окружен, конкистадоры могут стоять на берегах долго.

Папан рассмеялся и погладил меня по голове.

— Сразу видно, что ты моя дочь. Потом нас здесь уже не будет, поэтому безразлично, что произойдет потом.

Мы подошли к баррикаде, возводимой солдатами и жрецами. Командовал ими, судя по одежде, офицер.

— Нам необходимо пройти, — обратился папан к офицеру.

— Зачем? — удивился офицер. — Город надежно защищен, здесь вам ничего не грозит. Желающие ушли раньше.

— Мы намереваемся покинуть город.

— Здесь вы не пройдете, мост перегорожен, как видите. Все мосты Теночтитлана сейчас перегораживаются. Испанцы могут появиться в любую минуту.

Действительно, перебраться через баррикаду было проблематично. Каменные блоки разных размеров были навалены в кучу.

Внезапно папан что-то приметил и сказал нам с Натали:

— Идемте.

Мы подошли к краю моста — спускающимся вниз ступеням, куда причаливали лодки. На волнах качалась одна из рыбацких лодок, используемых местными жителями. Вероятно, рыбак привез улов, а теперь просто глазел на возводимую баррикаду.

— Отвезешь нас на берег? — спросил папан.

Рыбак назвал цену.

Мы загрузились в лодку и через десять минут оказались на берегу, напротив храма, за выстроенной баррикадой.

Казалось, храм пуст: в нем не было обычных охранников на входе — вообще никого. Да, я же сама слышала объявление в мрукси: служителям солнечного бога Виракочи покинуть храм. Они его и покинули.

Рыбак уплыл обратно, а мы с папан и Натали вступили на обезлюдевшую храмовую территорию.

Григорий Орловский, незадолго до того

Имевшиеся в Теночтитлане солдаты, также подтянувшиеся храмовые служители внимали тому, что скажет граф Орловский.

— Товарищи! — начал свою речь граф Орловский, — Вы слышали, что солнечный бог Виракоча назначил меня главнокомандующим. Это вызвано тем прискорбным фактом, что Великий инка Атауальпа погиб либо захвачен в плен испанцами. Как видите, испанцам верить нельзя. Поэтому придется с ними воевать, до победного конца. Первым делом нам необходимо защитить столицу. Враг не пройдет, товарищи! Строим баррикады. Перегородим все городские мосты, чтобы испанцы не смогли зайти в город. Это мой первый приказ на новом посту.

— Из чего строить-то? — донеслось из толпы.

Орловский уже выяснил этот вопрос с Портальто, Араульто и Атасиу. Город строился в незапамятные времена, с помощью племени левиторов, живших далеко в джунглях. Это племя способно было перемещать огромные каменные блоки силой мысли, поэтому переноска блоков при помощи левиторов не составляла труда. Для того, чтобы провести строительные или ремонтные работы, Великий инка вызывал одного или двух левиторов — этого оказывалось вполне достаточно. По окончании работ левиторы удалялись обратно в джунгли, категорически отказываясь поселиться в Теночтитлане либо передать доверенным лицам секрет перемещения каменных глыб по воздуху. К сожалению, левиторов заблаговременно не вызвали, поэтому о перемещении строительного материала по воздуху не могло быть речи.

— Выламывайте куски из мостовой! — крикнул Орловский в толпу. — Тащите все, что сможете отломать и перенести на себе. Сейчас не до красоты — Родина в опасности!

Толпа загудела.

— Мои ближайшие помощники будут руководить работами, — выкрикнул Орловский, указывая на Портальто, Араульто и Атасиу.

Названные уже шагали в толпу, разделяя ее на четыре равные части, по числу мостов, на которых надлежало возвести баррикады.

Вскоре площадь вчетверо опустела. Вместе с графом Орловским остались лишь те солдаты и жрецы, которым надлежало строить укрепления на западном — наиболее опасном участке фронта.

Орловский проследовал на середину моста и указал место для возведения баррикады:

— Здесь.

Солдаты свалили несколько принесенных первыми каменных блоков — небольших по размеру, вместе с тем пригодных для выполнения поставленной задачи. Орловский сам отправился в ближайший переулок, где сначала расшатал, а затем выдернул из паза бордюрный камень. Взвалил на плечо, отнес к выбранному месту и скинул, подняв облако пыли.

Работы продолжались несколько часов.

