Тупик с незапертой дверью [Александр Н Афанасьев] (rtf) читать онлайн
Книга в формате rtf! Изображения и текст могут не отображаться!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Тупик с незапертой дверью
Афанасьев А.Н. Тупик с незапертой дверью: повести. М.: Патриот, 1992
Пролог
«Тойота» темно-синего цвета, мягко притормозив, свернула на площадь перед аэропортом Шереметьево и остановилась. Водитель не спеша открыл дверцу автомашины и бросил взгляд в зеркало заднего вида — дорога была пустынна. Удовлетворенно хмыкнув, он вышел, закрыл ключом дверцу. Закурил и неторопливо направился к зданию аэропорта.
Было раннее утро. Большой холл аэропорта, залитый лучами солнца, наполовину пустой и от этого казавшийся сонным, успокоил вошедшего. Пассажиры в холле покупали свежие газеты, рассматривали стенды с моделями самолетов, безразлично созерцали витрину ларька сувениров, сидели в буфете, потягивая кофе и лимонад, внимательно прислушиваясь к металлическому голосу диктора, то и дело сообщавшего о прибывших или отбывающих лайнерах. Слева у входа в таможенной зал красивая девушка в форме Аэрофлота нехотя разговаривала с молоденьким сержантом милиции.
Человек из «тойоты» медленно прошелся по холлу, бросил взгляд на огромное табло расписания, покосился на часы и уселся в кресло. Достал из кармана свернутую газету и стал читать, изредка поглядывая по сторонам, явно не зная, как убить время.
Прошло полчаса, и диктор объявила:
— В аэропорту Шереметьево совершил посадку авиалайнер кампании «Эр Франс», совершающий рейс Париж—Москва—Токио...
Человек сложил газету, небрежно сунул ее в карман и неторопливо направился к выходу из таможенного зала. Минут через пятнадцать показались первые пассажиры только что прибывшего самолета. Они подходили к высоким столикам, заполняли декларации и, выхватив свои вещи с ленты конвейера, направлялись к турникетам для таможенного досмотра.
Взгляд человека из «тойоты» остановился на невысокой девушке в модных очках. Тонкая, стройная фигурка, чуть удлиненное лицо, короткая стрижка делали ее похожей на подростка. Девушка прошла досмотр и, перекинув через плечо кожаную сумку, подняла чемодан, направляясь к выходу из зала. Пройдя двери, она остановилась, в упор посмотрела па встречавшего ее человека. Тот слегка ей поклонился:
— Мисс Ирэн Горд?
— Мистер Травински? — вопросом на вопрос ответила молоденькая пассажирка.
— Вот и познакомились, —человек пожал ее руку и взялся за чемодан. —Прошу...
Перебрасываясь ничего не значащими фразами, они вышли из здания аэропорта. Подойдя к машине, Травински положил чемодан мисс Ирэн в багажник, сел за руль. Машина мягко тронулась с места.
Мисс Ирэн с любопытством рассматривала проносившиеся за окном поля и небольшие рощицы, а Травински наблюдал за ней в зеркало.
— Как долетели? —нарушил он молчание.
— Прекрасно, —быстро повернулась к нему Ирэн. —Правда, долго ждали вылета из Парижа... Туман.
— Удивительно! Июнь месяц —и туман в Париже... —Травински покачал головой. —Как поживает старик Донован? Все так же брюзжит и жалуется на печень?
Ирэн звонко расхохоталась, ее собеседник очень точно передал голос вечного брюзги —главного редактора журнала.
— О, мистер Травински, по-моему, он стал еще большим брюзгой. После того как Билла выслали из Чехословакии, старик рассвирепел и не находит себе места. Недавно запретил всем сотрудникам появляться в редакции без галстуков... И это летом! Представляете, мистер Травински?
Травински кивнул и, не глядя на собеседницу, негромко спросил:
— А что там Билл натворил? Московская пресса ничего об этом не писала.
Ирэн удивленно посмотрела на полноватое лицо с аккуратными усиками:
— А вы разве не знаете? Его объявили... —она запнулась, —персоной нон грата. Предъявили обвинение в умышленном искажении фактов и в деятельности, не совместимой со статусом журналиста дружественной страны...
Травински презрительно фыркнул:
— Билл всегда отличался большими размерами пиджака и маленькими размерами шляпы...
Ирэн засмеялась, улыбнулся и Травински, довольный, что его острота пришлась девушке по нраву.
Машина затормозила около высотного дома.
— Вот, дорогая мисс Ирэн, мы и приехали, —сказал своей спутнице Травински. —Это ваш дом.
Они поднялись на лифте на восьмой этаж. Травински своим ключом открыл дверь и пропустил Ирэн вперед.
Ирэн с любопытством огляделась. Небольшая однокомнатная квартира с нишей, в которой стояла широкая тахта: маленькая кухня, лоджия, ванна...
— Конечно, это не Париж, но... жить можно, —улыбнулся Травински. —Располагайтесь, а я съезжу по делам. Через два часа, —он посмотрел на часы, —буду. Тогда и поговорим.
Травински первым делом заехал на Международный почтамт и дал телеграмму главному редактору о том, что его секретарь и помощник —мисс Ирэн Горд долетела благополучно. Он внимательно перечитал заполненный бланк, поморщился и взял другой. Снова переписал. Текст был такой же, как и в первой телеграмме, но с припиской: «Ирэн долетела благополучно тчк встретил в аэропорту тчк чувствую себя хорошо зпт приступаю к работе тчк».
Приписка о самочувствии говорила о том, что наблюдения за собой на всем пути от дома до аэропорта и обратно Травински не обнаружил. Это его обрадовало —значит, он пока работает предельно точно, как его и просил шеф.
Травински усмехнулся. Он представил себе Донована —высокого, широкоплечего, в мешковатом костюме с неглаженными брюками, на коленях засыпанными пеплом от сигарет, его длинное лицо с ежиком волос над торчащими ушами, мохнатые брови, нависающие над всегда недовольными и сверлящими собеседника глазами...
— Гарри, мальчик, будь умницей, —рокотал Донован Травински перед отлетом того в Москву, —я на тебя надеюсь... Мне эти сосунки из закрытых колледжей надоели до черта! Им денег девать некуда, так играют в разведчиков. А приедут в страну пребывания и сопли пускают: то им контрразведка на каждом шагу мерещится, то сыпются на контрабанде, на красивых девках и еще на чем-нибудь...
Гарри молчал, потягивая джин с тоником. Старик был не прав: многих ребят Гарри знал, и то, что они «сыпются на контрабанде», старик явно привирал. Другое дело —на красотках. Инстинкт пола самый сильный и властный. Парни были что надо, но судьба разведчика зависит подчас не от его ума, а от ума его людей... или людей, работающих против него.
— Гарри, ты работай и плюнь на этих пижонов из писак, —орал старик, взбудораженный доброй порцией джина. —А будут мешать —дай знать, я их быстренько на место поставлю.
Старик перегибал палку. Гарри прекрасно понимал, что, работая под «крышей» корреспондента, он так или иначе должен будет сотрудничать с коллегами, аккредитованными в Москве. Знал он также, что эти ребята не здорово относятся к людям его профессии и, догадавшись о ней, тут же прекращают всякие контакты с так называемыми «жареными» литераторами, хотя хороший журналист —это почти всегда своеобразный разведчик...
— Гарри, —Донован неожиданно успокоился и посмотрел на Травински так, что тому стало не по себе, —не повторяй ошибок некоторых твоих друзей, не пытайся отсидеться на вырезках из газет! Мне нужна достоверная и полная информация об уровне науки в Союзе. Мне нужны имена и фамилии ученых, работающих во всех областях... Мне нужна общая картина. Не строй надежд на всякую блевотину из околонаучных кругов! Этим поганцам грош цена, и они нужны пропаганде, а не нам...
Гарри слушал внимательно, понимая, что сейчас последует конкретное задание.
— «Компанию» интересует филиал Академии наук в Бротине, что недавно открылся... Там, кстати, работают наши знакомцы, —Донован поморщился, —академики Мездриковский и Водолагин. К обоим ты делал подходы —и неудачно.
— Шеф, —попытался возразить Травински, —не каждый идет на контакт... Вы сами понимаете...
— Не в этом суть. Мы допускали неудачи... Но чем черт не шутит! Помнишь Пеньковского? То-то же... Сейчас они работают в этом филиале. Переехали из Москвы и, очевидно, крепко там обосновались. Наши аналитики внимательно изучили все публикации этого института и пришли к мнению, что занимается институт чрезвычайно перспективными разработками в области физики твердого тела. Но, помня, что и Мездриковский и Водолагин в свое время работали на оборону, «компании» решила прощупать фирму, в которой они работают.
Травински не перебивал и ничего не спрашивал, зная, что все необходимое шеф скажет сам.
— На связь даю тебе нашего агента Сэма. Работает переводчиком в «Интуристе». Жаден, хитер, на вербовку пошел быстро, позже стал изображать из себя «идейного борца с коммунизмом». Способен на решительные действия, спасая свою жизнь. Умен, работает с охотой. Уверен, что после выполнения нескольких заданий мы вывезем его на Запад.
Глава 1
Первого секретаря посольства Юджина Макдональда Гарри Травински не любил. Дело не в том, что Макдональд занимал на служебной лесенке «компании», так называли ЦРУ за глаза ее сотрудники, очень высокое положение. Травински терпеть не мог «выскочек» —всех, кто обладал состоянием, которого Гарри не имел, связями, которых тоже у него было не густо, и, конечно же, положением в обществе.
Вот и сейчас, подъезжая к посольству и представляя разговор с Юджином, Травински состроил кислую физиономию и тяжело вздохнул. Он наверное знал, что Макдональд тоже его не любит и в кругу себе подобных называет «молодящимся жеребчиком». А это было обиднее всего: стариком себя Гарри не считал.
Травински припарковал машину к обочине тротуара и направился к входу в посольство. Дежурил еще один его недруг —Том Спиркс, сержант морской пехоты. И хотя тот знал Травински давно, каждый раз внимательно рассматривал его паспорт, словно молча говорил, что Травински стареет и необходимо на паспорте поменять фотографию. Еле сдерживая раздражение, Гарри поднялся на третий этаж, нажал кнопку у двери. Через мгновение в глазке загорелся свет, и дверь распахнулась.
— Мистер Травински, шеф ждет...
«Шеф! —иронически подумал Травински. —Слово вербовка путает со словом водка! Сопляк, маменькин сынок. Тебе бы сидеть в Алабаме у папы на ферме и жрать виски, так нет, решил в разведчики поиграть».
— Хэлло, Гарри, —пророкотал Макдональд, не вставая из-за стола, —проходи, старина. Садись.
Макдональд дружелюбно улыбался, но его серые глаза цепко всматривались в подчиненного. Высокого роста, с крупными, резкими чертами лица, загорелый, он словно только что вернулся с юга.
— Добрый день, мистер Макдональд, —степенно поздоровался Травински, усаживаясь напротив. —Как поживаете?
— Прекрасно. —Макдональд перебросил через стол коробку сигар. —Кури. Так вот, пришла телеграмма из «компании», хотел посоветоваться с тобой. Ты что-нибудь слышал об институте физики твердого тела в академгородке, который недавно открылся под Москвой?
Гарри состроил мину, которая могла означать, что он много знает, но предпочитает начальника не перебивать.
— «Компания» сильно заинтересовалась этой фирмой... Чем русские там занимаются?
— Судя по сообщениям печати, это научно-исследовательский институт Академии наук СССР, который работает над проблемами сверхчистых материалов.
— Оборона? Космос?
— Как сказать... —Травински с удовольствием пыхнул дымом сигары. —В принципе —чистая наука, а в прикладном варианте —что хотите. И оборона, и космос, электроника, новое поколение компьютеров...
— У тебя там есть кто-нибудь на примете?
— Нет. Институт расположен в районе, который не рекомендован для посещения иностранцами, мистер Макдональд.
— Так... —Юджмн разглядывал кончик сигары. —Значит, все усилия направляешь ныне на этот институт. Нужна четкая и ясная картина, чем там занимаются, кто занимается и с какими предприятиями они связаны. Есть сведения, что часть этого института будет заниматься разработкой новой технологии получения сверхчистых материалов. Сведения точные, получены из надежного источника.
— А мое руководство поставлено об этом в известность? —обронил, не глядя на Макдональда, Травински. —Мы как бы из разных ведомств, мистер Макдональд...
—Не строй из себя девочку, —грубо отрезал Юджин, —если я приказываю тебе что-то, значит, так надо «компании».
Несколько минут оба молчали. Травински сглатывал обиду, как слюну, и никак не мог заставить себя поднять глаза на шефа. А тот, некоторое время полюбовавшись растерянностью Гарри, встал, достал из бара бутылку виски и два фужера.
— Ладно, Гарри, не сердись, —он поставил перед ним фужер и легко прикоснулся к нему своим, —нам не надо ссориться. Вот еще что: там, —он показал большим пальцем на потолок, —просили оказать тебе помощь, а то ты, бедняга, год просидел, а ни одной вербовки не провел, —уколол Юджин Травински: — Ладно, ладно, свои люди...
Травински слушал невнимательно. Он понимал, что если Макдональд «делится» с ним своей агентурой, то задание «компании» серьезное, и это его настораживало. Обычно такие команды он получал от непосредственного своего начальника Донована, с которым проработал много лет и знал его слабости, силу и даже привычки.
— Так вот, —продолжал Макдональд, —дам тебе одного «помощника»... Впрочем, он пока еще не наш, —неожиданно Макдональд усмехнулся, —а, так сказать, кандидат, но вербовка будет простая. Он привлек наше внимание на валютных операциях. Работает таксистом в академгородке.
— В том самом? —не поверил Травински.
— В том самом. Вербовку проведешь лично, предварительно пусть с ним поработает Сэм.
— Хорошо... Сколько времени мне дается?
— Нисколько! —Макдональд решительно ткнул окурок в пепельницу. —Это мы должны были знать вчера!
— Но, простите, мистер Макдональд, —возмутился Травински. —Это же разведка, а не ограбление по-чикагски!
— Надо будет, —Макдональд лениво смахнул со стола пепел, —наденешь маску и исполнишь вариант «по-чикагски». Не те времена, мой мальчик, чтобы заниматься синтиментами...
— Ты в Киеве когда-нибудь был? —Полковник Росляков смотрел на Андрея поверх очков .и улыбался.
Андрей молча покачал головой. Перед очередным заданием Росляков всегда начинал издалека, словно проверяя, в какой готовности находится его подчиненный.
— Нет, Владимир Иванович, не был.
— Собирайся, боец... на пару недель.
Андрей вопросительно посмотрел на начальника.
— Международный симпозиум по физике твердого тела... —Росляков посмотрел на пригласительный билет. —Названия, я тебе скажу, физики придумывают, —он покачал головой. —«Физика твердого тела».
— Ученые в душе всегда поэты.
— Зато мы прозаики, —полковник серьезно и грустно улыбнулся. —Есть сведения, что этим симпозиумом заинтересовалось ЦРУ. Наше внимание привлекли несколько аккредитованных корреспондентов. Вот смотри, —он пододвинул Андрею конверт с фотографиями, —корреспондент журнала «Сайенс энд сосайети» («Наука и общество») Гарри Травински...
На Андрея с фотографии смотрело полноватое лицо с чуть опущенными в иронической улыбке уголками рта. Безупречный пробор, холеные усики.
— Шельмец опытный, —Владимир Иванович удовлетворенно хмыкнул, словно был донельзя рад тому, что противник не новичок. —На выставке в Москве дважды уходил от наблюдения. Прекрасно владеет русским. По рождению русский, отец —Генрих Травински, белоэмигрант. Служил у Деникина в контрразведке. После революции долго ошивался в Европе, потом перебрался в Америку. Там женился. В двадцать пятом году родился наш «приятель». Жена Травински скоро умерла, а папаша... дал сынку «образование» сам.
Андрей внимательно слушал полковника, разглядывал фотографию. На миг ему показалось, что человек на фото ехидно ему подмигнул.
— Так вот, Травински-младший окончил Мичиганский университет. По образованию инженер-физик. Бакалавр наук. Стажировался в Парижском университете. Это в пятьдесят пятом. Несколько раз приезжал в Будапешт как молодой ученый... и почему-то перед событиями 1956 года быстро выехал оттуда. А родитель его тем временем перебрался в русскую редакцию «Свободной Европы». Консультантом по России. В конце шестидесятых годов Гарри Травински бросает работу в лаборатории, которая, кстати, неизвестно чем занималась, но название имела громкое: «Лаборатория анализа современных исследований и разработок», и переходит в журнал «Наука и общество». Как потом стало известно, —Росляков довольно хмыкнул, —и лаборатория, и журнал кормятся на денежки ЦРУ. Так сказать, дочерние предприятия... Понял, Андрей, какой журналист аккредитован на симпозиуме?
Андрей оторвал глаза от фотографии:
— Материалы по его визитам в Союз можно посмотреть?
—Нужно.
— Хорошо, Владимир Иванович. Когда можно будет доложить план задания?
—Как приготовишься, так и заходи.
Андрей встал:
— Разрешите идти?
—Давай, боец, дерзай...
Андрей просидел над материалами несколько дней. Читал и перечитывал короткие сообщения, справки, отчеты. И вот догадка, сначала робкая, переросла в удивительное открытие, и он, составив план командировки надолго снова засел над документами.
Андрей появился у Рослякова через два дня.
— Докладывай, —полковник поудобнее уселся в кресле.
— Все визиты «журналиста»...
— Уже окрестил? —усмехнулся Росляков.
— Псевдоним сам просится. Так вот, все визиты «журналиста», а их было шесть, приурочены только к выставкам и симпозиумам. Причем все эти симпозиумы и выставки, как правило, проводились или в Москве, или в Киеве. Во-вторых, постоянно отмечалась необыкновенная активность «журналиста» при встречах с молодыми учеными и инженерами. В-третьих, вопросы «журналиста» обычно касались личности интервьюируемого, а не его специальности. В-четвертых, статьи, опубликованные в его журнале, отличаются от подобных подозрительной доброжелательностью по отношению к молодой советской науке и «искренними» сожалениями по поводу слабых контактов советских молодых ученых с молодыми учеными США. В-пятых, в материалах отмечается стремление «журналиста» встретиться с кем-то из участников, как он выражается, «в свободной от официальности» обстановке... Правда, никто не клюнул на его «приглашение».
Росляков медленно чертил на листке бумаги завитушки.
— Ну и в-шестых, —Андрей бросил взгляд на молчавшего начальника, —«журналист» был на всех последних симпозиумах по физике твердого тела, на которых присутствовали ученые филиала Академии наук Водолагин и Мездриковский. В журнале Травински опубликовал большое интервью с Водолагииым, которое называется «Проблема современной физики и размышления академика Водолагина». Речь идет в основном о последней монографии ученого, вышедшей в Швеции. Все.
Росляков положил карандаш и задумчиво посмотрел на чуть подрагивавшую на ветру штору:
— Мысли, выводы?
— «Журналист» явно ищет подходы к нашему научному миру. Отсюда его статьи, его «доброжелательность».
— Это ясно, Водолагина и Мездриковского я знаю лично. Это люди, имеющие большой вес в науке. Правда, их школы разнятся подходами к некоторым проблемам физики, но так, как говорится, и должно быть. Разные подходы, споры и дают толчок новой мысли.
Кудряшов с удивлением смотрел на Рослякова. «Сколько знаю —столько удивляюсь. Таким неучем прикинется, а на самом деле постигает суть намного глубже, чем иной ученый».
— Может, «журналист» хочет сыграть на этих «разногласиях», чтобы выудить что-то интересное для себя. Как думаешь?
Андрей неопределенно пожал плечами:
— Работы Водолагина и Мездриковского не содержат секретной информации, они совершенно открыты. Регулярно публикуются в реферативном журнале Академии наук. Что же может интересовать «журналиста»?
— Применение результатов. —Росляков резко встал и подошел к окну. —Применение... Уровень научных изысканий в Союзе и уровень технологии... Ладно, Андрей, спасибо. По плану поговорим позже.
Глава 2
— Здорово, Серега! Еле тебя догнал. —Валерий Кушнир, высокий, стройный парень с круглым лицом и ярко-синими глазами, хлопнул собеседника по плечу и засмеялся. —Ну и видик у тебя... Серый как осиновый пень. Ты что? Заработался?
Гиляров устало махнул рукой и чуть замедлил шаг. Оглянулся, словно боясь, что кто-то их услышит:
— А... С Татьяной поругался.
— Что такое?
— Да ну... старая история. Опять у тещеньки дорогой засиделась и вернулась под утро...
— Ну-ну...
Парни шли молча. Кушнир изредка поглядывал на насупившегося приятеля и думал о том, как странно складываются жизни людей. Он знал Сергея давно, почти два года они жили в одной комнате в общежитии, работали, правда, в разных лабораториях, но виделись каждый день. Валерию всегда казалось, что Сергей женился рано, не сделав главного, по его мнению, —кандидатской диссертации. Он много раз ему это говорил до свадьбы, но...
— Серега, —Кушнир решил перемести разговор на другую тему, —новость хочешь?
— Ну?
— В Киеве симпозиум будет. Мой шеф сегодня уже озадачил: хочет, чтобы доклад делал я.
— Тоже новость!.. Григорий Александрович и меня сегодня вызывал. Я буду делать сообщение по нашей теме.
— Да? —Кушнир покачал головой. —Интересно, что же это получится? Наши шефы в науке —как собака с кошкой живут, а мы, значит, вроде рупоров их идей будем?.. Интересно.
— Валер, неужели ты никак не поймешь, что ваша идея получения сверхчистых материалов настолько сыра, что о ней говорить серьезно нельзя? Вы кроме теории ничего не даете, кстати, и теория, то есть ее математический аппарат, запутан.
— Ну, поехал!.. Слушай, Серега, кончай свои водолагинские штучки. Мездриковский прав: надо рисковать, а не годами копаться и давно известных экспериментах.
— Чушь, — Гиляров остановился и взял Кушнира за руку. —А если ваша технология невероятно сложна и ни одно производство не освоит ее, что тогда? Вы же с Мездриковским не хотите с нами даже разговаривать, не хотите наши соображения выслушать. Не каждое предприятие может освоить такую технологию. А если по правде —ни одно не возьмется! Сложно очень...
— А нас это не касается! —Кушнир постучал пальцем по лбу. —Идеи родилась, мы ее просчитали, выдали приблизительную схему технологии, и, будьте любезны, пашите, голуби милые! В конце концов мы академический институт, а не научно-исследовательский, и опытно-конструкторские работы не производим! Усек?
— Ох и нахалы вы, —в сердцах бросил Гиляров. —Ей-богу, нахалы! Вам только бы скинуть тему и отрапортовать, что все сделано, а как дальше —наплевать!
— Ну уж и нахалы! —Валерий фыркнул. —Просто мой шеф умеет жить, Серега. Ну да что мы с тобой спорим? Время покажет. Вот на симпозиуме и посмотрим, кто прав, а кто виноват. Лады?
— Не лады. Ни в какой Киев я не поеду и никакого сообщения делать не стану...
— Я думаю, Евгений Павлович... —Кушнир сделал паузу, вглядываясь в продолговатое лицо Мездриковского, — доклад построить на контрастах.
Чуть выпуклые глаза смотрели на Кушнира выжидательно, оценивающе. Евгений Павлович медленно поглаживал свою небольшую седоватую бородку, делающую его очень похожим скорее на любителя джаза, чем на ученого с мировым именем. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, чуть в стороне от своего стола, блестевшего большим малахитовым письменным прибором.
— Интересно, интересно...
— Я бы хотел, конечно, с вашего разрешения, Евгений Павлович, провести сравнительную оценку подходов к энергетике атомной структуры кристаллов вашей, —голос Кушнира вкрадчиво притих, —и водолагинской школ. Чтобы показать слабые места работ Водолагина... Я имею в виду математический аппарат.
Веки Мездриковского дрогнули, но он не произнес ни слова, а только придвинулся ближе к столу и играющим движением руки открыл пачку «Мальборо». Щелкнула зажигалка.
Кушнир из своей папки, которую держал все время на коленях, достал доклад. Положил на стол и немного пододвинул его к руке Мездриковского, пальцы которой выстукивали по столу непонятную мелодию. Евгений Павлович медленно взял доклад, пробежал его глазами. Положил на стол. Снова откинулся на спинку кресла.
—Интересно, —грассируя, произнес Мездриковский и нажал кнопку звонка. —Людочка, будьте любезны нам кофе. Так почему вы, Валерий Борисович, решили построить доклад именно так?
В кабинет неслышно вошла секретарь и поставила на стол две чашечки кофе, нарезанный лимон, сахар.
— Спасибо, Людочка... и... я занят буду около часа. Не соединяйте меня ни с кем, если, конечно, не позвонит.., —Мездриковский выразительно кивнул на красный телефон, —Так я вас слушаю, любезный Валерий Борисович.
Кушнир внутренне сжался, словно ему предстояло сдавать важный экзамен.
— Видите ли, Евгений Павлович, я давно работаю под вашим непосредственным руководством и считаю себя, если позволите, вашим учеником. Школа же Водолагина, на мой взгляд, трактует некоторые аспекты энергетического распределения неправильно.
Кушнир бил наверняка. Основной спор между двумя учеными шел как раз по этому поводу, Мездриковский, докторская работа которого отстаивала и математически обосновывала более размытые энергетические уровни атомарного строения кристалла, была встречена среди физиков скептически. Но он защитился. Водолагин подходил к этому вопросу критично, его математическая модель была четче, но, к сожалению, экспериментально пока не подтверждалась.
Академик задумчиво всматривался в кристалл кварца. Он понимал, что его аспирант лезет из кожи вон, чтобы поскорее защититься. Евгений Павлович был твердо уверен в правильности своей позиции, тем более что эксперименты, если и не полностью подтверждали его идею, то и не отрицали. Он быстро взглянул на Валерия, пившего кофе, и внутренне усмехнулся.
— Любезный Валерий Борисович, —Кушнир быстро поставил чашечку на стол, —а откуда у вас экспериментальные данные из лаборатории Водолагина?
— Я читал доклад Гилярова, с которым он должен был выступать на симпозиуме.
— И он сам вам дал доклад?
— Да. —Валерий поднял глаза на Мездриковского. —А что тут такого? Мы с ним товарищи.
«Надо же, какая невинная синь!» —подумал академик, а вслух произнес:
— Мне кажется, Валерий Борисович, —он несколько мгновений смотрел на красный телефон, —что использовать данные лаборатории Водолагина для сравнительного доклада несколько неэтично... Пусть даже ваш товарищ и познакомил вас с ними. Конечно, —он улыбнулся, —это было бы очень эффектно, но дать оппонентам повод упрекать нас в нечистоплотности я не могу. Мне кажется, что доклад надо строить только на наших данных и в таком виде представить его на утверждение ученого совета института.
Кушнир положил на стол несколько листков бумаги:
—Посмотрите вот это, Евгений Павлович.
Мездриковский нехотя протянул руку.
— Это другое дело, —сказал он несколько мгновений спустя. —Правильно по существу и не задевает чести мундира Григория Александровича и его лаборатории. Поймите, любезный Валерий Борисович, мы делаем одно дело. Мы ученые, а не шулера. И в нашей колоде все карты должны быть чистые.
— Я хотел только на экспериментальных примерах показать несостоятельность модели школы Водолагина... —Кушнир смотрел на Мездриковского спокойно и выжидающе. —Григорий Александрович крупный ученый, и я его очень уважаю...
Мездриковский вдруг понял, что Валерий говорит его словами, теми самыми, какие он недавно произносил на ученом совете. И он удивился издевательской доброжелательности тона Валерия, его непримиримой уверенности в своей правоте, с какой он сводил на нет всю работу лаборатории Водолагина. Ему почему-то показалось, что они поменялись местами и за его столом сидит не он, академик Мездриковский, а Кушнир, в сереньком костюмчике, застиранной рубашке, и со скрытым апломбом рассуждает о путях развития физики твердого тела.
— Григорий Александрович внес в науку неоценимый вклад, —услышал он голос Кушнира, —и его заслуг никто не умаляет, но истина дороже...
— Я не сомневался в этом, —прервал его Мездриковский и понимающе улыбнулся. —Поэтому я и не поддержал ваш первый вариант доклада. Так выступать нельзя. Другое дело, если разгорятся споры на симпозиуме или в рабочей секции возникнет этот вопрос.
«Ну... пошел академик, —пронеслось в голове Валерия. —Сам черт не разберет этих титанов. То чуть ли не в драку с кулаками лезут, а то на открытое обсуждение не идут. «Неэтично данные лаборатории Водолагина использовать!». Да ты сам их на ученом совете приводил! Поосторожней надо с ним, а то греха не оберешься!»
— Так вот, любезный Валерий Борисович, —Мездриковский встал из-за стола, —остановимся на втором варианте вашего доклада и с ним будем выходить на ученый совет института... Всего вам хорошего.
Кушнир, выйдя из кабинета, еще долго стоял в коридоре. Не то, чтобы его задели слова Мездриковского. Нет, все было правильно. Надо согласиться, что первый доклад был немного скандальный и похож на научное «сведение счетов», а не на объективное исследование проблем. «Черт с ним, —решил Валерий, —как хочет, так и будет».
Он закурил, двинулся в сторону лифта и вдруг остановился.
«Стоп! А что это он говорил о дискуссиях? О спорах?»
Глава 3
Научно-исследовательский институт, в котором работали Сергей Гиляров и Валерий Кушнир, был филиалом большого академического института, занимающегося физикой твердого тела. Тематика института росла, очевидно, поэтому Академия наук СССР решила открыть в Подмосковье небольшой филиал, который бы занялся только проблемой теоретического исследования получения сверхчистых материалов. Костяк института составили маститые ученые, а научные сотрудники в основном были выпускниками московских вузов.
Григорий Александрович Водолагин пришел в науку своим путем. В 1941 году он, обманув работников военкомата, приписал себе три года и ушел на фронт. Выручил рост и широкая кость, унаследованная от отца, потомственного крестьянина, а позже токаря завода «Серп и молот». Григорий год провоевал в пехоте, а потом, отлежав месяц в госпитале после небольшого ранения, был направлен на курсы младших командиров. После окончания курсов и до самой победы, он воевал командиром минометной батареи в одном из танковых полков. Войну закончил капитаном в Вене. Вернулся в Москву. Огляделся. Многие сверстники уже были в институтах, кое-кто успел жениться. Капитан запаса Водолагин не мог сидеть без дела. Посоветовался с матерью.
—Сынок, —просто сказала она, —работать ты всегда успеешь. Помнишь, отец хотел, чтобы ты учился?
Григорий молча кивнул —напоминание о погибшем в сорок первом году отце всегда резало ему душу.
— Иди, сынок, учиться... Проживем как-нибудь.
Григорий поступил на первый курс физического факультета Московского университета.
Стосковавшийся по знаниям, он буквально захлебывался от информации, удивляясь и восхищаясь тому, что он слышал на лекциях и семинарах. Студенты в основном были такие же, как он, демобилизованные солдаты и офицеры, дружно донашивающие военную форму без знаков различия.
И все-таки Водолагин отличался от них своим упорством. Четыре года войны давали себя знать, и это Григорий чувствовал. Он подолгу просиживал в библиотеках, читал все, что можно было найти по тому курсу, который его интересовал. А увлекся он теоретической физикой. Редкие семинары проходили без споров, а профессора, удивлявшиеся этому необыкновенному поколению студентов, всячески их поощряли.
Профессор Коломойцев, читавший курс физики твердого тела, давно обратил внимание на высокого стройного студента, ходившего на занятия в аккуратно выглаженном офицерском мундире. Радовался его упорству и какой-то неуемной жажде знаний. Однажды, когда Григорий писал диплом, Коломейцев остановил его в коридоре.
—Григорий Александрович, я бы хотел с вами побеседовать.
Григорий был секретарем партбюро факультета и просьбе не удивился.
Они зашли в. просторный профессорский кабинет.
— Григорий Александрович, —Коломойцев как бы между прочим раскрыл лежащую на столе папку, —а что вы собираетесь делать после окончании университета?
Вопрос Григория удивил.
— Работать. Меня распределили в школу.
— А не кажется вам, что в школе физику-теоретику будет несколько скучновато?
—Физики нужны везде, —сухо бросил Водолагин, не понимая, куда клонит уважаемый им профессор.
— Я внимательно прочитал ваш доклад на студенческой научной конференции, и он мне понравился,
— Я рад.
— Мне кажется, Григорий Александрович, —профессор выждал паузу, —что у вас явная склонность к научной работе. А вы как считаете?
— Не скрою, мне нравится исследовательская деятельность.
— А что вы скажете, Григорий Александрович, если я вам предложу аспирантуру?
Этого Григорий не ожидал. Дело в том, что он заканчивал кафедру теории элементарных частиц и к кафедре Коломойцева не имел никакого отношения.
— Простите, Емельян Владимирович, но у меня диплом да и курсовые были... несколько подругой тематике.
— Знаю. Но на вашей кафедре нет мест в аспирантуру, а у меня есть... Мы на ученом совете факультета решили предложить это единственное место вам.
— Есть студенты, которые учатся значительно лучше меня. Взять, к примеру, Мездриковского... тем более, что он заканчивает вашу кафедру.
— Мне нравится, —словно не расслышав, продолжал Коломойцев, —что у вас хорошо поставлен математический аппарат, вы многое умеете делать своими руками, не дожидаясь, когда это сделают лаборанты... В общем так, Григорий Александрович, даю вам два дня срока.
Водолагин вышел от Коломойцева в смятении. Не то чтобы его выбило из колеи предложение профессора. Нет. Просто были причины куда более веские —состарилась мать и тянуть на ее скудную зарплату еще несколько лет было очень тяжело. А с другой стороны —это была мечта Григория! Решать надо было быстро и далеко не просто.
Когда Григорий сказал матери о предложении Коломойцева, та присела на стул, неожиданно заплакала.
— Мамочка, что с тобой?
— Сынок, как бы папа порадовался, если бы дожил... Не раздумывай, Гришенька, не раздумывай.
Но Григорий мучительно думал. Вечером он встретился на Пушкинской площади со своей сокурсницей —Галей Кротовой. Невысокой, чуть полноватой девушкой с длинной русой косой и огромными серыми глазами. Они давно любили друг друга, но свадьбу решили сыграть после окончания университета.
— Галчонок, привет, —Григорий протянул маленький букетик подснежников.
Галя чмокнула его в щеку.
— Галчонок, мне Коломойцев...
— Знаю, Гришенька. Весь курс об этом только и говорит!
— Как так?
— Да так... У Женьки Мездриковского отец декан биологического факультета и такую бучу поднял, что, дескать, почему не его сына оставляют в аспирантуре, а какого-то Водолагина. Ну и конечно, моментально по всему факультету разнеслось... Поздравляю, родной.
И она снова поцеловала его в щеку.
Григорий молчал. Странные чувства обуревали его. Он хорошо знал Мездриковокого-младшего. Среднего роста, лощеный, с мелкими, но красивыми чертами лица и нарочито ленивыми движениями. Евгений был способным человеком, все давалось ему с лета. И не удивительно —и университет он поступил после школы, которую окончил с золотой медалью. Конечно, Мездриковский был прямым кандидатом в аспирантуру, и почему научный совет остановился на нем —Григории, Водолагину понятно не было.
— Ну и что ты решил? —Галя взяла Григория под руку.
— Не знаю... Жить на что? Аспирантская стипендия —сама знаешь!
— Глупый, а я... Работать начну, проживем вместе. Мама твоя на пенсию пойдет... Не пропадем.
Этого оказалось достаточно. Григорий дал согласие и через три года окончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. После аспирантуры Григорий Александрович стал работать в институте физики твердого тела Академии наук, скоро защитил докторскую, имя его стало известно не только в стране, но и за рубежом. Одна за другой вышли его монографии по физике твердого тела, появились ученики.
В 1950 году у него родилась дочь —Оленька, а через несколько лет умерла мама. Григорий Александрович тяжело перенес потерю матери. По привычке ходил на работу, что-то консультировал, что-то рецензировал, но тяги к творчеству не стало, и он сам это почувствовал. В 1979 году сразу после свадьбы Оли умерла жена, и Григорий Александрович совсем потерялся.
Дом, с которым было связано столько хорошего, дорога на работу, по которой они с Галей ходили вместе, да и сама работа не приносили ему успокоения, и когда в 1980 году недалеко от Москвы открылся филиал его института, Григорий Александрович без колебаний оставил квартиру в Москве дочери и уехал.
Назначили его заведующим одной из ведущих лабораторий института, и он с головой окунулся в новую работу. Через три года к нему приехала Ольга. Неудачное замужество заставило и ее покинуть Москву.
Там, где на старой Усачевке бесчисленные переулки сливаются друг с другом, как ручьи весной, а красного и белого кирпича дома стоят как былинные богатыри —мощно и приземисто, в коротком безымянном проулке крепко врос в землю небольшой двухэтажный дом, надежно упрятанный за причудливую чугунную решетку. В этом доме, на втором этаже, в шумной и бестолковой коммунальной квартире родился и вырос Сергей Гиляров.
Семья Гиляровых даже по тому времени была большая —отец, мать и четверо братьев.
Александр Николаевич был женат на Евдокии Алексеевне вторым браком. Евдокия Алексеевна на все вопросы о том, как же она пошла на двоих детей, только улыбалась. Она и сама толком не могла понять, как и когда влюбилась в этого серьезного и спокойного инженера. А когда подруги, узнав, что выходит замуж за Гилярова, бросились ее на все голоса отговаривать, Дуся сказала просто:
—Я всю жизнь его ждала, девочки.
И на этом вопросы окончились, но Евдокия Алексеевна чувствовала в их взглядах, недомолвках, что они ей завидуют. Гилярова на заводе уважали. Спокойный, толковый, по-мужски не шибко разговорчивый. Но только Дуся знала, какое у него доброе и чуткое сердце. И когда она пришла первый раз в гости, и увидела, как он в одной майке и галифе стирает пацанам белье, как сноровисто и ловко отжимает выстиранное, развешивает на веревке трусы и майки, сердце ее дрогнуло. Но вида она не показала и долго ждала у забора дома, в котором жил Гиляров, пока Александр Николаевич не справится со своими далеко не мужскими делами.
Мать, узнав, за кого она выходит замуж, только охнула. Отец промолчал. Дня два он ходил насупленный, словно сыч, но не выдержал.
—Ты того, дочка, решила сама, потом не передумай... Николаич мужик самостоятельный и не виноват, что ему по-первой вертихвостка попалась. Только смотри, назад пути тебе не будет. Пока двое, потом свои появятся... так что думай до свадьбы.
А свадьбы не было. Собрались самыеблизкие, посидели, попели песни и разошлись.
Долгую жизнь они прожили. Долгую... И сейчас Евдокия Алексеевна была уверена, что и очень счастливую, несмотря на тяжелые времена.
Ребятишки к ней привязались, особенно младший —Олежка. Белобрысый, смешной и неуклюжий увалень, он первые дни после свадьбы ходил за ней по пятам, а когда она оборачивалась, то отворачивался и смотрел в сторону. Дуся понимала, что соскучились они по простой материнской ласке, и вкладывала в них все то, что заложила природа и мать. Потом появился Сергей. Она шла из роддома, смотрела, как Александр Николаевич бережно несет сверток с их сыном, а на сердце лежала тоска: как ее встретят дети. И напрасно.
И Вадим, и Олежка ходили за Сергунькой гуськом. Спорили, а иногда и дрались за то, чтобы покатать его по двору в коляске или подержать на коленях. Иногда Евдокия Алексеевна, бросив взляд во двор, надолго застывала, глядя на то, как бережно и любовно играют со своим братишкой пацаны. Что-то огромное переполняло ее сердце, заставляло глубоко вздыхать и, чего греха таить, плакать. Плакать от того, что все хорошо.
Жили они небогато, не шиковали. Но дети всегда были одеты, обуты и накормлены. Часто к Дусе забегали подруги по заводу, рассказывали новости, но она знала, что идут они посмотреть на то, как живет их подруга. А те, побывав у Дуси дома, поиграв с Сергунькой, выходили за ворота молча. Молчком сравнивали свое житье-бытье с подружкиным и словно чего-то у себя не находили, и тогда вся веселость пропадала, говорить не хотелось, а в ушах еще долго стоил веселый гомон ребятишек за столом, которые поочередно кормили манной кашей Сергуньку.
Как-то незаметно Сергей перешел в пятый класс, Вадим и Олег учились в институтах, а в семье Гиляровых снова раздался детский крик —родился Василек. И тогда уже трое братьев радовались первым шагам младшего. Вадим подходил к люльке взрослый, серьезный, делал руками козу, отчего малыш заливался радостным смехом и обеими ручонками хватался за пальцы. Олег мог подолгу сидеть возле кроватки и готовиться к занятиям, монотонно покачивая ее ногой. А Серега... Серега гулял с младшим.
Начали строить Лужники. Ямы, кучи песка —это было раздолье для мальчишек. Возвращались они домой перемазанные и было непонятно: кто же с кем гулял —Василь с Сережей или наоборот.
Глава 4
— Оленька, здравствуйте... —Валерий напряженно дышал в телефонную трубку. —Это ваш один знакомый говорит... Валерий Кушнир.
— О, Валера, куда вы пропали? —голос Оли звучал спокойно, словно они виделись только вчера, а не три года назад на свадьбе у Сергея.
— Да все дела... —Валера выдержал мгновение. —Как вы поживаете?
— Нормально.
— А что вы сегодня вечером делаете, Оля?
— Иду с вами в «Арагви».
У Кушнира мгновенно вспотел лоб —денег не было.
— Шучу, шучу, —Оля засмеялась. —Во-первых, до Москвы далеко, а во-вторых, мне в «Арагви» не хочется...
— А то могли бы, —осмелел Кушнир. —Может, встретимся?
Трубка молчала.
— Зачем?
— Как зачем? Походим, пообщаемся. Ну как?
— Думаю... Ладно, подходите к дому, я через пятнадцать минут выйду.
Валерий повесил трубку на рычаг и вышел из будки. Знакомство с Олей на свадьбе Сергея было неслучайно. Он несколько раз видел ее вместе с отцом, когда они шли по городу, и в кинотеатре. Высокая, стройная, с круглым, но удивительно выразительным лицом, девушка понравилась Валерию. Он быстро узнал, что это дочь Водолагина, что она разведена и переехала к отцу жить, оставив в Москве большую квартиру.
Особняки руководящего состава института выстроились в ряд параллельно шоссе. Стояли они в глубине небольших садиков, двухэтажные, с ломаной крышей и большими верандами. Коттедж, в котором жил Григорий Александрович, стоял с самого края около спуска к реке, а перед ним, словно часовые, тянулись вверх две липы. Валерий не спеша подошел к забору.
Был март. Ранний приход весны в Подмосковье бывает не часто, но в этот раз в марте уже зазвенела первая капель, нечастая, но звонкая, и какая-то радостно-нахальная и уверенная. Да и солнце пригревало, и если бы не было холодного, пронизывающего ветра, могло бы показаться, что весна уже в полном разгаре.
Наконец, калитка распахнулась и вышла Ольга. В сиреневой дубленке, в джинсах, заправленных в сапоги, и небольшой вязаной темно-синей шапочке в тон. Каштановые волосы рассыпались по плечам, а ветер то и дело забрасывал одну, самую, наверное, непокорную прядь на лицо, и тогда Оля, недовольно морщась, откидывала ее назад, а ветер все забрасывал и забрасывал, словно играл и радовался своей игре.
— А вот и я, —Оля остановилась и протянула руку, —а вы, Валерий, совсем не изменились с тех пор, —она улыбнулась. —Такой же сосредоточенный и уверенный в себе.
— Это я уверенный? —усмехнулся Кушнир. —Скорее нерешительный, было бы иначе —давно бы вам позвонил...
Они стояли напротив друг друга, словно размышляя, зачем эта встреча вообще нужна. Оля оценивающе смотрела на розовощекое с такими на солнце синими глазами лицо, округлый подбородок и полные губы Валерия, пытаясь вспомнить, на кого он так похож, чем вызвал ее интерес. Валерий никак не мог оторвать глаз от пушистого длинного шарфа, который несколько раз обвивал шею Оли. Он мучительно соображал, что делать дальше. Если до телефонного звонка ему все было ясно и просто, то сейчас, увидев эти насмешливые и внимательные глаза, он потерялся, что с ним бывало не часто, и никак не мог привести свои мысли в порядок.
— Ну и долго мы будем так стоять? —весело спросила Оля и решительно взяла его под руку. —Ведите меня, мой решительный кавалер, только не куда глаза глядят, а куда-нибудь поближе...
Валерий словно очнулся, и они не спеша пошли вдоль шоссе, то и дело отпуская руки, для того чтобы обойти лужу или длинную полосу грязи, натасканную на дорожку автомашинами,
— Говорят, Валера, вы едете на симпозиум в Киев?
— Пришлось, —Валерий поморщился. Говорить с Олей на эту тему ему не хотелось.
— И Сережа Гиляров?
— Да.
— Нравится мне Сергей, —неожиданно задумчиво вымолвила Ольга, —славный парень... Таким обычно не везет в жизни. Слишком уж они щепетильные и принципиальные... А вот жена мне его не понравилась, простовата для него, да и вообще...
Валерий ошеломленно молчал. На такой разговор он никак не рассчитывал. О Сергее, а тем более о его жене говорить ему не хотелось.
— Два сапога пара, —процедил он и сам поразился своему пренебрежительному тону.
Оля бросила быстрый взгляд и промолчала, а Кушнир, чтобы сгладить впечатление от неудачной фразы, начал рассказывать о себе. Но всего он говорить не хотел, потому рассказ был прерывистый, сумбурный. Оля чувствовала, что Валерий чего-то не договаривает, и потому слушала цепко, стараясь понять, что мешает ему рассказывать или чего он боится.
— Я родился и вырос в Новомосковске, но не в том, что под Тулой, а в том, что под Днепропетровском, —начал Валерий, глядя под ноги и особо не размышляя о том, зачем он это говорит. —Родители у меня простые люди: отец токарь на трубопрокатном, а мама санитарка в районной больнице... —Вдруг он остановился и посмотрел на Ольгу, но видя, что она не реагирует, продолжал: —Да, так вот, учился в школе. Неожиданно обнаружились способности к физике и математике и меня направили в Москву в физико-математическую школу при МГУ... Потом закончил университет и направили сюда… Вот и все...
Оля шла задумавшись. Ей не понравилась эта неожиданная пауза в рассказе Валерия, когда он говорил про родителей. Неожиданно она спросила:
— Ну а какие у вас планы на будущее?
— Кандидатская, — не задумываясь, ответил Кушнир.
— Интересно, а у Сергея тоже только кандидатская в голове?
— У Сергея... —Валерию вдруг захотелось сказать что-нибудь обидное, и он, чуть улыбнувшись, нехотя вымолвил: —Не-е-т... Сергей в семейную жизнь ударился. Ему теперь как ученому —хана!
Оля остановилась и удивленно подняла брови.
— Дети... —пояснил с усмешкой Кушнир, —весь талант в пеленки завернет.
— Так вы, Валерий, оказывается, противник брака? —с еле заметной ноткой издевки в голосе воскликнула Оля. —Убежденный холостяк!
— При чем тут это! —с досадой откликнулся Валерий. —Надо же с умом жениться... —Он посмотрел на Олю.
Ольга засмеялась.
— По вашему, надо жениться на разведенных дочерях академиков. Так, Валерий?
Кушнир остановился. Он чувствовал, что беседа пошла не по тому руслу, какому бы хотелось, но сделать ничего не мог. Он стоял и злился сам на себя, на Ольгу и на ту минуту, когда ему в голову пришла мысль пригласить ее на прогулку. А Ольга вдруг поняла, на кого похож Валерий —на ее бывшего мужа, Андрея. Такая же деловитость и практичность, такая же напористость и принципиальность в тех вещах, которые касаются карьеры.
— Валерий, так что же вы не отвечаете? —она с вызовом посмотрела на него.
Но Кушнир уже переключился на другое. Прямо к ним медленно приближался Евгений Павлович Мездриковский. В сером пальто, ондатровой шапке пирожком. На длинном поводке рядом с ним бежала колли. Рыжая и мохнатая, как его шарф, торчащий из-под воротника.
Он шел, чему-то улыбаясь, изредка что-то говоря колли, а та, словно понимая, то и дело поднимала умную морду и смотрела на него.
— Здравствуйте, Евгений Павлович, —Ольга радостно помахала ему рукой, и вдруг ей пришла в голову мысль, от которой она весело рассмеялась. Она быстро оглянулась и не ошиблась: Кушнир стоял красный, растерянный, с жалкой улыбкой на лице.
— О, Ольга Григорьевна! —галантно поклонился Мездриковский. —Вы хороши, как никогда... Чудесная погода, не правда ли, молодые люди? Гуляете?
Кушнир молчал.
— Гуляем, Евгений Павлович, —сказала Ольга, беря под руку Кушнира. —Только что же вы так моего кавалера смутили, он как каменный рыцарь стал?
— Бывает... —Мездриковский погладил бородку. —По молодости бывает, Ольга Григорьевна... Простите, Григорий Александрович дома?
— Да, да... Он вас ждет, Евгений Павлович.
— Разрешите откланяться, —в голосе Мездриковского задрожали насмешливые нотки, Валерий их уловил, и от этого ему стало еще больше не по себе, стало как-то неуютно, зябко.
Мездриковский поддернул поводок и не спеша стал удаляться, а Кушнир, как зачарованный, смотрел на бегущую колли, и ему вдруг страшно захотелось быть на месте этой собаки и бежать рядом с Мездриковским.
— Это, кажется, ваш научный руководитель? —насмешливо прозвучал голос Оли. —Вот вы опростоволосились, Валерий... Надо же, с дочкой научного противника прогуливаетесь!
Кушнир медленно поднял на нее потемневшие глаза.
— Спасибо, Валерий, дальше я сама дойду, —и Ольга быстро пошла прочь.
«Вот же язва! —думал Кушнир, глядя ей вслед. —Да и меня черт дернул... Умней надо быть! Валенок!»
Дом в Новомосковске, где жили Кушниры, стоял около станции. С самого детства в жизнь Валерия вошли гудки электричек, лязг буферов, тяжелое перестукивание колес и громкий голос диспетчера. Станция была большая, через нее проходило множество поездов крымского и кавказского направлений, и маленький Валерка мог часами стоять около калитки и смотреть, как мимо него пролетают то чистые, сверкающие окнами скорые, то длинные грязновато-коричневого цвета грузовые поезда.
В школу приходилось ходить далеко, на другую сторону путей, и Валерка, впрочем, как и все ребятишки его возраста, шастал по рельсам взад и вперед. Отец его —Борис Егорович Кушнир, расточник на трубопрокатном заводе, был мужчина суровый, неразговорчивый. Приходил он с работы поздно, долго мылся, потом переодевался в чистую рубаху и садился за стол.
За столом тоже не разговаривали —отец не любил болтовни. Мать —Тамара Александровна, если была не на дежурстве в больнице, подавала на стол сама. Ели долго, сытно и не спеша. Потом пили чай из самовара, который матери достался по наследству от родителей, русских переселенцев на Украину еще начала века. Борис Егорович успехами сына особо не интересовался, знал, у того все нормально. Но изредка спрашивал с характерным украинским акцентом:
— Ну, шо, как дила?
— Та нормально, —отвечал Валерий и садился делать уроки.
—Смотри, хлопец, шоб усе было в порядке, —ронял отец и начинал заниматься домашними делами, которых, как и в любом частном доме, было великое множество, и Борису Егоровичу подчас казалось, что их не переделать никогда.
Тамара Александровна занималась сыном больше.
Дорога через пути даром не проходила. Валерка то брюки вымажет мазутом, то на рубашку посадит пятно, и мать тяжело вздыхая, доставала из кладовки керосин в большой жестяной бутыли и отмывала эти пятна, потом долго стирала и приговаривала:
— Сынок, хиба ж так можна... Бачь, яку блямбу посадыв...
Изредка она забегала в школу и словно невзначай узнавала, как идут дела у сына. Учителя Валерку хвалили. Был он усидчивый, упорный. Особенно давались Валерке математика и физика. На первой физико-математической олимпиаде, которая проходила в городе, он стал победителем, потом была областная. Она проходила в Днепропетровске во Дворце пионеров и школьников, и Валерий, на удивление многим, стал победителем и там. После объявления результатов к Валерию подошел невысокий молодой человек в темном костюме и отозвал его в сторонку. Он долго расспрашивал, кто он и что он, где учится, что за семья. Потом сказал:
— Валерий, я один из преподавателей физико-математического интерната при Московском университете, хотите учиться у нас?
Валерка смущенно потупился, он и сам не знал: хочет или не хочет.
На следующий день Геннадий Михайлович, так звали молодого человека, поехал вместе с Валеркой в Новомосковск к родителям. Вечером, когда пришел с работы уставший Борис Егорович, мать ему тихо шепнула во дворе:
— Боря, у нас гость из Москвы.
Отец удивился, но, по обыкновению, ничего не сказал, только посмотрел на окна хаты, словно мог увидеть в комнате таинственного гостя из Москвы. За ужином Геннадий Михайлович ненавязчиво перевел разговор на Валерия. Отец внимательно посмотрел на него и негромко буркнул:
— Сыну, а ну выдь з хаты.
Геннадий Михайлович, спохватившись, представился и начал говорить:
—Борис Егорович, у Валерия редкие математические способности. Судите сами, в маленькой школе, в общем-то где и преподаватели ведут свои предметы строго по школьной программе, вырастает паренек, который смог опередить всех своих сверстников из математических школ! Такой талант нельзя оставлять без внимания... Мы предлагаем поехать учиться Валерию в Москву. Там ему будут преподавать математику и физику лучшие ученые страны, он сможет вырасти в прекрасного исследователя...
Он говорил, а по сердцу Бориса Егоровича протекала какая-то мягкая и теплая волна. Он с гордостью сидел за столом, выпрямившись, не глядя ни на кого, молча перебирая кисти скатерти, которую положила на стол ради гостя Тамара Александровна. А та сидела пригорюнившись, словно нахохлившись. И думала о том, что Валерий вот покидает родной дом. Как там у него сложится, как все будет... И от этих мыслей, от предстоящей близкой разлуки на душе у нее было тяжело, и она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
Говорили долго. Геннадий Михайлович обстоятельно рассказывал, как живут питомцы интерната, чем занимаются, где проводят свое свободное время.
— А приезжать-то до него можна? — еле слышно спросила мать и незаметно вытерла уголки глаз.
— Конечно, мы родителей наших учеников устраиваем в общежитие. Расскажем вам все... вы не волнуйтесь, ради бога, —убеждал порядком вспотевший Геннадий Михайлович, —Валерия освободим на пару дней от занятий, он вам Москву покажет...
— Годи, —решительно стукнул ладошкой по столу Борис Егорович, —нехай иде... Може, толк буде.
На этом разговор закончился. Геннадий Михайлович заторопился в Днепропетровск —у него на завтра был билет на самолет.
Разговор Бориса Егоровича с сыном был прост и незатейлив.
— Сыну, мы тут с матерью побалакали и... —он замолчал и проглотил комок в горле, —собирайся, у Москву пойдешь... Тильки шоб усе у порядке було.
У Валерки перехватило дыхание, он, зная характер отца, помолчал и тихо ответил:
— Добре, тату, спасыби...
Позже, когда Валерка спал, Борис Егорович полез в свой ящик с инструментом и достал железную коробку из-под зубного порошка. Там у него хранилась заначка.
— Тамара, ось тут гроши, —он протянул коробочку жене, —ты купуй хлопцю усе, що треба... костюм там, ботинки, пальто... Шоб не хуже других був... А гроши ще заробим...
В школу Валерку провожали с помпой. Еще бы —первый случай в районе, когда ученик железнодорожной школы отправляется в Москву в интернат при Московском университете. Говорили о нем много, называли способным, талантливым, желали успехов. В заключение встал директор школы, старый, похожий на засохший каштан, человек, он долго смотрел в зал, славно вспоминал уроки математики, которые он вел в старших классах, и, наконец, тихо вымолвил:
— Валерий, желаем тебе успехов... И. еще тебе пожелаю, чтобы ты никогда не переоценивал своих способностей, не зазнавался и не становился нетерпимым для своих друзей. Характер у тебя сложный, бывают срывы... Держи себя в руках и помни, что ты воспитанник нашей школы, чтобы за тебя никогда нам краснеть не пришлось… Счастья тебе.
