Они сошлись, как лёд и пламень... (СИ) [Нея Юртаева] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Комментарий к Пролог

Настоящая любовь возможна только тогда, когда вопреки законам природы огонь остужает лёд, а лёд, в свою очередь, согревает огонь

– Стреляй, и он полетит вместе со мной! – доносится эхом до моего сознания.

Я продолжаю держать тетиву лука в напряжённом состоянии, но совершенно не знаю, как поступить дальше. Наш соперник держит Пита в таком положении, что я не смогу попасть во Второго так, чтобы на Роге, обагрённом кровью, остались только я и Пит. А профи, в свою очередь, не может убить моего напарника, не получив при этом стрелу в голову. Мы застыли как статуи, думая, как быть дальше. Кажется, даже переродки притихли, естественно по указке распорядителей Игр. Ещё бы, капитолийцы и жители дистриктов сейчас наблюдают за столь интересной драмой: как мне выкрутиться и ещё умудриться спасти Мелларка.

Я смотрю на парней, судорожно соображая, как поступить. У Пита уже посинели губы, а Катон, похоже что-то задумал, торжествующе ухмыляясь. Из последних сил Пит поднимает ладонь в крови, но не пытается разжать железную хватку профи, а рисует на кисти Катона крестик. Второй понимает наш замысел лишь на секунду позже меня, и его ухмылка сразу же слетает с лица. Прицелившись, я отпускаю тетиву, и стрела пронзает руку соперника. Он кричит и инстинктивно разжимает стальные объятия, падая на колени. А вот Мелларк продолжает стоять, смотря на меня затуманенными глазами.

Пит делает неустойчивый шаг в мою сторону, как вдруг поскальзывается на крови, и летит вниз. Я подбегаю к краю, падая на живот, протягиваю руки напарнику, но сама понимаю – поздно. Переродки торжествующе рычат, а до меня доносятся душераздирающие крики Мелларка. Проходит несколько секунд и раздаётся оглушающий выстрел пушки. Стая бросает тело и устремляется в лес, чтобы зрители смогли увидеть более интересный финал этого кровавого шоу.

Я спрыгиваю с Рога изобилия. И волна острой боли поглощает мою правую ногу. Кажется, повредила голеностоп. Но лишь закусываю губу, и хромая подхожу к Питу, опускаясь перед ним на колени. На груди и руках у него множество рванных ран. Лицо, перепачканное кровью, побледнело, а в глазах больше не расплывается тёплое какао.

Только сейчас я понимаю, что потеряла моего мальчика с хлебом, того, кто спас мою жизнь от голодной смерти, а я не смогла в обмен спасти его от профи. Перед глазами проносится окончание интервью у Цезаря. Как я была зла. Кажется, если бы не Хеймитч, я бы серьёзно убила Мелларка до выхода на арену.

По глазам катятся слёзы, протягиваю ладонь к Питу, чтобы закрыть безжизненные остекленевшие глаза, как вдруг меня рывком оттаскивают от уже мёртвого напарника и ставят на колени. К моему горлу приставлен нож, а мощная окровавленная рука крепко-накрепко фиксирует моё тело. То, как сейчас горят уши, даёт понять, что мой ментор из центра слежения сейчас кроет меня всеми возможными ругательствами за эту вольнодумную минуту слабости. Катон наклоняется ко мне и начинает шептать:

– Что ж, я поражён, Огненная. Позади двадцать две смерти и сейчас только мы вдвоём на арене. Не думал, что такой расклад вообще возможен. Раскрой секрет, как ты смогла обогнать меня по баллам?! Такой соперник как ты, вызывает уважение. Я не буду тебя мучить, Двенадцатая, сделаю всё быстро, – его тёплое дыхание щекочет моё ухо. Холодное лезвие клинка прижимается к горлу, кажется, потекла струйка крови. Я уже приготовилась к именно такому развитию событий, как вдруг по всей арене прокатывается многократно усиленный отчаянный голос Клавдия Темплсмита:

– Стойте! Стойте! Трибуты, внимание! Нововведённое правило принимает следующий оборот: в Семьдесят четвёртых Голодных Играх могут победить юноша и девушка даже если они из разных дистриктов!

Что? Ведущий как будто специально останавливается, давая трибутам и зрителям переварить услышанное. Лезвие ножа недоверчиво опускается с моей шеи, но тяжёлая рука по-прежнему лежит на моём плече, хотя уже не стискивает его до боли. И опять Клавдий Темплсмит вещает на арену, уже торжественным голосом:

– Дамы и господа! Позвольте представить вам победителей семьдесят четвёртых Голодных Игр – Катон Уильямс и Китнисс Эвердин. Да здравствуют трибуты Дистрикта-2 и Дистрикта-12!

========== Доброй ночи, солнышко ==========

Проснувшись, я вначале боюсь пошевелиться. Воздух пропитан сильным лекарственным запахом. Перед глазами всё идет кругом. Спустя пару минут зрение наконец фокусируется, и я начинаю рассматривать комнату, в которой нахожусь. Постельное бельё, стены, пол – всё серое, нет даже окна. Но напротив моей кровати замечаю дверь и пытаюсь встать и проверить: открыта ли она?

Я приподнимаюсь и сразу же чувствую легкое покалывание в руке, смотрю на трубочку, торчащую из моей вены и, недолго думая, выдергиваю её, попутно сбросив с себя ещё несколько датчиков. Аппаратура начинает противно пищать, а я стараюсь на дрожащих ногах сделать хоть шаг вперёд, держась рукой за спинку койки.

На мне надета серая больничная сорочка, доходящая до середины бедра. Бедра? Что? От ожога на нём не осталось и следа. Увидев свои руки, я замираю. Кожа идеальная, исчезли не только шрамы, полученные на арене, но и давние, накопившиеся за годы охоты.

Пока любовалась своим телом и отсутствием повреждений, даже не заметила, как на крики аппаратов прибежала группа медиков, открываю рот, но вместо вопроса вылетает лишь тихий сип, а дальше чувствую укол в руку и опять начинаю проваливаться в темноту.

***

Следующие пару дней ничем не отличаются друг от друга. Ко мне лишь наведываются медики и рыжая безгласая, что носит еду. К моему большому разочарованию, уже четыре раза она приносила пресный бульон на овощах. Победителю могли бы дать чего-нибудь получше. Точно! Победителю… Победителей сейчас двое. Интересно, у Катона такая же пища или из-за того, что он из богатого дистрикта ему доступна нормальная еда? И зачем вообще Капитолию двое победителей? Пока думаю над этим вопросом, мой желудок начинает предательски урчать. Но буквально минут десять спустя дверь в палату открывается и входит рыжая. Я уже приготовилась к той ужасной похлёбке, нокаково же было моё удивление, когда девушка поставила передо мной тарелку овсянки и ягодный напиток. Сейчас даже эта каша кажется мне самым настоящим лакомством.

После трапезы опять остаюсь одна наедине со своими непроходящими мыслями и желанием встретить хоть кого-нибудь из команды. Сейчас я была бы даже рада неумолкающей троице или Эффи.

На моё счастье через несколько часов ко мне пришёл Цинна. Главной его целью было взять с меня новые мерки, как только с этим было покончено, он сел на стул и начал что-то увлечённо чиркать в своём блокноте. Кажется, мой стилист не собирался пока уходить, что ж, его компании я всегда рада. Пока модельер наносил карандашом линии на бумагу у меня появилась возможность позадавать вопросы. Так я узнала, что послезавтра представление победителей, что мне с сегодняшнего дня можно понемногу прогуливаться по коридору, что Хеймитч и Эффи не навещают меня, потому что устраивают банкет для спонсоров, просматривают вопросы, которые мне могут задать на интервью.

– Слушай, Цинна, а почему Капитолий в этом году оставил в живых двоих, – спрашиваю то, что уже пару дней не даёт мне нормально спать.

Но почему-то вместо ответа или хотя бы предположения на вопрос, стилист заканчивает рисовать и направляется к двери.

– Поправляйся, Китнисс, скоро увидимся, – сухо говорит мужчина, прежде чем хлопнуть дверью.

Почему он так отреагировал на этот вопрос? Я так и просидела весь вечер, уставившись в одну точку, пока не вспомнила, что мне можно прогуляться.

Я медленно повернула металлическую ручку двери и прошмыгнула в коридор. Где-то недалеко увлеченно переговаривались двое людей. По обрывкам фраз я поняла, что один из них принадлежит моему ментору, второй же голос был женский, но более глубокий чем у Эффи. Завернув за угол, я поняла, что мои предположения оказались верны. Хеймитч, кажется он был даже трезвым, что-то серьёзно пытался донести до высокой девушки. У неё были длиннющие чёрные волосы, собранные в высокий хвост, на голове находилось золотое украшение, а одета она была в тёмный комбинезон. К её и так немаленькому росту, добавились высокие каблуки, так что сейчас брюнетка возвышалась на пол головы над ментором. Я внимательно пригляделась и узнала в ней Габинию Линфорд. Она победила всего два года назад и сейчас являлась ментором Катона. Надо же, недолго ей пришлось ждать триумфа своего подопечного, в отличие от Хеймитча, который ждал этого добрые двадцать четыре года.

Как только я начала подходить к ним, диалог прекратился, и менторы уставились на меня. Габи что-то спешно шепнула Эбернети, на что он кивнул, и развернувшись зашагала прочь от нас, топая своими каблуками.

– Доброй ночи, солнышко.

========== Теперь Игры - это вся ваша жизнь ==========

После нашей ночной встречи с Хеймитчем прошло два дня и сегодня было торжественное представление всему Панему победителей Семьдесят четвёртых Игр. За столь непродолжительное время я уяснила, что что-то моё окружение скрывает от меня.

Сначала Цинна после моего вопроса просто развернулся и ушёл. Потом я стала очень часто замечать Хеймитча в компании Габи Линфорд. Не думаю, что ему просто интересно находиться вместе с победительницей Семьдесят вторых, а как только они замечали меня, так сразу же расходились. С Эффи я увиделась только сегодня раннимутром и помимо нескончаемой лекции по этикету, манерам вести разговор с Цезарем и президентом Сноу, получила, кажется, тонну рекомендаций как общаться с Катоном.

– На интервью у Цезаря Фликермана держитесь за руки и улыбайтесь, а когда будете смотреть фильм, то лучше даже обнимайтесь, – жеманно объясняла Эффи.

– Это ещё зачем. Будет достаточно если я не буду на него кидать гневные взгляды и не думать, как убить, – недовольно пробубнила я.

– Китнисс, да что ты такое говоришь? Он же так хорошо обращался с тобой на арене… – на этом моменте сопровождающая запнулась.

Особенно, когда Второй мне клинок к горлу приставил, охотно верю, Эффи!

Но озвучить эту мысль вслух помешал пёстрый ураган, а именно команда подготовки, которая быстро влетела в комнату, попутно выпроводив Эффи. Несмотря ни на что, я была рада видеть эту троицу.

Естественно, не обошлось без упреков в мою строну. Флавий, Вения и Октавия перебивая друг друга, то и дело говорят, что у меня слишком короткие ногти, поредевшие волосы или кривые брови. Я только привычно молчу, понимая, что до них не достучаться. Ну да, они же думают, что я на курорте побывала, а не в пекле ада.

А когда они начинают работать надо мной, то, к моему удивлению, говорят не о том, какой вид икры ели на завтрак и с какими шишками сидели за столом, а о мне и Катоне. Причём не о нашей внезапной победе, а о моментах в Играх. Моментах, которые я сама даже не помню. Вот Флавий и Октавия щебечут о луке и колчане стрел, которые Уильямс любезно мне оставил ночью под деревом, а позже Вения вздыхает о том, как Катон не дал Питу стащить меня за собой с Рога Изобилия.

Эй, а ничего, что на том самом дереве я оказалась по милости вашего Катона и его банды головорезов? Ничего, что лук я забрала у мёртвой Диадемы, после того как скинула на профи улей ос-убийц? Ничего, что Пит сам упал с Рога, не утягивая меня за собой, а Второй не то, что не пытался меня спасти, а чуть сам не прирезал, если бы ему не помешал голос Клавдия Темплсмита?

Озвучивать вслух свою гневную тираду я не стала, решив, что эти капитолийцы окончательно запарафинили себе мозги воском для укладки волос. Пусть думают, что хотят, скоро этот цирк закончится, я вернусь домой и больше не увижу второго победителя Игр.

Команда подготовки привела меня в необходимый вид, кажется, за рекордно короткие сроки. Посмотрев на себя в зеркало, я увидела лишь немного завитые волосы и совсем неброский макияж.

– Цинна попросил лишь немного поколдовать над тобой, – на распев произнёс Флавий, тряся своими рыжими кудряшками.

– Кстати, он сейчас подойдёт, – сказала Вения, прежде чем вытолкнуть своих друзей из комнаты и сказать мне, что ещё сегодня увидимся.

Как и сказала визажист, Цинна пришёл через несколько минут вместе с платьем нежно-голубого цвета. Кажется, вполне обычное.

– Что, с Огненной Китнисс всё? – Спрашиваю я.

– Сейчас увидишь, – говорит он, набрасывая на меня лёгкую ткань.

Когда с одеванием было покончено, и мой стилист подвёл меня к зеркалу, я поняла, что это платьице без рукавов едва достаёт до колен, на ногах нет каблуков, а простые белые балетки, такого же цвета, что и широкая лента у меня на поясе.

Я выгляжу как обычная девчонка. Совсем юная, не больше четырнадцати. Невинная. Безобидная. Странный образ для победительницы Голодных игр.

Ясно, что всё было продумано заранее. Цинна ничего не делает просто так. Но зачем?

– Я полагала, мой вид будет более изысканным, – говорю я.

– Я подумал, что Катону так понравится больше, – отвечает Цинна как-то неуверенно.

Катону? Нет. Кому есть дело до Уильямса? Капитолий, распорядители, публика – вот что важно. Своим деликатным, уклончивым ответом Цинна намекает мне об опасности. Такой, о которой нельзя говорить даже при своих ассистентах.

Цинна провёл меня до закулисья, где передал в руки Хеймитчу и удалился в зрительный зал. Ментор притянул меня к себе и обнял. Странно, раньше он не отличался сентиментальностью.

– А сейчас, солнышко, делай вид как будто я тебе говорю что-то смешное, – прошептал ментор в самое ухо. Я, как он и сказал начала улыбаться, а чуть погодя и хихикать, – Сейчас на интервью ты не будешь ничему удивляться, будешь соглашаться со всем, что говорит Цезарь, и мило улыбаться парнишке, ты меня поняла?

Я отстранилась и, продолжив улыбаться для кучи натыканных камер, кивнула. Почти сразу к нам подошли Катон и Габи.

Уильямс был одет в белую рубашку, закатанную до локтей, а его брюки были сделаны из той же ткани, что моё платье. Похоже, как и со мной, его команда подготовки не стала сильно заморачиваться над образом. Если на интервью до Игр, его волосы были зализаны лаком, то сейчас светлые пряди находились в том состоянии, в котором сами и хотели быть.

– Привет, – как-то замявшись и потупив взгляд в пол, сказал он.

– Привет, – тоже негромко ответила я.

– До вашего выхода две минуты, – известил мой ментор, похлопывая меня по плечу. Думаю, этим жестом он хотел напомнить про наш разговор пятиминутной давности.

Катон кивает ему и берёт меня за руку. От неожиданности я вырываю кисть из широкой ладони. Парень в этот же момент недовольно поджимает губы, а его голубые глаза наливаются свинцом. На этот раз Уильямс крепко берёт стискивает моё запястье и просто тянет к выходу на сцену.

– Катон, полегче с ней. Прекрати сейчас же! – доносится до нас твёрдый голос Линфорд.

– Конечно, Габи, – рычит в ответ Второй, но всё-таки теперь он меня мягко держит за руку и легко с улыбкой выводит нас под свет софитов.

***

Пока длилось интервью я уяснила несколько вещей. Например, Цезарь намеренно не упоминал Пита и Мирту, по какому-то поводу все капитолийцы по нам вздыхают, а нам двоим только и остаётся, что мило улыбаться стаду баранов, держаться за руки и поддакивать болтовне, даже абсурдной, Фликермана.