Только когда баррикада превысила человеческий рост, граф понял, как вовремя подсуетился. На вершине холма показались люди в блестящих кольчугах. Конкистадоры!

— Занять места на баррикаде! — приказал Орловский, чувствуя пьянящий адреналиновый выброс.

Защитники города взобрались на баррикаду и устроились на ней, как смогли. Солдаты были вооружены булавами и обсидиановыми мечами, тогда как храмовые служители — копьями и пейнтбольными маркерами.

Испанцы взошли на холм, явно любуясь открывшимся перед ними видом. Орловскому даже показалось, что он различил среди них Писарро — возможно, это был обычный для дальних расстояний обман зрения.

Толпа на вершине холма увеличилась, по мере того, как на холм взбирались задние ряды процессии, затем заструилась вниз, к озеру и ведущему в город мосту.

Видя, что мост заблокирован, испанцы не пошли на него, а остановились на берегу. Вперед, в направлении баррикады, располагавшейся на середине моста, зашагали двое. Писарро среди них не было.

— Кто-нибудь говорит по-английски? — крикнул один из подошедших.

— Чего надо? — крикнул в ответ Орловский.

— Сдавайтесь. Вы окружены.

— Инки живыми не сдаются! — сообщил Орловский.

— Вы с голоду передохнете.

— А вам известно, сколько в этом озере рыбы?

Визави на секунду задумался.

— У вас нет шансов.

— Это почему?

— Из Европы, с нашей родины, сюда плывут корабли, много кораблей.

— Пока они доплывут, вы будете уничтожены! — сообщил граф Орловский в ответ. — Помощь уже в пути. Несметное число воинов, готовых защитить свободу и независимость.

— А что вы на это скажете? — крикнул испанец.

Со стороны испанцев отделились еще трое. Сразу стало понятным: двое ведут третьего, находящегося в центре и связанного — скорее всего, пленника. У Орловского, как и у остальных инков, защемило сердце: связанным был Великий инка Атауальпа.

Тройка со связанным Атауальпой не приближалась к первой двойке, а остановилась метрах в десяти до них — так, чтобы инки на баррикаде могли разглядеть своего плененного предводителя.

— Помогите! Помогите мне! — запричитал связанный Атауальпа.

— Чем? — крикнул в ответ граф Григорий Орловский.

— Я договорился с ними! Договорился! С сами Писарро!

— О чем интересно?

— Писарро отпустит меня, если дать ему золота, большую комнату золота. И такую же комнату серебра.

— И что потом? Испанцы уйдут? — поинтересовался Орловский.

— Ах, я не знаю, какая разница! Испанцы обещают меня отпустить, если получат все золото Теночтитлана!

— Тебя же предупреждали, говнюк, не ходи к испанцам! — заорал в бешенстве Орловский. — Просили взять оружие, а ты… Теперь выкарабкивайся сам, как знаешь!

— Нет! Нет! — зарыдал на том конце моста Великий инка Атауальпа.

Охранники, смекнув, что переговоры завершились неудачей, поволокли его обратно.

— Вы все умрете! — угрожающе пообещал тот испанец, который вел переговоры с самого начала.

— Сначала ты, — ответил Орловский, давая знак храмовому служителю, державшему в руках пейнтбольный маркер.

Служитель прицелился и нажал на курок. Полет воспламеняющегося шарика никто не увидел из-за слишком большой скорости, однако вспышка была хорошо заметна. Вспыхнуло на шее испанца, как раз над металлическим нагрудником. Видимо, горючая жидкость пролилась под нагрудник, потому что испанец завопил и принялся хлопать себя по бокам. Мгновение, и вспыхнула вся одежда. Через минуту дымящийся конкистадор свалился на мостовую. Второй конкистадор наклонился над ним, желая оказать помощь, но со стороны баррикад выстрелили еще несколько раз. На этот раз промазали, но самих выстрелов оказалось достаточно для того, чтобы уцелевший вскочил на ноги и, оставив на мосту сгоревшего товарища, побежал прочь.

— Солнечный бог Виракоча испепелит каждого, кто пришел на нашу землю с недружественными намерениями! — резюмировал граф Орловский.

На баррикаде по левую и правую руку от графа устрашающе заулюлюкали.

Я, в то же самое время

После сообщения, инициированного мной от имени солнечного бога Виракочи, храм опустел. Храмовые служители не посмели ослушаться солнечного бога и ушли в город: мужчины — защищать его, женщины — под защиту мужчин.