В конце августа из Москвы пришел вызов, и Валерий стал собираться в дорогу. На станцию пришли провожать его одноклассники, конечно, мать с отцом. Борис Егорович стоял хмурый, еще более угрюмый, чем всегда. Он молча пожал руку Валерию, хотел что-то сказать, но промолчал. Тамара Александровна тихо всплакнула, расцеловала сына в обе щеки, Валерка вошел в тамбур, махнул рукой и, глядя на отца с матерью, даже не заметил, что поезд тронулся, и платформа, на которой они стояли, стала плавно уходить назад.
Интернат Валерий окончил отлично и без труда поступил на физический факультет Московского государственного университета. За три года он возмужал и превратился из запуганного провинциального хлопчика в высокого стройного парня с симпатичной круглой физиономией и синими, как у матери, глазами. Постепенно исчез мягкий украинский говорок. Единственно, чем он выделялся среди товарищей по группе, —это одеждой. Родители помогать не могли —у Валерия появилась сестренка и мать не работала, а Валерий, в этом он даже себе признаваться не хотел, мучительно завидовал своим друзьям, которые щеголяли в фирменных джинсах и куртках. На первом курсе он так и не смог найти себе «халтуру», которая обеспечивала бы ему дополнительный и твердый заработок, а вот после поездки в Казахстан в строительном студенческом отряде... Валерий, как он сам выражался, грохнул весь заработок на приобретение «фирмы». Но деньги кончились, а так хотелось и посидеть с девчонкой в кафе, и завалиться в гости с коньяком... Не считать мучительно рубли до стипендии, а жить, как хочется. Как-то в пивном баре на Маросейке он познакомился с разбитным парнем его возраста Василием, полотером из фирмы «Заря», и у него началась новая жизнь. Днем он сидел на лекциях, а по ночам в паре с Василием они натирали полы в школах, техникумах, не брезговали частными квартирами. Времени на учебу оставалось все меньше и меньше, Валерий запустил семинары, практические, но появились деньги, и немалые. Постепенно учеба ушла как-то на второй план. Валерий возвращался в общежитие под утро разбитый, тело ломило, болела голова. Он с трудом заставлял себя идти на лекции, на которых откровенно спал, лабораторки приходилась отрабатывать, впрочем, как и все практические занятия... С горем пополам он дотянул до шестого курса и тут понял, что пора кончать: или с «халтурой», или с занятиями. Поразмыслив, пришел к выводу, что диплом нужен, а для того, чтобы нормально «жить», надо еще и кандидатскую. Поэтому он не задумываясь подписал назначение в новый академический научно-исследовательский институт, резонно решив, что там у него конкурентов будет не так много, как на кафедре в университете. Он на несколько месяцев засел за дипломную работу. Она вызвала одобрение на кафедре. Ее заведующий, с сожалением отпуская способного ученика, пообещал на будущее свою помощь. Валерий только улыбнулся: он твердо верил в свой талант, в свои ум, и обещание старого профессора вызвало у него легкую усмешку. Профессор давно уже в науке не котировался, а, как выражались, «стриг купоны».
— Так вот, любезный Валерий Борисович, —Мездриковский смотрел на Кушнира со своей обычной полуулыбкой, —ваш доклад ученый совет утвердил... Я бы посоветовал вам хорошенько подготовиться к вопросам, их будет немало. Вам необходимо изучить весь тот материал, который был получен при экспериментах как в нашей, так и в лаборатории Григория Александровича. Он, кстати, любезно разрешил вам изучить все отчеты лаборатории за два последних года...
Валерий молчал, разглядывая Мездриковского, словно видел его впервые.
«Здорово, наверное, пришлось ему побороться на совете, если разрешили использовать все достижения по тематике!»
— Конференция начинается семнадцатого апреля, —продолжал Евгений Павлович, —мы выезжаем пятнадцатого... Билеты уже взяты, так что у вас в запасе всего две недели... Учтите, Валерий Борисович, вы будете представлять наш институт... —голос у Мездриковского дрогнул. Он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. —Так что в ваших руках очень многое... Хотел бы вас предупредить, что по итогам симпозиума возможна публикация вашего доклада. А это очень неплохо для вас... Кстати, сколько у вас публикаций?
— Шесть статей.
— Вот видите, а для защиты это несколько маловато. Нужно еще и внедрение какого-нибудь изобретения... у вас их, по-моему, три?
— Четыре, —односложно обронил Валерий. Мысли о кандидатской для него были всегда мучительны.
— Да.. —Евгений Павлович оценивающе оглядел Кушнира. —А вот у вашего друга... как его…
— Гиляров...
— Вот именно... Так у него уже кандидатская на выходе. Григорий Александрович мне сказал, что к концу года он выйдет на предварительную защиту... Вот так вот.
— Не может быть, —вырвалось у Кушнира, —у этого недотепы?
— Это как изволите... Недотепа он или нет, скорее, нет, а и статей у него больше, да и несколько внедренных изобретений есть.
Валерий сжался в комок, чтобы не выдать своих чувств. Как так? У этого заморыша Гилярова все готово для защиты! Что, он умнее его или таланта у Гилярова больше? Черта с два... Он все равно будет первым, несмотря ни на что. Только бы симпозиум прошел нормально, а уж тогда он покажет этому тупице, кто умнее и талантливее!
Мездриковский серьезно и спокойно курил, словно это было сейчас самое главное. Он прекрасно понимал, что творится в душе самолюбивого парня, и специально сказал о Гилярове, хотя у Сергея, а Мездриковский это знал наверное, не так все было гладко, как хотелось бы Водолагину и ему. Мездриковский давно заметил, что его ученик работает всплесками, взрывами. Что ему надо дать своевременный толчок, и тогда Кушнир готов своротить горы, но вот всплеск проходит, Валерий успокаивается и все катится, вернее, не катится, а стоит на месте. Сам Мездриковский не любил черной работы еще со студенческой скамьи, поэтому Валерий был ему понятен как никто из его учеников, и Евгений Павлович, сам того не замечая, всегда выделял его, старался как-то уберечь от неожиданностей, многое брал на себя как руководитель, прикрывая Валерия от будничных дел, а иной раз и от общественной работы. Как-то на ученом совете подводили итоги работы соискателей за год. На Кушнира посыпалось множество упреков, но Евгений Павлович встал, как говорится, грудью. Он прямо заявил, что таких, как Кушнир, во всем институте найдется не более пяти человек и не стоит талантливому парню ставить палки в колеса. Защитит, мол, кандидатскую, тогда займется и общественной работой, и чем угодно. С трудом, но отстоять Кушнира ему удалось.
Валерию передали выступление Мездриковского на ученом совете, но, странное дело, он никак не отреагировал, только с ухмылкой бросил: «Он прав, черт возьми! Сначала надо на ноги встать, а потом уж всякой ерундой заниматься».
— Так вам все понятно, любезный Валерий Борисович?
Кушнир молча кивнул головой и, поняв, что разговор окончен, вышел из кабинета.
— Вот твоя командировка, —Росляков пододвинул на край стола командировочное удостоверение, —а вот гостевой билет…
Андрей молча взял бумаги и выжидающе посмотрел на полковника.
— И просьба, —Росляков ухмыльнулся, —если будут споры по актуальным проблемам физики, на трибуну не лезь... Лучше дома обсудим... Все.
— Как это, —деланно удивился Кудряшов, —а на кой черт я всю «Теоретическую физику» Ландау проштудировал? Почему сразу не сказали? Я, может быть, и от командировки отказался бы... Нехорошо, товарищ полковник.
Глава 5
Перед входом в гостиницу «Украина» в Киеве, где поселились участники международного симпозиума, на высоких древках лениво полоскались флаги стран-участниц. Со стороны казалось, что перед гостиницей вырос разноцветный лес с яркими и пестрыми цветами.
Водолагин и Мездриковский получили номера «люкс» на втором этаже, Валерий и Сергей —одноместные номера на седьмом. Быстро побрившись и приняв душ, Валерий вышел в огромный холл гостиницы. Там царила деловая суета: члены оргкомитета встречали иностранных ученых и размещали по номерам. В правом углу холла работало справочное бюро симпозиума, рядом регистрировали приезжающих. Валерий не спеша предъявил удостоверение участника и получил целую кипу программ, билеты на концерты и в театры. Сев в мягкое кресло около журнального столика, он внимательно начал их просматривать, делая на полях программы пометки, что надо послушать и в каких секциях побывать. Доклад Кушнира был в первый дань работы симпозиума, сразу же после торжественного открытия. На второй день в своей секции Валерий и Сергей делали более подробные сообщения, и это для Валерия было самым главным.
Вернувшись в номер, Валерий позвонил по телефону Мездриковскому, но никто ее отвечал. Тогда он набрал номер телефона Водолагина:
— Григорий Александрович, это Кушнир. Я вам не нужен?
— Нет, Валерий Борисович, —голос Водолагина звучал устало: он плохо переносил поезда, —нет...
— А Евгений Павлович не у вас?
— У меня. Дать трубку?
— Если можно.
— Мездриковский, —пророкотал бархатный баритон.
— Это Валерий. Я не нужен вам, Евгений Павлович?
— Нет, нет, Валерий. Отдыхайте.
Кушнир осторожно повесил трубку и задумался. Отдыхать ему не хотелось, он прекрасно выспался в поезде. Валерий снял пиджак, галстук. Повесил в шкафу на плечики темный костюм, две белые рубашки, разложил на тумбочке около зеркала разную мелочь и вышел из номера. Спустившись на лифте в кафетерий на пятом этаже, взял несколько бутербродов, чашку кофе. Огляделся и направился с подносом к свободному столику.
— Вы не будете возражать? —около столика остановился невысокий мужчина в серых брюках и рубашке с короткими рукавами.
— Пожалуйста, —Кушнир передвинул к себе тарелочку с бутербродами.
Мужчина не торопясь поставил на стол сковородку с яичницей, кофе, салат из помидоров, отнес поднос. Сел, доброжелательно глядя на Кушнира:
— Приятного аппетита.
Валерий с набитым ртом благодарно закивал головой.
Ели молча и, только когда принялись за кофе, мужчина спросил:
— Вы участник симпозиума?
— Да, а вы?
— Гость... Вообще-то я в несколько другой области физики работаю, приехал познакомиться, так сказать... Кудряшов... Андрей.
— Кушнир.
С симпатией разглядывая спокойное, широкоскулое лицо нового знакомого, его плотную фигуру, Валерий подумал, что где-то видел его, но уточнять было неудобно.
— Извините, у меня дела, —Кудряшов поднялся. —Встретимся завтра на открытии...
— Приходите слушать мой доклад, —неожиданно для самого себя сказал Валерий, —я выступаю первым.
— С удовольствием, —Андрей пожал руку и заторопился.
У Кудряшова действительно было немало дел. 0н зашел в КГБ Украины, представился начальству, коротко рассказал о своем задании. Высокий пожилой человек в синем костюме полковник Костенко Богдан Кондратьевич крепко пожал ему руку.
— Как устроились?
— В «Украине». Номер на пятом этаже с видом на Крещатик... Богдан Кондратьевич, ничего нет по нашему «знакомому»?
— Пока все спокойно... Остановился в «Интуристе». Отметился в генконсульстве. Бродит по городу, фотографирует, покупает украинские сувениры. Ты, Андрей, не беспокойся: если что-то новое будет, мы тебя в известность сразу же поставим.
— Хорошо, —Кудряшов встал. —Тогда разрешите быть свободным.
— Конечно, иди гуляй пока. И дай бог, чтобы у тебя работы не было...
Начало симпозиума было коротким и деловым. Представитель Академии наук УССР поздравил участников, с ответной речью выступил Мездриковский.
Когда объявили выступление Кушнира, зал равнодушно гудел. Этого имени никто не знал, да и званий у него не было. Валерий быстро прошел на кафедру, взял в руки мел. Откашлялся.
— Товарищи, дамы и господа, —голос его немного дрожал, но Валерий быстро взял себя в руки, — на каком языке делать доклад?
Мездриковский с усмешкой поднял голову, но тут же быстро повернулся к залу. Шум стих.
— Тогда, —Валерий оглядел амфитеатр, —я буду докладывать на русском, на вопросы готов отвечать на английском...
Доклад был подготовлен у Валерия хорошо. Еще дома он отрепетировал перед зеркалом, выверяя интонацию, жесты и движения перед мнимой доской. Он говорил не торопясь, четко и громко, изредка подходил к доске и несколько небрежно писал необходимые формулы. Он чувствовал, что зал слушает его, и от этого в груди у Валерия поднималось какое-то новое, неизведанное чувство легкости и уверенности в себе. Когда он закончил, раздались аплодисменты. Некоторое время Валерий стирал с доски написанное и терпеливо ждал, когда начнут задавать вопросы. Но их не было. Валерий разочарованно пожал плечами и спустился в зал. Потом выступили еще несколько человек, но Валерий их не слушал. Наконец объявили перерыв. Кушнир спустился в буфет и взял чашку кофе. Присел на полукруглый диван. Закурил.
— Разрешите, —около него остановился человек с аккуратно подбритыми усиками. Через плечо на ремешке был перекинут «Никон». —Корреспондент журнала «Сайенс энд сосайети» Гарри Травински...
— Пожалуйста, —Валерий жестом пригласил Травински садиться.
— Я бы хотел выразить вам свою признательность, —церемонно начал говорить Травински, —за столь полный и интересный доклад. Честно говоря, я поражен: столь молодой ученый и уже выступает на таком представительном симпозиуме. Это обнадеживает. Разрешите несколько вопросов?
Кушнир молча кивнул головой, чувствуя, как у него в душе закипает неуемная радость.
— Вы кандидат наук?
— Скоро, наверное, буду.
— О... Надеюсь, вы защититесь с блеском, Валерий Борисович, —с уважением покачал головой Травински. —На мой взгляд, у вас есть все необходимые для ученого качества: уверенность, смелость... У вас своя лаборатория?
— Нет... пока. Я работаю у Евгения Павловича Мездриковского.
— Это очень известное имя. —Травински значительно хмыкнул, отпил кофе. —Несколько лет назад я был представлен вашему учителю и имел с ним большую беседу. Его имя хорошо знают наши читатели, а наш журнал читают даже лауреаты Нобелевской премии. Я вам завидую, Валерий, разрешите вас так называть?
— Пожалуйста, —Кушнир глотнул остывший кофе и с интересом посмотрел на собеседника. «Откуда он так хорошо знает русский язык? И ведет себя так, словно мы давным-давно знакомы... Одет отлично... Что он хочет?»
— Так вот, Валерий, —Травински закурил, —я откровенно завидую вам. Общаться каждый день с таким видным ученым, наблюдать его непосредственно в работе не каждому дано. Наверное, Евгений Павлович делает для вас многое?
— Конечно. Если бы не он, я бы и на симпозиум не попал. —Ответ вырвался как-то неожиданно и быстро, и Валерий заметил, что корреспондент с пониманием кивнул, словно был в этом уверен. —Приходите завтра на секцию, я там с докладом выступаю. Знаете, в физике твердого тела много белых пятен, —Валерий улыбнулся, —и я завтра постараюсь раскрыть на некоторые проблемы точку зрения школы Мездриковского,
— О! Это, конечно, будет интересно... Я обязательно приду...
Раздался звонок. Травински встал, извинился и заторопился в зал.
«На кой черт я ему брякнул о точке зрения? —подумал Валерий, провожая взглядом Травински. —Придется завтра покрутиться, побегать. Да черт с ним!»
— Здравствуй! —Кудряшов протянул Валерию руку. —Здорово ты выступал. Жаль, вопросов не было, но это обычное дело. Первые доклады слушают невнимательно. Зато на рабочей секции дадут жару. А так —хорошо.
— Спасибо, —Кушнир улыбнулся. —А я уж думал, что из пушки по воробьям бабахнул.
— Все нормально, кстати, несколько человек у меня расспрашивали, кто ты и что.
— Да? —радостно удивился Кушнир. —А впрочем, вот и американец тоже интересовался.
— Какой американец? —равнодушно бросил Кудряшов.
— А вот сейчас со мной сидел. С усиками. По-русски говорит лучше нас с тобой. Журнал «Сайенс энд сосайети»...
— А что он от тебя хотел? —удивился Андрей.
— А черт его знает, —Валерий пожал плечами. —Подошел, представился, завел разговор о том, о сем. Спросил, есть ли у меня лаборатория. Я ему: дескать, откуда, когда я без году неделя как университет окончил. А, трепло, одним словом.
— Бывает, —Андрей хлопнул Кушнир а по плечу, —не расстраивайся. Ты лучше к выступлению на секции как следует подготовься, а то забьют вопросами.
— Меня не забьют, —самоуверенно произнес Кушнир. —Я сам кого хочешь забью.
—Не скажи, —Андрей покачал головой, —насколько я понял из твоего доклада, эксперименты у вас не совсем чистые были.
— Это почему? —взвился Валерий.
— Статистики маловато.
— Но для подтверждения теории...
— Для подтверждения теории нужно провести большое количество экспериментов. Не так ли?
— Ты математик?
— Что-то вроде этого, —Андрей пошевелил пальцами в воздухе, —парапсихолог. —И, засмеявшись, он подтолкнул Кушнира к дверям зала. —Идем, а то пропустим все доклады.
Заседание секции проходило в небольшой аудитории Киевского университета, Председательствовал Григорий Александрович Водолагин. Обстановка была обычная. В аудиторию входили, выходили, не обращая внимания на докладчика. Многие курили. Дым от сигарет поднимался к высокому резному потолку и терялся среди замысловатых лепных украшений. Валерий выступал пятым. Он развесил листы ватмана с экспериментальными данными, таблицы. Повернулся к залу и сразу же заметил в первом ряду Травински. Тот сидел, держа на коленях раскрытый «Никон» и диктофон. Кушнир повернулся к Водолагину, словно спрашивая разрешения начинать, после того, как тот чуть заметно кивнул, начал говорить. Говорил он положенные десять минут. Закончив, внимательно посмотрел в зал... Андрей оказался прав: вопросы посыпались как из рога изобилия. Особенно старались представители Уральского отделения Академии наук.
Он бросил взгляд на Водолагина. Григорий Александрович сидел за столом, что-то неторопливо записывая в блокнот. Словно успокоившись, Кушнир начал отвечать на вопросы. Говорил отрывисто, но аргументированно —о том, что часть экспериментов была перенесена на этот год и что в скором будущем необходимая статистика будет набрана, что для разработки технологии для промышленности более точная математическая модель не нужна, и многое другое, стараясь при этом быть предельно выдержанным и не «заводиться». Аудитория реагировала по-разному. Скоро спор стал общим, про Кушнира все как будто забыли.
Первым на трибуну выскочил взъерошенный парень и, захлебываясь, «раздраконил» доклад Валерия в пух и прах. Кушнир слушал молча, упрямо стиснув зубы. Он посмотрел на Травински. Тот держал диктофон над головой и задумчиво рассматривал Водолагина. Лохматый парень сел. Тогда встал Кушнир и с места начал отвечать своему оппоненту. Григорий Александрович дал всем высказаться и подвел итоги. Он сказал, что некоторые положения следует еще раз проверить экспериментально, но что, по его мнению, работы Кушнира заслуживают всяческого одобрения.
Валерий слушал Водолагина, стараясь сдержать в себе все нараставшее раздражение.
«Подумаешь —миротворец! —Валерий даже вспотел от возмущения. —Я и так знаю, что мои работы сделаны на отличном уровне! Посмотрим, что вы через месяц запоете, когда эксперименты начнутся!»
После завершения работы секции Валерий вышел из здания университета и медленно направился к Крещатику.
— Валерий, —он вдруг услышал голос. —Валерий, подождите... —Его догонял улыбающийся Травински.
— Здравствуйте, Валерий, —он протянул ему руку и какое-то время тряс ее, весело улыбаясь, —вы —молодец. Такой бой выдержали! Мездриковский будет вами доволен.
— Эх, будь Евгений Павлович на заседании, от этих крикунов камня на камне не осталось бы! —раздраженно выпалил Кушнир. —Жаль, что его не было!
— Ничего. Вы и так с честью отстояли позицию школы уважаемого Евгения Павловича. Вы сейчас куда, Валерий?
— Сам не знаю. Хочется просто пройтись.
— Разрешите, я с вами... пройдусь?
— Пожалуйста.
Они молча спустились на Крещатик и долго шли, прикидывая, с чего начать беседу. Неожиданно Травински придержал Кушнира за руку:
— Присядем, Валерий...
Кушнир покорно опустился на широкую скамейку и закурил.
— Знаете, —Травински задумчиво ковырял прутиком землю. —Мне кажется, что Евгения Павловича Мездриковского не очень поддерживает определенная категория ученых...
— Это просто зависть! —Кушнир повернулся к собеседнику. —«Чистота эксперимента... неточность модели...» —Он передразнил взъерошенного парня. —Пустобрехи! Ума ни грамма, а Водолагин их за уши тащит, лишь бы «ученики» были… Зла не хватает! Взять хотя бы этого типа, который выступал после меня, — дальше своего носа не видит...
Травински с интересом посмотрел на красное от злости лицо Кушнира, чуть улыбнулся:
— Это ваша обида говорит.
— Да при чем тут обида! Просто противно становится...
— А вы знаете, —голос Травински вдруг стал тихим и он задумчиво помолчал, —я бы мог вам помочь.
— Как? —удивился Валерий.
— Хотите, наш журнал опубликует ваш доклад на симпозиуме? Это поддержит ваши позиции.
Кушнир вопросительно посмотрел на Травински. Тот спокойно выдержал взгляд и положил руку на его плечо.
— Свое научное кредо надо учиться защищать, юноша. —Травински покровительственно улыбнулся. —Ну так как?Согласны? По глазам вижу, что согласны. Вот и отлично. Скажу вам больше: я еще вчера связался с редакцией по телефону, и мой шеф просил вам заказать статью!
— Так мне ее надо будет писать?
— Зачем? Дайте мне ваш доклад, а я его отредактирую. С вашим портретом пойдет. В рубрике «Молодые ученые размышляют». Кстати, это вас поддержит и материально: у нас большие гонорары.
Кушнир невольно посмотрел на свой костюм и перевел взгляд на темно-серую тройку Травински.
— Это я в Париже покупал. —Травински устало потер виски. —Никак не могу акклиматизироваться. Старею. Да, Валерий, а что это за молодой человек к вам подходил, когда я вчера от вас отошел?
— Какой человек? —недоумевающе переспросил Кушнир, стараясь сосредоточиться после заманчивого предложения.
— В светлом костюме, плотный такой.
— А… Это ученый, он тоже участник симпозиума, только по другой секции. На пятом этаже живет в «Украине». Я на седьмом, а он на пятом. Мы с ним как-то завтракали вместе в кафетерии. Хороший мужик.
— Ах, вот как. —Травински вздохнул. Открыл фотоаппарат. Вы не возражаете, если я вас для журнала сфотографирую? Примите какую-нибудь нетривиальную позу.
Валерий положил ногу на ногу и, расстегнув пиджак, замер, подперев левой рукой голову...
Прощаясь, Травински чуть придержал руку Кушнира в своей:
— Да, Валерий, вы не говорите вашему знакомому, что мы с вами встречались и... договорились кое о чем. Знаете, я один, а желающих напечататься в нашем журнале очень много.
— Да что вьг, —Кушнир вспыхнул, —конечно, не скажу.
— Вот и отлично. Ну, до завтра.
Кушнир вошел в холл гостиницы и сразу же увидел Андрея, который покупал в киоске газеты.
— Ну, как прошла секция? —поинтересовался Кудряшов, просматривая «Правду». —«Бой быков» был?
— Еще какой! Но я стоял насмерть.
— Мне говорили ребята из Уральского центра. Последнее слово за тобой осталось.
— Еще бы, —фыркнул Кушнир, —говорить можно много, а вот аргументировать может далеко не каждый.
— Что ж, с тебя причитается, —Андрей весело посмотрел на Кушнира.
— А я и не отказываюсь. Пойдем, по молочному коктейлю вмажем?
— Пойдем, —Андрей сложил газету. —Для аппетита.
Андрей глотнул приятный, пахнущий холодом напиток.
— А этот американец-то тоже был на заседании?
Кушнир с интересом посмотрел на Кудряшова:
— Слушай, вы что, сговорились? Ты про него спрашиваешь, а он про тебя.
— Про меня? —Андрей поставил бокал на стойку.—Ты шутишь?
— Что я, ненормальный? Прямо так и спросил: «Что за молодой человек?» Ну а я ему и говорю: сосед и тоже участник, только в другой секции работает. Ты, кстати, на кристаллографии, что ли?
— Что ему от меня надо? —Андрей, не отвечая, пожал плечами. —Псих какой-то... Ну, да черт с ним.
Вечером Кушнир долго не мог заснуть. Он ворочался в постели, несколько раз вставал и выходил на балкон. Под его ногами лежал пустынный Крещатик, стаями светлячков пролетали по широкому проспекту машины. А он стоял и думал о предложении Травински и о том, что, наверное, Мездриковский будет доволен, а он, Кушнир, утрет нос Гилярову и его компании...
Дверь Сергею открыла Оля.
— Здравствуйте, Оля. —Сергей смущенно топтался около двери. —Простите, а Григорий Александрович дома?
— Дома, Сережа. — Ольга улыбнулась. —Уже спрашивал о вас... Проходите. Он немного нездоров, вы уж, пожалуйста, недолго.
— Конечно, конечно, —Гиляров снял куртку и повесил на вешалку. —Можно?
— Да конечно же, —Ольга взяла его за руку и потянула в комнату. —Папочка, к тебе Сережа...
Григорий Александрович полулежал в широком кресле с высокой спинкой. На нем была войлочная куртка со шнурами вместо пуговиц, на ногах шлепанцы. На коленях Водолагина лежал блокнот и какая-то книга.
— Здравствуйте, Григорий Александрович, как съездили?
— Здравствуй, Сергей... Хорошо съездил, если бы не выматывающие душу поезда. Никак не могу привыкнуть, —он пожал Сергею руку, —ночью не засну, а днем места себе не нахожу... Уговаривал, уговаривал Евгения Павловича обратно самолетом лететь, а он их как огня, видимо, боится... Ни в какую... Как дела в лаборатории?
Сергей заулыбался, но молчал, и Водолагин вдруг посерьезнел и с плохо скрытым волнением посмотрел на Гилярова.
— Неужели?
— Ага... —Сергей открыл папку и протянул ему пачку фотографий, сделанных «Поляроидом» с дисплея осциллографа. —Вот посмотрите... Теперь вот это, это... Это... Вот обсчеты машины, —Гиляров достал гармошку из широкой ленты, которая обычно стоит в печатающем устройстве ЭВМ.
Григорий Александрович быстро пробежал глазами фотографии, полистал гармошку, еще раз просмотрел фотографии и поднял глаза на улыбающегося Гилярова.
— Вот это подарок! —он встал с кресла и прошелся по комнате. —Вот это подарок... —Водолагин постучал кулаком по левой ладони. —Ну теперь мы на коне... Сколько проведено экспериментов?
— Около двухсот... Но положительный результат зарегистрирован только в пятидесяти.
— Значит так, Сергей Александрович, с завтрашнего дня переходим к серии экспериментов по программе, в которой получены результаты... —Водолагин вдруг остановился и быстро поглядел на Гилярова. —Постой, а как ты успел за две недели столько сделать?
— А мы в две смены работали и по субботам и воскресеньям...
И тут только Водолагин заметил, как осунулся Сергеи. Под глазами появились мешки, ссутулился. Лицо землистое, глаза лихорадочно поблескивали. Ему стало до боли жаль своего аспиранта, захотелось сказать что-то теплое, доброе. Григорий Александрович вдруг вспомнил свою молодость, академиков Иоффе и Сканави, с которыми ему пришлось долго работать, и те сумасшедшие дни, когда они буквально гнали взашей своих молодых коллег из лаборатории, и те ночи, которых так не хватало, и многое другое, такое близкое, родное и уже невозвратимо далекое. Он подошел к Сергею вплотную и положил руки на плечи.
— А вот это никуда не годится... Приду на работу, поговорю с Медведевым очень круто; Черт знает, что: не успел уехатъ, как он «будни Сизифа» устраивает... Кто еще работал с тобой?
— Не скажу. —Гиляров мрачно посмотрел в сторону, —вы нам запретите, а тут дела разворачиваются...
— Скажешь, —Григорий Александрович погрозил блокнотом, —еще как скажешь... В общем так, эксперименты откладываются на неделю, всем отдыхать... Медведеву я позвоню, и он оформит вам отгулы, и чтобы это было в последний раз. Понял меня?
Гиляров с безразличным видом смотрел в сторону. На его лице не дрогнул ни один мускул. Просто он прекрасно знал Водолагина и его характер: погрозит, но работать разрешит. Поэтому они и устроили, как говорит Григорий Александрович, «будни Сизифа». Эксперимент пошел и останавливаться было невозможно, упустишь момент —потом устанешь себя проклинать.
— Я тебя спрашиваю, ты меня понял? —голос крепчал.
— Ага...
— То-то... —Григорий Александрович удовлетворенно откашлялся и снова уселся в кресло. —Что еще нового?
— Форвакуумный насос накрылся...
— Это почему?
— Обмотка у мотора сгорела... мы отдали перемотать на опытное производство, наверное, послезавтра сделают.
— Орлы... А второй насос?
— Чирикает потихонечку. Григорий Александрович, заявку на аппаратуру составили, там есть одна позиция скользкая... У западников с выставки можно купить установку для определения примесей в монокристаллах... Сто тысяч стоит.
— Это после... Сергей, —Водолагин достал из стола пачку исписанной от руки бумаги, —я внимательно прочитал черновик кандидатской, сделанные на полях замечания...
Гиляров взял черновик, молча положил в папку и вопросительно посмотрел на Григория Александровича.
— Хочешь знать мое мнение... —Водолагин задумался. —Боюсь, что тебе заново придется переделывать экспериментальную часть. В связи с последними данными...
— Я знаю, —Сергей согласно кивнул головой, —и уже почти переделал... Но я хочу провести еще одну, контрольную серию экспериментов, чтобы...
— Я тебя понял. —Дверь открылась, и в кабинет вошла Оля. —Что тебе, Олюня?
—Папочка, может, чайку?
— Это было бы здорово...
Оля скрылась за дверью и тут же снова появилась, толкая перед собой тележку, на которой стояли чашки, сахарница, чайники, отдельно, на нижней полочке, стояло варенье, а в блюдце был нарезанный лимон. Она быстро все расставила на журнальный столик и, улыбнувшись, сказала:
— Прошу...
Сергей пододвинул кресло Григория Александровича поближе, а сам уселся на диване рядом с Ольгой. Чай пили не спеша, молчали.
—Сережа, вы варенье берите, —Оля подвинула розетку. — Крыжовенное, кисленькое...
Но Гиляров пил чай невнимательно, думая о чем-то своем, и не обратил на предложение Ольги никакого внимания. Отец с дочерью переглянулись.
— Сергей, как дома дела? Как Таня?
Чайник в руке Оли чуть дрогнул, но она продолжала наливать чай, словно ничего не слышала.
— А? А, дома? —Сергей неопределенно пожал плечами. —Вроде нормально...
Водолагины снова переглянулись, и Григорий Александрович стал рассказывать о симпозиуме.
— Много было ученых из-за рубежа... Кстати, Олюня, был Кларк из Кембриджа и подарил мне свою монографию... Только вышла из печати... Мы даже с ним сфотографировались на память. —Водолагин встал и достал из стола пачку фотографий. —Говорит, сэр Водолагин, давайте вместе снимемся, а то когда еще встретимся… —Он протянул Оле фотографии. Сергей взглянул через плечо.
На снимке рядом с Водолагиным сидел аккуратненький старичок в старомодном пиджаке с галстуком-бабочкой, сзади них стояли Мездриковский и Кушнир.
— А Валерий что здесь делает? —удивилась Оля, поднимая глаза на отца. —Он что, уже в корифеи науки попал?
— Да понимаешь, —Григорий Александрович смутился, —подошел, а отказать как-то неудобно было... Он, между прочим, очень хороший доклад сделал на симпозиуме. Конечно, отстаивал свою точку зрения, но выступал здорово... Нам тоже на орехи от него досталось, Сергей.
Гиляров пожал плечами.
— Если бы Валерий знал последние результаты, то, наверное, был бы осторожней в своих выводах...
— Очень может быть, —охотно согласился Водолагин, бережно пряча фотографии.
— Да, Григорий Александрович, —вдруг вспомнил Гиляров. —Мы тут дружным коллективом пару статей написали... Я, Надя Надеина, Медведев и еще кое-кто... Вы посмотрите на досуге, нужна ваша подпись... —Он снова полез в папку и достал несколько отпечатанных листов с выписанными от руки тушью формулами. —Вот, пожалуйста, это по последним экспериментам...
— Хорошо, —просто сказал Водолагин, —а ты отдавай-ка пока черновик диссертации в перепечатку... С машинки возьмешь, тогда и править будем.
— Понимаете, —Сергей развел руками, —не могу машинистку найти... Еще страниц десять-двадцать берут печатать, больше —хоть волком вой —ни одна не соглашается ни за какую плату. А сам, —Сергей засмеялся, —начинаю печатать и невольно правлю, посмотришь потом —ни в какие ворота не лезет.
— Это бывает, —Григорий Александрович улыбнулся, —у меня точно так же. Поэтому я отдаю Олюне, она перепечатывает, а потом уж начинаю работать... Да, Олюнечка, может, ты поможешь молодому ученому?
Оля слегка покраснела, но быстро справилась с собой и весело воскликнула:
— А что? И помогу. Давайте вашу рукопись, Сережа, я быстро перепечатаю.
Сергей стал отнекиваться, но Водолагин настоял:
— И не думай, Оля сделает быстрее и лучше, чем любая машинистка.
Сергей попрощался. В коридоре надел старенькую нейлоновую куртку и лыжную шапочку. Оля молча смотрела, как он одевается.
— До свидания, —буркнул Сергей, он всегда смущался пристального взгляда Ольги.
— До свиданий, Сережа, —Оля протянула ему руку и чуть задержала в своей, —а перепечатать рукопись... я сама хотела предложить, но папа меня опередил. Приходите через неделю —будет готова.
Сергей вышел на улицу. Ярко светило солнце, но деревья стояли еще голые и сумрачные, хотя уже явно чувствовалось, что очень скоро появятся первые листочки. В воздухе пахло чем-то неуловимо радостным, от чего хотелось промчаться бегом по улице, жадно ловя ртом пока еще холодный воздух, и беспричинно смеяться, радуясь и весне и удаче, которая две недели шла рядом.
Он плотнее застегнул куртку и не спеша пошел вдоль ряда коттеджей, с наслаждением подставляя лицо солнцу. Домой идти не хотелось, а в лаборатории никого не было —воскресенье. И тогда Сергей свернул с асфальтовой дорожки на тропинку, проложенную вдоль речки, и, загребая ногами пожухлую прошлогоднюю листву, бездумно пошел по берегу, невольно глядя на темную, быстро несущуюся воду.
Вчера вечером Сергей пришел поздно —готовили материалы к приезду Водолагина. Тани дома не было, не было и записки, которую она обычно писала, если задерживалась. Сергей поужинал и, сев за стол, начал изучать результаты последних экспериментов и править небольшой отчет, который он написал с Володей Медведевым. Работа увлекла, и он не заметил, как негромко открылась входная дверь и вошла Таня.
— Привет, ты уже дома?
— Давно... —Сергей оторвался от бумаг. —А ты чего так поздно?
— С мамой в гости ходили к ее знакомым. —Татьяна медленно прошла в комнату.—А ты все вкалываешь?
— Работаю, —поправил Сергей и недовольно поморщился. От жены пахло вином. —А к кому вы ходили?
— А... так. У мамы есть давнишний приятель —Федор Иванович Николенко... Он маме очень здорово помогал, когда умер папа... Вот мы у него и были. Его сыну исполнилось тридцать лет —юбилей, можно сказать.
Сергей промолчал. Ему давно уже не нравились эти походы жены в гости вместе с тещей. Не то чтобы он ее не любил, но и привыкнуть не мог. Екатерина Федоровна каждый раз подчеркивала, что деньги, которые он зарабатывает, не деньги, а «щебенка», «мелочь».
—Вот живут, —Таня говорила не умолкая. — Вот живут... Две машины, гараж, дом — чаша полная, одного хрусталя тысячи на две... Сам Федор Иванович военный в прошлом, а сейчас тюльпаны разводит, а Гарик, —Сергея невольно покоробило, —таксист... Тоже без копейки не сидит. А стол какой был, — она мечтательно покачала головой, —и икра, и балыки, семга целая на блюде лежала... Федор Иванович шашлыки в ресторане заказал, грибной жюльен и... В общем, там еще на неделю осталось! Вот как жить надо, милый! —Таня запахнула халат и с ходу села на диван. —А ты все бумажки какие-то пишешь... крестики и нолики рисуешь. Что молчишь?
Сергей пожал плечами, но промолчал. Разговор этот был не новый и ему не нравился. Спорить не хотелось, да Сергей и понимал —говорить бесполезно. Он чувствовал, что Таня начинает как-то отдаляться от него, что эти походы в гости с матерью не проходят бесследно, оставляют у нее в душе какое-то чувство неудовлетворенности своей жизнью, семьей.
— Так что молчишь? —Таня усмехнулась. —Не нравится... Не умеешь ты жить, Сергей, не умеешь...
— Так жить —и не умею и не хочу... —не выдержал Сергей и тут же пожалел, что ответил.
— А я хочу, —голос жены стал звенящим, —а я хочу... чтобы у нас и квартира была, чтобы холодильник был забит, чтобы мы в гости ходили и могли принимать гостей. Вот что я хочу!
— Ты же сама знаешь, что, пока я не защищу диссертацию, никаких прибавок к зарплате не будет...
— А мне наплевать на твою диссертацию, ты ее для себя пишешь! А я как дурочка по вечерам одна дома сижу; в гости не ходим, в кино изредка, а в театре вообще не помню когда последний раз были! Зачем мы живем?
— Для детей, —Гиляров посмотрел на красное, сразу ставшее некрасивым лицо Тани, —будут дети, будет цель в жизни.
— Какие дети! —Таня вскочила. —Ты меня одну прокормить не можешь, а еще детей хочешь! Смотри, в чем я хожу. —Она подбежала к встроенному шкафу и стала выбрасывать на диван вещи. —Смотри! Надеть нечего... Что до свадьбы купила, в том и хожу... Зачем мне такой муж, зачем мне такая семья!
— Ты, наверное, немного не в себе, —примирительно оказал Сергей, —ложись, спать, потом поговорим...
—Нет, я в себе, нет, я в себе! Это ты мне жизнь хочешь погубить. Да, да... Я знаю. Ты и мою маму терпеть не можешь, а я из-за тебя в старую телку превратилась, а мне нет еще и двадцати пяти!
Сергей, не слушая, надел куртку, взял бумаги и вышел. Ночевал он в общежитии.
Когда Росляков надевал очки и, читая документы, как-то странно их опускал на кончик носа, то становился похож на старого бухгалтера, изучающего финансовый отчет.
— Ты покури пока, —он глянул поверх роговой оправы на Андрея, —я сейчас...
Кудряшов прямо с поезда направился в Управление. Оттуда позвонил жене. А потом его вызвал Росляков, и теперь Андрей сидел перед ним и крутил в руках незажженную сигарету. Наконец полковник дочитал сводку.
— Ну как съездил, боец? —странная улыбка скользнула по его губам.
— Докладывать или отчет написать?
— Давай пока на словах. —И снова улыбка скользнули по его губам. — Было что-нибудь интересное?
Кудряшов задумался.
— Наш «подопечный» вел себя спокойно. Встреч, которые бы вызвали наше любопытство, у него не было... Обычная журналистская работа. По вечерам сидел в номере гостиницы, один раз был в оперном театре. И, пожалуй, все...
— Так уж и все? —переспросил полковник.
— Вообще-то в его поведении были довольно интересные моменты, но я бы хотел их осмыслить...
— А может, вдвоем осмыслим? —лукаво прищурился Росляков. —Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. Одно только поясни: ты сам почувствовал, что попал в поле зрения этого «журналиста»?
Андрей кивнул головой.
—Он мною интересовался у одного молодого ученого —Кушнира Валерия Борисовича... И не только у него, —Кудряшов потер виски, —беседовал с горничной этажа, на котором я жил, в оргкомитете пытался навести справки о том, где я работаю. А самое главное, в управление кадров Академии наук был из Киева звонок с просьбой сообщить мое ученое звание и перечень опубликованных работ, якобы для включения в общую монографию.
— Я тебя предупреждал: он профессионал. Вот так, Андрюша. Ну, а твое личное мнение о нем?
— Мне показалось, что конкретного задания у него не было... Скорее, он делал подходы к молодым. Все встречи и интервью, которые он брал, зафиксированы. В том числе и с парнем, у которого он интересовался мною. Кстати, он работает у Мездриковского в институте...
Помолчали. Росляков старательно сложил документы в папку и протянул ее Андрею:
— По распоряжению руководства будешь вести «журналиста». Внимательно проанализируй деятельность Травински. Я дал распоряжение выписать из библиотеки подшивку его журнала за последние три года. Пролистаем, может, что-нибудь и заинтересует нас. На сегодня свободен. Отдыхай, завтра со своими соображениями заходи без звонка.
Макдональд слушал Травински не перебивая. Рисовал на листе бумаги какие-то рожицы, курил. Когда Гарри окончил доклад, долго молчал и, наконец, произнес:
— Подведем итог. Есть две школы физики, руководители которых не ладят между собой. Есть молодой ученый, некто Кушнир Валерий, представитель одной из школ. Кушнир самолюбивый, талантливый физик, который спит и видит себя ученым с мировым именем... Так?
— Так.
— Кроме этого, Кушнир нуждается в средствах и мучительно это переживает. Это надо учесть. Как у тебя дела с «таксистом»?
— В ближайшие дни выхожу на контакт. Сэм поработал с ним на славу, теперь моя очередь. Думаю, что попытка вербовки будет удачной.
— Торопись, Гарри, «таксист» должен нам помочь.
Григорий Александрович не выдержал и, несмотря на категорические запреты врача, через три дня появился на работе. Конечно, он знал; что все будут на местах: первый, хотя и небольшой успех подхлестнул сотрудников. Григорий Александрович вошел в вестибюль института и, отвечая на многочисленные приветствия, стал не спеша подниматься по лестнице на второй этаж. Около дверей лаборатории остановился и прислушался: за дверью дружно и громко смеялись.
Водолагин открыл дверь. Даже его появление не смогло остановить хохот. Смеялся всегда собранный и немного мрачноватый Володя Медведев. Надя Надеина, лаборанты и техники. Только Сергей Гиляров стоял с растерянным видом посередине комнаты и со смущением поглядывал по сторонам.
— Что за клуб веселых и находчивых? —поинтересовался Водолагин, доброжелательно улыбаясь. Озорной смех заразил и его.
— Ой, Григорий Александрович, не могу… —Надя Надеина схватилась за виски и, сдерживая смех, продолжала: —У Гилярова прибавление в группе —четверо котят родилось...
— Каких котят?
— Да понимаете, Григорий Александрович, —Сергей смущенно улыбнулся. —Вчера, когда уходили, я забыл свой халат на лабораторном стенде... Сегодня пришли, а на моем халате ночью Машка родила четверых котят… Вот они и ржут.
Рыжая Машка была любимицей лаборатории, Все ее подкармливали, а добрая душа Надя приносила из дома пакет молока. Откуда и когда появилась, никто в лаборатории не знал, но Машка стала своеобразный живым амулетом. В тот день, когда она появилась в комнате, лаборатория праздновала свой самый первый успех —была закончена разработка методики экспериментов, и появление рыжей и ободранной кошки расценивалось веселыми ребятами как перст божий. Машка прижилась, часами она лежала на подоконнике и из-под хитрого кошачьего прищура разглядывала суетящихся молодых людей. Но особенно ей нравился почему-то большой форвакуумный насос и, когда его включали и он начинал потихоньку пофыркивать, откачивая из-под стеклянного колпака воздух, Машка сладко потягивалась и играющей походкой направлялась к насосу. Ложилась рядом с ним и начинала мурлыкать. Эта странная любовь вызывала массу шуток, и рождение котят, естественно, вызывало у неунывающих ученых должную оценку.
Григорий Александрович не смог сдержать улыбки, невольно вспомнив постоянные шутки своих ребят.
— А где же новорожденные?
—А мы их вместе с Машкой в ящик из-под магнитометра устроили, —Надя схватила Водолагина за руку и потащила в угол комнаты. —Смотрите, Григорий Александрович...
Снизу вверх на Водолагина смотрели скорбные и тревожные глаза Машки, которая, прикрыв своим телом четыре шевелящихся комочка, жалобно и тихо мяукала. Он наклонился и погладил рыжую, топорщуюся шерсть, потом распрямился и сказал:
— Что же вы так плохо смотрели... Машка не только четверых котят родила...
Все замерли и подошли поближе, с интересом разглядывая Машку.
— Не туда смотрите, —в голосе Водолагина скользнула еле заметная веселая нотка, —она еще и две прокладки для форвакуумного насоса произвела на свет. —Он разжал руку, на ладони лежали два маленьких черных резиновых колечка.
Хохот раздался такой, что в комнату испуганно заглянула секретарь Григория Александровича —Катя. Она что-то хотела сказать, но, увидев Водолагина, изобразила на лице улыбку и тихо прикрыла за собой дверь. Смеялись долго, даже Сергей стоял и улыбался с каким-то отрешенным выражением на лице.
Наконец, когда все успокоились, Григорий Александрович поинтересовался подготовкой к новой серии опытов и поманил пальцем Гилярова.
— Сергей, зайдите ко мне...
В небольшом водолагинском кабинете, все пространство которого занимали стенные шкафы с книгами, Григорий Александрович предложил Сергею сесть и сам тяжело опустился в большое кожаное кресло.
— Я же тебе дал неделю отгулов, почему на работе?
— А что мне дома делать? —буркнул Сергей и отвел глаза.
Водолагин давно чувствовал, что у Гилярова дома что-то не клеится, а мысль эту подсказала Оля, которая, как женщина поняла это давно. Григорий Александрович с жалостью глядел на осунувшееся лицо Сергея, на набрякшие веки и мешки под глазами.
«Боже мой, —думал он, —парень работяга, себя не жалеет, умный, способный ученый... а дома этого не понимают. Почему так устроен мир?.. Ему бы сейчас поддержку, внимание и... горы бы свернул!»
— Сережа, при нашем филиале вечернего факультета Московского физико-технического института есть место преподавателя… В основном для ведения практических занятий. Если хотите, я бы мог вас порекомендовать...
Сергей вскинул глаза на Водолагина и кивнул головой.
— Вот и хорошо… А сейчас мы так поступим. На лабораторию дали две путевки в двухнедельный дом отдыха, вы подойдете к Кате, она их вам выдаст... И чтобы две недели я вас в лаборатории не видел. Поезжайте с женой, отдохните... А после отдыха начинайте готовиться к предварительной защите... Я думаю, что перед летними отпусками мы на ученом совете заслушаем вас... Договорились?
Гиляров хотел возразить, что у него масса дел, что надо вычитать черновик диссертации, что начинается новая серия экспериментов и его присутствие необходимо, но, вспомнив разговор с Таней, промолчал. Ему вдруг показалось, что, побыв с женой в доме отдыха, все может встать на свои места и что снова в семье воцарятся мир и порядок.
— Где ваша жена работает, Сережа?
— В нашей научно-технической библиотеке…
—Я позвоню, чтобы ей дали две недели за свой счет. Договорились, Сергей?
Гиляров кивнул головой. Он хотел сказать какие-нибудь слова благодарности, но они на ум не шли, и Сергей сидел на кончике кресла, не решаясь встать, как будто этим мог обидеть Водолагина, высказать свою неблагодарность. Григорий Александрович это понял и встал первый, вышел из-за стола и, полуобняв, проводил Гилярова до дверей.
Глава 6
Кушнир собирался в командировку в Москву. Комната, в которой они раньше жили вместе с Сергеем, благодаря стараниям Мездриковского, стала его собственной. Валерий пробил себе городской телефон, сделал ремонт, купил кое-что из мебели, и комната сразу приобрела вид постоянного жилья, а от общежития осталось только одно: громкоговоритель на стене. Кушнир мечтал купить приемник и телевизор, но денег не было, а занимать он не хотел.
Командировка была вынужденной, а не плановой. Валерий по возвращении из Киева с головой ушел в работу над кандидатской. Несколько раз переписывал черновик, согласовывал с Мездриковским, снова переделывал. Не хватало литературы, и Евгений Павлович, скрепя сердце, разрешил съездить в Москву в Ленинку. Была еще одна причина, о которой Валерий своему руководителю не оказал: после окончания симпозиума Травински поспросил его через месяц-другой позвонить в его корпункт в Москве и узнать, как дела со статьей.
Поезд пришел на Курский вокзал вечером, и Валерий сразу же пошел устраиваться в гостиницу. Утром поехал в библиотеку и проработал там до обеда, а в три часа из автомата позвонил в корпункт. Трубку долго никто не поднимал, потом раздался щелчок, и женский голос с легким акцентом оказал:
— Алло?
— Господина Травински, пожалуйста.
— Господина Травински нет, что ему передать?
— Передайте, пожалуйста, что звонил Валерий... он знает.
В трубке что-то стукнуло, словно ее положили на стол, и раздались приглушенные голоса.
— Вы знаете, господин Травински только что вошел в оффис и может с вами поговорить...
— Я подожду...
— Здравствуйте, Валерий, —голос Травински звучал жизнерадостно и весело, —очень рад вас слышать... Как вы поживаете?
— Все хорошо, Гарри Генрихович, вот случайно оказался в Москве и решил вам позвонить, как договаривались.
— Вы очень вовремя позвонили, Валерий, —Травински засмеялся. —Вчера пришла почта, и для вас есть приятная новость... Ваша статья опубликована, поздравляю.
— Большое спасибо, —Валерий взволнованно переложил трубку в другую руку. —А можно получить хотя бы один номер журнала?
— Почему один? —пророкотал Травински. —Мы авторам даем по пять экземпляров... Вы в какой гостинице остановились?
— В «Заре»... Это около выставки.
— Я вечером разыщу вас. До свиданья...
Кушнир вышел из автомата и радостно потер руки.
«Отлично! Теперь я утру кое-кому нос... Так, надо еще посидеть в библиотеке, чтобы за три дня все необходимые материалы изучить и успеть заказать сделать копии с некоторых статей... А как он меня найдет? —вдруг испуганно подумал Кушнир. —Я же ему номер корпуса и комнаты не сказал! Хотя... фамилию он знает... а беспокоить второй раз неудобно. Ладно, если сегодня не встретимся, то завтра с утра позвоню... Главное, что напечатал, не подвел!»
Вечером Валерий купил бутылку коньяка, фруктов и стал ждать Травински. Номер у него был одноместный. Кровать, письменный стол, телевизор и городской телефон. Валерий включил телевизор и, глядя на экран, все время оборачивался к телефону и прислушивался к шагам в коридоре. Около восьми часов раздался звонок.
— Слушаю вас.
— Валерия Борисовича, —раздался знакомый женский голос.
— Слушаю нас, —повторил Кушнир.
— Валерий Борисович, это говорят от вашего знакомого... Дело в том, что он не сможет подъехать к вам и просит вас встретиться с ним в девять часов вечера на Чистых прудах. Если смотреть в сторону кафе, то с правой стороны вторая скамейка от трамвайного круга.
— Хорошо, —Кушнир удивленно пожал плечами, —раз нужно, я буду там в девять... До свидания.
До встречи оставалось чуть больше часа, и Кушнир заторопился. Он успел вовремя, но Травински не было. Валерий сел на скамейку и, развернув «Известия», начал читать, через минуту сложил газету и сунул в карман. Встал и нетерпеливо прошелся. Травински опаздывал. Тогда Валерий, рассудив, что, наверное, его знакомец приедет на метро, медленно пошел по направлению к двухэтажному кафе. Его догнал Травински.
—Валерий, —сказал торопливо Травински, поравнявшись с ним, —напротив стоят синие «Жигули», садитесь в них, я сейчас...
Травински быстро зашел в кафе, а Валерий перешел улицу и, увидев машину, сел на место рядом с водителем. Почти тут же рядом с ним уселся Травински и машина сорвалась с места.
— Простите, Валерий, я даже с вами не поздоровался... Здравствуйте!
— Добрый вечер!
— Ну как ваши дела? — Травински покосился на Валерия. —Когда защита?
— Думаю, что ближе к осени, Гарри Генрихович...
— Очень хорошо, Валерий. Желаю удачи...
«Жигули» остановились около светофора, и Травински тронул Валерия за рукав.
— Валерий, на заднем сиденье кейс, откройте его —там ваши экземпляры журнала.
Кушнир перегнулся через сиденье, взял в руки кейс, открыл. Достал из него пачку журналов и стал быстро один листать. Травински с улыбкой наблюдал за ним.
— На десятой странице.
Кушнир быстро открыл нужную страницу. И невольно бросил взгляд на Гарри Генриховича: под огромным заголовком «Талант принадлежит человечеству» на Валерия смотрел он сам. Великолепная цветная фотография, сделанная Травински на скамейке, когда они ходили по набережной Днепра в Киеве. Дальше шел доклад Валерия и комментарии редакции.
«...Молодой талантливый ученый из Советского Союза Валерий Кушнир, —с еле сдерживаемым волнением читал Валерий, —не ищет легких путей в науке. Его кредо —смелость и принципиальность. Блестящий математик, с отличием окончивший физико-математический интернат при Московском университете, работает под руководством одного из самых талантливых физиков нашего времени —действительного члена Академии наук СССР, профессора Мездриковского, с работами которого мы в свое время знакомили наших читателей...»
Кушнир не заметил, что автомобиль остановился около многоэтажного дома на Кутузовском проспекте и что Травински внимательно наблюдает за ним, —он все вчитывался и вчитывался в такие волнующие строки и думал о том, как все-таки удачно складывается его жизнь и как она странно делает повороты. Не откажись Гиляров от командировки в Киев, и не было бы всего этого...
— Валерий, возьмите в кейсе ваш гонорар... — Травински кивнул па кейс. —Только деньги ваши, а конверт оставьте мне... —он захохотал. —Или вам он на память нужен?
—Да что вы, Гарри Генрихович! —Кушнир снова открыл кейс.
— Вон в том, крайнем отделении...
Валерий достал большой конверт из вощеной, глянцевой бумаги с фирменным знаком журнала в правом верхнем углу. Конверт был плотный и довольно объемистый. Он открыл его —там лежала пачка десяток. Валерий, не считая, сунул деньги в карман и смущенно поблагодарил Травински.
— Я здесь ни при чем, —Травински дружески похлопал его по плечу, —это за ваш талант, за ваш ум...
Валерий покраснел от удовольствия. В душе у него все пело.
— Гарри Генрихович, вы меня простите... где-то надо расписаться? сое же деньги...
— А как же! —Травински с удовольствием рассматривал смущенного собеседника. —Бухгалтерия при капитализме точно такая же, как и при социализме... —Он весело засмеялся. —Но это мы сделаем в другом месте... Кстати, и отметим это событие. Выходите, Валерий, мы приехали. Здесь я живу. Да вы не смущайтесь —я холостяк и живу один. Буду только я и моя сотрудница, которая вам по телефону отвечала...
Они вышли из машины. Травински закрыл дверь и слегка подтолкнул Валерия к подъезду.
Квартира Травински была на седьмом этаже. Он открыл своим ключом дверь и гостеприимно пропустил Кушнира вперед. Навстречу вышла молодая женщина среднего роста с короткой, почти мужской стрижкой. Лицо чуть удлиненное, с красивыми карими глазами и яркими полными губами. На ней было серое шерстяное платье с большим, как у свитера, воротником и широкими рукавами, которые не скрывали красивых рук с длинными, словно у музыканта, пальцами.