Но своего апогея эта вакханалия достигла, когда начался просмотр трёхчасового фильма с нарезкой моментов Игр. Нас посадили на такой узкий диванчик, тем самым вынудив сидеть вплотную. Но, видимо, Катону и этого показалось мало, и он обнял меня за талию, отчего по залу раздались одобрительные возгласы, а у меня в голове прокрутились все возможные способы оттолкнуть Уильямса.

– Даже не думай сейчас сбросить мою руку, Огненная. Продолжай играть роль, – парень прошептал эту фразу в самое ухо, чтобы никто не услышал кроме меня.

Мне ничего не осталось, как продолжая улыбаться, обнять его в ответ. Кажется, я всё сделала правильно, ведь даже Хеймитч улыбнулся и кивнул, взглянув на нас.

Но моя фальшивая улыбка чуть не слетела слица, когда начали показывать несуществующие кадры. И у меня встали на места и упрёки Эффи и болтовня троицы.

Вот сейчас показывают, как Катон заметив меня в лесу, отводит свою шайку подальше, а ночью в одиночестве подходит к дереву, на котором я сижу и оставляет у его корней лук, колчан стрел и нож, говоря, что отвёл профи в другую сторону.

Что это за бред? Этого даже близко не было! Вместо этих «подарков» Уильямс полез за мной на дерево, но на моё счастье просто свалился.

Похоже Катон понял моё негодование и легонько пихнул локтем в бок, призывая не выходить из образа. Я смотрю ему в льдисто-голубые глаза и благодарно киваю, продолжая следить за непонятными фрагментами.

По ходу фильма я насчитала ещё как минимум шесть несостыковок, и самая главная касается финала, когда на арене мы остались втроём.

Мы всё стоим на Роге, стараясь удержать равновесие и не угодить в лапы переродков. Вот только Катон не душит своими объятиями Пита, а я не целюсь во Второго стрелой. Вместо этого Мелларк разгоняется и набрасывается на Уильямса, сбивая последнего с ног. Но у Катона получается отбросить от себя парня, да так, что Пит начинает соскальзывать вниз к переродкам, хватаясь и таща меня за собой. Второй, не успев отдышаться, поднимается и рывком оттаскивает несуществующую Китнисс подальше от края Рога, а Пит достаётся переродкам. С этим распорядители Игр не наврали…

После выстрела пушки небо быстро светлеет, а стая убегает, оставляя нас вдвоём наедине.

– Ты же знаешь правила, нам обоим не выйти живыми с арены. Стреляй! – произносит блондин, попутно сбрасывая свой меч на землю.

– Я не буду в тебя стрелять, – возражает моя копия, и с Рога летит лук и оставшиеся две стрелы. Моё изображение подползает к раненому Катону и обнимает его, громко говоря:

– Пусть убивают обоих, мне нет дороги без тебя, – и примыкает к его губам, в этот самый момент по арене прокатывается голос Клавдия Темплсмита, извещающий о изменении в правилах этих Игр. Затем этот же голос представляет публике двоих победителей Семьдесят четвёртых Голодных Игр…

Смотреть противно… Неужели кто-то в эту чушь верит? Судя по реакции зала – да…

***

Спустя пару часов мы уже стояли в кабинете президента Сноу с коронами на голове и улыбались в объективы камер. Как только режиссёр объявил о завершении съёмок, Кориолан Сноу жестом приказывает всей съёмочной группе удалиться и в кабинете остаются лишь трое: победители и он сам.

– Мисс Эвердин, мистер Уильямс, как вы уже поняли, людям показали Игры с немного другого ракурса.

Катон уже открыл рот, чтобы возразить, но президент продолжил:

– О том, что было на арене знают лишь четверо: вы двое, я и Сенека Крейн. В ваших интересах, чтобы этот круг не расширился.

– Зачем вы вообще устроили этот цирк?! – выпаливает Катон.

– Зачем вам двое победителей? – поддерживаю парня я, и задаю вопрос, который не даёт мне покоя уже несколько дней.

– Терпение, молодые люди. Терпение – залог любого успеха, – всё тем же тоном продолжает Сноу, а я чувствую, как Второй стиснул кулаки и держится из последних сил, чтобы не врезать этому противному старику по морде. Смотрю Катону в лицо, и вижу, как на лбу показалась вена, а желваки стали дёргаться. В этой ситуации я даже, наверное, поддержала бы профи. Видя это, президент лишь усмехается и продолжает:

– За столько лет своего существования Игры уже приелись всей публике. Было принято решение, что победителей будет двое, дабы дать надежду Дистриктам, но кто же мог предположить, что жителям Капитолия больше придётся по вкусу ваша пара, а не тандем Эвердин-Мелларк. Вы двое – живое доказательство сочетания несочетаемого, эдакое воплощение огня и льда, – президент Сноу притих, а я уже хотела просто убить этого старика, который посмел распоряжаться моей личной жизнью.

– Вы прекрасно смотритесь вместе, как только мисс Эвердин достигнет восемнадцати лет, вы вступите в брак. Свадьба пройдёт в Капитолии, – предложения гулко сыпались из уст Сноу, а я даже слышала, как разбивается моя жизнь. Теперь последний кусочек паззла встал на своё место, – Сегодня вечером ваш поезд отправляется в Дистрикт-12. Заранее отвечу, почему не Дистрикт-2. Видители, вы, мистер Уильямс уже совершеннолетний, а мисс Эвердин – нет. Мы не можем её отлучать от семьи. Вы взрослый, самостоятельный человек и можете переехать в другой Дистрикт. К сожалению, у нас нет такой роскоши, как время, поэтому ваша семья уже получила открытку, в которой говорится, что вы решили изменить место жительства. Вы будете жить в одном доме в деревне Победителей Дистрикта-12, – к концу этого монолога, я совсем поникла, а Катон, напротив, всё распалялся и распалялся.

– Так, стоп. Я победил в Играх, я отыграл свою роль, а теперь почему я не могу остаться в своём Дистрикте, а она в своём. Игры закончились и нас больше ничего не связывает! – со всей накопившейся злобой выговорил Катон.

– Ошибаетесь, мистер Уильямс. Теперь Игры – это вся ваша жизнь.

========== Возьмёшь меня с собой? ==========

После коронации нас отвезли обратно в Тренировочный центр, стоит ли говорить, какое у меня ужасное было состояние? Но несмотря на это, за ужином Эффи пыталась меня разговорить, узнать, что сказал президент Сноу вне камер. И вот как ей сообщить, что меня против воли посватали за психа и убийцу, который явно не рад дальнейшим перспективам совместной жизни с незнакомым ему человеком. Но Эффи, как и все капитолийцы, думает, что Уильямс – это плюшевый мишка с милыми голубыми глазками. Сомневаюсь, что в Дистриктах вообще поверили в эту сказку про белого бычка.

Судя по тому, как десять минут назад к нам на этаж прибежала Габи Линфорд и запыхавшись сказала мне, что Катон разворотил весь номер, меня ждёт весёлая жизнь после Игр. Что ж, теперь к просто неприязни к этому человеку, в мою копилку добавился ещё и страх. Надо бы уточнить у Хеймитча насколько в нашем Дистрикте большие дома в деревне Победителей, чтобы свести общение с навязанным соседом к минимуму.

***

Небо над Капитолием начало темнеть, когда мы все уже стояли на перроне. Заметно похолодало, по сравнению с сегодняшним днём, от чего у меня зубы начали стучать друг об друга. Цинна как будто бы предвидел такую ситуацию и на память подарил тёплый кардиган. Суматошная троица тем временем лила слёзы и говорила, как будет по мне скучать, а Эффи, как всегда, жеманно улыбаясь, напоминала про манеры. Когда уже Катон зашёл в поезд и я собиралась пойти за ним, меня остановила Габи:

– Китнисс, на пару слов. Нужно поговорить, – сказала Габиния, отводя меня на несколько метров от всей толпы, – Послушай меня, я прекрасно понимаю, что и ты, и он не желаете видеть друг друга…

– Видеть? Ты серьёзно? После сегодняшней выходки, я стала его бояться, – не выдержав, перебила я Габи.

– Поэтому слушай внимательно. Катона очень легко завести, и когда это случится, мой тебе совет, делай ноги. Ты не сможешь дать ему отпор. Постарайся его не злить, – пыталась достучаться ментор до моего сознания.

– Моей жизнью распоряжаются как хотят…

– Это не самое страшное что могло случиться, – попыталась успокоить Габи.

– Что может быть хуже? – удручённо прошептала я.

– Поверь мне, это ещё не самый страшный расклад событий, – грустно вздохнула Линфорд, – сейчас в его жизни начнётся период адаптации после Академии. Будет не легко вам обоим. Если не будешь знать, что делать – звони, – Габи вложила мне в руку бумажку с её номером.

– Спасибо, – Габи притянула меня к себе, чтобы обнять, – Ты поедешь с нами до второго? – на мой вопрос она отрицательно помотала головой.

– Я должна остаться в Капитолии, через пару дней поеду домой. Нужно поговорить с семьёй Катона, – на какой-то момент она замолчала, будто задумалась, но потом произнесла:

– Терпения тебе, Китнисс. Терпения… – негромко сказала девушка, прежде чем отстраниться от меня и зашагать прочь от поезда.

***

Уже совсем стемнело, когда поезд проехал Дистрикт-2. Возможно Катон выходил во время остановки на платформу, а может быть не захотел лишний раз рвать душу. Кто знает, как скоро он сможет вернуться в свой родной дом.

Несмотря на поздний час, спать не хотелось. Последние два дня мне снятся кошмары. Возможно, если Эффи или Габи поехали с нами, я бы поболтала с кем-то из них. Да… Что-то совсем на меня не похоже, но говорят же, что Игры меняют людей? Когда приеду домой, одним из первых, что сделаю – позвоню Линфорд. С ней нужно много о чём поговорить. Сейчас особого выбора компании не предвидится. Хеймитч опять напился, а Катона я даже видеть не хочу.

Через некоторое время последние огни богатого города скрылись из видимости окна в купе, и я осталась в полной темноте. Единственным развлечением у меня осталась способность думать. И я думала: как увижу маму и Прим, как им скажу, что они не смогут переехать со мной в новый дом, что меня вынудили жить с профи. В какой-то момент я так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как дверь начала открываться.

Я сразу же насторожилась и села на кровати, стараясь разглядеть в двигающемся на меня силуэте Хеймитча, которого с лёгкостью смогла бы выпроводить в коридор.

Но нет. Фигура была выше и крепче, чем мой ментор, а когда в свете Луны мне удалось разглядеть черты лица, то инстинктивно отсела подальше, на сколько это возможно, и обняла свои колени.

– Надо поговорить, – спокойным, но настойчивым голосом сказал Уильямс, нависая на до мной всем своим немаленьким ростом.

Из-под футболки у него выбилась цепочка, на которой висел кулон в форме прямоугольника. Должно быть – талисман Катона, это украшение он перебирал в руках, когда его шайка всю ночь караулила меня под деревом.

– О чём? – старалась сказать спокойным тоном, но голос всё равно задрожал.

Катон, не спрашивая моего разрешения, сел на кровать прямо у моих ног и, смотря прямо мне в глаза, начал говорить:

– Ты боишься меня, – это было произнесено не как вопрос, а как утверждение.

Я кивнула. Глупо это скрывать, он и так всё заметил. Второй усмехнулся и продолжил:

– Я тоже не рад сложившейся ситуации. Поэтому предлагаю договор: ты не пытаешься убить меня, я, взамен, не пытаюсь убить тебя. Что скажешь?

– Это будет наиболее верным решением. Игры закончились, – стараясь не выдать своего страха, сказала я.

– Договорились. Мой тебе совет: не попадайся под горячую руку, а то я за себя не отвечаю, – на этих словах он встал с кровати и вышел из купе, оставляя меня в одиночестве.

***

После моей победы на Голодных играх прошло три месяца и сейчас осень активно вступала в свои права. Не могу сказать, что это самые лёгкие месяцы в моей жизни. Каждую ночь мне снятся кошмары, если так и будет продолжаться, то я просто сойду с ума. Но мой главный кошмар отнюдь не ночной и имя ему – Катон.

Обычно за день мы пересекаемся один-два раза: утром за завтраком и, если не повезёт вечером перед сном. Не разговаривать мы можем днями, а если и заговорим, то обменяемся парой реплик.

Мы постарались свести наше общение к минимуму. С утра я обычно ухожу либо в лес на охоту, либо в Котёл. К обеду я встречаю Прим из школы, и мы идём домой, где я могу пробыть до позднего вечера. Если я сильно задерживалась, то мама просила меня не уходить, а переночевать с ними.

Но после пары таких ночёвок без предупреждения, я уяснила, что лучше даже по темноте, но вернуться в новый дом. Оказывается, оба таких раза Катон оставался ждать меня в гостиной, а на утро уставший и разозлённый устраивал взбучку, так что я опять убегала из дома на пол дня и ждала, пока он остынет.

Катон почти всё время сидел дома или не выходил на улицу дальше деревни Победителей, что ж, это легко объяснимо. В детскую ложь распорядителей Игр может быть и поверили все капитолийцы, но мало кто поверил из обычных людей. Катону не давали нормально пройтись по улице, да он и сам не хотел, чтобы его рассматривали как зверя в клетке. На моей памяти он лишь однажды добровольно вышел в город. В тот поздний вечер я опять решила переночевать вместе с семьёй, как же удивилась моя мама, когда, открыв дверь, на пороге увидела победителя Семьдесят четвёртых игр, который, как выяснилось, пришёл за мной.

Я предлагала ему присоединяться ко мне на охоте. Катон отказывался. Парень всегда отвечал, что это незаконно и не понимал, зачем я рисковала и рискую, если в этом нет и не было необходимости. Ну да, куда ему из самого богатого Дистрикта знать, что такое голод и отсутствие денег.

Не проходило и недели, чтобы он не вспыхивал, с пол-оборота, как спичка. В такие случаи я, как и советовала мне Габи, убегала к себе домой и ждала пока Уильямс остынет. Один раз, я не успела убежать и была вынуждена просидеть на дубе, растущем у моего дома, около часа, слушая всё, что думает обо мне Катон. На моё счастье он так и не научился лазить по деревьям.

Каждый раз после его психов на следующее утро, когда я спускалась на завтрак, он ждал меня на кухне. Я садилась за стол, а он молча ставил передо мной чашку кофе, и скрестив руки на груди, пристально смотрел на меня, чуть хмурясь, до тех пор, пока я не сделаю глоток, а потом уходил к себе в комнату и мы до вечера не виделись. Это стало его своеобразными извинениями за своё неадекватное поведение. Да, Габи предупреждала, что будет нелегко, но за всё время нашего сожительства, я так и не услышала от Уильямса «прости» или «извини», как будто бы он не знал этих слов.

Однажды ближе к вечеру, я сидела в комнате Прим и между нами завязался разговор.

– Что происходит между тобой и Катоном, – робко спросила Прим, подползая ко мне под бок.

– Если бы я сама знала, утёнок, – с горечью ответила я, обнимая сестрёнку.

– На Играх вы так хорошо относились друг к другу, что даже смогли выжить вдвоём, отказавшись убивать в финале. А на интервью вы так мило шептались, я думала – это любовь, – закончила Прим, – Почему вы так охладели друг к другу?

– Какая любовь, утёнок? Он же из второго…

– Ну и что? Не все люди там злые роботы, которые способны только убивать, он же тебе приносил оружие, потом еду, а потом вообще не дал тебе свалиться к псам, – уверенным голосом произнесла сестрёнка.

– Да, не все, – сказала я, вспоминая Габи, надо будет ей как-нибудь позвонить, – Просто у него тяжёлый характер.

– Он был профи? – я киваю, – то есть он из Академии?

– Ну, наверное, мне это зачем знать? – не понимала к чему клонит Прим.

– А затем, что ты всегда сюда прибегаешь, когда вы ссоритесь и ждёшь…

– Прим, перестань. Мама услышит, – резко перебила её, чтобы лишний раз не расстраивать маму. Да, она до сих пор уверенна, что у нас с Катоном конфетно-букетный период.

– В следующий раз не прибегай сюда, а постарайся его отвлечь.

– И как же мне это сделать? Я не смогу дать ему по морде, – начала объяснять утёнку её неправоту.