Я прошелся по опустевшим помещениям и не встретил ни одного человека. Каменные стены холодно встречали и провожали меня, ничему не препятствуя.

Внезапно за одной из колонн мне померещилось движение. Я метнулся наперерез неизвестной тени и ухватил ее за тонкую талию. Это была Улайя.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я рассерженно. — Виракоча велел всем до единого покинуть храм. Это опасно. Ты же слышала, сюда идут испанцы. Виракоча принял решение оставить этот храм и переселиться на небо.

— Слышала, — ответила упрямая девчонка.

— И почему ты не выполнила приказ Виракочи?

— А ты почему не выполнил?

— Я должен проверить, все ли выполнили его приказ, — сказал я мягко. — Иди в город, Улайя. Здесь тебе не место.

— Я не хочу.

— Почему?

— Я люблю тебя, Андрей.

— Ну вот еще! — невольно рассмеялся я. — У меня, между прочим, жена имеется, беременная. Один раз она нас уже застукала, хочешь повторить?

— Хочу, — призналась Улайя.

— У меня после того случая были неприятности. Я едва с женой не поругался.

— А я все равно хочу, — повторила настырная девчонка.

— После этого ты уйдешь в город?

— Уйду.

— Хорошо.

Улайя опустилась передо мной на колени и, всхлипывая, принялась расстегивать одежду. Когда одежда была расстегнута, девчонка заняла свой рот делом, и всхлипывания сразу прекратились.

— Запомни, — сказал я Улайе. — Если увидишь, что испанцы уже приблизились, не ходи в город, спасайся в джунглях. Испанцы не побегут за тобой и надолго здесь не останутся. Вернешься через месяц. Если же испанцы отсутствуют, спокойно иди в город. На мосту будет баррикада. Но если ты попросишь, тебе переведут через нее. В крайнем случае, оплывешь баррикаду по озеру. Надеюсь, ты плавать умеешь?

Улайя закивала.

Я испытал острое удовлетворение от того, что девчонка меня понимает, а иногда даже слушается.

По пустому храму разнеслись звучные шаги. Вышагивали несколько человек, хотя весьма нерешительно.

— Скорей, скорей заканчивай! — прошептал я.

Улайя закивала, и этим ускорила процесс. В результате нам — мне со спущенными штанами и стоящей на коленях Улайе — удалось спрятаться за колонной. Поправив одежду, я выглянул из-за колонны. По храму осторожно передвигались: мой тесть Иван Платонович Озерецкий, впереди, за ним нерешительно ступали Люси и Натали. Катьки не было — значит, по поводу замужества на Якаки она не шутила.

— Исчезни, Улайя, — шепнул я. — Чтобы тебя здесь больше не было.

— Прощай, Андрей, — прошептала девчонка и растворилась в полутьме храма, как будто ее и не было.

Я еще раз проверил одежду и вышел из-за колонны.

— Я здесь!

— Андрэ! — кинулась ко мне Люська.

— Идемте, — сказал я, обнимая жену.

Мы направились прямиком в молельню. Я не хотел оставлять товарищей по путешествию в храме — это было опасно. Куда более безопасным представлялось отвести их непосредственно к протечке. По крайней мере, туда не забредет случайный человек.

Когда женщины увидели солнечную дугу — совсем близко, в шаговой доступности, — то вскрикнули от изумления. Я отпер золотую ограду ключом, позаимствованным у Верховного жреца, — и впустил всех внутрь.

— Орловский не извещал, когда прибудет? — спросил я Ивана Платоновича.

— Как только освободится. Но до заката солнца — непременно.

До заката время еще оставалось. Несмотря на то, что находились в храме, мы могли наблюдать небо через дыру в крыше.

— Будем ждать, — сообщил я, запирая решетку на замок.

— Где, барин, здесь? — удивилась Натали.

Действительно, если не считать световую духу, пронзающую храм от потолка до пола, мы находились словно внутри вольера в городском зоопарке.

— Нет.

Я подошел к солнечной дуге и погрузил в нее руку. Люська вскрикнула, ожидая, что меня засосет в протечку, но ничего не произошло.

— Эта штука работает как-то по-другому, — сообщил я. — Она абсолютно безвредна. Поэтому станем дожидаться Орловского не здесь, а в подвальном помещении, — и показал на дыру, из которой выходила и в которую возвращалась солнечная дуга. — Нам вниз, добро пожаловать.