«Хороша! —невольно отметил Валерий, с любопытством разглядывай женщину. —Прямо как с рекламного проспекта».
— Мисс Ирэн, хочу вам представить талантливого молодого физика Валерия Кушнира, —Травински церемонно поклонился. —Мисс Ирэн, моя помощница и, как вы заметили, очень красивая женщина. —И он загадочно улыбнулся.
— Ирэн... —она протянула руку, и Валерий галантно ее поцеловал.
— Валерий.
— Мне очень много о вас говорил мой шеф, —Ирэн мягко улыбнулась, — он от вас просто без ума. Проходите. Валерий...
Они вошли в большую комнату. На полу розовый мягкий ковер, гармонирующий с темной мебелью, низкий журнальный стол около дивана, торшер в виде напольного подсвечника из старинной бронзы, кресла с высокими спинками, цветной телевизор, стереокомбайн.
— Мисс Ирэн, приготовьте нам что-нибудь перекусить, а мы с Валерием пока займемся делами, —Травински подошел к письменному столу и достал папку. —Валерий, вот здесь распишитесь...
«Гонорар от редакции журнала «Сайенс энд сосайети» в размере пятисот рублей получил полностью», —прочитал по-английски Валерий и размашисто расписался.
— Валерий, —Травински улыбнулся, —у нашей редакции есть правило: каждому новому автору дарить небольшие подарки... Примите и вы от нас сувенир... —и он протянул Кушниру коробку. —Здесь магнитофон, который очень пригодится вам при работе...
«Нешнл Панасоник», —мельком прочитал Кушнир.
Он растерялся. Неуверенно принял из рук Травински коробку и, не зная, куда ее деть, посмотрел по сторонам.
— Спасибо, Гарри Генрихович... —Кушнир чувствовал себя не в своей тарелке.
«Гонорар, а теперь... еще и магнитофон... за один доклад...»
— Ирэн, у вас все готово? —крикнул Травински, словно не замечая растерянного вида Валерия. —Мы проголодались...
Из кухни показалась Ирэн с подносом в руках. Она ловко стала накрывать журнальный столик. Коньяк, виски, несколько бутылок с содовой, шампанское. Поставила на столик хрустальные фужеры и вышла, но тут же появилась снова с подносом. Валерий неловко бросился помогать.
— Спасибо, Валерий, —Ирэн так взглянула на него, что перехватило дыхание. —Я сама...
Она расставила розетки с икрой, тарелочки с бутербродами.
— Прошу, —широким жестом оказал Травински и наполнил бокалы шампанским. —За вашу удачу, Валерий, на поприще науки... и с пожеланиями, чтобы наше сотрудничество продолжалось столь же успешно, как и началось.
Постепенно Кушнир пришел в себя. Развеселился, стал рассказывать истории из своей жизни. Пили помалу, но часто. Вдруг Валерий случайно бросил взгляд на настенные часы и удивился — было около часа ночи.
— Ой, мне пора... —испуганно оказал Кушнир, с трудом приподнимаясь с дивана. —Уже очень поздно...
Ирэн тоже взглянула на часы и встала.
— Мистер Травински, мы засиделись... Что подумают соседи о незамужней женщине, которая приходит домой после полуночи? —она покачала головой.
Травински трагически развел руками.
— С таким приятным собеседником я и сам не заметил, что поздно... Я сейчас вызову такси. —Он подошел к телефону и набрал номер.
Быстро договорившись с диспетчером, он положил трубку и повернулся.
— Сейчас такси придет, а мы, как говорят в России, выпьем па посошок...
Ирэн отказывалась, но Травински с Валерием быстро ее уговорили. Незаметно прикончили еще одну бутылку коньяка и с шутками вышли на площадку. Спустились вниз. Машина уже стояла у подъезда.
— Спасибо, Гарри Генрихович, за все... —с чувством произнес Кушнир, пытаясь стоять твердо на ногах, —не было бы вас, что бы я делал... спасибо.
Они пожали руки. Ирэн сидела уже в машине, Валерий сел рядом с ней и хотел закрыть дверь, когда Травински нагнулся и оказал:
— Да, Валерий, я могу часто отъезжать по делам, так что вы созванивайтесь с Ирэн, она даст домашний телефон... До свидания.
Машина тронулась. Какое-то время они ехали молча. Неожиданно Ирэн взяла его под руку и нежно прижалась к нему. У Валерия замерло сердце, и он тихо ответил пожатием локтя. Ирэн положила голову на его плечо и чуть слышно коснулась губами щеки.
— Куда едем? —голос водителя ворвался как будто с того света.
— Ленинский проспект... а там покажу куда, —сказала Ирэн и еще раз поцеловала Валерия.
Проснулся Валерий от того, что кто-то нежно его гладил. Он открыл глаза —над ним склонилась Ирэн.
— Мой нежный и ласковый рыцарь, —прошептала она, закрывая его губы поцелуем. —Ты чудо...
Кушнир привлек к себе такое легкое и гибкое тело, и все словно провалилось, словно ушло на второй план...
Сергей не ночевал дома три дня, и Таня не находила себе места. Если на следующий день после размолвки она только пожала плечами и спокойно пошла на работу, то на второй —задумалась. И еще не желая признать себя виноватой, пыталась переложить всю вину на плечи мужа. Но Сергей не пришел ночевать и на третий день. Утром Таня набрала внутренний телефон и, услышав голос Сергея, тут же повесила трубку. А в обед постаралась прийти в столовую тогда, когда обедала лаборатория Водолагина. Она увидела Сергея издали. Он шел один, нахмурившись. Молча встал в конце очереди и развернул какой-то журнал. Читая, он машинально шагал, пока не оказался перед стойкой. Тане очень хотелось подойти к нему и сказать, что все это чепуха и что на этих проклятых именинах ничего не было, но кругом стояли сотрудники, и она не решилась. Утромчетвертого дня, когда она пришла на работу невыспавшаяся после бессонной ночи и передумав невесть что, Таня не выдержала и позвонила Володе Медведеву.
— Товарищ Медведев, —сказала она, старательно изменяя голос, —за вашим сотрудником Гиляровым числится реферативный журнал «Физика твердого тела» за этот год... Он срочно нужен руководству, пожалуйста, организуйте его возвращение...
Медведев не удивился. Такие звонки из библиотеки раздавались часто: журналы приходили в одном экземпляре и постоянно кому-то требовались. Он подошел к Сергею, склонившемуся над лентой самописца, и сказал:
— Сережа, отнеси в библиотеку реферативный журнал, кому-то из руководства понадобился.
Сергей кивнул. Вынул из стола, журнал, снял халат и надел пиджак. Вышел в коридор и тут его перехватила секретарь .Водолагина —Катя.
— Сережа, зайдите за путевками.
Сергей покорно завернул в приемную.
— Вот, пожалуйста, — Катя протянула две путевки, —распишитесь... Заполните сами... Счастливо вам отдохнуть.
— Спасибо, —буркнул Сергей и, положив путевки в карман, направился в библиотеку.
Таня сидела за столом и выписывала литературу в карточки. Увидев вошедшего Сергея, она побледнела и опустила голову.
— Вот возьмите, —Гиляров протянул журнал.
Таня молча взяла и, глотая слезы, направилась в глубь стендов. Прижавшись к стойке, она всхлипнула, но сдержалась и быстро вытерла набежавшую слезинку. Она представила, что Сергей ушел и ушел навсегда, и от этого ей стало страшно, и она испуганно выскочила к столу, Сергей молча смотрел на нее.
— Что вечером приготовить?
Сергей пожал плечами. Потом достал из кармана путевки и протянул ей.
— Вот… — голос его дрогнул, —нам две путевки, в дом отдыхи дали... двухнедельный, —добавил он для чего-то и замолк.
Таня машинально взяла из его рук путевки и... вдруг расплакалась. Она выбежала из-за стола и обняла мужа, ей хотелось все ему объяснить, сказать, что она была не права, что она не такая, но слезы мешали говорить.
Все в маленькой комнатке было перевернуто. Сергей и Таня собирались в дом отдыха. На кухонной табуретке стоял кожаный чемодан, который Сергей купил в Москве, возвращаясь из последней поездки со строительным студенческим отрядом. Таня, что-то напевая, укладывала вещи, а Сергей с никчемным видом слонялся по комнате, стараясь хоть чем-нибудь ей помочь.
— Вот это тоже положи, —он протянул ей папку.
— Что там?
— Да тут статья одна... Поработаю в доме отдыха немного, а то все времени не хватает.
— Нет, Сереженька, —Таня ласково, но решительно отстранила его руку. —Никакой работы... всего две недели! Приедешь —доделаешь. Тебе надо отдохнуть, ты посмотри, на кого стал похож?
Сергей насупился.
— Ну и что... на статью уйдет два дня максимум.
— Нет, нет и нет... —Таня обняла его за плечи, —не обижайся.
Сергей положил папку обратно в письменный стол и присел на диван-кровать. Развернул газету и стал невнимательно просматривать.
— Ну вот и все, —Таня застегнула ремни чемодана и поставила на пол. —К отъезду готовы... Давай обедать и потихонечку двинем.
Неожиданно раздался стук в дверь, и Сергей, вскочив с дивана, пошел открывать.
— Здравствуйте, Екатерина Федоровна, проходите...
— Здравствуйте, здравствуйте... Вот шла мимо и решила зайти. —Екатерина Федоровна присела на табуретку.
— Мама, давайте с нами обедать, —предложила Таня, выставляя на стол еще одну тарелку.
— Не откажусь. —Екатерина Федоровна внимательно оглядела комнату. —А что это у вас такой кавардак?
— Мы с Сережей уезжаем на две недели в дом отдыха, —беззаботно объявила Таня, разливая суп.
— В какой дом отдыха? —Екатерина Федоровна уставилась взглядом в спину дочери.
— В «Березку»... на две недели.
— Это что же у вас, отпуск, что ли? —поджав губы, процедила Танина мать.
— Да нет... я за свой счет взяла, а у Сережи отгулов масса... вот мы и решили.
— Да-а, —протянула Екатерина Федоровна, подвигая табуретку к столу и беря ложку. —Понятно...
Сергей молчал, чувствуя все возрастающее раздражение. После того злосчастного похода Тани с матерью на день рождения он не мог себя заставить посмотреть теще в глаза, словно он был в чем-то перед ней виноват. Сергей сел за стол, отломил кусок хлеба и стал молча есть, изредка бросая взгляд на Таню, которая тоже была не особенно довольна приходом матери.
Екатерина Федоровна доела суп, положила ложку и посмотрела на Сергея.
— А ты что молчишь?
— А что я должен говорить? —негромко произнес Сергей, не поднимая глаз от тарелки.
— Как что... А ты что, не знаешь, что надо говорить?
— Мама, ты о чем? —заволновалась Таня, уловив в тоне матери знакомые нотки.
— Да о том, дочка, —Екатерина Федоровна резко повернулась и в упор посмотрела на нее. —О том... разве вы не знаете, что я из-за вашей свадьбы в отпуск не поехала, денег не было... Вы что, не знаете, что я на одну зарплату живу... Могли бы и мне путевку достать. Я два года, почитай, без отпуска!
Сергей поднял голову, отодвинул пустую тарелку.
— Не понял, Екатерина Федоровна, почему после нашей свадьбы вы без денег сидите? Разве мы у вас брали?
— Ты-то помолчи! —вскрикнула она и, достав платок из сумки, вытерла краешек глаза. —Дочку довел до чего —смотреть тошно! Безвылазно дома сидит, а сам шляется неизвестно где… Сам-то хорош! Зять — нечего взять!
— Во-первых, я не шляюсь, Екатерина Федоровна, —голос Сергея дрогнул, —а работаю... а во-вторых, я бы попросил в таком тоне со мной не разговаривать. Я, как мне кажется, этого не заслужил...
— Мама, как вы можете так? —перебила его Таня, вскакивая на ноги. —Сергей и днями и ночами пропадает на работе... И потом, эти путевки его начальник нам отдал, свои...
— Знаю, как он работает, —Екатерина Федоровна зло усмехнулась, —если ты мне не говоришь, то соседи сказали... То его с дочкой Водолагина видели, то в общежитии три дня ночевал...
— Мама, эта девушка ему перепечатывает кандидатскую! —Таня покраснела. —А то что он в общежитии ночевал, так это не ваше дело!
Сергей стремительно встал и вышел из-за стола. У Екатерины Федоровны в глазах мелькнул испуг, и она чуть отодвинулась. Таня во все глаза смотрела на мужа.
— Знаете, Екатерина Федоровна, я вас в гости не приглашал, —глухо произнес Гиляров, в упор глядя на тещу, —а уж если вы пришли, то будьте любезны вести себя прилично… —Сергей замолчал и тяжело перевел дыхание. —Вы меня извините, но я вас не понимаю... Что вы хотите от нас? Что вам нужно? Путевка? Забирайте мою...
Екатерина Федоровна смерила его взглядом. Таня прижала руки к щекам и закрыла глаза.
— Вот возьмите, —Сергей вынул из кармана путевки и положил на стол, потом вытащил бумажник и тоже положил.
— Поезжайте, отдохните, —он выскочил из комнаты.
Некоторое время в комнате царила тишина и слышался шелест бумаги —это Екатерина Федоровна рассматривала путевку.
— Татьяна, у тебя есть ручка?.. Впишу себя, пока не передумал, — она быстро вписала в путевку свое имя и протянула руку к бумажнику, но тут неожиданно резко встала Таня и выхватила его из рук матери.
— Это не ваше... Зачем вы так с Сережей? —глаза Тани наполнились слезами и она заплакала.
— Не реви... Таких Сереж на улице только свистни... Кстати, в этом доме отдыха и Гарик Николенко будет...
— Так вы за этим... за этим... —спазм сжал горло Тани, —я не хочу слышать о нем ничего... Его отец и вы —это ваше дело, но зачем вы меня тянете…
— Не психуй, —Екатерина Федоровна повысила голос. —Гарик хоть и не научный сотрудник, зато кооператив двухкомнатный на одного имеет, да и денег у него побольше, чем у всех твоих сотрудников... научных... Впрочем, сама решай —взрослая... Когда автобус уходит?
— Через два часа, —машинально ответила Таня.
— Так что ты стоишь? Выкидывай его вещи из чемодана и пошли ко мне — я быстренько соберусь... Не хнычь, перебьется две недели твой ненаглядный… Ученый.
Екатерина Федоровна жизнь прожила нелегкую, хотя начиналась она просто и счастливо. До войны она окончила курсы машинисток, устроилась работать в трест и зарабатывала прилично — машинисток в то время, впрочем, как и сейчас, найти было трудно. Семья у Кати была большая — отец, мать, три сестры и брат. Родители жили дружно, но родственников не привечали, считали, что всех кормить —сам сыт не будешь. Отец Кати работал землеустроителем, и его часто не бывало дома. Он много ездил по области и поэтому в доме царил какой-то свой, замкнутый мирок. Вечером все сестры усаживались вокруг большого, круглого дубового стола, кроили платья, вышивали, а разговор крутился постоянно вокруг замужества подруг и как те устроились в жизни. Мать в разговоры не вмешивалась, она сидела и углу комнаты в кресле и только изредка вставляла фразы, словно подытоживала каждый отдельный эпизод в разговоре. Брат Екатерины Федоровны —Антон учился в институте, дома бывал редко и неохотно, проводя все вечера в общежитии со своими сокурсниками. Да и не нравились ему эти вечные разговоры о том, как та или иная подруга «устроилась» в жизни. Первой вышла замуж красавица Валентина за слушателя Военно-политической академии; Елизавета через мужа сестры познакомилась с веселым, неунывающим летчиком гражданской авиации, вскоре они поженились и уехали в Киев, Кате перед самой войной исполнилось двадцать лет, была она любимой дочерью и по совету матери замуж не торопилась, не спеша подбирала себе «партию». Но случилось не так, как они с матерью рассчитывали —все сломала война. Катя вместе с подружками подала в военкомат заявление и вскоре очутилась на курсах медсестер. Поначалу ей все было интересно, все нравилось. Девчата горели желанием поскорее попасть на фронт, но потом стали приходить письма от подруг, и Катя поняла, что война есть война. Из предыдущего выпуска в первых же боях погибло несколько девушек, которых она хорошо знала, и ей стало не но себе. Не то чтобы она боялась, не то... но эти вести холодили душу.
На курсах за ней ухаживал высокий, угловатый сорокалетний холостяк —военврач третьего ранга Николай Сергеевич Воронков, и Катя, подумав, дала согласие. Свадьбу отпраздновали в столовой, и Екатерина с мужем уехала в Куйбышев, где Николай Сергеевич стал работать хирургом в армейском госпитале. После войны родился старший сын —Петр, через восемь лет —Таня и в пятьдесят втором —Егорушка, в пятьдесят седьмом от инфаркта прямо в операционной умер Николай Сергеевич. Жили они в то время в Подмосковье на частной квартире, и после смерти мужа Екатерина Федоровна и дети оказались на улице. Рядом оказалась Валентина с мужем. Ее муж работал начальником строительного треста и помог Екатерине Федоровне построиться. Так появился на окраине города маленький домик с большой русской печью, делящей его изнутри на комнату и небольшую кухоньку.
Пенсии за мужа и скромной зарплаты машинистки не хватало, жили трудно, нередко впроголодь. Екатерина Федоровна все чаще и чаще ездила к сестрам и не просила, нет, те, понимая, что ей нелегко, сами помогали, чем могли. Дети все лето жили на даче у Валентины, а Екатерина Федоровна в это время устраивалась работать по совместительству. Петр, окончив семь классов, пошел работать учеником токаря и стал немного зарабатывать, но все равно легче не стало. Выросла Таня, тянулся вверх Егорушка, а Екатерина Федоровна словно надломилась, словно упала с глаз пелена, и она вдруг увидела, что есть люди, живущие лучше ее, имеющие в доме все, не считающие мучительно рубли до получки, не выкраивающие по ночам из старой рубашки старшего сына рубашку для младшего.
У дома был приусадебный участок, но Екатерина Федоровна к земле приучена не была, и сажали они одну картошку, которая как назло родила раза в три меньше, чем у соседей. Но Екатерина Федоровна пойти расспросить, как надо делать, не хотела, считала себя выше, благороднее, а жилось все хуже и хуже... Как-то раз, рассматривая вечером старые фотографии, она неожиданно подумала о том, что жизнь почти прошла — сорок пять… а ничего она в жизни не видела и ничего от нее не получила. Мама не раз говорила: «Ты, Катюша, должна от жизни получить все!» Что все? Где все это? Екатерина Федоровна уронила голову на стол и заплакала. Ей до боли в сердце было жаль себя, свою молодость, свою любовь, которая к ней так и не пришла...
«Буду жить для себя!»
С этого момента она стала пристальней присматриваться к своим знакомым и, странное дело, постепенно начала их ненавидеть. За то, что они ходят на работу аккуратно одетые, веселые, что у них все в жизни получается... и еще за что-то такое, что даже сама объяснить не могла. Просто ненавидела и все тут. На детей перестала обращать внимание, замкнулась, ожесточилась. Тут-то она и познакомилась с бравым отставником, который пришел в военкомат, где Екатерина Федоровна работала машинисткой, что-то выправить. Был он ее постарше, краснолицый, загорелый, с хриплым и громким голосом. Екатерина Федоровна с удовольствием слушала его незамысловатые анекдоты, рассуждения о жизни и, сама того не замечая, воспринимала это как должное: мысли их во многом совпадали... Николенко, так звали отставника, пришел к ней в дом в ближайшее воскресенье, поставил на стол бутылку водки, шмякнул на стол здоровенный кусок домашнего окорока и сказал:
— Ну-ка, Екатерина, готовь пока, а я пойду посмотрю твое хозяйство...
Ходил он недолго, а вернувшись, по-хозяйски уселся за стол, распечатал бутылку водки, налил два стакана и залпом выпил свой.
— Вот что я тебе скажу, Катерина, голова у тебя бабская... —он смачно обсасывал шкурку окорока. —Хозяйка ты никудышная... На такой земле и ни хрена не воспроизводить —грех. Яблони одни, —он подумал, вытирая ладонью губы, — рублей триста в год могут давать... А ежели грядки с зеленью запузырить, —считай, всю зиму обеспечена.
Екатерина Федоровна молча слушала, согласно кивала и думала о том, почему же этот голос она не услышала раньше? Почему так поздно все случилось?..
— Не умею я ничего... да и не хочется.
— Детей заставь… вон какие оглоеды выросли. Ты женщина молодая, симпатичная, —он коротко хмыкнул, — побереги себя... для других дел.
И все понеслось, закрутилось... А дети, дети чувствовали... Петр стал сумрачный, домой почти не приходил, а вскоре женился. Его женитьбу Екатерина Федоровна восприняла как личную обиду, и... сказала, чтобы он из дома уходил, Петр невесело улыбнулся и ушел. И тогда все заботы легли на плечи Тани. Школа, огород, занятия в музыкальной школе, огород... Череда дней неслась как кадры на киноленте. Монотонно, устало и трудно, с постоянно возраставшим раздражением...
Сергей шел по улице, ничего не замечая. Он давно чувствовал какую-то глухую неприязнь со стороны тещи, но никак не мог понять, чем она вызвана. Ему хотелось, чтобы родственники Тани были и его родственниками не только на словах, но и на деле. Но Сергей сразу же понял, что для них он чужой. Даже Петр, с которым они познакомились давно и вроде друг от друга ничего не скрывали, после свадьбы стал относиться к нему очень холодно. Сергей ломал голову над тем, что случилось, но придумать так ничего и не сумел. Встречались они редко, да Сергей и не стремился к этим встречам и под любым предлогом старался на них не ходить.
— Сережа, здравствуйте, —вдруг услышал он знакомый голос и недоуменно оглянулся. Чуть сзади стояла Оля и, улыбаясь, протягивала ему руку.
— Здравствуйте, Оля, —Сергей смутился, —задумался и не заметил вас... Извините, пожалуйста.
— Ой, да что вы, Сережа, —Оля вспыхнула, —бывает... А почему вы не в доме отдыха? Папа говорил, что вы с женой должны были поехать отдохнуть.
Сергей покраснел.
— Работы много... Таня с матерью своей поехали, а я... работы много, —еще раз повторил Сергей и понял, что Оля ему не верит, и от этого он еще больше смутился.
— Да, да, Сережа, папа мне говорил, что у вас самые напряженные дни, —словно не замечая ничего, быстро сказала Оля. —Да, Сережа, я отпечатала часть вашей работы… если хотите, зайдем к нам и я вам покажу...
— Неудобно как-то, —Сергей подумал вдруг о том, что придется еще оправдываться и перед Водолагиным.
—А папа в командировку уехал, —Оля внимательно смотрела на Сергея и от этого ему стало снова не по себе, —в Москву, а потом в Ленинград... сегодня утром.
Сергей молчал, потом, решившись, негромко ответил:
— Если это удобно, то я бы очень хотел посмотреть на отпечатанный материал...
— Тогда что же мы стоим? —Оля так ласково улыбнулась, что Сергей тоже не смог сдержать улыбки.
Оля отперла дверь и пропустила вперед Гилярова.
— Сережа, располагайтесь, я сейчас.
Сергей прошел в большую комнату и сел на низкий диван около журнального столика. Взял в руки журнал «Огонек» и стал листать.
— А вот и я. — Оля вошла в комнату, и Сергей невольно за любовался. Сиреневое платье из какой-то мягкой и струящейся материи было пошито на манер русского сарафана, свободное, широкое книзу, но при каждом движении Оли оно на какой-то миг облегало ее фигуру, от этого она казалась еще более стройной и необыкновенно привлекательной.
Оля заметила его восхищение, и сердце ее замерло. Она специально надела это платье.
— Сережа, посмотрите то, что успела отпечатать, а я поставлю чай, —Оля быстро повернулась и почти выбежала на кухню.
Сергей быстро читал, изредка делая на полях пометки. Неслышно вошла Оля и поставила на столик поднос. Разлила чай по чашкам и внимательно стала разглядывать Гилярова, словно видела его впервые.
«Ох, Олька, —думала она, глядя на сосредоточенное лицо Сергея, —кажется, ты влюбилась... Где ты был раньше, Сереженька? —Ей вдруг захотелось плакать, и она, боясь этого, встала и прошлась по комнате.
«Какой парень! А женился!.. Боже мой, ты же моя судьба!.. Черти, ведьмы, ну кто там есть... помогите мне, помогите!...»
— Здорово, —Сергей поднял взгляд на Олю, — Оля, так вы еще и редактировали?
— Что-нибудь не так? —заволновалась Оля и села рядом с ним на диван.
— Да нет, Оля, все хорошо, —Сергей улыбнулся, —просто мне показалось, что вы редактировали рукопись...
— Я только чуть-чуть... У вас повторы были, Сережа, вот здесь, она быстро листала рукописный текст, —вот здесь и тут… Но если вы против, я могу перепечатать, как было...
— Нет, нет, я не против, —Сергей неловко повернулся и на какое-то мгновение их плечи соприкоснулись, Оля вспыхнула, но не отстранилась, а Сергей, не заметив, продолжал: — так лучше намного, Оля, я, честно говоря, пишу плохо, и ваша помощь… У меня даже слов нет.
Оля засмеялась, легко поднялась с дивана и стала убирать со столика чашки. Гиляров бросился неловко помогать, но Оля ласково отстранила его руки и так радостно посмотрела на него, что Сергею показалось, словно он сидит дома, а со стола убирает его мама.
— Сережа, вы не спешите?
— Да нет... хотел поработать над статьей, но это вечером. А что?
— Так… —протянула Оля и села рядом. — Посидите у нас немного... с вами так спокойно и... хорошо. —Оля смотрела прямо перед собой. —А мне всегда скучно, когда папа уезжает... Я ведь всегда одна...
Сергей молчал, чувствуя, что в душе поднимается какое-то огромное уважение и... нежность к этой девушке, и ему вдруг захотелось что-нибудь сделать для нее, но что —он не знал, и тогда неожиданно для себя взял ее руку и поцеловал. Рука вздрогнула и не отстранилась, а Сергей взял и еще раз ее поцеловал, и тогда рука нежно, но твердо выскользнула из его ладони, а Оля встала и сказала:
— Давайте танцевать...
Она включила магнитофон и чуть слышная музыка, словно обволокла их своей ненавязчивой мелодией. Сергей осторожно держал мягкое податливое тело девушки и вдруг подумал, что за все время совместной жизни с Таней она ни разу не взяла его под руку, когда они ходили по улице, и ни разу, когда они танцевали, не была такой нежной и трепетной, как Оля.
Мелодия сменялась мелодией, а они танцевали, словно забыв обо всем на свете, и молчали. Оля не смотрела на Сергея, да и он стеснялся, понимая, что делает что-то не так. Неожиданно Оля села на диван и, тяжело переводя дыхание, тихо вымолвила:
—А теперь уходите, Сережа, я… очень устала. Прошу вас...
Гиляров молча кивнул головой и заторопился к выходу, но Оля догнала его и легонько коснулась рукой плеча, и Сергей резко повернулся.
— Сережа, вы приходите завтра... чтобы быстрее напечатать вашу работу, вы будете диктовать, а я печатать... Я со слуха быстрее печатаю... Хорошо? —Она с робкой надеждой посмотрела на Сергея.
Гиляров кивнул головой, но не уходил, а смотрел на почему-то бледное лицо Оли и она смотрела на него, а потом взяла и слегка коснулась щекой его щеки. Дверь захлопнулась, и Гиляров оказался на улице.
Светило солнце, легкий ветерок лениво шевелил листья деревьев, и тут только Сергей понял, что ему очень жарко. Он распахнул ворот рубашки и не спеша двинулся по улице, с наслаждением подставляя разгоряченное лицо его легким порывам. На душе было радостно и он начисто забыл неприятную сцену у себя дома, хотелось пробежаться по улице, свернуть к речке и с наслаждением броситься в ее всегда холодную и быструю воду.
— Кандидат, здорово! —Валерий Кушнир протянул руку.
— Привет, Валера.
— Ты что, у Водолагина был?
— Нет... он в командировке, я к Оле заходил. Она мне диссертацию печатает.
— Ты даешь! —брови Кушнира удивленно полезли вверх. —А что же ты в дом отдыха не поехал? У тебя же путевки с сегодняшнего дня?
— Да работы много... Таня с матерью поехала, а я остался.
— Понятно... —многозначительно протянул Кушнир и ехидно закончил: —Все дела и все важные... Шерше ля фам!
— Ты это к чему? —вспыхнул Сергей.
— Ладно, ладно, проехали... —Кушнир помолчал. —Слышь, Серега, это правда, что твоя теща машинистка?
— Да... в военкомате работает.
— Слышь, —Валерий помялся, —а ты не можешь подкатиться к ней, чтобы она мне диссертацию перепечатала?
— Знаешь... —Гиляров посмотрел поверх головы Валерия, —ты сам к ней обратись. Она тебя знает и не откажет, а о цене сговоритесь... Мне как-то неудобно... —Он вспомнил злое лицо Екатерины Федоровны, и ему сразу же стало не по себе. —Я даже сам ее не просил...
— Ну это понятно... А потом Ольга Григорьевна намного приятней твоей тещи, —во все горло захохотал Кушнир и хлопнул его по плечу. —Молодец, горный орел... Сам такой.
Сергей непонимающе смотрел на Кушнира, пожал плечами.
— Странный ты стал, Валерка, ей-богу, странный...
— Уж какой есть... —Кушнир снова помолчал и быстро бросил взгляд на хмурого Сергея. —Серега, ты мне друг... Извини, старик, я тебе хочу сказать одну не очень приятную новость... Никогда бы не сказал, но... что у тебя с Татьяной произошло?
Гиляров удивленно посмотрел на Кушнира.
— Ничего...
— Ладно, не темни...
— Ну полаялись немного, с каждым бывает...
— Слушай... Я как-то вечером домой возвращался и видел, что твою Татьяну какой-то мужик провожал… Я еще подумал, что это ты и хотел окликнуть, но потом рассмотрел... Они долго около вашего дома стояли... Я, кажется, этого мужика знаю... Таксистом работает.
— Ну и что? —через силу произнес Гиляров, сердце у него сжалось так, что стало трудно дышать. —Таня была на дне рождения, вот он, наверное, и проводил... Что тут такого?
Кушнир прищурясь смотрел на Сергея, словно оценивая, какой эффект произвела новость.
— Да ничего... тебе виднее, парень... Ладно, подкачусь я к твоей тещеньке насчет кандидатской... У тебя-то когда будет готова?
— Через неделю, наверное.
— Ну привет тебе, —Кушнир пожал руку и быстро зашагал прочь.
Кудряшов пришел на работу, как всегда, пораньше по примеру Рослякова. Андрей открыл сейф и разложил бумаги, закурил. Странное дело, чем больше он вникал в дело «журналиста», тем яснее ему становилось: что-то в Киеве и он и его коллеги не доработали. Не мог такой опытный разведчик, как Травински, не сделать ни одной попытки подхода к советским ученым. Или, может быть, другое —он ехал на встречу и встреча состоялась, каким-то образом выскользнув из-под их контроля. Обиднее всего Андрею было, что Травински так быстро и легко его расшифровал, таких проколов у Андрея еще не было. Он с досадой посмотрел на фотографию Травински, сделанную в Киеве: та же ироническая улыбка, те же усики и пристальный взгляд над газетой, которую тот держит в руках. Такое впечатление, что Травински знал, что его фотографируют, и принял соответствующую позу. И снова у Кудряшова возникло чувство, что Травински ехидно подмигнул ему с фотографии. Андрей положил ее в папку и задумался. Дверь открылась и на пороге показался Росляков.
— Андрей Петрович, зайди ко мне.
— Есть.
Они вошли в просторный кабинет Рослякова, и Андрей терпеливо ждал, пока тот раздвинет шторы, распахнет окна, вытрет фланелькой стол и откроет сейф. Владимир Иванович все делал не спеша, поглядывай на Кудряшова и ухмыляясь, —он понимал, что того снедает любопытство и тревога. Наконец Росляков сел за стол и вытер лоб платком.
— Жарковато сегодня... Андрей, не в службу, а в дружбу, принеси от дежурного сифон с водой.
Через минуту Кудряшов поставил на стол Рослякова сифон и опять ждал, пока полковник нацедит себе стакан пузырящейся жидкости и залпом выпьет.
— Черт, такая погода не для моего сердца... —полковник поставил стакан на край стола и добродушно спросил: —Так говоришь, не было подходов у Травински в Киеве?
— Вроде так...
— Ладно... тогда, как у Штирлица, —информация к размышлению, —полковник передал Кудряшову журнал. —Ну-ка, почитай вслух... по-русски, разумеется...
Андрей с интересом развернул знакомый журнал на том месте, где была закладка, и тут же увидел фотографию Кушнира.
— Это же Валерий Кушнир... Так это его доклад на конференции... Интересно, Владимир Иванович, но это ни о чем не говорит. Доклад его был распространен на симпозиуме ротаторной копией и Травински мог его легко перепечатать в своем журнале без ведома автора.
— Может быть, —согласно кивнул головой Росляков, —но может быть и по-другому —Кушнир сам передал доклад при встрече с Травински... Этот журнал, —Росляков медленно налил еще один стакан воды из сифона, — платит большие гонорары... Намного больше, чем любой научный журнал, и то, как и где этот гонорар получал Кушнир, небезынтересно...
Андрей внимательно смотрел на полковника, следя за ходом его размышлений.
— Ты вот что, Андрей, —продолжал неторопливо Росляков, —съезди-ка в научный городок и пообщайся с этим парнем. Прощупай его, так сказать... Дело в том, что Травински последнее время никуда со своего корпункта в Москве не отлучался... Эти сведения точные... Наши коллеги в Москве зарегистрировали множество контактов Травински за это время, но ни один не привлек их внимания. Обычные журналистские контакты... Кстати, вот посмотри, его сотрудница, —Росляков протянул Андрею фотографию, —мисс Ирэн Горд. Машинистка, секретарь и правая его рука...
На Андрея смотрело большеглазое миловидное лицо с короткой, как у мальчишки, стрижкой. Большие очки не портили, а наоборот, придавали лицу кокетливое, игривое выражение.
— Деловая и очень... интересная особа, —полковник усмехнулся, —даже слишком.
— Вы думаете... —Андрей понимающе посмотрел на Рослякова, —что она таким образом...
— Думаю...
Полковник встал и подошел к окну, поставил на подоконник вентилятор и включил, подставляя грудь под прохладную струю воздуха.
— Понял, Владимир Иванович, —Кудряшов встал. —Можно быть свободным?
— Давай, боец, и повнимательней поработай в научном городке... Дело, если оно обстоит так, как я думаю, может принять для этого парня очень плохой оборот...
Глава 7
Дом отдыха стоял недалеко от станции в большой березовой роще. Таня и Екатерина Федоровна быстро оформили документы и поднялись на второй этаж в свой номер. Две кровати, стенной шкаф, телевизор и журнальный столик с двумя креслами. На окнах зеленоватые шторы, через которые струился мягкий солнечный свет. Екатерина Федоровна поставила чемодан и села на кровать.
—А ничего, Татьяна, жить можно, —она покосилась на поникшую дочь, —да брось ты нюни распускать... Что сделано, то сделано...
Таня молчала. Все это время, после того как Сергей, хлопнув дверью, вышел из комнаты, Таня все делала в каком-то полусне. Машинально перекладывала чемодан, машинально брала билеты на автобус. Мысли ее были далеко, далеко... Она понимала, что появление матери и ее грубая выходка могли порвать ту тоненькую ниточку, которая еще связывала ее и Сергея. Но воспротивиться натиску Екатерины Федоровны она не смогла по давней привычке во всем подчиняться ей беспрекословно. Екатерина Федоровна, еще раз взглянув на Таню, стала молча распаковывать чемодан, развешивая в шкафу вещи, а Таня все так и сидела, опустошенно глядя на чуть колыхавшиеся на ветру шторы.
— Ладно, хватит, —Екатерина Федоровна решительно взяла ее за руку, —пойдем ужинать... а потом решим, что нам делать.
После ужина она куда-то исчезла и появилась через час, таинственно улыбаясь.
— К нам гости, Татьяна, —она прикрыла дверь и шепотом добавила: —одевайся скорее, там Николенки пришли.
— Мне они не нужны, —Таня легла на кровать. —Я устала и хочу спать.
Екатерина Федоровна хотела что-то сказать резкое, но, посмотрев на дочь, промолчала и вышла в коридор. Там послышался негромкий разговор, потом дверь снова открылась и раздался голос Екатерины Федоровны:
— Я в кино пойду... дверь не закрывай.
— Возьмите второй ключ, — сказала Таня, —а я запрусь…
Так прошла недели. Таня почти никуда не выходила из номера. Завтрак, обед, ужин... Зато Екатерина Федоровна развлекалась как могла. Она посвежела, в глазах появились огоньки. Ее веселый смех часто слышался в парке, и тогда Таня, встав с кровати, подходила к окну и задергивала шторы, а потом снова ложилась. Странные мысли одолевали ее. Как будто вся ее прошлая жизнь ушла куда-то далеко, словно не было Сергея в ее жизни, не было свадьбы и не было ничего... Кроме этого бьющего по голове смеха матери да сальных глаз Николенко Игоря, которые буквально раздевали ее, когда она шла в столовую. Несколько раз он приглашал ее в ресторан, но Таня так на него посмотрела, что он тут же отстал. Приближался Танин день рождения, и она решила поехать в городок к Сергею.
В субботу утром, ничего не говоря матери, она после завтрака села в автобус и через два часа была в городе. По субботам городок обычно вымирал: все отправлялись или на водохранилище, или на речку, а по сонным от жары улицам гулял только ветер да изредка проносились машины. Сергея дома не было, и Таня, пошарив в пожарном ящике, достала ключ и вошла в комнату. Там было чисто и прибрано. На письменном столе лежала рукопись диссертации, очевидно, Сергей ночью работал, в мойке стояла наполненная водой сковородка. Таню больно кольнул в сердце и этот запах их комнаты, и рукопись, лежащая на столе, и карандаши, как обычно разбросанные по подоконнику, и даже пепельница, набитая окурками, которые, конечно, Сергей забыл выбросить в ведро. Она, улыбаясь, провела пальцем по столу, собрала карандаши и поставила их в пластмассовый стакан, выкинула окурки в ведро, а пепельницу вымыла с мылом. Посмотрела на часы —без пяти одиннадцать.
«Где же Сережа? —думала она. —Куда он ушел? А может, поехал в дом отдыха? Тогда мы разминулись... Может, пойти на автобусную станцию? Вдруг он там автобуса дожидается?»
Таня решительно направилась к двери. Около здания автобусной станции она остановилась —Сергея не было. Тогда она, не зная, что предпринять дальше, отошла в тень тополя и задумалась.
«А может, у Валерки Кушнира? —мелькнула мысль. —Надо позвонить».
Таня сделала шаг из-под тополя и... замерла. Навстречу ей шел Сергей с красивой девушкой, которая держала его под руку. Девушка что-то оживленно рассказывала, и Сергей улыбался, в руках у него был огромный букет гладиолусов. Не замечая Тани, они остановились.
«Так вот какая она... —лихорадочно подумала Таня. —Красивая...»
Ноги ее стали ватными, и она, чтобы не пошатнуться, крепко схватилась за ствол дерева.
— Через двадцать минут автобус, —услышала она как сквозь сон голос Сергея. —Спасибо, Оля, идите, не дожидайтесь…
— Хорошо, Сережа, —девушка посмотрела на часы. —Вы когда приедете?
— Не знаю, но, наверное, часам к семи…
—Тогда прямо ко мне, хорошо?
— Ладно…
Девушка весело помахала рукой и скорым упругим шагом направилась через дорогу. На той стороне она остановилась и снова помахала Сергею, и тот ей ответил легким взмахом руки с букетом. Потом Таня сквозь слезы видела, как Сергей подошел к окошечку кассы и громко сказал:
— До дома отдыха «Березка» один билет...
«Значит, ко мне все-таки... Да, права была мама — не скучает муженек, —зло мелькали мысли, —ну, погоди, милый, я тебе устрою...»
Таня быстро перешла на тропинку, которая вилась за кустами сирени вдоль шоссе и решительно зашагала прочь. И чем дольше она шла и чем быстрее становился ее шаг, тем обиднее ей становилось за себя, и она мечтала только об одном: как можно быстрее приехать в дом отдыха.
Таня влетела в свой номер и застыла: за журнальным столиком, попивая шампанское, сидели Екатерина Федоровна и оба Николенки.
— А вот и именинница! —радостно воскликнула ее мать. —Где ты пропадаешь? Мы уже заждались...
— Гуляла, —Таня присела рядом с матерью. —А вы, вместо того, чтобы меня подождать, празднуете... Нехорошо, товарищи дорогие!
Екатерина Федоровна сразу заметила неестественную веселость дочери, возбужденное лицо, но ничего не сказала, а налила ей шампанского.
— Ну, дочка, с днем рождения! Давай-ка то этому поводу...
Таня залпом выпила стакан и сразу же почувствовала, как по телу разливается какая-то сумасшедшая безудержная веселость. Она повертела стакан в руках, поставила на стол и, потянувшись к пачке «Мальборо», достала сигарету. Неумело прикурила от зажигалки Игоря, который галантно поднес ей дрожащий синий огонек, и выдохнула:
— Мама, давайте вместо обеда в ресторан закатимся... —Она поперхнулась дымом, закашлялась. —Что мы, куриной лапши в столовой не видели?
— В самом деле, — пробасил старший Николенко, —Катерина, давай махнем, а ты как, сын?
— Было бы желание... —Игорь засмеялся. —Я на колесах. Через полчаса на месте будем...
Плотный в отца, круглолицый, с острым носиком и чуть раскосыми глазами, с модной прической, которая ну никак не шла ему из-за коротко посаженной шеи, Игорь Николенко чем-то смутно напоминал Тане приказчика из забытой кинокартины. Особенно это подчеркивали его бесцветные, вечно бегающие по сторонам глаза, которые словно боялись даже на мгновение остановиться, чтобы не выдать мысли своего хозяина.
— Ну что ж, —Екатерина Федоровна жеманно пожевала губами, —я не против.
— Гарик, подгоняй кобылу под окна, —весело забасил Николенко-старший, —а я пойду приоденусь... Давайте, боевые подруги, через десять минут к подъезду.
— Где ты была? — спросила словно невзначай Екатерина Федоровна, когда они вышли. —Домой, что ли, ездила?
— Нет, просто гуляла... —Таня не захотела говорить правду. —К озеру ходила, по роще прошлась...
—А… давай переодевайся быстрее.
Через десять минут они вышли из корпуса, В голубых «Жигулях» их уже ждали. Ехать было недалеко, километров десять, но дорога шла лесом, и Игорь не гнал. Остановились около ресторана, стилизованного под большую русскую избу, он так и назывался «Русская изба».
Что было дальше, Таня помнила смутно. В памяти всплывали только стол, официанты в косоворотках, подпоясанных кушаками и кошелями на боку. Танцы, коньяк и шампанское и снова танцы. Обратно машину вел отец Игоря, рядом с ним сидела Екатерина Федоровна и гортанным голосом тянула одну и ту же строчку из песни:
«...По Дону, по До-о-ну... гуляет казак мо-ло-до-ой...»
Потом они поднялись в номер Николенков, снова появился коньяк и... Таня очнулась как-то сразу. Она с недоумением посмотрела на свою расстегнутую кофточку, на растрепанного Игоря, который сидел рядом с ней и жадно елозил руками по ее голым плечам.
— Пусти, —выкрикнула Таня хриплым голосом и, резко оттолкнув его руками, вскочила. —Я не хочу... Пусти!
— Не ломайся, —он грубо схватил ее за руку и швырнул на кровать, —девочка, што ли?
— Пусти! —не своим голосом завизжала Таня и закатила Игорю оплеуху. —Пусти, говорю!
— Что-о-о! — бесцветные глаза округлились. —Ты что, баба, очумела?
Он встал и, пригнувшись, стал не спеша к ней подходить. Тане стало страшно, и она бросилась к дверям. Быстро повернула ключ и в беспамятстве бросилась в свой номер. Резко распахнула дверь и выкрикнула;
— А ну ты, старый кобелъ, вон отсюда!
Старший Николенко скосил глаза на Екатерину Федоровну и процедил:
— Воспитаньице, я вам доложу... Это за все-то доброе? Спасибочко, Екатерина Федоровна... Спасибочко… Не ждал. —Он встал и вышел, хлопнув дверью.
— Ты что, дура, наделала?! —Екатерина Федоровна подскочила к дочери. Таня бросилась на кровать и заплакала навзрыд. Она упала головой на подушку и, сотрясаясь всем телом, била ее кулаками, мстя неизвестно кому за себя, за обиду.
— Милая Ирэн, —сказал, входя в комнату, Травински и галантно протянул ей букетик цветов. —Вы как всегда в работе... Благодарю вас.
Ирэн подняла голову от пишущей машинки и удивленно уставилась на шефа — цветов он ей не дарил никогда.
— Оставьте машинку, давайте немного отдохнем... —Травински сел в кресло около маленького столика и закурил.
Ирэн неслышно подошла к бару и поставила на стол бутылку джина, тоник, бокалы. Походя включила квадросистему. Травински выписал ее из Японии. Мощная квадросистема фирмы «Дживиси» с четырьмя напольными колонками и одной подвесной. Кассету ставили всегда одну —с записью какого-то африканского ансамбля. Там шел постоянный шум океанского прибоя и однообразный ритм там-тама.
Ирэн плеснула в бокалы джин, разбавила тоником и выжидающе посмотрела на шефа. Травински загадочно улыбался.
—Мисс Ирэн, по-моему, нам не мешает немного встряхнуться от этой проклятой работы... У меня есть предложение. Через две недели Министерство иностранных дел организует поездку дипломатов и корреспондентов, аккредитованных в Москве, в Троице-Сергиеву лавру... По дороге мы будем проезжать небольшой научный городок, где работает наш знакомый…
Ирэн внимательно слушала, правда, на последней фразе ее уши чуть порозовели. Она сделала глоток из бокала и закурила, стряхивая пепел в большую пепельницу из цветного стекла.
— Так вот, милая Ирэн,—Травински лукаво прищурился, —мне почему-то кажется, что вы очень хотите повидаться с нашим Валерием. Я бы тоже с удовольствием поболтал с ним, но... думаю, что ему приятней будет увидеть вас...
Ирэн молчала. Она уже давно привыкла к тому, что Травински никогда ей не приказывал, но и не рассказывал о своих планах. Задания всегда ей давались как-то невзначай, ненавязчиво, с подробным описанием как сделать то или другое. И еще Ирэн знала —шеф страшно не любит, когда его перебивают, задают вопросы и... делают что-то по-своему. Именно поэтому в прошлом году из Мосты неожиданно уехала его секретарь Мэргерет Уайдер, якобы в связи с аллергическим заболеванием. Коллеги Травински, когда он им это объяснял, слушали с серьезным видом и качали головами. Они терпеть не могли этого, как они его называли, «жареного» корреспондента и его журнал, который неизвестно кому принадлежал и неизвестно чем занимался.
— Так вот, —мягко продолжал Травински, потягивая джин из бокала, —это сделать лучше вам, милая Ирэн... А сделать надо так, чтобы не привлекать лишнего внимания к молодому талантливому ученому. Это может повредить его карьере. Мы выедем из Москвы автобусами... Вот здесь, —Травински достал из кармана карту Московской области и развернул на столе, —вам станет плохо... Автобус придется остановить, и вы пойдете на железнодорожную станцию, чтобы вернуться в Москву... На станции вы возьмете билет до Москвы, а оттуда на электричке вы доберетесь до научного городка... В городок вы должны приехать вечером, чтобы вас никто не видел, Валерий вас встретит...
Травински встал и подошел к окну. Далеко внизу лежал Кутузовский проспект. Темнело. Справа, подсвеченное мощными прожекторами, стояло здание Совмина РСФСР, оно, казалось, плыло в воздухе гигантской белой птицей с распластанными крыльями. Рядом высилась коробка СЭВа. Травински резко повернулся и упруго подошел к столику:
— Теперь о вашей беседе... Ни в коем случае о деле сразу не говорить... Соскучилась и так далее...
Ирэн кивнула и вдруг подумала о том, что она и в самом деле не раз вспоминала Валерия, и ей стало его жаль.
— Ваша задача заключается в следующем... —Травински помолчал, словно еще раз прикидывал в уме план предстоящей встречи. — Вы должны предложить ему написать еще одну статью... научную, естественно, но, —он снова помолчал, — с уклонам на борьбу двух школ в современной физике твердого тела... Необходимо сыграть на его самолюбии, Ирэн. Он честолюбивый мальчик, который прямо-таки видит себя в мировой научной элите... Пусть напишет, как думает, а думает он... —Травински мягко улыбнулся, —несколько неординарно для молодого советского ученого... Мы приветствуем таких «вольнодумцев»...
Разделся щелчок: на магнитофоне кончилась кассета и автоматическое устройство его отключило. Ирэн повернулась к поблескивающему никелем комбайну, перевернула кассету и нажала кнопку. Снова раздалось шуршание волн и перестук там-тамов, только теперь к ним присоединился хрипловатый тенор, который негромко сетовал по-французски на свою неудачную любовь.
— Да, мисс Ирэн, —как-то буднично и устало продолжал Травински, —а так как у нашего молодого друга с деньгами туговато, вы дадите ему аванс, —он протянул ей конверт, —здесь пятьдесят долларов... Скажете, что советских денег у вас нет... Невзначай намекнете, что если доллары ему не нужны, он может их продать одному человеку, который живет в этом же городке… —Травински протянул ей листок бумаги. — Вот его имя… Не волнуйтесь, этот человек совершил уже больше десятка валютных операций со студентами одного из африканских государств... Он, когда иностранцы посещают лавру, обслуживает «Интурист». Пусть наш друг скажет, что он по рекомендации Сэма. Этого будет достаточно... Вот так, милая Ирэн... Вот такое мое небольшое поручение, вернее, просьба...
Ирэн обхватила руками плечи, словно ей стало холодно, и поежилась.
— Мистер Травински, —голос Ирэн был еле слышен, —а может, взять мне напрокат машину и отправиться в ней... У меня есть водительские права...
— Ирэн, я вам все объяснил, —перебил Травински, качая головой. —Эх, молодость, молодость... везде-то вам нужен шик. Машина с московским номером и женщина, которая на ней приехала, вызовет немало вопросов... У нас не модная русская передача «А ну-ка, девушки!», а скорее ее антипод —«А ну-ка, парни!»
И Травински довольно засмеялся.
Сергей сидел за письменным столом и пытался вычитать гранки статьи, которая должна была появиться в реферативном журнале Академии наук. Работа была срочная, но работать он не мог. Снова и снова он пытался вникнуть в строки и формулы статьи, но глаза невольно косили на край стола, где лежала записка Тани, которую она написала в доме отдыха.
Сергей приехал рейсовым автобусом около трех часов. Он без труда нашел корпус, в котором жили Таня и ее мать, и неторопливо вошел в вестибюль. Слева за небольшим столиком сидела дежурная и с интересом читала «Роман-газету». Сзади нее на доске с гвоздиками висели ключи от номеров.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — дежурная с трудом оторвала глаза от страницы и недовольно посмотрела на Сергея. —Вам что?
— Скажите, пожалуйста, в каком номере остановилась Татьяна Гилярова?
Дежурная с интересом посмотрела на него. Лет сорока, с продолговатым и бледным лицом, неестественно рыжими волосами, собранными в замысловатую прическу, она сунула очки в карман белого халата и еще раз с нескрываемым любопытством посмотрела на Гилярова.
— А вы... кем ей приходитесь?
—Муж, —коротко отрезал Сергей, которому надоели эти смотрины.
— А... — дежурная непонятливо улыбнулась. — А ее нет... Уехала на машине... С ней пожилая женщина, мужчина и молодой человек.
—Как уехала, куда? —не понял Сергей и переложил букет из руки в руку. —Давно?
— С час назад... по-моему, —дежурная понизила голос. —Они поехали в ресторан, что-то праздновать... А вас Сергеем зовут?
— Сергей...
— Тогда вам записка от нее, —дежурная открыла стол и достала конверт, на котором почерком Тани была сделана короткая надпись: «Сергею Гилярову».
Сергей машинально взял конверт и уже в дверях спросил:
— А когда она будет, ничего не говорила?
— Нет... —хмыкнула дежурная и раскрыла журнал.
Сергей вышел в парк. Сел на скамейку и посмотрел на конверт. Предчувствие чего-то неприятного завладело им, и он не сразу решился открыть белый прямоугольник, а только вертел в руках и рассматривал. Наконец вынул клочок бумаги и стал читать:
«Мама оказалась права, —читал он, —ты двуличный и подлый человек. Можешь прямо сейчас бежать на автобус, тогда успеешь к семи к своей Олечке! Больше я тебя не знаю...»
Сергей встал, сунул записку в карман, машинально взял со скамейки букет и остановился. Он разглядывал его с непонятным чувством опустошенности и апатии. Потом осторожно положил снова на скамейку и решительно пошел к выходу из дома отдыха. Через два часа он был дома и, не раздеваясь бросился на кровать. Рассвет застал его в той же позе: он лежал на тахте, рядом стоял стул, на котором лежала набитая окурками пепельница и лежала злополучная записка. Сергей встал и провел рукой по щеке. Снял рубашку и побрился. Разделся и снова лег. Лежал долго, глядя в потолок и думая о Тане, о себе... И чем больше он думал, тем сумбурнее и муторней становилось на душе. В конце концов Сергей вскочил с тахты, рывком включил «Спидолу» и решительно сел за стол.
«Хватит... —Гиляров стиснул зубы. —Хватит. К этому шло и ты знал, что так должно случиться. Не может взрослый человек ходить на поводу у кого бы то ни было... Раз ей дороже мать, пусть будет так! Работать надо, работать...»
Гиляров вытащил из стола пачку чистой бумаги, взял карандаш и... мыслей не было. И тогда Сергей вытащил из черновика диссертации несколько листов и стал просто их переписывать. На втором, а может, третьем листе... он почувствовал, что голова начинает работать и в нем появляется веселая злость человека, который переборол самого себя. Так прошел час, второй, третий... Солнце поднялось уже высоко и через открытое окно нестерпимо жгло ему правое ухо. Сергей морщился, но оторваться от работы уже не мог. Наконец, когда последняя страница была написана, он откинулся на спинку стула и с радостным удивлением посмотрел вокруг. Веселые солнечные зайчики играли и бегали по полированной крышке стола, по краю блюдечка разгуливала здоровенная муха, и вдруг Сергею нестерпимо захотелось есть. Он подошел к холодильнику и заглянул в него, там ничего не было, кроме куска колбасы. В хлебнице лежала засохшая горбушка. Сергей съел колбасу и от этого есть захотелось еще больше. Он полез в карман и пересчитал деньги —пять двадцать...
«Хватит... —усмехнулся Сергей. —Завтра займу у Володьки Медведева. У него всегда деньги есть. Пойду-ка в ресторан и пообедаю...»
Гиляров не спеша оделся и вышел из дома. Было тепло, но солнце уже клонилось к закату. Сергей неторопливо шел по шоссе, изредка поглядывая назад: не появится ли автобус. Но автобуса не было, и тогда он ускорил шаг, стараясь ни о чем не думать.
«Пройду я мимо речки, так быстрее», —решил он и, широко шагая, пошел мимо академических особняков.
Около дома Водолагиных он остановился в нерешительности, посмотрел на раскрытые окна. Что-то подсказывало ему, что не надо сейчас заходить к Ольге, а что-то другое толкало, и это другое победило. Он решительно прошел дорожкой и нажал на кнопку звонка.
— Сережа? —радостно воскликнула Оля. Она была в домашнем халате и смущенно улыбнулась. —А я уже и ждать перестала... Проходи, я сию минуту.
Сергей прошел в большую комнату и опустился в кресло, в котором обычно восседал его шеф. Закурил и стал рассматривать фотографии, лежащие под стеклом стола. Их было две. На одной —красивая, немного полная молодая женщина, на второй —Оля. Часть этой фотографии была тщательно обрезана ножницами, и Сергей подумал, что на ней, скорее всего, был изображен муж Оли, и ему стало не по себе. Он на миг представил свою свадебную фотографию с тщательно обрезанной частью...