– Вот и твоя ошибка. Вместо того, чтобы по морде дать, лучше бы успокоила его, а потом приласкала. Глядишь, и сближаться начали бы…

– Да, что ты такое говоришь? – не понимала я сестру и уже начинала злиться.

– А ты представь, как ему сейчас тяжело: он далеко от семьи, и как любой человек хочет спокойствия и тепла…

***

Не думала, что сестра сможет подать хорошую идею. В конце концов, она права: Катон тоже обычный человек. Вот только я не думала, что её теорию придётся проверять прямо этим же вечером…

Зайдя в дом, я увидела в гостиной Катона, который быстрыми шагами направился в мою сторону. У него было покрасневшее лицо, на лбу вздулась венка, а его самого просто трясло. Я уже выучила это состояние, и по-хорошему, нужно было срочно делать ноги.

– Уйди, Китнисс. Я за себя… Сейчас… Не ручаюсь… – пугающим шёпотом и с паузами сказал Катон.

Стараясь не выдавать свой страх, чтобы не сделать ещё хуже, я протянула свою руку к лицу. Катон непонимающе посмотрел, когда я начала поглаживать его щёку, но не пытался отстраниться.

– Что ты делаешь? – громко дыша выговорил Катон, по-прежнему не отталкивая меня.

– Отвлекаю тебя, – спокойно произнесла я, прежде чем взяла парня за руку и подвела к дивану.

Я села, облокотившись на спинку, и выпрямила ноги, а Катон прилёг, опустив свою голову мне на колени, всё также продолжая шумно и быстро дышать. Не зная, что делать дальше, я одной рукой взяла его ледяную руку, переплетая с ним пальцы, а другой рукой начала поглаживать его по голове, перебирая между пальцами светлые прядки. Минут через десять он перестал так шумно дышать, а ещё через десять мягко отстранился от меня и, чуть сжав мою ладонь, отпустил её и молча ушёл к себе в комнату.

Так и повелось. Теперь, если у Катона случались приступы гнева, то я не убегала из дома, оставляя его одного всё крушить, а оставалась рядом с ним, укладывая парня либо на диван, либо на кровать, прижимала к себе и молча гладила по голове. Как выяснилось, это наиболее безобидный и эффективный способ успокоить его.

Вот и сейчас, Уильямса что-то разозлило, я уже даже перестала спрашивать причины такого поведения, понимая, что этим сделаю всё хуже. Я стояла в коридоре, когда он вышел ко мне из гостиной, на лбу, как всегда набухшая венка, и неконтролируемо дёргающаяся в нервном тике нижняя губа. Но глаза… В них нет ярости. Голубые льдинки сейчас отражают только отчаяние и умоляюще на меня смотрят. Я без колебаний, подхожу к парню, привычно беру за руку, чтобы отвести к кровати, но Уильямс, облокотившись об стену, просто оседает на пол, а я за ним. Ещё никогда мне не доводилось видеть его в таком состоянии. Похоже, Катона вывел из себя телефонный звонок. Вот только что нужно было сказать такого собеседнику, что некогда безжалостный соперник, сейчас лежит у меня на ногах безвольной куклой, то сжимая, то разжимая кулаки.

Вот так и получилось, что сейчас я сидела и держала его голову прямо на полу. Катону не лучше, он почти весь на нём лежит. Обычно ему хватало от десяти до тридцати минут успокоиться, потом он благодарно кивал и обнимал меня, и молча уходил к себе в комнату.

Его дыхание уже давно стало тихим, но проходит тридцать, сорок, пятьдесят минут, а он всё не уходит. Находись мы сейчас на диване или кровати, я бы осторожно подложила ему под голову подушку, а потом, накрыв пледом, оставила бы одного. Но, сидя на полу, я не смогу встать, не разбудив Катона. Сейчас я не понимаю, чего боюсь больше: разбудить Уильямса и снова натолкнуться на гнев или того, что нам возможно придётся провести всю ночь на полу? Надеюсь, в какой-то момент Катону надоест так валяться, и он уйдёт, предварительно накрыв меня пледом. Это будет лучшем выходом из данной ситуации.

***

К своему удивлению, на следующее утро я просыпаюсь не на полу, а в своей кровати, укрытая аж двумя одеялами. Получается Катон меня перенёс ночью? И сегодня в первые мне не снились кошмары. Удивительно. Спешу спуститься вниз на кухню, он как всегда уже разливает кофе по двум чашкам, а заметив меня улыбается и говорит:

– Доброе утро, – за пять месяцев это первая фраза, которую я слышала с утра.

– Доброе… – не веря своим ушам, я недоверчиво прошла на своё место.

Катон поставил на стол две чашки кофе и две тарелки с яичницей, а затем и сам присел. Это наш первый совместный приём пищи. Завтрак всегда был на нём, а вот обед и ужин, готовила я. Уильямсу нужно было лишь разогреть.

– Это ты меня вчера перенёс на кровать? – аккуратно я начала спрашивать.

– А кому ещё это сделать было? – отпивая кофе спокойно ответил Катон, – кстати, ты так замёрзла, что пришлось тебе ещё одно одеяло доставать.

– Спасибо, – прошептала я.

– Ты же сегодня пойдёшь на охоту? – я недоверчиво посмотрела на него и кивнула, – Возьмёшь меня с собой?

========== Пожалуйста, не уходи ==========

– Пойдём домой, уже темнеет, а сумка набита, – слышу позади себя голос Уильямса, – Тебе ещё не хватило сугробов?

– Последний заяц и пойдём, – выговорила я, отходя от протоптанной нами тропы в сторону к глубокому снегу.

– Здесь кроме нас уже никого нет, – недовольно сказал Катон.

– Говори тише. Пять-семь метров левее, присмотрись. Сейчас с дерева сниму, – я начала залазить на дуб, но быстро поняла, что это будет нелёгкой задачей. Кора обледенела, и я не могла нормально ухватиться.

– Свалишься, – равнодушно подытожил парень, когда я уже почти добралась до нужной ветки.

Но когда осталось только перекинуть руку через ветвь и подтянуться, нога соскользнула со ствола, и я стремительно начала падать. На моё счастье в лесу выпало много снега и уже из глубокого сугроба до меня донёсся громкий смех Уильямса.

– А попытаться поймать меня не судьба? – процеживаю сквозь зубы, стараясь достать из-за шиворота папиной куртки противный снег, а когда это удаётся, то этим же комком запускаю в Катона, но он уворачивается.

– Я бы всё равно не успел, – нараспев произнёс блондин.

Он начал подходить ко мне, стараясь не нагрести снега в ботинки, и когда нас разделяло расстояние в полтора метра протянул мне руку. Я, недолго думая, ухватилась за неё обеими конечностями, и Катон в два счёта вытащил меня из сугроба. Смотрю на место своего приземления, но, на счастье, все стрелы остались в колчане.

– Ничего не болит? – интересуется парень, я отрицательно мотаю головой, – Ну, и хорошо, а то я не собираюсь весь тур Победителей тебя на руках таскать.

– Точно… За нами же завтра приедут? – Уильямс кивает и берёт меня под левую руку, и мы направляемся в сторону забора.

– Домой придём, и первым делом в ванной будешь отмокать, – серьёзным голосом произнёс Катон, поправляя на плече сумку с трофеями.

– Только заскочим ко мне домой, оставим дичь, а то нам много будет.

***

Когда мы пришли к дому в Шлаке то, кроме полной темноты и противного кота, никого больше не увидели. Это перепугало меня не на шутку, потому что Прим должна была уже давно вернуться из школы, а мама сегодня никуда не планировала уходить.

– Эй, спокойно! Они скорее всего у нас, помнишь, что твоя мама хотела проверить, как мы навели порядок перед приездом телевизионщиков, – Уильямс пытался достучаться до моего сознания, взяв меня за оба плеча.

– Ты, наверное, прав, сейчас только добычу выложу и пойдём.

Уже заходя в деревню Победителей, было видно, что в гостиной нашего дома горит свет, а из трубы валит дым, так что камин был разожжён, и я наконец спокойно выдохнула.

Дверь оказалась открытой, хотя вспоминаю, что перед уходом мы её закрывали. Первой зашла я и увидела такую картину: мама и Прим спокойно сидят на диване, а вот Хеймитч стоит почти у двери, смиряя нас гневным взглядом, потом смотрит на сумку у Катона и обманчиво добрым голосом произносит:

– Ну, что за чудо-детки, ещё и за выпивкой для меня сходили, – с этими словами он протискивается между мной и Уильямсом и стаскивает у него с плеча охотничью сумку, – Потом заскочите ко мне за вещичкой.

– Да от тебя же перегаром за километр несёт. Опять нажрался? А завтра вообще-то тур Победителей начинается, – говорю я, недовольно сморщив нос.

И вообще, что это такое? Сначала мама с Прим меня до смерти перепугали, теперь Эбернети чего-то к нам припёрся, так и ещё сумку забрал. Что такого могло произойти за семь часов нашего отсутствия?

– Только попробуйте мне что-нибудь учудить, – строгим шёпотом проинформировал нас ментор, так чтоб услышали только мы двое и вышел из дома.

Теперь, когда я уже не знала, что тут такое творится, к нам подошли мама и Прим.

– Хорошо погуляли? – спросила мама, явно пыталась скрыть своё волнение.

– Погуляли? Мы вообще-то… – начала было отвечать я, стягивая сапоги, но меня вовремя остановила Прим:

– У нас гости.

Сначала я подумала, что Цинна и стилист Катона приехали пораньше, но когда за спиной мамы я увидела мужчину в идеально сшитом костюме, с подправленными ножом хирурга чертами лица, то поняла, что ничего хорошего нас сейчас не ждёт.

– Мисс Эвердин, мистер Уильямс, сюда, пожалуйста, – обращается к нам капитолиец, махнув рукой в сторону кабинета, который почти всегда пустует.

Неприятно, когда в своём же доме начинают указывать, что делать, но мне хватает ума промолчать. Остаётся только надеяться, что Катон сейчас не заведётся, этого ещё для полного счастья хватать не будет.

– Наверное наставления перед туром, – стараюсь подбодрить маму и Прим перед уходом.

В последнее время нас завалили всевозможными сведениями о маршруте и расписании. Но у меня в голове даже нет предположений, кто в кабинете и, что ему нужно? Зайдя в кабинет, я вижу, что за столом сидит седовласый старик. И тут уже стало дурно, моим неожиданным гостем сталпрезидент Сноу. Мне и прошлый разговор с ним в кошмарах снится. Что на этот раз? Хорошо, что почти всю добычу, мы оставили в прежнем доме, а остальное унёс Хеймитч.

– Полагаю, нам всем будет проще, если мы договоримся не лгать друг другу, – Сноу сказал это так, будто бы это мы неожиданно ворвались к нему в дом, а не наоборот, – Что скажите, молодые люди?

Я? Я ничего не скажу. У меня язык прилип к нёбу.

– Это сэкономит нам кучу времени, – отвечает за меня Катон.

– Вы знаете, когда Сенека Крейн сказал, что хочет оставить двоих победителей, я думал, что это неудачная шутка. И я оказался частично прав. То впечатление, что вы произвели на Капитолий, не сработало в отношении Дистриктов.

– Может быть тогда распорядителям нужно было лучше продумать картинку финала, а то как-то неправдоподобно вышло, – сквозь зубы цежу я.

– Распорядители здесь ни при чём. Они дали вам трамплин, а вы уже полгода не можете подняться на нём ввысь. В вашу любовь не верят, – закончил Сноу.

Это хорошо, что он ещё не видел, каково было в первое время, сейчас мы очень даже прогрессировали. Стоп. Какую любовь? Порой мне докучала этим Прим, теперь ещё и президент в ту степь полез. Что я чувствую к Катону? На этот вопрос я и сама не могла ответить. Чувство дружбы? Наверное, хоть друг из меня неважный. Привязанность? Да, определённо. Но любовь – слишком громкое слово.

Мои хаотичные мысли перебил Катон:

– Они поверят. Как раз тур победителей, мы сможем всё исправить, – но в ответ на это президент лишь усмехнулся.

– Я вам не верю. Вы сами в это не верите, если по прошествии шести месяцев до сих пор спите в разных кроватях, – Кориолан Сноу замолчал, и я уже надеялась, что пытка окончена, но нет, – Смею напомнить, что у вас свадьба через год, кстати, с прошедшим, мисс Эвердин. Семнадцать лет – это прекрасный возраст. Мой вам подарок.

Президент достаёт из лацкана своего пиджака белую розу, от которой исходит едкий запах. Бурчу что-то вроде «спасибо», а затем смотрю как Сноу включает проектор, на котором транслируется финал прошлого сезона. Только не та фальшивая подтасовка, при просмотре которой все капитолийцы слезами обливались, а настоящая хроника, где Катон держит у моего горла нож.

– И вы считаете, что после этого я поверю, что между вами любовь? – президент начал ждать от нас ответа.

– Мы всё исправим, не сомневайтесь, – проговорил отрешённым голосом Уильямс.

– Уж постарайтесь, – на этих словах президент Сноу вышел из кабинета, оставив нас наедине.

– Вставай, – Катон спокойным голосом выдернул меня из мыслей и, мягко взяв мою руку, повёл к маме и Прим. Я боялась, что он не выдержит и вспылит, но похоже парень просто вымотался за этот день и ни на какие бурные эмоции не был способен.

– Как я и говорила, просто наставления перед туром, – оживлённо начала говорить маме и Прим.

– Мы вас под этой стражей уже пять часов ждём, меня даже с уроков сорвали, – обратилась ко мне сестрёнка.

Катон, достав полотенце из шкафа, всучил его мне с коротким приказом, не терпящим возражений:

– В ванну, не я сегодня в сугробе купался, заболеть ещё не хватало.

– А мама и утёнок? – на самом деле, сейчас я действительно хотела только согреться, но и по темноте отпустить семью, не позволяла совесть.

– Не волнуйся, я провожу их, а потом зайду к Хеймитчу за сумкой.

Уже глубокой ночью, сидя на своей кровати и расчёсывая волосы, я увидела, что ко мне в комнату вошёл Катон. Я не понимала, что ему от меня понадобилось, но парень решительным шагом приблизился к кровати, потом присел рядом со мной. Я ожидала чего угодно: начиная от описания состояния Эбернети и заканчивая обсуждением разговора с президентом. Но все предположения разбились, когда Катон протянул к моему лицу руку, осторожно заправил выбившуюся прядь за ухо, заставив моё сердце биться в бешеном ритме. Он наклонился к моему лицу и остановился, всматриваясь мне в глаза, будто что-то пытался в них прочесть. А потом прикрыл веки и поддался вперёд, нежно примыкая своими обветренными губами к моим.

Не могу сказать, что я испытала отвращение, но и радости тоже не было. Я так опешила, что даже не пыталась оттолкнуть Уильямса, а когда он отстранился, то почувствовала, как пылают щёки. Хорошо, что в спальне горел только ночник, и Катон не мог видеть, как смутил меня своим неожиданным поступком. Нет. Я не злилась на него, просто не понимала.

– Если тебя на это надоумила Прим, то…

– Она ни при чём, – перебил меня Катон, – Просто помни: мы «безумно влюблены» друг в друга. Честно, думал, что сейчас врежешь. Я не мог знать, как ты отреагируешь на это перед камерами и на сцене. Поэтому, уж лучше бы ты сейчас перебесилась, а к туру уже привыкла. И Габи, и Хеймитч уже пару дней твердят, что придётся неоднократно показывать свои чувства на публике. Считай это своеобразной тренировкой, – Уильямс закончил.

Его монолог был более чем рационален. На людях я бы точно не сдержалась и оттолкнула бы парня, если бы не отвесила пощёчину. В конце концов, нам нужно будет заставить поверить Дистрикты в нашу «любовь», так что пора переводить отношения на новый уровень.

– А теперь спать. Завтра с самого раннего утра к нам нагрянет вся процессия, – Катон наклонился ко мне ещё раз, но просто чмокнул в щёку, – Не обижайся на меня. По крайней мере, во время тура целоваться придётся, и не раз. Спокойной ночи.

– Спокойной… – произнесла отрешённо я, уже в спину Катона, когда он выходил из моей комнаты.