Я слился с солнечной дугой и нащупал лестницу в подвал. Спустившись на несколько ступенек, крикнул товарищам:

— Не бойтесь! Спускайтесь, здесь лестница.

В дыру, заполненную световым лучом, просунулись Люськины ноги. Я бережно принял жену и помог спуститься с лестницы. Потом полез наверх, чтобы помочь Натали, в этот момент беременная Люська отчаянно завизжала.

Я слетел с лестницы, ища опасность, но опасности не было. Просто Люська обнаружила в углу связанного Верховного жреца. Урумбо уже очнулся и теперь, не в силах выплюнуть из рта кляп, смотрел на меня искренним ненавидящим взором.

— Не бойся, он связан.

Натали и Иван Платонович уже спустились и теперь с любопытством озирались по сторонам.

— Не заденьте протечку, — предупредил я.

— Уже ученые, — заметил Иван Платонович.

— Будем ждать Орловского, — подытожил я и полез наверх.

— Андрэ, куда ты? — забеспокоилась жена.

— Григорию не известно, где мы находимся. Я встречу его возле храма.

— Осторожно, Андрэ.

В этот момент мне пришла в голову идея, как поторопить воюющего на баррикадах Орловского.

— Минута тишины, — попросил я товарищей.

После чего включил транслятор и сообщил, имитируя голос Урумбо, в эфир:

«Вниманию моих поклонников. Я, солнечный бог Виракоча, прошу главнокомандующего инкскими войсками графа Орловского срочно прибыть в храм. За заслуги в деле защиты родины от иноземных посягателей я, солнечный бог Виракоча, намерен забрать графа Орловского с собой на солнце.»

— Надеюсь, Григорий это услышит, — вздохнул я.

Из угла на меня сверкнул ненавидящий взгляд Верховного жреца.

Я подошел и вынул изо рта Урумбо кляп.

— Извините, — сказал я Верховному жрецу, — но священное животное предсказало мне так поступить с вами. Это не я, это священное животное попросило.

Некоторое время Урумбо массировал языком губы, пытаясь восстановить кровообращение, затем начал, по своему обыкновению, валять ваньку.

— Андрей, я все понимаю. Неужели вы думаете, что я вас не раскусил? Это было ясно с самого начала. Но я убедил жреческую коллегию в вашей невиновности. Я пошел на это должностное преступление из любви к истине, хотя рисковал многим.

— Хватит лжи, — оборвал я Верховного жреца. — Лучше скажите, каким образом вы делаете воспламеняющиеся шарики?

— Я все, все вам расскажу, — поспешно заговорил Урумбо. — При храме имеется подпольная лаборатория. Там работают наши лучшие химики. Помимо воспламеняющихся шариков, мы там такие интересные вещества производим…

— Достаточно.

Я сделал движение, чтобы заткнуть Верховному жрецу рот.

— Не надо!

— Хотел бы я знать, почему?

— Отпустите меня, Андрей, и я расскажу про вещества, которые мы производим в своей подпольной лаборатории.

— Не интересует.

— Я покажу, где находится храмовая казна.

— Не интересует.

— Я скажу, как защитить храм от испанцев. По крайней мере, задержать их продвижение.

— А вот это уже интересно.

— Развяжите меня, и я расскажу.

— Священное животное предупреждало меня, что я не развязывал вас, уважаемый Урумбо. Могу обещать следующее. Через некоторое время, перед тем, как отправиться на заливные луга бессмертия к священным животным, я выведу вас наверх и отпущу. Итак, внимательно слушаю. Как защитить храм от испанцев?

Урумбо задергался, но выбора у него не было.

— В моем кабинете, — прошипел он сквозь зубы, — находится рычаг. Если на него нажать, в желоба, расположенные вокруг храма, прольется горючая жидкость, из наших храмовых запасов. Рядом с первым рычагом находится второй, поменьше. Если нажать на него, горючая жидкость воспламенится. Пока не кончатся храмовые запасы, никто не сможет войти на территорию храма солнечного божества.

— Я проверю сообщенные вами сведения.

С такими словами я заткнул рот Верховного жреца кляпом.

После этого, поручив Ивану Платоновичу наблюдать за связанным, выбрался из подвального помещения и направился на встречу с Орловским.