«Ну и пусть!» — с какой-то отчаянной решимостью подумал он и отвернулся.
— Сережа, сейчас мы будем ужинать... —раздался веселый голос Оли. —Я просто смертельно хочу есть... Помоги мне, пожалуйста.
Сергей встал, прошел на кухню и осторожно принял из рук Оли большой поднос, уставленный салатницами, тарелками, еще какими-то горшочками и соусницами.
Ели медленно, не торопясь. Оля ревниво поглядывала на Гилярова, стараясь понять, нравится ли ему угощение. Сергей все время старался не показать, как он голоден. Потом пили чай с вареньем и тоже молча. Наконец, Оля не выдержала и с обидой спросила:
— Что же ты молчишь? Понравилось или нет?
— Что? — не понял Сергей, поднимая глаза на Олю, но, заметив, что она с обидой поправляет скатерть, быстро сказал: —Очень понравилось, Оля, очень... Ты не обижайся, я просто задумался...
Ольга хотела съязвить, но передумала и как-то застенчиво улыбнулась, словно решила, не ссорясь, помириться. Она быстро убрала со стола, принесла рукопись и старательно разложила по главам.
— Смотри, Сережа, это экспериментальная часть... это, —она быстро просмотрела несколько страниц, —введение, а это заключение и список литературы...
Гиляров нехотя придвинул к себе стопку бумаги и начал медленно читать. И чем больше он вчитывался, тем сильнее ему казалось, что эта работа не его. Сергей смущенно потер лоб и поднял взгляд на Олю, которая, чтобы не мешать, занялась вязанием.
— Оля, я не знаю, как вас благодарить... Вы опять редактировали?
Оля, улыбаясь, кивнула головой.
— Я читаю рукопись, как книгу... —Сергей засмеялся от неожиданно пришедшей в голову мысли. —Откуда только берутся такие женщины, как вы, Оля? Вот находка для мужа-ученого...
Ольга быстро бросила на него взгляд и чуть принужденно засмеялась.
— Это хорошо, что хоть вы оценили, Сережа... Другие не ценят. —Она отложила вязание и стала собирать листы бумаги. —Я хочу, чтобы это оценил только один человек... —вдруг начала Оля, но тут же запнулась и покраснела. —А в общем это не важно.
В понедельник Гиляров, поднявшись на четвертый этаж, открыл своим ключом дверь лаборатории и, включив свет, быстро прошел по большой комнате к окну. Поднял жалюзи, открыл фрамуги, и комната сразу наполнилась светом и запахами летнего утра. Сергей сел за стол. Достал из ящика папку с лентами самописца и стал внимательно вглядываться в красные и синие линии, словно нарочно пересекающиеся так, что казались одним сплошным рисунком.
Постепенно комната наполнялась сотрудниками, и Гилярову приходилось то и дело отрываться от тугих рулонов и здороваться.
— Привет, Сережа!
— Привет...
— Сергей, —Надя Надеина подошла к нему и тихо на ухо сказала: — Тебя просил зайти Демидов... Опять Кушнир что-то натворил.
Сергей недовольно поморщился. В последнее время Валерий стал какой-то издерганный, колючий. На простое замечание Володи Медведева, что надо приборы возвращать вовремя, Кушнир побагровел и с такой откровенной злостью на него посмотрел, что Медведев поперхнулся на полуслове и отошел. Потом, правда, он спросил у Сергея: «Ты не знаешь, что случилось с Кушниром? Ходит злой, как цепной лес...»
— Не знаю, —Гиляров недоуменно пожал плечами, —вроде ничего... Может, что-нибудь с диссертацией неладно?
Поэтому, когда Надя оказала, что звонил секретарь комитета комсомола и просил зайти, Гиляров сразу же вспомнил Кушнира и внутренне насторожился. Он спустился на второй этаж, где находился комитет ВЛКСМ института, и, распахнув дверь, вошел в комнату. Рядом с Демидовым за столом сидел молодой человек в светлом костюме и с любопытством рассматривал какую-то папку.
— Познакомься, —пожимая руку, бросил Демидов. —Товарищ Кудряшов из кадров Академии наук... Хочет с тобой побеседовать.
Молодой человек приподнялся и, пожимая руку, негромко сказал:
— Андрей Петрович... Очень приятно. —Он помолчал, разглядывая Гилярова, потом продолжил: —Сергей, мне поручено побеседовать с молодыми учеными, недавно пришедшими в систему академии... Какие трудности у них, пожелания... Как идет научная работа... Вот такие вопросы меня в основном интересуют...
Сергей с интересом посмотрел на собеседника, потом повернулся к Демидову, потом снова к Кудряшову,
— А я… при чем?
— Как при чем? —вспылил Демидов, отчего его и без того торчащие волосы разлетелись в разные стороны. —Ты же у нас член бюро отдела... У тебя пятнадцать комсомольцев, вот и расскажи о них. Как работают, как учатся, какие трудности у них...
— Какие трудности —всякие... —неохотно выдавил из себя Гиляров и замолчал, обдумывая, что оказать еще. —В основном жилищные проблемы... ну и материальные, конечно... Сто пять для мэнээса предел, —он выразительно потер большим и указательным пальцами, —не хватает тугриков... А у всех семьи, между прочим. Хорошо, у меня детей нет, а то... —И он махнул рукой.
Кудряшов улыбнулся. Проблемы были знакомы ему еще с тех пор, когда он был молодым специалистом.
— Бегут? —коротко опросил он.
— Да уж не прибегают, —в тон ответил Сергей и задумался. —Вот у нас проходил практику парень из холодильного института... Так знаете, чем кончилось? Получил он диплом, а на работу не вышел... Потом узнали, что устроился на рефрижераторные поезда и катается по Союзу. Вот так вот...
— В семье не без урода... —примиряюще бросил Демидов и скосил глаза на Кудряшова. —Ты сам-то пристроился...
— Ага, если бы не Водолагин, то так бы и сидел...
— Он, Андрей Петрович, лабораторки ведет в филиале физико-технического института...
— Молодец, —Андрей с интересом посмотрел на Гилярова. —Как же ты успеваешь?
— Кручусь.
— Ты расскажи, Серега, как твои комсомольцы в научно-исследовательском процессе участвуют...
Сергей вздохнул и начал неторопливо рассказывать, о работах, которые ведутся в лаборатории, о проблемах, поисках. Постепенно он увлекся, заговорил горячо, но логично, подкрепляя свою речь примерами.
«Толково говорит!» —одновременно подумали Кудряшов и Демидов и переглянулись. Сергей, не замечая этого, продолжал:
— ...В общем стараемся работать так, чтобы Григорий Александрович не краснел... —Гиляров улыбнулся, вспомнив, как они работали, когда Водолагин был в Киеве, а потом приболел. —И еще стараемся... чтобы шеф не узнал, что мы без выходных пашем.
— А что так? —с улыбкой спросил Кудряшов и сразу же подумал о своем шефе —Рослякове, который тоже не особо миловал за работу в выходные дни.
— Врезает, —Гиляров покачал головой, —заставляет отгулы брать... А какие тут отгулы, когда, как говорится, жарко становится...
— Хорошая у вас лаборатория и ребята, видно, неплохие.
— Отличные! — убежденно воскликнул Сергей. —Золото, а не ребята...
— А Кушнир? — недовольно бросил Демидов.
— А что Кушнир? —Серега с вызовом посмотрел на Юрия. —Нормальный мужик, правда, с завихрениями, но нормальный...
— Что за Кушнир? —заинтересовался Кудряшов. —Чем он вам не нравится, Юрий?
— Да есть тут у нас один... гений. —Демидов встал и прошелся по комнате. —И руководство его поддерживает... За три года ни одного комсомольского поручения не выполнил. —Юрий взволнованно потер виски. —Куда это годится, Андрей Петрович? Да еще и насмехается... Функционеры, говорит, деятели. И ты тоже хорош, —он повернулся к Гилярову, —вместо того, чтобы собраться да на комсомольском собрании всыпать как следует, защищаешь!
— Что ты на него ополчился, —возмутился Гиляров и даже привстал. —Валерка талантливый парень, а насчет поручений... так ему надо давать такие, чтобы заинтересовали!
— Заинтересовали? —Демидов, не находя слов, быстро открыл стол и выбросил перед Сергеем журнал. —На, смотри!
Гиляров открыл журнал и быстро начал листать. На странице, где была фотография Кушнира, он остановился и начал медленно читать.
— Ну и что?
— Как — и что? —Демидов развел руками. — Нет, вы поглядите на него, Андрей Петрович... А взносы он тебе заплатил? —зловещим шепотом произнес Демидов.
— Комсомольские? —уточнил Гиляров.
— Да, да, комсомольские!
—Заплатил, конечно.
— Из гонорара?
Сергей бросил взгляд на злополучную статью и понял, зачем его вызвал Демидов.
— А, так ты статью имеешь в виду! —протянул он. —Заплатит, когда получит… Или ты знаешь, что он уже получил гонорар?
Демидов растерянно молчал. Посмотрел на Кудряшова, словно призывая его в свидетели.
— Нет, Гиляров, с тобой невозможно разговаривать!
Андрей с интересом слушал перепалку и вдруг подумал, что совсем недавно он включился бы в этот разговор с ходу и спорил бы с ребятами до хрипоты.
«Нет, ребята определенно молодцы, —думал он. —И секретарь комитета, и этот —Гиляров... Раскопал-таки Юрий злополучную статью: значит, еще пока интересуется наукой... А что же Кушнир? Что он думает?»
— Юрий, что случилось? —голос Кудряшова прозвучал в тишине неожиданно, и ребята вздрогнули. —Что за статья?
— Понимаете, Андрей Петрович, один наш комсомолец напечатался в иностранном журнале, вроде бы хорошо, так? А молчит... Зная Кушнира, я уверен, если бы у него рыльце в пуху не было, так он бы уже по всему институту растрезвонил! Значит, взносы не заплатил! —безапелляционно заявил Демидов и сел за стол.
— А что он за парень?
— Андрей Петрович, —Гиляров тронул рукав серого пиджака, —не слушайте вы Юрку, он у нас известный перестраховщик, Валерий действительно талантливый парень, но немного безалаберный... Знаете, одному надо год работать, чтобы интересная мысль пришла, а другому, такому как Кушнир, —день.
— Интересно, —задумчиво протянул Андрей.
— Вот именно, что интересно, — подхватил Гиляров. —Вот смотрите... Валерка сейчас выходит на защиту диссертации. Все вроде хорошо и вдруг оказывается, что не хватает у него для нее каких-то материалов. Так он прямо к своему руководителю —Мездриковскому, и хотя командировочный фонд за полгода уже был выбран, таки добился командировки в Москву. Выбил, а ведь мог и не ездить, а как делают некоторые, обойтись и общими фразами. Что это? Упрямство? Нет, это научный подход к работе... Принципиальный. И действительно, привез Кушнир такие идеи, что дух захватывает, а я, —Гиляров постучал согнутым пальцем по лбу, —год думал, а до такой простой вещи не додумался!
— А когда он ездил в Москву? — спросил Кудряшов. —Что ж он в академию не зашел?
— По-моему, с месяц назад... —неуверенно сказал Гиляров. —Да не в этом дело... Такому, как Кушнир, можно простить, что он не шибко большой активист в общественной жизни. Слишком большой кусок он сможет дать, если будет заниматься только наукой!
— Не прав ты, Сергей! — Демидов вскочил на ноги. —Раз он комсомолец, то должен относиться к поручениям, как и положено по уставу...
— Ну, ну, ребята, —примиряюще произнес Кудряшов, понимая, что спор сейчас разгорится с новой силой. —И ты, Юра, перегибаешь палку, и ты, Сергей... Конечно, так относиться к поручениям нельзя и потакать тоже... А то занесет парнишку на повороте, что потом в русло поставить сложно.
В лабораторию Сергей вернулся раздраженным. После комитета комсомола он зашел в комнату Кушнира и, наклонившись над ним, тихо сказал:
— Валера, выйди на минутку.
— Ну чего тебе? —Кушнир закурил и с плохо скрытым недовольством посмотрел на Сергея.
— Слушай, у тебя вышла статья в заграничном журнале? —напрямик спросил Гиляров.
— А тебе какое дело? Что, спокойно спать перестал?
— Я? — обиделся было Гиляров, но потом сдержал себя и сказал: —Сплю спокойно... Я был у Демидова, я тот спросил, уплатил ли ты членские взносы с гонорара?
— Какие еще членские взносы? —взорвался Кушнир. —Гиляров, я понимаю, что ты большой функционер, но дай мне спокойно работу закончить... У меня же до защиты два месяца осталось, а мой уважаемый руководитель на каждый новый вариант диссертации тысячу идей предлагает.
Кушнир, жадно затягиваясь сигаретой, замолчал и, глядя в открытое окно, буркнул:
— Ну я знаю, знаю, что взносы заплатить надо... Нет у меня сейчас денег... С пятисот рублей платить надо, а это сумма!
— С пятисот? —ахнул Сергей. —Вот бы мне их сейчас!
— А ты работай головой, а не языком, тогда и деньги будут! — с вызовом бросил Кушнир и, резко повернувшись, скрылся за дверью своей комнаты.
Сергей вошел в лабораторию и молча опустился на стул. Так же молча развернул рулончик бумаги с самописца и снова погрузился в их таинственные красно-синие разговоры.
Глава 8
Была суббота, и Кушнир позволил себе поспать до десяти дня. А проснувшись, он долго смотрел в потолок, вставать не хотелось, и хотя Валерий запланировал на сегодня очень многое, ленивая истома брала верх над всеми планами.
«Черт, сколько раз давал слово вставать с будильником, —лениво размышлял Валерий, выпуская очередной столб дыма вверх, —стирки полно, прибраться надо, полы вымыть... Эх, договориться бы с уборщицей, чтобы она прибирала... денег нет. —Валерий потянулся и сел на тахте. —Да, грязища... И этот, малохольный, пристал со взносами... Как я сразу не уплатил? Чего испугался?.. Как там Ирэн поживает? — Кушнир усмехнулся. —Хороша, нечего сказать! Вот бы такую себе жену найти... И умна, и красива... Надо бы позвонить и узнать, как дела... А может, статью подбросить Гарри? О чем только...»
Валерий решительно встал и начал делать зарядку, предварительно включив магнитофон.
«Да... машина хоть куда, —размышлял он, с силой разводя эспандер. —Что ни говори, а молодцы буржуи! За статью, что и сам-то не писал, и гонорар отслюнили будь здоров, и технику подарили... У нас, чтобы пробиться в журнал, надо тестя академика иметь как минимум... Жаль, что у Мездриковского нет дочери!» —Кушнир громко захохотал от пришедшей мысли и, бросив эспандер на тахту, пошел умываться.
Телефон зазвонил резко, и Валерий, приготовившийся бриться, вздрогнул.
—Алло?
— Доброе утро, Валери! — голос словно ворковал, и Кушнир похолодел.
— Ирэн? Ты?
— Я, Валери... Здравствуй, дорогой!
— Здравствуй, Ирочка... Ты откуда?
— Со станции... Решила... —Она замолчала. —Хочу тебя увидеть, дорогой... Можно?
— Ты здесь? — крикнул Кушнир а трубку и почувствовал, что краснеет. —Ты здесь, Ирэн?
— Да.
— Я сейчас, —Кушнир лихорадочно соображал. —Стой около станции, я мигом... —Он быстро оглядел комнату, словно прикидывая, стоит ли убираться, но, махнув рукой, натянул джинсы, рубашку и выскочил за дверь.
Валерий вылетел из общежития и, понимая, что автобус ждать бесполезно, кинул взгляд на шоссе. В ста метрах стояло такси, и он бросился к машине.
— Шеф, выручи, —задыхаясь, попросил Кушнир. —Подбрось до станции и обратно.
Водитель, среднего роста, крепко сбитый парень, с аккуратным пробором на голове и маленькими хитроватыми глазками, оценивающим взглядом смерил его с ног до головы и небрежно бросил:
— Трояк.
— Поехали, командир, —Валерий плюхнулся на переднее сиденье и нервно закурил.
Машина с ходу набрала скорость.
— Подруга приехала? —догадался водитель и с улыбкой посмотрел на Кушнира. —Жена?
— Вроде, —нехотя процедил Валерий и отвернулся. Говорить с таксистом он посчитал за лишнее.
Ирэн стояла около касс электричек. В светло-коричневом платье «сафари» и с большой кожаной сумкой через плечо. Она увидела Кушнира и радостно помахала рукой. Валерий выскочил и, смущенно улыбаясь, приблизился к ней.
— Здравствуй, Валери, —Ирэн нежно поцеловала его в щеку, —я рада…
— Как доехала? —невпопад опросил Кушнир и взял из ее рук сумку. —Пошли?
Они сели в такси, и машина помчалась по неширокому шоссе обратно. Ирэн счастливыми глазами смотрела на Валерия и осторожно гладила его руку, она чуть прижалась к его плечу, и от этого Валерию показалось, что солнце засияло еще сильнее, а водитель стал милым и простым парнем. Валерий улыбнулся своим мыслям и нежно пожал узкую и теплую ладошку Ирэн. Возле общежития они вышли, Валерий подождал, пока Ирэн отойдет, и протянул водителю трешку.
— Счастливо, —водитель блудливо подмигнул и показал большой палец. —Товар на сто долларов!
— Ирэн, извини меня, —Кушнир смущенно потупился. —Я никого не ждал и поэтому не убрано...
Он пропустил гостью в комнату, вошел сам и поставил сумку на стул.
— Располагайся, Ирэн, я сейчас вернусь... Вот тут душ, в общем, все сама найдешь... — еще более смутился Кушнир и вышел.
«Нужно срочно найти четвертак, —подумал Валерий, —только у кого? У Надьки Надеиной? Нет... Может, у Гилярова?»
Он позвонил Сереге и неловко затоптался в прихожей.
— Старик, не выручишь? До получки рублей тридцать надо... Родственница приехала, —начал пояснять он, но Гиляров молча кивнул и подошел к письменному столику.
— Полста хватит? На костюм отложил, так что не спеши отдавать, —сказал Гиляров, —все равно в эту получку не куплю...
— Вполне, — радостно сказал Кушнир, —спасибо... Выручил!
Когда Кушнир вошел в свою комнату, то остолбенел. Полы были вымыты, все прибрано, даже на письменном столе был наведен порядок, а рукопись диссертации аккуратно сложена в папку. На журнальном столике лежала клетчатая скатерть, а на тахте сидела Ирэн и виновато улыбалась.
— Прости, Валери, я немного похозяйничала.
— Ну зачем ты... —Кушнир поставил авоську на пол. —Я бы сам...
— Ничего, милый... Я в оффисе прибираюсь сама.
Кушнир поставил на столик бутылку коньяка, подошел к стенке и вынул из бара фужеры и рюмки. Ирэн улыбалась.
— Валери, я привезла немного вкусненького... —она открыла холодильник и поставила на стол несколько тарелочек с бутербродами, —и уже приготовила...
Валерий подошел к ней и поцеловал. Ирэн вздохнула и, забросив руки ему на шею, прошептала:
— Я соскучилась, милый... Мне даже по ночам снилось, как ты пахнешь, мой дорогой.
Потом они слушали музыку: Ирэн привезла целую кучу новых кассет, пили коньяк, щебетала Ирэн, рассказывая о своих новостях, и деликатно слушал Валерий, боясь шелохнуться и потревожить голову женщины, лежащую у него на груди.
Странное чувство овладело им, ему казалось, что ожил его детский сон и он летит, не касаясь земли, которая скрыта прозрачной полосой тумана и сквозь него видны какие-то люди, машущие ему, кричащие что-то радостное, но непонятное.
Негромко звучал магнитофон и слышался хрипловатый голос Джо Дассена, в фужерах светился светло-коричневым солнцем коньяк, блики от торшера ложились на полированный бок стенки, а Валерий улыбался, слегка поглаживая стриженую головку Ирэн.
— Да, Валери, —Ирэн приподнялась на тахте, —а у меня к тебе деловое предложение... —она внимательно посмотрела на него.
«Так, значит, она по делу приехала, — неприятно резануло Кушнира, —а я думал...» Он вопросительно поглядел на Ирэн.
— Гарри хочет опубликовать продолжение той статьи. —Она встала и, не стесняясь Валерия, прошла через комнату, открыв сумку, достала халат, накинула на плечи. Снова села на тахту и закурила. —Читателям будет приятно узнать, как идут дела у молодого советского ученого...
— Это невозможно, —покачал головой Валерий и потянулся к пачке сигарет. —Мне и так досталось за статью... Взносы я забыл уплатить комсомольские... Э, да тебе не понять, Ирэн, у вас такого нет... Еще не знаю, чем кончится.
— Это... как партийные взносы? —неуверенно поинтересовалась Ирэн, зажигая спичку.
— Ага, Сразу не заплатил, а потом... —Кушнир выразительно потер пальцами.
— Бедненький мальчик, —Ирэн поцеловала его в щеку. —Да, совсем забыла, шеф сказал, что может дать тебе аванс за статью... пятьдесят долларов.
Она встала и, вытащив из сумки конверт, протянула Кушниру. Тот нерешительно взял и, достав деньги, с любопытством стал их рассматривать.
— Так вот какие они! — Валерий удивленно хмыкнул. —Я думал, они красивее... Это кто?
— Джефферсон... президент.
Кушнир сложил деньги в конверт и с сожалением передал Ирэн.
— На, возьми обратно, на кой они нужны?
— Что такое «кой»? —поинтересовалась Ирэн.
—Ну... на кой черт или на какой черт...
— Поняла...
— Да ничего ты не поняла, —Валерий вздохнул. —Куда я их дену и что на них куплю? У нас в магазинах доллары не берут...
— Так ты их поменяй на советские, —наивно сказала Ирэн.
— Ты что, милая! —вспыхнул Валерий и показал ей четырьмя пальцами подобие решетки. —Видишь, что у нас за это! Тюрьма, мисс Ирэн. В простонародии говорят так — валютная операция! А я сидеть не хочу... Мне природа нравится.
— Да... —протянула она и задумалась, потом приложила палец к губам и прошептала: —А ты их потихонечку поменяй, чтобы никто не знал!
Кушнир громко расхохотался и решительно встал с тахты. Оделся. Сел за стол и налил фужеры до краев.
— Садись, Ирэн, за стол и забудь все дела... —он обнял ее за плечи. —Выпьем с горя, как говорил Пушкин, где же кружка, —он залпом выпил и поставил фужер на стол.
Вечером Валерий и Ирэн вышли на улицу. Кушнир специально ждал, пока стемнеет, ему не хотелось, чтобы его видели на улице вместе с ней.
Маленький городок погрузился в ночь, словно в омут. Улицы, слабо освещенные желтоватыми фонарями, были пустынны. В безветренном оцепенении стояли деревья, плотными заборами тянулись аккуратно подстриженные кусты и казалось, что на улочках городка поселилась дрема, тягучая и липкая.
Они шли молча, Ирэн смотрела под ноги и думала о том, что надо бы было уехать сейчас, чтобы к утру попасть в Москву, но что-то ей не давало, что-то мешало ей уехать, и тогда она еще крепче прижалась к плечу Валерия и осторожно поглядела на его задумчивое лицо.
— Почему ты такой, —она запнулась, подбирая слова, —такой... молчаливый? О чем ты думаешь, Валери?
— О нас, —задумчиво сказал Кушнцр, —все это как-то нереально, неестественно... Зачем все это? — он вдруг остановился и пристально посмотрел на Ирэн. От этого взгляда она вдруг похолодела, привычная реакция заставила ее притянуть к себе лицо Валерия и поцеловать.
— Я не хочу говорить, — прошептала она, —сейчас пусть будет так, а потом... Я завтра рано утром должна уехать, —неожиданно заявила она с надеждой, что Валерий спросит почему, но Кушнир согласно кивнул и так же молча пошел дальше.
— Милый Валери, а куда мы идем?
— Ко мне. Ты не против?
— Нет... Сегодня я сама хочу к тебе…
Проснулся Валерий в восьмом часу, и первое, что бросилось в глаза, —не было Ирэн. Еще думая, что она в ванной, он быстро вскочил и тут же увидел на прибранном журнальном столике записку.
«Милый Валери, — быстро читал он, —мне надо срочно уехать в Москву. Ты как всегда мил и ласков. Целую тебя, Ирэн».
На столике также лежал конверт с долларами и листок клена, который сорвала Ирэн вчера вечером.
Серия удачных экспериментов заставила молодых коллег Водолагина по-иному посмотреть на теоретическую часть своей работы. И Гиляров, и Медведев ясно понимали, что математическая модель их идеи не все объясняет. Не решаясь поговорить об этом с самим Водолагиным, Сергей и Володя часами просиживали в лаборатории, пытаясь понять необъяснимые, на их взгляд, возмущения кристаллической решетки, но безрезультатно.
В лаборатории было тихо, только вентилятор, стоявший на столе Сергея, негромко посвистывал, поворачивая то влево, то вправо вращающиеся лопасти. Яркий свет настольной лампы вырывал из темноты несколько листов бумаги, исписанных вкривь и вкось карандашом.
— Хватит, —Медведев решительно ткнул окурок в большую пепельницу. —Я пошел... Слышишь, Сергей?
Гиляров кивнул, не отрываясь от записей.
— Надо идти к Григорию Александровичу, —продолжал Владимир, разбираясь на столе. —Может, действительно что-то в теории мы не учли? Может, в самом деле прав Мездриковский? Ты, кстати, его математическую модель изучал?
— Она тоже не может ничего объяснить, —Сергей с хрустом потянулся, — очевидно, при постановке задачи мы и он чего-то не учли... А что именно? —он развел руками. —Черт его знает...
— Я пошел, —Медведев простился с Сергеем за руку и скрылся за дверью.
Гиляров собрал со стола бумаги и сложил в стол. Проверил, все ли выключено, закрыл дверь лаборатории и, отдав ключи дежурному, вышел на улицу.
Было еще светло, но фонари уже зажглись и их желтоватые плафоны казались воздушными шариками, поднятыми высоко-высоко какой-то длинной и неуклюжей рукой. Сергей остановился на улице и неуверенно посмотрел в сторону общежития. Идти домой не хотелось. Таня жила у матери, и Гиляров не один раз подходил к их дому, но зайти так и не решился. Он всматривался в тени, передвигающиеся за тюлевой занавеской, угадывая в расплывчатых очертаниях то Таню, то ее мать. По жестикуляции было понятно, что они о чем-то говорили, а может, и спорили, и Сергею вдруг думалось, что говорят о нем, и тогда решительность пропадала, и он, простояв добрый час, медленно возвращался в общежитие.
Все это время после размолвки Сергей чувствовал себя виноватым и... не виноватым. Какое-то неприятное ощущение собственной глупости не покидало его, и он, не зная, как его погасить, старался не думать об этом, но не мог. И тогда приходил на маленькую улочку и подолгу стоял в надежде, что Таня выйдет из дома и ему удастся с ней поговорить.
Сергей, сам не замечая, свернул на знакомую улицу и, загребая ногами листву, побрел мимо светящихся окон. Он остановился около колонки, зачем-то потрогал чугунную крышку, вспоминая, как он набирал воду из нее. Потом нажал рукоять и подставил лицо под сильную струю воды. Она освежила его. Сергей сделал несколько глотков и выпрямился, вытирая лицо платком. Мимо медленно проехало такси и около Таниного дома остановилось. Открылась дверца, и фонарик в салоне выхватил из темноты две мужские фигуры.
— Батяня, —послышался хрипловатый молодой голос, —ты забери те два свертка, а вот этот оставь... Скажи своей... —раздалось приглушенное слово, которое Сергей не расслышал, а мужчина засмеялся, —что через недельку заберешь... Я отъеду в проулок и подожду тебя...
Машина заурчала и скрылась за поворотом. Высокая фигура уверенно открыла калитку и двинулась к дому. Сергей быстро подошел поближе и встал около большого куста сирени.
Мужчина негромко стукнул в окно. Створки распахнулись.
— Добрый вечер, —голос звучал гулко, —чтой-то вы света не зажигаете? Я уж думал, что дома никого нет...
— Кто это? —Сергею показалось, что это был голос Тани.
— Я это, Вадим... Семенович, —мужчина подождал, —да я это, Екатерина, открой.
Створки захлопнулись, зажегся свет. Потом распахнулась дверь, и на крыльцо вышла Танина мать.
— Вадим... Семенович, я уж не ждала... Думала, обиделся...
— Брось, Екатерина, свои люди... Буду я на всякие глупости обижаться...
— Так заходи...
— А эта... дома, дочь-то?
— Нет... в область подалась. Какие-то там фонды получать.
— Ну, тогда зайду.
Сергей постоял.
«То-то Тани не было видно на работе, —подумал он, —а я думал, заболела... Значит, за книгами уехала в город...»
Гиляров вспомнил, как он сегодня вроде бы по делу заскочил в библиотеку, но Тани не было, и тогда он сдал часть книг незнакомой девушке и, не решившись спросить, где жена, ушел, подумав, что остальную часть он сдаст завтра. Сергей закурил и, не скрываясь, сделал несколько шагов по направлению к проулку, в котором исчезла машина такси. Но остановился, заметив, что дверь дома снова открылась.
— Так ты, Катерина, сверточек прибереги... А я, значит, зайду завтра-послезавтра...
— Хорошо, —голос тещи был какой-то расстроенный, —а я думала, что останешься... Посидим, поговорим…
— Времени нет, Катерина, —мужчина спустился с крыльца. —Да... Ты это... получше спрячь кулек-то... Чтоб твоя наследница не залезла... Там это... В общем, спрячь.
— Не волнуйся... не в первый раз.
Мужчина вышел со двора и, не оборачиваясь, быстро повернул в проулок. Раздался звук работающего двигателя, вспыхнули фары и два столба света вывернули на шоссе.
Сергей выкинул окурок и быстро пошел к общежитию. Около остановки он замедлил шаг, соображая, доехать ли одну остановку на автобусе или пройти пешком. Вдруг он увидел, как из автобуса, остановившегося на противоположной стороне шоссе, вышла Таня и, оглянувшись, быстро перешла на другую сторону.
— Таня, —окликнул Сергей.
Таня остановилась и, увидев мужа, нерешительно затопталась.
— Здравствуй, Таня, —у Сергея сжалось сердце, —а я... —Он хотел сказать, что заходил сегодня в библиотеку, но передумал. — А я, —продолжил он, —иду, смотрю, ты из автобуса выходишь.
— Откуда же ты идешь? —голос Танипрозвучал насмешливо. —Вроде тебе с другой стороны надо бы идти... Коттедж Водолагина в той стороне, —она махнула рукой, —или ты прогуливаешься?
Сергей как-то сразу нахохлился и с вызовом посмотрел на жену.
— Я пешком хожу, дорогая, а в такси не езжу... —резко бросил он, вспомнив слова Кушнира про таксиста. —Денег нет, чаевые не беру...
Они с минуту стояли, поглядывая друг на друга, не зная, что еще сказать колкое, потом Таня усмехнулась:
— Я пошла...
— Иди, —безразлично ответил Сергей, понимая, что говорит что-то не то, —иди...
— И пойду, —с вызовом сказала Таня и продолжала стоять.
— Ну и иди... —И вдруг Сергей понял, что все между ними кончено и что уже никогда Таня не будет его любить так, как раньше, он опустошенно вздохнул и, не глядя на жену, быстро повернулся и почти побежал к своему дому.
Таня долго зло смотрела ему вслед, всю дорогу держалась, и только на улице возле своего дома остановилась и разревелась. Взахлеб. Обиженно, горько.
«Дура я, дура... —сквозь слезы думала она. —Как теперь быть? Ведь знаю же, что ничего не было там, знаю... А все равно злюсь! И Сережку обидела... Дура я, дура!»
Мездриковский встретил Валерия около проходной и, вяло пожав ему руку, попросил зайти.
— Присаживайтесь, любезный Валерий Борисович... —Евгений Павлович, недовольно морща нос, прошел в кабинет и тут же нажал кнопку вызова секретаря. —Людочка, сколько раз я просил вас проветривать кабинет перед моим приходом? —ровным голосом сказал он появившейся девушке. —Дышать невозможно...
— Я, Евгений Павлович, только-только закрыла окно, —оправдывалась Люда, —буквально перед вашим приходом...
— А вы не закрывайте, пожалуйста, —Мездриковский посмотрел поверх головы секретаря, —я не барин и сам могу закрыть... Еще раз прошу вас, Людочка, не закрывайте...
— Хорошо, Евгений Павлович, —девушка пожала плечами, —больше не закрою... —Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась. —Евгений Павлович, тут заказы продуктовые есть…
Мездриковский недовольно поморщился.
— Позвоните моей жене, Людочка, и спросите ее, надо ли взять или не надо...
Кушнир, чтобы скрыть улыбку, отвернулся.
— Так вот, любезный Валерий Борисович, я внимательно прочитал черновик вашей кандидатской, —Мездриковский положил на стол кожаную папку и открыл рукопись. —У меня есть несколько незначительных замечаний, которые вы быстро исправите... А в общих чертах все хорошо, —он потрогал бородку, —знаете ли, впечатляет, впечатляет... Но есть одно маленькое но, —Мездриковский озабоченно поправил очки, —лаборатория Григория Александровича провела целый ряд очень удачных экспериментов, которые где-то подтверждают их теоретические изыскания...
Кушнир встревоженно и удивленно посмотрел на Евгения Павловича.
— Да, да... —Мездриковский покачал головой, —где-то мы были недальновидны... Но, —он поднял палец, —это еще не полная отставка нашей теории, а только тревожный сигнал. У Гилярова и его группы есть совершенно неожиданные аномалии в результатах, которые объяснить не можем пока ни мы, ни они... Надо бы, любезный Валерий Борисович, провести серию экспериментов на их установке...
— Но, Евгений Павлович, —привстал Кушнир, —у меня же защита на носу!
— Знаю, знаю... но пока мы не сможем объяснить этот феномен, а желательно, чтобы мы объяснили его, —подчеркнул Мездриковский, —на защиту выходить рано... Тем более, что защита двух кандидатских на одну тему восторга у ученого совета не вызовет. Гиляров защищается через месяц, —сухо обрезал Мездриковский и снова потрогал бородку. —Ученый совет срок защиты утвердил…
— Как же быть? —растерянно произнес Кушнир. —А я...
— Надо было, любезный Валерий Борисович, больше наукой заниматься... —Мездриковский встал и подошел к окну, —а не женским полом!
— При чем тут...
— При том, —коротко бросил Евгений Павлович и внимательно посмотрел на Кушнира, —то я вас с Ольгой Григорьевной встречаю, то... с другой дамой.
«Неужели он видел Ирэн?» — Кушнир поежился.
— Я неженатый человек, —пробормотал Кушнир, —волен с кем хочу встречаться...
— А история со взносами? Вы же комсомолец, Валерий Борисович. Напечатавшись, должны были сразу уплатить взносы... А теперь по институту пошли нежелательные разговоры... тень падает и на меня, как на вашего руководителя.
Кушнир молчал, опустив голову и разглядывая узор на ковре, застилавшем половину кабинета Мездриковского. Он не знал, что оказать, а самое главное, он не понимал своего руководителя. Почему тот не защищает его на ученом совете, как бывало не раз и не два раньше? Почему он молча согласился с тем, что Гиляров будет защищаться первым? Почему не он, Кушнир? Валерию вдруг показалось, что Мездриковский что-то не договаривает, о чем-то умалчивает.
«Может, он меня видел с Ирэн? —еще раз подумал Кушнир и тут же отбросил это предположение. —Даже если видел… Он что, знает, что Ирэн работает у Травински? Чушь! Нет, тут что-то другое… Может, он обозлился из-за Ольги? Может, сказать ему, что это просто мимолетная встреча? Не поверит... Нет, наверное, тут Ольга виновата!»
Мездриковский с непонятной гримасой разглядывал опустившего голову Кушнира. Неожиданно он неслышно подошел и легко дотронулся до его плеча.
— Не расстраивайтесь, любезный Валерий Борисович, хоть разговор и был не из приятных, но не все так плохо...
Валерий встал и выжидательно посмотрел на него.
— Надо срочно провести серию экспериментов и доказать, что аномалия необъяснима по несостоятельности математической модели Водолагина.
— Вы думаете? —неуверенно произнес Кушнир.
— Надо доказать, что теоретический расчет был неточен... Авторы не смогли предсказать возможные результаты... —Евгений Павлович задумчиво смотрел на собеседника, словно не видя его. —В науке, как и в жизни... Побеждает тот, кто не боится... —он задумался на мгновение, —трудностей.
«Так вот куда подвел, любезный? —Валерий хмуро усмехнулся про себя. —А... он, кстати, прав! Победителя не судят!»
— Так как же все-таки с защитой? —тихо спросил Валерий, понимая, что Мездриковский ждал этого вопроса именно сейчас, когда немного приоткрыл мысли.
— Ну... если Гилярова допустят до защиты, то посмотрим, чем она окончится... —Мездриковский бросил быстрый взгляд на Кушнира, отдавая должное его догадливости. —Защита диссертации не только научный, но и, так сказать, общественный момент... Лицо диссертанта рассматривается, любезный Валерий Борисович, и с политической точки зрения. —Голос Мездриковского звучал ровно, назидательно, словно он читал курс общественных наук. — Нашей науке не безразлично, какие молодые ученые приходят в нее...
Андрей Кудряшов вернулся домой поздно, когда Наташа уже уложила Пашку спать, а Андрюшка крутился возле телевизора в надежде, что мать разрешит ему посмотреть после программы «Время» футбол. Андрей открыл дверь и никем не замеченный вошел в прихожую. Первым его обнаружил Андрюшка и с поросячьим визгом бросился на шею.
— Папа приехал! —заорал он. —А что ты мне привез?
На истошный крик выбежала Наташа, вышел отец.
— Слава богу, —целуя Андрея, оказала жена, —совсем этот сорванец не слушает меня... —она погрозила сыну. —Дедушку тоже. Уроки плохо учит...
Андрюшка засопел и обиженно отошел в сторону.
— Уроки, уроки... —пробормотал он. —Нельзя человеку и полслова сказать... отцу родному! Подумаешь, по пению пару схватил...
— Что такое? —нарочито строго сказал Андрей.
— Песню не выучил, — пояснил Андрюшка и махнул рукой, —все равно это предмет не профилирующий... А так —эстетическое воспитание подрастающего поколения.
Андрей с трудом сдержал улыбку и грозно нахмурил брови.
— Я вот сейчас возьму офицерский ремень и начну подрастающее поколение воспитывать с другого конца, противоположного его мудрой голове...
— Пожалуйста, —Андрюшка оттопырил место наказания, —только за пение я бы этого не делал...
Все засмеялись, а Наташа подхватила мужа под руку, потащила на кухню.
— Ой, не могу с этим ребенком, —со смехом заявила она, — вчера прихожу из магазина и вижу: Андрюшка посадил Пашку на стул, намотал на шею простыню и ходит вокруг с ножницами. Я, говорит, играю в «салон красоты»... Иди, иди, «салон красоты», —прикрикнула она на сына, —спать пора, завтра в школу!
Андрюшка снова засопел, незаметно подмигнул Андрею и удалился.
—Папа, вы тоже с нами поужинаете? —спросила Наташа у Петра Никитовича.
— Если не возражаете, —Петр Никитович, нащупаю стул, осторожно сел.
— Как съездил, Андрюша?
— Спасибо, отец, все нормально... Наташа, мне только чайку...
— Поешь как следует... Да, совсем забыла, у нас столько новостей, — Наташа положила ложку на стол. —Папа путевку получил в санаторий... Пашка —путевку в ясли, я выхожу на работу в сентябре. Вот сколько за неделю новостей!
— Отлично... —Андрей улыбнулся. —А ты говоришь... И у меня новости... Летом можно будет поехать в научный городок. Я договорился с одним человеком, он нам полдома предоставит для отдыха... Так что, как только папа вернется из санатория, а Андрюшка кончит школу, можно ехать.
— Папка, —высунул голову из-за двери Андрюшка. —А там речка есть?
— Есть, есть... Правда, небольшая, но рыбу ловить можно.
— Да ляжешь ты спать или нет? — в сердцах выкрикнула Наташа. —Не ребенок, а изверг!
— Скрываюсь... —дверь захлопнулась.
— Андрюшенька, тебе Владимир Иванович звонил...
— Давно?
— Только что… Позвони ему, а то он в отпуск вроде собирается.
— Я и забыл совсем, —недовольно проворчал Андрей, набирая номер. —Владимир Иванович? Кудряшов докладывает...
— Как дела?
— Есть новости.
— Я тут в санаторий собрался, но утром буду —доложишь!
— Есть...
Утром Андрей пришел в Управление около восьми. Росляков был уже на месте и раскладывал на столе бумаги.
—За меня остается Петров, все передаю ему, —Росляков посмотрел поверх очков. —Ну, выкладывай… Дай только Геннадию Михайловичу брякну.
Когда пришел Петров, Андрей стал рассказывать, что ему удалось выяснить за неделю. Кончил. За столом помолчали. Петров задумчиво вытащил сигарету и закурил, потом спохватился, но полковник только махнул рукой. Закурил и Андрей.
— Значит, ты считаешь, что у этого парня был контакт с «журналистом»?
— Считаю... Кроме того, этот парень одну ночь не ночевал в гостинице.
— Ну, мог и у приятеля остаться, —возразил Петров. —Что, у тебя не бывает?
— Мог, —Андрей кивнул головой. —А если он у Травински остался?
— Вряд ли... Эта бестия хитрая и на такую вещь не пойдет... Если у него и был контакт с Кушниром, то на «нейтральной территории», так сказать. Может, у секретарши его?
— Может и так, —согласился Петров.
— Не нравится мне эта возня Травински, —Росляков поморщился. —Недаром он вокруг этого парня закрутился... Недаром.
— Может, побеседовать с Кушниром? —спросил Андрей.
— Да, можно-то можно... Как бы не спугнуть этого «журналиста». Он, кстати, тут ездил в Троице-Сергиеву лавру...
— Причем одно интересное обстоятельство, —Геннадий Михайлович встал и подошел к карте области. —Вот здесь с его секретаршей стало плохо, она вышла из автобуса и вернулась в Москву. Но... приехала через сутки. Это установлено. —Он повернулся. —Непонятное исчезновение...
— Да... —Росляков посмотрел на часы. —Что-то мне, бойцы, эта мистика не нравится... Андрей, ты когда был в научном городке, ничего не слышал там подозрительного?
— В каком смысле?
— В прямом... Не могла там появиться сия особа? К примеру, у Кушнира... Ты бы проверил все-таки.
— Хорошо, Владимир Иванович.
—Ну, бойцы, мне нора двигать, —Росляков встал, потянулся, собрал бумаги на столе и протянул Петрову. —Оформи через секретариат. И вот что... вы мне позванивайте.
Петров и Кудряшов переглянулись, и по их виду полковник понял, что звонков не будет, и погрозил им пальцем.
Григорий Александрович Водолагин всю ночь практически не спал. Результаты экспериментов, доложенные Медведевым и Гиляровым, покоя ему не давали. Все эти дни Водолагин пытался найти им объяснение, но никак не мог. Какое-то чувство близкой разгадки постоянно преследовало его, и от этого Григорий Александрович стал рассеянным, ворчливым.
Собираясь на работу, Григорий Александрович снова и снова возвращался мыслями к злополучным аномалиям. Он неторопливо оделся, вскипятил чай и сел за кухонный стол. Безразлично намазал на хлеб масло, положил кусок сыра и... замер, вглядываясь в желтоватую пластинку с дырками. Повертел и так, и сяк. Еще раз осмотрел и откусил. Запивая чаем, он вдруг подумал, что лет пять назад случилась точно такая же история —целая серия опытов оказалась загубленной по непонятным причинам. И только через полгода была установлена истина, и то случайно. Одна из лаборанток, молоденькая девушка, на свой страх и риск увеличила подачу образца при зонной плавке, что повлекло за собой неполную очистку металла от примесей.
— Доброе утро, папа, —Оля подошла к отцу и чмокнула его в щеку. —Ты что так рано?
— Думы одолели... —шутливо ответил Водолагин. —Думы мои, думы, лихо мне с вами...
— Неприятности?
— Да нет... просто в серии экспериментов какая-то чушь получилась, а объяснить не можем.
— Найдете, все найдете... Ты у меня умница... —Оля еще раз поцеловала отца. —И ребята у тебя золотые... Да, —она вдруг остановилась, —а что это Сережа к нам не приходит?
— Работы много, —Водолагин нахмурился. —Ты знаешь, оказывается, он не ездил в дом отдыха, а свою путевку матери жены отдал...
— Я знаю, —просто сказала Оля, быстро готовя омлет. —Ты отложи в сторону свой бутерброд —сейчас омлет будет готов... Он приходил ко мне за рукописью.
— Да? Ты мне ничего не говорила...
Оля помолчала, повернувшись к отцу спиной и помешивая омлет на сковородке. Григорий Александрович тоже молчал, вглядываясь в спину дочери, словно хотел понять, о чем она думает. Он как-то случайно поймал взгляд Оли, брошенный на Сергея, но тогда значения не придал, а сейчас он вдруг почувствовал, что это было неспроста.
— Олюня... ты меня прости. —Водолагин говорил смущенно и все время даже покашливал: —А удобно, что Сергей... кхе-кхе... вот так ходит к нам. У него жена все-таки... кхе-кхе...
— А что тут неудобного?
И Григорий Александрович удивился резкой, непривычной для Оли нотке в голосе.
— Ты, наверное, папа, не то хотел спросить... Ты хотел спросить, что у меня с Сергеем? —Ольга стояла выпрямившись, и она так напомнила ему ее мать, что Водолагин еле сдерживался, чтобы не застонать. —Да, папа, Сережа мне нравится... Может, даже больше, но у нас ничего с ним не было... Прости меня, но если бы я захотела, то нашла бы для встреч с ним другое место.
Григорий Александрович сконфуженно молчал, молчала и Оля, и, только заметив, что омлет давно и благополучно подгорает, вдруг засмеялась и сказала:
— Накормила я тебя, папочка, нечего сказать!
Всю дорогу до института Григорий Александрович вспоминал разговор, но мысли путались, то и дело перескакивали на результаты опытов и снова возвращались к Оле. В проходной он кивал, улыбался, а перед глазами стояло лицо дочери и ее судорожно сжатые кулачки, когда разговор зашел о Гилярове. Водолагин поднялся к себе в кабинет, прошел к столу и тут же вспомнил, что его просил позвонить утром Мездриковский.
— Евгений Павлович, доброе утро, Водолагин говорит.
— Григорий Александрович, есть у вас минутка со мной пообщаться?
— Конечно, что за разговор?
— Иду.
Григорий Александрович относился к Мездриковскому еще со студенческой скамьи двойственно. С одной стороны, ему не мог не правиться спокойный, трезвый, холодный ум ученого, а с другой стороны, Водолагину были чужды его снобизм, замашки, как он часто говорил, «аристократа» от науки. Григорий Александрович однажды поймал себя на том, что и к аспирантам и докторантам Мездриковского он относился с предубеждением. Вроде бы умные ребята, как говорится, но почти все они могли неожиданно для всех закрыть глаза на «мелочи» при проведении эксперимента, а иной раз даже подтасовать результаты измерений. Года три назад случалась неприятная история, когда два сотрудника лаборатории Мездриковского дали отрицательное заключение на использование одной установки по очистке монокристаллов германия. Завод-изготовитель возмутился, была создана комиссия, которая обнаружила, что результаты, полученные сотрудниками, были, мягко говоря, неточны.
Разразился скандал, который еле смогли уладить, а установка благополучно получила путевку в жизнь.
Дверь открылась, и в кабинет вошел Мездриковский. В элегантном темно-синем костюме, отлично повязанном галстуке и платочком в кармашке. Он упруго прошел к столу, пожал руку и сел. Достал из кармана трубку, закурил. По комнате поплыл ароматный дым «клана».
— Любезный Григорий Александрович, у меня вот какая просьба... Не смогли бы вы предоставить нашей лаборатории вашу установку для проведения нескольких экспериментов?
— Ну, а почему нет, Евгений Павлович? Пожалуйста...
— Отлично... Премного вам благодарен. Как ваши опыты? Разобрались вы с теми выбросами?
Водолагин отрицательно покачал головой.
— Вы знаете, Григорий Александрович, я думал над этим и, к сожалению, тоже ничего не придумал...
— Евгений Павлович, —Водолагин посмотрел на Мездриковского, —любезность за любезность… Дайте и нам возможность проверить кое-какие идеи на вашей установке… Она у вас, кстати, не занята?
— Как вам сказать... Если Кушнир будет работать у вас, то на это время можете ее занимать.
— Спасибо. А как у Валерия Борисовича с диссертацией?
Мездриковский усмехнулся.
— Переживает парень, что ваш Гиляров его опередил... Странные у них взаимоотношения. Вроде бы друзья, а Кушнир при упоминании Гилярова прямо-таки белеет.
— Самолюбивый парень, —согласился Водолагин. —Даже чересчур.
— Григорий Александрович, —Мездриковский затянулся трубкой, —из Академии пришла бумага о Пражском научном симпозиуме по физике твердого тела... Будут у вас какие-то соображения по этому поводу?
— Сколько человек можно послать?
—Троих...
— Так... Вы кого предлагаете, как зам по науке?
— Мне кажется, что будет правильным послать академика Водолагина и его ученика Гилярова... —Мездриковский наклонил голову в сторону Григория Александровича. —А вот по третьей кандидатуре пока предложений нет.
— А вы, Евгений Павлович? —Водолагин улыбнулся. — Нет, Евгений Павлович, это будет неправильно... Я буду настаивать на вашей кандидатуре. Кстати, кто от головного института едет?
Мездриковский протянул лист бумаги.
— Тем более, Евгений Павлович... Мне кажется, что необходимо поехать вам. Так я и скажу на ученом совете института...
Валерий вошел в лабораторию Водолагина.
— Привет молодой поросли науки от дружественной лаборатории!
Все удивленно подняли головы, а Володя Медведев спокойно ответил:
— Мы тоже приветствуем вас. Ребята, что же вы сидите? Вставать надо, когда гении заходят.
Все подчеркнуто смиренно вскочили, а Надя Надеина даже сделала реверанс.
— Можно интервью для будущих поколений? — она схватила со стола блокнот.
— Можно, — кивнул Кушнир, —но… чтобы это было не больно.
Все засмеялись, и около Валерия собралась почти вся группа.
— Так что же надо вам, мистер Кушнир? — спросил Медведев, намекая на злополучный журнал.
— Наши гиганты, —Валерий, словно не расслышал замечания Медведева, кивнул на потолок, где находились кабинеты Мездриковского и Водолагина, —провели встречу на высшем уровне и в дружественной обстановке пришли к выводу, что я должен освоить вашу «козу». —Он показал на установку.
— Ради бога, —Володя повернулся к Гилярову, —Сергей, расскажи молодому таланту, как включать нашу кормилицу... И как выключать —тоже.
Сергей нехотя поднялся и стал рассказывать Кушниру методику работы на установке. Медведев некоторое время постоял, потом снова сел за свой стол и погрузился в отчет. В комнате было тихо. Сергей говорил негромко, чтобы не отвлекать товарищей, а Кушнир вопросов не задавал. Он быстро записывал в блокнот кое-какие детали, изредка бросая взгляды на Гилярова. Сергею вдруг показалось, что он хочет что-то спросить и не решается.
— Валера, тебе что-нибудь непонятно?
— Нет, дед, все нормально. Да, говорят, ты будешь работать на нашей «балаболке»?
— Григорий Александрович просил... —неопределенно пробормотал Сергей, —кое-что проверить...
— Ну-ну... —Кушнир еле заметно улыбнулся. —Смотри не сожги.
— Не маленький, —отрезал Сергей. —Вопросы будут?
— Нет... товарищ диссертант, вопросов не будет.
Гиляров повернулся к своему столу, и тут же Валерий дотронулся до его плеча.
— Серега, твоя теща не болеет?
— Не знаю... —вопрос застал его врасплох. —Вроде нет. А что?
— Хочу сегодня к ней подкатиться насчет перепечатки...
— Дело твое, —Гиляров пожал плечами. —Ты меня второй раз спрашиваешь... Надо, значит, иди.
Кушнир еле заметно улыбнулся и, повернувшись лицом к окну, торжественно объявил:
— Общий поклон, коллеги! Грызите гранит, если зубы есть!
— Это верно, —Володя Медведев поднял голову. —Мы его грызем, а вот другие... лижут.
— Что ты хотел сказать? —выпалил Кушнир.
—Только то, что ты своими ушами услышал, —Медведев усмехнулся.
Кушнир вышел. Некоторое время все молчали, потом Надя Надеина вдруг затараторила:
—Володя, что же это получается! Без обсуждения с нами Водолагин отдает установку в мездриковскую лабораторию, а мы и знать ничего на знаем? Почему ты молчишь? А ты, Серега, тоже хорош! Рассказал этому пижону, как работать, а тот даже спасибо не сказал… Вот дела, —она возмущенно всплеснула руками.
Глава 9
«Старикашка» Докован появился в корпункте Травински неожиданно.
Гарри приехал на корпункт. По привычке просмотрел центральные газеты, пробежал глазами отработанные рулоны телетайпов. Широко распахнул окна. В комнату ворвался свежий и довольно прохладный утренний ветерок. Зашелестели бумаги на массивном письменном столе, из пепельницы серым облачком взлетел пепел. Травински задумчиво наблюдал, как по полированной крышке стола толчками катится катышек пепла, оставляя за собой серый пунктирный след. Гарри устал. Сегодня утром он это понял, когда брился. Под глазами показались мешки, и даже массаж и компресс из льда их не убрали. Зарядка бодрости не вернула, и Травински, выпив подряд две чашки кофе, поехал на работу.
Гарри с равнодушным упрямством следил за катышком и думал о том, что годы все больше дают себя знать. Что все чаще он чувствует какую-то неуверенность и, поймав себя на этом, начинает беспричинно волноваться. Волновало и непонятное молчание Донована. Полугодовой отчет, который Гарри передал по дипломатическим каналам, остался без ответа. И Травински подспудно понимал, что в Центре идут какие-то сложные «игры». «Старикашка» был на коне и подводные течения его не касались. Но у противников Донована были рычаги в нынешнем руководстве ЦРУ, которые могли испортить настроение даже ему. Гарри закурил и сел за письменный стол. Задумчиво потрогал пишущую машинку, поправил стопку бумаги.
Резкий звонок заставил Гарри нехотя подняться и направиться к двери.
«Опять Ирэн забыла ключ от входной двери» —недовольно подумал он. На пороге стоял... «старикашка».
— Привет, Гарри! — бодро рявкнул Донован и, отстранив ошеломленного хозяина, вошел внутрь.
— Добрый день, шеф... Что ж вы не сообщили, я бы вас встретил.
— Не надо, Гарри, —Донован с ходу плюхнулся в широченное кресло, стоящее в углу около торшера. —Я ценю время моих сотрудников, а потом, я приехал... с группой туристов.
И тут только Травински заметил, как одет шеф. На нем были выгоревшие джинсы, коротенькая курточка из белой материи, какая-то клетчатая рубашка и кепочка с длинным козырьком. Словом, отошедший на старости лет от дел фермер, решивший немного попутешествовать. Из-под козырька на Травински смотрели холодные и бесцветные глаза, в правой руке шефа дымила сигарета, ронявшая пепел на пол и джинсы.
— Как ты живешь, старина?
— О’кэй, шеф... Виски, джин?
— Джин с тоником и кофе.
Травински колдовал на кухне, пытаясь догадаться, зачем Донован отправился в такой вояж.
«Скорее всего, облетает точки, —думал Гарри, засыпая кофе в кофейник. —А может, по отчету? Старый черт... мог бы и предупредить. Ирэн опаздывает... Что- то случилось, видно».
Он вкатил в комнату тележку, переставил все на журнальный столик и уселся в кресло напротив.
— Слушаю, шеф.