***

Мой беспокойный сон нагло прервали громкими визгами, доносившимися с первого этажа. Я с трудом приняла сидячее положение и, потирая глаза, посмотрела на часы, которые показывали шесть утра. Делать нечего, пришлось спускаться в гостиную к источнику шума.

– Китнисс, ты что ещё спишь? – вместо приветствия на меня набросилась Эффи.

– А что мне ещё делать в шесть утра? – яркий свет резал глаза, но я отчётливо видела, что сейчас в комнате около десяти людей. Заметив среди гостей Цинну, я попыталась двинуться к нему, но мне этого не удалось.

– Китнисс, мы так скучали! – а вот и троица, они время вообще видели? Откуда в них столько энергии? Но потом посыпалось с трёх сторон:

– Ты так себя запустила.

– Да мне не меньше двух часов тут с ногтями возиться.

– Подумаешь, вот что мне делать с бровями?

– Спасибо, что не стригла волосы.

И вот сейчас посмотрев на стилиста Уильямса и всего на одну ассистентку, мне стало завидно. Меня будут мучать часа три-четыре, а с парнем за час с лихвой управятся.

Кстати, сейчас Катон, с мило растрепавшимися после сна волосами, усердно пытался обратно не заснуть, пока ему что-то объясняла Габи.

Что ж, не я одна уже ненавидела этот тур.

Через пару часов мой образ был готов. Цинна заплёл косу маминым способом, а троица привела в порядок ногти и лицо, сделав макияж, скрывающий не выспавшееся состояние.

А вот с Уильямсом заморачиваться не стали, он уже вышел ко мне в верхней одежде. Его только приодели и уложили волосы. Как только его стилист и ассистентка отвлеклись, переговариваясь с Цинной и троицей, Уильямс долго не раздумывая, запустил пятерню в светлые волосы и взъерошил их так как было нужно ему, а не капитолийцам.

– Потом на ветер спущу, – сказал Катон, и я невольно улыбнулась его непосредственности.

***

Как же сильно я ошибалась, что наведение красоты перед выступлением – самая неприятная часть. Выйдя из дома вдвоём за ручку, мы сразу оказались в прямом эфире на весь Панем. Где-то минут десять нас интервьюировал Цезарь прямо через камеру, а мы с фальшивыми улыбками отвечали и даже пытались шутить. Но перед окончанием интервью, Катон притянул меня к себе и поцеловал, а я поддержала его игру, положив руку ему на затылок. Судя по визгам в студии у Цезаря Фликермана, мы произвели настоящий фурор.

Через час после этого я, Катон, Хеймитч, Габи и Эффи уже стояли в доме Правосудия, готовясь выступать со сцены перед всем Дистриктом. Менторы молчали, а вот Эффи вручила нам карточки с текстом, заставила их прочитать вслух и только потом выпустила на сцену.

Выйдя к толпе людей, первым, что я увидела два экрана. Один из них пустовал, а вот с другого на меня смотрел Пит. Перед глазами пронеслось, как он поскальзывается на Роге и летит вниз. Вне силы это больше смотреть, я нашла в первом ряду маму и Прим, начала зачитывать карточку, стараясь придать тексту эмоциональную выразительность.

***

Жизнь стала напоминать день сурка. Подъём, завтрак, получение от Эффи карточки, одевание, интервью в прямом эфире с обязательными элементами нежности к Катону, выступление, ужин в доме Правосудия, нотация от Хеймитча за мою неискренность и отбой.

Десять дней я живу по этому расписанию, десять Дистриктов позади. Остались три пункта нашего тура: Дистрикт-1, Капитолий, и завершает весь этот ужас Дистрикт-2.

Тур Победителя устраивают в межсезонье, чтобы напомнить людям об их беззащитности, а заодно и самим победителям. Каждый день видя изображения погибших трибутов, я потом вижу их и ночью во снах. Если раньше я просто просыпалась от кошмаров, то теперь я стала метаться во сне и кричать. От этих криков из соседнего купе прибегает Катон.

– Прости, опять разбудила. Кошмар, – начинаю оправдываться я, пока он подходит ко мне.

– Ничего страшного, – я отодвигаюсь к стенке, чуть-чуть освобождая места, и он присаживается на кровать, беря меня за руку.

В первую же ночь тура выяснилось, что теперь у меня проблемы со сном. Парень все девять ночей приходил ко мне, садился и ждал пока я снова усну, держа за руку.

– Катон, пожалуйста, не уходи. Побудь со мной, – прошу я, и боюсь, что откажет.

– Конечно, – мягко отвечает он, укладываясь на кровати, и накрывая нас одеялом.

Кровать узкая, рассчитана на одного человека, так что сейчас я спиной прижимаюсь к груди парня, а он обнимает меня за талию, согревая, и охраняет мой сон. Наконец-то у меня появилось чувство защищённости и тепла. Хорошо и спокойно. Сейчас всё правильно, так и должно быть всегда. Катон шепчет мне на ухо что-то нелепо успокаивающее, но это срабатывает, отчего я начинаю проваливаться в сон…

========== Не беспокойся за меня ==========

– Панем сегодня, Панем завтра, Панем всегда! – только мне стоит дочитать карточку Эффи и поднять наши с Катоном сплетённые руки вверх, как до сцены начинают доноситься фальшивые аплодисменты толпы.

Несмотря ни на что я понимаю, что этой репликой заканчивается проклятый тур. Осталось мелочь – просидеть на ужине у мэра. Сейчас мы во втором Дистрикте и это – последняя точка тура. Уже ночью я буду ехать домой на поезде.

Обычно финальным аккордом тура Победителя становился Капитолий. Но организаторы в этом году решили, что к исключительным Играм нужен и необычный тур. Поэтому всё началось в Дистрикте одного победителя и всё должно закончиться на Родине у второго. Все празднества и мероприятия в столице отгремели ещё вчера.

Вместо выхода в ежедневный прямой эфир для интервью Цезаря, нас с утра пораньше привели в студию Фликермана, набитую битком разукрашенных как попугаев капитолийцев. Цинна опять превратил меня в Огненную Китнисс, а то публика успела заскучать по моему образу. Наряд Уильямса тоже сочетался с моим платьем, так что вместе мы очень даже гармонично смотрелись.

Весь тур нам приходилось играть «безумно влюблённых» и мы старались как могли. Но, что может быть проще, чем просто сидеть в обнимку с Катоном, порой бросая друг на друга псевдовлюблённые взгляды, мило перешёптываться, подставляя губы и щёки под нежные чмоки, а потом оправдываться мол – не удержались. Пытаться отвечать на глупые или провокационные вопросы Цезаря и делиться навязанными планами на будущее, и всё это под одобрительный рокот аудитории. Уверена, Прим сейчас до потолка прыгает.

Нам приказали заставить поверить весь Панем, а не только столицу, что между победителями Семьдесят четвёртых игр закрутился роман. И мы это сделали. Сноу опасался возможных мятежей, но нам удалось успокоить людей и, возможно, кто-то и поверил в ложь распорядителей Игр. По крайней мере, ни в одном Дистрикте, во время нашего выступления никто в открытую не показывал своего недовольства. Смотреть в тысячи глаз, которые излучают только молчаливую ненависть у меня не было сил, поэтому я всегда пряталась за карточками или если приходил черёд читать Катону, то мне приходилось находить какую-нибудь точку поверх голов и ждать, когда это всё закончится.

Несмотря ни на что мы справились со своей миссией. Вчера на торжестве в Президентском дворце Сноу сказал про нас речь, теперь уже на весь Панем объявив «наше желание» поскорее сыграть свадьбу. Но только тогда, когда все присутствующие следили за фейерверком мы смогли спокойно выдохнуть. Президент одобрительно качал головой и улыбался двум Победителям. У нас получилось. Мы заставили поверить Дистрикты в нашу любовь.

***

– Советую поторопиться, у нас поезд через полтора часа, – пытаюсь напомнить расписание Катону, который, кажется, даже и не думал начать шевелиться.

– Нет, – вполне себе апатичный и спокойный ответ от парня, который лениво надевал серую толстовку.

– Что «нет»? Заметь, что мы сейчас стоим в прихожей дома мэра, без Эффи и наших менторов.

Как так получилось, что мы остались без всей свиты за пару часов? Если честно, то я и сама не совсем поняла. Сначала после выступления перед жителями Дистрикта-2 Эффи сообщила нам, что ей срочно нужно уехать домой к семье, оставив нас на попечение Габи и Хеймитча. Но если честно, из моего ментора вышла плохая нянька. Он и так был не в самом трезвом виде с утра, так ещё и нажрался на ужине, вот Линфорд и пришлось его выпроваживать.

– Я поменял нам билеты. Уедем завтра днём. Мне нужно решить кое-какие дела, – я с недоверием посмотрела на Уильямса, прежде чем выйти с ним под руку на улицу, – Не беспокойся, Габи и Хеймитч нас прикроют.

– Насчёт Габи – не сомневаюсь, а вот с Эбернети у меня возникают вопросы, – даже не пытаюсь удивляться или попытаться выяснить, что это за дела – себе дороже выйдет.

– Он уже нас прикрывает, Хеймитч уедет сегодня, а мы – завтра, – зачем-то повторяет Уильямс, продолжая вести меня в ему одному понятном направлении.

Пройдя быстрым шагом в полной тишине ещё минут десять, Катон вдруг остановился и начал снимать с себя толстовку, под моим непонимающим взглядом.

– Ты что творишь? – пытаюсь спросить я, но Уильямс уже одел меня в свою тёплую вещь, которая была мне, мягко сказать, на несколько размеров больше. Я в ней просто утонула, – Замёрзнешь!

– Не нужно чтобы тебя здесь видели, – усмехается Катон и натягивает капюшон кофты мне до носа, – Пойдём.

Так мы прошли ещё минут пять, пока не дошли до арки с надписью «Деревня Победителей». Я, привыкшая к тому, что в моём Дистрикте занято всего два дома, заворожённо наблюдаю, как почти в каждом здании горит свет и процветает жизнь. Катон в свою очередь ускорил шаг почти до бега, продолжая тащить меня за собой. Через четыре дома мы поднялись на крыльцо, и парень нажал на звонок. Достаточно быстро дверь открылась и оттуда показалась Габи, которая быстро затащила нас к себе в дом и закрыла дверь. Похоже, её жилище было полной копией нашего, что ж, у архитекторов Капитолия совсем нет фантазии.

– Быстро вы. Думала не раньше, чем через час ждать, – проговорила девушка, – Раздевайтесь и проходите.

Я, ничего не понимая, разулась и сняла толстовку, протянув её обратно Катону. Но он быстро натянул кофту на себя и даже не думал зайти к своему ментору в дом.

– Меня не ждите, ложитесь спать. Вернусь под утро, – Габиния на это понимающе кивнула и удалилась в сторону кухни, оставляя нас наедине.

Я не понимала, что они задумали и, что за многоходовку устроили? То Уильямс решает задержаться в своём Дистрикте, то ведёт меня к Линфорд, а теперь вообще куда-то собрался на ночь глядя. Я посмотрела на Катона, желая добиться хоть каких-то объяснений.

– Слушай внимательно, сейчас я уйду по делам, а ты за ночь попытаешься не натворить глупостей. Поняла? – парень взял меня за плечи, продолжая смотреть в глаза, ища в них ответ.

– Да, – не скрывая грусти ответила я.

Катон притянул меня к себе и сгрёб в крепкие объятия. Кажется, так мы простояли около минуты, пока он не отстранился и не направился к двери. Я уже приготовилась закрыть за Уильямсом, но он как будто передумал и остановился у выхода. Потом развернулся, снимая со своей шеи цепочку с кулоном, и вложил свой талисман мне в ладонь, сказав:

– Пусть побудет у тебя, для сохранности.

И, не спрашивая моего разрешения, притянул к себе и примкнул к моим губам. Мы целовались уже и не раз, но что-то в этом поцелуе было особенно. В нём впервые не было примеси хотя бы капли фальши или принуждения. Впервые, я целовала Катона, не потому что «так надо», а потому что сама этого хотела.

Парень быстро отстранился и вышел из дома, оставляя меня стоять одну в коридоре. Я закрыла дверь на замок и наконец обратила внимание на украшение, которое сжимала в ладони.

– Вау, Катон отдал тебе свою игрушку. Что ты с ним сделала, Огненная Китнисс? Ещё никто не удостаивался такой чести, даже я! – незаметно подобралась ко мне Габи и потянула в зал к разожжённому камину, где она уже обустроила два кресла и столик между ними.

Как только я уселась в мягком пуфе, Линфорд протянула мне чашку чая, и я благодарно кивнула.

– Куда это он пошёл? Ты в курсе? – спрашиваю, смотря на домашнюю Габи без косметики, с простым пучком на голове, без всяких золотых украшений.

– Ты не хуже меня осведомлена, какой он упёртый баран. Поверь, меня в свои планы он тоже не посвящает. Могу лишь предположить, что к своей семье. Больше некуда. Друзей у него нет, – отпив чая, начала говорить Линфорд, – Ты изменила его в лучшую сторону. Как тебе это удалось?

– Ну, я и сама не знаю. Может быть, просто посмотрела на него, как на человека, а не как на машину для убийств, – не зная точный ответ, пожала плечами.

– А с его психами что делаешь? Держу пари, ты уже под домом безопасный бункер отгрохала, – усмехаясь, поинтересовалась Габи.

– Наоборот, перестала убегать и теперь остаюсь с ним, меньше чем за полчаса успокаивается, – Габи выпучив свои карие глаза, удивлённо посмотрела на меня, – Да и к тому же, если в самом начале он вспыхивал пару раз за неделю, то теперь это случается нечасто. В последний раз почти месяц назад было.

– Ну надо же, честно, думала, что вы ещё до тура друг друга поубиваете… – удивилась Габи, – Не думала, что можно будет изменить сознание человека после Академии.

– Но ты вполне нормальная, это же вроде как школа, с усиленной физкультурой? – спрашиваю я, именно так нам и говорили на уроках, объясняя этим количество побед профи.

– Да уж… Хорошая школа… Она мне до сих пор в кошмарах снится, не Игры, не тур, а Академия, – Габи запинается, но продолжает:

– Ты знаешь, как происходят тренировки там? Я тебе отвечу. Сначала набирают шестилетних деток в группы, отлучая от родителей. А потом в первый же день избивают в кровавую кашу, причём так, чтобы доставить только боль, не травмировав кости. Дают день на оклематься и по новой. Это делается, чтобы на арене все чувства притуплялись, я уже молчу про физические нагрузки на грани человеческих возможностей, унижение, пытки и спартанские условия. Очень многие ломаются, а те, кто выдерживает двенадцать лет выходят с покалеченной психикой. Знаешь, сколько проблем профи доставляют в случае победы хирургам Капитолия? Хеймитч говорил, что тебе регенерацию делали пять часов. Мне её делали четырнадцать часов, а Катону вообще двадцать один. На нём места живого не было ещё до начала Игр… – Габи только закончила, как раздался телефонный звонок, к которому она и подошла.

Только сейчас до моего сознания дошло, какие ужасы творятся в Академии. Эта организация просто ломает детей. Что ж, теперь я не удивлена, почему Уильямс такой вспыльчивый. Понятно, почему он сразу на корню обрывал мои попытки узнать, что из себя представляет Академия. Катон просто снова не хотел погружаться в те ужасы. Интересно, а как Габи адаптировалась к жизни после этого чудовищного места?

Но сейчас Габиния стояла у телефона, кажется, уже успокоясь. За весь разговор она только слушала, а когда положила трубку и подошла ко мне, то я увидела, что на девушке нет лица.

– Габи?

– Я сейчас уеду в Капитолий, дверь никому кроме Катона не открывай, а то мало ли соседи нагрянут, – с грустью в голосе произнесла Линфорд.

– Мы вчера там были, это Эффи? – Габи отрицательно помотала головой.

– Все победители Игр невольны, только у вас двоих ещё не самая страшная учесть, – девушка начала собираться.

– Давай хоть до вокзала провожу, куда ты по темноте одна пойдёшь, – попыталась начать я, но Габи меня резко перебивает.

– Поверь, Китнисс, я могу за себя постоять. Не высовывайся даже в деревню, про город я уже молчу. Ложись спать и не беспокойся за меня.