Оставалось надеяться, что испанцы, если уже и появились под Теночтитланом, еще не успели обойти озеро и заглянуть в храм солнечного божества. Но испанцы непременно это сделают, и очень скоро.

Глава 24

Григорий Орловский, в то же самое время

Сражение продолжалось всего пару часов, но положение казалось уже безнадежным.

Потеряв несколько человек при попытке штурма, испанцы изменили тактику. Они выдвинули вперед мушкетеров и начали планомерный обстрел баррикады. Защитники укрывались за камнями, однако сами уже не могли обстреливать конкистадоров, которые мало-помалу приближались.

Через некоторое время испанцы настолько сблизились с баррикадой, что смогли за ней укрываться. Фактически, по одну сторону сваленных в кучу камней находились инки, а по другую — конкистадоры. Обе стороны готовились к тому, чтобы откинуть противника в противоположную сторону.

Команды к атаке прозвучали одновременно. Воины с обеих сторон распрямились и произвели залпы: одни — из мушкетов, другие — из пейнтбольных маркеров. Обеим сторонам были нанесены серьезные потери, однако наибольшие потери понесли защитники Теночтитлана.

Граф Орловский понял, что необходимо отступить, иначе испанцы пройдут по их трупам.

— Отступаем! — крикнул он.

Инки, пригибаясь и отстреливаясь на ходу, побежали. Среди камней осталось с десяток скрюченных тел. С той стороны баррикады раздались торжествующие крики на испанском. Вскоре испанцы взобрались на баррикады, затем стали спускать со стороны города. Путь в Теночтитлан был открыт.

В этот момент по мрукси передали:

«Вниманию моих поклонников. Я, солнечный бог Виракоча, прошу главнокомандующего инкскими войсками графа Орловского срочно прибыть в храм. За заслуги в деле защиты родины от иноземных посягателей я, солнечный бог Виракоча, намерен забрать графа Орловского с собой на солнце.»

Взгляды инков обратились на своего главнокомандующего, которому была оказана столь высокая честь.

— Занимайте дома, оборудуйте в них позиции! — поспешил крикнуть Орловский, указывая на ближайшие к мосту здания.

Солдаты кинулись исполнять указание.

К этому времени Портальто, Араульто и Атасиу, выстроившие баррикады на других мостах, находились уже подле графа. Они присоединились к Орловскому, когда стало понятно: испанцы предпримут штурм по одному направлению.

— Почему ты не идешь в храм солнечного божества, граф? — спросил графа Портальто. — Виракоча ожидает тебя.

— Подождет, — отрезал Орловский.

Они вбежали в ближайший дом, служивший бутиком модной одежды, и заняли боевые позиции. Вернее, позиции заняли храмовые служители, у которых имелись пейнтбольные маркеры, остальные воины прикрывали тылы.

— Шариков остается мало, —пожаловался один их храмовых служителей.

— Где вы их берете? — спросил Орловский.

— В храме.

— Почему не взяли больше запасов?

— Мы забрали все, что имелось.

Орловский выругался про себя. Пополнение боезапаса следовало обсудить с Андреем, который наверняка смог бы помочь, но теперь было поздно.

Между тем испанцы преодолели баррикаду и приближались.

— Граф, вам пора в храм, — напомнил Атасиу. — Вы не можете ослушаться Виракочу.

— Граф Орловский отбывает в храм солнечного божества, — во всеуслышанье объявил Араульто. — Виракочи забирает его с собой на солнце.

Инки издали один дружный одобрительный вопль.

Граф Орловский, опустив голову, произнес:

— В мое отсутствие передаю всю полноту командования Атасиу.

— Спасибо, граф, — поблагодарил благородный туземец.

Орловский выбежал из бутика и направился в противоположную сторону — туда, где над храмом изгибалась солнечная дуга, в наступающих сумерках все более и более заметная.

В конце улицы граф обернулся. Испанцы добрались до домов, где засели инки. Видимо, боезапасы кончились у обеих сторон, поэтому сражались врукопашную. На Портальто набросились не менее четырех человек. Могучий туземец с рычанием отбивался от наседавших. Араульто изящно фехтовал на копьях с закованных в латы конкистадором. Атасиу предпочитал действовать обсидиановым мечом.

Увидев своих товарищей в опасности, Орловский почувствовал мощный выброс адреналина. Он выхватил из-за пояса звездчатую булаву, и ноги сами понесли его в гущу сражения.