— Сначала давай джин, —Донован пригубил бокал и, заметив, что Гарри посматривает на часы, небрежно бросил: —Ирэн не будет, я ей звонил и сказал, что она сегодня свободна...
Г'арри кивнул, не выразив особого удивления, манеру шефа он знал хорошо. Любил старик ошарашивать неожиданными выходками. Донован с наслаждением чередовал бокал с чашкой кофе и дымил сигаретой, с любопытством рассматривая кабинет.
— Ты неплохо устроился, малый...
— Стараюсь, шеф, — односложно бросил Травински, ожидая начала настоящего разговора.
Донован допил кофе, небрежно плеснул в рот остатки джина, притушил сигарету и встал. Подошел к окну и долго рассматривал панораму Москвы, потом неожиданно рехко повернулся м хлопнул по плечу стоящего рядом Травински.
— Ты неплохо поработал, Гарри. Отчет одобрен... Были, конечно, небольшие интриги, но это не важно. Я приехал сюда, чтобы не писать длинных писем и поговорить с тобой наедине... Как ты думаешь, созрел твой мальчик для беседы?
— Нет, шеф, —Травински покачал головой, —еще рано…
— Он не догадывается, зачем он нам нужен?
— Думаю, что нет, —Травински посмотрел на шефа и усмехнулся, —у него роман с мисс Ирэн, и я думаю, вернее, хочу, чтобы он успешно развивался...
— Кстати, ты уверен, что он не связан с контрразведкой?
— Да, шеф... У меня есть свой человек в академгородке. Он сообщил, что у «аспиранта» неприятности по работе... По комсомольской линии и производственной. Его обскакал его же товарищ —раньше подготовил кандидатскую, Мездриковский им недоволен... В общем, все складывается как нельзя лучше и… не надо торопить события.
— Видишь ли, —Донован закурил новую сигарету и стал расхаживать по комнате, оставляя темные следы на ковре, —у нас есть сведения, что скоро в этот институт приедут специалисты с предприятия, которое будет производить сверхчистые материалы... Думай, что и лаборатория Водолагина и лаборатория Мездриковского переключатся на разработку новой технологии... Нам необходимо эту технологию получить... Необходимо.
—Как скоро это будет, шеф?
— Информация расплывчатая... Но в течение полугода точно. Успеешь ты провести решающую фазу вербовки?
Гарри молчал. Он не любил конкретных вопросов, а жизнь научила его не торопиться.
— Постараюсь, шеф... постараюсь. Здесь все зависит от Ирэн. Вернее, многое зависит...
— Ирэн справится, —Донован остановился и пристально посмотрел на собеседника. —Должна справиться, а это зависит... от тебя, мой мальчик.
Травински неопределенно улыбнулся, словно дал понять, что ценит доверие шефа. Наполнил бокалы и церемонно поклонился.
— Прошу, шеф.
— Спасибо... — Донован пригубил джин и вдруг цепко посмотрел на Травински. —Как ты себя чувствуешь? Вид у тебя усталый…
— Отлично, —соврал Гарри, —просто вчера поздно лег спать.
— Русская красавица? —добродушно пробасил «старикашка», подмигивая. — А? Сознайся, Гарри...
— Шеф! —Травински укоризненно покачал головой. —Как вы могли подумать?
— Ах, да... —Донован сделал серьезную мину, —ты у нас, как говорят русские, морально устойчивый. —И он громко захохотал, тряся головой так, что на глазах появились слезы.
Гарри улыбнулся. Ему вдруг показалось, что главного разговора не было и что шеф только прощупывает его, только готовится сказать что-то очень важное, но пока не хочет.
Но Донован так ничего и не сказал. Просидев у Травински не больше часа, он неожиданно заторопился и сказал, что на неделе найдет время и заглянет к нему еще раз. Гарри остался один в каком-то странном и непонятном для него состоянии. Он никак не мог объяснить визит шефа и от этого чувствовал себя неуверенно, словно на него надвигалась какая-то беда, но что за беда и откуда, было непонятно.
Вечером он поехал к Ирэн. Ирэн была дома и, сидя на тахте с ногами, смотрела по телевизору оперу «Иван Сусанин». Травински поздоровался и какое-то время сам напряженно всматривался в экран телевизора, словно тот мог внести в душу спокойствие и уверенность. Ирэн приготовила кофе и, чувствуя, что гость пришел неспроста, выключила телевизор и пересела в кресло. Травински долго молчал, разглядывая комнату, как будто увидел ее в первый раз.
— Что случилось? —не выдержала молчания Ирэн. —На вас лица нет.
— Приехал шеф.
— Я знаю... Утром он мне позвонил и сказал, что я на сегодня свободна... Так что случилось? — с тревогой повторила она. —Неприятности?
— В том-то и дело, что нет... Приехал, посидел, выпил два бокала джина, кофе и, ничего не сказав, укатил, —Гарри встал и раздраженно прошелся по мягкому ковру. —Никогда такого не было...
Ирэн молчала, осторожно помешивая ложечкой в чашке. На Травински она не смотрела, и тому вдруг показалось, что она что-то знает, но молчит. Он хотел спросить, но сдержался, вспомнив, что, в принципе, Ирэн может выполнять какое-то задание, о котором ему знать не положено.
«Боже! —мелькнула вдруг у него мысль. —Да мы как пауки в банке... Боимся друг друга, может, даже ненавидим... а улыбаемся и болтаем любезности».
Он простился с Ирэн, спустился на вечернюю, а оттого прохладную и пахнущую свежестью улицу и, только поворачивая ключ зажигания, вдруг улыбнулся, подумав о том, что надо беречь здоровье и не думать о будущих неприятностях.
Андрей перевез своих в академгородок в субботу, а в воскресенье долго мотался на машине между городом и дачей, перевозя какие-то узлы и свертки, которые увязала Наташа и которые приказала обязательно сегодня привезти. Под вечер он так устал, что повалился на раскладушку и заснул мертвым сном. В понедельник его разбудила жена рано утром, и полусонный Андрей, чертыхаясь, съездил за молоком, овощами на базар, а потом, наскоро позавтракав, погнал машину в город. На работу он приехал, опоздав на пятнадцать минут и, деловито прошмыгнув мимо дежурного, быстро поднялся на второй этаж в свой кабинет. Только сел за стол и закурил, как дверь открылась и в комнату вошел Росляков.
— Ты что, боец, трубку не берешь? —сердито спросил полковник, усаживаясь на стул. —Я что, мальчик гонять по этажам?
Андрей, конечно, мог оказать, что выходил и звонка не слышал, но он, вздохнув, признался, что опоздал на пятнадцать минут.
— А, —неожиданно обрадовался Росляков, —а я думал, что ты просто трубку не берешь! Ты давай-ка заходи ко мне —дело есть.
Они прошли по коридору, поднялись на третий этаж и вошли в кабинет Рослякова. Андрей давно уже чувствовал себя в кабинете полковника, словно дома. Вот и сейчас он сразу же открыл форточку и уселся в кресло с таким видом, словно все это для него было привычным и каждодневным.
Росляков с лукавой улыбкой следил за ним, а когда Андрей уселся, то невзначай бросил:
— Ты как в своем кабинете распоряжаешься, илъ приноравливаешься?
Кудряшов шутливо ответил, что давно пора, но настолько привык к своему, что не хочется выживать ветерана. Они посмеялись, выпили по чашке традиционного чая, который полковник давно уже пил вместо кофе, и замолчали.
— Новость хочешь? —Росляков прищурился.
— Хорошую —да.
— На Ирэн сведения пришли...
— Ну и что, —равнодушно сказал Андрей, — меня в данный момент интересует совсем другое...
— Э, нет, боец, сведения интересные...
— А откуда?
— Геннадий Петров из Москвы поставил... Интересная особа эта девица.
Андрей вопросительно посмотрел на полковника.
—Во-первых, она русская...
— Да?
— Русская... Отец эмигрировал в двадцатых годах в Канаду, —полковник говорил не спеша, с остановками, то и дело поглядывая на Андрея, —женился он во время войны, а после войны родилась Ирэн. Окончила гимназию, а вот потом... Потом начинается самое интересное. Она уезжает в Европу учиться... Где она училась, правда, не удалось установить, но думаю, что где-то в одной из небольших стран... Потом работала в одной фирме секретарем-переводчиком... Фирма имеет тесные контакты с Внешторгом. Два года назад Ирэн приезжала в Ленинград по делам фирмы, ничего предосудительного замечено не было... Вот такие дела, Андрей Петрович.
— Все это очень хорошо, Владимир Иванович, —Андрей помолчал. —Но какое это имеет отношение к нашему делу?
— Видишь ли, в Москву прикатил так называемый главный редактор журнала, в котором работает мистер Травински... Приехал в качестве туриста, в группе, которая следует по Золотому кольцу.
— Вы думаете, что это ревизия?
— Точно, —полковник хлопнул ладонью по столу. —Уверен, что там у них что-то случилось... А что? Одному богу известно.
Валерий проспал. Он лежал на тахте и пытался спросонья сообразить, почему ему не по себе, и только взглянув на часы, понял —весь тщательно разработанный план на субботу полетел. Он не стал валяться дальше, а, легко вскочив, стал делать зарядку, одновременно думая, за что надо браться сразу, с утра. Умылся, наскоро приготовил завтрак и сразу же сел за письменный стол. Предстояло вычитать две последние главы диссертации, а времени не было, и поэтому Валерий решил сидеть «до последнего».
Вчера у него состоялся долгий разговор с Мездриковским, который, наконец, прочитал последний вариант диссертации и долго выговаривал Кушниру свои соображения и рисовал радужные перспективы. Валерий слушал молча, он понял, что лучше с ним не связываться, а прикидываться «шлангом» и молчать, изредка многозначительно кивая головой. Под конец Мездриковский, помолчав, сказал:
— А в целом, любезный Валерий Борисович, работа у вас получилась вполне диссертабельная... Поздравляю вас.
— Спасибо, —Валерий улыбнулся. —Вам большое спасибо, Евгений Павлович...
— Ну, ну...—по лицу Мездриковского заструилась улыбка, и он снисходительно положил свою тонкую кисть на руку Кушнира. —Это мой долг, Валерий Борисович... Впрочем, как долг каждого ученого помогать становиться на ноги молодежи.
«Выполнил бы ты свой долг, — неожиданно зло подумал Кушнир, глядя на иезуитскую бородку Евгения Павловича, —если бы ученый совет не одобрил диссертацию».
Ученый совет был в пятницу, и на него кроме множества основных вопросов вынесли и обсуждение двух диссертаций. Гилярова, который уже прошел предварительную защиту и готовился выходить на основную, и Кушнира.
Кушнир нервно ходил по длинному коридору, закуривал, лихорадочно затягивался и тут же выбрасывал сигарету, через несколько шагов забывался и снова вытаскивал из кармана пачку. Валерий несколько раз пытался уговаривать секретаря Мездриковского —Леночку заглянуть в зал, но та отмахивалась.
— Валера, ты же знаешь, как Евгений Павлович злится, когда кто-нибудь заходит на совет! Не уговаривай, не пойду...
Она, смеясь, качала головой и снова разражалась пулеметными очередями на пишущей машинке.
В шесть часов вечера здание института быстро опустело. Валерий, устав от беспрерывного хождения, присел на подоконник и стал листать подшивку «Комсомольской правды».
— Валера, здоров! —перед ним стоял Гиляров и протягивал руку.
— Привет, Серега, —Кушнир так обрадовался, что теперь будет не один, что забыл все свои обиды. —Ты тоже не выдержал?
— Конечно, — просто ответил Сергей и улыбнулся, —Валера, ты читал мой реферат?
— Читал...—Кушнир хотел соврать, но, глядя в озабоченное лицо Гилярова, не смог. — Читал.
— Ну и как твое мнение?
— Знаешь, —Кушнир опять хотел покривить душой и опять не смог, —по-моему, здорово… Коротко и ясно. Отзывы собрал?
— Ну.
— Не боишься черных шаров?
Сергей вздохнул и развел руками. Странный вопрос, кто же не боится черных шаров при голосовании. Кушнир вдруг вспомнил их комнату и обеды из вермишели с тушенкой, которую они варили в огромной кастрюле, чтобы не терять времени, чай без сахара перед получкой, и у него странно защемило сердце, он что-то хотел сказать ободряющее, но слова не находились, и тогда он просто хлопнул Гилярова по плечу и подмигнул.
— Когда защита?
— Сегодня решат, —Сергей вздохнул. —Скорее бы… издергался как шнурок. До того все осточертело, что хочется только окончания этой суматохи, и, поверь, Валера, даже исход не интересует! Лишь бы только все кончилось.
Кушнир удивленно взглянул на Сергея: таких речей он никогда не слышал от него. Гиляров стоял, отвернувшись к окну, и разминал сигарету, из которой легкой струйкой сыпался табак.
— А как у тебя дома дела?
— Да никак... Татьяна у матери живет, я в общаге... —Сергей вдруг обернулся и с тоской посмотрел на Кушнира. —Приплела мне вдруг Ольгу Водолагину... А я, поверь, Валерка, даже за руку ее не брал!
— Ну и дурак! Если бы брал, было бы не так обидно, —философски заметил Кушнир. —А я тебя, между прочим, Серега, предупреждал! Кстати, Оля очень интересуется твоей судьбой.
Гиляров не ответил, он уселся рядом с Кушниром на подоконник и задумчиво курил, стряхивая пепел в открытое окно.
За двустворчатыми дверями послышался шум, хлопанье стульев, они мигом соскочили с подоконника и благоразумно отошли за угол коридора. Было слышно, как распахнулись двери и из конференц-зала стали выходить члены ученого совета, громко переговариваясь и что-то обсуждая. Первым появился Володя Медведев. Он быстро шел, размахивая папкой, шнурки которой описывали в воздухе замысловатые траектории. Медведев шел, что-то бормоча под нос, словно досказывая фразу. Увидев Кушнира и Сергея, он остановился и весело на них посмотрел.
— Ну что, молодая поросль? Трясутся поджилки?
— Володя, не тяни резину, —взмолился Валерий, —что решили?
— Ну, по Сереге без нареканий... защита через месяц. А вот по тебе, юный гений, был бой быков...
Кушнир подобрался и исподлобья взглянул на Медведева, который внимательно его рассматривал.
— Валерий, отойдем на минуту, —Медведев взял его под руку и отвел к окну. —Извини, Сергей, на два слова...
Гиляров пожал плечами.
— Пока, мужики, я побрел потихонечку... —Сергей медленно пошел к лестнице. Заворачивая, он обернулся: Кушнир иМедведев о чем-то говорили, вернее, говорил Володя, а Кушнир стоял, опустив голову.
— Валерий, —начал Медведев, —у тебя как взаимоотношения с Евгением Павловичем?
Кушнир непонимающе приподнял плечи.
— Я вот к чему... Мездриковский не хочет тебя выпускать на предварительную защиту. Мотивирует, что работа еще недостаточно отшлифована.
— Да он что, с ума сошел —пятый раз переделываю! —в сердцах выкрикнул Кушнир, — Были бы замечания путевые, а то по стилю, по расположению материала...
— Вот и мне показалось, что он излишне придирчив, —задумчиво обронил Медведев. —Я был оппонентом по твоей диссертации... Скажу откровенно — некоторые выводы можно оспаривать, но то, что мысли в работе есть и мысли свежие — неоспоримо. Я так и сказал.
— А Мездриковский?
— Демагогию развел... Ты меня извини, Кушнир, но большие вы мастаки словесами жонглировать! Это касается не тебя, а всей вашей лаборатории... Слово скажешь, а в ответ —поток, даже захлебнуться можно.
Медведев замолчал, вспоминая перепалку, поднявшуюся при обсуждении диссертации Кушнира. Молчал и Валерий, ожидавший чего угодно, но только не такого поворота.
— Не дрейфь, —Володя улыбнулся, —выпускают тебя на предварительную защиту в конце месяца... Скажи спасибо Григорию Александровичу — он тебя отстоял. —Медведев еще раз улыбнулся и направился к лестнице, снова размахивая папкой с разлетающимися шнурками.
«Что ему надо? —раздраженно думал Кушнир. —Барин чертов! Что он от меня хочет? Сколько же можно нервы трепать!»
Валерий работал быстро. Не успел кончиться первый чайник с заваркой, а главы были вычитаны, исправлены. Валерий аккуратно разложил рукопись по оглавлению и с радостью посмотрел на солидную пачку листов, лежащих на столе. Выглядела она внушительно.
«Так, надо отдавать машинистке, — размышлял Валерий. —Только кому? Может, в самом деле подкатиться к Серегиной теще?»
Он посмотрел справочник и набрал номер.
— Алло? Это военкомат? Здравствуйте… Скажите, пожалуйста, а Екатерина Федоровна сегодня работает? Нет? Дома? Спасибо...
Валерий почесал затылок. Идти к Серегиной теще домой не хотелось, но делать было нечего. Он быстро собрался, завернул рукопись в газету и вышел на улицу.
Летний день был в разгаре. Солнце было высоко и на улице тянуло жаркой полуденной ленью и истомой. Ветерок еще шевелился в листьях пыльных деревьев, пахло асфальтом, выхлопными газами автомашин, тянущихся непрерывной лентой к водохранилищу. Валерий быстро свернул на параллельную шоссе улицу и только тут вздохнул с облегчением. Как будто попал в другой мир. Вдоль частных домов шла накатанная дорога, а слева собирались строить дом культуры. Некоторые дома зияли пустыми оконными рамами —они шли под снос, другие, словно выстоявшие упорную битву, гордо поблескивали стеклами. Валерий нашел дом сразу и, не задерживаясь, свернул во двор, заросший чертополохом и крапивой. Прошел по тропинке и остановился. Дверь в дом распахнута. Он откашлялся.
— Кто там? —раздался звонкий голос и на крыльцо вышла Таня. Увидев Кушнира, она подняла брови. —Валерий? Что случилось? —скороговоркой выпалила она.
— Привет... Ничего не случилось... Твоя маман дома?
— Дома, а что?
— Позови, пожалуйста, дело есть.
— Мама, —крикнула Таня в дом, —к тебе пришли...
На крыльцо в стареньком халате, потерявшем цвет, в бигудях вышла Екатерина Федоровна и, увидев Валерия, недоуменно посмотрела на дочь, Таня еле заметно пожала плечами и зашла в дом.
— Здравствуйте, Екатерина Федоровна, —Кушнир широко улыбнулся. —Помните меня?
— Конечно, Валерий... здравствуйте.
—Екатерина Федоровна, на вас одна надежда, —воскликнул Валерий, решив, что шутливый тон всегда лучше, чем официальный. —Зная вас как классную машинистку, падаю к вам в ножки! — он сделал вид, что хочет опуститься на колени, Танина мать засмеялась, но ждала продолжения. —Екатерина Федоровна, срочно надо перепечатать сто страниц...
Екатерина Федоровна поморщилась, провела рукой по бигудям и вздохнула.
— Даже не знаю... —она покачала головой. —Много работы. Дома машинки у меня нет, а на работе завязка огромная —списки призывников печатаю...
— Екатерина Федоровна! —умоляюще протянул Кушнир. —Не губите во цвете лет! У меня защита диссертации через две недели, никак не могу классную машинистку найти... Есть, конечно, в институте машинистки, но... сами понимаете, девчонки. У них больше на уме... —Валерий выразительно помахал в воздухе растопыренными пальцами, и Екатерина Федоровна не выдержала и улыбнулась.
— Покажите рукопись, Валерий.
Валерий быстро развернул газету и протянул стопку листов.
Екатерина Федоровна присела на ступеньки и стала быстро просматривать: отложила в сторону и задумчиво посмотрела на большой куст крыжовника, что рос рядом.
— Много исправлений, —протянула она, —вставок... В общем так, Валерий, пятьдесят копеек за страницу.
«Ну, дает! —внутренне ахнул Кушнир. —Где же мне столько денег взять? Это же полтинник!»
— Хорошо, Екатерина Федоровна... Заметано! Когда будет готово?
— Через недельку... Устроит?
— Годится. —Кушнир почесал затылок —до получки было десять дней.
«А черт! —подумал он. —Я ж Сереге еще полста рублей должен... Ладно, что-нибудь придумаю».
— Мама, —раздался голос Тани, —чайник готов. Чай пить будем?
— Сейчас приду... —Екатерина Федоровна встала. —Договорились, Валерий.
— Мама, —на крыльцо выглянула Таня, —приглашай гостя чай пить...
Кушнир хотел отказаться, но не стал, решив, что общение в таком случае необходимо. И, кроме того, его разбирало любопытство —как живет Таня. Валерий зашел в комнату, оглянулся. На столе стоял чайник, чашки, горка печенья и сахарница. От маленького чайника приятно тянуло заваркой, и Валерий решительно уселся на большой сундук, что стоял у окна.
Пили чай молча. Екатерина Федоровна с интересом поглядывала то на него, то на Татьяну. Громко прихлебывая чай с блюдечка, шумно откусывала печенье. Таня глаз на Валерия не поднимала, словно боялась себя выдать.
— Ох, хорошо! —покачал головой Кушнир. —Как говорится, оттягивает... А то все один да один... Пообщаться и то не с кем!
— Так уж и один? —лукаво спросила Танина мама, наливая себе вторую чашку. —Видела я как-то вас с девушкой... вечером с месяц назад.
«Вот черт! —Валерий поморщился. — Неужели с Ирэн?»
—Екатерина Федоровна, я человек холостой...
— Знаем мы вас, мужиков, —она заговорщицки подмигнула. —Тут некоторые женатые умудряются пассию найти, только жена из дома!
Валерий быстро поднял глаза на Таню, та сделала вид, что не расслышала.
— Как там зятек-то мой поживает? —неожиданно бросила Екатерина Федоровна, сделав глоток чая. —Что-то не показывается совсем, словно ни жены, ни тещи нет...
— Сергей-то, —Кушнир тянул время, —работы много. У него через месяц защита кандидатской... Предварительную прошел нормально. Видел я его —замучился парень.
— Замучаешься, —непонятным томом протянула она, —по девкам бегать!
— Мама! —резко сказала Таня. —Перестаньте.
— А что перестаньте? Что? Жену бросил, с водолагинской дочкой в открытую по городу гуляет! Что перестаньте?
—Зря вы, Екатерина Федоровна, —сдерживаясь, сказал Кушнир, ставя чашку на стол. —Зря... Сергей парень что надо… И не было у него с Ольгой ничего... Она ему кандидатскую диссертацию перепечатывала. И потом... не он один по городу с кем-то ходит. Кой-кого тоже провожают... Так что не надо.
Екатерина Федоровна усмехнулась, но промолчала. Таня сидела не дыша.
«Неужели Сережа видел, как меня этот... провожал, —мелькнула у нее мысль. —Неужели?»
Постепенно Травински успокоился. Донован не звонил и не приезжал. В посольстве Гарри узнал, что туристическая группа, в которой был шеф, уехала в Ростов Великий, затем в Кижи, Ленинград и, наконец, улетела в Европу. Травински долго пытался понять, чем вызван приезд Донована в Москву, но ничего путного так и не придумал. Одно утешало —Макдональд стал беспокоить меньше, но ежедневные доклады не отменил.
Он аккуратно являлся в корпункт и выполнял текущие обязанности, по-прежнему отписывался в журнал, но задание, о котором говорил шеф, ему покоя не давало. Необходима была встреча с «аспирантом», но как ее организовать, Травински не знал. Посылать Ирэн он не хотел, еще не было ясно, остался ли ее визит незамеченным. Поздно вечером решил позвонить Валерию домой.
Гарри не хотел рисковать. За долгие годы он привык полагаться только на себя, на свою интуицию, опыт. Ирэн он не знал, но чувствовал, что в ее действиях не хватает холодного расчетливого ума. Слишком уж этот «воробышек», как окрестил ее Травински, эмоционален. После поездки к Валерию Ирэн неожиданно замкнулась и на работу ходила мрачнее тучи. Неожиданно взрывалась при замечаниях, дерзила. Травински понял, что в академгородке между Ирэн и Валерием что-то произошло, и поэтому на какое-то время перестал замечать своего секретаря совсем. Приходил, здоровался, диктовал информацию. Чтобы как-то занять ее делом, Травински попросил Ирэн сделать большой обзор по проблемам русской дореволюционной научной эмиграции. Ирэн согласилась и... увлеклась.
Травински решил позвонить Валерию из какого-нибудь маленького почтового отделения. К операции он готовился долго. После обеда он выехал на машине и сначала долго колесил по центру, останавливаясь около продовольственных магазинов, выходил, делал покупки. Несколько раз он неожиданно сворачивал в переулки, которыми так богата старая Москва. Тут же разворачивался и выезжал снова на основную магистраль, менял ряды движения, стараясь определить за собой наблюдение. Около пяти часов Травински «сбивал хвост», но обнаружить ничего не смог. Около шести вечера Гарри быстро подъехал к почтовому отделению в районе Южного Измайлова, медленно проехал мимо, напряженно всматриваясь в зеркало заднего вида. Заехал в арку большого дома, сделал огромный полукруг и припарковал машину около подъезда. Вышел. Покурил.
В почтовом отделении никого не было. Гарри купил несколько открыток, не спеша их заполнил. Потом, словно что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу и вошел в кабину междугородного телефона-автомата. Опустив несколько монет, быстро набрал код, а потом номер телефона Кушнира.
— Алло, Валерий... Здравствуй. Не узнал?
— Здравствуйте, Гарри Генрихович… Конечно, узнал...
— Как ты поживаешь? Тыщу лет не видел.
— Спасибо...
— Валерий, как наше предложение?.. Сможешь ты сделать такой материал?
Кушнир молчал, слышно было его дыхание, и Гарри вдруг ясно увидел лицо Кушнира, напряженное, с капельками пота. Гарри улыбнулся, как охотник, увидавший свою добычу и представивший ее на поясе.
—Алло, алло... вы меня слышите, Валерий?
—Слышу...
— Ну и как, Валерий? —настойчиво, но мягко спросил Травински. —Меня редакция теребит...
— Сейчас много работы, Гарри Генрихович... У меня защита на носу...
— Так это прекрасно, Валерий... Давайте статью по материалам диссертации. Это, кстати, и вас поддержит...
Опять молчание.
— Алло, Валерий, так как?
— Да я не против, Гарри Генрихович, по, повторяю, времени нет абсолютно!
— Ох, Валерий, Валерий… —голос Травински вдруг стал отечески добрым и задушевным. —Не мое бы к вам участие — не знаю, что бы было... Пришлите мне реферат диссертации, я сам напишу.
— Вы добры ко мне, Гарри Генрихович, я... даже не знаю, как вас благодарить... Если вы не возражаете, я вышлю реферат...
— Прекрасно, Валерий... Высылайте на Главпочтамт до востребования... на имя Ирэн. Кстати, она шлет вам огромный привет...
— Она с вами?.. —голос в трубке дрогнул.
— Нет, Валерий, Ирэн... немного приболела... Вы не волнуйтесь, легкая простуда, но выходить я ей запретил...
— Передавайте привет ей, Гарри Генрихович…
— Обязательно... Так когда ждать реферат?
— Сегодня высылаю...
— До свидания, Валерий.
— Всего хорошего, Гарри Генрихович...
Травински осторожно положил трубку и вышел из кабины. Кивком поблагодарил женщину. Дверь почтового отделения за ним закрылась. Гарри закурил и не спеша двинулся в арку дома, где во дворе стояла машина. Настроение у него было прекрасное.
«Курочка по зернышку клюет, —размышлял Гарри, осторожно обходя лужи на асфальте, —ничего... Пусть «старикашка» потерпит... Лучше, чтобы «аспирант» поглубже живца заглотил... Недовольство надо у него вызвать... Недовольство... И скомпрометировать... Надо просить Центр, чтобы кто-нибудь из наших «яйцеголовых» написал на работы Кушнира рецензию в солидный журнал... Пусть потешится мальчик. Ирэн заставить работать… Пусть вызывает его в Москву, пусть полижется с ним... И еще что-то надо... Такое... такое, чтобы все от него отвернулись!»
Травински остановился и долго смотрел, как какой-то карапуз пускает в луже дощечку, подталкивает ее палочкой. Сандалии и белые носки были у него в грязи, впрочем, как и штанишки на ярко-красных подтяжках. Одна отстегнулась и болталась сзади коротеньким хвостиком. Малыш старательно толкал небольшой палочкой дощечку и напряженно пыхтел, словно делал ужасно трудную, но нужную работу.
«Подталкивать надо... —Травински покачал головой. —Подталкивать... Где рукой, а где и... палкой».
И вдруг Гарри пришла такая мысль в голову, что он громко засмеялся, и, потрепав вскочившего с перепугу малыша по голове, весело зашагал к машине.
Неожиданно он остановился. Около его «Жигулей» стоял милиционер и старательно записывал номер. Ноги у Гарри отяжелели и он, с трудом отрывая подошвы от асфальта, пошел вперед.
— Здравствуйте, лейтенант... Судя по тому, как вы рассматриваете автомобиль, я совершил какое-то злодеяние? —Травински обаятельно улыбнулся. —Заранее сдаюсь...
— Здравствуйте, товарищ водитель... Лейтенант Поляков, сто двенадцатое отделение госавтоинспекции Москвы... Нарушаете, товарищ водитель… нарушаете. — Широкое мальчишеское лицо с мелкой россыпью веснушек и аккуратными рыжими усиками сделалось серьезным, лейтенант козырнул. —На каком расстоянии от жилых домою можно парковать машины во дворах, товарищ водитель?
Гарри изумленно развел руками.
— На каком, лейтенант? —озадаченно спросил Травински, не подозревавший о таких тонкостях в правилах уличного движения.
— Не ближе пятнадцати метров... Будем наказывать, товарищ водитель, —голос лейтенанта стал торжественным и назидательным, —меру наказания выберите сами: штраф или посещение лекции в воскресенье…
Гарри пожал плечами и еще раз обаятельно улыбнулся.
— Если не возражаете, лейтенант, то штраф...
Лейтенант открыл полевую сумку, выписал квитанцию, и, прочитав короткую лекцию о тишине во дворах, удалился. Подошел к следующей машине, козырнул и стал что-то говорить перемазанному водителю в старом тренировочном костюме. Водитель сначала молчал, потом стал раздраженно возражать. Лейтенант вежливо настаивал, потом водитель полез в машину, вытащил из кармана пиджака бумажник и со вздохом протянул ассигнацию.
«Молодец, —невольно улыбнулся Травински, —далеко пойдет... Только откуда он взялся?»
Выезжая из двора, Травински заметил около парапета желтый мотоцикл и облегченно вздохнул —ни одной машины рядом не было. И все-таки чувство тревоги не покидало Гарри всю дорогу, пока он ехал домой. Он выполнил все манипуляции «отхода от объекта» по инструкции до конца. Снова петлял, менял ряды, крутился на площади, словно не вписался в нужный ряд, неожиданно сворачивал в переулки и даже дважды проскочил на красный свет светофора. В зеркале заднего вида не было ничего подозрительного, и он, закурив, поехал в Староконюшенный переулок, где стояла его «тойота». Поставив «Жигули» и закрыв дверцу, Гарри позвонил из телефонной будки владельцу «Жигулей» —Сэму, милому и симпатичному переводчику из «Интуриста».
— Привет еще раз —Гарри… Машину я поставил, спасибо тебе большое... Да, починили мою «тойоту»... Выручил... С меня причитается. Пока.
Сергей Гиляров сидел за пишущей машинкой и одним пальцем печатал статью для стенгазеты. То ли ему настойчивости не хватало, то ли опыта, но всю общественную работу приходилось ему делать самому. Даже стенгазету выпускать. В комитете комсомола Демидов здорово его отругал «за постоянные перебои в выпуске стенной печати». Сергей, конечно, понимал, что надо заставить работать комсомольцев, но «совести» не хватало. Надя Надеина готовилась к кандидатскому минимуму, Володя —руководитель сектора, да и из комсомольского возраста вышел, другие ребята отнекивались как только могли. Сергей молча выслушивал и садился делать сам, благо теперь времени стало немного больше. До защиты оставалось три недели, все было подготовлено, по многу раз выверено и отрепетировано, и Гиляров решил выпустить злополучную стенгазету. Заметки он собрал сравнительно легко. Григорий Александрович написал первую и, смущенно улыбаясь, принес ее прямо в лабораторию.
— Сережа, если что не так... —он улыбнулся, —готов переделать.
Одну Гиляров написал сам, вторую Медведев, две заметки сдали «туристы». «Передовицу» Сергей добросовестно склеил из двух передовиц: «Комсомольской правды» и «Социалистической индустрии», где был дан большой анализ работы одного из научно-исследовательских институтов Москвы.
За этой работой его и застал Кушнир, который ворвался в комнату, по своему обыкновению, без стука.
—Здорово, старик! — он с ходу уселся на тахту. —Ну и тещенька у тебя! —Кушнир покачал головой, выражая крайнее неудовольствие. —По полтиннику за страницу с меня содрала.
—Да ну? —Сергей удивленно вскинул брови. —Что она, с ума сошла? Ну, в Москве, говорят, это обычная такса... Но у нас —многовато... Чем она мотивировала?
— А, —Валерий махнул рукой, —сказала, что много исправлений... Но зато чаем напоила.
— Кто?
— Теща и... Татьяна, —Кушнир быстро посмотрел на Сергея, —Серега, слушай, я, конечно, парень не сахар... Могу и нахамить, могу и обидеть человека... могу и позавидовать, но поверь мне —к тебе ничего плохого не имею и иметь никогда не буду! Плюнь ты на тещу, возьми Таньку за руку и приведи ее вот сюда, —он похлопал по тахте. —Посади и скажи, что кончай, мол, жена, дурью маяться, давай-ка за ум браться!
Сергей слушал молча, отрешенно глядя на вставленный в машинку лист.
—Ну, чего молчишь? Прав я?
— Не просто это, Валера…
— А кто говорит, что просто! —Кушнир встал и налил из чайника заварки, —конечно, не просто... А ты будь мужиком: возьми и закрой на все глаза... Знаешь, старик, ты тоже виноват... Кто тебя заставлял к Водолагиной мотаться? По городу с Ольгой шастать? Кто? Ты, как говорится, по собственному желанию это делал... Так что, кого ты винишь? Вини себя... А Татьяна здесь ни при чем... Кстати, я там высказался по этому поводу.
Гиляров поднял глаза на Валерия.
— Что ты... сказал?
— Да так и сказал, —Кушнир с шумом выдохнул воздух, —что ты к Ольге по делам ходил, и нечего в чужом глазу соломинку искать, когда в своем бревно сидит!
— А... она?
— Ничего... —Кушнир хмыкнул. —Ты что думаешь, что Татьяна, узнав все это, тут же вскочит в босоножки и к тебе помчится? Шалишь, брат! Не такой у нее характер и тем более... маман под боком с разными советами. Поэтому и говорю, тащи ее сюда и сам с ней разговаривай. Понял?
Сергей давно уже не находил себе места из-за затянувшейся размолвки с Таней. Он мучительно стыдился того разговора на шоссе, обвиняя себя в чем только можно было обвинить. Но пойти к Тане домой он не мог. Сразу же перед глазами вставали поджатые губы Екатерины Федоровны, прищуренный взгляд и опущенные в презрительной усмешке углы рта, и тогда Сергей невольно стискивал зубы. Несколько раз он приходил в библиотеку, но зайти не решался. Через стеклянную дверь он смотрел, как жена с шутками выдает книги и журналы, как улыбается, как стремительно вскакивает и убегает в хранилище и деловито возвращается с кипой книг. Сердце у Сергея надсадно ныло и он уже было совсем решился открыть дверь и подойти к Тане, но что-то не давало ему сделать последний шаг, и тогда он уходил, а вернувшись в лабораторию, долго сидел, ничего не видя и ничего не замечая.
Рассказ Кушнира больно ударил Сергея. Он вдруг понял, что Тане не легче его и что она тоже переживает разрыв.
«Прав Валерка, —думал Гиляров, —надо решаться... Черт с ней, с Екатериной Федоровной... Но Таня... Надо действительно кончать с этой чепухой!»
—Надо кончать... —неожиданно вслух произнес он и смутился.
Кушнир сделал вид, что не расслышал. Он сидел на тахте и внимательно читал заметку Медведева.
— А толково Володя написал о росте научных кадров. —Валерий поднял голову. —Серега, у меня к тебе есть вопрос и предложение...
— Да?
— Как ты помнишь, Серега, я тебе полста должен...
— Помню, —улыбнулся Гиляров. —Это вопрос или предложение?
— Дай еще полста, чтобы я тебе сотню был должен. Принимаешь предложение?
Гиляров засмеялся и покачал головой.
— Нет, Валера, не принимаю... Ты же знаешь, что у меня защита через три недели... Так что деньги нужны —костюм хотел купить.
Валерий шлепнул себя ладонью по лбу.
— Черт! Как я мог забыть... Слушай, а у кого можно перехватить на месяц? Машинистке надо через неделю платить, а... — Кушнир выразительно потер пальцами лоб, —тугриков нет.
— Даже не знаю, —Сергей наморщил лоб. —У Володьки нет —из отпуска приехал, у Нади... Попробуй у Надеиной. Девица незамужняя, по идее, деньги должны быть...
— Нет у нее. Вчера на работе спрашивал. Говорит, шубу купила... Зачем ей шуба?
— Наверное, нужна, —засмеялся Сергей. —Да, положеньице... Но, Валера, сам понимаешь, ничем не могу помочь!
— Понимаю, —вздохнув, Кушнир поднялся с тахты, — На нет и суда нет... Ладно, придумаю что-нибудь... неделя в запасе есть.
Он простился, Кушнир не спеша вышел на улицу и остановился. Конечно, он и не надеялся перехватить у Сергея хоть сколько-нибудь денег. Зарплата была одинаковая, но надежда маленькая была. И тут же пропала. Больше того, появилась забота —надо искать уже сто рублей, чтобы вернуть Гилярову долг. Валерий неторопливо направился вдоль шоссе, мучительно перебирая в памяти кредитоспособных знакомых, но таких не оказалось.
— Эй, мужик, —раздался резкий с хрипотцой голос, —помоги чуть-чуть.
Валерий оглянулся. Около тротуара стояла машина такси с поднятым капотом, водитель в светлой рубашке с засученными рукавами вытирал тыльной стороной ладони мокрый лоб, отчего на лице появлялись темные разводы. Кушнир подошел поближе и тут же узнал парня, который вез их с Ирэн.
— Что случилось?
— Черт его знает! —раздраженно бросил водитель. —Не заводится проклятая, чтоб ей ни дна, ни покрышки... Крутани ручкой, а?
— Давай, —согласился Кушнир и крепко взял заводную ручку за рукоять.
Крутанул. Двигатель чихнул, заворчал и тут же заглох.
—Вот же подлая! И так уже полчаса... Чуть прихватит и тут же глохнет.
— Может, зажигание сбилось? —неуверенно предположил Валерий.
— Смотрел. Все в порядке... Крутани-ка еще разок.
Несколько секунд Валерий крутил рукоятку, но даже намека на запуск не было. Он сел на бордюр и внимательно посмотрел на водителя.
— Тебя как зовут?
— Игорь, а что... теперь заведется? —ехидно спросил водитель.
— Меня Валерием, —не обращая внимания на издевку, сказал Кушнир, достал сигарету, закурил. —Так вот что, Игорь… у тебя одно из двух: или свечи забило, или аккумулятор сел... Проверь, дорогой.
Водитель недоверчиво посмотрел на него, но полез под капот.
— Слушай, —послышалось оттуда, —а ты прав... Ну-ка, попробуем... —Игорь быстро сел в кабину и повернул ключ зажигания.
Двигатель ровно и негромко заработал.
—Слов нет! —водитель развел руками. —Клемма болталась на аккумуляторе... Прошу, такси свободно.
— Денег нет.
— Обижаешь! Давай, давай... Подброшу тебя.
Валерий сел в машину, и она плавно тронулась. Какое-то время молчали, потом Игорь посмотрел на него и улыбнулся.
— А я тебя помню... Со станции вез с такой еще сногсшибательной чмарой. Хороша девка...
Кушнир молчал, говорить с ним об Ирэн не хотелось.
— Да... —покачал головой Игорь. —С этой заразой, —он со злостью ударил обеими руками по баранке, —верный заработок упустил!
— Нагонишь.
— Как бы не так! Я по субботам и воскресеньям в «Интуристе» катаюсь, инострань вожу в Лавру... вот они иной раз валютой и подкидывают... На чай, как говорится.
Кушнир заинтересованно посмотрел на аккуратный пробор Игоря.
— А куда ты ее сплавляешь? Сдаешь?
—Ага, —водитель хитро подмигнул, —есть один человек, который принимает... И ржавыми расплачивается.
— Какими ржавыми, —не понял Валерий.
— Ну, нашими… рыжими или ржавыми, вспомни, какого цвета рубль?
— А...
Кушнир почувствовал легкое волнение и закурил. Несколько минут они ехали молча. Кушнир лихорадочно думал о пятидесяти долларах, что оставила Ирэн, уезжая в Москву.
«Опасно... А кто узнает? Да никто... Сбыл с рук и все... Вроде Игорь мужик не трепло, сам болтать не будет — в его же интересах! А, чем черт не шутит!»
— Игорь, сколько за зеленые дает твой человек?
— Есть на продажу? —вглядываясь в дорогу, спросил тот. — Тюльку не гонишь?
— Есть полста...
— Хочешь загнать?
— Можно...
— Вот что… с тем человечком тебе встречаться не резон. Я сам у тебя возьму... Далеко ехать?
—Направо, теперь к красному дому... Сейчас выйду, —Кушнир быстро скрылся в подъезде и через минуту уже сидел в машине.
— Сколько?
— Полста, я же тебе говорил...
— Так, —Игорь остановил машину и внимательно просмотрел купюры. —Идет... Вот что, Валерий, сейчас у меня денег нет с собой... Хочешь, давай подскочим к моему дому, хочешь —вечером встретимся...
— Нет, давай сразу все сделаем, а встречаться вечером у меня есть с кем, и без тебя, —заявил Кушнир. —Гони, ямщик.
Глава 10
Григорий Александрович Водолагин, придя на работу, срочно собрал ученый совет. Сотрудники шли в конференц-зал, недоуменно переговариваясь между собой. Такой спешки в институте никогда не было. Когда все собрались, Евгений Павлович встал и, грассируя, сказал:
— Товарищи, слово с сообщением имеет академик Водолагин, который только что прибыл из Москвы. Пожалуйста, Григорий Александрович...
Водолагин подошел к кафедре и, водрузив на нос очки, открыл папку:
— Товарищи, есть постановление правительства возложить на наш институт разработку новой технологии производства сверхчистых материалов... Руководить разработкой поручено мне. Насколько серьезна эта задача, можете судить сами — технология должна быть готова к... —Григорий Александрович назвал срок и по залу прошел шелест изумления: сроки были минимальные, и члены ученого совета это понимали прекрасно. —Выполнение этого постановления требует мобилизации всех сил института, —Водолагин говорил спокойно, просто, но за этим спокойствием чувствовалась огромная работа ума, воли. —Очевидно, в институте произойдет реорганизация на период разработки технологии. Согласие Академии наук СССР имеется. Прошу всех серьезно подумать и через два дня выдать свои предложения мне. Хочу сразу предупредить, разработка будет засекречена, а почему, по-моему, ясно всем. Вопросы есть?
Зал молчал. Члены ученого совета понимали, что Григорий Александрович не будет пугать и излишне усложнять проблему, почти все работали с ним не один год и знали, что Водолагин противник как преувеличения, так и преуменьшения трудностей, и верили ему безоговорочно.
— Если вопросов нет, прошу быть свободными... —Водолагин закрыл папку и прошел на свое место рядом с Мездриковским.
— А Евгений Павлович, —раздался с места голос Медведева, —он тоже участник разработки?
— Евгений Павлович, —поднялся с места Водолагин, — решением Академии наук назначен главным научным консультантом разработки.
Росляков стоял у открытого окна и, хотя в кабинете никого не было, исподтишка курил сигарету, то и дело разгоняя правой рукой дым. Несмотря на категорические запреты, Владимир Иванович потихоньку покуривал. Дома не давала жена, на работе сотрудники, и он выбирал момент, когда в кабинете никого не было, и, запершись, быстро делал несколько затяжек, «присаливал» окурок и прятал в стол. После этого у него всегда поднималось настроение: сумел. В дверь постучали. Росляков быстро притушил сигарету, включил вентилятор, подошел к двери.
— Здравствуйте, Владимир Иванович, —Андрей еле заметно улыбнулся, —ну и дыму у вас... Из соседнего кабинета натянуло?
— Точно, Андрей Петрович, —полковник смущенно потер переносицу. —Курят, мерзавцы, так, что весь дым в мой кабинет затягивает.
— Надо же... —Андрей выглянул в окно, —и кто бы подумал... машинистки, а как курят! Тут машбюро, Владимир Иванович, —невинно пояснил он. —Со вчерашнего дня.
Росляков застыл за столам, потом не выдержал и засмеялся.
— Товарищ полковник, ну к чему это баловство... Мы стараемся не курить у вас в кабинете, а вы сами...
— Ладно, ладно... садись, боец. Что там у нас?
Кудряшов раскрыл папку.
— Последние сообщения, так сказать... Был контакт Кушнира и водителя такси. Сделка состоялась... Кроме того, коллеги из Москвы любезно сообщили, что мистер Травински выдал звонок в академгородок Кушниру. Просил выслать реферат диссертации для публикации. Оштрафован на пять рублей сотрудником госавтоинспекции за нарушение паркования автомобиля вблизи жилых зданий...
— Он не догадался?
— Судя по поведению, нет, Владимир Иванович.
— Всыпать бы надо этому «автоинспектору»! Сказали же, чтобы не лез с самостоятельностью!
— Геннадий Михайлович говорит, что всыпал.
— Ох, молодежь... —Росляков покачал головой. —Глаз да глаз нужен! Артисты... Небось тоже, как некоторые, из комсомола пришел!
— Так точно, товарищ полковник, как вы!
Полковник засмеялся и откинулся на спинку кресла.
— Ну, юморист! То один был, теперь второй... Смотри, Петрович, провожу... с повышением, а себе молоденьких наберу, чтоб не критиковали ветерана, а молча исполняли «ценные указания».
— С вами, Владимир Иванович, любой молчун заговорит...
— Ладно, ладно... Давай лучше предложения.
— Мне кажется, — посерьезнел Кудряшов, —что за «таксистом» необходимо продолжать наблюдение...
— Ладно, ты тогда переговори с милицией, чтобы они его не спугнули. Ну, а как тебе живется в академгородке?
— Прекрасно... Пацаны с удочками на речке целый день, Наталья по хозяйству хлопочет... Перезнакомилась со всеми... Мы рядом с Григорием Александровичем Водолагиным живем. В гостях уже были... Приглашал еще заходить.
— Институт начал подготовку к новой работе?
— Начал.
— Видишь, Андрей, а мы полгода назад голову ломали, зачем Травински вокруг академгородка круги начал набрасывать... Знал что-то... Наверняка знал. Ты пошли Петрову наши соображения, чтобы они еще раз его связи перетряхнули... Где-то есть утечка!
— Хорошо, товарищ полковник.
— Еще что?
—Вопрос...
— Ну?
— Отпуск у меня, конечно, откладывается. Я так понимаю, Владимир Иванович?
— Вот за что я тебя люблю, Андрей Петрович, так это за твой острый и проницательный ум. Так точно, товарищ капитан, отпуск твой переносится... Вопросы есть? Вопросов нет. Свободен, капитан!
У Григория Александровича Водолагина начались необыкновенные, полные хлопот дни. Еще будучи в министерстве и Академии наук, Григорий Александрович ясно понял, что для выполнения задачи необходима реорганизация института. Нужно единоначалие, как в армии, готовящейся к наступлению. И в машине, пока ехал в академгородок, он размышлял, прикидывал новую структуру и все больше склонялся к мысли, что костяк рабочей группы должен состоять из его лаборатории.
«Как сборная страны по футболу, —невольно улыбнулся он, окончательно приняв решение, —костяк из одного клуба с привлечением хороших исполнителей из других!»
Утром следующего дня после приезда он вызвал Медведева и, изложив перед ним свой план, спросил:
— Есть предложения по составу группы?
Володя Медведев начал быстро перечислять фамилии, словно он знал об этом год назад, давно к кандидатам присмотрелся и только осталось все оформить приказом.
— Ну и ну! — удивленно покачал головой Водолагин, приятно пораженный решительностью Медведева. —Так, значит, ты предлагаешь Надеину, Гилярова... и Кушнира... А почему Кушнира?
— Голова у парня на месте, —коротко сказал Медведев. — Смотрел я, как он работает, можно сказать, приглядывался... Нормально. Правда, характер...
—Самолюбивый парень, —согласился Водолагин. —Я, честно говоря, даже думал, что он Сергею завидует... Из-за диссертации...
— Я тоже так думал... Но взаимоотношения у них нормальные, общаются... Сергей много помогал ему, когда он на нашей установке работал. Больше того, Валерий человек увлекающийся, а Сергей —пунктуальный, педантичный. Тандем будет, что надо!
— Хорошо, Владимир, ты меня убедил... Готовь проект приказа.
Медведев ушел, и Григорий Александрович неожиданно подумал, что у него появился готовый руководигель лаборатории. Водолагин вдруг ясно представил себе, что все эти годы, по сути дела, Медведев взвалил на себя всю организаторскую деятельность, оставив ему только науку.
Дверь кабинета приоткрылась и показалась голова Демидова.
— Можно, Григорий Александрович?
— Входи, Юрий...
— Здравствуйте... —Демидов крепко пожал руку Водолагина и с решительным видом уселся в кресле.
— Слушаю тебя, —академик, прищурясь, чтобы скрыть улыбку, смотрел на секретаря комитета комсомола.
— Григорий Александрович, —решительно начал Демидов, и его веснушчатое лицо покраснело, —я слышал, что вы формируете рабочую группу?
— Допустим.
— Там есть комсомольцы?
— Есть.
— А почему вы тогда с комитетом не посоветовались?
Водолагин все уже давно понял и еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Он потер ладонями щеки и удрученно вздохнул:
— Моя ошибка, Юрий... Закрутился и... запамятовал нашу с тобой договоренность.
— Вот, вот, Григорий Александрович... всегда вы так... А... кто там?
Водолагин открыл папку и стал читать:
— Надеина Надежда, Сергей Гиляров... так это не комсомолец, а... Демидов Юрий. —Демидов облегченно вздохнул. —Кушнир Валерий.
— А этого зачем? — резко перебил Демидов. —Этого... типа зачем?
— Юрий, что-то я не замечал за тобой раньше неприязни к Кушниру. В чем дело?
— А эта публикация в журнале? Забыли? И взносы заплатил с гонорара только после «втыка»! — Демидов раскраснелся и говорил отрывисто, даже привстал.
— Неприятная история, —согласился Водолагин, —что же ты предлагаешь? Выгнать его из института за... неуплату членских взносов? —Григорий Александрович прищурился.
— Выгнать не выгнать... Не об этом речь. Не доверяю я ему...
— Даже так... —Водолагин встал и прошелся по кабинету. —Ты такими словами, Юрий, не бросайся. Какие у тебя основания ему не доверять? Нет таких основании... Проще всего человека замарать, тут особого ума не надо. Сказать многозначительно: «Не доверяю!» —и все. А там пусть руководители размышляют, сопоставляют, проверяют... Страшные слова ты сказал, и я, честно говоря, не ожидал этого от тебя!
Демидов покраснел так, что пропали веснушки, но упрямо нахохлился, всем своим видом говоря, что Водолагин его не убедил. Григорий Александрович это заметил, но голоса не повысил, а продолжал говорить, словно размышлял вслух:
— Не доверяю... А ты знаешь Валерия? Был ли ты с ним в одной компании, на рыбалке? Нет... Может, он тебе какие-то свои мысли доверял? Тоже нет... Вот видишь! Ты ко мне прибежал зачем? Включил ли я тебя в группу или не включил —это ты хотел узнать? Ведь правильно? А... Кушнир не прибежал, хотя, наверное, тоже во сне видит... И Гиляров не прибежал... —Водолагин усмехнулся, глядя на расстроенное лицо Демидова, и дотронулся до его плеча. —Не расстраивайся, Юрий... А в следующий раз думай, что говоришь!
Демидов ушел, а Григорий Александрович еще долго не мог успокоиться и ходил по кабинету, размышляя о разговоре. Странное дело, но Водолагин понимал Юрия, понимал, что подчас люди, оторвавшиеся на какой-то период от основной работы, подспудно чувствуют свой отрыв и начинают относиться к успехам своих товарищей с предвзятостью. Конечно, Юрий знал, что бывший его коллега Кушнир выходит на защиту диссертации и что защитит ее. Может, поэтому Демидов не воспринимал Валерия? Академик поморщился. Сколько раз он сталкивался в своей жизни с безапелляционностью суждений, которые, как правило, потом оказывались ошибочными. Да и сам он не был исключением. Григорий Александрович с досадой вспоминал свой максимализм, когда он, будучи в партбюро университета, решал вопросы о назначении стипендий. Много позже он начал понимать, что не все студенты, как он, были защищены от жизненных проблем спиной матери, что многие еле тянули на сессиях только из-за постоянной борьбы за существование. И всегда, вспоминая это, Григорию Александровичу становилось не по себе.
Игорь Николенко заехал к Екатерине Федоровне утром, когда Таня уже ушла на работу, а она только собиралась. Поставив машину, как обычно, за углом, Игорь неторопливо постучал в дверь.
— А... Игорек, —Екатерина Федоровна обрадованно засуетилась. —Проходи... Как там папа?
— Вот он меня и просил заехать, Екатерина Федоровна, —щурясь в улыбке, ответил Николенко и брезгливо перешагнул через порог. —Просил забрать какой- то сверток...
— Садись, я мигом. —Екатерина Федоровна подошла к сундуку и достала небольшой сверток в плотной бумаге. — Вот возьми...
Игорь небрежно сунул сверток в кожаную сумку, которая болталась через плечо, но уходить не торопился.
— Как вы поживаете, Екатерина Федоровна? —он скосил глаза на незаправленную кровать. —Давно не видел вас...
—И не говори, Игоръ, —Екатерина Федоровна торопливо причесывалась перед небольшим зеркалом рядом с дверью. — Вся в заботах... А тут еще один паренек попросил диссертацию перепечатать, вообще до ночи в военкомате сижу.
— Хорошо платит? —равнодушно поинтересовался Николенко.
— По пятьдесят копеек за страницу сговорились... Да ты его, наверное, знаешь... Валера Кушнир. Симпатичный такой парень с голубыми глазами... Зятька моего товарищ...
— А... слышал, —Игорь усмехнулся. —Деловой мужичок... А Татьяна-то вернулась ксвоему?
— Нет. У меня живет... —Екатерина Федоровна со вздохом присела на стул. —Никак не научу жизни! Дуреха есть дуреха... Годы идут, а она… Поймет позже, а… поезд ушел.
— Это верно, —согласился Николенко. —Живем раз...
— А зятек-то мой в люди выходит, —Екатерина Федоровна натянуто улыбнулась, —скоро кандидатом наук станет. Валера Кушнир рассказывал, что все у него путем идет...
— Вот видите, а вы жалуетесь... Значит, скоро и Татьяна к нему переберется. —Игорь зевнул. —Ой, не выспался сегодня... Вчера халтура подвернулась, в область мужика одного отвозил. Шесть червонцев заработал… ну и не выспался. Еле медицину уговорил, чтобы на линию выпустила. —Он посмотрел на пьющую чай Танину мать и неожиданно спросил: — Екатерина Федоровна, все хотел узнать, а за что вы так зятя-то не любите? Что он вам сделал?
— Ничего, —хмыкнула она, —не лежит у меня душа и только... Корчит благородного из себя. Постучал бы с мое на машинке, так и узнал бы, почем фунт лиха... Еще учить лезет: готовить вы не умеете и дочь не научили! Тьфу... Жить не умеете, хотите, говорит, за счет других пожить! Сопляк...
— А это правда, что он с водолагинской дочкой спутался? — неожиданно спросил Игорь.— Вы как-то говорили.
— Кто его знает... Всего скорее, что нет. Он же благородный!