***

Через полчаса Габи и след простыл, а я осталась одна в зале. Подхожу к камину и плюхаюсь в кресло, чувствуя в переднем кармане джинсов предмет. Достаю серебряную цепочку с подвеской и начинаю рассматривать её. Украшение сделано из того же материала, что и цепь. Простой, потёртый, без узоров прямоугольник, и что Катон в нём нашёл? Переворачиваю медальон и на обратной стороне нахожу гравировку «Моему победителю Девятнадцатых Голодных Игр».

Девятнадцатых? Но потом до меня доходит, что Катон не единственный из своего рода, кто побеждал в самом кровавом шоу. Теперь я поняла, откуда помню фамилию Уильямс. Деду Катона отведена парочка параграфов в школьном учебнике по истории Голодных Игр.

Пытаюсь рассмотреть подвеску внимательнее, стараясь увидеть хоть ещё что-нибудь. И мне это удаётся. Медальон оказывается с секретом. Открыв створки, я ожидаю увидеть какую-нибудь старую фотографию с девушкой, но от неожиданности роняю украшение на пол.

Сердцебиение участилось, и я трясущейся рукой тянусь к подвеске, надеясь, что мне показалось. На одной створке действительно находится фотография с девушкой, только фотография вовсе не старая, а эта девушка – я. Фото сделано чуть больше, чем полгода назад, на нём я сижу в голубом платьице и робко отвожу взгляд в сторону. Это произошло, когда Цезарь Фликерман представлял Панему победителей Семьдесят четвёртых игр. Перевожу взгляд на другую створку и замечаю надпись «Рядом с тобой я чувствую, что живу».

То есть весь тур Победителей Катон не играл на публике, а на самом деле оказывал мне знаки внимания? Перед глазами проносятся все поцелуи на сценах Дистриктов, его поведение на вчерашнем интервью у Фликермана. Получается, он не дурачился, раззадоривая публику, а действительно был честен перед Панемом…

========== Спасибо, ты научила меня заново жить ==========

Хотя Габи и приготовила для меня комнату, я всё равно туда даже и не поднялась. Больше всего мне хотелось дождаться Катона и объясниться с ним, сказать, что его чувства взаимны.

Да, кто бы мог подумать ещё полгода назад, что я влюблюсь в Уильямса, а он в меня. Хотя, говорят же, что противоположности притягиваются. Вот так и случилось. «Эдакое воплощение огня и льда» пронеслись у меня в голове слова президента Сноу.

Я задремала только под утро на диване в гостиной, стискивая в ладони старый медальон с моей же фотографией. Потрескивание огня в камине прекратилось ещё несколько часов назад, из-за чего в комнате становилось прохладно.

Меня выдернул из дрёмы резкий стук в дверь. Мельком взглянув на часы, я увидела, что доходило восемь утра. Сомнений никаких не было – это вернулся Катон. Я в несколько шагов оказалась у входной двери и открыла её. Передо мной возникла высокая фигура Уильямса, который держал руки крест накрест.

– Габи где? – вместо приветствия начал Катон, говоря тихим, но решительным голосом.

– Она вчера ночью уехала в Капитолий после телефонного звонка, – похоже, Катон опять был не в настроении, но несмотря ни на что я была рада его видеть.

Уильямс недовольно поджал губы и, стянув со спины рюкзак, швырнул его на пол. Странно, вчера он уходил налегке. Только сейчас я заметила приличный синяк на скуле.

– Что случилось? – забеспокоилась я, глядя с каким трудом ему далось такое элементарное действие, как снять с себя ботинки.

– Уходи, Китнисс. Не твоё дело, – совсем тихо сказал Катон, продолжая держать руки скрещенными на груди.

– Да что с тобой такое? – и потянулась ладонью к его лицу, понимая что-то неладное. Но в ответ он сбросил мою ладонь, когда я дотронулась до неповреждённой, прохладной с улицы щеки. Я не могла понять, что с ним. Уильямс явно был без настроения, но и приступа гнева в его действиях не было заметно. И он почти никогда не говорил так тихо, за исключением, тех моментов, когда нужно было сохранить разговор в тайне, между нами.

– Не лезь ко мне. Оставь меня одного, – произнёс Катон, прежде чем подойти к лестнице ведущей на второй этаж.

Я присела на диван, совершенно не понимая, что сейчас произошло. Успокаивало одно, Катон, судя по всему, не собирался крушить весь дом. Скорее всего просто не спал ночью, а сейчас пошёл отдыхать в свою спальню. Но, почему он тогда не позволил остаться с ним? И где это Уильямс схлопотал синяк? В отговорку «не вписался в дверной косяк» не поверю.

В итоге в своих мыслях, я просидела так минут двадцать, и решила подняться в его комнату. Если Катон уже спит, то останусь рядом, а если нет – попытаюсь поговорить.

Оказавшись у его комнаты, я приоткрываю дверь и протискиваюсь внутрь. То, что предстало перед моими глазами, заставило меня в ужасе округлить глаза. Нет, Уильямс не разворотил всю спальню. Катон сейчас сидел на кровати без футболки и обеими руками держался за левую половину грудины, пытаясь втянуть в лёгкие побольше воздуха. Лицо перекосилось от боли, некоторые прядки светлых волос прилипли ко лбу и потемнели из-за испаринки. Катон, даже не обращал на моё присутствие никакого внимания.

Только когда я подошла к нему вплотную и дотронулась до плеча, Уильямс поднял на меня свои ледяные голубые глаза. После чего он достаточно резко встал с кровати, от чего сразу же сдвинул светлые брови и прикусил нижнюю губу.

– Уйди, – такая мольба в непривычно тихом голосе.

– Да у тебя же рёбра сломаны, про синяки вообще молчу! – вспыхиваю я, поражаясь его упёртости, и стараюсь усадить Уильямса обратно.

– Ты не врач, – всё так же тихо продолжил Катон, – Откуда тебе знать?

– А неужели не видно? Ты вздохнуть даже нормально не можешь, – присаживаюсь рядом с Катоном и мягко беру его за запястье, отодвигая тяжёлую руку от повреждённого участка, видя там обширную гематому, – В больницу надо…

Парень отрицательно мотает головой, не соглашаясь с моим предложением.

– Это сейчас был не вопрос, а утверждение. Где в этом Дистрикте больница?

– Я туда не пойду, – Катон ненадолго остановился, и наконец, поглубже вдохнув, продолжил, – Я не хочу оставаться здесь без тебя. Ты и так должна уже быть дома.

– Тогда, когда приедем в Двенадцатый, я сразу же с перрона поведу тебя к маме, – Катон осторожно положил голову мне на плечо, уткнувшись носом в ключицу, и я, поняв беззвучную просьбу, начала поглаживать его макушку, стараясь отвлечь от боли.

– Я не против, – спокойно произнёс Уильямс.

***

Перевалило за полночь, когда мы проехали Дистрикт-5. Сейчас я уже начала жалеть, что силком не отвела Уильямса в больницу, а решила транспортировать его. Ему стало хуже. А смогу ли я вообще довезти Катона до мамы? Но сразу же ругаю себя за такие мысли. Ну, конечно, довезу. Он же такой крепкий, и не из таких передряг выбирался. Подумаешь температура…

– Вот скажи, оно того стоило? – спрашиваю я, промачивая горячий лоб влажным полотенцем.

– Определённо да, – Катон запинается, стараясь вдохнуть поглубже, – Зато Карли не попадёт в Академию.

– Карли – твоя сестра? – спрашиваю я, стараясь припомнить маленькую девочку со светлым хвостиком и голубыми глазками, как у брата. Катон кивает.

– Ей шесть – значит летом пора в Академию. Я не мог этого допустить, –парень останавливается передохнуть, но вскоре продолжает, – Знаешь, перед Играми, я и отец заключили сделку: если я побеждаю, то он не отдаёт Карли в Академию.

– Но ты же победил.

– Отец считает, что не честно и позорно, – шепчет Катон, – Не думаю, что убедил отца в своей правоте…

– Это он тебя так? – Уильямс слабо кивает.

– Но по крайней мере, теперь дверь в Академию Карли будет закрыта… Пусть хоть у неё будет нормальное детство без ужасов.

– Почему ты так в этом уверен? – спрашиваю я, поправляя его съехавшую подушку.

– Деньги в этом мире решают всё, – Катон слабо улыбнулся, а я присела рядом.

– Ты подкупил их? – Уильямс утвердительно кивает и тянет ко мне руку, но закашливается, и сразу же кладёт ладонь обратно на рёбра.

Его лицо перекосилось от боли, и вот тут уже плохо стало мне. Я не могу ничем помочь Катону, кроме как оставаться рядом и пытаться сбить температуру. Не знаю кому сейчас больнее: Катону от физической боли или мне, приходящейся смотреть как он мучается. Я, поняв, чего хочет Уильямс, беру его за руку, а второй начинаю поглаживать голову, как любит Катон. От этого он прикрывает глаза.

– Попробуй поспать, полегче должно стать, – прошу я, хотя понимаю, что ночка будет длинной.

– Останься со мной, хорошо? – Катон смотрит мне глаза в глаза, и я киваю. Ну куда я его сейчас оставлю? – Прости меня… Прости за всё…

Что? Неужели я не ослышалась? Может быть он просто сказал так тихо, что мне показалось? Но факт оставался фактом: Катон впервые извинился передо мной.

***

Ночью глаз я так и не сомкнула, мои надежды, что температура спадёт, накрылись медным тазом. Стало только хуже. Катон, конечно, попытался поспать, но дальше беспокойной дрёмы дело не пошло. Более того, под утро приступы кашля участились и появилось неприятное последствие этого…

– Плохо дело, – прошептал Катон, вытирая с губы собственную кровь.

– Не говори глупостей, сейчас уже у мамы будем. Минут пять – семь и дойдём, – я вела Катона в дом в Шлаке, пытаясь успокоить парня.

Хотя сама понимала, что в кашле с кровью нормального ничего нет. Похоже теперь повреждены и лёгкие. А может у меня просто паранойя? Сейчас мама посмотрит, и скажет, что это просто ушиб. Глупо на это надеяться, но может всё-таки…

– Мам! Прим! Помощь ваша нужна! – с порога кричу я, придерживая Катона за плечи. На мои крики в коридор сразу же выбегают обе, – Он рёбра травмировал.

Мама без лишних вопросов кивает и ведёт Катона на кухню, попутно командуя Прим что-то принести. Я всегда с восхищением наблюдала, как женщина, которая без моей помощи не могла паука прибить на глазах становилась бесстрашным воином. Можно сказать, что именно в такие моменты, она и знает для чего живёт.

Из-за противного кота, что перекрыл мне путь, я чуть замешкалась, а когда вошла на кухню, то увидела, что Прим перебирает скляночки и пузырьки что-то ища, а мама уже, успев стащить с Катона кофту и футболку, осматривала почерневшую гематому на левом ряду рёбер.

– Кашель с кровью есть? – спокойно спрашивает мама и, получив утвердительный кивок от Уильямса командует уже мне, – Китнисс, мой руки, будешь помогать, и вскипяти воду.

– Что-то серьёзное? – спрашиваю я, подходя к кухонному столу, на котором мама уже уложила Уильямса.

– Левый ряд – сломаны рёбра четыре-шесть. Седьмое, похоже, треснуло. Из-за того, что грудная клетка долго оставалась незафиксированной, образовался гемоторакс. Надо убирать кровь, – мама носилась по кухне туда-сюда, готовя инструменты, – Прим, коли пока морфлинг.

– Нет, стой… Не надо… – остановил мою сестру Катон, – После Игр меня из-за этой штуки чуть наркоманом не сделали… Обойдусь без него.

Я несколько раз видела, как к маме приносили шахтёров из-под завалов, с раздробленными грудинами. И всем она давала это лекарство. Особенно, если нужно было оперировать.

– Утёнок, коли! Ты видишь: он не в себе! – сестра нерешительно остановилась, поглядывая то на меня, то на маму, ожидая, дальнейших указаний.

– Попробуем без морфлинга, – вынесла вердикт мама, а я чуть не захлебнулась от возмущения, – Прим, доставай приборы, сейчас начинать будем.

– Эй, успокойся, – Катон накрыл мою руку своей холодной ладонью, – Мне не впервые терпеть боль.

Нехотя соглашаюсь, понимая, что ничего не смогу изменить. Я никогда не могла смотреть, как мама делает операции, поэтому уже собиралась уйти из дома, но ко мне обратилась Прим:

– Останься здесь, будешь его отвлекать и, если понадобится, держать.

Скрепя сердце, прохожу обратно на кухню и становлюсь над головой Катона, чтобы не мешать ни маме, ни сестре. Голубые глаза осознанно смотрят на меня, а я, под смиренным взглядом, кладу обе ладони на горячие щёки и начинаю чуть поглаживать.

Я старалась смотреть только на лицо, понимая, что не хочу видеть зону операции. Но как только смотрящие на меня льдинки закрылись, светлые брови сдвинулись к переносице, а губы сомкнулись в тонкую полоску, мне стало дурно.

– Нет! Нет! Я не могу… – сказала я, отступив на шаг назад, – Прости, Катон, я не могу…

Я стремглав вылетела в коридор и, наспех обувшись и накинув на себя куртку, выскочила из дома. И побежала подальше от дома, туда, где меня никто не достанет. Я побежала в лес. Перед глазами так и стояло лицо Уильямса, перекорёженное от боли.

Сначала у меня была мысль пойти к озеру и домику, но эта идея быстро провалилась из-за мокрого снега. Туда и так путь не близкий, так ещё и сугробы начали таять. Кроме меня и папы про это место никто не знал. Как только Катон поправится, обязательно отведу его туда.

Потом мне пришла идея поохотиться. И пускай, я выскочила из дома только накинув одежду, но лук и стрелы я всегда прятала в лесу. Минут через десять неспешной ходьбы я уже дошла до старого дерева и достала колчан и лук из прогнившей колоды. Всё было на своём месте, как мы с Катоном и оставили полмесяца назад.

Охота не ладилась, а может я и не старалась. Я просто ходила по лесу, погружённая в свои мысли. Один раз заметила дикую индюшку, да и в ту не попала. Ладно, пусть живёт.

Бросив это бесполезное дело, я залезла на ближайшее подходящее дерево отдохнуть, и в этот момент почувствовала в кармане джинсов предмет. Поудобнее усевшись на крепкой ветке, я достала мешающую вещь. Талисман Уильямса…

Я же ещё вчера собиралась ему вернуть. Интересно, как он сейчас там? Мама уже, наверное, закончила свои экзекуции. Да, мне стыдно, что не смогла остаться с Катоном, бросив его одного. Мысленно прикинув, сколько времени прошло после моего побега, я, спустившись на землю, побрела обратно домой.

***

Когда я зашла в дом, меня встретила непривычная тишина. Первым делом, сняв верхнюю одежду, я направилась на кухню и застала Прим, сидящую у Катона. Похоже, он спал.

– Китнисс, иди сюда, чего в дверях стоишь? – прошептала мне утёнок, и я подошла к ним поближе.

Нерешительно взглянув на спящего парня, я заметила, что его грудь обтягивала белая широкая повязка, а на лбу лежало влажное полотенце.

– Всё прошло хорошо: кровь из плевральной полости убрали, на рёбра наложили тугую повязку, чтобы правильно срастались, – начала тихо говорить Прим, видя, как я кошусь на Уильямса.

– Давно он спит?

– Отключился, когда мама начала на место рёбра ставить. Так и спит, – Прим встала со стула, уступая его мне, и, взяв в руки графин, подошла обратно, – Как проснётся – напоишь. Это от температуры, только следи, чтобы по чуть-чуть пил.

Я благодарно кивнула сестре, и она удалилась в свою комнату. Присев подле Уильямса, я невольно засмотрелась на него. Сейчас я не понимаю, как протекала моя жизнь без этого взрывного парня. Он вызывал у меня раздражение, я его ненавидела, боялась. А в итоге, сумев сбросить с него защитную маску, увидела настоящего Катона. Не профи, не машину для убийств, не бездушного робота, а живого человека с искалеченной жизнью и психикой. И поборов свой страх, я смогла ему помочь открыть в себе нового человека. А он, сам того не ожидая, помог мне не свихнуться от ужасов и остаться собой, став моим смыслом жизни. Не знаю, сколько я просидела, смотря на измученного, уставшего, но всё равно красивого Катона, прежде чем он проснулся.