Я, в то же самое время

Я выскользнул из солнечной дуги и запер за собой золотую решетку. Затем проскользнул по продолжавшему пустовать храму к выходу.

С противоположной стороны озера разворачивалось сражение. Испанцы, не имевшие численного превосходства, предпочитали не распылять силы, а штурмовать один из четырех мостов. И, кажется, преуспели.

С высокой храмовой лестницы я наблюдал перестрелку. Место сражения заволокло клубами дыма, вследствие чего видимость ухудшилась. Испанцы организовали наступление с почти непрерывной мушкетной стрельбой. Непрерывность достигалась за счет того, что, выстрелив, конкистадоры передавали мушкеты назад по цепочке, для перезарядки, сами же в это время получали уже перезаряженное оружие. Таким способом испанцы смогли продвинуться вплотную к баррикаде.

Стрельба на недолгое время затихла, потом, как по команде, загрохотало вновь. Стороны произвели встречные залпы, в результате чего множество людей, раскинув руки, попадали наземь. Испанцы оказались удачливей — инки отступили. Мне показалось, что среди отступавших я заметил графа Орловского, но мне хотелось думать, что это другой человек.

Орловскому настала пора прийти в храм солнечного божества. Солнце начинало садиться. В принципе, мы не были привязаны к закату по времени и вполне могли подождать, но существовали другие риски. Например, риск того, что храмовые служители, занятые сейчас защитой Теночтитлана, возвратятся в храм. Кроме того, в храм могли наведаться испанцы. Большая часть их войска располагалась на противоположном холме, за озером. Однако, обойти озеро было делом нескольких часов: появись такое желание, конкистадоры появятся в храме еще до утра. Такой грандиозный храмовый комплекс сам по себе привлекал внимание. А тут еще висящая над храмом солнечная дуга — надо полагать, такого великолепия конкистадоры в своей Испании не видели.

«Ты способен оставить Григория здесь?» — спросил меня внутренний голос.

«Он знал, на что шел, — ответил я со всей возможной твердостью. — И знал, когда необходимо возвратиться. Я сообщил ему время и место встречи.»

«Он твой друг.»

«Вселенная может погибнуть», — сообщил я сакраментальное.

«Запрещенный прием», — пробормотал внутренний голос.

Пока мы беседовали, сражение развернулось уже на улицах Теночтитлана. Испанцы ворвались в город и очевидно теснили наших: графу Орловскому пора было появляться. Но он не появлялся.

Из-за близлежащего холма, по эту сторону озера, появились вооруженные люди. Их металлические доспехи блестели в лучах заходящего солнца. Я понял, что конкистадоры все-таки обошли озеро, но не по берегу, а по ближним холмам, чтобы до последнего момента оставаться незамеченными. В моем распоряжении оставалось минут пятнадцать. Стало очевидным, что дожидаться Орловского бесполезно: он не успеет. Если вообще намеревается прийти: воинские баталии, сопровождавшиеся значительным выбросом в кровь адреналина, могли оказаться милей спасения. Единственное, чего я не понимал, с какой стати Орловский принял завоевание испанцами Южной Америки ближе к сердцу, чем нашествие Наполеона на Россию. Возвращался бы в Петербург и воевал с Наполеоном, сколько душе заблагорассудится.

Думать о причинах, побудивших графа Орловского остаться в империи инков, стало совсем некогда. Я взбежал по лестнице в храм и быстрым шагом направился в кабинет Верховного жреца.

Двери в храме Виракочи не запирались. Я толкнул дверь ногой и оказался в знакомом кабинете, где не так давно подвергался допросам. Урумбо не обманул: в стене я обнаружил два рычага, побольше и поменьше. С некоторым усилиям я потянул за первый рычаг: где-то в глубине стен послышался бульк. Подождав с минуту, пока горючая жидкость не разольется по желобам (я надеялся, что все случится так, как пообещал Верховный жрец), я отжал второй рычаг.

Бегом я направился к выходу, желая посмотреть, что случится.

Даже не добегая я понял, что затея увенчалась успехом — но, лишь выбежав на лестницу, понял, насколько.