— Да, видно у вас «любовь» взаимная! —засмеялся Игорь и встал. —Кто-то мне говорил, сейчас не помню, но о вас он отзывается не лучше, чем вы о нем.
— Да? —Екатерина Федоровна перестала причесываться и посмотрела на равнодушное лицо с аккуратным пробором. —И что же он говорил обо мне?
— А что можно о женщине сказать? Сказал, что яблочко от яблоньки недалеко падает... Какова мамаша, такова и дочь!
— Щенок! — вырвалось у Екатерины Федоровны. —Вот гаденыш! Кандидат наук будущий...
— Екатерина Федоровна, —Игорь посмотрел на часы,—ну, это ваши дела, вы сами разбирайтесь... а мне ехать пора. Хотите, подброшу до военкомата, мне в ту сторону надо.
Высадив Екатерину Федоровну, Игорь Николенко засмеялся.
«Не дай бог такую тещеньку! —подумал он. —А впрочем... какое мне дело. Главное, что она... дура, а это меня устраивает».
Ирэн плакала, Взахлеб, по-детски. Прошло две недели после отъезда Донована из Москвы, а она до сих пор успокоиться не могла, Ирэн не сказала Травински, что шеф был у нее и долго беседовал. Пришел он неожиданно. Ирэн готовила ужин, как вдруг раздался звонок. Запахнув халатик, она открыла дверь: на пороге стоял «старикашка» с букетиком гвоздик.
— Здравствуй, милочка, —он сунул ей цветы и, отстранив, прошел в комнату.
Ирэн машинально прошла следом. Донован сидел в кресле и с усмешкой рассматривал комнату.
— Я сейчас, мистер Донован, —заторопилась Ирэн, —я мигом...
Она сорвала со спинки кресла платье и выскочила в коридор. Через минуту она вошла в комнату, «старикашка» дымил сигаретой и, не глядя на нее, бросил:
— Садись.... могла бы и не переодеваться. — Он строго посмотрел ей в переносицу. —Чем вы тут занимаетесь? Я что тебя, по музеям ходить посылал? В теннис играть?
Ирэн ошеломленно молчала, она всегда терялась от грубости и знала, что шеф специально разговаривает с ней так. Грубо, с неприкрытым презрением.
— А этот старый жеребец? — Донован невнятно выругался. —Год сидит и думает, что я даром деньги плачу? —Он раздраженно встал и подошел к стенке. По-хозяйски открыл бар и, вытащив бутылку коньяка, налил себе полбокала и залпом выпил. —Тебе налить?
Ирэн отрицательно поморщилась.
— Как идут дела с «аспирантом»?
— Я ездила к нему, —испуганно прошептала Ирэн, и Донован про себя усмехнулся. —Была у него, утром, уехала в Москву…
— Ты уже забралась к нему, в постель?
Ирэн молчала.
— Что такое? —«старикашка» захохотал. —Да ты никак застеснялась? Ирэн... Ирэн! — Она отняла руки от лица. —Ты разведчица, — с угрозой произнес Донован. —А женщина-разведчица должна быть готова на все! Нужно будет — прикажу и полезешь в постель к этому старому козлу Травински! Поняла?
Ирэн сидела ни жива, ни мертва. Никогда еще шеф не говорил с ней так цинично и откровенно.
— Ты что, думала, здесь романтика, приключения? Так, что ли, тебе говорили в этом богоугодном заведении? Чушь! Ты шлюха и через постель должна добывать сведения... Кстати, тебя учить этому не надо, —неожиданно бросил он в лицо Ирэн. —Вспомни, как ты лихо обработала чешского студента в Женеве.
Ирэн побледнела и хотела что-то сказать, но Донован так грозно на нее посмотрел, что она еще плотнее вжалась в кресло. Конечно, она помнила, когда и как это было. Она кончала «колледж», ей предложили познакомиться со студентом Пражского университета, совсем мальчишкой. Он восторженно ей рассказывал о прелестях Праги, они ходили по городу, держась за руки. Так продолжалось несколько дней, и Ирэн вдруг почувствовала, что паренек влюбился. Он стал мучительно краснеть при разговоре с ней, подолгу смотрел на нее, стал молчалив. Ирэн это нравилось, и она весело щебетала, напропалую кокетничала с ним, целовала в щеки, когда он начинал проявлять нетерпение. Однажды Донован дал ей ключи от коттеджа за городом и сказал, что она может пригласить своего знакомого на чашку кофе.
Они приехали вечером, в коттедже никого не было, в дальней комнате горел свет. Ирэн быстро сообразила легкую закуску, и они, расположившись прямо на полу, пили виски, закусывая сэндвичами. Потом танцевали, потом Иржи (так звали паренька) опьянел и стал приставать. Сначала Ирэн смеялась, отбивалась, потом поняла, что не сумеет противостоять и закричала... Она смутно помнит, что было дальше. Откуда ни возьмись появились полицейские, какие-то люди в штатском, Иржи надели наручники и куда-то увели. А Донован на следующий день долго ее хвалил, хотя она никак не могла понять за что, и даже подарил колечко с маленьким гранатиком. Сказал, что это ее гонорар. Колечко ей так понравилось, что она забыла об Иржи и что с ним стало. Тем более и Донован ей не напоминал.
Прошло время, и Ирэн, вспомнив о своем «маленьком» приключении, спросила Донована об Иржи. Тот нахмурился и сквозь зубы ответил, что она... «убила человека».
—Повесился твой Иржи в полиции... И оставил записку, что ты его убила.
Больше Ирэн ничего не помнила —потеряла сознание. Вышла из больницы она через две недели, и первый, кто ее встретил, был Донован. Он криво улыбнулся и что-то пробормотал насчет нервов. Но своего он добился — Ирэн стала панически бояться его и только сейчас задумалась, что за профессию себе выбрала.
Своих родителей Ирэн Горд не помнила. Умерли они почти одновременно, и в памяти маленькой девочки остались только вытянутые, в блестящем ореоле, с продолговатыми глазами, лики святых, запах ладана и какие-то люди, что стояли в большой комнате. Ей грозил приют, но ее удочерила бездетная семья их соседей Григоренко, таких же эмигрантов из России начала века, как и ее родители. Григоренко быстро все продали; ферму, механизмы, скот и уехали в Соединенные Штаты, надеясь, что Ирэн все забудет и станет им настоящей дочерью, о которой они мечтали всю жизнь. Ирэн действительно ничего не помнила, росла она девочкой решительной, ловкой, хорошо училась в гимназии и радовала стариков Григоренко день ото дня. Приемная мать намекала мужу, что следует Ирэн рассказать о настоящих родителях, но они боялись, что она со временем уйдет от них, и откладывали решительный разговор на потом. В гимназии Ирэн увлеклась русским языком. Это было легко, потому что сердобольные Григоренко не могли ей отказать и дома разговаривали только на русском. В гимназии неожиданно стал к ней присматриваться пожилой высокий человек — преподаватель украинского и русского языка —Пошелюжный. Гимназия, в которой училась Ирэн, существовала на деньги украинского землячества, но истинным владельцем была организация украинских националистов.
Перед окончанием гимназии с ней долго беседовал сухой, как перестоявший лето ковыль, старик в расшитой украинской рубашке и седыми козацкими «вусами». Он нудно и длинно говорил о задачах «истинных патриотов Вкраины». Ирэн никак не могла понять, что он от нее хочет, и сказала это старику.
Тот неожиданно прослезился, сказал «шо вона дийсна донька неньки Вкраины», но болтать о «вильной и незалежной батькивщине» перестал, а тут же предложил поехать Ирэн «на кошт незалежных украинцев» учиться в Женеву. Ирэн пришла в восторг —еще бы, учиться в Женеве. Она дала согласие. Григоренко, узнав об этом, переполошились и побежали в гимназию. Оттуда они вернулись чуть живыми и белее снега: оуновцы шутить не любили.
Учеба в Женеве прошла для Ирэн как прекрасный и счастливый сон. Она овладела тайнописью, методикой работы с «корреспондентами», так преподаватели лирично называли агентуру, ей вдалбливали в голову приемы вербовки, особенности поведения в «стране пребывания», учили уходить от наблюдения, закладывать тайники. Все это Ирэн страшно нравилось, особенно ей нравились уроки так называемой киноподготовки. Им показывали детективные ленты чуть ли не всех стран мира, даже китайские. После просмотра начинался разбор, и курсантам предлагалось оценить поведение разведчиков и контрразведчиков только что просмотренного фильма.
После окончания колледжа Иран стала работать секретарем-переводчиком одной фирмы, имевшей заказы из Советского Союза. Она дважды ездила с главой фирмы в Ленинград, который буквально потряс ее, заданий ей не давали, и только после двухгодичной «стажировки» Ирэн было предложено поехать в Москву секретарем собственного корреспондента журнала «Наука и общество» Гарри Травински.
Ирэн ехала в Москву с радостью. Во-первых, ей казалось, что она навсегда избавится от Донована, во-вторых, —Москва, о которой она столько слышала. Все ее восхищало. И интеллигентный, так не похожий на своего шефа, Травински. Несложная работа, позволяющая ей бродить по музеям и театрам. Сама атмосфера, царившая в журналистских кругах, простая и, как ей казалось, дружеская.
Знакомство с русским парнем —ученым, который буквально покорил ее с первого взгляда. Ирэн неожиданно для себя вдруг открыла, что она женщина и что ей хочется видеть Валерия постоянно. Она понимала, что судьба не может их свести вместе, и от этого ей становилось грустно и хотелось плакать. После поездки в академгородок Валерий ей часто снился, и только осторожность Травински не давала ей возможности, если не поехать, то хотя бы позвонить ему.
Приезд Донована открыл ей глаза на многое. И самое главное, она поняла, что за судьба ей уготована и кто она есть на самом деле.
Гилярова неожиданно вызвали в комитет комсомола.
Звонил Демидов и на вопрос «зачем?» ответил уклончиво, попросив не задерживаться и не тянуть.
Сергей шел в комитет комсомола в прекрасном настроении. Ему только что сообщил Володя Медведев то, на что он втайне рассчитывал, —его включили в рабочую группу по разработке новой технологии. Медведев показал ему проект приказа, и Гиляров с радостью увидел фамилию Кушнира. Он не выдержал, завернул по дороге в лабораторию Мездриковского и таинственно поманил Валерия пальцем.
— Ты что, как пятак сияешь? — удивился Кушнир, выйдя в коридор. —Как будто премию дали.
— Валера, нас с тобой включили в группу по разработке новой технологии...
— Врешь! —Кушнир резко обернулся и отшвырнул сигарету.
— Клянусь!
Валерий прислонился к стене и по-детски широко улыбнулся:
— Есть же все-таки правда на свете... А я, честно говоря, даже мечтать боялся!
— Володя и Водолагин тебя поддержали. Мне Медведев по секрету признался... Здорово?
— Ну! — Кушнир сжал кулаки и потряс ими в воздухе. —Как папа Карло пахать буду! Это же настоящее дело, Серега! Свое!
В комитет комсомола Гиляров вошел размашисто, пожал руку Демидову и сел рядом.
— Здорово, Юра! Ты чего такой хмурый?
Демидов не отвечал. Он отводил взгляд от Серегиного лица, долго копался в своем столе, словно что-то искал и никак не мог найти. Потом разложил на столе бумаги, убрал лишние карандаши, поправил телефон.
— Демидов, ты что? Зачем вызывал? — не выдержал Сергей. —Давай не тяни... У меня времени в обрез.
— Поговорить с тобой надо, —бросил Юрий и нахмурил веснушчатый лоб. —Как у тебя в семье?
—А что такое? — сердце у Гилярова заныло.
— Вот я тебя и спрашиваю, живешь ты с женой или нет?
— Сейчас не живу —полаялись намного... Она у матери обретается, А что такое?
— Так... —Юрий постучал пальцем по столу. —Ну, а какие у тебя взаимоотношения с Олей Водолагиной?
— А твое какое дело! — взорвался Гиляров. —Почему я тебе отчет должен давать? Кто ты такой? Отец? Мать?
— Ты не ори! Дело серьезное... Вот, почитай, анонимка пришла на имя директора. —Демидов передал Гилярову лист бумаги.
Сергей недоверчиво взял в руки лист, отпечатанный через один интервал, и начал читать.
«Уважаемая дирекция института. В нашей организации работает Сергей Гиляров, собирающийся в скором времени защищать кандидатскую диссертацию... Этот человек не может носить высокое звание советского ученого. Он бросил жену и выгнал ее из дома, ведет разгульный образ жизни и почти в открытую сожительствует с дочерью своего научного руководителя академика Водолагина, который из-за этого всячески ему благоволит... В результате этого покровительства Гиляров получил вне всякой очереди комнату в общежитии для семейных, в которой проживает один, т. к. его жена проживает сейчас у матери, больной женщины... Гиляров, пользуясь поддержкой своего покровителя Водолагина, защищает кандидатскую диссертацию раньше талантливого молодого ученого Валерия Кушнира, который имеет намного больше заслуг, чем Гиляров, но не подхалим, не подлец, а потому, значит, по мнению Водолагина, —карьерист и непорядочный человек... Мы, группа сотрудников института, не можем открыть свои фамилии, т. к. боимся со стороны академика Водолагина мести, но, если потребуется, готовы свои фамилии назвать...»
В комнате воцарилась тишина и только где-то через стену доносился далекий стук пишущей машинки, да за закрытым окном слышны были чьи-то голоса. Сергей еще раз медленно прочитал написанное и чувство гадливости заставило его отодвинуть листок от себя. Он невидяще посмотрел на Демидова, перевел взгляд на входную дверь, словно в надежде, что кто-то сейчас войдет и скажет, что это, пусть злая, гадкая, но шутка. Но дверь не отворилась и никто не вошел, и тогда он еще раз посмотрел на мелко исписанный лист.
— Что скажешь? —глухо спросил Демидов, и тут только Сергей заметил, что Юрию не менее противно, чем ему.
— Не знаю…
— Может... — Демидов покраснел, — это твоя Татьяна накатала?
Сергей возмущенно махнул рукой и отрицательно покачал головой.
— Слушай, Серега, а ты... —Демидов опустил голову. —Что у тебя с Ольгой Водолагиной?
Сергей удивленно посмотрел на Юрия и вдруг понял, что бы он сейчас ни сказал, все будет против него, и тогда он пожал плечами и промолчал.
— Ну, может, ты того... влюбился в нее?
Гиляров медленно потер ладонью грудь, где толчками, с щемящей медлительностью билось сердце. Он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, заблудившимся в огромном страшном лесу. Темно, страшно и никакой надежды, что кто-то подойдет и выручит его. Внезапно Сергею пришла мысль о том, что вся эта история станет известна Оле, Водолагину... всем, всем, и чувство безнадежности охватило его.
— Что ты молчишь? —издалека донесся голос Юрия. —Так что у вас с Ольгой было?
— Ничего... —выдавил из себя через силу Гиляров. —Хочешь верь, хочешь не верь —ничего... Да, бывал я дома у Григория Александровича, а… Ольга мне перепечатывала диссертацию... И все.
— Все? — Демидов, не поднимая головы, старательно раскручивал телефонный шнур.
—Все...
— А по городу ты с ней гулял?
— Гулял не гулял, а вместе ходили... А что тут такого?
— Да как ты не понимаешь! — взорвался Демидов. —Тебя грязью облили... Да не только тебя... Водолагина, комитет комсомола... вообще весь институт...
Сергей молчал, и только на его лице блуждала странная горькая улыбка, да изредка он пожимал плечами, словно вел сам с собой какой-то непростой разговор и сам перед собой не мог оправдаться.
— Серега, —Демидов вдруг замер, пораженный неожиданной догадкой. —Может, у тебя враги есть? Может, кто-то завидует тебе? Подумай…
— Откуда у меня враги? —обронил Гиляров. —Кому я нужен?
— Кому, кому... а может, кто-то до смерти не хочет, чтобы ты защитился? А? — Демидов как-то странно на него посмотрел и продолжил: — Может, кто-то хочет обскакать тебя?
— Да кто? — не выдержал Сергей. — Кому может помешать моя защита? Чушь какая-то...
— Да не чушь! Не чушь! Ладно, разберемся... —Демидов встал и неожиданно стукнул кулаком по столу. —Не знаю, кто писал эту гадость, но попал он в самую десятку! Время делом заниматься, а весь институт будет разгребать грязь лопатой... Эх, как бы хреновина по Григорию Александровичу не ударила рикошетом!
—А он при чем?
— При том... Да что ты, совсем дурак? Разве тут только под тебя копают? Тут в основном под него копают, Серега!
И тут только до Гилярова дошел весь ужас положения.
— Так Григория Александровича могут отстранить от руководства разработкой?
— Не только... Хотя, мне кажется, что до этого не дойдет.
Демидов прошел по кабинету, пыхтя сигаретой, и вдруг, остановившись, сказал:
— В общем, так, все отрицай! Сходи к Татьяне, объясни ей... она не дура, должна понять... С женой ты живешь, к Ольге ничего не имеешь... Комитет комсомола за тебя горой встанет. Отпишемся... А эту сволочь, —голос Юрия задрожал, —я сам найду и такое скажу, такое... —он потряс в воздухе кулаком, —что плохо этому гаду станет!
— Так ты кого-то подозреваешь? —Гиляров привстал.
— Подозреваю... Вот паразит! Не думал, что он до такой мерзости опуститься может!
Они помолчали. Демидов сидел нахмурясь, изредка поглядывая на расстроенного Сергея, порываясь что-то сказать и тут же останавливая себя, одерживая.
Гиляров встал и, растерянно посмотрев на Демидова, протянул ему руку.
— Пошел я, Юра... спасибо тебе.
— За что? Ты не мне, ты другому человеку спасибо говори, —невесело пошутил Демидов и, проводив Сергея взглядом, опустился на стул и задумался.
Анонимку он получил утром из рук Мездриковского. Едва успев войти в кабинет, Демидов тут же бросился к звеневшему телефону и поднял трубку.
— Алло.
— Юрий Гаврилович?
— Да, Евгений Павлович. Здравствуйте...
— Здравствуйте, Юрий Гаврилович. Попрошу вас не отказать в любезности и зайти… —голос Мездриковского затих. —Если не возражаете, то прямо сейчас.
Демидов шел в кабинет, недоумевая. Обычно Мездриковский ему не звонил, а тем более о такую рань. Юрий вошел в кабинет и, пожав холеную, вялую руку Мездриковского, опустился в кресло.
— Любезный Юрий Гаврилович, —Мездриковский поднял глаза на Юрия. —Вы хорошо знаете Гилярова?
— Конечно… Много лет вместе работали. Отличный парень! — выпалил Демидов.
— Вот на этого отличного парня, как вы выразились, пришло очень неприятное письмо... Почитайте.
Демидов читал, а Мездриковский рассматривал его широкое лицо с крапинками веснушек, крупный нос, покрытый бисеринками пота, сильные кисти рук с короткими, словно обрубленными пальцами.
— Ну и что? —Юрий поднял глаза. —Выкинуть ее к чертям... Анонимка и есть анонимка!
— Эк у вас, любезный Юрий Гаврилович, получается! —покровительственно улыбнулся Мездриковский. —Конечно, это анонимка... Но пришла она из комитета народного контроля, и мы обязаны дать ответ на нее. Правда, там написана, в чем я не сомневаюсь, выдумка... Но проверить мы обязаны.
— Да зачем проверять, если там ложь?
— Но мы же этого не знаем, —Евгений Павлович протянул Юрию пачку сигарет. —Вот вы и проверьте ее. Побеседуйте с Гиляровым, с его женой... с Ольгой Григорьевной Водолагиной...
— А с ней зачем? — вспыхнул Демидов. —Она ни при чем... Да и не скажет она ничего, даже если там правда написана!
— Вот это нам и надо.
Демидов посмотрел на Мездриковского и покачал головой.
— Нет, Евгений Павлович, не буду я с ней говорить... Мне противно копаться в... дерьме!
Мездриковский поморщился.
— Мне тоже не доставляет особого удовольствия... Но я буду, вернее, вынужден поговорить с Григорием Александровичем...
— Кто же это написал? — кивнул Демидов на лист. —Кому это надо?
— Жизнь сложная штука, любезный Юрий Гаврилович, —задумчиво произнес Мездриковокий. —Есть люди, готовые для достижения своей цели на любую подлость...
— Вы... кого-то подозреваете? — догадался Демидов.
— Предполагаю... —Евгений Павлович тяжело поднялся и вышел из-за стола. — Поймите, Юрий Гаврилович, на карту поставлена честь крупного ученого, его школы... в конце концов института.
— Кто же это? —Юрий тоже встал.
— Пока я не уверен... —Евгений Павлович покачал головой.
Кудряшов столкнулся с Валерием Кушниром, выйдя из магазина. Кушнир ошеломленно остановился в дверях и даже зажмурился от удивления.
— Андрей Петрович, кого я вижу!
— Привет, Валерий, —Кудряшов крепко пожал ему руку. —Как живешь?
— Нормально... А вы в командировку приехали?
— Почти, —засмеялся Андрей, —в отпуске... отдыхаю у вас. Вон в том домике живу, —он показал рукой на коттедж.
—У Водолагина?
— Нет... рядом.
— Заходите в гости. Я обитаю в общежитии, камера 217...
— Так уж и камера?
— Почти, —в тон ему шутливо ответил Кушнир, —даже глазок в дверях есть... Сегодня вы свободны? А то заходите... Посидим, поговорим.
— Спасибо, Валерий, сегодня не могу, а завтра с удовольствием.
— Завтра меня не будет, —с сожалением обронил Кушнир, —в Москву уезжаю. Срочно послали в… одну фирму.
— Ну так приедешь и встретимся...
— Договорились, —Кушнир заторопился. —Ну я помчался, Андрей Петрович, на работу опаздываю... Надо еще в магазин забежать, чаю купить —я дежурный по лаборатории, чаевщик на неделю...
Кудряшов развел руками и, подождав, пока Валерий скрылся в магазине, открыл дверцу «Жигулей» и с места рванул в сторону шоссе —тоже торопился на работу.
Кушнир только-только успел заварить чай, как раздался звонок, и секретарь Мездриковского позвала его в приемную.
— В чем дело, Леночка? — спросил Кушнир. —Чая глоток не успел сделать... Что случилось?
— Не знаю, Валера, —пожала плечами девушка. —Евгений Павлович еще вчера распорядился тебя пригласить...
— Здравствуйте, Евгений Павлович, —Кушнир прикрыл дверь кабинета. —Вызывали?
Мездриковский кивнул и показал взглядом па кресло.
— Слушаю вас, Евгений Павлович.
— Валерий Борисович, вы уже получили задание на командировку?
— Да... С Григорием Александровичем беседовал. Он меня, так сказать, озадачил.
Мездриковский внимательно смотрел на Кушнира, словно ожидая от него какого-то признания.
— Надолго у вас командировка, Валерий Борисович?
— На неделю... Я же на заводе никогда не был, потом Григорий Александрович просил в Академию наук зайти и взять одну монографию в библиотеке. А что?
— Да так... —неопределенно произнес Мездриковский. —Читал вашу работу диссертационную... перепечатанную на машинке... Кстати, вы сами печатали?
— Какое это имеет значение? Ну, предположим, что сам, —Валерий с вызовом посмотрел на Мездриковского. После ученого совета, на котором научный руководитель не хотел выпускать его на защиту, Валерий относился к Мездриковскому с предубеждением. Старался не давать повода к каким-то замечаниям, с вопросами почти не обращался, ждал одного —защиты. Кушнир обрадовался, что его включили в группу разработки к Григорию Александровичу Водолагину. Работая в его лаборатории, он так свыкся с его учениками, что работу в другом направлении не представлял. Ему нравилось и задиристо-насмешливое общение в лаборатории, иронический тон обсуждений результатов, ненавязчивая готовность прийти на помощь друг другу и что-то еще, неощутимое, витавшее в лаборатории, словно в воздухе.
—Я к тому, —Мездриковский снял очки, — что написана работа почти без ошибок... Вы хорошо печатаете, Валерий Борисович, можно сказать, классно... Вы ничего не хотите мне сказать? —неожиданно спросил он и в упор посмотрел на Кушнира.
Кушнир удивленно и непонимающе пожал плечами.
— Вроде ничего... А что-то случилось?
Теперь уже Мездриковский удивленно посмотрел на него. И даже покачал головой.
— Да нет... любезный Валерий Борисович, как вы говорите, вроде ничего... особенного.
Они сидели и молчали, и у Валерия вдруг стало накапливаться раздражение от этого загадочного тона, от полунамеков на что-то, чего он не знал, и ему вдруг захотелось встать и, хлопнув дверью, выскочить из кабинета, но он понимал, что может сразу же лишиться научного руководителя, а тогда прощай, диссертация, а, возможно, и институт.
— Можно идти, Евгений Павлович? — нерешительно произнес он, стараясь не выдать себя тоном.
— Да, пожалуйста, Валерий Борисович... —Мездриковский, не протягивая ему руки, кивнул и зарылся в бумагах.
Кушнир вышел в приемную раздосадованный и злой. Он закурил и оглянулся, ища глазами пепельницу, подошел к столу Лены и, затянувшись, спросил:
— Он что, со вчерашнего дня такой?
— Ага, —Лена сняла руки с клавиатуры пишущей машинки и, оглянувшись, затараторила: — Слушай, Валера, что-то случилось... Вчера утром его вызвали в райком партии, .и он вернулся злой как черт. Потом вызвал Демидова и они о чем-то долго говорили... Потом он уехал, а вернулся еще злей... Дважды с Москвой разговаривал по телефону... —Раздался резкий звонок, и Леночка впорхнула в кабинет Мездриковского.
Валерий докурил, потушил сигарету и направился к себе, предварительно решив заглянуть к Гилярову, Сергея он нашел в коридоре, где тот старательно вписывал в таблицу футбольного чемпионата страны результаты последнего тура.
— Привет, Серега.
— Здорово, —Гиляров протянул руку. —Ты чего такой злой?
— А ну его к черту... — в сердцах выругался Кушнир и уселся в кресло около журнального столика с подшивкой «Правды». —Вызвал сейчас Мездриковский и полчаса какие-то загадки загадывал...
Гиляров быстро посмотрел на него и снова отвернулся к таблице.
— Ничего он не сказал? —спросил Сергей, не оборачиваясь.
— Да в том-то и дело... Сидел, сверлил меня глазами, как удав кролика. Спрашивал, зачем еду в Москву да на сколько...
— Это... наверное, насчет меня он тебя вызывал, —бросил нехотя Гиляров.
— Не понял.
— Влип я, Валерка, как кур во щи!
— Что такое?
— Да бумага на меня пришла...
— Из милиции?
— Если бы... —Сергей понуро покачал головой. —Анонимка… Написал какой-то «народный мститель», что, дескать, я бросил жену, выгнал ее из дома... Живу с Ольгой, а потому, дескать, Водолагин оказывает мне различные знаки внимания, вплоть до внеочередной защиты...
— Шутишь?
— Какие уж тут шутки! —Гиляров потер виски. —Поверишь, вчера как узнал, ночь не спал... Демидов говорит, что могут отстранить от работы в группе и отодвинуть защиту...
Кушнир ошарашенно молчал. Молчал и Сергей, задумчиво вертя в пальцах коробку спичек.
— Водолагина жаль, —неожиданно сказал он, —только старику еще этого не хватало!
Глава 11
Кушнир собирался недолго, сунул в сумку несколько рубашек, тренировочный костюм, бритвенный прибор и полотенце. Сел на тахту и задумался о том, что еще надо взять, но мысли крутились около Гилярова. Что-то мешало ему сосредоточиться, и он никак не мог понять, что. Перед глазами стояло лицо Мездриковского с мефистофельской бородкой и цепкими, но безразличными глазами.
Раздался звонок в дверь, и Валерий пошел открывать.
— Ну, показывай, как ты живешь? —Кудряшов решительно шагнул на порог. —О, братец, да ты прямо буржуй! Ишь, хоромы...
— Да какие хоромы, —Кушнир поморщился. —Конечно, один, но есть ребята и получше устроились...
— Ну, ну... —миролюбиво заметил Андрей. —Не зарывайся... Ты когда собираешься в Москву ехать?
— Да вот соберусь и пойду на электричку, —Валерий посмотрел на часы, —в двадцать десять есть электричка.
— А со мной не хочешь прокатиться? —Кудряшов потрогал магнитофон. —Я на машине сейчас еду... Дня на два-три... А?
— Слов нет, —Кушнир развел руками. —Ты как добрый волшебник...
— Тогда собирайся и выходи к подъезду... Хороша техника у тебя, Валера, —Кудряшов погладил крышку магнитофона. —Сколько отдал?
— Да ничего... Травински подарил... Помнишь, америкозу на симпозиуме в Киеве?
— Да ну? — удивился Андрей. —Ничего подарочек... Тысячи на полторы тянет…
— Неужели так много?
— А ты что, не знал? —Андрей повертел в руках кассету. —Зайди в Москве на Садово-Кудринскую в комиссионный и посмотри...
В Москву Кудряшов и Кушнир доехали без приключений и поселились в «Заре». Андрей, сказав, что ему надо в библиотеку, уехал, а Валерий помчался на завод и пришел в гостиницу поздно вечером усталый и голодный. Кудряшов спал, а на столе под полотенцем он нашел тарелку с бутербродами и остывший чай в стакане. Наскоро поел и улегся в кровать, но потом встал и нерешительно подошел к телефону.
— Алло... Ирэн? Здравствуй...
— Валера!.. —голос в трубке дрогнул. — Ты откуда говоришь?
— Из гостиницы... вчера приехал, но не смог позвонить —дела были, а сегодня —только сейчас освободился... Как ты живешь, Ирэн?
— Валери... —трубка помолчала, и вдруг Кушнир услышал шепот: —Валери, я люблю тебя... Мне очень плохо без тебя, Валери...
Валерий молчал, и до его слуха долетало прерывистое дыхание девушки, а думал он о другом. Ему вдруг показалось, что он стоит в академгородке с Ольгой Водолагиной и никак не может понять, зачем он пришел к ней на свидание. Зачем все это нужно!
— Валери, ты меня слышишь, Валери? — И тут только Кушнир понял, что она кричит в трубку. — Ты меня слышишь?
— Да...
— Я хочу тебя увидеть, Валери... Ты можешь приехать сейчас?
— Уже поздно, Ирэн... Я очень устал.
— Давай завтра... Позвони утром. Завтра суббота и я не работаю... Ты позвонишь, Валери?
— Конечно...
— Мне надо много сказать тебе... Ты меня слышишь?
— Да...
Вдруг в трубке раздался тихий и очень счастливый смех.
—Я сегодня не засну, Валери... Совсем не засну… До завтра. Спокойной ночи…
Кушнир осторожно положил трубку. Кудряшов спал, сладко посапывая. Негромко звучала музыка из репродуктора, что висел над кроватью Валерия, и ему вдруг подумалось, что все-таки хорошо, когда есть человек, который ждет, и что он сделал правильно, позвонив Ирэн.
Он погасил свет и улегся на кровать и тут же словно провалился, а на другом конце города, зарывшись головой в подушку, плакала — то ли от счастья, то ли еще от чего —Ирэн Горд.
Травински позвонил Ирэн утром. Поздоровавшись, он начал расспрашивать о том, что собирается делать его секретарь, перемешивая разговор деликатными шутками. Ирэн отвечала осторожно, мучительно соображая, говорить или не говорить Гарри о приезде и звонке Валерия.
— Так, значит, мисс Ирэн, вы не знаете, что будете делать? — Травински помолчал, словно обдумывал, что предложить ей сегодня как развлечение. — Да... Ирэн, а как поживает наш общий знакомый?
Сердце Ирэн сжалось, и она переложила трубку в другую руку, как будто это могло ее успокоить.
— Не знаю, шеф...
— Валерий в Москве, —коротко обронил Травински и снова помолчал. —Он позавчера приехал а Москву на машине с каким-то человеком... Он не звонил?
Ирэн не знала, что ответить, и молчала, а Травински, думая, что он ее удивил, с ласковой интонацией в голосе продолжал:
— Не переживайте, Ирэн. Очевидно, у него много было работы, и он позвонит сегодня...
— Что мне надо делать? — выдавила из себя Ирэн.
— Я думаю, встретиться... —голос Травински стал жестче. —Не захочет, настаивайте...
— Мистер Травински, —Ирэн села и снова перехватила трубку. —А что потом?
— Я сейчас буду у вас, и мы вместе подумаем, как нам быть с нашим дорогим мальчиком. —Гарри помолчал. —Пора с ним поговорить откровенно...
Раздались короткие гудки, и Ирэн еще долго не могла положить трубку на рычаги и смотрела на нее ненавидящим взглядом, словно на ядовитую змею. Тяжелое неотвратимое чувство беды все больше и больше заполняло ее, и она, решительно бросив трубку, быстро подошла к шкафчику и приняла успокаивающее.
«В конце концов, кто он мне, —думала она, бессознательно вышагивая по комнате. —Я же знала, на что иду... Я разведчица и это моя работа... Так и Донован говорил, так и Травински говорит. Валери... Но почему Валери, а не... кто-то другой? Почему я должна делать гадость человеку, которого люблю? Почему?»
Она со страхом и ожиданием смотрела на телефонный аппарат и думала о том, что скажет, если позвонит Валерий. Позвать его на встречу с Травински? Ирэн чувствовала, что Травински наконец получил какую-то необходимую ему информацию о Кушнире и готовится выйти на вербовку. Она вдруг на секунду представила себе эту сцену и холодную, иезуитскую улыбку Травински, чувствующего, что его жертве некуда деться, и ей снова стало страшно.
Телефонный звонок заставил ее очнуться, и Ирэн быстро взяла трубку.
— Алло.
— А тебя целую, моя ласточка…
По щеке Ирэн пробежала быстрая слезинка, и она, обмякнув, опустилась на тахту. Как во сне промелькнули перед ней какие-то полуистертые временем картины.
Милое женское лицо, сильные руки отца, подбрасывающие ее к потолку, и голос, забытый, ласковый.
— Лети, моя ласточка, лети...
Ирзн судорожно вытерла ладонью щеку и быстро, захлебываясь сказала:
— Милый, у меня нет времени… Я тебя очень люблю, Валери. Ничего не спрашивай, слушай… Сейчас приедет Травински, и я не хочу, чтобы он слышал наш разговор. Он откуда-то знает, что ты в Москве... Не перебивай, милый... Так вот, я ему не сказала, что ты звонил... Он хочет тебя видеть... Ты не должен с ним встречаться. Понял?.. Я тебя буду ждать, —она посмотрела на часы и выдохнула: — Сегодня в семь около ресторана «Ласточка», что на Таганке... Понял?
— Ирэн, —голос Валерия удивленно замер, — конечно, тебе видней, но что тут такого, если Травински хочет со мной встретиться?
— Я тебе все расскажу, милый, потом...
—Ну ладно, Ирэн...
— До вечера, —Ирэн услышала звонок в дверь и бросила трубку на рычаги.
Травински протянул ей букет гвоздик и галантно поцеловал руку.
— Мисс Ирэн, вы как всегда неотразимы, —он улыбнулся, но про себя подметил припухшие глаза и лихорадочное состояние своего секретаря. —Где у вас вазочка?
Ирэн прошла на кухню и, обрезав гвоздики, поставила их в вазу. Когда она вошла в комнату, Травински курил, рассматривая журнал.
—Не звонил Валерий?
—Нет, —односложно ответила Ирэн.
— Ирэн, —Травински посмотрел на секретаря и затушил сигарету в пепельнице, —поговорим откровенно. Мне не нравится ваше настроение. После приезда Донована вы резко изменились, и мне кажется, что это неспроста... —Травински внимательно осмотрел свой рукав и стряхнул с серого костюма какую-то пылинку. — Что с вами случилось? Мы так здорово начинали работать, и теперь, когда работа подходит к самому важному моменту, вы стали совершенно другой... Что случилось?
Ирэн вдруг интуитивно поняла, как надо действовать. Она догадывалась, что тревожит Травински, и нашла то единственное решение, которое и было возможно сейчас.
— Вы правы, мистер Травински, я действительно изменилась... Я не привыкла так работать. Я привыкла во всем подчиняться и доверять своему шефу, в данном случае вам, мистер Травински, —голос Ирэн задрожал, —а так...
— Я так и думал! — со злостью перебил Травински. —Эта старая, выжившая из ума лошадь Донован решил проверить мою благонадежность. Проклятый «старикашка»! — стараясь сдержаться, процедил Гарри сквозь зубы. —Ну надо же быть таким ослом и проверять меня! Тридцать лет бок о бок работаем, и он все не доверяет.
— Вы меня правильно поняли, мистер Травински, —голос Ирэн окреп. —Мне действительно Донован приказал наблюдать за вами... Больше того, он страшно недоволен нашей работой... Он сказал, что «аспиранта» давно пора щупать и выходить на заключительную беседу...
— Кретин! Как он не может понять, старый осел, что русские —это же совсем другие люди! На вербовку советского человека надо выходить с полным карманом компрматериалов и... денег. Я уже зацепил нашего «аспиранта» так, что при первом же разговоре он с радостью будет работать на меня и еще будет упрашивать, чтобы я не рассказывал никому о его маленьких тайнах..,
Ирэн со страхом следила за побагровевшим Травински и хотела только одного —чтобы тот скорее ушел.
— Вот смотрите, Ирэн, —Травински выхватил из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий, —смотрите, Ирэн... Куда он денется от меня?
Травински, однако, фотографии не показал, а тут же спрятал в карман и, внезапно успокоившись, тихо добавил:
— Встречу назначайте на сегодня... Я буду ждать Кушнира около Белорусского вокзала. Если все спокойно, пусть пройдет к кассам-автоматам пригородных поездов. После этого, —голос Травински звучал глухо, —пусть спустится к камере хранения и ждет меня около автомата номер 1417. Понятно, Ирэн?
Ирэн кивнула. Травински дотронулся до ее плеча и мягко сказал:
— И не обращайте внимания на «старикашку»... Нам работать с вами еще очень долго, мисс Ирэн.
Кушнир был удивлен разговором с Ирэн. Он растерянно посмотрел на Андрея, молча сметавшего крошки со стола после завтрака, и уселся на кровать.
— Ты что, расстроился?
— Да так... позвонил одной приятельнице, хотел встретиться, а она какую-то чушь понесла... Ничего не понял.
— Может, она замуж вышла? Это бывает... Я помню, в институте учился, встречался с одной девицей. Любовь была — хоть куда... Потом уехал на преддипломную практику на три месяца. Приезжаю, конечно, тут же звоню. Она мнется, а говорить ничего не говорит. Я ей, дескать, давай встретимся, а она крутит, вертит... Потом не выдержала и объявила, что вышла замуж... Так-то, Валерий.
— Да нет, моя замуж не вышла... Понимаешь, у нас есть общий знакомый, и он хочет встретиться со мной, а она уперлась и все —нельзя, дескать, с ним встречаться...
—Странно...
— Не говори... —Кушнир наморщил лоб. —Просила в семь подойти к ресторану «Ласточка» на Таганке
— Так подойди... Выясни все до конца и поставь точку, если носом крутит... Слушай, Валерий, а может, тут замешан этот знакомый? Чем черт не шутит...
— Да нет, Андрей... — Кушнир махнул рукой. —Он старик... Лет зашестьдесят уже стукнуло... И потом... там сложное дело... Я тебе не могу все рассказать сейчас, а позже как-нибудь расскажу...
— Да на кой черт мне в твою личную жизнь лезть! —засмеялся Кудряшов. —У меня своих проблем хоть отбавляй.
— У меня тоже... —вздохнул Кушнир. — Был на фирме, а поговорить толком ни с кем не сумел... То главного инженера нет, то зама по науке... Два дня потерял впустую. Честно говоря, я хотел сегодня в академгородок махнуть и доложить Водолагину. Чтобы он позвонил да всыпал кое-кому... Звонить отсюда —нельзя, сам понимаешь, по телефону много не скажешь.
— Так какие проблемы? — удивился Андрей. —Собирайся и поехали... Мне тоже неохота субботу и воскресенье в Москве сидеть.
— Да я все-таки хотел с этой... девушкой встретиться, —покраснел Кушнир, —поговорить... Что-то на сердце неспокойно... А потом уж поехать домой.
— Значит, так, —Андрей посмотрел на часы, —сейчас два... Я смотаюсь в «Детский мир» и в ГУМ, вернусь к шести. Заедем к твоей подруге... Тебе полчаса поговорить хватит?
— Думаю, хватит...
— Отлично. Едем в академгородок... отдыхаем, а в понедельник, часиков в двенадцать, снова в Москву махнем. Идет?
Кудряшов нашел Геннадия Михайловича, который был недавно переведен в Москву, не сразу. Он долго звонил домой, но там никто не отвечал. Наконец он решил позвонить дежурному по Комитету госбезопасности, и тот, через минуту, ответил, что Петров должен через полчаса появиться в здании. Андрей купил газеты, сигарет. Прошел в «Детский мир» и, с трудом пробираясь в толпе, добрался до отдела игрушек. Он долго любовался замысловатыми самоходными танками, луноходами, потом купил сыновьям по подарку и, не торопясь, вышел на звенящую от массы машин и людей площадь Дзержинского. Снова позвонил и с радостью услышал ясный и сочный баритон Петрова.
— Петров слушает.
— Геннадий Михайлович, Кудряшов приветствует...
—Андрей, —обрадовался Геннадий Михайлович, —какими судьбами? Ты ко мне?
— Так точно... Посоветоваться надо. Геннадий Михайлович.
— Заходи, я сейчас позвоню дежурному...
Через пятнадцать минут Андрей шел по длинному коридору и, на секунду задержавшись перед массивной дубовой дверью, постучал.
— Заходи, Андрей, — Петров поднялся из-за стола и с радостью пожал руку. —Хорош гусь... да и Владимир Иванович хорош: не позвонит, не зайдет, когда приезжает... Как вы там?
— Пашем...
— Оно и видно —вон какой худой! — Петров громко захохотал и усадил Андрея напротив себя. —Ну, рассказывай, с чем пришел?
— По «журналисту»...
— Так, —Петров хитро посмотрел на него и подмигнул. —Что, хочешь новости из первых рук узнать?
— Ага... Меня интересует в частности Ирэн Горд, его секретарь.
— Хитер брат... —Геннадий Михайлович достал из папки лист бумаги и протянул Кудряшову, —Читай...
«...Ирэн Горд, урожденная Ирина Гордеева, дочь белоэмигранта из России... Родилась в Квебеке в семье преуспевающего адвоката Джона Горда, Ивана Николаевича Гордеева, в 1950 году. В 1953 году скоропостижно скончалась ее мать —Мария Васильевна Гордеева, 1924 года рождения, урожденная Казанцева, дочь профессора Петербургского университета...»
— Вот так да! — Кудряшов посмотрел на улыбающегося Петрова и покачал головой. —Происхождение, однако...
— Ты дальше читай...
«...Отец Ирины Гордеевой —Иван Николаевич Гордеев до начала Великой Отечественной войны тесно примыкал к правому крылу эмигрантской организации «Союз белых офицеров». Занимался адвокатской деятельностью, несколько громких выигранных дел принесли ему успех — появилась богатая клиентура. 22 нюня 1941 года бывший русский офицер Иван Гордеев обратился в Советское посольство в Америке с просьбой помочь ему уехать в Советский Союз, чтобы на стороне Красной Армии принять участие в боях с фашистами. На что посол СССР тов. Уманский К. А. заявил, что он принесет больше пользы в Соединенных Штатах, освещая положение на фронтах. Иван Николаевич Гордеев становится активным участником русско-американского клуба «Победа», передает в Фонд обороны СССР крупную сумму личных сбережений. После Великой Отечественной войны Иван Николаевич Гордеев продолжает жить в Канаде. В 1953 году, после смерти жены, он пишет заявление в Генконсульство СССР в Соединенных Штатах и просит помочь возвратиться на Родину. Вскоре он получает советское гражданство, но... погибает в автомобильной катастрофе. Его дочь Ирину удочерили соседи по Квебеку —семья Григоренко, которые и дали ей образование...»
— Ну как? —поинтересовался Петров, когда Андрей перевернул последнюю страницу папки.
— Да… судьба человеческая! Геннадий Михайлович, а не известно, при каких обстоятельствах погиб Иван Николаевич Гордеев?
— Немного известно... —Петров достал из сейфа новую папку и протянул ее Кудряшову. —Почитай... Это подлинные материалы ФБР, которое расследовало гибель Гордеева.
Кудряшов с интересом стал просматривать бумаги. Геннадий Михайлович, чтобы не мешать, вышел и через несколько минут вернулся с кофейником, который нес, прихватив ручку полотенцем.
— Андрей, кофе будешь?
— Угу... Интересные вещи творятся на свете!
— То-то... Обрати внимание... что ярым противником Гордеева выступает все тот же «Союз белых офицеров», а... —Петров быстро пролистал несколько страниц и ткнул пальцем в строчку, —в руководстве стоит Генрих Травински, отец нашего «журналиста». Позже членом правления становится и его сын... Потом, когда уже дело было практически окончено и вина союза в смерти доказана, дело закрывается «за недостаточностью улик» и упрятывается в архив... Следователь, который вел дело, в знак протеста подал в отставку и в 1958 году в Лондоне издал книгу воспоминаний.
— И она вышла?
— Успела... Но через неделю была конфискована и все экземпляры уничтожены, а набор рассыпан... Так-то, Андрей.
— Геннадий Михайлович, можно получить копии документов?
— Ты что задумал?
— Пока ничего, —улыбнулся Кудряшов, —пока буду думать...
— Смотри, Андрей, —погрозил пальцем Петров. —Никакой самодеятельности.
— Не мальчик... Кстати, Геннадий Михайлович, сегодня у Кушнира встреча с Ирэн... Я хочу тоже поехать и предлог есть —вместе едем в академгородок. Как вы смотрите?
— Она тебя никогда не видела?
— Никогда... Представлюсь как друг Кушнира, тоже ученый...
— Ты помнишь, что в Киеве Травински тебя расколол?
—Помню, —Андрей поморщился. —Между прочим, Ирэн почему-то не хочет, чтобы Валерий встречался с Травински, который, как я понял, настаивает на встрече... Кроме того, Травински знает, что Кушнир в Москве.
— Откуда?
— Вот цепочка последних событий, Геннадий Михайлович... Приезд Ирэн в академгородок, валютная операция с «таксистом», который был явно выведен на Кушнира... и, наконец, информация о приезде в Москву. Мне кажется, что «таксист» работает в паре с Травински.
—Нет, —с сомнением покачал головой Петров. —Травински с ним напрямую не связан... Скорее, он использует его втемную. Травински достаточно опытный разведчик, чтобы пойти на личный контакт... И вот еще что... На некоего Гилярова, сотрудника рабочей группы, что будет разрабатывать новую технологию, пришла анонимка...
— Я знаю Гилярова, —Кудряшов удивленно поднял брови. —Очень хорошее впечатление парень оставил... Собранный, серьезный... А в чем автор обвиняет его?
— Обвиняет автор скорее не его, а... Водолагина Григория Александровича. Написано там, что Гиляров не живет с женой, живет с дочкой Водолагина, а тот ему, делает, дескать, всякие поблажки...
— Чепуха на постном масле! — улыбнулся Андрей. —Неужели такой ерунде придадут значение?
— Ей-то не придадут, —Петров загадочно ухмыльнулся, —а вот автору... придется расстаться с мечтой о диссертации и, наверное, с комсомолом.
— Что такое? Кто автор?
—Анонимка написана, —Петров протянул Андрею два листа бумаги, —на машинке «Эрика», которая принадлежит... Кушниру.
— Как?
— Смотри... Вот это первый лист его автореферата, а это —анонимка... Сама диссертация отпечатана на машинке «Оптима»… Видно, отдавал машинистке. Что скажешь?
— Ну и дела... —протянул Андрей, всматриваясь в машинописный текст. —А не кажется вам...
— Кажется, —Петров кивнул головой, —что эта анонимка одно из звеньев психологической обработки Кушнира Травински... Скорее всего, он незаметно его подвел к этому, или другой вариант, что мне кажется, более реальным... Кушнир не знает об анонимке ничего, анонимку отпечатали на его машинке в его отсутствие. Скажем, когда он был на работе...
— Зачем? Ведь тогда Кушнир вылетит из рабочей группы и все задумку Травински обречены на провал?
— Вот это как раз и непонятно, Андрей. Тем не менее, Травински надо лишить информатора в академгородке.
—Брать «таксиста»?
— Пусть его возьмет милиция...
— Вы думаете, что Травински встревожится?
— Думаю, что да, — Петров задумчиво смотрел на вращающийся диск вентиляторов. —Мне кажется, что «журналист» начнет форсировать вербовку Кушнира... Кстати, а что у него за взаимоотношения с Ирэн? Серьезные?
— Геннадий Михайлович, —Кудряшов не спеша встал и подошел к окну, —Ирэн любит Кушнира... Поэтому и ее нежелание встречи Валерия с Травински... Она, конечно, знает, что Гарри собирается провести заключительный аккорд операции по вербовке, и старается Кушнира обезопасить. Кушнир ведет себя по отношению к ней вполне лояльно... Между прочим, в академгородке у него любовницы нет... Это установлено точно. Ирэн занимает в его жизни какое-то место, но насколько это серьезно, не знаю... Думаю, что сегодня выясню... А самое главное, Геннадий Михайлович, мне нужна встреча с Ирэн...
— Ты хочешь провести контрудар? Думаешь, Ирэн пойдет на это?
—Не знаю... Хотим вместе с Росляковым предложить руководству КГБ план операции, которую, по обыкновению, уже и озаглавил, —засмеялся Кудряшов. —Будет она называться «Свадьба».
— Слушай, Андрей, бросай контрразведку и начинай писать книги, — произнес Петров. — Большой психолог ты... «Свадьба». Надо же, придумал... Я поддержу тебя, —неожиданно серьезно закончил Петров. —Поддержу...
— Спасибо, Геннадий Михайлович.
— Но учти —в случае утверждения операции, поступишь в полное мое распоряжение. Придется тебе, дружок, в Москве поработать.
— Готов, Геннадий Михайлович.
— Все у тебя?
— Все... Да, Геннадий Михайлович, нельзя ли Ирэн провести от дома до Таганки... Боюсь я, как бы Травински на хвост не сел.
— Это сделаем... Позволишь где-то мне по дороге... Лады?
—Лады.
Ирэн вышла из дома часа за два. Почему-то она была уверена, что Травински ее в покое не оставит и постарается выяснить, куда она идет. Перед уходом она позвонила ему и сказала, что Валерий назначил ей встречу около Курского вокзала. Почему она так сказала Травински, Ирэн и сама никак не могла понять. Ей показалось, что отныне она не может доверять шефу, и Травински не должен знать о разговорах с Валерием.
«Я ему ничего не скажу, —думала она, спускаясь в лифте, —просто скажу, чтобы он уезжал куда-нибудь... И все. Пускай он для меня будет потерян, но... и для Травински тоже... Дурачок, как он не понимает, что висит на волоске... А что он знает о нас? Обо мне, что знает?.. Да если он узнает, что я разведчица... что я шпионка… Нет, я ему ничего не скажу… Просто пусть немедленно уезжает».
Выйдя из дома, Ирэн оглянулась —улица была пустынна. Она села в машину и, выехав со двора, бросила взгляд в зеркало заднего вида. Все по-прежнему было спокойно. На всякий случай она несколько раз меняла рядность и сразу же обратила внимание на красные «Жигули», которые так же охотно перестраивались. Водителя она не могла рассмотреть — было далеко, но решила оторваться. Ирэн долго крутилась по центру, то неожиданно останавливаясь, то резко сворачивая в переулки. Наконец, когда красные «Жигули» на мгновение от нее отстали у светофора, она свернула в Лялин переулок и тут же въехала в арку. Быстро припарковала машину и проходными дворами выбежала на Садовое кольцо. Ей повезло: к остановке подъезжал автобус. Ирэн вскочила почти на ходу и через несколько минут была на Таганке.
Валерия она увидела издалека и, радостно махнув рукой, быстро подошла к нему. Кушнир протянул ей букет, а Ирэн молча его поцеловала. Он взял ее под руку и слегка пожал локоть, Ирэн ответила пожатием. Валерий смотрел на Ирэн и вдруг заметил, как она изменилась. Под глазами появились тени, лицо осунулось и даже косметика не скрыла этого. Ирэн, заметив его взгляд, опустила голову и быстро проговорила:
— Валери, милый, тебе надо уезжать куда-нибудь... Немедленно, тебе грозит страшная неприятность... Я не могу тебе ничего сказать, но... уезжай. —Она не выдержала и всхлипнула. —Слышишь? Уезжай...
— Да что случилось? —Кушнир решительно повернул ее к себе лицом и заглянул в заплаканные глаза. —В чем дело, Ирэн?
— Не спрашивай, милый... Я не хочу тебе зла, прошу тебя…
— Ничего не понимаю, —Кушнир растерянно посмотрел в сторону машины, за рулем которой сидел Кудряшов, —ну не плачь... Ирочка, не плачь...
Но неожиданно от этого обращения, от своего имени, которое прозвучало так по-русски, Ирэн разрыдалась и уткнулась в плечо Кушнира. Валерий растерянно оглядывался на редких прохожих, которые с недоумением смотрели на странную пару, пытался как-то успокоить Ирэн, плечи которой вздрагивали, она казалась ему такой беззащитной, одинокой, что у Валерия судорожно сжалось сердце и перехватило дыхание. Он нежно поцеловал ее в волосы и ласково, но настойчиво подвел к машине.
— Ирэн, это мой друг... Познакомься, Андрей, Ирочка...
— Добрый день, Ира... —Кудряшов помог ей сесть на заднее сиденье. —Ну не надо плакать...
Он плавно тронул мамину с места и, набирая скорость, поехал по набережной. Валерий молча гладил плечо Ирэн, а та, уткнувшись ему в грудь, продолжала вздрагивать и что-то шептать. Кудряшов изредка бросал взгляд в зеркальце, несколько раз поворачивался, но видя, что девушка не успокоилась, продолжал молча вести машину.
Наконец Ирэн успокоилась и, достав пудреницу, стала приводить себя в порядок. Андрей заметил это и, слегка повернувшись к ним, спросил:
— Валерий, ты не хочешь мороженого?.. Жарко. А вы, Ирочка?
— О, я бы с удовольствием, —равнодушно произнесла Ирэн и снова прижалась к плечу Кушнира.
— Ирочка, а чем это вас Валерий обидел? А то смотри —покалечу, —и Андрей, не оборачиваясь, погрозил в воздухе кулаком.
Это было так неожиданно и сказано таким тоном, что Ирэн не выдержала и улыбнулась.
— Это я так, Андрей... А вы давно знаете Валерия?
— Не так давно, но и не вчера познакомились... Мы с ним встретились в Киеве... На международном симпозиуме... Так, кажется, Валерий?
— Точно... Завтракали вместе...
— А вы женаты, Андрей?
— У меня двое сыновей, Ира! Андрюша и Пашка... Такие охламоны, что жена волком воет от них... —Кудряшов покачал головой. —Когда мы с Валерием собирались в Москву ехать, так они мне, причем каждый в отдельности, дали задания на подарки... Мы с Наташей читали и со смеху покатывались... Ага, ребята, вот кафе-мороженое.
Он притормозил около небольшого кафе, и они вышли, Ирэн совсем успокоилась, но на шутки Андрея не отвечала и только все время посматривала на Кушнира, словно пытаясь угадать, что он решил. Мороженое было вкусным, и Андрей, посмотрев на своих соседей, вдруг решительно встал и направился к буфету.
— Не могу не согрешить, —объявил он, ставя на стол еще три порции и бутылку нарзана, — познакомиться с такой девушкой и не угостить как следует мороженым —не такой я!
Он ловко открыл бутылку и разлил пузырящуюся воду по фужерам.
— За вас, Ирочка... И построже с Валерием... А то он у нас в холостяках разболтался.
Ирэн мило и устало улыбнулась и чокнулась сначала с Андреем, затем с Валерием, задержав свой фужер у фужера Кушнира, и тихо выдохнула:
— За твое счастье, Валерии...