«Привет» – произнёс Уильямс одними губами, слабо улыбаясь мне.

– Привет, – улыбнувшись, ответила я и положила ему на щёку свою ладонь, Ты как?

– Лучше, пойдём домой.

– Ну, уж нет. Сейчас ты точно здесь останешься, – сказала я, доставая серебряную цепочку из кармана.

Вытащив украшение, я предварительно открыла створки медальона и показала Катону свою же фотографию, ожидая ответа.

– Да, да. Я тебя люблю. Довольна? – зачастил парень, пытаясь присесть, но я вовремя его остановила.

– И я тебя люблю. Почему раньше не говорил? – сказала я, чуть приподняв его голову, и надела на парня цепочку с украшением.

– Вообще-то говорил, и не раз. Ты просто не слышала меня, – ответил Уильямс.

Ну, точно. Во время тура он не раз признавался мне в любви, только считала всё это игрой на публику.

– А как давно у тебя есть ко мне чувства? – с интересом спрашиваю парня.

– Думаю, тебе не понравится мой ответ… – Катон замолчал, но я терпеливо смотрю на него, призывая продолжить, – Ладно… Вообще, начал засматриваться на тебя ещё в центре подготовки, но, по-настоящему полюбил не очень давно. Помнишь, однажды мы с тобой заснули прямо на полу. Я проснулся и понял, как ты замёрзла. Тогда я взял тебя на руки и отнёс в твою спальню. Но оставить тебя одну был не в состоянии. Ты была такой естественной, милой и беззащитной. Той ночью я спал с тобой, обнимал, грел и охранял твой сон. Ушёл только под утро, накрыв ещё одним одеялом…

Уильямс закончил, ожидая от меня хоть какой-то реакции. Я улыбнулась и, наклонившись к нему, ласково потрепала светлые волосы. Признаться честно, я предполагала, что ту ночь провела не одна. Уж больно спокойной она была, без кошмаров.

Я отошла от парня, чтобы перелить отвар из графина в кружку, но, быстро справившись со своей задачей, вернулась обратно.

– Только маленькими глотками, – сказала я, прежде чем дать парню выпить лекарство, придерживая его голову.

После того как с отваром было покончено, Уильямс взял меня за руку, жестом прося нагнуться к нему. Я так и сделала, сократив расстояние между нашими лицами до минимума. В этот момент он прислонился своими губами к моему лбу на несколько секунд, а отстранившись, сказал:

– Спасибо, ты научила меня заново жить…

========== Я сам так решил ==========

Обычно я сплю так крепко, что даже если придут люди с разукрашенными причёсками и татуировками на лицах и начнут брать интервью, то всё равно не смогут разбудить. Но сейчас меня без особых усилий вытащил из сна слабый толчок по бедру. Присев на кровати, стараюсь продрать глаза и как только это удаётся, кошусь на Уильямса, который не нарочно, но прервал мой отдых.

Всё бы ничего, но он опять принялся за своё. Не с его тремя сломанными рёбрами можно спать на животе, обняв подушку руками и уткнувшись в неё лицом. Мама только два дня назад удивлялась, как это за три недели у крепко сложенного, атлетичного и молодого организма наблюдалась черепашья динамика, больше характерная для стариков? Что ж, эту загадку я разгадала… Подползаю к блондину поближе и начинаю аккуратно трясти за плечо, стараясь разбудить:

– Катон… Катон! Просыпайся, тебе нельзя так спать! – на мою неумелую попытку поднять Уильямса, он лишь лениво отмахнулся рукой, что-то пробубнив нечленораздельное в подушку, – Какой же ты упёртый, ведь самому же больно делаешь, – произношу кряхтя, стараясь перевернуть парня хотя бы на здоровый бок.

Со второй попытки мне это удаётся и, поддавшись, Катон нехотя переворачивается на спину, возмущённо скрестив руки на груди, будто бы я его без причины подняла. Тянусь к тумбочке и включаю прикроватную лампу, а, обернувшись назад, вижу, Катона, недовольно поджавшего губы и щурящегося от источника света.

– Вот скажи, что у тебя за маниакальное желание спать на животе? – спрашиваю я, попутно проверяя бандаж на груди несопротивляющегося парня, и, убедившись в целостности повязки, оставляю Уильямса в покое.

– Мне так удобно, я не привык спать на спине или боку, – ворчит Катон, рукой указывая на ночник, – И, вообще, я опять не смогу уснуть…

– Спать захочешь – уснёшь. Дай угадаю, я тебя вечером укладываю, укладываю, а ночью ты упорно переворачиваешься? – задаю риторический вопрос, прекрасно зная ответ.

class="book">Катон довольно кивает, подобно коту, нажравшемуся свежей сметаны, а я, неуклюже встав с кровати и одёрнув задравшуюся футболку, направляюсь к выходу из спальни.

– Эй, ты куда? – доносится из-за спины встревоженный голос Уильямса.

– Сейчас вернусь, – бросаю я, направляясь в бывшую комнату парня.

Уже через минуту возвращаюсь обратно в спальню, держа в каждой руке по подушке.

– Нет… – простонал Катон, увидев предметы, догадываясь, что я собралась с ним делать, – Не начинай…

– Да, – передразниваю парня, усаживаясь подле него на кровати, – Если ты, как маленький ребёнок хочешь спать на перинах – не смею препятствовать.

– Ну, так я точно до утра не засну, – бурчит Уильямс, но всё же не сопротивляется, пока я подкладываю ему под бока по подушке.

– Так точно не перевернёшься, – проверив целостность конструкции, выключаю свет.

– Всё равно скину их, когда заснёшь…

Я наклоняюсь над Катоном и оставляю лёгкий поцелуй на его губах, успев ласково потрепать его мягкие светлые волосы. А вернувшись в горизонтальное положение, нахожу под одеялом как всегда холодную кисть парня и вкладываю свою руку ему в широкую ладонь, чувствуя, как Уильямс уже переплёл в замке наши пальцы.

– Только попробуй… – в шутку угрожаю я, хотя прекрасно догадываюсь, что, проснувшись, увижу Катона дрыхнущего на животе, который всё-таки сбросил на пол ненавистные ему барьеры…

***

– Китнисс, пойдём на охоту. Мы уже полтора месяца не выбирались в лес, – Катон, оторвавшись от книжки, перевёл взгляд на меня.

– Я туда и собираюсь, – спокойно отвечаю я, направляясь на кухню, собирать сумку.

Но останавливаюсь в дверном проёме, чувствуя затылком прожигающий взгляд ледяных глаз. Обернувшись, вижу Уильямса, смотрящего на меня с непониманием.

– Если бы кое-кто соблюдал рекомендации, то у него уже бы всё зажило, и я бы взяла его с собой, – возвращаюсь к Катону и с иронией начинаю как ребёнку объяснять.

– Нет. Одну в лес не отпущу, – уверенно произносит парень, выхватив у меня из руки сумку для дичи, – Либо мы идём туда вдвоём, либо сидим дома и смотрим телек, валяясь на диване.

Понимая, что сегодняшняя охота накрылась,а противостоять Уильямсу бесполезно, нехотя соглашаюсь. Но дома сидеть уже порядком поднадоело нам обоим, а Катон не любит гулять по Дистрикту, поэтому предлагаю:

– Может, тогда просто прогуляемся по Деревне победителей?

– Тоже вариант, сейчас быстро соберусь и пойдём, – он вернул сумку, прежде чем направиться к лестнице, ведущей на второй этаж.

Уже минут через десять мы неспеша шагали по брусчатке вдоль пустующих домов. Почки на деревьях набухали, а первые цветы на клумбах уже вовсю распускались, подобно нашим чувствам. Пришла весна, пробудившая природу и вернувшая нас к жизни.Впервые за долгое время меня не тревожили приближающиеся Игры или шоу, в которое втянул нас Капитолий. А мысль о предстоящей свадьбе не вызывала отторжения как раньше, а заставляла сердце биться чаще в ожидании следующей зимы.

И всё кажется таким правильным: Уильямс – предназначен мне судьбой, а не навязан столицей. Сейчас, есть только он и я. Мы подобны Амуру и Психее, не желающим расставаться ни на миг. Никто и ничто не могло испортить этот интимный, нежный, искренний, полный любви момент. С ним единственным я могла быть честной, только с ним делиться правдой. С Катоном можно говорить о чём угодно, а можно о чём угодно молчать. Он единственный поймёт и не осудит, ведь сам не понаслышке знает, как изменяется мировоззрение после Игр.

– Вот скажи мне, как ты смогла обогнать меня по баллам? Что ты там такого вытворила? – вдруг нарушил идиллическую тишину Уильямс, выдернув меня из размышлений.

– Ну, я и сама не знаю, – протянула я, остановившись и пытаясь сформулировать ответ.

– Это как? – Катон в недоумении изогнул светлые брови, смотря на меня сверху вниз.

– Я выстрелила в них. Точнее в их сторону, – парень удивлённо округлил голубые глаза, не веря моим словам, – Сначала промахнулась, потом попала в десятку, а они не наблюдали. Ну и слетела с катушек, да и выбила яблоко из пасти жареного поросёнка! – с вызовом заявляю я.

– Узнаю мою Огненную Китнисс! Чего-то подобного я и ожидал, – с усмешкой заявляет Уильямс и прижимает к себе, сомкнув руки у меня за спиной.

– Эй, этого даже я предугадать не могла, – наигранно возмущаюсь, и легонько толкаю его в плечо.

– А тут и предугадывать нечего, – искренне и по-доброму улыбается Катон. Не думаю, что кто-то, кроме меня видел эту настоящую, а не фальшивую улыбку, – Иди сюда.

С этими словами парень наклонился и прижался своим лбом к моему, смотря со всем трепетом и теплотой, на которую был способен, мне в глаза. Таким он был только со мной. Я не удержалась и, прикрыв их, поддалась вперёд, встречаясь с манящими губами Катона, обнимая его за шею. Но Уильямса не устраивает роль ведомого, поэтому он в два счёта перехватывает инициативу, сминая мои губы. Я с удовольствием отвечала на жаркий, страстный, но одновременно медленный и тягучий поцелуй. Впервые за долгое время, у меня в голове образовалась безмятежная пустота. Я наслаждалась этим моментом, казалось, весь мир опустел, и остались лишь мы вдвоём…

– Солнышко, я, конечно, тоже был поражён твоим попаданием в яблочко, но не до такой степени, чтоб прямо на улице с тобой лобызаться.

Грубый знакомый голос вмиг заставляет моменту испариться, а мне в ужасе распахнуть глаза и отпрянуть от Катона, высвободившись из его объятий. Сердце бешено забилось, к щекам притекла кровь, от осознания того, что мы сейчас были не одни. Прямо напротив нас, на своей веранде стоит и гогочет Хеймитч, облокотившись на перила. И отпив из бутылки пойло продолжает:

– Ребятушки, что ж вы месяц назад так не лизались? Проблем меньше было бы, – говорит Эбернети с весёлыми нотками в голосе, а я чувствую, как стыд сменяется на злость, – Вы не похожи на тех, кто полгода назад, на этом же месте клялись друг друга убить. Скорее теперь…

– Хеймитч, заткнись! – выпаливаю я, не давая продолжить его пьяные бредни.

Я из последних сил держалась, чтобы не треснуть ментора. Уж больно у меня чесались кулаки. Могу представить, что творится в голове у вспыльчивого Уильямса. И Эбернети сильно ошибается, если думает, что я буду останавливать Катона…

***

Начало смеркаться, когда по карнизу глухо застучали капли дождя, первого в этом году. Я, встав с кресла, подхожу к широкому подоконнику и смотрю на ворота Деревни победителей. Интересно, успела ли Прим подоить свою козочку Леди, а мама вернуться из центра города и не промокнуть?

Внезапно открывшаяся дверь заставила меня не на шутку испугаться и стиснуть в руке рулон смотанного эластичного бинта. Я резко обернулась и спокойно выдохнула, увидев вошедшего в спальню Катона.

– Эй, ты чего? – с волнением спросил Уильямс, стягивая с плеч махровое полотенце.

Ну, точно. В доме кроме нас двоих никого нет, и кого я ещё могла увидеть в комнате, кроме парня, ушедшего в душ минут двадцать назад. Совсем трусихой стала.

Перевожу взгляд на Уильямса, стоящего в паре шагов от меня. С потемневших влажных прядок лениво падают уже остывшие капельки воды то на плечо, то на грудь или спину, и, стекают вниз, оставляя мокрые дорожки на мускулистом теле. И тут до меня доходит, что он стоит в одних домашних шортах и ухмыляется, глядя как я, бесцеремонно пялюсь на его обнажённый торс.

– Прекрати лыбиться, я просто поняла, что у тебя рёбра не зафиксированы, – говорю, смутившись, и рукой с бинтом указываю Уильямсу на постель.

– Да-да-да, я так и подумал, – ёрничает Катон, садясь на кровать, и вытягивает руки в стороны, ожидая меня.

Закатываю глаза и пристраиваюсь позади него, отчего прогибается матрац.

Так. Это не сложно. Мама и Прим сотню раз мне объясняли, как накладывать повязку.

Минут через пять мучений победно закалываю край бинта металлическими скобами, но мой взгляд останавливается на открытом участке кожи. Сначала подумала, что показалось, но, внимательно присмотревшись, увидела еле заметную тонкую сеточку шрамов. Некоторые бледные полоски выглядывали из-под бинта, некоторые змейками спускались к пояснице. Штук десять, не больше, но что-то мне подсказывает, что под повязкой спрятались ещё несколько.

Странно, учитывая то, что Уильямсу, как и мне после Игр сделали полную регенерацию. Значит, раны недавние. Похожи на следы когтей кошки, но у нас нет питомцев, да и живность не стала бы драть плоть в неестественных для себя направлениях.

Катон напрягается, что-то заподозрив, а я не удерживаюсь и дотрагиваюсь подушечками пальцев до одной из полос, от чего Уильямс неожиданно дёргается.

– Ты где спину успел поцарапать? – спрашиваю и замечаю, как кожа покрывается мурашками.

– Я не царапал, – холодно отвечает парень, но продолжает сидеть на месте.

– А шрамы откуда? Регенерация же всё убрала, – говорю, продолжая изучать спину Катона.

– Нет, не всё, – отрезает Уильямс, – Да, конечно, это небольшие мелочи, по сравнению с тем, что было, но хирурги в Капитолии знатно перепугались, поняв, что их волшебные технологии дали осечку. Они раза три делали регенерацию, естественно под морфлингом, полностью убрать следы так и не смогли. Хотели попробовать пересадить кожу, но Габи за меня заступилась, понимая, что ещё чуть-чуть и зависимость от наркотика мне обеспечена.

– Чем это тебя так?

– Плеть, ножи, один из псов или волков, а может всё и сразу. Я, честно, не помню, – тихо произнёс Катон, а я с ужасом поняла, что его бьёт крупная дрожь.

Я не могла видеть его лицо, но с лёгкостью читала язык тела: он тратил все свои силы, чтобы просто не сбежать. Осознав, что я делаю Уильямсу больно, заставляя вспоминать прошлое, с ужасом отдёргиваю руку от широкой спины и понимаю, как колотится у меня сердце.

– Не останавливайся, – спокойно продолжает парень, – Я же вижу, что тебе интересно…

Сначала думаю, показалось, однако робкий взгляд голубых глаз, брошенных через плечо, подтвердил, что я не ослышалась. Нерешительно кладу ладони на шрамы, понимая, что Катону неприятно, но ради меня он терпит.