Желоб, ранее незаметный, окружал всю возвышенность, на которой находился храмовый комплекс. Теперь на месте этого желоба плясали языки пламени. В воздух поднималась копоть, поэтому происходившее за огненной стеной не было видно. По моим предположениям, испанцы должны были достигнуть возвышенности, на которой находился храм. Но перейти через огненную преграду было невозможно. Впрочем, испанцам этого и не требовалось: им, в отличие от путешественников во времени, спешить было некуда. А вот нам стоило поторопиться.

Я последний раз бросил взгляд на окружающий пейзаж. Передо мной расстилалось озеро с находящимся на нем Теночтитланом. Я стоял на верхней ступени лестницы, ведущей в храм солнечного божества Виракочи. Над головой сияла солнечная дуга — нечто совершенно невообразимое и нерукотворное. Вокруг холма чадила огненная полоса — явно дело рук человеческих.

В одно мгновение насладившись этой картиной, я поспешил в молельню. Пора было заделывать протечку во времени и убираться восвояси. Я никогда не был свидетелем вооруженного захвата священных храмов, но подозревал, что обнаруженным в них людям захват доставляет мало радости.

— Андрей!

Я остановился, как вкопанный.

— Ты???

— Я.

— Что ты здесь делаешь, Улайя?

— Жду тебя.

— Черт возьми, почему ты не ушла в джунгли, Улайя? Теперь уже поздно уходить. Когда горючая жидкость закончится, в храм войдут конкистадоры. Слушай меня, Улайя. Спрячься куда-нибудь, подальше. Следующей ночью выберешься их храма и уйдешь в джунгли. Ты меня поняла?

— Я хочу с тобой, Андрей.

— Куда?

— На солнце. Я подсмотрела, как ты сливался со солнечной дугой Виркочи. Ты и твои товарищи.

— Зачем тебе на солнце?

— Я люблю тебя, Андрей.

Вот напасть на мою голову! Я хочу сказать, что женщины — это напасть. Они возникают в самые неподходящие для этого моменты и исчезают в самые нужные. От женщин никакого проку. Мы получаем от них несколько минут счастья, а платить за них приходится годами раздражения. Неравноценный обмен!

— Прячься, я сказал.

— Если ты мне не веришь, я сделаю тебе минет.

— Ты уже делала сегодня.

— Я сделаю еще один.

— Извини, мне немножко некогда. Испанские конкистадоры стоят вокруг храма. Если тебе так хочется сделать кому-нибудь минет, сделай им.

Улайя выхватила из-за спины обсидиановый кинжал.

— Если не возьмешь меня на солнце, я покончу с собой, так и знай!

Я чертыхнулся и, проклиная свою доброту, кивнул:

— Хорошо, идем!

В молельне отпер решетку, затем предупредил:

— Я сольюсь с солнечной дугой, ты следом за мной. Не провались, там лестница.

И вошел в солнечную дугу. Следом за мной прыгнула в световой луч Улайя, и мы скатились по лестнице вниз.

Люська, увидел Улайю, вскрикнула. Этого-то я и опасался больше всего. Однако, новых криков не последовало. Я на мгновение расслабился, решив, что к Люське с опытом пришла женская мудрость, но поторопился. Что-то было не так.

Окинув взглядом помещение, я не обнаружил в нем Натали. Не только ее — отсутствовал также связанный Урумбо. В подвале находились Иван Платонович и Люська, а больше никого не было.

— Где они, Иван Платонович? — вскрикнул я. — Зачем вы развязали Урумбо? Куда подевалась Натали?

— Протечка, — коротко пояснил тесть. — Недосмотрели. Урумбо удалось подползти к протечке. Оттуда высунулся прозрачный щуп со светящимися отростками и утащил Верховного жреца. Я с дочей успел отпрыгнуть, а Натали не успела.

На глазах Люськи показались слезы.

— Бедная Натали!

— Почему бедная? — спросил я, хотя сам не был ни в чем уверен. — Просто Натали окажется на месте на полчаса раньше нас.

— Ты думаешь, дорогой? — просияла Люська.

— А вы, князь Андрей, новую бабу притащили, как погляжу? — заметил Иван Платонович.

— Будем считать, что приемную дочь. И вообще, это гуманитарная миссия, Иван Платонович, которая вас совершенно не касается. К слову, у нас очень мало времени. Я включил огненную защиту вокруг храма, но мне неизвестно, каковы храмовые запасы горючей жидкости. А спросить уже не у кого. Поэтому нам стоит поторопиться.

— Так поторопитесь, за чем дело стало? Аппарат-то при вас.