Андрей разошелся совсем. Он рассказывал веселие истории, шутил, подтрунивал над несколько смущенным Кушниром и вовсю ухаживал за Ирэн. Ирэн, сначала сидевшая насупленной, немного отошла, потом повеселела, стала отвечать на шутки Андрея, улыбаться. Ей стало хорошо и весело. Она неожиданно подумала, что ни разу в своей жизни вот так не сидела, чтобы не было никаких мыслей, не нужно было что-то выяснять и контролировать каждое движение, каждое слово.
Неожиданно под Кушниром треснул стул, и он еле успел соскочить, чтобы не свалиться на пол. Андрей даже поперхнулся мороженым, настолько это было смешно. Валерий, смеясь, поставил фужер на стол, перевернул стул и двумя легкими ударами кулака привел его в нормальное состояние.
— Ну, ты мастер, —удивился Кудряшов и, подмигивая Ирэн, с улыбкой сказал: — Такой парень пропадает!
— Ладно, ладно, —шутливо заметил Валерий. —У меня все-таки отец мастеровой... Так что с детства руки на месте растут...
— Он еще работает? — спросил Андрей, закуривая.
— Бригадиром... —Кушнир задумался. —Тысячу лет у них не был... То одно, то другое... Ничего, скоро защищусь, отпуск возьму и съезжу. А у тебя, Андрей, отец работает?
— Нет, на пенсии. Видишь ли, он инвалид... После войны зрения лишился, ранение тяжелое под Прагой получил. Вот и сказалось...
Ирэн во все глаза смотрела на Кудряшова. Ей всегда казалось, что война — это что-то очень далекое, не имеющее к современному поколению людей никакого отношения... Да и людей, которых бы война коснулась непосредственно, она не встречала и потому никогда не задумывалась над этим. Она вдруг почувствовала, что, в сущности, она совершенно чужая этим людям, не имеющая никакого отношения ни к этой стране, ни к ним, от этого ей стало не по себе, и она неожиданно для себя вдруг сказала:
— А я своего папу не помню... Он умер, когда я была маленькая совсем. —Она помолчала и, не в силах сдержаться, невпопад тихо вымолвила: —Он у меня был русским...
— А ты что, не русская? — спокойно спросил Кудряшов, облизывая ложечку. —Марсианка?
Ирэн растерянно посмотрела на Валерия, потом на Кудряшова и снова на Валерия.
— Видишь, Андрей, Ира... работает в журнале «Наука и общество» у мистера Травински секретарем... Мы с ней познакомились, когда у меня статья выходила.
— Да? — Андрей улыбнулся и как-то застенчиво посмотрел на Ирэн. —А говорите вы по-русски здорово... Я сразу даже не понял, что вы иностранка...
— Спасибо, —негромко поблагодарила Ирэн, —мне приятно... что вы... не встали сразу же и не ушли. Ведь вам запрещается общаться с иностранными подданными?
Андрей фыркнул и, откинувшись на стуле, с иронией посмотрел на Ирэн.
— С чего вы взяли?
—Ну... так... говорят.
— Оно и видно... И Валерий так говорит?
— Нет… Он вообще ничего на эту тему не говорил...
— Значит, не считал нужным... Как, Валера, запрещают тебе встречаться с иностранцами?
— Что за чушь... Если бы запрещали, то мы бы ни в одном симпозиуме не участвовали, за границу не ездили... Чушь!
— Да? А вот мог бы ты жениться на, скажем, французской подданной и уехать во Францию?
— Жениться бы мог... А вот уехать, —Кушнир поднял серьезные глаза на Ирэн, —не смог бы... Тут моя Родина, тут все мне знакомо, все родное... Мне незачем отсюда уезжать, Ирэн.
Ирэн, ожидавшая резкого ответа, возражения и потому уже собиравшаяся так же резко опровергнуть ответ, смутилась. Она приняла сердцем слова Валерия и нисколько не сомневалась, что это действительно так. Никуда он не поедет отсюда, и Ирэн вдруг подумала о себе: а смогла бы она так ответить или уехать со своей Родины.
«А где она, моя Родина? Канада? Америка... или Швейцария? Что меня связывает с ними, где мои родные, близкие... Почему Григоренко так старательно учили меня русскому языку, почему сердились, когда я не читала русских книг? Что они хотели?»
Кудряшов заметил, как погрустнела Ирэн, как замолчал Кушнир и отрешенно посмотрел на часы. Он встал и, подойдя к стойке, расплатился. Повернулся к столику.
— Я в машине буду, ребята, подходите...
Ирэн проводила его взглядом и положила ладонь на руку Валерия.
— Хороший он... Ты с ним дружи, Валери...
— Не знаю, —пожал плечами Кушнир. —Так почему ты не хочешь, чтобы я с Гарри встречался?
— Валери, — Ирэн сжала его руку, — не спрашивай... Договорились?
— И все-таки непонятно... Я приеду в понедельник в Москву и зайду к тебе, хорошо?
— Да... —Рука Ирэн дрогнула. —Только позвони сначала...
Они встали и направились к выходу. В маленьком и узком коридорчике Ирэн быстро оглянулась и, встав на цыпочки, крепко поцеловала Валерия в губы и он сжал ее так, что почувствовал, как хрустнули ее плечи.
Сергей встретил Олю в магазине, когда покушал продукты. Очередь в кассу была длинной, и он стал просматривать «Комсомольскую правду», машинально подталкивая тележку вперед, по мере того как покупательская вереница продвигалась. Заплатил, рассовал продукты по авоськам, и тут его кто-то позвал. Сергей обернулся: в очереди стояла Оля и махала ему рукой.
— Сережа, подожди меня...
Сергей вышел на улицу. Погода с утра была пасмурная. Небо затянуло тучами и оттого казалось темно и неуютно. Гиляров задумчиво смотрел, как стайка мальчишек готовилась играть в прятки и долго пересчитывалась, крича на всю улицу считалку:
Аты-баты шли солдаты,
Аты-баты на базар,
Аты-баты, что купили?
Аты-баты, —са-мо-ва-а-а-р.
Маленький мальчишка, на которого выпала считалка, долго тянул и, тыча пальцем в товарищей, старался оттянуть ее конец. Сергей засмеялся. Он вспомнил свой двор на Усачевке и себя, точно так же считавшего и точно так же старавшегося оттянуть конец считалки.
— Привет, Сережа, —Оля протянула ему руку. —По хозяйству?
— Да...
— Ты домой? Можно проводить?
Сергей посмотрел на Олю и невольно залюбовался. В белых джинсах и в такой же куртке, из-под которой выглядывала сиреневая кофточка с большим воротником, Оля весело улыбалась и казалась какой-то воздушной, счастливой и... близкой.
— Пошли, Ольга Григорьевна, —шутливо сказал Гиляров и, сложив авоськи вместе, взял ее под руку.
Оля на мгновение прижалась к нему, и вдруг стало удивительно беззаботно и весело. Они шли, переговариваясь, не замечая никого вокруг и не обращая внимания на взгляды, которыми их провожали прохожие.
— А ты не боишься, что еще одну анонимку напишут, Сережа? —вдруг спросила Оля. —Не боишься?
— Перестань... —Сергей поморщился, но потом посмотрел на смеющуюся девушку и сам улыбнулся. —Пусть пишут… Теперь все равно... А ты, кстати, откуда знаешь?
— От папы и... от Евгения Павловича. Он к нам приходил и эту писанину показывал.
— А это еще зачем?
— Сереженька, Евгений Павлович должен во всем разобраться! — непонятным тоном ответила Оля. —А вдруг, правда, и мы с тобой... как в письме написано —живем!
— Ольга! —Сергей остановился. —Перестань.
— А между прочим, Евгений Павлович так меня и спросил... Говорит, Ольга Григорьевна, в этой грязней писанине есть хоть доля правды? — она, передразнивая, даже ростом вытянулась и почесала подбородок, словно бородку.
— Ну, ты даешь! — засмеялся Сергей. —Точный Мездриковский!
— А знаешь, что я ему ответила? — Оля остановилась и посмотрела Сергею прямо в глаза. —Догадываешься?
— Нет...
— Я ему сказала, что отдала бы все на свете, чтобы... в письме была написана правда!
Сергею стало не по себе от ее прямоты и в то же время какое-то теплое, хорошее чувство поднялось в его сердце, и он, опустив авоськи на землю, взял Олины руки в свои.
— Спасибо... Олюня.
Оля долго смотрела вслед Гилярову, а тот шел не оборачиваясь и только около общежития вдруг остановился и, обернувшись, помахал ей рукой.
Сергей раскладывал покупки по полочкам шкафа и думал об Оле, о Татьяне, о себе... Странные мысли приходили ему в голову и подчас настолько неожиданные, что он только качал головой. Он сравнивал обеих девушек и тут же отбрасывал мысли в сторону, старался переключиться на что-то другое. Но через минуту снова вспоминал Олю и невольно улыбался.
«Смешная она... Взяла и бухнула Мездриковскому такое... А вдруг правда это? Вдруг она и в самом деле любит меня? А я? Я люблю кого-нибудь?»
Сергей включил телевизор и машинально смотрел передачу, а сам мысленно был далеко-далеко… в доме Тани.
Кто-то постучал, и Гиляров крикнула
— Входите, не заперто.
В комнату вошел бледный Кушнир и молча протянул руку.
—Привет, Валера, ты чего... такой?
—Серега, я пришел... Сейчас я видел Ольгу Водолагину, и она мне сказала... —Кушнир потер рукой горло, —она сказала, что Мездриковокий сказал… В общем, что все думают, что эту анонимку написал я!
Кушнир схватил Сергея за руку и заглянул в глаза.
— Серега, клянусь тебе, что я не писал... Я, конечно, не сахар, но, чтобы пойти на подлость... не могу. Я завидовал тебе, я считал, что ты виноват в том, что я защищаюсь немного позднее тебя, но такое...
— Валерий, ты с ума сошел! — Гиляров обхватил его за плечи и усадил в кресло. —Мне никто не говорил, что подозревают тебя, а если бы кто и сказал... да я бы в морду такому человеку! Мы ж с тобой друг друга знаем не один год! Как ты мог только подумать?
Кушнир уронил голову на руки и замер.
— Кому это нужно? Почему меня подставили?.. Говорят, что анонимка написана на моей машинке... Но я не писал! Не писал! И машинка у меня месяц, как в ремонте находится... Не мог я на ней писать... —возбужденно говорил Кушнир, и по его бледному лицу пробегали судороги. —Кому это надо, чтобы подумали на меня?
Макдональд вызвал Травински в посольство поздно вечером. Гарри попытался отшутиться, что, дескать, так поздно он ездит только к женщинам. Юджин слушать не стал, а просто положил трубку. Гарри ничего не оставалось делать, как завести машину и приехать на Садовое кольцо.
Макдональд был не один. Рядом с ним сидел... Донован. Он вяло махнул рукой Травински, словно тот только что с ним виделся, а потом вернулся, забыв сказать что-то важное.
— Гарри, «компания» настойчиво требует форсировать операцию «Аспирант»...
— Шеф, есть русская пословица, что поспешность нужна только при ловле блох...
— Мистер Травински, —вмешался Макдональд, —вы не понимаете хорошего отношения к вам... И если вы сидели почти полтора года и посылали вырезки из газет в «компанию», то это не значит, что вами довольны. Работать надо, Гарри!
— Да, Гарри, руководство считает, что вы непозволительно медлительны с «аспирантом», —попытался смягчить резкий окрик Донован. —Меня просили передать, что вам пора действовать… Пора! —подчеркнул Донован.
Гарри вдруг почувствовал себя этакой песчинкой, затерянной среди миллионов подобных ему. Он еще раз убедился, что никакие его прошлые заслуги и удачи не могут поставить его —Гарри Травински —в один ряде Донованом, Макдональдом и другими... которых он искренне презирал, считая дилетантами в разведке, но которым и не мог возразить. Макдональд наблюдал за Травински с неприкрытой усмешкой. Он догадывался, о чем думает «молодящийся жеребчик». Юджин давно взял на правило разговаривать с Травински грубо, на грани откровенного хамства, зная, что этого Гарри не переносит и всегда теряется в разговоре с ним.
«Задумались, —со злостью размышлял Макдональд, переводя взгляд с Травински на Донована и обратно. —Думайте, думайте... А делать будете так, как прикажут... Интеллигенты паршивые... Ничего... Ты у меня, Гарри, еще попляшешь! Привык чужими руками жар загребать... —Макдональд не мог простить Травински передачу «Сэма». —Ничего... ты у меня сам все тайники снимать будешь, лично поработаешь с агентом, лично...»
— Хорошо, —наконец вымолвил Гарри. —Я буду форсировать работу с «аспирантом»... Я бы хотел провести еще одну акцию по отношению к «аспиранту», чтобы... как бы сказать, подготовить соответствующее настроение его...
— Что за акция?
— Хочу несколько дискредитировать его в глазах сослуживцев...
— Каким образом? —перебил Макдональд.
— На его друга придет анонимка в дирекцию института, в которой...
— Какая еще анонимка? — Макдональд выразительно постучал пальцем по лбу. — Ты... соображаешь, что делаешь? Кандидат на вербовку должен быть идеально чист в глазах окружающих!
— Но чисто психологически его это подтолкнет на сотрудничество с нами… —попытался возразить Травински, искренне сожалея, что заикнулся об этом «деликатном» деле.
— Я запрещаю! —хлопнул ладонью Юджин. —Все... идите, Гарри, и знайте, что «компания» ждет результатов...
— Да, да... —поддакнул Донован. —Мы надеемся на тебя, Гарри, очень надеемся...
«Проклятый «старикашка», —подумал Гарри, направляясь к двери. —Тоже боится Макдональда как огня... Даже слова в защиту не вставил... Господи, хоть бы кончилась вся эта чертовщина быстрее... Купить бы бар на Юге и... послать «комланию» к... Да, хорошо, у меня ума хватило не сказать, что анонимка уже пошла... Тогда бы Макдональд мог свалить в случае провала все на меня!»
Глава 12
Таня остановилась оттого, что ее кто-то окликнул. Она недоуменно повернулась: голос был знакомый, но не Сергея, и недовольно поморщилась. Из приоткрытой двери такси выглядывал Игорь Николенко.
— Привет, красавица.
— Здравствуйте... —Таня сделала шаг в сторону, собираясь идти дальше.
— Садись, подвезу, —Игорь вышел из машины и осторожно взял ее за рукав. —Да и разговор есть...
— Да нам, вроде, не о чем говорить... —она высвободила рукав.
— Да вот как раз есть, —Николенко загадочно ухмыльнулся. —Идем, идем... пять минут, не больше.
Они сели в машину, и Игорь неторопливо покатил в сторону ее дома. Некоторое время он молчал, пристально всматриваясь в дорогу, потом спросил:
— Так ты что, совсем со своим благоверным завязала?
— А ваше какое дело? — Таня зло посмотрела на белые запястья рук, выглядывающие из-под перчаток. —Вы за этим меня пригласили?
— Да ты постой, не суетись, —Николенко изобразил на лице доброжелательность, —дело тут серьезное... Ты знаешь, что на твоего Сергея анонимку кто-то накатал в институт?
—Что?
—Вот тебе и что... Написали, что он, дескать, бросил тебя, завел шашни с какой-то бабой, обманом написал кандидатскую и... много там всякого дерьма.
— Не может быть... А вы откуда знаете?
— Слухом земля полнится, милая... Я ведь частенько институтских вожу.
Таня лихорадочно пыталась осознать сказанное. Мысли были какие-то обрывочные, коротенькие и путаные. Она вдруг почувствовала, что Николенко сказал ей далеко не все и что-то скрывается за этим его выразительным молчанием, и тогда она подняла враз потемневшие глаза на него и опросила:
— Ну и что дальше? Тебе-то какое дело?
— А то, что я узнал, кто написал эту анонимку...
— Кто?
— Кушнир.
— Валерий?
— Он самый... Вишь, обошел его твой Сергей на повороте: защита у него через несколько дней, а у этого хмыря, —и Николенко присвистнул, —конца-краю не видно... —Он замолчал и выразительно посмотрел на изменившееся Танино лицо, на съежившуюся на переднем сиденье фигуру.
«Сережа! — думала она. —Опять у тебя неприятности... Боже, да что же это за наваждение какое-то!.. А... этому, —она бросила быстрый взгляд на Игоря, —что надо? Ведь неспроста же он мне все это говорит? Что ему надо?»
Она не заметила, что машина давно остановилась около ее дома и что Николенко молчит, старательно протирая тряпкой ветровое стекло перед собой. Сквозь приоткрытое окно долетали чьи-то голоса, пахло сыростью и бензином. Таня молча открыла дверь и вышла, остановилась и, не глядя в круглое, противное ей лицо, тихо сказала:
— А что тебе надо от меня? Недаром же ты приехал…
— Как что? Ты собираешься своего мужика защищать или нет?
— А как? —растерянно спросила Таня, сразу поверив, что ведь он прав. —Как?
— Да просто... Пойди к Водолагину и скажи, что анонимку написал Кушнир, а почему... я тебе сказал...
Таня не ответила. Она молча пошла по тропинке к дому, с каждым шагом убеждаясь, что ей именно так и надо поступить.
Николенко долго смотрел ей вслед, потом взглянул на часы и стал выезжать на шоссе. Времени было в обрез. Именно сегодня на старом месте —на 47-м километре —его ждал «клиент».
Николенко уже и сам забыл, когда и как он познакомился с этим лощеным мужчиной, большим любителем «бизнеса». Началось с того, что как-то раз группа, которую он вез в монастырь, расплатилась с ним долларами, Он взял их без задней мысли. Просто так. Интересно, какие они, эти доллары. Недели через две он снова вез иностранцев, и на этот раз сам предложил расплатиться «зелеными», в душе сознавая, что встает на неверную дорожку. Прошло месяца два, а он все не знал, куда девать эти деньги, и однажды, когда около монастыря к нему подсел какой-то лощеный тип в прекрасном костюме и со спортивным кофром через плечо, он решился. Как-то ненавязчиво перевел разговор на валюту, поинтересовался, откуда сам пассажир, и сдержанно сказал, что мог бы продать доллары, неизвестно как к нему попавшие. Человек настороженно на него посмотрел, помолчал и ответил, что не знает... Но если «шеф» хочет, то может узнать. И закрутилось. Одна операция сменяла другую, доллары, фунты... Потом пошли джинсы и видеокассеты, на которых Николенко неожиданно заработал сразу на «Жигули». Посмотреть «порнушку» любители находились.
Как-то раз его знакомец, который позже отрекомендовался Сэмом, попросил его узнать кое-что о двух-трех людях из академгородка, невнятно объяснив, что это надо одному его знакомому журналисту. Игорь знал этих людей и потому сразу спросил:
— Сколько?
— Что сколько? —не понял Сэм.
Николенко выразительно потер пальцами.
— Сто...
— А за вредность? — нагло ухмыляясь, спросил теперь тертый Игорь. —Знаешь, как это называется?
Сэм накинул полста рублей и подумал, что паренек «мужает» на глазах. Игорь тут же выложил все, что знал, и его собеседник только успевал записывать. А знал Николенко много. Сам жил в академгородке, сам когда-то работал в институте шофером, часто возил сотрудников и невольно прислушивался к их разговорам, а те, зная, что он когда-то работал вместе с ними, особо не стеснялись и перемалывали косточки своих начальников и товарищей во всю ивановскую.
Через неделю Сэм познакомил его с пожилым веселым человеком, который представился Игорем Игоревичем и, немного с ним поговорив, предложил поехать куда-нибудь в лесок и обмыть знакомство.
Они свернули с дороги и через час были на поляне. Небольшая, залитая солнцем и заросшая невысокой травой, она казалась каким-то чудом после пыльного и пахнущего выхлопными газами шоссе. Молодые березки, шелестя тонкими зелеными косичками, обступали полянку со всех сторон. Чуть дальше стояли высокие, налитые какой-то непонятной силой и в то же время нежностью березы с уже чуть посеревшими стволами. Их кроны глядели вниз сосредоточенно и словно в раздумье. Пахло лесом, солнцем, травой и чуть прелыми листьями. Машина казалась здесь совершенно чуждым созданием, и Игорь по просьбе Игоря Игоревича отогнал ее подальше в лес, в густой орешник.
Выпили армянского коньяка, закусили бутербродами. Посидели, покурили. Игорь развеселился и начал сыпать анекдотами, Игорь Игоревич заливисто хохотал и, вытирая слезы, клялся, что никогда таких не слышал. Выпили еще, и тут Сэм решил сходить поискать грибы. И как его Игорь не уговаривал, встал и, пошатываясь, отправился в березовую рощу. Игорь Игоревич налил еще по одной и негромко сказал:
— Хочется сказать вам, Игорь, большое спасибо от имени... разведки одной из, как у вас говорят, капиталистических стран...
Николенко поперхнулся коньяком и побледнел. Хотел встать, но жесткая ладонь припечатала его к траве.
— А вы что, не догадывались, что делаете? — резко опросил Игорь Игоревич и поставил пластмассовый стаканчик на траву. —Сведения, которые мне передал ваш друг, представляют ценность не только для нас, но и для вашей страны... Это называется просто —шпионаж, а вы, Игорь, наш шпион или... разведчик. Кстати, за валютные операции, которые вы совершили, —он помолчал и тихо, почти ласково оказал: — лет пятнадцать грозит, а то и больше... Вспомните дело Рокотова и Файбишенко.
Николенко сопел, прекрасно понимая, что деваться ему некуда. Он только мысленно прикидывал, как и сколько запросить с Игоря Игоревича. А тот тоже прекрасно понимал, что творится в душе у Игоря, и, мысленно усмехаясь, выжидал, пока тот созреет.
— Впрочем, Игорь, или, как я вас теперь буду звать, «таксист», я сюда приехал исключительно по делу, а не за тем, чтобы вас уговаривать. Вы сами давно знаете, чем занимаетесь и что вас за это ждет... Я хотел договориться, как мы с вами будем встречаться, вернее, не встречаться, а где вы будете получать от меня задания. Их вам будет передавать Сэм, По пятницам... скажем, по нечетным пятницам на сорок седьмом километре вас будет ждать Сэм. А предварительно вам придет телеграмма из Москвы... от девушки. Примерно такого содержания: «Дома все хорошо, готовлюсь поступать в институт». Если в телеграмме будет что-нибудь об институте —значит, Сэм вас ждет в условленном месте. Понятно?
Николенко кивнул —к нему постепенно возвращалось привычное нахальство и уверенность в себе.
— Сколько? —Игорь скривился в улыбке и потянулся за стаканчиком. —Даром только листья падают...
Потом подошел Сэм и как ни в чем не бывало подсел к расстеленной на траве салфетке. Он смачно ел, прикладываясь то и дело к горлышку бутылки с лимонадом, хрустел огурцом и изредка подмигивал Игорю, который тоже от него не отставал.
Игорь Николенко гнал машину по довольно свободному шоссе и вспоминал, все ли он так сделал, как говорил ему Сэм в прошлый раз.
«Анонимку сделал... Таньку настропалил... Теперь этот Кушнир по уши увяз, —думал он злорадно, и чувство, что на свете есть люди, готовые идти ради денег на то, на что решился он сам, успокаивало его и радовало. —Сэм подкинет, наверное... А Игорь Игоревич что-то не показывается... Ну, да шут с ним, лишь бы «бабки» передавал!»
Он ни разу не задумался о том, что он будет дальше делать, что это когда-нибудь может кончиться. Конечно, мысли эти приходили, и тогда у него холодело под ложечкой, но Николенко гнал их, обвиняя себя в трусости, и повторял про себя слова Игоря Игоревича:
— Если вы будете тихонечко сидеть и выполнять наши небольшие просьбы, все будет хорошо... Самое главное не волноваться. У вас естьдрузья, которые всегда о вас позаботятся!
Игорь заметил Сэма издалека. Около километрового столба стоял грибник в поношенной куртке, старых рваных брюках, резиновых сапогах и с большой корзиной на лямке. Он изредка голосовал, но когда машины останавливались, говорил водителю специально такое, что машины резко трогались с места, а он оставался. Игорь притормозил и, приоткрыв окошко, спросил:
— Куда, грибничок?
—До станций, шеф, —Сэм подошел поближе и шепотом продолжил: — Торгуйся... Видишь, рядом «Запорожец» стоит... —И громко: — Подбрось, шеф, накину...
— Да мне в другую сторону... До станции верст пятнадцать, да обратно... А я по вызову работаю.
— Шеф, накину...
— Нет, парень, топай пешком... Через лес вдвое меньше.
— Червонец дам, шеф, ноги не ходят...
— А, черт с тобой, садись... Только ноги вытри, а то весь салон измажешь сапожищами.
Сэм сел в машину, и они тронулись. Какое-то время Сэм напряженно вглядывался в удаляющийся «Запорожец», что прикорнул на обочине и из-под капота которого торчала спина в клетчатой рубашке.
—Говори быстро, —Сэм явно нервничал.
Николенко пересказал сделанное, а потом добавил:
— А правильно ты говорил в тот раз. Получили в институте задание на новую секретную технологию... Кстати, наш общий друг включен в эту группу. Так и передай Игорю Игоревичу.
Сэм внимательно выслушал и вдруг бросил:
— Смотрю я на тебя и удивляюсь… То ли ты так быстро к новой роли привык, то ли ты… ссучился.
Руль у Игоря вильнул.
— Ты... с ума сошел! Сам же, падла, меня втравила это дело, теперь коришь!
— Шучу, шучу, —произнес Сэм и снова взглянул в зеркало заднего вида. —Что-то мне этот «Москвичонок» не нравится... Вот уже два поворота не отстает, а ну прибавь.
«Москвич» стал быстро удаляться, и Сэм удовлетворенно кивнул толокой. Потом подозрительно потянул носом и спросил:
— Ты что, уже с утра принял?
— Сто коньячку... для храбрости.
— А милиция... враз прав лишишься.
— А... —беззаботно протянул Игорь. —Тут у меня все знакомые стоят, а других не бывает...
— Смотри...
Они с полчаса ехали молча. Мелькали за окнами рощи и поляны —Игорь вел машину по лесной дороге, которую знал давно и на которой никогда не было постов ГАИ. Около одного поворота Сэм неожиданно тронул его за рукав.
— Останови, я здесь выйду...
— Так ведь далеко же до станции?
— Я пешком пройду...
Сэм вышел из машины, накинул лямку рюкзака на плечо и сделал два шага в сторону леса, потом остановился и сказал:
— Игорь, возьми на всякий случай, —он порылся в кармане и достал маленькую коробочку. —Последняя осталась, для себя берег. Я ведь тоже иногда под мухой за рулем бываю, —он протянул коробочку, —японская... Отбивает запах намертво.
— Слышал, —обрадовался Николенко, —а вот никогда не видел... Ух ты, малюсенькая какая и пахнет, —он понюхал, —как-то хорошо... Чем это?
— Ванилью... Как увидишь пост, так и под язык сразу... Последнюю отдаю... Ну, пока. Встретимся как всегда в пятницу...
Игорь подождал, пока высокая фигура Сэма скроется в лесу, и, осторожно развернувшись, поехал в сторону шоссе. Через полчаса он уже подъезжал к знакомой развилке. Сбавил скорость —могли быть орудовцы —и... тут же увидел «Жигули» и стоящих рядом милиционеров.
«А, черт! Накаркал проклятый...»
Он притормозил и, одной рукой достав коробочку, стряхнул в рот таблетку. Через секунду вдруг почувствовал, что стало трудно дышать. Потом в глазах потемнело. Руки на баранке судорожно сжались, и машина на полном ходу врезалась в столб, несколько раз перевернулась, ее ударил с ходу, отчаянно тормозивший грузовик, и салатовая «Волга» с шашечками на боку вспыхнула. Когда к ней подскочили сотрудники милиции и шофер грузовика, все было кончено. Огнетушители ничего сделать не могли: еще через мгновение взорвался бензобак.
Рослякову сообщили о гибели Николенко вечером. Владимир Иванович, ничего не сказав, уселся за свой стол и стал передвигать зачем-то чернильницу, потом подставку с календарем. Открыл сейф и достал оттуда папку. Какое-то время читал, наконец поднял взгляд на Кудряшова, который по-прежнему стоял около двери, и буркнул:
— Чего стоишь? В ногах правды нет...
Андрей прошел к столу и опустился в кресло. Достал пачку сигарет и снова сунул в карман.
— Кури, —не поднимая головы, бросил Росляков.
Молчали. Андрей старательно рассматривал кончик сигареты, а Росляков читал материалы судебно-медицинской экспертизы.
— Упустили, —сказал вдруг Росляков и посмотрел на Кудряшова, словно он был виноват в гибели Николенко. —Наверняка Николенко стал опасным для Травински и компании…
—Или стал не нужен, — повторил Росляков и погладил ладонью край стола. —Я удивляюсь одному —как мог такой опытный разведчик, как Травински, пойти на убийство агента да еще в чужой стране?
— Владимир Иванович, —Андрей встал и начал неторопливо ходить по кабинету, —а что, если предположить, что они подозревали Николенко в связях с нами? Тогда убийство агента оправдано... Я смотрел некоторые дела Травински в Венгрии, он иногда действовал именно таким образом...
— Я помню... Мне кажется, что грибник, который подсел к Николенко, не простой попутчик или пассажир. У нас есть его фотографии, грибника?
Андрей молча разложил несколько больших фотографий на письменном столе.
— Да... Личность заурядная. А что коллеги из милиции говорят?
— Он у них не проходит...
— Ты пошли их Петрову в Москву. Вдруг этот грибник у них каким-то образом фигурирует...
— Хорошо, Владимир Иванович.
— А что ты думаешь насчет «Свадьбы»?
— Я подобрал кое-какие документы, —Кудряшов достал из папки несколько ксерокопий, —посмотрите.
— Значит, —сказал полковник после раздумья, —ты хочешь провести беседу в таком ключе... Кстати, разрешение на операцию руководства Комитета есть.
Андрей молчал. Он отошел к окну и, приоткрыв форточку, вдыхал свежий воздух, словно фраза полковника его не касалась.
День выдался пасмурный. Висел туман, изредка начинал моросить дождь, но неожиданно кончился, и, казалось, что это не туман, а водяные каплю, падающие как в замедленной съемке. В кабинете было темно: Андрей подошел к двери и щелкнул выключателем.
— Когда едешь в Москву?
— Завтра...
— Вместе с Кушниром?
— Да...
— Что ж, ни пуха...
— К черту, товарищ полковник.
Кудряшов вышел, а Владимир Иванович еще долго смотрел в окно, словно пытаясь через плотную завесь тумана рассмотреть красные «Жигули», которые мчались по направлению к академгородку.
Андрей заехал за Кушниром около двенадцати часов. Тот был уже готов и ждал его у подъезда общежития. Полдень, а было прохладно —такое в Подмосковье часто случается. Среди лета вдруг выпадает несколько прохладных дней, наверное, поэтому люди плащи и куртки далеко не убирают.
— Привет.
— Здравствуй, Андрей, —Кушнир зябко повел плечами. —Что за лето! Сам черт не разберет... То жара —дышать нечем, то холодрыга, впору пальто вытаскивать... Ну что, едем?
— Если не возражаешь, —Андрей распахнул дверь машины, —вперед.
Дорога была пустынна, и Андрей гнал «Жигули» что называется, на всю катушку. Валерий неожиданно для себя задремал, и Кудряшов, заметив это, выключил радиоприемник.
«Пусть поспит, —подумал он, —сегодня у него трудный день. Очень трудный… Наверняка Гарри сегодня предпримет попытку вербовки... Как-то Валерий себя поведет? Мальчишка, да вдобавок куча неприятностей... Хорошо еще, что с анонимкой разобрались и к нему претензий нет... Кто же мог ее написать? Если учесть, что машинка находилась на ремонте... Кто мог на ней нашлепать это злополучное письмо? Скорее всего, «таксист». Оказалось, в мастерской у него работает закадычный приятель... Хотя тот и отрицает, но рано или поздно признается... Как быть с Ирэн?.. Может, воспользоваться тем, что Гарри будет занят, и выйти на нее... Интересно, с кем Гарри будет вести вербовку? Скорее всего, с тем самым Сэмом, который работает а «Интуристе» переводчиком. Ну, этого типа нужно брать сразу после операции захвата Гарри, даже одновременно, чтобы чего не натворил...»
Валерий проснулся, когда уже подъезжали к Москве и мимо с шумом стали проноситься встречные машины. Он сладко потянулся, посмотрел в окно.
—Это сколько же я спал? — удивленно покачал головой. —Часа три?
— Около этого.
— Ничего себе... Вроде и ночью не просыпался, и не работал, а вишь как сморило...
— Ты сейчас куда? — Андрей внимательно всматривался в шоссе. —На работу?
— Ага. А потом... к приятелю надо зайти, обзвонился совсем. Так что ты меня в гостинице не жди и ужинай сам... Договорились?
— Добро... если будешь задерживаться, позвони, я тогда дверь не буду закрывать.
Валерий вышел на площади Революции. Посмотрел на часы. На работу было идти поздно, и он, помня давнее обещание отдать Гарри реферат диссертации, решил ему позвонить. Телефон оффиса долго не отвечал, и Валерий зашел в кафе, наскоро перекусил и стал снова накручивать диск телефона-автомата.
— Алло, —раздался наконец голос Гарри.
— Гарри Генрихович, это Валерий.
— Здравствуй, милый друг... Ты откуда звонишь?
— Из автомата:.. На площади Революции… Можно мне вам реферат отдать?
Трубка помолчала.
— Значит, так, стой там... сейчас за тобой подъедет один мой друг... Красные «Жигули» номер… —Гарри продиктовал номер машины. —А зовут его Сэмом... Жди. —В трубке раздались гудки отбоя. Валерий ждал машину минут тридцать. Наконец около него притормозили красный «Жигули». Кушнир посмотрел на номер и подошел к водителю. За рулем со скучающим видом сидел прилизанный довольно молодой человек в темных очках. Он лениво крутил ручку настройки приемника и стряхивал пепел от сигареты в открытое окно левой дверцы.
— Здравствуйте... вы не за мной? —Валерий не знал, как к нему обратиться. —Вы не от Гарри?..
— Садитесь, —перебил его водитель. Машина резко тронулась с места и полетела в сторону Театрального проезда. Потом они проехали по Сретенке и дальше на проспект Мира.
— А куда мы едем?
— Там, где вас ждут, —лениво процедил Сэм. —Гарри не смог встретиться в оффисе. У него кой-какие дела в районе ВДНХ... А потому мы встретимся с ним там...
Валерий успокоился, а так как Сэм молчал, то стал смотреть на пролетающие улицы Москвы. Минут через тридцать Сэм притормозил около высокого и длинного дома в одном из переулков, что расходятся в разный стороны от проспекта Мира.
— Приехали, —коротко бросил он и, подождав, пока Кушнир выйдет из машины, нажал кнопку замка двери. Вышел сам. Закурил и кивком пригласил следовать за собой. Они поднялись на шестой этаж, Сэм открыл дверь.
— Встречайте гостя, Гарри Генрихович...
— Здравствуй, Валерий, —Гарри быстро подошел к нему и слегка обнял за плечи. —Ты прекрасно выглядишь. Как твои дела? Я слышал, у тебя были неприятности?
«Откуда?» —пронеслось в голове, но он ничего не сказал, а только неопределенно пожал плечами.
Гарри на ответе не настаивал. Они прошли в другую комнату и сели за накрытый стол. Фрукты, нарезанный лимон, бутылка коньяка, сыр, зелень, Валерий незаметно огляделся. Комната обставлена просто, но чувствовалось, что человек, который здесь живет, часто бывает за границей и только недавно оттуда приехал.
Стенка, в ней поблескивали бокалы чешского стекла. В нише стоял «Шарп» — стерео. На следующей полке комбайн «Джи-виси». Стопка журналов «Пари-матч», «Ньюсуик», несколько проспектов какой-то швейцарской фирмы. На противоположной стене маски из черного дерева и репродукция Сальвадора Дали. Точно такую же Кушнир видел в кабинете Мездриковского.
— Здесь живет мой большой друг... и коллега, —негромко произнес Гарри, заметив, что Валерий осматривается. —Так как все-таки ваши дела, Валерий?
— Да так, —с досадой произнес Кушнир, чувствуя себя неловко в незнакомой квартире. —Я вам принес то, что обещал. —Кушнир раскрыл атташе-кейс и достал откатанный на ротаторе реферат диссертации. —Вот.
— Спасибо, —Гарри взял реферат и, не глядя, положил на край стола. —Сначала давайте немного закусим, а потом уж и поговорим... о вас, вашей дальнейшей работе...
Сэм хмыкнул и продолжал все тем же назойливым взглядом рассматривать Кушнира. Валерий на него покосился и снова ему стало не по себе, как-то тревожно, и он, чтобы успокоиться, глотнул из фужера. Слегка отпил и Гарри и загадочно посмотрел на Сэма. Тот встал, вышел и тут же вернулся с каким-то пакетом из вощеной бумаги.
— Вот полюбопытствуйте, Валерий Борисович, —Гарри протянул ему пакет и улыбнулся, —интересные фотографии.
Кушнир взял конверт, нехотя вытащил пачку фотографий и... замер. Вот он снят с Ирэн тогда, в тот самый вечер, когда впервые у нее остался, вот он передает пачку долларов таксисту, вот его обнимает Гарри, а вот он с пачкой рублей в руках расписывается на листе бумаги. А вот и сам лист: «...Получил гонорар в размере пятисот рублей...»
Внутри у Кушнира похолодело, он сжался, он уже начал понимать, зачем все это Травински, но пока не мог поверить.
— Ну как, Валерий, нравятся фотографии? — голос Гарри звучал жестко и глухо, он, пришурясь, смотрел на побледневшего Кушнира и с удовлетворением отметил, что «аспирант» напуган, потрясен.
— Гарри Генрихович... зачем это все... вам... зачем? —Лепетал Валерий, стирая со лба холодный пот. Он с ужасом подумал, что, если, не дай бог, хотя бы одна из этих фотографий попадет в институт, то карьера его навсегда будет разрублена и затоптана. Что его наверняка выгонят из комсомола, из института, что…
— Эти фотографии, Валерий Борисович, —Гарри взял у него из рук пачку, — означают... Вот эта в Киеве —вы сидите и мило беседуете с офицером ЦРУ...
Валерий даже отшатнулся, побледнел еще больше, руки, державшие бокал с коньяком, затряслись и на скатерть упало несколько капель. Ему вдруг показалось, что в комнате установилась мертвая тишина, и он подумал: «Пропал...» И эта мысль била в виски с все нарастающей болью и каким-то странным гулом.
— Вот на этой фотографии, —сквозь шум и вату донеслось до него, — вы получаете деньги за первое задание, здесь дорогой подарок, здесь вы расписываетесь за свой, так сказать, гонорар, здесь вы находитесь в интимной связи тоже с кадровой разведчицей ЦРУ и моим секретарем Ирэн Горд… А сейчас вы выполнили новое задание ЦРУ и принесли мне реферат, в котором раскрываете, чем занимается институт физики твердого тела, и, кстати, за это получили уже аванс —долларов, которые вы преступно продали известному валютчику... Он, по-моему, уже арестован и наверняка, если я не замолвлю словечко, даст показания против вас...
Валерий умоляюще посмотрел сначала на Гарри, потом на Сэма, хотел что-то сказать, но помертвевшие губы не шевелились.
— Так вот, Валерий Борисович, —голос Травински потеплел и стал задушевным, —конечно, я вас напугал... У вас только одна дорога —сотрудничать с нами... Взрывать ваш институт никто не заставит, кидать яд в тарелку борща председателя профкома в столовой — тоже... Нас интересуют некоторые тонкости, я повторяю, некоторые тонкости ваших работ... Ваши впечатления об отдельных сотрудниках, о людях смелых, не боящихся каких-то угроз со стороны руководства... общественных организаций... Ну как?
Валерий широко раскрытыми глазами смотрел на Травински, а в голове крутилась только одна мысль: «Попался, попался... Что делать? Что?..»
—В противном случае, —Травински улыбнулся, —эти документы окажутся на столе компетентных органов... вы понимаете, о чем я говорю... И тогда... —Травински сделал выразительный жест рукой по горлу, —вас никто не спасет. Амба, как говорят в России. Так что будем делать?
— Мне надо подумать... —пролепетал ничего не соображавший Кушнир.
— Нет, милый дружок, сначала вы ответите мне... —Гарри жестко и властно повысил тон, —а потом пойдете думать и... работать...
— А если... —Валерий еле выдавил из себя, —а если...
— Не бойтесь, —Травински дружески потрепал его по плечу, —если вы будете точно и старательно выполнять наши указания, то ничего с вами не случится... Мы бережем наших помощников... Ну?
— Хорошо, Гарри Генрихович, —Кушнир опустил глаза. —Только... ничего такого... секретного я вам делать не буду...
— О чем вы говорите, Валерий, —Травински возмущенно всплеснул руками, —о чем вы говорите... Совершенно пустячные вещи... Типа вашего реферата. Он что, секретный? Нет... Так что во рукам!
Кушнир с усилием кивнул.
— Вот и хорошо... А сейчас некоторые формальности, —Гарри встал и достал из кармана несколько небольших карточек. —Заполните их... это только для бухгалтерии, не волнуйтесь, Валерий...
Кушнир дрожащей рукой быстро заполнил, подписался.
— А теперь, Валерий, пройдем курс «молодого бойца», —Гарри весело засмеялся, довольный шуткой.
Он долго объяснял Кушниру, как пользоваться чернилами для тайнописи, как ставить тайники и предупреждающие знаки о том, что тайник заряжен, как пользоваться микрофотоаппаратом. Достал несколько небольших листочков и сказал:
— Вот это ваше главное оружие... На этих листках вы будете писать мне сообщения. Их достоинство, что при опасности они мгновенно растворяются в воде...
Неожиданно раздался звонок в дверь, потом еще. Гарри побледнел и мгновенно сунул листки в бокал с коньяком, там образовалась мутная кашица. Потом он кивнул Сэму. Тот пошел открывать. Некоторое время он с кем-то разговаривал, потом вернулся.
—Соседка приходила, —пояснил он, — просила по телефону позвонить, а я ответил, что не работает...
— Гарри Генрихович, —Валерий встал. —А что от меня надо?
— Для начала, —Гарри сделал вид, что задумался, —информация о последних работах института по физике твердого тела... Хотя бы в общих чертах...
—Но это же... —Кушнир вскочил. —Это же... много страниц!
— В общих, Валерий... Вы переснимаете на микропленку, а кассету заложите вот... —Гарри достал из портфеля половинку кирпича, раскрыл ее — сюда. Так давайте договоримся, где вы положите «кирпичик... Вы часто бываете в Москве?
— Нет… только в командировках.
— Тогда на шоссе, которое ведет в Москву... скажем, у столба со знаком 47 километров... Перед этим позвоните по телефону, —он написал на листке номер. —Запомнили? Отлично. —Гарри достал спичку и сжег лист. —И скажете: «Семен, доехал благополучно». И тогда... Это будет знаком. В этот же день «кирпичик» возьмут. Там же и в таком же контейнере будете получать наши просьбы.
Валерий вышел на улицу. Ему вдруг показалось, что стало еще холодней, еще промозглей, хотя светило солнце, а некоторые прохожие даже сняли пиджаки и шли в одних рубашках...
«Но почему Ирэн заодно с ними?.. —думал Валерий, бредя по улице. —Почему? Неужели Гарри не соврал, и она... тоже... Боже мой!»
Ему неожиданно показалось, что это какой-то дикий сон, но в глубине души он понимал, что это быль и быль страшная...
В гостиницу он пришел засветло, но Андрея не было, и тогда, не раздеваясь, он бросился на кровать и долго лежал, с содроганием вспоминая события последних часов. Незаметно заснул.
Андрей вернулся около часа ночи. Зажег бра над своей кроватью и окликнул:
— Валерий, ты спишь? Спит...
Не спеша разделся, достал из ящика стола батон и бутылку кефира. Нехотя поел, то и дело посматривая на спящего Кушнира, пытаясь понять, как же прошла его встреча с Травински. А так как Валерий спал неспокойно, дергаясь и вскрикивая во сне, Андрей понял, что встреча состоялась и прошла, очевидно, очень тяжело. Ему от души стало жаль его, и тогда он встал и прикрыл съежившегося Кушнира своим одеялом, а сам... А сам лег на кровать, закурил и стал вспоминать свою встречу с Ирэн.
Глава 13
Андрей позвонил Ирэн сразу же после приезда.
— Алло, —послышался мягкий голос.
— Мисс Ирэн? —спросил Андрей и, услышав ответ, продолжал: — С вами говорит Андрей, товарищ Валерия... Помните, мы с вами еще мороженое ели в кафе?
— О, конечно, Андрей... А что случилось? — голос Ирэн дрогнул. —Что-то с Валерием?
— Нет, нет... все в порядке, Ирэн, просто мне Валерий поручил вам передать букет цветов, что я и хочу сделать с превеликим удовольствием.
— О... спасибо, —чувствовалось, что Ирэн радостно улыбнулась. —С благодарностью приму…
— У меня мало времени, Ирэн, а я на машине... Скажите, куда подвезти.
Ирэн несколько помялась, потом назвала адрес. Андрей вел машину не торопясь, обдумывая схему предстоящего разговора. И хотя все было продумано, проверено и перепроверено, он еще и еще раз мысленно представлял себе Ирэн и то, как она должна вести себя и как реагировать.
Около дома на Ленинском проспекте он затормозил, взял с заднего сиденья огромный букет роз. Ирэн открыла дверь быстро. На ней было зеленое платье, на правой руке серебряный браслет с крупной бирюзой. Лицо осунувшееся, но тем не менее не потерявшее красоты и прелести, словно светилось, как будто к ней пришел не друг Валерия, а он сам, такой желанный, близкий...
— Проходите, Андре, пожалуйста... О, какой букет, — восхищению всплеснула она руками. —Какой милый мой Валери!
Андрею на миг показалось, что он пришел в хорошо знакомый дом и что встречает его хорошая знакомая, которая не была за границей и дальше Малаховки не выезжала. Уж так по-русски получилось у Ирэн и это восклицание, и этот всплеск руками.
Кудряшов присел в кресло, исподволь оглядел квартиру, отметив про себя, что все здесь в идеальном порядке и сверкает чистотой, и даже каким-то неуловимым кокетством. Ирэн принесла кофейник, поставила крошечные чашечки, подложив под каждую салфетку. И снова удивился Кудряшов —они были вышиты классическим русским узором: петухами, фантастическими цветами, напоминающими не то подсолнухи, не то маки.
—Как там Валери? — неожиданно тихо и смущенно опросила Ирэн и виновато улыбнулась, словно стеснялась задавать этот вопрос.
— Нормально, но сейчас у него очень напряженные дни... —Андрей внимательно посмотрел на Ирэн, и ей вдруг показалось, что Андрей все знает, и чашка в руках ее дрогнула. Они помолчали, Андрей, чтобы продолжить разговор, начал ей рассказывать, как Кушнира «женили» в лаборатории.
Валерий, закончив монтаж своей установки, выкрасил ее белой эмалью и из баловства сбоку написал имя «Светлана». Утром ребята ахнули —и тут у кого-то родилась идея. На следующий день, как только Кушнир вошел в лабораторию, его подхватили под руки, поставили рядом с установкой и кто-то из инженеров скороговоркой зачитал:
«Вступают в законный брак младший научный сотрудник Кушнир Валерий Борисович и девица, по рождению нареченная Светланой, родители неизвестны, но поведения безукоризненного, хороших форм и очертаний. Невеста согласна?»
Тут же включили установку, и она заурчала, словно соглашаясь.
— Согласна. У жениха согласия не спрашиваем, так как он до свадьбы —все видели, от нее ни на шаг не отходил и даже оставался с ней наедине много ночей подряд. Поздравляем вас с законным бракам и желаем долгого счастья и много радостей в жизни. Целуйтесь, новобрачные.
Валерий, включаясь в игру, подошел к машине и запечатлел на ее дисплее огненный поцелуй. Хохотали до упаду, но еще больше расхохотались, когда начальник лаборатории преподнес Кушниру обручальное кольцо, сделанное слесарями из бериллиевой бронзы с надписью: «Валере от Светланы в день свадьбы».
Ирэн рассмеялась, но как-то невесело, взяла телефонную трубку, набрала номер и долго слушала длинные гудки.
«Травински звонит», —догадался Андрей.
Она положила трубку и посмотрела на Кудряшова:
— Андре, это правда, что у Валери были какие-то неприятности?
— Были... Но сейчас прошли и начались новые...
— Какие?
— Он мне не говорит...
Ирэн поежилась, вновь бросила быстрый взгляд на Андрея. Достала сигарету, прикурила и вдруг решительно заявила:
— Андре, вы друг Валери?
— Да, —коротко ответил Андрей, настораживаясь.
— Я хочу, чтобы вы оказали ему... нет, запретили ему... нет, подсказали ему, чтобы он больше не встречался с Травински и вообще уехал куда-нибудь из академгородка.
Этого Кудряшов не ожидал. Такое начало не укладывалось в вариант беседы, построенный Андреем.
— Ирэн, я вас не понимаю. Валерия и вашего шефа связывают какие-то деловые отношения, и мне лезть в них… ну, прямо скажем, неловко... И потом мне непонятно, чем вызвано это с вашей стороны.
— Я не могу вам сказать... но очень прошу еще раз передать ему мою просьбу, повлиять на него. Я сама с ним говорила, но Валерий и слушать не хочет... А Травински —это страшный человек, Андре! — выпалила она и нервно затянулась сигаретой. —Страшный... И он может принести Валерию такую беду, что вы даже не можете себе представить!
Она замолчала, подошла к бару и, налив полфужера коньяка, залпом выпила.
— Ирэн, вы любите Валерия? — просто спросил Андрей.
— Да... Не знаю, как это случилось, —она жалобно улыбнулась, —не знаю... Может, потому, что я сама русская по рождению, может, потому, что у меня нет никого из близких... Семья, что меня удочерила... Они хорошие, ласковые люди... но с годами я все больше понимала, что в принципе они мне чужие люди... Они умерли, оставив мне кое-какое состояние... А все равно я одна, как перст... Может, поэтому я привязалась к Валери... Но поверьте, Андре, —это серьезно.
Андрей слушал молча, а сам сосредоточенно думал: «Что это —тонкая игра или действительно взрыв... С другой стороны, зачем Ирэн предупреждает Валерия, чтобы он не встречался с Гарри? Не логично... Может, она двойник? Работает еще на какую-то разведку и хочет «взять» Кушнира сама? Вряд ли… ЦРУ проверяет своих сотрудников перед выездам в «точку» очень серьезно, и наверняка Ирэн была под наблюдением не один месяц... Тогда что? Любовь? Боязнь за любимого человека, боязнь принести ему горе? А мы точно знаем, что Ирэн боится Травински как огня, а тем более Донована... Может, разговор с ним на нее повлиял? Вполне возможно... Во всяком случае, это надо использовать»!
Андрей не заметил, что Ирэн замолчала и, жадно затягиваясь, курила. Закурил и он, бережно стряхивая пепел в тяжелую пепельницу цветного стекла.
— А вы, Ирэн, совсем не помните своих родителей?
— Нет... Только помню, —Ирэн вдруг улыбнулась, —только помню... отцовские руки, что подбрасывали меня вверх, и его голос: «Лети, моя ласточка... лети». Вы знаете, Андре, однажды Валери меня назвал «ласточкой», так вы знаете, я заревела, как девчонка...
«Нет, это не игра, —думал Кудряшов, —глядя на взволнованное лицо Ирэн. —Так не сыграет ни один артист... Это подлинные чувства...»
—А вы знаете, Ирэн, что ваш отец перед смертью подал прошение в Генконсульство СССР с просьбой вернуться на Родину?
— Нет, —Ирэн растерянно посмотрела на Кудряшова, —мне никто об этом не говорил... Не может быть! Мой отец, по рассказам Григоренко, был царский офицер, белоэмигрант... Нет, этого быть не может!
— Может, Ирэн... Ваш отец, в первую очередь, был русский, русский человек с большой буквы... Он еще в июне 1941 года хотел уехать на Родину, чтобы воевать с фашистами. Но Советское представительство посчитало более нужным, чтобы он остался в Америке и выступал с лекциями... Рассказывал о том, как сражаются советские люди и зачем и за что они сражаются... Ваш отец был самым активным членом общества «Победа»... После смерти вашей мамы в 1953 году он подал прошение, а через несколько месяцев стал гражданином Советского Союза.
Ирэн слушала с широко раскрытыми глазами, веря и не веря словам Андрея.
— Вот документы, — Андрей достал из кейса несколько листов бумаги, —вот его ходатайство о предоставлении советского гражданства, вот Постановление Президиума Верховного Совета СССР о предоставлении советского гражданства Гордееву Ивану Николаевичу и его дочери трехлетней Ирине Ивановне Гордеевой...
Руки Ирэн задрожали, она читала и никак не могла вчитаться в прыгающие строчки...
Андрей молчал, не перебивая, не спрашивая, он понимал состояние девушки и ждал, когда она сама продолжит разговор, что-то спросит. Он догадывался, что творится у нее в душе. Все, что раньше было возведено в ранг основного, в миг развалилось, рассыпалось в прах. Но он не мог не рассказать... Ирэн обязана знать самое главное.
— Вам рассказывали о том, как погиб ваш отец?
— Да... Мне сказали, что он погиб в автомобильной катастрофе, а что? — растерянно спросила Ирэн.
— Катастрофа была подстроена, —Андрей протянул ей тонкую папку. —Вот подлинные документы следователя ФБР, проводившего расследование... Читайте.
Ирэн непонимающе взяла папку и открыла. Первые страницы она буквально пролистала, потом стала вчитываться и вдруг подняла взгляд на Андрея.
— Кто вы, почему я должна вам верить?
— Ирэн, я человек, который искренне хочет помочь и вам, и Валерию. Верьте мне...
— Откуда у вас эти документы? — с подозрением спросила Ирэн. —А вдруг это подделка?
— Ирэн, вы хорошо знакомы с делопроизводством ЦРУ и ФБР... Посмотрите внимательно на них —это ксерокопии... Посмотрите...
«Нет, это не подделка, —Ирэн внимательно просмотрела несколько страниц. —Тогда... это правда... О, боже, какие подлецы!»
— Дальше читайте, Ирэн, —попросил Кудряшов.
Дальше шли протоколы допросов Генриха Травински, одного из главных участников убийства.
— Этого не может быть! — воскликнула Ирэн. — Не может быть!
— Может, Ирэн... Так оно и было... Кстати, следователя ФБР, который вел дело, потом отстранили от расследования, а дело прикрыли... Следователь подал в отставку, уехал в Лондон и там выпустил книгу, наделавшую колоссального шума... Книгу, в которой рассказывается о подрывной и террористической деятельности определенной части белой эмиграции и о том, как спецслужбы США поддерживают их... Вот эта книга. Очень редкий экземпляр, потому что почти весь тираж был уничтожен, а издатель оштрафован на крупную сумму. —Андрей протянул Ирэн небольшую книгу в мягком переплете. —Там, кстати, есть несколько глав, посвященных убийству вашего отца...
Ирэн машинально взяла книгу и стала листать. Неожиданно перед ее глазами мелькнула фамилия —Джон Горд... И тут она поняла, что Андрей не обманывает ее, что все так и было, и она вспомнила рассказы о том, как уничтожались бывшие сотрудники ЦРУ, которые встали на путь разоблачения деятельности «компании». Она тогда не поверила. Вдруг перед ее глазами встал «старикашка» Донован, с его улыбкой и злыми, словно прицеливающимися глазами, и Ирэн поежилась. Донован, да и Травински не остановятся ни перед чем —это она знала наверное.
— Вот так, Ирэн, —тихо произнес Андрей. —А вы... вы встали в один ряд с убийцами вашего отца... Вы —советская гражданка Ирина Гордеева...
— Но я же ничего не знала! — с мольбой подняла глаза на Андрея Ирэн. —Ничего... Если бы я знала... я бы...
— Вы бы не прожили на этом свете и двух часов, —хладнокровно закончил Кудряшов. —«Компания» не стала бы церемониться.