– Вот почему я сплю на животе, – нарушает тишину Уильямс, – Когда спина постоянно в мясо разодрана, затруднительно спать в какой-то другой позе. Так и привык, ещё с Академии. Мать и дед были против отдавать меня туда, но отец их не слушал. Он грезил мечтой стать победителем, вот только дедушка не желал такой судьбы для своего ребёнка. А когда мне исполнилось шесть – отец отдал в Академию. Это тогда дед свой медальон подарил…

Катон остановился, передыхая, а я прижалась к спине, облокотившись щекой чуть ниже плеча, и поддерживающе обняла за талию, понимая, что ему нужно выговориться, слишком долго он всё это держал в себе…

– Я не понимал, за что мне эти ужасы, где я провинился, что меня засунули в пекло ада. Тренировки на грани возможностей, скудное питание, помещение в любые локации на несколько дней, регулярные пытки болью, холодом, огнём, наказания за малейшие провинности. На восьмом году обучения, я хотел сдаться. Они сломали меня окончательно. Думал, в одной из локаций совершить смертельную ошибку или на тренировке со зверем перестать сопротивляться. Рождение Карли стало вторым дыханием. Я не мог допустить, чтобы у неё была такая же судьба. Тогда я и заключил пари с отцом и на Игры шёл с мыслью «победить, не для себя – для сестрёнки». Я победил… Жалко, дедушка не дождался. Отец посчитал, что уговор с моей стороны нарушен, если Победителей двое. Во время тура, тогда ночью, я пошёл домой поговорить с ним наедине, если по телефону до него не доходило. В общем, повздорили мы знатно: у меня кости до сих пор срастаются, у него – да, тоже, наверное, не всё гладко. Во всяком случае, пока он жив, ноги моей в том доме не будет.

Катон замолчал, отдыхая после своего монолога, и накрыл своей ладонью мои кисти, сцепленные в замок у него на животе. Уильямсу явно стало легче после своего рассказа. Этот страшный шаг нужно было совершить, чтобы отпустить, хотя бы частично прошлое. Катон уже успокоился и не дрожал в моих руках. Мы продолжали сидеть в полной тишине, прижимаясь друг к другу и слушать, как барабанит за окном дождь.

Я всегда считала, что хуже детства, чем моё – не найти. Со смертью папы мне в одиннадцать лет пришлось взять роль кормильца семьи на себя. Как же я ошибалась, думая, что непрекращающиеся поиски пропитания – самое тяжёлое, что может выпасть на долю подростка. Когда Габи рассказывала, как устроены Академии для подготовки профи, я, если честно, думала, что она просто приукрашает. Но увидев следы на спине Катона, которые не смогли убрать даже хирурги Капитолия, а затем реакцию парня на безобидные действия с моей стороны, я поняла, как не сладко жилось Линфорд, Уильямсу и сотням других детей в Академиях.

Интересно, а каким бы он был, если бы не Академия и Игры? Оставался бы таким же замкнутым и вспыльчивым или, наоборот, общительным и лёгким на подъём парнем?

– Чего задумалась? – спрашивает Катон, мягко освобождаясь из моих объятий.

Уильямс развернулся и прижался лбом к моему, не отрывая взгляда от меня. Его голубые глаза, словно океан, манили и утягивали в пучину вод. Была у Катона странная привычка, всматриваться в глаза и вытягивать всё то, что ему интересно.

В такие моменты мне всегда кажется, что Уильямса заменяет опытный гипнотизёр, преследующий свои цели. Он играет, испытывает, дразнит. Вот и сейчас, Катон хитро щурится и едва заметно ухмыляется, заставляя погрузиться меня в омут с головой. Он затеял игру, в которой до последнего момента непонятно, кто победит.

И я не выдерживаю, и прекращаю эти «гляделки». Не знаю, откуда у меня взялось столько уверенности и решительности, но сейчас понимаю, что он – мой человек, и уж если этому случиться, то только с ним, только ему я доверяю…

Примкнув к губам парня, перебираюсь к нему на колени. Что-что, а целоваться Уильямс умел, с ним уже можно было составлять книгу о поцелуях: заботливые и нежные, медленные и ленивые, страстные и горячие. Он, словно художник с палитрой в руках, мог подобрать нужный оттенок ласки под каждый случай.

Катона повело: он полностью погрузился в накрывшее нас обоих желание, вмиг углубляя поцелуй и сплетая наши языки. Низ живота приятно затянуло, и я разорвала поцелуй и толкнула Уильямса в грудь, заставляя приземлиться на подушки. Я нависла над ним, опираясь руками на его плечи, и наклонилась за поцелуем, но Катон увернулся, из-за чего мои губы соприкоснулись с гладковыбритой щекой.

– Достаточно, Китнисс, – сказал Катон, прикрыв глаза и продолжая прерывисто дышать.

В этот момент у меня в голове пронеслась тысяча мыслей, а к горлу подошёл неприятный ком.

– Я сделала что-то не то? – спрашиваю дрожащим голосом и с волнением жду реакции парня, чувствуя, как покрываются румянцем щёки.

– Не сейчас, – тихо ответил Катон, мягко взяв меня за подбородок, тем самым заставив смотреть прямо в глаза.

– Ты не хочешь? – растерянно произношу, пытаясь понять свою ошибку.

– Даже не представляешь, как давно я этого хочу, – Катон аккуратно уложил меня себе на грудь, приобнимая за талию, – Но сейчас не время…

– Я сделала тебе больно? – говорю беспокойно и резко приподнимаю голову, но Уильямс снова настойчиво и крепко прижимает к себе, заставляя уткнуться щекой в эластичный бинт.

– Дело не в рёбрах, Китнисс, дело в тебе, – вдумчиво рассуждает Катон, свободной рукой гладя меня по голове, как это делаю обычно я с ним, – Ты не готова, и я это вижу…

– Но…

– Что «но»? Это наваждение, и я не хочу, чтобы на следующее утро или даже раньше ты пожалела об этом, – успокаивал Катон, – Пойми же, ты лучшее, что случилось в моей жизни, и я боюсь тебя потерять.

Сейчас он был как никогда искренен, пытаясь достучаться до моего сознания. Не представляю, какую выдержку надо иметь, чтобы вот так с лёгкостью отказаться от своего давнего желания.

– Я дождусь того момента, когда ты будешь готова, – тихо шепчет мне на ухо Уильямс, продолжая перебирать между пальцами мои волосы, – У нас с тобой впереди предостаточно времени, моя будущая жена, – Катон усмехается, да и я вместе с ним, – И это не Капитолий, я сам так решил.

========== Да я тебя одной левой сделаю! ==========

– Прим, что это у тебя? – спрашиваю я у сестры, вошедшей на кухню.

В помещении стояла невероятная духота, но высовываться на улицу было не самой лучшей идеей. Итак не понятно, как мы с Катоном отважились пойти в гости к моей семье, а не предпочли проваляться весь день в гостиной под кондиционером.

– О, так это же космеи, – отвечает за утёнка Катон, лениво обмахиваясь какой-то газетой.

– Да, они самые, – восторженно подтверждает Прим, присаживаясь на диван между нами, и начинает перебирать в руках цветы, – А ты откуда знаешь?

– У моего деда у крыльца всегда росли эти цветы, в память врезалось, – пожал плечами Уильямс, – Да и вообще, он заядлым ботаником был.

У сестры загорелись глаза от осознания того, что хоть кто-то её понимает с этими безделушками, ибо со мной натему садоводства разговаривать было бессмысленно. Я вытянула из букетика один цветок и начала рассматривать растение. Восемь лепестков нежно розового цвета, маленькая ярко желтая сердцевина и длинный стебель, вместе с лёгким шоколадным запахом придавали цветку гармоничность.

– Красивые. Откуда они у тебя? – спрашиваю я, переводя взгляд с бутона на Прим, – Никогда их раньше не видела.

– Ты же сама мне зимой из тура семена привезла, – улыбается сестренка, – А не видела ты их, потому что космеи растут только в Капитолии и Дистрикте-2. Боялась, что не приживутся у нас.

Да, я действительно отдавала семена сестрёнке, но в суматохе, быстро забыв о подарке мэра второго Дистрикта, вспомнила о цветах лишь пару минут назад.

– Странно, что уже сейчас распустились, обычно к началу лета только цвести начинают, – заметил Катон, не переставая обмахиваться бумажкой.

– Ты тоже увлекаешься ботаникой? – с нескрываемым любопытством спрашивает Прим у него.

– Ну, как увлекаюсь… Знаю просто кое-что, – растерявшись отвечает Уильямс.

– Это тебя дедушка научил? – не унималась Прим, а я представить не могла насколько хватит терпения у Катона.

– Нет, я был маленьким и мало что помню. Чему в Академии научили – то и знаю, – поддерживал беседу Уильямс.

– Китнисс, а ты показывала ему мамину книгу? Вдруг Катон знает ещё что-то, – обращается сестра ко мне, а я ловлю полный непонимания взгляд парня.

– Нет, не показывала, потом вместе за неё сядем, – говорю и пытаюсь вспомнить, где лежит пыльный справочник.

Может быть Катон действительно знает ещё растения, которые неизвестны жителю Дистрикта-12, да и к тому же, на Играх я узнала про несколько новых видов трав, которые больше полугода не могу внести в книжку.

***

Когда мы вернулись домой, небо окрасилось в багряный цвет, провожающего последние лучи уходящего на ночь Солнца. Если и завтра будет также палить, то я, не задумываясь, пойду с Катоном на озеро. Не была там с прошлого лета, а Уильямс ещё даже не догадывается о существовании такого места. Пора исправлять эту небольшую недосказанность. Думаю, ему там понравится, также как нравится этот водоём мне.

Но сейчас, мы отдыхали в гостиной, смотря какой-то сопливый фильм про запретную любовь миротворца к разукрашенной капитолийке. И если я хотя бы пыталась разобраться в запутанном сюжете, лёжа у Катона на коленях, то он в открытую игнорировал телевизор, сконцентрировав всё внимание на моих волосах, которые не переставая перебирал и гладил.

Порой, я не понимала эту странную манию, но это необычное пристрастие доставляло Катону невероятное удовольствие. Его воля, и он бы сидел так сутки напролёт, но я частенько отключалась от этой ласки, а если нет, то моего терпения хватало не больше чем на полтора часа.

Во всяком случае, в такой позе я лежала уже более тридцати минут, отчего у меня затекла шея. И когда я попыталась устроиться поудобнее, то даже не поняла, что толком произошло. В какой-то момент Катон просто судорожно и шумно вздохнул, прекратив развлекаться с моими волосами, и вмиг вскочил с дивана, почти бегом отправляясь к лестнице.

Я, ничего не понимая, медленно последовала за ним на второй этаж. Сначала заглянула в спальню, но быстро убедилась, что его там нет, и пошла в ванную. Дверь была открыта, а свет горел. Я застала сидящего на полу и облокотившегося спиной к холодному кафелю Катона, который нервно сжимал и разжимал кулаки, как это бывало с ним в приступах гнева.

Поняв, что он не один, Уильямс резко встал, возвышаясь надо мной на добрую голову. Парень до сих пор шумно дышит, лицо облито водой, из-за чего по щекам стекают крупные капли, приземляясь на футболку. На мгновение даже померещилось, что мои любимые льдисто голубые глаза потемнели сразу на несколько оттенков и сейчас были похожи на пару сапфиров, жадно всматривающихся в меня.

Катона, казалось, захлестнуло. Он мгновенно прижал меня к стене и впился в губы требовательным поцелуем, сминая мои уста, стараясь насытиться. Уильямс изучал верхний ряд зубов, то и дело сталкиваясь с моим языком. Достаточно скоро, он переместился на лицо, покрывая непрекращающимися поцелуями лоб, глаза, щёки, нос, уши.

– К чёрту всё! – прорычал Катон, мне в шею, потеряв тот зыбкий контроль над собой.

Парень провёл ледяными ладонями по моим бёдрам, заставив кожу покрыться мурашками, и в этот же момент с лёгкостью подхватил на руки, будто бы вместо меня была пушинка, отчего моё сердце пропустило пару ударов. Я крепко держала его за шею, зарываясь пальцами в светлые волосы на затылке, а ноги скрестила у него за спиной, уже догадываясь о том, что за этим последует.

Катон отнёс меня в нашу спальню и бережно опустил на кровать, нависая надо мной, остановившись.

– Зачем дразнишь, Эвердин? – лихорадочно прошептал Уильямс, щекоча дыханием ухо, – Я же не железный, по тонкому льду ходишь.

Я, не найдя, что ответить, отвела взгляд сторону, пытаясь совладать с собой.

– Нет, на меня смотри, – ласково сказал Катон, взяв рукой за подбородок, – Хочу видеть твои глаза.

Освещения было недостаточно, чтобы увидеть, но я чувствовала, как в голубых глазах сейчас пляшут бесы. Немного сгибаю ногу в колене, стараясь поудобнее лечь, и чувствую, как возбуждён Уильямс, и поражаюсь его самоконтролю. Впрочем, это действие послужило спусковым крючком, и шаткое самообладание Катона рассыпалось на мелкие крупицы.

Руками он пробрался под мою футболку, кружа ладонями над животом, считая рёбра и выводя одному ему понятные узоры на теле, тем самым заставив меня в исступлении прикусить нижнюю губу. Мне оставалось только доверчиво подставлять лицо и шею для нескончаемых поцелуев.

Вскоре Катону надоело ограничивать себя только открытыми участками кожи, и потянувшись к кромке белой футболки начал задирать её вверх. Я чуть-чуть приподнялась с кровати, стремясь обвить руками шею парня, и в этот же момент он окончательно стащил вещь и уверенным движением руки расстегнул бюстгальтер, отчего с моих губ сорвался судорожный вздох.

Катон поспешил стянуть футболку и с себя, отправляя предмет гардероба к моим вещам, валяющимся на полу. Я неосознанно попыталась прикрыть обнажённую грудь, но Уильямс, усмехнувшись, мягко взял меня за запястья и отвёл руки в стороны.

– Не закрывайся, – попросил Катон, прежде чем начать покрывать ключицы влажными поцелуями.

Чувствую, как к щекам прилила кровь, но хорошо, что в спальне выключен свет, и парень не может увидеть мою робость перед неизвестными доселе ощущениями. Он всё продолжал покрывать моё тело пьянящими поцелуями и доводил дурманящими прикосновениями до беспамятства.

От низа живота волнами расходилось приятное тепло, но, когда Катон, проложив дорожку из поцелуев от груди и до пупка, потянулся к кромке джинсовых шорт, я непроизвольно дёрнулась, а Уильямс сразу же прекратил свои ласки. Не знаю, смог бы он действительно остановиться, как сделал пару недель назад, но сейчас уже я не хотела прекращать начатое. Слишком уж велико было искушение перейти на новый уровень отношений и познать не только платоническую любовь.

Я приподнимаю таз, призывая Катона продолжить свои действия, и он решительно стаскивает шорты вместе с бельём, оставляя меня полностью обнажённой, а затем отстраняется и избавляет себя от оставшейся одежды.

Уильямс снова наклонился ко мне, продолжив ледяными пальцами рисовать узоры, нарочно задевая чувствительные места, спускаясь ниже и ниже. Огладив тазовые косточки, он уже перешёл на клитор, намереваясь подготовить меня к соитию.

– Нет, давай сразу, – говорю я, перехватив его руку.

– Китнисс, ты понимаешь, что иначе… – умоляюще начал Катон, положив холодную ладонь мне на щёку.

– Да, я уверена и готова, – перебиваю его, решительным голосом.

Катон заправил выбившуюся прядь за ухо, оставил кроткий поцелуй на губах, и, осторожно раздвинув мои ноги, устроился между ними. Я содрогнулась, занервничав, и прикусила щёку изнутри.

– Не бойся, я постараюсь аккуратно, – шепчет Катон, успокаивая, – Обними меня и расслабься.

Я послушно сомкнула руки у него за шеей, трепетно ожидая дальнейшее действие. Наконец Уильямс медленно и не на много толкнулся в меня, и остановился, выжидая долгую паузу и давая мне привыкнуть к новым ощущениям.

Я крепко вцепилась в широкие плечи, свыкаясь с непривычной заполненностью. Нет, мне не больно. Неприятно – возможно, но вполне терпимо. Киваю Катону, разрешая продолжить, а взамен получаю кроткий поцелуй в висок. С небольшими остановками, Уильямс вошёл в меня на всю длину и попытался на пробу толкнуться. Меня же переполняло развратное любопытство, заставлявшее желать большего.

С уст сорвался первый стон наслаждения, когда парень начал задавать медленный ритм.

Я полностью растворилась в моменте, сейчас существуем только мы вдвоём, как единое целое. Казалось, я сгораю от переполняющих чувств, от близости, в ожидании которой меня бросало в сладостную дрожь.