Я вытащил из кармана первертор и нажал пуск. Из отверстия первертора потекла розовая субстанция. Улайя с непривычки вскрикнула, но я притянул девчонку к себе, а другой рукой притянул Люську. Розовая субстанция продолжала вытекать, затем приступила к формированию.

Приняв биологические очертания, розовая субстанция превратилась в Пегого, который задал традиционный вопрос:

— Дойтить до протечка? Или опять полный швахомбрий?

— Дойтить, твою мать. Вот она, протечка, разве сам не видишь?!

Пегий оглянулся, увидел протечку и высоко подпрыгнул, едва не ударившись головой о потолок.

— Найтить протечка!

— Эй! — сказал я ему сурово. — Сначала нас закидывай в свои времена, понятно?

— Понимать, понимать! — закивал вытянутой мордой Пегий.

— Не обманешь, как в тот раз?

— Не обмануть.

Кенгуру вытянул из сумки тонкий небольшой диск и потер его. Из диска вынырнула зеленая спираль и сейчас же принялась удлиняться, ощупывая пространство. Когда спираль коснулась протечки, то сейчас же проникла в нее, затрепетав подобно отпущенной пружине. Из протечки поползли сверкающие блестки.

Протечка во времени явно готовилась принять нас в себя, после чего побледнеть и исчезнуть, во славу продолжавшего существовать мироздания.

Эпилог

Граф Орловский бился с испанским конкистадором.

Конкистадор был вооружен шпагой, тогда как граф — звездчатой булавой. Булава — оружие ближнего боя. Чтобы достать противника булавой, необходимо к противнику приблизиться, но именно это графу не удавалось. Конкистадор оказался воистину опытным бойцом. Орловскому пару раз чудом удалось избежать смерти, в последний момент отводя вражеский клинок от своего тела.

Орловский боялся признаться себе в том, что начал уставать. Адреналина в кровь выбросилось столько, что хватало с переизбытком, а противник выглядел свежим, как в самом начале боя. А ведь конкистадор совершил немалый пеший переход, в боевых доспехах и с оружием!

Бои на улицах Теночтитлана продолжались уже пару часов.

Постепенно темнело. Драка в темноте, с одной стороны, увеличивала шансы на успех, а с другой — могла обратиться в поражение. При недостатке освещения проще достать противника неожиданным ударом булавой, вместе с тем легче нарваться на встречный укол шпагой. Впрочем, для того, чтобы просто драться, в Теночтитлане оставалось достаточно светло. Здесь никогда не наступала полная тьма, за счет висящей над храмом солнечной дуги — драться можно было хоть всю ночь, до самой смерти.

Конкистадор нанес очередной выпад шпагой, и в глазах Орловского расплылись очертания предметов. Неужели он ранен? Лицо конкистадора показалось графу несколько удивленным. Казалось, конкистадор вглядывается за спину графу, а не в него самого.

Орловскому был знаком этот прием: отвлечь внимание, затем нанести решающий удар, — поэтому он не купился. Изловчившись, Орловский достал-таки конкистадора звездчатой булавой. Металлическая кольчуга заскрежетала и прогнулась. Противник был ошеломлен. Не дожидаясь, пока он опомнится, граф размозжил конкистадору голову, после чего обернулся, готовый к любым неожиданностям.

Со спины никто не подкрадывался, как Орловский и предполагал. Однако, перед своей гибелью противник не имитировал удивление, он в самом деле был удивлен — теперь Орловский понимал, чем именно.

Солнечная дуга над храмом быстро бледнела и истончалась. Через какую-то минуту она окончательно угасла. Когда от толстенной солнечной дуги остался один тонкий луч, этот луч — как будто от избыточного напряжения, совершенно внезапно — разорвался в наивысшей точке и быстро втянулся внутрь храма. Последнее светлое марево задрожало и исчезло, как будто ничего не было. На империю инков опустилась прохладная темная ночь.

Сражение на улицах Теночтитлана прекратилось. Люди — усталые, потные, озлобленные — молча смотрели на исчезновение чуда, к которому еще недавно были приобщены.

— Виракоча улетел на солнце! — закричал граф Григорий Орловский во всю глотку, испытывая новый небывалый выброс адреналина. — У нас получилось! Вселенная спасена!

После его восторженного крика люди на улицах Теночтитлана очнулись и продолжили свою смертельную битву.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24