— Да... Боже! Я же сама Валери толкнула на... —она замолчала и тут же закончила: — на предательство! Боже! Что я наделала! Он мне не простит... —И она разрыдалась.
Кудряшов молчал и думал об Ирэн, о ее перепутанной жизни, о Валерии, который сейчас наверняка чувствует себя не лучше ее.
— Скажите, Андре, а где Валери? — она встревоженно посмотрела на Кудряшова. —Что с ним?
— Ему очень плохо, Ирэн.
— Я могу чем-нибудь помочь ему? Только скажите...
— Можете, Ирэн... и не только Валерию, а и своей Родине... Вы же русский человек, гражданин Советского Союза.
Ирэн встала и подошла к окну. Вечерело. В доме напротив зажглись первые огни. Далеко внизу пробегали красные огоньки автомашин. Она распахнула форточку, и в комнату ворвался ветерок. Ирэн подставила под струю ветра лицо и долго так стояла, словно никак не могла надышаться московским воздухом. Неожиданно она повернулась и тихо спросила:
— Что я должна делать, Андре?
Оля не видела Сергея больше месяца. Забрав перепечатанную диссертацию, Гиляров не появлялся в доме Водолагиных. Спросить о Сергее у отца она не решалась, помня тот утренний разговор, и, промучившись еще неделю, решила пойти к нему сама. Оля знала, где живет Гиляров, —он сам как-то сказал номер комнаты. Утром в воскресенье Оля подошла к общежитию, несколько минут постояла, набираясь храбрости и... почти бегом поднялась на третий этаж. Постучала.
— Входите... Открыто.
— Здравствуй, Сережа.
— Оля?! —Сергей растерянно выпустил из рук веник, которым подметал пол. —Оля...
— Не ожидал? —Оля быстро прошла в комнату и села на тахту. —Ты куда пропал? Как диссертацию печатать, так Олюня, а как в гости зайти... —она шутливо погрозила пальцем. —Нехорошо, будущий кандидат наук... Не по-джентльменски...
Сергей растерянно стоял посреди комнаты, не зная, что говорить и что делать.
— Ну-ка, садись на тахту, а я займусь уборкой, —она решительно подняла веник. —Садись, садись… только пыль развел.
Гиляров машинально уселся на тахту.
— Ноги подними и сними тапки...
Сергей беспрекословно подчинился. Оля, напевая, стала мести пол, потом мыть посуду, вытирать пыль на столе и подоконнике, а Сергей смотрел и смотрел, знакомое волнующее чувство переполняло его, как, впрочем, всегда при встрече с ней. Наконец, Оля закончила, вымыла руки, подошла к маленькому зеркальцу, что висело в простенке, и неуловимым движением рук поправила волосы.
— Все, Сережа, —она улыбнулась и снова по телу Сергея прошла знакомая волна нежности к этой девушке. —Чай пить будем?
— У меня заварки нет, —смущенно пробормотал Гиляров, краснея и отворачиваясь.
— Узнаю холостяков, —засмеялась Оля и тоже смутилась: Гиляров не был холостяком. —Ничего, Сереженька... Тогда давай пить шампанское.
Сергей удивленно поднял брови, а Оля подошла к своей сумке, что висела на дверной ручке, и вытащила бутылку шампанского.
— Это из папиных запасов... Я потихонечку взяла —потом куплю и положу обратно. —Оля поставила на стол бокалы.
«На свадьбу нам подарили, —подумал Сергей, — и всего шесть, а не двенадцать... Что за чушь! Какая разница!»
Он начал открывать бутылку, потом разливал пузырящуюся жидкость по бокалам, и Оля внимательно наблюдала за ним, она знала, что бокалы подарены на его свадьбу, и понимала, что Сергей об этом тоже подумал.
— За что выпьем? —Сергей поднял бокал.
— За тебя, Сереженька... Чтобы все сложилось как нельзя лучше, чтобы ты защитился, чтобы... —Оля вдруг замолчала и так посмотрела ему прямо в глаза, что у Сергея внутри словно что-то оборвалось.
—Тогда на брудершафт, —Сергей смущенно улыбнулся, —а то мечты не сбудутся...
Они выпили и Оля поцеловала его в губы, а Сергей, судорожно поставив бокал на стол, обнял ее и бережно поцеловал, потом еще и еще...
— Что ты делаешь... —прошептала она, невольно прижимаясь к нему и шепча помертвевшими губами. —Что ты делаешь...
Вдруг из ее рук выпал бокал и разлетелся на мелкие осколки. Они оцепенели. Сергей, растерянно поднимая их с пола, неожиданно остановился, встал, подошел снова к ней и тихо произнес:
— Это к счастью...
Оля ушла от него после обеда. Выходя из общежития, она ловила на себе удивленные взгляды, а порой и понимающие улыбки ребят, но не обращала на них никакого внимания. В душе у нее все пело и билась только одна мысль: «Теперь он мой... Сереженька... Мой хороший...»
«А как же Таня?» — подумал Сергеи, когда Оля ушла. Прошло немало времени, а его по-прежнему тянуло к ней, и он понимал, что просто так все прошедшее не зачеркнешь, не выбросишь. Гиляров заправил тахту, подошел к зеркалу. На него смотрело смущенное, круглое лицо, немного раскрасневшееся и... счастливое. И все-таки Сергею было не по себе. Он вспомнил последнюю встречу с женой, их нелепое, странное объяснение, и ему стало неловко перед самим собой. Он состроил зеркалу рожу, потом подошел к столу и зачем-то вытащил свадебные фотографии. Сергей долго их рассматривал, откладывал, снова брал, вглядываясь в лица ребят, Тани, свое...
«Надо сходиться, —решил он, —объяснить, наконец...»
Что так нельзя, он и сам четко не решил, но понимал, что Оля ему нравится. Он вышел из общежития я сразу же увидел «Жигули», из которых выходил Кушнир.
—Привет, Валера...
Кушнир молча пожал руку и, ни слова не говоря, направился к дверям. Сергей удивленно посмотрел ему вслед, пожал плечами и пошел к Таниному дому. Он шел по улице, такой знакомой, такой близкой, и шаг за шагом к нему приходила уверенность, что расставаться с Таней нельзя.
Оля, Оля, а жена... Сколько вечеров провели они вот под той березой! Сколько часов просидели на той покосившейся лавочке. Он даже вспомнил забор, который они нечаянно сломали, целуясь возле него. Он улыбнулся и, ускорив шаг, вошел в знакомый переулок.
Первое, что он увидел, это толпа возле калитки дома, где жили Таня и Екатерина Федоровна. Сергей замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, заметив в отдалении две милицейские машины. Он в недоумении смотрел на оживленно переговаривающихся соседок, на то, как среди них ходил мужчина в штатском и что-то спрашивал, изредка что-то записывая в блокнот. Гиляров хотел сделать шаг, но предчувствие чего-то нехорошего не позволило ему подойти ближе. Он так и стоял в отдалении, напряженно пытаясь понять, что там случилось.
— Сережа, —кто-то окликнул его, и Гиляров быстро повернулся. Около него стояла соседка Екатерины Федоровны —тетя Надя, у которой они весной покупали картошку, когда не хватало своей, и которая драла с них втридорога. —Сережа, здравствуй...
Гиляров молча поклонился и хотел отвернуться, но тетя Надя, которую разбирало желание с кем-то поделиться увиденным, быстро затараторила:
— Ой, что случилось, Сережа... Обыск у Екатерины идет. Нашли какие-то деньги иностранные... И этого, хахаля ейного привезли... Николенко-то, подумать только —арестован... —Она сделала страдальческое лицо. —Ох, говорила я Екатерине, не вяжись ты с этим обормотом, подведет он тебя... А сын-то его, —она перешла на шепот, —в машине разбился… Говорят, пьяный был, налетел на столб, разбился и сгорел...
«Ничего себе, —охнул Сергей, и у него сжалось сердце. —Екатерина Федоровна!.. А ведь этот таксист Таню провожал. Значит, она тоже...»
— Тетя Надя, —выдавил он из себя, —так что там случилось? Ничего не понимаю...
Соседка схватила его под руку и оттащила к забору.
— Намедни утром приезжают две машины смилицией, выводят этого самого Николенко и к Екатерине во двор... Пригласили понятых...
— Понятых?
— Во, во... понятых, и стали обыск делать. Сначала в доме, и сразу же нашли какие-то пакеты, а там деньги иностранные, а таперича во дворе ищут... Екатерина, понятно, кричит, что она знать ничего не знала, но... нас не проведешь! —тетя Надя погрозила неизвестно кому корявым пальцем и, повернув остроносое лицо к дому соседки, прокричала: —Не нужно было мужа забывать и сучиться с разными там всякими...
«Валюта? —Гилярову стало жарко. —Боже мой... Этого только не хватало. Постой, постой... Тогда вечером я стоял около Таниного дома, и эти... приезжали. Старший еще просил какой-то сверток припрятать так, чтобы Таня ничего не видела... Значит, она не знала. Но... валюта есть валюта... Теща — валютчица!.. Правда, я к ней никакого отношения не имею... Стой! Что за чушь! Мать жены, и никакого отношения! Смешно Кто поверит... Кто? Все, Гиляров! Амба! Крест на тебе... Теща —валютчица! В кошмарном сне такого не привидится...»
— Сергей?
Сергей быстро повернулся, в двух шагах от него стояла Таня. Глаза словно провалились в какие-то темные круги, непричесанные волосы разлетелись и за ушами торчали хвостики. Старенький халат все время распахивался, и Таня запахивала его, а потом придерживала локтем левой руки. На ногах были стоптанные босоножки.
Сергей молча рассматривал ее, невольно сравнивая с Олей и мучительно думая о том, что он сейчас должен оказать. Таня всхлипнула и сделала шаг к Сергею. Он невольно отстранился.
— Ты ко мне пришел? — с надеждой спросила Таня, вытирая ладошкой слезинки. —Ведь ты ко мне пришел? —Сергей молчал, он смотрел поверх ее головы, где стояли милицейские машины, пожал плечами, словно он и сам не знал, к кому и куда он пришел. — А у нас... неприятность, —Таня еле выдавила из себя эти слова. —У нашей мамы неприятность...
— У твоей мамы, —с расстановкой оказал Сергей, —неприятность... У твоей...
Таня съежилась, как от удара, и закрыла руками лицо, халат распахнулся, и она, не замечая, все крепче и крепче прижимала ладошки к белым щекам. А Сергей вдруг подумал, что прав был в свое время Кушнир. Нечего было на ней жениться…
«Все неприятности начались, —лихорадочно думал Гиляров, —именно после свадьбы... —Он вдруг почувствовал, что в нем начинает закипать беспричинная злость, и тогда он снова посмотрел на Таню, сжав зубы и наклонив голову, словно что-то прикидывая, оценивая. — Черт меня дернул жениться... Правильно Валерка говорил, что ровню надо себе выбирать, а не...»
— Сереженька, —Таня оторвала руки от лица. —Сереженька...
— Что, Сереженька! —грубо оборвал Гиляров, тяжело переводя дыхание. —Как шляться по ресторанам с подонками, так Сереженьки нет, а как... Так Сереженька! Все! Хватит!..
— Зачем ты так? —тихо выдохнула Таня. —Зачем... Ты же знаешь, что ничего не было.
— Нет, не знаю и знать не хочу...
Таня смотрела на злое, красное лицо мужа и вдруг поняла, что все то, что он сказал, только предлог, а на самом деле... причина кроется в другом, и тогда она невольно посмотрела в ту сторону, куда смотрел Сергей, и увидела, как двое милиционеров подсаживают в машину Николенко, она криво улыбнулась и хотела уйти, но ноги не слушались, и тогда она снова повернулась к Сергею и, опустив голову, опросила:
— Что теперь будет?
— Что? А ты не догадываешься? — в голосе Гилярова проявились, язвительные нотки. —Надо же, какая наивность! Судить будут твою мамашу... За укрывательство... конечно, если там ничего больше не было!
— Но она же тебе не чужая...
— Чужая! —выкрикнул Сергей. —Я всегда был ей чужой! Всегда... Из-за нее ты превратилась... в бог знает кого. Мне все нервы истрепали. Это из-за нее и тебя я поденщиной занимался, чтобы ты могла на себя лишнюю тряпку нацепить... Все, Татьяна, все кончено... Можешь занимать мою комнату, ничего я оттуда не возьму, ничего мне не надо... Живи, как тебе нравится, и только забудь меня...
— А ведь ты врешь... —Таня покачала головой. —Ты ведь шел ко мне, но увидел все это, —она кивнула на расходящуюся толпу, —и испугался... За себя испугался...
— А хотя бы и так! —взорвался Гиляров. —Только мне не хватает писать в анкете, что теща осуждена народным судом за валютные преступления... Мне еще жить и жить, а за такую родственницу живо кислород перекроют! Что мне, в дворники подаваться? Или ранние огурчики на базаре толкать? Или в таксисты...
Таня слушала и не верила, что это говорит человек, которого если не любила, но которому верила, думала, что за его спиной можно жить как за каменной стеной, что он всегда придет на помощь... Таня покачала головой, как будто хотела стряхнуть какой-то навязчивый сон и, сдерживая слезы, отвернулась, несколько мгновений так постояла, потом, глядя Сергею прямо в глаза, негромко сказала:
—А в общем... делай как знаешь... И не думай, я тебя удерживать не собираюсь...
«Как бы не так», —мелькнула мысль у Гилярова, он зло усмехнулся и еще раз окинул взглядом жену, и Таня почувствовала это, покраснела, судорожно запахнула халатик и почти бегом бросилась к дому.
Гиляров не стал дожидаться, пока она откроет калитку, а повернулся и пошел в общежитие. Он шел и думал, что так все просто получилось, и ему стало легко, и хотя он понимал, что поступил, прямо скажем, не здорово, но какая-то неуемная радость переполнила его. Около телефонной будки он остановился, подумал и, достав двухкопеечную монету, решительно открыл дверь.
— Олюня! Это я...
— Сереженька... Ты где, откуда звонишь?
— От магазина... Что делаешь?
— Вспоминаю… —голос в трубке стал нежным, и Сергей радостно улыбнулся. —Тебя вспомнила, мой дорогой... А ты?
— Я тоже, —Гиляров перешел на шепот. —Я тебя очень люблю, Олюня... Очень, преочень...
— Подожди меня, Сереженька... Я мигом оденусь и выйду... Хорошо?
— Хорошо... Только я стою не один…
— Ас кем? —Голос Оли вдруг стал тревожным. —С кем?
— С чемоданом... Я ушел от... ну, в общем, мы разводимся...
Трубка молчала, и Сергей поспешно спросил:
— Ты меня слышишь, Олюня?
— Слышу... Ты все хорошо продумал, Сережа? Не будешь потом жалеть?
—Нет.
— Жди меня, я мигом... —Послышались короткие гудки отбоя, и Гиляров повесил трубку, вышел из кабины, закурил. После этого короткого разговора он окончательно почувствовал, что отступать некуда, прошлое зачеркнуто, а что будет дальше, он не знал... Но странно, Сергей смотрел на себя и на Таню словно со стороны. Как зритель в театре смотрит на игру артистов: сравнивая со своей жизнью драму, разыгрывающуюся на подмостках, и анализируя, правильно ли он поступил или неправильно. Это были холодные, донельзя практичные мысли, и, возвращаясь еще раз к недавней сцене возле дома и к разговору с женой, Гиляров ни капельки не жалел, вернее, жалел, что не сделал это раньше.
Генерал вошел в кабинет, на ходу поздоровался и сел за стол. Раскрыл папку с делом «журналиста» и быстро просмотрел. Росляков и Андрей сидели рядом. Андрей задумчиво разглядывал кабинет начальника Управления, словно видел в первый раз. Деревянные панели на стенах, мягкий зеленый палас закрывает весь пол, длинный стол для совещаний, за которым они сидели, и стол генерала, огромный, масса телефонов на тумбочке, что стояла слева. Письменный прибор, которым никто и никогда не пользовался, рядом настольный календарь и стакан с разноцветными карандашами. Через большие окна в кабинет рвались солнечные лучи и от этого кабинет казался большим и светлым. Справа от стола стоял большой сейф, и Андрей, глядя на него, вспомнил, как года два назад в сейфе забарахлил замок и две недели никто из местных слесарей не мог исправить, пришлось вызывать слесаря из Москвы. Генерал молча читал дело, изредка делая на листе бумаги пометки, не глядя, протягивал руку к пачке сигарет, доставал одну и щелкал зажигалкой. Дым струйкой поднимался вверх, закручиваясь под потолком замысловатой спиралью, а потом рассасываясь еле видимыми тонкими слоями. Наконец генерал поднял голову.
— Владимир Иванович, вы считаете, что Травински на первую выемку тайника не пойдет?
— Так точно, товарищ генерал... Уж больно хитрая лиса. Он даже вербовку проводил на квартире Сэма, а перед этим полчаса говорил по телефону с неким журналистом из одной небольшой африканской страны и просил принять их с другом на его квартире. Тот согласился, но Травински долго колесил по городу и только потом свернул в переулок, где живет Сэм...
— Тогда кто, по-вашему?
— Думаю, Сэм...
— А вы как считаете, Андрей Петрович?
— У нас единое мнение... Сэм пойти может... Ирэн Травински не будет рисковать, и потом, мне кажется, что первое задание Кушниру —это своеобразная проверка... Я не удивлюсь, если в академгородке появится Сэм и попытается каким-то образом походить за Кушниром.
— Резонно, —заметил генерал и потер ладонью висок. —Вы, кажется, сейчас там живете, Андрей Петрович?
— Да...
— Попытайтесь не выпускать из поля зрения Кушнира эти дни...
— Товарищ генерал, может, в помощь Андрею Петровичу кого-то выделим из сотрудников...
— Хорошо, подумайте... Что там наши коллеги из милиции сообщают?
— Арестован отец «таксиста» за валютные операции в особо крупных размерах... При обыске у него ничего не нашли, валюту он хранил у своей сожительницы, некоей Воронковой Екатерины Федоровны. —Росляков бросил взгляд на лист бумаги. —Правда, она утверждает, что не знала о том, что хранится в пакетах и свертках...
— Воронкова? —переспросил Андрей. —Екатерина Федоровна? Так это же теща Гилярова Сергея... Вернее сказать, бывшая теща... Он уже давно с женой не живет...
— Это товарищ Кушнира, кажется?
— Так точно, товарищ генерал.
— А сейчас они взаимоотношения поддерживают?
— Трудно сказать, —пожал плечами Кудряшов. —Так... здравствуй и до свидания... Где-то они разошлись... Может, сказалось, что Гиляров на защиту диссертации выходит раньше, но я, честно говоря, не думаю так... Скорее всего, разного плана Кушнир и Гиляров и как ученые, и как люди…
— Владимир Иванович, вы беседовали с Водолагиным об усилении режима в институте?
— И с ним, и с Мездриковским... Григорий Александрович воспринял как должное, долго беседовал со мной, как это сделать лучше, сразу, чувствуется военная косточка...
— А Мездриковский?
—Мездриковский, —Росляков улыбнулся и покачал головой. —Ну, этот академик заставил меня покрутиться... Вежливый, корректный... Вопросики иезуитские начал задавать... Говорит, что чем институт занимается не является государственной тайной и что работы института публикуются в реферативных журналах и в Союзе, и за рубежом…
— Он, по-моему, назначен директором института.
— Да. А Григорий Александрович возглавляет как раз ту тематику, которая интересует «журналиста». Но он меня понял, и в скором времени, я думаю, все станет на свои места...
—Хорошо... —генерал задумчиво, какое-то время молча смотрел на сидящих перед ним офицеров.
Высокого роста, худощавый, с чуть продолговатым лицом, на котором выделялись две резкие морщины, уходящие от угла рта к подбородку, серые, всегда внимательные, но доброжелательные глаза. Генерал любил слушать, наклонив слегка влево голову, словно приглядываясь к собеседнику, словно прикидывая, что в его рассказе самое ценное, а что пока внимания не заслуживает. Невольно Андрей стал перенимать его привычку выслушивать человека всегда до конца, не перебивая, не задавая наводящих вопросов. А уже потом что-то уточнять, выяснять отдельные детали.
— Андрей Петрович, ты все-таки свяжись с работниками милиции и выясни, что за валюта была конфискована, какие ценности обнаружены у отца «таксиста», попробуй установить его связи... Мне кажется, что эта Воронкова действительно могла не знать о хранящейся у нее в доме валюте... Кстати, где она работает?
— В военкомате машинисткой. Муж умер рано, так что пришлось ей горюшка хлебнуть, —Андрей замолчал. —Но женщина с характером... Не без ее влияния, на мой взгляд, не сложилась жизнь у ее дочери с мужем...
— Ну, это дело житейское, и нас не интересует, —Росляков прихлопнул ладонью по столу. —А вот выявить связи Николенко необходимо как можно скорее.
Генерал встал, офицеры попрощались и вышли. За дверью Андрей остановился и тронул Рослякова за рукав.
— Владимир Иванович, а что, Воронкова задержана?
— Да...
—Не верится мне, что она могла сознательно укрывать валюту... Скорее всего, Николенко ее использовал втемную...
— Может быть, может быть... А что ты так волнуешься?
— Жалко ее... и так жизнь не сложилась, а тут еще в грязную историю вляпалась...
— Если не виновата, то и вопросов к ней не будет... Ты лучше набросай мне план на эти дни, а в помощь я тебе дам кого-нибудь из молодых. Пусть обкатываются...
Глава 14
Обычно Водолагин проводил совещания по утрам в понедельник. Собирались только те, кто был непосредственно задействован на разработке новой технологии, и те, кто был связан с предприятием, для которого эту технологию разрабатывали. Работа шла по плану, но Григорий Александрович был недоволен. В первую очередь это относилось к группе Медведева, которая занималась экспериментальной частью разработки. Ему казалось, что эксперименты неоправданно затягиваются, результаты обрабатываются долго и небрежно. Хотелось, чтобы эксперименты шли нога в ногу с теорией, чтобы через месяц-два проверить экспериментальную часть на промышленном образце. Григорий Александрович понимал, что группа и так работает с колоссальным напряжением. И сам Медведев, и ребята отдаются работе полностью, но какое-то чувство неудовлетворенности не повидало его.
Григорий Александрович просидел все воскресенье над результатами экспериментов последней недели. Он пытался понять, в чем задержка, но причину найти не смог. Все делалось по планам, четко и быстро... насколько позволяло оборудование лаборатории. Водолагин пришел к выводу, что лабораторные эксперименты не дадут нужного результата, необходимо как можно скорее переносить эксперименты на конкретную производственную базу и отрабатывать технологию именно там, где она будет внедряться. Приняв такое решение, в общем-то не характерное для академического института, он невольно стал прикидывать, кого из сотрудников отправить на завод и сделать старшим группы.
—Папа, завтракать будешь?
Григорий Александрович оторвался от бумаг и посмотрел на дочь, заглянувшую в кабинет.
— Конечно, Олюня... Только побыстрей, я хочу пораньше появиться в институте.
Пока Оля накрывала на стол, Григорий Александрович привел себя в порядок и вышел в столовую чисто выбритым, одетым и с отличным настроением.
Оля смотрела, как ест отец, и о чем-то размышляла, а Григорий Александрович, погруженный в свои мысли, этого не замечал и, только взявшись за чашку с чаем, удивленно спросил:
— А ты что не завтракаешь?
— Не хочется, папа.
Водолагин внимательно посмотрел на дочь, хотел что-то сказать, но передумал и, нахмурившись, стал мелкими глотками пить чай. Он заметил, что последние дни дочь ходит сама не своя. Она вдруг словно засветилась изнутри, беспричинно улыбалась, и это его тревожило, но спросить он не решался, понимая, что Оле это может быть неприятно.
— Папочка, —Оля долила чай в чашку, —я, наверное, скоро выйду замуж... Ты не против?
— Видишь ли, Олюня, ты взрослый человек и тебе решать, —Григорий Александрович старался говорить размеренно, рассудительно, хотя у самого на душе, как говорится, кошки скребли. —Я почему тебе об этом говорю... чтобы не повторилось первое твое замужество...
— Знаешь, папа, —вспыхнула Оля, —я не виновата в том, что мама решила связать браком две семьи академиков...
— Не смей так говорить! —повысил голос Водолагин. —Не смей...
— Почему? Разве это не так? Кто мне все уши прожужжал об Андрее? Кто? Кто нас отправлял в театры, отдыхать на юг?
Григорий Александрович покраснел и залпом допил чай. Оля была права. И хотя он сам скептически относился к стараниям своей жены выдать дочь замуж за сына старых и хороших друзей, но свадьбе обрадовался, думая, что Оля нашла свою судьбу. Развод ее через год потряс Водолагина, тем более, что это случилось почти сразу же после смерти жены.
— Ну, Олюня, делай как знаешь, —вздохнул он. —И кто же твой избранник?
— Как будто ты не догадываешься, папа? Конечно, Сергей…
Водолагин посмотрел на дочь, покачал головой.
— Быстро, однако, у вас все получилось... А как же...
—Сергей разводится с женой, —перебила Оля, убирая со стола. —В среду у него защита, а в следующий понедельник —развод. И я тебя прошу, папа, не делать из этого трагедии... И потом, как только мы с Сережей поженимся, мы хотели бы уехать из академгородка в Москву... Ты сам прекрасно понимаешь, что ни мне, ни Сереже делать здесь абсолютно нечего, а красоваться перед глазами его бывшей жены тем более... Квартира у нас в Москве есть, а работу он найдет... Если ты, конечно, поможешь устроиться...
— Ну что же, —Григорий Александрович встал, —тебе виднее... А насчет работы... Пойдет руководителем группы на завод, где будет внедряться новая технология... Тем более, что эта должность сохраняет ученый стаж...
Травински вызвал Сэма вечером. Усевшись рядом с ним в машине, Травински долго молчал, посасывая сигарету и лениво выпуская дым в ветровое стекло. Так они выехали на Садовое кольцо и не спеша двинулись по свободной полосе в сторону Павелецкого вокзала. Сэм тоже молчал, понимая, что шеф о чем-то размышляет.
— Как тебе понравился «аспирант»? —пробурчал Травински, не вынимая сигареты.
— Слабый кадр... —Сэму было приятно, что кто-то попался на удочку Травински, как он в свое время в Швейцарии. —Небось до сих пор поджилки трясутся...
— Ну, ну, —добродушно хмыкнул Гарри, —а у самого не трясутся?
— Гарри, —Сэм слегка притормозил, —я прошу вас на эту тему не разговаривать... Я из политических соображений с вами сотрудничаю...
— Не лгите, Семен! — жестоко процедил Травински, вглядываясь в зеркало заднего вида. —Не лгите... Вы хапуга и... убийца. Думаете, я не знаю, на сколько вы обманули блаженной памяти «таксиста»? А, Сэм... Что же вы молчите?
Сэм нагнулся к рулю, словно вглядываясь в дорогу. Что греха таить, он нажился на «таксисте» прилично. Мало того, что на каждой валютной операции обирал как липку, так еще регулярно не додавал тому деньги, которые передавал Гарри. Травински бросил взгляд на побледневшее лицо «сотрудника» и ухмыльнулся.
— Ладно, ладно... Не обижайтесь... У меня просьба к вам, Сэм, съездите в академгородок и со стороны понаблюдайте за «аспирантом». С кем встречается, разговаривает, кто у него дома бывает... Осторожно, естественно, так, чтобы он вас не заметил... Если все нормально, позвоните мне и скажите: «Дядя Вася, с тетей Галей все нормально... Начала вставать с постели». Ну как?
— А работа? —Сэм приподнял брови. —Как я с работы отпрошусь?
— Возьмите бюллетень... Вот, —Гарри достал коробочку и протянул Сэму. —Утром вызовите врача и выпейте одну... Резко повысится давление...
— А это не... —Сэм со страхом смотрел на коробочку, —не та самая...
— Ха-ха-ха, —весело рассмеялся Травински, —да вы еще и трус вдобавок! Полный комплект —вор, убийца, пьяница и трус!
— Гарри Генрихович, —губы Сэма тряслись, —я настоятельно прошу вас... Иначе…
— Ладно, пошутил… —Гарри долго вытирал платком лоб, изредка поглядывая на насупившегося Сэма и сдерживая улыбку. —Значит, договорились. Жду звонка в пятницу...
— Хорошо, —хмуро произнес Сэм и вдруг быстро посмотрел на Травински. —Гарри, можно вам задать вопрос?
— Попробуйте.
— Гарри, зачем вам собственно нужна эта технология? —Сэм невозмутимо вел машину и только по его тону можно было догадываться, с какой внутренней злостью он его задает. —Вы же всему миру твердите, что Америка самая передовая, самая мощная, самая-самая... А тут вдруг какую-то технологию изготовления сверхчистых материалов, простите, крадете… А? Гарри! Как объяснить? Или Америка тем и сильна, что крадет все, что возможно и где возможно?
Травински подобрался и смотрел прямо вперед. Он не ожидал такого от Сэма и понимал, что вопрос вызван оскорбленным самолюбием.
«Ублюдок! —Гарри бросил искоса взгляд на Сэма. —Подонок... По уши в грязи, а еще иронизирует...»
— Сэм, у тебя все в порядке с головой? —Гарри постучал пальцем по лбу. —Ты вообще представляешь, кто ты такой есть?
— Я представляю, а вы, Гарри? Я привык работать с Юджином, по крайней мере с ним просто. Сделал —получи... И ничем он не попрекает, а только платит... А вы, Гарри, в этакое благородное начало играете... Кто вы такой? Да такой же как я —предатель! Ваш папаша вешал коммунистов в семнадцатом, вы сейчас пытаетесь...
— Заткнись! —с угрозой прошипел Травински и, положив руку на баранку, неожиданно резко ее крутанул. Машина вильнула в сторону встречной полосы. Сэм побелел и, еле шевеля губами, прошептал:
— Ты... Вы... что?
— Еще раз услышу… сволочь —костей не соберешь!
Травински вышел на следующем перекрестке и, подождав, пока машина скроется из вида, быстро зашагал в сторону Садового кольца.
Кушнир встал в воскресенье рано. Вытащил на середину комнаты велосипед и внимательно его осмотрел. Валерий любил и прежде прокатиться или, как он говорил, накинуть двадцатку вокруг академгородка. Он подкачал трубки, проверил тормоза. Надел на пояс сумку, которую лыжники называют «бананом», и быстро спустился вниз.
Утро было тихое, свежее. Солнце только показалось над кронами тополей. Шоссе словно дымилось —это быстро испарялась утренняя роса. Сильно пахло цветами, зеленью и свежей землей. Валерий немного постоял, поправил сумку и потихонечку поехал к шоссе, на ходу застегивая туфлексы. Постепенно он забыл о своих невеселых думах и стал набирать скорость. Мелькнула окраина городка, небольшой мост над речкой, полуразрушенная церквушка. Наконец Валерий свернул на шоссе, которое вело к Москве. Ехать было недалеко. Через час Кушнир стал притормаживать, вглядываясь в километровые столбы, а еще через несколько мгновений остановился и слез с велосипеда.
«47-й километр», —машинально отметил он. Валерий подвел велосипед ближе, положил его на землю и сел. Осмотрелся. Пустынно. Он растегнул «банан», вытащил оттуда «кирпич» и, еще раз оглядевшись, осторожно положил в условленное место, чуть припорошил землей.
Какое-то время сидел, курил. Потом встал и быстро покатил в сторону академгородка.
— Алло, —голос Кушнира дрожал и он, поежившись словно от холода, быстро выглянул из телефонной будки. —Алло... Семен, доехал благополучно...
— Хорошо. —Валерий тут же узнал голос Травински, но промолчал. —Вам, Василий, пришло извещение на посылку... так что около семи вечера можете ее забрать.
Раздались короткие гудки, и Валерий опустил трубку на рычаг. Он понял Гарри —сегодня снова надо будет ехать на 47-й километр и забрать «посылку». Валерий хотел спросить об Ирэн. Больше двух недель он пытался ей дозвониться, но трубку никто не поднимал. Разговаривать с Гарри он не решался, но судьба Ирэн его волновала, он не находил себе места, пытаясь понять, что там случилось. Мысль о том, что это именно Ирэн затащила его в лапы Травински, давно куда-то отошла, осталась только сама Ирэн, нежная, заботливая. Валерий вдруг вспомнил последние встречи с ней. Он отчетливо помнил ее слова: «Не встречайся с Гарри... Уезжай отсюда куда-нибудь, Валери... Прошу тебя, уезжай...» Голос Ирэн звучал в ушах Кушнира, настолько отчетливо слышались его интонации, что Валерий зажмурился. Потряс головой, словно хотел сбросить навязчивое видение, нервно закурил и, подхватив велосипед под раму, быстро поднялся к себе в комнату.
Кушнир принял душ, зажарил яичницу с колбасой и сел есть, а есть не хотелось. Он кое-как ковырял вилкой в сковороде, машинально глотал горячие куски колбасы, запивал чаем, а мысленно подходил к дому на Ленинском проспекте. Раздался телефонный звонок. Валерий бросил вилку на стол и взял трубку.
— Алло.
— Здравствуй, милый... —чуть слышно проговорил знакомый до боли голос. —Это я...
— Ирэн, ласточка! —Кушнир в волнении перехватил трубку левой рукой. —Ирэн, где ты... Что с тобой?
— Валери, я люблю тебя... —голос дрогнул, и Валерий представил тут же Ирэн, сжимающую трубку и глотающую слезы.
— И я тебя люблю, — прокричал он. —Ты слышишь, Ирэн, люблю!
— Ты не сердишься на меня?.. Я не виновата, Валери... Ты понимаешь меня... Не виновата…
— Я знаю, —вырвалось у Кушнира, —я не сержусь. Я хочу сказать тебе, Ирэн... Оставайся в Москве... Навсегда... Ты меня понимаешь, Ирэн? Навсегда...
— Это невозможно, милый... пока... Потом возможно, но сейчас я не могу... Не сердись, Валери... Потом ты все поймешь... До свидания, милый…
— Ирэн, Ирэн! —кричал в трубку Валерий, забыв о том, что его наверняка слышит все общежитие. —Ирэн, Ирэн... —Но трубка ответила короткими гудками, и он в каком-то странном оцепенении опустил ее на рычаги.
«Может, взять пару отгулов и махнуть в Москву, —думал Кушнир, рассматривая календарь. —На понедельник и вторник... а самому уехать в пятницу... Четыре дня получится... Но почему у нее все эти дни телефон не отвечал? Может, она на другую квартиру переехала?.. Или Травински тут замешан? Нет... надо подождать, Ирэн должна еще раз позвонить...»
Кушнир опустился на тахту и замер, как будто застыл. Все эти дни ему не хватало Ирэн, и Валерий понял почему. Если вначале знакомства он относился к ней просто как к красивой женщине и не больше, то вскоре Ирэн настолько прочно вошла в его жизнь, что Валерий сперва удивлялся, а потом удивление ушло и пришло желание постоянно видеть эту женщину, ощущать ее рядом с собой. Кушнир никогда еще не испытывал такого чувства, и оно его обрадовало. Он даже матери написал и осторожно рассказал, что познакомился с изумительной девушкой, что ее зовут Ирой... Ответ не замедлил ждать. Мать писала, что она очень рада, и приглашала на лето его с невестой погостить. На что Кушнир грустно улыбнулся, но письмо спрятал, решив при случае показать его Ирэн.
—Правы вы были, Владимир Иванович, —Кудряшов положил на стол несколько фотографий. —Сэм почти неделю на «хвосте» у Кушнира сидел... Снял комнату напротив общежития в частном доме и буквально встречал и провожал...
— Заложил тайник Кушнир?
— Да, вчера в девять шестнадцать...
— Когда выемка произошла?
— Удивительно, но факт... в этот же день. Как и предполагалось, тайник изъял Сэм. Он был на своей машине, и тут же уехал в Москву. Очевидно, у них с Травински была постоянная связь...
— Ответ был?
— Около восемнадцати пятнадцати все тот же Сэм остановился около отметки 47-й километр и с полчаса менял правое переднее колесо на запаску.
— Что там было?
— Настойчивое «желание» увидеть предварительные расчеты новой технологии, Владимир Иванович…
— О! Видно, «журналиста» начали поторапливать из «компании»... Это странно... Непроверенного агента заставляют рисковать. Непохоже на Центральное разведывательное управление... А может, это инициатива Травински? —Росляков задумчиво посмотрел на Кудряшова. —Может, выслужиться хочет? Отношение к нему, прямо скажем, в его руководстве прохладное... Особенно после того, как он выслал своего бывшего секретаря, помнишь?
— Мэргерет Уайдер?
— Вот именно... Мы тогда еще голову ломали, с чем это связано!
— И с чем же?
— Я так думаю, что Уайдер стала слишком самостоятельной, и Гарри забеспокоился... А возможно, и узнал от Донована, что в Ленгли стала появляться нежелательная информация о его работе. Поэтому она уехала, а на ее место прилетела Ирэн.
Кудряшов посмотрел на часы.
— Ты что? На свидание торопишься? —Росляков поверх очков добродушно ухмыльнулся.
— Нет... Сейчас должны позвонить и сообщить, когда изъял тайник Кушнир.
—Так... Задание Травински серьезное... Андрей, готовь план операции и после обеда ко мне.
— Есть, —Кудряшов встал. —Разрешите идти?
— Давай, боец.
Макдональд встретил Гарри в вечернем костюме. Он сидел за столом в своем кабинете и просматривал какие-то бумаги, когда секретарь доложил о том, что Травински его просит принять. Юджин Макдональд, бывший политический деятель и бизнесмен из Алабамы, а ныне резидент разведки, внимательно посмотрел на помощника и жестко сказал:
— Пусть подождет.
Макдональд хотел показать, что у него есть масса дел, подобных Травински, и... настроиться на нужный лад.
— Пусть войдет, —наконец небрежно бросил Макдональд и принял в кресле деловую позу: сосредоточенно листая бумаги и делая пометки в тексте.
— Добрый день, мистер Макдональд, —Гарри остановился в дверях.
— А... это вы, Травински... Хэлло! Проходите, Гарри, садитесь... С чем пожаловали?
— «Аспирант» снял тайник и в скором времени, очевидно, сделает работу...
— О’кей...
— Я бы хотел договорить об операции прикрытия, шеф...
— Кто пойдет на изъятие тайника? — Юджин придвинул Травински коробку сигар и зажигалку.
— Мне кажется, что следует послать Сэма... Он уже проводил такую операцию, знает особенности местности и не вызовет подозрения ни у кого...
«Ага! —злорадно подумал Макдональд, но вида не показал. —Испугался «молодящийся жеребчик»... Хочешь подставить Сэма... На всякий случай, как говорят русские! Шиш! Не выйдет... Если операция провалится, то этот нищий аристократ станет обвинять меня в том, что я дал ему агента, который работал на контрразведку! Нет уж, Гарри, такой фокус у тебя не пройдет! Я на своем веку и не таких «жеребцов» видел...»
— Что ж, Гарри, вам, конечно, виднее... Но я не советовал бы этого делать. Сэм и так много поработал на вас... Нужно дать отдохнуть человеку. Вы, Гарри, слишком долго сидели в Москве без работы... так что, мне кажется, —Юджин улыбнулся и поднес зажигалку к сигаре Травински, —в этот раз поработать придется именно вам, Гарри...
— Но, мистер Макдональд...
— Это приказ, мистер Травински. —Юджин встал, поправил галстук. —Желаю удачи.
План операции обсуждали долго. Надо было продумать все до мельчайших деталей, и Росляков, неимоверно уставший за эти дни, настойчиво проигрывал на карте все детали. Он заставлял сотрудников с часами в руках повторять одно за другим свои действия, неожиданно вводя осложнения. Наконец, удовлетворившись, тяжело опустился на стул.
В кабинете стояла непривычная, режущая слух тишина. Верхний свет был выключен и только сильная настольная лампа выхватывала из темноты лица сотрудников. Росляков встал и подошел к своему столу, молча убрал в сейф документы и, обернувшись, добродушно бросил:
— Что задумались, бойцы? Уморил вас старик?.. Молчите, —значит, уморил...
Но комнате прошло легкое движение, спала скованность. Кто-то вполголоса заговорил, кто-то снова подошел к карте Московской области, еще раз всматриваясь в место проведения операции.
Владимир Иванович вынул из портфеля старый, всем знакомый термос и бодро предложил:
— Ну-ка, бойцы, кофейку на дорожку... Не тащить же мне его обратно... Андрей Петрович, надеюсь, чашек хватит?
— Хватит, —Андрей достал из шкафа несколько чашек и осторожно разлил кофе. Каждому досталось мало, но у всех сразу поднялось настроение, словно не было долгого и напряженного обсуждения операции.
— Так, бойцы-молодцы, —полковник глянул на стенные часы, —по домам... С утра готовность номер один... Андрей Петрович, ты до утра дежуришь... Я, как всегда, дома... Все!
Глава 15
Травински, несмотря на неприятный разговор с Макдональдом, с утра не покидало великолепное настроение. Он поднялся рано, полчаса полежал в кровати, с удовольствием разглядывая лепной потолок спальни, залитый солнечным светом. Потом долго делал гимнастику, тщательно брился. Надев тренировочный костюм, спустился на улицу и не спеша побежал по знакомому маршруту, то и дело здороваясь кивком головы с такими же любителями утреннего бега. Вернувшись, Гарри принял душ и сел завтракать.
Он ел, поглядывая на большие напольные часы, стоявшие напротив, и мысленно представлял себе, как по утреннему шоссе движется «аспирант» к сорок седьмому километру. Травински настолько хорошо изучил маршрут, что с точностью до куста, небольшого камня мог представить себе путь движения Кушнира.
Он ждал звонка Сэма. Травински ошибся только на десять минут. Ровно в десять тридцать позвонил Сэм и сказал условную фразу. Гарри встал и посмотрел на часы. Потом позвонил Ирэн и, услышав ее голос, произнес:
— Ирэн, доброе утро... Как спалось? Прекрасно... Сегодня у нас праздничный и очень сложный день, мисс Горд... Да... Сегодня у нас прогулка за город. Через полчаса буду у вашего дома...
День выдался прохладный, но солнечный. Наступила суббота, и поток машин на подмосковных шоссе вырос по крайней мере впятеро. И на это тоже рассчитывал Травински, запланировав изъятие тайника на сегодня.
Ирэн ждала его около подъезда. Травински издалека увидел ее стройную фигурку и невольно залюбовался. В светло-серых вельветовых джинсах, такой же куртке и с сумкой через плечо, она казалась обыкновенной московской девчонкой, что пришла на свидание и с нетерпением поглядывает на часы. Серый цвет удивительно тонко подчеркивал красоту девушки, гармонировал с короткой броской стрижкой и огромными печальными глазами.
— Мисс Ирэн, —Травински распахнул дверцу, —вы очаровательны, мисс Ирэн...
— О, шеф, а вы как всегда истый джентльмен, —Ирэн улыбнулась и протянула сумку .—Я взяла на всякий случай небольшой завтрак... Дорога дальняя, мистер Травински...
— Травински выехал на Волоколамское шоссе и направляется в Москву...
Холодный голос селектора вывел Петрова из задумчивости. Он даже не успел сообразить, что собственно происходит, как раздался резкий звонок внутреннего телефона.
— Как это объяснить? —голос генерала звучал так, словно это Петров едет в Москву, не сняв положенного тайника.
— Непонятно... —Геннадий Михайлович пожал плечами. —Но могу сказать одно, товарищ генерал, суета дипломатов неспроста.
— Это я понимаю... Людей хватает, Геннадий Михайлович?
— Вполне...
— Кто возглавляет группу захвата?
— Полковник Росляков.
— Удачи. Я у себя, если что...
«Что он задумал?» —спросил сам себя Петров и посмотрел на селектор, как будто тот мог ответить.
— Травински остановился возле телефонного аппарата вблизи ресторана «Загородный»...
Геннадий Михайлович сел за стол и нажал кнопку на белом пульте.
— Пятый! Пятый! Где вы находитесь?
—Есть Пятый. Нахожусь возле дома номер два. Сэм из дома не выходил.
«Сэм дома. Уйти от наблюдения не мог».
— Первый! Вас вызывает Второй... Травински поговорил по телефону и начинает движение в обратную сторону...»
Началось.
— Товарищ генерал, Травински движется в обратном направлении.
— Хорошо, Геннадий Михайлович. Дайте сигнал готовности по линии.
— Третий! Вас вызывает Первым. Травински движется в нашем направлении. Будьте внимательны.
— Первый! Вас вызывает Второй... Травински движется по Волоколамскому шоссе, в сторону Архангельского.
Петров снова встал. Подошел к окну и посмотрел на площадь, что раскинулась далеко внизу. Там сновали автомашины, толпился народ около «Детского мира». Геннадий Михайлович чувствовал почти физически груз ответственности за действия коллег, за успех операции.
«Да, охотнику всегда сложнее, чем зверю, —невольно подумал он, вспомнив выражение Рослякова, и усмехнулся. —Прав старый чекист... То, что Травински продумывал и планировал, перепроверял, нам нужно разгадать с ходу... Как бы он ни петлял, но, как тот заяц, по следу которого мчится гончая, он должен сделать круг и выйти на охотника...»
— Владимир Иванович, —Петров держал трубку телефона, а сам смотрел на карту. —«Журналист» снова движется в сторону Архангельского. Учтите, что оттуда он пойдет прямо на вас. По всей видимости, проедет по проселку, выскочит на шоссе в районе пятьдесят второго километра...
Травински остановился на обочине и вышел из машины. Он внимательно осмотрел бампер.
— Вы знаете, Ирэн, я думал, он отвалится, когда мы чиркнули по пеньку... Выдержал.
Гарри говорил, а сам внимательно поглядывал в сторону проселка, с которого только выехали.
«О’кей! Никого... Можно начинать...»
Он сел за руль и закурил. Холеное его лицо сразу ожесточилось, а руки в перчатках крепко сжали баранку.
«Наверное, он так выглядит всегда, —мелькнуло в голове Ирэн, —когда видит жертву. Вот так... смотрел его отец, когда убивал моего!»
Ирэн, чтобы скрыть волнение, достала зеркальце и чуть тронула губы палочкой помады.
— Ирэн, —Гарри на нее не смотрел, —вы сейчас сядете за руль и поведете машину в сторону Москвы... Не доезжая сорок седьмого километра, остановите, и я выйду, а вы проедете чуть дальше столбика и будете ждать меня...
Машина тронулась. Ирэн искоса поглядывала на Травински и видела, как подрагивает кончик уса. Травински неотрывно смотрел на шоссе, изредка бросая взгляды назад. Через десять минут он тронул Ирэн за рукав.
— Ирэн, остановите... С Богом! — сказал он сам себе и вышел па шоссе. Пропустил несколько машин, пересек его и скрылся в невысоком березовом леске. Ирэн, как и договорились, проехала еще метров двести и остановилась. Сзади, в десяти шагах стоял невысокий столбик с поблекшими цифрами на срубе «47».
Травински долго не выходил из леса. Стоя в кустарнике, он внимательно смотрел на то, как Ирэн подняла капот и что-то стала там протирать, на проходящие машины, на пустую опушку, что предстояло ему пересечь. Наконец, решился. Быстрым шагом пересек ее и, остановившись около столбика, нагнулся и еще раз быстро осмотрелся. Никого. Он сел, расшнуровал ботинок и стал его рассматривать, изредка трогая пальцем носок, словно там вылез небольшой гвоздик. Контейнер он заметил сразу и, потянувшись, взял его в руки. Быстрым движением открыл, достал капсулу и… тут же почувствовал чей-то взгляд. Вокруг него стояли несколько молодых человек, двое из них беспрерывно щелкали фотокамерами, а один не отрывал от глаз кинокамеру. Травински мгновенно вскочил и хотел отбросить контейнер, но... чьи-то руки надежно сжали его ладонь, а другая пара рук сжала плечи.
— Господин Травински и вы, мисс Горд, задержаны за противозаконные действия. — Пожилой человек с каштановыми с проседью волосами говорил негромко, даже доброжелательно, итолько жесткие складки у рта давали понять, как трудно ему дается и этот тон, и эти слова.
— Я иностранный подданный, —просипел Травински, еще не осознавая, что произошло, и вдруг у него словно что-то оборвалось. До него наконец дошел ужас происходящего, он попытался рвануться, но не смог даже пошевелиться. —Я протестую... Я требую представителя посольства...
— Он будет вызван, как только мы приедем на место...
До ближайшего отделения милиции оказалось не так далеко. Через десять минут Травински сидел на стуле в комнате. На столе были разложены контейнер, вскрытая капсула. Фотопленка была в фотолаборатории и через полчаса, уже проявленная, лежала на столе. А еще через полчаса около отделения милиции остановился черный «кадиллак» генконсула.
—Господин генеральный консул, —Росляков повернулся к вошедшему высокому человеку лет шестидесяти. —Вы узнаете этого человека?
Генконсул бросил быстрый взгляд на Травински, и тот вдруг увидел в них неприкрытую иронию.
— Да... Это корреспондент журнала «Сайенс энд сосайети» мистер Гарри Травински, а это его секретарь мисс Горд.
— Господин генеральный консул, эти люди задержаны при изъятии из тайника фотопленки со шпионскими материалами... Подойдите к столу и ознакомьтесь.
Генконсул достал очки из футляра и пристально осмотрел все, затем поднял глаза на Рослякова.
— Я не вижу здесь документов, которые вы, господин офицер, назвали шпионскими.
— Андрей Петрович, покажите.
Кудряшов, ранее стоявший в стороне, поставил на стол кинопроектор. Вставил в него микропленку, и на стене кабинета четко высветилось заглавие документа и гриф: «Секретно». Перевел кадр, другой...
— У вас есть вопросы, господин генконсул?
—Нет.
— Тогда не откажите в любезности подписать акт о задержании подданного вашей страны Гарри Травински, корреспондента «Сайенс энд сосайети» при проведении тайной шпионской акции и об изъятии у него шпионского снаряжения и материалов. Арест санкционирован представителем прокуратуры СССР, который находится здесь.
Генеральный консул долго читал документы, несколько раз возвращаясь и перечитывая, внимательно сверил русский и английский тексты, нехотя достал ручку и поставил свою подпись. Потом молча поклонился и направился к выходу.
Ирэн машинально сделала шаг и оглянулась. Все молча стояли и смотрели на них, словно дожидаясь, когда они выйдут. Травински, вмиг обмякший и еще плохо соображавший, что собственно произошло, качнулся вперед, потом неожиданно опустился на стул и уставился невидящим взглядом в спину медленно шагавшего генерального консула.
— Старый дебил... —скорее поняла, чем услышала Ирэн, выходя вслед за генеральным консулом из комнаты. —Дегенерат...
Глава 16
Макдональд остановил свой «плимут» у входа в аэровокзал. Достал из багажника чемоданы Ирэн и молча направился в здание аэропорта. До начала регистрации остался еще час.
— Завидую вам, мисс Ирэн, —Макдональд изобразил на своем лице улыбку, —скоро будете дома... и сразу попадете в «чистилище». Ну-ну, не волнуйтесь. К вам-то претензий никаких.
— А что с мистером Травински?
— Сегодня сообщили, —Юджин развернул «Известия».—Читайте.
«7 сентября с. г. следователь КГБ СССР вместе с военным прокурором официально предъявили обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 65 УК РСФСР, гражданину США. Гарри Травински, задержанному 30 августа при проведении шпионской акции».
— Ваш рейс, мисс Ирэн, —услышала Ирэн и, очнувшись, протянула газету Макдональду.
Ирэн прошла в таможенный зал, сдала чемоданы и направилась к турникетам паспортного контроля. Неожиданно остановилась и окинула зал взглядом, словно хотела найти кого-то, кто мог бы... нет, не мог бы прийти ее провожать. Сердце у нее сжалось, она быстро достала пудреницу и несколько раз провела пуховкой по щекам.
«До свидания... До свидания…»
Мездриковский узнал об аресте Травински утром, когда, по своему обыкновению, просматривал газеты перед традиционным совещанием. Ему стало не по себе. Он попытался вспомнить все встречи и беседы с милым и любезным корреспондентом, который умело подогревал его тщеславие.
Он поднял трубку и попросил соединить с Водолагиным:
— Григорий Александрович, вы один? Хотел поговорить…
Водолагин встретил Мездриковского в дверях своего кабинета и проводил к столу, заваленному бумагами.
— Извините, Евгений Павлович, с утра в делах… Вчера поступили отчеты с завода, пришел пораньше, чтобы изучить перед совещанием...
— От Гилярова, Григорий Александрович?
— От него...
— Ну и как?
— Вы знаете, обнадеживающие... Весьма обнадеживающие. Мне кажется, Сергей даром времени не теряет... Много интересного предложил коллегам, причем, вы знаете, у него прямо-таки дар какой-то открылся —дар производственника...
Мездриковский неслышно постукивал пальцами по полированной крышке письменного стола, явно нервничая, и наконец произнес:
— Обстоятельства складываются так, Григорий Александрович, что мне по состоянию здоровья трудно справляться с обязанностями директора института... Мне необходимо серьезное лечение, а это займет много времени... Я бы просил вас, Григорий Александрович, принять на себя обязанности директора, пока президиум Академии наук не найдет на эту должность кандидата...
Эпилог
Росляков всегда волновался, когда его приглашали к руководству Комитета госбезопасности. Он покосился на сидевшего рядом Кудряшова. Андрей внимательно читал «Правду». Владимир Иванович в глубине души позавидовал его спокойствию. Неожиданно резко зазвонил один из телефонов. Молоденький дежурный взял трубку и тут же положил ее на рычаги:
— Товарищ полковник и вы, товарищ капитан, проходите...
Навстречу им из-за стола поднялся, улыбаясь, высокого роста человек в синем костюме.
— Товарищ генерал, полковник Росляков...
—Здравствуйте, Владимир Иванович, —перебил полковника хозяин кабинета, крепко пожимая ему руку. —Сколько лет не виделись!
— Давно, —односложно ответил Росляков, не решаясь нарушить этикет устава.
— Давно! Полжизни, наверное... Только в документах и читаешь: полковник Росляков провел то-то, полковник Росляков сделал это... — шутливо произнес генерал, рассматривая Владимира Ивановича.
— Товарищ генерал, капитан Кудряшов прибыл по вашему приказанию...
— Здравствуйте, Андрей Петрович... Проходите, товарищи, присаживайтесь... Есть две новости, Владимир Иванович, —перешел к главному генерал, —одна хорошая, другая плохая. С какой начинать?
— С плохой, товарищ генерал, —в тон ему ответил Росляков.
— Так вот... приказом руководства Комитета государственной безопасности капитан Кудряшов переведен на работу в центральный аппарат.
— Все-таки забрали... —Росляков покачал головой.
— Так надо, — мягко произнес генерал. —Сам должен понимать, Владимир Иванович.
— Понимаю... Что ж, Андрей Петрович, желаю успехов, —полковник слегка наклонился к Кудряшову и дотронулся рукой до его плеча. —Ну, а хорошая новость, товарищ генерал?
—Коллегия Комитета госбезопасности высоко оценила проделанную вами работу и мне поручено передать вам благодарность.
— Служу Советскому Союзу! —одновременно произнесли Росляков и Андрей.
Генерал пожал им руки и жестом пригласил снова сесть. Посмотрел на часы. На столе запищал телефон. Генерал поднял трубку и коротко оказал:
— Приглашайте.
Негромко скрипнула дверь. Росляков и Кудряшов обернулись: рядом с Петровым стоял Кушнир.
— Что ж, товарищи, операция закончена... Хотел бы поблагодарить вас, Валерий Борисович, за помощь, оказанную органам государственной безопасности... Несмотря на серьезные ошибки, которые вы допустили, вы нашли в себе мужество обратиться к нам и в них признаться... Хотелось бы на будущее предостеречь вас от их повторения. —Генерал смотрел на пунцового Кушнира, сидевшего на краешке стула. —Я уверен, что урок, который вы получили, пойдет вам на пользу... и вы станете действительно настоящим советским ученым, подчеркиваю, советским ученым...
Последние комментарии
3 часов 44 минут назад
9 часов 29 минут назад
10 часов 36 минут назад
11 часов 33 минут назад
11 часов 48 минут назад
20 часов 58 минут назад