Удовольствие захватило весь организм, когда по телу будто бы прошёлся электрический импульс, заставивший меня судорожно сжаться, да так, что перед глазами появились звёздочки.

Дальше всё как в тумане. И, выбравшись из волшебной дымки, вижу Катона, который лёжа на спине пытается отдышаться, как будто бы пробежал марафон. А когда ему это удаётся, он поворачивается ко мне и кладёт прохладную руку мне на щёку, спрашивая:

– Ты как?

– Хорошо, – на большее меня не хватает, лишь доверчиво утыкаюсь носом в ладонь, прикрывая глаза.

Матрац прогибается, от того, что Катон сел на кровати. Убрав руку от лица, он неожиданно подхватил моё расслабленное тело на руки, и встал с постели, крепко прижимая меня к себе.

– Куда мы? –устало спрашиваю, но всё же не сопротивляюсь и обвиваю руками его шею.

– В душ, а то я тебя чуть-чуть испачкал, – спокойно отвечает Катон, шагая в ванную комнату.

Он бережно сажает меня в ванную, а я стыдливо подтягиваю колени к груди, стараясь скрыть свою наготу.

– Ты серьёзно? – Уильямс улыбается, глядя на меня, – Мы с тобой только что спали в переносном смысле этого слова.

– Мы были в темноте, – замечаю я, пока парень настраивает температуру воды в душе.

– Ой, да чего я там не видел! – язвит Катон, но всё же заботливо начинает одной рукой омывать тело, а другой держать волосы, стараясь их не намочить.

Тёплая вода и нежные прикосновения, окончательно разморили меня, поэтому внутренне радуюсь, когда шум воды прекращается, а Катон заворачивает меня в махровое белое полотенце, как младенца и опять берёт на руки. Но, к моему удивлению, несёт не в нашу спальню, а в свою бывшую комнату. Я вопросительно смотрю на него, и он, поняв меня, отвечает:

– Там погром, завтра уберём.

Эта спальня выдержана в тёмных тонах, хотя по размерам ничем не отличается от нашей. Я так ни разу и не ночевала здесь, но всё бывает впервые…

Катон аккуратно сажает меня на холодную заправленную постель и встаёт с кровати, а я слабо хватаю его за запястье обеими руками, не желая отпускать.

– Да я только тебе за вещами схожу, – успокаивает Уильямс, но не пытается вырваться из хватки, – Ладно, два шага то можно до комода сделать?

Я улыбаюсь и нехотя отпускаю ледяную руку. Несмотря на то, что Катон «переехал» в мою спальню, свои вещи он продолжал хранить в прежней комнате.

Пока парень надел на себя бельё, я успела скинуть на пол тёмно-синий плед и расправить кровать. Он вернулся с вещью в руках и, попросив поднять руки, одел меня в свою футболку, успев шутливо чмокнуть в кончик носа.

Уильямс лёг в постель и притянул меня к себе, устраивая мою голову на груди, и накрыл нас одеялом. Крепко прижимаясь к парню, я начинаю проваливаться в сон, и последнее, что чувствую – нежный поцелуй в макушку.

Я прекрасно знаю, что Катону не очень удобно лежать на спине, и терпит он это только ради меня, зная, что я люблю засыпать у него на груди, под размеренный стук сердца. Уильямс всегда дожидается того момента, когда я окончательно засну, осторожно перекладывает мою голову на подушку и переворачивается на живот, но всё также продолжает обнимать одной рукой, крепко прижимая к себе. Так будет и сегодня ночью…

***

– Просыпайся, соня. Уже десять часов, а ты ещё дрыхнешь, – вырывает меня из сна звонкий голос Уильямса.

Яркий солнечный свет ударил по глазам, как только с меня стащили одеяло. Я потянулась ото сна, громко зевая, и села на кровати.

– Доброе утро, что ли, – усмехается Катон глядя на меня.

– Ты чего такой кипишной? –спрашиваю, потирая кулаком глаза, – Нет, чтобы ещё поваляться.

– Так я и так валялся с тобой час, потом пошёл убирать вчерашний бардак, ну и готовить тебе завтрак, я с восьми утра на ногах, – в шуточной манере отрапортовал он, – Всё, прекращай бока пролёживать, спускайся на кухню.

С этими словами он оставил долгий поцелуй на лбу, успев ласково потрепать и без того взъерошенные ото сна волосы и удалился из комнаты.

Через пять минут мне удалось привести себе в более-менее божеский вид, и я поспешила спуститься к позднему завтраку. Зайдя на кухню, в нос ударил запах кофе, стоящего на столе в двух чашках, в тарелках лежали сырники, политые малиновым вареньем – всё как я люблю. К странностям Уильямса добавлялась ещё одна – он мог приготовить невероятно вкусный завтрак любой сложности, но никогда не принимался готовить обед или ужин, ссылаясь на своё неумение. Похоже, Катон просто хитрит…

– Ну и жара… – сказал парень, стоя ко мне спиной, смотря на улицу в окно, – Похоже, сегодня ещё жарче, чем вчера будет.

– Ну, хочешь, на озеро сходим, – невзначай предлагаю я, отпивая горький напиток.

– А что сразу в четвёртый Дистрикт на море не рванём? – иронизирует Катон, пока садится за трапезу, – Здесь же нет водоёмов.

– Здесь нет, а в лесу есть, – говорю, принимаясь за сырники.

– Да? И где же? Мы зимой весь лес облазили, не было никакого озера, – отстаивал свою точку зрения парень.

– Поверь, оно там есть, только туда идти сквозь бурелом около часа. Если соберёмся сейчас, то всё равно придётся там заночевать.

– На открытом воздухе? – спрашивает Катон.

– Ну, если очень сильно захочешь помёрзнуть на земле ночью – не буду мешать. Там домик есть, ветхий, но всё же заночевать там можно, но только спальники и пледы взять, – сказала я, проглотив сырник.

– И пойдём нагруженные, как ослы тогда.

– У озера непуганой дичи – сколько душа желает, плюс в доме есть удочки, снасти, сети и всё остальное для рыбалки. Ещё от папы осталось. Я этим не пользуюсь – не умею.

– Зато я умею, – сказал Катон, встав из-за стола, и принялся собирать грязную посуду, – давай тогда поторопимся, чтобы хотя бы к часу туда прийти.

– Ты плавать-то хоть умеешь? А то история может быть такая же, как и с лазанием по деревьям? – дразню Уильямса я, хотя прекрасно знаю, что после трибутов из четвёртого, Вторые самые сильные соперники в воде.

– Представь себе – да, – немедленно отвечает Катон, – Да я тебя одной левой сделаю!

Ну, что ж, Катон, вызов принят. Сам напросился.

========== Эпилог ==========

Арена. Опять она. Опять это страшное место. Из всех трибутов, я под куполом одна. Но планолёт не спешит вытащить меня из ада, более того, за мной гонятся пара десятков волкообразных тварей. Как и тогда, на Семьдесят четвёртых, только сейчас я не вижу поблизости Рога изобилия, на котором можно было бы укрыться. Более того, вместо лужайки, покрытой мягкой травой, непролазные болота. Трясина утягивает вниз, и мне остается только из последних сил еле-еле перебирать ноги.

В какой-то момент, я запинаюсь и падаю лицом в мутную воду. Пытаюсь перевернуться и вынырнуть, но меня всем весом придавливает мохнатая туша. Я даже без оружия, но отбиваться нет смысла. Это неравный бой между стаей переродков и мной одной. С горем пополам у меня получается вытащить голову на поверхность и судорожно вздохнуть.

В нескольких сантиметрах от моего лица морда чёрной твари, которая человеческими, но покрытыми шерстью лапами прижимает меня к илу. Похоже переродки хотят порезвиться, прежде чем прикончить свою жертву, если до сих пор не убили меня. У чёрной твари, такие же чёрные и неестественно стеклянные глаза, широко открытая пасть, демонстрирующая ряд острых как ножи зубов. Переродок противно рычит, и его подхватывают сородичи, но начать терзать меня чудовищу мешает вой. Более того, эти звуки пугают тварь и стаю, и переродки, поджав хвосты, убегают прочь.

Сразу же болото, в котором я чуть не утонула, превращается в лужу. Но на душе как-то не легче. Возле меня нечто, что так испугало стаю монстров. Что может быть хлеще этих псин? Сквозь утреннюю дымку, вижу движущегося на меня зверя.

Волк. Но не похож на прежних переродков. Хотя, возможно, что и является творением Капитолия. Для обычного хищника, он очень крупный. Шерсть, словно первый выпавший снег, белая, но глаза… Голубые, словно бескрайнее небо. Таких не может быть у обычного волка, точно – переродок. Но зверь, кажется, не собирается нападать, а подойдя вплотную ко мне начинает жалобно скулить и тыкаться вытянутой мордой мне в лицо, подобно домашнему преданному псу.

***

– Вставай! Проснись!

Вмиг Арена рассыпается, а вместо холодной лужи оказывается тёплая постель. Образ волка меняется на человека, что отчаянно тормошил меня. От зверя остаются только ледяные глаза, что продолжают с беспокойством смотреть на меня.

– Катон, – говорю хриплым ото сна голосом и сев на кровати прижимаюсь к парню, соединяя свои руки у него за спиной.

– Успокойся, я здесь. Это просто кошмар, всё хорошо. Игр больше не существует, – тихим голосом успокаивает Уильямс, крепко прижав меня к себе, и, поудобнее перехватив, начинает раскачиваться, баюкая словно плачущего ребёнка. Я в ответ, утыкаюсь ему в ключицу, стараясь привести в норму участившееся дыхание.

Сердце продолжает бешено стучать, но сейчас я точно знаю, что я в безопасности. Со мной рядом Катон, мы в нашей спальне, в нашем доме, наша малышка мирно спит в соседней комнате в своей колыбельке. Игр действительно больше не существует…

Мы с тревогой и страхом ждали Семьдесят пятые Голодные игры. Но никто не ожидал, чем обернётся Третья квартальная бойня. Первые устроители прописали все Квартальные бойни наперёд, но как же вытянулось лицо у президента Сноу, когда он зачитал карточку из шкатулки.

С первых слов Сноу выяснилось, что эти Игры станут последними. Первые распорядители посчитали, что семьдесят пять лет – достаточный срок для наказания Дистриктов за восстание. На этом сюрпризы не закончились. От каждого Дистрикта в тот год избиралось всего по одному трибуту от двенадцати до восемнадцати лет. «Счастливчика» вытягивали не из двух, а из одной общей корзины с именами и мальчишек, и девчонок.

В Третьей квартальной бойне было обычное количество участников – двадцать четыре. Вот только оставшиеся двенадцать трибутов были избраны из числа детей капитолийцев. Шесть девочек и шесть мальчиков от столицы. Стоит ли говорить, что их всех трибуты от Дистриктов перебили за четыре дня. В том сезоне мы с Катоном были менторами. Моей подопечной стала одноклассница Прим – Джесси. И я попыталась сделать всё возможное, чтобы она прожила как можно дольше.

В Семьдесят пятые Игры было всего двое добровольцев и по совместительству профи. Как всегда, Первый и Второй Дистрикты. Катон стал ментором для своего знакомого по Академии. Тит – был на год младше Уильямса.

Впервые за всю историю Игр профи не стали заключать альянс, понимая его бессмысленность. Зато как я удивилась, когда Тит начал опекать Джесси, а не убил её при первой встрече. Это был единственный союз за Третью квартальную бойню. Как выяснилось, это всё задумал Катон, понимая, что у девочки совсем нет шансов.

Все, глядя на них, вспоминали наш сезон, говоря, что уже второй год подряд Второй оберегает Двенадцатую. Это стало бы отличным пиар-ходом, вот только в этом сезоне была полностью исключена спонсорская помощь.

Джесси через две недели после начала убил парень из Первого, и тогда под куполом остались только двое профи. Мне было так плохо, что хотелось напиться, теперь я понимала Хеймитча, который говорил, что не стоит привязываться к трибутам.

Решающий поединок прошёл на замёрзшем озере, по среди пихтового леса. Тит смог убить Первого и стал победителем. Катон побил рекорд Габи, его подопечный выиграл с первого раза. Вот только посмертно…

Тит был так ранен, что Клавдий Темплсмит не успел даже объявить его последним победителем Игр. Тит истёк кровью быстрее, чем пришла помощь. Впервые у Игр не было победителя. Так что получилось семьдесят пять Игр и семьдесят пять победителей.

После финала последних Игр президента Сноу нашли отравленным в своём кабинете. Какая ирония: змею отравили. Это положило начало становления нового устройства страны.

После смерти диктатора, Панем стал правовым государством, а президент теперь избирался всем населением страны, а не только узким кругом влиятельных капитолийцев. Деньги, которые ежегодно вкладывались в Голодные игры, пошли на развитие Дистриктов, люди смогли спокойно перемещаться по стране. Все Арены уничтожили и на их местах поставили мемориалы.

Космея, как ребёнок двоих победителей, а тем более одного сезона, стала бы лакомым куском для телевизионщиков. Раньше такое уже случалось, и не раз. Результаты жатвы подтасовывали, вытягивая имя наследника одного или двоих победителей.

Сейчас я верю, что моя дочь будет жить в развитом и передовом государстве, а о страшном шоу знать только по учебникам. Так в девятнадцатом параграфе истории Голодных игр она узнает про своего прадеда, и гораздо позже, к концу книжки в предпоследней части прочтёт про то, как папа спасал маму. Ни одна живая душа, кроме меня и Катона, не знает реальности Семьдесят четвёртых, а мы постарались забыть.

– Успокоилась? – вытягивает из мыслей ласковый голос мужа, который продолжал качать меня на руках, как обычно качает свою маленькую Косми.

Я в ответ киваю, но продолжаю сидеть у Катона на коленях и обнимать его. Три месяца назад в нашей жизни появился маленький ангел – Космея. Не знаю, к счастью или нет, но малышка полная копия папы. У девочки светлые волосики и точно такие же глаза ледяного оттенка. Кажется, от меня она вообще ничего не захотела брать, да и моей компании всегда предпочитала папу. Он души в ней не чает. Всегда сам встаёт ночью к дочери, не будя меня. Бывает, я застаю Уильямса, гуляющего поздно ночью по всему дому с ребёнком на руках, ну или же сидящим у камина и убаюкивающим Космею.

«Надеюсь, девочка возьмёт характер Китнисс, а не твой. Иначе, мир не выдержит ещё одного упрямого барашка», – шутила Габи, впервые увидев малышку.

– Если хочешь, завтра сходим к озеру, отдохнём, развеемся, – предлагает Катон, укладывая меня обратно на подушки.

– А Косми? – беспокоясь спрашиваю я.

– Ничего страшного с ней не произойдёт, денёк побудет у твоей мамы, – начал уговаривать меня Катон, устраиваясь поудобнее возле меня.

– Она маленькая ещё, – говорю я в ответ.

– Всего на несколько часиков, – Катон притянул меня к себе и поцеловал в висок, – Признайся, ты тоже этого хочешь.

На самом деле мне очень хотелось отдохнуть в нашем потаённом логове. Я там не была с рождения ребёнка, а вот Катон месяц назад ходил туда, проверить, как домик пережил зимовку. Люди теперь могли спокойно собирать грибы и ягоды или получив лицензию охотиться, но далеко от Дистрикта всё равно не уходили.

Озеро стало нашимизлюбленным местом, из-за своей отдалённости от Дистрикта его так никто и не находил. Домик Катон починил: заменил крышу, вставил окна. Я его немного обустроила, так что летом там можно было спокойно ночевать. Обычно мы уходили туда дня на три-четыре и наслаждались обществом друг друга. Шли всегда с пустыми сумками, непуганой дичи там – сколько душе угодно. В общем, голодными мы никогда не оставались. С раннего утра обычно охотились, а позже весь день как дети плескались в чистой воде или валялись на тёплом песке. К вечеру холодало и мы сидели у костра в обнимку под одним пледом, греясь, и там же готовили добычу на следующие сутки.

– Уговорил, но только на несколько часов, – сдалась я, пристроив голову у него на груди.

Затылком чую, как Уильямс сейчас победно ухмыляется, но только обнимает меня в ответ.

– Ты просто чудо, – сквозь дрёму доносится до меня голос Катона и прежде, чем окончательно провалиться в сон чувствую нежный поцелуй на своей щеке.